То, что было дальше (назад на 50 лет)

„Если человек шагает не в ногу с остальными — это, возможно, потому, что он слышит другого барабанщика. Пусть себе шагает под ту музыку, которая
звучит для него, какой бы она ни была.“ — Генри Дэвид Торо

«А что же было дальше?», - наконец, был задан вопрос. «На чём я остановился?» -
спросил, выгадывая время: на самом деле фильма я не смотрел и сочинял по ходу. Ирина
испытующе взглянула на меня и описала в точности эпизод, который показался таким
удачным: от него, как от ствола дерева, можно было нарастить-напридумывать несколько
веток сюжетных линий. За плечом девушки неяркий свет бросал узкие блики на очки
Святослава, и они сверкали, словно глаза блейковского Тигра. Я уже готов был
продолжать, как по крыше кельи застучал ливень. К этому стоило прислушаться, первый
осенний дождь мог изменить наши планы. Пара свечей тускло освещала изнанку
рубероида покатой крыши и дощатые стены. Стрекотанье множества жучков-древоточцев
на мгновение прервалось, но потом возобновилось снова. Оно уже не казалось
непривычным и воспринималось, как белый шум, исконно принадлежащий этому месту и
моменту. Неподалёку уже в который раз заухал филин. Сюжет сформировался, мне
оставалось лишь сконцентрироваться и продолжить рассказ…
Вот уже две недели мы жили втроём на лесистом склоне горы Амткел в келье,
покинутой хозяином. Монах, живший здесь прежде, за пару лет до этого пригласил моего
друга Святослава, если будет такая необходимость, остановиться в этом ветхом строении
на брёвнах-сваях среди каштанового леса. Ниже по склону, над водопадом, обитал наш
старый товарищ Олег «Одесса», прозвище он получил за преданную любовь к
одноимённому альбому группы Bee Gees. Монахи Олега признали своим и организовали
соответствующий ритуал инициации по православному обряду. Целью нашего
путешествия и было навестить его, передать некоторые книги йогического характера и
поддержать морально.
Много раз мы спускались в гости к товарищу по тропинке вниз, по склону обрыва над
ревущими пенными стремнинами речки Амткел. Там Олег соорудил себе жильё, немного
усовершенствовав и подлатав брошенную келью, похожую на ту, где наверху обитали мы.
Сын крупного военспеца в генеральском звании, он ещё года два назад ушёл из дома,
отлежав, как полагается, в психушке по наводке родителей. Категорически отказавшись от
службы в армии, он мотивировал это религиозными соображениями, включавшими
проповедь отказа от насилия и буддийскую Дхарму, хотя был крещён и считал себя
православным христианином. Мама его иногда присылала из Москвы на почтовое
отделение села Цебельда скудные посылки со съестным. Отец от сына отказался,
подписав официальную бумагу. Но подобная история с отречением от детей и
санкционированным свыше обыском в собственных квартирах для среды номенклатурных
работников, тем более, занимавших не последнее место в военных иерархиях - тогда
бывала обычным делом. Чиновник, особенно носитель воинского звания, не только не мог
продолжить свою дальнейшую карьеру, но его могли лишить достигнутого статуса, если
дети, по мнению вышестоящего начальства, вели себя неподобающе. На моей памяти
сияющая счастьем пара молодых людей, собиравшихся пожениться, Юрия (Георгия)
Акиньшина (сына военачальника ГСВвГ) и Алёны Кирцовой, дочери военных инженеров-
атомщиков, работавших на Шпицбергене, была, фактически, принудительно по
настоянию родителей обоих, разведена с применением санкций в виде задержаний,
допросов и предварительного заключения в психушке, когда юный Жора пытался
покончить с собой, чтобы не идти в советскую армию… Ну, а отец Святослава, например,
лично руководил изощрённым обыском в загородном доме, принадлежавшем бабушке
сына по материнской линии, ища самиздатские материалы и кое-что ещё. После этого
карьера его пошла вверх, но это совсем иная история…
 Вот как объясняет сам Святослав свой интерес к этому месту: «О монахах на Амткеле
мне рассказал в 1969 году преподаватель Геологической Школы при МГУ, куда я ходил
заниматься, пока учился в 9 и 10 классах обычной школы. На Амткеле он был в
экспедиции и начертил план, как пройти вдоль озера и подняться к келье монаха Касьяна.
И вообще, дал указания, как доехать до озера из Сухуми. Описал место, как совершенно
райский уголок с невообразимо чудесной природой, меняющейся от субтропиков до
альпийских лугов, где растут рододендроны и эдельвейсы, по мере подъёма в горы. Я туда
рванул один весной, пару лет назад, и познакомился с этим Касьяном. Он сказал, что
скоро по состоянию здоровья переберётся жить в посёлок в долине, а свою келью
завещает мне для дальнейших посещений, о чём предупредит других монахов и
порекомендует меня. Вот после этого я и пригласил туда провести время тех из нашей
хипповой компании, кто захочет преодолеть маршрут».
Кроме того, мать Святослава была в дружеском контакте с Митрополитом сухумским
Илиёй, и в сухумском же Кафедральном Соборе мой товарищ и невеста его, Ирина, были
за год до описываемых событий повенчаны. Поэтому для Славы эти места были по-
настоящему знакомы, и он прекрасно изучил путь от деревни Верхняя Азанта до
вершины, где монахи-схимники построили себе кельи, маленькие строения на столбах, где
молились и занимались стихийным бортничеством. Впоследствии мы сами видели во
многих местах на склоне и верхушке горы пасеки ульев с пчёлами.
Лично для меня это путешествие лета 72-го началось в июне, спустя недолгое время
после пребывания в психбольнице, куда на время визита Никсона в мае я был
интернирован. Телефонным звонком начальнику меня вызвали с места работы из
художественной мастерской МПКиО Сокольники в военкомат и там «повязали»…
Заведующий мастерской, отставной полковник и ветеран войны по фамилии Капранов,
человек, рисковавший жизнью и повидавший немало, как мне рассказали потом коллеги, с
ужасом причитал: «Макса забрали! Что же теперь будет?»…
Через месяц с лишним «отсидки» я в безрадостном настроении выходил со ст.метро
Преображенская площадь, и вдруг на меня набросились с объятиями двое старых
знакомых – Володя «Достоевский» Крюков и Володя «Роки» Рокунов. Достоевич, как мы
его называли, был в своём вечном, истёртом до подкладки, вельветовом пиджаке,
заимствованным, казалось, из гардероба американских битников 50-х, а Роки ещё больше
напоминал гитариста Брайена Джонса, преданным поклонником которого был. Из-под
засаленной бейсболки светились широко расставленные голубые глаза, ниспадала грива
немытых волос и выбивалась характерная чёлка. Поначалу я не сообразил, кто это, до того
неожиданной была встреча. Друзья источали крепкий запах дальних странствий, их
обожженные солнцем лица резко отличались от серых физиономий прохожих. «Мы тебя
искали, мы только что с вокзала, ты идёшь домой?» Я направлялся в квартиру родителей,
которые в тот момент были в отпуске. «Мы приехали с Кавказа, там в горах Абхазии мы
жили у монахов! Никого, кроме них и птицы филина, мы не слышали, ты помнишь «I’ve
got a feeling…” битлов? Но филин – улетел!». Дружески тряся друг друга и похохатывая,
мы направились домой, ребята хотели смыть грязь и отдохнуть. Наводку на гору Амткел
дал им ещё полгода назад сам Святослав, вручив тщательно нарисованный план.
Я рассказал о своих злоключениях месячного пребывания в стенах дурдома и об общих
знакомых, не успевших покинуть столицу и загремевших в стационары. Подобные
печальные повести уже неоднократно звучали в молодёжных компаниях Москвы и других
мест. Кому-то повезло с профильным (для военкомата) заболеванием, и они очутились в
кардиологии или ортопедическом отделении, я же уклонился от воинской повинности по
психической статье. «Нам неофициально посоветовал один не особо враждебный «опер»
ещё весной – если есть возможность, советую от души, валите из города!» -
прокомментировал Роки. «Хоть Никсон и сдриснул из СССР, могут быть ещё всякие
неожиданности, потому что «им понравилось!», у них на погоны звёздами капает!», -
добавил, ухмыляясь, единственный полковничий сын. Друзья до вечера оставались у
меня. Достоевский, сверкая глазами, красочно описывал подробности пребывания в горах,
по ходу восторженно цитируя отрывки из стихотворений Новалиса и Гёльдерлина, те, что
помнил наизусть, и ещё более усложняя сюжет феерической конспирологией и готической
фантасмагорией, столь ему свойственных…
Спустя пару дней мы со Святославом и Ириной обсудили ситуацию и решили
отправиться на остаток лета вон из Москвы. Незадолго до того и сам Слава был арестован
по месту своей работы лодочника в парке им.Дзержинского и интернирован в
психиатрическую больницу. Мрачная аура над этим городом сгущалась, и единственным
желанием было оказаться отсюда как можно дальше. Многие знакомые нас напутствовали
добрым словом, в том числе оба Владимира, да ещё подпольный поэт Аркадий «Краузе»
Тюрин, источавший сумрачную харизму и мечтавший присоединиться к нам, если бы не
родившаяся намедни дочка…
По ряду причин сначала направились в Крым, где собирались совершенно диким
способом дождаться августа на берегу, чтобы потом уже поехать на Кавказ. Денег было
ограниченное количество, ехали на поездах «зайцами», а потом – автостопом. Поклажи у
нас было довольно много, в том числе стопка книг по древнеиндийской философии,
включая Упанишады, и йогическому дыханию, пранаяме…
В Харькове нас чуть не ссадили с поезда, пришлось откупиться от контролёра, остаток
пути ехали в тамбуре проводника спокойно. Из Симферополя старенький автобус довёз
нас до Судака, а оттуда мы кое-как добрались до бухты Весёлая.
Там мы прожили месяц на подножном корму, экономя на всякий случай пищевые
концентраты для поездки дальше, на Кавказ, и отбиваясь от назойливых пограничников.
Как выяснилось, они свирепствовали, в основном сгоняя диких туристов с галечных
пляжей бухты, и ленились углубляться в хаос скал, ограждавших крошечные бухточки по
направлению к Новому Свету, так как удобная пешеходная тропа поднималась на степное
плоскогорье между морем и Яйлой, уводя в сторону от берега. В одной из изолированных
уединённых бухт мы и разбили лагерь. Рядом были колхозные плантации персиков и
винограда, которые объезжал сторож на мотоцикле с коляской. Улучив момент под
покровом темноты, отправлялись за добычей, так как в самом посёлке Весёлом сельпо
ничем не радовало, кроме тех же концентратов супов, киселя и каш. Питьевую воду мы
набирали в канистру из колонки на территории виноградника. Новосветская бухта
недалеко от нас, за перевалом, была полна диких туристов. Мы туда ходили нечасто.
Однажды вечером произошёл инцидент – расстроенная до слёз юная девица пришла к
нашему изолированному очагу и попросила помочь её парню спуститься вниз со скалы, на
которую он ещё днём взобрался, продемонстрировав ловкость и удаль, которых, однако,
не хватило на спуск. Святослав отправился вслед за девушкой, прихватив верёвку. Уже в
темноте вернулся, долго ничего не говорил, но потом в крепких выражениях рассказал,
что сам с трудом спустил юношу вниз, тот был уже весь в солнечных ожогах и,
практически, невменяем от теплового удара…
Крошечная бухта, скрытая со всех сторон кроме моря, где мы обретались, как
выяснилось в конце июля, была давно облюбована компанией молодых физиков из
Москвы и Питера, которые, приехав и распаковавшись, погромыхивая деками гитар и
кастрюлями, очень серьёзно попросили нас потесниться. Но до них в том же месте
объявилась намного менее симпатичная компания: питерские хиппи во главе с неким Лео,
девицы вдрабадан пьяные и обкуренные, тоже скрывавшиеся на просторах Родины от
возможных репрессий, хотя Северную столицу американские президенты не посещали.
Мы постарались ничем их не заинтересовать, оберегая от разглашения дальнейшие планы
путешествия. Впрочем, надолго они не остались – в поисках более острых, чем общение с
природой и занятия йогой, развлечений, отбыли прочь в район Коктебеля, оставив кучу
мусора и нечистот.
В первых числах августа мы автостопом переместились из Крыма на Кавказ. Отрезок
маршрута между Феодосией и Геленджиком оставил мрачное впечатление советского
курортного хаоса, сплошь забитых отдыхающими пляжей, и ничтожных прав для таких
бродяг, как мы. Часть пути проделали на санитарном уазике и мелком грузовом
транспорте, в конце пути оказавшись в Сухуми. Там знакомый Святослава, проводник
поезда «Москва-Сухуми» Лёша, иногда остававшийся переночевать у них в Москве,
пообещал обеспечить безбилетный обратный проезд.
От автобусной станции шёл потрёпанный ЛИАЗ, нам ехать было долго, до села
Цебельда, сам же рейс шёл ещё дальше, до селения Гергемиш. Многими годами позже,
сидя в кинотеатре на показе фильма «Роман с камнем» Земекиса, я вспоминал именно ту
поездку – ветхий автобус, полный крестьян и скотоводов, с курами в клетках, с прочей
живностью – поросятами и гусями, - ехавший по самому краю Военно-Грузинской
дороги. Лишь мастерство водителя уберегло пассажиров от прямой дороги в пропасть.
От деревни Нижняя Азанта, где покинули автобус, проехав деревню Цебельда, мы
поднялись до Верхней Азанты и остановились в доме у земледельца по имени Каин. Такое
имя выбрал себе коренастый, заросший густой бородой мужчина средних лет. В этом же
доме останавливался прежде и Святослав. Низкая крыша закрывала опоясывающую
строение веранду, на ней царствовал хаос сельскохозяйственного инвентаря, стояли
алюминиевые канистры с каштановым мёдом, где сверху у горловин плавал слой из
утонувших пчёл, и ящики с аккуратно уложенными табачными листьями – близ дома в
ущелье была большая плантация табака, урожай сдавали закупщику. Возле дома бродила
пара огромных косматых волкодавов знаменитой кавказской породы, настороженно
осматривающих гостей, и множество некрупных полосатых свиней с треугольными
деревянными рамками на шее, препятствующими проникновению этих всеядных
животных сквозь ограды фруктового сада, где росли сливы. В подсобном помещении во
дворе, несмотря на сумерки, кипела какая-то работа. Вскоре оттуда вышел, вытирая руки,
ещё один знакомый моего товарища, тот самый монах Касьян, уже немолодой, худой и с
окладистой бородой. Ужин состоял из стручковой фасоли, сваренной с небольшим
количеством мёда, и лепёшек. Я протянул руку, чтобы угостить собаку куском лепёшки, и
еле успел отдёрнуть её – сверкнули могучие клыки, и угощение исчезло в пасти. Хозяин
ухмыльнулся и погрозил пальцем…
Мы разговорились, Касьян проявил ёрническое любопытство, глумливо осведомляясь,
что нас троих подвигло на столь дальнее путешествие, не «идёт ли германец на нас
войной по-новой» и что именно опять, в который раз, запустили в космос. Единственное,
что он когда-то узнал от туристов и странников, было о первом спутнике, а потом - лишь о
Гагарине. О дальнейших достижениях ему было неведомо, либо лукавил. Лично я
помалкивал, но Святослав отвечал точно и немногословно. Наш собеседник хитро
улыбался и был весьма удовлетворён, напоследок подтвердив своё давнее приглашение:
именно в его келье на вершине горы мы собирались обосноваться на ближайший месяц.
Сам же он построил себе новое жилище, пониже, поближе к источнику приработка –
монахи часто батрачили на земельных наделах жителей Азанты, получая вознаграждение
в виде продуктов и необходимых мелочей. Не знаю, как сейчас, но тогда в этих деревнях
Гульрипшского района жила беднейшая часть абхазского крестьянства. Конечно, они
числились при каких-то колхозах, но полностью зависели от визитёров-перекупщиков,
забиравших урожай табака, сливы и кукурузы, а также мёд. Немногочисленная домашняя
скотина служила семьям лишь для собственного прокорма, да и то – мясо ели лишь
изредка, а праздношатающиеся свинки служили возобновляющимся резервом на трудные
времена.
Следующие два дня мы помогали в хозяйстве – нанизывали в сарайчике табачные
листья на бечеву для просушки, прокалывая упругую мякоть крупной иглой. На третий,
собрав поклажу и распрощавшись, двинулись вверх по тропе, ведущей вдоль западного
склона горы Амткел. Рюкзаки наши были упакованы Святославом профессионально, так,
чтобы центр тяжести был посредине и выше уровня поясницы, но всё равно путь вверх
оказался изнурителен. С каждым километром подъёма природа менялась, и когда мы
миновали озеро Амткел, начались субтропики с лианами и колючками, цепляющимися за
поклажу. Отовсюду сочилась вода, горные ручьи до начала сезона дождей ещё были
скудными, но пара ливней, как сказали нам внизу, намедни прошла. Влажный жар
окутывал нас туманным облаком, почти не оставляя кислорода дышать. Ещё пара
километров – и мы выбрались на плоский участок, поросший каштанами и ольхой, среди
которых тёк кристально чистый ручей. Вдали за деревьями виднелось крошечное
строение, прилепленное задней стенкой к склону горы. Передняя его часть подпиралась
двумя столбами. Мы добрались до кельи.
Понятие акклиматизации было нам неведомо, но пару дней пришлось провести в
абсолютном бездействии, отдыхая. Лес был полон странных звуков и тайной активности,
треска и шорохов. Попробовали разжечь небольшую печку, выяснилось, что дымит и
придётся её подремонтировать. Я устроил себе ночное лежбище на низкой развилке
каштана ниже по склону, прямо над пропастью, где шумела река. В самой келье вдоль
стен были прибиты столешница и неширокие скамьи, спать на которых было неудобно, и
друзья мои спали на полу, на спальнике и палатке.
Наконец, на третий день поутру мы спустились вниз к келье Олега. «Я, как чувствовал,
что приближаются люди!», - он сердечно встретил нас. В свободно ниспадающей хламиде
поверх ветхих джинсов, с повязкой вокруг длинных волос, он был похож на даоса из
китайской классики, тем более - на фоне пейзажа, где утренний туман, горы и воды
завершали картину невероятной красоты. Олег поведал нам удивительную историю про
то, что несколько людей из Питера, жаждущих уединения для занятий йогой, приезжали в
эти места и заселились в пустующие кельи, которых здесь довольно много. Некий Боря-
йог, активно практиковавший медитацию и остановку дыхания, сумел изрядно досадить
местным монахам-отшельникам. Они все, как один, жаловались на кошмарные
сновидения после знакомства с ним, полные искушений и страха. Книги по йоге, которые
Боря привёз с собой, они единодушно нарекли сатанинскими. В конце концов снарядили
делегацию к его жилью и убедили уехать. Олега же монахи приняли в свои ряды, потому
что он никак не афишировал интерес к йоге, а в Сухуми у митрополита успешно прошёл
«собеседование».
Вообще, социальный статус этого горного монашества был весьма туманен для властей
предержащих: фактически, все они, полные сил мужчины, были формально тунеядцами.
Лишь заступничество митрополита помогало избегнуть репрессий, хотя это было
временно. Силовые структуры, как принято сейчас говорить, Абхазии и Грузии, то и дело
пытались обвинить монахов во множестве нарушений режима. Самыми тяжёлыми, но
популярными из них были даже не столь многочисленные случаи игнорирования режима
«паспортного», сколько, в особенности, помощь в роли проводников для пересечения
госграницы с Турцией тем, кто хочет покинуть СССР. Хотя пограничные районы были
вообще в дальней стороне к югу, в Аджарии…
Кроме того, многие пастухи-сваны, мигрирующие вместе со стадами овец, часто зимой
использовали кельи, как временное пристанище. Некоторые из них были вооружены
незарегистрированными нарезными стволами, и местная милиция, не желая разборок с
этим воинственным народом, получала повод отвести душу на беззащитных монахах…
Тем, для кого эта история выглядит дилетантски неточной и неполной, и кто
интересуется собственно православно-церковной составляющей монашеской жизни на
Кавказе, я посоветую обратиться к источникам, например, таким, как житие иеромонаха
о.Мардария, духовного наставника многих отшельников, с некоторыми из которых нам
довелось познакомиться. Оно подробно описано в ссылках, подобных этой - Гражданин
неба. Современный пустынножитель о. Мардарий (logoslovo.ru). Другие ссылки в
Интернете упоминают пик репрессий конца 70-х – начала 80-х, когда пустынножители
попытались самоорганизоваться для жизни в общем скиту, вроде монастыря, со своим
хозяйством, земельным наделом и пасеками, но были разогнаны и арестованы с помощью
спецназа и вертолётов. Много позже, в 90-х и начале 00-х, во время событий в Чечне,
некоторые монахи погибли или оказались в заложниках и на себе испытали ужасы горной
войны. Уже живя заграницей, я, слыша известия о событиях в Кодорском ущелье, всегда
вспоминал зачарованный край, где посчастливилось побывать в относительно спокойное
время…
Нас же тогда интересовал конкретный радикальный способ ухода из советского быта,
городской жизни и всего того, что к лету 72-го стало абсолютно невыносимым. Прежде
мы читали книгу Торо «Уолден или жизнь в лесу», а также различные пособия для
выживания в экстремальных условиях. Мы всерьёз планировали резко поменять свои
жизненные приоритеты, покинув Москву и переселившись куда-то на просторы
гигантской страны, подальше от надзора административных органов и политической
полиции. Нам казалось это вполне возможным, а частые контакты с геологами,
отправляющимися каждый год в экспедиции, открывали идиллическую и чарующую
картину заповедных, пригодных для жизни мест. К слову сказать, ни у кого из нас так и не
сложилось в этом плане ничего похожего ни на «Уолден…», ни на любой аналогичный
опыт, хотя и мне, и Святославу позже приходилось по многу месяцев пребывать в дальних
изолированных уголках Союза, будучи наёмными работниками Мингеологии…
Олег, бережно развернув пакет из вощёной бумаги и пластика, показал нам редчайшее
издание, ветхий манускрипт, опубликованный ещё в 1907 году, «На горах Кавказа»
схимонаха Иллариона, подаренный кем-то из старцев-отшельников. Мы ошарашено
взглянули на музейную редкость. «Этот текст можно прочесть и как «Провозвестие
Рамакришны», и как «Уолден..» Торо». – сказал Олег, - «Всё едино в этом мире, ничто не
разделено, и всем правит любовь…» Мы стали говорить о том, что «умное делание», или
исихазм (Иисусова молитва), прочтённый современным умом без догматизма, как
медитативная и дыхательная практика, вполне себе оказывался параллельным с
йогическими опытами, ничему не препятствуя и ничего не исключая, а лишь дополняя.
(Оглядываясь назад из сегодняшнего дня, замечу, что в нынешнюю эпоху религиозных
войн между фундаменталистами разных конфессий подобная широта восприятия была бы
наверняка расценена традиционалистами, как «контринициация» и результат враждебного
еретического влияния…)
Зная, что мы пробудем здесь никак не меньше месяца, Олег попросил скопировать
вручную две самиздатских книги – С.Шивананда «Концентрация и медитация» и
Д.Кришнамурти «О роспуске Ордена Звезды», ему их на время дал один из новых
визитёров для ознакомления. Трёхмесячной давности визит на Амткел обоих Владимиров
Олег описал в фарсовой манере: «Они настолько оказались не готовы к подобной
изоляции и заброшенности, что почти каждую ночь оглашали окрестности пением,
криками и барабанной дробью по стволам деревьев, объявляя это действо репетицией их
нового, возникшего стихийно, рок-ансамбля, которому дали имя «Rocky Racoon sexy-
sadistic band»…Что ж, мы все находились тогда под могучим влиянием музыкальной рок-
культуры, официально запрещённой, и поэтому обладавшей ещё большей
притягательностью и энергетикой. Особые созвучия и обертона в сочетании с вокалом,
усиленные гипнотической пульсацией ударных, навсегда остались тем кипящим звуковым
ландшафтом, на фоне которого повседневное существование отнюдь не казалось лишь
юдолью скорби, но возможностью новых потрясающих инициаций.
Олег всё же был вынужден сократить контакты с гостями до минимума, опасаясь дурной
славы в довольно ортодоксальной среде монахов, не готовых к восприятию new age. «Не
знаю, насколько меня хватит здесь оставаться», - как-то раз признался он, - «Зимой очень
холодно и голодно. Мать иногда присылает что-то, я спускаюсь в Цебельду или
Облухвары. Если это денежный перевод, то покупаю что-то из еды, но этого почти
никогда не хватает… Многие монахи, имеющие опыт, держат пасеки и огороды, где
выращивают овощи, а мёд отдают в деревню в обмен на инструменты и хлеб». - «Вы
пробовали мёд этот? – спросил Олег. «Имейте в виду, он настолько энергетичен, что
передоз может убить!», - и рассказал историю, как избыток мёда, не усвоенный
организмом человека, однажды вытек сам через поры кожи…
Время текло незаметно. Я ежедневно переписывал в общую тетрадь Шивананду, словно
исполняя монашеское послушание, Слава занимался ремонтом кельи и печки, Ирина
изобретала способы накормить нас. Наконец, пришла в голову идея спуститься к озеру и
наловить рыбы. Озеро Амткел, образовавшееся в 90-х годах 19 века в результате
землетрясения – запрудного типа, в паводок глубина достигает 100 метров, а сезонные
колебания очень резки – порой уровень опускается до 40 метров…Средняя температура –
12-18 градусов, так что осенью особо не покупаешься. Изобилует рыбой, но местные
жители редко рыбачат. Вдоль берегов много коряг, корней и паводкового бурелома. У нас
была снасть для удочек и лепёшки для наживки. Направились вниз по тропе и вышли на
берег, свободный от древесных отходов весеннего половодья. Скатав лепёшки в тесто,
закинули удочки, и началось! Через короткое время мы уже поднимались с уловом к
келье, сама снасть была, к сожалению, утеряна, зацепившись за подводные корни. Вскоре
рыба была почищена, а что не изжарили, сложили в капроновую авоську и положили
охлаждаться в ближайший ручей…
Ночью, в полной тишине, я вдруг услышал странные звуки хруста, чавкающей возни и
дробного топота. Слез со своего спального места и подбежал к ручью. От меня
врассыпную бросилась стая маленьких полосатых свинок, уже без ошейников, когда-то
убежавших от хозяев и одичавших в лесу. Они, как оказалось, разорвали прочную леску
сетки и съели всю рыбу! Пришлось возвращаться к концентратам и лепёшкам с мёдом.
Денег у нас уже не оставалось, кроме каких-то грошей на Сухуми и обратную дорогу.
Поздними вечерами друзья просили меня пересказывать сюжеты фильмов, которые я
видел на кинофестивалях и просмотрах, в основном, это были итальянские и французские
боевики, спагетти-вестерны и мелодрамы. Наибольшим успехом пользовался фильм
«Blow up» Антониони, «Альфавилль» Годара и, конечно, «Дороги Катманду». Пришлось
рассказать при помощи жестикуляции и заимствованной мимики сюжет «Беспечного
ездока», на просмотр которого в «Иллюзионе» я пригласил несколько десятков
московских «длинноволосых». Рулон билетов был реквизирован из сумки мамы, она же
была членом Дирекции кинофестивалей. Святослав с Ириной в этот момент не были в
Москве и фильма не смотрели. «Забриски пойнт» я не видел, но придумал сюжет по
критическим очеркам в советской периодике (позже, посмотрев всё-таки, пришёл к
выводу, что моя история – лучше, а саундтрек – так вообще!), и всё прошло на-ура.
Вскоре «уже виденные» фильмы закончились ( Ирина то и дело подначивала : «Давай,
трави déjà vu по-новой!”), но спрос на рассказы лишь возрос. Иногда, в отсутствии
настоящей, плоская «картина» сюжета в пересказе не достигала нужного эффекта, и тогда
приходилось цитировать придуманные и реальные критические статьи из «Советского
экрана», «Искусства кино» и малотиражных реферативных сборников, анализирующие
фильм под разными углами и, подчас, в корне меняющие первое впечатление. Далеко за
примерами ходить не надо было, мать-то была киновед, а память подсказывала
актуальные цитаты. Подтвердилось, что «по радио картинка интереснее», и мои
собеседники были абсолютно согласны со знаменитым утверждением. Мне пришлось
впервые использовать практику, которая намного позже не раз выручала в схожих
обстоятельствах геологических экспедиций, когда из-за непогоды приходилось оставаться
сутками в палатках один на один с коллективом – я придумывал фильмы, реплики
актёров, имена режиссёров и сюжеты, а также студийную интригу, захватывая внимание
аудитории и не оставляя её безразличной. Время текло, что называется, незаметно…
Нельзя сказать, что мы неукоснительно и дисциплинированно предавались йогическим
упражнениям, это происходило лишь время от времени. Практиковать правильное
дыхание и концентрацию можно ведь и как во время ходьбы, так и других занятий.
Несколько раз поднимались на вершину горы, откуда был виден вдали белый склон
Эльбруса. Спускались к водопаду, продираясь сквозь колючие заросли ежевики
вперемешку с лианами. Обошли весь склон, обращённый к озеру, обнаружили несколько
заброшенных пасек и крошечных огородов, где набрали какие-то съедобные клубни.
Натыкались на остовы брошенных келий. Природа мгновенно отвоёвывала то, что
оставлено человеком без присмотра – всё быстро зарастало могучей растительностью.
Неподалёку был крошечный водопад, вода струилась в естественную ванну вымытой
породы. Там мы купались…Каштановый лес с высоченными деревьями перемежался с
самшитовыми рощами. Позже мы видели в деревне у Каина целый набор образков,
крестиков и распятий, вырезанных монахами из самшитовой древесины.
То ли от собственной «пустотности», как мы называли отказ от принятых конвенций в
отношениях и описании реальности, то ли от аскетической диеты, или же, скорее, от
несомненной ауры этого места «силы», - мы пребывали в состоянии той особой эйфории,
которая знакома многим, научившимся позже работать с собственным «я». Сознание того,
что вот уже около 300 лет на этом месте аскеты и отшельники не только практиковали
медитацию, как бы она конфессионально ни именовалась, но и получали уникальный
опыт выживания в единстве с природой вне догматических рамок, - наделяло наши будни
неслыханной энергией живой и естественной жизни, рвущейся за пределы
конвенциональных описаний. Словно бы вошли в поток, который только и ждал нас,
чтобы закрутиться с новой силой. Моменты полного растворения в окружающем мире без
помощи наркотических препаратов, а только лишь посредством концентрации на
собственной опустошённости и красоте окружающей дикой природы, порождали
ощущение себя персоной без границ во вселенной космоса, гор и деревьев, - вот что
запомнилось более всего, и что позже повторить уже было значительно сложнее. Это был
радикальный случай ухода от опостылевшей круговерти прежнего опыта, акт познания
себя, как духовного субъекта, прошедшего инициацию, изменившую всю твою
дальнейшую жизнь. Пару ночей на своём древесном лежбище я провёл вообще в
состоянии высочайшего экстаза, забыв о существовании тела, мой дух путешествовал по
небосводу, усыпанному звёздами, я словно видел лес на горе и изгибы реки с высоты
птичьего полёта, а вокруг возникали порталы и сполохи невиданной реальности.
Обыденная жизнь человека казалась мини-спектаклем в кукольном балаганчике бродячего
театра. Конфликты повседневного существования, забыть которые бывает так трудно, что,
кажется, практически невозможно, очень скоро отошли на предельно далёкий план и
утратили силу, словно осколки мозаики, сброшенной сотрясением фундамента глубоко в
пропасть. Никогда и нигде, кроме этого магического места, я не был в столь полной
гармонии с самим собой. Много раз впоследствии, вспоминая пережитые откровения, я
начинал опять, как и тогда в келье, рассказывать сюжет бесконечного фильма,
содержащего ответы на множество вопросов, но - уже только самому себе, и так же не
ведая, куда заведёт повествование…
В начале сентября попрощались с Олегом и стали собираться в обратный путь. Укусы
неугомонных москитов оставили на коже незаживающие язвы, а медикаментов не
оставалось. Мы выглядели, как пилигримы-бомжи, а зеркалом нам служила стоячая вода в
родниковом источнике неподалёку. Оставив в келье спички и пачку табачных листов,
которые курили в отсутствии сигарет, начали спуск вниз, в деревню. Как выяснилось,
общественный транспорт до Сухуми перестал ходить: то ли поломался автобус, то ли
водитель заболел. Оставалась возможность добраться на грузовике, который через
несколько дней должен был везти на сухумский рынок урожай сливы. Договорились с
водителем так – поможем в сборе плодов, а он возьмёт нас в рейс. Пару дней, ночуя в
доме Каина, мы от зари до заката собирали и грузили в ящики сливу, с деревьев и
падалицу, а потом сами ящики – в грузовик с прицепом. По всему посёлку нас
сопровождали полосатые свинки с деревянными ошейниками, пытающиеся мгновенно
проскользнуть через калитку на территорию сада…Каин буквально заставил нас взять с
собой небольшую канистру мёда, мы распрощались и поехали.
 В Сухуми выяснилось, что смена проводника поезда Лёши отправится в рейс лишь через
несколько дней. Жить было негде, денег на съём жилья или гостиницу не оставалось. Нам
повезло, русская старушка-пенсионерка Ольга Ивановна поселила нас в сарайчике на
участке, а до того мы пару ночей проводили в бетонной трубе, лежащей на заброшенной
стройплощадке. Пользуясь близостью моря, мы не вылезали с городского пляжа.
Однажды наша живописная троица привлекла внимание нескольких фирменно одетых
парней в открытом автомобиле Мерседес, они были из Тбилиси. Мы тогда решили попить
турецкий кофе в знаменитом плавучем ресторане «Амра». Один из них, назвавшийся
Зурабом, с повадками абсолютного хозяина жизни, присел к нам за столик и предложил
отправиться на юг, в столицу Грузии. «Мы собираемся снимать фильм 16 мм.,
панимаешь? О молодёжи, карасоте и страстной любви! У нас есть киностудия.
Панимаешь? Паедем с нами!» Мы вежливо поулыбались, а парни не отрывали от Ирины
взглядов… Всё могло закончиться не так хорошо, но на следующий день мы уже дремали
под стук колёс в поезде «Сухуми-Москва», на полках купе проводника.
В Москве нас встретила кромешная осень, чреватая, как выяснилось, чередой новых
странных событий. И, если как следует встряхнуть магический шар воспоминаний, то
наверняка там окажется ещё что-то не менее интересное, чем наше паломничество на
Амткел, тем более, что мне повезло - волшебная линза памяти со временем не мутнеет, а
рассказывать правду со временем становится интереснее, чем выдумывать. Однако, тот
опыт остался на всю жизнь запомнившимся, как уникальная и ярчайшая вспышка
спонтанных непредсказуемых событий…

Примечание: судьба Олега «Одессы» оставалась неизвестной нам, после поездки на

Амткел мы больше ничего о нём не слышали. Но в начале 80-х он вдруг появился, придя
ко мне на работу в художественную мастерскую ЦПКиО им.Горького. Мы сердечно
поздоровались, о себе он рассказал намёками, но лишь попросил, если можно, краски для
рисования. Насколько я понял его сбивчивые объяснения, он жил в одной из
подмосковных Епархий и занимался мистической живописью. Вскоре у меня появилась
возможность позаимствовать для него со склада полный набор цветов из масляных
типографских красок. Он, вроде, остался доволен. Больше мы не виделись…
Володя Крюков стал монопольным переводчиком с немецкого литературного наследия
Густава Майринка, с 1973-го мы больше не встречались.
Володя «Роки» буквально на несколько минут заскочил в мастерскую в самом начале
перестройки, был обеспокоен, возбуждён и явно addiction. Позже стало известно, что он
вскоре умер от передозировки…
Святослав – единственный, кто частично воплотил мечту о жизни в отдалении от
мегаполиса. Живёт в старой усадьбе, где жили несколько поколений его предков.
Меня судьба забросила в Израиль, где я пытаюсь тоже по возможности жить отдалённо
от шума и суеты больших городов в максимально возможной близости к природе.
Как сложилась судьба Ирины, рискнувшей совершить это трудное паломничество и
разделить все его тяготы, мне, к сожалению, неизвестно…

2021 год, Израиль.

Максим Викторов (Харэль-Фейнберг)

Приложение. Фото персонажей, сверху вниз и слева направо: Святослав Черников, Олег
«Одесса», , Владимир «Достоевский» Крюков, автор очерка Максим, Ирина Марфина.
Далее – вариации + фото, собственно, озера. Все снимки необязательно датированы
временем описываемых событий. Особая благодарность за фотоархив Александру
Беликову, Игорю Дудинскому, Борису Симонову и Константину Орлову, Святославу
Черникову за бесценные подробности, а Нине Харэль – за редакторскую правку.