ЛИТЕРАТУРА

ВОСТОКА
В СРЕДНИЕ
ВЕКА
ТЕКСТЫ
Под редакцией
Н.М.Сазановой

Издательство Московского университета

Издательство "Сиринъ”
1996
ББК 83.35
JI64

Рецензенты:
кандидат филологических наук В.А. Гришина,
доктор филологических наук В.И.Семанов

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета

Литература Востока в средние века: Тексты / Под ред.

Л64 Н.М .Сазановой. — М.: Изд-во МГУ; Изд-во “ Сиринъ” ,
1996. - 480 с.

ISBN 5-211-01529-0
В книгу' включены тексты из иранской, арабской, турецкой, индий­
ской, китайской и японской литератур, представлено много исторических,
религиозных и философских памятников. Тексты снабжены комментариями,
приведены справки об определенных периодах литературного развития, ав­
торах и их произведениях.
Для студентов-филологов, историков, философов и широкого круга
читателей.

077(02) — 96 — заказное ББК 83.35

ISBN 5-211-01529-0 © ИСАА при МГУ, 1996 г.

© Издательство МГУ, 1996 г.
© Издательство “Сиринъ” , 1996 г.
 От авторов-составителей

П редлагаем ы е тексты содержат переводы па­

мят ников и их ф рагмент ов в соответствии с
читаемым в И нст ит ут е стран Азии и Африки
при М ГУ курсом “ История лит ерат ур стран Азии
и Африки”. Данное издание продолжает книгу
“Лит ерат ура Д ревнего Востока. Текст ы ” (М .,
1984).
Настоящ ий выпуск содержит переводы и сведения,
от носящ иеся к лит ерат урам шести стран: И ра­
на, Арабских стран, Турции, Индии, Кит ая и Я по­
нии. Сост авителями наст оящ его выпуска явля­
ются: В.Б.Никитин^, М.Л.Рейснер, А.Н.Ардашни-
кова ( И ран )§ Б.Я.Ш идфаД И.Е.Билык (Арабские
ст раны ), И.В.Боролина (Т урция), Н .М .Сазанова
(И н дия), И.И.Семененко (К ит ай), В.П.М азурик,
И.Л.Иоффе (Я пония). В работ е над изданием при­
нимал участие большой коллект ив авт оров-пере-
водчиков, имена которых отдельно оговорены в
конкрет ных м ест ах и разделах. М ногие памят ни­
ки и фрагмент ы публикуются на русском язы ке
впервые, например в разделах Турции, Индии и др.
К текстам даю т ся комментарии, облегчаю щ ие
работ у с материалами памятников. Авт оры-со­
ставители благодарят рецензент ов за замеча­
ния, которые помогли в работ е над рукописью.

3
 Китай

У китайской классической литературы было свое неповторимое лицо. Китай­

цы не просто ее высоко ценили — она занимала в их обществе уникальное по
важности место. Об этом свидетельствует тот факт, что за проявленную
литературную одаренность на государственных экзаменах, которые начали
проводиться в Китае с древности, ученик мог претендовать на высшие долж ­
ности в империи. Доклады императору и сами его эдикты входили в число
полноправных литературных жанров.
Поэзия занимала в китайской классической литературе главенствующее мес­
то. А основу поэзии составляла лирика. Китайцы усматривали сущность
литературы в выражении чувства. Но они придавали этому чувству глубокий
этический смысл, возводя его истоки к сути вселенной. Подлинная литерату­
ра и оказывалась человеческим проявлением вселенской закономерности,
заключавшейся в любви к людям.
Постоянными факторами литературного развития уже с древности стали
конфуцианство и даосизм. Позднее, особенно с эпохи Тан, к ним присоеди­
нился буддизм, в котором секта Чань сыграла наиболее важную для литера­
туры роль. И если для конфуцианцев вселенская любовь, выражаемая лите­
ратурным творчеством, воплощала традиционные социально-этические нор­
мы, ставшие внутренней духовной потребностью человека, то в даосизме суть
этой любви сводилась к Дао —пути как к своего рода творчеству по законам
художественного гения.
Традиция почти всегда пользовалась в китайской классике непревзойденным
авторитетом. Эта особенность ярко выразилась в эпохи Тан и Суп. Страстная
любовь к древности, доходившая порой до неистовства, носила глубоко
творческий характер и породила золотые века китайской литературы. Ли Бо
и Ду Ф у — такие же мировые величины, как Ш експир, Сервантес, Гете или
Толстой с Достоевским.
Питательной почвой литературного развития был фольклор. Роль этого ф ак­
тора постепенно возрастала, особенно с эпох Ю ань и Мин, когда народная
литература стала заявлять о себе во весь голос. Но для этого должна была
подойти к своему завершению высокая классика.

Литература
смутных веков

Народная поэзия
Народные песни III — VI вв. дошли до нас, как и народная поэзия эпохи
Хань (III в. до н.э. — III в. н.э.), благодаря деятельности особого государст­

333
венного учреждения — “Музыкальной палаты”, ведавшей сбором среди народа
песенных текстов и мелодий. Многие из них относятся к периоду “Южных и
Северных династий” (IV — VI вв.) — тому трагическому в истории Китая
времени, когда китайская империя, потрясаемая “смутами” и сменой динас­
тий, сохранялась лиш ь на Ю ге, а на Севере страны господствовали кочевые
племена, создававшие свои царства. В связи с этим и народная поэзия делится
на песни Южных и Северных династий. № основная часть относится к жанру
любовной лирики, возникшей по преимуществу в среде горожан и прошед­
шей определенную литературную обработку. Это, как правило, четверости­
шия, по пять знаков в строке. Поэзия Северных династий разнообразнее по
содержанию и форме, в ней кроме любовной лирики немало песен воинских,
пастушеских и других жанров. По стилю она более груба и непосредственна,
чем песни Юга. Особое место среди них занимает “Песня о Мулань” — редкий
для древнего и средневекового Китая пример чисто эпической поэзии.

Перевод И.Семененко.

ПЕСНИ ЮЖНЫХ ДИНАСТИЙ

На мотивы “Полночь”
и “Четыре времени года”
Весенний ветер растревожил душу,
Бросаю взор на горы и леса.
Они так удивительно прекрасны
И звонки птах весенних голоса.
Ясный месяц озаряет рощу,
Ярко блещут первые цветы.
Кто способен в эту ночь за прялкой
Не мечтать печально о любви?
Осенний вихрь в окно ко мне ворвался
И полог тонкий приподнял кружа.
Гляжу на ясную луну в надежде,
Пошлю с ней чувство в дальние края.
Глубины водные под тяжким льдом,
Вокруг до неба все бело в снегу.
Моя любовь, как стойкий кипарис,
А выше чувство, сударь, с чем сравню?

ПЕСНИ СЕВЕРНЫХ ДИНАСТИЙ

На мотив “По ту сторону ущелья”
Один брат в городе, другой с врагами в поле.
Остался лук без тетивы,
334
Нет оперенья у стрелы.
Что делать? Все запасы съедены...
Приди скорей, спаси меня!
Приди скорей, спаси меня!

На мотив “Песня тюрков”

Равнина тюркская,
Подножье гор Иныпань.
Как юрта, Небеса раскинулись.
Покрыли степь со всех сторон.
Лазурны небеса,
Бескрайние поля,
Пронесся вихрь, пригнул траву,
и показались там стада.

Песня о Мулань
/

Ой-ли, ой-ли, ой-люли,

Мулань ткет пряжу у двери.
Не слышно, как снует челнок,
Лишь слышны вздохи девицы.
О чем ты, девица, задумалась?
О чем ты так печалишься?
“И ни о чем-то я не думаю,
И ни о чем-то не печалюсь я.
Вчера я видела оповещение:
Хан1 объявил набор в войска.
В военных списках, в каждом свитке
Указано и имя моего отца.
Нет сына взрослого у батюшки,
А у меня нет братца старшего.
Мне надобно купить коня с седлом
И вместо батюшки в поход отправиться”.

Купила на восточном рынке скакуна,

На западном — чепрак с седлом,
На южном — конскую узду.
А плетку длинную — на северном.
Простилась утром с батюшкой и матушкой
И вечером достигла Хуанхэ-реки.
Не слышно тут родительского зова,
Лишь слышен шум и плеск на Хуанхэ речной волны.
Наутро распростилась с Хуанхэ
И к вечеру была в горах Хэйшань.
335
 Не слышно тут родительского зова,
Лишь слышны крики иноземных всадников
в утесах Янь.
И бросилась за десять тысяч ли на подвиги,
Заставы горные промчалась, словно птица.
Гремели в воздухе морозном колотушки,
Холодные лучи доспехи освещали.
В боях жестоких полководцы погибали,
Герои возвратились через десять лет.

Сын Неба принял их с почетом.

Он в Чистом зале2 восседал.
Отметил подвиги высокими чинами,
Роздал награды всем богатырям.
Хан у Мулань спросил, чего она желает.
“Не надобен мне чин большой,
Хотела б одолжить надежного коня,
Пошли меня на родину, домой”.
Отец и мать узнали, что их дочь вернулась.
За стены вышли, опираясь друг на друга.
Сестрица старшая узнала, что она вернулась,
И облачилась в праздничный наряд.
И братец младший услыхал об этом,
Пошел забить барашков, поросят.
Она идет в свои восточные покои,
Сидит на ложе в западной светлице.
Снимает с себя ратные доспехи
И надевает вновь наряд девицы.
И делает себе прическу в форме тучи,
На лоб наклеивает желтые цветы3.
Выходит за ворота к спутникам отважным,
Все спутники ее поражены:
“В походах вместе провели двенадцать лет
И лишь сейчас узнали, что девица ты”.
Рванулся заяц во всю прыть,
Зайчихи взор туманит бег лихой.
И вот уж оба, стелясь по земле, несутся.
Как различить мне эту пару меж собой?

Литературная поэзия
Литературная поэзия III — VI вв. прошла несколько этапов развития. К
концу И — первой трети III в. относится творчество поэтов из семейства Цао
и плеяды “Семь мужей эры Цзяньань”. Наиболее значительным среди них

336
г
был Ц ао Чжи (192 — 232). Для поэзии этого времени характерны достаточно
свободное отношение к традиции, подражание народной песне, усиление
элементов реалистичности и личностного начала, повышенная эмоциональ­
ность, связанная с невзгодами междоусобицы и пафосом борьбы за единство
империи. К середине III в. в деятельности поэтического содружества “Семь
мудрецов из бамбуковой рощи”, представленного творчеством Ж уань Цзи
(210 — 263) и Цзи Кана (223 — 262), углубляются критика действительности
и психология эскапизма, которые сочетаются с увлеченностью даосской
философией. IV столетие проходит под знаком господства “Поэзии таинст­
венных речений” — модных среди аристократов того времени стихов на темы
даосской метафизики. Контрастом этой “безвкусной”, по определению сред­
невековых китайских критиков, поэзии явилось творчество великого Тао
Цяня (365 — 427). В его произведениях находят адекватное художественное
воплощение идеалы опрощения и духовной свободы. На V в. приходится
расцвет пейзажной поэзии, открывателем которой выступает Се Линъюнь
(385 — 433). А с конца V в. начинается формирование придворного стиля,
который господствовал в китайской поэзии в течение последующих двух
столетий. Сложный поэтический декорум произведений этого стиля опреде­
лялся в первую очередь заботой о благозвучности стиха, основанной на
учении о “чередовании тонов” (т.е. о правилах сочетания в стихотворении
слогов разной долготы и конфигурации звучания, свойственных китайскому
языку). Характерными для придворной поэзии были такие черты, как узкий
набор заданных тем, словесный этикет, симметричность синтаксических по­
строений, изысканная орнаментальность и иносказательность.

Переводы Л.Бежина ( Се Линъюнь), И.Семененко ( остальные).

ЖУАНЬ ЦЗИ
Из цикла “О том, что на душе”
Мне не спится до глубокой ночи,
Сяду, лютню звонкую возьму.
Ясный месяц светит в занавеску,
Холодом дохнуло за полу.
Гуся крики раздаются в поле,
Птичий гомон слышится в лесу.
Неизвестно, что мне жизнь готовит,
Горькой думы в сердце не уйму.

ЦЗИ КАН
Прогулка в мире бессмертных
Любуюсь в стужу горною сосною,
Блистает зеленью ветвей вдали.
Одну ее на тех высотах встретишь.
Других растений рядом не найти.
337
Задумал до нее скорей добраться,
Но под ногами пропасть, не пройти.
Ван Цяо4 приподнял меня над бездной,
На облаке драконы понесли.
Помчали резво к Сюаньпу5 священной.
Хуан и Jiao6 встретились в пути,
Направили меня стезей природы
И словно вывели из темноты.
Я пью нектар, добытый в скалах Чжуна7,
Меняется мой облик, все черты.
Дружу с четой платанов благородных,
Отбрасываю бремя суеты.
За чаркой внемлю древним песням Шуня8.
Сколь эти звуки мягки и чисты!
Я навсегда расстался с пошлым миром,
Кто сможет отыскать мои следы?

ТАО ЦЯНЬ
Из цикла “За вином”
Я там живу, где люди поселились,
Но мне совсем неведом шум людской.
Вам требуется это пояснить?
Земли не слышит, кто далек душой.
Срываю хризантему у ограды,
Любуюсь праздно Южною горой.
В лучах заката вид горы прекрасен,
Чредою птицы по домам летят.
Тут смысл глубок, стремлюсь о нем поведать,
Но слов не помню, не могу сказать.

Из цикла “Возвращение
к садам и полям”

Я посадил бобы под Южной кручей,

Но им расти препятствует бурьян.
С рассвета занимаюсь там прополкой,
В ночи спешу с мотыгою домой.
На узкой тропке обступают травы,
Одежда мокнет от ночной росы.
Но это не приносит огорченья,
Лишь бы желаний не предать своих.
338
 СЕ ЛИНЪЮНЬ

На горе Каменный дом

Я утром прозрачным
брожу в заповедных краях,
Отвязана лодка.
Все дальше плыву по реке.
Проносятся мимо
затоны в цветах орхидей.
Высокие горы, покрытые мхом, —
вдалеке.
Над ними, как шапка лесистая, —
Каменный дом.
С вершины могучей
срывается вниз водопад.
Пустынные воды —
им многие тысячи лет!
Скалистые пики
здесь целую вечность стоят!
Далеких селений
не слышен здесь суетный шум.
Сюда в непогоду
не сможет дойти дровосек.
Без близкого друга
не мог я отправиться в путь,
Как тот небожитель,
сокрывшийся в горы навек.
В краю заповедном
отшельников много живет.
Мечтаю о счастье я —
с ними сродниться душой.
Нездешнюю радость
не выразить бедным словам.
Душистые ветви
срываю морозной порой.

Проза
Традиционные жанры
В III — VI вв. обновляется система традиционных прозаических жанров. Это
связано с усилением личностного начала в литературе, которое придавало
прозе лирическую окраску. На фоне углублявшейся дифференциации ж ан­
ров менялось соотношение между ними, возрастала роль во многих из них

339
 художественного фактора. Господствовавшая стилистическая тенденция это­
го периода выражалась в “прозе параллельного стиля” с ее строгим, близким
к стихотворному, ритмом, установкой на иносказательность и витиеватость.
Этот стиль переживал расцвет с конца V в. и оказал большое влияние на
дальнейшее развитие китайской прозы.
Историография становилась более научной. Это приводило к постепенному
разделению истории и литературы. Заметным был расцвет эпистолографии.
В ней, как, впрочем, и во многих других жанрах, создавались произведения
самого разного характера — от публицистики до путевых заметок о красотах
природы. Большое место в творчестве писателей занимала также философ­
ская проза. Ее бурному развитию способствовала духовная атмосфера того
времени, полного неустойчивости, споров, открытого для внешних влияний,
главным из которых стал буддизм.
Ниж е приводится текст одного из трактатов Цзи Кана — выдающегося
мыслителя, поэта и музыканта III в. н.э. Его прозаическое творчество —
яркий образец литературы того времени.

Перевод И.Семененко.

ЦЗИ КАН

Опровержение теории
о естественной любви к учению
Людям от природы дорого благополучие и отвратительна опас­
ность, мил досуг и ненавистен тяжкий труд. И это потому, что только
при отсутствии хлопот у человека и насилия над ним он может
добиваться исполнения своих надежд и помышлений.
В век изначальной древности никто не наносил вреда великой
простоте; вверху правитель обходился без прикрас, внизу, в народе,
не соперничали из-за выгоды. Все было целостно, разумно и не могло
не обретать себя. Коль были люди сыты, то спокойно спали, а
голодны — искали пищу; наевшись, радостно похлопывали себя по
животу и ничего не ведали о мире высшей добродетели. Да и зачем им
было знать о человечности и справедливости9, прикрасах ритуала и
закона, коли они так жили?
Но наступили времена, когда высших людей не стало, и вели­
кая стезя подверглась разрушению. Тогда-то и создали для передачи
своих мыслей книжную премудрость; взялись все различать, чтоб
разделить на категории, ввели для обуздания сердца человечность,
справедливость, установили звания как средство внешнего ограниче­
ния, призвали всех идти учиться и стали заниматься сообща литера­
турой, чтоб возвеличивать свое учение.
Вот почему все перепуталось в шести канонах10, достигли
процветания сто школ, открылся путь, ведущий к славе и наживе, и
многие безумно поскакали по нему гурьбой. Как птицы, движимые
жаждой жизни, ищут пищу по озерам и садам, так и ученые мужи,
340
f[
творя насилие над собственною волей, следуют толпе в погоне за
комфортом. Вместо того чтоб заниматься земледелием, они сидят
недвижно с кистью и дощечкой для письма, штудируют всю жизнь
каноны. Лишь крайность заставляет их учиться; они находят в этом
способ обретения известности. Сначала учатся из голого расчета, но
после привыкают, и от привычки возникает в них желание учиться,
подобное естественному чувству. Это и побуждает вас считать любовь
к учению естественной11.
Вернемся же к началу. В шести канонах главное принудить и
тащить, а люди склонны от природы радоваться исполнению своих
желаний. Когда же человека принуждают, тащат, то совершают это
вопреки его стремлению. Лишь следуя своим желаниям, он может
стать самим собой. Но если это так, то человек не в силах стать самим
собой, когда он подвергается воздействию шести канонов. Для сохра­
нения своей природы ему не нужно ритуалов и законов, которые
наносят чувствам только вред. Я убежден, что человечность, справед­
ливость — это то, чем приукрашивают ложь, они не помогают взра­
щиванию природных качеств. И бескорыстие с уступчивостью, по­
рожденные раздором, неестественны по своему происхождению. Что
это верно, подтверждает поведение диких зверей и птиц, которые
отнюдь не рвутся в разряд домашней живности. И для человека, чья
подлинная сущность в недеянии, просто неестественна такая страст­
ная любовь к науке ритуала.
В вашем трактате также сказано: “Вот, например, отборные,
изысканные яства. Пусть вы сперва не знаете их вкуса, но когда
отведаете, то обязательно похвалите и скажите, что очень вкусно.
Или, допустим, в темной комнате, где вы сидите, ярко загорается
свеча, и вы без принуждения вдруг чувствуете в сердце радость. Тем
паче вас охватывает радостное возбуждение, когда вы видите, как
занимается заря во мраке после долгой ночи. Так и учение... Хотя
любовь к нему и возникает на его конечной стадии, но в ней находит
выражение природная основа чувства, и в этом случае естественность
такой любви не может быть отвергнута”.
Я это так могу оспорить. Когда мы ощущаем сладкий или
горький вкус во рту либо испытываем зуд, то это результат воздейст­
вия на нас извне и нашей на него реакции. Данная способность
проявляется без обучения и посторонней помощи. Здесь мы имеем
дело с принципом необходимости, который отменить не можем. И вот
вы обратились к принципу необходимости для объяснения желания
учиться, лишенного какой-либо необходимости. Мне кажется, что
это из числа тех ложных рассуждений, какие внешне сходны с исти­
ной, вроде той аналогии между учением и просом12
Вы выдвигаете как высшее мерило шесть канонов, зрите в
человечности и справедливости всеобщую основу, считаете блеск
341
званий и чинов исходным эталоном, а наставления — материнским
молоком. Вы полагаете, что лишь по этому пути можно проехать, в
противном случае — застрянешь.
И вот уж напрягают ум и зрение, спешат, торопятся всю
жизнь, пекутся лишь о должностях, не замечают ничего другого;
всемерно дорожат учением, классифицируют суждения мудрецов;
вытаскивая в книгах разные цитаты, качают головой и испускают
вздохи, стремятся навсегда запечатлеть в своей душе эти речения,
чтобы достигнуть славы и почета.
Поэтому вы и сравнили шесть канонов с солнцем, а неуче-
ние — с долгой ночью.
Когда же осознают, что учебный зал — это могильный склеп,
каноны — ядовитая трава, их декламирование — бесовские стенания,
а человечность, справедливость -г- трупный яд, и убедятся в том, как
портятся от чтения глаза, сутулится спина от множества поклонов,
немеет тело под парадным одеХнием, болят от болтовни о ритуале
зубы, то все это отбросят и снова вместе со всем сущим пребудут в
изначальном состоянии. Тогда учению, хоть вы его и любите без
устали, придет конец. Поэтому не так уж несомненно, что шесть
канонов — это солнце, а неучение — ночь. В народе говорят: “Нищий
не стыдится коновала”.
А что касается правления глубокой древности, лишенного при­
крас обряда и закона, то при нем могли и без учения, малейшего
усилия достичь благополучия и обрести желаемое. В то время не было
нужды в шести канонах, не требовались человечность, справедли­
вость.
Итак, разве нет расчета у того, кто в наши дни решил пойти
учиться? А действие, которому предшествует расчет, не может быть
естественной реакцией. Все сказанное вами, мне кажется, свидетель­
ствует лишь о желании добиться привилегии знати.

Возникновение
беллетристики
III — VI вв. — период формирования в Китае художественной повествова­
тельной прозы. Она развивалась из “рассказов о чудесах” — небольших по
объему произведений, призванных подтвердить реальность сверхъестествен­
ного. Наряду с краткой фиксацией суеверных переживаний в то время
создавалась и более “идеологизированная” литература житийного типа, в
которой рисовались образы святых даосской религии, конфуцианских пра­
ведников. Постепенно в “рассказах о чудесах” все заметней становилось
влияние буддийских религиозных представлений. Интерес к этим рассказам
в ту пору был огромен. Их коллекционировали, распространяли в виде

342
 сборников, таких, например, как “Записи о духах” Гань Бао (III — IV вв.),
“Ж изнеописания святых и бессмертных” Гэ Хуна (III — IV вв.) и др. В этих
сборниках уже встречались произведения с ярко выраженной эстетической
функцией, о которой свидетельствовали сюжет, образы персонажей, идейная
направленность повествования. Они, по сути, явились первыми образцами
китайской беллетристики.
В ш — VI вв. большую популярность приобрел также жанр анекдота, в том
числе и исторического, относимого, по традиционной терминологии, к раз­
ряду “рассказов о людях”. Наиболее известным сборником анекдотов
об исторических лицах был труд Лю Ицина “Новые речи в сказаниях сов­
ременности”. Культ остроумия, меткие характеристики, свойственные этой
книге, сыграли немалую роль в становлении китайской художественной
прозы.

Переводы И.Лисевича (Гэ Х ун), И.Семененко (остальные).

ГЭ ХУН

Жизнеописания святых
и бессмертных

БАНЬ МЭН

Что за существо Бань Мэн — никому не ведомо. Некоторые

утверждают, что женщина. Летая, могла проходить сквозь солнце.
Сидя в одиночестве, беседовала с кем-то, словно кто-то сидел с ней
рядом. Могла и уходить под землю.
Сначала погружались ноги, потом тело по грудь. Постепенно
уходила все глубже, один лишь головной убор еще виднелся. Через
продолжительное время и он пропадал, вся исчезала из вида.
Пальцем протыкала землю — и делался колодец, из которо­
го можно было пить. Она сдувала черепицу, покрывавшую люд­
ские жилища, и та летела в людей. Дунув как-то раз, Мэн оборва­
ла шелковичные ягоды со многих тысяч деревьев, превратив их в
одну-единственную, которая возвышалась как гора... А через десять
с чем-то дней подула опять, и все возвратилось на свои прежние
места.
А еше она могла набрать полный рот туши, расстелить перед
собой бумагу и, пожевав тушь, извергнуть ее на лист. Тушь сразу же
превращалась в письмена-иероглифы, заполнявшие всю бумагу без
остатка. И каждый иероглиф был со смыслом!
Она принимала киноварь в вине. Четырехсот лет от роду, все
еще будучи юной, Бань Мэн удалилась в горы Тайчжи.
343
 ГАНЬ БАО
Записи о духах

Сун Динбо из Наньяна однажды в молодости шел ночью по

дороге и встретил беса.
— Ты кто? — спросил он беса.
— Я бес. А ты кто?
Динбо решил его обмануть и сказал:
— Я тоже бес.
— А куда ты идешь? — спросил бес.
— На рынок в Вань.
— И я туда иду.
Они прошли вместе несколько верст, и бес предложил:
— Идти пешком слишком утомительно. Не лучше ли будет
нести друг друга по очереди?
— Отлично! — согласился Динбо.
Бес первым взвалил Динбо на плечи и пронес несколько верст.
— Ты, верно, не бес, уж больно тяжел! — сказал он.
— Это потому, что я стал бесом недавно, — ответил Динбо.
Затем Динбо понес беса. Бес был легок, словно пушинка. Так они
сменялись два-три раза. Динбо спросил:
— Я стал бесом недавно и не знаю еще того, что нам следует
бояться.
— Самое страшное, когда в нас плюнут, —ответил бес.
Так они шли, пока им не встретилась река. Динбо попросил беса
перейти ее первым, и тот переправился без малейшего плеска. Когда же
Динбо стал переходить, то наделал много шума. Бес снова спросил:
— Ты что, не умеешь переходить бесшумно?
— Не удивляйся, ведь я стал бесом недавно и еще не научил­
ся переходить реки.
Когда они подходили в Вань, Динбо, взяв беса на плечи,
вдруг крепко его схватил. Бес громко закричал, требуя отпустить,но
Динбо уже не обращал на его крики внимания. Дойдя до рынка, он
спустил его на землю, бес превратился в барана, и Динбо тут же
продал его. Чтобы он снова в кого-нибудь не превратился, Динбо
плюнул на него, получил тысячу пятьсот монет и ушел. В то время
говорили: “Динбо за беса получил тысячу пятьсот монет”.

ЛЮ ицин
Новые речи в сказаниях современности

Проживая в Лояне, Гу Жун как-то раз пришел по приглаше­

нию в гости к одному человеку. Во время угощения ему показалось,
344
что слуга, подававший жареное мясо, сам бы хотел его отведать. Гу
Ж ун тут же прекратил есть и отдал ему свой кусок. Сидевшие за
столом стали смеяться над Гу Жуном, но он им сказал:
— Как можно допустить, чтобы тот, кто целый день подает
мясо, не знал его вкуса?
Впоследствии Гу Ж ун, гонимый смутным временем, переправ­
лялся через Янцзы на Юг, и каждый раз, когда ему грозила опас­
ность, его спасал какой-тб человек. Он его расспросил, и оказалось,
что это был слуга, подававший жареное мясо.

Гу Хэ только что стал помощником цензора в округе Янчжоу, и

в первый же день месяца, перед тем как принять участие в утренней
аудиенции, остановился в коляске перед воротами окружного управ­
ления. В это время к начальнику округа прибыл Чжоу Хоу. Следуя
мимо коляски Гу Хэ, он увидел, что тот искал на себе вшей.Чжоу Хоу
миновал его, но затем вернулся и, тыкая пальцем в грудь Гу Хэ,
спросил:
— Что тут у тебя внутри?
Обирая по-прежнему вшей, Гу Хэ спокойно ответил:
— Здесь то, что всего трудней измерить.
Войдя в зал, Чжоу Хоу сказал начальнику округа:
— Один из ваших подчиненных способен быть министром.

Перед тем как принять посланца гуннов, Цао Цао велел Цуй
Яню сесть вместо него на трон, так как считал, что видом неказист и
не сможет внушить пришельцам из далекой страны должного почте­
ния. Сам Цао Цао встал впереди помоста, сжимая в руке меч. После
аудиенции он приказал осведомителю спросить у посланца о том, что
тот думает об их государе. Посланец ответил:
— У Вашего государя очень внушительный вид, но кто ве­
лик и храбр, так это человек, стоявший впереди помоста с мечом
в руке.
Услышав об этом, Цао Цао приказал догнать и убить послан­
ца.

Лю Лин был постоянно пьян и необуздан. Иногда он снимал

одежду и ходил голым по дому. Когда его увидели в таком виде и
стали стыдить, он ответил:
— Дом для меня — это Небо и Земля, а штаны - это комната.
Что вам нужно, господа, в моих штанах?!

У Ван Жуна росли прекрасные сливы. Боясь, как бы другие не

стали их выращивать, он всегда, продавая их, выколупывал из них
косточки.
345
 Литературная
теория
В III — VI вв. сформировалась целостная система взглядов на литературу.
Это происходило прежде всего благодаря начавшемуся обособлению худо­
жественной словесности от канона, историографии и философии. Китайские
ученые рассматривали литературу как область проявления космических сил
природы. Художественное творчество для них было своеобразным типом
мудрости, соединяющим человека с мировой гармонией. Они много и ориги­
нально размышляли о соотношении содержания и формы, о закономерностях
творческого процесса, особенностях жанров, мастерстве писателя, принци­
пах литературной критики.
Первым целостным исследованием по литературной теории в Китае была
“Ода о литературе” Лу Ц зи (261 — 303). Он отвечал в яркой образной форме
на многие фундаментальные вопросы традиционной китайской поэтики. Л и­
тературный критик более позднего времени Чжун Ж ун (468-518) впервые в
Китае посвятил свой труд целиком и исключительно поэзии. В трактате
“Категории стихотворений” он обратился к изучению только одной поэтиче­
ской формы — “пятисловного стиха” (т.е. стихотворения, в котором каждая
строка состояла из пяти иероглифов) и разделил многих поэтов, создававших
произведения в этой форме, на три ранга: “высший”, “средний” и “низший”.
Другое произведение — “Резной дракон литературной мысли” Лю Се (465
— 520) — предбтавляло собой грандиозную попытку подвести итог всему
предшествующему развитию взглядов на литературу.

Переводы П.Лисевича (Л ю Се), И.Семененко (Лу Цзи, Чжун Ж ун).

ЛУ цзи
Ода о литературе
Читая сочинения талантливых мужей, я всякий раз задумы­
вался над тем, смогу ли обрести их рвение. Ведь в том, когда на волю
выпускают речи и отправляют в путь слова, бывает превращений
разных тьма. Но я могу сказать о том, что в них красиво или
безобразно, достойно или дурно. Особенно мне это видно всякий раз,
когда я сочиняю сам. Боюсь все время в мыслях разойтись с вещами,
в словах отстать от мыслей. Ведь знать — нетрудно, трудно же —
уметь. Я потому и создал “Оду о литературе”, чтобы поведать о
процветающих творениях талантов прошлого и обсудить затем, отку­
да происходят достоинства и недостатки этих сочинений. Позднее
можно будет, видимо, сказать о том, что в оде до последнего извива
исчерпана их красота. Когда же “топорище вырубают топором”,
искомый образец, пожалуй, недалек. Но коль иметь в виду метамор­
346
фозы, происходящие в процессе творчества, то их настичь словами
оды очень трудно. А, впрочем, что умею я сказать, здесь полностью
изложено...

ЧЖУН ЖУН
Категории стихотворений
Из “высшей категории”

ЦАО ЧЖИ
Его поэзия восходит к песням “Нравы царств”13. Духовности
необычайной и высокой, цветущая густою вязью слов; проникнута
изысканным упреком, глубок по смыслу и прекрасен ее стиль. Своим
сиянием пронзила древность, современную эпоху, над всем далеко
вознеслась. О! Цао Чжи в поэзии — это князь Чжоу и Конфуций в
нормах поведения14, дракон и феникс среди рыб и птиц, свирель и
флейта в музыке, узор обрядовой одежды в ткацком ремесле. Это и
побуждает каждого, кто держит стило и сосет тушь, со взором,
полным обожания, прижать к своей груди его произведения, надеясь
озариться отблеском их солнечного света. Коль в доме у Конфуция
занимались бы поэзией, то Чжан Се, Лу Цзи и Пань Юэ смогли бы
лишь сидеть в проходе, Лю Чжэнь вошел бы в залу для гостей15, а
Цао Чжи был принят бы во внутренних покоях. •

ЛЮ СЕ
Резной дракон литературной мысли
Из главы “О пути”
' Велика сила словесности — вместе с Землею и Небом рождена
она! Как это понимать? А так, что слились воедино фиолетово-чер­
ный цвет Неба и желтый цвет Земли, прямоугольное и круглое
разделились; пара неофитовых дисков — Солнце и Луна — повисли в
Небе ради его украшения; сверкающая парча гор и рек легла на
Землю ради ее устроения — это-то и было узором дао — пути.
Глядишь вверх — оттуда исходит сияние, глядишь вниз — там
сокрыты узоры. Когда же высокое и низкое обрело свое место, тогда
родились два Начала. Лишь человек может стать с .ними в один ряд,
347
ибо по природе своей он — вместилище духа, и вместе их всех
именуют Триадой. Человек — налитый зерном колос пяти стихий16,
он поистине сердце Земли и Неба. Когда же сердце рождается, появ­
ляется речь, а речь появилась — и словесность становится яснее
видна. В этом — Путь естества!
Взгляни вокруг на мириады существ — и животные и растения
покрыты узором. Дракон и феникс являют благое знамение своей
пышной окраской. Тигра и барса узнают по их пятнам и полосам.
Бывает, что цветная вязь облаков на заре посрамит мастерство живо­
писца, а изящное цветение деревьев и трав обходится без выдумок
ткачих. Так неужто же это лишь наружные украшения — нет, это их
естество. А взять свирель леса, которая звуки сплетает так гармонич­
но, как флейта и лютня, или ручей, что в камышах ритмично жур­
чит, мелодичный, словно яшмовый гонг...
Когда появляются формы — на них ложатся узоры, когда
исторгаются звуки — рождаются письмена. Если бессмысленные ве­
щи и существа в такой степени наделены красочностью, неужто
могло не быть письмен у человека — вместилища сердца?!..

1 Примета времени иноземных нашествий, когда “ханы”, вожди кочевых

племен, основывали на севере Китая свои династии.
2 Название зала, где в древности китайские государи занимались делами
правления и совершали различные обряды и церемонии.
Украшение женщин в эту эпоху. Под “желтым цветком” имеется в виду
вырезанная в форме цветка (небесных светил, птиц и т.д.) бумага желтого цвета либо
пятно желтой краски той же конфигурации.
4 Древний небожитель, умевший летать на птицах.
5 Название гор — обители небожителей в мифической топографии.
6 Хуан — Хуан ди (“Желтый предок”) — один из мифических государей
древности, Лао — Лаоцзы, легендарный основатель даосизма; оба почитались даосами
как создатели даосского учения.
7 Мифические горы, где находили эликсир бессмертия.
8 Мифический государь, высоко почитавшийся в конфуцианской традиции.
9 Это две главные конфуцианские добродетели.
10 Имеется в виду священный для конфуцианцев свод книг, включавший
самый разнообразный материал: древнюю поэзию, предания, философские размышле­
ния, гадательные тексты, записи ритуальных предписаний и т.д.
11 Здесь Цзи Кан обращается'к конфуцианцу Чжан Шуляю, автору трактата
“О естественной любви к учению”, на который и пишет свое опровержение.
12 В данном случае Цзи Кан намекает на высказывания древнекитайских
мыслителей Дун Чжуншу (197 — 104) и Ван Чуна (27 — 97), которые сравнивали
обучение и воспитание с процессом выращивания злаков и их обработкой для приго­
товления пищи.
13 Название раздела из свода китайской поэзии “Книга песен”.
14 Князь Чжоу — легендарный правитель, идеализированный в конфуциан­
ской традиции: Конфуций (VI — V вв.) — знаменитый основатель конфуцианства,

348
религиозно-этического учения, которое занимало господствующее положение в китай­
ской культуре на протяжении многих веков.
15 Чжун Жун называет здесь известных поэтов III в. н.э., причисленных им
тоже к “высшей категории”.
16 Пять стихий (или элементов) — вода, огонь, дерево, металл, земля.

Литература эпохи Тан

Поэзия
VII — X вв. известны как эпоха правления династии Тан, с названием
которой связаны в истории Китая возникновение могучей империи, откры­
тость внешнему миру, рост свободомыслия и всесторонний культурный рас­
цвет. Наиболее ярко эту эпоху представляла поэзия, переживавшая тогда
свой золотой век. В седьмом столетии продолжал еще господствовать старый
придворный стиль, но в первой половине VIII в. облик поэзии изменился, и
она достигла классической завершенности в творчестве Ван Вэя, Ли Бо и Ду
Фу. Именно тогда стала формироваться самостоятельная творческая лич­
ность, склонная во имя поиска своей “подлинности” к нарушению литератур­
ного этикета. Появился и культ такой личности, усиливший традиционное
для Китая преклонение перед поэтическим словом. В конце VIII — первой
трети IX в. эти тенденции получили дальнейшее развитие в товрчестве Хань
Юя, Бо Цзюйи и других поэтов, которые в определенной степени уже
предваряли литературные явления более позднего времени.
В эпоху Тан сложилась также система классического китайского стихосложе­
ния. Она охватила разные поэтические формы, среди которых наиболее
известны четверостишия “оборванные строки” и восьмистишия “уставной
стих”. Одна из особенностей этих форм заключалась в равенстве строк по
длине на протяжении одного стихотворения (каждая строка в нем, как прави­
ло, состояла из пяти либо семи иероглифов).

ВАН ВЭЙ
(701 — 761)

Ван Вэй — один из самых разносторонних талантов эпохи Тан. Он достиг

замечательных успехов в поэзии, музыке, живописи, каллиграфии, разраба­
тывал эстетические проблемы искусства, занимался буддийской филосо­
фией. Велик его вклад в развитие китайской поэзии. Особенно знаменита
пейзажная поэзия Ван Вэя в жанре четверостиший “оборванные строки”.
Новаторским был, например, сборник “Река Ванчуань”, составленный в
соответствии с реальным маршрутом прогулок Ван Вэя в окрестностях заго­
родного дома поэта. Поэзия Ван Вэя сдержанна, чужда аффектации и внеш­
не безыскусна, но за этой простотой скрыты филигранное мастерство и
глубокие духовные искания.
Переводы М.Онуфриева (Х олм Хуацзы), А.Гитовича ( Из цикла
"Три стихотворения").
349
 ИЗ СБОРНИКА “РЕКА ВАНЧУАНЬ”
Холм Хуацзы
Чередой бесконечной летят стаи птиц,
Снова горные цепи в осеннем цвету.
Я на холм поднимусь и опять сойду вниз,
Скорбным чувством моим я конца не найду.

Из цикла “Три стихотворения”

Пусть холодно сливам —
Но месяц весны недалек.
Я скоро услышу
Ликующих птиц песнопенье.
С трепещущим сердцем
Я вижу травы стебелек
Пробился тихонько
Меж каменных древних ступеней.

ЛИ БО
(701 — 762)

Ли Бо был самой экстравагантной фигурой среди великих поэтов VIII в.

Сохранилось немало преданий о его отказе от государственной службы и
дерзком поведении перед лицом императора. В нем просматривался худож­
ник ренессансного типа. Ли Бо склонялся к пониманию своей поэзии как
автономного искусства, воплощавшего уникальную творческую личность
автора. Он использовал прием гиперболы и разного рода причудливые обра­
зы, дерзко нарушая декорум современной ему поэзии. Для e fo творчества
характерны огромное жизнелюбие и гедонизм, ласковая фамильярность в
отношении к природе, тонкий юмор.

Перевод Л.Бежина.

На востоке области Луцзюнь, у каменных

врат, провожая Jly Фу
Когда нам снова
будет суждено
Подняться над озерною
водой?
350
 Когда же вновь
у Каменных ворот
Вином наполним
кубок золотой?
Стихают волны
на реке Сышуй,
Сверкает море
у горы Цзулай.
Пока не разлучила
нас судьба,
Вином полнее
чарку наливай.

ДУ ФУ
(712 — 770)

Ду ф у — наиболее универсальный поэт эпохи Тан. Его поэзия представляла

собой грандиозную творческую переработку самых различных стилистиче­
ских приемов и манер предшественников. Многообразие поэтического твор­
чества Ду Ф у поражает. В нем проявлялись чувство социального протеста и
тонкая лиричность, склонность к иронии и дар панегириста, мистицизм и
непринужденное внимание к деталям повседневной жизни. В его творчестве
заметна тенденция к преодолению жанровых условностей. Особенно важно
подчеркнуть гуманистический характер поэзии Ду Ф у, который не отделял
своей судьбы от судьбы народа и использовал описание собственных лиш е­
ний для воплощения образа народного героя.

Перевод Л.Бежина.

Пишу на стене комнаты под картиной Вэй Яна, изображающей

лошадь
С господином Вэй Янем прощаемся мы, —
он приехал меня навестить.
Зная то, как люблю я картины его,
подарил свою живопись мне.
Взял он тут же истертую старую кисть
и, как будто играя, взмахнул,
И увидел я словно оживших коней
на широкой восточной стене.
Вот один наклонился к траве, а другой
поднял морду и тихо заржал.
Но промчатся стремительно тысячу верст
351
 по дороге они столбовой.
В наше страшное время хотел бы иметь
я таких быстроногих коней,
Чтоб служили мне верно до смертного дня,
чтобы умерли вместе со мной.

Ночую в управе
Прозрачная осень. Ночная прохлада;
Платаны у тихой реки.
Ночую один в опустевшей управе.
Смотрю на огарок свечи.
Опять моему бормотанию вторят
лишь звуки солдатских рожков.
И некому вместе со мной любоваться
луною в осенней ночи.
Лишь ветер ненастный пылит над дорогой,
и писем никто мне не шлет.
Глухое безмолвие каменных башен, —
как трудно добраться домой!
Сегодня моим одиноким скитаньям
десятый исполнился год;
Живу вдалеке от родимого края,
как птица на ветке лесной.

ХАНЬ ЮЙ
(786 — 824)

Хань Юй известен прежде всего как реформатор традиционной прозы, но

его вклад в развитие поэзии тоже достаточно заметен. Он стремился к по­
иску новых форм выражения, воспринятому им у Ду ф у , вдохновленный
идеей о “возврате к древности”. Эта идея обозначала целое культурное
движение эпохи Тан, и Хань Юй —один из ее самых радикальных при­
верженцев. Пытаясь возродить стиль древней, главным образом конфуци­
анской, прозы, он сознательно сближал с прозаической стихотворную речь
и ее архаизировал. Отсюда усиление повествовательного тона и риторич­
ность многих стихотворений Хань Ю я и близких ему поэтов. Наряду с этим
они смело открывали новые темы, которые прежде не считались поэтичес­
кими.
Протестуя против “цветистого” стиля, Хань Юй и его сторонники, не чуждые
эстетике гротеска, были склонны к изобретательности и оригинальности в
области поэтической формы.

Перевод И.Семенешсо.
352
У каждого в столице есть друзья

Посылаю Мэн Цзяо1

У каждого в столице есть друзья,
Будь беден он иль сказочно богат.
Когда встречаются они между собой,
То каждый услужить другому рад.
У богача есть флейта и свирель,
Бедняк спешит порадовать стихом.
Различия тут между ними нет,
Не спутать бы лишь мудреца с глупцом!

Выпадают зубы
Один зуб выпал у меня за прошлый год.
Другой зуб выпал уже в нынешнем году.
Нежданно выпало шесть или семь зубов,
И ничего поделать с этим не могу.
Оставшиеся зубы расшатались все,
Пока не выпаду*, так будут до конца.
Я вспоминаю, когда выпал первый зуб,
Осталась от него постыдная дыра.
Когда же выпало их два иль три еще,
Задумался о том, что стар и смерть близка.
Все время перед тем, как выпадает зуб,
Тоскливая боязнь вселяется в меня.
Мне этот искривленный зуб мешает есть,
В растерянности рот боюсь прополоскать.
Когда меня он покидает, наконец,
Похоже это на крушение горы.
Успел привыкнуть к выпадению зубов,
Во рту щербины одинаково пусты.
Другие зубы, знаю, выпадут подряд,
Осталось их всего чуть больше двадцати.
Коль в год по зубу будет выпадать,
Останется мне жизни два десятка лет.
А если выпадут одновременно все,
В итоге тот же получу ответ.
Коль выпадает, говорят, передний зуб,
Тогда на долголетие надежды нет.
Но наша жизнь не может не иметь границ,
Сейчас ли, позже, но конца не миновать.
353
 Когда утратишь, говорят, передний зуб,
Все люди на тебя испуганно глядят.
Но я отвечу вам словами Чжуан Чжоу2:
Бывает радость и у гуся, деревца.
Во всяком случае молчанье лучше лжи,
Жевать уж не могу, но мякоти я рад.
Поэтому пою и написал стихи,
Чтоб детям и жене об этом рассказать.

БО ЦЗЮЙИ
(772 — §46)

Бо Цзюйи — один из великих танских поэтов, провозгласивший своим

творческим кредо “возвращение к древности”. Он и его друг Ю ань Чжэнь
(77О — 831) с группой близких им литераторов особенно подчеркивали
общественную роль литературы. Преклоняясь перед гением Ду Ф у, они
стали развивать такие особенности его творчества, как тема социального
протеста, внимание к повседневной жизни и стремление приблизить поэти­
ческую речь к разговорной. Вершиной созданной ими социально-обличи­
тельной поэзии были циклы стихотворений Во ЦЗюйи “Циньскис напевы” и
“Новые народные песни”. В этих произведениях поражала способность
скрыть обличение за внешне спокойным описанием. Поэт избегал излишней
дидактичности и стремился к тому, чтобы образы говорили сами за себя.
Ярким достижением поэзии Бо Цзюйи и Ю ань Чжэня стали образы простых
людей, наделенные конкретными чертами и деталями. Но социальной темой
не исчерпывалось творчество этих поэтов. Они были также одними из самых
великих лириков в истории китайской поэзии,

Перевод И. Семененко.

Из цикла “Новые народные песни”

Старик, торгующий углем

Старик, торговец углем, рубит хворост
И отжигает уголь среди Южных гор.
Лицо покрыто слоем сажи, прокоптилось,
Виски от пепла серы, пальцы все черны.
Что купит он на деньги от продажи угля?
Одежду легкую да скудную еду.
Несчастный кутается в порванный халат,
Скорбя, что дешев уголь, теплым дням не рад.
Однажды ночью падал снег в полях вовсю,
И утром он повел быка с возом по льду.
Уж полдень наступил, бык выбился из сил
И встал у рынка за воротами в грязи.
354
 Кто эти всадники, что гордо так гарцуют?
Придворный в желтом платье, с ним слуга в простом.
В руке и на устах придворного приказы.
Велит везти к дворцу на север воз с углем.
Угнали целый воз угля,
В нем тысяча, не меньше цзиней.
Придворному не жалко старика.
Накинул на рога быку обрывки шелка —
Вот плата старику за все его труды.

Прочитал в лодке стихи Юаня девятого3

Я в лодке читал при мерцаньи свечи твою книгу стихов.
Коща я закончил, свеча догорала во мраке ночном.
Глазам стало больно, свечу погасил и сижу в темноте,
А волны, гонимые ветром, немолчно шумят за бортом.

“ПРОЗА ДРЕВНЕГО СТИЛЯ”

В эпоху Тан происходили большие изменения в традиционной прозаической
литературе, включавшей Историографию, философскую прозу, публицисти­
ку, эпистолярное творчество и многие другие жанры. Сутью этих изменений
стал переход от витиеватой “параллельной прозы”, которая господствовала в
течение нескольких предыдущих столетий, к "прозе древнего стиля". Борьба
за новый стиль достигла кульминации на рубеже VIII — IX вв. в творчестве
Хань Ю я (768 — 824), Лю Цзунъюаня (773 — 819) и ряда других писателей.
Особенно важна деятельность Хань Юя — самого крупного эссеиста и
реформатора прозы эпохи Тан. Отрицая “параллельный стиль” за формали­
стические крайности, Хань Ю й и его сторонники, вдохновленные, как и в
поэзии, идеей “Возвращения к древности”, призывали ориентироваться на
слово древних мудрецов. Они подчеркивали учительную и познавательную
роль литературы, важность в ней ее содержательной стороны и связи с
действительностью. В своей литературной теории и практике эти писатели
были подлинными новаторами и выступали против механического следова­
ния традиции.

Перевод И.Семененко.

ХАНЬ ЮЙ
ОТВЕТ ЛИ И4
Двадцать шестого дня шестой луны
Пишет Хань Юй

Господин Ли И!
Слог вашего письма весьма, изыскан, почему же вы столь робко
и униженно задаете мне свои вопросы? Вы так искусно пишете, что
355
каждый пожелает передать вам свои знания. Вот-вот вы обретете
совершенство в добродетели, не говоря уже о достижениях во внеш­
нем для нее изящном слове. Под силу ль мне судить об истине и лжи,
коль я, как говорится, лишь видел вход и стены дома, где учил
Конфуций, но не бывал внутри? И все же то, что мне известно, я не
могу вам не сказать.
Вы говорите верно о “создании речений”; близки и сходны меж
собою ваши действия и ожидания. Но я не понял ваших устремлений.
Вы жаждите затмить других и получить их одобрение? Или желаете
сравняться с древними в “создании речений”? Допустим, вы желаете
затмить других и получить их одобрение. Но вы уже затмили многих
и можете рассчитывать на похвалу. Если же вы жаждите сравняться с
древними в “создании речений”, то не ждите скорых результатов и не
ведайте соблазна власти и богатства. Когда хотят, чтобы на дереве
росли плоды, питают его корень; нуждаясь в освещении, заправляют
фонарь маслом. При сильном корне и плоды обильны; в том фонаре,
где много масла, ярок свет. Так и у тех, кто человечен, справедлив,
речения ласкающи и милы.
Но трудность еще в том, что я, к примеру, сам не знаю, достиг
ли древних в сделанном иль нет. Пусть так... И все же я у них учусь
уж более чем двадцать лет. В начале я не мог отважиться на чтение
каких-нибудь иных произведений, кроме созданных во время Трех
династий и двух царствований Хань5; не смел помыслить даже что-
либо отличное от воли древних Мудрецов. Был дома словно в за­
бытьи, на улице — как будто что оставил. То в неподвижности
вставал, как бы задумавшись, иль начинал вдруг суетиться, словно
заблудился. Когда все найденное моим сердцем изливалось на бума­
гу, то я трудился лишь над устранением избитых слов. Но как же это
было трудно! И я не признавал, что то, над чем другие, читая мое
сочинение, не смеялись, на самом деле не достойно осмеяния! Так
минуло немало лет, но и с годами в этом я не изменился. Позднее я
научился видеть в древних книгах истину и фальшь. Пусть сам и не
достигнул истины, но отличал ее от фальши также четко, как белое
от черного, стремясь освободиться от всего фальшивого. Так посте­
пенно я кое-чего добился. Когда теперь все найденное моим сердцем
изливалось на бумагу, то вскипало бурною волной. Я был доволен тем
из созданного мною, над чем другие насмехались, и огорчался в нем
тому, за что они меня хвалили. Ведь эта похвала лишь означала, что
их мнение еще не полностью изжито в моем сочинении. Так снова
минуло немало лет. И стала речь моя могуча, необъятна. Но страх
меня не покидает: как бы она не замутилась, не появились в ней
излишняя украшенность и пестрота. Преемля в ней одно, другое
отсекаю и изучаю беспристрастно. Не успокаиваюсь до тех пор, пока
не добиваюсь полной чистоты и неподдельности. Но даже в этом
356
случае нельзя не пестовать ее и дальше. Вести ее дорогой человечно­
сти и справедливости6, пускать бродить в истоке Песен и Преданий7.
Нельзя сходить с этой дороги и покидать этот исток. С тем и пребуду
до скончания жизни.
Дух в сочинении — это речной поток, а речь — все то, что по
нему плывет. Поток глубок — и все, большое ль, малое, в нем может
плыть. Такая связь у духа с речью. Коль дух велик, то строки
соответствуют друг другу по длине, а их звучание — по высоте.
Достигнув этого, посмею ли сказать, что близок к совершенству? Но
пусть бы даже был к нему и близок, неужто кто-нибудь одобрил бы
меня и стал использовать?
Не уподобится ли ждущий похвалу других посредственному
человеку? Ведь одобрение и неприятие зависят от других. И благо­
родный муж этого не делает. Он сердцем предан истинной стезе и
поступает справедливо. Коща его используют, он благодетельствует
людям; когда же от него отказываются, он обращается к ученикам.
Он оставляет им свои произведения и делается образцом для подра­
жания грядущих поколений. Достаточно ли этого для радости? Или
недостаточно? Как мало тех, кто устремлен душою к древним! Кто
любит древних, тот забыт своими современниками. Это меня поисти-
не и радует и огорчает. Я уважаю искренно таких людей и потому
даю нередко им советы, но не смею указывать на достоинства и
недостатки их произведений.
У вас было ко мне много вопросов, я почувствовал, что вас не
привлекает суетный успех, поэтому и захотел немного с вами побесе­
довать.
Написал Хань Юй.

ЛЮ ЦЗУНЪЮАНЬ

Путевые записи
о впервые испытанном наслаждении
видом Западных гор

Я в этом округе живу с тех пор, как стал преступником8, и

терзаюсь постоянным страхом. Когда я не бываю занят, то медленно
гуляю, хожу повсюду нестесненно. Ни дня не пропускаю, чтобы не
пойти с друзьями в горы, не побродить среди деревьев, вдоль вьющих­
ся ручьев. Мы посещаем самые укромные источники и необычные
утесы, как далеко б они ни находились. Дойдя до них, садимся на
траву и пьем из чайника вино. Когда же опьянеем, засыпаем, склонив
головы друг к другу. Заснем и видим сны. В них все наши самые
высокие мечты. Проснувшись, поднимаемся; поднявшись, возвраща­
357
емся домой. Я думал, что отлично знаю все самые диковинные горы и
потоки в этом округе. Но я тогда еще не знал, как исключительно
своеобразны Западные горы.
И вот двадцать восьмого дня в девятый месяц нынешнего года я
любовался этими горами, сидя в западной беседке храма “Цветок
дхармы”, и лишь тогда впервые обратил внимание на их необычай­
ный вид. Я тут же приказал слуге идти за мной, и, переправившись
через реку Сянцзян, мы устремились вдоль ручья Жаньси. Мы проди­
рались неустанно через заросли, срезая тернии и травы, сжигая на
своем пути тростник, пока не добрались до горных высей. Вскарабка­
лись на самый верх, и я уселся, окинув взором местность: у самых
ног, за кромкою подстеленной циновки, простирались земли многих
округов. Рельеф был сплошь неровным. Повсюду в нем были то
выпуклость, то впадина, похожие на небольшие горки и пещеры.
Громадные — на тысячу, не меньше, верст — они казались в дюйм
иль фут размером. Ничто из этого великого скопления укрыться не
могло от взора. Вокруг, куда ни взглянешь, зеленели горы и белели
реки. А за ними все сливалось с небом. Такой вид открывался на все
стороны. Вот тут-то я и осознал, как необычны Западные горы. Это не
глиняные холмики! Какое здесь раздолье! Границ не отыскать у этих
гор, слитых с дыханием вселенского эфира! Как широко они раскину­
лись! Предела нет этим горам, единым с Творцом сущего!9 Мы
подняли фиалы, полные вина, и пили, наливая себе снова, пока
совсем не опьянели, и не заметили, как зашло солнце. Непроницае­
мая мгла окутала синеющие дали, и погрузилось все во тьму. Наста­
ло время возвращаться, но уходить отсюда не хотелось. Все мои
мысли, чувства обрели сосредоточенность, а тело полностью рассла­
билось, и я достиг единства с темной бездной, где происходят все
метаморфозы сущего. Мне стало ясно, что до этого я, по сути, гор не
знал. Только здесь впервые и произошло мое знакомство с ними. Об
этом и стремился здесь поведать.
Случилось это, когда шел четвертый год девиза “ Изначальное
согласие” 10.

Новелла
Предыстория жанра новеллы (в дословном переводе с китайского назывался
“передаю об удивительном”) восходила к сборникам “рассказов о чудесах” и
анекдотов III — VI вв. VII — середина VIII в. были ранним периодом в
развитии новеллы, которая пережила свой высший расцвет на рубеже VIII —
IX вв. Этот жанр знаменовал возникновение в Китае развитой художествен­
ной прозы. Новеллистическое творчество было проникнуто гуманистически­
ми идеями, отличалось широтой тематического диапазона, целостностью
образов и композиции произведений. Иную роль, чем в “рассказах о чуде­

358
 сах”, выполняла здесь фантастика. За фантастическим сюжетом многих но­
велл скрывались критика правящих верхов, страстная защита человеческого
достоинства, внимание к частной жизни человека. Эти мотивы ярко просту­
пали в произведениях исторической тематики либо имевших автобиографи­
ческий характер.
Н иже приводится текст новеллы Лю Чэна (VIII — IX вв.) “Повесть о
Ш анцин”.

Перевод В. М аку хина.

ЛЮ ЧЭН

Повесть о Шандин
Это случилось в третьем месяце весны года жэньшэнь в правле­
ние под девизом “Изначальная чистота” 11.
Первый министр Доу Шэнь, живший на улице Лучезарного
счастья, лунным вечером прогуливался у себя во внутреннем дворе,
когда к нему обратилась его любимица — приближенная служанка
Шанцин.
— Я должна вам кое-что сказать, ваше превосходительство, —
зашептала она, — но только не здесь. Пройдемте в дом, прошу вас.
Доу торопливо зашагал к дому.
— Во дворе на дереве притаился какой-то незнакомец, —
продолжала Шанцин. — Он может напугать вас, будьте осторожны,
ваше превосходительство.
— Лу Чжи давно собирается разделаться со мной и занять мой
высокий пост, — начал Доу Шэнь. — Раз во дворе появился незнако­
мец, значит, надо мной нависла беда. Доложу ли я трону или нет,
беды не миновать. Все равно убьют по дороге “при попытке к бегст­
ву”. Такую, как ты, редко встретишь на жизненном пути... Когда я
погибну, исчезнет и дом, а тебя возьмут служанкой в императорский
дворец. Если когда-нибудь ты удостоишься высочайшего внимания,
замолви обо мне доброе слово.
— Если, к несчастью, в самом деле случится беда, — отвечала
в слезах1служанка, — я исполню ваш наказ, ваше превосходительст­
во, даже если мне придется умереть.
Доу Шэнь спустился с крыльца.
— Сударь на дереве! — крикнул незнакомцу хозяин. — Вас
наверняка подослал Лу Чжи. Не отнимайте у старика жизнь! Я вас
щедро отблагодарю!
Незнакомец подал голос и слез с дерева. Ветхое рубище едва
прикрывало его тело.
— У меня помер отец, — заговорил он. — Но по крайней моей
бедности мне не на что похоронить его. Зная о вашем бескорыстии и
359
великодушии, я и решился прийти к вам, сударь, средь ночи. Как я
рад, что вы не сердитесь на меня, сударь!
— Я припас тысячу штук шелка, — признался Доу. — Соби­
рался употребить на постройку родового храма, но готов поднести
шелк вам. Вы согласны?
Оборванец поклонами благодарил министра, тот отвечал ему
тем же, по всем правилам этикета.
— Покидая вас, сударь — продолжал ночной гость, — я попро­
сил бы, чтобы ваши слуги перебросили шелк через стену, а я обожду
на улице.
Доу исполнил его просьбу, дав распоряжение слугам. Те долго
стояли, следя, как удаляется незнакомец. Только после того, как
ночной пришелец исчез, наконец, из виду, Доу проследовал к себе в
спальню.
На другой день о случившемся первым доложил трону по­
лицейский. Доклад министра поступил позднее.
— Ты стакнулся с начальниками пограничных гарнизонов,—
заявил Доу Шэню разгневанный император Дэцзун. — Ты содер­
жишь у себя бунтарей и наемных убийц. Ты и без того занимаешь в
нашей империи высочайший пост. Чего же большего ты домогаешься?
— Ваш покорный слуга, — низко опустив голову, объяснял
Доу, — начал с простого подьячего и дослужился до высочайших
почестей не из-за личных способностей, но исключительно благодаря
поддержке и милости Вашего Величества. Это недоразумение вызва­
но кознями моих врагов. Но вы сильно разгневаны, Ваше Величество.
Вы исторгаете громы и молнйи, а потому я, ваш верноподданный,
заслуживаю тысячу смертей.
Тут появился придворный и объявил императорскую волю:
— Вернитесь пока к себе домой и ждите дальнейших распоря­
жений.
Прошел месяц, и Доу Шэнь был назначен правителем в об­
ласть Чэньчжоу. Случилось так, что Лю Шинин, военный наместник
в Сюаньу, оказался в приятельских отношениях с чэньчжоускими
властями и подговорил их подать императору доклад.
— Вот неопровержимое свидетельство его связей с мятежными
начальниками пограничных гарнизонов! — воскликнул Дэцзун и
сослал Доу Шэня в Хуаньчжоу.
Имущество бывшего первого министра императора отошло в
казну, а сам он, обобранный до нитки, еще не успев добраться до
места ссылки, получил высочайшее предписание покончить с собой.
Шанцин, как и предвидел Доу Шэнь, оказалась служанкой при
дворе. Шли годы, и она сумела показать свое умение и поддержать
разговор, и с отменным искусством заваривать чай, за что не раз
удостаивалась чести служить при особе самого императора.
360
 — Многие служат в женских покоях моего дворца, — как-то,
обращаясь к Шанцин, заговорил Дэцзун, — но лишь ты знаешь свое
дело. Откуда ты попала сюда?
— Раба Вашего Величества, — отвечала Шанцин, — была в
свое время служанкой покойного первого министра Доу. Супруга его
превосходительства скончалась рано, и я имела честь служить хозяи­
ну. Когда их дом перестал существовать, мне выпало счастье служить
при дворе и лицезреть Ваше Величество. Мне кажется, я обитаю в
небесных чертогах.
— Доу повинен не только в том, что содержал бунтарей и
убийц, — продолжал Дэцзун, — он оказался еще и алчным казнокра­
дом и взяточником. При конфискации у него было обнаружено мно­
жество серебряных изделий.
— Доу Шэнь начал карьеру с помощника цензора, — объясня­
ла в слезах Шанцин, — служил в палате налогов министерства
финансов, состоял соляным инспектором, пока не занял пост первого
министра. За шесть лет службы его месячный доход исчислялся
сотнями тысяч лянов. А как часто вы, Ваше Величество, щедро
одаривали его по случаю и просто так! Вся конфискованная у него в
Чэньчжоу серебряная утварь была подарена ему Вашим Величеством.
Я была в Чэньчжоу, когда велась опись отобранных вещей, и собст­
венными глазами видела, как местные чиновники, угождая Лу Чжи,
соскабливали царственные надписи, а вместо них вырезали на сосу­
дах имена и титулы пограничных начальников, чтобы потом обви­
нить их владельца в подкупе и измене. Ваше Величество, умоляю вас,
снизойдите и удостоверьтесь во всем лично.
Император повелел показать ему конфискованные серебря­
ные сосуды. Дарственные надписи на них оказались, действительно,
подделанными, как говорила Шанцин. Это произошло в двенадцатом
году правления под девизом “Изначальная чистота” 12.
Дэцзун спросил о бунтарях и убийцах, которых якобы содер­
жал Доу Шэнь.
— Не было такого! — заявила Шанцин. — Все это наветы Лу
Чжи! По его наущению был сочинен доклад, содержащий поклеп с
целью загубить честного человека.
Дэцзун вскипел гневом на Лу Чжи.
— Мерзкий выродок! — закричал государь. — Моей милостью
ты позабыл о своем худородстве. Я облачил тебя в пурпур. Я звал
тебя за панибрата Лу Девятый. Я был весьма доволен службой Доу
Шэня, но ты подговорил меня убить ни в чем не повинного человека!
Однако, забрав власть в свои руки, ты показал себя тряпкой. Ни­
чтожный, не по плечу тебе оказался высокий пост!
И государь выпустил эдикт, в котором реабилитировал Доу
Шэня посмертно.
361
 Тем временем об опале фаворита Лу Чжи прознал Пэй Яньлин,
что придало ему смелости, и он со своей стороны подлил масла в
огонь. Лу Чжи был строго наказан, и больше о нем не было слышно.
Шанцин же особым указом императора была определена в
даосский монастырь, а оттуда впоследствии ее выдали замуж за
Цзинь Чуньи.
Коль скоро у Лу Чжи были при дворе сторонники, причем
многие из них лица весьма известные и влиятельные, то о закулисной
борьбе Лу Чжи с Доу Шэнем предпочитали умалчивать. Вот почему о
ней почти никто не знает.

I Мэн Цзяо (751 — 814) — известный поэт, друг Хань Юя.

“ Чжуан Чжоу, или Чжуанцзы (IV — III вв.), — гениальный мыслитель и
художник слова, один из создателей древнего даосского учения.
3 Юань девятый — друг Бо Цзюйи, поэт Юань Чжэнь.
4 Ли И — эссеист эпохи Тан, друг Хань Юя.
3 В традиционной историографии тремя династиями называли династии Ся
(XXI — XVI вв.), Шан (XVI — XI вв.) и Чжоу (XI — III вв.); династия Хань (III в. до
н.э. — III п. н.э.) делилась на Западную (296 г. до н.э. — 25 г. н.э.) и Восточную (25 —
220 г.г).
6 Об этих понятиях см. примеч.9 к разделу “Литература смутных веков” .
7 Песни — “Книга песен” , свод древней китайской поэзии; Предания —
“Книга преданий”, собрание легенд и исторических записей о событиях древности; обе
эти книги включены в конфуцианский канон.
8 Лю Цзунъюань напоминает здесь о своем опальном положении: в 806 г. он
был переведен с понижением в должности на службу в захолустный округ Юнчжоу, где
и произошло описанное им событие.
9 Образ творящей природы в даосской философии.
10 То есть в 809 г.
II Здесь речь идет о 793 г.
12 То есть в 797 г.

Литература эпохи Сун

Поэзия
X — XIII вв. были временем правления в Китае династии Сун. В эту
эпоху продолжалось бурное цветение китайской культуры, унаследованное
от периода Тан. Как и в предыдущие века, в центре литературного твор­
чества находилась поэзия. Но ее облик под влиянием новых исторических
условий, включавших дальнейший рост городов, развитие реформаторско­
го движения, книгопечатания и т.д., в значительной мере изменился. Для
поэзии эпохи Сун в целом характерны усиление интересов к социальной

362
теме, определенная рассудочность, внимание к повседневной жизни, увлече­
ние прозаизмами и повествовательной тональностью.
Особенно большие достижения в поэтической области были связаны с ж ан­
ром романса, который возник еще в период Тан, но пережил свой высший
расцвет в эпоху Сун. Отличительной чертой этого жанра являлась тесная
связь с музыкой. Каждой мелодии, лежавшей в основе того или иного роман­
са, соответствовала определенная ритмическая схема, которой поэты строго
следовали в стихотворном тексте. Таких мелодических образцов насчитыва­
лись многие сотни, поэтому новый жанр отличался большим разнообразием
ритмов. Другая, обусловленная предыдущей, особенность романса состояла
в широком использовании строк разной длины на протяжении одного стихо­
творения. В целом романс был более свободной поэтической формой, чем
предшествовавшие жанры поэзии. Правда, на первых порах его отличала
узость тематики, но постепенно, с переходом романса в область “высокой”
литературы, этот недостаток в нем изживался.
Обновление литературы в период Сун составляло одну из граней общест­
венной борьбы за реформы. Начатая в эпоху Тан под лозунгом “Возвраще­
ние к древности”, она достигла кульминации в XI в., когда ее возглавил
знаменитый китайский реформатор, ученый и писатель Ван Аныни (1021 —
1086). С этими общественными исканиями связано творчество замечательно­
го лирика Лю Ю на (987 — 1052), создавшего новую, более крупную, форму
романса. Активный участник политических баталий того времени, выдаю­
щийся поэт и прозаик Су Дунпо (1037 — 1101) способствовал отделению
романса от музыки и его трансформации в самостоятельный литературный
жанр.
После завоевания в 1127 г. Севера Китая чжурчжэнями и в преддверии
монгольского нашествия второй половины XIII в. одной из основных в
китайской поэзии стала патриотическая тема. Ею вдохновлялись такие круп­
ные поэты, как Лу Ю (1125 — 1210) и Синь Цицзи (1140 — 1207). Основу
их поэзии составлял идеал активной творческой личности, для которой
характерны обостренное чувство собственного достоинства и свободолю­
бие.

Переводы М.Басманова (Су Дунпо), И.Голубева (Л у Ю).

СУ ДУНПО
С лодки смотрю на горы
Если с лодки смотреть —
Горы — словно фигуры коней.
Растянулся табун:
Сто коней — сто летящих хребтов.
Впереди их ряды
То нестройны, то чуть поровней.
Позади эти кони
Словно рвутся на зелень лугов.
Вверх смотрю, на тропу,
Что петляет по склону, как нить.

363
Где-то там человек
Вновь бредет — только скалы вокруг.
Я рукой помахал,
Рот открыл, чтобы с ним говорить,
А мой парус летит
Перелетною птицей на юг!

Ночью возвращаюсь в Линьгао

В Дунпо изрядно выпил этой ночью,

А протрезвев, еще себя уважил.
Когда пришел домой — не помню точно,
Но было это, верно, в третью стражу.

Мальчонка спит, посвистывая носом,

И стук мой в дверь остался без ответа.
Стою, внимаю, опершись на посох,
Как Янцзыцзян шумит перед рассветом.

Я оттого
Судьбою недоволен,
Что жил, принадлежать себе не смея.
Когда же обрету я снова волю
И суету сует забыть сумею?

Ночь на исходе.
Затихает ветер.
Зыбь на воде, где свет и тени в споре...
Возьму мой челн, места покину эти,
Остаток дней отдам реке и морю!

(Мелодия “Линьцзянсянь”)

ЛУ ю
Завещаю сыновьям

Умирая, я не пожалал бы
Суеты и треволнений жизни,

Я скроблю о том, что не едины

Девять округов моей отчизны.
364
 Верю: войско двинется на Север,
Земли Чжунъюаня восстановит, —

Не забудьте мне сказать об этом

У могилы в час грядущей тризны!

Развитие “прозы древнего стиля”

В эпоху Сун достигла высшего расцвета “проза древнего стиля”, которая
громко заявила о себе еще в период Тан. Разные по жанру, лучшие образцы
этой прозы объединяли свободная манера изложения, усиление личного
начала, сочетание лиричности с философской глубиной и злободневностью.
Важным фактором в развитии прозаической литературы стала борьба за
реформы, достигшая кульминации в радикализме Ван Аныни. Главным ини­
циатором обновления прозы был виднейший представитель политической и
литературной элиты Оуян Сю (1007 — 1072), который ставил своей задачей
продолжение дела Хань Юя. Оуян Сю, Ван Аньши, Су Дунпо и несколько
других авторов внесли наиболее заметный вклад в развитие “прозы древнего
стиля” эпохи Сун.

Перевод И.Семененко.

ОУЯН сю
Жизнеописание Затворника
Ш ЕСТЬ ПО ОДНОМУ

Затворник Шесть по одному сначала сослан был в Чушань, и

там он называл себя “Хмельной старик”. Но старость подошла, он,
дряхлый и больной, собрался отойти от дел и поселиться на берегу
реки Иншуй. Тогда-то он и дал себе другое прозвище: “Затворник
Шесть по одному”.
Однажды кто-то из гостей его спросил: “Что значит Шесть по
одному?” Затворник так ему ответил: “В моей библиотеке один
десяток тысяч книг, мной собрана одна тысяча эпиграфов, записан­
ных на бронзовых сосудах и камнях во время Трех династий1 и
позднее, есть в доме также одна лютня, одни шахматы и я частенько
выпиваю по чайнику вина”.
Но гость опять спросил: “Вы указали только пять по одному.
Что же является шестым?” “А разве я, старик, тут не шестой? —
сказал Затворник. — Я с этими пятью вещами ныне неразлучен”.
Гость улыбнулся и заметил: “Вы столько раз меняли свое прозвище!
Стремитесь убежать от имени? Ведь это и имел в виду Чжуанцзы2,
когда высмеивал того, кто убегал от солнца в страхе перед собствен­
ною тенью. Я думаю, что вы скорее задохнетесь от стремительного
365
бега и погибнете от жажды, но не сможете избавиться от имени”. “Я
прекрасно знаю, что от имени нельзя избавиться, — возразил Затвор­
ник. — Но я уверен также, что и не надо избавляться. Я для себя
придумывал все эти имена, чтоб как-то обозначить то, в чем нахожу
я радость”.
Тут гость спросил: “А в чем же~эта радость заключается?”
Затворник пояснил: “О, моя радость может все превосходить! Когда
мне доставляют наслаждение перечисленные пять вещей, то не заме­
чу и стоящую передо мной гору Великую3, не устрашусь внезапного
удара грома, что крушит опоры, пусть даже зазвучат в просторах
между Небом и Землею дивных девять песен4, иль развернется снова
на равнине у Чжолу великое сражение5, все это намного уступает
моим радостям и наслаждению. Но я нередко страдаю от того, что не
могу отдаться всей душой своим пяти вещам. Излишне много в мире
всяких дел, обременяющих меня. И среди них два самых тяжких:
снаружи изнурять себя парадным одеянием сановника с печатью на
шнуре, внутри калечить свою душу суетными мыслями, печалью и
заботами. Так изнемог я плотью без вмешательства болезни и преж­
девременно зачах душой. Возможно ль было забавляться мне тогда с
пятью вещами? Но я в течение трех лет испрашивал монаршего
соизволения отпустить меня. Однажды Сын Неба пожалел меня и
милостиво отпустил к моим пяти вещам. Я вместе с ними возвратился
в нашу хижину и к полю, исполнив свое давнее желание. Вот то, что
эти вещи означают для меня” .
Гость снова улыбнулся и заметил: “Вы ведаете то, как изнуря­
ют тело парадная одежда и печать сановника, но вы не сознаете, что
и пять вещей отягощают вашу душу”. “Неправда! — возразил ему
Затворник. — Обремененность службою на самом деле изнуряет и
приносит много огорчений; обремененность же пятью вещами — это
наслаждение. Но как бы я их отыскал, коль не было бы, к счастью, и
страданий?”
Тут наш Затворник вместе с гостем встал, взял его за руку и,
смеясь, сказал: “Оставим это. Не стоит моя скромная персона вашего
внимания”. Потом, вздохнув, продолжил: “Я всегда мечтал уйти со
службы, не дожидаясь, когда стану семидесятилетним стариком. Уче­
ные же люди прежде служат и лишь в преклонном возрасте уходят на
покой. Вот первое, что надо избегать. Я был когда-то призван своим
временем, в конце же ему стал не нужен. Это второе, что надо
избегать. И мне, в моем цветущем возрасте, так постареть и рас­
хвораться, насилуя себя из непомерной жажды славы и чинов —
значит изменить своей мечте, нарушить данное себе же обещание.
Вот третье, что надо избегать. Моя обязанность не повторять три этих
промаха. Я должен избегать их, пусть даже и лишусь моих пяти
вещей. И прекратим наш разговор на этом!”
366
 Седьмого дня, в девятую луну третьего года под девизом “Лу­
чезарное спокойствие”6 Затворник Шесть по одному сам о себе пове­
дал в жизнеописании.

ВАН АНЬШИ
Ян Чжу и Мо Ди

Ян Чжу, Мо Ди предпочитали какую-то одну из многих истин

Мудреца7. В своем учении Мудрец объединял Ян Чжу с Мо Ди и не
заботился о том, можно ли это было делать. Мо Ди учил “костьми
ложиться” ради пользы Поднебесной, Ян Чжу — “не жертвовать и
волоском”. К примеру, Юй8 трудился ради Поднебесной столь усерд­
но, что за девять лет ни разу не проведал сына, хотя и слышал его
плач, минуя трижды отчий дом. Это и значит “думать только о
других” . А занятый собою Янь Хуэй9, имея плошку риса и черпак
воды, жил радостно в своем убогом переулке, словно не было перед
его очами Поднебесной в смуте. Это и значит “думать только о себе” .
Ян Чжу все время думал только о себе, Мо Ди — лишь о
других. В чем они были виноваты перед Мудрецом? В том, вероятно,
что предпочитали лишь одну из многих истин Мудреца. Идя стезей
Ян Чжу, лишаются справедливости, а следуя Мо Ди, утрачивают
человечность10. Не тот ли будет верен Мудрецу, кто не отбросит ни
человечности, ни справедлиткти и не утратит их, когда начнет
использовать? Ян Чжу с Мо Ди едины в том, что каждый из них,
упустив из виду какое-то одно важнейшее начало — человечность
или справедливость, не заметил целостности Неба и Земли. И все же
относительно вины их можно было бы еще продолжить рассуждение.
Ян Чжу стоял за то, чтоб думать только о себе. Но этот
принцип главный для учащихся. Мо Ди же учил думать только о
других. А для учащегося это несущественно. Кто учится, ему необхо­
димо сначала думать о себе, и лишь затем, когда найдутся еще силы,
и при благоприятных внешних обстоятельствах он может думать о
других. Тогда нельзя не думать о других. В начале обучения учащим­
ся не нужно думать о других, и только потому в его конце они
способны думать о других. Коль стал бы кто, допустим, с самого
начала обучения стремиться думать о других, не научившись еще
думать о себе, то это означало бы неверное использование своих
духовных сил. Но можно ли помочь другим, пусть даже и была бы к
этому наклонность, при неправильном использовании своих духов­
ных сил?
Итак, Ян Чжу недоставало умения думать о других, зато он
твердо знал, как думать о себе. Хотя Мо Ди стремился думать о
367
других, но я уверен, это ему было не под силу. Увы! Ян Чжу,
умевший думать о себе, не мог постичь стези, проложенной Великим
Юем. Это и было его заблуждением. Мо Ди пренебрегал делением
людей на ближних и чужих; он находил в заботе о стране свою
обязанность и, помышляя благодетельствовать людям, наносил всей
Поднебесной только вред. Ужель мала его ошибка?
Ян Чжу близок ученым людям; Мо Ди достиг стези. Они равно
от Мудреца отличны, но обвинять их я бы воздержался.

Ответ советнику Сыма Гуану 11

Мой вам поклон. Вчера был удостоен ваших наставлений.

Мы с вами общаемся и дружим с давних пор, но всякий раз, как
речь заходит о делах правления, между нами возникают разногласия.
Причина в том, что мы относимся по-разному ко многому. Начни я
даже вам надоедать своими разъяснениями, уверен, что не удостоюсь
вашей благосклонности. Поэтому я к вам не обращался и не излагал
подробно своих взглядов. Но тут я вспомнил о вашем добром отноше­
нии ко мне в былые времена и подумал, что не подобает проявлять
небрежность в деле, требующем тщательного рассмотрения. И я ре­
шил, с надеждою на ваше снисхождение, написать вам обо всем
подробно,
О чем ученые все время спорят, так это о взаимосвязи имени и
сущности. Лишь стоит только прояснить их связь, как тут же будет
обретен порядок в Поднебесной. Вот вы меня корите, считая, что я
превышаю власть, сею вражду, ищу корысть, не принимаю увещаний
и этим вызываю в Поднебесной брань и ропот. А я иначе полагаю. Не
превышают власти те, кто обсуждают по приказу государя разные
законы и после их проверки при дворе передают для исполнения
главам ведомств. Не могут возникать раздоры от того, что возрожда­
ется правление древних государей во имя благоденствия людей и
устранения порока. Далеки от корысти действия по упорядочению
финансов государства. Не проявляют и вражды к увещевателям,
когда оспаривают ложные учения и дают отпор льстецам. Ну, а что
много ропота и брани, то я это предвидел. Ведь люди не
сегодня только привыкли ради легкой жизни пускаться во все тяж­
кие. Многие ученые мужи, стремящиеся к службе, получают одобре­
ние не за всемерную заботу о делах страны, а за способность потакать
и льстить толпе. Как было не поднять им яростного вопля, когда наш
государь решил все это изменить, а я — ему помочь, не думая о том,
сколь много будет у меня врагов?
Когда Паньгэн12 решил перенести столицу, то им был недово­
лен весь народ, не только, как теперь, ученые мужи. Но из-за них
Паньгэн не стал менять свое решение. Он действовал, обдумав все,
368
как надо; его расчет был верен, и потому позднее не пришлось
раскаиваться.
Коль упрекнете, что за время своей долгой службы государю не
сумел содействовать его великим начинаниям, сулящим щедрые дары
народу, то признаю в этом за собой вину. Но не смею согласиться с
вами, коль призовете оставить все в стране по-старому без всяких
изменений.
Безмерно сожалею, что не имел возможности увидеть вас и
высказать вам это лично.

Повесть
В эпоху Сун новелла уступила ведущие позиции в области художественной
прозы повести. В буквальном переводе повесть означала “основу сказа", т.е.
краткую запись устного повествования. Новый жанр Сложился в процессе
коллективного творчества рассказчиков — “шохуажэпь”, которые исполняли
свои произведения на улицах и площадях китайских городов. По мере рас­
пространения книгопечатания конспект постепенно заменялся полной за­
писью. В отличие от новеллы повесть создавалась на основе разговорного
языка и в целом была более демократична. В ней широко представлен
бытовой фон и господствует народная оценка изображаемого. Главным геро­
ем повести зачастую выступает не представитель верхов, а простой человек,
горожанин. Темы были самые разнообразные: о любви, чудесах, разного
рода приключениях, рукопашных схватках, судебном разбирательстве и т.д.
Повесть включала, как правило, три основных структурных элемента: стихо­
творный зачин, повествовательную часть и заключительное стихотворение.
Ниже приводится фрагмент повести “Казнь невинного Цуй Нина”.
Перевод Д. Воскресенского.

(В повести рассказывается о горожанине Лю, который жил вместе с женой и

наложницей. Он был очень беден, и его тесть дал ему пятнадцать связок
монет, чтобы он смог открыть лавку. Вернувшись домой, Лю решает подшу­
тить над наложницей и объясняет ей наличие у себя этих денег тем, что
передал ее на время другому.
Наложница решает пойти к своим родителям и все им рассказать. П ереноче­
вав у соседей, утром она уходит и вскоре встречает юношу Цуй Нина,
который возвращается домой, выручив от торговли на рынке пятнадцать
связок монет. Молодые люди продолжают путь вместе. Тем временем за
наложницей снаряжается погоня, так как в ту же ночь господин Лю был убит
случайно оказавшимся в его доме вором, который забрал с собой все пятнад­
цать связок монет, и подозрения пали на ушедшую женщину. Ее и Цуй Нина
арестовывают. Под пытками они себя оговаривают, и их казнят.)

... Почтенный читатель, ты прослушал большую часть нашей

истории. Скажи сам, разве пошла бы наложница Чэнь ночевать к
соседу, если бы она вместе с Цуй Нином убила мужа и украла деньги?
Да они, не теряя ни мгновения, бежали бы в чужие края! А на другое
утро разве направилась бы она к родителям, зная, что ее в любую
369
минуту могут схватить? Нелепость обвинений была видна всякому,
кто пожелал бы вникнуть и всмотреться в обстоятельства дела. Но
бестолковый судья думал только об одном — как бы поскорее закон­
чить разбирательство. Неужели не ведал он и не понимал, что под
пыткою человек сознается в чем угодно или, вернее, в чем прика­
жут, — в содеянном и в несодеянном. Но несправедливость влечет за
собою возмездие, которое свершится либо над тобою, либо над твоими
потомками. Вот эти две невинно загубленные души — не простят они
ни судье, ни прочим своим губителям! Пусть же праведный вершится
суд, пусть забудут о произволе и пусть не обращаются к пытке по
одному только своему хотению. Путь они будут мудры и беспристра­
стны и пусть не ссылаются, с постными лицами, на то, что мертвому,
дескать, не воскреснуть, а сломанному не выпрямиться!..

1 О Трех династиях см. примеч. 5 к разделу “Литература эпохи Тан”.

2 См. примеч. 2 к разделу “Литература эпохи Тан”.
Одна из священных гор древнего Китая.
* Прекрасная музыка мифических времен.
Здесь имеется в виду одно из самых грандиозных сражений, упоминаемых в
древнекитайской мифологии.
Это соответствует 1071 г.
7 “Мудрецом” Ван Аньши называет здесь Мэнцзы (IV — III вв.) —одного из
“святых отцов” конфуцианства, который выступал с резкой критикой известных мыс­
лителей лревнего Китая Моцзы (V в. до н.э.) и Ян Чжу (V — IV в).
Мифический победитель потопа, почитавшийся как один из идеальных пра­
вителей лревности.
’ Любимый ученик Конфуция.
О “человечности” и “справедливости” см. примеч. 9 к разделу “Литература
смутных веков”.
Сыма Гуан (1019 — 1086) — крупный государственный деятель, историк и
писатель эпохи Сун; он был одним из наиболее влиятельных противников реформ Ван
Аньши.
12 Легендарный государь из династии Шан (XVI — XI в.).

Литература эпохи
монгольского завоевания
Во второй половине XIII в. Китай был завоеван монголами. Монгольское иго
продолжалось около 90 лет и привело к большим изменениям в китайской
литературе. Опустошительные войны, гнет завоевателей серьезно деформи­
ровали ее развитие. Но были и благоприятные факторы. В обширной мон­
гольской империи, превосходившей размерами любую из китайских дина­
стий прошлого, стали активно развиваться экономические и культурные
связи между народами, процветали торговля, ремесленное производство,
бурно росли города. Монголы поощряли распространение различных рели­
гий и учений. Все это, как и утрата конфуцианством статуса господствующей
идеологии, способствовало радикальной демократизации китайской литера­
туры.

370
Большую популярность обрели арии. Это был новый поэтический жанр,
тесно связанный с музыкой. Основу арии, как и романса, составляла мелодия,
определявшая ритмическую схему стихотворного текста. Однако по сравне­
нию с романсом арии являлись более свободной формой, которая полнее
отражала особенности народно-поэтического творчества и речевой практики
того времени. Арии создавались по отдельности и циклами. Одни из них
предназначались для самостоятельного исполнения, другие, названные дра­
матическими, исполнялись в пьесах. В связи с тем что арии составляли
основную часть текста пьес, понятия драмы и арии обозначались общим
термином.
С драматургией связаны высшие художественные достижения этой эпохи,
которая воспринималась позднее как ее “золотой век". Появление классиче­
ской драмы было подготовлено всем предшествующим развитием театраль­
ного и словесного искусства Китая. В ее истоках — фарс и другие ранние
драматические формы, зрелая поэтическая традиция, разнообразная повест­
вовательная словесность, включавшая простонародные прозопоэтические
жанры, и т.д.
В истории драматургии эпохи монгольского завоевания принято выделять
два основных периода: ранний и поздний, рубежом которых является начало
XIV в. Особенно примечателен ранний период, когда творили наиболее
крупные драматурги Гуань Ханьцин, Ван Ш ифу, Ма Чжиюань, Бо Пу, Ян
Сяньчжи, Цзи Цзюньсян и др. О самих авторах пьес почти ничего неизвест­
но. Это объясняется их низким социальным положением и связью с театром,
который в старом Китае считался недостойным занятием.
В драматургии того времени сложилась определенная жанровая система,
предпочитавшая комедию и драму трагедийному жанру, хотя в жанре траге­
дии было создано тогда несколько выдающихся произведений. Заметной
тенденцией стало усиление внимания к внутреннему миру человека. В луч­
ших драматических произведениях этой эпохи бичевались пороки, внуша­
лось сочувствие к страданиям народа, воспевались героические деяния про­
шлого.
Большинство пьес относилось к жанровой форме “цзацзюй”. Эта форма
характеризовалась четким делением на четыре акта (нередко включавшим
пролог и интермедии) с указанием амплуа и другими уточнениями. Моноло­
ги и диалоги писались прозой, близкой в целом к разговорной речи. Стихо­
творные арии, составлявшие основную часть текста, исполнялись, как прави­
ло, одним героем на протяжении всей пьесы.
Ниже приводятся фрагменты из комедии Гуань Ханьцина “К ак в беседке над
рекой в день праздника Луны готовили рыбу”.

Перевод С.Никольской.

ГУАНЬ ХАНЬЦИН

Как в беседке над рекоц в день праздника

Луны готовили рыбу
(Настоятельница монастыря “Чистое спокойствие” устраивает брак своего
племянника Бай Ш ичжуна, направляющегося к новому месту службы, и
молодой вдовы Тань Цзиэр. Слухи о красоте и уме Тань Цзиэр доходят до
распутника Ян Янэя, занимающего высокий государственный пост. Он наме­
ревается сделать ее своей наложницей. Чтобы избавиться от соперника, Ян
Янэй порочит его в глазах императора и добивается приказа о казни. Узнав
об этом, Тань Цзиэр принимает решение разоблачить коварство Ян Янэя и
спасти мужа).

(...Входит Тань Цзиэр с рыбой в руках.)

371
г

Тань Цзиэр. Здесь тоже никого нет. Я — Тань Цзиэр, жена Бай
Шичжуна. Я пришла к Ян Янэю, переодевшись торг­
овкой. Эх, хороша рыбка! Она плескалась в этой
реке, на волнах поднималась за пищей. А я одна села
в лодку, расставила сети и выловила золотую рыбку
в целый метр длиной. Какая рыбка! Свежая, только
что плавала. Вот нарежу ее, приготовлю — пальчики
оближешь!.. Да, нелегко было сюда добраться! Толь­
ко ЧТО ИЗ ЛОДКИ сошла на берег. (.Видит Чжан Ш ао.)
Всего самого наилучшего тебе, брат!
Чжан Шао. Тетушка, кажется, мне твое лицо знакомо.
Тань Цзиэр. Ну, скажи, кто я?
Чжан Шао. Вторая жена Чжана, да?
Тань Цзиэр. Нет, я жена второго старшего брата Чжана. Как же
это ты меня не узнал! А ты кто?
Чжан Шао. А я — Чжан Черепашка1.
Тань Цзиэр. Чжан Черепашка?! Сынок, вот я сейчас кое-что при­
готовлю, придешь?
Чжан Шао. Тетушка, ты думаешь, мы родственники?
Тань Цзиэр. Сынок, а я-то думала, что ты всю родню знаешь!
Пойди сейчас поговори с господином, чтобы разре­
шил мне ему рыбу приготовить. Хоть деньжат зара­
ботаю.
Чжан Шао. Понял, Цинь Суй, иди суда.
Цинь Суй. Зачем звал, ублюдок?
Чжан Шао. Тут вот тетушка Чжан хочет устроить пир его пре­
восходительству.
Цинь Суй. Какая такая тетушка Чжан?
Тань Цзиэр. Я с почтением преподношу золотистого карпа и на­
деюсь, что доложишь господину.
Цинь Суй. Ладно, ладно. Пойду скажу о тебе. А деньги по­
лучишь — дашь мне иа чарку вина. Иди за мной.
( Видит Ян Янэя) Ваше превосходительство, вторая
невестка Чжана хочет приготовить вам рыбу.
Я н Янэй. Какая вторая невестка Чжана?
Тань Цзиэр. Всего вам самого наилучшего, господин!
Я н Янэй. (заигрывая.) А она хорошенькая!
Цинь Суй. Тетушка!
Чжан Шао. Маменька!
Я н Янэй. Зачем пожаловала, милая?
372
 Тань Цзизр. Я с почтением угощаю вас золотистым карпом. Не­
сите разделочную доску и нож, буду готовить.
Я н Янэй. Какая же ты работящая! Но как я могу позволить
молодой женщине заниматься стряпней! Можешь
ручки поранить. Чжан Шао, иди сам поджарь мне
карпа.
Чжан Шао. А ты уже ранен, ваше превосходительство!
Я н Янэй. Милая, спасибо, что пришла. Несите стол с закуска­
ми, мы с барышней осушим чарки по три. Бери
бокал, дорогая, и выпьем...

(Захмелевший Ян Янэй рассказывает Тань Цзиэр о цели своего приезда. Но

казнь Бай Ш ичжуна уже мало занимает его, он думает только о близости с красивой
женщиной.)

Я н Янэй. Чжан Шао, умоляю, будь моим сватом! Поговори со

второй невесткой Чжана, скажи, что первой женой
сделать ее не могу, будет второй. Все получит: и
украшения, и платья, и вышитые носовые платки.
Чжан Шао. Не беспокойтесь, господин, положитесь на меня, (/с
Тань Цзиэр.) Тетушка, вот тебе счастье-то привалило!
Господин сказал: “Первой женой сделать не могут,
будет второй. Украшения, платья, вышитые шейные
платки...”
Тань Цзиэр. Наверное, вышитые носовые платки?
Чжан Шао. Да, носовые, носовые.
Тань Цзиэр. Нет, не верю, пойду спрошу у самого господина.
(Видит Я н Янэя.) Господин, вы действительно просили
передать мне то, что сказал Чжан Шао.
Я н Янэй. Да, я так и говорил.
Тань Цзиэр. За какие же таланты и способности удостоилась я
такой благосклонности господина?
Я н Янэй. Ну, ну, не надо. Милая, присядь-ка рядышком и не
тревожься.
Тань Цзиэр. Не смею...

(Тань Цзиэр кокетничает с Ян Янэем, и он уверен в успехе. Чжан Шао и Цинь

Суй радуются вместе с ним).

Я н Янэй. Давай сочинять стихи. Предлагаю первую строфу:

Чаша-попугай наклонена была.
Тань Цзиэр. Я продолжаю: Фениксы-бокалы супруга убрала.
Цинь Суй (хлопают в ладоши). Прекрасно! Прекрасно!
Чжан Шао
Ян Янэй. Милая, а ты знаешь грамоту?
Тань Цзиэр. Знаю, как пишутся кое-какие иероглифы.
Ян янэй. Оказывается, ты грамотная! Ну, теперь я говорю:
Головы куры друг к другу не тянут.
Тань Цзиэр. А я продолжаю: Глазами дракон никогда не морга­
ет.
Цинь Суй Чжан Шао (хлопаю т в ладоши). Прекрасно! Пре­
красно! Прекрасно!
Тань Цзиэр. Чжан Шао, давай с тобой в паре стихи сочинять.
Чжан Шао. Я и так с тобой в паре.
Тань Цзиэр. Не мели чепуху! Я тебе тетенька.
В небесах журавли летят парой.
Чжан Шао. На земле муж с женой живут парой.
Тань Цзиэр. А теперь, господин, скажите ваше драгоценное
слово.
Ян Янэй. Чжан Шао, неси сюда бумагу, тушь, кисть, тушеч-
ницу.
Чжан Шао ( приносит письменные принадлежности).
Готово. Господин, здесь бумага, тушь, кисть, тушечница.
Ян Янэй. Вот написал. Это станс “Луна над западной ре­
кой”.
Тань Цзиэр. Прочитайте нам.
Ян Янэй {читает). Лунной ночью осенняя пала роса,
Ветер холодный над озером вдруг поднялся.
Красавице в руки прекрасный цветок надо дать,
А чувства и мысли порой могут не совпадать.
Святая спустилась с луны и летит по волнам,
Ведь это Чаньэ2 прилетела на облаке к нам.
Вот маленький станс, его можно сейчас прочитать.
Вручаю его человеку, чье сердце сумеет понять.
Тань Цзиэр. Какой талант! А я вам отвечу стихами “Лодка
плывет в ночи”.
Ян Янэй. Прочти нам, милая.
Гань Цзиэр. (чишяеш)Приятней птичий щебет близ цветка,
Чем одиноких фениксов тоска.
Миг — вспыхнула любовь, еще минута — бли­
зость,
Так рок сулил, и в том судьбы к нам милость.
Сейчас влюбленных Небеса хранят,

374
 Все время вместе быть они хотят.
На реку холод пал, луна блестит.
И лодка по ночной воде скользит.
Ян Янэй. Какой талант! Давай еще выпьем, дорогая...

(За вином Тань Цзиэр узнает, что символами безграничной власти Ян Янэя
являются меч правосудия и золотая пластинка, и хитростью выманивает их у него.
Подменив приказ о казни Бай Ш ичжуна своими стихами, она убегает. На следующий
день, когда Ян Янэй приходит совершить казнь Бай Ш ичжуна, Тань Цзиэр разоблача­
ет злодея, и начальник округа лишает его чинов, постов и богатств.)

*Это прозвище имеет ругательный смысл.

2Ж ена мифического Охотника, которая украла у него эликсир бессмертия и
вознеслась на Луну; позднее стала восприниматься как лунная богиня.

Литература эпохи Мин

Повествовательная
проза
П осле изгнания монголов и установления власти династии Мин (1368 —
1644) началась новая эпоха в истории китайской литературы. Это было
время, когда в условиях быстрого роста товарной экономики наметился кри­
зис традиционного китайского общества и обострились все социальные про­
тиворечия. Общая тенденция к демократизации литературы, унаследованная
от предыдущего периода, получила новый импульс и развитие, хотя и столк­
нулась с растущим сопротивлением консервативных сил. При Минах господ­
ствовала 'неоконфуцианская догма, подавлявшая живую творческую мысль.
Жестоким преследованиям подвергались оппозиционно настроенные лите­
раторы.
Одним из высших достижений литературы минской эпохи становится повест­
вовательная проза. Именно в это время зенита своего развития достигает
повесть. К ней обращают взоры известные литераторы, которые занимаются
коллекционированием народных повестей и создают в этом жанре новые,
уже авторские, произведения. Однако самым выдающимся событием в лите­
ратуре эпохи Мин было возникновение крупной повествовательной ф ор­
мы — эпопеи и романа. Эта форма сначала представляла собой органиче­
ский сплав народного и авторского творчества. Творческий вклад заклю чал­
ся здесь в литературной обработке и объединении исходного материала:
народной сказовой традиции, составлявшей основу эпопеи, элементов драма­
тургии, историографии и т.д. Таков в целом процесс сложения первых
книжных эпопей “Троецарствие” и “Речные заводи”. Постепенно значение
автора в повествовательной прозе возрастает. По сравнению с “Троецарстви-
ем” и “Речными заводями” намного выше роль личного начала в эпопее
“Путешествие на Запад”, написанной во второй половине XVI в. Почти
одновременно с ней появляются крупномасштабные эпические произведения

375
 “Плавание Трижды Праведного по Индийскому океану” и “Цзинь, Пин,
Мэй", основанные уже всецело на авторском творчестве.

ЛО ГУАНЬЧЖУН
(1310 — 1385)

Троецарствие
Эпопея “Троецарствие” повествует о героях борьбы за объединение Китая в
смутную пору Трех царств (III в.н.э.). Созданная Ло Гуаньчжуном в эпоху,
когда китайский народ освободился от монгольского ига, она прославляет
идеалы патриотизма, верность долгу, героическую инициативу. Герои эпо­
пеи — реальные исторические лица: императоры, полководцы, сановники,
отшельники и т.д. Их изображение подчинено определенному стереотипу, в
котором традиции исторической литературы соединяются с приемами народ­
ного эпоса. Ее стиль, образы героев отличаются цельностью и монументаль­
ностью.
Ниж е приводятся фрагменты из этой книги.

Перевод И. Семененко.

(“Троецарствие” начинается с обрисовки исторической ситуации, которая

предшествует разделению страны на три царства. Причиной смуты называет­
ся несправедливость правления, приведшая к мощному народному восста­
нию “желтых повязок”. Перед восставшими оказываются бессильными импе­
раторские войска. В это грозное время происходит встреча трех богатырей
— будущих знаменитых героев “Троецарствия”: Лю Вэя, Гуань Юя и Чжан
Ф эя. В Персиковом саду они завязывают между собой узы побратимства и
клянутся посвятить себя служению Родине. Первым из них вводится в пове­
ствование Лю Бэй.)

... Человек этот не питал особой склонности к наукам, по

натуре был отзывчив, молчалив и сдержан в проявлении чувств. Его
давно обуревали великие помыслы и желание подружиться с выдаю­
щимися героями Поднебесной. Росту в нем было семь чи и пять
цуней1, уши касались плеч, руки спускались ниже колен; вращая
глазами, он мог узреть свои уши. Лицо его пылало, как отборная
яшма, уста алели, словно от яркой помады. Он был потомком князя
Умиротворителя Чжуншаньского Лю Шэна, праправнуком импера­
тора Пресветлого из династии Хань2. Фамильное прозвание его было
Лю, имя — Бэй, второе имя — Сокровенноблагостный...
На другой день в Персиковой роще были приготовлены бык с
темной шерстью, белый конь и другие атрибуты жертвенного обряда.
Трое друзей воскурили благовония, дважды поклонились и произнес­
ли клятву: “Мы, Лю Бэй, Гуань Юй и Чжан Фэй, носим разные
фамилии, но клянемся быть братьями, чтобы в едином устремлении,
совместными усилиями спасать от бед, поддерживать в опасности,
376
служить верою державе и дать покой народу. Родившись в разные
годы, луны и дни, желаем только вместе умереть в один и тот же год,
луну и день. Пусть засвидетельствуют эти слова Властитель Небо и
Владычица Земля! Да покарают нас Небо и люди, коль отвратимся
мы от долга и забудем милость!”
Произнеся клятву, они с поклоном назвали Сокровенноблаго­
стного старшим братом, Гуань Юя — средним, а Чжан Фэя —
младшим. Когда ритуал жертвоприношения Небу и Земле был завер­
шен, названные братья зарезали быка и устроили пир, на который
созвали храбрецов со всей волости. Пришло более трехсот человек, и
прямо в Персиковом саду все допьяна напились...
(В подавлении восстания “желтых повязок” и разгоревшейся затем междоусоб­
ной борьбе выдвигается военачальник Цао Пао. В его власти оказывается малолетний
император, от имени которого он расправляется со своим многочисленными соперника­
ми, намереваясь в будущем занять императорский трон. Главная черта в этом образе —
аморальная расчетливость. Приводимый ниже эпизод подчеркивает хитрость и ковар­
ство Цао Цао.)

Цао Цао все время боялся, что на него втайне готовят покуше­
ние, и предостерегал окружающих: “Не смейте подходить ко мне,
когда я сплю! Во сне мне ничего не стоит убить человека”. Однажды
Цао Цао спал днем в шатре. Одеяло, которым он накрывался, со­
скользнуло на пол, и слуга бросился его поднимать. Неожиданно Цао
Цао вскочил и, выхватив меч, снес слуге голову. Затем он снова лег
спать. Пролежав очень долго, Цао Цао встал и с притворным удивле­
нием спросил: “Кто убил моего слугу?” Услышав, как это произошло,
он горько оплакал убитого и приказал устроить ему пышные похоро­
ны. Все были в полной уверенности, что Цао Цао и впрямь убил
человека во сне...
(Постепенно вся страна оказывается во власти трех родов: Цао Цао, Сунь
Цюаня и Лю Бэя. Впоследствии каждый из них создает свое царство: Вэй, У и Шу.
Симпатии в “Троецарствии” отдаются Лю Бэю, который признается родственником
династии Хань и ее законным наследником. В книге описывается множество сраже­
ний. Лю Бэю с побратимами удается привлечь на свою сторону Чжугэ Ляна, чей
полководческий гений приносит победу и спасение в самых, казалось бы, безвыходных
ситуациях. Ниже приводится знаменитый эпизод “Хитрость с пустой крепостью”, в
котором Чжугэ Лян посрамляет искусного полководца Цао Цао — Сыма И.)

Неожиданно поступило более десяти донесений от конных до­

зоров, сообщавших, что к городу Сичэну приближаются полчища
Сыма И численностью в сто пятьдесят тысяч человек. В этот момент
в распоряжении Чжугэ Ляна не было ни одного военачальника, с ним
остались в городе лишь небольшая группа гражданских чинов да две с
половиной тысячи солдат из его пятитысячной армии —другую ее
половину он отправил перевозить провиант и фураж.
377
 Услышав эту новость, все чиновники от страха побледнели.
Чжугэ Лян поднялся на городскую стену и стал наблюдать: к Сичэну
действительно стягивались по двум дорогам вэйские войска, подни­
мая до самых небес клубы пыли. Чжугэ Лян тут же приказал: “Все
знамена и флаги убрать, войскам укрыться в сторожевые башни, тех,
кто самовольно покинет свое место или будет громко разговари­
вать, — казнить! Открыть настежь ворота, у каждых поставить под­
метать улицы по двадцать воинов, переодетых простыми жителями.
Никаких самовольных действий при подходе вэйских войск! Я приду­
мал одну хитрость”. После этого Чжугэ Лян набросил на плечи
накидку из журавлиных перьев, повязал голову шелковым платком,
взял лютню, поднялся с двумя юными отроками на сторожевую
башню, сел там, облокотись на перила, воскурил благовония и заиг­
рал.
Когда дозорные из передней армии Сыма И подошли к стенам
города, они, увидев, что происходит, не посмели двигаться дальше и
поспешили с донесением к Сыма И. Сыма И. им не поверил и
рассмеялся. Он тут же остановил войска и поскакал вперед, чтобы
увидеть все собственными глазами. Оказалось, что Чжугэ Лян дейст­
вительно сидел на башне, улыбался во весь рот, жег благовония и
играл на лютне. Слева от него стоят отрок с драгоценным мечом в
руках, другой отрок справа держал мухогонку из хвоста лося. В
воротах и перед ними более двух десятков жителей подметали дорогу,
низко опустив головы. Поблизости не было ни души. Сыма И пришел
в сильное замешательство. Вернувшись в ставку, он приказал вой­
скам сделать разворот в противоположную сторону и отступать по
дороге, ведущей к Северным горам. “Почему вы, батюшка, отступае­
те? — спросил его средний сын Сыма Чжао. — Не ведет ли себя так
Чжугэ Лян потому, что у него нет войска?” “Чжугэ Лян всю жизнь
отличался осторожностью и никогда не рисковал. А тут вдруг прика­
зал открыть настежь ворота. Не иначе как устроил засаду. Уверен ли
ты, что, войдя в город, мы не попадем в ловушку? Надо срочно
отходить” , — возразил Сыма И. И армии Сыма И отступили.
Когда Чжугэ Лян увидел, что вэйские войска ушли, он ударил
в ладоши и засмеялся. Чиновники были поражены и спросили: “Сыма
И — прославленный полководец царства Вэй, он привел сюда сто
пятьдесят тысяч отборного войска, но почему же он, как только вас
увидел, сразу отступил?” “Сыма И знает, что я осторожен и не
люблю рисковать; увидев же происходящее, он заподозрил засаду и
потому отступил. Я не стал бы так рисковать, но меня принудили к
этому обстоятельства. Он повел войска по малой дороге к Северным
горам. Я уже приказал Гуань Сину и Чжан Бао там его поджи­
дать” , — ответил Чжугэ Лян. Все чиновники в изумлении восклик­
нули: “Ваши замыслы и богам не разгадать. По нашему разумению,
378
надо было бросить город и спасаться бегством”. Чжугэ Лян им отве­
тил: “Если бы мы бежали из города, то все равно не смогли бы уйти
далеко. Ведь у нас только две с половиной тысячи воинов. Разве не
захватил бы нас тогда Сыма И?”
Потомки сложили об этом хвалебные стихи:

Яшмовой лютней могучая рать сметена,

Это Чжугэ посрамил у Сичэна врага.
Ж ители тут и доныне покажут, дивясь,
Место, где спешно коней повернули войска.

Чжугэ Лян снова ударил в ладони и, засмеявшись, сказал:

“Будь я на месте Сыма И, ни за что бы не ушел!”

(В одном из военных походов умирает Чжугэ Лян. К этому моменту уже нет в
живых ни Цао Цао, ни побратимов. Постепенно утрачивают свое влияние царства У и
Ш у, все больше уступая в могуществе царству Вэй, в котором правят потомки Цао Цао.
Вскоре фактическим правителем царства Вэй становится Сыма И, а его внук через
десять с лишним лет смещает с трона последнего вэйского императора и учреждает
новую династию. Роду Сыма покоряются также царства Шу и У. На этом кончается
история Трех царств.)

чэнъэнь
(1506? — 1582?)

Путешествие на Запад
Поводом для создания У Чэнъэнем эпопеи “Путешествие на Запад” послу­
жил известный в истории Китая факт: хождение китайского монаха Сюаньц-
зана за буддийскими сутрами в Индию. Но в основу своего повествования
автор положил не исторические свидетельства, а богатейший фольклорный
материал, который накопился к тому времени в народном сказе и драматур­
гии. Механизм возникновения этой книги сходен с тем, как создавались
первые китайские эпопеи “Троецарствие” и “Речные заводи”. Вместе с тем в
“Путешествии на Запад” авторский элемент уже значительно преобладал
над унаследованной традицией коллективного народного творчества.
Произведение У Чэнъэня отличается неистовой фантазией, яркой фантастич­
ностью образов и сюжета. Здесь фантазия помимо чисто развлекательного
аспекта имеет и глубокий символический смысл. С ее помощью автору прежде
всего удается создать едкую сатиру на современное ему китайское общество.
В причудах затейливой фантазии проглядывает также образ человека с
пробудившейся тягой к индивидуальной свободе и безграничному познанию.
Образ этот, по сути, автобиографичен. Исполненный глубочайшего внутрен­
него драматизма, он и составляет главную тему “Путешествия на Запад”.
Н иж е приводятся фрагменты из эпопеи.

Перевод С. Никольской.

379
 ("Путешествие на Запад” открывается рассуждениями автора о времени и
пространстве, намечается место действия — Восточный материк, где рожда­
ется необычная обезьяна. Далее повествуется о жизни этой обезьяны и ее
собратьев в пещере Водного занавеса — своеобразной утопической стране, в
которой все живут, сообразуясь с законами природы. Но обезьяна, не удов­
летворяясь такой жизнью, отправляется на поиски Истины, постигает искус­
ство 72 превращений, получает имя Сунь Укун и сталкивается с миром богов.
Боги всеми силами стараются отделаться от беспокойной обезьяны, которая
нарушает их размеренную жизнь. Сунь Укун же хочет быть признанным
равным богам. Он добивается титула “Великий мудрец, равный Небу", но
боги все равно не принимают его в свой клан. Без него устраивается и
ежегодный Персиковый пир небожителей.)

...Все уже было готово, но небожители еще не пришли. Великий

мудрец не мог глаз отвести от убранства, как вдруг аромат вина
ударил ему в нос. Он огляделся и увидел, что справа, у стены, под
галереей, небожители-виноделы и их подручные отдают приказы
даосам-водоносам и отрокам-истопникам вымыть и выскрести чаны
для вина и что некоторые чаны уже наполнены яшмово-красным
ароматным сиропом. У Великого мудреца прямо слюнки потекли, так
ему захотелось попробовать напитка. Но как к нему подступиться? И
тогда он пустил в ход волшебство; вырвал несколько шерстинок,
разжевал их, выплюнул и произнес: “Изменись!” Шерстинки тотчас
превратились в усыпляющих насекомых и набросились на виноделов.
Посмотрели бы вы тогда на них? Руки у них повисли, как плети,
головы опустились, глаза закрылись, все стало валиться из рук, и они
заснули. Великий мудрец, не теряя времени, схватил самые аромат­
ные и чудесные яства и отправился на галерею, заглядывая по дороге
во все чаны и кувшины и отпивая из них. Долго он пил-ел и,
совершенно захмелев, вдруг спохватился: ’’Плохи мои дела! Ох,
плохи! Ведь скоро гости придут, и мне несдобровать! Вот схватят
меня, как тогда быть? Лучше поскорее побегу домой отсыпаться”.
Ох, Великий мудрец! Он был совершенно пьян и, шатаясь из
стороны в сторону, брел, не разбирая дороги. И конечно же, зашел не
туда: вместо своего дома он попал в небесный дворец Доулюй. Уви­
дев, куда он пришел, Великий мудрец слегка отрезвел и сказал:
“Дворец Доулюй находится над тридцать третьим небом и это —
заоблачная обитель Тайшань Лаоцзюня3. И как я мог здесь очутить­
ся? А, все равно! Давно уж я собирался к этому старцу, да все никак
не получалось. Ну а сегодня уж по дороге загляну”. Он поправил
одежду и вошел. Ни самого Лаоцзюня, ни кого-нибудь другого здесь
не было. Оказывается, в это время в красной башне, на жемчужном
холме, на третьем ярусе высочайшей резиденции Лаоцзюнь вел бесе­
ды об истине с Буддой прошлого горящего светильника. Вокруг,
внимая учителю, толпились божественные отроки, небесные воена­
чальники, чиновники и писцы. Великий мудрец заглянул в комнату,
где изготовлялись пилюли бессмертия, но и там никого не было, хотя
380
в печи горел огонь. Рядом с печью стояли пять тыкв-горлянок, напол­
ненных золотистыми пилюлями. “Да это же драгоценное сокровище
бессмертных! — воскликнул Великий мудрец. — С тех пор как я
постиг Истину, познал законы единства внутреннего и внешнего, я
собирался заняться изготовлением пилюль бессмертия для пользы
человечества, но неожиданно пришлось вернуться домой, да и неког­
да было. Сегодня же мне суждено найти их. Пока Лаоцзюня здесь
нет, попробую-ка я несколько штучек” . Он вытряхнул из тыкв все их
содержимое и съел, словно жареные бобы.
Пилюли окончательно прогнали хмель, и он стал соображать,
что делать. “Ох, как нехорошо! Ведь это же тягчайшее преступление.
А если дойдет до Нефритового императора4, то совсем головы не
сносить. Бежать! Немедленно бежать! Уж лучше буду правителем на
земле!” Он выскочил из дворца Доулюй и окольными путями про­
брался к западным Небесным воротам. Невидимкой миновал он воро­
та и, вскочив на облако, помчался на гору Цветов и плодов.
(Рассерженным богам с помощью Будды удается изловить Сунь Укуна-Вел ино­
го мудреца и заточить в горе Пяти элементов5. А в это время бодисатва Гуаньинь6
отправляется на поиски праведного монаха, который сможет привезти из Индии в
Китай буддийские сутры для “улучшения нравов народов Срединной империи”. Выбор
падает на Сюаньцзана. В назначенный день он в сопровождении нескольких импера­
торских слуг отправляется в Индию, но тут же его ждет первое испытание: спутников
монаха съедают чудовища. Храня Сюаньцзана от дальнейших бед, боги дают ему
необычных ученнков-защитников. Сначала Сунь У куна, по этому поводу освобожден­
ного из заточения, потом белого коня-дракона, кабана — волшебника Чжу Бацзе и
чудовище Ш а Сэна. На пути в Индию их подстерегает множество фантастических
испытаний. Наконец путники приходят в обитель Будды Татхагаты7, и он приказывает
своим ученикам Ананде и Касьяпе (в китайской транскрипции Анань и ЦзЯе)8 выдать
монаху священные книги. С драгоценной ношей паломники трогаются в обратный
путь, но неожиданно налетает сильный ветер. Когда же Ша Сэн начинает собирать
упавшие книги, то обнаруживает, что в них нет и намека на записи.)

... Он поскорее передал книгу Сюаньцзану. "Учитель, в этом

томе нет ни строчки”. Сунь Укун раскрыл другой том — и там не
было ни единого слова. Чжу Бацзе раскрыл третий том — и там
пусто. “Все пересмотрите” , — велел Сюаньцзан. Во всех томах были
лишь белые листы. “Не видать, наверное, счастья нам, жителям
Восточных земель! — печально сказал совершенно убитый настоя­
тель. — Ну какая польза от того, что мы достали пустые книги? И как
я смогу взглянуть в глаза императору Танов! Да не заслужит снис­
хождения обманувший своего господина!" Сунь Укун, все это заранее
предвидевший, обратился к Сюаньцзану: “ Что тут говорить, учитель.
Это дело рук прислужников Ананя и Цзяе. Они от нас подарков
требовали, да ничего не получили, вот и подсунули нам пустые
книги. Давайте поскорее вернемся к Будде Татхагате, пожалуемся и
попросим наказать их за лихоимство”. “Верно! Верно! Пошли жало­
381
 ваться!” — закричал Чжу Бацзе. Все четверо быстро повернули к
горе и, не чуя под собой ног, побежали к храму Раскатов грома.
Вскоре они были уже перед воротами храма. Все встречные
почтительно приветствовали путников и с улыбкой говорили: “Пра­
ведный монах пришел книги обменивать?” Сюаньцзан только кивал
головой в знак благодарности. Хранители Будды тоже беспрепят­
ственно пропустили паломников прямо к главной резиденции. “Буд­
да Татхагата! — закричал Сунь Укун. — Сколько нам пришлось
пережить испытаний, сколько раз на нас нападали злые демоны,
пока мы шли из Восточных земель поклониться этому святому месту.
Мы удостоились милостивого разрешения взять сутры. Но лихоимцы
Анань и Цзяе не выполнили приказания. Они совершили преступле­
ние, дав нам книги, в которых нет ни строчки, одни только белые
листы. А к чему они нам? Мы надеемся, что вы их накажите”.
“Хватит кричать, — усмехнулся Будда. — Я прекрасно знаю, что они
просили у вас подарки. Но ведь священные книги нельзя брать просто
так, ничего не дав. Вот как-то праведные монахи-бикшу спускались с
нашей горы в государство Шравасти к почтенному Чжао, чтобы ему и
его семейству прочитать эти самые книги. Те обрели спокойствие,
умершие избавились от перерождений. Я еще тогда сказал, что они
продешевили, их детям и внукам ничего на расходы не останется. Вы
же вообще с пустыми руками явились, вот и получили пустые книги.
Но пустые книги — это истинные священные книги, самые что ни на
есть истинные. А поскольку в ваших Восточных землях все глупы и
суеверны, то только такие книги и можно распространять. Анань и
Цзяе, — позвал Будда. — Возьмите там сутры с письменами да
отберите из каждого раздела по нескольку томов и отдайте им. Потом
мне доложите, сколько всего книг отдали”.
(Получив нужные книги, паломники возвращаются в Китай. Вскоре Будда
призывает их к себе и возводит в ранг божеств.)

ЛО МАОДЭН

Плавание Трижды Праведного

по Индийскому океану
Роман Ло Маодэна “Плавание Трижды Праведного по Индийскому океану”
(конец XVI в.) посвящен описанию грандиозных морских экспедиций, пред­
принятых китайскими властями в первой трети XV в. Это авторское произве­
дение, в котором наряду с богатым фольклорным материалом использованы
записки реальных участников походов, другие исторические и географиче­
ские источники. В романе проявились черты нового мироощущении — тяга к
открытию и покорению неведомых земель, мятежный дух искания приклю­
чений в заморских странах. Автор показывал и жестокость китайских копки-
стодоров, которую осудил. В этом, а также в проповеди веротерпимости и
внссословной ценности человека выражалась гуманистическая тенденция

382
 произведения. В нем все более заметное место начинали занимать новые
герои — простые ремесленники, моряки и воины, такие, как Ван Мин, Ли
Хай и др.
Сводя несколько реальных морских походов в один, автор добивается опреде­
ленного обобщения исторического материала. Роман отличается сочетанием
разнородных по стилю частей, использованием большого количества заимст­
вованных сюжетов. В нем заметна увлеченность фантастикой, приемами
гиперболы, пародии и сатиры.
Формальной причиной экспедиции в романе становится высочайший указ о
необходимости “усмирить варваров” и вернуть государственную печать —
символ императорской власти, якобы украденную последним из правивших в
Китае монгольским императором (на самом деле в исторических документах
похитителем объявлялся один из свергнутых императоров китайской дина­
стии Мин, сменившей на престоле монголов). Флотоводец-евнух Чжэн Хэ
('Т риж ды Праведный") и другие военачальники с огромной флотилией
отправляются на поиски беглеца в “странах южных морей”. Участники экс­
педиции проделывают огромный путь, доходя до восточных берегов Африки;
они испытывают различные приключения, участвуют во множестве сраж е­
ний, завоевывают целые страны, при этом в повествовании быль и небылица
смешиваются, на реальный маршрут накладывается схема даосско-буддий­
ской космогонии. Чудо становится неотъемлемым элементом экспедиции,
которая продолжается в загробном мире.
Ниже приводятся фрагменты из романа.

Перевод Н.Боревской.

Из главы 87

(Флотилия попадает в загробный мир, и один из воинов, Ван Мин, в сопро­

вождении Судьи “страны умерших душ” совершает но нему путешествие.)

Ван Мин проследовал за Судьей в ворота, и, пройдя немного,

они увидели слева каменные уступы громадной башни чжанов десять
высотой. Ее опоясывали две лестницы со стертыми ступенями. Куда
ни глянь — всюду души: одни поднимались на башню с печалью на
лицах, другие спускались вниз, и слезы градом лились у них из глаз.
— Что это за башня, досточтимый зять? — шепотом поинтере­
совался Ван Мин. — И почему плачут эти люди?
— Ведомо ли вам, — молвил Судья, — что после смерти
человека души сначала попадают в капище бога родного селения, а на
следующий день — в храм Восточного пика, где лицезреют мягкосер­
дного и праведного Владыку Восточного пика? Там их заносят в
особый список, и лишь на третий день после того, как умерло тело,
души достигают страны Фэнду, где и обретают постоянную обитель.
Но души-то еще живы, и потому Владыка ада дозволяет им взойти на
эту башню — в последний раз глянуть на покинутые родные края. В
этот-то миг и умирают души. Так эта башня и называется башней
Прощания с родными краями.
383
 А справа каменными уступами громоздилась другая башня не
менее десяти чжанов высотой. Но лишь одна лестница со стертыми
ступенями вела к ее вершине, и она была пуста. Ван Мин спросил,
' что это за башня тут, справа, и почему никто не поднимается на нее.
— Вот что я вам расскажу, — ответствовал Судья. — У людей
на земле есть два пути — добродетели и греха. Добродетель вознаг­
раждается, грех наказуется. Сия башня — для добродетельных пред­
назначена. Сначала они предстают пред Владыкой загробного мира
Яньло, затем побывают в Палате воздаяния за добродетель, а оттуда
под дробь барабанов и многоцветье знамен шествуют в рай. И путь их
лежит через башню сию, потому именуют ее Вознесения башней.
— А что ж на ней лестница только одна? — удивился Ван Мин.
— Ибо нет пути возвратного.
— Отчего же башня пуста?
— Не каждый из живущих на земле удостоится вознесения
посмертно
— А почему справа стоит эта башня?
— Исстари так повелось: слева входят в сей мир, справа выхо­
дят отсюда.
(Миновав Огненную гору, Гору мечей и мост через реку Най, Дамбу тоски,
путники проходят восемь дворцов добродетельных и подходят к вратам первого ада.)
Табличка над вратами гласила: Ад вихрей и громов. Войдя в
ворота, Ван Мин увидел медную колонну, к которой были привязаны
грешники. Чертенята ловко щелкали бичами по опоясывающему ко­
лонну огромному кольцу, утыканному короткими острыми меча­
ми, — и под завывание вихрей кольцо начинало вращаться. Чем
громче выл ветер — тем бешенней оно вращалось, тем сильнее
впивались мечи в тела грешников. И к тому времени, когда воздух
сотрясал раскат грома, плоть человеческая была уж t изодрана в
клочья и кровь ручьями лилась на землю. Умертвив грешника, черти
вновь щелкали бичами по кольцу, кольцо снова начинало свое беше­
ное вращение, но в обратном направлении. Стихал гром, но с земли,
нарастая, поднимался новый вихрь, он нес останки искромсанных
тел, и, сливаясь, они вновь обретали человеческий облик.
— Что за вихри и гром? — ужаснулся Ван Мин.
— Это вихрь возмездия и гром темного неба.
— За что эти люди попали сюда?
— Они совершили одно из десяти преступлений, коим нет
прощения.
— И всем им не миновать этот ад?
— Ведомо ли тебе, что каждый умерший должен предстать пред
судьями десяти Палат, кои учиняют им допрос. Тех, кого увенчала
добродетель, под многоцветье знамен и звуки барабанов препровож­
дают в Палаты воздаяния и оставляют в той из них, которая созвучна
384
наиболее его делам. А грешники, пройдя все восемнадцать кругов
ада, являются в Палаты возмездия, где попадают в ту из них, что
наиболее созвучна его греху. Три года служат они там и лишь тогда
вновь возрождаются — кто в облике свиньи, собаки, а кто — коровы,
кошки. И с них сдирают кожу, мелют кости, их бьют, клянут, а
пищей служит им человеческий навоз.
— Когда ж конец страданиям этим?
— Число перерождений зависит от греха — большой он или
малый, тяжкий или легкий. Свершившие грехов все десять тяжких
обречены на кармы без конца.
Над вратами второго ада было начертано: Ад Ваджры9. Лишь
только Ван Мин вошел в ворота, как увидел на земле огромный
жернов около восьми чи в поперечнике. Каждый из восьми чертенят,
сидевших вокруг, крепко сжимал в руке железный молот. Рядом
стояли еще четверо здоровых чертей, они одного за другим хватали
несчастных и пинком отбрасывали на жернов, а чертенята молотами
сплющивали их в лепешку. Так и шла работенка: хватали, швыряли,
в лепешку разбивали. Затем чертенята предлагали: “А теперь испе­
чем лепешки”. При этих словах каждый хватал по лепешке, бросал в
пылающую печь — и лепешка снова превращалась в человека. Ван
Мин смотрел, смотрел, и внутри у него похолодело.
— Взгляните, досточтимый зять, — сказал он. — Меня охваты­
вает ужас при виде этих мучений. На что Судья отвечал:
— Неужто вам не ведомо, что человек по натуре хоть и тверд,
как железо, а все же ему не подобен, верховный же суд поистине с
печью плавильной не только сравним, но ею и служит!

Над вратами пятого ада было начертано: Ад слизкого дракона.

Лишь только Ван Мин вошел в ворота, как увидел перед собой
множество громадных шестов, поверху которых растянулся громад­
ный дракон. К шестам же были привязаны здоровенные нагие молод­
цы, и дракон изрыгал на них ядовитую вонючую слизь. Слизь эта
капала на головы несчастных, стекала по их телам, от нее лопалась
кожа, размягчалась плоть. Когда же, наконец, человек становился
похож на обугленную головешку, подбегали чертенята, обливали его
водой — и он обретал прежний вид.
— Досточтимый зять, — поинтересовался Ван Мин, — что это
за ядовитая слюна?
— Состоит она из смеси стоячей и бурлящей воды, — ответст­
вовал Судья.
— Зять мой, но ведь это жестоко! — возмутился Ван Мин.
— Испокон века было так, — отвечал Судья. — Небо требует
возмездия за преступления, избежать расплаты нельзя.
385
 Драматургия
В эпоху Мин большой популярностью наряду с повествовательной прозой
пользовалась драматургия. Сначала в ней преобладал жанр “цзацзюй”, кото­
рый возник и достиг высшего расцвета в период монгольского завоевания, но
при Минах претерпел значительные изменения: пьесы стали насчитывать от
одного до десяти актов (вместо прежних четырех), в них использовались не
только северные, но и южные мелодии и т.д. В эту эпоху самым крупным
драматургом, писавшим в жанре “цзацзюй”, был Сюй Вэй (1521 — 1593).
Наиболее известны его четыре пьесы под общим названием “Четырехголосая
обезьяна”. Одна из этих пьес — “Мулань” — написана на сюжет о знамени­
той героине китайского фольклора и направлена против униженного поло­
жения ж енщины в обществе.
С конца XV в. намечается расцвет другого драматического жанра — “чуань-
ци”. Этот ж анр ведет свое происхождение от театральных представлений на
Ю ге и отличается от “цзацзюй” большими размерами, изначальной ориента­
цией на южные мелодии, многими особенностями композиции и стиля. С
конца XVI в. “чуаньци” вступают в пору своего наивысшего развития. Их
характеризует разнообразие тем, жанров и мелодий. Одна за другой возника­
ют различные школы драматургии, появляется большое количество перво­
классных драматургов, среди которых наиболее крупный Тан Сяньцзу
(1550 — 1616). Последователь оппозиционного мыслителя Ли Чжи, он вы­
ступал против неоконфуцианской ортодоксии, отстаивая право личности на
здоровое, не искаженное предрассудком, естественное чувство. Одна из его
наиболее известных пьес — "Пионовая беседка”, написанная в 1598 г.,
посвящена теме всепобеждающей силы любви.
Ниже даны фрагменты из пьес Сюй Вэя и Тан Сяньцзу.

Перевод С. Никольской.

СЮ Й в э й
Мулань
I акт

(Входит молодая девушка.)

Мулань. Моя фамилия Хуа, зовут Мулань. Род наш появился
еще во времена Западной Хань10 и славится высоким происхождени­
ем. Спокон века живем мы в уезде Вэй — одном из шести известных
в Хэбэе. Отца моего зовут Ху, второе имя Санчжи. Всю жизнь он
хорошо владеет оружием и разбирается в литературе. Когда-то был
известным тысяцким. Женился на моей матери из рода Цзя, родилась
я. В этом году мне исполнилось 17 лет. У меня есть сестра Мухань и
брат Яоэр, но они еще маленькие. Вчера разнеслась весть, что в
Черных горах объявился разбойник Шкура леопарда, в шайке у него
сто тысяч человек. Он поднял мятеж и хочет захватить престол.
Каган — правитель нашего уезда Вэй Тоба — начал собирать войска.
Составили списки воинов, и в каждом из двадцати значится имя
386
моего отца. Вот тут-то я и подумала: отец уже стар, моложе него в
семье мужчин нет. Я же с малых лет была не из робкого десятка,
кое-что знаю. У отца выучилась грамоте, он же научил меня воинско­
му искусству ушу. Значит, мне и надо идти вместо отца. Вспомните,
что говорится в книгах о Циньсю и Тиин: обе пожертвовали собой
ради отцов — одна умерла, другая пошла в рабство. Разве они ходили
в кольчугах и шлемах, а не в юбках? Мне же нужны всего лишь конь,
лук, копье, меч да мужская одежда и обувь. Сразу изменюсь до
неузнаваемости. А если еще чуть потренируюсь — так совсем будет
прекрасно. Надо обо всем сказать родителям. Они же понимают
безвыходность положения и не будут меня задерживать.
(Мулань покупает коня и доспехи, переодевается в мужскую одежду, упражня­
ется с мечом и копьем, стреляет из лука. Убедившись, что готова к походу, она
сообщает родителям о своем решении заменить отца и уходит из дома.)

II акт

(Входит пожилой человек.)

Командующий. Я Синьпин, командующий войсками в каратель­
ном походе на востоке. Получил приказ свыше: возглавить сто тысяч
храбрецов и уничтожить разбойников в Черных горах. Сражаться до
победного конца. Главное — захватить главаря Шкуру леопарда,
который затаился в глубоком ущелье среди неприступных скал. Се­
годня прибыло пополнение в три тысячи молодцов, я записал их
поименно и велел показать свое воинское искусство. Среди них есть
Хуа Ху, кажется, это тот, кто мне и нужен. Сейчас отдам приказ
обстрелять ущелье и выбить оттуда разбойников. Их главарю не уйти
от сражения. Прикажу Хуа Ху вступить в бой в разгар битвы. Захва­
тит преступника — прославится. Хуа Ху и новые солдаты, ко мне!
(Входят М улань и солдаты, падают ниц.) Хуа Ху! Завтра пойдем в наступ­
ление на Черную гору. После двух атак ты можешь пустить коня во
весь опор и захватить знаменитого главаря шайки. Я доложу о тебе
высокому начальству, потому что ты того заслужишь. Смерть мятеж­
нику!
Мулань. Слушаюсь!
(Мулань со своими солдатами проявляет чудеса героизма и захватывает главаря
разбойников. Участники сражения прибывают в столицу, где происходит церемония
награждения победителей. Мулань вручают шапку и пояс, возводят в ранг шаншула-
на — начальника департамента и разрешают навестить родных. Мулань едет домой в
сопровождении двух солдат.)
Солдаты. Господин Хуа! Как хорошо, что подождали нас.
Мулань: Что поздно явились?

387
 Солдаты. Да все вас искали, только сегодня у сотника узнали,
что вы здесь. Мы будем вас сопровождать, господин!
мулань. Ну и прекрасно! Хорошо ехать вместе.
Солдаты (поют на мотив “Разливается чистый поток!’).
Запомнят все старшего брата Хуа, ведь редкий он человек!
Мы в любых переплетах бывали, а такого не видали.
А вот и ваш дом. (Продолжают петь.)
Сей драгоценный человек — творенье Неба,
Быть рядом с ним в пути — вот счастье.
Мы оба подтверждаем это. (Продолжают петь.)
И воин в чине, и простой солдат —
Все с уваженьем на него глядят.
М улань (поет на тот же м от ив).
Хуа Ху редкий человек, а почему?
Его необычайность лишь в одном!
Мой дом находится совсем рядом с храмом. (Продолжает
петь,)
На глиняной стене алмаз
И вдруг появится лицо Чанъэ11.
Солдаты. Чем еще можем вам служить?
М улань {поет).
Не верите, а вот придем домой,
Вас подведу — посмотрите тогда.
(Мулань уходит и переодевается в женское платье. Происходит встреча с
родными, которые готовятся к свадьбе Мулань и приветствуют жениха и его родителей.
Входят солдаты, сопровождавшие Мулань в пути.)

Солдаты. Господин Хуа! Да, вы, оказывается женщина! А мы-то

прожили рядом 12 лет и не догадывались об этом. Вот на какую Чанъэ
вы намекали в пути, вот где была загадка! Чудеса, да и только!
Разнесется эта весть на всю вселенную за четыре моря и останется
навсегда в памяти народной!

ТАН СЯНЬЦЗУ
Пионовая беседка
Сцена 1

ПРОЛОГ

( Выходит мужчина средних лет. Поет на мотив “Бабочки лю бят цветы".)

Удалился от дел я, забот уж не стало.
Вспоминаю былое. Да, радостей мало.
388
 Про разбитое сердце не смею сказать,
Но о чувствах нельзя разговор не начать.
Дни идут в моем доме, что “Яшмовым чаем” зовется.
Человеку любому приют здесь, конечно, найдется.
Горы, воды стихи помогают писать,
Не могу я об этом сейчас умолчать.
Друг о друге вздыхайте, но печаль не нужна
И в беседке Пионовой будет встреча тогда.
(На мотив “Весна в Ханьском дворце”.) У правителя Ду росла ДОЧЬ
Линян. Она любила гулять под весенним солнцем. Как-то увидела
она во сне образ студента Лю, и чувство ее сгубило. Перед смертью
она очень искренне все описала. Похоронили ее в заброшенном даос­
ском монастыре Мэйхуа — Цветы сливы. Через три года юноша Лю,
которого она видела во сне, пришел сюда на свидание с ней. И
девушка воскресла. Молодые люди обручились. Лю отправился в
Линьань на экзамены, но тут разбойники подняли мятеж в Хуайяне.
Правитель Ду попал в осаду, барышня была в отчаянии. Она велела
Лю проникнуть к осажденным, но правитель ему не поверил и обру­
шил на него свой гнев. Его пытали, но потом все закончилось благо­
получно, ему воздали по заслугам, и он получил ученую степень
чжуанъюаня...

Литературная критика
Эссеисгика минского времени (как, впрочем, и поэзия) в целом уступала
творениям писателей эпох Тан и Сун и находилась в тени современных ей
повествовательной прозы и драматургии. Она была достоянием сравнительно
узкого круга литераторов и не могла отвечать вкусам широких слоев горо­
жан, чье место в китайской культуре становилось тогда все более заметным.
Вместе с тем именно в эссеисгике находили непосредственное отражение
перипетии идеологической борьбы этого времени. Особенно важны эссе о
литературе, ибо вопросы литературной теории и критики п о ч т всегда оказы­
вались в центре всех идейных и политических разногласий.
Размежевание в среде литераторов определялось их отношением к оф ици­
альной неоконфуцианской догме, культурной традиции и народному творче­
ству. Одним из самых ярких представителей передовой мысли был Ли Чжи
(1527 — 1602), выступавший п р о т в догматизма современного ему конфуци­
анства. Основные положения литературной теории Ли Чжи: отрицание эпи­
гонского копирования древних образцов, апелляция к “естественной” приро­
де человека, требование к художнику быть “по-детски” искренним в творче­
стве, высокая оценка демократической литературы и ее воспитательного
значения. Ли Чжи оказал большое влияние на многих выдающихся писате­
лей этой эпохи. Среди его последователей был Ю ань Хундао (1568 — 1610),
известный эссеист, поэт и теоретик литературы, принимавший активное уча­
стие в литературной борьбе конца XVI — начала XVII в.

Переводы В. Манухина (Ли Чжи), С. Никольской (Юань Хундао).

389
 ли чжи
Рассуждение о детском сердце

... А ведь детское сердце — это душевная искренность. Если ты

не в состоянии поступить по велению детского сердца, то будешь не в
состоянии проявить и душевную искренность. Ведь тот, кто сохраняет
детское сердце, стремится исключительно к чистоте и искренности,
высказывает ту изначальную мысль, которая отражает самую суть
души. Кто утрачивает детское сердце, тот утрачивает душевную
искренность. А с утратой душевной искренности человек утрачивает
самого себя. Если же человек утрачивает самого себя, то уже никогда
не сможет вернуться к своему изначальному состоянию. Детство
воплощает изначальное в человеке, детское сердце отражает изна­
чальное в душе человеческой. Но разве можно утратить изначальное
в душе человеческой!
Выходит, детское сердце утрачивается вдруг, внезапно?
Ведь с самого начала жизни человека через уши и глаза в него
входит все, что только можно услышать и увидеть. Это услышанное и
увиденное становится главенствующим внутри человека. Детское же
сердце тем самым утрачивается.
С возмужанием человек вбирает в себя услышанное и увиден­
ное конфуцианское учение, и оно становится главенствующим внут­
ри человека. Детское же сердце тем самым утрачивается...
Ведь услышанное и увиденное конфуцианское учение привива­
ется человеку через обильное чтение книг, через усвоение долга.
Но разве мудрецы древности не читали книг?! Да, читали, но
не отдавались чтению безрассудно, и у них прочно сохранялось де­
тское сердце. Пусть много читали, но все же берегли детское сердце,
не допускали, чтобы оно утрачивалось. Они ни в коей мере не
уподоблялись нынешним конфуцианским ученым, которые, напро­
тив, неумеренны в чтении книг, в постижении долга, что мешает им
сохранить детское сердце....
Ведь те, чье сердце заполнило услышанное и увиденное конфу­
цианское учение, изрекают только его, но не то, что идет от детского
сердца. Пусть отшлифованы их речи, но что в них проку! Ведь и
речи, и дела, и писания их так же фальшивы, как фальшивы они
сами! А раз сами фальшивы, фальшиво все. Так, фальшивые речи,
фальшивые дела и фальшивые писания обращают к фальшивым же
людям, а те и довольны. Коль скоро все фальшивы, то все и довольны.
Когда везде и всюду царит фальшь, где уж тут разобраться простому
человеку, что есть истина, а что — ложь?! Появись в Поднебесной
подлинное сочинение, и оно будет тотчас же уничтожено фальшивы­
390
ми людьми и не дойдет до потомков. А мало ли было и есть таких
сочинений! Отчего же происходит такое? Да оттого, что всякое по­
длинное сочинение исходит из глубины детского сердца. И если бы не
утрачивали люди детское сердце, то не имело бы хождения конфуци­
анское учение...

ЮАНЬ ХУНДАО

Жизнеописание Сюй Вэя

Как-то раз я мимоходом заглянул в лавку и увидел издание
северных цзацзюй “Четырехголосая обезьяна”, которые поразили
меня. Эти удивительные творения, появившиеся недавно, были под­
писаны именем Тянь Чишан. Но я все же предположил, что они
созданы человеком эпохи Юань12. Потом в Юэ я случайно увидел
имя “Тянь Шуйюэ” на его полотне — произведении необыкновенной
силы, проникнутом мятежным духом, который будто проглядывал
сквозь рисунок и иероглифы. Все это врезалось мне в память, но я не
знал, кто такой Тянь Шуйюэ.
Однажды вечером, сидя в кабинете у Тао13, я случайно взял с
полки книгу стихов “Недостающие издания". Книга была издана на
плохой бумаге, печать нечеткая, некоторые иероглифы едва различи­
мы. Я сел ближе к свету, прочитал несколько глав и, не скрывая
удивления, спросил у Шикуя: “Кто написал ’’Недостающие изда­
ния”? Они созданы сейчас или еще в древности?” “Это творение
моего старшего земляка, господина Сюй Тяньчжи. Его зовут Вэй,
псевдоним Вэньчжан — Мэтр литературы. Жил он в годы цзяцин и
лунцин14 и умер лет пять-шесть назад. Сейчас в каталогах упомина­
ется имя Тянь Шуйюэ —* так это он же” , — ответил Шикуй. Только
теперь мои сомнения разрешились: это ведь один и тот же человек —
Вэньчжан. А когда дочитал стихи, и их тайна раскрылась, я как будто
очнулся от страшного сна. Мы оба вскочили и при свете лампы вновь
читали и декламировали, декламировали и читали, даже разбудили
спящего слугу.
Сам я и в беседах и в письмах превозносил господина Вэньчжа-
на. Кто бы ни пришел ко мне, я каждому читал стихи. И постепенно
образованные люди полюбили великого мастера и стали перед ним
преклоняться.
Вэньчжан был сюцаем из Шаньиня. На экзаменах постоянно
терпел неудачи, отличался прямотой. Главный инспектор Ху Мэй-
линь15, узнав об этом, сделал его своим секретарем. Вэньчжан заклю­
чил с господином Ху такой договор: “Если хочешь сделать меня
личным секретарем, то относись ко мне, как к гостю. Разрешай в
391
любое время приходить и уходить”. Господин Ху на это согласился.
Вэньчжан надел полотняную одежду и черный платок, отвесил цере­
мониальный поклон, сел и без стеснения заговорил о делах в Подне­
бесной, как будто рядом никого не было, что очень понравилось
господину Ху. В то время он командовал войсками в нескольких
районах и держал в страхе весь Юго-Восток. Воины падали перед ним
ниц, не смея поднять головы. А Вэньчжан, этот гордый сюцай, посту­
пал, как хотел, говорил, что хотел, и ничего не боялся. Как-то
посчастливилось добыть белого оленя, и Вэньчжану было поручено
написать доклад императору. Доклад очень понравился Юнлину16.
Господин Ху за это стал еще больше уважать своего секретаря и
привлекать к составлению всех документов.
Вэньчжан высоко ценил свой талант политика и стратега, вы­
сказывал дельные мысли в военной области. Обычный военачаль­
ник сумел захватить Чжу и Сюя17 только потому, что сначала с
глазу на глаз с ним посоветовался и лишь потом стал действовать.
Несколько военачальников во время пирушки пили вино за чужой
счет и не собирались выкладывать деньги. Вэньчжан наедине в двух
словах обо всем поведал господину Ху. Тот сейчас же отдал приказ
связать их и отправить в войска, где их и казнили. Войска были
объяты страхом. Один монах-шраман обогащался и развратничал, о
чем господину Ху было между прочим сказано за чаркой вина. И он
за это казнил шрамана. Таких примеров доверия к словам Вэньчжана
много.
Беспокоясь о Вэньчжане, который не раз безуспешно сдавал
провинциальные экзамены, господин Ху пошел прямо к чиновникам,
ведающим экзаменами, и шепнул им: ‘‘Почтенный Сюй — первый
талант в Поднебесной. Хорошо бы он на сей раз не провалился на
экзаменах”. “Как прикажете”, — последовал ответ. Некий началь­
ник уезда из-за неотложных дел прибыл позже других и нанес визит
господину Ху только во время экзаменов. Забыв о просьбе, он оставил
дома экзаменационное сочинение и не обратил на него особого вни­
мания. ,
Честолюбивые мечты Вэньчжана не сбылись из-за чиновников,
и тогда он пустился в разгул и пьянство. Бродил по горам и водам,
побывал в Ци, Лу, Янь, Чжоу, вдоль и поперек исходил пустыри. Он
видел, как горы мчатся вперед, а море стоит на месте, как пески
взвиваются, а облака плывут, как ветер поет, а деревья склоняются,
видел глубокие ущелья и большие города, людей, животных, рыб,
птиц — все уже само по себе неповторимое и удивительное. Это
отразилось и в стихах. В его груди снова взыграл неукротимый дух.
Но проявить способности не представлялось случая, негде было обре­
сти покой. Поэтому в стихах зазвучали гнев и смех, плеск вод в
392
ущелье, рост семян из земли, плач вдовы в ночи, холод, не позволяв­
ший заснуть бесприютному страннику. Когда же он давал волю
чувствам, в полях на тысячи ли сгущался мрак, скалы дрожали, духи
подавали голос из осенних могил. Вэньчжан был заносчив, не ценил
древних, не выносилПрисутствия посторонних, когда сочинял стихи.
И так называемых уважаемых людей своего времени, и просто обра­
зованных людей Вэньчжан тоже ругал и презирал, не вступал с ними
в контакты. Поэтому-то его имя и не было известно за пределами Юэ.
А жаль!
Однажды он попал на банкет к крупному чиновнику. Тот
потребовал написать стихи о пиршественном столе. А чтобы затруд­
нить работу, передал бумагу и кисть в темноте. Но стоило Вэньчжану
взяться за перо, как он сразу исписал всю бумагу. Да так все точно и
полно описал, ничего не упустив, что присутствующие несказанно
удивились.
Вэньчжан любил искусство каллиграфии. Его кисть парила,
как и стихи, почерк был твердый и красивый. Я не каллиграф, но мне
кажется, что написанное Вэньчжаном стоит выше, чем творения Ван
Яи и Вэнь Чжэнчуна. И не только по форме, но и по духу. Эти
господа действительно прекрасно освоили восемь принципов каллиг­
рафии и были выдающимися художниками. Он же, увлекшись, иног­
да переходил от каллиграфии к рисованию цветов, трав, бамбука,
камней — и все это было необычным, проникнутым определенным
настроением.
В конце концов он по мнительности убил вторую жену, за что
был посажен в тюрьму и приговорен к смерти. Чжан Янхэ18 просил за
него, и его освободили. Он вышел из тюрьмы и снова стал упрямым и
несговорчивым, как и раньше. А на склоне лет стал еще более
гневным и бешеным. Приходили к нему влиятельные люди — на
порог не пускал. Приходили власть имущие — слова от него добиться
не могли. Иногда швырял деньгами в чайных, подзывал к себе бедня­
ков и угощал их. А то вдруг ударил себя по голове топором. Кровь
залила лицо, череп пробит, кости захрустели. Или шилом проколол
уши. На целый вершок его воткнул, но не убил себя.
Вот слова Шикуя: его стихи и проза, написанные на склоне
лет, — большая редкость. Они не издавались и хранились дома. Все,
что я видел, это “Собрание сочинений Сюй Вэня” да “ Недостающие
издания”. Вэньчжан так и не добился признания современников и
умер, объятый скорбью.
Ши Гун19 сказал: несчастная судьба довела его до сумасшест­
вия. Сумасшествие довело его до тюрьмы. Образованных людей про­
шлого и нынешнего времени это печалит, ибо нет ему подобных.
Господин Ху — редкий человек, Юнлин — выдающийся правитель.
393
Но смерть всех уравнивает, что господин Ху, что император, кото­
рый, казалось бы, пребывает в радости. Личность сама по себе не
имеет статусов и рангов. Незаурядность стихов и прозы мэтра станет
очевидной, как только кончится современная неразбериха. А через
сотни лет они помогут объяснить, почему все происходит так, а не
иначе!
Мэй Кэшэн20, взглянув на мою писанину, изрек: Вэньчжан,
мой старый друг, страдал необычной для человека болезнью. Необыч­
ность отразилась в стихах, стихи вылились в необычные слова,
слова — в необычные сочинения, сочинения — в необычные картины.
Я же добавил: нет ничего удивительного в том, что все у
Вэньчжана складывалось именно так. А собственно, что следует счи­
тать правильным? Трагической судьбы человек!

1 Китайские меры длины: чи — 0,32 м, цунь — 3,2 см.

2 См. примеч. 5 к разделу “Литература эпохи Тан”.
3 Даосское божество.
4 Главное божество даосского пантеона.
5 О “пяти элементах” см. примеч. 16 к разделу “Литература смутных веков”.
6 Богиня милосердия была одним из самых популярных в Китае божеств
буддийского пантеона.
7 Один из десяти титулов Будды.
8 Ананда ("Радость") — двоюродный брат и ученик Будды Шакьямуни, основа­
теля буддизма, ставшего главным божеством буддийского пантеона; Касьяпа (“Пью­
щий свет”) — имя Будды, который, по преданию, предсказал появление Будды
Шакьямуни.
Ваджра, no-кит. “Цзиньган”, — самый прочный из металлов, означает
божество, хранителя буддийского учения.
См. примеч. 5 к разделу “Литература эпохи Тан”.
11 См. примеч. 2 к разделу “Литература эпохи монгольского завоевания”.
12 Монголы, правившие Китаем в XIII — XIV вв., называли свою династию
по-китайски — “Юань”.
13 Тао — Тао Ванлин, второе имя Чжоу Ван, прозвище Шикуй; единомышлен­
ник и друг Юань Хундао.
14 Годы цзяцзин и лунцин — 1522 — 1566, 1567 — 1572.
13 Ху Мэйлинь — второе имя Жучжэнь, прозвище Мэйлинь. В 1555 г. был
императорским инспектором-ревизором, потом генерал-губернатором провинции
Чжэцзян.
16 Юнлин — посмертное имя императора Муцзуна, правившего в 1567 —
1572 гг.
17 Чжу, Сюй — Чжу Чжи занимался контрабандной торговлей на море,
действовал в союзе с японскими пиратами, грабил и поджигал селения в приморских
районах. Сюй Хай — главарь одной из банд, подчиненных Чжу Чжи.
18 Чжан Янхэ — член академии Ханьлинь.
19 Шу Гун — прозвище Юань Хундао.
20 Мэй Кэшэн — единомышленник и друг Юань Хундао.

394