1

А IX МЕЖДУНАРОДНАЯ
КНИЖНАЯ ЯРМАРКА

ЗЕЛЕНАЯ ВОЛНА
г.
г-
2004
*
*
диплом
НАГРАЖДАЕТСЯ

АЛЕКСАНДР ДОРОШЕНКО
И ИЗДАТЕЛЬСТВО «ОПТИМУМ»

ЗА БЕСКОРЫСТНУЮ ЛЮБОВЬ
К ИСТОРИИ ОДЕССЫ
Александр Дорошенко

Поэма о Городе

1'^ого(Ь
Одесса

2004
 ББК 84(4укр=рус) 6-5 Од.
Д 69

Я
а:

$
В оформлении обложки использована
картина художника Вадима Кучера-Куцана.

Дорошенко Александр Викторович.

Д 69 Поэма о Городе. Рассказы. - Одесса:
Издательство «ОрПтшп», 2004. - 480 с., ил.

I8ВN 966-344-000-7

«Поэма о Городе» - это гимн кумиру, стоящему

на берегу Черного моря, который останется на годы,
века, эпохи, ибо Город и Горожане - бессмертны.

ББК 84(4укр=рус) 6-5 Од.

I8ВN 966-344-000-7
© Дорошенко Александр Викторович, 2004
© Котов Василий, предисловие, 2004
© Издательство «ОрШпит», 2004
 5

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

На одной из страниц этой, без преувели­

чения, прекрасной книги Александр Дорошенко
говорит: «Если вы ищите девушку для тела —
смотрите только на щиколотки ног, но если для
любви, тогда загляните ей в глаза...».
Наш город, задуманный женщиной, назван­
ный женским именем, давно не привлекает взгля­
ды мужчин. Обветшалый, полуразрушенный,
пыльный летом, по щиколотку в грязи зимой,
он напоминает старуху. И даже кокетливый ма­
кияж в виде обновленных фасадов дорогих бути­
ков и ювелирных магазинов не спасает положе­
ния.
Правда, есть кучка корыстолюбивых лю­
бовников, страстно желающих завладеть наслед­
ством умирающей: все «прихватизировать», все
передать себе «любимым и избранным» в част­
ную собственность: дома, дворцы, гостиницы,
базары. Странно, что в Опере еще не устроили
казино с рестораном.
Но есть еще и чудаки, которые смотрят в
глаза своему Городу и любят его бескорыстно.
Им не нужна чужая собственность, их именами
не украшают уродливые кубы на Дерибасовской.
Город дарит этим людям Талант, который
они щедро отдают Одессе и одесситам.
Да, эта книга - Поэма о Городе, который
любим нами нежно и страстно.
Это гимн Кумиру, стоящему на берегу Чер­
ного моря, который останется на годы, века,
эпохи, ибо Город и Горожане - бессмертны...
По улицам Города идет пожилой, устав­
ший человек, рядом семенит старенький пудель.
 6

Человек внимательным грустным взглядом

озирает останки того, что когда-то называлось
Одессой. Нынешнее ее состояние столь невзрач­
но, что пудель не под каждым углом поднимает
лапу. Брезгует.
Человека зовут Александр Дорошенко, а
его неизменного спутника — Денник.
После променажа человек и собака возвра­
щаются домой.
а Денник сворачивается клубочком и тихо
1 дремлет, а хозяин садится за компьютер.
Мерное жужжание вентилятора в такт ти­
8 хому посапыванию пса приводит человека в конце
концов в умиротворенное состояние. Руки ложатся
I на клавиатуру, и память о прошлом верно и без­
ошибочно диктует строки «Поэмы о Городе».
а
Это не просто ностальгические строчки. Это
гимн Городу во все его времена.
Времена становления и развития, расцвета
и упадка... Город - живой организм, и автор
«Поэмы» прекрасно сознает это.
Но никогда он не сможет смириться с на­
* вязанной Городу ролью дойной коровы, с ро­
лью пашни изнуренной невежественным хозяи­
ном.
Поэтому восторженные описания центра и
предместья перемежаются с гневной и саркасти­
ческой филиппикой в адрес ныне живущих, рав­
нодушных не только к Городу, но и к себе са­
мим.
Эти равнодушные не читают книг о Горо­
де, но те, кому дорога Одесса, быть может, вос­
прянут от тяжелого, гипнотического сна и раз­
будят других спящих.
И Город вновь станет Одессой...
Поэма о Городе — так справедливо обозна­
чил жанр своей книги Александр Дорошенко. Ибо
к какому еще жанру можно отнести прозу, всю
 7

сочащуюся поэзией? Именно так — вдохновен­

но, с возвышающим душу восторгом и щемящей
болью — можно писать о самом любимом и со­
кровенном. Для автора это наш Город (только так
— с прописной буквы!) — и в периоды его голо­
вокружительных взлетов и в годы упадка. Мно­
жество разрушений и утрат оставили в нем и вре­
мена «плановой» застройки, и нынешний строи­
тельный беспредел равнодушных к Городу его
нынешних хозяев, и аморфная позиция его оби­
тателей. Но он остается живым и прекрасным —
стоит лишь приостановиться в помрачающем рас­
судок беге, поднять голову, изумиться неожи­
данно открывшейся лепнине балконов, эркеров
и мезонинов, тронуть створку кое-где оставших­
ся кованых ворот, присесть на парапет возле не­
заметного домика-старожила и почувствовать себя
окруженным звуками, ароматами, голосами, те­
нями прошлого...
Неужто никогда не сумеем мы, недостой­
ные дети Города, восстановить его былую славу
прекрасного видом, культурного поведением,
делового мыслью? Восстановить утраченное и раз­
вить лучшее — вот задача, которая нынче выхо­
дит на первый план.
А иначе, «куда ж нам плыть»?

Василий Котов, литератор

 8

СОДЕРЖАНИЕ

От издательства 5

МОЙГОРОД
Мой город................ 12
Бульвар..................... 16
Дерибасовская..... 43
Улицы и площади. 83
Опера........................ 112
Базарь!...................... 123
Эринии.................... 166

ОДЕССКОЕ ПЯТИРЕЧЬЕ
К благосклонному читателю.. 172
Отечество нам........................... 179
I
183
I Пятиречье.................................
Память........................................ 242
Тени прошлого..................... 252
Некрополь - город мертвых.. 279
Куда ж нам плыть.................. 314

КОЛЬЦО ОДЕССЫ
Автор (Поэт и Муза).......... 324
Кольцо (море и степь)........ .329
Левая дуга (линии степи).. ,331
Правая дуга (линии моря), 392
Праздники.......................... .435
 9

Правлению ЗАО
«Городская страховая компания»

Уважаемые господа!

Не имея опыта писать посвящения, я

решил обратиться к первоисточнику всех
наших дел и поступков, то есть к Библии. В
книге Екклесиаста сказано: «Время разбра­
сывать камни, и время собирать камни».
Поскольку это язык Бога, там не указано
понятное для нас время. Мы разбрасывали
камни почти столетие и в этом преуспели.
Самое время собирать то, что осталось. И
бережно строить вновь. Собственно это и
есть основная мысль этой книги, потому
что построить что-то настоящее можно
только основываясь на любви.

Автор не имеет в виду именно эту

книгу, и даже не ее тему — хотя тема эта
наш Город. Нам всем нужна добрая воля и
возможность оглядеться. Чтобы построен­
ное сегодня было создано надолго.

Наш Город уникален не только стре­

мительностью своего создания, он создан
был в пустоте, на краю безводной степи у
диких морских берегов. Материальных
средств и времени на строительство было
очень мало. Но он возник стремительно и
поразил мир красотой и мощью.

Это удалось свершить потому, что в

основе его лежат не столько камни, но воля
и мысль созидателей. У нас, у нашего Го-
10

рода, были великолепные предки — заду­

мавшие его Де Рибас и Де Волан, строив­
шие его Ришелье и Воронцов, и у них все­
гда находились достойные продолжатели —
Григорий Маразли, барон Арис (Эрнст)
Мае, Николай Новосельский. Так Город наш
стал одним из европейских центров в тор­
говле, промышленности и культуре. И бла­
готворительности .

Такими именами можно гордиться. Их

было много и незачем здесь перечислять всех
- наградой им стал наш прекрасный Город.
Но это прошлое, там было чем гордиться,
но и о чем печалиться тоже было. Сегодня,
когда мы строим вновь, нам, как никогда
нужны люди, способные и сильные, муд­
рые и осторожные. Ожидать их со стороны
не приходиться — нам придется стать таки­
ми — ведь кто-то должен строить для себя
и для всех нас. И хорошо строить.

Эта книга своим появлением обязана

вам. Мне, как автору, удивительна и не­
привычна такая благотворительность. От
всего сердца выражаю вам свою признатель­
ность за издание книги и верю, что наш
общий ребенок будет достойно представ­
лять нас в мире, куда мы его отправляем и
что родители смогут им гордиться.

Еще раз с искренней благодарностью

и пожеланиями процветания,
Ваш
Александр В. Дорошенко
Одесса, 25.08.04
Мой город
 12 Александр Дорошенко

1
!

Мой аороО
Воздух моего Города приходит изда­
лека, рождаясь в средиземноморском про­
сторе, он впитывает тепло островов Эгейс­
кого моря и долго летит, лавируя между
ними и спотыкаясь об их изгибы, над зеле­
нью долин и ослепляющей белизной до­
мов, над Мраморным морем и Босфором,
напитавшись солеными брызгами косых
черноморских волн, он захватчиком вры­
вается в город из-под протянутой к морю
руки герцога Эммануила де Ришелье. Он
приносит запахи Эллады, пыль древних раз­
рушенных колонн и храмов Ольвии и Хер-
сонеса, звон золотых монет на рынках Пан-
тикапея и Феодосии, гул ристалищ на со­
рокатысячном ипподроме Константинопо­
ля, обрывки фраз венецианских и генуэзс­
ких купцов, тяжесть неторопливого говора
викингов Олега и Святослава, свист татар­
ской стрелы и ответный смех запорожцев.
 Поэма о Городе 13

Душа моего Города: Ветер дальних

морей, разбившийся о крутые берега. - За­
дохнувшийся ветром парус. — Корабль, оги­
бающий маяк, ложится на дальний курс. —
Ревущая злоба волн и мрачное спокойствие
скал. — Черное многоцветное море к югу и
Великая рыжая Степь к северу (на правую
руку лежал Алтай, по левую - Европа и
варварский мир). — Греческие паруса в за­
ливе и скифская конница на высотах (ко­
рабли, побывавшие на всех берегах мира и
кони достигавшие этих берегов по про­
странствам земли, ибо после Великой Сте-
пи все было рядом). — Одноцветная одежда
греков и роскошные ткани кочевников
(многоцветный юг рождал умеренность в 8
цвете, монотонная степь — ненасытную
жажду и буйство красок). Всем и всегда тор­
гующие греки, строившие наши древние
города, и скифы, их уничтожавшие. Гре­
ческие монеты и договора, скифские кони
и ветер свободы в гривах. Все смешалось и
сплавилось в этом единственном месте, на­
питало нашу кровь и окрасило кожу и речь.
И, если древняя наша столица Вавилон
называлась «Пупом земли», то Город мой
— ее Сердце.
Как оно болит сейчас, осиротевшее и
покинутое своими детьми!

Сердце моего Города: Хитрый гречес­

кий прищур и расчетливый взгляд еврей­
ского банкира, — недоверчивая улыбка ук­
раинца и надменный жест французского
вельможи, — спокойная уверенность вое-
 14 Александр Дорошенко

начальника и независимость губернаторов,

— алчность прибыли и бескорыстная щед­
рость строителей. Убивающий расчет и дру­
жеская рука, — копеечный обман и незыб­
лемое слово купца. Негоцианты мирового
масштаба, державшие в жестких руках ми­
ровые биржи, — капитаны, корабли кото­
рых бороздили все моря, а моряки напива­
лись во всех портах, — ремесленники с зо­
лотыми руками и ювелиры, вводившие в
заблуждение экспертов Лувра. Христиане,
иудеи и мусульмане, храмы которых сто­
яли рядом на больших и малых улицах Го-
рода. Многоязычный говор улиц и площа-
'|р|' дей. Базары, красочными восточными ков-
рами лежащие на городских площадях. Все,
851 за что брались — выходило лучшим из наи­
лучшего в мире: промышленность и тор­
говля, — мореплавание и строительство, —
музыка, живопись и литература.

И любовь!

Солнце моего Города рождается в

моем Море и в его вечерних водах оно ук­
ладывается спать, упругий ритм черномор­
ских волн баюкает его. По солнечной до­
рожке мы уплывали утром в Море, на­
встречу поднимающемуся из его глубин
солнцу, лучи его ласкали наши лица, а тело
холодила свежесть воды и соленые брызги
были на наших глазах и губах. Лунной ноч­
ной дорожкой мы уплывали с юными под­
ругами навстречу судьбе и тайна ночного
мрака принимала нас, растворяя в темной

;
 Поэма о Городе 15

материи моря и воздуха, слившихся без гра­

ницы. Утром солнечная колесница ослепи­
тельно и неторопливо накатывала на Го­
род, двигаясь с юго-востока, согревая его,
продрогшего в ночи. Солнце приходило с
моря, неторопливо вползало на влажный
песок пляжей, тяжело карабкалось на кру­
тые одесские берега, цепляясь за кусты ака­
ций и облепихи, и потом стремительно
вступало в Город, в его прибрежные и даль­
ние улицы и перекрестки, ложилось неров­
ными пятнами на булыжник мостовых,
ласкало преступные плечи кариатид, сол­
нечные лучи шутливо облизывали улыба-
ющиеся чему-то морды бесчисленных сто-
рожевых львов.
КА
Оно согревало Город и своих детей на
его утренних улицах, утешало и отводило
ночные страхи.

Памятник герцогу де Ришелье

I

16 Александр Дорошенко

\
Бульвар
Бульвар наш первоначально называл­
ся Новым, затем Приморским, после рус­
ско-турецкой войны 1877-1878 годов —
Николаевским, в честь главнокомандую­
1 щего, великого князя Николая Николае­
%
вича, с 1920 года он стал носить имя по­
!
гибшего анархиста Фельдмана, после вой­
ны вновь стал Приморским и так остался,
теперь уже навсегда*.

Роскошен и обольстителен Примор­

ский Бульвар. Он начинается камерной
Думской площадью, от двенадцатиколон­
ного здания Думы и фонтанного памятни­
ка Александру Сергеевичу и простирается

*3десь и далее названия улиц и площадей при­

ведены в основном по работе: Я. Майстровой. Улицы
Одессы. Справочник по топонимии старой части го­
рода. Одесса 1998.
 Поэма о Городе 17

до самых колонн воронцовского дворца.

Бульвар хорош всегда. Ранним летним ут­
ром он тих и спокоен, прохладой нависают
над ним кроны деревьев, солнечные маз­
ки лежат на земле и плитках тротуаров и
так легко и празднично ступает по ним нога.
; Шум Города здесь замолкает и слышно, как
далеко внизу неустанно трудится Порт. Од­
нажды, еще подростком, в глухой осенний
дождь, подойдя к Дюку, я впервые в жиз­
ни увидел всю жизнь многократно видан­
ный мною Порт и море, и графитовый аб­
рис кораблей на свинцовой воде залива, и
морскую рябь на воде, и услышал звук
маяка и кричавших в тумане буёв, и задох-
нулся от счастья. Дворцовой гвардией выс-
троились дворцы Бульвара и ряд их прерван I
полукружием сдвоенных зданий за плеча­
ми Герцога. Здания Бульвара разновремен­
ны и старые легко узнаются по благород­
ной простоте декора и стройности, у них
гладкие стены, громадные плоские окна и
только где-то в вышине висит на кован­
ных лентах подпорок очаровательной лег­
кости балкон и вьется меандровый узор по
краю его чугунной решетки. Модерн этой
простоты не нарушил, умерив богатство
свойственной ему лепнины, скромно и до­
стойно став в этот почетный ряд, и только
эклектика купеческой вульгарностью по-
тревожила в нескольких местах цельность
Бульвара.
Лестница Приморского бульвара на­
зывалась в разные времена Гигантской,
Булеварной, а в советское время - Потем-

3 418-4
I

18 Александр Дорошенко

кинской. Она теперешнее свое имя носит в

честь мятежного броненосца, стрелявшего
однажды по Городу, пугая, но стрелявше­
му именно целясь в наш оперный театр, и
не попавшему, к счастью, как, впрочем,
и все в этом мятеже оказалось никуда не
попавшим. Ее название горожане связыва­
ют впрямую с именем князя Потемкина,
первую мысль заложившего в основание
\ Города. Лестница эта, широкой и спокой­
ной рекой ниспадающая от подножия Гер­
цога, странным образом, в ощущении, ве­
I
дет только вниз, к морю, к заливу, к даль-
ним и загадочно манящим странам. И над
ней, хорошо видный с моря и встречаю-
щий приходящие в Город корабли, стоит
Ч неизменный, «широколобый и печальный
Дюк». Где бы ты ни был, в радости и не
\ очень, в любых дальних городах и простран-
ствах, хорошо знать, что он все также сто­
ит здесь и протягивает навстречу тебе свою
I руку.
Задумана лестница была еще в 20-х
годах, но только в 1835 был утвержден про­
ект Ф.К. Боффо. Строилась она с 1837 по !
!
1841 год вместе с подпорными стенами и
контрфорсами для укрепления кромки
Бульвара. В память Крымской компании и
бомбардировки Города по обеим сторонам
лестницы думали установить поднятые с
английского фрегата «Тигр» пушки, но ог­
раничились только одной и поставили ее
на Думской площади, на тяжелом пьедес­
тале из искусственного гранита. Смотрит
она в залив, откуда фрегат первым из ан-
 Поэма о Городе 19

гло-французской эскадры начал бомбарди­

ровку Города 10 апреля 1854 года.

ПУШКИН

На Приморском бульваре по правую

руку от Дюка, в самом его конце, перед
Думской площадью, стоит памятник Алек­
сандру Пушкину. Третий в истории, вто­
рой после знаменитого московского на
Тверской, он странно повернут спиной к
зданию Думы, а лицом обращен к гражда­
нам Города, поставившим этот памятник,
к аллеям бульвара, и окружен четырьмя
чугунными чашами фонтанов. Крупные
рыбы с задранными хвостами привольно
улеглись на скошенных гранях постамента I
и насмешливо пускают струйки воды в чу­
гунные фонтанные чаши. Трудно сказать
почему, но в этом именно памятнике, в
лице Александра Сергеевича ощутима аф­
риканская кровь. Может быть, тут сказал­
ся наш знойный юг. Он многое, если не
самое главное, сделал у нас на юге с са­
мим собой, благословенным для него было
это «суровое» изгнание — с сурового серо­
го севера в многоцветный с синевой неба
и звонкодрожащим под ветрами воздухом,
наш, ему полюбившийся Город. Здесь все
было иным — вид строений, лица людей,
их легкая походка и легкий склад серьез­
ной деловой жизни.
Греки, армяне и евреи, французы и
итальянцы, русские и украинцы — и в са­
мом этом многоречии на улицах Города уже
 20 Александр Дорошенко

было противостояние чиновничьему миру

севера. Все здесь было легким, сборы в путь
необременительны, каков бы он ни был, а
всё дальние страны окружали Город, и пря­
мо здесь они и начинались, у подножья
будущей Потемкинской лестницы — вся­
кие Турции и Леванты и прочие сказочные
Китаи. Крым лежал в подножии Города и
пригородом его ощущался. А северные сто­
лицы лежали в окружении великого без­
молвия пустынь и населений, и непрохо­
димыми были от них дороги в мир. И Пуш­
кин поэтому у нас иной — он здесь изме-
нился, ему эта земля стала любимой и на-
*|р|' всегда так осталась. Он нам стал основа-
тель, как и Герцог. Ах, не надо бы ему воз­
вращаться на север, в опасные эти столи-
пы
Основное в этом памятнике постамент.
Пушкину, чтобы быть узнаваемым внеш­
не, многого не нужно — курчавость, ба­
кенбарды, семитский профиль — остальное
живет в нас. Это лучший из лучших образец
соразмерности бюста и основания, когда
сохраняется пространственная монумен­
тальность. Памятник поставлен на основа­
тельный фундамент и стоит крепко, в ре­
монте нисколько не нуждаясь. Это замеча­
тельно! Если бы мэрия что-то здесь попра­
вила — то, ниже достойных нас слов — «А.С.
Пушкину. Граждане Одессы», она бы вре­
зала в старый гранит свое имя и дату, и
имя мэра, который, отреставрировав Пуш­
кина, нам бы его как-будто даровал.
Теперь Бульвар и Думская площадь ук­
рашены рядом фонарных чугунных стол-
 Поэма о Городе 21

бов, отлитых «под старину». Ничего стол­

бы, но стоят они как-то странно. Дело не в
выбитых стеклах фонарных, это так долж­
но у нас быть, так легче гореть фонарю.
В детстве была у меня любимая книжка
о Буратино и в ней картинка, как идет эта
сладкая троица, лиса Алиса и кот Базилио,
и в середине Буратино, в страну Дураков
закапывать золотые монеты от Карабаса в
землю поля Чудес. Был нарисован городс­
кой ландшафт, характерный для этой стра­
ны, с фонарными столбами и я, мальчиш­
кой, заметил и навсегда, как выяснилось,
запомнил, что столбы все эти фонарные
стояли криво-косо, — не бывает в стране
Дураков вертикально установленных и во-
обще параллельных друг другу столбов! И \М
сколько живу, на всех горизонтах родных
палестин наблюдаю эту привычную карти­
ну — перекошенные столбы. Только что по­
ставленные, отлитые в чугуне по старым
образцам, застекленные и окруженные тро­
туарной плиткой но — неизбежно косые. Как
символ родины, как ее насмешливая и лу­
кавая улыбка.

Увидишь и сгоряча думаешь — Евро­

па, наконец-то, но приглядишься, — нет,
все же родина!

ВОРОНЦОВСКИЙ ДВОРЕЦ

По левую руку от Дюка, в противо­

положном конце бульвара, стоит заброшен­
ным Воронцовский дворец. Проектировал
и строил его Ф.К Боффо в 1824-1829 годах.
 22 Александр Дорошенко

Мудрым был Город и сумел сохранить,

пренебрегши мелкими сплетнями, добрую
память об этих двоих, Воронцове и Пуш­
кине.
Стоит дворец на самом краю примор­
ского холма, в месте, где когда-то был рас­
положен турецкий Гаджибей, и до него за­
долго — греческий античный полис. Куби­
ческой формы тело дворца грузно и рожда­
ет печальное чувство заброшенности. Он
врос в землю, печален, как никакое дру­
гое здание Города и всегда, сколько по­
мню, это ощущение сохранялось.
К морю обращена открытая терраса,
опоясывающая дворец, а со стороны внут-
ренней стоят грузные, тосканского орде-
1551 ра, колонны с портиком и в память турец­
ких компаний его владельца, вделаны в сте­
ны дворца изразцы с арабской вязью. В
знойный полдень неожиданно гулко зву­
чат шаги по мраморным плитам под этим
широким портиком. Там десять тяжелых
колонн и в прохладной глубине портика
очарованием театральной декорации устро­
ился двусторонний мостик-лестница пара­
дного входа. Эти лестничные всходы пря­
мы, без закруглений и изгибов, что при­
дет вскоре, а здесь сохранена память ор­
дерной системы, дыхание стиля. Так тихо,
прохладно, торжественно, — все кажется,
задержи здесь шаг, чуть погоди - и распах­
нутся двери над лестницей, заиграет му­
зыка клавесина, выйдут кавалеры и дамы
и спустятся по лестнице этой, кавалеры
направо, дамы налево и здесь, сойдясь
 Поэма о Городе 23

вновь, продолжат танец. Прогулочная га­

лерея устроена на крыше портика и верти­
кали чугунных столбиков несут давно не
зажигавшиеся фонари и много таких, ос­
лепших навсегда, фонарей осталось висеть
в прохладной и недосягаемой высоте пор­
тика. Есть еще один, четырехколонный,
боковой портик. Между сдвоенными колон­
нами там стоит, чудом сохранившийся,
литой трехголовый фонарь. В двух шагах ря­
дом стоит сегодняшний, поставленный
нынешними властями тоже фонарь — из
сварной канализационной трубы, окрашен­
ной в национальные цвета. Надо ли добав-
лять, что все фонари, новые и старые, и ‘Ць'
которые еще будут поставлены здесь и вез­ *
де, — разбиты. Такая странная нелюбовь к
свету...
Собирались во дворец гости, на бал,
распахнуты широко были въездные воро­
та, мягко шуршали каретные колеса по гра­
вию подъездной дороги, горели фонари на
фоне ночного неба и моря под портиком,
по всему периметру дворцовой балюстра­
ды, над его крышей, вдоль оград и в маня­
щей глубине сада. Распахнуты широко были
парадные двери, (заколоченные навсегда,
задохнувшиеся, их теперь не открыть). Си­
яли светом громадные дворцовые окна, от­
крытые настежь в прохладный сад, вдоль
стен расставлены были шахматными пеш­
ками лакеи. Разгоряченные танцами гости
выходили на широкий балкон полюбовать­
ся заливом и ночным морем.
Там приветливо покачивались много-
 24 Александр Дорошенко

численные мачты торговых кораблей всех

флагов, настоящее и будущее Города чита­
лось на глади залива. Звучала речь на всех
европейских языках, достойная молодого
Города, говорили они о мировой политике
и торговле, о любви и стихах (я был там
сегодня и на балюстраду эту поднялся —
там просто теперь подняться, не надо оги­
бать тело дворца, направляясь к ступень­
кам, решетка ограждения выломана во
многих местах — последние десятилетия там
не подметали мусор, все пропахло мочой,
спали там два бомжа на газетной подстил-
ке, а третий спал устроившись особо, под
СЦ§Г парадной лестницей портика, по которой
когда-то спускались танцевальные пары; где
1/51 же теперь новый Некрасов, чтобы поры­
дать у парадного подъезда, и где смешной
маленький Чарли, чтобы посмеяться над
бездомным человечком, уснувшим на ру­
ках городской святыни?
Братьев принимали в молодом Горо­
де — Александра I в 1818 году и Николая I
в 1837 в Воронцовском дворце (для Нико­
лая был дан роскошный бал в думской
зале). Несчастной была судьба этих братьев
— в попытке одного строить Россию с ев­
ропейским благородством и конституция­
ми, и в попытке другого, ожегшегося,
строить ее в рамках суровости отечествен­
ных законов. Строить это дело у нас воз­
можно только с помощью топора, и тогда
в благодарной памяти народа останется твое
имя навечно, и, если звали тебя Иоанном
или Петром, или Иосифом, то кровавого
паука-монстра назовут уважительно Гроз-
:
.
Поэма о Городе 25

ным, преобразователя, вывернувшего стра­

ну наизнанку и пустившего ее плясать по­
луевропейским манером — Великим, а
«отца народов, друга детей и физкультур­
ников,», самого кровавого после Гитлера
монстра в истории людей, будут вспоми­
нать с любовью и ностальгией.
Но тех, кто положит к ногам этого
народа свой воспаленный усердием разум,
чистоту намерений и величие души, спра­
ведливо поглотит океан бесконечной объе­
мом и протяженностями косной массы,
поглотит, наделив в благодарность издев­
кой и пренебрежением. Так было всегда, от
царя Бориса до царя Павла, и не в царях
дело, но так всегда здесь и будет!
На самом обрыве холма стоит, про­
должением дворца, выполненная в тоскан­
ском ордере легкая дуга колоннады — луч­
шая обзорная точка Города и самый краси­
вый во всем его силуэте и всегда легко чи­
таемый знак, при подходе к Городу с моря.
Там два ряда по десять колонн, поставлен­
ных на высокий ступенчатый цоколь, и
внутренний ряд сжат пружинящей силой,
а внешний растянут и так они закреплены
навечно. Число этих колонн и их располо­
жение противоречат ордерной системе, но
колоннада так красива! Она бесполезна,
если потерять, или наоборот, так никогда
и не обрести, представление о пользе, о
том, в чем мы так нуждаемся.
(В нашем Городе колонны есть повсю­
ду, на каждом доме и в каждом квартале,
у нас и рынки были видом античного фо­
рума — вкруговую окружены колоннадой.
 26 Александр Дорошенко

Но самый распространенный ордер у нас

— тосканский. Это память о загадочном на­
роде этрусков, так переделавших первый
греческий — дорический ордер, и, в отли­ 1
чие от остальных греческих ордеров, меняв­
ших строгость дорического на изысканность
ионического и прихотливость коринфско­
го, тосканский этой древней простоты не
нарушил. Он даже стал строже и чуть строй­
нее, чуть выше, чуть спокойнее и загадоч­
нее!).
Когда-то дворец и само поместье Во­
ронцовых были отстранены от Бульвара
кованной решеткой и пики ее полукружий
вдавались в бульвар и посажены были у вхо-
да на высоких пилонах сторожевые камен-
ные львы. Две вмонтированные в решетку
тяжелые львиные морды с кольцами в зу­
бах их дополняли в охране и удивленно гля­
! дели в пространство бульвара. Не помогло
— решетку сняли, а львов перенесли на зад­
I ворки, ошельмовав и превратив в декора­
к
цию. Сторожевых этих львов сделали раз­
влечением гуляющей публики — у них от­
биты хвосты, выломаны челюсти, на них
сидя фотографируются туристы и упитан­
ные невесты и все это, — обшарпанные сте­
ны дворца, выломанные и пропавшие час­
ти решеток, исписанные всякой дрянью
колонны, обездоленные львы, — превра­
щает одно из самых красивых мест Города
в кладбищенский участок, исполненный
невыразимой печали. Но, возможно, это
летаргия, сон разума, от которого мы от­
казались на время, но вышло — надолго!
 Поэма о Городе 27

Открытых же колоннад в профиле Го­

рода было две, одна ныне сохранившаяся
Воронцовского дворца над обрывом к
Практической гавани (прямо напротив неё,
перечеркнув вид на залив, в самое после­
днее время установили гигантского разме­
ра опору подвесной эстакады Одесского
порта, изуродовав одновременно вид бух­
ты от колоннады и вид Города с моря), и
вторая, декоративная, стоявшая ранее на
месте здания Публичной Библиотеки, а те­
перь Археологического музея (Музей Об­
щества Истории и Древностей), проекта Г.И.
Торичелли от 1835 года. Она хорошо видна
на старых гравированных видах Города от
таможенной площади. Обе колоннады эк-°^^
ранировали пространство Приморского I
бульвара с двух крайних его концов и сто­
яли над крутыми обрывами.
Бульвар нумерован необычно, ведь у
него только одна сторона, и поэтому но­
мера идут вперемешку, чет и нечет, под­
ряд. Снаружи дом приукрашен. На нем за­
поздалый камзол века восемнадцатого,
сюртук девятнадцатого, и только русский
модерн честно глядит в лицо улицы, опе­
режая сегодняшнюю моду. Чтобы понять
дом, надо зайти к нему в гости, по до­
машнему, во двор, Надо постоять в тиши­
не этого двора, разглядывая его исподтиш­
ка, и тогда многое в нем прояснится. ...Во
дворе номера 12-го спрятался восемнадца­
тый век: каре высоченных окон, во всю
ширину двора балкон и за ним колонны в
два верхних этажа высотой. В тишине слы-
 г=

:
28 Александр Дорошенко !

шен твердый гвардейский шаг и четкость

приглушенной команды — идет смена ка­
раула. Главное не глядеть на первый этаж, 1
где смогли достать и все изуродовать но­ I

вые пришельцы. I
Идея оформления бульвара на стрел­
ке центрального городского массива, меж­
ду двумя разрезающими город глубокими
балками, принадлежала самому Дюку. Со­
хранилось предание, что строительством I
бульвара были возмущены богатые него­
цианты Города. Раньше они могли из окон
собственных домов наблюдать входящие в
гавань и покидающие ее корабли, бульвар
же заслонил гавань. Лучшие в империи ар-
хитекторы формировали бульвар. Ф.К. Боф-
фо создал проект лестницы Приморского
бульвара (странно сегодня знать, что мно­
гие современники строительства лестницы,
: возмущались этим «бессмысленным» про­
I
ектом, мол, лестница эта никуда вовсе и
I не ведет — тогда действительно практичес­
к
ки у ее нижних ступеней плескалась море,
— она непропорционально, чудовищно ог­
ромна и искажает перспективу Города ...),
и он же проектировал здания на его кон­
цах - Воронцовский дворец и старую Бир­
жу, архитектор А.И. Мельников вдохновен­
но нарисовал два полуарочных дома перед
лестничной площадью и, позже, в этой
арке-радуге естественным образом и навеч­
но встал на свой постамент бронзовый
I
Дюк, работы Ивана Мартоса.
Слева у Потемкинской лестницы, в
середине ее высоты, есть вход в парк. Ле-
 Поэма о Городе 29

жит он на срезе холма, на плоскости, об­

разованной мощными подпорными стена­
ми. Спуститься в него можно и с Ворон-
цовской площадки по неширокой и глубо­
кой лестнице. Это был первый в России го­
родской Детский сад с бесплатными игра­
ми и гимнастикой Он до революции назы­
вался Детским и сюда водили детей на про­
гулку. Взрослые сюда, кроме матерей и нянь
не допускались. На старой открытке этот
сад действительно полон детей. Они водят
хоровод, держась за руки, что-то им пока­
зывают и они кого-то обступили кругом. В
мое время там пахло развратом. Так было
принято считать в порядочных одесских до-
мах, так считали одесские матроны, опи- *
раясь в этой оценке на чужой, надо пола­
гать, опыт. Теперь он пуст, густо зарос де­
ревьями и травой с сорняками, и у под­
порной стены заросли эти стали совсем глу­
хими.

ЛЕСТНИЦА

Фуникулер называли в Городе подъем­

ной машиной. Еще бельгийской компании
(постройки 1903-1904 годов) трамвайчики
шли встречно, в лоб, по одной линии, и
только в середине они разбегались. Они тя­
нули поочередно друг дружку за хвостик
кверху. Мама крепко держала меня за руку
на входе в эти вагончики. Они долго загру­
жались, осторожно закрывались двери и по
свистку кондуктора неторопливо отправля­
лись вагончики в путь.
г
30 Александр Дорошенко

Пегасы, красавцы пегасы.

Мои деревянные кони ...

В детстве знавал я счастье

кружиться под визг шарманок
в праздничном шуме и блеске
на скакуне деревянном.

I О где вы, радости детства,

\ когда за медяк на ладони
подхватят красавцы пегасы,
I умчат деревянные кони.

•оЩс^ Антонио Мачадо

Как и наша Потемкинская лестница,

смыслом здесь было не столько облегчение
подъема горожанам, сколько красота и лю­
I бовь. Мы ехали вниз, чтобы затем подняться
I — в те годы внизу, если вы не направля­
лись в Порт и на катера, делать вам было
вовсе нечего.
Затем фуникулер разрушили и взамен
соорудили серую многоступенчатую эска­
латорную кишку. И тот, кто это задумал и
нарисовал, я надеюсь, был справедливо
наказан судьбой — женщины ему изменя­
ли, бросали его жены и кусали случайно
встреченные собаки, включая и тех, кто,
отродясь, никого никогда не кусал! Затем
решили вернуться к фуникулеру вновь,
разрушили эскалатор (что правильно), уло­
жили уже рельсы, но смена городских вла­
стей остановила строительство нового фу­
никулера. И стоят в пунктах А и Б домики
конечных станций, между которыми, вый-
 Поэма о Городе 31

дя из пункта А никакой поезд прийти в

I пункт Б вовсе не может. Куда же они дева­
ются, выйдя?
Все это пустяки, смешной мизер —
есть же наша лестница, чтобы сбегать по
ней беззаботно вниз и, не торопясь, под­
ниматься к Дюку, и она по-прежнему на
ходу и надежна. Вот и не о чем горевать!
Она привычно загадочна — от Дюка вниз
видны только площадки, но нет ступенек,
снизу вверх видны только ступеньки и вов­
се нет никаких площадок. Ее длина и ши­
рины различны, спускаетесь ли вы, пере­
прыгивая с площадки на площадку, или,
не торопясь, поднимаетесь, пересчитывая
ступеньки и всегда сбиваясь со счета. Но°^^
%
зависит это от времени года и вашего на­
строения, от ветра с залива, поэтому я не
знаю их число, да и к чему, ведь в путево­
дителях это записано тысячу раз плюс один.
Мудра была матушка бессмертного Мит­
рофанушки (как многим и лучшим обяза­
ны мы Фон Визину его «Недорослем», как
часто повторяли его бессмертный завет «не
хочу учиться, а хочу », не важно, чего
хочу, здесь, главное, посылка — и даже
карканье «учиться, учиться и еще раз », к
нам не прилипло!), — не следует заниматься
деталями дела! Но по краям лестница об­
рамлена широкими и высоченными сту­
пеньками — парапетом, и, если вы сохра­
нили еще легкий и летящий шаг, — вам по
ним и сбегать!
Лестница эта в нашей жизни от пер­
вого шага и до последнего дня, когда не­
твердо ступит нога на ее ступени. Мы сбе-
 32 Александр Дорошенко

гали по ней легко и весело, мы, бывало, и

поднимаясь по ее бесконечным на подъеме
ступеням бежали, — по ней съезжали на
велосипедах и мотоциклах, однажды кто-
то даже на грузовике, я как-то попытался
спуститься, прыгая на одной ноге, но в
тот раз у меня не получилось, мы играем с
ней, как с самой любимой игрушкой, по­
даренной однажды и на всю жизнь, и она
все это терпеливо переносит, принимая нас
во все времена нашей жизни, какими мы
к ней приходим, мальчишками и юноша­
ми, и стариками, она нас любит любыми.
И кажется мне иногда, что вся пролетев-
“ЦрГ шая стремительно жизнь так и заключи-
лась между ее ступенями — спустился впер-
Ш вые, вприпрыжку, поднялся в последний
раз, останавливаясь на площадках и отды­
5
* хая. С годами растет число и крутизна ее
ступеней, но теперь, когда я задержива­
I юсь отдышаться, я слышу ее глуховатый и
ь заботливый голос и вижу, как постепенно
вырастает, приветствуя меня, наш Герцог.
Вот ведь как — слова эти, родные нам
с детства, «Дюк» и «Герцог», мы знаем осо­
бо, что ли, никогда не применяя их ни к
кому больше в мире. Были, конечно, вся­
кие герцоги в мире, но наше это слово,
идущее всегда, даже мыслимо произноси­
мое, только с большой буквы, эксклюзив­
но, и только к одному в истории людей
приложимо, и, когда мы говорим «Дюк»,
мы используем одно из нескольких толь­
ко, по настоящему одесских слов, никому
более не ведомых в мире!
 Поэма о Городе 33

Как хорошо — здесь вокруг все мое,

ступеньки и постамент Дюка, каждая щер­
бинка ... и море, лежащее внизу и растущее
в горизонте ...

ДУМСКАЯ ПЛОЩАДЬ

Думская площадь, начинаясь Примор­

ским бульваром, расширяется в сторону
Пушкинской улицы, захватывая ее началь­
ную часть. Три архитектурных ансамбля ог­
раничивают эту площадь: боковая сторона
здания Думы, окаймленная вековыми пла­
танами, здание Археологического музея
(Бывшая Публичная библиотека Города, *|р|Г
первая публичная библиотека империи)
четырехколонным античным портиком над
высокой входной лестницей и Английский
клуб.
Здание Думы в основе есть творение
Джакомо Кваренги, его Александровский
в Царском Селе дворец. Ф.К. Боффо исполь­
зовал этот проект, когда в 1829-1834 годах
поставил в самом торце Бульвара свою и
нашу Биржу. К основному залу с полукруг­
лой ротондой примыкают два далеко вы­
несенных в сторону Бульвара крыла, — ру­
ками, протянутыми для объятия, обращен
к нам дворец Думы, и соединены эти руки •
двойной, коринфского ордера, прозрачной
колоннадой. Как четками, которые отсчи­
тывают время нашей жизни. Эти крылья
соответственно рисунку холма имеют раз­
ную длину. Внутри там был дворик, рас­
крытый к Бульвару. А торцы крыльев смот-

4 418-4
 '
34 Александр Дорошенко
I
рели на Бульвар громадными полукруглы­
ми окнами. Тяжелая закрытая полуротонда
в шесть грузных колонн на высоком цоко­
ле спряталась во внутреннем торцевом дво­
рике. Очаровательной легкости лесенка,
обтекая контур ротонды, ведет на ее пло­
щадку — и странное несоответствие звучит
в мотиве менуэта этой легкомысленной
лесенки органным фугам Баха (в коротком
парике, основательной плотности фигуры,
в серьезности отношения к делу) грузной,
канцелярского назначения, ротонды. Ф.О
Моранди в 1871-1873 перестроил здание
Биржи, заложил внутренний ряд колонн и I
на месте открытого дворика устроил про-
сторный крытый вестибюль с антресолями
и лестницами. А на месте арочных окон сде­
лал ниши, где поставил Меркурия и Це­
реру. Над колоннадой поместили скульп­
турную группу, символизирующую време-
на суток.
Так это досталось нам. Задуманное для
открытых и широкйх пространств Царско­
сельского парка, легкое здание дворца ста­ ;
:
ло на краю Карантинной балки, в самом 1
торце Бульвара, в самом начале жизни каж­
дого из нас! ;
Оно трехлико, — легкости и очарова­ ;
тельной стройности к Бульвару (если вы­
расти и взять палочку дирижера и провести
ею по стволам колонн, они заиграют весе­ 4
лую и тихую мелодию), парадной основа­
тельности к думской площади (это выход к
народу, к общению и приветствиям) и тя­ >
■

желовесной канцелярской скуки к внутрен-

 Поэма о Городе 35

нему саду (подняться по лестнице, покло­

ниться, протянуть бумагу на подпись). От
угла его двух сторон разбегаются две луч­
шие в мире улицы — Бульвар и Пушкинс­
кая.
Боковая сторона дворца резко отлич­
на от парадного портика спокойствием,
основательностью и исходящей от ее стен
тишиной и прохладой в самый жаркий пол­
день и величавые платаны кажутся заду­
манными вместе и неразрывно со зданием.
Здесь был когда-то вынесенный в про­
странство площади высокий навес над вхо­
дом, на стройных колонках и с чугунной
вязью литого козырька. Глубокий, в четы-
ре-пять метров, ров проведен вдоль осно- вв4““"г
вания этой стороны дворца, в нем высо­ 1
кие окна подвалов и наклон внешней сте­
ны рва дает им свет. (Там во рву живет кошка
и растит котят. Сами котята выбраться на­
верх никак не могут, но мама-кошка стре­
лой взлетит по отвесной лестнице сварен­
ной из тонкого прута, если вы ей принесе­
те чего-нибудь поесть. Попробуйте, и вы
поразитесь — в цирке такого не увидеть!
Такой глубокий ров был когда-то в Вави­
лоне и воспитывались в нем львы. Когда
эти котята — рыжий, черный и рыжий —
подрастут, опасно станет ходить вечерами
на думскую площадь!).
На этом участке Пушкинской улицы
проезжая часть пробно была замощена жел­
тым клинкерным кирпичом (двумя разны­
ми образцами), и так планировали городс­
кие власти замостить всю Пушкинскую, но
 36 Александр Дорошенко I

вышло слишком дорого, началась к тому

же война, и от этой чудной идеи отказа­
лись. А жаль, как бы это украсило лучшую
улицу Города, а насчет денег, так все рав­
но они вскоре сгорели в котле революции.
Улица бы осталась нам навсегда! Площадь
эту пересекает продолжением Ланжеронов-
ской улицы спуск к порту. Он минует зда­
ние Литературного музея и падает глубоко
вниз многоступенчатым ланжероновским
спуском. Широкие гранитные его ступени
заключены в развал высоких подпорных
стен, и внизу лестница раздваивается уча-
стком подъездной булыжной дороги. Она I
выводят вас на простор таможенной пло- 1
щади, которая вся принадлежит уже не Го­
%
роду, а Порту и Морю.
Теперь перед зданием Археологичес­
.
кого музея стоит скульптурная копия Лао- 1
коона (ее оригинал находится в Ватиканс­
* ком музее), где в страшном напряжении
! сил отец пытается спасти своих сыновей от
удушающего кольца карающих змеиных тел.
Долгий путь проделала эта пирамидальная
скульптурная группа, перемещаясь по Го­
роду. Она стояла первоначально в саду
скульптур на даче Григория Григорьевича
Маразли на Французском бульваре и за­
тем, когда в связи с революцией грабились
дачи, была перенесена в центр Города и
много лет стояла в очаровательном скве­
рике на Преображенской, в месте впаде­
ния в неё Полицейской улицы. Оградой был
обнесен этот сквер и много лет я бегал мимо
в институт либо просто в Центр.
 Поэма о Городе 37

Странна и печальна судьба Лаокоо-

нова. Наказанный богиней Афиной — Пал-
ладой за попытку предупредить троянцев
об опасной выдумке Одиссея с деревянным
конем, он тысячелетия терпит ее гнев так
далеко от Трои. Уже третье место занимает
эта скульптура в Городе и нигде покоя най­
ти не может. Отбиты руки у несчастных сы­
новей лаокооновых сегодняшними ванда­
лами, орудием гнева своего выбранными
Афиной — Палладой так много веков на­
зад.
Перед музейным зданием и по всему
периметру внутреннего сада литературно-
го музея стоят каменные скифские или по-
ловецкие бабы со сложенными покойно
руками. Они тысячелетие стояли в степи, в I
густых травах, на высотах холмов. Их вы­
везли для сохранности в наш музей. За эти
совсем немногие годы своей городской
жизни они страшно и стремительно разру­
шились — совершенно стерлись черты лица.
Оказалось, что городская среда, нами не
ощутимые дым и копоть здоровой городс­
кой жизни, для них губительны совершен­
но. Но, возможно, что они попросту не хо­
тят больше видеть нас вместе со всем на­
шим прогрессом, и нас слышать, то, о чем
мы говорим. ...Они были богами и покро­
вителями степных кочевых народов. Люди
для них были только вместе с конями и
стадами скота. Густая и высокая трава сте­
пи мягко и ласково стелилась волной к их
ногам, зверье бегало по всяким своим де­
лам в этой траве, летало множество птиц,
 38 Александр Дорошенко

шли неторопливо столетия, из глубины

которых приходили к ним люди, их родной
народ. Даже и не в том дело, что не стало
этого народа, ради которого они жили на
земле, что они теперь измазаны краской и
всякими глупыми словами — от отвраще­
ния к нам, сегодняшним, они уходят в
вечность, скрывая от нас свои лица.

Как принято было в старых северных

столицах, город тоже имел свой Английс­
кий клуб (в веке восемнадцатом говорили
в России правильно — Аглицкий). Он од-
ноэтажен и шестью высокими окнами цен-
трального зала выходит на театральную пло- I
°^^^°щадь (когда там стоял старый Театр, они
1/51 гармонировали фасадами), а в сторону
Пушкинской улицы здание вырастает с ес­
тественной убылью холма, на котором сто­
ит, в полутораэтажное, на высоком русто­
! ванном цоколе. Когда-то здесь был широ­
кий балкон, низко висящий над тротуа­
ром, с великолепной кованой решеткой, и
весь фасад был строже. Теперь там много
лепнины и кренделей. А Ланжероновская,
по красной линии Итальянской улицы, от­
секалась высоким решетчатым забором и
воротами. На старой гравюре виден за этим
забором густой сад. Создал здание клуба в !
1841 году Г.И. Торичелли. В клубе этом бы­
вал работник городской таможни, отстав­
ной майор Лев Пушкин, основные заня­
тия которого со знанием описали друзья*:
*Эта эпиграмма написана в 1820-х годах Бара­
тынским, Дельвигом, Плетневым и самим Львом
Пушкиным
 Поэма о Городе 39

«Наш приятель Пушкин Лев

Не лишен рассудка,
Но с шампанским жирный плов
И с груздями утка
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
Силою желудка»

Очаровательная скульптурная группа

установлена перед клубом с театральной
стороны, с тремя сидящими на пригорке
ребятишками. Сидят они на густой траве и
старшая девочка, сидя в центре, обнимает
за плечи самого маленького из ребят, что-
бы он не упал с холмика. Прижавшись друг
к дружке головками, они, тихо смеясь,
всматриваются в лягушку, сидящую на 1М
краю фонтанной чаши и пускающую изо
рта струйку воды. Так тихо вокруг, — ведь
они замерли — чтобы не вспугнуть лягуш­
ку. Здесь все соразмерно чувству, уравно­
вешенно, и небольшая, в общем, компо­
зиция великолепно справляется с простран­
ством, вовлекая его и организуя. Я помню
ребенком эту скульптуру, тогда она стояла
на противоположной стороне театральной
площади, на роскошной клумбе, на спус­
ке холма перед самим театром. Я любовался
ею ребенком, а позже показал ее впервые
своему сыну и теперь уже своей внучке. Это
подлинник работы какого-то француза и,
говорят, копия сохраняется где-то во Фран­
ции, в музее. Наш же оригинал имеет слож­
ную и печальную судьбу. Происхождением
он, возможно, из собрания Маразли, при
 40 Александр Дорошенко

ремонте Театра в шестидесятые годы скуль­

птурную эту группу, за ненадобностью,
разбили и собирались выбросить в мусор, и
только чья-то публикация в прессе позво­
лила ее спасти. Сегодня у деток отбиты руч­
ки и ножки (на моей памяти это случалось
уже десятки раз), лягушка уже не подлин­
ная и заменена копией, тоже не первой,
взамен украденных. Нет, массы вовсе не
равнодушны к новым формам, как гово­
рил Гете, они ненавидят любое отклоне­
ние от обыденности, от стихии пищевари­
тельного существования.
Дугообразна линия Воронцовского
в|рГ переулка (Краснофлотский, Екатерининс-
Iа! кий) и в самом его конце, перед Бульва-
ром, она ломается прямым углом. Он кри­
воколенный, узкий, и поэтому лишен де­
ревьев. Но его дворы полны зеленых крон,
внутренние садики есть в этих дворах, они
имеют ограду, а в ней колодец и в центре
стройная ваза. Начинается переулок мно­
гоколонным гулко-коридорным дворцом
барона Маса (архитектор Ф. Маранди, 1849).
Слева идут арки конюшенного двора (там
внутри, чуть вправо, на внешней стене,
сохранилось кованное кольцо — коновязь).
В переулке много высоких дворцовых арок
над проездами и в арках кованные дугами
решетки. Если идти переулком от Ворон­
цовского дворца, по правую руку, в самом
начале переулка, есть тайный петляющий
ход, и можно, при нужде, мгновением сбе­
жать в самую глубину Военного спуска. И
загадочный дом там есть под № 4-м -
Поэма о Городе 41

I
 42 Александр Дорошенко

стоит сохранившаяся многоэтажная фасад­

ная стена, в окнах горит свет, сквозь зана­
весы видны тени людей, но за этим фаса­
дом пустота, куда-то и навсегда исчез дом.
И кажутся окна этого дома фрагментами
меняющейся сцены в театре теней и абсур­
да, где в отсутствующем пространстве что-
то разыгрывают тени дано пропавших лю­
дей, о чем-то спорят, жестикулируют, за­
ламывают руки жестами удивления и люб­
ви...
Чуть надломленная в отдаленной пер­
спективе, раскатывается от Екатерининс­
кий!^ кой площади улица Сабанеева моста, раз-
биваясь в конце о высокое, в красном кир-
пиче, эклектичное здание доходного дома
а! на Надеждинской улице. Кроны растущих
под мостом чумаков с кровавыми стручка­
ми семян нависают над ним. Сразу за мос­
том на крутом склоне обрыва к Военному
спуску стоит камерный сад графов Толстых
и за ним их двухэтажный дворец, ветви и
цветы улыбаются с его оконных витражей.
Голова печального льва нависает над въез­
дными воротами картинной галереи двор­
ца и меандр неостановимо бежит по его сте­
нам.

I
 Поэма о Городе 43

Дерибасовская
Дерибасовская улица загадочна. Она
коротка, часть ее длины занимает Город­
ской сад, а участок ниже Пушкинской ули­
цы, тупиковый, и вовсе выпадает из вос­
приятия в качестве Дерибасовской), она I

застроена преимущественно двух-трехэтаж-

ными зданиями весьма посредственной ар­
хитектуры, в нескольких местах своей и без !
того короткой протяженности она изуве­
чена вставками советского времени, от ста­
линского ампира, на углу Екатерининской,
до хрущевки, на углу Гаванной. Собствен­
но улицы, украшающей Город, здесь вовсе
нет. Есть иное: основная линия и нерв. В
ней, в этой короткой линии велико напря­
жение чувства и в основу ее положена не­
кая магия, природа которой неопредели­
ма, но всеми и всегда ощущалась.
До 1811 года называлась она Гимназ-
ской (реже Гимназической улицей, от ком-
 44 Александр Дорошенко

мерческой гимназии Вольсея, открытой по

указу Ришелье в 1804 году), затем Дериба­
совской, Лассаля (с 1920 по 1938 год),
Чкалова (после его гибели в 1938) и вновь,
при румынской оккупации, стала Дериба­
совской, так ею и оставшись.
В самом конце тупика установлен к
200-летию Города памятник Иосифу Де
Рибасу. Стоит кузнечиком на груде булыж­
ника, выковырянного из мостовой, чело­
вечек в стилизованном под XVIП-й век
камзоле и со штыковой лопатой гробоко­
пателя в руках, маленький и никому ни-
откуда не видный, поскольку это самое
низкое место окружающего ландшафта.
Выполнен памятник этот с максимальной
*
экономией способностей и средств. Недо­
стойный и оскорбительный для памяти
Иосифа Де Рибаса и наших чувств.
Ах, ему бы памятник поставить — по
заслугам, такому, каким он был — солдату
удачи, авантюристу и политическому инт­
ригану, любителю крупной игры в масш­
табах Европы, храбрости его поставить па­
мятник, при взятии Измаила, с широко
поставленными ногами, ртом, в яростном
крике, со шпагой в руке и развевающемся
камзоле, с головой в яростном полуоборо­
те к идущим следом черноморским каза­
кам. ...И этим человеком, глядящим в лицо
устрашенной судьбы, любоваться бы горо­
жанам, видя истоки Города именно здесь.
...И место для этого памятника предназна­
чено с первоначальных наших времен — на
Воронцовской площадке, у дворца (а па-
 Поэма о Городе 45

мятник ракетостроителю можно перенести

куда-нибудь на Пересыпь, в хорошее и до­
стойное место, в какой-нибудь номерной
— Заливной или Деревообрабатывающий
переулок). И оказались бы они, как и по­
ложено, рядом, в самую парадную линию
Города, — Дюк, Пушкин и Де Рибас — три
«кита», на которых стал и стоит Город!
Дерибасовская всегда была обсажена
акациями.

«Большая Московская» гостиница. Та­

кого избыточного лепниной образца модер­
на нет больше в Городе и вообще редко та-
кое бывает с модерном. Стоит он особня-
ком, вне ряда домов и на лучшем месте,
глядясь в Городской сад и Греческую пло-
щадь. На его стенах собраны все ходовые
сюжеты модерна: крупные маскароны в
гирляндах цветов, растительные опоясыва­
ющие фризы с диковинной птицей в за­
рослях, парные львы, усевшиеся над зер­
кальными стеклами окон. Крыша когда-то
была украшена большими шарами. Он в
страшном состоянии, рушится и облетает
лепнина, висят продырявленные балконы.
Как-то был даже начат ремонт со стороны
Колодезного переулка, но дело дальше не
пошло.
Старых открыток этого дома множе­
ство — им гордились. И видно, как был он
наряден, как праздничен был. Там, на от­
крытке, летний день, в самом начале лета,
весь в молодой чистой зелени, когда каж­
дый листик чувствует себя неповторимо
 46 Александр Дорошенко

особым и чуть звенит под легким ветер­

ком, касаясь о него и своих соседей. Еще
малознакомы ему листики-соседи (но бу­
дет долгой общая жизнь в высоте и на вет­
ру, будут ласковые дожди, но и страшные
грозы будут, как и даровано каждому из
нас в жизни). А сейчас все дерево звенит
тихой песенкой.
В первом этаже этого дома всю нашу
жизнь был «Золотой ключик», кондитерс­
кий, лучший в Городе магазин. Нас приво­
дили сюда родители, меня мои, я — сына,
и теперь я хожу сюда с внучкой. На стенах
был многократно представлен умненький
— благоразумненький Буратино, золотово-
" лосая Мальвина и королевский пудель по
851 имени Артемон, символ отваги и благо­
родства. Теперь магазина этого не стало. Его
перенесли сначала за угол, в новый гре­
ческий дом, а теперь «задвинули» вплот­
ную к Привозу. Но, согласитесь, главный
«сладкий» магазин для детей должен быть
красивым, в красивом торжественном ме­
сте Города, где был всю нашу жизнь!

В узком Красном переулке, вытекаю­

щем из многолюдной Дерибасовской, прак­
тически не бывает людей. Он стар, двухэ-
тажен, ветх и очень тих. Были здесь когда-
то маленькие гостиницы, очень средней
руки, а в первых этажах небольшие мага­
зинчики и мастерские. И все стены первого
и даже второго этажей были в рекламных
щитах и вывесках.
На старом фото кофейная «Констан­
тинополь» с вынесенной на тротуар дере-
:

Поэма о Городе 47

вянной верандой и столиками, она неве­

лика и уютна. («Константинополь» это пра­
вильное название древней столицы Визан­
тии и только так называли у нас этот го­
род). Это кафе-ресторанчик средней руки в
тихом утреннем Красном переулке. Вроде
бы в самом центре Города и так далеко от
суеты и шума. Клиенты здесь постоянные,
они приходят сюда по утрам с Греческой и
Полицейской улиц и с Преображенской.
Летним утром, предвещающим жаркий сол­
нечный день, они все в сюртуках и жиле­
тах (а в них карманные часы на цепочке),
и в непременных шляпах. Здесь подают ут-
ренний дымящийся кофе, можно выпить
пива с раками, маслинами или сыром. Зна-
ком^ые проходят мимо и раскланиваются с
сидящими на открытой веранде. А в пол­
день все они дружно сверят часы по пол­
дневному пушечному залпу с Бульвара.
Сидят за столиками, позируя фото­
графу, почему-то одни мужчины с серьез­
ными усатыми лицами, все в шляпах:

«Все в штанах, скроенных одинаково,

При усах, в пальто и в котелках ...»
Саша Черный

Обвалившаяся штукатурка на стенах

дома №4 открыла старую дореволюцион­
ного времени надпись, выполненную в
технике фрески - «Мастерская ОБУВИ».
Таких надписей множество в Городе, их не
сбивали вместе со старой штукатуркой, а
забеливали или штукатурили поверх. И над-
 48 Александр Дорошенко

писи эти, всякие «Колониальные товары»

и «Бакалейная торговля», и «Табакъ» (в
межоконном проеме на вертикальных вы­
весках разъясняется: «Табакъ, Сигары и
Папиросы лучшихъ фабрик, Амфора»), и
«Чайная торговля» («Вода, Лимонадъ,
Фтлка, и Восточныя Сладости»), — они
были у нас перед глазами все это столетие,
наблюдая нас сквозь наслоения времени. Но
облетит нестойкая штукатурка новых вре­
мен, остановишься и прочтешь рекламу
товаров, когда-то выставленных в этих ок­
нах, да и нарисованы сами эти товары здесь
же, в оконных проемах и вокруг входных
дверей. Как машина времени — подойди,
толкни старую резную дверь, переступи
I порог в прохладную тишину торгового зала
и поздоровается с тобою хозяин грек...

Колодезный (Колодязный) переулок

(ныне контр-адмирала Жукова) проложен
от Дерибасовской до Полицейской и пере­
секает Греческую. Названием он обязан,
видимо, фонтану на греческой площади.
Здесь, в доме купца 1-й гильдии Крамаре-
ва, под №3, на углу Дерибасовской против
городского сада жил Лев Пушкин. Первая
часть переулка парадна, на углах Гречес­
кой стоит русский театр в русском модерне
и в нем же сделаны два рослых красавца на
противоположном углу. Здесь мнбго лет
был кинотеатр именем «Котовский» с кас­
совым залом с угла, и на лестничном мар­
ше в переходе ко второму этажу висел мас­
лом писанный портрет знаменитого крас-
 Поэма о Городе 49

ного кавалериста, любовно опершегося на

сабельный эфес. Лысый череп, усы муш­
кой и суровый, но добрый, как у гремучей
змеи, взгляд. Выход из кинозала был на
Греческую площадь по внешней парной
симметричной лестнице. (В наших киноте­
атрах была загадка: поднимаясь в зал, вы
преодолевали меньшую высоту, чем при
спуске. Ощущение всегда было странное —
вы спускались с несоизмеримо больших
высот. Так было в кинотеатре «Одесса»). Те­
перь промежуток между двумя модерновы­
ми красавцами занят «греческой» много­
этажкой, в том смысле, что строили ее се-
годняшние греки. Это ординарная совре- ’ЦоГ
менная коробка, но в первом ее этаже со^'
стороны площади «сохранен» длинный ряд I
колонн, памятью о стоявших здесь еще не­
давно старых базарных колоннах.
Там в переулке два голых и борода­
тых, но плотно сбитых мужика, подпира­
ют плечами и руками балкон над дворо­
вым проездом. Они различны судьбой — у
левого на торсе широкий армейский ремень
и простыня (я не знаю названия этой по­
лотняной штуки, прикрывающей гордость
мужчины), второй же лишен ремня и при­
крытие падает с чресел. Он, бедняга, опус­
тил правую руку, успев подхватить про­
стынку. Так он и стоит, столетие уже, и
только одной рукой поддерживает балкон.
Ему тяжелее. Стоял бы, плюнув на эту про­
блему — только бы выиграл!
Во дворе 4-го номера, в узких щелях
между высокими корпусами висят антич-

5 418-4
 50 Александр Дорошенко
р
ные кладкой и видом арки, одна над дру­ I
гой, просто так, потому что красиво! В вы­
соте этой узкой щели над арочной дугой
видна луна. И, повторяя формой продолго­
ватый и узкий двор, на возвышении, в ко­
ванной ограде, разбит внутренний сад, за­
росший густыми кустами и высокими де­
ревьями (а деревья в таких дворах всегда
высоки, им надо тянуться изнутри дворо­
вого колодца к солнцу!).
Ах, когда-то молодой парень с глаза­ I
ми, так светившимися в темноте, что но­
чью он не нуждался в освещении, бывший
в те годы временно мной, провожал к это-
му двору девушку. Наш Город коварен — В
Iа? этих волшебных декорациях, в мягкости
ночной светотени, в обманчивых ликах на­
шей луны, выглядывающей из-за крыш,
как не влюбиться, как не утратить разум,
как часто мы с радостью и вопреки всей
логике близких его теряли...

Зато теперь он всегда с нами, со

мной, то, что осталось...

В Городском саду стоит эстрада, где

по пятницам бывали концерты. Смеющий­
ся и веселый фонтан купается в центре сада. I
Он камерный, соразмерен площади и лю­
дям. Уютен. Фонтаны бывают трех основ­
ных назначений. Крохотные размером, ин­
тимные, — для утоления непролитых слез.
Громадных размеров, державные, много­
фигурные в золоте и блеске (такими были
они на ВДНХ в Москве), для народных
 Поэма о Городе 51

ликований и манифестаций. Они напоми­

нают парады, мирные танковые колонны,
бодрые дикторские голоса. И соразмерные
нам, людям, такие, на краю которых мож­
но присесть, выкурить сигарету, поджидая
друга, или прочесть от него письмо, и они
заслонят лепетом своих струй шум окруже­
ния. Наш именно такой. Посреди круглой и
невысокой чаши бассейна высится строй­
ный многогранный столбик из двух, боль­
шей и меньшей, фонтанных мраморных
чаш. Как акробаты ставшие на плечи друг
другу и ждущие за удаль аплодисментов.
Полусфера водяных струй накрывает фон-
тайную чашу, каскадом сливаясь с верх-
ней в нижнюю и с нижней в бассейн.
Сад был подарен Городу майором 1М
Феликсом де Рибасом. Ему ничего другого
не оставалось, как подарить, ведь сад рас­
положен так, что оставаться частным ни­
как не мог. Это, по сути, наш общегородс­
кой перекресток. А фонтан — это знамени­
тый камень в русской народной сказке.
Только разбежишься, и глядь, — лежит ка­
мень, а на нем надпись: пойдешь налево,
пойдешь направо, прямо пойдешь — все
едино и добра не жди! Поэтому и неваж­
но, куда поворачивать — в логике нашей
жизни это параллельные линии и они не­
пременно сходятся в отдаленной перспек­
тиве.
Если бы сад был закрыт домами от
Дерибасовской, стал бы он тоже Пале-Рой-
ялем, только первым по времени. Сегодня
от него мало что сохранилось, разве что
 52 Александр Дорошенко

название прилежащей улицы, в нем клу­

бится людская толчея вокруг ларьков с без­
делушками и поделками ремесленников от
художеств, считанные деревья мешают этой I
толпе, вовсе нет кустов и травы. Идет гуля­
нье и торг. А фонтан все такой же, как был
когда-то, столетие раньше, журчат струи
воды и падают с разбега и на излете в фон­
танные чаши, вскипает под их ударами
вода, танцуя веселый испанский какой-то
танец, бросает ветер водяную пыль на про­
хожих и, пробегая эту замусоренную людь­
ми площадку, внезапно с удивлением ви-
дишь, что в струйках фонтана запутался
“||||* гребешок радуги. Она такая яркая и посве-
жевшая!
V
Этими днями наконец-то привели в
порядок территорию сада — выровняли и
выложили его дорожки керамической плит­
кой. И то, что мэрия должна была сделать
еще множество лет назад, заменить щер­
батый и весь в ямах асфальт чем-то при­
личным, она сочла благодеянием для го­
рожан и увековечила этот свой благород­
ный поступок, сделанный на народные
деньги. Прямо перед фонтанчиком, в луч­
шей на него и весь сад обзорной точке, от
Дерибасовской глядя, на коротенькой до­
рожке среди клумбы, вбили в землю на
века монумент. В сечении пол-на-пол мет­
ра и высотой полтора, а весом в тонну. И
написали золотом, что Феликс де Рибас
основал, а нынешний мэр воссоздал для
горожан этот сад! Это и есть тот самый раз-
 Позма о Городе 53

вилочный камень в стране дураков и на­

писанное на нем надо уметь прочесть.
Это правильное начинание надо про­
должить, не мелочась. Нельзя же, согласи­
тесь, на каждом городском углу, где по­
правили асфальт или прохудившуюся тру­
бу канализации, установить такой булыж­
ник со словами горячей нашей благодар­
ности. Но можно, например, расширить
размером и темой уже созданный памят­
ник де Рибасу, и поставить там вторую
фигуру — текущего мэра, и тоже с лопа­
той, и написать просто: «Первому — от вто­
рого!».

По линии Дерибасовской на постамен­

тах расположилось семейство львов. Их мно­
го в Городе и вообще их много стоит в раз­
ных городах мира, но у наших есть дети, и
они обязательно когда-нибудь вырастут.

ГАВАННАЯ

Военная балка (исторические назва­

ния: Портовый спуск, Военный спуск, Га­
ванский, Сабанеев, Сабанский, Гаваный,
Военный гаванский, Воронцовский, Ка­
зенный, спуск Молокова, Жанны Лябурб
и вновь Военный спуск). Эта балка начи­
налась в районе Греческой площади и су­
ществовал на заре времен даже деревян­
ный мост через Дерибасовскую улицу, где
ее пересекала балка. Военным спуск стал
называться от расположенных вдоль балки
солдатских казарм и офицерских флигелей.
54 Александр Дорошенко

В дальнейшем на верхней части спуска, от

Сабанеева моста до Дерибасовской (сегод­
ня от Малого переулка до Дерибасовской),
образовалась Гаванная улица.
Эти балки сильно усложняли жизнь
нашим предкам — надо было их как-то пре­
одолевать или далеко обходить. В ливень они
превращались в реки, а подсыхая, в боло­
та, и еще подсохнув, в страшные тучи пыли.
Если уж существовал мост через Дериба­
совскую, то, наверное, был мост и в райо­
не будущей Ланжероновской улицы, пока
не засыпали верхнюю часть балки. А жаль,
мосты в Городе — это так красиво!
Сейчас выяснил — там был деревян­
ный мост, и он там остался стоять, он про­
сто засыпан. Мы все эти годы ходим по не­
видимому мосту — из Горсада на Ланжеро-
новскую и обратно. Он, наверное, имя
имел, и возможно, как и улица в те годы,
назывался Портняжьим. Как и ниже по те­
чению балки стоящий Сабанеев, этот был
тоже арочный с перилами, но шел дугой и
красиво смотрелись на нем кареты. Пробе­
гал по нему Пушкин. Теперь, зная правду,
вы, проходя этим мостом, можете подойти
к его перилам, облокотиться и так посто­
ять, лицом к морю, туда, где из-за пово­
рота выступают арки Сабанеева моста.
Гаванная, это от слова «гавань», —
короткая эта улица всегда была частью ве­
дущей к гавани дороги, проложенной по
дну балки. И потому правильное ударение
звучит на первом слоге. Юношей я, не за­
думываясь, ударение делал только на вто-
 Позма о Городе 55

ром слоге, как и сегодня это продолжаю

делать, зная, что это неверно, как, впро­
чем, делает вместе со мной и весь город. И
всегда выводил это название от имени Га­
ваны. Я хорошо знаю, что это не так, но
всегда ловлю себя на ошибочном ударении,
даже когда вспоминаю улицу мысленно.
Поэтому все же правильно производить имя
этой улицы от второго в мире по красоте
города — от столицы Кубы. Потому что,
двойное это сочетание обольстительнейших
в мире имен, Гаваны и Кубы, многократ­
но усиливает ощущение рядом живущего
моря.
Много неожиданных деталей таит в
себе Город, не бросающихся в глаза, но вот ф*^=2**
вдруг остановишься и удивишься. На Га- I
ванной, совсем рядом с многолюдной Де­
рибасовской, у выхода из кинотеатра Мая­
ковского (и теперь вновь Уточкина, по-до­
революционному), есть обрамление с при­
земистыми мощными колоннами и высо­
ким рельефом над входом. Сюжет рельефа
связан с театром. В середине помещена тра­
гическая маска и по бокам ее две группы.
Справа, в центре, обнаженная женщина с
высокой грудью и на ухо ей что-то нашеп­
тывающий дьявол, а в другое ей шепчет
флейтистка (в Библии флейтистка есть сим­
вол разврата). Слева — сцена возмездия с
вонзенным в грудь по рукоять кинжалом,
это мужчине, а ниже женский обнажен­
ный труп с обольстительной грудью, — воз­
мездие уже свершилось, и женщина летит
вниз головой в пропасть забвения. А осно-
I

56 Александр Дорошенко

ваниями колонн положены громадных раз­

меров головы-маскароны, трагические мас­
ки с широко раскрытыми в крике ртами. И
ты, остановившись закурить и подняв от
огонька голову, внезапно читаешь на этой
стене знаки судьбы. Этот портик к зданию
! мало подходит, его сделали позже. Когда-
то были там резные и богатые двери, сде­
] ланные мастером, а теперь какая-то оскор­
бляющая взгляд дверь, сколоченная из по­
мойных досок. Но время и люди, ошельмо­
вавшие здание и работу мастера, не смог­
\
ли стереть все, и неведомая рука, тебе, уви-
| девшему, пишет на этой обшарпанной стене
- послание.
Гаванная очень коротка, если считать
от Дерибасовской до устоев Сабанеева мо­
ста, или даже до Малого переулка, к тому
же часть ее приходится на «пустое» место,
где вытекает, продолжением Городского
сада, развитием его продольной аллеи, по­
перечная Гаванной, Ланжероновская ули­
ца. Но как насыщена жизнью каждая пядь
ее длины. Даже не знаменитыми здания­
ми, не дворцом, где теперь музей (когда-
то в кабинете своего отца, там сиживал
маленький Юрий Олеша, рассматривая кар­
тинки в старинных книгах), и не домом
графа Ланжерона на самом углу Гаванной
(у входа в который стояли две жалованные
ему настоящие турецкие пушки), и не ма­
ленькой капличкой — костелом Св.Петра-
апостола, и даже не перечислением собы­
тий и имен, число которых превысит на­
сыщенность подобным самых длинных го-
 Поэма о Городе 57

родских наших улиц, но главным, в чем и

заключена великая магия Города, его кам­
ней и земли.
; Здесь отпечатались шаги многих по­
колений горожан и здесь, в пространстве
этой улицы, задержавшись навсегда в воз­
духе, у балконных подпорок, у карнизов,
у лепнинных морд на фасадах зданий, ос­
тались их живые голоса, обрывки сказан­
ных слов, звуки смеха и даже блеск глаз,
видимый конечно же только в ночное вре­
мя, но не во всякую ночь,- и не всякому.
Ушли давно ходившие и смеявшиеся здесь
горожане, одних уж нет, другие давно по- $$$<
кинули Город, но все слышны их голоса,
они говорят, смеются и спорят.
Все мне кажется, что торопясь или 1Й?
неспешно идя Гаванной, в утренние тихие
или ночные безмолвные часы, я иду в тол­
пе горожан, они движутся встречно мне
или сопутствующе рядом. Иногда я чувствую
дружеское прикосновение плеча или руки,
даже запах сигары как-то я почувствовал,
и именно гаванской сигары — мне ли не
знать этот запах счастья, — и, оглянувшись
в удивлении, где этот счастливец и брат, я
никого курящего рядом не увидел, только
мордатый и рыжий кот в задумчивости си­
дел в витрине случившегося здесь овощ­
ного магазина и мимо с деловым видом в
сторону Дерибасовской направляясь, про­
бежал покачивая упругим хвостом долма-
тинец.
Там, где оборванная неожданным из­
ломом, Гаванная становится Военным спус-
58 Александр Дорошенко

ком и стремительно падает к морю и Пор­

ту, театральной декорацией поставлены тя­
желые арки Сабанеева моста. Сработанные
еще рабами Рима. Если пустить в эту балку
воду, то станет река и вокруг моста можно
будет построить Париж. Три грузные арки
держат на своих надежных плечах мост (и
нашу душу держат, потому как, если слу­
чится, что их внезапно не станет, опустеет
наш мир, как пустыня Сахара), держат,
опираясь на крутой спуск, и поэтому вы­
сота моста с двух его сторон очень разнит­
ся. Три туннеля преграждают вид на Порт,
и, выйдя из них, ты оказываешься на из-
ломе улицы, в начале ее крутого падения к
Порту. Солнечным днем Сабанеев мост
рождает тень и прохладу, но сразу за ним
солнце обрушивается на тебя и уже не от­
пускает до самого конца спуска. Мост был
построен в 1831-1836 годах военным ин­
женером А.И. Казариновым и имя носит
генерала Сабанеева, у дома которого был
построен. В доме этом была в те годы луч­
шая в Городе библиотека, читал там книги
Пушкин, смотрел через высокие окна на
море.

Замечали ли вы, что первый же шаг с

высоты городского плато на спуск к морю
и порту нас изменяет, и мы становимся
иными. Еще минуту назад ты шел по ули­
цам Города, полный забот и дел, но вот ты
миновал Сабанеев и шагаешь уже по кру­
тизне Военного спуска, и ты здесь стал
иным - ты идешь к морю и порту, к праз­
днику...
 Поэма о Городе 59

ЛАНЖЕРОНОВСКАЯ

Ланжероновская (Ласточкина, до 30-х

годов XIX века Портняжья) пряма и пуста.
Это ощущение рождено редким для Города
отсутствием деревьев на узких ее тротуарах.
И потому летним знойным днем ты ее не­
пременно минуешь, обойдя стороной, в
ней этот зной застоялся, им пышут стены
домов. А зимним холодным и ветреным
днем на ней особенно холодно и неуютно
сердцу, и ты вновь пройдешь стороной. Не
в жаре и не в холоде дело, на ней бывает
одиноко сердцу и идти по ней следует толь-
ко с другом, о чем-нибудь с ним говоря.
На перекрестке с Екатерининской сто-
ят наискосок два высоких дома в модерне. В
левом помещался ресторан «Украина», у
него навершие в форме древнерусского
шлема, завершающееся стеклянным и раз­
ноцветным шаром. Вставить бы недостаю­
щие стеклышки, осветить изнутри и зак­
рутить этот шар, — как было бы славно! В
противоположном доме, решенном в псев­
доготике, — агентство «Аэрофлота», началь­
ная точка наших путей и странствий. Со­
здавший впервые готику руководствовался
видом обглоданной рыбы, все ее поздние
«псевдо»-виды, вплоть до адсорбировавшего
всю историю архитектуры модерна, способ­
ствовали смягчению жесткости этих ребер,
но это здание так зализано, что стало сме­
сью готики и барокко, несъедобным кре­
мовым тортом, с торчащими в нем обло­
манными иглами ежа.
г
60 Александр Дорошенко

Вся правая сторона Ланжероновской

состоит из сохранившихся старых и харак­
терных для Города двухэтажных домов. В
Городе их много, они приземисты, просто
устроены, просты декором наличников, с
двухскатной крышей и проездными воро­
тами. По второму этажу у них устроены бал­
коны и они опираются на выкованные из
толстых прутов изящные витые кронштей­
ны. Начальный дом улицы — это перестро­
енный дом Ланжерона. Весь этот квартал в
границах Ланжероновской и Дерибасовской
улиц состоит из каре зданий — сверстни-
ков. Да и с левой стороны Ланжероновс-
“ЦИГ кой, в ее центре, под номером 28-м, стоит
такой же старый двухэтажный дом.
В среднем им по сто пятьдесят лет и
когда-то они были совсем молодыми. Они
поставлены здесь навсегда и видеть могут
I
■ только свое ближайшее окружение. Даже
дом, им сверстник, стоящий за ближай­
шим перекрестком недоступен и они ни­
когда его не увидят. Они стоят вперемеш­
ку, старые и не очень, и совсем уже моло­
дые дома, построенные разными поколе­
ниями горожан по свойственным им вку­
сам и предпочтениям. Много поколений
жильцов сменилось в них за прошедшие
столетия. Изменялась в домах мебель, ухо­
дили старые хозяева, а новые часто рожда­
лись прямо в их стенах и здесь же учились
ходить, как потом и их дети.
История дома состоит из жизни и су­
деб людей, последовательно сменявших друг
друга. Эти стены много видели и слышали,
 Поэма о Городе 61

молча наблюдая жизнь своих обитателей.

Они помнят тяжелый шелест бальных пла­
тьев и звон офицерских шпор, царапавших
немилосердно паркет (и сегодня можно раз­
личить царапины на поверхности старого
дубового паркета), золотое шитье эполет и
спокойную гордую плоскость сменивших
эполеты погон, вереницу торжеств, расста­
ваний и встреч и навсегда отъездов (на во­
енные компании, как говорили тогда, в
дальние страны с возвратом и без), горе и
радость. У дверных их теперь покосившихся
косяков женщины всех этих времен прово­
жали своих мужчин и шептали слова охра-
нительной молитвы. Зарубки о росте ребенка
видны на этих косяках и теперь уже неиз-
вестно, кто был этот растущий, выросший I
и навсегда ушедший в этот дверной проем
человек. Своих жильцов провожали парадные
ступеньки, ведущие на солнечную улицу,
— детьми на учебу, — юношами на свида­
ние (каким летящим был шаг этих ног!) и
потом — стариками, шаркающей походкой
идущими пройтись по бульвару. И все на­
чиналось вновь, потому что поколения сме­
няли друг друга, изменялись привычки и
вкусы, одежда и речь, только дома старели
и не изменяли свой привычный облик и
так дожили до наших дней и встретили нас.
Без людей дома эти были просто камень,
положенный друг на дружку в определен­
ном порядке, дерево оконных рам и две­
рей, ковка ворот и мрамор ступенек. Но за
прошедшие столетия они срослись с жиз­
нью своих обитателей, приняв их всех в свои
 62 Александр Дорошенко

стены, всех полюбив. Они баюкали нас ма­

лышами, храня тишину, они сдерживали
порывы рвущегося с моря ветра и потоки
бьющего в окна дождя, ограждали от свер­
кающей молнии и любили нас, радуясь ра­
достям и разделяя беды.
Вот я перехожу улицу и, став на про­
тивоположном тротуаре, долго смотрю в
лицо этого дома. Он двухэтажен, основате­
лен и тяжел стариковской тяжестью. Все его
тело в рубцах от полученных ран переделок
и утрат. Два его соседа к Гаванной были
моложе, но их не стало, и теперь рядом с
ним выбоина за забором и на углу сталин-
"ЦЦГ ский дом, украшенный туалетной плиткой.
В сторону Екатерининской два дома сохра­
I нились. Но все они, давнишние соседи,
утраченные и оставшиеся, были моложе. Это
заметно в декоре — на их лицах много леп­
нины и измельчен рисунок. Он же здесь
самый старый и на стенах его читается ды­
хание стиля — плоскость стены выделена
скупым рисунком наличников и велико­
лепны дуги обрамлений парадного входа и
окон.
Седые брови наличников нависают
над внимательными его глазами, сейчас
рассматривающими меня. Он чуть удивлен
— редко кто из бегущих в суете дел по этим
тротуарам его замечал. Но, как и столетия
назад, он стоит на ногах еще крепко, при­
нимая нас и провожая, и узнавая наши
шаги по ночному тротуару, торопящиеся к
себе домой. К нему, ждущему нас всегда.
 Позма о Городе 63

Очень важно для нас в день, когда

он Дом, очеловеченный нами и нас выра­
стивший, отправится в свой последний
путь, прийти постоять рядом с ним — по­
прощаться!

НАДЕЖДИНСКАЯ

Гоголя (Надеждинская). Имя Гоголя

носит с 1902 в связи с 50-летием со дня
смерти. Она открывается со стороны Мало­
го переулка двумя двухэтажными старыми
зданиями обольстительно простой архитек­
туры, а в конце ее стоят друг к другу наи-
скосок два великолепных здания — дом ба-
ронов Фальц-Фейнов в нидерландском и
«Шахский» дворец в англо-мавританском V
стилях.
В известной мере, это немецкая ули­
ца и стоят на ней дома одесских немцев:
баронов фон Фальц-Фейн, Е.И. Шульца
(№ 9). Лучшее, что есть на Надеждинской
и во всем Городе, его украшение, Опера и
дворец Толстых, старая и новая Биржи и
Вокзал, сотни зданий в русском модерне,
все это было создано на самом рубеже ве­
ков, совпав, как это не поразительно, с
периодом экономического спада в Городе.
Повернув с Малого переулка на На­
деждинскую, ты внезапно попадаешь в
странный и длящийся во всю эту улицу та­
- нец — все вокруг танцует — солнечные пят­
1
“
на и тени от ветвей и листьев, ласковое
прохладное утро, сам воздух, прозрачный
и легкий, и какая-то, давным-давно поза-
64 Александр Дорошенко

бытая мелодия кружится здесь, легко ка­

саясь стен и стволов деревьев, брусчатки
дороги и тебя касаясь и вновь идя по кругу.
Взвешен в пространстве уличного воздуха
шаг, он легок и невесом, и такт какой-то
легкомысленной, милой сердцу песенки,
тихонько напевают губы и отстукивает сер­
дце:

«Ребята, ребята,
Мы были молоды
Когда-то, когда-то,
Л на щеках играла кровь!»

Легок шаг, хмельна беспутная голова

и горе красавице, встретившей тебя в этот
день на Надеждинской!
Дом потомственных почетных граж­
дан Города баронов фон Фальц-Фейнов,
одесских немцев, крупнейших овцеводов
России, в основе своей усадьба старого вре­
мени и от новых времен, в которых был
создан, он взял асимметричность компо­
зиции. Его скошенный и выступающий к
улице угол был украшен навершием-ба-
шенкой с высоким шпилем и укреплен
понизу Атлантами, несущими на себе небо
и еще этот эркер. Смотрят Атланты вниз,
на далекую Землю. Наши Атланты держат
на плечах небо, в отличие от Питерских,
на эрмитажных задворках подпирающих
какой-то условный балкон. Им тяжело в
этой бессменной работе и не потому, что
тяжелы небеса, но видят они близко перед
собой только серый асфальт тротуара. Как
;
:
 ■

С-1

!
I

1
9

!
 Поэма о Городе 65

носильщики на Привозе. Они должны бы

стоять повыше, на втором, например эта­
же, вместо эркера. Поэтому приходится под­
ходить к ним очень близко и, наклонив­
шись, участливо заглядывать в их уставшие
глаза. Тяжело!

«Я спросонья вскочил — патлат,

Я проснулся, а сон за мной,
Мне приснилось, что я — атлант,
■
На плечах моих — шар земной!
I
И болит у меня спина,
То мороз по спине, то жар,
И с устатку пьяней пьяна,
Я роняю тот самый шар!

И ударившись об Ничто,
Покатился он, как звезда,
Через Млечное решето
В бесконечное Никуда!»

Александр Галич. 1964 — 1966

Упади, наш звездный шар, вырвав­

шись наконец, покатился бы не торопясь и
неостановимо по Надеждинской и, свер­
нув за угол, по Сабанееву мосту, по самой
его середине, а следом за ним, распрямив
наконец-то спину, шли бы Атланты по его
сторонам, с любопытством разглядывая
дома и прохожих людей и потирая занемев­
шую поясницу, а звездное небо, пересы­
пая внутри шара свои звездочки, катилось
бы себе и катилось. Особенно хорошо было

6 4,8 4
I
66 Александр Дорошенко
=
бы оно ночью — светился бы звездный шар,
ослепительно пролетали бы в нем кометы,
шарахались бы в стороны машины...

«Шахский» дворец стоит на самой

кромке холма и узким оставленным его
строителями проходом можно пройти к
бульвару Искусств. Надменный и гордый
поляк Бржозовский построил этот дворец
и позже жил в нем изгнанный с престола
шах-персиянин. Своим британско-маври­
танским стилем он напоминает воронцов-
ский дворец в Алуште. Это уголок Англии,
| заброшенный так далеко к юго-востоку.
Дворец великолепно теперь восстановили
и окружили чудной, стройной и нарядной
решеткой.
Если прийти сюда осенью, в дождли­
вый и ветреный день, когда рвущийся с
моря ветер несет в себе горсти соленой воды,
сорванной с бурунов, и злобно бросает их
в твердо ограненные дворцовые стены, и
бьется в исступлении в них, пытаясь раз­
рушить, если обогнуть дворец со стороны
моря, то в глубине дворового колодца, в
наклонном с прорезями окон переходе в
угловую башню, в полночь, можно уви­
деть мерцающий свет и девушку в белом
подвенечном платье, идущую с зажженной
свечой в руке... Упрямо нахмурены черные
стрелы бровей, стремительна ее походка и
яростно развивается белый шелк подвенеч­
ного платья, цепляясь за углы и ступени.
Свет выхватывает доспехи солдат, застыв­
ших на страже и отражается на лезвиях веки-
 Поэма о Городе 67

нутых приветствием клинков. Этот свет бу­

дет переходить из окна в окно, с лестницы
в лестницу, вверх и вниз, всю долгую и
холодную ночь, пока не исчезнет на рас­
свете в глухом дворцовом подвале. Что-то
ищет она неустанно в эти ненастные ночи
и никак не может найти. Говорят...
А со стороны Надеждинской дворцо­
вая ограда заканчивается зубчатой башен­
кой, и висит над солнечным тротуаром
маленький балкончик — говорят опять же,
что когда-то, и тоже в ненастную полночь,
но только весной, открывалась балконная
узкая дверь и местные евнухи сбрасывали
вниз неверных и обольстительных шахских
жен. Там невысоко, и говорят, опять же,
что некоторые из сброшенных вполне вы- Ш
живали, говорят, их ожидали внизу у бал­
кона...
Мрачный и кокетливо завитой куд­
рями Гоголь останавливался здесь в доме
№ 15 в апреле-мае 1848, в доме графини
Толстой, — он прибыл на фрегате «Херсо-
нес», возвращаясь из Иерусалима. Палом­
ничал он в святую землю за нужными ему
впечатлениями и их вполне получил, сидя
I в маленьком и грязном арабском городке
Вифлееме, ничего кроме пыли и грязи не
ощутив и, кроме пристаючих арабов, не
увидев. Затем, убежав от северных москов­
ских холодов, он жил с октября 1850 по
март 1851 года в доме № 11 по Надеждин­
ской у генерала Трощинского. Он писал
тогда в Городе светлую часть самой мрач­
ной своей книги — вторую часть «Мертвых
 68 Александр Дорошенко

душ». Писал о России — он и всегда писал

о России, только из нее далеко уехав. Ис­
худавший, сутулый, остроносый и длин­
ноносый, с маленькими печальными глаз­
ками, с длинными каштановыми волоса­
ми, в коричневой с бархатным воротни­
ком шинели и пестром шарфе, сколотом
на шее громадной несуразной булавкой, в
конусообразном цилиндре, он часто ходил
Сабанеевым мостом к старому Театру. Он,
наверное, всегда боялся ходить мостами —
они ведь могли развалиться и упасть, и бог
знает, кто и что, какие неведомые твари,
могли обитать под этими мостами, в их
пугающей темноте, могли выскочить отту­
да внезапно, схватить за полы шинели, ута­
щить Те, кто не знал, что перед ними Го­
голь, дивились безмерно странному виду
этого человека, но знавших его всегда было,
впрочем, немного.
Парадные входы в этих домах — пара­
дны — литые колонки и плетенка боковых
ограждений, и кронштейны старых светиль­
ников — чудные литьем и даже отсутствие
самих светильников не удивляет. Прохлад­
на и тениста арка углубления и манят вой­
ти в дом старые мраморные и стертые вре­
менем ступени. Атлантов на этой коротень­
I кой улице множество. 1
Ничем не примечателен дом под
№ 4, но вот ворота в нем — прелесть и
легкость руки Добужинского или манер­
ность и изыск Бенуа в рисунке этих ворот,
— но навсегда распахнуты они настежь, вы­
1
ломаны детали ковки, а навершие подло-
!
 Поэма о Городе 69

мано для проезда машин и отогнута ниж­

няя его половина, подвязанная как забо­
левшая зубом щека и подваренная убогим
уголковым прокатом. В хорошей книге о
Городе, напиши ее кто-нибудь толковый,
рисунок этих ворот можно было бы дать на
ее обложке, восстановив в нем утраты и
очистив от наслоений красок, небрежения
и пережитых бед, — и цены не было бы этой
книге!
!
САБАНЕЕВ МОСТ

В центре улицы Гоголя открывается

путь к каменному Сабанееву (Сабанско-
му) мосту. В его начале, перед балкой Во- *
енного спуска, стоит дворец графов Тол­
стых, построенный в 1830 году в формах
ампира, теперь, вместе с пристроенной к
нему картинной галереей, наш дом Уче­
ных. Он выходит в зарешеченный сад, ви­
сящий над балкой на подпорной стене и
открывается внутрь сада высоким много­
колонным портиком-полуротондой с по­
яском поперечного легкого балкончика по
второму этажу. В центре сада устроен фон­
тан в окружении прихотливо раскинувших­
ся клумб. Вода в фонтане иссякла. В самом
конце сада, перед подпорной стеной, ши­
рокие симметричного развала лестничные
ступени падают загадочно вниз — там что-
то есть еще, внизу, перед преградой под­
порной стены, наверное, так шел склон
Военной балки, отсеченный искусственной
вертикалью преграды и здесь просились ле-
 70 Александр Дорошенко

стничные ступени спуска, теперь ведущие

во влажную тишину и тайну.
(Этот склон теперь заколочен стеной
и оградой, укрыт от солнца. Там сыро и
мрачно и тоскливо. Когда-то был он открыт
солнцу и ветрам с моря, росла на его скло­
нах густая трава и выглядывали из нее по­
левые цветы, тяжело и основательно летал
очарованный шмель... Как хочется сбросить
всю эту каменную, навязанную на столе­
тие тяжесть, расправить занемевшие чле­
ны, вздохнуть и надышаться, подставив
тело ласковому солнцу и соленому от моря
^2^ ветру, зазеленеть!..).
В 1896-1897 годах к дворцу была при­
строена картинная галерея, которую про­
ектировали Ф. Фельнер и Г. Гельмер, а стро­
ил Г.К. Шеврембрант. Там торжественные
марши лестницы ведут к выставочному залу
с верхним светом. Окна громадны, в «рост»
зала, в рамах из полированного дерева с
резными гербами. В медальонах профили
великих художников. Фасад галереи, как и
части барочного интерьера, выполнены из
бетона, подкрашенного красителями, что
создает полную иллюзию гранита и мра­
мора. Так что яркие фризы и тяжелая голо­
ва печального семитского льва над въезд­
ными воротами — это просто бетон, но,
надо полагать, искусство так надежно де­
: лать бетон затем было утрачено.

(Замечали ли вы, что в лице нами при­

думанных львов есть что-то семитическое?
Уж не знаю почему, возможно наши пред-
 Поэма о Городе 71

ки никогда не видели настоящих, но что

же они тогда брали моделью? Вот и в Мос­
кве, на Тверском, влезши на каменные
пилоны ограды Аглицкого клуба, сидят та­
кие же львы, с вечным удивлением на упи­
танных своих мордах... И в Петергофе опять
же они очень похожи, как братья, Сам­
сон, схвативший за щеки Льва и смеющийся
ответно Лев посреди фонтана. У нас в Го­
роде их пропасть, с удивленными или сме­
ющимися мордами, с кольцами и без, но
сразу и несомненно ясно — семиты в Горо­
де! Ну, никто особенно и не сомневался...
И ровно столько, как было в Городе семи-
тов, столько им соответствовало львов,
Страшно перечесть. Теперь наши львы оси-
ротели!). I
Человек неосторожно вышедший к
Сабанееву мосту в тихий утренний час в
самом начале лета, в первых солнечных днях
неповторимого июня, будет тут же, на пер­
вых подступах к мосту, уловлен ласковыми
сетями тишины и покоя и повторит, оза­
ренный внезапно пришедшей истиной:

«На свете счастья нет,

Но есть покой и воля ...» г

Утром на этом мосту хорошо отды­

хать и думать о близких и далеких людях,
идя не торопясь, укрываясь в густой тени
чумаков, укоренившихся внизу, у самых
устоев моста, прохладным вечером хорошо
здесь любить и быть любимым, ощущая
 72 Александр Дорошенко

ласковый ветерок с моря, (наш мост хо­

рош уже и тем, что под ним никуда не ухо­
дит вода и поэтому с ней не может уйти
любовь), слепящим и яростным полднем
идти здесь надо стремительно быстро, пол­
ностью отдавшись суете и злобе дня. Это
правило и нарушать его опасно!
Если, проходя Сабанеевым мостом,
взглянуть в сторону моря, то прямо над
«тещиным» возвышаются три парусные
мачты со свернутыми парусами — чуть по­
качиваются мачты на низкой волне, стоит
отдать якоря и уплывет «тещин» мост...
I
ПАССАЖ

«Пассаж» Менделевича — это были 44

элитных магазина. Снаружи он опоясан
меандровым пояском. Окна и балконы лег­
ко несут юные улыбающиеся ангелочки и
взрослые пары и еще неведомые мне кры­
латые существа с великолепным женским
бюстом. Такие перепончатые жесткие кры­
лья и такой нежности грудь — может быть
и не странно! Пассаж многошумен, но не
тем человеческим мусором шума, сродни
загрязнению пространства, но шумом веч­
ности — красоты, нежных взмахов ангель­
ских и драконьих крыльев, ласкового ше­
пота, отраженного многократно от стен,
эха прошедших времен и грозящих впереди
лет. Анфилада его галерей многосветна, она
накрыта материей неба и несет в себе праз­
дник всегда внезапный вошедшему, как
незаслуженный поцелуй любви, как поце-
 Позма о Городе 73

луй ребенка. И вошедший долго стоит в

изумлении — с высоты, отражаясь от мно­
гофигурных стен, льется золотым дождем,
переливаясь и вливаясь в самую душу весе­
лый детский смех.

Второе столетие льется на нас с вы­

соты этот свет, даруя утешение и отраду,
надежду и радость, вопреки всему, что мы
делали, всем страхам и.ужасам прошедше­
го времени, всем нашим глупостям и ошиб­
кам. Боязливые тени горожан сменялись
здесь уверенным шагом военных сапог в
Первую и во Вторую и в Гражданскую вой-
ны, и во все страшные времена безвреме-
нья нашей души. В этих временах мы выра-
ботали привычку говорить шепотом, что-
бы никого не потревожить, и это не всегда
помогало. Под этими небесного цвета и глу­
бины фонарями, в гостиничных номерах,
останавливались боязливые писатели и ре­
шительные наркомы, вершители судеб и
просто доносители, женщина-сексот, пре­
давшая на заклание мужа, жила здесь, как
и многие работники страшного одесского
ГПУ. Поколения горожан проходили этими
небесными сводами, впервые входя сюда
малышами, и веселый топот маленьких
ножек отражался от световых фонарей, ра­
дуя сердце и смывая с этих вечных стен
плесень человеческого мусора и грязи. Это
свет, пройдя которым, мы становились
чище...
Проход с Дерибасовской имеет моза­
ичный потолок и серебристого цвета ши-
 74 Александр Дорошенко

рокий фриз — там дети или ангелы, или

все они вместе что-то несут, передавая друг
другу. Вечерами ярко горели на входе и в
галереях Пассажа лампы, сияли в ночном
пространстве видимые с небесных высот
прозрачные его фонари-перекрытия и при­
влеченные их манящим светом слетались
ангелы, как бабочки к огоньку подсмот­
реть наших дедушек и бабушек, тогда мо­
лодых и красивых. Теперь остались только
опустевшие на столетие подвесные крюки.
Естественным образом и, соответственно
времени нашей жизни, сегодня в простран-
стве Пассажа устроен грязный и оскорби-
тельный рынок...
На УГЛУ Колодезного была гостиница
«Франция», а между нею и Пассажем, в
доме Бродского, табачный магазин Иоси­
фа Эгиза (турецкий табак и папиросы). От
входа во «Францию» остался только козы­
рек навеса и глухо заколоченная дверь. Мага­
зин же теперь роскошно отделан, прести­
жен и сияет светом. Вот только очарователь­
ный карниз обвалился и вместо ремонта под
ним установили противообвальный навес.
Но по-прежнему чеканен ритм 5-ти узких
сопряженных арочных окоц. Когда-то на
стенах этого дома кариатиды со сложенны­
I ми на груди руками несли на голове вос­
хитительной полноты чаши. Теперь чаши
повисли в воздухе — не стало кариатид.
Не знаю, когда их не стало, но знаю
I как это случилось — то что упало на троту­
ар был мусор, кусочки камней и глины,
сами же они расправили крылья и упорх-
 Поэма о Городе 75

нули, поняв, что новым жителям они уже

не нужны. Наступает такой день, или ночь,
когда с тихим шелестом крыльев они нас
покидают навсегда. И, придя утром, в не­
доумении морщишь бровь, чего-то не ста­
ло и долго понять не можешь, ты ведь не
часто их замечал при жизни, и теперь чув­
ствуешь странную образовавшуюся пусто­
ту. Когда то их было множество, атлантов и
кариатид, крылатых драконов и грифонов
и другого всякого зверья, жившего здесь с
нами всегда, теперь все больше пустые сте­
ны нас окружают и лишь незнающий уже,
как это было, глаз отмечает странную пус-
тоту несоответствий в окружающем нас те-
перь пространстве. Наверное, им скучно с
нами, теперешними, или возникает у них ш
заслуженная обида — им необходимо, что­
бы мы ими интересовались, иногда при­
ветствовали или ласкали взглядом. Это надо
любой живой твари, тебе и мне, и им!
Я сегодня стоял перед этим домом,
рассматривая кариатид из-за крыши наве­ !
са. Но что-то беспокоило меня и, присмот­
ревшись, я увидел: — на прилежащей стене I
Пассажа висело странное существо, служа­ ;
щее здесь сверх столетия балконной под­ '
поркой, — это его взгляд с высоты второго
этажа требовал ответного моего взгляда. Мы
долго смотрели в глаза друг другу - ему
пришлось чуть скосить глаза, обычно уст­
ремленные прямо, в безучастное никуда. Он
старше меня лет на пятьдесят и видел моих г
деда и отца на этом тротуаре. И меня по­
мнит маленьким мальчиком и подростком
 76 Александр Дорошенко

и юношей. Пятьдесят последних лет бесчис­

ленно я ходил мимо и вот впервые случай­
но поднял глаза и мы встретились взгля­
дом. И впервые рассмотрели друг друга —
он очень странен телом, но лицо у него
уставшего человека, утомленного долгой
жизнью. Он привычно скалит в улыбке
зубы, но в глазах у него печаль. Бог мой,
такая печаль непереносима! Такие лица у
многих моих друзей, и еще у кого-то очень
мне знакомого, его имени я не знаю, все
не решаясь спросить — но вижу так часто,
так близко — может быть это я сам, брею-
щийся каждое утро, и это у меня такая пе-
чаль в глазах!?

ДОМ ЛИБМАНА

Дом Либмана на углу Преображенс­

кой и Садовой, по-честному, принадлежит
Дерибасовской (я не ошибся в психологи­
ческой свей оценке — адрес на дореволю­
ционной афишке звучит так: «Кондитерс­
кая Б. Либмана, угол Дерибасовской и Пре­
ображенской улиц, против Соборной пло­
щади в собственном доме»). Его проекти­
ровал одессит, немец Э. Мэснер, для одес­
сита и немца Макса Либмана. В первом уг­
ловом этаже была кондитерская («конди­
терское, конфектное и булочное заведе­
! ние»), с лучшей в Городе французской
1
сдобной булочкой там можно было выпить
утренний кофе. (Маленькая, белого фар­
фора и саксонской его тонкости чашечка,
темная глубина кофейного омута со свет-
 Поэма о Города 77

локоричневым ободком по краю, раскален­

ной температуры, как легко она помеща­
ется в ладонях, как согревает душу, как
опасно заглядывать в дымящуюся кофей­
ную глубину...)- Крытая тентом и застек­
ленная веранда выходила на Садовую («Пре­
красно устроенные помещения с большой
верандой и отдельными бильярдными ком­
натами. Освещение везде электрическое»).
По сторонам углового входа, удерживаясь
кончиком чешуйчатого хвоста о стены,
крылатые девушки, то ли русалки, то ли II
наяды, то ли нимфы, но возможно, что и
сирены, столетие бессменно несут в высо-
ко вскинутых руках световые шары. Бог с
ним, с их именами, но такие руки, такой в*"мвг
нежности очертаний, такой хрупкости. Ах, V
и мне светили они в давно прошедших но­
чах, и свет их и сегодня согревает мне душу!
В высоте над Городом парит невесомый дву­
хэтажный угловой эркер, воткнут в небо
шпиль с флюгером, и какие-то одинокие в
конец женщины смотрят с опасной кру­
тизны карниза во все стороны света, кого-
то высматривая, чему-то упрямо веря, что
придет и наступит...
На открытке начала века виден этот
угол дома Либмана, часть кофейной веран­
ды, обставленной деревцами в кадках, из­
возчик, ожидающий седока, (у смирной
хорошенькой лошадки ножки в беленьких
«носочках»), те же крылатые девушки,
только они моложе, а в основании полу-
колонок у входа те же упитанные ангелоч­
ки. И много на этом перекрестке людей,

I
1
 78 Александр Дорошенко

этот угол всегда был оживлен людьми, как

и сегодня. Так все знакомо на этом старом
снимке, — вот выбежать сейчас с собакой
и через десять минут на них посмотреть,
заговорить, взять за руку, сесть в пролет­
ку, сказать: «На Пушкинскую», шагом, не
торопясь, — и под трудолюбивый перестук
копыт въехать в это неведомую жизнь,
притворяясь своим, всматриваясь «из-за
плеч», пытаясь в толпе отыскать уцелевшие
знакомые лица.
Таким ясным солнечным утром на­
верняка кого-нибудь встречу, давно не ви-
денного, тормозну пролетку, перекинусь
в|р^ несколькими словами, как работа, как дети.
И на прощание мы скажем друг другу:
«Увидимся!..».
Сейчас, гуляя с собакой, поздно но­
чью, я увидел фигуру женщины на крыше
дома Либмана. Она стояла там на самом
козырьке крыши, еще придерживаясь ру­
кой за боковину углового купола и готови­
лась броситься вниз со страшной высоты
дома. Она так отчетливо видна была на фоне
прозрачно-синего ночного неба, читались
даже самые мелкие складки ее длинного
платья, колеблемого ночным ветерком,
который там, на крыше, был, конечно,
сильнее, чем внизу улицы. У меня горло
перехватило и не стало воздуха закричать,
остановить ее. И, когда спазм отпустил, я
опомнился, — она была каменной и вот уже
столетие там стояла, глядя с высоты на Го­
1 род, каждый день на каждого из нас, бегу­
щего муравьем вдоль улиц, утром туда,
 Позма о Городе 79

вечером обратно, зачем, к чему этот бег И

я отдышался, постоял на этом углу Собор­
ной площади, повернул и по Преображен­
ской пошел домой, мимо дома Папудова,
мимо дворца офицеров, вдоль Спиридонов-
ской.

Следующий за домом Либмана по

Садовой, на самом ее развороте, под но­
мером 21-м, дом, открытый лицом к Со­
борной площади, как птица с раскинуты­
ми крыльями, охранительно. Это печаль­
ная птица, поставленная здесь символом
зашиты. Оперенье ее утрачено во многих
местах, обрушены слои богатой когда-то
лепнины, перекошены грозящие упасть
балконы, гордо и печально нахохлилась ее 1
голова. Но по-прежнему широко и сильно
распахнуты крылья, выставлена вперед под
разрушающий удар судьбы гордая грудь,
бойцовски расправлено оперенье симмет­
ричных колонн. На самом деле это только
кажется домом, это символ и знак, это
охранная птица, поставленная здесь стро­
ителями Города против нас, наследников,
утративших родство. Птица, «стерегущая
дом», и по фризу первого этажа течет бес­ ;
конечный меандр. Этим меандром опоясан
весь Город, он течет по стенам наших до­
мов, перебегает кованной строчкой по ре­
шеткам балконов, спускается к оградам
ворот, как охранительный поясок, как знак
верности и надежды. !
Масса всякого народа привольно раз­
леглась на стенах этого громадного дома:
 80 Александр Дорошенко

юноши и девушки, по-летнему разбросав

одежды, закинув руку за голову или ногу
за ногу, свешиваются с карнизов над ова­
лами окон и с любопытством рассматрива­
ют прохожих, веселые пухленькие ангелоч­
ки, каждый по своему, разместились на
колоннах и арках (так привольно и прихот­
ливо лежат они, будто ночами меняют
позу, выбирая удобную. Одни лежат на
спинке, другие на животике, а, подняв
голову, я увидел, как с самого высокого
этажа ангелок смотрит на меня, наклонив
кудри, смеясь чему то и мне удивляясь). Я
. боюсь за них, так ненадежны стали эти
карнизы, так многое уже обрушилось вниз
* и Разбилось в щепы! На почтовой открытке
1908 года виден этот же дом, и на четвер­
том его этаже, на легком прозрачном бал­
коне люди, три человека сидят за малень­
ким столиком, говорят о чем-то, смотрят
на Город, не боятся упасть заодно с балко­
ном. Так странно и непривычно!
В этом доме, в правом его крыле, на
первом этаже расположена знаменитая ап­
тека Гаевского. Самая большая в Городе,
традиционно дежурящая в ночи. Как памят­
на она каждому из нас. Сколько раз, уже
глубокой ночью, мы добирались сюда, ду­
мая о близких нам людях, в поиске лекарств
и утешения хоть каким-нибудь деЛом, по­
тому что ничем другим помочь уже не мог­
ли. Мы шли к ней, на ее горящие в ночи
огни больших окон, к ее входным дверям,
закрытым ночью, с бессонным окошком
на выдаче. Тихо и хрипловато звучали голо­
са у этих ночных дверей, заказывая и по-
 Позма о Городе 81

7 418-4
82 Александр Дорошенко
.
лучая лекарства (звуками неведомого па­
роля звучали наши голоса, надежда и со­
чувствие сближали всех, пришедших так
поздно ночью к этим дверям), и потом I
наши шаги пересекали Садовую и торопи­
лись домой по ночным улицам Города,
туда, где также всю ночь не спали близкие
и горел огонек заботы и беспокойства.

И бывал такой поздний час, когда я

шел с Молдаванки сюда пешком, в оба
конца. И оборачивался быстро — в те годы у
меня были быстрые легкие ноги и гнала их
вперед обеспокоенность сердца.

!
 Поэма о Городе 83

Плицы и площади
Попасть в ресторан, особенно под ^
праздники, в Городе моей молодости было
проблемой. Ресторанов было немного и мест
в них всегда не хватало. Классикой в Одессе
были рестораны «Лондонской» и «Красной»
гостиниц, но они всегда были переполне­
ны; кроме них были «Кавказ» на Гаванной
и «Киев» на Александровском проспекте и
еще крыша морского вокзала. Стоило в
предпраздничный день пройтись в поисках
мест и в каждом из этих ресторанов все было
плотно занято, но зато везде сидели дру­
зья. За них можно было зацепиться, при­
ставив два стула к плотно заставленному
стульями столику. А всего то нужно нам
было в те годы клочок места для тарелки и
рюмки. Гремела музыка, весь зал танцевал,
и места тебе в этом танце всегда хватало.
Ввинтившись в толпу танцующих, ты уз­
навал в ней знакомых, обнимал их на ходу
84 Александр Дорошенко

и в танце знакомился со знакомыми зна­

комых. Легки были ноги, пьянило легкое
вино, весело и легко было на сердце.

Теперь в Городе проблем с ресторан­

ными местами нет. На любой улице центра
ты найдешь десяток ресторанов разного
качества и в них большей частью пустые
залы. И стало понятно, что лучшее в ресто­
ранных залах нашей молодости была наша
молодость и лица друзей.

Бары, Кафе и Бистро различаются

только месторасположением и названием.
Они «во всем остальном равны». Большая
часть так и живут безымянно, но многие
уже с именами. На Садовой угол Дворянс­
кой — «Последний грош». А есть еще — «Ме­
сто встречи изменить нельзя», «Мы вас
ждем», «Отдохни, тебе это надо», «Печки-
лавочки», Бар с караоке «Пойте и пейте с
нами». В Городе теперь есть Таверны, Трак­
тиры, Погребки, Харчевни, Шинки, но
нет Бодег.

«Есть люди, умеющие пить водку, и

есть люди, не умеющие пить водку, но все
же пьющие ее. И вот первые получают удо­
вольствие от горя и от радости, а вторые
страдают за всех тех, кто пьет водку, не
умея пить ее».
Исаак Бабель. «Как это делалось в
Одессе».

В любом из питейных заведений, рас­

положенных всегда на первом этаже, «там,
 Поэма о Городе 85

где чисто, светло», один зал, против входа

стойка. Набор строг и однообразен: два-три
сорта водки, столько же коньяку, вина
практически не бывает (пьют в баре вино у
нас только больные мужчины), горячие и
холодные бутерброды (у нас не говорят
«сэндвич», но «бутерброд», и однажды в
маленьком немецком городке я ожегся — я
заказал бутерброд, выговорив именно так
свой заказ в английской фразе, и получил,
через длительные и непростые, видимо, со­
вещания официантов, булочку, разрезан­
ную вдоль и намазанную маслом, а хоте­
лось мне с колбасой и сыром, или рыбкой,
я видел, у других немцев там это было,
увы, горек хлеб чужбины и круты там лес-
тницы!). В лучших есть еще возможность за­ 1
казать что-то из горячих блюд - вареники,
или сосиски в антураже Можно хороший
борщ.

Но есть именины сердца - вареники

с вишнями!
;
Вообще цивилизованная жизнь. На
каждые десять метров любой улицы центра
(с отдалением от центра это расстояние ра­
стет, нигде, впрочем, никогда не превы­
шая полуквартала) есть такое местечко, где !'
в любое время, от девяти и до девяти, I'
вспомним незабвенного Веничку Ерофее­
ва: «О, эфимерность! О, самое бессильное
и позорное время в жизни моего народа —
время от рассвета до открытия магазинов!
Сколько лишних седин оно вплело во всех
нас, в бездомных и тоскующих шатенов!»
 86 Александр Дорошенко

— вы получите утреннюю для поправки здо­

ровья, или полуденную, заработанную тяж­
ким трудом, или в вечерней уже прохладе
свою рюмку водки, или ночью, уже во вто­
рой ее печальной половине, в час между
волком и собакой, живую воду раздумий и
сокрушений. Ближе к волку — больше муд­
рости и печали, ближе к собаке — надежд и
терпения!
Например, на участке Пантелеймо-
новской, что тянется оппозит Привоза, в
его длину, я насчитал 29 баров и мест, где
можно употребить немедленно и всегда
(есть без названия, а просто и доступно,
большими аршинными буквами написано:
в“=““" «Пиво, Вино, Водка») и три секс-шопа. Но
есть и новости — на каждые пять баров в
среднем приходится один компьютерный
магазин.
У нас заказываю напитки в граммах,
используя европейскую метрическую сис­
тему. Благодаря Наполеону Бонапарту. Бе­
зошибочно поэтому зная, сколько это бу­
дет, в расчете, сколько тебе сейчас надо,
сколько просит душа. И говорят: «пятьде­
сят граммов», но чаще «сто», чтобы опре­
делить минимум сразу и не мельтешить
перед стойкой бара, по мелочам беспокоя
человека. И никто не станет удивляться, что
мол «в такую рань, такую дрянь», но на­
оборот, бармен проявит сердечное пони­
мание, особенно в ранний утренний час,
когда горят тормоза, когда надо раскрыть
глаза, а они узкие, как наследие татаро-
монгольского нескончаемого ига, и труд-
 Поэма о Городе 87

но определить, где ты, даже не вчера вече­

ром и с кем и что там было, но сейчас, где
ты, и только имя родного бара ты еще по­
мнишь и к нему идешь, как Гаттерас, от­
клоняемый магнитной стрелкой к северу.
Это вы попробуйте где-нибудь в провин­
циальной глуши, германской или голлан­
дской, такое и в такое время! Для начала
вы искать это место будете пол-города прой­
дя, и, когда найдете, выбивать из полно­
ватой молодой немки эти свои необходи­
мые для оздоровления сто граммов будете
по частям и унижаясь. Вам понадобится две
двойных водки, и это будет — ровно поло-
вина. Смотреть она, немка, будет на вас
как на конченного человека, нехорошо. И
какая же, спросим себя, при таких услови­
ях, может проистечь польза от водки? Пой­
дет ли она вам «во благо», как говаривал
Веничка.
То ли дело на родине!
Входите вы, и видите, что вам здесь
рады. Во-первых, бармен встретит вас ши­
рокой улыбкой, но и посетители окинут
благожелательным взглядом, сразу видно, |
что приличный человек — зашел выпить! I;
Даже кот, толстая мордатая и наглая тварь,
развалившаяся на стойке бара, даже и он.
Коты в наших барах основательны и
серьезны. Такой кот, гордость, достояние
и украшение бара, он ни на какие «кис-
кис-кис» не реагирует, слов таких не по­
нимая напрочь, и ваша колбаска ему Кот
всегда соответствует бару, и не бывает оди­ II
наковых котов в разных барах. Дело даже не
 88 Александр Дорошенко

в цвете и не в размерах. «Последний грош»

держит зеленоглазый белый с парадными
усами маршала Буденного кот именем Аб­
рам (у него даже и галифе есть, это красо­
та мужчины, но теперь в век утраты чело­
веческих ценностей, пропала эта красота и
остались одинаково скроенные на всех шта­
ны). Некоторые угодливые клиенты ласко­
во зовут его Абраша, пытаются почесать за
ушком. Конечно, это неправильно назы­
вать котов человеческими именами, когда
есть национальное русское для котов имя
— Васька. Но этому имя идет. Иногда, за-
видя моего пса, с которым дружит, он
спрыгивает со стойки, и я всегда поража-
юсь мягкости приземления этой громадной
\ж туши, идет к Денику и они ритуально ню­
хаются, носик к носику, уважительно. То,
как пластично он идет, вовлекая в свою
походку все окружающее пространство и все
предметы, до этого лишенные жизни, раз­
ве что Майя Плисецкая так умела в луч­
шие свои времена.
Водка национальный напиток. И как
каждое такое явление, из самых-самых со­
кровенных в земном бытии, она не есть
просто алкоголь, — это философия и рели­
гия, соседствующая с верой!
Пища - для поддержания тела, водка
— для сохранения души!
Ром, коньяк, виски, текила, ракия,
шнапс и даже чача, как варианты не от­
мытого самогона — нам ничто человечес­
кое не чуждо, но это Оно приходит к нам
с материнским молоком, с первыми в жиз­
ни стихами Пушкина:
 Позма о Городе 89

Кум Иван, как пить мы станем...»

Какая основательность образа, это

вам не зайти выпить, это процесс, по оп­
ределению, серьезный, длительный, осно­
вательный.
А это уже Денис Давыдов, о «повреж­
дении гусарских нравов» («Где друзья ми­
нувших лет. /Где гусары коренные,/Пред­
седатели бесед,/Собутыльники седые?»)

«Говорят умней они...

Но что слышим от любого?
Жомини да Жомини!
Л об водке — ни полслова!»

И вот и незабвенный Козьма Прут­

ков с «Военными афоризмами» (для гг.
штаб- и обер-офицеров, с применением к
понятиям и нижних чинов):

«Два голубя как два родные брата жили,

Л есть ли у тебя с наливкою бутыли?»

К этому дано и примечание коман­

дира полка: «Довольно остро».

Толстой пил водку и любил, чтобы

его любимые герои ее пили, например, в
«Войне и мире», Пьер Безухов, в послепо- I:
жарной, пропахшей гарью Москве, в гос­ I;
тях у княжны Марьи Болконской, в ее не I;
сгоревшем доме на Вздвиженке, в разго­ Г
воре о перенесенных бедствиях войны, за
ночным ужином с нею и с Наташей Рос­
товой: «Пьер развернул холодную салфет-
 90 Александр Дорошенко

ку и, решившись прервать молчание, взгля­

нул на Наташу и княжну Марью. Обе оче­
видно в то же время решились на то же: у
обеих в глазах светилось довольство жиз­
нью и признание того, что кроме горя, есть
и радости.
— Вы пьете водку, граф? — спросила
княжна Марья, — и эти слова вдруг разо­
гнали тени прошлого».
И вся русская литература уважала вод­
ку, Куприн, например. Или Юрий Олеша
— «пьяный и растерявший свои метафоры
писатель, которого чуть не сбила с ног бе-
жавшая мимо мышь», какой сучий сын это
злобно выдумал, пил он серьезно, но ни-
когда не терял метафор и даже в самые худ-
Тй? шие свои дни он имел их больше, чем весь
союз борзописцев в скопе! Он их не выду­
мывал, они были его сутью. И историю эту
он сам о себе весело придумал, как пробе­
гала мимо него, возвращающегося навесе­
ле в гостиницу, испуганная людьми кры­
са, и он, оступившись, упал, а уже в но­
мере «Европейской» он рассмотрел пят­
нышко от ее лапки на своей штанине. Она,
крыса, его неосторожно толкнула! Так мог
выдумать Гофман, или Гоголь, и мало кому
дано так весело выдумать. Или, возьмем
Некрасова:

«Зимой играл в картишки

В уездном городишке,
Л летом жил на воле,
Травил зайчишек груды
И умер пьяный в поле
От водки и простуды»
 Поэма о Городе 91

Какая красивая жизнь! Как интерес­

но прожитая — несется на тебя в сумас­
шедшем разбеге поле, с травами, ухабами,
пригорками - в них выбирает дорогу ло­
шадь, сама, а по бокам и впереди несется
свора охотничьих псов, а заяц серо-белым
комком мелькает пока впереди, и ничего
не помнишь, только азарт погони, только
одно яростное желание догнать, только
слитый воедино азартом хрип лошади, бе­
шенный гон и лай собак и твой собствен­
ный нескончаемый крик! И ветер степи,
со всеми ее запахами и дыханием, напол-
нивший до отказа твою грудь. И вы серьез-
но полагаете, что прожив скучную до от-
вращения жизнь, умереть в уютной посте-
ли, пропитанной запахом врачей и лекарств I
и с клистирной трубкой в заду, это на­
много лучше!?
А живопись русская, помните вели­
кого Федотова и его «Анкор, еще анкор!». |;
Одному у нас пить не стоит! 1!
Не говоря уже о новых временах, о
Викторе Некрасове, Сергее Довлатове, о
Веничке Ерофееве, обо мне лично, о нас
с вами!
От чего пьем? — От великого стрем­
ления к совершенству:
«В мире столько прекрасных книг! Я,
например, пью месяц, пью другой, а по­ !
том возьму и прочитаю какую-нибудь
книжку, и так хороша покажется мне эта
книжка, и так дурен кажусь я сам себе,
что я совсем расстраиваюсь и не могу чи­
тать, бросаю книжку и начинаю пить, пью
 92 Александр Дорошенко

месяц, пью другой, а потом...

Как же, при такой классике и тради­

циях отцов-прадедов нам не любить водку?

Осень, ветер с моря, въедливый мо­

росящий и вездесущий дождь, туман съел
все три верхних этажа колокольни (и вдруг
откуда-то с неба приходит бой часов, как
шаги командора, глухо, простужено и тя­
жело), крыши и бока машин, глянцевые
от воды, как баклажаны, а оконные двор­
ники только размазывают воду по стеклам.
Деревья вдоль улицы опустили покорно
свои ветви и вывесили мокро-желтые лис-
°^^Р°тья, как флаги о покорности времени и
1Й? судьбе, о сдаче позиций (и только мой кра­
савец платан на углу Дегтярной и Спири-
доновской, накрывший собой весь перекре­
сток, ветви держит высоко и упруго, как
ребра тяжелого бронзового канделябра, как
древнееврейский семисвечник во враждеб­
ных руках римских легионеров Тита, и ли­
стья у него еще полны жизни, он их сбро­
сит, но сам, на этих днях, когда выглянет
солнце и все согреет, вот тогда, только сам,
без принуждения и покорности, как осталь­
ные, а акация уже стоит голенькая и упа­
кованная к зимним снегам и метелям, она
всегда это делает незаметно, вне чужих
любопытных глаз, тихо приходит ее листва
поздней весной и раньше всех уходит). Все
мокрое, обувь и даже носки, зонтик, на­
клонившись, окатывает вторичным дож­
дем, плащ отяжелел от воды, и по лицу
 Поэма о Городе 93

бегут дождевые капли, как детские неосу-

шенные слезы. Стрелки уличных часов так
намокли и отяжелели, что начали отставать
— у времени есть поправка на дождь, и в
дожде оно идет медленнее, разве вы этого
не замечали?
Толкнуть дверь кафе, войти в свет­
лый и теплый уют, в угол упереть зонт, на
вешалку одеть плащ, сесть к столу — к рюм­
ке водки, или коньяка, лицом к окну, к
людям, бегущим мимо, нахохлившимся и
ощетинившимися зонтами против дожде­
вого ветра, к проходящим машинам, щед­
ро поливающим тротуар и прохожих вее-
ром брызг, к мокрому голубю, цепко то-
лающему по жести подоконника и загля- *
дывающему в кафе. Белая скатерть — белая
рюмочка — белый напиток, белое на бе­
лом, а черного нам не надо!
Уже глухая осень, а на днях может
прийти снег, даже и сегодня, если чуть по­
холодает. Тогда станут кувыркаться радост­
но снежинки, еще мокрые, еще не вполне
ставшие снегом, и таять, и вдруг задует
пеленой снега, а в нем образуются смерчи.
И все будет таким же вокруг, холодным и
мокрым, но веселым. На Пастера еще кру­
жатся мелкие неуверенные в себе снежин­
ки, они петляют и спотыкаются в море
дождевых капель, а повернув за угол, на
Садовую, видишь уже только снег, и это
уже снежная вата, крупная, танцующая в
воздухе, неторопливо висящая в нем, как
бы нанизаны эти снежинки на ниточки в
праздник, развешены и идти можно толь-
 94 Александр Дорошенко

ко их раздвигая, проходя между. И все вок­

руг забросаны снегом, воротник и шапка
и вся передняя часть пальто, и ресницы, и
все улыбаются друг другу, даже и незнако­
мые вовсе...
У нас в Городе идет снег...
Водка это дружеский и коллективный
напиток, и он требует душевного едине­
ния сторон. В этом деле самое главное — с
кем!? Это великая тайна, почему с одним
можно выпить раз-другой, с большинством
— никогда вообще, но лишь с некоторыми
можно и хочется выпить всегда. С годами
это малое число избранных все уменьша-
ется. Одних уж нет, те далече, а новые в
нашу жизнь уже больше не приходят. С кем
\ж можно сесть и выпить, - это, как и с бра­
ками, — здесь все решают на небесах!
Советская власть разумно лимитиро­
вала все для своих граждан, — воздух, ко­
торым разрешалось, «снисходя к нашим
слабостям», дышать, проверяя, каким это
воздухом мы дышим («а как узнают, ка­
ким воздухом мы дышим / сказал с ко­
шелкою соседский Петька»), прически и
ширину брюк, и, конечно же, все назва­
ния для всего — для магазинов, для ресто­
ранов и для водки. Было всего ничего: «Сто­
личная» с видом родной гостиницы «Мос­
ква» в Охотном ряду, «Русская», «Москов­
ская», позже появилась «Пшеничная». Все
= это было одинакового и неплохого каче­
ства, поскольку это была «казенка», как
- говаривали встарь, то есть государственная
-
водка. И название поэтому было с государ-
 Поэма о Городе 95

ственным подтекстом. Еще говорили «мо­

нополька» и так называли соответствующий
дореволюционный магазин. Редки были
позднего уже времени изыски, например
«Золотое кольцо». Как уже горестно отме­
чал Веничка, лимитировалось и время про­
дажи. Только бакалейные отделы больших
продуктовых магазинов торговали тогда
I
водкой. И кроме нее был всегда в продаже
неплохой коньяк, например в три звездоч­
ки, армянский, не дороже этой водки и
отличного, навсегда позабытого теперь ка­
чества. И масса хороших грузинских вин,
тоже недорогих и настоящих, в отличие от
дорогостоящей и облепленной множеством
наклеек непотребной бурды сегодняшнего
дня, под старыми марками. 1
Сегодня водка вездесуща. В больших и
малых продуктовых, во всех без исключе­
ния ларьках и уличных будках (таких будок :
есть по одной-две на каждом перекрестке
и еще несколько по длине квартала), круг­
лосуточно, в магазинах детского и диети­
ческого питания и в кондитерских магази­
нах, на разлив и на вынос, на каждом из I
наших базарах есть ряд таких магазинов. В
хлебном может закончиться хлеб, но это...
Все хорошие водки похожи друг на
друга, каждая плохая водка, плоха по-сво­
ему. Плохих подавляющее большинство,
поскольку масса подпольных цехов гонит
водку из чего придется, разливая ее в бу­
тылки от лучших сортов, неотличимо ни в
чем. Они, экономя на качестве, не жалеют
денег на обертку. И часто так бывает, что !
 96 Александр Дорошенко

какая-нибудь типография получает сразу два

больших заказа на одну и ту же водочную
наклейку, но от разных совершенно заказ­
чиков. Мы покупаем водку прямо в фир­
менных магазинах, так надежнее. В пивнуш­
ки для «синюшных» сограждан водка по­
ступает без всяких прикрас, по цене ниже
очищенной воды.
Магазин на углу Александровского
проспекта и Привоза «Продуктовые това­
ры» и расшифровка крупно на щите: Одес­
ский Ликеро-Водочный, Одесский Конь­
ячный и Одесский Винзавод, и действи-
тельно, в магазине только это и кроме вод-
ки никаких иных продуктов.
Ресторан-бар «Корвин» — только у них
1/51 сегодня вечером, эксклюзивно, — лауреа­
ты международного фестиваля в Эстонии
— «Рома и К0»!
Фирма ООО «Муза» — «Горилочные
напитки», — что это такое?
На уличных углах вечерами теперь сто­
ят столики (так, что пройти невозможно,
и приходится обходить краем тротуара), го­
рят над ними лампы и сидят люди, груп­
пами знакомых, семьями, и пока сидят,
открыто Кафе или Бар, а ночи у нас теп­
лые и такие прелестные летние наши ночи,
как же встать и уйти, «там чисто, светло» и
уютно, там все рады друг другу, все ува­
жительны — как когда-то в моей бане на
Комитетской по выходным банным дням.
И так все практически перекрестки, но и
просто на середине квартала — у нас такие
широкие тротуары, а над этими столика­
ми, над оазисом ночного света и смеха по-
 Поэма о Городе 97

лог зелени - кроны деревьев, в любом ме­

сте у нас есть широкий тротуар под сенью
деревьев. Там всегда утренняя прохлада, там
полуденный ветерок колышет ветви и лис­
тья, там ночью становится оазис света под
мощной сенью деревьев. А ветви листьев
свешиваются к головам клиентов, иногда
касаясь разгоряченных лиц или щекоча за
ухом. Но я не помню случая, чтобы кто-то
надломил мешающую ему ветку...
Это ночное кафе мог бы нарисовать
Ван-Гог, подарил бы заведению и имел бы
здесь бесплатный стол с пивом...
Жовто-блакитний крап - патрютична
назва “НапоУ УкраУни” - одна водяра!
Но у Привоза объявление на магазин­
ном заплеванном стекле: «Водка Русская
1грн. — 100 грм.», то есть меньше 20-ти
центов, — это поистине ужасно!
Кафе-Бар «Косо-Бланка». Главное —
содержание, а насчет правильности формы,
то матушка Митрофанушки верно говори­
ла насчет извозчиков, что вполне заменя­
ют они надобность в знании географии...
Бар «Ташкент» у Привоза — надпись
мелом, крупно, на глухой сейфовой и рас­
пахнутой настежь двери («с девочками»,
маленькими буквами в нижнем углу, вро­
де бы шутка, но за первым от дверей сто­
ликом действительно сидят для чего то де­
вочки и застенчиво улыбаются заглядыва­
ющим прохожим) — это для сильных ду­
хом!
«Скороежка», это ведь буквальный
перевод «Раз! ГоосЬ...
418-4
8
 98 Александр Дорошенко

«Пирожковый мир»...
Продовольственный магазин «Вечный
зов».

Секс-шопы: «Игрушки для взрослых»,

«Вам это поможет», «Доктор Казанова» (ря­
дом с «Христианской книгой»), «Интим-
Бар», интересно, а что там такое происхо­
дит? «Амурные дела» на Канатной.
Свадебные салоны, агентства недви­
жимости, похоронные конторы, парикма­
херы и стоматологи всегда имели и всегда
будут иметь клиентов. Масса в Городе сва-
дебных салонов, иногда по несколько штук
на квартале. На Канатной их штук двадцать,
°^#°на все и всякие вкусы: «Илона», «6Л1Т»,
«Камилла», «Золушка» и, наконец, «Вик­
тория», что очень верно по сути этого дела!
Во всех витринных окнах свадебные пла­
тья, как бабочки, спрятавшиеся за стек­
лом. Однодневки. Но свадебный салон «Лю­
бой каприз» — несколько легкомысленно...

Но реклама срочной распродажи на

похоронной конторе, что на Греческой ули­
це, это как-то даже странно, согласитесь.
Что случилось, — нехватка клиентов? Этот
адрес печально знаком каждому из нас.
Гробы стоят красавцы, в лучших по­
родах дерева, лакированные и полирован­
ные, твердоограненные, как бриллиант,
сияющие бронзой ручек, с откидными, как
рояль, крышками. Такому гробу, как и ро­
ялю, положено иметь имя фирмы и масте­
ра на табличке. Коллекционные изделия!
Гилельсу какому-нибудь уместно подходить
 Поэма о Городе 99

к таком изделию, оправляя на ходу фалды

фрака (вот только сейчас уяснил, фамилия
у Эмиля Гилельса, видимо, связана с име­
нем великого Гиллеля!). Недавно на похо­
ронах одного знакомого, вышедшего в
люди, богатого, но надорвавшегося в этой
борьбе «за металл», как водится, собралась
масса давно не видавших друг друга лю­
дей, это ведь повод увидеться и погово­
рить, сохраняя вид скорби и радуясь, что
вот он — так, а вот я — еще вполне верти­
кален. Помните «Смерть Ивана’Ильича»!?
Стояли кучками, переходили от одной к
другой, скорбно пожимали руки и тут же
начинали говорить, и говорили-говорили ‘Щ**'
обо всем, накопившемся за время с похо-
рон предыдущих. Странно сказать — вид
праздника! А покойник лежал в таком гро­
бу, мореного дуба, с откидной крышкой,
со стеклянным окошком, тысячи на четы­
ре баксов тянул этот последний им самому
себе сделанный подарок — и все ему зави­
довали! Вдова гордилась...
И я слышал, что крутые и скорбящие
безмерно друзья кладут в гроб покойнику
мобильный телефон, и, выпив, звонят...
Напьешься с горя, позвонишь, а там
занято...
В дни господства готового платья, по­
глотившего индивидуальный пошив, в Го­
роде все же есть и сегодня Ателье Мод, где
шьют на заказ. Когда-то в дни наших роди­
телей эта система господствовала. Ателье,
как ни странно, сохранились, вместе с на­
званиями на старых еще вывесках.
 100 Александр Дорошенко

Расположены Ателье Мод в первых

этажах зданий, там большие открытые окна
и в них допоздна горит свет. Видны жен­
щины за швейными машинками и под са­
мым потолком плечики и вешалки, где ря­
дами висит готовое платье. Жужжат трудо­
любивые машинки, кушая нескончаемую
ткань полотна, переговариваются женщи­
ны. Закройщики, как и встарь, мужчины 1
(женщин этой профессии раньше называ­
ли модистками, но это слово пропало). Ког­
да-то это были сплошь евреи. Невысокие,
I
непременно лысые, с матерчатым метром
на шее (как упитанный общий любимец
домашний кот с бантом), с булавками в
зубах и остро отточенным диском мелка в ;
Т/51 руке. Не знаю, шьют ли там и белье, мо­
жет быть на специальный заказ, когда-то
белошвеек было много, были они краси­
вые и молодые:

«Была белошвейкой и шила гладью...»

Об этом и классики писали, со зна­

нием дела, например, Некрасов о бело-
швейне на втором этаже Питерского Пас­
сажа на Невском:

«Не так уж много шили там,

И не в шитье была там сила...»

Еще были у нас в Городе модистки.

Были они молоденькие и стройные необы­
чайно, с улыбкой, которой теперь уже не
сыщешь. Вот я молодой и тоже стройный,
 Поэма о Городе 101

и удивительно легкий в походке и взгляде

на жизнь, повернув на углу Екатерининс­
кой от Ланжероновской, иду к Бульвару,
и здесь, у двухэтажного и тогда еще сто­
ящего здания, с крупными буквами над­
писи «Модистка» по карнизу многоколон­
ного второго этажа, по-русски и по-фран­
цузски, и по-италиански тоже, вижу строй­
ную веселую девушку сбегающую по сту­
пенькам куда-то по делу, и повернув за
ней, иду Театральной улицей, мимо раз­
ных театров, мимо боковой стороны Пале-
рояля, мимо увлекательной и обманчивой
жизни, и ускоряю шаг, чтобы получше рас-
смотреть ее улыбку, чуть намеченную угол- Зь

;1Г
ком живых и упругих губ. А этой гравюре
где нарисовал нас художник, уже сто и _
пятьдесят с лишним лет...
Такая странная уверенность, что это
случилось вчера...
На Греческой в ателье шьют «Бюст-
галтеры, Грации и Полуграции». Что это
такое и как такое может быть — полугра-
ция?
Масса маленьких очаровательных жен­
ских одежных магазинчиков, название и вся
реклама или сплошь на французском, или
на итальянском, русских теперь нельзя,
украинские не гармонируют с товаром, и
слов таких не имеют. В освещенной витри­
не молодая женщина, сидит в креслах, ле­
жит в постели или стоит на руках, иногда
вовсе голая и заинтересовавшись видишь —
рекламируется обувь. Или кофточка, неве­
сомая, почти невидимая, сотканная из снов
 102 Александр Дорошенко

и грез, пауку не соткать такую, куда в ней

идти, с кем Хорошая одежда для женщи­
ны самоцель, и, если все же нужен муж­
чина, то, разве, как спонсор. Но теперь есть
много молоденьких и красивых и богатых
— например, к ночному кафе на Троицкой
выпить чашечку кофе и поговорить подка­
тывают два спортивных «порша» и из каж­
дого возникает фея. Каждая за рулем в сво­
ей машине, для тайм-кофе.
...И стоишь потрясенный увиденным,
и что-то такое припоминаешь, — ну ко­
нечно же, это было, было в чаплиновской
старой и немой ленте, стоял там не дыша
“ЦЦГ от восторга бедный человечек в лоснящем-
ся от старости котелке, проходила мимо,
Ш его не видя, красавица. Мой пес также по­
трясен увиденным и делает полный оборот
своим носом — такой за ней шлейф луч­
ших парфюмов мира, да нет, просто на ру­
ках у одной из дам собачонка, но так же
ухожена, из «порша» в общем, и он, мой
пес, тоже облизывается на это диво. И сто­
им мы двумя чаплиновскими копиями увы,
не нам, не нам!
Этим вечером я видел бомжа, он ря­
дом с витриной подобрал пустую бутыл­
ку, сунул ее в громадный свой мешок, и
собирался уже двинуться дальше неровной
своей походкой, как вдруг в ярко освещен­
ной витрине он ее увидел, женщину, сто­
явшую у столика с патефоном, задумчи­
вую, мечтающую под старую музыку, и,
подойдя, долго стоял перед этой витриной
бомж, поставив звякнувший бутылками
3
Поэма о Городе 103

мешок у ноги. Они стояли оба на уровне

тротуара — так низко начиналась витрина.
Он был молод еще, и бездомная жизнь еще
не вполне стерла черты его лица, когда-то
интересного. Он достал окурок и закурил.
Разделенные стеклом и вечностью, они в
ночной тишине смотрели друг на друга дол­
го, внимательно, изучающе. Кружилась ста­
рая мелодия на пластинке, хрипловатый
голос Утесова обольщал и манил любовью.
Медленно поднимался дымок сигареты. И
таял, как время, отпущенное нам на
жизнь...

Мир Парикмахерской (по украински

- Перукарня).
Парикмахер — Перукар — Куафер...
Вторая, наряду с «Ателье мод», осо­
бая территория нашей жизни. Отстранен­
ная и независимая область души. Все внеш­
нее оставалось за ее дверьми, — печальные
реальности сложного времени Здесь был
иной мир — мир обольстительных запахов
(в годы моей юности там пахло «шипром с
комсомолом»). Часто они имели два зала,
мужской и женский, и общий ожидатель­
ный зал. Стояли по периметру помещения
специальные кресла (только у геникологов
были еще свои особенные кресла) перед
большими зеркалами на стенах, рядом
умывальники, и слышался летящий звук
быстро щелкающих зубами ножниц (как I
крылья стрижа, внезапно проносящегося
рядом с твоей головой). И этот безостано­ I

вочный звук вплетался в такую же непре-

 104 Александр Дорошенко

рывную речь. Парикмахер имел еще одну

важную профессиональную особенность -
он был говорящий.
Много лет меня стриг Яша в парик­
махерской на углу Екатерининской площа­
ди, и, пока стриг, успевал рассказать обо
всей своей и всех родственников жизни,
об Израиле, куда собирался ехать. Соответ­
ственно профессии, Яша был лысым. Для
парикмахера это полезно, так клиент себя
чувствует польщенным, сравнивая остав­
шиеся, свои. Яша устраивал из обыденного
этого дела мистерию-ритуал. Он вначале
осматривал меня, изучал с интересом, как
бы впервые увидев лысеющего и уже дос-
таточно вытертого жизнью мужчину, по­
ле! том он мыл мою голову, вне зависимости
от ее состояния, даже если я ее вымыл пе­
ред самым приходом, потом вытирал и су­
шил, и, наконец, приведенного в мораль­
ный требуемый градус, усаживал меня в
кресло и начинал священнодействовать. Я
уже к этому моменту вполне проникался
важностью происходящего со мной, и про­
падала где-то первоначальная суетливая
мысль — заскочить и поправить волосы, я
знал теперь, что это серьезно...
И это правильно, потому что все вещи
в мире имеют только ту цену, которую мы
им способны назначить. Ибо все они часть
нашей такой скоротечной жизни...
Перед праздниками устанавливались
длинные очереди, ожидающие сидели ряд­
ком на стульях, заглядывали новые кли­
енты, о постоянных парикмахер всех опо-
 Поэма о Городе 105

вещал, что этот человек занимал очередь

еще утром, обычные пристраивались в хвост.
Заняв очередь и убедившись, что и за то­
бой ее заняли, можно было и отлучиться,
прикинув время...
Это был выход из будничного про­
странства, и для нас с парикмахерской все­
гда и так до сегодня, было связано с праз­
дником...

На старых фотографиях и открытках

видно невероятное обилие вывесок, иду­
щих не только по первым, но и по вто-
рым-третьим этажам, просто на окнах до­
мов, например, на третьем этаже на стек­
ле надпись — стоматолог, или венеролог (это
значит, что уже время Первой мировой,
обострившей интерес к этой нужной про­
фессии). Революция сняла вывески с домов
и стен, оставив минимальный и строгий
набором советский стандарт: Гастроном,
Парикмахерская, Хлеб, Ателье (мод или
индпошива), Ресторан, Кафетерий (рань­
ше в Городе это называлось Кофейня). Это
очистило и украсило наши дома, открыло
первоначальный их вид, как задумал его
архитектор. Теперь все стремительно верну­
лось на старые места — обилие вывесок, их
размеры, смешные и наивные «завлекалоч-
ки» для клиентов. Вывески поползли вверх,
не разместившись на первых этажах, влез­
ли на крыши, повисли над улицами, под­
нялись на привязанных за ногу воздушных
шарах в небо (и ночью пугаешься, увидев
 106 Александр Дорошенко

внезапно сразу две луны в полнолуние и

долго высматриваешь настоящую!), осве­
тились громадными окнами на столбах
вдоль дорог, легли на тротуаре, вмурован­
ные в асфальт и освещенные изнутри...
Чем ближе к базарам, тем больше
вывесок, тем интереснее они и смешнее,
они там живой отголосок кипящей жизни...
Впрочем, так было всегда. Любитель­
ские дореволюционные снимки, сделанные
в Городе. Район какого-то базара (спиной к
снимку очень устойчивая «во весь экран»
фигура городового; с «селедкой», саблей,
принятой тогда на вооружение в России,
фигурой он коренаст и основателен - как
памятник Александру 111 в Питере). Уча-
1551 сток улицы метров в двадцать. Два снимка
одного и того же места, сделанные с неко­
торым смещением в пространстве улицы.
Половина высоты этих строений занимают
двух - трех - и четырехэтажные рекламные
щиты вывесок. Над окнами, во всю шири­
ну зданий, в межоконном пространстве,
на выносках в пространство улиц, над кры­
шами.
«Пекарня М.Я. Махлиса»; «Типогра­
фия. Хромо-литография»; что-то продает или
делает Питкус; «Литограф»; «Табачная»
(лавка); «Живописная (мастерская?) Голь­
дфарб»; «Дамский портной Бирман» («муж­
ской, женский и дамский портной Абрам
Пружинер»); «Русский базар» (что это та­
кое и кто это держал - нет фамилии, не­
ужели же тоже; на полуоткрытой двери
крупными буквами — «Писец» — и указу-
 Поэма о Городе 107

ющий направление палец (нет такой боль­

ше профессии). И это далеко не все, что
можно было прочесть и всего на двух до­
миках. Много было в Городе предприимчи­
вых евреев. Это мелкие лавочники и ремес­
ленники, но, все же, свое собственное
дело!
Сегодня все вновь и очень похоже. Но
вместо евреев лица кавказской националь­
ности...
Написано: «Дом кутюр Владлена» и
продают там ткани...
Старая, родная и по старому просто
написанная вывеска: «Бытовые услуги»,
ключи там ремонтируют и швейные-сти-
ральные машины, починяют утюги и при­
мусы, сидят часовщик и холодный сапож­
ник (в такую жару то). А рядом, на свеже-
отремонтированном здании, вывеска, вы­
раженная одним словом, надо полагать на
итальянском, и, надо полагать, это каж­
дому и всем известное слово, поскольку
никаких нет к нему расшифровок:
«ВакНшш», и только перейдя дорогу, ви­
дишь, в витрине обувь, но какая обувь! И
действительно, «нужны ли тут слова?». !
I
«Плиткин дом», «Салон дверей» и
«Дом окон», но есть и «Белый квадрат»,
облицовка ванн и...
Магазин «Взятка» в Колодезном, и в
нем множество красивых и дорогих безде­
лушек — действительно, удобно...
«Мебельман» — не фамилия, но про­ :
филь работы — мебельный магазин на Ма­
лой Арнаутской для избранных заказчиков
с изыском (видимо от «меломан»).
108 Александр Дорошенко

«Атлант», «Атланта» (видимо, женс­

кая особь-обитательница легендарной Ат­
лантиды), «Атлантис» — не вполне ясно,
что это такое! А содержание под этими вы­
весками вовсе различное и даже иногда нео­
жиданное, от недвижимости до всякой мел­
кой движимости.
Вот нитяной и всяких обрезков мате­
рии и змеек магазин для женщин правиль­
но назван «Ариадной».
«Салон по изготовлению установки
(!?) камины, лестницы, подоконники и
все, что надо». Ну и что с того, что язык не
литературный — они дают натуральный
материал и качество! А если вам нужна ли­
тература, — так читайте себе Толстого и
недорого (буквальный ответ на мое им за­
мечание о литературных достоинствах над­
писи, а насчет недороговизны Толстого все
верно — прямо у их дверей стоит книжный
букинистический ларек и в нем «Война и
мир» в полном составе, она в три с поло­
виной раза дешевле томика «Анжелика —
маркиза ангелов». Вот бы Льву Николаеви­
чу это показать и затем дать почитать «Ан­
желику», для сравнения).
Декор-Испания «Дон Кихот», — в вит­
рине красавцы унитазы. Покойно на них
сидеть, как старому рыцарю в седле Роси­
нанта.
«Джоконда» — магазин стиральных и
моющих средств на Степовой.
Парикмахерский салон «РКОР1» дверь
в дверь с булочной «МР1Я» на Канатной.
Чуть дальше парикмахерская «ЛеДи». От-
:уда такой прононс?
 Поэма о Городе 109

Похоронное бюро «Универсал» на углу

Преображенской и Малой Арнаутской.
Верю...
Между ритуальной конторой «Стикс»
(симпатичнейшие и видимо начитанные
люди держат это бюро путешествий в один
конец, и я давно заметил, что близость к
чужой смерти, возвышает душу и рождает
склонность к раздумьям) и круглосуточ­
ным «Секс-шопом», помещается заведение
«Шашлыки с Кавказа». Описание земной
жизни. Двое в ритуально черном, приказ­
чики от Харона, развязывая на ходу узлы
черных галстуков и снимая с лица имидж
печали, весело спускаются в подвальчик к
шашлыкам. Живым — живое!
В углу Второго кладбища, против
Красного Креста, теперь есть кафе-бар и у
бара название - «Под сенью гроба», надо
бы в очередной раз по дороге на кладбище
зайти, посидеть На этом углу когда-то был
рекламный щит кинотеатра и как-то, про­
езжая мимо, я прочел там о новом фильме
— «Никто не хотел умирать». Мистика!
Ну не прав я и поспешен в обличи­
тельных выводах об этой молодой поросли,
владельцев баров и магазинов, конечно,
лица и прически их мне непривычны, и
машины эти, самые дорогие в Европе, а к
каждой в сопровождение придан мощный, I
с охраной, джип, но что-то в них все же :
!
есть. Например, широкая сеть заведений с
игровыми автоматами под цифровым ко­
дом-названием «3, 7, 1», ~ это ведь «Пи­
ковая дама», старуха графиня и неверный,
 110 Александр Дорошенко

свихнувшийся на русской почве немец и

военный инженер Германн (навсегда ос­
тавленный Пушкиным без имени), это ведь
ее замогильный голос, глухой и протяж­
ный, когда непослушные губы с трудом
растягиваются и выговаривают-выплевыва-
ют слова — «тройка, — семерка, — туз!». И
даже ирония в названии этом для игорно­
го дома заключена, ведь обманула же ста­
рая карга на последней карте и свихнулся
Германн!
«Он сидит в Обуховской больнице в
17-м нумере, не отвечает ни на какие воп-
росы и бормочет необыкновенно скоро:
«Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка,
°*х*^°дама!». Пиковая, естественно, дама («пи-
1М ковая дама означает тайную недоброжела­
тельность» — гадательная книга).
Вот странность — играя в карты, вся­
кий раз когда открывается дама пик, я
вздрагиваю непроизвольно. Воля ваша, но
что-то здесь есть такое Она, эта карта, одна
такая в колоде, она живая и опасна! Ру­
кой, держащей ее, я ощущаю биение стра­
сти:

«Разыграешься только-только,
Л уже из колоды — прыг! —
Не семерка, не туз, не тройка —
Окаянная дама пик!»

Александр Галич. Песня исхода

Впрочем, «что русскому здраво, то

немцу карачун!».
 Поэма о Городе 111

...Дама-дворник, формой и тяжестью

нефтяной бочки, в армейской кирзе, с мет­
лой и в некогда желтой фуфайке с надпи­
сью на спине крупно «ЖЭК «Ренессанс
ЬйЗ». А кто же учил их этому на русской
литературе уроках с закатыванием глаз и
придыханиями? Получите!
112 Александр Дорошенко

Опара
Оперный Театр вы ощущали задолго
до выхода к нему на театральную площадь.
В вечера представлений, он аурой своей зах­
ватывал пространства близлежащих улиц,
по которым шли к нему горожане — шли
по Дерибасовской, делая крюк, чтобы про­
длить праздничное ощущение от предстоя­
щего, шли по Ришельевской, по сумереч­
ной уже в это вечернее время из-за плата­
новых крон и всегда торжественной Пуш­
кинской, по Ланжероновской и Екатери­
нинской. И подойдя к Нему, без суетливо­
сти, так часто им присущей, с предупре­
дительностью друг к другу, так редко про­
являемой в повседневности, с высветлен­
ными праздничными лицами, они перего­
варивались тихо, почти шепотом, чтобы
никого не потревожить. Здесь на входе в
Театр и в его просторных, дугами идущих
 Поэма о Городе 113

вестибюлях они становились иными. Что-

то передавали им эти стены, от их дедушек
и бабушек, приходивших сюда когда-то, от
их отцов и матерей. Непременно в костю­
мах и галстуках были мужчины, а дамы, •
Бог мой, какой ослепительной красоты
были дамы! И забывалось, что за стенами
этими пролетарский век, так позорно про­
игравший бой с костюмами и элегантнос­
тью. И язык общения становился иным здесь.
Диву даёшься, откуда у них такие слова и
обороты речевые появлялись — когда-то в
детстве так именно говорила бабушка сво­
ей внучке и так показывала жест, каким
нужно держать и обмахиваться веером.
И вот ведь запомнилось! Узнавая и
кланяясь знакомым (и где, как не здесь
чаще всего встречались, давно не видав­
шие друг друга) они сдавали вещи в гарде­
роб, и многие брали там театральные би­
нокли. Дворцовые марши парадных лестниц
изменяли их шаг, выпрямляя осанку и не­
ведомой тайной освещались их лица.
Обольстительные куртуазные мостики ви­
сели в высоте вестибюлей. Через затемнен­
ный вход (их много было и вели они на
разных этажах в ложи и галереи, но вход
всегда был как бы затемнен тяжелыми пор­
тьерами) вы внезапно (всегда сколько себя
помню, всегда была внезапность появле­
ния этого чуда) впадали в громадную чашу 1
Театра. И видели его из любой точки сразу
весь, мощноокруглый, с золотыми ребра­
ми лоджий и галерей, с соблазнительной
темнотой лож, с громким шелестом при-
9 418-4
 114 Александр Дорошенко

глушенных голосов.
А музыканты уже начинали настраи­
вать инструменты и нестройные эти звуки
обольщали душу и что-то такое обещали,
что-то они предсказывали, никогда так и
не сбывшееся, и Бог с ним, но эта надеж­
да сладостью наполняла грудь и все каза­
лось возможным. Бог мой, как хорошо ста­
новилось, как хочется вернуться туда,
пусть хоть раз еще, в эту глубину затаив­
I
шего дыхания Театра, в этот шорох и ше­
лест, в словами не передаваемый звук под­
нимающегося тяжеленного занавеса. И пер-
вые в мертвой тишине звуки музыки. Ви-
'|р*' дишь, Господи, я тебя не прошу о мно-
гом> мне многое и не нужно, я прост и
1Й1 неприхотлив, Ты ведь знаешь это, но раз­
ве так тяжело для тебя сделать — вернуть
туда, пусть на чуть-чуть меня и их всех,
которые уже так далеко, вернуть ненадол­
го, чтобы вот так постоять, услышать и
увидеть это еще раз, пусть и последний, я
не возражаю. Улыбнутся, кланяясь, в со­
седних ложах друзья, которых давно не ви­
дел, и вот они всё такие же, как тогда, все
красивые и молодые. Невесомо опустится
мне на плечо рука женщины и я, скосив
чуть глаза попробую угадать кто, может быть
сразу и не узнаю, но пойму, как она, эта
рука прелестно легка и соблазнительно кра­
сива, как орден на груди, который все вок­
руг уже увидели и перешептываются в за­
висти, и поплывет легкой лодочкой куда-
то сердце, чуть дрогнут и могуче закаме­
неют плечи, надменно двинется бровь, а
 Поэма о Городе 115

музыка будет все играть, а голоса родные

и такие теплые все будут звучать и воздух
будет напоен всеми запахами, казалось так
давно позабытого счастья. Благослови меня
этим, Господи!
Опера это конечно музыка и дирижер
с палочкой (смешной человечек с ласточ­
киным хвостом, вынужденный стоять спи­
ной ко всему залу, гордо ощущая величие
этой взаимной условности) и голоса пев­
цов или балет (всегда сравню балерину с
прелестью цирковой лошади — та же гра­
ция, и любовь к искусству, разве что ло­
шадь честнее, ей просто весело радовать
зрителей, и она не ждет, чтобы ее осыпали
корзинами с цветами или носили на ру-
*
ках), но главное в Опере — это мы, при­
шедшие в этот вечер друг к другу с любо­
вью! Просто так, потому что мы устроили
в этот вечер друг другу праздник и нам так
приятно это сознавать и любоваться друг
другом! Мы могли бы в этот вечер многое
полезного сделать — заработать еще денег,
вскопать огород под капусту, починить ке­
рогаз, да мало ли, как много могли бы, но
мы пришли сейчас друг к другу любовно и
бескорыстно. ... Как хорошо мы сделали и
какие мы молодцы!

Это второй у нас Театр, а первый, где

бывал Пушкин, сгорел зимней ночью в
январе 1873 года. Он был спроектирован
Тома де Томоном и выстроен в 1804-1809
годах под руководством Ф. Фраполли. Театр
был начинанием и мыслью герцога де Ри-
 116 Александр Дорошенко

шелье, в стиле неоклассицизма, белый ви­

дом, он имел 6-тиколонный портик ко­
ринфского ордера. Стоял Театр на громад­
ной площади, высоко вознесенный над
морем и видимый издалека, как Парфенон
греческой древности. Мало того, что было
высоким само плато, но над ним еще воз­
вышается холм, на вершине которого и сто­
ял этот Театр. Портик заложили в 1872 году
для расширения внутреннего пространства
— в старом Театре была теснота вестибюлей
а в заложенном портике создали буфет. Ведь
нужен же, согласитесь, в театре хороший
буфет! Но колонны превратились в пиляс-
тры и здание Театра в обувную коробку.
~~ Боковой, в сторону Ришельевской, вход
5? был приделан позже, для удобства, и над
ним в чердачном помещении установили
освещаемые ночью газовым фонарем часы.
Вот от них и начался ночной пожар.
Всегда повторю, что часы есть изоб­
ретение вредное и источником своим име­
ет явно выраженный атеизм — неверие в
бессмертие нашей души!
Лицом и колоннами старый Театр об­
ращен был к Английскому клубу, и сто­
яли они в одну «линию». Я видел старую
открытку с реставрационным проектом, в
котором клуб был в сторону Театра нара­
щен колоннами, ответно старым театраль­
ным и палерояльным, а два параллельных
боковых ряда зданий ограничивали Теат­
ральную замкнутую площадь, развитием
идеи Пале-Рояля в сторону клуба, и здесь
тоже устроился плескаться фонтан. Полу-

*
 Поэма о Городе 117

чался симметричный и как бы «сдвоенный»

Пале-Рояль. Так рисовался грандиозный
многоколонный ансамбль, как древний
греческий форум, а в его сердце помещен
был Театр. Жаль, не случилось!
Я как-то раньше не чувствовал — они,
старый Театр и Аглицкий клуб, были заду­
маны воедино и были братья, дополняя друг
друга, и, когда Театра не стало, осиротел
клуб. Он неприкаян, есть какая-то стран­
ность в его постановке, — просто вокруг
него не стало близких!

Новый Театр был выстроен в 1884-

1887 годах по проекту венских архитекто-
ров Ф. Фельнера и Г. Гельмера (ну и фами-
лии им подобрали в справочниках и путе­ 1
водителях!). Интересно, что часы на нем
устанавливать не стали. Театр теперь был
ориентирован в создавшейся уже схеме улиц
и лицом обратился к Ришельевской. Горо­
жане долго не могли позабыть свой старый
уютный Театр и этот новый, роскошно-от-
крыточный, венско-барочный, долго не
приживался в их душах. В нем много боль­
ше удобств, имперской и купеческой кра­
соты, но красив он только изнутри, амфи­
театром галерей и лож, окружающих сцену
и многоярусными галереями-гульбищами
(уж если так можно сказать о храме, то о
Театре вполне можно), а оболочка у него
— простая необходимость, техническая за­
дача и он, Театр, легко читается, просве­
чиваясь сквозь свою оболочку. У театра че­
стная, чуть приукрашенная внешность.
 118 Александр Дорошенко

Центральная люстра там огромна и

весом она свыше тонны. Всегда я предпо­
читал партеру ложи. А сидя в партере, опас­
ливо поглядывал вверх, где на фоне рас­
писных плафонов с шекспировыми персо­
нажами, сияла миллионами ламп (или от­
свечивала в темноте миллионами хрусталь­
ных подвесок, но был еще промежуток,
когда медленно-медленно гасла люстра,
погружая зал в театральное волшебство) эта
страшная в падении штука. Это еще Веничка
Ерофеев прочувствовал: «Хорошая люстра.
Но уж слишком тяжелая. Если она сейчас
сорвется и упадет кому-нибудь на голову
- будет страшно больно. Да нет, наверно,
“'^^даже и не больно: пока она срывается и ле-
*
тит, ты сидишь, ничего не подозревая. А
как она до тебя долетела — тебя уже нет в
живых. Тяжелая это мысль: ты сидишь, а
на тебя сверху люстра. Очень тяжелая мысль».
В нашу жизнь Театр вошел единствен­
ным нам известным. Мы им гордились и
его любили, а он отвечал нам взаимнос­
тью — как много важного и счастливого
случилось с каждым из нас в его обольсти­
тельных круговых галереях. Бывало, закро­
ют уже доступ в зал опоздавшим, зазвучит
приглушенная тяжелыми портьерами му­
зыка, а молодые люди так и останутся в
опустевших переходах его галерей, среди
золота и лепнины и мягко приглушенных
огней. Они присядут на уютные расставлен­
ные повсюду диванчики, или будут идти о
чем-то говоря по его галереям, переходя с
лесенки на мостик и затем на новую лест-
 Поэма о Городе 119

ницу, и вдруг выйдя к парадной, царской,

которую в эти мгновения старый Театр бро­
сит им под ноги. И в наступившей торже­
ственной тишине они спустятся по этой
величественной лестнице медленным ша­
гом, в удивлении осматриваясь и не веря,
что это все, царственность ступеней в ков­
рах, блистающие зеркала, горящие лампи­
оны и множество любопытствующих глаз
масок и маскаронов и скульптурных групп
— только для них одних устроил старый и
многое повидавший Театр. Однажды в на­
шей жизни он давал нам свое собственное
представление, им самим сочиненное,
только Он — только нам, без актеров и
музыки, без зрителей. Он знал, что такое
неповторимо, что только один раз в жизни
даровано такое человеку...
К Театру примыкает Пале-Рояль
(Ра1а15 Коуа1) — внутренний тенистый сад,
спрятавшийся внутри каре окружающих
зданий. Он наша тайна и посторонний, слу­
чайный в Городе человек, его не заметит.
Сад был построен на месте бывшего плац-
парада по Ланжероновской улице, который
переместили на Соборную площадь, про­ I
тив гауптвахты, а затем еще дальше — на
Куликовое поле.
По трем сторонам периметра этой пло­
щади, позади старого Театра, выделили
неширокую полосу земли, расчленили ее
на отдельные участки и отдали купцам под
лавки. А лавки эти построил единым ан­
самблем в виде П-образного каре зданий
Г.И. Торичелли в 1842-1843 годах. Фасады
 120 Александр Дорошенко

лавок, обращенные к Екатерининской и

Ланжероновской улицам, стали непрерыв­
ной ордерной аркадой. Там было 16-ть гро­
мадных и светлых арочных окна к Екатери­
нинской, а торцы здания выделялись стро­
енными окнами в обрамлении плоских пор­
тиков. Ансамбль этот задуман был как рос­
кошное ожерелье, а кистью руки был ста­
рый Театр. На старой гравюре видны под­
вальные окна со стороны Екатерининской,
и сегодняшние дома, наверное, стоят на
этих старых фундаментах и подвалах. Под­
валы там глубокие, сухие и прохладные, с
мощными, средневековой красоты, ароч-
ными сводами. В конце века ансамбль раз-
рушили и окружили сад разномасштабны­
I ми зданиями случайной архитектуры. В них
располагались кафе и лавочные галереи с
выносными столиками, магазины и мас­
терские. Четвертой стороной сад примыка­
ет к Театру. Старому Театру он служил об­
рамлением и преддверием, новый стал по­
перек его продольной оси, лицом обратив­
шись к Ришельевской и задником к Теат­
ральному переулку, что немедленно сде­
лало этот переулок театральными задвор­
ками. А Пале-Рояль стал жить независимо
и автономно. Что осталось незыблемым от
строения Торичелли — это два высоких и
узких арочных входа с лестничными подъе­
мами к саду со стороны Екатерининской.
Мне кажется, что новые дома строили вок­
руг них, их непременно сохраняя, как сде­
лали и сегодня, при перестройке дома с
ближним к Ланжерновской входом.
 Поэма о Городе 121

Сад имеет необычную диагональную

разбивку алей — Андреевским крестом — и
она определила такое расположение входов.
Идея его создания принадлежала Елизаве­
те Ксаверьевне Воронцовой. Сад этот, рас­
положенный в самом центре на пересече­
нии многочисленных городских магистра­
лей, и сегодня поражает внезапной тиши­
ной и отстраненностью от городской суеты.
Его украшают уютный и тихий фонтан,
устроенный еще в 1847 году, с печальной
бронзовой девушкой на самой вершине ска­
лы из дикого камня и обнимающаяся па­
рочка, Амур и Психея, на зелени газона, а
над ними и над всем этим садом сплош- "’Щ’'
ной ковер ветвей и листьев.
*
На противоположной от Пале-Рояля
стороне Театра, на перепаде высот, устро­
ена широкая и крутая лестница, гранит­
ной волной падающая к переулку Чайков­
ского (Театральному), с чугунной литой
решеткой, хранящей старый герб Города с
цепями. В верхнем его поле помещен сим­
вол империи — двуглавый орел, а в ниж­
нем, символ Города — якорь-кошка. Это
цепкий, надежный, с четырьмя мощными
лапами якорь. У самого подножия лестни­
цы высится могучий платан. Это самая кра­
сивая в Городе лестница из множества у
нас красивых!
122 Александр Дорошенко

В любой столице Европы такая лест­

ница стала бы главной красотой дворцово­
го парадного зала, поднимались бы по ней
монархи, сбегала бы наискосок Золушка,
а у нас она поместилась просто на улице,
на склоне холма, лицом к тупиковому пе­
реулку.
Так роскошны, так богаты, так само­
уверенны и горды когда-то мы были!

Старый городской театр

 Поэма о Городе 123

БАЗАРЫ ЦСб

«Меня еда арканом окружила,

Она встает эпической угрозой,
И круг ее неразрушим и страшен...»
Эдуард Багрицкий. Встреча

С первоначальных дней и во все про­

тяжение жизни Города, важнейшей его ма­
териальной и духовной частью были и ос­
таются поныне многочисленные базары.
Греческий, на месте нынешней греческой
площади, Старый, на Александровском
проспекте, Новый, рядом со Сретенской
церковью и, позже возникший, знамени­
тый Привоз. По всему периметру площади
этих базаров окружали, как правило, одно-
и двухэтажные торговые здания, с откры­
тыми галереями и сплошной колоннадой
высотой в один, либо два этажа. Толстыми
и во всю высоту здания были эти колон­
ны, основательные, и в первом этаже за
 124 Александр Дорошенко

ними зияли двери лабазов, а вдоль второго

шла вереница балконов. Остатки их видны
на Греческой площади и по всему периметру
Нового рынка.
Восточными коврами ручной работы,
сотканными из ярких красок и проверен­
ных тысячелетиями орнаментов, лежат на
площадях Города наши базары. Для всего
западного мира базар — продуктовые ряды,
для нас — средоточие и магия жизни. Это
наш клуб и поход на базар — праздник и
ритуал. Нам базар - как немцу-протестан-
ту воскресное совместное пение в церкви.
В городах всего мира рыночная пло-
щадь всегда соседствует с храмом. В Городе
|^°так было с Новым и Алексеевским рынка-
Сй! ми. Жизнь обывателя замыкалась двумя эти­
ми местами — для души — храм и для тела
- рынок. Они рядом и граница между ними
условна. В воскресный день люди, постояв
в храме, вновь встречались за его порогом
на рыночной площади. Тысячелетие обще­
ственная жизнь женщины всецело замы­
калась площадью храма и окружающего его
рынка. Рынок, поэтому, это не только и
не столько место продажи товаров, как ма­
газин, это место и среда общения. В храме
обывателя крестили и отпевали. Жизнь же
свою он мог в старые времена завершить
тут же, на рыночной площади, где стоял
эшафот. И был термин «базарная казнь».
Здесь царит торг. Он ожесточен — обе
стороны выгадывают в деньгах. Он добр -
им, сторонам, интересно общаться. Вот я
стою перед прилавком и вычитываю в за-
 Поэма о Городе 125

писной бумажке, что еще должен купить.

Эту бумажку мне помогают расшифровать
базарные торговки — им понятна моя се­
мейная жизнь, и они знают, что в бумаж­
ке этой записано вовсе не «килограмм си­
них», а слова любви и тишина семейной
жизни. Они в ней, в моей семейной жиз­
ни, сейчас с интересом участвуют, помо­
гая выбрать и не забыть. Последнее они
уточняют на слух, задавая вопросы: «не за­
писаны ли там помидоры?».
В отличие от магазинов базар честен.
Здесь производитель и покупатель встреча­
ются лицом к лицу и уместен торг. Здесь
здороваются и купившему говорят: «На здо-
ровье». У нас на базарах не принято обве-
шивать, как в государственной торговле,
наоборот, принято немного «довешивать»,
— «с походом». Мы всегда доверяли нашим
базарам больше, чем нашему государству.
Базар это страна, здесь нужно знание
фарватера, акватории, необходимы компас
и карты. Его архипелаги разграничены и
нигде не соприкасаются. Они лежат каж­
дый в своих берегах. Пальма не растет на
севере, она растет там, где должна расти. И
поэтому вы идете за картошкой в карто­
течные ряды, где нет и не может быть ви­
нограда или яблок.
Картофельные ряды. Красок здесь
мало, но есть то, чем определяется жизнь
— надежность и уверенность. Продают кар­
тошку ведрами и в них она стоит на при­
лавке между продавщицей и покупателем.
Стоят три-пять ведер полных картошкой —
 126 Александр Дорошенко

образцами товара. Она различна размером

и ценой. Клубни чистенькие и прозрачно
тепла их кожура. Цвет варьирует в широкой
гамме, от нежно-бежевого до всех оттен­
ков красного и тогда говорят — американ­
ка. Картошка основательна и серьезна. Она
эмигрантка и родина ее далеко в горах иных
континентов. Есть задумчивые картофель­
ные сорта. Их сердце — в горах.
Надо бы написать историю России,
опираясь не на привычные атрибуты ее
жизни — войны, захваты, пожары, царе- и
братоубийства, но на основы сдвигов, на-
пример, появление картошки и картофель-
Ж^ные бунты при Алексее Михайловиче
^ 1т0 пРинципиально изменили развитие страны,
1йг и именно клубень картошки, а не Петров­
ские реформы изменили Россию и ввели ее
в европейский дом. От реформ Петра в этом
смысле остался табак, и лица стали голы­
ми, появились индивидуальные черты.
Плотные, глянцевые, надменные и
налитые жизненным соком помидоры. Кто
назвал этот сорт «микадо»? В зеленых са­
латных листьях прячутся бронированные
тела огурцов и выглядывают из зарослей их
крокодильи пупырчатые головы. Их опасно
трогать рукой. Циркулем раскинулись ноги
кореньев петрушки. Развратница!
В строгом глянцевом блеске баклажа­
на есть верность и ярость Отелло, венеци­
анского мавра. И презрение к плебейскому
окружению. Крепка и тверда морковь. Это
крепость надежной семьи и скучноватой
верности. Нежен и обманчив бурак в гру-
 Поэма о Городе 127

ботканной одежде. Надменен богато убран­

ный одеждами лук. Пленяют холодной чис­
тотой крепкие капустные головы. Они хру­
стят и сжимаются. Декадентствует цветная
капуста.
Глянцевые, короткоствольные перцы,
созданные по моделям и краскам Сезанна;
пучки редиса с королевской короной из
листьев; широкие и сочные скибки кабака
— молодая луна, но не девушка — молодая
и уверенная в себе женщина. Купи!
Чесночные головки — обоймы чесноч­
ных долек; память о Чапаеве (в моченом
виде о Шолохове, о «крепком многостволь-
ном затылке»).
Зелень, как специализация: реган (ба­
зилик), петрушка, сельдерей, салатный
лист. Это язык незнакомого народа, он тре­
бует переводчика, знатока. В нем легко заб­
лудиться. Венок из лавровых листьев — па­
мять об олимпийских героях и лысине Це­
заря.
Ну, хорошо, Цезарь прикрывал лав­
ром свою плешь, а что именно использо­
вали греки на своих статуях для прикрытия
ниже лежащей головки — лавр или виног­
рад? Да нет, вспомнил, фиговый лист. Ге­
ракл, например, и еще вопрос, как это
дело крепилось? И где росло — идешь там
осенью, а прямо на тебя слетает фиговый
лист...
Цыганка с корзиночкой и там биле­
тики. Непрерывно повторяет: «Боря гадает,
Боря гадает, а вот Боря гадает!». Боря тут
же привязан за лапку на корзинке — это
 128 Александр Дорошенко

желтенький волнистый попугайчик. Он мо­

жет вытянуть билетик, а на билетике — по­
слание судьбы. Здесь важно, что гадает не
цыганка, а именно Боря гадает.
И вдруг вместо длинных прилавков
большие в ряд стоящие деревянные бочки
с квашеньями. В бочках капуста и ее надо
обязательно пробовать, из каждой бочки
взять горсть. Она хрустит и наполняет рот
свежестью. Хозяйка заботливо наблюдает
пробу и предлагает еще из рядом стоящей
бочки.
Маринованные огурчики, должны
быть невелики размером, одинаковы дли-
ной и упруги телом. Они пахнут водкой в
запотевшем от холода графинчике, дружес-
Iй! кой неторопливой беседой, доверием. Ма­
ринованные красные помидоры — это боль­
шая компания и пересуды. Маринованный
арбуз, как ощущение потери и отсутствие
надежды. Как пораженчество. Маринован­
ные яблочки, как утопленники в реке вре­
мени.
Улыбчивые, круглолицые и черногла­
зые кореянки продают острую наструган­
ную морковку, бобы, синие в кусочках,
морскую небываемую капусту и массу иных
неведомых, но явно вкусных и явно к за­
куске необходимых вещей. Все это лежит в
высоких круглых мисочках...
Связки сушенных грибов — тонкий
запах подземелий, тени ночных призраков.
Подозрительный шорох. Взгляд исподтиш­
ка наблюдательных и осторожных глаз. Ви­
сят они головками вниз. Висельники.
Олсссп.
Аркалш.
Ос1с55П.
АгклсИс.
Одесса, вышка кь
Ойезза. 01е Агкайеп 1Ш Рагк

РГТ
мнишяма

«-1-
' «а-'

оЩ Аркадй;

• ‘ •

Ш ’■
Одесса. — СМе^за. Хад:к1!бгопо1С1(\ Лчмлаъ. Курзаль. — СНпазсЫ-Веу-Ытяп. Кигвад!

'
 Берегь Ланжерон*

С 'V- ' = Г. :• ч гоп. 'Ьап>8 <3с 1** с!азис

ЕИйдаВ$& 1 л :

/> 1
щ.
Г •—
И.» ТГК!
г V, » I

г ■ чф/ •

^ А:
-»Л5Е?
■
.
~ЛШ !
■'

О *»■
I Ой
т
м: о?. й-
Ь»Г«Й>
ЖЩЬ*. "*Ч
'*
 Поэма о Городе 129

Какая сокрушительная аналогия!

Масса соленых грибных разновидно­
стей в банках. Здесь можно попробовать.
В лукошке бритоголовые налитые тя­
жестью и крепко сбитые близнецы — белые
грибы.
Гаврила Державин написал о наших
базарах:

«Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый,
раки красны,
Что смоль, янтарь-икра, и с голубым пером
Там шука пестрая — прекрасны!»

И о фруктовых рядах, добавил: «Пло­

ды среди корзин смеются... «. Не всегда и не
все — есть застенчиво улыбающиеся. И гру­
бияны:

«Там яблок румяные кулаки

Вылазят вон из корзин;
Там ядра апельсинов полны
Взрывчатой кислотой».
Эдуард Багрицкий. Ночь

И хозяйка этих плодов стоит здесь же,

это плоды с ее деревьев (в роскошных су­
пермаркетах плоды эти происхождением
неизвестны, их красота безымянна). Сек­
суальны груши, плотоядны персики (перс,
перси и персик — нет ли связи?), серьезны
яблоки. В море черешен ощутимы строгие
ряды круглоголовых пехотинцев, они бе­
рут количеством и форма у них красна до

10 4,8-‘
 130 Александр Дорошенко

черноты. Головные уборы с плюмажем —

покачиваются кивера гвардии. Романтичная
клубника тает на прилавках у продавщиц и
умирает на глазах от неразделенной любви.
Молодая вдова в соку. (Вдовы не бывают
пугливыми!).
Лиловая, как негр, слива. Плотная,
крупная, влекуще раздвоенная.
Вишня недолговечна (в Городе гово­
рят — «уже отошла вишня»; вообще вишня
есть определение времени — от «созрели
вишни в саду у дяди Вани» до «отошла» —
проходят стремительно считанные дни). Она
нежна и кисловата. Какие коктейли она
может украсить, на основе мартини и рома.
Барон стрелял в оленя вишневой косточ­
I кой и выросло вишневое дерево между ро­
гами оленя. Юрий Олеша искал в ней, ко­
сточке, средство от неразделенной любви.
Зачем-то и куда-то зарывал ее печальный
Окуджава. Вишневое варенье в хрустальной
вазочке, и каждая вишенка в нем сохране­
на особой, она тяжеленькая и плотная и
плавает в густо-вишневом сиропе зимним
холодным вечером рядом со стаканом рас­
каленного чая — Родина!
Родина — это на самом деле вареники
с вишнями! Тонкокожие, с женскими моч­
ками обольстительных и любопытных ушек,
с нежными симметричными холмиками. В
каждом варенике должно быть по две ви­
шенки, и все вареники плавают в собствен­
ном соку... Глубокая миска, полная до кра­
ев — только тебе! Господи Боже мой! Мож­
но многое выдержать, выстоять, но... пе­
ред такой тарелкой не устоять никому!
 Позма о Городе 131

Вид человека, сидящего перед полной

миской вареников с вишнями, с ложкой в
руке, утратившего память обо всем, пока
есть еще там последний вареник, вид этот
поражает ощущением счастья. Пушкин не
знал вареников с вишнями, иначе, отку­
да же у него эти печальные и несправедли­
вые слова: «На свете счастья нет...»!
Желт и упруг абрикос, несущий в себе
косточку, по форме которой создавалась
наша галактика.
Вот продавец мандарин и гранатов,
восточный человек с «изюмными глазами»
и липкой, как паутина, завлекающей ре-
чью. Его обращение к тебе рождает обяза-
тельства. Он по-восточному нетороплив и *
жизнь его течет в иных измерениях. Он был
точно таким же тысячелетия в прошлом и
таким же пребудет вовек. Будет продавцом
гранатов и урюка.
(Укреплена рядом надпись — «Восточ­
ные сладости из Самарканда»).
Товар у него - изюм, кишмиш, ку­
рага. Поэзия и нега востока. Гарем с
обольстительными овалами, не вполне вы­
мытыми. Гранат индивидуален, но живет
плотно сбитым коллективом, зернышки его
кровоточат и весь он одет в мешочек с за­
вязкой над теменем. Мешочек надрезан, и
из него выглядывают любопытствующие
зернышки, полные взрывчатой кислотой.
Их вид рождает оскомину, и глядящий сгла­
тывает слюну. Гранада мавров. Альгамбра.
Виноградные гроздья сакральны, это
не товар, это сокровенная суть жизни, ос­
нова всех древних религий и рисунок его
132 Александр /Дорошенко

ветвей и листьев стал символом христиан­

ской церкви. Из виноградной лозы постро­
ен иконостас православного храма. Его гроз­
дья — основа плодородия всех живущих на
земле. Виноград — это призыв размножать­
ся! Цвет, форма, размер не подлежат опи­
санию — этим надо жить!

«И в этот день в Одессе на базаре

Я заблудился в грудах помидоров,
Я средь арбузов не нашел дороги,
Черешни завели меня в тупик;
Меня стена творожная обстала,
Стекая сывороткой на булыжник,
И ноздреватые обрывы сыра
Грозят меня обвалом раздавить.
Еще - на градус выше - и ударит
Из бочек масло раскаленной жижей
И, набухая, желтыми прыщами,
Обдаст каменья - и зальет меня.
И синемордая тупая брюква,
И крысья, узкорылая морковь,
Капуста в буклях, репа, над которой,
Султаном подымается ботва...»
Эдуард Багрицкий. Встреча

Надо бы где-нибудь в веселом и хо­

рошем месте поставить памятник Эдуарду
Багрицкому. По пути на базар, с собакой у
ноги, с птицей на плече... На прямоуголь­
ном простом и мраморном постаменте —
непременно монолите, а не облицованном
туалетной плиткой — на высокой и широ­
кой, скошенной к краям стилобатной сту­
пеньке, чтобы могли ставить на нее свои
тяжелые сумки пожилые и идущие с базара
 Поэма о Городе 133

горожанки, а он мог бы послушать их раз­

говоры...
Боже мой, но эта простая строчка: «И
в этот день в Одессе на базаре...», да вспом­
нив ее случайно, где-нибудь на улицах,
например, Рима, можно, споткнувшись об
нее, утратить зрение и перестать видеть что-
либо в этом древнем городе. И вновь обре­
тя, протерев глаза от выпавших слез, более
ничего не захотеть в нем, в этом Риме,
видеть. Стать, вот так, перед Колизеем,
соляным столпом, к удивлению всяких по­
дыхающих от скуки туристов, и вспомнить,
на него, Колизей именно глядя, наш мае-
сив у Ланжерона ранним летним и солнеч-
ным днем, солнечные блики на прохлад-
ной утренней воде, волны, упрямо и косо \Ш
идущие к берегу и забрасывающие водой
плиты массива, лужицы воды на этих пли­
тах, ветер, бросающий в лицо мелочь мор­
ских брызг, корабли, высоко стоящие в
воде, вдалеке на рейде — и закачаться от
звериной непередаваемой тоски, потому
непередаваемой, что нельзя ее пояснить
случившимся здесь бесполезно-ненужным
людям.
Фантастическое изобилие наших ба­
заров рождено плодоносностью земли и
рождает жажду размножения. У любовного
ложа стоит ваза со смеющимися плодами,
бутыль вина из Шабо и на блюде крупны­
ми ломтями нарезанный пористый и хо­
лодный овечий сыр. Гармония мира!
И разливанное море всевозможных
вин. Молдавских, крымских, украинских.
Тяжки земные пути и велики потери, но
 134 Александр Дорошенко

Херес Массандры - примирение с невер­

ной судьбой!

Любите ли вы Херес? ...Он рождается

четыре долгих года из изысканных виног­
радных сортов с испанскими именами Сер-
сиаль, Вердельо, Альбильо. Его выдержи­
вают в солнечном парнике и потом холо­
дят в глубоких подвалах. Это мужское вино
и родина его город Херес де ля Фронтера
на юге Испании.
От мужчины в нем лучшее — чувство
времени, терпкое и шероховатое чувство,
ставящее на правильные места все вещи
мира, мудрость, и, поэтому, терпимость,
и не поспешность в оценке (это надо ви-
1Й1 деть, как понимающий человек пробует
неизвестную ему породу Хереса!). И глуби­
на понимания, и отвага, спокойное и уве­
ренное чувство, растворено в этом напит­
ке, и ярость, холодная и ослепляющая
взрывом...
Херес родился на юге солнечной и
каменистой Испании, там днем солнце
выжигает все живое а ночью оно оживает,
там по каменистым крутым тропинкам идут
печальные ослики и у каждого глаза Осипа
Мандельштама. Наверное, к этому прило­
жили руку евреи там ведь было много ев­
реев, Испания была им два тысячелетия
родиной задолго до появления там испан­
цев. Наверное, евреи передали Хересу чув­
ство неизбывной тоски по родине, кото­
рой никогда не было и теперь не стало. По­
тому что у еврея нет родины на земле, по­
тому что родина ему она вся целиком...
 Поэма о Городе 135

Утром с ним хорошо просыпаться,

солнечным полуднем хорошо смотреть на
море, поздним вечером в неторопливой
беседе с другом, сыр пармезан, вниматель­
ные собачьи глаза...
Надо иметь что-то поистине гранди­
озное, какой-то неведомый мне подарок
судьбы, чтобы заполнить пустоту жизни,
лишенной Хереса и собачьей любви!
Одно время, в веке, видимо, восем­
надцатом была распространена портретная
живопись, где лицо человека художник «ле­
пил» из плодов земли — овощей и фруктов.
Это была забава, изыск, но и смысл пря-
мой можно усмотреть в таком портрете — ‘‘рч’
из чего построена плоть человека, и глуб-
же, усмотреть в таком построении сакраль­ V
ную связь всего живого на Земле.
Встречаясь со знакомыми на базаре,
вы встречаете иных людей, и относитесь к
ним иначе. Это особая среда обитания, праз­
дничная — как в бане, или в театре. Базар —
это школа жизни и ее учение здесь — по­
нимать человека. Здесь, на воскресном ба­
заре, можно стряхнуть монотонность про­
шедшей недели. Это серьезное дело и вмес­
те отдых, развлечение и безделица.
Так только у нас, южан, на нашем
юге. Мы живем «с базара», ощущая мага­
зинную торговлю, как неизбежный при­
даток — только то, чего нет на базарах. В
стране, где нет базарной среды падает рож­
даемость и дети становятся счетоводами. Это
страна неврастеников и сексопатологов.
И красивыми девушки в этих странах
не вырастают.
 136 Александр Дорошенко

Нас можно лишить многого — роди­

ны, правительства, страны, веры в завт­
рашний день, всего, многократно обещан­
ного нам, и не даденного ни разу, и Бог с
ним, но лишившись базаров, мы утратим
себя!
В храме нет тишины, в нем множе­
ство наблюдающих глаз. Есть у нас два ме­
ста, где глаза посторонних утрачивают гон­
чий блеск и теплеют внутренним чувством,
обращаясь вовнутрь человека. Это баня и
это наши базары.
Характерен вопрос: «Почем брали?».
-ЗаЁсег* На вопрос: «Почем помидора, хозя-
ин?», хозяин терпеливо и непрерывно на-
зывает три цены, в зависимости от круп-
1Ш ности трех лежащих на прилавке гор поми­
доров. Никто никогда еще не догадался про­
сто надписать три бумажки и всунуть их в
каждую горку. Необходимо прямое обще­
ние.
Это волнующее слово «Мужчина» —
к тебе обращаются торговки, и звучит оно
уважительно и зазывно, это зов женщины
(мелодично и чуть тягуче, с упором на бук­
ву «а», все остальные буквы при этом виб­
рируют!). Как же пройти мимо?
Урок психологии — независимо от воз­
раста тебя называют из-за прилавка: «Мо­
лодой человек». К пожилой горожанке на
базаре уместно обращение: «Мадам...». К
девушке обращаются осторожно: «Девуш­
ка...», видимо, боясь задеть. Слово «жен­
щина» стараются не употреблять вообще,
адресуясь нейтрально: «Вы...».
 Позма о Городе 137

«Вот девушка с коровьими глазами...».

Это очень добрые и доверчивые глаза. Но,
может быть вам больше нравятся малень­
кие и бегающие глазки-буравчики? Ядови­
тые бусинки? Дело вкуса, но мне нравятся
широко открытые в мир глаза моего наро­
да. Девушку эту так легко обмануть, и она
рада обманываться. И опыт не идет ей на
пользу — сколько раз всякие мимо пробе­
гающие ее обманывали, вновь и вновь, а
она продолжает смотреть в наши глаза сво­
ими доверчивыми навсегда глазами. Легко
над ней посмеяться. Но тогда спросим себя,
откуда же берутся глаза наших зрелых, пе-
реживших многое женщин. Откуда они, вот
эти, случайные, спросив ее, никогда ра-
нее не виденную, где здесь купить петруш-
ку, и заглянув на мгновение в ее глаза,
изумишься — откуда же они такие, в них
знание мира людей, всех его обманов, всех
лжей и нарушенных клятв, всех этих клят­
вопреступлений и мук, но на самом дне
сокрушительно видна все та же доверчи­
вость, вопреки всему опыту, всему, что мы
с ними, с нашими женщинами сделали,
доверчивость, обмануть которую ты, по­
нимая как это просто и легко, по неведо­
мым причинам уже не сможешь.
Если вы ищите девушку для тела —
смотрите только на щиколотки ног, но если
для любви, тогда загляните ей в глаза...

Никто, спрашивая цену у первых в

ряду продавцов, покупать здесь не собира­
ется. Нужно прицениться.
138 Александр Дорошенко

Под ногами толпы рысачат базарные

собаки. Под прилавками и сверху прилав­
ков сидят раскормленные коты, у каждого
свой прилавок. Чем питается такой кот,
живущий в овощном ряду и почему не пе­
реходит в мясной корпус? Эта территория
расчленена, описана и поделена навсегда.
Как Англия, после захвата норманнами
Вильгельма. Здесь каждый метр учтен в
жизненных отношениях сторон.
И я заметил, что коты, живущие в
картофельно-луковых рядах бывают трех-
цветны.
Мясо-молочный корпус. Здесь обяза­
тельно предлагают попробовать и протяги­
вают тебе на острие ножа тонкий ломтик
копченой колбасы, подчеревка или сала.
Колбасы здесь домашние, копченные, кро­
вяные. Копченое мясо надрезается для про­
бы косым сегментом. Продавец наблюдает
реакцию и предлагает: «Берите весь кусо­
чек — я немного уступлю».
Пробовать дают далеко не всем: на
рынке есть много пробователей, никогда
ничего не покупающих. И потому стороны
торга вначале смотрят друг на друга: поку­
патель определяется — не перекупщик ли
перед ним, продавец - солиден ли покупа­
тель. О, где твоя тень, Зигмунд Фрейд! Ты
бы здесь многому научился и, может быть,
перестал бы бояться женщин!
Копченые свиные головы с пастью,
открывшейся в радостной улыбке. Копче­
ные ножки и копченые ребрышки.
Выпотрошенные и общипанные куры
со связанными ногами и горы яиц. Яйца
 Поэма о Городе 139

бывают куриные и крестьянские. Последние

дороже, крупнее и их цвет бежево-корич­
невый. Ощущение невымытости. Обе сто­
роны торгового ряда выложены многоярус­
ной стеной из яиц и за ними не видно тор­
говок — это высятся стены Вавилона, пер­
возданной мощности зубчатые эти стены и
на них письмена судьбы.
И вдруг яростный зрачок петуха, при­
вязанного за ногу и выставленного на про­
дажу, но не утратившего любовь к свободе.
Боевая раскраска и презрение к окружаю­
щему миру рабов. Он стоит привязанный
среди выставленных на продажу живых кур дас<я
и цесарок, смирившихся с уделом неволь- ‘ЦЦ?’
ников, он тоже привязан, и куры эти по-
корны, жмутся друг к дружке, и вдруг среди
этой рабской испуганной толпы взрывает­
ся и длится яростный и негодующий пету­
шиный крик. Вождь неизвестного, но явно
кровожадного племени. Напоминание о на­
шем предательстве.
И дальше, сколько видит глаз, тела
ощипанных уток, головы их на длинных
ощипанных шеях беспомощно и трагичес­
ки свисают в проход между рядами. Повер­
женная армия в руках жестокого победите­
ля. Гора трупов. Жестокости ассирийские.
Тяжелые лепешки брынзы. Коровьей,
овечьей и смешанной. Брынза имеет до семи
градаций солености. Козья тоже лежит, она
самая полезная, если вы можете превозмочь
и даже полюбить козий запах и привкус,
так что выбирайте между удовольствием и
пользой. Правильно выбирать удовольствие,
а любовь, как известно зла!
 140 Александр Дорошенко

«И если какой человек ест и пьет, и

видит доброе во всяком труде своем, то это
— дар Божий»
Еккл 3.13

О, где ты сейчас, тень бессмертного

Тиля Уленшпигеля, веселого и вечно го­
лодного странника, где ты плотоядный и
жизнеобильный Пантагрюэль и Йозеф
Швейк и Сэмюэль Уэллер, вместе со сво­
им другом и хозяином, любящим поесть и
выпить, Сэмюэлем Пиквиком, где вы? Вот
наши базары и их изобилие, радующее сер-
ДЦе и согревающее желудок, поспешите же
'Ц**' ко мне, мои любимые, мои братья, и мы,
все купив и расставив, сядем за накрытый
к празднику стол, чтобы, по справедливей­
шему выражению Полиграфа Шарикова вот
так, «по-настоящему», посидеть, игнори­
руя неверные мнения высоколобой и над­
менной профессуры (хотя вполне можно
согласиться и с профессором Преображен­
ским, что «оперировать нужно горячими
закусками»). Ах, не прав был знаменитый
профессор, предосудительные делавший
операции недостойным клиентам, не прав
— всему место и время, время и горячим
закускам, но и холодные уместны и так
вкусны где-нибудь весенним напоенным
солнцем днем на склоне Отрады с люби­
мой, так уютно облокотится на камень бу­
тылка сухого вина и на салфетке, положен­
ной сверху этого камня, лягут бутерброды
с ветчиной и разрезанный вдоль круто по­
соленный огурчик, и помидоры ярко заб-
аестят среди свежей травы, стремительно
 Поэма о Городе 141

выросшей здесь в считанные часы первого

весеннего тепла, да и говорить можно на
разные темы и по-разному совершенно, в
зависимости от наличных закусок. Ах, ста­
рым уже был и многое подзабывшим про­
фессор Преображенский, в раздражении на
«певунов» отвергнувший холодные закус­
ки, вместе с пролетариями всех стран.

Я вижу его, этот наш праздничный

стол — вот в его самом центре стоит нехит­
рая, но поместительная посудина до краев
и сверх края наполненная зеленью, она
возвышается горой редиса и перьями лука,
в глубину ее зарылись тупорыло свежие
огурцы и пламенеющие твердобокие поми-
доры, и по салатному листу скатывается \М
слезинка желания, а вокруг глубокие та­
релки и в них, в центральной, колбасы,
копченная и кровяная, нарезанные толсты­
ми ломтями, по-крестьянски, и рядом та-
рель с зельцем, и там же тонко «настру­
ганный» подчеревок (он начинается крас­
ными прожилками мяса и переходит в дев­
ственную белизну просвечивающего счас­
тьем кошерного сала), а там брынза и сыр,
и головки маринованного чеснока среди
пламенеющей перцем корейской морков­
ки, и лимончик и ломти свежего хлеба, и
селедочка пересыпанная зеленью. Но вот
горделивой королевой стала на стол первая
бутылочка водки, она чиста «как слеза ком­
сомолки», она подлинно безотносительна,
она только сейчас из морозильной каме­
ры, и ее стенки запотели от внутреннего
холода и сосредоточенной горячей силы
 142 Александр Дорошенко

взрыва, вот налита первая рюмка, и кто-

то из нас первым говорит, желая всем здо­
ровья и счастья, всегда начиная междоме­
тием «Ну...».
«Ну, со свиданьицем...», или «Ну,
чтобы все были нам здоровы», или «Ну, с
праздничком...»
И уже на третьей праздничной рюм­
ке, практически еще в самом начале засто­
лья, непременно раздастся стук и привле­
ченный нашими веселыми голосами и
взрывами смеха войдет первый гость и, по­
ставив на стол свою бутылку, станет сме-
яться вместе с нами своим и нашим шут-
*|р^кам, а там еще кто-то третий подвернет к
нашим дверям, и не будет хватать места, и
1/5? посуды не хватит, и мы потеснимся, и не
в посуде дело...
Где же вы сейчас, друзья мои, так ча­
сто делившие со мною радости, рассеян­
ные теперь по пространствам земли. Ведь
сегодня праздник, и надо бы нам, как ког­
да-то, собраться вместе и наполнить ком­
нату веселыми голосами...

Одинокий и сегодня богатый я праз­

дно стою посреди базара — передо мною
базар и смерть базара!

СТАРЫЙ БАЗАР

Он возник здесь в самом начале Го­

рода, став основным торговым центром в
1820 годах. На громадной Старобазарной
площади архитектор Г. Торичелли построил
по всему периметру двухэтажные торговые
 Поэма о Города 143

корпуса со сплошными галереями по вто­

рым и аркадами в первых этажах, а в цент­
ре площади высокую четырехгранную ча­
совую башню. Такая прорва колонн бывала
только в античной Греции на форумах и
далеко не во всех городах. Башня сохраня­
лась долго и уже в советское время (в 1958
году) упала от ветхости и небрежения.
Как жаль — наибольшую жизненную
ценность имеют только здания лишенные
какого бы то ни было утилитарного назна­
чения!
На старой открытке Старобазарная
площадь. В центре снимка стоят весы на тре-
ноге, высотой метра два с половиной. К Ц**'
треноге подвешена крестовина весов и
плоские «тарелки», размером с квадратный
метр каждая. На правой тарелке гиря, ви­
димо, пудовая, а слева — корзина с кар­
тошкой. Смотреть вес можно, глядя на та­
релки, их горизонтальное равновесие, либо
на стрелку-указатель на треноге вверху, где
крепится коромысло. Так и видно на сним­
ке, пожилой интеллигентного вида чинов­
ник или преподаватель, усатый-бородатый
и в шляпе, глядит вниз, на тарелки, а сто­
ящие сбоку мужик и баба — на стрелку,
вверх. Этот в растительности на лице, ви­
димо, покупатель, а кто-то из рядом сто­
ящих, возможно, мужик слева, владелец
тачки и сейчас повезет груз к дому поку­
пателя. Эта тачка стоит тут же, на переднем
плане, пустая и ждет.
Рядом, как водится, пара бородатых :
евреев, старый, с большой седой бородой
и молодой, с умеренной растительностью
 144 Александр Дорошенко

на лице. Он высок и одет во что-то мешко­

ватое, он заметил объектив фотографа и
смотрит на меня сквозь время. Во взгляде
и выражении лица немного любопытства и
скептицизм, врожденный и приобретенный
непростым опытом жизни. В Город евреи
приезжали из местечек черты оседлости,
необразованные, малограмотные, задавлен­
ные бесправием и нуждой, говорящие на
еврейском жаргоне и русский так никогда
и не могли приемлемо освоить, говорили
они с немыслимым акцентом, всегдашним
поводом для насмешек. И не успевали уже
измениться, но откуда брались у них такие
*Ц|Г дети? В первом же поколении, много во
ввь"“"’ втором, наученные в семье осторожности
и страху, копеечному расчету и торгаше­
ству, как смыслу жизни, как они станови­
лись такими, язык русский уже они не
только знали, но и любили, а многие зна­
ли его как родной и лучше, чем коренные
носители в массе. Если и были в конце века
у литературы русской ценители и почита­
тели, лучших, чем эти евреи, не было. Не
помню кто, возможно Блок, как-то с гру­
стью заметил, что ежели бы не еврейские
девушки, русская поэзия утратила бы боль­
шинство своих почитателей. Но это так, в
массе, и если уж всерьез вдаваться в оцен­
ки, что была русская интеллигенция от тех,
чеховских времен, и до развитых советских,
как не еврейская наполовину? Как мог при­
ехать из гетто Хаим Нахман Бялик и стать
в ряды мировой литературной элиты? И в
ней навсегда остаться...
 Поэма о Городе 145

Нынешний Привоз был частью этого

рынка, просто площадью, где вся торговля
шла прямо «с колес» и назывался он, соот­
ветственно, Привозной площадью. Он был
придатком Старого базара.

НОВЫЙ РЫНОК

Здесь стояла Сретенская церковь, по­

строенная в 1842-1848 годах, и на церков­
ной площади, как водится в мире людей,
возник рынок, названный Новым, а пло­
щадь - Новобазарной. В 1896 году по про­
екту А.Д. Тодорова по линии Торговой ули- |
цы были поставлены два громадных корпу-
са крытых рынков. Высоченные залы, ме- °
таллические фермы и стеклянные потолки.
Эти здания не соответствуют малой шири­
не Торговой и общей высоте застройки.
Новый рынок, собственно, кипит за их
!
спиной.
К рынку я иду по Коблевской или
Садовой. Обе они в него упираются и ры­
нок виден издалека, брожением прилежа­
щего народа. Лежит Новый между Торго­
вой и Конной, и первая принадлежит Го­
роду, а вторая целиком рынку, являясь его
продолжением. Само название Конной оз­
начает наличие здесь в прошлом конного
рынка. Это память о присутствии благород­
ной лошади в нашей жизни. Поэтому Кон­
ных рынков и площадей в Городе было мно­
го, а в одежде мужчины весь девятнадца­
тый век ощущался всадник. Справа квар­
тал Княжеской (Баранова), а с левой сто-

11 4,8‘4
 146 Александр Дорошенко

роны узкая улочка, превращенная в авто­

бусную станцию «идущую» от Рынка. Она
обслуживает частников — поставщиков то­
вара.
Колоннады сохранились и поныне во
многих местах давно исчезнувших Гречес­
кого и Старого базаров и существующего
Нового в обрамлении их площадей. Часто
арки заложены, превращая колонны в пи­
лястры, уродуя здания пристройками и над­
стройками, но вопреки времени и безвре­
менью, остановившись где-нибудь на углу
Нового рынка, чуть прикрыв глаза и от-
стран и в окружающую суету и шум, можно
увидеть, каким это было когда-то, услы-
шать иные голоса, молодого еще Города,
I ощутить запахи чумацких возов, идущих к
рынку и к постоялым дворам, расположен­
ным тут же, неподалеку, окрики биндюж­
ников и, во все времена легко узнаваемый,
характерный и неповторимый одесский
говор.
На днях я покупал елку на Новом
рынке. Мне объяснили, что надо ее поку­
пать за рынком, на Конной улице, а не
перед ним, на Торговой, что там, за рын­
ком, цены значительно ниже, чем со сто­
роны центра. Это именно так и оказалось,
причем разница эта колебалась чуть ли не
в двое, расстояние же между этими места­
ми продажи вряд ли превышает ста метров.
Приценившись к елкам, продававшимся со
стороны центра, и перейдя затем за рынок,
я купил на эти деньги ошеломляющих раз­
меров ель, целое дерево, и, купив, понял,
 Поэма о Городе 147

что не донесу до дома, тем более, что со

мной был пес на поводке. Но где то здесь
непременно должен был процветать извоз,
и, глянув вокруг, я увидел группу мирно
беседующих мужиков с лицами, уж не знаю
по какой причине, но сразу определяемы­
ми как водительские. Я не ошибся, их ма­
шины стояли рядом, в основном, старые
легковушки, с характерными багажника­
ми на крышах, но, главное, лица уж очень
были характерны. Такими эти лица у Ново­
го рынка были и в начале столетия, с той
разницей, что неподалеку стояли вместо
машин их кони, мирно жуя сено (у деда
моего Гордея было таким лицо и биндюж­
ники звали его Григорием). И нас, меня с
псом и елью на крыше, заботливо и уютно
погрузив в свой транспорт, довез уже слег­
ка выпивший (был конец дня) и разго­
ворчивый специалист извоза, и, пока еха­
ли мы эти несколько кварталов к углу Спи-
ридоновской и Дегтярной улиц, мы успе­
ли побеседовать и сверить карты относи­
тельно семейных (что, мол, донимают
жены) и государственных дел (что, мол,
ворюги, и кто же мог этого ожидать в та­
кой ошеломляющей степени), и, доехав,
мы обменялись поздравлениями к празд­
никам и пожеланиями, а, насчет елки и ее
цены, он сказал, что мне сильно повезло
и что ель, что надо, и что я правильно сде­
лал, купив ель, а не сосну.
 148 Александр Дорошенко

ПРИВОЗ

Он был первоначально преддверием,

частью Старого базара. Постепенно выде­
ляясь и обустраиваясь лавками, он стал с
1865 года самостоятельным и самым круп­
ным рынком Города. Стоит он в границах
Преображенской и Екатерининской улиц
и со стороны Екатерининской высится мяс­
ной и молочный корпус.
«Фруктовый Пассажъ» выходит на
Преображенскую. Он грузен, раздвоен про­
дольно и в нем ощущается дыхание появив-
шегося тогда модерна. Его как-то хотели
~~ вовсе снести и была в Городе целая компа­
ния с подписями, но тогда нам удалось его
сохранить. Во всю мою жизнь я никогда не
видел, чтобы там продавали фрукты. Сегодня
его проходы превратили в вещевой рынок. В
правом флигеле на Преображенской распо­
ложился магазин «Горшочш напо!» под на­
званием «НАПОЛЕОН», выведенным ги­
гантскими буквами, в треть высоты зда­
ния, и все это под короной и с вензелем
«ТЧ» для надежности впечатления! А в ле­
вом, симметрично, расположился продмаг
«КУТУЗОВ» и тоже, конечно, с водкой, и
так же крупно. Мемориал «грозы двенад­
цатого года» стоит на самом входе в наш
«Привоз»! Притом, единственный в мире,
где уравнены эти славные имена!
Со стороны старого кладбища и тепе­
решнего зоопарка, вдоль трамвайных пу­
тей, Привоз огорожен сплошной стеной
одноэтажных лавок, имеющих выходы-вхо­
ды со стороны улицы и изнутри Привоза.
 Поэма о Городе 149

Здесь продают строительные товары, из­

весть, толь, керамическую плитку, скобя­
I- ные товары, сантехнику. Стоят мешки с
мелом и цементом. Лежат на прилавках и
! на земле никелированные смесители, пре­
:
: ступно выгибая длинные шеи. От проезжей
части узкий тротуар отделен шеренгой про­
I давцов с рук, в основном, это те же ско­
бяные товары, инструмент и лаки-краски.
И по самой обочине на асфальте тро­
туара — блошиный рынок Привоза. Какая-
то веселая женщина с трудной судьбой, «не
столько старая, сколько уже сильно пья­
ная», продает несколько томов Брокгауза-
Ефрона и канделябр в золоченной фран­
цузской бронзе с отломанным рожком. На
вопрос, где отломанная часть, поясняет:
пропала в революцию на допросах, били
подсвечником по голове. Очень похоже на
правду и какая связь времен! Разбитные и
уверенные в себе молодцы раскинули
книжный ряд, а в нем роскошью тиснен­
ных в коже и золоте переплетов представ­
лены столетней давности издания на фран­
цузском, английском и немецком и еще
на каких-то иных языках - классика про­
шедших и частично нынешних времен, ме­
дицина, астрономия и философия. И аст­
рология.
Библия раскрыта на пророке Ионе, но
этих людей, равнодушно идущих мимо стра­
ниц со словами Бога, никому уже не спас­
ти! Я, низко наклонившись к тысячелет­
ней странице, припорошенной пылью, чи­
таю, как пожалел Господь свой город, «где
множество скота и десять тысяч человек,
150 Александр Дорошенко

не умеющих отличить левую руку от пра­

вой». Меня толкают, я заслоняю проход всем
этим людям, шаркающей походкой идущим
мимо в небытие, и думаю, ведь пожалел
же Он Ниневию, не может быть такого,
чтобы теперь Он вновь позабыл своих ни в
чем неповинных детей! И кажется мне
вдруг, что Иона, это мое имя, и что по­
слан я в этот любимый до боли и ненави­
димый до отвращения Город, который Гос­
подь пожелал все же спасти...

«Мы переходим рыночную площадь,

Мы огибаем рыбные ряды ...»
Эдуард Багрицкий. Встреча

Когда-то был на Привозе рыбный

корпус, ближе к Екатерининской улице.
Мальчишкой по пути на Отраду я покупал
там донку (на пенопластовую дощечку на­
мотана была леска с крючками и грузило,
полностью готовая, нехитрая и смертельно
опасная снасть для бычков) и наживку. Те­
перь это длинные открытые ряды со сторо­
ны Базарной, идут они от угла Преобра­
женской на всю ширину улицы до Фрук­
тового корпуса вплоть. Рыбы там - да оста­
лась ли она, эта рыба в море? Не вся ли
она лежит здесь на прилавках? И все про­
странство прилежащих улиц навсегда про­
пахло свежей и копченой всеми известны­
ми способами рыбой. Лежат громадными
дирижаблями копченые рыбины, с просве­
чивающей золотистой кожицей и под нею
ощущается ласковая нежность тающей во
рту рыбы. И сразу хочется холодного пива!
 Поэма о Городе 151

Начинается все бычками. Рыбаки дер­

жат на весу связки крупных бычков, этим
утром еще беззаботно гулявших по каме­
нистому дну. Основательные, плотные,
коренастые (так выглядит средних лет и
средней руки доцент в области обществен­
ных наук), темно-дымчатые, они висят
гирляндами на нитях, продетых под жабры.
Они еще пахнут морем, дном, крабами. Это
преддверие рыбного базара, все остальное
распределено по рядам, сортам и видам,
но бычки демократичный товар, их часто
продают стоящие рыбаки или сидящие пе­
ред маленьким столиком торговки.

«Бычок — это маленькое чудовище с

огромной головой, поистине бычачьей, но
с веерами возле ушей...» (Юрий Олеша).

Но вы, когда будете покупать бычки,

покупайте лучше у рыбаков. Это серьезные
и любящие выпить люди, а сейчас еще утро
и они только с моря и там они очень про­
дрогли, им надо бы выпить, покупайте у
них, и вам зачтется...
На картонных ценниках от руки на­
писано у каждой торговки свое, над ценой
— «тюлечка», или «супертюлька», и при­
писано, что самая-самая свежая и «только
у меня»(!), что «обалденно вкусная». Анчо­
ус, какое имя, к чему обязывает. Уж и не
знаю причин, но женщины, торгующие в
этом ряду - всегда веселые и доброжела­
тельные женщины. С ними весело шутить,
перебросившись несколькими словами о
жизни, но Боже упаси Вас их обидеть, или
 152 Александр Дорошенко

просто задеть, во-первых, не за что (в смыс­

ле темы, а так они все очаровательно пол­
новаты на взгляд любителя крупных и пол­
новесных женщин), но, во-вторых, себе
дороже!
Но, конечно, если тебе хочется уз­
нать о себе что-нибудь новое и интерес­
ное...
Следующий ряд весомее, он солид­
нее и тише, здесь берут не числом и мас­
сой, и товар здесь штучный — поперек при­
лавков стройными параллельными рядами
дирижаблей выложена скумбрия и сельдь.
Норвежская, голландская, исландская.
Иногда такой ряд полностью обезглавлен
и написано — тушка. Как на Гревской пло-
1/51 щади при Конвенте.
И ряды копченостей — все золото
мира...
Здесь тоже есть свои плебеи — мойва,
хек, треска...
Грудами лежит на прилавках все зо­
лото и лучшее серебро мира. Роковая наша
страсть к мерцанию золота и серебра роди­
лась из этой красоты одежд, в которые Гос­
подь одел свои беззащитные творения и
которой разумно лишил нас. Так торжеству­
ющий пират, добравшийся до тайного под­
вала с кладом, дрожа от жадного возбуж­
дения, мечется от сундука к сундуку, и,
открыв первый, доверху наполненный се­
ребром, он жадно и до отказа набивает кар­
маны, и засовывает тяжелые монеты за па­
зуху, в отвороты рубашки, и сыпется се­
ребро мимо уже переполненных карманов,
но в следующем сундуке, старом и обитом
 Позма о Городе 153

полосами металла и заклепок, вросшем от

времени и тяжести в землю, доверху насы­
пано золото, оно огненно-рыжее цветом,
и цвет этот благородно приглушен, так что­
бы сразу, на свету или в темноте, даже слу­
чайно увиденное, оно, без сомнений, было
золотом, и опьяненный и испуганный че­
ловек вытряхивает горстями и прямо на
землю подвала серебрянные тяжелые мо­
неты, чтобы наполнить их золотом. И оста­
навливается потрясенный ужасом, цепенея
! от мысли, что все это ему одному не унес­
ти, а взять только часть и оставить осталь­
ное, вот это все, все сундуки — он уже не
в силах!

Плоские диски камбал тяжело лежат

на пропахших навсегда рыбой столах. Их тело
двухцветно, и поверху оно защищено плот­
ным панцирем кожи, в колючих угрожаю­
щих наростах этот панцирь, а снизу, обра­
щенный ко дну, камбала хранит свой жи­
вотик, он нежно-кофейного цвета и, пе­
ревернув страшное чудище, с изумлением
видишь, до чего же оно беззащитно!
«Девочки — водочка, коньячок к
праздничку!». И все так вкусно, так ласко­
во, в этом манящем женском голосе, и
почему, собственно, только девочки, все
остальные тоже примут горячее участие!
Кипит работа неостановимо, вот торпеда­
ми на столе лежат толстолобики, такая в
них стремительность силы и мощь, а хозя­
ин, отложив бумажную тарелочку с горя­
чими варениками с раскаленной внутри
картошкой, густо политыми кровью кет-
154 Александр Дорошенко

чупа (стекает с тарелки и капает эта кровь

и сливается с кровью из ран толстолоби­
ка), и поставив ее подождать на тело рыби­
ны, обслуживает клиента. Холодно и мерз­
нут у него руки, но рядом с тарелочкой на
теле толстолобика уже устойчиво стал ста­
канчик с чем-то маняще прозрачным, и
чуть покачивается в стаканчике жидкость,
остывает в нем водка, к горячим варени­
кам на морозе, ледяная водка, и не раз­
врата ради, но чисто для души.
«Холодно, эх, холодно на морозе пес­
ню петь...»

«Мужчина, куда же вы уходите!? Це­

лый день ждешь, а он взял и ушел!». Это
ко мне, не оправдавшему надежд. Такое
разочарование в женском этом голосе, та­
кая обида, может быть, мне вернуться и
купить...
Все такое свежее, оно только из моря,
с глубин океанских попавшее прямо сюда,
на прилавки. Так говорят, ничуть не обма­
нывая торговки, так Хлестаков рассказы­
вал о французском супе, что он только что
и прямо из Парижа, в кастрюльке и уже
стоит в центре стола и еще дымится каст­
рюлька, а в ней суповая разливная ложка...

Ах, русская великая литература, что

сделала ты с нами, что делаешь еще и се­
годня, с остатками, еще не разучившими­
ся держать в руках книгу! Этот Хлестаков,
этот пустопорожний веселый мотылек и
цыган, насмешливый враль, каких поис­
кать, нас развеселил, во-первых, а во-вто-
 Поэма о Городе 155

рых, что-то такое в нас и в себе увидел, и,

налету нам об этом сказал, смеясь и лука­
вя, и сказал ведь правду! Что-то такое было
в Александре Сергеевиче от Хлестакова (вот
удивился бы Гоголь, а, может быть, и вов­
се не стал удивляться) и во втором Алек­
сандре Сергеевиче тоже, как ни странно,
пусть и не всегда в его основательной ми­
нистерской жизни, но когда он писал бес­
смертное свое «Горе», реквием по себе, или
когда ухаживал за молоденькой девочкой
Ниной — тогда несомненно было...
Ну что это я приплел здесь, в рыб­
ных рядах стоя?!

Недоступная аристократия, их превос­

ходительства красная рыба, и балыки, и
красная икра Генералитет, в широченных
красных лампасах (немногие знают, что на
генеральском нижнем белье тоже есть лам­
пасы, чтобы в любой ситуации не наруша­
лось чинопочитание).
Военная профессия одномерна и ли­
шена сексуальных оттенков. И это правиль­
но, какой была бы армия, если бы каж­
дый, как ему вздумается и без приказа...
Опять же имеются в рыбных рядах и
проверенные рецепты: «Кальмар — мужс­
кая сила!».

И вновь к народу, высушенные му­

мии пивных рыб висят на бельевых верев­
ках головками вниз. Их нескончаемые гир­
лянды достигают земли, скрывают прилав­
ки и продавцов, здесь потеряться может
человек, но выйдя из этого лабиринта и,
 156 Александр Дорошенко

дорвавшись наконец к пиву, себя он уж

наверняка потеряет. Либо найдет...
Кругом идет этот ряд и утрачен в нем
цвет. Подобное я видел на границе вели­
кой Сахары. Внезапно исчезла привычная
яркость и многоцветие мира, поглощенное
только одним господствующим цветом. Но
это ошибка — нужно отстраниться от при­
вычного и побыть одному в тишине, по­
скольку цвет всегда связан со звуком. И
тогда станут выступать оттенки — чем мень­
ше цвета, тем богаче палитра оттенков. Так
на старых черно-белых фотографиях с удив-
лением видишь иную глубину и красочность
мира, так люди иные на старых черно-бе-
лых и немых лентах. Они ближе нам, сегод-
1М няшним, жизнь которых окунута в густое
многоцветие красок...

(Рекламный щит гениален - «Дешевле

только в море!»).

Тяжелая плоть лобана, такой тяжес­

ти, что видно, как брошенное на плоскость
прилавка, тело рыбины «проседает» и рас­
плющивается. В сокрушающей мощи этих
хвостов источник морских волн. Кованная
серебряная чешуя, филигранной ковки, с
красно-золотым отсветом. Такая чешуя све­
тится в темноте морского дна как уличный
фонарь освещения.
Попробуйте подобное изготовить, с
применением всех самых новых технологий,
и вы поверите в бесконечную мощь и доб­
роту Творца...
 Поэма о Городе 157

Не знаю, откуда берутся и где вырас­

тают такие громадные толстолобики (биб­
лейский Левиафан был взят примером
мощи от такого вот толстолобика). Недавно
ко мне заявился дворовый мой сосед. Он
промышляет рыбной ловлей, где-то вылав­
ливая этих самых толстолобиков. Он уходит
на промысел в ночной еще темноте, а ут­
ром, когда я его вижу, он уже весь улов
продал и успел выпить. Это крупный муж­
чина, с опаленным от солнечных бликов
на воде лицом, одет он в нечто простое,
как в естественную драпировку, и такого
же цвета. Так Господь одел всех нас при
рождении. Он такой, каким были рыбаки
на Галилейском озере, Андрей и его брат*^йр*
Петр, первыми встреченные и призванные
Иисусом. Наверное, Иисусу понравились их
лица и простая немногословная речь. Он
сродни окружающему ландшафту, являя
собой не часть человечества, но мир мине­
ралов, в разделе базальта и гранита. Я все­
гда его вижу выпившим. Мы раскланива­
емся. Пришел он ранним утром и приво­
лок чудовище в формах толстолобика, я
уже несколько дней никуда не выходя из
дому, заканчивал срочную работу.
Сцена была такая: на нашей откры­
той галерейной веранде (в старом Городе
много таких открытых веранд по вторым
этажам дворовых флигелей и на них выхо­
дят двери всех квартир) я стоял трехднев­
но небритый в распахнутом халате, не
скрывающем стройных и волосатых ног, на I
голой груди серебрился тельный крест. «Я
 158 Александр Дорошенко

знаю, — сказал он, качаясь маятником пе­

редо мной, удерживаемый вертикально
только мощью толстолобика, упрямо упи­
рающегося своей громадной головой в пол
(замечали ли вы, что голова толстолобика
всегда указывает на центр земли, как маг­
нитная для рыб стрелка? Рыба обитает в
трехмерном пространстве, это мы, гордость
земли, ползаем по ее поверхности клопа­
ми, боясь свалиться) — я знаю, что ты про­
фессор, так говорят во дворе, и, конечно,
купить такую рыбу, я не хочу вас обидеть,
себе ты не можешь, так вот это подарок
тебе к празднику». ...Когда этот благород-
ный человек ушел во двор доругиваться с
соседкой, я, потрясенный, долго сидел на
1М кухне и рассматривал толстолобика. Он ле­
жал на кухонном столе, выходя далеко за
его границы, гордо неся задумавшуюся
свою голову с одной стороны стола и све­
шиваясь хвостом до самого пола с проти­
воположной. В его обводах, в крупной ло­
бастой голове, в доспехах чешуи, в рисун­
ке хвоста, ощущалась великая первобытная
мощь, свиток Библии с утраченными вре­
менем углами лежал передо мной и легко
читались его квадратные формой буквы: я
видел мировой океан, рассекаемый грудью
и плавниками древнего обитателя плане­
ты, первобытные берега океана читались в
замкнутом пространстве моей маленькой
кухни. Письмена Библии проступали сквозь
веселенький рисунок кухонных обоев и
рисунок этот веселеньким быть перестал.
 Поэма о Городе 159

У нас все женщины в Городе делают

фаршированную рыбу, но чтобы она полу­
чилась настоящей фаршированной рыбой,
женщина должна быть непременно еврей­
кой. Еврейка же, это не национальность,
это предпочтение Бога.
Жене моей очень не понравится, что
я здесь написал...
И чтобы хорошо получились синие,
необходимо, чтобы, по крайней мере, уже
бабушка женщины-стряпухи была одессит­
кой, не говоря уже о фаршированной шейке!
Надо чтобы стояла у плиты рядом с бабуш­
кой маленькая девочка и что-то ей помо-
гала делать, своими, еще неумелыми ру-
чонками и слушала, что говорит ей бабуш-
ка, а это неважно что, даже и не вполне
относящееся к технологии фарширования I
шейки, главное, слышать теплоту делови­ '
того этого голоса и спрашивать, и в рав­
ной мере неважно, о чем спрашивать. Толь­
ко при этих условиях и, если повезло с ба­
бушкой, человечество не утратит умение
делать настоящую фаршированную шейку.
А бабушки наши — лучшие в мире бабуш-
ки!
А настоящий эклер!
Родиной эклеров является Питер,
кафе «Север» и еще кафе напротив агент­
ства аэрофлота на Невской перспективе, и
потому родиной эклеров стал этот умыш­
ленный город, что человек этого белесого
севера, этих прямоугольных душевредитель-
ных пространств и серых квадратов обман­
чивых зданий нуждался в утешении сердцу !
 160 Александр Дорошенко

и сотворил это чудо, откровением, конеч­

но, пользуясь, он создал великое таинство
— эклер...
Эклер же должен быть не очень ве­
лик, в соотношении диаметра к его длине
один к четырем, и в сечении иметь чуть
сплюснутый эллипс — это форма длящего­
ся напряжения, готового разрешиться взры­
вом, корочка шоколадной глазури должна
покрывать эклер не чрезмерно, только по
верхней его части, она должна быть холод­
новата и тонка, как первый осторожно по­
хрустывающий под ногами, еще не окреп-
ший лед (и к этому льду так идет озорной
девичий смех и веселый собачий лай), но
^ под ней теплая нежность крема, и когда
Iй! его, такой эклер надкусываешь, он может,
это позволительно все же, хоть есть лица,
утверждающие недопустимость такого, он
может раскрываться кремом и с противо­
положной стороны от надкусанной, рас­
крываться как бутон цветка, как роза люб­
ви, как надежда...

СТАРОКОННЫЙ РЫНОК

В предыдущих веках мир был полон

лошадьми. Они служили безропотно и тру­
долюбиво человеку, тянули плуг, несли на
себе в будни, выносили из боя, тянули ка­
реты и экипажи, потом впряглись в кон­
ку, забавляли на скачках. Понятно, откуда
Джонатану Свифту пришла здравая мысль
о стране благородных гуингмов. Нужно,
конечно, не забывать, что и характер у
 Поэма о Городе 161

Декана был тяжелый, да и мало любил Де­

кан своих двуногих современников.
Конных рынков поэтому в Городе
было много. Староконный образовался в
1832 году в границах Скидайловской, Пет­
ропавловской и Косвенной улиц. И когда
вблизи Большого вокзала образовался Но­
вый Конный рынок, этот получил прозви­
ще Старый. И так сохранился, а Нового
Конного пропал и след.
По выходным дням мы с моим псом
ходим к Староконному рынку. На всех при­
легающих к нему кварталах, вкруговую,
прямо на тротуарах улиц уже с шести утра дас<я
раскинут блошиный рынок. Это чужое на-
звание, наше же, родное, Толкучий
нок, Толчок, Толкучка. Он неистребим. Ш
Первый из известных в Городе был при
Старом базаре и был он современником
одесской жизни Пушкина. Где-то в вось­
мидесятых годах его удалось переместить на
Прохоровскую площадь. Сегодня при всех
городских базарах есть стихийные толкучие
рынки.
Торгуют, в основном, здесь женщи­
ны, они уже много лет знакомы, находят­
ся в приятельских отношениях и ведут не­
скончаемые беседы, вовлекая в них и про­
ходящих, да и зная уже в лицо постоянных
базарных ходоков. Как нас с моим псом,
например: они часто заговаривают с Дени-
ком и, если узнают меня, то заодно ко­
нечно с ним, его отголоском. Он характе­
рен внешне и запоминается легче. Даже и у
Деника здесь есть кореша — многие тор­
говки приходят сидеть вместе со своими
12 «'«-»
 162 Александр Дорошенко

собаками, и даже с кошками (что напрас­

но!). Собакам, умирающим от жары и ску­
ки, Деник служит развлечением и обще­
ством. Они уже накоротке, знают друг друга
и нюхаются, пока я рассматриваю книгу.
Торговки сидят двумя параллельными ря­
дами, между ними сравнительно узкий
проход и по нему двумя встречными не­
скончаемыми потоками идут люди, при­
шедшие на базар. Эти пришедшие чаще все­
го, как и я, идут без определенной цели:
вдруг что-то попадется, дешево и сердито.
Есть и специализация: за самим рынком,
со стороны трамвайных путей, в опасной
близости к проходящему транспорту, тор-
гуют мастеровые своим товаром - мети-
1М зом, всякими кронштейнами и инструмен­
том. Несколько продавцов держат «анти­
кварные лавки» со всяким старым хламом,
но бывает, вдруг что-то проглянет среди
этого мусора, майолика кузнецовской ра­
боты, английский фаянс, статуэтка Гард­
нера. Сверкнет великолепием стекло рус­
ской работы императорского стекольного,
или эпохи модерна, или кувшинное стек­
ло вдовы Лютц с цветами побежалости. А
вот эта стеклянная посудина, невзрачная
видом и тусклого цвета, если, поняв, что
это такое, отмыть с любовью и бережно
принять в задрожавшие от волнения руки,
можно прочесть - братья Даум. Да мало ли!
Охота эта пуще неволи!
Мужик продает щипцы для снятия
нагара и поясняет покупателю, что это при­
бор для завивки усов. На мое разъяснение
реагирует обиженно и я не настаиваю, но,
■

! Поэма о Городе 163

возвращаясь и проходя мимо, вновь слы­

3
: шу его рекламный голос о щипцах для сня­
тия свечного нагара. Прогресс!
«Ундервуды» и «Мерседесы» на пол­
ном ходу, в родных футлярах. Их клавиши
по-прежнему готовы к работе и полны ожи­
дания, но так давно нет достойного текста.
Лицом к этим великолепным созданиям,
пальцами рук на их ждущих клавишах, мно­
жество вдохновенных часов провел чело­
век, верящий, что стук этих клавиш летит
в будущие времена, к нам и минуя нас,
еще дальше. Они, призванные слушать и
навечно закреплять найденные слова, те-
перь молчат, выставленные равнодушно­
му взгляду прохожих. Не достучаться...
Самовары лучших российских фабрик,
все в медалях по тулову, как многозаслу­
женная и широкая полковничья грудь. Ве­
черами их раскаленные стенки отражали
собравшуюся вокруг семью. Ручки у этих
старых самоваров (как и у чайников с ко­
фейниками) сделаны из слоновой кости,
из твердых пород дерева, и так же выпол­
нены все сочленения и переходы от раска­
ленной самоварной части к ручкам и кра­
никам, чтобы не ожегся человек металлом,
пышущим жаром. Странно позабытыми те­
перь оказались эти важные и простые вещи.
И форма у старых кофейников, кем-то ге­
ниально однажды найденная, останавли­
вающая радостью глаз, она также утрачена
и позабыта сегодня.
Книга с оторванной обложкой, «Жи­
тейская философш кота Мура», и я нагляд­
но убеждаюсь, что Эрнст Теодор Амадей
 164 Александр Дорошенко

Гофман в России был любовно переведен

и издан еще в первой половине Х1Х-го сто­
летия! И популярен до сего дня разве это,
быть изданным в чужой стране на непо­
нятном самому тебе языке более ста пяти­
десяти лет назад (издаваться потом неоднок­
ратно в сборниках и в розницу), пройти
множество рук и душ, и лечь на торговом
пространстве блошиного рынка на Старо-
конке, продаваясь за смешную цену в один
рубль (с предложением, если будете брать,
об уступке в цене), разве это не счастливая
писательская судьба?! Мне бы такую, пусть
даже всего на несколько лет.
Староконный — это традиционный
городской «охотничий» рынок. В задней его
части стоят ряды крытых навесов и здесь
царство пернатых: клетки, всякая птичья
аммуниция и сами птички. В углу на стенах
рынка развешены клетки с кенарами. А в
обычных клетках сидят парочками неболь­
шие певчие птички. Сидят здесь и попугаи,
от громадных размерами, злобных и фан­
тастических расцветкой карибских (харак­
тером и богатством полутонов более всего
напоминают они мулаток благословенной
Кубы, «белых женщин с черным ртом»),
до маленьких, отечественных, волнистых,
1
если есть у нас в отечестве попугаи.
Масса аквариумов, сделанных для
предпродажной демонстрации рыбок и в них
море цветных огней. Рыбий корм, «живой»
- маленькие червячки. Эти маленькие де­
коративные трогательные морские фонари­
ки оказывается хищники! Черепашки всех
 Поэма о Городе 165

размеров, лягушки всех цветов, до теле­

сного, и сразу очевидно — самый отврат­
ный цвет — наш, телесный. Аквариумные
водоросли, памятью об Офелии.
Правильное определение — невольни­
чий рынок. Здесь люди продают своих млад­
ших братьев за деньги. Ощутимо это в ко­
шаче-собачьей его части. Она вынесена за
границу рынка и обтекает его по перимет­
ру. Собаки очень чувствительны, одни из
них угнетены и печальны, другие агрессив- •
ны. Матери чувствуют возможную утрату
щенков. Основная продажа идет прямо из
машин, из их открытых багажников. Ме-
люзгу продают с рук. Малышам страшно и
холодно и они дрожат.
Не так давно все поле Староконного а
— земля его свободной от застройки части,
было занято торговцами сантехникой и
инструмента «с рук». На земле и на ящиках
лежат там краны, ручки, фитинги, инст­
рументы в наборе. Теперь торговая индуст­
рия в контейнерах раковой опухолью по­
глощает первобытную простоту Старокон­
ного рынка.
166 Александр Дорошенко

Эринии
«Уходя из дому, не оборачивайся, ибо
Эринии идут по пятам».
Пифагор

«Дикие тигры гнева мудрее смирных

коняг увещаний».
Уильям Блейк.
Союз небес и преисподней

«А спустя десяток мгновений... ворва­

лись полчища Эриний... Гремели бубны и ким­
валы... Волосы мои встали дыбом. Не помня
себя, я вскочил, затопал ногами. «Остано­
витесь девушки! Богини мщения, останови­
тесь! В мире нет виноватых!...». А они все
бежали».
Венедикт Ерофеев. Поэма «Москва-
Петушки»
 Поэма о Городе 167

Эринии произошли от крови из раны

Урана (в иной версии это дочери Кроноса
и Эвриномы). Их имена: Тисифона (ярост­
но молящая), Алекто (неутомимо пресле­
дующая) и, самая нам известная, Мегера
(свирепая). Это свирепые и стремительные
женщины в черных одеждах, у них черные
крылья и разъяренные змеи клубятся вол­
нами на голове вместо волос. У них в руках
ножи, бичи и горящие факелы. Горе загля­
нувшему в их глаза! Они пронесутся мимо,
его не тронув, но лучше бы ему умереть
сразу!
Они преследуют нас ночью и, огля- ^
нувшись, всегда увидишь рассекающие
мрак факелы, несущиеся к тебе издалека,
но короток любой разделяющий нас путь.
Они проникают в наши сны, и сны наши
отравлены страхами и раскаянием.
Поверь, они идут по пятам, Богини
мщения.
Те, кто калечил, разрушал и уродо­
вал, понимая или не понимая, не суть важ­
но, будут наказаны жестоко, но и мы с
тобой будем. За все — за молчание и непро­
тивление, за соглашательство, за втянутую
голову в плечи, пусть и от стыда, за молча
проглоченные оскорбления. Нас, меня и
тебя, и их всех, все эти десятилетия нашей
жизни оскорбляли и унижали, калеча Го­
род, и саму суть нашей жизни, предписы­
вая правила для постыдной жизни, приучая
к соглашательству.
И мы оказались способными учени­
ками...
 168 Александр Дорошенко

И позволили это с собою сделать,

привыкли жить по этим правилам чуждой
нам жизни, стали предавать и предали честь
наших предков и их достоинство, завещан­
ное нам от века. Мы, достойные горожане,
мы, для которых Город был создан, имен­
но мы виноваты — спрашивать можно толь­
ко с тех, кто способен ответить. Спраши­
вать нужно с тебя и меня, — с нас!

...за небрежение, за молчание, за по­

пустительство, за взвизгивающий смех над
останками матери.

Разве ты не видишь в далекой и

сплошной темноте факелы — это Эринии,
Богини мщения, они мчатся под звуки
кимвалов и бубен по улицам Города, они
несутся к тебе, ко мне, к нам. В руках у них
острые ножи и бичи. И от них никуда не
уйти!
Но может быть и хуже, может так
быть, что мы не достойны даже гнева, даже
мщения:

«... Здесь пред тобой те люди, чьи тела

. Там, на земле, прошли свою дорогу,
Не сотворив ни подвигов, ни зла, —

Рай выгнал их, чтоб дивной белизны

Не запятнал их жалкий отпечаток;
но и чертям такие не нужны»
 Поэма о Городе 169

«В чем кара их? — спросил я. Что, сте­

ная, так
Отчаянно мятутся по земле?»
И молвил он: «Ответ мой будет краток.

Им кары нет. Но жизнь их в этой мгле

Так низменно слепа, так нестерпима,
Что предпочли б кипеть они в смоле.

Среди людей их память не хранима,

Их Божий Суд презрительно забыл.
Что говорить о них? Взглянул и мимо».

Владимир Жаботинский.
Из Данте. Нейтральные

Неужели это о нас!? ИГ

Нас ведь учили, мама и папа, и кро­
ме, учили, чего нельзя никогда делать,
например, врать, например, совершать
плохие поступки, и объясняли нам родите­
ли, какие поступки плохи. И среди множе­
ства назидательно плохих детских книжек,
у нас была одна великолепная, и мы ее
навсегда полюбили - история о деревян­
ном мальчишке с верным и трепетным сер­
дцем, о бессмертном навсегда Буратино. Как
мы могли позабыть данный нам завет, его
бессмертные слова, сказанные им в ответ
на требование Мальвины пойти и почис­
тить зубы, на что Буратино немедленно и
достойно ответил:
 170 Александр Дорошенко

«Сдохните, — не дождетесь!»

Как же мы позабыли эти великолеп­

ные слова, этот завет, данный нам нашим
детством, сказать в нужный момент спо­
койным и тихим голосом, его никак не
повышая, в ответ на все, чего они от нас
хотели раньше и требуют сегодня:

«Сдохните, - не дождетесь!»

I
9

Одесское
пятиречье
 172 Александр Дорошенко

# К БЛАГОСКЛОННОМУ ЧИТАТЕЛЮ
Нам целый мир — чужбина,
Отечество нам Царское село.

Александр Пушкин

Читатель!
Если говорить о сути мной написан­
ного, о жанре, которому это может соот­
ветствовать, — то это есть письмо, со­
*
держащее признание в любви.
Перед тем как взять перо в руки (по­
:
ложить их на клавиши компьютера), я на­
' чал видеть удивительные сны и в них ле­
тать. Говорят, что это бывает в детстве,
когда растет ребенок, но я этих детских
полетов не помню. В этих же, взрослых по­
летах, день за днем (ночь за ночью) я отры­
вался от земли и поднимался в воздух (так
тяжело и медленно отрывается от земли
 Поэма о Городе 173

ракета) и затем начинался полет. Я хорошо

помню странное чувство преодоления зем­
ной тяжести и затем освобождение — сво­
бода парения и возможность полета. Гово­
рят опять же, что это бывает перед ухо­
дом. Может быть, все проще и мы летали
всегда, всю свою жизнь, но этого не заме­
чали? Или могли летать, но притяжение
земли, ее земных необходимостей, остано­
вило нас на тех детских взлетах, на пробе
сил, так ничем и не кончившейся. Я стал
думать над странностью этих цветных снов,
пришедших внезапно и явно к чему-то веду­
щих. И как-то вечером впервые взял в руки
перо — впервые после множества лет пере- ‘Ц**'
рыва.
%
О Городе я писать вовсе не собирался.
Но вдруг оказалось, что Город меня окру­
жает, что он замыкает меня в своих сте­
нах, улицах, перекрестках. Что, удерживая
меня в них, он постоянно что-то хочет мне
рассказать. Я стал слышать его голос. И
потом, постепенно, этих голосов оказалось
много. Они шли отовсюду, издалека, из ушед­
ших времен, возникали совсем рядом, сегод­
няшние. Но были и опережавшие мое время.
Их было много, и говорили они одновремен­
но. Каждый пытался привлечь мой слух, вой­
ти в мою память и в ней сохраниться.
У этой книги два автора — я и мой
маленький пудель именем Деник. Потому, на­
пример, что по Городу мы с ним ходим обя­
зательно вместе, и в местах, где он оста­
навливается подумать или пообщаться с со­
племенниками, я рассматриваю случив'
 174 Александр Дорошенко

ся здесь дом, подъезд или висящий над голо­

вой балкон. Когда же я куда-нибудь иду сам,
торопясь по делам, то, находясь в есте­
ственном помрачении разума, вижу разве что
пустые глаза моих современников и в них от­
ражением афишные столбы и придорожный
мусор. И еще потому, что мой пес научил
меня любить и заботиться о ближнем, но,
главное, этого ближнего видеть и не торо­
питься со своими глупыми выводами на его
счет, относя всякую критику на свой пре­
имущественно.
Я все ходил, и смотрел, и записывал.
Но странные вещи и удивительные слова
писала моя рука. Это ведь Город, камни и
«
время, то есть имена и даты, что, кто и
когда сказал, построил или разрушил. И люди,
то есть вновь имена, и даты, и поступки.
Но есть у Города судьба и душа, и они тре­
буют иных слов и понятий. Мертвая нако­
лотая на булавку бабочка не летает, но глав­
ное, она уже вовсе не бабочка, так — чуче­
ло, пыль и обман. Так астрономия, изучен­
ная хорошо человеком и понятая им как ме­
ханика звезд, человеком всегда ложащимся
рано спать (чтобы днем хорошо изучить
предмет) и давно уже не видевшим звездно­
го неба, такая астрономия есть обман и ни
о чем не говорит сердцу. Так и справочная
книга по истории Города хранит затхлую
- пыль приведенных каталогом имен и дат, и
от чтения ее Город не возникает в сердце.
I
= Это все мертвые и потому не нужные кни­
ги. Истина рождается в слове — в числе вы­
ражены ошибки и заблуждения.
 Поэма о Городе 175

Нам целый мир — чужбина, Отечество

нам — наш Город. Эта книга о том, как он
возник, стремительно вырос и возмужал, как
был остановлен на бегу, полным сил и уст­
ремлений, наш солнечный Город, наша един­
ственная и неповторимая Родина.
Нам было дано так много и сразу все­
го: впереди лет, надежд и упований, новых
стран и далеких путей ...Но много поубави­
лось лет, оказались конечными дороги, и все
чаще на их пересечениях усталые глаза ста­
ли видеть только собственное лицо. И ока­
залось, что наш так хорошо известный нам
Город так мало нами понят, оказалось при
знакомстве с великими красотами мировых
столиц, что самый красивый город был нам
дан наследством, что в нем «долго ясны не­
беса» и самое-самое красивое море тоже в
г
нем. Так странно и так хорошо!
Мы рождены Городом. Не в городе, как
все остальные жители земных городов, но
Городом, и мы только его дети. Только в
нем есть для нас воздух, и только здесь мы
у себя дома, на его улицах и перекрестках, в
его названиях и именах, в магических сило­
вых линиях его напряженного поля. Чужой
поле это не ощутит. Сравнения здесь впол­
не уместны, мы умеем видеть и сравнивать,
но что всем критерий выбора и многознач­
ности, для нас — единственная определен­
ность.
И потому критерии, подходящие всем,
нам бессмысленны и опасны. Как и иной опыт.
И все наши ошибки проистекают из заим­
ствования опыта окружающих нас народов
 176 Александр Дорошенко

и населений земных пространств. Нужды

нет, не только все это есть у нас в Городе,
но в нем есть невостребованная нами осно­
ва всего нового для нас и поэтому для всех
землян. Мы можем исходить только из са­
мих себя, безоглядно — Город дал нам само­
достаточность.
Мне кажется, что это осталось не­
понятым и самое время понять!
Придя с прогулки, я включаю компью­
тер, наполняется светом экранная глубина
монитора, я кладу руки на клавиши, и на
экране возникают слова, строчки, текст,
экран их впитывает, поглощает и, удержи-
вая в своей глубине, что-то с ними там де-
лаем- Когда я возвращаюсь вновь к этому
\тексту, он уже иной, он живет вне меня, и
часто я сам удивляюсь так легшим на экра­
не словам. Этот диалог странен, и, когда я
пытаюсь изменить написанное, сократить
запись, убрать длинноты и избавиться от
мелочей, вкравшихся случайно, он, текст,
не дается, упрямо отстаивая себя. Мерца­
ющий голубым и прозрачным светом мони­
тор деловито урчит, он поглощает мои чув­
ства, связывает их, переделывает и гово­
рит со мной от имени кого-то третьего...
Может быть, это говорит со мною Город?
Может быть, это мы с тобой гово­
рим сейчас, в этот дождливый осенний ве­
чер или солнечным и радостным утром, ни­
когда неведомые друг другу? Я и ты — и вы­
сокое ночное небо над нашим с тобой Горо­
дом. Там, в бархатной его глубине, кто-то
рассыпал бриллиантики звезд (они как го­
ловки гвоздей, и гвоздиками этими приколо-
 Поэма о Городе 177

чено небо, чтобы держалось), только для нас,

чтобы украсить наш разговор, чтобы, под­
няв голову, мы убедились в их подмигиваю­
щем участии в нашей с тобой беседе. И пол­
нощекая пышущая здоровьем луна, заслушав­
шись, остановила свое ночное кружение,
став прямо над высотой Кирхи, в самой вы­
сокой городской точке. Она покрывает се­
ребром городские крыши, бросая на них дол­
гие тени кирпичных труб и сидящих на тру­
бах котов. Лунная дорожка легла вдоль По­
лицейской направлением к Морю, серебрит­
ся купол Оперы, и ночные улицы Города ле­
жат развернутой картой, ладонью судьбы,
и на ней, с высоты оперной балюстрады,
читается наша жизнь: что было — что бу- ***—"
%
дет...
Я хочу восстановить, как все это было,
увидеть Город. Чистыми его улицы, целыми
дома и ворота, и балконы, и лепнину домов,.,
увидеть парадные входы, высокие резные две­
ри в два этажа, над ними круглые окна, как
горит вечером свет в парадном и падают
световые круги на тротуарную плитку,.,
увидеть людей, нарядно одетых, возвраща­
ющихся из театра или от друзей, где было
светло и красиво, на стенах висели карти­
ны, стоял рояль, и играли на рояле, может
быть, танцевали в большом и ярко освещен­
ном зале. Хочу подслушать их приглушенные
столетием времени и вечерним часом голо­
са...
Странным делом я увлечен. Я иду по
Городу, видя себя отражениями в его улицах
и стенах домов, спотыкаюсь о гранит мос-

|3 418-4
р
178 Александр Дорошенко
;'
товых, задеваю пленом углы решеток и за­
рисовываю детали, записываю отдельные
|| слова, фиксирую уходящее... И спешу, очень
теперь спешу, — они успевают быстрее меня,
разрушители, они ловки и деловиты. У них
Щ много денег и равнодушия, а у меня только
й любовь и обеспокоенность сердца. Но все,
что я запишу, сохранится и продолжит
а жизнь. Я начитан, и мне известна горькая
и истина «чего нет, того нельзя считать» —
но вот оно есть, сохраненное, не подлежа­ I

щее больше разрушению. Во мне и в тебе, и

' I пока живы наши дети. А наши рукописи,
как хорошо известно, не горят! I
Это опасное занятие — то, чем я за­
1 нимаюсь. Я вижу обломки зданий, детали и
фрагменты, но, много хуже, я вижу облом­
ки людей, великое и печальное множество,
1 искалеченных, потерявших канву жизни, ко­
выляющих вдоль стен, к мусорным бачкам,
покорно умирающих. Никого не обвиняя и не
I проклиная, сторонясь чисто одетых или про­
тягивая руку за подаянием...
Все они — мой личный народ, граждане
моей республики именем Город, все какие ни
есть — старые понятнее и ближе, молодые
:
I; загадочнее и дороже, богатые чрезмерно и в
1 равной чрезмерности бедные, веселые и пе­
чальные, верящие и не очень, в горе и радос­
ти, здесь, рядом, и в далеких пространствах
земли, и непонятно, где ближе, но... I
I!
— все мои, а «без меня мой народ не
полон!».
} ;
 Поэма о Городе 179
I

ОТЕЧЕСТВО НАМ • • •
Есть город, который я вижу во сне,
О, если б вы знали, как дорог
У Черного моря явившийся мне
В цветущих акациях город.

Из песен Л. Утесова

Много солнца, открытое море и воз­

дух заморских стран, неостановимый ни­
какими граничными знаками, что-то сде­
лали с Городом, и он стал особенным, ни
на кого и ни на что не похожим. И детям
своим он дарил, в первых их шажках по его
плитам, какой-то особый легкий и узнава­
емый ритм — музыка ветра была в нем, и
синева неба, и все цвета его Черного моря.
Не по тротуарным плитам, как во всех ос­
тальных городах мира, ходили его дети, но
по плитам из вулканической лавы Везувия,
и память античной трагедии жила в его
I
180 Александр Дорошенко

звонких от ветров улицах и площадях. Он

любовно омывал своих мальчишек, впер­
вые удравших с уроков в школе и самосто­
ятельно прибежавших на его пляжи, морс-,
кой волной, а в ней было растворено солн­
це и был привкус песка и водорослей, и
мальчишки, выплыв и отдышавшись, на­
всегда чем-то заболевали. Им снились за­
морские страны и другие, лежащие еще
дальше моря. Их речь становилась иной, не
просто речью юга, но только один на зем­
ле — их Город так говорил, их шаг приобре­
тал невесомость полета, их глаза приобре-
тали отблеск солнца и иное видели вокруг
и иначе видели мир, привычно обыденный
1 для всех остальных. Ненастными осенними
ночами он убаюкивал своих детей, он на­
дежно укрывал их под своими старыми
1 крышами. Шумел ветер, зло хлестали в окна
5
4
I и неслись по водостокам струи дождя, и
всю ночь засыпающие его дети слышали, в
любом самом отдаленном месте города, вой
=
морских буев и знали, что это охранитель­
■г; ный вой и что идущие в ночи к городу ко­
рабли им защищены от бед.
И в отличие от всех городов мира, мы
всегда в непогоду и ураган помнили, что
; сейчас, в эти мгновения штормового вет­
ра, в море идут к берегу корабли, и думали
!. о них, чтобы дошли спокойно!
Г- ! И поэтому незыблемой традицией и
правилом стало у горожан, собравшись за
столом, в любой праздник третью рюмку
м поднимать торжественно и тихо говоря: «За
тех, кто в море» и добавляя к этому с лю-
I
I
 Позма о Городе 181

бовью и надеждой: «кто далеко от нас сей­

час, в дорогах на опасных пространствах
земли, — пусть Господь охранит их!».
Форпостом в море выставил Город Во-
ронцовский маяк. Он встречает и зовет в =
гавань корабли, но для нас он был иное, =
более важное — однажды увиденный с При­ .
морского бульвара, с верхних ступеней По­
темкинской лестницы, он навсегда входил
в сердце и оставался занозой. Он означал
выход в открытое море (и родители гово­
рили нам впервые на катере в момент, ког­
да он, катер, завалившись чуть набок к
маяку и обдавая нас морем брызг, стреми- -^8^
тельно огибал его, чуть не задевая правым
бортом, — «теперь мы в открытом море»),
и сжималось сладко сердце и уже никогда,
никогда не отпускало.
Да, теперь мы в открытом море, и мы
вышли в него в тот день нашего детства. И
тебе, идущему сейчас по улицам Сан-
Франциско или Хайфы, пьющему пиво
где-нибудь на площадях Амстердама или
Берлина, покупающему какую-нибудь
ерунду в лавках Туниса, где бы ты ни был
сейчас, пусть тебе повезет в делах, и жен­
щины твои пусть тебя поменьше донима­
ют. Брат мой, мы были там, у этого маяка
в нашем детстве, на этом катере мы плыли
на наши Фонтаны, и каждый изгиб этих
берегов мы храним в сердце — мы ли не
братья, и есть ли иное братство на земле?
Город раскрывался в море, он не имел
обычных для других городов ограничений
земной твердью. Это ощущение незамкну-
тости впитывала кровь, и потому, навер-
р

182 Александр Дорошенко

ное, я неуютно чувствую себя в любых го­

родах мира, где нет моря, чуть легче ста­
новится, если есть все же река, текущая
сквозь город. Издавна человек селился по
берегам рек, а когда открыл моря, на их
берегах, не столько потому, что они обес­
печивали коммуникации, но потому, что
ему было так по душе. Ему так было хоро­
шо жить. Я уверен, что это очень разные
люди — одни из которых выросли у моря, а
другие в любом ином месте и моря не знав­
шие. Это первыми были открыты горизон­
ты видимого мира, вид моря, с детства вос-
■ ;
принятый родным и близким, позволил
иначе понимать расстояния и оценивать
опасности земли. Это изменяло характер. Вся
азиатская многотерпимость и фатализм
обусловлены вечным и косным существо­
ванием в бескрайних пространствах вели­
кой степи и суровой магией нескончаемой
суши. А море означает прерывистость про­
:п странства и надежду на новые и ни на что
доселе непохожие земли и в них — на но­
■р
вую жизнь.
в1 Оно зовет в путь!

:!•
■

;
 Поэма о Городе 183

ПЯТИРЕЧЬЕ
Пятиречье полноводными реками не­
сет свои воды от истоков, от Приморского
ИГ
бульвара и Дерибасовской, к старому го­
родскому краю, к Привозу и вокзалу, где
когда-то были кладбище и тюрьма. В нашей
судьбе они как Тигр и Евфрат, только у
нас их больше, но, как и на нашей праро­
дине, в русле этих рек родилось и опреде­
лилось все, что выпало нам и еще предсто­
ит, пока мы живы...
Пять параллельных, прямых, как по­
лет стрелы, улиц пронизывают центр Го­
рода: Пушкинская, Ришельевская, Екате­
рининская, Александровский проспект и
Преображенская. Канатная и Маразлиевс-
кая прилежат к Морю. Так когда-то начер­
тил их на своем первом плане Города ин­
женерный подполковник (тогда правильно
говорили полуполковник) Франц де Во­
лан. Пятью стрелами они уходят от лежа-
184 Александр Дорошенко

щей в их основе, поперечной Дерибасовс­

кой, летят параллельно морю и заканчива­
ются вокзалом и центральным одесским
рынком — Привозом (когда-то там стояла
тюрьма, и была она, как и сменивший ее
вокзал, последней остановкой на пути, по­
скольку поезда идут у нас не через Город и
мимо, но к нему и от него, а ниже распо­
лагалось Первое кладбище, так что сходи­
лись в этом месте все пути жизни).

Каждая улица первоначально обсаже­

на была деревьями особой породы. Дериба-
сов-ская и Греческая — акациями, Пуш-
кинская — платанами, Екатерининская —
катальпами (в советских временах возник­
ла традиция, происходящая от кремлевских
стен, высаживать у «правящих» зданий се­
ребристые ели - у обкомов, райкомов и
исполкомов, у зданий КГБ. Так было не­
гласно принято, и никто не позволял себе
отсебятину в таком важном деле.
И чудные, ни в чем не повинные серебри­
стые ели, стали символом этой позорной
эпохи).
Улицы эти как пять рек, они рассе­
кают Город, и вдоль них течет история Го­
рода. В них течет наша жизнь. И как в на­
стоящей реке, здесь нельзя дважды войти
в одну и ту же воду.
Человек строил город. Он планировал
его на первобытной земле, учитывая ее по­
верхность, неровности рельефа, балки и
выбирая направление улиц. Он создавал
улицу Города и все на ней перекрестки
 Поэма о Городе 185

впервые и навсегда. Вдоль размеченных ли­

ний грузно опускались в землю дома, тя­
нулись они непрерывной сплошной лини­
ей, ограничивая проезжую часть и тротуа­
ры. Изменялось все — старели первые по­
ставленные здесь дома, они перестраива­
лись, либо на их месте возводились новые,
взамен обветшавших, по-новому улица
могла теперь называться, изменялся облик
домов и их внешний вид в соответствии с
вкусами новых горожан, — улица же оста­
валась прежней, незыблемо проведенной
магической чертой на лице Города. Как река
в установившихся своих берегах. И транс-
порт менялся: первоначальные конные эки-
пажи заменила конка, потом она уступила
*
рельсы трамваю, и сегодня вдоль улицы
несутся рычащие стада автомобилей, да и
они уже много раз изменяли марки, тип и
внешний вид. Русла же этих рек, однажды
так установленные, оставались неизменны.
И в них мы лишь временные путешествен­
ники, пассажиры, оставляющие на ее бе­
регах свой багаж — построенные дома, вы­
вески магазинов, посаженные деревья по
берегам этих рек, и вещи, забытые в квар­
тирах домов. Когда-нибудь вдоль этих рек
мы поплывем в свой последний путь:

Река времен в своем стремленье

Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.

Гаврила Державин. 1816

р

186 Александр Дорошенко

Время нашей памяти ограничено, но

наш Город продлевает память о нас и объе­
диняет прошлых и будущих своих детей. Каж­
дая из этих улиц имеет свое лицо и душу.
Каждая — разный мир, и вы чувствуете себя
на каждой из них особо:
— дворцово-празднична и тяжеловес­
на платановая Пушкинская;
— парадна и величава Ришельевская,
имперская улица Города;
— легка и аристократична Екатери­
нинская;
— широка, и уютна, и покойна ос-
новная торговая магистраль — зеленое поле
Александровского проспекта — наши Ели-
сейские поля;
I — делова и простонародна Преобра­
женская, носящая имя городского Собора
и когда-то заканчивавшаяся на тогдашней
окраине Города печальной входной аркой
первого христианского кладбища.

ПУШКИНСКАЯ
>! Самая красивая улица Города, беря
з начало у Приморского бульвара, у здания
городской Думы и бронзового Пушкина,
:
ведет к вокзалу. Это Пушкинская, до Алек­
сандра Сергеевича называвшаяся Итальян­
ской. Улица эта накрыта сплошным наве­
сом платановых крон и вымощена велико­
лепным гранитным булыжником. Стволы
вековых платанов обрамляют обе ее сторо­
ны, скрывая за собой фасады дворцов и
особняков. В обжигающий зноем летний
 Поэма о Городе 187

день эти кроны превращают тротуары и

брусчатку в непрерывно меняющийся вит­
раж, где тени ветвей и листьев плавают в
раскаленной солнечной плазме. Легок шаг,
светла голова и верны надежды у человека,
идущего в ранние часы по Пушкинской.
Здесь не следует торопиться и стоит замед­
лить шаг. Подняв голову, рассмотреть кро­
ны платанов, остановиться на углу, любу­
ясь наглого вида котом, куда-то вышед-
.шем по делам из родной подворотни, ска­
зать ему «привет», не рассчитывая, конеч­
но, на взаимность, улыбнуться своим мыс­
лям... &&Г* I
Здесь лучшая брусчатка Города. Она
II
уложена углом к центру, «елочкой», на бе- I"
тонной подушке. Ближе к Бульвару все 7й
больше стоят дворцы, тяжелые, с мону­
ментальными памятниками, прохладные и
торжественные...
В самом истоке Пушкинской, в доме
номер 4 на углу Дерибасовской в собствен­
ном двухэтажном особняке жил городской
голова Григорий Григорьевич Маразли. Его
память сохранена в названии одной из са­
мых живописных улиц Города, идущей вдоль
Александровского парка. Редчайшим ис­
ключением имя Маразли было дано улице
прижизненно. В этом тяжелом грузном доме
при Маразли практически был музей — хо­
зяин собирал всякую красоту, бессистемно.
На другом углу Пушкинской и Дери­
басовской, под номером 5, стоит один из
дворцов. Он тяжеловат формами и перегру­
жен декором. Его парадный вход просто-
 188 Александр Дорошенко

рен, торжественен и величав. Там в колон­

нах и пилястрах стены и в них глубокие по­
местительные ниши. Стены и потолок были
покрыты яркими фресками, давно облетев­
шими, но сохранились детали: головка ан­
гела и крыло второго, и медальон кото-
рый они бережно несли в высоте парадной
лестницы, а в нем море, парусник и у руля
человек. Какие-то мраморные блоки валя­
ются на просторных полах вестибюля, ви­
дом античные руины..
Лет сто назад, в мае, таким же теп­
лым поздним вечером, когда над улицами
Города плыл сиреневый туман, а вся Пуш-
кинская превратилась в готический высо-
~ А кий зал бесконечной длины, трехнефный,
в двух рядах сплошных колонн из платано­
вых столбов (только тогда они были еще
совсем молодыми и тонкими, но кронами
уже могли перекрывать всю немалую ши­
рину Пушкинской), к этому подъезду воз­
вращались из Театра жильцы. Шли они пеш­
ком, никак не хотелось им уходить с улич­
ной вечерней прохлады, и по этой причине
они прошли Бульваром, посмотрели на
ночное море, белые паруса, встретились и
поговорили со знакомыми на углу Пуш­
кинской, у старой Биржи. И уже в ночной
тишине они подошли к своему дому и те­
перь говорили о детях, успели ли они зас­
нуть (дети всегда ожидали их возвращения).
Эти тяжелые и тогда еще легко поворачи­
вающиеся двери им открыл привратник. Он
пожелал им доброго вечера, и они прошли
к себе на второй этаж, где снимали квар-
 Поэма о Городе 189

тиру, вот по этим самым ступеням из тог-

да еще целых мраморных плит, а сверху
копьями,
плит, схваченный бронзовыми
лежал ковер, и в вестибюле, когда они в
него вошли, в двух громадных керамичес­
ких вазах по краям первой ступеньки, сто­
яли тяжелые и влажные кусты свежей си-
рени . Они остановились ею полюбоваться,
а женщина наклонилась близко к ветвям
сирени и, опустив в них лицо, глубоко и
радостно вздохнула.
Так это было...
А нам достался запах мочи и безна­
дежности Я знаю, в доме этом великолеп-
ны и ухожены квартиры, там все сияет после
«евроремонта», как же они, теперешние
обитатели дома, входят в него и выходят и ’й
не боятся в темноте парадного поскольз­
нуться на мусорной блевотине?
На «тяжелом» перекрестке Пушкинс­
кой и Греческой стоят грузные массивы
двух банков, Общества взаимного кредита
и Учетного, а через дорогу, на углу, под
номером 9 стоит стилизованный под фран­
цузское барокко дом Рафаловича. Постро­
ил его в 1857 году Л. Ц. Оттон. Великолеп­
ный козырек над центральным входом вы-
полнен из тонкостенного чугуна фантас­
тически изящной и сложной работы. В Рос­
сии эту технику чугунного литья освоили
конце девятнадцатог° века и ПОразили ми
на Парижской Всемирной выставке чугун-
ньш кружевом з. знаменитого павильона,
Известна история, когда два встретивших-
ся на этой
выставке промышленника об-
190 Александр Дорошенко

менялись часовыми цепочками: француз

предложил свою, золотую, русскому за его,
выполненную из филигранной чугунной
паутинки. Он, француз, искушенный в тех­
нологии литья, поверить не мог, что такое
из чугуна возможно сделать. (В дальнейшем
возникла и долго держалась любовь и мода
на ажурное чугунное литье, в Германии в
стиле бидермейер и у нас на старых заводах
Касли).
Там такая лестница, дворцовая и мно­
гомаршевая, а вестибюль роскошен и про­
хладен в любую жару. На ступенях этой ле-
стницы иначе течет время...
Теперь в здании расположен прелест­
ный Музей западного и восточного искус­
ства и в нем работа Караваджо «Взятие Хри­
ста под стражу». В ночном саду Гефсимании
воины с факелами и в центре полотна фи­
гуры Христа и целующего его указующим
знаком Иуды из Кариота. Фонарь резко раз­
рывает темноту и выхватывает из нее фи­
гуры убегающих учеников, спасающих свою
жалкую жизнь, лицо Иоанна с открытым
в страшном крике ртом и два лица, скорб­
ное Христа и предающего его целованием
Иуды. Такая боль в этих двух лицах, и, не
знаю, в каком больше страдания. Время
остановлено на этом холсте и немилосерд­
но длится, как и эта, самая трагическая
ночь человечества. В мире существуют не­
многие творения человеческого духа, ради
которых стоит пересечь континенты и при­
коснуться душой. Таков Пергамон в Бер­
лине с воссозданными воротами Вавило-
 Поэма о Городе 191

на, решетка Летнего сада в Санкт-Петер­

бурге и вот эта работа Караваджо. Вполне
нужно и следует приехать и постоять рядом.
Раз в жизни, по крайней мере, это следует
сделать.
На углу Греческой сохранилась высо­
кая круглая будка. Она старой работы и за­
вершается высоким куполом, увенчанным
короной. Будка эта утилитарного назначе­
ния, в ней живет и по временам недоволь­
но ворчит трансформатор, она имеет вне­
шним корпусом цилиндр крутящегося ба­
рабана. Он для какой-то мне неведомой цели
должен был крутиться и не так уж давно
по-прежнему крутился — я показывал это
чудо своему еще маленькому сыну. Там есть
%
ручки для этого и, надавив плавно и силь­
но на такую ручку, можно было стронуть
барабан с места и прокрутить. Усилие нуж­
но было лишь в начале — дальше барабан
шел легко.
Теперь он уже не крутится — что-то с
ним сделало время. Необходимо, надо, что­
бы он вновь мог крутиться - должны же
мы на чем-то стоящем учить своих детей!
На этом перекрестке сохранилась
вмонтированная в булыжник трамвайная
колея. Открытие этой линии видел малень­
кий Юрий Олеша. Когда я был мальчиком,
здесь бегал, направляясь к Строгановско­
му мосту, трамвай номер 23. По этим трам­
вайным рельсам через Строгановский мост
вели арестованного человека в страшный
расстрельный дом на Канатной в повести
Катаева «Уже написан Вертер».
 192 Александр Дорошенко

Здание новой биржи, где теперь фи­

лармония, построил местный итальянец,
архитектор А. Бернардацци в 1894 — 1898
годах, как и расположенную через дорогу
гостиницу «Бристоль» («Красную»), а поз­
же и здание городского вокзала. Здание бир­
жи эклектично (этот стиль удачно назвали
Ильф с Петровым ассирийско-вавилонс­
ким), в нем так много красивого, но то ли
чего-то ему не хватает, то ли чего-то избы­
точно, — оно производит впечатление фраг­
мента, задуманного и оставленного неза­
вершенным прекрасного намерения. Долго !
и с любовью готовили всякие детали, про-
веряли их соразмерность, но в последний
момент нехватка времени спутала планы,
V и все слепили наспех, как пришлось.
Замечательна в нем великолепная па­
радная лестница, размещенная в открытой
гигантской арке, высотой во все здание.
Аркой этой здание раскрывается в про­
странство улицы, вовлекаясь в ее смысло­
вой объем, что придает зданию биржи ха­
рактер южный и темпераментный. Такие
гигантские открытые арки характерны для
Средней Азии, для медресе, например, в
Самарканде. Теплыми южными ночами
ярко освещена была арка, охватывая про­
странство улицы, сияли в куполе парадно­
го входа знаки зодиака, рассказывая печаль­
ную сказку о девочке-замарашке с удиви­
тельно маленькой ножкой (что, по верным
наблюдениям Пушкина и моим, у нас
было и есть редкостью). Ступени парадной
лестницы ведут прямо с улицы в зал, и две
 ;Г.
Одесса.
Берогь Ланжероиз—
Ос1е$$а.
1_а те Йе Ьапее*00,

Л
.
•.
тт
1ар?^
■л Ш
жЩм.
....
г
. - :•
г ш
% ■

V.

&
: ■

I.

О.ад-.е:..
 ЕкатсрннскШ Яхтъ-Клубъ. Одесса.
'
Г

ът

\
ОДЕССА. Видъ порта съ мор!

!
:
 Поэма о Городе 193

ростральные колонны несут не горящие

теперь в ночи фонари. Колонны тоненькие,
и корабельные ростры взяты архитектором
из детского игрушечного набора. Эти ко­
лонны сделаны, как и 30-метровый купол
лоджии, как и массив цоколя, из бетона,
притворяющегося гранитом. В пространстве
арки много лет — вывешенная для просушки
заштопанная рыболовная сеть. Многих де­
талей уже не стало (украли очаровательные
бронзовые ручки дверей на Пушкинскую),
а сделать новые мы не в силах. Глубокие
ниши поддерживают распростертыми кры­
льями орлы, и высокая многоцветная пи-
рамидальная крыша с легким и прозрач- "Ц**"
ным фонариком завершают ансамбль бир-
жи. Чудесен дворик, в нем угловые двор­ 1
цовые башенки манят тайной, а оскалив­
шиеся драконы готовы сорваться в полет
(но узок и мал для них двор для разбега и
не решаются они оторваться с насиженных
мест...).
А в гостинице «Красной», так памят­
ной нам в молодости (как часто и вкусно
мы там сиживали с друзьями и подругами!
Какими красивыми и молодыми выходили
мы, бывало, поздним ночным часом из этих
дверей, трезвея от свежего воздуха и пья­
нея от его вкуса!), есть некая противоре­
чивость и странность. В тех временах извес­
тна она была в Городе своими проститут­
ками (они обслуживали иностранцев и
КГБ) и, одновременно, «недержанием»
красного цвета, в который десятилетиями
непременно желали ее выкрасить, а она
14 418-4
194 Александр Дорошенко

никак не дается. И кто-то мраморный сто­

ит там всегда на балконе, стоит и машет
мне рукой, а я всегда, торопясь, пробегаю
мимо. Может быть остановиться и послу­
шать,.. может быть, это важно мне знать!?
Вечная женская профессия сильно по­
страдала в советский период. Народ был бе­
ден и норовил это получить даром. До ре­
волюции же в городе бордели располагались
сначала на Кривой (теперь Провиантской),
затем на Глухой, ставшей позже Запорожс­
кой улицах. Теперь кривая проституции уве­
ренно ползет вверх, вот бы Остап Бендер
порадовался!
На углу Почтовой (Жуковского) ули­

гцы высится мрачная глыба давно закрытой

Бродской синагоги, а в конце Пушкинс­
кой - не менее грузное тело поныне дей­
ствующей Ильинской церкви. Мы разним­
ся в судьбе, и творения человеческих рук
тоже, чему примером судьбы обоих храмов. (
Синагога существовала на этом месте с
1820 года (молитвенный дом №1) и была
перестроена на средства богатых переселен­
цев из города Броды (из Австрии и Гали­
ции). Здание строилось с 1863 года под ру­
ководством архитектора Ф. Коловича.
Тяжелый квадрат синагоги сурово зам­
кнут, насуплен и огражден от окружаю­
щего пространства улиц высокой решеткой,
а со стороны домов в уличном ряду незаст­
роенным пространством «рва». Литая решет-
пустотелых «прозрачных» колонках с
навершием у ворот и на углу улиц. На всем
протяжении праздничной Пушкинской
 Поэма о Городе 195

улицы это единственное место, где лег-

кость восприятия и праздничность бытия
прерывается отчуждением и противостоя­
нием то ли в желании оградить веру, то ли
защитить прихожан от враждебных внешних
пространств. Суровостью веры и напоми­
нанием никогда не преходящего долга веет
от этих давно осиротевших стен, врастаю­
щих своей страшной тяжестью в землю.
Где взят был исходный образец этих
странных и пугающих сооружений, как воз­
ник он, чему подобием? Христиане и му­
сульмане всех конфессий свои храмы все­
гда устремляли высоко к небу, обращени- -^2^
ем и мольбой. И еще выше храмов подни-
мали острые пики колоколен и минаретов
и с этих высот звонили в колокола, чтобы V
докричаться. Чтобы непременно Бог их ус­
лышал. В этом чувствуется сомнение и страх:
не пусты ли их небеса, не глух ли Бог к
словам молитв?! Евреям это, собственно,
ни к чему: это их Бог, это их домашнее
дело, и наконец, в отличие от всех осталь­
ных в мире народов, к евреям Бог адресу­
ется сам, безо всяких просьб, в надежде,
что они наконец-то его захотят услышать.
В Бродской синагоге пел знаменитый
кантор П. Миньковский. С 1925 года здание
было передано еврейскому рабочему клу­
бу, в 1929-м — почему-то клубу обувной
фабрики. С 1944 года там областной архив.
Пушкин в мае 1821 года останавли­
вался в двухэтажном доме негоцианта Кар­
ла Сикара (отель дю-Норд) на тогда еще
Итальянской улице. В этом здании он за-
 196 Александр Дорошенко

кончил, судя по дате, «Кавказского плен­

ника». Дом этот перестроен, а в пушкинс­
кое время по второму его этажу во всю
ширину центрального проема шел балкон.
Вся улица перестроена в конце века, и
Пушкин, конечно же, здесь ничего бы не
узнал.
На месте теперешнего ЦУМа стояло
здание табачной фабрики братьев Поповых
(эти табачные фабрики на Пушкинской и
Тираспольской проектировал вездесущий в
архитектуре Города А. Б. М инку с), откуда
родом наши знаменитые на весь мир па-
пиросы «Сальве», единственные тогда с
антиникотиновым фильтром-мундштуком.
В мое время их делали уже на табачной фаб-
рике на Тираспольской улице. «Сальвё» са­
мое удачное название табачных изделий из
всех известных миру от тех дней и до сегод­
няшних. Мимо этой фабрики я ежедневно
бегал с Молдаванки в холодильный инсти­
тут и, проходя мимо, всегда ощущал про­
питавший улицу табачный запах.
Высокие и мощные кроны платанов
в первых кварталах Пушкинской, у вокза­
I ла, у Центрального универмага, облюбо­
вали для своих сборищ вороны. В вечерней
темноте вся высота улицы наполнялась го­
моном этих птиц. И от их множества тем­
нела улица, рано сгущались на ней сумер­
ки. Они разговаривали, ругались, им не
сиделось на месте, и ходить по тротуарам
становилось опасным для одежды делом.
Помню осенний теплый вечер, прошелес­
тел кратковременный дождь, мокрые пла-
 Поэма о Городе 197

тановые кроны подсвечены снизу уличны­

ми фонарями и полны этой птичьей жиз­
нью, блестит от дождя и фонарей асфальт,
и мы с мамой, смеясь, держась за руки,
перебегаем опасную зону тротуара, чтобы
успеть вбежать в спасительные двери уни­
вермага, не попав под «обстрел». Что-то мы
собирались там покупать...
Как много бы я отдал, чтобы на ми­
нутку вернуться туда, в этот вечер, посто­
ять, остановив ненужный этот бег, побыть
рядом с мамой, в ее смехе... Отдал бы сразу
все оставшееся, не считая.

РИШЕЛЬЕВСКАЯ

Она называлась при герцоге Ришелье

Театральной и по его отъезду в 1814-м ста­
ла называться Ришельевской. Отправная ее
точка — Оперный театр и миниатюрная Те­
атральная площадь. Напротив театра высится
башня Александровского полицейского уча­
стка. Ришельевская разрушена войной и
изуродована советскими обновителями,
давшими ей как центральной имя Ленина,
и теперь уже трудно представить, какой
красавицей была она в молодости. В основ­
ном это были здания конца века, эклекти­
ка, разбавленная модерном.
Это улица мансард — их здесь много,
они скворечниками устроились по скосам
крыш роскошных многоэтажных зданий с
квартирами для богатых. И поэтому крыши
Ришельевской и крыши Парижа неотличи­
мы, только в центре Парижа им больше
 198 Александр Дорошенко

повезло и они уцелели и живут там по-пре­

жнему парижане. Окна мансард идут
сплошной чередой, там были маленькие
комнатки со скошенными романтично по­
толками, и потолки эти были невысоки.
Летом от крыши нагревалась комната, зи­
мой она выстужалась прежде всего дома.
...Мансарды всегда были квартирами для
бедных. Но не для всех — бедные и живу­
щие ради копейки на жизнь люди жили в
подвалах и, когда удавалось, поднимались
жить повыше. Эта часть бедных взлетала сра­
зу выше всех, к небу. И жили они в обла-
ках. Мансарды были для тех, кто вступал в
них с надеждой, для молодых и упрямых,
кто, войдя впервые сюда, подходил пер-
Ш вым делом к распахнутому окну и огляды­
вал лежащий внизу мир, как завоеватель,
— там лежала первобытная земля, которую
он пришел покорить.
Студенты, покорители и сотрясатели
мира, молодые мастера всех известных и
еще неведомых миру искусств, не признан­
ные никем, но верящие в свою высокую
цену (цена человеку именно та, которую
он дает себе однажды и которой руковод­
ствуется впредь!). Как много горячих и яро­
стных голосов слышали эти, теперь опус­
тевшие стены, гордых чрезмерно и ломаю­
щихся на срыве, чтобы вновь поверить и
вновь подняться! Как здесь любилось, —
это были дарованные только им, молодым
и талантливым, ночи, когда невидим и не­
различим был упавший в ночную пропасть
Город, а окно их мансарды было открыто в
 Поэма о Городе 199

космос, в его размеченное звездами про­

странство, куда летел этот корабль любви
и надежды. И звезды пульсировали в такт
их сердцам.
Какими красивыми мы тогда были,.,
как наши дети сегодня, как будут непре­
менно красивыми наши внуки. От Соло­
моновой «Песни песней» и до моих этих
слов!
Несбыточных надежд не бывает.
Круты и трудны были лестницы на
мансарды, и были они самыми высокими
в доме, но и ноги у этих жильцов были им
под стать, самыми легкими и быстрыми в
этих домах. В объеме мансардных комнат
ощущалось напряжение кровельных балок-
стропил и звучали молодые голоса:

Выше стропила, плотники!

Входит жених, подобный Арею,

Выше самых высоких мужей!

Дж. Д. Сэлинджер — Сапфо

Как звучала' мелодия дождя на этих

крутых крышных скатах, как убаюкивала
она и утешала сердца своих детей. О чем
пели по утрам любопытные птицы на по­
доконниках этих мансард? Теперь навсегда
закрылись глаза мансард, кое-где в них от­
блескивают обломки стекол, как невыпла­
канные слезы, - остальные заколочены на­
глухо.
 200 Александр Дорошенко

Но в городе Париже, я это видел, они

по-прежнему улыбаются утреннему солн­
цу и на их подоконниках множество цве­
точных горшков.

Войной выбиты именно углы Рише-

льевской, как углы старого красного дере­
ва шкафа, еще дедушкиного, от переездов
и переносок. Когда бомбили Город, он был
беззащитен и его дома не могли убежать и
спрятаться. Они трогательно стояли, взяв­
шись за руки, и ждали, доверчиво глядя в
небо.

Четыре дня они бомбили город,

и города не стало. Города
не люди и не прячутся в подъезде
во время ливня. Улицы, дома
не сходят в этих случаях с ума
и, падая, не призывают к мести

Иосиф Бродский.
Роттердамский дневник

Эрозией теперь размыты эти потерян­

а ные места: на углах Полицейской (И. Бу­
нина) выбиты два дома и заменены серы­
ми кубами зданий, справа расположена
школа; на углу Жуковского тоже пропали
два диагональных, и новый школьный угол
здесь отошел от «красной» линии улицы,
создавая странный ненужностью пятачок;
на Еврейской против главной синагоги воз­
никло здание-этажерка, с выдвижными
ящиками этажей, - Центр информации,
 Поэма о Городе 201

где ее исключительно мало; на Успенской

выбиты оба угла; потом пенал гостиницы
«Черное море», а кроме этого, еще и в се­
рединах кварталов стоят эти сорняки. Их
цвет — это цвет нечистот (странно, ведь
модерн тоже серого цвета, но это живой и
прозрачный цвет и положен он на «рифле­
ное» основание стен). Улицу изувечили не
столько потери, сколько эти новые встав­
ки. Как немного нужно, чтобы изувечить
все! Именно, ложка дегтя...
И даже соседство сохранившихся ря­
дом старых настоящих домов, даже могу­
чие семисвечники платанов и их мощные
кроны, — ничто не смогло их очеловечить,
они этому процессу не поддаются, нет теп-
ла и нет чувства жившего и живущего здесь
человека!
На углу Ришельевской и Еврейской в
1850 году архитектором Ф.О. Моранди и ин­
женером Любенковым построено в роман­
ском стиле здание главной синагоги. Она
мрачна и замкнута. Синагога чужда всему
этому окружению. Когда-то, судя по гра­
вюре 1860 года, здание синагоги стояло
особняком в уличном пространстве, решет­
ки со стороны Ришельевской и Еврейской
были длинными, и за ними был сад. Он
окружал здание синагоги, выходя и в сто­
рону Еврейской улицы. Вход в синагогу те­
перь сделан со стороны Еврейской, но пер­
воначально он располагался в торце зда­
ния, из пространства окружающего его сада.
Дом 41-й настолько стар, что весь ис­
кривлен волной, как стоит, непонятно, как
 202 Александр Дорошенко

местная Пизанская башня, — давно бы дол­

жен упасть. Он устал жить...
Мавританско-готический стиль дома
Нолли, так поразивший когда-то горожан
(керамическая плитка облицовки, набор­
ной камень в наличниках, спокойный при­
глушенный цвет), имеет развитие сегодня
— рядом, на углу Большой Арнаутской, в
этом же стиле теперь возвели мечеть. В ажур­
ной арке центрального входа дома Нолли
помещена шестиугольная звезда с расхо­
дящимися коваными лучами, а под аркой
выбили двери и вставили ворота от гаража,
глухие и убогие, как вход в бомбоубежи-
ИёГ ще...
Под номерами 60 и 66 двухэтажные,
середины XIX века, самые-самые типич­
ные городские дома, простые и уютные,
со скромным декором. У 60-го сделаны из
чугунной вязи решетки балконов, просто
срисуй, гравируй — и в любой элитный аль­
бом. А прямо перед 66-м стоят три «семи-
свечника», три красавца платана - силь­
ные, прямые, с вознесенными к небу мощ­
ными ветвями. Эркер у 66-го, как кубик-
■
шкатулка, с тремя окнами по фасаду.

ЕКАТЕРИНИНСКАЯ

Екатерининская (Карла Маркса) об­

сажена была изысканно — катальпами. Они
сохранились не везде, в местах потерь по­
чему-то стали высаживать каштаны и пла­
таны, но катальп все же осталось много.
Тротуар у основания катальп ограничен и
 Поэма о Городе 203

оформлен литыми чугунными кольцами с

решетчатыми вставками. Летом катальпы
очень красивы: крупные хорошо очерчен­
ные листья и под ними пучки вертикаль­
ных и очень длинных стрел — стручки с
семенами. Вся листва дерева пронизана та­
кими пучками дикторских стрел, и они об­
разуют отдельные группы стрел и листьев,
это похоже на ожившие японские гравю­
ры, кем-то развешенные в высоте улицы и
подсвеченные ночными фонариками.
По утрам катальпы расчесывают свои
густые длинные волосы, низко свесив их
вниз, к головам прохожих. Как красавицы
у Пушкина, они «наклоняют кудри» и сами 'ЦЦ5'
ими любуются. Многоцветные гобелены ис-
кусной работы торжественно вывешивает 1
осень в пространстве Екатерининской ули-
цы.
Изысканность японских гравюр про­
никла в искусство Европы, напитав полот­
на импрессионистов новой эстетикой, но
кровь европейцев дала цвет и фактуру кра­
соте этого времени — так решена Екатери­
нинская в целом — это рубеж двух веков,
и несбывшиеся надежды предков здесь оче­
видны.
В высоте четвертого этажа ближайше­
го к Екатерининской площади здания под
номером первым между центральными ок­
нами, под великолепной ракушкой-балко­
ном, вделано в стену мозаичное панно с
естественным для Города сюжетом покро­ I
-
вительства промышленности и торговли. ■

Молодая и по-одесски полноватая дама об-

 204 Александр Дорошенко

локотилась на облака. И под ней в обрамле­

нии ветвей и листьев расположен трехзвез­
дочный герб. Это городской въезд. Дама эта
теперь печальна и опущена ее торжествую­
щая труба — Город ждет утраченного на сто­
летие процветания!
На перекрестке с Ланжероновской, по
диагонали, стояли два знаменитых кафе —
«Фанкони», (СопПзепе Е1 СаГГе
РАМСОМ), в доме № 15 (там много лет
были авиакассы, дом построен в стиле рус­
ского модерна с элементами готики, но
даже не «псевдо», а еще ниже по уровню)
и «Робина» (Сопйзепе КОВШ АТ), в доме
> Григорьевой, тоже «в модерне», где затем
Щ многие годы был ресторан «Украина». (Ин­
тересно, что на дореволюционных вывес­
ках престижных «дорогих» магазинов боль­
шая часть надписей была на французском.
Русских надписей совсем немного, и они
явно вторичны, пояснительны. Сегодня в
Городе это повторяется: много магазинов в
центре для богатых покупателей, и надпи­
си на их вывесках английские, реже фран­
цузские. Русских теперь нет вообще, ввиду
запрета, наложенного на русский язык го­
родских надписей. Русский использовать
нельзя, но английский вполне можно, так
что много есть магазинов, где нет вообще
никаких украинских надписей на вывесках.
Интересно и то, что женщин наших это
иноязычие вовсе никак не смущает и смысл
= всех этих надписей и рекламы они понима­
1 ют «с лету», даже переходя, в увлеченно-
 Позма о Городе 205

сти, на какие-то иностранные наречия).

Открытая веранда кафе «Робина» под
навесом (был он вынесен в пространство
улицы на литых легких столбиках, отстра­
нен от уличного пространства полосой тента
и сохранялся всю мою жизнь, летом там
продавали мороженное в шариках. Его, этот
навес, совсем недавно уничтожили), белее
снега скатерть, на ней фарфор и фаянс рус­
ских фабрик и русской работы столовое се­
ребро.
... Дождь в самом начале июля, в пер­
вых июльских числах, уже теплый, стреми­
тельно пробежавший улицей, как бы убе-
гая от кого-то, танцуя на пуантах, кокет-
ливо и любовно коснулся прохладой разго-
ряченного лица. ... Броситься в веселом ис-
пуге в здание, чтобы спрятаться от зале­
тавших на веранду дождевых брызг, не уби­
рая сам стол, и вновь через минуты выйти
на эту веранду, попросить для дамы плед.
Закурить, ощущая свежесть прошумевше­
го дождя. (Пепельница кузнецовской май­
олики в виде офицерской с кокардой фу­
ражки стоит на салфетке с вензелями кафе,
рядом с ней коробок спичек, точно такой
же формой и размером, как и сегодня, но
обольстительно красива на его передней сте­
ночке гравюрка: молодая пара на конной
прогулке или дама с детьми — девочками,
и каждая деталь одежды так хороша и хоро­
шо видна на этой миниатюре и сегодня,
спустя каких-то сотню лет!). И сквозь сига­
ретный поднимающийся вертикально дым,
сквозь влажную тяжесть намокшей листвы,
 206 Александр Дорошенко

сквозь пароходные крики из порта, сквозь

множество предстоящих непростых лет, ус­
лышать шум времени и различить в нем
основное, что предстоит еще сделать, пе­
ред тем, как пройти на трап корабля...
Какие-то восточные совершенно люди
теперь обжились в Городе — армяне, азер­
байджанцы, арабы-левантийцы. Они заве­
ли здесь дела, купили и создали магазины,
открывают рестораны. Они встречаются ве­
черами друг с другом в центре, во вновь
открытом кафе, сидят, отдыхают, встреча­
ют проходящих и приходящих знакомых,
разговаривают на гортанных своих кавказ-
ских языках, обсуждают дела. Живут они
здесь привычной для себя жизнью, и, ви­
I димо, вызывают, обжившись в Городе, сво­
их родственников с Кавказских гор и под­
ключают к делам. Они сидят в тени от гус­
той кроны катальп за столиком, пьют ут­
ренний кофе (но даже и вечерами они его
пьют вместо привычной нам водки), что-
то не торопясь обсуждают, куда-то кому-
то звонят и иногда переходят на русский,
привычный для далекого телефонного со­
беседника или просто общий, межнацио­
нальный для этих разноплеменных дельцов
язык. Кто-то, выйдя на балкон второго эта­
жа квартиры над кафе, обращается к ним,
прямо в тротуарное пространство, и вид­
но, что и эта квартира теперь уже их квар­
тира. В Городе, нашем Городе, они вовсе не
гости, они здесь живут и работают. Подхо­
дят их полноватые молодые жены, катят
перед собою детские коляски, тоже приса­
живаются...
 Позма о Городе 207

Какие-то опрятно одетые негры с мо­

бильными телефонами, с деловыми пап­
ками, идут, беседуя на русском, видимо,
единственно общем для них языке, воз­
можно, они из разных стран негры и друг
другу они далекие иностранцы, а здесь их
свели дела и жизнь, и идут они мимо му­
сорных бачков, где мои сограждане что-то
полезное ищут...
Группами ходят монголоиды — то ли
вьетнамцы, то ли китайцы, то ли еще ка­
кие-то черноволосые и по-буденновски
кривоногие, симпатичные и всегда моло­
дые люди, говорят на непостижимых певу-
чих языках, беззаботно смеясь и всему ‘Ц**'
удивляясь, рядом с ними идут их жучки-
дети, и иногда все они переходят на род- Ш
ной наш русский язык. Нравится им моя
собака, но я далеко не уверен в характере
их интереса...
Ну что ж, в Городе так было всегда, с
изначального времени, и пусть так будет.
Пусть эти пришельцы станут его детьми
вместе с нами. А уж эти малыши из коля­
сок, они вырастут в своем родном Городе,
коренными его жителями. !
Кафе в доме Вагнера под 14-м номе­ •I
ром, в первом этаже, с нынешним назва­
нием «У Ришелье». Портик входа обрамля­
ет всего одну дверь и два прилегающих к
ней окна и оформлен как резной в мрамо­
ре иконостас. Есть и подпись — «Мрамор-
щикъ Менцюне». Этот Менционе украшал
и стены новой биржи. На длинной и про­
стой плоскости стен это как вставная шка-
 208 Александр Дорошенко

тулка, не под дом этот подстроенная, но

сделавшая его своим фоном. Парные девуш­
ки над окнами не столько держат антабле­
мент, сколько томно опираются на его угол.
Лев упрямо грызет кольцо, и маскароны с
головами летучей мыши удивленно тара­
щат глазки и маленькие ушки-дудочки на
прохожих. Что-то держали они во рту, те­
перь утраченное, — может быть, фонари?
Какой-то смешной и симпатичнейший
зверюга, с раскатанным в рулон телом и
насмешливой мордой, смотрит на прохо­
жих, свесив изящные свои лапы с парапета
и не боится упасть вниз. Но по морде его
*|рГ видно, что ночью, когда схлынет тротуар-
ная толпа и опустится на Екатерининскую
ночная прохлада, он легко и радостно спры­
гивает со своего насеста и стремительными
перебежками носится по улицам, ныряя в
подворотни и ливневые люки, вынюхивая
что-то, радостно пугая кошек и нюхаясь,
как свой, с местными собаками. Я знал ког­
да-то его название, но вот позабыл и бо­
юсь, что сегодня я остался последний из
знавших. И, если завтра меня не станет,
кто принесет ему холодной осенней ночью
или зимой, когда дует морской и злобный
ветер, что-нибудь вкусненькое, чтобы по­
есть и согреться?! Ведь холодно весь день
так лежать на карнизе! Но может быть, в
Городе снова вырастет мальчик, которого,
не испугается этот смешной кафейный
зверь, и как-нибудь ночью, когда маль­
чишка будет возвращаться с первого лю­
1 бовного свидания, проходя этим кусочком
 Позма о Городе 209

Екатерининской, из-за подворотни вагне­

ровского дома выскочит смешной волоса­
тый зверек и ласково потрется мордочкой
о штанину его брюк Это и будет день, ког­
да возродится Город!
Не о мэре, хорошем-добром-честном
и умеренно ворующем следует мечтать с
упованием, что придет и наступит, а об
этом мальчишке! Я видел вчера на пере­
крестке Пастера и Торговой малыша, убе­
жавшего от заговорившейся мамы потро­
гать холодный и влажный нос потрясен­
ной овчарки. Может быть, он уже бегает по
улицам Города?! -о5.сс_сГ
Ах, эти девушки, так уютно устроив-
шиеся на стенах ришельевского кафе! Они *
молоды и по-южному чуть полноваты. Ка- \
ким томным манящим жестом заброшена
за голову обольстительная рука, а вторая
небрежно и лениво, жестом сокрушающе­
го соблазна, опущена, и в ней ветка со све­
жими плодами, у каждой своя. «Какая
грудь!», - воскликнул бы потрясенно Па-
никовский. «Какая нега!» — чуть шепчут мои
пересохшие губы. Ночная тень и полуден­
ное солнце легли, соперничая друг с дру­
гом, на эту нежную плоть и ласкают их
попеременно. Босые ножки чуть приоткры­
ты, и под ножками мягкая зелень молодой
травы. Ах, жестокие девушки, как часто это
было со мною, как манили они меня, что-
то насмешливо обещая. И пропал их след в
пыльной толще прошедшего времени, но
вот отыскался!.. Как же это я так часто про­
ходил мимо и не заметил, что они, мои
девушки, теперь стоят здесь, и по-прежне-
|5 418-4
 210 Александр Дорошенко

му недосягаемы, и все так же надо мною

смеются!..
А в номере 18, в далекой глубине вто­
рого двора видна с улицы мраморная рез­
ная плита водопроводного крана и над ней
глубокая ниша в рустованном обрамлении
стен. Два эти двора частично залиты обжи­
гающим солнцем, а она так упоительно
прохладна, так маняща. Так хочется при­
жаться пересохшими губами к леденящей
прохладной струе, и даже не пить ее, но
чувствовать, как постепенно холодеют
губы, и рот, и щека в потоке бегущей
сквозь них воды...
я вижу, — если когда-нибудь мне еще
выпадет счастье идти пустыней Сахарой, по-
15? гибая от жажды, вытаскивая из вяжущего
песка ноги, падая на этот песок, раскален­
ный как чайник, молясь, ненавидя и про­
клиная, — я, упав напоследок на неров­
ную грудь пустыни, подниму голову и уви­
жу сквозь вибрирующее вязкое марево огня
и жара... этот кран в далекой и прохладной
глубине двора на Екатерининской улице,
в 18-м номере дома, и охватит меня про­
хлада дворовых переходов, и пересохшие
навсегда мои губы освежит самая вкусная
вода в моей жизни... и я умру спокойный и
никого за это не прокляну!
Самый-самый длинный в Европе ка­
менный балкон висит на угловом доме по
Полицейской. Этой балконной галереей,
видимо, можно ходить к соседям в гости. А
громадный двор разбит на защищенные
части, с внутренними воротами и перехо-
 Поэма о Городе 211

дами, как территория укрепленного замка.

Ворота на Екатерининскую хороши — как
крылья бабочки рисунком и формой. Уви­
дев их, стоишь и любуешься: она, бабоч­
ка, пролетала мимо и ненадолго присела
здесь, распахнув крылья, и пока сидит, от­
дыхая, можно ею полюбоваться...
Под номером 22-м старый и уставший
от старости дом. В первом этаже этого не
заметить, он выработан много позже под
магазины, но, подняв глаза, удивишься
многочисленным львам на его стенах, все
они в картушах-медальонах, и вокруг оби­
лие лепнины, всякие рокайли с гирлянда-
ми, в крышу вставлены окна обитаемой и
сегодня мансарды, и две катальпы с вы-
мытыми и расчесанными волосами красу-
ются перед домом, как родные его дети,
которыми дом гордится.
Наша улица замкнута в своем прямо­
линейном пространстве, и перекрестки
выводят ее на городской простор. Здесь на­
рушается прямолинейная уличная монотон­
ность и ощутимым становится Город, здесь
можно прочесть его первоначальный рель­
еф. Дома, выходящие на перекрестки, как
правило, имеют срезанные углы или зак­
ругления этих углов. Так квадратная пло­
щадь перекрестка делается просторнее и
мягче читается его контур, так увеличива­
ется обзор и приятным становится поворот
пешеходу, идущему центром Города. Иног­
да на таком срезе здания, в высоте второ- !
го-третьего этажей устроен продолжением I
дома и компенсацией понесенной потери Ё
212 Александр Дорошенко

эркер. На скругленном углу Екатерининс­

кой и Полицейской вместо эркера висит
балкон, охватывающий сразу обе смежные
улицы и часть площади, а над ним «пло­
щади ый» балкончик третьего этажа. И точ­
но так же оформлен угол чуть дальше, на
перекрестке с Жуковского.
I
Уютный балкон на втором этаже но­ :
мера 32, и в его решетке в квадратной кар­
туше помещено «ЕВП 1872». Привет тебе,
кто бы ты ни был, «ЕВП», мужчина или
женщина, например вдова, построившая I
себе дом и сдававшая потом квартиры в ;
наем жильцам; образованный или не очень,
любящий читать наверняка, но вот что
именно, уже не узнать, горожанин, поже-
лавший оставить по себе след, память в Го­
роде, где она так коротка и ненадежна,
потерявший все: этот дом и на него права,
имущество, потомков, рассеянных в мире,
но главное — жизнь и память людей. Что с
того, что, порывшись в архивах, можно рас­
шифровать твое имя и уточнить всякие об­
стоятельства и даты. И написать об этом в
книге. Это, написанное, будут помнить
минуту чтения и забудут, потому что огра­
ничена человеческая память и злоба сию­
минутности вытесняет даже родных отцов,
не говоря о дальних собственных предках,
— кто будет помнить чужого?
Но вот так, поднять голову от троту­
ара и случайным взглядом прочесть выко­
ванное на решетке балкона «ЕВП 1872» И
что-то вздрогнет в воздухе, прошелестит не­
слышно, как привет, как пожатие руки да­
лекому другу...
 Поэма о Городе 213

Чудь дальше видна решетка католи­

ческого кафедрального собора Города. Про­
ектировал (совместно с Ф. Моранди) и
строил его в 1849 — 1853 годах Ф. В. Гонси-
оровский. Собор занимал территорию меж­
ду Ришельевской, Екатерининской, Почто­
вой и Полицейской улицами. Он тяжелым
массивом высится в глубине дворовой пло­
щади, лицом к Екатерининской. Ребра кон­
трфорсов удерживают вертикали его стен.
Он ординарен, полон чужеродной сурово­
сти и католической скуки. Форма его тела
— латинский крест, украшенный италиан-
ской колокольней. Внутри он был отделан
под белый мрамор, ряды коринфских ко-
лонн делили его пространство на три нефа, ^
великолепны были мраморный алтарь и 1
образ Божьей Матери работы итальянца
Карло Дольчи. Прихожанами собора были
южнорусские католики-кол он исты, боль­
шей частью поляки и немцы, но также
французы и итальянцы. Позже на террито­
рии церковного двора, со стороны Поли­
цейской улицы, были созданы детский при­
ют и богадельня для католиков.
Человек, добровольно отдавший этой
суровости и скуке лучшие годы жизни, не
любит чужой и беззаботный смех, пони­
мая его как кощунство. А добродетель — как
тяжелый и обременительный долг. Но вера
радостна и легка. Решетка собора проста
рисунком и самая красивая в Городе. На
обеих ее сторонах стоят ворота такой же ков­
ки и строгости, в центре есть входная ка­
литка, и от нее в обе стороны два ряда по
четыре секции кованых решеток. Они ук-
 214 Александр Дорошенко

реплены на круглых и высоких столбиках в

виде пушечных стволов. Это почетный ка­
раул, застывший в приветствии, со вски­
нутыми к плечу стволами ружей. Прямая и
короткая стрела караула. И каждый раз, про­
ходя мимо, я чуть поворачиваю голову в
ответном приветствии. И шаг мой стано­
вится строже.
Маленький и худенький поляк-като­
лик в сопровождении своей матери, суро­
вой дамы с молитвенником в руках, Юрий
Олеша ходил все свое детство в этот храм.
Он видел на Екатерининской краски и све-
тотень, ветви катальп, полные цветов и
листьев, на входе в суровую и незыблемую
%
прохладу и святость костела. Я уверен, в
красоте его слова, в фантастической и ра­
достной чувственности словесных сочета­
ний, из которых он вылепил свою бессмер­
тную «Зависть», отразились суровые и скуч­
ные стены нашего Костела на Екатеринин­
ской улице, окруженные летним зеленым
очарованием Города — все яркое и живое
на входе, с голосами любопытных птиц и
шепотом ветерка, который «был так мил и
ласков, что хотелось повязать ему голубую
ленточку», и суровые сумерки костела с да­
вящей назидательностью органного Баха. Он
не писал эту поразительную книгу слова­
ми, он ее лепил из света и тени, как Рем­
брандт создавал свои невероятные навсег­
да гравюры, из света, которым окружал его
в детстве наш Город, и ночных болезнен­
ных теней, которые составили его долгую
и печальную жизнь на советской земле...
 Поэма о Городе 215

И когда он сказал о девушке, име­

=
нем и сутью являвшую собою любовь: «Вы
прошумели мимо меня, как ветвь, полная
цветов и листьев» и потом добавил: «Да,
она стояла передо мной, — да, сперва по-
своему скажу вам: она была легче тени, ей
могла бы позавидовать самая легкая из те­
-
ней — тень падающего снега; сперва по-
своему: не ухом она слушала меня, а вис­
ком, слегка наклонив голову; да, на орех
похоже ее лицо: по цвету — от загара, и по
I
форме — скулами, округлыми, сужающи­
мися к подбородку.... От бега платье ее при­
шло в беспорядок, открылось, и я увидел:
еще не вся она покрылась загаром, на гру- ~
ди у нее увидел я голубую рогатку вены»,
он вспоминал свою суровую мать, гордую
сверх человеческой меры польку, в облике
которой Катаеву виделась неукротимая
Марина Мнишек. Вера ее была страстной
— она единственная принадлежала Богу, ос­
тальных прихожанок воспринимая как из­
мену: Его - ей!
Наверное поэтому он отказался эмиг­
рировать в Польшу с родителями, выбрав
для себя прямой путь в мучения и бессмер­
тие На стене этого костела надо приколо­
тить табличку с именем гениального сына
нашего Города — Юрия Карловича Олеши!
Католический кафедральный собор
Города на всю жизнь моего поколения был
превращен в баскетбольную площадку. Если
с народом страны все благополучно, такой
народ нельзя увлечь игрой в мяч в святом
месте, пусть и насильственно опустевшем.
216 Александр Дорошенко

Вот уже столетие как с моим народом что-

то не так!
Где-то в земле Города лежит выбро­
шенный в 1949 году из Успенского като­
лического кафедрального собора граф, ге­
нерал от инфантерии, Александр де Лан-
жерон, новороссийский генерал-губерна­
тор, одесский градоначальник, строитель
Города. Он был на службе России с 1790
года, участник десятка компаний, в числе
которых Отечественная война, поход в Ев­
ропу 1813 — 1814 годов и ряд русско-турец­
ких войн (за взятие Измаила, где был кон-
тужен, получил золотые крест и шпагу).
Умер он в Санкт-Петербурге в 1831 году и
по его завещанию был торжественно похо-
ронен в католическом соборе родного ему
города. Нам надо восстановить на внутрен­
них стенах католического кафедрального со­
бора Города могильную плиту графа Лан-
жерона.
С обеих сторон собора стоят флигели
поздней постройки — торговые магазины с
большими арочными и праздничными ког­
да-то окнами вторых своих этажей. Как све­
тились они когда-то, как падал свет на тро­
туары и прохожих, как нарядны были эти
магазины и люди на Екатерининской ули­
це!
А на углу Жуковского высится самый
поздний постройкой, замыкающий этот ряд
зданий, доходный дом под номером 35-м,
один из лучших образцов городского мо­
дерна. В 1912 году его создал архитектор
Л. М. Чернигов. В нем пять этажей и ман-
 Поэма о Городе 217

сарда, окна которой прорезаны в крутых

склонах высокой черепичной крыши. По
всему зданию в медальонах развешаны ка­
меи и совы. Эти совы бессонны и хранят
покой дома. На высоте второго этажа чере­
дуются на стенах, обращенных к Екатери­
нинской и Жуковского, скульптурные
группы из трех фигур, в каждой двое муж­
чин и между ними женщина. Одна группа
с фермерами-крестьянами, вторая с про­
мышленными рабочими. Впрочем, это раз­
личие определяется только по атрибутам
профессии, а женщина введена в эти ком­
позиции связующим и успокаивающим зве-
ном. Струятся орнаменты по плоскостям
серых стен, на фоне которых белеют панно
и выделяется зелень керамических вставок. Ш
Припухлость эркеров подчеркивает плос­
кость стены. Очаровательны входные с Ека­
терининской улицы двери. Они встали в
проеме стены, между полуколонками с ра­
стительным рисунком капители. Они дере­
вянные, с неглубокой резьбой характерно­
го для модерна рисунка и по периметру об­
биты латунными прочеканенными пласти­
нами. Эти пластины должны были защи­
тить древесину двери, и вот уже столетие
как действительно защищают. Удивитель­
но, как они могли сохраниться?!
Дом обезглавили, срубив под корень
высокую и стройную угловую башенку с
многоколонной ротондой. Она, вырастая из
крутых склонов крыши между двумя сим­
метричными эркерами, рождала стройность
и праздничность и улыбалась Городу. Утра-
218 Александр Дорошенко

ченную местами черепицу заменили лис­

тами кровельного железа. А сегодня я уви­
дел, как наглухо замуровали высокие ма­
газинные окна с зеркальными когда-то в
них стеклами в первом по Екатерининской
этаже. Выкололи дому глаза, и впервые за
свою столетнюю жизнь он перестал видеть
улицу, перестал отражать нас в своих вы­
соких и праздничных окнах. Его ослепили...
 Поэма о Городе 219

Эти красавцы дома — нам обвинение,

не в нерадении даже, — они своей заду­
манной создателями красотой и тепереш­
ним состоянием говорят, что принадлежа­
ли иному народу, которого не стало. Надо
бы написать историю живших здесь когда-
то и создавших эту красоту людей! Эти люди
были талантливы и трудолюбивы, они с
великой любовью создавали свой город,
доставшийся недостойным потомкам.
Наконец-то установили памятную
табличку на доме № 47, где с 31 марта 1931
по 1 апреля 1932 года работал управдомом
Остап Сулейман Берта Мария Бендер бей
(Задунайский). **

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Наши Елисейские поля. Несостоявши-

еся...
Проспект носил имена: Большой,
Александровский — в честь императора
Александра 1 Благословенного, Петра
Шмидта, Иосифа Сталина, просто Мира и
вновь Александровский, но во всех горо­
дах мира он носил бы название «Маркет»
— Торговой улицы: когда-то два исторически
первых городских базара располагались по
оси этого проспекта — Греческий, на тепе­
решней одноименной площади (первона­
чально и сама эта площадь называлась :
Александровской), и Старый базар, на гро­ ■

мадной сохранившейся площади в средок-

рестии Александровского проспекта и Ба­
зарной улицы.
220 Александр Дорошенко

Это тихая и самая широкая улица Го­

рода. Была она улицей престижных торго­
вых фирм и магазинов мануфактуры и со­
единяла прелесть прогулки по широкой и
зеленой его центральной полосе с удоволь­
ствием от хождения по магазинам, непре­
рывной чередой идущим по обеим сторо­
нам проспекта и всему периметру площади
Старого базара. На многих окнах и высоких
входных дверях первых магазинных этажей
сохранились металлические жалюзи с фир­
менными бирками одесских заводов, и сто­
ят многие из них закрытыми — в первые
годы революции были закрыты, чтобы защ-
титится от грабежей эти жалюзи и, оказа-
лось, надолго, вплоть до сегодняшнего дня.
Стоят дома с закрытыми глазами и не хо­
тят поднимать веки, не хотят видеть про­
исходящее в этих долгих годах.
Проспект открывается (или закрыва­
ется со стороны Дерибасовской) цепочкой
круглых домов. Они стоят в самом начале
Александровского проспекта, и первый из
них, примыкающий к Дерибасовской, соб­
ственно, полукруглый (дом Торичелли). Он
стоит дополнением к выходящему на Де­
рибасовскую прямоугольному дому (теперь
в нем Дом книги) и круглым своим ли­
цом обращен в сторону проспекта, к не­
когда шумевшей здесь рыночной площади.
Дальше по проспекту стоял круглый (оваль­
ного периметра) дом статского советника
Маюрова постройки 1841 года, а за ним
уже, вновь полукруглое, со срезанным в
сторону Полицейской улицы сектором, со-
 Поэма о Городе 221

временное и отвратительной архитектуры

здание ресторана «Киев». Дом Маюрова в
основе трехэтажный и к нему пристроены
в линию проспекта по обоим краям два дву­
хэтажных и полукруглых здания.
Вся эта композиция для Города пря­
мо-угольных очертаний удивительна.
Идешь, бывало, по кругу этих зданий, а
Город вращается вокруг тебя. Я не знаю,
как возникла сама эта очаровательная идея
округленности. Может быть, первое здание
скруглили, чтобы дать больший простор
площади рынка, больше света и воздуха. А
затем уже понравившуюся идею распрост-
ранили в глубину проспекта. Первоначаль-
но же проспект должен был начинаться
*
прямо от Дерибасовской. Эти дома — как
шестерни основных городских часов: солн­
це движется и вращает эти шестерни, и
меняются на стенах домов местами тени и
свет, отсчитывая время городской жизни.
Теперь овального здания в центре этой
композиции нет, его снесли. Долгое время
стоял здесь только заложенный фундамент,
сохраняющий контуры старого здания Ма­
юрова. И горожанам понравился вид про­
сторной образовавшейся площади, но се­
годня уже вновь строят это здание, и мно­
гоэтажной своей тяжестью, несомненно,
будет оно давить и сжимать пространство
городского Центра.
Сегодня уже построили его остов,
громадный «Титаник» из бетоно-стекла,
выскочивший на берег и застрявший среди
городских кварталов — не вытащить эту
 222 Александр Дорошенко

кость из горла, но и не примириться Но по

его периметру восстановили стены дома
Маюрова, точно такими, как были они при
его жизни, с расположением окон, ворот
и подъездов, восстановили всю лепнину,
кариатид и маскароны, ампирные овалы с
гирляндами листьев. Это теперь второй дом-
фантом в Городе после дома в Воронцовс-
ком переулке. Подлинные в нем только не­
сколько уцелевших при стройке деревьев,
старых акаций, помнящих родные стены.
Когда-то давным-давно я бегал сюда в ма­
ленькое транспортное туристическое аген-
тство, расположенное в полукруглом доме
*|рГ со стороны проспекта и брал билеты на са-
молеты и поезда.
1 Вновь теперь стоят стены, надежные,
памятные и основательные, но, подняв
голову, с изумлением видишь, что это
только фасадные стены, но куда-то, и те­
перь уже навсегда, исчез старый дом. Как в
фантастическом романе, когда после дол­
гих блужданий в космосе, дети земли воз­
вращаются домой, хорошо зная, что на ней
все давным-давно разрушено и никаких
следов человека не осталось, но вот они
подходят к родному городу и, изумляясь,
видят родные стены, и улицы, и площади,
и идут, тихие и испуганные памятными
улицами, хорошо понимая, что это мираж,
фата-моргана в выжженной пустыне, ког­
да-то бывшей их родным домом...
В самом начале проспекта, лицом к
ресторану «Киев» стоял с протянутой ру­
кой отец народов (мудрые китайцы гово­
рили о Сыне Неба - отец и мать народа
 Поэма о Городе 223

Поднебесной) Иосиф Сталин.

В туманную осень, если присмотреть­
ся, можно по правую руку разглядеть си­
луэт очаровательной Покровской церкви.
Заложена она была в 1812 году, освящена
через десять лет и, как водится, разрушена
в 1936-м. Она занимала целый квартал в
пределах проспекта. Из ее камней и на ее
месте построена была школа номер 119,
как, впрочем, были построены школы и
из камней Преображенского собора и Пет­
ропавловской церкви. Ну что ж, это не худ­
шее применение храмовым камням.
На этом участке проспекта в 1941 году
стояли виселицы, и всю суровую зиму рас-
качивал ветер тела невинно убиенных,
схваченных оккупантами случайных прохо­ V
жих и казненных ими в отместку за взрыв
здания НКВД на Маразлиевской улице.
По Троицкой от Преображенской, по
левую руку, на углу Александровского про­
спекта, низко, над самым тротуаром, ви­
сит угловой балкон. Решетка тончайшей
ковки, вся в переплетениях колец, вензель
«ГЕ» и дата 1851 год. И затканы ряды колец
сверху и снизу бегущим кованым меанд­
ром...

ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ

Это дорога из города в пригород. Она,

начавшись у крутизны морского обрыва,
пересекает Центр, и упирается в кладби­
щенские ворота. Слева, у ее оконечности,
раскинулся Привоз.
 224 Александр Дорошенко

На линии Преображенской (Совет­

ской Армии) ломается городская планиров­
ка. В сторону моря улицы идут от нее под
прямыми, а в противоположную — под ос­
трыми углами. Так возникли остроугольные
дома — на углах Торговой, Пастера (дом
Дурья на) и Садовой (дом Либмана выров­
нял свой угол благодаря пространству пло­
щади и, по этой причине, Садовая ломает­
ся углом), Новосельского и в глубине квар­
тала — на углу Кузнечной и Успенской. Эти
угловые дома, как бабочки, присевшие на
минуту отдохнуть и сложившие великолеп-
ные крылья. Как растры больших океанс-
'Щ**' ких кораблей, поставленные на прикол в
ряд у причалов Преображенской.
\М Начинается улица «тупичком» отрез­
ка от моря до развилки Преображенской и
Софиевской улиц, Преображенским скве­
ром. Под номером 2 у самого края обрыва
стоит длинный двухэтажный и очень ста­
ренький домик. «Домашний». На чугунные
колонки облокотились балкончики, легкие,
летние, а под балкончиками - входы мра­
морными ступеньками с тротуара. Там не­
высокие парадные входы, в их тесноте чу­
дом разместилась уютная лесенка на вто­
рой этаж. Летом они манят прохладой. Чу­
гунная литая вязь балконных решеток, узор
меандра, так любимый в Городе наследием
древних греков, устойчивая кладка мрамор­
ных прохладных ступеней. Патриархальная
провинция у моря — ее остаток — в евро­
пейском столичном городе. Из этих окон
хорошо виден Залив:
 Поэма о Городе 225

Нынче ветрено и волны с перехлестом.

Понт шумит за черной изгородью пиний.

Чье-то судно с ветром борется у мыса.

Иосиф Бродский.
Письма римскому другу

Его бы восстановить с любовью к де­

талям, бережно, и тогда станет яснее, как
выглядел в юности Город и его обитатели...
В доме напротив, жил национальный
герой России и Болгарии, генерал от ин­
фантерии Федор Федорович Радецкий. Со
стороны моря у этого дома сделан двух-
этажный от земли идущий бастионный эр-
кер, а над ним решетка балкона — может в~
быть на балконе этом сиживал, отдыхая,
генерал Радецкий, смотрел на море, на да­
лекие болгарские берега, вспоминал...
На углу с переулком Некрасова (Ма­
лый Софиевский, мало что назван он пе­
реулком, так еще добавили «малый»), вы­
ходящем на треугольной формы площадь-
развилку и падающим к Надеждинской,
стоит старый, многое повидавший двухэ­
тажный вросший в землю и ограниченный
«рвом» по всему периметру дом. Впрочем,
с падением уровня в сторону Надеждинс­
кой, он вырастает в три этажа. Его выходя­
щий угол закруглен (и ров повторяет этот
широкий и покойный овал), и висит здесь
балкон полукругом на шестерке упрямых
кронштейнов. Лошадьми Большого театра
они смотрят во все стороны улиц, готовые

16 4184 *
 226 Александр Дорошенко

сорваться в сумасшедшем беге. Тихий угол

старого Города. Улицы вокруг раскатаны
машинами и шумны, и только дом хранит
тишину. У ливневого «рва» глухой и про­
хладный парапет, - так приятно, присев
на него, выкурить сигарету-другую. Под
этим балконом в ночной тишине, или в
утренний прохладный час, или в вечер пер­
вого свидания гулко и торопливо, печаль­ I
но и радостно, звучали шаги горожан. И
унесли их далеко-далеко, в разные уголки
мира, и теперь он, старый дом, слушает
наши шаги. У него много лет наблюдений,
Щ* полтора столетия он видит и слышит нас,
^ нам вполне незаметный, разве вот я се­

г годня присел рядышком с ним, на старый

его парапет, покурить. Но вот с громким
лязгом проезжавший мимо меня самокат
остановился, и мальчишка, заинтересовав­
I

шись мной, что я наблюдаю, тоже присел

неподалеку на эти старые камни парапета,
вроде бы, рассмотреть проблемы своего са­
моката. Но он наблюдает за мной, и вот,
проследив направление моего взгляда, он
тоже впервые увидел этот красавец-балкон.
Сидит мальчишка недолго, и, исчерпав ко
мне интерес, вновь со скрежетом уносит­
ся, теперь уже вниз, к Надеждинской. Как
знать, у этого мальчишки такие славные и
внимательные глаза... Я увидел этот бал­
кон после пятидесяти прожитых лет впер­
вые, а он сейчас подросток. Он как-нибудь
вернется, годы спустя и вновь вниматель­
но посмотрит на старый дом, на балкон,
на уютную тень деревьев, легшую на сте­
ну дома.
.
 Поэма о Городе 227

А на противоположном углу стоит

двух-этажка, самая-самая старая во всем
этом старом районе, уцелевшая чудом. Ког­
да-то, когда вокруг еще был пустырь, иду­
щий к берегу откоса, где росли над обры­
вом высокие степные травы, этот дом стал
здесь первым, обозначив Центр, опреде­
лив развилку Преображенской и Софиевс-
кой улиц, как краеугольный камень он
стал здесь, и, на него опираясь, люди стро­
или свой Город. Патриарх и основополож­
ник, маленький, перелицованный не-од-
нократно, покосившийся, с удивленными
седыми бровями над строенными, как тогда
полюбили, окнами...
Малый Софиевский, лег между двух
основных городских улиц, Надеждинской
и Преображенской, он стал просто переул­
ком, как бы посредником и придатком,
собственного значения не несущим. Так,
перейти, не глядя, не всматриваясь, про­
бежать, сокращая путь для удобства. Это
ошибка. Сама Надеждинская улица ведь не
намного длиннее, и лежат они рядом, в
самом-самом центре, где родилось начало
Города и где сходится все. Так что посмот­
реть ему в лицо, несомненно, стоит. Он на
углах Надеждинской начинается двумя ста­
риками, двухэтажными, одним мещанс­
ким, постарше и пониже, и другим, двор­
цовым, с дворцовой плоскостью стен и
высотой этажей. Этот многократно пере­
строен. И страшен состоянием. Но вот вече­
ром, например ранней весной, в первых
числах марта, обойти его угол и зайти к
 228 Александр Дорошенко

нему в гости, во двор, когда сильно горят

огни непомерных для нас высотой окон,
когда в наступающих сумерках виден сухо­ I
ватый рисунок и контур, а не боль разру­
шения Когда видны спокойные плоскости
широких ступеней, а не выбитые их углы.
Вот тогда это можно увидеть, каким он
был, до всех этих искажений, старых и се­
годняшних, ежедневных, пока не опозда­
ли увидеть. Был это дворец, и им начинал­
ся подъем к Софиевской...
Во дворе пятого номера почему-то сто­
ят два колодца, метрах в десяти друг от друга.
И как принято было, в центре двора видна
приподнятая площадка для сада, огражден-
°в^^°ная тяжелыми гранитными тумбами, одна
из них сохранилась, и видно в ней место
крепления ограды, и было много у нее бра­
тьев, уже ушедших. Над высоким проездом
ворот — арка, в кованых письменах решет­
ки — какая красивая, как красивы, долж­
но быть, были сами ворота!
Там во дворе живет розовый каштан...
Угловые дома на перекрестке, в на­
чале Елисаветинской (Щепкина). Тяжелые,
грузные навершия, многочастные шлемы
и купола кому приснились они, кто их та­
кими выдумал? Характерно для всей Пре­
ображенской: здесь два угла, острый и ту­ I
пой. Здесь сопрягаются сетки наших квар­
талов под углом в 45 градусов, и это па­
мять о руке Бога, однажды так проведшей
на первоначальной карте земли дугу на­
шего залива. Когда континенты снова нач­
нут дрейфовать и берега Америк сойдутся
с африканскими берегами, эти два здания
 Поэма о Городе 229

тоже сойдутся и станет видно, что они были

просто разлученные родные братья, кото­
рые теперь наконец обнялись...
Левый тупой угол занимает дом Им-
бера — у него настороженно распахнуты
крылья (как у бабочки, присевшей на го­
рячий цветок, нагретый утренним солн­
цем, и дрожат у нее от возбуждения коро­
левские крылья, продолговатые и готовые
в любое мгновение подняться в спаситель­
ный полет а мир вокруг так роскошен, так
многоцветен, так опасно заманчив) и во
всю высоту угла - впадина общих балко­
нов, а справа, симметрично — выступаю-
щий угловой эркер.
Этот правый — дом страхового обще­
ства «Жизнь». Крыша на его углу как голо­
ва древнего и хищного ящера. Расправлены
для нападения боковые крылья и высятся
над ними угрожающие панцирные нарос­
ты. Эти купола были когда-то в башенках и
колонках, их венчали высокие кованые гре­
бешки. Множество шпилей угрозой прон­
зало небо и на каждом, как боевой фла­
жок, вращался флюгер. Дракон только уви­
дел врага, но еще не наклонил страшную
свою голову для удара. Не успел.
Таким он был создан. Сегодня обри­
ли дракона — сняли все колонки и шпили
и решетки кованые куда-то девали. Заколо­
тили центральный вход. Теперь это мерт­
вый, оскальпированный дракон. Его тело
опускается, врастая в землю. Центрального
барабана шпиль еще сохранился, он висит,
накренившись, готовый упасть. И на обоих
)

230 Александр Дорошенко

перекрестках врыты в тротуар бетонные

столбы электропередачи, криво и косо и
ничему не параллельно — друг другу, сте­
нам зданий, нашей душе.
Перекресток этот стал очень красив и
празднично наряден с постройкой этих до­
мов. Это видно на многочисленных старых
открытках — Город гордился этими домами.
В Париже, если взять вправо от Елисейских
полей к мосту Александра III, стоят совре­
менники нашим — здания, построенные ко
Всемирной выставке, — с такими же купо­
I лами, решетками и лепниной, и стоят они,
I как были созданы, так же наряден их де-
; кор, так же все в них празднично. Наш
Й праздник, который мог бы быть и сегодня
IМ с нами, закончился в одночасье, и время
праздника для нас еще не определено!
! А в высоте дома два ангела несут на
V
щите навсегда потерянный родовой герб —
честь и гордость семьи горожан, их и наше
достоинство. Но нам сейчас не до чести...
и В самой середине квартала, в развил­
;; ке Садовой и Херсонской (Пастера), под
номером 21 сохранился дворцовый особняк.
3
й Когда-то плечом он упирался в здание га­
уптвахты, стоявшей на месте теперешнего
дома Либмана. Он чуть утоплен в глубину
и отстоит от красной теперешней линии
Преображенской. У него могучая высота и
простота стен, много колонн на въезде во
двор, да еще странный фронтон с колон­
нами входа сохранился на самом стыке с
домом Либмана. И во дворе их много. Там
есть выступающая во двор ротонда, мар-
 Поэма о Городе 231

шевые лестницы ведут к бельэтажу, и даже

в самом углу устроилась винтовая во всю
его высоту.
На открытке начала века — дом Па-
пудова и вправо — начальные дома Поли­
цейской улицы. Они точно такие и сегодня.
Смешные и плотно сбитые трамвайчики,
трудолюбивые и неторопливые, как жуки,
парочкой поместились на фото по оси Пре­
ображенской улицы. Садик Полицейский,
я это сейчас вспомнил, имел высокую ли­
тую ограду, и ходить сквозь него было
нельзя. Тогда в нем обитала Лаокоонова се­
мья. В первом этаже дома Папудова по Пре-
ображенской на открытке видна сплошная
череда магазинчиков. Странность этой фо-
тографии в том, что дом Папудова на ней V
на три-пять «оконных» проемов в своей
протяженности выходит к красной линии
Преображенской. Этой части дома сейчас
нет, и всего фронтального корпуса по Пре­
ображенской тоже — дом Папудова срезан
вместе с угловым балконом, парным к со­
хранившемуся на втором этаже угла к Спи-
ридоновской. Оставлен срез боковых фли­
гелей, ступенчатым надрезом в левом, и
там устроился широкий балкон, а между
ними была сделана высокая арочная стена
дворовой ограды. Ее недавно тоже сняли,
вставив между флигелями стеклянную цве­
точную пирамиду. Как и когда это случи­
лось, не знаю, — говорят, взрывали поро­
ховые склады в Городе и корпус дома рух­
нул. Дом Папудова был замкнутым каре и,
видимо, самым большим домом Города. Он
 232 Александр Дорошенко

виден на всех фотографиях городского цен­

тра. Он строился первоначально как гро­
мадный зерновой склад и лишь позже, в
процессе строительства, его назначение
изменили. Видимо, отсюда странная раз- *
новеликость его этажей, именно, второй
(по сути бельэтаж) очень невысок, задав­
лен страшной тяжестью основного масси­
ва, и над ним высятся, в дворцовую высо­
ту, третий и четвертый этажи. Это един­
ственное в Городе подлинно монументаль­
ное сооружение, не столько размерами,
сколько мощью крепостных стен, их наме-
ренной плоскосностью, подчеркнутой не-
, высокими и простыми наличниками окон.
^ нему бы мощь контрфорсов, поменьше
окон — и по сути, средневековый замок
стоит в самом центре Города — какие бы
мы сочинили легенды!
Самое большое количество труб в Го­
роде, конечно, на крышах папудовского
дома, там их сотни и тысячи, не считая
пропавших с рухнувшим корпусом. Если
глянуть с расстояния Дерибасовской на эти
крыши, то виден большой спокойный па­
роход, уходящий в плавание...
Треугольная Тираспольская площадь.
Ее сердцевинная площадка в развилке че­
тырех улиц была когда-то обнесена огра­
дой и полна ветвей и листьев. Это был ми­
ниатюрный садик. Так была оформлена и
Екатерининская площадь до установки там
памятника Екатерине. Когда пустили трам­
вай, в центре площади появилась трамвай­
ная станция бельгийской, как и сами трам­
ваи, постройки, а до нее там находилась
 Поэма о Городе 233

станция конки. На старой фотографии от

угла Тираспольской и Нежинской рядом
стоят трамвайчик и конка. Конка изящна,
у нее вертикали ребер, на которых дугой
выгнулась легкая крыша, подножка сплош­
ная и идет вдоль всего вагончика, вагон­
чик конки — как изделие ювелира. А трам­
вайчик плотно сбитый, одиночный, с удив­
ленными и, как и у лошадок конки, чуть
печальными глазами-окнами — он как май­
ский трудолюбивый жук, только красного
цвета. Он номер 15-й, как и сегодня на этой
линии, и остановился на повороте на Не­
жинскую. Если бы сегодня он, такой, подъе-
хал к остановке на Тираспольской площа-
ди, никто бы особенно не удивился, разве
тому, что целы в нем все окна и чист пол. 1М

Ефим Ладыженский. Перекресток.

 234 Александр Дорошенко

Конка была нам соразмерна, в одну-

две лошадиные силы, и можно было каж­
дую из этих сил погладить по голове, заг­
лянуть в ее печальные глаза. Перестук ее
копыт нам был близок, но натужный звук
ускоряющегося трамвая и скрип его пово­
рачивающихся колес калечит уличное про­
странство и нашу душу!
Не знаю, с какой целью убрали с пло­
щади эту трамвайную станцию, но теперь
она вновь пуста, с той разницей, что и гола,
никто не стал восстанавливать зеленый сад,
просто осталось голое опустевшее место...
В развилке Нежинской и Тираспольс-
^ кой улиц стоит позабытый судьбой дворец.
Строил его в 1834 (??) году Г. И. Торричел-
Тш! ли, и это здание — лучшее из созданного
архитектором. Анфилады дворцовых залов,
многоколонная полуротонда во дворе (как
у старой биржи и многих дворцов у При­
морского бульвара) Второй этаж и сейчас
роскошен и параден. И вся лепнина стоит,
и никто ее не укреплял в последнюю сот­
ню лет, так надежно сделали. Высокий кар­
низ весь, как тогда любили, в балясинах,
летят по широкому фризу ангелочки па­
рочками и несут гирлянды цветов, упорно
держат они эти торжественные гирлянды в
надежде, что снизу эту красоту наконец-
то заметят, бросятся спасать, пока не по­
здно. Не заметят, как уже столетие не за­
мечали, еще родители разучились видеть,
кому же было научить этому видению де­
тей? На Тираспольскую улицу глядят два
великолепных арочных дворцовых окна. Та-
 Поэма о Городе 235

кие окна не могут, не должны выходить

на задворки.
Видимо, в этом месте самого что ни
на есть городского центра с давнишних вре­
мен пробовали строить Центр, — тогда, в
1834-м, и затем в самом начале века про­
шедшего, когда ко дворцу вплотную по­
ставили двух высоченных красавцев в рус­
ском модерне вдоль Нежинской, так на­
метив направление пути. И остановились.
А вокруг страшная мерзость запусте­
ния, влево-вправо и в глубину. Выбиты
стекла в первом дворцовом этаже и зако­
лочены досками может быть, со времен
войны? Приколочена ржавая охранитель­
ная доска на стену дворца, но некому боль­
ше его охранять, а обязалось государство,
которого не стало. Такой дворец привести в
порядок, водить бы к нему экскурсантов...
На остром и скошенном углу дома на
углу Новосельского балконная решетка,
кем-то когда-то с такой любовью создан­
ная, единственная, и неожиданные боро­
датые головы карликов в основаниях под­
порок балконов. А на стенах — оскаленные
волчьи морды, разъяренно глядящие во все
стороны света, - всего их 25 - волчьих ос­
каленных морд: 13 на Преображенскую, 12
на Новосельского, — вот пустить бы эту
хищную свору вдоль улиц. Серыми стреми­
тельными тенями, прижимаясь к асфальту
тротуаров, вдоль стен, они понеслись бы
во все городские концы — лови, не дого­
нишь! И берегись!..
236 Александр Дорошенко

РМяШ

б- •
■ &

.
I
 Поэма о Городе 237

Торжественные стены Успенской цер-

кви Она спрятала свое грузное, с пупыр-
чатыми наростами-луковицами —. тело в глу-
бине жилых кварталов и вынесла на крас-
ную линию улицы стройную вертикаль ко-
локольни. Самой красивой в Городе. В на­
шей колокольне - грядущая память кос­
мических ракет. Не пропорциями совершен­
ства и мощи, но чувством отрыва от пла-
неты, напряжением рывка в космос, кото­
рый уже совершился. Она доминирует на
всей длине Преображенской. Такая велича-
вая торжественность есть только в пропор-
циях Смольного монастыря Варфоломея
Растрелли.
Передо мной - старая открытка, где
Ж
%
колокольня «взята» от угла Большой Ар­
наутской. Живыми остались только первые
несколько домов от угла Арнаутской, все
остальное вокруг церкви построено в пос­
левоенное время и изуродовало серым сво­
им и многоэтажным видом всю эту улицу
и вид на церковь. Раньше вся застройка
была двухэтажной, и колокольня выраста­
ла из этого монотонного ряда, как ракета
на первых секундах взлета, когда она, ото­
рвавшись от земли, как бы застывает на
мгновение в последнем прощании перед
яростным рывком в пространства вселен­
ной. Сохранившиеся домики так же обшар­
паны и сегодня, как на старых этих столет-
них фотографиях. Во втором от угла откры­
ты крайние во втором этаже окна, и сей­
час, сегодня, в солнечный летний день ав­
густа, когда я стою на этом углу с открыт­
кой в руке, сопоставляя, они так же от-
238 Александр Дорошенко

крыты настежь, как будто столетие их и не

закрывали. И рамы оконные те же (из хо­
рошо высушенного дерева делались в Го­
роде рамы и двери, так что столетие служат
они, нисколько не перекосившись).
Очень поднялся уровень тротуара —
растет культурный слой. Почему мусор,
бытовые отходы, были названы археолога­
ми «культурным» слоем? В «культурных»
слоях древности археолог находил обломки
керамических сосудов, на них говорящие
рисунки, монеты с именами древних го­
родов и лицами богов и царей, часть моза-
ичного фриза, голову статуи (без обезглав-
ленного тела), рельеф с надписью, при-
званный что-то важное запечатлеть и пере-
. нести к нам, рассказать о чем-то. Что най­
дут, если станут, конечно, искать, в на­
ших «культурных» слоях? — ржавую арма­
туру, пластиковые пузыри и использован­
ные презервативы со шприцами, слой шту­
катурки с кратким сочетанием ругательных
слов, которые на человеческую речь непе­
реводимы. Но «знавших нас», но желающих
нас узнать, «не будет слишком много»!
* * *

Любовь между домом и человеком —

глубоко интимное дело и касается только
этих двоих. Как и любовь между Городом и
человеком.
Они как мы. Разные возрастом и рос­
том, одеты по-разному, и сразу видно, кто
богат и кто не очень; характер виден — вот
это веселый нахал, а этот тих и застенчив,
 Поэма о Городе 239

и долгие годы, ходя ежедневно мимо, его

не заметишь. И судьбой они так же разнят­
ся — этому повезло и его привели в поря­
док и приодели (ишь какой гордый!), а этот
всем на редкость хорош, да прохудилась
одежка, вся в заплатах и дырах.
И к нам они различно относятся, рав­
нодушно не замечают, либо, по непонят­
ным причинам, могут полюбить. Так, од­
нажды вот этот тяжелый и угловой уберег
меня от удара: споткнувшись, я падал, но
он чуть отстранил свой твердый угол и этим
смягчил удар...
Это как в семейной жизни, где все
одинаково в традициях предков, совсем
одинаково, но одинаковым никогда
бывает. Самое основное в каждой семье ш
свое, и его передать невозможно. Так и меж­
ду этими двумя, Городом и человеком. Он,
Город, был стар уже, когда они впервые
стали лицом к лицу, он и выбежавший
впервые в своей жизни на улицу мальчиш­
ка. Впервые сам, опасливо. Его всегда за руку
вела мама. А сегодня эту ручку взял в свои
старые ладони город. И осторожно погла­
див малыша по головке, он повел его сво­
ими улицами, внимательно осматриваясь
на перекрестках, и так вел до школы. А спу­
стя время, когда ребенок освоился и пере­
стал уже бояться, он впервые вывел его за
границы этой известной дороги, чуть в сто­
рону, на соседнюю улицу, и показал, что
это совсем не опасно, но интересно. И
мальчишка шел с широко раскрытыми гла­
зами, а Город, заглядывая в эти новые гла­
за, становился в них иным, себе удивляясь.
240 Александр Дорошенко

Он изменялся. Так они и знакомились. По­

степенно.
Впервые мальчишка сам пришел на
пляж Ланжерона и сам вошел в воду. Но
рука Города охранительно и бережно вела
его и оберегала. А выйдя из воды, гордый
собой, мальчишка, лег на горячий песок,
и Город ласково пригладил своей шерша­
вой ладонью нежные его волосы А потом
он подрос и перестал всего бояться. И Го­
род, удивленно наморщив брови своих мно­
гочисленных глаз, глазами своих домов все
следил за ним, прислушиваясь и гордясь —
такой рос этот мальчишка, небывалый для
Города, хотя и множество детей уже вы-
росло у него и разными они были, его зна-
менитые в мире дети. Он такими их сделал.
Вырастая, они от него уходили. В дру­
гие города земли, ненадолго вначале. И все­
гда возвращались к нему, взрослея и иначе
его любя. Они сидели ночами в аэропортах
перед окостеневшими в снежных заносах
самолетами в Москве, Питере и Новоси­
бирске, курили бессонной ночью, и виделся
им Город, родной, такой, о котором ни­
кому не расскажешь — только в сердце жи­
вет такая любовь, и у каждого из его бес­
численных сыновей к нему была любовь
иная, своя, особая. Он смог так их вырас­
тить, и его хватало на всех. Он никого не
обделял любовью.
Это поэма о блудном сыне, покинув­
шем дом и многое повидавшем, но насту­
пает день, и он возвращается, чтобы при­
коснуться и вспомнить, чтобы напиться
 Позма о Городе 241

воды и отдышаться.
Такая любовь, как и браки, устанав­
ливается на небесах. Мы можем жить в лю­
бых уголках земли, в малых ее и больших
городах, в ее великих столицах, теперь рос­
кошных и богатых, но Город у нас один на
каждого, в нем каждому есть Родина: тебе
это Красный переулок, ему — Среднефон-
танская, мне - Михайловская на Молда­
ванке, нам всем - Фонтаны, и кладбища,
и базары, и платаны на Пушкинской, и
катальпы на Екатерининской, и режущий
лицо ветер с Залива из-под охранительной
руки герцога Эммануила де Ришелье
Он нам — единственная на земле Ро- лк
дина, мы можем жить от него вдали, пока°*|^5^
знаем, что он стоит и такой же, что мы Ш
можем всегда вернуться.
Настоящий мужчина не смутится ви­
дом своей старой и больной матери, но,
наоборот, бросится к ней, оберегая и му­
чаясь ее болезнью.
Настоящий...

17 418-4
242 Александр Дорошенко

ПАМЯТЬ I
Приветствую вас, господин БОФФО!
I
Тревожною стаей, слепой и шальной,
Крылатая память шумит надо мной...

Поль Верлен. Соловей

«Архитектор расстрелян»

Сергей Довлатов

Увидеть, как это будет, глядя на вы­ 1

сокое и чуть наклоненное к морю плато,
надрезанное глубокими балками, еще без­
людное и пустое, как лягут улицы и про­
спекты, где образуются площади, где бу­
дут работать и отдыхать люди, как они ста­
нут ходить по Городу, первыми смогли ин­
женеры Франц де Волан, П. Харламов и
Е. X. Ферстер.
 Поэма о Городе 243

Книга стоит годами на полке и ждет,

когда ее откроют, и, если все же откроют,
она заговорит с тобой, — если заговорит.
Дом же стоит на перекрестке, в твою жизнь
он вошел «весомо, грубо, зримо», он го­
ворит с тобой всегда, даже когда ты ни о
чем и не догадываешься. Плоскость стены,
пропорции архитрава, вечерняя тень колон­
ны И, когда ты говоришь о родине, это
заученные слова, но только память сердца
есть Родина, все остальное — литература.
Здесь истоки лучшего в нас — в том, что
мы ходили в детстве и юношами по этим
улицам, — и пусть мы этого не замечали,
нас они, дома и стены, бородатые мужи­
ки, подпирающие плечами балкон, и
обольстительные кариатиды (самые краси­
вые в мире и самое большое их число, и,
возможно, это потому так красивы наши
женщины, что такие у нас образцы всегда
были и есть перед глазами!) наблюдали и
учили молча, примером, как это и должно
быть!
Я помню, мы гоняли мяч на дворо­
вой площадке в баскетбол, и, окончив игру,
я, вытирая пол и сидя на лавочке, случай­
но поднял глаза. Прямо напротив себя, на
балконе второго этажа, я увидел молодую
жен щи ну-кариатиду, насмешливо смотря­
щую на меня, смешного, взъерошенного,
некрасивого. И поразился нежности ее
взгляда, оттенку чувств, никогда таким
богатством еще не отмеченного мной в
женщине,., я увидел, что чуть приспущена
у плеча ее туника (я не знал в те годы та-
244 Александр Дорошенко

кого слова и сказал себе, почему-то вслух

произнеся, «платья»), и впервые мне что-
то перехватило горло от осязаемой нежнос­ ]

ти и формы ее правой обнажившейся груди.

И выступающую из-под складок платья
увидел я ее ножку, еще девичья была эта
трогательная ножка, как детская песенка
и как острый из-за угла нож у моего горла.
Вот почему все мои женщины были
красивы.
Архитекторами и строителями перво­
начальных времен у нас были:
— Члены Экспедиции строения гава-
ни и Города (еще именем Хаджибей): Франц
Сент де Волан, П. Харламов и Е. X. Ферстер.
Основу планировки создал де Волан, пре-
дусмотрев жилую зону на высоком плато,
порт на низменной прибрежной полосе, а
вдоль широкой долины Карантинной бал­
ки склады и торговую магистраль вдоль оси
Военной балки. Затем Город планировал,
опираясь на деволановский план, Ферстер;
— Ф. Фрапполи — городская больница
и старый Театр по проектам Тома де Томо-
на; галерейные многоколонные здания и
лавки на Греческой площади и у Нового
базара;
- Инженеры Ю. В. Гаюи, К. И. Потье
и Д. И. Круг;
- Тома де Томон — проекты городс­
кой больницы в начале Херсонской и на­
шего первого Театра;
- Ф. К. Боффо (1786 - 1867, городс­
кой архитектор в 1820 - 1861) проектиро­
вал и строил Воронцовский дворец; нашу
 Поэма о Городе 245

Лестницу, и, совместно с Джакомо Ква­

ренги, здание Думы; Дом градоначальни­
ка на углу Ланжероновской и Ришельевс-
кой по проекту Мельникова; дворец Шид-
ловского на Бульваре; здание бульварной
части на углу Полицейской и Преображен­
ской; он строил полукруглое здание при­
сутственных мест и к нему симметричное
жилое, создав полукруглую нашу площадь
- будущее обрамление памятника Дюку;
Институт благородных девиц за старой чер­
той порто-франко;
- А. И. Мельников проектировал зда­
ние присутственных мест на Бульваре; он
спроектировал и постамент для памятника
Дюку - этот символ Города сделан совме­
стно тремя: Иваном Мартосом, создавшим
статую, Мельниковым, давшим ей вели­
колепный пьедестал, и Францем Боффо,
чуть его нарастившим и выбравшим точку
размещения памятника на краю обрыва —
и получилась одна из лучших в мире мону­
ментальных скульптур;
— Инженеры Г. С. Морозов и М. Т. Лю-
бенков, строители мощных подпорных стен
и контрфорсов, которые до сего дня дер­
жат тело Бульвара;
I
г
- К. О. Даллаква, с 1843 года испол­
няющий обязанности архитектора 1-й час­ .
ти Города; ■

— Г. И. Торичелли (1796 — 1843, го­ *

г
родской архитектор с 1818) — Английский
клуб; здание Музея истории и древностей;
торговые корпуса Пале-Рояля и Старого ба­
зара; дворец на Тираспольской площади, в
развилке Тираспольской и Нежинской улиц;
 246 Александр Дорошенко

- А. С. Шашин - главный корпус Но­

вороссийского университета;
— Ф. О. Моранди (1811 — 1894, архи­
тектор городской управы), — дом барона
Маса на Екатерининской площади у Во-
ронцовского переулка;
— Л. Ц. Оттон — дом Рафаловича на
Пушкинской, 9; наш Музей западного и
восточного искусства;
Но Город, который мы знаем, был в
основном построен во второй половине и в
конце XIX века. В новом времени вплоть до
эпохи модерна строили Город:
— Л. М. Чернигов — лучшие в Городе
образцы русского модерна: 5-этажный дом
на углу Екатерининской и Почтовой, ря-
ш дом с Костелом, и громадный дом на углу
Пушкинской и Троицкой (вместе с Я. С.
Гольденбергом);
— Ф. В. Гонсиоровский (в Одессе с
1848 по 1890) — Шахский, в стиле англий­
ских замков, дворец на Надеждинской; зда­
ние музея и библиотеки на месте дома Об­
щества истории и древностей, Католичес­
кая церковь на Екатерининской;
— А. О. Бернардацци (1831 — 1907, го­
родской архитектор в 1878 — 1893, глав­
ный архитектор градоначальства в 1893 -
1907) — здание новой биржи (ныне — фи­
лармония), гостиница «Бристоль» («Крас­
ная»), Инвалидный дом на Внешней в
псевдорусском стиле; 5-этажное здание на
углу Пушкинской и Полицейской; здание
железнодорожного вокзала (по проекту В.
А. Шретера); водолечебница на Елисаветин-
ской (перестроил здание В. Ф. Мааса);
 Поэма о Городе 247

- Э. Я. Мэснер — дом Либмана на углу

Садовой и Преображенской; здание немец­
кой школы на Толстого; здание Одесского
отделения русского технического общества;
- С. А. Ландесман - 5-этажный кра­
савец-модерн на углу Дерибасовской и Ри-
шельевской; частный театр Сибирякова (пе­
рестроен после пожара 1914 года М. И. Ли-
нецким);
— А. Б. Мин кус (строил в Городе с
1895 года) - здание Азовско-Донского ком­
мерческого банка; еврейское ремесленное
училище; дома Раухвергера на Пушкинс­
кой и Блюмберга на Преображенской; дома
в стиле модерн на углу Нежинской и Гуле-

— Л. Л. Влодек (архитектор строитель­ ’Ш

ного комитета в 1864 - 1867) - дом баро­
нов Фальц-Фейнов на Надеждинской; Пас­
саж;
— М. И. Линецкий — дома в стиле мо­
дерн на Маразлневской, 2; на Конной, 14;
здание кинотеатра в Колодезном переул­
ке, 9;
- В. И. Прохаска - дом на углу На­
деждинской и Сабанеевского моста; эскиз­
ный проект новой биржи на Пушкинской
• (переработал и построил А. О. Бернардац-
ци); грандиозное здание ломбарда на По­
лицейской и Польской (модерн в монумен­
тальных формах итальянского ренессанса);
— Ю. М. Дмитренко — гостиница
«Лондонская» на Приморском, в тяжелом
флорентийском стиле; здание Учетного
банка; бактериологическая лаборатория на =
Херсонской, напротив городской больни-
 248 Александр Дорошенко

цы; психоневрологическая больница на

Слободке-Романовке; Мещанская (Возне­
сенская) церковь;
— В. М. Кабиольский — дом-особняку
Сабанеева моста 5, над самым урезом бал­
ки;
— В. А. Домбровский (архитектор при
градоначальстве с 1899) — комплекс об­
щегородской больницы на Слободке-Рома­
новке;
- Ф. П. Нестурх - городская библио­
тека на Херсонской;
— Фердинанд Фельнер (1847 — ? ) и
Герман Гельмер (1849 - 1919) - картин-
ная галерея графа М. М. Толстого (постро-
ил Г- К. Шеврембрандт) и наш новый опер-
1/51 ный Театр.
Можно расстрелять архитектора, но
то, что он успел сделать, остается с нами.
Мы их расстреливаем после смерти, унич­
тожая ими созданное.
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья...

Иосиф Бродский.
Остановка в пустыне.

Человек зависит от пропорций красо­

ты, пропорции безобразья рождают чудо­
вищ!
Все закончилось в 1914 году, с нача^
пом войны...
 Позма о Городе 249

«Я памятник себе воздвиг...» — эти спо­

койные и гордые слова Гаврилы Держави­
на, повторенные Пушкиным, сказал каж­
дый из них. Тем, что сделал, и тем, как это
сделал.
У каждого из них было свое видение
Города, которому отдали они все, что мог­
ли, — мысли и грезы, рисуя и проектируя,
в надежде, что это будут каменные стра­
ницы их личной книги и будут листать их
люди, когда остановится живое дыхание
мастера.
Все здесь переплеталось и гармониро­
вало — венецианская готика, романский и ^8^
флорентийский стили, нарышкинское ба-
рокко, псевдорусский стиль и купеческая
эклектика, — и каждый мастер, создавая
свое, ставил его в достойный ряд предше­
ственников, ряда этого не нарушая.
Чех Прохаска поставил своих велика­
нов, грузно и надежно, на многих городс­
ких углах, на Надеждинской, Гулевой и
Полицейской и дал им каменную русто­
ванную мощь оснований и облегчающую
легкость пустых плоскостей верха...
Русский Чернигов создал лучшие в Го­
роде образцы модерна — 5-этажный дом на
углу Екатерининской и Почтовой, рядом
с Костелом, и дом на углу Пушкинской и
Троицкой, придав им чарующую плоскость
громадных стен и устремленность ввысь.
Немец Меснер навсегда остался в са­
мой лучшей точке Города, на главном его
углу — Преображенской и Садовой — до­
мом немца Либмана...
 250 Александр Дорошенко

Евреи Адольф и Михаил Минкусы,

отец и сын, свыше сорока лет строили в
Городе свои дома, меняя стили и приемы
(от псевдоклассики и эклектики к модерну
и дальше ко всему, что требовали, вплоть
до сталинского ампира, так что можно ска­
зать, начав ампиром русского модерна, они
завершали работу «ам-пиром во время
чумы»!), приноравливаясь к новым време­
нам, но всегда и вопреки многому они
строили надежно, пока могли - украшая
Город, когда было сложно — не портя!..
Итальянец Бернардацци тяготел к
формам древнерусского зодчества и барок-
ко, украинец Дмитренко — к суровым фор-
****%щ° мам флорентийского ренессанса. Леон Вло-
Ш дек создал кусочек Нидерландов на Надеж­
динской домом баронов Фальц-Фейнов и
вырастившие нас гулкие галереи Пассажа...
Но если бы захотеть, как это рисова­
ли на средневековых миниатюрах, и дать
портрет одного строителя Города, в рабо­
чем фартуке, с засученными рукавами, с
циркулем и линейками, склонившегося при
свете горящей свечи над чертежом — это
будет Франц Карлович Боффо, городской
архитектор. Могу выяснить имя, даты жиз­
ни и откуда родом. Где и у кого учился. Мо­
жет быть, сохранился портрет. Никогда уже
не узнаю, каким он был — худым или тол­
стым, высоким или низким, как ходил,
какая была походка, каких любил женщин
и какую еду, что предпочитал пить по ут­
рам? Как звучал голос? Где лежит его тело?
Неважно...
\
Поэма о Городе 251

Вот я стою перед воронцовским двор­

цом. Он поставлен в гордом одиночестве,
никогда ни с какими зданиями не сопри­
касаясь плечами. Он поставлен прямоуголь­
ной тяжестью тела на срезе холма, обра­
щен лицом к морю и углом к набегающе­
му Бульвару, и Бульвар, стремительно раз­
бежавшись, у его основания почтительно
замирает. Плоскости стен, упругий ритм
колонн...
Такое множество тяжелых и грузных
колонн, необычная ширина портика, иду­
щего закруглением, а вышел легкий и лет­
ний фасад, полный тени и тишины. Дворец
Воронцовых для Города как охранительная
фигура на носу судна, он всегда впереди и
грудью встречает набегающие тяжелые вол­ V
ны...
Когда Джакомо Кваренги строил
Смольный институт, где учились смолян­
ки и потом упражнялся Ленин, он, каж­
дое утро, проходя мимо Смольного монас­
тыря, созданного бессмертным Варфоло­
меем Растрелли, почтительно снимал шля­
пу. Так и я, никому из них не известный,
придя ко Дворцу и медленно обходя его
кубическое многогранное тело, снимаю
шляпу и почтительно говорю:
— Приветствую Вас, господин Боффо!

I
252 Александр Дорошенко

ТЕНИ ПРОШЛОГО
«Над городом тихо
накрапывает дождь...»

Артюр Рембо

«Я рано утром выйду из квартиры,

миную двор, пересеку проспект и... поша­
гаю». Углом, с Преображенской на Дери­
басовскую, я пройду гулкий Пассаж, мно­
гократно отразившись в вертикальных и
узких его зеркалах (ребенком с родителями
я отражался в них, с маленьким сыном
моим они запомнили меня, внучка моя в
них обольстительно улыбалась), и звук моих
летящих шагов откликом простучит по стек­
лянным панелям его фонарей. Углом с Де­
рибасовской, дворами, выйду тремя подъез­
дами на Екатерининскую и, сразу, ныр­
нув под арку, углом же пройду накрытый
кронами деревьев, весь в солнечных пят-
 Поэма о Городе 253

нах, перемешанных с густой тенью ветвей,

Пале-Рояль между вечно обнимающейся и
развратно целующейся парочкой на цилин­
дрическом пьедестале и высохшим фонта­
ном с печальной девушкой и, выйдя к
Приморскому бульвару, увижу за бронзо­
вым профилем Пушкина мое Море.
Иногда, заработавшись, я поздней
ночью выхожу на прогулку. Иду по улицам
центра, у ноги семенит пес, мы никуда не
торопимся, даже если временами начинает
тихо накрапывать дождь. Улицы тихи, сво­
бодны от людей и вымыты дождем. Город
спит. Снится ему юность, и отблеском я ^§|Ц§^
прикасаюсь к его снам.
Вот на повороте с Екатерининской к
Сабанееву мосту, далеко впереди вижу бы­
стро и неровно идущую фигурку, в плаще
и шляпе, чуть размываемую то ли пеленой
дождя, то ли аберрацией зрения, и в ка­
кой-то миг вижу птичий профиль лица,
длинный нос и недовольно поджатые губы.
Странной, больной и чуждой птицей зале­
тел он в Город, Николай Васильевич. Ему
так хотелось тепла и синевы моря, его уби­
вал холод и туман севера, Город он назы­
вал Ниццой, ему так надо было, согрев­
шись от холодов родного севера, написать
радостное продолжение самой мрачной
книги людей, второй том своих «Мертвых
душ». Не написал, потому что немыслимо
это было сделать даже ему, великому мис­
тификатору радости человеческого бытия, 1
и о Городе он свидетельства оставить не за­
хотел.
254 Александр Дорошенко

Но часто, то здесь, то там, на разных

улицах и перекрестках, выходящим из рес­
торации, подзывающим извозчика, просто
бегущим и вертящим на ходу трость, исче­
зающим за углами зданий и сбегающим,
куда-то опаздывая, по ступенькам особня­
ков, вижу невысокого, светловолосого и
курчавого (как мой пудель, но светлее во­
лосом), с африканским оскалом человека,
не то чтобы неряшливо одетого, но как-то
небрежно и мешковато сидит на нем эта
одежда, и никак не могу догнать его и о
чем-то важном спросить. Я убыстряю шаг,
срезаю углы, пытаюсь махнуть рукой, по-
просить подождать. Ну что ему стоит чуть
задержаться, я поклонюсь, подойдя, пусть
не я, собака моя может вызвать у него ин­
терес и желание погладить и пошутить с
ней. Да и похожи они очень, оба курчавы и
походку имеют прелестной легкости и лег­
комысленности. Я постою рядом, помолчу
— он все как-то размыт в памяти своих со­
временников, нечеток внешне, я рассмот­
рю его и запомню, пусть и без слов даже,
просто лицо, внезапную улыбку, короткий,
гортанный смех, нервный жест и поворот
головы. Он все бегал в нашем Городе, —
светские вечера, театр давно сгоревший (вот
бы он увидел наш новый, и вообще, вот
бы поглядел на наш Город, лет этак через
пятьдесят!), кафе и ресторации, а ночами
он играл в карты. Когда же он мог писать,
где и как мог уединиться? Онегина писал
он у нас в Городе.
Я представляю себе: разошлись гости,
все убрано, а за окном прохладный утрен-
 Поэма о Городе 255

! ний ветерок (открыто настежь окно, ухо­

дит из комнаты запах табака и вина) и на
стене здания, что напротив, через дорогу
Итальянской улицы, первые осторожные
мазки утреннего солнца. В комнате еще тем­
но, догорают в шандале свечи и он, сидя с
ногами в глубоком кресле, о чем-то заду­
мался. Тихо-тихо вокруг. Утренний воздух
холодноват, и он закутался в толстый и ста­
рый плед и ноги укутал в него же. Так он
| похож на что-то очень южное, смешную
всклокоченную обезьянку, профилем
лица, сухим абрисом рук. Рядом столик, на
нем стоит шандал в оплывших свечах и ле-
жит чистый бумажный лист. Чуть шевелит
ветерок пламя свеч, их огоньки стелятся
горизонтально. Перо у него в руке, и он Ш
все грызет и грызет его конец, не замечая,
как укорачивается перо, удлиняются сол­
нечные пятна на стене и остаётся чистым
бумажный лист, только несколько рисун­
ков на нем, но нет никаких слов, и я на­
прасно заглядываю через его плечо, пыта­
ясь подглядеть и запомнившееся унести в
вечность. Иногда, словно в полусне, он
начинает тихо бормотать слова каких-то
стихов, но слова эти вне смысла, их нет в
человеческой речи, есть только упругий
ритм. Ах, Александр Сергеевич, что это Вы
с нами сделали, как можно было это со­
творить с целой нацией, чтобы в основу
своего бытия она навсегда положила Вами
сказанное слово и Вами переданное чув­
ство?!
Ярко освещены галереи Пассажа, си­
яют витрины магазинов, и мимо идут пра?
 256 Александр Дорошенко

днично одетые одесситы. Мы стоим в углу,

и пес мой, сидя у ноги, вытянул голову и
с недоверием принюхивается к запахам
ушедшего времени. Конец и начало века.
Пассаж только создан, и горожане любу­
ются им и гордятся. Такого нет в империи,
а в Европе никогда не будет. На стенах его
одни аллегории и в них истоки и будущее
Города, море и корабли, торговля с даль­
ними странами и всякие циркули и линей­
ки, символы промышленного расцвета. Гер­
мес в босоножках с крылышками и растры
торговых кораблей с якорями и символы
благосостояния — сосуды с непрерывно
льющейся водой в руках обольстительных
®^^^°дев. Начало века, полное надежд, предве-
1М щающее расцвет и благополучие. Эти на­
дежды записаны на стенах Пассажа: будут
уходить в моря груженные товарами кораб­
ли и благополучно возвращаться домой,
будет построен новый небывалый город,
торговая и культурная столица Европы
(как-нибудь, утром, днем или вечером,
зайдя в Пассаж, выбери минуту, когда кро­
ме тебя там никого не окажется, подойди
к стене* и, прикоснувшись ладонью к ней,
прислушайся: надо замерев, выждать мгно­
вение, и тогда ты услышишь нарастающим
потоком, вначале чуть слышным, но рас­
тущем в звуке, ты услышишь шум этих дав­
нишних волн, и крик пароходных, поки­
дающих порт, труб, и тяжесть падающих в
воду якорей, и крики матросов, — голоса
эти живут и сейчас на этих стенах, под эти­
ми прозрачными фонарями Пассажа)...
 ЯШшир
•=

•Й'рнШ
'Щ
■т
<
:
. ::
I
/'..ш :х
'•*. ш
■т
чш
' #
л
шж
й
•$Я
■у?

■■.<■ -

• .-•> ■* • - •
'4»' -^
%< .
I

•■» .&■
 Николаевский бульвару|

;Щрг ' овская1 ул. (Новориолдя.)

Ж-V . & •*:
■

|*Р
I . <■
4
.йН«и»1ЮТ* '«Л *
г

11 Вт
шш
ШШ
!
1......,
1! а_а1

® с? г; ]
УШ в в в,*Д|

\
•~хзя

!|

р=
ейр—ь«л Т. л

в- I1-’
щ ш
шг ■

Л
I И

гГ,
I МА
■I

I
.

! “
: . ■

ЙЦЙ
5№
®Ч1
3
Ш V*'

Ш _-г

*
а

31 я
•Т ■Ш

В
>
,0,

■Ч*-ч
V

шг
Й?
.«ч щ&

й$

$4г«»Я^*йЗя .:-5^Г;- *

«а ^ — ^й:- • —

I
 ООЕ55Л.
ОДЕССА. Стати и копкп. Тираспольская ул.
81а(10п 11а Тгатм-зу. Кис 'ПгаэроЫкая.

Одесса — Сабан-Ьовъ Мосгь, съ угла улициГого.

— РопЬ 8аЬатв1оЯ, гае с1е 1а гие До воде

: и. . ; ••• -
 Поэма о Городе 257

В кафе Фанкони, на углу Ланжеро-

новской и Екатерининской улиц, Антон
Павлович пьет кофей, сидя за столиком у
самого окна. Весна. Еще прохладно, и на
открытой веранде никто не сидит. Он щу­
рит глаза на солнечные пятна, на проходя­
щую мимо толстую беременную кошку,
помешивает ложкой в чашечке, слушает. Он
слышит иную речь, видит иной народ, ему
непривычный. У этого народа странная и
вовсе иная жизнь, проблемы этой жизни
также иные, и их средоточие, на первый
взгляд, не сами эти люди, но среда вокруг ^
них. Это люди дела, расчета, это люди юж- ^
ной, незнакомой ему породы, люди
обольстительного юга, люди жесткой хват­
ки и удивительной легкости:
и
...Здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?..

Упоительно одесское утро, лучше его

здесь бывает только вечер, когда все — воз­
дух, морской ласковый ветерок, все звуки
южной жизни, четкий ритм шага (нигде
более не бываемый этот шаг, нигде так уже
нам не ходить по тротуарам, пусть даже и

18 4,м
 258 Александр Дорошенко

много более благоустроенных городов). Раб­

ское племя чиновников незаметно в этой
пестрой толпе свободных негоциантов,
авантюристов, игроков, морских волков и
обольстительных дам. Вы только прислушай­
тесь: — идет на глазах пьеса. Она в манере
речи (с оглядкой на случайных прохожих),
в походке (так выбегает на сцену Хлеста­
ков, вот сейчас он включится в игру акте­
ров, до него оказавшихся на сцене, слова
он знает, ему это всегда и с любого такта
хорошо знакомая пьеса, он только что, вот
несколько минут или часов назад, вышел
из игры, вот вернулся и готов продолжать
ее сразу, с листа, в репетициях ему нет
нужды), во врожденном артистизме, ког-
Ш да любой актер чувствует сценическое про­
странство, среду и другого актера, когда
учить его ничему не надо, можно только
испортить. И они с упоением играют, на­
слаждаясь этой общей игрой. Какого масте­
ра это произведение, кто был режиссером,
кто мог научить их этому? Кто их такими
выдумал?! А какова речь — полунамеком,
и всем понятно (но часы назад событие это
произошло в великой тайне, но вот, все о
нем уже знают, а большинство так и рас­
считывало, и не суть важно, каково собы­
тие, - партикулярной ли жизни, амурные
ли дела, или сорвавшаяся крупная сделка).
А о пространстве окружающего мира здесь
говорят как о своем домашнем простран­
стве, пригороде, в лучшем случае о чем-то
равном Городу, и так, как если бы все на­
значение всяких Берлинов и Марселей со-
 Поэма о Городе 259

стояло исключительно в деловых отноше­

ниях с Городом и тем нацело исчерпыва­
лось. О своих же столицах на севере говорят
как о сопредельных и не вполне состоятель­
ных державах. Почему бы Вам, Антон Пав­
лович, навсегда не остаться здесь, с нами?
Прислушайтесь, как легко дышится, как
иначе думается. Бог с ними, с сестрами эти­
ми (да не попасть им в Москву никогда,
да и незачем) и дядей Ваней...
Пишите себе на здоровье, сидя в этом
кафе (и еще много других неплохих мест
есть в нашем Городе), пишите об их нераз-
решимых российских проблемах и вечных
слезах, и все сострадание отдайте им, туда,
на север, где в нем всегда есть и всегда
будет такая нужда. А мы Вам дадим взамен
наш веселый воздух, тугие паруса и синеву
моря и смех наших женщин и насмешли­
вую уверенность наших мужчин. |
Как упоительно солнечное августов­
ское утро! Уже не так жарко и кроны дере­
вьев в Пале-Рояле дают прохладу и тень.
Дома отгораживают шум Екатерининской
и Ланжероновской улиц, тихо журчит фон­
танчик вокруг печальной девушки, и пес
мой жадно пьет воду, перевесившись через
край фонтана. Я придерживаю его за хвост,
чтобы не упал в фонтан. Солнце, жара,
прохлада, тишина, уют. Дамы прячутся от
солнца под летними зонтиками, рассмат­
ривают витрины магазинчиков по кругу
Пале-Рояля и просто гуляют парами, тихо
о чем-то говоря между собою. Мне не
 260 Александр Дорошенко =

слышно, да и зачем прислушиваться, как

и сегодня, они говорят все о том же, на
вечные женские темы, только иными сло­
вами и иногда на иных языках. Я присел на
край фонтанной ограды (она сохранилась
подлинной, незамысловатого рисунка из
овалов, края ее округлы и располагают вот
так уютно присесть) и любуюсь самыми
красивыми в мире женщинами, такие они
сегодня, но так было всегда в Городе, и
теперь я это вижу. Изменилось все, обвет­
шали стены домов, выросли деревья, по­
гнулась фонтанная ограда и устала цело-
ваться обнимающаяся парочка на пьедес-
вЦ!Г тале среди зеленой лужайки, а женщины
%
Города стали еще красивее. Что если бы сей­
час они смогли встретиться: эти, под зон­
тиками берегущиеся от загара дамы, и мои
загорелые современницы? Дамы в одеждах,
скрывающих все (широченные поля шляп,
платье до щиколоток и рукава до кистей, а
на руках летние перчатки) и мои совре­
менницы, скорее раздетые, чем одетые. Но
как обольстительно они раздеты, и как
К фантастична выкройка оставшихся скудных
I
деталей одежды! Вот бы они, внезапно
1 встретясь, изумились, и, думаю, умерли
бы обоюдно, от зависти. На удивление вре­
мени у них не осталось бы, где же тут удив­
ляться, когда надо все запомнить и ничего
не забыть. Потому что мелочей в этом деле
нет, здесь самое важное - мелочи!..

I Солнечное и весеннее утро. Еще рано

и по-утреннему холодновато, но день вско­
ре прогреется, это ощутимо в веселом сол-
 Поэма о Городе 261
1
: нечном свете. Куприн сидит на открытой
- веранде кафе Либмана, на углу Преобра­
в
женской и Садовой, за столиком, на сол­
нышке, и пьет утреннюю рюмку коньяку.
Редкие утренние посетители уютно устро­
ились внутри кафе — им еще холодновато
на улице. Они пьют кофе с самыми вкус­
ными булочками в Городе и заодно наблю­
дают через уже по-летнему открытые ка-
фейные окна приезжую знаменитость. Им
интересно: — в такую рань и коньяк! Будет
что порассказать о спивающемся Куприне.
А он пьет маленькими глоточками отлич­
ный шустовский коньяк — перед ним сто-
ит пузатенький графинчик с изящным
стройным и высоким горлышком и на кон-
це горлышка круглый толстенький ободок, Ш
а на тулове графинчика эмалевыми крас­
ками сделана надпись о коньячной фабри­
ке в обрамлении цветочной гирлянды, его
тело изнутри граненное, и коньяк в нем
прозрачен и тепл, и так уютно брать за руч­
ку графинчик, так приятно подливать ко­
ньяк в рюмку на внимательных глазах пуб­
лики. Он с удовольствием щурит свои мон­
гольские глазки-щелочки — пусть наблю­ I
дают! Сейчас он похож на утреннего кота
- тих и уютен, и согревает утреннее сол­
нышко, а что там было ночью, ну какое
вам дело и к чему эти домыслы.
...Напротив, через дорогу, новое зда­
ние Пассажа, и он рассматривает скульп­
турную аллегорию — там, в высоте третье­
го этажа, на скошенном и выступающем
углу здания, представлена летящая моло-
 262 Александр Дорошенко

дая женщина и озорной ангелок, несущий

то ли пучок ветвей и листьев, то ли цве­
точный букет, и вся эта сцена так свежа в
чистом солнечном свете, так легка, так гра­
циозна! Потом он подзывает официанта и
просит ручку и бумагу. А публика много­
значительно поднимает брови и понимаю­
ще переглядывается, кивая друг другу: они
живые свидетели акта творчества. Он пи­
шет несколько слов, чуть отпивает коньяк
и задумывается, потом, отставив рюмку,
пишет уже без перерывов, всплошную,
чуть наклонив набок круглую и крупную
голову и иногда откидываясь на стуле. А в
паузах он изредка поглядывает на летящую
молодую женщину на фронтоне Пассажа и
1Й1 чему-то улыбается. Он вспоминает и запи­
сывает, чуть напевая даже, стишок, вече­
ром вчерашним случайно услышанный в
ресторане — озорной и веселый:

Чижик, пыжик, где ты был?

— На Фонтанке водку пил,
Выпил рюмку, выпил две —
Зашумело в голове...

Это утро ему вспомнится множество

печальных лет спустя, в. вечернем парижс­
ком кафе. Он зайдет туда выпить рюмку
коньяку, сядет у оконного стекла, за ко­
торым все будет невидимым от потоков
дождя, долго будет пить эту маленькую
I рюмочку, на которую хватило денег, и бу­
дет вспоминать солнечное и весеннее одес­
ское утро и думать, что вот ведь такой же,
как когда-то, идет весенний дождь, он из
 Поэма о Городе 263

капелек и струек воды, и как это странно:

он совсем иной, и идет он иначе, чем шел
когда-то, там, на родине. Вся эта заокон-
ная муть есть просто непогода и неуют, на
родине же дождь всегда о чем-то говорил
сердцу - тем, как начинался, внезапным
и торопливым перестуком каблучков по
тротуарным плитам, и всегда отзывался в
сердце печалью. И ему представится, что
там, в бесконечном далеке, в нереальном
городе у моря, сейчас светло от теплого
солнца, что там по-прежнему стоят уют­
ные столики и все так же, в очарователь­
ном полете над Городом, несет радость но- ^
вого дня молодая женщина. И весело ку-
выркается в солнечных лучах озорной ан-
гелок.
Господи, так хочется тепла, и иных,
своих, близких людей!

Он родился в Городе, где в те годы

каждый писал стихи, или, в худшем слу­
чае, прозу, он стал поэтом и переводил
Франсуа Вийона и Эдгара Аллана По, жур­
налистом, пристально вглядывающимся в
мир, и мир был прекрасен. Великий Хаим-
Нахман Бялик стал известен миру голосом
Владимира Зеева Жаботинского.
Но что-то случилось с ним на улицах
Города, может быть, Павел новых времен,
ослепленный, чтобы прозреть и услышать
далекий и страшный гул идущей вселенс­
кой беды...
И маленький Давид, созданный для
высоких искусств под покровительством
Аполлона, он сменил решительно поддан-
 264 Александр Дорошенко

ство, и богов радости и веселья заменил в

своем сердце суровым богом Израиля и
Народа...
И имя себе взял второе - Зеев. И язык,
в котором родился и на котором талантли­
во писал, он заменил языком своего древ­
него народа. И само течение жизни, взятое
привычным разбегом слева направо, он
повернул и направил противоположно, как
отражено Богом в течении Библии — спра-
ва налево.
И спокойную жизнь, обещавшую так
и остаться спокойной и интересной жиз-
нью, он заменил предельным напряжени-
ем сердца, и напряженный нерв сердцеби-
ения он положил в основания всей своей
жизни и каждого отпущенного ему дня,
сделав их днями борьбы. Он метался по
миру, формировал в Англии еврейский ле­
гион, нанимал корабли для беженцев, вел
переговоры с бесчисленными великими
людьми всех континентов и народов, со­
здавал и вооружал боевые дружины, строя
| для своего Народа страну, дом и отчизну.
Ощутив приближение Катастрофы, он пер­
вым стал раскачивать колокол вселенской
беды, оповещая мир и пытаясь спасти На­
род от гибели, о которой знал, что она не­
минуемо грядет...
Нет чтобы как сверстники, «купить
чернил и плакать» и искать личной славы,
стать Ильфом-Петровым и Багрицким, Ба­
1 белем стать, наконец...
Мысль Леона Пинскера, одессита,
основателя новой веры народа евреев и боль
 I

Поэма о Городе 265

еврейского погрома в родном Городе он

положил основаниями своей новой жизни,
зачеркнув все прожитое, как ошибку. Он
стал неукротим, как раненый, с переби­
тою лапой лев, он навсегда исключил из
словаря слова договоров и примирений,
оставив яростную непримиримость и на­
падение.
Так рождается однажды Пророк, что­
бы, утратив личную судьбу, повести за со­
бой Народ...
Рожденному в Париже — искать сла­
вы, в Лондоне рожденному — строить Оте­
чество, в Нью-Йорке — делать свой мил-
лиард. Все это можем мы, рожденные Го­
родом. Но где такое возможно — задумать и
создать новый Народ и вывести его, как
Моисей, из плена и изгнания, — Домой!

В небе моего Вифлеема

никаких не горело знаков,
никто не мешал
могилами
спать круглоголовым волхвам.
Был абсолютно как все
— до тошноты одинаков —
день
моего сошествия к вам.

Владимир Маяковский I
I

Дог — это собака в принципе и это

особая порода собак. Они жили с рыцаря­
:
ми, они шли у копыт их коней и лежали у ; !
I -
пылающих каминов их замков. С ними вы-
 266 Александр Дорошенко

ходили на крупного зверя и ими травили

непокорных вассалов. Это собака-аристок­
рат. Их кровь столетие за столетием со сред­
невековых времен застоялась, и теперь те,
что живут в Городе, с нами, уже вырож­
денцы. Они сохранили рост, гордость по­
ходки и постановку тяжелой и крупной сво­
ей головы, но они печальны печалью ушед­
шего времени, пропавших хозяев и воль­
ного воздуха охотничьих лесов. Их голова
теперь стала слишком тяжела, ее трудно как
когда-то держать высоко. Их глаза не по-
человечески печальны. Они в новых време-
нах стали жить в узких и низких городских
квартирах, дышать книжной пылью, и го-
’ лоса, к которым они привыкли как к дос-
8й? тойным, сменились чепухой квартирных
разговоров и дрязг. Им остались лишь сны,
и там, в этих снах они вновь на бегу в хол­
мистых полях в гоне за уходящим славянс­
ким рабом или зверем. Упруг и стремите­
лен бег, податлива твердая земля и ясен
путь в высоком море травы — на запах ухо­
дящей добычи. Он, Владимир, был из этой
породы, и недаром подружка Лили, пусть
и глуповато, но проницательно, назвала его
«Щеном». От тех прошедших времен он был
полон мощью и силой, к этим же подлым
и подло наступившим подготовлен не был.
Он жил на границе, узкой гранью бытия и
сознания был его путь, а балансировать он
не хотел. Да и не смог бы, недаром так бо­
ялась за него, громадностью и силой пора­
жавшего всех, его стервозная подружка
Лили.
 Поэма о Городе 267

В Городе есть много балконов, с ко­

торых он говорил. Он вообще любил гово­
рить под открытым небом, как пророки
древности. Он выходил на такой балкон,
под тяжестью его шагов прогибались пери­
ла балкона, там внизу, на углу улиц Пас­
тера и Преображенской, у дома и пекарни I
Дурьяна, уже ждала его появления толпа
(так ходят в цирк поглядеть, в страхе зад­
равши голову к куполу, на балансирующе­
го канатоходца, — вдруг сорвется?!); спе­
циально оповещенные быстро обрастали
случайным множеством, и он начинал го­
ворить. Так он говорил с народом, не с
эстетами и братьями по делу пера (ну, что
касается этих лесных братьев, так среди них
все больше щелкало зубами шакалье), но
с народом, вот сейчас остановленным на
ходу улицы его трубным гласом, шедшим
с небес. Его голос всегда, и когда он стоял
как и вы на земле, шел с высоты, и не
потому, что он всех и всегда был выше, но
так поставлен был этот голос, таким он
нам был дарован. Он останавливал своим
голосом случайных прохожих, впервые ус­
лышавших Слово, и их завораживал. Неза­
висимо - понимали ли они его слова, или,
много чаще, не понимали. Так рассказыва­
ла мне моя мама, студенткой слышавшая
его в Городе, вот так же, под открытым
небом. Он всегда волновался перед дверью
такого балкона, или рампы, или салонной !:
залы, он терял уверенность и силу, но когда
падали первые его, еше тихо произнесен­ :
I
ные слова, тяжестью своей поражавшие
 268 Александр Дорошенко

притихшую толпу, энергией своей разъе­

динявшие эту массу случайностей и рас­
членявшие ее, толпу, на отдельного чело­
века, он обретал голос и силу. Он стано­
вился рупором судьбы, вселенной, вечно­
го в нас, о чем бы он не говорил. Страни­
цы Библии ложились под его перо, но сло­
ва он подбирал для агиток продукции Мос-
сельпрома. У его подружки были неплохие
предки, и среди них, вероятно, раввины,
вот к кому он мог обратиться. Мудрый и
старый раввин объяснил бы ему, что есть
Книга о вечном и вневременном в нас и
есть люди, посланные в мир, чтобы читать
и думать над ее страницами, что их имена с
начала времен записаны в этой книге и что
8 эти люди не должны заниматься сиюминут­
ностями человеческой жизни на земле.
Не может человек толпы, увидев ги­
ганта, спокойно продолжить жизнь. Даль­
ше ему либо погибнуть, либо низвести это
I
видение в границы обыденности. И поста­
рались.

Велосипед индивидуален. Он вовсе не

транспорт, как решили в Китае и Амстер­
даме, он образ жизни. В отличие от автомо­
биля, он открыт и демократичен, и чело­
век на нем ничем от окружающих про­
странств не отчужден. Предписанными и
ограниченными путями перемещается по
Городу автомобилист, но велосипед дорог
не выбирает. Для мальчишки он все — и
начало всех путей. (Упруго и плавно давила
нога на педаль, и колеса набирали неоста-
 Поэма о Городе 269

новимую мощь. Давя на педаль, ты ощу­

щал рождающуюся скорость и силу маши­
ны. Только в движении машина приобрета­
ла и сохраняла устойчивость. Как часто, во­
едино слившись, мы неслись с тобой* двух­
колесный мой гений, с крутых городских
склонов! Прижавшись к рулю, взлетая на
пригорках и неровностях, плавно призем­
ляясь и вновь взлетая. Упругость шин ощу­
щалась, как прикосновения собственных
пальцев к земле, и ветер сердито свистел
нам вслед, отставая!). У нас с Юрием Оле-
шей, мальчишками, были собственные ве-
лосипеды. «А в ту эпоху, друзья мои, вело-
сипед являлся редкостью». Это Юрий Оле-
ша о своем дореволюционном детстве в ^ ^
Городе, но и в моем, послевоенном, вело­ Я
сипед оставался редкостью.
Он сидел за столом у себя в Москве,
невысокий и сутулый, рано постаревший
писатель, он вспоминал улицы Города,
потерянного навсегда в прошлом, и виделся
ему мальчишка, катящий Французским
бульваром на велосипеде ранним весенним
утром, катящий его любимым маршрутом,
- он видел на этом моем велосипеде себя
подростком и, когда вспоминал, это был я ;
в его давнишнем возрасте, на его машине
и на нашем общем Французском бульва­ :
ре, и мы сейчас с разных точек простран­
ства и времени видели там несущуюся че­
рез чередования света и тени машину и на :■!

ней себя, мальчишками, но каждому из А

нас, всматривающемуся в это веселое утро,
уже под шестьдесят, мне — здесь, ему —
 270 Александр Дорошенко

там, а мальчишке этому тринадцать-пят­

надцать лет, и в наше будущее он смотреть
не станет, он видит несущуюся под пере­
днее колесо своей машины дорогу, он ус­
певает боковым зрением, не тормозя, рас­
смотреть самые красивые у человечества
решетки оград, сменяющие друг друга, он
чувствует дымный запах сжигаемой утрен­
ними дворниками прошлогодней травы —
и не надо ему нас видеть, нас, старых и
отношения к нему не имеющих никакого.
Но все, что мы смогли потом сделать
в жизни, все, что сумели, родилось этим
весенним и солнечным утром, когда каж-
дый из нас, неутомимо гнал все вперед и
вперед свой велосипед, вот так, вовсе без
задачи и дела, но просто захотев этим чуд­
ным утром смотаться накоротке на Золо­
той берег, глянуть там одним глазом на
I море и быстро вернуться домой (это надо
же: из центра Города — он с Греческой и
Польской, я — с Михайловской — глянуть
на море на Золотом берегу, и это когда ру­
кой подать до Ланжерона!).
Что-то они там увидели, эти беспеч­
. ные мальчишки, что-то, ставшее много
}
важнее всех долгих лет принудительного
обучения и натужного опыта жизни, что-
то сумевшее осветить всю предстоящую им
жизнь! Я всматриваюсь в стремительный
бег этой машины, мальчишка все гонит и
гонит ее вперед. Вот он уже на шестнадца­
той станции Большого Фонтана и легко в
крутом и длящемся очаровательном разво­
роте влево скатывается к пляжу Золотого
 Поэма о Городе 271

берега. Машина на вираже положена на ле­

вый бок, а колено отставлено противове­
сом вправо. На пляже в этот утренний ве­
сенний час есть считанные и случайные
люди. Вот он спрыгнул с седла и, идя к
берегу, ведет свою машину за руль, как
коня под уздцы. Последние же метры песка
он, легко и привычно подняв ее плечом
под раму, бережно переносит и укладывает
отдохнуть на влажный и еще холодящий
песок у самого края волны. (Лежащий ве­
лосипед неуклюж и беззащитен, в холос­
тую вращается переднее его колесо, подра­
жая солнцу и солнечные блики отражаются
на никелированном ободе). Потом маль"
чишка садится сам, рядышком, на влаж-
ный песок, подтягивает колени к груди и,
обхватив их руками, так надолго замирает,
глядя в открытое море.
Что ему там видится?

На углу Степовой и Дальницкой улиц

стоит высокий и полный, молодой еще со­
всем человек. Он стоит в нерешительности *
(в глазах рябит от солнца, и кружится бес­
путная, хмельная голова) и размышляет,
в каком направлении ему сейчас надо идти.
Руки он глубоко засунул в карманы курт­
ки, голова склонена к плечу, брови сдви­ ! I
нуты и чуть прикрыты глаза. А день весен­
ний ясен (и ветер материнскою ладонью
растрепанные кудри развевает). Это он, ко­
нечно же, Птицелов, знающий язык и по­ лС
вадку птиц. Веселый странник. Идет он,
поглядывая на крыши, и чуть шевелятся
272 Александр Дорошенко

губы, читающие стихи. Улицами Антверпе­

на идет он на птичий рынок Одессы. Утро,
в домах раскрыты двери настежь, и он ос­
танавливается у кухни, где синий чад над
жарящимся мясом и легкий пар над супом
золотым. И, прислонясь к дверному кося­
ку, невнятно напевая, сочиняет слова еще
невыдуманной песни.
Я Тиля Уленшпигеля пою!

Внешне он был чисто кот. Невысок

ростом, плотен, подвижен и упруг, — уп­
ругостью до времени сжатой пружины. По-
рода таких котов есть в Городе, они живу-
чи необычайно, имеют помойную расцветку
и склонность к созерцательности. Внезап-
но, не торопясь, деловой походкой они
выходят из подворотни, оцарапав тебя, слу­
чайного прохожего, презрительным взгля­
дом. Морда у них широка, глаза круглы и
наглы, но, главное, в облике их и походке
всегда есть та целеустремленность, кото­
рая пугает и заставляет задуматься о соб­
ственной ошибочной жизни. Коты эти зна­
ют жизнь. В отличие от домашних псов, при­
вязанных к человеку и рабски зависимых
от него, эти коты свободны, и, видит Бог,
не было на земле более свободных существ.
Их территория - мир и удел их - вселен­
ная. Они знают себя и потому знают нас.
Удивить их нельзя. Вот таким он и был,
Исаак, родившийся и выросший в Городе,
московский затем писатель. Он ничего от
Москвы не взял, все унес из своей одес­
ской юности на смертоносный север, где
уже ничего не писал, зачем-то дружил с
 Поэма о Городе 273

женами наркомов и ждал прихода судьбы.

Все эти северные годы, когда все, что суж­
дено и возможно было написать, уже было
написано, он просто ждал неизбежности,
моля Бога только об одном, чтобы, когда
возьмут, дали возможность писать там?! И
дождался.
Но до того он писал. Я не знаю где,
как, на какой бумаге, каким пером, в ка­
кой тишине, он написал свою «Конармию».
А тишина для этих кровоточащих строк ему
нужна была такой, как бывает среди дале­
ких звездных пространств, и когда он это
писал, обмакивая перо в черные чернила,
из-под его пера выплывали кроваво-крас-
ные слова и кровь капала с каждого напи-
%
санного им листа. Ему не было страшно пе­
речитывать исписанный лист?.. Мне расска­
зывал дед, пожарным инспектором быв­
ший в нашей лучшей гостинице «Красная»,
как приезжал в наш Город Семен Буден­
ный, и к его приезду гостиница запасалась
новыми зеркалами. Потому как, употребив,
маршал врубался саблей в пережитки бур­
жуазного прошлого, с которыми, казалось
ему, он покончил на полях гражданской
войны, а оно, это прошлое, настигало его
внезапно роскошью зеркал (или что-то че­
ловеческое внезапно замечал в усатом сво­
ем облике маршал?). А к утру зеркала дол­
жны были стоять на месте. Ах, не следова­
ло бы писать Исааку о героическом про­
шлом народных вождей!
Как он погиб? Просто ли, в длинном
подвальном коридоре Лубянки, скупо ос-

|9 418-4
 274 Александр Дорошенко

вещенном через каждые двадцать метров

лампочками, взятыми напрокат из морга,
ему всадил в затылок пулю комсомолец из
органов, этим вечером идущий на свое пер­
вое свидание с любимой (какими родились
у них дети, у палача и идиотки, и кем они
сегодня живут на земле?), или приехал все
же поучаствовать маршал Буденный? И,
когда он упал, внезапно сраженный пулей,
что написалось на этой много раз окроп­
ленной кровью стене Лубянских застенков,
какие письмена написал там Господь о не­
винно убиенном? Может быть и сейчас,
много десятилетий спустя, этот коридор со-
хранился, им теперь редко пользуются, со­
храняя до времени, ведь палачи всегда есть
и будут, но в урочный час в мертвой ти­
шине и тусклом свете этих ламп, появив-
• шись из темноты, пишет на стенах рука
кровью всех здесь убиенных свои письмена.
Давно умерли в своих постелях палачи, ук­
рашенные наградами родины и любовью
сограждан, но все пишет и пишет кровью
свои письмена на этих стенах карающая
рука. И нет моющих средств, чтобы их
смыть!

Основная формула наших школьных

лет была:

Илья Ильф + Евгений Петров =

Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей.

■ Самая важная из всех, ключ к нашей

судьбе. В сгущенном воздухе эпохи, где
 Поэма о Городе 275

миазмами клубились страх и ложь, нена­

висть и корысть, у нас, мальчишек, был
свой воздух, чтобы им надышаться. Это ста­
рая история, однажды использованная Джо­
ванни Боккаччо: в стране бытовала чу\1а,
она пропитала все, к чему ты был вынуж­
ден прикасаться, — воздух, который отве­
ден был властями страны для дыхания,
школьные учебники, лица учителей, ук­
лончивые или слишком громкие голоса
взрослых, любое сложенное из алфавита
кириллицы слово и матерчатые тряпки с
лозунгами. А эти двое ушли куда-то на обо­
чину, за город, уселись там на пикник,
прихватив бессарабское вино в пыльных
пузатых бутылках и к нему овечий сыр, и
стали рассказывать себе и нам всякие исто­
рии, чтобы вылетела из души вся эта муть,
но, главное, чтобы надышаться и нам дать
возможность подышать чистым воздухом
полей, и трав, и лесов, и горных вершин.
Мы дышали своим, чистым и не отравлен­
ным воздухом. Мы слышали их слова, и
поэтому крикливые и въедливые слова
большинства, которыми был наполнен воз­
дух, покрыты стены домов и все клочки
развешанных материй, нами вовсе не за­
мечались, а, замеченные, вызывали поче­
му-то улыбку, вовсе не будучи на такую
реакцию рассчитанными.
«Вас, как первую любовь», никогда
не забудет наше благодарное мальчишес­
кое сердце! Одесские мальчишки, нам бра­
тья и ровесники, Илья и Евгений, их ро­
дил Город, вырастил и наделил понима-
 276 Александр Дорошенко

нием без назидательности, осторожностью

без подлости виляющего хвоста и открытой
честностью взгляда. Они одни в чумной
стране работали с голосу, а вокруг писала
густопсовая сволочь и, в основном, стро­
чила доносы. И на них, за неумеренный
смех в реконструктивный период, за не­
уместную и весьма подозрительную весе­
лость, за популярность (вот за это готовы
были линчевать!), спустили свору собак.
Есть такая немецкая сказка — там, иг­
рая на флейте, увел из города всех крыс
музыкант, но затем, обиженный магист-
ратом, он вернулся и увел за собой всех
городских ребятишек. Не станем задумы-
ваться над странностями немецкой бюргер-
155? ской морали. Но эти двое, они пошли впе­
реди, и веселая ими наигранная мелодия
увела нас, мальчишек, за ними в чистые
поля и спасла от вырождения и болезней. И
мы выросли здоровыми без комплексов,
помнящими без мстительности, веселыми
без надрыва добрыми вопреки злобе вре­
мени, честными вопреки обучению. И на­
учились смеяться, а доносы писать не на­
учились!

День сегодня странный, то моросит

дождем, то слепит солнцем, и ветер, вып­
рыгнув из-за угла, будто в спешке убегая
от кого-то, или пытаясь поймать собствен­
ный хвост, так внезапен, что забивает рот
и перехватывает дыхание. Он ощутим мате­
риально и, если рвануться к проносяще­
муся его хвосту, можно откусить кусочек
 Поэма о Городе 277

и проглотить. Странен день, ни весна, ни

осень, трудно определить час и год, даже
и десятилетие трудно, но, если постарать­
ся, заметно, что это время нашей жизни.
Это видно в одежде, в лозунгах и транспа­
рантах, ощутимо в смехе и улыбках. Прав­
да, лозунги перепутаны и соседствуют ря­
дом, от прежних до новых времен, общее
же у них — всегдашняя лживость. И вот еще
странность: я иду, а они все, множество
лиц и глаз, они неподвижно выстроилирь
коридором, и всё смотрят на меня. По-раз­
ному, с укоризной и ободрением, с по­
хвалой и насмешкой, с восхищением и из-
девкой. Но многие с любовью. Как будто 'Ць'
бы парад, и я иду колонной, один в ней,
но чувствуя рядом плечи друзей, их как бы Ш
не видя, а вы все стоите рядами на тротуа­
рах, я не вижу, не могу разглядеть сквозь
пелену дождя и отсветы радуги, что там у
вас в руках, вы все киваете головами, и
вроде бы я слышу ваши голоса, не умея их
различить и понимая все. Трудно в этом
вибрирующем шуме различить отдельное
слово, я и не пытаюсь, отзвуком слова по­
нятна фраза и за ней все, бывшее непо­
нятным. Что за странный праздник, зачем
вы собрались все вместе, такие нарядные и
молодые, разные возрастом и появлением
в моей жизни, а сейчас собранные вместе,
одновременно, как будто вы всегда знали
друг друга и лишь мне являлись во време­
ни разрозненно и постепенно, искусно при­
творяясь незнакомцами? Выходили из-за
кулис на сцену моей жизни в разных мае-
278 Александр Дорошенко

ках, меняя слова и роли. Почему я это по­

нял только сейчас и сегодня, почему не
раньше? Почему стало вдруг все понятным,
раньше бывшее мучительным и неясным,
иллюзорность бед и потерь, и радость, ос­
тавшаяся не замеченной? Почему только
сейчас и сегодня? Не поздно ли?..
 Поэма о Городе 279

НЕКРОПОЛЬ - ГОРОД МЕРТВЫХ

Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее — после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много.

Иосиф Бродский. Остановка в пустыне

ПЕРВОЕ ГОРОДСКОЕ КЛАДБИЩЕ

В самом конце Преображенской ули­
цы, на давнишней окраине молодого Го­
рода, были расположены рядом старые го­
родские кладбища - первые: христианское,
еврейское, караимское и мусульманское.
Здесь похоронена вся одесская знать, пер­
востроители Города и Порта. Здесь где-то,
и никому неведомо где, лежит брат Пуш­
кина, Лев Сергеевич. Лежат, лишенные
 280 Александр Дорошенко

надгробий и эпитафий, суворовские гене­

ралы и герои двенадцатого года, герои
Шипки и первой мировой войны, участ­
ники всех без исключения кампаний рус­
ской армии, от суворовских походов до пер­
вой мировой и гражданской войн:
— бригадир И. С. Рибопьер (ок. 1750 —
1790, соратник А. В. Суворова, герой штур­
ма Измаила в 1790-м, где принял смерть);
— генерал от инфантерии И. В. Саба­
неев (1770 — 1825, участник русско-турец­
кой войны 1787 —1791 годов, Итальянско­
го и Швейцарского походов А. В. Суворова
(награжден орденом св. Анны 2-ой ст. с брил-
“ЦрГ лиантами и чином подполковника за храб-
рость), русско-французской 1806 — 1807
\ж (был ранен и получил золотую шпагу за
храбрость), русско-шведской 1808 — 1809
(был ранен и получил орден св. Георгия 3-
й ст. и золотую шпагу), русско-турецкой
1806 — 1812 (ордена св. Анны 1-й ст. с брил­
лиантами, св. Владимира 2-й ст., золотая
шпага с бриллиантами и чин генерал-лей­
тенанта), Отечественной войн и освободи­
тельного похода в Европу 1813 - 1814 (за
храбрость - ордена св. Александра Невско­
го с бриллиантами, св. Владимира 1-й ст. и
многочисленные иностранные ордена),
боевых действий на Кавказе, военного по­
хода во Францию 1815 года, многократно
израненный на этих войнах);
— генерал от инфантерии, граф Н. М.
Каменский (1776 — 1811, участник альпий­
ского похода А. С. Суворова, командующий
Дунайской (Молдавской) армией в 1810 —
?10;
 Поэма о Городе 281

— генерал от инфантерии, граф (с

1862) А.Н. Лидере (1790 - 1874, участник
русско-французской 1805 и Отечественной
войн, русско-турецких кампаний 1806 —
1812, 1828 — 1829, Крымской компании
1853 - 1856, генерал-адъютант, орден св.
Андрея Первозванного с бриллиантами);
— генерал от артиллерии, граф А. Н.
Строганов (1795 — 1891, участник Отече­
ственной войны 1812 и освободительного
похода в Европу 1813 — 1814, Новороссий­
ский и Бессарабский генерал-губернатор в
1855 — 1862, президент Одесского обще­
ства истории и древностей, первый почет-
ный «вечный» гражданин Города);
— премьер-майор Феликс М. де Ри-
бас (1769 — 1845, брат основателя Города
Иосифа де Рибаса, первопоселенец Горо­
да, участвовал в ликвидации чумной эпи­
демии 1812 года, подарил Городу собствен­
ный сад, теперь Городской);
— генерал-майор Н. Р. Кантакузен
(1763 — 1844 (1?), участник штурма Изма­
ила 1790 года, где отличился и получил
орден св. Владимира 4-й степени, русско-
турецких кампаний 1787 — 1791 и 1806 —
1812, наказной атаман Бугского казачьего
войска в 1806-1818);
— генерал от артиллерии, граф Д. Е
Остен-Сакен (1789 - 1881, организатор
обороны Города в 1854 году, главный во­
инский начальник Бессарабской области и
Херсонской губернии);
— секунд-майор, первопоселенец и
первостроитель Города В. Я. (Витторио Ама-
део) Поджио (1767-1812, участник русско-
 282 Александр Дорошенко

турецкой кампании 1787 — 1791, чин по­

лучил за храбрость при штурме Измаила,
отец декабристов А. В и И. В Поджио);
— контр-адмирал И.И. Завадовский
(1780 — 1837, командующий Дунайской
флотилией);
— генерал от инфантерии Н.Б. Кутне-
вич (1837 - 1915, участник русско-турец­
кой войны 1877 —1878, герой обороны
Шипкинского перевала);
— генерал от инфантерии Ф. Ф. Ра-
децкий (1820 - 1890, гордость и слава рус­
ского оружия, участник русско-турецкой
войны 1877-1878, награжден за оборону
Шипки орденами св. Георгия 3-й степени и
°*|*й^02-й степени, золотой шпагой с бриллиан-
1/5? тами и надписью «За оборону Шипки с 9-
го по 14 августа 1877 года», орден Белого
Орла с 1882, св. Александра Невского с
бриллиантами с 1888, национальный ге­
рой Болгарии и России);
— генерал от артиллерии Д. А. Гофман
(1828 - 1907, участник русско-турецкой
войны 1877 — 1878, награжден за оборону
Шипки орденами св. Владимира 3-й степе­
ни с мечами, Георгия 4-й степени и золо­
той саблей);
— генерал от кавалерии А. Д. Марты­
■
нов (1838 — 1913, участник русско-турец­
I кой войны 1877 -1878);
— генерал-лейтенант А. Г. Григорьев
(1847 - 1916, одесский градоначальник в
1905 — 1907, после произошедших при пре­
жних администраторах погромов, активно
противостоял черносотенцам; во время пер-
I
Позма о Городе 283

вой мировой войны координировал в Го­

роде оказание помощи раненым воинам,
организовывал лазареты);
— капитан II ранга П. Ф. Щеголев,
(отец прапорщика А. Щеголева, героя обо­
роны Города 10 апреля 1854 года);
— всех российских орденов кавалеры
от св. Анны 4-й степени до св. Андрея Пер­
возванного (с бантами, бриллиантами,
короной и без);
- рядовые, корнеты, (фендрики) и
штык-юнкера, унтер-лейтенанты, прапор­
щики и поручики, есаулы и сотники, рот­
мистры и капитаны, полковники и гене- -4^^
рал-майоры, погибшие в бою, а также
умершие в госпиталях от ран воины всех**^"
этих бесчисленных сражений России... I
...И цивильные горожане:
- археолог И. П. Бларамберг (1778 -
1831, организатор и первый директор Одес­
ского археологического музея);
- К. Я. Десмет (1751 - 1839, учреди­
тель и директор казенного ботанического
сада в Одессе, член-основатель Общества
сельского хозяйства Южной России);
— Н. Б. Герсерванов (1809 — 1871, член
Общества истории и древностей, член-уч­
редитель Общества сельского хозяйства
Южной России, генерал-майор, участник
обороны Севастополя 1854 -1855);
— М. М. Кирьяков (1810 — 1839, агро­
ном, член-учредитель Общества истории и
древностей, член Общества сельского хо­
зяйства Южной России);
— врач Э. С. Андреевский (1809 — 1872
эпидемиолог, организатор первой в Ев,г
 284 Александр Дорошенко

пе грязелечебницы на Куяльницком лима-

не);
— Г. И. Маразли (1780 - 1851, него-
циант, член греческого патриотического
общества «Филики Этерия»);
— ресторатор Цезарь Л. Отон ( ? “
1860, герой «Путешествия Онегина» и доб­
рый знакомец А.С. Пушкина);
— историк А. А. Скалъковский (1808 —
1898, член-корр. Петербургской Академии
Наук, «Геродот Новороссийского края»);
— дипломат, инженер, ученый П. М.
Лессар (1851 — 1905, исследователь Цент-
ральной Азии, участник русско-турецкой
войны 1877 - 1878);
— барон Арис (Эрнст) Е. Мае (1807 —
I 1879, коммерции советник, председатель
городского биржевого комитета, барон с
1873 года (баронское достоинство получил
от короля прусского и императора герман­
ского и Российская империя позволила ему
принять этот титул), потомственный по­
четный гражданин ганноверский и гене­
ральный северо-германский консул в Одес­
се (свыше 30 лет), общественный деятель;
М. С. Воронцов назначил его в страшные
чумные годы комиссаром в 1-й квартал пер­
вой части и он получил золотую медаль за
это дело, а за развитие торговли южного
края был награжден орденами-Св. Станис­
лава 2-й и 3-й степени, Св. Владимира 3-й
и Св. Анны 2-й степени а также зарубеж­
ными орденами);
- В. И. Санценбахер (1832 - 1894, ку­
пец, фабрикант, член Брюссельской ака-
 Поэма о Городе 285

демии наук и индустрии, построил к 100-

летию Города наш Цирк-варьете);
- Е. И. Шульц (1829 - 1909, предсе­
датель биржевого комитета купцов 1-й
гильдии, действительный статский совет­
ник, член многих благотворительных об­
ществ, потомственный почетный гражда­
нин);
- В. В. Навроцкий (1851 - 1911, вла­
делец, издатель и редактор «Одесского ли­
стка»);
— артистка Вера Холодная (1893 —
1919, королева русского немого кино);
- архитектор Л. Л. Влодек (1842 - ?,
построивший для Города дом баронов
Фальц-Фейнов на Надеждинской и Пас- *
саж);
— видные ученые России — профессо­
ра и академики, доктора богословия и фи­
зики, математики и психологии, права и
зоологии, медицины и механики, филоло­
гии и искусств, а также чистой математи­
ки; ректоры Новороссийского университе­
та и директоры Риш-ельевского лицея; дру­
зья и враги А. С. Пушкина и его родной
брат Лев; негоцианты и купцы; бароны,-
графы и князья, а также всевозможные раз­
ночинцы; тайные советники и патологоа­
натомы; археологи и нумизматы; консулы I
и владельцы корабельных контор; градона­
чальники (четверо) и городские головы;
российские дипломаты; архитекторы, стро­
ившие Город; артисты и директора театров;
литераторы и художники; артисты и ком­ I
позиторы...
 286 Александр Дорошенко

...и многие среди них — потомствен­

ные и почетные граждане Города.
А всего там осталось лежать свыше 200
тысяч горожан.
И где-то в земле Города лежит выб­
рошенный в 1949 из Успенского католи­
ческого кафедрального Собора граф, гене­
рал от инфантерии Александр Ланжерон,
Новороссийский генерал-губернатор (1815
— 1822), Одесский градоначальник (1815 —
1820), строитель Города. На службе России
с 1790 года, участник десятка кампаний,
в числе которых Отечественная война, по-
ход в Европу 1813 - 1814 и ряд русско-
турецких войн (за взятие Измаила, где был
контужен, получил золотые крест и шпа­
ле! гу). Место, где лежат его кости, неизвест­
но благодарным потомкам.
К концу XIX века это кладбище стало
благоустроенным и зеленым парком, в нем
были устроены три бассейна с днестровс­
кой водой, вдоль кладбищенских стен раз­
мещались красивые и уютные богадельни.
Здесь были великолепные памятники из
лучших пород мрамора и гранита, кованые
ограды по рисункам талантливых художни­
ков. На могильных плитах и склепах были
высечены имена, навсегда ставшие гордо­
стью нации. Великолепной работы семей­
ные склепы графов Толстых, Потоцких,
Родоканаки, Маврокардато, Ралли, Завад­
ских, Пашковых, Бирюковых, часовня не­
гоцианта Анатра из шлифованного черно­
го и розового гранита, надгробия генерала
Сабанеева, графа Строганова и его сестры
И. Полетики из лабрадора и розового гра-
 Поэма о Городе 287

нита, графа Петра Разумовского, памят­

ник графу Жаку Порро и чеканный шрифт
еврейских надписей — все поражало красо­
той отделки и значительностью имен в
судьбе и истории Города.
Кладбище часто служило местом про­
гулки горожанам, как Александро-Невская
лавра в Питере, кладбища Новодевичьего
и Донского монастырей в Москве. Здесь,
среди зелени благоустроенных аллей, мож­
но было часами, не торопясь, ходить, смот­
! реть, вспоминать, думать...

...Но как же любо мне

Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое...

Александр Пушкин

После революции, в 1929 — 1934 го­

дах, кладбище уничтожили, разграбили па­
мятники, закатали в асфальт могилы, раз­
рушили кладбищенскую церковь Всех Свя­
тых (построенную в 1819 — 1820 годах, с
колокольней 1851 года), и теперь над их
телами разбит парк, с качелями-каруселя­
ми, забегаловками, жухлой истоптанной
травой и мусором, а части кладбищенской
территории стали зоопарком, стадионом и
выходящей на Водопроводную улицу шко­
лой, стоящей на еврейских могилах. Само
название храма говорит о том, что кладби­ -
ще возникло первоначально как военный
некрополь. Сохранились четыре тумбы из
двенадцати, когда-то окружавших громад­
ный из темно-красного гранита памятник
 288 Александр Дорошенко

генералу Ф. Ф. Радецкому (на пятиметро­

вой скале из красного гранита, символи­
зирующей гору Св. Николая на Шипке,
был установлен крест и бронзовая статуя
генерала работы В. Шервуда). На этих тум­
бах были трофейные турецкие пушки кам­
пании 1877 - 1878, и их попирали орлы с
распростертыми крыльями, гордо смотря­
щие во все стороны света. Разлетелись с
потревоженных мест орлы, и кто-то выр­
вал с гранитным мясом трофейные пушки.
В городских достопримечательностях памят­
ник этот значился в одном ряду с памят-
никами Пушкину и Воронцову и мог бы
украсить лучшую площадь Города. Ведь ра-
боты В. Шервуда памятник гренадерам-ге-
*
роям Плевны и сегодня стоит в самом цен­
тре Москвы. Надгробная плита графа
А. Н. Строганова, первого почетного «веч­
ного» гражданина Города, уцелела и бла­
гополучно валяется где-то на территории
стадиона «Январец»*. Повезло генералу от
инфантерии И. Н. Инзову, ветерану суво­
ровских походов и Отечественной войны,
Новороссийскому генерал-губернатору. Его
прах стараниями болгарских колонистов
был перенесен в 1846 году со Старого клад­
бища в столицу «Новой Болгарии», город
Болград, где и поныне покоится в мире.
Хорошо, что основатель Города,
Иосиф де Рибас, в отличие от своего брата
Феликса, лежит на кладбище в Санкт-Пе­
тербурге!

* Т. Донцова. Молдаванка. Одесса, 2001

 Поэма о Городе 289

Хорошо также и то, что первострои­

тель Города, инженерный генерал Франц
Сент де Волан, лежит на Волковом клад­
бище в Санкт-Петербурге!
Особенно хорошо, что герцог Арман
Эммануил дю Плесси де Ришелье, наш
незабвенный Дюк, в 1814 году вернулся
во Францию управлять тамошним кабине­
том министров и лег во французскую зем­
лю, в родовую усыпальницу в Сорбонне,
— страшно подумать, что было бы, если бы
его похоронили здесь, на родине, в земле
и среди народа, для которых он так много
сделал!

Но кладбище есть святое место и раз­

рушению не подлежит. Все они ведь там
остались лежать. Когда-нибудь покаяние
постучится в сердца горожан, и будет по­
ставлена на месте маленького уродца — в
виде шлагбаума изваянного карликового
Ленина — часовня, знаком покаяния, па­
мяти и примирения.

Какие кладбища у нас!

Их запустенье —
Отказ от жизни и отказ
От смерти, птичьих двух-трех фраз
В кустах оборванное пенье.
В полях загробных мы бредем,
Не в пурпур — в рубище одеты,
Глухим путем.
Резинку дай — мы так сотрем:
Ни строчки нашей, ни приметы

Александр Кушнер
20 418-4
 290 Александр Дорошенко

Сразу за границей Старого кладбища

лежит Чумная гора — Чумка, как ее назы­
вают горожане, братское кладбище Горо­
да, где покоятся жертвы страшной чумной
эпидемии 1829 года (но начало этой горе
положила еще чума 1812 года). Здесь хоро­
нили всех — христиан, иудеев и мусуль­
ман, — и место это стало единственным
общим местом погребения горожан. Тела,
собранные в домах мертвых и на улицах,
свозили сюда хоронить. Везли их по всем
улицам Города, мимо теперешнего вокза­
ла, по Водопроводной улице к Чумной горе.
Стоит представить себе эти ночи, горящие
‘1Р1'’ факелы возчиков на неосвещенной дороге;
°^«|^сами возчики были в черных, пропитан-
Ш ных смолою одеждах с закутанными под
подбородок лицами и надвинутыми по глаза
капюшонами; дорога, густо политая смо­
лой, и скользящие в ней копыта вымучен­
ных печалью лошадей, а на телегах, на го­
лых нарах, брошенные в навал груды беле­
ющих под лунным светом тел! Только Дант
мог бы все это передать подлинным.
На нашей родной почве Данту хвати­
ло бы тем для иллюстраций своего Ада: по
этой же дороге, мимо Чумки, множество
лет спустя, в двадцатых революционных
годах, вот также шли подводы, тяжело и
до верху груженные грудами расстрелян­
ных тел, — их, врагов революции, каждую
ночь ликвидировали в Одесском ЧК под
шум работающего автомобильного мотора,
а утром везли на второе кладбище зарывать
в братскую могилу, и вся длина Канатной
 Поэма о Городе 291

улицы, по которой шли эти траурные под­

воды, от дома на Канатной, 29, где это
ЧК угнездилось, была полита кровью не­
винно убиенных. На Чумке были в основ­
ном братские могилы, но и индивидуаль­
ные памятники тоже стояли. Затем много
лет на это место свозили строительные от­
ходы, превратив его в городскую свалку. Так
образовалась Чумная гора. Это высокий,
заросший густыми травами холм на «невы­
разимо печальной дороге, ведшей когда-то
от Города к кладбищу». Это написал Бабель
в рассказе «Король», имея в виду второе
еврейское кладбище. Характеристика этой
дороги верна и сегодня. На этом братском
кладбище, на вершине холма, ныне нет°**рй^
никакого памятного знака. \ш

ВТОРОЕ ХРИСТИАНСКОЕ

Более сорока лет, с тех пор как здесь

похоронен мой дед и устроилось наше се­
мейное место, я бываю на нем регулярно.
Сегодня это самое зеленое и уютное го­
родское кладбище. Там любят петь птицы и
бегают изумрудные ящерицы. Там очень
тихо, так тихо, что слышен шелест крылы­
шек стрекозки, осторожно садящейся на
кладбищенскую ограду. Теперь в старых ог­
радах лежат новые владельцы. Уже в три-
четыре ряда — кладбище это многослойно,
как пирог «Наполеон». Великолепны огра­
ды, кованные по лучшим рисункам луч­
ших художников Города. В решетках этих,
столетие позабытых, все стили оставшихся
 292 Александр Дорошенко

жить — от классицизма и ампира до модер­

на. Старых памятников становится все
меньше, и некоторые из них несут новую
службу, поменяв хозяев и переехав. В новых
; временах - новые хозяева жизни, но и
I

смерти тоже. У них лучшие места — у цент­

ральных аллей, вокруг церковного пятачка.
Здесь в советское время отводилось властя­
! ми место для самых «главных» — ученых,
актеров, вождей. Здесь могилы академика
Филатова, видных ученых Города, и все
научные школы можно просмотреть на ко­
роткой кладбищенской стометровке знаме-
^2^ нитостей. Эти школы отжили в прямом и
переносном смысле. Теперь эти места для
самых богатых. На лучшем углу пятачка пе­
ред храмом похоронен местный «авторитет»,
прозвищем Карабас, погибший в бане на
Провиантской, и ангел с позолоченными
крыльями несет в руках его фотопортрет. Ну
что ж, неподалеку лежат и разбойники ре­
волюции - братья Кангуны.
Старой работы памятники хороши.
I!
Великолепная работа соответствует велико­
лепию материала. Символика только рели­
гиозна — мраморные ограненные кресты,
аналой с раскрытой Библией, а надписи —
только даты земного пути и цитаты из Но­
1
I вого Завета. Мощный ствол дерева, врос­
!
:! шего в землю и разбросавшего даже и на ее
поверхности выступы мощных своих кор­
ней, и только на срезах ветвей видно, что
это гранитный ствол, так отполирован гра-
ниг.
У женщин девичью (родовую) фами­
лию перестали указывать с наступлением
 Позма о Городе 293

XX века. Но еще видны памятники, где

указано: «Анна Карловна Перозио, урож­
денная Клейгенихъ». И вокруг одни Клей-
генихи, явно немецкий выводок на рус­
ской почве, потому что у мужчин уже,
большей частью, русские имена под пра­
вославными крестами. Вот судьба, как мно­
го их, как долго жили в Городе и, видимо,
состоятельны были - рядом с храмом у
центральной аллеи они купили большой
участок земли. И в ней остались, отдав Го­
роду свои жизни, и, наверное, полезными
гражданами были. Достойными. Кем были,
что делали, чего достигли в своей долгой
родовой жизни — все стерто неумолимой
рукой времени, как с грифельной доски
ненужные уже слова жизни.
Что там Харон, перевозчик Вот эта
фигура страшна (даже не привычная ви­
дом, с косой) - в простой черной драпи­
ровке, совсем без страшных смертных ат­
рибутов, с влажной тряпкой в руке. Неумо­
лимо стирающая с лица человеческой па­
мяти пусть и совсем немногое, что успе­
ли, второпях и неправильно, в страхе и на­
дежде, со слезами и молча мы записать, в
надежде, что уцелеют наши слова, что кто-
нибудь их прочтет. А она идет по пятам, и в
щэуке У нее уже влажная тряпка...
Будь проклята, ненасытная и безжа-
остная!
Воинские звания бывали необычны —
^енерал-майорша (не писали — вдова, но
>т так именовали, и поневоле вспомнит-
капитанша Миронова из «Капитанской
>чки», реально командовавшая гарнизо-
 294 Александр Дорошенко

ном крепости и своим мужем). Действитель­

ная статская советница...
Семейные склепы сделаны в филиг­
ранной кирпичной кладке с белокаменны­
ми резными колоннами и крестами, с вы­
соким куполом. С великолепной ковкой ог­
рад. Моделью храма. Они высятся сиротами
среди монотонной современной кладби­
щенской «застройки», их купола продавле­
ны и лишены крестов, многократно выло­
маны входные решетк,.. и вокруг них уст­
раиваются мусорные кучи — в месте, где
нет заботливой руки близких, немедленно
возникает на наших кладбищах мусорная
гора. Это так было при жизни — и так со-
храняется после смерти!
I Корнет 36-го драгунского Ахтырско-
го полка, Владимир Александрович Кубаш
(24. 08 1878 — 07. 12. 1903), двадцати пяти
лет, погибший на дуэли. Высокая и строй­
ная часовня черного мрамора поставлена
над склепом. Рассказывали мне множество
лет назад старушки, что поставила эту ча­
совню безутешная бабушка корнета. Часов­
ня резана в черном мраморе, пятикуполь­
ная, с мозаичной иконой Божьей Матери
(возможно, Владимирской, но скорее все­
го, сюжет был редким, и естественно пред­
положить, что была эта Ахтырская Божья
Матерь; сохранилась лишь «тень» иконы:
кто-то трудолюбивый с непостижимой це­
лью выковырял все мозаичные квадрати­
ки, и осталось их совсем немного, очаро­
вательно свежих и многоцветных), с биб­
лейскими текстами, золотом врезанными
 Поэма о Городе 295

глубоко в мрамор. Кованая тяжелого метал­

ла ограда, рисунок ее в стиле модерн, ка­
литка со стилизованным вензелем «владель­
ца». Срублены кресты, выломана ограда,
вскрыт в поисках драгоценностей склеп по­
зади часовни и оставлен зияющим прова­
лом, исчезла входная в часовню решетка.
На католическом участке все меньше
остается католиков, их вытесняют время и
люди:

Теперь не стало греков в Ленинграде,

и мы сломали греческую церковь...

Православные греки тоже вытесняют- "Зр*'

ся, и старые греческие надгробия куда-то
пропадают. Исчезают памятники, видимо, Ш
меняя владельцев. Памятники здесь были
роскошны, в мраморах и гранитах, с пыш­
ными эпитафиями и многосложными гер­
бами — польские, в общем, «гонористые»
памятники. Великолепен гранитный склеп
с надписью над входом «1п тетопат А.
ВАСОЗСН». Вокруг высокая ограда на вы­
соком гранитном цоколе, и все здесь —
высокий модерн первых лет прошедшего
века. Форма склепа из укрупненных гра­
нитных блоков, стиль, рисунок решетки (а
подобную уровнем решетку в Городе - по­
искать!)... Сработано мастером и мастерами
— все стоит целым и невредимым. Только
двери входные выломаны, и склеп этот пре­
вращен в склад кладбищенского инвента­
ря - в сарай, где кладбищенские'дворни-
чихи хранят свои метлы, ведра и тряпки. И
296 Александр Дорошенко

то хорошо, притом склеп этот хорошо ох­

раняем — сидели вокруг с десяток кладби­
щенских крупных псов и смотрели они на
меня, вертящегося рядом, недружелюбно
Их подкармливают дворничихи (которым
так безопаснее на узких дорожках пустын­
ного и очень небезопасного в будни клад­
бища), и склеп этот польский стал родным
домом для голодных кладбищенских псов.
Доброволец Станислав Янчевский,
погиб под Тернополем в 1917 году в девят­
надцать лет! И мне трудно себе теперь пред­
ставить, за кого, за что, за какую правду
отдал жизнь этот храбрый мальчик!
Ангел скорби с отбитыми руками.
Стоит он на высоком постаменте, в пол­
ный рост, этот польский ангел, и чтобы
туда достать и обломать ему руки, надо было
особенно постараться.
Нынешние памятники вновь стали
роскошны, но только тоннажем мрамор­
ных и гранитных плит и «отхваченной» пло­
щадью. Это плоские гигантские мраморные
глыбы, положенные горизонтально, по­
ставленные вертикально, — самая упрощен­
ная геометрия крупных форм. Стоунхендж,
лишенный всякой идеи. И портреты усоп­
ших, нанесенные ремесленником по фо­
тографиям на поверхность плиты.

Когда человек умирает,

Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой.

Анна Ахматова. 1940

 Поэма о Городе 297

В послевоенные десятилетия перед

фамилией писали, с гордостью: «Инженер»,
«Профессор», «Врач». Наивно, но ведь гор­
дились образованием, тогда редким и пре­
стижным. Есть только одна необычная про­
фессия, проставленная на могильной пли­
те: «Поэт». Это известный одессит Семен
Фруг.
Символика теперь прелестная: гене­
рал — в полной форме и всех орденах (за
каждый орден отдельная плата мастеру, и,
если представлен в рост, обязательно по­
казаны широкие лампасы); летчик - в лет-
ческом шлеме и с винтом-пропеллером;
моряк — с якорем и цепью (у Алексея Со-
ляника, капитан-директора китобойной
флотилии, на плите мрамора изображена
целиком китоматка «Украина»), притом
якоря подлинные, когда-то цеплявшиеся за
дно морей, а на одном памятнике изваян
даже спасательный круг, ярко раскрашен­
ный, как и положено такому кругу; врач в
белом халате и с медицинским символом
— чашей, в которую змея пускает целитель­
ный яд, хирург - с ланцетом в руке (ни
разу не попадалась могила гинеколога: мо­
жет быть, они бессмертны?); артист в луч­
ших ролях (то есть, показан в гриме и уз­
наваемом образе, часто в нескольких, и
путаешься с числом покойников — так
представлен любимец Города, опереточный
актер Михаил Водяной) и оперные дивы
представлены так же многолико (никогда
не имея собственного, как и положено на­
стоящему актеру); поэт — с томиком сти-
 298 Александр 'Дорошенко

хов в руках и вдохновенной шевелюрой (и

только по надписи этой узнаешь, что был
такой поэт); у тренера на постаменте — бок­
серские перчатки; у олимпийского чемпи­
она — наградные медали; директор пред­
приятия с чем-то характерно производ­
ственным, со снежинкой, с криогенной
жидкостью, и только доценты и профессо-
ры даны «голыми» и без атрибутов.
Но «порвалась дней связующая нить»,
и утрачено теперь чувство чина — в советс­
кое время крупным военным чинам памят­
ники ставило министерство обороны: ге-
нерал-лейтенант памятник имел выше ге-
нерал-майора, ниже шел полковник и так
далее, потому что на чинопочитании стоит
1 армия и ничто временное не должно пре­
рывать незыблемость ее устоев. Теперь все
смешалось в армейском доме: больше де­
нег — выше монумент, и такие есть пол­
ковники, что не чета они даже и генерал-
полковникам...
Суворову было проще, не каждый за­
вещает написать на плоской плите, вмон­
тированной в пол, всего три слова: «Здесь
лежит Суворов».
...Но каким образом состоялась такая
фамилия: «Мезальянчик»?
Все до единой надписи за прошедшие
полтора столетия жизни кладбища — толь­
ко на русском языке (кроме католической
части) - на единственном языке, которым
всегда жил Город. Это так и на всех городс­
ких кладбищах.
 Поэма о Городе 299

Какое множество — здесь лежит на­

род, достаточный на целое государство.
Идешь узкими дорожками, и вокруг лица
на снимках, вмонтированных в камни. Це­
лый народ, и всего несколько строчек от
каждого, оставшихся выжимкой короткой
ли, долгой ли жизни, но жизни ведь, жи­
вой, полной событий, праздников, надежд,
веры, любви. Как моя и твоя. За каждым
судьба. Сколько всего вместила их жизнь в
довоенные годы (страшно представить, что
там с ними было под датами смерти 1937 —
1938 годов) и потом в послевоенные, с
голодом, тяжелым трудом, надеждами Вот
молодое мужское лицо: умные глаза, губы 'Цр*'
чуть поджаты, галстук и белый воротничок
*
рубашки (такое чувство, что вчера я его
видел, где-то в коридоре, проходя мимо, и
мне чем-то запомнилось его лицо), и эти
живые глаза меня провожают взглядом, и
с поворота тропинки, обернувшись, я все
не перестаю видеть этот внимательный, о
чем-то пытающийся меня предостеречь,
взгляд. О чем?
Вид кладбища обостряет желание жи­
вой жизни. Об этом писал Экклезиаст: «Все
идет в одно место: все произошло из праха
и все возвратится в прах. Кто знает: дух сы­
нов человеческих восходит ли вверх, и дух
животных сходит ли вниз, в землю? Итак
увидел я, что нет ничего лучше, как на­
слаждаться человеку делами своими: пото­
му что это — доля его; ибо кто приведет его
посмотреть на то, что будет после него?».
До революции сулили ушедшим
«жизнь вечную», мы в надписях стали ос-
 300 Александр Дорошенко

торожны и обещаем разве что «никогда не

забыть». Или исходим криком души на мо­
гильном камне: «За что?». А остальных за
что?
Кирпичный мавзолей, уже в стиле
модерн, и, как принято в Городе, он опо­
ясан лентами меандра. Кованая дверь, и в
ее центре сохранилось тяжелое литое коль­
цо — для гостей: постучи — и тебя встретит
на пороге радушный хозяин!
Так однажды уже было, и имя покой­
нику было Лазарь.
Но стучать следует в полночь! Опус-
тить с силой тяжелое это кольцо на обби-
тую металлом дверь, и тяжелый длящийся
в ночной тишине звук охватит тебя вибри­
I рующим кольцом Сначала будет тихо, про­
сто, испугавшись этого тяжелого могиль­
ного звука, ты замрешь неподвижно, что­
бы он отзвучал, чтобы этот страх пережить.
И когда уже отпустит сердце, когда успо­
коишься, что все миновало, вот тогда зас­
крипят нехотя и тяжело старинные петли и
с медленной торжественностью сдвинутся
створки дверей В мертвой глухой темноте
отворенного склепа сначала ты ничего не
увидишь, и только погодя, глубоко внизу
появится слабое синеватое мерцание колеб­
лющегося света похоронной свечи и разда­
дутся первые тяжелые шаги на нижних сту­
пеньках.
Этот свет, мертвенный, незнакомый
тебе в прожитой до того жизни, станет мед­
ленно подниматься, со ступеньки на сту­
пеньку, вторя шаркаюшим шагам. Уже не
суметь убежать.
 Поэма о Городе 301

И не надо. Присядь на край ограды,

закури, тебе уже все равно не уйти. Инте­
ресно, какой он и что он скажет, когда
станет наконец на самой верхней ступень­
ке, в открытых настежь кованых дверях, с
тобою вровень. И откуда эти сырость и хо­
лод, подошедшие к испуганному сердцу?
(Я сделал это однажды, шестнадца­
тилетним, чтобы доказать себе самому Я
помню и сейчас, как бешено стучало серд­
це, как шелестел позабытый венок на мо­
гиле на узкой кладбищенской тропинке,
которой я шел. Я шел - не бежал - туда, к
могиле моего деда, чтобы прикоснуться
рукой к его ограде, и назад, к выходу на
Воронцовку, и я не позволил себе бежать!
Мертвые безобидны, кроме немно- \М.
гих, выходящих в полночь на промысел за
свежей кровью, но и здесь есть против них
надежное средство — съесть с молитвой
могильной земли, как завещал нам Пуш­
кин, или очертить вокруг себя мелом ма­
гический круг и не поднимать глаз, по ре­
цепту знавшего эти дела Гоголя, а уж кому
было и знать!
Ни в коем случае не поднимай глаз!).
Гранитная скала стопудовой тяжести,
ограненная в блоки, и на ней из гранита
вырубленный крест с якорем. От сослужив­
цев (вот ведь, это же немалые очень день­
ги, такой работы и веса памятник, но ни­
каких имен дарителей, просто и достойно
- «сослуживцы»!). Якорь висит на перекла­
дине креста, на канате, тяжелый, навсегда
здесь брошенный якорь. Военный дорево-
 302 Александр Дорошенко

люционный моряк. В каких морях ходил, под

какими парусами? Что видел, с кем дру­
жил и с кем воевал? Что любил пить? Мо­
жет быть, как и я, он бывал на благосло­
венной Кубе и там полюбил ром — и встре­
тил мулатку. И потом, уже до конца его
отставочных лет, в наши осенние затяж­
ные глухие дожди ему все виделась набе­
режная Маликон, с нашего туманного и
сырого Бульвара виделись белая от пены
полоса прибоя, и ночное море Гаваны?
Надеюсь, что так, и тогда ему не о чем
горевать — есть что вспомнить!
Генерал-майор Симон Давидович
I
Рейзин. Прошел войну, и вся грудь его уве-
“ шана орденами и медалями с этой войны. В
I 1943-м сын ушел на фронт и не вернулся.
Каково это — отдать всю живую жизнь слу­
жению родине, которой не стало и, похо­
же, у него никогда здесь и не было. Растет
мальчишка и говорит с любовью: «мама»,
а она ему в ответ: «Пошел вон, кварти­
рант!».
Красногвардеец Нейман Борис Мен-
делевич с датами 1896 - 1917. Он погиб в }
21 год, а на плите надпись: «мужу, отцу,
дедушке». Как интересно, он окончил дав­ !
но земной путь бурной и яростной своей
жизни, а время все не отпускало его из дел
живых людей и сделало дедушкой. Он по
сути продолжал жить.
В старой кованой ограде простой хол­ 4
мик и на нем крепко сбитый из мореного
дуба крест. «Пантелеймон Полупьяное»,
проживший жизнь в послевоенных сорока (
 Поэма о Городе 303

годах. А владелец ограды обозначен тут же

- рядом, но уже за оградой. Вдоль дорожки
лежит горизонтально и с отбитыми углами
мраморный параллелепипед с надписью,
глядящей в небо: «Статский советник Алек­
сандр Засадкевичъ». О чем они там беседу­
ют, покоясь в одной постели, статский со­
ветник, потомственный и почетный город­
ской гражданин и простой столяр, правда,
с золотыми руками, краснодеревщик?.. Ко­
нечно, пьющим человеком был Пантелей­
мон. По профессии и фамилии.
«Здесь покоится Рыбка» — и ниже,
заинтересовавшись, видишь, что это фа-
милия такая была у солидного видом чело-

Высокая ограда, старой хорошей ра­

боты, мраморный крест — Георгий Мели-
ТУ
сорато умер в 1903 году, но памятник его
смещен к самому краю ограды, а в центре
приютилась чета Меликянов. Он, Мелисо-
рато, их посмертно усыновил? И то ска­
зать, приличные попались постояльцы и —
не уничтожили память о хозяине дома!
За храмом, по правую руку, есть уча­
сток священнослужителей. Лежат там иереи,
протоиереи, и просто священники. Они зна­
ли профессионально, куда придут, где ока­
жутся. Почему же такое различие памятни­
ков: одни княжеские, другие чуть намече­
ны сиротской плитой. Почему эта необыч­
ная на них просьба, стандартная: «Прошу
всех молиться о душе моей» (прямо, как
военная команда — «прошу прибыть к..,
имея при себе.., за неявку...»)? А если я
 304 Александр Дорошенко

кровавый разбойник и только что, прямо

на этой могиле, зарезал младенца, отобрав
у него игрушку, мне тоже помолиться об
усопшем протоиерее? И поможет ему моя
молитва!?
В конце продольной аллеи, слева у
выхода к Воронцовке есть могильная огра­
да. Выросшая сама собой, а не рук челове­
ческих дела, вся в тяжелых кованых цвет­
ках чертополоха, и согнут тяжестью каж­
дый стебелек с созревшим цветком. Чуть
качается головка цветка на ветру, и слыш­
на тихая мелодия Теперь уже не узнать,
чья здесь была могила.
^ Вдоль кладбищенской стены, у Люс-
^°тдорфской дороги, вправо от входа, тянет-
Ш ся узкая полоса еврейских захоронений.
Мальчишкой я всегда шел к могиле деда
Гордея этой аллейкой и читал непривыч­
ные имена на могильных камнях. Евреи
лежали направо, остальные — налево: два
мира, противостоящие (противолежащие)
и после смерти. Вечно! До архангельской
трубы, и, наверное, именно вдоль этой
аллеи придется идти архангелу Гавриилу,
поднимая их к жизни вечной.
Фамилии там написаны: Леви, Коген,
Эмельдеш, Айваз, Келеш, Шайн, Оксюз,
Мангуби, Зайд, Фуки, Ага, Рофе, Орнес
и Гешер - семья, Пастель Имена мужские
~ Гдаль, Янкель, Арон, Моисей, Исаак
(отчество написано правильно — Менделе­
вия, но сегодня я знаю людей с отчеством
Менделеевич — неужели их отца действи­
тельно звали Менделеев?!)... И имена жен-
 Позма о Городе 305

ские - Эсфирь, Ида, Хоя, Рахиль (и муж­

ское - Рахмиль), Беба, Этя, Белла, Кла­
ра, Броня, Маня, Дора, Рива (но и Рив-
ка), Фрида, Роза - как много было этих
имен в Городе, как совсем их теперь не ста­
ло!
И единственное, вечное, неповтори­
мое, пресветлое имя — Мария! Почему Гос­
поду глянулась еврейская девушка с име­
нем Мария, почему не Сарра? Вот было
бы красивое национальное русское имя —
Сарра, как стали русскими и национальны­
ми еврейские имена Мария и Иоанн - Иван
да Марья! Машенька, Иванушка-дурачок, ^
- как стала русской и мировой евреями со-
зданная религия — христианство!
I
У многих могил устроен памятный
камень и на нем имена погибших в войну,
в оккупацию Города, по десять — пятнад­
цать имен у каждой могилы. Здесь лежит
Народ, и Библия записана на этих давно
осиротевших могильных камнях. Еврейские
могильные камни упрямы, они противо­
стоят земле, ее поглощению, они с ней не
сливаются — это противостояние и после
смерти...

ВТОРОЕ ЕВРЕЙСКОЕ

Новое еврейское кладбище располага­

лось через дорогу, напротив Второго хрис-
тианского по Люстдорфской дороге. Они
возникли задолго до революции, первых
кладбищ не хватало - город рос. Второе ев­
рейское кладбище было открыто в 1873 году.
306 Александр Дорошенко

Кладбищенская однокупольная синагога,

традиционно грузная и тяжелая, распола­
галась сразу за стеной кладбища и была по­
строена, видимо, одновременно и в еди­
ном архитектурном решении с монумен­
тальной кладбищенской стеной. Она похо­
жа была на странную скорбную птицу, и
крыльями боковых пристроек — распростер­
тыми этими крыльями — она как бы охра­
няла своих мертвых. В кладбищенской сте­
не, идущей параллельно телу синагоги, по
ее краям были сделаны парные монумен­
тальные ворота, соединенные высокой сте-
ной в колоннах, с лежащем на них архи­
травом, таким же, как и на воротах, но
чуть ниже расположенным. Пространство
межколонное было наглухо заложено, и
лишь в верхней части стены, у архитрава,
были сделаны зарешеченные встроенные
окна в каждом ряду колонн. В стене было
девять таких пролетов. Ворота были кова­
ные, «легкие» в тяжелом обрамлении мо­
нументальных с контрфорсами стен. А да­
лее по всему кладбищенскому периметру
шла более низкая каменная из неоштука­ !
туренного ракушника стена-ограда. Чекан­
ные буквы иврита над воротами о чем-то
говорили знающему язык Бога.
Когда снесли кладбище, уничтожили
и стену с воротами, но, поскольку у левых
ворот была расстреляна француженка Жан­
на Лябурб, коммунисты эти ворота, спох­
ватившись, восстановили, и теперь они,
наглухо заложенные, не ведущие никуда,
одиноко стоят на обочине пустыря, пре-
Поэма о Города 307
 308 Александр Дорошенко

вращенные в памятник расстрелянной здесь

пропагандистке. Я не знаю, по какой при­
чине центральные ворота еврейского клад­
бища были парными, ведь через дорогу, у
христианского кладбища, есть только одни
центральные ворота. И, конечно, эта стена
с парой ворот, была роскошнее, много бо­
гаче и строже, чем противоположно сто­
ящие ворота и стены христиан. Стена эта
была высоким произведением искусства
работы архитектора А. Б. Минкуса и скорб­
ным знаком-памятником всем тем, кого
она была призвана охранять.
Памятники кладбища выполнены
были в роскошных мраморах и гранитах,
итальянской и иной работы и вид имели
1 пугающе суровый. Полотна братьев Якоба
и Соломона ван Рейсдалей напоминало это
кладбище суровостью памятников и густы­
ми зарослями деревьев и кустов и, как во­
обще все еврейские, оно было давяще пе­
чальным. Позади синагоги, вдоль централь­
ной аллеи и нескольких параллельных ей
боковых, лежала вся одесская знать — не­
гоцианты и промышленники, врачи и стро­
ители, ученые и музыканты. Стояли скле­
пы коммерсантов европейского уровня и
мирового размаха — они отправляли свои
корабли со своими товарами в любые пор­
ты земли, где был у них интерес и дело.
Они, «дети расчета и отваги» вместе с дру­
гими горожанами построили нам наш Го­
1! род.
«Столетняя история Одессы, покоя­
щаяся под гранитными плитами... памятни-
 Поэма о Городе 309

ки и склепы экспортеров пшеницы, кора­

бельных маклеров и негоциантов, постро­
ивших русский Марсель на месте поселка
Хаджибей. Они лежали тут — лицом к воро­
там — Ашкенази, Гессены и Эфрусси, ло­
щеные скупцы, философические гуляки,
создатели богатств и одесских анекдотов.
Они лежали под памятниками из лабрадо­
ра и розового мрамора, отгороженные це­
пями каштанов и акаций...» (Исаак Бабель.
Конец Богадельни). У кладбищенской сте­
ны была Богадельня (купец суконным то­
варом Кофман когда-то воздвиг в память
жены своей Изабеллы богадельню рядом с
кладбищенской стеной). «Над этим сосед-
ством много потешались в кафе Фанкони»
— и напрасно, ведь и у Старого кладбища
по всему его периметру вот так же стояли
богадельни. Бабель в своем рассказе описал
закрытие богадельни, но, наверное, знал,
что выброшенные из нее призреваемые ка­
леки и старики просто погибли: «По дороге
им встретились старики и старухи, выгнан­
ные из богадельни. Они прихрамывали, со­
гнувшись под узелками, и плелись молча.
Разбитные красноармейцы сгоняли их в
I ряды».
Не правда ли, это что-то такое напо­
минает, состоявшееся в ином масштабе и
много позже. Как репетиция. Тогда были
закрыты навсегда и все богадельни Города.
И были эти богачи далеко не скупца­
ми, и не только анекдотами развлекались,
если построили и оставили нам такой го­
род, если, как Луиза Ашкенази, создали и
 310 Александр Дорошенко

поддерживали работу Еврейской больницы

и многочисленных школ, сиротских домов.
Я застал юношей это кладбище, за­
долго до его разрушения. Уже тогда на нем
царил вандализм — разрушались и осквер­
нялись памятники, но это было заботой
любителей-одиночек. Чувства их были впол­
не близки властям, так что последующему
уничтожению кладбища удивляться не при­
ходилось.
Интересно, что румыны-оккупанты
это богатое кладбище не тронули, уничто­
жив живых евреев. Я в Германии видел не-
тронутыми еврейские кладбища в городах,
‘ЦрГ где уничтожили всех евреев. При самой вы-
сокой активности местного населения. У
161 немцев это, видимо, врожденное уваже­
ние к порядку (не было издано такого за­
кона — уничтожать кладбища евреев, и ни­
кому в голову такая самостоятельная мысль
прийти не могла) и к материальным цен­
ностям, за уничтожение которых, пожалуй,
придется и отвечать. Поэтому основы мо­
рали есть самое относительное в известном
своей относительностью мире людей.
В правом дальнем конце от кладби­
щенской синагоги стоял коллективный
';!
Памятник жертвам еврейского погрома 1905
года. Место прямоугольником и размером
пятнадцать на десять метров было обнесе­
но из коричневого мрамора выполненной
резной решеткой, в углах и по периметру
суровой и простой ограды стояли квадрат­
ной формы колонны и по внутренней их
стороне струилась благородная вязь еврей-
 Поэма о Города 311

ского алфавита и перечислялись имена не­

винно убиенных. Все расположенные внут­
ри ограды могилы памятников особых не
имели — просто холмики над каждым захо­
ронением, но основой была братская мо­
гила на 250 убитых в погроме (всего по­
гибло в Городе свыше 500 человек при мно­
жестве раненых). Даже и личных надписей
эти могилы не имели — только надписи на
колоннах. И русских надписей здесь не было
вовсе (в основном, на памятниках кладби­
ща были, после еврейских, и русские над­
писи).
А в 70-х годах XX века погром повто-
рился — было полностью снесено кладби-
ще, как за него не боролись против влас-
тей (поддерживаемых и инициируемых 1ж
сверху) горожане. Родственники писали на
могильных камнях слово «Посетили» и ста­
вили дату. Не помогло. Снесли стены, си­
нагогу, завалили землей богатые склепы,
разграбили памятники из дорогих пород
мрамора и вновь нажились на этой крови.
Памятник Менделе Мойхер-Сфориму (он
жил рядом со мной, на Дегтярной) пере­
несли почему-то через дорогу, на Второе
христианское кладбище, и установили на
одной из его центральных аллей, у церк­
ви, видимо, в заигрывании с мировой об­
щественностью. Этот памятник, еще в быт­
ность его на еврейском кладбище, раз че­
тырнадцать разбивали на куски антисеми­
ты. Туда же перенесли прах Лазаря Карме­
на, профессора Бардаха и братьев Кангу-
нов. Очень немногие захоронения перенес-
 312 Александр Дорошенко

ли на Третье еврейское кладбище. А горо­

жане, так много сделавшие для своего Го- .
рода, остались лежать в этой земле. Род­
ственников у большинства из них уже дав­
но не было, и некому было переносить их
тела. Теперь над ними какой-то разбит сквер
со странным и несколько двусмысленным
названием «Артиллерийский парк», растут
деревья, и хорошо растут на этой кладби­
щенской земле. Выгуливают там собак, и
летом в густой траве ночуют бомжи и без­
домные псы. А они лежат там, на века по­
ложенные, и я, часто проезжая мимо, ни-
когда не забываю отдать им поклон — за
‘ все: за работу и мысль при жизни, за нару­
шенный покой и посмертный погром, ко­
торого предотвратить не смог, за все сде­
ланное ими для моего Города.
Пусть эта земля будет вам на века
пухом, и простите нас!
В последний год на месте, где стоял
Памятник жертвам погрома 1905 года, кем-
то поставлен камень. Глыба мрамора поло­
жена в густой траве среди быстро вырос­
ших здесь деревьев, и в нее врезано только
одно короткое слово на иврите. Я не знаю
языка, но понимаю, что это слово памя­
ти, просьба о прощении — как рука не за­
бывшего друга,., чтобы было и мне где по­
ложить букетик цветов. Хорошо, что там нет
русских слов! И на отполированной повер­
хности видны следы пуль - памятью о мно­
гократном расстреле.
Евреи же, как водится, только выиг­
рали от происков христиан. Ведь на Втором
еврейском больше не хоронят и не «подсе-
 Поэма о Городе 313

ляют новых жильцов» в старые могилы. Ле­

жат они — каждый в своем дому, в отдель­
ной квартире. Зеленеет над ними высокая
трава, и шумят на ветру молоденькие, бы­
стро выросшие здесь еврейские деревья. А
то, что нет над могилами усопших памят­
ных камней, так имена их записаны в па­
мятных книгах, там, в бесконечной высо­
те над нашим миром, куда никто не смо­
жет, дотянувшись, разбить эти надписи
или украсить их свастикой.
А через дорогу христиане теперь не­
прерывно «уплотняются» и «живут» они в
коммуналках, как жили при жизни!
Но каждому свое!
Люстдорфская дорога есть кладбище'
еврейских кладбищ, еврейская дорога скор­ 1
би — вдоль нее лежат первое еврейское клад­
бище, где нынче стадион и школа, второе,
где разрастается парк, и за площадью Тол­
бухина — место массовой гибели горожан в
октябре 1941 года, где в одночасье были
заживо сожжены двадцать пять тысяч евре­
ев и где на замусоренной площадке, в ок­
ружении мусорных баков с гаражами и жух­
лой травы, стоит окруженный домами и
ниоткуда не видный унылый каменный
пенек — памятная стела.
«Невыразимо печальная дорога вела
когда-то в Одессе от города к кладбищу».
С тех пор, когда Исааком Бабелем
были написаны эти слова, скорбь много­
кратно умножилась на этой дороге скорби!
Но известна страшная для нас формула:
состояние кладбищ есть нравственное лицо
общества!
314 Александр Дорошенко

ПДА Ж НАМ ПЛЫТЬ • • •

Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Обьемлет небо. Все молчит;
Лишь море Черное шумит...

Александр Пушкин. Евгений Онегин

Почему тебя назвали Даниилом ?

Все мне кажется — тебя терзают львы

Марина Цветаева

Я Городу должен. Он многократно со­

хранил мне жизнь: мальчишкой семи лет я
тонул на массиве, в районе Отрады, и он
протянул руку и умерил набегавшие злые
волны и дал мне выплыть и лечь на плиты
массива и отдышаться; в бедах моих я убе-
 Поэма о Городе 315

гал ото всех в его потаенные уголки, по­

мышляя о смерти, а он утешил меня и ох­
ранил от крайностей. Меня, осиротело бе­
гущего его улицами и перекрестками, он
обволакивал своими туманами, он гладил
разгоряченное мое лицо, высушивал соле­
ный пот моего лба и нашептывал слова уте­
шения моему одинокому сердцу. А сегодня
его бросили выращенные им дети, он об­
ветшал, его здания рушатся и творится над
ним надругательство, длящееся без малого
век. Я не знаю, что могу для него сделать,
не знаю, что вы можете, но я ему должен,
как и все мы, его дети, должны. Не анек-
дотами же и песнями, им созданными, те-
шиться! Он нам дал кровь, кров и жизнь,
а мы «малое время хотели порадоваться при \&1
свете его».
Но ведь он погибает!
Странности происходят со мной в Го­
роде. Вечерами мы гуляем с псом, и я за­
метил, что взгляд мой стал иным, стены
Города притягивают его. Я и раньше все это
замечал — лепнину стен, эркеры угловых
зданий, кариатид с бородатыми мужика­
ми, совместно или порознь несущих бал­
коны. Но теперь я как бы иду сквозь строй
знакомых мне с детства зданий, я вижу все
иначе и впервые и все слышу в спину их
приглушенные временем и пространством
голоса. Он, Город, пытается привлечь мое
внимание, остановить: рукав мой вдруг
цепляет старый погнутый и поржавевший
кронштейн в стене — когда-то здесь кре­
пился ночной фонарь-висельник, качав­
шийся под порывами ветра и дождевых
 316 Александр Дорошенко

струй; нога спотыкается — здесь была из­

разцовой плиткой мощенная перед мага­
| зином площадка, шляпный для женщин
был этот магазин, и внезапно, видением
сумасшедшим, я вижу женскую ножку там,
в давно ушедшем времени, покидающей
эту площадку. Вот это старый дом, угрю­
мый, тяжелый старик, мохнатые давно не
чесанные его брови сердито насуплены. Вок­
руг него молодежь, но и им уже каждому
столетие. А все равно и сейчас они задева­
! ют его, старика, гордость: они поставлены
выше его, многоэтажны и заносчиво разо-
деты лепниной стен и наличников. Но все
•1? же видно, что они поставлены были береж­
но, так, чтобы ничего не нарушить. А это
неровность в брусчатке — лучшими специ­
алистами в мире были когда-то положив­
шие ее, и многие страны, вплоть до дале­
кой Америки, переманивали их к себе.
И стоит до сего дня великолепная гранит­
ная мостовая, на большинстве улиц ее за­
I лили пошлым асфальтом, но вот прохудился
асфальт, не выдержав и малого воздействия
испытывающего времени, а брусчатка про­
глядывает сквозь эти выбоины, все такая
Г- же надежная и ровная необычайно. «Позо­
лота вся сотрется, — бычья кожа остается».
Лишь там, где ее потревожили ремонтни­
ки новых времен, она утратила первона­
М\\ чальные свойства.

аи Чего он от меня хочет?

I Может быть, это прощание? Может
быть, Город пытается поговорить со мной,
 Позма о Городе 317

о чем-то важном для нас обоих предупре­

дить? О чем? Об одиночестве и покинутос­
ти? Что за истории рассказывает он мне не­
прерывно? Его стремительно создали из
небытия сумасшедшей энергии и гордости
люди, создали как европейский центр, рав­
нозначно важнейшим европейским столи­
цам и деловым городам, молодость его была
гордой и независимой, признание он по­
лучил сразу и в самых отдаленных уголках
мира. Никто не диктовал ему — он сам ре­
шал и выбирал пути. Потом внезапно слу­
чилась беда, и те, кто его создавал и стро­
ил, куда-то пропали, а на смену им при-
шли новые, нищие духом, со злобной и
сокрушительной завистью рабов к ушед-°^Эй&*
шим хозяевам. Строить Город они переста- \Ш
ли, взорвав чуждые им его соборы и па­
мятники. Беды безвременья и войн обру­
шились на него. И раны прошедшей войны
в самом его центре, эти, им овладевшие
вопреки завещанию, лечить не стали, они
латали его, как латают прохудившийся за­
бор случайно попавшими под руку доска­
ми, кое-как. Так изувечены были лучшие
его улицы — Ришельевская, и Екатеринин­
ская, и Преображенская. Так были разбиты
в щепы его памятники, так была попрана
его гордость и унижено достоинство.
И вновь изменилось время, и пришли
новые хозяева. Они криком наполнили воз­
дух, и кричали они о желании вернуть Го­
роду прежнее величие и его восстановить.
Но Город присмотрелся и увидел, что Это
все те же рабы, что власть, обращаемая в
волчью наживу, у них основное дело, что,
 318 Александр Дорошенко

улицы переименовав, вернув им старые

названия, они ремонтировать их не стали,
оставив щербатым асфальт тротуаров, осы­
павшейся штукатурку домов и обваливши­
мися балконы. Гордости и достоинства они
были лишены вовсе, и Город, впервые со
своего основания, украсился витринами и
I
вывесками уже не на русском, от пеленок
создания родном ему языке. Они вывесили
I
на его улицах новой раскраски флаги, выб­
росив на его тротуары, посадив на асфальт
и поставив у каждых ворот и дверей его
магазинов нищими вчерашних своих горо-
жан, в старости ворюгами и бесталанной
■Ц** властью лишенных куска насущного хлеба.
И камень они положили в каждую протя­
*л
нутую за подаянием руку.
А ведь это все его, Города, дети.
I Но молодых и сильных, которых он,
Город, ждал, на кого надеялся и растил, —
щ.
щ он их теперь стал терять ежедневно. Неза­
висимо надвинув на глаза шляпы, с болью
оглядываясь назад в отцовское прошлое и
презрительно в покидаемое навсегда насто­
ящее, они ступали на трап уходящих ко­
|яг
раблей и самолетов. Глаза их, в которые он,
Город, все пытался, прощаясь, заглянуть,
•Я
!:
уже видели не его, а далекие богатые стра­
ны, и ноги их уже шли по тротуарам за­
морских столиц. Так он стал терять после­
»г I днюю надежду и вдруг почувствовал себя
старым и уставшим, он, всегда и вопреки
81 всему бывший таким молодым и красивым.
« Чего же он от меня хочет, чем я могу по­
мочь ему? Чем?
 Поэма о Городе 319

Но, может быть, мы уплывем?

Как чудесно было бы навсегда уплыть

от этих чужих теперь берегов. Он, Город,
привык к набегающей волне у нижних своих
ступеней. Да и не только, по всей своей про­
тяженности он стоит на краю вод, улицы
его круто сбегают вниз к морю и продол­
жаются причалами и пляжами. Сушей ведь
он никогда и не был, просто когда-то при­
шел и встал у причала безлюдной степи. Он
возвышается кораблем, чуть покачиваясь на
морской волне, когда-то поставленный
здесь нашими предками на якоря. Паруса
его чудных зданий еще целы, еще есть в
них ветер. Нам пора в путь!
Ясным и ранним, еще холодным ут­ V
ром весны, ровно в середине апреля, он,
чуть вздрогнув всем телом, землей и всем,
что он несет в ее глубине и на поверхнос­
ти, чуть повременив, плавно тронется в
путь. С сухим треском возникнет криволи­
нейный разлом, и останется позади суша,
высоко возвышаясь над линией моря, вся
из ракушечника, и в нем, в стене разлома
(белоснежной стене, доныне не освещав­
шейся еще солнцем), оборванные линии
катакомб. Он к морю привык, оно всегда
было рядом, набегая на берега, теперь оно
огибает его вокруг, любовно принимая в
глубины своих вод его тяжелое тело.
 320 Александр Дорошенко

Ну что ж попробуем: огромный,

неуклюжий,
!
Скрипучий поворот руля. ?
Земля плывет...

Осип Мандельштам.
Сумерки свободы. 1918
I
Левиафаном, со всем своим драгоцен­
ным грузом бывших и теперешних жите­
лей, парками и кладбищами, лабиринтами
1'1
катакомб и памятниками, акациями и буль­
1
варами, он неторопливо поплывет к про-
I ливам. Только кошки и грызуны в страхе и
!Н
подлости убегут на покидаемую сушу, по-
чувствовав неладное, а наши псы останут­
«I ся с нами. С уверенной медлительностью,
величаво покачивая верхушками своих ко­
локолен, взвешенный упругостью вод, он
увидит на растущем расстоянии покидае­
мый берег степи, и, покачиваясь на волне,
отдаст этим унылым берегам прощальный
поклон.
1
Приморский бульвар развернется к
морю капитанским мостиком и на нем, как
1я • когда-то, встанет к штурвалу широколо­
1 ; бый Дюк. Он знает свой корабль и знает
дорогу домой. Слева возникнет Крым, и
I
Город, чуть подвернув, с любопытством
увидит знакомые очертания. За Босфором
и Дарданеллами он станет медленно и ос­
торожно лавировать, огибая бесчисленные
■

острова, сам похожий на остров в этом море

лазури и белизны. Здесь много солнца и теп­ I
ла, — может быть, стать еще одним остро­
вом и бросить вечные якоря? Или выйти
ОДЕССА. Европейская гостппмпца.
ООЕ55Я. НдЫ ^’Еигоре.

I |н*| *1'Г I. Гн>.|1.|||111'1

Одесса. Малый фонтанъ.

Щ. Щ “■

(&ЫЙ
р Прибой у малого фонтана. Одесса.

\\

.
I

-л
т
Ш - _:
_■ Льт-Л* ' 0Шд&гЩ
~Г
«3
%УЮ>«
^ I Ч- '>
< ]
;
; х~-

:.<0

Й!

Ч
Я
;.! ■I
Люстдорфъ.

::
I
I
 Поэма о Городе 321

на просторы Средиземного моря, куда он

отправлял свои корабли и вот теперь плы­
вет сам. Так много чудных берегов, так труд­
но выбрать. Напротив лежит Израиль, где
его ждут многочисленные родные дети, а
направо — юг Италии, но, главное, —
Франция и испанские берега. А там, вдале­
ке, Америки и Австралия. Он будет плыть
и плыть, к своим, покинувшим его детям,
рассеянным по всем широтам земли, со­
бирая их вновь. Они повзрослели без него и
живут благополучными сиротами в мире.
На всех берегах мира, на их высотах,
он увидит встречающих его радостных де­
тей и цветы в их руках и слезы на их лицах.
И среди них будет много выросших уже без'
него, детей его детей, и их детей, но на
всей бескрайности земли у них был и есть
только один родной дом, их солнечный
Город. А он будет плыть все дальше в бере­
гах мира, которые населил и которым от­
дал единственное, что можно отдать, -
своих гениальных детей. Пусть высохнут
слезы, ведь прошлое миновало. Теперь на­
всегда.
Куда ж нам плыть?

22 418-4
Кольцо Одессы
324 Александр Дорошенко

Автор
(ПОЭТ И МУЗА)

«Что до меня, то я решил никогда в

жизни не читать никаких книг, кроме моих
собственных»
Лоренс Стерн. «Жизнь и мнения
Тристрама Шенди, джентльмена»

Ночь, тишина, конус света на повер­

хности рабочего стола, на чистом бумаж­
ном листе, на зеленом сукне. Рядом лежат
лист бумаги, ручка, моя рука. Я сижу в
кресле, и ноги мне согревает пес. Над го­
ловой слышен мягкий и прохладный ше­
лест крылышек — это муза вдохновения (я
не знаю, что мною пишется, и, возмож­
но, это муза публицистики, или истории,
или муза странствий; если такие есть, или
какая-нибудь, мне посланная, специали-
 Поэма о Городе 325

зированная муза, с функциями надзора и

вспомоществования). Она совсем малень­
кая (видимо мне и не положено большей,
но тогда у Александра Сергеевича над го­
ловой летала муза ошеломляющих габари­
тов). Мне вспоминается работа Анри Рус­
со, таможенника, полотно «Поэт и муза»,
вот хорошо бы с такой музой за плечами
нарисовать Пушкина! В ручке своей дер­
жит из лаврового листа плетенку по разме­
ру моей лысины. Пес мой, встав на задние
лапы и опершись передней на моё колено,
тянется к ней носом — принюхивается. Но
лист чист, не идут слова, не пишется мне,
и муза, устав ждать, в раздражении начи-
нает летать по комнате, под потолком, "
жужжа и задевая крылышками книжные К
шкафы и люстру. Звук жужжания мягок и
укоризнен. Пес, гоняясь за нею с задран­
ной кверху головой, налетает на мебель. Но
чист лист, но сухим лежит очиненное перо:
не идут слова.

Ночь, тишина, темнота вне конуса

света. Я в кресле, а на столе, в освещенном
его пространстве, сидит моя печальная муза.
Я рассматриваю воздушный наряд моей
маленькой девочки, придумываю ей имя в
ряду уже известных человеку имен для муз.
Глаза у нее разноцветны, и левый от меня
изумруден, а в правом мерцают алые смеш­
ливые огоньки. Рядом с нею, стоит мой
любимый тяжелый стакан, у него дно тол­
щиной в половину высоты и стенки брил­
лиантовой огранки, и в нем светлокашта­
новый цветом, прозрачный херес Массан-
326 Александр Дорошенко

дры. Я протягиваю руку, почти касаясь тка­

ни платья, беру стакан, и губы мои ощу­
щают тепло летнего и пыльного Крыма, эта
пыль с гор, и в ней растворен принесший
ее на виноградники ветер и шум начинаю­
щегося на горных высотах дождя. Я слышу
этот дождь, прибивший к земле пыль, под­
нятую жгучим дневным солнцем. Он еще
невидим и далек от меня, но верхушки де­
ревьев на горных склонах, ждущий его вла­
ги наклон трав, низкий и режущий ветер,
полет стрижа, — все нашептывает мне: еще
немного, погоди, вот сейчас он спустится
к нам с высоты гор, косыми струями пе­
речеркнет и заштрихует весь видимый мир
и принесет с собой внезапную прохладу и
тишину. Мир изменится, и ты в нем тоже
станешь иным. Прошумевший дождь как
состоявшееся объятие, освобождает душу. И
ты будешь долго смотреть на горы, а затем
повернешься и глубоко внизу увидишь
море в дожде, и стада барашков на иссиня-
черной воде. Я не знаю, какая здесь нужна
муза, она явно есть, ведь я чувствую все
это сразу, она есть, но ко мне ее не посла­
ли...
Я пишу о себе и о каждом из вас. Я не
знаю, кому адресовать эти строки. Я не
вижу кому. Можно ли адресоваться стране,
которой не было никогда и теперь не стало.
Народу? Где он, мой народ? Какого наро­
да я сын и можно ли быть сыном сразу не­
скольких народов? Остается Бог, и я пишу
ему на русском языке, в отношении кото­
рого у меня сомнений не возникает. Это
 Поэма о Города 327

именно мой язык, в самой полной степе­

ни, в большей, чем у большинства его ко­
ренных носителей. И Он, Б-г евреев и со­
здатель всего остального на земле, пони­
мает наш русский язык и согласен, что это
самый подходящий для нашего с ним об­
щения.

« Человеческие губы,
которым больше нечего сказать,
Сохраняют форму последнего сказанного
слова,
И в руке остается ощущение тяжести,
Хотя кувшин
наполовину расплескался,
пока его несли домой».
%
Осип Мандельштам
Нашедший подкову.
Москва. 1923

Остальное же я исключил из представ­

лений — рознь государств, восток и запад,
кровь и невежество. Я замкнул слух, оста­
новил речь и ограничил ощущения. Я ни­
чего не выдумываю. Мне просто создавать
этот текст, это как дыхание. Вот упадет
ночь, отдалится злоба дня и все нерешен­
ные заботы заснут нерешенными до утра. Я
сяду к машине, включу экран монитора. Я
не стану искать слов и думать не стану. Все
это во мне давно уже есть. Я помолчу, но
кто-то иной во мне, мне не во всем извес­
тный и не всегда понятный, заговорит,
меня иногда удивляя. Это как плывущий
328 Александр Дорошенко

бумажный кораблик в бурном дождевом по­

токе. Его несет и бросает на камни, отбра­
сывая к берегам. А он плывет и плывет.

г**ммвя1 т

Анри Руссо. «Поэт и Муза»

 Поэма о Городе 329

Кольцо В-ЕССЛ

(МОРЕ И СТЕПЬ)
«Любовь кольцо, а у кольца
нет ни начала, ни конца»
тг
Они вечно были рядом — иссушен­
ная жаждой степь с пожухлыми травами и
полное соленой влаги море. Лицом к лицу,
на береговой линии вечной вражды. Степь,
умирающая от жажды над океаном воды...
И ослепляющее солнце над ними, морем и
степью. И еще ветер, любопытный согля­
датай, не знающий границ...

«От жажды умираю над ручьем ...»

Франсуа Виньон

В степи была своя жизнь, в море —

своя, и вместе им не сойтись. Никогда не
приближаются к морской воде птицы зем-
330 Александр Дорошенко

ли. И, летя над морями, они летят над без­

водной для них пустыней. Над Сахарой им
проще — можно присесть и отдохнуть. У
моря же есть свои, отравленные его вода­
ми птицы, по сути, крылатые рыбы, лета­
ющие прибрежные лягушки...

Они несовместимы, и только сердце

человека способно их полюбить и объеди­
нить. Но и сам человек различен — в про­
странствах степи, в бескрайности моря и в
замкнутости городских улиц.
 Поэма о Городе 331

Левая дуга •бр&ссу

(ЛИНИИ СТЕПИ)
I
Путь с Приморского бульвара на буль­
вар Искусств (Комсомольский) лежит че­
рез «тещин» мост, перекинутый с холма на
холм. Порода кошачьих видна в этом мяг­
ком и уверенном прыжке через пропасть
балки. Он легко висит, цепляясь своими
четырьмя лапами за крутизну склонов, и
под ним, под его поджарым животом, в
сумасшедшей глубине, пролит свинец мо­
стовой. Теперь это излюбленный в Городе
мост самоубийц (как до него был Строга­
новский).

«... Бьют часы — ведут темноту.

Дни бегут — я здесь, на мосту.

Слиты руки, и все еще сближены лица,

И под хрупким мостом
332 Александр Дорошенко

Двух ладоней — река будет литься,

Бег усталой воды — нескончаемо
длиться

И уходит любовь — как волна,

невозвратна,
И уходит любовь,
Словно целая жизнь, необъятна,
Как надежда последняя, невероятна.

Бьют часы — ведут темноту.

Дни бегут — я здесь, на мосту».

Гийом Аполлинер. Мост Мирабо

«И уходит любовь, словно целая

жизнь, как надежда последняя...». Любовь,
пока есть жизнь, никуда не уходит! Она и
есть сама жизнь. Если нам дан Ангел-хра­
нитель, почему же он не дежурит вечно на
этом мосту, почему не охраняет наших де­
тей? Приходят на этот мост мальчики и де­
вочки, вчера только ступившие первый
шаг, и вот сегодня — первый и последний
прыжок — им так нужно услышать несколь­
ко участливых слов - в этих бедах, — таких
страшных, — таких выдуманных...

Где же наши ангелы-хранители? По­

строить бы им здесь на мосту сторожевые
полосатые будки на въездах, посадить каж­
дого на длинную цепь, - пусть летают и
бегают по его сторонам...
Поэма о Городе 333
 334 Александр Дорошенко

Я подумал: можно ведь таким же мо­

стом соединить Приморский с Александ­
ровским бульваром, идущим над обрывом
в Александровском парке. И Александров­
ский бульвар стал бы иным, не дневной
только дорогой к пляжам Ланжерона и От­
рады, но ночным и сверкающим ожерель­
ем Города. Этот мост перешагнул бы Тамо­
женную площадь, соединив, наконец, лю­
бимое с любимым. Я уверен, наша жизнь
сложилась бы иначе, образуйся раньше эта
бульварная ослепительной красоты дуга.

Вдоль спуска, в самой его глубине,

поставлен ряд домов, образуя искусствен-
~ ^ ный берега Военной балки. С моста видна
85? пугающая глубина узких двориков, зажа­
тых между домами и крутизной холма. Это
каньон и, как и положено каньону, он
виден только с высоты, с моста. Там ни­
когда не видно людей, в этих двориках,
там сыро и темно, солнце туда не попадает.
И людей там нет, потому что легко за ними
наблюдать с моста, — подсматривать.

Тыльная сторона Софиевской улицы

от бульвара Искусств тянется над обрывом
к морю. Это просто задворки, как и сам
этот бульвар. Три серые коробки новостро­
ек и пустопорожняя площадь. Есть такие
площади, которые при всех стараниях не­
возможно чем-то дельным заполнить. Там
непременно будет расти жухлая трава, сто­
ять сиротский памятник и даже собаки бу­
дут такую площадь пробегать не задержи-
 Поэма о Городе 335

ваясь без особой нужды Здесь идя, надо

смотреть только вниз, на склоны и за ними
на Порт. И так идти до самого музея. Так
странно — лучшего места для создания
бульвара не найти. Спуски по склонам идут
серпантинными лестницами, стены у лес­
тниц круты, из ракушника, ступени из
синевы вулканических плит и все опущено
в густую влажную зелень травы и листьев.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ7

Григорий Маразли подарил в 1889

году этот особняк Городу для создания му-
зея.

Он запоздалого усадебного типа, как

строили такие городские усадьбы на севе­
ре, в Санкт-Петербурге в веке восемнад­
цатом. Основной корпус стоит в глубине
двора, и его боковые флигели бережным
жестом объемлют пространство сада. Ши­
роким эллипсом раскинулась в саду клум­
ба с крепкими столбиками и развешенны­
ми на них цепями, мраморная чаша строй­
но и горделиво высится в ее зарослях. Сад
огражден от улицы решеткой на высоком
постаменте, литые секции ее вертикалей

'Экспозиция музея базируется на великолеп­

ном частном собрании А.П. Русова, лучшей картин­
ной галереи Города, от полотен Айвазовского и Шиш­
кина и до работ Костанди, Нилуса и Кандинского, а
также на его музее редкостей (миниатюры, табакер­
ки, часы и пр.), и музею нашему было бы правильно
носить его имя! {Прим, автора).
 336 Александр Дорошенко

выстроились в линейку, как роты тяжело­

вооруженных пехотинцев, гоплитов, гото­
вых к атаке. Ворота расположены по кон­
цам решетки, соответственно въезду на
пандус обычному дворцовому въезду
под шестиколонным портиком.

Дворец хорошо виден с моря он

стоит на самой крутизне обрыва. Но это его
спина, — хорошо бы сделать ее такой же
дворцовой и многоколонной дугой. Полу­
круглая смотровая площадка заросла слу­
чайными растениями, но когда-то это был
великолепный сад. Высокая арка сиротливо
ведет проходом к Софиевской и по дороге
внезапен странный пустырь тюремного
^ двора в окружении глухих казематных стен.
Все это так просто изменить, так легко
вместо запустения устроить праздник!

Как и положено дворцу, здесь есть та­

инственный подземный ход, ведущий к
морю. И к нему множество легенд. Там, как
я помню, есть даже волчья яма-ловушка.
Глубокая, внезапно открывающаяся в глу­
хой темноте под ногами, а на дне ее ост­
рые пики копей - для верности! Мне, маль­
чишке, снилось, как в глухой темноте уз­
ких поворотов я убегаю от врагов, как об­
маном завлекаю их к этой ловушке...

В музее, как в памятном альбоме, есть

все: немного хорошей живописи, от неиз­
бежного казака Мамая (правда без пове­
шенного за ноги на дереве еврея, то есть в
 Поэма о Городе 337

упрощении традиционного и излюбленно­

го народного сюжета), до живописи «се­
ребреного века».

Парный портрет великого князя Пет­

ра Федоровича и Екатерины Алексеевны от
1740-х годов — вполне немецкая молодая
пара с «нарисованными» парадными лица­
ми. Екатерина Великая в нескольких раз­
новременных видах и масштабах холстов
Рядом, следствием всей этой идиллии, им­
ператор Павел — несостоявшийся светлый
сон России, волевое честное прямое лицо,
первое в династии и последнее в ней. Един-
ственное.

Русские мастера начала века здесь

представлены лучшими именами: — везде­
сущими Рокотовым, Левицким и Борови­
ковским, портретами, писанными краси­
во и гладко, на западный хорошо усвоен­
ный манер, да и модели вполне соответ­
ствовали — в одежде, украшениях, лицах,
языке и понятиях. Как и литература этих
российских времен, все это «плохой пере­
вод с французского» Так, на крепком еще
мощью доме, сработанном надежно стары­
ми мастерами, устраивают модный ко вре­
мени фасад, и изменяется лицо дома, ве­
селенькие лепные цветочки и крендельки-
завитушки барокко украшают его строгие
стены и наличники окон, дорисовывают и
изменяют их первоначальную форму, но
пройдет капелька времени в полусотню лет,
и все это облетит, как румяна и пудра —

23 418-4
 338 Александр Дорошенко

«позолота вся сотрется, бычья кожа остает­

ся!».

Это как в детстве, пока не вырастает

ребенок и не обретает собственный голос,
уже не прислушиваясь ученически к иным
голосам.

Неизвестный художник написал не­

известную молодую даму, времени первой
половины века Х1Х-го. В таких анонимных
портретах нет чувства модели, ее поглоще­
|
ния вечностью, нет пелены скрывающего
и изменяющего жизнь времени и потому
с|р^ так захватывают и долго не отпускают гла-
1 за эти женские глаза так печальны, так
они зовут и требуют внимания, и в чем-то
!

справедливо упрекают. Удивленный, отхо­

дишь прочь, но на пороге залы оборачива­
ешься, чтобы вновь быть захваченному
этим требующим и молящим взглядом.

Неизбежный, многописучий и везде­

сущий Айвазовский с двумя морскими по­
этическими Пушкиными, одним у наших
береговых скал и второй, у Гурзуфских, так
что морской пейзаж южного Крыма слу­
жит декорацией поэтического сюжета.

Женщины Тропинина. Кипренского

кисти молодой и неведомый никому чело­
век, с мягкими и как бы тающими черта­
ми лица Как много ему было дано, но так
хотелось нравиться и так мало было отпу­
щено времени.

!
 Поэма о Городе 339

Шкафчики-витринки с русским фар­

фором (заводов императорского фарфоро­
вого, Батенина, братьев Гулиных) и рус­
ским стеклом (императорского стекольно­
го, Попова, Нечаева-Мальцева, братьев
Корниловых), неизбежными жанровыми
статуэтками и остатками российских орден­
ских сервизов Гарднера. Сервизы эти были
огромны по числу предметов, в среднем на
несколько сотен кувертов, и их остатки раз­
бросаны по всем музеям империи, от сто­
личных, до уездно-провинциальных горо­
дов. В Русском музее, Петергофе, Павловс­
ке, Калуге Немного разновременной и слу-
чайно попавшей сюда мебели. «Гроза две-
надцатого» представлена медальонами
дора Толстого, которые, равнозначно сер- \ш
визам Гарднера, тоже есть везде.
Музей напоминает богадельню, где
грустно доживают свой век вещи, при жиз­
ни несовместные. И ходят сюда досужие
скучающие люди, как в зверинец, рассмат­
ривать, тыкая пальцем в затравленного и
ошельмованного льва. Или много хуже,
группами ходят туристы, чтобы, отработав
необходимость, заняться главным, зачем
приехали в Город — пробежаться по мага­
зинам. Столетия соседствуют здесь, сходясь
и переплетаясь, и ты идешь сквозь них, эти
отшумевшие столетия, сейчас сданные в ис­
торию и притихшие. Высокие окна глядят
на залив, наборной паркет потрескивает под
ногами.
 340 Александр Дорошенко

Новые времена представлены здесь

фантастическим изыском сумасшедшего
Врубеля, манерно Сомовым и Бенуа с Бак­
стом, Добужинского театральной декора­
цией. Чисто умытая Серебрякова в костю­
ме Пьеро, так ей идущем, всегда такая све­
жая и соблазнительно молодая. Русскими и
никогда не бывавшими видами представ­
лен догималайский Рерих. Еще реалистич­
ный, совсем ранний, наш Василий Кан­
динский...

Травоядный Репин эскизами, много-

численный Верещагин сценами востока,
поданными в достоверной фотографичес-
кой манере. Но и сумасшедший Суриков и
*
уютный Поленов, и пастельно-нежный
Борисов-Мусатов (светлые исчезающие
тени прошлого, с уже вытекшими и вып­
лаканными глазами), и Кустодиев, берез­
кой и женой на ее фоне. А в промежутках
настольные кучки литья Евгения Лансере,
кони и казаки с татарами, как пресс-папье
— избыточно, как скульптура трудно-
читаемо. Но до Паоло Трубецкого все это
было родом и назначением пресс-папье.

И, конечно есть наше, рожденное Го­

! родом — дачи и сирень Кирьяка К. Кос-
танди. Поискав, легко и сейчас найти эту
дачу, с которой он написал «На террасе»
Кисти К.К.К. есть там «Страстной четверг»,
— вечерние городские сумерки, ночное
небо, смотрящее сквозь ветви деревьев на
женщину с девочкой, бережно несущих в
 Поэма о Городе 341

руках праздничные огоньки свеч из храма.

Так и я мальчиком шел в ночной уже тем­
ноте из храма и бережно нес бумажный
фонарик с зажженной внутри него свеч­
кой, и вся улица, темная в те далекие годы,
была в мягко покачивающихся таких же све­
чах — в их светящихся радостных огоньках
Я давно позабыл об этом и вот вспомнил
— рядом шла моя празднично одетая ба­
бушка, Ефросиния Михайловна. Я и поза­
был, какое красивое и древнее было у нее
имя...

Веранды фонтанских дач Дворнико-

ва, на них солнечная утренняя тишина,
дачи Браза. Наше море и наши молодые
предки на полотнах Нилуса. Работы Пас- \Ш
тернака-отца (но правильнее говорить —
Пастернака-сына стихи).

Напротив Музея переулок Ляпунова

(Софиевский, Библиотечный) открывает­
ся самым красивым в Городе эркером. Он
стоит на земле и в высоту первого этажа
под ним глухое полукружье каменной фи­
лигранной подставки. Как вазочка, а кры­
шечка на ней с шлемовидным навершием.
Летучий балкон обегает эркер и обе сторо­
ны дома. Переулком он стал не раньше
1904-1905 годов, и до этого времени за­
канчивался со стороны Херсонской тупи­
ком. У номера 4-го в узком этом переулке
уличная ограда сделана из самой легкой в
Городе решетки, из паутинки кованых со­
членений, из кованой нити снов... ювелира

■
342 Александр Дорошенко

работы (и самые глухо-листо-сварные во­

рота вбиты между невесомыми звеньями
паутинной решетки...). Номер 9-й выпол­
нен из кружева кирпичей, из кирпича при­
хотливо и манерно выложены арки и ароч-
ки и полуколонки, но рядом глухая плос­
кость ободранных стен бесконечных разме- .
ров, библиотечного хранилища, монстра,
изувечившего всю верхнюю часть беззащит­
ного переулочка. Переулок накоротке со­
единяет две параллельные улицы — Софи-
евскую и Пастера.

СОФИЕВСКАЯ

Софиевская (Короленко) тянется до

Ольгиевской, где падает крутой дугой На­
рышкинского спуска к Пересыпскому мо­
сту и дорога эта, как горный серпантин,
лежит в развале двух высоких подпорных
стен. В начале спуска стоит Арка парадных
ворот судоремонтного завода. Они, как во­
дится, заколочены.

На Софиевской когда-то было много

«усадебной» планировки домов, поставлен­
ных в глубине двора, огражденного от ули­
цы «прозрачной» решеткой. Их тыльная сто­
рона выходила к береговым откосам и смот­
рела на залив. Таких здесь сохранилось не­
сколько. В № 21 узкий и длинный дворик,
фонтанчик на зелени газона, с пирамид­
кой из морского камня, в зеленой тишине
узкая мощеная дорожка ведет к дому, а в
глубине дворика, у парадного входа, ветре-
 Поэма о Городе 343

чают вас кариатиды, манящие тайной. Рука

у каждой томно заброшена за голову, не­
жно очерчен холмик груди, стройная нож­
ка случайно выступила в прорезь платья и
кокетливо выставлена. Такую ножку, уви­
дев, забыть уже невозможно... Ах, пели гу­
бительные Сирены Одиссею, но можно и
так вот, молча, но, в равной мере надеж­
но, погубить невинную и случайно прохо­
дящую душу!

И стоять там навечно Пигмалионом,

утратившим мастерство и окаменевшим от
невыразимой и недоступной любви... есл

Софиевская начинается угловым до­

мом под №23, с двумя башнями — донжо­
нами, поставленными в рост по краям для
ИГ
защиты от разбивающегося о его стены по­
тока Преображенской. Большая часть иду­
щих в ряд домов — эклектика в 3-5 этажей.
Здесь хороши только детали кованые
решетки балконов, ворота.

Щепкина (Елисаветинская) коротка,

от Преображенской до Конной, и, соот­
ветственно имени, аристократична. А имя
у нее в часть Елисаветы Ксаверьевны Во­
ронцовой. Под №16, в составе холодильно­
го института, числится двухэтажное здание,
в мавританском стиле, абсорбированном
русским модерном, водолечебница
(«Гидропатическое заведеше и санаторш»),
известная теперь, как «турецкая баня». Она
не столько вырастает из фундамента, сколь-
 344 Александр Дорошенко

ко «проливается» сверху, изысканный ор­

намент покрывает стены, наличники сдво­
енных окон, балконную сень. Шесть высо­
ченных окон и входные двери обрамлены
сдвоенными колонками. Они высоки и
стройны, как и требует стиль мавров. Та­
кой же высоты окна в полуподвале и свет
для них обеспечивает идущий по всему пе­
риметру, глубокий, профилированный ко­
нусом, ров. Вход выделен в два этажа вы­
сотой дверьми, балконом и башенками над
крышей.

ш Летом 1921 года в этом подвале было

литературное кафе «Хлам» (художники, ли-
тераторы, артисты, музыканты), затем пе-
реименованное в «Мебос» (меблированный
остров). Мебели было - десяток стульев и
столов, буфетная стойка и расстроенное
пианнино над которым висела знаменитая
надпись: «В пианиста просят не стрелять —
делает, что может». А вокруг стояли мра­
морные ванны, и их использовали в каче­
стве раздевалки. Выступали здесь Багриц­
кий, Славин, Ильф, стены кафе украшал
художник Мифа (Михаил Файнзильберг,
брат Ильфа). Теперь я здесь читаю лекции...

Затем куда-то пропали мавры, зако­

лотили парадный вход, и вообще забыли,
что этот дом имеет фасад. Осыпается леп­
нина орнаментов, рушатся колонны, и две
мраморные ступеньки, ведущие в дом с
тротуара, забыли шаги человека.
 Поэма о Городе 345

Пастера
■
! От Старопортофранковской вниз, к
Пересыпскому мосту, ведет широкая дуга
Херсонского спуска. А на городском плато
Херсонская улица характерно размечена
зданиями городской больницы, медицин­
ского городка, городской Библиотеки, ча­
стного театра Сибирякова на углу Конной
(теперь украинского театра, исполненного
в русском модерне в 1903 году архитекто­
ром С.А. Ландесманом), зданием проект­
ного института (Бессарабско-Таврический
банк, он многоколонный, парадный, под-
стать театру Сибирякова, в этом зале выс-
тупал Маяковский), и Новороссийского
Университета. \М.

Вся история Города течет этой широ­

кой улицей, накрытой арочной крышей из
ветвей и листьев. Иди, смотри, вспоминай,
или попросту, присядь за столик, накры­
тый белоснежной скатертью и поставлен­
ный для тебя прямо посреди тротуара в ус­
ловных стенах низкой ограды, спроси пива
и к нему маслин и сыру, и рассмотри ря­
дом поставленный дом, его ворота, дату
постройки и инициалы неведомого тебе
владельца, обязательную львиную морду у
ворот, или над ними, глубину манящего
прохладой двора, где в зелени кустов пря­
чется беломраморный колодец И, пока ты
выпьешь свое, леденящее гортань пиво,
непременно пара-тройка коллег пройдут
этим тротуаром мимо, направляясь в Уни-
 346 Александр Дорошенко

верситет или холодильный институт, или

попросту, в рабочее время, на Новый Ры­
нок. И вы, улыбаясь, раскланяетесь. И,
может быть, кто-то, тебе приятный, при­
сядет с тобой выпить и поговорить: что в
институте жара и лень там ошиваться, —
что хорошо бы уже на дачу!

Сколько раз уже так бывало — июнь

и ранняя жара, и Город в эти утренние часы
уже опрокинут в сонную истому, в инсти­
туте еще занятия, экзамены, суета, но море
Черное, но молодая зелень листвы, но ма-
нящие легкие и убегающие к морскому го-
*^Р^ризонту облака, и само это сладкое слово
«дача», а женщины в доме уже перебирают
I летние платья и жалуются на купальник,
что он стал мал размером, и смотрят, что
взять для детей на дачу. У нас в Городе дач­
ное лето!

Городскую больницу по проекту Тома

де Томона построил в 1806-1808 годах ар­
хитектор Ф. Фраполли, причем построил
только центральный двухэтажный корпус.
От этих монументальных стен, от шести-
колонного портика, где колонны как бы
встали на канеллированные подставки, веет
200-летней древностью и основательностью.
Заканчивали здание уже в 1821 году, когда
и реализовалась томоновская идея крыльев
с павильонами. На высоком каменном за­
боре кованая решетка в андреевских неве­
сомых крестах.
 Позма о Города 347

Медицинский городок построен в

формах ренессанса по проектам Н.К. Тол-
винского (достраивал А.О. Бернардацци).
Корпуса его клиник двухэтажны, между
ними зелень травы и деревьев, отстранен­
ная от улицы оградой прозрачных решеток,
— по всем корпусам на высоте первого эта­
жа вьется меандр Печаль сжимает сердце
воспоминаниями, связанными с этими
корпусами, с болезнью близких. Даже по­
лет птиц и их разговоры, даже зелень све­
жей листвы и голые ветви деревьев здесь
полны печали. Это особый город, отстра­
ненный от окружения мир, напряженных -т!;я
болезнью людей и привычно-равнодушных Ць'
белых халатов. Есть мир полнокровной жиз-
ни, обитатели которого о болезнях не по­
мнят вовсе, есть этот, переходный, где все
г
исполнено страха и надежды, и есть некро­
поль, город мертвых. Хорошо бы прямо из
первого в последний!

Две коринфского ордера колонны сто­

ят у входа в нашу Библиотеку, над ними
античный портик, античные фризы и шесть
кариатид парами над карнизом. 48 + 2-е
львиные головы скалятся со стен Библио­
теки во все возможные стороны света (но
возможно я плохо их сосчитал, и вы для
себя все же пересчитайте). Что и от кого
поставлены охранять эти львы? Книжная
пропись решеток и классическая память
ампирных ворот...

I
348 Александр Дорошенко

МОДЕРН, - АМПИР, - АНТИКА!

Этот Зал был построен архитектором
Ф. Нестурхом по заказу Города в 1907 году.
Деньги на Библиотеку не были потрачены
зря, и многим горожанам она стала колы­
белью и любовью. Когда-то она приняла
меня, долго ожидая, и в день, когда я
впервые переступил ее порог, и вошел в
громадный и торжественный читальный
Зал, мне показалось, что ветерок из от­
крытого зального окна пригладил и рас­
трепал мои волосы, но сегодня я знаю —
Зал приветствовал меня, наконец-то при-
шедшего.

По утрам, студентом, я убегал вмес­

то институтских занятий в Библиотеку. Под
ее высоким портиком я ожидал открытия
входных дверей. Распахивались тяжелые две­
ри, я проходил вестибюль, великолепный
куполообразный аванзал, брал отложенные
с вечера книги и входил в лучший зал Го­
рода, огромный читальный Зал. Он был
многократно высок и полон воздуха. Десять
громадных окон во всю высоту стен зали­
вали его светом. Масштабом своим и тор­
жественными пропорциями он определял
и изменял положение моей души. Зал за­
вершала полуротонда, обрамленная колон­
надой — когда-то это был дамский отдель­ I
ный зал. Поперек зала стояли два ряда сто­
лов, еще дореволюционных, и лампы на
этих столах тоже были старые, электричес­
кие, начала века. В сокрушительной и про-
 Поэма о Городе 349

низанной солнечными лучами высоте чи­

тального зала, над его входными дверями,
висел грациозный балкончик, с дверцей,
ведущей из балконной галереи вестибюля.
Астрономические часы неторопливо отсчи­
тывали вселенское время.

Зал генерировал и держал звук. Ти­

шины, приглушенных человеческих голо­
сов, отодвигаемых стульев и чьих-то шагов
по проходу, но все не то, звук был в ином
и названием неизвестен — то ли шелест
книжных страниц, то ли шепот потрясен­
ного чувства, то ли вскрик удивления и
радости. Он нес сообщение, призыв и на-
поминание. Он говорил со мной, даже если
я ничего не читая, просто смотрел в его I1
солнечную высоту.

Основное в книге вовсе не прочитан­

ные в строчках слова, но отзвук, рожден­
ный этими словами и чем-то еще рожден­
ный, старинным кожаным переплетом,
следами жизни на страницах книги, отмет­
кой, сделанной кем-то множество лет на­
зад, и стоит дата конца девятнадцатого
века, и вот уже нет на земле этих двух,
написавшего и отметившего эти строки, но
есть я, с которым они сейчас, наконец-то
дождавшись, заговорили. Это непрерывае­
мая связь людей на земле, защита от тле­
ния и смерти, спасительная нить Ариадны.

Вверх по широкой лестнице и мрамор­

ным ее ступеням, чуть стершимся на краю,
 350 Александр Дорошенко

на второй этаж — там в высоких и простор­

ных залах стояли вдоль стен старые дубо­
вые шкафы, а в них за стеклянными тяже­
лыми дверцами ряды кожаных тисненных
в золоте переплетов. Достань с полки, рас­
крой на столе, склонись над великолепием
отпечатанных строк и они заговорят с
тобой, ты услышишь их голоса. У каждой
книги различен голос, от высокого надлом­
ленного чувством дисканта, скороговорки,
чтобы успеть выговориться, рассказать, зах­
ватить врасплох и удержать над своими стра­
ницами, до спокойствия низких, уверен-
ных и потому неторопливых голосов. И
странное чувство — кто же кого выбирает,
ты ли, случайно привлеченный роскошью
I переплета, благородной потертостью его
кожи, или этот том, спокойно простояв­
ший на книжной полке столетие времени
и тебя вот сейчас впервые увидевший и
выбравший именно тебя.

И маргиналии на полях — чужая и уже

давно истлевшая рука, живой голос, обра­
щенный к тебе связью времени и простран­
ства — машина времени! Как прощальная
записка потерянного друга, как призыв о
помощи на краю пожирающей бездны. В
этом зале столетие назад сидел за этим же
■ старой работы столом человек, склонив­
! шийся над страницами этой книги. Была,
например, весна в Городе, деревья, обма­
нутые ранним теплом, доверчиво распус­
тили почки, еще был прохладен по-весен­
нему солнечный день. За окнами была ти-
 Позма о Городе 351

хая Херсонская улица. Все, как сейчас, в

этом моем дне. Кроме цокота лошадиных
копыт пролетки, звука, которого не стало
в новой нашей жизни.

Сидел человек в сюртуке, стоячий во­

ротник с отогнутыми уголками чуть давил
ему шею, часы были у него не на кисти
руки, но карманными были часы, и читал
он о Вавилоне, о разрушенных его стенах,
о злобе варваров. А был это четырнадцатый
год, военный психоз и начало предстоящей
войны, о которой он, читающий эти строч­
ки, не мог представить себе всю ее разру-
шительную силу и варварство, сравнитель­
но с которым написанное в книге было
ребяческой шалостью молодого человече­
ства. И он записал на полях книги свой воп­
рос, адресованный небесам, о том, что же
нас ждет. И поставил дату записи, но я
вполне могу, поставив сегодняшнюю, этот
вопрос дословно повторить чуть ниже им
написанных строк на полях страницы. Это
великолепная бумага, так маняще широки
оставленные пустыми поля, так хочется за­
дать все тот же вопрос — и возможно, еще
спустя столетие, новый читатель раскроет
этот древний фолиант и, остановившись на
наших записях, будет долго сидеть, вот так
же, как сейчас я, вспоминать и представ­
лять нас, давно ушедших...

(Эти небеса имеют фактуру и цвет не­

брежно и наспех положенного асфальта!).
 352 Александр Дорошенко

Я много лет там не был, но этот Зал

стоит на своем месте, и терпеливо ждет. Я
верю, он дождется вновь, как когда-то
дождался нас, — легко распахнутся тяже­
лые двери, и худенький мальчишка робко
ступит на его порог, пораженный величи­
ем этого зала и пугающей мыслью — не­
ужели же мне можно вот так, даром, вой­
ти и просто сесть за один из этих столов? —
Не смущайся, тебе именно так и положе­
но, многим из приходящих здесь нечего де­
лать, но тебя здесь ожидали давно! Это для
тебя сделали горожане, уже давно ушед-
шие и не требующие иной благодарности,
но только чтобы ты, вот так, пришел в свой
час и сел за один из этих столов думать и
\М мечтать.

Городу так нужны дети, а этот в нем

зал - колыбельный!

Парадные входы улицы Пастера защи­

щены от дождя ажурной вязью ковки и чу­
гунного литья козырьками, а один, у дома
№44 гордо шагнул далеко на тротуар, зах­
ватив треть его ширины, а тротуары здесь
самые широкие в мире... Вьется узором ме­
андр неостановимой чеканной волной ... по
всей длине улицы, перебегая с козырьков
на балконы, с балконов на стены зданий.
У номера 19-го сквозные дворы с че­
тырьмя проездами, идущими в линию, так
что с Херсонской видна Елисаветинская. У
всех проездов стоят тумбы, с обеих сторон,
так что тумб этих идентичных всего 16 + 2.
Эти две выбежали на Елисаветинскую, на
 Поэма о Городе 353

середину тротуара, и почему там стоят, не

ясно. Идя от Херсонской, в первом дворе
сидит огненно рыжая кошка, с правой сто­
роны, на ограде клумбы, во втором она
черная, как ночь и все здесь пахнет раз­
вратом, а в третьем была странная пусто­
та, но, уже возвращаясь, я увидел, как зас­
крипела петлями дверь и в приоткрывшу­
юся щель недовольно и неторопливо вы­
шел мне показаться многоцветный краса­
вец, в пять цветов, чего говорят не быва­
ет, но вот, можете прийти и глянуть (у него
и в пределах хвоста затканы все эти пять
цветов, а такое и вообще невозможно, но
только у нас и только в этом, третьем от
Херсонской и первом от Елисаветинской,
дворе!). Ш

Воронцовы первоначально, до пост­

ройки дворца на Приморском бульваре,
жили на Херсонской улице, угол Торго­
вой, в доме Фундуклея. Дом это стоит и
сегодня. В нем часто бывал Пушкин. И я,
проходя мимо, всегда задерживаю взгляд
на высоком массиве его стен, и вечером,
если, когда нет рядом нескромных глаз,
поднимаюсь в вестибюль и прикасаюсь ру­
кой к стенам, где-то здесь мелькала
нежная рука графини, и слышался смех
Пушкина. Здесь он работал в библиотеке
Воронцовых, думал, читая, и по этим сту­
пенькам звучал его торопливый шаг.

Если так и идти, по правой стороне,

и перейти Дворянскую, то на этом углу
стоит двухэтажный дом середины прошед-
24 418‘4
 354 Александр Дорошенко

шего века. Лет тридцать назад был вот та­

кой же теплый и весенний день апреля, сто­
яла женщина на этом углу, она была уже
пожилой тогда, у нее был глуховатый про­
куренный голос, она была из Киева, горо­
да русской культуры и сама она была ее,
этой культуры, осколком. Она сказала мне
— посмотрите на этот балкон, на его опо­
ры-кронштейны. Это настоящая красота,
вне времени, она не проходит, как бы не
изменялось время, вкусы и мы. Я посмот­
рел и ничего не увидел и эту беседу забыл.

Сегодня я шел в институт и остано-

е|р^ вился на этом углу, вспомнив ее слова. Я
увидел — висит во втором этаже балкон и
(
й! опирается на пять кронштейнов. Из кова­
ной и выгнутой полосы металла. Они неве­
сомы, легки и ажурны, и все кажется, что
не балкон поддерживается ими, но они
висят в уличном пространстве, выросши из
тела стены и прилепившись к балкону. Так
вьется усиками виноградная лоза, и ищет
на стене, за что зацепиться. На виноград­
ные усики похожи эти кронштейны. Этой
женщины давно уже нет, но вот сегодня я
прочел от нее послание, тридцать лет спу­
стя, записанное на стенах этого старого
дома.

Но кто-то на заре Города так нарисо­

вал эту паутинку опор, и потом пока жив
был, гордился, проходя мимо, все погля­
дывал вверх и верил, что еще будут и будут
люди в Городе, которые прочтут от него,
 Поэма о Городе 355

позабытого, это письмо. Потому что друго­

го подобного в Городе нет, и уже не будет.
Вот прочла она, я сегодня, и вы, пробегая
мимо, если вы уже научились читать —
поднимите голову...

Если, умея, человек перестает надол­

го читать, он забывает сначала азбуку, по­
том себя. Нет, конечно, сначала себя...

На открыточном снимке самого на­

чала века видно каре зданий, идущих к углу
Преображенской. Два последних в этом
ряду, до углового (хлебопекарня Дурьяна),
это гостиница «Виктория». Снимок сделан
осенним днем, судя по ветвям деревьев и
облачному небу и одежде прохожих, и еще Ш
потому, что нет людей на многочисленных
I
и целых тогда еще и безопасных балконах,
в половине двенадцатого — это показыва­
ют висящие на обочине тротуара двусто­
ронние уличные часы — они круглые и све­
шиваются с изящного литого столбика. На
таких же столбиках вынесен в пространство
! тротуара, на всю его ширину до проезжей
части дороги, высотой во весь первый этаж
здания, навес-козырек центрального гос­
тиничного входа. Козырек этот видно, что
превосходен — в тонком кружеве чугунно­
го литья, такой есть разве что у Музея на
Пушкинской. На фронтоне гостиницы под
высокой шапкой-надстройкой выложено в
камне «НОТЕЬ У1СТОЯ1А». В центральной
нише этой надстройки помещена какая-то
фигура, кажется, матроса, в шапочке с
 356 Александр Дорошенко

помпоном. Надстройки поменьше, симмет­

ричные, помещены по краям здания и
увенчаны высокими шпилями. Шпилей этих
было у нас в Городе великое множество,
все небо было ими утыкано, как иглами
колечком свернувшегося во сне ежа. А по
всей длине карниза в каменных столбиках
закреплена решетка ограждения вся в ко­
сых «андреевских» крестах, которые так
нравились горожанам.

Здание эклектично и все в нем, до

малейших деталей фасада, полно симмет-
рии. Только с приходом модерна эта пара-
*|рГ дная непременность симметрии стала на-
рушаться. Здание потеряло все свои много-
1 численные балконы, надстройки над кры­
шей, козырек входа, кованую решетку
крышного ограждения. Хорошо видно, что
основание каждого дерева на снимке за­
щищено литой вязью решеток, которые
мало где сохранились. И на снимке видны
еще совсем молоденькие деревья, как
знать, может быть, я сегодня прохожу под
их разросшейся кроной, торопясь на рабо-
ту.

У гостиничного входа много людей -

дамы в длинных приталенных пальто (как
у них были такие талии и куда же они по­
девались?) и романтических шляпах (шляп­
ка для дамы основа морали, как мне порт­
фель и псу моему ошейник) — и ощуще­
ние праздника - гостиница всегда означа­
ет временную остановку в пути. Она обе-
 Поэма о Городе 357

щает дорогу и в ней неведомое. Здесь мно­

го магазинчиков, по всему первому этажу
они идут чередой. Вот почему так мого дам.
И дамы эти «намечены» лишь силуэтом,
чуть размытым на старом снимке, наме­
чен контур, ощутимо в нем движение. Так
важно узнать, что дала им судьба.
Как и сегодня с нами, с каждым из
нас, у них в это мгновение снимка есть
множество важных и неотложных дел, не
решить которые, не выполнить, не сделать
— невозможно: рухнет мир, остановится
жизнь, но вот все это минуло навсегда уже
сотню лет, а мир не изменился вовсе, если
не считать чепухи. И если сопоставить забо-
ты этой дамы, и на этом же месте Пастера
расспрошенной сегодня, наугад останов­
ленной моей современницы, они совпадут
совершенно. Новый технологически насы­
щенный мир, непостижимый для дамы на
открытке, ничего не смог изменить для
этих двух, разнесенных столетием дам, в
самом важном — любовь, родители, дети,
нехватка денег, вечная обеспокоенность
сердца, которая только и составляет сокро­
венную суть жизни. Женщины, ошибаясь
во всем, в этом не ошибаются никогда!

Фотография не останавливает движе­

ния, она его временно прерывает и, если
нажать, отыскав, какую-то кнопку, все
вновь оживет на картинке поедет из-
возчик, продолжат движение люди, момен­
та этой остановки вовсе и не заметя. Так
г
358 Александр Дорошенко

было и там, на Пастера, сразу после щелч­

ка фотографа. Он полез внутрь своего гро­
моздкого аппарата (они стояли на проти­
воположной стороне улицы, у входа в Ре­
форматскую церковь), приподняв темную
шторку (так укротитель осторожно затаив
дыхание, засовывает голову в пасть ко
льву), а люди шли и шли по своим пре­
рванным на секунду делам, кто-то к Но­
вороссийскому университету, чуть дальше
!
и за угол вправо, кто-то на Новый рынок,
I до Торговой и налево, который был точно
там, куда я хожу и сейчас. (Сейчас только
'орхесл*
заметил на снимке человека, входящего в
гостиницу, — он снят в повороте, он на­
клонил голову, и поэтому от него в веках
осталась только шляпа-конотье, и уже ни­
чего не исправить!). Виден угол моего ка­
бинетного балкона и чья-то рука на его пе­
1 рилах, ветвь зелени скрыла от меня этого

К
I
близкого мне человека.

А кто-то (на снимке он стоит у вхо­

да, чуть скрытый деревом, под вывеской
!!
И
!■
«Парикмахер») дождался гостиничного слу­
ги со своим дорожным чемоданом, обкле­
м енным следами многих вояжей — картин­
1|
ками экзотических стран и теперь к ним
добавилась еще одна картинка от отеля
«Виктория», и пролетка (сейчас, в момент
снимка, она еще за углом дома Дурьяна,
на Преображенской и, пока я это писал,
она успела, подъехав, остановиться у вхо­
да) повезла его под уютное цоканье копыт
 Поэма о Городе 359

к Вокзалу. Извозчик развернулся прямо пе­

ред гостиницей и ехал он по Преображенс­
кой до Малой Арнаутской А дальше колеса
и винты повлекли нашего постояльца в
Санкт-Петербург и Берлин и потом к кра­
савцу многотрубному пароходу, Левиафа­
ну, плывущему по пути Колумба, и мне
очень хочется, чтобы это судно обошло все
же стороной из гранитной воды состоящий
айсберг.

Теперь здесь боковой корпус холо­

дильного института, где во втором этаже
правого крыла видны два окна моего каби-
нета. Во время моего студенчества было там
общежитие, вначале университетское,
затем нашего института. В узкие и искрив­ I
ленные гостиничные коридоры симметрич­
но выходят высокие двусторонние двери.
Когда по утрам я иду этими длинными и
пустыми еще коридорами, мимо, меня дву­
сторонне обтекая, непрерывным и сплош­
ным потоком движутся тени множеств лю­
дей, мне никогда не знакомых, ушедших
из этого здания и из жизни задолго до мо­
его прихода в оставленную ими жизнь, и
заглядывают пытливо мне в лицо, это
шорох текущего времени, как в часах пе­ ■
сочных, я к нему привык и выдержи- ■

ваю это спокойно. Но иногда что-то вне­

запно и страшно меня задевает и проно­
сится мимо, как раскаленный хвост небес­
ной кометы, как сгусток пульсирующей
энергии и тогда я, покачнувшись и вы-
ровняв вновь потерянный на мгновение
 360 Александр Дорошенко

шаг, понимаю, что был это женский

взгляд мне брошенный укором и требова­
нием в душу.

Минуя лестницу парадного гостинич­

ного входа, теперь заколоченную и обре­
1 занную, я иногда слышу уличный шум
подкатившего экипажа, звуки приветствий
I и топот сапог — это гостиничные слуги вно­
I сят чемоданы приезжего, а вот и его шаги
на первых ступеньках лестницы может
быть, он остановился в номере, где теперь
мой кабинет? И мне хочется задержаться и
^ссс посмотреть на этого человека, заговорить,
'“ЦР5' расспросить о делах, спуститься с ним в
А ресторан, потребовать утренней выпивки и
А закусок...

Легкий воздушный кораблик Рефор­

матской церкви заплыл в чужие негостеп­
риимные воды. Он стоит здесь на приколе,
чуть покачиваясь на волнах.
4 1
I п «Плывет, плывет кораблик, кораблик
золотой...».
Ш
В 1842 году из евангелической общи­
ны Города выделились реформаты, образо­
вавшие свою евангелическо-реформатскую
общину. Ее членами были выходцы из Фран­
ции немецкого происхождения, швейцар­
цы, французы. Первая реформатская цер­
ковь возникла в 1851 году на месте обвет­
шалых и снесенных домов в начале Хер­
сонской улицы со стороны Преображено-
 Позма о Города 361

кой. Нынешний реформатский храм пост­

роен по проекту В.А. Шретера (строили зда­
ние А.И. Бернардацци и инженер Х.Я. Скве-
дер) в 1896 году. На первом этаже была
квартира пастора, а сама церковь на вто­
ром, куда ведет широкая мраморная лест­
ница.
Особенно хорошо она открывается с
Преображенской, от городского сада и оп­
ределяет весь первый квартал Пастера. Она
была поставлена на ограниченном месте и
стоит в ряду домов, не ломая этого ряда и
освещая его улыбкой трогательной вернос­
ти и надежды. Фасад плоский и облицован
красным кирпичом. Три громадных сдво-
енных окна в основном, втором этаже и в
их навершии стилизованные розетки. Вход 1
оформлен четырехъярусным с высоким
псевдоготическим портиком и круглым ок­
ном, в котором размещался стилизованный
крест. Он разрушился от времени и выпал.
Крыша характерно немецкая, высокая,
двухскатная и над ней, в месте входа в храм,
в небо устремлена тоненькая изящная ба­
шенка-игла, звонница, теперь уже без кре­
ста. По самому гребню крутой кровли шла
ажурная кованая решетка. Теперь, когда
ввиду ремонта, она пропала, опасно смот­
реть на эту крышу, на ее крутизну — рань­
ше взгляд останавливался, успокаиваясь,
на очаровательной и спасительной решет-
ке.

Столетие, как она осиротела и живет

среди чужих людей, служа им в их насущ-
 362 Александр Дорошенко

ных нуждах, так, в новых временах, здесь

размещался немецкий национальный дра­
матический театр (1932-1938), а затем на
многие годы она стала кукольным театром
для детей. Для моего сына. И это было все
же хорошо — она принимала в себя и слы­
шала детские голоса и смех. Ее уродовали
небрежением, и сегодня она чуть испугано
смотрит на нас своими большими глазами
— окнами, опасаясь, не без причин для опа­
сений.

Когда-то из ее высоких окон вечера-

ми падал свет на широкий уличный троту-
*Ц|^ар, слышалось пение, шла служба.
Ш ДВОРЯНСКАЯ

Дворянская и Коблевская улицы воз­

никли прямо в степи, они связали немец­
кую слободу с Городом.

Дворянская (Петра Великого, Витте)

названа в честь предводителя дворянства
Ф.А. Кобле, имя которого так основатель­
но закреплено в топонимии Города. С 1902
года она переименована в честь почетного
гражданина Города, воспитанника Ново­
российского университета (он окончил в
1870 физико-математический факультет)
С.Ю. Витте, ас 1909 - в честь 200-летия
Полтавской баталии. Когда-то она брала
начало от Софиевской и текла к Старопор-
тофранковской. Теперь она начинается груз­
ным зданием Новороссийского Универси-
 Позма о Городе 363

тета и разбивается об остов разрушенной

Кирхи.

Характерна идея недавнего переиме­

нования. Ведь имя Дворянской сословно,
и в новых временах малоуместно, но еще
менее уместен оказался для этих времен
Великий Петр...

Университет — родной дом многих по­

колений горожан. Он был образован в 1865
году из Ришельевского лицея, второго в
империи, после Царскосельского. Лицей
был образован в 1817 году по личному хо-
датайству герцога Ришелье перед Алексан-
дром I и стал одним из ведущих образова-
тельных центров России. В 1856 он был пе- \М.
реведен в новое здание на Дворянской
(проектировал А.В. Шашин).

Здание занимает весь квадрат в ряду

Херсонской и Елисаветинской улиц и на­
поминает внешностью крепость, высотой
мощных и плоских стен, тяжестью ароч­ !
ных оконных сводов и их толщиной. Во
Флоренции строили подобные здания в XV
— XVI веках. Когда Микелоццо строил дво­
рец Медичи во Флоренции в 1444-1446 го­
дах, образцом ему послужил наш Универ­
ситет. В этом легко убедиться, сравнив зда­
ния. Оба они трехэтажны, у них мощные
плоские стены, без выступов, одинаково
нависает над улицей глубокий карниз плос­
кой крыши. Это, по сути, жестко огранен­
ный куб, рустованный по всем этажам, и I
364 Александр Дорошенко

только первые два у обоих разделены жест­

кой под нижний оконный срез линией. Окна
были вырезаны в массиве уже сложенных и
когда-то глухих стен, и в каждом окне
сдвоенная арка с розеткой «во лбу». Такое
здание, как его не поставь в городе, всегда
станет особняком, выйдет из ряда домов,
и само организует вокруг себя городскую
среду.

Ходили мимо Палаццо Медичи мно­

гие поколения флорентийцев, и, глядя на
эти стены, многому учились. Как и мы,
потому что такие стены сами по себе спо­
собны правильно изменять и воспитывать
душу увидавшего их человека.

На фронтоне входного ризалита был

двуглавый орел, а площадка входа была ок­
ружена невысокой решеткой в кованых «ан­
дреевских» крестах. Вестибюль просторен и
прохладен в любой летний день, аристок­
ратична лестница, ее основательность на­
страивает сердце и ум вдумчивой серьез­
ностью. К вестибюлю примыкала церковь.
К Университету пристроено здание физи­
ческого института, П-образной же формы
и образуют они каре зданий с внутренним
двориком, где стоит бюст великого матема­
тика Александра Михайловича Ляпунова.

Напротив Университета соразмерным

массивом высится мой родной и такой хо­
лодильный институт, построенный перед
самой войной, в 1936-1937 годах, по про-
 Поэма о Городе 365

екту А.Б. Минкуса и Л.М. Наркевич на ме­

сте особняка усадебного типа, с внутрен­
ним садом, от улицы отделенным кованой
оградой, с двухэтажными в красную ли­
нию Дворянской симметричными флиге­
лями. Бывал в этом доме Пушкин, жила в
нем красавица итальянка. (Ах, Боже мой, в
разное время и к разным женщинам мы с
ним, Александром Сергеевичем, были так
близки в устремлениях, «в этом доме» — в
этих домах, на этом самом месте ...). У ин­
ститута тоже гладкие плоскости стен и руст
намечен по всем этажам. Здание институ­
та, пожалуй, единственно стоящее из все-
го послереволюционного строительства в 'Ц**'
Городе. Фасады обеих зданий «пригнаны»
друг к другу, университетское имеет выс- ш
туп, а наш институт соответствующую вы­
емку, так что если они станут дрейфовать
друг к другу, то линии их совпадут, как I
берега Атлантиды.
.
У проездных ворот эклектичного дома
№8, по обеим их сторонам, в стену вдела­
ны флагодержатели. Их здесь сохранилось
три пары разного времени. Первые дорево­
люционные, они выкованы объемной и
сложной решеткой, древко знамени вхо­
дило в подпятник и удерживаясь кольцом,
чтобы ветер развевал полотнище знамени,
а не сбрасывал его на тротуар. И решетка
была «под знамя» — парадна и торжествен­
на. Как салют. Но прохудилось от времени и
небрежения правое крепление и, вот уже в I
советские, видимо, пятидесятые годы, ус-
 р
366 Александр Дорошенко

тановили рядом пару новых, коротких, кар­

ликовых, но все же сложной и продуман­
ной структуры, из сваренных трубой поло­
сок металла и даже крендельком загогули­
ны у крепежа. Плотно сбитых, надежных и
не обсуждаемых. В совсем нынешних вре­
менах установили еще парочку рядом. Идея
была прогрессивной — обеспечить как праз­
дники, так и траур, и предусмотреть две
позиции для знамени, для праздника кру­
то вверх, и склоненным, чтобы было зна­
мя в частые теперь дни трагедий. Решено
это просто, как яйцо Колумба: два обрезка
водопроводной полуторадюймовой трубы
*Ц§Г вколочены в стену под разными углами,
и, пожалуйста! — Дешево и сердито! И так
%
по всем дворам городского центра.

Дворнику же это все равно, и боль­

шинству проходящих мимо тоже, и архи­
тектору главному тоже вполне наплевать,
сколько их не было в это последнее столе­
тие, случайных в нашей жизни и вполне
преступных элементов, а это нам с тобой
не все равно, тебе и мне!

На углу Коблевской и Дворянской

идет крупный елочный снег. Он начинает­
ся в высоте древесных крон, пронизанных
солнцем. Снежинки кружатся в высоте, за­
водят хороводы Мой пес постепенно, пока
я любуюсь тополиным пухом, превращает­
ся в снежную бабу. Конец мая, тополиный
пух, жара. Это единственный в мире пере­
кресток, обе улицы которого названы в
I

Поэма о Городе 367

честь одного и того же человека!

Дворянскую улицу замыкает здание

лютеранской церкви (Кирхи). Она постав­
лена в самой высокой точке города, на
Ямской (Немецкой) улице, на месте, где
была когда-то Немецкая площадь. На гра­
вюрах 1860-70-х годов Кирха представлена
высоким продолговатым центром с примы­
кающей к нему легкой и изящной квад­
ратной колокольней с очаровательным де­
ревянным шпилем, а перед колокольней
размещен утяжеляющий все сооружение
шестиколонный портал на широком шее-
тиступенчатом основании. Симметричная
церковная ограда по обеим сторонам храма
ограждает сад с высокими деревьями. Храм V
был создан в 1824-1827 годах по проекту
Боффо.

Кирха по всему периметру выделен­

ной территории (Ямская и Кузнечная ули­
цы, Лютеранский и Инвалидный переул­
ки) была окружена рядом церковных зда­
ний — пасторатом, залом для конфирма­
ции, четырьмя школами для мальчиков и
девочек, богадельней, двумя приютами для ■

престарелых, приютом для мальчиков и

спортивным (гимнастическим) залом. У
лютеран школа является преддверием храма.

Остов разрушенной во время после­

дней войны Кирхи сохраняет старую цент­
ральную ее часть, но сам храм перестроен
был в конце века в неороманском, н
368 Александр Дорошенко

сколько архаичном, стиле. Проектировал его

Герман Шеврембрант. Окна украшены были
витражами, установлен новый орган, рос­
кошный дубовый резной алтарь и кафедра.
Квадратная в плане, многоступенчатая ко­
локольня с многогранным пирамидальным
шпилем и бетонным крестом имела по сто­
ронам своим маленькие, тесно прижавши­
еся к ней колоколенки, а тело храма «под­
держивали» декоративные, мощной и на­
прасно расходуемой силы, многочисленные
контрфорсы. Две симметричные башни за­
мыкают здание Кирхи.

Коммунистический режим в 1922 году

ограбил церковь, а в 1938 ее закрыл. Затем
разрушили почти все церковные здания, за
исключением самой Кирхи и углового пас­
торского дома. Саму Кирху тоже хотели
взорвать, уже завезя взрывчатку.

Стоит она напоминанием о прошед­

шей войне, оставшаяся единственной из
всех многочисленных разрушений Города,
с провалами крыш и стен, с пустыми глаз­
ницами выплаканных окон. Площадь изу­
родовали пристройкой многоэтажного са­
рая-общежития на углу Лютеранской ули­
цы на месте церковного сада, нарушив
цельность всей окружающей двухэтажной
застройки, из которой вырастал храм.

Стоит укором, но укорять уже не

кого, не стало тех, кто способен укорять­
ся, оставшиеся полны собственных бед и
 Поэма о Городе 369

«стыда не имут»!

Сегодня восстанавливают пасторский

домик и в нем, видимо, временно размес­
тится Кирха. Его обнесли красивой оградой,
а на скошенном углу к Ямской и Инва­
лидному переулку установили на этих днях
фигуру Петра-апостола с Библией в руках.
Как хорошо — даже выбитые окна Кирхи
повеселели!
Неподалеку от Кирхи стоит дом №30.
Тяжелая резная в дубе и манящая прохла­
дой парадного дверь первого этажа, веду­
щая прямо с улицы. Кованые решетки на
дверных стеклах — чтобы в парадном было
светло. После солнечной улицы — прозрач- вг
ный полумрак и прохладные мраморные 1
ступени. И когда привыкнут глаза — перед
ступеньками в пол вделана белого мрамо­
ра плита и на ней написано: «ЗДРАВ­
СТВУЙТЕ». Прошедшего столетия множе­
ство ног полустерли надпись, но каждый,
впервые вошедший, приостановится и как
бы ответит кому-то, так давно о нем поду­
мавшему: «ЗДРАВСТВУЙТЕ!».

Так недавно они приветствовали

меня, множество раз проходившего в не­
ведении мимо и теперь случайно пересту­
пившего этот порог. И я им ответил: «Здрав­
ствуйте и берегите себя!».

Напротив Кирхи храмом искусств уг­

нездился на самом углу консерваторный
сарай. Сарай — это по-тюркски дворец, все

25 4ММ
 370 Александр Дорошенко

столицы Орды назывались Сараи, и после­

дняя — Бахчисарай в Крыму. Сарай у нас
стал обозначать дровяной и всякого хлама
склад, решенный в привычных архитектур­
ных ухватах казарм и тюрем. Какие музы
слетают сюда с небес? Все кажется мне ве­
черами, проходя мимо, что там рыдают в
глубоких подвалах невинные дети. Скорб­
ные эти голоса тревожат мне совесть, все
кажется мне, что был когда-то рядом со
мною друг, и вот его не стало, но я неви­
новен, я ни в чем таком не виновен! Так
почему же они так пронзительно завывают
каждый раз, когда я беспечно прохожу
ЦТ мимо?
%
(Мой пес, напуганный, даже не же­
лает в этом месте поднимать лапку...).

САДОВАЯ

«На углу Садовой какие-то трое

остановили меня. Они сбили с меня
шапку, засмеялись и спросили: .
- Ты еще не в Израиле, старый
хрен ?!
- Ну что вы, что вы ?! Я дома. Я
— пока — дома. Я еще летаю во сне.
Я ещу расту!...»
Александр Галич.
Воспоминание об Одессе

Одно время (с 1911) носила имя Сто­

лыпина. На ней было разбито несколько
садов, в частности, сад княгини Репниной,
 Поэма о Городе 371

отсюда и имя. Она коротка и очень арис­

тократична в начале, но как-то внезапно
заканчивается суетой и торгом Нового рын­
ка. Улица узка, но дворы неожиданно про­
сторны и в них сохранились несколько пат­
риархов деревьев, может быть еще из тех
садов?

На старом здании, угловом от Собор­

ной площади, под номером 18-ть висит таб­
личка — «Дом Феликса Ивановича Рокка».
Значит, такое имя действительно было, и
не выдумал его Михаил Булгаков для сво­
их «Роковых яиц». Слово «парадная» торже- ^
ственно. В доме под номером 16-ть левая от
проезда парадная именно такая. Вход высо­
той в два первых этажа, как принято было
в Городе, и это делает вестибюль торже­
ственно высоким. На потолке сохранились
мозаичные панно, из кусочков зеркал, рас­
крашенных нежными красками, там цве­
ты и листья, и причудливый изгиб ветвей.
Там три панно, и в центре каждого сохра­
нился крепежный крюк — сияли лампы в
высоте парадного входа и освещали мра­
морные ступени в обрамлении кованых ре­
шеток, и мраморный парапет, на котором
стояли цветы, что отмечал, как естествен­
ную необходимость жизни, еще профессор
Преображенский. А ступени ведут к пло­
щадке первого этажа, где громадная высо­
та окна открывалась свету и воздуху, где
были стекла с фацетом, и рифленая повер­
хность стекол причудливо преломляла сол­
нечный свет. Над окном в его недосягае-
 372 Александр Дорошенко

мой высоте сохранилась мраморная ваза и

в ней давным-давно позабытые владельца­
ми пыльные цветы и листья. А на первой
лестничной ступеньке вестибюля на ее вы­
ступе был укреплен кованный фонарный
столб, но кто-то, неосторожный, вырвал
с корнем фонарь. В году семнадцатом, или
чуть позже, торжествующий и вселивший­
ся сюда пролетарий навел здесь порядок,
чтобы привычнее было жить, куда-то
сразу и навсегда исчезли цветы и фонари-
висельники, выбили стекла в парадных ок­
нах и с тех пор так и стоят рамы с выпла-
канными глазами, впрочем, и это уже об-
1§|Г суждал профессор Преображенский.

\&1 Почтамт взорвали перед отступлени­

ем, видимо, наши «органы», чтобы создать
врагу сложности — руководствуясь здравой
ленинской мыслью о самом главном для
власти — «почта, телеграф, вокзал». При вос­
становлении послевоенном пропал строй­
ный многоярусный шпиль — «колоколен­
ка» с высоким флюгером. Внутренний зал
имеет грандиозный фонарь во весь пото­
лок. Здание почты грузное, чрезмерно вы­
сокое для узкой Садовой, но зал был кра­
савец внутри - как нарядная шкатулка для
драгоценностей, которая, когда открыва­
ешь крышку, нежно играет старую мело­
дию, не то, чтобы позабытую, но такую,
которой никогда и не знал, а она просто
память сердца и может быть твоя молодая
бабушка любила ее, и так эта память пере­
шла к тебе. Во втором этаже была череда
 Поэма о Городе 373

сдвоенных, а по третьему — строенных,

высоких и овально закругленных внутрен­
них окон, обрамленных богатством лепни­
ны. Сложная моделировка поверхности
стен, на которые фонарь обильно проли­
вал солнечный свет, переливалась и искри­
лась оттенками цвета.

Стены теперь сделали плоскими с

прорезными квадратами окон и все предель­
но упростили. По образцу типовых обкомов-
райкомов плоскость, и в ней прямоу-
гольная дыра, а в дыре — воронка пустоты.
На такой стене тянется рука написать иду-
щие из сердца и вполне справедливые ело-
ва моего народа!

В вестибюле почтамта был централь­

ный переговорный пункт, где я провел
много часов, допоздна ожидая связи с дру­
гими странами и городами. Выходил на
улицу, во внешнюю открытую галерею,
курил, прислушивался к объявлениям, что­
бы сорвавшись, бросив окурок, бежать к
кабинке, к трубке телефонной, к родному
далекому голосу. И потом шел ночной Са­
довой, в тишине и прохладе ночи, и вспо­
минал, повторял, додумывал, говорил сло­
ва, которые так надо было сказать, и вот
не сказал, не успел, не решился.

На самом углу, на Садовой 1, стоит

здание Ришельевской гимназии. Вход был
с угла Садовой и Торговой, он теперь за­
мурован и обрушен когда-то бывший над
 374 Александр Дорошенко

ним балкон. Ришельевскую гимназию в раз­

ное время закончили Михаил Врубель,
Юрий Олеша, Валентин Катаев... Там за­
нимался, но не закончил курса из-за слож­
ности своего характера великий русский
мыслитель Николай Федорович Федоров.

Ни одной памятной доски!

К гимназии по линии Торговой при­

мыкает «базарное» здание, в один этаж, с
пятнадцатиколонным сплошным фронто­
ном, и между каждой парой колонн — окно.
Основательные колонны, лучшей ордерной
системы, толстенькие к низу, каждая на
стилобате и высота стилобата растет в сто-
1/51 рону Херсонской, компенсируя падение
Торговой улицы к откосам моря. Как пара­
дный полк, размещенный в провинции.

В границах Садовой, Торговой и Коб-

левской расположено каре зданий одного
владельца, Вильгельма Санценбахера, по­
строившего здесь для Города Цирк-варьете.
Объемное здание цирка вписано внутрь
дворов, так что странным образом, зная,
что там внутри находится Цирк, всегда
удивляешься, где же он и как он там раз­
мещен, почему никак не виден с улицы.
Это был для своего времени верх техноло­
гического прогресса: цельнометаллический
шатер, все конструкции которого изгото­
вили в Германии. Как много радости пода­
рил нам, неведомым ему малышам, рус­
ский немец, Вильгельм Санценбахер!
 Поэма о Городе 375

Мой первый цирк связан с дедом. Была

снежная новогодняя зима, и дед взял меня
в цирк. Он там имел старые связи, когда-
то он молодым стоял в цирке на представ­
лениях дежурным пожарным и с тех пор
цирк полюбил. Был сильный мороз, ново­
годняя елка ждала меня в цирке, и я в пер­
вый раз в жизни надел сапоги: их купили
для отправки в деревню какому-то наше­
му родственнику-мальчишке, и одели в этот
день на меня. Было тепло ногам, хрустел
от мороза снег, мы шли по Коблевской к
Цирку. Шли мы по узкой расчищенной от
снега дорожке, по краям которой высились
снежные холмы — в моем детстве в Городе
были снежные зимы. Снежные высокие
шапки лежали на подоконниках и укрыва­
ли ветви деревьев, и стоило качнуться та­
кой ветке, как всех прохожих обдавало снеж­
ным густым дождем, и весело смеялись
люди.

Поразило меня сразу все цирковое —

арена с запахом опилок и зверья, крутизна
и высота трибун, оркестровая ложа над вы­
ходом на арену и цирковые актеры. Чест­
ность этого представления, когда все по на­
стоящему, прыжок и сальто, или прогулка
по канату под куполом цирка. Здесь было
братство, — не театральная труппа, с зау­
ченными и не тобой написанными роля­
ми, с разыгранными искренними чувства­
ми, — но братство опасности и личного тру­
да и отваги, без дублеров и страховок.
Театр фальшив и актеры, пусть и хорошие,
 376 Александр Дорошенко

портят текст пьесы, если он талантлив, и

вы услышите не слова автора, но отвлече­
тесь формами актрисы или ее наработан­
ным и лживым жестом. Пьесы пишутся —
хорошие: для игры и развлечений, но луч­
шие — только для чтения! А здесь нет ав­
тора, и молодые эти ребята сами все при­
думали и сделали. Цирк это молодость и от­
вага. И честность.

Любите ли вы цирк?

«Цирк всегда виднелся сквозь падаю-

щий снег. Ну, что ж, всегда была зима,
когда был цирк!» Это идет в мой цирк
мальчишка Юрий Олеша, мне сверстник.
Ш «На стене цирка висели афиши с изобра­
жением желтых львов и красного укроти­
теля, которое, казалось, двигалось, пото­
му что на нем были и круги, и взвиваю­
щийся бич, и подкинутые задние ноги льва».
Она была точно такой же, когда мы с де­
дом подошли к цирку, красочная афиша,
и на ней обманутые львы. А потом, сразу
же, внезапно, эта афиша стала ареной цир­
ка. И неизбежно мы мальчишки (я и Оле­
ша) влюбились «в акробатку-девочку». Моя
тоже была в белых сапожках, но ходила она
по канату, а, выбегая на арену и убегая за
кулисы, крутила сальто:

«Она по проволке ходила,

Махала белою рукой...»

Ну и конечно «страсть скрутила» мое

юное сердце, именно не любовь, но страсть.
 Поэма о Городе 377

Как много лет я помню эту девочку, как

по-прежнему она недоступна!

Всегда во втором отделении на арену

выбегали львы. В антракте долго готовили
клетку, вынося ее по частям и сегментам и
монтируя по всему периметру арены, по­
сыпали арену опилками, появлялись вок­
руг клетки пожарные с брандспойтами,
нагнетая страх и напряжение в публике.
Потом, когда по длинному звонку публи­
ка занимала места, и хлопали откидные
крышки сидений, объявлялся номер, под
маршевую музыку геройски выбегал, кла-
няясь публике, укротитель, и через откры-
тую решетку пускали на арену львов. Рас-
терянных, ошельмованных, испуганных и УШ
страшных! Я с детства всегда болел за львов
и всегда был против дрессировщика. Если
лев гордый царь зверей, то хорошо бы ему
этого лоснящегося блеском дрессировщи­
ка съесть!
Много позже я впервые привел в свой
цирк сына, и было ему тогда лет пять. Мы
часто ходили вместе в цирк, ради него, но
и я всегда радовался представлению, аре­
не, запаху опилок. Помню, мы сидим в пер­
вом ряду, посреди арены сложной конст­
рукции установлен стол и на нем, вокруг
него, акробаты. Они крутили сальто, пере­
летая через этот стол, друг через друга,
врознь и все вместе, чуть отскакивая, что­
бы тут же еще стремительнее влететь в ра­
достный этот хоровод, они кружились в
сплошном переплетении клубка тел, и так
ярко горели, мигая и переливаясь, огни
378 Александр Дорошенко

вокруг них и вместе с ними! И мой маль­

чик, подхваченный этим стремительным
радостным потоком, вдруг, спрыгнув с
моих коленей, уже бежит к ним, этой ра­
достной группе, чтобы закружиться вместе.
Они, поймав его в самом уже центре аре­
ны, смеясь и под смех зала, мне вернули.

Этот старый цирк лучшая часть на­

шей родины, мы там маленькими держали
за руку наших родителей, и они нам все
объясняли. Мы смеялись клоуну, и наше
маленькое сердце сжимал страх, когда шел
по проволоке в немыслимой высоте кана-
тоходец. С тех пор прошло немало лет, и все
эти годы мы там ходим сами, и, если не
падали, это потому, что страховочный ка­
нат с тех пор закрепился на нашем поясе,
невидимо, но надежно.

Непременно научите своих детей лю­

бить цирк!

КНЯЖЕСКАЯ

Она (Баранова) аристократична. Здесь

много особняков. Они стоят по старой крас­
ной линии, а новые дома конца-начала века
стали ближе к дороге, урезав тротуар. У ста­
рых сохранились уличные решетки и за
ними был сады. Улица и сегодня хранит
тишину. Тишина идет от стен, от решеток,
от въездных тумб. Эти дома, даже такие, в
столетнем небрежении, покинутые хозяе­
вами, в бедности и скудости окружения,
хранят достоинство.
 Поэма о Городе 379

Плоскость великолепной стены, про­

стота рисунка наличников, в проездной
арке дата «1854», начало Крымской войны.

Двухэтажный красавец, с полуцир­

кульными бровями над высоченными ок­
нами, с решетками балконов, сотканны­
ми из паутинки, причудливо выгнутыми в
уличное пространство, улыбающимися. Но
цвет этих стен — это уже цвет мумии, это
руины видом, и возникает странное чув­
ство, что они так нарочно созданы, арха­
ично, чтобы впечатлять романтикой и дос­
тоинством старины И с изумлением ви-
дишь, как, из под чудом держащихся стен ‘Ць’
и плит, выбегают играя дети.

В самом начале улицы, на границе го­

родского плато, на сплетении Княжеской,
Новосельского и Херсонской стоит здание
«Императорского технического общества».
Оно главным фасадом обращено к Княжес­
кой, массивно и выложено из блоков, при­
везенных когда-то из Египта, там они ос­
тались от строительства пирамид. Налични­
ки окон и большая арка выполнены из бе­
лого инкерманского камня. Главный зал
был отделан в формах итальянского воз­
рождения и богато декорирован. На скошен­
ном лицевом углу здания полусбитая над­
пись в высоком рельефе — «Мир есть чис-
ло(?)». Решетка забора невесома и связана
на каких-то спицах. Нижняя и верхняя час­
ти сделаны косым крестом, а в середине
спаренные вертикальные столбики. Часть
 380 Александр Дорошенко

решетки, как водится, снесли и затем за­

латали, сварив недостающие секции из на­
дежного арматурного прута.

Вид романтических развалин и впору

водить сюда экскурсантов, как на остатки
форума в Риме.

Первый номер улицы сделан в псев­

дорусском стиле. Он угол Города, о кото­
рый разбивается поток транспорта, несу­
щегося с Пересыпи. Часть налево, по Пас­
тера, часть вправо, по Старопортофранков-
ской. А в середине, в развилке, и углом к
набегающему потоку машин, стоит этот
с*Ы^°дом. Между двумя этими дворцами постав-
11?! лен забор, облицованный туалетной плит­
кой. За таким забором бывает склад ржавой
арматуры, или утильсырья.

Это узловая точка Города, здесь свя­

зываются и разбегаются сразу несколько
наших главных улиц: Княжеская, Ново­
сельского, Старопортофранковская и Хер­
сонская. Таких узлов здесь цепочка, следу-
щая по пути в Город - узел Ольгиевской,
Нежинской, Новосельского, а рядом, ка­
саясь плечом, раскатывается в Город Ста­
ропортофранковская.

= Коблевская (Подбельского) начина­

ется у Соборной колокольни, и рассекает­
ся в своем течении Новым рынком, за ко­
торым она старше возрастом и патриархаль-
 Поэма о Городе 381

ней. Она дворянская до Нового рынка и за

ним мещанская.

Сейчас первые дни июня. Солнечное

утро. На Коблевской сохранились два ряда
деревьев на каждой стороне тротуара. Та­
кой тротуар как прохладное утреннее про­
странство храма. Два ряда мощных колонн
подпирают свод храма, и свод этот облицо­
ван зеленью крон. Великолепны были ста­
рые мастера, и на этом своде виден и чита­
ется каждый отдельный листик и на нем
каждая жилочка. И даже в редких просветах
плывут облака, и синеет небосвод. Сама же
улица подобием небывалого храма, в нем
по три боковых нефа и центральное про­
странство дороги. В конце, как и положено
храму, виднеется колокольня.

Большая часть деревьев — столетние

акации, они своими мощными корнями
подняли ненадежный асфальт, а в некото­
рых местах вышли на его поверхность. На
корнях этих деревьев держится асфальт и
плиты наших дорог, своими стволами они
подпирают небо и кронами оберегают нас
от яростного внешнего мира.

Нежинская (Франца Меринга) в на­

чальных своих номерах двух — трехэтажна,
стара, обветшала. Детали говорят о любви и
красоте, но разрушены очень детали, -
чугунное литье крылечка у парадного вхо­
да, но нет уже над ним спасительной от
дождей крыши, навсегда отшумели эти
382 Александр Дорошенко

дожди, — мрамор сохранившихся ступенек

подперт кирпичами. Но вот переулок Бог­
данова (Конный, Ново-Базарный) и в нем,
прямо в подбор от угла, сразу три красавца
в модерне, рослых, статных, подобранных
друг к другу. Мощногривые львы рычат с
высоких стен. И даже преступное варвар­
ство перестроек фасадов не смогло уничто­
жить их стройность и красоту.

У парадных входов 58 номера, прямо

на тротуаре, стоят парами кариатиды, и что-
то условное несут на головах. Они высоки
и полноваты, как принято быть в Городе
молодым и красивым женщинам. Проходя
мимо в ночной темноте я иногда пугаюсь
— из парадного мне навстречу выступили и
ждут меня женщины, устало сложив опу­
щенные руки - их лица добры и печальны.

О чем они печалятся?

Они были в начале жизни, отлиты по

одной форме, были одинаково неотличи­
мы, но время прожитой жизни изменило
их облик, и теперь у них разные лица.

Идущая вдоль улицы трамвайная ли­

ния рождает обреченность прямолинейно­
сти. У нас с этим связано и разрушение
прилежащей к рельсам брусчатки. Есть что-
то в трамвае пошлое, эрозионное. Трудно
трамвайной улице сохранить ощущение
праздника. Трамвай уничтожил прелесть
Нежинской, как, впрочем, он же способ-
 Поэма о Городе 383

ствовал опошлению Преображенской. И

только на Французском бульваре он умес­
тен и необходим чувству. Может быть это
потому, что там он ведет нас в праздник,
к морю?

Новосельского (Островидова, Ямс­

кая, Немецкая). Как скорпион или морс­
кой конек, она имеет закрученный хвост,
а тело свое несет от Торговой до Преобра­
женской. Имя ей дано в честь жившего на
Ямской городского головы Николая Ново­
сельского. Бала это первоначально улица
немецких колонистов, Верхняя немецкая
колония, а Нижняя колония немцев, по
Ремесленной улице, была в районе Каран­
тинной балки. Известны эти улицы с 1815
г
года. Ямской улица отмечена в 1824, а имя
Новосельского носит с 1901.

У Кирхи, на углу Лютеранского пе­

реулка, стоит двухэтажный, старый дом,
попавший на разновременные гравюры
Лютеранской церкви, очаровательно стро­
гих очертаний. По периметру его идет глу­
бокий, с откосом к тротуару, ливневый ров.
Симметричная въездным воротам решетка
на невысоком постаменте открывает глу­
бокий в зелени деревьев двор. Ворот, впро­
чем, нет, и дикторские топорики решетки
трогательно охраняют разрушенный двор.
Внутри двора был разбит цветник, припод­
нятый над дворовым пространством и ок­
руженный каменной оградой, и посажены
 384 Александр Дорошенко

молоденькие тоненькие деревца. Громадные

их стволы колоннадой несуществующего
храма стоят теперь посреди двора, накрыв
его сплошным зеленым куполом, и уце­
левшие камни ограды охраняют давно про­
павший цветник.

Там есть дом под номером 79, с рос­

кошным и перегруженным фасадом, с из­
разцами, разбросанными по плоскостям
стен, лепными мордами, и даже борода­
тый вовсю мужик, разместился внутри бал­
кона, как местный житель, вышедший по-
^2^ луодетым поглазеть на утренних прохожих.
Рядом, сопряжено с дворовым въездом есть
Г*паРаДная> веДУЩая прямо с улицы к мра-
й! морной лестнице входа. Вход глубокий и
прегражден декоративной двухстворчатой
решеткой. Невысокой, кованной, и сегод­
ня легко поворачивающейся в петлях. Как
это было красиво ночью — глубина и ти­
шина освещенного парадного входа, мра­
мор ступенек, резьба двери. И перед всем
этим поставленная для красоты прозрачной
ковки решетка. Как кокетливо прижатый к
губам палец, запретительным жестом мол­
чания.

Теперь ее никто и никогда больше не

закрывает. Там, за этой решеткой, еще даль­
ше в глубину парадного, за надежной рез­
ной дверью, есть небольшая ниша, так па­
мятная мне в баснословно далекие годы. Мы
были бесприютны в те годы, и иногда, идя
мимо, мы укрывались в этом парадном, за
 Позма о Городе 385

этой дверью. Со стороны подъезда в пара­

дное был прорублен еще один вход. Как он
мешал нам опасностью непрошенного
вторжения. Теперь его вновь, с опоздани­
ем заложили нам помешать уже не мо-
жет ничто.
Над воротами дома голова Геракла в
львиной на голове шкуре с передними ла­
пами, заботливо завязанными кем-то под
его шеей. Как детская шапочка, чтобы не
простудил ушки!

Спиридоновская (Горького) названа

в честь Св. Спиридона (теперь не дают та­
ких имен детям. А раньше такого человека
называли ласково Спиря и был это, соот­
ветственно имени, человек пьющий). Каш­
тановая аллея Города. Она во всю свою не­
малую ширину перекрыта кронами могу­
чих каштанов. Как и Пушкинская, она, и
параллельная ей Гулевая, оставлены в брус­
чатке.
Здесь есть странный дом под номе­
ром восемь, в красном кирпиче, в четыре
этажа, тяжести и грузности страшной. Ощу­
тимо, как давит он своей чудовищной мас­
сой землю, на которой поставлен. Из кир­
пичей, которые спрессованы в этом-доме,
можно было бы выстроить десяток таких же
объемом. В нем все тяжело и мрачно — даже
эркеры, даже балконы, такие легкие и ле­
тучие в Городе. Левый эркер надолбом дзо­
та нависает над парадным входом первого
этажа, средний и так, и сяк, он тоже гру-

26 4|8'4
 386 Александр Дорошенко

зен, но в массиве дома как-то скрадывает­

ся его тяжесть, а правый, на высоте тре­
тьего и четвертого этажей, вырастает в сто­
рожевую башню-донжон. Это скорее кре­ I
пость, и строители просто не успели все
завершить — вырыть рвы и перебросить че­
рез них мосты. Подъезд дома мрачен нео­
бычайно, с улицы он идет наклонным низ­
ким тоннелем и упирается в глухую стену,
так что надо наверняка знать, что там есть
выход во двор, чтобы вообще пойти этим
подъездом, и, проходя им, ощущаешь
над головой давящую тяжесть тысячетон-
ных кирпичных глыб. Двор у него - зам-
в|рь' ковый, квадратный, гулкий, он защищен
отовсюду высокими стенами. Они легче чи­
А таются, стены здесь стройнее и готические
лестничные окна обрамлены филигранной
кирпичной кладкой. Это лучшая в Городе
кирпичная кладка и она в странном про­
тиворечии с тяжестью стен.

Все мне кажется, что был этот дом

когда-то высок и легок, стремительно рвал­
ся в небо, но прошли тысячелетия поки­
нутости, обрушились стены, осели фунда­
менты, и вот осталась гора кирпича, как
это случилось со стенами Ниневии и Вави­
лона. Странным и опасно неблагополучным
был задумавший и построивший этот дом
человек!

Названия Кузнечной и Дегтярной

улиц и Каретного переулка, расположен­
ных рядом друг с другом, это характерис-
 Поэма о Городе 387

тики профессиональной занятости живших

здесь ремесленников, в основном немцев.
Теперь это самый центр Города, тихие и
спокойные, заросшие зеленью улицы, здесь
практически нет движения транспорта, но
когда-то это была очень шумная рабочая
окраина, с громадными дворами, шумом
работы и множеством колесных экипажей
и повозок (еще в 1875 году здесь работали
две каретные фабрики). Дома здесь двух и
одноэтажные, застройки восьмидесятых
годов девятнадцатого века, но есть несколь­
ко совсем старых, видавших все эти кареты
и повозки, помнящих множество таких ред-
ких теперь на улицах Города лошадей, цо-
канье копыт и шумное всхрапывание ЖУ" **]§§?*
ющих корм тружеников извоза. И веселый ш
перестук кузнечных молотков.

Однажды здесь выполнили срочный

заказ — карету для Золушки. А в Шахском
дворце на Надеждинской был заказан для
нее Бал. Это было пугающе красиво — в уже
ночную, освещенную фонарями Надеж­
динскую, плавно и стремительно развер­
нувшись, ворвалась шестерка вороных в
львиных гривах лошадей и в двойном ряду
пылающих фонарей пронесла вдоль всей
улицы невесомую золотую карету. Искры
сыпались от копыт и гранита булыжников.
Прогремели копыта по мостовой, стали у
ворот бешеные кони, распахнули дверцу
прыгнувшие с запятков слуги, и самая ма­
ленькая в Городе ножка ступила осторож­
но на тротуар. Худенькая и стройная как
 388 Александр Дорошенко

оловянный солдатик девушка в белом из

пены платье, осторожно пряча руки от жад­
ных глаз (не вполне успели отмыть копоть
золы), прошла в распахнутые торжествен­
но двери Ветер с моря успел распушить и
ласково пригладить ее растрепавшиеся
длинные волосы, пока шла она к высоким
дворцовым дверям.

Ради этого Бала стоило строить Город,

мостить его улицы, ковать бешеных лоша­
дей, ковать из лепестков роз на усиках рес­
сор золотую карету, только на один этот
вечер. Стояло над Городом в ту ночь высо-
^ кое холодное и прозрачное небо и на нем
множество мигающих звезд. Ярко горели
уличные фонари, миллионы свечей друж­
но и весело горели в высоте бального зала
и на его стенах, и яркий свет готических
окон на высоте Приморского холма далеко
был виден идущим в море кораблям. Мно­
го лет рассказывали потом бабушки своим
засыпающим внучкам эту однажды увиден­
ную ими правдивую историю, как ярко све­
тились огнями окна Шахского дворца, как
играла музыка и когда замирала, били ло­
шади копытами плиты дворца, ждущие
свою юную повелительницу черные лоша­
ди, с яростными белками невиданных аф­
риканских глаз.

Льва Толстого (Гулевая, Каракозо­

ва). Гулевая она в имя купца и домовла­
дельца, а генерал-майор Константин Ка-
 Поэма о Городе 389

рангозов был в 1905-1906 Одесский вре­

менный генерал-губернатор. Он, рискуя
жизнью, отправился на взбунтовавшиеся
броненосцы «Князь Потемкин» и «Георгий
Победоносец» и сумел умиротворить мат­
росов.

Вся эта прямая улица, от Соборной

площади до Старопортофранковской, есть
развитие Центра. На ней в начале века по­
ставили высокие дома в строгом модерне,
разметив ее изменение по всей длине. Ка­
кой красавицей должна была она стать!

У дома № 13 на воротах сохранился

фонарь, выполненный заодно с наверши-
ем этих ворот, единственный такой в Го­
роде. Конечно, он лишен стекол и самой
лампочки нет в нем вот уже столетие. Это
было красиво — новый тогда еще дом, кра­
савец в модерне и под его эркером, стили­
зованным, плоским, с овальными боко­
выми окошками, фонарь освещал ворота и
часть тротуара, манящим уютом света! Как
хорошо было возвращаться домой поздним
осенним вечером и видеть издали свет это­
го фонаря!

Женское коммерческое училище юж­

норусского немецкого общества стоит на
углу Каретного. Проектировал его Э. Мэс-
нер и построил вездесущий и так много
строивший в Городе Скведер в 1913 году.
Это немецкий модерн, редкий образец в
Городе. Крутизна крыш, нарочитая пустота
 390 Александр Дорошенко

плоскости стен, на которых припухлость

эркеров так естественна, и выразительность
очень скромного декора. Над первым эта­
жом очарователен красный поясок — не­
широкий навес, опоясывающий здание.

Улица завершается одноименной пло­

щадью, где в круглом пятачке, обсажен­
ном катальпами, теперь выставлена отруб­
ленная голова Льва Толстого (отрублена она
аккуратно, с полной сохранностью боро­
ды, в которую скульптор и вложил весь
свой талант). Поставлен этот памятник к
>%§!** 50-летию Советской власти, кровно свя-
занному происхождением с именем и де-
°Чз3^лом жизни Льва Николаевича, а по всему
периметру площади расставлены забегалов­
ки, торгующие всю ночь дешевой водкой.
Ночь, огни забегаловок, хриплые голоса
проституток, звон битой посуды, сиплый
лающий мат! - кипит вокруг Льва Толсто­
го народная жизнь, подлинная, а не та,
которую он пытался для нас выдумать. Пусть
теперь послушает!

«Входит Лев Толстой в пижаме, всюду —

Ясная Поляна.
(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром
с комсомолом.)

Се — великий сын России, хоть и правяще­

го класса!
Муж, чьи правнуки босые тоже редко ви­
дят мясо.
Чудо-юдо: нежный граф
Превратился в книжный шкаф!»
3
Поэма о Городе 391

Когда же это Иосиф Бродский успел

побывать на нашей площади и так все на
ней разглядеть?

На углу площади есть маленький про­

дуктовый магазинчик «Лев» и, когда мы с
Деником приходим что-то купить, нас ждет
там крупный, черно-коричневый и лохма­
тый пес Джек, «хлебный Джек», как мы
его называем, потому что он вечно окола­
чивается под угловой хлебной будкой. Я
покупаю кусочек колбаски, кровяной или
печеночной, а они оба сидят дружной па-
рочкой у стеклянных входных дверей и меня
наблюдают через эти двери. Выйдя, я делю
угощение поровну. Джек крупный и силь­ I
ный пес, но он деликатен и к Денику не
лезет отобрать его часть. Морда у Джека гу­
сто заросла высокой шерстью и глаза, гля­
дящие из эти-х густых зарослей такие же
удивленные окружающим миром, как и у
Льва Николаевича.

>-
ь
392 Александр Дорошенко

Правая дуга
(ЛИНИИ МОРЯ)

Есть граница и, перешагнув ее в суе­

те делового дня, даже случайно и для себя
незаметно, ты почувствуешь странную ма­
гию этих пространств изменится такт
сердечного ритма, изменится взгляд, и от­
хлынет суета...

МАРАЗЛИЕВСКАЯ

(Энгельса, Новая) односторонняя

улица, дворцовая и надменная, ее второй
стороной служит Александровский парк (те­
перь Шевченко). Она возникла на окраине
Города и шла мимо Архангело-Михайловс­
кого девичьего училищного монастыря. И
поэтому называлась Михайловской или
Новой. Имя Григория Маразли ей было дано
в 1895 году, прижизненно, примеров чему
во всей империи никогда не знали.
 Поэма о Городе 393

У этой улицы есть собственный парк

и за ним море. Оно невидимо, но здесь
слышно, как в тумане ревут испуганные
буи. Она южная, с широкими лоджиями,
открытыми в сторону моря, пространны­
ми балконами, внутренними двориками,
высокими заборами из кованых решеток,
ничего не скрывающими, призванными не
охранять, но очаровывать прохожих. И ли­
ния домов здесь построена особо, не «пле­
чом к плечу», но с промежутками зеленых
открытых дворов, в уступах ассиметричных
и прихотливых фасадов.
•р^ЕССл

Она начинается на углу Нахимовско- 'Цяч'

го переулка 4-х этажным красавцем в мо-
дерне, и вся создана в эпоху модерна. На Ш
стенах этих дворцов много скульптур: муж­
чины что — то несут на плечах, стоят в рост,
опираясь на якоря, с молотом в руке Вот
двухэтажный красавец, весь покрытый
сфинксами, парными, как принято у сфин­
ксов, спиной и хвостами друг к другу...

Дворец под двадцатым номером тя­

жел и аристократичен. Он двухэтажен, как
и большинство дворцов на этой дворцовой
улице. Подъезд у него весь в коринфских
колоннах и глубоких нишах, в мраморе сту­
пеней, со сводчатым высоченным потол­
ком. Ведет он в уютный королевский двор,
с высокой многоарочной стеной, с мра­
мором лестниц, то падающих таинствен­
ным поворотом в какую-то пугающую глу­
бину, то восходящих овалами решеток к I
дворцовым резным дверям, с колоннами,
 394 Александр Дорошенко

что-то несшими еще совсем недавно, и вид­

но, что под тяжелыми плитами двора таят­
ся темные анфилады высоких залов с пря­
мыми галереями и опасными дугами пере­
ходов, давно затерянных.
Что-то страшное здесь произошло —
возможно, заливала Город лава Везувия и
впопыхах бежали, спасая жизнь, жившие
здесь люди, но убежать не успели, потому
что домой уже не вернулись. А новые слу­
чайные поселенцы устроили удобную для
себя и привычную жизнь в покинутом этом
дворце — заложили ненужные ниши, зако-
лотили фанерой и кирпичом непомерно
высокие для них парадные двери, ободрали
и забелили раздражавшие и непонятные
фрески, укрепили кованную уличную (что
надо рвом) решетку обрезком водопровод­
ной трубы, забили сварными решетками из
обрезков арматуры когда-то высокие и от­
крытые зелени парка дворцовые окна, и
стали счастливо жить-поживать.

Новый Брюллов в этих декорациях мог

бы создать нашу гибель Помпеи, в отблес­
ках обрушившейся внезапно страшной
беды, когда дрожала земля, и все стало зыб­
ким, когда рушились и падали наклонив­
шиеся колонны, когда погибал Город. И
неплохо бы поторопиться этому художни­
ку, пока еще стоят опасно накренившись
колонны, готовые упасть одна на другую,
косо, и разлететься кусками мрамора с ос­
!: татками затейливой резьбы, созданной для
украшения мира...
Поэма о Городе 395
396 Александр Дорошенко

Когда-нибудь, когда не станет нас, и

археолог новых времен раскопает эти за­
росшие высокими степными травами хол­
мы, он, на глазах местных одичавших пле­
мен, станет доставать из земли сохранив­
шиеся ребра контрфорсов, обломки колонн
тосканского ордера, уцелевшую голову са­
тира. И станет он определяться, когда же
здесь стоял город, кто были его жителями?
Ничуть и вполне справедливо не предпо­
лагая в местных одичавших аборигенах по­
томков великого народа, однажды поста­
вившего здесь великолепный город.

Красиво жить не запретишь, и по этой

причине местный народ улучшал здесь свой
быт, как умел. Ведь дворцы эти для счастья
народного приспособлены были мало. Со­
здали коммунальные квартиры (уютные
волчьи норы), перегородили балконы, рас­
пилив где надо кованые решетки, забили
лишние окна фанерой и листами железа,
как в 38-м номере, снесли за ненадобнос­
тью и для удобства торчащие здесь колон­
ны, вколотили обрезок канализационной
трубы в рот маскарону, то ли для стока от­
ходов, то ли для поддержания националь­
ного флага, — и верно, удобно и широко
был открыт этот рот и теперь еще больше,
чем изначально, раскрылись глаза, пора­
женного правдой жизни маскарона (не ра­
зевай рот!).

На фасаде 24-го номера устроили об­

щий галерейный балкон, во всю ширину
 Поэма о Городе 397

дома, как бывает в галереях одесских дво­

риков, - вколотили, расчистив фасадную
лепнину и наличники окон, множество
балок в стену дома и сделался длинный
наружный балкон, без изысков, по-про­
стому, а что дом изувечили, так не в кра­
соте счастье...
Невесомая паутинка балконов и над
ними южная прозрачная сень навесов...

Ну и что полезного в этих, размес­

тившихся на фасаде 28-го номера, группах
детей и женщин с арфами в арках окон?
Полезен именно навес над балконом, он
удобен от палящего солнца и защищает от
дождя. А что вбит этот навес поперек мно-
гофигурного фасада и этого окна с дугами
бровей, так еще вопрос, кому здесь нужны
эти скульптуры. И вопрос этот полон резо­
на — постойте и присмотритесь к прохо­
жим, идут мимо люди по своим надобнос­
тям, и глаз на всю эту буржуазную лепни­
ну никогда не поднимают...

Отродясь и во всю свою жизнь, ни­

когда!

Сабанский переулок ведет от Канат­

ной к Александровскому парку. На его углу
с Маразлиевской высится доходный тяже­
ловатый многоэтажный дом в русском мо­
дерне. Теперь оформили долгие годы пус­
товавший напротив угол, поставив здесь
новый дом в такую же высоту, светлый и I
 398 Александр Дорошенко

нарядный, как кремовый торт. Наглядно

демонстрируя, что потеря стиля оборачи­
вается дробностью рисунка и измельчен-
ностью деталей и, что собранное из хоро­
шо отработанных ранее деталей новое, но
собранное ремесленником, новым и о чем-
то говорящим никогда не станет!

(Это как в морге — там лежит мно­

жество настоящих частей человека, но ни­
какой работник мертвечины, патологоана­
том, собрать из них живого человека не
сможет!).
'ор-.есоу'
34-й номер задуман был дворцом, с
башней-донжоном, с анфиладой парадных
залов, но дворцом он не стал, разве что
студенческим. Мальчишками, мы с братом
бегали сюда во все выходные, во двор, где
собиралось тогда общество коллекционеров.
В те годы мы собирали монеты, русские
рубли, но, повзрослев годам к пятнадцати
и осознав конечность и исчерпаемость этой
темы, перешли на средневековье, с рыца­
рями и щитами, с конными всадниками,
мечами и копьями, с королевскими про­
филями, с манящими названиями. Волшеб­
ный мир средневековья, где мы надолго
застряли, какие открытия готовил нам этот
мир, какими тайнами раскрывался!

Я, правда, сохранил параллельно при­

вязанность к новым временам, собирая не­
мецкие трех- и пятимарочники, многочис­
ленные как море, манящие чеканной кра-
 Поэма о Городе 399

сотой! В те баснословные года в мире мо­

нет было мало подделок, но много любви
и страсти и много знающих интересных
людей.
А в 36-м доме кто-то задумал для себя
личный маленький эркер. Он прилепил его
к готовому уже дому, в третьем этаже, по­
ставив углом к фасаду, поместив его на
хрупкие девичьи плечи кариатиды, проре­
зав узкие и высокие окна, а сверху приде­
лал башенку с балкончиком, идущим
вкруговую В эркере этом можно разве что
постоять, но через эти окна видно море!
Вот только можно ли выйти на этот бал­
кончик, он такой узенький и хрупкий...

Есть трупные пятна на лице Города.

Черного, кромешного цвета, места распо­
ложения ЧК - ОГПУ - НКВД, места му­
чений, пролитой крови невинных, скор­
би, никем не утоленной. Это дома на Ека­
терининской площади, где первоначально
в 1919 (апрель-август) и потом в 1920 (с
февраля по май) размещалось страшное
Одесское ЧК, самое кровавое на Украине.
В августе 1919 Город был освобожден де­
сантом добровольческих войск, высадив­
шихся на Люстдорфе, и чекисты крысиной
побежкой в панике бежали, но сюда же,
на Екатерининскую площадь, они и вер­
нулись в феврале 1920 года. В поместитель­
ных подвалах этих страшных домов ждали
расстрела арестованные, и здесь же, впер­
вые, умельцы ЧК стали проводить расстре-
 400 Александр Дорошенко

лы под звук работающего автомобильного

мотора. Подвалы действительно хороши,
они поместительны и удобны.

Как и инквизиция, ЧК ориентирова­

лось на запах врага, и целью имело страх!

Кровавый пятиэтажный дом на Ма-

разлиевской N9 40/42 и его противополож­
ная сторона на Канатной № 29 (теперь со
стороны Канатной на этом месте на сохра­
нившемся цоколе первого этажа, стоит
жилой многоэтажный дом с магазином
«Дары природы», а со стороны Маразлиев-
ской — мореходное училище технического
флота), куда в мае 1920 года переехало это
Ш ведомство смерти и где оно гнездилось
вплоть до эвакуации Города осенью 1941
года. До революции это были доходные дома
одной владелицы. Построенные в начале
века, комфортабельные, в лучшем районе
Города, лицом к Александровскому парку
и морю, они не могли не понравиться па­
лачам. Для целей ЧК дома эти были удоб­
ны, их здания образовывали замкнутый
квадрат, сплошное каре зданий, с внут­
ренними переходами и уютными дворика­
ми. Это был самый центр Города, но также
и самый его край, ведь улица Маразлиевс-
кая односторонняя. Здесь жили очень бога­
тые люди, и потому сохранилась роскош­
ная мебель и интерьеры, в которых так хо­
рошо работалось новым хозяевам. В одном
из уютных этих двориков стоял знамени­
тый кирпичный гараж, место «автомобиль-
 Позма о Города 401

ных» казней, описанный Катаевым. Основ­

ным был вход со стороны Канатной, сюда
приводили, а поутру увозили арестованных.
Везли их по Канатной, к Вокзалу и дальше
к городским кладбищам. Везли обнаженные
тела (их заставляли донага раздеться перед
казнью), небрежно прикрытые рогожей,
брошенные навал на телеги, и на мосто­
вую Канатной капала кровь. Очевидцы го­
ворили, что из-под рогожных мешков вы­
совывалось иногда обнаженное женское
колено или кудрявая мальчишеская еще
голова, с открытыми глазами, глядевши­
ми на дома Канатной, или в опустевшие
небеса. Впрочем, очевидцев в эти ранние *|рч'
часы на Канатной бывало немного — горо-
жане старались обходить эту улицу далеко I
стороной. Нормы выработки в те первона­
чальные годы у ведомства были скромны,
так, пятьдесят-сто людей за ночь. Понять
это можно, спешность работы, неопыт­
ность, отсутствие размаха и должной орга­
низации. Со временем это, впрочем, нала­
дилось. Для горожан в эти двадцатые годы
печатались проскрипционные списки, раз­
вешиваемые поутру на столбах. Это было
мудро — таким путем небольшая кучка кро­
вавых монстров держала Город в смертном
страхе. До самой осени 1941 года был этот
дом местом пыток, жители соседних домов
слышали крики жертв и иногда видели тела
выбросившихся из окон и балконов узни­
ков. Все годы существования здесь ведом­
ства смерти его далеко стороной обходили
горожане, навсегда утрачивая слух, зрение
и речь на страшных этих кварталах. С мо-
27 418-4
 :
402 Александр Дорошенко

мента переезда сюда ведомства НКВД, в

самые тяжелые времена, которых было с
избытком, когда не было тепла и света в
домах Города, этот дом всегда был ярко
иллюминован, и сияли огнями окна его
бессонных кабинетов, где шли допросы. Ко­
раблем плыл этот дом в ночном океане
страха. Начальник ведомства был самым
главным начальником в Городе, первым он
получал новые марки служебных машин,
стоявших у парадного входа.

Во время войны, в октябре 1941 года

это здание НКВД было взорвано (оно было
заминировано покидавшими Город чекис-
Вга°тами)’ в нем поги^ли румыны и немцы •
а! (здесь разместился румынский оккупаци­
онный штаб и в момент взрыва шло боль­
шое совещание), а затем здание это, поли­
тое потоками крови и омытое потоками
слез, вновь взяло, теперь уже в последний
раз, свою кровавую жатву, несколькими
тысячами расстрелянных, повешенных и
замученных ни в чем не повинных горо­
жан, взятых на улицах Города и уничто­
женных оккупантами в акции возмездия.

Двадцать лет крови, мучений и слез,

ни единой таблички и ни одного слова по­
каяния!

Когда взорвали «Кровавый дом», то в

рядом стоящем, 38-м номере, вылетели
окна в угловом эркере. Их тогда же зашили
листами железа (по условиям времени не
 Позма о Городе 403

было в Городе стекла) и с тех пор уже ни­

когда не открывали. Тогда же обрушилась и
башенка над этим эркером. Она так и сто­
ит сегодня, оставленная печальной памя­
тью прошедшей войны.

!
У 44-го странным образом сохрани­
лись ворота, прозрачной ковки, с овалами
и дугами завершений, с инициалами в ме­
дальоне ворот Так это здесь было когда-
то, а как это стало потом видно на приме­
ре ворот рядом стоящего номера 46-го, на­
дежно и глухо обшитых листовым железом...

Надо, либо вернуть жителей, которым

эта красота соответствует, либо перенести
эти дворцы в места, где они будут умеет- ш
ны и необходимы! А насчет архитектурно­
го городского ведомства, которое должно
бы эту красоту поддерживать и как-то блю­
сти, так ведь это окраинная улица Города,
не до нее пока.

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ПАРК

Парк вокруг бывшей крепости со сто-.

роны Города задумали еще в 1840-х годах.
Не хватило средств, но, поскольку вокруг
крепости местность все же была засажена
деревьями, то и стала она называться Кре­
постным бульваром, или садом. Парк был
открыт 7 сентября 1875 года Александром
11, Освободителем, посадившим здесь пер­
вое дерево-дуб. На старой открытке в чу­
гунной ограде растет это деревце. Понят-
404 Александр Дорошенко

но, что стало с оградой, но я надеюсь, что

вместе с ней не выкорчевали и дуб Алек­
сандра.

Идущая от Маразлиевской, развити­

ем Сабанского переулка, центральная ал­
лея парка открывается памятником Алек­
сандру II. Этот памятник был сооружен на
средства Города после гибели царя, а по­
стамент проектировал Бернардацци. Сегод­
ня там стоит грузный памятник Шевченко.
Все видится мне в нем насупившийся Та­
рас Бульба, потерявший и пытающийся
отыскать свою люльку:

«Зоркость этой эпохи корнями

вплетается в те
времена, неспособные в общей своей
слепоте
отличать выпадавших из люлек от
выпавших люлек...

Зоркость этих времен — это зоркость к

вещам тупика».

Иосиф Бродский. Конец

прекрасной эпохи. 1969

Не должна, конечно, выпавшая люль­

ка достаться «проклятым ляхам», или мос­
калям, что безусловно, еще хуже, но воз­
можно у нас осталось еще за что, кроме
люльки, положить жизнь!?

Аллея эта, шириной и красотой про­

спекта, самая тенистая в Городе...
 Поэма о Городе 405

Александровская колонна из лабрадо­

ра поставлена на месте Андреевского кре­
постного бастиона. К приезду Государя там
возвели роскошный павильон, в котором
чудесным осенним днем 7-го сентября он
рассмотрел и подписал проект парка, под­
несенный ему городским головой Григо­
рием Григорьевичем Маразли. На постамен­
те Колонны в медальоне поместили про­
филь Александра с надписью:

«Александру II
благодарная Одесса»,

а под медальоном герб Города, окру-

женный листьями и осененный короной
Российской Империи.

После революции эту многострадаль­

ную Колонну последовательно переимено­
вывали колонной III Интернационала, ко­
лонной Воссоединения к 300-летию Пере­
яславской Рады, затем в Суворовскую... И
барельеф Александра II сменялся требова­
тельным ликом Карла Маркса, затем пе­
тушиным профилем Суворова, ... и все эти
барельефы пропали. Теперь я даже не знаю,
во что превратил эту колонну новый ре­
жим. Она все также возвышается на холме
и, у ее вершины, широко распахнутыми
крыльями защищают ее от надругательств
времени двуглавые российские орлы.

Крутой откос старого крепостного

вала лег подножьем Александровской Ко-
406 Александр Дорошенко

лонны. Он всегда был в цветах, так на ста­

рых открытках, но так было и во времена
моего детства, когда отец брал меня на ста­
дион на футбольные матчи «Пищевика»,
ставшего затем «Черноморцем». Мы, при­
ехав с Молдаванки четвертым номером
трамвая, шли к стадиону, всегда проходя
рядом с Колонной. Шли мы в густой толпе
болельщиков, огибая подножие Колонны
справа и спускаясь вниз с холма. К стенам
обсерватории лепились маленькие деревян­
ные будочки билетных касс, и они вместе
с холмом уступами спускались к его под-
ножью. Собственно такие кассы начинались
еще у входа в Парк от Успенской, от трам-
вайной остановки, и «сопровождали» шу-
мящую ленту болельщиков на всем пути
до стадиона. Не помню, что именно было
выложено из цветов в подножии холма, ви­
димо герб последней нашей страны, но
цветы всегда там были ухожены и красивы.

Внизу, у подножья этой колонны,

лежит стадионная чаша. Похожа она на по­
ловинку мыльницы, дно зеленое и желтые
ребристые стенки.

Вдоль морского обрыва, от Барятин­

ского переулка (теперь имени адмирала
Нахимова; а у князя Барятинского там был
дом) до Ланжероновской площади, в 1886
году был устроен Новый или Александров­
ский бульвар. Он расположен в высоте над
портом, над крутизной склонов и с его
высот у нас самые красивые виды на Залив.
 Поэма о Городе 407

Понизу обрыва когда-то шла Деволановс-

кая улица от Таможенной площади до Лан-
жерона. Бульвар широк, в две параллель­
ные прогулочные дорожки, с центральной
между ними аллеей, обсаженной редкими
породами деревьев и кустами, здесь сохра­
нились и катал ьпы.

Переулок Нахимова-Барятинского
есть преддверие Бульвара, он уютно узок,
прохладен и аристократичен. В глубине дво­
ра под номером восемь за длинной кован­
ной прозрачной оградой сплошная зелень
и тишина, жаркий полдень, уже перева-
ливший ко второй дневной половине, ког-
да навстречу опаленному солнцем про- *
странству двора неумолимо движется тень,
прохладная от предстоящей ночи. И в эту
тень, постепенно перемещаясь, как живые
и чувствительные солнечные часы, укла­
дываются в блаженной дреме и в самых при­
чудливых позах восемь котов, все разной
совершенно расцветки, и три дворовых пса
черной видимо первоначально, но основа­
тельно порыжевшей от солнца и пыли мас­
ти. «Тополиный пух, жара, июнь»!

Парк свободно раскрыт в Маразлиев-

скую улицу, но вход в Александровский
бульвар расположен в самом его морском
краю. На углу переулка стоит во всем вели­
колепии модерна 4-х этажный красавец, со
срезанным к Маразлиевской углом. На вхо­ !
де в бульвар недавно построен ресторан и
входная арка, оба со стилевыми признака- !
408 Александр Дорошенко

ми модерна, в овалах громадных окон, в

причудливом изгибе фонарей, но в отсут­
ствии архитектора, или архитектурной мыс­
ли, если говорить об объеме и пропорциях
этого строения. Ресторан сделан под мо­
дерн, под этот угловой, столетие здесь сто­
ящий красавец дом, и даже с русалками,
сидящими на карнизе, свесив тяжелые ры­
бьи хвосты и выставив в пространства Ма-
разлиевской улицы внушительный, модер­
ну не снившийся, бюст. Бюст, несомнен­
но, хорош размером, а хвосты эти мастер
срисовал с натуры, в рыбных рядах При-
воза — так они там свешиваются с прилав-
ков — мощные и полновесные, манящие и
пугающие мощью.

По краю крутого откоса тянется ка­

менный из ракушечника парапет, густо за­
росший со стороны обрыва кустами и вы­
сокими травами. Там хорошо гулять с деть­
ми и собаками — они любят идти по этому
парапету.

Бульвар прерывается арочной стеной,

Аркадой, с тяжелой угловой башней — ко­
ротышкой донжоном. К ней широким тор­
жественным подъемом ведут десять гранит­
ных ступеней в высоком красного гранита
обрамлении. Аркада выполнена из семи
широких и основательных весом и комп­
лекцией арок, а крутизна обрыва отгоро­
жена кованной решеткой. Уже не везде — в
уцелевших немногих местах. Аркада так на­
рочита и романтична! Снимать бы здесь
 Поэма о Городе 409

Ромео с Джульетой чистыми и прозрачны­

ми нашими ночами! Глубоко внизу, вид­
ный через широкие пролеты Аркады, не­
устанно трудится порт. Перед Аркадой ле­
жит широкое кольцо пустынной площади,
в щербинах искореженного асфальта, в
клочках жухлой травы, символе запустения.

Так Гоголь нарисовал лицо Плюшки­

на, в ушах которого росли кустики волос.

На старых дореволюционных открыт­

ках видны на этой площади павильоны лет­
них ресторанчиков, высокие клумбы с цве-
тами, нарядные и гуляющие по ухоженным
аллеям горожане. Какие то арфы выложены
там из цветов, столики с белоснежными
скатертями стоят в тени Аркады Сегодня в
тени рыжего от пыли куста лежал шелуди­
вый и больной пес и, проходя мимо, ку­
рортники бросали, целясь в него для сме­
ха, пустые бутылки из под пива.

Это был красавец Бульвар, а стал он

заплеванной мусорной дорогой, ведущей к
пляжу и шашлыкам (пляж сегодня — это
море с запахом чебуреков).

Широкая поперечная аллея, над ней

склоненные ветви, ...широкие ступеньки
подъема ведут к фонтану. Левитану бы на­
писать такую аллею...

Оба бульвара, Александровский и Ли-

дерсовский, сходятся на пятачке Ланжеро-
новской площади, перед спуском к морю
 410 Александр Дорошенко

и пляжам, к Ланжероновской Арке ведет

широкая тенистая аллея под густыми и вы­
сокими кронами деревьев. Справа от нее,
за широким полукольцом густой зелени,
есть объездная дорога, выложенная брус­
чаткой, и у ее излома стоит памятный мно­
гим родильный дом, в модерне, с тихими
балкончиками и столетие смотрит на море.

Арочный проезд собран из шести арок,

двух центральных, одинаково крупных и по
две арки меньшего размера, симметрично
расположенных по бокам. Эти маленькие
арочки неравны и ужимаются к краю. По
*|рГ фронтону надпись - «Ланжеронъ». В косын-
ках основных арок четыре парящих над лет­
%
ней землей ангелочка. Сохранилась цепь,
запирающая проезд, но теперь один конец
ее вырван «с мясом» из стены. В мои годы
там вовсе не могли ходить машины, но се­
годня они идут к пляжу сплошным пото­
ком сквозь одну из центральных арок.

Арка всегда удивляла неожиданнос­

тью — кто-то ее здесь позабыл, кто-то дав­
но ушедший и из иной, незнакомой нам
жизни.

Передо мной открытка начала века,

на ней эта Ланжероновская Арка, солнеч­
ное утро, видимо самое начало лета, и на
камнях брусчатой площади случайные люди,
выхваченные из потока времени фотогра­
фом. На переднем плане женщина с ма­
ленькой девочкой. Видимо фотограф, на-
 Поэма о Городе 411

строив громоздкую и сложную свою тех­

нику, долго ожидал удачного кадра для
жанровой композиции и, когда эта жен­
щина вышла из аллеи на площадь, он сде­
лал свой снимок. Малышка, смеясь, бежит
впереди, и женщина чуть наклонилась на
ходу, чтобы успеть удержать маленькую
ручку. Малышка в смешном платьице-ко­
локольчике и шляпке от солнца. На шляп­
ке виден помпончик. В правой руке жен­
щина несет сумку, тогда, как и сегодня,
надо было, гуляя с ребенком, многое зах­
ватить с собой из дому. А малышка весело
бежит к Арке, увлекая за собой женщину. Щ

У Арки остановился извозчик, и муж­

чина в белом летнем пиджаке, сойдя с про­
летки, уже скрывается под Аркой (он про­
1
ходит в левую маленькую, вторую с краю
арку), направляясь к морю. Видна только
его удаляющаяся спина. Человек он уже
средних лет, и в это утро он приехал на
Ланжерон, чтобы развеяться у берега моря,
посидеть, щурясь на солнышко, подумать
о делах, или, наоборот, ни о чем таком
вовсе не думать. Выпить пива в каком ни
будь удобном для этого месте... Сейчас, ког­
да я это написал, там в нереальном про­
шлом, мужчина этот вздрогнул и оглянулся
чему то, что его потревожило за плечами.
Так бывает, когда внезапно спиной ощу­
щаешь чей то пытливый взгляд.
Арка и сегодня стоит на Ланжеронов-
ской площади мощенной гранитным бу­
лыжником. И каждое зерно булыжника ле-
 412 Александр Дорошенко

жит точно на своем, когда-то рабочими для

него определенном месте... Трогательная
малышка, бегущая к Арке, совсем малень­
кая, видны на снимке ее семенящие нож­
ки и в нетерпении бега протянутая вперед
ручка. Ей, если представить, что она жива
и сегодня, должно быть под сотню лет. Про­
шла такая долгая жизнь, в которой, я на­
деюсь, было у нее все, положенное на зем­
ле человеку — любовь и дети и все радости
и горести, дарованные нам провидением.
Но это о другой жизни, мне неизвестной,
и к этой маленькой девочке отношения не
имеющей. Она навсегда малышкой, бегу-
а|р^ щей по камням площади, осталась. Навеч-
но- И над площадью этой, когда я на днях
Тй! приду глянуть на Арку, и ступлю на кам­
ни булыжной мостовой в том приблизитель­
но месте, где застал ее этот снимок, я,
прислушавшись в утренней тишине, услы­
шу веселый смех этой девчушки, весело бе­
гущей к Арке и морю...

«Как пуговичка, маленький обол.

Так вот какую мелкую монету
Взимал паромщик!..

Все умерли. Всех смерть смела с земли.

Лишь Федра горько плачет на помосте.
Где греческие деньги? Все ушли
В карман гребцу...»

Александр Кушнер

Ну, положим не все, часть осела у ну­

мизматов, и не с чем было хоронить в свое
 Поэма о Городе 413

время греков, а часть лежит, ожидая нашу

ищущую лопату, в глубокой земле. Я уве­
рен, что в этих фотографиях, отснятых кад­
рах, где остановлен ход нашей жизни, есть
нечто опасное, ... ворующее что-то важное
у нас, нам неведомое, ... мне кажется, это­
го делать не нужно. Кто-то сквозь наведен­
ный на нас объектив бесстыдно подсмат­
ривает нашу жизнь, воруя у нас что-то
очень и очень важное, что отдавать ему
нельзя ни в коем случае. Это напоминает
Хиросиму, вот мгновение до — везде на
снимках живые люди, куда-то бегущие, го­
ворящие что-то — вот после — и от людей
осталась только тень, абрис, контур, сами ^
люди исчезли из пространства жизни. Это
страшные снимки, потусторонние, как ве­
сточки из небытия, посланные нам, жи­
вым, в напоминание. Они что-то важное
отбирают*у нас, растущих и изменяющих­
ся, что-то, что должно было остаться с нами.

Имел бы Данте фотоаппарат, идя ря­

дом с Вергилием, какие бы были снимки,
какие люди на них... И мы точно бы знали,
как это там выглядит. Да и сфотографиро­
вать они бы могли друг друга, Вергилий и
Дант. И Харона могли бы... У Харона на этих
давнишних сохранившихся снимках суро­
вое непроницаемое от профессиональной
усталости лицо, голый череп, плечи гребца.
Впрочем, сегодня он уже тысячелетия на
заслуженном отдыхе, он хоронил древних
греков, а их давно не стало.
 414 Александр Дорошенко

Кто интересно там перевозит нас?

Принимают ли там наши деньги? Михаил
Евграфович верно заметил, приехав как-то
в Карлсбад на воды, что «за рубль здесь
сегодня дают ровно половину, а завтра бу­
дут давать в морду». Каков провидец!?

Широкие надежные ступени корена­

стой лестницы ведут вниз к плитам масси­
ва, налево, и к пляжу Ланжерон — прямо,
он начинается двумя большими шарами.
Лестница эта прохладна в любую «спеку»,
она многократно накрыта ветвями и лис-
тьями деревьев. Справа от нее длинный по-
логий спуск дороги и на нем снежными
зимами так весело было скатываться на са­
%
ночках, мне и маленькому тогда сыну, —
так стремительно летели санки, сквозь ве­
селое снежное конфетти, нам так хорошо
смеялось на этом стремительном спуске.

А справа от этой пляжно-курортной

двойной магистрали спуска, на высоте кру­
того холма, было место и уголок тишины
— только для горожан. Это круглая неболь­
шая площадь над морем, смотровая пло­
щадка и место тишины. Здесь, на самом
урезе высокого холма, стояла деревянная
читальня и была она бесплатным филиа­
лом какой-то городской библиотеки. Сто­
яли тихие столики и отдаленный шум пля­
жа здесь утихал. В густой тени кустов и на­
висающих крон деревьев сидели пожилые
женщины, вязали или читали, бегали и
смеялись дети и летали бабочки, прихотли-
 Позма о Городе 415

во выбирая путь полета и иногда, привле­

ченные лежащим внизу морем, они к нему
устремлялись изо всех своих маленьких сил.
Может быть, когда уходит лето, они тоже
улетают в далекие теплые страны, чтобы
через год вернуться к нам, домой? Иног­
да, уплыв далеко в море, над головой я
внезапно видел летящую над волнами ба­
бочку, трудолюбиво машущую невесомы­
ми крылышками, и отважно летящую в
открытое море. Так когда-то каравеллы Ко­
лумба шли в неизведанное.

Так здесь было всегда и на старых от-

крытках Ланжероновой дачи видна высо-
кая круглая ротонда-беседка, а рядом, ок-
руженная высокой клумбой, мраморная
скульптура девушки. По утрам ее золотило
солнце, постепенно обходя-обтекая и со­
гревая теплый камень после ночной про­
хлады и выпавших слез росы. Вечером ее •:
формы оттеняли движущиеся за уходящим
солнцем тени и, оживала скульптура от
дневного зноя, но главное наступало но­
чью, в свете луны, когда оживала камен­
ная фигура, расправляя занемевшие засто­
явшиеся члены, разгибая спину и выпрям­
ляя сведенные усилием напряжения ноги.
А глубоко внизу светилось лунным отсве­
том море и рокотало, о чем-то рассказы­
вая, на что-то жалуясь.

Как здесь мне читалось и думалось (я

ежегодно готовил в этой деревянной бе­
I
седке экзамены к институтской летней сес-
 416 Александр Дорошенко

сии) обо всем, только не о предстоящем

экзамене. И иногда, в первых еще спокой­
но-неторопливых днях подготовки, или
после удачно сданного экзамена, оставив
на попечение библиотекарши свои книж­
] ки, я сбегал к массиву — окунуться и бла­
женно полежать, взвешенный ласковой
водой моря на его поверхности, опустив
I голову в воду и открыв глаза. Полностью
отдавшись ласковым рукам моря. Так хоро­
шо видно дно, рябь песка и солнечные на
| его поверхности тени. Донный песок лежит
волнами, как будто недавняя морская рябь, 1
теперь утихшая, отпечаталась и застыла на
поверхности дна. И, глубоко нырнув в про-
хладную придонную воду, можно было
;
\ж прижаться к песку и так полежать на дне,
чуть покачиваясь взвешенным водой телом.
I Море всегда неожиданно, как внезапный
?!
и незаслуженный подарок. В нем необычно
все: вкус, и тихая глубина, и особая жизнь
I! Наше тело иное в море — мы выросли в
И! море и его позабыли, но вот тело помнит.
,1 I. '

А песок с рисунком дюн на спокой­

1 ном морском дне — это репетиция гряду­
щих Сахар.
"а:

(Я знаю, что и ты любил вот так же

нырнуть к самому дну и там полежать,
всматриваясь в рябь песка. Где бы ты сей­
час ни был — поверь, там, на нашем мас­ .
сиве, или Ланжероне, или Отраде, или
Фонтанах, где ты так любил нырять, там
сохранился твой отпечаток на дне, ... есть
СредиМ фонтоиъ. Одесса.

Одесса.
 !

Одесса.
Юнкерское Училище.
Ос!с5$а.
ГпШш? <1’ё1&усз тШ1аТге5
 Оле»,
Гостиничка Ппсописг,
Ос1с$5а.
Но(с1 йи Рпззакс,

Маразл1евская улица.

ш
 Поэма о Городе 417

нерушимое правило у нашего Моря — хра­

нить отпечатки наших молодых тел на сво­
ем донном песке! Вернувшись, ты легко в
этом убедишься!).

Я был там сегодня, спустя множество

лет. Давно не стало читальни и рядом шах­
матно-шашечного павильона, сгоревшего
и за ненадобностью уже не восстановлен­
ного. Чудесная клумба в окружении розо­
вых кустов тоже исчезла и только плакучие
ивы, высаженные когда-то по контуру пло­
щади, напоминают, как это было. Нет
больше покойных скамеек, и ухоженные ^
когда-то дорожки сливаются постепенно с Ц
дикорастущей травой. В высокой траве спа-
ла стая бездомных собак А мимо шли не­ ?
скончаемым потоком люди, венец и гор­
дость творенья, на пляж, бросали в сторо­
ну площади пустые бутылки, целясь, что­
бы наверняка разбить, в уцелевшие стол­
бики, так, чтобы не досталась бомжу пус­
тая бутылка, для сдачи, роняли пластико­
вые пакеты от всякой малосъедобной дря­
ни, в пятнах от нездорового жира, и попав
на уцелевшую траву, губили ее эти жир­
ные пятна и переставала навсегда вырас­
тать в этом месте трава, говорили слова,
из которых поразительным образом не по­
лучалась человеческая связная речь, ни на
каких языках мира, известных во множе­
стве со дня разрушения Господом вавилон­
ской башни...

Господь внимает всему на земле и ему

 418 Александр Дорошенко

понятны и близки голоса всего живого, пе­

нье самой маленькой птички и жужжанье
самого неповоротливого жука, и слова этих
брошенных бездомных псов, не разучив­
шихся в своих бедах, говорить с Богом, его
достигают, — но этих двуногих язык ему
чужд и он перестал его слышать!

С этой стороны, вдоль Лидерсовского

бульвара, Парк когда-то ограждала стена,
а за ней была детская железная дорога, хо­
дил настоящий паровозик, свистел и тя­
нул вагончики, смеялись в них дети. Мо-
^ жет быть, мне это приснилось в детстве?
>

Узенькие и кривоколенные переулоч-

' ки, Купальный (Веры Инбер, Стурдзовс-
кий), Обсерваторный, Батарейный (Михай­
ловский), ведут к спускам, к морю, к Лан-
жерону и Отраде. Они летние, напоенные
тишиной и счастьем. Они выходят к уют­
ной и тихой Черноморской улице (Гефта),
идущей вдоль откоса, от Ланжерона до
Стурдзовского переулка. Когда-то у нее была
и вторая сторона, морская, но море ее по­
глотило. Она спряталась здесь от посторон­
них глаз, наша «провинция у моря».

«Самый путь из города на Черномор­

скую улицу был своего рода лекарством от
невзгод Стоило мне войти в безлюдные пе­
реулки, окружавшие Черноморскую, — в
Обсерваторный, Стурдзовский или Батарей­
ный, — услышать шелест старых акаций,
увидеть темный плющ на оградах, освещен-
 Поэма о Городе 419

ных золотеющим солнцем зимы, почувство­

вать веяние моря на своем лице, и тотчас
возвращалось спокойствие и душевная лег­
кость». (Константин Паустовский. Время
больших ожиданий).

Лермонтовский (Прокудинский) пе­

реулок когда-то напрямую вел к морскому
обрыву, а сегодня упирается в Лермонтов­
ский санаторий и его огибает (Приморс­
кий санаторий, открытый в 1914 году на
месте дачи Прокудинского). Там сохрани­
лась мраморная скамья, парковая, и, если
вам понадобится присесть, чтобы объяс-
ниться в любви, лучшей вам не найти. Ма- *ЗР§Г
ленькие свирепые львы охраняют входы, и
целуется юная парочка среди зелени газо­
на, позабыв о любопытных прохожих (они
тг
то о ней не позабыли, и у бедных влюб­
ленных не хватает и ручек и ножек).

Отрадная улица «от входа на дачу «От­

рада» Халайджогло, обхватывающая мест­
ность дачи в ломанном виде по направле­
нию к морю». В конце века имение купца
Давида Халайджогло было разделено на уча­
стки, и образовались здесь новые улицы —
Отрадная, Ясная, Уютная и Морская. Дома
здесь аристократичны и лежит на них не­
видимая тень моря. Это не дачная мест­
ность, это городская среда, но запах ветра
здесь напоен морем, но солнечны пятна
на домах и мостовой, но музыка, разлитая
в пространстве этих улиц — наше неповто­
римое одесское лето. Есть, мы теперь .•=
 420 Александр Дорошенко

видели и знаем, есть места красивее в мире,

обольстительнее, — лучших нашему сердцу
— нет!

Угол дома «В.М. Орлова» под номе­

ром 13 — зарешеченный сад. Улица загнута
прямым углом, и двухэтажный дом вече­
рами манит светом своих окон...

ПОЛЬСКАЯ

Улица Польская (Гарибальди) тихая

и темная улица. Она стоит над карантин-
^2^ ной балкой, тянется к морю, к порту. Этот
участок Города стар, планировка его спу-
:Э*|*1^0тана и криволинейна. Много раз я шел по
этой улице к знакомому дому. Шел вече­
рами, и теперь все мне кажется, что там,
когда я сейчас это пишу, опускаются ве­
черние сумерки. Прозрачные и нежные, как
батист, все обволакивающие, скрывающие
потери и рождающие надежду.

Вот сейчас, пройдя мимо светящихся

и выходящих на улицу окон бельэтажа, я
прямо с тротуара поднимусь несколькими
кованными железными ступеньками,
пройду темный короткий коридор парадного
входа, и, повернув налево, нажму кнопку
звонка. Это дом Александра Владимирови­
ча Блещунова. Я услышу его тихие шаги,
повернется замок и меня встретит, как
множество раз встречал его тихий обрадо­
ванный голос: «О, Саша, проходите...».
Иногда он ласково положит мне на плечо
 Поэма о Городе 421

руку и так введет в комнаты. Мы минуем

какой то темный проход и сразу за первой
дверью попадем в перегруженную вещами
и людьми комнату.

Многих посетителей Александра Вла­

димировича я знал, и сразу определялся,
участвовать ли в общей беседе, или, сев в
укромном уголке в старое кресло, повер­
теть в руках что-нибудь из новых приобре­
тений, или даже из старого, но всегда по-
новому интересного: фарфоровую статуэт­
ку с «коцаным» мейсенским клеймом, ве­
нецианское стекло, литой серебряный под-
свечник. И послушать рассказы хозяина аха-
нье дам и иногда действительно что-ни-
будь интересное, нового гостя, художника \Ш
или альпиниста, или старателя.

Наступал вечер и Александр Влади­

мирович во второй, еще меньшей разме­
ром комнате -начинал накрывать стол. Чай
мы будем пить из тонкого стекла стаканов,
и каждый этот стакан будет в старом хоро­
шей русской работы серебряном подстакан­
нике (это есть основа морали, во первых
хороший чай, во вторых подстаканник не­
пременно серебренный и конечно же ста­
рой русской работы, а к каждому стакану
своя старинной же работы чайная ложеч­
ка, и сахарница тоже из строго русского
серебра, Овчинникова или Хлебникова ра­
боты: — так должен быть сервирован чай в
доме, если вы хотите, чтобы дети ваши вы­
росли людьми, а не бухгалтерами). А к чаю
 422 Александр Дорошенко

на столе все будет просто — печенье и мас­

ло в серебренной масленке и сахар в такой
же сахарнице и к нему щипцы-кусачки и
варенье. Чай хозяин иногда составлял сам
из разных сортов с добавками по своей тех­
нологии. Хлеб, масло, принесенное кем-то
домашнее вино. И тихий голос Александра
Владимировича.

Он чаще всего бывал тих и задумчив.

Перебирал четки. С ним хорошо было по­
быть в тишине, если случалось, что не сва­
ливались на голову и душу восторженные
р* дамы. Я из множества только немногие по­
мню вечера, когда удавалось вот так тихо с
ним посидеть и поговорить. Потом он, про-
' вожая меня, выходил на площадку улич­
ной лестницы, и мы еще некоторое время
стояли здесь в тишине тихого одесского ве­
чера. Я курил, он что-то говорил мне, об-
локотясь на лестничную решетку.

Иногда я проезжаю мимо этого дома

и всегда успеваю в вечерних сумерках рас­
смотреть лестничку, площадку, дверь. Те­
перь в его доме музей, о котором он так
мечтал. Я в нем не был.

КАНАТНАЯ

Канатная (Свердлова, Полтавской по­

беды) начинается от морского обрыва и
долго тянется через весь Город. Она в ос­
новном двухэтажна, и ее левая от моря сто­
на ниже правой, как и положено реке, те-
 Поэма о Городе 423

чением которой управляет Луна. Она пос­

ледняя в ряду основных продольных улиц
Города и за ней уже всем управляет Море.
Она камерна и из немногих в Городе улиц,
где ощутим дорожный тракт, легший в ее
первоначальную основу. Таковы в Городе
Тираспольская, Прохоровская и Болгарская.
Это все бывшие дороги, ведущие из горо­
да, они и сегодня такие, только меньше
пылят. А в Канатной ощущается эта осев­
шая пыль столетий.

Название ей дали канатные заводы

Мешкова (полевой стороне Базарной меж-
ду Канатной и Белинского) и Новикова,
располагавшийся вдоль Канатной, от Гре­
ческой до Жуковского. Последний дал и
название моста по Жуковского.

Она начинается тупичком над обры­

вом, окруженным по периметру кованной
оградой.

У спуска к Таможенной площади, в

самом его угловом начале стоит здание
Училища торгового мореплавания. Оно тор­
жественно высится перед провалом к балке
и даже его, так мной нелюбимый псевдо­
русский стиль, великолепен, на фоне дос­
троенного к нему тюремного вида здания
и построенного к нему парой, в такую же
высоту, дома на противоположной стороне
спуска. Как можно было построить эту се­
рую безысходность, кем они были, впер­
вые нарисовавшие и так построившие это
424 Александр Дорошенко

в самом центре Города и в таком окруже­

нии зданий.

За Училищем к балке тянется одно­

сторонняя улочка без названия, в один
невысокий дом, огражденный кованой ог­
радой, и выходит она за поворотом в нача­
ло Карантинной улицы. Тяжелые два стол­
ба основательно врыты на этом повороте,
чтобы не было проезда транспорту, перво­
начально еще каретам, и поэтому весь этот
поворот густо зарос травой. Для Города это
не привычный видом перекресток — это
просто угол.

Дворцы, строенные в начале века,

стоят на отрезке Канатной до угла Гречес­
кой, по обеим сторонам улицы. В их состоя­
нии ощутим недавний Скифский набег. Ну
не обязательно это были скифы, возмож­
но, что гунны или готы. Те, кто просто раз­
рушал захваченное, ничего и никогда вза­
мен не создавая. Варвары, всякие герман­
цы и славяне, те ощущали красоту чужой
культуры. И постепенно ей поддавались, ус­
ваивали, переиначив. Так из них возникли
новые народы Европы, ставшие на плечах
великих своих предшественников. Эти, се­
годня захватившие Город, не могут стать
иными и не хотят изменяться. У них про­
шлого нет, там всегда только выжженная
и вытоптанная конскими копытами, уна­
воженная степь, а о будущем их лучше не
думать, там, несомненно, такая же, но
совсем уже голая, степь, «культурный слой»
 Поэма о Городе 425

из мусорных отходов нашего бытия. Двор­

цовые балконы со всей лепниной и карни­
зами еще стоят, пока не вышел им срок,
заложенный хорошими строителями. В это
столетие беспамятства их не ремонтирова­
ли, но попросту замазывали щели, время
от времени, чтобы менее заметны были
трещины.

У номера 10-го стоят тумбы по сторо­

нам проездных ворот, удивительные — с
литыми лицами-масками. Кто-то их так за­
думал, заказал, и потом многие годы гор­
дился, и прохожие их всегда замечали - ^
особенные. И улыбались. Сегодня они со-
хранились недосмотром.
ви *

Массив Сабанских казарм ощутим тя­

жестью и масштабом на узкой Канатной
улице. В 1827 году был построен трехэтаж­
ный хлебный амбар поляком Сабанским, а
в 40-х годах он был перестроен под казар­ :
мы, сохранившие имя владельца, как и
переулок рядом. Как и положено быть все­
му военному, у казарм мощные, неприс­
тупные стены. В отличие от дома Папудова,
тоже строившегося под зерно, здесь со сто­
роны Канатной во втором-третьем этажах !
много толстых солидных колонн: их четыре
по краям и восьмерка в центре. Стоят они
на высоких подставках от земли во весь пер­
вый этаж высотой, так что колонны объе­
диняют все три мощных этажа. Прием этот
прижился в Городе и так оформлен фасад
\
коммерческого училища в начале Преоб-
 426 Александр Дорошенко

раженской. В самом центре здания, види­

мо, был когда-то проезд и его заложили -
сохранились охранные тумбы у пропавших
ворот.

Теперь не стало Якова Свердлова на

Канатной, и за его исчезнувшими плеча­
ми возник бастионом один из символов ка­
питализма, оставшегося не побежденным
— элитный магазин «8Ш Наи$» (так в под­
линнике, с дополнительным именем
«Люкс», мебель и интерьеры).

Здесь сохранились двухэтажные доми-

ки в глубине открытых к улице дворов, за
сквозной решеткой зелень, тишина, от-
%
страненность от магистрали. Теперь это мало
помогает — очень напряженное движение
транспорта по Канатной. Этот транспорт
съел улицу...

Есть на Канатной дворы шириной и

продолжением въездных ворот. Выложены
они синеватой в дожде плитой, наклонены
ряды этих плит к середине, для стока воды.
Парадные первых этажей ведут в дом пря­
мо с улицы, с резьбой по остаткам дверей,
с мрамором сохранившихся ступеней, с
лепниной потолков, с опустевшими от
чего-то нишами, с изящной ковкой лест­
ничных решеток, с крюками для ламп и
фонарей, с горой мусора, пропахшие на­
вечно мочой...

Волчья нора, и не всякий волк здесь

бы выжил!
 Поэма о Городе 427

Он, здесь вынужденный поселиться,

убрал бы и расчистил свою нору, разогнав
вонючих шакалов.
Куликово поле (площадь Октябрьской
революции, Старосенная площадь). Когда-
то это был плац-парад, откуда и его назва­
ние, так принято было в империи назы­
вать городские плац-парады, в память о
знаменитой битве. Позже здесь устраивали
по праздникам балаганы со всякими зазы­
валами и качели-карусели, гуляло просто­
народье. В советское время там проходили
праздничные демонстрации, и была она
нашей Красной площадью. Вдоль нее уло- ^
жена великолепная брусчатка, так что по
ней могут проходить праздничные танко­
вые колонны. Сегодня там тихо и пусто и
стыки булыжников зеленеют травой.

Мальчишкой я был уверен, что имен­

но на этом поле встретили мы мятежного
беклярибека Мамая, что было оно густо
заросшим высокими травами, летали здесь
кулики над русскими полками в мертвой
утренней тишине... А напротив устроенных
наших полков со стороны Старосенной пло­
щади стояла татарская конница, рязанские
лучники и угрозой отливали в первых сол­
нечных лучах латы генуэзских наемников,
литва стояла на две стороны. Утренний ве­
терок слегка шевелил черное княжеское
знамя Дмитрия и стоял под ним юный
Михаил Бренк, любимец князя, в его ла­
тах и шлеме.
 428 Александр Дорошенко

Непрядва текла в русле утраченной те­

перь Аркадийской балки и такая тишина
висела над Куликовым полем, что слышно
было, как позвякивают стремена и плещет
в берега, заросшие камышом, утренняя
вода Непрядвы, еще не замутненная кро­
вью...

Я и сегодня в это верю!

Утреннее Куликово поле, русские

полки, татарская конница, наше семейное
дело...

Стояли там друг против друга, татар­

ва и русичи, общие наши предки, — Гав-
I Ы рилы Державина и Петра Чаадаева, Бориса
Годунова и графов Шереметевых, Набоко­
вых и Салтыковых.
Это ошибка у Блока, раскосые и жад­
ные глаза у нас вовсе не наследие скифов,
в нашей крови растворена татарская кровь
Это жадность к чужой жизни!

Мы разбили татар темника Мамая и

этим помогли настоящему хану Тохтамы-
шу вновь объединить Орду, добить Мамая
и сжечь Москву, брошенную Дмитрием
Донским. А затем он вышел из азиатских
раскаленных солнцем пространств хромо­
ногий лев Тамерлан в поисках Тохтамыша
и смахнул своей уцелевшей лапой сразу обе
столицы Орды, оба Сарая, Бату и Берке
(Сарай-Бату и Сарай-ал-Джедит), и ушел
в свою Азию, неторопливо оборачиваясь и
рыча.
 Поэма о Городе 429

Мы победили татар, но до этой побе­

ды мы уже столетие как не платили им
дань, а после победы стали платить ее вновь
и еще столетие платили. А кому быть вели­
ким князем на Руси определял ярлык, вы­
несенный из Орды. Удивительны наши по­
беды и странны поражения, — «все наши
беды и победы».
Эта площадь теперь обширна и пуста,
истукан поставлен в ее центре, как приня­
то было ставить истуканов у тюркских на­
родов, там растут высокие серебристые ели
Одиноко и печально идти этой ночной пло-
щадью и я всегда присматриваюсь, что там
блестит в темноте среди булыжника мосто­
вой, не стремя ли, потерянное Темир-Мур-
зой Телебеем, не чешуйка ли, упавшая с
панцыря троицкого монаха и боярина Алек­
сея Пересвета? !

Всех павших на Куликовом поле по­ 1

хоронили в братской могиле и в их память
:
воздвигли церковь Всех Святых, чтобы сра­
зу и всех поименно почтить, а стояла эта
церковь неподалеку от поля битвы, на пер­
вом кладбище...

Городской железнодорожный Вокзал

был построен в 1884 году по проекту В.А.
Шретера (строил его Бернардацци). Создан
он был в неоклассическом стиле, по «ту­
пиковой» схеме расположения объема в кон­
це перронов. От Пушкинской были входы
 430 Александр Дорошенко

для пассажиров I и II классов, а II 1-й имел

вход со стороны Сенной площади. Теперь
этих классов не стало, но для I и II-го есть
СВ и купейные вагоны, а для Ш-го суще­
ствуют общие. На площадь выходили три
арки главного фасада в обрамлении колонн
дорического ордера. Остался навсегда нео­
существленным остекленный (хрусталь­
ный) дебаркадер над перронами и отдель­
ный павильон для царской семьи. Нынеш­
нее здание 1952 года повторяет в целом ста­
рый вокзал, разрушенный войной.

Старосенная площадь огромна и пус-

та, она лежит между Вокзалом и Водопро-
водной. Сенными назывались площади, где
\ш. торговали фуражем. Два льва на высоких по­
стаментах катают лапой мяч, задумчиво
глядя на Город. Все, что лежит за Приво­
зом и до Чумной горы невыразимо печаль­
но сердцу. Даже не разрухой зданий, — это
территория уничтоженного кладбища, — на
святом месте никому и никогда ничего хо­
рошего не построить!

И зоопарк, расположенный на костях

— это ведь тюрьма для зверья, и именно
наша тюрьма, отечественная, страшная. В
маленьких клетках, так что места хватает
разве что с трудом развернуться, ютятся
грязные и голодные звери, и царь зверей,
могучий лев там лежит за решеткой на гряз­
ном полу. Глаза его, ... страшно видеть эти
глаза, они так далеко, там, на родине. Нас
он устал ненавидеть...
 Поэма о Городе 431

На Сенную площадь выходит угловой

линией здания трамвайного Депо (депо
конно-железной дороги, у стены старого
Христианского кладбища). К боковой ли­
нии площади по Водопроводной улице эти
здания стоят острым углом — для удобства
разворота и въезда длинных трамвайных
составов. Весь высокий фасад — сплошные
во всю его высоту трамвайные двери, в
оковке. Они в верхней закругляющейся сво­
ей части снабжены окошком для трамвай­
ных проводов. Так в домашних дверях дела­
ют внизу дверцу для кошки. Здания Депо
очень длинные и их боковые стены в сплош-
ных высоких окнах.

МОСТЫ, ЧТО НА РВУ

«Ожерелье красавицы» — Старопор-

тофранковская.

Это мосты через ров Внешнего буль­

вара, мосты, которых не стало...

Бульвар возник после ликвидации вто­

рой черты порто-франко, началом имел
Херсонский спуск и широкой дугой окру­
жал Город, отделяя его от предместий и
замыкая кольцо. Он заканчивался у Каран­
тина, на территории Александровского пар­
ка. Для организации второй порто-франко-
вской черты вокруг города были вырыты
две глубокие канавы, а между ними остав­
лена широкая полоса, «саженей в 15-ть».
Вдоль этой черты были построены оборо-
 432 Александр Дорошенко

нительные казармы (часть этих строений,

от казармы №71, сохранилась рядом с моим
домом, в конце Толстого, в виде замкну­
того каре зданий, и служат они до сих пор
армейскими складами). Указом Воронцова
от 1834 года Внешний бульвар разделился
на составляющие его части, ставшие тоже
бульварами:

• Херсонский (от Ольгиевского моста

до Херсонского спуска);
• Ольгиевский (между Ольгиевским и
Лютеранским мостами);
■ Ш • Лютеранский (от Лютеранского до
Прохоровского моста);
* • Тираспольский (между Прохоровс-
ким и мостом Всех Святых);
• Всех Святых (до Александровского
полицейского участка, против Ришельевс-
кой);
• графа Палена (до моста Императри­
цы);
• Императрицы (до Ланжероновского
моста);
• Карантинный или Крепостной (до
крепости).

Мосты, «что на рву», имели привыч­

ные для горожан имена и верно служили,
пока не засыпали окончательно рвы, и не
стало мостов, а были у нас:

• Институтский мост (по Торговой);

• Лютеранский деревянный мост по­
стройки 1832 года;
 Поэма о Городе 433

• Черепенников (Прохоровский) мост

(на углу Прохоровской по Большой Арна­
утской);
• мост Всех Святых через одноимен­
ный бульвар (в районе угла Рыбной и Гос­
питальной) носил название кладбищенс­
кой церкви;
• Кладбищенский мост (против вто­
рых кладбищенских ворот);
• мост Императрицы (по улице Белин­
ского, в конце Рыбной);
• Ланжероновский мост (в районе од­
ноименной дачи).

Мы никогда не знали этих мостов и

их имена не знали. Но еще совсем недавно
по ним ходили по ежедневным своим де- 1Е1
лам наши предки. У мостов были фонари и
сторожевые будки, и каждый мост имел
свой рисунок, перил, или настила, или
формы. Они стояли на перекрестках улиц,
и сокращали путь горожанам. Возможно,
они запирались на ночь.

Может быть, у моста Императрицы

назначались любовные встречи, а на клад­
бищенском ночами было небезопасно и
рассказывали в Городе страшные достовер­
ные истории (этому свидетели были близ­
кие знакомые и даже их имена называли),
как нападали на этом мосту в послеполу-
ночное время на неосторожных прохожих
мертвецы в белых саванах, и утаскивали их
на кладбище, и какой ужас обнаруживали
там по утру сторожа.
29 418-4
 434 Александр Дорошенко

«Из забывших меня можно соста­

вить город»

Иосиф Бродский. 1980

Из этих потерь, домов и мостов и

людей, из всего этого можно составить го­
род, наш город, которого мы никогда не
знали и уже не узнаем.

По линиям Внешнего бульвара про­

легла затем Старопортофранковская улица,
странное имя для Города, где странных
имен хватало. Как обручальное кольцо, ко-
торое надев, не снимают до самой смерти.
Как упругая дуга, защищающая Город от
\М. наступающих на него, от разъедающих его,
предместий.
 Поэма о Городе 435

Праздники
«Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!»

Владимир Маяковский

«Доступней смеху, а не плачу

слово, Затем, что смех есть свой­
ство человека»

Франсуа Рабле.
Гаргантюа и Пантагрюэль

Вот уже столетие, от начала века и до

сегодняшнего дня, приезжие изумляются
жизни Города. Толпы народа гуляют по его
 436 Александр Дорошенко

улицам, в будние дни, так же как и в вос­

кресные, ранним утром и вечером, масса
кафе и ресторанов работают до утра, зву­
чит там музыка и смех.

Когда же они работают, горожане?

Когда «темнеет вечер синий», в лет­

ние обольстительные ночи, Город не засы­
пает вообще! Ощущение непрерывно иду­
щего карнавала. В начале века и сегодня, в
начале нового, празднично одетые горожа­
не, семьями, обходят многочисленные рос-
кошные магазины центра (по прежнему там
лучшие в Европе товары и по самым высо-
ким европейским ценам!) и затем завора-
51 чивают в любимое кафе или ресторан, где
всегда встречают знакомых.

Ефим Ладыженский. Кафе Фанкони

 Поэма о Городе 437

На старых рисунках и открытках в кафе

«Фанкони» сидят люди на открытой веран­
де, пьют кофе с мороженным, здоровают­
ся с прохожими и те, подойдя и облоко­
тившись о решетку ограждения, долго бе­
седуют с сидящими. Так и сегодня, с той
разницей, что кафе таких в Городе стало
неизмеримо больше — вдоль всей улицы под
густой кроной деревьев сплошной чередой
идут такие кафе, так что трудно дойти до­
мой. Глубокая тишина ночи, - сквозь тем­
ные густые кроны деревьев просвечивает
темная синева неба, — вдоль улицы кораб­
лями плывут освещенные веранды ночных
кафе и издалека звучат приглушенные го-
лоса пассажиров и женский смех. Караваны
судов плывут нашими улицами и в высоте \1&1
неба, запутавшись в ветвях деревьев, по­
качивается луна.

«Страсть к костюму, к желанию им­

понировать внешностью проникла во все
слои одесского общества - от графини до
кухарки»1. Исчезли графини и перевелись
кухарки, но эта страсть не иссякла, она всю
мою жизнь была в крови горожан. Впервые
я это ощутил, приехав в северные наши
столицы, где внезапно был поражен затра­
пезным видом тамошних обывателей.

Так, как они там одеваются на свои

главные праздники, мы здесь одеваемся
ежедневно, а уж на праздники, а празд-

Г. Москвич. Путеводитель по Одессе. 1910

438 Александр Дорошенко

ников у нас великое множество: — сейчас

середина апреля и вот с Нового года я не
помню недели, чтобы мы были не накану­
не или в эпицентре праздника — Новый и
затем он же, Старый год, в промежутке
Рождество, 23 февраля, Валентинов день и
Восьмое марта, потом апрельские — пер­
вое число, национальный, потом 10-е —
день освобождения Города, Пасха — еврей­
ская, католическая и православная, от мацы
до куличей с крашенками, сегодня прово­
ды, а потом будут майские, первое и девя­
тое числа, и между всем этим дни рожде-
ния и юбилеи.

Праздники, которые всегда в нас, и

мы, живущие всегда в празднике!

В середине XIX века Одесса была Па­

рижем для всей империи, здесь были са­
мые модные магазины в Европе и самые
дешевые в России В Городе не отставали от
Парижа в модах и всегда опережали Санкт-
Петербург. Сегодня, спустя ровно сотню
лет, все повторяется.

НОВЫЙ ГОД

Самый наш главный праздник — Но­

вый Год! Ему предшествует католическое
Рождество, за ним следует наше, право­
славное. И все три сливаются в один боль­
шой и самый светлый праздник.
 Поэма о Городе 439

«В Рождество все немного волхвы.

В продовольственных слякоть и давка

Хаос лиц и не видно тропы

В Вифлеем из-за снежной крупы
-
Но, когда на дверном сквозняке
! Из тумана ночного густого
Возникает фигура в татке,
И Младенца и Духа Святого
Ощущаешь в себе без стыда:
Смотришь в небо и видишь — звезда»

Иосиф Бродский. 24 декабря 1971 года

Это снег на открытках и, если пове­

зет с годом, отсутствие дождя, это празд­
ничные витрины и лица людей, — это по­
дарки, которые нужно всем купить и еда к
праздничному столу, и напитки, которые
мы будем пить в эту долгую и непременно
счастливую ночь, и все должно быть осо­
бым, лучшим, а напитки красивыми и до­
рогими, чтобы ахнул весь стол, увидев, как
станет такая бутылка в центре празднич­
ного стола, — это запах внесенной в теп­
лую квартиру снежной елки, и на ее иго­
лочках и смолистых шишках еще снег кар­
патских гор, где она выросла, где долго
росла, где баюкал ее ветер, где прятался у
ее корней теплый пушистый зайчик, — это
близкие люди, которых нам даровал и со­
хранил в нашей жизни Господь, и надеж­
ды с мольбой, чтобы сохранил дальше, в
наступающем новом.
440 Александр Дорошенко

Потому что, как встретишь, так и

будет идти этот год, и, по этой причине,
его надо непременно хорошо и радостно
встретить!

А основа встречи — друзья, их голоса

в твоем доме за праздничным столом, их
далекие голоса в телефонной трубке, ког­
да, сквозь родной и такой далекий сейчас
поздравляющий голос, слышно веселье за­
столья и угадываются голоса хорошо вы­
пивших уже и веселых друзей...

Это волнующая вечерняя темнота на-

ступающего праздника и убранная уже елка,
и вся квартира в смолистом запахе ее иго-
лочек, в запахах праздничной кухни, в бе­
лоснежной скатерти на широко раздвину­
том главном домашнем столе, и все уже
готово — особые блюда, и батарея бутылок
и только к этому празднику особая, ред­
кая бутылка, припасенная к новогодней
ночи...

и суета последних минут, когда уже

все накрыто и готово и водка заледенела в
морозилке, и уже одет хозяин к праздни­
ку, а хозяйка в эти последние минуты еще
не успела себя привести в порядок и не­
рвничают все в доме, а ты ходишь по яр­
кой празднично горящей всеми огнями
комнате и придирчиво что-то поправляешь
на скатерти праздничного стола.

И наконец первый звонок и первые

веселые голоса друзей на пороге нашего
 Поэма о Городе 441

дома и первые их восторги видом убран­

ной, полной мириадов иголочек и свечей
красавицы елки. Высоченная, под самый
потолок, пушистая, с упругими веточка­
ми, со смолистыми иголочками, вся в гир­
ляндах шаров и свечей...

Никогда еще такой не было!

За последнее столетие изменялись у
нас политические режимы, вожди и кон­
ституции, и все это опадало, как кора на
платанах, как листья в осеннем саду, как
потерянная змеей пятнистая кожа, но праз-
дники всех прожитых времен сохранялись
и дополняли друг друга, и, по этой причи-
не, праздников у нас, старо- и новорежим-
ных, монархических, коммунистических и
незалэжных, накопилось великое множе­
ство, но этот, от Петровских времен и на­
всегда, у нас самый-самый любимый. И
даже попытка ввести по западному стилю
Рождество не получилась Так и приходится
этому парню из Галилеи рождаться дваж­
ды, сначала для них, там, и потом, уже
по-настоящему, для нас, здесь. Новый год
начинается задолго до 31 декабря, разго­
вором, мол, уже скоро, осталось уже
столько-то дней, и потом ежедневно уточ­
няется, сколько осталось.
Недели за две в Городе появляются
елки. Первые, — и все проходящие мимо
елочного базарчика, задерживаются, осмат­
ривают елки или сосны, прицениваются и
идут дальше, еще рано! Но с каждым днем
 442 Александр Дорошенко

таких базарчиков становится все больше.

Они появляются на всех углах Нового ба­
зара и Привоза, расползаются, от нехватки
места, по городу, на лучших его углах по­
являются красавицы елки, стоящие присло­
нившись к стенам домов, а некоторые пря­
мо посреди тротуара, в крестовине крепле­
ния, чтобы можно было обойти ее вкруго­
вую и присмотреться...

И долго стоишь, выбирая, все вроде

бы, как хотелось, но чуть кривоват ствол,
но редки веточки с одной из сторон, а на
следующем углу видна еще машина и мо-
аЦ|Г жет быть, там лучше елки...
V
Дети начинают расспрашивать про
Деда Мороза, когда он придет, и волно­
ваться, не ошибется ли он подарком, о ко­
тором они мечтают, и для убедительности
они тянут за руку, к магазинам, сияющим
елками, украшенными и выставленными
в освещенных витринах и прямо на тротуа­
ре. Во всех магазинах образуются новогод­
ние отделы и там на полках и в коробках
сверкают шары и звезды. Стоят рядами ру­
мяные Деды Морозы и раскрасневшиеся от
мороза снегурочки, такие стройные, как
из ансамбля «Березка».

(Наш Дед Мороз настоящий. За гра­

ницей у них подрядился таскать рождествен­
ские каштаны Николай Мирликийский,
епископ с вздорным характером, малень-
 Поэма о Городе 443

кий и склочный холерик, с русским име­

нем Никола Угодник. Церковь западная
оказалась сильнее своих прихожан и ново­
годнего язычника приписала к святцам, но
у нас он так и остался, язычник. Живет
наш Дед Мороз, конечно, в Подмосковье,
где снега и сугробов хватает, летом сидит
он у реки, в густых прохладных кустах, ло­
вит рыбу и пьет холодное пиво, и с нетер­
пением ждет, когда же эта река замерзнет,
и тогда у него наступает время бенефиса).

А какие обольстительные игрушки,

среди них теперь много громадных шаров,
хрупких, как первая любовь и как первый
неверный снег на замерзших лужах, — до-
рогих многоцветных шаров. На таком шаре Ш
стоит среди елок домик, и он весь в снегу,
по самое крылечко, снежный сугроб у него
на крыше и прямо из сугроба поднимается
дым к небу, бархатно-синему и на нем ;■

уютно устроилась луна, окружив себя яр­

кими звездочками, как детским веселым
хороводом.

В моем детстве мне делала игрушки

на елку мама, из пустого куриного яйца, (,
раскрашенного и обклеенного цветной не­ |
мецкой бумагой, и получалось жабо для
Арлекина, а у Мальвины роскошные зо­
лотистые волосы. И большие широко рас­
крытые глаза были у Мальвины, а у Арле­
кина мама рисовала слезинку в уголке гла­ ;
за, но, чтобы не было очень грустно, она
делала улыбку в уголках его губ, и смеш-
444 Александр Дорошенко

ным получался Арлекин, а Буратино весе­

лым...

Я сделал недавно опыт и добавил к

сегодняшним дорогим и многоцветным эту
сладкую парочку, Пьеро и Мальвину, и
оказалось, что они стали на елке всей ее
красотой и роскошью для моей маленькой
внучки, и для всех остальных взрослых.

Крупный ёлочный снег, торжествен­

ный и неторопливый, а ты несешь краса­
вицу елку, и встречные задержав шаг, спра-
шивают, — «где и почем брали?» и говорят
вслед: — «какая красавица!».

ж Новогодний «Голубой огонек», сме­

нившийся затем просто праздничной про­
граммой. Округлые ребра корсета у Шухов-
ской башни. Старые любимые песни с но­
выми исполнителями. И потом, когда ос­
таются за столом или разбросанными по
диванам самые-самые стойкие и еще могу­
щие выпить и поддержать в этом начина­
нии гости, по телеку начинают крутить ста­
рые фильмы, которые любили еще наши
мамы и папы.

Глаза ребенка, рассматривающие ме­

сто под елкой, где утром будут лежать по­
дарки, принесенные ночью Дедом Моро­
зом и расспрашивающего, когда это будет
и не ошибется ли этот дед адресом и его
успокаивают, обещая, что никак он оши-
 Поэма о Городе 445

биться не может. А дети все не хотят идти

спать и говорят, что будут со всеми вместе
ожидать утро, чтобы лично принять подар­
ки от румяного и бородатого Деда Мороза.

Ведь действительно странно, никог­

да не ошибаются Деды Морозы в эту пья­
ную и веселую Новогоднюю ночь кварти­
рами наших детей. Мы сами, бывало, квар­
тирами ошибались, но Деды Морозы эту
ночь проводят бессменно.

Бой курантов и башни снежного

Кремля и пустая гулкая наша Красная пло- '“ЦТ
щадь, откуда всегда начинается отсчет пер- *
вых новогодних минут и само время нашей
жизни. Как биение нашего общего сердца
— и пусть не будет у него никогда перебо-
ев!
Красная площадь, обрамленная Крем­
левской и Китайгородской стенами, снеж­
ная полночная Москва. Как много, Боже
мой, как много для нашего сердца слилось
в этом звуке!

Что там Китай и где он? И глупая ки­

тайская стена, созданная кастратами, что
нам? (сто тысяч конфуцианцев кастриро­
вал Цинь-ши-хуанди и они трудолюбиво
построили этот забор, никогда и никого не
остановивший). Но стена Китайгорода про­
легла через наше сердце и его ласково об­
няла, там был торг и лучшие храмы Роди-
446 Александр Дорошенко

ны стояли в ее углах, там были крестцы,

отметинами, где родилась наша русская
душа и воспиталось народное слово, там
стояли лобные места, мокрые от скольз­
кой крови, там сидел на паперти блажен­
ный и задевал укором проходящего царя и
пугался царь, там мы состоялись!

Красная, красивая наша площадь, где

мы бунтовали, гордо поднимая непокор­
ную голову, и где покорно опускали ее на
плаху, где шли парадом, и над парадом
смеялись, где был торг и обманы, и океан

Наш единственный, наш любимый,

площадной балаган, «на площади круглый
цирк»,

(«Вий читает телефонную книгу на

Красной площади. Поднимите мне веки.
Дайте Цека»).

где так легко летели девичьи каблуч­

ки и не успевали друг за дружкой, где пе­
чатался неумолимо шаг кирзовых солдатс­
ких сапог на парадах (до луковичного хра­
ма, а за ним, повернув, прямо по всей
Европе).

«хорошо, утратив речь

стать с винтовкой гроб стеречь»,

но ведь что-то стеречь в государстве,

важное для нас, надо!
 Поэма о Городе 447

Эта площадь ни в чем не виновата.

Все пройдет, ложь и обманы и глупое

наше веселье и сама жизнь тоже, но про­
стор этой площади неизмеримой останется
вечным, и купола храма «Покрова что на
рву», названного любовно именем несчас­
тного умалишенного человека. Как голов­
ки любимых женских духов эти купола, чуть
вульгарно и пряно, и зимние пронзитель­
ные галки, и бой этих курантов неумоли­
мый и тяжелый, отсчитывающий нашу
судьбу — тебе мне им нам всем!
А

Звонки друзей, минут через десять,

когда все уже успели выпить первые ново- •
годние рюмки и закусить тоже успели, «чем
Бог послал », и он нас не обделяет среди
своих сыновей и дочерей, и вот они броси­
лись к телефонам, «пока при уме», зво­
нить друзьям и смеяться и кричать поже­
ланья, и, попозже, внезапно, в этой труб­
ке голос далекого друга, которого уже мно­
жество лет как не слышал.

На наших столах новогодних всегда не­

плохо с закуской — там вначале идет селе­
дочка с лучком, нарезан колечками лук и
с него капает масло,

но первую запотевшую рюмочку пра­

вильно будет закусить по-простому, безыс­
кусно, как родители нас учили, с красной
икорочкой бутербродом, на белом хлебуш­
ке с маслицем, хлеб-соль! И уж затем — г
настоящему!
г 448 Александр Дорошенко

Нои холодец стоит в ряду первых за­

кусок, он нежностью своей подобен тют­
чевской поэтической фразе, в нем вязкость
материи и великая нежность души, а к нему
хорошего хрена, самодельного, от которо­
; го плачут глаза и смеются губы. Бросить в
рот рюмку ледяной водки и сразу же, без
I
малейшего перерыва, закусить это дело кус­
ком холодца (дрожащего в нетерпении) в
I: пламенеющем хрене, и крякнуть (и уте­
реть счастливую слезу), и не от водки даже,
но от такого хрена! И кто ж его делал? Чьи
это золотые ручки? И обтерев губы сал-
феткой, расцеловать эту ручку, от полно-
°Ц||' ты чувства.
:
*
Соней ее зовут и ручка у нее золотая!

И бешенный огневой шквал, когда с

крыш и балконов, из открытых настежь
окон, прямо со двора, пускают выбежав­
шие налегке, в одних рубашках, петарды.
Летят в темное ночное небо ракеты и гре­
мят петарды нескончаемым фейерверком,
охватившим половину неба, а вторая его
половина со двора не видна и заслонена
!1 домами, но и там, всюду плотная огневая
I мощь. Все пространство улиц прошито трас­
сирующим огнем - летят ракеты и отска­
кивают от стен домов, рикошетом идя вдоль
и поперек улиц, и прячутся зрители за ство­
лами деревьев и в подворотнях.

Иногда кто-то, увлекшись, придя в

восторг и не сдержав чувства, дает очереди
 Поэма о Городе 449

из Калашникова, и где-то ему, выдержи­

вая интервалы ритма, отвечают тем же, но
это опасно, потому что палят они спьяну в
открытое небо, где нетрезво качается но­
вогодняя луна — неровен час, подстрелят
луну и она упадет с неба, а какой же но­
вый год без луны?

«Прячась в логово свое,

волки воют «Ё-моё»,

ну, это они не от фейерверков.

(Имена нашей романтической моло-

дости — спутник в небе, Калашников за '
плечами, балет классический с чайковским,
лишенный пола, с государственным стро­
гим холодком и крепостным домашним
уютом,

крутятся веером одинаковые матреш­

ки под солдатский красноказарменный хор
«в заломленных офицерских фуражках, с
лицами, повернутыми посолонь, как оди­
наковые косые полтинники»:

«взвод берез идет вприсядку»,

кирзовые сапоги, самые тяжелые в

мире, подсумок с полными магазинами,
самый надежный автомат туго зажат у пле­
ча, штык ритмично бьется спереди, авто­
мат пристукивает в спину, по боку шлепа­
ет противогаз — марш-бросок в полной
выкладке. Снег хрустит от мороза, пар на

30 418-4
450 Александр Дорошенко

лету падает снежинками, минус двадцать!

Мама, милая моя мама, скоро Новый год,
впервые так далеко от дома, среди чужих
людей...

бежит по снегу цепочка дед-морозов,

в белых шубах от крупного мокрого снега,
у каждого за плечами мешок и подарки и
по снегу цепочка солдатских следов.

Близкие должны быть рядом с тобой

в новогоднюю ночь!)

А в новогоднем небе луна, совсем

молоденькая...

Малышка рано утром, вскочив пер­

вой в доме, бежит босыми ногами к елке
и, достав свои подарки, тянет их прямо в
кроватку, рассматривать и восторгаться...

и утренние уже звонки, часов в один­

надцать, тех, кто не успел в новогоднюю
ночь поздравить, все в доме еще в посте­
лях, и не вставали после бессонной ночи,

и первый день нового года (уже вот

так, с маленькой буквы), в блаженном ни­
чегонеделании, — выпить с утра под заку­
сочку, под разогретые блюда, под холодец
с хреном, лечь на диване и смотреть ста­
рые фильмы, лучшие в нашей жизни, или
пропущенную ночную программу (но стол
должен быть под рукою, чтобы удобно ру­
кой дотянуться, не вставая, к рюмке, к
^ кускам).
 Поэма о Городе 451

Эти фильмы будут крутить все дни но-

вогодья, по всем программам, непремен­
но и в сотый раз «С легким паром», звук
гитарный в уютном тепле квартиры, зас­
неженные и холодные улицы Ленинграда,
где неистово носится по кругам площадей
злая вьюга, где так нужно согреться серд­
цу. Веселый балаган «Карнавальной ночи»,
и слезоточивые «Служебные романы», на­
слаждение старых дев и наших уставших от
непрерывного бега, наших осиротевших сер­
дец.

И, конечно, «Белое солнце пустыни»,

смесь «Великолепной семерки» и нашей
русской тихой иронии, бескрайние пески
Туркестана и зеленые поля Костромы. И I
запружено сердце гордостью за Россию,
которой тогда не стало и сейчас не воз­
никло. Россия наша, как обетованная зем­
ля народа евреев, земля, которой никогда
не достичь, но которая есть и будет. Ее гео­
графия держится не шестой частью глобу­
са, но записью в нашем сердце.

Ушел бесконечными песками това­

рищ Сухов, надо бы нам отыскать его сле­
ды на песке, попросить вернуться.

(Странная вещь — искусство, оно сто­

ит на грани бытия, на разломе нашей си­
ротской земной жизни, между основной,
серой будничной и бессмысленной ее по­
ловиной, которой мы вынуждены идти, и
маленькой, затаившейся в страхе и печа-
 452 Александр Дорошенко

ли, но настоящей, имя которой игра и

праздник, незаконный, но как огонек
праздничной свечи, оно неугасимо в на­
ших сердцах и неистребимо — ради чего жи­
вем, благодаря чему жить еще можем!

«Свена горела на столе...»

Вот я, мальчишкой, иду на уроки и

экзамены в ненавистную школу, и все это
правильно выполняю, и оценки приношу
домой, родителям, только четверки и пя­
терки, — ради того, чтобы, все позабыв,
выбежать к друзьям в наш просторный мол-
даванский двор , поиграть, покричать, по-
смеяться И потом студент, худой, трепет-
1551 ный, страшно по мелочам возбудимый, —
сдать экзамены и отбросив книжную эту
премудрость, сесть в торжественном вели­
чиной и пространством читальном зале на
Пастера и взять в руки старые фолианты, и
прочесть первые строки никогда и никем
не читаного Мольера (что непонятного
здесь, вместо их лиц университетских убо­
гих, со следами яичницы и гложущего стра­
ха жизни, моей щеки касаются напудрен­
ные локоны парика Мольера и я слышу его
насмешливый глуховатый голос), - или
взять в руки мяч баскетбольный и ощутить
его первый упругий удар в настил площад­
ки и чутьем угадать, куда и кому пойдет
передача, и первые шаги яростного рывка
к баскетбольной площадке сделать. И мо­
лодой отец, за руку с сыном, - рассказать
ему, почему грустны глаза пробегающей
о собаки, но это самое важное науче-
 Поэма о Городе 453

ние в жизни, а вовсе не четверки и пятер­

ки в школе, — и успеть научить мальчиш­
ку главному в мире, против глупостей,
которым они его ежесекундно учат.

«Свеча горела...»

Наша настоящая жизнь — игра! И толь­

ко игрой2, против надобностей и долга,
только игрой, по иным и настоящим пра­
вилам жизни, только смехом, вопреки уче­
ной серьезности и разговорам о жизни,
какой она есть, выморочной и скучной,
как скрипящий песок на зубах, как они ее
все понимают, с университетской и иной
ложыо. Но жизнь — это смеющийся маль­
чишка, это дружеская рука и сигарета, в
тишине и в молчанье, потому что замусо­
рили они человеческую речь и мы знаем,
что бессловна теперь должна быть настоя­
щая речь человека.

«Свеча...»

Это бегущая за тобой в четыре быст­

рых ноги верная дворовая собака, пушис­
тый Шарик, маленький преданный и бес-

2 «Достойным может быть только доброволь­

ный труд. Одна праздность имеет нравственную цен­
ность, ибо позволяет судить о людях. Она пагубна
лишь для посредственностей. В этом ее урок и ее ве­
личие. Труд, наоборот, одинаково губителен для всех.
Он не развивает способность суждения. Он пускает в
ход метафизику унижения. Самые достойные не вы­
I
держивают этого рабства ».
Альбер Камю. Записные книжки
454 Александр Дорошенко

страшный, готовый за тебя в любую соба­

чью драку, и ты оглядываешься в беспо­
койстве, чтобы с ним ничего не случилось.

Вот по этим причинам мы получились

у жизни живыми и настоящими получи­
лись...

«Немногие для вечности живут,

Но если ты мгновенным озабочен —
Твой жребий страшен и твой дом
непрочен!»

Осип Мандельштам. 1912

Как и во что, в какие игры играли в

своем детстве будущие еврейские пророки?
Вот это стоит изучить высоколобому уче­
ному воронью, критиканам библейским,
здесь только и возможно понять, как ро­
дился Иеремия и Даниил как родился! И
почему они разделились на больших и ма­
лых, что там такое неправильно в их дет­
стве было с малыми пророками Библии?!

И мой любимец, Иона, спорщик не­

укротимый с Богом, как он провел свое
детство, в какие игры играл и что за песни
пела ему мать перед сном, что он таким
вырос? Богоборцем!

Иона был избран Господом и насиль­

ственно послан в Ниневию (почему имен­
но его выбрал Господь, сказать трудно,
Иона никаких надежд на этом поприще не
 Поэма о Городе 455

подавал. И почему именно в Ассирию по­

слали его, спасать столицу ненавистных для
израильтян ассирийцев? — Но Господу вид­
нее!). Иона попытался уклониться и сбежать
— это от Всевидящего то! Ну, конечно, из
этой затеи ровно ничего не вышло, кроме
сопутствующих и немалых неприятностей.

Когда наслал Господь на море бурю

ради непокорного Ионы и гибнул корабль
и стали бросать корабельщики кладь с ко­
рабля в море, молить свих богов о защите,
Иона спустился в трюм, там лег и крепко
заснул. И, только пожалев корабельщиков,
сам прыгнул за борт, чтобы утихли волны.
Но не дал ему погибнуть Господь и помес-
тил он Иону в брюхо кита и покорился Ш
Иона. Но ради того он пошел в Ниневию,
чтобы доказать Господу, что прав окажется
все же он, Иона, а не Господь!

И «весь в синих молниях», Господь

всемогущий, в этом противоборстве с уп­
рямцем Ионой весь мир позабывший. Гиб­
ли финикийские корабли у берегов Испа­
нии в разбушевавшихся недосмотром вол­
нах, смолили греки свои корабли в поход
на Трою, пели сирены Одиссею, ковали
железные мечи воинственные хетты — мир
был бесхозен — Господь был занят одним
Ионой, пытаясь его вразумить Шел в Ни­
невию круглоголовый и крутолобый упря­
мец Иона, берегами Тигра с Евфратом,
искоса и недоверчиво поглядывая в небеса I
г 456 Александр Дорошенко

Такой славный...
; Пусть наши дети играют чаще, пусть
им интересно будет играть с хорошими при­
■

ятелями и, Боже сохрани, вдали от училок!

От их голосов и походки, от знания и люб­
ви их к русской литературе, от их бессмыс­
ленной правды жизни!).
1

I А через несколько дней будет наше

| Рождество, и вновь соберутся друзья, а там
и наш старый Новый Год Но елка, убран-
ная красотой, будет стоять до 14-го числа
п! 5Т января (и весь год, убирая квартиру, или
^ наклонившись что-то поднять с пола, ты
9 будешь встречать елочные иголочки, как бы
хорошо не была выметена квартира и вы­
мыты полы, иголочки непременно останут­
ся на весь этот год с нами!).

Ш Вот и прошла незаметно первая по­

ловина первого месяца нового года — зна­
■;
I чит, все будет у нас теперь хорошо!
■в С Новым Годом, ребята! На всех го­
ризонтах земли и во всех ее городах! Я стою
сейчас на углу Екатерининской и Поли­
цейской у большой и ярко светящейся вит­
рины. Собака мой пристроился к катальпе.
Всего ничего осталось до Нового Года.

Меня остановила фотореклама — ма­

ленькая девчушка протягивает цветочек
удивленной собачке, а вокруг высокая зе-
 Поэма о Городе 457

лень травы и полевые цветы. Где-то спит

сейчас в тихой своей кроватке эта малыш­
ка, но может быть она еще не заснула и
мама рассказывает ей сказку о далекой и
снежной стране с лучшим из имен в мире,
о том, что там чистые и глубокие снега (—
Какие? — Такие глубокие, что наш Шарик
там бы по уши провалился и сверху остался
бы только хвостик. — Но он там не утонет,
мама? — Нет, мы его достанем из снега ),
или бежит она по зеленой лужайке и сле­
дом носится, обгоняя, ее лохматый люби­
мец. Может быть эта девчушка — ваша? Она
растет в хорошем доме — она так уважи-
тельно смотрит на собачку! В эту новогод-
нюю ночь, когда отсчитают двенадцать раз *
кремлевские куранты, я за нее и за вас обя­ \
зательно выпью.

Когда-то мы были молоды и краси­ I

:
вы, и стремительны в беге, а мир проно­
сился, отставая, и угнаться за нами не мог!
Он ярок был и многоцветен и чист, вы­
мытый весенним дождем и продутый на­
сквозь ветрами с откосов Отрады. Потом
мы бережно вывели на его дороги своих
детей, за руку, осторожно, и, наклонив­
шись к их головкам, рассказывали им, как
прекрасен этот мир, и свой шаг задержа­
ли, приноравливаясь к их первым неуме­ !
лым шажкам. А они сразу выросли и убе­
жали далеко вперед, нам уже не угнаться.
И вот появились новые малыши, дети на­
ших детей. Мы стоим у дороги, осторожно |!
и внимательно к ним наклонившись, а они
458 Александр Дорошенко

идут широко и удивленно распахнув свои

глазки, и мы вновь показываем им мир, и
идем рядом, приноравливая свой уже мед­
ленный шаг к их, еще не разбежавшемуся
шагу.

Новый Год нужен, чтобы было с кем

его встретить и с кем провести и о ком ду­
мать.

С Новым Годом, любимые!

ВОСЬМОЕ МАРТА!

Этот праздник был установлен в па­

мять Розы Люксембург, как международ­
ный женский день.

(Эту девушку Розу любил пламенной

любовью неистовый Степан Копенкин3, и
горе было человеку, ее не полюбившему
такой же любовью (но даже и голому кусту
у дороги, в котором Копенкин не чувство­
вал беззаветной любви к своей незабвен­
ной Розе). Он не думал и не позволял себе,
видя такого злобного врага революции, ду­
мать, но выхватывал рубящую саблю.

Только теперь догадался — Роза Люк­

сембург была для него Дульсинеей Тобос-
ской, а боевой конь Росинант в этих новых
временах имя получил «Пролетарская сила»).

Андрей Платонов. Чевенгур.

 Позма о Городе 459

Потом о Розе забыли. А праздник нам

навсегда остался.
I
Весь Город с утра один большой цве­
точный базар. У всех цветочных магазинов,
прямо на перекрестках улиц, вдоль зданий,
выстраивается нескончаемый ряд частных
продавщиц цветов. Это в основном женщи­
ны, а вдоль этого ряда движется лента по­
купателей — мужчин.

Впервые я узнал об этом празднике в

первом классе школы, — мы написали всем
классом под диктовку учительницы по-
здравление маме и оно у меня сохранилось
до сего дня — на листике, вырванном из“^'*
косоугольной в линейку тетради, с накло­
ном и утолщениями, в нужных и теперь
навсегда мной позабытых местах, написа­
ны слова моих поздравлений — Маме! Го­
товые на все случаи жизни поздравитель­
ные открытки тогда еще не появились.

А позже, уже юношей, я в этот день

обходил галантерейные магазины и искал
маме подарок, чаще всего духи (тогда в моде
была «Красная Москва», — как многим
дурманили они голову, сколько радости и
бед таил их незабвенный запах — но много
позже я узнал, что их выпускала до револю­
ции в Москве фирма Брокара под названи­
ем «Любимый букет императрицы» - они
очень нравились Александре Федоровне). I:

Как радовалась всегда моя мама! Как

удивлялась!
 460 Александр Дорошенко

(Я даже не знаю, сохранилось ли та­

кое название сегодня «галантерейный ма­
газин», как и кавалер галантный...)

На каждом рынке есть свой цветоч­

ный раздел, но спрос велик и они, цветы,
давно расползлись по Городу. Лучший цве­
точный теперь высится стеклянной пира­
мидой у дома Папудова со стороны Преоб­
раженской. Здесь много лет существовал
цветочный базар и был он табором при­
лавков крытых шифером и прозрачной
пленкой. Внутрь вели узкие проходы,
сплошь уставленные роскошью букетов. Те-
перь создана из стекла пирамида с цветами
на первом и рестораном во втором этажах.
I Проект оказался удачен, много удачнее
луврской пирамиды, и он хорошо гармо­
нирует с Преображенским фасадом дома
Папудова. Цветы здесь голландские, при­
возные. Аристократы.
Торжественен человек идущий по­
здравлять, идущий на праздник — на нем
праздничный костюм и в руках сумасшед­
шей красоты и свежести цветы: — лилии, —
розы, кроваво-темные от страсти, — орхи­
деи. Он знает, что им любуются прохожие.
Такой букет обязывает, он изменяет шаг и
осанку:

«Черную розу, эмблему печали

На вечер прощальный тебе я принес...».

(Сдержанная печаль лица, белые цве­

ты, четное их число, ... храни вас Бог!
 Позма о Городе 461

И я заметил, что цветы очень стран­

ны, психологичны, — я заметил, что они
изменяют к месту и приноравливают свой
запах, что он один в будуаре и на концер­
те, но совсем иной запах будут иметь эти
самые розы, «моей страной мне брошен­
ные в гроб». Поэтому правильно будет на
эти деньги и вместо этих «свежих и хоро­
ших роз» купить, если останется, закуски
и выпить! Помня, что покойник при жиз­
ни иногда экономил на цветах, но никог­
да на выпивке!).

Весной у частных торговок много про- *(|р!Г

стых цветов — родных, украинских. Из на-
рода и для него. Тяжелые кипы ромашек. I
Размерами они бывают трех величин. Со­
всем крохотные, и тогда на каждом тонень­
ком стебельке их море, они весело смеют­
ся, как колокольчики, тихо-тихо, осторож­
но-осторожно и так весело и лукаво кива­
ют головками:

«Колокольчики звенят, !
Серебристым легким звоном
слух наш радостно томят,
О, как звонко, звонко, звонко, ! I
Точно звучный смех ребенка, •!:
В ясном воздухе ночном
Говорят они о том, :!
Что за днями заблужденья
Наступает возрожденье, (
462 Александр Дорошенко

Сани мчатся, мчатся в ряд,

Колокольчики звенят,
Звезды слушают, как сани, убегая, го­
ворят,
И, внимая им, горят...

Средние размером колокольчики гра­

циозны и несколько манерны. Они свадеб-
но нарядны, их белый цвет подкрашен все­
ми оттенками счастья. Они покачиваются и ■

тихо перезваниваются на ветру. Такая утон­ I

ченность описана Эдгаром Алланом По и
осталась на полотнах Оделона Редона. Фор-
мой они — не так ли родилась идея евро-
пейского колокола? Он звонит сам, изнут­
ри, а китайский для этого надо бить по го­
лове:

«Слышишь к свадьбе зов святой,

Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне I
молодой!
Сквозь спокойный воздух ночи
Словно смотрят чьи-то очи
И блестят,

Нарастая, упадая, брызги светлые летят.

Вновь потухнут, вновь блестят
И роняют светлый взгляд
На грядущее, где дремлет безмятежность
нежных снов,
Возвещаемых согласьем золотых колоко­
лов...»

И есть очень большие, слоновьи. Эти

 Поэма о Городе 463

тяжелы и серьезны, на каждом стебле по

одной ромашке и стебель этот шершав и
толст, крепок и прохладен на ощупь:

«Слышишь воющий набат,

Точно стонет медный ад!
Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твер­
дят.
Точно молят им помочь,
Крик кидают прямо в ночь,
Прямо в уши темной ночи
Каждый звук,
То длиннее, то короче,
Выкликает свой испуг, -
И испуг их так велик,
Так безумен каждый крик,
Что разорванные звоны, неспособные звучать,
Могут только биться, виться, и кричать,
кричать, кричать!

Я хочу
Выше мчаться, разгораться, ввстречу лун­
ному лучу,
Иль умру, иль тотчас-тотчас вплоть до ме­
сяца взлечу!..»

Эдгар Аллан По. Колокольчики и

колокола.

Иногда среди цветов высится подсол­ 1

нух Ван-Гога. Он громаден, грубовата и ос­

лепительно насыщена цветом его поверх­
ность. Такой подсолнух сворачивает все крас­
ки пространства, собирая их в себе, как и
полотна Ван-Гога. И сам излучает свет. Сре-
 464 Александр Дорошенко

ди всех и любых цветов он всегда неповто­

рим, могучий и сокрушительный, как Сам­
сон среди обреченных филистимлян.

Вырванный из среды, подсолнух не­

повторим. Как человек. Но поле подсолну­
хов поворачивает синхронно все свои голо­
вы вслед солнцу — посолонь. Как полки сол­
дат на параде. Как казачий эскадрон.и так
же идентичны казачьи лица, как головки
подсолнухов в поле. Из цветов гвардии со­
ткана тяжелая голова подсолнуха — из цве­
тов георгиевской ленты!

'ж' Восьмого марта в Городе все должны

купить цветы. Подростки - матерям и в
\М школу, юноши - девушкам и домой, зре­
лые - женам и помимо, умудренные жиз­
нью — честно и всем! Все стороны готовят­
ся к этому весеннему утру. Длинная вере­
ница торговок цветами выстроилась затем­
но двумя шеренгами и лицом к проходу, а
по нему двойная шеренга покупателей дви­
жется встречно, и возникают водовороти­
ки с пробками в месте идущей покупки.
Цветы есть для всех и на любую сумму — от
копеек до состояний. И на всех улицах у всех I
мужчин в руках букетики и букеты цветов.

Ну, если некто счастливец несет оди­

нокую чудную и невиданной доселе рас­
цветки розу — это любовь!

Счастье это когда есть, кому и очень

хочется ей подарить букет обольстительных
 Поэма о Городе 465

роз. Сдержанно преподнести. Достойно и

скромно. Но прошелестит букет, вспыхнут
глаза, но что-то растает в груди, и губы
предательски улыбнутся, выдав скрывае­
мую радость. Ах, этот язык цветов!

И есть еще язык веера, язык рук, язык

глаз, - так почему же я вижу вокруг себя
эти глухонемые лица!?

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Этот день пропитан кровью наших

отцов и слезами матерей. Сегодня, когда
они нас покинули и те, кто еще остался,
9
неслышно уходят, от приобрел отсвет ра­
достной близости, теплого чувства памя­
ти, и стал нам Родительским днем. Он та­
ким был и раньше, когда они были живы,
но тогда было много музыки, маршей по­
бедных, цветов, улицы бывали в этот день
заполнены ветеранами, в старых бережно
хранимых мундирах, в медалях и орденах

Отец любил вспоминать войну. Стран-

ко, эти воспоминания у них, вернувших­
ся с той страшной войны, вернувшихся не
искалеченными (или искалеченными не
очень, как отец, сильно хромавший всю
жизнь, в память обороны Севастополя),
были любимыми, возможно лучшими из
всего пережитого в жизни. Встретившись,
они всегда вспоминали войну и не вернув­
шихся с нее, а было их, не вернувшихся,
много больше уцелевших:

31 4,8‘4
I 466 Александр Дорошенко

«И венный бой, покой нам только

снится,
И пусть ничто не потревожит сны.
Седая ночь и дремлющая птица
Качаются от синей тишины.

! И вечный бой, атаки на рассвете

И пули, разучившиеся петь,
* Кричали нам, что есть еще бессмертье,
Л мы хотели просто уцелеть.

Простите нас. Мы до конца кипели

И мир воспринимали, как бруствер
Сердца рвались, качались и хрипели,
Как лошади, попав под артобстрел.

Скажите там ..., чтоб больше не будили.

Пускай ничто не потревожит сны.
Что из того, что мы не победили?
Что из того, что не вернулись мы?»
1
Иосиф Бродский
и Это одно из лучших стихотворений о
1
!’
прошедшей войне, и цитирую я его по па­
мяти (помню еще по самиздату). Отец счи­
тал лучшей, наиболее честной книгой о
прошедшей войне «В окопах Сталинграда»
Виктора Некрасова. При всех ужасах этой
№ страшной войны (и ужасах «нацио­
нальных», когда, после знаменитого при­
каза Сталина «Ни шагу назад!», в спину
нашим передовым частям торчали пулеме­
ты СМЕРШа, о чем мне, подростку, как
то рассказал отец), там было что-то еще.
 Поэма о Городе 467

Радость победы, справедливость этой вой­

ны, сплотившей народ.

(Бог мой, какой это хороший народ,

если его, после десятилетий нищеты, бес­
правия, вопиющего произвола, концлаге­
рей, удалось вот так сплотить, если после
всего этого ужаса, они сохранили чувство
Родины и ее место в своем сердце и шли на
смерть в бою!).

Что знает солдат о войне?

Отец был лейтенантом и командовал

ротой морских пехотинцев. Он запомнил
окопы и смерть. А впереди окопов полосу
ничейной земли и окопы немцев. Он за-
помнил высокую организованность и дис­
циплину у немцев (даже в плену немецкий
солдат вытягивался перед своим пленным
офицером) и умение воевать. Он запомнил
храбрость наших ребят, как его моряки,
перед атакой, снимали каски и одевали бес­
козырки. Как они его, раненного шрапне­
лью, вынесли под огнем («выползли», по­
ложив на шинель и ползком оттащив к сво­
им окопам). Как вывезли его морем из Се­
вастополя и он, лежа на открытой палубе
маленькой посудины, видел качающееся
небо и в нем, а также вокруг корабля, не­
прерывные разрывы снарядов. Пережитое
чувство военного братства, гордое чувство
победителя, сопутствовало ему всю жизнь.
У него была своя, самая страшная в исто­
рии человечества война и он вернулся с нее
победителем!
468 Александр Дорошенко

(Так устроен мир, где у каждого своя

война. Вернулись ли мы со своей? С нашей
невидимой, тихой, братоубийственной вой­
ны. Где наши победы и ордена? Да и закон­
чилась ли эта война? Разве огонь ее не раз­
горается все больше? Нам еще долго жить,
если хотим вернуться. И будет ли куда?).

Крутится пластинка, чуть шуршит по

ее кругу игла и голос, приглушенный чув­
ством, поет вальс «На сопках Манчжурии»:

«Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой...

Тихо вокруг,
Ветер туман унес...
На сопках Манчжурии воины спят
И русских неслышно слез...

Пусть гаолян
Нам навевает сны...

и кружатся наши родители в этом

вальсе. Какая печаль легла на мое малень­
кое сердце, там в детстве, словами этого
вальса, его интонацией, ничего не зная
об этой войне, о спящих на сопках Манч­
журии ребятах, о том, что такое эти сопки
и где они, и чувство этой печали связа­
лось навсегда с моими родителями, с па­
пой и мамой, с этим странным вальсом, с
его печальными словами. Кружится и кру­
жится пластинка.
=

Поэма о Городе 469

Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...».

Их осталось всего-ничего, солдат этой

страшной войны. Какие там солдаты — ста­
рые, сгорбленные, хромающие и переко­
шенные. В старых пиджаках, пахнущих на­
фталином. Какое странное сочетание ста­
рости и нищеты — и геройских отличий —
орденов и медалей, во всю, когда-то ши­
рокую грудь

Ковыляет по улице, звенят медали,

идут равнодушные прохожие мимо, сме-
ются юнцы. Но этот звон, он опасен, если
его перестать слышать! Это белокрылый ар-
хангел, архистратиг небесного воинства, \&1
идет нашими неровным и заплеванным ас­
фальтом и в руке его огненный меч, а во
второй колокол судьбы (но опасно тихо и
мелодично звенит этот колокол до уроч­
ного дня) и он всех замечает и все замеча­
ет. В записях Книги живых и мертвых, име­
на наши, имена переставших различать и
видеть и слышать, напишутся на правой
стороне этой вечной Книги, в разделе ни­
когда не живших!

«Похоронный слышен звон,

Долгий звон!
Горькой скорби слышны звуки, горькой
жизни кончен сон.
Звук железный возвещает о печали похорон!
 470 Александр Дорошенко

! Похоронный тяжкий звон,

Точно стон,
Скорбный, гневный
И Плачевный,
Вырастает в долгий гул...
! Факел траурный горит,
С колокольни кто-то крикнул, кто-то гром­
ко говорит,
Кто-то черный там стоит,
И хохочет, и гремит,
И гудит, гудит, гудит,
К колокольне припадает,
Гулкий колокол качает,
Гулкий колокол рыдает,
И!: «
Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробовом».
•I

И чувство обиды, что вместе с ними,

последняя память уйдет и извратится...
К
Никогда не уйдет!

В «Белой гвардии» есть небесное ви­

дение лежащему в бредовом тифе Алексею
Турбину, как родной его эскадрон, белг­
радских гусар, скошенный пулеметным ог­
нем в 1916 году на Виленском направле­
нии, въезжает конно и почти в полном со­
ставе в Рай («с саблями и пиками, по вер­
хам»), а там встречает их Св. апостол Петр
с ключами. И оказалось,’что уже приготов­
лены для них в Раю палаты, белые и празд­
ничные. И с изумлением слышит от Св.
Петра вахмистр Жилин, идущий впереди
 Поэма о Городе 471

эскадрона, что есть рядом еще и красного

цвета палаты, с красными звездами и об­
лаками, «для большевиков, с Перекопу
которые» (потому как, говорит вахмистру
Бог: «все вы у меня, Жилин, одинаковые
— в поле брани убиенные. Это Жилин, по­
нимать надо, и не всякий это поймет».

Не всякий это и теперь понимает!

Но даже и с бабами полковыми при­

нимает их Петр, которые были с ребятами
в жизни и вместе приняли смерть, потому
что эскадрону в походе без баб невозмож-
но. «Пожалте, говорит, справа по три:

...Дунька, Дунька, Дунька я!

Дуня, ягодка моя, —

зашумел вдруг, как во сне, хор же­

лезных голосов, и заиграла итальянская гар­
моника. — Под ноги! — закричали на раз­
ные голоса взводные.

Й-эх, Дуня, Дуня, Дуня, Дуня!

Полюби, Дуня, меня, —

И замер хор вдали»

Я верю этому сну — там такие палаты

есть, и там наши родители вновь красивые I
и молодые, как когда-то в моем детстве,
они там с друзьями и им хорошо вместе...
 472 Александр Дорошенко

С ними и те, кто не дошел до Побе­

ды, но и они теперь о ней знают.

Они заслужили, так сказал вахмист­

ру Св. Петр.

Пока мы живы, кто еще помнит и по­

I нимает — в этот день надо обязательно под­
' нять рюмку — За них, победивших и вер­
нувшихся. За тех, кто там остался лежать и
о Победе нашей не знает. За наших отцов и
матерей, За Победу!

■о^сй" ПАСХА

Праздники в Городе перемешались и

в пасхальные дни принято было отмечать
сначала католическую Пасху, потом еврей­
ский Пейсах и еще позже, в соответствии с
;;! календарем, православную. На каждой из
них был свой освященный традицией стол
и его хорошо знали все горожане, не зави­
симо от национальности, поскольку от ев­
рейского стола с бабкой из мацы и фарши­
рованной рыбой они переходили к право­
5 славным куличу и пасхе и раскрашенным
яйцам.
VI'
Скоро еврейская Пасха. Во всех булоч­
ных и кондитерских, в витринах и на при­
лавках, уже красуется маца. В больших яр­
ких коробках с семисвечником, в пакетах
2 с чеканными буквами иврита и просто рос­
сыпью пластинок. Чем меньше в Городе
остается евреев, тем больше продается мацы.
 Позма о Городе 473

Покупают мацу горожане то ли в память

уехавших евреев, то ли думая о предстоя­
щей дороге — к самим себе. Так сказано в
Библии — к дальней дороге в Обетованную
землю надо вдоволь запастись мацой!

В святой вечер, на Пасху, мы ходили

с бабушкой в церковь и несли домой жи­
вой огонек — зажженную свечу. Был такой,
из бумаги сделанный фонарик, и в нем
горела свеча, зажженная в церкви. Стенки
фонарика были раскрашены и имели выре­
зы в виде сердечек и крылатых ангелочков.
Помню темные улицы и людей, трогатель-
но несущих эти огоньки. Улицы были пло-
хо освещены, темны, и странное зрелище %
представлялось взору — то тут, то там, в
темном пространстве улиц, плыли в воз­ I

духе, мягко покачиваясь, живые красоч­

ные огоньки и угадывались рядом с ними
идущие и несущие их люди. Добрее и дру­
желюбнее улиц с тех пор я не видел. В худо­
жественном музее Города висит картина
Костанди и на ней именно такой вечер,
огоньки фонариков, выхваченные из тем­
ноты лица несущих их детей, мягкость и
очарованность праздником есть в этом по­
лотне, все, как было и у меня в детстве.

На Пасху бабушка делала куличи, в

специальных формах, почерневших от упот­
ребления и. времени, они были размером
от совсем крохотных, до громадных, высо­
той и диаметром. Верхушка их покрывал*
разноцветной глазурью. Мы красили
гI 474 Александр Дорошенко
I

и праздничным утром обменивались ими

|!
во дворе, или бились, причем разбитое
и
1 яйцо по правилам уходило к выигравшему.
I
:| Были различные приемы, как чокаться кра­
шенками, с острого, или тупого конца,
впрочем эту проблему поставил еще Джо­
натан Свифт, так и не разрешив. Но до это­
го, самым ранним утром, часов в шесть,
мы с бабушкой шли к церкви освятить пас­
хи. Ближе всего была Алексеевская церковь,
в конце Степовой улицы, вернее то, во что
ее превратили, поскольку саму церковь раз­
рушили, Алексеевскую площадь преврати-
Т ли в сквер, переименовав, и теперь цер-
!
*|р^ ковь располагалась в одноэтажном доме, на
границе площади.

Помню, всегда пасхальным утром мо­

росил дождь.

(Этот апрельский дождь в Городе не­

повторим. Все притихло и ждет. Деревья опу­
стили ветви, уже покрытые густой зеленью,
уже тяжелые от нее, — как волосы Авесса­
лома эта молодая густая листва. Листики
каштановые чуть свернулись и, притихшие,
опустились. Сам ветерок угомонился и при­
м таился вместе со всеми, он прячется в гус­
: той листве, в нишах зданий и за углами
домов, в шерстке куда-то бегущей собач­
ки, и осторожно выглядывает — что такое
должно случиться? И листочки акации,
только-только явившиеся миру, еще тро­
1 гательно маленькие, среди могучих колю­
чек, ощетинившихся охраной, тревожно
 Поэма о Городе 475

звенят на веточках Все потемнело вокруг и

только небо над старыми крышами гово­
рит, что еще вовсе не ночь, что за тучами
еще светлы небеса. Все притихло и ждет!

Этот дождь вовсе не монотонный. Он

имеет мелодию, он тихо поет свою песен­
ку, мурлычет и внезапно срывается, будто
кого-то увидел знакомого, бегущего, со
спины, и спешит поздороваться и догнать.
И так же внезапно, догнав и разглядев что
ошибся, он стихает, и возвращается к тебе,
тихо мурлыча и чуть трется о штанины
брюк, как кошечка, и даже как она, про-
водит по ноге упругим холодным и мок-
рым ХВОСТОМ).
I
Было холодно, долго приходилось
ждать, и ждали на улице, перед церковью,
она была маленькой,, и там не все помеща­
лись. Наконец выходил священник с кли­
ром и обходил под колокольный перезвон
прихожан (в те времена это были преиму­
щественно пожилые женщины, те, кто не
боялся приходить в церковь), выстроивших­
ся коридором и перед каждым на земле, на
чистом полотенце, были разложены кули­
чи, пасхи и крашенки (мой дед добавлял к
этому набору бутылку водки). За священ­
ником шли несколько молодых служак и
несли большие корзины, куда каждая из
прихожанок отделяла из своего, освещае­
мого, часть. И только после освящения, уже
дома, бабушка разрешала попробовать пас­
ху. Ее разрезали толстенькими круглыми
 476 Александр Дорошенко

ломтями и была она душистой и пряной и

такой вкусной! Это был праздничный зав­
трак.

Бабушка просила меня никогда не ра­

ботать в этот день, и уже будучи студен­
том, я старался этот завет выполнять, что
было не просто, поскольку, борясь с рели­
гией, именно на этот день назначались в
школе и в институте всякие воскресники,
по уборке территории, или склонов на От­
раде. Мы, студенты, на этих субботниках
мало что делали, но, повременив, и купив
пару бутылок вина и бутерброды, устраи-
вали себе на весенних склонах Отрады праз-
°^^^°дник, так что идеологи как всегда оказы-
вались со своими начинаниями в дураках.
Все равно у нас был в этот день праздник.

ПРОВОДЫ

Неделю спустя, после Пасхи наступа­

ют поминальные дни. Весь город устремля­
ется на кладбища, большая часть людей
идут на Второе у Люстдорфской дороги, и
на Таировское. Милиция с мегафонами пе­
рекрывает близлежащие дороги, пуская
только общественный транспорт и окружает
кладбища, регулируя движение густой тол­
пы горожан. Вокруг кладбищенских стен
размещаются торговки цветами и времен­
ные ларьки с водой-мороженным.
Уже тепло и ветви полны молодень­
ких любопытных листиков.
 Поэма о Городе 477

Люди несут с собой цветы, еду и вы­

пивку, и устраиваются у «своих» могил
помянуть близких. Людей море. Этот обы­
чай неискореним, он языческий происхож­
дением и «усыновлен» православной цер­
ковью. Большая часть людей действительно
поминают близких, немного выпив и ос­
тавив на могилах еду (часто крашенки и
кусочки пасхи), для нищих. Но многие ус­
траивают себе праздник с широким и
обильным застольем, с песнями.

Какая странная смесь, трогательной

печали у большинства, и веселого празд-
ника у многих, забывающих, зачем они и
где. Меня, идущего вдоль узеньких тропи-
нок к своим могилам, иногда останавли- \ж
вают с трогательной просьбой (присмотрев­
шись ко мне, приличный ли я человек и
стоит ли ко мне обращаться с такой ин­
тимной просьбой) — помянуть усопших
родственников. Я подхожу, принимаю эту
рюмку и говорю: «Пусть земля будет пу­
хом для ваших близких). Кланяюсь и иду
дальше.

И придя к своим, говорю: «Здрав­

ствуйте дед, отец, мать» и добавляю —
«Мама, светлая королева, моя Мама!».
 Лггературно-художне видання
Сер1я „Уся Одеса”
Випуск 5

Дорошенко Олександр В1Кторович

ПОЕМА ПРО М1СТО

Оповщання

Одеса, видавництво “Орбтит”

Росшською мовою

Литературно-художественное издание
Серия «Вся Одесса»
Выпуск 5

Дорошенко Александр Викторович

ПОЭМА О ГОРОДЕ
Рассказы

Издатель Борис А. Эйдельман.

Главный редактор А.А. Таубёншлак.
Редактор А. Либин.
Технический редактор А.И. Ковердюк
Компьютерная верстка Е.Н. Дашкевич.
Художественный редактор В.В. Котов.
Корректор Н.А. Маковец.

Сдано в набор 24.08.2004. Подписано к печати

30.08.2004. Формат 84x90/32. Бумага офсетная. Гарни­
тура Т1те$ Ые\у Котап. Печать офсетная. Усл.печ.л.
24,50. Уч.-изд.л.22,75.
Тираж 2000. Заказ 418-4.

Издательство «Орбтшт, 65026, г. Одесса,

ул. Дворянская, 7; тел.-(0482) 26-48-98;
тел/факс (048) 728-81 -62; е-шаП: орйгтшт 1 @икг.пе!

Лицензия ДК № 927 от 23.05.2002 г.

Книга надрукована на ВАТ «Л ьв1вська книжкова фабрика

«Атлас» , 79005, м. Львш, вул. Зелена, 20
 Серия «Вся Одесса»
Вышли в свет:

1. Исаак Бабель «Одесские рассказы»

2. Евгений Кричмар «Пахнет морем...»
3. Ростислав Александров «Истории с рань-
шего времени»
4. Михаил Ландер «У причала памяти»
5. Александр Дорошенко «Поэма о Городе»