БЕНДЖАМЕН Л УОРФ

НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ
О ДВУХ ОШИБОЧНЫХ ВОЗЗРЕНИЯХ НА РЕЧЬ
И МЫШЛЕНИЕ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИХ СИСТЕМУ
ЕСТЕСТВЕННОЙ ЛОГИКИ, И О ТОМ, КАК СЛОВА
И ОБЫЧАИ ВЛИЯЮТ НА МЫШЛЕНИЕ

Каждый нормальный человек, вышедший из

детского возраста, обладает способностью го-
ворить и говорит. Именно поэтому каждый, не-
зависимо от образования, проносит через всю
свою жизнь некоторые хотя и наивные, но глу-
боко укоренившиеся взгляды на речь и на ее
связь с мышлением Поскольку эти воззрения
тесно связаны с речевыми навыками, ставши-
ми бессознательными и автоматическими, они
довольно трудно поддаются изменению и от-
нюдь не являются чем-то сугубо индивидуаль-
ным или хаотичным — в их основе лежит опре-
деленная система. Поэтому мы вправе назвать
эти воззрения системой естественной логики.
Этот термин представляется мне более удач-
ным, чем термин «здравый смысл», который ча-
сто используется с тем же значением.
Согласующийся с законами естественной
логики факт, что все люди с детства свободно
владеют речью, уже позволяет каждому счи-
тать себя авторитетом во всех вопросах, свя-
занных с процессом формирования и передачи
мыслей. Для этого, как ему представляется,
достаточно обратиться к здравому смыслу и
логике, которыми он, как и всякий другой че-
ловек, обладает. Естественная логика утверж-
203 НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

дает, что речь — это лишь внешний процесс, связанный

только с сообщением мыслей, но не с их формировани-
ем. Считается, что речь, т. е. использование языка,
лишь «выражает» то, что уже в основных чертах сложи-
лось без помощи языка. Формирование мысли — это
якобы самостоятельный процесс, называемый мышле-
нием или мыслью и никак не связанный с природой от-
дельных конкретных языков, Грамматика языка — это
лишь совокупность общепринятых традиционных пра-
вил, но использование языка подчиняется якобы не
столько им, сколько правильному, рациональному, или
логическому, мышлению.
Мысль, согласно этой системе взглядов, зависит не
от грамматики, а от законов логики или мышления, буд-
то бы одинаковых для всех обитателей вселенной и от-
ражающих рациональное начало, которое может быть
обнаружено всеми разумными людьми независимо друг
от друга, безразлично, говорят ли они на китайском
языке или на языке чоктав. У нас принято считать, что
математические формулы и постулаты формальной ло-
гики имеют дело как раз с подобными явлениями, т. е.
со сферой и законами чистого мышления. Естественная
логика утверждает, что различные языки — это в ос-
новном параллельные способы выражения одного и
того же понятийного содержания и что поэтому они
различаются лишь незначительными деталями, кото-
рые только кажутся важными. По этой теории матема-
тика, символическая логика, философия и т. п. — это
не особые ответвления языка, но системы, противосто-
ящие языку и имеющие дело непосредственно с облас-
тью чистого мышления. Подобные взгляды нашли и от-
ражение в старой остроте о немецком грамматисте, по-
святившем всю свою жизнь изучению дательного паде-
жа. С точки зрения естественной логики и дательный
падеж, и грамматика в целом — вещи незначительные.
БЕНДЖАМЕН Л УОРФ 204

Иного мнения придерживались, по-видимому, древние

арабы: рассказывают, что два принца оспаривали друг у
друга честь надеть туфли самому ученому из граммати-
стов королевства, а их отец, калиф, видел славу своего
королевства в том, что великие грамматисты почита-
лись здесь превыше королей.
Известное изречение, гласящее, что исключения
подтверждают правила, содержит немалую долю исти-
ны, хотя с точки зрения формальной логики оно превра-
тилось в нелепость, поскольку «подтверждать» больше
не значило «подвергнуть проверке». Поговорка приоб-
рела глубокий психологический смысл с тех пор, как
она утратила значение в логике. Сейчас она означает
то, что, если у правила совершенно нет исключений,
его не признают за правило и вообще его не осознают.
Такие явления — часть нашего повседневного опыта,
который мы обычно не осознаем. Мы не можем выде-
лить какое-либо явление или сформулировать для него
правила до тех пор, пока не найдем ему противопостав-
ления и не обогатим наш опыт настолько, что столкнем-
ся наконец с нарушением данной регулярности. Так,
мы вспоминаем о воде лишь тогда, когда высыхает коло-
дец, и осознаем, что дышим воздухом, только когда его
нам начинает не хватать.
Или, например, предположим, что какой-нибудь на-
род в силу какого-либо физиологического недостатка
способен воспринимать только синий цвет. В таком
случае вряд ли его люди смогут сформулировать мысль,
что они видят только синий цвет. Термин синий будет
лишен для них всякого значения, в их языке мы не най-
дем названий цветов, а их слова, обозначающие оттен-
ки синего цвета, будут соответствовать нашим словам
светлый, темный, белый, черный и т. д., но не нашему
слову синий. Для того чтобы осознать, что они видят
только синий цвет, они должны в какие-то отдельные
ИОВ НАУКА И ЯЗЫКОВ1АНИЕ

моменты воспринимать и другие цвета. Закон тяготе-

ния не знает исключений; нет нужды доказывать, что
человек без специального образования не имеет ника-
KOI о понятия о законах тяготения и ему никогда бы не
лришла в голову мысль о возможности существования
планеты, на которой тела подчинялись бы законам, от-
личным от земных. Как синий цвет у нашего вымыш-
ленного народа, так и закон тяготения составляют
часть повседневного опыта необразованного человека,
нечто неотделимое от этого повседневного опыта. За-
кон тяготения нельзя было сформулировать до тех пор,
пока падающие тела не были рассмотрены с более ши-
рокой точки зрения — с учетом и других миров, в кото-
рых тела движутся по орбитам или иным образом.
Подобным же образом, когда мы поворачиваем голо-
ву, окружающие нас предметы отражаются на сетчатке
глаза так, как если бы эти предметы двигались вокруг
нас. Это явление — часть нашего повседневного опыта,
и мы не осознаем его. Мы не думаем, что комната враща-
ется вокруг нас, но понимаем, что повернули голову в не-
подвижной комнате. Если мы попытаемся критически
осмыслить то, что происходит при быстром движении го-
ловы или глаз, то окажется, что самого движения мы не
видим; мы видим лишь нечто расплывчатое между двумя
ясными картинами. Обычно мы этого совершенно не за-
мечаем и мир предстает перед нами без этих расплывча-
тых переходов. Когда мы проходим мимо дерева или
дома, их отражение на сетчатке меняется так же, как
если бы это дерево или дом поворачивались на оси; одна-
ко, передвигаясь при обычных скоростях, мы не видим
поворачивающихся домов или деревьев. Иногда непра-
вильно подобранные очки позволяют увидеть, когда мы
оглядываемся вокруг, странные движения окружающих
предметов, но обычно мы при передвижении не замеча-
ем их относительного движения. Наша психическая
БЕНДЖАМЕН Л ЮРФ 206

организация такова, что мы игнорируем целый ряд явле-

ний, которые хотя и всеобъемлющи и широко распрост-
ранены, но не имеют значения для нашей повседневной
жизни и нужд.
Естественная логика допускает две ошибки. Во-пер-
вых, она не учитывает того, что факты языка составля-
ют для говорящих на данном языке часть их повседнев-
ного опыта и поэтому эти факты не подвергаются кри-
тическому осмыслению и проверке. Таким образом,
если кто-либо, следуя естественной логике, рассуждает
о разуме, логике и законах правильного мышления, он
обычно склонен просто следовать за чисто граммати-
ческими фактами, которые в его собственном языке
или семье языков составляют часть его повседневного
опыта, но отнюдь не обязательны для всех языков и ни
в каком смысле не являются общей основой мышления.
Во-вторых, естественная логика смешивает взаимопо-
нимание говорящих, достигаемое путем использования
языка, с осмысливанием того языкового процесса, при
помощи которого достигается взаимопонимание, т. е. с
областью, являющейся компетенцией презренного и с
точки зрения естественной логики абсолютно бесполез-
ного грамматиста. Двое говорящих, например, на анг-
лийском языке быстро придут к договоренности относи-
тельно предмета речи; они без труда согласятся друг с
другом в отношении того, к чему относятся их слова.
Один из них (А) может дать указания, которые будут
выполнены к полному его удовлетворению другим гово-
рящим (В). Именно потому, что А и В так хорошо пони-
мают друг друга, они в соответствии с естественной ло-
гикой считают, что им, конечно, ясно, почему это про-
исходит. Они полагают, например, что все дело просто
в том, чтобы выбрать слова для выражения мыслей.
Если мы попросим А объяснить, как ему удалось так
легко договориться с В, он просто повторит более или
207 HAVK4 И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

менее пространно то, что он и понятия не имеет о том

процессе, который здесь происходит. Сложнейшая сис-
тема языковых моделей и классификаций, которая дол-
жна быть общей для А и В, служит им для того, чтобы
они вообще могли вступить в контакт.
Эти врожденные и приобретаемые со способностью
говорить основы и есть область грамматиста, или линг-
виста, если дать этому ученому более современное на-
звание. Слово «лингвист» в разговорной и особенно в
газетной речи означает нечто совершенно иное, а имен-
но человека, который может быстро достигнуть взаимо-
понимания при общении с людьми, говорящими на раз-
личных языках. Такого человека, однако, правильнее
было бы назвать полиглотом. Ученые-языковеды уже
давно осознали, что способность бегло говорить на ка-
ком-либо языке еще совсем не означает лингвистиче-
ского знания этого языка, т. е. понимания его основных
особенностей (background phenomena), его системы и
происходящих в ней регулярных процессов. Точно так
же способность хорошо играть на бильярде не подразу-
мевает и не требует знания законов механики, действу-
ющих на бильярдном столе.
Сходным образом обстоит дело в любой другой отрас-
ли науки. Всех подлинных ученых интересует прежде
всего основа явлений, играющая как таковая небольшую
роль в нашей жизни. И тем не менее изучение основы яв-
лений позволяет обнаружить тесную связь между мно-
гими остающимися в тени областями фактов, прини-
маемыми за нечто данное, и такими занятиями, как транс-
портировка товаров, приготовление пищи, уход за боль-
ными, выращивание картофеля. Все эти виды деятель-
ности могут с течением времени подвергнуться весьма
значительным изменениям под влиянием сугубо науч-
ных теоретических изысканий, ни в коей мере не свя-
занных с самими этими банальными занятиями. Так и в
БЕНДЖАМЕН Л VDPffi 20В

лингвистике — изучаемая ею основа языковых явле-

ний, которые как бы находятся на заднем плане, имеет
отношение ко всем видам нашей деятельности, связан-
ной с речью и достижением взаимопонимания, — во
всякого рода рассуждениях и аргументации, в юриспру-
денции, дискуссиях, при заключении мира, заключении
различных договоров, в изъявлении общественного мне-
ния, в оценке научных теорий, при изложении научных
результатов. Везде, где в делах людей достигаются дого-
воренность или согласие, независимо от того, использу-
ются ли при этом математические или какие-либо дру-
гие специальные условные знаки или нет, эта догово-
ренность достигается при помощи языковых про-
цессов или не достигается вовсе.
Как мы видели, ясное понимание лингвистических
процессов, посредством которых достигается та или
иная договоренность, совсем не обязательно для дости-
жения этой договоренности, но, разумеется, отнюдь ей
не мешает. Чем сложнее и труднее дело, тем большую
помощь может оказать такое знание. В конце концов,
можно достигнуть такого уровня — и я подозреваю, что
современный мир почти достиг его, — когда понимание
процессов речи является уже не только желательным,
но и необходимым. Здесь можно провести аналогию с
мореплаванием. Всякое плывущее по морю судно попа-
дает в сферу действия притяжения планет. Однако
даже мальчишка может провести свое суденышко во-
круг бухты, не зная ни географии, ни астрономии, ни
математики или международной политики, в то же вре-
мя для капитана океанского парохода знание всех этих
предметов весьма существенно.
Когда лингвисты смогли научно и критически ис-
следовать большое число языков, совершенно различ-
ных по своему строю, их опыт обогатился, основа для
сравнения расширилась, они столкнулись с нарушени-
209 НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

ем тех закономерностей, которые до того считались

универсальными, и познакомились с совершенно новы-
ми типами явлений. Было установлено, что основа язы-
ковой системы любого языка (иными словами, грамма-
тика) не есть просто инструмент для воспроизведения
мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль,
является программой и руководством мыслительной де-
ятельности индивидуума, средством анализа его впе-
чатлений и их синтеза. Формирование мыслей — это
не независимый процесс, строго рациональный в ста-
ром смысле этого слова, но часть грамматики того или
иного языка и различается у различных народов в од-
них случаях незначительно, в других — весьма суще-
ственно, так же как грамматический строй соответству-
ющих языков. Мы расчленяем природу в направлении,
подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в
мире явлений те или иные категории и типы совсем не
потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны;
напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопи-
ческий поток впечатлений, который должен быть орга-
низован нашим сознанием, а это значит в основном —
языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы
расчленяем мир, организуем его в понятия и распреде-
ляем значения так, а не иначе в основном потому, что
мы — участники соглашения, предписывающего подоб-
ную систематизацию. Это соглашение имеет силу для
определенного речевого коллектива и закреплено в сис-
теме моделей нашего языка. Это соглашение, разумеет-
ся, никак и никем не сформулировано и лишь подразу-
мевается, и тем не менее мы — участники этого со-
глашения; мы вообще не сможем говорить, если только
не подпишемся под систематизацией и классификацией
материала, обусловленной указанным соглашением.
Это обстоятельство имеет исключительно важное
значение для современной науки, поскольку из него
BEHAXAMEHAVOPCD 2Ю

следует, что никто не волен описывать природу абсо-

лютно независимо, но все мы связаны с определенными
способами интерпретации даже тогда, когда считаем
себя наиболее свободными. Человеком, более свобод-
ным в этом отношении, чем другие, оказался бы линг-
вист, знакомый со множеством самых разнообразных
языковых систем. Однако до сих пор таких лингвистов
не было. Мы сталкиваемся, таким образом, с новым
принципом относительности, который гласит, что сход-
ные физические явления позволяют создать сходную
картину вселенной только при сходстве или по крайней
мере при соотносительности языковых систем.
Этот поразительный вывод не так очевиден, если ог-
раничиться сравнением лишь наших современных евро-
пейских языков да еще, возможно, латинского и грече-
ского. Системы этих языков совпадают в своих суще-
ственных чертах, что на первый взгляд, казалось бы,
свидетельствует в пользу естественной логики Но это
совпадение существует только потому, что все указан-
ные языки представляют собой индоевропейские диа-
лекты, построенные в основном по одному и тому же
плану и исторически развившиеся из того, что когда-то
давно было одной речевой общностью; сходство упомя-
нутых языков объясняется, кроме того, тем, что все они
в течение долгого времени участвовали в создании об-
щей культуры, а также тем, что эта культура во многом,
и особенно в интеллектуальной области, развивалась
под большим влиянием латыни и греческого. Таким об-
разом, данный случай не противоречит принципу линг-
вистической относительности, сформулированному в
конце предыдущего абзаца. Следствием этого является
сходство в описании мира у современных ученых. Нуж-
но, однако, подчеркнуть, что понятия «все современные
ученые, говорящие на индоевропейских языках» и «все
ученые» не совпадают. То, что современные китайские
211 НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

или турецкие ученые описывают мир подобно европей-

ским ученым, означает только, что они переняли цели-
ком всю западную систему мышления, но совсем не то,
что они выработали эту систему самостоятельно, с их
собственных наблюдательных постов.
Расхождения в анализе природы становятся более
очевидными при сопоставлении наших собственных
языков с языками семитскими, китайским, тибетским
или африканскими. И если мы привлечем языки корен-
ного населения Америки, где речевые коллективы в те-
чение многих тысячелетий развивались независимо
друг от друга и от Старого Света, то тот факт, что языки
расчленяют мир по-разному, становится совершенно
неопровержимым. Обнаруживается относительность
всех понятийных систем, в том числе и нашей, и их за-
висимость от языка. То, что американские индейцы,
владеющие только своими родными языками, никогда
не выступали в качестве ученых или исследователей,
не имеет отношения к делу. Игнорировать свидетель-
ство своеобразия человеческого разума, которое предо-
ставляют их языки, — это все равно, что ожидать от бо-
таников исчерпывающего описания растительного
мира, зная, что они изучили только растения, употреб-
ляемые в пищу, и оранжерейные розы.
Рассмотрим несколько примеров. В английском
языке мы распределяем большинство слов по двум
классам, обладающим различными грамматическими и
логическими особенностями. Слова первого класса мы
называем существительными (ср., например, house
«дом», man «человек»); слова второго — глаголами (на-
пример: hit «ударить», run «бежать»). Многие слова од-
ного класса могут выступать еще и как слова другого
класса (например: a hit «удар», a run «бег» или to man
the boat «укомплектовывать лодку людьми, личным со-
ставом»). Однако в общем граница между этими двумя
БЕНДЖАМЕН Л VOPCD 212

классами является абсолютной. Наш язык дает нам, та-

ким образом, деление мира на два полюса. Но сама при-
рода совсем так не делится. Если мы скажем, что strike
«ударять», turn «поворачивать», run «бежать» и т. п. —
глаголы потому, что они обозначают временные и крат-
ковременные явления, то есть действия, тогда почему же
iist «припадок» — существительное? Ведь это тоже вре-
менное явление! Почему lightning «молния», spark «ис-
кра», wave «волна», eddy «вихрь», pulsation «пульсация»,
flame «пламя», storm «буря», phase «фаза», cycle «цикл»,
spasm «спазм», noise «шум», emotion «чувство» и т. п. —
существительные? Все это временные явления. Если
man «человек» и house «дом» — существительные пото-
му, что они обозначают длительные и устойчивые явле-
ния, то есть предметы, тогда почему beer «держать»,
adhere «твердо держаться, придерживаться», extend
«простираться», project «выдаваться, выступать»,
continue «продолжаться, длиться», persist «упорство-
вать, оставаться», grow «расти», dwell «пребывать,
жить» и т. п. — глаголы? Если нам возразят, что possess
«обладать», adhere «придерживаться» — глаголы пото-
му, что они обозначают скорее устойчивые связи, чем ус-
тойчивые понятия, почему же тогда equilibrium «равно-
весие», pressure «давление», current «течение, ток», pea-
ce «мир», group «группа», nation «нация», society «обще-
ство», tribe «племя», sister «сестра» или другие термины
родства относятся к существительным? Мы обнаружи-
ваем, что «событие» (event) означает для нас «то, что
наш язык классифицирует как глагол» или нечто подоб-
ное. Мы видим, что определить явление, вещь, предмет,
отношение и т. п., исходя из природы, невозможно; их
определение всегда подразумевает обращение к грамма-
тическим категориям того или иного конкретного языка.
В языке хопи «молния», «волна», «пламя», «ме-
теор», «клуб дыма», «пульсация» — глаголы, так как
213 НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

все это события краткой длительности и именно поэто-

му не могут быть ничем иным, кроме как глаголами.
«Облако» и «буря» обладают наименьшей продолжи-
тельностью, возможной для существительных. Таким
образом, как мы установили, в языке хопи существует
классификация явлений (или лингвистически изолиру-
емых единиц), исходящая из их длительности, нечто со-
вершенно чуждое нашему образу мысли. С другой сто-
роны, в языке нутка (о-в Ванкувер) все слова показа-
лись бы нам глаголами, но в действительности там нет
ни класса I, ни класса II; перед нами как бы монистиче-
ский взгляд на природу, который порождает только
один класс слов для всех видов явлений. О house «дом»
можно сказать и «a house occurs» «дом имеет место», и
«it houses» «домит» совершенно так же, как о flame
«пламя» можно сказать и «a flame occurs» «пламя имеет
место» и «it burns» «горит». Эти слова представляются
нам похожими на глаголы потому, что у них есть флек-
сии, передающие различные оттенки длительности и
времени, так что суффиксы слова, обозначающего
«дом», придают ему значения «давно существующий
дом», «временный дом», «будущий дом», «дом, который
раньше был», «то, что начало быть домом» и т. п.
В языке хопи есть существительное, которое может
относиться к любому летающему предмету или суще-
ству за исключением птиц; класс птиц обозначается
другим существительным. Можно сказать, что первое
существительное обозначает класс Л — П «летающие
минус птицы»; действительно, хопи называют одним и
тем же словом и насекомые, и самолет, и летчика и не
испытывают при этом никаких затруднений. Разумеет-
ся, ситуация помогает устранить возможное смешение
различных представителей любого широкого лингвис-
тического класса, подобного Л — П. Этот класс пред-
ставляется нам уж слишком обширным и разнородным,
БЕНДЖАМЕНА ЮРФ 214

но таким же показался бы, например, эскимосу наш

класс «снег». Мы называем одним и тем же словом па-
дающий снег, снег на земле, снег, плотно слежавшийся,
как лед, талый снег, снег, несомый ветром, и т. п., неза-
висимо от ситуации. Для эскимоса это всеобъемлющее
слово было бы почти немыслимым; он заявил бы, что
падающий снег, талый снег и т. п. различны и по вос-
приятию, и по функционированию (sensuously and
operationally). Это различные вещи, и он называет их
различными словами. Напротив, ацтеки идут еще даль-
ше нас: в их языке «холод», «лед» и «снег» представле-
ны одним и тем же словом с различными окончаниями:
«лед» — это существительное, «холод» — прилагатель-
ное, а для «снега» употребляется сочетание «ледяная
изморось».
Однако удивительнее всего то, что различные ши-
рокие обобщения западной культуры, как, например,
время, скорость, материя, не являются существенными
для построения всеобъемлющей картины Вселенной,
Психические переживания, которые мы подводим под
эти категории, конечно, никуда не исчезают, но управ-
лять космологией могут и иные категории, связанные с
переживаниями другого рода, и функционируют они,
по-видимому, ничуть не хуже наших. Хопи, например,
можно назвать языком, не имеющим времени. В нем
различают психологическое время, которое очень напо-
минает бергсоновскую «длительность», но это «время»
совершенно отлично от математического времени t, ис-
пользуемого нашими физиками. Специфическими осо-
бенностями понятия времени в языке хопи является то,
что оно варьируется от человека к человеку, не допус-
кает одновременности, может иметь нулевое измере-
ние, то есть количественно не может превышать едини-
цу. Индеец хопи говорит не «я оставался пять дней», но
«я уехал на пятый день».
as HAVKA И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

Слово, относящееся к этому виду времени, подобно

слову «день*, не имеет множественного числа. Зага-
дочные картинки на приведенном рисунке помогут
представить, как глагол в языке хопи обходится без
времен. И действительно, в одноглагольном предложе-
нии единственная польза от наших времен заключает-
ся в различении пяти типичных ситуаций, изображен-
ных на картинках.

Рис. 1. Различие между языками, имеющими времена

(английский), и языками, не имеющими времен (хопи).
То, что в английском языке связано с различиями во времени,
в хопи связано с различиями в степени достоверности
сообщаемого.
БЕНДЖАМЕН Л УОРФ 216

В не знающем времен языке хопи глагол не разли-

чает настоящее, прошедшее или будущее события, но
всегда обязательно указывает, какую степень достовер-
ности говорящий намеревается придать высказыва-
нию: а) сообщение о событии (ситуации 1, 2 и 3 на ри-
сунке), б) ожидание события (ситуация 4), в) обобще-
ние событий или закон (ситуация 5). Ситуация 1, где
говорящий и слушающий объединены единым полем
наблюдения, подразделяется английским языком на
два возможных случая — 1 а и 1 б, которые у нас назы-
ваются соответственно настоящим и прошедшим. Это
подразделение необязательно для языка, оговариваю-
щего, что данное высказывание представляет собой
констатацию события.
Грамматика языка хопи позволяет также легко раз-
личать посредством форм, называемых видами и накло-
нениями, мгновенные, длительные и повторяющиеся
действия и указывать действительную последователь-
ность сообщаемых событий. Таким образом, Вселенную
можно описать, не прибегая к понятию измеряемого
времени. А как же будет действовать физическая тео-
рия, построенная на этих основах, без t (время) в своих
уравнениях? Превосходно, как можно себе предста-
вить, хотя, несомненно, она потребует иного мировоз-
зрения и, вероятно, иной математики. Разумеется, по-
нятие V (скорость — velocity) также должно будет ис-
чезнуть. В языке хопи нет слова, полностью эквивалент-
ного нашему слову «скорость» или «быстрый». Обычно
эти слова переводятся словом, имеющим значение
«сильный» или «очень» и сопровождающим любой гла-
гол движения. В этом ключ к пониманию сущности на-
шей новой физики. Нам, вероятно, понадобится ввести
новый термин — I — интенсивность (intensity). Каж-
дый предмет или явление будет содержать в себе I неза-
висимо от того, считаем ли мы, что этот предмет или яв-
217 НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

ление движется, или просто длится, или существует.

Может случиться, что I (интенсивность) электрическо-
го заряда окажется совпадающей с его напряжением
или потенциалом. Мы должны будем ввести в употреб-
ление особые «часы» для измерения некоторых интен-
сивностеи или, точнее, некоторых относительных ин-
тенсивностеи, поскольку абсолютная интенсивность
чего-либо будет бессмысленной. Наш старый друг уско-
рение (acceleration) также будет присутствовать при
этом, хотя, без сомнения, под новым именем. Возмож-
но, мы назовем его V, имея в виду не скорость
(velocity), а вариантность (variation). Вероятно, все
процессы роста и накопления будут рассматриваться
как V. У нас не будет понятия темпа (rate) во времен-
ном смысле, поскольку, подобно скорости (velocity),
темп предполагает математическое и лингвистическое
время. Мы, разумеется, знаем, что всякое измерение
покоится на отношении, но измерение интенсивностеи
путем сравнения с интенсивностью хода часов либо
движения планеты мы не будем трактовать как отноше-
ние, точно так же как мы не трактуем расстояние на ос-
нове сравнения с ярдом.
Ученому, представляющему иную культуру —
культуру, оперирующую понятиями времени и скорос-
ти, пришлось бы тогда приложить немало усилий, что-
бы объяснить нам эти понятия. Мы говорили бы об ин-
тенсивности химической реакции; он — о скорости ее
протекания или о ее темпе. Первоначально мы бы про-
сто думали, что его слова «скорость» и «темп» соответ-
ствуют «интенсивности» в нашем языке, а он, вероят-
но, сначала считал бы, что «интенсивность» — это про-
сто слово, передающее то же, что слово «скорость» в
его языке. Сперва мы бы соглашались, потом начались
бы разногласия. И наконец обе стороны начали бы, по-
видимому, осознавать, что все дело в использовании
БЕНДЖАМЕН Л УОРФ 21В

различных систем мышления Ему было бы очень труд-

но объяснить нам, что он разумеет под «скоростью» хи-
мической реакции В нашем языке не оказалось бы под-
ходящих слов Он попытался бы объяснить «скорость»,
сопоставляя химическую реакцию со скачущей лоша-
дью или указывая на различие между хорошей лоша-
дью и ленивой Мы пытались бы с улыбкой превосход-
ства показать ему, что его аналогия также иллюстриру-
ет не что иное, как различные интенсивности, и что,
кроме этого обстоятельства, никакого другого сходства
между лошадью и химической реакцией в пробирке
нет Мы не преминули бы отметить, что скачущая ло-
шадь движется относительно земли, в то время как ве-
щество в пробирке находится в состоянии покоя
Важным вкладом в науку с лингвистической точки
зрения было бы более широкое развитие чувства пер-
спективы У нас больше нет оснований считать несколь-
ко сравнительно недавно возникших диалектов индоев-
ропейской семьи и выработанные на основе их моделей
приемы мышления вершиной развития человеческого
разума Точно так же не следует считать причиной ши-
рокого распространения этих диалектов в наше время
их большую пригодность или нечто подобное, а не исто-
рические явления, которые можно назвать счастливы-
ми только с узкой точки зрения заинтересованных сто-
рон Нельзя считать, что все это, включая собственные
процессы мышления, исчерпывает всю полноту разума
и познания, они (эти явления и процессы) представля-
ют лишь одно созвездие в бесконечном пространстве
галактики Поразительное многообразие языковых сис-
тем, существующих на земном шаре, убеждает нас в не-
вероятной древности человеческого духа, в том, что те
немногие тысячелетия истории, которые охватываются
нашими письменными памятниками, оставляют след не
толще карандашного штриха на шкале, какой измеряет-
219 HÄVKA И ЯЗЫКОЗНАНИЕ

ся наш прошлый опыт на этой планете, в том, что собы-

тия этих последних тысячелетий не имеют никакого
значения в ходе эволюционного развития, в том, что че-
ловечество не знает внезапных взлетов и не достигло в
течение последних тысячелетий никакого внушитель-
ного прогресса в создании синтеза, но лишь забавля-
лось игрой с лингвистическими формулировками и ми-
ровоззрениями, унаследованными от бесконечного в
своей длительности прошлого Но ни это ощущение, ни
сознание произвольной зависимости всех наших зна-
ний or я шиопых средств, которые еще сами в основном
не познаны, но должны обескураживать ученых, не дол-
жны, напротив, воспитать ту скромность, которая неот-
делима от духа подлинной науки и, следовательно, по-
ложит конец той надменности ума, которая мешает под-
линной научной любознательности и вдохновению