Санаторий был совсем плохонький. А когда-то гремел.

Назывался он не то «Энергия», не то «Энтузиазм» – словечками из словаря бурных тридцатых годов

прошлого века, на которые и пришелся пик его славы. Располагался он на территории старинной усадьбы, о которой (и о прежних постройках, и о парке) почти
ничто уже не напоминало. Исключением были чудом не вырубленная липовая аллея, ведущая к центральному корпусу, и жалкие остатки каменных ворот при
въезде с нечитаемой старинной надписью, некогда выложенной цветной керамической плиткой. Что-то вроде «Ютъ ви» или «Утъ ви». Отдыхающие
изощрялись в угадывании недостающих букв, как в популярной телевизионной игре. Получалось «Уют лови!» или «Тут живи!» – кому как больше нравилось.
Да, от прежнего великолепия остался еще полуразрушенный каменный флигелек, заброшенный вид которого как нельзя более соответствовал нынешней
заброшенности всего этого лечебно-оздоровительного заведения.
Богатенькие «новые русские» его избегали. Их оздоровительные маршруты пролегали через модные курорты Европы, Азии и Африки. Сюда же по бесплатным
путевкам попадали инвалиды и ветераны. Оставшиеся путевки раскупались теми бедолагами, которые не могли себе позволить отдыха на Багамах или на
Маврикии.
Ник (это было его домашнее имя, вытеснившее солидное «Николай») приехал сюда от крайности.
Кстати сказать, англизированное сокращение очень подходило к его изысканно-неяркому лицу, тихому, но не вялому голосу и общей какой-то
«джентльменской» воспитанности, казавшейся уже несколько старомодной, как слишком тонкие и умные шутки в эпоху Пушкина.
Долгие годы он жил с матерью, бывшей балериной, старушкой капризной и привередливой. Ник сносил ее капризы с редкостной выдержкой. Однако в пику
матери, желавшей его видеть «артистом», получил техническое образование. Впрочем, по специальности он не работал, а использовал какие-то побочные свои
познания. Так, в последние годы он зарабатывал на жизнь переводами с различных европейских языков того мутного потока научно-популярной, а порой
просто популярной и даже псевдонаучной литературы, который хлынул в Россию после снятия запретов. Делал он это весело и отстраненно.
Врачей не любил и боялся смертельно. И вот, оставшись один, умудрился так разрушить свое здоровье, что еле доковылял до центрального санаторного
корпуса грязно-белой окраски.
Ник был еще далеко не стар. Так ему, во всяком случае, казалось. Но первый же врач районной поликлиники, тучная, задыхающаяся женщина, закричала ему,
когда он только еще входил в кабинет:
– Чего же вы хотите? Возраст! Рак уже не излечивается!
Ник безошибочно определил в тучной врачихе (благо под рукой была популярная психологическая литература) последовательницу кровожадно-
сладострастного маркиза. И постарался побыстрее улизнуть, забыв в кабинете майку. За этой майкой, совсем почти новой, он так и не зашел.
Вот тогда-то он и позвонил в санаторий, о котором что-то слышал еще от матери. Денег на отдых у него не было, но он решил занять у приятеля. Его пугали
трудности оформления медицинской карты в той самой злополучной поликлинике, из которой он бежал, как древний грек с поля боя, бросив не щит, а майку.
Но оказалось, что «хождение по медицинским мукам» было уделом только тех, кто ехал в санаторий бесплатно (вот когда им в первый и, увы, не в последний
раз припомнился бесплатный сыр!). Ник, заплативший «живые» денежки, от этой муки, скуки и докуки был избавлен.
Итак, наш герой приковылял в санаторий с тощим саквояжем в руках и без ног свалился на постель в крошечном одноместном номере, где, кроме кровати,
стоял еще столик с допотопным телевизором и непонятного назначения маленькая скамейка, смешно и трогательно сочетающая в себе приметы утонченной
старины и бесстильной новизны. Какой-то местный Левша натянул на грубо сработанную деревянную скамейку старинную ветхую ткань. Ник часто с
непонятным интересом разглядывал фантастические узоры ткани, раскладывая на ней всякую мелочь: бритву, одеколон, очки… Он занял номер «люкс», вся
люксовость которого заключалась в его одноместности. В своем нынешнем душевном и физическом состоянии соседа бы Ник не вынес. Но что нужно лечить –
не знал.
Разладилось все. Ныли кости. Кружилась голова. Что-то мешало в горле. Произвольно меняло ритм сердце. Ну и, конечно, наблюдались «классические» резь в
глазах и шум в ушах. Многочисленность «синдромов» его даже немного смешила, потому что, несмотря ни на что, он все еще чувствовал себя молодым.
Чтобы в этом не разувериться, он твердо решил к врачам не ходить. Вид человека в белом халате (иногда это была приемщица белья или сторожиха на вахте)
вызывал у него приступ ужаса. Зачем же он сюда приехал? – спросит читатель. Тут крылась своя тонкая стратегия. В отличие от пансионата в санатории все же
была некая «аура лечения», которая могла благотворно подействовать и на тех, кто этим лечением пренебрегал. А в отличие от заурядной больницы тут
допускалась большая доля свободы при некотором отлаженном бытовом режиме. Ник, по природе очень несобранный, иногда садящийся за срочный перевод
в двенадцатом часу ночи, хотел отдохнуть «по графику». Есть, ходить на прогулку, ложиться спать в определенные часы. Он очень надеялся, что именно это и
оздоровит его организм.
Таким образом, наш герой не ходил на процедуры, радуясь, как школьник, прогулявший контрольную работу. В столовую являлся позже всех, когда работницы
уже убирали посуду, и торопливо ел рисовую кашу и яйцо всмятку, оставляя суп и котлету домашним животным обслуживающего персонала. Он даже не знал,
кто еще сидит за его столиком, и только на третий день своего пребывания, граничащего с почти полным отсутствием, случайно застал за столиком
припозднившуюся соседку. Для этого места она была на редкость молода и одета с тем агрессивным вызовом, который Ника несколько даже шокировал.
Голубенький топик, надетый прямо на голое тело, и более темного тона штанишки, оставляющие открытой часть живота. Но все это в комплекте Ник увидел
позже, когда красотка встала. Сама же она на Ника вовсе не глядела, занятая компотом и какими-то своими мыслями.
– Вы давно тут?
В голосе Ника слышалась спокойная и открытая доброжелательность. Он женщин любил и предпочитал их общество мужскому. Но уже несколько лет ему
неловко было флиртовать с женщинами, потому что ему не хотелось их разочаровывать. Боялся он и собственного великого разочарования.
– Я тут?
Девица тупо, не видя, уставилась на него подмазанными черной тушью глазами и продолжила пить компот.
– Вы тут давно отдыхаете?
В тихом голосе Ника прорезалось раздражение. Соседка допила компот, встала, окинув всю столовую взглядом полководца (тут-то Ник углядел ее голый живот
и довольно волосатые ноги, тем не менее выставленные напоказ), и, перекинув через плечо белую сумку, резво прошла мимо него. Точно его тут не было!
Нет, такого нахальства он не ожидал! Его реакция была парадоксальной. Теперь он старался как можно чаще попадаться на глаза блондинистой красотке,
выслеживал ее то в столовой, то возле речки, то на пошлейших танцах, куда прибредал, плохо скрывая ироническую усмешку. Впрочем, иронизировал он
скорее над собой.
Однако девица было до упора заполнена чем-то своим, и Ник для нее, судя по всему, сливался с сереньким пейзажем, со всеми ковыляющими по санаторию
ветеранами и инвалидами, тем более что ходил он прихрамывая, носил не по сезону темную рубашку, давно не стригся, отчего полуседые волосы вокруг
лысины постоянно трепал ветер.
Непостижимо! Он, Ник, был для нее не блестящим, остроумным, изысканным, каким считали его мама и несколько преданных женщин, а просто бревном на
дороге, которое она перешагивала, почти на замечая. Это его задело! Это вывело его из себя. Это стоило того, чтобы что-то предпринять!
Он даже переоделся в купленную тут же, на санаторном лотке, голубую футболку, коротко подстригся в местной парикмахерской и стал ежедневно душиться
тем, давно когда-то подаренным, одеколоном, который он «для важности» поставил на самодельную скамеечку, обтянутую старинной тканью.
Он выследил, что девица частенько прохаживается под руку с немолодой усатой дамой, одетой не без элегантности. Дама в подружки ей явно не годилась,
вероятно, они просто проживали в одном номере, что порой сплачивает людей разных социальных групп и возрастов.
Ник уже знал, что девицу зовут Лизой. Этим именем назвала ее как-то усатая дама, стоя на балконе своего корпуса, в то время как Ник проходил мимо, делая
вид, что все эти переговоры с балкона его не интересуют. Вот кто им точно интересовался, так это усатая. На танцах она просто впивалась в него глазами, в то
время как Ник жадно следил за «собачьей возней» вокруг Лизы. Какие-то парни подходили, какие-то отходили, красуясь тренированными телами и мощными
бицепсами.
Однажды Лизина «сокамерница» повстречалась с Ником на липовой аллее, приостановилась, а потом решительно подошла.
– Я вам никого не напоминаю?
– Вы?
Ник удивленно в нее вгляделся.
Темные усики над верхней губой. Мелкие морщинки под глазами. Полновата, но лицо довольно милое, приветливое и живое. Он хотел уже сказать, что нет. Не
напоминает. Потом подумал, что есть что-то общее с мамой. Овал лица. И как смеется, щуря глаза.
– Я – Лиля. Ваша двоюродная сестра. Вы ведь Николай Григорьевич? Ник?
– Вы – Лиля?
Вот уж чего он не ожидал! В какой-то момент он перестал общаться с родственниками. Ему никто не был нужен. Все раздражали. Эту Лилю он помнит
студенткой биофака. Хорошенькая была. С тех пор прошла уйма лет. Стала старовата и полновата. Но лицо осталось светлым и тонким. На маму похожа.
Они вместе молча пошли по аллее. К его спутнице подбежала Лиза и, нагнувшись, что-то ей горячо зашептала. Обе расхохотались. Лиза обернулась и
внимательно поглядела на Ника подмалеванными тушью глазами. Лиля их познакомила.
– Николай Григорьевич. Лиза.
Ник взглянул на эту нахальную блондинку, и она ему совсем не понравилась. Из нее просто перла вульгарность.
– Неудачный роман с парнем из здешнего поселка.
Лиля понизила голос, чтобы слышал только он, а не все любопытствующие. Лиза издалека им махала рукой, улыбаясь победительной улыбкой.
– Но она быстро нашла замену. Охранник из местного педучилища. Наверное, видели? Такой громадный с детским личиком, нет?