Зачарованные дали,

Глеб ГАВРИЛОВ
РОМАН В 2-Х КНИГАХ

Книга 2
Полтава
«Дивосвіт»
2021
Светлой памяти моего деда,
Стефана Андреевича Потапова,
ушедшего добровольцем на фронт
и исчезнувшего в огне Первой мировой войны,
ПОСВЯЩАЮ
ЭНДШПИЛЬ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЭНДШПИЛЬ
ГЛАВА 1
Ослепительно блестевшая в лучах летнего солнца голубая
правительственная «Чайка» с открытым верхом в сопровожде-
нии почетного эскорта из шести мотоциклистов в белых пер-
чатках и шлемах стремительно приближалась к Кремлю. Вот
она уже въехала на Красную площадь, замедлила ход и остано-
вилась четко напротив входа в Мавзолей Ленина. Вдалеке, по
периметру площади, сдерживаемый милицейским оцеплением,
толпился народ, выкрикивал приветствия, здравицы в честь
родной коммунистической партии, советского правительства,
а больше всего в честь самого виновника этого знаменательно-
го события, держал высоко поднятые государственные флаги,
транспаранты, махал маленькими красными флажками с сер-
пом и молотом. Как только машина остановилась, будто по ко-
манде, взвились в небо разноцветные воздушные шары, а вслед
за ними, догоняя и перегоняя их, взмыла вверх стая ослепитель-
но белых голубей, образуя замысловатый рисунок на ярко-си-
нем безоблачном небе.
Тут же к «Чайке» подбежал старший офицер-распорядитель
в белых перчатках, предупредительно открыл заднюю дверцу,
отдал честь и вытянулся по стойке «смирно». Маршал Прозу-
ренков по-юношески легко выскочил с заднего сиденья наружу
и ступил на красную ковровую дорожку, расстеленную от ма-
шины до самых ступенек, ведущих на трибуну Мавзолея.
Вспомнив торжественную встречу первого в мире советско-
го космонавта Юрия Гагарина после полета в космос, такой же
церемониальной походкой, четко чеканя шаг и глубоко насла-
3
Г. В. ГАВРИЛОВ ЗАЧАРОВАННЫЕ ДАЛИ
ждаясь в душе незабываемым мгновением своей жизни, он прео-

долел эти пятнадцать – двадцать метров и начал подниматься по
ступенькам на трибуну. Выдерживая спину прямой и продолжая
равномерно печатать шаг, маршал еще успевал замечать, как, еле
сдерживаемый милицейским кордоном, вдалеке ликовал народ,
тесня и толкая друг друга, бесновалась толпа фотокорреспонден-
тов различных газет и журналов, операторов-телевизионщиков
советских и многочисленных зарубежных каналов. А на трибу-
не, тихо переговариваясь между собой, ожидали его появления в
полном составе все руководители партии и советского правитель-
ства во главе с самим Генеральным секретарем ЦК КПСС Леони-
дом Ильичем Брежневым. Они нетерпеливо переминались с ноги
на ногу, вожделенно посматривая вглубь сооружения, в скрытое
от посторонних глаз углубление, туда, где находился маленький
буфет с призывно манящими к себе запотевшими графинчиками
водки и бутылками «Боржоми». Рядом, на аккуратно застеленных
белоснежными скатертями столиках, аппетитной горкой распо-
лагались бутерброды с черной и красной икрой, красной рыбой,
копченой колбасой и сыром, свежие овощи и фрукты.
Преодолевая последние ступени, маршал увидел, как, буд-
то по команде, все на трибуне повернулись в его сторону, от
них отделился, сверкая на солнце многочисленными орденами
и Звездами Героя, Генеральный секретарь. Он сделал два шага
навстречу гостю, раскинул руки, намереваясь заключить его в
свои объятия, одарил доброй, широкой улыбкой. Прозуренков
явственно представил себе крепость объятий Брежнева и его
смачный знаменитый поцелуй на своем лице. А тот уже тянул к
нему свои полные, слюнявые губы.
И тут внезапно прозвучал пронзительный телефонный зво-
нок. И Мавзолей, и Брежнев, и все остальные сразу куда-то ис-
чезли. Миней Прозуренков лежал в своей постели в полосатой
ночной пижаме, под теплым одеялом из верблюжьей шерсти
– подарком товарищей из далекого солнечного Туркменистана.
Он досадливо поморщился, сплюнул в сердцах: надо же такой
прекрасный сон прервать на самом интересном месте, и пере-
вернулся на другой бок, тщетно надеясь догнать ускользающее
видение. Но сон исчез безвозвратно, а противно дребезжащий
звонок никак не унимался.
4
Громко чертыхнувшись, Миней с трудом поднялся с крова-

ти, на непослушных со сна ногах добрался до телефонного аппа-
рата и снял трубку.
– Миней Архипович? Здравствуйте! Извините, что побеспо-
коил вас. Я корреспондент газеты «Известия» Владимир Оголь-
цов. Звоню вам по поручению нашего главного редактора. Дело
в том, что к знаковому юбилею, пятидесятилетию нашей знаме-
нитой ЧК, который будет торжественно отмечаться в следую-
щем году, мы готовим серию развернутых интервью или ста-
тей в виде небольших документальных повестей об известных,
причем ныне здравствующих, чекистах. На примере их жизни
хотим показать становление органов от зарождения вплоть до
наших дней, связать, так сказать, прошлое с настоящим. Думаю,
не стоит вам объяснять, насколько важна данная тема, особен-
но для подрастающего поколения. Эта идея была поддержана на
самом высоком уровне, я говорю об идеологическом отделе ЦК
партии. О ней доложили также и Леониду Ильичу, который с
большим воодушевлением одобрил ее.
«Ну, вот, выходит, сон почти в руку», – усмехнулся про себя
Миней.
– Причем, чтобы материалы не выглядели чересчур су-
хими, – продолжал тараторить корреспондент, – предполага-
ем всесторонне отобразить работу органов правопорядка, от
милиции до внешней разведки, на примере судеб их неорди-
нарных представителей. Если вы не будете возражать, мы бы
хотели включить в этот список статью и о вас вместе с вашим
интервью. Нашему выбору способствовали еще два обстоя-
тельства. Во-первых, мы знаем, это ведь не секрет для широ-
кой общественности, что не так давно вы отметили юбилей,
точнее, целых три юбилея, один за другим: пятьдесят лет пре-
бывания в партии, при этом особо примечателен ваш дорево-
люционный партийный стаж, в наше время считанные едини-
цы могут таким похвалиться. Затем пятьдесят лет службы в
органах, по этому поводу вы были отмечены юбилейным по-
четным знаком «50 лет ВЧК–КГБ». И, наконец, семьдесят лет
со дня вашего рождения, в связи с чем не так давно в газетах
был опубликован Указ правительства о награждении вас орде-
ном Ленина. Как видите, нам о вас все известно, – засмеялась
5
трубка голосом Огольцова, – мы всегда внимательно следим за

судьбами своих положительных героев.
«Ну, да, – мысленно возразил ему Прозуренков, – сейчас
даже не вспоминаете, лизоблюды поганые, что всего каких-то
пять-шесть лет назад я еле живым от вас ноги унес, достала до
самых печенок-селезенок так называемая правительственная
комиссия по реабилитации жертв сталинских репрессий. На
пенсию спровадили, негодяи! Можно сказать, еще легко, од-
ним испугом отделался, хоть не посадили, как некоторых. Тог-
да никто из вас ни на дореволюционный партийный стаж мой
не обращал внимания, ни на многолетнее честное служение
Родине. Видите ли, полномочия превышал, нарушал, как они
ловко сформулировали, социалистическую законность! Да
просто время такое было кровавое, враги вокруг, словно мыши
в амбаре, шастали! Сами-то вы на моем месте как бы поступи-
ли? Вот то-то, никто публично этот вопрос не поднял. Если бы
тогда не я их, то они меня. И потом, сами же партийные орга-
ны во главе этой кампании и стояли. А прошло время – стали
виновных в преступлениях против человечества выискивать,
непосредственных исполнителей публично выводить на чи-
стую воду! А организаторы, как всегда, ушли в тень и остались
безнаказанными. Это, как и в жизни, среди воров и бандитов
шестерки страдают, а паханам все сходит с рук. И первым это
дело Хрущ поганый заварил, кукурузник проклятый! Будто
сам участия в репрессиях не принимал, расстрельные списки
не визировал и не подписывал! Хотел чистеньким в истории
остаться! Ан, нет, не вышло! Правда рано или поздно все равно
себе дорогу пробьет! Пришло время – настала и его очередь
отвечать. К сожалению, за такие кренделя сейчас к стенке не
ставят, хотя Никита справедливо заслужил сразу несколько
смертных казней. Ну, ничего, и так сойдет, за что сердечное и
искреннее спасибо дорогому Леониду Ильичу! Он сразу разо-
брался, кто прав, кто виноват. И вновь истинные рыцари ре-
волюции оказались, наконец, в фаворе, те, кто за Советскую
власть жизни своей не жалел и всего себя ей посвятил. Как го-
ворит пословица, не знаешь, не ведаешь: иль получишь вилы в
бок, или золота горшок. Причем, за одно и то же дело в одном
и том же месте. Это уж как повезет!»
6
– Алло, вы слышите меня, Миней Архипович? – прервал его

размышления голос Огольцова.
– Да-да, конечно, я внимательно слушаю вас, – поспешил
ответить он.
– Второе обстоятельство, – продолжил собеседник, – это
желание встретиться с вами еще двух корреспондентов, точнее,
это журналист одной провинциальной газеты с Урала с фотоко-
ром. Я с ними познакомился случайно, через нашего главного
редактора. Они оказались у нас по каким-то своим делам. Но,
узнав, что планируется мое большое интервью с вами, выразили
горячее желание присоединиться, разумеется, если вы не будете
возражать. Что вы ответите на это, товарищ Прозуренков?
– Ну, я вообще-то не против, – ответил он, польщенный та-
ким вниманием к своей персоне. – Только при условии, что у
них не будет никаких провокационных или каверзных вопро-
сов. Вы это можете гарантировать? А то, знаете ли, как завернет
иной раз ваш брат газетчик – хоть стой, хоть падай! А я чело-
век уже немолодой, склеротический, ум у меня с годами утра-
тил былую гибкость, не всегда могу распознать тонкую мысль
собеседника, а то и вообще ляпнуть что-нибудь эдакое невпопад
по-стариковски.
– Нет, Миней Архипович, на этот счет можете не волноваться.
Задавать вопросы буду только я один. Они лишь хотят поближе
познакомиться с вами, известным в стране человеком, послушать
ваши интересные воспоминания. Ну а если вдруг и последует с
их стороны какой-нибудь неординарный выпад, не волнуйтесь, в
обиду не дадим. Я ведь за вас перед главредом отвечаю головой.
Кроме того, этот уральский журналист вроде бы хороший прия-
тель нашего главного, так что каверзы никакой быть не может.
Итак, в котором часу вам будет удобно принять нас?
– Давайте, пожалуй, завтра после обеда, ближе к вечеру,
эдак часа в четыре-пять.
– Отлично, договорились. Сразу предупреждаю, на счет
угощения не беспокойтесь. Мы же понимаем, вы человек пожи-
лой, одинокий. А нас целая группа завалит. Мы все необходимое
с собой захватим, и выпивку, и закуску. Примерные вопросы,
для интервью я пришлю вам сегодня до конца рабочего дня. До
свидания.
7
Прозуренков опустил трубку на рычаг, заправил постель и

теперь не спеша пил кофе на кухне.
Только юбилейная дата да дореволюционный партийный
стаж помогли ему в свое время относительно безболезненно
уйти на пенсию. И он уже не чаял, не ведал, что вскоре его фа-
милия опять будет на слуху, а льготы и награды посыплются на
него, как из рога изобилия. И в свои семьдесят с лишним лет
он вновь ощутил, как прекрасна жизнь, как здорово, когда тебя
уважают и всячески превозносят. Теперь Миней даже жалел,
что не нашел в себе достаточно мужества и способа как-то пере-
терпеть, пересидеть последние полгода-год службы. Он и сейчас
чувствовал в себе много сил и способностей работать, а со своим
бесценным опытом вполне мог дать сто очков вперед более мо-
лодым коллегам. Вон, например, взять этих дряхлых маршалов,
Ворошилова с Буденным. Скоро девять десятков отщелкают, а
все еще числятся членами ЦК. А он чем хуже? Теперь можно
только предполагать, до каких высот ему помогли бы добраться
при Брежневе прежние партийные заслуги, Генеральный секре-
тарь такие кадры уважает и отмечает. В общем, будем надеяться,
что подобных коллизий в его судьбе больше не произойдет, по-
тому что сейчас у власти стоят адекватные люди и настоящие, а
не квасные верные ленинцы. Они не только успешно претворя-
ют в жизнь заветы вождя, но и не предают забвению дела и имя
достойного продолжателя его наследия – гениального Иоси-
фа Виссарионовича Сталина. Ведь благодаря ему страна не толь-
ко выжила во враждебном капиталистическом окружении, но и
успешно выстояла, одержала победу в самой страшной в исто-
рии человечества Отечественной войне, окрепла в военном и
экономическом отношениях, превратилась из отсталой лапот-
ной России в одно из самых мощных в мире государств, лидера
всего прогрессивного человечества. А такие люди, как он, Ми-
ней Прозуренков, и ему подобные, стали олицетворением мощи
Советской державы.
ГЛАВА 2
Раннее сентябрьское утро, рассвет только занимается. На
улицах еще четко различимы желтые пятна горящих фонарей.
8
Изредка предрассветную тишину нарушают шелестом шин ред-

кие автомобили, разрезающие лучами фар не успевшую оконча-
тельно отступить темноту. Стефану не спится. Осторожно, чтобы
не разбудить сына, поднялся с постели, накинул халат, взял сига-
реты и вышел на балкон, тихо притворив за собой дверь. Утрен-
няя заря еще не стерла с небосклона луну и звезды. Он стал не-
вольным свидетелем передачи эстафеты от темноты свету.
Балкон выходил на пустырь. И создавалось такое впечатле-
ние, что живут они не в самой Москве, а в каком-то заштатном
провинциальном городишке.
Стефан закурил и, зажмурившись от наслаждения пер-
вой затяжки, выдохнул дым в успевший хорошенько остыть за
ночь воздух. Сегодняшний да и последующие несколько дней
должны были стать определяющими в его долгой, извилистой
жизни, подвести своеобразную черту под многолетними пла-
нами, стремлениями и надеждами, после чего его дальнейшее
существование просто не просматривалось, более того, он был
к нему абсолютно безразличен.
Но перед этим решающим событием Стефан не испытывал
ни робости, ни малейшего сомнения. Сейчас он ощущал себя
так же, как в молодости, пятьдесят лет назад, перед атакой на
вражеские позиции, когда уже обсуждены, подробно проана-
лизированы и отсечены остальные варианты, оставалось лишь
следовать утвержденному плану и без страха и сомнения от-
важно идти вперед, чтобы довести его до логического завер-
шения.
Стефан сидел в плетеном кресле, курил и наблюдал, как ре-
активный самолет вычерчивал в безоблачной вышине гигант-
скую параболу, которая медленно расплывалась по небу, посте-
пенно растворяясь в небесной сини.
«Все-таки удивительно устроен этот мир: я тут покуриваю
себе в темноте, а пилот уже давно созерцает новый день во всей
его красоте», – думал он.
Вспомнился рассказ одного знакомого военного летчика
об этом дивном явлении, когда с высоты одновременно можно
увидеть, как стремительно убегает прочь ночная тень, а на ее
место неудержимо наступает солнечный свет.
Возвращаться в душный номер не хотелось, и Стефан, что-
9
бы скоротать время, стал вспоминать свою жизнь, вытягивая из

глубин памяти те или иные эпизоды.
Даже не заметил, как отстукало семь десятков, счет пошел
на восьмой. А ведь, кажется, до детства рукой дотянуться – со-
всем недавно бегал по деревне босоногим замурзанным паца-
ном. Да, детские воспоминания: все помнится, будто было вче-
ра, а вот куда очки или таблетки положил – вопрос. В медицине
это называется ретроградной амнезией.
Как странно, при всем своем многообразии самые знаковые
события в его жизни приходились именно на сентябрь. И встре-
ча с Лизой, и война, и возвращение из эмиграции, и чудесное
обретение сына – все они произошли именно в сентябре. А те-
перь как некий заключительный аккорд, венчающий жизнь, эта,
возможно, последняя комбинация…
«Как бы то ни было, – думал Стефан, – действительно, на-
стала пора подводить итоги, даже если конец в его биологиче-
ском понимании еще не так близок».
Эх, вот бы представилась вдруг чудесная возможность
собрать в одном месте всех людей, с кем сводила его судьба в
этой жизни. Нет, не ту многотысячную, безликую массу, про-
мелькнувшую мимо, как вихрь. А тех, с кем он был знаком бо-
лее-менее длительное время, или наоборот, не очень долго, но
кто оставил в его душе ощутимый след. Он бы подошел к ка-
ждому, внимательно всмотрелся в лицо, откровенно обсудил
с ним те или иные его поступки и сам объяснил свои. Тогда,
возможно, он совсем по-иному смог бы оценить своих бывших
друзей и врагов. Но ни в коем случае никого не стал бы осу-
ждать или хвалить. Потому что все их деяния стали уже досто-
янием истории.
Вот только с Лизой все было бы иначе. В отношении нее
Стефан чувствовал себя вечным должником, взявшим кредит
без возврата. Минуло уже более тридцати пяти лет после ее
смерти, а Стефана не покидало ощущение, будто он прожива-
ет сразу две жизни – за себя и за нее. Ведь по логике событий
должен был погибнуть он, а выпало ей. Ах, если бы вдруг на-
шелся такой волшебник, который смог бы выполнить его самое
заветное желание: поменять их жизни местами! Как высший
дар милосердия, воспринял бы он возможность отдать все свои
10
прошлые и будущие годы Лизе, сойдя вместо нее в сырую землю

еще в том далеком тридцатом году.
Увы, ничего не изменить. Но каждый раз, мысленно возвра-
щаясь в прошлое, Стефан буквально захлебывался от бессиль-
ной ярости и беспомощности. И лишь теперь, наконец, забрез-
жила слабая надежда на восстановление справедливости.
В сложном переплетении чувств, среди которых преобла-
дали боль, злость и отчаяние, в последнее время неожиданно
нашлось место для любви и благодарности, которые, казалось,
навсегда исчезли из его мятущейся, неприкаянной души. Буду-
чи всю жизнь одиноким отшельником, на склоне лет он ощутил,
наконец, что такое иметь семью.
Это произошло совершенно случайно и неожиданно.
Жизнь постепенно, но неумолимо приближалась к своему логи-
ческому завершению. И Стефан меньше всего предполагал, что
в ней могут произойти какие-то изменения. Но в прошлом году
перед возвращением из Пятигорска, где в одном из санаториев
поправлял здоровье, он зашел как-то на главпочтамт и, доверив-
шись слепому случаю, навскидку, купил несколько провинци-
альных литературных журналов, чтобы было чем занять себя во
время долгой дороги домой.
Вагон убаюкивающе покачивался, и Стефан под равномер-
ный перестук колес, в полудреме лениво листал страницы. Не-
ожиданно его взгляд зацепился за роман какого-то сибирско-
го прозаика. Чем больше он вникал в смысл написанного, тем
больше его захватывал сюжет. Следя за его перипетиями, он ис-
пытывал все нарастающее возбуждение. От волнения у него на-
чали дрожать руки, кровь гулко застучала в висках, а растрево-
женное сердце отозвалось щемящей болью. Обычное сонное до-
рожное состояние куда-то улетучилось. Он читал не отрываясь,
пока не дочитал до самой последней точки. У Стефана создалось
ощущение, будто он перелистал историю собственной жизни, а
точнее, своей давно канувшей в прошлое молодости.
Больше читать он уже ничего не мог, и, промучившись
бессонницей остаток пути, еле дождался, пока поезд прибудет
в Свердловск. Его прямо распирало от нетерпения. Едва прие-
хав в город Нижние Серги, Стефан прямо с вокзала помчался в
редакцию районной газеты, в которой работал уже почти двад-
11
цать лет, и немедленно принялся наводить справки об авторе

романа. Однако узнал немного. Какой-то неизвестный провин-
циальный писатель с двойной фамилией, Михаил Иванов-По-
дольский, живет в Кемеровской области, в Новокузнецке. И,
несмотря на солидный возраст, это его первый роман.
В редакции, как всегда, царила запарка: работы по горло, а
многие сотрудники еще находятся в отпусках. Но Стефан умо-
лил главного редактора дать ему неделю за свой счет и тут же
рванул в Кемерово.
Какие чувства владели им в тот момент? Что намеревался
осуществить, на что рассчитывал, бросившись, как в омут, в эту
авантюрную поездку? Он действовал чисто спонтанно – ничего
не планировал, ни на что не надеялся. И менее всего предпола-
гал найти в Сибири родственную душу, так как совершенно точ-
но знал, что все его близкие давно упокоились в земле. А он уже
несколько десятков лет совершенно один в целом мире, словно
овеваемый всеми ветрами одиноко стоящий соляной столб из
библейской Книги Бытия. Все поступки Стефана в те дни были
продиктованы исключительно только чувствами, его поведение
напоминало повадки охотничьей собаки, когда она принимает
неподвижную стойку, учуяв близость дичи, или змеи, слепо по-
винующейся движению дудочки факира.
Встретившись с Ивановым-Подольским, Стефан объяснил,
что его очень зацепила тема романа, поэтому захотелось побли-
же познакомиться с автором.
Он терпеть не мог слезливых индийских фильмов и не ве-
рил в пресловутый голос крови. Поэтому не сразу признал в
стоящем перед ним невысоком, плотном, уже немолодом чело-
веке своего сына. Вот только глаза, вспоминал он позднее, эти
мягкие, внимательные серо-зеленые глаза с характерным разре-
зом, по-доброму обволакивающие собеседника с первых минут
знакомства, заставили непроизвольно сжаться сердце. На него
смотрели Лизины глаза, их он не мог спутать ни с чьими други-
ми. Они всколыхнули в нем давно забытые чувства. Но раздо-
садованный Стефан постарался как можно скорее избавиться
от этого наваждения. Впрочем, вскоре это чувство исчезло, бла-
годаря редкому обаянию собеседника. Через какой-нибудь час
у Стефана сложилось ощущение, что они знакомы много лет.
12
Ему было легко и просто с этим незнакомым, но таким стано-

вившимся все более и более симпатичным человеком. Говорили
обо всем, и о войне в том числе, так как оба воевали. И не беда,
что один сражался в Великой войне, а другой – в Великой Отече-
ственной, они с полуслова понимали один другого. Беседовали
о работе, о творчестве, поделились взглядами на события, про-
исходящие в стране и мире, которые, на удивление, у них почти
полностью совпадали. Увлекшись, они не заметили сколько про-
шло времени, пока не почувствовали, что оба проголодались, и
отправились в близлежащее уютное кафе пообедать.
И там, когда не спеша допивали свой послеобеденный кофе,
у Стефана в мозгу вдруг будто что-то щелкнуло. Он побледнел
и, задохнувшись от неожиданности, умолк на полуслове. У него
словно пелена упала с глаз – он понял все.
– Вам нехорошо? – забеспокоился Михаил.
– Нет-нет, ничего особенного, не волнуйтесь, – моменталь-
но осипшим голосом ответил Стефан, – просто немного поперх-
нулся.
Отдышавшись, он, оставив на столе деньги официанту, под-
нялся и обратился к Михаилу:
– Не удивляйтесь, но, если это возможно, я хотел бы напро-
ситься к вам в гости. Не сочтите меня за чудака или невежу – это
важно для нас обоих.
По пути Стефан купил две бутылки водки, хотел взять и за-
куску, но Михаил остановил его, заверив, что у него все есть. Он
терялся в догадках, чего же все-таки хочет от него этот немного
странный старик? И с интересом ждал дальнейшего развития
событий.
До самого дома шли молча. Михаил жил в обычной пяти-
этажной хрущевке. Поднялись на второй этаж. Войдя в кварти-
ру, Михаил предложил гостю пройти в комнату, а сам направил-
ся на кухню. Стефан с замиранием сердца переступил порог жи-
лища своего сына. Он был уверен почти на сто процентов, что
Михаил его сын, но именно здесь хотел получить этому оконча-
тельное подтверждение. Что он хотел увидеть, не мог объяснить
и сам. Но точно знал: увидит нечто такое, что развеет малей-
шие сомнения. В небольшой комнате, обставленной довольно
аскетично, все указывало на то, что здесь живет одинокий ин-
13
теллигентный мужчина: раздвижной диван, два кресла рядом

с журнальным столиком, торшер, несколько полок с книгами,
у окна письменный стол с пишущей машинкой на нем и стоп-
кой бумаги, черно-белый телевизор на ножках. В углу скромно
прикорнула гитара с красным бантом на грифе. Над диваном
висело несколько репродукций французских импрессионистов,
календарь с портретом киноартистки Вии Артмане и карандаш-
ный рисунок в деревянной рамке под стеклом, на котором изо-
бражена юная девушка с распущенными волосами за роялем…
Стефан не поверил своим глазам: сколько лет миновало, сколь-
ко трагических событий произошло, а он уцелел. Ведь это же тот
набросок, сделанный им перед отправкой на фронт в Белгороде.
И на нем запечатлена Лиза, его Лиза. В глазах потемнело, и он
едва успел опуститься в кресло, чтобы не упасть. Но тут на по-
роге комнаты появился Михаил с бутылкой и закуской в руках.
Стефан, поборов минутную слабость, поднялся, подошел к нему
вплотную и, глядя прямо в глаза, с дрожью в голосе произнес:
– Ответьте мне, Михаил, прошу вас, всего на три вопроса.
Вы родились в Белгороде? Родились в 1916 году? Вашу маму зва-
ли Елизавета Алексеевна Подольская, и на стене висит ее пор-
трет?
– Да, а почему вас это интересует? – недоуменно пожал пле-
чами Михаил. – И как вы узнали? Кто вы такой на самом деле?
– Потому, что вы – мой сын! Теперь в этом нет ни малей-
шего сомнения! – воскликнул Стефан. – Этот рисунок сделал я
в нашу первую и единственную ночь, когда мы стали с Лизой
мужем и женой! Можно я обниму вас…тебя, сынок? Давай при-
сядем, нам так много нужно поведать друг другу. Какое счастье:
наш с Лизой сын жив! Давай выпьем за нашу встречу и твою
покойную мать. Я любил ее больше всего на свете и мечтал про-
жить с ней до конца своих дней, но злая судьбинушка разлучила
нас навеки. Я никогда не расстаюсь с тем нательным крестиком,
который она надела на меня перед отправкой на службу. Слава
Богу, я нашел тебя, сын!
Михаил стоял, словно громом пораженный.
«Вот это поворот! – пронеслось у него в голове. – Неуже-
ли этот неизвестно откуда появившийся человек действительно
мой отец? А почему бы и нет? Все сходится!»
14
Дальнейший их разговор в этот вечер носил достаточно

сумбурный характер. Все произошло так неожиданно и быстро,
что они какое-то время не могли совладать со своими эмоция-
ми: то принимались обниматься, смеясь и плача, то говори-
ли оба разом, перебивая друг друга, то вдруг умолкали, глядя
один другому в глаза, не в силах поверить в такое невероятное
везение. При этом они не забывали периодически произносить
соответствующие событию тосты, а под конец, изрядно захме-
лев, перешли к воспоминаниям о войне. Причем, говоря о тех
или иных военных событиях, иногда принимали собеседника
за одного из бывших однополчан и, войдя в азарт, кричали: «А
помнишь, а помнишь?!». Хотя вспоминали они эпизоды разных
войн, но какая, собственно, разница? Зато присутствовало глав-
ное: они были счастливы как никогда. Потом Михаил достал из
ящика письменного стола старинную шкатулку и вынул из нее
небольшую пачку пожелтевших писем, перевязанных розовой
лентой, среди которых хранилась и фотокарточка Стефана в
форме царского офицера. Они долго перебирали их, читая то
одно, то другое. И былое вставало перед мысленным взором
Стефана. А на столе стоял талисман, маленькая фарфоровая
игрушка: два зайчика, притаившиеся под кустом.
ГЛАВА 3
Корреспондент «Известий», был точен и позвонил ровно в
три часа пополудни.
– Миней Архипович? Это Огольцов. Я, как и договарива-
лись, подготовил вопросы и хотел бы обсудить их с вами. Заод-
но и тезисы ответов набросаем, чтобы максимально облегчить
дело и вам, и мне для написания статьи.
Уже через десять минут, уютно расположившись в креслах
за журнальным столиком, они обсуждали будущее интервью.
– Товарищ Огольцов, – заскорузлый, плохо гнущийся ука-
зательный палец Минея, медленно скользивший сверху вниз по
перечню вопросов, застыл на одном из них, – хочу немного по-
дробнее остановиться вот в этом месте, на вопросе о кол-
лективизации. В последнее время слишком много наносного
появилось как в прессе, так и в художественной литературе,
15
слишком много грязи вылили на этот важнейший вопрос раз-

личные номенклатурщики и конформисты, пользуясь тем, что
в наше излишне либеральное время им легко и безнаказанно
сходит с рук любая беззастенчивая ложь. Попробовали бы они
сморозить подобное лет пятнадцать назад – и их след давно бы
растаял в вечности. Не будем спорить, в самой тактике прове-
дения коллективизации были перегибы, о чем совершенно от-
крыто, самокритично, по-большевистски сказал сам товарищ
Сталин. За них, кстати, были сурово наказаны нерадивые ис-
полнители. Зато никто не сможет оспорить того, что, благодаря
быстрому решению вопроса о коллективизации индивидуаль-
ных крестьянских хозяйств, наша страна за чрезвычайно корот-
кое время смогла подняться на невиданную высоту. Она встала
практически в один ряд с экономиками передовых индустри-
альных стран, а в дальнейшем не только успешно противостоя-
ла капиталистическому лагерю, но и вышла победительницей в
самой кровавой войне в истории человечества. Порочная прак-
тика последних лет запятнала черной краской всеобщей небла-
годарности людей, в прямом смысле положивших свои жизни
на успешное выполнение этого сложнейшего задания партии. Я
уже не говорю о том омерзительном ярлыке, который навесили
подлые ревизионисты на выдающегося человека, в течение три-
дцати лет руководившего нашей партией и государством, Иоси-
фа Виссарионовича Сталина. Вот все мы сейчас не устаем славить
творца Великой Октябрьской социалистической революции и
создателя нашего государства Владимира Ильича Ленина. Я, как
и все советские люди, никоим образом не пытаюсь оспаривать
его гениальные достижения. Но откровенно признаюсь, просто
не представляю, как в годы Великого перелома кто-либо другой,
даже незабвенный Владимир Ильич, смог бы выдержать подоб-
ную нагрузку: сопротивление кулаков, всевозможных контр-
революционных элементов, зарубежных противников, упорно
пытавшихся уничтожить молодую Страну Советов. Это вели-
чайшая удача, что волею судьбы у руля державы оказался гени-
альный Сталин. Именно благодаря ему мы выстояли и победи-
ли, несмотря на все усилия мировой капиталистической систе-
мы, пытавшейся задушить нас в тисках экономической блокады,
– Миней поднял на Огольцова пронизывающий ледяной взгляд.
16
– Так что я надеюсь на вашу порядочность и хочу изложить

свою принципиальную позицию относительно этого вопроса.
Но вначале давайте совершим краткий исторический экскурс.
Хочу вам напомнить, что к 1927 году в стране накопился целый
ряд насущных проблем, решить которые нужно было обязатель-
но, причем в крайне ограниченный период времени. Принятые
нашим руководством на очередном съезде партии высокие тем-
пы индустриализации, призванные в кратчайшие сроки помочь
Советскому Союзу догнать в промышленном отношении пере-
довые капиталистические страны, требовали большого количе-
ства рабочих рук и техники. Западные государства эту задачу
в свое время решили за счет хищнической эксплуатации своих
колоний, которых у нас, естественно, не было и быть не могло.
Мы же сделали ставку на создание колхозов. Расчет строился на
том, что обобществленные хозяйства станут производить боль-
ше продовольствия по сравнению с индивидуальными, а затра-
ты труда на единицу продукции значительно уменьшатся. Вы-
свободившиеся таким образом рабочие руки будут направле-
ны в промышленное производство. Излишки же сельхозпро-
дукции, а конкретнее, зерна, должны были пойти на экспорт в
обмен на зарубежную технику, необходимую для строительства
заводов и фабрик, а также на внутренний рынок. Таким гени-
альным образом товарищ Сталин планировал решить сразу не-
сколько задач. Завершить коллективизацию предполагалось за
три года. При этом партия реально отдавала себе отчет, что сде-
лать это будет не просто, но все равно столкнулась с невидан-
ным сопротивлением, которое усугубило положение. Что тут
скажешь? Темный у нас народ, и всегда был темным. Кроме того,
еще два обстоятельства чрезвычайно осложнили процесс: не-
урожаи, которые обрушились на нашу страну как раз в те годы,
и кулачество. Сыграли свою гнусную роль также находившиеся
на различных руководящих постах правые уклонисты во главе
с Бухариным. Но товарищ Сталин очень умело и вовремя ней-
трализовал их. Неурожаи никто заранее не может спрогнози-
ровать и предупредить. А вот кулаки, во-первых, сами активно
противостояли колхозам, а во-вторых, так накручивали народ,
что он поднимался на вооруженную борьбу с властью. Против-
ники коллективизации делились на три категории: открытые и
17
яростные контрреволюционеры, которых отправляли в лагеря,

а их имущество конфисковалось в пользу колхозов; богатые
крестьяне – их собственность тоже передавалась колхозам, а
сами они ссылались на поселение в отдаленные районы страны;
и, наконец, зажиточные крестьяне, середняки, или люди чуть
большего достатка. Их имущество также конфисковалось, а
сами они подлежали насильственному переселению в соседние
районы. Да, согласен, ко всем этим людям применялись жест-
кие, иногда даже жестокие меры. Но иначе было нельзя. Уверен,
история нас рассудит и, в конце концов, окажется на нашей сто-
роне. Не стану скрывать от вас, товарищ корреспондент, я, как
представитель органов правопорядка, принимал в этой борьбе
самое активное участие. Конечно, по мере возможностей ста-
рались не рубить сплеча, пытались разбираться. Но контрре-
волюционеров, расхитителей государственной собственности,
врагов Советской власти и прочих вредителей мы карали не-
дрогнувшей рукой по законам Советского государства.
Воспоминания привели бывшего чекиста в волнение. Он
прервал разговор, встал с кресла, подошел к окну и долго молча
глядел на улицу. Окно выходило на запад. Освещенное красно-
вато-оранжевыми отблесками заходящего солнца, сухое, будто
высеченное из камня, лицо Минея с выступающими желвака-
ми, мрачным, немигающим взглядом, напомнило Огольцову
сказочного Кощея Бессмертного, готовящего людям очередную
каверзу.
Наконец Прозуренков повернулся к собеседнику и впился
в него своими холодными стальными глазами. Было очевидно,
что он все еще находился во власти воспоминаний, и корре-
спондент терпеливо ожидал, когда тот заговорит снова. Совла-
дав с эмоциями, Миней продолжил:
– Конечно, ошибки и даже нарушения социалистической
законности в нашей работе тоже были, не без этого. На них даже
товарищ Сталин прямо и по-большевистски честно и откровен-
но указал в своей очень своевременной статье «Головокруже-
ние от успехов». Чаще всего их допускали, кстати, высшие ру-
ководители. В нашей Курской губернии, куда в те годы входила
Белгородщина, это – первый секретарь обкома Варейкис, пред-
седатель облисполкома Гинзбург и представитель ОГПУ Алек-
18
сандров. Они все впоследствии были разоблачены как враги

народа и получили по заслугам. Но, как сказал товарищ Сталин:
«Лес рубят – щепки летят». В основном действия партии были
правильными, перегибы своевременно исправлялись и устра-
нялись. Что касается лично меня, то не было ни одного случая,
чтобы я, обладая немалыми полномочиями, преступил закон.
Всегда поступал так, как учила меня родная коммунистическая
партия и товарищ Сталин, безжалостно карал преступников и
нарушителей закона и по мере сил защищал от них мирное, за-
конопослушное население. Это было моим непреложным посту-
латом на всю жизнь.
ГЛАВА 4
С конца ноября в селе Кривцово настало непривычное до-
селе затишье. Казалось, сама природа устала от человеческого
безумия и невообразимой чехарды. Всю вторую половину 1919
года несчастную Орловщину сотрясало и будоражило – то белые
придут, то красные. И каждый раз эта перемена цветов сопрово-
ждалась грабежами, преследованиями, арестами и расстрелами.
Теперь, вроде бы, все ужасы междоусобной войны откатились
далеко на юг, и крестьяне смогли, наконец, перевести дух, вздох-
нуть свободнее. Осмотревшись, оправившись от былых потря-
сений, они занялись привычными повседневными хлопотами.
Нужно и за скотиной присмотреть, чтобы была напоена да на-
кормлена, и о собственном пропитании позаботиться, переде-
лать дела, до которых не доходили раньше руки, чай, весна не за
горами. Да и вообще пораскинуть мозгами в спокойной обста-
новке, как жить дальше в этакое неспокойное, смутное время в
государстве под названием Советская Россия.
В последние осенние дни постоянно дул сильный, пронизы-
вающий ветер, гнул и ломал деревья, срывая с них остатки су-
хих листьев, гнал по небу серые, тяжелые облака, низвергавшие
на землю холодные дождевые потоки. Дороги раскисли, ни про-
йти, ни проехать – сплошная грязь, избы стояли нахохлившись,
словно куры под дождем, а поля и огороды, раньше радовавшие
глаз буйством красок, теперь потемнели и затаились до весны.
По ним в поисках пищи бродили черные мокрые галки. Сыро,
19
неуютно, слякотно. Люди старались в такую погоду не высовы-

ваться на улицу, благо и дома работы хватало.
А в аккурат 1 декабря, в первый календарный день зимы,
косматые тучи разродились обильными крупными хлопьями
снега, началась сильная пурга. Вьюга не утихала три дня, после
чего окружающий пейзаж изменился до неузнаваемости. Ударил
сильный мороз. Но земле, надежно укрытой толстым пушистым
белоснежным покрывалом, он был не страшен. Небо проясни-
лось, на его густую, яростную синь без рези в глазах невозмож-
но было смотреть. Снег ослепительно искрился, переливаясь
под солнцем мириадами разноцветных крошечных блесток. И
только темно-зеленая громада дальнего леса, безлистые дере-
вья, простирающие в небо голые ветви-руки да темные пятна
крестьянских изб, разбавляли своим графическим дизайном это
белое безмолвное великолепие.
За три недели до конца Рождественского поста вся семья
Потасовых отправилась в церковь, усердно молясь, отстояли
всю службу. Фима, как всегда, поставила свечку перед иконой
святого Николая Угодника за упокой души убиенного на войне
братца Стефана и свекрови, почившей три года назад, не пере-
несла, бедняжка, смерти своего мизинчика. Заодно окрестили
и родившегося месяц назад младенца, которого батюшка нарек
Тихоном. Крестины решили не праздновать, не до того было
сейчас.
Вернувшись домой, пообедали. Затем каждый занялся сво-
им делом: Яков чинил упряжь, Фима пряла, старшие дети уби-
рались в избе, младшие играли и мешали им, а маленький Тиша
мирно посапывал в зыбке. Зимний день короток. Стемнело. По-
ужинав, улеглись спать.
Посреди ночи Фима внезапно проснулась, будто кто-то
толкнул ее в бок. Села на кровати, прислушалась – за окном за-
вывал ветер. Ей чудилось, будто кто-то ходит по двору. Она еще
немного подождала, послушала, потом растолкала мужа.
– Чего тебе, Фима, не спится? – сонно отозвался тот.
– Яша, ты бы вышел, глянул. Неровен час, какой злыдень
вокруг дома бродит. Слышатся мне шаги чьи-то, никак успоко-
иться не могу.
– Да кто в такую стужу шастать-то по дворам будет? – от-
20
махнулся Яков, недовольный, что потревожили его сон, пово-

рачиваясь на другой бок. – Ложись, спи! Утро вечера мудренее,
утром и погляжу.
– Э-э, лопни твои бока! – рассердилась Фима. – Вот холера
ленивая! Говорю же, сходи! Все одно посреди ночи курить вста-
вать будешь! Ступай, успокой мое сердце.
Муж кряхтя откинул одеяло, поднялся.
– Да иди ты к дьяволу! Тут за день так накувыркаисси, что
ни рук, ни ног под собой не чуешь. А ей все нипочем, и ночью
неймется!
Сунул ноги в валенки, нахлобучил шапку, накинул овчин-
ный тулуп и, скрутив цигарку, вышел за дверь, прихватив на
всякий случай вилы.
Морозный воздух забил дыхание, на глазах выступили сле-
зы. Яков, глубоко затянувшись, прогрел легкие хорошей порци-
ей табачного дыма. Ночь была ясная, звездная, весь двор виден
как на ладони. Яков с удовольствием затянулся еще раз, громко
откашлялся. Крепкий самосад вперемежку с морозом продирал
не хуже хрена. Он сделал пару шагов от двери во двор. И тут
вдруг услышал за спиной тихий, словно шелест листьев, шепот:
– Яша!
Он, крутнувшись на месте, наклонил туловище, как для за-
щиты, выставил вилы перед собой.
– Кто тут?!
От угла избы отделилась тень, следом показался человек.
– А ну, выходи! – подбадривая сам себя, выкрикнул Яков. –
Только не балуй, а то живо проткну! – для пущей убедительно-
сти он потряс своим оружием. – Кто таков?!
– Тихо, Яша, успокойся, это я, Стефан.
– Ты что буробишь?! – грозно наступал на чужака Яков. –
Чего тебе тут понадобилось посередь ночи?! Какой еще Стефан?!
И вдруг у него в один миг словно пелена упала с глаз.
– Стефа-а-н! Батюшки святы! Стефан! Неужто ты?! Живой?!
Стефано-о-к!
Он отшвырнул вилы в сторону и рванулся к брату, но, обу-
реваемый сомнениями, на мгновение приостановился, боясь
прикоснуться к нему. А затем бросился на шею, крепко обнял. И
застыл неподвижно, только все сильнее сжимал его в объятиях,
21
будто опасаясь, что тот снова исчезнет. От радости и пережито-

го потрясения оба рыдали, словно малые дети, буквально захле-
бываясь слезами.
– Стефанушка, милай, да как же это?! Откуда ты взялси?!
Вот счастье-то какое! – радостно причитал Яков. – А мы ведь
уже давно мысленно похоронили и оплакали тебя. Вот и сегодня
Фима в церкви за упокой твоей души свечку поставила… Да что
ж мы на морозе-то стоим?! Ты, поди, озяб совсем! Пойдем ско-
рее в избу! Вот Фима-то обрадуется! Вот праздник будет! Давно
такой радости в нашем доме не было! Боже мой, никак своим
собственным глазам поверить не могу, что ты живой объявился!
Эх, жалко, мама-покойница не дождалась сыночка, в прошлому
годи преставилась.
В сенях Яков скинул тулуп и шапку, надел их на Стефана.
– Ты вот что, Стефанок, не сердись, но придется тебе ма-
ленько здесь постоять. Нужно Фиму к встрече подготовить. Ра-
дость-то, знаешь, иной раз пуще горя свалить может. Я сам, уж
на что крепким себя считаю, и то чуть не помер, увидев тебя
живого. Так что посиди в сенях чуток, я быстро.
Остаток ночи пошел насмарку. Фима плакала от радости,
старшие дети вначале немного бычились, не сразу признав в не-
знакомце родного дядьку, младшие же спросонья не могли по-
нять, что происходит, и бестолково толклись между взрослыми.
И только крошечный Тишка продолжал сладко посапывать в
своей зыбке.
– Да курите уж прямо тута, а то мороз на улице шибко де-
рет, – разрешила Фима, заметив, как несмело зыркает на нее
муж, теребя в руке кисет с табаком. – Только потом проветрите
избу от дыма.
Она собрала на стол. Яков мотнулся в погреб за самогоном.
– К Рождеству припас, а нонче решил: хоть и пост, но по
такому случаю выпить не грех. Думаю, Бог простит, не каждый
день у нас такой праздник. Вон, батюшка наш, ему и пост не
пост, каждый день пьет, не просыхает. А нам – тем боле, один
раз нарушить можно, такой дорогой гость пожаловал!
– Да какой же он гость? – отозвалась Фима. – Самый что ни
на есть настоящий член нашей семьи.
За поздним ужином Стефан поведал родичам свою эпопею.
22
Рассказ продолжался и после, когда захмелевшие мужики кури-

ли у приоткрытой в сени двери. Детей Фима отправила на печку
досыпать остаток ночи. А сама, моя и вытирая посуду, прислу-
шиваясь к разговору, то и дело поглядывала на Стефана.
«Надо же, почти пять годков миновало, как Стефанок по-
следний раз гостил у нас, а будто вчера, – думалось ей. – Это ж
ему сейчас двадцать четыре всего, а как возмужал, нет, скорее
даже, постарел. На лбу вон глубокая складка пролегла, лицо ху-
дое, изможденное, все в морщинах, сутулится, а на голове, не по
годам, уже седые волосы проглядывают. Лет на десять, пожалуй,
старше выглядит. И нам-то тяжко приходилось, а уж его жисть
намного шибче помотала, с нами не сравнить. За пять лет, по-
читай, две войны и два плена прошел. У своих-то, поди, в плену
чижельше. А что-то дальше его еще ожидает?»
Братья вернулись к столу, допили оставшийся самогон, за-
жевав куском хлеба. От усталости и выпитого голова Стефана
то и дело клонилась вниз, глаза непроизвольно закрывались.
– А дальше-то что собираисси делать, братец? – поинтере-
совался Яков. – Какие мысли у тебя? У нас устраиваться будешь
али дальше горе мыкать пойдешь? И еще, ты так и не рассказал,
как у тебя дела на личном фронте.
– Да погоди ты с расспросами, – напустилась на мужа Фима.
– Вишь, засыпает на ходу, совсем из сил выбился. Пускай ложит-
ся, отдохнет с дороги. Завтра договорите, чего не успели.
– И правда, Яша, совсем разморило меня. Действительно,
продолжим завтра. К Фиме у меня тоже серьезный разговор
имеется. Спасибо, сестрица, за хлеб, за соль. Покажи, где мне
можно лечь.
– А вот тут, прямо на лавке, Стефанок, и устраивайся, – кив-
нула невестка. – Я уже постелила. Ложись, почивай с Богом. Да
и мы малость вздремнем. А то уже скоро пора корову доить да
скотину кормить.
* * *
Пока неласковое сонное зимнее солнце собиралось с сила-
ми, чтобы выкатиться из-за горизонта на усыпанный звездами
небосклон и стереть ночную тьму, Фима успела подоить корову
23
и покормить остальных животных. Давно известно, крестьян-

ская минута час бережет. Вскоре к ней присоединился Яков –
почистил в хлеву, задал корма лошади, проверил инвентарь, а
теперь погромыхивал в сарае: наводил порядок в своем хозяй-
стве.
– А Стефанок-то, видно, умаялси, сердешный, – Фима с пол-
ным ведром парного молока приостановилась подле мужа, ре-
шила немного передохнуть. – И не скажешь, что крестьянский
корень, эк, спит, как городской.
– А то, вестимо умаялся, что ж ты думала, – отозвался Яков,
– поди, не один день скитался, почитай, первую ночь спокойно
спит.
Стефан будто подслушал их разговор. Отворилась входная
дверь, и он появился на пороге.
– Здравы будете, родственнички, как почивали, не сильно я
вас переполошил? Небось, не выспались из-за меня? – поздоро-
вался он, потягиваясь и закуривая самокрутку.
– И тебе доброго утра, Стефанок! Да что ты, мы, чай, при-
вычны рано вставать, скотина не даст залеживаться, – привет-
ствовала сноха. – А ты пошто ранехонько поднялси? Я думала,
подольше поспишь с устатку.
– Да нет, не то сейчас время, чтобы нежиться долго в по-
стели. Небось, дел невпроворот, хлопот полон рот: такую ораву
накормить да одеть. Говорите, чего подсобить надо?
– Какие там особо дела зимой? Сами управимся, да уже по-
читай и управились, – усмехнулся Яков. – Так, повседневные,
привычные хлопоты по хозяйству. На то крестьянину и зима
дадена, чтобы отъесться, отоспаться да очередного ребенка сде-
лать, будущего помощника. В другое время года недосуг. Давай
докуривай, да в избу пойдем, Фима позавтракать чего-нибудь
соберет.
– Ну что ж, коли так, то и ладно. Я еще не все поведал о
своих злоключениях, что хотел. Кроме того, обмозговать с вами
надо, как мне дальше быть, что делать.
– Сказывают, в городе нончи страх как чижало жить, – гово-
рила Фима, хлопоча у печи. – Нас, как-никак, хозяйство, огород,
коровка вот, кормилица наша, выручают. Люди бают, городские
дюже голодают.
24
– Да, большевики устроили народу лучшую жизнь, да кабы

только голод, а то вообще житья не стало: слова сказать нельзя,
сразу загремишь к черту на кулички, а то и в расход пустят, –
продолжил тему Яков, скорбно качая головой.
– Я когда в Белгороде у красных в тюрьме сидел, меня к рас-
стрелу приговорили, – поддержал разговор Стефан. – И осуди-
ли-то не по делу, а, так сказать, за компанию. Я в одном доме
после контузии и ранения отлеживался. А в нем, оказывается,
группа боевиков жила, которую белые оставили для диверсий
в тылу у красных. Когда их выследила и взяла ЧК, то и меня за-
гребли вместе с ними как белого офицера. Так знаете, кто меня
допрашивал и потом вел на расстрел? Ни в жисть не угадаете!
Минька соседский, товарищ мой бывший. Он сейчас очень важ-
ная птица в Белгородской ЧК. Правда, спасибо ему, пожалел
меня, не стал расстреливать, отпустил, видно, что-то зашеве-
лилось доброе в душе. Дело в том, что я вместо него на войну
добровольцем пошел, так уж получилось. В тот раз он пообещал
отплатить добром за добро и сдержал обещание – отпустил, не
расстрелял, отплатил, значит, долг. Но предупредил, что в сле-
дующий раз не пощадит, ежели попадусь. Так что мне тут долго
оставаться нельзя. Передохнул немного, вас повидал – и дальше
бежать надо, а то поймают, к стенке поставят.
– Выбился в люди при новой власти, паршивец эдакий, неуч
поганый, все на твоем горбу, Стефанок, выезжал! А теперь ишь,
в силу вошел, Минеюшка. И куды ж ты теперь подашься, роди-
мый?! – запричитала Фима.
– Вот об этом я и хотел с вами посоветоваться, – ответил
Стефан. – Для большевиков я теперь враг на всю оставшуюся
жизнь, хотя сам их таковыми не считаю. Но я для них – дважды
клейменый: воевал и в царской армии, и в Белой. Они меня бу-
дут гонять, как зайца, пока не поймают и не уничтожат как не-
примиримого контрреволюционера, врага Советской власти. Да
и вам из-за меня может не поздоровиться. Вообще я, как сейчас
выясняется, в последние годы совершал одни ошибки. Вначале
пошел на войну и честно воевал за родину. А ее, той родины, за
которую мы все кровь проливали и стойко переносили все тя-
готы плена, теперь не стало. После освобождения, оказывается,
лучше было вообще не возвращаться в Россию, как предусмо-
25
трительно сделали многие, более дальновидные мои товарищи.

Нужно было остаться в какой-нибудь стране, да хоть в той же
Германии, оклемался бы, обустроился как-нибудь. А что? Нас
там не преследовали, во всяком случае, хуже, чем здесь, все рав-
но бы не было. А отказался от предложения моих друзей, пото-
му что родичей, вас повидать захотел, да и вообще, по России
соскучился. А она, оказывается, во мне видит лишь врага.
Стефан свернул самокрутку, закурил.
– И что ты надумал делать? – спросил Яков.
– По всему выходит, придется убираться восвояси, Яша,
пока не шлепнули. Если повезет, попробую пробраться в Си-
бирь, а то и на Дальний Восток. Может, там не дотянутся до
меня суровые чекистские руки. Видно будет. А с другой сторо-
ны, ничего меня здесь не держит. С семьей не вышло. Вот вас по-
видал – и хорошо, уже спокойнее на душе стало. Но у вас – своя
жизнь. А я вам буду только обузой. Кроме того, я уже говорил,
что из-за меня и вас тоже могут привлечь к ответственности.
У большевиков такое правило: за одного отвечает вся родня.
Так что денек у вас погощу, а завтра перед рассветом, затемно,
чтобы меньше посторонних глаз видело, тронусь в путь. Ну вот,
вроде бы обо всем самом главном переговорили, все обсудили.
– Ох, Стефанок, если б ты знал, как у меня сердце болит
за тебя, – проговорила Фима. – Мотает тебя, горемыку, жизнь,
будто ветер перекати-поле. Вот опять дорога дальняя тебе пред-
стоит. Я тебе продуктов с собой соберу да одежонку подберу
покрепше, потеплее штоб, а то зима только началась, мороз в
Сибири, говорят, крепкий, не хватало тебе ишшо обморозиться
или простудой захворать.
– Спасибо, Фимушка, мне даже как-то совестно стеснять
вас, вам самим сейчас нелегко, а тут я еще свалился на вашу го-
лову.
– Не смей так говорить, Стефанок! – резко перебил его Яков.
– После смерти мамы у нас никого больше из родни не осталось,
окромя тебя. Кабы ты знал, как не хочется опять расставаться
с тобой, неизвестно теперь, надолго ли, может, и на всю жизнь.
Но я понимаю, какая опасность грозит тебе.
– Да не убивайтесь вы так, родные мои, – улыбнулся Сте-
фан. – В каких только переделках ни побывал – видите: жив и
26
здоров. Верю, что и в этот раз не пропаду. Россия большая, наде-

юсь, всем места хватит, и красным, и белым. А как только устро-
юсь, постараюсь дать о себе весточку.
– Погоди-ка, Стефанок, а что ты тут говорил о какой-то не
получившейся семье? Ну-ка, давай, рассказывай поподробнее, –
вспомнила Фима. – Ты ведь писал из армии, что женился? То-то
мы удивились: баял, что невесты никакой нет, молодой ишшо, а
тут на тебе, женился. А мама-то, мама как рада была, все внуков
чаяла дождаться. Да вишь, как вышло – не дождалась, померла
вскоре, как похоронку и вещи денщик твой принес. Мы все хра-
ним, до последней мелочи по сей день, не сумлевайся, – приго-
рюнилась она.
– Маму-покойницу, царство ей небесное, жалко, а вещи
пусть у вас остаются, мне они ни к чему. Слушайте, так и быть,
расскажу, но коротко, без подробностей. И здесь мне тоже
Минька, сосед наш, дорогу перешел. Он, словно злой демон, то и
дело возникает в моей жизни и ставит подножку. Когда я учился
на последнем курсе института, то полюбил девушку, свою одно-
курсницу. Как назло, в нее влюбился и Минька. Лиза же выбрала
меня. Мать у нее умерла, а отец работал инженером на большом
заводе. И так у нас ладно складывались отношения. Уже состо-
ялась помолвка. Мы собирались пожениться по окончании уче-
бы. Но тут в наши судьбы вмешалась война, произошло еще не-
сколько непредвиденных трагических событий, на которых мне
не хотелось бы сейчас останавливаться. Одним словом, Миньку
я от войны спас, а вот Лизу потерял, к сожалению, мы не успели
с нею обвенчаться. Так случилось, что она забеременела от меня.
Я узнал об этом, уже находясь в действующей армии. Некоторое
время мы переписывались. Потом события вокруг меня закру-
тились быстрее детского волчка: начались боевые действия, за-
тем контузия, плен. И наше с Лизой общение прервалось. Я не
раз пытался хоть что-нибудь узнать о ней. Я и в Белую армию-то
попал потому, что пробирался сюда, чтобы вас повидать да Лизу
найти. Уже в плену у красных, на допросе у Миньки, оказалось,
что и здесь он меня обскакал на повороте. Вот жизнь любопыт-
ная штука какая! Одному достаются только тумаки да шишки, а
другому – сплошь пироги да пышки. Никак не могу в толк взять,
как он сумел склонить Лизу выйти за него замуж, что такого
27
могло произойти, не знаю-не ведаю, а в Минькины объяснения

абсолютно не верю. Но самое ужасное – Лиза теперь его жена, и
у них растет сын. А мой ребенок, со слов Миньки, родился мерт-
вым. Вот и весь рассказ.
– Да, Стефанок, тяжко пришлось тебе, – проговорил Яков,
скорбно качая головой. – Так это, выходит, ты о ней писал тогда?
Понимаю, как горько у тебя на душе. Всем сейчас нелегко, но
тебе особенно не повезло. Еще двадцати пяти лет от роду нету,
а сколько напастей на твою долю выпало. Я рад бы тебе помочь
всем, чем могу, да, видать, моя подмога тебе без надобности. Ты
столько повидал и пережил всего, что лучше знаешь, как посту-
пить. А коли так, делай, как знаешь, как Бог тебе велит. Наши
советы тебе ни к чему. Но знай, мы каждый Божий день будем
молиться за тебя и поддержим в трудную минуту, можешь за-
всегда рассчитывать на нас.
– Да я и не сомневался в этом, Яша, – печально улыбнул-
ся Стефан. – Вы, главное, сами себя берегите. Лихое время те-
перь настало. Старайтесь держаться вместе. Слава Богу, Гриша
с Васяткой уже почти совсем взрослые, хорошая подмога тебе
растет. А что касается новой власти, честно скажу, надежды на
нее у меня нету никакой. Сам видишь, сейчас в России верхо-
водят такие люди, как Минька, ставшие большими начальника-
ми благодаря революции. Чаще всего, люди они жестокие. А из
мировой истории известно, что ни одна революция без крови
не обходится. Так что это только начало. Боюсь, они еще много
кровушки народной прольют.
В беседах и хлопотах день миновал быстро. Спать легли, как
только стемнело, чтобы встать пораньше. Дети скоро заснули. А
взрослым не спалось. Мужчины то и дело выходили на двор по-
курить. Фима собрала в походный мешок немного еды и достала
из сундука одежду потеплее, Стефану в дорогу.
В очередной раз вернувшись в избу с перекура, Стефан по-
дошел к невестке и тихо, чтобы не разбудить детей, прошептал:
– Фима, у меня к тебе есть небольшой, но очень важный
разговор. Яша, не обижайся, пожалуйста, но мне бы хотелось
потолковать с твоей женой один на один. А Фима тебе потом все
расскажет, у меня от тебя секретов нет.
– Ладно, – не стал возражать Яков. – Коли так, пойду-ка я в
28
конюшню, посмотрю, как там Орлик. А вы разговаривайте спо-

койно сколько хотите.
– Спасибо тебе, Фимушка, – улыбнувшись, проговорил Сте-
фан, когда Яков вышел. – Вижу, насколько тебе трудно прихо-
дится – семья большая, всех накормить, одеть, обуть, обогреть
надо. Да и по дому, по хозяйству хлопот полно – день-деньской
как белка в колесе. А тут еще я со своими проблемами заявился.
– Ну что ты, Стефанок, не говори так, – перебила деверя
Фима, – ты для нас самый родной человек.
Сидя на лавке напротив него, она теребила концы головно-
го платка, чтобы чем-то занять руки, непривычные к ничегоне-
деланью, и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
– И все же я еще раз хочу предостеречь – мое появление
чревато для вас дополнительными заботами и риском. Но я
сейчас не об этом, – Стефан предупредительно поднял руку, за-
метив, что Фима опять собирается возразить. – Дело, которое
я собираюсь тебе поручить, довольно странное и запутанное.
Мне самому не до конца ясны все его подробности и возможные
опасности, которые оно может навлечь на голову, посвященного
в него человека. Короче, не буду дальше наводить тень на пле-
тень и расскажу так, как я его себе представляю.
С этими словами Стефан достал из-за пазухи небольшой
сверток, развернул тряпицу и протянул Фиме сравнительно не-
большой, сантиметров десять, но какой-то несуразный, выпу-
клый, будто надутый воздухом изнутри, медный крест.
– Этот крест передал мне перед самой своей гибелью один
человек, хорошо знавший Миньку. Мы с ним были не только
однополчанами в Белой армии, но и добрыми приятелями, а
потом оба сидели в одной камере у красных. В этом кресте за-
ключена некая тайна, о которой я сейчас не стану тебе говорить,
поскольку мне самому далеко не все ясно. Скажу только, что для
Миньки крест представляет огромную опасность. И он дорого
бы дал, чтобы заполучить его, потому что тот человек, которого
он расстрелял, успел не только собрать на него очень серьезный
компромат, но и надежно спрятать его. И Минька ужасно бо-
ится, что эти документы когда-нибудь всплывут. Они не толь-
ко угрожают его дальнейшей карьере у большевиков, но вооб-
ще могут быть смертельно опасны для него, видимо, где-то он
29
чрезвычайно сильно наследил. Мой товарищ передал мне этот

крест в последние минуты своей жизни, когда мы прощались
перед казнью, и заклинал во что бы то ни стало сохранить его
и довести начатое им дело до конца. Мне этим заниматься сей-
час и некогда, и опасно. С собой уносить крест я тоже не хочу,
мало ли что со мной может случиться. В общем, мне ничего не
остается, как передать его тебе на хранение. Постарайся, чтобы
о нем знали как можно меньше людей. Я понимаю, Фима, что
тебе чужие секреты тоже ни к чему. Но у меня просто нет других
вариантов и иного выхода, как довериться тебе. У меня ведь на
всей великой матушке России больше нет ни родственников, ни
товарищей, на которых можно положиться.
Стефан на мгновение задумался и продолжил:
– Очень бы хотелось, чтобы ты познакомилась с Лизой.
Мне почему-то кажется, что жизнь у них с Минькой не удалась,
слишком разные они люди. И их женитьба для меня еще одна
неразгаданная тайна. Конечно, я не смею просить тебя еще и
выяснить все обстоятельства их личной жизни. Но если мои
предположения верны, то вполне возможно, что Лизе захочется
хотя бы мысленно вернуться в то время, когда мы с ней были
близки. И, как следствие, появится желание найти моих род-
ственников, то есть вас. Прав я или нет, покажет время. Если же
это произойдет, решай сама, что дальше делать с этим крестом.
Ты – умная, рассудительная женщина, из беседы с Лизой пой-
мешь, можно ли доверить ей этот секрет. И дело тут не в ней,
я глубоко уверен в ее порядочности, она не могла измениться.
Дело в ее окружении, которое может не дать ей сохранить эту
тайну. Так что тебе придется принимать решение самой: отда-
вать крест Лизе вместе с моим письмом для нее или нет. Коли
она не захочет, оставь его себе. Если повезет и я останусь жив, а
также все вы будете живы-здоровы, тогда уж я сам займусь этим
делом вплотную, по-настоящему. Как уж там в будущем Бог все
наши дела управит.
Этой же ночью, ближе к утру, немного отдохнувший среди
родных, Стефан продолжил свой скорбный путь через полмира,
растянувшийся на многие годы.
30
ГЛАВА 5
Михаил проснулся, но вставать не хотелось. И он решил
немного понежиться, поваляться в кровати. Он то вновь прова-
ливался в чуткий утренний сон, то опять просыпался. И тогда
сквозь чуть приоткрытые веки видел отца, который дымил на
балконе.
Несмотря на предстоящий трудный день, сложность и даже
опасность стоявшей перед ним задачи, Михаил не чувствовал
ни малейшего волнения. Возможно, потому, что рядом был
отец. Лишенный отцовского внимания и заботы, он именно так,
как сложились их отношения сейчас, и представлял себе всег-
да, с самого детства, это неповторимое единение отца и сына. И
хотя тот был уже стар, Михаил все равно ощущал его лидерство,
его моральную поддержку. С такими людьми хорошо ходить в
разведку или ожидать вражеской атаки в окопе, зная, что они
никогда не подведут, не бросят в беде и, если случится, пожерт-
вуют собой, заслонят в минуту опасности. И сейчас, поглядывая
на отца, Михаил испытывал сложную гамму чувств: любовь к
нему, уважение, восхищение, горечь от того, что они так поздно
повстречались, что относительно недолог будет их совместный
век, желание подставить свое плечо и оградить его от страданий
и опасностей. А еще – непроходящую душевную боль от того,
что мать и отец, эти два прекрасных человека, так и не увиде-
лись больше никогда. А тот высочайший любовный экстаз, во
время которого он был зачат, оказался на самом деле наивыс-
шим пиком их нежных чувств и последними минутами проща-
ния перед вечной разлукой.
Мама… От нее у Михаила всего-то и осталось, что шкатулка
с пачкой пожелтевших писем и фотокарточек да смешная фарфо-
ровая игрушка – беленькие зайки под кустом, а еще карандашный
портрет. Но он и так помнил ее очень хорошо. Стоило только по-
думать о ней – и мамино лицо сразу вставало перед глазами так
ясно, будто расстались они только вчера. При этом он ощущал,
как его накрывает теплая волна бесконечной любви и нежности,
которой всегда старалась окружить его мать. Она словно хотела
этой любовью оградить сына от будущих бед и опасностей, ко-
торые могли выпасть на его долю. Увы, это оказалось не под силу
31
не только ей, но, к сожалению, ни одной матери на свете. Михаил

рано понял тщетность ее попыток и, проявляя к ней нежность и
уважение, тем не менее, готовился встретить будущую судьбу во
всеоружии: с раннего детства воспитывал в себе силу воли, муже-
ство и терпение, никогда не плакал, упорно занимался спортом,
не уклонялся от драк, стойко защищая свою честь и достоинство.
И местные пацаны с ним считались и уважали.
Сложнее приходилось дома. Отношения с маминым мужем
не сложились с самого начала. Михаил очень хорошо помнил
многие детали своего далекого детства. Но именно тот день, ког-
да он у них поселился, напрочь выпал из памяти, не было, не
было – и вдруг возник невесть откуда.
Ему тогда, сдается, всего лет пять было, если не меньше.
Миней Архипович сразу заполнил собой всю их комнату, занял
все свободное пространство. До его появления им с мамой и
дедушкой было так хорошо, просторно. Видимо, поэтому они
втроем вскоре перебрались в другую, отдельную, двухкомнат-
ную квартиру. Дедушка с ними переезжать наотрез отказался,
остался жить в коммунальной квартире, категорически заявив,
что здесь прошли лучшие годы его жизни и тут он желает встре-
тить свою смерть.
Почему-то очень смутно помнился этот период. То ли де-
душка поссорился с Минеем Архиповичем, то ли между ними
состоялся какой-то очень серьезный и принципиальный разго-
вор, но дедушка в их новой квартире так ни разу и не появился.
А мама навещала его довольно часто, обычно днем, когда Ми-
ней Архипович был на службе. Иногда брала с собой и его, но
никогда надолго не задерживалась и всегда просила не говорить
об этих посещениях при муже.
А тот с первого появления у них вел себя как настоящий
хозяин. Едва войдя в квартиру, сбрасывал с себя насквозь про-
пахшую потом и табаком форму, оставаясь в одних трусах. Раз-
говаривал громко, будто сам с собой, абсолютно не интересуясь,
слушают его или нет. Размахивая руками, расхаживал из угла
в угол, красочно, со вкусом описывал, как они в ЧК борются с
врагами Советской власти и, нисколько не стесняясь, время от
времени громко портил воздух.
Первое время Миней Архипович пытался приручить его,
32
задабривал конфетами, дарил игрушки, принуждал называть

себя папой. Но Миша заартачился и наотрез отказался призна-
вать его отцом, как тот ни уговаривал вначале, как впоследствии
ни кричал, тряся в приступе бессильной злобы за плечи.
В конце концов, мама не выдержала и однажды, после оче-
редного воспитательного урока, решительно встала на защиту
сына. Детская память на всю жизнь сохранила эти ее слова: «За-
помни, Миней, навсегда. Я подчинилась тебе и сделала так, как
ты хотел. Я вынуждена была покориться. Но всякая покорность
имеет свои пределы. И тем более когда это касается моего сына.
Помнишь, я предупреждала, что ты еще сто раз пожалеешь, вы-
нудив меня стать твоей женой? Ты видишь, Миша не хочет на-
зывать тебя папой? И я не стану заставлять его. Какой ты ему
отец? Настоящий отец никогда не вел бы себя так, как ты. Так
что тебе придется смириться, Миша будет при необходимости,
в лучшем случае, обращаться к тебе по имени и отчеству. Да и со
многим другим также придется смириться. Если же ты хотя бы
еще раз посмеешь поднять на него руку, я не остановлюсь ни пе-
ред чем, слышишь, ни перед чем, ты понял?! И у меня достанет
силы справиться с тобой!».
«Тогда я уничтожу вас обоих!» – замахнувшись на маму
подвернувшейся под руку кобурой с пистолетом, запальчиво
заорал он.
«Только попробуй! – спокойно парировала она. – И о твоих
художествах немедленно узнают в твоей партийной организа-
ции. А это, несомненно, приведет к краху твоей карьеры. Для
вас же, большевиков, моральный облик очень важен, вы долж-
ны быть примером для подражания, а тут коммунист занимает-
ся рукоприкладством в своей собственной семье».
Миней не ожидал такого отпора. Он какое-то время сто-
ял красный, разинув рот, словно рыба, выброшенная на берег.
Затем, пытаясь обуздать свой гнев, начал метаться по комнате,
рыча что-то себе под нос; подскочил к буфету, выхватил из него
бутылку водки, вылакал ее всю, оделся и вылетел из дома. От-
сутствовал несколько дней. Вернулся трезвый, подтянутый, де-
ловой.
– Ты вот что, Лиза, – обратился он к матери, – прости меня,
пожалуйста, за тот случай. Сама понимаешь, работа у меня та-
33
кая, собачья, вредная, на нервы сильно влияет. С преступника-

ми постоянно приходится иметь дело, вот и срываюсь иногда.
Обещаю, что постараюсь в дальнейшем сдерживать себя.
Естественно, слова своего он не сдержал. Ссоры продолжа-
лись. После каждого спровоцированного им скандала, напивал-
ся в хлам и исчезал на некоторое время из дома. Со временем
скандалы стали происходить все чаще. И что еще хуже, Миней
начал поднимать на маму руку.
Однажды, когда протрезвевший Прозуренков возвратился
домой после очередного загула, мама сообщила, что они вдвоем
возвращаются к дедушке.
«С завтрашнего дня ноги моей здесь не будет!» – объявила
она и отправилась спать в комнату Миши.
Ночью их поднял с постели громкий стук в дверь.
– Здесь проживает гражданка Елизавета Алексеевна По-
дольская?– спросили из-за двери.
– Да, я Подольская, что вам угодно? – спросила мама, распа-
хивая входную дверь.
– Я санитар городской больницы, – ответил пришедший. –
Меня попросил наш доктор сообщить, что ваш отец, Алексей
Петрович Подольский, находится у нас в больнице. Поступил
сегодня днем с сердечным приступом. Состояние очень тяже-
лое. Поэтому доктор просил, чтобы вы как можно скорее при-
шли.
Мама тотчас бросилась в больницу, но дедушку застала уже
без сознания. Той же ночью он умер.
ГЛАВА 6
Вообще-то Миней Прозуренков не любил глубоко копаться
в своем прошлом. Конечно, приятно вспоминать свои заслуги
перед родной коммунистической партией и государством. Но
во многих случаях, если рассматривать каждый эпизод в от-
дельности, перед непосвященным могла предстать довольно не-
приглядная картина его деятельности. Поэтому он решил всегда
придерживаться двух непреложных правил: рассказывая о том
или ином значимом для страны событии, изображать себя всего
лишь одним из винтиков, без которого, однако, оно или не со-
34
стоялось бы, или получило совсем иное развитие. А себе запре-

тил ворошить былое, раз и навсегда постановив, что в каждом
конкретном случае он действовал исключительно по распоря-
жению вышестоящего начальства и только в интересах страны
и ее граждан. Ну а то, что при этом иногда случались жертвы,
так сам товарищ Сталин высказал постулат: «Лес рубят – щепки
летят». В конце концов, подобное отношение к прошлому при-
вело его к убеждению в собственной непогрешимости и полней-
шему оправданию всех без исключения своих поступков.
Но этот сегодняшний так некстати раздавшийся звонок
журналиста почему-то не на шутку встревожил Минея. Он и
сам себе не мог объяснить причину этого беспокойства. Пред-
стоящее интервью, казалось бы, должно было еще более под-
нять его авторитет. Опять же, оно не было для Минея чем-то
из ряда вон выходящим, исключительным или необычным. Его
фамилия не раз мелькала на страницах газет в государственные
юбилейные даты. Однако на сей раз, будто какая-то заноза во-
шла в Минея вместе с этим проклятым звонком, помимо воли
направив мысли в прошлое, причем в самые неприятные его за-
коулки, те, о которых он раньше предпочитал не вспоминать,
запретив своему сознанию даже прикасаться к ним. Но в этот
раз он не сумел или не успел надежно заблокировать их.
Неожиданно вспомнилась Лиза. С момента их знакомства
и до дня ее кончины прошло почти двадцать лет, из них более
десяти она была его женой. И сейчас он как бы видел сразу два
ее образа: один – в момент первого появления ее в аудитории
института, другой – в последние годы жизни.
Как же он любил, как страдал от неразделенного чувства
в первые годы, когда безуспешно добивался ее! Он боготворил
Лизу, ее образ постоянно возникал у него перед глазами. При ее
появлении ноги будто прирастали к земле, руки не повинова-
лись, язык прилипал к небу. Глазами же он буквально пожирал
ее всю: от кончиков волос до ногтей. Он был готов выполнить
любое ее желание, лишь бы она одарила его взглядом, лишь бы
обратила на него внимание.
А под конец Миней уже просто ненавидел жену. Он не мог
слышать ее голос, зная, что она не терпит его, осуждает каждый
его поступок. То, что он именовал честным выполнением своих
35
обязанностей, каждое из которых было достойно звания насто-

ящего коммуниста, Лиза называла омерзительными и преступ-
ными деяниями власти в его лице. Она не раз заявляла Минею,
что неподкупная история обязательно все расставит по своим
местам. И, рано или поздно, кровавые палачи собственного на-
рода получат по заслугам.
Кроме того, между ними всегда стояли два человека. Один
– ее сын Мишка. Помнится, поначалу Миней пытался как-то на-
ладить с ним контакт, сделать его своим другом, даже усыновить
хотел. Надеялся вырастить из него достойного коммуниста и
продолжателя своего дела. Мечтал и о собственных с Лизой де-
тях. Но она сразу отмела все предложения родить от него ребен-
ка. Более того, со временем вообще перестала ложиться с ним
в одну постель, категорически отказавшись выполнять супру-
жеский долг. Минею ничего не оставалось, как искать утешение
на стороне и заливать неудовлетворенность водкой. Мишка же
не только не стал другом, но с каждым днем все больше пре-
вращался в непримиримого врага. Конечно, без влияния матери
тут не обошлось. Пасынок сторонился его, на вопросы отвечал
односложно, всячески избегал любого общения. А когда Миней
наседал, только бычился, отмалчивался, маленький, непокор-
ный, взъерошенный, словно дикий волчонок, и лишь смотрел
на него исподлобья немигающим, злобным взглядом.
Вторым был Стефан. Он незримо присутствовал при ка-
ждом его объяснении с Лизой. Его фотографию она бережно
хранила в своем альбоме, постоянно ссылалась на него в разго-
воре, сравнивала их, приводила как неопровержимый аргумент
его взгляд на тот или иной вопрос, доводя Минея до бешенства.
И когда он в исступлении начинал орать, окончательно теряя
над собой контроль, она только холодно смотрела на него и по-
бедно улыбалась, испытывая при этом видимое удовольствие.
И всякий раз не уставала напоминать, что она честно предупре-
ждала о последствиях, когда он принуждал ее стать его женой.
А он и сам уже не единожды пожалел о том, что, поддавшись не-
нужному прекраснодушию, не расстрелял Стефана той темной
декабрьской ночью на окраине Белгорода.
Теперь Миней укусил бы себя за локоть, кабы мог, в бес-
сильной злобе, не зная, что предпринять. Он по-прежнему лю-
36
бил образ, покоривший его в далекой юности, но в то же время

не мог придумать, как освободиться от этой, превратившейся
из прекрасной лебедушки в злобную волчицу, совершенно чу-
жой ему женщины, нет, скорее даже врага, которая не только
ненавидит и презирает своего мужа, но и осознает его полное
бессилие перед собой. Ведь развод означал бы огромную брешь
в его безупречной до того карьере, так удачно складывающейся
в годы Советской власти.
Когда Лиза вернулась из больницы после смерти отца, то за-
стала супруга угрюмо сидящим в одних трусах и майке за кухон-
ным столом перед початой бутылкой водки с папиросой в зубах.
Миши не было, он гулял на улице.
– Опять нализался? – недовольно констатировала Лиза. –
Фу, вонь какая! Хоть бы квартиру проветрить догадался, что ли!
Она открыла окно, обернулась к мужу:
– Сегодня ночью умер папа.
Миней глубоко затянулся папиросой, кивнул головой и
мрачно произнес:
– Значит, так тому и быть. Как говорится, царствие ему не-
бесное, – и, подняв стопку, резко опрокинул ее содержимое в рот.
– Это все, что ты можешь сказать?
– А что ты ожидала услышать?! – вскипел Миней. – Или ты
думала, что я стану рыдать о смерти этого гнилого аристокра-
тишки?! Кстати, он меня, так же, как и ты, ненавидел и презирал
и даже не пытался скрывать этого.
– Я надеялась, что у тебя все же осталось хоть немного со-
вести и уважения к умершему отцу твоей жены! – сквозь зубы
процедила Лиза.
– И с чего бы это?! – пьяно покачиваясь, Миней поднялся со
стула, подошел и встал перед Лизой, дыша в лицо перегаром. –
Может, рассчитываешь, что я еще пышные похороны контрику
этому недобитому организую?! Да если бы не я, как ты помнишь,
его давно бы уже расстреляли как врага народа и Советской вла-
сти. Это я лично подарил ему несколько лет жизни! Так что не
надо меня укорять понапрасну!
– Умолкни же, наконец, я отлично поняла тебя! – с досадой
перебила его Лиза. – Мне от тебя ничего не нужно. Я все органи-
зую сама. Нас с Мишей несколько дней не будет дома.
37
– Да хоть бы ты совсем исчезла из моей жизни, паскуда! –

окончательно разошелся Миней, потрясая кулаками.
– А вот на это, отвратительный мой, не надейся! – едко
улыбнулась она. – Я вернусь обязательно и еще попорчу тебе не-
рвы и попью вдоволь твоей черной кровушки!
Она вышла, осторожно притворив за собой дверь. А Ми-
ней, чтобы успокоиться, высосал оставшееся в бутылке зелье
прямо из горлышка, после чего рухнул на незастеленную с утра
постель и забылся тяжелым, хмельным сном.
* * *
Мишка играл с ребятами, когда услышал, что его зовет мать.
На ней было темное платье, а на голове – черный платок.
– Мишенька, сегодня ночью умер дедушка, – еле сдерживая
рыдания, произнесла Лиза, когда тот подошел к ней, и крепко
прижала сына к себе. – Нам с тобой придется самим хоронить
его. И сделать это нужно, как положено, по-христиански. Он
ведь очень любил нас, как и мы его, правда? Теперь мы обязаны
отдать ему наш последний долг.
После похорон и скромных поминок, на которые сошлись
все соседи Алексея Петровича по коммунальной квартире, Лиза
сказала Мише:
– Мы сегодня переночуем здесь, а завтра на несколько дней
уедем из города.
– Куда, мама?
– Поедем в Орловскую губернию, это довольно далеко от-
сюда. Здесь у нас с тобой, Мишенька, совсем никого из близких
не осталось. Не считать же, на самом деле, таковым Минея Ар-
хиповича. А отправимся мы на Орловщину, чтобы попытаться
найти родственников твоего погибшего на войне отца.
Мише шел уже десятый год, и он, со слов матери, знал, что
Прозуренков – не его родной отец. А настоящий отец, Стефан
Андреевич Потасов, погиб смертью храбрых в Великую войну
или, как ее сейчас принято называть в Советском Союзе, в им-
периалистическую.
– Мам, а ты знакома с папиными родными?
– Нет, даже не видела их никогда. Твой папа рассказывал,
38
что у него есть старший брат, твой дядя, и у него большая семья.
А жили они в том селе, откуда родом Миней Архипович и твой
папа, Кривцово называется, но я там никогда не была. Думаю,
они и сейчас там проживают. Вот мы и поедем туда, чтобы, на-
конец, если повезет, встретиться с нашей родней.
ГЛАВА 7
Горячее летнее солнце стояло в зените, вовсю припекая зем-
лю. Уже давно не было дождей, и кривцовские крестьяне не на
шутку тревожились за будущий урожай. Жара стояла страшная,
работать в поле, под открытым небом не было никакой мочи,
и селяне залегли по домам, чтобы соснуть часок-другой, ведь
вставать приходилось задолго до восхода солнца.
За пять лет, прошедших со времени окончания граждан-
ской войны, хозяйство Потасовых изрядно окрепло: двор рас-
ширился, в просторной конюшне хрустко жевали овес, время
от времени шумно пофыркивая, две ухоженные лошади; в
хлеву недавно вернувшиеся с выпаса коровы ждали вечерней
дойки; в саже наращивали сало два кабанчика-подсвинка; на
птичьем дворе разной пернатой живности – не счесть. В поле
наливалась полным колосом высокая рожь, огород и сад тоже
радовали изобилием. И то сказать, к натруженным рукам
Якова и Фимы прибавились молодые руки трех старших де-
тей, подрастали еще трое, ребятня от года до семи лет. Так что
Яков, несмотря на сложности и проблемы, постоянно сопрово-
ждающие жизнь крестьянина, смотрел в будущее с надеждой и
оптимизмом.
В это время на окраине села остановилась телега, с нее со-
шла женщина лет тридцати с подростком, расплатилась с возни-
цей и не спеша двинулась вдоль улицы. Это были Лиза и Миша.
Она зашла в первое же подворье и спросила у хозяев, где про-
живают Потасовы.
Найдя нужный дом, Лиза на минутку остановилась. Затем,
решившись, подошла к забору и постучала в калитку. Из под-
воротни выкатилась небольшая лохматая собачонка и залилась
истошным лаем, давая знать хозяевам, что у двора появились
чужие. Заслышав шум, на крыльцо вышла женщина средних
39
лет, похвалив пса за верную службу, приложила руку козырьком

к глазам и, щурясь от яркого солнца, крикнула:
– Кто там?!
– Скажите, пожалуйста, здесь проживают Потасовы? – от-
кликнулась из-за забора Лиза.
– Да, здесь! – ответила Фима, приоткрывая калитку. – Да
уймешься ты, наконец?! Вот оглашенный какой! Марш в будку,
Мурзик! – отогнала она собаку.
– Здравствуйте. Я – Ефимья Потасова. А вы чьи будете, и
что вам угодно? Чтой-то я не признаю вас.
– Здравствуйте. Меня зовут Лиза. Я… – замялась она, – ну,
в общем, можно сказать, была женой Стефана Потасова. А это
его сын Миша, – прижала она к себе мальчика, и глаза ее напол-
нились слезами.
– Боже мой! Неужто Лиза?! Лизанька! Вот ты какая, оказы-
вается! – воскликнула потрясенная Фима, молитвенно сложив
руки у груди.
Потом спохватилась, распахнула калитку во всю ширь и
бросилась к нежданным гостям.
– Заходите, родные мои! Пойдемте скорее в избу! А Яша,
мужик-то мой, только что в кузню ушел, вот обрадуется, когда
вернется. Уж не чаяли и свидеться когда-нибудь. Нашлись, на-
конец! Сказывал нам братец Стефан о вас, а перед тем в письме
писал, как же, знаем, знаем! Велел, коли объявитесь, непремен-
но принять как родственницу. А знаете что? Давайте по-просто-
му, по-свойски сразу на «ты» перейдем? Я буду звать тебя Лизой,
а величать сестрицей. А ты меня Фимой, ладно? Вот и хорошо.
Войдя в дом, вначале, как водится, раззнакомились. Мише
сразу понравилась его новая родня. Правда, среди детей не на-
шлось его сверстников, все были или на несколько лет старше,
или младше него. Но сама атмосфера в семье была очень теплой,
дружелюбной и резко отличалась от постоянного озлобления и
ненависти, царивших у них в Белгороде. А вскоре старшие ребя-
та вовлекли Мишу как равного в свои дела.
Первым делом, Фима пригласила нечаянных гостей за стол.
Миша с удовольствием выпил целых две кружки утрешнего мо-
лока с большой краюхой душистого домашнего хлеба.
После трапезы женщины уединились, чтобы побеседовать
40
по душам. Лизе хотелось как можно больше узнать о семье Пота-

совых. Она была несказанно рада, что ее признали за родствен-
ницу, попросила показать письма и фотографии Стефана. Но
в семье имелась всего одна фотокарточка, на которой тот был
запечатлен в военной форме в период окончания учебы в Ир-
кутске перед отправкой на фронт. Точно такая же была и у нее.
– А чего же муженек-то твой не приехал? Чай, Кривцово не
чужое Минею село, родился и вырос здеся. Лучшим другом Сте-
фанка считалси. Аль на службе шибко занят?
Она глянула на стоявшего рядом Мишу, погладила его по
голове и, печально улыбнувшись, сказала:
– Надо ж, как похож на нашего Стефанка, будто его, а не
Миньки сынок!
– А Миша и есть сын Стефана! – ответила Лиза. – С чего
это ты взяла, что Минькин? Разве Стефан не писал вам до своей
гибели обо мне и том, что у нас будет ребенок? Впрочем, это так
похоже на него.
– До какой гибели? – не поняла Фима.
– Ну как же? На войне германской! – в свою очередь удиви-
лась Лиза.
– Да Господь с тобой, Лиза, что ты говоришь такое? – засмея-
лась Фима. – Стефанок приезжал к нам, правда, ненадолго, всего
на два дня, уже после того, как погнали белых в гражданскую, в
конце девятнадцатого года. А вот не поняла я, что ты о Мише ска-
зала давеча? Как он может быть сыном Стефана, ведь его ребенок
умер? Он сам нам об этом сказывал тогда же, когда гостил у нас и
рассказывал об ваших отношениях. А коли Миша сын Стефана,
тогда мне вовсе непонятно, зачем ты за Минея замуж пошла?
– Фима, дорогая, я уже совершенно перестала что-либо по-
нимать!
Лиза, схватив собеседницу за плечи, наклонилась к ней,
вглядываясь в ее лицо больными, страдающими глазами. По-
том, обхватив голову руками, принялась раскачиваться из сто-
роны в сторону, стеная и приговаривая:
– Боже мой, за что?! Неужели я настолько грешна перед То-
бой, Господи? Зачем Ты так тяжко покарал меня? Это какая-то
чертовщина, только дьявол мог сотворить подобную комбина-
цию!
41
Потом взяла себя в руки и четко произнесла:

– Фима, из нашего разговора мне ясно лишь одно, что ни
тебе, ни мне не известны все факты. Поэтому давай сейчас спо-
койно, не торопясь, расскажем друг другу, кто что знает. Поста-
раемся проследить последовательно всю цепочку событий.
На мгновение задумалась, собираясь с мыслями, затем про-
должила:
– Я не стану детально описывать события, произошедшие с
первого дня нашего знакомства со Стефаном и до сегодняшнего
дня. Теперь это не столь важно. И о себе более подробно расска-
жу в другой раз. Сейчас только о самом главном.
Из-за целой череды трагических обстоятельств и совпа-
дений Стефан пошел на войну добровольцем вместо Миньки.
В последний день перед отправкой на фронт мы с ним стали
мужем и женой, но, естественно, официально оформить наши
отношения и обвенчаться не успели. Мы переписывались. И
когда Стефан узнал, что я беременна, очень обрадовался, он
мечтал о сыне. Но к тому времени, когда родился Миша, а это
произошло 22 марта 1916 года, наша переписка оборвалась.
Мы полюбили со Стефаном друг друга, учась в институте на
последнем курсе, тогда же состоялась наша помолвка, а поже-
ниться собирались сразу после окончания учебы. Стефанок
познакомил меня со своим товарищем Минеем Прозуренко-
вым, который должен был быть шафером на нашей свадьбе,
они почему-то считались самыми близкими друзьями. Но Ми-
ней с первой встречи влюбился в меня и все время почти в
открытую пытался разными способами отбить у Стефана. Его
постоянные домогательства явились одной из многих при-
чин, из-за которых Стефан ушел на войну. Последнее письмо с
фронта я получила в конце марта, уже после рождения Миши.
Больше я о нем ничего не слышала. Узнать хоть что-то было не
у кого, так как я официально не была его женой. Хотела рас-
спросить у Минея, но он, как на зло, куда-то исчез. Когда крас-
ные захватили власть в Белгороде, объявился и Миней. Теперь
он был одним из высших чинов городской ЧК в Белгороде.
Отыскал меня и рассказал, что якобы своими собственными
глазами видел похоронку на Стефана во время посещения род-
ного села, когда заходил к вам в гости. Опять начал приставать
42
с предложением выйти за него замуж, хотя знал, что у меня

сын от Стефана. Жизнь в те годы, сами знаете, была трудная,
голодная, продолжалась гражданская война. Но я бы все рав-
но ни за что не согласилась стать его женой. Он был мне про-
тивен, даже ненавистен, ибо был виновен в нашей разлуке со
Стефаном и его гибели. Но тут пришла новая беда – моего папу
арестовала ЧК, подозревая в нем тайного контрреволюционе-
ра. Ему грозила смертная казнь. Миней поставил передо мной
конкретное условие, скорее похожее на сделку: он способству-
ет освобождению папы из тюрьмы, а я выхожу за него замуж.
Пришлось согласиться. Семейной жизни у нас не получилось
– сплошные скандалы, ругань, постоянные пьянки, доходило
даже до рукоприкладства.
– Да, тут он не соврал – похоронка действительно была. Но
на самом деле Стефана контузило, и он получил ранение в ногу.
Попал в плен, где провел два года, а потом вернулся в Россию
и долго безуспешно пытался найти вас. Вот уж действительно
злая судьбинушка выпала на вашу долю. А почему ты не ушла
от этого негодяя? – прервала повествование Фима. – Да хоть к
нам переезжай. Мы примем вас с Мишенькой с дорогой душой.
Тем более, что теперь вы наши самые близкие родственники, ты
– невестка, а Миша – родный племяш. Не беспокойся, вы нас не
стесните, изба просторная, места всем хватит. Яша, что ты все
молчишь? Скажи свое мнение! – напустилась она на подошед-
шего и слушавшего разговор женщин мужа.
– Дык, Фима, ты ж знаешь, я с дорогой душой, – расплылся
тот в широчайшей улыбке. – Лиза, правда, оставайтесь, ведь не
чужие, чай!
– Нет, дорогие мои, – печально возразила Лиза, – не все так
просто. Такой вариант может повредить карьере Минея, а он
этого никогда не простит. Учитывая его подлый, мстительный
характер, он меня везде достанет, да и вам из-за нас покоя не
будет. Он сейчас – власть, и не маленькая. Поэтому, не сомнева-
юсь, Миней отыщет способ, как навредить нам всем. Я давно на-
меревалась связаться с вами, но не знала, как лучше это сделать.
А теперь, когда умер папа, наконец решилась. Конечно, кабы я
ведала, что Стефан жив, ничто не заставило бы меня выйти за-
муж за Минея. Если бы знать, где Стефан обитает сейчас, взяла
43
бы Мишу и, не раздумывая, отправилась к нему, где бы он ни

находился, в любой уголок земного шара.
Лиза, отпила молока из кружки, стоявшей рядом на столе,
потом произнесла:
– Ну а теперь давай ты, сестрица.
Фима тяжко вздохнула, рассказ вновь обретенной невест-
ки произвел на нее глубокое впечатление. Она какое-то время
сидела молча, осмысливая услышанное, затем начала говорить:
– О тебе-то мы поздно узнали, Лиза. Стефанок не особо
откровенничал последнее время. И о ваших с ним отношениях
скрытничал, будто опасался, что мы станем противиться вашей
дружбе. А вообще он дюже умный у нас, отличался от всех и по
образованности, и по прилежности, точно не в крестьянской, а в
барской семье родился. Все радел за общественное благо. Обещал,
что, как только выучится, всех наших робят выведет в люди. Да
вишь, не сложилось… Рос Стефанок, почитай, без отца, рано он
у них преставился. Остались они наполовину сиротами. Матери
одной, ох, как трудно приходилось: и в дому, и в поле, и по хозяй-
ству управляться надоть, а тут еще дите малое – Стефанку и трех
лет не было. Да и хворала она после смерти мужика сваво. Яша
тот намного старше был, вся мужицкая работа на него легла. Взял
он меня в жены почти девчонкой, тринадцати лет. У меня родите-
ли померли к тому времени, одна я жила. Чижело было: молодая,
неопытная, поддержки и защиты ждать неоткуда, и неграмотная
совсем, ни читать, ни писать не обучена. Яше моему к двадцати
годам уже подходило. Семью Потасовых в деревне почитали, вот
я и пошла за него, когда посватался. Стефанок маленьким такой
красавчик был: светленький, кудрявый, голубоглазый и смыш-
леный страсть. Я его сразу полюбила как сына. Они со старшим
братом совсем разные и по характеру, и по облику. Яков черня-
вый, словно цыган, неразговорчивый, основательный, тугодум,
но скажет, как отрежет, а младший любознательным, веселым, от-
крытым рос. Это он уже после того, как от нас уехал и на учителя
стал учиться, скрытничать начал. Даже когда перед самой войной
приехал нас навестить, не сознался ни что добровольцем в армию
отправляется, ни что невеста у него есть. Только уже с дороги,
когда везли их в Иркутск, где он почти полгода учился на офице-
ра, в письме все описал, но, я так понимаю, тогда он еще не знал
44
о твоей беременности. Знаешь, сестрица, недолго он и повое-

вал, несколько дней всего, где-то в белорусских болотах, возле
какого-то озера, еще легенду нам описал про него. Красивая та-
кая легенда, про любовь... Да, наверное, ты все это знаешь, тебе,
поди, тоже писал? А потом вдруг пропал – и все. Писем от него
совсем не стало. Последнее получили в конце марта, писал, что
предстоит атака, в бой идет без страха и что не посрамит честь
русского офицера. Мы тогда не на шутку встревожились. А уже
где-то в аккурат недели через две прибыл денщик евонный. Он-то
и рассказал, будто Стефан погиб на его глазах на поле боя смер-
тью храбрых, привез его вещи и похоронку. Мы, конечно, опла-
кали Стефанка, свечки всякий раз в церкви ставили за упокой
его души. Маманя, свекровь моя, не выдержала и с горя померла.
Зимой восемнадцатого года приехал в село Минька агитировать
за нову власть. Узнал от своих о гибели бывшего друга и пришел
к нам. Мы ему похоронку на Стефана показали, так что в этом он
тебе не соврал.
И вдруг в конце девятнадцатого года, кажись, в начале дека-
бря, да я уже сказывала об этом, неожиданно объявился Стефа-
нок. Рассказал, как мытарила его жисть все это время. В том по-
следнем бою его ранило и контузило, попал в плен, там пробыл,
почитай, два года. После окончания войны немцы их отпустили
на все четыре стороны. Многие, баял, в Германии остались или
подались в другие страны, а он решил пробираться домой, что-
бы повидать нас и тебя. С горем пополам добрался до Москвы, и
опять невезение – заболел испанкой. Полгода проболел, а когда
Божьей милостью поправился, опять пустился в путь. Но тогда,
сама знаешь, что творилось: то белые, то красные, то зеленые,
а то вообще невесть кто… Так получилось, что вместо дома он
попал в Белую армию. Какое-то время воевал, а потом снова
ранение и плен, теперь уже у красных. Причем сидел в тюрьме
в Белгороде, а допрашивал его, представляешь, кто? Не пове-
ришь – Минька. Вот как жизнь-то повернулась! Когда Стефан
спросил о тебе и ребенке, этот паразит набрехал, будто, когда ты
узнала о его смерти, у тебя случился выкидыш, а нынче ты ему
жена, и у вас растет общий сын. Стефанка приговорили к рас-
стрелу. Минька вызвался сам привести приговор в исполнение,
а на самом деле отпустил его на волю, пожалел старого друга,
45
посоветовал ему уехать подальше и никогда не пытаться встре-

титься ни с тобой, ни с родными, исчезнуть навсегда. Потому
как в другой раз не пощадит. Теперь он на всю жизнь враг Со-
ветской власти. Погостил тогда у нас Стефанок всего пару дней
и подался дальше. А куда – одному Богу ведомо. Шибко пере-
живал, чтобы не навредить нам. Жалко, конечно, но все лучше,
чем мертвым быть. Так хоть есть надежда, что повезет ему еще
в жизни. Собирался пробираться аж на Дальний Восток, может,
там, говорит, удастся зацепиться. Вот и все, что нам о нем ведо-
мо. С тех пор от него ни единой весточки. Не знамо, живой аль
нет, – закончила Фима свой печальный рассказ.
Яков, слушая жену, только согласно кивал головой и вздыхал.
Уже давно стемнело, и хозяйка обратилась к Лизе:
– Ты как, сестрица, погостишь у нас маленько? А то и со-
всем оставайси, и я, и Яша только рады будем, – повторила она
свое приглашение.
– Нет, Фимушка, не могу, я ведь тебе уже говорила причину.
А кроме того, только-только папу похоронила, дел много, да и
Мише школу нельзя пропускать. Завтра и поеду. Но я вас буду
хоть изредка навещать. Даже на сердце полегчало после того,
как вас нашла, теперь знаю – не одна на белом свете. Да и за
Мишу отныне спокойна, коли что, не бросите его одного.
С тем и легли спать. А утром, после завтрака, когда гости
засобирались в дорогу, Фима зазвала невестку в свой уголок за
печкой.
– Лиза, вот что я тебе хочу поведать. Перед тем, как поки-
нуть нас, Стефанок отдал мне на хранение сверток, в котором
письмо для тебя и небольшой медный крест. Он предчувство-
вал, что рано или поздно ты нас найдешь. Не верю, говорил, что
у Лизы с Минькой сложится семейная жизнь, разные они пото-
му как, и что ты обязательно попытаешься найти его родствен-
ников, то бишь нас. И как в воду глядел. Раззнакомившись с то-
бой и побеседовав, я поняла, что просто обязана отдать сверток
тебе. Сразу скажу – письмо мы не читали, я ведь уже говорила
тебе, что грамоте не обучена, да и вообще, ни я, ни Яша не лю-
бим лезть в чужие тайны.
С этими словами Фима достала из-за образов небольшой
узелок и протянула Лизе.
46
– Еще Стефанок наказал пуще глаза хранить этот крест.

Сказывал, что он очень важен, с ним связана большая тайна.
И если только останется жив, обязательно вернется за ним.
Тайна эта касается Миньки, вроде бы какие-то секретные све-
дения о нем. А этот крест доверил ему перед казнью бывший
сокамерник, с которым они сидели вместе в тюрьме у красных.
Обещал, что более подробно поведает, когда вернется. Одним
словом, храни теперь ты его, сестрица, может, через этот крест
вы со Стефаном снова обретете друг друга. Но Минька ни в
коем случае не должен прознать про него, а то худо нам всем
будет. Ой, Лизанька, чуть не запамятовала: тут еще для Ми-
шеньки кой-чего есть. И она протянула небольшую фарфоро-
вую безделушку: два беленьких зайчонка сидят под кустом,
прижавшись друг к другу.
– Боже мой, надо же! Уцелели! – воскликнула пораженная
Лиза. Она тут же узнала талисман, который подарила Стефану
на вокзале перед отправкой. – Возьми, сынок, пусть будет тебе
память об отце, береги его, авось, он поможет вам встретится.
В том, что зайчики вернулись к ней целыми и невредимы-
ми, она увидела добрый знак. Тихие светлые слезы полились из
ее глаз, и она не сдерживала их.
– Эту игрушку вместе с похоронкой на Стефанка и его ве-
щами привез денщик евонный, – объяснила Фима. – Может, она
да твоя любовь взаправду помогли Стефану выжить в этой бе-
совской круговерти, – сделала вывод Фима, вытирая глаза угол-
ком фартука.
А теперь давай прощаться, Лизанька. Всего-то два дни зна-
комы, но до чего же вы полюбились мне, прям сердцем прикипе-
ла. Вы там, в городе, не забывайте нас, навещайте, завсегда рады
будем видеть вас, родные наши. Яша, запрягай лошадь, пове-
зешь Лизу на станцию! – крикнула она мужу.
* * *
Дома Лиза снова очутилась в обстановке злобы, скандалов
и угроз.
– Где тебя черти носили столько времени, зараза?! – наки-
нулся на нее Миней.
47
Но Лиза теперь чувствовала себя более уверенно и не соби-

ралась безропотно сносить оскорбления.
– Я и раньше знала, что ты негодяй! Но никак не могла пред-
положить всю степень твоего падения. А теперь сядь, напряги,
если сможешь, свои насквозь пропитанные водкой мозги и вы-
слушай меня внимательно: мы с Мишей после похорон папы
ездили на Орловщину, в твое родное село Кривцово, нашли и
познакомились там с родственниками Стефана. После встречи
с ними мне многое стало ясно. Ты наврал им и Стефану, будто
Миша твой сын. Ты скрыл от меня, что Стефан не погиб на во-
йне, а был одно время совсем рядом, в городской тюрьме. Бо-
лее того, я узнала, что лично ты допрашивал его, а потом повел
на расстрел. И у тебя хватило подлости молчать об этом! Хотя
чему я удивляюсь? Ты прекрасно знал: я никогда не осталась бы
с тобой, узнав, что Стефан жив. Я до сих пор люблю только его
одного, а тебя ненавижу и презираю!
Минька, понурив голову, тихо пробормотал:
– Значит, все-таки этот стервец не послушался меня и от-
правился к своим.
А потом вдруг вскинулся и завопил:
– Да что ты понимаешь, дура?! Ишь ты, возомнила себя все-
ленским судьей! У тебя нет такого права – судить меня! Если
хочешь знать, это я подарил твоему хваленому Стефану жизнь!
Благодаря мне он получил шанс на спасение, хотя сейчас я силь-
но сожалею о своем решении! Я же предупреждал его, чтобы он
не смел соваться домой, так было бы лучше и спокойнее всем!..
Стефан – мой пожизненный крест на этой земле! Надеюсь, что
эту контру недобитую все равно кто-нибудь шлепнет и мне не
нужно будет брать грех на душу!
– Да, скажу тебе откровенно, именно это меня и удивило
больше всего, зная твой подлый, завистливый и трусливый ха-
рактер, – спокойно произнесла Лиза. – Тебе совсем ни к чему
лишние свидетели твоей слабости. Ну что ж, как говорится, и на
старуху бывает проруха. Не знаю, как ты решился на такой по-
ступок, но я рада, что, на счастье Стефана, в тот момент в твоей
душе шевельнулось что-то похожее на совесть. Надеюсь, что все
невзгоды, которые выпали на долю Стефана наконец минуют
его и он вернется сюда живым и невредимым. Отныне я пре-
48
кращаю с тобой всяческие контакты. Теперь ты для меня – абсо-

лютно посторонний человек, пустое место! И не смей не только
прикасаться, но даже обращаться ко мне! В противном случае
я найду способ постоять за нас с Мишей и не остановлюсь ни
перед чем! Хорошенько запомни это!
На следующий день, когда Миней ушел на службу, а Миша
в школу, Лиза села у окна, достала сверток и, закрыв глаза, при-
жала его к лицу. Ей казалось, что она ощущает запах Стефана,
слышит его голос. Она представляла его таким, каким он был в
ночь их расставания.
Потом развязала узелок, долго разглядывала странный
крест, какой-то несуразный, выпуклый, явно сделанный под за-
каз каким-то умельцем-любителем из подручного материала.
«Интересно, что за тайну он хранит, если им так дорожил
и просил во что бы то ни стало сберечь Стефан?» – подумала
Лиза. Затем, отложив крест в сторону, взяла в руки письмо.
Увидев родной почерк, буквально задохнулась от любви и
горя, сердце стучало где-то в горле, перед глазами все плыло,
она не могла разобрать ни строчки. Наконец-то через столько
лет она держит письмо любимого, адресованное ей. Покрыв по-
желтевший листочек поцелуями, вытерла слезы и принялась за
чтение.
«Милая, родная, любимая, единственная моя Лизанька! Бо-
юсь, что настал тот момент, когда я в последний раз могу спо-
койно говорить с тобой. И то не в форме диалога, помнишь, как
раньше мы подолгу беседовали с тобой и никак не могли наго-
вориться, а в виде монолога. Только теперь я понимаю, что пре-
жде не способен был в должной мере оценить наше общение.
Мне тогда мнилось, что вся жизнь у нас впереди, полная люб-
ви и счастья. Думал, еще успеем и наговориться, и налюбиться
вдоволь. Но видишь, все вышло совсем по-иному. Нам с тобой
всего по двадцать три года. Многие в этом возрасте только на-
чинают самостоятельную жизнь. А у нас уже все в прошлом: и
долгие беседы, и любовь, и наш несчастный ребенок. Страх рас-
ставания с тобой у меня еще сильнее от того, что четко осознаю:
если не пропаду в этой неразберихе и хаосе, которые постигли
нашу бедную Родину, наша разлука будет очень долгой, много-
летней, а возможно, и вечной.
49
Не было ни одного дня за все эти четыре года, чтобы я не

вспоминал о тебе. Иному человеку и за всю жизнь не испытать
столько трудностей и невзгод, которые выпали на мою долю за
это время. Я прошел две войны, был дважды ранен, дважды по-
бывал в плену, был приговорен к смертной казни. Даже стран-
но, что я до сих пор все еще жив. Но где бы я ни был, что бы ни
делал, я постоянно думал о тебе. Эти мысли согревали меня в
лютую стужу, придавали силы и заставляли жить дальше даже
тогда, когда, казалось, для этого не оставалось больше ни мочи,
ни желания, ни надежды. Я и в Россию-то после плена вернулся
лишь для того, чтобы найти тебя.
Тем горше сознавать сейчас, что все мои мечты рассыпались
в прах. Конечно, умом я понимаю, что в этом нет твоей вины.
Это – рок, так распорядилась слепая судьба. Никто не знал, что
я остался в живых. Ты вольна была поступать, как считала нуж-
ным. Тем более, что мы не венчаны, а наш несчастный ребенок
умер, даже не родившись. Однако сердце никак не может сми-
риться с потерей тебя. Но особенно горько от того, что твой
выбор пал именно на Миньку. Он-то и рассказал мне о смерти
нашего ребенка, о вашей свадьбе и общем сыне, которого зовут
Михаил, когда допрашивал меня в Белгородской ЧК.
Когда-то Минька был моим товарищем, возможно даже, я
считал его лучшим и самым близким своим другом. Но наша
дружба не выдержала испытания временем. И это произошло
исключительно по его вине. Дружба, нацеленная только на по-
требление, изначально обречена на смерть. С детства я старался
делиться с ним всем, что имел. Он же привык только брать, не
задумываясь о последствиях, и не оглядываясь на других. Его
жертвой становился тот, кто был к нему ближе всех, то есть я.
Однако впоследствии оказалось, что Минька приносил несча-
стья не только мне. У меня был приятель, который в свое время
хорошо знал о его черных делишках и рассказал мне об этом, а
также передал досье на него. Будет очень жаль, Лизанька, если
ты подумаешь, будто во мне сейчас говорит примитивная рев-
ность, тогда можешь дальше не читать. Просто возьми и сожги
это письмо. На самом деле я пишу не из-за ревности, а чтобы
предостеречь тебя. Минька – профессиональный предатель. Он
всю жизнь поступал только по расчету, так, как было выгодно
50
ему, и не уставал предавать всех и вся вокруг. Не знаю, чем кон-

кретно он взял тебя, Лизанька, но будь с ним максимально осто-
рожна. Любовь для него – пустой звук, он по определению не
способен на глубокое чувство. Минька не в состоянии миловать
или давать по зову души, а только без зазрения совести брать и
предавать, особенно, если это сулит ему выгоду. Как только ты
станешь для него обузой, он тотчас же, не раздумывая ни мину-
ты, невзирая на вашего общего сына, избавится от тебя, причем,
скорее всего, не оставив тебе ни малейшего шанса. А ты со сво-
ей кристальной честностью и гиперболизированным чувством
справедливости представляешь для него потенциальную опас-
ность. Увы, грязь с чистотой вместе никогда не уживаются.
Не говорю «прощай», родная моя, говорю «до свидания»,
как бы ни была мала надежда на нашу встречу. Целую тебя креп-
ко-крепко и много раз, всегда и до последней минуты жизни
любящий тебя твой Стефан. В качестве своеобразного подарка
дарю тебе свои стихи, увы, ничего другого, к сожалению, в на-
стоящий момент нет, хотя я готов положить к твоим ногам це-
лый мир.
Я уезжаю туда, где зимой
Цветы продолжают цвести.
Беру я портрет твой на память с собой,
Ты же жди меня, жди меня, жди.
Пусть ветры и грозы над головой,
Пусть льют проливные дожди.
Я мысленно, милая, рядом с тобой,
Только жди меня, жди меня, жди.
Я могу не дойти, упасть – и не встать.
Но знай, подруга, в пути,
И умирая, я буду шептать:
Жди меня, жди меня, жди…
P. S. И еще, Лизанька, у меня к тебе чрезвычайно важная
просьба! Если ты читаешь это письмо, значит, интуиция меня
не подвела, и ты отыскала моих родственников. На этот случай
я дал своей невестке Фиме соответствующие инструкции. Она
должна вместе с письмом передать тебе и крест. Пусть тебя не
удивляет его необычная форма. Если останусь жив, то обяза-
51
тельно вернусь за ним. Эта вещь для меня исключительно важ-

на, с ней связана одна очень большая тайна. Брать его с собой
я опасаюсь, да и нет смысла – он должен дождаться моего воз-
вращения здесь. Обязательно сохрани его, родная. Еще раз под-
черкиваю, с ним ничего не нужно делать – только как можно
надежнее спрятать и ждать моего возвращения. Если сложится
так, как планирую, я обязательно вернусь и тогда все объясню.
Еще раз крепко целую тебя и обнимаю, моя любимая, с наде-
ждой на скорую встречу навеки твой Стефан».
ГЛАВА 8
Стефан поднялся с кресла, вошел в номер и закрыл за собой
балконную дверь.
– Ну что, сынок, в кафе пойдем или тут перекусим?
– Давай, пожалуй, здесь, пап, – заправляя постель, ответил
Михаил. – Все же какая-никакая, а иллюзия дома. Сейчас я бы-
стренько все организую. У нас есть сыр, колбаса, масло и хлеб,
чай, даже кипятильник имеется.
Пока сын принимал душ, Стефан накрыл на стол.
«Да, видно, никуда не деться, придется съезжаться с сы-
ном, – размышлял он. – Тяжеловато уже одному. И ему весе-
лей будет. Алешка-то уже отрезанный ломоть, живет отдель-
но. Миша говорил, будто жениться собирается. Вот бы прав-
нуков дождаться… Надо будет о девушке подробнее Михаи-
ла расспросить. Очень хочется счастья внуку, хоть бы у него
личная жизнь сложилась нормально. Ну а свадебный подарок
будущей невесте его уже ждет. Наконец-то старинное дорогое
украшение выйдет на белый свет. А что это ты вдруг размеч-
тался? – перебил он сам себя. – Если где-то произойдет сбой,
все твои мечты превратятся в прах. Так что отбрось их пока,
лучше о деле думай».
– Пап, я раньше даже представить не мог, что меня так увле-
чет тема Белой армии. Нас-то ведь в школе как учили? «Красная
армия всех сильней!», «И на Тихом океане свой закончили по-
ход!». Помню, нам рассказывала учительница истории о белых:
какие они были палачи, звери, только и думали, как бы повыгод-
нее продать Россию интервентам. И только поговорив с тобой,
52
я задумался не о всей этой многотысячной массе в целом, а о

судьбах отдельных людей, составлявших Белую армию.
– Знаешь, Миша, я-то как раз не был борцом за Белую идею,
просто обстоятельства складывались так, что пришлось вначале
воевать в царской армии, а потом и в Белой. Но вообще-то в ней
подобрался такой пестрый состав, что сразу не разберешь. Были,
конечно, и идейные представители. Но встречались и шкурни-
ки, и плуты, и патологические убийцы и палачи – кого только не
было, в том числе и случайные люди, такие, как я. А солдаты…
Те вообще не раз перебегали то к белым, то к красным, иногда
сами, по своей воле, а иногда их просто принудительно рекру-
тировали. А там уж как повезет, до первого боя. Если победный,
то шли с войском дальше. А коли терпели поражение, попадали
в плен, то нередко переходили в стан противника, если только
их не подвергали смертной казни.
Стефан замолчал, погружаясь в воспоминания. Достал си-
гареты, закурил, продолжил:
– Но я не о том хотел сказать. Мне эта тема, конечно, не чу-
жая, но больше волнует другая. Я веду речь о судьбах среднего,
нет, больше даже младшего офицерства. Сейчас этот вопрос и
поднимать-то не принято, а изучать – тем более, даже опасно.
Ведь все мы, граждане Страны Советов, в едином порыве закан-
чиваем формирование развитого социалистического бесклассо-
вого общества и вот-вот перейдем к непосредственному строи-
тельству обещанного классиками философии мифического
коммунизма, о котором, правда, ни один из них не имел ясного
представления, за несколько сот лет недалеко ушли от Томмазо
Кампанеллы, сплошные утопические Города Солнца. Коммуни-
сты ставят в вину своим оппонентам, к коим скрытно принадле-
жу и я, что они верят в Бога, которого никто не осязал и не ви-
дел, называют это дремучей религиозной чушью. А кто-нибудь
видел коммунизм? Одни сплошные предположения и догадки, а
я еще добавлю – и реклама. А иначе для чего столько дел в мире
наворотили и столько крови пролили? Когда на море полный
штиль, судно останавливается. Для того, чтобы идти дальше,
ему нужен или ветер, или искусственный двигатель. Вот так и
стране для развития и продвижения вперед нужен толкач. По-
стоянно болтающаяся перед носом общества морковка в роли
53
приманки, в конце концов, приводит к психологической устало-

сти и депрессии, ведь общество не ишак, чтобы все время идти
за ней. Да, первое поколение, совершившее революцию, боро-
лось за идею, его потомки жили воспоминаниями своих отцов.
Но уже третьему поколению нужно было предложить что-ни-
будь более существенное, чем объяснение всех без исключения
провалов вредительством мифических врагов народа. А ведь
эти неудачи запросто просчитывались. Большевики надея-
лись, что, совершив переворот в стране, они смогут то же самое
сделать и с экономикой. Но это – наука, и волюнтаристскими
методами ее повернуть в свою пользу нельзя. Для того, чтобы
экономика успешно развивалась, нет иного, более эффективно-
го метода, чем конкурентная борьба. Она стимулирует развитие
науки, которая, в свою очередь, способствует прогрессу обще-
ства. Возможно, есть и другой путь – будущее покажет. Пока же
я солидарен со своими оппонентами-атеистами. Они говорят:
когда встречу человека, который воочию видел Бога, да еще и
покажет мне его, тогда я тоже в него уверую. А пока – извините.
Так и я. Когда мне покажут реальный коммунизм, а не голые
теоретические выкладки, тогда я в него и поверю. Но вот в чем
парадокс. Несмотря на то, что мы пользуемся для доказатель-
ства своей правоты идентичными аргументами, каждый из нас
все же продолжает верить в одинаково недоказуемые вещи: они
– в коммунизм, а я – в Бога. Это свидетельствует лишь о том, что
против слепой, но глубокой веры нет эффективного средства, –
засмеялся Стефан.
Докурив сигарету, аккуратно затушил ее в пепельнице, не-
довольно покачал головой.
– Опять не о том говорю. С возрастом все труднее концен-
трироваться на одной теме, ничего не поделаешь, склероз. Да,
так я вел речь о младшем офицерстве. Но вначале опять несколь-
ко слов о другом. О высших чинах царской, а впоследствии, как
продолжение карьеры, Белой или Красной армий мы еще можем
хоть что-то узнать: как сложились их судьбы, кому потом, после
Великой войны, служили. Одни из них примкнули к белым и
погибли в гражданскую войну. Другие сочли возможным уго-
ворить себя служить красным. Именно они, блестящие полевые
командиры и штабисты, в значительной степени обеспечили по-
54
беду Красной армии, так как опыта ведения боевых действий у

этих пролетарских революционеров не было никакого. Впослед-
ствии почти все они попали под жернова сталинских репрессий.
И третья группа – те, кто предпочел активному сопротивлению
нейтралитет и выбрал эмиграцию. И сейчас доживают там свой
век, некоторые из них пишут мемуары. Скажу тебе, сын, из лич-
ного опыта, это очень тяжкий путь, возможно, еще тяжелее, чем
два предыдущих, потому что более длинен в физическом смыс-
ле, а психологически не всегда переносим. Я, например, не смог
жить на чужбине, и, если бы не вернулся, вполне вероятно, умер
бы от тоски по Родине.
Крестьянство, которое составляло основную массу обеих
противоборствующих армий? Что ж? Те из них, кому посчаст-
ливилось уцелеть в этой междоусобной мясорубке, относитель-
но редко эмигрировали. По окончании гражданской войны они
разбрелись по своим хуторам, деревням и поселкам и зажили
прежней крестьянской жизнью. И если впоследствии и под-
верглись репрессиям, то не за службу в Белой армии, а совсем
за другое: кто в бунтах принимал участие, кого раскулачили, а
иные просто по несчастью попали под смертельный каток кара-
тельной государственной машины.
А вот судьбы младшего офицерства не менее трагичны, чем
других вышеназванных групп, к тому же еще и почти не изуче-
ны. Более того, в настоящее время эта тема не приветствуется у
нас, словно таковых и не было в России вовсе. Одна надежда, что
настанет час, когда будущие исследователи смогут свободно изу-
чать ее, собирать по крупицам воспоминания эмигрантов, жи-
вущих за рубежом, интересоваться хранимыми в письменных
столах для будущих потомков мемуарами оставшихся в России
и уцелевших в огне репрессий бывших младших офицеров Бе-
лой армии. Правда, лично у меня имеются серьезные опасения
относительно востребованности этой темы в дальнейшем, как
говорится, другие времена – другие песни.
Эта огромная масса людей, можно сказать, целый пласт, был
выплюнут, отрыгнут, оказался полностью отрезанным от жизни
своей Родины. Лучшее, что могло ожидать эти тысячи бывших
прапорщиков и поручиков Императорской армии – погибнуть
в годы гражданской войны, уйти в забвение, чтобы не создавать
55
ни себе, ни родным, ни окружающим лишних проблем. Уверен,

что немногие из них, уцелевших в гражданскую, выбрали бы
себе подобную судьбу в те годы, если б знали, что их ожидает
в ближайшем будущем. Но ведь это наши соотечественники,
многие из них показали себя настоящими патриотами. В свое
время они пошли защищать Россию в Великой войне, причем
многие, как и я, добровольно. Ты только вдумайся, Миша, – не
царя защищать, не министров и капиталистов, а свою Родину и
братьев-славян от поругания, порабощения и уничтожения. И
совсем не их вина, что они оказались даже не в числе проиграв-
ших, а вообще не у дел, их просто выбросили, как ненужный
хлам, на задворки мировой политики. И все же такие понятия,
как Родина, святая Русь, для них оказались не пустыми слова-
ми. И, несмотря на все страдания, моральные и физические, они
нашли в себе силы и мужество вновь подняться на защиту Рос-
сии в гражданскую войну. Да, они потерпели поражение, второе
подряд тяжелое поражение за несколько лет. Но никто не имеет
права обвинить их в отсутствии патриотизма.
Не думай, я не оправдываю Белое движение только пото-
му, что сам был в том лагере. Много было и в нем мерзкого,
отвратительного, так же, как и у красных. Я не об этом. Я го-
ворю о людях. Тысячи младших офицеров, прошедшие мясо-
рубку гражданской войны и выжившие в ней, нигде и никогда
не имели больше покоя до самой смерти. Родина забыла их: не
славила их героизм, не ставила им памятников, о них не писа-
ли книг. Их просто не существовало. А оставшихся в России, в
отличие от простых солдат, вычищали в первую очередь. Почти
никто из них не пережил сталинскую эпоху. Те же, кто оказался
за границей, в большинстве своем влачили жалкое существо-
вание, брались за любую, самую черную работу. Некоторые не
выдерживали унижений и издевательств, оканчивали жизнь са-
моубийством. Были и такие, кто, поддавшись лживой советской
пропаганде, писали покаянные письма и возвращались на Ро-
дину, где их неминуемо ожидал арест и расстрел. Ну и, наконец,
находились подонки, которые вступали в различные организа-
ции фашистского толка и работали против России на ее врагов.
Этих было не столь много, но они были. Однако о них я и гово-
рить не хочу, ибо глубоко убежден: настоящий русский патриот
56
никогда не будет доказывать свою правоту с помощью оружия

и денег интервентов. Не для того их дают. Среди врагов альтру-
истов не существует – только завоеватели. За рубежом, чтобы
сохранить свою жизнь, не зазорно быть даже в подметках. Но
ни в коем случае нельзя служить интервентам, воюющим про-
тив твоей Родины, даже если тебя будут осыпать за это золотом
и привилегиями. Потому что это не что иное, как откровенное
предательство. И таким путем возвращение в Россию лично для
меня было неприемлемо.
Стефан умолк, отхлебнул горячего чаю, обжег рот и сразу
вспомнил все события несчастного Великого Сибирского Ле-
дяного похода, как его стали называть писатели-мемуаристы в
эмиграции и который упоминать иначе как в уничижительном
тоне в Советском Союзе было не принято. Боль от ожога стран-
ным образом отозвалась ознобом по всему телу. Оно, обморо-
женное почти полвека назад, так и не смогло забыть ту нечело-
веческую байкальскую стужу января 1920 года.
ГЛАВА 9
Как журналист Стефан давно мечтал написать историю Ве-
ликого Сибирского Ледяного похода. Но понимал, что для ши-
рокого его отображения у него недостаточно ни фактического
материала, ни личных воспоминаний и впечатлений, а учиты-
вая отношение власти и общества к Белому движению в целом,
сознавал, что это не ко времени. Он оказался участником этого
трагического исхода Белой армии только во втором, самом тя-
желом периоде.
А начался поход с отступления от Омска, хотя белые внача-
ле намеревались удержать его во что бы то ни стало. Драматизм
положения усугубляло не только постоянное увеличение войск
Красной армии, в отличие от Белой, которой неоткуда было
черпать резервы. Отходящие войска белых постоянно терзали
мобильные партизанские отряды. Они внезапно появлялись из
тайги и после короткого боя так же внезапно исчезали. Сначала
планировалось организовать сопротивление красным по линии
Омск – Тайга – Новониколаевск. Однако эвакуацию войск силь-
но осложняла нехватка локомотивов и подвижного состава. Их
57
самовольно захватывала чехословацкая армия, бывшие союз-

ники. Они расквартировывались в тылу – в Иркутске, Томске,
Новониколаевске. Но в условиях стремительного наступления
красных бросились бежать на восток. Чехословаки силой отби-
рали для своих нужд паровозы и не только оставили войска Бе-
лой армии без транспорта, но и чинили всяческие препятствия
по пути их следования.
Из-за этого от станции Тайга на восток двигались только
чехословацкие эшелоны. А в сторону запада образовалась и с
каждым днем все увеличивалась гигантская пробка из вагонов
без паровозов. В них без воды и пищи обреченно ожидало по-
явления красных войск застрявшее гражданское население, ухо-
дящее вместе с армией. Их положение еще более усугублялось
приближавшимися крепкими сибирскими морозами со свире-
пой пургой.
Белая армия, сильно поредевшая, физически и морально
утомленная, не имевшая, кроме лошадей, других средств пере-
движения, при острой нехватке продовольствия и плохо эки-
пированная в условиях суровой сибирской зимы, начала свой
беспримерный поход на восток.
Еще одна проблема усиливала трагизм ситуации: в крупных
городах ее тыла – Владивостоке, Иркутске, Красноярске – ин-
спирированные находившимися в подполье большевиками, на-
чались активные выступления населения против продолжения
войны. В результате власть в них перешла к социалистам. А Вер-
ховный Главнокомандующий Русской армией адмирал Колчак,
оторвавшийся от своих войск и следовавший вместе с царским
золотым запасом на восток, в районе Нижнеудинска был задер-
жан чехословаками и находился на положении заложника. Впо-
следствии в районе Иркутска те передали его красным в обмен
на беспрепятственный проезд до Владивостока.
* * *
Покинув родное село, Стефан намеревался пробраться на
восток как можно дальше, вплоть до Владивостока, а получа-
лось, что постоянно нагонял отходившую под ударами красных
и генерала Мороза Белую армию.
58
Передвигаясь где поездом, где на перекладных, он узнавал

знакомые места, виденные пять лет назад при отправке на фронт,
только ехал он в тот раз в противоположном направлении.
Путь до Красноярска занял не более двух недель. Как ни
странно, но красные ни разу не задержали его, хотя случаев пре-
доставлялось немало. В конце концов, он даже обогнал войска
белых и оказался в Красноярске на несколько дней раньше них.
Население Красноярска, отличавшееся разнообразием по-
литических предпочтений, было до крайности возбуждено. Со-
всем недавно в результате восстания рабочих в городе произо-
шла смена власти, и сейчас в нем заправляли большевики. На
сторону красных перешел один из полков Первой Сибирской
дивизии под командованием генерала Зиневича, а на железной
дороге бесчинствовали чехословаки, фактически удерживав-
шие у себя золотой запас Российской империи, захваченный
силами генерала Каппеля в Казани в счастливые для белых дни
наступления, и взятого в заложники Верховного правителя Рос-
сии адмирала Колчака. Кроме того, в Красноярск в эти дни всту-
пил крупный партизанский отряд Щетинкина, который почти
от самого Омска преследовал и нападал на войска белых.
На железнодорожной станции формировался экипаж бро-
непоезда под польским бело-красным флагом. Стефан немного
знал польский язык, выучил его в плену. Поэтому от предложе-
ния войти в команду не стал отказываться. Уже через два дня
бронепоезд выступил навстречу подошедшей к городу Белой
армии. Трудно сказать, какие задачи преследовали поляки. С
одной стороны, они не были расположены помогать красным.
А с другой – власти не препятствовали формированию этой
не совсем дружественной им силы с непонятными задачами,
не подчиненной никому конкретно. В это время белые как раз
предприняли попытку овладеть Красноярском. Завязалась пе-
рестрелка. Вначале довольно успешно продвигавшаяся атака бе-
лых вскоре захлебнулась, их части отступили, так как приняли
поляков за партизан отряда Щетинкина, бронепоезд по непо-
нятной причине также отошел в город. Стефану, воспользовав-
шись неразберихой, удалось выбраться наружу и покинуть по-
езд. Так он вновь оказался в рядах Белой армии, в расположении
Уфимской дивизии.
59
А Красноярск белыми так и не был взят. После этой неудачи

командование приняло решение идти в обход города вниз, пря-
мо по замерзшему льду Енисея. В сочельник, накануне Рожде-
ства Христова, подошли к селу Чистоостровному, где и располо-
жились на отдых. Стефану приходилось встречать этот светлый
праздник в разных местах – и на родине, и в плену, и на чужби-
не в эмиграции. Но этот, среди огромного, заснеженного, почти
безлюдного пространства, на берегу накрепко спаянного льдом
Енисея, он запомнил навсегда.
* * *
Вечером, на исходе Святок, стих разогнавший тучи прони-
зывающий ветер, и ночью установился крепкий мороз, градусов
тридцать пять. Всю ночь по енисейскому льду подходили войска
и тут же разбредались по избам и дворам на ночлег, уставшие,
несмотря на предстоящий праздник, даже не поев, сразу зава-
ливались спать.
На следующее утро, еще затемно, Стефана разбудил коло-
кольный звон. Он вышел на улицу – и перед глазами предста-
ла удивительная картина. Огромное, темное, безоблачное небо
было сплошь усыпано мириадами звезд. Они были гораздо
крупнее, чем в средней полосе России. Их яркий, но какой-то
безжизненный, холодный свет совершенно не был похож на то
доброе и нежное сияние, которое так любил Стефан у себя дома.
Эти блестящие бездушные точки напоминали ему погребаль-
ные свечи, зажженные по погибшим товарищам.
Среди огромного количества звезд как-то стыдливо зате-
рялся куцый огрызок луны. Он был настолько худосочен, буд-
то тоже вышел из этой многотысячной массы изголодавшихся
солдат.
Зимний воздух был удивительно прозрачен и чист. Мороз
словно ждал появления Стефана – тут же защипал его за щеки,
заставил бодряще содрогнуться всем телом, слепил ноздри.
Чтобы не замерзнуть, он начал интенсивно двигаться: прыгать
на месте, бить себя руками по бокам, топать ногами. Лунный
свет, достигая земли, отражался от снега, распадаясь на тысячи
мерцающих разноцветных искр, а непрерывный густой и тор-
60
жественный перезвон, доносившийся с колокольни церкви, рас-

положенной в центре села, плыл над бескрайними заснеженны-
ми просторами, дальше, за Енисей, разносясь на многие версты
вокруг. Сладкозвучные волны благовеста, поднимаясь вверх, ка-
залось, достигали наивысших небесных сфер, и душа воспаряла
вместе с ними.
Нехотя поднявшееся над горизонтом солнце осветило вере-
ницу людей: серьезных бородатых мужиков, стариков и парней,
румяных, празднично разодетых молодиц и девок, шумливую
ватагу детворы, строгих бабушек в теплых пуховых платках, сте-
пенно ведущих за руку маленьких детишек, укутанных так, что
только глаза видны. Все они двигались в одном направлении – к
белокаменной церкви с зелеными куполами на торжественную
молитву в честь Рождества Христова. К ним присоединились и
разрозненные кучки военных. На всех лицах лежала печать спо-
койствия и умиротворения, которые нисходили на православ-
ных в этот великий христианский праздник.
Воодушевление, охватившее Стефана, отодвинуло тревогу
по поводу предстоящего дальнего похода и придало уверенно-
сти в его успешном завершении.
После молебна по случаю праздника и окончания Рожде-
ственского поста селяне достали из своих закромов хранимую
для торжественного случая самогонку. Перепало по стопке и
служивым.
Этим же вечером командование приняло решение идти
дальше вниз по Енисею до впадения в него реки Кан.
В этот день в церкви Стефан впервые увидел легендарного
командующего армией генерал-лейтенанта Каппеля.
Спустя много лет, уже живя в Советском Союзе, Стефан
неоднократно смотрел художественный фильм «Чапаев», один
из популярнейших в СССР. Исполнитель главной роли Борис
Бабочкин и сам стал легендой. Многие, особенно мальчишки,
по много раз ходили на эту картину, надеясь, наконец, увидеть,
что Чапаев все же не утонул в Урале, а выплыл на другой берег
и спасся. Но Стефан посещал кинотеатр не ради этого, а чтобы
хорошенько рассмотреть на экране так называемых «каппелев-
цев», чье имя в народе после этого также стало нарицательным.
В конце концов, он окончательно утвердился во мнении, что
61
фильм – сплошная пропагандистская ложь. Во-первых, генерал

Каппель никогда не воевал против Чапаева. Во-вторых, форма, в
которой идут в атаку войска Белой армии, была вовсе не «каппе-
левцев», а «марковцев», знамя же, которое они при этом несли,
и вовсе принадлежало «корниловцам». Но самое главное, леген-
дарный генерал никогда бы не организовал психическую атаку
пьяных войск, про которых в фильме так и говорится: «Каппе-
левцы идут! Красиво идут, гады!». Именно благодаря генералу,
принявшему на себя командование отступающими войсками, те
смогли одолеть многокилометровый поход и выйти на южный
берег Байкала, хотя из славной и боеспособной семисоттысяч-
ной армии под конец похода осталось всего около пятнадцати
тысяч до крайности изможденных солдат.
Стефан не был близко знаком с Каппелем, встречался с ним
всего несколько раз. Но его образ настолько запечатлелся в па-
мяти, будто и не прошло почти пятьдесят лет со дня трагиче-
ской смерти генерала.
Да, светлой памяти незабвенный генерал-лейтенант Вла-
димир Оскарович Каппель. Прах его покоится ныне в Харбине.
Видимо, он был настолько ненавистен большевикам, что могилу
его по просьбе Советского Союза впоследствии разрушили ки-
тайцы. Этот достойнейший офицер и патриот не заслужил, что-
бы над его памятью так измывались, показав насквозь лживую,
идиотскую сцену, где пьяные, самодовольные вояки парадным
строем шагают на позиции красных.
В реальной жизни генерал Каппель был спокойным, пре-
красной души человеком и командиром, не теряющим самооб-
ладания ни при каких, даже самых отчаянных обстоятельствах.
Статный, чуть выше среднего роста, с ассирийской бородкой и
доброй улыбкой, он с первых минут знакомства располагал к
себе собеседника. До мозга костей военный, исполненный чув-
ства долга, он не представлял себе, как можно нарушить при-
каз старшего офицера. И в то же время по-отечески заботился
о солдатах, и они его любили тоже. Так же, как и великий Суво-
ров, он делил с ними все тяготы военной службы, ел из одного
котла, вселял веру в победу: «Там, где нашенский генерал Кап-
пель, там поражения быть не может!» – было их единодушное
мнение. Покинув свой штабной вагон еще перед Красноярском,
62
Каппель дальше передвигался только в общей массе войск вна-

чале по льду Енисея, потом – реки Кан. Провалившись в полы-
нью в начале похода, он не разрешил никому говорить об этом,
с отмороженными ступнями двое суток шагал вместе со всеми,
пока не свалился в горячке в деревне Барга. Там, наконец, его
осмотрел врач, обнаружил обморожение обеих ног и начавшую-
ся гангрену. Так как доктор не имел при себе ни нужных для
консервативного лечения медицинских препаратов, ни хирур-
гических инструментов, то генералу ампутировали обе стопы
обычным кухонным ножом, причем без анестезии. После этого
Каппель приказал каждое утро привязывать себя к седлу коня
и таким образом продолжил путь, не согласившись ехать в по-
возке. В дальнейшем у него началось двустороннее крупозное
воспаление легких. Когда армия подошла к Нижнеудинску, че-
хословацкие войска, стоявшие в городе, предложили перенести
генерала к ним в вагон, но тот отказался и умер на подходе к
Иркутску 25 января. Бойцы не пожелали хоронить своего пред-
водителя в походе и, переправившись через Байкал, везли его
гроб до самой Читы, где и предали земле, а позднее, когда им
пришлось покинуть Родину, выкопали и доставили в Харбин.
А себя после смерти генерала стали именовать «каппелевцами».
Впоследствии, уже в эмиграции, Стефан, как и другие «кап-
пелевцы», свято хранил традицию: каждый год 28 июля, в день
небесного покровителя генерала, святого князя Владимира, они
собирались на его могиле и служили по нему панихиду.
* * *
На следующий день их дивизия, подойдя к устью своенрав-
ной, богатой на пороги реки Кан, первой ступила на ее лед. Сле-
дом за ними шел штаб генерала Каппеля, а за ним – остальные
войска.
Несмотря на сильный мороз, река, особенно в районе по-
рогов, замерзла не полностью, и поверх льда переливалась вода.
Местами лед был какого-то странного ржавого оттенка – это
просвечивали сквозь него полыньи. Днем они были хорошо за-
метны. А вот ночью одному Богу было ведомо, как все сложится.
Ко всем прочим напастям, преследующим несчастную армию,
63
добавилось то, что над рекой нависли тяжелые мрачные тучи, и

из них повалил крупный, густой снег, быстро укрывший сверху
и лед, и воду, и полыньи. Люди и лошади проваливались в это
водно-ледяное месиво, будто в мягкую перину. Вскоре дорога
по ходу движения войск представляла собой некую ледяную
окрошку из воды, снега и льда. Валенки и сапоги промокали
насквозь, покрывались ледяной коркой, которая не пропускала
воду, но зато сильно морозила ноги и делала обувь неподъем-
ной. Даже полчаса без движения выдержать было невозможно.
Всадники то и дело спрыгивали с лошадей и какое-то время
бежали рядом, пока хватало сил, чтобы хоть немного согреться.
Еще тяжелее приходилось едущим в санях. При малейшей за-
держке или остановке те намертво вмерзали в лед, и освободить
их потом из этого плена не было никакой возможности, даже с
помощью лошадей. Тогда бросали сани и брели дальше пешком.
К тому же в войсках почти не осталось провианта, и голодные
люди еле тянули ноги.
Стефан шел вперед, словно заведенная механическая кукла.
Равнодушный взгляд тупо, без эмоций, фиксировал все проис-
ходящее вокруг. Вот двое солдат присели в сторонке, не в силах
сдвинуться с места. Они умоляют проходящих мимо сослужив-
цев пристрелить их, но не оставлять замерзать. А вот в накреп-
ко вмерзшей в лед телеге с выпряженной лошадью прикорнул
припорошенный снегом человек. Никто не подходит к нему, не
интересуется, жив ли он еще или уже умер – все равнодушно и
размеренно тянутся дальше. Впереди послышались отчаянные
крики. Это нырнули в полынью сани вместе с нерасторопным
возницей. Когда Стефан приблизился к этому месту, все уже
было кончено: вопли стихли, человек вместе с лошадью и саня-
ми ушел под воду.
Идти становилось все труднее и труднее. Слой льда на ва-
ленках утолщался, они тяжелели, и каждый шаг давался с огром-
ным усилием. Продолжая брести, словно в тумане, Стефан не
ощущал не только голода, но и мороза, лишь с каждой минутой
все сильнее наваливалась усталость, он засыпал на ходу. Сверх-
усилием воли заставлял себя двигаться дальше, чтобы не повто-
рить судьбу тех несчастных, которые присели на секундочку пе-
редохнуть и больше не поднялись, замерзли насмерть.
64
Вдруг ему почудился лай собак, фырканье лошадей, голоса

людей. Неужели жилье? Неужели они подошли к долгожданной
деревне Барга? Но до нее, как помнится, еще около восьмидеся-
ти верст.
Стефан с трудом очнулся, похлопал себя по щекам, зачерп-
нул горсть снега и с силой растер лицо. Звуки исчезли. Тьфу,
дьявольское наваждение! Галлюцинации вперемежку со сном!
Вечерело. Очертания предметов и людей утрачивали чет-
кость. И это несло новую опасность, так как, несмотря на уста-
лость, приходилось продолжать движение в темноте, с удвоен-
ной осторожностью прощупывая каждый сантиметр дороги.
«Ну и пусть, – равнодушно думал он. – Даже хорошо, если
впереди попадется полынья. Чтобы только сразу, одним махом!
Бултых – и нету тебя! Зато конец всем мучениям».
Но у судьбы были на него иные планы, и она и на этот раз
сохранила ему жизнь. Стефан брел и брел, автоматически пере-
ставляя ноги в пудовых валенках, ничего не видя и не замечая
вокруг, наклонившись вперед, чтобы не упасть под порывами
ледяного ветра, с безвольно опущенными руками, болтающейся
за спиной винтовкой и полузакрытыми от усталости глазами.
Внезапно он уперся головой во что-то большое, теплое и
мягкое. Открыв глаза, увидел прямо перед собой стоявшую бо-
ком к нему оседланную лошадь. «Опять мираж», – пронеслось
в голове. Стефан помотал головой, стараясь отогнать наважде-
ние. Но, как ни странно, лошадь никуда не исчезала. Она по-
вернула к Стефану заиндевелую морду, переступила ногами и
обдала лицо теплым дыханием. Скорее всего, она недавно ли-
шилась хозяина – то ли погиб, то ли просто бросил ее, не в силах
на морозе усидеть в седле.
Лошадям тоже доводилось несладко. Они ранили ноги и по-
вреждали копыта об острые льдинки. Особенно тяжко прихо-
дилось подкованным лошадям: подковы скользили на льду, не
позволяя животному нормально двигаться. Их неподкованные
собратья чувствовали себя получше.
Видно, лошадь также устала и теперь стояла, искоса глядя
на человека. Стефан, не веря в удачу, протянул к ней руку. Она
не отпрянула, а наоборот, ткнулась в его ладонь мокрыми от
инея губами, словно понимая, как тяжело Стефану, терпеливо
65
подождала, пока он уцепится за уздечку и после нескольких не-

удачных попыток наконец усядется в седло. Потом сама, без вся-
кого понукания, повернула и медленно, осторожно направилась
дальше, по ходу движения армии. Стефан лег ей на гриву и дро-
жащими от слабости руками крепко обхватил за шею, опасаясь,
как бы не свалиться. Он знал, что если упадет, то уже никогда не
поднимется.
Наступила ночь. В темноте двигаться было совершенно не-
возможно. Замерзшие и голодные, люди начали устраиваться
на ночлег прямо посреди льда. К ночи небо очистилось от туч.
Снег прекратился. Мороз тем временем еще более усилился. На
черном бархатном небе, равнодушные к бедам и страданиям
этих неразумных земных существ, сверкали крупные, как блюд-
ца, яркие звезды.
Стефан поравнялся с группой людей, которые прямо на
льду развели костер. Они сидели, тесно прижавшись друг к дру-
гу. Здесь все были равны, чины и звания не имели значения.
– Милок, иди к нам, обогрейся, – окликнули его.
Стефан приблизился к костру, но молча продолжал сидеть
в седле, вцепившись закостеневшими от холода пальцами в уз-
дечку.
– Эка, продрог, сердешный, – солдаты помогли слезть с ло-
шади, подвели к огню.
– На-ко, вот, погрейся маненько, – кто-то протянул ему
кружку с кипятком, другой – кусок хлеба с маленьким кусочком
сала.
Вскоре приятное тепло разлилось по телу, а крохотный бу-
терброд поддержал силы. Наутро Стефан вместе со всеми про-
должил поход. А еще через сутки передовая колонна дивизии
достигла, наконец, села Барги.
За эти двое суток почти треть Уфимской дивизии осталась
лежать на льду или подо льдом своенравной и жестокой речки
Кан. Но они проторили путь остальным частям, которые прео-
долели это же расстояние уже по более крепкому льду и вдвое
быстрее.
Этот беспримерный поход Белой армии через реку Кан за-
помнился на всю жизнь и понуждал Стефана впоследствии дол-
гие годы искать значение этого странного названия. В результа-
66
те он нашел целых три перевода. И все они удивительным обра-

зом подходили этой реке.
Местные жители утверждали, что на их языке слово «кан»
означает «кровь». Действительно, на редкость точное название,
если учитывать суровость реки и то, сколько жизней было загу-
блено в ее водах только в одном походе Белой армии.
Однако ученые-этимологи доказывают, что это не так, и
дают свой перевод: «святой источник». И в приложении к по-
ходу Белой армии такое толкование тоже справедливо, так как
благодаря этому переходу хоть и небольшая часть войск, но все
же вышла к своим.
И, наконец, третье значение слова «кан», которое встреча-
ется у монголов, когда-то завоевавших эти места, – «дракон».
Такой перевод также можно считать верным, если посмотреть
на реку сверху, особенно в ясный, солнечный день. Тогда, будто
страшный, косматый дракон, своей огромной гривой нависает
над водной гладью бескрайний хвойный лес. Высокие, порос-
шие лесом холмы то отходят от реки, то подступают прямо к ее
руслу. Могучие деревья выбрасывают верхушки деревьев дале-
ко вперед, поражая своей цепкостью и жизнелюбием.
Очутившись на этой, шириной всего в двести – двести пять-
десят шагов, реке, человек ощущает себя узником, посаженным
в одиночную камеру, из которой невозможно выбраться. Вдоль
Кана на многие километры нет ни единого просвета, куда бы
мог проскользнуть человек. Он оказывается прочно запертым
и чувствует себя так, будто попал на мифическую реку мерт-
вых Стикс, где путь лежит только в одну сторону и откуда нет
выхода.
ГЛАВА 10
Решительно мотнув головой, Стефан попытался выныр-
нуть из потока пережитого. Но полностью освободиться от него
не удалось. И, виновато взглянув на сына, с удивлением наблю-
давшего за ним, встал, взял сигареты и спички.
– Ох, что-то не ко времени нахлынули воспоминания. Пой-
ду покурю на балконе.
Там он уселся в кресло и вновь унесся мыслями в прошлое.
67
…Дальше, после деревни Барги, поход протекал более-ме-

нее нормально. Войска удачно обогнули города Канск, где их
поджидали красные, Нижнеудинск, Зиму и 8 февраля подошли
к Иркутску. За несколько верст до него остановились на отдых.
Состоялся военный совет, где обсудили, что делать даль-
ше. Вначале планировали атаковать Иркутск. Но из-за ряда об-
стоятельств отказались от этой идеи – оказалось, что накануне
красные расстреляли Верховного Главнокомандующего Русской
армией адмирала Колчака. Кроме того, чехословацкие войска,
располагавшиеся в Иркутске, грозились выступить против них
вместе с красными, чтобы заслужить себе беспрепятственную
отправку на Дальний Восток. Поэтому генерал Войцеховский,
которому генерал Каппель перед смертью успел передать ко-
мандование армией, решил обойти Иркутск и в районе села Ли-
ствянки попытаться пересечь Байкал. На южном берегу озера
уже стояла армия атамана Семенова.
Для этого нужно было преодолеть всего каких-то сорок –
сорок пять верст. Но войска находились на пределе усталости и
истощения. Позади был тяжелейший трехтысячекилометровый
переход через всю Сибирь. Однако все понимали, что другого
пути нет, только движение вперед давало шанс выжить. В этой
ситуации повернуть назад или остановиться равносильно вер-
ной смерти, так как на пощаду от красных рассчитывать не при-
ходилось.
Ранним утром 10 февраля первые отряды белых войск сту-
пили на лед Байкала. Впереди них цепью шли местные рыбаки с
длинными шестами, проверяли дорогу.
Перед глазами Стефана предстала поразительная картина.
Вокруг, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта простира-
лось настоящее белое безмолвие. Яростное зимнее солнце на
безоблачном небе слепило глаза, вызывая невольные слезы.
Преломляясь в кристаллах льда, его лучи рассыпались на ты-
сячи разноцветных искр. Они так сверкали, что людям прихо-
дилось время от времени останавливаться и прикрывать глаза
рукавицами, чтобы не подхватить снежную болезнь и не ос-
лепнуть. Ураганный байкальский ветер, знаменитый баргузин,
делал переход еще более тяжелым. Он дул с такой силой, что
сбивал с ног, переворачивал повозки и сани и уносил вдаль.
68
Людям приходилось идти цепью, держась за руки, или привя-

зываться друг к другу веревками за пояса. Суровый Байкал,
именовавшийся в древних сказах и легендах ласково «батюш-
ко», будто мстил пришлым чужакам, нарушившим его много-
вековой зимний покой.
Ветер очистил ледяную гладь от снега, сделав ее зеркаль-
ной. Стефан никогда не видел ничего подобного. Лед был на-
столько прозрачен, что сквозь него взгляд проникал на многие
метры в глубину. Временами слышались странные звуки, похо-
жие на отдаленные артиллерийские выстрелы, сопровождав-
шиеся долгим, глухим, постепенно затихающим подземным
гулом. Стефан вначале принимал их за канонаду далекого боя.
Но оказалось, что это трескался байкальский лед, в резуль-
тате образовывались трещины шириной в несколько метров.
Сквозь них проступала вода, которая, замерзая, образовывала
торосы.
Лошади, подкованные обычными подковами, без специ-
альных шипов не могли передвигаться по такой поверхности.
Было видно, как они напрягали жилы, пытаясь удержаться на
ногах и идти дальше. Но каждый шаг давался им с огромным
трудом. Лошади постепенно слабели, ноги их разъезжались
в стороны, и они падали на лед. Его поверхность была такая
гладкая, что животное можно было тянуть по нему за гриву.
Оно пыталось подняться и двигаться дальше, но снова падало,
и это продолжалось до тех пор, пока силы не иссякали оконча-
тельно.
Вскоре и Стефану пришлось расстаться со своей спаситель-
ницей. Чувствуя некий моральный долг перед нею, чтобы облег-
чить ее участь, он снял седло и нес в руках. Однако лошадь все
равно не могла долго идти. Она то и дело падала, пока, наконец,
не свалилась и осталась лежать на льду, как ни старался Стефан
помочь ей встать.
Стефан с детства любил лошадей. Он всегда помогал стар-
шему брату Яше ухаживать за ними, чистил, кормил, водил на
водопой, ходил на выпас в ночное. Стефан был уверен, что по
уровню интеллекта лошадь, как никакое другое животное, близ-
ка к человеку.
Вот и сейчас, казалось, лошадь понимала всю трагичность
69
ситуации. Уже не делая попыток встать, тянула к Стефану шею,

а из глаз ее катились слезы. Она словно хотела напомнить ему,
что несколько дней назад спасла ему жизнь, а долг платежом
красен.
Стефан окончательно изнемог. Он тщетно пытался помочь
животному, но вскоре сам упал рядом. Мимо равнодушно шли
солдаты, тянулись сани. Никто не подошел, не остановился, не
предложил помощь, у них у самих не было сил. Стефан понимал
и не осуждал их.
Он немного посидел, пытаясь собраться с силами. Мо-
роз пробирал до костей, все сильнее и глубже проникая в тело
сквозь ветхую обносившуюся шинелишку, сковывал движения
и мысли, его неудержимо клонило в сон.
«Вот оно, избавление, – сверлила мозг подленькая мыслиш-
ка. – Заснуть – и не проснуться, это так легко – и конец всем
мучениям…»
– Вставай! – приказал он себе. – Сейчас же вставай, а то за-
мерзнешь! Встать – иначе неминуемая смерть!
Он сделал над собой усилие, встал на колени, обняв упру-
гую шею лошади, прошептал:
– Прощай, моя милая. Прости, что не смог помочь тебе, как
ты мне давеча. Век тебя буду помнить.
Стефан поцеловал лошадь в морду и, с трудом поднявшись,
медленно двинулся вслед за уходящими солдатами, провожае-
мый ее все понимающим взглядом. Уже отойдя на порядочное
расстояние, он услыхал раздирающее душу прощальное долгое
ржание.
Весь переход не отпускал мороз, наверняка, не менее 40о. А
ураганный ветер делал его вообще непереносимым. К концу по-
хода не обмороженных людей почти не осталось.
Наконец, на исходе дня передовые отряды достигли поселка
Мысового. Тревожила полная неизвестность, в чьих руках на-
ходится одноименная железнодорожная станция. Впоследствии
оказалось, что ее занимала небольшая японская воинская часть.
На этом Великий Сибирский Ледяной поход для Стефана
окончился. А по байкальскому льду к поселку всю ночь продол-
жали брести жалкие остатки некогда грозной семисоттысячной
колчаковской армии.
70
* * *
После завтрака Стефан снова вышел на балкон выкурить
сигарету, но вскоре вернулся в номер.
– Что-то на сон потянуло. Пожалуй, вздремну с полчасика.
Как ни крути, а годы берут свое. Раньше, бывало, такие версты
отмахивал, только держись! А теперь чуть поворочался, потоп-
тался – и сразу тянет на боковую.
С этими словами он начал устраиваться на узком гостинич-
ном диване.
– Ты тоже малость отдохни, сынок, или займись чем-ни-
будь, убей время. Я недолго, чуток перекемарю, чтобы восста-
новить силы.
Михаил, стараясь не шуметь, унес чашки, сполоснул их
под краном, убрал еду со стола. А затем, поудобнее устроив-
шись в кресле, взял в руки газету. Но читать не хотелось – все
то же: передовицы, соцсоревнование, очередное заседание По-
литбюро, учения войск Варшавского договора и прочая рути-
на. Отложив газету, предался размышлениям о превратностях
своей судьбы.
«Какая странная и интересная штука эта жизнь. Как вычур-
на и необычна. Иногда делает настолько неожиданные кульби-
ты, что и предположить трудно. Насколько, порой бывает, не-
предсказуема человеческая судьба».
Думал ли он, рано оставшийся без матери, потерявший всех
остальных своих родственников, лишенный дома, какой-либо
поддержки и подло отправленный в детский дом, что в более
чем зрелом возрасте, когда жизнь потихоньку начнет клонить-
ся к закату, он вновь почувствует, что такое родная кровь? Ка-
кое это счастье, наконец, иметь возможность произнести слово
«папа». Сразу полюбив и приняв отца, тем не менее, он вынуж-
ден был признать, что совершенно не знает его, ведь почти всю
жизнь они провели порознь, у каждого был свой жизненный
опыт, друзья, предпочтения, привычки. И теперь они, что ни
день, открывали для себя друг друга.
Возникала масса вопросов, которые необходимо было про-
яснить и обсудить, рассказать о пережитом и испытанном до
момента, когда судьбе вздумалось сделать такой крутой поворот
71
в их с отцом жизни. И они, разгребая их, испытывали одновре-

менно и облегчение от того, что много лет лежащие под спудом
времени в глубине мозга события, наконец, нашли выход и ра-
дость единения от их одинаковой оценки.
Вместе с тем они отдавали себе отчет в том, что нельзя осо-
бо торопить время. Поэтому их взаимное узнавание затянулось
на долгие месяцы.
– Пап, а откуда у тебя удостоверение иностранного журна-
листа? – спросил однажды Михаил отца.
Стефан хмыкнул и покачал головой.
– Знаешь, Миша, в той кутерьме, которая царила во всем
мире в двадцатые годы, еще и не такое можно было сотворить.
Кстати, многие и творили. Представь, какие грозные и трагиче-
ские события мы пережили, какие пласты человеческого бытия
пришли в движение – вначале Первая мировая война, потом ре-
волюция, затем гражданская. А по миру шествовал голод, раз-
руха, безработица.
Мы думали, что после этого страшного Ледяного похода
хоть немного отдохнем и физически, и морально. Да где там!
Красная армия непрерывно наступала. Пришлось пробирать-
ся в Харбин. Этот китайский город издавна, еще с конца ХІХ
века, слыл прибежищем русских эмигрантов. Особенно резко
увеличился их приток с началом строительства и обслужива-
ния КВЖД [Китайско-Восточная железная дорога. – Авт.], по-
сле чего тут образовалась целая русская колония. А после ре-
волюции и гражданской войны исход наших в Харбин принял
просто обвальный характер. Если до революции население го-
рода составляло всего около семидесяти тысяч человек, то по-
сле гражданской войны оно возросло, по разным источникам,
в два-три раза. Так что, когда мы там появились, ни жилья, ни
работы для нас не нашлось – все давно было занято более расто-
ропными предшественниками. Первое время приходилось чуть
ли не побираться.
Жили в страшной тесноте, на окраине города, брались за
любую работу, лишь бы не умереть с голоду и хоть чем-нибудь
прокормиться: и подметальщиками улиц работали, и грузчика-
ми. Конечно, люди с деньгами устроились намного лучше. Но
богатые с нами не якшались. Они сразу поселились в гостини-
72
цы, вскоре наоткрывали всевозможных магазинов, лавок, кафе-

шек. Мы же, беднота, старались держаться вместе.
Но тут правительство Китая неожиданно нанесло нам удар
под дых. В сентябре 1920 года оно заявило, что больше не при-
знает консульства царской России в Китае, и отказало в экстер-
риториальных правах русским эмигрантам. Таким образом, мы
сразу оказались лицами без гражданства и в один день стали не
только полностью бесправными, но и не имели возможности
устроиться на более-менее квалифицированную работу. Напри-
мер, на КВЖД с этого времени разрешалось работать только ки-
тайским и советским гражданам.
Продержавшись несколько месяцев, мы с земляками со-
брались на совет: что делать дальше. С каждым днем условия
жизни все ухудшались: нас могли выселить, арестовать, лишить
даже самой черной работы. Но самое главное – нас элементарно
могли выкинуть из Харбина и отправить прямиком в Советский
Союз. Ведь такая многотысячная армия едоков представляла
огромную обузу для города.
Большинство соотечественников все же колебалось, опаса-
ясь, что в другом месте будет еще хуже. Но мы, несколько чело-
век, твердо решили уходить из Харбина.
На наше счастье, оказалось, что по просьбе правительства
Приморской области из Харбина во Владивосток направляется
российский адмирал Старк, восстанавливавший там здоровье
после перенесенного тифа, чтобы возглавить Сибирскую воен-
ную флотилию – последнее действующее объединение кораблей
Российского флота. Мы убедили его взять нас с собой и вскоре
оказались во Владивостоке. Конечно, среди своих почувствова-
ли себя намного легче, хотя с жильем и работой тоже не слиш-
ком везло.
Однако под угрозой захвата кораблей красными во время
их наступления на Владивосток в конце октября 1922 года адми-
рал Старк увел Сибирскую флотилию из порта, имея на борту,
кроме военных, еще и десять тысяч гражданских лиц.
Стефан умолк, прикрыл глаза – и картины прошлого всплы-
ли настолько ярко, будто все происходило лишь вчера.
73
ГЛАВА 11
Наконец-то после тяжелого, неимоверно утомительного по-
хода судам разрешили войти в порт. Когда их не приняли корей-
ские порты Гензан и Фузан, было достигнуто соглашение о вы-
садке гражданского населения в Шанхае с условием, что больше
ни в один порт эскадра заходить не будет.
Гражданские начали потихоньку переправляться на берег. К
стоящим на рейде кораблям подплывали джонки, и за двадцать
долларов предприимчивый хозяин вез несчастных беженцев в
неизвестное будущее – пополнять многотысячную массу рус-
ских эмигрантов.
Стефан и Маша стояли на верхней палубе и, опершись о по-
ручни, молча наблюдали за этим действом. Было раннее утро,
но солнце уже припекало вовсю, еще более усиливая страдания
и без того измотанных людей. Многочисленные джонки, отти-
рая, отталкивая одна другую, напирали на борт корабля. Стоял
невыносимый гвалт: кричали все разом, до слуха доносились
отдельные возгласы на русском и китайском языках, который
перекрывали гортанные голоса чаек.
«Видимо, вот так в далеком прошлом проходил торг на люд-
ском рынке, – подумалось Стефану. – Продают нас китайцам с
потрохами ни за понюшку табака. Вон какие они все деловые.
А мы-то их раньше презрительно ходями звали: “Ходя, надо
соли?”».
Ни у него, ни у Маши не было ни денег, ни знакомых, ни
планов относительно будущего. Куда идти, что делать – неиз-
вестно.
Мария и Стефан познакомились здесь же, на корабле. В
один из вечеров он приметил невысокую хрупкую девушку, сто-
ящую у борта, которая безучастно смотрела на темную воду, где
отражались блики заходящего солнца. Подошел и представился.
Между ними завязалась непринужденная беседа. Оказалось, что
девушка вместе с родителями и младшим братом бежала от ужа-
сов войны и голода из большевистского Петрограда. Отец про-
студился в самом начале пути и умер в дороге. Когда продвига-
лись по Сибири, Маша заболела тифом, свалилась без сознания
в какой-то деревне. А поправившись, обнаружила, что осталась
74
одна-одинешенька. Только узелок с кое-какими вещами лежал

под ее кроватью. На все вопросы, куда подевались мать с бра-
том, никто не мог дать внятного ответа. Так и не выяснила: то ли
они погибли, то ли уехали дальше, решив, что ее уже не спасти.
Что произошло на самом деле, осталось тайной за семью печа-
тями. Больше она своих родных не видела.
А потом людской поток подхватил ее и понес с собой аж до
самого Владивостока. Там, влекомая стихией толпы, вместе с де-
сятками других беженцев она взошла на корабль и поплыла в
неведомые дали без родственников и знакомых, без одежды и
денег. Зачем, куда? Маша, пожалуй, и сама не могла объяснить.
В дороге ее подкармливали сердобольные русские женщины. А
о будущем она старалась не задумываться.
За долгие дни плавания Стефан и Маша сдружились. Они
были симпатичны друг другу, к тому же их судьбы были в чем-то
схожи, так что тем для разговоров хватало: говорить – не перего-
ворить. Нельзя сказать, чтобы они влюбились друг в друга, но Сте-
фан чувствовал себя не так одиноко, когда нужно было заботиться
о ком-то. Да и Маша наконец ощутила рядом надежное мужское
плечо, на душе стало спокойнее, появилась хоть какая-то надежда.
– А вы, молодые люди, почему не торопитесь? – неожидан-
но прозвучало за их спинами. – Если вы решили идти с нами
до Филиппин, должен вас разочаровать. Все гражданские лица
должны покинуть судно, остаются лишь военные.
Стефан обернулся и увидел перед собой статного, лет со-
рока, среднего роста, с маленькими усиками над верхней губой
морского офицера в форме адмирала. Несмотря на строгий
окрик, серые, внимательные глаза смотрели по-доброму. В од-
ной руке держа форменную фуражку, а другой придерживая
кортик, висевший сбоку, он не спеша двигался вдоль борта, на-
блюдая за высадкой беженцев.
– Господин адмирал, – ответил Стефан, – мы бы и рады сой-
ти на берег, но для этого нужно иметь по двадцать долларов на
каждого, которых у нас нет. Я бы, например, мог попытаться
добраться до берега вплавь. Но как быть с барышней? Она не
умеет плавать. А бросить женщину одну на произвол судьбы –
не по-мужски, согласны? Так что я совершенно не представляю,
как быть.
75
Лицо адмирала исказила недовольная гримаса, и он ворч-

ливо произнес:
– Вот остолопы! Как можно пускаться в такое тяжелое и
опасное путешествие без гроша в кармане?! Одно слово – моло-
дежь! Впрочем, теперь настали такие времена, что, возможно,
вашей вины во всем этом и нет. Сейчас пол-России бежит куда
глаза глядят. Где-то и мои вот так же, наверное, бедствуют, если
живы еще.
Он сокрушенно покачал головой, достал бумажник, вынул
из него две пятидесятидолларовые банкноты и протянул их
Стефану:
– Вот, возьмите, молодой человек. И не благодарите, пожа-
луйста. Я не имею никаких известий о своей семье. Возможно, и
им кто-нибудь так же поможет в трудную минуту. А вам желаю,
чтобы эти деньги принесли счастье. Пускай они будут моим сва-
дебным подарком для вас.
Адмирал улыбнулся, надел фуражку, одернул китель, отко-
зырял и продолжил свой обход.
Стефан молча смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не
спустился на нижнюю палубу. Он тогда не знал, что судьба во
второй раз, после генерала Каппеля, свела его с выдающимся
патриотом России. Еще совсем молодым офицером будущий ад-
мирал Старк блестяще проявил себя в битве под Цусимой в ходе
русско-японской кампании, а затем и во время Великой войны,
за что имел боевые награды. Он возглавил Сибирскую флоти-
лию из тридцати кораблей и увел ее из Владивостока. Во время
похода, в период стоянки в порту Фузан, со Старком связал-
ся бывший друг и сослуживец, военно-морской атташе СССР
В. А. Белли, который передал ему фотографию его семьи, про-
живающей в Петрограде. Адмирал уже в течение восьми лет не
имел о ней никаких сведений. Белли предложил сделку: за воз-
вращение флотилии во Владивосток и сдачу ее красным прави-
тельство СССР гарантировало адмиралу амнистию, сохранение
воинского звания, достойную должность и помощь семье. Но
Старк категорически отказался и увел суда на Филиппины, в
Манилу, продал флагманский корабль и честно разделил деньги
между всеми матросами и офицерами.
Впоследствии Старк окажется во Франции; несмотря на
76
выдающиеся организаторские способности, отвергнет все пред-

ложения работать против Советского Союза, будет таксистом в
Париже, где и умрет в 1950 году.
– Ну что, пошли начинать новую жизнь? – Стефан взял де-
вушку за руку, и они присоединились к веренице людей, ожида-
ющих очереди для спуска с корабля.
Шанхай поразил наших беженцев: они будто попали в ги-
гантский кипящий котел. Вокруг непрерывно сновали люди,
рикши, тачки, велосипеды, проезжали автомобили. И все это
диковинное сборище безустанно гомонило, кричало, гудело.
Здесь одновременно смеялись, дрались, обнимались, заключали
сделки и воровали вещи у потерявших бдительность людей. И
все эти звуки, сливаясь, превращались в ни на минуту не пре-
кращающийся гул, казалось, будто над головой постоянно бар-
ражирует огромный рой пчел.
Стефан в растерянности опустился на парапет. Маша при-
строилась рядом. Им обоим нужно было время, чтобы пережить
шок от всего увиденного и попытаться адаптироваться, найти
свое место в этом городе.
Наконец Стефан начал различать отдельные звуки и голоса.
На фоне резкой китайской речи слышался и русский говор.
– Пошли, Маша, знакомиться с городом, – потянул он за
руку свою спутницу. – Заодно, может, повезет жилье и работу
найти.
Взяв свои скудные пожитки, не торопясь, пересекли порто-
вую площадь. В том месте, где она заканчивалась и начиналась
улица, они увидели толпу людей, окруживших лошадь, запря-
женную в телегу, на которой стояла огромная бочка. В России
такие ассенизационные бочки использовали золотари для чист-
ки уборных.
– А ну-ка, давай глянем одним глазком, что тут происходит,
– предложил Стефан.
На телеге стоял маленький, вертлявый, голосистый китаец
в кожаном фартуке с большой поварешкой в руке. Он зачерпы-
вал ею из бадьи бесплатный благотворительный суп и раздавал
беднякам. Вокруг телеги стояла толпа голодных людей, одетых
кто во что: в шинелях, зипунах, рваных китайских обносках, не-
которые были даже в одном нижнем белье. Все они, вопя и тол-
77
каясь, тянули к нему руки с котелками, мисками, банками. А тот

в ответ сердито потрясал черпаком, топал ногами, безуспешно
пытаясь упорядочить эту галдящую, свирепую, голодную ораву.
Ему помогал крупного телосложения полицейский славянской
наружности. Время от времени, выхватив пистолет, он подни-
мал его над головой, грозясь выстрелить, и что-то кричал. Тогда
толпа затихала и молча продолжала тянуть вверх свои емкости.
Но спокойствие воцарялось ненадолго, через несколько минут
люди опять начинали напирать, толкаться, драться – и все по-
вторялось сначала.
– Так, Маша, две порции я вам обещать не могу, но уж од-
ну-то отвоевать обязан. Даром, что ли, я на германца в разведку
ходил? – заявил Стефан, доставая из своего сидора походный
котелок. – Ждите меня здесь, никуда не отлучайтесь, – добавил
он, ввинчиваясь в толпу.
И действительно, не прошло и десяти минут, как он выныр-
нул обратно с полным котелком горячего, густого, исходящего
душистым паром варева, от запаха которого у Маши закружи-
лась голова.
– Ну, что ж, как говорится, Господи, благослови! – произнес
Стефан, усаживаясь на первую попавшуюся лавочку. – А сухари
у нас свои есть. У вас какая-нибудь посудина найдется?
Маша достала из своей котомки металлическую миску и
ложку. Гордый собой, добытчик налил в нее вожделенный суп.
Она, забыв об этикете, с жадностью проглотила его и даже лож-
ку облизала.
Поев, Стефан достал кисет с табаком, свернул цигарку, пару
раз глубоко затянулся и блаженно прикрыл глаза.
– Ну, вот и началась наша жизнь на чужбине, Машенька.
Кстати, не так уж плохо и началась, могло быть намного хуже.
Так что не будем гневить Бога. Не зря у нас в деревне говорят:
«На сытое брюхо не бывает проруха».
Докурив самокрутку, продолжил:
– За годы войны я привык выражаться по-военному. Итак,
рассмотрим нашу диспозицию. От подарка адмирала Старка у
нас осталось ровно шестьдесят долларов, плюс небольшой ме-
шочек сухарей. До наступления темноты нам необходимо оты-
скать хоть какую-то крышу над головой, чтобы не остаться но-
78
чевать на улице, а завтра с утра постараемся найти нормальное

жилище и работу. Надеюсь, на первое время нам этих денег хва-
тит. Вы пока посидите здесь, Машенька, а я пойду осмотрюсь,
попытаюсь познакомиться с местными, расспросить, где, что и
почем.
Стефан решил пройтись в сторону порта. Но приметив
неказистого мужичонку средних лет славянской наружности,
приканчивавшего свою порцию дармового супа, подсел к нему.
Поздоровавшись, протянул кисет. Закурили.
– Что, мил человек, небось, только что с парохода? – поин-
тересовался незнакомец.
– Да, – выпуская через ноздри табачный дым, ответил Сте-
фан. – Давайте знакомиться?
– Давай. Меня кличут Матвеем Егорычем.
– Ну, а я – Стефан.
– А по батюшке как?
– Андреич.
– Ну, вот, кажись, и познакомились.
– Я вот про что хочу спросить, Матвей Егорыч, не знаешь
ненароком, где тут жилье дешевое можно сыскать?
– Да жилье-то сыскать не вопрос, – отозвался тот, докуривая
цигарку до самых пальцев, так, что и «бычка» не осталось, – кру-
гом полно и недорого. Заработать только на него трудно. Народу
здесь прорва, почитай, каждый день прибывают, на всех работы
не настачишься. Вот китайцы и придумали, чтобы сбить злобу
людскую, голодную, благотворительные обеды устраивать. Им
это, вишь, дешевле обходится, чем разгонять наши бунты. Нас
же, русских, тут – пруд пруди! И все голодные, бесправные. Ты
один приехал?
– Да нет, с барышней.
– А как с деньгами?
– Да почти ничего нет, шестьдесят долларов на двоих.
– Ну, это еще ого-го, очень даже неплохо. Всего за пять дол-
ларов в месяц можно сносное жилье найти на окраине города.
Продукты здесь дешевые, многое вообще задаром растет. У ки-
тайцев продукты с базара не принято назад уносить, их в конце
каждого дня сваливают в определенном месте. На крайний слу-
чай, если порыться в этих отходах, то с голоду не пропадешь, даже
79
коли сильно захочешь, – засмеялся новый знакомый. – А с такими

деньгами, как у вас, вообще пару месяцев неплохо продержаться
можно. За это время надо обязательно работу найти. Правда, на
счет этого дела ничего посоветовать не могу, сам уже несколько
месяцев маюсь, перебиваюсь случайными заработками.
Вооруженные полученной информацией, молодые люди
направились на поиски жилья. Шли без определенного плана,
внимательно осматриваясь, заходя в приглянувшиеся дома.
Что поражало, так это грязь. Таких грязных городов Стефан
в жизни не видел: мусор громоздился огромными кучами пря-
мо на тротуарах и мостовых. От гниющих продуктов по улицам
текла зловонная жижа, вокруг – тучи жирных зеленых мух, от
гнилостного запаха перехватывало дыхание. Улочки узкие, не
более трех метров в ширину, так что разъехаться на них, кро-
ме рикш, не могли ни автомобили, ни конные экипажи. Между
домами через улицу были протянуты бельевые веревки. С них
свешивались постиранные мокрые штаны. Их было такое мно-
жество, что вскоре Стефану стало казаться, будто весь Шанхай
опутан тысячами мокрых штанов.
Ближе к вечеру им, уставшим, мокрым, испачканным с ног
до головы, все же удалось всего за три доллара в месяц найти
вполне пристойное жилище.
В доме, состоящем из хаотично громоздящихся один над
другим этажей, Стефану с Машей достался чердак, хотя и не-
сколько низковатый, зато просторный, на него вела крутая лест-
ница. Из мебели: две кровати, старенький, уныло поскрипываю-
щий при открывании платяной шкаф, грубо сколоченный доща-
тый стол и два расшатанных стула – вот и все убранство.
– Стефан, – промолвила Маша, явно смущаясь, – я так
представляю, что нам предстоит ночевать в одной комнате, и
поэтому хотела бы сразу определить наши с вами отношения. Я
предлагаю, чтобы не стеснять друг друга, разделить помещение
занавеской на две половины, таким образом у каждого из нас
появится как бы своя комната. Думаю, это не помешает нашей
дружбе. Другого выхода из создавшейся ситуации я не вижу.
Согласны?
– Ага, – со всей серьезностью ответил Стефан, но глаза его
излучали едва сдерживаемый смех, – необходимо будет пробить
80
второй отдельный вход и окно, а то занавеска будет свет закры-

вать. Да я шучу, Машенька! – тут же поспешил добавить он, за-
метив, что лицо девушки залила краска возмущения, а на глаза
навернулись слезы. – Не сердитесь и не беспокойтесь понапрас-
ну, пожалуйста, я не собираюсь покушаться на вашу честь. Да
и вообще, хочу заверить на будущее, что меня в этом плане вы
можете совершенно не опасаться. Мне все это тоже не очень
нравится, но ничего не поделаешь – так сложились обстоятель-
ства, и нам какое-то время придется пожить в одной комнате.
А занавеску, конечно, обязательно протянем, но так, чтобы она
не закрывала свет. Остальные бытовые проблемы будем решать
по мере их возникновения. Баню, полагаю, в городе, где столько
русских, найти будет не трудно. А сейчас предлагаю пойти в го-
род, осмотреть окрестности и заодно купить что-нибудь поесть
на вечер или давайте просто поужинаем в каком-нибудь ресто-
ранчике. Человек, с которым я сегодня познакомился в порту,
уверял, что продукты здесь на удивление дешевы, и наших с
вами денег при экономных тратах хватит на пару месяцев. А за
это время, я уверен, мы обязательно найдем подходящую рабо-
ту. Не все так плохо, не будем унывать.
В эту ночь впервые за последние несколько лет и Стефан, и
Маша спали спокойно, без мучительных сновидений и тревоги
о завтрашнем дне. Никто больше их не гнал, не преследовал, не
торопил и не угрожал расправой, тюрьмой или смертью. Теперь
многое зависело от них самих. Пробудившись необычно позд-
но, на летучем совместном совете решили не торопиться с поис-
ками работы, а посвятить еще один день знакомству с Шанхаем.
Позавтракав остатками вчерашнего ужина, отправились
побродить по городу. Они понемногу стали привыкать к грязи,
как к неизбежному атрибуту местной жизни. Она уже не так
резала глаза. Молодые люди сосредоточили свое внимание на
необычной архитектуре города – их приводили в восторг древ-
ние буддийские пагоды, удивляли необычной формой крыши,
обилие больших разноцветных шаров, расписанных драконами
и цветами лотоса. Во многих домах на первых этажах распола-
гались магазины, а на верхних – жилые комнаты. После месяцев
голодной жизни радовало обилие дешевой аппетитной еды в
ресторанах, маленьких кафе и даже просто на улицах. Дразнило
81
обоняние, вызывая бешеный аппетит, причудливое сочетание

запахов готовых блюд, фруктов, овощей и специй, доносящееся
с базара. В отличие от российских, рынки здесь не были огоро-
жены, а начинались неожиданно, прямо с соседней улицы, и так
же неожиданно заканчивались.
При изобилии пищи изумляло великое множество нищих
на улицах. Под огромными козырьками зданий, нависающими
над тротуарами и защищающими в случае дождя, они сидели
целыми группами, грязные и оборванные, дремали, переговари-
вались, что-то ели палочками с широких банановых листьев. Но
ни у одного из них не было на лице и тени обреченности, лишь
покорность судьбе, а у некоторых – даже веселье.
По-прежнему поражала масса шумного народа на улицах.
Такое ощущение, что шанхайцы просто не способны разговари-
вать тихо: если они беседовали, даже стоя рядом друг с другом,
то все равно кричали так, будто находились, по крайней мере,
на противоположных сторонах улицы. Голоса людей, гудки ав-
томобильных клаксонов, скрип повозок, тарахтенье колес, визг,
лязг, хрипение и множество других звуков сливались в посто-
янный и ни на секунду не умолкающий гул, непривычный уху
иностранца.
Шанхай походил на муравейник, в котором каждый житель
был занят своим очень важным делом. В отличие от Стефана и
Маши, ни один из них не слонялся без работы. Каждый целена-
правленно куда-то спешил, все у них совершалось на ходу: бесе-
ды с друзьями и приятелями, сделки с партнерами, прием пищи.
Понятия тротуар и мостовая в представлении местного населе-
ния были крайне размыты и существовали разве что только на
картах и туристских схемах. По проезжей части шли люди, сно-
вали рикши, ехали велосипедисты, мотоциклы, конные экипа-
жи, груженные различной поклажей повозки и машины. И вся
эта многотысячная масса, не соблюдая элементарных правил
движения, как-то умудрялась не столкнуться друг с другом.
Изрядно притомившись и вдоволь насытившись впечатле-
ниями, Стефан с Машей подкрепились в одном из многочислен-
ных открытых кафе и отправились домой.
Уже вечерело, и следовало поторапливаться, так как за-
втрашний день они решили полностью посвятить поиску рабо-
82
ты. Однако чем дольше они шли, тем более незнакомой пред-
ставлялась им местность. Вскоре пришлось признать, что они
заблудились. Все эти бесчисленные крохотные узкие улочки
были похожи одна на другую. Спросить дорогу было не у кого,
они попали в район, заселенный одними китайцами.
С каждой минутой становилось все темнее. Вокруг нача-
ли зажигаться рекламные гирлянды неоновых огней. Наконец,
осознав бесплодность попыток найти путь домой, Стефан оста-
новился, чтобы подумать и решить, как им поступать дальше.
Маша, понимая всю сложность ситуации, молча стояла подле.
Внезапно послышался пронзительный крик, и они увидели,
как двое мужчин пытаются ограбить женщину. Они били ее и
дергали за сумку. Но та уцепилась за нее мертвой хваткой и с
громкими воплями мотала головой, уклоняясь от прямых уда-
ров.
– Маша, постойте здесь! – крикнул Стефан, устремляясь на
помощь несчастной.
Уже через несколько секунд, вспомнив приемы рукопашно-
го боя, усвоенные в военном училище, он разбросал по сторо-
нам обоих хилых, маленьких китайцев и, не дав им опомниться,
навешал хороших тумаков, так что те быстро ретировались в
глубину улицы, в ночную темень. Затем подошел к лежащей на
земле женщине и помог подняться.
Это была довольно полная среднего роста женщина, на вид
лет сорока – сорока двух, прилично одетая, с модной, но растре-
павшейся после нападения прической. Осознав, что опасность
миновала, она бросилась к своему спасителю со словами благо-
дарности, плача и целуя ему руки.
– Спасибо, дорогой мой! Век не забуду вашей помощи! Те-
перь я на всю жизнь ваша должница! А то я уж решила, что
смерть моя пришла! – громко причитала она.
– Вы – русская?! – изумился Стефан.
Но тут же, несколько отстранившись, галантно склонил го-
лову и вежливо произнес:
– Успокойтесь, мадам, все уже позади. Не стоит благодарно-
сти. Это долг каждого мужчины. – Он взмахнул рукой, подзывая
стоявшую в отдалении Машу. – Вы не ушиблись?
– Нет, все в порядке, если не считать нескольких синяков и
83
шишек, которыми меня наградили эти мерзавцы, – попыталась

улыбнуться дама, постепенно приходя в себя. – Не беспокой-
тесь, теперь я и сама дойду, мой дом совсем рядом.
– В таком случае, не будете ли вы столь любезны подсказать,
как нам добраться до Восточной улицы? А то мы с моей спутни-
цей в Шанхае всего лишь второй день и заблудились, никак не
найдем дорогу.
– Нет-нет-нет! – горячо запротестовала женщина. – Я вас
так просто не отпущу! Сегодня вы будете моими гостями. А по-
том я сама отвезу вас домой. Так что давайте знакомиться. Мар-
та, – первой протянула она руку своему спасителю.
– Я – Стефан, а это – Маша, – в ответ он протянул свою.
Действительно, они прошли не более ста метров и слева
увидели массивное трехэтажное кирпичное строение, похожее
на гостиницу, с ярко светящимся неоновым названием на рус-
ском языке над входом.
«Цветок душистый прерий», – прочел про себя Стефан и
подумал: «Однако сильно смахивает на обыкновенный бордель.
А я, похоже, защитил от бандитов его хозяйку».
Вообще, в Шанхае улицы прямизной, привычной русско-
му глазу, не отличались. Будто архитектор спьяну слепил дома
вкривь и вкось, то в несколько этажей, то одноэтажные, причем
входные двери тоже могли смотреть в разные стороны не толь-
ко в соседних зданиях, но и на разных этажах одного и того же
строения. Сами улицы тоже то расширялись, то суживались, то
вообще раздваивались, а на развилке самым причудливым об-
разом лепился еще один дом.
– Вот здесь я живу и работаю. Как вы, наверное, уже дога-
дались, мое заведение – это обыкновенный публичный дом, –
подтвердила Марта догадку Стефана. – Так что не обессудьте,
уж не побрезгуйте, гости дорогие! – улыбнулась она. – Впрочем,
в Китае подобная работа не считается предосудительной. Да и
вы, я думаю, к этому скоро привыкнете.
Первый этаж представлял собой просторный зал, большую
часть которого занимала танцевальная площадка с возвышени-
ем сбоку для оркестра. На противоположном его конце доволь-
но тесно стояли десять – двенадцать столиков для посетителей.
Между этими двумя частями, чуть в глубине, находился бар.
84
– Располагайтесь, молодые люди, чувствуйте себя, как дома,

– пригласила хозяйка. – Сейчас еще рано, и мы официально за-
крыты. Мои девочки пока отдыхают и наносят боевую раскра-
ску, а начинают с восьми вечера, когда народ уже окончит свой
трудовой день, поужинает в кругу семьи, и его утомленная душа
потребует расслабления и удовольствий. Зато работаем без пе-
редыха до десяти утра. Впрочем, уже в восемь почти все клиен-
ты покидают заведение – у кого работа, у кого бизнес. – Марта
критическим взглядом окинула зал, посмотрела на часы, потом
продолжила знакомить со своим хозяйством: – Вот та дверь ве-
дет на кухню. У нас отличный шеф-повар и, не хвастаясь, скажу,
отменные и оригинальные блюда. Истинные ценители русской
кухни предпочитают ужинать у нас. Бар тоже отличается раз-
нообразием. Так что напиваются практически все гости, слава
Богу, выпивки пока хватает, – с гордостью заключила она. – А
вон та дверь, позади столиков, ведет на этажи, в номера, при-
чем на третьем расположены люксы, их меньше, чем на втором.
С каждого этажа особая лестница выходит на улицу с проти-
воположной стороны дома, так как, по примеру средневековой
Европы, в подобных заведениях не принято, чтобы встречались
приходящие и уходящие клиенты.
Маша впервые оказалась в публичном доме и, заметно сму-
щаясь, стояла, потупив глаза, а Стефан, напротив, с интере-
сом разглядывал окружающую обстановку, ему все здесь было
в новинку, хотя он тоже никогда раньше не бывал в подобных
местах. Все здесь было продумано до мелочей, обставлено с
отменным вкусом. Высокие окна были наглухо закрыты тяже-
лыми темными шторами. Стены зала по одну стороны бара об-
тянуты темно-синей парчой, а по другую – темно-зеленой. По-
середине они меняли цвет на ядовито-пурпурный, служивший
фоном танцевальной площадке. Приглушенный, таинственный
свет матовых бра создавал уже при входе интимную обстановку,
резко контрастируя с яркостью большой хрустальной люстры,
висящей непосредственно над танцплощадкой с паркетным зер-
кальным полом, отличным от пола кафе. У посетителей создава-
лась иллюзия наличия двух параллельных смежных помещений.
– У нас и эстрадный оркестр прекрасный, – продолжала
Марта, – такие классные мелодии зажигает – только держись! А
85
народ среди музыкантов попадается самый разный, эмигранты

тоже нередки. Так что у меня есть возможность выбирать.
Марта махнула рукой кому-то невидимому. Тут же отво-
рилась дверь в кухню, и перед ними предстала молоденькая де-
вушка в переднике.
– Ну-ка, милочка, быстро накрой на стол. Сама сообрази,
что подать. Я хочу угостить своих хороших друзей, – распоря-
дилась хозяйка.
Вскоре стол был заставлен закусками. В центре красовался
запотевший хрустальный графин с водкой и красное вино для
дам. Из горячего – запеченная рыба с овощами под сложным со-
усом и жаркое из молодого ягненка.
Стефан уже и забыл, когда так вкусно ел. Поблагодарив лю-
безную хозяйку за чудесный ужин, спросил:
– Кто же это посмел покуситься на вас сегодня, Марта? Мне
кажется, вы – человек довольно известный и популярный в ва-
шем районе. Да и бизнес ваш вряд ли составляет кому-то конку-
ренцию и лишает доходов.
– Не спешите делать выводы, уважаемый. Здесь возможны
варианты, – откликнулась она, разглядывая на свет бокал с чи-
лийским сухим вином. – Тут и конкуренты могли орудовать, и
завистники. Впрочем, вокруг полно всякой швали, только за-
зевайся – отнимут все. Но я склоняюсь к мысли, что это слу-
чайное нападение. Скорее всего, парочка оголодавших китаез
позарилась на легкую наживу. А я просто на минуту потеряла
бдительность. Ну, ничего, проинформирую кого следует, и их
обязательно отыщут и накажут, чтобы впредь неповадно было.
Так что обо мне можете не беспокоиться. Лучше расскажите не-
много о себе.
Стефан кратко, но откровенно поведал о себе и немного о
Маше. Признался, что у них на двоих всего несколько десят-
ков долларов, и спросил, не может ли хозяйка помочь с трудо-
устройством.
Марта коротко взглянула на парня, отпила глоток вина, не-
много подумала, а затем обратилась к Маше уже на «ты»:
– Сколько тебе лет, деточка, и что ты умеешь делать?
– Мне двадцать. Я окончила Смольный институт в Петро-
граде. Могу преподавать французский язык, быть репетитором,
86
переводчиком, экскурсоводом, а еще гувернанткой служить

смогла бы, – выпалила она и тут же, смутившись, умолкла под
насмешливым взглядом хозяйки.
– Х-ха, гувернанткой или репетитором! – громко засмея-
лась та.
От выпитого вина с Марты постепенно начал сходить лоск
светской дамы и проявляться ее истинное лицо бандерши. Она
взяла сигарету, вставила ее в длинный мундштук, прикурила,
затянувшись, пустила струю дыма в потолок и продолжила:
– Да тут таких – пруд пруди! Кому нужны сейчас светские
манеры и переводы, да еще здесь, в Китае, где даже самый по-
пулярный в мире французский язык многие вообще никогда не
слыхивали? Говорят на китайском или русском, ну, быть может,
кое-где на английском. К вашему сведению, по официальной
статистике, до 45% приезжающих в Шанхай женщин молодого
и даже среднего возраста в течение года становятся проститут-
ками и идут работать в бордели. Вот так-то! – заключила она и
хрипло захохотала, в упор разглядывая испуганную Машу.
– А ну-ка, встань, девочка, хочу получше рассмотреть тебя.
Маша послушно поднялась, стояла, опустив голову. Марта
взяла ее за руку, попросила повернуться влево-вправо.
– А что, фигурка у тебя ничего, даже вполне приличная. И
талия, и грудь, и ножки – все при тебе. Ты танцевать умеешь?
– Да, конечно. В институте много внимания уделяли тан-
цам.
– Вот и прекрасно! Предлагаю тебе работать у меня в каче-
стве taxigirl. Согласна?
– Это что... проституткой, что ли? – вспыхнув, пролепетала
Маша.
Марта так и покатилась от хохота.
– Ой, не могу! – простонала она, чуть успокоившись и выти-
рая слезы. – Вот она, гнилая русская интеллигенция! А в прости-
тутки, значит, ты идти не желаешь?!
– Не-е, я н-не могу и не хочу, – чуть слышно произнесла со-
вершенно морально раздавленная девушка.
– Нет, вы видали такое?! Не может она! – продолжала весе-
литься Марта. – Голод за задницу возьмет, так сразу и захочешь,
и заможешь, да еще и запросишь! За кусок хлеба еще такие му-
87
жикам откаты делать станешь, что вскоре сама себя не узнаешь!

Шанхай – это тебе не рафинированный Париж и даже не Петро-
град! У нас здесь все проще и прагматичнее.
Она с наслаждением допила вино и с усмешкой вновь обра-
тилась к Маше:
– Ладно, не дрожи, как осиновый лист, барышня, пошутила
я! Taxigirl – это девочки для танцев. В Шанхае такой вид развле-
чений очень популярен. Многие мужчины приходят сюда не за
тем, чтобы провести время с проституткой, а просто повеселить-
ся, отдохнуть и потанцевать. Мы таким тоже рады. Кстати, эти
девочки приносят очень неплохой доход, иногда даже более круп-
ный, чем проститутки. Мы специально набираем таких. Клиент,
который желает потанцевать, поднимает вверх указательный па-
лец. Это специальный знак. К нему сразу подходит одна из дево-
чек. Она танцует столько, сколько хочет клиент. Все танцовщицы
получают твердую ставку. Небольшую, но клиент, как правило,
одаривает свою партнершу деньгами, и это ее дополнительный
доход. Кроме того, в ее задачу входит как можно сильнее раскру-
тить клиента на хороший заказ. И это уже идет в доход заведения.
По нашим правилам, он делает заказ и на нее. Если девочка не хо-
чет или не может больше танцевать, после очередного танца она
просто снимает туфли. Это знак, что она устала. Вот такая у них
работа. Причем проститутки в роли taxigirl никогда не выступа-
ют. У каждой своя роль. Ну как, попробуешь?
Маша немного подумала, потом неуверенно кивнула.
– Ну, вот и отлично! Я так и думала, что ты согласишься!
– Марта довольно осклабилась, фамильярно хлопнув Машу по-
ниже спины. – Только одежонка твоя для этого совершенно не
годится.
– А у меня другого и нет ничего, – огорчилась Маша. – Мо-
жет, я что-нибудь присмотрю себе в магазине? Вы только ска-
жите, что нужно.
Марта поднялась со стула и энергичным рубящим движе-
нием руки отмела ее предложение.
– Некогда, милочка, этим сейчас заниматься. Запомни: вре-
мя – деньги. Так и быть, я сама подберу тебе наряд на свой вкус
и помогу с соответствующим макияжем. Потом вычту из зар-
платы. Не будем откладывать в долгий ящик – прямо завтра и
88
начнешь работать. Да, еще тебе нужно имя придумать. Итак, от-
ныне ты у нас будешь... – хозяйка на секунду задумалась, – Неж-
ным Лотосом, вот как! – Она удовлетворенно кивнула головой
и цокнула языком. – Да, имя – что надо, клиентам понравится.
На том и порешим!
Она вновь наполнила бокал и оборотилась к Стефану:
– Так, одну проблему решили. Теперь, что касается тебя...
Того покоробило такое панибратское обращение, но он
сдержался, улыбнулся, налив и себе немного вина, промолвил:
– Я так понимаю, мы окончательно перешли на «ты»? Тогда
– за дружбу.
Он чокнулся с хозяйкой и выпил.
– Ты хочешь знать, что умею делать я, тебя интересуют мои
предпочтения и пожелания? Ну что ж, изволь.
Стефан откинулся на спинку стула, закурил.
– В последние пять лет я только и делал, что воевал, иногда
наступал, но чаще отступал, точнее даже, бежал, как загнанный
заяц. Однако сейчас взять в руки винтовку или пистолет я бы
не согласился ни за какие коврижки. Я ненавижу войну и хочу
вернуться к своей основной мирной профессии педагога, хотя
прекрасно понимаю, что она сейчас абсолютно не востребова-
на. Но мне когда-то говорили, что у меня неплохое перо. Учась
в институте, я сочинял стихи, публиковал их в местной газете.
Считаю, что вполне мог бы работать журналистом или выпол-
нять любые другие обязанности в газете.
– Конечно же, журналистского образования у тебя нет и ка-
ких-либо соответствующих бумаг тоже? – Марта вперила в него
оценивающий взгляд.
– Естественно, нет. Откуда им взяться? – хмыкнул Стефан.
– Но провидению сегодня было угодно послать мне тебя, я очень
благодарен ему за это и очень рассчитываю на тебя.
– А ты еще и нахал, – констатировала Марта с легкой ус-
мешкой. – Дай-ка подумать минуту.
Она ненадолго задумалась.
– А ты какими-либо иностранными языками владеешь?
– Да, изучал в институте английский и французский, а пока
был в плену, неплохо освоил польский и немецкий. Могу сво-
бодно общаться и писать.
89
– Ну, тогда совсем другое дело, – одобрительно кивнула

Марта. – У меня есть несколько знакомых в местных газетах.
Пожалуй, я попрошу за тебя господина Чена, главного редак-
тора газеты «Шанхай глобал пост». Она довольно популярна в
городе. А Чен как раз вчера звонил и просил приготовить ему на
вечер номер-люкс на третьем этаже. Так что я сегодня с ним и
переговорю. А завтра придешь вместе с Машей, посмотрим, на
что она способна, и я сообщу результат.
– Ну что ж, спасибо, – поднялся Стефан. – Пожалуй, мы
пойдем, надо и честь знать.
Марта еще раз окинула Машу оценивающим взглядом, буд-
то лошадь на ярмарке выбирала.
– А хороша девочка, ничего не скажешь! – прицокнула она
языком. – Клиенты в очередь бы к тебе записывались, с самыми
уважаемыми людьми исключительно в люксах бы работала. Мо-
жет, передумаешь?
– Нет-нет! Никогда и ни за что! – воскликнула Маша, отри-
цательно замотав головой.
– Ну, как знаешь. Впрочем, имея такого кавалера, не удиви-
тельно, что отказываешься, – ухмыльнулась Марта. – Но если
вдруг передумаешь, я тебе такого партнера подберу – век бла-
годарить будешь! А тебе вот что скажу, – обратилась она к Сте-
фану, – знай, что отныне ты – мой самый дорогой гость и всег-
да сможешь бесплатно ужинать в моем заведении. Кроме того,
один раз имеешь право провести время в номере-люкс с любой
из моих девочек за счет заведения. Итак, до завтра, ребята!
* * *
На следующий день в шесть часов вечера Стефан с Машей
пришли в заведение Марты.
– Я поговорила с господином Ченом, – сообщила она. – Ко-
нечно, сразу журналистом в штат он тебя не возьмет, вначале
посмотрит, на что ты способен, оценит, понаблюдает. Поработа-
ешь на первых порах курьером. Зарплата небольшая, но с голоду
не помрешь. Кроме того, тебе могут неожиданно поручить на-
писать статью или заметку, всякое ведь бывает: заболел кто-то,
запил, на задании, в отпуске. Так что будь готов схватить удачу
90
за хвост – надеюсь, она не заставит себя долго ждать. Теперь

займемся тобой, милочка! – обратилась она к Маше. – Идем со
мной, подберем тебе соответствующий туалет. А ты, Стефан,
иди в зал, присядь за тот столик. Закажи чего-нибудь. А я чуть
позже подойду.
Стефан заказал пиво и наслаждался им в ожидании Марты.
Постепенно подтягивались посетители. Вскоре на сцене по-
явились музыканты, зазвучала музыка. То один, то другой муж-
чина поднимал руку, к нему тотчас подходила девушка, и они
направлялись на танцпол.
Оркестр играл все более зажигательные мелодии, под по-
толком вращалась яркая зеркальная люстра в виде шара, рас-
сыпая по стенам, полу и потолку мириады сверкающих «зайчи-
ков». Под влиянием алкоголя, музыки и окружающей обстанов-
ки возбуждение в зале все нарастало. Пары залихватски выпля-
сывали на площадке, стараясь перетанцевать друг друга.
Внезапно музыка смолкла. Посреди зала появилась Марта
и объявила:
– Дорогие гости, а сейчас сюрприз! С сегодняшнего дня у
нас начинает работать блистательная танцовщица, покорившая
своим искусством самое изысканное общество многих горо-
дов Старого и Нового Света. Итак, встречайте! Неподражаемая
мисс Нежный Лотос!
Люстра вновь пришла в движение – и Стефан ахнул. В тан-
цевальный круг вошла Маша. Она выглядела чрезвычайно эф-
фектно. В расшитом блестками бальном платье лиловато-розо-
вого цвета, с открытыми плечами и руками, выгодно подчерки-
вавшем изящную фигурку, девушка действительно напоминала
нежный лотос. Золотистые волосы собраны на затылке и пере-
виты жемчужными бусами, голову венчает сверкающая диаде-
ма. На точеной шейке – жемчужное ожерелье, а на запястьях
такие же браслеты. В зале воцарилась полная тишина. Восхи-
щенные мужчины застыли на месте с открытыми ртами.
Маша замерла в центре площадки, затем поклонилась и,
широко разведя руки, улыбнулась.
– На первый танец мисс Нежный Лотос выберет партнера
сама! – объявила хозяйка заведения.
И в следующую минуту Стефан увидел, что Маша направ-
91
ляется к нему. Она взяла его за руку и повела в круг. На ходу

шепотом спросила:
– Вы вальс танцуете?
– Конечно, – ответил Стефан.
– Венский вальс, пожалуйста! – обратилась она к оркестран-
там.
Зазвучала мелодия, Стефан положил одну руку на талию
девушки, а другой подхватил ее руку, и они закружились в вих-
ре танца. Ему вспомнилось, как тогда, в Белгороде, они с Лизой
вот так же танцевали под звуки вальса «На сопках Маньжурии».
Стефан был далеко не старым человеком, всего двадцать семь
лет. Но свою жизнь он четко делил на две части – до и после
Великой войны. Его молодость закончилась в день расстава-
ния с Лизой. И сейчас он будто возвратился в свою юность. Как
только заиграла музыка, он словно взмыл ввысь вместе со своей
партнершей и так и продолжал парить с ней в эмпиреях, пока не
отзвучала последняя нота. В следующее мгновение зал взорвал-
ся шквалом аплодисментов.
Хотя правилами заведения были запрещены какие-либо
проявления нежных чувств со стороны партнеров в отноше-
нии taxigirl, Стефан благодарно прижал Машу к себе, чмокнул в
щеку и шепнул на ухо:
– Молодец! Это было восхитительно! Теперь за твое тру-
доустройство можно быть спокойным. Работай дальше. Я буду
ждать тебя дома.
А зал все не успокаивался: мисс Нежный Лотос произвела
неизгладимое впечатление на посетителей заведения – каждый
хотел потанцевать с ней, все тянули вверх руки. На улице Сте-
фана догнала возбужденная Марта.
– Вот это успех! – восклицала она. – На что уж я прожжен-
ная в этих делах особа, и то не ожидала ничего подобного. Бла-
годаря твоей Машке доход моего заведения сегодня возрастет
втрое, если не больше. Да и ты, не сомневаюсь, еще тоже пока-
жешь себя. Ради таких приобретений я готова каждый день под-
вергаться нападениям бандитов, – смеясь, заявила она.
Маша явилась домой только в средине следующего дня. Тя-
жело опустилась на свою кровать, открыла сумочку и вывалила
на одеяло кучу смятых юаней и долларов.
92
– Ну вот, теперь я буду содержать вас, Стефан, – вымучен-

но улыбнулась она. – Если так дело дальше пойдет, можно бу-
дет квартиру и получше снять. Хозяйка была так мной доволь-
на, что разрешила приходить в заведение через день, чтобы я
немного втянулась в режим работы, вошла в форму. Сказала:
«Ты за три дня больше дохода принесешь, чем остальные за
неделю». Сегодня с самого утра ее телефон не умолкал, завсег-
датаи пытались сделать предварительный заказ на танец со
мной. Но хозяйка всем желающим пояснила, что у нее так не
принято – кто сделает заказ на большую сумму, с тем я и буду
танцевать.
– Я и предположить не мог, что ты так великолепно вальси-
руешь, – похвалил девушку Стефан. – Скажу без лести: у меня
никогда не было такой великолепной партнерши. Где и когда ты
успела этому обучиться?
– Накануне нового 1916 года меня как лучшую танцовщи-
цу нашего института представили самому Государю Императо-
ру при посещении им Смольного института. И я в паре с ним
открывала Новогодний бал. Боже мой, как давно это было! Так
давно, что, кажется, и не было вовсе.
ГЛАВА 12
– Пап, а ты любил Машу? – вывел Стефана из задумчивости
Михаил.
Тот потер рукой лоб, глубоко вздохнул, с трудом вырываясь
из плена нахлынувших воспоминаний.
– Честно тебе скажу, Миша, теперь уже и не знаю. Столько
лет прошло, а я так и не разобрался до конца в тех своих давних
чувствах. Дело в том, что я ни на один день не забывал твою
маму, постоянно думал, мечтал о ней, представлял будущую
нашу встречу. Но не нужно забывать, что я живой человек со
всеми присущими людям слабостями, страстями и желаниями,
к тому же тогда я был молод. А рядом волею судьбы оказалась
молодая, красивая девушка, да еще и умная, воспитанная, об-
разованная. Вначале мне пришлось опекать ее, затем жить под
одной крышей, в одной комнате. Да, не буду скрывать, я увлекся
ею, так же, думаю, как и она мной. Я считаю, что не предавал
93
твоей мамы, ибо по-прежнему очень любил ее постоянной, не-

проходящей любовью, это – как хроническая болезнь. Но в то
же время меня охватила острая любовная круговерть. Так полу-
чилось, что я одновременно любил сразу двух женщин. И они,
обе эти любови, вполне органично уживались в моем сердце. Но
самое удивительное, что они никоим образом не противоречи-
ли друг другу. Ты можешь меня понять или хотя бы поверить на
слово, Миша?!
В ответ тот задумчиво покивал головой. Видимо, все же ему
не просто было поверить в такой дуализм.
– Вообще-то, я не собираюсь тебя убеждать, – продолжил
Стефан, – просто прими это как данность. Так и было на самом
деле. Я не считаю себя виноватым ни перед Лизой, ни перед Ма-
шей. Я любил их обеих и готов был жизнью пожертвовать за
каждую из них. Умом я понимал, что так быть не должно, это
неправильно, но… я ничего не мог с этим поделать. Кроме того,
я ведь был уверен, что твоя мама замужем и имеет ребенка от
другого мужчины, да, если честно, и не хотел ничего делать. Бо-
лее того, была бы моя воля, я бы такое положение вещей оста-
вил на всю жизнь.
* * *
С работой у Стефана все устроилось как нельзя лучше. Го-
сподин Чен принял его в своем шикарном кабинете, озвучил ус-
ловия, о которых Стефан уже знал от Марты. И уже через день
он резво колесил на редакционном велосипеде, выполняя зада-
ния главреда и попутно изучая город. Изредка редактор пору-
чал ему накропать небольшую заметку: описать вечеринку, ко-
торую устраивала в городе какая-нибудь местная знаменитость,
прокомментировать приезд известного человека, побывать на
открытии крупного магазина или салона.
Репортажи у него получались неплохие, господин Чен был
им доволен, отмечал хороший слог и обещал в будущем повы-
сить зарплату или даже продвинуть по службе, если в штате ос-
вободится место.
В редакции Стефан появлялся обычно около двенадцати ча-
сов дня и трудился до позднего вечера. Придя домой, наскоро
94
ужинал и засыпал. Смотреть, как Маша танцует, больше не хо-

дил ни разу, почему-то это было ему неприятно.
Маша никогда не задерживалась до самого закрытия заве-
дения, но все равно заявлялась домой довольно поздно, часто
под утро. Стараясь не шуметь, быстро проскальзывала на свою
половину и укладывалась спать. Вставала уже после того, как
Стефан уходил на работу.
Когда у обоих совпадал свободный день, молодые люди
проводили его вдвоем, компенсируя недостаток общения в
остальные дни. Обычно утром они не спеша завтракали, потом
до самого вечера гуляли по городу, заходили в парки, магазины,
посещали кинотеатры, ужинали в каком-нибудь кафе.
Стефан не уловил тот момент, когда ощутил, что постоян-
ное общение с Машей стало для него потребностью, а в ее отсут-
ствие им овладевает хандра, тоска, гнетущее чувство пустоты и
одиночества. Он никак не мог разобраться в своих ощущениях
и чувствах.
Вот уже несколько ночей подряд он ворочался без сна, под-
жидая ее возвращения. На самом дне в душе шевелилось что-то
похожее на ревность. А потом, когда Маша, стараясь не шуметь,
будто кошка, тихо прокрадывалась на свою половину, все равно
не мог заснуть, пытался уловить ее легкое дыхание, изнемогая
от желания. Это острое чувство выматывало из него всю душу,
истощало силы, парализовало волю. Оно становилось еще не-
стерпимее и острее от сознания, что объект его вожделения на-
ходится совсем рядом, стоит только руку протянуть... но он не
смел – боялся ее оскорбить.
Однажды, возвратясь с работы, Стефан не стал, как обыч-
но, ужинать в одиночку, а решил дождаться Машу. Приготовил-
ся основательно, даже скатерть новую приобрел. Расставил на
столе купленные специально для этого случая яства и напитки.
Композицию завершал букет сиреневых хризантем. Он специ-
ально выключил свет и теперь сидел в полной темноте, но, не-
смотря на поздний час, спать совершенно не хотелось. Время
тянулось ужасно долго.
После часа ночи раздались легкие шаги, чуть слышно
скрипнула дверь, и девушка на цыпочках, стараясь ничего не за-
цепить, двинулась на свою половину. Но тут Стефан, притаив-
95
шийся у стены, щелкнул выключателем, зажегся свет – и Маша

застыла посреди комнаты, пораженная увиденным. От изумле-
ния она даже рот открыла.
– Добрый вечер, Машенька! – картинно раскинул руки Сте-
фан, довольный произведенным эффектом.
Он взял девушку за руку и подвел к столу.
– Я знаю, ты очень устала, но мне так хотелось сделать тебе
приятное.
– Тебе же завтра на работу, – возразила она, – а ты не
выспишься.
– Я так соскучился по тебе, Машенька, – произнес Стефан,
пристально глядя ей в глаза, наклонился и поцеловал девушке
руку.
Она была несколько смущена такими знаками внимания со
стороны всегда сдержанного Стефана, но не стала скрывать, что
ей это приятно, и, кокетливо поправив волосы, проворковала:
– Хорошо, будем считать, что ты меня уговорил, хитрец.
Правда, есть я не хочу, в заведении перекусила. Разве что-то лег-
кое, пожалуй, за компанию… Только мне нужно привести себя в
порядок, освежиться и переодеться. Я быстро, буквально десять
– пятнадцать минут.
На их чердаке, кроме комнаты, было еще одно небольшое
помещение, скорее маленький чуланчик, приспособленный для
бытовых целей. Они использовали его как ванную комнату, пра-
чечную, кладовку, а при необходимости и кухню.
Маша вскоре вернулась, посветлевшая, источающая ка-
кой-то едва уловимый непередаваемый аромат, в ярком легком
атласном халатике, приоткрывающем красивые, стройные ноги
в пушистых белых тапочках. Небрежно завязанный поясок, ка-
залось, служил единственной цели – подчеркнуть талию.
Стефан не мог отвести от девушки восхищенного взгляда.
А она не прошла, а проплыла к столу, осознавая свою привлека-
тельность и женскую силу. Лукаво скосив глаза, повела бровью:
– Я готова!
Стефан, налил в бокалы вина, поднял свой и с нажимом
произнес:
– Давай, Машенька, выпьем за нашу судьбу, за наше счаст-
ливое будущее, за удачу, чтобы она не обходила нас стороной, а
96
постоянно одаривала приятными сюрпризами, короче – за ра-

дость бытия!
Они чокнулись, выпили. У Стефана с обеда маковой росин-
ки во рту не было, но он смотрел на подругу и не мог наглядеть-
ся – до еды ли тут, когда перед тобой такая красавица. Хотя... все
же – голод не тетка.
– Не смотри на меня так, Стефан, – промолвила Маша, сму-
щенно потупив глаза под его взглядом. – Ты лучше ешь. Я-то
сыта. Ты же прождал меня весь вечер и, наверное, голоден?
– Да, милая, – признался он. – Извини, но я действительно
так проголодался, что сил никаких нет.
И он принялся с аппетитом уплетать все, что было на столе.
Девушка же взяла в руки апельсин, понюхала ароматный оран-
жевый плод, положила его обратно на стол и, слегка перебирая
пальцами, в задумчивости стала катать его по скатерти. Скло-
нив голову набок, она исподлобья наблюдала за Стефаном. На
душе у нее впервые за последнее время, после всех этих беско-
нечных танцев, липких взглядов, похотливых прикосновений,
было светло и покойно. «Наверное, вот так же любящая жена
с удовольствием наблюдает, как ест пришедший с работы муж.
Господи, о чем это я? Cовсем от усталости мозги набекрень! Ка-
кой муж, откуда ему взяться здесь?!» – она энергично тряхнула
головой, отгоняя наваждение.
Маша была очень благодарна Стефану за помощь и под-
держку, считая, что его послало само провидение. Но в послед-
нее время к этому чувству присоединилось еще одно, которо-
му она пока не нашла определения: ей было скучно и тоскливо,
когда его не было рядом, она с нетерпением ждала выходного,
чтобы подольше побыть вдвоем. Когда он брал ее за руку, сердце
начинало биться учащенно, а когда склонялся, шепча что-то на
ухо, сладкая истома охватывала все тело: хотелось прижаться к
его груди и забыть обо всем на свете. Но как девушка, воспи-
танная в аристократической среде, Маша умела держать себя в
руках. Увидев, что молодой человек насытился, заговорила:
– Стефан, тебе не кажется, что в последнее время мы мало
общаемся? И у тебя, и у меня сейчас есть работа, казалось бы,
это замечательно – теперь уж точно не пропадем на чужбине. Но
чем ты занимаешься, я не знаю, интересно ли тебе, кто твои дру-
97
зья и коллеги, мне думается, мы стали отдаляться друг от друга,

будто и не друзья вовсе. Я прихожу с работы – ты уже спишь, ты
идешь на работу – я еще сплю.
И она отвернулась, поджав губы, как будто он был в этом
виноват.
– Машенька, голубушка, я абсолютно с тобой согласен. По-
этому давай проведем этот вечер к обоюдному удовольствию:
поделимся впечатлениями, наговоримся всласть, расслабимся.
Лицо девушки просветлело, она улыбнулась и в знак согла-
сия кивнула головой. Они еще какое-то время не спеша попи-
вали вино, говорили о работе, еще о чем-то малосущественном.
Но на самом деле каждый из них думал совсем о другом. О том
невысказанном, что творилось в их душах, просилось наружу,
но никак не могло найти выход.
Удивительное существо женщина. Мужчина чаще всего на-
стойчиво и прямолинейно демонстрирует свои чувства, жен-
щина же ведет себя намного тоньше, разнообразнее и изобрета-
тельнее. Нередко чисто интуитивно она безошибочно определя-
ет наиболее благоприятный момент для привлечения его к себе.
И если она того сильно желает, предстает перед ним и отдается
именно в этот миг наивысшего желания, вожделения и восторга,
когда все мосты с его стороны уже сожжены, сомнения и страх
отброшены и пути назад нет. И тогда мужчина смиренно и бес-
прекословно следует за ней, самозабвенно выполняет все ее же-
лания и даже самые нелепые прихоти, как змея, завороженная
покачиванием дудочки факира и слепо повторяющая все ее дви-
жения. Однако мало кто из мужчин осознает при этом полную
зависимость от своей пассии и совершенно искренне убежден,
что именно он является покорителем своей доселе недоступной
возлюбленной. Хотя зачастую всего лишь прилежно играет за-
ранее сочиненную и тщательно продуманную для него роль.
Они просидели так почти до рассвета. Наконец Маша под-
нялась.
– Пожалуй, нам пора расходиться спать, скоро уже утро. Ты
не успеешь выспаться перед работой. Спасибо тебе за вкусный
ужин и приятную беседу.
С этими словами она принялась убирать со стола.
– Нет-нет, Машенька, не хлопочи, я сам, – бросился к ней
98
Стефан. – А ты ложись, дорогая, тебе тоже завтра предстоит не-

легкая работа, нужно как следует отдохнуть.
Он отнес в чулан и перемыл всю грязную посуду. А когда
возвратился, то с удивлением обнаружил, что девушка по-преж-
нему стоит возле стола с тряпкой в руке.
– Вот, стол был грязный, поэтому пришлось снять скатерть
и протереть его, – произнесла она и посмотрела на Стефана сни-
зу вверх каким-то напряженно-тревожным взглядом.
Стефан, взглянув на нее, уже не смог отвести взгляд. Руки
как бы сами собой потянулись к девушке. Он робко коснулся
плеч, шеи, погладил по волосам, по лицу, обнял, слегка коснул-
ся губами ее губ, затем, преодолевая некоторое сопротивление,
притянул к себе и со всей страстью изголодавшегося по жен-
ской ласке мужчины впился в мягкие, податливые, устремлен-
ные навстречу уста. Ладони заскользили вниз, по спине, задер-
жались на талии и продолжили свой путь далее… И тут Стефан
мысленно ахнул: «Вот это да!». Под легким халатиком не было
ничего. Его руки замерли на упругих ягодицах. Халатик был на-
дет на голое тело.
«Значит, она заранее готовилась?» – пронеслось у него в го-
лове.
– Погоди!
Маша вдруг уперлась кулачками ему в грудь. Она стояла,
часто дыша и чуть наклонив вперед голову, исподлобья глядя
на него.
– Подожди немного, милый, – хрипло повторила она осип-
шим голосом, выставляя вперед руку.
Но Стефана было уже не остановить: страсть затмила ра-
зум, подчинила себе волю, давно сдерживаемый голос плоти за-
явил о себе во всю мощь.
Он дернул за конец пояса – и распахнувшийся халатик явил
чудесное видение: прекрасную в своей неповторимой наготе
юную девушку, похожую на Афродиту, вышедшую из пены мор-
ской. Маша стояла, опустив руки, с закрытыми от стыда глаза-
ми. Стефан был поражен ее красотой, задохнувшись, поднял ее
на руки, утопив лицо в ложбинке между призывно торчащими
маленькими очаровательными персями, бережно опустил на
кровать и стал нежно целовать испуганное, дрожащее от не-
99
ведомых доселе ощущений, хрупкое, пахнущее мускусом тело.

Дойдя до лона, он замер от удивления: его глазам предстала ак-
куратная стрижка.
– Ай да Машка! – не в силах сдержать восторга, воскликнул
он. – Ай да молодец! Как, однако, старательно подготовилась! А
еще слыла недотрогой!
Машу будто кнутом стегнули. Она вся съежилась, из глаз
покатились слезы.
– Стефанок, милый, пожалуйста, не думай обо мне плохо,
это меня наши девочки подучили, сказали, что мужчинам так
больше нравится. Мне ужасно стыдно, я так хотела тебе понра-
виться. В том заведении, которое у Марты, я оказалась… – она
на секунду запнулась, – ну, в общем, единственной девушкой, –
наконец с трудом выдавила она из себя. – Каждый вечер вокруг
хороводится целый табун похотливых самцов, не успеваю отби-
ваться. И я решила, что если уж суждено мне стать женщиной,
то первым моим мужчиной будешь ты.
– Да ты что, глупышка! Ты мне нравишься любая, хотя твои
девицы не так уж не правы! Я люблю тебя, Машенька, я с ума
по тебе схожу, сил моих больше нет! Вот прям сейчас, вот тут
на месте и умру! – воскликнул Стефан, покрывая поцелуями ее
зареванное лицо.
И они, очертя голову, бросились в любовный омут...
Стефан медленно приходил в себя после вожделения, кото-
рое перед этим буквально сотрясало все его тело. Напряжение
спало. Он словно вынырнул из глубины на поверхность. И тут
перед ним, будто из тумана, неожиданно всплыл образ Лизы.
«Как же так? – пронеслось у него в голове. – Ведь я люблю
лишь ее одну и всегда буду любить. Она настоящая моя жена,
хоть и невенчанная. Что же это такое?!»
* * *
После той волшебной ночи красота Маши заиграла новыми
красками. Раньше во всем ее облике проглядывала какая-то не-
договоренность, незавершенность. Теперь наконец она обрела
законченный вид, будто набухший бутон в одночасье превра-
тился в яркий, прекрасный цветок. Походка стала раскованной
100
и свободной, широко распахнутые счастливые глаза освещали

лицо удивительным внутренним светом, а губы готовы были
одарить улыбкой любого встречного. Вся ее фигура приобрела
уверенность и силу. Теперь, взглянув на Машу, каждый мог ска-
зать, что перед ним счастливая женщина, пребывающая в гар-
монии с собой и с окружающим миром.
С того времени они со Стефаном старались беречь каждую
минуту. Закончив работу, со всех ног мчались домой. Едва пе-
реступив порог, бросались в объятия друг друга – не могли на-
целоваться, намиловаться, наговориться. У них не иссякали ин-
тересующие их темы для разговоров. Они все ближе узнавали
друг друга и обнаруживали, что у них много общего: взгляды,
интересы, предпочтения, увлечения. Они делились различными
интересными эпизодами из своей прошлой жизни. Правда, Ма-
шина жизнь до отъезда из Петрограда была довольно бедна на
события: обычное детство, учеба вначале в гимназии, затем – в
Смольном институте, в общем-то, ничего особо выдающегося.
Другое дело – Стефан. Поэтому Маша больше любила слушать
его. Да и рассказывать он был большой мастак.
Стефан счел необходимым поведать Маше о своей первой
любви, желая быть совершенно честным перед ней и собой.
Странное он при этом испытывал ощущение. Своему нынешне-
му чувству Стефан отдавался со всей искренностью и страстью.
Причем, ему доставляло больше удовольствия делать приятное
прежде всего Маше. Он радовался, когда ее глаза светились
счастьем, наслаждался ее смехом, упивался ее ласками; он ис-
пытывал настоящий восторг и добивался, чтобы они оба дости-
гали оргазма одновременно.
Маша быстро постигла науку любви. Что касается плотских
утех, то здесь они были идеальной парой. Стефан даже ловил
себя на мысли, что их короткий любовный отрезок с Лизой
не позволил им испытать всю гамму и полноту ощущений. Но
удивительное дело: что бы он ни делал, чем бы ни занимался с
Машей – гулял, беседовал, целовал, ласкал – непременно за ее
спиной вдалеке проступал образ Лизы. Временами это видение
становилось настолько ярким, что Стефан замирал от неожи-
данности, а в постели даже закрывал глаза, лишь бы избавиться
от ощущения присутствия третьего.
101
Иногда, забывшись, Стефан называл Машу Лизой. Он до-

садовал, злился на себя за это, пытался контролировать речь и
мысли. Но образ Лизы прочно сидел в его в мозгу и не отпускал.
А Маша будто специально провоцировала его: то поинтересу-
ется, как он называл Лизу наедине, то попросит рассказать ка-
кой-нибудь интересный случай из их прошлой жизни, то спро-
сит, как бы поступила Лиза в том или ином случае. Ему даже
казалось, что своей изобретательностью в постели Маша пыта-
ется затмить Лизу, навсегда вытравить образ соперницы из его
памяти.
Нередко после таких разговоров, а то и без видимой при-
чины, Маша замыкалась в себе. Взгляд тускнел, завеса печали
опускалась на лицо. В такие минуты Стефан старался не беспо-
коить возлюбленную, зная, что через какое-то время она возь-
мет себя в руки, и грусть растает, как весенний снег. Он никогда
не пытался доискаться до конкретной причины ее меняющегося
настроения, не хотел лезть в душу. А Маша тоже не шла на от-
кровенность.
ГЛАВА 13
– Пап, ты так далеко ушел от первоначальной темы нашей
беседы, что, наверное, и сам забыл, о чем собирался мне расска-
зать.
Стефан недоуменно взглянул на сына, хлопнул себя ладо-
нью по лбу:
– Да, ты прав, сын. Я ведь обещал рассказать, как получил
журналистское удостоверение, не имея соответствующего обра-
зования. Но тут как раз нет ничего удивительного. В этом деле
мне тоже помогла Марта. Она была благодарна мне и за спасе-
ние, и за Машу, которая приносила ее заведению приличный
доход. Кроме того, я подыскал ей крепких ребят из русских эми-
грантов, и они теперь круглосуточно охраняли покой борделя.
В заведение к Марте частенько наведывался один прощелы-
га, итальяшка по фамилии Чеккини. Скользкий и неприятный
тип. И Марта в счет будущих преференций попросила его до-
стать для меня журналистское удостоверение. Через пару дней
за сто долларов я стал владельцем очень качественно изготов-
102
ленного документа на имя Стива Потасоу, корреспондента ав-

стралийской газеты «Australian news week».
– А не заметут? – с сомнением поинтересовался я у Марты.
– А то чего доброго еще вышлют из страны.
– Ой, я тебя умоляю, – на одесский манер простонала она.
– В той редакции больше половины сотрудников работают с
точно такими же удостоверениями, а возможно, и все, за исклю-
чением господина Чена. Это же бизнес! Шанхайская полиция,
должна тебе сказать, тоже мозги имеет. Они все отлично знают
и понимают, поэтому ловят только полных идиотов. Если у тебя
есть официальный документ, значит, есть и крыша, которая за
это отвечает.
– Могу и документ американского корреспондента органи-
зовать, только он будет стоить подороже, не менее трехсот дол-
ларов, – подхихикнул услужливый Чеккини.
– Все, свободен! – прикрикнула на него Марта. – Голубых се-
годня не обслуживаем. У твоего партнера законный выходной.
Понадобишься – позову!
– …Вскоре в газете освободилось место корреспондента, и
меня взяли в штат на постоянный оклад. Я с этим удостовере-
нием пару лет проработал, а затем, с помощью того же Чеккини,
поменял его на удостоверение корреспондента американской
газеты «New York evening news».
– А… что стало с Машей? – поинтересовался Миша.
– С Машей? Прожили мы с ней, дай Бог памяти, вместе боль-
ше пяти лет. Только со временем я начал замечать, что Маша
стала меняться. Она все чаще уходила в себя, иногда вообще не
приходила после работы домой, при этом всегда находились ка-
кие-то объективные причины.
– Ну, так поговорил бы с ней откровенно, – перебил Миха-
ил, – выяснил все, в конце концов, нанял бы частного детектива,
у них же с этим нет проблем, – удивился он.
– Да, конечно, это вполне можно было сделать, но понима-
ешь, какая история: я не считал себя вправе вмешиваться в ее
личную жизнь. Кто я ей – муж, брат? Никто! И еще… Меня все
время останавливал образ твоей мамы. Мы с тобой взрослые
люди, Миша, поэтому буду откровенен. Однажды я с трудом
отходил от особенно бурной ночи. Маша в тот раз была осо-
103
бенно хороша: так изобретательно и страстно она меня давно

не любила – нежно, самозабвенно, искусно. Я чуть не опоздал
в тот день на работу. Когда я поцеловал ее на прощание, она
попросила:
– Стефанок, милый, постарайся возвратиться сегодня по-
раньше, а если можешь, вообще отпросись. У меня к тебе есть
один очень серьезный, важный и не терпящий отлагательства
разговор.
– Что-то случилось? Ты не заболела? – обеспокоенный, вер-
нулся я от двери.
– Нет, я совершенно здорова. – Маша как-то вымученно
улыбнулась и поцеловала меня. – Иди, дорогой, и приходи, по-
жалуйста, поскорее, я тебя буду ждать.
Я никак не мог сосредоточиться на работе – мне не давало
покоя странное поведение Маши. Срочных дел в редакции в тот
день не было, я отпросился у господина Чена и поспешил домой.
Войдя в квартиру, первым делом обратил внимание, что все
было тщательно прибрано, а возле шкафа стоял собранный че-
модан.
– Ты куда-то едешь? – удивился я.
– Да… то есть нет, – запнувшись, ответила Маша. – Мне кое-
что нужно отвезти Марте. Я потом тебе все объясню. Я уже
заказала извозчика, он сам доставит чемодан по адресу. Давай
сегодня вечером сходим в ресторан? Я хочу в «Тройку», хотя
она находится довольно далеко отсюда. Но ничего. Мне сегодня
очень хочется именно чего-то русского испробовать.
– Маша, ты сегодня прям сплошная загадка! Можешь, нако-
нец, объяснить, в чем дело? Что у тебя за тайны такие от меня
завелись? Да и желания какие-то странные. С чего это тебе вдруг
приспичило отведать русской кухни? За щами да кулебякой со-
скучилась? – продолжал допрашивать я.
– Да не волнуйся ты так, милый, – улыбнулась Маша, кладя
руку мне на плечо. – Уверяю тебя, у меня все отлично. Могу я, в
конце концов, захотеть посетить русский ресторан? Считай, что
это у меня взыграли ностальгические чувства.
Явился извозчик. Маша отдала ему чемодан для Марты, и
мы отправились в «Тройку».
104
* * *
Они сидели в глубине зала за маленьким столиком, серви-
рованным на двоих. Всего лишь две свечи в массивном брон-
зовом канделябре, стоящем в центре столика, своим неверным
светом освещали их лица. Стефан чувствовал, что Маша пыта-
ется начать какой-то очень важный для нее разговор и никак не
может справиться с волнением. Он был в полном недоумении,
но не знал, как и чем помочь любимой, поэтому, набравшись
терпения, выжидал, что же последует дальше.
Было почти семь часов вечера. Стефан отметил про себя,
что сегодня Маша никуда не торопится.
– Ты, я вижу, не спешишь? Разве у тебя сегодня выходной
день? – поинтересовался Стефан, чтобы прервать, наконец, за-
тянувшееся молчание.
Девушка медленно покачала головой:
– Ты угадал, действительно, я никуда не спешу, потому что
вчера у меня был последний рабочий день. Я уволилась, и с се-
годняшнего дня больше у Марты не работаю.
При этих словах она подняла голову, заглянула, казалось,
ему в самую душу. Причем, в ее глазах, полных слез, стояла не-
вообразимая тоска. Каждая черточка милого лица излучала глу-
бокую печаль. Маша то нервно кусала губы, то потирала паль-
цами переносицу, пытаясь собраться с духом. Наконец, собрав
волю в кулак, глубоко вздохнула, резко тряхнула головой, будто
добровольно восходя на Голгофу, посмотрела прямо ему в глаза
и буквально выпалила:
– Сегодня мы видимся с тобой в последний раз, мой милый.
Я ухожу от тебя, Стефан, навсегда. Это мое окончательное и
бесповоротное решение!
У Стефана от этих слов будто все оборвалось внутри, в один
миг заложило уши и потемнело в глазах, все-таки контузия да-
вала о себе знать. С каменным лицом он продолжал прямо си-
деть на стуле, бесцельным взглядом перебегая с предмета на
предмет. Ладони стали мокрыми, а пальцы мелко задрожали.
Чтобы унять эту противную дрожь, он, словно за спасительную
соломинку, вцепился в бокал с вином. Сердце громко ухнуло и
полетело куда-то вниз, как перед атакой на фронте. А по всему
105
телу медленно разлилась выматывающая жилы жуткая, холод-

ная пустота. Он умом сразу понял всю серьезность ее слов, но
сердце не хотело с этим мириться. Мысли беспорядочно проно-
сились в голове, обгоняя, оттесняя, наскакивая одна на другую
– полный хаос. Нужно что-то ответить, но что – он не знал. В
горле стоял ком, который ни проглотить, ни продохнуть. Нако-
нец догадался глотнуть вина, протолкнул этот горький комок и,
через силу улыбаясь, еле вымолвил:
– Что ты такое говоришь, Машенька?! Ну и шутки у тебя…
Не пугай так меня, скажи, что ты просто пошутила. Ведь прав-
да же, пошутила?! Ну, конечно, как я сразу не догадался! Ха-
ха-ха! – залился он нервным, истерическим смехом. – Хороша
шуточка, правда, несколько жестоковата! Но я в полной мере
оценил ее!
Стефан смеялся и все никак не мог остановиться. На них
уже даже начали недовольно оборачиваться посетители за со-
седними столиками.
Маша по-прежнему молча, не мигая, смотрела на него. За-
тем, видя, что Стефан никак не может справиться с собой, про-
тянула руку, нежно коснулась его лица и негромко произнесла:
– Успокойся, мой милый, я не шучу.
– Ты разлюбила меня?! – оборвав смех и вытирая слезы, рез-
ко спросил Стефан. – Объясни, наконец, в чем дело? Что слу-
чилось? Неужели я чем-то так сильно обидел тебя? Ты только
скажи, любимая, я готов на коленях вымаливать у тебя проще-
ние. Ведь мы прекрасно прожили вместе эти пять лет, без ка-
ких-либо ссор и недоразумений. Машенька, умоляю, объяснись,
пожалуйста! У меня от этой неожиданной новости голова идет
кругом! Ведь еще сегодня утром нам было так хорошо вдвоем! Я
совершенно отказываюсь что-либо понимать!
– Сейчас я все тебе объясню, мой любимый. Только, прошу
тебя, не нужно душераздирающих сцен – ничего уже не изме-
нить. Просто выслушай меня спокойно и не перебивай, пожа-
луйста, потому что, поверь, мне тоже чрезвычайно тяжело дает-
ся этот разговор.
Стефан смотрел, слушал Машу – и не узнавал ее. Это был
совершенно другой человек: собранный, целеустремленный,
даже жесткий.
106
«Когда она успела так измениться? – пульсировало у него

в голове. – В своем ослеплении любовью я и не заметил, как из
забитой, постоянно смущающейся барышни она превратилась в
уверенную, знающую себе цену женщину».
– Стефанок, милый, можешь не сомневаться, я по-прежне-
му тебя люблю, только тебя, люблю очень сильно, любовь моя
к тебе не стала ни на йоту меньше, и я никогда никого не смогу
полюбить сильнее, чем тебя. Более того, скажу тебе откровен-
но, я готова посочувствовать тому, кто будет у меня после тебя.
Я изведу его своими придирками, хотя ведь он тоже ни в чем
не виноват. Но это мое решение – мне и ответ держать. Поверь,
Стефанушка, я должна была так поступить, и, как это ни горько,
мы должны расстаться.
Маша умолкла. Нервы ее были напряжены до предела. Она
с трудом справлялась с собой. Чтобы немного успокоиться, по-
терла лоб, приложила носовой платочек к глазам, затем отпила
глоток вина и продолжила:
– Дело в том, что у нас с тобой нет будущего, мой милый. И
от этой проблемы не спасает даже любовь. Кто мы? Всего лишь
парочка несчастных эмигрантов. В Шанхае, да и вообще в Ки-
тае, мы – бесправные существа. Любому полицейскому ничего
не стоит придраться к нам из-за любого пустяка и засадить в
тюрьму, а властям – вышвырнуть вон из страны, потому что мы
не подпадаем под понятие экстерриториальности. А то, что ты
приобрел за взятку липовое удостоверение журналиста, ров-
ным счетом ничего не значит. Если дело дойдет до чего-то более
серьезного, оно тебе не поможет. Я даже ребенка не могу от тебя
родить, потому что он будет таким же бесправным, как и его
родители. А жизнь наша с маленьким дитем на руках только еще
более усложнится. Хотя, откровенно признаюсь, я ничего так не
хочу, как родить тебе ребенка, – добавила она и отвернулась,
смахнув слезу. Затем резко вскинула голову и с горькой усмеш-
кой продолжила: – Но это не основное, главная причина в том,
что ты до сих пор так и не смог забыть свою Лизу. Помнишь, я
как-то спросила тебя: «Если бы ты вдруг встретил Лизу, ты ушел
бы к ней?». И ты честно ответил: « Наверное, да».
– Машенька, милая, но я ведь тогда еще добавил, что люблю
вас обеих одинаково, – перебил девушку Стефан. – И точно так
107
же не представляю своей жизни без тебя. Я и сейчас могу повто-

рить то же самое, слово в слово: я люблю вас обеих одинаково
сильно и не могу вас противопоставлять. Если бы мне, не дай
Бог, привелось когда-нибудь выбирать между вами, то я бы ско-
рее повесился, чем бросил одну ради другой! Да и, кроме того,
ты забываешь, что Лиза замужем.
Пока он говорил, Маша окончательно успокоилась. Она по-
качала головой, протянула руку и прикрыла ладошкой Стефану
рот.
– Я знаю, милый. Поэтому и не требую от тебя такой жерт-
вы. Наоборот, ты после этого только вырос в моих глазах. Все
дело в том, что Лиза была у тебя первой, и этого не изменить.
К тому же, у вас с ней был ребенок. И не твоя, и не ее вина, что
жизненные обстоятельства разлучили вас. В противном случае,
вы бы с Лизой сейчас жили-поживали да добра наживали. Глав-
ное, что я поняла: Лиза до сих пор безраздельно владеет твоим
сердцем. Поэтому, взвесив все обстоятельства, я решила добро-
вольно отступиться и исчезнуть из твоей жизни. Хотя, если бы
захотела, то могла бы привязать тебя к себе. Впрочем, это все
равно не гарантия вечной любви. Со временем ты обязательно
начал бы сравнивать меня с ней – внешность, черты характе-
ра, привычки – и я далеко не уверена, что выиграла бы в этом
заочном соревновании, первая любовь всегда выглядит чище и
романтичнее, особенно с высоты прошедшего времени. А то,
что она сейчас замужем, ничего не значит: сегодня замужем, а
завтра – нет.
– Но ведь мы даже не знаем, жива ли она.
– Не говори так! – резко перебила его Маша. – Это грех, ве-
ликий грех, Стефан, вести подобные речи! Ты должен надеяться
и верить, что Лиза жива! И я в это тоже верю! Вот, собственно, и
все, что я хотела тебе сказать.
Маша, закончив говорить, как-то сразу расслабилась, плечи
опустились, глаза погасли. По всему видно было, что она очень
устала и измучилась, настолько тяжело дался ей этот разговор.
– Ну что ж, а теперь давай наконец приступим к ужину, на-
шему прощальному ужину, мой милый.
Стефан понял, что дальнейшее обсуждение этой темы бес-
смысленно. Он молча налил вина в бокалы, машинально поло-
108
жил себе на тарелку какую-то закуску. Ни есть, ни пить не хоте-

лось, но нужно было соблюсти приличия.
– Итак, Машенька, как ни горько мне это произносить, но
поднимаю свой бокал за твое будущее счастье.
Они чокнулись, и Стефан, не отрываясь, осушил его до дна,
не ощутив ни вкуса, ни запаха. Он надеялся, напиток снимет на-
пряжение, поможет унять непроходящую внутреннюю дрожь.
Маша только пригубила.
– Как странно, – добавил он, поддевая вилкой пельмень, –
еще каких-то пару часов назад я чувствовал себя самым счаст-
ливым человеком на свете и мечтал об очередной ночи любви с
тобой, Машенька. А сейчас я – наинесчастнейший из мужчин,
вынужденный поднимать тост за расставание с любимой жен-
щиной и ее будущее счастье с другим.
Он, не прожевывая, проглотил пельмень, подлил еще вина
и невесело спросил:
– А, кстати, кто тот счастливчик или, по твоим словам, не-
счастный, который займет освободившееся после меня место?
– Стефанок, дорогой, не нужно так говорить. Я прекрасно
понимаю твое состояние, но тебе это совсем не идет, я люблю
тебя другого, – упрекнула Маша. – Не стану скрывать, он очень
богатый человек, мультимиллионер, американец. Зовут Эдвард
Миллуорт. Его бизнес-интересы весьма широки: добыча нефти,
самолетостроение, а также финансирование съемок художе-
ственных фильмов. Но поверь мне, Стефан, отнюдь не в богат-
стве дело. Ты меня хорошо знаешь. У меня, конечно, есть свои
недостатки, но могу чем угодно поклясться – за все время нашей
с тобой совместной жизни я ни разу не солгала тебе. И сейчас
тоже сказала правду и честно назвала причину нашего разрыва.
Я знаю точно – не в деньгах счастье.
Немного передохнув, она продолжила:
– В этом деле известную роль сыграла Марта. Помнишь, она
предлагала найти мне достойного кавалера? И она не обманула
меня. Только не надо сердиться и обвинять ее. Я сама ее об этом
попросила. Мистер Миллуорт имеет финансовые интересы в
Китае и раньше, приезжая в Шанхай, не раз посещал ее заведе-
ние. Однажды он увидел меня в танце и заинтересовался, навел
справки. Та объяснила, что я не проститутка, а taxigirl. Эдвард
109
потанцевал со мной и, видимо, влюбился еще больше, попросил

за любые деньги организовать нашу встречу в номерах. Но пока
я сама об этом не попросила, Марта не предпринимала ничего.
В общем, когда мы остались вдвоем, я откровенно сказала Эд-
варду, что о ночи любви со мной не может быть и речи – только
свадьба. Мы проговорили всю ночь, и под утро он сделал мне
предложение. Вот и все. На завтра у нас с ним назначено вен-
чание в православной церкви, так как Эдвард христианин пра-
вославного вероисповедания. А послезавтра мы отплываем в
Нью-Йорк. Кстати, его бабушка и дедушка по материнской ли-
нии эмигранты-евреи, выходцы из России, имевшие в прошлом
веке сеть магазинов где-то в Центральной России. Они бежали
в США, спасаясь от погромов.
– Он молод? – поинтересовался Стефан.
– Нет, я бы не сказала. Он значительно старше меня. Ему
уже за сорок. Я вначале хотела показать тебе его фотокарточку,
но потом решила, что это лишнее.
Маша подняла свой бокал.
– Давай выпьем за наше обоюдное счастье?
Когда они чокнулись и осушили бокалы, Маша заговорила
вновь:
– Стефанушка, мой милый, любимый, единственный, сколь-
ко бы я ни прожила на свете, всегда буду любить тебя, вспоми-
нать нашу совместную жизнь, страстные ночи любви и думать
о тебе с неизменной благодарностью. Именно ты сотворил из
меня настоящую женщину. Я надеюсь не затеряться в этой жиз-
ни. Но, еще раз повторюсь, все это стало возможным только
благодаря тебе. А теперь сосредоточься и хорошенько запомни,
что я тебе сейчас скажу.
С этими словами она открыла сумочку, достала из нее ви-
зитку и протянула Стефану:
– Возьми, пожалуйста, и ни в коем случае не потеряй ее.
Здесь указаны наши адреса и телефоны в Нью-Йорке, Чикаго,
Эдмонтоне и Сан-Франциско. В США, как правило, молодоже-
ны подписывают брачный контракт, в котором предусматрива-
ется масса условий. При подписании нашего контракта я зара-
нее оговорила особый пункт, согласно которому мой будущий
муж предпримет все возможные усилия, чтобы помочь тебе
110
в том случае, если эта помощь будет тебе крайне необходима.

Естественно, о нас с тобой я ему рассказала все без утайки, и
он воспринял это довольно спокойно. Поверь мне, Эдвард дей-
ствительно всемогущ и имеет неограниченные возможности. Не
сочти, пожалуйста, за оскорбление принять в будущем от меня
этот скромный подарок в благодарность за все хорошее, что ты
сделал для меня. И не стесняйся, позвони тогда, когда это будет
тебе по-настоящему необходимо. Кстати, у Эдварда обширные
связи во всем мире, он имеет дело даже с Советами, поставляя
им какие-то детали и оборудование для развития самолето-
строения. Так что я тебе не предлагаю, а умоляю позвонить мне.
Только... – Маша на секунду запнулась, – мой будущий муж все
же подложил мне небольшую свинью. Видимо, по-своему рас-
ценив наши с тобой отношения, он настоял на том, чтобы эта
помощь с моей стороны была оказана лишь один раз. Поэтому
звонок от тебя должен поступить только однажды. Зато я гаран-
тирую тебе всестороннюю помощь в этом случае.
Маша поднялась со стула.
– А теперь прощай, мой хороший, любимый, единственный!
Она порывисто подошла к Стефану, обхватила его голову
руками и покрыла лицо поцелуями. Из ее глаз градом катились
слезы.
– Не провожай меня, иначе я не выдержу! – воскликнула
Маша и стремительно выбежала из ресторана.
ГЛАВА 14
– И ты больше не виделся с ней ни разу? – спросил Михаил.
– Вот именно, ни разу, – подтвердил Стефан. – Особенно
тяжело было первое время. Некоторые люди топят душевную
боль в вине. Но я себя хорошо знаю, мне бы это не помогло. Я
такой человек, который должен обязательно испить чашу стра-
даний до дна. И только после этого возможно возрождение. Мое
состояние в те дни было сродни ломке у наркомана. По ночам
я мучился бессонницей, а если засыпал, то каждый раз видел
Машу во сне. По дороге на работу мне тоже постоянно каза-
лось, что вдалеке вижу ее. Я понимал, что это иллюзия, подлый
мираж. Но сознание не хотело мириться с очевидным, и я бе-
111
жал, догонял очередную девушку-миф, хватал ее за руку, пово-

рачивал к себе лицом и снова, и снова убеждался, что ошибся.
Хуже всего было в выходные дни. Я целыми днями бродил по
Шанхаю, выискивая те места, которые мы посещали вместе.
Как безумный, мог часами кружить по парку, гладить руками ту
скамейку, на которой мы сидели, обнимать дерево, у которого
я обнимал ее и целовал. Опускаясь на корточки, пытался най-
ти то место, где она лежала на траве, даже прижимался лицом
к земле, тщетно пытаясь уловить давно исчезнувший запах ее
тела. Вспоминал маршруты, которые мы прокладывали вдвоем.
Приходил, садился за столик нашего любимого кафе и, заказав
стакан чаю, мог подолгу сидеть, закрыв глаза, и вспоминать Ма-
шин волшебный серебристый смех, ее звонкий, высокий голос.
Покупал билет в кинотеатр, в котором мы не раз бывали вдво-
ем, отыскивал наши любимые места, но, не дождавшись начала
сеанса, покидал зал. Совершенно потерял аппетит, сутками не
притрагивался к еде, отощал, ходил как потерянный.
Единственное, что спасало, – это работа. Я старался загру-
зить себя до предела, соглашался на любые задания, мчался в
любые командировки. Так продолжалось несколько месяцев,
возможно, даже год. Постепенно я справился с собой и вновь
обрел вкус к жизни. Действительно, время лечит. Теперь-то могу
сказать точно, Миша, если бы передо мной стояла альтернати-
ва: бросить Лизу ради Маши, я бы никогда не сделал этого, она
очень точно подметила это. Да и во всем остальном она, скорее
всего, тоже была права. Твоя мама являлась для меня эталоном,
той путеводной звездой, которая давала мне надежду, указывала
дорогу и вела по жизни. Ради нее, ради грядущей встречи с ней я
претерпел множество страданий и испытаний, преодолел массу
препятствий, не раз отвергал соблазны изменить свою жизнь к
лучшему, поступить иначе. И все это ради того, чтобы однажды
вернуться домой и обнять, наконец, ту, которую я полюбил в
дни далекой юности, и чей светлый образ навсегда запечатлелся
в моем сознании на всю жизнь. Видимо, Маша, с ее аналити-
ческим умом, прекрасно раскусила меня и решила уйти добро-
вольно из моей жизни. И, оговорив со своим будущим мужем
право помочь мне в трудную минуту, она имела в виду именно
мое возможное возвращение домой, на Родину. Я уверен, только
112
память о Лизе и надежда на нашу будущую встречу не позволи-

ли мне окончательно свихнуться в те тяжелые дни и прекратить
страдания, сведя счеты с жизнью.
– Ну а все же, думал ли ты о том гипотетическом варианте
выбора между мамой и Машей, действительно окажись они обе
перед тобой? – Михаил упрямо вернул отца к волновавшему его
вопросу.
– Да, думал, – ответил тот после некоторого раздумья, – и
представлял себе, как бы это могло произойти. Более того, в те
дни я даже хотел, чтобы это случилось. Но впоследствии, когда
уже совсем успокоился, так и не смог выбрать и определиться.
Только много позже я пришел к окончательному выводу: если
бы такое вдруг случилось, мне пришлось бы честно признаться
Лизе, что я люблю еще одну женщину, не могу расстаться с нею,
и рассказать без утайки обо всем, что с нами произошло. Мне
кажется, твоя мама поняла бы меня. Да, у нас запрещено зако-
ном двоеженство. Но, во-первых, случаи и обстоятельства бы-
вают разные, и исключений полно, вон, в Средней Азии сплошь
и рядом туркмены на две семьи живут – и ничего. Маяковский
с четой Брик открыто жили втроем – никто их не порицал, все
воспринимали это как данность. Во-вторых, как видишь, я, в
некотором роде, смалодушничал и предоставил гипотетиче-
скую возможность сделать выбор самим женщинам. Если бы
такое положение устроило обеих, они постепенно привыкли бы
к этому. Если же нет, то одна из них непременно должна была
бы уйти, как, собственно, и сделала Маша. Ну и, наконец, в-тре-
тьих, такого варианта попросту быть не могло и, слава Богу, мне
не пришлось выбирать.
– Но ведь мамы тогда уже не было в живых. И ты не мог
знать, что наступит такое время – и ты вернешься на родину.
Скорее, был уверен, что никогда не окажешься в стране, где тебя,
в лучшем случае, ожидали арест, следствие, тюрьма и лагерь, а
в худшем – смертная казнь. Тебе только нужно было сказать об
этом Маше, пообещать, что всегда будешь с ней, и она осталась
бы, сам же говорил, что ради любви она плюнула бы на своего
миллионеришку с его деньгами.
– В том-то и дело, что судьбе было угодно связать мою
жизнь не только с самыми красивыми, но и с самыми умными
113
женщинами. Маша безошибочно определила: сколько бы мы с

ней ни были вместе, я никогда не оставлю попыток найти твою
маму. Именно это не давало ей покоя. А я действительно всегда
выискивал бы возможность найти Лизу, чего бы мне это ни сто-
ило. Но Маше нужен был я весь, без остатка. Ее не устраивало
ни двоеженство, ни возможность быть второй женой – только
первой и единственной! Так что наша любовь была с самого на-
чала обречена, и Маша лучше меня поняла это.
– Ну и что, помогла потом тебе Маша, как обещала?
– Да, нужно отдать ей должное, помогла. Она умница, все
просчитала заранее и точно знала: если обстоятельства в на-
шей стране изменятся, поменяется политическая ситуация, я
обязательно захочу вернуться. Так и случилось. Уже в пятиде-
сятые годы, после смерти Сталина, я начал задумываться о воз-
вращении домой. Нет, в Шанхае мне жилось в то время совсем
неплохо: интересная, хорошо оплачиваемая работа, в редакции
меня ценили, своя приличная квартира, все у меня было, кроме
одного – не было моей Родины. И я захотел вернуться. Пораз-
мыслив и перебрав различные варианты, остановился на том,
который мне когда-то предложила Маша. Конечно, помогать
мне в этом вопросе именно в тот момент было крайне рискован-
но – в США процветала эпоха маккартизма или так называемая
«охота на ведьм», шпиономания. Тогда при малейшем подозре-
нии в связях с Советским Союзом людей преследовали, сажали
в тюрьму. И деньги тут не имели абсолютно никакого значения.
Тем не менее, я осмелился позвонить Маше со своей просьбой.
Наш разговор был долгим. За годы разлуки накопилось немало
тем, было о чем поговорить. Тем более, я знал – это наш послед-
ний разговор. Но мне не хотелось бы останавливаться на этом,
я упущу его содержание. «Больше мне не звони, – напоследок
сказала Маша. – А относительно своей просьбы можешь быть
спокоен, я сделаю все, что в моих силах, и даже больше. Запасись
терпением и жди».
– Я не знаю всех деталей. Видимо, пришлось решать этот
вопрос на самом высоком уровне. Как уж Маше удалось обра-
ботать своего высокопоставленного мужа, какие приемы при-
менить, чтобы убедить его, мне неизвестно. Из разговора с ней
у меня сложилось впечатление, что большого личного счастья
114
у нее нет, хотя живет в роскоши. Фамилию ее мужа и сейчас

можно иногда встретить в официальной политической хрони-
ке. И, видимо, вес у него в правительстве такой, что даже в то
сложное время его хлопоты имели успех, а отношения между
супругами были таковы, что он не смог отказать Маше. В об-
щем, всех подробностей я не знаю, а домысливать и обсуждать
не хочу.
Через несколько месяцев меня пригласили в советское кон-
сульство, где объявили, что я могу подать прошение о возвра-
щении в Советский Союз, не опасаясь преследования со сторо-
ны властей, а также хлопотать о предоставлении мне советского
гражданства. Было поставлено всего лишь одно условие, кото-
рое, как я узнал впоследствии, применялось ко всем освобожда-
ющимся заключенным: я не имел права проживать в Москве,
столицах союзных республик, а также в целом ряде городов Со-
ветского Союза. Я выбрал маленький районный центр в Сверд-
ловской области. Ибо когда спросили о моих пожеланиях, я
сказал, что предпочел бы поселиться где-нибудь на Урале или в
Сибири. А так как по профессии я журналист, то хотел бы рабо-
тать в каком-нибудь периодическом издании. Мне предложили
место штатного сотрудника в районной газете города Нижние
Серги в Свердловской области, и я без колебаний согласился.
* * *
За поздним завтраком, разговорами, обсуждением различ-
ных редакционных дел отец с сыном не заметили, как день пере-
валил на вторую половину, солнце уже клонилось к горизонту,
в номере потемнело.
– Что будем делать дальше? – спросил Стефан. – Обедать не
хочется, идти в театр или кино – тоже. Тем более, завтра пред-
стоит очень хлопотный и ответственный день. Твои предложе-
ния, Миша?
– Да я тоже не голоден, – отозвался тот. – Поэтому обед
предлагаю пропустить. А вечерком сходим в какое-нибудь кафе
поблизости, поужинаем.
– Ну, тогда на том и порешим. Предлагаю просто пораз-
мышлять, применив наш излюбленный метод СОП.
115
– Согласен. Часика два-три нам хватит вполне. А потом –

сразу в кафе.
Естественно, многолетнее раздельное проживание и раз-
личный жизненный опыт наложили свой отпечаток на взаимо-
отношения отца с сыном. Их характеры, симпатии и антипатии,
отношение ко многим аспектам окружающей действительности
часто разительно отличались. Однако была у них одна общая
черта – любовь к длительным размышлениям наедине с са-
мим собой. Причем их совершенно не стесняло присутствие в
комнате другого человека. Они могли часами сидеть, уставясь
в одну точку, думая каждый о своем и в то же время наслажда-
ясь присутствием друг друга. Они называли это своеобразное
общение методом СОП, что означало: совместное отсутствие
присутствия.
Вот и сейчас Стефан улегся на диван, заложил руки за голо-
ву и уставился в потолок, а Михаил сел в кресло у окна и при-
нялся смотреть на улицу.
«Месть, – размышлял Стефан. – Насколько возможна, спра-
ведлива и необходима она в настоящее время в нашем обществе
вообще и, в частности, в данном конкретном случае?»
Без малого пятьдесят лет минуло с той поры, как они с
Минькой расстались той морозной темной ночью на окраине
Белгорода. Бессчетное количество раз, в самых различных об-
стоятельствах и ситуациях представлял он себе их возможную
будущую встречу. Минька, который когда-то был его закадыч-
ным другом, которого он вначале жалел и опекал, тянул за собой
по жизни и помогал во всем, чтобы вывести в люди, изумлял его
своей постепенной нравственной аберрацией. В итоге он пре-
вратился вначале из друга в соперника, а затем в злейшего врага.
И теперь, когда эта встреча вот-вот могла стать реальностью,
Стефан испытывал все возрастающую неуверенность и нервоз-
ность.
Он так страстно желал и так часто представлял себе ее, что
давно и во всех подробностях проанализировал все возмож-
ные варианты развития их беседы. Только не мог объяснить
себе лишь одного: зачем вообще нужна была ему эта встреча?
Единственно возможным для себя объяснением этого желания
он полагал месть. Но Стефан от природы не был мстительным,
116
и, тем более, воинственным человеком, считая себя, скорее, па-

цифистом. И не его вина, что при своих убеждениях ему не раз
приходилось брать в руки оружие и принять участие в двух вой-
нах. Кроме того, он понимал, что убей он Миньку, это ничего,
кроме чувства горечи и неудовлетворенности, ему не принесет.
И это при том, что за такое преступление ему грозил бы пожиз-
ненный срок, учитывая его преклонный возраст.
Понятие мести, точнее, кровной мести, возникло еще в
глубокой древности как стремление индивида или группы лю-
дей восстановить справедливость. Даже в Библии существует
понятие «око за око, зуб за зуб». Но еще при общинно-родо-
вом строе наши далекие предки заметили, что месть чревата
большими неприятностями в будущем. Так, если в одном роду
за убийство одного из его членов умерщвляли убийцу, то род
лишался сразу двух работников и добытчиков пропитания. А
если происходила межродовая кровная месть, то поперемен-
ные убийства представителей противоположных родов могли
привести, в конечном итоге, к полному их истреблению. Неод-
нократные попытки каким-либо образом упорядочить убий-
ства и ограничить их количество ни к чему не приводили. В
конце концов, человечество пришло, видимо, к единственно
верному выводу – необходимости выработки определенной
системы наказаний за убийство. И сделать это должна была
некая наука на основе всесторонне выверенных и принятых
обществом законов. Такой наукой стала юстиция, что в пере-
воде с латинского языка означает справедливость. Кроме того,
был создан специальный государственный орган – суд, ведаю-
щий рассмотрением уголовных дел, а судебные органы наделе-
ны соответствующими полномочиями для выявления степени
вины и меры наказания злостных нарушителей законов чело-
веческого общежития.
Вот только справедливый исход законного судебного раз-
бирательства в случае с Минькой вызывал у Стефана большие
сомнения. Его преступления были тяжелы и многообразны,
срок давности достаточно большой, доказательства же вины
ничтожны, расплывчаты и разбросаны в пространстве и во
времени, а мнимые заслуги перед государством столь гипербо-
лизированы соответствующими благоприятными для него об-
117
стоятельствами, что следствие в этом случае, вполне вероятно,

могло увязнуть в недоказанности его преступлений.
Так для чего же тогда все эти годы Стефан стремился уви-
деться со своим противником? Он и сам не мог себе этого объ-
яснить. Ему не давало покоя жгучее желание успеть увидеться
и поговорить с Минькой в этой жизни. А еще рассчитывал на
некую высшую справедливость, которая должна была все рас-
ставить по своим местам и успокоить, наконец, его много лет
подряд мятущуюся душу.
– Пап, я, пожалуй, пойду погуляю, проветрюсь, свежим воз-
духом подышу, – прервал поток его мыслей Михаил.
– Хорошо, только не забудь об ужине в кафе, – отозвался
Стефан и вновь погрузился в свои размышления.
ГЛАВА 15
Михаил, выйдя из гостиницы, направился в парк, располо-
женный неподалеку, выбрал одинокую скамейку в глубине ал-
леи, закурил и предался воспоминаниям.
Стояла поистине золотая осень. Август в этом году был
дождливым и прохладным. Зато сентябрь, как бы возвращая
долг природы людям, выдался ясным и теплым. Уже третью не-
делю не было дождей. Ночи, правда, были достаточно прохлад-
ными, безоблачными, звездными. Земля за ночь изрядно вы-
стуживалась, и температура воздуха в Москве к утру едва пе-
реваливала за отметку +50о. Но наступало утро, и на небо вы-
катывалось румяное, ласковое осеннее солнышко. Оно быстро
прогревало землю, и все живое, согретое его теплом, приходило
в движение: люди принимались за свои повседневные хлопоты,
птицы – за поиски пропитания, зверушки – запасаться и обу-
страиваться в ожидании зимы. Природа благодарно отзывалась
на ласку. Перед долгой зимней спячкой она будто вознамери-
лась сполна одарить всех своей красотой и буйно заиграла ярки-
ми красками. Деревья стояли разряженные в багровые, желтые,
зеленые, оранжевые одежды. Их пышные кроны переливались
в лучах солнца, день ото дня меняя свой цвет. А легкий теплый
ветерок играл еще не успевшей опасть листвой, и создавалось
впечатление, что деревья водят непрерывный хоровод.
118
«Точно такая же осень, – вспомнил Михаил, – стояла и в

1930 году, том трагическом году, с которого начались все мои
несчастья. Но, несмотря на красоту, природа тогда совсем не ра-
довала глаз, не до того было».
В ту осень Миша пошел в шестой класс. За лето он замет-
но вытянулся и догнал, наконец, по росту мать. У него начал
ломаться голос, он стал следить за своей внешностью, посма-
тривать на девочек, удивляясь, как это он раньше их не замечал,
считая безликой серой массой, недостойной того, чтобы тратить
на них свое время.
После первого посещения села Кривцово и семьи Потасо-
вых Лиза изредка стала наведываться к ним, иногда сама, иногда
брала с собой Мишу. Уставшая от городской хлопотной жизни и
постоянных конфликтов с мужем, Лиза в селе отдыхала душой.
Она приезжала на несколько дней и с удовольствием помогала
своим новым родственникам по хозяйству.
В средине двадцатых годов село начало постепенно подни-
маться. Это было заметно и по Потасовым. Вся семья трудилась
не покладая рук, старшие дети были уже хорошими помощни-
ками и в поле, и на скотном дворе, и по дому. Излишки продава-
ли на рынке или сдавали оптовым покупателям. В семье появи-
лись свободные деньги, на которые поправили избу, прикупили
скотину, приоделись. Лиза никогда не возвращалась в город без
подарков.
Но в 1929 году все изменилось, как по мановению волшеб-
ной палочки злого волшебника. И Лиза просто кожей стала
ощущать, что на ставших ей по-настоящему родными Потасо-
вых надвигается катастрофа.
Благодаря Минею она была в курсе внутренней политики
государства. Уже в течение нескольких лет он взял за правило
приглашать после работы сотрудников к себе домой. Они при-
ходили со своей выпивкой и закуской. Миней бесцеремонно вы-
проваживал Лизу с сыном на кухню и плотно закрывал за ними
дверь. Его совершенно не беспокоило то, что Мише нужно было
учить уроки, а Лизе управляться с домашними делами. Компа-
ния обычно засиживалась до поздней ночи. Поначалу они вели
себя вполне пристойно, но чем больше пьянели, тем громче на-
чинали кричать и спорить, не выбирая выражений. И Лизе по-
119
неволе доводилось слышать тексты важных государственных

документов и комментарии гостей к ним.
Иногда на кухню вваливался взлохмаченный, пьяный, в
расстегнутой гимнастерке Миней и подозрительно косился на
жену. Но та делала вид, что занята своими делами. И тот удалял-
ся к своим собутыльникам.
Однажды, изрядно выпив, Миней, проводив гостей, под-
ступил к Лизе.
– Что, контра, змея подколодная, все вынюхиваешь, выслу-
шиваешь, свои собственные выводы делаешь, мечтаешь, как бы
посильней навредить партии и конкретно мне?!
– Пошел вон отсюда! – поднялась Лиза со стула. – Проспись
лучше! Больно нужна мне твоя политика! Ты бы подумал лучше,
что ребенку из-за твоих постоянных посиделок уроки учить и
спать негде! Допоздна водку жрете, орете со своими собутыль-
никами почем зря! Неужели нельзя свою политику на службе
обсудить?! Вам что, времени на работе для этого не хватает?!
Обязательно еще в нашем доме политические пьянки устраи-
вать необходимо?!
Миней со всклокоченными волосами, приняв важный вид,
выпятил грудь вперед, подбоченился и сразу сделался похож на
персонажа с картины Федотова «Сватовство майора». Он вытя-
нул трясущуюся руку вперед, поводил указательным пальцем из
стороны в сторону перед лицом Лизы и заплетающимся языком
проварнякал:
– Те-те-те! Ты эти вражьи разговоры брось, прекрати немед-
ленно! Не то я не посмотрю, что ты моя жена! Упеку в кутузку,
тогда сполна ответишь за издевательства надо мной. А будешь
мне хамить, вообще стану на улицу выпроваживать вместе с
твоим щенком при обсуждении важных государственных доку-
ментов. Скажи спасибо, что я вам разрешаю в тепле сидеть!
Задетая таким поведением Минея за живое, Лиза выкрик-
нула:
– Ты лучше меня не трожь! Ты меня знаешь, я за себя могу
постоять! Хочу в очередной раз напомнить, что я тебе в жены
не навязывалась! Ты сам принудил меня к этому подлостью и
обманом. А теперь хорошенько заруби на своем вечно пьяном
носу: это не я, а ты почти каждый день издеваешься надо мной.
120
Запретить тебе эти безобразия я не могу, но, если ты будешь и

дальше оскорблять меня и Мишу, я найду на тебя управу! И тог-
да ты лишишься и должности, и звания, и своего хваленого пар-
тийного билета. А для тебя это равносильно смерти.
Как ни странно, угроза возымела действие. Впредь Миней и
его гости вели себя более пристойно. Хотя собирались в их доме
по-прежнему.
Особенно бурно обсуждались документы XV съезда
ВКП(б), провозгласившего курс на коллективизацию сельского
хозяйства. Однако в колхозы народ шел неохотно, а крестьяне
не спешили продавать свою продукцию, их не устраивали низ-
кие закупочные цены на хлеб. И тогда вышла знаменитая ста-
тья Сталина «Год великого перелома», которая положила начало
ускоренному насильственному переходу к коллективному веде-
нию сельского хозяйства.
Лиза, сидя на кухне, вслушивалась в долгие жаркие споры в
комнате. Едва ли не впервые среди гостей не было единодушия.
Дело доходило даже до оскорблений. В конце концов, компания
разошлась непривычно рано. А к Лизе вышел совершенно трез-
вый Миней и спокойно, без крика, попросил зайти в комнату.
– Что ты хотел мне сказать? – Лиза вошла, но демонстратив-
но повернулась спиной к мужу и стала смотреть в темное окно.
– Вот что, подруга, – обратился к ней Миней, – мы тут при
тебе многие важные дела обсуждаем.
– Я тебя с твоей компанией не звала. Обсуждайте свои по-
литические вопросы в другом месте.
– Ты мне еще поуказывай! Что мне делать, без тебя разбе-
русь! – вскинулся Миней, но, заметив, что Лиза намеревается
покинуть комнату, взял себя в руки.
– Извини, сорвался, не хотел тебя обидеть. Но и ты, сделай
одолжение, выслушай меня спокойно и не перебивай. Так вот,
все эти документы, которые мы тут зачитываем и обговариваем,
огромной политической важности. Причем, хочу подчеркнуть,
что они совершенно открыто публикуются во всех газетах и
ничего секретного в них нет. Но при их обсуждении логично и
неизбежно у нас возникают споры и высказываются различные
мнения. Ты сама не раз могла слышать от моих коллег нелице-
приятные оценки и самих документов, и отдельных лиц.
121
Миней пытливо глянул на Лизу. Та, повернувшись к нему

лицом, внимательно слушала, ожидая, что же последует дальше.
– Я бы очень просил тебя, – продолжил Миней, – нет, ско-
рее, даже настоятельно рекомендовал не распространяться обо
всем слышанном. Держи язык за зубами и не рассказывай нико-
му о том, что мы тут обсуждаем, а также не давай вслух оценок
происходящему. В противном случае я ничего гарантировать не
могу, и все для тебя, а значит, и Миши, может обернуться очень
печально.
– Как прикажешь это понимать? – усмехнувшись, поинтере-
совалась Лиза. – Другими словами, ты угрожаешь мне?
– Можешь воспринимать это как угодно, но речь идет пре-
жде всего о тебе.
– А ты не боишься, что и твои высказывания станут известны?
Миней какое-то время молча ходил из угла в угол, заложив
руки за спину. Потом остановился перед Лизой, устремил на нее
немигающий взгляд и медленно, четко, разделяя каждое слово,
будто учитель перед первоклассником, произнес:
– Нет, как раз этого я и не боюсь.
Потом еще немного помолчал и продолжил:
– Ты не совсем поняла смысл того, что я пытаюсь тебе вну-
шить. И все же я хочу, чтобы ты уразумела: опасность может
грозить только вам с Мишкой, да-да, и Мишке тоже. Больше ни-
чего говорить не могу и не буду, но можешь мне поверить, это не
пустые угрозы, а вполне реальная опасность. И она будет исхо-
дить вовсе не от меня, а от тех, с кем ты будешь вести разговоры.
Лиза подождала, не последует ли продолжение, потом по-
интересовалась:
– Ты все сказал? Я могу идти?
– Да, то есть нет, чуть не забыл. Еще одна к тебе настоятель-
ная просьба, даже и не просьба, а запрет, хоть ты и не прием-
лешь подобные слова и насилие над личностью. Впрочем, в на-
шей стране, где сплошь и рядом поднимают головы недобитые
враги, без насилия не обойтись. Еще Ленин говорил: «Всякая
революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет за-
щищаться». Я хотел тебе сказать, чтобы ты отныне немедленно
прекратила свои визиты к Потасовым в Кривцово.
– Это еще почему?
122
– Да потому, – больше не сдерживаясь, заорал Миней, – что

партия больше не может либеральничать с крестьянством! Это
многотысячное неблагодарное быдло гирей виснет на ногах про-
летариата! Получив задарма землю, вместо того, чтобы отпла-
тить за это добром и приложить все силы для повышения бла-
госостояния страны, эти подлые единоличники морят голодом
население городов. Наша партия взяла курс на стремительную
индустриализацию страны. Чтобы иностранные империалисты
не задушили молодую советскую республику, мы приняли и
успешно реализуем сейчас первый пятилетний план, который
предполагает высочайшие темпы производства и строительства
новых заводов и фабрик. Но людей, которые их строят, нужно
кормить. Кроме того, нам нужны станки, трактора, различное
оборудование, которого нет в Советском Союзе. А деньги на их
покупку можно получить, только продавая зерно за границу.
Твои же родственники, сотни и тысячи таких, как они, вместо
того, чтобы понять и принять политику партии и государства,
ставят нам палки в колеса. Они искусственно вздувают цены на
хлеб, прячут его в тайниках, не желая видеть ничего, кроме сво-
ей ненасытной мошны! Они не могут понять своими куриными
мозгами одну простую и очевидную вещь: без государства они
– никто и ничто! Погубив страну, они не спасут себя! И подлые
иностранные капиталисты-интервенты, которые придут на
наше место, уничтожив нас, и их также не пожалеют, безжалост-
но раздавят, как тифозную вошь!
– Чего ты добиваешься, Миней? Зачем ты читаешь мне эту
лекцию? – прервала Лиза его монолог.
– А затем, что в настоящее время партия вплотную заня-
лась этой проблемой. Дальше так продолжаться не может! Если
мы в самое кратчайшее время не решим вопрос с хлебом, госу-
дарство погибнет. А решить эту проблему можно только одним
способом – ускоренной коллективизацией сельского хозяйства.
Об этом же говорится в статье Сталина «Год великого перело-
ма». Вот где проявился по-настоящему стратегический гений
этого великого человека! Если товарищу Ленину мы обязаны
революцией и образованием первого в мире социалистическо-
го государства, то товарища Сталина должны благодарить за
не менее грандиозную революцию в сельском хозяйстве и вы-
123
ведением СССР в самые кратчайшие сроки в группу наиболее

экономически развитых стран мира. Товарищ Сталин провоз-
гласил, что, в отличие от США, Великобритании, Франции, ко-
торым для этого потребовалось сто и более лет, мы должны со-
вершить гигантский экономический скачок и достичь их уров-
ня всего за десять лет. Но Советскому Союзу для этого, прежде
всего, нужны деньги. Их можно получить, лишь продав хлеб за
границу. А тут еще неурожаи последних лет сыграли на руку на-
шим врагам. Короче, получить достаточно зерна и выполнить
свои обязательства по продаже его за границу можно только
посредством ускоренной организации коллективных хозяйств
(колхозов). И первым шагом к этому будет обобществление
всего имущества крестьян-единоличников. До сего момента
им предлагалось добровольное вхождение в колхозы. Отныне
оно станет вначале добровольно-принудительным, а потом и до
принудительного дело дойдет. Сопротивляться неизбежному
ходу истории могут только кулаки. Для бедняка никакой опас-
ности колхозы не представляют, наоборот, только пользу. А вот
кулаки свой нажитый эксплуататорским способом скарб будут
оберегать до последнего, в том числе, не исключаю, что даже с
оружием в руках. Поэтому вначале мы их обложим крупным на-
логом, а если будут и дальше сопротивляться, уничтожим, как
бешеных собак! Да, без твердости характера, если хочешь, не-
которой жесткости, иногда даже жестокости, здесь не обойтись.
Зная твою мягкотелость, я опасаюсь непредсказуемых действий
с твоей стороны, поэтому настоятельно прошу прекратить по-
ездки к Потасовым. Там и без тебя скоро будет жарко.
– Ты хочешь сказать, что Потасовы кулаки? – испуганно
спросила Лиза.
– Не знаю, не мне решать, – уклонился от прямого ответа
Миней. – В каждой области, в том числе и нашей, созданы соот-
ветствующие комиссии, которые по определенным критериям
будут рассматривать индивидуальные хозяйства каждого кре-
стьянина с целью выявления кулаков и решения их дальнейшей
судьбы. Но, честно говоря, учитывая, как быстро растет доход
семьи Потасовых на фоне голодающей страны, за их будущее я
поручиться не могу.
– Я тебя услышала и поняла, Миней, – ответила Лиза. – Но
124
честно признаюсь, что обнадежить не могу. Меня твои угрозы

не остановят. Я сама буду решать, общаться мне со своими род-
ственниками или нет. А против тебя, ты это хорошо знаешь, у
меня имеется надежное средство, которое поставит крест на
твоей дальнейшей карьере. Однако ты не знаешь еще об одном
моменте, настолько опасном для тебя, что он может вообще по-
ложить конец твоему мерзкому существованию. Нейтрализо-
вать его ты сможешь, только уничтожив меня. Но ты не осме-
лишься этого сделать. Я прекрасно знаю, что ты трус. Сейчас ты
силен и уверен в своих силах, потому что ты – представитель
власти, ты – на коне. Но мне хотелось бы дожить до того време-
ни, когда ты неизбежно будешь корчиться под безжалостными
лучами прожектора, который высветит все твои прошлые, а мо-
жет, и будущие тайные, черные делишки.
Лиза с гордо поднятой головой прошла мимо Минея, прово-
дившего ее ненавидящим взглядом, и плотно закрыла за собой
дверь кухни. Взглянув на испуганно смотрящего на нее Мишу,
который слышал весь их разговор, села с ним рядом, обхватила
голову сына руками и дала волю слезам.
* * *
Невзирая на предупреждение мужа, Лиза через несколько
дней собралась и вместе с Мишей отправилась в Кривцово. То,
что она увидела, повергло ее в шок.
Еще на подъезде к селу обратила внимание на какой-то
странный многоголосый шум. Громко мычали коровы, блеяли
овцы, мекали козы, ржали лошади, кудахтали куры, гоготали
гуси, крякали утки, лаяли собаки. Но все эти звуки перекрывали
женские вопли и крики мужчин, что создавало невыносимую
какофонию. Лиза в ужасе зажала уши, не понимая, что проис-
ходит.
Все Кривцово будто внезапно встало на дыбы. Хмурые му-
жики молча гнали куда-то коров, лошадей и овец, тащили за
рога упирающихся коз, в мешках волокли пронзительно визжа-
щих поросят и кричащую на разные голоса птицу. Глядя, как ру-
шат их нажитое тяжким трудом хозяйство, из-за своих заборов
громко голосили бабы, одетые во все темное, будто на похоро-
125
ны. Это зрелище напомнило Лизе проводы солдат на фронт – та-

кая же боль и безысходность лежала тогда на всех лицах.
Подойдя ко двору Потасовых, она увидела настежь распах-
нутые двери хлева и конюшни. Все семейство находилось во
дворе и каждый был занят делом. В углу Яков в кожаном фарту-
ке, сапогах и красной рубахе, остервенело и методично взмахи-
вая топором, рубил головы домашней птице. Посреди двора го-
рел костер. Над ним на треноге в громадном котле кипела вода,
женщины хватали еще теплые тушки, окунали их на несколько
секунд в кипящую воду и принимались ощипывать, заливаясь
слезами и горестно причитая. Младшенькие споро собирали пе-
рья в мешки.
Когда Лиза с Мишей вошли во двор, Фима, увидев их, с
громким плачем бросилась ей на шею.
– Э-эх, сестрица, видишь, что деется у нас тут?! Конец света
настает! Все, пропадаем мы совсем!
Яков, обернувшись, молча кивнув Лизе, зло сплюнул, от-
бросил в сторону топор и, скрутив цигарку, вышел на задний
двор перекурить.
– Что стряслось, Фимушка? Что здесь у вас происходит?!
Все село будто с ума сошло!
– И не говори, сестрица, так и есть! – продолжала голосить
Фима. – Нешто думала, что доживу до такой напасти?! Лучше б
умереть было мне в войну, чем видеть такое лихо!
– Да расскажи, наконец, все по порядку и прекрати плакать!
– прикрикнула на нее Лиза.
– Веришь ли, не могу, сестрица, моченьки моей нету, слезы
так и катятся из глаз! Сама посуди, как можно спокойно смо-
треть на разор всего нажитого тяжким трудом за многие годы?!
Вот этими своими руками приходится рушить! Вишь, сараи пу-
стые? Нет уже ни лошадки, ни коровок, кормилиц наших ро-
димых. Под нож пришлось всю птицу пустить, кабанчика горе-
мычного тоже вчера раньше времени закололи. Где ж это видано,
чтобы в пост мясом объедаться? А мы уже цельну неделю по три
раза в день мясо едим, грех-то, грех какой! Отрыжка проклятая
совсем замучила, и всей семьей животами маемся. А что будет
зимой, одному только Богу известно. Как бы не опухнуть да не
помереть с голоду. Ведь совсем без припасов остаемси!
126
Фима вытерла слезы тыльной стороной ладони, поправила

платок на голове.
– Ты вот что, Лиза, подь пока, посиди чуток на завалинке.
Мы скоро все доделаем, немного уж осталось. Потом ужин собе-
ру. А тебе подробнее о наших бедах Яша расскажет.
Не прошло и часа, как работа была полностью закончена.
Стемнело. И пока Фима собирала на стол, Яков поведал, что у
них стряслось.
– Несколько месяцев назад, летом, жатва как раз началась,
объявились у нас агитаторы, будь они неладны! А с ними началь-
ник из области и Минька Прозуренков, мужик твой, как пред-
ставитель органов. Агитаторы призывали вступать в колхоз,
обещали рай на селе устроить, сулили чуть ли не молочные реки
с кисельными берегами. Токмо, говорят, чуток перетерпите – и
жисть наладится. А для энтого надоть всем селом в ихний кол-
хоз иттить. Чем больше народу вступит, тем краше жить будет.
Товарищ Сталин, сказывали, еще два года назад велел создать
колхозы по всей стране, крестьяне везде активно туда идут, а
у нас-де – никак. Ну, мы с мужиками это дело обмозговали и
решили чуток обождать. Сама посуди, зачем нам от добра добра
искать? Хошь кака затея тады хороша, кады от нее польза всему
обществу имеется. А тут ишшо бабушка надвое сказала. Зачем
мне объединяться с Петькой Свечниковым, нищебродом, коли
у меня полный двор животины, амбары полны зерна, а у него
только и всего, что мышь в стакане да вошь на аркане? Кому из
нас двоих польза будет, а кому разор? А Петька-бездельник ша-
тается целыми днями по селу, самогонку жрет, песни горланит
да грозится всех мироедов к ногтю прижать. Сам же, лодырь, па-
лец о палец не хочет ударить. Я его звал у меня поработать, пла-
тить обещал по совести. Так не, не хочет, паразит! Ну, худо-бед-
но пару месяцев назад колхоз создали. Тока пошла туда одна
голытьба бездельная, у которой ничего нету, окромя дырявых
портков – ни скотины в нем нету, ни инвентаря, ни хваленых
тракторов. Чем землю-то обрабатывать? Агитаторы ихние на-
врали с три короба да и были таковы. А тут с десяток дней тому
пожаловал в село новый человек, сказывали, прямо из самой
Москвы. Опять на собрание согнали. Выступал этот приезжий,
Михаилом Арефьевым кличут. Бывший заводской рабочий из
127
Москвы, коммунист. Прислали его, значит, к нам колхоз подни-

мать, нас, неграмотных, просвещать. Двадцатипятитысячником
назвался, сказывал, партия его, вишь, мобилизовала для работы
в селе. Вот этот Михаил и стал парторгом колхоза. «Создание
колхозов – это принципиальное и бесповоротное решение пар-
тии, – заявил он тогда на собрании. – И выполнить его – наша
первейшая задача, чего бы нам это ни стоило!». В общем, сильно
строжился тогда этот уполномоченный московский. Заявил, что
дает нам десять дней на обобществление всей нашей живности.
Для этого распорядился выделить бывший господский двор.
Там еще сараи уцелели, да и забор кругом их высокий... Мы с
мужиками даже не стали обсуждать это его распоряжение, ишь,
раскомандовался. Ты сперва наживи, а погодя уже отдавай за
просто так. Решили, коли силой будут отбирать, ответим силой,
будем стоять до последнего. Где это видано, чтобы чужое добро
принудительно отбирали?! На следующий день приехал из ра-
йона взъерошенный Васька, мой средний сынок, он там в райис-
полкоме счетоводом работает.
«Тятя, – говорит, – как можно скорее распродавай и пускай
под нож всю свою живность. Ваш парторг вчера не шутил. С
властью нынче шутки плохи. На следующей неделе по дворам
будет ходить комиссия из представителей власти и органов
НКВД проверять, как идет обобществление. Кто добровольно
не сдаст скотину в колхоз, у тех станут отбирать силой, даже с
применением оружия. А неподчинение будет расцениваться как
открытое и активное сопротивление Советской власти. Поэто-
му главу такого семейства велено арестовывать, а добро рекви-
зировать вместе с домом».
Пришлось нам с Васяткой в базарный день гнать свою жи-
вотину на продажу. Считай, за бесценок отдали и лошадь, и двух
коров. Таперича у нас ни молока сваво, ни маслица не будет, и
землю весной пахать не на чем. Вот уже третий день без переды-
ха птицу режем – на мясо глядеть уж не могу. Ну скажи ты мне,
Лиза, Бога ради, на что мне сдалась така Советска власть, котора
токмо грабит людей?! Вон давеча председатель колхоза кулаком
меня обозвал, а за что?! Какой я кулак?! Я всю жисть тружусь,
не разгибая спины, а он мне: «Кулак!» – орет. Да меня с малолет-
ства в деревне знают. Какой я мироед, коли помогаю немощным,
128
калекам, вдовам, у которых мужья сложили головы на войне?

А энта законна власть, котора хочет меня истребить как кула-
ка, хоть кому помогла?! Аль, может, она для таких, как Петька
Свечников, хороша? Тогда она рубит сук, на коем сидит. Такие
Петьки ее по миру пустят скорше, нежели кулаки, токмо и зы-
рят, где чаво хапануть, а работать за них кто-то другой должон.
Они спят и видят, кабы нас врагами власти объявить, а себе по-
скорей захватить наши хозяйства. Да вот пользы им от этого не
будет никакой – пропьют, промотают все и снова останутся ни
с чем. Тады начнут искать новых врагов. И ни конца этому не
будет, ни края при энтой власти. Неужто зря сложили головы
миллионы людей в германску и гражданску войны, чтоб над
нами таперича измывалась пьяная бездельная голытьба? А где
ж обещанная воля, равные для всех права, счастливая жизнь без
эксплуататоров, бар и царей? Да энти похлеще прежних будут,
те-то так народ простой не гнобили. Я ничаво не пойму, Лиза, я,
разменявший уже шестой десяток! Одно скажу: гори она пропа-
дом, така власть!
Потрясенные увиденным и услышанным, Лиза с Мишей си-
дели молча, не зная, что сказать, боясь ненароком усугубить и
без того невыносимую боль в душе этого несчастного человека.
– Ты в городе живешь, Лиза, ближе к власти. Ничего не ска-
зывал твой Миней? Сколь ишшо нам терпеть? А то совсем жи-
сти не стало! Хоть живым в гроб ложись. Дак дети малые, их
поднимать, на ноги ставить надоть.
– Нет, Яша, об этом у нас с ним разговора не было. Да ты
ведь и сам знаешь, как мы живем, хуже, чем кошка с собакой. Он
на днях строго-настрого запретил мне бывать у вас, да я его не
послушалась. Много чести!
– Фима, подлей гостям дорогим чайку, да и я не откажусь
еще кружечку выпить, – обратился Яков к жене и продолжил:
– Молодец Васятка-сынок, надоумил батю животинку про-
дать. Иначе у меня бы просто сердце не выдержало. И взаправду,
вскорости понаехало милиции, уполномоченных разных из об-
ласти, из района. Ходють по подворьям, заставляють весь скот,
лошадей и птицу доставить на бывший господский двор. Вести-
мо, народ не хочет свое добро задарма отдавать – плач, вопли,
ругань стоит. Но этим зверюгам наплевать на людскую беду. За
129
один день управились – все подворья обобрали. Как люди будут

жить, чем кормиться, им дела нет – хоть все издохните с голоду.
Я так считаю, большей беды и самый лютый враг не сотворил бы.
Это ж надо такое отчебучить: лошади голодные ржут, недоеные
коровы мычат, голодные свиньи носятся по двору и пожирают
несчастную домашнюю птицу, которую тоже нечем кормить. Ты
ж подумай, разве это по-хозяйски, по уму сделано? Собрали всю
живность в одном месте, а кормами обеспечить не додумались.
Вот где чистой воды вредительство! А ведь у наших мужиков
хозяйство налажено было. Так нет же! Будто специально поста-
вили руководить сельским хозяйством сволочей безмозглых на
нашу погибель! Жалко скотину, она-то чем виновата? Несколь-
ко мужиков попытались ночью пробраться на господский двор,
чтобы подкормить свою коровку или лошадь, так охрана начала
стрелять, двоих даже ранили. Вася уговаривает нас продать все
за сколько дадут, в крайнем случае, даже бросить и податься в
город, а то куда-нибудь подале. Просил не шибко тянуть с этим,
кабы поздно не стало. Но ты, Лиза, женщина умная, сама посу-
ди, куда мне ехать с такой оравой? Нет уж, подождем, авось Бог
в обиду не даст, и заживем как допреж жили. Может, эти там на-
верху опомнятся и сообразят: нельзя так гнобить мужика! Кто ж
их тогда кормить станет?! Надеюсь, рано или поздно повернется
власть лицом к нам, озаботится нуждами нашими.
С тяжелым сердцем возвратились в тот раз Лиза с Мишей
домой. На пороге их встретил мрачный Миней.
– Ты где пропадала все это время? – вперил он в нее горящие
злобой глаза. – Я уж думал, с тобой несчастье какое случилось.
– Не надейся, поживу еще! – с усмешкой бросила Лиза.
– Никак опять в Кривцово ездила? – не унимался Миней. –
То-то, я смотрю, ты какая-то взвинченная. Я же предупреждал
тебя, чтобы не ездила больше к Потасовым, для твоей же пользы
предупреждал!
Лиза отослала Мишу на улицу и обратилась к мужу:
– Теперь я понимаю, почему ты советовал мне не ездить
туда. А тебе вот что скажу: будь проклята такая власть, которая
так издевается над собственным народом!
– Что ты мелешь?! – взвился Миней. – Это Потасовы – на-
род?! Так знай, они и им подобные – самые что ни на есть ку-
130
лаки, лютые враги Советской власти, сдирающие со своих же

односельчан последнюю рубашку! А родственничек ихний, ха-
халь твой бывший Стефан, – белогвардеец, воевавший против
Советской власти! Чего ты их жалеешь?!
– Истинные враги нынешней власти – именно такие, как ты!
– парировала Лиза. – Надеюсь, что все вы когда-то получите по
заслугам за то, что сотворили со своим народом и страной! Бо-
юсь только, большинству из вас, к сожалению, удастся избежать
физической расплаты. Но вас осудит беспристрастный суд исто-
рии. А вот конкретно тебя, Миней, я уверена, заслуженная кара
настигнет еще при твоей подлой жизни! И у меня, я хочу еще раз
напомнить об этом, есть надежное средство, чтобы уничтожить
тебя. Запомни хорошенько мои слова!
ГЛАВА 16
До конца года Лиза в Кривцово больше не ездила. Но по-
сле этой поездки она стала больше интересоваться внутренней
политикой государства, покупала газеты, внимательно изуча-
ла сводки о ходе коллективизации. И, читая бравурные отче-
ты, вспоминала виденное в Кривцово собственными глазами.
Кроме того, стала внимательнее прислушиваться к дискуссиям,
которые по-прежнему вел Миней со своими соратниками у них
дома. Лиза обратила внимание, что состав гостей за последнее
время обновился почти наполовину. И новички уже не спорили,
а больше молчали и слушали, поддакивали, сколько бы ни вы-
пили водки за вечер.
21 декабря вся страна торжественно отметила пятидесяти-
летие Сталина. В этот день с самого утра, облачившись в парад-
ную форму, в начищенных до блеска сапогах, гладко выбритый,
распространяя вокруг себя густой запах одеколона, Миней от-
правился на службу. Вернулся лишь на следующий день, слегка
подвыпивший и необыкновенно возбужденный. Он явно нуж-
дался в собеседнике. Но, кроме Лизы и Миши, рядом никого не
было. Скрипя сапогами, он долго ходил из угла в угол, хмыкал,
качал головой и то и дело растирал руками поросшее суточной
щетиной лицо. Наконец, не в силах дальше молчать, заговорил:
– Вот ты постоянно споришь со мной, Лиза, упрекаешь
131
меня в жестокости. Но страна-то у нас такая огромная! И вся

в одночасье встала дыбом. В настоящий момент, чтобы ты зна-
ла, идет острейшая классовая борьба. И чем дальше мы будем
продвигаться в построении нового общества, тем эта борьба
будет становиться все острее. И товарищ Сталин, наш гениаль-
ный стратег и руководитель, очень четко и доходчиво объяснил
нам наши задачи и методы их решения. Огромное счастье для
всех нас, что именно он стоит во главе нашего государства. Я
скажу сейчас, может быть, кощунственные слова, но мне иногда
кажется, что даже товарищ Ленин засомневался и крепко заду-
мался бы, как поступить. Да, благодаря ему совершилась социа-
листическая революция. Но он умер. А страну из многовекового
болота дремучести дальше начал вытягивать товарищ Сталин.
И надо прямо сказать, что, несмотря на огромное сопротивле-
ние всего капиталистического мира, мы успешно продвигаемся
вперед. Я уверен, как бы ни было трудно, мы победим любого
внешнего врага и обязательно построим социализм, а затем и
коммунизм! Но самым страшным для нас оказался свой соб-
ственный, внутренний враг. Скрытые враги Советской власти
окопались в городах и постоянно устраивают провокации, со-
вершают диверсии, грозят реставрацией капитализма. А на селе
им активно подыгрывают кулаки. Если мы в ближайшее время
не обуздаем этих подлых гадов, этих мироедов, они задушат го-
лодом всю страну. Вот на это нам и открыл глаза товарищ Ста-
лин. И мы обязательно справимся с ними и уничтожим их, как
тифозную вошь!
Закончив свою вдохновенную речь, Миней остановился,
его грудь тяжело вздымалась, глаза горели воодушевлением.
Он застыл посреди комнаты с гордо поднятой головой, побед-
но выкинув руку вперед, словно оперный певец, только что ис-
полнивший наисложнейшую партию, в ожидании заслуженных
оваций публики.
– Я и не сомневалась, что сами вы, естественно, никогда
не осмелились бы на подобные вещи, кишка тонка! Так изде-
ваться над собственным народом, над ни в чем не повинными
крестьянами вам поручила власть, – спокойно констатировала
Лиза. – Разорили деревню до основания. А что с людьми будет,
вы подумали? Это вы – враги и вредители. Ведь весь обобщест-
132
вленный вами скот подох. Такие деятели, как вы, только оружи-
ем способны махать да языком чесать. А вот настоящих специа-
листов своего дела среди вас нет. Более того, вы даже учиться
не хотите, решив, что слепая преданность идее важнее всяких
знаний. Скот у крестьян отобрали, а чем его кормить, не поду-
мали. Главное – указание партии выполнить! Точно так же вас
нисколько не беспокоит, что в следующем году начнут массово
умирать от голода люди, лишенные источника пропитания. Что
вы тогда будете делать?! Где станете искать виновных?! Вместо
того, чтобы так бурно отмечать юбилей, лучше бы приехал ваш
хваленый товарищ Сталин и посмотрел, что он натворил, да по-
любовался на таких, как ты, прихвостней. Хотя, думаю, он и так
все прекрасно знает. Вероятнее всего, этот вурдалак специально
всеми силами пытается ослабить крестьян, согнуть их в бара-
ний рог, да так, чтобы они и пикнуть не посмели. С помощью
голода и репрессий окончательно подавить их волю к сопротив-
лению против нового закабаления. А вы, словно стадо баранов
за вожаком, тупо несетесь вперед, не осознавая, что впереди
пропасть. Вам важно вовремя отрапортовать: задание партии и
великого кормчего выполнено! Ура!
Миней опешил. Он буквально онемел от неожиданности и
стоял, молча глядя на Лизу, с открытым ртом. Затем выхватил
пистолет и, потрясая перед ее лицом, завопил:
– Да как ты смеешь, ты, контра недобитая?! На кого слюной
ядовитой брызжешь?! Я еще могу стерпеть, когда ты мне дер-
зишь! Но за товарища Сталина я тебя в порошок сотру, кулац-
кая подстилка!
Он замахнулся на Лизу. Неожиданно к нему подскочил
Миша и, бросившись на Минея, повис у того на руке. Раздался
выстрел. От этого звука Прозуренков будто очнулся, покрутил
головой, зло сплюнул, спрятав пистолет, постоял молча, только
желваки перекатывались по щекам, потом сквозь зубы произ-
нес:
– Я тебя предупреждаю, впредь не смей слова сказать про-
тив товарища Сталина! А то я за себя не ручаюсь: убью, как бе-
шеную собаку, не посмотрю, что жена! – и выбежал из квартиры.
133
* * *
Однажды на исходе зимы Лизу с Мишей на улице окликнул
какой-то мужчина, Лиза не сразу признала в нем Васю Потасова.
– Васянька, дорогой! – обрадовалась она. – Какой ты стал
видный, совсем возмужал, не узнать прям! Как твои дела? Где
работаешь? Пойдем, я тебя обедом накормлю да чаем напою.
– Нет, тетушка, неудобно, – отнекивался Василий. – Боль-
но муж у вас грозный да сердитый, скандала бы не вышло из-за
меня.
– Не беспокойся, Миней поехал сегодня в Курск на какое-то
важное совещание. Вернется только послезавтра. Так что никто
не помешает нам с тобой серьезно и обстоятельно побеседовать.
Пока Василий за обе щеки уплетал наваристые щи, Лиза
расспрашивала его о житье-бытье.
– Что вам сказать, тетушка, страшно бедствует сейчас де-
ревня, можно сказать, не живет, а выживает. Чижало в хозяй-
стве без скотины – ни дров привезти, ни поле вспахать, ни детям
молочка испить. Мало того, что прошлой осенью без живности
остались, так еще батяню непосильным налогом обложили. «Ку-
лак, дескать, говорят, мироед, кровь нашу пил, на горбу нашем
ездил, деньжат накопил – делись давай!» А какие мы кулаки?
День-деньской, с раннего утра до позднего вечера работали всей
семьей, не разгибая спины. А эти бездельники-голодранцы ране
палец о палец не желали стукнуть, теперь задарма все добро
наше хочут заграбастать. До власти дорвались и хороводють.
Не зря поют: кто был ничем, тот вдруг стал всем. Так они же не
просто, как они говорят, экспроприируют, они донага раздева-
ют, последний кусок отбирают!
Вася, поблагодарив за угощение, засобирался уходить.
– Не спеши, Васенька, погоди чуток, расскажи поподробнее,
как вы вообще все поживаете? Кури тут, – разрешила Лиза, при-
метив, что гость мнет в руках кисет с табаком.
Тот благодарно кивнул, закурил.
– Спасибо бате – не растерялся он. Нас подушным налогом
обложили – и денежным, и продуктовым. Налог этот устанав-
ливали с кондачка: «А пусть, – говорит вначале один активист, –
пятьсот рублей платит. Не-е, – заявляет другой, пускай тыщу не-
134
сет». Так спокойно говорит, будто когда-нибудь эту тыщу видел

и знает, как ее зарабатывают. В общем, сошлись на двух тысячах
наличными, да еще зерна и овощей чтоб сдали. Слава Богу, батя
догадался кое-что припрятать. Так что худо-бедно перезимова-
ли, с голоду, как многие, не пухли. А что нонче делать станем,
ума не приложу. Зерна – в обрез. Так ведь еще надоть на посев-
ную оставить. Экономим на всем. Весны бы скорее дождаться,
травы всякие пойдут: колба, лебеда, – будем с мукой мешать. Да
ведь прежде, чем сеять, надоть землю вспахать, а лошадки-то
нет. Хоть сам постромки одевай да в плуг впрягайся! Картош-
ка тоже на исходе, осталась только посевная. В основном репой
да кормовой свеклой питаемся, все одно скотины нет. Но люди
бают, будет и того хуже, хотя куда больше?! Власти пока своего
не добьются – не отступятся.
– Ну а ты-то сам как? Невесту присмотрел аль, может, же-
нился уже?
– Покудова не! Девушка на примете есть, хотел свататься.
Да из-за всех этих событий не до свадьбы сейчас. Так в женихах
и хожу.
– А с работой что?
– С работой тоже незадача. После Рождества с прежней при-
шлось уйти. На партийном бюро райкома мне вынесли строгий
выговор за аполитичность, за то, что у меня якобы отец кулак, а
я не провожу с ним соответствующую агитационную работу. Не
посмотрели, что я – коммунист и раньше на хорошем счету был.
Ладно из партии не исключили. Мне, правда, предлагали миро-
вую или, как назвал ее наш секретарь, компромисс. Сказал: вот
если открыто, в прессе, осудишь своего отца как кулака и злост-
ного врага Советской власти и публично откажешься от него,
тогда перед тобой все двери будут открыты. Но я же не тварь
последняя какая-нибудь, конечно, отказался. Тогда секретарь
предложил мне немедленно написать заявление об увольнении
по собственному желанию. Что было делать – по теперешним
временам еще хорошо отделался, могло быть и хуже. Вернулся
к своим в село, помогаю по хозяйству, хотя какое теперь хозяй-
ство? Но пока ничего придумать не могу.
– Да, дела... – протянула Лиза. – Чем же тебе помочь? Хотя
подожди, – она потерла лоб, – знаешь, может быть, тебе стоит
135
уехать на какую-либо стройку или прииск? Я читала в газете,

что сейчас в Сибири стройки гигантские разворачиваются и зо-
лотые прииски новые открывают, да и шахт немало. Бери свою
невесту и отправляйтесь строить. Может, и родителям удалось
бы помочь.
– Спасибо, тетушка, за совет. Я обязательно подумаю, воз-
можно, вы правы, – задумался Василий. – Но я вас вот о чем
хотел спросить. Вы тут ближе к власти, как-никак. Когда я еще в
райисполкоме работал, у нас слухи ходили, что в правительстве
готовится какое-то постановление против кулаков. Не слыхали
ли вы чего?
– Точно сказать не могу, – ответила Лиза. – Но Миней взял за
правило приглашать своих сотрудников к нам домой на обсуж-
дение различных документов. Меня с Мишей, конечно, всегда
за дверь выставляют, чтобы не мешали. А сами кричат, спорят,
даже до ссор доходит. И знаешь, Вася, я долго не могла понять,
зачем Миней их домой приводит. Для этого ведь служебные ка-
бинеты есть. Тут все-таки опаснее: зайти кто-то может чужой,
подслушать, да и донести могут свои же. Тогда бы им всем не
поздоровилось, а особенно Минею как начальнику. Но вскоре
я поняла – хочешь не хочешь, а на кухне хорошо было слышно,
о чем они говорили в комнате. Заводил компанию всегда Ми-
ней, обычно после ужина и обильных возлияний. Он зачитывал
документы и комментарии к ним, а затем предлагал откровен-
но, как говорится, по-большевистски, высказываться. Причем,
с критикой, как правило, выступал первым. Но со временем я
приметила, что наиболее ярые крикуны и спорщики постепенно
куда-то исчезли. Вместо них появились серые, молчаливые, ни-
чем не примечательные личности, своеобразные Молчалины, я
их про себя окрестила «бессловесным стадом». И вот, наконец,
настал момент, когда из всех крикунов остался один Миней. Все
они по-прежнему напивались до свиного визга, но никаких об-
суждений больше не было – говорил один хозяин дома. А гости
в ответ на его приглашения высказываться только угрюмо мол-
чали. Впрочем, его это, похоже, вполне устраивало. Отношения
между ним и остальными тоже претерпели радикальные изме-
нения. Теперь Миней входил в квартиру гоголем, уверенной по-
ходкой проходил в комнату, выгонял нас с Мишей на кухню, а
136
за ним, чуть ли не на цыпочках, следовала вся остальная ком-

пания. Рассаживались вокруг стола и подобострастно смотрели
ему в рот. Однажды, когда, выпроводив своих сотрудников, он,
довольный, вошел в квартиру, я поинтересовалась, куда подева-
лись те сотрудники, с которыми он начинал службу.
«С каких это пор ты стала интересоваться моей работой? –
поддел он меня и, насупившись, назидательно продолжил: – В
этом нет ничего особенного. Хочу напомнить тебе тезис това-
рища Сталина, что, по мере продвижения к социализму, коли-
чество врагов вокруг нас будет только возрастать. Если быть
постоянно бдительным и хорошенько присмотреться к окружа-
ющим, то можно без труда обнаружить их везде. Вот я и присма-
триваюсь. Короче, чтобы долго не рассусоливать: те, которые
бывали здесь ранее, а потом исчезли – и есть враги. Таким не
место в нашем обществе, среди советских людей, строящих со-
циализм. И я считаю своей заслугой, что именно я вовремя вы-
явил и обезвредил их. Все они впоследствии полностью призна-
ли, а главное, осознали свою вину и теперь перевоспитываются
на стройках социализма. Ну а если и это не поможет, разговор с
ними будет коротким. Слово партии жестоко, но справедливо!»
В общем, я поняла, что Миней, применяя так называемый
метод провокации, выявляет нелояльных сотрудников и потом
арестовывает их. Потому-то он и заявил мне однажды, что если
я кому-то доложу о его высказываниях, то ему за это ничего не
будет. Что касается твоего вопроса, Вася, то, к сожалению, я ни-
чего не знаю. Хотя о чем-то подобном они недавно говорили,
и, кажется, по этому поводу и на совещание в область укатил
Миней. Давай договоримся, что ты через какое-то время снова
появишься в Белгороде. И я, если что-то узнаю более конкрет-
ное, обязательно тебе расскажу.
* * *
Похоже, весна, наконец, пришла окончательно и беспово-
ротно. Март был довольно холодным, дождливым, зато в апреле
солнце и теплый южный ветер быстро прогрели землю: зазеле-
нела трава, на деревьях набухли почки, потянулись с юга домой
птицы. Однако радость вскоре сменилась тревогой: за месяц не
137
выпало ни одного дождя, что предвещало очередной неурожай.

Страна и так уже два последних года страдала от засухи, третий
неурожайный год грозил страшным голодом.
Лиза с Мишей сидели на скамейке в парке, обсуждали теку-
щие школьные дела. Миша оканчивал в этом году шестой класс.
Пора уже подумать о будущей профессии. Лиза хотела, чтобы
сын после десятого класса поступал в институт. А Миша был
намерен после седьмого идти работать или, в крайнем случае,
в училище, чтобы приобрести рабочую профессию. Впрочем,
Лиза надеялась склонить сына к своему варианту, ведь учился
он хорошо, да и времени еще было более чем достаточно.
Вдруг она услышала, что кто-то зовет ее. Оглянувшись, уви-
дела Василия.
– Здравствуйте, тетушка! – улыбнулся он. – Вот, как дого-
варивались: только объявился в городе – и сразу к вам. Правда,
припозднился маленько, но никак ране вырваться не мог. Вес-
на, работы больно много, бате нужно подмогнуть. Сейчас самое
жаркое время – посевная, когда день год кормит.
– Ну и как же вы в этом году без лошади-то обходитесь?
– Да как, тяжко пришлось. Правда, этой весной мы намно-
го меньше землицы обработали. Как говорится: не до жиру –
быть бы живу! Хоть бы для себя уродило. А пахали на себе. Мы
с братом Гришей постромки одели, а батя за плуг встал. Так
худо-бедно вспахали лоскут поля и засеяли рожью. На огороде
маманя с сестрами тоже управились: картошку, маркошку, све-
клу, репу, ну и чего еще положено там посадили. Так оказалось,
мы еще и виноваты, что работаем споро. Явились на подворье
председатель колхоза с секретарем сельсовета – и давай нас
почем зря ругать: «Вот ведь мироеды! – кричат. – Одно слово
– кулаки! Как вас ни прижимай, как ни тряси, а все норовите
извернуться. Ты их так, а они эдак – вишь, уже и отсеялись, и
обсадились. Видать, умудрились все же кое-чего приховать от
колхоза. И дела им нетути, что в колхозе посевная горит: ни
людей, ни зерна, ни лошадей. А они жируют здеся на зависть
всей колхозной бедноте».
Ну, конечно, батя не стерпел и сцепился с ними: «Вы, – грит,
– меня моим же трудом не попрекайте! Я вас не нанимал в ра-
ботники. Как вишь, сами управляемси. Это вы стараетесь на
138
чужом горбу в рай въехать: народ в колхоз загнали, пусть гор-

батится. А сами ни за холодну воду, токмо ходите да покрики-
ваете. Сеять у вас нечем, а виноват кто? Из-за собственной дури
лошадей сгубили и зерно сгноили. Теперя приходится лапу со-
сать да виновных искать на стороне, чтобы было на кого свалить
собственное вредительство. Не самих же себя во вредители за-
писывать? Вестимо, кто у вас виноват – кулаки, а кто ж ишшо?!
А какие мы кулаки?!».
Председатель чуть ли не в драку полез. Потом плюнул с до-
сады и пригрозил: «Ништо, скоро найдем на вас управу, кулачье
проклятое! Недолго вам осталось над трудовим крестьянством
измываться, кровушку народну пить. Ты, Яшка, не надейся, от-
ветишь за все – и за слова свои, и за дела. Советска власть, она
справедливая, токмо не к таким мироедам и лютым ее врагам,
как ты. Жди – дождешься справедливой народной кары! Мы не
дадим тебе изгаляться над простым людом, в порошок сотрем,
заруби это хорошенько себе на носу!».
Вот и сидим теперь, ждем обещанного. Понятно, что хоро-
шего ничего не дождемся. А тут еще погода… – за месяц ни еди-
ного дождя. Боюсь, вся наша работа коту под хвост. Кабы еще
дали дождаться урожая-то.
– Да, Вася, ситуация и вправду невеселая, – покачала головой
Лиза. – Мне тебя тоже нечем обнадежить. Помнишь, в тот раз,
когда ты приезжал, Миней был на совещании в области? Вер-
нулся воодушевленный и злой одновременно. После этого его
компания долго у нас не собиралась. А в прошлом месяце вновь
заявились. Обсуждали последнее Постановление ЦК ВКП(б). У
него длинное такое название, я не запомнила полностью, но на-
чиналось словами «О темпах коллективизации». На самом деле
обсуждения никакого не было. Я ведь тебе уже рассказывала,
что Миней убрал из своего окружения всех недовольных и не-
согласных. Так что все свелось к чтению этого самого документа
и разъяснению некоторых его положений. Я же, сидя на кухне,
волей-неволей вынуждена была это слушать.
Если коротко, то в Постановлении речь шла об ускорении
темпов коллективизации и сроках ее выполнения. Коллекти-
визация должна быть полностью завершена уже к концу 1932
года. Именно для этого и прислали в вашу деревню этого рабо-
139
чего-двадцатипятитысячника из Москвы, и не только к вам, их

по всей стране разослали. Отныне уклонение от вступления в
колхоз будет расцениваться как злостный саботаж и считаться
уголовным преступлением. А имущество саботажников будет
конфисковываться в пользу государства, то есть колхозов.
– Да где же такое видано? На кой нам энтот колхоз сдался?
C него толку никакого – нищета одна. Разве мы преступники ка-
кие, грабим кого аль убиваем? Неужто не имеем права работать
честно на самих себя? За что нас так? Выходит, Советска власть
устраивает террор против своего собственного народа?! – ахнул
Василий.
– Ничего другого от этой власти ждать и не приходится,
это давно понятно, – невесело усмехнулась Лиза, – потому что в
глазах партии крестьянин-единоличник не советский человек, а
тайный враг, который спит и видит, как бы подорвать ее устои.
Поэтому ее основная задача – всеми способами подавить сопро-
тивление крестьян, превратить их в бессловесное, послушное
стадо, этаких крепостных, только с приставкой советские. А для
этого все способы хороши. Вот и сгоняют вас в колхозы, отбира-
ют землю, скотину, продовольствие, чтобы вы за кусок хлеба им
служили да еще и благодарили народную власть, что в живых
оставила.
– Так что же нам делать-то? – приуныл Василий.
– Э, Васенька, самого страшного-то я тебе еще не поведала,
– остановила его Лиза. – В этом же Постановлении сказано, что
не исключено и вооруженное сопротивление, в первую очередь,
со стороны кулаков. Поэтому каждая область, каждый район
получил разнарядку, другими словами, свою норму раскулачи-
вания. Определили, что количество кулацких хозяйств в стране
составляет примерно 5%. Все кулаки поделены на три катего-
рии. Первая – это контрреволюционный актив, те, кто с оружи-
ем в руках будут готовы выступить против Советской власти.
Их надлежит арестовать и предать смертной казни. Вторая ка-
тегория – активные противники. Тех будут выселять в отдален-
ные районы страны. И, наконец, третья категория – пассивные
противники, не поддержавшие коллективизацию, они подлежат
расселению в пределах губернии. Собственность всех категорий
кулаков будет реквизирована в пользу колхоза.
140
– И вы думаете, что мы попадем в их число?

– Не хочу тебя пугать, Вася, но, скорее всего, попадете, разве
чудо какое случится.
– А какие-то нормативы, критерии определения кулака в
Постановлении приводятся?
– Вот именно, что кое-какие, настолько они не конкретны.
Первое – это использование наемного труда. Затем к кулакам
причислены те, у кого больше одной коровы или лошади, а так-
же хороший дом.
– Так у нас же никакой живности уже нет.
– Это большого значения не имеет, главное, что она у вас
была. Ведь составлением списков должны заниматься местные
органы ОГПУ и местные власти при активном участии акти-
вистов. В вашем случае это: председатель колхоза, который
давно точит на вас зубы; московский двадцатипятитысячник,
готовый костьми лечь, но выполнить поставленную партией
задачу; сельские активисты – бездельники, пьяницы и лодыри;
а еще Минеево войско, от него уж точно пощады ждать не при-
ходится. Так что, сам видишь, защищать вас некому. Но если
даже предположить, что каким-то чудесным образом вы не
подпадете под эти критерии, то последний пункт Постановле-
ния звучит просто убийственно для вас: раскулачиванию под-
лежат те хозяйства, члены семьи которых принимали участие
в царских войнах. Скорее всего, имеются в виду, прежде всего,
офицеры, воевавшие против Советской власти в гражданскую
войну. В деревне известно, что Стефан был белым офицером.
И лучше всех остальных об этом знает Миней, ведь он сам до-
прашивал его.
Василий слушал ее, в немом ужасе обхватив голову руками.
– Так что же нам делать? – спросил он.
– Думаю, у вас есть лишь один вариант – бежать нужно,
Вася! Бежать куда глаза глядят, и как можно скорее! Может, в
город, а еще лучше, затеряться где-нибудь на Урале или в Сиби-
ри. Иначе все может закончиться очень плохо.
141
ГЛАВА 17
В последние годы Михаил ощущал, что время все больше
ускоряет свой бег. Вроде бы только-только окончилась Отече-
ственная война, а глядь – уже более двадцати лет прошло. Мно-
гим фронтовикам так и не удалось найти себя в мирной жизни.
Шутка ли, целых четыре года, да нет, даже пять лет, если считать
время до демобилизации, люди привыкли жить в определенном
режиме: все было заранее предусмотрено уставами и правила-
ми. Многие из уцелевших в пламени войны свихнулись в мир-
ное время от неожиданной свободы. Одни начали пить, другие
– воровать, а некоторые, потеряв родственников и дом, стали
бродяжничать. А сколько калек безногих и безруких попрошай-
ничали на улице и в поездах – не счесть.
Но Михаилу повезло. Ему пришлось после окончания во-
йны еще год отслужить в Венгрии, и за это время он хорошо
изучил фотодело. Трофейной фотокамерой снимал своих одно-
полчан, а также разные виды Будапешта, где стояла их часть.
Когда пришла пора демобилизации, Михаилу было все
равно, куда ехать, так как на всей огромной территории Совет-
ского Союза у него не осталось ни одного родного человека. И
он выбрал Сибирь. Почему именно этот край? Он понял лишь
тогда, когда уже жил в Новокузнецке. Его с детства влекло это
волшебное слово – Сибирь. Он был много наслышан о ней – та-
инственная земля, в недрах которой хранятся несметные и еще
не исследованные богатства. Он с воодушевлением читал, как
поднимаются в Сибири новые города, ведется строительство
гигантских заводов и фабрик, помнил стихи Маяковского:
Я знаю – город будет,
Я знаю – саду цвесть,
Когда такие люди
В стране Советской есть!
Михаилу хотелось окунуться с головой в эту стройку социа-
лизма, подружиться с людьми, о которых он слышал и читал так
много интересного.
Кроме того, он надеялся отыскать хоть какие-нибудь следы
родственников своего отца, которых, вроде бы, после раскула-
чивания сослали в Сибирь.
142
Вначале он устроился на Новокузнецкий металлургический

завод простым рабочим, получил жилье в общежитии, а через
несколько месяцев к нему подошел редактор заводской много-
тиражки.
– Слушай, Иванов, до меня дошли слухи, что ты прилично
фотографируешь, а у нас в газете как раз фотокора не хватает.
Можешь показать свои фотографии?
Фотографии редактору понравились, и он сразу же предло-
жил Михаилу постоянную работу в газете. Михаил также ино-
гда писал статьи, делал репортажи – получалось неплохо, редак-
тор был им доволен. Работа увлекла, и он решил поступить на
заочное отделение журналистики филологического факультета
МГУ.
В то же самое время в жизни Михаила произошло еще одно
знаменательное событие. Он познакомился с девушкой-врачом,
направленной после окончания Томского мединститута цехо-
вым терапевтом в медсанчасть завода. Через несколько месяцев
они с Дашей сыграли свадьбу. Редактору газеты удалось выбить
для молодых комнату в коммунальной квартире.
Уже на следующий год счастливым родителям не давал
спать по ночам крик первенца. Сына назвали Алешей.
После окончания института Михаил перешел на работу в
только что созданную молодежную газету «Кузнецкий комсомо-
лец», а семья сменила комнату в коммуналке на однокомнатную
квартиру в новом доме.
* * *
Накануне сотрудники тепло поздравили Михаила с юби-
леем – десятилетием работы в газете. За эти годы он, что назы-
вается, набил руку – освещал не только важнейшие события,
происходившие в городе и области, но нередко ездил с редак-
ционными заданиями по стране, а также регулярно помещал
в подвалах субботних номеров проблемные статьи о различ-
ных жизненных ситуациях, о которых он узнавал из писем чи-
тателей.
В тот памятный день его вызвал главный редактор и пору-
чил съездить в командировку в Кемерово, где на одной из шахт
143
произошла крупная авария, пострадали люди. В тот же день

Михаил выехал в областной центр.
Приехав в город, он сразу же пошел в обком партии. Оказа-
лось, что авария случилась на шахте «Северная». Это была очень
известная шахта, на которой добывали уголь уже более двадца-
ти лет. Она стала знаменита в годы Отечественной войны, когда,
в отсутствие профессиональных рабочих-шахтеров, сборные
бригады из пенсионеров, учеников фабрично-заводских учи-
лищ, поверхностных и конторских работников, половину из ко-
торых составляли женщины, добывали по пятьдесят тысяч тонн
угля в год. Это – единственная шахта Кузбасса, награжденная
орденом Отечественной войны І степени за поставку коксую-
щегося угля на предприятия оборонной промышленности. Од-
нако сложность работы здесь заключалась в том, что угольные
пласты залегали под большим углом, и была велика опасность
выброса газа метана и, как следствие, пожаров, а угольная пыль,
постоянно висевшая в воздухе, грозила взрывом. Поэтому на
шахте нередко случались мелкие аварии. А из крупных – эта
была шестой за все время эксплуатации.
В результате взрыва метана погибли семь горняков, нахо-
дившихся в забое. Еще пятнадцать человек, обожженных, отрав-
ленных газом и травмированных, удалось поднять на поверх-
ность. На момент приезда Михаила они находились на лечении
в городской больнице. Пожар на шахте удалось потушить, но
она пока не работала.
Когда Михаил знакомился со списком пострадавших, глаза
резанула знакомая фамилия – Потасов Василий Яковлевич, 1906
года рождения.
«Боже мой, неужели Василий, двоюродный брат?! Неужели
я наконец нашел родственника?! – ахнул он. – Не может быть,
чтобы это было простым совпадением!»
Уже через час, предъявив корреспондентское удостовере-
ние, Михаил сидел в кабинете главного врача больницы. Жен-
щина средних лет, смуглая, черноволосая, с приятной улыбкой,
внимательными глазами и мягким грудным голосом, произвела
на него прекрасное впечатление.
– Я сама оперировала вашего брата, – рассказывала она. –
Он у вас молодец, настоящий герой, держится на редкость му-
144
жественно, хотя, к сожалению, травмы у него очень тяжелые. Я

такие только на фронте видела после бомбежки: множествен-
ные переломы рук и ног, проникающее ранение брюшной поло-
сти, контузия, да еще острое отравление метаном. Я вообще ума
не приложу, как он смог остаться в живых в этом аду. Обнаде-
живать вас не буду, состояние критическое. Правую ногу при-
шлось ампутировать до колена из-за опасности возникновения
гангрены. Буду с вами откровенна, шансов на благополучный
исход немного. Кроме того, длительное хроническое недоедание
и слабое сердце еще больше ухудшают прогноз.
– А с ним можно повидаться, поговорить? – поинтересовал-
ся Михаил.
– Да, конечно, – кивнула главврач. – Надеюсь, ваше появ-
ление окажет на него благотворное влияние. У него ведь здесь
никого из родственников нет, не только ухаживать, но даже на-
вестить и передачу принести некому. Разве что санитарки сер-
добольные лишний раз подойдут.
– В таком случае, если позволите, доктор, я буду его посто-
янной и круглосуточной сиделкой. Я ведь не виделся с братом
более тридцати лет.
Михаил позвонил главному редактору, объяснил ситуа-
цию, сказал, что редакционное задание обязательно выполнит,
и попросил предоставить отпуск на десять дней. Затем наскоро
перекусил в ближайшей столовой и вернулся в травматологиче-
ское отделение, в котором находился Василий. Тот в это время
спал.
«Боже мой, – вглядываясь в бледное лицо Василия, размыш-
лял Михаил, – он же всего на какой-то десяток лет старше меня,
ведь это еще далеко не старость, а на вид – глубокий старик».
Но он тотчас узнал его, несомненно, перед ним лежал его
двоюродный брат Вася, которого он не видел с того самого па-
мятного дня, когда они с мамой расстались с ним на скамейке
городского парка в Белгороде. Он безуспешно искал его долгие
годы после окончания войны – и вот встретились...
«А по-настоящему ли ты его искал? – задал себе нелице-
приятный вопрос Михаил. – Признайся самому себе честно и
откровенно, ни черта ты не искал, так, послал пару запросов,
позвонил в редакции нескольких городов для очистки совести
145
– и удовлетворился, счел, что долг свой перед родственниками

выполнил. А Василий-то, вишь, совсем рядом, оказывается, на-
ходился, жил в одной с тобой области. Эх, ты, журналист-прав-
долюбец! Про других сердобольные истории в газете печатаешь,
слезы умиления у читателей выжимаешь. А сам-то хорош!»
Сейчас, во сне, под влиянием обезболивающих препаратов,
лицо Василия, покрытое глубокими морщинами с въевшей-
ся навсегда в кожу угольной пылью, расслабилось. В коротких
волосах обильно проступала паутина седины. Дышал он с тру-
дом. Его грудь судорожно вздымалась, видно было, что каждый
вздох дается ему с большим усилием.
«Бедный-бедный Вася!» – подумал Михаил.
И тот, будто услышав мысли брата, внезапно открыл глаза.
Вначале мутный, со сна, взор постепенно обрел осмысленное
выражение. Василий заворочался, попытался подняться, но, за-
стонав, упал на кровать.
– Лежи-лежи, Вася, тебе сейчас нельзя двигаться, – про-
молвил Михаил. – Если что-нибудь нужно, скажи, я помогу
тебе. Да и вообще, я все эти дни буду с тобой вместо сиделки.
– Дай водички, – еле слышно прошептал больной.
«Когда будете находиться возле него, – вспомнил Михаил
наставления главного врача, – ни в коем случае не давайте ему
воды вволю пить. Это для него смертельно опасно, только сма-
чивайте губы влажной ваткой, в крайнем случае, можно дать од-
ну-две чайных ложечки, не больше».
Михаил быстро поднялся, взял кружку с тумбочки и смо-
чил сухие губы Василия. Тот жадно облизал их.
– Кто вы? – спросил он.
– Ты не узнаешь меня, брат? – Михаил наклонился к больно-
му, полотенцем промокнул вспотевший лоб. – Я же твой двоюрод-
ный брат Миша, сын твоего дяди Стефана и Лизы Подольской.
Тот несколько мгновений внимательно изучал его лицо, за-
тем из глаз Василия ручьями потекли слезы.
– Боже мой, Миша! Как, откуда ты здесь? А я вот, видишь,
какой…
Михаил тоже не мог сдержать слез. Он наклонился к самому
лицу брата, прижался мокрой щекой к его щеке, осторожно об-
нял за шею. Потом сел, вытер глаза, заставил себя улыбнуться.
146
– Теперь все будет хорошо, я говорил с доктором, и она меня

очень обнадежила. Я буду с тобой неотлучно, пока тебя не вы-
пишут из больницы.
Он взял полотенце, промокнул лицо брата, снова влажной
ваткой смочил ему губы. Тот благодарно улыбнулся в ответ.
– Какой ты стал... – протянул он. – Я тебя еще мальцом пом-
ню. А ты вон каким видным сделался. Как ты нашел меня?
– Давай-ка, братец, не все сразу. Еще успеем обо всем пого-
ворить. Сегодня поспи, сил наберись, а завтра начнем тары-ба-
ры-растабары разводить.
– Хорошо, – согласился Василий, – только… – он замялся, –
ты, пожалуй, не особо-то утешай меня. Я свое положение знаю.
Не слишком много шансов у меня выкарабкаться и обмануть
костлявую. И так-то, спасибо судьбе, за эти годы не раз удава-
лось ее обвести вокруг пальца. Поэтому нам с тобой надо по-
торапливаться... Все-все, – пресек он возможные возражения
Михаила, – а теперь я сосну чуток.
* * *
Следующие несколько дней, промежутки между лечебными
процедурами, питанием и сном были заполнены разговорами.
Несколько раз к ним подходила лечащий врач, деликатно объ-
ясняла Михаилу, что больной очень слаб, крайне истощен, и ему
необходимо побольше отдыхать и спать. Михаил и сам был со-
гласен, но не мог повлиять на брата: тот торопился выговорить-
ся. В конце концов Василий обратился к доктору:
– Товарищ доктор, я сам отлично понимаю, что дела мои не-
важнецкие. Боюсь, не выдюжу в этот раз. Мне много чего нужно
поведать брату. Сейчас это для меня самое важное. Не беспо-
койтесь, я постараюсь не слишком напрягаться. Только, прошу
вас, не гоните брата. Я очень хочу успеть…
И Василий, в своем упорном нежелании поддаваться смер-
ти, цеплялся за этот разговор с Михаилом, будто за спаситель-
ную соломинку, соединяющую его с жизнью.
Странное это было общение. Михаил по большей части слу-
шал, задавая иногда уточняющие вопросы. Говорил в основном
Василий. Посреди разговора он часто останавливался, отдыхал.
147
Иногда на средине фразы внезапно умолкал, глаза его закрыва-

лись, и он засыпал. И тогда Михаил, боясь шевельнуться, чтобы
не спугнуть его тревожный сон, сидел и пристально глядел на
брата. Он пытался навсегда запечатлеть его черты в своей памя-
ти, обдумывая услышанное. Опасался одного – хватит ли у Ва-
силия сил досказать все до конца. Больше всего на свете сейчас
он боялся потерять вновь обретенного брата. А Василий, поспав
с полчаса, так же внезапно открывал глаза, глубоко вздыхал и
продолжал говорить с той самой фразы, на которой его сморил
сон, будто и не засыпал вовсе.
ГЛАВА 18
В тот раз Василий вернулся из Белгорода в Кривцово край-
не встревоженный разговором с Лизой. Он рассказал родным,
что она советовала немедленно покинуть село, бежать подальше
от родных краев.
– Нет, Васятка, никуда мы отсюда не двинем, – печально от-
ветствовал Яков. – Куда нам с эдакой оравой? Да и от судьбы
своей, как говорится, не уйдешь. Будем ждать и примем свою
долю, какой бы горькой она ни была. Станем молиться, как
делали наши предки, авось, пронесет. Все, разговор на этом
закончен.
Наступило тревожное время ожидания. Раньше дни были
заполнены под завязку работой, а теперь от безысходности про-
сто опускались руки. Ничего не хотелось делать. Только безза-
ботная малышня носилась, как и прежде, по улице.
Недели через две председатель колхоза объявил очередную
всеобщую сходку. Собрались в бывшем господском доме, кото-
рый после спровоцированной Минеем вакханалии сами же и
отремонтировали. Теперь в нем размещалось правление колхо-
за. А в бывшем зале проводились общие собрания.
Когда все односельчане расселись по скамьям, из-за стола,
покрытого кумачовой скатертью, встал председатель и объявил,
что слово предоставляется парторгу колхоза товарищу Арефье-
ву. Тот в течение часа ладно рассказывал людям о внутренней
политике партии, планах и достижениях первой пятилетки,
успехах в проведении коллективизации и преимуществах обоб-
148
ществления по сравнению с единоличными хозяйствами. В кон-

це своего выступления заявил, что для улучшения руководства
и организационной работы пришло время создать в колхозе
партийную организацию. Сейчас на селе всего два коммуниста
– он да председатель колхоза. И призвал односельчан подумать
и вступать в партию. А они с председателем внимательно рас-
смотрят кандидатуры и дадут рекомендацию для вступления.
Затем слово опять взял председатель колхоза.
– Да, товарищи, это очень важный и ответственный вопрос,
подумайте над предложением нашего парторга товарища Аре-
фьева. А теперь переходим к главному вопросу повестки дня.
Из предыдущего выступления вы слышали, каких успехов в
построении социалистического общества и индустриализации
производства достигла наша страна. И можете не сомневаться,
достигнет еще больших! Партия поставила перед всем народом
и, прежде всего, перед нами, коммунистами, задачу не только
выполнить пятилетку в срок, но и перевыполнить ее. И вы-
двинула лозунг: «Даешь пятилетку в четыре года!». Это значит,
что советскому народу надо напрячь все силы для успешного
построения заводов, фабрик, освоения новых земель, поиска
неразведанных полезных ископаемых, возведения городов бу-
дущего. Но для этого нужны деньги, много денег, и еще хлеб,
много хлеба, чтобы его хватило и на продажу, и обеспечение
городского населения. В связи с этим партия поставила задачу
резко ускорить темпы коллективизации на селе. Только круп-
ные сельские хозяйства смогут дать такое количество зерна,
которое поможет воплотить такие грандиозные планы в жизнь.
Поэтому мы больше не будем ждать! Мы не можем позволить
себе либеральничать, вести бесполезные переговоры со всяки-
ми недовольными и сомневающимися! Время для размышлений
и колебаний закончилось. С сегодняшнего дня списки вступив-
ших в колхоз и всяческие призывы на стенде в моей приемной
будут убраны, и все вы будете считаться колхозниками.
Председатель умолк, пережидая шум в зале, поднял руку,
подзенькал карандашом о графин с водой, а когда и это не по-
могло, изо всех сил стукнул кулаком о стол:
– Тихо, товарищи! Я еще не все сказал. Все, за исключением
кулаков. Эти подлые мироеды лишь мешают, а нередко открыто
149
вредят колхозному строительству. В нашем селе, к счастью, по-

добного не было. А вот в соседней Курской губернии кулаки ор-
ганизовали тайные диверсии и открытые вооруженные высту-
пления, которые привели к жертвам среди местных активистов.
Но Советская власть создавалась не для них, более того, она им
вовсе не нужна, она им как кость в горле. Социализм строит-
ся для вас, дорогие односельчане. Чтобы впредь у вас не было
эксплуататоров, угнетателей, богачей, а наемный труд навсег-
да ушел из вашей жизни в прошлое. Отныне все вокруг будет
колхозное, то есть будет принадлежать вам всем! И вы станете,
наконец, настоящими хозяевами своей земли! А для того, чтобы
исключить малейшие попытки к сопротивлению и реставрации
прежнего положения, кулаки по всей стране изолируются, вы-
селяются в другие районы, а их хозяйство конфискуется в поль-
зу колхоза, то есть в вашу пользу. Вот теперь я сказал все. У кого
будут вопросы?
Председатель медленно обвел глазами присутствующих.
Поднялось сразу несколько рук.
– А кого назначим кулаками? – выкрикнул неказистый му-
жичонка из задних рядов.
– А вот хотя бы тебя и назначим! – тут же прозвучал ответ
под дружный смех собрания.
– Сиди, Спирька! – приструнил выскочку председатель. – И
попрошу без шуток, вопрос очень серьезный. Назначать никого
не будем, это не наше дело, потому что кулаков уже определили
без нас, согласно заранее поданным нами характеристикам каж-
дого личного хозяйства.
– А раскулачивать мироедов кто будет? – прозвучало из
другого угла зала.
– Это тоже не твоя печаль, дядя Панкрат. Завтра к нам при-
бывает бригада уполномоченных из областного центра. У них
в списках все указано – кого и сколько раскулачивать. Сразу
скажу, что, по расчетам специалистов из Москвы, таковых в ка-
ждом селе набирается примерно от 3 до 5%. Дело это не толь-
ко ответственное, но и трудное. Поэтому приезжим будут по-
могать местные активисты: Петр Свечников, Сергей Иванов и
Федор Чупакин. Все они – люди проверенные, комсомольцы,
активисты, бедняки. Комсомол – это надежный помощник ком-
150
мунистической партии, наша молодая смена. Вот пусть и помо-

гают своим старшим товарищам, а заодно и учатся нелегкому
делу построения и защиты коммунистического бесклассового
общества.
– А если те, кого определят в кулаки, захотят для искупле-
ния своей вины вступить в колхоз, тогда как? – опять выкрик-
нули из зала.
– Это кто там такой ушлый?! – повысил голос председатель.
Многие мужики от тяжелых невеселых дум и долгого си-
дения задымили самокрутками. Вечерний полумрак в зале еще
более сгустил поднявшийся табачный дым. Пришлось зажечь
керосиновую лампу.
– Сразу отвечу – категорически нет! – отрезал председатель.
– Партия предвидела, что найдутся подобные хитрецы среди
сельских богатеев и, чтобы избежать законного возмездия, по-
пытаются змеей подколодной проползти в колхоз, угнездиться
там, втереться в доверие, а потом начать изнутри вредить. Дуд-
ки! Вот им, нате, выкусите! – выкинул он в пространство зала
сразу две крутые фиги. – Ишь, чего захотели! Не выйдет! Кула-
кам колхоз заказан! Даже если они успели избавиться от всего
нажитого неправедным путем или припрятать добро! От людей
ничего не скроешь, мы отлично знаем их всех!
Он опять обвел строгим взором притихших мужиков.
– Еще раз повторяю, что кулакам никуда не скрыться от
зоркого людского глаза, они однозначно будут раскулачены,
изолированы от остального общества и немедленно удалены из
него, чтобы мы их поскорее позабыли, как прошлогодний снег,
как кошмарный сон, и не вспоминали больше никогда!
Председатель вновь осмотрел зал, прислушался и закончил:
– Ну, если вопросов больше нет, спасибо, мужики, за то, что
пришли на сходку, за понимание ситуации, теперь можете рас-
ходиться. А завтра – прямой дорогой в колхоз, на построение
социалистического общества.
Народ стал подниматься со своих мест, гасить цигарки, пе-
реговариваться, обсуждая услышанное. Но тут раздался голос
секретаря парткома:
– Погодите чуток, мужики, буквально еще пару минут. Я
скажу то, о чем забыл сообщить наш председатель. Кроме кула-
151
ков, у нас в селе имеется еще такая категория, как подкулачни-

ки. Хочу объяснить. Подкулачник – это небогатый хозяин, чаще
всего середняк, а иногда даже и бедняк, который не понимает
своим глупым и недалеким умишком значения колхозов, той
большой пользы, которую он будет иметь благодаря им. Он на-
деется на то, что, если поддержит кулака сейчас, тот отплатит
ему с лихвой в будущем. Эти подлые подкулачники будут всеми
правдами и неправдами сопротивляться вхождению в колхоз,
да еще и вас, остальное общество, подбивать станут не делать
этого. Сразу хочу предупредить: к подкулачникам у нас, у пар-
тии и власти, точно такое же отношение, как и к кулакам. Они
будут сразу, безоговорочно и без всякого сожаления выкорче-
ваны из нашей жизни вместе со своими покровителями-кулака-
ми! Так что хорошенько подумайте и зарубите себе на носу: кто
не захочет добровольно вступать в колхоз, тот будет считаться
злостным подкулачником! Как сказал выдающийся вождь на-
шей партии и гениальный руководитель Советского государ-
ства товарищ Иосиф Виссарионович Сталин: «Кто не с нами, тот
против нас!». Лучше не скажешь! А вот теперь действительно
все. Можете идти.
* * *
В эту ночь у Потасовых никто, кроме малых детей, не спал,
готовились к самому худшему. Стоя перед иконой святого Ни-
колая Чудотворца, истово молились, хотя Яков понимал, что
беда вряд ли обойдет семью стороной. Ведь тех, у кого близкие
родственники служили офицерами в царской армии или у бе-
лых в гражданскую войну, однозначно зачисляют в кулаки. А в
селе все знают о Стефане. И председатель колхоза, и парторг по-
стоянно обзывают их кулаками и мироедами. Среди односель-
чан не было таких, которые могли бы их защитить. Никто не
захочет попасть в подкулачники. Как говорится, своя рубашка
ближе к телу. О сопротивлении Яков даже не помышлял. Конеч-
но, теперь ясно, что зря не прислушался к советам сына и Лизы.
Но ничего не поделаешь, поздно кусать локти. Он лишь ломал
голову над тем, куда их сошлют, где они будут жить, как обу-
строятся и как вывозить пожитки без лошади. Фима и старшие
152
дочери печалились о меньших детях, о том, что из провизии и

одежды взять с собой да как все это упаковать в дальнюю до-
рогу. Ну и плакали, естественно. Жаль было бросать нажитое и
отправляться в неведомые края.
Утренняя заря застала Потасовых за сборами. Поднявший-
ся восточный ветер разогнал клубившиеся на горизонте обла-
ка. В отличие от западного, он не сулил долгожданных дождей.
Лето обещало быть, как и в прошлом году, сухим, а год – неуро-
жайным.
«А-а, – мысленно махнул рукой Яков, – теперь что ж, теперь
нам уж все равно не увидать плодов рук своих. Теперь пускай
коммунисты с комсомольцами да активистской голытьбой и
бесштанными колхозниками управляются со всем этим. Да чтоб
вам всем с голоду тут опухнуть и претерпеть те лишения, что вы
нам приготовили!» – не сдержался он. Но тут же, испугавшись
гнева Господнего, опустился на колени и снова cтал крестить-
ся на старую, потемневшую от времени икону святого Николая
Угодника. Этот образ с незапамятных времен передавался в се-
мье Потасовых из поколения в поколение. Яков загасил лампад-
ку, снял икону с божницы, завернул в платок и спрятал в мешок
с самыми необходимыми и дорогими вещами.
Выглянул в окно. Восходящее светило залило землю ярким
светом. «Ему нет дела до бед и страданий людей. Тысячелетия-
ми оно вот так же всходило и заходило до нас, одинаково ода-
ривая все сущее своими животворящими лучами, так будет и
после нас. Только людям почему-то не живется спокойно: вой-
ны, крестовые походы, преследования инакомыслящих. Почему
и зачем Бог так устроил этот мир? Никому не дано уразуметь
промысла Его – что ж, будь что будет. Значит, таков наш крест»,
– невесело усмехнулся Яков.
* * *
В это время с противоположного конца по накатанной до-
роге в деревню въезжал вооруженный отряд. Впереди, в лег-
кой коляске на резиновом ходу, восседал Миней Прозуренков.
Облаченный в хромовые сапоги, кожаные куртку и фуражку, с
портупеей через плечо и кобурой на боку, он был сосредоточен
153
и мрачен. Как-никак, а предстояло иметь дело со своими од-

носельчанами, которые помнили его с самого раннего детства,
хорошо знали его семью. Ехал он как представитель ОГПУ по
Центрально-Черноземной области. Рядом с ним полулежал туч-
ный, астматического вида представитель обкома партии Юозас
Гиндзейкис. Следом за коляской пылили две телеги, на них, под-
мостив соломки, чтобы не так трясло на ухабах, сидели по три
милиционера с винтовками.
Въехав в Кривцово, Миней направил коляску прямо к прав-
лению, где их уже поджидали председатель и парторг колхоза.
Председатель тут же послал за комсомольцами-активистами, а
сам поинтересовался, каким образом будет происходить раску-
лачивание и списком кулаков. Прозуренков развернул перед
ним план-график. Работы – непочатый край. До конца дня необ-
ходимо было в обязательном порядке выселить из своих домов
десять кулацких семей, изъять и описать их имущество, дома
документально оформить к конфискации в пользу колхоза, а
людей доставить в город Орел. Оттуда их по железной дороге
отправят в отдаленные районы страны.
Как только все собрались, Миней обратился к представите-
лю обкома:
– Юозас Моисеевич, люди готовы к работе, после короткого
инструктажа можем приступать.
Тот молча кивнул, закурил папиросу и демонстративно ото-
шел в сторону, давая понять, что инициативу в проведении это-
го мероприятия полностью предоставляет ему.
– Товарищи, попрошу внимания! – возвысил голос Миней.
– Мы сейчас с вами должны приступить к нелегкой и ответ-
ственной операции. Призываю отнестись со всей серьезностью
и пониманием важности данного мероприятия для нашего го-
сударства. Задание партии и правительства мы должны выпол-
нить с честью. Так что никаких сантиментов, вы должны пом-
нить, что перед вами закоренелые враги Советской власти, а
значит, и ваши!
Он ненадолго умолк, медленно обвел взором подчиненных,
для убедительности на мгновение остановился перед каждым,
вперив в него свой немигающий взгляд.
– Нас четырнадцать человек. Делимся на две группы по
154
семь человек каждая и расходимся в разные концы села. Вот

список подлежащих раскулачиванию. Каждой группе досталось
по пять дворов. В первую группу вхожу я, председатель колхоза
товарищ Жбанов, секретарь сельсовета товарищ Бобков, мест-
ный активист Петр Свечников и три милиционера. Остальные
составляют вторую группу. И зарубите себе на носу: никакой
пощады классовым врагам и кровопивцам, не обращайте вни-
мания ни на их просьбы, ни на мольбы. Вас не должна волновать
их дальнейшая судьба. Окажись они на нашем месте, поступили
бы с нами точно так же, а то и еще хуже. Наконец настала пора
справедливого возмездия. Они сполна заплатят за все! Так что –
никакой пощады! Работу необходимо закончить до семнадцати
часов. К этому времени к правлению колхоза подъедут подводы
и отвезут раскулаченных в Орел. Ну а потом их погрузят в то-
варные вагоны и отправят в заранее намеченные для их даль-
нейшего проживания районы страны. Но это уже не ваша за-
бота. Запомните: Советская власть – не только суровая, но еще
и гуманная власть. Мы – не какие-то царские сатрапы, которые
осужденных преступников в цепях и колодках гнали через всю
страну на вечную каторгу, где они умирали от непосильной ра-
боты на рудниках. А кулаки, бывшие ваши односельчане, пусть
скажут спасибо, что им, будто барам каким, еще и гужевой
транспорт для проезда подают. Не бахвалясь, скажу, что об этом
распорядился лично товарищ Гиндзейкис по моей просьбе. Това-
рищи Жбанов и Арефьев будут работать с местным населением.
Их задача – не давать посторонним мешать бригадам, отгонять
не в меру любопытных, чтобы не препятствовали проведению
операции, а заодно выявлять явных и скрытых подкулачников,
о которых они будут немедленно докладывать мне и товарищу
Гиндзейкису. А мы будем осуществлять общее руководство, а в
случае необходимости или какой-либо нестандартной ситуации
принимать на месте нужное решение. Все, товарищи, на этом
инструктаж окончен. Приступаем к работе. Напоминаю, дей-
ствуем согласованно и быстро, время дорого.
После этих слов Миней решительно двинулся вперед, за
ним потянулись остальные.
Вообще-то он не должен был ехать сюда, но людей катастро-
фически не хватало. И начальник ОГПУ по Центрально-Чер-
155
ноземной области распорядился командировать заместителя

начальника Белгородской ГПУ Прозуренкова в Мценский ра-
йон для проведения кампании по раскулачиванию. Получив
соответствующее распоряжение, Миней скорее обрадовался,
чем огорчился такому повороту судьбы. Он испытывал даже ка-
кой-то внутренний восторг. Хотелось продемонстрировать зем-
лякам, чего он достиг в жизни, как его ценит начальство. И ему
было совершенно все равно, каким способом это сделать.
Годы революции, гражданской войны и последующая борь-
ба со своим же народом в мирное время выковали в Советском
Союзе особую касту людей – особей, подавивших в себе лучшие
личностные черты, формировавшиеся в человеческом социуме
столетиями, такие как гуманность, сочувствие, жалость, челове-
колюбие, стремление помочь ближнему и страждущему. Они не
только подавили их в себе, но и жестоко наказывали за малей-
шие проявления такой слабости у других. Не зря их называли
железными людьми. На первом месте у них всегда стоял долг,
партийная дисциплина, беспрекословное и неукоснительное
выполнение приказов своих идейных вождей во имя построе-
ния мифического светлого будущего под названием коммунизм.
И хотя сами идеологи, видимо, не совсем четко представляли
себе конечный результат своего учения, но по пути к этой цели
никаких дискуссий не допускали, беспощадно, не задумываясь,
уничтожали не только классовых противников, но зачастую и
своих союзников, не щадили даже близких родственников. Им
не приходило в голову, что, сознательно пожертвовав гуманиз-
мом, в безумной гонке за мифом они вначале остановились в
эволюционном развитии, а затем начали стремительное движе-
ние назад, к своему дикому предку. Увы, подобные зигзаги не-
редки в живой природе. Это только в теории говорится о не-
уклонно поступательном движении эволюции. Просто у каж-
дого вида могут наблюдаться любые случайные генетические
отклонения. Со стороны они могут выглядеть странно, как,
например, неожиданно выросший у человека хвост или пятая
конечность. Организмы с такими отклонениями чаще всего не-
жизнеспособны. Согласно непререкаемым биологическим зако-
нам, подобные эволюционные аберрации обречены на неизбеж-
ное вымирание или сразу, или через несколько поколений.
156
Первым по списку было хозяйство Потасовых. Сцепив

зубы, Миней решительно вступил на знакомый с детства двор,
за ним – остальные. На крыльце их встретил хмурый Яков.
– Гражданин Потасов, – официальным тоном обратился к
нему Миней, – несмотря на то, что вы являетесь кулаком, то
есть злостным противником Советской власти, она, в отличие
от капиталистической, которой вы поклонялись всю жизнь, бо-
лее гуманна. Так как вы не оказывали ей вооруженного сопро-
тивления, то и она вас не тронет. Но само кулачество как класс,
согласно Постановлению ЦК ВКП(б), должно быть уничтожено
под корень. Поэтому по указанию обкома партии вас изолиру-
ют от теперь уже бывших односельчан, чтобы вы не мешали им
строить новую жизнь. Также вы лишаетесь всех имущественных
прав, всего незаконно нажитого и будете переселены вместе с
членами семьи в отдаленные районы нашей страны, где начнете
новую и, надеюсь, честную жизнь. Если своим честным трудом
заслужите прощение Советской власти, то в будущем снова во-
льетесь в число строителей коммунистического общества. Если
же и дальше вы будете упорствовать, хитрить, вилять и строить
всяческие козни строителям нового общества, то второй раз по-
щады уже не ждите. Народная власть уничтожит вас! Вам все
ясно, гражданин Потасов?
С этими словами Миней протянул Якову документ с фами-
лиями крестьян, подлежащих раскулачиванию. Тот вниматель-
но прочитал бумагу, вернул ее обратно:
– Слушаю тебя, Минька, и удивляюсь, глазам своим не
верю: ты ли это? Неужели ты был когда-то лучшим другом моего
младшего брата Стефана? Разве не тебя мы постоянно подкарм-
ливали в детстве? Ведь у вас в доме иной раз даже корки хлеба не
было, тогда мы для тебя кулаками не были. Не тебя ли наш Сте-
фанок буквально за уши тянул из дремучей необразованности,
помогая стать на ноги? Это ведь он спас тебя от верной смерти,
уйдя добровольцем на германскую войну вместо тебя, труса и
дезертира!
– Ты, Яков, контру тут не разводи! – грозно прикрикнул на
него Миней. – Лучше вели своим домочадцам поторапливать-
ся. Берите по одному узлу личных вещей, больше все равно не
положено, и ждите во дворе. А вы чего стоите, как истуканы?!–
157
набросился он на своих подчиненных. – Давайте, быстро начи-

найте обыск!
– А чего искать-то будете, дядя Миней? – спросил подошед-
ший к непрошеным гостям старший сын Якова Гриша.
– Я тебе не дядя! – гаркнул Миней. – С тобой, щенок, я вооб-
ще разговоры разговаривать не собираюсь, не дорос еще! Пшел
отсюда вон! – замахнулся он на Григория.
– Напрасно, выходит, мы тебя столько лет привечали. Не
зря говорится: сколь волка ни корми, он завсегда в лес смотрит!
– Яков бросился между ними, глаза его сверкали. – Не подкарм-
ливать тебя надо было, а пороть, неблагодарная свинья!
Прозуренков, хищно оскалив зубы, выхватил из кобуры на-
ган и ударил рукояткой Якова в лоб. Тот упал на землю, кровь
мгновенно залила его лицо. Сыновья бросились отцу на по-
мощь. Выстрелом вверх Миней остановил их.
– Стоять! – заорал он. – Я сказал, всем оставаться на месте!
Только попробуйте, подойдите – всех перестреляю! Быстро взя-
ли в руки тюки – и на выход! И этому, – он кивнул на лежащего
на земле Якова, – тюк прихватите! А вы, – приказал своим под-
чиненным, – немедленно приступайте к обыску! Двое – в дом,
двое – в сарай! Ищите тщательно, все вверх дном переверните,
все перетряхните, штыками проколите, чтоб ничего не утаили
эти враги!
– Товарищ Прозуренков, так в сараях, хлеве и на конюшне
ничего нет – пусто, ни живности никакой, ни птицы.
– Значит, успел продать, гнида?! Но ничего, это тебя все
одно не спасет! – подскочил Миней к пришедшему в себя Яко-
ву. – Вздумал Советскую власть дурить, вражина?! Ан, нет, тог-
да деньгами отдашь! – вопил он, пиная Якова ногой. – Давайте,
ищите старательнее, ребята! Все до нитки, до последней крош-
ки отберем у этих проклятых мироедов, чтобы знали, как оно
живется тем, у кого они последнюю копейку отымали, в одном
рубище отсюда уедут, сволочи! Обувку снять! – заорал он, уви-
дев, как один из милиционеров тащит из чулана целую гирлянду
лаптей. – Ишь ты, основательно подготовились к дальней доро-
ге! Ничего, зато в пути ногам легче будет. Быстро переобувай-
тесь! А лишние лапти колхозу пригодятся.
Через два часа обыск был окончен.
158
– Всю эту кулацкую банду препроводите к правлению кол-

хоза, – распорядился Миней, – и быстро назад! Охрана им уже
не нужна, куда бежать? От себя не убежишь!
Во дворе остались лишь председатель колхоза и Прозурен-
ков. Похаживая возле сложенных в кучу вещей, бочонков с про-
визией, мешков с зерном, он удовлетворенно хмыкнул:
– Вот так-то, Жбанов! Как видишь, сила солому ломит! А
теперь это надо рассортировать. Нужное – в колхоз, да смотри,
не балуй, все обязательно принять по акту, а ненужное – сжечь!
Изба – на твое усмотрение. Если колхозное собрание решит, то
можно заселить сюда семью бедняков, дом-то вполне справный,
а нет – разломать его к чертовой матери, чтобы и память об этих
негодяях быльем поросла!
Тут к Минею подбежал возбужденный Петька Свечников:
– Товарищ Прозуренков, хотел вам доложить, что в пред-
ставленном вами списке отсутствует целый ряд фамилий, под-
лежащих раскулачиванию.
– И кого же мы, по-твоему, пропустили? – остро глянул тот
на активиста.
По опыту Миней знал, что в каждом населенном пункте в
список, как правило, дополнительно вносились новые фамилии.
Зачастую первоначальный список увеличивался вдвое. Кое-кто
из местных активистов хотел выслужиться, надеясь заполу-
чить хорошую должность, проявив себя в таком важном госу-
дарственном деле, некоторые были рады случаю свести счеты
с неугодными односельчанами. Впрочем, секретной директивой
обкома подобные действия не только не возбранялись, но даже,
наоборот, поощрялись как инициатива снизу. Обычно дополни-
тельно раскулаченным в отчетах присваивалось клеймо подку-
лачников, а обвинение придумывали позже. Вот и сейчас, похо-
же, разворачивалась подобная ситуация.
– А вон, Игнат Проскуров! – переступая с ноги на ногу от
нетерпения, как остановленный на скаку жеребец, и придыхая
от усердия, сообщил Свечников.
– Да за что ж его раскулачивать? – с сомнением покачал
головой Миней. – По виду довольно скромная изба, покосив-
шийся сарай. Пожалуй, ненамного богаче тебя будет, типичный
бедняк.
159
– И-и, не скажите! – протянул тот. – Вы не глядите, что он

бедняком прикидается. Во-первых, у них с Лукерьей хозяйство
крепкое, вот корову недавно завели. Но главное, этот Игнат дав-
но уже идеи высказывает кулацкие, вражеские, чуть не в рот
своему соседу Якову заглядывает.
– Ну что ж, товарищ Свечников, – принял официальный
тон Миней, – подайте письменное заявление на этого Проску-
рова, я, пожалуй, своей властью доверю вам произвести офици-
альный обыск в его хозяйстве. И если ваши подозрения окажут-
ся верны, он также будет подвергнут раскулачиванию.
– Так я грамоте не обучен, товарищ Прозуренков, – замялся
Петька, – ни читать, ни писать не умею. Дык как же я вам заяв-
ление-то писать буду?
– Ничего, товарищ Свечников, вы заявление продиктуйте,
а за вас напишут. Вам останется только палец приложить. Зато
в отчете я обязательно отмечу вашу инициативность. Тем бо-
лее, вы и так находитесь на хорошем счету, являетесь перспек-
тивным комсомольцем и, надеюсь, будущим коммунистом, во
всяком случае, вы вполне достойны рекомендации в партию.
Мы рассчитываем, что и впредь вы направите все свои силы на
защиту социалистической собственности и борьбу с врагами
Советской власти.
Секретарь сельсовета Бобков намеревался вначале вме-
шаться в разговор и рассказать о непростых отношениях Свеч-
никова и Проскурова, но, увидев, как повернулось дело, прику-
сил язык. Все в деревне знали, что бездельник и пьяница Петька
Свечников долго и упорно ухлестывал за красавицей Лукерьей,
но та раз и навсегда отшила его. А в конце зимы вышла замуж
за Игната, сына деревенского кузнеца. Оставшись год назад без
родителей, – они утонули, переправляясь через Оку на лодке,
– он не опустил рук, а взялся приводить в порядок хозяйство:
поправил сарай, обновил избу, заготовил сено, перед наступле-
нием холодов купил корову, а зимой привел в дом жену. Все на
селе любовались этой красивой и дружной парой, вот уж точно
говорят, что две половинки нашли друг друга. Только Петька
никак не мог успокоиться, постоянно задирал Игната, пакост-
ничал где и как только мог.
Миней уселся на завалинку и стал что-то писать в своих бу-
160
магах, а Свечников с милиционерами отправились через улицу

к Проскуровым. Игнат с Лукерьей, видимо, внимательно наблю-
дали за обыском у соседей. И когда заметили незваных гостей,
направляющихся к ним, выскочили из дома. Увидев перекошен-
ную злобной ухмылкой физиономию Петьки, Игнат сразу же
оценил нависшую над ними опасность и решил защищаться.
– Беги! – крикнул он жене.
Та в первую минуту растерялась, заметалась по двору, а
затем юркнула в хлев, схватила серп и, зарывшись с головой в
сено, замерла. Крепкий, коренастый Игнат, выхватив из навоз-
ной кучи вилы, двинулся на высокого и худого Петьку.
– А ну, не дури, Игнат, брось вилы и сдавайся, не то хуже
будет! – заорал Петька и предусмотрительно шмыгнул за спины
вооруженных винтовками милиционеров.
Игната этот окрик отрезвил. Не желая оказывать сопротив-
ление вооруженным людям, он опустил вилы. А Петька неожи-
данно выскочил вперед и ударил противника палкой прямо в
правый висок. Тот, не издав ни звука, замертво рухнул на землю.
– А ну, быстрее хватайте его и бегом начинайте обыск! –
крикнул Петька, а сам рванул в сарай.
После яркого солнечного света глаза не сразу привыкли к
полумраку. Наконец он разглядел корову, жующую жвачку, а за-
тем отгороженный досками большой ворох сена в углу. Петька
плотоядно облизнул губы и двинулся к нему. И тут неожидан-
но, зажав в руке серп, из сена, словно фурия, выскочила прямо
на него Лукерья. Инстинктивно выставив палку перед собой,
Петька, отразив удар, перехватил руку молодой женщины и с
такой силой сжал запястье, что та, вскрикнув, выронила серп.
Ударил ее по голове, подхватил на руки и швырнул обратно в
сено. Дернув за шнурок, поддерживавший штаны, скинул их и
прыгнул на свою жертву. Не увидев, а скорее, нащупав объект
своего вожделения, резким движением рванул ворот блузки,
только пуговицы посыпались, задрал юбку и, теряя голову от
нетерпения, начал терзать сочное, упругое тело, извивающееся
под его руками, что только усиливало его ненасытное желание.
Яростное сопротивление, крики, стоны и плач бедной женщины
только разжигали его страсть. Петька долго и грубо насиловал
ее, бормоча:
161
– Лушка, Лушенька, желанная, я люблю тебя!

Удовлетворив свою похоть, какое-то время лежал, медлен-
но приходя в себя, подле бьющейся в истерике Лукерьи. Потом
приподнялся на локте, отплевываясь от соломинок, принялся с
удовольствием разглядывать хоть и растерзанное, но по-преж-
нему притягательное, словно налитое, тело своей жертвы.
– Ничего, не боись, со мной не пропадешь! – покровитель-
ственно произнес Петька. – Я никому не позволю обидеть тебя.
Никто отныне не посмеет тебе не то что слово кривое сказать,
но даже косо глянуть. Теперь ты моя! Жить будешь в своем доме,
только уже со мной.
Он встал на колени и начал шарить в сене, ища штаны и од-
новременно поглядывая в дверную щель, стараясь определить,
закончился ли обыск в избе Проскуровых или нет, но внезапно
почувствовал, как кто-то резко рванул за чуб его голову назад, а
затем будто острая пила впилась в шею. Перед глазами запляса-
ли ослепительно яркие круги. Петька хотел крикнуть, но захлеб-
нулся собственными словами и без чувств рухнул навзничь. Из
распоротого серпом горла ручьем текла кровь, заливая все во-
круг.
Лукерья не спеша отряхнула от соломы юбку, поверх
изорванной блузки накинула висевшую тут же на крюке рабо-
чую мужнину фуфайку. Пучком сена тщательно отерла лезвие
серпа от ненавистной вражьей крови, подошла к яслям, присло-
нившись к ним спиной, тяжело опустилась на землю и резким
сильным движением полоснула серпом себя по шее. Равнодуш-
ная к человеческим страстям корова продолжала методично же-
вать свою жвачку.
К вечеру раскулачивание в Кривцово завершилось. Миней
задержался в деревне еще на сутки. Нужно было все же пооб-
щаться с родными, да и официальный отчет необходимо соста-
вить об успешно проведенной операции. Что ни говори, а вместо
запланированных десяти семей раскулачили аж тринадцать, на
целых тридцать процентов больше. Имущество и избы кулаков
переданы по акту в колхоз. Конечно, не обошлось без эксцессов.
В результате яростного вооруженного сопротивления, оказан-
ного злостными врагами советской власти, подлыми кулаками
убит местный комсомолец Петр Свечников и еще двое акти-
162
вистов, а также один ранен. Негодяи были тут же обезвреже-

ны и понесли заслуженное наказание. Раскулаченные гужевым
транспортом под охраной отправлены в Орел для дальнейшего
переселения в отдаленные районы страны.
ГЛАВА 19
Состояние Василия неуклонно ухудшалось. Борьбу брата
за жизнь Михаил сравнивал с кровопролитной битвой двух ар-
мий. Несмотря на все усилия врачей и сильнейшие лекарства,
армия болезни не отступала, она то атаковала организм в лоб,
то обходила с флангов, пытаясь во что бы то ни стало прорвать
оборону противника. Васина же армия здоровья держала глу-
хую оборону, временами переходя в контрнаступление. Иногда
казалось, что еще немного, еще одно усилие – и наступит долго-
жданный перелом. Но, к сожалению, силы защитников с каж-
дым днем таяли. Василий еще держался, но резервы постепенно
иссякали, и он слабел на глазах.
Их беседы с Михаилом становились все короче и короче,
Василий вынужден был постоянно прерываться, чтобы пере-
дохнуть. Он все чаще и чаще засыпал посреди разговора, не за-
кончив фразы. Во время очередного обхода лечащий врач ос-
мотрела его, послушала сердце, пощупала живот и обратилась
к Михаилу:
– Михаил Стефанович, мы делаем все возможное и невоз-
можное, чтобы вытянуть вашего брата, но, к сожалению, не все
зависит от нас. Завтра проведем очередной консилиум с участи-
ем нашего ведущего травматолога профессора Подгорбунского.
Хочу вас предупредить, что ему сейчас категорически проти-
вопоказано малейшее перенапряжение, а ваши беседы отрица-
тельно сказываются на его состоянии: он после них чувствует
себя намного хуже, они истощают его жизненные силы. Поэто-
му я вынуждена попросить вас прекратить их.
В этот момент, будто что-то почувствовав, Василий оч-
нулся.
– Доктор, я не хуже вашего знаю, насколько плохи мои дела.
Но поймите, я больше тридцати лет не видел брата, мне во что
бы то ни стало необходимо успеть рассказать ему о нашей се-
163
мье, потому что, кроме меня, никто никогда уже не поведает ему
правды. Если я не сделаю этого, то и на том свете мне не будет
покоя! Прошу вас, доктор, позвольте мне выполнить свой долг
перед памятью моих родных!
Женщина, внимательно посмотрев Василию в глаза, только
печально покачала головой, пожала ему руку и произнесла:
– Хорошо, Василий Яковлевич, будь по-вашему.
Потом обратилась к Михаилу:
– Михаил Стефанович, я полагаюсь на ваше благоразумие –
не перенапрягайте брата. Пусть чаще отдыхает. А при первых же
признаках ухудшения состояния немедленно зовите меня или
кого-нибудь из медперсонала.
* * *
– И что с вами было дальше? – спросил Михаил, когда жен-
щина-врач ушла. – Ты можешь говорить?
– Дальше? – невесело усмехнулся Василий. – Дальше про-
должился наш скорбный путь на Голгофу. Нас погрузили на
подводы и под конвоем повезли в Орел. Кабы знать хоть, что
надо было брать с собой. Так нет же, даже этого не сказали! Мы
похватали в первую очередь вещи, свои и детские. А вот еды взя-
ли мало, думали, в дороге будут кормить. Да где там! Не только
не кормили, но даже до ветру не давали сходить в дороге, еле
упросили. Ехали всю ночь. Останавливались, только чтоб лоша-
дям дать передых и покормить! А о нас никто не побеспокоился.
Хуже всего было малым детям, они уморились, проголодались.
Все время хныкали, есть просили. Не было мочи на их страда-
ния глядеть, им же не объяснишь политику партии. Старшие, те
уже понимали, что к чему, поэтому сидели молча.
В Орле затолкали нас в какой-то загон, целых пять дней там
провели. Тем временем доставляли все новых и новых людей, та-
ких же бедолаг, как и мы. Из еды давали только какую-то балан-
ду да плесневелые сухари. Никому не было дела, что у каждой
семьи куча малолетних детей, им-то совсем другая еда требу-
ется. После повезли на станцию, загрузили в товарные вагоны,
словно скотину. Народу натолкали столько, что не продохнуть.
И повезли.
164
Еще в Орле многие начали болеть, особенно дети и стари-

ки. Они же первыми начали умирать. Медицинской помощи не
было никакой. Едино, что делали, так это раз в день открывали
дверь теплушки, заталкивали бак с баландой, бросали внутрь,
будто своре собак, несколько буханок хлеба да выносили мерт-
вых – вот и вся помощь. Ехали больше месяца. Никого не обо-
шла тогда беда стороной, в том числе и нас. За это время все
наши малые перемерли – как у тяти, так и у Гриши. Выгрузили
оставшихся в живых изможденных, обессиленных людей прямо
в открытом поле, аж в Забайкалье.
Батя после того, как Миней саданул его наганом по голо-
ве, все головными болями маялся. Но окончательно подкосила
его смерть детей. Когда нас пригнали туда, где мы должны были
жить, оказалось, что прежде нужно было расчистить тайгу и са-
мим построить себе жилье. Нас никто загодя не предупредил
об этом, поэтому ни у кого не было необходимого инструмента.
Пока мы совещались, что да как будем делать, он просто безу-
частно глядел на это безобразие. Потом сел под деревом, при-
слонился к нему спиной и, как ни старались мы отвлечь его
разговорами, не отвечал, только молча и печально смотрел пе-
ред собой. Когда наступила ночь, все полегли спать тут же под
деревьями. А утром кинулись – батя уж мертвый. Похоронили
его там же, в чужой стороне, вдалеке от родного дома. Это была
первая смерть среди поселенцев на новом месте. На следующий
день подвезли пилы, топоры, молотки, короче, все необходимое,
и мы принялись хоть как-то обустраиваться.
Василий умолк, немного передохнув, продолжил:
– Лето подходило к концу, вот-вот должно было похолодать.
Поэтому работали все, не жалея сил, от мала до велика, стара-
лись соорудить хоть какое-то жилье, чтобы пережить зиму.
Валили лес, расчищали место под строительство. Смертность
среди нас была очень высокой – умирали от истощения, непо-
сильного труда, увечий, болезней, лекарств-то никаких не было.
Охрана относилась к нам безжалостно. Место работы было
оцеплено вооруженными людьми, будто мы какие-то закорене-
лые преступники и убийцы. А на ночь нас собирали на расчи-
щенном в первую очередь и огороженном колючей проволокой
участке, одной стороной примыкавшем к реке Нерче.
165
– Кстати, Вася, – перебил его Михаил, – где-то в том ме-

сте отбывали каторгу и знаменитые декабристы, в Нерчинском
остроге. Но те хоть за идею страдали, а вас, действительно, как
скотину, пригнали на уничтожение.
– Мы об этом не только не думали, но и не знали о них, –
ответил Василий. – Да я и сейчас о декабристах почти ничего
не знаю. Но, видимо, им тоже не сладко приходилось, худших
условий содержания трудно себе представить. Все учли гады: их
целью было не только уничтожить нас физически, но еще и по-
издеваться над нами всласть. Охраняли нас только со стороны
леса. Ночью, перед отбоем, бывало, пойдешь к реке ополоснуть
лицо и руки – и такая тоска возьмет: вот же она, воля, совсем
рядом, кажется, даже рукой до нее прикоснуться можно! Посмо-
тришь вдаль – такая великолепная природа кругом: тихо несет
свои воды река Нерча, в ней отражаются луна, звезды, а на той
стороне раскинулась бескрайняя тайга. Днем то лоси выйдут
воды напиться, то кабаны, а то и сам хозяин тайги, уважаемый
Михайло Потапыч, пожалует жажду утолить, а то, если повезет,
и рыбкой на мелководье полакомиться. Зверье там непуганое,
смотрит на нас и удивляется – сроду такого не видывали. Была
бы возможность, давно бы все бросили и подались в бега, и ди-
ких зверей не испугались бы: лучше лютая смерть на воле, чем
такая жисть. Но охранники знали, что никуда мы не денемся:
вода уже дюже холодная, не переплывешь, да и семей своих ни-
кто не бросит на произвол судьбы.
К средине сентября заметно похолодало, подули холодные
ветры, зарядили затяжные дожди, иногда даже снежок проле-
тал. Из всей нашей большой семьи остались только трое: мама,
брат Гриша и я – все остальные померли. Да и вообще, среди
многих сотен переселенцев, выброшенных среди глухой тайги,
осталась в живых едва ли половина. А из ста с лишком наших
деревенских всего около двух десятков человек уцелело. Охрана
наша, почитай, без дела осталась: сторожить-то некого.
И тут мы с Гришей заметили, что с нашей мамой что-то не-
понятное происходит. Она перестала есть, все время молчит,
будто думает какую-то одной ей ведомую думу, растормошить
ее было невозможно.
А потом случилось несчастье с Гришей. В тот день, как
166
обычно, моросил дождь. Они как раз валили с мужиками де-

рево. Когда оно начало падать, мужики с криком «осторожно,
поберегись!» отбежали в сторону. Гриша тоже хотел отскочить,
но ноги, обутые в лапти, заскользили по мокрой хвое, и он упал,
а дерево – на него. Когда его вытащили из-под ствола, он был в
сознании, но выглядел страшно: весь в грязи, одежда изодрана,
вместо живота кровавое месиво. К вечеру брат скончался.
Мама не кричала, не плакала, а только что-то тихо шепта-
ла, вперившись в пустоту сухими глазами. На это было страш-
но глядеть, лучше бы она уж плакала, кричала, причитала – все
было бы легче. Мне кажется, она любила Гришу больше других
детей, ведь он был первенцем. Мама хотела с мужиками сама его
похоронить, но начальник охраны (ох, и лютый же был, прямо
зверь) крикнул, что для этого имеется специальная похоронная
команда, а наша обязанность работать. Он отогнал маму от Гри-
ши, а когда она попыталась силой прорваться, ударил ее да еще
и наорал: «Ах ты ж, сучка кулацкая! Видимо, тебя ничто уже не
исправит! Чтоб ты сдохла вместе со всем своим выводком!».
По прошествии двух дней случилась новая беда. Утром на-
чальник охраны не вышел, как обычно, на развод. Стали искать.
Нашли мертвым неподалеку, сразу за ограждением, с вбитым в
горло острым осиновым колом. Никто так и не узнал, кто его
порешил на самом деле, но охрана сразу заподозрила маму, и нас
с ней арестовали. Обоих крепко избили и велели признаваться
в преступлении. Я ничего не знал и не мог что-либо рассказать.
А мама неожиданно согласилась давать показания, попросила
только вначале подвести к реке умыться.
«Ну, давай, тетка, теперь рассказывай!» – нетерпеливо под-
гоняли ее охранники.
«Пока не отпустите, ничего не скажу! Али вы опасаетесь,
что сбегу?!» – выкрикнула мама и вдруг дико захохотала, аж мо-
роз по коже.
«Да пусти ее! Куда она денется?» – согласился на ее требова-
ние старшой.
Охрана отступила на несколько метров и застыла в ожида-
нии с ружьями наперевес. Хотя, действительно, опасаться по-
бега не было смысла. Мама порывисто шагнула ко мне, обняла,
поцеловала и вдруг запела:
167
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой!
Там, в краю далеком,
Буду тебе женой.
И неожиданно для всех прямо в чем была бросилась в реку,
ломая тонкий прибрежный лед.
«Стой, тетка! Дура! Куда?! Ты что делаешь?! Утопнешь!» –
истошно орали охранники, мечась по берегу.
Но мама входила в воду все глубже и глубже, не прекращая
петь. Вот вода дошла ей по пояс, потом по грудь. Умолкнув, она
поплыла. Сделала всего с десяток гребков. На том месте, где она
ушла под воду, даже круги по воде не разошлись. Все было кон-
чено. Вот так, был человек – и нету его.
Я остался один-одинешенек из всей нашей большой се-
мьи. Ну, начальству нашему нужно было как-то оправдаться
перед своим руководством, поэтому меня назначили глав-
ным виновником трагедии и отдали под суд. В приговоре суда
значилось, что начальника охраны убила моя мать. Судебное
преследование в отношении нее постановили прекратить в
связи со смертью обвиняемой. А меня осудили на десять лет
как соучастника. Вначале отправили на Беломорканал. После
окончания строительства многих зеков освободили, как было
сказано в постановлении, «за доблестный труд». Я же не под-
лежал освобождению и дальше продолжал мотаться по лаге-
рям. Где я только не был: и на Севере, в Воркуте, и в Средней
Азии, и в Сибири. Срок мой заканчивался в 1942 году. Но из-за
войны его продлевали еще два раза. В общем, вышел я из ла-
геря на поселение в 1955 году, да и то благодаря тому, что сдох
этот вурдалак Сталин. Здесь, под Кемерово, и жил, ехать-то
мне было некуда, во всей огромной стране ни одного близко-
го родственника не осталось. А в прошлом году меня наконец
реабилитировали. Все прошло на высшем уровне: пригласили
в областное управление милиции, бравый капитан извинился
от имени государства, пожал руку и выдал соответствующий
документ о полной реабилитации, – Василий грустно усмех-
нулся и закончил: – Только не объяснил, кто мне вернет почти
тридцать лет потерянной жизни.
168
Михаил сидел, наклонившись вперед, с закрытыми глазами,

уперев локти в колени и обхватив голову руками. Василий тоже
молчал.
– Вот такова история моей загубленной этой властью жиз-
ни, – выговорил он, наконец. – А теперь твоя очередь, Миша. Я
ведь о тебе совершенно ничего не знаю. Тоже, небось, несладко
пришлось?
– Да уж, – протянул тот, – несладко… Хотя, конечно, не так,
как тебе, досталось.
– Знаешь, Миша, что-то притомился я. Давай завтра о себе
поведаешь? А сейчас я, пожалуй, сосну чуток, ты не против?
– Ну что ты, конечно, поспи, а я рядом пристроюсь. Если
нужно, зови, не стесняйся.
В палате, кроме них, никого не было. До этого Михаил не-
сколько ночей подряд спал плохо, вполглаза, можно сказать,
просто периодически проваливался в дремоту. Сейчас, дослу-
шав Васину скорбную повесть до конца, как-то внутренне успо-
коился – проникся уверенностью, что теперь и у него, и у бра-
та все будет хорошо. Вася обязательно поправится, и он после
того, как тот окончательно выздоровеет и окрепнет, поможет
ему оформить инвалидность и заберет к себе. Пусть хоть сей-
час поживет нормально. С этими мыслями Михаил погрузился
в глубокий сон. Снилось ему нечто очень светлое и радостное.
И хотя он не запомнил сюжета, но мог назвать свой сон лишь
одним словом «счастье».
Утром его разбудил солнечный луч, светивший прямо в
лицо. В палате царила какая-то непонятная суета. Михаил вско-
чил и увидел группу врачей, столпившихся возле кровати Ва-
силия. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Он стоял
в отдалении, боясь спросить, что случилось, и только напря-
женно пытался рассмотреть, что же там происходит. Наконец к
нему подошла главврач и, сочувственно прикоснувшись к руке,
вымолвила:
– Крепитесь, Михаил Стефанович. Сегодня ночью ваш брат
умер. Видимо, это случилось во сне. Одно хорошо, что он не му-
чился, заснул – и не проснулся. Я искренне соболезную вам.
169
* * *
С тяжелым сердцем возвратился Михаил домой в Ново-
кузнецк. То, о чем поведал перед смертью Василий, произвело
на него удручающее впечатление, а кончина брата подкосила
окончательно. Едва обретя кровного родственника, которого
так долго искал, он тут же потерял его вновь, теперь уже на-
всегда. Лицо Василия постоянно стояло у него перед глазами.
Ощущение какой-то непонятной вины перед ним не давало
Михаилу спокойно жить и работать. То он корил себя за то,
что недостаточно упорно искал Василия, то что заснул не ко
времени и в самый ответственный момент не позвал врачей,
то вообще непонятно почему. Михаил взял отпуск, надеясь
хоть немного восстановить душевное равновесие, купил биле-
ты для всей семьи на теплоход, и они все вместе отправились
в путешествие по Волге, от Москвы до самой Астрахани. Так
приятно было, выйдя ранним утром на палубу, наблюдать за
плавным течением реки, бурунами за бортом, наглыми кри-
кливыми чайками, преследующими корабль, восходящим ве-
личественным светилом, рассыпающим по воде яркие, веселые
блики. А сколько нового и интересного он узнал из рассказов
экскурсовода о проплывающих за бортом селениях. Во время
остановок в прибрежных городах они, с удовольствием пола-
комившись вкусной жареной рыбой на причалах, шли изучать
их достопримечательности. Вечерами втроем прогуливались
по палубе, овеваемой легким ветерком, и любовались ночным
небом, а потом подолгу засиживались с Алешкой за шахмата-
ми. К концу путешествия душевное равновесие вроде бы при-
шло в норму. Но благополучие оказалось недолгим, новая беда
подстерегала Михаила.
Приблизительно через месяц он заметил, что с Дашей про-
исходит нечто непонятное. Вначале думали, банальная просту-
да. Тем более, и причина казалась очевидной. В ближайший по-
сле отпуска выходной они славно провели день втроем на реке
Томи: наловили рыбы, запекли ее на костре – ели еще горячей,
запивая домашним грузинским вином, подаренным возвратив-
шимся из командировки в Грузию коллегой. Но на обратном
пути их накрыл холодный проливной дождь. Промокли до нит-
170
ки. Больше всего они переживали за Алешку. Но тому – хоть бы

что, а вот Даша начала температурить и кашлять.
Вначале ее состояние не вызывало особого опасения. Од-
нако болезнь затянулась, лекарства не оказывали должного
эффекта. Михаила это начало волновать все больше и больше.
Жена пыталась успокоить его, выискивая различные медицин-
ские термины, объясняющие затянувшуюся болезнь. Михаил
поначалу делал вид, что верит, но когда болезнь перевалила на
второй месяц, а состояние жены не только не улучшилось, а
наоборот, ухудшилось, он настоял на углубленном стационар-
ном обследовании.
Дашу положили в пульмонологическое отделение област-
ной больницы. Через две недели, когда Михаил приехал в Ке-
мерово в очередной раз навестить жену, ему предложили про-
йти в кабинет заведующего отделением, плотного, борцовско-
го вида мужчины средних лет, с седеющим ежиком на голове.
Он пригласил Михаила присесть, предложил чаю с печеньем, а
сам молча наблюдал за посетителем, словно оценивая его пси-
хологическую устойчивость, затем, будто прицелившись, нанес
беспощадный удар:
– Михаил Стефанович, я пригласил вас для того, чтобы
сообщить пренеприятную новость: у вашей жены рак легких,
причем в запущенной, неоперабельной стадии. Сожалею, но ди-
агноз не подлежит ни малейшему сомнению.
У Михаила в тот момент было такое ощущение, что на него
навалилась многотонная глыба и перекрыла доступ воздуха. У
него остановилось дыхание, начали холодеть руки и ноги, атро-
фировались все органы чувств: он перестал видеть, слышать,
осязать предметы. Он не знал, сколько это продолжалось. Рез-
кий запах нашатыря привел его в чувство. Открыв глаза, он уви-
дел склонившегося над ним врача, машущего перед его носом
ваткой с резким тошнотворным запахом.
– Вы слышите меня, Михаил Стефанович? – донесся до него,
казалось, откуда-то издалека обеспокоенный голос заведующе-
го отделением. – Я вам сейчас валерьянки накапаю.
Михаил почувствовал губами кружку. Руки тряслись, зубы
стучали о край, он с трудом протолкнул в горло глоток воды.
– Извините меня, пожалуйста, – начал оправдываться за-
171
ведующий, – вы ужасно испугали меня. Каюсь, вот дурак: мне

показалось, вы более устойчивы к стрессу – не рассчитал силы
слова.
– Но как же так?! – с трудом вымолвил Михаил. – Насколько
мне известно, рак – довольно медленно прогрессирующее забо-
левание. А моя жена еще месяц назад была совершенно здоро-
вой! Мы недавно совершили круиз на пароходе, и ничего не ука-
зывало на наличие какого-либо заболевания. Она чувствовала
себя отлично.
– Я все знаю, – мягко перебил его заведующий, положив
руку на локоть Михаила. – К сожалению, эта болезнь чрезвы-
чайно разнообразна и коварна. Иной раз смотришь – человек
прямо пышет здоровьем: красив, бодр, энергичен, а в действи-
тельности это болезнь делает его таким, прежде чем собьет
окончательно с ног. Именно так произошло и с вашей женой.
В самом начале болезни ей делали рентген легких – и ничего
не обнаружили. А сейчас… Ну, в общем, операцию делать бес-
смысленно. Поздно. Кроме того, опухоль располагается в та-
ком месте, что и раньше она была бы вряд ли возможна. Кре-
питесь, Михаил Стефанович, ваша задача – поддержать супру-
гу, постараться максимально скрасить оставшиеся дни. Мы со
своей стороны сделаем все от нас зависящее, чтобы продлить
ей жизнь. Хотя, повторяю, в данном случае наши возможности
крайне ограничены и носят, скорее, паллиативный характер.
Для Михаила наступило время, которое он не сможет за-
быть никогда. Последние три месяца жизни Даши он был воз-
ле нее практически неотлучно: кормил с ложечки, поил, менял
постель, следил за приемом лекарств, при необходимости да-
вал кислородную подушку. Наконец наступило время, когда
она уже не могла обходиться без сильных обезболивающих. С
каждым днем задыхалась все больше, возвращения из небы-
тия становились все тяжелее и тяжелее, а промежутки между
введением наркотиков – все короче. Она уже практически ни-
чего не ела и ужасно исхудала. Огромные глаза на изможден-
ном лице горели лихорадочным огнем, беспокойно перебегая
с одного предмета на другой, пока не натыкались на Михаила.
Тогда взгляд ее становился мягче, в нем проявлялись теплота
и нежность, будто она изо всех оставшихся сил пыталась со-
172
греть его своей любовью. Когда Михаил обнимал Дашу, даже

одышка, постоянно мучившая ее, немного успокаивалась. Тог-
да они надолго замирали, надеясь, что их взаимная любовь со-
творит чудо, и она выздоровеет. Но эта иллюзия продолжалась
недолго, очнувшись, Михаил чувствовал, как от слез любимой
промокло плечо. Она все понимала и на редкость мужественно
переносила страдания.
Даша умерла в начале осени, в период короткого бабьего
лета, когда природа щедро выплескивает наружу все свои кра-
ски, сделав короткую паузу в преддверии скорой зимы, чтобы
напоследок порадовать людей.
Михаил очень долго не мог прийти в себя после смерти
жены. Но как сильный, волевой человек, испытавший за свою
жизнь немало трудностей и лишений, прошедший войну, он
понимал, что, несмотря на горечь и боль утраты, нельзя под-
даваться отчаянию. Ведь у него есть сын, ради которого нужно
жить дальше. Работа тоже, в конце концов, помогла справиться
с собой. Однако он стал замкнутым, часто ходил на Дашину мо-
гилу, подолгу просиживая на скамейке, погруженный в невесе-
лые думы.
Так продолжалось два года. За это время Алеша окончил
школу и поступил в Ленинградский медицинский институт.
Работа в газете шла своим чередом: интервью, статьи, заметки,
командировки, очерки, ответы на письма читателей – обычная
редакционная круговерть, но теперь прежнего удовлетворения
от своей деятельности он не получал. Не было желания и разме-
щать, как прежде, в подвалах субботнего номера свои традици-
онные житейские истории.
Постепенно вновь обретя себя, Михаил решил опять взять-
ся, как говорится, за перо. Судьба родственников не давала ему
покоя, и он решил написать историю своей семьи. Засиживал-
ся за столом до глубокой ночи. Через год роман был готов. Он
отослал его сразу в несколько литературных журналов наудачу.
Благо, после ХХ съезда партии наступила так называемая «отте-
пель», и об этом можно было уже говорить и писать.
173
ГЛАВА 20
Вот-вот должен был вернуться Миша. До его прихода Сте-
фан решил прогуляться, подышать свежим воздухом. Немного
побродив по маленькому скверу, примыкавшему к гостинице,
он уселся на скамейку напротив входа, чтобы не пропустить
возвращения сына.
На Москву медленно опускался тихий осенний вечер. Солн-
це уже стыдливо спряталось за горизонтом, но тихонько под-
крадывающиеся сумерки не успели еще стереть карминную
краску с небосвода. Постепенно все вокруг – деревья, дома, ма-
шины, люди – стало терять привычные очертания, как бы рас-
творяясь в темноте. Ветер тоже затих, смолкли дневные звуки –
тишина, покой... Стефан вдруг ощутил, что он будто погрузился
в какой-то иной мир, мир грез и воспоминаний, не теряя в то же
время связи с реальностью.
* * *
В первые дни знакомства они с сыном говорили много и
подолгу, казалось, не было такой темы, которую они бы не за-
тронули, но Стефан никак не мог найти в себе силы спросить о
главном.
За эти годы его любовь к Лизе не угасла, скорее, стала даже
сильнее, осознаннее и глубже, приобрела как бы иное измере-
ние. Он понял, что стареет...
Все это время Стефан верил, что Лиза жива, надеялся: рано
или поздно случится чудо, и они все же встретятся. Теперь он
точно знал, что ее нет, причем давно. А вот что с ней произо-
шло? Этот вопрос не давал ему покоя. Лучше Михаила этого
не знает никто, однако у Стефана не хватало смелости первым
начать разговор с сыном о смерти его матери. Он долго ходил
вокруг да около страшной для него темы, то приближаясь к ней,
то отступая, сознательно уводя разговор в другую сторону. Как
перед прыжком с обрыва в реку, он то приближался к самому
краю, то, испугавшись, отступал прочь.
Михаил делал вид, что не понимает метаний отца, а может,
действительно не понимал и предоставлял ему право самому
174
решать, когда приступить к тяжелому для них обоих разгово-

ру. Наконец Стефан решился. В один из таких же тихих вече-
ров они сидели в квартире Михаила, курили, пили чай, говори-
ли о текущих делах, делились новостями, обсуждали газетные
статьи.
– Миша... – произнес, словно бросаясь в омут, Стефан и
на секунду запнулся, но, усилием воли поборов минутную сла-
бость, спросил: – А ты знаешь, как умерла мама?
– Да, конечно, знаю, – просто ответил тот.
– И… тебе известно, от чего это случилось, что послужило
причиной, ведь она была еще совсем молодой? Ты присутство-
вал при этом? – путаясь в словах, продолжал расспрашивать
Стефан.
– Кое-что видел сам, кое о чем успела рассказать мне мама.
Думаю, я знаю достаточно, чтобы обвинить в ее смерти кон-
кретного человека. Хотя я не имею юридически обоснованных
доказательств, точнее, их вообще не существует.
– И этот человек… Миней Прозуренков?
– Да, он, – кивнул Михаил, глубоко затянувшись сигаретой.
– А когда это случилось?
– В конце 1930 года, в последние дни ноября. Было уже
очень холодно, снег только слегка припорошил землю, но по-
стоянно дул резкий пронизывающий ветер.
– И ты можешь прямо сейчас без утайки мне обо всем по-
ведать?
– Да, только сразу хочу предупредить, я буду рассказывать
так, как себе представляю. Впрочем, уверен, так оно и было на
самом деле, хотя, повторяю, я не присутствовал при этом.
* * *
Лето промелькнуло незаметно. Миней до середины сентя-
бря пребывал в бесконечных командировках и разъездах. За это
время Лиза имела возможность подумать о своем будущем, о
Мише, его дальнейшем образовании.
Положение ее было крайне неопределенным. С одной сто-
роны, она ненавидела мужа и мечтала если не развестись, то
хотя бы жить отдельно от него. Тем более что в женщинах Ми-
175
ней недостатка не испытывал, судя по его настроению, он пол-

ностью удовлетворял свои потребности.
С другой стороны, разойтись с ним Лиза не могла, опасаясь
за себя и сына. Миней пригрозил, что при малейшей попытке
разрушить его карьеру, а развод, несомненно, повлиял бы на нее
самым отрицательным образом, он тут же отправит ее под след-
ствие как чуждый и крайне вредный для советского общества
контрреволюционный осколок старого общества. Помня, каким
образом Миней вынудил ее выйти за него замуж, в серьезности
его слов сомневаться не приходилось. Но больше чем за себя,
она переживала за сына. Кроме того, у нее не было собствен-
ных денег. Они с Мишей материально полностью зависели от
Минея. Для того, чтобы обрести независимость, ей необходимо
было устроиться на работу.
Несмотря на сопротивление Минея, Лизе удалось посту-
пить корректором в местную газету. Кроме того, она стала под-
рабатывать переводами с английского и французского. «Пускай
пока будет по-прежнему, – думала она. – А там, глядишь, и
удастся вырваться из этой кабалы».
Миша подрастал, нужно было думать о его дальнейшей
судьбе. Минею было на пасынка наплевать, он давно потерял
всякий интерес и к нему, и к жене. Для него важна лишь отмет-
ка в паспорте о семейном положении. Кроме того, ее беспокои-
ло, что давно не слышно никаких вестей о Потасовых. Как они
там? Решились ли уехать, прислушались к ее совету или нет? А
может, случилось чудо, и беда обошла их стороной? Вроде бы с
темпами коллективизации и жестким раскулачиванием власти
поспешили. Это признали даже в Кремле. Недавно она купила
брошюру со статьей Сталина «Головокружение от успехов», в
которой недвусмысленно заявлялось о допущенных перегибах
при проведении коллективизации, из-за чего во многих местах
страны крестьяне оказали вооруженное сопротивление, что
привело к жертвам с обеих сторон. Видимо, поэтому Сталин вы-
нужден был пойти на попятную, как обычно, свалив свою вину
на других. Теперь он публично настаивал на снижении темпов
коллективизации, проведении расследования на местах, выяв-
лении и наказании виновных.
Конечно, Лиза понимала, что официальной советской прес-
176
се полностью доверять нельзя. Но все-таки статью писал гла-

ва государства, и он откровенно признавал ошибки в работе,
а также однозначно требовал наказать виновных и исправить
ситуацию.
Как ни странно, она с сожалением вспоминала былые по-
сиделки Минея со своими подчиненными у них дома: Москва
далеко, оттуда информация поступает поздно и в искаженном
виде. А как обстоит дело здесь, на Белгородщине? Неплохо бы
услышать комментарии и оценки здешней ситуации. Кроме
того, Лизе не хватало общения. И она решила, выслушав внача-
ле пояснения и комментарии о внутренней ситуации в стране
из уст Минея, обязательно наведаться до наступления зимы в
Кривцово, чтобы узнать, как обстоят дела в селе на самом деле и
у Потасовых конкретно.
Миней объявился дома в конце второй декады сентября.
Только глянув на него, Лиза отметила, что за время отсутствия
он сильно изменился: исполнен чувства собственной значимо-
сти и уверенности в себе, будто дело, которым он занимался
все это время, давало ему некую индульгенцию, гарантию на
вседозволенность и власть. С лица его не сходило выражение
человека, погруженного в мысли глобального государственно-
го масштаба. Отныне он ходил лишь в форменной одежде, со
всеми, кроме начальства, разговаривал уничижительно-повели-
тельным тоном, чуть что, мгновенно выходил из себя и начинал
орать. Даже соседи опасались его и, завидев издалека, старались
обойти стороной.
Но, похоже, отсутствие нормального человеческого обще-
ния совершенно его не волновало. Немногочисленных прияте-
лей он давно растерял. Лиза уже не могла и припомнить, когда
они в последний раз ходили к кому-нибудь в гости, в театр или
на концерт. Весь день, а нередко и выходные, Миней проводил
на службе, иногда оставался там и на ночь. В последнее время
крайне редко стал приводить домой для обсуждения различ-
ных вопросов и документов своих сослуживцев. Раз в неделю,
видимо, с ними же, ходил в баню, где, вероятно, присутствова-
ли и женщины. Ибо, как правило, после бани на ночь домой не
возвращался. А на следующее утро являлся довольный, рассла-
бленный, в хорошем расположении духа, с сильным запахом пе-
177
регара, и ничего не объясняя, приняв душ, побрившись, отправ-

лялся на работу.
В этот вечер Миней опять привел домой своих сотрудников.
Как всегда, Лизу с Мишей хозяин удалил на кухню. Подчинен-
ные быстро накрыли на стол, и начался традиционный ужин и
обсуждение текущей ситуации. В этот раз речь шла о докумен-
тах и последних данных по коллективизации.
– Вы, товарищи, не стесняйтесь, если имеются вопросы или
критические замечания, задавайте, говорите без всякого страха,
здесь же все свои, – вещал Миней.
– Да, товарищи, – поддержал его чей-то голос, – товарищ
Прозуренков в последнее время приобрел богатый и ни с чем не
сравнимый практический опыт в проведении раскулачивания.
Все мы знаем, какое бешеное сопротивление сталинской идее
коллективизации оказывают кулаки на местах. Поэтому хоте-
лось бы больше послушать вас, Миней Архипович, с какими
сложностями столкнулись вы, да и вообще услышать, так ска-
зать, оценку ситуации от первого лица.
– Товарищ Прозуренков, – присоединился к нему другой
голос, – расскажите, пожалуйста, как на местах осуществлялась
практическая работа в свете статьи товарища Сталина «Голо-
вокружение от успехов»? Честно говоря, голова пошла кругом
после ее прочтения. Раньше мы обсуждали статью товарища
Сталина «Год великого перелома». Все тогда было ясно и понят-
но. Тут – свои, а там – враги. Друзей нужно поддержать, врагов
– уничтожить. И быстрыми темпами с помощью местных акти-
вистов продвигать вперед коллективизацию. Все мы постоянно
читаем ежедневные сводки, чуть ли не наизусть знаем, как идет
создание колхозов в области и по стране. Ведем целенаправлен-
ную агитацию среди населения. И вдруг – резкий поворот на
1800.
– Я понял вас, товарищ Бутиков. Постараюсь доложить как
можно более подробно, – откликнулся Миней. – Если помните,
еще великий русский классик Николай Васильевич Гоголь пи-
сал, что в России имеется две беды – дураки и дороги. К сожале-
нию, за сто лет, прошедших с тех пор, ничего не изменилось. У
нас по-прежнему слишком много дураков. В противном случае,
вопрос организации колхозов был бы уже давно снят с повестки
178
дня, то есть завершен. Недалекий, темный народ на селе просто

не в состоянии понять своей прямой выгоды! Попробуйте поло-
мать веник, товарищ Бутиков! Ничего у вас не выйдет. А по от-
дельным прутикам этот самый веник любой дурак сломает. Точ-
но так же и здесь. Крупное сельскохозяйственное объединение
даст более высокий урожай по сравнению с наделами единолич-
ников. Да и стоимость зерна будет меньшей. Ведь единоличник
такую цену на хлеб заломит, что у государства никаких денег
не хватит. Вот так и образуются кулаки: единоличник жирует,
а государство страдает. А вот вторая часть афоризма товарища
Гоголя для нас, чекистов, неприемлема. Грубо говоря, нам вооб-
ще наплевать на дороги – в государстве есть те, у кого голова
должна болеть об этом. Мы немного усовершенствуем афоризм
знаменитого писателя. Согласимся с тем, что у нас действи-
тельно имеются две основные проблемы: первая, действитель-
но, дураки, а вторая – не дороги, а враги. Вот они-то в обличье
кулаков, глубоко законспирированных иностранных шпионов,
тайно пробравшихся из-за границы, а также затаившихся в под-
полье бывших царских прихвостней и будоражат этих самых
дураков. Более того, с прискорбием следует признать, что из-за
преступного головотяпства на местах, излишнего нашего бла-
годушия, потери революционной бдительности, беспринцип-
ности, а также виртуозной работы врагов, коллективизация на
селе продвигается с большим скрипом и трагическими просче-
тами. К великому сожалению, в настоящее время контра сидит
практически во всех государственных структурах, в том числе и
в правительстве. Скажу откровенно, но мои слова не предназна-
чены для широкой аудитории: не следует абсолютно доверять
сводкам и бравурным статьям в прессе. Нужно понимать, что
для повышения энтузиазма, морального духа советских людей
прежде всего необходимо популяризировать наши достижения.
Однако вы, олицетворяющие собой безжалостный, но справед-
ливый меч нашей партии, должны знать, что по всей стране за-
регистрированы десятки и даже сотни крестьянских выступле-
ний, как мирных, так и вооруженных. Мы, чекисты, находимся
на передовых рубежах защитников нашего Отечества. Пол-
ностью осознавая это, ни на минуту не теряем бдительности,
успешно пресекаем и впредь будем пресекать все попытки орга-
179
низации провала задания партии и реставрации капитализма.

И нам есть у кого учиться. Товарищ Сталин – гениальный стра-
тег. Он не устает повторять, что при наличии огромного количе-
ства врагов и яростного сопротивления политике партии, если
нет возможности тотчас расправиться с ними, следует действо-
вать более гибко: необходимо применять тактику временного
отступления, чтобы усыпить их бдительность, а затем, собрав
все силы, одним мощным ударом завершить атаку и одержать
окончательную победу. Этому учил своих соратников еще наш
вождь, товарищ Ленин, а товарищ Сталин как верный и выда-
ющийся ленинец развивает его идеи, успешно воплощая их в
жизнь, и добавляет в бессмертное ленинское учение, исходя из
особенностей текущего момента, свои гениальные мысли. В на-
стоящее время, прежде всего, нужно успокоить общество, более
того, обязательно покарать некоторых зарвавшихся партийных
чинуш за особо вопиющие нарушения социалистической закон-
ности, ведь народ не успокоится без сакральной жертвы. Но хо-
рошенько запомните главное: политика партии на селе остается
неизменной. После того как массы и иностранные наблюдатели
поуспокоятся, мы предпримем наступление на кулака с новой
силой и, несомненно, успешно завершим коллективизацию к
концу первой пятилетки. А уже к началу второй от кулаков не
останется даже следа, а колхозы смогут собрать такое количе-
ство зерна, которое позволит решить основные задачи, стоящие
перед государством. Эта программа рассчитана максимум на
ближайшие два года.
Хотя разговор обещал дальше быть не менее любопытным,
Лиза не стала больше слушать. Одевшись, они с Мишей покину-
ли квартиру.
«Значит, все то, о чем вещал и писал их великий вождь, фик-
ция! – билось у нее в мозгу. – Вот, оказывается, для чего Сталин
написал эту статью! Какое коварство! Теперь ясно, Потасовым
в этой мясорубке не уцелеть. Нужно срочно ехать в Кривцово!»
Но чем практически она может помочь своим несчастным
родственникам, Лиза и сама не знала.
Когда они возвратились домой, на пороге их встретил со-
вершенно трезвый Миней.
– Ты вот что, – вымолвил он, исподлобья глядя на жену, –
180
думаю, ты слышала весь наш разговор. Хочу сразу предупре-

дить, что он предназначен не для любых ушей. Что услышала, то
забудь! И ты тоже! – взглянул он на Мишу. – Если разболтаешь,
то мне вреда абсолютно никакого не нанесешь, а себя и сына по-
губишь. Информация рано или поздно дойдет до наших сотруд-
ников. И в этом случае даже я не смогу вам помочь. Любой из
них может арестовать тебя, несмотря на то, что я их начальник.
Наоборот, даже будут рады подставить мне подножку. А мне,
чтобы не быть скомпрометированным, останется только вы-
нести благодарность тому сотруднику за бдительность. И еще,
– помолчав, добавил он, будто прочитал мысли Лизы, – даже
думать не смей о том, чтобы поехать сейчас к своим родствен-
никам. Если раньше я просто не рекомендовал и просил тебя не
делать этого, то теперь категорически запрещаю. Ты ничего не
добьешься, ничего толком не узнаешь, и Потасовым не только
не поможешь, но еще больше навредишь. Зато себя и сына мо-
жешь погубить в два счета по тем же самым причинам, о кото-
рых я тебе уже говорил.
Миней умолк и теперь внимательно смотрел на Лизу, сооб-
ражая, оценила ли она опасность, грозящую ей и сыну, в полной
мере.
– Пытаюсь вбить в твою глупую голову, – грубо продолжил
он, – обстановка на селе в настоящее время чрезвычайно се-
рьезная, если не сказать опасная, даже взрывоопасная. Не стану
скрывать от тебя, по всей стране сейчас происходят крестьян-
ские волнения, в селах не хватает продуктов питания. Выезд из
сел сильно затруднен. Вскоре собираются запретить его вообще,
в том числе и принудительными мерами. Любая помощь будет
расцениваться как пособничество врагу. Так что делай соответ-
ствующие выводы.
– И это у вас называется построением коммунизма? – едко
улыбнувшись, заметила Лиза.
Минея буквально перекосило от злости, и если бы жена тот-
час не вышла за дверь, он мог в очередной раз накинуться на нее
с кулаками.
181
* * *
Два месяца Лиза провела как на иголках. Она по-прежнему
продолжала ходить на работу, по вечерам делала переводы для
газеты. Но ее не отпускала тревога за Потасовых. Как они там,
смогли ли пережить лихую годину? А если нет, то где они сей-
час? И Вася, как назло, не появляется.
В конце концов, она решила ослушаться запрета мужа и
тайно посетить Кривцово. Однако, понимая, что слова Минея –
не пустая угроза, действовала максимально осторожно. Прежде
всего, необходимо было подкопить денег, мало ли что в дороге
может произойти. Также нужно родне купить гостинцев. Она
набрала побольше переводов, благодаря чему скопила опреде-
ленную сумму.
В газетах об этом не сообщалось, но по послухам и из разго-
воров Минея с подчиненными Лиза сделала вывод, что деревне
сейчас живется несладко, возможно даже, что там голодают. Не
зря Миней все время талдычит о кулацких выступлениях. Ка-
кие там кулаки, какие контрреволюционеры и враги Советской
власти?! Люди просто хотят есть! Накормите их и дайте возмож-
ность спокойно заниматься своим исконным крестьянским тру-
дом – и никто тогда роптать не будет.
Нужно было запастись хоть минимумом продуктов. Но зи-
мой того года вновь, как и после революции, были введены про-
дуктовые карточки, а торгсины [торговые синдикаты. – Авт.]
закрылись. Так что оставался один выход – экономить на соб-
ственном пайке. И Лиза, не трогая паек Миши, тайком от Минея
умудрилась кое-что подсобрать: насушила сухарей, отсыпала в
мешочек немного крупы, положила несколько кусочков сахара
и кусок мыла.
Вместе с Мишей несколько раз прогулялась до железнодо-
рожного вокзала. Она с беспокойством отметила, что вокзал
и прилегающая территория были наводнены вооруженными
людьми в военной форме, которые внимательно наблюдали за
пассажирами. Усиленные наряды выходили к каждому прибы-
вающему железнодорожному составу, останавливали то одно-
го, то другого приезжего, задавали какие-то вопросы, нередко
выдергивали кого-то из толпы и уводили неизвестно куда. Лиза
182
обратила внимание, что особенно интересовались они людьми

в крестьянской одежде.
«Да, видимо, Миней сказал правду в отношении сельских
жителей. Они ведь, согласно Постановлению правительства,
даже не имеют права на продуктовые карточки. Понятно, что
народ пытается всеми правдами и неправдами бежать из села.
А патрули задерживают их и отправляют обратно. Также не-
сомненно, что готовящаяся паспортная система, при которой
крестьянам паспорта иметь не положено (об этом ненароком
упомянул Миней), будет направлена на полное их закабаление,
превратив в советских крепостных».
Подготовившись надлежащим образом, Лиза стала ждать
удобного момента. Она решила взять с собой Мишу – вдвоем
спокойнее, не так будут цепляться.
Случай вскоре представился. Вся страна широко и торже-
ственно отмечала очередную годовщину Великой Октябрьской
социалистической революции. Обычно накануне праздника на
всех предприятиях и в учреждениях проводились торжествен-
ные собрания, чествование передовиков производства. Миней
еще 5 ноября отправился в Курск, где на торжественном засе-
дании коллектива ОГПУ ему должны были вручать какую-то
награду за усердие в деле коллективизации. Поэтому он сооб-
щил Лизе, что в областном центре задержится и вернется до-
мой, в лучшем случае, к вечеру девятого, а то и вообще десятого
ноября.
Пятого Лиза сказалась больной и отпросилась на следую-
щий день, тем более что праздничный номер газеты был сверс-
тан еще пятого ноября и шестого никакой особой работы не
предвиделось.
Рано утром они с Мишей отправились на вокзал. Поезд
пришлось ждать долго, и в Мценск они прибыли только глубо-
кой ночью. Остаток ночи провели на вокзале, а утром отправи-
лись в Кривцово.
Но это оказалось вовсе непростым делом. Возницы наотрез
отказывались ехать в один конец, причем требовали оплату ис-
ключительно продуктами. Но Лиза не могла отдать то, что везла
Потасовым. Однако, к счастью, она на всякий случай прихвати-
ла с собой кое-что из папиного гардероба. И, поторговавшись,
183
один из возниц согласился свозить их туда и обратно за деньги,

крепкую с виду смушковую шапку, мужские кальсоны и теплые
шерстяные носки.
Несчастная гнедая кляча, светя ребрами, еле тащила телегу
с Лизой и Мишей, видимо, бедняга, тоже страдала от недоеда-
ния. Не доехав до села, возница остановил лошадь.
– Как хотите, барынька-гражданка, но дале не поеду, ни-
каких силов нету смотреть на это смертоубийство, лучше я вас
тута обожду.
– А как же с оплатой? – забеспокоилась Лиза.
– Опосля расплатитесь. Куда я денусь, да и вы тоже? – успо-
коил он ее, беря вещи. – Идите, делайте свои дела. Можете хоть и
до утра тама остаться, если, конечно, духу хватит, – добавил он,
скорбно покачав головой.
Лиза, закинув котомку за спину и взяв Мишу за руку, на-
правилась в Кривцово. Идти пришлось довольно долго – дорога
сильно заросла, и ноги постоянно путались в сухой траве, за-
медляя продвижение. Это ее очень удивило. И еще – эта стран-
ная гнетущая тишина вокруг. Не было слышно характерных для
деревни звуков: лая собак, кукареканья петухов, мычанья ко-
ров, призывного ржания лошадей – ни-че-го.
Еще больше поразилась она, когда вошла в село. Нигде не
было ни души. Такое впечатление, что всех его обитателей в од-
ночасье поразил какой-то неведомый мор. Лиза не знала, что и
думать. Она бродила по пустынным улицам, осматривала без-
жизненные дома, глядевшие на нее черными глазницами окон.
Потрясение было столь велико, что отдельные важные детали в
первые минуты ускользнули от ее внимания.
Когда же первый шок немного прошел, она заметила кое-ка-
кие признаки жизни в некоторых дворах. Пройдя еще немного
по одной из улиц, Лиза увидела группу ребятишек, четверых
или пятерых, босых, в рваных обносках, несмотря на холод. Ей
бросилась в глаза их невероятная худоба, тонкие, словно тро-
стинки, руки и ноги, огромные вспухшие животы. Они, скрю-
чившись, молча сидели у плетня, глядя на нее огромными, без-
жизненными, ничего не выражающими глазами, похожие на
вышедшие из могил трупы.
Лизу охватил жуткий страх, смертный холод сковал тело, а
184
ноги, враз ставшие ватными, будто вросли в землю. Вспомни-

лась прочитанная в детстве повесть Гоголя «Вий». Ей показа-
лось, что эти ожившие вурдалаки сейчас схватят ее. Но наваж-
дение длилось буквально несколько секунд, она взяла себя в
руки и обратилась к детям:
– Ребята, куда это все подевались? А Потасовы не знаете
где? Здесь или уехали? – спросила она плохо повинующимся от
страха, каким-то чужим языком.
Но мальчишки по-прежнему безучастно смотрели на нее
так, будто не понимали, о чем их спрашивают. Лиза не могла
сдвинуться с места и продолжала в нерешительности стоять.
Наконец старший на вид пацаненок словно очнулся, его взгляд
приобрел осмысленность. Он с трудом поднялся, сделал шаг по
направлению к Лизе, протянул дрожащую руку и, шамкая без-
зубым, старческим ртом, еле слышно прошелестел:
– Тетенька, дайте хлебца, Христа ради, мочи нету терпеть,
есть хочется!
– И мне, и мне! – потянули к ней изможденные руки осталь-
ные.
Лиза сделала инстинктивное движение, чтобы развязать ко-
томку. Но тут первый мальчишка оскалился, резко обернулся к
остальным и, злобно зарычав, словно хищный зверь, бросился
на своих товарищей, началась драка – куча-мала. Они визжа-
ли, кусались, мутузили друг друга из последних сил, непонятно
только откуда они брались у этих полуживых существ. За еще не
полученный кусок хлеба готовы были убить соперника.
Лиза с Мишей не на шутку испугались и поспешили по-
скорее покинуть место побоища. Они и сами не поняли, как
оказались у подворья Потасовых. Здесь их ждало еще большее
потрясение: забор повален, ворота нараспашку, калитка висит
на одной петле, прежде чисто выметенный и ухоженный, двор
зарос сорной травой, завален разным хламом. Сараи и конюшня
совсем обветшали. Изба с покосившимся крыльцом зияла без-
жизненными глазницами окон, входная дверь отсутствовала, с
крыши во многих местах была содрана дранка – все указывало
на то, что здесь давно никто не живет.
Лиза, обхватив голову руками, в изнеможении опустилась
на землю, отчаяние охватило ее. Она поняла, что произошло не-
185
поправимое, самое ужасное, что только можно было предполо-

жить. Умом она понимала, что сделать ничего уже невозможно,
сердце ее разрывалось от горя и безысходности. Не зная, что
предпринять, как поступить, она долго сидела посреди двора,
раскачиваясь из стороны в сторону, плача и стеная.
– Боже мой, Боже мой! Как же так?! Почему ты допустил
это, почему не покарал злодеев?! – причитала она сквозь слезы.
Недаром Лиза так рвалась в Кривцово, сердце подсказыва-
ло ей – случилось нечто страшное, но реальная картина потряс-
ла ее до глубины души. Такого она не ожидала увидеть.
Постепенно Лиза пришла в себя. Как женщина сильная,
много пережившая и испытавшая, она решила: нужно действо-
вать, должен же кто-то знать, что за трагедия здесь разыгралась.
Встав на ноги и вытерев слезы, она пошла искать сельсовет. Там
точно знают, в чем дело и куда подевались ее родственники.
Миша молча и угрюмо шагал рядом, он был подавлен не меньше
матери.
Неподалеку от дома Потасовых, прислонившись к ограде,
сидел мальчонка лет четырех и, не мигая, смотрел на чужаков.
– Где твои родители? – спросила Лиза, наклонившись над
ним.
– Тятька пропал давно уж, видать, в город подался. А мамка
померла два дня назад с голодухи. Вон, в избе лежит, – безучаст-
но ответил тот.
– А ты что же?
– Сухарик дайте, – вместо ответа прошамкал он таким же
беззубым, как и у предыдущих пацанов, ртом, потянувшись к
ней всем телом.
Лиза развязала узелок, достала несколько сухарей и вложи-
ла в трясущиеся ручонки ребенка. Тот схватил подаяние и, сразу
забыв о благодетельнице, с каким-то звериным рыком и урчани-
ем впился в сухарь.
Охваченная животным ужасом, покрепче схватив Мишу за
руку, она бросилась к зданию сельсовета – нужно же, в конце
концов, выяснить, что здесь происходит.
Председатель сельсовета Жбанов сосредоточенно корпел
над какими-то бумагами. Поздоровавшись, Лиза представилась,
назвавшись фамилией Прозуренкова, сказала, что приехала в
186
гости к Потасовым, побывала на их подворье и поняла, что они

уже давно там не живут, поэтому хотела бы узнать об их судьбе:
где они сейчас, когда и куда переехали.
Услышав знакомую фамилию, председатель заинтересован-
но поднял голову, прищурил правый глаз и полюбопытствовал:
– А вы, извиняюсь, не родственница ли будете уполномо-
ченному областного ГПУ товарищу Прозуренкову?
– Да, я его жена, – ответила она.– А какое это имеет значе-
ние?
– Как же, как же, очень приятно, всегда рады вам услу-
жить, – подобострастно заулыбался председатель, усаживая ее
и Мишу на лавку, предварительно отодвинув в сторону горку
каких-то папок. – Мы все очень благодарны вашему мужу за ту
неоценимую помощь, которую он оказал нам в проведении кам-
пании раскулачивания в нашем селе. Пользуясь случаем, хочу
передать ему от всех нас поздравления с праздником Великой
Октябрьской социалистической революции, горячий коммуни-
стический привет и наилучшие пожелания! Очень достойный
у вас муж, настоящий коммунист! Можете сообщить ему, что
с его легкой руки у нас была создана первичная партийная ор-
ганизация и вместо двух в колхозе сейчас уже целых пять чле-
нов партии. Также передайте ему горячий привет от всех членов
колхоза имени Сталина.
– А какова судьба семьи Потасовых? – едва сдерживая от-
вращение, напомнила Лиза.
Лицо председателя сразу изменилось, он поскреб затылок и,
нахмурившись, выдохнул:
– Увы, ничего хорошего вам поведать не могу. Да вы и сами
от мужа, наверное, знаете: они, эти самые Потасовы – злостные
кулаки, непримиримые враги Советской власти. Их раскулачи-
ли одними из первых, с корнем выкорчевали, так сказать, как
зловредный сорняк с нашей земли. Да, вот такие вот мерзавцы
оказались, и младший братец потасовский – та еще штучка, у бе-
ляков служил, одним словом, контра вся семейка. И вспоминать
об них не хочу, не стоят они того. Вот муж ваш – другое дело,
хотя и дружил по малолетству с ихним Стефанком. Повезло вам
с мужем! Настоящий герой, смелый и мужественный человек!
Он сам лично руководил раскулачиванием и даже бесстрашно
187
пресек вооруженную диверсию со стороны главы этого подлого

семейства – так саданул по голове, что тот повалился замертво!
Не буду дальше углубляться, товарищ Прозуренков, думаю, сам
во всех подробностях вам об этом рассказал, не так ли? Хотя,
похоже, он вас не посвящает в эти дела, иначе вы бы сюда не
приехали, да еще с дитем... Оберегает, видимо?
– Да, конечно,– еле вымолвила потрясенная увиденным и
услышанным Лиза. – Объясните мне, никак не возьму в толк,
а что с селом случилось? Почему такое запустение? Детишки
малые буквально одичали от голода. На улице холодно, а они
голые, босые, и никого из взрослых не видать.
– Голод, товарищ Прозуренкова, великий голод, – еще боль-
ше омрачилось и без того хмурое лицо председателя. – Но тут
нашей вины никакой нет, так и передайте своему мужу. Все, что
вы сегодня здесь видели, это как раз и есть следствие провока-
ционной деятельности тех же кулаков! Они, подлые, преступно
спрятали и сгноили зерно, порезали всю животину, лишь бы не
досталось колхозу! А теперь колхозникам нечем сеять, да еще
неурожай из-за засухи случился в этом году ужасный! Но ниче-
го. Как сказал товарищ Сталин, нет таких крепостей, которых
не смогли бы взять большевики! Мы вытерпим все, преодолеем
все преграды и, назло капиталистам, построим первое в мире
социалистическое государство и коммунистическое общество!
Чего бы нам это ни стоило!
Жбанов говорил что-то еще, все больше вдохновляясь от
собственного красноречия. Но Лиза не в силах была больше
слушать этот бред. Казалось, какая-то неимоверная, сверхъесте-
ственная сила подхватила ее и подкинула вверх. Голова пошла
кругом, грудь буквально распирало от еле сдерживаемого воз-
мущения и ненависти. Когда терпеть уже не было никаких сил,
она выпалила прямо в эту мерзкую харю:
– Да это вы, а не кулаки, настоящие враги собственного на-
рода! Будьте вы прокляты, убийцы!
Она схватила подвернувшееся под руку тяжелое пресс-па-
пье и с силой запустила его в голову председателя. Тот, не ожи-
дая нападения, даже не успел увернуться. Удар пришелся ему
точно в переносицу. Он вскрикнул и закрыл лицо руками, из-
под пальцев струйками потекла кровь. Лизе показалось, что она
188
была такая же черная, как и душа этого демона в человеческом

обличье. Миша был потрясен, он впервые видел свою мать в
таком состоянии. Они выскочили из здания сельсовета и без
оглядки бросились бежать вдоль улицы. Тут им снова попалась
кучка похожих на скелеты детей. На ходу, судорожно развя-
зав котомку непослушными от волнения пальцами, Лиза стала
растыкивать предназначенные для Потасовых продукты в тяну-
щиеся к ней худющие руки-былинки.
Весь обратный путь до Белгорода Лиза находилась в полной
прострации от посещения Кривцово и не произнесла ни едино-
го слова. Миша, боясь еще больше расстроить мать, тоже мол-
чал, увиденное и услышанное на всю жизнь запечатлелось в его
памяти.
Миней возвратился из Курска довольный, в хорошем рас-
положении духа. Как его отметило начальство и чем наградили
по случаю праздника, не сказал. Но в течение нескольких дней
вел себя индифферентно, не проявляя ни благодушия, ни агрес-
сии. Лиза с ним также демонстративно не общалась.
* * *
Шли последние дни ноября. Но уже дней десять, как вы-
пал обильный снег. Порывами налетал холодный ветер, полоща
красные флаги, развешанные на всех административных зда-
ниях Белгорода. Он ломал ветки на деревьях, заставлял редких
прохожих поднимать воротники и спешить побыстрее укрыть-
ся за толстыми стенами домов. Холодно, голодно, неуютно.
Лишь важные, знающие себе цену вороны, похожие на толстых
карикатурных кулаков, какими их изображали художники на
политических агитках, чувствовали себя вольготно. Хотя зади-
ра-ветер и ерошил их черные перья, но они недовольно нахох-
ливались и, закрыв глаза, поворачивались к нему задом – эти
птицы, в отличие от людей, везде могли найти себе пропитание,
не гнушаясь даже падалью.
У Лизы выдался выходной день, и она занялась штопкой
одежды. Миша учил уроки и готовился к контрольной работе
по математике.
Вдруг оглушительно хлопнула входная дверь – и через се-
189
кунду в комнату ворвался разъяренный Миней. Перекошенное

от злости лицо его было пунцовым от мороза. Мокрый от пота
чуб прилип ко лбу. Он, видимо, так спешил, что даже не надел
шинель и шапку и, несмотря на сильный мороз, примчался в од-
ной гимнастерке, благо, дом находился недалеко от службы. За-
пыхавшись от быстрого бега и стараясь унять дыхание, он был
не в силах произнести ни слова. Лишь беззвучно разевал рот,
бессмысленно размахивал руками и свирепо вращал глазами.
Наконец, отдышавшись, неистово завопил:
– Ах, ты ж!..
Но, остановив взгляд на Мише, запнулся, а затем резко вы-
крикнул:
– А ну-ка, немедленно вон! Мне необходимо поговорить с
твоей матерью!
Миша вопросительно взглянул на мать, отметив про себя,
как в одночасье побледнело и заострилось ее лицо. Она медлен-
но поднялась со стула, сделала шаг навстречу Минею и, повер-
нувшись в сторону сына, спокойным голосом произнесла:
– Мишенька, пожалуйста, оставь нас одних ненадолго. Ми-
ней Архипович хочет что-то важное сообщить мне. А потом мы
продолжим заниматься.
Толстые стены дома и массивная дубовая дверь надежно
гасили звуки, поэтому из того, о чем говорили Миней с Лизой,
Михаил понял не все, и что там происходило на самом деле, не
видел. Полностью всю разыгравшуюся трагедию воссоздал уже
позднее, словно мозаику, из отдельных услышанных фраз и слов
матери.
– Ты что это себе позволяешь, стерва?! Ты хоть понимаешь,
что ты натворила?! – тихим зловещим голосом прошипел Ми-
ней, едва за Мишей закрылась дверь. – Ты кого решила подста-
вить, тварь?!
– Прекрати меня оскорблять, чекист поганый! Не забывай-
ся, ты не у себя в пыточной! – отрезала Лиза. – Если хочешь по-
говорить, держи себя в руках, я ведь тоже могу повысить голос,
научилась благодаря тебе.
– Я не собираюсь с тобой тут разговоры разговаривать! –
уже не сдерживаясь, заорал Миней. – За такие штучки тебя в
два счета могут упечь за решетку как злостного врага Советской
190
власти, а то и вообще приговорить к высшей мере социальной

защиты! Ты знаешь, что это значит?! Расстрел! А заодно и щенка
твоего туда же! Еще та контра подрастает!
Миней замолчал и принялся бегать из угла в угол. Лиза сра-
зу поняла, в чем дело, но тоже молчала, выжидая, что же дальше
скажет муж.
– Я что, неясно выразился в прошлом разговоре с тобой?! –
опять завопил он. – Ведь я недвусмысленно предупреждал, что-
бы ты не смела ездить в Кривцово!
– Ты всего лишь не ре-ко-мен-до-вал, – раздельно, по сло-
гам, произнесла Лиза, – но не запрещал, тем более, ты на это
просто не имеешь права! Я – свободная женщина и живу, вроде
бы, в свободной стране. Мы же живем в свободной стране, так
ведь утверждаете вы, коммунисты? Кроме того, я – не твоя под-
чиненная и даже не член твоего коллектива, которому можно
что-то запретить, – парировала Лиза.
– У меня только что побывал председатель сельсовета из
Кривцова товарищ Жбанов, – продолжал орать Миней, не об-
ращая внимания на ее возражения. – Я все знаю! Ты самовольно
поехала в село, переполошила всех колхозников, вредительски
напала на представителя власти, что можно расценить как тер-
рористический акт. Причем на рабочем месте, в момент испол-
нения им своих должностных обязанностей, подчеркиваю, на
сугубо официальное лицо, избранное на эту должность всеми
местными колхозниками, официально утвержденное партий-
ным руководством. Да знаешь ли ты, чем это грозит тебе?! Су-
дом, тюрьмой и лагерем, а может быть, ссылкой на Соловки, на
строительство Беломоро-Балтийского канала! Там сейчас мно-
го вашего брата-контрика перевоспитывается. А то и вообще
смертной казнью. Ты хотя бы о своем сыне подумала в тот мо-
мент, дура безмозглая!
– Ах, так ты подтверждаешь, что все знаешь?! – тоже сорва-
лась на крик Лиза, перебив мужа. – Для меня это не новость!
Я не сомневалась, что знаешь – и о неурожае на селе, и о на-
сильственной коллективизации, и о преступном, другого слова
не найду, раскулачивании, и о страшном голоде среди крестьян,
кошмарном голоде! Вместо того, чтобы унижать и запугивать
меня, ты бы лучше сейчас, буквально сегодня, поехал в Кривцо-
191
во да полюбовался на дела своих рук! Мне сам Жбанов поведал,

что ты непосредственно участвовал в раскулачивании в этом и
в других селах на Орловщине! И как у тебя только руки не от-
сохли, ведь ты уничтожал своих соседей, знавших тебя с мало-
летства! Съезди, посмотри на умирающих людей, которые, по
вашим насквозь лживым сводкам, якобы счастливо живут при
большевистской власти и буквально толпами валят в колхозы
строить ваш мифический социализм! Полюбуйся на детей-дис-
трофиков с опухшими от голода животами, беззубыми из-за
цинги ртами, старческими лицами и безжизненными глазами!
И если у тебя после этого не дрогнет сердце, значит, ты вообще
не человек, а настоящее исчадие Ада! А слышал ли ты о случа-
ях людоедства среди крестьян?! Знаешь ли, что обезумевшие от
голода матери едят своих детей, убивают более слабых, чтобы
спасти остальных?! Да за такие вещи, за вопиющие, никогда
не виданные ранее преступления против собственного народа
тебя, да нет, всех вас снизу и доверху вместе с вашим кровавым
главарем Сталиным нужно судить открытым народным судом, а
потом казнить лютой смертью! Вы и есть самые настоящие госу-
дарственные преступники, обманом захватившие власть!
– Немедленно заткнись, гадина! – в исступлении горланил
Миней, топая ногами. – Еще одно слово – и я убью тебя, паскуда!
– он выхватил из кобуры пистолет и принялся размахивать им
перед лицом жены.
– Только гляди не промахнись! – подначила его Лиза, вы-
ставляя перед собой кочергу. – Сейчас как садану, так здесь же
на месте и сдохнешь, Миней-Минер!
Она сама не поняла, как у нее вырвалось это странное про-
звище мужа, о котором в разговоре как-то обмолвилась Фима
во время их последней встречи в Кривцово. Помнится, она тог-
да еще поинтересовалась: откуда оно, ведь Миней не только к
минам, но и вообще к снарядам никогда никакого отношения
не имел? Фима лишь плечами пожала и объяснила: Стефанок
что-то очень важное рассказывал об этом прозвище, да она за-
памятовала, что именно.
– Что-о?! – взревел Миней. – Повтори, что ты сейчас сказа-
ла?! До этой минуты я еще сомневался, как поступить с тобой!
Но ты сама выбрала свой путь! Ты еще сильно пожалеешь обо
192
всем, сволочь, но будет поздно! Еще будешь молить меня о по-

щаде и на коленях ползать передо мной! На же, получай!
В исступлении бросившись на жену, он изо всех сил нанес
два профессиональных удара в живот. Лиза коротко вскрикнула
и, как подкошенная, рухнула на пол. Резкая, кинжальная боль
пронизала все ее тело, парализовала движения, затуманила со-
знание. Ненужная теперь кочерга отлетела в угол.
Взбешенный Миней даже не попытался чем-то помочь сво-
ей жертве. Он выскочил из комнаты, увидев Мишу, замер на
пороге, постоял несколько секунд, осмотрелся вокруг каким-то
диким взглядом и быстро двинулся к выходу, уже из-за двери
крикнув:
– Это она сама! Пойди, успокой свою мать-психопатку! А то
она сегодня вообще не в себе, порет всякую чушь! И смотри мне,
о нашем разговоре с ней, о том, что слышал, – никому ни слова!
Иначе получишь по загривку!
Миша осторожно приоткрыл дверь в комнату и увидел мать
лежащей на полу без сознания. Он с криком: «Мама, мама!» –
бросился к ней, приподнял ее голову, увидел, что она не реаги-
рует, плача принялся гладить ее по лицу и волосам.
Через некоторое время Лаза пришла в себя, но боль была
настолько сильной, что она застонала, поджала под себя ноги,
обхватив их руками. Миша принес стакан воды. Отпив несколь-
ко глотков, она с трудом произнесла:
– О-о, какая невыносимая боль! Сынок, помоги мне до-
браться до кровати.
Миша помог ей лечь в постель, укрыл одеялом.
– Дай еще водички, пожалуйста, – вновь попросила она.
Но, сделав глоток, снова упала на подушку.
– Страшно болит в животе, прямо огнем печет, распирает, и
во рту сохнет, – простонала она.
Миша суетился возле нее, не зная, что предпринять. Лиза
лежала молча с подтянутыми к животу коленями, закрыв глаза.
– Мама, может, врача позвать?
– Нет, не нужно. Этот злодей убил меня!
Она немного помолчала, собираясь с силами.
– Мишенька, будь добр, принеси мою шкатулку для руко-
делия.
193
Превозмогая боль, Лиза начала искать что-то среди пуго-

виц, наперстков и прочих швейных принадлежностей. Наконец
с самого дна достала небольшой кожаный мешочек, в котором
лежал странноватого вида выпуклый крест, и протянула сыну:
– Спрячь его, пожалуйста, понадежней. В нем, – Лиза погла-
дила крест и затянула мешочек, – заключена какая-то тайна, ко-
торой страшно боится Миней. Этот крест дала мне тетя Фима,
когда мы впервые встретились в Кривцово. Его оставил на хра-
нение твой отец и наказал передать мне. А он этот крест полу-
чил от одного своего товарища, военного, перед тем, как того
повели на казнь. Они сидели в одной тюремной камере. Боль-
ше я ничего не знаю. Но, со слов Фимы, твой отец оставил ей
крест на хранение и наказал беречь его пуще глаза. Пообещал,
что, если останется жив, обязательно вернется за ним и тогда
все объяснит.
От такой долгой речи Лиза устала, испарина выступила у
нее на лбу, и она опять застонала. Переждав, пока боль немного
утихнет, продолжила:
– Наверное, я тебе уже не советчик, поэтому решай сам,
куда спрятать этот крест. И главное: Миней ни в коем случае не
должен знать о его существовании, чтобы, не дай Бог, не нашел.
Иди скорей, сынок, пока он не возвратился. Для меня это сейчас
важнее всего на свете.
Мише не нужно было долго думать, где найти тайник. Он
давно присмотрел одно местечко. Их семья жила в бывшем ку-
печеском доме, под которым был большой подвал, исследован-
ный Мишей вдоль и поперек. Однажды ему удалось обнаружить
в фундаменте подвижный кусочек кирпича, а за ним – неболь-
шое углубление. Он замаскировал его на всякий случай. И вот
этот случай представился.
Не прошло и пятнадцати минут после возвращения Миха-
ила из подвала, как в прихожей щелкнул замок и послышались
голоса. Это вернулся Миней в сопровождении врача следствен-
ного изолятора, средних лет сутуловатого мужчины в круглых
очках. Доктор прошел в комнату, поставил саквояж на стул, ос-
мотрелся.
– Где у вас можно помыть руки?
– Покажи доктору, где находится умывальник, Миша, – за-
194
суетился Миней, и как только они вышли, наклонившись над

Лизой, прошипел: – Слышишь, запомни хорошенько: если не
хочешь, чтобы с твоим волчонком случилась беда, доктору – ни
слова о том, что здесь произошло. Я сам скажу все, что нужно.
Ты хорошо уяснила?
Лиза, с усилием открыв глаза, только кивнула головой. За-
тем, превозмогая боль, едва слышно произнесла цитату из Лер-
монтова:
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он недоступен звону злата,
Все мысли и дела он знает наперед!
– Что ты там мелешь?! Какой еще суд?! Еще раз повторяю:
лучше молчи, дура!
– Тебе еще отольются наши слезы, – со стоном вымолвила
Лиза и закрыла глаза.
Боль становилась все нестерпимей. Вернулся доктор, при-
сел на стул рядом с кроватью, наклонившись над больной, про-
изнес традиционное:
– Ну-с, рассказывайте, что с вами произошло, милочка?
– Выйди! – скомандовал Миней, взглянув на Мишу.
Тот покинул комнату, но дверь оставил приоткрытой. И ус-
лышал, как Миней подбежал к доктору и с показной заботливо-
стью затараторил:
– Беда случилась, Рувим Евсеевич. Лизаньке сейчас труд-
но говорить, поэтому я расскажу за нее. Представляете, все на
моих глазах произошло: сегодня у жены выходной день, и она
решила убраться в квартире, вытирала пыль, мыла пол. Ког-
да она хотела передвинуть стол, у нее вдруг на мокром полу
поехала нога, и Лиза со всей силы ударилась животом о край
стола. Моя вина, доктор! Каюсь, я же рядом был. Нет, чтобы
помочь! Но теперь что уж! Она сразу страшно закричала от
боли и упала на пол. Я поднял ее, положил на кровать, попро-
сил сына посидеть около нее, а сам помчался искать вас – вот
и вся история.
Доктор всмотрелся в лицо Лизы – бледное, с заостривши-
мися чертами, оно выражало боль и страдание. Врач заговорил
195
с ней, но она не отвечала, было видно, что сознание ее затумане-

но, он осторожно пропальпировал живот – тот был напряжен-
ным и твердым, словно каменный.
– Миней Архипович, а когда случилась травма? – обернулся
он к хозяину дома.
– Да вот, еще и часа не прошло.
– Да? А мне кажется, что гораздо больше, здесь уже начался
перитонит.
– Ну, возможно, и так, Рувим Евсеевич. Я так испугался, что
совсем голову потерял! Время словно остановилось для меня.
Доктор легонько надавил в области левого подреберья – и
Лиза пронзительно вскрикнула от боли.
– Очень похоже на травматический разрыв селезенки. Это
ж как надо было так умудриться удариться о стол! Мой много-
летний опыт судебного врача-эксперта подсказывает, что трав-
ма больше смахивает на внешнее воздействие, на удар, нане-
сенный профессионалом, а не на несчастный случай. Разве что
об угол стола, Миней Архипович, причем, изо всей силы, могла
удариться ваша жена.
– Да-да, Рувим Евсеевич, вы, несомненно, правы. Вроде бы,
я даже заметил, как она ударилась вот об этот угол, – заверил
Миней.
– Но, как бы то ни было, положение чрезвычайно серьезное,
если не сказать критическое. Нужно срочно вызывать машину
и спасать вашу жену, Миней Архипович, – поднялся доктор со
стула. – Я вам ответственно заявляю, что, по всем признакам,
с момента травмы прошло уже примерно три-четыре часа. Бо-
юсь, время упущено, и мы можем не успеть. Так что давайте дей-
ствуйте побыстрее!
Миша неотлучно находился около матери. Ей на глазах
становилось все хуже и хуже. Она то впадала в беспамятство,
то приходила в себя и сразу же начинала искать беспокойным
взглядом сына. В очередной раз, ненадолго открыв глаза, судо-
рожно сжала своими холодными пальцами его руку и глухим
голосом сквозь едва сдерживаемый стон произнесла:
– Прости меня, сыночек, не уберегла я тебя от этого зверя.
Если умру, он постарается избавиться от тебя. Будь сильным и
мужественным. Ты уже большой мальчик. Я верю в тебя. Не за-
196
будь о моей просьбе. Я уверена – твой отец не погиб, и вы обяза-

тельно встретитесь. Прощай, мой любимый!
После этих слов она опять впала в забытье и вскоре сконча-
лась, не приходя в сознание.
ГЛАВА 21
Стефан какое-то время сидел, уставившись в одну точку не-
подвижным взглядом. Перед его мысленным взором проноси-
лись разрозненные эпизоды их общения с Лизой: знакомство,
прогулки, долгие беседы по вечерам, последняя ночь перед от-
правкой воинского эшелона в Сибирь. Он помнил каждую чер-
точку любимого лица, хотя прошло уже тридцать шесть лет, как
Лизы нет в живых. Даже не верится: половину прожитой им
жизни.
Стефан взял со стола початую бутылку водки, налил себе и
сыну.
– Давай, сынок, выпьем, не чокаясь, за упокой души твоей
мамы, а моей любимой и единственной Лизы, – хриплым от вол-
нения голосом проговорил он и резко опрокинул содержимое
в рот. Дрожащими пальцами достал из пачки сигарету, размял
ее, закурил, пару раз глубоко затянувшись, прокашлялся, потом
спросил:
– А что было дальше?
Михаил закурил тоже.
– Два дня после смерти мамы я Прозуренкова не видел. Он
хлопотал по поводу похорон, затем показательно демонстриро-
вал на поминках безутешную скорбь: исступленно бил себя в
грудь, рыдал. Ну, в общем, происходила отвратительная лице-
мерная комедия, гадко было смотреть. Но мне до всего этого не
было никакого дела. Я находился словно в какой-то отдельной
скорлупе, в каком-то оглушении. Мозг неотступно сверлила
одна мысль: я потерял маму, потерял навсегда, ее не будет боль-
ше никогда. Я постоянно вспоминал ее слова: «Держись, мой
мальчик, будь стойким, мужественным и никогда ничего не
бойся, потому что моя любовь всегда будет оберегать тебя».
Знаешь, папа, все эти два дня, несмотря на скорбь и боль
в душе, я подспудно психологически готовил себя к будущим
197
трудностям, ведь теперь я остался на свете совершенно один.

И еще, можешь, конечно, мне не верить, но это так: я глубоко
уверовал, как в талисман, в тот крест, который доверила мне
мама перед смертью. Я вбил себе в голову, что если я сумею
сохранить его, то, рано или поздно, обязательно встречусь со
своим отцом. Как видишь, так и произошло на самом деле, –
улыбнулся Михаил. – Хотя мне пришлось действительно не-
легко.
* * *
Сразу после похорон Миней куда-то исчез. Миша вернулся
с кладбища домой один, а отчим появился только через день.
Вошел, не поздоровавшись, медленно и деловито прошелся по
квартире, затем в задумчивости остановился посреди кухни,
где сидел Миша. Лицо Минея выражало напряженную работу
мысли. Подойдя к окну, понаблюдал, как разгулявшийся ветер
раскачивает деревья во дворе, и печально изрек:
– Да, вот и остались мы одни, без мамы, Михаил, надо при-
выкать жить самим.
– Это я остался без мамы, а не вы, – враждебно глядя на
Минея, жестко ответил Миша.
Тот быстро обернулся, сверкнул глазами, хотел что-то ска-
зать, но усилием воли погасил вспышку гнева, походил из угла в
угол, подошел к столу и, опершись на него обеими руками, при-
стально глядя мальчику в глаза, спросил:
– Слушай, Миша, не знаешь, были у твоей мамы какие-ни-
будь бумаги или папки на хранении?
– Нет, ничего не было, кроме папок с иностранными текста-
ми, которые она брала для переводов, больше ничего.
Миней в задумчивости потер лоб и задал еще один вопрос:
– А не припомнишь, не называла ли мама когда-нибудь
при тебе фамилию Черкасов? Или, может быть, при тебе и маме
кто-нибудь ее произносил?
– Нет, никогда не слышал такой фамилии. Хотя мало ли ка-
кие фамилии звучали при мне, вон к вам сколько народу ходило,
всех и не упомнить. Возможно, кто-нибудь и произносил.
Миней присел на стул рядом с Михаилом, затем встал, сно-
198
ва сел – он явно нервничал. Приблизив лицо к пасынку, загово-

рил, все более возбуждаясь:
– Невероятно! Нет, что-то здесь не то! Это не может быть
простым совпадением! Я все равно найду это чертово досье!
Неожиданно вскочив со стула, опрометью бросился в
спальню к гардеробу и начал лихорадочно выбрасывать из него
Лизины вещи, тщательно перетряхивая их.
Миша, застыв в дверях, какое-то время с удивлением на-
блюдал за всем этим, затем с криком вцепился в Минея:
– Что вы делаете?! Как вам не стыдно?! Не смейте! Зачем вы
трогаете мамины вещи?!
Злобно ощерившись, Прозуренков с силой отшвырнул
мальчика в сторону. Тот буквально распластался на полу.
– Пошел вон, гаденыш! Здесь ничего вашего нет, все только
мое! А вы – нищие, наглые, отвратительные нахлебники!
Миша вскочил с пола и, вытирая кровь из рассеченной
губы, выпалил:
– Вы – садист и убийца! Я это точно знаю! Я все слышал! Это
вы убили мою маму, а потом все на нее же и свалили!
Прозуренков замахнулся, собираясь еще раз ударить непо-
корного пасынка, но неожиданно остановился, потряс головой
и стал запихивать вещи обратно.
– Ты прав, – вдруг совершенно спокойно заявил он, – нам с
тобой вместе не ужиться. Толку с тебя никакого, все равно ниче-
го не добьешься. Если б ты даже что-нибудь и знал, то не сказал.
Впрочем, вряд ли это возможно. Я, видимо, не с того начал.
Миней закрыл шкаф и вышел из квартиры. А Миша упал на
кровать и разрыдался. Смерть матери, скандал с отчимом, неяс-
ное будущее – все в одночасье навалилось на его неокрепшую
психику.
На следующий день, ранним утром, когда Миша уже про-
снулся, но еще не успел встать с постели, за окном послышался
шум автомобильного мотора, а затем хлопнула входная дверь в
квартиру. На пороге спальни возник Миней в сопровождении
красноармейца в шинели, буденовке с большой красной звездой
и винтовкой через плечо. За ними стояла женщина в таких же,
как у Прозуренкова, сапогах, кожанке, держа в руках большой
кожаный портфель с крупной блестящей застежкой.
199
– Миша, вставай! – скомандовал Миней. – Мы к тебе по

делу. – И обернулся к своим спутникам: – Товарищи, прошу вас,
посидите немного на кухне, пока мальчик соберется.
– Быстро поднимайся, одевайся и жди меня здесь, – бросил
Мише, выходя из спальни. – А я пока гостям чай приготовлю.
Когда Миней вернулся, пасынок уже оделся, заправил по-
стель и сидел, напряженно ожидая дальнейшего развития собы-
тий. Прозуренков уселся напротив и заговорил:
– Ты уже не маленький, поэтому буду с тобой предельно от-
кровенен и краток, Михаил. Только не перебивай меня и слушай.
Ты – вполне взрослый и нормально мыслящий человек, хотя по
закону еще несовершеннолетний. Сразу предупреждаю: вопрос
решен и криком ты себе не поможешь. Тем более что твоего со-
гласия в этом случае и не требуется. А факты таковы: кварти-
ра эта моя, точнее, служебная, она предоставлена мне в личное
пользование как сотруднику ГПУ. Вы со своей мамой просто
жили здесь. Да, мама имела на нее все права, так как была моей
женой, но тебя я так и не усыновил. Другими словами, ты мне
теперь никто, абсолютно чужой человек, не имеющий со мной
никакого родства и, следовательно, не имеешь права проживать
в этой квартире. После смерти твоего деда у вас с мамой оста-
лась комната в коммунальной квартире, но, во-первых, в ней
уже давно живут другие люди, а во-вторых, ты, как несовершен-
нолетний, не можешь жить сам.
Миней умолк, ожидая Мишиной реакции. Но тот демон-
стрировал недетское самообладание, никоим образом не выка-
зывая своих истинных чувств. Он просто слушал, не говоря ни
слова.
– Не буду скрывать, – продолжил Миней, – после твоего
вчерашнего выпада у меня было жгучее желание отправить тебя
в детскую колонию как малолетнего преступника. Вспомни,
сколько раз за эти годы я пытался наладить с тобой отношения.
Но ты всегда был словно дикий звереныш. Сразу видно, что по-
шел в свой род. Однако тебе повезло: маловат оказался для су-
дебного преследования, вот если бы годик-другой добавить…
Ну да ладно. В общем, так: собери свои вещи, возьми лишь са-
мое необходимое, и в сопровождении нашего сотрудника тебя
отвезут в детский дом в другом городе. В каком – я не знаю, да
200
оно мне и не нужно. Главное, что мы с тобой расстаемся, наде-

юсь, навсегда. Может, так даже лучше для нас обоих – не хочу
из-за тебя грех на душу брать. Я все сказал. Давай, быстро со-
бирайся!
С этими словами Миней отправился на кухню к соратникам
чаи гонять.
– Все, товарищи, я побеседовал с мальчиком, через час он
будет готов к отъезду. А пока давайте, я подпишу все необходи-
мые бумаги.
Миша за все утро не проронил ни слова. Молча выслушав
Минея, он начал быстро и деловито готовиться к отъезду, пони-
мая, что спорить бесполезно и что наступил тот момент, к кото-
рому он себя так упорно и долго готовил. Также молча, в сопро-
вождении чекистов, он двинулся к выходу. Но когда Прозурен-
ков, желая изобразить перед посторонними глубокое огорчение
по поводу расставания с пасынком, протянул ему на прощание
руку, Миша убрал свою за спину и, глядя Минею прямо в глаза,
выпалил:
– Я вам этого никогда не прощу, Миней Архипович, сколько
жить буду, так и знайте! А особенно не прощу того, что вы сде-
лали с мамой.
И, окинув в последний раз взглядом квартиру, вышел на
улицу.
ГЛАВА 22
Михаил умолк. Стефан сидел, откинувшись на спинку сту-
ла, прикрыв глаза. Казалось, он задремал. Тем неожиданнее про-
звучали его слова:
– Вот жизнь… Захочешь специально придумать такой сце-
нарий, так не удастся ни за что. Сейчас вспомнил время, когда
был молодым человеком, студентом. Бывало, возникало такое
ощущение, будто у тебя за спиной выросли крылья. Казалось,
вся жизнь впереди, все дороги открыты, любые преграды пре-
одолимы! Планы какие были: получить диплом, учить грамоте
крестьянских детей, преобразовывать дремучую Россию, выве-
сти в люди своих племянников, помочь старшему брату, а воз-
можно, и наукой заняться. И рядом – любимая жена, твоя мама.
201
Мало пробыли мы вместе, но свою любовь пронесли через всю

жизнь. Как мы любили друг друга! Я и сейчас люблю ее, возмож-
но, даже больше, чем раньше. Но это я понял лишь теперь. Даже
если случались какие-то нелепые недоразумения, ссоры, мы не
придавали им большого значения, особенно я. Казалось, вре-
мени впереди много, как поссорились, так и помиримся, глав-
ное, что мы решили быть вместе. И в страшном сне не могло
присниться, что жестокая судьба меня так закрутит, зашвырнет
на другой конец света, мою любимую убьет человек, которого
я считал своим лучшим другом, которому помогал всегда и во
всем. А мой единственный сын при живом отце попадет в дет-
ский дом.
Стефан снова взял в руку бутылку, встряхнул содержимое,
хотел налить, но передумал.
– Нет, хватит, пожалуй, – остановил он самого себя, – за
упокой Лизиной души выпили, больше не хочу, не лезет. Лучше
расскажи-ка, Миша, о своем пребывании в детском доме.
– Не люблю я вспоминать об этом, но так и быть, расскажу.
Думаю, ты вряд ли глубоко знаком с этой темой. В свое время
у нас были изданы довольно интересные книги: «Республика
ШКИД» Белых и Пантелеева, бывших воспитанников школы
для беспризорников и малолетних криминальных элементов,
«Педагогическая поэма» Макаренко, еще целый ряд произведе-
ний. Хочу заметить, что при всей реалистичности они несут на
себе некий флер романтизма. Видимо, поэтому они как раньше,
так и сейчас чрезвычайно популярны среди наших читателей.
На самом деле все намного прозаичнее и жестче. Это все равно,
что сравнивать цветное и черно-белое кино. А может, разные
детские дома были. Не буду вдаваться в общие проблемы сирот-
ства в Советском Союзе, расскажу о своем личном опыте.
Первые дни после того, как меня забрали из дома, я помню
плохо. Видимо, потому что события наслоились одно на другое,
детское сознание в целях самосохранения успевало лишь авто-
матически фиксировать их, не запоминая надолго. Мне и сейчас
трудно соотнести с собой происходившее тогда, будто это было
с кем-то другим. Ведь совсем недавно, всего за несколько дней
до трагедии, ничто не предвещало подобного развития собы-
тий. Плохо или не очень, но мы как-то жили под одной крышей,
202
хотя я терпеть не мог отчима. Самыми главными людьми для

меня были мама и дедушка. А после смерти дедушки – мама, она
для меня была центром Вселенной. Я делился с ней всем: ново-
стями, проблемами, мыслями, мечтами, горестями и радостями,
выслушивал ее советы, уже задумывался о дальнейшем образо-
вании и профессии. И вдруг в одно мгновение мамы не стало, а
меня нагло вырвали из привычной среды, словно молодое де-
ревцо из земли, и отправили неизвестно куда.
Всю дорогу до детского дома я молчал. Меня душила обида,
я считал, что жизнь ко мне несправедлива. Тогда я еще не по-
нимал, насколько глубоко ошибочно подобное словосочетание.
Жизнь по определению не может быть несправедливой, она раз-
вивается по своим законами, ей нет дела до судьбы отдельной
личности, она, знай себе, плавно перетекает из прошлого в бу-
дущее. И редко у кого вызывает постоянный восторг. У каждого
случаются горести и беды, у кого менее, а у кого более трагиче-
ские, но это наше личное отношение к ним, а не козни самой
жизни.
Мама была человеком кристальной чистоты, я всегда на нее
равнялся, по ней оценивал и измерял свои поступки. А теперь
она мертва, подло убита мерзавцем, который даже наказания
никакого за это не понес. И мне он тоже сломал жизнь!
Видимо, для того, чтобы больше никогда меня не видеть и
не слышать, с глаз долой, из сердца вон, как говорится в посло-
вице, Прозуренков распорядился отправить меня не в соседний
Харьков, в ставшую впоследствии знаменитой коммуну, кото-
рой руководил Антон Макаренко, а намного дальше, на Волгу, в
Горький. В то время он назывался Нижним Новгородом.
* * *
Старожилы детского дома встретили новеньких насторо-
женно. Из шести вновь прибывших мальчишек особенно не-
доброжелательно почему-то отнеслись именно к Мише. Все
остальные ребята были младше и не столь болезненно влились
в коллектив.
Миша поступил в седьмой класс и оказался в нем самым
старшим по возрасту. Многих детей тогда родители отдавали в
203
первый класс с восьми лет. Хотя Мише к первому сентября 1924

года уже исполнилось восемь, но он был невелик ростом. Кроме
того, Лизе, как и многим другим матерям, души не чаявшим в
своем ребенке, было жалко отрывать сына от себя и бросать в
неизвестную самостоятельную жизнь. Вот и вышло, что Миша
пошел в школу почти в девять лет и стал самым великовозраст-
ным среди своих одноклассников в Белгороде. То же было и в
детском доме.
К сожалению, быстро наладить дружеские отношения в но-
вом коллективе у него не получилось. Миша пребывал в психо-
логическом стрессе из-за резкой перемены обстановки. Он что-
то невнятное буркнул в ответ на приветствие ребят в классе, а
затем быстро прошел на указанное учителем место на задней
парте и просидел там, не вставая, молча до конца уроков.
Учителя, понимая его состояние, старались не беспокоить
в первый день. А вот одноклассники не собирались долго ждать
и, не откладывая дело в долгий ящик, постановили разобраться
с новеньким этой же ночью.
После отбоя кто-то потряс Мишу за плечо. Уставший, из-
мученный событиями последних дней и долгим утомительным
переездом, он уже успел задремать. Открыв глаза, увидел скло-
нившуюся над ним чью-то рожу.
– Ты что, в гости к теще на блины приехал, что ли? – поин-
тересовалась она, чем вызвала дружный смех в спальне. – Тут
тебе не буржуйская дача, к твоему сведению, а коммуна. Так что
давай, паря, вставай, колись все про себя, а мы послушаем.
Поднявшись, Миша увидел, что никто из одноклассников
не спит, все сидят на своих кроватях и ждут представления, ко-
торое разнообразит их унылое существование. В центре ком-
наты, на сдвинутых под углом друг к другу кроватях, восседал
так называемый актив класса, как выяснилось впоследствии.
Перед ними на полу стоял массивный канделябр, в нем горели
три большие толстые свечки. Полная круглая луна, глядевшая в
окно, дополняла своим мертвенно-бледным светом эту фанта-
смагорическую картину. Блики от колеблющегося пламени све-
чей ложились причудливыми пятнами на серьезные лица глава-
рей, похожих своим грозным видом на членов тайного ордена,
посвящающих в великое таинство нового брата. Невысокий, ко-
204
ренастый, довольно крепкого телосложения Миша, внутренне

собравшись, молча ожидал дальнейшего развития событий.
– Ну-ка, Фонарь, пойди, разберись, организуй встречу, –
наконец произнес худой, высокий парень, по всей видимости,
главарь.
Разбудивший Мишу невысокий, тщедушный парнишка с
торчащими в разные стороны светлыми вихрами тотчас засуе-
тился вокруг него, начал делать ложные выпады, будто намере-
ваясь ударить. Миша спокойно наблюдал за ним. Вдруг Фонарь,
как бы споткнувшись, сильно толкнул его в живот. Михаил
инстинктивно попятился, но, наткнувшись пяткой на какое-то
препятствие, кувыркнулся назад под громкий смех присутству-
ющих.
– Ой, извиняюсь, маэстро, тут темно, не разглядел, готов
к сатисфакции, – манерно расшаркавшись, тонким голосом за-
гундосил Фонарь, демонстративно цвыркнув сквозь зубы.
– Ой-е-ей, он покалечил меня! – перекрывая всеобщий хо-
хот и блеяние Фонаря, фальцетом заголосил пацан, о которого
споткнулся Миша.
Он не был классическим маменькиным сынком. Хотя мама,
как коршун, всегда бросалась ему на выручку, скрупулезно изу-
чала причины трений с учителями в школе, стычек с одноклас-
сниками и уличной братвой. Она старалась, прежде всего, найти
логическое объяснение всем его действиям и поступкам, но в
то же время упорно готовила к будущей взрослой жизни. Пред-
чувствуя неизбежные сложности, которые ему предстоит пере-
жить, Лиза вела с ним долгие беседы, готовила к борьбе, учила
бесстрашно отстаивать свою правоту. Это она настояла, чтобы
Миша записался в секцию вольной борьбы, в которой он три
года успешно постигал секреты этого благородного вида спор-
та, став в своей весовой категории одним из лучших в городе.
И сейчас тренированное тело отреагировало быстрее мозга.
Мгновенно сгруппировавшись, он сделал в воздухе кувырок
назад и, опустившись на пол, наклонился, выставив одну ногу
вперед и вытянув руки навстречу противнику, готовый отра-
зить нападение.
– Давай, Лось, помоги! – азартно выкрикнул вожак. – А ты
че, Фонарь, остановился?! Вперед!
205
Подчиняясь команде, те двинулись к новичку. Широкопле-

чий верзила, чуть ли не на голову выше Михаила, также вытя-
нул свои длинные, словно грабли, руки навстречу ему. С тыла
подкрадывался Фонарь. Однако Миша хорошо усвоил правило:
если драки невозможно избежать, нападай первым. Сделав мол-
ниеносный выпад, нырнул Лосю в ноги и резким рывком опро-
кинул его на спину. Тут же вскочил, развернулся – и вовремя,
так как сзади наваливался Фонарь. Он не стал уворачиваться,
напротив, сделав шаг вперед, схватил противника за плечи,
пригнул вниз, провел классическую подсечку и через бедро
опрокинул Фонаря на спину. Потом бросился к пацану, о кото-
рого споткнулся вначале, сгреб его за штаны и рубаху, поднял
вверх, прокрутил на вытянутых руках вокруг своей оси и швы-
рнул в сидящих на кроватях главарей.
– Что стоите, разинув рты?! Пуля, Ишак, Серый, хватайте
его! – заорал вожак.
Навалившаяся со всех сторон куча-мала буквально вдавила
Мишу в пол. Стало трудно дышать, невозможно было ни двинуть-
ся, ни повернуть голову, но это длилось недолго. Через пару минут
он уже стоял перед главарем со скрученными назад руками.
– Король, что с ним делать дальше? – раздался голос из-за
спины. – Может, одеяло на голову – и в темную?
Тот подошел как-то сбоку, приблизив к Мише лицо, внима-
тельно всмотрелся в него.
– А ну-ка, Кабан, подойди поближе, познакомься с ним, –
хлопнул по плечу своего помощника.
К Мише, ухмыляясь, медленно стал приближаться горилло-
подобный подросток с короткими ногами и длинными, чуть не
до колен, руками. Но Миша опять сыграл на опережение. Вос-
пользовавшись тем, что его крепко удерживали за руки, он рез-
ко подпрыгнул и, оторвав от пола обе ноги, нанес подошвами
разящий удар Кабану в грудь. Тот со всхлипом-всхрапом пова-
лился на руки сообщников.
– Держать! – заорал вожак. – И ноги тоже!
Приблизившись к новенькому, восхищенно поцокал язы-
ком, покачал головой.
– А я ведь знал этот приемчик, – засмеялся он, – и чувство-
вал, что ты его применишь! Неудачно пацаны держали тебя, что
206
ж, сами виноваты, впредь умнее будут. И Кабану наука. Но по-

священия тебе все равно избежать не удастся.
Он внезапно, без замаха, нанес Михаилу короткий удар в
челюсть и сразу же классическую двойку – под дых и в голову,
после чего тот мгновенно провалился в темноту.
Очнувшись, обнаружил, что лежит на своей кровати, а под-
ле него на стуле сидит сам вожак.
– А ты ничего пацан, крепкий, – дружелюбно улыбнулся он.
– Теперь давай знакомиться по-настоящему. Андрей Королев, –
протянул он руку, – оттого и кличут Королем, чемпион города по
боксу 1930 года среди юношей 1917 года рождения, средний вес.
А ты, я вижу, борьбой занимался? Не обижайся на нас. Ритуал
посвящения у нас строго обязательный. Давай дружить, лады?
– Михаил Подольский, – назвался Миша, протягивая руку в
ответ. Немного подташнивало, слегка кружилась голова. – Да, я
три года, пока не определили сюда, занимался в секции вольной
борьбы в Белгороде, тоже был чемпионом в своем весе.
– Ого, так ты издалека к нам прибыл.
– Да уж, побеспокоились некоторые…
– А почему тебя учителя называли сегодня по фамилии
Иванов?
– Это вопрос не ко мне, а к тем, которые меня сюда опреде-
лили. Подольский – это моя настоящая фамилия с рождения.
– Понятно, такое у нас нередко случается. А родители твои
где, если не секрет?
– Не секрет. Мама умерла совсем недавно. А отец уже давно,
еще до революции, пропал без вести, – не стал вдаваться в под-
робности Миша. – А у тебя?
– Я попал сюда весной прошлого года, сразу после ареста
родителей.
Так началась их дружба, продолжавшаяся и после оконча-
ния школы.
* * *
– Вот так началась моя недолгая жизнь в детском доме, –
улыбнулся Михаил. – Через год я окончил семь классов, и мы с
Андреем поступили в ФЗУ, где оба получили профессию токаря.
207
– Да, детские дома… – протянул Стефан. – Знаешь, Миша,

меня как-то никогда раньше не интересовала эта тема. Конечно,
если бы я знал, что у меня есть сын и он находится в детском
доме… Хотя в то время что я мог реально предпринять?
– Пап, да я не виню тебя, – успокаивающе дотронулся Ми-
хаил до руки отца. – Конкретный виновник известен.
– А ты можешь охарактеризовать, как было поставлено
дело воспитания беспризорных детей? В те времена в России их
должно было насчитываться сотни тысяч, если не миллионы.
– Да, я интересовался этим, – ответил Михаил, – в свое
время даже в архивах копался, просто сугубо для себя захотел
проанализировать политику государства и конкретные факты.
Свой детдом хаять не буду. Конечно, недоедали, с одеждой были
проблемы, но тогда все так жили. Однако большую роль играл
и человеческий фактор. Я читал статистику тех лет по Нижего-
родской области, тогда и комиссия правительственная там рабо-
тала, видимо, их проблемы дошли даже до верхов. Она выявила,
что качество обеспечения воспитанников в различных детских
домах одной и той же области разительно отличалось, обнару-
жилась и масса нарушений. Не буду врать, у нас преподаватели
работали очень душевные. Многие из них к нам, как к родным
детям, относились, не жалели ни сил, ни времени. Но это было,
скорее, приятным исключением, чем правилом. В тот год та же
комиссия, я читал ее отчет, обнаружила множество фактов из-
биения преподавателями воспитанников, большую недостачу
продуктов на складах, нарушения в рационе питания. В одном
из детских домов дети спали на рванье, ходили в обносках, в то
время как на складе пылились новенькое постельное белье и
одежда. Было вскрыто массовое воровство как имущества, так
и денег. А бесправие детей?! Если б ты знал, сколько зафикси-
ровано случаев насилия со стороны воспитателей и педагогов!
Остро встала также проблема качества преподавательского со-
става. В детские дома шла всякая шваль, потому что зарплата
там была крайне низкая, меньше, чем в обычных школах.
Михаил глубоко вздохнул и после паузы продолжил:
– Конечно, сейчас государство уделяет проблеме сиротства
намного больше внимания, но я уверен, что даже сейчас фактов
можно обнаружить предостаточно, если заняться этим как сле-
208
дует. А уж в те-то годы – и подавно! Индустриализация, коллек-

тивизация, построение нового общества – столько глобальных,
более важных проблем. До нас ли было?! Да и вообще… Госу-
дарство должно признать, что именно оно, прежде всего, вино-
вато в возникновении массового сиротства.
– А как впоследствии сложились ваши отношения с тем
мальчиком, вы и после дружили? – спросил Стефан, меняя тему.
– С Андреем? – уточнил Михаил. – Прекрасно сложились.
Мы с ним после окончания ФЗУ работали на одном заводе, пока
не началась война. Перед самой войной Андрей женился, а я у
него не свадьбе был шафером. Только-только жизнь налажи-
ваться стала. И тут в один момент все рухнуло – война! Мы с
Андреем сразу же пошли в военкомат и написали заявления с
просьбой отправить нас на фронт добровольцами. Но токарей
вначале не брали из-за брони, очень нужная профессия была.
Однако мы – упорные ребята и своей цели добились. Осенью
1941 года нас все же призвали в армию. Так как мы с Андре-
ем оба были спортсменами-разрядниками, спорт не бросали и
даже выступали на различных соревнованиях до самого начала
войны, нас определили в автоматчики. Правда, меня призвали
немного раньше, и, пока окончательно укомплектовался наш
лыжный полк, я успел окончить краткосрочные курсы младших
командиров. Так что в войну вступил в звании младшего лей-
тенанта. Но провоевали мы с Андреем вместе всего несколько
месяцев. На исходе зимы 1941/1942-го он погиб, точно так же,
как Александр Матросов, но произошло это на год раньше. Та-
ких случаев и до Матросова, и после него было немало, только
о них никто не знал тогда, лишь много позже вся эта статистика
стала известна. Если быть точным, то погиб он даже не зимой, а
в начале марта. Помнится, я еще сказал тогда Андрею, что вес-
ной запахло, скоро тепло настанет, птицы прилетят, а там, гля-
дишь, и победа не за горами, войне конец. Немца-то от Москвы
отогнали, теперь легче будет, на запад его погоним, до самой
Германии.
Давно мы с Андреем такого душевного подъема не испыты-
вали. До того наша жизнь напоминала ухабистую проселочную
дорогу. Только один ухаб проскочишь, не успеешь вздохнуть,
а тут тебе – следующий на подходе: вначале детский дом, затем
209
трудное врастание во взрослую жизнь, война, тяжелые пораже-

ния наших войск 1941 года. Правда, наиболее трагические со-
бытия начала войны мы не застали. На фронт попали в конце
года, в недавно сформированную 1-ю Ударную армию, успев-
шую к этому времени принять участие в знаменитом контр-
наступлении и разгроме немцев под Москвой. Мы прибыли в
часть в канун Нового года, уже после этих событий, когда бои
приняли затяжной, позиционный характер. Тем не менее, ме-
даль «За оборону Москвы» мы с Андреем получили, как и все
бойцы 1-й Ударной армии, – улыбнулся Михаил. – Затем после
короткого отдыха без отвода в тыл нашу армию перебросили на
Северо-Западный фронт для выполнения общей задачи по де-
блокированию Ленинграда.
Ты только представь себе, пап, наше состояние: несмотря на
то, что продолжают гибнуть люди, наши товарищи и граждан-
ское население, вокруг разруха, пожары, бомбежки, у нас с Ан-
дреем в душе птицы поют и цветы расцветают! Ведь наконец-то
мы погнали ненавистных фашистов с родной земли! Пускай
недалеко, пусть враг еще силен, но ведь это только начало! Все
верили, что до конца 1942 года война закончится, причем никто
не сомневался, что в логове фашистов.
Понемногу теплело. И природа, и люди приободрились в
ожидании скорой весны. Хотя до прихода настоящего тепла еще
далеко, но настроение было уже иным. То же происходило и на
фронте – наступил долгожданный перелом: наши войска оста-
новили наступление противника и погнали его вспять. Важна
была тенденция. А в наших душах пели птицы. В те дни мы ве-
рили, что армию под Ленинградом ожидают новые победы.
Мы с Андрюхой никогда раньше не бывали ни в Москве,
ни в Ленинграде. В тот раз тоже не удалось познакомиться со
столицей, хотя находились совсем рядом. Мечтали хотя бы о
кратковременной увольнительной, чтобы побывать в сердце
нашей Родины, на Красной площади, у мавзолея Ленина, полю-
боваться храмом Василия Блаженного, послушать бой курантов
на Спасской башне, посмотреть на новогоднюю Москву. Хотя и
понимали, что ощетинившаяся для обороны столица, а также
строжайшая пропускная система в городе делали наши желания
невыполнимыми. Кроме того, нам строго-настрого запрещено
210
было покидать расположение части. Думали: уж Ленинград-то

от нас не уйдет. Хотелось взглянуть на его символ, крейсер «Ав-
рору», Зимний дворец, Смольный и другие исторические, доро-
гие сердцу каждого советского человека места. Поэтому реши-
ли, как только прорвем блокаду и представится возможность,
тут же рванем осматривать знаменитую колыбель революции.
Андрей пребывал в прекрасном расположении духа. Спо-
собствовали этому три письма, полученные из дома. Он был
просто счастлив. Его жена Нина передавала привет и мне от
себя и какой-то незнакомой мне девушки Риты, которую я даже
не видел никогда. Зато она видела мою фотокарточку. И хитрю-
га Андрей пообещал, что обязательно познакомит ее со мной,
как только война закончится. «Только поскорей бы», – подумал
я тогда.
А еще нас вдохновлял наш легендарный командующий ар-
мией генерал-лейтенант Кузнецов, впоследствии генерал-пол-
ковник и Герой Советского Союза. Знаешь, как тогда говори-
ли? Любимый командир – это уже половина победы. Солдаты
и офицеры в нем души не чаяли, готовы были идти за ним в
огонь и в воду. Он успел повоевать и в Первую мировую войну,
и в гражданскую добивал барона Врангеля в Крыму. Прекрас-
но проявил себя и в первые месяцы Отечественной войны. В
Белоруссии, оказавшись в окружении под Гродно, сумел выйти
из него вместе со штабом. Затем успешно воевал на Брянском
фронте, не говоря уже о переломной битве под Москвой. Он
был, пожалуй, единственным военачальником во всей Красной
Армии, который не только не боялся перечить самому Сталину,
но и прилюдно обозвал его.
– Что-то новенькое, – удивился Стефан. – Никогда не слы-
шал об этом. А ну-ка, расскажи поподробнее.
– С удовольствием, – улыбнулся Михаил. – Когда форми-
ровалась 1-я Ударная армия, Кузнецов лежал в госпитале. На
должность командующего его кандидатура не рассматривалась
вообще. Обсуждение в Ставке продолжалось долго, но безре-
зультатно, к единому мнению так и не пришли. И тут неожи-
данно, неизвестно почему, Сталин вдруг вспомнил о Василии
Ивановиче Кузнецове. Распорядился немедленно вызвать его. И
когда тот предстал пред его очами, Верховный Главнокомандую-
211
щий сделал ему соответствующее предложение, от которого не-

возможно было отказаться. Затем Сталин со своей знаменитой
трубкой в руке походил немного туда-сюда по кабинету и, хит-
ро прищурив глаза, поинтересовался: «Ну как, доволен назна-
чением?». Генерал, несмотря на естественное в его положении
волнение, четко отрапортовал: «Так точно, доволен, товарищ
Сталин!» – «Какие-либо дополнения, предложения, пожелания
у вас имеются, товарищ Кузнецов?» – уточнил Главнокоман-
дующий.
Кузнецов немного расслабился. Он знал, что армия нахо-
дится еще на стадии формирования, и в ней недостает живой
силы и огневых средств, поэтому смело ответил: «Идея создания
Ударной армии отличная. Только сама армия уж больно куцая
– только лыжные батальоны, всего лишь одна полноценная ди-
визия. С такой силой тяжеленько придется гнать фашистов». А
затем, уж вовсе осмелев под поощряющим взглядом Сталина,
неожиданно выпалил: «И какой дурак корпуса отменил?!» – тем
самым озвучив тайное недовольство многих военачальников
решением Сталина, уничтожившего в свое время детище каз-
ненного в 1937 году маршала Тухачевского.
– Да иди ты! – захохотал Стефан. – Поди, байка солдатская,
скорее всего!
– А вот и нет, не байка! Сам, своими ушами слышал этот
рассказ из уст сына генерала, полковника Юрия Кузнецова. А
тому сам покойный теперь уже отец рассказывал. Более того,
история эта имела продолжение. Впоследствии генерал Кузне-
цов воевал на разных фронтах, командовал различными армия-
ми и в период Сталинградской битвы, и в Прибалтике. И вот
после того, как бойцы его 3-й Ударной армии в составе 1-го Бе-
лорусского фронта взяли Рейхстаг и водрузили на нем знамя
Победы, Сталин, который отличался злопамятством, и, видимо,
не забывший прошлого их разговора, при новой встрече напом-
нил Кузнецову: «А помнишь, как ты меня дураком прилюдно
обозвал?». Однако, вопреки ожиданиям присутствующих, это
грозное напоминание никаких карательных последствий для
генерала не имело. Напротив, Сталин в тот раз пообщался с
Кузнецовым очень тепло, посмеялся над опростоволосившим-
ся генералом, пожал ему руку, поблагодарил за успешную битву
212
под Москвой, за взятие Рейхстага. Видимо, на счастье Кузнецо-

ва, хорошее настроение у вождя тогда было. А через несколько
дней Сталин подписал Указ о присвоении генерал-полковнику
Кузнецову звания Героя Советского Союза с вручением ордена
Ленина и медали Золотая Звеза.
– Да, неисповедимы пути Господни, – вновь засмеялся Сте-
фан. – А еще больше – деяния диктатора! Никогда не знаешь:
или поднимет тебя до небес, или втопчет в грязь. Как говорится,
не дай нам, Боже, увидеть его дьявольскую рожу.
– Но повоевать нам под началом Василия Ивановича так и
не довелось, – продолжил рассказ Михаил. – Вскоре после при-
бытия на место нас с Андреем направили в распоряжение 1-й
Маневренной воздушно-десантной бригады под командовани-
ем подполковника Тарасова.
Как впоследствии выяснилось, начиналась так называемая
Демянская десантная операция, которая являлась составной ча-
стью разработанной Ставкой более крупной Демянской насту-
пательной операции. Прежде чем рассказывать дальше о себе,
хочу ввести тебя, папа, в курс тех событий. Думаю, вряд ли ты
где-либо читал или слышал об этой операции, которая, по всем
расчетам нашего командования, должна была стать одним из
примеров образцово разработанной и блестяще проведенной в
жизнь победоносной операции.
Увы, как и многие другие в начальный период войны, она,
если и не закончилась полным провалом, то, несмотря на от-
дельные положительные моменты, в целом была признана не-
удачной. И при публичном анализе наступательных операций
Великой Отечественной войны о ней не любят вспоминать. А
десантная операция и вовсе обернулась полным поражением.
В советской военной мемуаристике она нигде не упоминается,
так же, как и гибель 2-й Ударной армии возле деревни Мясной
Бор. По чьему-то негласному указанию она предана полнейше-
му забвению, будто ее и не существовало вовсе. Любопытно, что
и судьбы командиров, руководивших войсками, в обоих случаях
оказались схожими. Но ведь я – ее живой свидетель! И я не хочу
и не буду молчать! Как сказал легендарный Тиль Уленшпигель:
«Пепел Клааса стучит в мое сердце!». Точно так же стучит в мое
сердце память о моих несчастных погибших однополчанах, и
213
Андрея в том числе! Много усилий и времени я затратил, пока

по крохам, воспоминаниям и личным архивам ныне здравству-
ющих участников собрал сведения об этой операции.
Михаил умолк, налил себе чаю. Стефан чувствовал, что те
события почти 25-летней давности не отпускают его и сегодня.
– С этого момента наша с Андреем лафа, как говорят урки,
закончилась, и птицы в наших душах петь перестали, – невесело
усмехнулся он. – Да, сколько лет уже прошло, почитай, четверть
века! А друга Андрюху не могу забыть. Стоит перед глазами его
лицо, и по ночам часто снится. А, ладно! – резко встряхнул он
головой, обрывая себя, и как бы отделяя одно воспоминание от
другого. – Итак, Демянская операция.
* * *
Идея контрнаступления на Северо-Западном фронте в ра-
йоне города Демянска витала давно, с осени 1941 года. Плани-
ровалось нанести поражение немецким дивизиям, которые вели
наступление на Ленинград в составе группы армий «Север». Од-
нако в то время ее осуществить не удалось, так как предстояла
битва под Москвой, и часть войск была переброшена из-под Ле-
нинграда на другие участки.
После успешного завершения Московской битвы Ставкой
был разработан план одновременного наступления Западного
и Северо-Западного фронтов с целью разгрома немецких групп
армий «Север» и «Центр». Идея нанести дополнительный удар
по немецкой группировке в районе городка Демянска возникла у
командующего Северо-Западным фронтом Курочкина. Нашим
войскам предстояло перерезать коммуникации и окружить Де-
мянскую группировку немецких войск численностью примерно
в 130 тысяч человек. В результате успешного наступления на-
ших в начале февраля 1942 года образовался так называемый
«котел», в который попали сразу шесть немецких дивизий, при-
чем, заметь, папа, это было первое крупное окружение немец-
ких войск во время Отечественной войны. Но на территории
«котла» располагались два действующих аэродрома, на которые
регулярно приземлялись немецкие самолеты с продовольстви-
ем и воинским подкреплением. К сожалению, мы не смогли
214
уничтожить эти аэродромы и ликвидировать воздушный мост.

Были и другие просчеты: плохая координация совместных дей-
ствий войск, господство немецкой авиации в воздухе, неточные
разведданные о противнике, недостатки в снабжении.
Желая как можно быстрее уничтожить окруженную не-
мецкую группировку, советское командование разработало и в
феврале-марте 1942 года провело дополнительную Демянскую
десантную операцию. Собственно, эта операция была не совсем
десантной, так как часть войск, в том числе и наш лыжный ба-
тальон, не десантировалась в тыл немцев на парашютах, а пере-
шла линию фронта. Хотя вначале планировалось десантировать
наши войска самолетами 3-й Воздушно-десантной бригады. Но,
ввиду отсутствия достаточного количества военно-транспорт-
ной авиации, решено было основным силам линию фронта пе-
рейти.
К сожалению, как и во многих других случаях в первый пе-
риод войны, операция не была должным образом подготовлена:
десантники, 18–20-летние необстрелянные ребята, не имели не-
обходимой подготовки и оснащения. Из вооружения, кроме ав-
томатов, было только небольшое количество противотанковых
гранат и легкие минометы, обмундирование – не предназначен-
ное для мобильных действий зимой, транспортные средства во-
обще отсутствовали. Кроме того, при переходе линии фронта
бойцы имели при себе минимум продовольствия. Но хуже все-
го то, что немцы вовремя обнаружили и воздушный десант, и
остальные наши войска, направляющиеся вглубь «котла». Они
своевременно приняли меры: организовали усиленную охрану
аэродромов, нарастили гарнизоны опорных пунктов, создали
мобильные патрульные группы. Кроме того, вскоре противнику
стал известен план операции, и он спешно перебросил силы на
нужные направления. У нас же, как назло, сосредоточение де-
санта затянулось, и командирам бригад пришлось начинать ак-
тивные боевые действия, так и не дождавшись полного сосредо-
точения. Первые же атаки наших десантников привели к боль-
шим потерям, что резко снизило в дальнейшем их мобильность.
Начало операции наша бригада восприняла с большим во-
одушевлением. После победы под Москвой мы убедились, что
не такие уж фашисты непобедимые, и были уверены – теперь
215
все пойдет как по маслу, наши войска погонят немцев аж до са-

мого Берлина. Эта самоуверенность и недооценка противника
дорого обошлась Советской армии, в итоге война растянулась
на несколько лет.
Из чего исходило командование Северо-Западного фрон-
та? Внутри «котла» находится немецкая группировка числен-
ностью в 50 тысяч человек. Из них 45 тысяч держат внешнюю
линию фронта, а 5 тысяч охраняют внутренние коммуни-
кации. На этом основании было сделано заключение, что 10
тысяч человек вполне достаточно для успешного проведения
десантной операции внутри «котла». Однако наша разведка
допустила грубую ошибку, которая привела к трагическим по-
следствиям: позже выяснилось, что немецких войск в «котле»
в два раза больше.
Как я уже говорил, наступающие имели скудный запас про-
довольствия. Снабжение планировалось осуществлять самоле-
тами с воздуха на заранее подготовленные площадки. Однако
летчики не смогли их обнаружить, а тот груз, который все же
сбросили, не удалось найти.
Крайне неудачной была и экипировка солдат: маскировоч-
ные халаты и валенки. В это время года дневные оттепели сме-
нялись ночными морозами до –30о. Одежда, особенно валенки,
днем промокала насквозь, а за ночь покрывалась ледяной кор-
кой. Это приводило к множественным тяжелым обморожени-
ям. Кроме того, при пересечении линии фронта приходилось
двигаться ночью через буреломы и дебри новгородских лесов,
ветки и кустарники раздирали одежду в клочья.
Наша бригада должна была действовать совместно с 204-й
Воздушно-десантной бригадой. Однако, скорее всего, благо-
даря радиоперехватам немцам стало известно обо всех наших
передвижениях. И когда 204-я бригада начала переходить ли-
нию фронта, фашисты открыли по ней шквальный огонь, как
результат, перейти удалось лишь одному батальону. Одним сло-
вом, фактор внезапности не был достигнут.
Михаил как бы заново проживал события военных лет: пе-
ред его внутренним взором медленно проплывали лица одно-
полчан, фрагменты боевых сражений и редкие минуты отдыха.
216
ГЛАВА 23
Бойцы 1-го батальона 1-й Маневренной воздушно-десант-
ной бригады после удачного боя с фашистами в деревне Малое
Окуево расположились на отдых в одной из уцелевших изб.
Затопили печь и грелись о ее теплые бока поочередно, уступая
места друг другу. Так приятно было оказаться наконец в тепле,
расслабиться, просушить промокшую одежду и обувь, спокой-
но вздремнуть. «Неплохо фашисты-гады живут», – резюмиро-
вал кто-то из бойцов.
По избе распространился будоражащий запах пищи. Впер-
вые за несколько дней почти непрерывных боев и перемещений
удалось отогреться и поесть горяченького. Буквально пару ча-
сов назад измученные и голодные бойцы бригады стремитель-
ной атакой выбили немцев из деревни. При этом удалось захва-
тить некоторое количество продовольствия: концентраты, сало,
мясные консервы.
Когда Михаил принес котелок с едой другу, Андрей обора-
чивал ноги еловыми лапами. Мокрые валенки сушились возле
печи.
– Эх, хлебушка бы хоть корочку, – жмурясь от удоволь-
ствия, мечтательно произнес он и, медленно смакуя, отправил в
рот первую ложку каши с мясом.
– Ну, ты бы еще и маслица попросил, – в ответ засмеялся
Миша. – Помнишь радиограммы, которые Петька-радист каж-
дый день отправлял за линию фронта? «Дайте продовольствия,
голодаем!». «Вышлите в район сброса грузов, продовольствия
нет!». «Дайте что-нибудь из продовольствия, погибаем!».
– Ага, а бойцы 2-го батальона три дня назад выкопали из-
под снега тушу лошади, которая неизвестно когда сдохла, и, го-
ворят, с таким аппетитом съели, будто в ресторане побывали,
– откликнулись из другого угла избы.
– Товарищ подполковник пообещал, что теперь снабжать
продуктами будут как положено, наконец-то для самолетов под-
готовили посадочную полосу возле болота Невий Мох, в двух
километрах отсюда.
«Как странно, – думал Михаил, привалившись к стене избы,
ощущая рядом плечо друга, – почти четверо суток прошло с той
217
поры, как он съел последний сухарь из продовольственного

пайка с крохотным кусочком замерзшего сала, а есть абсолютно
не хочется из-за страшной усталости – следствия голода. И еще
один бич – обморожения. Судя по докладу начальника полевого
госпиталя, количество обмороженных в госпитале уже превы-
сило количество раненых, причем, у трети бойцов обмороже-
ния тяжелые, переходящие в гангрену».
– Ты как, Андрюха? – он открыл глаза, толкнул в плечо друга.
– Как видишь, ноги грею – не дай Бог обморозиться, – от-
ветил тот.
– Давай-ка разминку устроим, кровь разгоним, благо, после
еды сил прибавилось. Пойдем, пойдем, – торопил он, – вставай,
сразу теплее станет.
Они прямо босиком выскочили на улицу и с громкими кри-
ками, ухами и ахами, принялись носиться друг за другом, вал-
тузить, натирать снегом, бороться, выдохшись окончательно,
вернулись в избу. От их разгоряченных тел шел пар. Остальные
бойцы с восхищением смотрели на них, а друзья, закутавшись
в полушубки, сунули ноги в еловые лапы и уже через минуту
сладко спали…
– Командиров батальонов срочно к комбригу! – разбудил
Михаила зычный голос ординарца подполковника Тарасова.
Комбат их батальона был тяжело ранен два дня тому назад,
его заместитель тоже лежал в госпитале с обморожением, поэто-
му временно исполняющим обязанности комбата был назначен
младший лейтенант Подольский, один из немногих здоровых
офицеров. Через несколько минут Михаил уже входил в избу, в
которой расположился штаб бригады.
– Товарищи офицеры, – начал совещание комбриг, – хочу еще
раз напомнить вам о главных задачах, поставленных командова-
нием перед нашей бригадой. Их две: первая – это захват и уни-
чтожение немецких аэродромов в районе деревни Глебовщина с
целью прекращения поставок вооружения, боеприпасов и живой
силы противника на подмогу осажденным; вторая – уничтоже-
ние штаба немецких войск в деревне Добросли, что дезорганизу-
ет противника, создаст панику и нарушит взаимодействие между
частями. К сожалению, оперативная обстановка для нас сложи-
лась крайне неблагоприятно. Слаженного удара сразу трех бригад
218
не получилось. 2-я Воздушно-десантная бригада не смогла захва-

тить станцию Лычково и двинуться на соединение с нами. Она
была вынуждена отступить на исходные позиции, находящиеся
за внешней границей «котла». 204-я Воздушно-десантная брига-
да, которая, перейдя линию фронта, также должна была идти на
соединение с нами, попала под сильный перекрестный огонь про-
тивника. В тыл к немцам удалось прорваться только одному ее ба-
тальону, остальные также отошли на исходные позиции. Сейчас
этот батальон двигается в нашем направлении.
Закончив говорить, подполковник Тарасов, внимательно
всмотрелся в лица подчиненных, как бы пытаясь прочесть на
них, какое впечатление произвело на них услышанное, затем
продолжил:
– Несмотря на все вышеизложенное, наши задачи и конеч-
ная цель остаются неизменными. Распылять силы бригады не
будем. Обе задачи будем выполнять последовательно, одну за
другой. После их реализации приказываю двигаться на юг, в на-
правлении деревни Бель, и прорываться к своим войскам. Все,
товарищи офицеры. Совещание окончено. Идите, подготовьте
бойцов к тяжелому походу, прежде всего, психологически. Вы-
ступаем рано утром, в четыре часа.
К рассвету бригада достигла деревни Глебовщина, где у нем-
цев было расположено летное поле. Комбриг Тарасов в бинокль
внимательно осмотрел будущее поле боя. Пока все тихо. По-
хоже, немцы их не ждали. Он обернулся к подчиненным, тихо
произнес:
– Повторяю задачу: 1-й и 2-й батальоны атакуют аэродром
в лоб, 3-й остается в резерве, батальон 204-й Воздушно-десант-
ной бригады обходит расположение противника с левого флан-
га и атакует с тыла. Начало общей атаки в 6.30, а батальон 204-й
Воздушно-десантной бригады начинает атаку в 7.00, после того
как немцы втянутся в бой.
Ровно в назначенное время батальоны пошли в атаку. Од-
нако буквально через несколько секунд вся местность вдруг
взорвалась огнем. Оказывается, противник их ждал. Пробежав
всего лишь несколько десятков метров, десантники вынуждены
были залечь прямо в открытом поле. Пулеметы нещадно косили
наших бойцов. Вскоре на помощь немцам пришла артиллерия.
219
– Держись, ребята! – кричал Тарасов, стараясь перекрыть

шум боя. – Взвод минометов – к бою! Наносить удар по летно-
му полю! Батальон резерва начинает обход деревни с правого
фланга, задача – распылить силы противника! Радисту срочно
передать в центр координаты летного поля для нанесения авиа-
удара!
Через полчаса послышалась стрельба в тылу у немцев. Это
вступил в бой батальон 204-й Воздушно-десантной бригады.
Еще через десять минут раздалась пальба на правом фланге.
Теперь уже все батальоны втянулись в бой. Воспользовавшись
поддержкой, 1-й и 2-й батальоны вновь поднялись в атаку, по-
ливая немцев огнем из автоматов и забрасывая гранатами. В то
же время наши минометчики четко выполнили свою задачу, во-
время поддержав атаку десантников.
Однако успех был недолгим. Вскоре немцы задействовали
дополнительную артиллерию и даже вкопанные в землю танки,
которые действовали как первоклассные полевые орудия, стре-
ляя по атакующим прямой наводкой.
Через час с небольшим бой закончился. Понеся значитель-
ные потери, батальоны вынуждены были отступить в лес. Не-
мецкая оборона выстояла, деревня Глебовщина осталась в руках
врага. Единственное утешение – аэродром был серьезно повре-
жден огнем минометов. А вскоре наша авиация нанесла по нему
мощный удар, окончательно выведя из строя.
Вечером комбриг Тарасов вновь собрал комбатов на сове-
щание.
– Товарищи офицеры, сегодня нам не удалось выполнить
первую задачу нашего плана, несмотря на предпринятые нами
усилия, деревня Глебовщина не была взята. Однако считаю, что
мы не заслуживаем порицания, ибо мы сделали все от нас зави-
сящее в этих тяжелых условиях. К тому же кое-каких положи-
тельных результатов мы все-таки достигли – аэродром долго не
сможет принимать самолеты. Завтра попытаемся реализовать
вторую часть плана – атаковать деревню Добросли, где располо-
жен штаб 2-го армейского корпуса немцев. В случае успешного
выполнения задачи, совершим рейд в направлении деревень Та-
расово и Бель с целью уничтожения коммуникаций противника,
прорыва «котла» изнутри и воссоединения с нашими войсками.
220
Командиры батальонов, отчитайтесь, сколько людей осталось в

строю.
Оказалось, что в четырех батальонах бойцов, способных
держать оружие, насчитывается чуть более полутора тысяч.
– Капитан Жук, приказываю выделить бойцов и вместе с
фельдшером доставить раненых в полевой госпиталь на болоте
Невий Мох, остальным готовиться к бою. Все, совещание окон-
чено. Товарищи офицеры, можете быть свободны.
* * *
К утру батальоны лесом подошли к деревне Добросли.
Вновь, как и накануне возле деревни Глебовщина, бригаду
встретила гнетущая тишина. Комбриг Тарасов в бинокль долго
напряженно разглядывал селение.
Деревня, неправильным пятиугольником врезавшаяся в
лес, располагалась между двумя речками – Чернореченка и
Явонь и имела всего три улицы. Наиболее длинная – Централь-
ная – тянулась через все село и выходила на Демянскую дорогу,
змеившуюся вдоль реки Явонь до самого города Демянска, где
находились основные силы противника. Эта дорога была един-
ственной, по которой к немцам прибывало подкрепление, и по
ней же они надеялись вырваться из «котла». Поэтому охранять-
ся она должна была особенно тщательно. Сколько подполков-
ник ни вглядывался, но так и не заметил в деревне каких-либо
признаков жизни: не слыхать ни людей, ни животных. Жители,
скорее всего, при приближении немцев ушли в лес, домашних
животных, наверное, увели с собой, а оставшихся съели окку-
панты. Тарасов понимал, что тишина, как и накануне, может
быть обманчивой. Не мог же враг просто так покинуть селение?
Впрочем, на войне чего только не бывает. «А вдруг?» – закралась
предательская мыслишка. Но комбриг сразу же пресек ненуж-
ные сомнения и приказал себе не отвлекаться на глупости.
– Михеев, – подозвал он командира взвода разведки, – пусть
твои хлопцы проверят местность. Что-то не нравится мне эта
тишина. То ли притаились гады, то ли ушли по какой-то причи-
не. Но тогда должны были бы заминировать местность, предпо-
лагая, что мы можем сюда прийти.
221
– Есть, товарищ командир, – откозырял тот.

– Погоди, – остановил его Тарасов. – Если немцы не будут
вам препятствовать, а я думаю, что они не захотят обнаружи-
вать себя раньше времени, пройдите вдоль всей деревни до са-
мой Демянской дороги. Постарайтесь осторожно разведать, что
и как, но в центр не суйтесь – риск хоть и благородное дело, но
нам он сейчас ни к чему.
Михеев с бойцами отправились выполнять приказ. Через
час взвод вернулся обратно.
– Товарищ подполковник, – доложил Михеев, – такое ощу-
щение, что в деревне никого нет. Как вы и приказали, ни к до-
мам, ни к штабу мы не приближались. Мин, вроде бы, тоже нет.
Мы подошли почти к самой дороге, в нескольких десятках ме-
тров от нее были. Мощное, я вам доложу, сооружение! Вдоль
установлены вышки. Само дорожное полотно находится на не-
котором возвышении. По краям – обледенелые снежные валы,
видимо, их регулярно поливают водой. Так что в случае боя до-
рогу в районе деревни преодолеть будет непросто.
– Да, складывается впечатление, что нас здесь таки поджи-
дают, – подытожил Тарасов. – Вот только непонятно, почему хо-
зяева выжидают, не встречают гостей. Ладно, у нас все равно
другого пути нет.
Он опустил бинокль, еще раз взглянул на деревню, повер-
нулся к подчиненным:
– Комбаты, слушай приказ! 1-й батальон, понесший накану-
не наибольшие потери, остается в резерве. 2-й и 3-й батальоны
обходят деревню слева, по улице Новой. Батальон 204-й Воз-
душно-десантной бригады – справа, по Демянской. Воссоеди-
нившись в центре, захватывают штаб корпуса. Дальше действу-
ем по обстоятельствам, – закончил комбриг, и добавил: – Нюхом
чую, фашисты снова приготовили нам какую-то каверзу. Если
что, принимаем бой. Все, вперед, орлы!
Вскоре, прикрываясь деревьями, батальоны начали выдви-
жение.
– Младший лейтенант Подольский, – подозвал комбриг
Михаила, глядя в бинокль, – передвинь батальон метров на
пятьдесят вперед, вон к той рощице, что между домами и реч-
кой, чтобы потом быстрее в деревню войти.
222
Батальон начал движение в указанном направлении, но тут

внезапно на них обрушился шквал огня. Стреляли, казалось,
отовсюду: спереди, с флангов, сзади, даже сверху. Все смешалось
в страшном огненном водовороте. Звуки автоматных очередей
и винтовочных выстрелов перекрывались оглушительным воем
и разрывами мин и снарядов. Нечего было и думать о сопротив-
лении: невозможно даже приподнять голову от земли.
Михаил успел достичь рощи, упал в какую-то ложбинку и,
скрючившись в три погибели, зажмурил глаза, обхватив голову
руками. Противный вой мин буквально выдирал душу из тела.
Казалось, все они были нацелены в одну точку – в него. «Свою
обычно не слышишь», – вспомнил он чьи-то слова.
«Неужели это все? Неужели вот так просто прерывается
жизнь? Шлеп – и все, был Мишка – и нету Мишки!»
Сознание, охваченное страхом, тем не менее, пыталось по-
нять логику боя. «Как странно ложатся пули, точно вдоль тела.
Одна шмякнула у левого бока, вторая – возле головы, следую-
щая – у правого бока. Будто фокусник в цирке отрабатывает ко-
ронный номер».
Он что-то подобное видел, когда в Белгороде их класс во-
дили на цирковое представление. Тогда на него произвело не-
изгладимое впечатление то, как ловко артист метал ножи – они
вонзались в доску четко вокруг туловища его ассистента. Нечто
подобное происходило сейчас и с ним, казалось, кто-то специ-
ально кладет пули по контуру его тела.
Спустя какое-то время огонь малость поутих. Михаил осто-
рожно пошевелился, приоткрыл глаза. Напротив, буквально в
двух метрах от него, возле хилого молодого деревца сидела ма-
ленькая мышка-полевка и, невзирая на огневой ураган и грохот
стрельбы, потешно и совершенно спокойно мыла передними
лапками остренькую мордочку, время от времени посматривая
по сторонам.
«Надо же, для нее будто и войны не существует, – продол-
жал размышлять Михаил, – спокойно занимается своим мыши-
ным делом: гигиена – прежде всего. Вот жизнь! Живое существо
может приспособиться к любой обстановке, чтобы выжить. Что
ей война? Появись тут лиса – вот это действительно страшно,
потому что понятно – оттуда исходит угроза жизни».
223
Мышка заметила, что за ней наблюдают, замерла на секун-

ду-другую, потом поняла: это существо не представляет опасно-
сти, и продолжила свой туалет.
«Если бы не стрельба, поискал бы в карманах, может, крош-
ки какие остались, угостил бы героиню, заслужила. Я горжусь
тобой, маленький зверек!» – мысленно воскликнул он.
Воспользовавшись коротким затишьем, он нащупал кобуру,
стараясь не шуметь, вынул пистолет и медленно перевернулся
на спину. Осторожная мышка, от греха подальше, вильнула на
прощание хвостом и шмыгнула в сугроб. Тут прямо над собой
Михаил заметил какое-то шевеление. «Никак “кукушка”?! – ах-
нул он. – Вот почему так кучно ложились пули! Это он упраж-
нялся, приняв меня за убитого».
Во время подготовки к операции им рассказывали о «ку-
кушках» – снайперах, прячущихся в кронах деревьев. Особенно
широко их использовали финны во время войны с СССР в 1939
году. Немцы тоже взяли на вооружение подобную тактику.
Михаил увидел вверху, в просвете между ветками, серое
пятно – «кукушка» заворочался на дереве, видимо, перезаряжал
карабин. Медленно наведя пистолет, он одну за другой выпу-
стил вверх две пули. Вначале упал карабин, а затем, ломая сухие
ветки, на то место, где только что сидела мышка, тяжело шлеп-
нулось тело в серой шинели. Немец хрипло застонал и повер-
нулся на бок, увидев врага, сделал движение, пытаясь дотянуть-
ся до оружия, но Михаил опередил его и всадил подряд две пули
прямо в перекошенное от боли и злости лицо фашиста.
Мертвый немец лежал на боку с приоткрытым ртом и удив-
ленно выпученными, остекленевшими глазами, которые с ка-
ждой следующей секундой теряли свой блеск, мутнели, точно
их начало заливать какой-то грязной жидкостью. Немец будто
не понимал, что с ним случилось. Его каска так и осталась ви-
сеть наверху, зацепившись за ветку дерева, налетевший ветер
шевелил светлые волосы убитого, в которых запутался малень-
кий сучок. На вид ему было лет двадцать. Если бы не форма, он
вполне мог сойти за одного из наших солдат.
«Ну, чего ты полез сюда, Фриц или Ганс? – размышлял Ми-
хаил. – За каким лядом приперся на мою родину? Хотел счастья,
богатства, мечтал получить кусок нашей земли? Теперь точно
224
получишь. А может, надеялся выслужиться в генералы? Неуже-

ли ты не знал, что обычно ожидает захватчиков? Даже у наи-
более удачливых из них конец один – позор, ненависть и пре-
зрение. В мировой истории несть числа подобным примерам!
А ведь у тебя, наверное, есть семья. Тебя любили мать и отец,
сестры и братья, девушка или жена. Они до сих пор ждут тебя,
твоих оптимистичных, восторженных писем, в которых ты, ко-
нечно же, нещадно привирая, красочно описываешь свои по-
двиги. Небось, обещал им, что скоро вернешься с победой, уве-
шанный медалями и орденами, с богатыми подарками. А вместо
этого лежишь под сосной, сраженный моей пулей, и наградой
тебе будет, в лучшем случае, деревянный крест на могиле».
Михаил приподнялся, огляделся. Справа и слева от него в
овражке лежали, плотно прижавшись к земле, бойцы его бата-
льона, в котором осталось, наверняка, после сегодняшней не-
удачной атаки не больше сотни, считай, одна рота. При такой
плотности огня наступление было подобно самоубийству. Не-
обходимо возвращаться на исходные позиции.
– Андрюха, передай по цепи: отходим! – крикнул Михаил.
Через полчаса уцелевшие собрались в лесу, туда вскоре по-
дошли остальные потрепанные батальоны.
– Это называется выравниванием личного состава, – неве-
село пошутил комбат 2-го батальона Жук. – Берем за основу и
выравниваем численность личного состава по 1-му батальону.
Комбриг не принял шутки и мрачно констатировал:
– Атака не удалась. Дальше продолжать или возобновлять
ее не имеет смысла. Слишком плотный огонь. Не приходится со-
мневаться, что враг и здесь нас ждал, судя по тому, как хорошо
он подготовился. Вряд ли эти сведения получены от пленных.
Скорее всего, имеет место радиоперехват, на это они мастаки.
А у нас связь далека от совершенства. Немцы эту дорогу охра-
няют особенно тщательно – она их единственная надежда на
прорыв из «котла». Но нам нужно ее пересечь, несмотря ни на
что, и двигаться дальше на юг, в район деревни Игожево. По-
этому приказываю: бригаде скрытно двигаться вдоль дороги и
пересечь ее вот здесь, – он ткнул пальцем в крупномасштабную
карту, – между деревнями Пасеки и Бобково. 1-му батальону
нанести отвлекающий удар по деревне Пенно, а после пересечь
225
дорогу в том же месте, что и мы, и догнать основные силы бри-

гады. Выступаем через час. 1-й батальон выходит через полчаса.
Вопросы, товарищи офицеры?
Вопросов не было. Тарасов подошел к Михаилу, ободряюще
похлопал по плечу и приобнял.
– Я понимаю, что посылаю тебя в самое пекло, хотя где сей-
час не пекло? Всем нам сейчас трудно, и не знаешь, где легче, где
больше повезет. Сейчас вся надежда на тебя, сынок. Твоя задача,
на первый взгляд, проста: ввязаться в бой и оттянуть на себя
как можно больше сил противника. Пусть немцы думают, что на
деревню Пенно двигаются основные силы бригады. Постарай-
ся продержаться хотя бы час, потом можешь отойти и догонять
нас. Ну, с Богом! – шепнул он и незаметно мелко перекрестил
Михаила.
– Товарищ подполковник, а вы разве верующий? – также
шепотом поинтересовался тот.
– Эх, Мишка, разве тут не поверишь в Бога? – невесело ус-
мехнулся Тарасов. – Как артобстрел начинается, все, от солда-
та до генерала, тотчас начинают молиться и вспоминать Бога,
только на одного Всевышнего и уповают.
Вскоре перед горсткой уцелевших бойцов 1-го батальона
открылась небольшая деревенька, расположенная на взгорье.
От чужаков ее защищали лес и болото. Подойти к ней можно
было лишь через гать.
– Командир отделения разведки, приказываю выяснить
наличие и количество неприятеля! Возьмите с собой побольше
гранат. Но в бой ни в коем случае не ввязывайтесь, создайте ви-
димость атаки, пошумите хорошенько. Как только мы поддер-
жим вас огнем, сразу же отходите. Батальону рассредоточиться
подковой вокруг деревни. 1-й роте выделить один взвод в ре-
зерв на всякий случай. Все, пошли!
При всей своей предусмотрительности немцы нападения
в этом направлении явно не ожидали. Когда раздались первые
взрывы гранат, фашисты начали выскакивать из домов в одном
нижнем белье, что-то галдя и не понимая, что произошло. Од-
нако вскоре они пришли в себя и организовали оборону, задей-
ствовав все виды оружия. Из окна одной избы заработал пуле-
мет. Правда, стреляли немцы по большей части наугад, вслепую,
226
не видя противника. А наши вели огонь сразу с трех направле-

ний – в лоб и с обоих флангов.
«Здорово мы этим фрицам наваляли! Эх, вот бы так всегда!
Вместе с разведчиками держимся уже полчаса. Наверное, бри-
гада уже начала движение. Во что бы то ни стало надо продер-
жаться хотя бы еще столько же времени» – думал Михаил, глядя
на часы.
На улице то там, то сям валялись убитые немцы. А у бата-
льона, судя по всему, потери были небольшими – огонь, хоть и
не очень интенсивный, по-прежнему велся одновременно с трех
сторон, создавая видимость атаки крупной группировки. Редко,
но метко обстреливал деревню их единственный миномет.
Немцы попрятались по избам и, похоже, вызывали подкре-
пление. Это-то как раз и нужно было Михаилу. Вскоре против-
ник активизировался: послышались крики, шум, скрежет – они
выкатили на дорогу две легкие пушки, установили жерлами в
разные стороны и сделали по паре пристрелочных выстрелов.
Потом из-за домов, лязгая гусеницами, стреляя на ходу, медлен-
но, словно медведь из берлоги, выполз танк и двинулся в сторо-
ну леса.
«Сейчас бы хороший дождик не помешал, чтоб эти гады за-
вязли в болоте. Но, видимо, даже погода сегодня на стороне нем-
цев. Все, нужно ретироваться. Оставаться здесь дальше нельзя,
иначе передавят, как цыплят. И так почти целый час продержа-
лись», – подумал Михаил.
– Батальон, организованно отходим! – приказал он.
Бойцы отошли обратно в лес. После этого Михаил велел ми-
нометчику выпустить по гати все оставшиеся мины. Немцы, до-
гадавшись, что их атаковало небольшое подразделение, не стали
преследовать батальон, тем более что ни орудия, ни танк на гати
развернуться не могли.
Вскоре батальон достиг того места, где бригада должна была
пересечь дорогу. Похоже, переход прошел успешно.
– Десять минут на отдых и восстановление сил, – объявил
Михаил, – потом по моей команде поднимаемся в атаку. Един-
ственная возможность прорваться к своим – внезапность. Про-
двигаемся, как обычно, тремя группами: авангард, усиленный
разведчиками 1-й взвод, затем 2-й взвод, а 3-й, находящийся в
227
арьергарде, отбивает атаки противника. 1-й взвод, оседлав до-

рогу, прикрывает огнем остальных. Его меняет 2-й, помогая пе-
реправиться арьергарду, а 1-й тем временем до подхода всех сил
батальона держит оборону на той стороне. Намеренно называю
взводами, а не ротами, учитывая реальное количество бойцов,
– добавил он. – Все, время отдыха истекло. Вперед, товарищи!
Бойцы дружно ринулись через ледяные валы, цепляясь за
малейшие выступы. Поначалу ситуация складывалась удачно
– немцы еще не пришли в себя после мощного штурма дороги
бригадой. Однако, увидев, что на этот раз их атакует небольшая
группа, быстро сориентировались и организовали заградитель-
ный огонь. Сбоку, метрах в двадцати от дороги, располагался
ДОТ, и оттуда беспрестанно строчил пулемет, отсекая батальо-
ну дорогу назад в лес. Солдаты оказались в огненном мешке.
Впереди, на дороге, находились немецкие автоматчики, которые
нещадно поливали наступающих сверху свинцом. А за снежны-
ми валами все пространство простреливал пулемет из ДОТа.
Число жертв росло с каждой минутой. Нужно было что-то сроч-
но предпринимать.
– Они нас тут скоро всех перещелкают, как мух, гады! – под-
полз к Михаилу Андрей Королев.
– А что ты предлагаешь? В психическую атаку идти, что ли,
как каппелевцы в фильме «Чапаев»? – зло огрызнулся тот.
– Я попробую обезвредить пулемет, – заявил Андрей. –
Только организуй огонь по автоматчикам, сидящим наверху,
чтобы я мог поближе подобраться к ДОТу. Сразу после подавле-
ния пулемета немедленно отступайте в лес.
Он взял в руки по паре противотанковых гранат, еще две
заткнул за пояс и пополз вдоль снежного вала. Трое бойцов, пы-
таясь отвлечь немцев, стали палить из автоматов из одной точки
вверх. Те, оставив в покое одиноко лежащего Андрея, перенесли
огонь на стрелявших.
В это время Королеву удалось пробраться в так называемую
слепую зону, где пулемет уже не мог его поразить. Михаил вни-
мательно следил за другом, моля Всевышнего, чтобы тот удачно
справился с заданием и вернулся живым и невредимым. И ре-
альный шанс для этого был – Андрей до войны, кроме бокса,
регулярно выступал в соревнованиях по городкам и считался
228
одним из лучших городошников города. Он осторожно выгля-

нул из-за снежного вала. Этого было достаточно, чтобы пуле-
мет заработал вновь. Вдруг Михаил увидел, как в сторону ДОТа
метнулась тень, и сразу же прогремел мощный взрыв, а затем
еще два. Вверх взметнулся столб снега вперемежку с комьями
земли. Когда он немного осел, перед глазами Михаила предстала
развороченная амбразура ДОТа – гранаты попали точно в цель.
Пулемет замолчал.
– Батальон, организованно отходим! – скомандовал Михаил.
Воспользовавшись тем, что немцы от неожиданности пре-
кратили огонь, наши, преодолев снежные заграждения, кину-
лись в лес. Но неожиданно пулемет заработал снова. Он мето-
дично расстреливал бойцов, лежащих перед ним на снегу, слов-
но игрушечные цели в тире. Видимо, взрывом лишь развороти-
ло переднюю стенку ДОТа, но пулемет и пулеметчики уцелели.
Батальон оказался в отчаянном положении.
Как развивались события дальше, Михаил, задержавшийся
за снежным валом и немного отставший от остальных солдат,
имел возможность наблюдать своими глазами. Неожиданно
сбоку от ДОТА поднялся во весь рост Андрей и с криком бро-
сился грудью на амбразуру, закрыв ее своим телом. Пулемет,
мгновенно захлебнувшись, умолк окончательно.
ГЛАВА 24
– Достигнув спасительного леса, остатки батальона остано-
вились, чтобы перевести дух и собраться с силами. Убедившись,
что бойцы в безопасности, я буквально рухнул лицом вниз
и долго лежал неподвижно. Слез не было. Все произошло так
стремительно, смерть Андрея была настолько неожиданной, что
сиюминутные душевные ощущения не поспевали за глубоким
смыслом всего произошедшего. Мой мозг был не в состоянии
осознать всю глубину трагедии, отказываясь верить в смерть
лучшего друга. Он, как живой, по-прежнему стоял перед моими
глазами. Услужливая память, видимо, пытаясь смягчить психо-
логическую катастрофу, подкидывала все новые и новые воспо-
минания: наше первое знакомство и драка в спальне, совмест-
ные занятия спортом, обучение в ФЗУ, свадьба, первые эпизоды
229
фронтовых будней. Почему-то больше всего было обидно, что

Андрей так и не успел дождаться наследника.
Только спустя какое-то время пришло полное осознание
постигшей меня утраты. И теперь я пытался мысленно предста-
вить то, что видеть мне было не дано, понять, что же он чув-
ствовал за миг до того, как переступил границу, отделяющую
жизнь от смерти. Чувствовал ли, когда в яростном порыве са-
мопожертвования кинулся на вражеский ДОТ, что это послед-
ние секунды его жизни, и уже никогда он не увидит своих дру-
зей-однополчан, любимую жену, что белый свет померкнет для
него навечно? Я представил себе: вот лежит он, будто былинный
русский богатырь, на амбразуре с умолкнувшим пулеметом, ши-
роко раскинув в стороны руки и судорожно сжимая пальцами
поврежденную взрывом переднюю стенку дота, с чуть поверну-
той в сторону головой и закрытыми глазами, словно испугав-
шись встречи с самым страшным – первым мигом своей смерти.
А в его кудрявых русых волосах запутались зеленые хвоинки,
будто символический траурный венок.
Я видел немало смертей и до, и после этого случая, но ги-
бель Андрея помню так, будто это произошло вчера. Прошло
уже почти четверть века с того дня, а душа все никак не может
успокоиться. И больше всего не дает мне покоя то, что я оставил
его тогда лежать там одного, среди фашистов. Что не смог его
похоронить по-человечески, как принято среди добрых людей.
В первое время такие сны снились, один страшнее другого: то
немцы будто бы вешают его безжизненное тело, а то голодные
волки терзают его – вина перед погибшим не дает покоя и доны-
не. А подвиг, совершенный Андреем за год до Матросова, нигде
не зафиксирован, не до того в то время было.
Они долго молчали, думая каждый о своем. Наконец Сте-
фан нарушил молчание:
– Ты прав. Я действительно не только ничего не знаю об
этой операции, но даже никогда не слышало о ней. А что было
дальше? Чем все закончилась в конечном итоге?
Михаил глянул на отца, прошелся по комнате, подошел к
окну и задумчиво стал смотреть вдаль, будто пытаясь разгля-
деть картины, о которых только что рассказывал.
– Дальше? Мне сейчас кажется, что дальше было гораздо
230
легче. Хотя, наверное, это только кажется, потому что часто впе-
чатления смазываются за давностью лет. Я давно заметил, что,
вспоминая какие-либо счастливые события из далекого про-
шлого, сознание как бы гиперболизирует их. Человек чувствует
себя героем, которому любая задача по плечу, а душа в это время
сладко ноет от счастья, что такое с тобой когда-то произошло,
и от огорчения, что все это давно позади и повторить его невоз-
можно. Совсем иначе обстоит дело с трагическими ситуациями.
Видимо, в качестве защитной реакции мозг, рефлекторно щадя
тело, не допускает, чтобы оно еще раз подверглось стрессу, и
сглаживает особенно острые и тяжелые моменты. Не знаю, до-
ступно ли я объясняю? Все эти события все равно остаются в
памяти, но острота восприятия со временем слабеет, в против-
ном случае психика может просто не выдержать.
Так вот: остатки нашего батальона больше не пытались
форсировать дорогу и соединиться с основными силами брига-
ды. Мы решили вернуться на старую базу на болоте Невий Мох.
Наше появление было очень кстати, так как в полевом госпита-
ле скопилось много раненых, лишенных защиты, и мы какое-то
время охраняли их.
Впоследствии их эвакуировала из «котла» авиациия. Ког-
да наступила весенняя распутица, остатки нашего батальона
вместе с легко ранеными бойцами смогли с боями вырваться из
«котла» и воссоединиться с нашими войсками. Но это уже не
так интересно. Да и не хочется мне, честно говоря, вновь вспо-
минать те события. Никакого нашего героизма там не было. Мы
просто честно делали свое дело, помогая выжить себе и своим
товарищам. Вообще, как я давно уже понял, героизм – это рас-
плата за допущенное кем-то преступное головотяпство и раз-
гильдяйство. Будь Демянская операция подготовлена как следу-
ет, не пришлось бы мне и моим товарищам погибать в новгород-
ских болотах. То же самое можно сказать и о других операциях
первой половины 1942 года. Опьяненное первой настоящей
победой над немцами под Москвой, командование решило, что
фашистам уже каюк. Ан нет! Нам противостояла закаленная в
боях, лучшая, одна из самых стойких армий в мире. Но понима-
ние этого, так же, как и последующие победы, пришло не сразу.
Мы заплатили за него огромную цену сотнями тысяч убитых
231
и раненых, новыми «котлами», окружениями и тяжелейшими

поражениями. Однако нашему батальону, если уместно приме-
нить к нему подобное определение, еще относительно повезло.
Намного трагичнее сложилась судьба остальной бригады.
Михаил сделал паузу, подошел к столу, отпил пару глотков
давно остывшего чаю и продолжил:
– Бригада пересекла дорогу и направилась на юг, к месту
предполагаемого прорыва к своим войскам. По пути она нано-
сила немцам довольно чувствительные удары. Вначале был раз-
громлен штаб 12-й фашистской дивизии, а затем нанесен значи-
тельный урон крупным силам противника, располагавшимся в
поселке Старое Тарасово. Лишь поддержка танков, артиллерии
и авиации дала им возможность избежать поражения. В это вре-
мя немцам удалось прорвать «котел», и к ним на помощь по-
дошли свежие силы, причем не только немецкие, но и финские
войска.
Бригада трижды пыталась прорваться к своим, но каждый
раз неудачно. Да и трудно было ожидать другого исхода – бойцы
крайне истощены, они практически голодали, подкрепление не
поступало, вооружение и боеприпасы – тоже, обмундирование
пришло в негодность. Кроме того, они вынуждены были нести
с собой раненых и обмороженных, что значительно снижало
мобильность и боеспособность. Над нами постоянно висел не-
приятельский самолет-корректировщик, направляя удары не-
мецкой артиллерии.
Когда стало ясно, что прорваться не удастся, комбриг Та-
расов принял решение двигаться обратно на север. Однако во
второй раз пересечь Демянскую дорогу бригада уже не смогла.
Подойдя к реке Пола, бригада неожиданным ударом смяла
немецкие подразделения и приступила к форсированию водной
преграды, на другом берегу которой находились наши войска.
При этом большинство солдат погибло под сильным огнем про-
тивника. Кроме того, крутой противоположный берег создавал
дополнительные трудности. В конечном итоге вышли к своим
всего две-три сотни бойцов.
Комбриг, подполковник Тарасов, был ранен и в бессо-
знательном состоянии попал в плен. К сожалению, там с ним
произошла необъяснимая метаморфоза. Трудно представить,
232
как поведет себя тот или иной человек в необычной обстанов-

ке. Ведь, кажется, я его прекрасно знал, под его началом прошел
почти весь этот поход, за исключением последнего отрезка. Он
был примером для всех нас. Что случилось, мне совершенно не
ясно, не хотелось бы думать, что всему виной элементарная тру-
сость – не такой комбриг человек. Видимо, были какие-то веские
причины, повлиявшие на его выбор. Одним словом, Тарасов, на-
ходясь в плену, изъявил желание вступить в Российскую освобо-
дительную армию генерала Власова, сокращенно РОА. Пошел там
на повышение, получил звание полковника. Впоследствии был
начальником контрразведывательной школы РОА. Конечно, как
и все предатели, карьеры у немцев он не сделал, хотя ему повезло
больше, чем его патрону Власову. По окончании войны Тарасову
удалось избежать возвращения в СССР и заслуженного наказа-
ния. После он жил вроде бы в Великобритании, а дальнейшие сле-
ды его затерялись. Теперь, когда я думаю об этих людях, Андрее
Королеве и комбриге Тарасове, то первый стоит перед моим мыс-
ленным взором на красном фоне, а другой – на черном. Очень,
скажу тебе, яркое и выразительное полотно получается.
– А кто он вообще такой, этот комбриг? – перебил сына Сте-
фан. – Если генерал Власов давно уже у всех на слуху как символ
предательства, то о подполковнике Тарасове я слышу впервые.
– Ну, если сравнивать их, – ответил Михаил, – то Тарасов
больше подходит под определение предателя. У Власова биогра-
фия – как стеклышко, без единого темного пятна. Другое дело
– у Тарасова. Самое странное, что с такой биографией он уму-
дрился уцелеть в мясорубке 30-х годов. И не такие сгинули тогда
в огне сталинских репрессий. Меня этот феномен интересовал
давно, ведь я тесно соприкасался с Тарасовым во время боевых
действий, и его поведение не вызывало никаких подозрений,
наоборот, он был для всех примером, вел нас за собой. Сразу
скажу, что информацию о нем найти было крайне трудно, уж
больно она специфична, да и боятся советские историки иссле-
довать судьбы предателей. Тем не менее, мне удалось узнать все,
что только было возможно.
Родился Николай Ефимович Тарасов в 1904 году в семье
священника. Во время гражданской войны воевал, как и ты, на
стороне белых, у Колчака.
233
– Правда? – усмехнулся Стефан. – Но, по моему мнению,

этот факт не является определяющим в жизни человека. Воз-
можно, мы с ним даже плечом к плечу воевали против общего
врага?
– Да, я тоже так думаю, – не принял шутки Михаил, – учиты-
вая его возраст, он, скорее всего, был рядовым, так что репресси-
ям в связи с этим фактом вряд ли подвергался. После разгрома
Колчака Тарасов учился в духовной семинарии. После ее окон-
чания поступил, как ни странно, на службу в РККА. Как видишь,
папа, в биографии Тарасова немало кульбитов. И дальнейшая его
судьба также необычна и парадоксальна. Он окончил военную
школу, успешно продвигался по службе. Стал мастером спор-
та СССР по парашютному спорту, до войны совершил двести
прыжков. Окончил специальный факультет Военной академии
имени Фрунзе, готовивший военных разведчиков и дипломатов,
стал членом ВКП(б), одно время был адъютантом командующего
Байкальской группы войск Особой Краснознаменной Дальнево-
сточной армии Горбачева, расстрелянного в 1937 году, а затем ко-
мандиром 211-й Отдельной воздушно-десантной бригады. В 1937
году все же был арестован по обвинению в контрреволюционной
деятельности и два года, пока шло следствие, содержался в оди-
ночной камере. В конце 1939-го, как ни странно, освобожден с
формулировкой «за отсутствием состава преступления». Однако
на военной службе не был восстановлен, работал гражданским
инструктором по парашютному спорту. Лишь с началом войны
был вновь призван в действующую армию. Ему было поручено
формирование этой самой 1-й Мобильной воздушно-десантной
бригады. Вот такова его краткая биография. А о метаморфозах
сознания Тарасова после пленения ничего сказать не могу. Види-
мо, произошел очередной кульбит.
Так трагически закончилась наша десантная операция. В
целом вся Демянская наступательная операция признана не-
удачной: захватить окруженного противника в плен не удалось.
Хотя она оттянула большое количество немецких войск и ока-
залась одной из причин, благодаря которым враг не смог взять
Ленинград.
Стефан внимательно выслушал исповедь сына, а затем за-
говорил:
234
– Меня давно занимает, Миша, тема предательства. Преда-

тели, как и герои, были всегда. Помнишь, древних спартанцев,
успешно державших оборону против превосходящих сил рим-
лян, предал пастух? Как меняется их сознание? Интересно, они
изначально предрасположены к предательству? Или какие-то
особенные обстоятельства приводят к аберрации сознания?
Или страх перед возможным наказанием за поражение у себя на
родине? А возможно, их настолько запугивают в плену?
– Знаешь, я долгое время специально занимался Тарасовым,
в документах разных копался, материалы собирал по крупицам.
Кстати, Власов и Тарасов были хорошо знакомы, даже какое-то
время находились в одном концлагере под Винницей. Только
Тарасов был пленен раньше. Оба, конечно, отъявленные мер-
завцы. Но скажу откровенно, чтобы применить к Тарасову сло-
ва «предатель и мерзавец», я должен был совершить над собой
немалое усилие – сознание отказывалось верить в это, слишком
невероятным было для меня восприятие этих новых сведений
о нем, ведь он меня при последнем расставании сынком назы-
вал. Я думаю, в случае с Тарасовым большую роль сыграл страх.
Причем страх, который человек испытывает во время боя и в
плену, совершенно разный. Одно дело, когда ты идешь в атаку
или держишь оборону бок о бок со своими товарищами, а дру-
гое дело – плен, когда ты находишься один на один со своими
мыслями и проблемами, под мощным психологическим давле-
нием противника. И как поведет себя наше сознание в такой
экстремальной ситуации, никто не знает, остается лишь наде-
яться, что нам не придется испытать подобное. И вот что при-
мечательно: после того, как они согласились служить немцам,
делали это рьяно, старательно, со стопроцентной преданностью
новым хозяевам, чтобы, не дай Бог, не бросили их и не сдали
бывшим соотечественникам. В конце концов, что между ними
произошло, сейчас уже установить невозможно, но их дружбе
пришел конец. Что особенно умиляет: Власов обвинял Тарасо-
ва в излишнем рвении, пресмыкательстве перед новыми хозяе-
вами, упрекал, что подобными действиями тот якобы роняет
честь русского офицера. Будто сам Власов не был таким же отъ-
явленным негодяем! Мне кажется, в этом случае не обошлось
и без банальной ревности. Ведь Власов у немцев занимал более
235
высокое положение, а Тарасов, как-никак, хоть и не напрямую,

был у него в подчинении. Зато Тарасов выбрал более выгодное
место службы, которое дало ему возможность уйти от заслу-
женного возмездия.
– Да, наверное, ты прав, Миша, – согласился с доводами
сына Стефан. – Впрочем, у меня к ним обоим одинаковое отно-
шение – омерзение, как и к любым предателям, независимо от
времени и обстоятельств, приведших к измене.
– Ладно, с этими проходимцами мы разобрались, с ними все
ясно, – констатировал Михаил. – А как ты оцениваешь своего
друга или, скажем так, закадычного врага?
– Ты имеешь в виду Минея? – уточнил Стефан, с усилием
переходя на другую тему.
– Ну да, а кого же еще?
– А вот с ним-то как раз все гораздо сложнее. Он не совсем
подходит под ту категорию предателей, о которой мы с тобой
только что говорили. Хотя, если разбираться более скрупулез-
но, то по натуре он очень близок к ним, словно некий подвид
основного биологического вида. Минея, скорее, можно отнести
к потенциальным предателям, по своей натуре склонного к из-
мене. Хотя ему, в связи со сложившимися для него благоприят-
ными жизненными обстоятельствами, не пришлось публично
выпячивать напоказ самые худшие свои черты и, таким обра-
зом, удалось остаться среди своих. Но, уверяю тебя, при малей-
шем изменении обстановки он, несомненно, оказался бы в ря-
дах предателей, причем не испытывая при этом ни малейших
угрызений совести. Во всяком случае, таково мое мнение о нем.
ГЛАВА 25
Шел уже двенадцатый час ночи, но сон, как назло, и не думал
приходить к Минею Прозуренкову. В преддверии завтрашнего
интервью он решил лечь пораньше. И тут – на тебе! Накрыла
проклятая бессонница! Уж он и ворочался с боку на бок, посто-
янно меняя положение тела, и считал пресловутых слоников и
баранов. Несколько раз вставал – пил воду, открывал и закры-
вал окно, но все было тщетно – ничего не помогало. И с чего бы
вдруг такое? Впервые ему интервью давать, что ли? Сколько он
236
их за свою долгую жизнь надавал! И газетам разным, и делега-

циям. То к пионерам его зазывали, даже в почетные пионеры
в одной из московских школ приняли, то делегации отовсюду
приезжали – и ничего! А тут банальное интервью! Форму поте-
рял, что ли? Хотя, конечно, если разобраться, не мудрено! Явно
забывать старика стали в последнее время! Года два уже никто
не тревожил. Вот и разволновался, наверное, поэтому. Точно так
же, как и во время самых первых своих интервью. Страшновато
тогда было с непривычки, все боялся, как бы не начали задавать
неудобные вопросы и не выплыли какие-либо нежелательные
сведения биографии. Что тогда нужно было бы говорить интер-
вьюеру, как себя вести, как оправдываться или, наоборот, ата-
ковать наглеца? Это потом уже он приобрел нужную сноровку
и облекал любую, самую незначительную попытку проникнуть
вглубь своей биографии в паутину загадочности, прикрывая не-
желание подробно рассказывать о себе чуть ли не государствен-
ной тайной.
Вообще, Миней как личность был довольно любопытным
экземпляром. По своей сути, если так можно выразиться, недо-
вылупившимся преступником. Вряд ли преступники через мно-
гие годы не осознают или забывают о своих злодеяниях. Самые
искусные, опытные и закоренелые, благодаря специфической
памяти, могут задвинуть такие воспоминания в самые дальние
уголки своей черной души. Но окончательно и бесповоротно за-
быть о них – нет! И если бы какой-нибудь фантастический плуг
вдруг принялся перепахивать их заматеревшую память и обна-
ружил давнее, тщательно скрываемое от других людей престу-
пление, то перед самими собой они не стали бы запираться, а
совершенно честно и откровенно признались: «Да, помню, знаю
и подтверждаю, совершил преступление».
Миней прекрасно знал за собой это качество, считал его
нормальным проявлением человеческой натуры, не находил в
нем ничего противоестественного, постыдного и из ряда вон
выходящего. Он считал, что так поступает большинство, а как
же иначе? «Если не ты их, так они тебя сожрут и не подавятся,
– успокаивал он свою гибкую совесть, – я такой же, как все».
Однако афишировать свое мировоззрение не собирался. Более
того, готов был загрызть насмерть любого, кто попытался бы
237
раскрыть глубинные тайны его души и выставить их на все-

общее обозрение и обсуждение, даже не остановился бы перед
преступлением.
Близких друзей, которым можно было безоглядно открыть
свою душу, за исключением Стефана, у Минея никогда не было.
Но вряд ли подобные мысли он смог бы поведать даже ему. В
своей среде он был окружен такими же, как сам, с точно такими
же представлениями о жизни, нравами и повадками. И ни он, ни
они не испытывали при этом ни малейших угрызений совести,
зная или догадываясь о неблаговидных поступках друг друга.
Напротив, при встречах лицемерно улыбались, обменивались
дружескими рукопожатиями, дежурными, ничего не значащи-
ми фразами и, довольные собой, расходились по своим делам.
Уже через минуту каждый забывал о собеседнике до следующей
встречи.
Иногда карьера приятелей или сослуживцев неожиданно
давала сбой, а то и терпела полный крах. Но это нисколько не
огорчало и не беспокоило Минея. Мало ли их было в его жизни,
а сколько еще будет... Он взял за правило никогда не пытать-
ся помочь человеку, попавшему под удар: и ему не поможешь,
и себе навредишь. Он мгновенно и бесповоротно вычеркивал
неудачника из своей жизни, при этом скрупулезно проанализи-
ровав, не наследил, не нагадил ли тот где-то ему лично. И если
возникали хоть какие-либо подозрения, немедленно предпри-
нимал упреждающие, защитные меры.
Пока Миней был одним из винтиков огромного механизма,
он чувствовал себя вполне комфортно, как планктон в пита-
тельной среде. Но, по мере продвижения по служебной лестни-
це, его личность стала все больше привлекать к себе внимание
общественности и прессы. Народ любит своих героев.
Вначале из-за неопытности он боялся неудобных вопросов
журналистов, опасаясь, как бы информация о его тщательно
скрываемых неблаговидных делах не выплеснулась наружу. Но
постепенно понял, что советская пресса, являясь проводни-
ком идеологической политики партии, пытается, прежде всего,
высветить положительные стороны и в жизни Страны Советов
вообще, и избранного ею героя в частности. Она совершенно не
заинтересована в препарировании таинств его души.
238
И тогда, успокоившись, Миней стал раздавать интервью

направо и налево, становясь все более известным. Постепенно
вокруг него образовался некий ореол положительного, в меру
скромного современника, образцового работника, человека, до-
стойного служить примером для остальных членов общества. В
конце концов, он выработал свой определенный стиль поведе-
ния с журналистами, а также набор штампованных ответов на
их такие же стандартные, похожие один на другой вопросы.
Нельзя сказать, что Миней совсем забыл о своих недостой-
ных поступках, но всегда находил им благовидное оправдание.
Иногда, когда он оставался наедине с самим собой, из глубин
памяти всплывал то один, то другой неприятный эпизод. Но
Миней спешил отмахнуться от этих воспоминаний, словно от
надоедливой осенней мухи – страх разоблачения уже давно не
терзал его. Ему даже стало казаться, что все это было в какой-то
иной жизни и не с ним, а с совсем другим, незнакомым ему че-
ловеком.
С течением времени внимание к Минею со стороны средств
массовой информации стало ослабевать. Появились новые ге-
рои, будоражащие умы современников, новые объекты для по-
дражания. Теперь Минея приглашали выступить разве что с
воспоминаниями к юбилейным датам в школах, обязательно да-
рили цветы, ценные подарки. Такое положение вещей его вполне
устраивало. Зато бывшие сослуживцы не забывали: регулярно
приглашали на все торжественные вечера, посвященные нашим
славным органам милиции и государственной безопасности, да
и государство также регулярно отмечало его прошлые заслуги
различными юбилейными наградами.
И вот когда все, наконец, стабилизировалось, страсти уле-
глись, а жизнь тихо-мирно приближалась к своему естествен-
ному завершению, откуда ни возьмись, прямо как снег на голо-
ву, свалился этот журналистишка со своим интервью. Миней
уже который раз корил себя за то, что поддался напору корре-
спондента и дал согласие на него. Теперь отступать было уже
неудобно.
Измученный бессонницей, решил использовать последнее
средство. Не зажигая света, достал из серванта початую бутылку
коньяка, налил полный бокал, нарезал лимон и, запахнувшись в
239
теплый махровый халат, уселся в глубокое кресло. Благородный

напиток приятной волной разлился по телу, Миней расслабился
и, потихоньку попивая коньяк, предался воспоминаниям.
Почему-то на ум неожиданно пришли старый товарищ Сте-
фан Потасов, покойная жена и ее сын Мишка.
Почему он не застрелил Стефана той морозной зимней но-
чью 1919 года? Священный дружеский долг? Но, если честно,
он никогда не считал Стефана таким уж близким другом. Это
Стефанок-простачок нафантазировал себе невесть что, вбил в
голову, будто бы они самые близкие друзья и обязаны помогать
друг другу во всем, даже жертвуя собственными интересами
ради товарища. Ну что ж, пусть Стефанок думает так, а он, Ми-
ней, не таков. Конечно, он с удовольствием принимал помощь
Стефана. Да и почему не принять? И Стефану было приятно сде-
лать доброе дело, и Минею от этого польза, причем совершенно
бесплатная. Но чтобы ставить интересы Стефана выше своих?!
Нет, это уж дудки! Не дождетесь! Кто ему Стефанок, сват, брат?
Всего лишь односельчанин, ну да, бывший приятель, так и что?
Сколько их было у него в течение жизни – не счесть. Дружи-
ли-то больше ситуационно, а не идейно. Что помогал – спасибо
ему, конечно, за это. Но после каждый пошел своим путем.
Тогда, может, из-за страха? Опять же – нет. Из страха, на-
против, уничтожают. Вот к Черкасову, помнится, он испытывал
нечто подобное и, застрелив того недрогнувшей рукой, испытал
чувство глубокого облегчения. А что? Непримиримый враг, да
и знал чересчур много, чего не следовало... Правда, позже мель-
кнуло одно подозрение. Почему вдруг Лиза его Минером назва-
ла? С чего бы это? Жизнь научила Минея не верить в случайные
совпадения. Вряд ли это было простым совпадением. От кого
она могла узнать о его кличке? Помнится, до самой смерти угро-
жала ему каким-то компроматом. Скорее всего, это как-то было
связано с Потасовыми. Хотя, с другой стороны, вряд ли, ведь
это произошло намного позже. Нет, нет, Стефан ничего не мог
знать об этом.
А возможно, все дело в классовой неразберихе? Волею об-
стоятельств бывшие друзья оказались по разные стороны бар-
рикад. Хотя нет, и еще раз нет, категорически нет! Миней давно
уже вбил себе в голову, что он – большевик, причем с дореволю-
240
ционным стажем. Это словосочетание для старых большевиков,

конечно, тех, кому повезло уцелеть в вакханалии сталинских ре-
прессий, стало впоследствии волшебным. И действительно, чу-
десным образом оно открывало перед ним даже те двери, вход в
которые был заказан простым смертным. Прозуренков искрен-
не считал, что заслужил такие привилегии: ведь это именно он
делал для утверждения новой власти в те далекие годы все воз-
можное и невозможное – без сожаления расправлялся с классо-
выми антагонистами, врагами революции и Советской власти.
Каленым железом выжигал любые попытки подвергнуть кри-
тике, а тем более навредить власти большевиков. Он безогово-
рочно расправлялся со всеми, на кого падало хоть малейшее
подозрение.
И совсем уж абсурдное предположение: потому, что Сте-
фана всю жизнь любила Лиза, а Миней безумно любил ее. На-
оборот, в последние годы их совместного проживания Лиза из
любимой превратилась в люто ненавидимую женщину. И Ми-
ней только лишь из мести за это скорее уничтожил бы дюжину
подобных Стефану личностей, чем пощадил его.
Тогда, возможно, дело в элементарной жалости? Миней
даже мысленно усмехнулся про себя: «О чем ты говоришь, какая
жалость?!». Да он давным-давно искоренил в себе это позор-
ное чувство. Впрочем, вряд ли он вообще знал, что это такое. С
детства отличался необыкновенной жестокостью. Чужие стра-
дания доставляли ему удовольствие: он только весело хохотал,
когда по всему селу носился обезумевший от страха кот с привя-
занной им к хвосту деревянной погремушкой. А однажды схва-
тил собачонку, брехавшую на него, и одним ударом топора отсек
бедолаге голову. Ни о какой жалости и речи быть не может! Он
буквально впадал в экстаз, избивая на допросах подследствен-
ных, так называемых врагов народа, не дрогнувшей рукой лич-
но десятками расстреливал их из пистолета, ощущая себя насто-
ящим властителем жизни всех этих ничтожных людишек.
Тогда, быть может, именно из-за этого чувства вседозволен-
ности пощадил он тогда Стефана? Но опять же – нет! Одно дело
иметь возможность, а другое – ею воспользоваться. Да, он имел
право по своему усмотрению вершить суд и расправу, казнить и
миловать, ему была предоставлена возможность решать: будет
241
человек жить или умрет. Сейчас, пожалуй, и денег немалых за

это право срубить можно было бы. Но только не в те страшны
годы. Риск пострадать за такие штучки был чрезвычайно велик
и намного превышал выгоду от подобного вида обогащения.
От невозможности решить задачу, оказавшуюся такой
сложной для него, Прозуренков пришел в сильнейшее возбуж-
дение, даже голова разболелась. Он отпил большой глоток ко-
ньяка, положил в рот ломтик лимона и, откинув голову на спин-
ку кресла, потер лоб, с упорством маньяка продолжая доиски-
ваться до причин несвойственного ему поступка.
Ладно, оставим пока Стефанка в покое. Подойдем к пробле-
ме с другого конца. Рассмотрим Мишку. Может, это поможет
разобраться в сложном хитросплетении чувств и подспудных
желаний, а может, даст, наконец, ключ к пониманию, в чем же
все-таки дело? Возможно, память сама подскажет то, что забы-
лось за давностью лет?
Почему он в тот раз пощадил его? Ведь испытывал к Миш-
ке, этому дикому и злобному волчонку, этому ежедневному на-
поминанию о непроходящей любви Лизы к другому, не мень-
шую ненависть, чем к ней самой. А ведь в самом начале, как
только женился, надеялся, что горечь от утраты любимого со
временем пройдет, и она полюбит его, а он усыновит Мишку,
будет относиться к нему как к родному сыну, воспитает из него
верного продолжателя своего дела, настоящего строителя ком-
мунизма. Однако просчитался, не учел ту глубину классового
антагонизма, которая разделяла их. Она ненавидела и не при-
знавала их народную власть и его как ее ярого сторонника и
защитника. Эту ненависть она передала своему сыну. Вот так,
вместо друга и единомышленника, в своей собственной семье,
в его квартире подрастал враг… От этих мыслей голова, каза-
лось, сейчас лопнет.
Увы, Миней слишком поздно осознал это. Естественно, не-
медленно устранить Мишку было невозможно. И совсем не по-
тому, что тот был еще ребенком. Впоследствии такие мелочи его
совершенно не останавливали. Но в начале 30-х годов старый
Уголовный Кодекс еще не позволял этого.
Конечно, до собственноручного убийства пасынка Миней
бы не опустился. Но существовали другие, не менее надежные
242
способы навсегда избавиться от него. Вон, например, Зинку

Райх, Мейерхольдовскую бабу, наши ребята так обработали,
что уголовники обзавидовались. И поделом, не будет болтать,
где ни попадя, о недооцененных талантах и непризнании вла-
стями ее жидовского трахаля! Как вариант, кстати, можно было
бы и несчастный случай устроить. В конце концов, есть и более
гуманный способ: нацепить обвинение в контрреволюционной
агитации и поместить не в детский дом, а в лагерь для несо-
вершеннолетних преступников. А со временем переместить в
обычный лагерь к уголовникам, которые, скорее всего, уж точно
расправились бы с ним. Он мог все это сделать, но почему-то так
же, как и Стефана, пощадил.
Прозуренков подлил себе еще коньяку, сделал пару глотков,
закусил лимоном. И тут произошло то, что в природе называ-
ется обвалом, лавиной, паводком. Словно гигантский, все сме-
тающий на своем пути водяной вал, который в одно мгновение
сокрушает прогнившую плотину, память Минея прорвали до
этого момента десятки лет разбросанные по разным углам раз-
розненные факты. Они, будто давно забытые математические
знаки, вдруг выстроились в его сознании все одновременно, об-
разовав стройную логическую формулу.
* * *
В детстве Миней, как и многие его сверстники, любил
играть в различные игры – бабки, городки, лапту. Но ему никог-
да не нравилось играть «под интерес». Бывало, он нарочно про-
игрывал только лишь затем, чтобы противник, уверовав в его
слабость, согласился сыграть на что-нибудь. Вот тогда Миней
показывал свою истинную силу и, чаще всего, побеждал застиг-
нутого врасплох, не ожидавшего такого поворота противника.
В институте эта тяга к игре переросла в настоящую страсть.
Поначалу Миней играл в карты, шахматы, шашки, регулярно
посещал скачки, а позже, в более зрелом возрасте, даже однаж-
ды попытал счастье в знаменитой «русской рулетке». Страсть
его носила необузданный характер: он прекращал игру только
тогда, когда продувался вконец.
Каждый игрок изобретает различные способы, чтобы оста-
243
ваться в выигрыше, совершенствуется годами. Как правило,

умение достигается путем проб и ошибок, а заканчивается все
чаще всего плачевно. Как и в любом другом деле, в азартных
играх, кроме упорной работы, тоже нужен большой талант. И
только тех, кто, благодаря сочетанию врожденного таланта и
упорных тренировок, достигают устойчивого успеха, называют
великими игроками, и легенды о них передаются из поколения
в поколение.
Миней также опробовал многие варианты. И хоть работал
над шлифовкой умения достаточно настойчиво, но таланта ему
явно недоставало, и он пытался заменить его привычной ловко-
стью. Увы, быстро выяснилось, что ловкость в списывании от-
ветов на экзаменах и ловкость в азартных играх – разные вещи.
Вначале Миней пытался мухлевать, изобретая всевозможные
приемы, тренировался, репетировал дома, но, видимо, был не-
достаточно хитер. И его неизменно жестоко лупили партнеры,
ведь в азартных играх больше, чем за шулерство, наказывают
только за неуплату долга. Затем он пытался достичь успеха,
углубившись в изучение тонкостей игры. Однако всегда находи-
лись или более умелые соперники, или более ловкие и талантли-
вые шулера. Поэтому он по-прежнему продолжал проигрывать.
Почти все деньги, полученные от бизнеса, которым он за-
нимался в период учебы в институте, спускал на игру. Однажды
он задолжал большую сумму каталам, и так совпало, что в то же
время Миней попал в лапы царской охранки, спасло его тогда
только предательство товарищей по партии.
После этого Миней уже всерьез занялся самообразовани-
ем. Но на сей раз не для повышения качества игры, а для изуче-
ния самой ее природы и психологии игроков. Вскоре он понял,
что различная бульварная литература для этого не годится. И
хотя раньше никогда не слыл книгочеем, сделался завсегдата-
ем центральной городской библиотеки Белгорода, выискивая у
классиков все, что касается азартных игр. Прочел и таких не-
рекомендуемых в те времена писателей, как Пушкин и Досто-
евский. Его, не одолевшего за всю свою предыдущую жизнь и
десяти художественных произведений, потрясли пушкинские
повести «Пиковая дама» и «Выстрел», не оставил равнодушным
и роман Достоевского «Игрок». Никто лучше самих писателей,
244
пораженных той же, что и он, страстью, не мог так точно рас-
крыть психологию игрока. Благодаря знакомству с выдающими-
ся произведениями классической литературы он осознал, что
азартная игра – это прямой путь к гибели. Тогда Миней решил:
если у него не хватает силы воли совсем покончить с пагубной
страстью, то нужно научиться ею управлять. Но во всех прочи-
танных книгах не было подобного примера. Не слыхал он ни о
чем таком и от своих знакомых игроков. И тем не менее, ему это
удалось. Вскоре он прослыл в своем кругу феноменом: незави-
симо от того, проигрывал или выигрывал, всегда находил в себе
силы вовремя остановиться, безошибочно определяя момент,
когда азарт грозил выйти из-под контроля. Сцепив зубы от едва
сдерживаемого возбуждения, Миней расплачивался за прои-
грыш или, с трудом успокаивая нервную дрожь, забирал выи-
грыш и, демонстративно небрежно оставив на игральном столе
несколько выигранных банкнот, не прощаясь, молча, быстрой
походкой покидал помещение. Так же поступал и на скачках.
Слава катилась уже впереди него. Причем, ничто не могло по-
влиять на его решение: ни избиения, ни угрозы, ни уговоры, ни
напоминание о некоем кодексе чести. Он был непреклонен. Это
настолько отличало Минея от завсегдатаев игорных притонов,
что вскоре его перестали останавливать и насильно принуждать
играть дальше, как поступали обычно с другими.
А вот при Советской власти, когда Прозуренков уже рабо-
тал следователем, его необычное поведение даже помогало ему
в работе. Более того, он умудрялся совмещать полезное с прият-
ным. Одевшись так, чтобы его никто не узнал, ходил по городу,
вынюхивал, выслушивал, узнавал, где есть подпольные игорные
клубы, начинал регулярно посещать их, а потом направлял туда
своих подчиненных. Ну а дальше действовал по обстоятель-
ствам: подводил всех завсегдатаев под расстрел с конфискацией
имущества или отправлял доигрывать в лагерях, нередко случа-
лось, что даже освобождал некоторых с формулировкой «за не-
доказанностью преступления», нещадно доя потом мазуриков
долгие годы. Со знакомыми же и приятелями садился играть
по маленькой, в свое удовольствие. Выигрывая или намерен-
но проигрывая, в зависимости от обстоятельств и важности
партнеров.
245
Игрой в «русскую рулетку» Миней интересовался давно,

даже сыграл как-то, на заре своей карьеры. К великому сча-
стью, ему тогда повезло. А вот второму игроку – нет. Его ги-
бель списали тогда на несчастный случай, произошедший при
чистке оружия. В дальнейшем Миней испытывать судьбу опа-
сался. Но ему всегда хотелось понаблюдать за этим действом
со стороны, чтобы возникающие во время выстрела эмоции
непосредственного участника не затеняли картину смертель-
ной схватки с самим собой. И прежде всего, понять мотив: за-
чем человек идет на такой риск и только ли азарт руководит
им; посмотреть, как будет вести себя тот, кому выпал шанс
выжить? И предчувствует ли тот, кому провидение отказало
в благосклонности, свой конец? Но в Советском Союзе такие
игры не приветствовались, и Прозуренков не имел возможно-
сти удовлетворить свое любопытство – запросто могли доне-
сти, везде были развешены уши, и поджидала толпа желающих
занять его место.
С течением времени Миней смог подавить в себе это жела-
ние, но в тот момент, когда он вел на расстрел своего бывшего
друга Стефана, оно неожиданно вспыхнуло в нем с новой силой.
Вспомнился эпизод из повести Пушкина «Выстрел», то место,
где Сильвио на дуэли отказался сделать ответный выстрел, от-
срочив его на неопределенное время. Решение пришло мгновен-
но. Когда Миней вез Потасова темной зимней ночью на расстрел,
и даже тогда, когда вел по глубокому снегу в сторону оврага, он
был полон решимости пустить пулю в лоб этому белогвардей-
скому прихвостню, этому неудачнику, всю жизнь воображав-
шему, что он умнее, образованнее и чище его. И поэтому вбил
себе в голову, что может с высоты этой своей незапятнанности
судить и порицать его. Но, уже взведя курок и приставив на-
ган ко лбу Стефана, он взглянул бывшему приятелю в глаза. И
ни страха, ни малейшего раскаяния в этих глазах не увидел, а
только одну лишь жалость. Перед лицом смерти Стефан как бы
жал

Зачарованные дали,

Загружено:

Сведения о документе

Описание:

Авторское право

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Описание:

Авторское право:

Зачарованные дали,

Загружено:

Описание:

Авторское право:

Глеб ГАВРИЛОВ

РОМАН В 2-Х КНИГАХ

ждаясь в душе незабываемым мгновением своей жизни, он прео-

Громко чертыхнувшись, Миней с трудом поднялся с крова-

трубка голосом Огольцова, – мы всегда внимательно следим за

– Алло, вы слышите меня, Миней Архипович? – прервал его

Прозуренков опустил трубку на рычаг, заправил постель и

Изредка предрассветную тишину нарушают шелестом шин ред-

бы скоротать время, стал вспоминать свою жизнь, вытягивая из

прошлые и будущие годы Лизе, сойдя вместо нее в сырую землю

цать лет, и немедленно принялся наводить справки об авторе

Ему было легко и просто с этим незнакомым, но таким стано-

теллигентный мужчина: раздвижной диван, два кресла рядом

Дальнейший их разговор в этот вечер носил достаточно

слишком много грязи вылили на этот важнейший вопрос раз-

– Так что я надеюсь на вашу порядочность и хочу изложить

яростные контрреволюционеры, которых отправляли в лагеря,

сандров. Они все впоследствии были разоблачены как враги

неуютно, слякотно. Люди старались в такую погоду не высовы-

махнулся Яков, недовольный, что потревожили его сон, пово-

будто опасаясь, что тот снова исчезнет. От радости и пережито-

Рассказ продолжался и после, когда захмелевшие мужики кури-

и покормить остальных животных. Давно известно, крестьян-

– Да, большевики устроили народу лучшую жизнь, да кабы

трительно сделали многие, более дальновидные мои товарищи.

здоров. Верю, что и в этот раз не пропаду. Россия большая, наде-

могло произойти, не знаю-не ведаю, а в Минькины объяснения

конюшню, посмотрю, как там Орлик. А вы разговаривайте спо-

чрезвычайно сильно наследил. Мой товарищ передал мне этот

не только ей, но, к сожалению, ни одной матери на свете. Михаил

задабривал конфетами, дарил игрушки, принуждал называть

кая, собачья, вредная, на нервы сильно влияет. С преступника-

стоялось бы, или получило совсем иное развитие. А себе запре-

обязанностей, каждое из которых было достойно звания насто-

бил образ, покоривший его в далекой юности, но в то же время

– Да хоть бы ты совсем исчезла из моей жизни, паскуда! –

лет, похвалив пса за верную службу, приложила руку козырьком

по душам. Лизе хотелось как можно больше узнать о семье Пота-

Потом взяла себя в руки и четко произнесла:

с предложением выйти за него замуж, хотя знал, что у меня

бы Мишу и, не раздумывая, отправилась к нему, где бы он ни

о твоей беременности. Знаешь, сестрица, недолго он и повое-

посоветовал ему уехать подальше и никогда не пытаться встре-

– Еще Стефанок наказал пуще глаза хранить этот крест.

Но Лиза теперь чувствовала себя более уверенно и не соби-

кращаю с тобой всяческие контакты. Теперь ты для меня – абсо-

Не было ни одного дня за все эти четыре года, чтобы я не

ему, и не уставал предавать всех и вся вокруг. Не знаю, чем кон-

тельно вернусь за ним. Эта вещь для меня исключительно важ-

я задумался не о всей этой многотысячной массе в целом, а о

приманки, в конце концов, приводит к психологической устало-

беду Красной армии, так как опыта ведения боевых действий у

ни себе, ни родным, ни окружающим лишних проблем. Уверен,

никогда не будет доказывать свою правоту с помощью оружия

самовольно захватывала чехословацкая армия, бывшие союз-

Передвигаясь где поездом, где на перекладных, он узнавал

А Красноярск белыми так и не был взят. После этой неудачи

жественный перезвон, доносившийся с колокольни церкви, рас-

фильм – сплошная пропагандистская ложь. Во-первых, генерал

Каппель дальше передвигался только в общей массе войск вна-

добавилось то, что над рекой нависли тяжелые мрачные тучи, и

Вдруг ему почудился лай собак, фырканье лошадей, голоса

подождала, пока он уцепится за уздечку и после нескольких не-

те он нашел целых три перевода. И все они удивительным обра-