Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 2 (261), Ч.

ІІ, 2013

УДК 821.161.1 – 2.09 + 929Лунц

М. О. Воробкало

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ ПЬЕСЫ ЛЬВА ЛУНЦА

“ГОРОД ПРАВДЫ”

Сегодня творческое наследие Льва Натановича Лунца всё чаще

привлекает к себе внимание, становясь объектом серьезных научных
исследований. Именно поэтому современные ученые М. Вайнштейн,
И. Горюнова, А. Евстигнеева, К. Ичин, М. Йованович, М. Краснова,
Е. Лемминг, Б. Фрезинский, Б. Чурич, В. Шарик, В. Шубинский
подчеркивают своеобразие его художественного сознания и указывают
на недостаточную изученность поэтики произведений Лунца.
Рассматривая драматургию Лунца, которая в свою очередь была
основной сферой интересов писателя, следует отметить, что в этой
области отчетливо проявилось тяготение к западноевропейским
традициям. Перу драматурга принадлежат пять пьес: “Вне закона”,
“Бертран де Борн”, “Обезьяны идут”, “Город Правды”. Отвергая театр
чеховский, будничный, связаный с психологическими установками и
подробностями быта, Л. Лунц провозглашает театр бури и натиска: “Не
чувств требую я, а страстей, не людей, а героев, не правды житейской, а
правды трагической. <...> Вместо театра настроений, голого быта и
голых фокусов я пытался дать театр чистого движения ” [1, с. 493].
Однако, в пьесе “Город Правды” автор размышляет именно над
традиционными для русского мировоззрения нравственно-философскими
вопросами: как жить? возможно ли всеобщее счастье и равенство на
земле? С формальной точки зрения пьеса Лунца не является
традиционной для русской драматургии, тем не менее, внутренний пафос
и поиск нравственных начал сближает ее с чеховским театром, и с
европейской литературной традицией.
Все это обусловливает актуальность и цель нашей статьи –
изучить интертекстуальность пьесы Льва Лунца “Город Правды”.
Таким образом, пьеса “Город Правды” была выбрана для
исследования наличия интертестуальных связей, посредствам которых
создается определенная концептуальная картина драматического
произведения. В пьесе наиболее часто встречается аллюзия, как “фигура
интертекста, состоящая в ассоциативной отсылке к известному для
адресата факту виртуальной либо реальной действительности. В
соответствии со своим источником (литературный текст, историческое
событие и т. д.) аллюзии подразделяются на литературные, библейские,
мифологические (эти три вида аллюзий можно назвать текстовыми),
исторические и бытовые” [2, с. 27].
Пьеса “Город Правды” (1924) представляет собой первую пьесу-
антиутопию не только среди драматических произведений Лунца, но и в
141
Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 2 (261), Ч. ІІ, 2013

России. Однако она не нашла должной оценки в литературоведении и не

заняла своего места в драматургии ХХ века. Содержание драмы вобрало
в себя ведущие мотивы творчества писателя и соответствовало
непосредственно типу художественного мышления Лунца,
скептическому, антиутопическому, не принимающему голую,
абстрактную истину, проверяющему ее многовековым опытом истории.
В понимании Лунца художник – это некто, способный узреть
вневременной смысл, соотнести настоящее с прошлым и предвидеть
будущее, в отдельных событиях современности.
Город Правды, похожий на мираж, – это не просто игра
воображения или выдумка автора, за ней – мечта народа о земле
обетованной и определенные социально-утопические модели, которых,
начиная с середины ХХ века, в России было значительное количество.
Скучный порядок Города Правды вместе с его безликими праведными
гражданами выглядят, по крайней мере, пародийными. Утрируя
подобный расклад жизни Города Правды, Лунц “доводит до абсурда
распространенную в этот период тенденцию отождествления
справедливости и уравниловки” [3, с. 27].
Интертекстуальная разработка вечной темы вождя и массы
включает диалог с большим числом литературных и других источников,
который взят Лунцем за основу в пьесе “Город Правды”. Здесь очевидны
переклички с ветхозаветным сюжетом сорокалетних скитаний Моисея и
его народа в пустыне, отраженные в книге Исхода. После многолетнего
рабства Моисей и, соответственно, Комиссар в “Городе Правды”,
должны освободить и вывести своих людей: первый – из Египта, второй
– Китая, и привести всех в “землю обетованную”. В Исходе всё отдано в
руки Всевышнего и именно Он покровительствует выходу Израиля из
египетского рабства, в пьесе же Лунца освобождение от китайского
рабства входит в полномочия Комиссара. Подобно сынам Израиля
задумавшим бунт против Моисея в момент их передвижения по пустыне,
Лунц изображает бунт солдат против Комиссара, которые тоже
пребывают в пустыне, но в другой – в Гоби. Следует заметить, что бунт
этот в обоих случаях наступает после шести недель пребывания в
пустыне (“Шесть недель шли мы сюда – шесть недель пути назад!”
[1, с. 216]). Мотивы бунта заключаются и в сомнениях в скором
прибытии в “землю обетованную” и в желании возвращения в исходный
пункт. Об этом свидетельствуют следующие слова, обращенные к
Моисею: “Не это ли самое говорили мы тебе в Египте, сказав: оставь нас,
пусть мы работаем Египтянам? Ибо лучше быть нам в рабстве у Египтян,
нежели умереть в пустыне” (Исх. 14:12). Все это созвучно и героем
Лунца: “<...> Шесть недель! Назад! Зачем ты увел? Назад! Не пойду
дальше! И я! И я! Назад! Назад! Назад!” [1, с. 16]. Еще одной причиной
бунта выступает голод, который мучает и солдат, и сынов Израиля (“О,
если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы
сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта” (Исх. 16:3), “Устал!
142
Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 2 (261), Ч. ІІ, 2013

Устал! Мы были сыты там! А здесь смерть! <...> Ты вывел нас оттуда –
накорми!” [1, с. 216] ).
Нужно отметить и философский характер пьесы Лунца,
раскрывающий некий диалог с философскими прототекстами его
предшественников. Таким образом, очевидным становятся намеки или,
скажем, параллели с отдельно взятыми фрагментами из “Государства” и
“Законов” Платона. Но Лунц не перенимает, а предлагает собственную
критику идеального государства.
Идеальное государство Платона построено на справедливости,
это же мы наблюдаем в самом названии пьесы Лунца “Город Правды”.
Платон, проектируя идеальное государство, представляет его как
общину, которая состоит из трех каст: философов, солдат (или
сторожей), мастеровых (или земледельцев). Подобную аллюзию
наблюдаем в Городе Равенства Лунца, где философы – это три
старейшины, которые управляют городом и приглашают в него солдат:
“Город правды и Равенства – наш город. Мы одиноки в пустыне. Вы
первые пришли – мир вам. Мы все равны. Мы работаем равно, живем
равно. Вы искали правды, счастья, работы. Придите, работайте, живите с
нами” [1, с. 224]. Платон, объясняя причины отсутствия равенства и
единства граждан, говорит о потребности в собственности. Следуя этой
мысли, Лунц создает свое государство, в котором “все владеют всем, ни
один не владеет ничем. Все равны перед законом” [1, с. 231]. К тому же
все горожане идентичны, тотально одинаковы: “Мы говорим вместе,
думаем вместе, работаем вместе” [1, с. 231].
Нетрудно заметить, что с одной стороны Лунц основывает свою
антиутопическую пьесу на сравнении с утопическими представлениями
античных авторов, и на наблюдении превращения этой самой утопии в
антиутопию в процессе воплощения утопических идей в государстве, с
другой стороны. Лунц вступает в диалог с “Политикой” Аристотеля,
которая вступает в полемику с “Государством” Платона, вырабатывает
собственную модель “идеального государства”. Отсюда, интенция Лунца
показать бунт Доктора против Комиссара и его продолжительных
поисков рая (“<...> Думаешь, я поверил тебе брехуну? Правда,
справедливость, счастье?.. Рай на земле, и все как один?.. А если и так,
если и верно – так я не хочу твоего рая!.. Не хочу, чтобы вы дошли, –
погибайте, и я с вами, но туда не пушу, нет, нет! Я ненавижу твой рай, не
хочу!” [1, с. 220]), невольно отсылает читателя к бунту Аристотеля
против философской концепции Платона, утверждающей государство
равных.
Безусловно, Е. Замятин, который предсказал возникновение и
узаконивание “великого друга и отца”, оказал влияние на
антиутопическую пьесу Лунца. Именно Замятин охарактеризовал
механизм унификации умов и поддержания порядка, в котором строго
выстроена иерархическая система социального устройства общества.
Граждане Единого Государства вовлечены только в социальные
143
Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 2 (261), Ч. ІІ, 2013

отношения и категорически отрицают семейные, дружеские. В

государстве такого порядка человек абсолютно одинок, безлик, а его
природу пытаются подчинить разуму. Таким образом, Замятин узрел и
предупреждал о последствиях, которые несет человеку такое Единое
государство. Говоря о пьесе Лунца, отметим, что он не озадачен
проблемой социальных механизмов или составления конкретной
характеристики идеального государства. Априори его интересует, как эта
государственная система зависит от человеческой природы. Лунц создает
модель всечеловеческого бытия, в которой воплощается картина
действительности. Но, как и в романе Е. Замятина “Мы”, его герои такие
же безликие, без имен, они живут в таких же условных пространстве и
времени. Поэтому действующих лиц пьесы можно представить как
систему масок, которая отсылает нас к итальянской комедии дель арте.
Рассматривая пьесу Лунца сквозь призму подобного толкования,
невольно напрашиваются параллели – Комиссар замещает Капитана,
Доктор отождествляется с самим собой, Угрюмый, Толстый, Веселый,
Молодой, Старый – такие же персонажи, как и в комедии дель-арте.
Сцена четвертая второго действия является кульминацией пьесы,
она изображает столкновение двух миров, двух мировоззренческих
систем. Это своего рода диалог непонимания двух лагерей, сторон –
левой (горожане) и правой (солдаты). В третьем действии (развязке)
солдаты покидают город, оставляя после себя кладбище, но в их
разговорах звучит раскаяние: “А ведь жалко их ребята. Шутка ли, целый
народ в ночь укокошили”, “Тоже люди” [1, с. 237]. Произошедшее этой
кровавой ночи отсылает нас к событиям исторической давности и
напоминают Варфоломеевскую ночь.
Таким образом, Лунц утверждает, что невозможно найти
абсолютный идеал, человеческую природу изменить невозможно. “Город
Правды” – пьеса-антиутопия, состоящая из интертекстуальных
включений, исследует соотношение идеала и действительности,
сталкивает утопическую модель с моделью человеческой природы. В
пьесе обнаруживаются параллели с ветхозаветным Исходом,
Государством, Законами Платона, Политикой Аристотеля, Мы Замятина,
традициями театра дель-арте. Перспективы нашего исследования
заключаются в поиске интертекстуальных связей в других пьесах Лунца.

Список использованной литературы

1. Лунц Л. Обезьяны идут! / Лев Натанович Лунц. – СПб. : ООО
“ИНАПРЕСС”, 2003. – 752 с. 2. Москвин В. П. Выразительные средства
современной русской речи. Тропы и фигуры. Терминологический
словарь-справочник / В. П. Москвин. – М. : Едиториал УРСС, 2004. –
248 с. 3. Тарасенко Ю. В. Драма-антиутопия в русской литературе
начала ХХв. / Ю. В. Тарасенко // Филология. – 2006. – № 3. – С. 26 – 29.

144
Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка № 2 (261), Ч. ІІ, 2013

М .О. Воробкало. Интертекстуальность в пьесе Л. Лунца

“Город Правды”
В данной статье автором рассматривается проблема
интертекстуальности в пьесе Л. Лунца “Город Правды”. Основное
внимание в работе автор акцентирует на интенции драматурга включить
в пьесу элементы взаимодействия с другими прецедентными текстами на
основе связей посредством аллюзий. Выделяются и описываются
характерные особенности подобных интертекстуальных связей.
Ключевые слова: интертекстуальность, антиутопия, аллюзия,
идеальное государство.

М .О. Воробкало. Інтертекстуальність у п’єсі Л. Лунца

“Місто Правди”
У даній статті автором розглядається проблема
інтертекстуальності в п’єсі Л. Лунца “Місто Правди”. Основну увагу в
роботі автор акцентує на інтенції драматурга включити в п’єсу елементи
взаємодії з іншими прецедентними текстами на основі зв’язків за
допомогою алюзій. Виділяються і описуються характерні особливості
подібних інтертекстуальний зв’язків.
Ключові слова: інтертекстуальність, антиутопія, алюзія, ідеальна
держава.

M. O. Vorobkalo “Intertextuality in L. Lunts’ Play’City of

Truth”
This article done by M. O. Vorobkalo “Intertextuality in L. Lunts’
play ’City of Truth”deals with the problem of intertextuality in Lunts’ play
“City of Truth”. In the focus of the paper is author’s emphasis on the
playwright’s intention to include in the play elements of interaction with other
precedent text-based links through allusions. The characteristics of such
intertextual connections are defined and described.
Key words: intertextuality, dystopia, allusion, ideal state.

Стаття надійшла до редакції 12.09.2012 р.

Прийнято до друку 30.11.12 р.
Рецензент – к.ф.н, доц. Вєрнік О. А.

145