ЛЕТНИЕ


ПОХОЖДЕНИЯ
ПРОХОР ГУСЕВ
Посвящается моему славному товарищу Луге, его семье,
милой собаке Холси, дому постройки 1956 года и тем,
кто вытерпел меня и воспитал.
 Глава 1

САМОЕ НАЧАЛО
Чертовски свежий, чуть леденящий спросонья каждого воздух до самого потолка
наполнял комнату. Часы на стене показывали полдень - глаза открыты и направлены в
потолок.
Он любил так просыпаться. В таком пробуждении ощущалась связь с историей да и
тем более связь с предстоящими приключениями. За дверью поскрипывал пол -
видать, бабушка тоже пробудилась ото сна и начала орудовать на кухне. Вставать не
хотелось.
Какое же это необыкновенное место - дача!
Он лежал, укутавшись в белое ватное одеяло с каким-то серым от стирок и
времени клеймом - очередной какой-то ГОСТ и «сделано в СССР», и, конечно, цена в
3 копейки. Поразительно свежо соображалось.
Он высунул уже и нос, и плечи из-под одеяла, давая почувствовать своему измятому
за ночь телу ледяную свободу. Казалось, он вот-вот выдаст какой-то «брррр»,
поёжится и спешно начнёт натягивать на себя свою остывшую одежду, но нет, он был
не из таких, не из людей слабых духом, он был тот, что всегда непременно идёт
напрямик - резко, умело и неряшливо сбросив с себя согретое ночным сном одеяло,
он опустил свои чуть худощавые ступни на бардовый цвет линолеума, смачно, словно
бы проверяя наличие всех своих органов и конечностей, потянулся и неспешно, ни
капельки не дрожа, стал надевать свою свежую от утреннего холодка тельняшку, а
затем и шорты. На голове творилось черти что, зато в голове все было готово к новым
свершениям.
За стеной начали утренний бой часы - он с некоторым легким восторгом подсчитал
десять ударов и, подняв глаза на деревянный ящичек с циферблатом над своей
кроватью, подумал: «Весь дом наполнен временем, а у меня вечный полдень - я уже
навсегда опоздал на занятия, зато никогда в жизни не просплю обед. Выходит, я буду
всё время сыт да ещё и свободен от протирания своих штанов где-нибудь в каком-
нибудь классе. Хорошая сделка!»
Вообще, учиться ему нравилось - порой он даже воспринимал явление «учёба», как
некоторый спорт или даже испытание, подброшенное судьбой, но от этого менее
привлекательной, она, разумеется, не становилась. Он не был зубрилой, просто
информация сама забиралась в подкорки его памяти и периодически всплывала в его
голове.
 Глава 2

КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ
Больше всего на свете, казалось, они любили петь под гитару, а иногда и вовсе не
петь, а орать.
Тот, что неизменно был в тельняшке, уверенно и насуплено мял гриф гитары и
перебирал своими короткими пальцами струны. Он не был запевалой, он с легкостью
соглашался на любую песню, даже ту, что уже пелась по миллионному разу, но при
этом он четко ощущал свою власть над тем, кто постоянно требует «нашу», поэтому он
ценил время, ценил сами песни и никуда не торопился. Он был волен и свободен
бренчать то, что ему взбредёт в голову, а более того, он мог себе позволить делать это
так, как ему заблагорассудиться. Захочет и начнёт дергать за струны с такой дикой
лихвой, что даже сам не успеет выговорить и половины слов песни, захочет и сделает
паузу чуть длиннее, чем ожидает его товарищ - товарищ начнёт петь раньше звучания
гитары, и сам музыкант-виртуоз снисходительно еле заметно бросит на него взгляд и,
будто бы не замечая торопливости своего коллеги, продолжит исполнение
композиции.
Они сидели в саду на деревянной скамеечке в объятьях какого-то очередного
маминого куста и мурлыкали что-то душевное совершенно не под нос себе. Это
мурлыканье накрывало всю округу да ещё и с такой молодецкой лихостью, что даже
соседская собака, что не имеет ни малейшего понятия о том, что можно не орать
день и ночь, в конце концов сдаётся и уступает просторы беззвучности воздуха этим
двоим.
Поют разное. Репертуар способен удовлетворить каждого из соседей. Вот по
второму кругу поётся романсообразное «Чёрное и белое», а вот залихватски
выкрикиваются самые неожиданные слова «Яблочка» да ещё и так дерзко, что
создаётся впечатление, что сейчас эта двоица помчится к пушкам крейсера Авроры и
совершит очередной переворот. Вот мальчишки немного притихли и запевают
Высоцкого, а вот «Песня о звёздах»... душевно, ничего тут больше и не скажешь.
 Глава 3

ЛЕДЯНЫЕ ВОДЫ РЕКИ

Воистину трудно представить, чтобы где-то под Питером летнее солнце парило так
беспощадно, что хотелось, быть может, даже поскорее умереть. Петербуржцы -
народ славный, однако их собственное болото с дождями и ветрами они приемлют
куда с большей охотой, нежели яркое солнце, выжигающее до белизны поля.
Лето в тот год стояло такое, что хотелось просто распластаться где-нибудь в
укромном уголке и более никогда не появляться на просторах этого белого света.
Полосатый и носатый сидели на балконе дома, выстроенного в 1956 году, свесив
ноги куда-то в сад. Тот, у которого нос вечно топал впереди него, жмурился от прямо
стукающихся солнечных лучей и тихонько мурлыкал что-то, возможно даже,
революционное себе под горообразный нос, второй, то бишь полосатый, глядел на
белый испепеляющий круг, закрыв один глаз.
День обещал быть долгим. Чем бы заняться в эти чрезвычайно изжаривающие
сутки?
Голова варила, но вскипала, и потому придумать хоть какое-то занятие было просто
невозможно. Единственное, что хоть как-то могло обеспечить досуг, было, у
белобрысого в тельняшке - жажда натворить чего-нибудь этакого, а у худощавого с
носом - моральное разложение от безделья. Много чего они уже перебрали в голове:
и катание на велосипедах, и грабёж ничейных огородов, и топка самовара, и готовка
«Графских развалин» да мало ли ещё что! Однако же, казалось, что ничто не могло
исправить эту скукотищу, что приволокло в эти края испепеляющее солнце.
Даже есть не хотелось - масштаб трагедии был велик.
- Ещё пять минут и на моих щеках можно будет жарить яичницу, - пробормотал
белобрысый и начал лениво поднимать себя с железа балкона.
Второй тоже уже начинал выявлять у себя некоторое расстройство рассудка, и
потому, зацепившись за перила, резво вскочил на ноги.
- Пойдём что ли к реке? - с некоторой надеждой на интересные обстоятельства
шепнул светловолосый.
И они пошли.
Лес был светел до чертиков, казалось, словно бы мелкий изумруд покрывал
тропинки, хотя на самом-то деле это всего лишь кроны елей, играясь с ветром, теряли
мелкие иголочки. Белобрысый и босоногий шагал, широко бросая ноги в стороны,
переодически наступал на громадные объедки шишек и чуть морщился от этих
неожиданностей. Худощавый маршировал бодренько впереди, вырисовывая своим
путём что-то совершенно зигзагообразное, ибо его широкие ноги, встречая на своём
пути эти самые шишки, умирали от боли.
Вот перед мальчишками забурлила река. Она пряталась внизу, песчаные берега
скатывались прямо к тёмной воде.
Переглянувшись, эти двое сдёргивая с себя все, что могло помешать заплыву,
бросились вниз. Белобрысый с размаху плюхнулся в воду прямо с головой и вынырнул
у камышей, что скрывали противоположный берег. Худощавый же, сбежав к самой
воде, остановился и, ощупав своей широкой ступней эту самую воду, зашёл по
щиколотку.
Его товарищу это ощупывание показалось непростительной роскошью - он
занырнул и, выскочив из воды, схватился за своего подмерзающего друга. Ещё
немного и худощавый бы непременно свалился в обжигающую холодом реку с
головой, но он слишком крепко стоял на ногах, чтобы вот так просто рухнуть в эту
водяную темень.
Бывший полосатый не собирался сдаваться - это было не в его характере - он чуть
отплыл и со всей дури шлёпнул руками по воде - брызги полетели во все стороны,
достав и того, кто предпочитал заходить в воду не спеша. Водная битва началась!
Один и второй резво и не без удовольствия брызгались охапками воды. Визги и
крики разносились по всей округе - хохот надрывал замёрзшие животы.
Наконец воевать надоело и, занырнув в воду, они начали опускаться к илистому дну
в надежде отыскать что-нибудь, что могло напомнить о ком-нибудь, кто, быть может,
прошлым летом или даже десятилетия назад купался в этой речушке.
Белобрысый побаивался ногами наступать на ил да и хватать его руками тоже
боялся - его воображение вечно подбрасывало ему какую-то толстую зубастую рыбу с
такой мордой, что ежели увидишь во сне непременно проснёшься в холодном поту -
да и правда, черт знает, откусит ли эта рыба тебе пол ноги или же только мизинец?
Лучше уж ни за что не касаться руками и ногами ила.
Второй же хватал своими загребущими руками все, что только нащупывали его
длинные пальцы, выныривал, разглядывал, понимал, что это снова всего лишь веточка,
и заныривал обратно. Белобрысый тоже нырял, но по большей части лишь для
собственного удовольствия - к илу он притрагиваться не хотел да и искать какие-то
там мизерные сокровища в тёмной воде желания не испытывал.
Понемногу челюсти друзей стали отстукивать бодрые ритмы, напоминая о том, что
пора бы выбираться из воды на тёплый берег.
 Солнце частично начало прятаться за лесом. Вечерело.
Лёжа на берегу, полосатый и гороносый смотрели в высокое небо и думали,
конечно же, каждый о своём.
 Глава 4

ЯБЛОЧНЫЙ РАЙ
Деловито и с полным принятием ситуации они шли, таща в своих подолах по три, а
то и четыре дюжины яблок.
Собирать яблоки было приятно, а ещё в большей степени романтично:
вскарабкавшись на самую верхушку яблони, ты погружаешься в поиски самого
красивого, наливного яблока, руки сами перестают цепляться за ветки, нет страха
упасть и расшибиться, ноги сами держат тебя на тонких сучках, голова твоя чуть
торчит над кроной, если, конечно, ты ловок и смел, и оттого сидишь так высоко, как
это только возможно.
Первое яблоко ты непременно берёшь на пробу - вгрызаешься в него зубами,
кусаешь пару раз и независимо от того, насколько оно сладкое, ты забрасываешь его
в соседский огород, а ещё лучше в огород соседей соседей или даже соседей
соседей соседей по другую сторону яблони. Второе, третье, четвёртое, пятое, а
дальше уже не подсчитанное яблоко ты по аккуратной дуге швыряешь с самой
верхушки дерева вниз в своего друга, что стоит уже с дюжиной яблок, собранных в
подол его рубашки, и отчаянно пытается ловить плоды, что ты отправляешь со своей
притягательной верхотуры.
Конечно же, ему тоже хочется наверх, тоже хочется переправлять яблоки куда-то
за листву, но ты ловчее, ты сильнее, в конце концов ты быстрее, ибо именно ты первый
подбежал к яблоне и, цепанувшись за самую доступную ветку, подтянул себя в
сторону неба.
И вот все добытые сверху яблоки собраны и можно отправляться в путь.
Мальчишки, ловко поддерживая приятно тянущий к земле подол своих футболок,
перескочили через забор и бодро зашагали по заросшей дороге к речке.
Идти было весело. Во-первых, потому что пузо предвкушало и компот, и яблочную
замазку да и бабушкин обед, во-вторых, можно было орать во всю глотку, орать
песни, просто потому что хочется, а параллельно зажжевывать яблоко и швырять его
остатки вон в то дальнее дерево слева.
Они шли и орали, что было мочи: голоса их давно уже сломались, и потому их крик
был особенно ценен и приятен. И, конечно же, этот крик был гимном свободе.
— У кошки четыре ноги,
Позади у неё длинный хвост,
 Только трогать её не моги
За её малый рост, малый рост!
Тот, что был повыше и похудощавее, с чуть заломанным в сторону носом особенно
старательно тянул слова - у него был немного заунывный подростковый фальцет, и
слова про бедную кошку становились ещё печальнее и взволнованнее. Второй же
совершенно коренастый мальчуган, выглядящий младше своих лет, тоже вопил, что
было мочи, но все же более размеренно чем первый и будто бы более серьезно
воспринимая проблематику биения кота по пузу.
В целом , конечно же, это пение доставляло страшное удовольствие. Когда же как
не сейчас, шагая по лесу, к речке поведать эту наитрагическую историю бытия
представителей семейства кошачих?!
 Глава 5

ТУДА, ГДЕ ЗАХОДИТ СОЛНЦЕ

На самом деле, если хорошенько присмотреться и все-таки увидеть конец дороги,
то несомненно можно успеть узреть, как то, о чем так сильно болит сердце, уползает
за горизонт. Это обидно, ибо оно уползает, а достать его и тем более схватить руками
совершенно невозможно.
Они катили на велосипедах все вперёд и вперёд, как раз за этим самым заветным.
Один костлявый, на велосипеде с громадными колёсами, десятью или, быть может
даже, двенадцатью скоростями, лихой и неуловимый, и второй, щекастый,
белобрысый, выжимающий ногами всё, на что только способен его задрипанный
велосипед.
Крутить педали приходилось то в гору, то наоборот, с горы, то по узкой тропинке,
то по пыльной, каменистой дороге. Колёса прыгали по ухабам лихо, отбивая все
внутренности ездоков, однако же эта тряска была желаемей и заветней, нежели что-
либо другое. Хотя впрочем нет, я вас обманываю, было ещё кое-что. Это кое-что
будоражило мозги ещё более, чем эта романтическая велосипедная тряска.
Озеро! Озеро и ещё раз озеро! Озеро с его тёмными лечебными водами, озеро,
что хранит в своих глубинах целительно освежающую влагу.
Вариантов было море, куда, к какому озеру можно помчаться теперь, однако какое
же это приключение, если близко, под боком? Нет уж, увольте, если и бросаться во
все тяжкие, то по известнейшим и лучшим правилам.
Они катили долго и упорно, измученные непривычно горячим солнцем, и это
поджаривало азарт ещё сильнее. Хотелось, что есть мочи вжимать педали в грунт
дороги и мчаться.
Ветер трепал их футболки, одну полосатую, а другую просто светлую. Они летели и
летели вперёд, не ведая никаких преград на своём пути.
Тёмные сосны мелькали по бокам, глаз нехотя ловил редкий кустарник. Они
выехали в поле. Здесь в окружении выгоревших стогов сена казалось, что мир
безграничен.
Белобрысый слез с велосипеда, бросил его на обочине и потопал в высохшую траву.
Солома пощипывала ноги. За ним спрыгнул с велосипеда и второй, присоединившись
к этому отдыхающему шествию.
 Кисло пахло навозом.
Мальчишки легли на траву.
- Слушай, а что если нам переночевать в стогу сена? Ну знаешь, будто бы мы
бродяги-путешественники.
- А озеро?
- Озеро? Нет, до него-то мы доедем, а потом? Ты спал когда-нибудь под открытым
небом?
- Не-а.
- Я тоже. А очень хочется. В доме жутко душно спать.
- А давай палатку поставим?
- Палатку? Это хорошо. Можно у речки, на склоне. Тогда можно будет купаться с
утра до вечера и не бегать домой.
- Вот да, не хочу домой.
- Ладно, надо ехать, иначе стемнеет, а купаться в темноте я не очень люблю, -
длинный поежился.
Щекастый в тельняшке пожал плечами, резво вскочил на велосипед и лихо с
новыми силами покатил по дороге.
Машин почти не было. Редкий трактор или грузовик громыхал мотором, и то где-то
вдалеке.
Купаться хотелось до жути. Приторный запах озера уже наполнял лёгкие, но
крутить педали пришлось ещё долго.
Дорога залихватски крутилась из стороны в стороны, обманывая каждым
поворотом близость купания.
Жуткое нетерпение и жажда прихлынула к горлу велосипедистов. Шумно дыша,
длинноногий и костлявый ехал вперёд, из раза в раз останавливаясь, чтобы увидеть,
где же застрял его товарищ.
Товарищ же немного растерял силы. Он машинально давил на педали, пытаясь
разогнать велосипед, но выходило это скверно. Он отставал. Точкой в конце дороги
казался ему его друг.
Наконец, послышался крик:
- Всё, спускаемся со склона и - озеро!
Силы так неожиданно ударили низкорослого, что он, сам того не ожидая, слетел
вниз к самой воде, едва успев остановится. Компаньон его бросился следом.
Два велосипеда валялись на песке в обнимку с наспех брошенными вещами, а
прохладные брызги воды разлетались в разные стороны. Хохот наполнял всю гладь
озера.
Мальчишки фыркали, отплывая от берега в глубину.
 Да, они достигли своей цели! Они достигли своей цели, как и всегда, ибо они знали,
чего действительно хотят.
Выбравшись из воды, мокрые, усталые, но счастливые они плюхнулись на уже
остывший песок. Мурашки пробежали по их спинам. Ах как же хорошо на свободе! В
дали от бабушки и дачи! Никаких супов и поварёшек, никаких «вылезай из воды -
заболеешь»!
Вечерело. На покрытой тенью дороге вновь показались два велосипеда, один
побольше, другой поменьше, и вновь эти велосипеды покатил, куда глаза глядят.
Путь обратно оказался б куда легче, если бы не одно обстоятельство, а именно
звонок бабушки.
В трубку послышалось беспокойное карканье, и блаженству одиночества настал
конец. Перед героями стояла миссия невыполнимых масштабов: теперь было
необходимо добраться до дома за пятнадцать минут.
Ясное дело, что ни один порядочный путешественник и во век не скажет своей
бабушке, как далеко он забрёл. Нет, это было исключено.
Бабушки меряют расстояние минутами: пять минут - относительно близко, десять -
далековато, пятнадцать - край света, то есть непростительно далеко. А если же ты всё-
таки осмелился выбраться за пределы этих пятнадцати минут путешествий, пиши
пропало.
Темнело нещадно. Один замечал другого лишь по малюсенькому свету
велосипедного фонарика.
Длинный ехал впереди, низкорослый же из всей резвости, что у него была, тащился
позади. Тяжко. Несколько раз даже приходилось останавливаться, чтобы не
пропустить поворот. Блуждать - это, конечно, дело благое, но бабушка этого никогда
не поймёт.
Но вот наконец-то показалась знакомая асфальтовая улочка, через два поворота от
которой был мост, а от моста уже и рукой подать до дачи. Нужно было поднажать.
Костлявый и носатый закрутил педали так, что даже пыль, нагретая летним солнцем
поднялась в воздух, его товарищи попытался повторить этот трюк, но единственное,
что по настоящему у него получилось - это потерять крыло от велосипеда.
Досадно, чрезвычайно досадно терять что-то, особенно, если это что-то не
принадлежит тебе. Но времени на все эти сюсюкания категорически не было. Дело
начинало резво сползать на грань между жизнью и смертью. Вернее между жизнью с
вылазками за пределы дачи и относительно мирным существованием в пределах сада.
Это было недопустимо, по сему гремение велосипедов только усилилось.
И вот, к великому счастью в темноте показалась знакомая калитка. Мальчишки
быстро спрыгнули с велосипедов, переглянулись и вкатились во двор.
 На удивление бабушка не стояла со сковородкой на крыльце, нет, не было никакого
предвещения опасности.
Велосипеды привычными движениями были загнаны в сарай, башмаки скинуты, а
дверь кирпичного дома захлопнута. Теперь они были в безопасности.
На кухне пахло повидлом, бабушка мирно дремала в гостиной у телевизора, а
мальчишки, схватив по яблоку со стола, умчались наверх, чтобы подготовиться к
предстоящему дню и избегнуть выговора за «неподобающее поведение».
 Глава 6

НАЧИНАЕМ УТРЕННЮЮ
ГИМНАСТИКУ!
— Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало! - старательно
пропевая эти слова фальцетом, распахнул дверь в комнату носатый.
Его улыбка растянула, казалось, на тысячу метров его худое, узкое лицо, и оттого
при одном единственном взгляде из-под тёплого одеяла тому, кому предстояло
натянуть на себя прохладную тельняшку, стало до одури противно. Однако же не все
отвращение шло от этого взгляда на эту улыбку. То обстоятельство, что на дворе было
не более девяти утра, расстраивало куда сильнее.
Худощавый стоял в дверях и во все свои спрятавшиеся за громадный нос глаза
смотрел на белобрысого и на его мучения.
Низкорослый с копной стоящих дыбом волос же пытался совершенно не
показывать своего отвращения к столь раннему подъему, нет, ему даже показалось,
что он в мгновения ока вскочил с постели, натянул на себя свою извечную тельняшку
и шорты и пошлёпал ногами к своему товарищу.
Мальчишки, прохлопали своими босыми ногами по бардовому линолеуму коридора
веранды и вышли на улицу.
Было свежо. Так свежо, как бывает именно в то утро, когда собираешься делать
зарядку - даже не свежо, а откровенно холодно.
Худощавый так вздрогнул от этого утреннего холодка, что сразу же рысцой
побежал по узенькой тропинке в сад, где как раз должно было показаться солнышко.
Полосатый же смотрел на это все без особого энтузиазма: адской свежести дачного
утра он будто бы даже и не заметил - впрочем заметишь ли такое после того, как
резко выпрыгнешь из нагретой кровати? - побрел скоро, но размеренно по той же
самой тропинке, чуть потряхивая головой, как конь только лишь выпущенный из
стойла.
— Проснись и пой - раздался надрывающийся фальцет в кустах, и белобрысый, чуть
проскакивая по булыжникам, чтобы окончательно отделаться ото сна, не
проснувшимся в такую рань голосом ответил:
 - Начинаем утреннюю гимнастику!
Экзерсисы весело начались: головы катались и туда, и сюда по одним костлявым и
одним мясистым и при этом широковатым плечам, руки взлетали над этими же
головами так, что чуть вьющиеся волосы худого и длинного вечно падали на его же
горбатый нос, а светлое волосьё обладателя тельняшки, соблюдая абсолютное
спокойствие и всё так же, как и обычно стоя торчком, отдало всё своё трепыхание от
усердного махания раскрасневшимся щекам. Колени исправно сгибались, ладошки
чуть касались земли, кряхтение этой двоицы разносилось на всю округу... и вот
экзерсисы всё-таки закончились. Начались водные процедуры.
Пока носатый, лёжа на пузе, отдыхал от скоростных отжиманий, его верный
товарищ, как человек, вероятно, будущей морской закалки, тихонько подскочил к
мотку со шлангом, дернул за вентиль кранчика и с легкой ухмылкой направил струю
ледяной воды прямо между лопаток отдыхающему другу.
Раздался пронзительный визг, и мокрое, костлявое тело бросилось на сипловато
хохочущего мальчишку. Белобрысый был ловок, и потому с легкостью перекинул
шланг через разъярённого компаньона, сам перекрутился в элегантном па за шлангом
и нанёс колющий удар холоднющей водой под рёбра вскочившему другу.
- Опа! Ха-ха! А так?! - голосил коренастый в тельняшке, уже начиная чуть
поддаваться другу.
- Сейчас-сейчас! И тебе устроим головомойку! - восторженно вопил второй, войдя
в окончательный раш водных процедур.
Наконец и матрос-поливатель был повержен. По круглым щекам стекали
прозрачные капли прямо на мокрую насквозь тельняшку, глаза хохотали. Хватая
горсти воды, сорванцы по очереди швыряли эту бесформенную массу воды друг в
друга. Восторг был совершенно щенячий. Казалось, такое развлечение никогда не
могло надоесть и, правда, не надоедало, хотя совершенно каждое утро начиналось
практически с одного и того же.
Счастливый обладатель шикарного носа запыхался и уселся на траву, обтирая
рукой с костлявыми пальцами лоб и глаза, рядом со шлангом в одной руке и
тельняшке в другой плюхнулся его друг и, глубоко вздохнув, заложил руки за голову и
распластал своё небольшое, коренастое тело на пропитанной утренней росой и
принявшую водные процедуры траве. Солнце начинало понемногу припекать.
 Глава 7

СЛАВНЫЕ МОРЕХОДЫ
- Н-да, такую дырень чёрта с два залатаешь... - протянул коренастый в полоску, итак
и эдак пытаясь сохранить литры воздуха, что вырывались через огромную щель
надувной лодки.
- А если всё-таки заплату побольше сделать? - не терял надежды тот, для которого
важен был результат и минимум средств, в которые это могло обойтись.
Страсть как хотелось покататься на лодке, вдоль низких заросших берегов
промчаться, чуть побрызгивая веслами, в конце-концов, как же просто хотелось
уплыть туда, куда просто так добраться совершенно невозможно, чтобы хоть на
мгновение понять: вот она свобода! Но заплата, единственная, что способна была
спасти ситуацию, оставалась одна да и то несоразмерно маленькая с масштабами
трагедии.
- Дохлый номер, судьба, видать, говорит, что довольствоваться надо малым: просто
речкой и просто тарзанкой - вылезая на чуть влажную траву босыми ногами,
улыбнулся белобрысый, вытирая свои маленькие ладошки о тельняшку.
- Нет, поплыть должны мы обязательно! Иначе не может быть?! - настаивал на своем
второй, почёсывая подбородок, закреплённый еле заметно под горообразным носом,
- может, плод построить?
- Да можно, - бодро подхватил его морской товарищ, ибо мысль о том, что он сам,
своими собственными руками сейчас, если всё же они соберутся (а они непременно
должны собраться!), построит невероятное и ,быть может, самое настоящее средство
покорения океанов, морей, озёр и, да, кончено же, рек! Как же заманчиво это
звучало «построить плод», да что там заманчиво! Нет, это звучало воистину смело и
даже, если хорошенько прислушаться гордо!
Мальчишки бросили свой подбитый надувной корабль и, один длинный и шустрый,
а другой, невысокий и босоногий, потопали к торчащей из-за угла двери сарая. Из
темноты на волю стало вырываться всё, что способно было создать из громадных
стволов вековых елей скромный плод для покорения духа приключений: у ног,
вылезавших из чёрных, как дёготь, шорт низкорослого, собирались пилы и топоры,
молотки и гвозди, большие, маленькие, крохотные, громадные, ржавые, кривые,
серебристые, переливающиеся на солнце, прогнившие доски и поленья, верёвки и в
конце концов на вершине этой практически Вавилонской башни виднелся самый
настоящий якорь.
Снаряжённые режущими и пилящими предметами юные свежеиспечённые
лесорубы запылили, весело перебирая ногами, по дороге, что вела в лес. Не успели
они пройти и десяти метров вглубь, как обнаружили лесоповал совершенно
нескромных размеров.
Стволы вековых елей и сосен аккуратно были сложены по одному краю этого
странного выкорченного до последнего пня участка земли. Смотреть на это
разрушение было приятно - вот она мощь и сила человека.
Конечно, соблазн пилить был велик, но коллегиально (в одно лицо с горбатым и
громадным носом с редкими хрипловатыми угу человека в полосатом) было принято
решение - перетащить необходимое количество брёвен во двор. И вот, работа
закипела!
Для первого экзерсиса был избран длинный, но средних размеров в обхвате ствол,
который с диким сопением сначала был водружён на хрупкие мальчишеские плечи, а
затем с фальцетными воплями «Медленнее! Быстрее! Правое плечо вперёд! Тормози!
Поворачиваем!» был доставлен во двор.
На всю округу слышалось учащенное, словно бы собачье дыхание разграбителей
леса. Бревно за бревном вносилось в железные ворота дачи, однако же если первое
бревно было монументальных и фантастических размеров, то все остальные были
куда более скромными, причём настолько, что притащить его мог и один сорванец. К
четвёртому принесенному бревну силы начали угасать, но упорство и энтузиазм лишь
разгорались до небывалых масштабов.
Из-за железных полуоткрытых ворот раздавались задорные удары молотков в
перемешку с сиплым жужжанием пилы. Таких монументальных строек это крохотное
поселение не видело, быть может, со времён своего основания.
- Идите обедать! - раздался чётко и сурово сформулированный приказ из окна, и
юным плотостроителям пришлось подчиниться, ибо приказы надо выполнять.
Набив животы домашней полевой кухней, полосатый и носатый с новыми силами и
подвизгивавшими песнями бросились в бой с гвоздями, молотками и деревяшками.
Бой был не совсем равный - силы соперников измерялись в природной мощи
вековых деревьев, которой у отчаянных матросов было явно меньше - на планете
Земля они прожили много меньше даже половины столетия.
Победа была одержана, не без потерь, но какова она была, эта победа! Веслопалки
были загружены на новоиспеченный плот, построенный с такой любовью и жаждой
покорения морских просторов, что можно было умереть от одного осознания этого
великолепия.
 - Погодь, а как мы эту бандуру спустим к реке? - спросил главный морской волк в
синей тельняшке.
- Ручками! - раздался ответ, будто бы от самого Господа Бога, и четыре чумазые
ладони цепанулись за края брёвен и... Ах, какое несчастье, не в их силах было поднять
это строение с земной коры.
Что же делать теперь, когда все совершенно готово, но нет никакой возможности
телепортировать это чудо человеческой упорности к воде?! Решение пришло само
собой, вернее подъехало на двух худощавых колёсиках, не внушавших особого
доверия товарищу в полоску.
Худощавый выволок из сарая тележку, старинную, созданную ещё в те допотопные
времена, когда ведьм на костре сжигали. Надежда снова появилась на горизонте.
Снова поднатужившись, мальчишки схватились за стволы сосен, что со спокойной
душой росли себе, никого не беспокоя, а теперь были вынуждены в наказание за
одному Богу известно какие грехи исполнять роль плота.
С пыхтениями, сопениями, но без единого вопля плот был водружён на тележку!
Ура! - промелькнуло в головах сорванцов, и они не щадя живота своего двинулись в
путь.
Ох, бравый путешественник, знай, как тернист может быть твой путь! Ведай
заранее, какие трудности ожидают тебя! Молю, будь терпеливым и стойким, ибо
каждое испытание лишь приближает тебя к твоей великой цели!
Первые три с половиной метра были пройдены так, словно бы эти двое были
рождены для того, чтобы строить, а позже спускать плоты на воду, однако же на
пятьдесят первом сантиметре четвёртого метра стало совершенно ясно: корабль
должен плыть, а не ехать - вот закон природы!
- Стой! Погоди! Руки отваливаются! - просипел белобрысый со стоящими дыбом
волосами. Он отпустил плот, что до этого крепко держал обеими руками, и с трудом
разогнулся, - Давай теперь я буду толкать, а ты спереди тащить. Мочи нет больше - так
и со спиной расстаться не долго. Как начнёшь помирать, снова сменю.
Произошла рокировка: длинный и худой оказался в голове праздничного каравана
с плотом, а парень в тельняшке опустил свои руки на ручку тележки. Процесс пошёл.
Более всего, конечно, пошёл процесс у зрителей, которых к этому моменту
собралось приличное количество. Вся ребятня в округе собралась посмотреть на
этот поход. Во взглядах чувствовалось сочувствие, однако при этом наполненное до
самых краёв гордостью и пониманием необходимости этой затеи.
- Пррррр! Стой! - чуть на фальцете выдохнул корячившийся впереди этой
процессии, - тайм-аут.
 Но не успели бравые путешественники перевести дух как за их спинами
послышалось шуршание колёс по гравию тропинки.
- Дьявол! Машина! - и четыре руки торопливо начали оттаскивать плот на колёсах в
кусты.
Пот тёк ручьями - ещё немного и море образовалось бы прямо в этих кустах.
Тельняшка потемнела, рубашка покрылась толстыми пятнами воды, выходящей из
организма. Тяжело дыша, главный матрос в полосатом упёр руки в боки, первый же
согнувшись в пополам отплевывался куда-то в сторону. Снова замена, и плот
медленно продолжил свой путь.
Эта приключенческая экзекуция длилась вечно, прерываясь лишь сменами караула.
Наконец мальчишки со своим творением оказались внизу склона, что казался главной
препоной на их тернистом пути.
- Пить охото, - протянул белобрысый и потопал босыми ногами по измятой
колёсами траве к роднику. Худощавый с горообразным носом опустил своё тело на
траву.
- Может волоком? - поступило предложение. Усталый многозначительный кивок.
Бечевка от якоря быстрыми движениями стала закручиваться морскими узлами на
толстых стволах плота. Взявшись вдвоём, они резко дернули всю эту конструкцию на
себя, однако вместо ожидаемого резвого движения в сторону реки борт плота
погрузился в мягкий сухой песок.
- Не выйдет, - промелькнуло в головах, и без единого слова плоский сосновый
корабль был водружён обратно на тележку. Экзерсис вернулся в привычное русло, и
медленно, но упрямо команда горе плота продолжила движение к воде. Казалось,
продолжать эту войну было бессмысленно, но упрямство, уже лезшее через вороты
тельняшки и рубашки, нельзя было уменьшить.
И вот плот со всем добром и командой, придавливая отважных мореходов,
скатился к коричневатой воде.
Счастью не было придела! Да, дело ещё не было доведено до конца, но оставалась
самая малость, самое главное, ради чего вся эта затея и была воплощена в жизнь.
Скинув пропитанные мученическим потом рубашки и тельняшки на илистый берег,
медленно уходящий в воду, четыре ноги и один монументальный плот опустились в
воду.
- Плывет! - выпорхнул радостный вопль из обоих, и якорь, палковеслы и сами
матросы с небывалой скоростью и рвением покорять тёмные воды этой речушки
вскарабкались на плот.
 Неужели свершилось!? Неужели этот титанический труд был оценён богами по
достоинству?! О, Посейдон, слава тебе за покровительство и упорное пинание этих
троих в сторону небывалого приключения!
Однако, не успели все четыре ноги оказаться на палубе, так старательно
сколоченной, как могучий корабль со всем экипажем неторопливо стал уходить под
воду...
Светловолосый, со стоячими дыбом волосами разразился хохотом.
- Хехей! Не тонет наш гордый Варяг! - вырвался визг с сиплым смехом, и коренастый
с отчаянного разбега бросился в морозную серовато-илистую воду. Послышалось
задорное фырканье, и белобрысая голова с чубчиком торчащим над водой начала
удаляться, борясь с течением.
- Нет, - промелькнуло упрямое отрицание всего происшедшего в голове сухого и
длинного, и он, словно бы на обыкновенном надувном матрасе, плюхнув жилистое
пузо на доски плота, выплыл с принимающим все беды на этом свете смехом на самую
середину реки.
Солнце медленно уходило за горизонт, вечер становился ясным и прохладным, а
два уставших от приключений тела распластались на берегу.
- Если я ещё когда-нибудь в своей жизни затею строить что-то водоплавающее,
напомни мне про этот чертов плот, - смеясь, попросил худощавый, на что услышал
краткий фыркающий от хохота ответ:
- Может завтра рыбу пойдём удить?
И смех, потрясающий все жилы мальчишек наполнил береговые камыши.
Обратно шли, крича на весь окружающий это бедствие лес, «Яблочко». Якорь
болтался на широком плече белобрысого, а тельняшка с рубашкой волочились по
земле за тележкой, которую тащил носатый.
Мокрые, в душе бегущие обратно к воротам дачи, шлепали они босыми ногами по
дорожке, что стала теперь уморительной историей постройки плота.
 Глава 8

ПОЛУНОЧНЫЙ КОМПОТ
Стол багровел и багровел с наплывом тысячи, а, быть может, даже миллионов
яблок, что были оборваны в ничейных садах. Наливные красные яблоки уже
скатывались на пол, располагались на батареях и табуретах и в конце концов в
умывальнике. Казалось, нет конца этим плодам забвения.
Белобрысый все выкладывал и выкладывал по одному яблоку из подола своей
тельняшки. Он складывал яблоки бережно и аккуратно одно за другим в скромные
пирамидки в уголке стола. Худощавый же ловко высыпал содержимое своей рубахи
на столешницу, а позже гнался по полу ползком то за батарею, то под буфет,
отыскивая спелые плоды.
Наконец, весь урожай до едино яблочка очутился на дубовой столешнице, укрытой
клеёнкой. Красно-жёлтые и жёлто-красные, зелёно-жёлтые и жёлто-зелёные,
временами красно-зелёные и даже бардовые плоды антоновки в несколько слоёв
покрывали стол. В глазах рябило от удовольствия.
На пол с грохотом, разорвавшим в клочья полуночный сон всех обитателей
здешнего квартала, приземлились два апокалиптичных размеров таза, в каждую
правую руку (а их было всего две) лёг ножичек, в левую же по спелому яблоку, и
дружный хруст отваливающейся кожуры заполонил сени, кухню, гостиную и даже сад.
Бесчеловечное снимание кожицы, казалось, могло продолжаться вечно -
количество яблок не уменьшалось на столе и тем более не прибавлялось в кастрюле,
что в один прекрасный момент расположилась на подоконнике.
Худощавый с отчаянной педантичностью чистил плоды антоновки: ни единого
кусочка кожицы не было видно на белёсых телесах яблок, ни единого темного
пятнышка, что является орденом спелости, ничего такого, что бы могло отличать одно
яблоко от другого. Его чищенные яблоки были армией - армией идентичностей. У
белобрысого дела обстояли куда примитивнее.
Он чистил медленнее, смакуя момент. Кожура, что он снимал с этих спелых плодов,
падала длинной однородной тесьмой на дно тазика. Если сидеть на кухонном табурете
по-турецки и глядеть вниз в глубину тары, куда падает кожица от яблок, смотреть
долго и не отрывая взгляда, то начнёт казаться, что это месиво из красно-жёлто-
зелёных одежд антоновки вовсе не кожура, а куча змей, что извиваются и так и этак у
твоих ног. Они медленно ползают в этой ограниченной эмалированными бортами
ёмкости и тихо посипывают: «сссссъ-едим-ссссссъ-едим». Полосатый, не хотя краем
уха улавливая это шипение, поджимал свои чумазые ноги всё больше и больше под
себя и начинал торопливые поддевать яблочную кожицу.
Вдруг обнаружилось, что чищенные яблоки перевалили через края одной
кастрюли, затем другой, позже третьей. Стало совершенно ясно, что всё, что ещё
продолжало лежать на столе предстояло съесть. Однако же, точно так же предстояло
съесть и то, что уже было отчищено, но сначала это всё нужно было сварить.
Коллективно и отчаянно было принято решение: из половины яблочного добра
будет сварен компот, из другой половины - замазка.
Варение началось!
Громадная кастрюля, заполненная до краев яблоками и водой опустилась на огонь
конфорки, таз, не менее наполненный, чем кастрюля, занял позицию оборонительную
в непосредственной близости - таз никак не хотел влезать на плиту целиком: то один,
то другой край не попадал под раздачу тепла, одна половина этого горемычного таза
оказывалась выше чем вторая, нарезанные яблоки пытались сбежать из-под толщи
сахара - словом замазка не хотела становится замазкой. Временно пришлось забыть
об этом яблочном варенье и сконцентрироваться на компоте, который к тому
времени уже стал врагом номер один.
Яростно вскипая и гудя, яблочная жижа начинала покидать глубину кастрюли, она
выскакивала желтоватыми брызгами на стены, пол, руки и ноги, она атаковала так
нещадно, что порой казалось, поражение неизбежно.
Худощавые руки самоотверженно уменьшили огонь, и ситуация на фронте
значительно упростилась, но стоило лишь на секунду отвлечься от того, что
происходило на плите, как белая пена начинала валить из-под крышки, что
задерживало наступление яблок на несчастных чистильщиков этих самых яблок.
Наконец, компот был готов, готов абсолютно ко всему: к тому, чтобы быть
компотом, к тому, чтобы быть вареньем, и даже к тому, что им будут мыть пол. Он
сдался.
Первая победа в этом не равном бою была одержана, но какими усилиями она
далась! Полосатый сидел с тёплой крышкой в руках, поджав под себя ноги и
уставившись на таз с яблоками для замазки. Худощавый стоял в измалёванном
сахаром фартуке у плиты, зажимая деревянную ложку в правой руке, и смотрел на
одинокое не почищенное яблоко, что закатилось под батарею. Сил не было никаких.
Отчаянно схватившись двумя полотенцами за две ручки кастрюли, товарищи
сначала стащили её с плиты, а затем отпили по глотку того, что принято называть
компотом.
 Ах как же это было обжигающе горячо, но ровно так же обжигающе вкусно! Нет
ещё в русском языке такого слово, что могло бы в полной мере описать то
блаженство, в которое погрузились отчаянные повара!
Вот в этот-то момент и открылось второе дыхание. С резвостью, какой они от себя
не ожидали, таз был водружён на плиту, огонь был зажжён, а ложки с новой силой
начали взбивать яблочное месиво. Один, что было сил мешал закипающую замазку,
другой, черпая за ложкой ложку, сыпал сахар в таз. Месиво начинало густеть, и от
этого спортивный интерес все более и более разрастался.
 Глава 9

ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
Они ступили на сухой хлипкий пол лачужки, стены которой уже давно покосились.
Медленно ступая по подгнившим доскам, они прислушивались к скрипу половиц.
Окно во всю стену было заколочено и потому, прозрачное советское стекло
осталось целым - не так-то легко простому хулигану пробить фанеру, чтобы услышать
заветный звон битого стекла. Обои на стенах выцвели, узоры глядели со стен, словно
из объятия тумана.
Белобрысый, увидев скромно сколоченную деревянную стремянку, прислонённую
к стене, шустрым движением передвинул её к дырене в потолке и, легко перелетая со
ступеньки на ступеньку, вскарабкался на чердак.
В другом же углу виднелся перевёрнутый комод, чуть прикрытый зелёным пальто,
свисавшим с настенного крючка - к нему-то и дёрнулся сразу от двери худощавый
обладатель горбатого носа. Выдергивая ящик за ящиком, он жадно погружал руки в
пустую темноту в надежде отыскать что-то небывало ценное.
Полосатый уже давно орудовал на чердаке. Внизу было слышно, как его небольшие
пятки барабанили по деревянным перекрытиям туда и сюда. Чахлые лучи солнца,
умудрившиеся пробраться сквозь узкие щели в стене, из-за всех сил пытались
освещать полумрак чердака, но толку было мало. Белобрысый в тельняшке
осматривал остатки былой залихватской жизни обитателей этого дома - кое-где
валялись кастрюли и утюги, замотанные в грязно-серые, когда-то белые простыни,
неясное по происхождению барахло: рубашки и кепки, кеды и башмаки (по одной
одинокой штуке).
Хотелось разыскать что-то путное, что-то, что могло бы пригодится - перочинный
ножик или котелок, ну или хотя бы выгоревшие и пожелтевшие странички из
неведомых книг. Хотя впрочем, быть может, выгоревшие листы были б и куда лучше
ножа или котелка.
Что ты можешь сделать с ножом - порезать да поточить, а котелком? И того
меньше. То ли дело жёлтые мягкие листы...какую уйму развлечений открывает нам
полувыгоревший текст! Прикоснувшись к этим в ряд напечатанным буквам, ты
ныряешь с головой в маленькое приключение. Откуда эти страницы выдраны? Как
они оказались здесь? Кто их читал? Где этот человек теперь? Да и вообще, отчего этот
дом пуст и разгромлен? Быть может, случилось что-то совершенно невообразимое?!
 Скатившись по водосточной трубе в небольшую заросшую клумбу, белобрысый
выдвинулся в сторону сарая, укутанного дряхлыми ветками яблони. Худощавый, тоже
ничего не найдя, двинулся в ту же сторону.
В сарае на удивление не пахло сыростью, там вообще ничем не пахло. Дверца была
сорвана с петель и бережно поставлена рядом с дверным проёмом. Ближе к тёмному
углу валялись остатки иссохшего сена, придавленного бревном. На тёмной, чуть
заросшей мхом стене висел топор, немного прихваченный ржавчинной. Его и
уволокли загребущие руки носатого.
Скучно и однообразно. Ничего такого, что б непременно хотелось бы утащить и
спрятать в укромных закромах.
Заломив топор за плечо, покрытое светлой рубашкой, худощавый вылез из сарая, за
ним, широко бросая ноги, выбрался и полосатый. Подхватив ногой длинный,
продолговатый прут, что уже минут пятнадцать мозолил зелёно-рыжий глаз, и
легонько подбросив его так, чтоб он прилетел точнёхонко в грубую ладошку,
белобрысый потопал за своим другом.
Пройдя через заросшее всякими дикими травами поле, мальчишки устремились к
следующей покосившейся тени.
Длинные ростки обвивали мальчишеские ноги, щекоча под коленками. Белобрысый
что было мочи махал своим прутиком, рубя в пополам тонкие стебли подсушенной
солнцем травы. Худощавый изредка шмякал топором о землю, то ли пытаясь
расчистить путь, то ли убить какого-то невиданного зверя, что прятался где-то в
зарослях.
Дом был громоздкий, с обшитой верандой и ставнями на окнах. Крыша обросла
плющом, а завивающийся всеми ветками в сторону выбитых стёкл клён томно прилёг
на малюсенькую кухонную пристройку.
Зоркий глаз худощавого пытался определить с точностью до оттенка цвет фасада
этого домишки, однако это было чрезвычайно сложно: что-то отдаленно
напоминающее то ли синий, то ли зелёный жутчайшим образом мешалось со всеми
другими цветами спектра. Краска вся потрескалась, и потому относительно цвета с
точностью можно было сказать лишь одно, что дом деревянный.
Белобрысый, вскарабкавшись на крышу по прилёгшему клену, оглядел округу:
заросшие одуванчиками и лопухами огороды убегали на все четыре стороны от
покосившегося домишки, за темными стволами сосен, что, будто бы бережно обходя
заброшенное поселение, старались продолжить оккупацию здешних земель,
виднелась тёмная вода речки, грызущая берега, а белое солнце, расплывающееся на
чуть сероватом небе, чинно наблюдало за всем этим.
 Наконец, у самого края бурого шифера показалась носатая голова, а после две
короткие ручки подтащили обладателя этой головы на волнистую крышу.
Мальчишки стояли, широко расставив ноги и уперши кулаки в бока. Их головы
медленно охватывали взглядом все, что было справа налево, и вдруг наткнулись на
что-то небрежно свернутое и бардовое.
Интерес к этой находке был так велик, что невольный присвист коснулся губ
сорванцов. В единый приём ребята бросились к свёртку и, набросившись на него, с
восторгом обнаружили, что это был самый пренастоящий красный флаг.
Оструганное древко было полностью измазано то ли грязью, то ли глиной, зато
крепко присандалено к испачканной и чуть выгоревшей ткани флага.
Худощавый первый схватил это чудо и поднял высоко над головой так, что пыль,
прибитая к ткани флага дождем, песок, листья и другая труха , высыпались на стоящие
дыбом волосы полосатого. Тот и бровью не повёл, лишь чуть встряхнул головой и
уставился одним прищуренным глазом на горящее на солнце уже не бардовым, а
красным знамя.
Ветер ласкал ткань, что болталась на древке, и мальчишки вдруг почувствовали
легкий аромат свободы, свободы и братства. Они оба схватились за измазанную
деревянную часть флага и, глядя в высокое небо, полностью съеденное облаками,
вдохнули полной грудью.
Им чудилось, что они посреди океана, тихого и волнующегося. Казалось, волны,
подсоленные водой, стукаясь о борт судна, пытались запрыгнуть на палубу, чтоб стать
частью большого путешествия, частичкой которого они и так уж давно были, даже не
подозревая этого. Морской ветрища (вернее простой питерский ветерок) раздувал
тельняшку и хлопковую рубашку так, что вместо мальчишек на этой шиферной крыше
стояли два воздушных пузыря. Это было невыносимое удовольствие ощущать ветер в
себе, под своей рубашкой и везде вокруг себя. Ты как-будто бы наполняешься
изнутри холодком, трепещущим ощущением свободы, что, быть может, по
настоящему даётся лишь раз в нашей жизни. Как же хотелось просто взять и
полететь! Полететь туда, куда глаза глядят, туда, куда тянет наше сердце во снах, туда,
откуда не хочется возвращаться...
Но тут ветер переменился, рубашки стали предательски прилипать к изнеженным
солнцем телам, а алый флаг, пройдясь своей трепещущей тканью по мальчишеским
лицам, увял и медленно опустился вниз.
Все, ознакомительный период с ощущением свободы был окончен, хорошего, как
говорится , помаленьку.
И так утянутое сероватыми облаками небо совершенно схмурилось, и жесткие
капли дождя начали барабанить свой марш.
 Глава 10

СОБАКА
В прихожей послышалось поскрёбывание, а затем топот четырёх малюсеньких
ножек.
Не может быть! Этого просто не может быть! На дачу привезли собаку!
Дверь хлопнула, за ней заскрипели половицы - это зашёл папа.
- Ну что хлопцы, получите-распишитесь!
Мальчишки стояли посреди прихожей с широко распахнутыми глазами.
И представить себе было невозможно, что вот теперь после всех приключений в
этот небольшой домик постройки 1956 года привалило маленькое пушисто счастье.
Щенок вился вокруг худощавых ног, славно потявкивая. Холодные лапки
разъезжались на красном линолеуме, мордочка утыкалась в пол, а мальчишки стояли
в оцепенении.
В гостиную начали затаскиваться сумки, тысяча и одна сумка с пелёнками,
мячиками, кормами, лежанками и прочим, прочим, прочим.
Собаку просто хотелось схватить, чуть ли не задушить в объятьях и держать,
держать, держать. Маленькое и тёплое существо.
Это существо извивалось и так и эдак в руках, лизалось и тявкало.
Щенка нянчили по очереди, лимитированно, чтоб не обделить других. Будь на этой
даче чуть больше, чем двое сорванцов, очередь бы утыкалась в самый вокзал этого
городка.
Поразительно, как пёс, даже самый маленький или же нет, наоборот, тем более
самый маленький может изменить твою размеренную жизнь.
Казалось бы, что за счастье в доме, когда в полночь что-то пушистое и влажное
скулит под дверью? Или же оставляет желтоватые лужи то там, то тут? О, это великое
счастье заботиться о ком-то, знать, что ты нужен, в конце концов знать, что этот кто-то
принадлежит тебе и ты за него ответственен, чрезвычайно.
Первая ночь была незабываемой, как и любая первая ночь.
Часов в одиннадцать пёс улёгся на маленькую подстилку в углу, и все выдохнули.
Мальчишки, умученные до ненависти ко всему живому щенком, умчались, топая
босыми ногами по деревянной лестнице, на второй этаж и там затихли.
Нет, конечно же, они не собирались спать. Кто спит по ночам?!
 Белобрысый и худощавый выволокли из-под кровати пыльный патефон. Коричневый
чуть треснувший чемоданчик скрипнул, когда чумазые руки схватились за защёлку, и
распахнулся. Дёгтево-чёрная тарелочка для катания ребристых пластинок да тонкая
иголочка, утопленная в натёртое золотистое железо, поглядывали на ребят.
Щелчок и «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну» наполнило маленькую
комнатушку под самой крышей.

Три часа ночи. Кромешная темнота. В кирпичном доме 1956 года повсюду
слышится сопение.
Белобрысый в тельняшке, вытянув босые ноги, полусидел на ковре у кровати и
сопел точно так же, как и все. Худощавый и костлявый, полусвесившись со стула, тоже
дремал.
И вот в самый неподходящий момент внизу раздался звонкий лай.
Оба мальчишки моментально подскочили, переглянулись и загромыхали пятками
вниз по лестнице.
У самых ступеней туда и сюда носилось маленькое косматое существо и тявкало с
полным восторгом, не обращая внимания ни на поздний час, ни на невероятные па,
что выделывали его лапы на скользком полу.
- Тсссс - поднесли к губам указательные пальцы оба проснувшихся, на что щенок
ещё счастливее и ещё громче тявкнул и умчался в другой конец дома. Мальчишки
бросились за ним.
Шлёпанье босых ног перемежалось с цоканьем маленьких коготков. Затем
послышался неведомый грохот - щенок вбежал на кухню и снес стоящую в углу
кастрюлю с крышкой, в которой уже третьи сутки томилось яблочное варенье.
Варенье выпущенное на свободу с неистовым ликованием отправилось в
путешествие по дачному дому, а липкое жмякающее существо в панике скрылось в
темноте. Полосатый разложился с глухим охом на полу, а его товарищ, словно беговой
скакун, перелетев через измазанное вареньем тело, бросился в сторону тявканья.
Наконец липкое существо прилипло к маленькому цветному ковру, небрежно
брошенному на пороге, и отчаянно заскулило. Зверёк попал в капкан.
Две темные тени появились из-за угла - одна длинная и высокая и вторая вросшая в
землю и оставляющая следы из кусочков яблок - бросились к щенку и, схватив его
четырьмя руками, поволокли в ванну.
Бой был нешуточный. Руки, завязываясь в самые загадочные морские узлы,
перехватывали замотанное в яркий коврик создание. Создание тявкало и, нервно
дыша, извивалось, стремясь свалиться на пол. Дверь в ванну распахнулась с легким
скрипом, железный краник повернулся, и липкая мумия погрузилась в прохладную
струю воды.

Солнце, разморённое своим же теплом, выглянуло из-за горизонта, роса медленно

стекла в траву с больших бутонов фиолетовых цветов, а в ванне трое изнурённых
ночными похождениями дружно сопели: пёс, белобрысый и худощавый.
 ЭПИЛОГ
Прошло много лет. А впрочем не так уж и много, как хочется думать. Дом постройки
1956 года все стоял, замерев в разросшейся зелени сада, обнятой голубоватой
калиткой, одни велосипеды сменились другими, но все так же незабвенно эти
двухколесные кони ночевали в сарае, лес обмельчал, уступил свои древние права
кранам да бульдозерам, река, в один год резко выйдя из берегов, совершенно
обмелела и потемнела, щенок уже давно превратился в настоящего пса, миновавшего
отроческий собачий возраст, казалось, тысячу лет назад, и всё чаще выл на луну,
только солнце горело все так же - неизменным белым пламенем, ибо солнце никогда
не жило по правилам, принятым на земле.
А что же сталось с нашими героями? Один порыжел и , выходя из метро, берёт в
свои крепкие небольшие руки газету «Вечерняя Москва» и бежит, бежит куда-то,
второй не спит ночами, а по утрам прихлобучивает на свеже выбеленную, чуть колом
стоящую рубашку темные уголки погон и в свой редкий выходной везёт Неву в
стеклянной таре в столицу.
Все поменялось. Теперь во власти иное время, и бывший полосатый и всё такой же
носатый всё чаще, крепко сжимая ладони друг друга, садятся на узкой кухне и
раскупоривают бутылку вина.

Август-Ноябрь 2018