1

Оставляли письмо, запах гари, рассыпанный порох

все с предсмертною клятвой на высохших, синих устах.
Офицеры «СС» застрелились в глухих коридорах
и с зарёю горит мое сердце, горит рейхстаг.

Все дороги в пыли, скрещены разводными мостами,

вдоль дорог палачи и кресты, и грачи на крестах.
Я до лета дошёл позади снегопады оставив
и с зарёю горит мое сердце, горит рейхстаг.

Ни свечей, ни молитв, ни надежды, ни слов, ни гроба.

ворошили постель и сдирали со стенок Христа,
я ушёл из зимы, меня сани несли по сугробам,
и с зарёю горело сердце горел рейхстаг.

Сколько вырыто рвов, сколько рвов, это смерти угодья.

Все посланцы её тут безмолвно стоят на местах,
и по жёлтой листве меня в лес часовые уводят,
и с зарёю сгорит мое сердце, горит рейхстаг.

Наше лето ушло, осень медленно вишни раздела,

и по лету печаль пуще порч, до крови на хлыстах,
я увидел рассвет, я увидел его до расстрела,
и с зарёю сгорело сердце сгорел рейхстаг.

2
Женский плач в садах Содома, воды страшные Гоморры,
прятать в снах под одеялом, промолчать приличный повод.
Эти люди у порога, безголосых разговоры,
и проткнутый шпилем месяц белый, как бельмо слепого.

Я теперь в углу читаю на ночь повести про окна,

и причудливые книги, что упали с верхних полок.
Как ты до смерти устала, как до ниточки промокла,
ты пришла и не застала перелеты перепёлок.

Снегопады липнут к небу словно к нёбу рис варёный,

и рождённые молитвы только цвета перламутра
Мои недруги соседи, мои родичи вороны,
с добрым утром.

Всей семьёй в Иерусалиме мы когда-то дружно жили,

дни и ночи предаваясь только чтению скрижалей.
Круглый год там было лето и росли вокруг инжиры,
и апостолы христовы под инжирами лежали.

Похудели, захворали, вдоволь наглотались пыли,

нарекли всех сыновьями своим помыслам в угоду.
Мы же по ночам венчались, мы же пасынками были,
и на пиршествах печали вина превращали в воду.

В тайне ото всех доставьте, как провизию повстанцам

вести в тихо спящий город с двух до четверти шестого,
что вся утварь по дешёвке уже продана. Остался
над кроватью голый гвоздик от распятия христова.

Как полуденное солнце все остались на сетчатках

электрическим сигналом охлодевшего нейрона.
Позабыли гости в спешке свои шапки и перчатки,
все дурацкие привычки и зонты из нейлона.
Гости встали рано утром, встали в очередь умыться
и ушли, не оглянувшись, в море вышли с моряками
Я остался, я остался маяком стоять у мыса –
все становятся когда-то маяками.

Ни высоких костров, ни ночных часовых у входа,

всех любимых до слез я увидел в глубоком сне.
Люди рано встают и за город за снегом уходят,
в механический город давно не приходит снег.

Завелись по углам худощавые черные кошки,

лужи, стужа и грязь, пешеходы, вокзал, завод.
А в чудесной стране ты проснешься и снег в окошке,
а в чудесной стране ты проснешься и мать завёт.

Заплатили сполна то ли драхмы, то ли дублоны,

полевые цветы, горсть семян и сухую листву,
и никто не пришёл не принес снегопады влюбленным,
только ливни одни, только ливни одни к рождеству.

Видно, так повелось, но не знают Сократ и Сенека

как закончит свой век, заплутавший в пути человек.
В этом городе псов, разлюбившие ходят без снега,
в механический город давно не приходит снег.

Мы не птицы, но вдруг, как сады расцветут весною

воротимся домой, где весь дворик бурьяном зарос.
Я кричащее в даль безголосое эхо лесное,
и забытая правда в прядях твоих волос.
Всю посуду разбил, все со скатерти на пол и пели,
Что лихая судьба ядовитые корни плетёт
снег когда-то придёт он когда-то придёт белый-белый,
но ты будешь не та, и я буду уже не тот.