Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Выбор оружия
S.T.A.L.K.E.R. –
Андрей Левицкий
Выбор оружия
Часть I.
ПОГОНИ И ПЕРЕСТРЕЛКИ
Глава 1
Группа Медведя пропала где-то в районе Чернобыля. А ведь экипированы они были
хорошо, взяли стволы, запасы и оборудование, да к тому же все семеро — парни тертые, в
Зоне не первый год. Но — исчезли вместе с самим Медведем, который считался чуть не
лучшим сталкером по эту сторону Припяти.
— А ну, проверь еще раз, — сказал я. — Точно два сигнала идут?
Мы лежали в кустах на склоне, внизу были развалины, покосившийся одноэтажный
домик и водонапорная башня. Дальше — Чернобыль, за ним — широкая гладь Припяти.
Город стоял на крутом берегу. Противоположный, пологий, летом зарастал буйной зеленью,
но сейчас там все коричневое, рыжее и желто-красное: палая листва, земля да голые деревья.
И синеют мелкие речушки, которые от Припяти начало берут. Песчанка, Рачья, Старик,
Камышовая… Жаль, отсюда баржи не видно. Хорошая там баржа, большая, мощная, — я
слышал, ее стали вместо парома использовать еще до второй аварии, когда понадобилось
многотонные грузовики, части башенных кранов и броневики через реку перевозить.
Пригоршня, мой напарник, вновь отдернул рукав. Я терпеть не могу таскать ПДА на
запястье, ведь портативный компьютер, включенный в систему местного позиционирования,
ясное дело, куда больше и тяжелее обычных часов.
Это меня раздражает, все время кажется: что-то прицепилось к кисти, поэтому я почти
всегда ношу ПДА в кармане рюкзака.
Напарник включил карту, пригляделся к небольшому прямоугольному экрану и сказал:
— Точно, двое внизу. И датчик движения молчит. Прямо там они, Химик, под этим
холмом лежат. Почему ты их не видишь?
И вправду — почему? Никого у подножия холма нет. И тишина стоит, как ночью в
морге: глухая, мертвая. Приподнявшись, я повел биноклем из стороны в сторону.
Водонапорная башня, почти целый одноэтажный домик, деревья, руины, старый военный
грузовик, просевший на левый борт… Раньше в таких частенько солдат возили, но последнее
время что-то не видно их — на ходу, во всяком случае. Может, он еще работает, вдруг даже
бензин в баке есть? Хотя нет, вряд ли…
Надо бы закурить. Я уже собрался расстегнуть клапан нагрудного кармана, но в
последний момент передумал. Нет, позже, слишком уж обстановка неопределенная.
Закуривать следует не торопясь, с удовольствием, после того как закончишь какое-нибудь
важное дело — а сейчас оно только начинается.
— Ну что, Химик? — спросил Пригоршня. — Как там? И тут взгляд поймал что-то
необычное в траве. Точнее, для Зоны — как раз обычное, вернее, привычное.
— Так, одного вижу, — сказал я. — Справа от башни. Шмотки на нем темно-зеленые,
потому трудно заметить. Но что-то с ним не так.
Оторвавшись от бинокля, покосился на Пригоршню. Он безразлично кивнул.
— «Не так» — мертвец, значит? Ну да, метки это и показывают…
Две неподвижные красные метки появились на экранах наших ПДА около пятнадцати
минут назад, когда мы уже подходили к холму. Район Чернобыля один из самых пакостных,
сталкеры не любят сюда забредать, потому что тут компы работают ужасно. Создается
впечатление, что вся область накрыта какой-то аномалией, принципиально от других
отличной: для людей вроде и безвредная, но сбивающая работу электроники и глушащая
связь. Не всегда и поймешь, что компьютер показывает, цвет метки, которая обозначает
высшую органику вроде человека, может меняться с зеленого на красный и обратно, будто
носитель ПДА беспрерывно то умирает, то воскресает; или она вдруг погаснет, а через
минуту возникнет вновь, но уже на километр в стороне…
— Но это не Медведь, точно, — сказал напарник. — Обычный сигнал, без всяких
этих… добавок.
Я кивнул. Курильщик, наш постоянный скупщик, снабдил Медведя оборудованием для
экспедиции и сосватал семерых своих парней. За это Медведь пообещал половину добычи.
Но Курильщик не настолько сталкеру доверял, чтобы так просто отпустить, даже если его
ребята будут Медведя сопровождать. Приборы, оружие, припасы — все это денег стоит.
Ведь Медведь, после того как выбрался из той передряги с зомби — большая группа, по его
словам, напала на него в центре Чернобыля, — дополз до бара в одних штанах и рваной
майке, израненный… Девки, которые в баре работают, его выходили, а это тоже затраты:
кормежка, лекарства, бинты. Теперь получалось, даже одежда, в которой Медведь на дело
отправился, — и та скупщику принадлежит. В общем, Курильщик был заинтересован в том,
чтобы экспедиция, во-первых, вернулась, во-вторых — с хабаром. Помимо того что он
приличные средства вложил, тут еще и очень большой куш намечался. Ведь Медведь
собрался отыскать не что-нибудь, а поле артефактов, про которое в Зоне давно слухи ходили.
Клялся, божился, что видел его, когда от зомби спасался, что где-то там поле, возле Припяти,
и он найдет его опять, обязательно…
Курильщик, конечно, ухватил быка за рога и сторговал с Медведя половину
ожидаемого барыша, хотя сталкер поначалу предлагал лишь десять процентов. Мы с
Пригоршней другим делом занимались, поэтому с ними не пошли. Артефакты — моя
специальность, я бы к Медведю точно в попутчики навязался, отшив кого-нибудь из людей
Курильщика, ну и напарник за мной бы пошел, куда ж он денется… Но не вышло. Когда мы
в баре оказались, скупщик уже извелся весь: Медведь на связь не выходит, парни его тоже,
идите, Химик с Пригоршней, отыщите их непременно, я вам доверяю, вы свои в доску,
бывалые, пройдете там, где эти семеро не прошли… А как он стонал, как горевал, когда я
сказал, что меньше чем за половину от его половины мы с места не сдвинемся. Потом
ругаться начал, обзывал нас нехорошими словами, но — делать нечего, сдался.
По самым скромным подсчетам, добытое с поля артефактов можно было продать за
четверть миллиона, и потому в ПДА, который Курильщик дал лично Медведю, тайно от
сталкера была добавлена особая микросхемка, маячок, который вводил в метку
дополнительную гармонику. Обычный ПДА не сообщает окружающим о том, кто его
владелец, лишь сигнализирует, что кто-то находится неподалеку, плюс, если владелец
погибает, посылает соответствующий импульс. Но теперь по компьютеру Медведя можно
было определить, что это именно он.
Хотя сигналов его ПДА мы как раз и не видели. Зато видели два других…
Сняв свою ковбойскую шляпу, Пригоршня перевернулся на спину и стал глядеть в
низкое осеннее небо. Напарник — белобрысый, на лбу у него шрам, оставшийся от плохо
обработанной раны, с шестью красноватыми точками — следами скобок.
— Ну что? — в который раз спросил он, но я не отреагировал. Он молодой еще и
оттого суетливый, энергичный чересчур. А в Зоне надо знать, когда нестись со всех ног,
стреляя куда ни попадя, а когда окаменеть и не дышать, наблюдая за окружающим. Сейчас
вот как раз второй случай: есть там кто-то, в развалинах, или нет? В этих, мать их, руинах?
— Труп один, а сигнала два. Значит, ищи второго.
Я кивнул. Датчик движения молчал, и я тоже не видел, чтобы внизу кто-то
перемещался. Надо встать и спуститься наконец, но что-то меня удерживало.
— Идем уже, Химик. Задолбался я тут лежать.
— Ну елки-палки, какой же ты беспокойный! — в сердцах проворчал я. — Помолчи
немного, я рекогносцировку произвожу.
— Что? — заинтересовался он, приподнимая голову. — Что ты производишь?
Я лишь поморщился в ответ. Образования ему явно не хватает. Я в Зоне проще
мыслить стал, да и речь изменилась, огрубела. Но все же я, так сказать, интеллигент, на
химфаке учился, а напарника сразу после школы в армию загребли, где он в десантники
попал. Поднатаскали там, конечно. Говорил, даже в горячих точках бывал. С тех пор
сноровка никуда не делась и уже не раз нам жизнь спасала.
Надо идти, вроде спокойно. Хотя почему сигнала два, а тело одно? Непонятно…
А это еще что такое? Я поднялся на колени, да так резко, что Пригоршня
забеспокоился.
— Что? Что там, Химик?
На полутораметровой высоте спиной к башне висел человек. Я бы не так удивился,
если бы из его брюха торчал, скажем, лом, которым какой-то силач пробил и тело, и
кирпичную кладку, — но нет, он просто висел там, словно насекомое, прилипшее к
мухоловке на люстре.
Опустив бинокль, я глянул на Пригоршню. Он уже стоял на коленях рядом, чуть
подавшись вперед, склонив голову и уперев приклад в плечо. Ствол плавно двигался из
стороны в сторону. У напарника не простое оружие, а целый «автоматно-гранатометный
комплекс» под названием «Гроза», который можно и в штурмовой автомат, и в карабин, и в
гранатомет превратить, причем из первого в последний — всего лишь с помощью простого
переключателя. На левом боку под мышкой висел компактный «Кипарис», правда, со
сломанным лазерным целеуказателем, а на ремне справа — «беретта».
— Что там? — напряженно спросил он, не опуская «Грозу».
— Человек на башне висит, — пояснил я.
— А! — выдохнул Пригоршня после паузы. — Вижу. Так это ж мертвец!
— Ну да, — согласился я. — Мертвец, однако.
— Тю! Ты сказал: «висит». Я думал, повис, держится за что-то, а он… Чем это его
пригвоздили, не разберу?
Он опустил автомат и сел, поджав ноги. Вопросительно посмотрел на меня. Трупы для
Зоны — обычное дело, нет в этом ничего удивительного. Я понимал, почему напарник
торопится: не только из-за природной суетливости, но и потому, что надо бы все осмотреть
до темноты и валить отсюда побыстрее.
— Так, ладно, — сказал я. — Хрен с тобой, идем.
Он тут же вскочил. Я тоже поднялся; мы начали спускаться, осторожно, не отрывая
взгляда от дома, развалин и башни. Она пострадала не так сильно, как здания рядом, крышу
только снесло, видны покореженные балки. Но, в общем, почти целая, и двери закрыты,
возможно, даже заперты.
— Чего ты такой нервный всю дорогу? Сделав еще несколько шагов, я ответил:
— Дело гнилое какое-то.
— Почему вдруг? Попали люди в передрягу, надо помочь… Ну и самим заработать
слегка…
«Слегка»… Мы рассчитывали, если все сладится, поднять на этой операции тысяч сто.
И по моим, и по напарника меркам — огромная сумма, в жизни мы такой не видели. Хватило
бы на «вездеход-броневичок универсальный», о котором Пригоршня давно мечтал, и еще
осталось бы.
— Так что гнилого? — повторил он.
Мы шли медленно, подняв оружие. У подножия холма по-прежнему ничего не
шевелилось, вообще никакого движения не было.
— С чего это Медведь тогда к бару не со стороны Чернобыля вышел, а от Свалки? —
спросил я.
— Ну, плутал, наверно… Он же едва на ногах стоял и соображал плохо из-за яда
ржавых волос.
— Плутал… Ладно, а у тебя еще такой вопрос не возник: почему Медведь толком не
запомнил, где поле артефактов расположено?
— Возник. И у Курильщика возник. Он мне говорил, что спрашивал у Медведя.
— Да что ты? Экий проницательный мужик наш Курильщик… И что Медведь ответил?
— Сказал: в полубреду был, когда от зомби уходил, они ж Медведя потрепать успели, а
еще он в заросли ржавых волос попал, и те его искусали. Девчонки в баре мне сказали, он и
вправду весь красный был, в сыпи и волдырях. Это не считая ран и ссадин. Мучился очень
первые дни, потом только оклемался.
Мы спустились до середины склона. Я роста среднего, а Пригоршня почти на голову
меня выше, так что ему лучше было видно. Но и я никаких опасностей не замечал. Ровный
луг внизу, остатки сараев, башня с домиком и грузовик. И все. И никаких проблем. Однако
когда мы уже две трети расстояния до цели миновали, меня вдруг продрало — будто
невидимые пальцы с длинными когтями прошлись по телу, сверху вниз. Я чуть не
вскрикнул.
— Ты чѐ? — прошептал Пригоршня, когда я резко остановился, слепо водя перед собой
стволом автомата.
— Не чѐкай! — почти рявкнул я. — Там что-то есть.
— Та ну, брось. Нема ничего.
Не спрашивая разрешения, он снял с моего пояса бинокль и осмотрелся.
— Ага, пусто, — заключил Пригоршня через некоторое время.
У меня на поясе много сумок да еще два контейнера особых, побольше и поменьше.
Пока я доставал гайку с куском бинта на ней, бинокль поднялся выше: напарник глядел
поверх чернобыльских домов на Припять.
— Баржа стоит, — пробормотал он. — Вот объясни мне, Андрюха, чего она там стоит?
Пригоршня — единственный в Зоне, кто знает мое настоящее имя: Андрей Нечаев.
Раньше еще Иван Пистолет знал да Витя Сумасшедший Кулак, скупщики из самых первых,
Кто здесь обосновался. Но давно нет их, один застрелился, а второй сбрендил.
— Стой, молчи, — велел я, примерился и швырнул гайку к подножию башни. И потом,
левее, вторую, а после и третью — но уже правее, в сторону неподвижного тела в траве.
Нет, ничего там не было. Гайки упали нормально, и траектория тоже у всех была
обычная. Так в чем дело? Я даже присел на корточки, потому что тошнить начало,
внутренности скрутило. И знобит, пальцы на автомате чуть дрожат.
— Да что с тобой, Химик? — спросил Пригоршня, наконец преисполняясь
серьезности. — Вправду прихватило? Но ведь пусто там, точно говорю! Трупы эти… так что
— трупы? У Курильщика вон в баре под люстрой скелет висит. Это не показатель.
Я осторожно выпрямился, не сводя глаз с участка внизу. Бывало, предчувствия меня
обманывали. Или заболеваю? Простудился, шастая по осеннему лесу да ползая брюхом по
голой земле… И все же я топтался на одном месте, продолжая рыскать взглядом по
окрестностям, пока напарник не взмолился:
— Слушай, Химик, мы так три дня спускаться будем. Ну сколько можно? Мы б уже
нашли того Медведя или поле это, на нычке у Курильщика сидели бы и водку пили…
Это он, конечно, загнул: до бара топать и топать, и к завтрашнему утру не успели бы.
Не говоря о том, что где Медведь — вообще-то до сих пор не ясно, мы его, может, два дня
тут разыскивать будем. Но, пожалуй, я таки чересчур осторожен. Надо идти, тем более что
отпустило вроде, не тошнит и озноб прошел. Я сказал:
— А знаешь, не верю я ни в какие артефактные поля.
— Как? Как не веришь? — забеспокоился он.
— Да нет их, скорее всего, легенды это, понимаешь? Любое такое… такое место, — я
взмахнул рукой, — вот типа Зоны — легендами быстро обрастает да суевериями всякими.
Потому что жизнь наша зависит не только от умения и осторожности, но и от фарта. Отсюда
и сказки всякие про поле артефактов, Хозяев Зоны, Черного Сталкера, Монолит…
— Монолит — не сказка, — возразил он обиженно. — Скажешь тоже. Что, и Доктор,
по-твоему, сказочка? И Хозяева Зоны — они точно есть!
— Конечно, Доктор не сказка, он вон скольких вылечил. Да я его и видел один раз. Но
остальное… А, ладно, что с тобой спорить, с неучем!
Грузовик стоял к нам задом, к развалинам передом. Зеленый тент, зеленая кабина.
Краска облупилась, вся в трещинах и рыжих пятнах ржавчины, дверца водительская
приоткрыта. Мы прошли мимо, на всякий случай заглянув внутрь. Никого, ясное дело, хотя я
не удивился бы, обнаружив зомби или просто скелет водилы в фуражке и с кобурой на боку,
сжимающий баранку костяными пальцами. Зато возле переднего колеса лежали
человеческие кости и два черепа, один — смятый, почти раздавленный.
Даже птицы здесь не чирикали и мухи не жужжали. Дойдя до башни, мы осмотрели
висящее тело.
— Койот, — сказал Пригоршня.
Это и вправду был он — тощий рыжеватый сталкер с веснушчатым лицом. Висел, как
Буратино в комнате у Карабаса Барабаса: голова свесилась на грудь, конечности безвольно
повисли. Лицо искажено, словно перед самой смертью что-то напугало Койота… напугало
до смерти. На правом запястье виден ПДА, а на земле под телом мокрая лужа. Никита
шагнул ближе, осторожно ухватил за ботинок и потянул.
И тут же отскочил: с глухим чмоканьем Койот отлепился от кладки и рухнул под
башней.
Напарник засопел и сплюнул в траву. Спина мертвеца потекла, будто сливочное масло
на жаре — там что-то поблескивало и булькало, мягко подрагивало…
Мы быстро попятились от тела, потому что., как только оно упало, вокруг начал
распространяться специфический сладковатый запах.
— Ты раньше видел такое? — спросил Никита почему-то шепотом.
Я мотнул головой:
— Нет. Но ткани так не должны разлагаться, это бред.
Все еще пятясь, мы прошли мимо закрытой двери постройки и только тогда
повернулись к мертвецу спинами. Койота я почти не знал, встречался несколько раз у
Курильщика — сталкер как сталкер, обычный бродяга Зоны. Но на душе все равно не по себе
стало, муторно как-то. Вот был человек — и не стало, причем умер страшной смертью, судя
по искаженному лицу. Его ПДА будет давать сигнал, пока не разрядится, а после метка
погаснет вслед за человеческой жизнью.
— Что-то мне на другого и смотреть теперь неохота, — признался напарник.
Все же мы подошли ко второму телу и стали молча разглядывать труп. Тут уж нельзя
было сказать, испытывал ли покойный перед смертью такой же ужас, как Койот, или нет.
Потому что лицо его, как и все тело, было не то объедено, не то наполовину растворено
какой-то кислотой. Кожа слезла лоскутами, клочья одежды въелись в плоть, будто
смешавшись с нею. Целыми остались лишь ремень с пряжкой, которая блестела, словно
только что начищенная, ботинки, кобура и ПДА на запястье, напоминавшем красно-бурую
палку.
— Узнаешь его? — спросил Пригоршня.
— Нет.
— Наверно, тоже кто-то из ребят Курильщика. Ладно, ты постой, а я в доме погляжу.
Чуть пригнувшись, он пошел к одноэтажному домику. Движения напарника
изменились, стали вкрадчивыми, сдержанными и выверенными. Ноги в армейских ботинках
бесшумно касались земли — и не верится, что этот здоровяк может так передвигаться.
«Грозу» Никита повесил за спину, достал «Кипарис» и выставил его перед собой, сжимая
обеими руками. У меня самого только «пээм» в кобуре, да еще «калаш», надо наконец что-то
покруче приобрести… Хорошее все же оружие эта «Гроза». И дорогое, но я денег не жалел,
потому что теперь чувствую себя рядом с напарником в безопасности. Ну, относительно,
настолько, насколько это вообще возможно в Зоне.
Перед приоткрытой дверью он остановился, прислушиваясь, затем толкнул ее стволом,
присев, качнулся вперед. Глянул на меня, махнул рукой и исчез внутри. Я ждал, отойдя от
трупа, изучая руины и грузовик.
Пригоршня появился вскоре — «Кипарис» под мышкой висит, длинные руки
расслабленно вдоль тела покачиваются. Улыбнулся краем губ. Ну и хорошо, раз так. Пока он
ко мне шел, я опустил ствол и присел на корточки. Все-таки, невзирая на его суетливость,
лучшего напарника мне не сыскать. Мы с Пригоршней уже больше года по Зоне ходим и за
это время стали друзьями, причем дружба наша такого рода, когда я на него, а он на меня
можем положиться во всем. Я знаю — он прикроет. Он знает — я не кину, поделюсь
барышом по-братски. Он стрелок, а я… я химик. Нет, стрелять я, конечно, тоже умею, но,
вообще-то, из меня боец не самый крутой. У меня, слава Черному Сталкеру, другие
достоинства имеются.
— Око там, — сказал он, проходя мимо. — А больше ничего нет. Я к нему боюсь
подходить, ну его. Ты сам давай, я пока осмотрюсь еще.
И направился вокруг башни, шелестя травой.
А я растерянно спросил вслед:
— Око?
Он не обернулся — должно быть, про себя наслаждался произведенным эффектом.
Око! Редкая штуковина. И дорогая очень. Но я все равно продавать его не буду, для
других дел пригодится… Стоп. Не дели шкуру недобытого артефакта, плохая примета.
Я вошел в дом. Наверное, здесь раньше какой-нибудь сторож жил. Вроде смотрителя
маяка, только этот за водонапорной башней приглядывал. Теперь, конечно, давно нет
никого: места вокруг глухие, дикие, в одиночку тут только зомби да контролеры шастают.
Комната пустая совсем, лишь в углу обломки стула и проржавевшее ведро. На стенах еще
остались куски обоев, а штукатурка с потолка вся обвалилась, дранка видна.
На середине комнаты, где-то в метре над полом, висел блеклый зелено-синий овал
размером с кулак, формой и вправду слегка на глаз похожий. Полупрозрачный, в центре —
густой, а по краям разреженный, так что сквозь него противоположная стена просвечивала.
Состоял он из чего-то полуматериального: вроде и вещество там, а вроде и энергия. Я
обошел его, почти касаясь плечом стен. Счетчик Гейгера молчал. Воздух чуть дрожал,
артефакт был окружен шаром едва заметного мерцания, в котором иногда плясали искорки.
Сощурившись, я присел на корточки. Ну надо же: окутавшее око пуховое облачко имело
«ножку», напоминая проросший из пола огромный одуванчик.
Когда я приблизился к артефакту, услышал едва уловимое жужжание — не жужжание
даже, а зудение, как бы свист с тонким дребезжанием. Снимая с пояса контейнер, шагнул
ближе, потом еще ближе и наконец оказался прямо возле ока. Оно висело на высоте
поясницы, я наклонился, заглядывая в центр. И увидел там, вполне четко, картину: землянка
в окружении густых зарослей, рядом костерок горит, перед ним сидит на корточках мужик в
камуфляжной куртке. Две короткие рогатины, железный прут, котелок… Незнакомец
помешивал в нем палочкой. Я видел все это с высоты метра три. Голова вдруг поднялась,
резко повернулась — влево, вправо, а после мужик уставился вверх, прямо на меня, так что я
даже отпрянул, узнав Хемуля, известного в наших краях сталкера. Хемуль тоже отпрянул,
повалился на спину, дрыгнув ногами и зацепив котелок. Дальше я плохо разобрал, но,
кажется, один конец стержня вывернулся из рогатины, и котелок опрокинулся в костер.
Звуков слышно не было; картинка внутри артефакта побледнела, будто ее заволокло серым
паром. Последнее, что я увидел, — высунувшийся откуда-то сбоку Хемуль с пистолетом, из
которого он принялся палить в небо. Я отшатнулся: на мгновение показалось, что сейчас он
залепит мне прямо в лоб. Но ничего не произошло, пули из ока в потолок не вылетели. Зато
когда я посмотрел вновь, картинка исчезла. Вот такие дела. Интересно, там над ним тоже око
висело, которое Хемуль раньше не замечал? Ведь наверняка что-то было, не пустого же
воздуха он испугался… Надо, когда встретимся, напомнить про этот случай и спросить, что
он видел.
Так или иначе, мне око ничем не угрожало, и я, став смелее, отстегнул от ремня
фиксатор контейнера. Плотно пригнанная крышка тяжело сдвинулась в пазах, обнажив
металлическое нутро. Я подвел контейнер под око и поднял, так что оно оказалось внутри.
Придерживая снизу одной рукой, второй закрыл крышку. Шагнул назад. Око проплыло
сквозь стенку.
Черт! Я постоял, растерянно пялясь на него. Нет, на самом деле оно никуда не плыло, а
висело себе по-прежнему на одном месте… Или все же сдвинулось немного? Точно —
сместилось слегка, а теперь вот обратно возвращается, качаясь, как головка цветка на
стебле… И что делать? Немного отступив, я вновь присел на корточки. Сощурился. Вот он,
«стебель». Изогнулся, когда я контейнер сдвинул, но теперь распрямился. А что, если
кристалл использовать? Сможет он эту ножку перерубить, перерезать? Да, пожалуй.
Хотя — он же и сам редкий да дорогой очень, стоит ли ради одного артефакта
лишаться другого? И потом, если кристалл с оком как-то взаимодействовать начнут… я же
еще не пробовал их совместить и не знаю, что может произойти. Но если подумать, око
более ценно. Курильщик, к примеру, за него раза так в полтора больше денег отвалит, чем за
кристалл.
Я прижал ладонь к висящему на поясе второму, маленькому контейнеру и тут
вспомнил, что артефакт, который мы недавно добыли возле заброшенной фермы,
предварительно распотрошив двух зомби, сейчас у Пригоршни. Где он, кстати, почему так
тихо снаружи? Забеспокоившись, я встал, попятился от ока, испытывая иррациональное
нежелание поворачиваться к нему спиной, и вышел из домика, подняв автомат.
И с облегчением опустил его, увидев напарника, который, должно быть, за это время
успел обойти башню и теперь пытался отпереть дверь. Он склонился, ковыряясь в щели
армейским ножом, выменянным у одного- вояки за ящик водки и пять банок сгущенки,
которые мы прошлой зимой раздобыли на заброшенном складе неподалеку от Агропрома. Я
направился к Пригоршне, а он тем временем, подвигав лезвием, рванул ручку и что-то с
хрустом сломал — не то засов, не то язычок замка. Дверь открылась. Пригоршня сунулся
внутрь — и заорал.
***
Крик был настолько диким, что в первый миг ошарашил: никогда раньше я не слышал,
чтобы человек так кричал. Напарник дернулся назад, поскользнувшись, упал на спину и
пополз, не прекращая вопить. А я растерялся — застыл, вместо того чтобы схватить автомат
и открыть огонь поверх Пригоршни, в темный дверной проем. Ведь сейчас оттуда что-то
выскочит…
И тут меня опять пробрало, да сильнее, чем на склоне: словно невидимая рука
просунулась в грудь, сдавила, сжала сердце. Я охнул, упал на колени, кажется, тоже завопил,
хотя сам не слышал крика. Из башни лезло оно.
А Пригоршня уже карабкался на четвереньках, не оглядываясь, и кричал, разевая рот
большой буквой О. Когда его и меня разделяло несколько метров, я наконец смог совладать с
ужасом, затопившим, казалось, все тело. Руки ходили ходуном, ноги подгибались, но я кое-
как встал, прижав «калаш» к левому боку, открыл огонь. Загрохотало, задребезжало все
вокруг. Пригоршня вдруг оказался совсем близко.
— Не пали, без толку! — проорал он в самое ухо. — Ходу!
Я прекратил стрелять; он схватил меня за плечо, дернув так, что я чуть не упал, и
помчался прочь. Мы бежали, то и дело оглядываясь, и ясно было, что убегать смысла нет:
оно двигалось куда быстрее, распространяясь от башни валом, набухая, догоняя… Ужас
катился впереди, будто ударная волна, наполняя мозг слепой паникой.
— Не успеем! — проорал я. — Нет, стой, куда ты…
Но Никита уже запрыгнул в кабину, втягивая меня за собой, перекатился на соседнее с
водительским сиденье.
— Ключ! Ключ есть…
Ключ и вправду торчал из замка зажигания. Пока я усаживался, Пригоршня его
повернул. Мотор заурчал. Значит, он на ходу, грузовик этот — наше спасение, потому что
оно - вот уже совсем близко, уже накрыло мертвеца в траве, и тело того затрепетало,
вспенилось красным, растворяясь, растекаясь по земле… Я затрясся, забился на сиденье,
топая ногами под рулем, не попадая по педалям, наконец попал, дернул рукоять передач и
втопил газ так, что грузовик рванулся с места в тот самый миг, когда оно подкатило к
задним колесам.
Глава 2
Пригоршню так прозвали, потому что он старые вестерны очень любил. И в былые
времена, еще до того как мы подружились, на вопрос, за сколько на дело подпишется,
неизменно отвечал: «За пригоршню долларов», а если предлагали конкретную сумму,
которая его устраивала, говорил: «Ладно, но только если ты добавишь на несколько долларов
больше». Теперь-то он уже так не говорит, подрос. Хотя ковбойскую шляпу до сих пор
носит, несмотря на то что по лесу неудобно в ней, поля за ветки цепляют.
Почему-то мне все это вспомнилось за мгновение до того, как он выкрикнул:
— Поворот, Химик!
Я крутанул руль так, что показалось — сейчас машина развалится на части. Просев на
левый бок и чуть не встав на два колеса, грузовик развернулся, следуя изгибу земляной
дороги. Справа открылся вид на башню, и я различил шевеление среди развалин,
беспорядочное движение, будто отовсюду из-под земли лезли огромные муравьи — потом
их скрыл сарай-развалюха.
— Там что, крысы?! - заорал я.
Вместо ответа он сорвал с плеча «Грозу», высунулся наружу — стекло в дверце было
разбито, — но стрелять не стал. Я обеими руками сжимал руль, норовивший выпрыгнуть из
пальцев.
— Оно их перед собой погнало! — выдохнул напарник, плюхаясь обратно на
сиденье. — Понимаешь? Это как от выброса…
Бросив взгляд в испещренное трещинами зеркало заднего вида, я невольно сморщился.
Оно исчезло из виду, оставшись где-то позади, но ландшафт оживал. Из всех созданий Зоны
я больше всего не люблю крыс. Не переношу их. Это, наверное, фобия, да только здесь не
водятся психиатры, чтобы от нее избавиться. Мерзость, мерзость, мерзость! И мерзость эта
бежала от водонапорной башни, серый шевелящийся вал преследовал нас.
— Поворачивай! — заорал Пригоршня, и я вновь крутанул руль, на этот раз влево.
Впереди был большой сельский дом; мы пронеслись мимо, своротив покосившуюся ограду,
чуть не зацепили бортом колодец, но все же миновали и это препятствие — и вылетели на
огород.
— Кабан!
Я уже и сам увидел: мутант размером с новорожденного теленка, черный и косматый,
бежал по грядкам, взрывая землю острыми копытами. Грузовик вильнул, едва с ним не
столкнувшись, снес другую ограду, перепрыгнул через выгребную яму, и мы очутились на
площади.
Чернобыль — городок небольшой, но центральная площадь у него приличная, с
кинотеатром и памятником Ленину. Двигаясь от развалин, мы успели пару раз повернуть,
теперь башня была не точно позади, а где-то слева. С той стороны на площадь накатывала
волна крыс, среди которых мохнатыми холмами возвышались кабаны. Прав Никита, это что-
то вроде гона: обезумевшее зверье несется со всех ног — и не только страх им владеет, но и
кровожадная ярость, неистовство, поэтому оно бросается на все живое, что попадается на
пути, сгрызает его и несется дальше, пока силы окончательно не иссякнут.
Мотор заглох возле кинотеатра. Но я не сразу понял, что произошло: пялился на
бегущих к нам крыс, замерев, будто кролик перед удавом.
— Все, встали! — проорал Пригоршня мне в ухо и сильно пихнул в плечо, так что я
чуть не вылетел из кабины. — Вылазь!
Крысы приближались — сотни существ, охваченных паникой, — и волна их вот-вот
должна была захлестнуть грузовик.
Сунувшийся между мной и рулем Пригоршня распахнул дверцу, выставил в нее
«Грозу» и шмальнул из подствольника.
Сорокамиллиметровая граната «ВОГ-25» взорвалась, полетели ошметки плоти. Не
только крысиной — там были и псы, слепые чернобыльские мутанты, бегущие вместе с
грызунами. Напарник второй раз толкнул меня и наконец выпихнул из кабины. В последний
момент я машинально попытался ступить на подножку, но подошва ботинка соскользнула, и
я рухнул на асфальт, сильно приложившись лбом.
В голове будто что-то лопнуло, от удара наваждение прошло. Я встал на колени и
рванул автомат с плеча. Страх все еще хлестал мозг шипящими ядовито-красными плетьми,
но теперь я мог действовать. Крысы с псами были прямо передо мной, всего несколько
метров разделяло их и грузовик. В этот момент выбравшийся на капот Пригоршня начал
стрелять, и я последовал его примеру.
Визг, хруст, вой! Когда я повел стволом в сторону, взметнулась красно-коричневая
волна, состоящая из крови, мяса и раздробленных пулями костей. В сплошном крысином
фронте образовалась полукруглая выемка; они стали обтекать нас, но не окружать, потому
что за грузовиком было здание кинотеатра. У меня автоматные рожки модифицированные,
расширенные, в каждом не по тридцать, а по сорок пять патронов помещается, рожков всего
семь. И еще пистолет, но от него сейчас пользы немного…
Патроны закончились, я потянулся к сумке на ремне. Пригоршня сверху выкрикнул:
— Назад! Отступай, прикрою!
Как только один из нас прекратил огонь, волна крыс нахлынула, выемка стала
распрямляться, исчезая.
— Назад давай! — он схватился за «Кипарис», широко расставив согнутые ноги, и,
наклонившись вперед, начал стрелять с двух рук, едва удерживая тяжелую «Грозу».
Упав, я прокатился под грузовиком, ударился плечом о ступень, протиснулся над нею и
вскочил. Теперь машина скрыла меня от крыс. Пригоршня все еще стоял на капоте, а я, успев
перезарядить автомат, метнулся к дверям и с разбегу высадил их. Повернулся, заорал,
стараясь перекрыть грохот автоматов: «Сюда, сюда давай!» — и тут грузовик качнулся.
Словно по другую сторону в него врезалось что-то большое. Или кто-то. Но не крысы
ведь?! Слепые псы тоже на такое не способны. Даже тысячи в панике убегающих грызунов,
пусть это местные мутанты, не могут перевернуть машину — но она вдруг перевернулась!
Я все равно не увидел, кто именно опрокинул ее, успел заметить лишь, как Пригоршня
падает с капота, а потом машина надвинулась, скребя бортом по граниту, и я спиной влетел в
холл кинотеатра, чтоб не раздавило.
Стало темнее: тент грузовика закрыл двери.
— Никита! — выкрикнул я и побежал вдоль стены. Окон в ней не было, висели
выцветшие плакаты каких-то древних фильмов с названиями «Экипаж», «Пираты XX века»,
«Безымянная звезда»… Дальше были окошки касс и другие двери.
Я повернулся, чтобы возвратиться к грузовику, одновременно раскрывая контейнер на
поясе, собираясь пробить тент, ведь надо было как-то впустить напарника сюда, если,
конечно, его не раздавило о ступени, что, скорее всего, и произошло, — но тут брезент
прорвался сам собой, и поток зверья хлынул в холл. Сжав пальцы на том, что лежало в
контейнере, я метнулся в обратном направлении. «Администратор»… «Кафе»… Ударившись
всем телом о дверь с надписью «Вход в зал», влетел внутрь, поскользнулся, чуть не упал,
выпрямился и замер, стоя спиной к экрану, глядя на ряды, ряды, ряды сидящих лицами ко
мне фигур.
***
Глава 3
***
Я еще смог заметить, что меня проволокли мимо мотоцикла с коляской и втащили под
грузовик с обломками ящиков в кузове, увидеть там пролом — вот тебе и люк в трюм, — а
после сознание окончательно оставило меня.
Не знаю, сколько времени прошло, — может, минут десять, а может, и пару часов.
Главное, что меня даже не связали! Я понял это, двинув ногами, а после пошевелив рукой.
Вскоре стало ясно, что я лежу лицом в холодный шершавый металл, что здесь полутемно, но
все же не полный мрак…
Голова болела, а особенно ныл лоб — должно быть, по нему стукнули в рубке.
Выходит, размышляя о Никите, я незаметно для себя заснул, чем и воспользовались те, кто
скрытно наблюдал за мной все то время, пока я находился на пароме. Сталкер называется!
Бывалый обитатель Зоны, осторожный и хитрый!
Я сморщился, приподнявшись на локте, коснулся пальцами лба, услышал позади
сопение и резко обернулся.
Передо мной сидел, вытянув широко расставленные короткие толстые ножки,
странный человечек. В первый миг я даже решил, что это псевдоплоть, таким он казался
расплывчатым, аморфным, но потом в тусклом свете, льющемся из-за поворота коридора,
смог получше разглядеть незнакомца. Снизу до поясницы — почти нормальный, разве что
ноги короткие совсем, а выше тело было покрыто пузырями, жировыми буграми, висели
складки бледной кожи… Казалось, еще немного — и оно потечет, пузырясь и пенясь,
сползет с ног и разольется по полу, как жидкое тесто. У существа были руки — пухлые, с
толстыми пальцами без ногтей — и бесполое лоснящееся лицо, лишенное бровей и ресниц.
Человечек сжимал сломанный черенок из-под лопаты с узким ржавым наконечником. Копье
то есть.
Боже мой, что за создание? Я приподнялся, когда его увидал, а карлик, коротко
взвизгнув, отпрянул. Вскочив на ноги, пригнулся и стал тыкать в мою сторону копьем,
настороженно похрюкивая.
— Ты кто? — брякнул я, пытаясь нашарить на поясе пистолет, одновременно скользя
взглядом по полу и не находя автомата.
— Хто… — хрюкнул он, пуча маленькие глазки. — Кто… хты хто… хрю… хр… хты
хто… Хто? Хрю!
Монстр, как попугай, пытался повторять мои слова, коверкая их на свой лад. И он явно
боялся меня, во всяком случае, опасался. Я встал на колени, поглядывая то на него, то
вокруг. Коридор с низким покатым потолком… со сводом, выложенным крупными
железными плитками. Под ним тянулись трубы. Если выпрямлюсь, легко до них рукой
дотянусь. Стены тоже железные и пол.
Коридор плавно изгибался, так что я его видел метров на пять-семь всего, а что дальше
— неясно, хотя свет лился именно оттуда. И свет этот… Я моргнул. Ну да — он будто от
факелов! Куда это я попал? Откуда факелы в трюме старого парома, откуда коридор этот? И
карлик?!
После обморока раздражители из окружающего мира доходили до сознания медленно,
постепенно. Воздух теплый и влажный… Голова болит… Пахнет плесенью… В зад
упирается что-то острое. Я привстал, оглянулся: там лежала какая-то ржавая железяка.
Отодвинув ее, вновь посмотрел на существо. Убедившись, что я не пытаюсь напасть,
человечек опустил копье и присел на корточки. Он все еще тихо похрюкивал и посапывал,
шевеля несимметричными ноздрями-дырами. Какой-то мутант неизвестный? Как же так! В
Зоне бывают всякие существа, много среди них и крайне необычных, фантастических, но
почему я никогда не слышал про этих созданий? Новые мутации появляются не так часто, и
о каждой слухи тут же распространяются, сталкеры начинают обсуждать повадки монстров,
чем те питаются и прочее — ведь от этого зависят наши жизни.
— Тебя как звать? — спросил я.
Мягкие уши по бокам лысой башки шевельнулись.
— Хрять… как… хрю… тебя хря хрять…
Забавно до дрожи. Вдруг мне показалось, что это сон: все вокруг сделалось
нереальным, призрачным, словно я не спал двое суток, — в ушах звенит, коридор
подрагивает, чуть колышется… Сморщившись, я пару раз хлопнул себя по лбу, повращал
зрачками. Ощущение прошло, хотя звон остался — едва слышный, он доносился будто из-за
экрана, на котором прокручивалось изображение окружающего мира.
Я попробовал выпрямиться.
— Хря-я! — он вскочил, скаля клыки, яростно тыча в меня копьем. Наконечник был
хоть и ржавый, но с виду острый. И зазубренный. Ржавчина если в рану попадет — столбняк
или гангрена обеспечены, тем более аптечку с меня сняли вместе с контейнерами и всеми
поясными сумками. Я опять сел.
— Слушай, где мы находимся?
— Нахрюдимся… — вновь принялся обезьянничать он, опустив копье, и тогда я, резко
подавшись вперед, почти без замаха сильно саданул его острым концом железяки в лоб над
правым глазом.
Карлик, с хрипом вдохнув, повалился на спину, брыкнув короткими ножками и
выпустив оружие, а я уселся на него верхом и дважды съездил ему по башке. Череп не
пробил, зато рассек шкуру и на какое-то время вышиб из него дух.
Прикосновение к липкой мягкой коже были неприятны: я словно сунул руку в
кастрюлю, полную сгнивших слив. Карлик застыл, приоткрыв клыкастую пасть, я же
поспешно слез с него, взял копье и наконец выпрямился в полный рост.
Потолок и вправду был невысоким, метра два всего от пола. Пригнувшись, крепко
сжимая копье, я пошел вдоль стены: Коридор плавно повернул, затем еще раз — под прямым
углом и в другую сторону. В трубах над головой что-то едва слышно булькало. Не дойдя до
поворота, я присел под стеной, уставившись перед собой. Что-то очень странное
присутствовало во всем. Нет, ясное дело, странным было уже само наличие подобного
коридора в трюме речного парома и карлика в этом коридоре. Но мне казалось, что
пространство, в котором я нахожусь, стены и свод, пол и вот этот поворот, из-за которого я
все никак не решался выглянуть, — все это состоит из звона. Он накатывал волнами, и
каждый раз, когда становился громче, окружающее начинало чуть дрожать, расплываться, а
когда стихал — оно как бы стабилизировалось, уплотнялось. От звона ныли уши, и что-то в
моей голове, какой-то участок мозга отзывался на него мелким болезненным дребезжанием.
Я сидел неподвижно около минуты, и в конце концов звон стих. Из-за поворота
доносились приглушенные звуки. Они мне совсем не нравились, но делать было нечего, так
что я, вытерев рукавом пот со лба, осторожно выглянул.
***
В первый миг показалось: это видение, глюк. Не может такого быть, откуда здесь
взялся этот зал? Пусть даже с низким потолком, но все равно — он не мог поместиться в
трюме парома, к тому же, как и коридор, он состоял из железа, паром бы просто не выдержал
такого количества металла…
Но затем пришло понимание: я давно не на пароме! После того как меня оглушили в
рубке, дальнейшее было лишь галлюцинацией — никто не утаскивал меня сквозь пролом в
палубе, нет, мое тело сбросили в лодку, которая поджидала возле борта, и увезли куда-то…
В глубь Зоны? Не знаю, что это за место, может быть, катакомбы под Агропромом или что-
то еще, неважно, главное, я теперь далеко от Припяти.
Это объясняло многое. Железный зал, перекрытый узорчатой решеткой проем в
противоположной стене, сквозь который был виден другой коридор, — все это больше не
изумляло, не казалось бредом.
Но не объясняло, откуда взялись все те странные существа, которых я видел перед
собой.
Жирный человек, голову которого на манер падишахской чалмы обматывало грязное
полотенце, босоногий и в драном халате, сидел в колченогом кресле, таком низком, что
пухлые колени его находились где-то на высоте плеч. Позади, в углу, сжался кто-то в драном
пальто, неподвижный и какой-то блеклый, почти невидимый на фоне остального. Этим
«остальным» были четверо грязных людей в рванье, которые стояли на коленях перед
здоровяком в кресле и кланялись, повизгивая, стеная, бормоча и кудахча, как взволнованные
курицы. Я в первый момент принял их за зомби, но потом понял: нет, обычные люди, хотя
такие тощие, будто из концлагеря сбежали. На шеях были веревки… Рабы, что ли?
Слева от кресла высилась аккуратная горка черепов, а на середине пещеры стояла
круглая чугунная болванка. Что это у них, алтарь? В центре торчал большой крест, то есть
две толстые сваренные трубы, и на них висел полуголый мертвец. Руки с ногами не только
привязаны, но и… Я пригляделся. Ну да, их прибили заточенными электродами, пронзив
лодыжки и запястья, которые из-за этого превратились в окровавленные мешочки, набитые
дроблеными косточками и раздавленными сухожилиями. Наверное, в соответствующих
местах в трубах были дырки, куда входили концы электродов. На голове мертвеца был венок
из колючей проволоки, со лба и висков стекали струйки крови.
А по другую сторону алтаря, возле третьего выхода из зала, на полу лежали мои
контейнеры, сумки, оружие и ПДА.
Это что же такое, а? Куда я попал? В голове пронесся рой обрывочных мыслей,
надсадно жужжащих, будто обезумевшие пчелы: тайная лаборатория сумасшедшего ученого,
обосновавшегося в центре Зоны… Подземное капище культа мутантов… Бывшая секретная
база военных, где монстры, над которыми проводили опыты, вышли из-под контроля…
Толстяк что-то рявкнул, подняв руку-бревно, ткнул в алтарь. Четверо рабов в ответ
застонали, стали биться головами о пол и неразборчиво тараторить.
Сквозь рокотание их голосов я услышал сопение над самым ухом, и тут же что-то
острое уперлось мне в спину.
Чуть не вскрикнув, я развернулся, наотмашь ударив карлика кулаком, разбив ему
морду. Он взвизгнул и опрокинулся на спину, задрав ноги, но не выпустив копье. Ощущая,
как по копчику течет кровь, я вырвал оружие из его рук, обернулся, увидел, что находящиеся
в зале заметили меня, вскочил и прыгнул к своим вещам.
На ходу, широко размахнувшись, метнул копье и, хотя до сих пор не проделывал этого
ни разу, все же попал, правда, не туда, куда хотел: оно вонзилось в жирную ляжку толстяка,
вместо того чтобы пробить его грудь или отвисшее брюхо.
Тот взревел, полуголые мужики заверещали на весь зал и бросились ко мне. Упав на
колени возле вещей, я схватил автомат, развернулся, моля всех богов и демонов Зоны, чтобы
он оказался заряженным, нажал на курок…
Мне повезло и не повезло одновременно. Они не разрядили оружие, но один из рабов,
сжимавший в руке заточенный кусок арматуры, оказался проворнее остальных. В рожке
оставалось патронов шесть, и все пули вонзились в тело смельчака, вместо того чтобы
поразить троих или четверых. И только теперь я понял: у всех них были одинаковые лица,
темные и узкие, с блестящими глазами… Это что, близнецы, аж четверо? А тот, Что на
кресте?…
Мужчина повалился навзничь, обдавая все вокруг брызгами крови. Перезаряжать
времени не было. Швырнув автомат в морду ближайшего раба, я побежал прочь.
Нырнув в проем, помчался по коридору, похожему на тот, по которому я достиг зала,
хотя и без всяких изгибов. Он тянулся вдаль, прямой как стрела, тускло освещенный — я не
мог разглядеть, что находится дальше пары десятков метров.
Хорошо, я успел съесть шоколад, попить воды и немного поспать — а то бы свалился
без сил, слишком много событий пришлось на вчерашний день и вечер. Я и сейчас
чувствовал себя неважно, сердце опять принялось колотиться, как сумасшедшее, ноги
дрожали. Но все же я бежал, не падал, пока не увидел, что впереди тусклый свет становится
ярче. И одновременно до сознания дошло: сзади не доносится топот ног, звук тяжелого
дыхания, ничего… Меня не преследуют! Я оглянулся на ходу: так и есть, пусто, — повернул
голову вперед и увидел конец коридора, проем, зал, алтарь, кресло с толстяком… Я опять
попал сюда?! Но как, ведь коридор шел прямо!
Размышлять не было времени: в то время как один раб, изрешеченный пулями,
подыхал, царапая ногтями пол, содрогаясь всем телом, остальные встали слева и справа от
проема, поджидая меня. Они знали, что я вернусь, но схватить не успели: в последний
момент, сообразив, что происходит, я наподдал и пронесся мимо них, увернувшись от
протянутых рук, хотя две или три заточенные арматурины царапнули по плечам. Времени,
чтобы остановиться и вытащить из груды вещей пистолет, не было. Увидев прямо перед
собой распятого мужчину (лицо было точно таким же, как у остальных), я чуть не налетел
животом на алтарь, оттолкнулся от него и прыгнул к другому проему, тому, через который
впервые попал в зал.
Под ноги метнулся громко хрюкающий карлик — покатился, размахивая короткими
толстыми ручками, и ударил по лодыжкам, так, что я, споткнувшись, рухнул на пол. И через
мгновение сверху, вереща, навалились рабы.
Глава 4
Второй раз за эти сутки меня стукнули по голове. Не знаю, чем били тогда, в рубке, а
сейчас — куском арматуры. Звон заглушил остальные звуки, превратившись в надсадное
дребезжание, от которого содрогалось все вокруг. Сознание то погружалось в беспамятство,
то выныривало из него; иногда окружающее темнело, а иногда багровый свет разгорался
вновь.
Бормоча и толкаясь, мужчины подтащили меня к толстяку, бросили на спину. Один сел
мне на колени, прижав ноги к полу, второй схватил за руки, а третий куда-то ушел.
Как во сне, мутном ночном кошмаре, я видел человека в кресле, который выдернул из
бедра копье, скалясь, сопя и гримасничая. Он что-то повелительно рявкнул. Я лежал боком к
нему и, для того чтобы видеть кресло, должен был скосить глаза влево, — а теперь,
разглядев движение с другой стороны, скосил их вправо. Раб пытался стащить крест с
чугунного алтаря. Тот накренился, чуть не упав, мужчина что-то залопотал, закряхтел, но все
же удержал его. Перевернул горизонтально и принялся выдирать электроды, которыми
мертвец был пригвожден к трубам. Потом сорвал веревки с его запястий и лодыжек — тело
плашмя упало на пол.
Только тут я понял, чтоб они собираются сделать со мной, и, дернувшись, сбросил
того, что сидел на моих коленях. Раб тут же вскочил, но я согнул ногу и сразу резко
распрямил, лягнув его пяткой во впалую грудь с выступающими ребрами. Раздался
приглушенный хруст, мужчина полетел на пол.
Высвободив правую руку, я приподнялся, вцепился в грязные волосы на затылке
второго раба, что было сил дернул и опрокинул, со стуком припечатав затылком о пол.
Извернувшись, схватил выроненный кем-то кусок арматуры, сел и попытался вонзить в шею
третьего, как раз подскочившего ко мне от алтаря, но промахнулся, попал в плечо. Толстяк в
кресле заухал, забасил что-то, и все трое одновременно набросились на меня. Размахивая
арматурой, я прикрыл лицо, отворачивая голову: удары сыпались градом по голове, плечам,
груди. Потом кто-то вмазал мне в живот, и я чуть не задохнулся. Воздух улетучился из
легких, как из пробитого надувного шарика; бросив арматуру, я согнулся, поджав ноги к
груди, чтобы умерить боль.
Они потащили меня к кресту. Я наконец смог вдохнуть и вновь начал отбиваться, но на
этот раз вырваться не сумел: меня уложили на спаянные трубы, руки развели в стороны и
вместе с ногами стали привязывать лохматыми промасленными веревками.
— Вы что делаете?! - засипел я, все еще ощущая ноющую тяжесть в животе и не в
силах кричать. — Отпустите, уроды!
Конечно, ни к чему мои стоны не привели. После того как конечности оказались
прикрученными к трубам, рабы подняли крест; двое забрались на алтарь, третий стал
подталкивать его снизу. Наконец его приподняли и вставили основанием в отверстие на
середине алтаря.
Я повис, извиваясь и дергаясь. Привязали меня неумело, освободиться — не проблема,
но на это требовалось время, а его-то как раз и не было. Крест был повернут так, что
жирного в кресле я видел лишь краем глаза: Помахав копьем, он ткнул наконечником в мою
сторону. Двое встали перед алтарем; сквозь бормотание донесся звук шагов, я извернулся,
глядя за правое плечо: третий приближался ко мне с пучком заточенных электродов и
большим молотком.
Звон, звучащий все это время приглушенно, всколыхнулся и будто разросся, набух,
заполнив все вокруг. Я пытался вырваться, выпученными глазами глядя на
приближающегося человека, чувствуя, что веревки уже ослабли, еще немного — и сумею
освободить правую руку. Но времени не осталось совсем: мужчина положил электроды на
край алтаря и стал залезать.
Остальные опустились на колени, а этот, взяв один электрод, выпрямился. Скрипнув
зубами, я что было сил дернул плечом. Веревка треснула, будто надломленная палка,
прогнившие волокна уже готовы были порваться, но тут заточенный, как игла, конец
электрода уперся в рукав куртки на левом запястье. Бледная худая рожа, лишенная и подобия
мысли, с затянутыми пеленой зенками, оказалась прямо передо мной. Крепко сжимая
электрод за середину, раб поднял молоток высоко над головой, примериваясь. Я дернулся
вновь, да так, что предплечье пронзила боль. Молоток резко опустился, ударил по электроду,
и тут стена зала за спиной раба проломилась.
Во все стороны полетели обломки; вместе с серым утренним светом внутрь хлынула
вода.
И одновременно веревка на правой руке лопнула. Локтем я оттолкнулся от трубы,
резко подавшись вперед, нагнув голову, словно бык, в ярости бросившийся на врага. Лоб
врезался в лицо мужчины, одновременно молоток ударил по тупому концу электрода —
второй, заточенный, со скрежетом пробил мои наручные часы, в которые упирался,
соскользнул, пробороздил ржавую поверхность трубы, оставив на ней серебристый зигзаг.
Получив удар по носу, мужчина вверх тормашками полетел с алтаря. Он упал,
опрокинув двоих коленопреклоненных рабов, но я лишь краем глаза видел, что там
происходит, потому что был занят — рвал освободившейся рукой веревки.
Бьющая сквозь пролом вода омывала алтарь, быстро наполняя зал. В широкое
отверстие, сквозь которое она вливалась, просунулся железный нос катера, украшенный
станиной с гранатометом. Рядом возникло лицо Пригоршни; стоя на палубе, он наклонился
вперед, заглядывая.
— Никита! — заорал я и, высвободив наконец правую руку, нагнулся.
Надсадный звон будто разросся, заполнив собою окружающее пространство, сам стал
этим пространством, каждым предметом в нем, стенами зала, сводом и полом — а после
лопнул.
Будто пелена спала с моих глаз: я увидел, что нахожусь в помещении с низким
потолком, вокруг дерево, а не железо… Я был в трюме баржи!
Толстяк в кресле обернулся зомби, необычайно жирным, распухшим, с отечной серой
рожей и мертвыми глазами. Лица рабов поплыли, смазались… Я увидел Витька, Стечкина и
Серого. Крест так и остался крестом из сваренных труб, зато чугунный алтарь превратился в
большой, сбитый из бревнышек поддон.
Сорвав веревки с ног, я сделал шаг, и правая ступня провалилась в щель между
досками. Вода прибывала, плескалась вокруг, покачивая тело мертвеца, раньше распятого на
кресте, где чуть было не распяли и меня… Это был Копатыч! Я узнал его сначала по
непомерно огромным ногам — должно быть, он носил обувь пятьдесят шестого, если не
пятьдесят восьмого размера, потому-то его и прозвали Копатычем, — и лишь затем
разглядел знакомые черты в грязном, заросшем щетиной лице.
Раздался крик, мимо плеча пролетел кусок арматуры. Пригоршня, упав на одно колено,
поднял «беретту» и выстрелил несколько раз подряд. Высвободив ногу, я спрыгнул с
поддона в воду, обернулся: всех сталкеров из группы Медведя первая волна отнесла к стене,
теперь Серый неуверенно топтался там, пялясь перед собой пустыми глазами, а Стечкин с
Витьком шли ко мне.
Очередная пуля из пистолета попала в зомби, но это не произвело на страшилу особого
впечатления. Кряхтя, он уперся в подлокотники кресла широкими лапищами, встал и сделал
шаг. Пригоршня повернул гранатомет, я выкрикнул: «Не в него!» — но было поздно: Никита
выстрелил.
Граната, с шипением пролетев через весь трюм, ударила в распухшую грудь и
взорвалась. Массивное тело раскрылось, как чашечка цветка, распустилось дрожащими
темно-красными лепестками, брызнув во все стороны кровавым нектаром. Зомби отбросило
назад, опрокинув кресло, он врезался в Серого.
— Не в него! — проорал я, с трудом пробираясь вперед, навстречу потоку. — В
контролера стреляй! Вон он! Под стеной!
Никита заморгал, прищурился и наконец увидел того, кого я сумел разглядеть лишь за
пару мгновений до взрыва гранаты.
Контролер — спутанные темные волосы, пухлая морда, поросячьи глазки. Сильная
тварь, раз могла столько времени удерживать под пси-контролем четверых, заставила их
распять товарища, навела иллюзию железного подземелья, а после сумела подчинить и меня,
да так, что я не только с самого начала ничего не заметил, но и потом, на протяжении всего
времени, пока находился под ментальным колпаком, даже не подумал о контролере, о
вероятности того, что окружающее — галлюцинация… Он был — тем серым кардиналом,
кто направлял действие безумного спектакля и создавал декорации, — но когда выстрел из
гранатомета разрушил борт парома, даже эта тварь не смогла противостоять нахлынувшей
реальности.
Однако и теперь он еще мог управлять тремя мужчинами и при этом прятаться от нас,
наводя морок. Серую фигуру, притаившуюся в дальнем углу трюма, скрывала блеклая
пелена, тени клубились вокруг нее, наползали, то густели, то становились разреженнее…
Сталкеры из группы Медведя были уже все равно что мертвы: слишком долго
находились под пси-контролем, мозги их теперь превратились в труху. Стараясь не думать о
здоровых мужиках, чья жизнь закончилась или вот-вот закончится так ужасно, я поспешил к
напарнику. Уровень воды быстро увеличивался, баржа опускалась, и катер начал вплывать в
трюм. Чтобы удержать его на одном месте, Пригоршня ухватился за край пролома.
— Быстрее давай! — крикнул он, сжимая пистолет свободной рукой и целясь мне за
спину.
На ходу я оглянулся: зомби плавал брюхом кверху в потемневшей от крови воде, двое
сталкеров, которых тварь перестала контролировать, неподвижно стояли под стеной, будто
манекены, не замечая воду, доходившую им до груди, а Стечкин брел за мной: контролер до
сих пор управлял им. Серые тени вокруг замершей в углу фигуры на мгновение разошлись, и
я увидел бездонные темные глаза, в которых тускло светился нечеловеческий, безжалостный
и очень странный разум. Все поплыло, закачалось, звон, стихший после того, как появился
катер, зазвучал вновь. Я остановился. Глаза увеличились, стали размером с блюдца, а затем
превратились в солнца, два черных светила, горящие мертвенным светом, которые беззвучно
говорили: иди сюда, ко мне, возвращайся… Покачнувшись, я начал поворачиваться,
медленно, помимо воли переставляя ноги. Громыхнула «беретта», и глаза моргнули. Два
черных солнца исчезли, наваждение прошло: Пригоршня попал твари в брюхо. С одного
пистолетного выстрела их не убить, но он заставил мутанта ослабить пси-контроль, сломал
иллюзию. Преследовавший меня Стечкин остановился, остальных течение уже опрокинуло и
закружило под стеной.
Я был в метре от катера и потянулся к нему, собираясь ухватиться за борт, когда над
головой что-то тяжело заскрипело, переборки издали низкий стон, и баржа стала крениться,
дальним бортом уходя в глубину. Пол под ногами сдвинулся, вода заклокотала,
стремительно вливаясь внутрь, — меня потянуло назад.
Катер боком внесло в трюм, а я с головой ушел под воду. Забился, отталкиваясь от
скользких досок, пытаясь всплыть, и тут сильная рука ухватила воротник куртки.
Никита выволок меня на борт, одновременно дергая рукоять подвесного мотора на
корме. Тот забулькал, закряхтел и включился, выплюнув струю сизого газа, остро пахнущего
бензином. Перевалившись через борт, я рухнул на дно, хрипя и фыркая. Встал на
четвереньки, помотав головой, выпрямился — катер плыл прочь от быстро уходящего под
воду, сильно накренившегося парома. Позади все клокотало и шипело, над бушующей рекой
вспухали огромные маслянистые пузыри, между которыми водовороты выносили доски,
какой-то мусор, обрывки ткани и палки.
Пригнувшийся возле мотора Никита повернулся ко мне и ухмыльнулся. Я сказал:
— Там еще карлик был. На самом деле это, наверное…
Позади катера из воды вынырнула псевдоплоть.
***
Глава 5
***
Обойдя башню, мы встали под ней.
— Не, не радар это, — объявил напарник.
— Ясное дело.
— Ты глянь, тут их четыре, тарелки эти, в разные стороны направлены. И потом, они ж
решетчатые вон, на радарах не такие. Странная какая-то штука, я таких никогда не видел. И
ты послушай — она ж работает!
Вслед за ним я прижался ухом к железной стенке башни и различил гудение: возможно,
где-то в глубине постройки работал трансформатор. Я предположил:
— От кабелей каких-то подпитано подземных.
— Ну и что это, Химик? Ты ж ученый у нас, вот и объясняй.
Я пожал плечами.
— Понятия не имею. Хотя постройка интересная, конечно. Ладно, идем.
Дальше тянулось настоящее болото, и я решил, что пойду первым, поскольку у меня
было весло, которым можно тыкать перед собой, чтоб не уйти ненароком в трясину по уши.
Через некоторое время я сказал:
— Слушай, куда мы вообще после этого дела собирались? К Курильщику назад, так? А
ну посмотри, в каком он отсюда направлении.
Часы Пригоршни, в отличие от моих, остались целы, а там кроме обычного циферблата
со стрелками еще и компас. Он поглядел и нахмурился.
— О! Это еще что за чертовщина?
— Что там? — спросил я, делая шаг к нему. Напарник показал часы. Слева на
циферблате был небольшой ободок с тонкой стрелкой компаса, и она равномерно кружилась,
будто кто-то медленно водил вокруг запястья магнитом.
— Так… — Это мне окончательно не понравилось, и я замер, прислушиваясь к
ощущениям, но не чувствуя ничего особенного: ни холодка под ложечкой или мелкой
внутренней дрожи, ни озноба, испарины, ничего, что обычно сопровождало приближение
аномалии или начало каких-то бурных событий. Этой способностью меня, как я думаю,
наградил отец. Он сам из Вологды, потом попал в этот район, женился на местной, живущей
неподалеку от Кордона (с другой стороны, конечно, но все равно — в довольно опасном
районе, когда-то попавшем под радиоактивное заражение), и вскоре после этого я родился.
Матери почти совсем не помню, она рано очень умерла, а была, по словам отца, женщиной
странной, молчаливой и отрешенной. Я не совсем уверен, может, это мне привиделось по
малолетству, а может, и правда, но с детства в памяти осталась одна картина: мать, еще
совсем молодая, почти девчонка, коротко стриженная и с запавшими глазами, сидит на стуле
перед столом без клеенки, уставившись на стакан, который стоит на середине столешницы.
Не моргая глядит на него — и вдруг он начинает ползти, медленно, чуть дрожа, сдвигается
сам собой, пока не доползает до края, и тогда падает, разбивается, а мать сидит в той же
позе, будто ничего этого не замечая. Когда она умерла, за мной приглядывала старуха-
соседка, а отец то появлялся, то вновь надолго исчезал в Зоне. С детства меня окружали
«разряженные» артефакты… Может, отсюда мои способности? Или от матери? В конце
концов меня в интернат сдали, а после отец оплатил учебу в институте, потому что у меня
интерес к химии проснулся. Ну а потом сгинул он, я тогда на последнем курсе учился.
Выбирай жизнь. Выбирай будущее. Выбирай карьеру. Выбирай семью, стиральную машину,
удобный диван и друзей. Я выбрал другое — Зону. Узнав, что произошло, институт бросил и
пришел сюда. Собирался его найти, хотя мне и говорили, что нереально это, но главная
причина в другом была: тянула меня Зона к себе, звала — неслышно, но настойчиво.
— И как тебе это? — спросил Пригоршня.
— Как… Хреново до невозможности, что компас ничего не показывает. Блин, куда же
мы забрели, а?
— Не знаю. Что-то мне не по себе, — откликнулся он, поежившись.
С кроны дерева, растущего между бараками, шумно взлетела ворона и каркнула —
громко, пронзительно, будто выругалась в сердцах. Никита наклонился, схватил камень и
швырнул в нее, но, естественно, недобросил.
— Чеши отсюда! — выкрикнул он.
— Ты не психуй, — посоветовал я. — В Зоне это до добра никого еще не доводило.
Он покачал головой, насупленно глядя перед собой, потом сказал:
— Ладно, идем дальше. Может, в бараках оружием разживемся каким? А то с
этим… — Напарник помахал разряженным пистолетом. — Я не чувствовал себя таким
голым с тех пор, как в последний раз мылся.
Я пошел, цевьем весла проверяя путь, широко шагая с кочек на травяные островки и
опять на кочки. Пригоршня, тихо сопя, топал сзади. Он чуть не налетел на меня, когда я
резко остановился.
— Ты чего?
— Гляди… — Я присел на корточки.
Впереди было подобие кратера, конус с бетонными стенками, метров на двадцать
утопленный в землю. Вода здесь становилась прозрачней, и я видел уходящую в глубину
лестницу, тоже бетонную, — поначалу вполне отчетливо, а дальше она исчезала из виду,
скрытая островками пены, неподвижной взвесью крупных грязевых хлопьев и какими-то
желто-зелеными травянистыми сгустками, висящими в тоще воды на разной глубине.
Примерно в десятке шагов под ногами на широкой ступени лежало тело в военной форме,
рядом — каска. Лица мы не разглядели, но заметили чуть ниже оружие, которое мертвец
держал за ремешок. Не то ружье, не то автомат, мне такое не встречалось. А дальше, едва
различимая в наполнявшей нижнюю часть амфитеатра полутьме, просматривалась лежащая
на боку массивная прямоугольная платформа с узкими гусеницами, необычной формы
башней, откуда торчал короткий ствол.
— Слушай, да это же пушка! — сказал Пригоршня. — Ну точно! Пушка на гусеницах.
Самоходная.
— Никогда раньше такого оружия не видел.
— А солдатика того, может, Медведь и завалил? — предположил напарник.
— Может быть. Надо это дело обойти как-то.
Но мы продолжали стоять, глядя в бетонный амфитеатр. Вода была неподвижна, тело
внизу тоже. Травяные комья висели, будто странные дохлые рыбы, ступени уходили во
мрак… Картина эта завораживала, казалось, что в застывшей болотной глубине помимо
пушки и мертвеца притаилось что-то еще, какая-то сокровенная тайна Зоны.
— Неужто Медведь таки высмотрел здесь где-то поле артефактов? — пробормотал
Никита. — Это ж какие деньжищи? Надо, надо если не Медведя найти, то поле это —
обязательно, правда? Вездеход себе броневой оборудуем, с радаром, да с пушечкой, да с
электроникой всякой. И большой, чтоб в нем спать можно было. Борода мне говорил, что
может систему обнаружения такую смонтировать, что никакая сука втихаря не подберется,
если мы не захотим ее подпустить. Слышь, Андрюха? Это ж песня, а не машина будет,
только деньги нужны на это на все немалые…
Я бы тоже не отказался от подобной машины, но для Пригоршни «универсальный
вездеход-броневичок» был особой страстью, голубой мечтой, ради которой он и жил все
последние месяцы, после того как я однажды рассказал, что было бы неплохо заделать себе
такую штуковину. Он сразу загорелся, стал расспрашивать, что я имею в виду, и в результате
впечатлился этой идеей куда больше меня, ее автора.
— Идем, — решил я наконец. — А то будем до вечера туда пялиться да мечтать.
Хотя… чувствуешь, тут вроде как время не двигается.
Внимательно глядя под ноги, чтобы ненароком не оступиться и не соскользнуть вдоль
бетонного откоса, я стал огибать препятствие, и поспешивший следом напарник спросил:
— Что это ты про время? Как «не двигается», что это значит?
— А ты помнишь, сколько мы уже здесь? Он помолчал, соображая.
— Больше часа, наверное.
— А освещение, видишь, такое же, как было. — Я махнул рукой вверх. — Светлее не
становится, хотя мы ранним утром катер бросили.
— Ну так что? Осень ведь сейчас. Осенью так бывает, что целый день — будто
сумерки. Пасмурно, потому что и солнца не видно…
— Это само собой, но меня такое ощущение не оставляет, будто тут все замерло. И
время тоже, понимаешь?
Я не видел, но ясно понял, что за моей спиной Пригоршня пожал плечами.
— Не, — решительно сказал он. — Этого не понимаю.
Но все же мои слова заронили в его душу сомнение, потому что когда мы,
оскальзываясь и переступая по кочкам, миновали уже половину кратера, напарник объявил:
— Ну вот, врешь ты. Я сейчас на стрелки глядел — идут себе, как всегда. Почти две
минуты мы уже вокруг этой фигни бредем, ясно тебе?
Настала моя очередь пожать плечами.
— Это не показатель, Никита. Часы могут и тикать, а время остановилось. Хотя ты
прав, вру я, конечно. Время не может встать, просто атмосфера тут такая. А ПДА твой как?
Он посмотрел и сказал:
— Нет, пусто. Слушай, а помнишь историю про потерянный взвод?
— Это ты всякие сказки зоновские собираешь по барам да лагерям, а я не очень-то ими
интересуюсь.
— Ну так я расскажу! Вот слушай…
— Не надо, — перебил я. — Не хочу я твои бредни слушать.
— А ты все-таки послушай, — настаивал Пригоршня. — Очень мне эта история
нравится. Однажды из НАТО прибыла делегация во главе с каким-то очень важным
генералом, чуть не самым главным там у них. Тут, конечно, подсуетились, сталкеров —
бродяг поразгоняли, чтоб на глаза не лезли, скупщиков втихаря предупредили: никаких, мол,
крупных партий товаров из Зоны наружу не пытаться в это время вывезти, а то накроется
медным тазом весь ваш бизнес. Подмели все, розы красной краской покрасили… Ну вот,
проехалась, значит, эта делегация вдоль периметра, по Кордону прошлась, а потом главному
буржуинному генералу взбрело в его генеральскую голову дальше углубиться, чтобы,
значит, заценить обстановку по полной программе. И он об этом своем желании всех
оповестил. Тут, конечно, мельтешение началось, потому что очень ведь важная персона… И
отрядили ооновцы свой взвод самых опытных вояк: пятнадцать автоматчиков, да трех
пулеметчиков, да двух гранатометчиков, да одного связиста с самой мощной, навороченной
рацией, и еще интенданта с бочкой варенья и корзиной печенья. В делегации, конечно, у всех
мобильники имелись, но ты ж знаешь — здесь они почти нигде не работают. Сели они в
вездеходы-броневики и поехали. Экскурсия всего день должна была продлиться, собирались
вдоль Кордона по внешней стороне прошвырнуться, вглубь немного заехать — но немного
совсем — и назад.
— И не вернулись? — предположил я.
— Ну! — сказал Пригоршня. — Откуда знал?
— Так история твоя как называется?
— А, ну да. В общем, пропал взвод вместе с главным генералом. Они связь с Кордоном
чуть не постоянно поддерживали. А потом вдруг как отрезало. Замолкли и на вызов не
отвечают. Но перед тем на какую-то странную дорогу выехали. Потому что у вояк проводник
был, сталкер по имени Злой, который тогда считался лучшим специалистом по тому району
Зоны, каждую тропку в нем знал, каждое деревце. На него вояки как-то вышли и заплатить
ему пообещали очень прилично, он и подписался сопроводить их. Но, конечно, не как
сталкер, его для этого дела обрядили в военную форму, и перед лицом высокого начальства
он должен был сержанта изображать. Так вот он в рацию сказал, что, мол, экспедиция ихняя
на какую-то странную дорогу выехала. Говорит, сколько лет тут брожу, а дороги такой не
видел ни разу! Нет здесь этой дороги, не может ее быть, потому что раньше не было, — а вот
же, есть! Широкая, земляная, прямая, посреди леса тянется, и деревья срубленные по краям
лежат, аккуратно так. Но давно срублены, потому что уже сухие совсем. Очень, говорили, у
Злого голос изумленный был. И он испугался — сказал воякам, что надо с той дороги
линять. Но генерал, должно быть, устал по ухабам трястись и захотел дорогу
проинспектировать. И приказал по ней ехать. И поехали. Последние слова Злого были:
дорога ровная, едем, что впереди — не видно, потому что солнце яркое и там туман такой
желтый клубится. И все, потом — тишина.
Пригоршня замолчал. Я перепрыгнул на земляной островок, торчащий из жижи,
потыкал веслом перед собой, шагнул дальше и сказал:
— Что, и все? Дрянная история, без морали и без финала.
— Морали в ней нет, — согласился напарник. — А финал еще будет, погоди, я не
дорассказал. В общем, шум поднялся неимоверный: слыханное ли дело, такое начальство
сгинуло! Полковника, который был ответственен за организацию экспедиции, — под
трибунал, а еще буржуины два спецвзвода молниеносно прислали на супервертолетах. Те
полетали-полетали над районом, где Злой в последний раз на связь выходил, — тихо, нет
никого. И, главное, дороги широкой земляной тоже никакой нет! Они тогда сели, лес
прочесали, окрестности — пусто. Ни тебе следов побоища, ни трупов, ничего. Делать нечего,
пришлось им возвращаться. Ну и потихоньку улеглось все, забылось это дело, мало ли в Зоне
странных вещей приключается. Как вдруг в лагерь к Толстому прибегает взволнованный
сталкер Бажан, который со Злым дружил, и говорит: Злой на связь вышел, я с ним
разговаривал! Тут такие рации, которые могут в этих местах работать, не у многих есть, но
вот у Бажана была, потому что он здоровый лось и мог ее за собой таскать. Но, говорит,
Злого слышно, только если возле домика лесника покойного стать в третьем юго-восточном
квадрате, а чуть отойдешь — помехи, и он замолкает. Бажану, конечно, не поверили, но он
заложился на тыщу евро, что правду говорит, и тогда подручный Толстого и еще двое
сталкеров пошли вместе с ним. Возвращаются на следующий день в лагерь, затылки чешут.
Говорят: да, как встали возле той сторожки, покрутил Бажан настройку — и голос Злого
прорезался. Он так монотонно повторял: Бажан, где ты, это Злой, выходи на связь, эй, ну где
же ты… Мы с ним заговорили, так он чуть с ума не сошел от радости, принялся кричать,
смеяться, плакать… Мы спрашиваем: где вы находитесь, гражданин Злой? Он говорит: тут
долина какая-то между гор. Дорога нас сюда привела, а дальше — нет ходу. Мы назад, а она
пропала уже куда-то, не можем ее среди скал найти. Здесь водопадик, речка, два озерца и
рощицы. Остатки колхоза еще. Звери всякие. А в горах живут… Тут шипение пошло, вой,
треск в эфире. Злой кричит: выведите меня отсюда, братцы! Найдите меня, заберите,
помогите… И все, и тишина.
Потом уже Злой ни с кем не разговаривал, не слышал, когда ему пытались отвечать, —
хотя иногда отдельные сталкеры или вояки его слышали, в разных местах вдруг голос в
рациях, а то и в радиоприемниках всплывал. Он, должно быть, со скуки или в надежде, что
запеленгуют его и вытащить смогут, рассказывал, как там оно у них, что здесь и другие люди
живут, и как военные с ними сцепились, да как экспедицию в горы отрядили… Последнее
вроде бы от него сообщение было про то, что они «на небо залезли». Ну, это так…
иносказательно. То есть они до вершин добрались, а потом он выкрикнул: братцы, оно
бесконечное! Шар это, наверное, без конца и края! — и все, больше уже не слыхал никто
Злого, наверное, рация сломалась.
— А, так вот откуда у легенды про пузыри ноги растут, — кивнул я.
— А ты в них не веришь, значит?
— Нет, конечно. В Зоне много необычного, но пространственные искривления — это
уже физика, понимаешь?
Пригоршня помотал головой.
— Не понимаю.
— Это нарушение физических законов.
— Та ну, а аномалии, карусель, к примеру, — это тебе не нарушение, что ли?
— Это локальный феномен гравитационный, а пространственные пузыри всякие…
Слишком что-то глобальное, не бывает такого. Ладно, стоп, пришли мы.
Нет, болото не закончилось, но мы наконец добрались до первого барака — длинного,
приземистого здания с покатой рифленой крышей и дверью в торце.
— Давай внутрь, что ли? — предложил напарник. — Надоело мне по этой топи
прыгать.
Я налег плечом на дверь, открыл, увидел стоящего прямо передо мной мужчину и
ударил его веслом по голове.
***
Глава 6
Изнутри на двери и стене рядом с ней были железные «ушки», но засов отсутствовал.
Напарник схватил брошенное мною весло и вставил в них.
— Сломают быстро! — крикнул я уже на бегу.
— Больше нечем!
В помещении было полутемно. Слева неподвижно лежал еще один человек в комбезе,
лицом кверху и с глубокой раной на груди, а рядом, сжимая большой нож, — сталкер
Горбун, весь в крови. Вдоль стен тянулись двухэтажные койки, между ними стояли
тумбочки; возле противоположного конца барака виднелся большой металлический ящик,
напоминающий старинный сундук с покатой крышкой. Мы успели пересечь большую часть
помещения, когда позади лязгнуло, — я и Пригоршня как по команде упали, откатившись в
разные стороны, он за койку, я за сундук. Тот стоял в конце прохода между двумя рядами
коек. Напарник оказался ближе к двери, от которой мы бежали; встав на колени, я увидел его
сгорбленную спину впереди справа. Боком я положил пистолет-пулемет на железную
крышку, направив ствол на дверь. Наклонил голову к левому плечу, чтобы точным
выстрелом мне не снесли макушку, вновь приподнялся, выглядывая одним глазом. По
сторонам от двери было два узких окошка, и как только в одном из них мелькнула чья-то
голова, я выстрелил. «Ингрэмы» легкие, поэтому разброс у них сильный, хотя этот,
длинноствольный, бил точнее. Первые пули попали в стену рядом, но потом стекло в окне
взорвалось. Одновременно что-то мелькнуло во втором окошке, и тут же Никита, улегшись
плашмя на койку и уперев локти в ее край, выстрелил из своего диковинного ружья.
Лучше бы он этого не делал.
Сначала оружие громко загудело, а потом оглушительно взвыло. Из тонкого ствола
вырвалась молния, но не такая, как нам привычно видеть в небе, а прямой, как стрела,
световой стержень ярко-белого цвета. Это был не лазерный луч, почему-то я сразу решил,
что оружие стреляет электроразрядами. И сейчас разряд впился в окно.
Пространство лопнуло, наступила пронзительно звенящая тишина: я оглох. Будто в
немом кинофильме увидел, как вокруг лишившегося стекла оконного проема по рифленому
железу зигзагами побежала трещина и стремительно описала неровный круг метрового
диаметра, после чего оплавленный, почерневший участок стены выпал наружу.
В дыре сначала виднелись небо и край башни с решетчатыми тарелками, а затем возник
силуэт. Постепенно звуки начали проникать сквозь ватный заслон в ушах — я уловил
приглушенные шумы и неразборчивые крики. Выпрямившись на коленях, направил ствол в
сторону пролома. Человек за ним поднял ружье — такое же, как у Пригоршни, — но я нажал
на курок первым.
«Ингрэм» затрясся в руке; выстрелы я услышал, как отдаленный стук молотка. Пули
прошили темного сталкера, он отпрянул, не успев открыть огонь, и пропал из виду. Патроны
в рожке закончились.
Я вновь услышал отдаленные крики, перевел взгляд вправо и увидел Пригоршню — он
спрятался за кроватью, полуобернувшись, махал рукой и разевал рот.
— Пригнись… — угадал я по движению его губ. — Вниз, Химик! Подстрелят!
Тут из ушей будто вынули ватные тампоны — все звуки окружающего мира ворвались
в голову, и в это же мгновение до меня дошел смысл происходящего. Да я же стою,
подставив лоб и грудь любому стрелку, который вознамерится пальнуть из окон!
Я нырнул вниз, повернулся и сел, прижавшись спиной к сундуку. Вовремя: над головой
взвизгнуло.
Но потом все стихло. Должно быть, там, за дверью, оценивали диспозицию и
прикидывали, что делать дальше.
— Андрюха, ты как? — крикнул Пригоршня. — Не зацепило?
Я поднял пистолет-пулемет стволом к потолку, вытащил пустой рожок и ответил:
— Нет. Но я оглох совсем, после того как ты… Что это было? У тебя уши не
свернулись?
— Я рот разинул перед этим, — ответил он. — Будто чувствовал. Все равно тряхануло
сильно, но теперь уже лучше. Тут, на этой штуке, верньер есть.
Ногой я за ремень подтягивал к себе сумку, которую сорвал с пояса убитого под
дверями сталкера.
— И для чего он?
— На нем «макси», «норма» и «мини» написано, так я, перед тем как пальнуть, с
перепугу на «макси» поставил, ну и…
— Так на «мини» переведи! У меня чуть голова не лопнула! Это — электрическое
ружье какое-то, оно…
— Лезет! — перебил он. На другом конце барака загрохотал автомат.
Я к тому времени успел раскрыть сумку и как следует рассмотреть свое оружие.
Приклад был телескопический, выдвижной, с плечевым упором из стальной проволоки. А в
сумке оказалось два запасных магазина. Всего два! Это значит, шестьдесят четыре патрона…
Маловато будет. Я перезарядил, повернул рычажок на ствольной коробке, меняя режим
стрельбы. В передней части с нее свисал короткий узкий ремешок, чтобы можно было
удерживать оружие второй рукой. Я уже собрался открыть огонь, но Пригоршня опередил
меня.
Должно быть, он последовал моему совету, переведя верньер в положение «мини»,
потому что теперь никакой молнии не было, лишь тончайшая, едва заметная нить
прочертила воздух наискось, от койки до окна.
Все-таки Никита классный стрелок: он попал точно в голову того, кто поливал нас
автоматным огнем. Оружие мгновенно смолкло, фигура за окном исчезла, и стало тихо.
— Ты видел? — громко спросил он. — У них «стерлинги», а еще…
— Чего? — Я не отрывал взгляда от противоположного конца барака, но пока в окнах
никто не возникал. — Это еще что за киберпанковское оружие?
— Какое? Я говорю — «sterling», английские стволы, девятимиллиметровые. Они так
себе, но у того, кто вот сейчас стрелял, — у него, кажись, «FN-P90». Вот это хреново,
Андрюха.
— Почему? — спросил я.
— Это бельгийский пистолет-пулемет, а бельгийцы оружие всегда суперское делали.
Тут, видишь, темновато, но «эфэн» при плохом освещении подсвечивает. Там этот,
тритиевый источник.
— Какой? — начал я и не договорил: в обоих окнах возникли фигуры.
Нам просто повезло. Я выстрелил в окно слева, а Никита-в правое, и оба мы попали.
Эти ребята решили накрыть нас залпом одновременно из электроружья и пистолета-
автомата. Уж не знаю, что они там использовали сейчас, «стерлинг» или этот
контрастрайковский «эфэнпэ-девяносто», но автомат послал короткую очередь, после чего
смолк, так как по меньшей мере три пули из моего «ингрэма» попали в темного сталкера.
Электроружье успело выплюнуть молнию, перед тем как заряд Никиты отбросил второго от
окна. Противник не попал. Должно быть, верньер на его оружии был установлен в среднем
положении: громыхнуло не очень сильно, но и не тихо. От окна, почти перекрестившись с
вылетевшей из ружья напарника световой спицей, протянулся длинный белый прут и уперся
в койку над Пригоршней. И она будто взорвалась: горящие обрывки простыни взметнулись
вместе с пухом из разлетевшейся в клочья подушки, после чего вся конструкция из железных
труб, рамы и пружинистой сетки со скрежетом рухнула на напарника.
Поднявшись на коленях и переключив рычажок, я пустил длинную очередь, которая
пересекла оба окна, дверь, описала крутую дугу и вернулась обратно. Никита выпрямился,
расставив руки, поднял над собой гору железных обломков и еще тлеющих тряпок,
напоминая медведя, который, проснувшись по весне, восстает из берлоги, как какой-то
языческий хозяин леса. Выхватив из груды обломков ружье, напарник упал плашмя и
пополз, в то время как пули из моего автомата летели прямо над ним. Добравшись до
другого ряда коек, расположенного слева от сундука, он залег там.
Как только Никита вновь укрылся, я прекратил стрелять и сел за сундуком,
прижавшись к нему спиной. Крикнул:
— Ты как?
— Ой, хреново.
— Задело?
— Не, щеку поцарапал и лоб ушиб. Слушай, Химик… Теперь совсем плохи наши дела.
— Ага, — сказал я, проверяя магазин. Патронов осталось три. Ну и плюс второй рожок
— и все. — Видел того мужика, который под стеной возле двери лежит подстреленный? И
Горбун рядом?
— Видел, а что?
— Что-что… А то, что второе тело возле водонапорной башни, которое мы тогда не
признали, — не Горбун.
— Ну да, и как ты догадался?
— Вот так вот. Значит, под башней там просто какой-то сталкер — бродяга лежал. А
Горбун вместе с Медведем сюда дошел, последний из ребят Курильщика, кто выжил. И
темные его тут положили. Но не Медведя, потому что не видно его трупа пока.
— Нуда, так и есть, — согласился напарник, помолчал и добавил: — Если они щас
сообразят из своего ружья пальнуть в этом… в положении «макси», то…
— Конец нам, — заключил я. — Мой ящик снесет к чертовой матери. Да и от койки
твоей…
— Надо в те окна нырять.
Я выглянул хлева от сундука. Пригоршня, стоя на коленях позади койки, сгорбившись
и уперев в нее локти, целился в сторону двери.
— Те, что за нами, — добавил он, не оборачиваясь. — Или в дверь. Не видишь, заперта
она? Рассмотри, я пока окна контролирую…
— Заперта, — ответил я, приглядываясь. — Замок там навесной, большой.
— Значит, в окна…
— Там стекла целые.
— Разбей.
Я поднял «ингрэм» и дважды выстрелил… — Готово.
— Так… — Он быстро оглянулся, вновь уставился в другой конец барака и сказал: —
Так. Значит, ты первый беги. Я скомандую — сразу ноги в руки и туда. Прыгай в окно, там
поворачивайся, выставляй в него ствол и целься. Как будешь готов, кричи. Я тогда тоже
побегу, а ты стреляй по ним. Все понял?
— Только имей в виду, Никита, эти окна не наружу ведут, там сразу второй барак, —
предупредил я. — Сейчас вот разглядел, когда стекло разбил…
Мои слова заглушил грохот и тут же — вой Никитиного ружья. Я развернулся,
вскидывая автомат, но все уже смолкло. Напарник выкрикнул:
— Еще одного срубил! Эти темные — психи совсем, без страха, лезут прям под пу…
под заряды мои. Что ты сказал, Химик?
— Я сказал, эта стенка — перегородка на самом деле, она барак на две половины делит.
И за ней — вторая половина.
Он помолчал.
— Ладно, неважно сейчас. Ты приготовься… Готов? Я к тому времени успел вставить в
«ингрэм» последний рожок и ответил:
— Готов.
— Так… ну… давай!!
Я вскочил. Пригоршня заорал:
— Стой, ложись обратно!!!
Но было поздно — глядя на разбитое окно слева от запертой двери, я бросился вперед.
Хорошо, что я его не послушался. Сзади раздался грохот, темные, должно быть,
взорвали дверь, после чего сразу несколько их всунулись внутрь. Напарник выстрелил, и
одновременно то же сделал один из сталкеров, установивший свое ружье в режим «макси».
Он попал точно в сундук, за которым я прятался мгновение назад. Тот взорвался, волна
раскаленного воздуха и капель расплавленного металла ударила меня в спину, швырнула
вперед. А я как раз оттолкнулся от пола, чтобы прыгнуть.
Наверное, я поставил мировой рекорд. Сзади меня будто стукнули кувалдой размером с
броневик. Тело взлетело наискось от пола, как стрела, пронеслось в воздухе и, будто в центр
мишени, влетело точно в середину квадратного окна. Торчащий из железной рамы осколок
стекла взрезал кожу на бедре.
Ревя, как раненый зверь, я свалился на пол, ударившись грудью. Ребра хрустнули,
воздух с шипением вышел сквозь сжатые зубы. Из глаз полетели искры, все вокруг
вспыхнуло, задрожало, перемигиваясь крошечными слепящими огоньками.
Никита… Он же еще там, за дверью… Мысль эта пришла будто откуда-то издалека —
я во все глаза смотрел на то, что было прямо передо мной, всего в полуметре, занимая
большую часть этой половины барака и скрывая от взгляда его противоположный конец.
Спину жгло, кажется, куртка там все еще тлела. Зад болел, будто мне отвесили сильного
пинка. Но Пригоршня… Он остался за перегородкой, с другой стороны, где куча сталкеров
из темной группировки, почему-то вознамерившихся убить нас…
Я встал на колени. В позвоночнике хрустнуло. Выпрямился, развернувшись на
каблуках, глянул в окно. И увидел, что напарник, не дождавшись моего сигнала, бежит
наискось от койки, а с другого конца барака по нему палят в два ствола, и третий сталкер
целится из электроружья, ведя стволом вслед за перемещающейся целью… Вскинув
«ингрэм», я нажал на курок. Автомат выстрелил и смолк: заклинило. Койка, за которой
раньше прятался Никита, взорвалась. Должно быть, пока я не смотрел туда, они кинули
гранату, вот почему он сорвался с места.
Пригоршня свалился под стеной, приподнял голову. Ружья в его руках не было. От
противоположной стороны барака к нему бежали человек пять и следом в развороченный
проем лезли еще несколько.
Он поднялся, выхватив нож. Пули визжали, выбивая искры из железной стены слева и
справа от него. Напарник стоял в пол-оборота ко мне, и я увидел растерянность на его лице
— это был конец, их около десятка, а с ножом не полезешь на стволы, враги уже рядом,
четверо или пятеро одновременно целятся в него…
— Кристалл! — заорал я так, что перекрыл грохот оружия. — Кристалл, Никита!
Давай!!! - Мой голос сорвался, по горлу будто наждаком резанули.
Ряд искристых фонтанчиков прошил стену, стремительно подбираясь к напарнику. Он
сорвал контейнер с карабина на ремне, распахнул крышку и поднял перед грудью. Пуля с
визгом ударила в металлическую стенку. Закричав, Никита швырнул контейнер перед собой.
И метнулся к перегородке.
Я увидел, как его плечо словно взрывается, когда в него попадает пуля, как в то место,
где напарник только что стоял, впивается разряд из электроружья, а он прыгает в окно по
другую сторону от запертой двери — и тут выпавший из контейнера кристалл сработал.
***
Глава 7
Давно замечено: почти в любой хреновой ситуации всегда бывает какой-нибудь пусть
незначительный, но светлый момент. В данном случае им оказалась аптечка, висящая на
перегородке ближе к стене.
Видя в полуметре от себя струящиеся извивы карусели, ощущая кожей лица ток
теплого воздуха, насыщенного электричеством и озоном, я прошел вдоль перегородки,
прижимаясь к ней спиной, раскрыл аптечку, достал посеревший от времени бинт и бутылек с
перекисью водорода. Еще там была зеленка, несколько упаковок каких-то таблеток и три
пластиковых шприца, полных мутной жидкости. Зеленку я оставил, а таблетки и шприцы
сунул в карман.
Когда вернулся, Пригоршня сидел под дверью, расставив согнутые в колене ноги.
Куртку он успел снять, от рубахи оторвал левый рукав и теперь качался взад-вперед со
страдальческим выражением на лице. У меня самого жгло в спине и ныли мышцы, но все же
я первым делом перевязал мученика, залив рану перекисью водорода. Пуля не вошла в мясо,
лишь прошила материю и взбороздила кожу, поэтому мне и показалось, что плечо
взорвалось.
Во время медицинской процедуры он морщился, кряхтел и ойкал, как ребенок.
— Что, сильно болит? — спросил я, снимая с себя куртку. Оказалось, что сзади она
теперь напоминает прожженное решето.
— Сильно! Не было в той аптечке ничего такого?
Я достал один шприц, посмотрел название и сказал:
— Ого! Это ж промедол. — Что? — простонал он.
— Опиат такой синтетический. Сильная вещь.
— Давай!
— И вредная, да. Кроме прочего, может рвота быть, голова кружиться, да и целиться
трудно будет, а еще…
— Он боль снимет?
— …При беременности его нельзя применять. Ты не беременный, Пригоршня?
— Химик! — взмолился он.
— Ну ладно, ладно.
Я свернул колпачок, вонзил иголку в предплечье и ввел лекарство.
Потом снял с себя изорванную рубашку, повернувшись к напарнику спиной, спросил:
— Что там у меня?
— Э… — протянул он после паузы. — В цяточках все в таких…
— В чем? Ну ты как ляпнешь иногда что-нибудь свое, хохловское, так без пол-литры не
разберешь! Что за украинизмы, Никита?
— Никакие не украинизмы, а точечки у тебя там такие черные, пятнышки и красное
вокруг них… Ну, ожоги, короче, но мелкие совсем, хотя их много, и еще синяки. И ссадины.
И царапины. И шрамы, но это старое…
— Окалиной меня обожгло, которая с того сундука полетела, — пояснил я, раздумывая,
не вколоть ли промедол и себе, но потом решил не делать этого. Ну его, слишком сильный, в
голове совсем весело станет, лучше таблетку какую-нибудь. Я полез в карман, а Пригоршня
спросил, разглядывая меня затуманенными болью глазами:
— Химик, что у тебя с этим… с торсом?
— А что с ним? — спросил я, присаживаясь рядом на корточки.
— Ну, я раньше тебя без рубахи ни разу не… Ты навроде того Фредди Крюгера, был
такой старый фильм. Только какая у него рожа, такое у тебя все тело.
Я склонил голову, разглядывая свои шрамы. Один, самый длинный, извилисто тянулся
от правого плеча, пересекал грудь и доходил почти до пупка, разделяя надвое татуировку в
области диафрагмы.
— Откуда они все? — продолжал удивляться Пригоршня.
— Выращиваю, — пояснил я, вертя в руках упаковки таблеток, и ткнул пальцем в
длинный шрам. — Это мой старшенький. Любимый…
— Не; у меня тоже есть, но…
— Да ты ж, считай, новичок в Зоне. А я — чуть ли не ветеран уже, тертый. Вот меня и
того… — я провел ладонью по груди. — Потерло.
Среди таблеток нашелся пенталгин, и я бросил в рот две штуки. Воды не осталось,
пришлось проглотить так. Положив куртку, сел на нее, после чего мы с напарником
уставились на карусель. Ее спираль-ядро с тихим гудением раскручивалось примерно в
метре над полом, а выше, до самого потолка, воздух вибрировал, сквозь наполняющую
пространство муть почти ничего невозможно было разглядеть.
— А я ПДА разбил, — вдруг объявил напарник и стал расстегивать ремешок. — Даже и
не помню когда. Экран совсем треснул, не работает.
— Так выбрось.
— Уже, — он бросил девайс под перегородкой и добавил: — Слушай, мне кажется, или
эта хрень необычная какая-то?
— Не кажется. Я поначалу и не понял даже, что это карусель. Да и сейчас не очень-то
уверен. Структура вроде как у нее. Обычно карусель и не разглядишь, но мы как-то изучали
одну, шашку дымовую рядом подожгли, и когда она дым стала вращать, засасывать,
рассмотрели как следует. Так что вроде она. Хотя…
— А разве нормально, что там огоньки эти?
— В том-то и дело, что ненормально. Это мясорубки искрят и озоном пышут, а
карусели — нет.
— Так что же оно тогда такое? Я помолчал.
— По-моему, все же карусель. Но необычной… ну, модификации. Разновидности. Или,
может, она срослась с мясорубкой.
— Да разве такое бывает?
— Выходит, что да. Или нет? Не знаю я, Пригоршня!
— Но ведь кровь камня вокруг каруселей обычно вырастает?
— Где ты кровь камня увидел? — удивился я.
— Да вон, — он махнул рукой. — И не только, там еще что-то…
Должно быть, после всех приключений у меня с головой не совсем в порядке было, раз
я первым их не заметил, уступив беспокойному тугодуму Никите. Но теперь я поднялся, по-
прежнему прижимаясь к стене, вперил взгляд туда, куда он показал.
И присвистнул.
На стене слева метрах в трех-четырех от перегородки росли грозди артефактов под
названием «кровь камня»: довольно безобразненькая красноватая штуковина, которая,
насколько я понимал, состояла из всяких природных ингредиентов вроде остатков растений,
земли, иногда — костей и мяса. Все это сжималось, слипалось в общую массу,
полимеризировалось — это когда низкомолекулярные вещества срастаются в
макромолекулы полимера… Откуда же оно здесь взялось? Я присел на корточки, потом лег,
прижавшись щекой к полу. В клубящейся вокруг аномалии полутьме лежал скелет с
жалкими остатками мяса и сухожилий на костях. Вот откуда карусель ингредиенты взяла…
А вместо земли что-то другое использовала, к примеру верхний слой железа со стены…
«Использовала». Я в который раз поймал себя на том, что думаю об аномалии как о живом
существе, обладающем пусть примитивными и отличными от человеческих, но все же
оформленными устремлениями и волей. Когда приходилось непосредственно работать с
артефактами, я тоже воспринимал их как организмы, да и вся Зона зачастую представала
перед мысленным взором в виде огромного разума, чье прозрачное аморфное тело
расползлось по ограниченному району на поверхности планеты, слилось с ландшафтом и
само стало ландшафтом, всеми его холмами, горами, руслами рек, лугами, долинами,
брошенными базами, разграбленными поселками и всем прочим, из чего состояла Зона…
— И не достать их никак, а, Химик, вот беда? — спросил знающий мою страсть
Пригоршня чуть ли не издевательски.
Постаравшись сделать равнодушное лицо, я ответил:
— Да он дешевый. Курильщик за одну «кровь» не больше червонца дает. Хотя тебе
артефакт не помешал бы сейчас, конечно…
— Почему?
— Он, понимаешь, раны заживляет хорошо. Облучает их чем-то, и они очень быстро
срастаются, кровь останавливается… Твоя б дыра на плече уже к вечеру стала бы
затягиваться, если к ней бинтом кровь камня прижать. Но не достать их никак, а,
Пригоршня? Вот беда…
Я подмигнул ему (страдальческое выражение уже покинуло небритое лицо напарника,
оно разгладилось, а в глазах даже появился блеск), пробрался вдоль перегородки и стал
разглядывать другую стену.
— Ну что? — спросил он вскоре. Я ответил:
— Шутки шутками, а там на стене целая гроздь мясных ломтей висит. Они, правда,
тоже дешевые, но вон выше… Эх!
— Что — эх?
— Там почти под потолком душа прилипла.
Он помолчал, вспоминая, должно быть, мои рассказы. Потом воскликнул:
— А! Мы ж ее видели один раз, Хемуль показывал, да? Такое… красно-желтое такое,
вроде кровь с Желтком яичным смешали? Оно, да? Ты тогда говорил, от него бодряк
накатывает, правильно?
— Если б тебе душу на пояс, Никита, ты бы тут скакал, как кенгуру, до потолка, а
темных голыми руками бы всех растерзал и стволы их узлами позавязывал. Правда, потом
сутки пластом лежал бы и биологически постарел года на два-три, но это потом, часов через
семь-восемь.
— Это круто! — откликнулся он, и что-то в голосе напарника заставило меня поглядеть
на него. Он как раз повернулся ко мне, так что я увидел искрящиеся, будто пьяные глаза —
ага, поплыл Никита. Нет, его не тошнило и голова не кружилась, на него промедол иначе
подействовал. Главное, чтоб он теперь голову не потерял и не полез бы на эту карусель
кататься…
— Ты как себя чувствуешь? — на всякий случай спросил я, возвращаясь к двери.
Пригоршня неуверенно поднял руку, коснулся лба. Сказал:
— Ну… нормально, в общем. Плечо не болит, и вообще ничего не болит. Будто
онемело все, хотя вроде конечностями свободно двигаю.
— А в голове что?
— В голове… радостно в голове, — признался он. — И какой-то бред на ум всю дорогу
лезет.
— Ты, главное, его контролируй.
— В смысле?
— В смысле, не поддавайся безумным мыслям. Ты должен понимать, что это бред, что
он лекарством вызван, обезболивающим. Пока ты это помнишь, осознаешь — до тех пор ты
его контролируешь. Пусть себе лезут всякие мысли, нужно не забывать, откуда они, тогда
нормально будет.
— А, понял. Нет, я не забываю, в порядке все.
— Ну и хорошо.
— Я знаю, где мы, — объявил вдруг напарник.
— Серьезно? И где?
— Это — бродячая база. Я поморщился.
— Типа пропавшего взвода, что ли? Опять сказочки твои…
— Не сказочки! — возразил он с вызовом. — Про базу — не такая история интересная,
как про взвод, но… Вернее, тут и истории-то нету особой. Так просто: есть база, которую
вояки в Зоне секретно отстроили для каких-то хитрых экспериментов. Не то они на ней свое
глубоковакуумное оружие собирались усовершенствовать, не то еще чего. И в какой-то
момент она у них пропала. Ну то есть исчезла вся начисто, связь оборвалась, а когда туда
вертолеты послали, так только складку такую, трещину в земле увидели, узкую, но длинную
и прямую необычайно. А потом, значит, база в другом месте объявилась, через год сталкеры
на нее случайно наткнулись, недавно, может, несколько месяцев назад. Но уже брошенная,
людей нет, и эта… обветшалая вся. Как-то весть до вояк дошла, и они туда быстро опять
вертолеты прислали. Высадилась команда десантников из десяти человек, осмотрели все —
пусто. По рации все разобъяснили, им сказали, что сейчас спецов каких-то с Кордона
пришлют, с приборами, чтоб там все измерить, — прилетают спецы… Нет базы. Исчезла
вместе с десантниками, будто ее кто-то взял и в другое место перенес. Ну и так она потом то
пропадала, то возникала в разных местах, но появлялась все реже.
— А темные эти, значит, — те самые десантники, которые до сих пор здесь бродят,
одичалые? — спросил я.
Пригоршня помотал головой.
— Не, не похожи. Хотя кто их знает, может, и они. На одном вон берет был
десантный…
— Ну тогда их темными сталкерами называть нельзя, при чем тут темные
группировки?
— Да какая разница, как мы их называем? Похожи на темных — и ладно.
— Хорошо, значит, следует нам отсюда выбираться… а как — не знаю. На той стороне
барака вроде дверь открытая. Кажется, свет сквозь нее падает. Но как туда попасть…
— Вдоль стен никак, да? Я покачал головой.
— Нет. Затянет тут же.
— А до потолка не долезть? Нету там лестниц нигде?
— Нет, нету лестниц.
— Хреново это.
— Ага.
Мы помолчали.
— А я однажды видел, как мужика каруселью закрутило, — объявил напарник. —
Неподалеку от бара Курильщика, кстати. Не знаю, кто это был, раньше не видел. То ли он
там в карты проигрался совсем и начал буянить, а ему накостыляли, то ли еще что — без
понятия. Я, в общем, сзаду к ним подходил как раз, через рощу, откуда там эта карусель
взялась — ума не приложу, место-то вроде чистое, всем знакомое… Но проросла, короче, за
ночь. Я и не заметил, сам бы в нее попал, но тут этот полоумный выскакивает с ревом —
почти голый, в ссадинах, лицо в крови, орет что-то… Выбежал, в общем, из бара и деру
через рощу дал, будто за ним кровосос гонится. Сзади Кривой появился и пару парней,
подручных его. А этот прям на меня бежит. Вижу, Кривой из-за спины его мне маячит: мол,
задержи гаврика, у нас с ним разговор не закончен… Я как раз успел подумать: помогать им
или нет? Не очень-то я Кривого люблю… Когда — бабах! — и мужик этот прям в карусель"
влетает. Она его в воздух сразу вздернула, закрутила, повращала чуток, а потом… Хорошо,
ты мне уже тогда рассказывал, как карусель работает, и я на землю упал. Потому что мужика
того на части… Ну, как все равно если по ореху молотком со всей силы. Или нет, эта… —
должно быть, мозги Пригоршни работали все же слегка наперекосяк под действием
обезболивающего, потому что он вдруг разродился поэтическим сравнением, к которым
отродясь таланта не имел: — Короче, развалился мужик на части, как мокрый батон. Надо
мной так и свистнуло, хорошо, я плашмя лежал, а то б пришлось куртку новую менять, а
могло и глаз выбить его почкой или там ребром — ребра-то как бумеранги разлетелись,
понимаешь… А вот еще мозги его…
— Ладно, ладно, хватит! — перебил я. — Вот это самое нас и ждет, если мы вдоль
стены попробуем пройти.
— А назад никак?
С этими словами напарник поднялся и выглянул в окно. Я посмотрел во второе. Нашим
взглядам предстала живописная картина того, что может сотворить кристалл с
человеческими телами в замкнутом пространстве. Тела эти — их там было с десяток, если не
больше, — висели теперь по всему помещению на разной высоте, а некоторые вообще
прижатые к потолку, нанизанные на лучи артефакта, как куриные окорока на шампуры. Руки
и ноги безвольно свисали к полу, обильно забрызганному кровью. Стены тоже были в крови.
Неприятное зрелище, меня даже замутило слегка, потому что там виднелись не только
конечности, но и внутренности. Отвернувшись, я ткнул пальцем в ртутный луч,
просунувшийся сквозь окно на эту половину барака.
— Имей в виду, эти штуки хуже, чем плавники у акул.
— А какие плавники у акул?
— Я не щупал, но говорят, наждачные очень. А еще поверхность у лучей ядовитая.
Чуть коснешься, сразу ожог, как от серной кислоты.
— Да и так ясно, что не пройти, — заключил Пригоршня. — Той стороны, где дверь,
даже и не видно теперь. Что делать, Андрюха? Или тут пересидим? Сколько, ты говорил…
трое суток? Не, не годится. Трое суток тут куковать, под стеной… и жрать нечего, и пить…
— К тому же карусели имеют свойство иногда спонтанно увеличиваться в размерах.
— Спонтанно… Своим ходом, что ли? Эк ты меня подбодрил! Но тогда, может…
Или… Елки-палки, так что ж нам теперь делать?! - до него наконец начало доходить то, что я
понял уже некоторое время назад: положение стало чуть ли не хуже, чем когда мы прятались
от темных в другой части барака. Угроза иная, а так — по-прежнему ничего хорошего. Пока
напарник что-то бормотал, я вновь присел, размышляя. Когда он наконец заткнулся, сказал:
— Один выход только вижу.
— Какой? — обрадовался Никита, привыкший, что в подобных сложных ситуациях я
беру на себя, так сказать, стратегическое планирование, а он — наиболее рискованную,
силовую часть практического воплощения моих планов и тактическое руководство нами
обоими во время этого воплощения. Такое распределение ролей устраивало и его и меня, к
тому же оно до сей поры неизменно приводило к положительным результатам… В смысле,
оба мы все еще были живы.
— Под ней проползти, — сказал я.
— Чего? — Он уставился на аномалию, потом перевел взгляд на меня. — Ты что, как?
— Ползком. Как ты еще ползти собираешься? Хотя можешь попробовать вприпрыжку,
а я тебе хлопать буду.
— Не до шуток сейчас! Ты чѐ, всерьез предлагаешь?
— До потолка не добраться никак. Вдоль стен… Справа — тоже никак вообще, а слева,
видишь, — треть примерно до того конца барака пройдем, а дальше нет ходу. Значит, что
остается? По полу ползти.
— Да чем же пол стен лучше?
— На моих глазах как-то давным-давно, когда ты еще тут не появился, Сумасшедший
Кулак под каруселью прополз. Десять ящиков «Смирновской особой» на спор выиграл.
Кулак — он же толстый был, весил много. Вот и…
— А при чем тут сколько он весил?
— При том, что если под ней ползти, то она тебя будет пытаться в воздух вздернуть,
правильно? Чем ты тяжелее — тем ей труднее. Если все же поднимет, то начнет сначала
крутить-вертеть, а потом уж, когда к центру подтянет, разорвет на части. Так вот, нам нужно
будет друг за друга держаться, чтобы вес увеличить. Еще лучше — привязаться друг к другу,
ремнем там… Нуда, поясные ремни сцепить и опять надеть. Ползти неудобно, конечно, бок к
боку, и будем на двух педиков похожи, но выхода нет.
Мы вновь замолчали, оглядывая аномалию и пытаясь представить себе, как проползаем
под ее стремительно вращающейся, тихо гудящей воронкой. Пригоршня поежился.
— Чем карусель мощнее, тем, значит, тяжелее надо быть, чтоб она тебя не
вздернула? — спросил он.
— Точно.
— Ну так, может, надо нас еще как-то того… утяжелить?
— Как?
— Да ружье взять. Не заметил? Вон, гляди, где я его упустил…
Мы опять уставились в окна, и напарник ткнул пальцем. Ближе к перегородке лучей
было меньше, вернее, здесь они расходились шире, расстояние между ними увеличивалось,
оставляя немного свободного пространства. Стараясь не коснуться ртутной поверхности, я
наклонился вбок, прижавшись правым ухом к краю окна, просунул в него голову. Под
стеной слева, среди остатков койки, лежало электроружье.
— Оно тяжелое, понимаешь? — сказал Пригоршня. — Я когда стрелял, так с напрягом
им ворочал, а я ж здоровый вообще-то, на хилость не жалуюсь.
— Наверное, это испытательная модель какая-то, — предположил я.
— Может быть, не знаю. Ну так что, если его к спине ремнем примотать, поможет это
нам?
— Нам теперь все поможет, что вес увеличит. Но как ты ружье собираешься достать?
— Пролезть туда за ним надо.
— Опасно.
— Тю! — удивился он. — А то, что мы тут рядом со здоровенной каруселью
торчим, — это не опасно? А Зона вокруг — не опасна? Жизнь вообще не опасная штука?
— Ладно, ладно. Хорошо, схожу за ним.
— Не, давай я схожу.
— У тебя ж плечо. И я тебе наркотик вколол, Никита. Под промедолом за руль садиться
нельзя. И между лучами кристалла врачи тоже лазать не рекомендуют, порезаться можно до
смерти или кожу соскоблить… со всего тела.
— Да я себя нормально чувствую, — заверил он. — Плечо не болит, то есть наркота
твоя действует еще, но в голове посветлело. Не, серьезно, Химик, я в поряде теперь. Да ты ж
сам две таблетки заглотил, разве оно на тебя не действует?
— То — таблетки, а то — внутримышечно.
— Друг мой… — Он взглянул на меня, и я повернулся к напарнику. — Люди делятся
на два типа: одни могут пролезть между лучами кристалла, а другие — нет. Ты — в жизни не
пролезешь. Я ж не Брюс Шварценеггер и не Арнольд Уиллис какой, ты что думаешь, мне
погеройствовать вдруг припекло? Если б я в натуре себя хреново чувствовал, я б так и
сказал: не могу, лезь сам, партнер. Но мне нормально сейчас, а раз так… Ну, ты понимаешь:
я ловчее тебя все же буду. Согласен? Потому мне сподручнее между этими… наждаками
этими пробраться.
Помолчав, я кивнул. У Пригоршни, как у десантника в недалеком прошлом,
координация была, конечно, более справная и вестибулярный аппарат у него четче отлажен.
Я тоже не рохля какой, но он таки лучше меня телом владеет, несмотря на то, что оно у него
массивнее.
— Ладно, — сказал я. — Забились, ты туда иди. Но тогда нечего ждать — прям сейчас
двигайся, правильно?
— Правильно, — ответил он и полез в окно.
***
Я встал возле того проема, через который Пригоршня перебрался в другую часть
барака, и, ощущая обнаженной спиной в «цяточках» движение воздуха, создаваемое
аномалией, следил за действиями напарника. Он сначала остановился под перегородкой
возле окна, разглядывая протянувшиеся во все стороны лучи, будто отлитые из застывшей
твердой ртути. Карусель едва слышно гудела, а иногда принималась потрескивать, но во
второй половине здания висела тишина, только где-то в глубине что-то капало. То есть не
«что-то», а кровь, ясное дело.
— Темновато тут, — пожаловался напарник. — Ладно, пошел я.
— Только ты каждый шаг продумывай вначале, понимаешь? Не спеши и не суетись,
медленно все делай, с толком…
— Не занудничай.
Электроружье было частично скрыто тремя лучами разной толщины и степени наклона,
которые напарнику нужно было миновать. Все они тянулись" от так называемого «гнезда»,
то есть ядра артефакта, но многие изогнулись, поэтому определить, где это ядро, я не мог.
Хотя, скорее всего, оно лежало где-то на середине прохода между рядами коек.
Никита сделал шаг от перегородки, потом второй. Присел, вглядываясь, после чего
согнулся буквой Г.
— На карачках давай! — шепотом посоветовал я.
Он раздраженно мотнул головой — мол, не мешай! — но все же уперся в пол кулаками
и стал перемещаться, как обезьяна.
— Ниже! — чуть не заорал я, когда его спина почти коснулась первого луча. Он лег,
преодолел пару метров ползком, затем глянул вверх. Встал; перед ним теперь были два
перекрещивающихся луча, а дальше между обломками койки лежало ружье. Он замер
ненадолго и вдруг сделал широкий шаг, высоко задрав ногу. Я аж подскочил, решив, что
промедол до сих пор гуляет в его крови, бурлит в мозгу, забивая нейронные сигналы и
перемыкая синапсы, и что как раз сейчас там произошло нечто вроде короткого замыкания…
Но нет, оказалось, Пригоршня точно все рассчитал. Правое его плечо прошло буквально в
сантиметре от одного из лучей, каблук чуть не зацепил другой, и напарник благополучно
миновал препятствие. Быстро нагнулся, поднял ружье, развернувшись, показал мне. Лицо
расплылось в улыбке, я подумал, он сейчас язык мне покажет.
— Во! — донеслось до меня из сумерек.
— Ладно, назад давай, — сказал я. — Только осторожно, не забывай, теперь у тебя эта
электропукалка еще!
Он вновь сделал широкий шаг, присел… и замер, глядя куда-то вбок. Я не видел, на что
он смотрел: ту часть пространства скрывали лучи. Никита выпрямился, повесил ружье на
спину, затянул ремень и опустился на четвереньки.
— Там «FN-P90» лежит! — объявил он, оказавшись у стены и передавая мне
оружие. — И не один — два.
— Ну и ладно, — сказал я. — Пусть себе лежат. Давай, лезь назад.
— Они по три кило весят, когда с магазином.
— Черт с ними, Никита. Опасно слишком.
— Не, ну как же? Ты не понимаешь — натуральные «эфэны»! Я их люблю просто! Там
пластик такой, чтоб видно было, сколько патронов в магазине… Как… как платье на
женщине прозрачное!
Я повысил голос:
— Слушай, а ну лезь назад! Платье… Ты больше вообще ни одной женщины никогда
не увидишь, если станешь там между лучами шастать.
— Полсотни патронов на магазин! — страдал Пригоршня. — Почти тыща выстрелов в
минуту! Калибр пять и семь, заостренная пуля, сердечник стальной — кевлар со ста метров
на раз прошивает! На двести метров дальность! И фонарик тактический!
— Ну ты… оружейник! — обозлился я. — Лезь назад, говорю!
Он помотал головой.
— Не могу! Звиняй, Химик, но я их просто обязан достать. Я сам себя уважать
перестану, если такие стволы здесь брошу, а на фига тебе нужен партнер, который себя не
уважает? Я быстро, я сейчас…
И он зашагал обратно, но теперь немного другим курсом, чем в первый раз.
Я плюнул, в сердцах стукнув прикладом ружья по перегородке.
Он не отреагировал — изогнувшись, будто человек-змея, стал боком протискиваться
между двумя лучами, рискуя зацепить их одновременно и грудью и спиной. Мне даже
захотелось глаза зажмурить, чтобы не видеть этого. Все же Пригоршня благополучно лучи
миновал, после чего почти пропал из виду. В сумерках, чуть подсвеченных ртутным
мерцанием, едва различалась смутная тень, в которую превратился его силуэт, но потом
исчезла и она, и светлое пятно Никитиной шевелюры.
Некоторое время было тихо, и казалось, что там ничего не двигается.
— Эй! — позвал я. — Партнер! После паузы донесся его голос:
— Здесь! Все в поряде, Химик, не нервничай. Вот они… ух, лапочки! Уже взял я их,
возвраща… А!!!
— Что?! - выкрикнул я. Раздался стук, потом вопль Пригоршни, лязг, звук удара…
— Он живой, сука!
— Кто живой?! - машинально я вскинул тяжелое ружье, не посмотрев даже, в каком
положении стоит верньер, и сунул ствол в окно.
Из полутьмы вынырнул Никита — прополз под горизонтальным лучом, волоча на
спине человека, сомкнувшего руки на его шее и крепко прижавшегося к спине.
Просипев что-то неразборчивое, напарник встал на колени, и я увидел безумное лицо
темного сталкера, повисшего сзади. Глаза Никиты были выпучены, в обеих руках он сжимал
по пистолету-пулемету необычной формы, из матового черного пластика.
Обнаженные смуглые руки сжались крепче. Никита вскочил, крутанулся — и я увидел,
что у повисшего тела нет правой ноги, а левая — только до колена. Я прицелился, но не
выстрелил: слишком рискованно.
— Сюда! — прокричал я, почти по пояс высовываясь в окно. — Ко мне, беги ко мне!!!
Никита стал поворачиваться в мою сторону, и тут сталкер вцепился зубами в его
загривок. Заорав, напарник открыл огонь из двух стволов: пули забарабанили по
перегородке, с визгом оставляя в ней рваные дырки. Сообразив, что сейчас он подстрелит
меня, я отпрянул от окна и нырнул вбок за мгновение до того, как несколько пуль
пронеслось сквозь проем. Я оказался прямо перед дверью, смутно понимая, что ее нужно
побыстрее раскрыть, чтобы впустить Никиту, ему не пролезть в окно с этой ношей на
плечах! Но дверь заперта снаружи, значит, надо садануть по ней из электроружья… Поднял
оружие — и тут она затряслась, заходила ходуном: по другую сторону Пригоршня из обоих
стволов палил в навесной замок.
Раздался хруст, выстрелы смолкли, их сменил нарастающий хриплый рев: напарник
бежал сюда. Должно быть, замок уже сломан. Лишь в последний миг я понял, что сейчас
произойдет, и попытался отскочить в сторону, чтобы подставить Никите ножку, чтобы не
дать ему…
Но опоздал.
Пригоршня врезался в дверь, она распахнулась, и мы втроем — напарник, темный
сталкер и я — упали в объятия карусели.
Глава 8
Нас почти сразу разбросало в разные стороны. Еще несколько мгновений темный висел
на шее Пригоршни, сжимая ее сначала обеими руками, после одной, — а затем поток воздуха
отшвырнул его далеко вправо.
Пронзительное шипение и дрожь наполняли пространство. Я дернулся, стараясь
ухватиться за край окна, но не смог, вместо этого потерял ружье. Тело скрючилось, будто я
пытался сделать обратное сальто: спина сгорблена, голова вниз, ноги согнуты так, что
колени почти касаются ушей, — и в этот миг рядом протащило пистолет-пулемет, который
Никита, оказывается, тоже упустил.
Вокруг бушевали искры, пол превратился в размытый диск, а растущая ниже других
пухлая гроздь артефактов с гудением проносилась мимо каждые несколько секунд,
напоминая свернутую клубком гирлянду из круглых кроваво-красных ламп.
Я попытался выпрямиться, но тугой поток воздуха норовил согнуть тело коромыслом.
Пригоршня и темный исчезли из виду; электричество покалывало тело сотнями иголочек,
воздух выл, будто волк на луну. Все, конец сталкеру по прозвищу Химик! И другу его
Пригоршне тоже конец: через несколько секунд превратимся в конфетти.
Откуда-то из дымной полутьмы вынырнул темный, оскалившись, ударил меня ножом.
Лезвие пронеслось в сантиметре от шеи, я отпрянул и вонзил колено ему между обрубков
ног. Сталкера отбросило в сторону, а меня самого крутануло так, что он остался где-то за
спиной. Я не видел центра воронки, различал лишь фонтан голубого пламени, бьющий
оттуда, — и с каждым витком он становился все ближе. Меня пронесло мимо перегородки,
но ухватиться за окна или дверь было невозможно. Сзади, среди сплошной клокочущей
серости, что-то мелькнуло, и я кое-как извернулся, разглядывая предмет.
Какой бы хаос ни царил внутри аномалии, в извивах воздушных потоков была своя
система, и более массивные тела двигались немного медленнее… Электроружье нагоняло
меня, хотя и вращалось на два витка дальше от центра.
Я следил за ним, изгибая шею, пока в ней не хрустнуло. Затем рядом будто взорвался
воздушный пузырь, поток горячего воздуха вместе с колючими искрами пыхнул в лицо, и
меня стремительно провернуло на сто восемьдесят градусов. В голове загудело, к горлу
подступила тошнота. Я сжал зубы, сглотнул — не хватало еще уйти в небытие в клубе
собственной рвоты.
Мелькнул дверной проем, сквозь который внутрь лился свет осеннего дня. Вытянув
руку, я вновь попытался уцепиться за него, но кто-то дернул меня за ступню.
Я оглянулся: на мне висел темный. Он замахнулся, нож почти вонзился мне в колено,
но в последний момент я успел перехватить и вывернуть худое запястье. Пальцы темного
соскользнули с ноги, поток воздуха отнес его… прямо на Пригоршню, которого выбросило
из бушующих сумерек ближе к нам. Напарник пнул сталкера в копчик. Тот завращался
юлой, метнул в Никиту нож, но промахнулся. Никита ухватил сталкера за волосы, потянул к
себе, его тяжелый кулак врезался в смуглое чернобровое лицо. Удар был очень силен, но тут
темный повел себя неожиданно: двумя руками вцепился в напарника, не позволяя отбросить
себя, согнулся в три погибели… На мгновение мне показалось, что сейчас он ткнется
обрубками ног в плечи напарника, но вместо этого темный вдруг резко развел их и тут же
сомкнул, как ножницы, сильно ударив Пригоршню по ушам.
Должно быть, в голове напарника после этого слегка помутилось, потому что пальцы
его разжались, а тело расслабилось.
Дальше я не видел: прямо передо мной оказалось ружье. К этому времени безумная
турбуленция карусели привела к тому, что я летел дальше всех от центра спирали, оружие —
чуть ближе к нему, а Никита и темный — еще ближе. Недолго думая, я схватил
электроружье, прижал приклад к животу. В этот миг напарник, изогнувшись, врезал лбом в
подбородок темного, отбросив его от себя, и тогда я выстрелил.
И не попал: слишком быстро все вокруг двигалось, слишком сильно дрожало, сложно
было направить ствол точно в цель посреди этого хаоса.
Молния прошила сумерки, миновав темного, попала в центр спирали. Голубое свечение
полыхнуло в ответ, и тут в голове мелькнула безумная мысль… Я начал стрелять — еще раз,
еще, еще… Вой оружия не был слышен в реве воздуха, но молнии с периодичностью в
полторы-две секунды вылетали из ствола, почти каждый раз ударяя в центр воронки,
отзывающийся вспышками.
Потом оттуда посыпались искры, узкий сноп их шибанул в невидимый потолок, и
одновременно искрящийся стержень упал вертикально вниз, к полу… Воздушная спираль
стала напоминать колесо, насаженное на сияющую ось.
Карусель взревела и закачалась, выписывая восьмерки. Мы были уже совсем рядом с
центром, когда передо мной вновь оказался темный сталкер. Мимо как раз несло упущенный
Никитой пистолет-пулемет, мы заметили его одновременно и потянулись — я одной рукой,
темный двумя…
Он успел первым. Я видел, как за его спиной центр воронки окутался слепящим огнем,
как свечение все усиливалось, норовя сжечь сетчатку… Сталкер поднял «эфэн», а я
машинально вскинул ружье, прикрываясь им. Он выстрелил и попал в приклад.
В отличие от электроружья, пистолет-пулемет дает отдачу. Темного бросило назад, он
покинул наш виток спирали и плечами вломился в центр карусели. Его тело набухло светом,
который полился сквозь каждую пору на коже, но особенно ярко, густо-белыми лучами, —
из глаз, ноздрей и разинутого рта.
Я выстрелил. Разряд впился в сталкера. Я выстрелил еще раз. А потом темный исчез во
вспышке.
Нет, мне не удалось разрушить аномалию электроразрядами. Сияние стремительно
разрослось, напоминая диск с острыми как бритва краями. Я еще успел заметить в его центре
блеклый зелено-синий овал, похожий на человеческий глаз, — так вот в чем дело, карусель
срослась не с мясорубкой, нет, она слиплась с оком, он стал ядром и влиял на ее
структуру! — после чего ревущая волна света накрыла меня.
***
Первое, что я услышал, — это звук, какой бывает, если небольшую дыню уронить на
бетонный пол с полутораметровой высоты. А первое, что увидел, — Никита, стоящий на
коленях, с электроружьем в руках склонившийся над темным сталкером.
— На «мини» переведи! — выкрикнул я, но он то ли не услышал, то ли уже сделал это
— и выстрелил.
Точнее, не выстрелил, а нажал на курок. Ничего не произошло: оружие не сработало.
Темный приподнялся, и Пригоршня дважды обрушил ствол на его голову. Сталкер упал,
Никита отбросил ружье, потянулся к лежащему рядом «эфэну», схватив, выстрелил в
смуглый лоб.
— Никогда не угадаешь, сколько мозгов у человека, пока они не разлетятся по
земле, — проворчал я.
Никита на заду отполз от мертвеца и уселся по-турецки. Я привстал, упираясь
ладонями в щебень. После карусели тошнило, ландшафт вокруг плыл и покачивался.
— Живы, Химик… — пробормотал напарник. — Слышишь, живы мы! Не разорвала
нас карусель, а?
Он стукнул кулаком по щебенке и взглянул на меня. Я молча изучал пейзаж за его
спиной.
— Ведь думал: все, конец. Из карусели не выбираются. То есть когда она нас затянула,
я не просто подумал, что смерть пришла, я это понял, всем сердцем проникся, до печенок
уверовал, что вот сейчас, еще немного — и сдохнет Никита Ильич Новиков, конец ему
настанет. С этим, с темным, я так, машинально дрался… Ну, потому что инстинкт
самосохранения, никуда не денешься. Но реально уже ощутил, что конец мне, да не простой
— еще и больно сейчас будет очень, когда она станет на части рвать. Но — свезло нам. А,
Химик? Зона за нас, потому что она любит удачливых! — и Никита пнул темного. Тело
перевернулось, ткнувшись разбитым лицом в мелкие камни… после чего стало вместе с
ними медленно сползать.
Потому что мы находились на относительно широком и длинном уступе, а выше и
ниже был склон горы.
— Зона против нас, потому что она не любит идиотов, — сказал я не то чтобы
недовольно, но несколько кисло. — Я тоже рад, Пригоршня, ты только скажи: куда это мы
попали?
Он привстал, оглядываясь.
— Не, я таких мест в Зоне не знаю.
— Зона? — переспросил я. — Ты что, напарник, какая ж это Зона? По-моему, мы не в
Зоне теперь.
***
Глава 9
— Если ты его пристрелишь, те, кто в доме, — услышат, — прошептал я так тихо, что
сам едва разобрал свои слова.
Мы находились метрах в пяти от крыльца, неподвижно лежали плашмя, приподняв
головы. Оба грязные и потому примерно такого же цвета, как и темно-серый щебень вокруг.
Сталкер (это был человек из компании, которая крутилась на базе возле Припяти, теперь-то
уж сомнений не осталось) сидел на ржавой канистре, его лицо мы видели в профиль. И он
был еще грязнее нас, да к тому же на щеке, лбу и шее виднелись волдыри, мелкие ранки и
прыщи. Вообще — очень странный тип. Я припомнил, что те, на базе, тоже были, мягко
говоря, необычными, хотя особо их рассмотреть возможности тогда не было. Не только
внешностью, но и поведением, жестами, манерой двигаться… Ведь не зомби они, точно…
— Если повернется — заметит, — прошептал я. Пригоршня чуть двинул головой,
кивая. Затем, скривив губы, краем рта прошептал:
— Вроде нет у него оружия?
— Черт знает, не вижу.
Он что-то прикинул и наконец решил:
— Ты тут лежи, ствол не опускай. Я к стене, вдоль нее пройду и бесшумно его сниму,
руками…
Это было опасно, но других способов я не видел и потому кивнул. Пригоршня пополз
вбок — очень медленно, очень тихо. Сидящий на канистре человек неподвижно глядел себе
под ноги, напоминая какое-то чучело или статую. Интересно, что у него в голове
происходит? И вообще — это действительно темный, побывавший в центре Зоны, существо
с изменившейся психикой, которого уже нельзя назвать человеком в полной мере, или все-
таки зомби?
В этот момент он поднял голову, некоторое время глядел вдоль склона — выражение
смуглого лица оставалось прежним, вернее, прежним было полное отсутствие какого бы то
ни было выражения на этом лице, — затем отвернулся от меня, показав бритый затылок.
Нет, не зомби, конечно. Они совсем не так двигаются. Но и не обычный человек.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что он напоминает насекомое. Не только этот, на
крыльце, но и те, кого я видел раньше, в бараке, хотя я не смог бы сказать, что именно в их
повадках было от муравьев или кузнечиков… Или скорпионов?
Темный повернул голову.
Я застыл, даже моргать перестал. Его зрачки сдвинулись, после чего глаза уставились
прямо на меня. Мы глядели друг на друга, он продолжал сидеть, я распластался на щебне…
Нет, он все еще не видел меня. В конце концов рожа у меня грязная, тело не чище и штаны
такие же. Да и лежу я не под самым крыльцом.
Слева в поле зрения показался Пригоршня. Он шел вдоль стены, прижавшись к ней
грудью. В доме с этой стороны не было окон, так что напарник не рисковал быть
замеченным изнутри, — но вот охранник на канистре вполне мог услышать его.
Сталкер отвернулся, и я бесшумно выдохнул. Никита в этот момент добрался до угла
дома. Я видел обоих, а они пока не видели друг друга. Продолжая стоять в той же позе,
напарник опустил пистолет-автомат и сунул его за ремень сзади. Потом слегка присел и,
сделав шаг в сторону, прыгнул. Долговязое тело взметнулось в воздух, руки ухватились за
доску под крышей крыльца. Пригоршня качнулся вперед, вскинув ноги, коленями сжал шею
темного. Я вскочил. Дверь позади них приоткрылась.
Никита, как обезьяна, провернулся вокруг продольной оси, отпустив доску.
Сталкера сбросило с канистры, его верхние позвонки отчетливо хрустнули, шея
выгнулась под неестественным углом, и он упал на крыльцо.
Из открывшейся двери высунулась смуглая лысая голова. Напарник, на лету выхватив
пистолет-пулемет левой рукой и крутанувшись, ввинтившись в воздух, будто сверло, рухнул
на правый бок, не отпуская ногами свалившегося с канистры сталкера. «Эфэн» начал
стрелять, Пригоршня поднял руку, и пули соединили пах и шею второго сталкера цепочкой
рваных дыр.
Я вспрыгнул на крыльцо. Раздвинув ноги, напарник поднялся на колени, продолжая
держать дверь под прицелом. Голова высунувшегося из нее человека откинулась, лицо его
будто плеснулось, потекло темно-красным, и он опрокинулся на спину.
Дверь распахнулась. Никита вскочил, пригибаясь и выставив перед собой пистолет-
автомат, который теперь сжимал обеими руками, нырнул в нее.
Перепрыгнув через труп сталкера со сломанной шеей, я последовал его примеру, хотя,
наверное, мог бы этого не делать: в тот миг, когда я только достиг порога, а напарник был
уже внутри, из дома донеслась короткая очередь. Мгновенная пауза, звук перекатившегося
тяжелого тела — и опять выстрелы.
На пороге я присел, шаря стволом по обширному помещению с низким потолком.
Никита был слева, стоял на коленях позади кресла без ножек, целясь. Посреди комнаты в
луже крови лежал темный, к дальней стене привалился второй. Я вскинул «эфэн».
— Он готов, готов уже! — громко сказал напарник. Сталкер сползал спиной по стене,
оставляя широкий потек крови. Его грудь и живот превратились в кашу, руки свисали вдоль
тела, правая все еще сжимала дробовик с обрезанным стволом. Мы с Пригоршней молча
наблюдали за ним, не забывая контролировать окружающее. Я бочком, в полуприсядку
засеменил вправо, чтобы не маячить на фоне светлого дверного проема: на другой стороне
помещения была еще одна дверь, закрытая, и оттуда в любое мгновение мог кто-нибудь
появиться.
Ноги темного подогнулись, он плюхнулся задом на пятки, после чего мягко завалился
вбок и упал под стеной.
— Жмурик! — выдохнул Пригоршня, привстав за креслом. — Так, теперь дальше
давай поглядим. Только ты осторожно, за мной иди.
***
Никого здесь не оказалось, лишь эти трое, которых мы убили… вернее, Пригоршня
убил.
— Ну ты крут, — сказал я ему, пересекая следующее помещение. — Прыжки с
переворотами, выстрел в падении… ковбой.
— Скорее уж Джеки Чан, — возразил напарник хмуро. — Слушай, что это за дом такой
странный?
Дом и вправду казался диковатым, на всем лежала печать нечеловеческого, хотя мне
трудно было сказать, в чем именно это нечеловеческое заключалось. Мебель — почти
обычная, деревянная и грубо сколоченная, только почему-то вся без ножек. Пол, стены,
потолок… Но что-то витало в воздухе, будто какие-то тени клубились по углам. Нет, на
самом деле не было там никаких теней, скорее они появились в моей голове, после того как я
вошел сюда.
— Ты чувствуешь? — пробормотал напарник, раскрывая шкаф и разглядывая
потрескавшуюся глиняную посуду. — Будто… три медведя тут жили, а? Только не из
сказочки, а из фильма ужасов. И они девчонку, которая к ним зашла и на их кровати поспала,
съели живьем, когда вернулись.
— По-моему, здесь не темные эти обитали, — сказал я. Никита энергично закивал.
— Ага! Я как раз то же хотел сказать. Не знаю, откуда это, с чего взял, но… Короче,
они сюда пришли так же, как на ту базу.
— А зачем? — спросил я.
— Вот этого уже не знаю. Но они, наверно, снизу поднялись, из долины или что там
под горой находится. Залезли сюда и осматривали все, ну, как мы вот сейчас все равно. Или,
может, караулили… А! Значит, хозяина они караулили, правильно? Поджидали его… Ну
точно! Но кто хозяин? Он вроде и не человек вовсе…
— Почему ты так решил? — спросил я, с любопытством глядя на него.
Пригоршня развел руками.
— А фиг его знает! Такое вот ощущение у меня. Не могу объяснить, но что-то
необычное тут. И сквозит, да? Ты чувствуешь?
Я через силу улыбнулся.
— Еще как. Ты, Никита, пенек вообще-то, ну, в смысле тонкости душевной
организации, поэтому до тебя все слабее доходит, радуйся. А меня с самого начала, как мы
сюда вошли, мутит. В животе крутит что-то, а в башке, как ты тогда сказал… пасмурно.
Вроде как сквозняк постоянный в этом доме, но не воздуха, а… Ну, ментальный сквозняк,
короче: дует тут, и сильно дует. Из других пространств задувает, из каких-то таких щелей
невидимых. Странное место.
— Ага, смурное…
— Вот представь: ты в доме — с виду нормальный дом, но потом ты находишь погреб,
отворяешь крышку в полу и видишь: там, внизу, все затоплено. Только не водой, а кровью. В
рост человека. И ступеньки деревянной лестницы уходят прямо в кровь. Даже невозможно
поверить, что столько может быть. Она густая, темная, почти черная, спокойно стоит, как
вода в пруду, и не убывает ни на капельку. И вот ты опускаешься на колени, протягиваешь
руку, и твои пальцы касаются ее поверхности. Видишь? Красное. Густое. Ты не ошибся…
— Уй, блин, Химик! — сказал Накита. — Ты чѐ? Что это ты говоришь? Совсем крыша
съехала? Тебе в психушку пора, собирай вещи, скоро за тобой приедут!
— Ладно, расслабься. Шучу. Сам свой страх высмеиваю, чтобы он… ну, не таким
страшным казался.
— Ага, так ты про себя высмеивай, а то мне только страшнее делается. Идем дальше. А
погреба тут вроде и нету никакого!
— Нету-нету, успокойся.
— И потом, кровь бы свернулась давно, не может она стоять в человеческий рост, как
ты вот это придумал. Совсем псих больной!
— Не обязательно, в нее цитраты можно добавить.
— Тогда б загнила…
— Ну еще и антибиотики можно бросить, чтоб не гнила. И потом…
— Ну ладно, хватит!
— Хватит так хватит, — согласился я. — А это что…
— Блин, таки погреб! — испугался Пригоршня.
— Где? Да нет, я говорю: вон, твои пули стенку насквозь пробили, что ли?
Он подошел к стене, оглядел ее. Удивленно покосился на меня, попятился и вдруг со
всей силы саданул ногой.
Раздался треск, часть стены обвалилась. Приподняв брови, я подошел ближе, встал
рядом с Пригоршней, рассматривая. На самом деле она была из фанеры, а сверху для
маскировки обита дощечками. Внутри — узкая комнатенка, почти что ниша. Два табурета в
ней. И на одной стоял ноутбук.
Я присел возле него на корточки и сказал:
— Ну очень любопытно.
— Что любопытно? — спросил он.
— Очень уж редко в Зоне такая техника встречается. Ты когда комп в последний раз
видел, не считая наших ПДА?
— Ну, давно видел. Хотя у Курильщика, по-моему, в задней комнате один был, а
может, и до сих пор стоит.
Склонившись, Никита посмотрел через мое плечо на слабо мерцающий экран. Я провел
пальцем по черному квадрату тачпэда, переместив курсор и разглядывая изображение: какая-
то карта, но очень уж непривычная, незнакомые условные обозначения и надписи — похоже
на кириллицу, но, опять-таки, незнакомые значки, будто ребенок свой алфавит, играясь,
выдумал.
И вдруг лэптоп сам собой выключился, мигнув напоследок экраном.
— Что такое? — я нажал кнопку питания, но ничего не произошло.
— Фигня какая-то, — сказал Пригоршня, выпрямляясь. — И ради этого тайник делать?
О, а вон люк в углу, возле двери. И под ним — ну точно, погреб.
— С кровью?
— Не зна… нет! Какая кровь?! Иди проверь, сам увидишь, нет там никакой крови.
— Да я и так знаю, что нет, — рассеянно ответил я, со всех сторон изучая лэптоп. — Я
ж сказал: шучу. Тут большого погреба и быть-то не может, разве что яма какая: дом ведь на
камнях прямо стоит. Но если хочешь, загляни туда, конечно…
— И загляну, — отрезал напарник, выходя из тайника.
Он направился к двери, через которую мы попали сюда, а я попытался включить
машину, но не смог. Черт-те что и сбоку бинтик. Только что работал — и вдруг на тебе.
Карта там была какая-то странная: вроде изображение части Зоны, но с пунктирными
кругами, и овалами, и стрелочками красными. И что-то, кажется, написано кириллицей, но
прочесть я не успел, только увидел знакомые буквы.
Еще деталь: сбоку из лэптопа торчал переходник USB/VGA, и на нем, как на вбитом в
стену гвоздике, висели четки. Я взял их, покрутил в пальцах — бусины непонятно от чего,
вроде пластик. Но теплый и вроде едва заметно светится. Выпрямившись, я шагнул наружу.
Из соседней комнаты послышались шаги, и вскоре появился Никита с дробовиком
темного в руках.
— Во какой, — сказал он, показывая оружие. — Это «benelli nova» итальянский.
Нехилая вещь, и патроны тут супермагнумовские, мощные. И удлинитель на магазине,
поэтому патронов аж семь штук влазит. Правда, запасных я не нашел. Все равно с такой
штукой сподручнее по комнатам шастать. Там окошко за мешковиной в дальней стене,
погляди, что я в него увидал.
Перебирая теплые бусины четок, я обошел табурет, на котором стоял лэптоп. Сзади
торчал толстый крученый шнур, свисал к полу, вился по нему, затем взбирался по стене,
закрепленный изогнутыми гвоздями, доходил до дырки в потолке и там пропадал. К чему он
подключен, интересно? Ага, это ветряк электроэнергию дает. Тут, наверно, ветер постоянно
дует…
— Ну так иди ж сюда, — позвал напарник, вновь ушедший в соседнюю комнату.
Когда я приблизился, он стволом откинул в сторону мешковину. Я выглянул. Там были
все те же камни, на них, рядом с задней стеной дома, стоял приземистый мотоцикл с
коляской, какой-то импортный, неизвестной мне модели, со спущенными шинами и
простреленным бачком. А рядом с ним была небольшая гусеничная платформа. В середине
виднелось основание круглой турели, с которой сняли верхнюю часть.
— Черт с ним, с мотоциклом, но вот эта машина ничего тебе не напоминает? —
спросил Пригоршня.
Я прищурился, соображая.
— Такую же штуку мы в кратере бетонном видели на болоте?
— Точно. Только там на ней еще ствол был. Это, выходит, самоходная электропушка…
— И как она сюда попала? Он пожал плечами.
— Ладно, я хочу все же подвал еще осмотреть, — он позволил мешковине упасть на
прежнее место.
Когда я вернулся в комнату с тайником, Пригоршня спускался в подвал по крутой
лестнице — медленно, с напряженным выражением лица. Наверное, все еще ожидал увидеть
бассейн крови на 666 литров…
Я направился ко второй двери, но на полпути оглянулся: Никита, спустившись в
подпол на пару ступеней, присел и стал пялиться вниз.
— Что там? — спросил я. Он ответил:
— Выключатель вижу. Ну такой… старый, рычажок черный, пластмассовый. От него
провод идет дальше и… ага, лампочка.
— Так включи свет, — посоветовал я.
— Да он в самом низу лестницы, выключатель этот.
— Ага, ну ладно. Тогда погоди минуту, я только на крышу гляну и назад.
Никита поднял голову и многозначительно посмотрел на меня. Я кивнул с кривой
ухмылкой.
— Знаю, знаю. В фильмах ужасов герои всегда в незнакомом месте за каким-то хреном
расходятся в разные стороны, и их поодиночке мочат. Ну так ты не спускайся без меня, а я
сейчас вернусь.
Очутившись на крыльце, я перешагнул через тело сталкера и, придерживаясь за один из
шестов, подпирающих навес, поглядел вверх. Так и есть: на крыше, дальним краем
примыкающей к склону, была антенна, довольно дорогая тарелка. Что-то непонятно мне все
это. Откуда лэптоп здесь, да еще и к такой антенне подключенный? Для чего он? И вообще
дом необычный крайне, странный человек тут раньше жил. Если, конечно, человек…
Здание стояло так, что от края крыльца до склона было не больше метра; дальше
тянулся настил из хлипких досок с широкими щелями между ними. Я шагнул на доски, встал
возле самого края. Немного подавшись вперед, посмотрел. Теплый сухой ветер подул в лицо.
Очень светло там, под склоном, светло и жарко. Дымка лежит толстым ватным пластом,
скрывая подножия гор. Я глянул вверх: та же дымка висела над головой, и солнце пряталось
где-то в ней, как в стоге сухого сена. Странное место. Вроде и тихое, спокойное — но
одновременно пугающее. И дымка эта… Казалось, что в ней — или за ней - должны таиться
зловещие, опасные твари, не те, что любят темноту, но такие, которые нападают посреди
яркого дня, в жаркий душный полдень, и передвижение их сопровождается шелестом песка,
хрустом мелких костей, звяканьем чешуек… Какие-то, черт знает… солнечные демоны
прятались там, в светло-желтом тумане. Я плюнул со склона, повернулся и вошел в дом.
***
Никита все же спустился вниз без меня, включил свет. Когда я появился в комнате, его
голова возникла из широкого люка, ярко подсвеченная снизу.
— Химик… — сказал он, блестя глазами. — А я знаю, кто в этом доме жил.
— Три медведя?
Когда у него становится такое выражение лица и такой голос, это как сигнал: к словам
напарника надо относиться с повышенным скептицизмом. И точно — пропустив мимо ушей
мое предположение, он объявил:
— Картограф!
— Кто? — удивился я. — Это еще что за хрен с горы?
— Ну как же! Его еще Троповым называют, потому что он тайные тропы знает. Ты
разве про него не слышал? Легендарная личность, навроде Доктора.
Тут я что-то стал припоминать, но очень смутно.
— Никита, я тебе уже говорил: Доктор — не легендарный. В том смысле, что он не из
легенд, такой человек действительно есть, живет прямо сейчас, и никто в этом не
сомневается. Да я его и видел как-то. А Картограф этот твой…
— Сказочки, да?
— Да. Зона — место хитрое и запутанное. Из-за выбросов тут иногда целые области
перестраиваются, тропинки новые образуются сами собой, холмы с места на место
переползают, русла смещаются… Ориентироваться здесь трудно даже бывалым сталкерам-
бродягам. Общее расположение больших районов вроде Свалки, Милитари, Агропрома
остается прежним, но мелочь всякая… Это что значит? Это значит, обязательно должна была
возникнуть легенда о Картографе. То есть о человеке, который во всем этом круче всех
ориентируется, чуть ли не о маге каком-то. Это такая потребность человеческой психики,
понимаешь? Нужно объяснить, откуда вселенная взялась — вместо того чтобы разбираться в
этом с научной точки зрения, придумали Бога. Нужен кто-то, чтоб в географии и топографии
Зоны хорошо шарил, — придумали Картографа.
— Тропов существует, — отрезал Никита. — Да ты спустись, погляди.
Я недовольно шагнул к лестнице.
— Ну и что у тебя внизу? Труп с биркой на запястье: «Это я, Картограф»?
— Не, карты там.
Лестница вела в квадратную комнату с каменными стенами, вдоль которых
протянулись криво сколоченные стеллажи из реек. Оттуда торчали гвоздики, и на них во
множестве висели карты. Точнее, когда-то висели, а теперь осталась всего парочка,
остальные кто-то сорвал — в спешке, скорее всего, потому что на некоторых гвоздях белели
обрывки бумаги.
Но те две, которые еще были здесь, я вместе с Пригоршней внимательно рассмотрел.
Самодельные, нарисованные от руки, без всяких линеек и циркулей, на неровно отрезанных
кусках ватмана. На одной я узнал план зданий Агропрома, а на второй…
— Слушай, по-моему, это катакомбы, которые от Милитари тянутся, — сказал
Пригоршня, тыча в карту стволом обреза. — Необычная какая-то. Что это за кружочки
красные? А вон крестик…
— И стрелки какие-то пунктирные, — вставил я, снимая карту с гвоздя. — Возьми
вторую, сверни. С собой захватим, я изучу на досуге.
Еще в помещении был стол с высокими ножками и наклонной столешницей, где в
неглубоких выемках по краям лежали несколько карандашей и цветные мелки.
— Это он здесь рисовал, — важно пояснил Никита.
— Тропов, да? — уточнил я.
— Ага. А ты типа до сих пор сомневаешься?
— Напарник, карты — не доказательство.
— А то, что в доме этом странно так, дух такой… нечеловеческий?
— Ну так что?
— Да то, что Картограф и есть не совсем человек! Ну как Доктор — он, по-твоему,
нормальный? Это как… ну как новое такое существо, понимаешь? Которое под влиянием
Зоны из человека получилось, у которого мозги иначе уже работают. Вот и Тропов. Про него
такие вещи рассказывают… Но он не как Доктор, он на глаза почти никому не показывается,
а чтобы найти его, сильно постараться надо. Я чѐ думаю? Думаю, он этими…
пространственными пузырями этими занялся. Стал их изучать да на карты свои наносить. Ну
и поселился в этом пузыре. А когда темные появились — он отсюда свалил.
— Зачем? Ты ж вроде говоришь, он могучий такой…
— Ну, могучий… Во-первых, он же не боец, его могучесть в другом — он с
пространством умеет обращаться, всякие пути секретные отыскивать и ходить ими… А во-
вторых, зачем ему вообще с темными воевать? Может, как раз время пришло ему в другое
место перебираться, тут увидел как раз, что они идут… Ну, собрался да ушел по своим
делам. Или даже сам по себе ушел, а они позже подгребли. Или наблюдали за ним тайно и
явились только после того, как он ушел. Всякое может быть.
— Куда? — спросил я, поднимаясь по лестнице обратно. — Куда ушел? Каким путем,
как? Я тоже хочу уйти, Пригоршня, куда-нибудь отсюда — не нравится мне здесь. Ладно,
там вон еще помещение какое-то, давай и его изучим.
Пока напарник выбирался из подпола, я осторожно открыл очередную дверь, стоя
сбоку от нее, сначала сунул внутрь ствол, потом заглянул. Оглядев комнату, позвал:
— Эй… партнер!
Он в это время чем-то скрипел позади, должно быть, пытался закрыть люк, и я повысил
голос:
— Никита!
— Ну, чего надо? — откликнулся он.
— Мне? Мне ничего. Это тебе надо. Ты же оружие любишь, малыш? Вот тебе счастье
привалило, сколько игрушек…
***
В конечном счете оказалось, что счастья в соседнем помещении не так уж много. Под
оружие была отведена стойка у стены, где стояло пять слабеньких английских штурмовых
винтовок «Enfield L85», две снайперки «СВД» и пара спецавтоматов «вал», которые, как я
знал, Никита страстно любил за бесшумную и беспламенную стрельбу… Ну, почти
бесшумную и почти беспламенную.
На нижней полке лежали три браунинга «хай пауэр», при виде которых у напарника
загорелись глазки и участилось дыхание, как у девушки после первого поцелуя, — магазины,
пистолетные обоймы и, в специальном длинном чехле с кожаными петлями, — полтора
десятка гранат.
— Семьдесят третий тип, — объявил Пригоршня, доставая одну и взвешивая в руке. —
Видишь, небольшая? Хотя там слой уже готовых осколков выложен, которые при взрыве
разлетаются. Замедление у нее секунды три с половиной. Хорошая! Люблю! С собой
возьмем!
— Остальное тоже с собой возьмешь? — спросил я и прошел к шкафу в дальнем конце
комнаты. Там оказалась одежда: комбинезоны, куртки, несколько пар штанов, плащи. На
крючках висели ремни, внизу стояла обувь, сапоги и ботинки, на верхней полке лежали
головные уборы: несколько военных фуражек без кокард, каски, вязаные и клеенчатые
шапочки.
Справа от шкафа были армейские ящики, в которых нашлись консервы, бутылки
минеральной воды, пакеты с сухарями и аккуратные стопки спецпайков.
— Хороший у Картографа схрон, — одобрительно произнес Никита сзади, и я
оглянулся. Пятнадцать гранат весят килограмма три, но он решил ни одной не оставлять,
нацепил кожаную полоску на плечо, пристегнув концами к ремню спереди и сзади. — Или
не его все же? Ну то есть Картограф тут точно недавно обитал, но, может, до него кто другой
жил? Потому что зачем ему столько оружия? Слушай, что-то плечо опять разболелось. У
тебя лекарство то осталось? Очень оно мне хорошо тогда…
— Позже, — ответил я. — Надо, чтоб время прошло между двумя уколами, а то еще
сделаю тебя наркоманом. Давай поедим и переоденемся, раз тут такое богатство. А потом
будем решать, что дальше делать.
***
Через пару часов, успев немного поспать после сытного обеда и экипироваться, мы
вышли на крыльцо. Я переставил канистру на доски и пристроился сверху, а Пригоршня
уселся на край настила, свесив ноги. Он таки уломал меня вколоть ему еще промедола, а под
стеллажом мы нашли деревянный ящик, где лежали бинты, йод и прочее. Напарник
обработал мне спину, после чего я съел еще пару таблеток пенталгина.
Пока мы находились в доме, снаружи ничего не изменилось: все та же пуховая желтая
дымка вверху и внизу, такое же освещение и тишина.
— Здесь, как на той базе, — произнес Никита, задумчиво озираясь. — Чѐ ты тогда
сказал? Будто время остановилось? — Он поглядел на часы. — Слушай, а ведь уже часов
пять прошло, как мы на базу попали. Что ты молчишь?
Еще некоторое время я смотрел остановившимся взглядом себе под ноги, потом
встрепенулся и сказал:
— Медведь же их сам и положил.
— Что? Кого положил?
— Тех, кого Курильщик с ним отправил. Пригоршня вылупил на меня глаза.
— Андрюха, ты что говоришь?
— По-моему, Медведь их специально через ловушки повел.
— Чтобы отделаться от них?
— Да. Он ведь этот район лучше всех изучил, сам знаешь: они с Рваным и Турком тут
много шастали и на грузовике своем разъезжали. Я, конечно, не в курсе, откуда к нему
сведения попали, что поле артефактов где-то возле Чернобыля, но ты вспомни — он уже
больше полугода с этой идеей носится.
— Медведь на поле головой поехал, — согласился Пригоршня.
— Это само собой, но я о другом: он с чего-то взял, что оно именно где-то в районе
Чернобыля. Значит, выходит, как дело было? Потеряв напарников, Медведь сам сюда опять
пришел, и его чуть зомби не кончили. Но что-то он тут разведал тогда, обнаружил. И хотел
за этим вернуться, но после зомби, да еще и попав в заросли ржавых волос, остался, во-
первых, без ничего, во-вторых, раненый. Ему средства были нужны, чтобы к Чернобылю
вновь идти, амуниция всякая, оружие. Где взять? У Курильщика, ясное дело. Но Курильщик
тоже не последний болван, он навязал Медведю своих людей. А Медведь не хотел, чтобы
они узнали то, что знал он. И делиться ни с кем не хотел. Тогда что? Тогда он пришел с ними
со всеми к башне. Как-то заставил их дверь открыть, сам свалил… не один, возле башни
лишь одного «потерял», а еще пятерых заманил на паром. Сам оттуда и сбежал. Ну а на базе
военной темные пришили последнего, Горбуна. Он, получается, Медведю от них отбиться
помог, а сам в ящик сыграл… Урод этот Медведь, вот что я тебе скажу.
— А теперь он где? Тоже в пузыре этом? Слишком много случайностей — чтоб и он, и
мы в одну и ту же карусель угодили.
— А вдруг она на базе не одна такая? Хотя, может, он возле Припяти остался. Ищет
дальше свое поле или нашел уже, если, конечно, оно вообще есть.
— Ага… Значит, отставим пока Медведя в сторону, — заключил Никита. — Ну так что
теперь будем делать?
— Идем дальше.
— И что там? Неизвестные мутанты, ужасные аномалии, темные группировки?
— А тебе будет легче стоять на месте?
— Нет.
— Ну, тогда идем…
Привстав, я поглядел за крышу, потом кинул взгляд под ноги.
— Куда дальше-то, Химик?
— Лучше вниз, чем вверх.
— Ясное дело. Там чем выше, тем склон круче. Жалко, бинокль совсем сломанный,
ничего в него не видно…
Чего не нашлось в схроне, так это нормальной оптики. Единственный обнаруженный
нами бинокль оказался без одной линзы и с треснувшей второй.
Я окинул взглядом напарника: он напоминал ходячий оружейный магазин. Сам я взял
лишь пистолет-пулемет, обычный пистолет да запасные рожки. И еще кое-что, найденное в
шкафу, — особый контейнер, который, как говорили, недавно стала производить какая-то
японская фирма. Вроде бы он стоил чуть ли не десять тысяч евро, точно не знаю, сам я
раньше таких не видел, только слышал рассказы про них. Длинный, гибкий, со множеством
ячеек разных размеров и форм… Он вешался на спину, где почти не мешал. В нем можно
было разместить до пятнадцати артефактов, причем предполагалось, что перегородки между
ячейками не позволят им взаимодействовать. Правда, весил он прилично, так что я не был
уверен, что смогу долго тащить его вместе с оружием.
— Ну так что? — спросил напарник, и я поднялся с канистры. На мгновение мелькнула
мысль: закурить бы, но я тут же передумал, потому что ситуация располагала к этому еще
меньше, чем тогда, на холме возле водонапорной башни. Вместо этого я достал четки и
принялся перебирать их.
— Ладно, идем так идем. Вниз, правильно? Пригоршня кивнул. Мы сошли с крыльца и
стали спускаться по осыпающимся камням.
Часть II.
Глава 1
***
Хорошо, я не на Никиту упал, рядом, а то бы сломал ему спину. Под нами оказалась
вода, край озера, вплотную подходящего к склону. Неглубокое, ниже пояса. Когда я с воплем
свалился в него, напарник как раз встал на четвереньки, над поверхностью показалась
широкая спина. Подняв фонтан брызг, я ушел под воду, ткнулся грудью и лицом в земляное
дно, оттолкнулся от него, захлебываясь, вскочил. Пригоршня к тому времени уже
выпрямился; как только я показался на глаза, он, ухватив меня за шиворот, рванулся прочь
от склона. Ноги заплелись, я упал, и напарник проволок меня по поверхности несколько
метров, как легкую лодочку. Потом сзади что-то словно взорвалось, озеро всколыхнулась, и
высокая волна накрыла нас. Пальцы Никиты сорвались с воротника, меня бросило вперед,
протащило животом по дну, вновь вынесло на поверхность.
Когда волнение успокоилось, я кое-как встал и огляделся. Последние камни еще
падали: на краю озера образовался завал, булыги рушились на его вершину, скатывались в
воду или застревали на склоне. Еще чуть-чуть — и быть бы мне под грудой каменюк и
захлебнувшимся, и раздавленным.
Напарник длинно выругался, плюясь водой, скосил глаза на раненое плечо. Бинт
размок и потемнел, но кровь не шла.
— И по нему попал, урод гадский, — жалостливо протянул Никита. — Только болеть
перестало… А у тебя на шее кровь, Андрюха.
— Царапина, — ответил я. — Но глубокая. Эту воду ты сверху заметил?
— Ну да.
Озеро тянулось метров на триста, ровная гладь зеленовато-синей воды, окруженная с
трех сторон пологими земляными берегами, а с четвертой — отвесным каменным склоном.
Теперь, когда мы попали внутрь желто-белой кремовой дымки, она уже не так застилала
взгляд; и в светлом мареве проступили очертания холмов, поле между ними, деревья, едва
различимые на таком расстоянии…
— Слушай, а ведь поле засеяно вроде? — спросил Пригоршня.
— Не вижу. Ты в бинокль погляди. Он виновато ответил:
— Да я потерял его там. Он же в руках был, когда я в ту расселину соскочил, вот и
выпустил с перепугу… Теперь не найти, завалило.
— А, ну и черт с ним, — сказал я. — Все равно покопанный совсем…
— Обветшалый.
— Обветшалый, да.
Я открыл сумку, захваченную из кривого дома. Так и есть: бинты размокли и таблетки
тоже. В сумке хлюпала вода. Выудив бутылочку с перекисью водорода, вытер бинтом шею,
наклонив голову, полил — под ухом зашипело, запузырилось…
Пригоршня тем временем тяжело зашагал вперед, оставляя две расходящиеся волны и
напоминая речной буксир. Спрятав перекись, я пошел за ним, проверяя оружие. Все
намокло, будто искупался… Собственно, не «будто», а так и есть.
— Птиц вижу, — сказал напарник, не оборачиваясь. — Вон над холмом кружат.
— А людей?
— Пока нет…
Наконец добрались до берега, где разделись и выжали одежду. Пригоршня разложил
оружие на поросшей куцей травкой земле и любовно обтер своими штанами, что-то ласково
приговаривая, поглаживая, словно тело любовницы, то приклад, то цевье.
— Гранатам конец? — спросил я.
— Да нет, почему… Надо только чтоб просохли нормально. А вот…
Я поднял руку, и он смолк. Потом спросил шепотом:
— Чего ты?
— Только что выстрелы были, — сказал я, все еще вслушиваясь.
Мы надолго замолчали.
— Тихо, — сказал Пригоршня.
-. Теперь — да, а до того вроде так очень приглушенно… Во, опять! Он кивнул.
— Ага, теперь и я… Со стороны тех холмов. Но чѐ-то совсем уж тихо. Не разобрать,
выстрелы сильно далеко или где-то поближе ящики с грузовика сгружают.
— Или гром.
— Может, и гром.
— Или обвал в горах на той стороне долины.
Мы начали одеваться. Прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину, напарник
сказал:
— Вот мне тоже чудится, что долина это, а вокруг — такие же склоны, как тот, по
которому мы вниз… Чудится, но не уверен я. Потому что не видно пока, что там, туман
этот…
— Надо просто подальше отойти, мы ж сейчас, считай, на самом краю. Из центра
наверняка видно станет, что вокруг. Гранаты не забудь, вояка.
***
Когда мы достигли гряды холмов, склоны проступили в дымке со всех сторон. Видно
их было смутно, но все же стало понятно: вокруг высокие каменные стены. Холмы отделяли
одну половину долины от другой, и та, по которой мы до сих пор шли, располагалась
несколько выше, так что теперь нам открылась обширная область, состоящая из полей, рощ и
озер между ними. Дальняя часть скрадывалась все той же дымкой, в ней очень смутно
проступали очертания приземистых зданий.
— Гляди, вроде два поселка там. — Напарник ткнул пальцем. — Вон… это вроде
обычные дома. Ну, сельские такие, да, видишь? А вон там, — он показал намного правее, —
что-то большое… Кажись, тоже здания, но необычные какие-то. Эх, бинокля нет! А идти-то
далеко…
— Ну так пошли, — сказал я.
Вскоре вместо засеянного поля мы увидели дикий луг, зато ниже, между двумя
озерами, действительно была пшеничная нива.
— Сарай на краю стоит, — сказал Пригоршня.
— Вижу. Давай к нему, может, внутри что интересное…
— Чѐ там «внутри», я и снаружи интересное вижу. Телега вон рядом.
Я пригляделся.
— Ага. Почти за сараем, поэтому плохо видно…
— А вон лошадь! — Напарник вдруг сорвался с места и побежал. На ходу оглянулся,
крикнул: — Поймаю сейчас, пока не ускакала! Ты к телеге иди, Химик!
Возле телеги на земле лежал труп, при виде которого меня слегка замутило: у него был
выеден живот. Над телом кружили крупные зеленые мухи и жужжали так напористо, будто
уговаривали друг друга не робеть и доесть его до конца. На середине телеги была расстелена
промасленная тряпка, посреди которой лежал одинокий патрон. Я поставил ногу на колесо,
приподнялся, глядя вдаль: Пригоршня поймал лошадь и тянул ее за собой, их головы
виднелись над морем колышущихся на ветру колосьев.
Сжимая пистолет в опущенной руке, я направился к сараю, заметив приоткрытые
ворота в торце здания. Шагнул внутрь, остановился, привыкая к тусклому освещению. Тихо,
пахнет соломой и черноземом. Сквозь щели в крыше падают полосы света, озаряя загородку
в углу, небольшой стог сена, яму в земляном полу. Приблизившись к ней, я присел на
корточки, взял пригоршню земли и пропустил между пальцами. Свежая яма, недавно
выкопали. Ну и о чем нам это говорит? Телега, труп, яма в сарае, тряпица с патроном в
телеге… Я наморщил лоб, пытаясь сложить два и два. Кажется, к промасленной тряпке на
телеге тоже прилипла земля… Выйдя из сарая, поглядел — так и есть. Значит… Но почему
тогда живот, при чем тут этот живот… А!
Пригоршня был уже рядом, вел под уздцы низкорослого пегого конягу. Тот дергал
головой и тихо ржал, испуганно кося темным глазом.
— Расслабься, парень, расслабься! — сказал напарник, лучась счастьем, и
успокаивающе похлопал животину по шее, отчего конь всполошено захрипел и попытался
встать на дыбы. — Ишь, переживает как…
— Чего это он переживает?
— А я знаю? Боится, наверно. Что дальше будем делать, партнер? Надо людей найти,
если они в этом месте есть. А здесь что? — Тут он заметил труп. — Ага, есть люди! Потому-
то он и боится, а ты думал! Что здесь произошло?
— Значит так, Ватсон, — сказал я. — Мужик этот на телеге приехал за оружием,
которое в сарае было закопано. Можешь посмотреть, там яма свежая. Откопал, положил на
телегу, тут на него напали какие-то… другие мужики. Прострелили ему голову — у него в
виске дырка, — забрали то, что он выкопал, и свалили.
— Ага… э, а живот? Живот у него, как от псов! Не лепится что-то, э?
— Элементарно, доктор. Уже после того как убийцы отъехали, прибежали слепые псы
и поели ему внутренности.
— А, точно! Нет, а почему тогда конь… Ну то есть тогда б они и его сожрали. А он…
хотя… — Пригоршня обошел скакуна, приглядываясь к свисающим с морды обрывкам
веревки. — Вот, теперь понял. Этот, который за оружием приехал, его распряг, прежде чем
яму начинать копать, и привязал вон там, где, видишь, трава, чтоб, значит, кушало животное.
А когда псы появились, конь веревку порвал и убежал… Молодец, хороший! — Напарник
вновь ласково хлопнул животное по шее, и оно в ответ попыталось его лягнуть, но как-то
боязливо, без энтузиазма.
— Пригоршня, вот скажи, — произнес я, усаживаясь на телегу. — Ты что больше
любишь, оружие или лошадей?
— Женщин, — честно ответил он.
Глава 2
Псы появились, когда поле с сараем давно осталось позади. Пегий и без того оказался
нервным зверем, я даже предложил Пригоршне сдать его в психбольницу на стационарное
лечение. А тут он заржал и попытался встать на дыбы, после чего рванул вперед с такой
скоростью, что телега застонала, готовая рассыпаться в любое мгновение.
— Что там? — выкрикнул напарник, вцепившись в поводья и качаясь на передке, как
хилое деревце на ураганном ветру.
Я распластался позади, широко расставил ноги и упер локти в бортик телеги, целясь из
пистолета.
— Псы.
— Обычные?
— Нет, слепые.
— Наверно, те, что мужика погрызли, — предположил Никита.
— Наверно. — Я выстрелил.
И попал, но пес лишь клацнул зубами в ответ. Их было три больших чернобыльских
зверя, безглазых лобастых урода, ориентирующихся благодаря «ментальному нюху»: они
ощущали ауру живого, а не видели это живое.
Конь опять заржал, хрипло и как-то надрывно, горлом, — совершенно неожиданно
ржание это отчетливо напомнило человеческий вопль, будто он заорал от ужаса. И рванул
вперед быстрее прежнего. Телега содрогнулась.
— Давай назовем его Безумным! — прокричал я, суя пистолет за ремень и снимая с
плеча «эфэн», к которому в домике на склоне мы нашли боезапас.
— Безумно быстрым? — крикнул Никита.
— Безумно нервным.
Я полоснул очередью. Попасть с мотающейся из стороны в сторону телеги в скачущих
по ухабам и рытвинам зверей не так-то легко. Пули взбороздили землю перед лапами тварей,
а после взобрались по телу одной из них, пересекли тупую бугристую морду и перескочили
на грудь второй. Очередь уже готова была последовать дальше, чтобы добраться до третьего
пса, но тот, будто что-то почувствовав, оттолкнулся от земли и одним мощным длинным
прыжком преодолел расстояние до телеги, оказавшись прямо за ней.
Два зверя кубарем покатились в пыли. Патроны закончились, я полез в сумку за
магазином. Тут Безумный опять заорал нечеловеческим голосом, а вслед за ним завопил
Никита. Телега резко накренилась, и меня бросило в сторону.
Я бы выпал, если бы не боковой бортик. Он громко треснул, но задержал движение.
Привалившись к нему спиной, чувствуя, как инерция вдавливает тело в дерево, я повернул
голову и увидел, что мы несемся по крутой дуге мимо отвесного земляного склона в пару
метров высотой. Он был справа, а слева сразу за краем дороги тянулся глубокий кривой
овраг, над которым закручивался смерч… Что это там, карусель или птичья плешь?
— Черт!! - выкрикнул Никита. Выискивая глазами последнего пса, я перезарядил
«эфэн».
Небо на мгновение затмила тень, и с откоса через меня перемахнул еще один слепой
мутант. Напарник заметил его раньше и, развернувшись на одной ноге, носком ботинка со
всей силы залепил в морду твари. Оба упали, Никита рухнул на спину, а пес, кувыркнувшись
в воздухе, — боком, на самый передок.
Пригоршня вскочил на колени, рванув оружие, но с перепугу ухватился не за одну из
многочисленных рукоятей на боках, а за гранату.
Услышав рев зверя прямо позади себя, Безумный совсем обезумел. Я хочу сказать, он с
самого начала не показался мне адекватным конем, а тут в голове у него, должно быть,
окончательно соскочила какая-то пружинка, и он, издав звук, на который, как мне казалось,
никакая лошадь от природы не способна, прыгнул.
Нормальные лошади обычно не прыгают, разве что встают на дыбы, да и то не так уж
часто. Прыгают спортивные скакуны, подчиняясь приказу наездника, преодолевая
препятствие во время состязания… Так или иначе, Безумный скакнул, а потом еще раз и еще.
Крутой поворот внезапно закончился; телега наклонилась сильнее, я услышал треск за
спиной, потом она подскочила, выравниваясь… Я же свалился вместе с бортом, не
выдержавшим давления. Задняя его часть оторвалась, но передняя лишь надломилась, и борт
упал наискось, скребя концом по земле. Я скатился, выпустив оружие, рухнул на дорогу.
Окружающий мир взорвался искрами и потемнел. Плохо понимая, что делаю, я схватился за
широкую наклонную доску, волочащуюся сбоку от телеги.
Рядом бежал пес. Голова и шея зверя были явно длиннее, чем у других представителей
его породы. Я заелозил пальцами по шершавой, в сколах и сучках, поверхности. Пронырнув
между колес, пес метнулся ко мне, Он прыгнул, но промахнулся, потому что я наконец смог
влезть на доску и кое-как подтянулся; лишь ноги оставались на дороге, подскакивая,
судорожно дергаясь на ухабах и кочках, которые уже превратили нижнюю часть штанин в
индейскую бахрому.
Челюсти лязгнули в сантиметре от колена. Я подтянул тело выше, упираясь каблуками
в торчащие из нижнего конца гвозди… Пес прыгнул опять.
Но теперь я был готов. Согнул ноги и с силой распрямил их, вмазав подошвами
тяжелых армейских ботинок ему в морду. Голову зверя отбросило назад, перевернувшись в
воздухе, он упал на край доски. Прямо на длинные ржавые гвозди.
Я зашарил у пояса. Пес взвыл, дергая лапами, пытаясь сорваться с гвоздей, будто
Мюнхгаузен, за волосы вытаскивающий себя из болота. Я видел его коричневое брюхо и
обращенную ко мне задницу между раскоряченными задними лапами. Подняв голову, он
мучительно заскулил.
Я направил в безглазую морду ствол «форта», который держал в вытянутой левой руке.
Расстояние между пистолетом и целью было не больше полутора метров.
Как уже было сказано, в этом пистолете двенадцать патронов. До того я выстрелил
дважды, пуль оставалось десять… И семь из них я всадил в голову зверя, которая под конец
стала напоминать рыхлый муравейник. Я разинул рот, увидев, как что-то ползает там, в
развалах покалеченного пулями черепа: маленькие гибкие тельца сновали из стороны в
сторону, жирно поблескивая, копошились, пытаясь уползти вглубь, подальше от дневного
света… Черный Сталкер, что же это такое?! Паразиты, живущие в голове, прямо в мозгу
слепого пса-телепата? Только этого — или у всей их породы? Это болезнь? Или симбиоз?
Быть может, именно он и сделал их телепатами?
Мысли пронеслись в голове мгновенно. Доска под спиной стремительно провалилась
вниз: последние древесные волокна, скрепляющие ее с бортом, лопнули. Я повернулся,
бросая «форт» на дно телеги, обеими руками вцепился в ее край и повис.
Обломок доски улетел вместе с псом, а моему взгляду предстала живописная
скульптура вроде той, где Самсон разрывает пасть льву. Пригоршня, опустившись на одно
колено, левой рукой сжимал шею пса, а правой пытался скормить ему гранату, просовывая
ее в разинутую пасть. Гранату без чеки.
— Взорвется сейчас! — заорал я, не зная, что делать: то ли лезть на телегу, то ли,
наоборот, прыгать с нее.
Напарник взмахнул рукой и нанес сокрушительный удар, на мгновение став похожим
на машину для забивания свай. Кулак врезался в морду зверя, вогнав гранату глубже в пасть.
Клыки заскрежетали по ребристой оболочке, Никита привстал, обхватил извивающееся тело,
поднял. Когти оставили на его боку глубокие царапины, и он отбросил зверя.
Я схватил лежащий неподалеку на дне «форт», и когда массивное тело взлетело в
воздух, дважды выстрелил в летящую мишень. Одна пуля впилась в брюхо, другая в бок.
Никита упал на колени, прижался лбом к телеге и накрыл голову руками. Бросив пистолет, я
отпрянул, повис за бортом, спрятавшись за ним. Граната взорвалась.
***
Привести Безумного в чувство мы так и не смогли. Кое-как заставили умерить бег, но
никакие увещевания Никиты, который спрыгнул с телеги и пошел рядом с этим психом,
никакие похлопывания по шее и ласковые слова, произнесенные в нервно подрагивающее
ухо, ни к чему не привели. Должно быть, больному сознанию коня мы представлялись
этакими зловещими демонами, в одночасье перенесшими его из привычного мира в какое-то
иное пространство, полное ужасных непонятных врагов.
— А давай его пристрелим? — предложил я, когда Безумный в очередной раз
попытался встать на дыбы и заржал. — Сделаем хорошее дело, ему же легче станет. Никита
оглянулся на меня чуть ли не с презрением.
— Да он же шизофреник, — продолжал я, едва заметно дергая вожжи, отчего длинный
облезлый хвост коня нервозно засновал из стороны в сторону. — И еще, может быть, маньяк,
Чикатило какой-нибудь, наверное, по ночам молодых жеребцов в лесополосу заманивает и
там…
— Город, — объявил Пригоршня.
***
Полноценным городом назвать это было все же нельзя. Обогнув холм, дорога вывела
нас на окраину небольшого поселения, пыльного и тихого. Состояло оно в основном из
одноэтажных домиков, давно покинутых, судя по слепым окнам без стекол и проломленным
шиферным крышам.
— Никого не вижу, — сказал напарник, ведя коня под уздцы.
Мы достигли земляной улицы, и я выпрямился во весь рост на передке телеги, глядя по
сторонам. Домов стало меньше, вместо них потянулись длинные приземистые строения.
— Да это ферма бывшая, — объявил Пригоршня.
— Или колхоз. Но небольшой совсем. Что там, площадь?
— Люди, — сказал он.
Сараи и амбары тянулись слева, дома были справа, а впереди мы увидели площадь и
небольшую толпу народа.
— Что они делают? — я прищурился, вглядываясь. — Слушай, а ну-ка давай телегу тут
оставим и тихо к ним подойдем. Что-то там непонятное происходит…
— Да что непонятного? — начал Пригоршня, и тут раздался выстрел.
Звук далеко разнесся в тишине, царившей над поселком и окрестными полями.
Безумный, к моему удивлению, не заржал, но встал как вкопанный, опустив голову между
бабками.
— Но-о… — Напарник схватил поводья и потянул коня в сторону, под прикрытие
домов.
Я спрыгнул с телеги. Никита набросил поводья на покосившийся плетень, погладил
коня по пегой шее и ласково сказал в подрагивающее ухо:
— Мы за тобой вернемся.
Безумный попятился, кося на Пригоршню выпученным глазом. Мы пошли к площади.
Возле нее высилось единственное здесь двухэтажное здание — еще и с деревянной башенкой
над скошенной крышей. В башне виднелось узкое окно, заколоченное досками.
— Военные. Видишь? Я сказал тихо:
— Ага. Теперь осторожно надо.
— Я понял уже. Слушай, у них и машина… Так, держись слева от меня, Химик. Чуть
что — в кусты ныряй. Возле коровника вон.
— Это, по-моему, курятник, — возразил я. — А вон поле с этим… с бураком. Зачем им
столько бурака?
Он не ответил, сосредоточенно разглядывая две группы людей на площади. Нас пока не
замечали. Одна группа — в основном мужчины, хотя среди них было несколько женщин —
вытянулась длинным рядом. Сомнительно, что люди встали так сами, скорее их выстроили,
чтобы каждый был на виду. Одеты обычно для Зоны, без оружия — во всяком случае, я его
пока не заметил. Они выстроились спинами к полю и кустам, глядя на солдат в обветшалой
грязной форме ооновских войск. Я такую видел у вояк с Кордона — тех, кто из иностранного
контингента. Среди них выделялся один, в форме офицера, выглядевший более опрятно, чем
остальные, высокого роста, с черными, гладко зачесанными волосами. Капитан, или кто он
там был, стоял возле армейского автомобиля — нечто среднее между джипом и небольшим
грузовичком — с массивными колесами и бронированной кабиной. В открытом кузове
лежали мешки и ветхие деревянные ящики, в кабине виднелся одинокий силуэт.
Теперь мы шли совсем медленно, стараясь не привлекать к себе внимания. В толпе
селян, как я мысленно окрестил тех, кто выстроился рядком, нас пока никто не заметил, а вот
вояки заметили, но особого значения нашему появлению не придали. Издалека оружие
Пригоршни не бросалось в глаза, и они, должно быть, приняли нас за припозднившихся
жителей поселка. Автоматы у солдат висели за спинами, да и стояли все, кроме капитана, в
непринужденных позах… Кажется, они чувствовали себя здесь в безопасности.
— Все на этот дом пялятся, — краем рта негромко сказал Пригоршня. — Который с
башней. Чего это они?
— Ждут, чтоб кто-то вышел? — предположил я.
И оказался прав: дверь распахнулась, двое солдат вывели оттуда девицу, которой они
заломили руки за спину.
Девица была красивой — это как-то сразу стало понятно. Молодая брюнетка
невысокого роста, одетая в закатанные до колен мужские брюки и рубашку навыпуск. Я
мысленно вздохнул, заранее предчувствуя недоброе. Брюнетки были слабостью Пригоршни,
он от них таял. И, как многие здоровяки под два метра ростом, он любил именно таких:
мелких, щупленьких.
К тому моменту, когда они вышли из дома, мы успели подойти почти вплотную к толпе
селян — некоторые удивленно оглянулись, заметив незнакомцев, один из которых был
увешан оружием и гранатами, как какой-нибудь шахид. Но никто не сказал ни слова, все
чего-то напряженно ждали.
Черноволосый капитан с появлением девицы подался вперед, и я увидел в его руке
короткоствольное ружье.
— Стой, — едва слышно прошептал я напарнику. — И молчи ради бога!
Девица, злобно выругавшись, пнула в голень идущего слева от нее солдата. И тут же в
щель между досками, закрывающими оконце на башне, просунулся ствол.
Оказывается, капитан ждал именно этого. Мгновенно вскинув ружье, он выстрелил.
Тот, кто прятался в башне, не попал, его пуля подняла фонтан пыли у колес машины. А пуля
ооновца с треском проломила доски на окне. Одна упала внутрь, исчезнув в полутьме, вторая
закачалась на гвозде и сверзилась вниз.
— Don’t shoot! — приказал офицер. — Spare the cartridges!
— Что он сказал? — прошептал Никита.
— Кажется, чтоб не стреляли, потому что патроны надо экономить.
— Ага… — он кивнул, явно намотав этот факт себе на ус.
— Пригоршня, ты не вмешивайся! — напряженно прошипел я.
— Да я не собираюсь… Хотя почему это?
— Я вижу три причины.
— И какие?
— Тебе достаточно одной: их девять человек.
— А-а… Да, это много.
— Даже для тебя, Пригоршня.
Теперь мы стояли в конце ряда, возле краснощекого юнца и рыжего вихрастого деда с
большим носом, напоминающего грустного Эйнштейна, только без усов. Юнец, облаченный
в армейские брюки и гражданскую рубаху, подался вперед, переводя напряженный взгляд с
капитана на девицу и обратно. Ему явно было не до новичков, а вот дед то и дело с
удивлением косился на нас.
— Козел, дебил, отпусти, урод американский! — донеслось со стороны девицы и двух
солдат, уже почти подтащивших ее к грузовичку.
В оконце, теперь частично свободном от досок, вновь что-то мелькнуло, и капитан тут
же выстрелил. Стрелял он быстро, ничего не могу сказать: направленный в землю ствол
ружья взлетел и обратился точно к окну, на котором после выстрела треснула и зашаталась
еще одна доска. Крутой капитан, да. Но я знал одного человека, который стрелял еще
быстрее и точнее.
Человек в окне отпрянул. Офицер громко сказал:
— Ok, calm him down.
— Чѐ он?… - спросил Пригоршня.
— Хочет, чтоб успокоили того, кто там засел… — дальнейшие мои слова заглушил
грохот.
Солдаты, все как один, достали автоматы из-за плеч и стали палить по башне. Задрожал
весь поселок, вихрастый дед прижал ладони к ушам. Доски на окне разлетелись, но и вокруг
были те же доски, просто лучше сколоченные, более плотно друг к другу подогнанные — и
они заходили ходуном, треща, проламываясь. Через несколько мгновений башенка стала
напоминать тонкий ломоть дырчатого сыра. Затем она на глазах развалилась: плоская
квадратная крыша наклонилась и поехала в сторону, стены ссыпались вниз, будто состояли
из песка.
Надстройка исчезла в столбе пыли. Тут у солдат закончились рожки, выстрелы
смолкли. С улицы позади нас донесся хриплый вопль Безумного.
— Не очень-то боезапас экономят, — проворчал напарник. — Но фиг они того, кто
внутри, положили. Если не дурак — бросился сразу на пол и лежит там сейчас под
обломками живой.
Я заметил, что Никита только одним глазом поглядывал на башню, а вторым то и дело
косил в сторону девицы, которую уже подтащили к грузовику. И черноволосый капитан
глядел на нее же. Солдаты попытались подсадить пленницу, а она ударила одного коленом
между ног. Вырвавшись из рук второго, отпрыгнула к офицеру и что-то выкрикнула ему в
лицо, после чего обеими руками толкнула в грудь. Капитан размахнулся и дал ей пощечину.
Никита пробормотал:
— Хорошие манеры.
— Но компания плохая, — ответил я.
Девица чуть не упала, отшатнувшись от него, вскрикнула. Зажав ружье под мышкой,
офицер грубо схватил ее за локоть, дернул к себе… И напарник не выдержал.
— Никита, нет! — зашипел я вслед, попытавшись схватить его за ремень, но было
поздно.
Он шагнул вперед и сказал:
— Эй, придурок, отпусти ее! К тому времени на площади наступила тишина, так что
голос показался особенно громким.
— Ты, ты, я к тебе обращаюсь, хрен моржовый! Он пошел к солдатам, свесив длинные
руки. Матерясь сквозь зубы, я бочком засеменил вдоль ряда людей, повернувшись спиной к
ним, сжимая «форт». Капитан отпустил девицу — но скорее от удивления, чем подчиняясь
приказу, — и повернул к нам худое холеное лицо. Я заметил, как стоящий возле рыжего деда
юнец в армейских брюках, помедлив, направился следом за мной.
Офицер толкнул девицу к двум солдатам. Его рука дернулась, одновременно над
бортом грузовика возник еще один солдат. Никита выстрелил.
Он выхватил «браунинги», висящие в кобурах на левом и правом боку. Два выстрела
слились в один; солдат в грузовике, вскрикнув, полетел спиной назад; другая пуля выбила
ружье из рук офицера. Тот качнулся, с недоумением поднес запястье к лицу. С пальцев текла
кровь.
— Ты кто? — с ощутимым акцентом спросил капитан на русском.
Дернулся, вскидывая автомат, стоящий далеко слева солдат, и Никита выстрелил снова.
Рядовой, согнувшись, упал на колени, схватившись за правое плечо, разевая рот. Автомат
отлетел далеко в сторону.
Я остановился возле напарника. Он наставил «хай пауэры» на толпу перед собой,
готовый выстрелить в любого, кто шевельнется. У большинства солдат оружие еще не было
перезаряжено, а те, кто перезарядил, не успели направить его в нашу сторону. Девица
попятилась, бочком протиснулась между вояками и неуверенно пошла к нам.
— В сторону! — велел я ей. — Не закрывай… — и тут же узнал ее.
Я даже вздрогнул, когда понял, кто это. Вот те на! Неожиданная встреча…
— Стволы на землю! — громовым голосом скомандовал Пригоршня.
Солдаты посмотрели на капитана, а он сверкающими глазами глядел на нас.
— Бросить оружие! — повторил напарник, поднимая пистолеты.
Я видел по лицу офицера, что еще немного, и он прикажет открыть огонь. Поэтому я
сказал как можно более успокаивающе:
— Капитан, мой друг распереживался. Я-то понимаю, что вы, ребята, просто в шутку
тут стреляете, но вот друг — он шуток не понимает. Скомандуйте своим, чтобы бросили
стволы, а то… — Я поднял «форт» и прицелился в высокий офицерский лоб. — А то я
пристрелю тебя, а друг — он пристрелит всех остальных.
Что-то не в порядке было с капитаном. В его голове словно пылала мощная газовая
горелка, и огонь лился наружу сквозь глаза, придавая лицу довольно-таки безумное
выражение. Я сказал:
— Капитан, ты меня вообще слушаешь? Наплевать, что ты военный, офицер… Я не так
меток, как мой друг, но тоже умею. Меня учил стрелять Иван Пистолет. Беда только в том,
что он учил как стрелять, но не учил — в кого.
Я уже решил, что он все равно сейчас отдаст приказ, а сам попытается схватить
лежащее на земле ружье, и приготовился всадить ему пулю между глаз. Но тут он быстро
оглянулся на сидящего в кабине грузовика человека, а когда вновь посмотрел на меня, огонь
притух, напоминая теперь свет ярко тлеющих углей.
— Throw the arms into the body, — велел капитан солдатам и добавил на русском,
обращаясь ко мне: — Мы не оставим вам эти автоматы.
— Но вначале — разрядить, — сказал я. — Рожки на землю. Ремни, патронташи —
снять.
Черноволосый повторил мой приказ, и солдаты подчинились без раздумий: он их
хорошо вымуштровал. Выщелкивая рожки и бросая в пыль вместе с ремнями, они стали
подходить к грузовику, класть туда автоматы и отступать в сторону, освобождая дорогу
другим.
Тем временем девица встала рядом, с любопытством нас разглядывая. Меня она не
узнала, впрочем, этого стоило ожидать.
— Привет, Марьяна, — сказал я, и она удивленно переступила с ноги на ногу.
— Откуда ты меня знаешь?
— Ты ж дочка Вани Пистолета?
— Кого… а, нуда. А ты кто? Я не…
Тут с остатков башни упала доска, а после кто-то зашевелился под обломками.
Растерянные лица солдат стали настороженными, а капитан глянул вверх. Ну да, если
прячущийся в башне остался жив, то сейчас он спустится и, наверное, сразу же начнет
палить в недругов.
— Вам пора уезжать, капитан, — сказал я. — Садитесь в грузовик и валите отсюда. Ну,
чего встали?
— Вы их отпускаете?! - возмутилась девица. — Пристрелите их! Убейте, я сказала!
— Химик, а давай их в плен возьмем? — предложил Никита.
— Девять человек? Да плюс тот, кто вон в кабине сидит… Без стрельбы не
получится, — сказал я. — И потом, откуда ты знаешь, кто за ними может приехать?
— Здоровяк, застрели их! — взвизгнула Марьяна. — Слышишь, ты?!
— Заткнись! — рявкнул я. — Капитан, я что сказал? Раз-два, ноги в руки…
Розовощекий юнец вдруг оказался между мной и Никитой, шагнул к Марьяне,
протянув руку, и она оттолкнула его. Шум из башни не прекращался: тот, кто находился в
ней, пытался спуститься.
Капитан что-то сказал на английском, и солдаты вновь зашевелились. Большинство
полезли в кузов, а один и офицер, раскрыв дверцы кабины, забрались в нее, усевшись по
бокам от находившегося там человека. В кабине могло лежать заряженное оружие, и мы с
напарником, не сговариваясь, подняли пистолеты.
— Я кузов контролирую, ты кабину, — тихо сказал Пригоршня.
Инцидента не произошло. Марьяна стояла, гневно наблюдая за происходящим,
розовощекий что-то говорил ей, кажется, пытался успокоить, мы с Пригоршней замерли с
оружием на изготовку.
Заурчал мотор. Солдаты в кузове уселись вдоль бортов, лицами друг к другу. Между
ними были навалены мешки и ящики. Машина дала задний ход, развернулась и поехала
прочь по улице.
Дверь дома с развалинами башенки распахнулась, наружу вывалился пожилой мужчина
с допотопной берданкой в руках. Седые волосы были присыпаны древесной трухой, лицо
исцарапано. Прихрамывая, он сделал несколько шагов, вскинул берданку, прицелился вслед
грузовику. Но было поздно: тот как раз повернул, скрывшись из виду. Незнакомец опустил
ружье и, ругаясь сквозь зубы, заковылял к нам.
— О! — произнес Никита удивленно. — Андрюха, это же Злой! Сталкер пропавший,
помнишь, я рассказывал?
Глава 3
Злой был ранен, так что его отвели на второй этаж дома с башенкой и уложили там.
Здание это местные называли трактиром. Тем временем пожилая женщина (в поселке их
было четверо, не считая Марьяны, и больше десятка мужчин) замазала и забинтовала наши с
Пригоршней боевые раны, ссадины и царапины.
Народ проявил к нам интерес, но не слишком большой — хотя его все же было куда
больше, чем благодарности за спасение. Собственно, мы никого особо и не спасли, кроме
разве что Злого. Солдаты не собирались никого убивать, они, как вскоре выяснилось,
приезжали за продуктами, а еще искали кого-то.
— Сами ни черта не делают, — проворчал сталкер, лежа на койке в небольшой комнате
второго этажа. — С нас дань берут, америкосы чертовы. А теперь приперлись и зачем-то
всех людей согнали, в ряд выстроили, потом дома стали шмонать… Явно искали кого-то, а
кого — не ясно. Не вас ли?
Я отрицательно качнул головой.
— Нет, мы тут недавно совсем и ни с кем еще зацепиться не успели… Пока к вам в
поселок не попали.
— И Марьянку еще хотели забрать! — Злой похлопал по колену присевшую на кровать
девицу, которая держала его за руку. — А я ж как чуял, что приедут, и решил: пора бунт
поднять, избавиться от прихлебателей. Послал Джона Корягу за оружием…
— Это которое в сарае закопано, за холмами? — спросил я. Глазки Злого
подозрительно уставились на нас.
— Откуда знаешь?
— Мы его видели, когда мимо проходили. Телега возле сарая стояла, в нем — яма
свежая. А Коряга твой рядом лежал с башкой простреленной. И еще его псы погрызли, но
это уже потом, видимо.
Сталкер наморщил лоб, размышляя, и сказал:
— Ну! Тогда все ясно. Разведчики военных, значит, где-то неподалеку от селения
прятались и выследили Джона. Тут-то у нас только винтовок несколько старых для охоты,
америкосы другое держать запрещали, отбирали. А там у меня автоматики были припасены
да взрывчатка… Значит, они Корягу положили и стволы отобрали.
— Почему американцы? — спросил я. — Разве это не ооновские войска, не
европейские?
— Америкосы, европейцы — один хрен, — махнул рукой Злой. — Иностранцы,
ненавижу их. Так, теперь вы двое. Я вам, конечно, благодарен за спасение, то-се, но кто вы
такие и откуда в Долине взялись?
Еще на площади, после того как солдаты уехали, я решил про дом на склоне и темных
сталкеров ничего пока не рассказывать, ограничиться кратким описанием того, что с нами
произошло, и успел об этом шепнуть Никите. Надо сначала разобраться, что тут к чему,
выведать побольше. Поэтому я сказал:
— Нас карусель закрутила. Мы обычные сталкеры, бродяги, хотели око добыть, это
артефакт такой редкий очень, если не знаешь. Ну, там разное произошло, к делу не
относится. Крысы поперли, потом на контролера нарвались. В общем, в конце концов,
затянула аномалия, думали, обычная карусель, уже с жизнью попрощались. Но она…
— Сюда вас выбросила, — заключил Злой. — Бывает, да. В Долину люди разными
путями попадают, я вот — просто шел себе по дороге, ехал то есть… ну и приехал, и дороги
той теперь не найти.
— А Потапыч говорил, что его тоже через аномалию, — вставила Марьяна. — Злой, ты
бледный совсем, тебе отдохнуть, поспать надо. Хватит разговаривать…
— Заткнись! — прикрикнул на нее сталкер, приподнимаясь. — Молодая еще, учить,
что мне делать… — Он замолчал и скривился, упав обратно на подушки, должно быть,
больно стало, когда начал шевелиться. Я заметил, что Марьяна недобро глядит на него и
даже кулаки сжала, отпустив руку Злого. Непростые у них, значит, отношения.
— Ладно, вам внизу расскажут, что тут к чему, — заключил наконец сталкер. —
Имейте в виду: в поселке я старший, я командую. И она… — Злой повел морщинистым
небритым подбородком в сторону девушки, — она моя. Ясно это? Покрутитесь тут,
переночуете, поговорите со всеми, и тогда будем решать. Военные это дело так не оставят,
капитан их — псих конченый. Вы сейчас его оскорбили смертельно, и он так отомстить
может… Не конкретно вам двоим, а всем в поселке. Он уже давно подумывает нас проучить,
чтоб мы в страхе оставались и не своевольничали. Завтра они наверняка сюда примчатся и
тир здесь устроят по бегающим мишеням. Я отлежусь за ночь, тогда будем думать. У вас вон
оружие, вижу, есть, значит, полегче будет. Ну все, идите себе, что-то мне плохо опять… —
Он откинулся на подушке и прикрыл глаза.
***
Рыжего деда, как выяснилось, звали Илья Львович, и он был тут кем-то вроде
трактирщика, заведовал этим двухэтажным «постоялым двором» и гнал из бурака самогон на
заднем дворе. Дед его не продавал, а за так наливал всем желающим, потому что денег в
поселке не водилось, но все поселяне, обрабатывающие землю, следящие за живностью или
охотящиеся в окрестных лесочках, обязаны были каждую неделю притаскивать в трактир
что-то съестное, а еще иногда помогать Илье Львовичу по хозяйству.
— Садитесь в питейном зале, молодые люди, — предложил старик, провожая нас по
лестнице вниз. — Поужинаете?
Никита кивнул.
— Да, нам бы поесть и что-нибудь выпить.
— Воду можете взять в бочонке. Напарник покосился на хозяина.
— Нет, воды не надо. Я произнес:
— Злой сказал, Долина тут у вас. Что это за Долина?
— Просто Долина, — донесся сверху голос Марьяны. Она вышла из комнаты сталкера
и прикрыла за собой дверь. — Безвыходная, потому что наружу пути нигде нет. Так откуда
ты меня знаешь? — обратилась она ко мне, догоняя нас на ступеньках.
— Я Ваню Пистолета знал, когда ты еще с ним жила, маленькая совсем. Он моим
скупщиком был.
— Ваню… — протянула она. — Я его совсем не помню. Что с ним теперь?
Мы достигли помещения, которое Илья Львович назвал питейным залом. Старик
показал на один из грубо сколоченных столов и ушел, шаркая ногами.
— Застрелился, — ответил я на вопрос девицы. — После того как ты пропала. Он же,
считай, ради доченьки только и жил, деньги копил, все для нее… — говоря это, я поглядывал
на Марьяну. Выражение красивого лица почти не изменилось, когда она услышала про
смерть отца, и это вполне подтвердило мнение, которое у меня успело о ней сложиться.
— Застрелился, значит…
— Ага. Он с ума сошел, как ты исчезла. Ну, не совсем, но… В общем, такая глухая
депрессия началась, вот он в конце концов «пээм» себе в рот и сунул. А ты куда тогда
подевалась, Марьянка? Тебе сколько… тринадцать лет было? Четырнадцать?
Мы сели под окном, сквозь которое была видна все та же площадь. Люди уже
разошлись, только двое мужиков вели под уздцы запряженного в телегу Безумного.
— А я сбежала! — ответила она. — Мимо парни из «Свободы» проезжали как раз, обоз
из грузовиков, и я с водителями… Потому что надоел он мне! С батей жизни не было
никакой, он меня в комнате запирал и бил.
— Он тебя любил, — вставил я.
— Любил и бил, да? Не нужна мне такая любовь!
— Ну ладно, а сюда как попала? — спросил Никита. Выражение Марьяниного лица
изменилось, стало почти ласковым, а голос — мурлыкающим. Блеснув на Пригоршню
глазами, она ответила:
— Да я потом… ну, с сержантом одним жила. Не настоящим сержантом, он себя так
называл просто. Он в «Свободе» был, в группировке их, мы в лагере обитали, далеко, аж за
Янтарем. Потом на нас «Долг» напал, большая бригада, на броневике и с огнеметами. Почти
всех поубивали, и сержанта моего… А я сбежать успела, ночью, по лесу… За мной собаки
погнались слепые, и пока от них убегала, попала в какие-то горы. Вижу вдруг: деревья
закончились, земли нет, каменный склон вместо нее. Собаки куда-то подевались, только что
выли, лаяли рядом совсем, а потом раз — и пропали. Я стала спускаться… И здесь
очутилась, в Долине. Она замолчала, когда к столу подошел Илья Львович с тарелкой и
бутылкой в руках. В тарелке оказалась посыпанная укропом вареная картошка, а в бутылке
самогон.
— Марьяночка, Настасья Петровна просит, чтоб ты ей на кухне помогла, — произнес
старик, и девица в ответ скривила недовольную рожу. Но все же подчинилась; напоследок
стрельнув в Пригоршню глазами, ушла к двери в глубине помещения.
— И принеси нам стаканы, пожалуйста, — сказал Илья Львович вслед.
— Со Злым живет? — спросил я. Старик, усевшись напротив, сказал:
— Таки да. Не могу не отметить, что он ее тоже бьет частенько.
— А эти, остальные, кто здесь… — я махнул рукой в окно. — На сталкеров не очень-то
похожи.
— Это все больше бродяги, бомжи. Я сам, молодые люди, был библиотекарем и
школьным учителем в этом колхозе, меня-то ниоткуда сюда не переносило, когда
пространство закуклилось. Женщины, которые здесь у нас есть, все больше из разных
колхозов и ферм или из Чернобыля. Вот Настасья Петровна, которая у меня готовит
постоянно, говорит, что дояркой была.
— Закуклилось? — переспросил я, беря из тарелки горячую картошку и осторожно
откусывая. — Что это значит?
Илья Львович потер большой нос с крупными порами на коже.
— Это все после выброса, юноша. Здесь всего несколько человек осталось, кто не
покинул эти места или не погиб. По какой-то причине у нас мутантов мало было, псы только
иногда забегали, реже — кабаны. Мы оружие раздобыли какое-то и их отстреливали… От
выбросов прятались в подвале под домом председателя колхоза, то есть под этим самым. И
как-то особо сильный выброс произошел. Председатель Михаил Петрович — а он тоже
остался, потому что после аварии жена его с дочкой и сыном тут погибли, и ему некуда идти
было, как, к примеру, и мне, — от сердечного приступа скончался прямо в подвале, так на
него выброс повлиял. Земля тогда гудела громко, и словно весь воздух из подвала на секунду
выкачали, а после назад закачали. Потом землетрясение небольшое произошло, у нас упала
балка, и выход из подвала завалило. Выбрались только через два дня. И увидели, что теперь
находимся здесь, в Долине. Ну это так мы ее позже стали называть. Выхода из Долины нет, а
сюда новые люди иногда попадают, обычно во время выбросов, хотя бывает, что и в
обычный день объявится новичок.
В питейный зал вошли трое местных, в том числе розовощекий юнец в армейских
штанах. Они сели за стол неподалеку, поглядывая в нашу сторону без особого любопытства,
а парень тут же вскочил, когда в дверях показалась Марьяна с подносом. За ней появилась
толстая пожилая женщина — должно быть, Настасья Петровна, — окинула взглядом зал и
ушла обратно на кухню.
Марьяна что-то сказала ставшему перед ней юнцу, он опустил голову и попятился. Она
подошла, глядя на Никиту, положила на стол плоские алюминиевые вилки, из тех, какие
раньше использовали в советских столовых, поставила тарелки с огурцами, луком и
нарезанным вареным мясом, стаканы и бутылку с желто-коричневой жидкостью.
— Это квас, — пояснил Илья Львович. — Мы его сами делаем, как и самогон. Вы
пьете, молодые люди?
— Я не буду, — сказал я. — А он точно выпьет.
— И выпью, — подтвердил Никита.
Напарник налил себе и старику, я же наполнил стакан квасом.
— Мясо — это не собачатина у вас случайно? — подозрительно спросил Никита. — Не
конина?
— Что вы такое говорите, молодой человек? — удивился Илья Львович. — Таки это
натуральная телятина, Злой вчера молодую коровку забил…
— Но вы же наверняка пробовали отсюда выбраться? — спросил я, когда они выпили.
Илья Львович кивнул, жуя огурец.
— Неоднократно. Злой чуть с ума не сошел, пытаясь обратно вернуться. Нет его,
выхода, нигде нет.
— А за горами что?
Старик пожал узкими плечиками.
— Кто ж знает? По склонам не забраться, они чем выше, тем отвеснее, и говорят, что в
конце концов тянется уже сплошная вертикальная стена, гладкая. Несколько человек
разбились, пробуя… Дольше всех Злой залез с год назад. Его почти две недели не было,
Марьяночка извелась вся, испугалась, что он выход нашел и за ней не вернется. Но он
вернулся. Не за ней, а потому что не нашел никакого выхода. Рассказывал, что поднялся чуть
не до неба, а камень все тянулся и тянулся… Но назад путь всего полдня занял. То есть
понимаете, молодые люди, я подозреваю, что склоны эти до бесконечности в одну сторону
длятся. А в другую, обратно если, — вполне они конечны.
— Пузырь, одним словом, — кивнул Никита, вновь разливая напиток. Он почти все
время молчал, предоставляя вести разговор мне, лишь хмуро поглядывал по сторонам, да
когда появлялась Марьяна — на нее, причем с другим выражением.
— А солнце? — спросил я.
Старик пояснил:
— Его не видно никогда. Хотя день с ночью сменяются как обычно. И еще то холоднее
становится, то теплее, но настоящей зимы никогда не было. И еще, молодые люди, —
выбросы мы тоже ощущаем. Не так, как если бы в Зоне находились, слабее, но что-то и до
нас докатывается. Вроде мгла с неба наползает, собаки выть начинают, и на душе так
грустно, пессимистично…
Вспомнив легенду Никиты о пропавшем взводе, я задал еще вопрос:
— А Злой ведь не с самого начала тут? Позже появился, вместе с военными? И где,
кстати, они обитают? Кто у них главный — капитан этот? Какие отношения с ними?
Рассказывайте все, Илья Львович.
И старик принялся рассказывать. Сталкер Злой действительно попал в Долину позже,
прибыл вместе с военными, приехали они на пяти машинах, броневике и мотоколясках,
старшим у них был генерал НАТО, который умер где-то с год назад.
— Не умер, Йен его убил, — перебила Марьяна, присевшая за наш стол. — Это точно,
мне Уиллик, — она мотнула головой в сторону розовощекого парня, стоявшего возле
окна, — рассказывал.
Выяснилось, что Уиллик этот — один из солдат, который еще с двумя рядовыми
предпочел жить здесь. Из них, впрочем, один погиб почти полгода назад, ушел охотиться в
лес и не вернулся, а второй, которого называли Джоном Корягой, остался лежать под сараем
за холмами с простреленной головой и выеденным животом.
Военные, когда только появились, были очень удивлены и даже ошарашены, а пуще
всех ошарашен сталкер Злой. Впрочем, то, что он сталкер, выяснилось позже, потому что он
был облачен в военную форму и разыгрывал такого же вояку, только русского, посланного
сопровождать заграничных коллег. Осмотревшись, они предприняли несколько попыток
покинуть Долину, но ничего не вышло. Сначала иностранцы разбили лагерь на краю этого
поселка и были с местными в ладах, но после что-то у них произошло… В общем, Злой
остался здесь, а они переехали дальше на восток, поселились за водопадом, возле завода. Да-
да, здесь был и небольшой водопад, подпитывающий местные озера, и за ним когда-то
простиралась песчаная пустошь, но после очередного выброса появился там древний, еще,
наверное, середины прошлого века, кирпичный завод и даже часть глиняного карьера, из
которого на таких заводах берут материал для работы.
И после того отношения у поселян, с военными стали портиться все сильнее. Троица
солдат сбежала от них как раз тогда. По их словам, генерал умер, и командовать отрядом
стал капитан Йен Пирсняк.
— Он в меня втюрился! — процедила Марьяна, кривя губы. — Сначала просто
подваливал несколько раз, с предложениями всякими приезжал… Гадкий мужик, скользкий
как рыба, не нравится мне. А Злой ревновал очень.
У сталкера была причина для ревности. Марьяна не отличалась праведным нравом, к
тому же во всей Долине она была, кажется, самой молодой и красивой, во всяком случае,
судя по тем теткам, которых я успел заметить в поселке. Впрочем, Илья Львович тут же
рассказал, что вскоре после того, как не стало генерала, военные увели к себе на завод
нескольких молодых женщин, раньше живших здесь. Любовница Злого была единственной,
кого они до сих пор не I смогли забрать, хотя именно на нее положил глаз капитан Пирсняк.
— Мы долгое время платили военным своеобразную дань, — заключил Илья
Львович. — И вот теперь взаимоотношения обострились до предела. Боюсь, таки ничем
хорошим это не кончится…
— Злой говорит, завтра они точно припрутся сюда, — перебила Марьяна. — А
повариха ваша, дед, сказала: надо уходить, по лесам спрятаться и переждать.
— Нельзя прятаться вечно, Марьяночка, — возразил старик.
— Не вечно, а только на время, пока солдаты тут.
— А кто будет следить за скотиной? За курочками? К тому же ведь мы обрабатываем
землю… Нет-нет, это не выход. Но и воевать с ними мы не можем. Значит, должно быть
мирное сосуществование.
— Это с Пирсняком-то — мирное? — возмутилась она. — Ты что несешь, дед? Да он
же псих больной, он меня к себе хочет забрать, он…
Она еще долго ругалась на старика, а тот в ответ лишь жмурился и качал головой. В
конце концов я сказал:
— Ну хорошо, Илья Львович, спасибо, наелись мы. Пройдемся по вашему селению,
поглядим, как тут у вас. Ответьте только еще на один вопрос: ничего не слышали про
человека, который в домике на склоне жил, на южной стороне, откуда мы пришли?
Старик и Марьяна непонимающе поглядели на меня.
— Нет, ничего такого никогда не слышал. А ты, Марьяночка? Какой человек, какой
домик, юноша?
Я неопределенно махнул рукой и поднялся.
— Просто аномалия нас на склон выбросила, ну и когда спускались, видели какой-то
дом… Да неважно, он, кажется, разрушенный совсем был. А где у вас тут ночевать можно?
При этих словах Марьяна вскинула голову и посмотрела прямо на Пригоршню,
который, в отличие от меня, взгляда этого не заметил.
— Любой домик выбирайте, — ответил старик, тоже вставая. — Кроме тех, что уже
заняты, а их немного. Люди ближе к площади обитают, потому что иногда появляются псы
или кабаны наскочат… А можете, молодые люди, в моем гранд-отеле поселиться, то есть в
этом здании. На втором этаже есть комнаты, Настасья Петровна убирает здесь, мы готовим…
Но тогда, конечно, вам надо будет как-то оплачивать это, продуктами или еще чем.
— Чем же? — спросил я. Илья Львович улыбнулся.
— Мнится мне, молодые люди, что вы станете охотниками. И, возможно, охранниками
нашими. Но поглядим, поглядим…
— Проводить вас? — спросила Марьяна, когда мы пошли к выходу. — Я поселок
покажу…
Никита собрался уже было радостно закивать в ответ, ноя, к его неудовольствию,
решительно сказал:
— Нет, красавица, мы и сами не заблудимся. Иди лучше… Настасье Петровне на кухне
помоги.
Она сверкнула на меня глазами, что-то пробормотала и ушла, а мы покинули трактир.
***
Глава 4
Я пережил более сотни выбросов, и напарник не многим меньше меня. Давно ставший
вторым «я» рефлекс кричал, вопил внутри обоих: беги, прячься, вниз, поглубже, найди
подвал, яму, любую нору, щель, залезь в нее, чем дальше — тем лучше, закрой уши, зажмурь
глаза и затаись, замри, пока не пройдет выброс!
Мы помнили слова старика о том, что в Долине они не так страшны, но все равно
поспешно скатились по крыше. Небо потемнело, пошло морщинами, напомнив мне
огромную грязную простыню из целлофана, натянутую над горами, которую невидимые
пальцы пытались порвать: комкали, мяли, продавливали ее.
Я поглядел вдоль улицы — она была пуста, женщина возле курятника куда-то
подевалась.
— В дом давай, — сказал Никита.
Он переносил все это спокойнее, у меня же ноги дрожали и подгибались, а сердце
колотилось о грудную клетку, словно ночная бабочка в абажур.
Подвала в мазанке не оказалось, и мы метнулись обратно, но за это время стало темнее,
а потом в распахнутую дверь и окна без стекол полилось багровое свечение.
- Все, поздно! — выдохнул напарник. — Теперь здесь сидим. Должно пронести, если не
соврал дед…
Я захлопнул дверь и набросил ржавый крючок, понимая бессмысленность этого
поступка, после чего сел в углу, обхватив себя за колени. Напарник присел на корточки
рядом у стены.
— Андрюха, не трясись ты так. Сказал же Львович: тут они не такие, как везде, легче
переносятся.
— Тебе легче, — возразил я. — Потому что ты дуб дубом, как и остальные. А у меня
чувствительность к этому делу повышенная.
— Да ладно, переживешь как-нибудь.
Снаружи заполыхали, быстро сменяя друг друга, белые зарницы, но никакого грохота
не было, наоборот, в воздухе разлилась тишина. После каждой вспышки у меня мозги будто
переворачивались в голове и волна дрожи пробегала по телу.
Я закрыл глаза. Сквозь сомкнутые веки проник свет еще одного сполоха — разгорелся
и тут же потух, сменившись темнотой, в которой плавали, сливаясь и распадаясь, блеклые
круги. Никита сопел рядом, шуршал и позвякивал, должно быть, снимал с себя оружие,
чтобы дать мышцам расслабиться. По моим подсчетам, он тягал на себе килограмм
пятнадцать, если не больше. Навалилась слабость, будто я заболел и температура тридцать
восемь с половиной — вроде и не сорок, не совсем еще хреново, но как-то болезненно все, в
голове гудит, за ушами щелкает, если сглатываешь. Я вытянул ноги и лег на бок,
прижавшись скулой к шершавой холодной глине.
***
***
***
Глава 5
***
***
Мы рухнули в небо; мгновение я видел землю над головой, деревья, холмы и озеро,
вода из которого не выливалась, но невероятным образом оставалась в подвешенном
состоянии. А после все перевернулось на сто восемьдесят градусов.
Меня сначала подбросило, потом вжало в кресло. Двигатель надрывно загудел,
застонал, дробно лязгая. Желтая муть плеснулась, заклубилась — и разошлась, показав,
совсем близко, поверхность земли.
— Тормози!!! - заорал я, от неожиданности позабыв, что мы не в автомобиле.
Вцепившись в подлокотники, рефлекторно зажмурил глаза и тут же открыл их. Никита
пытался управлять, вертолет мотало из стороны в сторону, а потом хвост задрало кверху —
но падать мы перестали.
Напарник откинулся в кресле. Холм, в который мы почти врезались, провалился вниз;
машина пронеслась над вершиной, зацепив полозьями траву, накренилась, замедляя
скорость, — перед нами открылось небольшое болото.
Вертолет пролетел еще немного и начал опускаться. Пригоршня грязным рукавом
вытер пот со лба.
— Чуть не навернулись! Что это было, Химик?
— Если пространство тут такое… закругленное, то мы вроде как вдоль поверхности
шара изнутри пролетели и обратно вниз возвратились. Ты что, садишься?
— Как это — вдоль поверхности шара? Да, сажусь, ты против? Передохнуть мне надо.
Тут как раз…
— Тут как раз ржавые волосы вокруг. Толчок — лыжи коснулись земли.
— А, ладно, — сказал я, выглядывая. — Все равно сели уже.
***
Над болотом висела мертвая тишина — в ней, казалось, вязли даже те звуки, которые
могли бы долетать до наших ушей из окружающего мира. Раскрыв дверцу, напарник
осторожно опустил ноги, придерживаясь за край проема, готовый в любой миг вскочить,
чтобы поднять вертолет.
— Где это мы? — спросил он.
— По-моему, где-то в северной части Долины. — Я выглянул со своей стороны. —
Недалеко от поселка. Я вроде это место сверху видел, когда мы на телеге еще ехали.
— И как ты его запомнил? — скептически осведомился он.
— Головой, Никита, головой. Вон, видишь, три осины? — Я показал влево, где на краю
болота росли высокие прямые деревья. — Они мне в глаза и бросились. Только тогда я не
разглядел, конечно, что еще на этом болотце любопытного есть…
Собственно, любопытными были два факта: поверхность покрывали ржавые
водоросли, а ближе к осинам тускло искрила не слишком мощная карусель. В сухую погоду
аномалию заметить очень сложно, поэтому-то многие и попадаются, но чем — больше в
атмосфере влаги, тем лучше она видна. А здесь влаги было столько, что над каруселью
воздух будто пенился, завиваясь белесыми колесами, воронками смерчей, которые,
посверкивая, с тихим гудением беспрерывно катились от ее центра к краям и, бледнея,
растворялись.
У карусели нет четких границ, но мне показалось, что она висит примерно в метре над
болотом, по которому стелились ржавые волосы.
— Как-то оно тут непривычно, — заметил напарник, оглядываясь на меня, и я кивнул.
Ржавые волосы иногда напоминают лианы, а иногда — вьюнок или виноград. В любом
случае это мутантное растение-паразит либо, как мохнатые веревки, свешивается с ветвей
деревьев, либо облепляет камни или стены развалин клочковатой бородой… Но я еще
никогда не видел, чтобы волосы стелились по земле или, как в данном случае, по болоту.
— Новая разновидность, что ли? — спросил Никита, упираясь ступнями в лыжи
вертолета.
— Не знаю. Меня больше вон то интересует, — я показал в сторону карусели. Вокруг
нее виднелись небольшие красные пятна — четыре артефакта, два с нашей стороны, два по
бокам. Может, между аномалией и осинами были и другие, но сквозь струящийся воздух и
смерчи я их не видел.
— Кровь камня?
— Ага. У тебя плечо болит еще?
— «Еще»! Оно так ломит, особенно вечером, что спасу нет. Я просто терплю, молчу об
этом…
— Ну вот. А у меня со спиной до сих пор нелады. Да и Злого не помешало бы
подлечить.
— Лучше не надо, — возразил напарник. — Я не про Злого, а про артефакты. Как ты
туда через волосы доберешься?
— А ты приглядись. Они не по всей поверхности лежат, там вроде лабиринта. Видишь,
со стороны карусели проход есть? Можно через него…
— Опасно, Химик. Мне один раз волосы кисть чуть не обмотали, еле сбросил их. Так
потом неделю болело еще больше, чем вот плечо сейчас. Ну его, давай полетели…
Но я его не слушал, вылез из вертолета и встал рядом с колпаком. Спросил:
— Машина крепко села, не провалится?
— Вроде крепко, — неохотно откликнулся он. — Химик, да куда ты их положишь-то?
В руках, что ли, понесешь?
— Ты забыл, партнер. — Я снял куртку, отстегнул ремни на груди и стащил со спины
контейнер, который нашел в домике на склоне. Тот состоял из двенадцати квадратных ячеек,
то есть металлических коробочек, посаженных на общую резиновую основу, стенка к стенке,
так что они образовывали что-то вроде сот, и каждая была закрыта отодвигающейся вбок
металлической крышкой с отдельным замочком-фиксатором.
— А, нуда… — протянул Никита разочарованно. — Таки забыл.
Обойдя вертолет, который стоял на островке твердой земли посреди болота, я прижал
контейнер к груди и сказал:
— Застегни, неудобно самому.
Он затянул пряжки ремней в районе моих лопаток, и теперь верхний край контейнера
оказался на высоте кадыка. Я сел на лыжу, снял ботинки, закатал штанины до колен и рукава
до локтей. Ботинки положил в вертолет, выпрямился, помахал руками, разминаясь, и шагнул
с края островка.
Болото было невелико, из центра, где опустился вертолет, мы видели его края со всех
сторон, но оно оказалось глубже, чем я рассчитывал. Штаны закатал зря: тепловатая жижа
сразу поднялась до колен, а потом и до середины бедер. Я остановился. Ржавые волосы были
прямо передо мной, стелились, будто по твердой земле. Но слева, там, где тускло
поблескивала грязная вода, виднелся проход, и я повернул к нему.
Дно под босыми ступнями было мягким и неприятно скользким, я шел будто по
спинкам тысяч лягушек. То и дело оттуда поднимались пузырьки, проскальзывали между
пальцами ног и лопались вокруг меня. Я миновал свободную от волос полосу, обогнул
кочку, из которой торчал весь увешанный колючей бахромой куст, и увидел, что дальше
между мной и каруселью волосы затянули всю поверхность, кроме небольшого участка,
покрытого круглыми красноватыми листьями, плоскими и пушистыми, неподвижно
лежащими на поверхности. Между ними торчали блекло-розовые цветки — какая-то
разновидность водной мяты.
Занятая растениями область оставалась единственным путем к карусели, и я пошел
туда, осторожно разгребая листья перед собой. Гудение смерчей над аномалией стало
громче, я уже ощущал ток теплого воздуха, идущий от нее. Листья покачивались, шелестели.
Я не срывал их с протянувшихся от дна стеблей, лишь отводил в стороны, оставляя позади
широкий след, который затягивался, когда листья постепенно отползали на место.
Вокруг аномалии шла полоса воды, свободная и от ржавых волос, и от всех болотных
растений. Карусель потрескивала, тихо шипела, распространяя волны теплого воздуха. До
нее было метра три, и в метре от нее, то есть почти вплотную к той границе, приближаться к
которой побоялся бы любой опытный сталкер, поблескивали три артефакта под названием
«кровь камня»: два передо мной, третий левее.
Достигнув середины зарослей мяты, я оглянулся. Никита стоял возле вертолета,
ухватившись за дверцу, с пистолетом в руке и напряженно глядел на меня. Я кивнул ему,
отвернулся, Сделал шаг и замер.
Передо мной на большом листе была жаба. Пупырчатая, бледно-зеленая и тоже очень
большая. А еще на листе, точно в центре, будто котлета на тарелке, лежал крупный морской
еж.
Глава 6
Глава 7
Нырнув в кусты, растущие вдоль обочины, я споткнулся о корягу, упал и скатился в
неглубокий овраг. Замер там, лежа на боку, прикрыв лицо согнутой лодочкой ладонью. Нос
болел неимоверно, из глаз даже слезы выступили. И лоб — со мной впервые такое
приключилось, чтобы болел лоб, раньше я считал, что там и болеть-то нечему. Еще ломило в
ребрах, а в левом плече что-то неприятно пощелкивало всякий раз, когда я двигал рукой.
От площади донесся шум двигателя, превратился в рев и смолк: кто-то пронесся по
дороге мимо. Раздался крик, потом звук автоматной очереди. Вновь все ненадолго стихло,
после чего на другом конце колхоза часто застучали выстрелы. Но шагов поблизости
слышно не было: байкер не преследовал меня, должно быть, выбрался из той комнаты через
заднюю дверь и попал во двор позади дома.
Раздался знакомый голос. Я прислушался, встал, покачиваясь, и выбрался из оврага.
Посередине улицы шел Никита с «валом» в правой руке и «браунингом» в левой. Одну
ногу он слегка приволакивал, рубашка была разорвана от плеча аж до поясницы, но выглядел
напарник вполне бодрым. Шел он медленно, напряженно глядя вперед, прислушиваясь к
шорохам, и видно было, что готов выстрелить в любое мгновение.
— Хочешь умереть в одиночку? — спросил я, шагнув на дорогу.
Стволы дернулись в мою сторону, и тут же он выкрикнул:
— Химик!
— Спокойно, спокойно… — Я всмотрелся в полуразрушенную мазанку за спиной
Пригоршни: не видно ли где страшного байкера.
— Вот так! — сказал он обрадовано. — Жив! Я так и знал, что жив. И я вот тоже…
— Ствол какой-нибудь найдется? — спросил я, приближаясь.
— Второй «вал» в кабине остался, — виновато ответил Никита, протягивая мне «хай
пауэр» и доставая из кобуры другой.
— А где вертолет?
Мы пошли к площади, я то и дело оглядывался на мазанку.
— Топливо закончилось, так я его за колхозом посадил. Там у них трактор рабочий
еще, оказывается, есть, вот рядом с ним и посадил, чтоб оттащить можно было куда-нибудь в
случае чего. Там же колеса на лыжах, видел? Ты куда пялишься все время? Я ответил:
— Да в домике том мужик один остался… Чуть не убил меня.
— Нет там никого. Я когда мимо проходил, внутрь посмотрел на всякий случай, чтоб в
спину не подстрелили. Пусто.
— Значит, он точно через заднюю дверь выскочил и куда-то по своим делам пошел…
С площади донесся звук продолжительной очереди, непривычно громкий и
одновременно глухой, тяжелый. Когда смолк, раздался пронзительный крик.
— Из чего это они стреляют? — удивился Пригоршня. — Какое-то оно чересчур
сильное…
Сбоку затарахтел мотор.
Рука напарника дернулась, глушитель «вала» описал короткую дугу и выплюнул
несколько пуль в вынырнувший из кустов на обочине мотоцикл. Не такой, на который
свалился я, а с открытой коляской и ветровым стеклом обычных размеров. В коляске никого
не было, на мотоциклисте — знакомая военная форма и черный шлем. Одной рукой солдат
держал руль, второй прижимал к боку «узи», из которого наверняка собирался пристрелить
нас, как только машина, придавив кусты, вылетит на дорогу, — но опоздал. Ветровое стекло
осыпалось, затем пули пробили шлем. Солдат завалился влево; мчась прямо на нас,
мотоцикл накренился, коляска приподнялась. Никита вновь выстрелил, опустив ствол.
Переднее колесо взорвалось, и мотоцикл будто наткнулся на бетонный «башмак», которым
заканчиваются рельсы в тупиках: он резко перевернулся, руль врезался в землю, задняя часть
взлетела. Мертвый солдат упал, машина перекувыркнулась через него, вращаясь, рухнула на
землю.
Заднее колесо продолжало крутиться с тихим шипением. Кашляя и разгоняя ладонями
поднявшуюся пыль, мы обошли место аварии. На ходу я нагнулся, подхватил «узи».
Компактный, удобный — хорошее оружие. Я взял его в правую руку, а «браунинг» в левую.
— Евреи крутой ствол сделали, — одобрительно пробурчал Никита, покосившись на
автомат.
— Да уж, — согласился я. — Мудрость Торы этому не мешает, наоборот…
Напарник важно пояснил:
— Это тебе мини-вариант достался, он меньше трех кило должен весить. А темп под
тыщу выстрелов в минуту, радуйся. Погляди, патроны-то есть?
Пыль слегка осела, и видно стало лучше. Я вытащил рожок, покрутил в пальцах и
сказал:
— На тридцать два вроде. И почти полный.
— Что у тебя с носом?
— Сломали, по-моему. Там какой-то страшный чувак был, в той мазанке, Никита. Он в
коляске мотоцикла сидел, на который я свалился, а потом как стукнет меня, аж…
Впереди, на площади, вновь глухо застучал пулемет, да так, что земля под ногами
задрожала.
— Что ж это за машинка такая у них? — изумился Никита. — Вроде знакомый звук, да
только… Ну ѐ-моѐ! Не может же быть, чтобы они сюда притащили…
Выстрелы смолкли, раздался гул двигателя. Мы шли, подняв оружие, не слишком
близко друг к другу, но и не очень далеко. Впереди дорога поворачивала, так что трактир
видно не было, лишь самый край площади.
— Значит, вояки раньше времени подрулили, — сказал Пригоршня. — Прям утром.
Одна группа за вертолетом поехала, вторая — сюда. И таки мы капитана этого, Пирсняка,
тогда сильно обозлили.
— Ты обозлил, — возразил я.
— Ну ладно, я. Он, видать, и вправду псих больной: решил в ответ весь поселок
выкосить.
Я сказал:
— Сюда едут.
Гул превратился в рев, и на дорогу вынеслась машина. Мы увидели кабину, как у
джипа, с листом брони на месте лобового стекла. Кузова позади не было, лишь железная
рама. Прямо за кабиной торчал штырь с креслом, в котором кто-то сидел, перед ним был
пулемет с парой таких длинных стволов, каких я в своей жизни еще не видывал.
— Ой, ѐ! — заорал Пригоршня. — Это ж КПВТ! Танковый, спаренный!!!
Мы выстрелили одновременно из всех четырех стволов. Пули забарабанили по железу,
машина резко ушла в сторону, фигура в кресле мотнулась, и я узнал капитана Пирсняка. Он
подался вперед, навалился грудью — стволы, оба метра в полтора длиной, повернулись.
— Тикай, Химик!
Затряслась, с лязгом втягиваясь в лентоприемник, лежащая сбоку на крыше кабины
металлическая лента. Улицу накрыл грохот, в сравнении с которым все предыдущие
слышанные мною во время перестрелок звуки казались писком обессиленного комара.
Мы прыгнули в разные стороны, а дорога между нами взорвалась, когда
предназначенные для противотанковых ружей пули калибром четырнадцать с половиной
миллиметров взрыли ее. Почему-то капитан выбрал именно меня, стал поворачивать пулемет
в мою сторону. Оглушенный, ошарашенный, я метнулся к кустам, слабо понимая, что
происходит, скакнул, ломая ветви, как несущийся в страхе от лесной облавы секач, врезался
в покосившийся заборчик, своротил его, увидел прямо перед собой колодец и прыгнул туда,
бросив оружие.
Нет, я не нырнул в далекую темную воду, у меня все же хватило ума ухватиться за
цепь: перед тем как перескочить через низкий край, я успел заметить, что она размотана и
свисает с ворота, верхним звеном прикрепленная к вбитому в него «ушку».
Цепь зазвенела, закачалась. Я уперся ногами в закругленную стенку, ткнулся
лопатками в противоположную часть широкой каменной трубы и повис неподвижно. Рядом
что-то взорвалось, затрещало, и я вдруг понял, что сам себя загнал в ловушку: если Пирсняк
попадет по вороту, тот неминуемо сломается, превратится в щепки и труху, которые упадут
вниз вместе с цепью и тем, кто на ней висит.
Но в этот миг выстрелы смолкли. Не помню, какая скорострельность у этих монстров,
должно быть, где-то около полутысячи в минуту. А в ленту заряжается патронов сорок, то
есть она должна закончиться примерно через пять секунд непрерывного боя… Ну да, где-то
столько и прошло. Хотя наверняка у него там есть запасная, и не одна, но ведь надо еще
вставить ее в лентоприемник…
Грохот, до сих пор царящий в ушах, постепенно стихал, уступая место звукам из
внешнего мира.
Шум двигателя отдалялся: машина с капитаном уезжала. Когда он смолк окончательно,
наступила полная тишина — ни отдаленных выстрелов, ни криков, ничего. Я подождал еще
немного, покрепче уперся подошвами в колодезную кладку и стал выбираться.
***
Глава 8
Меня разбудил шепот в коридоре — свесив ноги с кровати, я сел и протер глаза. За
окном начало светать, но на площади пока стояла тишина. Шепот ненадолго стих, потом
возобновился. Я спал в штанах и теперь, накинув рубаху, босиком прокрался к двери;
осторожно, чтоб не лязгнул и не заскрежетал, сдвинул засов, приоткрыл и выглянул.
Они стояли неподалеку, возле входа в комнату, отведенную Пригоршне. Напарник —
босой, в штанах и без рубахи — длинными руками обнял Марьяну, облаченную в короткий
штопаный халат, а она прижалась к нему, подняв голову, ведь он был куда выше. Снизу
вверх глядя на Никиту, девушка что-то шептала, едва заметно шевеля пухленькими губами.
Он сначала слушал, а потом поцеловал ее, прервав на полуслове, и прижал к себе покрепче.
Она обмякла, повисла в его объятиях; подняла ногу, так что халат сбился к бедру, согнула в
колене, крепко обхватив ею напарника. Продолжая сливаться с Марьяной в страстном
поцелуе, Пригоршня опустил руки пониже, и тогда она задрала вторую ногу, повиснув на
нем.
Я поглядел вдоль коридора. На другом конце была дверь в спальню Злого, где он
сейчас и почивал. А эти двое в порыве страсти собрались, кажется, прямо в коридоре… Во
всяком случае, мне показалось, что дело к тому идет: Пригоршня уже сорвал халат с плеча
Марьяны и, кажется, имел твердые намерения сбросить его со всего остального тела.
Дверь, из-за края которой я выглядывал, качнулась от сквозняка, дувшего с лестницы.
Скорее всего, девица не тут ночевала, в каком-то другом доме — и, надо же, прибежала к
Никите посреди ночи, в одном халате и тапочках, сквозь ураганный ветер, бурю, метель и
грозы… И не закрыла, дура, входную дверь, которую вечером кое-как поставили обратно на
петли, забив дыры фанерой.
Она задышала громче, с легкой хрипотцой — почти что заурчала, как кошка. Тем
временем Пригоршня стянул халат со второго ее плеча, немного отстранился, привалившись
к стене и поддерживая Марьяну под попку, дернул поясок, чтобы, так сказать, освободить
тело возлюбленной от постылых одежд, препятствующих его, Пригоршни, серьезным
намерениям. Вряд ли эти намерения можно было осуществить бесшумно, а ведь старый
сталкер в любой момент мог услышать, что в коридоре происходит что-то необычное:
сталкеры спят чутко, без этого в Зоне никак. Услышит — и выглянет. А характер у Злого
крутой, это я успел понять. Схватит берданку, которая лежит заряженная на тумбочке возле
кровати, да и прострелит напарнику голову. А потом и Марьяну прибьет, хотя ее-то мне как
раз жалко не было.
Дверь опять качнулась, мягко ударила меня по плечу. Тем временем халат полетел на
пол, и Марьяна повисла на Пригоршне — будто ленивец, обхвативший ствол дерева всеми
четырьмя конечностями, — изогнув голую, поблескивающую в полутьме спину. Она
откинулась назад, запрокинув голову и обратив лицо к потолку, а напарник,
воспользовавшись этим, кое-как протиснул руку между нею и собой и вцепился в пояс
штанов.
Ответственный момент. Я бесшумно шагнул назад, взялся за рукоятку и со всей силы
дернул дверь. Раздался громкий стук — будто ее качнул сквозняк.
Быстро попятился, скинув рубаху, лег. Снаружи в это время донеслись аханье, шелест и
тихий звук шагов. Щелкнул замок на дальней двери. Скрипучий голос Злого:
— Ты что там торчишь? Что это стукнуло?
— Да вот показалось, кто-то в коридоре есть, — это Пригоршня. — Вышел, вдруг эта…
Шпион военных к нам залез.
— Какого хрена, объясни мне, малец, сюда шпион будет залазить?! Какой шпион, для
чего, зачем? Ты что, идиот? А стучало что?
— Да дверь от сквозняка…
— Сквозняка… откуда сквозняк?
— Входная дверь, наверно, открыта. Кто-то вечером входил-выходил и забыл запереть.
— Ну так закрой ее! И спать ложись, завтра… сегодня у нас у всех будет тяжелый день.
Возмущенно бормоча сиплым голосом, сталкер убрался обратно, а напарник, судя по
скрипу ступеней, спустился вниз. Видимо, Марьяны там уже не было, успела сбежать,
напуганная грозным Злым: я услышал, как приглушенно стукнула входная дверь, лязгнул
засов на ней, и ступени заскрипели вновь. Я к тому времени успел укрыться одеялом, лечь на
бок и закрыть глаза. Дверь в комнату раскрылась.
— Ну и какого хрена?! - прошипел Никита, входя и затворяя ее за собой.
Я приоткрыл глаза, покосился на гостя и сказал:
— Ох уж эти женщины. И жить с ними невозможно, и пристрелить жалко.
— Чего? Ты думаешь, я типа не слышал, с какой стороны дверь грюкнула? Ну елки-
палки, так меня не обламывали с тех пор, как Динка из «Штей»…
Я перевернулся на спину, подложив под голову руку, сказал:
— Злой бы вас услышал, если бы ты ее прямо в коридоре… И что бы он сделал, по-
твоему?
Его лицо было красным, должно быть, это и вправду большое потрясение, когда в
самый ответственный момент над ухом со всей силы ахают дверью о косяк и любимая
сбегает, едва успев подхватить с пола халатик, как рыбка, которую уже почти вытащил на
берег, но тут она сорвалась с твоего крючка.
— Что? Что б он сделал?! - напряженно зашептал Пригоршня.
— Да пристрелил бы вас обоих. Тебя первого, а потом и ее. Ее-то мне не жалко, а вот к
тебе, друг мой, я успел привыкнуть, ты мне дорог как память о всех тех усилиях, которые я
вложил в твое воспитание.
Это заставило его на некоторое время замолчать; любовная страсть постепенно
выветривалась из мозга, и до Пригоршни, видимо, стало доходить, что я прав и минуту назад
он находился не только на пороге оргазма, но и на пороге скоропостижной гибели от пули
ревнивого старого сталкера.
— А она в меня втюрилась! — объявил он наконец, не найдя других возражений.
— Уверен? А по-моему… Ладно, не будем об этом спорить, партнер. Но я тебя от
неминуемой кончины спас, так и знай.
— От кончины, да? В каком смысле? Химик, если припомнить все те разы, которые я
тебе жизнь спасал…
— Ну так и давай не будем припоминать. Иди досыпай, рассвело почти. Злой прав:
день сегодня тяжелый предстоит.
— Стрелять будем, да, — согласился он и вдруг ухмыльнулся.
— Ну, если будем стрелять, хотелось бы отдохнуть.
Он попятился, не прекращая улыбаться, спиной нырнул в дверной проем.
— Чего ты лыбишься? — спросил я, прикрывая глаза.
— Того, что ты мне завидуешь, Химик, вот в чем тут дело. Моей этой… молодости,
красоте и…
— …И половому здоровью, — заключил я, вновь переворачиваясь на бок.
— Ага, ему самому. Завидуешь, ревнуешь к девчонке. А все одно не удалось тебе нам
того… обломать. Ты что, решил, Марьяна только что сюда пришла? Она давно пришла, и мы
в моей комнате уже два раза успели… Ха! — тихо добавил он и прикрыл дверь.
***
Глава 9
Сегодня Злой ходил без костыля. Охотники спешились, передав поводья Илье
Львовичу, Марьяне и Блейку, подошли к нам, стоящим у входа в трактир. Позади седел были
приторочены мешки — должно быть, там лежала подстреленная дичь.
Злой сказал:
— Знакомьтесь, парни. Это Химик и Пригоршня, сталкеры, которых сюда аномалия
зашвырнула недавно. А это Смола, Патриот и Шрам.
Никита вылупил на них глаза. Самым непримечательным в троице был Шрам: мужик
со шрамом на щеке, неопределенного возраста, в легкой шинели, под которой виднелись
драный свитер и штаны. Небритое лицо его было сосредоточенным и слегка отрешенным. У
Патриота, молодого, с темными длинными волосами, щеки так запали, что, казалось, еще
немного — и кожа лопнет, наружу выступят зубы. Видимо, чтобы скрыть этот недостаток,
он и отпустил загибающиеся книзу усы, хотя, для того чтобы толком прикрыть щеки, они
были жидковаты.
Ну а Смола был черным, как… смола. Негр, ну надо же! Впервые я видел в Зоне
всамделишного афроамериканистого негритоса. Роста и телосложения среднего, в меховой
куртке и штанах, в синих резиновых сапогах. Шрам и Патриот — с берданками и ножами на
ремнях, а у Смолы на боку справа громоздкая деревянная кобура с крышкой. И фуражка
военная на голове, без кокарды. Они Патриот были одеты в меха, отчего напоминали
Зверобоев. Хотя нет, смугловатый Патриот походил скорее на индейца, последнего из
могикан. А Смола — на бушмена из дебрей Амазонки. В фуражке.
— Здоровэнькы булы, — произнес Патриот не слишком доброжелательно. Шрам
вообще на нас не отреагировал, а Смола кивнул.
Я с удивлением справился почти сразу, а вот Пригоршня еще пару секунд пялился на
них, после чего, улыбнувшись, сказал:
— Привет, хлопцы. — Он доброжелательно подмигнул Смоле и добавил: — Как там у
вас, в Эфиопии?
Секунду черный глядел на Никиту остекленевшим взглядом, будто не мог осознать
услышанное, потом лицо его исказилось.
— Где?! Ты что сказал?! - на чистом русском захрипел он, выкатив глаза.
— Ну, в Эфиопии, — продолжая широко улыбаться, повторил Пригоршня. — Ты ж
оттуда… Эфиоп, а?
— Сука!! Да я тебя… пристрелю… ты… твою мать!!! - и чернокожий сталкер рванул
деревянную крышку, под которой обнаружилась рукоять нагана.
Лицо напарника стало растерянным. Шрам спокойно наблюдал за происходящим, а
Злой и Патриот с двух сторон вцепились в Смолу, ухватили его за плечи и руки, не позволяя
вытащить оружие. Я шагнул вперед, оказавшись между ним и Пригоршней, сказал:
— Ладно, не буянь.
— Смола, расслабься, — добавил Злой.
— Заспокойся, братэ, — это уже Патриот.
— А чего он?!! - хрипел Смола, пытаясь отпихнуть сталкеров и вырвать пистолет из
кобуры. — Чего он обзывается?! Из-под Харькова я, русский… украинец… русский! Чего
он, а?! Какая Эфиопия, я и не знаю, где это!!!
— Ты наш хлопэць, братыку, ширый украинець, с пэршого погляду выдно, —
уговаривал его Патриот. — То вин москаль, що с ных взяты, з москалив чортовых?
— Какой же я москаль? — удивился Пригоршня. — Отсюда я, местный. Это вот он, —
напарник ткнул в меня пальцем, — он москаль.
Я кивнул.
— Ага, я потомственный москаль. Остыл?
— Эфиоп, говорит… — продолжал бубнить Смола, убирая наконец руку с кобуры. —
Да я… из-под Харькова! Эфиоп! Всю жизнь здесь… Пять лет Зону топчу, а он…
— Ну извини, браток, — сказал Никита, все еще ошарашенный наскоком. — Местный
так местный, я просто не сразу увидел.
Когда инцидент был более-менее исчерпан, Злой велел всем заходить в трактир.
Лошадей оставили под дверями, подошедшая Настасья Петровна с Ильей Львовичем и
Марьяной принялись их разгружать.
— Що тут такэ сталося? — удивился Патриот, теребя себя за ус.
Зал кое-как расчистили, но мебели новой не поставили, видно, взять ее было неоткуда,
лишь у окна появились две расположенной буквой Г низкие лавки. Мы сели на них, после
чего Злой вкратце описал произошедшее, начиная с нашего появления в поселке.
— Так что если оружие не раздобудем — конец нам, — заключил он свой рассказ. — И
доставить его сюда надо прямо сейчас. Чтобы ночью окопаться и уже с утра к нападению
быть готовым. Вояк не так уж и много, да еще эти двое недавно многих постреляли. Так что
справиться с ними мы сможем — но стволы обязательно нужны.
— От яки воны незграбы, — проворчал Патриот, покосившись на меня с Никитой. —
Взялы тай вийськовым вэртолит виддалы!
Наклонившись к напарнику, я тихо спросил:
— Что он сказал? Пригоршня негромко ответил:
— Говорит, муд… идиоты мы, что вертушку прое… прохлопали, отдали ее военным.
Наступила тишина, все переваривали рассказ Злого.
— Так, может, не просто за оружием туда, может, всем на тот склад и переехать? —
предложил вдруг Смола, снимая с головы фуражку и принимаясь чесать наголо бритый
бугристый череп. — Там такое место, что оборону легко держать. Легче, чем здесь, — сто
процентов, это я вам говорю!
Предложение было неожиданным — присутствующие молчали, не зная, что тут
сказать, и наш афроамериканский друг победно оглядел сталкеров, всех, кроме Пригоршни,
на которого лишь презрительно покосился: мол, а ты говорил — из Эфиопии, а я вон какой
умный!
— Жрать там что? — наконец тихо спросил Шрам. Мы переглянулись и закивали.
— Как это — что, как это — что? — ответил Смола, помахал фуражкой, соображая, что
ответить, и, надо же, сообразил: — А мы с собой возьмем!
— В руках понесем? — уточнил Шрам.
— Нет, зачем — на лошадях!
Шрам повернулся к Злому и спросил:
— Сколько людей осталось?
— Десять мужиков в поселке, старики в основном, — сказал сталкер. — Не такие
древние, как Львович, но в возрасте уже. Половина из них — пьяницы трясущиеся. Четверо
женщин, из них молодая только Марьяна.
Шрам опустил взгляд, что-то прикидывая, потом заговорил твердо, уверенно, но все
так же тихо:
— Столько народа туда перевести — шум будет в дороге. И еды много надо с собой
взять. А сейчас вояки настороже. Тем более если у них вертолет…
— Без топлива, — вставил я.
Сидящий рядом Пригоршня кашлянул и заерзал.
— Что? — спросил я.
— Ну, вообще-то, там еще полно топлива, в вертолете.
— Чего ж ты сказал, что закончилось?
Все, в том числе и подошедшая Марьяна, уставились на напарника. Он развел руками.
— В основном баке закончилось, он литров на пятьсот где-то. Но на этой модели еще
система из трех дополнительных емкостей установлена, это я потом увидел, когда уже возле
трактора его посадил и вылез. Просто чтоб на нее переключиться, надо покопаться в нем,
шланги перекинуть, вентили… У меня тогда не было времени заняться, это ж на час работы,
если не знаешь хорошо, что к чему. А рядом — стреляют, так я решил — после вернемся с
тобой, поглядим и сделаем. Ну и вот, — заключил он.
— Тьху! — сказал Патриот. — А казав — нэ москаль! Пригоршня напрягся,
посерьезнел. Повернувшись к смуглому, спросил:
— Ты откуда, Патриот? Львовский небось? Собеседник подбоченился.
— Ни, з Ивано-Франкивщыны мы.
— Давно в Зоне?
— Сим год вжэ.
— А ты знаешь, Патриот, что, пока ты тут, москали в космос улетели?
— Що — вси?!
— Да нет, только трое.
— А-а… — разочарованно протянул западенец, но потом понял, что над ним
издеваются, и вскинулся: — Ты чого цэ, а? Та ты расыст, националюга хрэнов?! Смолыка
наглого обизвав, шо вин з Эфиопии якоись, а тэпэр и до мэнэ прыстав? Вы ридну нэньку
Украину заполонылы, импэриа-листы кляти, навить Зону нашу — и ту захопылы,
интервенты! А цэ наша Зона, нэзалежна, гэть звидсы! Та я тэбэ зараз уб'ю! — вдруг совсем
возбудился он. — Да мени ж и ствол для цього не знадобыться, я тоби голируч голову
видкручу и в дулу засуну! А ну, дайтэ мэни москальской кровушки попыты! Та я… — он
привстал, закатывая рукав. Никита рыкнул: «От националиста слышу!» — и тоже
приподнялся, сжимая кулаки, и тогда Шрам коротко бросил:
— Заткнулись оба.
И так у него это веско получилось, с таким выражением слова были произнесены, что
спорщики растерянно плюхнулись обратно на лавки, а Патриот даже слегка вжал голову в
плечи.
— Что такое «дупа»? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь и приглядываясь
к Шраму. Странный человек. Что-то было в его лице… Вроде и молодой, не старше Никиты,
но в то же время он казался древнее Ильи Львовича. Лицо лишено эмоций и словно отечное,
обвислое. И глаза… блеклые, прозрачные, внимательно-отрешенные. Мне не ответили, но
обстановка в трактире разрядилась. Как раз Настасья Петровна с Марьяной принесли
охотникам поесть и стаканы, а Илья Львович прошаркал к лавкам, прижимая к груди уже
знакомую трехлитровую банку. Все выпили, я тоже плеснул себе на самое дно стакана.
Старик сел с нами; Настасья Петровна ушла, а Марьяна встала в стороне возле стены, чтобы
слышать, о чем говорят.
— Через пару часов пойдем, — объявил Смола, глядя на Патриота и Шрама. —
Правильно я говорю, хлопцы?
— Так, — кивнул смуглый. — Поспаты трэба хочь трохы.
— Спите, — разрешил Злой. — Но два часа, не больше. А потом сразу идем. Нас
шестеро получается… Нет, семеро, еще ж Блейк. Телегу с собой захватим и…
— Злой, вы забыли про мотоповозку, — произнес Илья Львович.
— Да там же бензина нет… — начал сталкер и замолчал, сообразив, что говорит
глупость.
Илья Львович покивал.
— Мы с девушками, Настасьей Петровной и Марьяночкой, вчера полдня бензин из
мотоциклов и броневика сливали. Таки бензина у нас теперь полно, Злой.
***
***
***
У железной будки была плоская ржавая крыша на высоте моей головы и прикрытая
дверь с «ушками», на одном из которых висел сломанный замок. С правой стороны между
будкой и склоном темнела земляная горка, из нее рос чахлый кустик, к которому Смола с
Патриотом привязали лошадей.
Мы все остановились, перевели дух. Подспудно каждый ожидал, что неведомое
чудовище объявится, пока будем взбираться по козырьку, но подъем прошел без
приключений. Я встал на краю рядом с Пригоршней, Злым и Шрамом. Прямо из-под наших
ног — вернее, из-под каменного карниза — лился, бурля и пенясь, не слишком мощный
поток воды и падал в озеро, по которому гуляла непрерывная рябь мелких волн. Высота
такая, будто стоишь на крыше девятиэтажки. Звук — как в душевой, когда до упора
выкручено с десяток кранов и решетчатые лейки низвергают на кафельный пол тугие струи.
Небо медленно серело, от рощи на левом берегу наползали тени. А на правом, за
пышными зарослями, почти вплотную к склону стояла телега, впряженный в нее конь щипал
траву, и возле борта возвышался Уильям с автоматом на изготовку, выглядывая из-за кустов.
Чуть в стороне приткнулась мотоповозка.
Я поглядел вдоль склона, но без бинокля коробки заводских цехов увидеть не смог,
слишком близко к горе они стояли. Зато очень смутно разобрал бетонную площадку и
тянувшуюся к ней ровную асфальтовую дорогу.
Когда Злой шагнул от края, я повернулся за ним. Сталкер склонился над замком,
выпрямился и сказал:
— В будке ведра стояли, когда мы в тот раз приходили, и ящики из-под пайков, но
пустые. Приготовьтесь…
Когда в сторону двери глядело восемь стволов, Злой осторожно высвободил дужку
замка из «ушка» и надавил ладонью, сжимая берданку в другой руке. С мучительным
протяжным скрипом дверь отворилась, показав сумеречную внутренность будки. Там все
было так, как сталкер и описывал: наполовину сломанные ящики под стеной, дырявые ведра,
а еще — метла в углу. В дальней стене вторая дверь, покрытая облупившейся краской. Сбоку
на стене — рубильник.
Сталкер шагнул внутрь.
— Факелы давайте.
К седлу одной из лошадей был приторочен сверток мешковины. Патриот отстегнул его,
положив на камень, развернул. Там находилось с десяток палок и железных стержней с
тряпьем на концах. На каждый факел брызнули бензином.
У Злого, Шрама и Пригоршни были фонарики (я свой посеял еще, кажется, в
Чернобыле), но они все равно взяли по факелу, как и мы со Смолой. Я полез было за
зажигалкой, но чернокожий уже достал свою, длинную и с турбо-наддувом, — она загудела,
выпустив тонкое жало огня.
Факелы разгорелись, запахло горячей смолой и немного бензином. Старый сталкер
шагнул к рубильнику. С этого места он мог ногой раскрыть вторую дверь.
— Шрам, Смола — внутрь, возле меня встаньте, — скомандовал он. — Химик,
Пригоршня — под другой стеной.
Мы так и сделали. В одной руке каждый сжимал факел, во второй оружие. Пригоршня
и Смола опустились на одно колено, мы со Шрамом подняли стволы над их головами. В
наружную дверь заглянул Патриот, огляделся и присел с ружьем на изготовку.
— Готовы? — спросил Злой.
— Не, погоди. — Никита вонзил свой факел в землю, снял с перевязи гранату и зажал
ее в отведенной назад руке, так что она оказалась перед самым моим носом. Я заметил, что
большой его палец согнут и просунут в чеку, которую напарник мог теперь сорвать одним
движением и тут же швырнуть гранату, не используя вторую руку, в которой был автомат.
— Ну? — недовольно спросил Злой. Пригоршня кивнул.
— Ага, в порядке теперь.
— С нами Черный Сталкер, — пробормотал Злой, опустил рубильник и ногой сильно
толкнул дверь, которая со скрипом отворилась.
Глава 10
Зажегся тусклый свет и озарил длинный каменный коридор. Потолок низкий, пол
выложен железными решетчатыми плитами, вдоль стен на вбитых в трещины крюках висит
черный кабель, на нем — патроны с обычными стоваттными лампочками, из которых
светится дай бог чтобы треть. Они потрескивали и помигивали, одна у нас на глазах с тихим
щелчком перегорела.
Я услышал, как кто-то медленно выпустил воздух сквозь зубы. Коридор уходил в гору
метров на двадцать. В конце освещение становилось совсем тусклым, но все равно можно
было различить, что там находится пещера, заставленная какими-то предметами.
— Лично я никого не вижу, сто процентов, — произнес Смола и оглянулся. — А ты,
братан?
— Я тэж нэ бачу ничого страшного, — подтвердил Патриот. — Та и на козырку никого
нэ зустрилы. Злой, можэ, цэ твое чудовисько здохло давно, га? Скилькы часу пройшло…
Чого мени тут стовбычыты? Давайте я з вами пиду…
— Не расслабляться! — прошипел Злой. — Действуем по плану! Патриот, стоять где
сказано!
— Та ладно, зрозумив…
Злой пригнулся, выставив перед собой берданку. Мы все продолжали целиться, хотя в
коридоре было пусто. Внутрь шел хорошо ощутимый сквозняк, значит, где-то в помещении
на другом конце есть ход или отверстие, ведущее еще куда-то. Лампочки чуть покачивались
в потоке воздуха, на неровном каменном полу под решетчатыми плитами туда-сюда
двигались перекрещенные полоски теней.
— Пригоршня, видишь справа тюк? — спросил Злой. Напарник кивнул. Метрах в пяти
от нас лежал большой сверток поролона, какие можно увидеть на стройке.
— Туда давай. Заляг, чтоб коридор дальше простреливать, и прикрывай нас. Мы за
тобой.
— Сделаем, — сказал Никита. Он на корточках подобрался ближе к двери, убрал
гранату. Приподнялся, собираясь броситься в коридор мимо Смолы, Злого и Шрама, и тут
последний поднял голову, прислушиваясь. Одновременно я сказал:
— Сзади.
Залязгав оружием, мы повернулись. Гул водопада помешал нам услышать шум винтов
раньше. За спиной Патриота, который не услыхал моей реплики и удивленно смотрел на нас,
из-за козырька взлетел вертолет. Он был совсем близко, еще пару метров — и винт зацепит
склон. За лобовым стеклом на месте пилота сидел капитан Пирсняк, возле выломанной
дверцы — Лесник, а между ними, в глубине кабины, — кто-то еще, толком я не смог
разглядеть.
Стволы пулемета были обращены точно в дверь будки. Они начали вращаться.
***
***
Этот коридор был куда уже туннеля, по которому мы попали в пещеру, здесь даже
невозможно было встать в полный рост.
— Злой! — выкрикнул я, когда мы с напарником нырнули туда, перебравшись через
последние ящики. — Шрам!
Никто не откликнулся: они убежали далеко вперед.
Пригоршня еще плохо соображал, что происходит. На бегу он морщился, тер шею, то и
дело спотыкаясь. Стало темнее, ход изогнулся вправо, затем пошел вверх под крутым углом,
так что пришлось опуститься на четвереньки. Под ногами был обычный камень, а не
железные решетки. Впереди возник свет, и мы поползли быстрее. Теперь стал слышен рокот
винта, гул водопада и то и дело прорывающееся сквозь них стрекотание автоматов. _- Ты
как? — спросил я.
— Лучше, — хрипнул он из темноты. — Только шея отвалится щас вместе с башкой.
Но я этого гада урою еще! Мы с ним встретимся, попомни мое слово, я ему руки вырву и в
ноздри вставлю!
Впереди замаячило круглое отверстие диаметром чуть больше метра, сквозь которое
лился тусклый свет. Коридор стал более пологим. Мы перебрались через ржавую решетку,
когда-то закрывавшую проем, и легли плечом к плечу, осторожно выставив головы наружу.
Вертолет летел прочь от нас вдоль склона. Приближалась ночь, небо потемнело.
Отверстие располагалось несколько выше и чуть в стороне от железной будки. Прямо под
нами был каменный выступ, так что разглядеть этот ход снизу было тяжело.
— Ах ты! Всех коней перемочили, уроды! — с чувством произнес напарник,
высовываясь дальше. Упершись локтями в выступ, я тоже посмотрел: две лошади лежали
возле будки, из остатков которой торчали чьи-то ноги, третья пыталась подняться, дергая
шеей, и вновь падала. Солдат с автоматом, стоящий рядом, вдруг наклонился и вонзил в
длинную шею нож.
— Сука! — Никита завозился, выбираясь, я попытался схватить его за плечо, но тут
взгляд случайно упал за озеро… Асфальтовая дорога, бетонный квадрат… И я вспомнил!
Вспомнил, где видел нечто похожее! Там было кое-что еще, надо только сообразить, что
именно…
Напарник уже исчез из виду, спрыгнув вниз. Оттуда донесся короткий вскрик. Когда я
на заду соскользнул со склона, неподвижное тело солдата лежало на мертвых конях, а
Никита присел под будкой, прижавшись к ней, смотрел вслед вертолету.
Он кивнул на «калаш» с треснувшим прикладом, валявшийся возле смятой будки, и я
схватил оружие. Сам Пригоршня вооружился «валом», а у его ног лежали два больших
армейских ножа.
— Возьми один… — начал он. Дальнейшие слова заглушил грохот сразу нескольких
автоматов.
— Куда наши делись? — прокричал я, но он не услышал. Мы одновременно выглянули
и увидели, как по козырьку поднимается с десяток солдат. Видно было, что солдаты не бегут
к нам, но убегают - то и дело оглядываясь, они стреляли в воздух… Сквозь который вдруг
пронеслась тень, на мгновение стала более четкой, потом вновь исчезла — и тут же
последний солдат взлетел, расставив руки и ноги, заорал, а после голова его отделилась от
шеи, взвилась, напоминая красную комету.
Тело полетело вниз, голова, подскакивая, как футбольный мяч, покатилась по
козырьку. Двое солдат, слишком перепуганные, чтобы соображать, прыгнули — но озеро
начиналось дальше, а под ними были лишь кусты… Один рухнул туда, с треском ломая
ветви, и остался лежать неподвижно, второй свалился на мотоповозку, сломав кузов.
Повозка была единственным, что стояло в зарослях: Уильям Блейк и телега с Безумным
исчезли.
— Телеги нет, — прокричал я. — Видишь?
Шестеро или семеро оставшихся солдат мчались по козырьку, то и дело оглядываясь.
Кто-то орал от ужаса. Тварь, возникшая было позади бегущих, вновь стала невидимой, в
сумерках я разглядел лишь смутную тень, скользнувшую вдоль склона, — на одно
мгновение она обозначилась четче, а после будто разлилась по воздуху, расползлась
пеленой, которая заструилась вслед беспорядочно стреляющим солдатам, нагоняя их…
Тем временем вертолет повис между землей и остатками железной будки, развернулся
кабиной к козырьку. Мы с напарником глянули друг на друга.
— Может, из такой дуры химеру и получится завалить, — с сомнением крикнул
Никита.
Стволы завращались, грохот накрыл озеро, и позади солдат из склона над козырьком
ударил фонтан каменного крошева. Машина качнулась, отлетая назад. Оставшиеся в живых
были всего в нескольких метрах и вот-вот заметят нас. Преследующая их химера, одно из
самых таинственных порождений Зоны, обладающее феноменальной способностью к
мимикрии, могла погибнуть под огнем вертолета, а могла и выжить… Пригоршня сказал:
— На счет три. Раз, два… Я схватил его за локоть.
— Вон!
— Что? Прыгаем, Химик!
— Медведь!!
— Где?!
— В кабине, между капитаном и Лесником сидит!
Дробное грохотание, с которым пули врезались в камень, нарастало, будто прямо на
нас неслось стадо буйволов. Пыль наполнила воздух, склон дрожал, небольшие глыбы
отваливались от него и падали вниз.
— Вижу! — прокричал напарник. — Потом разберемся. Давай!
Выскочив из-за будки, мы сделали три шага, оттолкнулись от козырька и прыгнули.
Часть III.
ЗАКОУЛКИ ПРОСТРАНСТВА
Глава 1
***
***
Дважды нам приходилось спешно покидать колею и прятать телегу в ближайшей роще,
когда вдалеке слышался рокот вертолета. На третий раз Безумный воспротивился этому:
когда звук винтов донесся вновь, он встал на дыбы, чуть не вырвав поводья из рук Уильяма,
а потом затанцевал на одном месте, дергая головой.
— Ладно, отведи его к деревьям и привяжи, — решил я. — Вон там, видишь, где трава?
Идти недалеко осталось, а он только мешает.
Дальше мы двинулись пешком. Уильям присмирел и больше не проявлял желания
мчаться спасать Марьяну, особенно после того, как я еще раз растолковал ему, что именно
видел на экране лэптопа.
Уже на рассвете, когда мы приближались к восточному озеру, под противоположным
от водопада склоном, я решил, что надо повторно обмозговать ситуацию и попытаться
наконец сложить в голове общую картину происходящего. Но для начала — установить
парочку аксиом, без которых вообще никуда двигаться невозможно. Итак: в доме на склоне
обитал Картограф-Тропов. Он действительно обладает нечеловеческими возможностями.
Военная база «сцепилась» с пузырем — примем все это как данное.
Я огляделся. Мы подходили к берегу озера с той стороны, где склон казался более
пологим. Домика вверху видно пока не было, но он точно находился где-то над нами.
Уильям топал рядом и, судя по лицу, о чем-то напряженно размышлял.
Что говорил умирающий солдат возле рощи? Медведь — а скорее всего, это был
именно он, больше, кажется, просто некому — пришел к военным совсем недавно, за
несколько часов до того, как в Долину попали мы. А раньше, на катере, ПДА Никиты
показывал пульсирующую метку сталкера. Может, это сигнал так пробивался из Долины
сквозь карусель, порциями, как бы всплесками? Ладно, сейчас неважно это. Что еще? Еще…
Медведь сказал военным, что уже бывал в Долине, вот что!
— Ё! — произнес я, невольно подражая Никите, и спутник недоуменно покосился на
меня.
Ну вот же, конечно! В тот раз, потеряв Турка и Рваного возле водонапорной башни,
спасаясь от гона через Припять, Медведь добрался до базы. Там сцепился с темными,
бывшими десантниками, мозги которых поехали из-за излучения тарелок. Темные его
ранили, потом он провалился в пузырь там же, где и мы, возле домика Тропова. А Картограф
к тому времени сумел каким-то своим способом вычислить выход из Долины. И пожалел
Медведя — значит, что-то человеческое есть в нем? — захватил с собой. Добрался до места,
сталкера выставил из пузыря, заодно удостоверился, что это таки выход наружу, а сам…
Почему и сам не ушел отсюда? Хотел еще обследовать пространственную складку,
разобраться в ее структуре? Так или иначе, Картограф остался. Медведь же, попав в Зону и
оклемавшись, вознамерился вернуться сюда… Зачем? Что ему нужно было от пузыря, от
Картографа?
Я остановился: склон был прямо перед нами.
— Теперь ползать? — спросил Уильям.
Мы задрали головы. Утро наступило, и вверху повисла желтая дымка.
— Высоко?
— Не высоко, — сказал я. — И нужно как можно скорее туда добраться, пока опять
вертолет не прилетел.
Что понадобилось Медведю в пузыре — пока неясно, размышлял я, переставляя ноги
по камням, подтягиваясь и протискиваясь между валунами. Это только сам Медведь
рассказать может. Но что-то явно ценное, очень уж упорно он сюда стремился. Сначала в
одиночку попробовал, плохо вооруженный, — и в Чернобыле нарвался на зомби. Еле спасся
от них, добрел до Курильщика. Вновь пошел, уже с нормальным оружием, датчиками и с
людьми скупщика. От которых постепенно избавился в дороге. И смог проникнуть в Долину
по второму разу. Дальше, выходит, он сразу вновь пошел к домику Тропова… Ага, значит,
не просто пузырь, ему именно Картограф был нужен. И что? А то, что Картографа тут уже не
оказалось, потому что перед тем сюда через аномалию успело проникнуть трое темных с
базы, они на Картографа напали, либо тот просто увидел, как они к его жилищу подходят…
В общем, ушел он. А лэптоп его Медведь в тайнике не нашел… Нет, понял я вдруг, не так
дело было. Во-первых, Медведь наверняка стал бы дом Тропова обыскивать тщательно и
нашел тайник с лэптопом. Во-вторых, при такой последовательности событий сталкер
должен был столкнуться в доме с темными, но они были живы, когда появились мы, их
Никита завалил. Тогда что выходит? Картограф ушел, потом в домик попал Медведь. Ну а
трое темных… Я кивнул сам себе. Они вслед за Медведем просочились, преследуя его от
базы! Отстреливаясь, он забежал в дом, увидел, что Картографа нет, может, успел еще в
подвал заглянуть, обнаружил отсутствие карт — и вот тогда уж вниз стал удирать, а времени
на то, чтобы тайник найти с ноутбуком, у него не было, потому что десантники наседали. Он
ушел — а темные остались в доме, и вскоре на них мы наткнулись. Вот, правильно! Медведь,
спустившись в Долину, быстро уразумел: без Картографа он застрял! Что делать? Он побрел
вперед, но, в отличие от нас, вышел не к колхозу, а к заводу с военными. Ну и дальше уже то,
о чем умирающий солдат говорил. Потому что теперь у Медведя два шанса: либо Картограф,
покинув домик, не свалил сразу из пузыря, но где-то здесь еще бродит. Либо надо место
пробоя искать, через которое Картограф Медведя раньше вывел, а теперь и сам вышел.
Я еще раз перебрал факты. Не все понятно в этой картине и натяжки есть. Но в целом
вроде прояснилась ситуация…
— Вот так, — сказал я Уильяму Блейку, который, пыхтя, перебирался с камня на
камень под моими ногами. — Вот так!
И после этого увидел прямо у своего лица свешивающуюся сверху человеческую руку.
Глава 2
***
Я улегся плашмя, вцепившись в плечо Блейка, заставил его лечь рядом. Выступ, на
котором мы заметили проблески артефактов, находился справа и выше, метрах в тридцати,
ну а здесь в склоне было ущелье вроде глубокой покатой складки, как у тяжелого занавеса. В
этой складке застрял большой, с двухэтажный дом, валун, и на его плоской верхней части
расположилась деревня. Удивительное дело: впервые я видел не кочевой табор, а
постоянный поселок, где бюреры, наверное, жили уже долгое время.
Подавшись назад, я кое-как повернулся и глянул под ноги. Там был отвесный склон, но
тянулся он недалеко — в нескольких метрах ниже камни образовали естественный водоем,
бассейн, полный воды. Там едва слышно журчал родник, вода просачивалась между камней.
Под бассейном вновь начинался склон, а дальше, полускрытая желтой дымкой,
распростерлась Долина.
— Сколько данных карликов? — тихо спросил Блейк. Приглушенное сиплое
бормотание доносилось до нас.
Бюреры притащили сюда все деревца, которые когда-то росли на склоне вокруг, и все
прочее, до чего смогли добраться их кривые волосатые ручки, включая множество камней. Я
увидел доски, когда-то, возможно, служившие навесом над крыльцом домика Картографа, —
теперь из них сложили конус, на верхушку которого насадили голову темного сталкера.
Должно быть, карлики иногда устраивали набеги на Долину: в поселке было много
обработанного дерева, бревен, досок и остатков штакетника, в горах столько не раздобыть.
— Ван… ту… ери… — начал считать Уильям. Раздался визг: четверо мерзких
бюрерских детенышей затеяли драку. Тут же, переваливаясь на кривых ногах и покачивая
отвисшим брюхом, к ним заковыляла самка. Визг стал громче, один детеныш вдруг
выпрямился, замахиваясь острым камнем, и со всей силы саданул по голове противника.
Брызнула коричневая кровь, раненый — или убитый — упал и затих, а трое других
принялись пинать его. Самка залопотала, не дойдя до драчунов, остановилась. Неподалеку от
них в воздух взлетела целая гроздь мелкой щебенки и, будто стая пчел, со свистом
устремилась вперед. Раздался звук ударов, трое маленьких бюреров, держась за помятые
спины, бока и затылки, вереща, сыпанули прочь, а четвертый так и остался лежать. Самка
доковыляла до него, ухватила за ногу и поволокла скрюченное тельце в поселок.
— Твенти… твенти ван… твенти ту… — считал Блейк.
Я приподнялся чуть выше. Поселок состоял по большей части из шалашей и
покосившихся навесов. Между ними валялись кости и мусор, самцы с самками сидели на
корточках, лежали, бродили или совокуплялись, взволнованно вереща. Запах стоял
гадостный, будто это место являлось одновременно сортиром и гигантской помойной ямой.
Ближе к правой стене ущелья была навалена довольно высокая гора камней. А в
глубине… Что это там? Я прищурился. Конус из черепов? Ага! Кажется, он, но надо
рассмотреть получше.
— Хим'ик, их сорок! — зашептал Уильям. — Нет, больше, я есть сбился считать. У нас
ни гранаты, ни гранатомета нету…
— Тут обвал сразу начнется, если из гранатомета шарахнуть.
— Как же мы столь много б'юреров мочить?
— Никак! Лежи здесь. Тихо, чтоб не заметили тебя.
— А ты куда? — заволновался он.
— Приглядеться надо, сейчас вернусь.
Я пополз вдоль края глыбы, служащей основанием бюрерскому поселку, туда, где она
примыкала к отвесной стене ущелья и где была высокая гора из камней. Добравшись до нее,
стал карабкаться к вершине, стараясь не поднимать головы, ужом проскальзывая между
валунами… И вскоре увидел прямо перед собой волосатые ноги с длинными загнутыми
ногтями. Я замер, скосив глаза. На венчающей гору булыге сидел тощий бюрер в
набедренной повязке. Из густых волос на голове торчало облезлое куриное перо, в правой
руке был обломок берцовой кости. Дозорный дремал в прохладной тени, склонив голову и
похрапывая.
Он не шевелился, я тоже. Прошло больше минуты — бюрер спал, тихо сопя. Заросшая
густой шерстью грудь вздымалась и опадала. Я подобрал ноги, нащупав камень, привстал.
Уши карлика дрогнули, голова поднялась. Глаза широко раскрылись, морда скривилась в
гримасе, и тогда я ударил его камнем по лбу.
В последний момент ощутил сопротивление, будто рука внезапно попала в иную, более
плотную, среду — как если бы сначала она двигалась сквозь воздух, а затем погрузилась в
воду. Но со сна дозорный не успел отреагировать в полную силу, скорее это было
рефлекторное ментальное напряжение, все равно как человек испуганно вскидывает руки и
отклоняется, увидев, что прямо в лицо ему летит что-то тяжелое.
Камень врезался в башку бюрера, и он вверх тормашками полетел с валуна.
Моля Черного Сталкера, а заодно и всех демонов Зоны, чтобы бюреры в поселке не
заметили происходящее над ними, я прыгнул следом. Карлик упал на спину, я уселся на
него, вырвал берцовую кость, поднял и опустил, будто охотник на вампиров, всаживающий
осиновый кол в грудь лежащей в гробу твари.
Но метил я не в грудь: острый конец пронзил глаз, кость глубоко вошла в череп
карлика. Тело подо мной судорожно дернулось, и дозорный испустил дух.
Продолжая восседать на нем, я оглянулся. Внизу все было по-прежнему. Я слез с
бюрера, улегся грудью на камни, ногами к вершине, и вновь окинул взглядом деревню.
Мое предположение оказалось верным: на дальней стороне, под самым склоном,
защищенный сверху естественным выступом, стоял алтарь — сложенный из черепов конус.
Из глазниц торчали металлические стержни, кости и палки, на них болтались провода с
разбитыми лампочками, вершину венчало мотоциклетное колесо, а вокруг валялось
множество разнообразных предметов. Там была битая посуда, раздавленная канистра из-под
бензина, уложенная змейкой танковая гусеница, куски железа и пластика, автоматы с
погнутыми стволами, несколько маленьких скелетов и множество разрозненных костей.
Нахмурившись, я вгляделся. И понял, что весь этот мусор образует пусть грубое, но
вполне узнаваемое человеческое лицо. Алтарь был его носом, острым, как у Буратино,
уложенные треугольником реберные кости — зубами, погнутый велосипедный обод без
шины — правым глазом, ну а левым…
Я перевернулся и стал сползать на спине.
— Что? — спросил Блейк, завидев меня. — Смотреть, как ты файтинг с тем б'юрером.
Ты крутой негодяй, Хим'ик, сильный, как гарлемский блэк мэн хулиган.
— Лэптоп там, — улегшись рядом, сказал я. — В самом конце ущелья, слева от конуса
из черепов, то есть от алтаря их.
Уильям выглянул и тут же втянул голову в плечи:
— Есть плохо это. Как же достать данный? Б'юреры драться больно станут, их много.
— Давай пистолет и еще десять патронов.
Получив «тэтэшник», я проверил, заряжен ли он, сунул за ремень рядом с
«браунингом» и сказал:
— Значит, слушай внимательно. Ты ползешь под левым склоном ущелья, в самой тени,
а я — назад, к месту, где того бюрера прибил. Оттуда слезаю по другой стороне этой груды
камней, перебираюсь на правый склон. Поднимаюсь по нему на несколько метров. Там
выступы есть и трещины всякие, уцеплюсь как-нибудь. Ты доползаешь до той глыбы,
видишь, которая нависает? Под ней примерно алтарь и стоит. Но к лэптопу сразу не лезь, там
бюреров уже больше, увидят. Ждешь, пока я не начну шуметь.
— Шум'еть? — переспросил он.
— Да-да, шуметь. Кричать, размахивать руками, кидать камни в их поганые хари.
Стрелять в них же. Вот для того-то мне и нужны два пистолета с патронами. Вся эта кодла
ломанется ко мне, и тогда ты…
— Что есть «кодла ломанется»? — спросил он.
— Есть шобла сорвется в мою сторону, андустенишь? Все эти пиплы метнутся, чтоб
меня отметелить…
— Мете… А, йес, понял, понял!
— Тише ты! Значит, лэптоп лежит слева от того конуса из черепов, разглядел его, да?
Просто лежит на камнях, крышка закрыта, так что, я надеюсь, они не разбили экран и ничего
не сломали. Ты его хватаешь. Я когда залезу куда надо, подожду пару минут, а потом уж
подниму такой кавардак, что они все сбегутся, но если все же кто-то тебя увидит —
пристрелишь, для того тебе третий пистолет и оставляю, хотя мне он нужнее вообще-то.
Спускаешься вниз, к тому бассейну, и под ним ждешь меня.
— А ты как? — спросил он.
— Выберусь как-нибудь. Залезу выше, через ущелье переберусь и спущусь по другой
стороне. Под бассейном не разлеживайся, сиди наготове, потому что я всех бюреров не
перестреляю и, когда появлюсь, могу их за собой привести. Потому мы сразу вниз ползем со
всей скоростью, на какую способны. Добираемся до Долины, бежим туда, где коня с телегой
оставили. Бюреры к своим алтарям относятся очень серьезно и, если заметят, что какой-то
фрагмент оттуда пропал, могут нас долго преследовать. Значит, садимся на телегу, пугаем
Безумного так, чтоб у него окончательно крыша уехала в отпуск, и он тогда орет и скачет
сломя голову. Главное, мимо сарая не проскакать. Если там, конечно, еще будет кто…
— Хим'ик, половина двенадцатого уже, — сказал он. — Мы не успевай на встречу со
Шрамом никак.
— Позже придумаем, что дальше делать, если они уйдут оттуда. Тебе еще надо лэптоп
включить. А если в нем батарейка села? Тогда придется в дом Картографа возвращаться,
хотя бюреры могли там провода все порвать, по которым электричество от ветряка шло,
или… Ладно, это потом решим. Все, начали. Готов? Давай! Мы поползли в разные стороны.
Я уже добрался до середины каменной груды, когда из поселка донеслись
пронзительные крики какой-то самки. Оглянулся: бюрерша на четвереньках улепетывала от
крупного самца с тремя перьями в волосах. На ней не было ничего, а на нем — меховые
шорты до колен, кое-как сшитые из драной шкуры. Интересно, есть тут у них естественные
враги? В Зоне горы отсутствуют, а здесь кто может жить? Какие-нибудь слепые горные
козлы-мутанты?
Тем временем бюрер поймал самку за волосы, опрокинул на спину и отвесил ей
несколько затрещин. Она завизжала громче, но вскоре смолкла и покорно сжалась у его ног.
Карлик схватил ее за грязные спутанные волосы и деловито потащил к ближайшему шалашу,
сложенному из кусков жести и утыканных гвоздями досок.
А я пополз дальше. До вершины было недалеко, когда навстречу мне покатился
камешек. Небольшой, округлый, он запрыгал между камнями покрупнее, стуча, подскакивая,
пролетел мимо. Я поднял голову. И увидел того дозорного, которого убил… Значит, не убил,
лишь ранил. Он вдруг возник на фоне склона — выпрямился, шатаясь, с торчащей из глаза
костью, упал на колени, но поднялся и сделал шаг к поселку. Я вскочил, пригибаясь,
метнулся к нему. В последний момент он заметил меня здоровым глазом и повернулся — но
я уже был рядом и ухватил его за горло. Сжал, впившись пальцами в шершавую кожу,
дернул на себя, всадив в брюхо ствол пистолета, опрокинул карлика на спину и несколько
раз ударил рукоятью по голове. Он дернулся и замер, из приоткрытой пасти потекла кровь.
Все, теперь точно мертв. Но какие живучие твари! Хорошо, что после того как кость пробила
глаз, дозорный долго оставался в отключке и пришел в себя только сейчас, когда я вернулся,
а то успел бы добрести до сородичей и… Снизу донесся вопль.
Развернувшись, я увидел детеныша. Сидя на корточках, он верещал, выпучив глаза,
показывая рукой в мою сторону.
— Чтоб ты сдох! — с чувством сказал я, внезапно осознав, что весь план провалился к
чертям собачьим и лэптопа теперь не достать, потому что меня обнаружили слишком рано…
А внизу тем временем сначала одна, потом вторая заросшая густой щетиной морда
обратились вверх, завыла самка, заголосил второй детеныш… И тут же находящийся ближе
других к вершине самец вскинул руку. Из-под его ног взлетел камень, понесся к вершине, но
упал, не долетев нескольких метров.
Вой, бормотание, сиплый кашель и визг стояли уже по всему лагерю. С разных сторон
уродливые фигуры потянулись ко мне. Кто-то еще швырнул камень, потом второй — все они
упали далеко внизу.
Плюнув, я схватил тело карлика, поднял высоко над головой и швырнул. Конечно, тоже
не добросил, но, по крайней мере, слегка умерил злость.
От алтаря показался сгорбленный старый бюрер и медленно заковылял к нам, опираясь
на необычайно длинную кость. Голову его украшал целый набор перьев разной длины — то
ли это был шаман, то ли вождь, то ли он совмещал эти должности.
Камни не долетали до меня, катились обратно или застревали. Я повернулся,
высматривая путь к отступлению и не находя его. Чтобы достичь склона ущелья, нужно
вначале спуститься по противоположному склону, но теперь там появились карлики. Сзади
— отвесный спуск и далеко внизу Долина, с трех других сторон — бюреры.
У основания горы бесновалась уже большая толпа. От нее отделился крупный карлик,
должно быть, один из местных альфа-самцов, претендующих на главенство в стае: вскочив
на валун побольше, он выгнулся назад, задрал голову и взревел, ударяя себя кулаками в
грудь, как недоделанный Кинг-Конг. На нем были мохнатые шорты, а в волосах три пера —
тот самый, который гонялся за бюрершей и, поймав, потащил ее в шалаш. На его рев толпа
ответила одобрительными криками; бюрер соскочил с валуна и заскакал по склону. Толпа
восторженно взревела, будто болельщики, наблюдающие, как форвард от середины поля
прорывается к воротам противника. Преодолев примерно треть расстояния, самец пригнулся,
взглядом выбирая подходящий камень, посмотрел вверх, оскалившись, выпрямился — и
тогда я влепил ему пулю в лоб.
Камень, который уже задрожал и начал сам собой выворачиваться из склона, чтобы
отправиться в стремительный полет, упал обратно. Гул толпы всколыхнулся, словно
футболист вышел один на один с голкипером. Бюрер опрокинулся на спину, дернул ногой и
замер — гул оборвался разочарованным хоровым «у-ух», как если бы форвард, обойдя
вратаря, с двух метров со всей дури долбанул мячом в штангу.
Однако на том дело, конечно же, не кончилось. К вершине бегом приближался еще
один самец. Я прицелился и отправил смельчака к его бюрерским праотцам, прострелив из
«браунинга» мохнатую грудь. Уильям Блейк отдал мне обычный «тэтэшник», и я пока не
спешил доставать его: «хай пауэры» все же, покруче смертоносного изобретения гражданина
Токарева. Патроны для «ТТ» лежали в левом кармане, для «браунинга» — в правом. Я начал
было пересчитывать их, но не досчитал: пришлось стрелять еще раз, потом еще. Теперь
четыре трупа лежали в разных местах на склоне. Карлики неистовствовали, будто стая
обозленных павианов, кричали, размахивая руками, грозили мне — но поделать ничего не
могли. В воздух то и дело взлетали булыжники.
Несколько раз я высматривал среди камней в глубине ущелья Блейка, но безуспешно.
Тем временем старый бюрер с веником из перьев на голове достиг толпы и пошел дальше,
нанося костяным посохом удары по плечам и спинам. Он явно был в авторитете: карлики
подскакивали, рычали, огрызались — и пропускали его, не пытаясь дать сдачи. Краем глаза
заметив движение далеко слева, я повернулся. Какой-то хитрый бюрер потихоньку обогнул
гору и теперь мчался ко мне. Я вскинул «тэтэшник», нажал на курок — он лишь клацнул.
Пришлось стрелять из «браунинга» и, после того как карлик с пулей в горле покатился вниз,
спешно перезаряжать пистолет.
Когда я повернулся обратно, пахан в перьях уже залез на валун, повернувшись к толпе
лицом, что-то ревел, потрясая костью. Слишком поздно я сообразил, что надо пристрелить
его, как самого крутого в стае, без которого она, скорее всего, не способна на
организованные действия.
Я вскинул оружие, но он, спрыгнув, присел за валуном. А бюреры рванулись вверх —
всей толпой.
И «ТТ», и «браунинг» были заряжены. Я опустился на колени, поднял пистолеты,
прицеливаясь, и сказал им:
— Подождите немного, пока не увидите блеск из глаз.
Глава 3
***
Стукнув ладонью по прозрачной ледяной воде и подняв тучу брызг, я пополз обратно.
— Щенок! Шкет! Сволочь!
— Ты куда? — спросил Никита. — Вниз давай, в Долину, может, догоним еще…
— Не догоним! Мы там коня оставили. Блейк сейчас садится на телегу — как мы его
пешком догоним?
Вслед за мной выбравшись обратно в ущелье, напарник спросил:
— Думаешь, к Пирсняку лэптоп потащил?
— А ты что думаешь? — Я запрыгал по камням в сторону алтаря.
— Ну, я видел, как он на Марьяну заглядывался, язык высунув. Наверное, скажет
теперь капитану: я ноутбук включу, если мне девчонку отдашь.
— Так и есть! А я — тормоз, лох! Нельзя было ему позволять с лэптопом оставаться
наедине! Мог догадаться, какое ему до меня дело и до тебя? Сейчас, если машинка не
сломалась и там просто защита была, он ее включит, они поймут, как выбраться отсюда, — а
мы окончательно застрянем, навсегда!
— Ну так куда ты бежишь, Химик?! - закричал он, устремляясь за мной. — Вниз надо,
говорю! Пока они еще в Долине, напасть…
— С чем напасть? — выкрикнул я, не оглядываясь. — У меня один ствол с одним
патроном. У тебя тоже один ствол… сколько патронов?
— Полрожка осталось.
— Ну, так ты их загрызть собираешься? У Шрама тоже вряд ли много, а у вояк там,
может, целый арсенал!
Раздалось подвывание, что-то зашевелилось среди камней, появилась рука, затем
наполовину раздавленная, вся в крови голова. Не останавливаясь, я выхватил пистолет, но
Пригоршня уже дал одиночный выстрел, и бюрер затих.
— Если все так, то куда ты бежишь?!
— Уже не бегу, Никита.
Алтарь высился прямо перед нами. Здесь камней было куда меньше, но бюрерам это не
помогло, сюда не успел добраться ни один. Припомнив картину, которую видел с горы, я
бросился влево. Никита со злым и одновременно растерянным видом топтался на одном
месте. Оглянувшись на него, я сказал:
— С вершины той горы лучше было видно, что вверху, понимаешь? Искры помнишь на
склоне? Когда мы решили, что артефакты видим?
— Ну? — спросил он.
— Так мы не ошиблись. Надо туда подняться, прежде чем в Долину спускаться и
военных искать.
Наконец я нашел нужное место и стал расчищать щебень. Откинув несколько камней
покрупнее, увидел то, что искал.
— Так, а сюда ты зачем примчался? Не вниз — ладно, вверх полезли, чего в ущелье
этом торчать?
— За этим, — сказал я, выпрямляясь с большим контейнером в руках. Он напоминал
тот, что висел на моей спине, но похуже, на меньшее количество ячеек и с трещинами в
некоторых крышках. Я побежал обратно, на ходу бросив контейнер Пригоршне.
— Надевай и за мной!
Он что-то еще бормотал сзади, но я не слушал — перескакивая через наполовину
погребенные тела и обломки шалашей, то и дело спотыкаясь и чуть не падая, пересек
поселок по диагонали. Конечно, лавина убила не всех бюреров, кто-то уже шевелился,
слышалось жалобное бормотание и стоны, где-то постукивали камни — но четыре пятых
племени были мертвы. За горой я остановился, задрав голову. Вскоре ко мне подбежал
Никита.
— Что ты носишься туда-сюда, вроде тебя жгучий пух в зад ужалил? — проворчал он,
снимая куртку и пристегивая контейнер. — Помоги пряжку затянуть! Нет, сильнее… Так. На
фига нам лезть, Химик? Оно ж отвесное почти и…
— Гляди, — перебил я, показывая вверх. — Вон от ущелья полка узкая тянется, метрах
в пятнадцати над нами. Первым делом туда надо добраться. По ней пройдем дальше, вдоль
склона. Потом, видишь, трещина здоровая?
— В которой кусты растут?
— Да, она. В нее заберемся — и вверх. Там уже недалеко, и подъем легкий, можно
будет за кусты хвататься или даже просто упереться ногами в одну стенку, спиной в другую
и так лезть. Ну и все, от конца трещины до того выступа рукой подать. Давай, полезли.
Я поставил ногу на валун, но напарник стоял неподвижно, с сомнением глядя на скалу,
и тогда я сказал:
— Слушай, только не спорь со мной опять! Я тебе точно говорю: туда нам надо. Лезем,
ну!
— Тебя вроде трясет всего, Андрюха, — заметил Пригоршня, плюя на ладони и
хватаясь за выступ на высоте своей головы. — Что такое? Опять предчувствие?
— Предчувствие — это слабо сказано, партнер. У меня зуд по всему телу, понимаешь?
И это как тогда началось, когда мы с Блейком сюда забрались, так до сих пор не отпускает…
— Ну так не мылся три дня, вот и зудит.
— Нет, Никита, не в том дело. Тут рядом энергия какая-то… мощная очень. Сейчас
увидим, откуда она.
***
Глава 4
Я пришел в себя, только лишь услышав рокот вертолета. Куртка напарника оказалась
более изорвана, чем моя, и потому именно из нее я соорудил подобие перчаток — а вернее,
понукаемый мной Никита просто разодрал ее пополам и обмотал тряпками мои кисти.
Сам он отходить от края отказался и все время, что мы провели на выступе, торчал там,
периодически выкрикивая, чтобы я поторапливался.
Их здесь было около полусотни — артефактов разных видов и размеров, висящих в
воздухе без видимой опоры или лежащих прямо на гладких камнях. Они образовывали
какой-то чудесный фантастический сад, и центрами этого сада были три большие аномалии:
расположенные близко друг к другу жарка, комариная плешь и высокий мохнатый сноп
ржавых волос. В Зоне такого не случалось никогда, чтобы плешь и жарка почти задевали
друг друга своими незримыми краями: у каждой всегда был довольно обширный
обособленный ареал. Бродя в лабиринте артефактов и собирая их, будто сказочные плоды, в
свое «лукошко», я старался не приближаться к аномалиям.
— Думал: «поле» — значит, земля, трава там!… - прокричал Никита. — А тут… откуда
оно вообще взялось?
Я не ответил, занимаясь парой морских ежей, и он выкрикнул вновь:
— Давай возвращайся и пойдем, а то потеряешься там совсем!
Но вернулся я лишь для того, чтобы отдать свой контейнер и забрать Никитин, после
чего вновь углубился в дебри артефактов. Три аномалии гудели, энергия перетекала между
ними зигзагами, восьмерками, петлями. Мне казалось, что они — вращающие друг друга
шестерни, основа невидимого энергоинформационного механизма, который работал посреди
поля артефактов, порождая его чудеса. Я будто танцевал в теплом потоке струящейся
энергии, передвигаясь от одного артефакта к другому, наклоняясь и выпрямляясь, вставая на
цыпочки, почти забыв, где мы находимся…
— Вертолет! — всполошился напарник, выпрямился, приставив ладонь ко лбу. —
Химик, сюда, быстро! Быстро, я сказал! Ну!!
Только это и отрезвило меня. Стряхнув наваждение, я поспешил к Никите, лавируя
между артефактами, которые не успел или не смог, без дополнительной защиты, взять — их
было еще много, я набрал всего два десятка, больше не влезало в контейнеры.
— Видно или только слышно? — спросил я, приседая на самом краю и вглядываясь в
желтую дымку. Внизу двигалась темная запятая.
— Этот Лесник совсем сбрендил, когда ты ему ухо оторвал. Наверное, отомстить хочет,
потому летает везде, нас ищет… Давай пристегивай и спускаемся быстро!
Теперь контейнер на двенадцать ячеек был на спине Никиты, я же надел тот, что
поменьше. Один за другим мы слезли на узкую полку, по которой забрались сюда, и
засеменили по ней, прижавшись спинами к камню. Рокот стал тише, но потом усилился.
Запятая превратилась в вытянутое горизонтально пятнышко, над которым серел размытый
овал. Оно опустилось к ущелью бюреров и повисло рядом.
— Заметил, что там произошло, — проворчал напарник. — Теперь рассматривает,
соображает, что к чему.
Мы достигли трещины с кустами; сначала Никита, потом я перелезли в нее. Стали
спускаться, и тут он закричал:
— Глубже, глубже заныкайся и замри там!
Рокот винта стремительно нарастал. Трещина была неглубока, я забился в самую
дальнюю ее часть, широко расставив ноги и упираясь ребрами подошв в неровные стены,
одной рукой сжимая пистолет, другой держась за куст. Подо мной примерно в такой же позе
замер Пригоршня.
Вертолет пронесся мимо расселины так близко, что я мог бы добросить до него камень.
Волна рокота накатила на нас и схлынула.
— Полезли, пока не вернулся.
Машина появилась вновь, когда мы были уже в нижней, части расселины.
— Замри! — скомандовал напарник. На этот раз я уперся в одну стенку спиной, к
другой прижал ступни. Неудобно, но кустов рядом не было, к тому же здесь трещина
становилась немного шире, чем вверху. Вертолет возвращался и, судя по звуку, находился
теперь значительно выше нас. Он был уже недалеко, когда под моими ступнями качнулся
камень.
— Никита, пада… — начал я и не договорил, свалившись на голову напарника.
Он не удержался и рухнул туда, где трещина заканчивалась, повис, согнувшись, свесив
ноги, а я, скатившись по его спине, кое-как извернулся, вцепился в полку, по которой мы
добрались сюда, подтянулся…
Сквозь рокот винта треснул выстрел. Потом второй — пуля раздробила камень возле
уха.
Я вылез на полку. Вертолет разворачивался, за лобовым окном маячили две круглые
черные головы… Они что, оба в шлемах? Ну да, ведь дверца выломана, и внутрь бьет
сильный поток ветра, особенно при поворотах… Тот, что сидел слева, до поясницы
высунулся из пролома, придерживаясь за край, поднял короткий обрез и выстрелил.
Пуля ударила в склон высоко над нашими головами. Никита уже выбрался из трещины
и тоже встал на полке. Мы двинулись к стенке ущелья. Вертолет развернулся лбом к склону,
начал опускаться. Многоствольного пулемета на нем уже не было, остался лишь кусок
погнутого металла на месте турели.
— Быстрее! — Пригоршня почти нагнал меня. — Вниз давай!
Из прозрачного колпака вновь показался человек в шлеме. Я уже понял, что это какой-
то солдат, Лесник же управлял вертушкой: должно быть, кроме него и Пирсняка, никто из
военных не умел этого, а капитан вряд ли собирал ся искать нас.
На стрелке была военная форма, широкий ремень, где I висела граната, на бедре —
большая светло-коричневая кобура. Теперь он сжимал не обрез, а «узи».
Автомат выстрелил одновременно с тем, как я присел, — пули ударили в стенку над
головой, очередь приблизилась к плечу стоящего рядом напарника. Он вскинул «вал» и тоже
выстрелил. Я уже был слишком занят, чтобы наблюдать за происходящим: когда перемахнул
с полки на стену ущелья, чуть не сорвался. Успел вцепиться в трещину, качнулся, наконец
нашел опору для ног и только тогда взглянул.
Вертолет, задрав нос, отлетал от склона. Солдат висел на лыже, согнувшись пополам и
прижавшись к ней животом: ноги болтались с одной стороны, руки с другой.
— Попал? — выкрикнул я, сползая, лихорадочно ища опору, нащупывая трещины…
Никита перелез на стену — мне на голову посыпались камешки, — и вдруг мимо,
ударив прикладом по плечу, пролетел автомат.
— А, черт! — заорал он. — Там еще пять патронов бы… Затарахтел «эфэн». Вертолет
висел наискось к склону, очень медленно отлетая от него; Лесник стрелял в распахнутую
дверцу. Горизонтальный ряд пуль дробно прогрохотал по камню между мной и напарником,
после чего очередь смолкла.
— Ага, урод! — выкрикнул Никита. — Не можешь целиться и вертушкой управлять?!
Я прижался теменем к камню, между коленей поглядел вниз. До глыбы, на которой
приютился разрушенный поселок бюреров, оставалось метров десять. Но недалеко от нас
высилась гора камней, ее вершина была примерно там же, где и я сейчас. До вершины,
конечно, не допрыгнуть, но можно попробовать соскочить на середину склона, скатиться по
нему…
Звук работающего винта нахлынул волной — склон задрожал, у меня залязгали зубы. В
потоке бьющего от вертолета воздуха затрепетала одежда и волосы на голове. Я оглянулся:
машина была совсем рядом, так близко к ущелью, как позволяла длина лопастей. Из
приоткрытой дверцы до поясницы высунулась массивная фигура, подняла руку с «эфэном» и
прицелилась. Вертолет качнулся, накреняясь все сильнее, край размытого серого конуса,
которым казался винт, задрался. В забрале черного шлема отразился выгнутый склон ущелья
и две прилипшие к нему фигурки. Ствол пистолета-пулемета уставился в спину висящего
надо мной Пригоршни. Я вырвал «браунинг» из-за ремня, оттолкнувшись от склона, вскинул
руку, выстрелил и прыгнул.
Но не на гору камней, а на вертолет.
***
Плашмя рухнул на покатый бок, соскальзывая, выпустил оружие. Вертушка
выровнялась, скольжение превратилось в падение, но тут Лесник схватил меня.
Почти целиком высунувшись из вертолета, он прижал к моему подбородку широкую,
как лопата, пятерню, другой рукой взялся за ремень и начал давить, выгибая тело, пытаясь
сломать позвоночник. Мгновение я сопротивлялся, вцепившись в его запястье, повернув
голову и скосив глаза вниз, а потом обмяк.
Он нажал сильнее.
И допустил ошибку.
Потому что на лыже под днищем вертолета висело тело с гранатой на ремне.
И теперь я сумел дотянуться до нее. Я выдернул ее из кожаной петли, рванул чеку
зубами, одновременно хватая край забрала из непроницаемо-черного стекла. Сдвинул. Чтобы
сделать это, я был вынужден отпустить запястье Лесника. Откуда-то из-под приборной доски
он выхватил нож и глубоко всадил мне в плечо. Пространство вспыхнуло, будто неподалеку
от вертолета зажглось алое солнце.
В тот миг я не ощутил боли. Увидел над собой красное бородатое лицо, шрам под
левым, глазом, бельмо — и плюнул в него чекой.
Железное кольцо ребром вонзилось в бельмо, пробило его, расплескав белые капли,
напоминающие гной. Оставив нож в моем плече, Лесник отшатнулся, мыча, но я уже сунул
гранату в шлем, постаравшись вдавить ее между порванным ухом и черной стенкой, и
захлопнул забрало.
Откинувшись в кресле, Лесник замахал руками, зацепил руль высоты, вмазал по
приборной доске. Растопыренные пальцы скребанули по гладкой поверхности шлема,
судорожно пытаясь нащупать щель. Дальше я не видел: дергаясь и крутясь, он случайно
ударил меня коленом в грудь. Я вновь откинулся назад, изогнулся, запрокинув голову,
увидел перевернутую картину под собой, вытянул вниз руки, ухватившись за лыжу, сделал
сальто.
Такие трюки не для меня. Когда ноги описали дугу, пальцы сорвались со скользкого
стеклопластика, и я, продолжая вращаться, полетел вниз. И рухнул спиной в воду.
Я упал, разбросав руки и ноги, сильно ударившись о поверхность. Здесь было совсем
неглубоко: когда сел на дно, голова и плечи оказались над водой. Увидел торчащий из левого
плеча нож, потянулся к нему, но передумал вытаскивать. Из-под лезвия сочилась тонкая
струйка… Она станет куда больше, если освобожу рану. Лучше подождать, а пока…
А пока я поднял голову и глянул вверх. Вертолет задрал нос, будто пятился от склона.
Вдруг он начал вращаться — и кабину озарил взрыв.
Не слишком яркий: чувствовалось, что между эпицентром и окружающим
пространством было какое-то препятствие… стенки черного шлема, череп, мозги… Все же
ударной волне удалось все это преодолеть, хотя она и затратила на них какое-то количество
энергии.
Лобовой колпак пошел трещинами, вертолет качнулся, еще секунду винт вращался,
затем остановился, лопасти провисли.
Машина рухнула на край бассейна.
А я, резко откинувшись назад, с головой ушел под воду.
Но даже там услышал грохот. Все вокруг заволновалось, вскипело. Чуть не
захлебнувшись, я оттолкнулся от каменного дна, и тут же дно это пробороздила трещина.
Сквозь воду взлетели камни, я провернулся, пытаясь за что-нибудь ухватиться, потому что
меня вдруг с силой потянуло вперед и вниз… Вся масса воды устремилась в одну сторону,
будто я попал в быструю горную речку.
Дно провалилось, и несколько сот кубометров жидкости обрушились вместе с большей
частью бассейна и обломками вертолета. Но я успел вцепиться в трещину на склоне.
Мгновение казалось, что сейчас меня утащит, тело натянулось, как струна, пальцы
выворачивало, но после давление исчезло, и я повис, качаясь, будто мокрое полотенце на
веревке под порывами ветра.
Грохот, лязг и шипение смолкли. Я скосил глаза: под моими ногами тянулся
изломанный склон, весь в трещинах, буграх и сколах, а ниже была Долина. С ботинок лилась
вода — двумя струями, которые через пару метров распадались отдельными каплями, и те
летели дальше сквозь желтоватый воздух, постепенно исчезая из виду.
Голова закружилась. Кое-как провернувшись, я зацепился за что-то рукоятью ножа и,
скрипнув зубами, сел в просвете между двумя булыгами. Сверху посыпалось мелкое
крошево, потом испуганный голос Никиты произнес:
— Химик! Ты там?
Меня била крупная дрожь, перед глазами сновали жужжащие огненные точки.
Обломки вертолета лежали далеко у подножия горы. Внизу ничего не горело — вода из
бассейна потушила огонь, — зато шел черный дым. И где-то там, среди валунов,
почерневшего железа и расплавившегося пластика, лежало тело Лесника, раздавленное, как
лепешка, которую бросили в мельничные жернова.
— Ты! — хрипло выкрикнул я, обеими руками схватил нож, выдернул и потряс,
оскалившись. — Я говорил тебе: люблю таких кабанов! Когда вы падаете, то громко гремите
и встать уже не можете!
***
Когда спустились, мне стало совсем плохо. Ноги подгибались, я едва шел, так что в
конце концов Никите пришлось тащить меня, а потом и вовсе уложить на траву. Оторванный
от рубахи рукав, которым замотали плечо, потемнел, набух от крови. Окружающий мир
подрагивал, а иногда начинал кружиться вокруг одной точки, которая находилась где-то
между глаз, звуки становились тягучими, низкими, краски бледнели…
Озабоченное лицо склонилось надо мной, и напарник спросил:
— Там же кровь камня есть, Химик? Надо ее на рану присобачить. А ну сядь, давай
контейнер снимем…
Он помог мне сесть и стал расстегивать ремешки, но я сказал:
— Так просто на рану нельзя. Нужны тряпки и спирт или хотя бы бензин.
— Где ж я тебе бензин сейчас возьму?
— Раз негде — значит, пошли дальше. Мне получше чуток стало, как полежал, теперь
помоги встать.
Озеро осталось далеко позади, когда мы услышали тарахтение. Пригоршня достал нож
— единственное наше оружие, не считая артефактов в контейнерах, — и поволок меня под
прикрытие растущего неподалеку дерева, но потом остановился.
— Знакомый звук вроде, — сказал я. Он кивнул.
— Ага. Это, кажется… Ну точно!
По полю в нашу сторону двигалась мотоповозка. Я разглядел сидящего за рулем
Шрама.
— Идем, — напарник потащил меня вперед. Вскоре знакомый голос зазвенел:
— Новички, ха-ха! Видели Хозяев Зоны? А Тропова, Тропова видели, или он все
прячется, никому свое лицо не показывает, истинное имя не говорит? Разбогатели, новички,
деньжатами разжились или, может, артефактами?
— Заткнись, — бросил Шрам не оборачиваясь, и Звонарь смолк. Сталкер остановил
повозку, кивнул нам. Позади, обняв трехлитровую банку, сидел Илья Львович. Звонарь,
облаченный все в те же напоминающие пижаму одежды, гордо восседал на одном бортике с
берданкой в руках, с другой стороны пристроился вооруженный автоматом Злой.
— Что с вами, молодой человек? — спросил Илья Львович, когда я, ни слова не говоря,
полез в кузов. — На вас лица нет.
— Самогон свой открывайте, — велел я.
— Закуски не успел захватить, даже огурчиков…
— Я пить не хочу, для артефактов надо. Тряпки есть какие-то? Нет… Открывайте,
открывайте банку, Илья Львович! Звонарь, а ты рубаху снимай, быстро!
Между нашими ногами лежали два «калаша», «узи», три пистолета и порванный
рюкзак, в котором виднелись рожки и обоймы. Их там было не слишком много, но все же…
Радостно болтающий Звонарь без всяких возражений снял рубаху с непомерно
длинными рукавами. Я положил контейнеры возле рюкзака и с помощью Ильи Львовича
стал сооружать повязку, краем уха слушая разговор.
— Что-то не вижу я компьютера у вас, — сказал Злой. — Добыли топ-топ этот? А
пацан где, америкос?
Никита, усевшись на край кузова, ответил:
— Его бюреры украли. Не Блейка, а лэптоп. Химик с Блейком к ним в деревню пошли,
там у них, оказывается, целая деревня на склоне. Тут как раз я подгреб, мы обвал устроили,
бюреров завалило…
— Вместе с топ-топом?
— Лэптопом, Злой. Нет, не вместе с ним. Его Блейк успел вытащить оттуда.
— Ну так где америкос?
— У америкосов, — сказал Пригоршня.
Сталкер уставился на него, Шрам обернулся, внезапно заинтересовавшись.
— Чего?
— Злой, пацан нас кинул. Взял ноутбук и к военным побежал. Поехал, вернее. Мы
когда спустились — ни телеги, ни коня, ни пацана. Он в Марьяну твою втюрился, ты хоть
это видел? Мы с Химиком думаем: решил с Пирсняком поторговаться. Ну и…
Шрам вдруг завел мотор. Кузов качнулся, когда он вывернул руль, Никита чуть не
сверзился с бортика, а Звонарь таки упал, но не наружу — внутрь, ударившись затылком о
рюкзак, захныкал.
— Ты сдурел?! - заорал Никита на Шрама. — Куда попер, эй!
— Не трынди, малый, — перебил его старый сталкер. — Шрам правильно попер, куда
надо.
— А куда надо? — спросил я.
— На север. Мы когда в сарае том сидели — военные вдруг появились, всем кагалом.
Мотоциклы, грузовички их, джипы… Ехали строем длинным, растянувшись, будто Долину
прочесывали. Над ними вертолет сначала покружил, а потом улетел куда-то. Мы со Шрамом
на сеновал залезли, оттуда глядели. Еще немного — и они бы до сарая добрались, но тут
вдруг телега показалась. Далеко, поэтому мы не поняли, что в ней пацан этот. Она подъехала
к мотоциклу, на котором Пирсняк любит разъезжать. Остановились, стали базарить о чем-то.
С сеновала видно было, что в телеге только один человек, но кто — не разобрать. Долго они
там чем-то заняты были, а потом вдруг все развернулись — и на север, причем быстро так…
Строй сломался, толпой туда ломанулись. Понял, малец?
Никита обернулся, вопросительно посмотрел на меня. Я к тому времени сидел,
привалившись к бортику, весь обмотанный повязками, оторванными от рубахи Звонаря. К
телу были прижаты заживляющие артефакты — две крови камня и ломоть мяса.
— На севере, между двух скал, озерцо со свайными домиками, — сказал я.
После этих слов все, кроме Шрама, уставились на меня.
— Какое еще озерцо, Химик? — удивился Злой. — Какие домики? У нас тут два только
озера, одно в западной части, с водопадом, другое — в восточной, от которого вы пришли. А
на севере пустошь каменистая, больше ничего нет.
Я пожал плечами — несмотря на артефакт, левое после этого пронзила боль, и я решил,
что больше делать так не буду.
— Значит, теперь есть. Мы с вертолета заметили, когда летали. Когда вы в последний
раз ту пустошь видели?
— Это к охотникам. Шрам, когда? Тот ответил, не оборачиваясь:
— Там дичи мало, потому давно не ходили. Много месяцев.
— Ну вот, значит, с тех пор поменялось там все, после какого-нибудь выброса, —
заключил Никита.
Шрам не жалел повозку: она подпрыгивала на ухабах, тряслась, скрипела — и мчалась
вперед с приличной скоростью.
— А если они выход, пробой этот пространственный, найдут, зачем нам спешить? —
спросил напарник. — Ну, выйдут они из Долины… И хрен с ними, мы следом выйдем.
Злой покрутил пальцем у виска.
— Дурак ты, малый. Зачем Пирсняку надо, чтоб те, кто в Долине жил, когда вернутся,
рассказали о его делишках? О том, как он генерала натовского пришил? Солдаты — те
повязаны с ним, ну а мы…
— Капитан этот пробой либо заткнет как-то за собой, либо просто подорвет вход, чтоб
его завалило, — пояснил я Никите. — Либо еще что сделает… В общем, он после себя уже
никому не даст выйти, потому что его потом под трибунал отдадут и расстреляют, если
военные с Кордона узнают, что он тут творил. Это первое, а второе — неизвестно еще,
сможем ли мы этот выход найти без лэптопа, даже зная, что он в северной части Долины где-
то.
— Ну так куда мы едем-то конкретно?
— Конкретно — пока к озеру, там будем дальше смотреть. Эй, все! У кого ранения еще
есть, ушибы сильные? Здесь две крови камня остались и ломоть мяса — он слабее, но тоже
нормально действует, так что подтягивайтесь…
— Ну-ка покажи, что там у вас, — Злой присел рядом с контейнерами. — Ой, мать! Да
где ж вы столько набрали? А вот это что… а, душа. В мои времена, когда я еще Зону топтал,
она пять тысяч стоила.
— А сейчас все десять, — сказал я.
Илья Львович тоже заинтересовался, осторожно поставив свою банку под бортиком,
присел рядом; бессмысленно улыбающийся Звонарь с Никитой склонились к нам.
— Это — морской еж, а вот колючки, — пояснил я, по очереди отодвигая крышечки и
сразу же закрывая их. — Они скачут и колются. Вот это зеркальце — золотая рыбка…
— Светится! — обрадовался Звонарь и протянул руку, но я уже закрыл ячейку.
— Не трогай. Вот кристалл, вспышка, колобок. Мороженое, слизь… Еще одна
вспышка, вторая слизь, шрапнель, бусы, слюда, батарейка, пружинка с пустышкой… Есть
тут у вас где-то лоза волчьего зева, Злой?
— Полно, — он махнул рукой. — Да вон хотя бы…
Я приподнялся, выглядывая из-за плеча Никиты, крикнул сквозь тарахтение двигателя
и лязг:
— Шрам, останови ненадолго!
— Не останавливай, притормози просто, — уточнил Пригоршня. — Где, Химик? Вон
то, синее?
Я кивнул, и он соскочил с повозки, как только скорость уменьшилась, бросился к
длинному, стелящемуся по земле мясистому стеблю, схватил и побежал, таща волчью лозу за
собой, вырывая из земли ее тонкие корешки. Повозка медленно ехала дальше; я выпрямился
во весь рост, глядя над головой Шрама. Северного озера пока не было видно, но две скалы я
уже мог разглядеть.
— Все, хватит!
Напарник рубанул по стеблю ножом и побежал обратно, волоча за собой около трех
метров лозы, наматывая ее на руку, как ковбой — лассо.
Бросив растение мне под ноги, он запрыгнул на борт и уселся боком.
— Незаменимая вещь, когда хочешь артефакты скрепить, — пояснил я остальным. —
Это мутантное растение, у него особые свойства.
— А я слыхал, ее в какой-то военно-биологической лаборатории вырастили специально
для Зоны, — сказал Злой.
— Неважно. Надо разрезать на куски поменьше. Вроде подъезжаем уже?
***
— Соленая! — удивился Злой, посасывая палец, который только что макнул в воду,
присев на краю пологого берега. — Это что получается, кусок моря сюда к нам затянуло?
Оставив повозку за скалой, где уже стояли три пустых грузовика, пара джипов и
мотоцикл, мы приблизились к берегу, кто на четвереньках, кто ползком. Труднее всего было
со Звонарем: он то и дело порывался встать и, по-моему, броситься в водоем, чтобы
искупаться, так что Пригоршне каждый раз приходилось то отвешивать ему подзатыльник,
будто непослушному ребенку, то подбивать ноги, после чего Звонарь плюхался обратно на
песок и, бессмысленно улыбаясь, полз дальше.
Узкие мостки тянулись от берега к аккуратным маленьким домикам: пластиковые
крыши, скамеечки на крылечках, современные стеклопакеты в оконных проемах.
— Никого нет, — объявил Злой, щурясь. — Можно не прятаться.
Мы поднялись, и сталкер первым шагнул на мосток. Я увидел небольшую овальную
лодочку из пробки, ярко-красного цвета. Она чуть покачивалась возле ближайшего дома,
привязанная короткой веревкой.
— Совсем неглубоко здесь, — сказал Пригоршня и пошел вдоль настила по дну — вода
в конце концов достигла бедер и дальше не поднималась. У напарника в руках был «калаш»,
а на ремне, помимо ножа, — кобура с «тэтэшником». Идущий впереди всех Злой был
вооружен «Калашниковым» и берданкой, которую повесил на спину, у Шрама — тоже
«калаш» и плюс к нему «ТТ». У меня снова оказался «браунинг», а еще «узи». Илья Львович,
оставив банку в повозке, вооружился большим гаечным ключом.
— Львович, вам стрелять приходилось? — спросил я тихо.
— Ну конечно, молодой человек.
— Часто?
Он скупо улыбнулся.
— Я не боец, но стрелять умею, ведь не в Сочи живем, а в Зоне.
— Возьмите тогда, — я протянул ему «узи». — Это мини-вариант, он не тяжелый.
Миновали первый домик — внутри было пусто — и над дверью второго увидели
плакат.
— «Клуб дайвер», — прочитал Злой. — Это что за хрень еще — дайвер?
— Подводники, значит, — пояснил Никита, выбираясь из озера на доски возле двери.
Он заглянул, махнул рукой и шагнул внутрь. Когда я вошел следом, напарник стоял
возле длинного стола, на котором лежали аккуратно свернутые резиновые костюмы ярко-
синих и оранжевых цветов. Перед ними в ряд были уложены маски, а сбоку на полу
приютились три баллона с вентилями и свисающими шлангами. Никита поднял большой
фонарь в черной резиновой оболочке, включил — световой конус уперся в низкий потолок.
— Ты глянь, работает. А вон на полке еще два лежат… Снаружи, под самой дверью,
раздался выстрел.
Мы вывалились из домика, столкнувшись в дверях. Илья Львович и Звонарь спрыгнули
в озеро, присели, прячась за постройкой. Шрам стоял, привалившись плечом к стене, и
выглядывал из-за угла, а Злой, опершись коленом о лавку под окном, целился из берданки,
сощурив один глаз.
— Кто? — прошипел Никита.
Злой выстрелил еще раз. В глубине озера затарахтел автомат, пули ударили в стену
дома. Шрам подался назад, схоронившись за углом, Злой опять выстрелил — и автомат
смолк.
Достав «браунинг», я обежал домик, высунулся. Слева и справа были другие
постройки, а впереди лишь озерная гладь. Ближе к склону горы из дна торчал каменный
холмик, высокий и узкий. И все, больше ничего там не было…
— Я его подстрелил, не шевелится, — донеслось из-за домика, и старый сталкер с
плеском прыгнул в воду. Подняв волны, он побежал вперед, и тогда только я разглядел на
вершине холмика неподвижное тело.
Мы поспешили следом. Вскоре выяснилось, что в узкой вершине зияет отверстие
диаметром метра полтора — зев наклонного туннеля с каменными стенами, наискось
уходящего вниз, под гору.
И на краю его, свесив руки, лежал мертвый солдат в потрепанной форме — пуля Злого
аккуратно продырявила ему лоб. В воде под холмом, окруженное облаком крови, плавало
второе тело.
— Эк я метко их обоих… — сам себе удивился сталкер. — Ты гля, прям в яблочко.
— Что это там такое? — я улегся, свесив голову. С внутренней стороны в камень были
вбиты два строительных дюбеля, и к ним проволокой примотана взрывчатка со свисающим
фитилем.
— Они это дело подорвать собирались, — сказал напарник. — Вон длина как раз такая,
чтобы вниз спуститься и отбежать куда-нибудь.
Злой выпрямился, окинул взглядом озеро, вновь заглянул в колодец и выругался:
— Охренеть! Вот почему мы столько искали, а не нашли ни черта. Мы в Долине искали
— а надо было под Долиной!
Я сказал:
— Никита, дуй назад за фонарем. Нет, все три тащи сюда. Спускаемся.
Глава 5
Наверняка капитан с Медведем поняли, что их преследуют: они оставили засаду. Пули
завизжали над головами, и все мы, кроме Звонаря, упали навзничь. Он стоял, улыбаясь, что-
то тараторя, пока Никита не пихнул его под зад так, что дурак кубарем покатился по камням.
Из наклонного колодец стал горизонтальным, а потом мы попали в пещеру. Лучи
фонарей озарили широкий свод и бугристые стены. Дальнюю часть, где виднелся
полутемный зев туннеля, от нас отделяла неглубокая расселина. Когда мы упали на ее краю,
Злой со Шрамом одновременно открыли огонь по двум солдатам, которые прятались за
валуном возле туннеля.
Повернув голову, я встретился взглядом с напарником. Он кивнул, я приподнялся,
позволяя противникам увидеть себя, отпрыгнул и покатился вдоль расселины.
Пули ударили вокруг, высекая каменную крошку, и тут же в стороне Никита, встав на
колени, метнул гранату. Выстрелы смолкли, раздался предостерегающий крик, но было
поздно, противники не успели отбежать: граната, упав точно за валуном, взорвалась.
Грохот наполнил пещеру, прошелся в две стороны по туннелю и коридору, через
который сюда проникли мы, постепенно стихая. Целясь из «браунинга» в сторону валуна, я
жестом показал остальным, чтобы молчали. Прислушался: в пещере было тихо. Я
выпрямился во весь рост, и спутники зашевелились. Звонарь, при падении ударившийся
головой, что-то запричитал, Злой выругался, Шрам сел и стал молча перезаряжать автомат.
Сунув пистолет за ремень, я шагнул к расселине. Неглубокая. Широкая. Вся заполнена
жгучим пухом.
— Уй, ѐ! — сказал Никита, останавливаясь рядом. — Нет, не перепрыгнуть на ту
сторону.
Он нагнулся, вглядываясь.
— Осторожно! — схватив напарника за плечо, я оттолкнул его. — А то в лицо
плеснется.
Привлеченный нашим движением, пух заволновался, и недалеко от края выстрелила
белая полупрозрачная струя, будто гейзер легчайшей пены: поднялась почти на метр и
разлетелась облачком. Мы с Пригоршней отскочили подальше.
— А военные как перебрались? — спросил Илья Львович, и Злой вместо ответа ткнул
пальцем вперед. На противоположном краю лежала широкая длинная доска, одним концом
погруженная в пух.
— Вытащили ее, когда перешли, — пояснил сталкер. — Химик, как теперь? Ты ж по
этим делам спец — можно по пуху пройти?
Покачав головой, я двинулся вдоль расселины.
— Нет. Разве что напиться до полусмерти или обкуриться… Его укусы болезненные
очень, хотя… Звонарь, иди сюда!
— Я Звонарь, правда, — он закивал, приближаясь, а я в это время стал расстегивать
ремешки контейнера, висящего на спине.
— Знаешь, что это? — я ткнул пальцем в пух.
Он глянул на расселину и вновь уставился на меня, ухмыляясь. Глаза были пустыми.
— Вата это, понимаешь? Хоть что такое вата, ты знаешь?
— Вата, да, Звонарь знает…
— Никита, иди сюда, — позвал я, снимая контейнер. — Подержи.
Напарник взял его; отодвинув одну крышечку, я достал из кармана кусок Никитиной
куртки, обмотал вокруг ладони. Осторожно извлек из ячейки полупрозрачный блин, как
будто из силикона, только мягче. Даже легкое прикосновение пальцев продавливало его так,
что казалось — в любое мгновение поверхность может лопнуть, и субстанция растечется по
руке.
— Смотри, что это тут у нас, Звонарь? — позвал я. Почуяв недоброе, он попятился, но
подошедший сзади Шрам ухватил его за шею и поясницу, уперся коленом в копчик и нажал,
заставляя нагнуться вперед.
Звонарь обиженно забормотал — ни одного слова понять было невозможно, — а я
плюхнул артефакт под названием слизняк ему между лопаток.
— Жжется! Холодное! Печет! Лед! Колется!
— Так жжется или холодное? — спросил я. — Шрам, держи, не отпускай пока.
Звонарь дергался, но вырваться не мог. Сталкер нажал сильнее, и дурак упал на
четвереньки. Слизняк, напоминающий теперь большой ком расплавленного пластика,
несколько секунд дрожал между лопаток, а потом растекся по коже, будто липкий густой
клей, стал тонким мутно-белым блинчиком.
Звонарь вдруг затих, выгнул шею, пытаясь заглянуть себе на спину.
— Все, теперь намертво прилипло, — сказал я. — Пока само не рассосется — не
оторвешь. Отпусти его, кажется, ему понравилось?
Шрам шагнул назад, Звонарь выпрямился, неуверенно улыбаясь.
— Щекотно, — объявил он, поднял руку и почесал себя между лопаток. Ногти
скользнули по остекленевшей массе, в которую превратился слизняк.
— Это не вредно? — спросил Илья Львович с тревогой.
— Жить вредно, — отрезал я. — А жить в Зоне — втройне. Через сутки рассосется, на
коже только розоватый след останется. Звонарь, видишь, доска на той стороне? Он поглядел.
— Доска, да, широкая, Звонарь видит, большая доска.
— Ага, большая, тяжелая, наверно.
— Ох и тяжелая…
— Спорим, Звонарь ее с места сдвинуть не сможет?
— Как не сможет! — заволновался он и выпятил грудь. — Звонарь сможет, он сильный,
все может…
— Ну так попробуй, — предложил я. — Сдвинь ее так, чтобы один конец на той
стороне остался, а другой — на нашей. Чтоб мы по ней пройти смогли, понимаешь? Только
тогда тебе поверю.
Он поднял руку и согнул в локте, как какой-нибудь культурист, демонстрируя нам
тощий бицепс.
И шагнул в расселину.
Глубина оказалась по пояс. Пух заклубился, вокруг Звонаря выстрелило сразу
несколько струй.
— Ай! — взвцзгнул он, развернувшись, попытался выбраться обратно. — Колется,
щекочет, жжет!
Никита, нагнувшись, пихнул его в грудь, не позволяя вылезти из расселины.
— Колется!!! - перепуганное лицо обратилось ко мне, и я топнул на Звонаря ногой.
— На ту сторону, быстро! Беги! Ну же, тебе пять шагов всего сделать надо!
Поняв, что обратно его не пустят, он вновь повернулся и бросился вперед,
сопровождаемый струями пуха. По всей расселине тот уже клокотал, завиваясь смерчами.
Звонарь выбрался на противоположный край, отбежал и сел под стеной, хлопая себя по
груди, животу и бедрам, почесываясь и поскуливая.
— Доска! — напомнил я.
Он покосился обиженно, облизнул губы и вновь стал чесаться.
— Таки вы правильно говорили, молодой человек, — громко, на всю пещеру, произнес
Илья Львович. — Звонарь наш слабый совсем, даже я, старик, его сильнее.
— Львович слабый, — невнятно откликнулся голос с той стороны. — Звонарь сильный
очень.
— Да-да, он совсем слабак, — согласился я. — Он даже доску эту — и ту сдвинуть не
смог, видите, как испугался?
Звонарь вскочил, с криком «Сильный!» бросился к доске, навалился, приподняв
погруженный в пух конец, и стал сдвигать.
На секунду мне показалось, что он действительно слишком слаб для этого, — но
юродивый, тяжело дыша, все же смог переместить ее настолько, что в конце концов Никита,
которого Злой на всякий случай придерживал сзади за ремень, ухватился за второй конец и
дернул, опустив его на нашей стороне.
Один за другим мы пересекли трещину, а струи пуха бесшумно выстреливали со всех
сторон. Последним шел Никита; когда он преодолел уже половину пути, над расселиной
взвился белый смерч. Сумев оторваться от породившей ее массы, стремительно
вращающаяся воронка взлетела на доску, зигзагами двигаясь по ней, разбрасывая пух во все
стороны.
— Сзади! — крикнул я. Пригоршня оглянулся и бросился бежать, в то время как смерч,
на ходу опадая, уменьшаясь, гнался за ним. Напарник прыгнул на камни, а пуховая воронка,
почти добравшись до конца доски, растаяла окончательно.
Подняв фонарь, я направил мощный луч в туннель. Он полого уходил вниз — широкий,
с высоким каменным сводом и неровным, в извилистых трещинах и выступах, полом. Я
давно остался без сумки с гайками, а больше ничего подходящего под рукой не было, и
поэтому, сказав остальным, чтобы не шумели, некоторое время стоял у входа, вглядываясь.
Туннель плавно изгибался, дальнего его конца видно не было, но на той части, которую я
мог окинуть взглядом, аномалии отсутствовали.
— Ладно, вроде пусто там, — я обернулся. — Идем?
— Не идем, а бегом бежим, — Злой решительно зашагал вперед с автоматом на
изготовку. Илья Львович, обеими руками сжимая «узи», зашаркал вдоль стены, Шрам
двинулся за ними, и Никита, толкнув перед собой Звонаря, пошел следом.
Лучи трех фонарей ярко освещали туннель, звуки отдавались протяжным гулким эхом.
— Вроде оно естественного происхождения, — сказал я. — Слишком неровное все…
— После взрыва тоже неровное остается, — проворчал старый сталкер. — Неважно,
естественное или нет, главное — куда ведет.
Туннель закончился приоткрытой металлической дверью, на которой висела большая
медная табличка с крупными, рельефно выдавленными буквами:
REALITY LAB
ENTRANCE STRICTLY PROHIBITED
(unleast you want your psychic matrix to be demolished and any reference of you erased from
the memory of humankind)
Первая строчка находилась ближе к верхнему краю, еще три — возле нижнего, а между
ними магнитиком был прижат пожелтевший листок из школьной тетради в клеточку.
Никита, оказавшийся ближе всех к двери, щелчком сбил магнит, подхватил листок и стал
медленно читать:
Глава 6
***
Это был коренастый, широкоплечий мужик с бычьей шеей и мощной выпуклой грудью.
Он почему-то всегда напоминал мне дуб — невысокий, кряжистый, с могучими толстыми
сучьями. С головы свешивались космы нечесаных темных волос. Выцветший комбез
горчичного цвета, под ним шерстяная рубаха. Штанины закатаны до лодыжек, рукава — до
локтей; на ногах высокие ботинки, руки волосатые, как и грудь под расстегнутым воротом.
В руках «эфэн».
На лице, заросшем густой щетиной, посверкивали глаза: темные и слегка безумные.
Медведь всегда был немного психом. Одержимый, что тут скажешь.
Кажется, он не ожидал увидеть нас здесь, но увидев — не растерялся. Когда Злой
свалился за дверью, прижатый ею к стене, взгляд Медведя метнулся из стороны в сторону, и
сталкер оскалился, показав крупные белые зубы. Ствол «эфэна» поднялся, уставился мне в
лицо — я стоял ближе всех к двери.
Ствол этот стал вдруг очень большим, расширился, как черная дыра, в которую ты
стремительно падаешь, закрыл все поле зрения…
— Косматый, я тебя видел, ты в кабине сидел, привет, Косматый, зачем к нам пришел,
хочешь увидеть Хозяев Зоны, так они с нами, здесь!
Передо мной возник человеческий силуэт, и черная дыра стремительно уменьшилась,
вновь стала обычным стволом — из которого вырвались пули.
Стоящий сбоку под стеной Шрам опустился на одно колено, вскидывая автомат, я и
Никита одновременно бросились на Медведя, а он пнул Звонаря, и тот врезался в нас —
упали все трое.
Шрам выстрелил, Медведь отпрянул, пули ударили в дверь, которая качнулась
навстречу, так как ругающийся Злой как раз попытался встать и выбраться из-за нее.
Продолжая стрелять, Медведь спиной вывалился в дверной проем, после чего «эфэн»
смолк. Через мгновение сталкер пропал из виду, отпрыгнув куда-то в сторону. Сзади
пронзительно запищал сигнал тревоги, на пол перед нами легли красные отблески. Шрам,
так и не попавший в Медведя, прекратил стрелять. Я услышал приглушенный возглас на
английском, голоса, топот…
— Мочи их! — истошно вопил Злой, пытаясь выбраться из-за двери.
Мы с Никитой поднялись на ноги, а Звонарь остался лежать неподвижно — одного
взгляда было достаточно, чтобы понять: он мертв. Напарник прыгнул к железному столу, с
натугой приподняв его, перевернул и бросил на бок так, чтобы перекрыть дверной проем, за
которым виднелось что-то странное: земля, кусты, даже дерево… Нет, не открытое
пространство — сверху был покатый потолок-купол. За небольшим пригорком посередине
зала возникли три головы: капитана Пирсняка, Уильяма Блейка и незнакомого солдата. Все
трое открыли огонь, и мы с Пригоршней рухнули за стол. Сирена неистовствовала, красный
свет метался по стенам и потолку. Я наконец оглянулся: машину, управляющую
автоклавами, прочертил ряд дыр. Передняя панель проломилась и упала, повиснув на одном
шурупе, провода за ней превратились в лохмотья, возле них быстро вращалась, шипя,
прозрачная бобина, беспрерывно стуча оторванным концом коричневой магнитной ленты, и
рядом другая бобина медленно крутилась в обратном направлении.
Сирена внезапно смолкла, и громкое бульканье наполнило помещение. Одновременно
все шланги, соединяющие автоклавы, напряглись, приподнялись, затем провисли вновь:
зеленая жидкость покидала емкости. Доносящееся из-под пола гудение стало громче и ниже,
в него вплелась мелкая вибрация.
В проеме возник солдат, ствол пистолета в его руке уставился на нас с Никитой, и тут
же Злой выстрелил сквозь щель между дверью и стеной. Солдат опрокинулся на спину; как
только он перестал закрывать обзор, Пригоршня, а потом и я открыли огонь. Мои пули
пошли слишком высоко, Никитины же пробороздили земляной склон, поднимаясь к трем
торчащим над вершиной головам. Те исчезли, а сбоку от пригорка, за кустами, на мгновение
возник Медведь, взмахнул рукой и тут же пропал.
— Граната! — Напарник отпрыгнул вбок, я последовал его примеру.
Упав под столом, она взорвалась. Тяжелую столешницу со скрежетом сдвинуло, ножки
ударились в машину. Из глубины зала донеслось несколько выстрелов, а потом ненадолго
наступила тишина, и в ней прозвучал голос Ильи Львовича, который все это время прятался
в узком закутке между машиной и стеной:
— Они оживают!
Высунувшись из укрытия, он показывал на ближайшую емкость, в которой тело пса с
пулеметом на спине покачивалось, лапы дергались, голова подрагивала…
Я перебрался за стол, в узкое пространство между столешницей и машиной.
Светящаяся жидкость исчезла из автоклавов, стекла куда-то под пол, в помещении стало
темнее. Шрам, перед взрывом успевший отскочить, на коленях двигался вдоль стены,
приближаясь к двери; Пригоршня следовал за ним. Сейчас я был единственным, кто хорошо
видел соседнее помещение, да еще Злой выглядывал в щель, сквозь которую пристрелил
солдата.
— Я таки советую всем побыстрее очистить от себя эту комнату… — произнес Илья
Львович почти будничным голосом.
Его слова заглушил громкий стук, с которым покатые колпаки всех автоклавов резко
поднялись.
И одновременно сразу трое солдат бросились к дверному проему из глубины зала,
перепрыгивая через кусты и рытвины. Я дал одиночный выстрел — один упал.
В этот момент пес с оружием на спине выбрался из автоклава.
Он тут же свалился на бок, попытался встать, судорожно поджимая лапы, заскользил…
Конечности разъехались, зверь ударился грудью о пол, поднялся, боком засеменил от своей
бывшей тюрьмы, скалясь, но не рыча, фыркая и чихая сквозь решетку шлема, будто кот,
который только что выбрался из воды.
Солдаты приближались, двигаясь зигзагами, чтобы в них труднее было прицелиться.
Они не стреляли только потому, что никого не видели: все, кроме меня, находились по
сторонам от двери, я же прятался за столом и выглядывал сбоку, так что в проем меня
невозможно было заметить.
В глубине помещения из автоклавов выпадали или ползком выбирались другие
существа. Кроме меня и старика, их пока никто не заметил: Шрам, Никита, Злой — все с
изумлением глядели на пса-пулеметчика.
Приподнявшись, я нажал на курок, но «узи» молчал: опустел рожок. Запасные
находились в рюкзаке у Пригоршни. Оба солдата открыли огонь, но я нырнул за стол —
пули ударили в столешницу и в машину позади. Засовывая «узи» за ремень и доставая
«браунинг», я улегся плашмя, выглядывая.
Пса вынесло к дверному проему, и откуда-то из глубины соседнего помещения
раздался испуганный возглас Марьяны. Лапы вновь разъехались, он плюхнулся на брюхо, но
сразу поднялся; стволы пулеметика завращалисъ. Металлические пластины на боках и заду
зверя тускло поблескивали. Я направил пистолет в его сторону. Солдаты снаружи резко
свернули — один вправо, другой влево.
Пес открыл огонь. Никогда не думал, что смогу сказать или подумать такое: собака
начала стрелять.
***
Глава 7
***
Отсюда я едва видел противоположную стену огромного помещения, где темнел ряд
круглых отверстий. Под ними, слегка наискось, протянулась каменная полка — часть
дороги-серпантина, которая шла по внутренней поверхности исполинского цилиндра.
Видимо, туннель, в котором мы находились, выводил на такую же полку, другую часть этой
же дороги. Напротив выхода вдоль внешнего края полки висела цепь, прикрученная к двум
вбитым в камень клиньям. На ней позвякивало большое железное кольцо, способное
скользить по всей длине, от одного клина до другого. От кольца шла вторая цепь,
прикрепленная к ошейнику слепого пса.
Он был раза в три крупнее обычных собак-мутантов и, наверное, мог бы заглотнуть
человека, как удав кролика, — целиком. Из-за непривычно длинной шеи и головы зверь
напоминал ящера. На морде виднелись два светлых круга размером с чайные чашки, и в
середине их темнели щелки, будто прорезающиеся, как у щенка, глазки. Я так и не понял —
видит он ими хоть что-то или ориентируется исключительно «ментальным нюхом», как его
собратья с поверхности.
Пес открыл пасть, вывалив тонкий язык, припал брюхом к камням и зашипел.
— Чего ты на него пялишься? Пристрели! — прошептал я, крутя головой, не зная, куда
смотреть — вперед, на монстра, или назад, где из-за поворота вот-вот могли высыпать
другие твари.
— Пуль десять всадил! У него там хитин какой-то, что ли?
Я пригляделся: там действительно был хитин, мелкие овальные пластинки по всему
телу.
— А в морду?
— В морду тоже попал! Застревают…
— Если он на цепи, значит, тут еще кто-то есть, — произнес сзади Злой, и в этот
момент напарник без предупреждения кинул гранату.
Пригоршня швырнул ее так, чтобы она не улетела в пропасть за дорогой, но и не упала
слишком близко к нам. И, наверное, сняв чеку, он подождал немного, потому что граната
взорвалась, едва коснувшись камней.
Ящеропес каким-то образом понял, что происходит, отпрыгнул, но недалеко; взрыв
отбросил его назад. Перекувырнувшись через голову, зверь пролетел над цепью. Передние
лапы ударились о край каменной дороги, которая со скрипом просела. Мгновение мне
казалось, что сейчас монстр сверзится вниз и повиснет на цепи, но он, скребя по камням
когтями и судорожно вытянув шею, сумел выбраться. — Грохот падающих камней стих.
Зверь вдруг издал сосущий звук, какой слышен из раковины, куда стекают остатки воды.
— Пригнись! — заорал напарник.
Ящеропес харкнул — полоса зеленой светящейся слюны протянулась от его пасти,
будто копье, оторвалась, прочертила воздух в считаных сантиметрах над нашими головами и
влипла в стену на повороте коридора.
Сзади раздался негромкий смех. Мы оглянулись: Злой со Шрамом лежали ничком, а
сидящий рядом под стеной Илья Львович вдруг завозился, неловко пытаясь подняться на
ноги. Я крикнул:
— Львович, назад! Сядьте! Но он не слушал. Напарник дернул рукой.
— Не надо… — начал я, разворачиваясь к нему, но Пригоршня уже бросил вторую
гранату.
На этот раз он швырнул ее сразу, как только сорвал чеку. Граната упала, покатилась,
подпрыгивая… прямо в пасть ящеропса, который вытянул голову навстречу.
Она вкатилась в приоткрытую пасть. Между мной и Никитой возникли ноги: Илья
Львович прошагал вперед. Он согнул здоровую руку, вставил большой палец себе подмышку
и принялся быстро двигать локтем вверх-вниз, напоминая цыпленка с одним крылышком.
— Львович! — заорал я.
Ящеропес дернул головой, и граната выскочила из пасти, слетев, будто с крутой горки,
покатилась к нам.
Не останавливаясь, старик нагнулся, подхватил ее и протянул псу. «Ути-ути-ути», —
услышал я дребезжащий слабый голос.
Зверь харкнул, струя ударила старика в грудь. Илья Львович качнулся, вытянув руку с
гранатой. Из верхней половины тела полилось изумрудное свечение, а потом оттуда
донеслись приглушенные хлопки, будто на его коже один за другим начали лопаться пузыри.
Лязгнув цепью, зверь встал на задние лапы. В последний миг Илья Львович, будто
испугавшись, что у него отберут гранату, прижал ее к животу. Ящеропес, изогнув шею
запятой и разинув пасть, упал на старика сверху и словно надел на него свою голову.
А потом граната взорвалась.
Звук был гораздо слабее, чем в прошлый раз. Морда чудовища находилась в метре над
полом, когда из обращенной вниз пасти, скрыв торчащие оттуда ноги старика, вырвался
фонтан огня и крови. Он ударил в пол, будто реактивная струя взлетающей ракеты; башка
монстра распухла, из глазных щелей, ушей, ноздрей, из-под овальных хитиновых пластинок
выплеснулись струйки огня.
Участок перед туннелем просел с тяжелым, мучительным скрипом. Еще мгновение мы
видели разламывающуюся, расползающуюся на куски голову зверя, после чего дорога
провалилась.
Глава 8
Встав у стены над краем пролома, я высунулся. Это был именно цилиндр — огромная
полость в каменной толще, протянувшаяся вниз на полкилометра. На дне виднелось круглое
озерцо, в центре плавало что-то темное, а по берегам горели три или четыре прожектора.
Вдоль стены, утыканной железными люками со штурвалами, шли каменные галереи, полки и
отдельные выступы. В разных местах виднелись сколоченные рядком бревна, шаткие
деревянные лестницы без перил, настилы из досок. Это был центр подземной лаборатории,
но возникало впечатление, что здесь уже давным-давно хозяйничают не люди, военные и
ученые, а кто-то другой.
— Злой, гляди! — позвал я, услышав приглушенный гул двигателя.
Теперь туннель выводил в пропасть: проломился участок прямо перед выходом. С той
стороны, где я стоял, можно было перепрыгнуть на целую часть дороги, а вот с другой
пролом тянулся метра на четыре дальше, так что та половина оказалась в недосягаемости.
Сзади застучал автомат Шрама, тут же донесся выстрел берданки. Когда они смолкли,
послышался хрип. Вновь громыхнула винтовка — он смолк.
Спутники подбежали ко мне.
— Человек там был, — сказал Никита. — Баба, с броней на груди… вернее, вместо
груди.
Не отвечая, я попятился и прыгнул — на мгновение подо мной распростерлась
пропасть с кружком воды на дне, а затем подошвы коснулись камня.
— Вон они! — обернувшись, я показал вниз.
Под нами каменная дорога поворачивала, следуя изгибу стены, при этом постепенно
опускаясь. Там двигались люди в военной форме. Сзади ехала машина, издалека
напоминающая трехколесный мотоцикл.
Злой перепрыгнул ко мне, нагнулся, вглядываясь.
— Что это у них?
Мы отодвинулись, чтоб не мешать остальным. Я сказал:
— Может, из оборудования этой лаборатории, чтоб по туннелям ездить…
В авангарде отряда шли четыре фигуры, и как только напарник оказался рядом, я
спросил:
— Пригоршня, кто там впереди? Он прищурился.
— Пацан, кажись. То есть Уильямчик наш. Капитан, так… ага, Марьяна и Медведь!
— Сука! — Злой вдруг опустился на колено у самого края, положив автомат себе под
ноги, поднял берданку и прицелился.
— Они нас заметят… — начал я, но он уже выстрелил. Расстояние было слишком
велико, сталкер не попал. Но он выдал нас — солдаты начали оглядываться.
— Их меньше десяти человек осталось, — сказал я.
Медведь показал на нас, капитан отдал какой-то приказ, солдаты отошли к стене, и
мотоциклист с ревом умчался вперед.
— Как за ними теперь? — спросил Пригоршня. — Через пролом не перелезть, а мы…
Он не договорил: в туннеле возник крысиный волк, тот, к хребту которого был
приживлен торс безногого подростка.
Только сейчас я заметил, что глаза крысы-переростка зашиты, а сверху еще и залиты
прозрачной стеклянистой массой. Глаза на человеческом лице были широко раскрыты, хотя
человеческого в них осталось совсем мало.
«Кентавр» бежал первым — и с ходу прыгнул на нас, достигнув края пролома. Никита,
ухватившись за мое плечо, высоко занес ногу. Подошва врезалась в морду зверя, и тот
свалился на край полки. Камень, расшатанный взрывом, провалился под передними лапами,
тварь, кувыркаясь, полетела вниз, рухнула на дорогу в полутора десятках метров ниже и
задергалась там, пытаясь встать.
— Идем, идем! — Злой помчался по полке, крича на ходу: — Здесь не одна дорога, вон
сколько в этих стенах понатыкано! И лестницы! За мной давайте, там найдем, где
спуститься!
Ничего не оставалось, как бежать за ним, тем более что в туннель за проломом
выскочили еще две крысы, а следом слепой пес.
— Точно, они вниз идут! — выдохнул напарник над ухом. — Разглядел, что там? Озеро
и какая-то штука плавает…
— И прожекторы, — пропыхтел я. — В этих норах кто-то живет, раз прожекторы
работающие… Хватит у бюреров мозгов за прожекторами следить? У обычных — нет, но
тут, может, какие-то… лабораторные, умные…
Сзади донеслось рычание: сначала один, потом второй крысиный волк перемахнули
через пролом на нашу сторону дороги. Она становилась то шире, то такой узкой, что
приходилось переходить на шаг и двигаться гуськом. Мы миновали половину круга, теперь
военные находились на противоположной стороне цилиндра — едва различимые фигурки в
льющемся снизу тусклом свете. Неожиданно полка перед нами свернула, превратившись в
туннель; впереди на несколько метров тянулась гладкая стена, а дальше темнело еще одно
отверстие, от которого начинался новый участок.
— Погоди, Злой, — сказал я, но сталкер, не слушая, нырнул внутрь. Шрам оглянулся на
нас и прыгнул следом.
Пожав плечами, напарник тоже шагнул в туннель, и я поспешил за ними. Короткий
проход между участками полки был изогнут подковой. Здесь дул ветер, в стене зияла
двухметровая дыра — начало ведущего в глубину наклонного коридора. Остальные уже
пробежали мимо, но я, поравнявшись с ней, заглянул и увидел пару светящихся круглых
пятнышек. Они быстро приближались, увеличиваясь…
Изнутри донеслось пыхтение и тут же — хриплый вой.
— Там кто-то есть! — крикнул я, выскакивая на дорогу. — Стой, говорю, он прямо за
нами!
Никита, потом Шрам и Злой оглянулись. Вой звучал все громче. Я только успел
поднять «узи», когда прямо на меня из туннеля вынесло высокого тощего бюрера.
Механической рукой он сжимал лохматую веревку, привязанную к кожаному ошейнику на
крупном крысином волке с гладкой иссиня-черной шерстью, будто вымазанной смолой. Три
ноги бюрера также были железными, я видел поршневые рычаги, головки крупных болтов,
подшипники и стопоры — все это поскрипывало, щелкало, вращалось и клацало.
— Пригнись! — выкрикнул за спиной напарник.
При виде меня зверь зашипел и рванулся, увлекая бюрера за собой. Опустившись на
одно колено, я выстрелил волку в голову, и одновременно позади часто застучал «вал».
Свистнувшие над головой пули ударили бюрера в грудь; он опрокинулся на спину, выпустив
веревку. Зверь, в морду которого попало уже с полдесятка пуль, с удвоенной скоростью
метнулся ко мне, и я упал на бок, не прекращая стрелять.
Он пронесся между отскочившими в разные стороны Шрамом и Злым, рухнул с края
дороги. Эхо донесло исступленный вой, а после — звук удара.
Я вскочил. Из туннеля доносилось ворчание и приглушенный топот ног. Мы побежали.
И успели миновать четверть витка — дорога сначала тянулась горизонтально, потом
стала опускаться, — когда на нее высыпало множество фигур. Трудно было разглядеть
подробности, но мне показалось, что это такие же непривычно тощие и высокие бюреры, как
только что убитый. На всех — меховые одежды, штаны и даже какое-то подобие плащей.
— Стволов у них нет вроде! — прокричал Никита на бегу. — Вон лестница впереди!
Она состояла из бревен, прогнивших канатов и хлипких досок, все это соединяло три
или четыре кольца дороги.
— На нее! — рявкнул я. — Поворачивай!
Дощатые ступени начинались от края неширокого настила. Первым побежал Злой,
потом Шрам, я и напарник. Толпа бюреров преследовала нас, но карлики были пока
слишком далеко; в воздухе свистели камни, и они не долетали.
Лестница опасно зашаталась, когда мы все оказались на ней. Зато теперь не надо было
описывать круги: мы приближались к озеру, куда, судя по всему, и стремились военные,
почти по прямой.
Из одной ступени сбоку торчал длинный шест, с него свисала цепь, на которой,
подвешенный за шею, болтался покойник в рваном белом халате. Пробежав мимо вслед за
остальными, я глянул назад и обомлел, чуть было не покатившись вниз: у него было обычное
человеческое тело — но нечеловеческое лицо! Вместо рта — бледно-красная клешня, над
которой нависал бугристый шершавый лоб, покрытый не кожей, но панцирем, как у краба. И
это был не мутант, почему-то при виде повешенного сразу возникало впечатление, что он —
разумное существо иного вида.
Преодолев половину пролета, я сквозь широкие щели в досках увидел, что лестница
тянется еще метров на двадцать, и крикнул:
— Стойте! Они догонят все равно, подождите!
— Что? — Пригоршня обернулся, ухватив за плечо Шрама. — Злой, стоять!
— Они так догонят нас! — повторил я. — Прикройте, мне несколько секунд надо!
Мы как раз достигли своеобразной лестничной площадки между пролетами, — и
Никита опустился на одно колено возле края, от которого ступени вели вверх. Шрам
присоединился к нему, Злой что-то гневно прорычал, но в одиночку бежать дальше побоялся
и, покачивая берданкой, встал надо мной — я же присел у другого края площадки.
Ломик торчал из-за ремня, мешая, но мне не хотелось выбрасывать его. Не расстегивая,
я стянул с плеча ремешок, положил контейнер перед собой; намотав тряпку на руку, сдвинул
две крышечки. Куски сорванной напарником волчьей лозы все это время висели на поясе, и я
схватил один из них. Морской еж — очень осторожно, не сжимать, а то сработает, —
обмотать лозой (она сразу же сморщилась, мягкая синеватая шкурка побледнела от
прикосновения к артефакту) покрепче, последний виток потянуть… Еж взвелся. Но не
сработал — хотя теперь для этого достаточно любого толчка либо чтобы исчезла
сжимающая его лоза… А она вскоре исчезнет, всего через несколько секунд, потому что к
ней я прилепил слизь, редкий артефакт, его даже тряпкой долго держать нельзя: разъест.
Слизь задрожала, зашипела, прожигая стебель. По лицу тек пот, я вытер его рукавом,
схватил контейнер и вскочил, пятясь…
Лестница качалась: толпа карликов валила по ней, приближаясь к площадке.
— Не стреляйте! — сказал я остальным. — Все, отступаем, только не топайте сильно.
Слизь уже до половины растворила лозу, сплошным слоем намотанную на еж. Чуть ли
не на цыпочках мы прокрались мимо артефактной мины, лежащей посреди площадки из
бревен, и, только лишь достигнув следующего пролета, побежали. Тонкие доски
прогибались, ходили ходуном.
— Теперь так быстро, как только можете! — заорал я. — Семь секунд… нет, пять!
У лестницы не было перил, сбоку открывалась пропасть с озером на дне… Впрочем,
расстояние до него значительно уменьшилось. Мимо пролетел обломок доски, чуть не
зацепив плечо, и я отпрянул от края. Внизу лестница заканчивалась, нам надо было
перепрыгнуть с нее на очередное кольцо дороги — и мы почти успели. —
Оказалось, что здесь в полке не хватало участка, его заменяла площадка из бревен, как
бы продолжавшая полку и одновременно служившая опорой для лестницы.
А та содрогалась, раскачиваясь, как дерево под порывами ураганного ветра; вверху
грохотали ноги по доскам, щепки и мелкие камешки летели вниз. Мы были на середине
последнего пролета, когда десятком метров выше слизь разъела волчью лозу и морской еж
сработал.
Я рассчитал верно: бюреры как раз пробегали над ним. Существовала опасность, что
кто-то столкнет артефакт с площадки, прежде чем от лозы ничего не останется, но, с другой
стороны, на него могли наступить, отчего он сработал бы в любом случае, под лозой или без
нее, — так что шансы уравнивались.
Но все же я немного ошибся: мы устали и сами бежали теперь не так быстро. Сверху
донесся хлопок, и тут же — пронзительный многоголосый вой. Вниз полетело несколько тел,
пронеслись мимо, едва не задевая нас. А затем лестница протяжно скрипнула по всей длине,
оседая, отвалилась от стены, складываясь гармошкой.
Площадка-основание накренилась, переворачиваясь вместе с лестницей. Шрам и Злой
прыгнули. Я споткнулся, налетев сзади на Пригоршню, сильно толкнул его в спину, упал,
соскальзывая по рассыпающимся бревнам, с размаху вонзил загнутый конец ломика в одно
из них, качнулся, вскинув ноги…
Ломик меня и спас. Если бы не он, я бы полетел вниз со всей той грудой дерева,
которая обрушилась на дно пещеры, — а так, кувырнувшись, когда лом вырвало из бревна,
свалился на участок дороги под нами.
От удара воздух вышел из груди, и пространство съежилось, стремительно темнея,
сморщилось, как мгновенно высохшее яблоко, провалилось внутрь себя, став пятнышком,
потом точкой…
— Химик!
…И развернулось вновь.
Крик прозвучал где-то над головой. Лежа боком на куче изломанных досок, я раскрыл
глаза. Лом валялся рядом, но ни пистолета, ни «узи» не было.
— Андрюха!!!
Я потянулся к ломику, глядя вверх. Квадратный пролом, который раньше закрывался
основанием лестницы, был не очень высоко надо мной. Из него торчали три головы.
— Жив? — голос Никиты.
— Шевелится, вижу, — это уже Злой.
Я встал на колени, попытался выпрямиться и упал, боком съехав с груды. И увидел
фигурки, быстро двигающиеся по противоположной стороне дороги.
— Никита! — просипел я, выпрямляясь. — Вон они!
— Видим, — ответил он. Две головы исчезли, осталась только его.
— Туда бегите! — я повысил голос, но он сорвался на хриплый визг. — Никита, там…
Еще лестница, видишь? Каменная, не деревянная, к самому дну идет…
— Вижу, — повторил напарник. — Вояки возле нее уже.
— Да. Я тоже к ней побегу. Внизу встретимся.
Он кивнул и выпрямился — голова исчезла. Шрам со Злым, должно быть, уже
направились в ту сторону. Пригоршня крикнул:
— Ну, давай! — и умчался.
Я медленно двинулся к лестнице. Чтобы добраться до нее, надо было преодолеть почти
половину опоясывающего цилиндр кольца. Напарник не заметил, а я не сказал ему:
навстречу мне, оставив отряд далеко позади, несся трехколесный мотоцикл. И кто-то гнался
за ним — кто-то очень большой.
Глава 9
***
Выстрелы смолкли, наступила тишина, лишь вода еле слышно плескалась в бетонные
берега. Лежа за камнями, я приподнял голову, обозревая дно гигантского колодца.
Вокруг бассейна стояло несколько прожекторов на треногах. Большинство либо
разбиты, либо просто не горят, но три еще работают, освещая основание цилиндра, будто
театральную сцену, давая резкие, глубокие тени. Водоем был метров тридцать в диаметре, на
середине высилось сооружение, напоминающее кастрюлю, с дощатыми бортами. У
ближнего борта торчал столб, от которого над водой шли провода и исчезали в отверстиях в
отвесном склоне пещеры. Я прищурился. Это что, корабль, баржа — или оно растет из дна
бассейна? Нет, кажется, сооружение — плавучая лаборатория… Но для чего ставить ее
посреди искусственного водоема?
Кроме прочего на палубе было несколько длинных шестов с натянутой между ними
колючей проволокой. На проволоке висели мертвые тела в халатах. Врачи? Лаборанты,
ученые, работники подземного комплекса? Я прищурился, начиная кое-что соображать. Двое
мертвецов были распяты на столбах с перекладинами. Либо это казнь, либо
жертвоприношения, а скорее всего — и то и то разом. Наверное, убили их бюреры, которые в
норах по склонам живут… Но если жертвоприношения — то кому? Вроде не видно никого
живого ни в бассейне, ни на круглой палубе… А там что? Вон, почти на середине палубы,
перед приземистым домиком с проломом в стене… Нахмурившись, я некоторое время
вглядывался, потом перевел взгляд на воду.
Необычная вода: темная, с ртутным отливом, — бассейн словно наполняло
расплавленное серебро. Может, таки ртуть? Нет, по ней иногда пробегала легкая рябь…
Скорее вода, в которую влили много серебрянки.
Когда-то от края бассейна к лаборатории вел мост, теперь от него остались лишь
насыпь и ступеньки возле бортика — далеко по левую руку от меня. Там, под насыпью,
залегли военные: трое солдат, Медведь, капитан Пирсняк и счастливая парочка, Уильям с
Марьяной. Сверху я видел их гораздо лучше, чем Никита, Злой и Шрам, которые лежали
также слева, но куда ближе ко мне.
Сталкеры прятались за камнями — защита хуже, чем высокая насыпь. Впрочем,
насколько я понимал, с патронами сейчас было туго у всех: выстрелы прекратились, когда я
выпал из туннеля, и больше никто не стрелял, хотя из-за насыпи и над камнями торчали
стволы.
И еще на две детали я обратил внимание. Посередине между плавучей лабораторией и
той частью бортика, возле которой лежали сталкеры, на серебряной воде застыл небольшой
плот — доски, кое-как скрученные проволокой. Той самой, колючей. На плоту лицом вниз
неподвижно лежал человек. Я почему-то сразу решил, что мертвец — один из тех, кого
оставили болтаться на колючке, принеся в жертву неведомому богу. Сумел слезть, соорудил
плот, отплыл, но не дотянул до берега: умер от ран.
Вторая деталь — черная дыра в камнях справа, на противоположной от военных
стороне. Она находилась в каких-нибудь полутора метрах от бортика, между ним и отвесной
стеной, большая зловещая дыра, ведущая вниз, под пещеру-цилиндр.
Пригоршня со Злым пялились на меня. Должно быть, услышали, как я выпал, а когда
приподнял голову повыше — заметили ее. Хотя снизу им, скорее всего, трудно понять, чья
голова торчит там.
— Это Химик, — негромко сказал я.
Пригоршня осклабился, ткнул пальцем в свой автомат, затем показал в сторону насыпи
и махнул рукой. Я кивнул. Крутой склон горы камней заканчивался в паре метров от того
места, где лежали сталкеры. Собственно, камни, за которыми они прятались, являлись
частью этой горы, просто откатились дальше от основной массы.
Напарник приподнялся и дал одиночный выстрел по насыпи. Торчащие из-за нее
головы исчезли; схватив ломик, я прыгнул вниз. Скатился по камням, сделал пару шагов и
упал между Шрамом и Злым.
— Ох, ни хрена себе, — сказал Злой, окидывая меня взглядом. — Что это с тобой?
Вид у меня, должно быть, и вправду был страшноватый: весь в ссадинах и
кровоподтеках, лоб в корке грязи, перемешанной с кровью, куртка изорвана, штаны снизу
обгорели, а ботинки потеряли форму, шнурки на них спеклись в лоснящиеся черные
полоски.
— Хреново со мной, — сказал я, через силу улыбаясь. — Что здесь?
— Они туда рвутся! — Старый сталкер ткнул пальцем в плавучую лабораторию. — Это
точно, мы видели, пока они не залегли там, как Медведь по берегу скакал, высматривал, где
бы перебраться…
— Так чего ж по воде не переплыть? — спросил я.
— Вот и я говорю! — зашипел Злой. — Нырнуть — и вперед! А кореш твой бухтит, что
опасно… Опасно! — он скривился. — А до сих пор что было? Мы вроде по лесу ягоды
собирали, и тут вдруг — на тебе, опасно стало!
Из туннеля, откуда я попал сюда, донесся приглушенный вой ящеропса, потом грохот и
тут же едва слышные вопли бюреров. Они все еще сражались там, в пещере, с цистернами, и
это было хорошо: карликам пока не до нас.
Пригоршня, не отрывая взгляда от насыпи, сказал:
— Откуда ты знаешь, что в той воде прячется? Злой стукнул кулаком по камню.
— Да нет там ничего! Я наблюдал — поверхность спокойная, ни разу ничего не
шевельнулось, не мелькнуло. Плыть надо!
— Никита, у тебя сколько патронов? — спросил я.
— Семь.
— А у тебя, Злой?
— Берданку я бросил уже, — проворчал тот. — Ни черта не осталось. А в «калаше» с
полрожка.
— То есть штук пятнадцать. Шрам?
— Пять. В пистолете три. Я кивнул.
— А у меня вообще пусто.
— И сколько у нас, по-твоему, против них шансов с таким боезапасом? — спросил
Пригоршня. — Против Медведя с капитаном этим…
— Шансов? Каких шансов?
— Но и у вояк наверняка патронов почти нет, — возразил старый сталкер.
— Ну так что ты предлагаешь?
— Я ж сказал! Вскакиваем, ныряем и плывем.
— Опасно слишком.
— Это тут лежать опасно, под стволами у них! За камнями за этими… Ты не боишься,
что ли?
— Боюсь? — удивился я. — Да мне страшно до усрачки, и это хорошо.
— Почему?
— От страха я лучше стреляю.
Я выглянул сбоку от валуна, так, чтобы не подстрелили лежащие за насыпью.
— Почему мертвец на плоту лежит? Он, мне кажется, из лаборатории убегал — так
чего не нырнул? Прыгнул бы прямо с борта… здесь плыть — двадцать секунд. Но он,
видишь, плот начал клепать… и все равно не доплыл. Нет, что-то не так с этим бассейном,
Злой.
— Да это ж один из тех наверняка, кого на проводах там развесили. Бюреры местные,
что ли, забавлялись? Он весь колючкой истыкан на спине, отсюда вижу. Без плота боялся,
наверное, что вообще плыть не сможет, обессилел от ран. Все, хватит базарить! — старик
повернул ко мне красное от гнева лицо. — Плыть надо!
— Перестреляют в воде, — сказал Шрам.
— Значит, так делаем: я первый прыгаю, вы меня прикрываете. Если там кто-то голову
только приподнимет — гасите его. Я доплыву, наверх залезу — вон там этот… шторм-трап
по борту идет. Сверху вас прикрою. Оттуда вояки вообще как на ладони, так я их всех,
может, и…
— Опасно, — сказал я. — Лучше иначе, давайте я сейчас… Злой вдруг больно ткнул
меня острым локтем в бок.
— Твою мать! Заткнись, Химик! Я здесь старший, понял?! - последние слова он
буквально выплюнул мне в лицо, брызгая слюной. Щеки его были покрыты нездоровым
румянцем, на подбородке выступила красноватая сыпь, веко дергалось… Он почти обезумел
от близости свободы. Проживший в Долине долгое время и страстно желавший из нее
вырваться, сталкер был уверен, что выход совсем близко, внутри плавучей лаборатории, и
каждое лишнее мгновение, проведенное в пузыре, было для него мучительным.
— Злой, ты совсем охренел? — спросил Никита, лежащий по другую сторону, и старик
рывком повернулся к нему.
— Пасть захлопни, щенок!! Так что, будете прикрывать меня или нет?!
Я пожал плечами.
— Будем, конечно. Давай, плыви.
— Приготовились тогда, — сказал он. — Ну… Со мной Черный Сталкер!
Он вскочил. Низко пригибаясь, преодолел короткое расстояние до бортика, вспрыгнул
на него и упал в воду — не нырнул, чтобы не замочить «калаш», спрыгнул ногами вниз,
подняв автомат над головой.
Глубина оказалась по грудь. Злой поплыл, удерживая оружие над поверхностью.
Как только он появился из-за камней, за насыпью раз дался возглас, после чего
возникли сразу три головы — и тут же приподнявшийся Шрам выстрелил. Один из врагов,
молодой солдат, с криком выпрямился, держась за лицо, попятился и упал навзничь.
В ответ прозвучали три выстрела. Две пули ударили в камни перед нами, другая — в
бортик, с которого только что спрыгнул Злой. Хотя грести сталкер мог лишь одной рукой, он
плыл быстро. Серебряная вода расходилась двумя волнами, будто от носа корабля, а дальше
распадалась на отдельные водяные бугры — теперь по всей поверхности рябили отблески
прожекторов. Пригоршня и Шрам глядели в сторону насыпи, направив туда стволы, я же был
без оружия, поэтому наблюдал за старым сталкером — а он вдруг исчез.
Глава 10
Я вздрогнул, недоуменно пялясь на воду. Злого будто что-то утянуло: он без всплеска
канул в серебристой толще, уйдя вместе с автоматом.
Сталкер вынырнул опять — без оружия, истошно вопя, в метре от того места, где
пропал.
— Что с ним?! - Никита повернулся к бассейну.
Злой орал, как Илья Львович, когда того покалечило взрывом. Из-за насыпи показались
головы, Шрам выстрелил, они убрались обратно. Злой добрался до плота, ухватился,
вползая… Нижней половины тела у него не было, лишь красные лохмотья и кости, по
которым ползали, извиваясь, множество тонких серебристых тел; из воды потянулись
красные нити сухожилий, длинные лоскуты кожи…
— Это пираньи? — изумился Никита.
— Мутанты какие-то, — ошарашенно пробормотал я. Серебряная вода вокруг плота
бурлила, гибкие тела сновали, то и дело выныривая на поверхность. Крик Злого со рвался на
визг, захлебнулся, и сталкер замер рядом со вторым телом, в такой же позе: лицом вниз,
разбросав руки.
. - Почти так же кричал Стрелок, когда только пришел в себя, — произнес вдруг Шрам.
— Стрелок? — я перевел на него недоуменный взгляд.
— Когда его вытащили из того грузовика. Стрелок, ему задание было: убить Стрелка.
— Что?
Шрам не шевелился, глядя будто в себя, — глаза его, и без того необычные, стали
совсем уж нечеловеческими.
— Сбой в Системе вышел. Система так настроена: самые сильные из тех, кто в центр
Зоны стремится, доходят до выжигателя мозгов. Становятся зомби и назад бредут, нападая
на других, которые, как и они, до Монолита хотят дойти. Монолит для того и создан —
приманивать, это защита такая у Зоны. Самые сильные и умные, кто сможет выжигатель
пройти и Радар, — тех Монолит в оборот берет. Потом попадают в лаборатории под ЧАЭС.
Система одних убивает там, других кодирует на задания разные. Самым опасным Стрелок
был. — Шрам закрыл глаза. — Но сбой вышел. В любой сложной Системе они бывают. О-
Сознание пропустило его, когда он в плен попал, не поняло, что он — это он. От Стрелка
давно избавиться хотели. Его закодировали на убийство самого себя и назад в Зону
отправили.
— А ты что же? — спросил я, завороженный его равнодушным мертвым голосом…
— Я из солдат, из срочников. Сбежал от дедов, потом… Многое было. Я с Клыком и
Призраком как-то сцепился, теми, которые Стрелку помогали, когда он захотел узнать
правду о себе. Потом к Монолиту попал, а потом… — Он раскрыл глаза, повернул голову, и
я отпрянул, увидев, что зрачки его стали черными дырками. Другим, более высоким, почти
детским голосом Шрам произнес: — Мы заинтересовались пузырями. Они нарушают работу.
Они меняют Структуру. Они ведут наружу. Мы собираем сведения. Ты помог нам. Мы не
забудем. Мы ничего не забываем. Жди — найдем тебя.
— Ты чего?! - изумился Никита. — Шрам, эй, что с тобой?! Андрюха, чего он зенки
вылупил? Это что…
Голова сталкера упала на руки, и он замер. Покосившись на изумленного Пригоршню,
я прокричал:
— Медведь, эй!
Шрам поднял голову — глаза его стали прежними — и произнес обычным голосом:
— Что дальше будем делать? Не слушая, я повторил:
— Медведь!
— Химик, ты? — донеслось из-за насыпи.
— Как здоровье, Медведь?
— Это ты с той горы скатился?
— Кто ж еще? Он помолчал.
— А почему сверху по нам не шмалял?
— Да мне не из чего было.
Я услышал, как за насыпью сталкер громко и смачно плюнул — в звуке этом явно
слышалось презрение.
— Ты даже без ствола! — обвинил он.
— Ну! Как допер? Он опять плюнул.
— Ты безоружен! Я — всегда вооружен.
— И что с того? — крикнул Никита.
— Сидели б тихо, вы оба! Нет — лезут на рожон! Куда лезете?!
— Так за тобой следом.
— Идиоты! Я люблю идиотов.
— Почему?
— Вас легко убивать.
— Было бы легко, мы б сейчас не болтали тут. Воцарилась тишина, потом он вновь
подал голос:
— Вас трое осталось.
— Точно, до трех считать умеешь. А до шести?
— Умею. Нас — шестеро.
— Да, слишком мало, — согласился я, — нам вас легко убить будет.
— Уходите, Химик.
— Уходить? — удивился я. — Куда уходить?
За насыпью произошло движение, и Шрам с Пригоршней приникли к автоматам. Голос
капитана Пирсняка прокричал с акцентом:
— Отходите, дайте нам перебраться. Мы уйдем — потом вы уйдете.
Я покачал головой, хотя они не могли видеть этого.
— Шутишь, солдатик? Вы нас за собой не выпустите. Шестеро, говорите? Но из них
одна — девчонка, второй — шкет, который стрелять не умеет.
— Я есть умею стрѐлить! — выкрикнул Уильям Блейк.
— А ты молчи, иуда! — заорал на него Пригоршня. — Предатель!
— Я есть сделал это от любви, — растерянно ответил Уильям.
Я толкнул Никиту в бок, и он склонился ко мне.
— Поговори с ними. С Медведем, с капитаном… С Медведем лучше: расспроси, что
ему было нужно от Картографа, как тогда дело было. Может, не захочет отвечать, но ты все
равно тормоши его, спрашивай…
— А ты? — прошептал он.
— Я сверху видел кое-что… туда поползу, а ты их отвлекай. Появилась одна идейка,
сейчас нет времени рассказывать. Вернусь — у нас еще где-то минута будет. Тогда
растолкую. Ну, давай, не молчи!
— Медведь! — заорал Пригоршня. — А мы вычислили, кого ты в том домике на склоне
видел. Слышишь, умник?!
Я шепнул Шраму: «Нож у тебя есть? Дай сюда. И контролируй здесь». Получив
оружие, сунул ломик за ремень, прополз мимо сталкера и стал передвигаться за камнями,
вдоль подножия горы, с вершины которой недавно обозревал дно пещеры, — в
противоположную от военных сторону, краем уха прислушиваясь к разговору.
— Легко догадаться было, — ответил Медведь напарнику. — Даже такие идиоты, как
вы с Химиком, могли.
— Точно! — не стал спорить Никита. — И то, как ты, урод, ребят Курильщика
положил, — об этом тоже догадались.
— Он сам виноват. Надо было дать мне, что я просил, но людей своих не навязывать.
— Да он тебя просто хорошо знает. Хрен бы ты с ним барышом от поля артефактов
поделился.
— Полем? Каким… — Медведь вдруг хрипло рассмеялся. — Ты всерьез, Пригоршня?
Я не поле здесь искал!
Я отполз уже достаточно далеко, крики теперь звучали тише, да еще эхо разносило
голоса по пещере, будто перемешивая отдельные слова, отчего их трудно было разобрать.
— У Картографа пробойник и стрелка! — пояснил Медведь. — Я их увидел, когда в
первый раз сюда…
— Какие еще Стрелка с Белкой?
— Пробойник реальности. Не знаю, как назвать. А стрелку Картограф из артефактов
смастерил-. Вроде компаса, который показывает слабые места… ну, такие, где стоит
пробойник использовать. Можно самому пузыри создавать, можно с места на место по Зоне
перескакивать… Это ж могущество! Какое там поле, зачем, если ты такими вещами
владеешь?
— А, так вот для чего ты сюда снова пожаловал… Картограф ведь тебя спас в первый
раз — вывел отсюда, а ты, значит, так его отблагодарить решил?
Я преодолел уже две трети расстояния. Один из горящих прожекторов стоял
неподалеку от моей цели, и резкий белый свет его слепил глаза — я полз будто по
выцветшему черно-белому миру, попадая то в глубокие, как океан, тени, то в слепящий свет.
— Одного не пойму, Медведь! Как вы с Троповым здесь в первый раз прошли, мимо
чудищ всех этих? Да ты ж еще и раненый, он же тебя вез…
— А ты его видел? Он не как человек, он… Ни звери его не трогают, ни мутанты,
никто… Он мимо них… как проскальзывает, они не замечали ни его, ни меня, а если
замечали — отворачивали морды.
Что-то здесь не так, решил я. С чего Медведь такой словоохотливый? Он, вообще-то,
угрюмый мужик, может, не настолько диковатый, как Шрам, но все же. С чего он вдруг там
разливается соловьем, рассказывает все…
Я понял причину и застыл посреди черно-белого пространства, став одной из его теней.
До круглой дыры было совсем недалеко. Теперь я видел, что прожектор на покосившейся
треноге стоит почти точно над ней. Толстый кабель тянулся, завиваясь широкими кольцами,
к бассейну, исчезал в ртутной жидкости — должно быть, освещение было подключено к
источнику энергии где-то в лаборатории. Я лежал, замерев, лишь зрачки двигались из
стороны в сторону.
И наконец я заметил его: капитан Пирсняк полз вдоль бассейна.
***
Вот почему Медведь так охотно стал отвечать на вопросы: они, как и я, под
прикрытием разговора решили провернуть кое-что. Капитан — самонадеянный тип, не отдал
приказ солдату, сам пополз. Они знали: нас всего трое. Ему достаточно было обогнуть
бассейн, подобраться со стороны, откуда мы никого не ждали, и пристрелить одной длинной
очередью…
Он приподнял голову, глядя над бортиком в ту сторону, где остались Никита со
Шрамом. Воспользовавшись этим, я прополз немного в сторону, оказавшись под
прожектором. Дыра в полу была совсем близко: черная и бездонная.
Опустив голову, капитан вновь пополз — теперь нас разделяло лишь несколько метров.
На спине его была короткоствольная винтовка неизвестной мне модели, что-то модерновое,
навороченное, с рычажками и верньерами. Лежа на боку, лицом к водоему, я застыл, даже
моргать перестал. Прожектор гудел над самой головой, направив в сторону лаборатории
слепящий белый столб. Тот казался материальным — будто колонна из белоснежного
мрамора, опрокинувшаяся на бассейн, дальним концом упирающаяся в борт плавучего
сооружения и частично погруженная в серебряную воду. Нож Шрама я сжимал в правой
руке. Не армейский — просто большой выкидной нож на пружинке. Кривая рукоять удобно
лежала в ладони. Ломик был вдет за ремень на спине, чтоб не звякнул о камни, сейчас его не
достать так, чтобы капитан не заметил. Но он и не нужен, хватит ножа: когда Пирсняк будет
проползать между мною и бортиком, до которого всего-то полтора метра, выщелкну лезвие и
вобью ему между лопаток.
Противник остановился. В обычных условиях он бы давно заметил меня, но прожектор
слепил, делая пространство очень контрастным: трудно было понять, что находится вокруг,
потому что тени ломали очертания предметов, меняли их.
Мы застыли в метре друг от друга: я лежа на боку лицом к капитану, сжимая нож, он —
на животе, подняв голову. Я глядел на него, он — вдоль бортика. Я не дышал и не моргал.
Он чуть слышно посапывал, едва заметно раздувая крылья прямого тонкого носа. Я ждал
одного — чтобы он пополз дальше. Как только это произойдет, воткну нож ему в спину,
главное при этом не попасть по ружейному стволу, который сейчас, когда капитан поднял
голову, почти уперся в его затылок. Пирсняк прислушивался к чему-то, не шевелясь. Время
остановилось, изломанный черно-белый мир, контрастный и резкий, замер, погруженный,
как в соляную кислоту, в инфернальное гудение прожектора.
Клянусь всеми демонами Зоны: я не издал ни звука! Капитан не мог услышать — но он
вдруг обернулся и уставился мне в глаза.
И тут же перекатился на бок, подавшись ко мне, выдергивая пистолет из кобуры на
поясе. Я вдавил кнопку, замахиваясь. В ноже что-то сорвалось, клацнуло. На переносицу
Пирсняка обрушилась зажатая в кулаке рукоять: лезвие не выскочило. Пистолет уже был в
его руке, ствол поворачивался ко мне, и я, выпустив нож, вцепился капитану в запястье,
дернул изо всех сил и перекатил через себя.
Капитан выстрелил — звук был глухим, потому что ствол оказался зажат между
телами. Наши ноги ударили по треноге, одна из опор подогнулась, с хрустом переламываясь
в наиболее проржавевшем месте, там, где металл стал спрессованной рыжей трухой.
Оказавшись спиной к бассейну, прямо перед собой я увидел дыру, ведущую будто в
лишенный звезд космос или, быть может, за изнанку черно-белого мира. Слишком глубокая,
слишком бездонная… Может, она — не провал в пещеру, расположенную ниже, но конец
той трубочки, через которую выдули этот пузырь? Пробой, но ведущий не наружу, не в
Зону… в какое-то другое место!
Я толкнул Пирсняка, который очутился между дырой и мною, а он попытался ухватить
меня за шиворот. Капитан упал на спину, расставив руки и ноги, упираясь в края дыры.
Вырвавшись, я встал на колени и врезал ему кулаком в живот.
Капитан провалился. В последний миг он извернулся, хватаясь за край, но не сумел
удержаться и полетел вниз. Еще несколько мгновений его освещал проникающий сквозь
дыру свет; Пирсняк летел, как сорвавшийся с трапеции акробат, но глядел он не на меня —
повернув голову, смотрел куда-то в первозданную тьму с ужасом на лице, словно видел, как
чьи-то когтистые лапы тянутся к нему оттуда, — а потом тело пропало, мрак сомкнулся над
ним.
По животу текла кровь: пуля из пистолета прошла вскользь, распоров кожу. Прижав к
ране ладонь, я обернулся. Прожектор все это время медленно заваливался вбок, отчего тени
удлинялись, меняли очертания, и пространство вокруг будто сдвигалось, ломая структуру,
корежась, — а теперь он со звоном упал и перевернулся. Протянувшаяся от него гудящая
колонна света качнулась, сначала уперлась в бортик — казалось, сейчас она расплавит
камень, — затем сдвинулась, прочертив полосой сияния все пространство между бассейном
и стеной пещеры, после чего заскользила кверху и стала вертикальной, соединив дно с
далеким сводом.
Мигнула.
И погасла.
На другом конце бассейна два прожектора еще горели, но для меня, ослепленного, мир
погрузился во тьму. Не видя ничего, моргая слезящимися глазами, я рванул ремешки на
груди, бросил контейнер перед собой, стал отодвигать крышечки, припоминая, где лежит
нужный артефакт…
Раздались крики, застучал автомат — и смолк очень быстро, когда последние патроны
в рожке исчезли.
Голой рукой, понимая, что это может быть смертельным, я выхватил из ячейки
шрапнель. Из другой достал слизь, соединил их, сжал… Сколько у меня времени? Пять
секунд, три? Я-то собирался обмотать — шрапнель лозой, слизь прилепить сверху, как-то
закрепить на бортике… лоза позволила бы вернуться к напарнику со Шрамом, объяснить им,
что сейчас произойдет, приготовиться.
Глаза привыкали к новому освещению, и я различил фигуры, бегущие от насыпи к
груде камней. Налепил шрапнель на борт, схватив контейнер, вскочил и ринулся вдоль
водоема.
В обычных условиях шрапнель разлетается сотнями колючих комочков, пробивающих
сантиметровую доску. Но слизь заморозила реакцию с одной стороны артефакта, переместив
вектор приложения сил в противоположное от себя направление, так что когда шрапнель
сработала, это напоминало кумулятивный взрыв, направленный в бортик.
Артефакт взорвался, послав в воду и над ее поверхностью фонтан каменных осколков.
Успев набросить на плечо ремешок контейнера, я упал, тут же вскочил. Ломик выскользнул
из-под ремня, но я подхватил его на лету. По ртутной жидкости пошла волна, ударила в
плавучую лабораторию, едва заметно качнув ее, отхлынула…
С шумом вода устремилась наружу, покидая бассейн сквозь широкий пролом, клокоча,
развернула прожектор и утянула за собой — поток стал вливаться в дыру, куда провалился
капитан Пирсняк.
— Никита, туда! — что было сил заорал я на бегу, тыча рукой в сторону
лаборатории. — К ней давай! На палубу, слышишь!!!
Уровень жидкости уменьшился вдвое, вода продолжала стремительно покидать
бассейн. Я видел бьющиеся, как рыба в неводе, серебристые тела, видел плот с двумя
трупами — качаясь, он плыл мимо…
Раздался пистолетный выстрел, в ответ застучал автомат. Я вскочил на бортик. Дно
усеивали трущиеся друг о друга скользкими боками рыбопиявки, безглазые существа с едва
заметными тонкими плавниками и узкой пастью, полной мельчайших зубов-игл. Они
дергались, извиваясь, — мерзкая осклизлая масса, покрывшая бетонное дно.
Воды почти не осталось. Три или четыре фигуры уже бежали к лаборатории, и вдруг
одна из них с воплем упала. Тут же человека накрыла шевелящаяся груда тварей. Выдернув
ломик, я прыгнул с борта на плот, прокатился между мертвецами, выпал с другой стороны,
барахтаясь среди скользких влажных тел, которые чавкали и лопались подо мной, давя их
коленями и локтями, видя зубастые пасти прямо перед лицом, отмахиваясь ломом. Вскочил,
рванулся вперед, краем глаза заметив несущегося со всех ног Никиту, оттолкнулся от
бетонного дна, чуть ли не взлетев, переставляя согнутые ноги по вертикальному борту,
добрался почти до верхнего края и вцепился в стойку ограждения, как раз когда сила
тяготения рванула тело вниз.
Я повис на одной руке, сжимая ломик во второй. Напарник еще мчался по шевелящейся
массе, скользя, почти падая, а Медведь уже лез по штормтрапу, и позади всех тяжело бежал
Уильям Блейк, несущий Марьяну на руках.
Упершись ступнями в борт, я оттолкнулся и перебросил тело через ограждение. И
увидел то, что заметил с вершины каменной горы, чего невозможно было разглядеть снизу:
на середине палубы стоял пробойник реальности.
Глава 11
Глава 12
Послесловие автора
Значительная часть моего детства прошла в Чернобыле. Днепровская «Ракета»
отходила от Речного вокзала, проплывала плотину; четыре-пять часов - и вы на месте.
Очень хорошо помню высокий обрывистый берег, на котором стоял городок, и
противоположный — пологий, с лугами до горизонта, через которые протекало множество
мелких речушек: Старик, Старуха, Рачья… С местными пацанами мы ловили там раков и
рыбу — не удочками, это для городских туристов, но бреднем, прямоугольной сетью,
натянутой между двумя палками. Солнце жарило как сумасшедшее, ноги увязали в жирном
илистом дне, а слепни кусались больно, и все же это было восхитительно. Помню паром,
большой и неповоротливый, курсирующий между берегами Припяти, — он страшно
нравился мне и, как я понял уже много позже, «запал в душу», — а понял я это после того,
как заметил, что во многих придуманных мною историях так или иначе фигурируют
паромы, паромные переправы. Помню леса вокруг — какие там были леса! Они были
дремучи и заповедны. Вполне вероятно, что уже тогда в дальних чащобах обитали слепые
псы и крысиные волки, и на затерянных полянах расцветал жгучий пух. Я не очень любил
собирать грибы с ягодами, предпочитаю рыбалку, а вот взрослые собирали часто и
притаскивали домой полные корзины. Теперь всего этого должно быть еще больше, как и
рыбы. Только она уже двухголовая. Ягоды, наверное, светятся, а грибы ходят и
разговаривают.
Странно, но дом бабушки запомнился не слишком хорошо: одноэтажная постройка…
Водопровод есть, но сортир — деревянная будка во дворе… Лучше всего в памяти
сохранилась спальня, прохладное тихое помещение с высоченным бурьяном за окном,
множеством ковров и высоким, под потолок, книжным шкафом. В нем, кроме прочего,
стояло собрание сочинений Уэллса — пятнадцать томов, серо-синяя блеклая обложка,
тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года издания - и прошитые веревочкой стопки
древнего «Вокруг света». В том возрасте мне почему-то больше всего нравились «Когда
спящий проснется» и, пожалуй, «Война в воздухе»; «Машина времени» оставляла
равнодушной, а вот «Человек-невидимка» и «Остров доктора Моро» сильно пугали. Зато в
журналах были два романа, навсегда, как говорится, изменившие мой внутренний мир:
«Неукротимая планета» и «Пасынки вселенной». Оба в сокращенном варианте и с
шикарными - как мне казалось тогда — иллюстрациями. Уэллса мы спасли, прямо сейчас
все пятнадцать томов стоят на полке в шкафу за моей спиной (как-то мы даже проверяли
их дозиметром — не фонят), но вот что стало с журналами? Сгорели, утащены
радиоактивными бомжами на растопку или для других дел? Да и что с тем домом на
обрывистом берегу, с тенистым узким бульваром, где мы играли в футбол — я считался
чуть не самым худшим игроком среди юных чернобыльцев нашей улочки, хотя в городе, в
своем дворе, был лучшим, — есть ли теперь все это или разрушено? Бабушка давно умерла
от рака, во время химиотерапии она медленно сходила с ума, швырялась посудой и бредила.
Надпись на странице первого тома Уэллса гласит: «Внуку от бабушки Вали. Увлекаясь
фантастикой, умей видеть реальную жизнь и быть в ней реалистом». С назидательностью
этой дарственной может соперничать разве что ее банальность. Бабушка была красивой
женщиной, она воевала, вышла замуж: за бывшего заключенного Освенцима, одного из
немногих оставшихся после концлагеря в живых (я не помню имени деда, только то, что он
умер в Белой Церкви уже после 1986 года), от нее осталась куча медалей да вот Уэллс, все
остальное затерялось во времени и пространстве, исчезло навсегда. Хотя, по-моему, и
медали уже куда-то подевались, я давно их не видел.
Никаких сентиментальных чувств по тому времени, тем людям и тем местам нет.
Есть что-то другое… странное и трудноописуемое ощущение. Как и завещала бабушка, я
реалист: все это исчезло, его нет, вернее, сильно изменившееся, обветшалое и
полуразрушенное, оно существует где-то далеко, где я уже никогда не появлюсь, а в
прежнем виде осталось только в пространстве моей памяти. Но и там картины детства
постепенно бледнеют, гаснут из года в год, и вскоре, наверное, этот полный яркого летнего
солнца (ведь я ни разу не был в Чернобыле зимой или осенью) мирок исчезнет бесповоротно.
Теперь, когда уже есть возможность вернуться туда с какой-нибудь экскурсией, я не делаю
этого - и не сделаю никогда. Не хочу видеть, во что превратились те места. Лучше я
забуду их окончательно. Этот роман - способ прощания с ними, способ стереть
Чернобыль, дом и паром из памяти, сжечь их вместе со старенькой подшивкой журнала
«Вокруг света». Способ простой и, пожалуй, вульгарный, но, как я успел понять,
действенный.