1

Глава 1
14 августа 2007
Ветром принесло откуда-то несколько зеленых листочков, они
покружились в своем загадочном недолгом хороводе и приземлились
неторопливо у моих ног. Я сижу в саду на даче, уже середина августа,
жара стоит невыносимая, как в Африке, но здесь, среди деревьев, в их
щедрой мощной тени мне хорошо и прохладно, и мысли в голову
приходят ясные и четкие.
В этом году как-то не сложилось поехать отдохнуть к морю, и подруга
предложила пожить у нее на даче. Дача большая, места хватает всем.
Вот, даже кот Барсик имеет собственное спальное место в виде
огромного раскладного дивана в гостиной, который, конечно, не
раскладывают, но и так он себя вполне комфортно на нем чувствует. И я
чувствую себя очень спокойно здесь, хотя раньше не понимала, что
вообще можно делать целыми днями на даче. Ну хорошо, отоспишься
один, два, три дня, погуляешь в лесу часок-другой, а потом – что? Только
если есть, с кем провести приятно время, веселая компания, например,
или романтический герой–любовник, который действительно по-
геройски сможет развлекать тебя несколько дней или даже недель
подряд (не уверена, что такие еще остались в природе), тогда, конечно,
не поскучаешь. Но вот так, практически в гордом одиночестве, не считая
кота Барсика и мою периодически наезжающую подругу Лену, хозяйку
дачи, я не могла и подумать, что такое может произойти и что мне это
даже и понравится в чем-то. Хотя я здесь еще только второй день и,
скорее всего, нахожусь пока в стадии «отсыпания» и «отдыхания». Пока
все хорошо. Надолго ли?
15 августа 2007
Сегодня приехала Ленка. Я еще спала, когда она ворвалась в комнату,
вся какая-то взъерошенная, возбужденная, ее рыжие пушистые волосы
были вспушены еще больше, чем обычно, желтые глаза горели, как у
дикой кошки, она тараторила без остановки:
- Нет, ну ты подумай, ну ты только представь себе, какой хам, нахал!
Неуч невоспитанный! И откуда он такой взялся, недоросль в панталонах!
Болван!
И все в таком духе. Я, как могла, пыталась ее успокоить и выяснить,
что случилось. Но это было невозможно. Ее рот совершенно не желал
переходить в какое-либо другое состояние, кроме полной и безусловной
открытости.
Тогда мне пришла в голову, как оказалось впоследствии, очень удачная
 2

мысль. Я встала и отправилась на кухню, решив приготовить кофе и

отвлечь таким образом Ленкино внимание на что-то более приземленное
и менее драматичное, чем ее переживания по поводу некоего негодяя и
болвана, так поразившего ее воображение своим хамством и
невоспитанностью.
Я разлила кофе по чашкам, достала сухарики и джем и, не говоря ни
слова, молча села за стол, намереваясь приступить к завтраку. Лена
пришла на кухню вслед за мной, речь ее при этом не прерывалась ни на
единую долю секунды. Когда я накрыла на стол, аппетитный кофейный
аромат, похоже, привлек ее внимание, и она на секунду остановилась,
видимо, пытаясь осознать, каким образом вдруг появился
свежесваренный кофе и накрытый стол с завтраком. Потом она
посмотрела на меня, и в ее взгляде появилось понимание того, как же
все-таки это все произошло. Но одновременно она поняла, что ее
слушатель, то есть я, продолжает быть таким же благодарным, как и был,
и она приоткрыла рот, видимо, собираясь снова заговорить. Но я быстро
сориентировалась и пододвинула поближе к ней чашечку с
благоухающим ароматами всей Бразилии, Арабских Эмиратов, Турции и
моими светлыми надеждами кофе, на счастье, это оказалось сильнее ее
эмоций по поводу нахального идиота и болвана, и Лена отхлебнула
глоточек чудодейственного бальзама. И чудо свершилось! Ее желтые
горящие глаза стали опять янтарными, волосы пригладились, а ноздри
перестали раздуваться, как у скакуна, готовящегося взять барьер.
- Привет, - сказала я, как ни в чем не бывало, когда она отхлебнула еще
несколько глоточков кофе, - я и не ждала тебя сегодня, думала, ты на
выходные приедешь.
- Да я и сама так думала, - отозвалась она, с аппетитом запихивая в рот
сухарик со сливочным маслом и густым слоем абрикосового джема. Но
обстоятельства изменились. Шеф дал отгул. И – вот, решила приехать,
проведать, как вы тут. Барсик хорошо себя ведет?
- Он вообще очень вежливый и воспитанный господин. Мы с ним
отсыпаемся пока, до выяснения отношений дело не доходило.
- Да уж, не все могут этим похвастаться, я имею в виду воспитанность.
Ленка насупилась, видимо, вспоминая «невоспитанного нахала», но она
уже была сыта, напоена волшебным кофейным отваром, поэтому на
сильные эмоции у нее сил не осталось, организм был занят
перевариванием поглощенных сухариков, сливочного масла и джема
вперемешку с ароматным напитком. Поэтому она только раздраженно
махнула рукой, как бы отмахиваясь от набежавших мыслей, и
неожиданно предложила:
- Слушай, а ты не хочешь пойти прогуляться? Пойдем, побродим по
 3

лесу, может, грибы пособираем, приготовим настоящий дачный обед.

Пойдем?
- Пойдем, - сразу согласилась я. Мне уже хотелось отойти от моих
«отсыпаний» и «отдыханий» и немного взбодриться. Приглашение
Ленки было как нельзя более кстати.
Мы вооружились корзинками, на случай, если вдруг обнаружится
одинокий грибок, уцелевший после ежедневных набегов наших дачных
соседей, надели панамки, погода все эти дни стояла очень и очень даже
жаркая, почти тропическая, и отправились на прогулку.
Барсик, развалившийся на диване в прохладной гостиной, даже не
удосужился вильнуть хвостом в знак прощания или, не знаю, хотя бы
пошевелил одним из своих многочисленных усов. Ноль внимания, фунт
презрения, одним словом.
Перед лесом была небольшая березовая рощица, которую обязательно
надо пройти. Березки в ней росли на довольно большом расстоянии одна
от другой, поэтому не создавалось впечатления, что ты находишься в
лесу. Скорее, в городском парке, только под ногами была трава, а не
выложенные плитками дорожки. Мы быстро прошли эту рощицу и уже
готовились углубиться в лес, как вдруг Ленка ойкнула и пребольно
вцепилась мне в руку. Она смотрела куда-то вперед и немного влево. Я
пригляделась в направлении ее взгляда и увидела что-то, похожее на
матерчатую кепку синего цвета. Ничего странного, на мой взгляд, в этой
кепке не было, кепка как кепка, кто-то обронил, наверное, нечаянно.
Хотя я-то свою панамку нечаянно не роняю, да она и не упадет так легко
с моей головы, для этого ее, голову то есть, надо хорошенько потрясти.
Значит, голову владельца кепки тоже хорошенько потрясли, она же
упала, если только он сам ее, конечно, не выбросил. Вот так, шел себе,
гулял, и вдруг решил – не нужна мне эта кепка, выброшу-ка я ее лучше,
вот прямо здесь, в березовой роще, чтобы в лес ее с собой не тащить,
тяжелая больно.
Тут Ленка еще больнее ущипнула меня за руку, я бросила на нее
возмущенный взгляд и… увидела в ее глазах ужас. Она смотрела в том
же направлении, что и я, но не на кепку, а чуть-чуть правее. А правее
лежал тот, кому, по-видимому, и принадлежала синяя кепка. Он лежал на
животе, руки и ноги у него были неестественно вывернуты, он не
двигался.
«Синяя рубашка, в тон кепке», - машинально отметила я про себя
хороший вкус незнакомца. И в следующую секунду мы с Ленкой
понеслись назад, поочередно издавая леденящие кровь вопли ужаса. У
нас не было никаких сомнений в том, что лежащий в лесу мужчина в
голубой рубашке с раскинутыми в разные стороны руками и ногами был
 4

мертв. И умер он, скорее всего, не своей смертью, а насильственной.

Иначе, почему кепка была отброшена так далеко, не могла же она сама
туда добежать!
Мы вбежали как угорелые в дом, и Ленка почему-то тщательно заперла
дверь на замок. Заперев дверь, она прислонилась к ней спиной и тыльной
стороной ладони стала вытирать пот с лица, стекавший двумя
тоненькими струйками со лба и текущего дальше невинными ручейками
по щекам и шее.
Я тоже была как взмыленный мустанг, которого впервые пытался
оседлать наездник. Еще бы, бежали мы не медленно, а на улице за
тридцать градусов зашкаливает, это вам не шуточки.
- Татьяна, - сказала вдруг Ленка решительным голосом. Так она меня
обычно называла в очень серьезных и торжественных случаях, - надо
сообщить в милицию.
Я охнула. Милиция, о ней – то мы вообще не думали. А ведь
действительно, надо, дело-то серьезное, по всей видимости. Но, с другой
стороны, нас же потом в покое не оставят, начнутся все их бесконечные
протоколы, допросы, в общем, прощай, лето.
- Лен, а может, мы анонимно им об этом сообщим? А то ведь потом
замучают нас, еще и в свидетели могут записать, а там вообще
неизвестно, что за история приключилась, представляешь, если нас во
все это впутают?
- Да вообще-то мы уже сами с тобой во все это впутались, но, все-таки,
ты права. У меня, если честно, просто времени не будет этим
заниматься…
- Ну вот, и я о том же. А так – позвонили, сообщили, а там уж пусть они
сами разбираются.
- Хорошо, давай, неси телефон, сейчас я им позвоню.
Я сбегала за своим мобильником, Лена набрала 02, и после различных
автоматических включений добралась наконец до какого-то инспектора,
которому изложила всю историю, как на духу, и быстро положила
трубку.
- Ну вот, стал спрашивать мое имя, адрес и все такое, а я дала отбой, -
растерянно сказала она и в изнеможении сползла по двери на пол. Я
сидела на табуретке за кухонным столом. Мы молчали, мы были
потрясены, измождены, сил не было совсем ни на что. И даже не
заметили, как за окном стемнело и дома стало совсем темно. Тогда Ленка
поднялась с пола, включила свет, поставила чайник.
 5

- Давай, попьем чаю – и спать, - предложила она. – А то уже совсем

поздно. Завтра опять день будет.
Да уж, точно, опять день и опять солнышко, и лето, и все будет, как
обычно. Хотя нет, как обычно уже не будет, по крайней мере, это лето
обычным уже не будет, я это чувствую, оно будет совсем необычным, и
неожиданности еще только начинаются…

Глава 2
16 августа 2007
Сегодня я проснулась от света. Солнце было особенно щедрым и
поливало золотыми лучами все вокруг. Я открыла глаза и снова
зажмурилась от щедрости солнечного света. Солнечные потоки стекали
по стенам, обливали стулья и мебель, солнечные блики скапливались в
складках покрывал на креслах и оконных занавесках. Солнце было везде,
оно решительно хотело дать всем нам понять, кто же на самом деле в
доме хозяин. Да и не только в доме…
Послышались привычные скребки в дверь. Это Барсик пришел
пожелать мне доброго утра. Ему иногда приходят в голову такие благие
мысли.
Я встала, открыла дверь. Барсик вошел, лоснясь от благодушия. Он
мурлыкал так громко, что, казалось, эти хриплые звуки издает
таинственный невидимый компрессор, который притаился где-то в
уголке за дверью.
Барсик потерся об меня, оставив на моей пижаме огромный кусок
длинной черной шерсти, величественно проследовал на середину
комнаты, уселся и приступил к своему ежедневному обряду умывания.
День начинался как нельзя более благоприятно. Я умылась и
отправилась на кухню готовить завтрак. Когда по округе стало
разноситься ароматное благоухание сваренного мною кофе, в двери
показалась Лена с лохматыми волосами и заспанными глазами.
- Привет, - сказала она. – Голос был сиплый со сна, поэтому казалось,
что за нее говорит кто-то другой, как в дублированных кинофильмах.
- Привет, - ответила я радушно, - вот, садись, давай, завтрак уже готов, я
тут кофейку нам сварила.
- Здорово, - ответила Ленка чужим сиплым голосом, - кофе - это именно
то, что мне сейчас и нужно. Очень кстати. Она отхлебнула кофе из
чашки и замолчала, сосредоточившись на поглощении яичницы с
бутербродами. Да и я тоже после вчерашней прогулки ужасно хотела
есть, и яичница идеально подходила для наших голодных измотанных
желудков.
 6

- Слушай, - сказала вдруг Ленка, тщательно пережевывая бутерброд, -

давай пойдем сегодня в гости к нашему соседу справа.
- Давай, - соглашаюсь я, жуя яичницу, - а зачем?
- Ну как, зачем, узнаем, что и как, он вообще всегда в курсе всего,
расскажет, что за тусовка здесь в этом году собралась. А заодно, - Ленка
многозначительно замолчала и приподняла в вопросе рыжие брови, -
узнаем, чем вчера все закончилось. Мы же с тобой милицию вызвали,
если ты не забыла…
Конечно, не забыла, хотя очень бы хотелось, но никак не получалось,
синяя кепка и неестественная поза лежащего человека не выходили у
меня из головы, как я ни старалась их оттуда выбросить.
- Хорошо, давай, доедай и пойдем, - сказала я и стала потихоньку
убирать со стола и мыть посуду. Вообще я люблю мыть посуду, под шум
журчащей воды мысли сами собой выстраиваются в стройные ровные
ряды и начинают двигаться в особенном, плавном и гармоничном ритме.
Я, конечно, была очень напугана всем, что произошло с нами вчера.
Но, с другой стороны, меня одолевало нестерпимое любопытство. Кто
этот человек в голубой рубашке, что с ним произошло, почему он лежал
в лесу, что он там делал в одиночестве? Неужели собирал грибы?
Вопросов было много, они теснились в голове, мешая мыслям войти в
их обычное во время мытья посуды гармоничное и безмятежное
состояние. Пожалуй, теперь мне даже очень хотелось бы узнать
побольше о вчерашнем происшествии.
Я побежала в свою комнату собираться. Когда я вышла, Лена уже
ждала меня, одетая, накрашенная, в туфлях на каблуках и с маленькой
модельной сумочкой им в тон.
- Лен, - выдохнула я после небольшой паузы, во время которой созерцала
ее одеяние, - мы же на даче… Может, лучше выбрать прикид попроще?
- Вот еще! - мне показалось, что в тоне ее голоса послышались нотки
вызова. - Как считаю нужным, так и буду одеваться. И вообще, кто
сказал, как следует одеваться на даче? Может, уже создали специальную
дачную моду, а я еще ничего и не знаю об этом?
С этими словами она гордо встряхнула кучерявой гривой своих рыжих
волос и, открыв дверь, стала спускаться по ступенькам крыльца. Мне
ничего не оставалось делать, как только последовать за ней. Что-что, а
эпатировать она умела мастерски.
Мы вышли за калитку забора и, пройдя несколько метров, вошли в
калитку, которая принадлежала забору соседа. Нашим глазам открылся
 7

уютный ухоженный садик с цветочными клумбами. Посреди садовой

лужайки стояли огромные качели с матрасом вместо сидения, и мы
поняли, что именно здесь Ленкин сосед спасается от жары в душные
летние ночи. «Интересно только, а как он спасается от комаров в эти
душные летние ночи, когда он спасается от жары?», - подумала я. Но
додумать не успела, потому что на веранде показался сам хозяин
уютного садика, довольно молодой мужчина, на вид очень даже
симпатичный, лет тридцати пяти – сорока, загорелый, спортивного
телосложения, которое подчеркивалось футболкой поло и спортивными
шортами до колен, из-под которых виднелись загорелые мускулистые
икры. Он приветливо помахал нам рукой и стал спускаться со ступенек
крыльца в сад.
- Лен, - тихо позвала я, - а как его зовут, ты с ним на «ты» или на «вы»?
- Конечно, на «ты», - прошипела она. – Маловат будет, чтобы с ним еще
всякие церемонии разводить. Я сейчас вас познакомлю, не переживай.
- Привет, соседушка, - голос у соседа был не низкий и не высокий,
средний. Такой приятный, мило-певучий тенорок.
- Привет, Леш, - сказала Лена. – Вот, познакомься, моя подруга Татьяна.
Таня, это Алексей.
Мы приветливо поулыбались друг другу, и Алексей пригласил нас к
себе в беседку, она стояла чуть подальше в саду, поэтому я сразу ее и не
приметила, ее совсем не было видно из-за листвы деревьев, в которой
она утопала в буквальном смысле слова.
Я зашла в беседку и… обомлела от блаженного чувства прохлады,
завладевшего всем моим существом, от ногтей до кончиков волос. Мне
стало так хорошо, так спокойно и комфортно здесь, что я на какое-то
время даже забыла, зачем мы сюда пришли, что нам, собственно, еще
нужно, кроме волшебного, невесомого состояния блаженства, в которое
я вдруг погрузилась. Вывел меня из этого состояния голос моей подруги.
Она-то, видимо, уже не первый раз навещала своих соседей, и на нее
сказочная беседка не произвела такого сильного впечатления, как на
меня. Она деловито расспрашивала Алексея о его делах, надолго ли он в
этом году приехал сюда, как его работа, как родители. У нее было
достаточно информации, чтобы поддерживать светскую беседу еще
очень и очень долго. Но я-то знала, что ее, как и меня, волновало
вчерашнее происшествие, поэтому беседу надо было непременно
подвести к этому событию, но очень осторожно, чтобы не возникло
никаких подозрений. Я решила прийти ей на помощь.
- А что, - невинным голоском, но очень решительным тоном вмешалась я
в их разговор, - говорят, у вас здесь леса необыкновенные, грибных мест
 8

много. Вот, я все прошу Лену, - я бросила слегка обиженный

многозначительный взгляд в сторону Ленки, - чтобы она взяла меня с
собой по грибы, а она никак не соберется. То она устала, то жарко, то
еще что-то. А вы, Алексей, ходите в лес по грибы?
- Таня, пожалуйста, говори мне «ты», у нас с тобой не такая уж и
большая разница в возрасте, - отозвался он слегка обиженно. – А по
грибы я хожу, конечно, и люблю ходить, у нас их действительно здесь
много. Но вот вам одним, девочки, - тут Алексей сделал паузу и
приподнял левую бровь, - я бы ходить в лес не советовал. Особенно
после недавних событий…
Мы с Ленкой открыли рот и, не мигая, смотрели на него. Какие такие
недавние события? Если он имеет в виду то, что было вчера, так это
одно-единственное событие, значит, случилось еще что-то, что мы не
знаем? Вот это уже очень и очень интересно. Что случилось? Когда? Но,
опять же, надо быть очень осторожными. Ни в коем случае не
показывать свою горячую заинтересованность, чтобы его не напугать и
не спугнуть.
- Леша, - почти пропела Ленка так ангельски и нежно, что я даже
посмотрела на нее, чтобы убедиться, что эти звуки действительно
исходят от нее, - а ты не угостишь нас чем-нибудь прохладительным, а
то в наших горлышках от жары совсем пересохло. Все-таки тридцать
пять градусов – не шутка, правда?
- Да-да, конечно, сейчас принесу, - Леша засуетился, вскочил и пошел к
дому.
- Лена, - сказала я прерывающимся голосом, - ты понимаешь, что здесь
что-то нечисто? Происходит что-то совсем непонятное, я уже
запуталась…
- Не паникуй, - ответила Ленка серьезно и строго, - сейчас мы у него
узнаем все, что ему известно, а уж потом будем делать выводы.
Проблемы, Таня, надо решать по мере их поступления. Тебе известно это
правило?
- Известно, известно. Только вот чует мое сердце, что, как только мы
узнаем, что здесь происходит, вот так сразу эти проблемы и начнутся.
- Ну вот, тогда и будешь переживать. А сейчас успокойся и
сосредоточься. Мы зачем с тобой сюда пришли? За информацией. Вот ее
- то мы и будем собирать. А все остальное оставь на потом.
Она обернулась к дому: - А, вот и он, идет, несет нам водичку, чтобы
освежить наши поплывшие мозги. Ты все поняла? Возьми себя в руки!
 9

Я кивнула головой в знак согласия и постаралась отогнать как можно

дальше все посторонние мысли, мешающие нашему разговору с
Алексеем.
- Девочки, принес, что нашел, - он поставил на столик круглый поднос с
высокими фужерами, в которых шаловливо искрилась какая-то жидкость
золотисто – кремового цвета. Жидкость эта, судя по всему, была
прехолодная, потому что стенки фужеров запотели. Все это выглядело
очень и очень аппетитно.
- Леш, - Ленка облизнулась от вожделения, - скажи, пожалуйста, а по
какому такому случаю… ты нас шампанским потчуешь? Может,
случилось что, чего я не знаю? – С этими словами она взялась двумя
пальцами за тоненькую ножку фужера и чинно отпила глоточек игривого
прохладительного напитка.
- Ох, девчонки, случиться – то случилось, только совсем не то, что вы
думаете, все как-то совсем невесело… и непонятно, - он понуро опустил
голову, как будто от большой печали. Посидев так некоторое время,
Леша продолжил. – Помнишь, Лена, у нас здесь был такой староста
важный, председатель дачного кооператива, Кирилл Кириллыч,
солидный такой, серьезный дядя?
- Помню, конечно, - Ленка растерянно посмотрела на меня, - а что, он
разве уже не председатель? Мне казалось, им все были довольны.
- Ну вот, как оказалось, не все. Кирилла Кириллыча не выбрали на
последнем заседании комитета. А через два дня после этого он умер, -
Леша посмотрел торжественно на наши вытянутые лица и объяснил. –
Застрелился.
Мы с Ленкой ахнули и прихлебнули еще немного шампанского из
фигуристых фужеров.
- Леш, - жалобно протянула Ленка, - неужели Кирилл Кириллыч был
таким слабым человеком? Кто-кто, но он… никогда бы не подумала, он
очень любил жизнь!
- То-то и оно, - сказал Леша, - на самоубийство это все мало похоже.
Просто такая версия устроила всех, и милицию в первую очередь.
Тут мы обе опять ахнули и переглянулись, упоминание о милиции
вернуло нас к воспоминаниям о вчерашнем происшествии. Как там вчера
все закончилось?
- Но дело все в том, - продолжил Леша еще более загадочно, - что есть и
продолжение истории.
- Да ну? – изумилась Ленка, хотя я знала, что она была уверена, что Леша
 10

имеет в виду вчерашнее событие.

- И еще какое продолжение, - напустил туману наш собеседник. – Через
несколько дней после случая с Кириллом Кириллычем здесь объявилась
некая молодая женщина по имени Алла, она приехала сюда с маленькой
девочкой лет восьми, которая была прямо вылитая Кирилл Кириллыч,
только лет так на пятьдесят – шестьдесят моложе.
Вот это да! Такого поворота мы с Ленкой никак не ожидали. Вот тебе и
тихая дачная жизнь, ягоды, грибочки и всякие там цветочки…
- Леш, но у него же жена есть… дети взрослые, внуки… - растерянно
протянула Ленка.
- Ну и что - внуки, подумаешь, невидаль какая, одно другому не помеха.
Старикам тоже жить хочется, я его очень даже хорошо понимаю, - сказал
он. – Я другого не могу понять. Как он мог решиться и признать этого
ребенка своей дочерью? У девочки его фамилия и его отчество, то есть,
она - Кирилловна. Алла долго ни с кем не церемонилась, показала сразу
его жене метрики девочки, по которым он был ее законным отцом.
Наверное, у него свои соображения на этот счет, да и потом, он же не
собирался умирать. Поэтому версия о самоубийстве кажется такой
странной. Мне кажется, что человек, живущий в любящей семье,
имеющий молодую красивую любовницу, от которой у него горячо
любимый ребенок, настолько любимый, что он даже законно оформил
свое отцовство, не пойдет никогда на такой шаг. Слишком многое
удерживает его в этой жизни.
Мы с ним согласились и молча покивали головами.
- Скажи, Леш, - я решила придать нашей беседе более конкретный
характер, - а что, у Кирилла Кириллыча богатое наследство? Просто, как-
то странно все получается, если это не самоубийство, то кому и зачем
понадобилось его убивать?
- Вот это мне тоже хотелось бы узнать. Хотя, конечно, он был небедным
человеком. Бывший военный, генерал даже, по-моему. Один только
дачный участок его чего стоит. У него же чистого леса несколько
десятков гектаров огорожено. А дом какой он себе там отстроил, дворец
целый. Более подробно я не знаю, конечно, что у него там за имущество,
но то, что оно есть, это точно, у таких людей, как он, всегда есть
имущество. Но мы отвлеклись от сути моего рассказа, имущество
Кирилла Кириллыча – не самое главное во всей этой истории.
Мы насторожились и навострили уши.
- А что, Леш, там самое главное? – робко пролепетала Ленка.
 11

- Самое главное – это то, что после самоубийства или убийства Кирилла
Кириллыча очень странным образом умерла его сестра, Мария
Кирилловна, пожилая женщина, незамужняя, бездетная, она жила в доме
Кирилла Кириллыча… Ее смерть была странной, потому что она никогда
ничем не болела, это была очень здоровая женщина. И вдруг, каким-то
совершенно непонятным образом, она заснула вечером, а утром не
проснулась. Это произошло вскоре после кончины Кирилла Кириллыча.
Но самое главное – это то, что вскрытие показало, что она умерла из-за
остановки сердца. Почему –то все потом решили, что она съела что-то не
то и отравилась. Мария Кирилловна в тот день купила себе лапшу
быстрого приготовления, так вот, все почему-то решили, что именно
этой лапшой она и отравилась. Мне лично такая версия кажется, по
меньшей мере, сомнительной.
- Да уж, - выдохнули мы с Ленкой. Выдох был сильный, потому что все
это время мы слушали, затаив дыхание, и даже не замечали этого,
настолько невероятным казался рассказ Алексея. И самое невероятное –
то, что все происходит здесь, в тихой дачной гавани, утопающей в
золотой пыли скуки, щедро разбрызгиваемой жарким летним солнцем.
- Но и это еще не все, - продолжал Алексей, явно воодушевленный
впечатлением, которое произвел на нас его рассказ. Мы ничего не
отвечали, завороженные цепочкой зловещих событий, совершенно
необъяснимой и непонятной и потому еще более пугающей.
Неожиданно послышались голоса, они доносились из сада, видимо, к
Алексею кто-то пришел. Наверное, никогда в жизни у меня не возникало
такого сильного чувства досады из-за того, что прервали мой разговор. Я
посмотрела на Лену и поняла, что она испытывает точно такие же
чувства. Но ничего не поделаешь, придется смириться, обстоятельства
сложились именно так и в данный момент бытия они сильнее нас.
Леша встал и пошел посмотреть, кто к нему пожаловал. Я подумала,
что, возможно, нам лучше удалиться и прийти навестить Алексея в
другой раз. Но Лена, уловив мое намерение, крепко сжала мое запястье и
не дала подняться. – Сиди, - повелительно прошептала она и
выразительно посмотрела на меня, как будто давая понять, что самое
интересное еще впереди.
Я послушно осталась сидеть. В любом случае, интересно посмотреть,
кто там пожаловал, дома все равно делать сейчас нечего.
Алексей вернулся вместе с высоким худощавым мужчиной в
джинсовых шортах и белой футболке лет сорока и высокой женщиной с
короткой стрижкой примерно такого же возраста. Скорее всего, муж с
женой, между ними было какое – то неуловимое сходство, которое
присуще всем семейным парам, прожившим много лет вместе.
 12

Невозможно определить, в чем именно оно заключается, во взгляде или в

общем выражении лица, в стиле поведения или манере одеваться, но
совершенно очевидно, что супруги, прожившие вместе долгое время,
становятся как будто чем - то единым, и это единство проявляется
внешне, конечно, при условии, что у них гармоничные и мирные
отношения.
- Познакомьтесь, девочки, это Сергей Кириллович Звонков, а это его
жена Марина.
- Звонков? – переспросила Ленка удивленно.
- Да, Звонков, - ответил за Сергея Леша, - он сын покойного Кирилла
Кириллыча.
Я тихонько охнула и от неожиданности немного сползла под стол.
- Извините, - смущенно сказала моя подруга, - я так, от неожиданности
спросила. Примите мои соболезнования…
- Спасибо, - ответил приятным баритоном Сергей, - ничего страшного,
мы же с вами не были знакомы…
- Нет, - ответила Лена еще немного смущенно, - но вот отца вашего я
очень хорошо знала.
- Да, конечно, папу здесь все знали, он же столько лет у вас
председательствовал. Это я редко показывался, то работа, то дела всякие,
трудно было вырваться.
- А сейчас… полегче стало? – с невинным видом подковырнула его моя
подруга и прихлебнула шампанского из стройного фужера.
- В общем, да, - не заметил или сделал вид, что не заметил ее укола
Сергей. – А потом, обстоятельства так сложились, что мое присутствие
здесь совершенно необходимо, особенно моей бедной маме, которая до
сих пор никак не придет в себя от горя.
- Да, - вздохнул сочувственно Леша, - бедная Ольга Ивановна, ей сейчас,
наверное, тяжелее всех. Шутка ли, столько лет вместе прожили.
- Прожить – то прожили, но, как оказалось, от сюрпризов никто не
застрахован, - сказал вдруг Сергей совсем другим, жестким и даже
немного скрежещущим голосом. От милого бархатного баритона не
осталось и следа. – Папа – то наш, видите – ли, столько лет еще одну
семью содержал, эта молодуха ему и дочку народила, времени даром не
теряла, путана…
Неприличное слово звучало немного странно после бархатного
 13

баритонного вступления и в окружении представительного,

импозантного даже, облика самого Сергея. Но я подумала, что, пожалуй,
в сложившихся обстоятельствах его можно понять. Шутка ли, столько
всего произошло в его семье и за столь короткое время.
Марина тихо и незаметно взяла его за руку, как будто успокаивая и
одновременно призывая его держать себя в руках и не давать волю
эмоциям. Он в ответ слегка сжал ее пальцы, и на какие-то доли секунды
наступило молчание. Все о чем-то думали, каждый о своем, конечно, но
мне почему-то показалось, что у этого «своего» была одна и та же тема.
Ленка сделала мне знак, что пора уходить. Мы и вправду что-то
засиделись сегодня у Леши, пора и честь знать. Я и раньше бы ушла,
если бы Ленка меня не остановила. Хотя, конечно, она оказалась права,
вот, познакомились с сыном Кирилла Кириллыча, очень даже полезное
знакомство. Но, прежде чем уйти, Ленка не удержалась и спросила:
- Сергей, скажите, а чем вы занимаетесь? Знаете, я обычно легко могу
определить, кем человек работает. Но что касается вас… я в
затруднении.
Сергей засмеялся и сказал снова бархатным и милым баритоном:
- Я делец.
Мы с Ленкой от неожиданности замерли, я в это время как раз
собиралась допить свой прохладительный напиток, и так и застыла с
изящным фужером в руке, как на картинах фламандских мастеров, дама
с кубком, то есть с фужером.
- Как интересно… - попыталась я немного пошутить, - что вы делите,
если не секрет?
- Да все, - лицо Сергея расплылось в самодовольной улыбке. – Могу
поделить все, что ни пожелаете. Но при этом – всегда в свою пользу, как
говорится, дивиденты - мои.
Мы засмеялись, хотя на шутку его слова мало были похожи. Но кто
знает, может, у него такой юмор. Мы с Ленкой переглянулись и стали со
всеми прощаться. Леша пошел нас провожать.
- Спасибо тебе, Леша, за прием и за угощение, - сказала ему Ленка,
открывая калитку и пропуская меня вперед.
- Да не за что, девчонки, заходите, когда хотите. Вот, будет скучно – и
заходите, я всегда рад вас видеть.
- Ну, я –то здесь ненадолго, - ответила Ленка, - завтра уезжаю, а потом
уже только на выходные появлюсь. А вот Таня здесь до конца августа
 14

будет сидеть. Ты уж позаботься о ней, хорошо? А то она совсем одна

остается, не считая кота, конечно.
- Хорошо – хорошо, - сказал Леша, - я обязательно о ней позабочусь, - и
меня обдало синевой его ласкового и внимательного взгляда. Надо же, а
я и не заметила, какие у него красивые глаза, немного вытянутые к
вискам, такие удлиненно – овальные. И синие – синие, как небо в ясный
летний день…

Глава 3
17 августа 2007
Ленка уехала, но должна приехать на выходные. Два дня я опять буду
сама с собой. Интересно все-таки, что за человек лежал там, в лесу, когда
мы как угорелые примчались домой, от страха покидав наши корзинки и
позабыв даже, как нас зовут. Леша вчера ни словом о нем не обмолвился,
может, не успел просто, а потом пришли Сергей с Мариной, и при них он
уже не хотел ничего говорить. Хотя, возможно, он еще не знал об этом
происшествии. А было ли вообще происшествие? Как бы узнать…
Барсик в состоянии полнейшего и абсолютного блаженства развалился
на своем любимом диване, покрыв его почти целиком. Он лежал на
спине, передние лапы вытянуты кверху, задние книзу, пушистый хвост
почти доставал до подлокотника. Глаза полузакрыты в экстазе
безмятежного спокойствия. Ему, несомненно, было очень хорошо. А
меня не покидала уверенность в том, что этим летом что-то должно
произойти. Что именно, я не знала. Но чувство тревожного,
пульсирующего ожидания не покидало меня. Что касается синей кепки и
человека в синей рубашке, я решила, на свой страх и риск, прогуляться
до березовой рощицы, может, найду наши грибные корзинки, которые
мы там в страхе обронили. Поборов страх, я собрала все свое мужество и
решительно двинулась в сторону леса. Говорят, что преступник всегда
возвращается на место своего преступления. Меня же тянуло, как
магнитом, на место чужого преступления, если таковое имело место,
конечно. Именно это я и собиралась выяснить. А был ли мальчик?
Как оказалось, мальчик был! Еще издалека я увидела ограждения
вокруг знакомого уже до боли места, нескольких милиционеров и двух
мужчин в штатском, которые что-то напряженно изучали на земле.
Трупа уже не было, по всей видимости, его забрали еще вчера или даже
позавчера. Что же такое происходит здесь, в этом тихом дачном месте,
которое, оказывается, не такое уж и тихое? Но мне нужно забрать наши
корзинки, вот, очень удобная причина узнать, что же здесь произошло на
самом деле. В восторге от собственной находчивости я подошла к
одному из милиционеров и спросила, как можно более невинным
голосом:
 15

- Простите, пожалуйста, а можно мне… как-нибудь пройти туда?

Милиционер окинул меня сверху вниз слегка подозрительным
взглядом, видимо, не совсем понимая, зачем мне надо «туда», если «там»
все оцеплено и ограждено, и ответил не особенно дружелюбно, я бы
сказала, совсем нелюбезно:
- Туда нельзя.
- А почему, что случилось? – тон моего голоса стал еще более невинным.
- Ничего не случилось, просто нельзя, и все, - ответ милиционера был
исчерпывающе полным.
Нет, таким образом, похоже, мне ничего выяснить не удастся. Я
решила притвориться совершенной дурочкой и, как будто абсолютно не
понимая, что, возможно, произошло что-то очень серьезное и опасное,
продолжила свои приставания к милиционеру, хотя понимала, что он
ничего интересного мне не расскажет: - Просто мы гуляли с подружкой
здесь на днях и обронили свои корзинки. Вернее, мы их забыли, и я
сейчас хотела бы их забрать, - проговорила я скороговоркой, причем вид
у меня при этом, скорее всего, был на редкость глупый.
Милиционер, видимо, решил, что мне вообще не имеет смысла что-
либо объяснять и, свысока посмотрев на меня, повернулся спиной. Я
стояла беспомощно, понимая всю тщетность своих намерений узнать
что-либо, как вдруг моя одинокая жалкая фигура привлекла внимание
одного из мужчин в штатском. Он оторвался от своего занятия и
подошел ко мне:
- Здравствуйте, девушка. Вы кого-то ищете? – он улыбнулся, но слегка
прищуренные глаза со стальным блеском продолжали пристально и
изучающее смотреть на меня, видимо, пытаясь понять, что у меня на уме,
хотя, скорее всего, это у него уже стало профессиональной привычкой.
- Да нет, я никого не ищу. Я корзинки наши хотела пойти поискать, мы
их где-то здесь потеряли, когда с подругой по грибы ходили. А мне
говорят, что туда нельзя. Что, случилось что-то?
- Да, боюсь, что с корзинками вашими вам придется распрощаться, - он
сделал паузу, как будто прикидывая, стоит ли мне выдавать такую
важную информацию и, видимо, решив, что взять с меня особенно
нечего, тихо продолжил. – Здесь позавчера человека убили. Как раз
недалеко от ваших корзинок. Вот какое дело… - он опять замолчал.
Я сделала испуганное лицо и абсолютно невинным и чрезвычайно
наивным голосом сказала:
- Да вы что?! – и округлила как можно больше свои и без того круглые
 16

глаза, так, что они, наверное, стали похожи на небольшие блюдца. – Да

как это могло случиться здесь, в таком тихом дачном местечке?
- Дачное – то оно дачное, но вот тихое ли, это большой вопрос. Особенно
в последнее время много всего странного происходит в этом вашем
тихом дачном местечке, - человек в штатском загадочно покачал головой
и сделал очень многозначительную паузу. Я, конечно, не удержалась и
вставила в его загадочную паузу свой опять же простой и исключительно
невинный вопрос:
- Вы имеете в виду убийства?
Меня как будто пронзило насквозь сталью его цепкого изучающего
взгляда, но, буквально в следующую же секунду, ледяной холод стали
опять притаился в глубине глаз сыщика, сощурившихся снова в
снисходительной добродушной улыбке.
- Убийства? – переспросил он невинно и удивленно, прямо почти как я. –
А какие убийства? Что, было еще какое-то убийство, а я ничего об этом
не знаю?
Да, на сей раз, похоже, не сработало. Я повернулась, собираясь
уходить.
- А вообще, девушка, - обратился он ко мне напоследок, - я бы не
советовал вам одной по лесу бродить. Всякое может случиться, знаете
ли.
- Да? – я резко обернулась. – А что, например?
- Я не провидец, но, судя по всему, здесь может произойти все, что
угодно.
- Почему вы так думаете?
- Потому что я не понимаю логики происходящего. А когда нет логики,
обычно случается много необъяснимых явлений.
Я сделала глубокомысленный вид, как будто осмысливая сказанное им,
на самом деле честно пытаясь понять ход его мысли. Но единственное,
что мне было ясно – это то, что человек в штатском так же, как и я,
совершенно ничего не понимает в происходящем. Единственное его
преимущество передо мной заключалось в информации, которой он
владел и которая, несомненно, была более полная, чем та, которой
владела я. Вот если бы можно было как-нибудь выведать ее у него…
Внезапно мне пришла в голову одна идея…
- Скажите, а вам действительно очень важно знать, что на самом деле
здесь происходит?
 17

- Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

- Просто… Мне кажется, что я могла бы вам помочь.
- Помочь? Вы мне? Но… каким образом?
Если честно, я сама не очень хорошо представляла, каким образом я
могла бы помочь ему. Но… попытка не пытка, в конце концов!
- Меня здесь мало кто знает, я живу у подруги, на ее даче. Я могла бы…
войти в доверие к тем, кого вы подозреваете, например. И так можно
было бы собрать много нужной для вас информации.
Человек в штатском скептически смотрел на меня, прищурившись.
Разглядеть, что скрывалось за этим прищуром, было совершенно
невозможно, лишь иногда сквозь прищур прорывались леденящие кровь
стальные блики.
- Полезной для нас информации, - повторил он механически мои
последние слова. – Скажите, а как вас зовут?
- Таня.
- Очень приятно. Владимир. Скажите, Таня, а почему вы хотите
помочь… нам? Может, существует ваша личная заинтересованность в
этом… деле?
При слове «дело» его глаза слегка приоткрылись, обдав меня целым
залпом обжигающих стальных бликов. Я даже поежилась слегка от его
взгляда. А и правда, зачем мне все это надо? Вместо отдыха на
приключения потянуло? Может, потому, что мы с Ленкой каким-то
образом, не желая и совершенно не ожидая того, оказались втянутыми во
всю эту историю как нечаянные свидетели? Или что-то заинтриговало
меня во всей странной череде на первый взгляд совершенно
необъяснимых происшествий? На первый взгляд… Но ведь должен быть
и взгляд изнутри, который обязательно прольет свет на мрачную
загадочную историю. Вот эти свои мысли я, как могла более невинно и
наивно, изложила Владимиру, умолчав, конечно, о нашем невольном с
Ленкой участии во всей истории. Он молча выслушал мои доводы, не
переставая скептически меня осматривать. Я замолчала, не зная, что еще
сказать. Он тоже молчал. Потом сказал:
- Ну, хорошо. Допустим, я соглашусь. Хотя совершенно не представляю,
как на это на все отреагирует мое начальство. Что дальше? У вас есть
план? Что вы намерены предпринять?
Плана у меня не было. Я даже не совсем ясно представляла, каким
образом и к кому собственно я собиралась входить в доверие и как я
могла узнать эту самую полезную информацию. Но вслух я решила
 18

своих сомнений не высказывать и сказала только:

- Плана у меня пока нет, да его и не может быть, сначала мне нужна
информация. Дайте мне информацию, и я разработаю план. По мере его
выполнения я буду вас подробно информировать, где, с кем, когда и о
чем я говорила и что мне удалось выяснить.
- А какая именно информация вас интересует?
- Любая, имеющая отношение к делу.
Он задумался на долю секунды, потом сказал:
- Хорошо, я готов ответить на ваши вопросы, но только после того, как
вы дадите мне письменное обязательство о неразглашении.
- Согласна!
- Ладно, идемте со мной, - и он пошел по направлению к милицейскому
джипу. Я следовала за ним, постепенно начиная осознавать, что все это
мне совсем не снится, а происходит на самом деле и что я, кажется,
впутываюсь во что-то слишком серьезное для простого дачного
приключения. Но самым странным было то, что, даже понимая весь
риск задуманного предприятия, я все равно была полна решимости
участвовать во всем этом мероприятии, которое, несомненно, сулило
неприятности и было чревато многими непредсказуемыми
последствиями.

Глава 4
18 августа 2007
Спала я беспокойно. Мне снилось, что я, еще совсем маленькая
девочка, ребенок, забралась из любопытства в старый
полуразвалившийся дом. Мне уже давно хотелось туда забраться,
развалины чьей-то чужой, загадочной жизни неумолимо притягивали
меня к себе. И вот, наконец, я внутри. Полумрак. Сквозь щели в стенах
просачивается слабый свет, придающий предметам мягкие,
приглушенные очертания. Не обнаружив в комнате ничего,
заслуживающего внимания, я решила подняться наверх, на чердак. На
чердаке – очень темно, совсем темно. Когда я переступила порог
чердака, я даже зажмурилась от темноты, как будто это был яркий свет.
Но потом все-таки открыла глаза и стала пристально вглядываться в
душный, черный сумрак, пытаясь что-нибудь там разглядеть. Но у меня
ничего не вышло. Впереди – только абсолютно черное, непрозрачное
пространство, пыльное, почти осязаемое. Мне захотелось уйти, убежать
от этой черноты, но оказалось, что даже отвернуться от завораживающей
глаз черной тьмы совсем непросто. Черный, плотный квадрат чердачного
воздуха неумолимо притягивал взгляд, засасывая и затягивая его в свои
 19

глубины. Я с ужасом обнаружила, что не в состоянии отвести взгляд от

таинственного квадрата, словно магнитом притягивающего меня к себе.
Взгляд мой, не находя точки опоры, беспомощно метался, не имея
возможности вырваться из магического четырехугольника. Вдруг, в
самом центре черного квадратного чудовища, я заметила маленькое,
расплывчатое фиолетовое пятнышко. Пятнышко это сначала было
крохотным, но потом оно стало увеличиваться, расплываться, пока
совсем не лопнуло, сохранив лишь крайние свои очертания. Эти
очертания теперь обрамляли пятно зеленого, а потом изумрудного цвета,
светящегося и переливающегося на фоне мрачного небытия, его
окружающего. И только благодаря изумрудному пятнышку, этому
проблеску жизни на фоне черного, душного небытия, мне удалось
преодолеть притяжение чердачного пространства. Резко отпрянув назад,
я чуть не упала, споткнувшись о ступеньки лестницы, ведущей с чердака
вниз. Я торопливо спустилась по ней, прошмыгнула сквозь щель в
покосившихся стенах дома на улицу.
Неожиданно ослепительно – белая пелена опустилась и заполонила все
пространство вокруг меня. Она была такая невозможно белая, что я
закрыла глаза, чтобы не ослепнуть и… услышала где-то вдалеке тихое
журчание. Это журчание становилось все ближе и все громче, пока не
превратилось в громкий и назойливый шум, похожий на рокот
работающего автомобильного мотора. В какой-то момент я открыла
глаза, чтобы понять, что же в конце концов происходит, и увидела…
спину Барсика, вытянувшегося во всю длину своего могучего тела. Судя
по всему, он уже долго пребывал в этом положении, потому что успел
заснуть, вольготно привалившись спиной к моему боку. Все вокруг было
залито солнцем, переливалось золотыми бликами солнечных лучей. Я
поняла, что нахожусь по-прежнему в своей комнате на Ленкиной даче, и
мрачный чердак, со всеми его цветовыми и световыми переливами, мне
просто приснился, хотя, может, и не просто, если учесть все
происходящее со мной в последнее время, но, в любом случае, это был
сон, а не явь, что уже было хорошо. Я тихонько, чтобы не разбудить
Барсика, поднялась и пошла на кухню. Мне просто необходимо было
выпить сейчас чашечку крепкого кофе, чтобы хоть немного привести
свои мысли в порядок. Владимир вчера заставил меня подписать какое-
то заявление о неразглашении. Но ничего конкретного он мне не сказал.
Скорее всего, ему нужно доложить обо всем вышестоящим начальникам.
Совершенно непонятно, зачем я во все это впутываюсь, вроде приехала
отдыхать, отсыпаться, наслаждаться тихой дачной жизнью, а вместо
этого… очень странно, я же вообще никогда ничем таким не увлекалась,
даже, скорее, наоборот, старалась держаться в стороне от всяких
запутанных и непредсказуемых предприятий, а тут, надо же, какое
рвение, еще и сама напросилась, меня никто особенно и не приглашал.
 20

Да, я сама на себя не похожа, что это со мной происходит? Может, на

меня так подействовали синие глаза Алексея?

При воспоминании о симпатичном Ленкином соседе странные теплые

волны прошли по всему моему телу, сначала еле ощутимые, потом все
более и более глубокие. Они шли изнутри и исчезали где-то в районе
солнечного сплетения, согревая меня изнутри, хотя мне и так было
жарко, термометр зашкаливал за тридцать, я расстегнула верхние
пуговицы рубашки, потому что вдруг стало нечем дышать. Жарко, очень
жарко!
Кофе сварился, в воздухе появились примеси утреннего наслаждения.
Я налила себе кофе, вдохнула аромат, идущий из чашки, и отпила
небольшой глоточек. Мысли постепенно собирались в некое подобие
системы, не совсем стройной, но более – менее логически оформленной.
Волею судьбы и собственного неразумия, если не сказать глупости, я
оказалась втянутой в запутанную и опасную ситуацию, из которой
теперь надо как-то выпутываться. Каким образом только лучше это
сделать? Есть, конечно, самый простой способ – позвонить и сказать, что
я передумала и не хочу принимать никакого участия во всем этом
расследовании. Это легко, потому что ни в какие подробности меня пока
не посвящали. Но меня этот способ почему-то не устраивал. Вернее, я
знала, почему: мне хотелось участвовать в расследовании. Все, что так
или иначе было связано с этим делом, вызывало у меня самый жгучий
интерес.
То есть я на самом деле хотела быть втянутой во все это. Выпутаться,
конечно, хотелось, но так, чтобы при этом успеть разобраться во всем
происшедшем и происходящем. Значит, надо составить четкий
конкретный план, надо совершенно отчетливо представлять себе все свое
дальнейшее поведение, продумать, с кем как себя держать и о чем вести
разговор. Да уж, вот порадовался бы моя мама, если бы узнала, она
столько усилий потратила, чтобы научить меня играть в шахматы, и все
безрезультатно. А тут целая партия разыгрывается вживую, а ошибка
может стоить головы… Я только сейчас осознала, насколько опасно то,
что я задумала, мурашки пробежали по коже, но я все равно была полна
решимости выполнить задуманное.
После очередного глоточка кофе в голове постепенно стало
прорисовываться какое-то подобие плана действий. Подобие, да к тому
же очень приблизительное, потому что для более конкретного его вида
мне необходимы были все факты, которыми я пока не располагала.
Прежде всего обязательно нужно будет познакомиться с женой Кирилла
Кириллыча, что, как мне кажется, сделать будет несложно, поскольку я
 21

уже знакома с его сыном. Но это только первый шаг. Мне обязательно и
во что бы то ни стало нужно будет подружиться с Аллой, стать ее
близкой если не подругой, то хотя бы приятельницей, чтобы иметь
возможность запросто появляться у нее в доме, не вызывая подозрений.
Вот это уже будет посложней сделать, тем более, что все местное
сообщество, похоже, не слишком ей симпатизирует.
Стук в дверь прервал мои мысли, довольно умные, как мне казалось, и
я пошла открывать дверь.
К великому своему волнению и смятению, за дверью я обнаружила
Алексея. На нем была футболка ярко-синего цвета, на ее фоне его глаза,
казалось, светились изнутри синевой.
- Привет! – сказал он, совершенно не обращая внимания на мое явное, я
была уверена, замешательство. – Как жизнь?
«Знал бы ты, - подумала я, - обо всем, что происходит в моей жизни». Но
вслух также весело и, как ни в чем не бывало, ответила!
- Хорошо, даже прекрасно! А ты как?
- Да, я тоже, все нормально у меня. Кажется, пахнет вкусным кофе… - он
потянул своим точеным аристократическим носом воздух и зажмурился,
как бы от ожидаемого неописуемого блаженства.
- Ой, извини, я тебя на пороге держу, - спохватилась я и пригласила его
зайти, пропуская вперед и закрывая дверь за его спиной. – Идем, я как
раз собиралась завтракать.
- Да, завтрак – это хорошо, - весело отозвался Леша. – Особенно после
активных занятий спортом с утра пораньше.
- Это как понимать? – удивилась я.
- Вот так и понимать, - еще веселее ответил он, - я сегодня встал рано и
решил, почему бы мне не заняться спортом, побегать, например,
попрыгать, зарядку поделать.
- Здорово! – если честно, таких активных действий я от него не ожидала,
хотя он, конечно, был скорее спортивный, чем неспортивный.
- Между прочим, очень повышает тонус. Советую! – он со значением
оттопырил мизинец правой руки, поднося ко рту чашечку с моим
фирменным ароматным напитком, отпил и выдохнул с наслаждением. –
Здорово, просто восхитительно вкусно! Научишь меня готовить такую
вкуснотищу?
- Пожалуйста, с удовольствием. Хотя, в общем, секрета никакого
 22

особенно и нет. Кофе, сахар, вода, немного души…

- Вот, в этом и есть секрет! В душе… Душа должна быть светлая и
добрая.
- Леша, ты что, хочешь сказать, что у меня душа светлая и добрая? –
вырвалось у меня, и я сама смутилась от своих слов.
Он, как мне показалось, тоже немного смутился, но совсем немного, на
его загоревшем лице нельзя было разглядеть, покраснел он или нет и,
чтобы скрыть свое смущение, как я подумала, быстро сказал: - Это не я
хочу сказать, это результат говорит сам за себя. Кофе просто
божественно вкусный!
Я достала из холодильника все, что нашла подходящим для завтрака:
масло, варенье, сыр. Надо сказать, что с таким аппетитом я ни разу в
жизни не завтракала. У Алексея была способность всему придавать
особенную красоту и притягательность. Обычные сухарики с джемом,
которые я ела на завтрак ежедневно, сегодня вдруг приобрели
совершенно особенный вкус и аромат. Что это значит, что у него тоже
душа особенная? Или что они у нас родственные?
Последнее предположение было особенно приятно, и я немного
углубилась в него, на какое-то время отвлекшись от разговора. Поняла я
об этом по вопросительному взгляду Леши. Он о чем-то спросил меня,
по-видимому, и ожидал ответа на свой вопрос. Не зная, что ответить,
потому что я не знала, о чем он меня спрашивал, я наугад протянула:
- Да…
- Очень хорошо! – обрадовался Леша. – А то одному как-то не очень
хочется идти, я ведь их не совсем хорошо знаю, а вот с компанией будет
даже весело. Я тогда зайду за тобой часов в шесть вечера, у них там это
все на семь намечается, пока дойдем, идти пешком надо будет, туда ни
на каком транспорте не доедешь, если только на велосипеде…
- Ничего страшного, - быстро ответила я, - пойдем пешком. – Просто
надо будет пораньше выйти.
- Ну вот, я и говорю, выйдем за час, как раз успеем. Они, кстати,
недалеко от дома Кирилла Кириллыча живут. Можем потом Сергея и
Марину проведать, как они там.
Я быстро сообразила, что все это мероприятие как нельзя более кстати.
Надо теснее общаться с местным обществом, иначе моя миссия обречена
на провал. Хотя я бы все равно с ним пошла, и без миссии. Я думаю, что
готова была с ним идти хоть на край света.
Леша посидел еще некоторое время и ушел. Я стала убирать со стола,
 23

постепенно осознавая свою полную неготовность к сегодняшнему

выходу. Мне даже надеть нечего, я ничего такого с собой не брала, это
просто даже смешно было – брать с собой на дачу вечернее платье, в
буквальном смысле «курам на смех». Я представила себе, как иду по
проселочной дороге в вечернем платье, а куры меня провожают
довольным кудахтаньем, и настроение у меня резко улучшилось. Надо
пойти посмотреть, может, у Ленки в шкафу что-нибудь есть подходящее.
С этими мыслями я направилась в Ленкину спальню. Неожиданно
зазвонил сотовый.
- Алло, Таня?
- Да.
- Здравствуйте, это Владимир.
От неожиданности у меня что-то екнуло в животе, и почему-то вспотел
затылок.
- Здравствуйте, Владимир.
- Таня, скажите, мы могли бы с вами сегодня встретиться?
- Да, конечно, но лучше пораньше, потому что вечером я буду занята.
- Отлично, меня это вполне устраивает. Я мог бы заехать за вами через
часок.
- Хорошо, заезжайте. Но… может, лучше нам где-нибудь встретиться,
чтобы не привлекать ничьего внимания? А то соседи увидят, пойдут
разговоры всякие.
- Да, возможно, вы и правы. А где мы могли бы с вами встретиться?
- Давайте у пожарной каланчи. Там место безлюдное и домов нет
поблизости.
- Договорились, через час у пожарной каланчи.
- Хорошо.
Я положила трубку и без сил опустилась на стул. Боже мой, ну куда я лезу,
зачем мне все эти приключения? Отдыхала бы себе тихонько, вот, с Лешей
бы общалась, закрутила бы с ним роман дачный, все спокойно, тихо, по-
летнему. Куда я впутываюсь?
Я задавала себе эти вопросы, хотя прекрасно знала, что, конечно, пойду на
встречу со следователем и доведу свою миссию до ее завершения, каким бы
оно ни было. Какая-то неодолимая сила, сильнее голоса благоразумия,
задававшего мне все эти вопросы, влекла меня, и не было никаких сил,
способных остановить меня и удержать от выполнения задуманного.
 24

Глава 5
Я еще издали увидела синий джип, поджидающий меня, как мы
условились, у пожарной каланчи. Место здесь действительно совершенно
безлюдное, вечером я бы не решилась прийти сюда одна на прогулку.
Каланча возвышалась в гордом одиночестве посреди пустынного безмолвия,
и только легкий ветерок изредка составлял ей немую компанию. Даже слегка
поежилась, представляя, как я здесь прогуливаюсь темным дождливым
вечером и поблагодарила Бога за то, что этого никогда не случится. Хотя, как
говорится, «никогда не говори никогда». Бр – р - р…
- Таня! – Владимир вышел из машины и направился ко мне навстречу. Я
помахала ему рукой и ускорила шаг, стараясь не позволять больше нелепым
мыслям по поводу пожарной каланчи приходить мне в голову.
- Здравствуйте! – сказал Владимир, приблизившись ко мне. Он был гораздо
более приветлив, чем в нашу первую встречу. И я подумала, что это,
конечно, неспроста. Что-то им от меня нужно. Хотя понятно, что, сама же
вызвалась…
- Здравствуйте, Владимир, - ответила я как можно более оптимистично и
слегка вопросительно. При этом я приподняла брови и слегка округлила
свои и без того круглые глаза. "Интересно, что он обо мне думает? -
вдруг промелькнула в мозгу шальная мысль. - Наверное, принимает за
идиотку. Если это так, то я его прекрасно понимаю".
Владимир уловил мой легкий вопросительный намек, который,
впрочем, не понять было сложно, подошел ко мне почти вплотную,
развернулся, взял меня под руку и легко, но настойчиво повел по
направлению к джипу.
- Я хочу показать вам кое-что, - тихо сказал он. - Я переговорил с
начальством, и мне разрешили привлечь вас к участию в расследовании.
Дело очень запутанное, много непонятных моментов, поэтому участие
светского элемента, то есть вас, может внести ясность. Видите - ли..., я,
то есть мы, располагаем информацией, которая пришла извне, то есть
объективными фактами, но вот информации личного, субъективного
характера у нас почти нет. А дело это очень и очень тонкое, деликатное,
тут главное - не наломать дров, здесь осторожность нужна, чтобы никого
не спугнуть, но клубок распутать.
Я некоторое время честно пыталась понять, что он хочет мне сказать.
Но не смогла, слишком туманно, слишком отвлеченно и как-то
совершенно абстрактно. Нет, со мной нельзя так разговаривать, дело
серьезное, и я многим рискую. Если им действительно нужна моя
помощь, то пусть расскажут мне все, что им известно. Иначе я не
участвую в их авантюрах, я же человек, а не робот, в конце концов!
 25

- Владимир, - я решила быть предельно вежливой и корректной, - а вы

представляете себе все риски, на которые я иду? - Он хотел что-то
ответить, но я не дала, надо было сказать ему все, что я хотела. - Я иду на
очень большие риски, может быть, даже смертельные!
Он опять хотел что-то сказать, но мне надо было договорить:
- Вы сами сказали, что дело сложное и запутанное, требует огромной
осторожности и внимания, это так?
Он согласно кивнул.
- И я, наверное, ваша единственная надежда раскрыть это дело.
Он опять встрепенулся, собираясь ответить, возразить, как мне
показалось, и я слегка "пригладила" свои слова:
- Ну, если не единственная, то все равно надежда, что вы сможете,
наконец-то, докопаться до истины.
Владимир согласно закивал головой.
- Так вот, Владимир, в таком случае, мне кажется по меньшей мере
странным, что вы, посылая "светский элемент", то есть меня, штатского
человека, не имеющего никакого отношения к вашему ведомству и
исключительно по доброй воле вызвавшегося помочь вам раскрыть
преступление, которое вы раскрыть не можете, как вы только что сами
признались... - я сделала паузу и посмотрела на него в упор.
Он удрученно покивал головой, то ли в знак согласия, то ли от
расстройства, что они никак не могут найти преступника. Я решила, что
согласие меня устраивает больше и продолжила:
- Мне очень странно, что вы, Владимир, посылая меня на это серьезное
дело, продолжаете говорить со мной какими-то странными намеками и
туманно - философскими умозаключениями. Я не понимаю ничего из
того, что вы мне только что сказали, и я отказываюсь от любого
сотрудничества с вами, если вы сейчас же не расскажете мне обо всем,
что вам известно об этом деле. Вы должны рассказать мне все, вплоть до
мельчайших подробностей, потому что только так я смогу в критический
момент выбрать манеру поведения, которая бы соответствовала
конкретной остановке, подобрать нужные слова и темы для разговора…
Я перевела дыхание, и мои широко раскрытые от неожиданности
собственной смелости глаза встретились с внимательно смотрящими на
меня в упор серыми щелками глаз следователя, щелки эти в этот раз
были шире, чем обычно. Какое-то время мы оба молчали. Я тихонько
переводила дух, постепенно возвращаясь в свое обычное состояние
философского созерцания действительности, а Владимир, как мне
 26

показалось, что-то напряженно обдумывал. Наконец он изрек:

- Хорошо. - И видя, что я уже набираю в легкие воздух, чтобы забросать
его очередной партией вопросов, торопливо добавил. - Пожалуйста,
идемте со мной в машину, я не хочу, чтобы кто-то увидел нас вместе.
Идемте со мной, я обещаю, что отвечу на все ваши вопросы. Слово
офицера.
Офицера? Ничего себе, а ходит в штатском для прикрытия. Ну
конечно, в милиции у всех есть звание воинское, без звания
милиционеров не бывает.
Я решила его послушаться и смирно позволила довести себя до машины.
В ней, кроме шофера, сидел какой-то пожилой полный мужчина, тоже в
штатском. Но меня не проведешь, наверняка тоже со званием, да и
выправка у него была военная, это сразу бросалось в глаза.
- Вот, познакомьтесь, Таня, - сказал Владимир, - это Антон Иванович,
мой начальник. Он специально приехал со мной, потому что хотел с
тобой познакомиться. Антон Иванович, это Таня, та самая.
Я вопросительно посмотрела на него, молча требуя объяснений по
поводу «той самой», но он сделал вид, что не заметил моего вопроса и с
улыбкой скосил глаза в сторону Антона Ивановича, как бы давая понять,
чтобы все вопросы я задавала ему. Ну и фрукт! Долго же его
тренировали, наверное…
Антон Иванович, прищурившись, почти также, как Владимир,
внимательно смотрел на меня. «Это у них, видимо, профессиональное», -
поняла я неожиданно.
- Скажите, Таня, - наконец он решил ко мне обратиться, - а почему вы
вдруг вызвались нам помочь? Может, у вас есть какая-то личная
заинтересованность в этом деле?
Ну вот, приехали! Я по-настоящему искренне стала жалеть, что
ввязалась во всю эту историю. Что же теперь делать? А если просто
вскочить и убежать? Я посмотрела в сторону выхода и увидела справа от
себя Владимира, изо всех сил пытающегося приветливо улыбаться, но
вместо этого обнажающего свои сероватые зубы и часть розовых десен, а
слева от меня сидел милиционер, по-видимому, охраняющий Антона
Ивановича. Ну и всех остальных заодно. Мне это все совершенно не
понравилось, и я поняла, что придется отвечать на вопросы Антона
Ивановича.
- Нет, Антон Иванович, - сказала я как можно тверже, смотря ему прямо
в глаза, - личной заинтересованности у меня в этом деле нет. Я понимаю,
что мое желание принять участие в расследовании выглядит немного
 27

странным или даже очень странным, - добавила я, увидев его взгляд и

выражение лица.
- Вот-вот, очень странное желание для такой молодой девушки, как вы, -
поддакнул Антон Иванович. – В вашем возрасте девушки совсем
другими вещами занимаются…
- Не волнуйтесь, Антон Иванович, этими «другими вещами» я тоже
занимаюсь, так же, как все девушки моего возраста, - успокоила я его. –
Но мне хотелось бы принять участие в этом расследовании, почему – не
знаю, я очень часто задаю сама себе этот вопрос и не знаю, как на него
ответить. Не знаю, Антон Иванович, и, поверьте, я говорю с вами
искренне, ничего не скрывая, я не знаю, что мне вам ответить.
- Ну, мне-то вы очень убедительно объяснили позавчера, почему у вас
вдруг возникло такое желание, - сказал Владимир.
- Владимир, вы сами сказали, что это было позавчера. За два дня может
измениться очень многое, особенно если речь идет… - тут я сделала
паузу и кокетливо улыбнулась Антону Ивановичу, - о молодой девушке
вроде меня.
К счастью, Антон Иванович иронии не заметил. Он в этот момент что-
то очень сосредоточенно обдумывал. Потом он знаком дал понять
Владимиру, что хотел бы с ним переговорить. Владимир с готовностью
выскочил из машины.
Говорили они недолго, минут пять – десять максимум, мне не удалось
подслушать их разговор, мешал милиционер слева, а они как раз
находились сзади и немного левее машины. Потом они вернулись. Антон
Иванович протянул мне руку со словами: - Очень приятно было с вами
познакомиться, Таня. Видно, что вы умная и серьезная девушка.
Поразительно, он уже составил мой психологический портрет. Вот что
значит опыт. Но вообще такая характеристика мне понравилась и очень
хотелось думать, что это на самом деле так.
- До свидания, Таня, - попрощался со мной Антон Иванович, забираясь
во второй джип, неизвестно каким образом оказавшийся рядом. «Вот это
организация! - оценила я их оперативность. Если они всегда так
работают, то можно и продолжить всю эту историю. Хотя, конечно, я не
Антон Иванович…»
- Таня, - голос Владимира вывел меня из моих размышлений, - Антон
Иванович одобрил наш план. Ты ему понравилась.
«Ого! Мы уже перешли на «ты»? Интересно, а мне как с ним
разговаривать, что-то вроде «Вова, брат ты мой родной»? Это мысль
 28

меня развеселила, и я пришла в благодушно – шаловливое состояние, в

которое я погружаюсь довольно редко, и уж сейчас оно было
совершенно точно некстати.
- Я готов ответить на все твои вопросы. Но, прежде чем ты начнешь их
задавать, мне хотелось бы рассказать тебе вкратце о том, что известно
мне лично как следователю по этому делу.
Моя шаловливость мгновенно куда-то улетучилась, прямо как ветром
сдуло, и я навострила уши, стараясь не пропустить ни слова из его
рассказа.
- Мы с тобой познакомились, Таня, во время осмотра места, где было
совершено убийство. Хотя сейчас я уже начинаю сомневаться, что
убийство было совершено именно в том месте. Вполне возможно, что
туда принесли уже тело, а убийство было совершено где-то совсем в
другом месте.
Я хотела спросить у него, почему он так решил, но потом подумала,
что лучше не буду его прерывать и спрошу потом, уже после, тем более,
что обещала.
Поэтому я молча смотрела на него, слегка приподняв в вопросе брови.
Но он не стал объяснять ход своих мыслей по поводу места убийства и
продолжал:
- Не знаю, слышала ли ты, Таня, что здесь недавно покончил жизнь
самоубийством бывший глава правления, некий Кирилл Кириллович.
Я ничего не отвечала, не зная, что ответить, но он, кажется, и не ждал,
что я буду ему отвечать.
- Так вот, этот Кирилл Кириллыч был совсем непростым человеком. Я не
знаю, сам ли он свел счеты с жизнью или кто-то сделал это за него…
Я опять подняла брови в немом вопросе и опять не получила никакого
ответа, даже немого.
- Мне-то думается, конечно, что это кто-то другой сделал, а сделать это
мог кто угодно, у старика было много врагов, да и наследники могли
руку приложить, у него же еще дочь есть незаконнорожденная, которую
он, уже будучи в браке, под старость лет народил.
Я молчала, сопоставляя про себя факты и пытаясь уловить внутренний
ритм событий.
- Через некоторое время умирает его сестра, бабушка пожилая, но
крепкая, никогда ничего серьезным не болевшая. И вот, недели две
спустя, мы находим тело незнакомого человека в лесу, там, куда вы
 29

ходили по грибы.
Я вспомнила то жаркое утро и нашу с Ленкой прогулку, мурашки
пробежали у меня по всему телу и, по-моему, волосы слегка
приподнялись на затылке.
Владимир замолчал, с ожиданием смотря на меня, он ждал вопросов, а
их не было. Мне не о чем было его спрашивать, то, что он мне рассказал,
я и сама знала, это были общеизвестные события, о которых знали все.
Что – то непонятное происходит: или он что-то скрывает, или же ему
действительно известно совсем мало. Хотя, с другой стороны, у них же
есть материалы следствия по каждому делу, они же вели хоть какое-то
следствие.
Видимо, у меня был совершенно растерянный вид, потому что
Владимир вдруг улыбнулся и сказал:
- Таня, это я рассказал тебе о фактах, которыми мы располагаем. Что
касается следствия, которое ведется, я не могу тебе рассказать о нем
подробно, это займет очень много времени. Если хочешь, ты можешь
ознакомиться с ним, вот папка, - он показал папку шириной в три моих
пальца. – Но мне показалось, что будет разумнее, если мы поговорим о
том, что нас, то есть меня и тебя в данный момент, интересует
конкретно.
Меня лично конкретно интересовали все подробности, связанные с
расследованием. Поэтому было бы интересно взглянуть на эту папку,
конечно. Хотя, с другой стороны, мне будет сложно в ней разобраться, да
и не очень хочется смотреть на все эти фотографии с места убийства,
отпечатки пальцев и так далее.
- Скажите, Владимир, а почему вы решили, что убийство было
совершено где-то в другом месте?
- Это пока только мои предположения, потому что мы не нашли никаких
следов борьбы, никакого орудия преступления, ничего, что указывало
бы, что оно было совершено именно там.
- А какое орудие вы ищете?
- Травматический пистолет девятого калибра
- То есть... его застрелили?
- Судя по результатам медицинской экспертизы, да, убийство было
совершено именно таким образом.
- Владимир, а кто этот человек? Вы установили его личность?
 30

- Да, конечно, по отпечаткам пальцев и другим характерным признакам

нам удалось узнать, кто это.
- И кто же?
- Бывший офицер военно-воздушных сил. Сейчас в отставке.
- То есть он уже пожилой?
- Да нет, ему было около пятидесяти. Ушел в отставку по состоянию
здоровья в связи с ранением, полученным в ходе боевого сражения в
Афганистане в середине восьмидесятых годов прошлого века.
Я пыталась мысленно собрать все факты в единое целое, но пока не
очень получалось, цепочке не доставало многих звеньев.
- Кстати, - заметил как бы между прочим Владимир, - Кирилл Кириллыч
тоже воевал в Афганистане.
- Вы думаете, что они могли быть знакомы?
- Вполне возможно, даже, скорее всего, так оно и было. Во всяком
случае, то время, что Кирилл Кириллыч пробыл в Афганистане, они
служили в одной части. Я послал запрос, так что этот факт
документально удостоверен.
- Очень интересно... Хорошо бы, конечно, найти кого-то, кто тоже воевал
там с ними, можно было бы многое прояснить.
- Одного я уже нашел. У него тоже здесь дача, неподалеку от участка
Кирилла Кириллыча. Кстати, сейчас именно он стал председателем
правления.
- Да... без пол-литра здесь не разберешься, - пробормотала я, тщетно
пытаясь собрать воедино убегающие от меня кончики нитей, которые
должны были по идее легко и непринужденно смотаться в ровный
пушистый клубок, то есть по моей идее, конечно.
- А как зовут нового председателя? - спросила я почти машинально,
погруженная в процесс вылавливания разноцветных кончиков.
- Петр Семенович Кондратьев. Он сегодня, между прочим, устраивает
бал. Будет отмечать помолвку своей племянницы, а заодно и свое
избрание на пост председателя, как я понимаю.
Бал! Я моментально очнулась. Мы же с Лешей идем сегодня на какой-
то бал, уж не туда - ли? Ну конечно, он же сказал, что потом можно
будет зайти к Сергею, который живет там рядом. Ну и ну! Ну и дела! Вот
так совпадение... Нарочно будешь стараться, так не получится же все
равно. Прямо как по заказу.
 31

- Мне кажется, - сказала я вслух, - что я буду сегодня на этом балу. Вот
только одеть мне нечего, я не захватила с собой вечернего платья, мне
даже в голову не пришло, что здесь такая активная светская жизнь.
Владимир посмотрел на меня, прищурившись, и вдруг изрек почти
философски:
- Да и не светская жизнь тоже очень активная, наверное, они как две
стороны одной медали: светскость и преступность.
Я не ожидала от него парадоксальных суждений и оторопело
замолчала, пытаясь осмыслить то, что он сказал, а также сам факт
присутствия в органах МВД таких философски настроенных офицеров.
- Таня! - голос Владимира вывел меня из состояния задумчивости.
- Что? - вопросительно посмотрела я на него.
- А как получилось вдруг, что ты, которая, по твоему собственному
утверждению, никого здесь не знает и ни с кем не знакома, вдруг
оказалась приглашена на бал, да не к кому-нибудь, а к самому
председателю и, по слухам, одному из самых богатых жителей поселка?
Пришлось рассказать ему про Лешу, не вдаваясь в подробности,
конечно, так, в кратких чертах, я описала ему наше знакомство.
- Алексей, говоришь? - задумался Владимир. - А как его фамилия?
Я попыталась вспомнить, но не смогла, потому что я ее не знала. Ленка
даже и не подумала, что кому-то из нас могут быть интересны наши
фамилии, она нас друг другу представила, просто назвав по именам. Я
честно сказала об этом Владимиру.
- Ничего - ничего, - ответил он, - выясню его фамилию, от меня не
убежишь, - и он выразительно посмотрел мне в глаза, слегка приоткрыв
глазки - щелочки.
- А вы не знаете, Владимир, - сказала я, немного помолчав, - кто будет на
этом балу?
- Конкретно фамилии назвать я тебе не смогу, по крайней мере, всех. А
вот некоторых, кто туда приглашен, я знаю.
- И кто же это?
- Там будет Алла, та самая молодая женщина, у которой ребенок от
Кирилла Кириллыча.
- Ух, ты!
 32

- Да, я тоже удивился, когда узнал.

- А что, у них не очень хорошие отношения?
- Да нет, он же даже пригласил ее на бал. Я думаю, что у них скорее
очень даже хорошие отношения, чем не очень хорошие и тем более
плохие.
- Скажите, Владимир, а что вы знаете об этой Алле? Кроме того, что она
молода и красива, это, я думаю, само собой разумеется…
- Я бы не сказал, Таня, что она очень красива и молода. Намного моложе
Кирилла Кириллыча, но она не двадцатилетняя девушка. Это зрелая
женщина, которой хорошо за тридцать, не красавица, но очень
миловидна и очень, по-моему, даже слишком, энергична. Если увидишь,
как она ходит, ты поймешь, о чем я говорю. У этой женщины походка
делового энергичного мужчины. Плечи она всегда держит прямо, живот
подтянут, ноги ровно и отчетливо отбивают ритм походки.
«Ого, - отметила я про себя, - все-таки он философ, это надо же такое
сказать, «ритм походки»… Здорово и емко, и все понятно, главное».
- То есть вы с ней общались или просто где-то видели?
- Это не важно. Главное, что эта женщина, как мне кажется, много чего
знает. Было бы здорово, Таня, если бы ты смогла каким-то образом
выудить из нее хотя бы часть этих знаний.
- А у нее есть алиби?
- Какое алиби?
- Где она была в тот момент, я не знаю, вечером это произошло или
утром, когда Кирилл Кириллыч погиб. Потому что в действительности
же произошло именно это, он погиб при неизвестных обстоятельствах,
не так ли, Владимир?
Глазки – щелочки опять слегка приоткрылись, и меня обдало
очередной порцией стального сияния.
- В общем, можно сказать и так, - согласился он со мной.
- Кстати, Таня, спохватился он вдруг и полез в карман с явной целью
что-то оттуда извлечь.
Я с ужасом ожидала, что он мне сейчас вручит какой-нибудь маузер
определенного калибра, но, на мое счастье, эти ожидания не
оправдались. Владимир вытащил из кармана небольшое устройство,
похожее на радиоприемник, но абсолютно микроскопических размеров.
 33

- Вот, возьми себе, пожалуйста, - он протянул мне это устройство и,

увидев, с каким изумлением я его разглядываю, засмеялся и сказал:
- Не бойся, не кусается.
- А что это? – спросила я, никак не решаясь взять его
- Да, уж точно, не бомба, и ничего взрывоопасного не содержащее.
Я осторожно дотронулась до этого странного кубика и взяла его в руку.
- Ну что, кусается? – пошутил Владимир.
«Надо же, он и шутить умеет. Кто бы мог подумать?» - отметила я про
себя еще одну интересную для служащего милиции сторону характера
Владимира.
- Таня, это рация, - голос Владимира стал серьезным. – Если тебе
понадобится срочно связаться со мной, нажимаешь вот сюда, - он
показал мне совсем микроскопическую кнопочку зеленого цвета. – Я
буду выходить на связь с тобой ежедневно по вечерам, ровно в
одиннадцать часов вечера, каждый день Ты поняла?
Я кивнула головой.
- Ты же, Таня, связываешься со мной только в крайних, совершенно
крайних случаях, если надо срочно что-то сообщить, что-то, что не
может ждать до момента нашей связи или же если тебе срочно будет
нужна помощь. Ты поняла, Таня?
Я опять согласно кивнула головой.
- Люди, с которыми мы имеем дело, как видно, очень жестоки и
способны на все. Ты понимаешь меня?
Мурашки забегали по коже от его слов, но я не смогла сказать ни слова
и снова лишь послушно кивнула.
- Будь осторожна со всеми и в первую очередь с этим… как его там…
Алексеем?
Я удивленно посмотрела на него, но он ответил, не дожидаясь моего
вопроса:
- А как ты думаешь, почему его все любят и везде приглашают?
- Ну, он просто хороший человек, - неуверенно протянула я, сама уже не
зная, кому и чему мне теперь можно верить.
- Таня, я скажу тебе еще один раз и больше повторяться не буду. Мы
имеем дело с крайне опасным и жестоким преступником, лишняя
 34

осторожность никогда не помещает, не так ли? А здесь она нужна

особенно, это вопрос жизни и смерти.
Я, вытаращив глаза, смотрела на него. А ведь он прав! Мы же не в
игрушки играем, все происходит наяву, по-настоящему, и любой промах
может стоить мне головы. Мне показалось, что волосы у меня на голове
медленно, но неумолимо стали подниматься кверху.
Владимир помолчал некоторое время, видимо, необходимое для того,
чтобы его внушение оказало на меня соответствующее воздействие, и
затем, уже обычным своим голосом, добавил:
- А платье и все, что к нему полагается, бижутерию, туфли и все такое,
мы тебе подберем, не волнуйся, будешь выглядеть, как настоящая
королева бала.
Изумлению моему не было предела. Где он раздобудет мне вечерний
наряд, я совершенно не могла себе представить.
- Сейчас мы отведем тебя в наш специализированный магазин, - сказал
Владимир, делая акцент на слове специализированный, и там ты
выберешь себе все, что тебе понадобится для сегодняшнего бала.
Красота! Жалко только, что Владимир не похож на Ричарда Гира, а то
прямо как в фильме «Красотка». Все-таки бывают в жизни сюрпризы!

Глава 6
И они отвезли меня в магазин. Не знаю, действительно
специализированный или у его владельцев были хорошие отношения с
органами внутренних дел, но выбор там был неплохой. Я набрала с
собой в примерочную кучу платьев и после некоторых раздумий выбрала
длинное облегающее платье темно – розового цвета, французы почему-
то называют его «цвет увядшей розы», не знаю, почему. Я очень люблю
этот цвет, как бы он ни назывался. Платье было расшито бисером в тон.
Мелкие бусинки сверкающими бликами отражали свет магазинных
светильников и, по-моему, все вместе, в комплекте с моими
каштановыми волосами и светло-карими глазами, выглядело довольно
эффектно. Владимир наблюдал за мною издали и, как мне показалось,
ему тоже понравился мой выбор.
Потом, в соседнем отделе, я подобрала себе черные туфли из матовой
кожи с отделкой в тон платью и черный ажурный ридикюль, чтобы было
куда положить зеркальце, помаду, духи и… рацию, с которой я решила
не расставаться до полного завершения дела. Я отнесла свои покупки на
кассу и деликатно отошла в сторонку, предоставив Владимиру самому
разбираться с кассиром по поводу оплаты. К моему небольшому,
впрочем, удивлению, он разобрался со всеми финансовыми деталями
 35

довольно быстро и дал мне знак, чтобы я шла к машине.

Кстати, времени уже было много, а еще надо успеть привести себя в
порядок, одеться, причесаться, и все такое. Под шумок я подложила в
покупки две пары тончайших ажурных чулок, две, на всякий случай,
если вдруг порвется первая пара, комплект нижнего белья, трусики и
лифчик, но не черные, а телесного цвета, с кружевной отделкой и
стразами «Сваровски», правда, совсем в минимальном количестве, не
люблю быть похожей на елочное украшение, колье из кристаллов
«Сваровски» и к нему заколку на волосы в таком же стиле.
Весь мой наряд был тщательно упакован в пакеты, которые я с
удовольствием втащила в машину, удивляясь про себя собственному
умению даже на даче устроить шопинг – терапию.
Владимир довез меня до пожарной каланчи, я сама попросила его об
этом, чтобы не привлекать ничьего назойливого внимания, и от каланчи
я кое-как добрела до дома.
Барсик уже ждал меня за дверью. Не успела я повернуть ключ в замке,
как меня буквально оглушил звук его моторно-торпедного урчания. А
сам он все терся и терся о мои ноги, как будто мы с ним не виделись
вечность, хотя мне тоже показалось, что прошла целая вечность,
несколько световых лет, за которые я успела слетать на другую планету
и вернуться, настолько мое приключение, скорее крайне опасная
причуда, отличалась от мира, в котором я привыкла находиться. А
Барсик все терся и терся, и урчание его становилось все настойчивее,
пока до меня не дошло, что он голоден. Какая же я бестолковая, перед
уходом совсем забыла оставить ему корм на обед, бессердечная эгоистка.
Хотя, конечно, небольшое голодание, скорее, даже пойдет ему на пользу,
но все равно надо иметь совесть. Оставить кота одного, без внимания,
без ласки, да еще и без еды. Бедный Барсик! Мне захотелось его
погладить, но я подумала, что будет намного полезнее, если я сейчас же,
не медля ни секунды, накормлю его вкусной кошачьей едой, что я и
сделала немедленно, после чего Барсик с довольным урчанием
приступил к трапезе, а я удалилась в свою комнату, пытаясь хоть как-то
собраться с мыслями и продумать план дальнейших действий. Но все эти
мои благие намерения рухнули, когда я увидела свою теплую, уютную
кроватку, еще с утра не застеленную, такую манящую и домашнюю, что
у меня не нашлось сил противиться ее обаянию, и я с наслаждением
погрузилась в мир сонных успокаивающих грез, уносящих меня далеко-
далеко от всех моих рискованных и беспокойных авантюр, в мир
радости, безмятежности и блаженства неведения.
 36

Глава 7
Солнце залило комнату золотом, и неожиданно я… родилась. Вернее,
мне показалось, что я просто проснулась, пребывая до этого в состоянии
безмятежной полудремы и изредка улавливая слабые, беспокойные
сигналы извне. Я попыталась открыть глаза, но тут же закрыла их, до
того нестерпимым показался мне свет, залепивший все вокруг белым
пронзительным туманом. Какие-то ласковые толчки ощущало мое не
совсем еще проснувшееся тело, и легкое позванивание голосов не давало
мне снова погрузиться в то состояние, пребывание в котором было, и я
это теперь уже осознавала совершенно отчетливо, как сладкая сказка из
мира волшебного и невозвратного. Какие-то тени заслоняли от меня на
время пронзительное свечение, слепящее глаза и мешающее моему
окончательному пробуждению, и тогда я пыталась видеть, но все вокруг
было смутно и расплывчато, и необъятно. Я снова закрывала глаза,
пытаясь опять погрузиться в состояние безмятежного неведения и
спокойствия, но что-то непонятное и тревожное, звенящее и
беспокойное, распространившееся вокруг, не давало мне этого сделать.
Потом были первые шаги. Мама стояла передо мной на коленях и
протягивала ко мне добрые, ласковые розовые руки. Я шла к ним, даже
бежала, но голова почему-то бежала быстрее, чем ноги, и в результате я
падала, колени ударялись обо что-то мягкое, но твердое, а голову
успевали поймать ласковые мамины руки…
Я открыла глаза, еще не совсем понимая, где нахожусь. Находилась я в
своей комнате на Ленкиной даче, и времени уже было, ой-ой-ой сколько,
почти пять часов вечера! А в шесть за мной должен был зайти Леша… и
мне надо успеть приготовиться и еще разобраться, как работает эта
коробочка – радиоприемник, которую мне дал Владимир. Надо срочно
вставать, собираться. Но… как же я сладко поспала... И какой чудесный
мне снился сон!
Я спешно начала приводить себя в порядок, приняла душ, сделала
маникюр и педикюр, насколько это было возможно в дачных условиях,
убрала волосы кверху с помощью заколки с кристаллами, запыхалась
ужасно, но все успела. Когда Леша постучал в дверь, я уже прилаживала
перед зеркалом колье к своему наряду «цвета гнилого яблока». Я
открыла ему дверь, и по его вдруг вспыхнувшему синевой электрических
зарядов взгляду поняла, что старалась не зря.
- Ты… головокружительна! – только и сказал наш милый соседушка,
жадно оглядывая меня всю, с головы до ног, не отрываясь.
«И ведь не стыдно же», - пробормотала я про себя, хотя, в общем,
очень была довольна произведенным впечатлением. Мне даже
нравилось, что он так открыто проявляет свои чувства. И, чтобы сразить
его окончательно, я повернулась в профиль и бросила ему свой
 37

коронный взгляд из-за плеча, от которого, я знала, если я была одета

соответствующе и накрашена, не мог устоять ни один мужчина. При
этом я слегка выгнула спину, немного наклонившись вперед и опершись
руками о стену, изгиб спины у меня при этом выглядел более чем
аппетитно, я это точно знала и подсознательно, а иногда и сознательно,
этим пользовалась, чтобы обаять того, кто был мне нужен. На Алексея,
как я могла заметить, эти мои ужимки тоже произвели свое обычное
действие, и его глаза прямо-таки метали искры и электрические разряды
соответствующего, электрического цвета. Как же он был хорош в этот
момент! Как же мне хотелось очутиться сейчас в его объятиях и забыть о
бале и о своей «миссии», и вообще обо всем этом запутанном и опасном
расследовании. Но… начатое надо было доводить до конца, каким бы он
ни был… Да и потом, назад все равно ходу уже нет, вот, мне же даже
рацию выдали... Кстати, где она?
- Леша, - проворковала я вслух самым нежным из всех своих голосков, -
подожди меня, пожалуйста, полминутки, хорошо? Я пойду, возьму свой
ридикюльчик…
Леша, не отвечая ни слова, молча активно закивал головой,
демонстрируя этим свою готовность ждать хоть до вечера следующего
дня.
Я грациозно выпорхнула из коридора в комнату, насколько это было
возможно, узкий подол платья позволял делать только шаги
определенного размера. В комнате я положила коробочку в ридикюль, в
котором уже лежали разные дамские аксессуары вроде носового платка,
пилочки для ногтей и запасной пары тонких ажурных чулок, и, изящно
придерживая его сверху двумя пальчиками, также грациозно, опять же,
насколько это было возможно, впорхнула из комнаты в коридор. Алексей
послушно и терпеливо дожидался меня там, где я его оставила.
- Ну что, можем отправляться? – он наконец-то вернулся к своему
привычному шутливому тону.
- Да, я готова, вроде бы ничего не забыла, - жизнерадостно отозвалась я,
и мы вышли из дома, оставив Барсика наедине с его блаженными и
сытыми сновидениями.
Идти надо было вдоль всего поселка, поэтому я благоразумно надела
кроссовки на тонкие ажурные чулочки, а туфли взяла с собой, идти по
проселочной дороге на шпильках для меня было совершенно
невозможно. Платье я слегка подвернула, чтобы было удобнее, поэтому
теперь мало походила на фею в сверкающем темно - розовом платье,
которая пленила воображение Леши несколько минут назад. Он
потихоньку освоился и разговорился, рядом по-прежнему был дружок,
подруга его друга детства Лены, а значит, можно немного расслабиться.
 38

Он стал говорить о том, как ему нравится вот так, теплым летним
вечерком, прогуляться по тихим дачным тропинкам, послушать
приглушенный шелест деревьев, тихо переговаривающихся друг с
другом о чем-то своем, загадочном и неведомом.
- А знаешь, Танюша, - вдруг обратился он ко мне совсем уже по-
родственному, - я ведь однажды заблудился в лесу.
- Да ты что? – изобразила я полное изумление. Хотя, конечно, меня это
на самом деле удивило. Леша был из тех людей, которые всегда из
любой ситуации могли выбраться целыми и невредимыми, без малейшей
ссадины или царапины.
- Да, представь себе. Хотя я эти леса знаю очень хорошо, я их в детстве с
друзьями облазил вдоль и поперек. Вот, как раз тогда это все и
произошло.
- Что все?
- Мое прозрение.
- Прозрение? Это как?
- Да так, я вдруг понял, что все в мире, который нас окружает, связано
между собой тонкими невидимыми нитями, понимаешь? То есть все, что
нас окружает, природа, люди, вообще все, все соединено в одну целую
гигантскую систему, и мы, люди, тоже являемся частью этой системы.
Система эта действует в соответствии с определенными законами,
нарушать которые строжайше нельзя, иначе последствия будут
совершенно непредсказуемые. Помнишь, у Рэя Брэдбери, историю с
бабочкой?
- Ну да, там, кажется, кто-то попал в будущее и нечаянно наступил на
бабочку, а когда вернулся назад в свое время, увидел, что все
изменилось, причем в худшую сторону...
- Вот - вот, история в высшей степени поучительная.
"Что-то мне в последнее время одни философы попадаются, - заметила я
про себя. - С утра Владимир философствовал на отвлеченные темы,
теперь вот Лешу на глобальные философские выводы потянуло. Может,
это во мне что-то не то, что их всех со мной философствовать тянет..."
Но было все-таки интересно узнать о его лесном приключении, и я
вслух сказала:
- Что же случилось такого особенного, когда ты заблудился в лесу?
Такие озарения редко бывают просто так, ни с того, ни с сего...
- Самое интересное, - Леша заметно оживился, - что, в общем, ничего
особенного и не случилось. Я, как обычно в жаркий летний день,
отправился в лес на прогулку. Родители меня отпускали, потому что
были уверены, что в лесу я ориентируюсь свободно.
 39

- И вдруг ты заблудился!
- Да, это произошло именно "вдруг". Знаешь, я вообще думаю, что
"вдруг" ничего не происходит. Все случается с какой-то целью. Вполне
возможно, что, если бы я тогда не заблудился, я бы не осознал вот этой
невидимой внутренней закономерности всего происходящего, так же как
если бы вы не пришли тогда с Леной ко мне в гости, я, возможно,
никогда бы с тобой не познакомился...
Он приблизился ко мне очень близко, почти вплотную, его горящие
глаза сверкали синевой в послеполуденном сумраке, ноздри точеного
носа с шумом впускали и выпускали воздух возбужденного дыхания.
Я скользнула мимо его протянутых рук немного в сторону и, чтобы
как-то сгладить ситуацию, сказала:
- Так что же произошло там, в лесу, когда ты заблудился? Наверное, что-
то необыкновенное...
- Леша, по-моему, немного разочаровался, но не в его духе было
обижаться, как мне казалось, к тому же, он обожал рассказывать
интересные истории и, по всей видимости, у него это очень хорошо
получалось. А я обожала его слушать, да и его самого, в общем,
наверное, уже обожала. Он меня обаял.
- Я заблудился, даже не понимая этого. Вроде бы гулял, как обычно,
разглядывал разные причудливые коряги и пни, а когда собрался идти
домой, понял, что не знаю, в какую сторону мне идти.
- Бедный… и такой маленький…
- А может, и лучше, что маленький. В детском возрасте меньше
понимаешь уровень опасности, вообще мало что понимаешь, действуешь
больше всего инстинктивно, и это часто спасает жизнь.
«Может, мне тоже так сделать? Представить, что я ребенок? Авось, и
поможет…» - подумала я, вспомнив о «деле».
- И что было дальше? – с интересом спросила я. – Лешина история
начинала меня интриговать все больше и больше.
- Уже темнело, а я никак не мог набрести на тропинку, по которой
пришел. Быть может, она осталась где-то позади? Нет, даже близко
ничего похожего. А, может, она спряталась за этим кустом, колючим, как
еж? Нет, там только один старый голый пень печально дремлет в
одиночестве. Где же она? Стало совсем темно и тихо в лесу, и мои
уставшие глаза уже ничего не могли различить в спустившемся сумраке.
Я присел на одинокий пень и грустно подумал, что, скорее всего,
заблудился, и теперь придется ночевать в лесу. Мысль эта не очень меня
обрадовала, но, в общем, и не испугала, так как в ней было что-то новое
и интересное. Я устроился поудобнее на мхе, облепившем все основание
старого пня, подложил под голову кепку и постепенно забылся легким,
безмятежным сном.
Разбудили меня муравьи. В темноте я не разглядел, что выбрал для
ночлега место как раз возле входа в муравейник. И теперь муравьи,
 40

спешащие с утра пораньше на поиски работы, толпились и пихались,

пытаясь выбраться наружу из своего жилища, рассерженно кусая
маленького невежу, то есть меня. Растрепанный и покусанный, я вяло
поднялся с земли и стал отряхиваться от муравьев и колючек,
прилепившихся к одежде. Потом поднял голову и… замер в восторге от
зрелища, которое мне еще ни разу в жизни не доводилось наблюдать.
Лес было не узнать. Солнце еще не взошло, но его первые лучи уже
проникли на землю и раскрасили ее в яркие, волшебные цвета. Гиганты-
деревья, днем зеленые, а ночью бурые, сейчас переливались под легким
дуновением ветра всеми цветами радуги. Земля, цвет которой обычно
бывает трудно определить, приобрела ясный темно - розовый цвет.
Ошалевший от радости утреннего пробуждения заяц промчался,
окруженный розовой дымкой, непонятно куда, сшибая по пути листья и
сухие ветки. Деревья тихо шелестели листвой, как будто желая друг
другу доброго утра. И, наконец, огромный золотой шар лениво
выкатился из-за горизонта, озолотив всех обитателей лесного мира своим
появлением, щедро залив землю теплом и светом.
Он замолчал, как будто задумался о чем-то. Я тоже молчала,
завороженная поэтичностью его рассказа.
- Знаешь, - сказал Леша спустя довольно продолжительное время, в
течение которого мы дружно вышагивали в едином ритме по
проселочной тропинке, - а я об этом никому еще не рассказывал…
- Да? – искренне удивилась я. – А почему?
- Сначала стыдно было, что я заблудился, я тогда маме сказал, что
ночевал у Славика, у друга моего. Я часто у него оставался, они поэтому
и не беспокоились особенно, так и подумали, что я у кого-то из друзей
ночевать остался.
- А почему стыдно, Леша? – тихо спросила я. – Это же со всяким
может случиться, не понимаю…
Он бросил на меня быстрый изучающий взгляд, но ничего не ответил
и продолжал, как будто не слышал:
- В общем, как-то не пришлось мне ни с кем поделиться этим моим
впечатлением, вот, пока с тобой не встретился…
Меня обдало жаром от его пристального неотрывного взгляда, после
чего по телу прокатилась волна озноба и неодолимо захотелось
прижаться к нему всем телом, прижаться, слиться, раствориться, забыть
обо всем…
 41

- Таня! Таня! – откуда-то издалека услышала я его голос и постепенно

вернулась к действительности. Видимо, я отключилась капитально,
потому что Леша смотрел на меня беспокойно и немного испуганно.
- Таня, - повторил он тише, видя, что я реагирую и уже прихожу в
себя.
- Что? – посмотрела я на него, как ни в чем не бывало, даже с легким
удивлением во взгляде.
- Таня, - еще тише и мягче сказал он и ласково погладил меня по руке.
От его прикосновения все имеющиеся на мне волосы, волоски и
пушки встали дыбом, и зыбкая зябь мурашек прокатилась волной по
коже. Но я старалась держать себя в руках и мужественно справлялась с
этими побочными реакциями на его присутствие. Даже если бы не было
у меня никакой миссии, в которую я сама себя втянула за волосы, тоже
мне еще, новоявленная баронесса Мюнхгаузен, я все равно не стала бы
торопиться вступать в эротические отношения с Лешей. Почему, я не
могла объяснить. Наверное, он мне нравился слишком сильно и поэтому
я боялась. Я боялась проявить себя, боялась увлечься, боялась влюбиться
и потеряться в этом своем чувстве. Страхов было много, они создавали
запреты, а бороться с собственными страхами тяжело, и у меня не было
сил на это, по крайней мере сейчас, когда моя энергия и силы мне были
нужны «для дела», из которого надо было как-то выпутываться.
Леша продолжал гладить меня по руке, движения его становились все
настойчивее, и надо было срочно что-то придумывать.
- Спасибо, Леша, мне лучше, - я тихонько высвободила свою руку из
его жаркой гладкой ладони. Как бы мне хотелось почувствовать эти
теплые ладони на своем возбужденном теле, жаждущем его любви… Я
отогнала от себя эти мысли мощным усилием воли и сказала, как будто
совсем невпопад:
- Интересно, а кто приглашенные?
- Приглашенные? Какие приглашенные? – не понял меня Леша, я бы
на его месте тоже не поняла, слишком резким был переход.
- Ну… на бал, куда мы идем сейчас.
- А, на бал… - протянул слегка разочарованно Леша. – Если честно, то
я мало кого знаю.
- Как? – я удивленно округлила глаза. – Ты же здесь всю жизнь
живешь, небось, всех знаешь, и тебя все знают.
- И с чего ты взяла, что это так? – рассмеялся он.
 42

- А что, это не так? – перешла я в легкое наступление.

- Как тебе сказать… Отчасти так, конечно… Но не совсем.
- Не совсем? – удивилась я. – А почему не совсем?
- Почему не совсем… - задумчиво повторил он за мной. – Не совсем,
во-первых, потому что я общался в основном всегда со своими друзьями
детства, а их у меня здесь не так уж и много. А во-вторых, тех старых
дачников, которые жили здесь в период моего детства, осталось не так
уж и много. Они или уехали сами и продали свои дачи, или же их
вынудили это сделать.
Я еще больше округлила свои и без того круглые глаза и удивленно
спросила:
- Вынудили? То есть как – вынудили?
- Да как тебе сказать, - Леша грустно покачал головой. – Вот,
представь, живешь ты в своем домике на земле в несколько десяток
соток, то есть на небольшой земле…
- И что, земля моя кому-то мешает?
- Да не то чтобы мешает… Земля – то как раз и не мешает, она им
очень даже кстати, но… без тебя.
- Это как?
- А вот так. Место здесь хорошее, от города недалеко, можно сказать,
ближайшее Подмосковье, на твоей земле можно построить несколько
благоустроенных коттеджей и продать их соответственно, вместе с
землей, разумеется.
- С моей землей!
- С землей, которую ты им продашь, и она уже перестанет быть твоей.
- А если я откажусь?
- Тогда ситуация усложняется, но для тебя, а не для них.
- Почему это?
- Да потому, что они все равно найдут способ заставить тебя продать
эту землю. К примеру, могут поджечь твою дачу так, что от нее
останутся одни руины, и ты все равно будешь вынуждена продать хотя
бы часть своей земли, чтобы покрыть расходы на строительство новой
дачи, например.
Я была изумлена до предела.
 43

- Леша, но это же… полный произвол!

Леша только тихо усмехнулся и стал сосредоточенно рассматривать
что-то у себя на большом пальце.
- Ну хорошо, допустим, все так и происходит, и все всё знают, и никто
ничего не говорит. Почему же тогда не уехали все дачники, вот ты,
например, или моя подруга Лена?
Леша почему-то смутился и ничего не отвечал, как будто обдумывал
что-то, потом сказал:
- А Лена тебе не рассказывала, что у ее родителей был огромный
земельный участок, еще с советских времен, несколько десятков
гектаров?
Я удивленно покачала головой и тихо спросила:
- Ты что, хочешь сказать, что с ними поступили именно так?
Леша кивнул утвердительно.
- Но тогда… - от возмущения я с трудом подбирала слова, - как же
они могли допустить, это же произвол, почему они ничего не сделали, не
пожаловались, есть же суд, в конце концов! – почти выкрикнула я,
возмущение прорвалось и выплеснулось наружу с моим выкриком.
Мне было странно, я не могла понять, родители Ленки -
образованные, грамотные люди, как это вообще возможно, чтобы
преступникам все сошло с рук?
Я гневно посмотрела на Лешу и обнаружила, что он с живым
интересом наблюдает за мной, ну, скажем, как если бы я была какой-то
неведомой экзотической птичкой или неизвестной зверушкой, непонятно
каким образом зашедшей в его гостиную во время воскресного обеда.
Его интерес был настолько искренним, что мне вдруг стало смешно, и я
громко засмеялась.
Он очнулся от своих наблюдений за мной и тоже засмеялся с
облегчением, видимо, я его только что здорово напугала своей
воинствующей наивностью. Я, наверное, слишком непосредственно и
живо отреагировала на его слова, но я действительно была возмущена,
ненавижу несправедливость, хотя знаю, конечно, что жизнь сама по себе
не укладывается в наши человеческие понятия о справедливости,
примеров этому множество, но иногда все равно бывает обидно, как
сейчас, например, вот и отреагировала, я же живой человек, с чувствами,
эмоциями, которые не всегда поддаются доводам рассудка.
 44

Глава 8
Размышляя обо всем этом, я не заметила, как мы подошли к
трехэтажному огромному особняку, окруженному высоким деревянным
забором. За забором лаяла собака, по низкому баритону можно было
определить ее крупные размеры. Я по природе своей отношусь к
любителям кошек, собак воспринимаю только мелкого, карликового и
той размера, все остальные породы вызывают у меня очень
настороженное отношение, граничащее со скрытой неприязнью и
страхом. Поэтому вполне естественно, что при звуках хриплого баритона
я схватила Лешу за руку, которую он протянул мне с услужливой
готовностью, и вцепилась в нее так, что у него на коже проступили
белые следы от моих пальцев. Когда я это увидела, мне стало ужасно
стыдно, я одернула руку в замешательстве и, кажется, даже слегка
покраснела, но уже темнело и моего стыдливого румянца, скорее всего,
не было видно.
Леша, видимо, прекрасно понял мое состояние. Он слегка приобнял
меня за плечи и успокаивающе сказал:
- Ничего страшного, не волнуйся. Вот, увидишь, все будет хорошо.
От его слов мне вдруг стало совершенно легко и спокойно, и я
действительно поверила, что все закончится благополучно, и мое
авантюрное приключение тоже.
Около калитки забора висело какое-то сложное устройство с
кнопочкой, в которую мы и позвонили, совершенно разумно решив, что
другого пути попасть в дом у нас нет. Ответил низкий мужской голос с
профессиональными интонациями охранной службы. Леша объяснил,
что он со спутницей, то есть со мной, приглашен хозяином дома на
сегодняшний бал, который, как ему сказали, начнется в семь часов
вечера.
После небольшой паузы, в течение которой охранник, видимо,
проверял наличие Лешиной фамилии в списках приглашенных, меня там
по определению быть не могло, я проходила в качестве его спутницы,
калитка отворилась сама, прямо как в сказке о потерянном времени, и мы
вошли во двор дома. Хотя, конечно, двором эту огромную территорию
назвать было трудно. Справа простирался самый настоящий сосновый
лес, огромные вековые сосны стройно стояли в ряд, открыто
демонстрируя покорную преданность своим владельцам. Слева был
разбит огромный сад, своей изысканностью напоминающий сады
Версаля. Лающий баритон принадлежал огромному догу. Дог был такой
большой, что в темноте его вполне можно было принять за небольшого
жеребца, ростом он доходил мне до плеч. Пес был свиреп, он все время
угрожающе щетинился и обнажал свои белоснежные зубы гигантских
 45

размеров, а в перерывах между этим занятием он лаял, издавая те самые

низкие рокочущие звуки, которые так напугали меня только что. К
счастью, он сидел на цепи, и мы смогли пройти мимо его
разрывающейся от негодования фигуры к дому. Мы поднялись по
ступенькам на крыльцо и постучались. Дверь распахнулась, на пороге
стояла моложавая женщина с энергичной решительностью во взгляде и
слегка приоткрытыми пухлыми ярко накрашенными губами. В руке она
держала бокал с какой-то темно-красной жидкостью, очень похожей на
вино.
- Здравствуйте, Алла, - сказал Леша ужасно вежливо, улыбаясь одной из
своих самых очаровательных улыбок.
Алла? Так вот она какая, эта Алла… От неожиданности я сначала
растерялась, но потом быстро оправилась и с интересом стала изучать
новую знакомую, о которой столько всего была наслышана.
- Добрый вечер, - как можно дружелюбнее сказала я и тоже улыбнулась,
достаточно обаятельно, как мне хотелось бы думать.
- Здравствуйте, Леша, - сказала Алла. Голос у нее был низкий и даже
немного грудной, и очень приятный, какой-то завораживающий, я бы
сказала. – А это… - она перевела взгляд на меня, во взгляде был вопрос.
- Таня, - быстро сказала я, предупредив Лешу, который уже набрал
достаточно воздуха в легкие, чтобы выдать законченную тираду о том,
как мы меня зовут, кто я и каким образом вот так вдруг оказалась здесь
на балу в качестве его спутницы. Мне совсем не хотелось выдавать
такую объемную информацию о себе, тем более, что Алла, по всей
видимости, куда-то торопилась и не стала бы его слушать.
Она впустила нас в дом, закрыла дверь и куда-то исчезла, оставив нас
одних в сумраке прихожей.
Меня немного удивило, что Алла так свободно чувствует себя в этом
доме, особенно это казалось странным, потому что, как утверждали все
вокруг, никто особой симпатии к ней не испытывал. Мне, впрочем, так
не показалось, во всяком случае, вид у нее был совсем не отверженный.
Леша жестом предложил мне пройти в комнату. Я прошла вперед, он за
мной. Коридор упирался в круглую арку с лепниной, ведущую в
просторную светлую гостиную в голубых тонах и большим количеством
полукруглых окон. Свет множества хрустальных светильников
отражался гладким и блестящим паркетным полом с причудливым
узором. В гостиной не было практически никакой мебели, я подумала,
что ее, наверное, вынесли, чтобы ничего не мешало сегодняшнему балу.
 46

От света и блеска, разноцветными бликами искрящихся в хрустальных

подвесках светильников, я даже зажмурилась, после полусумрака в
прихожей и холле контраст был слишком резким. Постепенно
привыкнув к свету, я смогла, наконец, открыть глаза и спокойно
рассмотреть всех, кто находился в гостиной. Хотя, конечно, я ни с кем из
приглашенных не была знакома и меня тоже, как хотелось бы надеяться,
никто не знал. Очень хотелось получше всех рассмотреть, оставаясь
одновременно никем не замеченной. Правда, вот с Лешей, наверное,
сложно будет это сделать, он сейчас захочет меня со всеми познакомить,
надо его как-то предупредить…
- Леша, - повернулась я к нему. Он уже оживленно с кем-то беседовал, с
каким-то высоким пожилым человеком в синем бархатном пиджаке. Он
меня не услышал, и я решила не отвлекать его, пусть себе беседует.
Я взяла себе шампанского и отошла немного в сторону, чтобы иметь
лучший угол наблюдения.
- Таня, - услышала я уже знакомый бархатный тембр.
Повернувшись, я увидела Аллу, которая в это время выбирала себе
закуску на подносе у официанта. Она помахала мне рукой, приглашая
тоже взять что-нибудь из съестного. Я подошла и взяла
микроскопический бутерброд с черной икрой. Алла набрала себе целую
тарелку всякой всячины. Мы отошли в сторону, чтобы никому не
мешать, тем более, что желающих закусить было великое множество. В
толпе я потеряла Лешу, но решила потом, что это даже и к лучшему,
пусть себе общается, а мне надо заниматься делом, у меня – миссия…
При воспоминании о миссии противно заныло под ложечкой и слегка
похолодело в желудке, но деваться уже было некуда, как говорится,
«взялся за гуж…»
- Таня, я вы давно здесь живете? – завела Алла светскую беседу.
- Да нет, я вообще здесь не живу, - ответила я. – Я подругу навестить
приехала, скоро уеду.
- Подругу? – удивилась Алла. – А… Алексей?
Я удивленно подняла брови, как будто не совсем понимая, о каком
Алексее она говорит. Потом сделала вид, что неожиданно вспомнила и
радостно сказала:
- Ах да, Алексей… Так он же сосед!
- Сосед? – теперь удивилась Алла.
- Ну да, сосед. Сосед подруги. А по совместительству ее же друг детства.
 47

- А-а… - взгляд зеленых со стальным блеском глаз Анны выдавал

напряженный мыслительный процесс, происходящий, по-видимому,
сейчас у нее в голове.
«Ну и экземпляр, - подумала я. – Это просто невозможно так жить, как
же можно все вокруг держать под контролем? Я бы и пяти минут не
выдержала в таком режиме. А она - ничего, жива – здорова, и в отличной
форме, по всей видимости. Вот уж, действительно, каждому свое…»
Я решила облегчить ей жизнь и как можно простодушнее сказала:
- Подругу мою Лена зовут, она такая рыжая вся, глаза зеленые, дача у
них семейная, родительская то есть.
Взгляд Аллы вдруг стал совершенно определенный и четкий, как будто
все ее мысли вдруг собрались в один общий логический вывод.
- Рыжие волосы? – переспросила она с интересом.
- Да, высокая такая, худенькая.
- А волосы все в колечках, вьющиеся?
- Да, даже слишком вьющиеся, - сказала я, задавая себе вопрос,
насколько Ленкина мохнатая шевелюра подпадает под разряд вьющихся
волос. Но… почему Алла меня расспрашивает о подробностях ее
внешности? Это надо немедленно выяснить!
- Алла, а вы что, с ней знакомы? – неожиданно для самой себя и тем
более для Аллы спросила я, как будто решив одним вопросом разрешить
все свои сомнения. Глаза мои при этом были, как обычно, широко
открыты и блестят воодушевлением воплощенной невинности.
От неожиданности или от удивления глаза Аллы слегка сузились в
изучающем прищуре, но наивный блеск моих глаз, по-видимому, быстро
рассеял все ее подозрения, и она опять расслабленно заулыбалась, да и
потом, количество шампанского тоже сильно ослабило ее бдительность.
Но она не торопилась отвечать на мой вопрос и пока решила сыграть в
поддавки.
- С чего это вы взяли? – игриво задала она встречный вопрос и
заулыбалась, довольная сама собой.
- Да нет, просто так спросила, - поспешила я ее разуверить и как можно
более невинно посмотрела ей в глаза, своим неискушенным и
романтичным взглядом снимая окончательно все подозрения, если они и
были, а, может, вся эта игра – плод моей бурно разыгравшейся фантазии,
потому что в этот вечер мозг мой был возбужден сверх любого из
привычных для него пределов.
 48

Алла помолчала некоторое время, потом отхлебнула еще глоточек

шампанского из фужера и задумчиво сказала, скорее, размышляя сама с
собой, чем обращаясь к собеседнику, то есть ко мне. Мне показалось, что
ей было все равно, к кому она сейчас обращается, ей надо было
высказаться.
- Я лично не знакома с этой рыжеволосой особой, - сказала она
подчеркнуто надменным тоном.
«Ну и ну, - проскользнуло у меня в голове, - и когда это Ленка успела ей
насадить, ее же практически здесь не бывает…»
Вслух я ничего не сказала, во все глаза наблюдая за своей
собеседницей и навострив как можно острее свои уши и изображая на
лице такую невинность и наивность, на которую даже я была не
способна, как мне казалось до сегодняшнего вечера.
Алла сделала легкую паузу, отхлебнула еще немного шампанского. От
выпитого количества спиртного она сейчас была похожа на небольшую
свеклу, аппетитную такую небольшую свеколку, очень даже милую и
обаятельную.
«Если к этому прибавить еще ее голос, - подумала я опять же
неожиданно для себя, - то у Кирилла Кириллыча просто не было никаких
шансов улизнуть из ее мягких холеных ручек…»
Алла о чем-то задумалась, и надо было как-то вывести ее из этого
состояния, иначе ценная информация может пройти мимо меня…
- Я согласна с вами, что Лена немного эксцентричный человек, - сказала
я наугад первое, что пришло мне в голову.
При слове «эксцентричная» Алла резко встрепенулась, и глаза ее
зажглись огнем, тем самым, видимо, который и покорил в конечном
итоге сердце бывшего председателя правления.
- Эксцентричная?! – закричала, нет, даже завизжала она, вся трясясь от
праведного гнева. В доме было довольно шумно, и ее крик мало кто
услышал, тем не менее, стоящие поблизости приглашенные с
повышенным интересом повернулись в нашу сторону, видимо, в
предвкушении зрелищного скандала, который, несомненно, оживит
привычную общую сытую и ленивую рутину бала. Я тихонько
дотронулась до ее локтя, как бы прося ее сдерживать немного свои
эмоции, и она, как ни странно, сбавила свои децибелы. Но не
эмоциональную напряженность. У нее был такой возмущенно –
обиженный вид, что я уже стала сомневаться, что мы с ней говорим об
одном и том же человеке, а именно о моей подруге, рыжеволосой Елене.
 49

Да мало ли, сколько на свете рыжеволосых людей. Почему я решила, что

речь идет именно о ней?
- Эта ваша подруга Лена, - наконец выдавила из себя сквозь пары
возмущения и негодования Алла, - невозможная грубиянка и вообще
совершенно несносная персона.
- Да вы что? – я была заинтригована до такой степени, что глаза мои
теперь светились совершенно непритворным любопытством.
- Да! Я – то! – в тон мне ответила Алла, пылая уже непонятно от чего, то
ли от шампанского, то ли от гнева, переполнявшего ее. Вот так
неожиданный поворот! Что же такого натворила моя дорогая подруга?
- А что, она вас… чем – то обидела? – наконец выдавила я из себя, не
найдя спросить ничего лучшего.
- Обидела?! – возмущенно прошипела Алла. – Это слишком ласково
сказано. – Поиздевалась, надсмеялась, унизила, вываляла во всем, в чем
только возможно…
- Кого? Вас? – моему изумлению не было предела, и еще более
неожиданным был ответ Аллы.
- Нет, не меня.
- Но… я не понимаю…
- Ну что вы не понимаете? – она опять начала закипать, как чайник со
свистком, у моей бабушки есть такой, очень оригинальное устройство. –
Она оскорбила не меня, я вообще с ней не знакома и не испытываю ни
малейшего желания с ней знакомиться, как вы сами понимаете.
Я понимающе кивнула головой.
- Но она очень сильно обидела моего брата! – со слезами в голосе
продолжила Алла. – Моего родного братика, мою кровинушку, у меня
кроме него и дочери больше никого не осталось теперь. Он ехал
навестить меня, на электричке, потому что я сказала ему, что так
быстрей, и зачем только я настояла, ехал бы себе на машине, ничего бы
этого не случилось, ничего бы не омрачило его впечатления от летнего
отпуска. А так – вот, пожалуйста, какая – то пигалица, вертихвостка,
испортила ему весь отдых. А он так много работает, так устает, мой
бедный братик…
Постепенно до меня стало доходить. Я вспомнила взъерошенную
Ленку, которая ворвалась с утра пораньше в наш тихий с Барсиком
утренний покой и дрему и ругала на чем свет стоит какого-то
 50

невоспитанного хама и нахала, который, по всей видимости, и был

обиженным, несчастным «братиком» Аллы.
Интересные все-таки бывают совпадения в нашей жизни… Вот только
неясно, они случайно происходят или же закономерно, по какой-то
неведомой нам логике?
Я задумалась, причем глубоко, потому что перестала вдруг слышать
Аллу, а мой взгляд тупо фиксировал ее открывающиеся и
закрывающиеся пухлые губы и выражение негодования на
разгоряченном лице. В таком же тумане отрешенности я увидела
неизвестно откуда появившегося человека, одетого во что-то темное и
неприметное. В руке у него было нечто, похожее на небольшой
рюкзачок. Человек этот двигался стремительно и незаметно, как тень. Не
думаю, что кто-то из присутствующих вообще обратил на него
внимание. Это я просто переключилась на другую волну и выключилась
на мгновение из общей пьяняще-ленивой атмосферы сытости и
самодовольного благодушия. Я совершенно непроизвольно следила
глазами за его передвижениями, легкими и быстрыми, как у дикого
зверя, вышедшего на ночную охоту. Он за доли секунды пересек всю
огромную гостиную, приблизился к хозяину дома, который в это время
стоял у окна и что-то оживленно обсуждал с кем-то из гостей.
Маленький рюкзачок оказался чехлом, скрывающим дуло пистолета, с
надетым на него глушителем, несколько молниеносных выстрелов в
упор, человек падает. Человек в темном разбивает рукояткой пистолета
окно и через секунду исчезает во тьме, с готовностью принявшей его в
свои объятья.

Глава 9
Шум, крики, бегающие люди, стучащие по паркету каблуками… Я
постепенно прихожу в себя, не до конца уверенная, что все увиденное
произошло на самом деле и не было плодом моей фантазии. Я начинаю
улавливать слова, вылетающие из пухлого рта Аллы, которая еще не
знала, что именно случилось, но все-таки немного протрезвела и
успокоилась. В ее голосе опять появились бархатные чарующие нотки,
как у кошки, которая присела отдохнуть после боя на завоеванной
территории.
- Кажется, что-то произошло, - резонно заметила она.
Я молчала, не в силах выдавить из себя хоть одно слово и находясь
практически в шоковом состоянии. Единственное, чего мне хотелось –
это уйти, убежать отсюда как можно дальше, если не домой в Москву, то
хотя бы в свою комнату на Ленкиной даче, в объятия Барсика, мягкого,
ласкового, нежного моего друга, чтобы он замурлыкал свою мощную
 51

моторную песенку, и забыться, заснуть, не вспоминать больше об этом

бесконечном кошмаре, который, кажется, и не собирается прекращаться.
Я с трудом помню, как Леша почти на себе дотащил меня до дому,
уложил на кровать, поцеловал в щеку и убежал. Облако забвения
поглотило меня, и я погрузилась в сон, глубокий и без сновидений.
20 августа 2007
Кажется, где-то что-то ремонтировали, стук молотка то нарастал, то
прекращался. Неожиданно этот стук стал таким сильным, что я
проснулась, не совсем понимая, где нахожусь. Я лежала на своей
кровати, во вчерашнем платье, в чулках и с бусами. Видимо, Леша не
решился меня раздеть вчера, или очень торопился, а сама я была не в
состоянии это сделать. Барсика рядом не было, а стук продолжался.
Постепенно до меня дошло, что стучали в дверь. Странно, ведь Леша
наверняка оставил дверь открытой…
Я встала и, шатаясь, побрела к двери. По дороге взглянула не себя в
зеркало. Ну и вид! Прическа растрепалась и съехала на левый бок, тушь с
ресниц перешла на веки и на верхнюю часть щек. Помада размазалась, и
мой рот напоминал сейчас огромную лиловую кляксу неопределенной
формы. «Надо спросить, кто это, - пришла мне в голову разумная мысль.
– Если что, сбегаю, умоюсь и потом открою».
На полу перед дверью я увидела ключ, а рядом на комоде свою
раскрытую сумочку. Леша оказался предусмотрительнее, чем я думала, и
закрыл меня, по-видимому, снаружи, а ключ подсунул под дверь.
Неожиданно до меня доходит, что он мог увидеть радиоприемник. Но я
особенно не беспокоюсь, потому что по внешнему виду его никак нельзя
было отличить от обычного радиоприемника. К тому же он, кажется,
очень торопился куда-то…
- Кто там? – осторожно спросила я, подойдя к двери.
- Тань, это я, открой, я ключи забыла, - Ленкин голос показался мне
сейчас самым родным и долгожданным на всем белом свете.
От радости и нетерпения я не могла попасть ключом в замочную
скважину, но все-таки мне это удалось, и через минуту я совершенно
ошарашила свою подругу, набросившись на нее с объятиями и
поцелуями.
- Тань, ты что?! – желтые глаза Ленки от удивления стали еще желтее,
чем обычно. – Тань, у вас тут все в порядке? Где Барсик? – обеспокоенно
спрашивала она, а я все никак не могла остановиться. Я плакала и висла
на ней, и было ясно, что со мной – то уж точно не все в порядке. А вот
что касается Барсика, то он терся у наших ног, исполняя свой коронный
 52

моторный марш, излюбленное музыкальное произведение

представителей всех кошачьих пород во все исторические эпохи.
Ленка приехала ненадолго, на два дня всего. Шеф уехал в
командировку, и ей удалось выпросить отгул у его заместителя, с
которым у нее были очень хорошие отношения. Я не стала ее
расспрашивать, что это за такие хорошие отношения, когда ни с того, ни
с сего вдруг начинают раздавать отгулы, голова моя была занята совсем
другим, что и не мудрено, учитывая все, происходящее со мной в
последнее время. Кратко рассказала Ленке о вчерашнем вечере, скрыв от
нее мои взаимоотношения с Владимиром и свое добровольное участие в
процессе раскрытия дела. Не потому, что я ей не доверяла, хотя
Владимир заставил подписать меня какое-то обязательство о
неразглашения. Но не из-за этого. Я не была уверена, что подруга поймет
меня, потому что, если бы я была на ее месте, то точно не восприняла бы
положительно всю эту историю, посчитав ее полнейшим абсурдом. Да и
так я ее шокировала достаточно. Она еще как следует не оправилась
после нашего совместного похода в лес, а тут – такое! И не где-нибудь, а
в доме самого председателя, да еще при моем полном личном
присутствии!
- Ну и дела… - глубокомысленно протянула она, когда я закончила свой
рассказ. – А ты оказалась невольным свидетелем преступления. И кто бы
мог подумать, что все эти страсти разыграются здесь, на нашей старой
доброй даче…
- Да… но не совсем на вашей, - уточнила я, испуганная перспективой
переноса зоны действия в единственно спокойный для меня уголок во
всем этом на вид таком тихом, а на самом деле бурлящем мексиканскими
страстями поселке.
- Ой, это я так, образно выразилась, - поспешила успокоить меня Лена,
обеспокоенная, видимо, выражением страха, перекосившего, как я
чувствовала, все мое лицо. – Конечно, еще чего не хватало, здесь тебе
бояться нечего. Да и потом, через две недели ты уедешь и забудешь обо
всем, и через какое-то время даже и не вспомнишь. Расслабься, отдыхай
и набирайся сил. В общем, забей!
Ах, если бы это было возможно! Знала бы она, куда я впуталась, причем
исключительно по собственной воле и желанию. Нет, Ленке определенно
не понять этого моего, бездумного, конечно, порыва.
- Кстати, Лен, - вспомнила я вдруг о своей беседе с Аллой, - я тут на балу
познакомилась с этой самой Аллой, любовницей Кирилла Кириллыча.
- Да ты что, правда? – глаза Ленки загорелись желтым огнем. – Ну и как
она? Энергичная особа, привыкшая брать от жизни по максимуму?
 53

- Да, конечно, иначе и быть не могло. Но при этом очень приятная и

обаятельная, особенно голос, который обвораживает, такое низкое
бархатное контральто.
- Понятно – понятно, Кириллу Кириллычу не оставили ни одного
шанса…
- Да, я тоже так подумала, когда ее увидела. Но мне хочется о другом
тебя спросить. Помнишь, в прошлый раз ты приехала вся такая
взъерошенная и обиженная, тебе кто-то нахамил по дороге?
- А… ну да, в электричке со мной ехал очень невоспитанный тип,
ужасно агрессивный, эта агрессия прямо излучалась сквозь него.
- Ничего себе!
- Представь себе. Электричка полная, мест нет, и я всю дорогу стояла.
А когда места освободились, уже выходить надо было, и я стала
двигаться поближе к выходу, чтобы не проехать остановку. А этот нахал
сидел всю дорогу. И вот, подъезжаем мы уже к моей станции, он встает и
идет к дверям. Я тоже продвигаюсь, потому что остановка – то моя,
чтобы не проехать. А он мне заявляет:
- Девушка, сядьте куда-нибудь, вы здесь стоите и всем мешаете!
Представляешь? Это он мне заявляет. Я его спрашиваю:
- Кому это я мешаю?
- Мне, я сейчас выхожу!
- К вашему сведению, я тоже сейчас выхожу, - отвечаю я ему и надеюсь,
что он отвяжется. Он в это время начинает корчить недовольные рожи и
в какой-то момент наваливается всей своей тушей на пожилую женщину,
сидящую около выхода.
- Вы меня сейчас раздавите, - говорит она.
Я поворачиваюсь к нему и говорю:
- Это не я всем мешаю, это вы всем мешаете!
Его глаза наливаются кровью. Я думаю, что, если бы можно было, он
меня придушил бы в ту же секунду. Но – нельзя, не то, что придушить
нельзя, а просто поймают потом, свидетелей много. Если честно, то я
немного испугалась, думаю, а вдруг мало людей будет на станции, от
такого всего можно ждать. Но его встречали, к счастью, какая-то высокая
пышнотелая особа лет тридцати – сорока, довольно аппетитная,
любовница, наверное. Они поцеловались, он сел к ней в машину, и они
 54

уехали. Но разозлил он меня ужасно. Помнишь, в каком состоянии я

была?
- Помню, конечно, еще бы! Такое не забывается… Правда, потом мы
пошли на прогулку и переключились на другие дела.
- Да уж, дела так дела…
Некоторое время мы сидели молча, а потом я спросила Ленку, мне
вдруг пришла в голову очень странная мысль. Хотя… все может быть.
- Лен, скажи, пожалуйста, а почему ты решила, что женщина, которая
приехала за ним – его любовница, а не сестра, например?
- Сестра? Ну, уж нет, поверь моему опыты сестры своего брата. Так
сестер не целуют и не обнимают, поглаживая по всем выступающим
частям тела. Ты… понимаешь, о чем я говорю?
- Ну и дела! Надо же! В пылу своего праведного гнева и под действием
нескольких бутылок выпитого шампанского, сама того не желая, Алла
прокололась! Что, конечно, очень странно для такой умной женщины,
как она. Хотя, возможно, ее ввел в заблуждение мой полный наивности
вид восторженной простушки…
Я не стала забивать Ленке голову своими домыслами, она и так устала
от моей истерики и нашего разговора. Когда – нибудь я расскажу ей все,
а сейчас…
- Лен, давай, пойдем в гости к Леше, - неожиданно для себя и тем более
для нее предложила я. – Может, что-нибудь интересное узнаем?
- Давай, - вяло как-то согласилась она. – Только можно я немного
отдохну с дороги и приведу себя в порядок?
Я великодушно разрешила ей это сделать.

Глава 10
Леша был такой же, как всегда, милый, разговорчивый балагур. Он
опять потащил нас в свою волшебную беседку, полную блаженной
прохлады и умиротворения. Правда, шампанского в этот раз не было. Он
угощал нас холодным чаем с лимоном, как он уверял, его собственного
приготовления. Чай был вкусный, немного сладковатый для меня, но, в
общем, в этот очередной жаркий летний день он был самым подходящим
напитком. Леша искренне обрадовался, увидев Лену, расспрашивал ее о
работе, о родителях, об общих знакомых, и все в таком духе.
Было очень странно, что о вчерашнем происшествии он не сказал ни
слова, и даже как будто избегал этой темы, причем у него это довольно
ловко получалось, потому что я все время пыталась направить беседу
 55

именно в то самое русло. Но если Леша не хотел о чем-то говорить, его

нельзя было заставить это сделать никаким способом, сейчас я в этом
совершенно убедилась.
Мы посидели еще какое-то время, послушали Лешино щебетание обо
всем и ни о чем, и засобирались к себе. Лена устала с дороги, а я была
просто вымотана и раздавлена всем, что происходило вокруг меня, при
том, что к этим событиям я с недавнего времени стала чувствовать
причастной и себя тоже. Мы подошли к калитке.
Пока Леша возился с замком, я оглянулась на дом и… замерла от
удивления. В окне мелькнуло какое-то лицо, мужское, которое мне
показалось знакомым. Но ассоциации, по-видимому, настолько не
сочетались одна с другой в моем воспаленном и уставшем мозгу, что я
просто зафиксировала это появление как факт, решив заняться поисками
аналогий позднее. А сейчас нам обеим, кажется, хотелось только одного
– домой, к Барсику, в уютную тихую прохладу нашей дачи.
- Хватит общения на сегодня, - решительно сказала Ленка, как только
мы переступили порог дома. Заметив мой удивленный взгляд, она
пояснила: - Я имею в виду общение с внешним миром. А вот наш
уютный внутренний мирок может себе общаться друг с другом, сколько
потребуется. Правда, Барсик?
Барсик в блаженстве жмурил желтые, как у хозяйки, глаза и мощно
мурлыкал, подставляя нашим ласкающим его рукам разные части своего
мехового тела.
Во дворе буйно зеленела растительность всех видов и окрасов. Ярко –
желтые розы контрастировали с наливающимися спелостью и цветом
ранними яблоками, фиолетовые сливы таинственно мерцали в тени
темно-зеленых листьев, огоньки красной смородины призывно горели
яркими язычками пламени, а степенные кусты ежевики важно и солидно
присутствовали, ни во что не вмешиваясь и никому не мешая, на этом
празднике жизни.
Я так увлеклась созерцанием окружающего меня буйства красок и
характеров, что забылась совершенно и, кажется, не слышала, как Ленка
мне говорила, что пойдет приляжет на часок. Она ушла в дом, а я
заметила, что ее нет уже спустя какое-то время, скорее всего, довольно
продолжительное.
Все-таки, природа – что-то совершенно невообразимое, она дает нам
силы и энергию, она позволяет нам творить и черпать вдохновение. Она
– это чрево, из которого вышли мы, люди, и все, что нас окружает, и она
– наш приют, когда мы уйдем из этого бренного и суетного мира…
 56

При мысли о суетном мире я вдруг совершенно отчетливо вспомнила,

что это за человек, лицо которого мелькнуло в окне в окне Лешиного
дома. Этот человек – тот самый Антон Иванович, который дал добро на
использование моей персоны в деле расследования всей этой темной
истории, которой конца – края не видно. Ну и ну! Что же он делал у
Леши дома? Может, Лешу тоже завербовали, и он работает тайно в
интересах следствия? Не много ли агентов будет? Заинтригованная в
высшей степени, я решила попытаться каким-нибудь способом выяснить
этот вопрос, как только мне представится такая возможность. И эта
возможность не заставила себя долго ждать.
Неожиданно зазвенел мобильник, и на его экране высветилось имя
Владимира. Я подняла трубку.
- Таня! – голос у него был слегка взволнованный. Хотя нет, наверное,
мне так показалось, потому что такого просто не может быть по
определению.
- Владимир, я вас слушаю, - вежливо отозвалась я.
- Таня, нам обязательно надо встретиться и поговорить. И как можно
скорее.
- Хорошо, Владимир, говорите, когда и где.
- Когда? Да хоть прямо сейчас. Ты сможешь подойти к пожарной
каланче или за тобой прислать кого-нибудь?
- Нет-нет, лучше не надо. Я приду сама. Не надо привлекать внимания.
- Хорошо-хорошо. Через полчаса тебя устроит?
- Да, вполне.
Машина Владимира уже ждала меня там же, где мы встречались в
прошлый раз. Увидев меня, Владимир вышел из машины и почти бегом
пошел мне навстречу. Странно, но мне показалось, что он похорошел.
Хотя этого тоже не может быть по определению. Но он явно был чем-то
взволнован. Он взял меня за локоть и опять почти бегом повел к машине.
При этом он все время оглядывался, как будто беспокоясь, не увидит ли
нас кто-нибудь.
Когда я забралась в машину, а он влез вслед за мной, он сразу же
закрыл дверцу и только после того как я хорошенько разглядела его
лицо, мне стало не по себе, потому что я увидела, что он очень испуган.
То есть, лица как такового не было, а был очень сильный страх, что меня,
в общем, удивило.
 57

- Володя, что с вами? – от беспокойства я не заметила, как положила

руку на его локоть.
Он не ответил мне ни слова, только посмотрел прямо в глаза, глаза-
щелки при этом вдруг широко раскрылись, и в них я увидела тот же
страх, что и во всем его сегодняшнем облике. Кстати, я заметила, что в
открытом состоянии его глаза красивы, а стальной отблеск придает
всему взгляду особое, чисто мужское обаяние. Открывал бы он их
почаще…
- Таня, - наконец-то он заговорил, а то я уже решила, что с ним что-то не
так.
Я молча, во все глаза, смотрела на него, ожидая, что за всем этим
последует.
- Я не хочу тебя пугать, - тихо сказал он после небольшой паузы,
которая мне показалась вечностью, - но, как нам сообщили наши
осведомители, в органах работает некто, кто является сообщником
преступников.
«Как интересно! Вот до чего дошла наша коррумпированная любимая
милиция, уже сама кормит преступников, - подумала я, еще не совсем
понимая весь смысл того, что говорил мне трясущийся от страха
человек, сидящий напротив. – Он-то чего боится?» И вдруг, как
мгновенная вспышка молнии, меня осенила вполне разумная мысль,
которая почему-то не сразу пришла мне в голову: «Но если этот человек,
то есть преступник, работает в милиции, значит, вполне возможно, что
ему известно и обо мне?…» Кончики моих волос, старательно
уложенных в каре, потихоньку стали подниматься вверх, по мере того
как ужас постепенно охватывал мой разом отупевший мозг, а с ним и все
мое существо, мое «эго», забившееся куда-то в самую крайнюю, пятую
или даже сотую точку организма. При этом я успела еще подумать о том,
что чувство страха парализует не хуже электрошока, все зависит от его
силы и интенсивности.
Видимо, по моему остановившемуся взгляду и по гримасе, наверняка
перекосившей все мое лицо, Владимир догадался, о чем я подумала, и по
его ответному рукопожатию я поняла, что страхи мои не напрасны.
Именно поэтому он вел себя так странно и совсем не похоже на его
обычное поведение сурового и хладнокровного работника милиции.
Хотя, если подумать, кто я ему? Так, наивная, глупая простушка, которая
сама по собственной воле влезла во всю эту темную и грязную историю
и в общем добровольно, совершенно неизвестно из каких
альтруистических или гуманистических побуждений решила внести свой
посильный или не совсем посильный, а, может, и вовсе непосильный
вклад в дело спасения человечества. В общем, мне было немного
 58

странно, что он так за меня беспокоится, но это еще раз говорит о том,
что он тоже человек и ему тоже ничто человеческое не чуждо.
Но все-таки я решила спросить, так, для ясности:
- Владимир, а что, это вы за меня так переживаете? – и опять наивный
взгляд и полное простодушие в широко открытых глазах.
- Ну, в общем, да, - после некоторого раздумья ответил он, - а что, тебя
это удивляет?
- Да нет, конечно, нет, - поспешила я его успокоить. А про себя отметила,
что вот, оказывается, милиционеры – тоже люди. А мы их все ругаем,
ругаем…
- Мне надо вам кое-что сообщить, - сказала я спустя некоторое время.
- Что-то важное? – глаза его опять превратились в щелки, изрыгающие
стальное пламя.
- Да, важное, - уверенно ответила я, потому что, без сомнения, те
сведения, которые я умудрилась собрать за вчерашние полдня и
сегодняшнее утро, были очень важны для следствия. При мысли об утре
я вспомнила о нашем визите к Леше…
- Кстати, Владимир, - неожиданно строгим голосом обратилась я к нему,
- если вы вербуете себе дополнительных агентов в среде местного
населения, это, конечно, ваше дело, то есть не ваше личное, а вашей
организации, я имею в виду. Но, по крайней мере, вы лично, хотя бы по
чисто моральным соображениям, могли бы проинформировать и меня
тоже об этом. Поверьте, что этим вы бы значительно облегчили мне
жизнь.
При этом я, не отрываясь, смотрела ему прямо в глаза вернее, туда, где
они должны были бы располагаться, а вместо них изредка просвечивали
серые блики со стальным оттенком. По мере того как я говорила, его
профессиональный прищур потихоньку стал разглаживаться, пока не
превратился в самое настоящее, неподдельное, чисто человеческое
удивление и даже изумление. Брови его при этом почти взлетели кверху,
глаза широко раскрылись, а вместе с ними и рот.
«Интересная все-таки мимика человеческого лица, - подумала я, глядя
на его изумленное и от этого кажущееся совершенно наивным и
простодушным лицо. – Когда мы грустим и унываем, то все как будто
опускается вниз, уголки губ и глаз, руки и ноги, подбородок и даже нос
как будто все норовит вытянуться и стать похожим на клюв. А когда
радуемся или удивляемся, то есть изумляемся, тогда все как будто ползет
вверх и вширь, а нос от этого становится похожим на большую овальную
 59

картошку…» Сравнение с картошкой подняло мне настроение, и я даже

слегка улыбнулась своим мыслям. Владимир заметил мою улыбку, но
растолковал ее по-своему. Он с облегчением вздохнул и пробормотал
вполголоса:
- Тоже мне, нашла время для шуток!
«Шуток? Так он что, на самом деле не в курсе того, что происходит? Вот
это да! Тогда придется объяснить.» И я рассказываю ему о нашем
утреннем визите на дачу к Ленкиному соседу Леше, ну да, тому самому,
с которым я была вчера на балу, так печально завершившемся, и о
человеке, лицо которого я увидела в окне Лешиной дачи.
Когда я закончила, Владимир казался совершенно подавленным и
потрясенным. Он молчал, думая о чем-то своем, мне не ведомом. Молчал
он долго, я уже хотела уходить и жестом дала ему понять, что хочу
выйти. Тогда он очнулся и также жестом ответил мне, что не задержит
меня надолго, просто ему нужно собраться с мыслями. Я кивнула и
согласилась подождать.
Через некоторое время он сказал:
- Таня, дело принимает слишком опасный оборот. Я думаю, что мы
должны взять тебя под охрану.
Охрану? Вот влипла, так влипла! Только охраны мне и не хватало.
- Да нет, - бодрым голосом возразила я ему, - охрана мне не нужна. Во-
первых, она будет привлекать внимание, а во-вторых, если они захотят
что-то со мной сотворить, то никакая охрана им не помешает. Вон, на
балу у Петра Семеновича какая охрана была, а ведь ничего не спасло его,
погиб человек, на глазах у охраны и всего своего окружения.
- Да, - согласился Владимир, - таких наглых бесцеремонных убийств в
моей практике еще не было. Вызывающе смело. И главное, что никто
толком не может описать убийцу, все были заняты своими делами и,
конечно, мало кто обратил внимание на него в толпе.
- Я видела его, - вдруг сказала я неожиданно для самой себя. После
сообщения о возможной утечке информации изнутри у меня пропало
желание что-либо говорить. Но, с другой стороны, в моих же интересах,
чтобы весь этот кошмар как можно быстрее закончился. – Я видела его
очень хорошо, - повторила я опять. – И могу описать его внешность до
малейших деталей.
Я рассказала Владимиру обо всем, что произошло на балу, о
знакомстве с Аллой и о ее любовнике, которого она почему-то выдает за
брата. Владимир очень внимательно выслушал меня, не отвлекаясь ни на
 60

одну долю секунды. Когда я закончила, он немного помолчал,

обдумывая, видимо, все, что я ему рассказала, а потом неожиданно
предложил:
- Таня, поедем сейчас ко мне домой, я хочу тебе кое-что показать. Одна
голова, конечно, это очень хорошо, ну а две все-таки лучше. Может, до
чего-нибудь и додумаемся. Это займет не больше часа.
Немного подумав, я согласилась. Ленка еще спит и наверняка проспит
еще часа два, а к тому времени как она проснется, я уже буду дома. В
крайнем случае, если буду задерживаться, позвоню, скажу, что пошла по
магазинам развеяться. Думаю, она меня поймет…
И мы поехали к Владимиру в гости. То есть не в настоящие гости, а по
работе, естественно. Когда мы вошли к нему в квартиру, я удивленно
замерла еще в дверях, настолько было неожиданно то, что я увидела. Да
и немудрено было удивиться. Владимир жил в очень изящном,
изысканном даже, окружении. Прежде всего поражала роспись на стенах
прихожей, создавалось впечатление, что вы попали в приемную какого-
то графа или князя позапрошлого века, а не в современные апартаменты
милицейского следователя. Прихожая плавно переходила в коридор, а
коридор упирался в просторный зал, большую часть которого, это было
видно уже из прихожей, занимал огромный концертный рояль черного
цвета.
«Вот так сюрпризы! - поразилась я про себя. – Вот уж воистину
каждый человек – загадка, разгадать которую почти невозможно.
Спрашивается, зачем Владимиру рояль, что он, играет на нем, что - ли?
Может, для пижонства или просто – чтоб было?»
Как будто отвечая на мой вопрос, Владимир бесшумно прошел мимо
меня в зал и, открыв крышку рояля, задумчиво стал что-то наигрывать,
глядя куда-то в пространство перед собой. Мне показалось, что в этот
момент он отключился от всего, забыв и обо мне, и о нашем теперь уже
общем деле, которое надо расследовать, и вообще обо всем, что
окружало его в этой нашей суетной и беспокойной жизни.
«Жизнь эта, - подумала я, - конечно, постоянно создает нам какие-то
проблемы и сложности, но зато иногда преподносит такие сюрпризы, что
неожиданно понимаешь, что ради них, возможно, и стоит жить. Вот, как
этот сюрприз, например… Это сюрприз так сюрприз, в такие моменты
человек раскрывается совершенно с другой стороны, причем с той, о
которой вообще и не подозреваешь, что она существует. На редкость
приятное открытие!
Вообще, если подумать, какое значение может иметь в жизни человека
одно-единственное мгновение, миг, способный возвысить и унизить,
 61

открыть необыкновенные возможности для познания чего-то очень

важного или же лишить последней надежды хотя бы прикоснуться к
таинству бытия. Миг проходит, дверца в таинственный и блистающий
мир захлопывается, жизнь продолжает свое однообразное течение, и мы
опять запутываемся в паутине собственных желаний и безуспешно
пытаемся из нее выбраться…»
- Таня! Таня! – донесся до меня откуда-то издалека голос Владимира.
- А? Что? – в своих мыслях я так углубилась в философские изыскания,
что совершенно отключилась от окружающей меня действительности,
совсем забыв, где я нахожусь и зачем. А может, это игра Владимира так
на меня подействовала?
- Идем, - махнул он мне рукой, приглашая следовать за ним.
Мы зашли в небольшую уютную комнатку справа от зала, по всей
видимости, его кабинет. Здесь был полумрак, очевидно, из-за того, что
окна закрывали тяжелые темные шторы с причудливым узором. Я
присела на небольшой диванчик под окном, ожидая, пока Владимир
включит компьютер. А он тем временем стал доставать из ящика стола
какие-то папки с документами.
- Вот, иди сюда, - позвал он меня, открыв одну из многочисленных
папок. Я подошла и… остолбенела от удивления. Прямо на меня
смотрели ослепительно - синие глаза Леши, нашего дорогого соседа.
Леша был одет в военную форму, за его спиной виднелись песчаные
холмы, которые поливались мощными потоками щедрого солнца. От
загара Лешино лицо казалось почти черным, тем разительнее был
контраст между ним и ярко-синими глазами на нем. «Какой же он
красивый! – подумала я. – Наверное, красивее человека трудно найти.
Но… почему он одет в военную форму? Может, снимок сделан, когда он
еще служил в армии…» Я прикинула в уме, когда это примерно
происходило, и подумала, а не в Афганистане ли он служил? Уж больно
странный пейзаж для наших северных широт, да и для южных, в общем,
тоже. Интересно, а что этот снимок делает в папке Владимира? Уж не
думает ли он, что Леша?...»
Слегка ошарашенная, я взглянула на Владимира. Видимо, у меня был
такой вид, что он, посмотрев на меня, усмехнулся себе под нос. Но
ничего не сказал. Я тоже не стала ничего спрашивать и продолжила
смотреть папку. Фотографии, письма, указы, распоряжения… Интересно,
где он это все раздобыл? И что это все значит?
Неожиданно взгляд мой упал на черно-белую фотографию, в углу
альбома. На ней стояли, обнявшись, несколько мужчин в военной форме.
Один из них был Леша, черный, загорелый, совсем мальчик, но его глаза
 62

я бы узнала из тысячи, такие глаза не так уж часто встречаются и

никогда не забываются. В другом, мужчине средних лет, я с удивлением
узнала хозяина бала, последнюю жертву бандитов. Я подняла глаза на
Владимира и уже открыла было рот, чтобы спросить у него, что же в
конце концов все это значит. Но он меня опередил:
- Не удивляйся, Таня, - сказал он, даже, как мне показалось, немного
сочувственно. – Люди, которых ты видишь на фотографии, знакомы уже
на протяжении многих лет, а именно с тех самых пор, когда они служили
вместе в Афганистане. Петр Семенович и Кирилл Кириллович – он ткнул
пальцем на человека в военной форме, на вид лет пятидесяти, стоящего
рядом с Петром Семеновичем. А вот это – палец Владимира
переместился на невысокого паренька, стоящего справа от Леши и
дружески обхватившего его за плечи, для чего ему пришлось поднять
руку выше своей головы, но он мужественно позировал, лихо сдвинув
фуражку так, что она закрывала ему весь лоб и почти доходила до носа,
на манер кепки. Кепки! Неужели?.. Я вскинула глаза на Владимира в
немом вопросе, уже, впрочем, содержащем ответ.
- Это, - продолжал он, как будто не обращая внимания на мои домыслы, -
Иван Никитенко, он тоже служил в Афганистане. Ему бы, между
прочим, сегодня исполнилось 50 лет. Вот, - он перевернул страницу, и я с
ужасом увидела фотографии из нашего леса, не стала особенно
всматриваться, потому что узнала голубую кепку, так неестественно
упавшую и лежащую на сухих березовых листьях неподалеку от своего
хозяина. Я отвернулась и стала рассматривать причудливый рисунок на
оконных шторах. Володя, казалось, не замечал моего замешательства,
внимательно изучал записи, сделанные под фотографиями и, наконец,
произнес:
- Да, все правильно, 20 августа он родился, так что сегодня у него был бы
юбилей. Был бы…
Он замолчал и задумался о чем-то, мне неведомом. Я тоже молчала,
пытаясь собрать воедино все кусочки ребуса. Какая-то тайна скрывалась
за всеми этими преступлениями, тайна, которая возникла давно, тогда, в
далекие восьмидесятые, в жарком и жутком Афганистане, где сотнями
гибли наши бедные, необстрелянные и необученные мальчики, кто –
после школы, а кто – из ВУЗов, они шли и сражались, потому что им
сказали, что так надо. А кому надо и зачем – объяснить забыли. Или не
посчитали нужным… Что же произошло тогда, между этими людьми,
такими дружными на фотографии? Интересно, а кто – фотограф? Как бы
это можно было узнать? Может, спросить у Леши? Я поделилась своими
мыслями с Владимиром, но он решил, что спрашивать имя фотографа у
Леши – не самая удачная идея…
 63

- Но… почему? – на сей раз на самом деле наивно удивилась я.

Владимир посмотрел на меня слегка удивленно, как будто не ожидал от
меня такой наивности.
- Таня, а ты не допускаешь возможности того, что вот именно твой Леша
и окажется преступником, виновным во всех этих действиях?
От неожиданности я, собираясь до этого что-то сказать, так и замерла с
открытым ртом и изумленно моргающими глазами. Леша – виновный?
Ну уж нет, такого быть не может, потому что просто не может быть!
Какой же из него преступник, он даже муху не в состоянии обидеть, наш
добродушный, неунывающий балагур… Но сомнение уже поселилось у
меня в душе, мой второй внутренний голос стал услужливо подсказывать
какие-то фрагменты Лешиного поведения, которые могли бы, по моему
мнению, указывать на наличие в его характере второго, преступного дна.
Мне вдруг стало очень страшно и одиноко.
Как же тяжело жить, подозревая и не доверяя близким тебе людям.
Хотя, конечно, он мне еще не так уж и близок, я только несколько дней
как с ним познакомилась. Но Ленка! Они же дружат с детства. Надо
будет хорошенько расспросить ее о нем… А может, Лене с ним
побеседовать поподробнее? Хотя… если он такой хороший конспиратор,
он сразу поймет ее намерения, а уж выкручиваться он умеет, его голыми
руками не возьмешь.
- Хотя, конечно, - задумчиво проговорил Владимир, - преступник здесь
не один. Существует сговор, а, может, и месть… Но все равно, их не
один и не два, здесь действует целая группировка.
- А может быть, и то, и другое? – спросила я.
- Что – и то, и другое? – не понял Володя.
- Я имею в виду, что это может быть и сговор, и месть одновременно.
Допустим, не поделили что-то между собой, затаили обиду, решили
добиться своего любыми путями, а заодно и отомстить за обиду…
- Возможно, ты и права, и все происходило именно так. В любом случае,
надо выяснить, кто это и каков мотив преступления, то есть, что именно
не поделили эти люди.
Я задумалась, пытаясь зацепиться хоть за что-то, за какой-то обрывок
разговора, нечаянно вылетевшего слова или даже жеста, на худой конец.
Неожиданно я вспомнила о промашке Аллы, я совсем забыла рассказать
об этом Владимиру.
- Кстати, - поспешила я исправить свою оплошность, - на балу я
познакомилась с Аллой.
 64

- С Аллой? – не сразу понял меня Владимир. – С какой Аллой?

- Ну как это, с какой Аллой? С той самой, возлюбленной Кирилла
Кириллыча.
- А, с этой Аллой… Ну и как она тебе?
- Да Алла как Алла, я ее в общем примерно такой и представляла. Тут в
другом дело…
И я поведала ему всю историю о том, как такая умная и деловая мадам
умудрилась попасть впросак и таким странным образом проколоться.
Выслушав меня, Владимир некоторое время молчал, как будто
обдумывая что-то, а потом сказал:
- Действительно, очень странная история. А ты не думаешь, Таня, что
она могла специально разыграть весь этот спектакль, чтобы направить
нас по ложному следу?
Совершенно запутанная, я молча смотрела на него, не мигая и не
находя слов, чтобы хоть что-то сказать или спросить.
Володя заметил мое замешательство и махнул рукой, как бы
отмахиваясь от вопросов, которые, казалось, готовы были посыпаться на
него, как конфетти на новогоднюю елку.
- Не обращай внимания, это я так сказал, просто, исходя из того, что
существует утечка информации…
Он нахмурился и открыл еще одну папку с документами.
- Вот, посмотри, - сказал он, пододвигая ко мне какую-то белую
фотографию, на которой были изображены люди в военной форме.
Я искоса посмотрела на нее и… ахнула, увидев, как мне показалось,
лицо убийцы со вчерашнего бала. Придвинув фотографию поближе, я
стала пристально ее рассматривать. Пейзаж оставался тот же – песчаные
дюны с выжженной обжигающим солнцем растительностью. Лица
некоторые тоже оставались теми же, но появились также и новые лица, в
дополнение к прежним. Одним из них было уже знакомое мне лицо
вчерашнего преступника в темном. Тоже совсем мальчик, усы только-
только начинают пробиваться над верхней губой. Значит, действительно,
разгадку тайны надо искать там, в далеких восьмидесятых, в жарких
пустынных степях измученного войнами Афганистана.
- Это он, - повернулась я к Владимиру, показывая пальцем на лицо на
фотографии.
- Кто он? – не понял он меня.
 65

- Убийца Петра Семеновича.

- Ты уверена? – он придвинул фотографию к себе и стал вглядываться в
молодое, полное юношеского задора и энергии улыбающееся лицо
будущего убийцы. Впрочем, почему будущего? Ведь снимок сделан на
войне, в перерыве между боевыми сражениями, так что убивать ему
было не впервой, хотя, конечно, одно дело – война, и совсем другое –
убить безоружного…
- Скажите, Владимир, - вдруг решила я спросить его, - а что, Алла тоже
может быть каким-то образом причастна к этим преступлениям?
- Пока не знаю, не уверен. Но скоро узнаю…
«Интересно, что такое должно произойти скоро, что внесет ясность во
всю эту темную, запутанную историю?» - подумала я. А вслух сказала:
- Просто я пытаюсь понять, почему ей понадобилось рассказывать мне о
происшествии в поезде, тем более, что она знала, что Лена – моя
подруга. Она совсем не похожа на дуру. Или же… она уже знала, что я…
то есть, получается, что…
- Алла каким-то образом связана с преступниками, и не просто связана, а
активно участвует во всех действиях их группировки, - закончил за меня
Владимир. – А вот какая у нее мотивация, если это все действительно
так, я не знаю, скорее всего, материальная, но это опять же мои
предположения.
- А вы видели этого ее брата – любовника?
- Видел. Она его представляет всем как своего брата. Кстати, я его здесь
тоже где-то видел, - с этими словами Владимир достал из ящика еще
одну папку, открыл ее и протянул мне еще одну черно-белую
фотографию. Я взяла ее и уже почти без удивления увидела
улыбающегося во весь свой белозубый рот Лешу, загорелого, с
горящими в веселом прищуре глазами, который стоял в обнимку с
черноволосым парнем, довольно симпатичным, но со странной улыбкой
– усмешкой. Верхние передние зубы у него сильно выступали вперед,
придавая всему лицу какое-то хищное выражение. Я даже слегка
поежилась, глядя на него. Бедная Ленка! Не хотела бы я оказаться на ее
месте в той злополучной субботней электричке…
- Володя, - сказала я и запнулась. Владимир бросил на меня удивленный
взгляд. Еще бы, я же никогда его так не называла, обычно я обращалась к
нему с более официальным «Владимир». Не знаю, как это у меня
вырвалось. Он вопросительно смотрел на меня, и надо было заканчивать
свою мысль, – я не совсем понимаю, как могло получиться, что вот, все
 66

эти люди, живут здесь рядом, да еще и служили вместе в Афганистане, и

теперь опять все оказались впутанными в это темное дело…
- Я тоже не понимаю, Таня, в этом вся проблема. И мне почему-то
кажется, что вот этот самый Леша, которому ты так симпатизируешь… -
он сделал небольшую паузу и пристально посмотрел на меня.
«С чего это он взял?» - удивилась я про себя, но ничего не сказала вслух.
- Мне кажется, на основании многолетнего опыта работы
следователем… - он опять сделал многозначительную паузу.
Я не могла понять, куда он клонит. Но молчала, хотела, чтобы он
высказался до конца.
- Тебе нужно быть с ним очень осторожной, - сказал он наконец. – Не
знаю, как это объяснить или аргументировать, но думаю, на этот раз тебе
надо будет поверить логике следователя и чутью милиционера. Потому
что именно они мне сейчас подсказывают, что тебе опасность угрожает
именно оттуда. И опасность нешуточная… - он опять помолчал и спустя
некоторое время спросил: - Рация у тебя с собой?
«Рация? Какая рация? Ах да, рация, мой маленький радиоприемничек,
моя единственная надежда в случае опасности…»
- Да, она всегда со мной, - ответила я, доставая из сумки маленький
компактный коробок.
- Очень хорошо. По крайней мере, я буду знать, где ты находишься.
- Ладно, будем надеяться, что все обойдется. Мне тоже с ней как-то
спокойнее, - я погладила коробок кончиками пальцев. При этом мой
мизинец неожиданно уперся во что-то твердое, этим «твердым» оказался
плохо привинченный шуруп. Странно!
- Володя, посмотри, пожалуйста, что это? – я как-то совершенно
естественно и гладко перешла с ним на «ты».
- Где?
- Вот здесь, шуруп отвинтился. Странно, они были наглухо
привинчены…
- Отвинтился, говоришь? А может, его отвинтили? Такое может быть?
- Что ты имеешь в виду?
- Я ничего не имею в виду, я просто спрашиваю, ты показывала это кому-
нибудь?
 67

- Нет, не показывала. Но вчера вечером…

- Что случилось вчера вечером?
- Когда мы пришли домой после бала…
- Вы? К кому домой?
- Да нет, ты все не так говоришь. Я еле могла идти, и Леша меня довел до
дома, я легла и заснула. А он искал ключи, чтобы дверь закрыть на ключ,
за собой, мало ли что, а в сумочке была рация, так что он, скорее всего,
ее видел. Но я не думаю, что он понял, что это рация, она же на вид как
обыкновенный радиоприемник…
Владимир обдал меня совершенно уничижающим взглядом вроде того,
что с меня и взять-то нечего, надел наушники и стал возиться с рацией,
проверяя, как она работает. Рация работала. Он немного успокоился,
аккуратно отверткой закрутил каждый винтик и шурупчик и
торжественно передал ее опять мне в руки.
- Таня, пожалуйста… - многозначительно посмотрел он на меня.
- Знаю, знаю, спрятать ее так, чтобы никогда никому она не попалась на
глаза, даже случайно, - договорила я за него.
- Да, пожалуйста, - еще раз попросил он, - найди уж для нее какое-
нибудь укромное местечко. Придумай уж что-нибудь…
«Интересно, какое такое укромное местечко он имеет в виду?» -
подумала я, но ничего не сказала, лишь послушно кивнула головой, в
которой постепенно зрел план моих дальнейших действий…

Глава 11
Когда я вернулась домой, Ленка еще спала, хотя в комнате стояла
невыносимая жара и было ужасно душно.
«Видимо, она действительно очень устала за эту неделю», - решила я,
учитывая одновременно и возможность того, что моя подруга в силу
совсем других причин могла просто не выспаться этой ночью, к тому же,
ни с того ни с сего, такое странное дружеское отношение со стороны
заместителя ее босса? Но, в любом случае, очень хорошо, что она спит,
потому что мне надо воплощать в реальность мой план.
Я тихонько, стараясь не шуметь, забралась по деревянной лестнице на
чердак, в надежде отыскать там что-нибудь, похожее на бинокль или
подзорную трубу. К моей великой радости, я обнаружила там и то, и
другое. Причем, бинокль, видимо, принадлежал отцу Ленки, бывшему
военному в отставке. Он одиноко лежал в углу чердака, бросая на меня
тоскливые зеркальные взгляды. Я взяла его, вытерла подолом своей
 68

майки от пыли и подошла к маленькому боковому чердачному окошку,

выходящему прямо на дачу Леши. Я приставила бинокль к глазам и…
тут же отвела. Видимость была такой четкой, и увеличение было таким
сильным, что, казалось, я сама нахожусь там, на лужайке перед домом,
напротив волшебной беседки, в которую как раз в эту самую секунду
направлялась группа людей, видимо, каких-то Лешиных гостей. Меня
всегда удивляло это чудо оптической техники, позволяющее видеть
предметы на большом расстоянии так, как будто они находятся рядом с
тобой. При этом мне почему-то всегда кажется, что меня могут заметить,
что так же, как вижу кого-то я, этот кто-то видит и меня, странное,
глупое чувство, совершенно неуместное в данный момент моего земного
бытия.
Я заставила себя снова приставить бинокль к глазам, отойдя к самому
краю окна, где, как я очень надеялась, меня никто не заметит. Но… на
лужайке уже никого не было, наверное, все зашли в магическую беседку,
происходящее в которой заслоняла от меня густая зелень плюща,
обвившего ее в несколько слоев и благодаря которому, скорее всего, и
сохранялась блаженная прохлада внутри беседки. Что же делать? Пойти
туда я уже, наверное, не могу. Если Леша в курсе того, что я – шпион, он
меня вежливо выпроводит… в лучшем случае… а в худшем? Я
зажмурила глаза и хорошенько потрясла головой, выгоняя оттуда
негативные мысли. А потом опять приставила бинокль к глазам, решив
караулить, пока кто-нибудь из них не выйдет из беседки. Взгляд мой,
вооруженный чудом оптики, скользнул по лужайке и садику вокруг дома
и… у меня неожиданно все внутри похолодело. С другой стороны сада,
из леса через забор на территорию дачи запрыгнул тот самый человек в
темном, беспощадно расстрелявший в упор почтенного Петра
Семеновича. Человек этот не был приглашенным, потому что иначе он
вошел бы через калитку, - резонно, как мне казалось, заключила я, не
думая о том, что этот человек только вчера убил другого человека, и у
него есть все основания для того, чтобы держаться незамеченным. Что
же делать? Времени на раздумье оставалось совсем немного, незваный,
как я решила, гость двигался стремительно и бесшумно, так же, как
вчера на балу. «Наверное, тот навык у него выработался в Афганистане»,
- промелькнула у меня в голове шальная мысль, и уже в следующую
долю секунды я была готова бежать, спасать нашего дорого друга и
соседа от неминуемой погибели. Но почему-то напоследок я решила
взглянуть еще раз в бинокль на поле, вернее, лужайку действия и …
замерла от изумления, потому что просто сомневаться и подозревать
кого-то в чем-то – это одно, а вот лицезреть свои подозрения в
воплощенном виде – это уже совсем, совсем другое. На лужайке я
увидела Лешу, который, как ни в чем не бывало, приветствовал
вчерашнего убийцу, пожимал ему руку, похлопывал по локтю и
улыбался, всячески демонстрируя свое дружеское к нему расположение.
 69

Не в силах смотреть дальше, я тихонько сползла по стене на пол,

продолжая держать в руках недавно обретенное чудо отечественной
оптической промышленности. Сил не было ни на что, хотелось только
лечь, заснуть, забыться и, желательно, никогда не просыпаться. Но с
другой стороны, надо было действовать немедленно. Сейчас, пока
убийца там, надо срочно звонить Владимиру… Я набрала его номер, мои
пальцы тряслись, вся я дрожала мелкой дрожью, временами
переходящей в крупную, от которой начинали вибрировать зубы, а
нижняя челюсть ходила ходуном. Владимир почему-то долго не
подходил и дрожь моя стала уже принимать масштабы легкого
землетрясения, вернее, телотрясения, когда в трубке наконец раздался
его голос:
- Да, Таня, что случилось?
Спутанно, торопясь и глотая слова, я объяснила ему, что происходит.
Моя речь была совершенно несвязной, от дрожи, колотившей меня, язык
бился о зубы, а губы никак не хотели принимать форму хотя бы даже
отдаленного понятия рта. С трудом мне удалось немного остановить
дрожание языка и усилием воли справиться с расползающимися в
стороны губами. Владимир выслушал мое бессвязное лепетание, сказал,
что он все понял и немедленно выезжает. Положив трубку, я обеими
руками закрыла рот, надеясь хоть таким способом унять дрожь,
раздирающую меня изнутри. Посидев еще некоторое время на полу, я
решила, что будет лучше, если я встречу машину Володи на улице, я не
была уверена, знает ли он, где находится Лешина дача. Стараясь не
шуметь, чтобы не разбудить Ленку, я спустилась вниз и шмыгнула за
дверь, тихонько прикрыв ее за собой.
Машины еще не видно, они, конечно же, пока не доехали, и я решила
проконтролировать ситуацию на даче у Леши. Бинокль у меня был с
собой, и я, подойдя к Лешиному забору, нашла в нем щель средних
размеров, чтобы можно было разглядеть, что там происходит, но не
попасться при этом, приставила к ней бинокль и стала наводить
резкость… В этот момент чьи-то твердые сильные пальцы сжали
стальным охватом мое правое плечо. От неожиданности и боли я
вскрикнула и уронила бинокль.
- А… при исполнении служебных обязанностей? - сказал насмешливо чей-то
очень знакомый голос. Я сумела, наконец, вывернуть плечо из жестких
тисков, сжимающих его, и резко обернулась, чтобы посмотреть, кто это так
распускает свои руки в общении с девушкой. Но не успела этого сделать.
Резкий удар в лицо оглушил меня, и я потеряла сознание, которое
погрузилось в темный вакуум бесчувствия и бездействия, где не было места
земным проблемам и мирской суетности.
 70

Густая черная тьма опустилась на все вокруг, и не было в ней ни малейшего

изумрудного или хотя бы фиолетового проблеска …

Глава 12
Бурчание, похожее на рокот штормующего океана, нарастающее и
приближающееся с каждой приходящей секундой, было первыми звуками,
которые я услышала, постепенно начиная приходить в себя после удара.
Когда я, наконец, смогла открыть глаза и оглядеться, я поняла, что то, что в
полубессознательном состоянии я приняла за недовольный шум разбуженной
воды, на самом деле было мужскими голосами. Голоса эти принадлежали
двум незнакомым людям, сидящим за столом напротив меня в свете
небольшой настольной лампы белого цвета. В комнате, где я находилась, не
было ни окон, ни мебели, не считая стола с несколькими стульями, за
которым сидели незнакомцы, и кушетки, на которой я лежала. Я посмотрела
на свои ноги и обнаружила, что они у меня связаны. Постепенно обретая
потерянное некоторое время назад сознание, я попробовала было пошевелить
руками, но по резкой боли, пронзившей все тело, стало понятно, что мои
руки тоже связаны. Я лежала на боку, руки мне связали за спиной, такое
положение в сочетании со связанными ногами было ужасно неудобным, все
члены моего тела затекли, хотелось подвигаться, чтобы немного размяться,
но это оказалось невозможным из-за веревок, которыми меня связали. «Как
овцу на бойне», - почему-то подумала я, и мысль эта мне совсем не
понравилась.
Охранники, видимо, заметили мои телодвижения, и один из них,
поднявшись со своего стула, двинулся по направлению к кушетке, на
которой я лежала. Я с любопытством принялась его разглядывать. Самое
интересное, что мне совсем не было страшно, хотя я знала, что нахожусь
в руках беспощадных убийц, не знакомых по определению с такими
сентиментальными понятиями, как жалость, сочувствие и все тому
подобное. Все-таки, наверное, мы стали настолько толстокожими, что
для нас имеет первостепенное значение удобство и комфорт нашего тела,
а потом уже более тонкие душевные переживания, даже такие, как страх
смерти, например. Я с удивлением обнаружила, что сейчас, даже когда
нависла такая ужасная, смертельная опасность, меня больше волнует
отсутствие возможности принять нормальную человеческую позу и хотя
бы слегка размять затекшие конечности, чем участь, уготованная мне
судьбой. Но было очень, очень неудобно, и я не могла с этим мириться.
В конце концов, я женщина и требую соответствующего отношения!
Охранник подошел уже почти совсем близко. Он был огромен, ростом
где-то под два метра, и соответствующим весом, около ста пятидесяти
килограммов, наверное. Огромные накаченные плечи, наголо побритая
голова, нос со вдавленной вовнутрь переносицей. Весь его внешний
облик был скорее неприятен, чем наоборот. К тому же он щурил глаза,
пытаясь разглядеть, чем это я здесь занимаюсь и откуда доносятся
 71

шорохи, что делало его похожим на никому не ведомую гигантскую

рептилию, что-то вроде Лохнесского чудовища. Когда он приблизился ко
мне на расстояние меньше полуметра, я громко спросила:
- Простите, а вы – кто?
От неожиданности он вздрогнул и резко отпрянул назад. Вообще, я
заметила, что вот такие огроменные чудища часто бывают на редкость
пугливыми. У них, видимо, слабая связь между нервными рецепторами и
той частью головного мозга, которая за эти рецепторы отвечает. Потому
что, иначе, с чего ему было пугаться? Он что, не знал, что я здесь лежу?
Сам же, небось, и уложил. А если уложил и знал, то причина его испуга
вообще непонятна, хотя вот, опять же, причинно – следственные связи, а
если эти связи функционируют в энергосберегающем режиме… «Ой-ой,
не к добру меня на философские рассуждения потянуло, - опомнилась я,
вспомнив, что случилось в недалеком прошлом, которое сейчас казалось
бесконечно далеким, - но это уже проблемы моего чувственного
мировосприятия, - опять же по-философски отметила я про себя, - когда
все вокруг, будто сговорившись, стали высказывать суждения, вполне
могущие стать частью философского трактата на тему «Дачно-
полицейские будни». Мысль об этом развеселила меня, и я радостно
заулыбалась своей остроумной, как мне показалось, идее.
Сторож мой в это время уже оправился от приступа испуга и опять
приблизил ко мне свое лицо так, что я почувствовала его дыхание,
благоухающее пивным перегаром и сигаретами. По воле случая, это
произошло как раз в тот момент, когда я веселилась, радуясь
собственным рассуждениям на тему философского трактата. Сама
пошутила, сама же и посмеялась, только вот вся ситуация, в которой я
находилась, совсем не располагала к смеху. Вспомнив об этом, я понуро
повесила голову и закрыла глаза. Мне больше не хотелось ни с кем ни о
чем разговаривать, тем более вот с такими Кинг-Конгами в человеческом
облике.
Охранник молча нагнулся ко мне, деловито проверил, хорошо ли
держатся веревки у меня на запястьях и на щиколотках, и также молча и
деловито прошествовал назад к столу, взирая по дороге с высоты своего
роста и положения на причудливые тени, отбрасываемые светом белой
лампы на белые стены. Я проводила его взглядом. Видимо, удар,
нанесенный мне, был довольно силен, по крайней мере, для моего
хрупкого женского тела, хотя, вполне возможно, что меня накачали
каким - нибудь снотворным или даже наркотиками, от этих людей всего
можно ожидать, тем более, если они служили в Афгане, там, насколько
мне известно, это вообще было нормально и совершенно естественно. Не
знаю, в общем, под действием каких факторов, но меня ужасно тянуло в
сон, глаза слипались, и этому моему желанию не могли помешать ни
 72

связанные конечности, ни общая слабость и ломота во всем теле, ни

элементарный животный страх за свою жизнь. «Все-таки, наверное,
человечество сильно деградирует, - подумала я, засыпая. – Вот, меня же
сейчас не волнует ничего, что бы ни случилось в данный момент, меня
это совершенно не волнует, потому что я сейчас хочу только одного:
спать, уснуть и забыться, и желательно вообще не просыпаться…» С
этой мыслью я погрузилась в глубокий, тяжелый сон без сновидений, без
воспоминаний, без никакой надежды на спасение.

Глава 13
21 августа 2007
Не знаю, сколько я проспала или, скорее, пробыла в забытье. Мне
ничего не снилось, как будто я рухнула в мрачную черную бездну, резко
и безвозвратно. Когда я стала постепенно приходить в себя и все-таки
пытаться выбраться из черного небытия, в которое я погрузилась по
причине удара или наркотиков, и слегка приоткрыла глаза, стараясь
понять, где же я сейчас нахожусь, то первое, что я увидела сквозь
мутную пелену сонной дымки, были ослепительно синие глаза Леши,
который сидел напротив и, не отрываясь, смотрел на меня.
Показалось мне или нет, хотелось бы верить, что нет, но в его взгляде
присутствовали оттенки сочувствия. Во всяком случае, мне очень
хотелось бы верить, что это было так. Я тоже молча, не отрываясь, стала
смотреть на него, широко, насколько это было возможно для моего
полусонного – полубредового состояния, раскрыв глаза. Не знаю, что
именно я чувствовала в тот момент. Я была так измучена, что не имела
никаких сил на сильные чувства вроде ненависти или злости.
Любопытство, скорее всего, недоумение. Вот странно, - вроде бы
совершенно знакомый, близкий человек, такой открытый,
доброжелательный, обаятельный…
Я вспомнила о чувствах, которые к нему испытывала, и закрыла глаза,
не в силах удержать слезы обиды и досады. Вот ведь, увлеклась, как
дурочка малолетняя, а ведь знала, уже сто раз проверено всеми, если
мужчина до сорока лет не женился, значит, надо копать глубже, что –то
там не в порядке с ним. Хотя какие-то остатки ума у меня остались;
слава Богу, что я ему не раскрылась и не сблизилась с ним
окончательно…
- Таня, - услышала я его голос, и от неожиданности широко открыла
глаза, забыв про слезы. Видимо, они еще не высохли у меня на глазах,
потому что Леша вдруг на какую-то долю секунды смутился и потупил
взгляд. Его смущение придало мне смелости.
- Нет, ты смотри, смотри, - мой голос звенел в пустом подвале как тетива
хорошо натянутого лука, - вот, до чего меня довели вы все. Вот, видишь?
 73

– я вытянула вперед ноги, чтобы он посмотрел на веревки, обвивающие

мои щиколотки, попыталась было сделать то же самое и с руками, но
меня всю передернуло от невыносимой боли, и я решила ограничиться
ногами, отказавшись от попытки продемонстрировать ему свои нежные
ручки в тисках грубых веревочных объятий. Некоторое время мы оба
молчали, собираясь с мыслями. Наконец, Леша заговорил первым.
- Ты сама во всем виновата.
Ну вот, открыл Америку, а то я этого не знаю. Мало того, я знала, что
все закончится очень плачевно еще тогда, когда уговаривала Владимира
взять меня в дело. Знала ведь, что лезу, куда не следует, а все равно шла.
Может, это и есть та самая пресловутая женская логика? То есть, логика
чувств и желаний, а не здравого смысла. Хотя, с другой стороны, многие
знакомые мне мужчины страдают тем же самым.
Леша пристально смотрел на меня, видимо, пытаясь понять, о чем я
думаю. Знал бы он, ведь ни за что не догадается.
- Знаешь, Таня, - сказал он спустя какое-то время, - а ведь ты мне очень
нравилась… и нравишься, - поправился он, заметив мой вопрошающий
взгляд. – В тебе столько естественной непосредственности, и
одновременно ты очень умна, с тобой можно говорить обо всем, ты все
поймешь, но твоя образованность, она… не тяготит, с тобой всегда очень
легко и радостно… - он бросил на меня взгляд, в котором я разглядела
сожаление.
«Понятно, - подумала я лихорадочно, - дни мои сочтены, отсюда мне не
выбраться никогда, и лишние свидетели им ни к чему». Я решила
избавить Лешу и себя, в первую очередь, от необходимости погружаться
в лирические воспоминания и отступления.
- Леша, - сказала я твердо, глядя ему прямо в глаза, - пожалуйста, не
надо. Там, в тех отношениях, о которых ты говоришь, были другие Леша
и Таня, это были другие люди и другая жизнь. Сейчас, в этой нашей с
тобой ситуации, все совсем по-другому. Здесь я – жертва, а ты палач.
Давай уж называть вещи своими именами, хорошо?
Как же плохо, оказывается, я его знала! Хотя по-другому, наверное, и
быть не могло, мы с ним знакомы – то всего неделю, от силы. Мои слова
он просто пропустил мимо ушей, как будто я вообще ничего не говорила,
а просто лежала, связанная, перед ним на кушетке и при этом широко
раскрытыми (от интереса, и только!) глазами ловила каждое слово,
вылетающее из его четко очерченного рта с чувственными губами. «Но
как же все-таки он красив! – не могла не отметить в очередной раз я про
себя, наблюдая за искрами, светящимися в его взгляде, который он не
 74

отрывал от меня, жадно вглядываясь в каждый изгиб моего несчастного,

связанного и полусогнутого от боли и ломоты в суставах, тела.
В моей голове стал созревать план. В общем, коварный, конечно, но
ведь речь шла о жизни и смерти. И, потом, он же мне очень нравился
когда-то. Да и сейчас, не могу сказать, что он мне совсем уж
отвратителен.
Я попыталась томно потянуться всем телом, выставляя на обозрение те
части тела, которые обычно приводят мужчин в состояние возбуждения
и оживления, но в следующую же секунду буквально взвыла от боли и
согнулась почти пополам, как будто после сильнейшего удара в живот.
Боль была абсолютно невыносимой, и я тупо стонала, чувствуя, что
постепенно теряю сознание. Смутно помню, как Леша подбежал ко мне,
развязал веревки и позвал кого-то на помощь. После этого я опять
погрузилась в небытие…

Глава 14
Очнувшись, я обнаружила, что лежу в огромной мягкой кровати,
одетая во что-то мягкое и приятное. Мои руки и ноги теперь уже не были
связаны, и я могла ими шевелить, я могла двигаться, могла вставать и
даже – о счастье! – ходить. Воистину, все познается в сравнении. Мы
никогда не ценим должным образом то, что имеем, пока не случится
нечто экстраординарное, заставляющее нас ценить то, что прежде
воспринималось как должное и постоянно неизменное.
Но, все-таки, как хорошо, что с меня сняли эти ужасные веревки! – еще
возможно, вполне легко объяснялась. Если бы они хотели, чтобы меня
уже не было вообще, они бы это уже осуществили. Видимо, пока я для
чего – то была нужна им живая. Для чего – это, конечно, большой
вопрос. Но главное, что я пока жива, у меня свободны руки и ноги,
которыми я могу управлять, - я пошевелила в экстазе счастья всеми
своими конечностями сразу и радостно огляделась. Комната, где я
находилась, уже не была подвалом, и это тоже приятно грело душу. По
ее скошенному потолку можно было предположить, что это, скорее
всего, мансарда или часть мансарды. Здесь имелось окно, которое,
правда, наглухо закрывали деревянные ставни, но уже само его
присутствие грело душу. Неожиданно за дверью раздались голоса, и я
стала напряженно вслушиваться, пытаясь определить в их гуле хоть один
знакомый. Но гадать долго не пришлось. Дверь раскрылась и в комнату
вошел Леша сопровождении подвальных охранников. На лице его было
беспокойство. «Уж не за меня ли?» – пошутила я сама с собой, отметив
одновременно, что вот, я уже щучу. Как же мало на самом деле человеку
нужно для счастья! Всего – то – развязали руки и ноги и уложили в
мягкую постель, а радости – полный мешок. Хотя понятия не имею, что
меня ждет в конце всей этой истории. Скорее всего, тоже конец. Леша
 75

что-то сказал вполголоса охранникам, и они ушли. Вот ведь,

конспиратор. И кто бы мог подумать, что здесь, в этом тихом дачном
домике скрывается целая бандитская организация, с братками –
охранниками и всем, что к ним полагается! Или это они полагаются ко
всему остальному? Я задумалась. Меня опять стало клонить в сон. Очень
странно. Неужели они периодически меня подкармливают снотворным
или чем покрепче? Как бы узнать… Я потихоньку от Леши завернула
рукав рубашки и… закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Вся моя рука
на сгибе локтя была покрыта маленькими синими точками. «Хорошо
хоть профессионалы кололи, - подумала я, – хоть кровоподтеков не
оставили». Леша подошел ближе. В руках у него был поднос. Он
поставил его на краешек кровати, а сам присел на стул около окна с
закрытыми ставнями.
От подноса шел кофейный аромат. Как же долго я не пила кофе! Я
приподнялась на кровати, чтобы посмотреть, что же такое он принес, и
сразу же снова упала на подушки. Голова кружилась, слабость во всем
теле немыслимая. «Да, - подумала я пессимистично, - начинаю
вживаться в образ интеллектуальной наркоманки». Долго думать мне
тоже уже становилось сложно, мысли причудливым образом
переплетались друг с дружкой, образуя пестрый калейдоскоп с уж очень
сложным и причудливым рисунком, разглядывать который у меня не
было ни сил, ни возможности, ни желания…
Леша пересел на край кровати, сам пододвинул поднос поближе ко
мне, приподнял подушки, чтобы мне было на что опереться, если я опять
попытаюсь привстать, чтобы дотянуться наконец до моего любимого
волшебного нектара, до кофе то есть… На подносе еще лежали
аппетитные ароматные булочки, масло, джемы разные и несколько видов
сыра. «Что-то слишком много всего для приговоренного вроде меня», -
пронеслась в воспаленном мозгу шальная мысль и моментально
растворилась в замысловатом орнаменте калейдоскопа. Больше я была не
в состоянии думать ни о чем, кроме как о маленьком глоточке моего
горячо любимого кофе. Дрожащими руками потянулась к чашечке с
сине-золотыми разводами, кажется, очень красивой, но я даже не
заметила, какой на ней изображен рисунок. Я была так слаба, что,
конечно, уронила бы чашку по дороге и разлила бы весь кофе себе на
кровать, если бы Леша не поддержал меня и не помог благополучно
донести чашку с благоухающим напитком до рта. Отхлебнув глоточек, а
потом еще, и еще несколько, и закусив хрустящими булочками, которые
Леша намазывал по моему заказу, я почувствовала себя уже гораздо
лучше и бодрее.
Но у меня хватило ума не показывать виду, что мне уже стало почти
хорошо, и после роскошного завтрака я томно сползла с подушек под
одеяло и как будто в изнеможении слегка прикрыла глаза.
 76

- Таня? - показалось мне или нет, что в Лешином голосе слышались

нотки беспокойства?
Я как будто с огромным трудом слегка приподняла веки и сквозь
ресницы бросила на него замутненный слабостью и общим печальным
настроением взгляд. Этот взгляд говорил сам за себя. Леша в смятении
смотрел на меня, как будто борясь сам с собой, потом вдруг резко
вскочил и выбежал из комнаты. Довольная произведенным эффектом, я
сыто потянулась и повернулась на бок. День удался, хотя, конечно, все
идет совсем не так, как было запланировано, но… я твердо верила, что
худа без добра не бывает и что все всегда происходит на самом деле так,
как нужно. Поэтому нет никакого смысла волноваться и переживать,
если что-то получается не совсем так, как вам бы хотелось.
Очень хотелось спать, но я твердо решила бороться со сном, чтобы не
дать им возможности снова вколоть мне наркотики. Но, может, стоит
притвориться, что сплю? Я так и решила сделать. Стараясь лежать
неподвижно и ровно дышать, притворяясь спящей, я стала обдумывать
свое положение и возможные выходы из него. Во-первых, я не связана и
не в подвале, и это уже положительный факт, особенно если учесть, что в
такой широкой и удобной кровати лежать одно удовольствие. Во-вторых,
Леша продолжает неплохо ко мне относиться. И это особенно радует и
обнадеживает, принимая во внимание его осведомленность о моем
участии в «проекте». В – третьих, Владимир в курсе того, что
происходит на Лешиной даче, и хотя немного странно, что его до сих пор
нет… но в глубине души у меня все-таки теплилась надежда, что он рано
или поздно появится в сопровождении доблестного милицейского
патруля. Теперь о фактах со знаком «минус». Хотя… их так много, что
они с лихвой перекрывают все положительное, пришедшее мне на ум, и
сводят к нулю все мои только было забрезжившие несмелыми лучиками
надежды шансы на спасение. С другой стороны, если мне все равно
терять уже совершенно нечего, надо попытаться хотя бы выпытать у
Леши, что же на самом деле происходит в поселке и зачем им нужны все
эти убийства?
«Хоть любопытство удовлетворить напоследок», - мрачно пошутила я
сама с собой и сама и улыбнулась с сарказмом собственному мрачному
юмору. Интересно, есть в этой жизни что-то, к чему я способна
отнестись серьезно? Наверное, нет…

Глава 15
Чьи – то осторожные шаги послышались за дверью. Я напряглась,
замерла и стала стараться дышать как можно ровнее. Кто-то очень тихо,
почти бесшумно, открыл дверь и вошел в комнату. Я лежала спиной к
двери и окну и поэтому не видела, кто же это такой. Человек
приблизился ко мне, тихонько нагнулся, проверяя, сплю ли я.
 77

Естественно, я «спала». Слегка поднял рукав моей рубашки, в другой

руке он держал шприц. Игла медленно приближалась к моей руке,
готовясь ввести очередную порцию снотворного вещества.
Я приоткрыла глаза побольше, чтобы разглядеть, кто это. Каково же
было мое изумление, когда в человеке со шприцем, готовящемся ввести
мне очередную дозу снотворного и, по всей видимости, делающего это
не первый раз, я узнала… Владимира! Шансы мои на спасение
опустились ниже нулевой отметки, и жизнь моя, как видно, тоже катится
туда же. Не в силах сопротивляться слабости, потрясенная и совершенно
опустошенная, растерявшая все свои последние надежды, я закрыла
глаза, позволяя мерно кружащейся голове увлечь меня в каскады ее
калейдоскопов с причудливыми узорами.
Не знаю, сколько я пролежала без сознания - час, два? Я опять
находилась в небытии. Мозг мой пульсировал в общем ритме организма,
изредка реагируя тревожными ускорениями на сигналы, доносящиеся
извне. Сознание дремало, в таком состоянии ему было хорошо и
спокойно. А вот подсознание…
Совсем маленькая девочка, я брожу по берегу бескрайнего водного
пространства, моря, судя по структуре песка и цвету воды. Вода -
совершенно прозрачная. Сквозь нее видно, как стаи мелких рыб
стремительно передвигаются от одного обросшего водорослями камушка
к другому. Молодые крабики неспешно шагают по песчаному дну,
готовые в любой момент зарыться в песок, укрываясь от опасности.
Морские коньки плавно покачиваются в толще воды, подчиняясь в своем
движении внутреннему морскому ритму. Ой, что это? На дне, прямо у
самого берега, я вижу серебристую звездочку, лучи солнца отражаются
на ее поверхности тысячами мельчайших золотых бликов… Я быстро
наклоняюсь и беру ее, ясную звездочку, по необъяснимым и никому не
ведомым причинам оказавшуюся на самом дне… моря. Мне хочется
поднять ее, как можно выше, ближе к небу и солнцу, я старательно
тянусь всем телом кверху, держа свою драгоценную находку в
вытянутой вверх руке. Но долго стоять так не получается, рука устает, и
я прижимаю руку со звездочкой к сердцу, как будто хочу согреть теплом
своего тела. Сердце ритмично бьется в общем ритме жизни, и звездочка
слегка дрожит в такт его ударам. Удары становятся все громче и
настойчивее.
В какой-то момент они заставляют меня выйти из состояния сна и
перейти в состояние реальности бытия. Я открываю глаза и вижу, как
кто-то, стоя на подоконнике, молотком отбивает прибитые гвоздями
ставни, очевидно, таким образом пытаясь их открыть. В комнате
полумрак, но по силуэту кажется, что это Леша. Хотя он, наверное, не
стал бы заниматься такой черной работой, а поручил бы это сделать
 78

охраннику. Но кто знает? Что это они решили открыть ставни? Может,
сейчас, когда мне уже известно столько всего, пришло время со мной
расправиться? Например, выбросив из мансардного окошка…
Мысли уже гуляли в голове без моего участия, они стали ее
полноправными хозяевами, и я без чувств и эмоций просто фиксировала
наиболее активные из них. Наконец, ставни освободили от гвоздей, и
комнату залил пронзительный золотой поток солнечных лучей. Человек
на окне спустился вниз и приблизился ко мне. Теперь, при
ослепительном дневном свете, я разглядела, что это действительно был
Леша. Он с беспокойством смотрел на меня. Я точно уже убедилась, что
беспокойство, которое присутствовало в его взгляде, относилось ко мне.
Пустячок, конечно, но… приятно. Он присел на край кровати, осторожно
взял за руку. «Наверное, боится, что рассыплюсь, как мумия» -
промелькнула в голове очередная мысль из тех, что произвольно
шатались в изможденном мозгу.
- Таня, - голос Леши звучал совсем уж нежно. «Не к добру, - подумала
я, опять схватив за хвост очередную мелькнувшую на долю секунды
мыслишку, показавшуюся мне более – менее приемлемой для
конкретной ситуации. – Наверное, они там уже все подготовили и
собираются сейчас меня всем скопом порешить», - выдала продолжение
моя схваченная за хвост мысль, разъяренная, видимо, таким
бесцеремонным с собой обращением. Хотя, принимая во внимание мое
нынешнее положение, она все довольно здраво рассудила…
Занятая поимкой разбегающихся в разные стороны мыслей, я
рассеянно смотрела на Лешу, ничего не отвечая и никак не реагируя на
его обращение. Он, видимо, приписал мою рассеянность тому не совсем
здоровому состоянию, в котором я находилась, и, не обращая внимания
на мой блуждающий взгляд, продолжал:
- Если ты думаешь, что мне нравится видеть тебя в таком состоянии, то
ты очень ошибаешься. Тем более, что знаешь, как я к тебе отношусь… -
Он сделал паузу, глубоко вздохнул, помолчал. Спустя некоторое время
продолжил. - Мы все сейчас…
«Ага, ну, понятно, все, – это я и моя банда», - опять чуть ли не за уши
притянула я еще одну заблудившуюся в голове мысль и слегка
улыбнулась, вернее, это мои губы изобразили нервическую гримасу, не в
силах справиться с мысленным разгулом в замутненной голове. А Леша
тем временем продолжал:
- … все, кто находится здесь, все мои друзья, которые в курсе
происходящего, беспокоятся за тебя, никто ничего не имеет против тебя,
мы не желаем тебе зла. Мне очень важно, чтобы ты поверила в это, - он
замолчал и пристально посмотрел мне в глаза, как будто пытаясь
 79

проникнуть глубоко – глубоко в душу и убедиться, что я действительно

ему верю, что я совершенно согласна с ним в том, что вот, это избиение
на улице, мое заключение в подвале со связанными руками и ногами,
кормление неизвестно какими лекарствами действительно произошло от
избытка чувства любви ко мне…
«Надо же, а я и не предполагала, что могу внушать такие сильные чувства», -
еще одна выбившаяся из общей стаи умная мыслишка подкинулась мне на
ум. Нервная гримаса, я чувствовала это, становилась все активнее и
собиралась уже превратить мое лицо в перекошенную маску. Но неожиданно
я поняла, что начинаю обретать что-то похожее на контроль над собой, над
своими мыслями, в том числе.
Я слегка приподнялась на кровати, причем Леша, видя мои потуги,
поспешил помочь мне в этом. Приподнимаясь, я как будто случайно оголила
одно плечо. Рубашка, которую на меня надели, была огромных размеров,
поэтому провернуть фокус с плечом оказалось совсем нетрудно. Увидев мое
тощее оголенное плечо, Леша спешно стал натягивать на него рукав
рубашки. При этом рука его дотронулась до моей груди, которую я
предусмотрительно выставила вперед. Я не стала отодвигаться и, томно
нежась под шелковым покрывалом, несколько раз коснулась грудью его
нечаянно коснувшейся меня руки. От моих движений рубашка необъемных
размеров («интересно, чья это рубашка, наверное, Лешиной бабушки», –
мелькнула перед мысленным взором еще одна непрошенная гостья из мира
моих мыслей) спустилась вниз, оголив уже оба моих тощих плеча, грудь,
соблазнительно выставленную навстречу Лешиным ласкам, и все остальные
части моего призывно ерзающего под покрывалом тела, теперь уже
полностью обнаженного, потому что под рубашкой не было надето
абсолютно ничего, как говорят, гол, как сокол, вернее, гола, как соколица.
Леша с жадностью набросился на мое извивающееся в порыве страстного
возбуждения тело. Особенно мне запомнились его извергающие
электрические разряды, сверкающие яркой синевой глаза, на которые,
впрочем, я всегда заглядывалась в восхищении…

Глава 16
Все произошло слишком быстро, слишком стремительно, слишком бурно.
Когда я очнулась и сознание стало постепенно приходить в состояние если не
обычного функционирования, то хотя бы нормальной самоидентификации…
(вот, что делают с людьми все эти психотропные вещества, откуда ни
возьмись, вылетают какие-то слова странные), я повернулась на спину и
уголком глаза покосилась вбок, предполагая, что там находится Леша… или
же находился некоторое время назад.
К моему легкому удивлению, потому что на сильное я по многим причинам
была никак не способна, Леша был там, где я и предполагала, что он может
 80

находиться. Он лежал с полузакрытыми глазами, обнаженный, грудь его

мерно поднималась в ритм с его плавным и немного расслабленным
дыханием. Еще бы, после такого бурного выброса страстей казалось бы
странным, если бы оно не было расслабленным. Хотя от Леши всего можно
ожидать.
Я протянула руку и слегка погладила его по руке. Он сразу открыл глаза и,
повернув голову, посмотрел на меня широко открытыми и даже какими-то
совсем невинными голубыми глазами. Если бы не вся обстановка и
обстоятельства, при которых произошло наше сближение, можно было
подумать, какой у этого человека честный и открытый взгляд, в котором
светится вся его нежная и даже наивная душа. «Ах, как обманчива
внешность!» - в очередной раз пришла я к общеизвестному умозаключению и
в свою очередь посмотрела на него таким же честным и открытым взглядом.
Хотя я вот могла себе это позволить, мне, в отличие от него, скрывать было
абсолютно нечего…
Видимо, он, со свойственной ему проницательностью, которую умело
скрывал за манерами добродушного простачка – невежды, почувствовал
легкий налет укоризны в моих широко открытых глазах, не мигая смотрящих
на него, потому что неожиданно отвел взгляд, смущенно, как мне показалось.
Хотя, конечно, это только показалось… Я же, напротив, уверенная
совершенно в своей правоте, а, значит, и праве хотя бы на то, чтобы не
опускать глаза и не смущаться, если мне этого не хочется, продолжала
смотреть на него, не отрываясь. Я пыталась понять, как могло такое
случиться, чтобы этот человек, в общем, не самый плохой, как мне казалось,
хотя откуда мне знать, по большому счету, но в любом случае, он же не
родился злодеем изначально, как он оказался замешанным во все это грязное,
преступное и совершенно беспросветное дело?
Мне нужны ответы на мои вопросы, мне надо их получить, чтобы понять,
чтобы разобраться. Сейчас для меня это вопрос жизни и смерти, причем во
всех смыслах. Моя жизнь висела на волоске, я в этом совершенно уверена.
Но почему-то казалось, что если я смогу разобраться вот хотя бы в том, что
происходит и происходило или произошло с Лешей, хотя бы только с ним
одним, то я смогу жить дальше, и физически тоже. Я не сомневалась, что
тогда смогу выкрутиться, по крайней мере, с ним я справлюсь. Но только
если смогу понять. А чтобы понять, мне нужна информация, любая, все, что
мне удастся у него выудить. Обо всем этом я думала, смотря на него широко
открытыми, не мигающими и ничего не выражающими глазами. Я была
совершенно измождена и ослаблена, поэтому сил не было ни на что,
особенно на выражение горящих пламенных чувств во взгляде.
Хотелось спросить, вопрос вертелся на языке, но все никак не могла
решиться, не знала, как лучше его сформулировать, сомневалась, насколько
подходящий момент для такого серьезного разговора. А с другой стороны,
 81

будет ли он вообще когда-нибудь подходящим? Пока я так мялась и

сомневалась, Леша опередил меня. «У него действительно очень развитая
интуиция», - подумала я озадаченно, когда он неожиданно заговорил.
- Наверное, ты о многом хочешь спросить меня, - сказал он, пристально
вглядываясь в потолок, как будто пытаясь там разглядеть нужные слова,
необходимые ему для этого разговора. Видимо, надо было что-то
сказать, и я, слегка помявшись, выдавила из себя какие-то звуки, очень
отдаленно напоминающие своим объединенным звучанием согласие с
его высказанным только что предположением. Он на мгновение оторвал
взгляд от желтоватой белизны потолка и искоса взглянул на меня, как
будто ему было недостаточно того, что он услышал, и надо было еще
убедиться воочию. Потом он снова отвернулся и опять возвел глаза к
потолку, как будто собираясь с мыслями. Какое-то время в комнате
стояла такая тишина, что были слышны голоса охранников где-то этажа
на два ниже. Эти голоса отчетливо напомнили мне о жесткой реальности,
которая была частью моей нынешней жизни, но из которой у меня вдруг
появился шанс выбраться, если все пойдет так, как мне бы этого очень
хотелось…
- Знаешь… - мне показалось или на самом деле в голосе Леши
появились легкие нотки ностальгии? Интересно, неужели сейчас опять
начнет рассказывать о своих детских воспоминаниях?
А Леша между тем продолжал:
- Я вот сам иногда задумываюсь… Мало кто помнит себя еще до
собственного рождения, да и в раннем детстве сложно припомнить
какие-то конкретные события или тем более детали. Ведь дети живут в
основном ощущениями… да и некоторые взрослые тоже, – он прервался,
видимо, вспоминая, кто именно из его знакомых живет именно так.
Многие, наверное. Моя подруга Ленка, например. При воспоминании о
Ленке острая, почти физическая боль пронзила все мое измученное
многострадальное тело, к горлу подступил комок, готовый разразиться
обильным потоком непрошенных слез.
Моя дорогая, любимая подруга, наверное, с ног сбилась, потеряла
меня. Как бы мне сейчас хотелось очутиться в нашем домике, рядом с
пушистым Барсюшей, вальяжно пыхтящим в обнимку с диваном.
Неужели это все было только вчера? Мне казалось, что целая вечность
прошла с тех пор… ну почему люди никогда не ценят того, что имеют?
Почему нас все время тянет на какие-то никому не нужные подвиги и
сильные ощущения? Сидела бы я сейчас дома, в обнимку с Барсиком,
Ленка бы как всегда чем-то бурно возмущалась или рассказывала бы что-
нибудь, оживленно взмахивая своими огненно-рыжими волосами. Голос
 82

Леши, видимо, собравшегося наконец с мыслями, прервал мои нежные

ностальгические воспоминания:
- Я помню, - тихо, с легким напряжением, сказал он, - как я плавал в
утробе матери, еще до рождения.
Вспомнился странный сон, который приснился совсем недавно, уже
здесь, на даче. Неужели подсознание уже тогда что-то почувствовало и
таким своеобразным способом пыталось предупредить или даже
оградить от всего, происходящего сейчас наяву? Вполне возможно…
Мне вообще здесь разные сны снились, причем обычно я забываю свои
сны, редко бывает так, что помню некоторые из них. А здесь я помнила
все свои сны, я даже помнила саму фактуру сна, она была яркой,
красочной, совершенно отчетливой и конкретной. А Леша продолжал
рассказывать, причем воспоминания его о пребывании в материнском
чреве были очень похожи на те ощущения, которые я испытывала во
время своего сна. Хотя, наверное, удивляться здесь особенно нечему, все
мы приходим в этот мир одинаково, поэтому и ощущения у нас
одинаковые. Потом мы рождаемся.
И вот тут уже начинаются проблемы. Кому-то рады в этом мире
больше, кому-то меньше, кому-то не рады вообще. Опять же, кому где
рождаться предопределено свыше. Но от того, как при этом каждый из
нас поведет себя, зависит вся наша дальнейшая жизнь. Каждый шаг,
каждый поступок, даже мысль, какой бы шальной она ни казалась,
влияют на нашу дальнейшую судьбу. Ничто не проходит бесследно и
ничто никогда не происходит случайно. Я вспомнила о бабочке из
Лешиного рассказа, и мне вдруг стало ужасно интересно. Вот что же
такое должно было произойти, что случилось, каким образом он оказался
участником всех этих преступлений? И даже не участником, а, скорее
всего, их непосредственным организатором. Может, он мне об этом тоже
расскажет?
А Леша в это время еще пребывал в воспоминаниях о своем рождении
и раннем детстве. Так нам с ним понадобится, по крайней мере, неделя,
чтобы дойти, наконец, до сути вопроса. Хотя, вполне возможно, что суть
эта кроется именно в его раннем детстве. Надо набраться терпения и
постараться его выслушать. Сделать это будет несложно, он всегда очень
интересно рассказывает.
- Я помню, - продолжал между тем Леша, по-прежнему глядя в потолок, -
как мама учила меня ходить. Я видел ее расплывчатое очертание. Она
стояла на коленях и протягивала ко мне руки. Мне хотелось, чтобы она
поскорее обняла меня. Ноги не слушались, а мне хотелось идти быстро,
чтобы скорее дойти до мамы. И еще мне казалось, что если я побегу, то
будет легче удержать равновесие. Колени почему-то сгибались с трудом,
 83

я шел на почти прямых ногах, шел быстро, бежал… вот, сейчас я

окажусь в теплых маминых объятиях. Я вижу уже четко, что это мама,
моя мама, мое надежное и уютное убежище, до которого осталось
буквально несколько шагов моих почему-то отказывающихся сгибаться
ног, в смешных пушистых носочках с помпончиками. Кстати, Таня, ты
не знаешь, почему детей всегда одевают в такую смешную одежду, со
всякими там помпончиками, рюшечками, кружавчиками? Это потому,
что дети не могут говорить, чтобы выразить свой протест? Или потому,
что они малы и слабы и с ними можно делать все, что угодно?
Я молчала, полагая, возможно, справедливо, что вопросы Леши были
риторическими и потому не требующими ответа. Наверное, так оно и
было, потому что, выдержав небольшую паузу, он продолжил:
- Вот именно созерцание собственных клоунских носков отвлекло меня.
Я скосил глаза вниз, пытаясь понять, что именно мешает ногам
сгибаться, увидел вот эти вот… помпончики на шнурочках, завязанных
бантиком, и стал падать. Конечно, пол был покрыт ковром, я ударился
коленками, но не больно. А голова на полпути к полу вдруг оказалась в
мягких маминых ладонях. Они пахли ванилью и молоком…

Глава 17
Леша замолчал, как будто снова ощущая тепло рук своей мамы.
Дыхание его стало прерывистым, казалось, что он борется с собой,
пытаясь справиться с нахлынувшими на него чувствами из
воспоминаний. Я тоже молчала, в который раз отмечая про себя его
повышенную чувствительность. Может, во всем виновата вот эта его
гиперболическая чувствительность? Хотя, если вдуматься, разве плохо,
когда человек так воспринимает мир, окружающий его? Ведь тогда мир
становится совсем другим, трепещущим, поющим, окрашенным во все
радужные цвета и оттенки. Но, возможно, для этого мы все, живущие
рядом, тоже должны воспринимать мир именно так. Иначе конфликт
неизбежен.
Вот, кажется, я нашла нужное слово – конфликт, именно конфликт.
Скорее всего, произошел какой-то конфликт… между Лешей и еще кем-
то. Но кем? И что за конфликт? Ах, Леша, Леша, когда же ты, наконец,
расскажешь мне, что на самом деле случилось? Но и то, о чем ты сейчас
говоришь, тоже очень важно. Это я просто слишком нетерпеливая,
слишком любопытная. Я еле успела прикусить кончик языка, уже
готовящегося сморозить что-то совершенно лишнее и молча, внутри вся
сгорая от нетерпения и одновременно обжигающей жалости,
нахлынувшей на меня огромной горячей волной, ожидала продолжения
его исповеди. Потому что рассказ Лешин был именно исповедью, я это
уже поняла.
 84

- Шли годы, я рос, взрослел, мужал… - продолжил он свой рассказ, как

будто прочитав мои мысли. – В моей жизни стали появляться женщины.
Я любил женщин. Мне нравились, их округлые, упругие формы, их
текучие тела, розовые, цвета слоновой кости, летом с оттенком загара, с
капельками пота на натянутой шоколадной коже. Знаешь, я ведь тоже не
был уродом и знал, что и я им нравлюсь. Но душа моя в то время
пребывала в каком-то странном постоянном состоянии полета, которое
постоянно влекло меня ко всему новому и неизведанному, не позволяя
ни на чем остановить выбор. Конечно, рано или поздно этот
бесконечный поиск любознательного исследователя должен был чем-то
завершиться. Но как-то думать об этом не хотелось, ведь и так жилось
легко и свободно. Летом я целыми днями загорал на горячем речном
песке, изредка, с трудом преодолевая разморившую меня лень от
жаркого пекущего солнца, погружался в теплую пресную воду, ласковой
прохладой обволакивающую мое пышущее жаром тело. Не было
никаких желаний, никаких мыслей, только ленивое состояние
безмятежного покоя, которое не могло прервать даже изобилие женских
обнаженных фигур, щедро поливаемых лучами обжигающего летнего
солнца. Один день сменялся другим, как две капли воды похожим на
предыдущий, так проходило время. Закончил школу, поступил в
институт. А со второго курса института… меня забрали в армию. И
отправили не куда-нибудь на деревню к бабушке в стройбат, а на самую
настоящую огневую линию, туда, где шли кровопролитные бои, где
коварство врага предугадать было невозможно.
Да и война та была необычная. Мы воевали с партизанами, того, что
называется врагом, как такового не было. То есть, видно не было, враг –
невидимка. И была эта война без правил, везде царила полная анархия. Какая
там Женевская конвенция и прочая ерунда! Они и слова – то такого никогда
не слышали. Мой друг возвращался на джипе из соседней части, куда его
отправляли с боевым заданием. Было жарко, ужасно жарко и душно, и он
ехал с открытым окном. Вдруг через окно «духи» забросили небольшой
мешочек с неизвестным содержимым. Пашка остановиться не мог, потому
что гнал, остановиться – значит, подвергнуть себя смертельной опасности.
Он продолжал вести машину, не решаясь дотронуться до странного
предмета, лежащего у него на ноге. И правильно сделал, как оказалось
впоследствии. В мешке было химическое оружие. Когда он наконец добрался
до части, его нога в том месте, где находился мешочек, была изъедена,
обожжена, не знаю даже, как лучше выразиться, чтобы ты поняла… в общем,
там, где находилась вот эта дрянь, в ноге, образовалась яма, рана, доходящая
до самой кости, белеющей сквозь кровь и рваные края раны.
Я служил в воздушно-десантном батальоне специального назначения. В
основном мы занимались тем, что перехватывали караваны, идущие из
Пакистана. В основном это были караваны с товарами и наркотиками, редко
когда с оружием. Чаще всего караваны шли ночью. Нас было немного, около
 85

тридцати человек. А их – около ста, иногда и больше. Где уж думать, кто там
мирный караванщик, торговец, закупивший в Пакистане товар и мечтающий
его выгодно продать, а кто - переодетый душман. Я каждый бой помню,
каждого "своего" убитого помню - и старика, и взрослого мужчину, и
мальчишку, корчащегося в предсмертной агонии... и того в белой чалме, с
исступленным воплем "Аллах акбар" спрыгнувшего с пятиметровой скалы,
перед этим смертельно ранившего моего друга... По полгруппы нашей
оставляли мы на скалах... Не всех имели возможность вытащить из
расщелин... Их находили только дикие звери... ".
Он рассказывал так наглядно, что я сразу представила себе ужасную картину,
и мне стало не по себе. Какую же непосильную ношу несут все наши бывшие
мальчики из обычных добрых и гуманных семей, оказавшиеся вдруг в этой
чудовищной мясорубке странной, непонятной войны в странной, непонятной
стране. Как же тяжело им должно быть живется после всего этого ада. Я
вспомнила когда-то давно услышанное выражение «афганский синдром».
Это когда у человека в душе неразрешимое противоречие. Он морально
надломлен, опустошен. И вот этот надлом не позволяет ему потом
адаптироваться к нормальным условиям существования, он не находит в себе
духовных и душевных сил, чтобы вписаться в обычную жизнь. А
последствия такой вот неспособности могут быть трагическими, многие
срываются, спиваются или же начинают агрессивно себя вести…
Леша мельком взглянул на меня и, увидев, видимо, что я изменилась в лице и
побледнела, вскочил, чтобы налить мне воды. Лучи послеполуденного
солнца золотили его стройное тело, ничем не прикрытое и от этого
кажущееся по-детски беззащитным. Он принес мне воды. Но нам уже было
не до нее…
Сильный и гибкий, как тигр, он играл со мной, как кот, поймавший мышь в
свои цепкие, когтистые лапы, но не желающий глотать ее просто так, как
сосиску на завтрак, а стремящийся насладиться своей добычей, убедить себя
и окружающих в том, что это действительно он поймал вот эту самую
мышку, которая, между прочим, очень недурна собой, и он ею несомненно
полакомится в какой-то момент. Но момент этот он определит сам и съест он
ее тогда, когда его собственная душа этого пожелает. А пока она будет его
развлекать, и так, как ему этого захочется. Вот, захотел – отбросил ее от
себя… пусть думает, что можно убежать. Куда? Стоять! Иди - ка сюда, ко
мне поближе. Какая же ты маленькая и миленькая, и шерстка у тебя такая
нежная… а вот я тебя прикушу слегка. Что, испугалась? Да не бойся, не
бойся, не съем я тебя. Пожалуйста, иди себе, куда хочешь, я тебя не держу…
и не трону… хоп! Что, не ждала? Думала, я действительно тебя отпустил? Да
нет, это я шутил. Разве можно расстаться с такой нежной, ласковой и
мягонькой мышкой, как ты? Да никогда! Хотя, может быть, я все-таки
пожалею тебя и отпущу восвояси… но… стоп! Это будет позже, немного
попозже, потерпи, моя милая, обожаемая моя крошка…
 86

Примерно так, наверное, обращаются коты с пойманными мышками, прежде

чем их съесть. Ну а тигры, как известно, тоже относятся к породе кошачьих.
Но даже и так, я ни о чем не жалела. Нам было хорошо, очень хорошо вместе.
В какой-то момент стены и потолок преобразились в составные части
гигантской центрифуги, все поплыло у меня перед глазами, и я полностью
выпала из действительности, в которой пребывала до сих пор.

Глава 18
Земля, озаренная вспышками оранжево – красных зарниц, представляла
собой грандиозное зрелище. Голая равнина, покрытая редким кустарником и
пучками травы, вдруг преобразилась. Внезапно земля стала разверзаться и
выпускать в Мир цветы необычайной красоты. Это были огромные розовые
шары, покрытые голубовато - сиреневым кружевом листьев и
поддерживаемые переливающимися перламутровыми стеблями. Птицы,
заливающиеся трелями, с крыльями изумрудного цвета, вылетели из земного
чрева и покрыли всю голую пустыню своими яркими, огненными в свете
зарниц перьями. Где - то вдалеке показалась группа людей в военной форме,
идущих куда-то неспешным шагом с перекинутыми через плечо
брезентовыми рюкзаками болотного цвета. Они шли как будто в мою
сторону, но одновременно мимо меня, словно в кино: я сижу в кинозале, а
они передо мной на экране. Мы одновременно и вместе, и порознь. Когда они
приблизились так, что уже можно было разглядеть их лица, я с удивлением
обнаружила, что все эти люди мне знакомы. Здесь был и черноволосый
смазливый дружок Аллы, и человек в темном, Исполнитель, как я его
окрестила, и тот самый незнакомец, на которого мы так неудачно наткнулись
с моей подругой, гуляя в лесу, и Кирилл Кириллыч, и Петр Семенович,
Антон Иванович и Владимир – все участники или, скорее, соучастники
темного дела, свидетелем которого я стала благодаря собственной глупости.
Они шли и улыбались, и смотрели мне прямо в глаза. От этого их
объединенного взгляда мне стало не по себе, и я решила спрятаться под
лепестком одной из гигантских лилий, целомудренно розовеющей в свете
взрывающихся зарниц. Я спряталась, как мне показалось, очень укромно и
надежно. Но спустя некоторое время почувствовала чье-то постороннее
присутствие у себя над головой. Потом услышала шум раздвигаемых
лепестков и знакомый голос громко произнес:
- Ну, хватит, давай, вылезай оттуда. Идем на прогулку!
Я открыла глаза и увидела… Лешу, который уже был одет в обычную свою
спортивную одежду, то есть шорты и футболку. Он был свежевыбрит, и от
него прямо-таки веяло свежестью. Созерцая светящийся оптимизмом облик,
я постепенно осознавала, что все, что было только что увидено – всего лишь
сон, и ничего более. А вот чистенький и свежевыбритый Леша – это уже явь,
которая, в отличие от сна, наверняка таит в себе кучу сюрпризов, далеко не
всегда приятных. Но… делать нечего. Вот это сейчас моя реальность, и как-
то придется к ней приспосабливаться. Окно было широко открыто, и солнце
 87

щедро обливало меня и все, что находилось в комнате, и Лешу в том числе,
мощным потоком золотых лучей, отражающихся тысячами мельчайших
бликов в частицах перламутровой пыли, в огромном количестве кружащихся
в тоскливом вальсе безысходности. Ну да, конечно, именно так я себя и
ощущала в эти дни, тоскливо, без малейшей надежды на благополучный
исход. Ведь они же все – бандиты, убийцы. Не знаю, конечно, возможно, что
все это они сделали из благих побуждений спасения человечества. Но мы же
знаем, куда обычно ведут нас эти такие благие на первый взгляд намерения.
На кровати лежала моя одежда, в которой я была в тот самый злополучный
день, когда получила множество всякого рода потрясений, моральных и
физических. Все чисто и выглажено, даже белье. «Стараются, - подумала я
без всякого энтузиазма, - чтобы подготовить меня как следует к уходу из
этой жизни». Хмуро и сосредоточенно начала одеваться. И что это вдруг он
решил вывести меня на прогулку? Чтобы я полюбовалась всем, что теряю?
Или чтобы в мозгу запечатлелась последняя картинка земного бытия, чтобы
было с чем сравнивать, так сказать? Уже одетая, я сидела на кровати и не
отрываясь смотрела в открытое окно вдаль, наблюдая за птицами, в
свободном полете смело рассекающими крыльями воздух и взлетающими все
выше и выше к солнцу и также бесстрашно бросающихся вниз с высоты и
плавно парящими затем в воздухе с неподвижными крыльями, в полностью
зависящем от воли стихии бреющем полете. Христос сказал: «Живите, как
птицы!» Птицы живут одним днем, сиюминутным мгновением, никогда не
строят планы на будущее и никогда не сожалеют о прошлом. Что было, то
было. А что будет, то – будет. А сейчас мы здесь, в этом времени и в этом
месте. Вот. Очень мудрое замечание, осталось только попытаться
расслабиться и получить максимум удовольствия, насколько это возможно,
конечно, в сложившихся обстоятельствах.
Леша заглянул в комнату и сделал жест рукой, приглашая идти за ним. Я
поднялась, собираясь идти. Но от слабости закружилась голова, тело
покрылось холодным потом, и я буквально рухнула обратно в постель,
машинально пытаясь сосчитать количество кругов, которые в бешеной
скорости описывала, как мне казалось, моя бедная многострадальная голова.
Наверное, Леша погорячился, предложив мне выйти на прогулку, успела
подумать я, прежде чем мрак небытия поглотил мой измученный мозг.
Не знаю, сколько я находилась в таком состоянии, у меня вообще что-то
произошло со временем и стало трудно определять на глазок единицы его
измерения. Время здесь, в заточении, похоже на рыхлые ватные хлопья. Оно
почти осязаемо, но неуловимо, оно окружает меня плотной мягкой пеленой:
если вдруг я решаюсь дотронуться до него, то всегда упираюсь во что-то
мягкое и рыхлое, увязаю в этом мягком пушистом месиве, силы иссякают, и
я останавливаюсь, прекращая всякие попытки упорядочить свои отношения
со временем.
Открыв глаза, я почти не удивилась, увидев Лешу, сидящего на краю кровати
и грустно взирающего на мое бессилие, до которого он же меня и довел, надо
 88

заметить. На столике около кровати стоял поднос с какой-то едой, но есть не

хотелось вообще. Я молча смотрела на него, ничего не говоря и не имея для
этого ни сил, ни желания.
Он начал первым:
- Знаешь, вот ты первый человек в моей жизни, с которым я говорю так
открыто, не боясь показаться смешным или жалким.
«Интересно, это кто из нас двоих жалкий», - промелькнула в моем мозгу
очередная шаловливая мыслишка, и я подумала, что дело-то, наверное, не так
плохо, как мне казалось, если мои мысли еще способны на шалости. Но
внешне я также молча продолжала смотреть на него, ничего не говоря и
наблюдая за ним широко открытыми ничего не выражающими глазами.
- Я хочу рассказать тебе все, - продолжал тем временем Леша. – Хочу
рассказать, что я чувствовал, как получилось, что вот, мы все пришли к
такому неприятному для всех результату.
Продолжая молчать, я лихорадочно думала, что же он такое имеет в виду,
говоря о неприятном для них всех результате. Может, моя судьба уже
решена, и он таким образом пытается сообщить мне об этом? Или же это
продолжение его исповеди? Но я же не священнослужитель, пожалуйста,
пусть идет к священнику и ему исповедуется. Я - то здесь при чем? Надежды
мои на спасение уже давно как-то вдруг угасли, неожиданно для меня самой.
Наверное, просто надоело бороться, и я покорилась течению реки жизни,
сильному и, как казалось мне, непреодолимому. Да что - казалось! Это
действительно было именно так…
А Леша, будто не замечая моего замешательства, или же он действительно не
понимал, что со мной происходит, увлеченный собственными мыслями,
продолжал свой рассказ:
- Однажды… это было в районе села… да в общем неважно, какого села, его
название все равно ничего тебе не скажет. Там неподалеку была небольшая
речка, приток какой-то большой реки, которая протекает через Афганистан,
Амударья, кажется… или Гильменд? Точно не могу сказать. Да, впрочем, это
и не важно. Я решил спуститься к реке, чтобы искупаться. Мылись мы
довольно редко, это естественно для военных условий. Знаешь, афганские
обычаи не позволяют мужчинам купаться в общественных местах вот так,
как мы привыкли, в плавках там или шортах. Мужчины обязательно должны
быть одетыми хотя бы до пояса, то есть они должны купаться в длинных
штанах по щиколотку. Ну а женщины… для них вообще закон суров.
Женщинам запрещено купаться там, где их могут увидеть, даже издалека.
Жизнь там тяжелая, конечно - горы и почти сплошная пустыня. А люди из
племени белуджей вообще песком моются, это для них средство личной
гигиены. Поэтому, наверное, в Афганистане такая высокая женская
смертность. Им даже врача не разрешается вызывать или тем более идти к
врачу, ведь все врачи - мужчины. А женщины врача не может быть по
определению, потому что женщинам работать нельзя.
 89

«Интересные обычаи, - подумала я, внешне никак не проявляя своего

интереса, – и, главное, очень удобные. Захотел, заимел себе несколько жен,
подумаешь, умрут там две-три, еще столько же останется. Да и жениться
можно, опять же, на молоденькой и свеженькой. А надоела жена – взял ее за
руку, вывел на улицу и отпустил с Богом… вернее, с Аллахом. Значит, он с
ней развелся. Всем хорошо, и никому не обидно…»
Леша задумчиво смотрел вдаль, как будто заново переживая события тех
далеких лет, и на лице его появился странный налет мечтательной грусти и
одновременно неземного восторга. «Ого! Уже действительно интересно!»
Глаза мои, не отрываясь, жадно смотрели на него, ожидая продолжения.
- На берегу - ни души. Место совершенно безлюдное. Жара в тот день стояла
невыносимая, и я решил окунуться в реке, чтобы освежиться. По обеим
сторонам реки возвышались каменистые горные холмы, полностью
скрывавшие меня от глаз случайных прохожих, которых быть не могло в
принципе, но… все может быть, конечно. Я подошел поближе к берегу… и
неожиданно увидел… восточную богиню, которая выходила в это время из
воды, нежное юное создание в возрасте самое большее пятнадцати лет, с
мокрыми, рассыпанными по плечам волосами и не по-детски печальным
взглядом широко раскрытых карих глаз. Рубашка, в которую она была одета,
от воды намокла и плотно облегала все изгибы ее юного упругого тела. Ты
знаешь, женщины там носят обычно длинные широкие платья из хлопка, как
рубашка по виду, а на голову накидывают шаль, которая закрывает всю
спину, на лице паранджа. Ну а она просто решила в реке окунуться, место
уж больно безлюдное было, ну кто мог предположить, что я тоже там
окажусь вот в то же самое время, что и она? Хотя я твердо верю, что ничего
случайного в нашей жизни не происходит, все случается для чего-то, во всем
есть некий тайный, неведомый нам смысл. В общем, каким-то
необъяснимым и чудесным образом мы познакомились. Это кажется
совершенно невероятным, особенно сейчас, когда прошло уже столько лет.
У нее было сложное афганское имя, ее звали Гульпашта, что в переводе с
пушту означает «стебель розы». Но я называл ее Гуля. Так было проще и
понятней. Случись эта история сейчас, я думаю, что мы не смогли бы быть
вместе. Тогда время было смутное, шла война, которую мало кто понимал, ни
с одной, ни с другой стороны.
В свои пятнадцать лет Гуля уже была замужем за пожилым афганским
крестьянином. Она была его четвертой или пятой женой, и он редко навещал
ее. Муж ее, как я понял, пользовался авторитетом в кишлаке. Но шли бои,
взрывались бомбы, налаженного быта больше не было. Только так, мне
кажется, можно объяснить, почему мы с Гулей имели возможность
встречаться и любить друг друга. Мы виделись редко… хотя, конечно, для
той ситуации, в какой мы пребывали, это было очень часто, слишком часто.
Один раз она даже пришла ко мне в часть. Ни одна девушка, и уж тем более,
афганская девушка не решилась бы на такое. Надо иметь отважное, смелое
сердце, чтобы сделать это. Я проснулся от звука камешка, бьющего в
 90

окошко. Встал, вышел во двор. Слышу, кто-то зовет меня по имени:

Алиошья, Алиошья… Она так выговаривала мое имя. Так мягко и
так нежно. Я прошел несколько метров в полной темноте и … неожиданно
увидел ее, мою несравненную, мою единственную возлюбленную,
посланную мне Богом. Темные волосы рассыпаны по плечам, щеки горят
ярким румянцем, в руках - цветы, которые она собрала по дороге. Я не мог
спокойно
смотреть, как раскрывались и опять смеживались в улыбке эти как бы слегка
припухшие губки, обнажая несколько верхних зубов, похожих на
жемчужинки, и кончик соблазнительного языка. Не имея сил сдерживаться,
не обращая внимания на ее приветствия, я начал ее целовать, жадно всасывая
живительную влагу, обволакивающую нежную мякоть, погружаясь все
глубже и глубже и не имея сил оторваться. Мои руки скользили по бархатной
коже, трепетно огибая каждый бугорок, каждую неровность, возникающую
на пути.
Потом... Когда я пытаюсь восстановить в памяти, что же происходило
"потом", то понимаю, что, в общем, я почти ничего и не помню. Помню, как
неожиданно перед глазами все начинало кружиться, почва уходила из-под
ног, и - чувство полета, будто я летел куда-то вниз, с огромной высоты, и
только глаза Гули, горящие, с расширенными зрачками, необыкновенно ясно
и отчетливо выделялись на фоне головокружительного хаоса, царящего
вокруг.

Глава 19
Рассказ Леши настолько захватил меня, что я забыла совершенно, где
нахожусь, забыла про свой плен, про свое изможденное наркотиками и
бесконечными часами вынужденной неподвижности тело, - в общем, забыла
обо всем. Чувство, возникшее между ним и прекрасной афганкой, которое он
описывал, было так чудесно, так романтично и так необычно. Отношения
развивались на грани жизни и смерти, на грани двух разных миров, на грани
войны и мира. Это было настолько захватывающе, что я готова была слушать
его бесконечно, слушать всю его историю, до самого конца, который, как я
предполагала, не был счастливым. А Леша между тем продолжал:
- Мы тогда служили под начальством Кирилла Кириллыча, вот того самого, о
котором ты столько уже наслышана. Жесткий он был человек, настоящий
вояка. Чуть что – наряды вне очереди раздавал только так, драл с нас по три
шкуры, вообще солдат не любил, мы для него были пороховым мясом и
ничем более. А вот до женского пола был большой охотник. Любил женщин,
бабник был жуткий. Выстроили ему у нас на базе баньку, вот в ней он и
отрывался. Вместе с дружком со своим, Петром Семеновичем, мы с тобой
тут к нему на бал недавно ходили, если ты помнишь.
«Он что, шутит, что ли? Я еще могу и не помнить все, что произошло во
время этого злополучного бала? А Владимир-то тоже, хорош гусь, еще и
 91

платье мне прикупить помог, со всем, что к нему полагается…» Вспомнила, с

каким удовольствием выбирала платье, чтобы идти на бал, и губы мои
задрожали от внезапно нахлынувшей жалости к самой себе, угрожающей
прорваться наружу мощным потоком слез. Не знаю, как мне удалось
сдержаться. Наверное, очень не хотелось прерывать Лешу, чтобы дослушать
его рассказ до конца. А он был так увлечен своими воспоминаниями, что
ничего, к счастью, не заметил.
- Они двое у нас в части были самые главные начальники, творили, что
хотели, не было на них ни управы, ни начальства повыше. Хотя дело свое
военное, конечно, знали хорошо. Уж что-что, а воевать умели, хоть и война
была скорее партизанская, подпольная какая-то, подлая.
Леша замолчал, задумавшись. Я во все глаза смотрела на него, умоляя про
себя, чтобы он не останавливался надолго, мне очень хотелось услышать,
наконец, всю историю.
Кажется, мои мысли телепатически передались ему,
потому что неожиданно он пристально посмотрел мне в глаза, как будто
спрашивая о чем-то, мне неведомом, и спустя какие-то доли секунды
продолжил:
- Вообще-то, конечно, насильно они никого не заставляли проводить с ними
время. Но наши дамы, медсестры, в основном, были незамужние, видавшие
виды. Да и командиры наши - мужики были из себя видные, вот, ты же
видела
Петра Семеновича?
Я молча кивнула головой, боясь сказать хоть слово, чтобы не перебить поток
его мыслей.
- Ну вот, а Кирилл Кириллыч был такой же, высокий, широкоплечий… и при
деньгах. А нашим женщинам большего и не надо. Мы ведь жили там одним
днем. Вот, живы остались сегодня – и хорошо, и ладно. Слово "завтра", а тем
более, "будущее" в нашем лексиконе отсутствовали напрочь. Мы забыли эти
слова вместе с будущим временем глаголов и мечтами о мирной жизни на
гражданке, до которой еще надо было дожить, а это представлялось
проблематичным, если не невозможным.
Я любил Гулю со всей пылкостью вчерашнего подростка, полюбившего
впервые и навсегда, вернее, насколько мне было отпущено жить. Когда нас
привезли в Афган, у многих еще усов не было, а на щеках только пробивался
еле заметный нежный пушок. Как щенят, нас вытащили за шкирку из уютных
родительских гнездышек и бросили в омут непонятной войны в неведомой
стране. Кто посильнее, те выплыли, слабые утонули. Закон джунглей…
Леша опять замолчал, задумавшись. Я смотрела на его красивое лицо с
правильными чертами и думала о том, что, по большому счету, я о нем
ничего не знаю, абсолютно ничего. Что творится в его душе, известно только
ему и Богу. А, может, вообще только Богу. Он сам, кажется, запутался
окончательно в своих мыслях, поступках, воспоминаниях. Но мне хотелось,
чтобы он продолжал, чтобы рассказал мне все. Было ли это любопытством
 92

или я уже начала влюбляться в него, не знаю. Мне просто необходимо

услышать все, что он хотел мне рассказать, мне надо было знать все.
- В тот день, - Лешин голос сделался слишком тихим и слишком печальным,
и я поняла, что он приближается к самым трагическим эпизодам своих
воспоминаний, - совершенно обычный день, такой же, как множество других,
нам было поручено перехватить караван, который шел из Пакистана и, по
нашим сведениям, конечным пунктом его назначения был какой-то город в
Иране, я уже не помню его названия. Что за груз вез караван, мы не знали.
Обычно они перевозили наркотики в большом количестве, продукты, иногда
- оружие и боеприпасы. Мы как-то мало задумывались тогда, кому и зачем
предназначался это груз. Перехватить - так перехватить, приказ есть приказ.
У нас было численное превосходство, караван почти не охранялся, поэтому в
удачном исходе дела никто не сомневался. Каково же было наше изумление,
когда мы увидели вот этот самый караван, который мы собирались
захватывать с наступлением темноты, у ворот нашей воинской части.
Привез его какой-то крестьянин, живущий в кишлаке неподалеку. Знал бы я
тогда, что это был за крестьянин и к каким последствиям приведет эта его
добрая воля. Хотя… ему –то, в общем, было все равно.
На протяжении всего Лешиного рассказа мне очень не хотелось перебивать
его и задавать вопросы, но сейчас я все-таки решилась, потому что
запуталась окончательно:
- Леш, - робко начала я, - я что-то не совсем понимаю, какой смысл
афганскому крестьянину привозить вам караван? Может, во всем этом какой-
то подвох скрывался?
Леша быстро взглянул на меня, обдав электрическими искрами своего ярко –
синего взгляда, и быстро отвел глаза, как будто стыдясь собственной
откровенности … или излишней чувствительности?
- Мы тоже так вначале подумали, - ответил он спустя некоторое время. – Но
потом я догадался, в чем дело. Правда, никому об этом не сказал, потому что
уже потом понял…
Я молчала, твердо решив больше никаких вопросов ему не задавать. Захочет
– сам все расскажет.
- Дело – то все было в том, - продолжил он после небольшой паузы, - что
крестьянин этот… даже имени его называть не хочу, был каким-то образом
связан с теми, кто этот караван переправлял. И, видимо, он следил за нами и
понял, что мы собираемся его перехватить. А времени ждать подмогу уже не
было, мы рядом и вот-вот будем атаковать. Так они, видимо, посовещались,
все, что было ценного, оттуда вытащили, а остатки нам передали. Вроде как
и овцы целы, и волки сыты.
Но это все мне уже потом пришло в голову, до этого я как-то вообще
особенно не задумывался. Ну, привели караван и
привели, еще лучше, захватывать его не надо. А Кирилл Кириллыч
подружился с этим крестьянином, который, как оказалось впоследствии, и
был тем самым пожилым мужем Гули, к счастью для нас не особенно
 93

баловавший ее своим вниманием. Хотя счастье это оказалось недолгим… -

Леша сделал паузу, как будто заново переживал события тех
далеких дней, - Кирилл Кириллыч и Хабибулла – так звали этого крестьянина
– часто встречались, разговаривали, с помощью переводчиков, конечно, о
жизни, о деревенском житье – бытье. Хабибулла стал со временем нам
помогать, сообщал сведения о караванах, называл координаты и время, когда
будет удобнее их захватить. Кирилл Кириллыч тоже не оставался в долгу,
всегда старался как мог отблагодарить его: то мешок муки подарит, то
канистры с бензином даст или коробку молока сгущенного подкинет. Этого у
них или не было вообще или стоило оно очень дорого, поэтому Хабибулла
был рад любому подарку Кирилла Кириллыча. А тот щедр на подарки.
Вообще был щедр… бабник.
Я посмотрела на Лешу и… обмерла от того, что увидела. Передо мной был
совсем не тот человек, которого я знала или думала, что знала. Хотя сама же
поняла, что вообще его не знаю. Кажется, это действительно было так. Лицо
его сейчас напоминало маску, его черты обострились, подбородок
выступил вперед, отчего кожа на лице натянулась и сквозь нее проступили
все кости лицевой части черепа. Кожа под подбородком натянулась так
сильно, что образовалась впадина, какая бывает у очень худых и
изможденных людей. Леша не был худым, но у него так получилось,
наверное, от большого горя, печали, скрывавшейся где-то глубоко в сердце и
сейчас проявившейся вот таким трагическим образом. Глаза сузились и
превратились в щелки, метающие электрические разряды. «Совсем как у
Владимира, - подумала я, находясь в состоянии полного психологического
шока. – Вот интересно, у Владимира тоже из-за всего того, что произошло
тогда, так стало?» Под натянутой кожей отчетливо видны желваки, ходящие
непрерывно под резко выделяющимися скулами.
«Да, видно, произошло что-то действительно серьезное. Что же это могло
быть?» Я молчала, боялась вздохнуть, чтобы не спугнуть ход его
воспоминаний. В любом случае, не хотела бы я оказаться на пути у этого
Леши, которого сейчас увидела. Зрелище, конечно, не для слабонервных.
Хотя, о чем это я? Я – то как раз и оказалась у него на пути, потому,
собственно говоря, я здесь и нахожусь. Но все равно, ужасно хочется узнать,
что же случилось потом.
Он как будто прочитал мои мысли, повернулся и внимательно посмотрел мне
в глаза, и лицо его при этом было прежним, таким же обаятельным и
доброжелательным, как всегда. Я взглядом умоляла его не останавливаться.
Тогда, отвернувшись, он задумался на минуту и, глубоко вздохнув,
продолжил:
- Однажды… уже была весна, хотя там смена времен года не особенно
заметна, Хабибулла пришел в гости к Кириллу Кириллычу не один. Он вел за
руку женщину, лицо и голова которой были закрыты платком. Почему – то,
когда я увидел ее, мое сердце дрогнуло, а в глазах померк свет. Что-то
знакомое показалось мне во всем ее облике, но даже в самом кошмарном сне
 94

я не мог себе представить, кого привел Хабибулла на смотрины к Кириллу

Кириллычу!
Смутно я начала догадываться, о чем идет речь. И мне потихоньку
становилось нехорошо, почти как в тот вечер на балу, когда на моих глазах
произошло убийство. Но я стойко решила не поддаваться слабости и
выслушать до конца все, что Леша будет мне рассказывать.
- Они сидели у Кирилла Кириллыча в кабинете и разговаривали. Дверь при
этом была закрыта, - как сквозь ватную пелену доносился до меня голос
Леши, неумолимый вестник далеких трагических событий.
– Никто не знал, о чем они говорили. Но когда закончили, то Хабибулла
ушел один, а

таинственная незнакомка осталась в кабинете у Кирилла Кириллыча. Когда я

думаю о том, что случилось после, - голос у Леши стал совсем тихим, и мне
приходилось напрягаться, чтобы разобрать, что он говорит. Но при этом
каждое слово, произнесенное им, было похоже на выстрел из револьвера,
такой тихий, приглушенный глушителем выстрел, то рассудок мой в какой-
то момент просто отказывается понимать и признавать все произошедшее. И
самое главное, что я не могу понять прежде всего самого Кирилла
Кириллыча. Ведь он по натуре своей был скорее добрым, чем злым. Жесток
он бывал к врагу, но никогда по отношению к женщинам, детям или
старикам.
Я закусила губу, решив во что бы то ни стало набраться терпения и не
задавать никаких наводящих вопросов. Хотя очень хотелось, очень-очень
сильно. Но надо было молчать. Леша повернулся и посмотрел на меня
взглядом, от которого мне стало не по себе. В этом взгляде была глухая,
невыносимая тоска, неподъемное бремя которой, как видно, тяготеет над ним
уже столько лет. Мне вдруг стало ужасно жалко его, жальче даже, чем себя,
попавшей к ним в плен по собственной глупости и по-детски тупой
беспечности.

- В этот день у меня было свидание с Гулей. Вернее, должно было быть.
Поэтому я не стал особенно задумываться о том, что все это может означать.
Я был счастлив, собираясь увидеться с моей любимой, моей обожаемой
возлюбленной. На войне все эти естественные человеческие чувства
переживаешь во много раз сильнее, чем в обычной жизни. Душа наша… ей
же очень тяжело должно быть на войне, когда вокруг сплошное насилие,
агрессия и убийства.
Слова о душе из уст Леши настолько меня поразили, что я, сама того не
замечая, резко развернулась и удивленно посмотрела на него, будто в первый
раз увидела. Вот уж, действительно, как же мало я его знаю! Интересно, а
сейчас, когда они убили столько людей, он думает о своей душе?
 95

Он, не замечая моего искреннего изумления, продолжал свою исповедь, и

каждое его слово отпечатывалось в подкорке головного мозга, как удар
колокола:
- В назначенное время я уже был там, где мы договорились встретиться, в
тени одинокой скалы на берегу. В скале было небольшое углубление, в
котором можно было укрыться от посторонних глаз. Я ждал долго, часа два,
наверное, уже совсем стемнело, когда я наконец осознал, что Гуля сегодня не
придет. Особенного беспокойства не было, просто расстроился, что не
получилось нам встретиться. Что-то помешало ей прийти, что же теперь
делать. На войне начинаешь гораздо проще относиться ко всем условностям
мирной жизни. Главное для нас было выжить, поэтому больше всего мы
ценили жизнь, а все то, что к ней прилагалось, правила там всякие, принципы
и моральные устои, давно, еще с самых первых дней войны, было отброшено
в сторону, как ненужный хлам, который мешается под ногами и не дает
пройти. Я вернулся в часть, тихо, стараясь не шуметь, прошел к себе и лег.
Сна не было, я долго лежал с открытыми глазами, смотрел в окно на далекую
яркую звезду, светившуюся матовым серебряным светом на бархатном
полотне темно-синего неба.

Глава 20
Шум за окном отвлек меня от созерцания загадочной звезды, и я выглянул
в окно, чтобы понять, откуда он идет. То, что я увидел, меня очень неприятно
поразило. Кирилл Кириллыч тащил за собой изо всех сил упирающуюся
девушку, одетую в сельскую одежду афганских женщин и закутанную
полностью в широкую шаль, закрывающую ей спину и лицо. За ними шел
Петр Семенович, весь красный, как свекла, от количества выпитого
спиртного. Его качало из стороны в сторону, он крутил постоянно головой в
разные стороны, как будто проверяя, не увидит ли их кто-нибудь за этим не
слишком достойным занятием. Было видно, что девушку тащили насильно,
она упиралась и сопротивлялась молча, лишь изредка издавая слабые стоны,
-видимо, когда Кирилл Кириллыч делал ей больно, силой подавляя ее
сопротивление. Они тащили ее по направлению к бане, туда, где обычно
развлекались с медсестрами, туда, где привыкли отрываться, устраивая
пьяные оргии. Но те оргии были с согласия всех участвующих в них сторон,
а здесь налицо полное нежелание даже приближаться к предполагаемому
месту развлечения…
Так я размышлял, наблюдая за пьяными взрослыми мужиками, тащившими
насильно во тьме ночи молодую девушку, отданную им в полное и
безвозмездное пользование собственным мужем. То, что девушка была
молодая, видно было по ее фигуре, обрисовывавшейся под складками
широкого платья, по гибким и плавным движениям упругого тела. На какое-
то мгновение что-то как будто кольнуло меня в самое сердце, опять что-то
знакомое почудилось в ее манере слегка склонять голову набок, напрягая
свои слабые, тонкие руки в попытке противостояния, в ее гибкой походке, во
 96

всем ее нежном и беззащитном облике… Но даже отдаленная мысль о том,

что девушка, которую сейчас наверняка подвергнут насилию вот эти два
пьяных грубых мужика, может быть Гуля, никаким образом не посетила мой
отупевший за время, проведенное в Афгане, мозг. Никаким образом я даже
не мог предположить, что Хабибулла, который зачастил к нам в часть и
подружился с Кириллом Кириллычем, может быть мужем моей любимой,
моей обожаемой возлюбленной. Для этого не хватило бы, я думаю, самой
буйной и богатой фантазии, какая вообще у кого-то может быть. А тем более
если учесть, что я в то время особой фантазией не отличался вообще, да и
странно было бы, если бы она у меня еще оставалась после всего, что нам там
довелось пережить…
Леша задумался, как будто заново переживая все события прошедших лет.
Странно, но неожиданно я почти физически почувствовала присутствие этого
его далекого прошлого здесь, в комнате, рядом с кроватью, на которой я
лежала, а он сидел, привалившись спиной к изголовью. Я увидела реальных
людей, которые ходили, переговаривались, перетаскивали какие-то огромные
ящики, с оружием, скорее всего. А, может, с продовольствием… ящики серо-
болотного цвета, обиты металлической вагонкой, на вид неимоверно
тяжелые. Странно было наблюдать, как эти худые невысокие пареньки
каким-то непостижимым образом умудряются их волочить в нужном им
направлении. Откуда-то появляется человек средних лет, тоже одетый в
военную форму. Приглядевшись, я узнаю в нем Петра Семеновича. Он
гораздо моложе и красивее, чем на том злополучном балу. Петр Семенович
размахивает руками и что-то кричит. Голосов не слышно, но я понимаю, что
кричит громко: он широко открывает и закрывает рот. Насколько я понимаю
из его жестикуляции, ящик надо было двигать в другом направлении, и
солдаты начитают копошиться, приноравливаясь тащить его в другую
сторону.
Из строения, расположенного напротив, выходит еще один мужчина в
летах. На нем тоже военная форма. У него рыжеватые вьющиеся волосы и
стройная фигура. Он очень похож на кого-то из моих знакомых… ну,
конечно, на Сергея, сына Кирилла Кириллыча. Вернее, это, по всей
видимости, Сергей на него похож, потому что обычно говорят, что дети
похожи на родителей, а не наоборот. Потому что логика, насколько еще она
сохранилась в моем измученном мозгу, подсказывает мне, что это и есть сам
Кирилл Кириллыч, которого я никогда в жизни не видела, но о котором
столько всего слышала. Хотя нет, я же видела его однажды, именно таким,
молодым и красивым, в военной форме, которая ему, кстати, очень идет, на
одной из фотографий тогда, у Владимира дома.
Установив личность рыжеволосого незнакомца, я с утроенным вниманием
начинаю наблюдать за происходящим. Кирилл Кирилыч подходит к Петру
Семеновичу и, слегка приобняв его за плечи, что-то тихо говорит ему на ухо.
Петр Семенович слушает молча, поначалу никак не реагируя на слова
Кирилла Кириллыча, потом начинает одобрительно кивать головой, дает
 97

последние указания солдатам, волокущим теперь свою неподъемную ношу в

направлении, диаметрально противоположном тому, куда они уже каким-то
образом умудрились протащить огромный ящик с неизвестным содержимым,
и уходит вместе с Кириллом Кириллычем в сторону виднеющихся вдали
строений серого цвета. Картина настолько четкая и красочная, как будто все
действительно происходило наяву, здесь и сейчас. Лешин голос привел меня
в чувство. Он все-таки нашел в себе силы довести до конца исповедь.
- В общем, я не придал никакого значения всему этому, ума мне не хватило,
чтобы связать все в одно целое. Знаешь, мы часто невнимательно относимся
к сигналам, которые посылает нам жизнь. Нам мешает замечать эти сигналы
какая-то странная зависимость от той картины действительности, которая
создана нашим воображением, мы почему-то очень привязаны к этому образу
и мало обращаем внимания на сигналы, могущие повлиять и изменить
устоявшуюся и уже привычную картину. Если бы наш мозг был более
подвижным и гибким, можно было избежать многих неприятностей и
трагедий, которые происходят с нами.
«Да, - подумала я, удивленная ходом его мысли, - если учесть, сколько раз
судьба посылала мне знаки, предостерегая от вмешательства во всю эту
запутанную историю. Хотя, с другой стороны, та же судьба меня и
подталкивала к участию в этой авантюре с таким рискованным детективно –
криминальным сюжетом. Вот, не пошли бы мы тогда с Ленкой за грибами,
ничего бы и не было, провела бы я тихо - мирно свои дачные каникулы и
спокойно отбыла бы восвояси, вернее, на свою московскую квартиру, к себе
домой то есть». При воспоминании о доме тоскливо засосало под ложечкой.
Как же мне хотелось сейчас домой, к маме, в нашу небольшую, но очень
уютную и милую сердцу квартирку. Но мне еще и очень хотелось дослушать
Лешин рассказ, который, как я чувствовала, уже приближался к своей
кульминации. Напряжение нарастало. Леша стал похож на сильно сжатую
пружину, он весь напрягся, сплетенные пальцы рук его даже посинели слегка
от напряжения, на шее выступили жилы, а на скулах набухли и
перекатывались под кожей непрестанно, как небольшие упругие шарики,
желваки.
«С другой стороны, сжатые пружины имеют обыкновение распрямляться, -
мелькнула в голове очередная шальная мыслишка. – И тогда поистине,
спасайся, кто может!»
Я, не отрываясь, смотрела на Лешу, с нетерпением ожидая продолжения
его истории. Хотя уже начинала догадываться, что конец будет невеселый.
- В общем, я понаблюдал какое-то время за всей этой неприглядной сценой,
но особого значения ей не придал…
Чувствовалось, что он не может простить себе, что не вмешался и не
предотвратил что-то очень дикое и страшное. И мысль об этом с тех пор не
отпускает его мозг, точит его, проникая все ближе к самой его сердцевине,
как усидчивый червь прорывается сквозь жесткую толщу сетчатки яблока,
старательно и упорно стремясь добраться до семян, где, как говорят,
 98

находится душа плода. Поэтому он постоянно повторяет, уже, наверное, и не

замечая того, что не догадался, не сообразил, не почувствовал. Но, с другой
стороны, что он мог сделать? Они – заматерелые вояки, еще и вышестоящие,
его начальники. А он? Простой солдат, призванный на два ужасных,
страшных года на службу в армии, пушечное мясо, одним словом. Ну что он
мог сделать, как он бы смог им помешать? Вслух я ничего не сказала,
конечно. Потому что просто в этом не было ни смысла, ни необходимости. А
мне все-таки обязательно надо было узнать окончание Лешиной истории.
Я смотрела на него не отрываясь, он сейчас был похож на сжатый комок
нервов. Он молчал, я видела, что ему было очень тяжело, он не мог говорить.
И вдруг… он заплакал. От неожиданности я растерялась так сильно, что
молча смотрела, не зная, что предпринять. Руки поползли в разные стороны,
как будто собираясь обнять его и успокоить. Но я почему – то не решалась, и
так и осталась с разведенными в стороны руками, чувствуя, что рот мой,
совершенно независимо от моей воли, раскрылся и застыл в таком виде. Вид
у меня, должно быть, был довольно смешной. Но, в общем, нам было не до
смеха.
Он сам резко развернулся ко мне, и от вида его лица, перекошенного от
невыносимой душевной боли, преследующей его на протяжении всех этих
долгих мучительных лет, мне стало совсем плохо. Он уткнулся головой мне в
плечо, тело содрогалось от рыданий. Я молча гладила его по спине, было
жаль его, такого большого, сильного, и такого беспомощного одновременно.
Как же хотелось ему помочь! Но я не знала, как. Слишком много всего
произошло, что нельзя уже никак изменить, ужасного и трагического.
Единственное, что я могла сделать – это ласкать и любить его, как
непослушного, нашкодившего ребенка, и надеяться, что все каким-то
непостижимым, неведомым и чудесным образом образуется само собой, все
постепенно утрясется и встанет на свои места.
Учитывая положение, в котором я находилась, конечно, надежды на чудо
были более чем актуальны. Но я в эти минуты не думала о себе, просто
забыла о собственном бедственном положении, шокированная видом
плачущего Леши. Зрелище действительно не для слабонервных и уж тем
более не для моей расшатанной и ослабленной нервной системы. В какой-то
момент я почувствовала, что сознание вот-вот покинет меня. Но огромным
усилием воли смогла противостоять собственной слабости, потому что
человеку, рыдающему сейчас у меня на плече, нужна была помощь, ему
действительно было плохо. Бросать его в таком состоянии нельзя. От
волевого усилия на лбу выступила испарина, тело покрылось холодным
потом, в глазах потемнело. Но, не обращая ни на что внимания, я продолжала
гладить его по спине и по голове своими дрожащими руками, пытаясь
успокоить, как если бы он был маленьким испуганным ребенком. И в этот
момент я вдруг совершенно ясно осознала, что я его полюбила. Полюбила
этого большого и красивого человека с душою испуганного ребенка и совсем
недетскими представлениями о справедливости. Рыдания сотрясали все его
 99

большое тренированное тело, и уже было совершенно непонятно, кто здесь

потерпевший и где искать преступника.
- Леша, милый, - говорила я шепотом, трясущимися руками пытаясь унять
дрожь, сотрясающую его изнутри, - ну, пожалуйста, не надо, прошу тебя,
успокойся, родной мой, хороший мой, не надо, пожалуйста…
Не знаю, помогли мои слова или нет, но спустя некоторое время Лешина
спина перестала вздрагивать и всхлипывания прекратились. Он еще
оставался лежать у меня не плече, но уже молча и без движения. Когда он
выпрямился и я увидела его глаза, они уже были почти прежними, только в
глубине притаились следы пережитой боли. Он смотрел на меня с нежной
благодарностью во взгляде, и мне стало даже как-то не по себе, я опустила
глаза… но через секунду опять подняла их, молча умоляя его продолжить
свой рассказ, мне надо было знать все.
- Хорошо, - сказал он, - хотя я уже почти все рассказал тебе. Осталось все
самое грустное и неприятное. Наверное, ты уже догадалась, что девушка,
которую привел к Кириллу Кириллычу Хабибулла, была Гуля. Он таким
образом продемонстрировал свою дружбу и преданность. Там такое часто
случается, во всяком случае, тогда случалось часто. Но одно дело, когда
просто знаешь, что где-то что-то происходит, и совсем другое, когда то, что
происходит, касается лично тебя. Вот этого «личного касания» я пережить и
не смог, - Леша помолчал несколько секунд и продолжил тихим, сдавленным
голосом. – Утром в реке… обнаружили труп. Это было тело Гули. Следов
насильственной смерти не обнаружили. Сказали, что самоубийство. Она не
смогла пережить того, что произошло. Если бы я только знал, если бы
сообразил, если бы обратил внимание на все эти сигналы… - Он замолчал, не
в силах говорить, у него перехватило дыхание, я боялась, что он снова начнет
рыдать. Но он только несколько раз судорожно глотнул и какое-то время с
шумом втягивал в себя воздух, как будто ему его не хватало для дыхания.
Я молчала и сквозь слезы смотрела на него. Мне действительно было его
очень жаль. Как же так получилось, что произошло, каким образом этот
нежный, воспитанный и интеллигентный мальчик превратился в убийцу? Как
могло такое случиться, что жизнь человека перестала быть для него
святыней, на которую никакая рука человеческая посягать не смеет. И не
только Леша, а и все они, его друзья и соучастники, нормальные, в общем,
ребята. Мне тяжело их понять. Но пусть он расскажет все, до конца. Мне
надо знать все.
Он, видимо, каким-то образом угадал мои мысли, потому что сказал вдруг:
- Я хочу, чтобы ты знала все и поэтому расскажу тебе все, как было, ничего
не скрывая и не приукрашивая, ты сильная и умная и все поймешь
правильно. Да, я считаю, что в смерти моей любимой виноваты три человека,
Хабибулла, Кирилл Кириллыч и Петр Семенович. И после долгих бессонных
ночей и дней тяжелейшей депрессии я решил мстить. Мысль о мщении
помогла мне выжить, эта мысль вылечила меня от депрессии, подавляющей
мысли и чувства и сковывающей все мои действия. Мщение стало целью,
 100

ради которой стоило жить. Я должен был жить, чтобы мстить. Мстить за
Гулю, мстить за несправедливость и за жестокость, за все зло, которое
существует в этом мире и олицетворением которого для меня стали эти три
человека. Я знаю, что на самом деле все могло быть совсем по-другому и что,
возможно, никто из них ни в чем не виноват, просто так сложились
обстоятельства. Но тогда моя жизнь теряла всякий смысл, и, если бы вот не
эта моя жажда мщения, с войны бы я, скорее всего, не вернулся, погиб бы от
первой же шальной пули. Так все сложилось, я понимаю, никто ни в чем не
виноват. Но тогда и во всем, что произошло потом, тоже никто не виноват,
неудачное стечение обстоятельств, и только.
Он задумался на несколько секунд. Лицо его ничего не выражало. Было
понятно, что он сейчас говорит о том, о чем часто думал, и, скорее всего, он
ждет, как я отреагирую на его мысли, скажу что-нибудь или нет. Но мне не
хотелось вступать в философские дискуссии, я хотела дослушать рассказ до
конца, хотела знать все, что он мог мне рассказать об этой истории. Поэтому
терпеливо молчала, ожидая продолжения. Спустя некоторое время Леша
опять заговорил:
- С Хабибуллой оказалось разобраться проще всего. Как выяснилось, он
поставлял солдатам травку для курения, что-то вроде анаши или гашиша. Я
договорился с Костиком, который был у него постоянным клиентом, чтобы
он ему дал отравленные деньги. Мы пропитали банкноты змеиным ядом, а
Костя обмотал руку тряпкой, сказал, что обжегся. Причем мы перестарались
слегка. Хабибулла даже до дому дойти не успел, свалился на полдороге, как
мешок, не буду уточнять, с чем. Помню, какой переполох поднялся потом у
нас на базе. Как же, друг самого Кирилла Кириллыча погиб, при очень
подозрительных обстоятельствах. Нас всех вызывали по одному на допрос,
но так ничего и не выяснили. Вот ведь тоже, обстоятельства… ведь мог он
дойти до дома, отдать эти деньги какой-нибудь из своих многочисленных
жен, тоже мне, герой – любовник, была бы, по меньшей мере, еще одна
жертва. Но судьба распорядилась иначе…
Леша опять задумался, глядя в широко открытое окно. Я тоже посмотрела
туда и обнаружила, что уже темнеет. Неужели придется ждать до завтра
окончания его рассказа? Очень не хочется… но, с другой стороны, я не могу
ему указывать. А еще, какой же он красивый сейчас, в свете лучей уходящего
солнца. Я неосознанно слегка придвинулась к нему и почувствовала, что он
как будто ждал этого. Его сильное тренированное тело разжалось, как
распрямившаяся пружина. Он обволок меня массой своих нежных и мягких
на ощупь, но одновременно очень подвижных мышц и мускулов, и через
мгновение мы оказались в каком-то совершенно другом измерении, где не
было ни добра, ни зла, ни жертвы, ни палача, а было только непрерывное
золотое сияние и лазурная гладь моря, покачивающего нас на своей
поверхности. Время отпрыгнуло вверх, как упругий резиновый шарик, и
превратилось в маленькую черную точку, издалека похожую на чайку,
одиноко парящую где-то высоко в небе. Голова приятно кружилась, а сердце
 101

замирало в груди и казалось, что это мгновение будет длиться вечно.

Потом… все смешалось в один разноцветный калейдоскоп, картинки в
котором сменяли одна другую с головокружительной скоростью. Скорость
эта становилась все быстрее, и голова моя уже не в силах справляться с этим
стремительным полетом времени. В определенный момент сознание мое
отключилось, я поняла, что лечу в какой-то бурный водоворот, с радостью
втягивающий меня в свои объятия. Все, что было потом, покрыто мраком
неизвестности…

Глава 21
Когда я очнулась, Леши рядом не было. Солнце уже почти зашло и
посылало на землю свои последние на сегодня темно – золотые лучи с
оранжевыми отблесками. Окончательно придя в себя, я решила отправиться
на поиски Леши с твердым намерением дослушать его рассказ до конца. Не
хотелось делать какие – либо выводы, прежде чем он закончит свою
исповедь. Хотя, наверное, это все – таки не исповедь, потому что пока
незаметно, чтобы Леша испытывал угрызения совести или раскаивался.
Видимо, на войне, вот на той именно, в которой они участвовали, что-то
произошло с их психикой. Стерлись грани, что – ли, какие-то барьеры,
разделяющие две стороны реальности, темную и светлую, и исчезло четкое
представление о том, что можно, а что нельзя делать. На той войне были свои
понятия о нравственности, о добре и зле, о преступлении и наказании.
Скорее, там даже более понятно было бы возмездие, а не наказание. А что
касается преступления, так это и вовсе, наверное, что-то совсем абстрактное.
Там, наверное, этого понятия вообще не существовало. Я села в кровати с
твердым намерением встать и дойти хотя бы до двери комнаты, в которой
находилась. Дверь наверняка не заперта, стражи уверены в моей полной
беспомощности. Спустив ноги на пол, я осторожно встала, держась за спинку
кровати. Перед глазами все плыло, вещи, окружающие меня, почему-то
приобрели странные округлые очертания и значительно увеличились в
размере. «Наверное, что-то со зрением», - подумала я и, по-прежнему
держась за спинку кровати, попыталась продвинуться немного в сторону
двери. Получилось, но одновременно настал момент, когда пришлось
отпустить средство поддержки, и вот тогда я поняла, что, скорее всего,
недооценила свои силы, самонадеянно решив самостоятельно добраться до
выхода. Голова кружилась без остановки, ноги дрожали и почему-то все
время норовили расползтись в разные стороны. От полного отсутствия
координации движений конечностей меня шатало из стороны в сторону, как
микроскопический самолетик, попавший в зону турбулентности. Все-таки я
кое-как добралась до двери, таща за собой заплетающиеся ноги, открыла
дверь и уже готова была упасть, если бы Леша, стоящий за дверью, не
подхватил меня буквально на лету и не отнес обратно в кровать. Состояние
ужасное, я действительно совершенно беспомощна, как оказалось, и даже
шага не в состоянии сделать без посторонней помощи, о каком побеге
вообще может идти речь. Мои стражи хорошо знали, что делают, результат
 102

был гарантированным на все сто процентов. От досады на собственную

неполноценность я отвернулась к стене, мне не хотелось никого видеть и уж
тем более разговаривать. Даже если он собирается снова мне что-то
рассказывать.
- Таня, - голос его был очень ласковым и нежным, - Таня, ну, пожалуйста, не
сердись и не обижайся. Вот, я принес тебе поесть, ты же с утра ничего не ела,
вот, посмотри, тебе должно понравиться.
Только сейчас я почувствовала, как в воздухе восхитительно запахло
вареной курицей. Неужели мой любимый куриный супчик? Я повернулась и,
не глядя на него, потянулась к диску с обедом, пытаясь разглядеть, что там
находится. Леша пододвинул поближе к кровати прикроватный столик и
сервировал его для меня, украсив обед букетом полевых цветочков в
маленькой вазочке.
- Вот, сейчас насобирал… для тебя, - сказал он, обдав меня лучистым
свечением синевы своих глаз.
- Спасибо, - ответила я, - очень приятно. Но на самом деле я даже, кажется,
не обратила внимания на его слова, что он сделал это для меня, я была
слишком голодна, а от куриного супчика исходил чудесный манящий аромат.
С жадностью набросившись на еду, я поглощала все, что попадалось мне на
глаза. А повара действительно постарались. Суп был необычайно вкусным, к
нему прилагались румяные пирожки с грибами, а на второе - мое любимое
пюре и куриные котлеты. Я даже не заметила, как все съела и, удивленная,
обозревала пустой поднос, недоумевая, куда все так быстро исчезло.
В недоумении подняла глаза и встретилась взглядом с сияющими глазами
Леши. Он смотрел на меня со счастливым видом, и, казалось, ничто на свете
не интересовало его в данный момент больше, чем мой неожиданно
проснувшийся звериный аппетит, который, видимо, и явился причиной
исчезновения всего съестного изобилия со стола. Он был настолько
откровенно счастлив, что мне ничего не оставалось, кроме как улыбнуться
ему в ответ и благодарно чмокнуть в щеку. Потом я сама уже по собственной
воле улеглась обратно в постель, потому что после такого обеда не отдохнуть
было нельзя. Но спать не хотелось, что само по себе уже было хорошо. Леша
прилег со мной рядом, взял мою руку в свою и стал тихонько ее поглаживать,
как я иногда поглаживала Барсика. Было приятно, и я подумала, что,
пожалуй, понимаю котов, которые через несколько секунд такого
поглаживания начинают издавать моторообразные звуки довольного
мурлыкания. Было хорошо и даже спокойно. Но, с другой стороны, чем же
это все кончится в результате? Не может же мое заключение длиться вечно.
Хотя все возможно, конечно, все может быть.
Я задумалась и даже задремала, кажется. Меня разбудил голос Леши,
который, видимо, решил все-таки рассказать мне все:
- Что касается Кирилла Кириллыча и Петра Семеновича, здесь все было
намного сложнее. Они всегда на виду, их все знали, да они, кажется, и сами
избегали всяких там укромных местечек, наверное, много кому они тогда
 103

насолили. Я с ними был в хороших отношениях, они, возможно, очень

удивились бы, узнав, что на самом деле происходит у меня в голове, хотя
меня это их мнение особенно не интересовало. В общем, не получилось тогда
у меня ничего. А когда демобилизовался я, потом вдруг через некоторое
время получил письмо от Кирилла Кириллыча. Он писал, что подал в
отставку и спрашивал, не знаю ли я какое-нибудь тихое дачное местечко
вблизи Москвы, чтобы он мог прикупить себе что-нибудь и обосноваться там
вместе с семьей. Сам-то он был не москвич, из глубинки, но, как активному
участнику афганских сражений, ему, кажется, выдали разрешение на
проживание в Москве. Раньше – то, помнишь, как было? В Москву никого не
пускали…
Я молча кивнула головой, не говоря ни слова и с нетерпением ожидая
продолжения.
- В общем, как ты, наверное, догадалась, я предложил ему обосноваться
здесь, в Гнилушах, и даже домик подыскал поприличнее. Хотя какие тогда
домики были, в основном обычные дачные сараи с верандой. Но он, конечно,
почти сразу отстроил себе шикарную дачу из белого кирпича, со всеми
удобствами, они и зимой на этой даче жили иногда. Раньше, правда. Сейчас
они только летом сюда приезжают. А через некоторое время и Петр
Семенович здесь поселился. И он, как и Кирилл Кириллыч, не захотел
ютиться в типовом дачном домике, прикупил постепенно еще несколько
соседних участков и отстроил целую усадьбу. Ну, ты ее видела.
Я опять молча кивнула головой.
- Ты знаешь, - продолжил он свой рассказ, - потом с Кириллом Кириллычем
все как-то само собой получилось. Правда, тянулась вся эта история десятка
два долгих лет. С его бешеной жаждой деятельности вопросом времени было
избрание его председателем правления дачного кооператива. А так как к
тому времени уже почти все дачники обустроились коммунальными
удобствами, то возник вопрос о том, каким образом все эти удобства
оплачивать. Вот Кирилл Кириллыч с его явно выраженной
предпринимательской жилкой и решил этой ситуацией воспользоваться,
чтобы подзаработать. Где-то он умудрился откопать фирму – подрядчика,
которых в те годы вообще было раз - два и обчелся. А, может, он сам ее и
создал специально для этого случая, кто знает? Тогда все было возможно. В
общем, привел он в правление представителя этой фирмы, сказал, что вот,
теперь есть, кому заниматься обеспечением коммунальных услуг дачников.
Все как-то даже обрадовались, что одной проблемой стало вроде как меньше.
Все, кроме Петра Семеновича. Так получилось, что с ним у меня тоже
сложились прекрасные отношения, и я часто заходил к нему на дачу в гости,
чайку попить и пообщаться. И вот, в разговоре за чашечкой чая я часто
намекал ему, что все эти коммунальные сервисы на самом деле очень
прибыльный источник доходов и что если кому вдруг придет в голову идея
взять все дачное коммунальное обслуживание в свои руки, то человек этот
станет миллионером. Долларовым, естественно. И вдруг он узнает о том, что
 104

этим потенциальным долларовым миллионером может стать его бывший

соратник и пока еще друг Кирилл Кириллыч. Конечно, Кирилл Кириллыч
совершил несколько грубых ошибок. Прежде всего, ошибкой было с его
стороны вообще приводить в поселок Петра Семеновича. Война и гражданка
– два совершенно различных мира, две совершенно разные вселенные, и то,
что они были друзьями на войне, совсем не значило, что они не могут стать
врагами в этой жизни, что, в конце концов, и произошло. Видишь ли, в
народе не зря говорят, чему быть, того не миновать. Значит, так тому и
должно было быть. Хотя чисто по-человечески я думаю, что Кириллу
Кириллычу надо было бы рассказать Петру Семеновичу о своих планах, он
же был его другом. Но он, видимо, посчитал, что это необязательно, еще
одна ошибка. А пришел бы, поговорил, взял бы его в долю, все, возможно,
сейчас было по-другому. Леша замолчал, задумавшись. Мне не хотелось
прерывать ход его мыслей, но, с другой стороны, я просто жаждала
продолжения истории. Не в силах сопротивляться этой своей жажде, я
тихонько тронула его за рукав, совсем незаметно, но этого было достаточно,
чтобы он пробудился от своих мыслей и продолжил рассказывать.
- С другой стороны, я ни с кем из своих военных друзей не потерял связи.
Так получилось, что все они, кроме Кости, были москвичи, ну, или из
ближайшего Подмосковья. Поэтому мы часто встречались уже после Афгана,
отмечали вместе какие-то праздники, дни рождения и все такое. Странно, но
почему – то никто из нас после войны так и не женился, не обзавелся семьей.
Наверное, сильно нас там потрепало, что-то сломалось внутри, стержень
какой-то. А вот с другой стороны, не знаю, ты, наверное, не поверишь, я
после войны стал… как бы это получше объяснить… ощущать людей, что-
ли. Вот, например, сейчас я говорю с тобой и чувствую, о чем ты думаешь.
- И о чем же? – не удержалась я.
- А тебе хочется узнать, чем моя история закончилась и поэтому в данный
момент тебя просто гложет любопытство и нетерпение.
- Ну, в любом случае, твоя история еще никак не закончилась, неисповедимы
пути Господни, - загадочно парировала я, а про себя подумала, что вот ведь,
действительно, прямо в точку попал. Неужели это мое любопытство так
заметно? Но, в общем, мне совершенно все равно, заметно оно или нет, мне
надо знать, что было дальше. И если он действительно угадывает мои мысли,
то пусть скорее продолжает, если я ему хоть чуточку небезразлична. К моему
легкому удивлению, Леша на самом деле решил продолжить свой рассказ.
- Я почувствовал, что Петра Семеновича сильно задело поведение Кирилла
Кириллыча. И даже не в деньгах здесь дело, хотя и в них тоже. Главным
образом, Петра Семеновича обидело само отношение к нему Кирилла
Кириллыча. Неожиданно он осознал, что его военный друг и товарищ на
самом деле не придает уж очень серьезного значения их дружбе. Оказалось,
что дружба там и дружба здесь - две совершенно разные вещи, не всегда,
конечно, бывает так, но в данном случае это было именно так, и что лучше
забыть все, что было там и начать потихоньку приспосабливаться к тем
 105

отношениям, которые называются дружескими здесь. Однажды, когда я, как

обычно, зашел к нему на чаек, Петр Семенович спросил меня, общаюсь ли я
по-прежнему с армейскими друзьями. Я сказал, что да, общаюсь. Он
предложил нам всем собраться у него, вроде как повидаться, посидеть, былое
вспомнить. Я, конечно, не поверил в этот его вдруг ни с того ни с сего
проснувшийся интерес, но виду не показал, обещался всех собрать и
привести.
Я всех обзвонил, сказал, что, скорее всего, намечается работа, что надо зайти
к Петру Семеновичу всем вместе и поговорить. Но я даже и не предполагал,
насколько планы Петра Семеновича будут совпадать с моими собственными
намерениями. Когда мы пришли к нему, он встретил всех очень радушно,
улыбка не сходила с его и без того широкого лица, ты же помнишь, какие у
него были широкие скулы?
Я молча кивнула, решив не вступать в обсуждения по поводу того, что я
помню, а что не помню совершенно.
- Ну вот, сели мы там у него, все, кроме Кости, ему я даже говорить не стал,
ему ехать далеко, он тогда в Ейске жил, но все остальные пришли. Я, Володя,
Витя, Ванька, это те, кого ты так или иначе знаешь или слышала о них, еще
несколько ребят, с которыми ты незнакома, но они были на второстепенных
ролях. Петр Семенович объяснил нам, что хочет иметь при себе группу
ребят, которым он мог бы доверять и которые бы выполняли его поручения,
как он сказал подчеркнуто выразительно. Но он должен быть уверен, что вот
эта группа, которая будет на него работать, выполнит с уверенной легкостью
поручения любого характера.
Конечно, все поняли, о поручениях какого рода идет речь и что это за
работа, которую нам предлагал Петр Семенович. Но мы все, в общем, были
не робкого десятка, а потом, после той военной школы, которую мы прошли
в Афгане, эти туманные поручения Петра Семеновича казались детскими
игрушками. Мы даже долго раздумывать не стали, сказали, что согласны,
после чего Петр Семенович выдал нам аванс, по тысяче долларов каждому,
по тем временам огромные деньги. Никто из нас тогда даже не задумался,
каким образом надо будет отрабатывать эту необъяснимую, как казалось,
щедрость Петра Семеновича. Но это состояние безмятежного неведения
продлилось недолго.
Я уже почти спал, когда прозвенел телефонный звонок. Из трубки раздался
голос Петра Семеновича, неожиданно жесткий и очень властный, со
стальными нотками в тембре:
- Леша, срочно собери ребят, я вас жду у себя через тридцать минут, - и
трубка загудела короткими гудками.
Ровно через полчаса мы были у него на даче. Четким, тихим, но твердым
голосом он объяснил нам, что ему надо, чтобы мы «убрали» одного человека.
Человек этот был тот самый менеджер, которого Кирилл Кириллыч привел
на заседание правления кооператива в качестве представителя компании
подрядчика по коммунальным услугам. Зачем ему понадобилось убивать
 106

этого человека, я не понял до сих пор. Скорее всего, для устрашения Кирилла
Кириллыча, чтоб неповадно было. Хотя не знаю, не уверен, чужая душа
потемки.
Я, затаив дыхание, слушала, что он мне сейчас рассказывает, и чувствовала,
что вот, наконец, очень медленно и с разверзнутыми лирическими
отступлениями мы подходим к самой важной части рассказа, важной для
меня, наверное, потому, что для Леши в этой его исповеди, без всякого
сомнения, важно все, любая мелочь или даже описательная деталь.
- Конечно, всем идти на это дело было глупо и опасно. Решили, что пойдет
Витек, а остальные его подстрахуют. Но помощь наша оказалась совершенно
не нужна, он справился вполне. Еще и умудрился все обставить так, чтобы
было похоже на самоубийство, а в те годы времени и желания особо
разбираться не было ни у кого, слишком много всего пришлось бы
раскрывать, а в этом никто не был заинтересован.
После первого дела мы уже стали работать на Петра Семеновича,
выполняли его разного рода поручения, не всегда, конечно, криминальные,
но чаще всего все-таки противозаконные. Между ними, между Петром
Семеновичем и Кириллом Кириллычем, шла борьба за власть, и за деньги,
конечно. Хотя внешне они продолжали оставаться лучшими друзьями.
Кирилл Кириллыч тогда сумел удержаться на месте председателя правления,
и многие финансовые предприятия напрямую зависели от него.
Обеспечением коммунальных услуг тоже он занимался. Я, конечно, не мог
знать досконально его дел, но, насколько мне удалось выяснить, Кирилл
Кириллыч занимался продажей земельных участков риэлторам, и многие из
сгоревших здесь домов загорелись не без его непосредственного участия, он
же и проворачивал потом все следующие вот за этими пожарами сделки
купли – продажи участков. Для Петра Семеновича такой бизнес был тоже
очень лакомым кусочком, но для того, чтобы этим заниматься, ему нужен
был статус, тот самый, которым обладал Кирилл Кириллыч, то есть статус
председателя правления кооператива.
Но Кирилл Кириллыч, похоже, был вполне доволен своей судьбой, и
оставлять место председателя в его планы не входило. Тогда – то Петр
Семенович и решил его убрать вообще. Чтобы статус остался, а человека не
было. Позарился на большие деньги, как видно. Золото денежное ослепило
его, да так, что он обо всем забыл, об их дружбе военной, они ж как братья
были почти, неразлучные два товарища. А вот, что-то гнилое все-таки где-то
сидело в нем внутри, от блеска денежного гниль эта вся и вылезла наружу.
Кирилл Кириллыч, конечно, не сахар был, но он как – то надежнее все-таки
как человек, почище, что - ли. Ну и мне, как ты понимаешь, ситуация эта и
вообще была на руку, мой план мести воплощался в жизнь. Петр Семенович
собрал нас и сказал, чтобы мы придумали, как можно поаккуратнее убрать
Кирилла Кириллыча. В смысле, так, чтобы по возможности не было
возбуждено уголовное дело. Я чувствовал, куда дело движется и уже
несколько недель подряд обдумывал, каким образом можно будет это все
 107

обставить, если вдруг понадобится. И путем разных логических измышлений

пришел к выводу, что будет лучше, если все будет представлено так, будто
Кирилл Кириллыч сам решил свести счеты с жизнью. План мой все
одобрили, и в конечном итоге все произошло так, как ты знаешь.
Я молча кивнула головой, которая, честно говоря, пребывала в состоянии
легкого шокового онемения. Одно дело предполагать что-то, что
теоретически, возможно, было выполнено, и другое - получить совершенно
неопровержимые доказательства того, что все происходило именно так, как
ты предполагал теоретически. Как все-таки далеко они находятся друг от
друга, теория и практика. Как две разные планеты. Поэтому, наверное, нас
так шокирует, когда две эти планеты неожиданно соединяются. Особенно
когда мы с трудом представляем себе действие даже в его теоретическом
воплощении. Я покосилась на Лешу. Нормальный, обычный человек, как все.
А на самом деле… хотя, с другой стороны, кто я такая есть, чтобы судить
его? Бог ему судья. Я отвела глаза и стала пристально вглядываться в
разводы известки на потолке, ожидая продолжения истории, вернее, судя по
всему, ее заключительной части.
- Тебе, наверное, тяжело и непонятно слушать все это, - Леша как будто
читал мои мысли, - но, поверь мне, после всего, что мы пережили в
Афганистане, после всего, что мы там увидели, я не говорю сейчас даже о
себе лично, для нас вот это понятие о неприкосновенности человеческой
жизни, оно как–то перестало существовать. Вообще много наших прежних
понятий ушло в небытие, среди них и это тоже.
Я молчала, продолжая изучать потолок. Мне ужасно хотелось дослушать
все это до конца, а философией я сыта по горло, сил на нее у меня уже не
хватает. Леша подождал немного, потом, видимо, понял, что комментариев
не будет, и продолжил рассказывать:
- После смерти Кирилла Кириллыча Петр Семенович стал председателем
правления, и все бы было хорошо и прекрасно, если бы Ваня не сделал одной
глупости.
«Ваня?! Обладатель синей кепки!», - ахнула я мысленно и напрягла и без
того натянутые до предела струны своего слухового аппарата.
- Когда мы были в доме у Кирилла Кириллыча, Ваня разглядел, что в комнате
его сестры, старушки совсем уже, хотя старушки довольно здоровой и
крепкой, на комоде у кровати, стоит шкатулка с драгоценностями, а стены
увешаны старинными иконами. Не знаю, что на него нашло, никогда не
замечал за ним склонности к воровству. Тем более, ради чего? Странно,
конечно, может, девушке своей хотел подарить, он ходил очень влюбленный
в последнее время. В общем, приметил он там эту шкатулку и решил как-
нибудь ночью наведаться, когда все спать будут, чтобы забрать ее. Вот он и
наведался, да так, что у старушки от испуга инфаркт случился и она на месте
скончалась. Проснулась, видимо, от шума, увидела его, здорового высокого
детину, одетого во все черное, это у нас такая форма была, когда мы на дело
шли, много ли старому человеку надо, тем более, что после смерти Кирилла
 108

Кириллыча только несколько дней прошло, они все еще как следует
оправиться не успели. Петр Семенович, когда узнал об этом, был вне себя от
гнева, рвал и метал. Он – то и приказал своим личным охранникам проучить
Ваньку, чтобы остальным неповадно было. Не думаю, что он хотел убить его,
просто попугать, наверное. А они, видимо, перестарались. Тело потом
притащили вот сюда, в лесок, чтобы следы замести. Там – то вы его и
обнаружили, когда собрались в лес за грибами.
«Да уж, собрались так собрались… и нужны были нам эти грибы?» -
подумала я машинально, пытаясь осмыслить хоть часть того, что мне
говорил Леша. Одна смерть за другой… вот сейчас очень пригодились бы его
рассуждения о бабочке, которую нельзя трогать, чтобы не нарушать
закономерностей природы. А Петра Семеновича за что убили? Хотя, кажется,
я уже начинаю догадываться…
- Витек с Ваней были очень близкие друзья, - продолжал Леша. – Как
говорят, не разлей вода. Они как братья были, еще с войны. Когда он узнал,
что случилось с Ваней, с ним произошло что-то странное. Он не кричал, не
возмущался, не плакал. Даже в лице не изменился. Правда, исчез на какое-то
время, мы нигде не могли найти его, как сквозь землю провалился, может,
даже уехал куда-то в другой город, не знаю. Но для меня его появление на
балу у Петра Семеновича было такой же неожиданностью, как и для тебя,
поверь мне. Мы все были потрясены тем, что произошло с Ваней. Но не
успели еще как-то все это осмыслить и решить, что же нам делать дальше.
Тем более, что мы не знали, как именно все случилось и кто виноват, что все
произошло именно так, а не иначе.
Конечно, было ясно, что Петр Семенович будет покрывать своих
телохранителей и не только не даст в обиду, но и жестоко накажет каждого,
кто посягнет на их неприкосновенность. Но Витек в общем и не собирался
этого делать, как оказалось. Для него виновный в смерти Вани был один, и
этого человека надо было уничтожить. Знаешь, Витек был контужен в
Афгане, после этого он стал каким-то слегка странноватым. Он мог часами
молчать, уставившись в одну точку, разговаривал короткими, отрывистыми
фразами, часто исчезал так, что его нигде нельзя было найти, - в общем,
совершенно замкнулся в себе и очень редко выходил из этого своего
закрытого состояния. Ване каким – то образом удавалось с ним общаться,
причем видно было, что Витьку это общение доставляет огромное
удовольствие. Он по-настоящему был привязан к Ване, который был одним
из немногих, связывающих его со внешним миром, от которого он так
усердно пытался спрятаться. Я много думал о том, что произошло тогда на
балу, и пришел к выводу, что Петр Семенович был обречен в любом случае.
Витек все равно до него бы добрался. А если он решил что-то сделать, то
переубедить его или же отговорить от этого было абсолютно невозможно, то
ли из-за его несговорчивого характера, то ли опять же по причине тех
изменений, которые произошли с ним после контузии.
 109

Я молча смотрела в потолок с известковым узором. У меня перед глазами

возникла как наяву сцена на балу, предшествующая убийству Петра
Семеновича. Алла, смеясь и запрокидывая назад голову в экстазе легкого
алкогольного опьянения что-то увлеченно мне рассказывает, а я не отрываю
взгляда от небольшой темной фигуры, стремительно продвигающейся к
своей цели, ловко пробираясь между танцующими гостями. Но что она мне
рассказывала? А ведь Леша сейчас о ней не сказал ни слова! И я решила
спросить:
- Леша, скажи, пожалуйста, вот эта девица, Алла, у которой ребенок от
Кирилла Кириллыча, она имеет какое-то отношение ко всей этой истории?
- Ах да, Алла… - мне показалось или на самом деле в его голосе появились
ироничные нотки? – Алла, это совсем отдельная история, я бы сказал,
уникальная в своем роде. Знаешь, Алла вообще-то давняя знакомая Костика.
«Ну вот, Ленка была права, что он ей не брат», - мелькнула у меня в голове
мимолетная мысль и также мимолетно исчезла.
- Очень близкая знакомая, - сказал Леша и пристально посмотрел мне в глаза,
как будто хотел убедиться в том, что я понимаю, насколько близкой
знакомой была Алла для Костика. – Она очень к нему привязана, чуть ли не
боготворит его и готова на все ради него.
«Ух ты! А я думала, что такие кипящие страсти остались только в
мексиканских сериалах», - очередная мимолетность навестила меня, нарушив
на мгновение ход мыслительного процесса, вернее, его полное отсутствие, и
также внезапно растворилась в воздухе.
- У Костика же помимо Аллы было всегда много подружек, вообще он
пользовался успехом у женщин. Но он ценит Аллу, особенно после всего, что
она для него сделала, он ценит ее за преданность, за ее безотказность, за ее
готовность всегда прийти ему на помощь.
- А что такого особенного она для него сделала?
- Ну вот, вся эта история с ребенком и ее отношениями с Кириллом
Кирилычем. Неужели ты думаешь, что Алла по чистой случайности
познакомилась с Кириллом Кириллычем и по той же случайности родила от
него ребенка?
- Да нет, для чистой случайности здесь слишком много совпадений, как мне
кажется.
- Тебе совершенно правильно все кажется, их знакомство произошло не
случайно, а в результате хорошо продуманного плана и четко разработанной
программы действий.
- И кто же разработал эту программу действий?
- Сам Костя, под внимательным руководством Петра Семеновича, который
обладал большим опытом в подготовке разного рода операций еще в ходе
войны в Афганистане. Девочка, которую Алла выдает за дочку Кирилла
Кириллыча, на самом деле не его дочь. Эту девочку, тогда еще совсем
маленькую, ей и года не было, Алла взяла из детского дома. Причем,
насколько мне известно, им с Костей пришлось объехать немало детских
 110

домов, прежде чем они нашли ее. Ребенок обязательно должен был быть
похож на Кирилла Кириллыча.
- Я не понимаю, Леша, - простонала я, с трудом пытаясь навести порядок в
водовороте мыслей, заполонивших мою теперь уже кружащуюся без
остановки голову, - ради чего это все? Неужели ради денег?
- Конечно, ради денег, - не задумываясь ни на секунду, ответил он. – И ради
власти, которая манит даже больше, чем деньги. Власть – наркотик, на нее
подсаживаются, как на иглу, ничуть не меньше, и также ради нее люди часто
готовы на все, даже на преступление.
- То есть, Алла, по просьбе Костика, стала изображать любовницу Кирилла
Кириллыча и даже «родила» от него дочь? Вот это любовь! Хотя нет, скорее,
своего рода зависимость…
- Как тебе сказать. Если начать разбираться, то окажется, что все наши
чувства есть не что иное, как разного рода зависимости. Также, наверное, и
любовь к другому человеку. Мы кого-то любим и со временем начинаем
зависеть от того, кого мы любим. Вначале нам хочется почаще встречаться,
потом вообще становится сложно расстаться, со временем появляется даже
что-то вроде чувства собственности к объекту нашей любви и раздирающее
душу чувство утраты, почти физическое ощущение пыльного мрака пустоты,
если мы вдруг его теряем.
Леша замолчал и задумался, глядя в открытое окно на облака, в свете
заходящего солнца похожие на воздушные айсберги, с кроваво – красными
верхушками и иссиня – серым основанием.
Я перевела глаза на потолок с известковым узором. Белый потолок с
сероватым отливом, и на душе у меня было что-то похожее. Все вроде бы
уже ясно и понятно, все тайны раскрыты и загадки разгаданы. Но
одновременно какой-то неприятный, грязный осадок, липкий и
бесформенный, расплывчатой тяжестью придавил меня изнутри. Стало
неприятно и противно все, захотелось встать и убежать отсюда, подальше в
лес, поближе к свежести и зелени, упасть, зарыться лицом в траву, вдыхая ее
свежий зеленый аромат и забыться, не думать ни о чем…
Наверное, лучше было бы, если бы это все мне приснилось во сне,
страшном, диком, кошмарном сне, вот как тогда, когда мне приснился
чердак, с которого я не могла никак спуститься. А сон – то мой оказался
вещим, я действительно сейчас нахожусь на чердаке и не могу отсюда никуда
убежать, а все вокруг меня покрыто черной, мрачной пеленой
безысходности. Но я же смогла выйти, смогла выбраться с того чердака, что
– то мне помогло тогда, что? Ну конечно, проблески фиолетовых и
изумрудных бликов, изнутри взорвавших беспросветность небытия и
вытолкнувших меня наружу, назад к людям и солнцу.

Глава 22
Видимо, я все-таки забылась беспокойным, тревожным и чутким сном, без
сновидений. Когда я проснулась, в комнате никого не было. Но на лестнице
слышались чьи – то приближающиеся шаги. Потом дверь комнаты резко
 111

распахнулась и на пороге, совершенно неожиданно для себя, я увидела Аллу,

ту самую молодую роковую любовницу Кирилла Кириллыча. Она вошла в
комнату торопливыми решительными шагами, бросила на меня быстрый
взгляд, успев при этом оглядеть с ног до головы. Во взгляде ее, как мне
показалось, присутствовал оттенок сочувствия, и я отметила про себя, что
вот, если даже Алла мне сочувствует, значит, вид у меня действительно не
слишком здоровый.
- Привет! – бросила она мне также торопливо и решительно, как и вошла.
- Привет! – я смотрела на нее вопросительно, ожидая, что последует за этим
приветствием.
- Слушай, - Алла поискала глазам место, куда можно было бы сесть, нашла в
углу один – единственный косолапый стул, пододвинула его к кровати и села
напротив меня, закинув ногу на ногу.
Я молча ждала, что за всем этим последует.
Она подумала долю секунды, видимо, не знала, что и как говорить, но
сориентировалась довольно быстро и так же уверенно и решительно
продолжила:
- Я думаю, хватит тебе здесь находиться. Давай, собирайся, пока никого нет,
поедем ко мне.
Вот это поворот! Куда к ней, зачем? Хотя, наверное, имеет смысл. Лучше,
чем сидеть здесь, вернее, лежать и изучать узоры на потолке. К ней так к ней.
В конце концов, терять мне совершенно нечего. Весь этот мысленный поток
вихрем пронесся в моей и без того замутненной голове, вслух же я не смогла
сказать ни слова, только молча послушно кивнула и встала с кровати,
пытаясь старательно удерживать равновесие, стоя на ногах, которых было
две, и этого количества в данный момент мне явно не хватало. Алла решила
мне помочь, подхватила под руку и медленно повела к выходу. Каким – то
непостижимым образом я с ее помощью умудрилась спуститься с лестницы,
по дороге мы действительно никого не встретили, хотя, конечно, может, это
все так и было задумано с самого начала. Но, впрочем, вполне возможно, что
Алла решила взять на себя заботу обо мне или ее об этом попросили друзья,
и Костя в том числе. Она довела меня до своего джипа, умудрилась как-то
туда загрузить, и мы отправились в путь.
По дороге я, кажется, задремала, но не спала, потому что смутно помню,
как мы проезжали какие-то особняки из красного кирпича, потом какое-то
время ехали по бездорожью, с обеих сторон в окнах мелькали стволы
деревьев. Потом опять замелькали особняки и длинные высокие заборы
разных цветов, наконец машина остановилась. Алла помогла мне спуститься,
опять взяла под руку и повела во двор дома. Если это великолепие можно
было назвать домом, это был не дом, а настоящий дворец, построенный из
красного кирпича с выложенным узором из белой и серой мозаики.
Огромный участок перед домом и вокруг него был оформлен в лучших
традициях ландшафтного дизайна, с небольшим прудиком, холмиками,
кочками и цветочными клумбами.
 112

В общем, все было очень опрятно и симпатично, и мне даже показалось,

что я уже почти пришла в себя и стала той самой прежней Таней, какой и
была всегда, то есть до того, как попала в плен к собственному
возлюбленному, тогда, правда, еще только кандидату в возлюбленные.
Солнышко заливало теплом аккуратно подстриженную травку, и я, отпустив
руку Аллы, с наслаждением опустилась на газон, почти физически ощущая,
как от теплой и влажной травы исходит живительная энергия, благодаря
которой в меня вливаются силы и возвращается жизнь, возможность и
способность чувствовать, радоваться, дышать широко и, главное, свободно,
почти свободно.
Великая вещь свобода! Так наверняка чувствует себя птица, которую вдруг
выпустили из клетки на волю. Она не может улететь далеко, она давно не
летала и забыла, как это делается. Она судорожно бьет крыльями, стремясь
убежать как можно дальше, но у нее это не совсем получается, и она
приземляется на ветку ближайшего дерева, шокированная собственной
смелостью и долго – долго сидит там, пытаясь отдышаться и набраться сил
для дальнейших полетов, а, главное, собраться с мыслями и понять, что же ей
теперь делать с этой внезапно обретенной свободой. Я, конечно, не была
птицей и летать не умела, хотя и хотелось очень, но, как говорится, каждому
свое. Мне было очень вольготно посидеть вот здесь, на травке, во дворе
шикарного особняка моей новой знакомой, которая вдруг стала
спасительницей, и подумать, что же вообще происходит в моей жизни и куда
все это в конечном результате может привести. Хотя человек, как известно,
предполагает, а Бог располагает. Ну и что, даже так, в качестве
предположения.
Но мысли категорически отказывались складываться даже в отдаленное
подобие мыслеформы, голова слегка кружилась от обилия кислорода, а руки,
не переставая, гладили зеленую пушистую поверхность земли, как будто
пытались набраться от нее силы и энергии, причем в кратчайшие сроки. Алла
между тем куда-то ушла, скорее всего, зашла в дом. Самое странное, что
мысли о бегстве ни разу не посетили мой взбудораженный мозг. Может, они
бы и были не прочь навестить меня, но при взгляде на высоченный забор
метра два высотой и мощные чугунные ворота, автоматически
захлопнувшиеся, как только машина въехала во двор, все подобные мысли и
даже мыслишки бросились врассыпную из моей, и без того отяжеленной
потоком информации головы. В этот момент со стороны дома показалась
Алла, тащившая что-то громоздкое, но, по всей видимости, не слишком
тяжелое. Когда она приблизилась, я разглядела, что это был шезлонг и,
очевидно, тащила она его для меня.
- Вот, давай, перемещайся, - заворковала она своим бархатным контральто и
принялась поднимать меня с травы, чтобы затем усадить в шезлонг. Я
особенно не сопротивлялась, было странно, но приятно, что она почему-то
так заботится обо мне, человеке, практически ей не знакомом. Неизвестно,
 113

правда, с какой целью она это все делает, но в любом случае, что бы то ни
было, пока ее забота мне только на пользу.
Алла заботливо укутала меня пледом, который держала в другой руке, и
опять куда-то исчезла. Я лениво отметила про себя эту ее способность
внезапно исчезать и также внезапно появляться из, казалось бы, ниоткуда.
Солнышко припекало, хотя я, кажется, находилась в тени мощных ветвей
древних вековых деревьев, раскидисто и щедро нависающих надо мной со
всех сторон и дарящих спасительную прохладу.
Говорят же, что деревья лечат. Вот я сейчас в этом убеждаюсь на
собственном примере, в меня вливаются свежие, сильные и могучие силы,
теплая волна поднимается от пяток к верхушке головы и вот, да, конечно,
мне уже значительно лучше. Мне кажется, что я могу встать, я пробую, и у
меня это получается, я могу пройтись, вот так, именно так, как я это делаю,
наверное, можно и побежать, и, - о чудо! – вот, я бегу, легко, свободно,
наслаждаясь силой, которой полны мои мышцы, это же так здорово ощущать,
как работает каждый сустав, каждая мышца самой идеальной конструкции в
мире высших технологий, имя которой человеческое тело. Жалко, что
понимать это совершенство своего организма начинаешь только вот в такие
моменты полной немощи. А если это состояние проходит, то все опять
забывается, и мы опять перестаем ценить то, что имеем.
От счастья, что я опять могу управлять моим телом и от того, что тело мое
снова стало таким же энергичным и послушным, каким оно было всегда, я
резвилась на травяной лужайке, как малолетний ребенок. Совершала
немыслимые прыжки, задирала ноги, кувыркалась, перепрыгивала через все,
что ни попадалось мне на пути, ямки, кочки, клумбы, садовый инвентарь и
вообще все, что только можно вообразить.
Неожиданно на моем пути оказалось какое-то слишком крупное
препятствие, перепрыгнуть которое не представлялось возможным. Я
остановилась, вытерла со лба пот, слепящий глаза, из-за которого все передо
мной было, как в тумане и… остолбенела от неожиданности. Передо мной
стоял… Кирилл Кириллыч. Именно такой, каким я видела его на
фотографиях и похожий на того, молодого, который приснился мне во сне.
Вот этой встречи я уж точно не ожидала!

Глава 23
Я охнула и стала постепенно сползать вниз, как оказалось впоследствии,
именно на тот шезлонг, который так заботливо и заблаговременно принесла
для меня Алла. Какие еще сюрпризы ждут меня во всей этой запутанной
истории, которая, чем дальше, тем становится все запутаннее. С этими
мыслями о всеобщей и почти вселенской запутанности я впала в очень
странное состояние, что – то среднее между сном и полуобмороком, то есть
когда вроде как все слышишь, видишь и даже понимаешь, но при этом как
будто наблюдаешь за происходящим со стороны, ни в чем не участвуя и даже
при наличии желания не имея возможности это сделать.
 114

Алла опять начала хлопотать вокруг меня, массировала руки, укрывала

пледом, потом убежала опять так же таинственно, как и в предыдущие разы,
и вернулась с кружкой, в которую был налит какой-то темно-красный
напиток. Она разжала мне губы и влила несколько капель этого напитка, как
оказалось, сладкого горячего глинтвейна, теплой согревающей волной
разлившегося внутри меня.
Я почувствовала, что начинаю потихоньку приходить в себя, руки
потеплели, и мысли в голове снова продолжили свое движение в уже
привычном для них хаотичном и слегка беспорядочном ритме. Кирилл
Кириллыч, или его как две капли воды похожая копия, присел на складной
стульчик, который неизвестно когда и каким образом возник рядом с ним
вместе с небольшим складным столиком. Я уже ничего не понимаю, моя
бедная замутненная, замороченная, запутанная голова отказывается
воспринимать происходящее.
Это все не происходит на самом деле, я сплю или, может, я как-то
незаметно умерла и теперь вот сижу на зеленой лужайке в раю, беседую с
Кириллом Кириллычем? Хотя, с другой стороны, маловероятно, что я сразу
попала в рай и уж тем более Кирилл Кириллыч. Да и Алла, опять же… если
только ее не отправили за это время сюда. Но все равно, не совсем понятно,
«сюда» - это куда?
Пока я пыталась осознать все происходящее, попытки мои, правда, были
совершенно безрезультатными, потому что поток мыслей напоминал бег
лошадей по кругу в манеже, человек, сидящий напротив меня и очень
похожий на Кирилла Кириллыча, взял меня за руку, как будто пытаясь
успокоить и убедить, что все в полном порядке. Рука была теплая и мягкая,
это была рука абсолютно живого человека. «Пациент скорее жив, чем
мертв», - непроизвольная мыслишка из далекого детства метнулась в мозгу
внезапно и также внезапно исчезла. Кирилл Кириллыч или же, скорее всего,
его точная копия, собирался с мыслями, готовясь заговорить со мной. Надо,
наверное, как – то помочь ему, а то так он до завтра будет собираться. Но на
ум ничего не приходило, да и неоткуда было прийти, я сама еще не до конца
освоилась со всем, что происходит сейчас со мной.
Со стороны дома показалась хлопочущая Алла. В руках у нее был поднос с
напитками и какие-то тарелочки, с закусками, наверное. Есть не хотелось, но
вот выпить я бы не отказалась, причем даже желательно чего-нибудь
покрепче.
- Вот, принесла вам тут подкрепиться, - проворковала Алла и поставила
поднос на складной столик, который странным образом появился здесь
несколькими минутами ранее. Я отбросила куда подальше все понятия о
хороших манерах и деликатности приглашенного лица и, взяв с подноса
рюмку с чем-то, на вид достаточно крепким, залпом ее выпила. Насколько
мне показалось, насколько я вообще могла соображать в тот момент по
поводу содержимого рюмки, это был коньяк, французский, скорее всего, вкус
был похож на Реми Мартин, многолетней выдержки, скорее всего, его долго
 115

хранили уже после того как привезли из магазина. В голове сразу все пришло
в относительный порядок, на душе полегчало, в желудке потеплело, и все
тело наполнилось энергией тепла и покоя.
Ну вот, теперь, пожалуй, можно и поговорить. Я взяла с подноса
бутербродик с черной икрой и молча жевала, глядя на солнце сквозь могучую
листву старого дуба.
- Танечка, - услышала я сквозь приятный умиротворенный гул в ушах,
сливающийся с шумом листвы дуба, колышущейся и шелестящей в легких
порывах летнего ветерка. Голос был мужской, и я логично предположила,
что он принадлежал именно Кириллу Кириллычу. Я повернула голову вбок и
слегка скосила глаза, глядя на него снизу вверх. Под действием выпитого
коньяка меня слегка разморило, и я лениво шевелила пальцами на ногах,
проверяя, насколько они у меня дееспособны.
- Я понимаю, тебя удивляет, что я вот здесь с тобой разговариваю, такой вот
здоровый, целый и невредимый. И, главное, абсолютно живой.
«Живой?! Ой, так это же на самом деле Кирилл Кириллыч? Ну и дела!» -
охнула я про себя и во все глаза стала его разглядывать, как будто пытаясь
воочию убедиться, что этот Кирилл Кириллыч, который сидит вот здесь, на
лужайке, передо мной, на самом деле живой, но, похоже, это действительно
было так.
Алла при этом находилась где-то у меня за спиной, я чувствовала ее
присутствие, видимо, на всякий случай, если вдруг мне опять станет плохо.
Но плохо мне не становилось, как ни странно. Наверное, благодаря коньяку
или бутерброду, или же живительной силе свежего воздуха и энергии
древнего дуба. Вспомнив о бутерброде, я потянулась и взяла с подноса еще
один, на этот раз с красной икрой, и прожевала его с таким же
удовольствием, что и предыдущий. Кирилл Кириллыч молча наблюдал за
моими действиями, видимо, собираясь с мыслями.
Некоторое время мы все трое молчали, думая, как я предполагала, каждый
о своем, или каждый об одном и том же, но по – своему. Кирилл Кирилыч
прокашлялся слегка и снова заговорил. Голос был довольно приятный, такой
хорошо поставленный голос отставного полковника, или майора, кем он там
был, я не помню… или Леша мне этого так и не сказал.
- Я тебе объясню, конечно, как такое могло случиться, что я вдруг оказался
жив, здоров и невредим. Но чуть позже. Тебе надо окрепнуть и поправиться,
ты еще очень слаба. Нет, не спорь, пожалуйста, - добавил он в ответ на мою
несмелую попытку убедить его в обратном, - со стороны виднее. Ты поживи
здесь, у нас, наберись сил. Гуляй, дыши свежим воздухом, а потом мы с
тобой сядем и хорошенько обо всем поговорим. Ты согласна?
Мне ничего не оставалось, как послушно кивнуть в ответ. Я чувствовала,
что действие выпитой рюмки коньяку начинает проходить, а допустить этого
нельзя было ни в коем случае и, протянув руку к столику, взяла другую
рюмку, которая, видимо, предназначалась Кириллу Кириллычу, и осушила ее
также стремительно и жадно, как и предыдущую. На душе опять расцвели
 116

розы, стало тепло и спокойно, я смотрела на них, на моих новых стражей, на

Аллу и Кирилла Кириллыча, и думала о том, что здесь по крайней мере
можно будет гулять и дышать свежим воздухом.
Солнышко приветливо подмигивало сквозь бархатный темно – зеленый
лиственный покров дуба, ветерок приятно обвевал разгоряченные от
выпитого коньяка и внутренней борьбы страстей щеки, плед уютно согревал
ноги, создавая иллюзию домашнего тепла. В конце концов, все не так уж
плохо. А что будет дальше – жизнь покажет.

Глава 24
24 августа 2007
Два дня я приходила в себя и сегодня уже, кажется, пришла окончательно.
Спасибо солнышку, свежему воздуху и Алле с Кириллом Кириллычем. Они
так трогательно обо мне заботятся, что даже не хочется и думать о причине
такой нежной заботы. Хотя, надо бы, конечно, и задуматься - как известно,
бесплатных пирожных не бывает, все имеет свою цену, и хорошее отношение
тоже. Но мне так хорошо пока, что не стоит омрачать свое спокойствие
такими скучными и безрадостными мыслями.
Сегодня Алла обещала мне конную прогулку. Я люблю лошадей и в
детстве часто ездила на ипподром. Конечно, езжу я на них
непрофессионально, но держаться в седле меня научили, и ездить рысью и
галопом тоже. Что касается взятия барьеров, с этим сложнее, я об этом
сказала вчера Алле, и она обещала научить.
Вообще стараюсь расслабиться, насколько возможно, и ни о чем не думать.
Буду отдыхать, несмотря ни на что. Надо жить настоящим, сегодняшним, а
сегодня просто прекрасно. Прекрасная погода, сказочная природа, вкусная,
качественная еда. Что еще человеку нужно для счастья, в конце концов? По
крайней мере, человеку на отдыхе больше ничего не нужно, не должно быть
нужно, по моему глубокому и теперь уже совершенно твердому убеждению.
Вот сидела бы я сейчас на Ленкиной даче в обнимку с Барсиком, и все было
бы хорошо. Так нет же, на приключения потянуло. С другой стороны, с
Лешей роман завязался. Хотя, пожалуй, он так или иначе все равно бы
завязался, только, наверное, на несколько другом уровне.
- Таня! – ой, Алла меня зовет. Я вышла на балкон. Алла стояла внизу, на
зеленой лужайке, вся покрытая золотыми солнечными бликами. Солнце
светило так ярко, что я даже прикрыла глаза рукой, пытаясь получше
разглядеть ее. – Давай! - она энергично махнула рукой. - Спускайся! Лошади
уже готовы.
Я спешно спустилась вниз и тут то смогла уже получше рассмотреть Аллин
наряд. На ней были надеты белые, обтягивающие леггинсы и темная
водолазка с воротом, поверх которой она надела короткий жилет со
множеством карманов. На голове – кепка с длинным козырьком от солнца.
Костюм ей шел, у нее были красивые длинные ноги, и, даже несмотря на
легкую полноту, в нем она смотрелась высокой и стройной.
 117

Видимо, довольная произведенным эффектом, она улыбнулась и опять

махнула рукой, приглашая меня за собой, в то время как сама усаживалась в
небольшую машину типа тех, на которых перемещаются по полю игроки в
гольф, такая маленькая машинка без окон.
Я последовала ее примеру, и уже через секунду мы мчались по зеленым
необъятным просторам Аллиного земельного участка, в сторону, очевидно,
той его части, где располагались конюшни. Пока мы ехали на очень быстрой
скорости, надо заметить, я не раз задавалась вопросом, стоит ли мне заводить
с ней разговоры на больную для нас всех тему или подождать, пока они сами
не начнут все эти разговоры. Так и не решив, как мне лучше поступить, я
стала смотреть по сторонам, хотя мы мчались так быстро, что разглядеть что-
либо было совершенно невозможно.
Все мелькало перед глазами, сливаясь в один непрерывный пестрый поток,
в котором преобладали золотые, зеленые и желто-коричневые оттенки.
Начала кружиться голова, и я закрыла глаза, не в состоянии наблюдать за
этим многоцветным вихрем, проносящимся мимо, таким же стремительным
и безвозвратным, как бег времени, от которого тоже часто бывает
головокружение. Но даже на такой быстрой скорости ехали мы, наверное,
минут пятнадцать, а это значит, что участок у Аллы гораздо больше, чем мне
показалось вначале. Мы вышли из машины, и я замерла в изумлении и
восторге. Прямо перед нами, буквально в нескольких шагах, стояли два
стройных, длинноногих скакуна, два писаных красавца, с переливающейся
лоском шерстью, с нежной, шелковистой гривой, которой они кокетливо
потряхивали, отмахиваясь головой от назойливых мух. Один жеребец был
гладко – коричневый с шоколадным отливом, а второй – это просто
невозможно описать! – на самом деле был серым в яблоках. Но какой серый!
И в каких яблоках… Его нежная жемчужно – серая шерстка искрилась и
сияла в лучах утреннего солнышка, а круглые подпалины были такими
ослепительно белыми, что я даже подумала, не подкрашивают ли их ему
часом, для красоты? Хотя ему-то для красоты ничего не требовалось, он и так
был красив от природы, красив, молод и могуч, как былинный богатырь.
Алла между тем уже подошла к этим сказочным красавцам, взяла обоих
под уздцы и подвела ко мне. Они подошли, послушно кивая своими
великолепными головами.
- Вот, Таня, познакомься, - это Исидор, а это Аслан, - представила она их
мне.
- Очень приятно, - сказала я и ласково потрепала Аслана за холку. Он
внимательно посмотрел на меня, скосив книзу свои умные и добрые глаза. Я
поняла, что мне с ним будет легко.
- Ну что, поехали! – легким, изящным движением Алла поднялась в седло, и
Исидор стал нетерпеливо перебирать ногами, торопясь отправиться на
прогулку.
Я немного замешкалась, давно уже это было, когда я занималась верховой
ездой в последний раз. Но навык все-таки остался, потому что потом я
 118

довольно уверенно подтянула поводья и ногами дала команду Аслану

перейти на рысь, что он и сделал, как мне показалось, с удовольствием. Мы с
ним сразу стали понимать друг друга, и даже не с первого слова, а с первого
взгляда.
Участок Аллы отличался разнообразием ландшафта, насколько я могла
заметить, ритмично поднимаясь и опускаясь в седле в такт мягкой походке
Аслана, изящно выбрасывающего вперед, поочередно, то правую, то левую
стройные ноги. Миновав небольшую ложбину, мы оказались на берегу пруда,
неожиданно раскинувшегося перед нами своей гладкой темно-серой
блестящей поверхностью. Подъехав поближе к пруду, Алла спешилась и,
глядя на нее, я тоже спустилась на землю. Она разложила на траве
неизвестно откуда взявшийся плед, достала небольшую фляжку, скорее
всего, с коньяком, судя по ее размерам. Также непонятно откуда появилась
плитка шоколада, орехи и ассорти из сухофруктов.
- Давай, иди сюда, - позвала она меня, усаживаясь на пледе, - присоединяйся.
Я присоединилась, то есть села рядом, стараясь, насколько это было
возможно, поудобнее устроиться на пледе. Некоторое время мы сидели
молча. Алла задумчиво бросала в воду мелкие камешки, спрятанные в траве.
Потом она взяла флягу и молча стала разливать ее содержимое в маленькие
стопочки, тоже неизвестно каким образом появившиеся на пледе.
«Прямо скатерть – самобранка какая-то», - не удержалась я от мысленного
образного сравнения и с интересом посмотрела на Аллу. Что – то мне
подсказывало, что вот, в этот раз она, наконец – то, раскроет мне свои карты.
Если не все, то хотя бы какую-то их часть. Она протянула мне одну стопку, а
другую осушила залпом, как человек, измученный жаждой, выпивает стакан
живительной влаги. Я слегка пригубила от своей рюмки и подумала, что да,
это действительно коньяк и, кажется, французский, но вот марку коньяка мне
определить не удалось.
Алла посмотрела на меня каким-то странным, испытывающим и
одновременно слегка жалостливым взглядом. Это ее сочувствие я всегда
ощущала с первого дня моего пребывания здесь, вернее даже того момента,
когда она вошла в комнату и смотрела на меня, сидя на единственном во всей
спальне косолапом стуле. Я молча ждала, что же за всем этим последует.
Алла налила себе еще рюмку, выпила ее так же быстро, как и предыдущую,
бросила камешек в пруд, задумчиво проделавший несколько прыжков и
также задумчиво ушедший затем на дно.

Глава 25
- Знаешь, Таня, - бархатное контральто Аллы звучно выделялось на фоне
зеленого травяного покрытия, обрывающегося у гладкой блестящей
поверхности пруда и двух красавцев скакунов, мирно щиплющих травку
неподалеку, - я же сама не москвичка…
Ну я в общем так и думала, но говорить этого вслух не стала, чтобы не
перебивать. Алла между тем продолжала:
 119

- Я родилась и жила довольно долго в Таджикистане. Я, наверное, и до сих

пор бы там жила, если бы не встретила Костю.
Костю? Того самого? Ну и ну! Ну и дела! Я знала, конечно, после Лешиного
рассказа, что у них особенно теплые отношения. Но что до такой степени!
Неужели это Костя перевез ее в Москву?
- Костя… - Алла задумчиво подняла глаза кверху, - совершенно особенный
человек. Необыкновенный человек. Необычайно добрый, чуткий и очень,
очень обаятельный. Он - мой самый близкий друг, моя палочка –
выручалочка, мой маячок, - она замолчала, расчувствовавшись, и быстрым
движением приложила тыльную сторону ладони к глазам, как будто вытирая
непрошеные слезы. Я вспомнила, как возмущенно она мне рассказывала на
балу о происшествии с Ленкой и подумала, что сейчас я, пожалуй, понимаю
ее возмущение, я вспомнила слова Леши о том, что ради Костика Алла готова
на все. Интересно, что же связывает их друг с другом? Неужели только
любовь? Причем, скорее всего, односторонняя, потому что у Кости, как я
поняла, личная жизнь кипит ключом. Хотя и Алла тоже, насколько можно
судить, верность ему не хранит и не собирается, судя по всему.
- Знаешь, Таня, - Алла успокоилась и продолжила свой рассказ, - если бы не
Костя, я не знаю, была бы я сейчас жива, а если бы даже и была, то
неизвестно, что за образ жизни я бы вела, где бы находилась и чем бы
занималась. Таня, любовь настоящая - очень странная штука. Когда любишь
по-настоящему, тебе ничего от него не нужно, ничего, только лишь бы был
жив и здоров, лишь бы только он был, все равно, где и с кем, главное, что он
есть, что он существует.
Я удивленно посмотрела на нее. Она меня удивила, мне казалось, что она
слишком прагматична для таких тонких и высоких чувств. Вот еще один
пример того, что не надо судить о людях по первому впечатлению, оно часто
бывает обманчивым. Алла по-своему поняла мое удивление и принялась мне
объяснять:
- Ну, понимаешь, любишь человека так, как если бы это был твой ребенок,
который уже вырос и живет своей жизнью. Но он при этом не перестает быть
твоим ребенком, правда? Ты же все равно любишь его и думаешь о нем, где
бы он ни находился и чем бы ни занимался.
«Ну, конечно, я понимаю, я очень хорошо понимаю, лучше, чем ты думаешь.
Я вот тоже в преступника влюбилась и люблю, несмотря ни на что», -
подумала я, но вслух ничего не сказала, только согласно покивала головой.
Алла удовлетворенно вздохнула и продолжала:
- Мне было семнадцать лет, когда началась перестройка. Есть стало нечего и
не на что, мама болела и не могла работать, а в семье у нас еще пятеро, кроме
меня. Я была самой старшей. Отец ушел к другой жене, молодой и красивой,
- глаза ее при упоминании об отце как будто застыли в одном положении, а
губы сжались в гневной и одновременно презрительной гримасе. – Я даже
школу не смогла закончить, пришлось идти работать. Соседка устроила меня
в бар официанткой. Там я и познакомилась с Костиком. Он возвращался
 120

домой из Афганистана, весь израненный, зашитый, залатанный, в шрамах, у

него все тело в шрамах, - говоря это, она так напрягла свое контральто, что у
меня по всему телу пробежала волна мурашек. – Мы полюбили друг друга,
мы были вместе, счастливы, мы прожили вместе два незабываемых
счастливых года, два года я жила в раю с моим возлюбленным, моим
дорогим и любимым мужем от Бога, с самым лучшим и прекрасным
человеком из всех, с кем меня сводила жизнь, - она опять задумалась, но
ненадолго. – Знаешь, Таня, что значит встретить своего настоящего
суженого, свою вторую половину, который единственный на всем свете
способен сделать тебя счастливой?
Я не знала, что ей ответить, но на всякий случай кивнула.
- Ты, наверное, имеешь в виду себя и Лешу, - по-своему истолковала мой
кивок Алла. – Но, поверь мне, это совсем не то, что у нас с Костей.
Возможно, с годами у вас тоже сложится что-то похожее, но понадобится
много лет, чтобы понять это. Тогда, много лет назад, я тоже не понимала,
вернее, не осознавала это так ясно и отчетливо, как сейчас. Мне просто было
очень хорошо, да что там, я буквально летала от счастья. Ты с ним
незнакома, но я вас познакомлю обязательно. Более жизнелюбивого,
светлого и доброго человека я больше никогда не встречала. Он пробудил во
мне жажду и любовь к жизни, он научил меня радоваться каждому дню,
каждой минуте своего бытия так, как будто это последняя минута в моей
жизни, ценить каждое земное мгновение, подаренное нам Богом. Он говорил
мне: «Любовь моя, жизнь прекрасна! Радуйся и наслаждайся, получай
удовольствие, цени то, что имеешь!» И, видит Бог, я ценила, я старалась
сделать так, чтобы каждый день у него был праздник, чтобы наша с ним
жизнь была похожа на непрерывные каникулы на сказочном необитаемом
острове. Не позволяла, чтобы что-то его расстраивало, не допускала ни одной
отрицательной частичке нарушить нашу с ним счастливую гармонию,
которая, как мне тогда казалось, будет длиться вечно. Но… прекрасным
мгновениям не суждено длиться вечно, иначе они, наверное, и не казались бы
нам такими прекрасными… - Алла слегка загрустила, но опять ненадолго. –
Пришло время Костику возвращаться домой в Ейск. Родители требовали,
чтобы он вернулся. Я их понимаю, конечно. Столько лет не видеть сына, да
еще после страшной войны. В общем, тянуть дальше было нельзя. Мама его
болела, я думаю, даже больше от переживаний и волнений за него, чем от
чего – то там другого. Он решил, что пора. Собрал свои вещи, обнял меня,
поцеловал, обещал скоро вернуться, и уехал… И я его потеряла. У меня не
было ни адреса его родителей, ни телефонов никаких, ничего. Конечно,
можно было бы попытаться найти его через адресный стол. Но он же сказал,
что вернется, а я верила его слову, которое он всегда держал. Прошло два
года, Костя не появился. И я приняла решение ехать в Москву. Союз тогда
уже окончательно развалился, денег не было, работать было негде. А Москва
все-таки столица, там творились великие дела, там закладывались основы
рыночных отношений, и жизнь бурлила ключом. Там было мое место, я в
 121

этом не сомневалась. Поэтому, недолго думая, я собрала свои нехитрые

пожитки и отправилась на поиски своего счастья. В Москве у меня дальние
родственники, седьмая вода на киселе, но на первых порах у них можно было
остановиться. Это моя троюродная тетя, с тремя взрослыми сыновьями.
Старший, правда, уже женился и жил отдельно, а вот двое других, средний и
младший, жили с ней вместе. Тетка не особенно обрадовалась моему
приезду, но виду старалась не подавать. Места у них было мало, и мне
постелили на диване в гостиной. Но мне было совершенно все равно, я была
уверена, что недолго пробуду в этом доме, что очень скоро жизнь повернется
так, что у меня появится возможность жить отдельно и в гораздо лучших
условиях, чем я находилась сейчас. В первый же вечер моего пребывания в
доме ко мне ночью наведался средний сын хозяйки дома Кирилл. Он был
выпивший слегка. Зашел, присел ко мне на диван – диван был угловой – стал
о чем-то спрашивать, какую-то ерунду, я смотрела телевизор, кажется, вот
что-то там о фильме, который показывали, как называется и все такое. Потом
умолк и… неожиданно начал меня целовать. Руки, губы, шею, а его руки при
этом так естественно и просто залезли ко мне под рубашку, он начал гладить
мои груди, живот... Вот уже я раздета, полностью, а он лежит на мне, пытаясь
осуществить половой акт, но попытки так и остаются попытками, видимо,
сказывается усталость и количество выпитого, и Кирилл, еще немного
полежав на мне, уходит к себе в комнату, которую он делил со своим
младшим братом. Этот странный, по-семейному простой эпизод, повторился
через несколько дней. Опять вечер, опять перед включенным телевизором,
хотя на этот раз я уже ждала его прихода. Когда послышался стук
открывающейся двери, что-то внутри меня затрепетало, как бы откликаясь на
этот звук. Кирилл вошел, налил себе водки, опять присел рядом, как и в
прошлый раз, о чем-то спросил. Я приподнялась и села, подложив подушку
под спину и укрывшись одеялом. Посидели, поговорили. Как – то незаметно,
хотя в этот раз я уже ждала этого, я почувствовала его губы на своих губах,
его руки нежно гладили мою грудь, потом под рубашкой живот, бедра, ноги,
они ласково раздевали меня, и все происходящее было так естественно, как
будто по-другому просто не могло быть. Наконец, он вошел в меня, не могу
сказать, что это было именно то, что я ожидала, но все, предшествующее
этому, эта мягкость, простота, нежность, были так приятны, что я простила
ему и небольшой размер, и то, что вся протяженность нашего с ним слияния
была не более пяти минут. Потом он опять долго ласкал меня, обнимал,
целовал, повсюду, так я и уснула потом, обласканная, зацелованная, почти
счастливая.
На протяжении всего моего пребывания у Марии, около трех недель, наши
эротические эпизоды повторились еще несколько раз. Кирилл оказался
мастер и в доставлении удовольствия многими другими способами, особенно
хорошо ему в этом помогали губы и язык. Моя измученная душа,
исстрадавшаяся и соскучившаяся по ласке, нуждалась в этих легких,
простых, ни к чему не обязывающих отношениях. Общение наше было
 122

исключительно ночным, днем мы вели себя как почти незнакомые люди,

хотя мне хотелось бы, конечно, чтобы эти отдельно взятые любовные
эпизоды переросли во что-то большее. Но с его стороны такого желания, по-
видимому, не возникало. Потом были еще какие-то смешные эпизоды с
друзьями его младшего братишки, так, вечерние ухаживания с прогулками на
автомобиле и созерцанием ночных пейзажей. Но все вместе это отвлекало
меня и помогало заполнить пустоту внутри, образовавшуюся после
расставания с моей первой большой любовью и отъездом из дома. Дом не
только как помещение, потому что в последние годы я жила отдельно от
семьи, хотя каждый почти день старалась их навещать, а дом как что – то
родное, какое-то пристанище, место, где тебя любят и всегда рады твоему
появлению, где ты чувствуешь себя уютно, где тебе хорошо, как дома. Если у
тебя вдруг не стало вот такого дома, тогда появляется пустота, которую
невозможно восполнить, о ней можно просто забыть, опять же, на время. Вот
так я отвлекалась, пытаясь забыть о своей душевной пустоте.
Однажды, случайно просматривая газеты по трудоустройству, я
натолкнулась на объявление о том, что в недавно открывшуюся газету
требуется наборщица текстов. Еще дома, под давлением Кости, я прошла
полный курс обучений секретарей – машинистов. Компьютеры тогда только
входили в общее пользование, и поэтому любые специалисты, умеющие с
ними обращаться, могли легко найти работу. Это было еще одно качество
Костиного характера, он необыкновенно дальновиден. Он не только
просчитывает любую ситуацию на десятки шагов вперед, но еще и способен
предчувствовать будущее развитие событий и в соответствии с ним
выстраивать свои действия в настоящем.
Я почувствовала, как во мне поднимается странный внутренний протест.
Если Алла будет продолжать восхвалять своего Костю таким же образом и
дальше, я его, пожалуй, возненавижу. Что поделаешь, так уж мы устроены.
Чем больше нас пытаются в чем-то убедить, тем более мы убеждаемся в
обратном. Закон физики, ничего не поделаешь. Любое действие вызывает
противодействие той же силы. И чем упорнее и настойчивее происходит
само действие, тем жестче и бескомпромисснее будет противодействие.
Конечно, Алла не специально расхваливает Костю, пытаясь что-то доказать
мне, ей это, пожалуй, совсем не к чему. Ну, кто я ей, в конце концов, и какая
разница, что у меня за мнение о Косте? Скорее всего, она действует по
привычке, как актер, который так вживается в роль, что потом уже никак не
может из нее выйти.
Другими словами, Алла была в теме и никак из нее не выходила. Я, однако,
ничего ей не сказала, мне был интересен ее рассказ, и не хотелось
перебивать.
- Я позвонила по объявлению, - продолжала между тем Алла, - владелец
газеты оказался очень приятным молодым человеком по имени Роберт. Он
был наполовину итальянец. Вообще, конечно, в то время в Москве было
интересно жить. Кого только в ней не было! Очень много иностранцев, это
 123

при том, что раньше Москва вообще была закрытым городом, даже жителям
других российских городов можно было приезжать сюда только на
экскурсии, но никак не на постоянное жительство.
Роберт с радостью принял меня на работу, тем более, что за ту крошечную
зарплату, которую он мне платил, мало кто согласился бы на него работать.
Как потом оказалось, Роберт был членом итальянской компартии, и издание
газеты финансировалось частично итальянскими коммунистами. Насколько
мы поняли, финансирование это не преследовало никаких конкретных целей,
кроме как верной с точки зрения компартии Италии информации о
происходящих событиях в мире и внутри бывшего СССР. Совершено
альтруистический подход, я бы сказала. И так вот закрутилась, завертелась
моя жизнь в Москве. Появились новые друзья, новые компании. Помимо
зарплаты Роберт мне платил пятьдесят процентов от стоимости каждой
проданной газеты. Поэтому карманы мои какое-то время были всегда полны
мелочью, я сразу забирала себе свою долю.
Но, в общем, время мы проводили весело. Летом, если было жарко,
собирались по вечерам на балконе офиса нашей газеты, разговаривали,
обсуждали что – то, шутили, смеялись. Мне особенно запомнились наши
посиделки одним очень жарким летним вечером. Помню, выпили немного
итальянского самогона, которым нас угостил Роберт, закусили салатиком из
свежих огурцов и помидоров. Мой коллега Дима – он занимался в основном
коммерческими вопросами – стал рассказывать разные смешные истории из
своей жизни старого холостяка, другой коллега с манерами обнищавшего
графа – Сперанский – читал вслух свои произведения, стихотворения и
небольшие рассказы – зарисовки. Было весело, жарко и беззаботно. Потом,
часам к одиннадцати, мы потихоньку стали расходиться по домам. К Роберту
пришла его новая подружка, Диана, и они куда – то очень сильно
заторопились, и нам пришлось уходить. А так как денег у нас было чуть –
чуть или вообще ни копейки, то каждый пошел к себе домой. Мне очень
запомнились эти наши посиделки. В них скрывалась глубокая философия о
том, в чем же на самом деле состоит смысл жизни. На самом деле человеку
для счастья ничего не нужно – ни денег, ни богатства, ни шикарных яхт и
роскошных номеров в пятизвездочных отелях, ни любви к другому человеку,
потому что она почти всегда невозможна без переживаний и страданий, ни
красивого уютного дома, ни планов или же надежд на будущее, ничего! В тот
летний вечер на балконе чужого офиса человека, на которого мы все
работали практически бесплатно, мы были по-настоящему счастливы.
Потому что могли позволить себе роскошь быть самими собой. Нам не о чем
и не о ком было беспокоиться, потому что у нас ничего и никого не было.
Волею судеб каждого из нас забросило в тот жаркий летний вечер на
огромный балкон офиса Роберта, и мы просто его прожили, спокойно, весело
и по-настоящему беззаботно, - Алла задумалась на какое-то время, потом
посмотрела на меня, как бы ожидая, что я ей выскажу, что я думаю обо всем
этом. Но я промолчала и никак не стала комментировать ее точку зрения.
 124

Глава 26
Выждав небольшую паузу, Алла стала рассказывать дальше:
- Роберт, как оказалось опять же впоследствии, перед приездом в Россию
работал в парламенте Италии, представляя итальянскую компартию. В
Москве у него была гражданская жена Вика, которая еще в бытность его
учебы на журфаке МГУ родила ему дочь. Дочь он признал официально и
очень любил. Когда я с ней познакомилась, ей было уже лет пятнадцать, я
видела у него ее фотографию. Очень высокая и очень красивая девочка с
волнистыми длинными волосами каштанового цвета и огромными карими
глазами, белоснежной кожей и пухлыми яркими губами, унаследованными
ею, без сомнения, от Роберта, у него были абсолютно такие же. Вообще, она
была очень похожа на него, но с ярко – выраженным славянским оттенком.
Очень интересная девочка, если есть голова на плечах, она многого добьется
в жизни, - он помолчала немного и пристально посмотрела мне в глаза, а
потом продолжила, увлеченная собственными воспоминаниями. – Тогда как
раз шла подготовка к выборам президента. Конечно, всем было ясно, что
Ельцин останется еще как минимум на один срок, то есть это было ясно всем
нам, российским гражданам. Но только не Роберту. Он со свойственной ему
эмоциональностью и энергичностью решил принять самое активное участие
в предстоящей предвыборной компании. С этой целью он предпринял
поездку по российским городам, на своем стареньком микроавтобусе, в нем
было всего два сидячих места, одно из них водительское, а другое -
пассажира, сидящего рядом с водителем. Два наших сотрудника, Сперанский
и Дима, кое-как разместились в грузовом отсеке, на раскладных стульчиках,
которые каким-то немыслимым образом прикрепили к полу. Все свободное
пространство грузового отсека машины было занято выпусками "Вестника",
всего к тому времени их вышло около четырех - пяти. И мы тронулись в
путь. Как я узнала уже после нашего отправления - Роберт никогда не
сообщал о своих планах заранее - маршрут нашей микро - агитационной
компании пролегал и через Ейск, в числе многих других городов, которые
нам предстояло посетить. Я, конечно, обрадовалась, когда узнала, что мне
удастся побывать в Ейске, но особых иллюзий не испытывала. Не было
никаких гарантий, что я обязательно встречу там Костю. Ейск, насколько я
знала, довольно большой город, мы там будем недолго, скорее всего,
несколько часов, хотя, возможно, и переночуем, как предложил по дороге
Роберт. Путешествие было веселым, причем мне оно вообще никаких
неудобств не доставляло - переднее сидение вполне комфортно выполняло
свою функцию по обеспечению мягкого сидячего места для дальних поездок.
Моим коллегам, сидящим в грузовой части, конечно, повезло гораздо
меньше, но они мужественно держались, шутили и философствовали. Я не
помню все наши разговоры в пути. Отчетливо сохранился в памяти голос
Роберта, который, глядя на полную луну, мечтательно сказал: - А мне на
полнолунье хочется ласки, и побольше. После этого разговор, естественно,
развернулся в сторону секса, которого, как я сейчас понимаю, всем троим по
 125

каким-то причинам ужасно не хватало, и я решила немного поспать, вернее,

сделала вид, что сплю. А разговор тем временем разгорался все больше: -
Нет, ты пойми, - возбужденно гудел Дима, - надо, чтобы ты кончил один раз,
а вот женщина раз десять, вот тогда ты выполнил свою миссию. Ему
возражал вальяжный баритон аристократа Сперанского: - Ну, это смотря
какая женщина, а то, бывает, стараешься, стараешься, взмокнешь весь, а ей
хоть бы хны, лежит себе, улыбается.
- А вот некоторые журналисты, - вдруг печально вступил Роберт, -
стараются, стараются, и никак не кончат...
После этого наступила пауза, видимо, это действительно была проблема. - Да
не расстраивайся ты, - нерешительно протянул Дима, сам, видимо,
расстроенный таким поворотом событий, - вот, отдохнем, отоспишься как
следует, отъешься, - я представила, как он окидывает сочувственным
взглядом тощую фигуру Роберта, - и все нормализуется, вот увидишь.
И все замолчали в смятении. Тема, видимо, себя исчерпала. Впереди
показались огни небольшого города. Мы подъезжали к Ейску. Надо было
просыпаться. Я первый раз была в этом городе. Как и в любом другом
приморском городе, в нем все пахло морем. Влажный морской воздух с
примесью запаха солнечной пыли и промышленных отходов - таков Ейск "на
нюх". Большое количество жилых домов, улицы во фруктовых деревьях,
параллельно пересекающие город, много парков и зелени. В Ейск мы
приехали вечером, поэтому в первую очередь нужно было позаботиться о
ночевке, материальное обеспечение которой, как подразумевалось,
находилось в ведении Роберта. Надо отдать ему должное, на протяжении
всего пути он оплачивал наши расходы, обеды и все такое. Правда, ночевали
мы в машине. Мое сидение откидывалось, и я так в нем и спала. А они все
устраивались каким-то образом в фургоне. Но вот в Ейске как раз, как мы
поняли, Роберт собирался устроить нам основательную ночевку, чтобы уже
отдохнуть, как следует, и с утра – вперед, в массы, агитировать, чтобы все
голосовали за компартию. Надо сказать, что Роберт всегда восхищался
пиарной силой известного пролетарского плаката с изображенным на нем
воином Красной Армии, тыкающим указательным пальцем на всякого на
него смотрящего и бесцеремонно вопрошающего: «А ты записался
добровольцем?»
Голубой мечтой Роберта было создать именно такой бесцеремонно –
повелительный пиар для своей избирательной компании и для «Вестника»
тоже в том числе. И вот он отвел нас в некую странную не то гостиницу, не
то дом терпимости, мы так и не поняли, что это было. У него вдруг очень
кстати оказался какой-то дальний родственник в Ейске, к которому он и
пошел ночевать. А нас для экономии он поселил в двухместных номерах вот
этой самой гостиницы, ребята отправились ночевать вдвоем на одной
двуспальной кровати, хотя после нескольких ночевок в холодном фургоне
им, наверное, такие условия показались просто роскошными. А меня отвели
в номер на подселение, к девушке, которая приехала из какой-то ближней
 126

станицы и утром собиралась номер освободить. Девушка, правда, просила к

ней никого не подселять, как мне сказали, но за неимением номеров, у
администрации не было другого выхода. К счастью, в этом номере было две
раздельных кровати, так что мне даже повезло, в отличие от моих коллег.
Роберт даже не удосужился подняться к нам в номера, чтобы посмотреть, как
мы устроились. И к тому моменту как мы подавали свои паспорта и получали
ключи от номеров, его уже и след простыл. Девушка, с которой мне
предстояло делить номер, оказалась очень приятной молодой особой, лет
двадцати, с характерным южно - русским акцентом, светловолосая, довольно
миловидная и простая до невозможности, по – станичному.
Она предложила мне выпить с ней чаю и за чаем поведала, что приезжает
она в Ейск часто, потому что у нее здесь – при этом она мечтательно закатила
глаза, и ее крепкие деревенские щеки налились ярко – красным румянцем,
любо – дорого смотреть – суженый, ну, жених то есть, понимаешь? Он то и
оплачивает эту гостиницу, чтобы она к нему приезжала. А у него она жить не
может, там родители уж очень строгие. Она приезжает и живет здесь
несколько денечков, а он к ней приходит.
Иногда они даже выходят в город - от воспоминаний об удовольствии от
этих прогулок у Любы, так она сказала, что ее зовут, даже глаза заблестели, а
рот расплылся в блаженной улыбке, – но это бывает не часто, потому что
жених ее занятой уж больно человек, работает много, да и родители его уже в
возрасте, мама болеет часто, внимание нужно уделять повышенное.
Она с таким участием рассказывала обо всех этих проблемах своего
возлюбленного, что мне даже интересно стало посмотреть на него,
умудрившегося редкими прогулками в город и оплатой гостиничного номера
добиться такой горячей любви и заботы. Люба сказала, что он вроде как
должен был зайти к ней вечером попрощаться. Каково же было мое
удивление и даже изумление, если не легкий шок, когда неожиданно дверь
открылась и на пороге я увидела… Костика!
«Ну и ну! Бедная Алла, досталось же ей в жизни. А Костик этот… Я все-таки
никак не могла понять, ну что она в нем нашла, ну что в нем такого
особенного? Симпатичный, скорее, смазливый, хитрые черные глаза,
небритый подбородок – таким я запомнила его по фотографиям, которые мне
показывал Володя, живьем – то я его не видела никогда. Но судя по
рассказам, типчик еще тот. И даже по Аллиным рассказам, хотя она только и
делает, что превозносит его и поет ему дифирамбы. Что – то не так с этим
Костиком, какой – то он весь слишком скользкий и подозрительный…»
Это все я думала про себя, продолжая следить за Аллиным рассказом.
- Не могу описать тебе, что со мной было. И радость безмерная, что увидела
его, наконец, мою кровинушку, и обида, что столько лет не подавал никаких
вестей о себе, и растерянность, что вот, каким глупым образом мы с ним,
наконец – то, встретились, - в общем, сложное состояние, тяжелое даже, я бы
сказала.
- А он – то что? Обрадовался? – я не удержалась от вопроса.
 127

- Да как тебе сказать… для него же тоже все было неожиданно. Он пришел
туда для одного, а нашел совсем другое, наверное, давно забытое,
напоминание о прошлом. Может, он вообще хотел забыть его, свое прошлое,
а вышло вон как, - Алла замолчала.
- Скажи, - я опять решилась ее спросить, - а вот как ты думаешь, Костя
любил тебя когда – нибудь?
- Конечно, - она ответила сразу, не задумываясь, - конечно, любил. И сейчас
любит. Но уже, наверное, не как возлюбленную. Как очень близкого и
дорогого человека, родного человека.
- Сестру, например? – вырвалось у меня, и я испуганно посмотрела на Аллу,
не желая ее обидеть.
- Ну да, сестру, - ответила она спокойно. – А разве это плохо? Возлюбленные
приходят и уходят, а родные – они всегда родные. Хотя я, конечно, люблю
его далеко не как брата. Но что поделаешь, такова жизнь. Не всегда в ней все
складывается так, как нам бы хотелось. И, наверное, это и есть правильно.
Я молчала, потрясенная таким самообладанием и житейской мудростью.
- Зато вот Кирилл Кириллыч меня обожает, - сказала она вдруг ни с того, ни с
сего. – И, знаешь, на самом деле это очень приятно, когда тебя обожают. Это
просто здорово. Я купаюсь в этом обожании, как в солнечных лучах. Она
согревает, оно дает силы, ну вот, как солнце, которое светит для всех нас и
всех нас обожает.
Сравнение с солнцем мне понравилось, и я с интересом посмотрела на нее.
Кто бы мог подумать, что за прагматичным внешним видом скрывается такая
тонкая, романтичная и даже возвышенная душа. Вот уж, воистину, чужая
душа потемки! Сколько раз я в этом успела убедиться за последние дни.
- Алла, скажи, пожалуйста – я подумала, что пришел подходящий момент, - а
что там с Кириллом Кириллычем произошло? Его же все считают
погибшим…

Глава 27
Она слегка вздрогнула и даже как будто отодвинулась от меня немного,
хотя места было мало и двигаться особо некуда. Я почувствовала, что этого
вопроса задавать не следовало, видимо, время еще не пришло.
- Знаешь, Таня, - ответила она мне уже своим обычным, напористым и
бесстрастным голосом, - его считают погибшим те, кому выгодно считать
так. Эти люди никогда не любили его и не желали ему добра. Так что пусть
для них он будет погибшим, он им не нужен, а уж они ему тем более, - она
поднялась с пледа, разминая свои длинные ноги в белых леггинсах. – Ну,
давай, поехали дальше, а то засиделись мы тут с тобой, а скоро уже время
обедать.
Я встала, она быстро и сноровисто собрала остатки наших посиделок, все
как-то моментально и незаметно куда-то исчезло, так же, как и появилось, и
мы отправились дальше вместе с нашими очаровательными спутниками. Я
 128

мысленно ругала себя за то, что, как мне казалось, своим нетерпением
остановила Аллу, когда она уже почти была готова рассказать мне все.
Хотя, наверное, если бы она действительно хотела мне рассказать что-то
касательно «дела», она бы это все равно сделала. Видимо, такой цели у нее в
этот раз не было, и неизвестно, будет ли она вообще у нее. Зачем тогда они
меня сюда привезли? Догадки одна страшнее другой приходили мне в
голову. В конце концов, я решила не мучить себя пустыми размышлениями,
рано или поздно все тайное становится явным, так что надо просто ждать и
получать удовольствие от своего времяпрепровождения. У меня отпуск, буду
стараться провести его по мере возможности с пользой.
Аслан меня понимал с полуслова, вернее, даже с полунамека. Более
послушного, чуткого жеребца я никогда не встречала. Наверное, Алла
нанимала для своих лошадей самых лучших тренеров. Но все равно, помимо
вышколенной дрессировки, я чувствовала, как это ни кажется странным,
какое – то духовное родство с ним, что – то типа астральной связи, благодаря
которой мы действовали как единое целое, как единый, цельный организм,
каждое мое движение немедленно передавалось ему, и он делал в точности и
даже больше того, что я от него требовала. Процесс этот настолько захватил
мое внимание, что я даже не заметила, как мы добрались до конюшен, и уже
надо было спешиваться.
На прощание я ласково погладила моего нового друга по холке и прижала
ладонь к одной из его ноздрей. Нос был холодный и мокрый. Аслан в ответ
на ласку прикрыл глаза и склонил голову, прижимаясь носом к моей ладони.
Наверное, мы очень трогательно смотрелись со стороны, потому что на лице
Аллы, наблюдающей за нами со стороны, я заметила некоторую долю
умиления, и я даже проверила себя, не показалось ли мне это, но умиление
было налицо, вернее, на лице, у Аллы на лице.
Какая-то тень мелькнула в проеме конюшни, мелькнула и спряталась в
темноте, я даже не успела определить, кому она принадлежала, человеку или
зверю. Но стало не по себе и захотелось уже домой или хотя бы в свою
комнату в Аллином особняке, все-таки как-то надежнее, чем здесь. И людей
вокруг никого не видно, как будто на необитаемом острове находимся.
Деревья, леса, кусты, травка, пруд, и – пустота, вокруг ни души. Я подумала,
что, пожалуй, не смогла бы так жить, я слишком все-таки человек
коллектива, мне нужно общество, нужна компания, нужно, чтобы вокруг
было много людей, иначе я начинаю грустить и могу впасть в меланхолию, а
там и до депрессии недалеко.
Видимо, у Аллы очень крепкая нервная система, если она при всей ее
общительности способна на такое существование, я бы на ее месте долго не
выдержала, вне всякого сомнения.
Мы вышли из конюшни. Уже смеркалось. Мы подошли к машине,
стоявшей у ворот, собираясь сесть в нее. Неожиданно Алла вскрикнула, и
начала медленно сползать вниз, хватаясь руками за бока машины. Я
подбежала, чтобы поддержать ее и вдруг почувствовала, что руки мои стали
 129

мокрыми и липкими. Чувствуя, что произошло что-то ужасное, я поднесла

руки к глазам, чтобы разглядеть, что это такое и, шокированная, обнаружила,
что они в крови. В Аллиной крови! В полной растерянности я не знала, что
предпринять, куда податься, что делать. Я уложила ее на землю.
Алла стонала, она была ранена, но насколько тяжело, я не знала. Вот если
бы был телефон, любой телефон, чтобы можно было, хотя бы, вызвать
скорую помощь. Но у Аллы должен был телефон, обязательно, у нее был
мобильный, я помню. Я открыла сумочку, которая висела у нее на поясе, и
достала оттуда телефон. Но куда звонить? В скорую? А какой адрес я им
назову, я не имею ни малейшего понятия, где нахожусь. В панике я
просматривала номера телефонов в записной книжке мобильника. На глаза
мне попалась запись Кирилл Кириллыч. Я нажала набор.
- Да, любимая, - раздался в трубке спокойный баритон Кирилла Кириллыча.
Не успела я спутано объяснить ему, что и как произошло, как он перебил
меня, спросил, где мы находимся, сказал, чтобы я никуда не уходила и ждала
его и что он едет немедленно. Было слышно как, еще разговаривая со мной,
он отдает одновременно кому-то указания позвать доктора, позвонить,
подогнать машину. Потом я услышала шум заводящегося мотора и поняла,
что Кирилл Кириллыч уже выехал. Он попросил, чтобы я не давала отбой,
чтобы держала его в курсе событий. Алла была без сознания и тяжело
дышала. Рана сильно кровоточила. Скорее всего, ее ударили ножом, хотя я
ни в чем не могла быть уверена, это мог быть и выстрел. Мы разговаривали,
могли и не слышать выстрела, особенно, если пистолет был с глушителем.
Но Алла жива, значит, сердце не задето, но, опять же, я ни о чем судить
определенно не могла. Вокруг не было ни души, уже стемнело. Открытая
дверь конюшни светлым квадратом выделялась на фоне темно – синего
бархата летних сумерек. Я вспомнила о тени, мелькнувшей несколько
мгновений ранее, и подумала, что, скорее всего, это и был тот, кто ранил
Аллу. Но тень эта мелькнула так быстро, что подсознание мое, скорее,
зафиксировало само движение, резкий скачок во времени, а не факт
присутствия кого-то постороннего, человека или животного, неважно.
Неожиданно меня облили потоки яркого светло-желтого света, приехал
Кирилл Кириллыч. Он был не один, за его маленькой открытой машиной,
такой же, как та, на которой мы приехали сюда с Аллой, припарковывался
небольшой микроавтобус с красным крестом на дверцах. Их него вышли
несколько человек в белых халатах, один из них нес носилки. Врач склонился
над Аллой, озабоченно несколько раз проверил ей пульс, потом дал указание
уложить ее на носилки и отнести в машину. Кирилл Кириллыч, бледный и
расстроенный, подошел ко мне.
- Таня, что случилось? Как это произошло?
- Я не знаю, Кирилл Кириллыч, - в полном смятении ответила я ему. – Я сама
ничего не поняла.
- Ну, она – то кому понадобилась, ее зачем было трогать? – в полном
отчаянии, возмущенно сказал, даже закричал он и сразу превратился в
 130

беспомощного, растерянного пожилого человека, почти старика, немощного

и бессильного.
Его слова мне показались странными, в них скрывался какой-то потаенный
смысл, вернее, не совсем понятный смысл, даже, скорее, отчасти мне не
понятный, потому что какая – то часть была мне известна благодаря
Лешиному рассказу и личным наблюдениям. Но время совершенно
неподходящее для выяснения неизвестных мне деталей, надо было спасать
Аллу, а все остальное можно оставить на потом, все остальное сейчас не
имело никакого значения. Кирилл Кириллыч пошел вместе с санитарами к
машине скорой помощи, я тоже подошла вместе с ним, чтобы послушать, что
скажет врач.
- Состояние тяжелое, - слова врача падали тяжелым грузом на душу, как
будто они были материальны и имели вес, - но не безнадежное, - добавил он,
видимо, пожалев нас, глядя на наши вытянувшиеся от ужаса лица. – Надо
срочно оперировать. Пуля попала в легкое, но, к счастью, сердечная артерия,
кажется, не задета. В любом случае, более определенный диагноз я смогу
сделать только после всех необходимых осмотров и анализов. В любом
случае, операцию по извлечению пули надо делать срочно.
- Я поеду с вами, - решительно сказал Кирилл Кириллыч и открыл дверцу,
готовясь подняться в машину. – Куда вы ее повезете?
- Да сюда, в нашу местную клинику.
- Ну, давайте же, скорее, поторопил его Кирилл Кириллыч, - и, пожалуйста,
закупайте все необходимое, чтобы было у вас под рукой, я все ваши расходы
оплачу, в обиде никто не останется.
- Да, конечно, спасибо вам, - ответил врач, спешно садясь в машину на свое
место рядом с водителем.
Кирилл Кириллыч тоже сел в машину, туда, где стояла кушетка с лежащей
на ней Аллой, и готовился закрыть за собой дверцу машины.
- Кирилл Кириллыч! – подбежала я к нему. – А мне что же теперь делать?
Ждать вас здесь?
Он как – то странно посмотрел на меня, как будто не понимая, о чем я
говорю и что я вообще здесь делаю. Потом, видимо, все-таки вспомнив, о
чем идет речь, задумался на какое-то мгновение, достал телефон, набрал
номер и сказал уже своим прежним, уверенным и спокойным голосом:
- Тимур, подойди к конюшне, нужно отвезти Таню домой.
«Домой? Интересно, неужели я наконец-то доеду до дома? То есть вообще
домой, в Москву? Да нет, не может быть. В лучшем случае, домой – значит, к
Ленке, на дачу», - все эти догадки молниеносно промелькнули в голове, не
задерживаясь, однако, надолго, потому что для меня, в общем, сейчас это
было не важно, я слишком переживала за Аллу, мне казалось, что, если с ней
что-то случится, я просто этого не переживу, не вынесу, моя нервная система
не выдержит еще одного такого потрясения.
Кирилл Кириллыч захлопнул дверцу, и машина стала разворачиваться,
собираясь ехать в обратный путь. Я как зачарованная смотрела им вслед, не
 131

замечая ничего вокруг, страх ушел, мне было все равно, что уже стемнело,
что я одна в совершенно незнакомом, чужом месте, в лесу, что я даже не
знаю, где нахожусь, что у меня нет с собой ничего, ни денег, ни документов,
меня ничего не волновало и не беспокоило, кроме одного, справится ли врач
со сложной операцией по спасению Аллы или нет.
Странно, но я, кажется, к ней очень привязалась за эти несколько дней, что
живу здесь, у нее в доме. Сегодняшний разговор помог мне многое понять о
ней, за то время, пока я слушала ее рассказ, она окончательно
перевоплотилась в моем подсознании из напыщенной, высокомерной и
чрезвычайно самолюбивой светской львицы в очень одинокую, безнадежно
влюбленную женщину, которая все богатства мира готова положить к ногам
своего возлюбленного и сама припасть к ним, чтобы никогда больше от него
не отлучаться. Как же мне было ее жалко! И как хорошо я ее понимала…
- Таня? – от незнакомого голоса у себя за спиной я вздрогнула и резко
обернулась, готовая не сдаваться и в случае необходимости постоять за себя,
если придется. С некоторым чувством облегчения увидела невысокого
брюнета приятной наружности, который смотрел на меня, приветливо
улыбаясь.
- Да, это я, - сказала я, внутренне еще не совсем оправившись от своего
испуга.
- А я Тимур, - представился он в свою очередь и направился к Аллиной
машине, стоящей около входа в конюшню. – Идемте, я отвезу вас домой.
«Ну вот, теперь все разрешилось, о каком доме шла речь. Не повезет же он
меня вот на этой крохотульке домой в Москву. Да и к Ленке далековато
будет», - пронеслась в моем мозгу цепочка логических умозаключений, но,
тем не менее, я почти с радостью поплелась за ним следом, желая всей душой
уехать отсюда хотя бы в чужой, но все же дом, где я буду чувствовать себя в
покое и защищенности, даже если это и не соответствует тому, что
происходит на самом деле.

Глава 28
26 августа 2007
Меня разбудил шум голосов, раздающийся из внутреннего дворика дома,
куда выходило окно моей спальни. Я встала и подошла к окну, чтобы узнать,
в чем дело. Там стояли несколько служащих Аллы и Кириллы Кириллыча,
которые оживленно что-то обсуждали, но что именно, я не слышала, хотя и
старалась. Тогда я решила спуститься во двор и, по возможности стараясь
оставаться незамеченной, все-таки послушать, о чем они говорят. Что я и
сделала незамедлительно. Спряталась за углом дома, здесь слышимость явно
была гораздо лучше. Правда, их не было видно, выглядывать я боялась,
потому что не хотела, чтобы меня видели, а послушать, о чем они говорят,
очень хотелось.
- Алла теперь нескоро вернется, - сказал кто-то с низким, хриплым голосом,
почти басом.
- А что произошло вчера? – спросил приятный, нежный тенор.
 132

- Стреляли в нее, - ответил бас. – Отвезли в клинику, сделали операцию,

Кирилл Кириллыч звонил, говорит, приедет сегодня, проведает нас, но
ненадолго, он от нее не отходит ни на шаг.
- Вот это любовь! – мечтательно прозвучал мелодичный женский голос. –
Все-таки он ее очень любит. Повезло нашей хозяйке с мужем, счастливая
она.
- Это смотря с каким мужем, - возразил ей бас, - у нее их, как видно,
несколько будет.
- Как несколько? – мелодично ахнул женский голос.
- Да так, - со знанием дела стал объяснять бас, – Кирилл Кириллыч муж
постоянный, у них и ребенок совместный имеется.
- Оленька! – уточнил женский голос.
- Ну да, Оленька, при которой ты и состоишь на службе. – Но когда Кирилла
Кириллыча нет, то хозяйку нашу посещает другой муж, не знаю, конечно,
насколько он ей муж, но то, что любовник – это совершенно точно.
- Как любовник? – опять раздалось мелодичное аханье.
- Да так вот и любовник. Любят они друг друга. Алла так точно от него с ума
сходит. Тут недавно такая сцена разыгралась, она за ним на коленях ползла,
рыдала, плакала, о чем-то просила, за руки его хватала, целовать хотела, а он
вырывал их и все уйти порывался, а она не пускала, кричала: «Нет, только не
уходи! Жизнь моя, любовь моя!», и все такое. В общем, жалко ее даже было,
так унижать себя. И ради кого? Там и смотреть – то не на что, невысокий,
щупленький, чернявый какой-то. Алла – то наша красавица, высокая, видная,
как королева прямо.
- И часто он приходит? – поинтересовался тенор.
- Часто - нечасто, но приходит. Вот уезжает когда Кирилл Кириллыч, Алла
сразу его и вызывает. Вас, женщин, вообще не поймешь, что вам надо, вот
есть же муж, который на руках носит, дом полная чаша, ребенок. Ну что вам
еще надо? Никогда я не понимал женщин и не пойму уже, наверное.
- Ну, знаешь, чужая душа потемки. Тут сам с собой разобраться не можешь, а
ты женщин собрался понимать, - резонно заметил тенор.
- А если любит она его? – сочувственно пропело сопрано.
Ей никто не ответил, какое-то время все молчали.
- Вот еще постоялица наша, Таня, что - ли, - начал опять разговор бас, - с ней
что нам теперь делать? – Кирилл Кириллыч никаких указаний мне не дал.
- Забыл, наверное, - ответило ему мелодическое сопрано. – Ему сейчас не до
этого. – Вот приедет сегодня и распорядится, что и как.
- А кто она такая? – спросил тенор.
- Да кто ее знает, - туманно ответил бас. – Тоже темная история. Я тут за день
до приезда разговор подслушал… - он приглушил голос, и мне пришлось
напрячь весь свой слух, чтобы разобрать смысл того, что он говорил. – Алла
с Кириллом Кириллычем сидели вот здесь, на веранде, и говорили о ней, вот
об этой Тане как раз. Что она как будто бы очень богатая наследница какого-
то нефтяного магната, олигарха то есть, которого уже нет в живых, он умер
 133

недавно и все свое состояние оставил дочери. А дочь рождена вне брака и
слухом не слыхивала, как я понял, что у нее такой папа богатый. Мать там,
видимо, гордая очень была и никаких контактов с отцом девочки не
поддерживала. А когда роман у них был, после чего Таня эта родилась как
раз, они бедные студенты были оба и ни о каком богатстве речь вообще не
шла.
История обычная, конечно, если бы не все остальное. Причем они, Алла с
Кириллом Кириллычем то есть, узнали об этом совершенно случайно. Там
история какая-то темная, я не понял, ее где-то взаперти держали, что – ли. В
общем, Алла сказала, что она вытащит ее оттуда и привезет вот сюда, что она
и сделала. Что дальше они с этой Таней собираются делать, я не знаю, они об
этом не говорили. А девочка хорошая, это видно. Жалко будет, если они с
ней что-то сотворят. Хотя не думаю, что они пойдут на криминал, не такие
это люди. Да им сейчас и не до Тани, Алла в очень тяжелом состоянии, я это
понял по голосу Кирилла Кириллыча, подробности он мне не сказал, кроме
того, что операция прошла успешно и теперь все зависит от
послеоперационного ухода. Алла пока без сознания.
- Я не понимаю все-таки, - вступил в разговор мелодичный голос, - кому
нужна была смерть Аллы? Она же очень хорошая как человек, добрая,
отзывчивая, доброжелательная.
- Ты же сама сказала, чужая душа потемки, у каждого - свои скелеты в
шкафу, - философски заметил бас и, резко переменив тон, заметил
совершенно справедливо. – Давайте расходиться уже, заболтались мы тут, а
работа стоит, Кирилл Кириллыч скоро приедет. Да и Таня, наверное,
проснулась, не надо, чтобы она нас слышала, она же ни о чем таком даже не
догадывается.
Я еле успела уйти со своего места наблюдения, быстро взбежала по
лестнице в комнату, закрыла за собой дверь и, тяжело дыша, прислонилась
спиной к закрытой двери, шокированная всем, что я только что услышала.
Просто поразительно, какие еще небылицы можно узнать о себе вот так,
вдруг, ни с того, ни с сего. Интересно, мама моя в курсе того, что мой папа
нефтяной магнат? Отца своего я видела только один раз в жизни, да и то
когда была в таком нежном возрасте, что почти ничего о нем не помню.
Помню только его запах, почему-то он запомнился мне, такое мужское
ассорти из запаха сигарет, одеколона и еще чего-то неуловимого, очень
родного и близкого, похожего на запах мамы, но более строгого и
мужественного.
Папа… как я мечтала в детстве хоть раз увидеть его, встретиться с ним,
обнять, поговорить. Мне всегда его недоставало и всегда хотелось, чтобы он
был рядом, я его очень любила, хотя и никогда не видела. Мама не разрешала
мне даже словом упоминать об отце, насколько я понимаю сейчас, он ее
очень сильно обидел, как - не знаю, но обидел именно так, как может
мужчина обидеть женщину, унизил, возможно, в общем, сделал что-то, что
женщины обычно не прощают. Наверное, он потом жалел об этом и,
 134

возможно, даже просил простить его. Но мама моя слишком гордая, слишком
принципиальная, она наверняка не простила и никогда уже не вышла потом
замуж, полностью сосредоточившись на моем воспитании, не желая, чтобы я
хоть в чем-то, хоть раз в жизни, почувствовала себя ущемленной.
Может, она и продолжала любить папу, несмотря ни на что. Но меня от
него отстранила полностью, как будто его и не было вовсе. Вот так, жила она
себе, жила, а потом у нее родилась дочь, то есть я, так, сама по себе, взяла и
родилась, и стали мы с ней поживать вдвоем, на радость друг другу. То, что
на радость, это верно, конечно, мы с ней очень близки и лучшей подруги, чем
моя мама, у меня никогда и не было. Я слишком любила и люблю свою маму
и никогда бы не сделала ей больно, а мое общение с отцом, я это
чувствовала, причинило бы ей боль, поэтому я не искала встреч с ним, даже
во взрослом возрасте, мне не хотелось огорчать маму.
Но это все касается только нас троих, я никак не могла взять в толк, о каком
наследстве и каких таких нефтяных приисках идет речь. Папа мой вообще
молодой еще совсем, ему, наверное, еще и шестидесяти нет, они с мамой
ровесники, кажется. Скорее всего, произошла какая-то ошибка, и Алла с
Кириллом Кириллычем что-то перепутали, надо им сказать. Я уже открыла
дверь, собираясь идти вниз, чтобы встретиться там с Кириллом Кириллычем
и все ему объяснить, как вдруг в мозгу яркой вспышкой сверкнуло
воспоминание. Я пришла домой, открыла дверь своим ключом и увидела
маму, сидящую на кресле в коридоре с телефонной трубкой в руке. Другой
рукой, опертой на подлокотник кресла, она подпирала опущенную вниз
голову. Видимо, услышав звук открывающейся двери, она подняла голову, и
мои глаза встретились взглядом с ее, и я испугалась, потому что глаза ее
были мокрыми от слез, а во взгляде отражалась такая безысходная тоска,
грусть и даже отчаяние, что сердце мое дрогнуло в предчувствии беды. Но
уже в следующее мгновение выражение ее лица изменилось и стало
обычным, как всегда, милым, любящим и доброжелательным. Она никогда
потом не сказала мне, почему плакала, и что случилось тогда, так сильно
расстроившее ее в тот день.
И это что-то, скорее всего, касалось отца, потому что у нас с мамой не было
секретов друг от друга, единственная тема, на которую было наложено табу,
была тема папы, о котором говорить в нашем доме не разрешалось. Неужели
тогда, в тот день, ей что-то сказали об отце, очень сильно ее опечалившее?
Как бы узнать, что ей тогда сказали? Но в любом случае, сейчас явно
произошла какая-то ошибка, у моего папы никогда не было никаких
миллионов, я в этом не сомневаюсь, он был обычным, скромным человеком.
Хотя я ношу мамину фамилию, но я знаю, что папа был иностранным
подданным, не знаю точно, какой страны, Франции или Италии, кажется. И,
скорее всего, он работал в каком-нибудь книжном издательстве, как моя
мама, они же вместе учились, на одном факультете, кажется. Но опять же, я
ни в чем не могу быть уверена на все сто процентов, мама никогда ничего о
нем не рассказывала.
 135

Все равно, ни о каких нефтяных приисках даже речи быть не может! Голова
моя гудела от назойливого жужжания непрошеных мыслей, мне стало
нехорошо, и я опять вышла на балкон, чтобы развеять грустные
воспоминания и невеселые мысли. На душе было тяжело, невыносимо
тяжело от какой-то странной, неподъемной безысходности. Как будто я
увязла в болоте и барахтаюсь руками и ногами, пытаясь оттуда выбраться, но
вместо этого увязаю все больше и все глубже. И конца-края этому
постепенному, но неуклонному увязанию в болоте не видно. Солнышко по-
прежнему весело и задорно освещало свою половину утреннего двора,
птички чирикали, радуясь наступлению нового дня, они резвились и
кружились в воздухе, выполняя самые немыслимые фигуры высшего
пилотажа. Я загляделась на их радостное, безмятежное порхание и
почувствовала, что мысли в голове стали постепенно проясняться, да и
настроение повысилось, кажется, слегка. Вообще надо брать пример с наших
пернатых меньших братьев и жить вот этим сиюминутным мгновением. Мне
хорошо сейчас, вот здесь, на этом просторном балконе роскошного особняка
в лесу, я дышу чистейшим лесным воздухом, птички поют, поздравляя друг
друга с добрым утром, вот и хорошо, хватит на сейчас. А об остальном я
буду думать, когда понадобится, проблемы решаются по мере их
поступления. И вот для этих проблем, которые вдруг заполонили мой мозг,
время еще не пришло, когда придет их время, тогда я и буду во всем этом
разбираться, всему свое время.

Глава 29
С этими благоразумными мыслями я стала спускаться по лестнице в
столовую, собираясь позавтракать. Странный шум голосов внизу и какое-то
явное общее оживление привлекли мое внимание, и я остановилась в
нерешительности, прислушиваясь. Один из голосов явно принадлежал
Кириллу Кириллычу, его мягкий спокойный баритон невозможно было
спутать ни с чем. Его сын Сергей унаследовал в чем-то голос отца, но у него
он был с легким бархатистым налетом, такой бархатисто – вкрадчивый
баритон. А у Кирилла Кириллыча баритон был уверенно - строгий. Другой
голос мне тоже показался знакомым и, слегка наклонившись вперед, я
заглянула вниз, чтобы получше разглядеть его владельца. С удивлением я
обнаружила, что это Антон Иванович, сидящий в кресле напротив Кирилла
Кириллыча и закуривающий сигарету как раз в тот момент, когда я
выглянула из-за перил, иначе, посмотри он случайно вверх, он обязательно
бы заметил меня. Кирилл Кириллыч сидел ко мне спиной и что-то активно
доказывал. Я спустилась еще на несколько ступенек вниз и присела, чтобы
меня не было видно.
- Я тебя уверяю, - кипятился Кирилл Кириллыч, оживленно при этом
жестикулируя, - это наверняка дело рук Костика. Этот пацан никогда мне не
нравился, никогда. Он никогда не простил мне, что я ее у него увел. Что она
ребенка от меня родила, а не от него, недоумка. Пошел, тупица, распустил
 136

слух, что они будто бы Олю из детдома взяли, да еще и выбирали, чтобы на
меня была похожа. Цирк, да и только. Детский сад. Я еще сдуру пошел
делать анализ ДНК, проверять, дурак старый, действительно ли она моя дочь
или нет, не поверил ей, она клялась, уговаривала не делать этого. Так нет,
пошел, проверил. Только тогда успокоился.
Антон Иванович ничего не отвечал, внимательно его слушал, дымя
сигаретой.
- Вот я тебя уверяю, моя интуиция мне подсказывает, что в этом покушении
без Костика не обошлось. Что вот, мол, если ты не моя, то никому ты не
достанешься. А что его? Она столько лет была его. Любые прихоти его
исполняла, как рабыня его обслуживала. Он бросил ее, уехал к родителям в
Ейск, она его нашла, случайно, правда, но все равно, отыскала, простила,
уговорила поехать с ней в Москву, на работу устроила, жилье нашла. Что
еще ему надо было? А какая женщина, красавица, умница… Вот я тебе
честно говорю, если бы не Алла, придушил бы я его вот этими самыми
руками! - Кирилл Кириллыч прекратил жестикуляцию, показывая Антону
Ивановичу свои руки с широко раздвинутыми пальцами. Я подумала, что,
если бы Алла его тогда не остановила, мне не хотелось бы оказаться не месте
Костика.
Антон Иванович внимательно посмотрел на протянутые к нему руки
Кирилла Кириллыча, но ничего не сказал, продолжая дымить сигаретой.
- Мне даже больше за нее обидно, чем за себя, - продолжал Кирилл
Кириллыч. - Недостоин он ее, этот пройдоха. И никогда не был достоин. Не
по Сеньке шапка... - задумчиво протянул он и замолчал внезапно.
Мне показалось, что ему в голову неожиданно пришла какая-то интересная
мысль, которая вдруг заставила его задуматься, или же он задумался, потому
что мысль оказалось уж слишком внезапной.
- Вообще, - снова заговорил он после паузы, - я бы всю эту их банду давно
уже разогнал. Не нравится мне их бандитская деятельность, давно не
нравится. Петька, дурак, пригрел их на груди на своей и получил за все
соответственно. Да туда ему и дорога, свинья неблагодарная. Витек же тогда,
когда пришел ночью убивать меня, все мне рассказал, ему деваться было
некуда, я их врасплох застал. Думали, сплю и в ус не дую. А я их на крылечке
поджидал. Петька думал, самый умный он, так нет же, бывают и умнее. Но я
тогда прикинул, что это все будет мне на руку и решил инсценировать
собственную смерть. Ну, ты знаешь эти все подробности, что мне тебе
рассказывать.
Антон Иванович кивнул, продолжая дымить сигаретой. Видимо, в какой-то
момент он закурил новую сигарету, но я так была увлечена рассказом
Кирилла Кириллыча, что этого даже не заметила.
- Самое неприятное было на этого бомжа одежду свою напяливать, но размер
подошел, ребятки постарались и все сделали, как надо. В общем, я уже все
подготовил к их приходу, но надо было как-то заставить их молчать. Витек
вдвоем с Ваней пришел, дружком своим, а остальные прятались за забором,
 137

на всякий случай. Вот с этими двумя я обо всем и договорился. Обещал, что
Алла выделит им из своего наследства крупную сумму, но только если
молчать будут. А если нет - пусть пеняют на себя и потом не обижаются. Тут
еще дело такое... - Кирилл Кириллыч еще больше приглушил голос, и мне
пришлось напрягаться изо всех сил, пытаясь разобрать, что он говорит.
- Помнишь того итальянца, Микеля, мы его Михаилом называли, он лет
двадцать назад у нас в кооперативе домик собирался приобрести, да так и не
собрался, что-то ему там не понравилось?
Антон Иванович молча кивнул.
- Он же разбогател потом, не знаю уж, каким образом, но как-то ему удалось
приобрести несколько нефтяных приисков, наверное, знакомства
институтские помогли, он учился в МГИМО в свое время. В общем, стал он
олигархом. Мы с ним встречались иногда, общались, пропускали рюмочку -
другую по старой дружбе. Хороший был он человек.
- Был? - спросил Антон Иванович, стряхивая пепел с сигареты.
- Да, был... Там тоже темная какая-то история произошла. В общем, убили
его. И есть подозрение... - он наклонился вперед и проговорил почти
шепотом, - что убила дочка его, вот эта самая Таня, помнишь, ты мне про нее
рассказывал?
Теперь Антон Иванович тоже наклонился вперед, явно заинтересовавшись
таким поворотом событий.
- Это какая такая Таня? - переспросил он Кирилла Кириллыча. - Вот та
девчушка, которую ко мне Владимир приводил, что она как будто будет
помогать нам распутывать преступления... тоже мне еще, Мегрэ
новоявленная.
- Владимир твой не так прост, как ты думаешь, - задумчиво протянул Кирилл
Кириллыч. - Ты поосторожней будь с ним, он совсем не тот, за кого себя
выдает.
В этом я с ним полностью была согласна. Но с другой стороны, Антон
Иванович тоже не тот простак, за которого себя выдает, и я бы на месте
Кирилла Кириллыча была бы с ним очень осторожна. Хотя он тоже,
возможно, знает, что делает. Не мальчик же уже, в конце концов, далеко не
мальчик. Я еще не до конца осмыслила все сказанное им по поводу моего
отца и того, что они подозревают меня в чем-то невоообразимом и ужасном.
Невозможно себе представить, какая чушь вообще может прийти в голову
взрослым людям. Поэтому я пока не придала никакого значения его словам.
Но, как оказалось, Кирилл Кириллыч совсем не шутил.
- Я послал Аллу, чтобы она забрала оттуда Татьяну, они ее взаперти держали,
на даче у Лешки Перевярзева, помнишь такого?
Антон Иванович молча кивнул, закуривая очередную сигарету. Я
вспомнила свое удивление, когда увидела его лицо в окне Лешиной дачи.
Еще бы он его не знал! Дело становилось все более и более интересным.
 138

- Он неплохой парень, - продолжил между тем Кирилл Кириллыч. - Я ведь

давно его знаю, еще с войны, он в моей роте служил. Мы с ним общий язык
находили, послушный, сговорчивый, с ним всегда можно договориться.
Антон Иванович сделал затяжку, выпустив через секунду в воздух
очередную порцию дыма. Понять, о чем он думает в этот момент, было
совершенно невозможно. Но Кириллу Кириллычу, кажется, это было
неважно. Мне показалось, что ему просто хотелось высказаться, хотелось
переложить на кого-то хоть часть груза, лежащего неподъемной тяжелой
массой у него на душе, а Антона Ивановича, как видно, он знает давно. Я
вспомнила, что Володя говорил мне, что Антон Иванович тоже служил в
Афганистане.
Закуривая сигарету, Антон Иванович неожиданно спросил:
- Скажи, Кирилл, а зачем ты привез сюда Таню? - и опять выпустил в
окружающее пространство очередной клуб дыма.
Кирилл Кириллыч замолчал и задумчиво посмотрел на него, будто решая,
стоит ли ему отвечать и насколько глубоко имеет смысл посвящать его во все
детали. Конечно, это всего лишь мои предположения, но взгляд, брошенный
им на своего собеседника, был явно оценочным. Спустя несколько минут
молчания он заговорил:
- Понимаешь, Антон, там дело со смертью отца ее, Михаила, очень уж
темное. Непонятно, как он умер, от чего, никаких следов насильственной
смерти, но никаких явных признаков болезни тоже нет. Сердце остановилось.
Конечно, списали на инфаркт. Но, Антон, заметь, ты - следователь и знаешь,
конечно, что на инфаркт можно списать все, что угодно. Потому что, как ни
крути, если сердце останавливается, то человек умирает. И поэтому всегда
можно все свалить на сердце, вроде того, что вот, сердце остановилось, и
человек умер. Понимаешь, о чем я?
Антон Иванович, молча дымя сигаретой, закрыл и открыл глаза в знак
согласия.
- У меня сомнения появились еще тогда, когда это случилось. Я ничего не
знал о Тане, но меня удивило, что незадолго до смерти он написал
завещание, в котором все состояние свое, все нефтяные прииски, банковские
счета, недвижимость он завещал дочери, с которой даже не имел
возможности видеться и которую воспитывала его бывшая гражданская
жена. У них не были оформлены отношения и дочь он не признавал вначале,
насколько мне известно, а потом, когда все-таки решился признать, этого уже
не хотела ее мать. Там тоже какая-то непонятная история, у их отношений.
Но я помню, что он говорил, что с дочкой виделся всего один – два раза за
всю ее жизнь, потому что мать против их встреч. Странный все-таки человек
был этот Микель, столько женщин вокруг, а он так холостяком и остался, ни
семьи не создал, ни детей больше не родил. Так с одной дочкой и остался,
которую и не знал толком. Но любил, наверное, если так щедро все ей
завещал. А через несколько месяцев умер. Очень темная история.
- Когда это произошло? - спросил Антон Иванович.
 139

- Да вот, совсем недавно, буквально недели две назад. Скажу тебе по правде,
я их шайке - лейке вообще не доверяю. Они там собрались все такие разные,
и каждый со своим характером, со своими комплексами, у каждого - свое
мнение обо всем. Не знаю, как объяснить тебе, что именно меня
настораживает, могу сказать только, что смерть Михаила мне кажется очень
странной. И заметь еще, что дочь его, которая получает в наследство все
состояние, в это время находится на даче у Перевярзева. Не знаю, как тебе, а
мне это странное стечение обстоятельств кажется очень подозрительным.
Антон Иванович молча смотрел на Кирилла Кириллыча, и по лицу его было
видно, что он напряженно что-то обдумывает. Он даже забыл зажечь
сигарету и так и сидел с незажженной сигаретой во рту.
- Скажи, Кирилл, - сказал он наконец, очнувшись от своих мыслей и
закуривая, - а ты почему так беспокоишься о том, что там в действительности
произошло? У тебя какой интерес в этом деле?
При этом он бросил на Кирилла Кириллыча пронизывающе -
просвечивающий насквозь взгляд старого чекиста. Но тот и сам был такой,
поэтому, скорее всего, взгляд был брошен безрезультатно. Антон Иванович в
свою очередь подвергся внимательному изучению со стороны Кирилла
Кириллыча. О результатах осмотра опять же судить не берусь.
- Да как тебе сказать, Антон, - ответил Кирилл Кириллыч после небольшой
паузы, - тут много чего смешалось. Если это работа Костика, а этот паршивец
способен на многое, то здесь, скорее всего, и Алла замешана тоже. Я же не
дурак, Антоша, и понимаю, что она продолжает с ним общаться. Не знаю,
конечно, в какой форме происходит их общение, но то, что они встречаются,
это совершенно точно. Я в этом не сомневаюсь. Мне даже кажется, что она
продолжает испытывать к нему какие-то чувства, она очень была к нему
привязана.
Кирилл Кириллыч замолчал, мне показалось, что он сам расстроился от
собственных слов.
- Скажи, Кирилл, - опять заговорил Антон Иванович,- а какой смысл Косте
убивать Михаила? Завещание же на Таню написано. Ему все равно ничего не
перепадет ни в каком случае.
- В этом - то все и дело, - принялся объяснять Кирилл Кириллыч, опять
приглушив голос. - Они же девчонку у себя держали, снотворное ей давали,
а, может, и еще что посильнее. Она еле ходила, еле соображала. Понимаешь,
о чем я?
Антон Иванович в ответ недоуменно пожал плечами.
- Ну же, Антон, пошевели мозгами, - теребил его Кирилл Кириллыч.
- То есть ты хочешь сказать, что они узнали каким-то образом про завещание,
похитили девочку и использовали, чтобы с ее помощью умертвить ее отца и
завладеть его состоянием?- предположил Антон Иванович.
- Ну да, что-то в этом роде, - ответил Кирилл Кириллыч.
Антон Иванович помолчал, задумавшись, некоторое время, потом сказал:
 140

- Что сказать тебе, Кирилл. Предположить можно все, что угодно. Главное -
найти доказательства своим предположениям. Я понимаю, что интуиция твоя
подсказывает тебе, что там не все чисто. Но это... - он сделал
неопределенный жест рукой, - воздух, без доказательств твоя интуиция не
имеет никакого смысла.
Кирилл Кириллыч согласно кивнул головой.
- Но девочку надо было оттуда забрать. Опять же, все очень странно. Если
преступление совершила она, не может быть, чтобы она ничего не помнила,
даже если находилась под действием снотворных или психотропных
препаратов... - Он опять замолчал.
- Слушай, Кирилл,- заговорил Антон Иванович после очередной затяжки, -
предположим, что все так и произошло, как ты говоришь, и мы в конце
концов найдем все необходимые доказательства. Не знаю, как, но
предположим, что мы их нашли. Ты не боишься, что в этой истории может
быть замешана Алла?
Кирилл Кириллыч шумно выдохнул воздух и ничего не ответил.
- Почему сейчас кому-то понадобилось покушаться на ее жизнь? - продолжал
Антон Иванович. - А может, вас хотели просто припугнуть, чтобы ты не
особенно глубоко в этом всем копался?
Кирилл Кириллыч молча покачал головой:
- Да кто так пугает, она же была на волосок от смерти! Это или дурак
неуклюжий мог быть...
- Или высококлассный профессионал, - договорил за него Антон Иванович.
- Но кто это мог быть? - вопрос Кирилла Кириллыча повис в воздухе, а сам
он принялся разглядывать хрустальную пепельницу со множеством окурков
от сигарет Антона Ивановича. Окурков было так много, что они образовали
даже небольшую горку.
Какое - то время оба молчали. Потом Антон Иванович посмотрел на часы,
загасил еще один окурок и сказал:
- Ну ладно, Кирилл. Мне идти уже надо, меня ждут на совещании. Я займусь
этим делом, будь спокоен. Все, что будет возможно выяснить, мы с тобой
выясним, не сомневайся.
- Да я и не сомневаюсь, Антоша. Если ты не докопаешься до правды, то уже,
наверное, никто не докопается, - ответил Кирилл Кириллыч, вставая, чтобы
проводить его к выходу.
Я изо всех сил сжалась, стараясь быть абсолютно невидимой и моля Бога,
чтобы он не поднял голову и не бросил случайный взгляд на лестницу, где я
сидела. Этого, к счастью, не произошло. Они вышли на крыльцо, а я
стремглав побежала вверх по лестнице к себе в комнату, закрыла за собой
дверь и в изнеможении прислонилась к ней спиной, тяжело дыша, в
состоянии полного шока от всего, что я только что услышала. Что еще ждет
меня, какое очередное потрясение ума и нервов? Больше, кажется, некуда.
Хотя все, конечно, познается в сравнении, но это уже слишком!
 141

Глава 30
Я прилегла на кровать, и сама не заметила, как заснула. И мне приснился
сон. Но приснился как-то странно, как будто это был сон и явь
одновременно. Мне снилось, что я опять на каком-то темном чердаке, вокруг
пыльно и душно, и много паутины. И очень темно. Постепенно становится
очень жарко и совершенно нечем дышать. Я пытаюсь выбраться и убежать,
но у меня почему-то не получается. Что-то держит меня. Или кто-то? Да,
сзади, кажется, кто-то стоит, этот кто-то, мне не удается разглядеть его лицо,
не пускает меня уйти. Он не держит меня за руки, он просто стоит сзади, не
дает мне пройти. Но вперед я тоже не хочу идти, потому что очень темно и
ничего не видно. Но человек сзади толкает меня и приходится продвигаться в
кромешной темноте.
Я вытягиваю вперед руки, чтобы увереннее себя чувствовать, насколько это
возможно, конечно. Неожиданно мои руки на что-то наткнулись. Это что-то -
холодное и мягкое. Я вскрикиваю от неожиданности. Человек сзади
протягивает вперед руку в черной перчатке. Я вижу, что в ней он держит
фонарик. Странно, почему он раньше его не включил, мелькнула в голове
молниеносная мысль. Фонарик зажегся, и луч желтого ослепляющего света
осветил мои руки и предмет, на который они наткнулись. И я отчаянно
закричала от страха, от ужаса и от горя. "Холодным и мягким предметом"
оказалась голова моего отца, сидящего в кресле, с головой, неестественно
откинутой набок, и ногами, раскинутыми в разные стороны.
Он был мертв уже, по-видимому, несколько часов, потому что тело успело
остыть. Воротник рубашки разорван, галстук спущен. Наверное, он
задыхался, ему не хватало воздуха, и он пытался освободить себе
пространство для дыхания. Я кричала, не переставая, руки и ноги у меня
стали дрожать, и я почувствовала, что впадаю в настоящую истерику.
- Таня, Таня! Что с тобой? Таня, успокойся! - откуда-то издалека донесся до
меня голос Кирилла Кириллыча. Я открыла глаза и увидела его испуганное
лицо. Он изо всех сил тряс меня за плечо, пытаясь, видимо, разбудить. Еще
не совсем понимая, что произошло и где я вообще нахожусь, я хлопала
глазами, пытаясь сориентироваться в пространстве и во времени.
- Таня, ну и напугала ты меня, - сказал, наконец, Кирилл Кириллыч, вытирая
пот со лба и тяжело дыша. - Ты знаешь, я пожилой человек, мне все эти
нагрузки тяжело выносить, физически и психологически.
Он присел на кончик стула, локтем правой руки оперся о стол, подперев
ладонью голову. Так мы с ним просидели довольно долго. Я находилась в
процессе медленного возвращения к действительности, а Кирилл Кириллыч
был весь в своих мыслях и думах, уставший, замотанный, замученный
жизнью человек. Интересно, как же это надо любить женщину, чтобы
инсценировать собственную смерть ради того, чтобы быть с ней рядом. Но
мне почему-то не совсем верится в эту красивую историю. Хотя я, конечно,
верю в великую силу любви. Просто Кирилл Кириллыч, мне кажется, не тот
человек, чтобы так беззаветно отдаваться своим чувствам. С другой стороны,
 142

говорят же в народе: "Седина в бороду - бес в ребро". Может, вот этот самый
бес его и попутал? И все равно, как-то странно это.
Да и Алла вся какая-то загадочная, еще и покушение это вдруг ни с того, ни
с сего. Я задумалась, пытаясь логическим путем разрешить этот ребус. Но у
меня ничего не вышло. Или логика у меня слишком женская, или мозгов
мало, или все действительно настолько запутанно, что даже кончика
никакого невозможно разглядеть. Кирилл Кириллыч тем временем, как
видно, пришел в себя и успокоился. Он встал и направился к выходу. Уже
открывая дверь, повернулся и спросил меня:
- Ты завтракать будешь? Уже накрыто все. Остынет...
- Да, конечно, Кирилл Кириллыч, - с готовностью отозвалась я, - вот, сейчас,
только переоденусь и спускаюсь. Через пять минут буду внизу.
- Ну хорошо, спускайся. А то, вон, какая худющая, кожа да кости. Давай,
отъедайся, - скороговоркой проговорил он и, выйдя из комнаты, аккуратно
притворил за собой дверь.
И я опять осталась одна. Но одной быть почему-то совсем не хотелось. Я
быстро оделась, привела себя в порядок, причесалась, подкрасилась. На
какое-то время задержалась перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение.
Кажется, я действительно похудела. Уж больно большими стали глаза,
огромные, широко открытые, чуть ли не в пол лица. Я попыталась заглянуть
в них, в свои собственные глаза, что-то там скрывается, но они стали такими
бездонными в последнее время, что разглядеть, что на самом деле находится
там, внизу, на дне, оказалось совершенно невозможно. Слишком много
пластов надо преодолеть, слишком болезненно было это погружение на
глубину собственной души.
В какой-то момент боль стала по-настоящему осязаемой, почти
физической, и я вскрикнула от ее невыносимой настойчивости. После этого
не решилась продолжать изучение глубин собственного внутреннего мира,
просто испугалась, наверное. Малодушно опустила глаза и отошла от
зеркала.
В столовой внизу уже накрыт стол, кофеварка радостно пыхтела, щедро
разбрызгивая в воздух аппетитный кофейный аромат. Все вокруг залито
солнечным светом, и на какую-то долю секунды показалось, что на самом
деле ничего ужасного не произошло, что мне это просто приснилось в
страшном, кошмарном, абсурдном сне из мира фантастического и
нереального.
Но уже в следующее мгновение я увидела Кирилла Кириллыча,
выходящего из кухни, и сразу поняла, что это все-таки не сон, а самая
настоящая действительность. Осознание данного факта сразу резко
придавило меня к земле и даже дышать, кажется, стало тяжелее.
Я почти рухнула на стул, который любезно пододвинул ко мне Кирилл
Кириллыч, и буквально прильнула к чашке с кофе, который тоже, видимо,
налил он для меня. Голова шла кругом, и самым ужасным было то, что рядом
не было никого, кому я могла бы довериться, с кем можно было бы обсудить
 143

происходящее, да просто, кому можно было бы поплакаться в плечо. Я одна,

сама с собой, со всеми неожиданно навалившимися на меня проблемами.
Видимо, прислуге было сказано убрать все телефоны из зоны моей
видимости, потому что их нигде не было видно. Единственный телефон,
который я держала в руках, был тот, Аллин, с которого я позвонила Кириллу
Кириллычу. Но тогда я, конечно, не сообразила им воспользоваться и
позвонить кому-нибудь близкому, маме или Ленке… или Леше. Сейчас даже
он казался мне роднее и ближе, чем люди, которые меня окружали.
Как все так повернулось, что меня втянуло в воронку этого уголовного
водоворота. И отец, которого я почти не знала, тоже оказался каким-то
образом впутанным в их странные игры.

Глава 31
Я выпила весь кофе, не закусывая, и потянулась к кофеварке, чтобы налить
себе еще одну чашку. Кирилл Кириллыч услужливо привстал, налил кофе и
протянул его мне, приветливо улыбаясь. Вот тоже еще персонаж. Интересно,
что ему от меня надо, зачем он держит меня здесь, при себе? Может, опять
все дело в деньгах, я же теперь богатая наследница. При мысли о наследстве
я вспомнила своего бедного отца, и у меня непроизвольно стал дрожать
подбородок и слезы навернулись на глаза. Чтобы скрыть свою слабость, я
опять уткнулась в чашку с кофе, делая вид, что пью.
- Танюша, - баритон Кирилла Кириллыча неожиданно зазвучал нежно и
очень доброжелательно, почти по-отечески. Интересно, где вообще обитает
их с Аллой дочка. Ее нигде не видно и не слышно, хотя и все говорят.
- Что, Кирилл Кириллыч? - отозвалась я, не отрывая голову от чашки.
- Скажи, Танюш, - он также по - отечески положил свою руку на мою,
лежащую на столе, - Алла рассказывала тебе что-нибудь о себе?
Я отрицательно помотала головой, совершенно убежденная в том, что это
единственно правильная реакция на его вопросы, которых, как я
предчувствовала, будет больше одного.
- Как, вообще ничего не рассказывала? - искренне удивился Кирилл
Кириллыч, подтверждая мои ожидания относительно количества.
- Нет. А что, должна была? - я наивно распахнула свои и без того широко
распахнутые глаза и даже слегка округлила их для большей наивности.
- Нет, Танюш, почему должна была... В этой жизни вообще, как ты знаешь,
никто никому ничего не должен, просто... мне казалось, что вы нашли общий
язык. Вы с ней похожи чем-то, какое-то странное, неуловимое сходство. Не
могу объяснить тебе, в чем оно заключается. Но мне кажется, что вы с ней
могли бы стать подругами, если бы не обстоятельства...
Бог мой, когда я думаю, кто мог это сделать. Кому могло понадобиться
убивать ее! Она никому не сделала никакого зла. Никогда и никому!
- Кирилл Кириллыч, - прервала я его, боясь, что он может начать рыдать или
что-то в этом роде. А я в последнее тяжело переношу мужские слезы, вообще
любые слезы, как проявление горя и слабости, но мужские особенно, - а вы
не думаете, что, возможно, убить хотели не Аллу, а меня?
 144

Он быстро посмотрел на меня и отвел глаза, и я поняла, что такая мысль

приходила ему в голову, и он эту версию уже проработал.
- Нет, это исключено, - четко отрезал он. - Стрелял профессионал, снайпер. А
у них таких промашек, как правило, не бывает.
- Как правило, - настаивала я. - Но бывают и исключения из правил. Может,
ему в этот момент в глаз что-то попало или еще что-то непредвиденное
произошло, все же может быть, все мы люди, в конце концов.
Кирилл Кириллыч снова бросил на меня быстрый испытующий взгляд, а
потом спросил:
- А тебя - то зачем кому понадобилось убивать? Вот ты - то уж точно ничего
худого никому никогда не сделала. Или сделала? - и он изучающе,
исподлобья принялся наблюдать за моей реакцией на его, как ему наверняка
казалось, мудрый тактический прием. Ему - то, конечно, невдомек было, что
я уже знаю гораздо больше того, что ему хотелось бы, чтобы я знала. Все-
таки военные люди отличаются некоторой наивностью, даже если они уже в
отставке. Я медленно, растягивая удовольствие от разыгранной сцены,
отпила глоток кофе и, глядя ему прямо в глаза, медленно сказала:
- Насколько мне известно, это так. Но если вы об этом спрашиваете, значит, у
вас может быть иное мнение на этот счет? - и опять простодушно округлила
глаза, наслаждаясь про себя нашим на редкость содержательным диалогом,
если не брать во внимание, конечно, все происходящие события и
сопутствующие этим событиям разговоры.
Кирилл Кириллыч ничего не ответил, только искоса как-то странно на меня
посмотрел. Хотя, на самом деле, мне было совершенно все равно, какое у
него обо мне мнение. Очень хотелось домой, к маме, и одновременно я
понимала, что, скорее всего, просто так взять и уйти отсюда у меня никак не
получится. Допив вторую чашку кофе и сознавая, что третью мне уже не
осилить, я встала из-за стола и направилась к выходу.
- Ты куда? - спросил Кирилл Кириллыч.
- Во двор, - ответила я, не оборачиваясь, - подышу свежим воздухом.
- Далеко не уходи, - заботливо заметил он. - Здесь очень легко заблудиться.
- Ага, не уйду, - сказала я, уже открывая входную дверь и выходя на крыльцо.
Краем глаза я заметила, как Кирилл Кириллыч пальцем поманил одного из
своих телохранителей и что-то сказал ему. «Наверное, чтобы получше следил
за мной», - подумала я и, выйдя на крыльцо, тихонько прикрыла за собой
дверь. Положение мое, кажется, совсем никудышное. И даже если мне
удастся сбежать от них, я все равно не смогу добраться до Москвы, ведь я
даже не знаю, где нахожусь. Конечно, можно спросить, но ходить одной по
окрестным лесам как-то не хотелось, уж очень безлюдное здесь место.
Неожиданно мне пришла в голову идея. Я зашла обратно в дом. Кирилл
Кириллыч сидел там же за столом и даже, кажется, в той же позе, что и
несколько минут назад.
- Кирилл Кириллыч, - обратилась я к нему.
- Да, Танюша? - отозвался он с готовностью.
 145

- Вы знаете, я тут подумала... А можно мне поездить верхом сегодня?

- Верхом? Но я думал, что после вчерашних событий... Ну да, конечно,
можно. Сейчас скажу, чтобы тебя отвезли.
- Спасибо,- вежливо ответила я и вышла опять во двор.

Глава 32
Конюшня была там же, где мы ее вчера оставили, что, в общем, логично,
конечно. Мне вывели моего красавца Аслана, и мы с ним помчались во
взаимном полете, полные обоюдного восторга и взаимообожания. Около
пруда я спешилась там же, где мы вчера сидели с Аллой и разговаривали, и
ничто не предвещало беды. Я долго смотрела на воду в задумчивости.
Поверхность утреннего пруда золотилась в лучах яркого летнего солнца. Мне
показалось, что на воде раскрылись кувшинки, и я подошла поближе, чтобы
получше их разглядеть. Да, это действительно были кувшинки, три желтых и
три белых, они тоже приобрели золотистый оттенок благодаря щедрому
солнышку.
Странный металлический предмет, запутавшийся в густой водной
растительности, неожиданно привлек мое внимание. Я подошла поближе,
насколько это было возможно, потому что дальше начиналась вода и,
насколько там было глубоко, я не знала. Предмет действительно был
металлический, я поняла это по слишком агрессивной манере отражения
солнечных лучей. Но что именно это за предмет мне разглядеть не удалось,
хотя и очень хотелось. Я не знала, какая там глубина и не рискнула сама
зайти в воду, тем более, что в том месте было очень много буйной речной
растительности, а это может быть опасно, особенно когда не знаешь, какое
дно внизу.
Тогда мне пришла в голову идея. Я вспомнила об Аслане и подумала, что с
его помощью, пожалуй, можно было бы добраться до таинственного
предмета, агрессивно мерцающего в окружении зеленой растительности. Я
взяла его за поводья и подвела поближе к воде. Он не дергался, послушно
шел за мной, видимо, к воде он был приучен.
Вообще, он, наверное, ко многому был приучен. Иногда я ловила на себе
его задумчивый, все понимающий взгляд, от которого становилось не по
себе. Казалось, он знает что-то, мне не ведомое, какой-то мистический
секрет, знание которого делает его лучше и умнее людей, окружающих его. Я
взобралась в седло и направила Аслана в воду в сторону таинственного
предмета.
Как ни странно, но в том месте оказалось совсем неглубоко; для Аслана
неглубоко, мне - то, наверное, было бы по горло. Аслан уверенно ступал
своими сильными, мощными ногами скакуна, раздвигая заросли водорослей
широкой мускулистой грудью. В тот момент я подумала, что, будь он
мужчиной, мне, пожалуй, с ним было очень надежно, спокойно и безопасно.
Но так бывает только в сказках, в действительности лошади все-таки
остаются лошадьми, а люди - людьми. Вот, наконец, мы приблизились
настолько, что я уже смогла разглядеть, что это за предмет, привлекший мое
 146

внимание…и от неожиданности я охнула и крепко вцепилась в гриву Аслана.

При ближайшем рассмотрении таинственный мерцающий металлом предмет
оказался самым настоящим пистолетом.
Я впервые в жизни видела оружие так близко, но не возникало никаких
сомнений в том, что этот пистолет не игрушечный. Он был довольно
большим, достаточно мощным и совершенно настоящим. В полной
растерянности, охваченная ужасом, я все-таки нашла силы, чтобы взять его в
руки. Сделать это оказалось довольно сложно, надо было вначале освободить
оружие от растительности, опутавшей его. У меня с собой даже не было
никакого пакета, чтобы куда-то можно было его положить. Наконец, мне
удалось вытащить его из груды водорослей.
Не представляла, что он окажется таким тяжелым и не знала, что же теперь
мне с ним делать. К счастью, я обнаружила что-то вроде небольшого
мешочка для мелочей, приделанного к седлу, наверняка - изобретение Аллы,
и положила его туда, собираясь по дороге перепрятать в более надежное
место.
Странно, но на всем протяжении прогулки, как и в прошлый раз, когда мы
ездили верхом вместе с Аллой, меня не покидало ощущение того, что за
мной кто-то следит. Какое-то необъяснимое чувство, что ты не один, что за
всеми твоими действиями кто-то наблюдает. Не знаю, как объяснить, что это
за чувство. Мой обостренный происходящими событиями слух моментально
зафиксировал неожиданный хруст сухой ветки. Возможно, это кто-то из
людей Кирилла Кириллыча, наверняка он послал кого-то следить за мной, а
вдруг я захочу сбежать или еще что-то в таком духе.
Но человек, которого Кирилл Кириллыч отправил сопровождать меня, был
виден, он и не думал прятаться. Он ехал за нами на машине и сейчас
спокойно прогуливался неподалеку, издалека наблюдая за нами. Странно
было бы, если бы Кирилл Кириллыч послал еще кого-нибудь, чтобы тот
тайком, скрываясь в кустах и лесной чаще, следил за мной. Мне это казалось
маловероятным. Но все равно, чувство, что кто-то постоянно находится где-
то рядом со мной, не покидало меня. Я даже представить не могла, кому
понадобилось следить за мной. Единственное, что мне пришло в голову, - это
то, что Леша узнал о моем нахождении здесь и послал кого-то забрать меня
отсюда. Немного странная версия, возможно, но больше мне в тот момент
ничего в голову не пришло.
Сейчас меня больше волновало, где я могу спрятать пистолет. Учитывая,
что я оказалась объектом двустороннего наблюдения, сделать это надо было
осторожно и каким-то непостижимым образом незаметно. Место должно
было быть запоминающимся, чтобы я всегда могла найти его, если
понадобится. Пока пистолет под седлом Аслана, все в порядке. Но там
оставаться он никак не может, во что бы то ни стало надо его куда-нибудь
перепрятать. Куда вот только... если удастся найти для него укромное
местечко в конюшне, там, по крайней мере, это можно будет сделать
незаметно.
 147

Сделав для вида один круг рысью вокруг пруда, я завела Аслана в
конюшню и повела его на место. В конюшне никого не было. Около Аслана,
вернее, того места, где обычно находился Аслан, была насыпана огромная
гора сена. Я решила положить пока пистолет туда, хотя бы до завтра он там
будет в сохранности, а потом перепрячу его в более укромное место. На
всякий случай я записала себе все цифры и буквы, которые нашла на
пистолете, если вдруг что-то случится, и я завтра его здесь не найду. Не
хотелось бы, конечно, но все может быть.
Кажется, никто меня не видел. Человек Кирилла Кириллыча прогуливался
возле ворот, а таинственный незнакомец в кустах, скорее всего, и находился
где-то в кустах поблизости. Потрепав Аслана по холке и попросив
приглядеть за тайным предметом, запрятанным в его корме, я вышла из
конюшни с твердым намерением вернуться завтра и переложить пистолет в
более укромное место. Машина уже ждала меня у выхода. Садясь в машину,
я зафиксировала краем глаза какое-то быстрое движение, скорее даже,
мимолетное сотрясение воздуха, что-то совершенно неуловимое, но чисто
интуитивно я почувствовала присутствие кого-то еще, помимо меня и
водителя. И этот кто-то явно перемещался по направлению к конюшне. Что
же делать? Надо забрать оттуда пистолет, он непременно найдет, наверняка
найдет. Я с расстроенным видом схватилась за голову и сказала печально:
- Ой, совсем забыла, я же обещала Аслану поездить галопом, и у меня
вылетело из головы, не понимаю, каким образом…
Водитель смотрел на меня, не совсем осознавая, кажется, о чем идет речь.
Ну и ладно, пусть считает меня дурой, и вообще кем угодно. Надо во что бы
то ни стало вернуться и забрать пистолет.
- Вы подождете меня, хорошо? Я мигом, вот, сделаем хотя бы один кружок, и
все. Ладно?
Я выскочила пулей из машины и побежала назад к конюшне. Когда я
подошла к Аслану, мне показалось, что он не такой, каким был несколько
минут назад, когда мы с ним прощались. Он неспокойно мотал головой из
стороны в сторону, переступая ногами, и вообще был явно взволнован.
- Аслан, голубчик, что с тобой? – только и успела спросить я его, потому что
в следующий момент на меня навалилось что-то тяжелое. Мне было нечем
дышать, а через долю секунды сознание отключилось и все погрузилось во
мрак небытия.

Глава 33
… августа 2007
Нестерпимый свет бьет в глаза, этот свет не похож на свет солнца, он
совершенно белый, матовый и абсолютно непрозрачный. Что это за свет,
откуда он? Я смотрю на него, пытаясь понять, но не могу разглядеть его
источник. Ровный, непрозрачный, свет этот прямым лучом возникает
ниоткуда и также уходит в никуда. Белая, слепящая, светящаяся грань между
прошлым и будущим, между преходящим и вечным, между жизнью и
смертью. Я не могу смотреть на него долго, я закрываю глаза, но с
 148

закрытыми глазами еще хуже, потому что нет никакой разницы, закрыты они
у меня или открыты, этот свет неумолим и настойчив, и скрыться от него
невозможно.
Тогда я решаю открыть глаза, потому что все равно бороться
бессмысленно. Открываю глаза и вижу перед собой окно. На окне висит
белая занавеска. Но потоки солнечного света проникают через нее, отражаясь
матовыми отблесками на всех предметах, находящихся в комнате. Предметов
этих здесь немного, кажется. Вот стул, кресло, журнальный столик, шкаф.
Ну, и кровать, конечно, в которой я лежу. Я уже привыкла находиться в
лежачем положении и, наверное, мне бы показалось странным, если бы я
попала сюда как-то по-другому, не через кровать, - мрачно подумала я,
пытаясь сообразить, насколько это было возможно для моего состояния, где я
вообще-то нахожусь и каким образом я здесь оказалась.
За окном светло, солнышко светит вовсю, значит, сейчас день, уже что-то
конкретное, не все так плохо, как кажется. Я попыталась встать, чтобы
подойти к окну и посмотреть. Руки-ноги вроде бы целы, только голова
кружится ужасно, и перед глазами плывут темные круги. Маленькими
шажками, шатаясь, добрела до окна, приподняла занавеску и выглянула. Но
увидеть ничего не удалось, окно выходило на огромную белую террасу
какого-то незнакомого мне дома. Дом этот, судя по всему, огромен, потому
что поверхность террасы необъятна.
Подойдя к двери, я попыталась открыть ее, чтобы выйти из комнаты, но она
оказалась заперта. Итак, добро пожаловать, очередное заключение, я опять у
кого-то в заложниках. Как же мне это надоело! Что им от меня нужно, в
конце концов? Я вообще собиралась просто отдыхать, никого не трогая и
никому не мешая. И вот, пожалуйста, где оказалась. Даже сама не знаю, где.
Не имею ни малейшего представления. Помню, как зашла в конюшню, чтобы
забрать оттуда оружие, пистолет, который я нашла в пруду. Да, Аслан был
какой-то неспокойный, видимо, чувствовал присутствие кого-то
постороннего.
Что произошло потом, я не знаю, сознание как будто выключилось и
включилось только сейчас, в этой мансардной комнате в незнакомом доме.
Очень странное чувство - вот так проснуться неизвестно где, в чужом доме, и
даже не знать, какое сегодня число и который час. Как будто попадаешь в
другое измерение или вообще на другую планету. Существуешь вне времени,
вне пространства, вне реальности.
Я открыла дверки шкафа, надеясь найти хоть что-то, что могло бы мне
помочь, хоть какую-то зацепку. Но шкаф был пуст. Я обыскала каждую
щель, каждый угол, но нигде ничего не нашла. Поставила стул и стала
обыскивать крышу шкафа. Но там тоже ничего не было. В ящиках стола тоже
ничего не оказалось. Может, поискать под кроватью?
Легла на пол, заглянула под кровать и, ничего не обнаружив, решила все-
таки все проверить на ощупь. Для этого мне пришлось залезть наполовину
 149

под кровать таким образом, что верхняя часть моего туловища оказалась под
кроватью, а нижняя – снаружи.
В это время я услышала звук открывающейся двери и в панике стала
выбираться наружу. Но из-за спешки я долго не могла протиснуться в узкое
расстояние между полом и кроватью. Наконец, после множества усилий,
которые, должно быть, достаточно комично смотрелись со стороны, я смогла
освободиться и вылезти из-под кровати. Отряхиваясь, поднялась с пола и…
замерла от неожиданности, увидев перед собой моего, можно сказать, уже
старого знакомого, Владимира. Я так растерялась, что какое-то время стояла
молча, хлопая глазами и не зная, что делать и что говорить. Кого угодно, но
только не его я сейчас ожидала увидеть. Интересно, что ему от меня нужно?
- Привет, - сказал он, как ни в чем не бывало, как будто мы с ним только
вчера расстались.
- Привет, - ответила я и больше ничего не сказала, не хотела, да и не знала,
что надо говорить в таких случаях.
Какое-то время мы молчали. Он изучающе смотрел на меня, как будто
видел в первый раз, а я не отрывала взгляда от окна, в полной растерянности,
пытаясь в спешном порядке собрать остатки разрозненных мыслей и уловить
хотя бы легкий налет логики в происходящем.
Если, допустим, представить, что Владимир действует по указанию Антона
Ивановича, которому зачем-то понадобилось забрать меня из дома Аллы и
Кирилла Кириллыча, это выглядит логично. Но, с другой стороны, зачем
Антону Ивановичу этим заниматься? Владимир, конечно, может действовать
в интересах Костика и компании, но тогда странно, почему он привез меня
сюда, а не к Леше на дачу. Хотя, в общем, понятно, почему, - чтобы меня не
могли найти, тот же Кирилл Кириллыч, к примеру. В любом случае я буду
молчать и ждать, что он мне скажет. От меня он не дождется ни слова. И я
молчала, уставившись в окно, ждала.
Видимо, почувствовав, что пауза затянулась, Владимир решил заговорить.
- Я понимаю, что у тебя сейчас много вопросов ко мне, не знаю, смогу ли
ответить на все, но, прошу тебя, выслушай меня сначала, а потом спрашивай,
что хочешь.
Я молча оторвала взгляд от окна и посмотрела ему прямо в глаза. Но ничего
не сказала.
- Таня, такая штука… я тут недавно совершенно случайно узнал, что Кирилл
Кириллыч жив, здоров и невредим и теперь живет в особняке у Аллы.
Правда, когда я его увидел, то не сразу признал. Он, кажется, сделал себе
пластическую операцию, которая сильно изменила его внешность.
- Правда? А я его сразу узнала, по фотографиям, которые ты мне показывал.
- Да ты что? Это, наверное, потому что он помолодел, видимо, после
пластики. Ты же его не видела живьем никогда раньше?
- Нет.
- Ну вот. А я вообще не ожидал вот так вдруг увидеть его, живым и
невредимым, я – то думал, что он умер. Но это, впрочем, неважно. Ты
 150

подумай лучше о себе. Посмотри, в каком ты сейчас положении. Ты

совершенно не принадлежишь самой себе и уже несколько недель
находишься в плену, то в одном, то в другом доме.
- Да. Теперь - вот здесь, - сказала я и посмотрела на него в упор. Молнией
прожгло мой мозг воспоминание. Это был он! Это он ударил меня тогда в
лицо так, что я потеряла сознание и очнулась потом в подвале.
Поэтому его голос тогда, когда он обратился ко мне, показался мне
знакомым. Да, я узнала его и, обрадованная, хотела как раз что-то сказать,
объяснить, и именно в тот момент удар его хорошо натренированной руки
оглушил меня, выключил сознание и стер все воспоминания о том
мгновении. Но, как оказалось, не навсегда. В шоке от собственного открытия
я нашла силы сдержаться и не выдать себя. Пусть пока думает, что я ничего
не помню.
И потом следующая волна нахлынула на меня – Володя со шприцем в руке
подходит ко мне, лежащей на кровати в нашей с Лешей комнате, и делает
мне укол в вену, после чего я забываюсь и ничего уже не помню. Что он мне
вколол тогда, снотворное? Этого я, наверное, уже никогда не узнаю. Может,
попытаться спросить? Да нет, лучше не надо, я сейчас в его власти, и никто
не знает, на что он способен. Он наверняка думает, что я спала и ничего не
видела.
Интересно, в Аллу стрелял тоже он? И если да, то какой смысл был ему
делать это, Алла – то что ему сделала? Сколько вопросов, уже кружится
голова. Или это не от вопросов, а от чего-то еще? Неужели он опять мне что-
то вколол? Ой, как спать хочется… неожиданно голова моя стала быстро –
быстро кружиться, или это стены закружились вокруг? Кружилось все:
стены, потолок, шкаф, окно, кровать, занавески, все смешалось в один
огромный круговорот. Не в силах бороться с его силой и напором, я в
изнеможении рухнула на кровать. Уже засыпая, сквозь дрему услышала стук
закрывающейся двери и щелчок задвижки. «Опять заперли», - только и
успела подумать и провалилась в глубокую бездонную бездну забытья, без
снов, без мыслей, без чувств.

Глава 34
Постепенно сквозь мрак небытия стали проступать странные гибкие
очертания золотисто – изумрудного цвета. В какой – то момент мне
показалось, что очертания эти как-то слишком уж по - живому
перемещаются. Приглядевшись, я с удивлением обнаружила, что это
действительно живое существо, очень гибкое и подвижное.
Присмотревшись повнимательнее, я поняла, что золотистые очертания на
самом деле принадлежат маленькой змейке изумрудного цвета, которая
постепенно приближалась ко мне, грациозно извиваясь всем своим
маленьким гибким телом. Когда она приблизилась так, что я отчетливо уже
могла рассмотреть ее, оказалось, что у нее очень симпатичная маленькая
головка и изумрудные глазки – шарики. Выражение глаз было довольно
 151

дружелюбным. В какой-то момент даже показалось, что она подмигнула мне,

но это произошло так быстро, что отчетливо разглядеть, что именно
произошло, в тот момент не удалось.
Но зато, приглядевшись получше, я заметила вдалеке еще одну фигуру, это
был странный маленький человечек, похожий на гнома. Возможно, что он на
самом деле был гномом. У человечка почему – то были очень сутулые плечи,
и он постоянно, каким-то странным полукруглым движением, проводил
затылком вдоль воротника рубашки, что создавало двоякое впечатление: или
ему тесен воротник, от которого он с огромным бы желанием избавился, сняв
рубашку и вообще избегнув всех этих официальных обстоятельств,
принудивших его к ее ношению, или, опять же по причине слишком тесного
воротника, он таким образом пытался сгладить какую-то загадочную
неловкость ситуации, демонстрируя свою готовность хоть сию секунду
исчезнуть, оставив всех наедине друг с другом, если бы, вот незадача, его не
удерживала здесь противная рубашка, ворот которой, к тому же, пребольно
трет ему шею.
С тем же двойственным видом полувельможи – полушута он
поприветствовал кого-то в глубине, слегка наклонив голову в легком
полупоклоне и затем, также сутулясь и дергая шеей, отошел и примостился
на краешке деревянного стула с резьбой, неожиданно появившегося в углу.
Из глубины этого странного помещения показалась какая-то загадочная
процессия. Во главе процессии шел гигантский двухголовый исполин. На
высоко поднятых руках он нес огромную каменную глыбу величиной с
небольшую гору. От его шагов раздавался чудовищный грохот, и казалось,
что даже луна заплясала в небе, посмеиваясь лукавой усмешкой на широком
лице.
Вслед за гигантом важно вышагивали четыре бело-розовых поросенка,
передвигающихся почему-то на двух задних ногах, а двумя передними
бережно поддерживающих богато разукрашенные носилки, в которых
величественно восседал маленький лысый карлик с выпуклыми шарами
вместо глаз и какая-то темноволосая дама, по-видимому, королева.
Королевскую процессию завершали две крысы, угрожающе скалящие зубы,
как хорошо выдрессированные сторожевые псы, охраняющие хозяина.
Кортеж тем временем прибыл к заранее обусловленному рубежу, исполин
водрузил на землю глыбу, которая оказалась королевским троном, грохот при
этом стоял устрашающий. Поросята поставили палантин на землю, и один из
них, одетый, в отличие от других, в красные ситцевые трусики в белый
горошек, изогнувшись в подобострастном поклоне, помог королю и его
спутнице выйти из носилок и взобраться по специально выдолбленным
ступеням на вершину скалы, которая оказалась троном. Все
присутствующие, не переставая, кричали «Да здравствует король!», после
чего, видимо, осуществлялась слабая попытка выкрикнуть «Ура!», которое
никак не выходило, преобразовываясь в звук странного происхождения, то
ли «Мяу!», то ли «Хрю!», то ли еще что-то в этом роде.
 152

Король и темноволосая незнакомка, которая, видимо, все же не была

королевой, потому что «Да здравствует королева!» нигде не слышалось,
наконец, расселись на троне. Теперь можно было разглядеть ее лицо.
Приглядевшись, я с удивлением обнаружила, что загадочная спутница
короля не кто иная, как сама Алла, вот уж поистине, женщина – загадка!
Она сидела на троне рядом с уродливой, сморщенной карикатурой на
человека, в порыве необычайной важности надувшегося, как пузырь, и
выкатившего еще больше наружу свои шары – глаза. Это она сидела здесь, в
этом таинственном помещении, посреди странного сброда полу-людей, полу-
животных, для выражения своих эмоций издающих звериные выкрики, от
«хрю», если им очень весело, до «му-у-у», если у них от чего-то возникла
изжога.
Она сидела, скромно опустив глаза и лишь иногда пожимая толстую
волосатую пятерню «короля», лежащую у нее на коленях. Король – карлик
приготовился говорить речь. Для этого спешно на вершину глыбы, где он
сидел вместе с Аллой, притащили стол с установленным на нем микрофоном
огромных размеров.
- Дорогие мои подданные, - начал карлик, раздувшись от важности и
величия, переполнявших его и сейчас напоминающий огромный красный
помидор, - сегодня я собрал вас всех здесь, чтобы представить вам вашу
будущую королеву, несравненную Селену, которая соблаговолила ответить
согласием на мое в высшей степени смелое и нескромное (да-да, вы не
ослышались!) предложение стать моей женой. Сегодняшнюю ночь я
провозглашаю ночью веселья. Пейте шампанское и ешьте шоколад!
Объедайтесь и напивайтесь! В эту ночь ваш незабвенный, несравненный,
восхитительный король женится!
Женитесь и вы, мои верные вассалы. Все девушки, собирающиеся замуж,
сегодня получат от меня несомненное согласие и распоряжения о
дальнейшем поведении. Всем остальным искренне желаю найти себе пару
для женитьбы или замужества. Счастья вам всем и веселых забав!
После этого карлик поднял Аллу с ее кресла, сам забрался на стол с
микрофоном, потому что иначе он едва доставал ей до пояса, и страстный,
пламенный поцелуй его отвислыми слюнявыми губами скрепил этот обряд
бракосочетания.
Все собравшиеся, по-видимому, опять попытались прокричать «Ура!», но
вместо этого только нестройное хрюко-мяуканье раздалось несколько раз
подряд и затерялось в ясном полнолунном небе.
Откуда ни возьмись появились музыканты: бородатый козел,
передвигающийся на задних ногах, в передних у него была зажата скрипка;
милая, нежная, белоснежная овечка с кокетливым голубым бантиком в
роскошных кудрях позади левого ушка играла на арфе; серому, с синюшным
отливом волосатому кабану, курящему сигары не переставая, даже во время
выступления, было отведена роль ударника; а маленький грустный осел с
необычайно унылым выражением всей своей ослиной физиономии
 153

старательно вытягивал задорное соло на трубе, которое в сочетании с

беспросветной тоской, навеваемой всем его обликом, казалось каким-то
неуместным, даже непристойным фарсом.
«Да, весело, ничего не скажешь», - подумала я.
Изумрудная змейка, которая оказалась где-то совсем рядом, неожиданно
заговорила человеческим голосом:
- Правда, здорово? Тебе нравится?
Я не нашлась, что ответить, и решила тоже задать ей вопрос:
- Змейка, скажи, пожалуйста, а вот эта Селена, которая сейчас замуж за
короля выходит, кто она такая вообще?
- О, Селена… - змейка мечтательно повращала глазами вверх, - это такая фея,
которая только раз в сто лет рождается. А красавица какая!
- Да, красавица писаная, ничего не скажешь. А давно у них с королем роман
продолжается?
- Ха – ха – ха! – рассмеялась она. – Да кто же с королем романы крутит?
Вообще – то, крутят, конечно, но это так, по любви. А здесь другое, здесь –
свадьба, - и она многозначительно сфокусировала оба глаза в неподвижном
положении.
- Ничего не понимаю. Как это? Свадьба, но не любовь, любовь, но не
свадьба…
- Ну, как бы объяснить тебе получше… Селена – фея потомственная, у них
это по женской линии передается. Когда мать Селены была помоложе и не
замужем, король наш еще не был королем, он был наследным принцем. Так
вот, мать ее помогла нашему величеству на трон взойти, как – точно не знаю,
а взамен он обещался дочку ее, еще не родившуюся, ну, она была уверена,
что у нее обязательно родится девочка, в жены взять, чтобы королевой она
стала. И обязательство это они, - змейка перешла на шепот, - кровью
скрепили, насмерть, в общем. Не знаю, понятно я объяснила или не очень? –
она в задумчивости изогнула свое изящное тельце, излучая при этом
золотисто – изумрудное сияние.
В голове у меня почему – то прокручивалась снова и снова фраза «кровью
скрепили…» Что это значит, кровью скрепили? Это как маленькие дети
делают, из кончиков пальцев кровь выдавливают и на листе бумаги
смешивают, что это навсегда, значит, навечно? А при чем здесь «насмерть»?
До самой смерти? Или… - дальше мои мысли отказывались продвигаться, и
все начиналось сначала, по кругу.
Я не замечала уже, куда иду и где нахожусь. Неожиданно наткнулась на
что-то мягкое и душистое. Открыла глаза – прямо на меня смотрели кошачьи,
горящие глаза Аллы, а сама я находилась на вершине скалы, на которой
сидела она со своим уродцем – мужем, далеко – далеко внизу, как будто на
другой планете, резвились и дурачились странные существа, полу-свиньи,
полу-жеребята, полу-котята, полу-козлы… блеяние, мяуканье, хрюканье,
ржание раздавалось повсюду, отражаясь матовым бело-голубым небосводом
с хохочущей во весь свой широкий лик луной. Неожиданно все закружилось
 154

у меня перед глазами, я не удержалась на гребне скалы и полетела куда-то

далеко-далеко вниз, навстречу голубеющей земле.

Глава 35
Странное оранжевое сияние слепило глаза и обжигало до самой глубины
мозга. Я открыла глаза и тут же опять зажмурилась. Пронзительный
солнечный свет бесцеремонно прорывался сквозь белые оконные шторы и
обрызгивал горячими лучами все предметы, находившиеся в комнате. Не
открывая глаз, я попыталась приподнять немного голову, но тяжелая,
свинцовая боль, моментально возникшая, сделала эту попытку
неосуществимой. Полежав еще некоторое время в кровати и постепенно
осознавая, что все увиденное было лишь сном, я подумала, что, пожалуй, все-
таки надо бы заставить себя подняться с кровати, иначе потом это сделать
будет сложнее. Для этого я решила не приподнимать голову вначале, а лишь
перевернуться на живот, после чего стала ногами нащупывать находящиеся
где-то на полу туфли. Потом попробовала встать, но так, чтобы голова
продолжала находиться на подушке. Плавно, бережно, как грудного ребенка,
я осторожно оторвала, нет, отделила голову от ее мягкого пристанища и в
таком полусогнутом положении побрела в ванную комнату.
Как ни странно, но голова в подвешенном состоянии болела гораздо
меньше. В ванной я открыла холодную воду, подождала, пока она охладится,
и, набрав огромные пригоршни холодной воды, облила ею голову, лицо,
шею. Стало немного полегче, головная боль отпустила и лишь изредка
давала о себе знать резкими, жгучими, но, к счастью, короткими сигналами.
Я прилегла снова, в надежде, что, если находиться в горизонтальном
положении, то она быстрее пройдет. Кажется, действительно помогло. Но
только-только я начала засыпать, как вдруг кто-то позвал меня по имени. Я
открыла глаза сразу, как будто ждала этого. Передо мной, извиваясь и
излучая золотисто – изумрудное сияние, покачивалась, как ни в чем ни
бывало, изумрудная змейка с горделиво поднятой чешуйчатой головой и
шарообразными глазами.
- Ой! – вырвалось у меня невольно, и я замолчала, любуясь переливами
изумрудного сияния ее перламутровых чешуек.
- Здравствуй, Таня, - прошелестела она в ореоле золотистого света.
- Здравствуй! – ответила я машинально, с трудом осознавая, с кем это я,
собственно говоря, разговариваю.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила змейка.
«Странно, почему она спрашивает?» - удивилась я про себя, а вслух сказала:
- Да как тебе сказать… в общем, так себе. А почему ты спрашиваешь?
- Ну как же, шутка ли упасть вниз головой с королевского трона, там же
метров тридцать в высоту точно будет.
- Как же я не умерла?
- Вот и я удивляюсь, ведь ты же нормальная, обычная, по всем правилам
погибнуть должна была. Хотя… знаешь, что мне кажется?
 155

- Что?
- Что ты королеве Селене очень понравилась. Она на тебя так смотрела, так
смотрела, когда ты на трон взобралась. А когда вниз летела – что-то такое
кинула она тебе вслед и заклинание какое-то выкрикнула, спасти тебя,
может, хотела?
Я собиралась ответить, но хаос овладел моими мыслями. Единственное, что
было понятно – это то, что непонятно решительно все, начиная с нашего с
Ленкой похода за грибами и кончая появлением странного животного и всех
остальных персонажей моего странного видения, которое почему-то никак не
проходило, обрастало все новыми подробностями и не желало, судя по
всему, бесследно исчезать из моей жизни.
Запутавшись, я в замешательстве смотрела на мою новую знакомую, не
зная, что сказать. Она, видимо, это поняла, потому что молча перелезла через
окно, непонятно, каким образом оказавшееся открытым и, еще сидя на
подоконнике, сказала:
- Мне кажется, ты не совсем оправилась после падения. В общем, спи,
набирайся сил, потом поговорим.
И окно с шумом захлопнулось.

Глава 36
27 августа 2007
Наступило очередное утро моего заключения. Проснувшись, с удивлением
обнаружила на столе чашку уже слегка остывшего кофе и несколько
бутербродов с сыром и колбасой. Видимо, тем, кто держит меня здесь
взаперти, пока я нужна живой; по крайней мере, голодом они меня морить,
кажется, не собираются.
С удовольствием позавтракала, с наслаждением запивая бутерброды
теплым кофе, показавшимся мне самым вкусным из всех, которые я когда-
либо пила в своей жизни. Позавтракав, решила принять душ и, зайдя в
ванную комнату, заперла за собой дверь. Уже вытираясь, услышала звук
открывающейся двери, быстро оделась, замотала волосы полотенцем и
вышла из ванной, заинтригованная тем, кого я сейчас увижу.
Но, к моему великому разочарованию, в комнате никого не было. Не было
и подноса на столе. Видимо, я услышала звук не открывающейся, а
закрывающейся двери, кто-то вошел и убрал мой поднос. Скорее всего, кто-
то из прислуги, приставленной следить за мной. Интересно, где же я все-таки
нахожусь, кто хозяин этого дома, не Володя же, хотя… кто его знает, может,
и Володя. После всего, что мне довелось пережить в последнее время, я уже
ничему не удивляюсь, потому что, как оказалось, в жизни нашей может
произойти все, что угодно, и только Богу известно, что случится в
следующее мгновение бытия.
Углубившись в философские измышления, я рассеянно рассматривала
потолок, окрашенный в белый цвет. Странное черное пятно в углу около
окна привлекло мое внимание. Приглядевшись повнимательнее, я поняла,
что это никакое не пятно, а видеокамера, вмонтированная в потолок на
 156

уровне оконного карниза. Конечно, этого следовало ожидать, но все равно

неприятно находиться постоянно под чьим-то неусыпным взором, причем
совершенно неизвестно, чьим.
Этот Володя, должно быть, тот еще кадр, который, помимо всего прочего,
каким-то странным образом появляется совершенно неожиданно, после чего
происходят кардинальные изменения в моей судьбе, и потом также
непонятно исчезает неизвестно куда. Человек – загадка, одним словом. На
кого он работает, интересно? Как бы мне это выяснить? В любом случае,
сидя в этой комнате, взаперти, - никак. Единственное, что остается, это
сидеть и ждать, пока не произойдет что-то, что поможет пролить хоть
капельку света на всю эту темную историю.
Я устала от собственных мыслей, устала от постоянного нахождения в
чужих помещениях и чужих кроватях. Надо покончить с этим раз и навсегда.
В конце концов, кто дал им право так свободно распоряжаться чужой
жизнью, даже если это жизнь такого слабого и безвольного существа, как я?
Я же человек, в конце концов. Свободный, законопослушный гражданин,
вернее, гражданка.
Вот сейчас, если я увижу кого-нибудь из них, я с ним поговорю, кто бы это
ни был, я все расставлю по своим местам, терпению моему пришел конец! С
этими благими намерениями, которые, в общем, общеизвестно куда ведут, я
села за стол, ожидая, когда откроется дверь и войдет хоть кто-нибудь,
неважно, пусть войдет кто угодно, все равно, кто.
Сидела я так довольно долго, но никто не приходил. Видимо, те, кто
наблюдали за мной через камеру, ждали, пока я засну, в общем, пока не
приду в бессознательное состояние, которое, впрочем, не замедлило
наступить. Я честно пыталась бороться с сонливостью, напрягая последние
остатки воли, голова упорно стремилась прилечь на подушку, от которой я ее
отрывала мужественными усилиями. Но, видимо, усталость и слабость все-
таки победили, и я опять забылась беспокойным, тревожным сном, которому
суждено было дать разгадку многим таинственным событиям, происходящим
со мной в последнее время.

Глава 37
На этот раз мне приснилась Алла. Как будто все, что я видела в прошлый
раз, было не во сне, а по-настоящему. Она сидела на горе-троне вместе со
своим пучеглазым карликом. Меня она усадила слева от себя, на небольшой
скамеечке – приступочке, на которую положили сверху бархатную
подушечку. Мы почти не разговаривали, наблюдая за беснованием
ликующей толпы. Неожиданно Алла прервала свое молчание:
- Скажи, Таня, - начала она своим мягким, хорошо поставленным контральто,
- Леша рассказывал тебе о своей несчастной любви в Афганистане и о своей
ненависти к Кириллу Кириллычу, которого он считает виновным в ее
смерти?
Я молча кивнула головой, шокированная ее познаниями о Лешиной личной
жизни.
 157

- Так вот, - продолжила она, удовлетворенная, видимо, тем, что Леша

посвятил меня в тайны своих душевных переживаний, - Леша парень
хороший, я, в общем, неплохо к нему отношусь. Но что касается вот этого
вопроса, то есть смерти Гульпашты и виновности Кирилла Кириллыча в этой
смерти, здесь Леша очень заблуждается и, если увидишь его когда-нибудь,
скажи ему об этом, пожалуйста.
- Сказать Леше об этом? – машинально переспросила я, запутавшись
окончательно во всем происходящем и не зная, что говорить и надо ли
вообще что-то говорить.
- Ну да, конечно, скажи ему об этом. Скажи, чтобы он не держал зла на
Кирилла Кириллыча, потому что Кирилл Кириллыч не виноват в ее смерти.
- Как же? – я искренне удивилась. – Ведь он сам видел…
- Видел что? – спокойно возразила мне она. – Он видел, что к Кириллу
Кириллычу привели какую-то женщину, закутанную так, что даже нельзя
было понять, молодая она или старая, ведь так?
Я опять согласно кивнула головой.
- Потом, Леша видел, как они, Кирилл Кириллыч то есть, вместе с Петром
Семеновичем, шли с этой женщиной в баню, так?
Я кивнула.
- Ему показалось, что они еще тащили насильно ее, правда?
Я согласилась, опять кивнув, и подумала, что, пожалуй, кивков моих стало
уж слишком много, наверное, не стоит так легко со всем соглашаться, и
попыталась слабо возразить.
- Но он же это все видел сам, из окна казармы, какой смысл ему что-то
придумывать?
- Танюша, он ничего не придумывал, он действительно видел из окна что-то,
что потом удивительным образом совпало со смертью Гульпашты, которая
действительно утонула в реке. Но это не было самоубийство!
- Как? – охнула я. – Но тогда получается, что ее… убили?
- Ни то и ни другое, - спокойно ответила она. – Гульпашта утонула.
Захлебнулась, - она повернулась и посмотрела на меня в упор. Видимо, я
была в большом изумлении и замешательстве, потому что после небольшой
паузы она стала подробно объяснять мне, что именно произошло тогда,
много лет назад.
- Таня, я говорила тебе, что родилась в многодетной семье в Таджикистане?
Я опять кивнула головой, потому что больше мне ничего не оставалось
делать.
- И что я была старшей в семье? – продолжила она.
Я промолчала в знак согласия.
- Отец мой ушел из семьи и женился на молодой туркменке, которая родила
ему четверых детей: двух дочерей и двух сыновей. Одной из этих дочерей и
была Гульпашта, старшенькая.
Я в изумлении смотрела на нее, находясь почти в шоковом состоянии,
молча вращая широко раскрытыми от удивления глазами.
 158

- Отец мой, как ты поняла, особой разборчивостью в средствах не отличался,

как и не отличался повышенной нравственностью. В общем, каким-то
образом он познакомился с Хабибуллой, будущим мужем Гульпашты, они
жили тогда в Туркменистане, в городе на границе с Афганистаном, не
помню, как он назывался, и, недолго думая, он сосватал Гульпашту за этого
старика. Конечно, афганец этот не был стариком в привычном смысле слова,
но по сравнению с пятнадцатилетней Гульпаштой пятидесятилетний
Хабибулла был настоящим стариком.
Я опять согласно кивнула, чистосердечно признавая ее правоту в этом
вопросе.
- Мне это все известно, - сказала она, как будто отвечая на мой мысленный
вопрос, - потому что я общалась с Гульпаштой. Можно сказать, мы с ней
дружили, единственной из всех детей от второго брака моего отца.
Я молчала, пытаясь осознать весь смысл того, что говорила мне Алла. Она,
видимо, поняла мое состояние, потому что замолчала на какое-то время и
молча смотрела на толпу, веселящуюся внизу. Потом продолжила свой
рассказ:
- Гульпашта, как ты поняла, не была похожа на обычных афганских женщин,
- она выросла в другой стране, и ей было невыносимо жить в доме
Хабибуллы, где она к тому же была младшей и не особенно любимой
четвертой женой старикана. Но, как она говорила мне, так получилось, что
ни одна из жен Хабибуллы не родила ему потомков. Неясно, какие и у кого
там были проблемы, но детей в доме не было, и Хабибулла очень надеялся,
что юная Гульпашта родит ему ребенка.
Да, он действительно подарил Кириллу Кириллычу одну из своих жен, но
не Гульпашту, я это знаю совершенно точно, потому что незадолго до своей
трагической смерти она написала мне письмо, которое я получила много
дней спустя. В этом письме она мне рассказала обо всем, даже об
отношениях с молодым российским солдатом по имени Алексей, о дружбе
Хабибуллы с Кириллом Кириллычем и о том, что их в доме теперь осталось
три жены, потому что одну из жен, Зульфию, Хабибулла подарил в знак
верности и дружбы командиру роты, в которой служил Алексей. Она была
шокирована поступком Хабибуллы и не могла понять, как что-то подобное
вообще может произойти. На этой женщине, Зульфие, кстати, потом женился
Петр Семенович, она сейчас и унаследовала все его гигантское состояние.
Детей вот только она ему не родила, но у него остался сын Борис от первого
брака. Правда, после его женитьбы на Зульфие они практически не общались.
Я не знаю, как и почему погибла Гульпашта, но это не было
самоубийством. Ее письмо было таким счастливым, каждая строчка в нем
дышала тихой, светлой радостью, она только начинала жить, любить, только
– только стала понимать, что значит любить и быть любимой и какое это
счастье, когда на твое чувство тебе отвечают взаимностью. Мне тоже
посчастливилось испытать такое чувство, правда, мое счастье длилось
 159

недолго… - она замолчала в задумчивости, глядя вдаль на вершины гор,

темнеющих бесформенной грудой на фоне ночного неба.
- Но если… - неуверенно сказала я, - это не было самоубийство, то
получается, что… Гульпашту убили?
Алла ответила не сразу, что-то напряженно обдумывая:
- Таня, я не знаю, что произошло. Для меня это было сильным потрясением,
от которого я, кажется, так и не смогла оправиться. Возможно, я еще и
потому так сильно симпатизирую Леше, что нас с ним связывает большое
чувство любви к этой солнечной девочке, мало прожившей, но оставившей
такой глубокий след в наших сердцах. Неправда, что время лечит, рана эта до
сих пор кровоточит каждый раз как я о ней думаю, вспоминаю ее улыбку, ее
живые черные глаза, слегка прищуренные под черными стрелками бровей,
весь ее нежный, гибкий облик. До того, как она вышла замуж, я часто
приезжала к ним в город, забирала у отца жалкие гроши, которые суд
определил ему выплачивать нам в качестве алиментов, и навещала
Гульпашту, с остальными его детьми, я говорила тебе, у меня отношения не
сложились.
Вот так было дело, Таня, в том далеком прошлом. Хотя, если подумать, все
каким-то образом связано между собой и все, что происходит с нами сейчас,
имеет самое прямое отношение к событиям тех лет. Тогда, в далеких
восьмидесятых, у бабочки оторвали крыло и с тех пор она все пробует летать
с одним крылом, но у нее плохо получается, и это логично, жизнь наша идет
строго в соответствии с законами физики, любое действие рождает
противодействие такой же силы… - она опять замолчала.
- Алла, а ты знаешь, кто стрелял в тебя? - почему – то спросила я у нее, хотя,
казалось, если бы она действительно это знала, то Кирилл Кириллыч уже
поднял бы на уши всю районную милицию.
Поэтому я искренне удивилась, когда услышала ее ответ:
- Знаю, конечно, знаю, - и, увидев мою реакцию, (у меня, наверное, был
совершенно глупый, шокированный вид), она добавила. - Но я никогда
никому об этом не скажу, и ты, пожалуйста, дай мне слово, что разговор наш
останется строго между нами.
Мне ничего не оставалось, как только согласно кивнуть, после чего она
продолжила:
- Стрелял в меня человек, которого я люблю больше самой жизни, я его
просто боготворю. Ты, я думаю, догадалась, о ком идет речь?
Я молча смотрела на нее, еще не осознав до конца всю чудовищность того,
что она мне говорила. Видимо, вид у меня был соответствующий, потому
что, взглянув на меня, Алла не смогла удержаться от улыбки. Я продолжала
молчать, пытаясь понять все, что я только что услышала.
- Я тебе расскажу потом, почему он пошел на это. Возможно, у него
действительно не было выхода.
 160

О чем это она? О каком таком выходе? Да о чем вообще идет речь, неужели
уже все смешалось в этой жизни в один пестрый, запутанный клубок,
кишащий змеями?
Она по-своему истолковала мой взгляд:
- Наверное, ты в растерянности от всего, что происходит сейчас в связи со
смертью твоего отца. Пожалуй, окажись я на твоем месте, я была бы в таком
же положении. Особенно когда многого не знаешь, и нужно домысливать и
догадываться о том, что же произошло на самом деле.
Уже ничему не удивляясь, я молча слушала все, что она мне говорила. Алла
между тем продолжала:
- Я собиралась рассказать тебе об этом еще тогда, во время нашей конной
прогулки. Но не успела, увлеклась собственными воспоминаниями. Думала,
что у нас будет возможность поговорить об этом, но, как видишь, я
ошиблась. Все пошло не так, как мы думали. Человек предполагает, а Бог
располагает, вот тебе доказательство народной мудрости.
Помолчав немного, она продолжила свой монолог, потому что диалогом наш
разговор назвать нельзя было ни в каком случае:
- Помнишь, Таня, - сказала она, - я рассказывала тебе о своей работе в газете?
Еще бы я не помнила, она, кажется, только об этом мне и рассказывала. И
еще о своих отношениях с Костей, но это, видимо, в качестве бесплатного
приложения. Я промолчала, но моего молчания, как оказалось, ей было
достаточно.
- Помнишь, Таня, - продолжила она, и видно было, что говорит она очень
осторожно, тщательно выбирая каждое слово, - я говорила о владельце
газеты, итальянском коммунисте Роберте, у которого была дочь от
гражданского брака с одной его бывшей однокурсницей?
Я еще не совсем понимала, куда она клонит, но старалась не пропустить ни
слова из ее рассказа.
- Работодателя моего действительно звали Роберт, потому что он
предпочитал, чтобы мы все называли его так, это был, так скажем,
литературный псевдоним. Но настоящее имя его было Микель или же по-
русски Михаил. Впоследствии, когда он распрощался со своим
романтическим журналистским прошлым и стал успешным
предпринимателем, его все звали только так, да и сам он уже никогда не
вспоминал, что когда – то его звали Робертом и что он представлялся только
под этим именем, то есть своим литературно – журналистским псевдонимом.
Постепенно до меня начал доходить смысл того, о чем она говорила. То
есть, получается, что тот самый романтик – коммунист, со склонностью к
разного рода авантюрам и слегка скуповатый и хитроватый, судя по рассказу
Аллы, и есть мой отец? Или нет?
Я посмотрела на нее, собираясь спросить, правильно ли я все поняла, но
вопрос так и остался где-то в воздухе, уже, казалось, вылетевший у меня изо
рта, но не долетевший до Аллы и вынужденный отправиться в свободный
 161

полет, потому что я каким-то образом вдруг полетела вниз головой с трона.
Летела я довольно долго, пока не приземлилась на что-то мягкое и теплое.

Глава 38
- Таня, Таня, проснись, ну же, давай, просыпайся, - кто-то настойчиво
раскачивал меня, пытаясь, видимо, таким образом привести в чувство.
Я открыла глаза и увидела Владимира. Вернее, его широко раскрытые
глаза, что уже было странно само по себе, потому что они у него всегда
сощурены, и заглянуть в них, чтобы понять, что там скрывается, обычно
практически невозможно. Он явно взволнован и даже, кажется, напуган.
Увидев, что я очнулась и пришла в себя, он с облегчением вздохнул, и глаза
его опять приобрели свою обычную прищуренную форму, в какой они и
пребывают практически постоянно.
- Уф, Таня, ну и напугала ты меня, - сказал он, отходя от кровати и
усаживаясь на стул возле окна.
Я молча, в недоумении, смотрела на него:
- Напугала? Но… чем?
Он как – то странно взглянул на меня, - видимо, мысль, что я, возможно,
действительно не имею ни малейшего понятия о том, что могло так напугать
его, только пришла ему в голову, и это означало, что надо срочно как – то
объяснять мне причину своего испуга. Все эти оттенки мыслительного
процесса молниеносно промелькнули в его глазах – щелочках, разбрызгивая
лучики света.
- Ну как же ты… чем… ты представляешь себе, сколько ты сейчас спала?
- Не знаю… часа два?
- Два то два, но не часа, а дня! – ответил он, выделяя голосом слово дня, но,
видимо, решив, что ничего больше этого мне знать не полагается.
- Дня? – вяло удивилась я. – Странно, мне показалось, что сон мой длился
совсем недолго.
- Сон? Ты видела сон? – искренне удивился он, и я подумала, что это
удивление, пожалуй, единственное, что может выдать его, если он
действительно каким-то образом опять умудрился дать мне снотворное, хотя,
в общем, сделать это было, наверное, довольно легко, он мог, к примеру,
подмешать его мне в кофе, и я, вместо того чтобы проснуться, опять заснула.
Удивляться здесь вообще нечему, это происходит далеко не в первый раз.
Непонятно только, зачем им надо усыплять меня, я же здесь, взаперти,
убежать невозможно. Или возможно? Тоскливо обвела взглядом помещение,
в котором находилась. Белые крашеные стены, как в больнице, белые шторы.
Опять же, странно было бы, если кому – то удалось улизнуть от их
пристального наблюдения и убежать отсюда. Хотя… кто знает, может, я буду
первой, кому это удастся. И я мечтательно закрыла глаза, представляя себе,
какой будет вид у Владимира, когда он однажды зайдет в комнату и
обнаружит, что птичка, то есть я, улетела, вернее, убежала.
От этих сладостных мыслей меня пробудил стук двери. «Ушел», - подумала
я и открыла глаза, но, к своему глубокому удивлению, обнаружила в комнате
 162

еще одного знакомого персонажа, того самого возлюбленного Аллой

Костика, я лично видела его в первый раз, но сразу узнала, по фотографиям,
которые мне показывал Володя и по рассказам очевидцев, которым
«посчастливилось» с ним познакомиться.
Возможно, из-за того, что я была о нем много наслышана и у меня уже
сформировалось свое мнение, причем скорее отрицательное, чем
положительное, вживую он мне совершенно не понравился. Я смотрела,
честно пытаясь найти в нем хоть что-то, что могло привлечь и влюбить в
себя такую женщину, как Алла. Но ничего не находила, вообще ничего. О
вкусах, как говорится, не спорят, но все же… Черные волосы его, от
природы, как видно, сильно вьющиеся, как пружинки, были коротко
подстрижены, но даже такие короткие они каким-то образом умудрялись
продолжать виться. При этом они слегка лоснились на свету, и я подумала,
что, возможно, он их чем-то смазывает, для чего только, непонятно, - может,
чтобы выпрямить или пригладить?
Нос у него был слегка вздернутый, но как-то неприятно вздернутый, с
широкими обнаженными ноздрями. Верхняя губа тоже вздернута, из-за чего
из-под нее все время выступало несколько не слишком ровных и не слишком
белых зубов. Глаза небольшие, круглые и тоже черные, которые будто
впивались во что-то или в кого-то, как гвоздики, когда он куда-то или на
кого-то смотрел, и я некоторое время не могла прийти в себя после его
взгляда, мимолетно брошенного на меня из-за плеча. Слегка небрит, вообще
во всем его облике присутствовала какая-то небрежность, неряшливость, мне
даже показалось, что рубашка на нем грязная, весь он был какой-то помятый
и поношенный.
Возможно, когда Алла его в первый раз увидела, он был другим, молодым,
жизнерадостным, полным сил и здоровья. Но сейчас передо мной находился
уставший от жизни, потрепанный человек без надежды, без желаний, без
чувств.
«Как зомби», - подумала я, но вслух ничего не сказала, продолжая молча
смотреть на них обоих, ожидая, что же за всем этим последует. Они тоже
молчали, видимо, не зная, с чего начать. Наконец, Костя заговорил первым:
- Здравствуй, - и протянул мне руку, которую я не пожала, молча продолжая
смотреть на него и ожидая, что будет дальше. Он подождал немного и убрал
свою руку в карман, который, как мне показалось, был слишком
оттопыренным, возможно, у него там лежал пистолет или что-то подобное,
уж очень объемно он у него топорщился.
Володя поспешил вмешаться в наше противостояние, изображая
заботливую хозяйку:
- Ну, что же мы все стоим, давайте, присядем, поговорим, все обсудим.
«Интересно, что они собрались со мной обсуждать?» – подумала я, послушно
присаживаясь на краешек кровати. Костя сел на стул, а Володя - в кресло,
места хватило всем.
Они помолчали какое-то время, потом опять заговорил Костя:
 163

- Ты понимаешь, наверное, что положение, в котором находишься,

выигрышным назвать нельзя никак?
Я молчала, смотрела на него в упор и ничего не отвечала.
- Таня, Костя имеет в виду, что, вот, ты очень ослаблена и не совсем хорошо
ориентируешься во всем, что сейчас происходит вокруг, - опять вмешался
Володя.
Я перевела взгляд на него:
- Да? А что происходит вокруг?
- Вот мы сейчас и пытаемся тебе об этом рассказать.
- Ну, давайте, рассказывайте уже, а не занимайтесь оценкой моего
положения, - сказала я, усаживаясь поудобнее на кровати и пристраивая под
спину подушку, чтобы было удобнее сидеть.
- Понимаешь, Таня, - сказал Володя, - после нашей с тобой последней
встречи… помнишь, у меня дома?
Я молча кивнула, решив не сообщать ему, что у нас была еще одна или,
возможно, еще несколько встреч, о которых я тоже знаю, хотя ему
неизвестно, что я о них знаю. Это когда он думал, что я без сознания, и
пришел вколоть мне очередную дозу снотворного. Ладно, скажу ему об этом
в другой раз, пусть пока пребывает в покое сладостного неведения.
- Ну вот, после нашей встречи в твоей жизни произошли важные события, о
которых ты, возможно, даже не догадываешься, но которые уже кардинально
изменили твою жизнь.
«Да уж, - подумала я, - кардинальнее не бывает, переезжаю из одного места
заключения в другое, и никто толком ничего не говорит, все вокруг да около
и ничего конкретного».
- Правда? – сказала я, изображая полнейшее удивление и изумление,
граничащие с идиотизмом.
- Скажи, Таня, что тебе известно о твоем отце? Ты его хорошо знаешь?
Насколько мне известно, он с вами не жил.
- Да, не жил… - согласилась я и добавила, - но часто нас навещал.
Они переглянулись между собой, но ничего не сказали. Конечно, они
наверняка располагали совсем другой информацией.
- А давно ты с ним в последний раз виделась? – осторожно спросил Володя.
- Да вот, перед самым моим отъездом на дачу, он довез меня до электрички, -
бодро врала я.
Они опять недоуменно переглянулись, после чего в разговор вступил
Костя.
- Понимаешь, подруга, тут такое дело… - начал он, но, в отличие от
дипломатичного друга, у него, видимо, не было достаточного запаса
терпения, чтобы постепенно подготовить меня, как полагается, к сообщению
об утрате, поэтому он выложил все сразу и начистоту, невзирая на лица, –в
общем, нет у тебя больше отца, убили его. А завещание оформлено на тебя.
- Как убили?! – совершенно искренне ужаснулась я, и глаза мои невольно
наполнились слезами. Наверняка, со стороны такая реакция выглядела на
 164

редкость правдоподобно, потому что они оба сразу бросились меня

успокаивать. Володя достал откуда-то небольшую бутылку подарочной
водки и налил мне в чашку из-под кофе, ополоснув ее перед этим водой в
ванной комнате.
Я выпила залпом полчашки водки и почувствовала облегчение, ненадолго,
конечно, но все-таки на какое-то время стало легче дышать.
- Таня, - сказал Володя, полуобняв меня за плечи и слегка покачивая, как
будто убаюкивая, - о том, что ты здесь находишься, не знает никто, кроме
меня, Кости и Леши. Понимаешь?
Я послушно кивнула головой, хотя на самом деле не понимала абсолютно
ничего.
- То есть мы похитили тебя для твоего же блага, - добавил Костя, и я впервые
посмотрела на него без неприязни, возможно, благодаря выпитому
количеству спиртного.
- Тебе нельзя показываться на люди, понимаешь? – сказал Володя и, отвечая
на мой немой вопрос, добавил. – Не могу сообщить тебе сейчас все
подробности происходящего, но, поверь мне, здесь ты в полной
безопасности. Отец твой оставил тебе все свое многомиллионное состояние,
но любая твоя попытка законно оформить права на наследство может
привести к твоей гибели. Поэтому мы решили, вернее, это была Лешина
просьба, он попросил нас помочь тебе оформить все необходимые
формальности здесь, а не в офисе нотариуса твоего отца.
- Здесь? – удивилась я, и тревожное предчувствие закралось мне в душу. – Но
как же здесь? А если он не захочет ехать? И потом, Володя, а где сам Леша?
Почему он не с вами? Попроси его прийти, я очень хочу его видеть.
- Хорошо, хорошо, не волнуйся, - стал успокаивать меня Володя, а Костя
нервно зашагал по комнате, - мы все уладим. Конечно, Леша придет. Он
вообще порывался прийти, но у него накопилась куча дел, которые
неотложно надо было решать. Сейчас, вот, я при тебе ему позвоню и
попрошу приехать.
И он стал набирать какой-то номер. Странно, но я даже не знала Лешин
номер телефона, поэтому не имела никакой возможности проверить, куда
именно он звонил. Он поговорил при мне, называя своего собеседника
Лешей, но мне почему-то не верилось, что это действительно был он.
Я не сомневалась, что если они действительно держали меня здесь с ведома
и согласия Леши, то он бы уже давно был здесь со мной. Нас с ним связывало
что-то, идущее из далекого прошлого, настолько далекого, что тогда,
возможно, нас еще не было на свете, а вся жизнь, моя, во всяком случае,
развивалась так, чтобы подвести меня к этой встрече именно в том
состоянии, в каком я была тогда, когда мы с Ленкой в первый раз посетили
его дачу. И после этой встречи, я знала, уже ничего не будет таким, как
прежде, потому что прежде всего я буду другой, я буду уже не одна, а с ним
вдвоем.
 165

Все эти мысли мигом пронеслись у меня в голове, и через мгновение я уже
четко знала, что мне делать и как действовать, а поэтому, слегка
приободрившись и выпив для храбрости еще немного водки, сказала:
- Все это здорово, что вы мне сейчас говорите, ребята. Но дело все в том, что
вы, скорее всего, ошиблись. Я не та, кто вам нужна.
И, получив неописуемое удовольствие от их вытянувшихся в искреннем
удивлении лиц, добавила:
- У отца моего была еще одна дочь, от другой женщины, не моей мамы. Об
этом мало кто знает, но мне это сказал он сам. Ее зовут так же, как меня, но у
нее его фамилия и отчество. Вот ей – то он, - я сделала еще одну паузу и с
удовольствием еще раз на них посмотрела, - и оставил все свои миллионы.
Так что вы, скорее всего, ошиблись адресом, так и передайте Леше.
Их удивление, кажется, было настолько велико, что на какое-то, довольно
продолжительное время, в комнате воцарилась тишина. Каждый из нас,
похоже, о чем-то думал и наверняка об одном и том же, но по-разному. Я
была ужасно довольна, что смогла ввести их, хотя бы ненадолго, в это слегка
смятенное, слегка смущенное состояние людей, у которых вдруг неожиданно
рушатся все заранее разработанные и тщательно продуманные планы.
Володя, пожалуй, уже обдумывал, каким образом ему добраться до этой
другой, неведомой Тани, которая и есть законная наследница моего отца. А
вот Костя… я незаметно бросила на него мимолетный взгляд, и мне стало
страшно. Он, не отрываясь, смотрел на меня своими глазками – буравчиками,
и ничего хорошего в его взгляде не было. Это был взгляд разъяренного
животного, быка, перед которым отчаянный тореадор размахивал красным
бархатным плащом. И этим плащом была я.

Глава 39
«Кажется, я переборщила…», - только и успела мелькнуть в моей слегка
замутненной голове мимолетная мысль, как тяжелый удар чем-то невероятно
твердым и колючим оглушил меня, и я провалилась во тьму.
Там, куда я провалилась, было очень темно, невероятно темно. Но через
некоторое время глаза привыкли к темноте, и я неожиданно увидела вдалеке
своего отца. Он улыбался и шел мне навстречу, широко раскрыв руки, как
будто заранее готовясь изо всех сил обнять меня. Но почему-то не дошел,
остановился в нескольких метрах и молча смотрел на меня, улыбаясь.
- Папа! – закричала я. – Папа, родной, иди же ко мне, я по тебе скучаю, мне
тебя ужасно не хватало, всегда не хватало. Иди сюда, пожалуйста!
- Нет, моя любимая, моя дорогая дочурка. Время еще не пришло. Мне к тебе
нельзя, а тебе ко мне еще рано, еще очень рано. Живи, родная, и помни, что
папа твой очень тебя любит. Никогда не забывай об этом.
- Папа! - закричала я в отчаянии, видя, что он развернулся, собираясь
уходить.
- Что? – спросил он.
 166

- Папа, что мне делать, помоги, подскажи! Мне кажется, я увязла в каком-то
болоте и никак не могу из него выбраться.
- Болото, Таня, у тебя в душе, - сказал он после небольшой паузы. – Во всех
твоих проблемах виновата только ты сама, и никто другой. Разберись с
собой, и все решится без посторонней помощи, поверь мне, своему папе.
И, повернувшись, он стал медленно удаляться. А мне ничего не оставалось,
как поверить.
Неожиданно передо мной как будто опустился экран, и я увидела себя
маленькой, совсем маленькой, где-то около годика, старательно
повторяющей детские стишки за мамой: «Ах ты гя, ах ты гря, …мытый по-о-
сенок», - только и получается у меня выговорить, но мама почему-то в
восторге, она обнимает и целует меня, и хвалит.
Вот я в детском лагере на море, мне здесь уже лет семь, наверное. У меня и
ухажер, оказывается, уже был тогда. Мы гуляем с ним в сумерках и что-то
напряженно ищем в траве. Я томно кокетничаю и жалуюсь на головную боль.
А здесь уже школа, класс шестой, наверное. Неожиданно острая боль
пронзает мой затылок и одновременно на экране появляется отвратительная
сцена ссоры между мной и моим дедом, который тогда жил вместе с нами.
Мамы не было, кажется, она уезжала в командировку. Дедушка очень
разозлился и грубо обозвал меня, хотя я, конечно, это заслужила. А я… мне
становится невыносимо стыдно, этот стыд жгучей волной обжигает все мои
внутренности… я ухожу в мамину комнату, плачу…. и вслух желаю деду
смерти. Смотрю на экран и понимаю, что так плохо мне не было еще никогда
в жизни. Мне по-настоящему плохо, внутри бушует обжигающее пламя, от
которого нельзя ни скрыться, ни убежать, ни обойти. Потому что
невозможно убежать от самого себя. Я помню, что потом через некоторое
время дедушка мой действительно умер от инсульта. Если бы можно было
повернуть время назад и все исправить. Но это невозможно, и я, рыдая,
прошу прощения у деда, у Бога, у своей бедной несчастной совести, я прошу
их простить меня, потому что сама себя я простить не могу и никогда не
прощу.
А вот моя первая любовь, в восьмом классе. Оба абсолютно несмелые и
стеснительные, робко бросаем друг дружке горящие взгляды. Потом на
очередной классной вечеринке я все-таки решаюсь пригласить его на танец, и
мы с ним танцуем молча, в полумраке, в классе со сдвинутыми к окну
партами и перевернутыми стульями. Он несмело обнимает меня за талию, я
вся дрожу, как в ознобе, мелкой дрожью влюбленной школьницы. Как давно
это все было, а воспоминания такие яркие, как будто все произошло только
вчера. Мы с этим мальчиком так и не стали встречаться. Встреча наша
произошла спустя несколько лет, мы отмечали очередную годовщину
окончания школы. Я помню, как мы с ним набросились друг на друга, хотя,
казалось бы, у обоих были тогда постоянные и стабильные отношения, у
меня точно были, но после этого эпизода мы как раз и расстались. А он
рассказывал о какой-то своей хорошей знакомой, у которой часто бывает и
 167

иногда выгуливает ее питбуля. После этой пламенной ночи нашей любви мы

с ним больше никогда не виделись. Странно, конечно, но, видимо, так все
должно было сложиться. А может, и не должно было, но сложилось.
Возможно, что если бы все получилось по-другому, то и жизнь моя сейчас
была бы другой. Но какой, - я этого, конечно, уже никогда не узнаю.
Вся моя жизнь сейчас проносилась передо мной пестрым калейдоскопом
ярких картин. Давно забытые события оживали на экране, пробуждая
забытые чувства и нарушая привычный ход времени, как будто время
вывернули наизнанку, и сейчас я видела его внутреннюю потаенную и очень
интимную сторону. Эта сторона сейчас касалась меня непосредственно, это
была изнанка моей уже прожитой жизни, изнанка, в которую я, возможно, в
других обстоятельствах предпочла бы вообще не заглядывать. Но
обстоятельства сложились так, что мне пришлось это сделать.
На экране, светящемся передо мной, была моя душа, вывернутая
наизнанку, увеличенная в несколько десятков раз, зрелище это было не из
легких. Смутные, почти непристойные сцены наших студенческих тусовок
лентой кинематографа пронеслись у меня перед глазами, мелькнули быстро,
как лесной пейзаж за окнами скорого поезда. Но одновременно я вдруг
почувствовала странное облегчение, какую-то почти воздушную легкость во
всем теле. Откуда-то издалека вдруг послышался удар колокола и красочная
багряно – золотая картина пасхального Богослужения развернулась во весь
экран передо мной. Священники в белых праздничных одеяниях на фоне
ночного неба, с хоругвями в руках. «Христос Воскресе!» - кричат они, и в
этот момент зажигается множество маленьких огоньков повсюду. Огоньков
этих все больше и больше, как ночные светлячки, они ярко горят в бархатном
сумраке ночи, и постепенно начинают проступать лица, и я понимаю, что
огоньки эти – свечи, горящие в руках у людей, празднующих сегодня
Великий и Светлый праздник Пасхи!
Мне показалось, что достаточно слабого дуновения ветра, и я полечу,
полностью отдавшись его власти, как воздушный шарик, как одинокий
кленовый листочек, как пух облетевшего одуванчика. Захотелось расправить
крылья, если бы они у меня были, как это делают птицы перед полетом,
оттолкнуться… и полететь, высоко-высоко от земли и все ближе к солнцу. Я
даже подумала, что, если бы вдруг у меня это получилось, я смогла бы
убежать от своих преследователей, держащих мня взаперти, кто бы они ни
были. Жалко, что у меня нет крыльев. Но у меня есть сила духа, и она
поможет выстоять. У меня есть мои воспоминания, которые помогут мне
разобраться и отличить хорошее от плохого, сделать правильный выбор. И я
уже никого и ничего не боюсь, потому что знаю, что все будет так, как
должно быть и никому не дано право вмешиваться и решать нашу судьбу,
кроме Бога.
И впервые за долгое время мне стало хорошо и спокойно и я, кажется, после
этого заснула и спала умиротворенно, без сновидений и других проблем.
 168

Глава 40
- Таня, Таня, просыпайся! Таня, ну, хватит уже, давай, что же ты все спишь
да спишь, и никак не проснешься! – услышала я как будто из далекого
прошлого знакомый, родной, обожаемый голос. – Таня, отзовись!
Ой, это же Ленка! Ну что же она делает, зачем она пришла сюда? Ей надо
бежать, скорее, прочь отсюда, здесь страшно и опасно, здесь гибель!
Я открыла глаза и … опять закрыла, настолько все вокруг было непохоже на
то, что я ожидала увидеть. Но Ленка продолжала тормошить меня, поэтому
глаза все-таки пришлось открыть.
- Ой, ну как же ты нас всех напугала! – с облегчением затараторила она,
увидев, что я внимательно смотрю на нее, ожидая объяснений. Сильно
болела левая часть лица, я попыталась дотронуться до нее и обнаружила, что
вся моя голова, кроме глаз, забинтована. Постепенно до меня стало доходить,
что я лежу в больнице. «Но каким образом я сюда попала?» - резонно
спросила я сама себя, не нашла, что ответить и вопросительно посмотрела на
Ленку. Она, кажется, уже было собралась мне все объяснить, даже рот
открыла, но в это время совершенно некстати нагрянула медсестра и с очень
решительным видом взяла Ленку за локоть, намереваясь, по всей видимости,
вывести ее в коридор.
- Ой, подождите немного, пожалуйста, - взмолилась Ленка, - вот, посмотрите
на нее, она же даже глаза уже открыла, постепенно в себя приходит.
Медсестра недоверчиво посмотрела на нее, потом подошла ко мне и, заохав,
вдруг куда-то побежала.
Я опять вопросительно посмотрела на свою подругу. Говорить как-то не
решалась, не знаю, почему, как-то язык не поворачивался, я пока
приглядывалась.
- Ну, Тань, что ты думаешь, - сказала Лена, - ты же месяц была без сознания,
в коме, что - ли, это у них называется, вот она и побежала за врачом, будут
тебя сейчас обследовать, все ли там в порядке и все такое. Хотя, как мне
кажется, у тебя все в полном порядке должно быть. Вот, пройдет отек,
снимут повязку, сможешь разговаривать.
Так вот в чем дело! Поэтому я не особенно рвалась разговаривать, все равно
не вышло бы.
- Ну ладно, Тань, - продолжила она, - я пошла уже, не буду их злить
особенно, а то возьмут и не пустят больше к тебе. А мне тебе еще много чего
рассказать надо. Но самое главное… - она сделала паузу и внимательно
посмотрела мне прямо в глаза, которые я еще не могла как следует
сфокусировать в неподвижном состоянии, - я тебе скажу сейчас. Ты выжила
благодаря Леше. Это он обнаружил тебя на даче у Сергея, где они тебя
прятали. Он догадался, где ты можешь быть, и привел туда милицию. Любит
он тебя, Таня, очень любит. Ему срок, наверное, дадут, там много разных дел
темных сейчас раскрывается. Но мой тебе совет, Таня, не отворачивайся от
него, не бросай его. Таких, как он, очень мало. Мне вот… - она грустно
шмыгнула носом, - еще ни разу не попадался хоть кто-то похожий.
 169

20 октября 2007 года.

За окном ветер заигрывает с пожелтевшей листвой, сыплющейся с

посеревших деревьев каскадом разноцветного осеннего конфетти. Грустно,
когда наступает осень. Невольно думаешь о том, что вот, еще одно лето
прошло, а впереди нас ждет тоскливая осень и нежно – снежная зима.
Неделю назад меня наконец-то выписали из больницы, куда меня привезли
Леша и Антон Иванович прямо с дачи Сергея. Лечили меня долго, больше
трех недель. Врачи сказали, что, если бы прошло еще немного времени, они
бы уже ничего не смогли бы со мной сделать, да и так им еле – еле удалось
привести меня в чувство, повозились со мной капитально.
Сейчас я уже дома, и все недавно пережитое кажется страшным, кошмарным
сном, который приснился давным-давно, в одной из прошлых жизней. Сон
этот был страшный и одновременно маняще – увлекательный, сердце мое
разделилось на две половины, одна из которых осталась там и отказывалась
возвращаться, несмотря на все ужасы, которые мне довелось пережить. Там
остался Леша, обаятельный, очаровательный и одновременно пугающий, но
от этого не менее привлекательный.
Я скучала и хотела его видеть, но понимала, что это невозможно и что
увижу я его, скорее всего, нескоро, если вообще увижу когда-нибудь. Ленка
рассказала мне, что уже совсем отчаялась разыскать меня. Она подняла на
уши всю районную милицию, но все было безрезультатно. Если бы не Лешин
звонок Антону Ивановичу, который, как оказалось, был давним другом его
отца, меня уже, скорее всего, было не спасти. Леша позвонил и сообщил, что
я нахожусь на даче у Сергея. А еще он сказал, что готов дать показания по
делу об убийстве Петра Семеновича и сообщить сведения, которые могут
быть интересны следствию. Всех, кто в тот момент находился на даче,
забрали в СИЗО, теперь, скорее всего, они там будут ждать окончания
следствия.
Мне никто ничего не говорит особенно, наверное, чтобы не перегружать
расшатанную лекарственными препаратами нервную систему. Вообще
удивительно, как я выжила после всей этой гадости, которую в меня вкололи.
Ленка рассказывала, что, когда в первый раз сделали анализ крови, то врачи
были в шоке. Отправили в лабораторию для определения химического
состава, а там только руками развели, им некоторые вещества вообще были
незнакомы.
Лицо мое заживает хорошо, врачи сказали, что шрамов почти не будет видно,
а самые крупные можно потом убрать лазером. Голова тоже уже вроде как не
гудит, сказали, что было сильное сотрясение мозга и что я из-за этого
столько времени в коме пролежала. Леша действительно спас меня, каким-то
сверхъестественным образом он умудрился обнаружить меня на даче у
Сергея, того самого сына Кирилла Кириллыча, с которым мы в свое время
познакомились, когда он угощал нас шампанским у себя на даче. Не знаю,
 170

как он смог найти меня? Может, Володя сказал ему что-то, все-таки, у нас с
ним были не совсем уж плохие отношения… Вспомнив обо всех наших с ним
отношениях, я горько улыбнулась.
Как выяснилось в ходе следствия, все мое похищение изначально было
спланировано Сергеем, который узнал, что я нахожусь на даче у Леши и
решил воспользоваться этим обстоятельством, приказав Косте убрать моего
отца, а потом сделать так, чтобы подозрение упало на меня. Видимо, это
произошло, еще когда я находилась в подвале Лешиной дачи. Меня,
практически бесчувственную, охранники – орангутанги привезли в дом к
собственному отцу. Костя шел за мной, готовый в любой момент выстрелить
и вложить пистолет мне в руку. Но по воле небес все сложилось иначе. Когда
мы пришли, мой отец уже был мертв, он умер от сердечного приступа,
причина которого так и осталась неизвестна.
Сон, который я видела, еще живя у Аллы и Кирилла Кириллыча, оказался
вовсе не сном, а глубинным воспоминанием, странным образом уцелевшим в
моей замутненной лекарствами голове. Одним из лекарств, которые мне
кололи, как выяснилось в ходе следствия, оказалось резерпин, в небольших
дозах вызывает сонливость, а в крупных дозах может привести к смерти.
Наверное, это и была конечная цель Сергея после того как я подпишу отказ
от наследства в его пользу. Алла узнала об этом от Кости и решила забрать
меня оттуда, как она думала, в более безопасное место. Этим она
окончательно разозлила Сергея, который и так ее ненавидел, по известным
причинам. Он приказал Костику ее убить, кроме всего прочего, она слишком
много знала, по его мнению, и в этом он, прежде всего, считал виновным
Костю, поэтому, наверное, он послал именно его убить ее, что ему и удалось
сделать.
Алла умерла, так и не придя в сознание. Все, что она рассказала мне в моем
полусне – полувидении, оказалось правдой. Действительно, журналист –
романтик Роберт и предприниматель Михель – одно и то же лицо, мой
любящий папа, с которым мне, к сожалению, не пришлось достаточно
пообщаться. И мама сейчас очень об этом жалеет. Она рассказала, что он ее
очень обидел, отказавшись признавать меня, говорил, что я вообще не его
дочь… ну и все такое, все те глупости, которые почему-то так любят
говорить мужчины любимым женщинам, тем самым отталкивая их от себя, а
некоторых, таких, как моя мама, например, просто теряя.
Но она сказала, что отрывать его от меня было большой ошибкой, которую
уже невозможно исправить. Я видела, чего ей стоил наш разговор, видела,
как ей тяжело, потому что она до сих пор любит его, и иногда по ночам я
слышу, как она тихонько плачет. У отца были проблемы с сердцем, он
обнаружил это случайно, после очередной рутинной диспансеризации,
операцию делать не имело смысла, и врачи предупредили его, что смерть
может наступить в любой момент. Тогда он и составил завещание, о чем и
сообщил маме по телефону, сказав, что у него некоторые проблемы со
здоровьем. Но она не поверила, и ему пришлось рассказать ей всю правду.
 171

Делом о моем похищении лично руководил Антон Иванович, хотя он был в

курсе того, что я жила в Аллином особняке без особого на то моего согласия.
Но для него тоже, как оказалось, было много неизвестного в этом деле.
Кириллу Кириллычу дали два года условно за обман следствия, приняв во
внимание наличие на его попечении несовершеннолетнего ребенка, Оленьки,
которую мне так ни разу и не удалось увидеть. Леше дали четыре года в
колонии общего режима, Косте и Витьку - тринадцать, Володе - десять.
Все хорошо, что хорошо кончается. Только… грустно на душе. Вот ведь
как все сложилось, угораздило меня полюбить этого человека. И мне
кажется, что так сильно я еще никого никогда в жизни не любила и,
наверное, уже не полюблю. Но что делать, жизнь продолжается и, наверное,
надо заново учиться жить, без него. Жила же я как – то раньше, проживу и
сейчас.

Глава 41
Я с решительным видом встала, собираясь идти на кухню. Неожиданный
звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. За дверью стояла девочка лет
пятнадцати из соседней квартиры, ее, кажется, тоже Лена зовут.
- Здравствуйте, - сказала она, когда я открыла ей дверь. – Это вам, - и она
протянула мне листок бумаги, сложенный вчетверо.
- Спасибо, - сказала я машинально, не отрывая взгляда от белеющего в ее
руках листка, взяла его скорее у нее из рук и закрыла дверь.
Письмо было от него, я это поняла, вернее, почувствовала, как только
развернула листок и увидела неровные, словно набегающие одна на другую
буквы, так похожие на весь его изменчивый и порывистый характер.
«Дорогая, любимая моя девочка, - буквы вдруг стали увеличиваться в
размере и расплываться в бесформенные кляксы, и я поняла, что плачу. –
Прости меня, если сможешь, за все зло, которое я причинил тебе. Хотя
таким злодеям, как я, нет прощения, - то, что мы сделали с тобой, только
за это одно мы заслужили высшей меры, а о себе я вообще даже не хочу
говорить. Мне стыдно, горько, когда я думаю о том, что я сотворил со
своей жизнью. Жизнь, это бесценное сокровище, подаренное нам Творцом, а
что я сделал с этим драгоценным Даром, на что я растратил свою Жизнь?
Но больше всего я виноват в том, что случилось с тобой. С этим чувством
я буду жить изо дня в день, оно никогда не пройдет, потому что я причинил
вред той, которую полюбил всем сердцем, всей душой. Я не верил, что в
моей заблудшей и преступной душе найдется когда–нибудь место для
такого сильного и чистого чувства, для моей любви к тебе. Так случилось,
что в жизни мне часто встречались люди, во много раз чище и лучше меня, я
не был достоин общения с ними, так же как я не был достоин общения с
тобой и этого волшебного чувства любви к тебе, вспыхнувшего в моей душе,
много лет не знавшей никаких других чувств, кроме жажды мщения. Моя
любовь к тебе растопила обжигающе – ледяную ношу ненависти, тяжелым
камнем лежащую у меня на душе и тянущую меня в пропасть.
 172

Я ожил, я радуюсь каждому солнечному лучику, как ребенок, впервые

увидевший море. Заново открываю для себя мир, и все это благодаря тебе,
благодаря тому чувству, которое ты пробудила во мне, моя любимая, моя
единственная, мое сокровище.
Таня, мне, скорее всего, дадут срок, какой - еще неизвестно, может быть,
очень большой, но меня это мало волнует. Я хочу, чтобы ты была
счастлива, чтобы ты ни в чем не нуждалась и жила в свое удовольствие,
так, как тебе самой нравится. Если ты сейчас выйдешь на балкон, то
найдешь ключ…
С письмом в руке я машинально открыла балконную дверь и вышла на
балкон. Там действительно на полу лежал ключ. Наверное, забросили, мы
живем на третьем этаже. Но что это за ключ?
Продолжаю читать письмо.
… Ключ этот от сейфа в «*** банке». Номер сейфа тебе скажут в банке, я
их предупредил. В сейфе ты найдешь документы, оформленные на твое имя.
Это акции предприятий и другие ценные бумаги. Еще я открыл вклад на
твое имя в этом же банке, распоряжайся им по своему усмотрению, это
самое малое, что я могу для тебя сделать, мне хочется отблагодарить
тебя за то, что ты есть на этом свете.
Танечка, душа моя, я думаю, тебе лучше забыть меня, живи свободно и
радуйся каждому дню своей жизни, каждому утру, каждому солнечному
лучу, золотящему верхушки сонных деревьев. Радуйся жизни, любовь моя,
радуйся этому подарку Всевышнего, и, поверь мне, все, что ни делается в
этой нашей жизни, все к лучшему. Я это понял, к сожалению, совсем
недавно и, наверное, слишком поздно.
Целую тебя, обнимаю и… отпускаю.
Твой Леша.»
Я дочитала письмо, сидя в кресле напротив балконной двери. Ветер за
окном усилился, и деревья с силой раскачивались из стороны в сторону,
цепляясь ветками за плотные серые облака, как гимнастки в упражнениях на
брусьях.
Даже не знаю, о чем я думала. Наверное, ни о чем. Хотела позвонить Ленке,
но потом вспомнила, что она на работе, и звонить никуда не стала. Просто
сидела и смотрела в окно, в одной руке у меня было Лешино письмо, а в
другой ключ от сейфа. В таком положении меня и застала вернувшаяся с
работы мама.
Лежа в кровати, я потихоньку засыпала. Мама вязала, сидя в своем
любимом кресле в холле. Под подушкой у меня лежали Лешино письмо и
ключ от новой жизни, в которой я заблаговременно, может, даже слишком
заблаговременно, приготовила место и для него, любимого и незабываемого,
моего мучителя и моего спасителя в одном лице, для человека с белозубой
улыбкой и васильковым взглядом синих светящихся глаз.
 173

Эпилог
Сегодня 20 октября 2010 года. Прошло три года после всего, что
произошло тогда в то беспокойное лето. Я долго не возвращалась к этим
запискам, было просто ужасно некогда. Вместе с Ленкой мы занимались
созданием сети модных бутиков, которой решили дать мое имя. Ленка
говорит, что оно звучит благозвучнее, чем ее. Мы сами изначально
разрабатывали каждую деталь нашей коллекции одежды; все, от материала
до размера, формы и цвета пуговиц. При этом старались поставить себя на
место наших будущих клиенток, чтобы понять, стали бы носить это платье
или костюм и что нужно добавить или убрать, чтобы его действительно
захотелось купить сразу, не задумываясь.
Мы возились с каждой уже готовой вещью по нескольку дней, а то и
недель, пока не совершенствовали ее настолько, что она начинала
удовлетворять нас своим видом. После этого мы выставляли свой шедевр на
продажу. Покупали его моментально. Постепенно удалось собрать коллектив
работников, вернее, работниц, которые также придирчиво относились к
каждой вещи, выходящей из нашего ателье. Зарплаты мы платили высокие,
но и требовали взамен соответствующего уровня отдачи. Постепенно нас
стали узнавать, к нам привыкли, с нами уже считаются многие крупные
фирмы по производству одежды.
А для меня эта работа - еще и возможность забыться, не вспоминать о
прошлом и с надеждой думать о будущем, особенно о скором будущем.
Потому что завтра приезжает Леша. Его освободили на год раньше срока за
безупречное поведение и хорошую работу, и он уже завтра будет в Москве.
Мы с ним встречались несколько раз, я приезжала к нему в зону, и более
счастливых глаз, чем его в эти наши редкие, долгожданные встречи я не
видела никогда в жизни.
Последний раз была у него месяца четыре назад, а спустя некоторое время
поняла, что беременна. У нас будет ребенок, мальчик, я это знаю наверняка.
И я назову его Михаилом, как звали его дедушку. Леша не возражает, он
согласен со всем, что доставляет радость мне. А об остальном недавнем
прошлом мне хотелось бы забыть и больше никогда не вспоминать. Бог им
всем судья, тем более что каждый из них в результате получил по заслугам.
Вот только жалко, что Аллы уже не вернуть…
Кирилл Кириллыч согласился продать мне Аслана. Как только Леша
приедет, мы его заберем. Кирилл Кириллыч сказал, что он тоскует в
последнее время и даже похудел слегка, потому что почти ничего не ест. Ну,
ничего, я его откормлю, как следует. Серый конь в яблоках, с нежным,
чутким сердцем, маленький Михаил под сердцем и моя большая любовь,
человек, который завтра возвращается и с которым я больше никогда не
собираюсь расставаться, – вот они, мужчины моей жизни, моя поддержка и
опора… Осталось потерпеть совсем немного, и скоро уже мы все будем
вместе.
 174

Жизнь продолжается, какой бы противоречивой она нам ни казалась,

причем продолжается одновременно в прошлом, настоящем и будущем. Все
наши жизни текут параллельно, иногда пересекаются, но это случается
редко. В мире вокруг - буйство красок, звуков и ритмов. Надо только суметь
услышать и увидеть, суметь отдаться во власть природного ритма, и тогда
зазвучит дивная музыка на фоне мерцающего многоцветного хоровода.