Г.В.

ПЛЕХАНОВ
РУССКИЙ РАБОЧИЙ
В РЕВОЛЮЦИОННОМ
ДВИЖЕНИИ

Статьи 1885—1903 гг.

ЛЕНИЗДАТ 1989

63.3(0)53 П38

Институт истории партии Ленинградского обкома КПСС — филиал Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

Составители:
доктор исторических наук И. Н. КУРБАТОВА, кандидат исторических наук В. А. УЛАНОВ
Рецензент кандидат философских наук М. В. Конкин

Редактор кандидат исторических наук Ю. А. Прохватилов

0902020000-320 11 М171 (03)—89 41-90

ISBN 5-289-00710-5 © И. Н. Курбатова, В. А. Уланов,
составление, комментарии, 1989
© И. Н. Курбатова, вступительная статья, 1989
 ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

Выпуском сборника историко-революционных статей первого русского марксиста Г.

В. Плеханова Институт истории партии Ленинградского обкома КПСС и Лениздат
открывают серию публикаций под рубрикой «История КПСС и российской социал-
демократии». Цель этих публикаций — обращение к истокам истории партии как
науки, т, е. к произведениям первых историков социал-демократии и большевизма,
которые были не только архивно-кабинетными исследователями, но и современниками
и активными участниками описываемых событий.
Как известно, основатель и вождь большевистской партии В. И. Ленин был и
первым ее историком, основоположником историко-партийной науки, В серию войдут
некоторые работы из ленинского историко-партийного наследия, в том числе подробно
комментированное издание книги «Что делать?», в которой впервые четко выражен
именно историко-партийный аспект.
Историография КПСС развивалась параллельно с ее живой историей и прошла
сложный и весьма противоречивый путь, отражающий столь же непростой путь
развития самой партии.
Несомненную историографическую ценность для истории КПСС как науки
представляет литературное наследие таких известных соратников В. И. Ленина, как В.
А. Антонов-Овсеенко, А. С. Бубнов, Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, М. И, Калинин, Л.
Б. Каменев, Н, К. Крупская, О. В. Куусинен, Е. А. Преображенский, И. А. Пятницкий,
К. Б. Радек, Д. Б. Рязанов, Я. М. Свердлов, И. И. Скворцов-Степанов, М. В. Фрунзе, А.
Г. Шляпников и др. Определенный интерес в этой связи представляют и историко-
революционные работы Л. Д. Троцкого, более шестидесяти лет подвергавшиеся у нас
замалчиванию или априорной критике, а также некоторые сочинения И. В. Сталина.
Труды как Троцкого, так и Сталина особенно нуждаются в современном научном ком-
ментировании.

Еще в дооктябрьский период внесли существенный вклад в создание научной

истории партии, в становление историографии истории КПСС большевистские
историки Н. Н. Батурин, В. В. Боровский, М. Н. Лядов, М. С. Ольминский, М. Н.
Покровский. В первые послереволюционные годы историко-партийная наука
пополнилась такими крупными именами, как В. В. Адоратский, В. А. Быстрянский, В.
Владимирова, М. С. Волин, В. Г. Кнорин, О. А. Лидак, В. И. Невский, Н. Н. Попов и др.
Пришло время переиздать и включить в сферу научного исследования и работы
небольшевистских историков российской социал-демократии и рабочего движения (В.
П. Акимов, П. Б. Аксельрод, Н. Валентинов, Ф. И. Дан, В. И. Засулич, Л. Мартов, А. С.
Мартынов, А. П. Потресов, Д. Ф. Сверчков, Н. Н. Суханов, К. М. Тахтарев и др.).
Научно комментированная публикация работ упомянутых здесь авторов и других
трудов, написанных до начала 30-х гг., явилась бы весомым вкладом в дело
возрождения нашей историко-партийной науки, которая в 1938 г. была низведена до
антинаучной сталинской моносхемы «Краткого курса истории ВКП(б)» и, сумев после
XX съезда КПСС лишь частично и ограниченно выйти за рамки этой тлетворной
схемы, до сих пор еще окончательно не избавилась от ее сковывающего влияния.
Перспективный план серии «История КПСС и российской социал-демократии:
обращаясь к истокам» находится в стадии доработки. Институт истории партии
Ленинградского обкома КПСС и Лениздат были бы благодарны историкам, всем своим
читателям за конструктивные предложения.

Г. В. ПЛЕХАНОВ — ИСТОРИК РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ

В истории российского освободительного движения, богатой выдающимися людьми,
есть имена, которые являются вершинами, олицетворением, символом подвижнической
жизни и работы ума лучших представителей своего поколения, своего народа. Среди
них имена А. И. Герцена, В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Г. В. Плеханова и В.
И. Ленина. В 1913 г. В. И. Ленин писал, что русская демократическая, передовая
культура характеризуется именами Чернышевского и Плеханова 1.
На траурном митинге, устроенном Петроградским Советом рабочих и
красноармейских депутатов 9 июня 1918 г., посвященном памяти умершего 30 мая Г. В.
Плеханова, М. И. Калинин говорил:
«Смерть Георгия Валентиновича Плеханова вселила глубокую печаль в сердца
русских марксистов. В период беспросветной реакции, во времена, когда рядовому
рабочему с большим трудом и страшными усилиями приходилось приобретать даже
первоначальную грамотность, в рабочих кругах уже вращались подпольные издания,
принадлежавшие перу Георгия Валентиновича. Эти произведения открывали новый
мир рабочему классу, они звали его на борьбу за лучшее будущее, они учили в ясной,
простой, для всех доступной форме основам марксизма, несокрушимой вере в
конечную победу идеалов рабочего класса, они воспитали уверенность, что все
препятствия и трудности по пути к этим идеалам будут легко сметены организованным
пролетариатом. Каждое поражение рабочего класса есть только поражение временное,
часто вызывающее новый натиск, еще более мощный, на строй капитализма.
Чем являлся Н. Г. Чернышевский для русских разночинцев шестидесятых годов, тем
же служил и Георгий Валентинович для рабочего класса нашего поколения»2.
Эти мысли Калинина особенно важны для понимания места Плеханова в
революционном движении России, поскольку

они высказаны одним из старейших членов партии большевиков, рабочим по

профессии, участником революционных кружков в столице с середины 90-х гг.
Теоретическое наследие Плеханова велико по объему. Его использованием и
исследованием занимаются советские и зарубежные политики и ученые с первых лет
после его смерти. Но и при жизни Плеханова по его работам учились, с ними спорили
или солидаризировались, их цитировали или опровергали.
Наибольший вклад в анализ деятельности и творчества Плеханова внес В. И. Ленин,
который высоко оценивал теоретическую деятельность Плеханова как крупного
теоретика марксизма, чьи труды, особенно по философии, являлись лучшими во всей
международной литературе марксизма 3. Ленин ценил Плеханова и как практика
революционного движения — основателя и руководителя группы «Освобождение тру-
да», одного из создателей Российской социал-демократической рабочей партии,
избранного на ее II съезде председателем Совета партии, ценил за его деятельность в
борьбе против оппортунистических течений в рабочем революционном движении в
России и за рубежом. И хотя пути Ленина и Плеханова в октябре 1914 г., когда
Плеханов выступил в Лозанне с докладом о войне, окончательно разошлись (до этого
они с ноября 1903 г. то сходились, то расходились), Ленин продолжал внимательно
наблюдать за его деятельностью, неоднократно высказываясь по поводу его работ и
выступлений. В ноябре 1918 г., через 5 месяцев после смерти Плеханова, Ленин
отмечал, что Плеханов был революционным марксистом вплоть до первой мировой
войны 4.
Располагая ленинским анализом деятельности Плеханова, ленинскими оценками
почти всех его основных работ, наши ученые тем не менее не всегда адекватно
истолковывают плехановское наследие, а некоторые до сих пор в той или иной степени
искажают действительную картину. Правда, в большей мере это относится к книгам и
статьям, написанным до 1956 г., когда под влиянием сталинских высказываний 20 —
30-х гг. и особенно «Краткого курса истории ВКП(б)» взгляды и деятельность
Плеханова искажались порой до карикатурного вида (вспомним хотя бы его
пресловутый «уход в кусты» на стр. 97 «Краткого курса»).
После празднования 100-летия со дня рождения Г. В. Плеханова в декабре 1956 г. в
плехановедении, как и во всей жизни страны и науки, наступили перемены к лучшему.
Появилось немало работ, в которых исследование наследия Плеханова проводилось на
подлинно научном уровне, с Плеханова сняли некоторые несправедливые обвинения (о
зарож-

дении меньшевизма в его взглядах в период группы «Освобождение труда» и др.), были
введены в науку многие документы, глубоко изучены отдельные стороны творчества
Плеханова 6. Но это была всего лишь «оттепель», которая к тому же время от времени
сменялась «заморозками», возвратом к недооценке роли Плеханова, к искажению его
деятельности. До сих пор встречаются работы, где Плеханова упорно называют только
пропагандистом марксизма, игнорируя тот факт, что его главная заслуга —
теоретическая разработка марксизма, и особенно проблемы применения марксизма к
России. В других работах Плеханова считают революционным марксистом только до
октября 1903 г., утверждая, что после этого он перестал быть таковым и т, д.
Перечислять эти работы и все несправедливые упреки в адрес Плеханова пришлось бы
долго 6. Настало время многое из этих ошибочных утверждений пересмотреть,
отвергнуть и дать верную оценку деятельности Плеханова вообще и отдельным момен-
там его творчества.
Наименее изучены в творческом наследии Плеханова его исторические взгляды.
Вклад Плеханова в марксистскую историографию, в разработку теоретических проблем
философии истории, социологии более изучен, чем его вклад в непосредственное
исследование отечественной и зарубежной истории. Немногие из работ советских
историков раскрывают тему: Г. В. Плеханов — историк России 7. Специальной работы,
посвященной анализу вклада Плеханова в историографию рабочего движения в России,
не существует. А роль Плеханова в изучении этой проблемы, одной из ключевых в
истории нашей страны, заслуживает серьезного внимания и имеет безусловно
актуальное значение.
Плеханов как историк-марксист рабочего движения России был первопроходцем.
Впрочем, в этой роли ему пришлось выступать по многим проблемам, так как он был
первым марксистом России и в связи с этим ему пришлось первому теоретически
осмысливать с точки зрения научного социализма весь опыт российского
освободительного движения и прокладывать путь для развития революционной борьбы
по законам марксизма именно как рабочего движения.
Для того чтобы лучше понять статьи Плеханова, вошедшие в данный сборник, и его
вклад вообще в изучение истории рабочего движения России, обратимся к его
биографии. Но надо иметь в виду, что биография Плеханова состоит не только из
событий и практических действий — организации стачек, побегов от полиции, встреч с
теми или иными деятелями, участия в съездах и конференциях, но и из его плодо-
творной деятельности по выработке марксистского мировоз-

Отец — Валентин Петрович Мать — Мария Федоровна Плеханова.

Плеханов.

зрения, созданию марксистских произведений, т. е. из той революционной

теоретической работы по распространению марксизма в России, которая и является его
главной заслугой перед победившим пролетариатом. При изложении этих сведений мы
будем частично опускать взгляды Плеханова на историю и роль рабочего класса России
в революционном движении, изложив этот материал после его биографии.

Георгий Валентинович Плеханов родился 11 декабря (нов. ст.) 1856 г. в селе Гудаловке
(ныне Плеханово) Липецкого уезда Тамбовской губернии. Отец — Валентин Петрович
был мелкопоместным потомственным дворянином, отставным штабс-капитаном. Семья
по сравнению с другими дворянскими семьями была бедной. Гудаловскому помещику
принадлежало всего около 100 десятин земли и старый дом, крытый соломой, в
большом парке. После смерти первой жены, от которой в живых осталось семь детей,
он женился на гувернантке Марии Федоровне Белынской 8, которая подарила мужу еще
семь детей, старшим — и самым любимым — был Георгий. Несмотря на жесткую
экономию и умелое хозяйствование, с деньгами всегда было трудно. В конце жизни В.
П. Плеханов купил дом в Липецке 9 из пяти небольших комнат с участком и амбаром,
для того чтобы сдавать его внаем и тем поправить материальное положение семьи.
Плехановы во время приездов в уездный город и потом, после

8
пожара в Гудаловке, когда сгорел их дом, жили в амбаре, который переоборудовали
под жилье.
Плеханов, как и все его братья — сыновья отставного военного, учился в
Воронежской военной гимназии. После окончания ее в 1873 г. его привезли в
Петербург и определили в Константиновское артиллерийское училище, где он пробыл
всего четыре месяца и подал рапорт с просьбой освободить его от воинской службы по
состоянию здоровья. Сделал это он с согласия матери — отец недавно умер, а мать
знала о нежелании своего первенца делать военную карьеру. Прожив несколько
месяцев среди родных, Плеханов подготовился к поступлению в Горный институт,
куда был принят в 1874 г. Одновременно с упорной учебой по специальности он начал
принимать все большее участие в революционной деятельности и увлеченно изучать
книги по философии, истории, политэкономии. В 1875—1876 гг. он путем
самообразования освоил основы этих наук, а чтение нелегальной и полулегальной ли-
тературы, которой он увлекался еще в гимназии, сформировало его мировоззрение
революционера-народника и привело к мысли отдать всю жизнь борьбе за счастье
трудящегося народа своей страны. Знакомство с передовыми рабочими и деятелями
революционных кружков, за плечами многих из которых были тюрьмы и ссылки, не
давало ему возможности спокойно заниматься в институте, заставило забыть о карьере
горного инженера.
6 декабря 1876 г. народники-землевольцы провели демонстрацию у Казанского
собора, в которой приняли участие студенческая молодежь и передовые рабочие.
Плеханов был одним из организаторов этой первой в России политической
демонстрации и по поручению организации выступил на ней с речью, где призывал к
свержению самодержавия, «убивающего лучших людей России», в том числе Н. Г.
Чернышевского. После нападения на демонстрантов полицейских сил Плеханову
удалось скрыться. С этого дня он перешел на нелегальное положение, стал
профессиональным революционером. В революционных кругах его тогда звали
«Оратор».
В своих статьях, которые Плеханов начал печатать в нелегальных органах с 1877 г.,
он отстаивал идеи утопического социализма народников, хотя и тогда особое внимание
обращал на роль рабочего класса в революционном движении. Да и на практике ему
пришлось в это время в основном вести работу среди пролетариев Петербурга —
проводить занятия в кружках, помогать в организации забастовок, писать и
распространять листовки, быть связным и т. д. Ему удалось продержаться три года,
несмотря на постоянную слежку полиции и три случайных кратковременных ареста.
 9

Мемориальная доска на Императорская Публичная библиотека (ныне —

здании ГПБ им. М. Е. Государственная Публичная библиотека им. М. Е.
Салтыкова-Щедрина. Салтыкова-Щедрина).

Этот опыт вдохновлял Плеханова все последующие годы жизни, помогал ему
осмысливать сведения о рабочем движении в России. Анализ с марксистских позиций
рабочего движения 70-х гг. в Петербурге Плеханов сделал в своем мемуарном очерке
«Русский рабочий в революционном движении»,

10

который является центральным материалом настоящего сборника.

В январе 1880 г. Плеханов вынужден был нелегально уехать за границу, поскольку
полицейские осведомители ходили за ним буквально по пятам. Кроме того, ему было
необходимо изучить недоступные в России книги. Он до последнего момента приходил
по фальшивому документу читать в Публичную библиотеку (о которой навсегда
сохранил самые теплые воспоминания), но в ней отсутствовали или не выдавались
многие книги по революционному движению в Западной Европе, книги тех
мыслителей, которые его в первую очередь интересовали. К этому времени Плеханов
считался теоретиком сначала партии «Земля и воля», а после ее раскола — организации
«Черный передел».
В Женеве, где была многочисленная колония политических эмигрантов из России и
где можно было жить некоторое время в кредит, собрались единомышленники
Плеханова по «Черному переделу» — В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л, Г, Дейч, Я. В.
Стефанович (который в том же году вернулся в Россию, был там арестован и сослан на
многие годы в Сибирь), В. Н. Игнатов. Туда же приехала его фактическая жена Р. М.
Боград (брак они оформили только в 1909 г.), с которой он вскоре уехал в Париж, где
они прожили почти год.
Плеханов приехал в Париж не любоваться красотами «столицы мира» — не до этого
было. Его занимала неотступная мысль о необходимости найти выход из идейного
тупика, в котором оказались обе революционные организации — «Народная воля»,
отдававшая главные свои силы подготовке террористических актов, и «Черный
передел», толкующий в рабочих кружках о революционных возможностях крестьян-
ства.
В Париже он близко сошелся с патриархом революционного народничества Петром
Лавровичем Лавровым, пользовался его богатейшей библиотекой, жадно слушал
рассказы о встречах с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Вместе с молодой женой он
посещал собрания парижских пролетариев и немецких социал-демократов, которые
жили в столице Франции в политической эмиграции, изгнанные «исключительным
законом» из Германии, встречал возвращенных из ссылки в Новой Каледонии
коммунаров во главе с легендарной Луизой Мишель. В этот год Плеханов
познакомился с зятем К. Маркса Полем Лафаргом и почти подружился с другим
деятелем социалистического движения Франции — Жюлем Гедом. Как интересно,
интенсивно они все жили в то время, несмотря на тяжелейшую материальную нужду,
часто без еды, без крыши над головой, без гроша в кармане! Но 21 мая 1881 г. у Пле-

11

Петр Лаврович Лавров.

Розалия Марковна Боград. Георгий Валентинович
Плеханов.
хановых родилась дочь Лидия. Уж ее-то одними интересными разговорами не
прокормишь. На первый гонорар за статью в «Отечественных записках», куда его
рекомендовал П. Л. Лавров Н. К. Михайловскому, купили самое необходимое, рас-
платились с долгами и вернулись в Швейцарию, сначала в Божи под Клараном, а потом
опять в «дешевую» Женеву. Плеханов в Швейцарии продолжал изучение произведений

12

К. Маркса, Ф. Энгельса, их предшественников, последователей, противников. С конца

1881 г. он начал работать над переводом на русский язык «Манифеста
Коммунистической партии», что сыграло в его жизни огромную роль. Глубокое про-
никновение в мысли авторов «Манифеста» помогло ему лучше понять не только их
другие произведения, но и историю революционного движения в Западной Европе, а
также по-новому взглянуть на экономическое развитие России и на перспективы ее
рабочего движения. Плеханов в этот период понял, что все основные положения
научного социализма вполне применимы к России. А ведь до него революционные
народники, даже лучшие из них, превосходно знавшие не только произведения Маркса
и Энгельса, но и самих авторов, не стали марксистами. По меткому выражению
Плеханова, «философско-историческая часть учения Маркса осталась для них не-
прочитанного главою любимой книги» 10. Ближе всех к пониманию марксизма подошел
Г. А. Лопатин, но считать, что он уже стал марксистом и даже «сделал попытку на деле
применить марксизм для решения назревших задач буржуазно-демократического
преобразования страны» 11, на наш взгляд, неверно.
Плеханов, по его собственному утверждению, стал марксистом в 1882 г.12 В мае
этого года вышел его перевод «Манифеста» с предисловием авторов, написанным по
просьбе П. Лаврова. В своем предисловии Плеханов писал: «...вместе с другими
сочинениями его авторов «Манифест» открывает новую эпоху в истории
социалистической и экономической литературы — эпоху беспощадной критики
современных отношений труда к капиталу и, чуждого всяких утопий, научного обос-
нования социализма» 13.
Но как трудно было решиться заявить о своем разрыве с прежними взглядами и
начать идейную борьбу со своими прежними единомышленниками, утверждая, что
идеи, под знаменем которых сражались с самодержавием лучшие русские люди, во имя
которых гибли на виселицах, в царских казематах, страдали в тюрьмах и ссылках,—
ошибочны и не могут привести к победе! К тому же надо было вступить в полемику и с
самими основоположниками марксизма, которые в то время видели в «Народной воле»
единственно реальную силу, способную бороться за свержение царского самодержавия,
и допускали (правда, условно и с оговорками) возможность особой роли крестьянской
общины в строительстве будущего общества.
Но Плеханов не побоялся пойти против течения. К тому же у него были
единомышленники. Из «бывших чернопередельцев» вслед за Плехановым и под его
влиянием револю-

13

В. И. Засулич. Л. Г. Дейч.

В. Н. Игнатов. П. Б. Аксельрод.

ционными марксистами стали еще четыре человека — П. Б. Аксельрод, В. И. Засулич,

Л. Г. Дейч и В. Н. Игнатов. Их было сначала пять революционеров, имена которых
были уже хорошо известны в революционных и прогрессивных кругах России, а
фотографии и приметы — в канцеляриях царской охранки. За плечами у всех был
значительный опыт нелегальной деятельности, они уже имели горький опыт тюрем,
ссылок, эмиграции.
25 сентября 1883 г. эта группа единомышленников заявила о разрыве с
народничеством и образовании социал-демократической группы «Освобождение
труда». Заявление «Об издании „Библиотеки современного социализма"» написал
Плеханов (примечание к документу составил Дейч), там были определены задачи
новой революционной организации. Ближайшая цель, которую они поставили перед
собой, — борьба с самодержавием и организация в России партии рабочего класса с
программой, основанной на идеях научного социализма. Небольшая группа поставила
перед собой грандиозную задачу: пропаганда идей марксизма в России и
доказательство применимости их к социально-экономическим условиям страны. Это
предполагалось сделать при помощи издания на русском языке важнейших трудов
Маркса и Энгельса, произведений российских авторов, в которых содержалась бы
«критика господствующих в среде наших революционеров учений и разработка
важнейших вопросов русской общественной жизни с точки зрения научного
социализма и интересов трудящегося населения России» 14.
Для осуществления этих задач была издана брошюра Г. В. Плеханова «Социализм и
политическая борьба», которую он начал писать еще до образования группы. В ней
были изложены основные идеи «русского марксизма», которые в дальнейших трудах
Плеханова и его единомышленников последовательно развивались. Позднее В. И.
Ленин писал, что значение брошюры Плеханова «Социализм и политическая борьба»
(и написанной им через год книги «Наши разногласия») состоит в том, что он «указал
русским революционерам их задачу: образование революционной рабочей партии, бли-
жайшей целью которой должно быть низвержение абсолютизма» 15. Работу «Социализм
и политическая борьба» В. И. Ленин назвал первым profession de foi (исповеданием
веры) русского социал-демократизма 16.
От членов группы «Освобождение труда» отвернулась русская политическая
эмиграция, их обвиняли в теоретической несостоятельности, в измене народническим
идеалам, в отступничестве, в предательстве, Даже П. Л. Лавров, ранее так высоко
ценивший литературный талант и революционные за-

13
 Произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, переведенные и изданные группой
«Освобождение труда».
 Произведения Г. В. Плеханова.

Гравюра с горельефа бельгийского скульптора В. Велле «Жертва труда», которая

 находилась в комнате Г. В. Плеханова в Женеве.
слуги Плеханова, в рецензии на брошюру называл Плеханова «господином».
Ожесточенность нападок на группу «Освобождение труда», и особенно на Плеханова,
со стороны революционных народников усилилась после выхода книги «Наши
разногласия» (1885 г.), в которой был дан анализ экономического и социального
развития послереформенной России по пути капитализма. На этой базе программные
положения народничества были подвергнуты беспощадной критике, автор подводил
читателей к выводу: «Бакунизм и народничество как революционные учения отжили
свой век...» 17
Все издания группы «Освобождение труда» набирались и верстались в наборне,
приобретенной в рассрочку у русского эмигранта А. Д. Трусова на деньги члена группы
В. Н. Игнатова и его родных. Но после набора их надо было передавать для печатания и
брошюровки в женевские типографии, что стоило немалых денег. Однако главную
статью расхода составляла оплата контрабандистов, перевозивших тюки с литературой
в Россию.
Несмотря на все эти трудности, члены первой марксистской организации издали с
мая 1882 г. (еще до образования группы были изданы «Манифест Коммунистической
партии» и работа Маркса «Наемный труд и капитал») и до сентября
1900 г.— 24, а если считать переиздания — 30 произведений

18
18
К. Маркса и Ф. Энгельса целиком и в отрывках . За это же время в нелегальной
типографии в Женеве (с 1894 г. она считалась типографией «Союза русских социал-
демократов за границей», созданного по инициативе группы «Освобождение труда»)
было выпущено 84 названия печатной продукции — книги, сборники, листовки,
19
написанные членами группы или под их редакцией . Среди них важное место
20
занимают произведения В. И. Ленина , которые были изданы (или переизданы)
значительными тиражами и доставлены в Россию.
И эту огромную работу делали, главным образом, три человека, так как двоим
членам плехановской группы не довелось до конца принять в ней участие. В 1884 г.
Дейч был арестован на германской границе при попытке отправить в Россию транспорт
марксистской литературы, выдан царской полиции и осужден на каторгу и ссылку в
Восточную Сибирь, откуда бежал лишь в 1901 г. В 1885 г. умер от чахотки тяжело
болевший последние годы В. Н. Игнатов.
Георгий Плеханов, Вера Засулич, Павел Аксельрод были не только
единомышленниками, понимавшими друг друга с полуслова, но и близкими друзьями.
 Плеханов и Аксельрод были на «ты», только ему — Павлу — писал Плеханов
отчаянные письма в особо тяжелые периоды своей болезни (он с 1887 г. и до конца
жизни страдал туберкулезом легких), когда, казалось, не было надежды на
выздоровление, болезней жены и детей (у Плехановых в 1883 г. родилась дочь Евгения,
а в 1889 г.— Мария), когда их выселяли из квартиры и нечего было есть, после смерти
Машеньки в 1894 г. Тогда Павел, забыв про свои собственные беды — смертельную
длительную болезнь жены, скудное существование всей многочисленной семьи на
доходы от маленького кефирного заведения, помогал другу и ободрял его.
С Верой Засулич отношения были иного рода. Она была окружена ореолом
«героической гражданки», как называл ее Энгельс, пользовалась огромной
популярностью среди российской и зарубежной прогрессивной интеллигенции, возник-
шей после ее выстрела в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова и оправдания
ее судом присяжных. В. И. Засулич стала активной противницей тактики
индивидуального террора. Она жила как аскет — плохо одевалась, плохо питалась и
совсем не тяготилась этим. Немолодая по меркам того времени (в 1883 г. ей было 34
года), вечно больная (бронхиты, лихорадка, бессонница), Вера Ивановна после ареста
Дейча, который был ее гражданским мужем, чувствовала себя очень одинокой. Она
была дружески привязана к Плеханову как к человеку, который в огромной степени
способствовал ее интеллектуальному росту, чей блестящий ум

19
и высокая нравственность революционера делали его ведущим в этой дружбе.
Вера Засулич была выдающейся личностью, разносторонне образованным
человеком (достигнув этого самообразованием), обладала способностью проникать в
глубь, в сущность вещей, знала и любила философию. И в то же время она была по-
женски незащищенной перед политическими интригами в эмигрантской среде, уповая
при их обострении лишь на опыт и волю своего более умудренного в этих делах
товарища.
21
Произведения В. И. Засулич , ее письма, написанные в особой манере, и теперь
читаются с интересом и эстетическим наслаждением. Вера Ивановна помогала
Плеханову в его работе — делала для него выписки, переписывала черновики, а он
редактировал ее переводы и сочинения. Но главное — они могли на равных обсуждать
теоретические проблемы и практическую деятельность.
Дружба и единомыслие членов группы «Освобождение труда» продолжались до
августа 1903 г., когда Л. Г. Дейчем на II съезде РСДРП было объявлено о прекращении
ее деятельности и когда пути ее членов разошлись: Плеханов поначалу выбрал дорогу
вместе с Лениным, которая стала называться большевистской, а Засулич, Аксельрод и
Дейч стали меньшевиками. И когда после трех месяцев переговоров Плеханов
кооптировал в редколлегию «Искры» всех прежних редакторов, в том числе П. Б.
Аксельрода и В. И. Засулич (что он имел право сделать согласно Уставу), дружеские
отношения между бывшими членами группы «Освобождение труда» так и не
восстановились. Они остались во многом единомышленниками, но перестали быть
друзьями.
Но до 1903 г. в жизни Плеханова произошло много событий. Кроме написания книг
и статей он вел практическую революционную работу — устанавливал и поддерживал
связи с возникшими в России социал-демократическими организациями, читал лекции
по истории революционного движения, по марксистской философии и выступал в
полемике на лекциях идейных противников — сначала народников, в конце 90-х гг.—
«экономистов», в начале XX в.— эсеров.
Плеханов много делал для пропаганды русской социал-демократии среди деятелей
международного рабочего движения, объединившихся в 1889 г. в Париже во II
Интернационал. Его личные встречи, переписка, публикация работ в журналах и
газетах социалистического направления имели большое значение для ознакомления
всего передового человечества с социально-экономическим положением России. Он
писал о бесправном положении народа, о бесчинствах царских властей и полиции и,
наконец, о развивающемся рево-

20
люционном движении — о стихийных и руководимых социал-демократами забастовках
и демонстрациях. Выступления Плеханова на конгрессах II Интернационала,
написанные им доклады показывали, что пролетариат России является полноправным
участником международного рабочего движения.
Этой активной деятельности Плеханова очень мешали в 80-e — начале 90-х гг.
материальная нужда, болезни его и близких и политические преследования. Даже
швейцарская полиция, подстрекаемая царским правительством, добилась от
кантональных властей решения о высылке из страны Плеханова и Засулич по ложному
обвинению в подготовке террористических актов. С марта 1889 г. по июль 1894 г. они
жили во Франции в городе Морне — недалеко от Женевы. А потом и оттуда — теперь
уже из-за преследований французской полиции — пришлось тайком переехать в
Лондон. Многочисленные деловые и дружеские встречи с Фридрихом Энгельсом
(Плеханов был лично знаком с ним с 1889 г., Засулич — с 1893 г.), обсуждение с ним
вопросов философии, экономики, перспектив рабочего движения скрашивали для двух
изгнанников пребывание на чужбине.
В ноябре 1894 г. Плеханов получил разрешение вернуться в Женеву, добытое
хлопотами швейцарских социалистов. Вера Засулич такого разрешения не получила и
осталась в Лондоне. Плеханов с семьей поселился в квартире по ул. Кандоль, 6, где
прожил до возвращения в Россию. Однако официальное разрешение на постоянное
жительство в Женеве он получил только в 1904 г.
В эту квартиру в мае 1895 г. к Г. В. Плеханову пришел В. И. Ленин, приехавший в
Швейцарию по поручению петербургских социал-демократов для переговоров об
издании за рубежом периодического органа для рабочих. Это была их первая встреча, а
после еще нескольких бесед (в Цюрихе и Афольтерне вместе с П. Аксельродом и в
селении Дьяблере вместе с социал-демократами А. Н. Потресовым и А. М. Воденом)
все практические и теоретические вопросы были обсуждены и согласованы. В
результате стал выходить в Женеве сборник «Работник» (статья Плеханова «От
издателей» из этого сборника включена в настоящее издание).
Н. К. Крупская писала, что Ленин глубоко уважал Плеханова, который «сыграл
крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный
революционный путь, и потому Плеханов был долгое время окружен для него орео-
лом...» 22.
Группа «Освобождение труда» с самого начала своего образования поддерживала
связи почти со всеми социал-демократическими организациями, которые возникали в
России в

21
значительной степени под ее влиянием — с «Партией русских социал-демократов»
(группа Благоева), с «Рабочим союзом» (группа Бруснева) в Петербурге, с
московскими, вильнюсскими, минскими, екатеринославскими социал-демократами. А
книги, изданные и написанные членами плехановской группы, распространялись почти
во всех регионах страны, способствуя проникновению идей научного социализма в
круги передовых рабочих и демократической интеллигенции.
Особое место среди произведений Плеханова занимает его книга «К вопросу о
развитии монистического взгляда на историю». В 1894 г., когда Плеханов еще жил в
Лондоне, туда приехал А. Н. Потресов с предложением издать любую плехановскую
работу в Петербурге — легально, но приспособив ее к требованиям цензуры. Плеханов
переработал рукопись, подготовлявшуюся им для международного издания «История
социалистического движения во Франции», и почти законченную им брошюру,
которую он условно называл «Наши разногласия. Часть II». В результате появилась
довольно большая работа, которой придумали тяжеловесное заглавие для маскировки
истинного содержания. Благодаря связям Потресова и растерянности, которая царила в
царской администрации после смерти Александра III в конце октября, книгу удалось
очень скоро издать под псевдонимом — Н. Бельтов Она вышла из типографии в
декабре 1894 г. (на титульном листе стоит 1895 г.).
В этой книге Плеханов подвергал беспощадной критике либеральных народников и
блестяще защищал идеи научного социализма, главным образом исторического
материализма, показав его истоки и значение для понимания событий вообще и для
формирования мировоззрения русских марксистов. Книга произвела фурор в
революционном лагере и среди прогрессивной интеллигенции России. Ею
зачитывались, ее цитировали, о ней спорили. В очень многих воспоминаниях ре-
волюционных деятелей того времени говорится о том, что именно плехановский
«Монистический взгляд» привел их к отказу от народнических идей — к пониманию
марксизма. Об этом писали будущие большевики С. И. Мицкевич, М. С. Ольминский,
Г. М. Кржижановский, В. В. Ванновская и другие. Б. И. Горев вспоминал:
«...впечатление разорвавшейся бомбы произвела появившаяся к новому году книга
Бельтова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю»... Впервые перед
широкой аудиторией была изложена в достаточно прозрачной эзоповской форме вся
глубоко революционная и всеохватывающая философия марксизма, и притом изложена
чрезвычайно увлекательным, блестящим языком... Люди буквально в одну ночь
становились марксистами» 23.

22
В. И. Ленин дал четкую характеристику: книга, на которой воспиталось целое
поколение русских марксистов 24.
1895—1896 гг. стали важными и счастливыми годами в жизни Плеханова —
возвращение в Женеву, встреча с Лениным, благодаря которой удалось укрепить связи
с наиболее крупной частью российских социал-демократов — петербургской, успешная
подготовка «Работника», удача с легальным изданием книги, что позволило донести
идеи марксизма до широких демократических слоев России. Гонорар, полученный за
издание «Монистического взгляда», дал возможность расплатиться с долгами и купить
самое необходимое и, конечно, книги, книги...
В конце 1894 г. по инициативе группы «Освобождение труда» был образован «Союз
русских социал-демократов за границей». «Главной целью его,— по словам Плеханова,
— было оказание посильной поддержки начинавшемуся в России социалистическо-му
движению в среде пролетариата» 25. Растет число социал-демократов в России и среди
русской эмиграции.
Плеханов в эти годы и физически несколько окреп, температура и кашель меньше
его мучили. Но для поддержания здоровья он вынужден был два-три зимних месяца
находиться на лечебном курорте для туберкулезников. Это очень мешало и
теоретической, и особенно практической работе. А надо было работать с удесятеренной
силой, ибо на пути русской социал-демократии появились новые противники — «эко-
номисты» и «легальные марксисты», а также их идейные отцы в международном
рабочем движении — ревизионисты.
Плеханов первый среди европейских марксистов выступил с резкой критикой
бернштейнианцев. Его работы, опубликованные в немецкой и французской печати,
имели большое значение для разоблачения «критиков марксизма» в глазах деятелей
международного рабочего движения.
С русскими оппортунистами бороться было и легче, так как они были примитивнее
и, в общем-то, эпигонами западноевропейских «учителей», но и сложнее по ряду
объективных и субъективных причин.
В «Союзе русских социал-демократов за границей», на который возлагали большие
надежды члены плехановской группы и где они надеялись быть идейными
руководителями, возобладали «экономисты». На I съезде «Союза» в ноябре 1898 г.
группа вынуждена была отказаться от приема к редактированию изданий, написанных
его руководителями — Е. Д. Кусковой, С. Н. Прокоповичем, Б. Н. Кричевским и др., а
также присылаемых из России. Плехановцы оговорили, что они издадут две брошюры,
полученные ими ранее («Задачи

23

Произведения В. И. Ленина, изданные группой «Освобождение труда», и «Что

 делать?» — экземпляр из личной библиотеки Г. В. Плеханова.
русских социал-демократов» и «Новый фабричный закон» — В. И. Ленина) и
последний номер «Работника» (№ 5/6).
«Союз» стал под своей собственной редакцией издавать журнал «Рабочее дело», где
сначала в замаскированном виде, а потом все более откровенно излагались
оппортунистические идеи о необходимости отказа на неопределенное время от
пропаганды политических идей и усиления агитации за улучшение экономического
положения рабочего класса. В России, где ведущей организацией был петербургский
«Союз борьбы за освобождение рабочего класса», тоже возобладали такие взгляды.
Петербургский «Союз», ослабленный непрерывными арестами, со второй половины
1898 г. оказался в руках оппортунистов, которые начали издавать газету «Рабочая
мысль», рупор экономистских идей.
Члены группы «Освобождение труда» были окружены интригами, ложью и при этом
не имели возможности выступить в печати, так как типография была в руках
администрации «Союза русских с.-д.». «Стариков» — членов плехановской группы —
упрекали в незнании положения дел в России, в непонимании задач, которые стоят
перед социал-демократа-

24
ми страны, в издании работ, которые были якобы слишком сложны и, главное, не
нужны на данном этапе борьбы, в том, что они тратят все силы и средства на
пропаганду, когда нужна только агитация. Эти обвинения, которые высказывались за
спиной, в письмах к другим лицам, больно ранили заслуженных революционеров.
Особенно переживала В. И. Засулич, которая готова была пойти на уступки «моло-
дым», лишь бы не прекращалось издание литературы для рабочих. Аксельрод
склонялся к ее позиции. А Плеханов очень огорчался таким компромиссным
настроением своих товарищей, сердился на них и требовал решительного разрыва с
«экономистами». Летом 1898 г. они пришли к согласию и выработали совместную
тактику на I съезде «Союза», которая фактически означала их устранение от дел. На II
съезде «Союза» в апреле 1900 г. произошел и формальный разрыв, Плеханов и его
сторонники организовали «Революционную организацию „Социал-демократ"».
Упорная борьба, которую Плеханов вел с «экономистами», завершилась на этом
этапе изданием в феврале 1900 г. сборника «Wademecum (путеводитель.— Сост.) для
редакции „Рабочего дела"», состоящего частично из документов «экономистов»:
письмо Е. Д. Кусковой П. Б. Аксельроду, два письма Гришина (Т. М. Копельзона),
статья С. Н. Прокоповича. Три материала принадлежали их оппонентам —
революционным марксистам: «Протест российских социал-демократов» В. И. Ленина,
«Объявление о возобновлении изданий группы „Освобождение труда"» и
«Предисловие» Плеханова, которое занимало почти половину сборника. Ленин
целиком поддержал эту борьбу, он писал: «Wademecum — это — вопль, прямо-таки
вопль против пошлого экономизма, против «стыда и позора» социал-демократии» 26.
Трудно кратко рассказать о борьбе Плеханова против «легального марксизма».
Плеханов выступил против этого течения в 1892 г., когда оно было в самом зародыше.
Он получил тогда отпечатанную на множительном аппарате брошюру «Русский
монархизм, русская интеллигенция и их отношение к народному голоду. Опыт
программы юной русской социал-демократии». Подписана брошюра была
псевдонимом Nemo. Профессор Г. С. Жуйков высказывает предположение, что автором
ее является П. Б. Струве27. (Возможно, что автором был не один Струве, а и его
товарищ по университету и марксистскому кружку С. Н. Булгаков.) По воспоминаниям
А. С. Ольминского, Плеханов в своей работе «Задачи социалистов в борьбе с голодом в
России. (Письма к молодым товарищам)», изданной группой «Освобождение труда» в
1892 г., в споре с неверным пониманием политической роли

25
 В. И. Ленин, 1897 г.

рабочего класса имел в виду именно Струве 28. Однако в эти годы Плеханов еще прямо
не выступал против «легальных марксистов» — вплоть до 1899—1900 гг., когда он
обрушил на их голову, и в частности на П. Струве, целую серию статей. В. И. Ленин же
еще в 1895 г. выступил со статьей «Экономическое содержание народничества и
критика его в книге г. Струве». Позднее Плеханов объяснял свое молчание тем, что
Потресов, зная резкость его полемики, просил не критиковать Струве, поскольку тот с
позиций «легального марксизма» боролся против либеральных народников и тем при-
носил пользу революционному движению. Но в серии статей «Критика против
критиков» (1900—1901 гг.) Плеханов всесторонне проанализировал взгляды немецкого
ревизиониста Э. Бернштейна и его русского коллеги П. Струве, показав их ошибки,
противоречивость и нереволюционность. Статьи эти были напечатаны в журнале
«Заря», который стал выходить вместе с «Искрой».
Владимир Ильич после сибирской ссылки вскоре выехал за границу для
осуществления своего плана — издания газеты, вокруг которой можно было бы
сплотить всех социал-демократов, чтобы она была «не только коллективный пропаган-
дист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор» 29.
В августе 1900 г. Ленин и Плеханов встретились снова. Все эти годы они
поддерживали связь, переписывались, знали о жизни и трудах друг друга. Встречи
происходили в Бельриве и Корсье (близ Женевы), они носили деловой характер — надо
было оговорить все принципиальные и организационные вопросы издания газеты и
журнала. Вместе с ними заседали П. Аксельрод, В. Засулич и приехавший вместе с
Лениным
A. Потресов. Как «молодые» социал-демократы, так и члены плехановской группы
многого ждали от этих изданий, надеясь на возрождение активной революционной
работы, которая под влиянием оппортунистов и преследований царской полиции очень
ослабла. Несмотря на общую цель, переговоры шли трудно. Эти пять дней — 24—
28 августа — отражены B. И. Лениным в подробной записи, подготовленной для Н.
К. Крупской, которая еще оставалась в ссылке в Уфе, но вскоре должна была приехать.
Эта запись была найдена в бумагах Ленина после его смерти и опубликована под за-
главием, которое ей дал сам автор,— «Как чуть не потухла „Искра"?».
Само название этого письма характеризует и его содержание. Владимир Ильич
писал в нем, что еще в России был составлен план сотрудничества с группой
«Освобождение труда»: «Раньше мы (т. е. Ленин, Мартов и Потресов. — Сост.)

27
 «Развитие капитализма в Пометы Г. В. Плеханова на книге В. И. Ленина
России» В. И. Ленина — «Развитие капитализма в России».
экземпляр из личной
библиотеки Плеханова.
всегда думали так: редакторами будем мы, а они — ближайшими участниками... как
потому, что «старики» крайне нетерпимы, так и потому, что они не смогут аккуратно
вести черную и тяжелую редакторскую работу: только эти соображения для нас и
30
решали дело, идейное же их руководство мы вполне охотно признавали» . Поэтому
Ленин считал необходимым издавать газету не в Женеве, где жил Плеханов, «ибо это
сделает нас независимее от Г. В. ...» 31.
О том, как Ленин интерпретировал события этих дней, достаточно широко известно
из его вышеупомянутого письма. Посмотрим, как эти переговоры выглядели со
стороны Плеханова, хотя специально об этом он не писал. У многих может создаться
впечатление, что спор шел по непринципиальным вопросам, что Плеханов лишь из
соображений амбиции хотел быть главным редактором обоих изданий и этим чуть не
сорвал важнейшее для революционного движения дело. Однако действительные
обстоятельства были гораздо глубже. Нетерпимость Плеханова, о которой писал
Ленин, проявилась в его несогласии с призывом к совместной работе с «эконо-
мистами», который содержался в проекте заявления редакции «Искры», написанном
Лениным еще до приезда за границу, и в нежелании сотрудничать с «легальными
марксистами». Ленин привез из России решение псковского совещания, на котором
договорились, что П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский будут помогать
нелегальным изданиям социал-демократов финансами и материалами. Плеханов был
против такого сотрудничества, пока «легальные марксисты» маскировались под
социал-демократов. Убедившись в эволюции Струве от марксизма к либерализму и
готовясь вступить с ним в жесточайшую полемику, он выступил против привлечения
его к будущей «Заре» и сказал Ленину и Потресову, что «надо выбирать между мною и
г. Струве» 32. И наконец, позиции Ленина и Плеханова разошлись по поводу критики на
страницах будущего журнала К. Каутского, который напечатал в «Die Neue Zeit»
несколько статей Плеханова против ревизионистов, но в последнее время предпочитал
печатать статьи «критиков Маркса», стараясь занять центристскую позицию в этом
споре между защитниками марксизма и ревизионистами. В. И. Ленин до приезда за
границу многих подробностей еще не знал — ни о коварных методах борьбы «эко-
номистов» против «стариков», ни о центристских шатаниях Каутского. Потресов
сыграл в этих переговорах явно неблаговидную роль, настраивая Ленина против
Плеханова. Все это создало неблагоприятную, напряженную атмосферу. Дважды
переговоры почти прекращались, издание «Искры» и «Зари» висело на волоске. Все
участники совещания тяжело

29
переживали эту обстановку. 26 августа почти наступил разрыв. По рассказу Ленина,
Засулич предложила дать Плеханову в редакции два голоса по вопросам тактики, а тот
якобы стал вести себя как главный редактор, распределяя отделы и статьи для журнала.
В этом эпизоде много противоречий, которые сейчас трудно объяснить.
Но главное все-таки состоит в том, что «Искра» не потухла. Плеханов согласился на
все предложения Ленина — и по вопросу о взаимоотношениях с «экономистами»,
«легальными марксистами», и об отказе от статьи с критикой Каутского, и о том, что
газета и журнал будут печататься вдали от Женевы (только незадолго до II съезда
РСДРП «Искра» стала выходить в Женеве). Редакторами «Искры» и «Зари»
становились Ленин, Мартов, Потресов, а члены группы «Освобождение труда» —
сотрудниками с правом голоса по редакционным вопросам. Но практически все они
исполняли редакторские функции.
Редакционной коллегией руководил В. И. Ленин. Поэтому по праву «Искру» этого
периода называют ленинской. Но его ближайшим соредактором, с которым
обсуждались все принципиальные статьи и материалы, был Г. В. Плеханов. В ле-
нинской «Искре» Плеханов опубликовал 36 работ, почти в каждом номере шли его
теоретические статьи, рецензии на книги и журналы, заметки на политические темы.
Члены группы «Освобождение труда» очень просили, чтобы им поручили
редактировать журнал «Заря», но Ленин счел это нецелесообразным. В «Заре»
Плеханов тоже опубликовал в каждом номере (в 1901 —1902 гг. вышло три книжки
журнала: № 1, 2/3, 4) по нескольку статей и рецензий — всего 20 материалов.
В редколлегии «Искры» и «Зари» Ленин и Плеханов в большинстве случаев
действовали дружно. Они обменивались письмами (иногда Плеханов приезжал на
совещания в Лондон, где обосновалась редколлегия с апреля 1902 г.), обсуждали все
основные материалы газеты и журнала, а также свои статьи. И многие пожелания друг
другу учитывались авторами 33. Об этом свидетельствует их большая переписка того
периода.
Но и в это время были между Лениным и Плехановым разногласия. Они проявились
особенно после совещания в Цюрихе 14—17 апреля 1902 г., когда обсуждалась статья
Ленина «Аграрная программа русской социал-демократии». 14 мая Ленин написал
Плеханову после прочтения его замечаний на эту статью: «Если Вы поставили себе
целью сделать невозможной нашу общую работу,— то выбранным Вами путем Вы
очень скоро можете дойти до этой цели» 34. Более чем

30

Г. В. Плеханов, его жена Розалия Марковна, дочери Евгения Георгиевна и Лидия

Георгиевна с Л. Г. Дейчем. 1901 г.
на месяц их переписка была прервана, деловые переговоры велись через других членов
редколлегии. Однако Плеханов нашел в себе силы изменить эту ситуацию. 20 июня
1902 г. он первым написал Ленину письмо, которое очень важно для понимания их
отношений в то время и в дальнейшем. Приводим из него отрывок: «Пользуюсь
случаем сказать Вам, дорогой Владимир Ильич, что Вы напрасно на меня обижаетесь.
Обидеть Вас я не хотел. Мы оба несколько зарвались в споре о программе, вот и все.
Когда-нибудь, когда мы с Вами увидимся, мы поговорим об этом с глазу на глаз, «no
душе» (это здесь главное), и тогда,— если Вы захотите быть беспристрастным,— Вы
сами увидите, что у меня тоже были некоторые основания считать себя обиженным. А
теперь отложим это частное дело в интересах другого, гораздо более важного, общего
дела. Поверьте одному: я глубоко Вас уважаю и думаю, что на 75% мы с Вами ближе
друг к другу, чем ко всем другим членам «коллегии», на остальные 25% есть и разница,
но ведь 75% втрое больше 25, и во имя единомыслия следует позабыть о разногласии»
35
. Ленин ответил сразу же, 23 июня: «Дорогой Г. В.! Большой камень свалился У меня
с плеч, когда я получил Ваше письмо, положившее конец мыслям о „междоусобии"» 36.

31

Г. В. Плеханов с агентами «Искры» во время II съезда РСДРП. Лето 1903 г.

Организационный план Ленина по объединению сил партии вокруг газеты «Искра»

приближался к цели. Был выработан проект Программы партии, опубликованный в №
21 «Искры» и отдельным изданием. Аграрная часть была написана Лениным, основная
— Плехановым, но с поправками и вставками всех членов редакции. Были созданы в
большинстве городов России социал-демократические организации, связанные с
«Искрой».
II съезд РСДРП состоялся 17(30) июня — 10(23) августа 1903 г. сначала в Брюсселе,
потом в Лондоне, куда вынуждены были переехать делегаты из-за преследований
полиции. Плеханов по поручению Организационного комитета открывал съезд:
«Двадцать лет тому назад мы были ничто,— теперь мы уже большая общественная
сила... Мы должны дать этой стихийной силе сознательное выражение в нашей
программе, в нашей тактике, в нашей организации. Это и есть задача нашего съезда,
которому предстоит, как видите, чрезвычайно много серьезной и трудной работы. Но я
уверен, что эта серьезная и трудная работа будет счастливо приведена к концу и что
этот съезд составит эпоху в истории нашей партии» 37.
Безусловно, ведущей фигурой на съезде был Ленин, но и Плеханов сыграл в его
работе исключительно важную роль.

32
Он открывал и закрывал съезд, председательствовал почти на половине заседаний,
выступал по важнейшим вопросам. И все время он поддерживал Ленина, даже тогда,
когда был с ним внутренне не согласен. Он был не согласен и ранее с некоторыми
положениями работы Ленина «Что делать?», но на съезде отстаивал все ленинские
положения от критики «экономистов» и бундовцев. Он был и автором ряда резолюций,
в том числе и о либералах, поддержанной Лениным. Как известно, на II съезде
произошел раскол при обсуждении Устава партии и при выборах в центральные
органы, Плеханов был вместе с Лениным, большевиками. А его старые друзья — В.
Засулич и П. Аксельрод — оказались в лагере меньшевиков. Плеханов вместе с
Лениным и Мартовым был избран в редакцию Центрального Органа — газеты «Искра»
и председателем Совета партии. Он надеялся, что раскол, произошедший на съезде,
будет ликвидирован позднее, и был невероятно счастлив, что съезд оформил партию и
принял важнейшие для ее деятельности документы — Программу и Устав.
И после съезда Плеханов в течение трех месяцев оставался большевиком. Он вместе
с Лениным вел переговоры с Мартовым, который отказался от своего места в
редколлегии, и с другими ведущими меньшевиками. Но переговоры зашли в тупик. И
тогда Плеханов, используя свое право одного из редакторов, закрепленное в Уставе,
кооптировал в редакцию «Искры» меньшевиков — бывших редакторов Потресова,
Аксельрода, Засулич. Он мотивировал это свое решение желанием сохранить единую
партию. Он говорил: «Не могу я стрелять по своим», имея в виду всех социал-
демократов — не большевиков.
Но результат получился обратный. В. И. Ленин вышел из редакции Центрального
Органа, и «Искра» с № 53 стала фактически органом только меньшевистской фракции.
В первое время Плеханов возглавлял эту фракцию в борьбе с большевизмом, В. И.
Лениным. Но только несколько месяцев. Плеханова нельзя называть лидером
меньшевизма, ибо это противоречит истине и ленинским оценкам.
И Ленин, и Плеханов тяжело переживали свой разрыв и состояние дел в партии,
Ленин продолжал надеяться на новое сближение и всегда видел отличие позиции
Плеханова от позиции ортодоксальных меньшевиков — Мартова, Аксельрода.
Потресова, Дана и др.
Политическую биографию Плеханова со II съезда партии четко охарактеризовал
Ленин в июне 1914 г.: «...с 1903 года по вопросам тактики и организации Плеханов
колеблется самым смешным образом: 1) 1903, август — большевик; 2) 1903,
 33
ноябрь (№ 52 «Искры») — за мир с «оппортунистами» — меньшевиками; 3) 1903,
декабрь — меньшевик и ярый; 4) 1905, весна, после победы большевиков,— за
«единство» «враждующих братьев»; 5) 1905, с конца до половины 1906 — меньшевик;
6) половина 1906 — начинает иногда отходить от меньшевиков и в Лондоне, 1907,
порицает их (признание Череванина) за «организационный анархизм»; 7) 1908 —
разрыв с ликвидаторами; 8) 1914 — новый поворот к ликвидаторам» 38.
Эта ленинская характеристика понятна, если знать хорошо историю КПСС. Главное,
что из этого вытекает,— это то, что Плеханов очень недолго шел вместе с
меньшевиками и, наоборот, несколько лет — 1908—1913 гг.— тесно сотрудничал с
большевиками, печатался в их журналах, переписывался с Лениным. Даже одну статью
того времени он сам озаглавил так — «Плеханов перешел к большевикам», но объяснял
в ней, что перешел-то он не до конца, по ряду вопросов занимая особую позицию.
И вся эта бурная деятельность Георгия Валентиновича сопровождалась вспышками
туберкулеза. Почти каждая поездка из дома кончалась обострением, грозившим
смертельным исходом. Так случилось и в 1905 г.
Известие о начале революции в России было с энтузиазмом встречено русскими
политическими эмигрантами. На митингах собирались средства для помощи
бастующим рабочим. Значительная часть денег, собранных среди зарубежных рабочих
и прогрессивной интеллигенции, пересылалась на родину через Плеханова. Он
выступает с рядом статей, в которых пишет о необходимости подготовки вооруженного
восстания в России, которое смогло бы свергнуть ненавистное самодержавие. (Более
подробно о позиции Плеханова в 1905—1906 гг. будет рассказано ниже.) После
октябрьского манифеста, который вырвали у царского правительства на первой волне
революции, русские политические эмигранты бросились в Россию. В ноябре 1905 г.
уехали Засулич, Потресов, через несколько дней — Ленин. Плехановы тоже собира-
лись, но как раз в это время болезнь схватила Георгия Валентиновича буквально за
горло — туберкулез перебрался на дыхательные пути, и все процессы обострились. По
настоянию врачей поездку пришлось отложить. 4 декабря 1905 г. Плеханов писал жене,
уговаривая ее ускорить отъезд, несмотря на его состояние: «Поедем, а то я с ума сойду.
Мое место теперь в России... Будем спешить, а то я дойду бог знает до чего. Право, я
теперь кажусь себе дезертиром, а это самая презренная порода людей. Не затем я жил и
работал, чтобы сидеть теперь спокойно, когда там идет борьба» 39. Но после поражения
Декабрьского вооруженного восстания в Москве

34
в России началось наступление реакции на недавно завоеванные политические права.
Бывшие политические эмигранты одни были арестованы, другие переходили на
нелегальное положение, третьи готовились к бегству за границу, Возвращаться в
Россию все еще очень больному Плеханову было невозможно. Свидание с родиной
опять отодвинулось на неопределенное время.
В последующие годы Плеханов вел активную практическую работу. Он участвовал в
IV и V съездах партии и присутствовал на конгрессах II Интернационала. На них, а так-
же на собраниях русских эмигрантов он выступал с докладами, полемизировал в печати
по вопросам теории и тактики.
Из-под пера Плеханова вышли в эти годы превосходные работы в защиту
философии марксизма: «Французская драматическая литература и французская
живопись XVIII в. с точки зрения социологии», «Письма без адреса», «Materialismus
militane», «Основные вопросы марксизма» и многие другие.
Среди его друзей, учеников, единомышленников, знакомых были интересные люди.
С Плехановым поддерживали дружеские связи и переписывались ведущие деятели
международного рабочего движения — Фридрих Энгельс, Элеонора Маркс-Эвелинг,
Жюль Гед, Поль Лафарг, Жан Лонге, Вильгельм Либкнехт, Август Бебель, Карл
Каутский, Клара Цеткин, Роза Люксембург, Луи Эритье, Виктор Адлер, Эмиль
Вандервельде, Камил Гюисманс, Константин Доброджану-Геря, Генрих Ван-Кол,
Антонио Лабриола, Энрико Ферри, Джон Спарго, Герман Шлютер, Сен Катаяма.
Особенно близко знал Плеханов и поддерживал как мог первых болгарских социал-
демократов — Димитра Благоева, Георгия Бакалова, Христиана Раковского, Петра
Генова, Георгия Киркова, Ивана Клинчарова. Это перечисление можно продолжать
очень долго.
Плеханов хорошо знал многих русских эмигрантов и приезжавших на время из
России деятелей всех направлений. Из среды молодых русских социал-демократов
Плеханов был близок с Николаем Бауманом, Александрой Коллонтай. Он встречался с
Максимом Горьким и Е. П. Пешковой на острове Капри, куда приехал вместе с женой
по их приглашению, пользовался советами и библиотекой известного библиографа Н.
А. Рубакина.
В конце жизни Плеханову удалось заняться очень интересным для себя — и для
будущих читателей — исследованием, в котором он смог наиболее полно реализовать
свои способности историка. В течение 1909—1916 гг. он работал над «Историей
русской общественной мысли». За это время он написал

35
три тома (57 а. л.), которые охватывали период XVII— XVIII вв., а следующие четыре
тома должны были включать события всего XIX в. и начала XX в. 1-й том вышел в
июне 1914 г.— накануне первой мировой войны.
Известие о начале войны застало Плехановых в Париже, где Георгий Валентинович
работал в Национальной библиотеке, собирая материал для «Истории русской
общественной мысли». Вскоре они вернулись в Швейцарию. Плеханов неоднократно
выступал до этого (в том числе и в период русско-японской войны 1904—1905 гг.)
против шовинизма и пацифизма. Еще в 1912 г. он писал: «Мы знаем, что в мире
существует только одна сила, способная поддержать мир,— это сила организованного
международного пролетариата... Только война между классами сможет с успехом
противостоять войне между народами» 40.
Плеханов с гневом воспринял известие о предательстве германских социал-
демократов, проголосовавших за предоставление кредитов правительству (2 декабря
1914 г. К. Каутский один голосовал против), и сведения о зверствах немецких войск на
землях захваченных ими Люксембурга и Бельгии, а также об их продвижении по
территории Франции и России. Война была несправедливой с обеих сторон, начата она
была во имя империалистических захватов территорий и рынков. Это прекрасно
понимал Плеханов. Но он видел, что германский милитаризм, не сдержанный никем, в
том числе и охваченной шовинистическим угаром Социал-демократической партией
Германии, ведет захватническую, кровавую войну на территории других государств.
Узнавая о всех ужасах войны, о новых видах оружия уничтожения, Плеханов пред-
видел, какие страдания война принесет населению России.
11 октября 1914 г. Плеханов в Лозанне выступил с рефератом о войне. Ленин,
который с самого начала занял последовательно интернационалистскую позицию,
приехал из Берна на этот реферат. Плеханов, осудив позицию германских социал-
демократов, призывал социалистов всех стран продолжить традиции I Интернационала,
основанного К. Марксом (поскольку II Интернационал потерпел крах), и, опираясь на
41
«простые законы нравственности и права» , провозглашенные им основой для
решения международных проблем пролетариатом, бороться против австро-германского
милитаризма. Плеханов считал, что поражение России замедлит ее экономическое
развитие, усилит эксплуатацию пролетариата, поскольку к русским капиталистам
присоединятся немецкие. Он призывал русских социал-демократов, критикуя царское
правительство за неспособность отстоять интересы страны, участвовать в войне,
защищая родину, ибо победа над Германией,

36
по его мнению, приблизит революцию в России и в Германии 42.. В следующих работах
он призывал не верить, что крах II Интернационала означает крушение идей научного
социализма, и убеждал «удвоить, утроить, учетверить усилия» для воспитания
пролетариев всех стран в духе марксизма 43.
Ленин неоднократно критиковал Плеханова за эти идеи, считая, что Плеханов
является представителем «социал-шовинизма, социализма на словах, империализма на
деле...» 44. Их пути с тех пор окончательно разошлись.
Отношение Плеханова к мировой войне во многом влияло на его политическую
позицию в последний год жизни, так как он продолжал считать, что победа над
кайзеровской Германией, освобождение захваченных ею земель, в том числе и
принадлежавших России, нужна для русской революции и ее будущего. Плеханов,
несмотря на эмиграцию, знал о настроениях солдат в армии, рабочих и крестьян в тылу
России. Но он не учитывал того, что тяготы войны, легшие на плечи трудящихся,
создали такой мощи стихийное антивоенное движение в тылу и на фронте, что никому
не дано повернуть его вспять. Поэтому его позиция была утопичной и неприемлемой не
только для большевиков, но и для большинства меньшевиков. С каждым годом войны
таяло число сторонников Плеханова.
При известии о Февральской революции Плеханов сделал все, чтобы поскорее
отправиться в Россию. Георгий Валентинович чувствовал себя лучше, чем в конце 1905
г. Ехали вместе с группой французских и английских социалистов через Францию,
Англию, на пароходе по Балтийскому морю, где германские субмарины потопили уже
не один корабль, в Швецию. На финской станции Торнео возвращавшиеся эмигранты
ступили на землю Российской державы. 37 лет изгнания были позади. В ночь с 31
марта на 1 апреля 1917 г. поезд подошел к перрону Финляндского вокзала в
Петрограде. Несмотря на глубокую ночь, Плеханова встречали с оркестрами и
знаменами. Среди встречавших были делегации от заводов и фабрик, той части
пролетариата столицы, которую возглавляли меньшевики, делегации Петроградского
городского комитета и Василеостровского комитета РСДРП, комиссариаты отдельных
районов, представители армейских частей, студенты Университета и институтов,
представители социалистических партий. Они встречали первого марксиста России, на
книгах которого воспитались лидеры революционного движения.
В вестибюле вокзала, куда толпа внесла Плеханова на руках, его приветствовал от
имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов председатель-
меньшевик

37
 Последняя фотография Г. В. Плеханова. Сентябрь — октябрь 1917 г.

Н. С. Чхеидзе. Плеханов ответил небольшой речью. А 2 апреля Плеханов выступил в

Таврическом дворце на совещании делегатов Советов рабочих и солдатских депутатов,
где обосновал свое отношение к революции в России, к Временному правительству и,
главное, к войне, которую, как он считал, в новых условиях революционная Россия
должна продолжать до победного конца. Большинство делегатов были под влиянием
меньшевиков, сказались, наверно, и почтение к личности Плеханова, его ораторское
искусство. Речь была выслушана с сочувственным вниманием и неоднократно
прерывались аплодисментами.
3 апреля Плеханов заболел, и все последующее время происходило ухудшение его
здоровья. Несмотря на это, он несколько раз выступал с речами в июне — июле,
съездил даже в августе в Москву на Государственное совещание, созванное Временным
правительством, руководил газетой «Единство», вокруг которой объединились его
сторонники. Жил он в Детском Селе (ныне г. Пушкин), где с сентября опять был вы-
нужден лежать. Из газет и от приезжавших к нему гостей и сотрудников «Единства»
Плеханов знал о ситуации в столице и в стране, чувствовал дыхание приближавшейся
новой революции.
Известие об Октябрьском вооруженном восстании в Петрограде — аресте
министров Временного правительства, о переходе власти в руки Советского
правительства во главе с В. И. Лениным — не было для Плеханова неожиданностью.
Он написал «Открытое письмо к петроградским рабочим», дати-

38
рованное 28 октября (10 ноября) 1917 г., которое было опубликовано в «Единстве».
Плеханов писал, что его эти события огорчают, что он считает социалистическую
революцию в России преждевременной, так как в России пролетариат составляет
меньшинство. «Нет, наш рабочий класс еще далеко не может, с пользой для себя и для
страны,— утверждал Плеханов,— взять в свои руки всю полноту политической
власти. Навязать ему такую власть, значит, толкать его на путь величайшего
исторического несчастья, которое было бы, в то же время, величайшим несчастьем и
для всей России», Плеханов предупреждал петроградских рабочих, что крестьянство,
получив землю, не будет развиваться в сторону социализма и что надежда на скорую
революцию в Германии нереальна. Он предостерегал от печальных последствий
захвата власти в этой обстановке «одним классом или,— еще того хуже,— одной
партией» 45.
В те дни, когда контрреволюционные казаки Краснова подняли мятеж против только
что народившейся Советской власти, к Плеханову пришел хорошо ему знакомый по
эмиграции бывший эсер (в сентябре 1917 г. исключенный из партии с.-р.) Б. В.
Савинков. Желая использовать имя Плеханова в борьбе с социалистической
революцией, он предложил ему возглавить правительство, которое будет
сформировано после победы над вставшими на защиту Петрограда революционными
военными формированиями. И Плеханов ответил ему именно так, как он и должен был
ответить: «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я буду его расстреливать
даже тогда, когда он идет по ложному пути. И вам не советую этого делать. Не делайте
этого во имя Вашего революционного прошлого» 46.
Здоровье Плеханова требовало больничного лечения. Жена поместила его в
Детскосельскую больницу, потом перевезла в Петроград, во Французскую больницу на
14-й линии Васильевского острова, а потом, по совету врачей,— на Карельский
перешеек, в больницу санаторного типа близ г. Териоки (ныне Зеленогорск).
Четыре месяца он был между жизнью и смертью. 30 мая (нов. ст.) 1918 г. Г. В.
Плеханов скончался. 8 июня в Петрограде состоялись его похороны, на которых
преобладали меньшевики, а 9 июня в бывшем здании Дворянского собрания было
проведено траурное заседание Петроградского Совета, где большевики прощались с
Плехановым как со своим учителем. В своей речи А. В. Луначарский говорил, что
большевики всегда будут чтить Плеханова как «героя революционного духа», как
«мастера, выковавшего то оружие для Русских социалистов, которым мы теперь
сражаемся, часто и

39
 Митинг у Технологического института во время открытия памятника Г. В.
Плеханову в 1924 г. (скульптор И. Я. Гинзбург).
против него, и его учеников. Никогда не забудут русские рабочие, что революция 1917
года, несмотря на то что она происходила при порицании постаревшего пророка, была,
тем не менее, выполнением его знаменитого пророчества: „В России революция
победит только как рабочая, или вовсе не победит!"» 47.
48
Так завершился жизненный путь отца русского марксизма Георгия
Валентиновича Плеханова. Но остались его произведения, которые продолжают
служить делу социализма.
Как историк рабочего движения в России Плеханов выступил уже в своих первых
работах, написанных им после перехода на марксистские позиции. (В народнический
период Плеханов тоже обращался к этой теме. Он опубликовал несколько анонимных
корреспонденций для легальной газеты «Новости» и нелегальной «Земли и воли» о
49
забастовках рабочих в Петербурге в конце 70-х гг. XIX в.) . Эта тема является
главным мотивом большинства его произведений. О чем бы Плеханов ни писал, он
часто прибегает к примерам из деятельности рабочих кружков, пишет о роли рабочего
движения и его задачах, о программе и тактике партии рабочего класса. Он пишет и о
периоде стихийного рабочего движения, и о том, как революционные социал-
демократы влияли на развитие рабочего движения, когда в середине 90-х гг. XIX в.
начался

40
процесс соединения теории научного социализма с рабочим движением.
Одна из главных заслуг Плеханова как марксиста заключается в выдвижении и
обосновании идеи гегемонии пролетариата в революционном движении России. Перед
ним стояла двойная задача. Во-первых, доказать, что Россия вступила после реформы
1861 г. на путь капиталистического развития и на этой основе растет численно и
крепнет новая революционная сила — пролетариат. Во-вторых, доказать, что в России
сначала произойдет буржуазно-демократическая революция, которая свергнет
самодержавие, а потом, через более или менее длительный период (сроки Плеханов не
указывал), должна произойти социалистическая революция, в результате которой будет
установлена власть рабочего класса — диктатура пролетариата. Но в этой идее самым
важным было то, что Плеханов доказал, что главным двигателем буржуазной
революции будет не буржуазия, а пролетариат. Каждое из этих положений было
принципиально новым не только для социалистических теорий России, которые были
мелкобуржуазными, утопическими, но и для теории марксизма.
Поэтому с первых же шагов своей деятельности в качестве социал-демократа
Плеханов заявил о необходимости готовиться к созданию партии рабочего класса,
которая повела бы за собой все оппозиционные элементы общества в борьбе с
самодержавием и охраняла бы интересы трудящихся, главным образом рабочих, от
попыток буржуазии воспользоваться плодами победы до, во время и после буржуазной
революции. Плеханов неоднократно писал о высокой миссии пролетариата:
«Освободительное движение рабочего класса совершается в пользу огромного
большинства, и его торжество навсегда положит конец эксплуатации одних людей
другими. Вот почему победа пролетариата будет в то же время осуществлением самого
высокого из всех нравственных идеалов, до которых додумалось цивилизованное
человечество. Победа рабочего движения, которому многие — умышленно или по
недоразумению — приписывают лишь узкие, грубые, «желудочные» цели, будет в
действительности величайшим торжеством нравственного идеализма» 50.
Все эти идеи были изложены и всесторонне аргументированы еще в работах
Плеханова первой половины 80-х годов — «Социализм и политическая борьба» (1883),
«Наши разногласия» (1885), оба проекта программ — «Программа группы
„Освобождение труда"» (1884) и «Проект программы русской социал-демократии»
(1885).
Наиболее кратко идея гегемонии пролетариата была сфор-

41
мулирована Плехановым в его речи на Парижском конгрессе II Интернационала в 1889
г.: «Революционное движение в России восторжествует только как рабочее движение
51
или же никогда не восторжествует!» И эту идею он вносил в умы революционеров
России, неоднократно повторяя ее, вплоть до конца своей жизни.
Плеханов не только выдвинул идею о руководящей роли пролетариата, но и
разрабатывал вопрос о методах проведения ее в жизнь, защищал ее от нападок и
искажений со стороны оппортунистических течений в партии. Сначала эту идею
подвергли критике «экономисты» в конце 90-х гг. XIX в.— начале XX в. Они
утверждали, что пролетариат пока не готов к политической борьбе, что социал-
демократы должны возглавить только борьбу рабочих за их экономические интересы.
Плеханов выступил с критикой «экономистов» в предисловии к сборнику «Wademecum
для редакции „Рабочего дела"», о котором мы уже писали. Наиболее развернутую
критику этого направления он дал в статье «Еще раз социализм и политическая
борьба», опубликованной в апреле 1901 г. в № 1 «Зари» 62. На многих примерах
Плеханов доказывал необходимость политической агитации среди всех слоев
населения России и ошибочность тактики «экономистов», которые фактически
отрицали необходимость «существования социал-демократии как особой политической
рабочей партии». Он утверждал, что это привело бы к превращению социал-
демократов в простых демократов и «означало бы забвение классовой борьбы и
сближение пролетариата с буржуазией». Плеханов завершает эту большую статью
словами: «Торжество «экономического» направления привело бы к политической
эксплуатации русского рабочего класса демократической и либеральной буржуазией.
Тактика, защищаемая мной в этой статье, столь же неизбежно дала бы русской социал-
демократии — этому передовому отряду русского рабочего класса — политическую
гегемонию в освободительной борьбе с царизмом» 53.
Позднее идею гегемонии пролетариата в борьбе с самодержавием Плеханов
защищал против ликвидаторов в 1908—1912 гг. Например, в 1910 г. в предисловии к
брошюре С. Т. Аркомеда «Рабочее движение и социал-демократия на Кавказе» он
доказывал, что пренебрежительное отношение к подпольной деятельности привело
ликвидаторов и к отрицанию идеи гегемонии пролетариата в революционной борьбе.
Ликвидаторы считали этот лозунг, провозглашенный Плехановым в 1889 г.,
устаревшим и пытались доказать, что пролетариат не может стоять во главе
буржуазной победоносной революции, ссылаясь при этом на поражение революции

42
1905—1907 гг. Плеханов категорически возражает: «Так как во главе нашего
освободительного движения стоял пролетариат, то оно обнаружило максимум той
силы, которую оно могло обнаружить при данных экономических условиях» 54.
Но идея гегемонии пролетариата в российском революционном движении состоит не
только в определении места пролетариата и его партии в этом движении, но и в
решении целого ряда проблем: о взаимоотношениях рабочих и революционной
интеллигенции, о союзниках пролетариата во время подготовки и проведения
буржуазной революции, о соотношении пропаганды и агитации на разных этапах
истории, о роли партии рабочего класса России в борьбе с самодержавием и в
дальнейшей деятельности для уничтожения капиталистического строя. Эти и другие
проблемы также рассматриваются в работах Плеханова.
Через все его ранние работы проходит мысль о необходимости подготовки к
созданию партии пролетариата России. В зародыше эта идея содержится даже в
работах 1882—1883 гг. В 1885 г. в книге «Наши разногласия» Плеханов подчеркнул:
«...воз-можно — более скорое образование рабочей партии есть единственное
средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной
России. На этой дороге нас ждут успех и победа; все же другие пути ведут лишь к
поражению и бессилию» 55.
Вопрос о союзниках пролетариата в борьбе с самодержавием Плеханов
рассматривал во многих работах. В 80— 90-е гг. он считал, что главным союзником
является буржуазия (кроме крупной, которая богатеет на правительственных заказах) и
во вторую очередь — крестьянство. В споре с народниками он, возможно, перегибал
палку, но все же был прав, когда писал в конце прошлого века о политической от-
сталости крестьян, которые в большинстве своем верили в «царя-батюшку», об их
закоренелой частнособственнической психологии.
Однако в связи с разрушением общины и расслоением крестьянства Плеханов видит
возможность вовлечения в освободительное движение крестьян (и не только бедняков-
полупролетариев), и поэтому в проекты программы 1884— 1885 гг. он вставляет
требование радикального пересмотра аграрных отношений. Он писал в то время, что
«группа «Освобождение труда» нимало не игнорирует крестьянства, составляющего
огромнейшую часть трудящегося населения России» и что «распределение сил наших
социалистов должно будет измениться, если в крестьянстве обнаружится самосто-
ятельное революционное движение...» 56. В 1892 г. во время голода в России Плеханов
писал о союзе с крестьянством:

43
«Разумеется, сельская буржуазия не станет сочувствовать социал-демократам, но
сельский пролетариат всегда был и будет естественным союзником городского. Точно
так же и бедные крестьяне (а таких большинство) непременно пойдут за социал-
демократами», которые будут добиваться «полной экспроприации крупных
землевладельцев и обращения земли в национальную собственность» 57.
В марте 1905 г. Плеханов пишет в статье «Мужики бунтуют»: «...мы сделали бы
страшную, непоправимую ошибку, если бы остались равнодушны к начинающемуся
теперь революционному движению в деревне. Как партия пролетариата, как
представители самого революционного класса в нынешней России, мы обязаны
поддерживать это движение, как обязаны мы поддерживать всякое прогрессивное
движение, направляющееся против существующего у нас порядка вещей», и делал
вывод: «...деревня становится революционной; мы обязаны поддержать
революционную деревню» 58.
Здесь и содержится расхождение между позицией Плеханова и большевиков,
которые считали крестьянство в период революции 1905—1907 гг. основным
союзником пролетариата, а Плеханов — лишь частью «всякого прогрессивного дви-
жения». Плеханов считал, опираясь на положение «Манифеста Коммунистической
партии», что в российской революции буржуазия должна принять хоть и пассивное, но
участие. Правда, он неоднократно писал о трусости, непорядочности,
непоследовательности русской буржуазии и предупреждал пролетариат, что она будет
стремиться воспользоваться плодами его революционной борьбы. Особенно резко он
критикует буржуазию в своей одной из лучших работ по вопросам стратегии и тактики
«О задачах социалистов в борьбе с голодом в России» (1892 г.). В ней Плеханов пишет,
что современное положение в России — экономический кризис, голод — должно
привести к перестановке классовых сил, что правительство сократило финансовую
поддержку буржуазии, а это, по его мнению, приведет к тому, что буржуазия будет
требовать конституции, чтобы добиться выгодных для себя реформ. И если российские
капиталисты еще до конца не осознали своих политических интересов, то скоро
осознают и попытаются руками рабочих добиться своих целей. Но чтобы этого не
случилось, надо «содействовать росту классового сознания русского пролетариата»
и добиваться создания партин пролетариата 59.
Когда же в самом начале XX в. российская буржуазия действительно вышла на
политическую сцену, Плеханов утверждал, что ее надо непременно использовать пусть
в качестве ненадежного, трусливого, но необходимого союзника. В 1907 г,

44
он говорил на V съезде РСДРП в ответ на упрек, что меньшевики делают пролетариат
орудием буржуазии: «Это совсем неверно. Мы делаем буржуазию орудием
пролетариата... Теперь пролетариат является демиургом нашей действительности.
60
Теперь он — главная сила» . И поэтому Плеханов считал, что надо влиять на все
буржуазные и мелкобуржуазные партии, толкая их влево, заставляя помогать
революционному народу 61.
 Но кадеты, эсеры, энесы, беспартийные демократические слои интеллигенции часто
занимали позиции, не укладывавшиеся в теоретические построения Плеханова. В связи
с этим вспоминается характерная реплика В. И. Засулич об особенностях его склада
ума. В 1898 г. она писала Плеханову: «Я знаю, что у меня чутье действительности
(того, что есть на самом деле) неизмеримо больше, чем у Вас. У Вас оно за слоняется
(иногда прямо до сумасшествия) представлением о том, что должно быть, но чего нет,
и нет средств сделать, чтобы оно было. Вы утопист в практических отношениях, не
меньше Фурье»62.
Вот этот-то «утопизм в практических отношениях» иногда подводил Плеханова,
направляя его усилия по ложному пути. Так было по вопросу о роли демократической и
либеральной буржуазии в качестве союзника пролетариата в период буржуазной
революции. Так было и во время его активной борьбы с большевиками в конце 1903 г.
— 1904 г., когда он на страницах «новой», меньшевистской «Искры» выступал с кри-
тикой большевиков, В. И. Ленина.
Особенно резко он это делает в статье «Рабочий класс и социалистическая
интеллигенция» (июль — август 1904 г.). Проблема, вынесенная в заголовок статьи,
неоднократно анализировалась Плехановым во многих работах, где он призывал
революционную, демократическую интеллигенцию встать на точку зрения научного
социализма, отдать свои силы и знания русскому пролетариату и вместе с ним бороться
за свержение самодержавия, а потом за созидание социалистического общества. Но в
этой статье Плеханов обрушивается с критикой на работу В. И. Ленина «Что делать?»,
которую на II съезде партии сам же активно защищал от нападок «экономистов». Он
оспаривает два ленинских положения: о том, что «исключительно своими
собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-
юнионистское...» и что теория Маркса — Энгельса и теоретическое учение социал-
демократии в России возникли «совершенно независимо от стихийного роста рабочего
63
движения...» . Плеханов утверждает, что переход к усвоению марксизма его и П.
Аксельрода произошел под влиянием стихийного рабочего

45
движения в Петербурге, и ссылается при этом на свою работу «Русский рабочий в
революционном движении». Он напоминал и о том, что теоретические взгляды Маркса
и Энгельса тоже развивались под сильнейшим влиянием «стихийного роста рабочего
движения» в Германии, Франции и Англии. В качестве доказательства Плеханов
приводит работу Ф. Энгельса над книгой «Положение рабочего класса в Англии». И
далее он, ссылаясь на работы Маркса, Энгельса, Каутского, утверждает: «Теория
научного социализма могла зародиться только в научно-подготовленных для этого
головах. Но экономическая необходимость порождает и доводит до его логического
конца, — т. е. до социалистической революции, — то движение рабочего класса,
64
теоретическим выражением которого служит научный социализм» . Плеханов
пытается доказать, что Ленин недооценивает «потребности в социализме» у
пролетариата, который-де встает на путь социалистической революции даже без
влияния на него социал-демократической интеллигенции.
«Утопизм в практических отношениях» сказался и на позиции Плеханова в период
революции 1905—1907 гг., и в период Октябрьской революции.
Вскоре после известий о Кровавом воскресенье в Петербурге, в феврале 1905 г.,
Плеханов печатает статью «Врозь идти, вместе бить!». В ней он призывает к
вооруженному восстанию и выдвигает тактические требования, которые должны, по
его мнению, способствовать победе восстания и революции. Плеханов считал, что
нужно вооружить народ и начать с уничтожения или ареста гражданского,
полицейского и военного начальства. Он считал, что в период революции террор —
целесообразный прием борьбы, что без кровопролития не обойтись. Но он полагал, что
удача вооруженного восстания зависит от сближения рабочих с «обществом» — демо-
кратической и либеральной интеллигенцией, выходцами из этой среды — студентами,
офицерами и др. «Нам надо развязать революцию, — сказали мы, — писал Плеханов в
этой статье, — и подготовить победу, — прибавим мы теперь. Трудна эта задача... Но
нам надо разрешить ее. Поэтому мы должны с удесятеренной энергией работать над ее
разрешением. И мы разрешим ее, потому что обязаны ее разрешить. История не
ждет...» 65
Все эти первые месяцы революции Плеханов в статьях, в письмах к своим
единомышленникам в России требовал тщательно готовиться к вооруженному
восстанию, обратить особое внимание на агитацию в армии для привлечения войск на
сторону революции, о необходимости организации и правильного выбора, втайне от
врагов, момента восстания. Но

46
все сложилось отнюдь не по этим советам. Узнав о поражении Декабрьского
вооруженного восстания в Москве, Плеханов заявил в декабре 1905 г.:
«Несвоевременно начатая политическая забастовка привела к вооруженному восстанию
в Москве, в Сормове и т. д. В этих восстаниях наш пролетариат показал себя сильным,
смелым и самоотверженным, И все-таки его сила оказалась недостаточной для победы,
Это обстоятельство нетрудно было предвидеть. А потому не нужно было и браться за
оружие» 66. В. И. Ленин, как известно, резко критиковал эту позицию Плеханова. Как
бы предвидя это, Плеханов в той же статье писал: «И не обвиняйте меня в том, что
своей критикой я распространяю уныние в наших рядах. Я вообще не думаю, что наши
ряды способны поддаваться унынию. Уныние так же не к лицу социал-демократам, как
и революционная фраза. Нельзя унывать участнику такого движения, которое по
существу своему непобедимо. Он может только сожалеть о тех или других сделанных
67
им ошибках, а такое сожаление есть залог новых успехов» , Плеханов советовал
расширить социальную базу революции, развивая классовое сознание отсталых слоев
пролетариата, особо обратив внимание на профессиональное движение рабочих: «До
сих пор в освободительном движении принимала участие только некоторая часть
пролетариата; теперь весь рабочий класс должен двинуться на завоевание свободы».
Кроме того, Плеханов призывал привлечь крестьянство: «Крестьянство представляет
собой резервную армию нашего освободительного движения. Результаты всего похода
определятся движением этой армии» 68. Поэтому он призывал социал-демократов вести
агитацию среди крестьян, опираясь на лозунг отобрания земли от помещиков. «Не
только в деревне, но и в городе участие наше в выборной агитации (в
Государственную думу. — Сост.) даст нам возможность довести до максимума
влияние наше на широкие слои трудящегося населения» 69, — делал вывод Плеханов из
поражения вооруженного восстания.
В 1929 г. Г. Е. Зиновьев писал в статье «Большевики и гегемония пролетариата»:
«Плеханов и Ленин являются основоположниками идеи гегемонии пролетариата в
русской революции. Разница между ними состоит только в том, что Плеханов, ранее
Ленина выступивший на политической арене, первый теоретически провозгласил идею
гегемонии пролетариата в русской революции с тем, чтобы политически предать эту
идею в наиболее важные моменты политической истории России, между тем как Ленин
в течение 30 лет остался верным этой основной идее, пронес ее через все труднейшие
этапы русского освободительного движения и создал партию,

47
70
воплотившую эту идею в жизнь» . Внимательное изучение произведений Г. В.
Плеханова никак не позволяет согласиться с утверждением Г. Е. Зиновьева о
«предательстве» Плехановым идеи гегемонии пролетариата.
До середины 90-х гг. XIX в. Г. В. Плеханов, В. И. Засулич и П. Б. Аксельрод
проделали колоссальную работу, выполнив те задачи, которые они поставили перед
собой при создании марксистской группы. В. И. Ленин всегда высоко ценил их заслуги
в деле развития и пропаганды марксистских идей. В 1914 г. он писал: «Основателем
социал-демократии в России является группа «Освобождение труда», возникшая за
границей в 1883 году. Литературные произведения этой группы, печатавшиеся без
цензуры за границей, стали впервые излагать систематически и со всеми
практическими выводами идеи марксизма, которые, как показал опыт всего мира, одни
только выражают правильно сущность рабочего движения и его задачи» 71.
Но теоретический фундамент нужен был для практической деятельности —
создания партии пролетариата и совершения революции. В. И. Ленин писал о
двадцатилетней истории связи марксизма с массовым рабочим движением: «До 1894—
1895 гг. не было такой связи. Группа «Освобождение труда» лишь теоретически
основала социал-демократию и сделала первый шаг навстречу рабочему движению.
Только агитация 1894—1895 гг. и стачки 1895—1896 гг. создали прочную,
непрерывную связь социал-демократии с массовым рабочим движением» 72. И члены
группы «Освобождение труда» вместе с ленинским «Союзом борьбы за освобождение
рабочего класса» и другими российскими социал-демократами делали следующие шаги
по пути соединения марксизма с рабочим движением, шаги по пути подготовки к
созданию партии рабочего класса.
С этого времени начинается пролетарский период в истории революционного
движения России. И с этого же времени начинается ленинский этап в развитии
марксизма, открывается ленинский путь к пролетарской революции. Значительную
часть этого пути Плеханов шел вместе с Лениным, но на отдельных его участках они то
сотрудничали, то расходились, резко выступая друг против друга в печати, на различ-
ных форумах, в письмах. Это относится к периоду 1904— 1906 гг. и к 1915—1917 гг. Н.
К. Крупская вспоминала: «...всякое самое незначительное расхождение с Плехановым
он (Ленин.— Сост.) переживал крайне болезненно. И после раскола внимательно
73
прислушивался к тому, что говорил Плеханов» . Об этом же писал и П. Н.
Лепешинский: «Н. К. говорит, что Ильич любил Плеханова и окружал его ореолом. Да,

48
 Памятник на могиле Г, В. Плеханова на Литераторских мостках Волкова кладбища
(скульптор И. Я. Гинзбург. 1922 г.).
это верно. В. И. не только был лично привязан к Плеханову, как к своему
первоучителю, но и высоко ценил его ум, его знания, его талантливую речь... В. И.
долгое время продолжал относиться к Плеханову по-особенному, не подводя его под
одну мерку с остальными меньшевиками» 74.
Что касается Плеханова, то его отношение к Ленину уже видно из приведенного
выше письма от 20 июня 1902 г. и из его поведения на II съезде РСДРП. Когда
Плеханов перешел в стан меньшевиков (хотя и был там на особом положении), он всю
свою практическую деятельность — и отношение к Ленину — подчинил своей
страстной мечте: добиться единства партии во что бы то ни стало. Это стало его
генеральной линией, определявшей все тактические вопросы и личные отношения. Он
даже назвал одну свою статью «За единство враждующих братьев». Особенно в 1912—
1913 гг., когда в России активизировался революционный процесс, Плеханов стремился
к объединению большевиков и меньшевиков, чтобы единая партия могла возглавить
грядущую революцию. Но такого единства быть не могло. Только партия нового типа
— партия большевиков, созданная Лениным в 1903 г., была действительно способна
руководить трудящимися России в новых революционных боях. Этого не признавал
Плеханов, оторванный много лет от массового рабочего движения и в какой-то степени
принимавший организационные принципы

49
партий II Интернационала, в первую очередь — считавшейся в то время наиболее
сильной — СДПГ. И этим, в частности, было вызвано неприятие им Октябрьской
революции.
Но без знания работ Плеханова по истории рабочего и социал-демократического
движения России изучение истории КПСС, произведений В. И. Ленина и вообще
истории СССР конца XIX — начала XX в. будет однобоким и неполным.

Настоящий сборник призван познакомить современного читателя с одной из сторон

литературной деятельности Плеханова. В него включены произведения 1885—1903 гг.,
т. е. периода группы «Освобождение труда» и работы в редколлегии «Искры» и «Зари».
Центральное место занимает мемуарный очерк «Русский рабочий в революционном
движении», давший название всему сборнику. Во всех этих статьях Плеханов
выступает как теоретик, осмысливающий с марксистских позиций рабочее движение
России с 70-х гг. XIX в. до первых лет XX в. Но он и участник — в большей или мень-
шей степени — описываемых событий, так как даже в эмиграции он поддерживал связь
с первыми российскими социал-демократическими организациями, с «Союзами
борьбы» во всех городах, где они были, и особенно с ленинским петербургским
«Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», с социал-демократическими
группами содействия «Искре». Произведений Плеханова, посвященных истории
рабочего движения, значительно больше, чем их помещено в данном сборнике. Но и
включенная в него часть работ дает возможность читателю полнее представить себе
историю движения, облик его участников, ближе познакомиться с Г. В. Плехановым.
Все статьи печатаются по текстам, опубликованным в Сочинениях Г. В. Плеханова,
в его «Избранных философских произведениях» и в «Литературном наследии Г. В.
Плеханова», сверенным с первыми изданиями. Кроме того, они сверены с рукописями
оригиналов и вариантов в тех случаях, когда они сохранились в архиве Дома
Плеханова. Часть вариантов впервые публикуется в примечаниях. Статьи в сборнике
расположены по хронологии событий, о которых идет речь.

И. Н. Курбатова

РУССКИЙ РАБОЧИЙ В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ

(По личным воспоминаниям)

Лицам, произнесшим речи

на собраниях петербургских рабочих, состоявшихся
по поводу всемирной демонстрации 1-го мая 1
Дорогие и уважаемые товарищи.
Вам, продолжающим дело революционеров семидесятых годов, принадлежат по
праву эти воспоминания, о которых я могу с чистой совестью сказать, что они напи-
саны совершенно правдиво. Позвольте же мне посвятить их Вам и тем представить хоть
слабое доказательство моего сочувствия Вашим стремлениям. Мы, социал-демократы,
готовы поддерживать всякое революционное движение, направленное против
существующего общественного порядка. Тем понятнее наше сочувствие Вам, реши-
тельно ставшим под социал-демократическое знамя, которое является теперь знаменем
революционного пролетариата всех стран. У нас нет и не будет другой задачи, кроме
посильного содействия развитию политического сознания русского рабочего класса.
Вы поставили себе ту же самую задачу. Пойдем же вместе к нашей великой цели,
пойдем без оглядок и без колебаний, поддерживаемые гордою уверенностью в том, что
мера наших успехов будет мерой политического развития нашей родины. Ваш
предшественник, рабочий Петр Алексеев, еще в 1877 г. смело сказал своим судьям, что
когда поднимется мускулистая рука рабочего — ярмо деспотизма, окруженное
солдатскими штыками, разлетится в прах 2. К его словам можно и должно прибавить,
что только тогда и разлетится в прах ярмо деспотизма, когда поднимется
мускулистая рука рабочего.

Предисловие но второму изданию

Народники семидесятых годов смотрели на крестьянство как на главную в России

революционную силу, а на крестьянскую поземельную общину как на исходную точку
развития нашей страны в сторону социализма.

51
Развитие у нас товарного производства и крупной капиталистической промышленности
представлялось им весьма плачевными явлениями, расшатывающими прочность
старых «устоев» экономической жизни нашего народа и потому задерживающими
приближение социальной революции. Поэтому деятельность в рабочей среде никогда
не занимала широкого места в народнической программе: рабочими интересовались
лишь в той мере, в какой считали их способными поддержать крестьянское восстание,
которое, по мнению народников, должно было вспыхнуть вдали от промышленных
3
центров, на окраинах, еще не позабывших крупных крестьянско-казацких бунтов и
хранящих строго «народные идеалы» *. Казалось бы, что при таком взгляде на рабочих
народники могли не торопиться сближением с ними: прежде чем бороться за
организацию вспомогательного отряда, естественно было озаботиться организацией
главных сил будущей революционной армии, т. е. сил крестьянства. Но на самом деле
4
народники занимались рабочими более, чем этого требовала эта программа .
Народники были энергичные люди, не любившие сидеть сложа руки. Многие из них,
попадая в города, сближались с рабочими, чтобы не терять даром времени.
И хотя такое сближение не могло быть систематичным, хотя в большинстве случаев
сближавшиеся с рабочими народники принимали все меры к тому, чтобы как можно
скорее покинуть город и уйти в деревню, но так как в каждое данное время в городах
проживало немалое число народников и так как передовой слой городского рабочего
класса и тогда уже был очень восприимчив к революционной пропаганде, то рабочее
дело все-таки росло и расширялось, поражая самих деятелей своей неожиданной
успешностью. Первым крупным плодом сближения народников с петербургским
пролетариатом явилась так называемая Казанская демонстрация 6 декабря 1876 года. А
5
к концу семидесятых годов у народнического общества «Земля и воля» был уже до-
вольно значительный опыт по части пропаганды, агитации и организации в среде
рабочих.

* Этот взгляд на рабочих, как на класс, способный играм, лишь роль вспомогательного отряда
революционной армии, целиком перешел от народников к народовольцам (см. напечатанную в «Кален-
даре Народной воли» записку «Подготовительная работа партии», руб. Б., городские рабочие) Оно и
понятно. Народовольцы недаром говорили о себе что по основным своим вoззрениям они — социалисты-
народники.
52
В передовой статье, напечатанной в № 4 газеты «Земля и воля», я подвел итоги
этому опыту. Оказывалось, что «рабочий вопрос» все чаще и все настоятельнее
напоминал о себе вопреки их народнической теории, выдвигавшей на первый план
вопрос крестьянский. Но в то же время очевидно было и то, что революционеры еще
далеко не приобрели всего того влияния на городскую рабочую массу, которую они
могли приобрести. Это я объяснял тем, что они мало агитируют. Я говорил, что
революционеры придают преувеличенное значение рабочим кружкам, в которых
ведется пропаганда (читаются лекции о каменном веке и планетах небесных, как
выразился я, иронизируя над пропагандистами), и не видят, что необходимо
расшевелить всю массу. Агитация на экономической почве,— главным образом, во вре-
мя стачек,— такова была ближайшая практическая задача, на которую я указывал
тем из наших товарищей, «которые занимались с рабочими».
Тогдашние члены общества «Земля и воля» тем легче согласились со мною, что
вопрос о приемах нашей революционной деятельности в крестьянской среде давно был
решен в том же самом смысле: никому из наших «деревенщиков» не приходило в
голову вести кружковую пропаганду между крестьянами; все они твердо были
убеждены в том, что приобрести влияние на крестьянскую массу они могут только
посредством агитации на почве ее ближайших — и преимущественно экономических
— требований. И это убеждение держалось среди наших революционеров вплоть до
тех пор, пока так называемый террор не отвлек их внимания в другую сторону и пока
между ними не распространился тот взгляд — впервые высказанный газетой «Народная
воля»,— что при наших политических условиях работать в крестьянстве значит
бесплодно «биться, как рыба об лед».
С половины восьмидесятых годов между революционерами, действовавшими в
России, начали распространяться социал-демократические идеи. Распространение этих
идей совершалось очень медленно частью по причине общественной реакции,
наступившей после того, как правительству удалось разгромить партию «Народной
воли» 6, а частью потому, что старая народническая теория еще крепко сидела в
головах русских людей, сочувствовавших социализму. И все-таки к началу девяностых
годов, когда стали показываться первые слабые признаки нового общественного
пробуждения, число со-

53
циал-демократов было уже настолько значительно, что они задумываются о том, каким
образом можно было бы им приобрести широкое практическое влияние на рабочий
класс. Опыт семидесятых годов указывал на агитацию, как на неизбежный путь к этой
цели. Но опыт семидесятых годов был совершенно неизвестен нашим молодым
товарищам, огромнейшее большинство которых знакомо было тогда только с приемами
кружковой пропаганды. Чтобы помочь этому горю, чтобы ознакомить молодых социал-
демократов с практическими выводами, завещанными нам народнической эпохой,
чтобы показать им, как можно и должно агитировать, я и написал свои воспоминания
о русском рабочем движении семидесятых годов. Я думал, что, познакомив читателей с
тем, что было сделано их предшественниками, я этим пролью некоторый свет на то, что
предстоит сделать им самим. Но не мог удовольствоваться простым рассказом. В
конце семидесятых годов, когда я писал в «Земле и воле» о необходимости агитации
на экономической почве, я был народником до конца ногтей. В начале девяностых
годов, когда я брался за перо, чтобы писать свои воспоминания, увлечение
народничеством давно уже заменилось во мне критическим к нему отношением, пото-
му что я давно уже стоял тогда на социал-демократической точке зрения. В качестве
социал-демократа я хорошо видел то, чего не замечал прежде в качестве народника,
именно то, что агитация на экономической почве может и должна быть использована
агитаторами для политического воспитания рабочей массы. Читатель видит, что
предлагаемые воспоминания содержат в себе также и посильное разъяснение этой
стороны вопроса.
Я указываю на все это потому, что некоторые «сочинители» выдвигают теперь
7
против меня в частности, и против группы «Освобождение труда» вообще, упрек в
том, что мы будто бы не понимали значения агитации, а потому не могли своевременно
указать на него нашим молодым товарищам. Если бы гг. «сочинители» лучше знали
историю нашего движения, то они сами без труда поняли бы, как нелепо их
«сочинение».
Правда, еще очень недалеко от нас то время, когда наш взгляд на агитацию находили
неправильным многие наши молодые товарищи, настойчиво противопоставляющие
ему взгляд, который был подробно изложен в известной брошюре «Об агитации». Я не
стану разбирать здесь эту брошюру. Мое отношение к ней высказано еще очень
недавно в статье «Еще раз социализм и

54
политическая борьба», напечатанной в первой книжке «Зари» 8. Замечу одно:
последовательные защитники взгляда, изложенного в брошюре «Об агитации», скоро
стали, и неизбежно должны были стать, «экономистами», между тем как взгляд группы
«Освобождение труда» разделяется теперь всеми мыслящими сторонниками
«политического» направления. Оппозиция, которую некогда встречал этот взгляд в
некоторой части наших социал-демократов, свидетельствовала лишь о том, что эти
социал-демократы еще не вполне поняли не только ближайшую политическую задачу
своей партии, но и вообще весь дух социал-демократической теории. И чем более и чем
скорее сознавали они свои ошибки, тем более и тем скорее приближались они ко
взглядам группы «Освобождение труда».
Упрек, выдвинутый против нас вышеупомянутыми «сочинителями», совсем не
заслуживал бы внимания, если бы они не считали себя призванными исправить и на-
верстать то, что было будто бы упущено и будто бы испорчено нами и нашими
ближайшими товарищами. Но именно под предлогом такого исправления и такого на-
верстания эти господа, которые крайне бедны собственными идеями, но зато
чрезвычайно богаты непониманием чужих идей, проповедуют такой отчаянный вздор о
«тактике-процессе» и об отношении экономической агитации к политической, что
поистине заслуживают названия великих людей... по части путаницы понятий. Ну, а
великих людей игнорировать невозможно; мы не имеем права обходить молчанием их
упреки.
Но оставим пока гг. «сочинителей» и бросим взгляд на путь, пройденный русской
социал-демократией с того времени, когда вышло первое издание моих воспоминаний.
В то время наши товарищи только еще спрашивали себя, можно ли и следует ли им
перейти от пропаганды к агитации; теперь агитация приняла такие широкие размеры, о
каких они тогда боялись и мечтать. В то время наши товарищи уже приобрели прочное
и плодотворное влияние в рабочих кружках; теперь рабочая масса, или — выражаясь
скромнее, но зато точнее — передовые слои рабочей массы видят в них своих надеж-
нейших руководителей и внимательно прислушиваются к их голосу. В то время наши
товарищи только еще стремились занять господствующее положение в русской
революционной среде; теперь это положение принадлежит им бесспорно, безраздельно
и бесповоротно. И всего этого они достигли, несмотря на усердие полиции и на

55
иудины поцелуи «критиков». Хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит. За нас,
русских социал-демократов, ворожит бабушка-история, и ее ворожба быстро подви-
нула вперед наше дело.
Известно, однако, что noblesse oblige. У кого есть такая знатная бабушка, тот и сам
должен непрестанно «содержать себя в струне» и помнить, что на нем лежат великие
обязанности. До сих пор наше дело подвигалось вперед очень быстро, но
поступательное его движение, наверное, сильно замедлится в будущем, если мы не су-
меем разрешить тех практических задач, которые выросли перед нами именно
благодаря нашим огромным успехам. Самой важной из этих задач является, без всякого
сомнения, организация. Вопрос о ней имеет теперь такое же решающее значение, какое
лет десять тому назад имел вопрос об агитации. Он лежит в центре всех остальных
практических вопросов настоящего времени. Не разрешив его, мы ни для одного из них
не найдем вполне удовлетворительного решения. А когда он будет разрешен, они
решатся, можно сказать, сами собой. Тогда нами будет сделан новый, огромный шаг
вперед, с которым начнется новая эпоха в истории нашей партии. Тогда даже наиболее
упорные хулители русской социал-демократии вынуждены будут признать, что ей
суждено собрать под свое знамя все живые силы революционной России. И тогда она
будет иметь полное право сказать всякому искреннему революционеру, как говорил
Иегова еврейскому народу: «Аз есмь Господь Бог твой, и да не будут бози инии разве
мене!»

Первый рабочий-революционер, с которым столкнула меня судьба, был довольно

известный когда-то в русской революционной среде Митрофанов, впоследствии
умерший в тюрьме от чахотки 9. Я познакомился с ним у студентов медицинской
академии братьев X. в конце 1875 года. Митрофанов был уже тогда «нелегальным» и
жил у братьев X., скрываясь от полиции. Как и все студенты-революционеры того
времени, я, конечно, был большим народолюбцем и собирался идти в «народ», понятие
о котором было у меня, однако, — опять-таки как и у всех студентов-революционеров
того времени,— очень смутным и неопределенным. Любя «народ», я знал его очень
мало, а лучше сказать, не знал совсем, хотя и вырос в деревне. Когда я первый раз
встретился с Митрофановым и узнал, что он рабочий, т. е. один из представителей
«народа», в моей душе шевельнулось смешанное чувство жалости и какой-то
неловкости, точно будто я в чем-нибудь перед ним провинился. Мне очень хотелось
заговорить с ним, но в то же время я решительно не знал, как и в каких выражениях
стану с ним разговаривать. Мне казалось, что язык нашего брата студента будет
совершенно непонятен этому «сыну народа» и что в разговоре с ним я должен
держаться того нелепого, переряженного слова, которым были написаны многие из
наших революционных брошюр. К счастью, Митрофанов вывел меня из затруднения.
Он заговорил первый, и, не помню уже как, разговор перешел на революционную
литературу. Я увидел, что мой собеседник читал не одни только ряженые брошюры.
Ему знакомы были сочинения Чернышевского, Бакунина, Лаврова, и он умел отнестись
к ним критически. Журнал и газета «Вперед!» казались ему недостаточно
революционными 10. Он склонялся к «бунтарству» и отстаивал этот способ действия с
помощью тех же самых

67

Маевка участников «Рабочего союза» в лесу за Волковым кладбищем (картина

художника М. Д. Янкова).
11
доводов, которые приводились обыкновенно «бунтаря-ми»-студентами . Удивлению
моему не было границ. Личность Митрофанова решительно не входила в узкие рамки
моего сентиментального представления о «народе». Зато тем более заинтересовала она
меня. Я стал часто встречаться с Митрофановым и жадно расспрашивал его об его
революционной деятельности в народной среде. Из всех слоев народа ближе всего ко
мне, по моему тогдашнему положению, были, конечно, петербургские рабочие, и вот я
засыпал своего нового знакомого вопросами о том, что представляют они собой.
Митрофанов относился к ним отрицательно. Из его слов выходило, что настоящий
народ это крестьянство, городские же рабочие в значительной степени развращены и
проникнуты буржуазным духом, вследствие чего революционеры должны идти в
деревню. Подобные отзывы, вполне соответствовавшие нашим собственным представ-
лениям о народе, не могли возбудить во мне склонности к ближайшему знакомству с
петербургской рабочей средой, и в течение нескольких месяцев Митрофанов оставался
единственным лично известным мне рабочим. А между тем в то время велась в этой
среде довольно де-

58
ятельная пропаганда, в которой и мне пришлось вскоре принять посильное участие.
В самом начале 1876 года случилось так, что не было подходящей квартиры для
революционной рабочей сходки. У меня на Петербургской стороне была прекрасная,
большая комната и очень добрая хозяйка-чухонка, решительно не понимавшая, что
может быть предосудительного в многолюдных вечерних собраниях молодежи.
Опасаться каких-либо доносов с ее стороны не было оснований. Напротив, «в случае
чего», она первая постаралась бы предупредить и выручить из беды своего постояльца.
Об этих доблестях моей хозяйки знали все мои знакомые революционеры, между
которыми были люди, занимавшиеся пропагандой в среде рабочих. Разумеется, по
доброму революционному обычаю, люди эти, до поры до времени, держали свои
занятия в тайне от меня, непосвященного. Но так как у них не было причин не доверять
мне, то они открылись тотчас, как только им представилась надобность,— если не
лично во мне, то в моей комнате. На вопрос, может ли собраться у меня рабочая сходка,
я отвечал полнейшим согласием и, несмотря на заимствованное от Митрофанова
предубеждение против городских рабочих, с нетерпением ждал назначенного для
сходки времени.
Дело было под какой-то большой праздник. Около 8 часов вечера ко мне пришло
сначала человек 5—6 интеллигентных «революционеров» — некоторых из них я видел
тогда в первый раз,— а затем стали собираться рабочие. Собрание было открыто, как
это водилось и, вероятно, до сих пор водится в России, без всяких формальностей.
Частные беседы, подойдя к предмету сходки, мало-помалу перешли в общий разговор,
и каждый, желавший что-нибудь сказать, вставлял свое замечание, нимало не
справляясь о том, кому в данную минуту «принадлежит слово». «Слово» принадлежало
всем вообще и никому в частности. Благодаря этому, прения много теряли в смысле
порядка, но, с другой стороны, немало выигрывали в смысле задушевности.
Состоявшаяся у меня сходка имела важное значение. Как раз в то время
вырабатывалась программа «бунтарей-народников. Большинство революционеров из
интеллигенции думало, что главные силы русской социалистической партии должны
быть направлены на «агитацию на почве существующих народных требований», а за
«пропаганду» стояли так называемые «лавристы», люди малодеятельные и потому
маловлиятельные в революционной

69
среде. В качестве бунтарей интеллигенты, собравшиеся у меня, старались склонить
рабочих на путь «агитации», Рабочие вообще плохо схватывали отличительные при-
знаки различных революционных программ; «интеллигенции» нужно было положить
много труда, прежде чем тот или другой из них постигал, наконец, спорные про-
граммные вопросы, подобно Митрофанову, до тонкости. Но это я заметил уже
впоследствии. Теперь же видел только, что на доводы бунтарей рабочие поддаются до-
вольно туго. Нужно заметить, что у меня собрались лучшие, наиболее надежные и
влиятельные люди из петербургских рабочих-революционеров. Многие из них уже
подвергались преследованиям по делу о революционной пропаганде 73—74 годов (из
которого вырос потом знаменитый процесс 193-х) 12 и, сидя в тюрьме, много учились и
читали. По выходе на волю они опять горячо принялись за революционную
деятельность, но смотрели на революционные рабочие кружки прежде всего как на
кружки самообразования. Когда бунтари, излагая перед ними свои взгляды, выразили
ту мысль, что «пропаганда» не имеет никакого революционного значения, рабочие
горячо запротестовали.
— Как не стыдно вам говорить это? — с жаром воскликнул некто В. 13, работавший,
если не ошибаюсь, на Василеостровском патронном заводе и только что оставивший
Дом предварительного заключения, где он сидел по делу «чайковцев» 14. — Каждого из
вас, интеллигентов, в пяти школах учили, в семи водах мыли, а ведь иной рабочий не
знает, как отворяется дверь школы! Вам не нужно больше учиться: вы и так много
знаете, а рабочим без этого нельзя!
— Не страшно пропасть за дело, когда понимаешь его, — говорил молодой,
стройный рабочий В. Я. 15, — а когда пропадешь неизвестно за что, это уже плохо. Ма-
ло хорошего добьетесь вы от такого рабочего, который ничего не знает!
— Каждый рабочий — революционер по самому положению своему, — возражали
бунтари, — разве он не видит, не понимает, что хозяин наживается на его счет?
— Понимает, да плохо; видит, да не так, как следует, — стояли на своем рабочие. —
Другому кажется, что иначе и быть не может, что так уж богу угодно, чтобы терпел
рабочий. А вы покажите ему, что может быть иначе. Тогда он станет настоящим
революционером.
Спор затянулся надолго. В конце концов обе сторо-

69
ны пошли на уступки. Решено было не пренебрегать пропагандой, но в то же время не
упускать удобных случаев для агитации. Я уверен, впрочем, что рабочим было очень
неясно тогда, какой именно агитации добиваются от них бунтари. Да и у самих
бунтарей с этим словом соединялось тогда, я думаю, несколько смутное представление.
Как бы там ни было, споры прекратились; сходка могла считаться оконченной.
Бунтари ушли, ушли также некоторые из рабочих, но большинство продолжало сидеть,
деятельно занимаясь чаепитием. Кто-то сбегал за пивом, произошла легкая выпивка, и
разговор принял шутливый характер. В. рассказывал разные смешные случаи из своей
тюремной жизни, а В. Я., тот самый В. Я., который говорил, что человек может с само-
отвержением относиться только к понятному для него делу,— спел даже песню,
сложенную, по его словам, колпинскими рабочими после каракозовского покушения. У
меня осталось в памяти только начало этой песни: Каракозову спасибо, что хотел убить
царя... 16
Веселая компания засиделась у меня далеко за полночь, и я расстался со своими
гостями, как со старыми приятелями.
Впечатление, произведенное ими на меня, было потрясающее. Я совершенно забыл
мрачные отзывы Митрофанова о петербургских рабочих. Я видел и помнил только то,
что все эти люди, самым несомненным образом принадлежавшие к «народу», были
сравнительно очень развитыми людьми, с которыми я мог говорить так же просто и,
следовательно, так же искренно, как со своими знакомыми-студентами. Мало того, на
тех из них, которые уже отсидели известное время в тюрьме, я смотрел снизу вверх: «я
еще ничем не доказал своей преданности делу, а они успели постоять за него»,— го-
ворил я себе и смотрел на них почти с благоговением, как смотрит, вероятно, всякий
искренний и молодой, не бывавший в переделках, революционер на опытного, по-
страдавшего за дело товарища. Такое же впечатление вынес я из знакомства с
нелегальным Митрофановым, но Митрофанова я считал исключением; теперь я узнал,
что подобных ему исключений много. Дело сближения с народом, прежде пугавшее
меня своими трудностями, Показалось мне теперь простым и легким. Не откладывая
его в долгий ящик, я решил немедленно же и как Можно ближе сойтись с моими
новыми знакомыми. Поддержать раз завязавшиеся сношения с ними было тем

61
 Обложка журнала Текст статьи Г. В. Плеханова «Русский рабочий в
«Социал-демократ» революционном движении» в журнале «Социал-
(Женева, 1890). демократ» и автограф одной из страниц.

В. Плеханов в одежде
рабочего. 1877—1879 гг.

легче, что некоторые из них дали мне свои адреса и звали к себе в гости.
17
Прежде всего я пошел к некоему Г-у , жившему, как оказалось, по соседству со
мной. Г. был оригинальный человек, едва ли имевший в своем характере хоть одну из
тех черт, которые «интеллигенция» того времени любила приписывать «народу». В нем
не было и следа крестьянской непосредственности, крестьянской склонности жить и
думать так, как жили и думали предки. При самых обыкновенных способностях он
отличался редкой жаждой знания и поистине удивительной энергией в деле его
приобретения. Работая на заводе по 10—11 часов в сутки и возвращаясь домой только
вечером, он ежедневно просиживал за книгами до часу ночи. Читал он медленно и, как
я заметил, не легко усваивал прочитанное, но то, что усваивал, знал очень
основательно. Маленький, слабогрудый и бледный, безбородый с небольшими,
тонкими усиками, он носил длинные волосы и синие очки. В зимние холода он поверх
короткого драпового пальто накидывал широкий плед и тогда уже окончательно
выглядел студентом. Он и жил по-студенчески, занимая крошечную комнатку,
единственный стол которой был завален книгами. Когда я короче познакомился с ним,
я был поражен разнообразием и множеством осаждавших его теоретических вопросов.
Чем только не интересовался этот человек, в детстве едва научившийся грамоте!
Политическая экономия и химия, социальные вопросы и теория Дарвина одинаково
привлекали к себе его внимание, возбуждали в нем одинаковый интерес, и, казалось,
нужны были десятки лет, чтобы, при его положении, хоть немного утолить его
умственный голод. Меня и обрадо-

63
вала и вместе как бы опечалила эта черта его характера. Почему обрадовала — это
понятно без пояснений; опечалила же потому, что я был сильно проникнут тогда
бунтарскими взглядами, а у бунтарей излишнее пристрастие к книге считалось
недостатком, признаком холодного, нереволюционного темперамента. Впрочем, по
темпераменту Г., действительно, не был революционером. Ou, наверное, всегда лучше
чувствовал бы себя в библиотеке, чем на шумном политическом собрании. Но от това-
рищей он не отставал, а положиться на него можно было, как на каменную гору.
В сопровождении Г-а я посетил почти всех остальных рабочих, бывших на
вышеописанной сходке в моей комнате, а затем приобрел между ними много новых
знакомых. Видя, как заинтересовало меня «рабочее дело», бунтари приняли меня в свой
кружок, так что «занятия с рабочими» стали с тех пор моей революционной
обязанностью.

II

Само собой разумеется, что между рабочими, как повсюду, я встречал людей, очень
различавшихся между собою по характеру, по способностям и даже по образованию.
Одни, подобно Г-у, читали очень много, другие так себе, не много и не мало, а третьи
предпочитали книжные «умные разговоры» за стаканом чаю или за бутылкой пива. Но
в общем вся эта среда отличалась значительной умственной развитостью и высоким
уровнем своих житейских потребностей. Я с удивлением увидел, что эти рабочие
живут нисколько не хуже, а многие из них даже гораздо лучше, чем студенты. В сред-
нем каждый из них зарабатывал 1 руб. 25 коп., до 2 рублей в день. Разумеется, и на этот
сравнительно хороший заработок не легко было существовать семейным людям. Но
холостые — а они составляли тогда между знакомыми мне рабочими большинство —
могли расходовать вдвое больше небогатого студента. Были среди них и настоящие
18
«богачи», вроде механика С. , ежедневный заработок которого доходил до трех
рублей. С. жил на Васильевском острове вместе с В. (который, на сходке у меня, так
горячо отстаивал пропаганду в рабочих кружках). Эти два друга занимали прекрасную
меблированную комнату, покупали книги и любили иногда побаловать себя бутылкою
хорошего вина. Одевались они, в особенности С., настоящими франтами. Впрочем, все
рабочие этого слоя одевались несравненно лучше, а

64
главное опрятнее, чище нашего брата студента. Каждый них имел для больших оказий
хорошую черную пару и когда облекался в нее, то выглядел «барином» гораздо больше
любого студента. Революционеры из «интеллигенции» часто и горько упрекали
рабочих за «буржуазную» склонность к франтовству, но не могли ни искоренить, пи
даже хотя бы отчасти ослабить эту будто бы вредную склонность. Привычка и здесь
оказалась второй натурой. В действительности рабочие заботились о своей наружности
не больше, чем «интеллигенты» о своей, но только заботливость их выражалась иначе.
«Интеллигент» любил принарядиться по-«демократически», в красную рубаху или в
засаленную блузу, а рабочий, которому надоела засаленная блуза, надоела и намозо-
лила глаза в мастерской, любил, придя домой, одеться в чистое, как нам казалось, —
буржуазное платье. Своим, часто преувеличенно небрежным, костюмом интеллигент
протестовал против светской хлыщеватости; рабочий же, заботясь о чистоте и
нарядности своей одежды, протестовал против тех общественных условий, благодаря
которым он слишком часто видит себя вынужденным одеваться в грязные лохмотья.
Теперь, вероятно, всякий согласится, что этот второй протест много серьезнее первого.
Но в то время дело представлялось нам иначе: пропитанные духом аскетического
социализма, мы готовы были проповедовать рабочим то самое «отсутствие
потребностей», в котором Лассаль видел одно из главных препятствий для успеха
рабочего движения.
Чем больше знакомился я с петербургскими рабочими, тем больше поражался их
культурностью. Бойкие и речистые, умеющие постоять за себя и критически отнестись
к окружающему, они были горожанами в лучшем смысле этого слова. Многие из нас
держались тогда такого мнения, что «спропагандированные» городские рабочие
должны идти в деревню, чтобы действовать там в духе той или иной революционной
программы. Мнение это разделялось и некоторыми рабочими. Я уже сказал, как
исключительно стоял Митрофанов за деятельность в деревне. Такой взгляд был
непосредственным и неизбежным плодом нарождающегося тогда народничества, с его
презрением к городской цивилизации, с его идеализацией крестьянского быта.
Господствовавшие в среде революционной интеллигенции народнические идеи есте-
ственно налагали свою печать также и на взгляды рабочих. Но привычек их они
переделать не могли, и потому настоящие городские рабочие, т. е. рабочие, совершенно

65
свыкшиеся с условиями городской жизни, в большинства случаев оказывались
непригодными для деревни. Сойтись с крестьянами им было еще труднее, чем
революционерам-«интеллигентам». Горожанин, если только он не «кающийся
дворянин» и не совсем проникся влиянием дворян этого разряда, всегда смотрит сверху
вниз на деревенского человека. Именно так смотрели на этого человека петербургские
рабочие. Они называли его серым и в душе всегда несколько презирали его, хотя совер-
шенно искренно сочувствовали его бедствиям. В этом отношении Митрофанов, с его
нелюбовью к городу, представлял собой несомненное исключение из общею правила.
Но Митрофанов, по своей нелегальности, долго жил среди «интеллигенции» и
совершенно проникся всеми ее чувствами.
Нужно сказать и то, что между петербургскими рабочими «серый» деревенский
человек нередко являл собой довольно жалкую фигуру. На Василеостровский
патронный завод поступил, в качестве смазчика, крестьянин Смоленской губернии С.
На этом заводе у рабочих было свое потребительное товарищество и своя столовая,
служившая в то же время и читальней, так как она была снабжена почти всеми
19
столичными газетами. Дело было в разгаре герцеговинского восстания . Новый
смазчик отправился есть в общую столовую, где за обедом газеты читались, по
обыкновению, вслух. В тот день, не знаю уж в какой газете, шла речь об одном из
«славных защитников Герцеговины». Деревенский человек вмешался в поднявшиеся по
этому поводу разговоры и высказал неожиданное предположение о том, что «оп,
должно быть, любовник ейный».
— Кто? чей? — спросили удивленные собеседники.
— Да герцогинин-то защитник; с чего же бы стал он защищать ее, кабы промеж них
ничего не было.
Присутствующие разразились громким хохотом. «Так, по-твоему, Герцеговина не
страна, а баба, — восклицали они,— ничего-то ты не понимаешь, прямая деревенщи-
на!» С тех пор за ним надолго установилось прозвище — серый. Это прозвище очень
удивило меня, когда я познакомился с ним глубокой осенью в 1876 году, когда он был
уже убежденным революционером и самым деятельным пропагандистом.
— Почему вы так называете его? — спросил я рабочих.
— Да как же, ведь он какую штуку отмочил у нас в столовой; ведь он думал...

66
Последовал рассказ о герцогинином любовнике.
— Да что ж, ну, ошибся, — добродушно оправдывался смазчик, — ведь я что же
понимал тогда?
Подобные происшествия подавали повод лишь к насмешке. Но между «серыми»
людьми деревни и петербургскими рабочими происходили иногда недоразумения
гораздо более печального свойства. По делу о пропаганде в 37 губерниях попал в
20
тюрьму рабочий Б-н , родом из Новгородской или Петербургской губернии. Выпу-
щенный после почти двухлетнего заключения, Б-н отправился на родину, если не
ошибаюсь, для перемены паспорта. Тотчас по его приходе он был засажен в «хо-
лодную», а затем «старички» решили «постегать малого» за недоимки. Ему сообщили
об этом решении, как о чем-то весьма обыкновенном и совершенно неизбежном.
— Да вы с ума сошли, — возопил Б-н, — да попробуйте только тронуть меня, я и
деревню-то всю сожгу, да в вы-то голов не сносите: сам пропаду, да уж и вы пожалеете,
что связались со мной!
«Старички» струсили. Они решили, что совсем ошалел их «острожник» и что лучше,
в самом деле, с ним «не путаться». Так и ушел Б-н из родной деревни, не вкусив
благодеятельных лозанов. Но он уже никогда не мог забыть этого происшествия.
— Нет, — говорил он нам, — я по-прежнему готов заниматься пропагандой между
рабочими, но в деревню я никогда и ни за что не пойду. Незачем. Крестьяне — бараны,
они никогда не поймут революционеров.
Я не раз замечал, что на телесное наказание рабочие смотрят как на крайнюю
степень унижения человеческого достоинства. Иногда они с негодованием показывали
мне газетные сообщения о порках крестьян, и я всегда затруднялся решить, что больше
возмущает их: свирепость истязующих или безответная покорность истязуемых.
Когда сложившееся в 1876 году общество «Земля и воля» стало заводить свои
революционные поселения в народе, нам удалось склонить к переезду в Саратовскую
губернию некоторых петербургских рабочих. Это были испытанные люди, искренно
преданные народническим идеалам и глубоко проникнутые народническими взгля-
дами. Но попытки их устроиться в деревне не привели ни к чему. Побродив по
деревням с целью высмотреть подходящее место для своего поселения (причем неко-
торые из них были приняты за немцев), они махнули Рукой на это дело и кончили тем,
что вернулись в Сара-

67
тов, где завели сношения с местными рабочими. Как ни удивляла нас эта
отчужденность от «народа» его городских детей, но факт был налицо, и мы должны
были оставить мысль о привлечении рабочих к собственно крестьянскому делу.
Прошу читателя иметь в виду, что я говорю здесь о так называемых заводских
рабочих, составлявших значительную часть петербургского рабочего населения и
сильно отличавшихся от фабричных, как по своему сравнительно сносному
экономическому положению, так и по своим привычкам. Фабричный работал больше
заводского (12—14 часов в сутки), а зарабатывал значительно меньше: рублей 20—25 в
месяц. Он носил ситцевую рубаху и долгополую поддевку, над которыми под-
смеивались заводские. Он не имел возможности нанимать отдельную квартиру или
комнату, а жил в общем артельном помещении. У него были более прочные связи с
деревней, чем у заводского рабочего. Он знал и читал гораздо меньше, чем заводской, и
вообще был ближе к крестьянину. Заводской рабочий представлял собой что-то
среднее между «интеллигентом» и фабричным: фабричный — что-то среднее между
крестьянином и заводским рабочим. К кому он ближе по своим понятиям, к
крестьянину или заводскому, — это зависело от того, как долго прожил он в городе.
Только что пришедший из деревни фабричный, разумеется, оставался в течение
некоторого времени настоящим крестьянином. Он и жаловался не на хозяйскую
прижимку, а на тяжелые подати да па крестьянское малоземелье. Пребывание в городе
казалось ему временной и притом очень неприятной необходимостью. Но мало-помалу
городская жизнь подчиняла его своему влиянию; незаметно для себя оп приобретал
привычки и взгляды горожанина. Проработав в городе несколько лет, он уже плохо
чувствовал себя в деревне и неохотно возвращался в нее, в особенности если ему
удавалось столкнуться с «умственными» людьми, столкновения с которыми возбудили
в нем интерес к книге. Я знавал таких фабричных, которые, будучи принуждены
вернуться на время домой, ехали туда как в ссылку, а возвращались назад, подобно
заводскому рабочему Б-ну, решительными недругами «деревенщины». Причина была
всегда одна и та же: деревенские нравы и порядки становились невыносимыми для
человека, личность которого начинала хоть немного развиваться. И чем даровитее был
рабочий, чем больше думал и учился он в городе, тем скорей и решительней

68
 разрывал он с деревней. Фабричный, несколько лет принимавший участие в
революционном движении, обыкновенно не мог и нескольких месяцев выжить у себя
на родине. Иногда отношения таких рабочих к их старикам-родителям принимали
поистине трагический характер. «Отцы» горько плакались на непочтительность
«детей», а дети с тяжелым сердцем убеждались, что стали в семье совершенно чужими,
и их неудержимо тянуло в город, в тесные, дружеские кружки товарищей-революцио-
неров.
Едва ли нужно объяснять, где лежит причина лучшего экономического положения
заводских рабочих. Она заключается в свойствах их труда. Можно легко и скоро
выучиться хорошо работать на фабрике, на прядильном или на ткацком станке. Для
этого достаточно несколько недель. Но для того чтобы сделаться столяром, токарем
или слесарем, нужно, по крайней мере, около года. Рабочий, знающий одно из этих
ремесел, считается уже «мастеровым человеком», и именно такие мастеровые нужны
для заводов *. Несомненно также, что не остаются без влияния в этом случае и наши
знаменитые «устои». Нужда и необходимость платить подати, часто во много раз
превышающие доходность крестьянских наделов, ежегодно выгоняют из деревень
массу «общинников», которые со всех сторон стремятся на фабрики, своим
соперничеством страшно понижая заработную плату. На заводах этот наплыв менее
ощутителен, так как туда редко удастся попасть человеку без специальной подготовки.
Притом же многие из заводских рабочих — городские мещане, т. е. люди, имеющие
редко достающееся на долю русского работника счастье быть пролетариями и потому
не обязанные прямыми платежами по отношению к государству. Разумеется, и одного
голода более чем достаточно для того, чтобы поставить продавца рабочей силы в
условия, очень невыгодные для ее продажи. Но у «крепких земле» фабричных к голоду
присоединяется еще и податной гнет. Государство сперва связывает им руки, а потом
предоставляет им бороться с нуждой, как они умеют.
В качестве коренных горожан многие заводские рабочие с детства имеют гораздо
больше средств к образованию, чем фабричные. Между знакомыми мне заводскими
рабочими я не встречал людей, совершенно не

* Само собой разумеется, что я не говорю здесь о кирпичных, сахарных и им подобных заводах, на
которых работают совсем «серые» люди.
69
бывших в школе. Одни из них учились в обыкновенных юродских первоначальных
21
школах, другие в школах Технического и Человеколюбивого обществ . Я совсем не
знаком со школами Человеколюбивого общества (слышал только от рабочих, что одна
из них имеет несколько классов), но школы Технического общества известны мне
очень хорошо. Бедно обставленные, они все-таки недурно делают свое дело, обучая
заводскую молодежь чтению, письму и арифметике. Для взрослых рабочих в этих
школах устраиваются, или, по крайней мере, устраивались, субботние (вечерние) и
воскресные (утренние) чтения по космографии и по другим естественным наукам. На
чтения эти всегда являлась многочисленная публика, и нужно было видеть, с каким
вниманием слушала она учителя! Я сам не раз был свидетелем того, как после урока
пожилые рабочие подходили к учителю и горячо благодарили его «за труд», «Очень уж
интересно, — говорили они, — большое вам спасибо ото всех нас». На некоторых
заводах рабочие-пропагандисты сделали такое замечание: если человек не ходит на
чтения, то на него надежды мало; и наоборот, чем внимательнее следит он за ними, тем
с большей уверенностью можно сказать, что он станет со временем надежным
революционером. Этой приметой они неизменно руководствовались в деле
привлечения к своим кружкам новых членов.
Некоторые из заинтересовавшихся книжкой рабочих не прочь были иногда и сами
взяться за перо. На Василеостровском патронном заводе в течение некоторого времени
рабочими велся рукописный журнал,— род резкой сатирической летописи заводской
жизни. Доставалось в нем больше всего заводскому начальству, но иногда бич рабочей
сатиры хватал и выше. Так, например, помню, журнал доводил до сведения своих
читателей, что в правительственных сферах обсуждается проект закона, в силу
которого будут получать особые награды предприниматели, в течение года
изувечившие на своих фабриках и заводах наибольшее число рабочих («награды будут
соразмерны количеству оторванных пальцев, рук и носов»,— говорилось в сообщении).
Эта горькая насмешка метко характеризовала положение дел в стране,
законодательство которой, заботливо охраняя интересы нанимателей, самым
беззастенчивым образом пренебрегает интересами нанимаемых.
Рабочая молодежь, подростки и дети, насколько я заметил, отличаются гораздо
большей самостоятельно-

70
стью, чем молодежь высших классов. Жизнь в более раннем возрасте и с большею
суровостью толкает их на борьбу за существование, чем и налагает особую печать
находчивости и закаленности на тех из них, которым удается спастись от
преждевременной гибели. Я знал тринадцатилетнего мальчугана, круглого сироту,
который, работая в Галерной гавани на заводе Макферсона, жил один-одинешенек, по-
видимому не чувствуя ни малейшей нужды в какой-либо посторонней поддержке. Он
сам рассчитывался с конторой и сам, без чужих указаний, умел соблюдать равновесие в
своем маленьком бюджете. Не знаю, был ли у него опекун: это как-то слишком нежно
для рабочего; но если и был, то, наверное, не много имел хлопот с опекаемым.
Столкновения с мастерами и хозяевами развивают в рабочей молодежи
замечательное единодушие. Весной 1878 года, во время стачки на Новой
Бумагопрядильне, было арестовано и посажено в участок несколько малолетних
фабричных. Товарищи их, такие же малолетние и такие же «бунтовщики», как и
арестованные, немедленно отправились толпой в участок, требуя их освобождения.
Вышла своеобразная детская демонстрация. Взрослые рабочие не принимали в ней
никакого участия. Они только наблюдали ее издали. «Вишь, как наши ребятишки-то
действуют,— одобрительно говорили они,— ничего, пущай учатся». Впрочем, в
данном случае учиться ребятишкам было нечему, они и без того принимали в стачке
самое деятельное и самое полезное участие, прекрасно понимая, в чем дело. Когда на
обширном дворе Бумагопрядильни происходили большие собрания стачечников,
малолетние играли обыкновенную роль казачьих разъездов. Они каким-то чутьем
узнавали о приближении неприятеля и немедленно доводили о нем до сведения
старших. «Пристав едет, пристав едет»,— со всех сторон кричали звонкие детские
голоса, и извещенное вовремя собрание расходилось. Когда пристав появлялся на
место действия, то хватать было уже некого. Взрослая полиция Александра II страшно
злобилась на эту малолетнюю полицию рабочих. Многие из этих маленьких
стачечников были подвергнуты тогда «исправительному наказанию при полиции». Не
думаю, однако, чтобы наказание «исправило» их в желательном для начальства смысле.
Много интересного мог бы подметить в рабочей среде такой тонкий наблюдатель,
как Г. И. Успенский. Но наши народники-беллетристы обыкновенно не обращали

71
на нее никакого внимания. Для них «народ» кончался там, где исчезала крестьянская
непосредственность и где завещанная предками философия Ивана Ермолаевича *
разлагается под влиянием пробудившейся мысли работника. Правда, в семидесятых
годах этим грехом грешны были не одни беллетристы-народники и вообще не одна
легальная литература. Нелегальные писатели с своей стороны немало содействовали
ложной идеализации крестьянства и торжеству самобытных теорий «русского
социализма», никогда не умевшего взглянуть на рабочий вопрос с правильной точки
зрения. Проникнутые народническими предрассудками, все мы видели тогда торжестве
капитализма и в развитии пролетариата величайшее зло для России. Благодаря этому,
наше отношение к рабочим всегда было двойственным и совершенно
непоследовательным. С одной стороны, в своих программах мы не отводили
пролетариату никакой самостоятельной политической роли и возлагали свои упования
исключительно на крестьянские бунты; а с другой стороны — мы все-таки считали
нужным «заниматься с рабочими» и не могли отказаться от этого дела уже по одному
тому, что оно, при несравненно меньшей затрате сил, оказывалось несравненно более
плодотворным, чем наши излюбленные «поселения в народе». Но, идя к рабочим не то
чтобы против воли, а, так сказать, против теории, мы разумеется, не могли хорошо
выяснить им то, что Лассаль называл идеей рабочего сословия. Мы проповедовали им
не социализм и даже не либерализм, а именно тот переделанный на русский лад
бакунизм, который учил рабочих презирать «буржуазные» политические права и
«буржуазную» политическую свободу я ставил перед ними, в виде соблазнительного
идеала, допотопные крестьянские учреждения. Слушая нас, рабочий мог проникнуться
ненавистью к правительству и «бунтарским» духом, мог научиться сочувствовать «се-
рому» мужику и желать ему всего лучшего, но ни в каком случае не мог он понять, в
чем заключается его собственная задача, социально-политическая задача пролетария.
До этого ему приходилось додумываться собственным умом, и читатель увидит ниже,
что когда рабо-

* Примечание ко второму изданию. Нынешнему читателю не мешает, пожалуй, напомнить, что Иван
Ермолаевич есть герой одного из очерков Г. И. Успенского 22. Это чрезвычайно художественный тип
«настоящего» русского крестьянина доброго старого времени. Он заключает в себе ответ на многие
«проклятые» вопросы русской истории.
72
додумались до этого, то ужаснули всех правоверных «интеллигентов» *.
Здесь надо оговориться. Сказанное мною об отношениях интеллигенции к рабочему
вопросу касается только бунтарей-«землевольцев» и лиц, стоявших на их, т. е. на
народнической, точке зрения. Рядом с ними действовали еще «лавристы». Люди этого
направления были тогда в меньшинстве и быстро сходили со сцены. Но надо отдать им
справедливость: их пропаганда, вероятно, была разумнее нашей. Правда, и они,
подобно нам, отрицали «буржуазную» политическую свободу, и они — по крайней
мере, многие из них — готовы были трепетать за участь «устоев». В их взглядах было
тоже много непоследовательности, но их непоследовательность имела одну счастливую
особенность: отрицая «политику», они с величайшим сочувствием относились к
немецкой социальной демократии. Нельзя быть высокого мнения о логичности
человека, отрицающего «политику» и в то же время сочувствующего названной мной
политической рабочей партии. Но своими рассказами о ней такой человек мог заронить
семя здоровых понятий в другие головы, которые, при благоприятных обстоятельствах,
сумеют вполне усвоить социал-демократическую программу или хоть приблизиться к
ней в большей или меньшей степени. В таком случае за ним останется все-таки немалая
заслуга. Именно такую заслугу и нужно признать за лавристами. Вспоминая теперь
лекции, читанные в рабочих кружках «бунтарями», я думаю, что существенную пользу
рабочие могли выносить только из лекций по политической экономии покойного И. Ф.
Фесенко. Этот, к сожалению, слишком рано умерший человек хорошо знал выбранный
им предмет и умел излагать его общедоступно и увлекательно. Но его лекции
продолжались всего несколько месяцев. С его отъездом из Петер-

* Примечание ко второму изданию. Противники социал-демократов нередко говорят им теперь: «Не

вы первые обратились к рабочим. Революционеры начали действовать в рабочей среде раньше, чем
возникла социал-демократия». С одной стороны, это верно, как показывают, между прочим, и мои
воспоминания о рабочем движении семидесятых годов, т. е. того времени, когда в нашей революционной
среде господствовали народнические взгляды. Но вопрос не в том, действовали или нет в рабочей среде
русские революционеры до возникновения социал-демократии, а в том, как они действовали и какое
место отводилось в их программах деятельности этого рода. Наши противники охотно забывают об
этом, а в этом — самое главное; действовать в среде пролетариата, не отводя ему никакой
самостоятельной роли в общественном развитии, значит не развивать, а запутывать его классовое
самосознание.
73
бурга политическая экономия была у нас совсем заброшена; на первый план выступили
«очерки из русской истории», сводившиеся главным образом к рассказам о бунтах
Разина, Булавина и Пугачева, да отчасти к истории крестьянства (преимущественно по
известной книге Беляева «Крестьяне на Руси»). Для уразумения рабочего вопроса эти
«очерки» ничего не давали. Иногда мы говорили своим слушателям и о
23
Международном обществе рабочих , но в качестве «бунтарей», разумеется,
превозносили деятельность Бакунина, а «централистов», т. е. сторонников Маркса и
Энгельса, изображали довольно-таки злостными реакционерами. Такое освещение
истории Международного общества не могло содействовать политическому развитию
наших слушателей. У лавристов было хорошо хоть то, что они изображали не в
превратном виде западноевропейское рабочее движение, и под влиянием их рассказов
русский рабочий мог лучше выяснить себе свою собственную задачу. Если в программе
24
образовавшегося зимой 78/79 года «Северно-Русского рабочего союза» сильно
слышалась социал-демократическая нота, то это, кажется, в значительной степени
нужно приписать влиянию лавристов.
Но вообще в роли лектора тогдашний интеллигент-революционер был не блестящ по
той простой причине, что знал он мало, а то, что знал, не всегда понимал как следует.
Он полезен был рабочим больше в качестве удалого доброго молодца, способного и
книжку запрещенную достать, и паспорт сделать, и устроить подходящую квартиру для
тайных собраний, словом, научить всем тонкостям «конспиративного» дела. Он
шевелил, будил и увлекал вперед рабочих своей подвижностью, своим
самоотвержением, своей удалью и своей безграничной склонностью ко всякому
«отрицанию». Хотя многие, в особенности более развитые, рабочие иногда скептически
относились к интеллигенту, но обойтись без этого незаменимого фактора
«конспирации» они не могли. Под влиянием Халтурина и его ближайших товарищей
рабочее движение Петербурга в течение некоторого времени стало совершенно
самостоятельным делом самих рабочих. Но и Халтурину постоянно приходилось обра-
щаться к интеллигенции за помощью то в том, то в другом практическом деле.
Какие книги больше всего читались в рабочей среде? Во всяком случае не те
революционные брошюры — сказки о четырех братьях и о копейке, Мудрица Наумов-
на и пр., — которые в особенности предназначались рево-

74
люционерами для народа. Все они так бедны содержанием, что удовлетворить хоть
сколько-нибудь грамотного рабочего не могли. Они годились разве только для ничего
не читавших новичков, да и по отношению к тем служили больше пробным камнем их
настроения: если рабочий, прочитав такую книжку, не испугался, значит, из него будет
толк, значит, верноподданнические чувства и «страх иудейский» сидят в нем не
глубоко; если струсил, значит, иди от него подальше или, по крайней мере, будь с ним
осторожнее. Но раз вы убедились в революционном настроении рабочего, вы должны
были или доставлять для его чтения более серьезный печатный материал, или в личной
беседе отвечать на возникавшие в его голове вопросы. Только изданная в Женеве книга
«Сытые и голодные», анархическая и по духу и по литературному исполнению, да еще,
пожалуй, «Хитрая механика» считались рабочими более основательным чтением 25, На
все остальные революционные брошюры для народа они смотрели как на нечто
слишком уже элементарное. «Это для серых», — говорили о них заводские рабочие.
Вообще я заметил, что, читая книжку, изданную специально для «народа», способный
рабочий чувствует себя как бы несколько униженным, поставленным в положение
ребенка, читающего детскую сказку. Ему хочется поскорее перейти к сочинениям,
предназначающимся для всех вообще толковых читателей, а не только для «серого»
парода. Для многих рабочих чтение серьезных и даже ученых книг было своего рода
вопросом чести. Я помню некоего И. Е., здоровенного молотобойца из Архангельской
губернии, который с усердием, достойным более подходящего для него чтения, сидел
по вечерам над «Основами биологии» Спенсера. «Что это, вы думаете, что уж мы,
рабочие,— совсем дураки»,— сердито отвечал он мне, когда я советовал ему взять что-
нибудь полегче. Такие рабочие охотно читали все, что печаталось революционерами
для интеллигенции: «Государственность и анархию» Бакунина, «Вперед!», «Общину»,
«Землю и волю», переизданную в Петербурге брошюру г. Драгоманова «До чего
довоевали?» и т. п. Но тут являлась новая беда. В революционных изданиях «для
интеллигенции» много и часто говорилось о таких вещах, которые не могли иметь
большого интереса для рабочего. Таковы были, например, специально
«интеллигентные» вопросы о «долге образованных классов народу» и о вытекающих из
этого долга нравственных обязательствах, об отношении революционеров

75
к «обществу» и споры о «программах», т. е., иначе сказать, споры о том, как легче и
удобнее воздействовать на народ и, между прочим, на того же рабочего. К таким
программным спорам, как уже сказано и как это впрочем, понятно само собой, рабочие
относились довольно равнодушно, хотя для них было далеко не все равно, в какую
сторону направится их собственная революционная деятельность.
— Нет, не для нас этот журнал, — наш журнал должен вестись совсем иначе, —
часто говорил мне Халтурин по поводу издававшейся тогда в Петербурге «Земли и
воли». И он был, разумеется, совершенно прав. «Земля и воля» — как и «Община», как
и «Вперед!» — но могла быть рабочей газетой ни по содержанию, ни по направлению.
Спрашивая рабочих, чего именно требуют они от революционной литературы, я
получал самые разнообразные ответы. В большинстве случаев каждому из них хо-
телось, чтобы она разрешила вопросы, почему-нибудь занимавшие его в данное время.
А вопросов этих через голову мыслящих рабочих проходило многое множество, и у
каждого рабочего, смотря по его наклонностям и характеру ума, были свои
излюбленные вопросы. Одни больше всего интересовался вопросом о боге и утверж-
дал, что революционная литература должна направить главные свои усилия на
разрушение религиозных верований народа. Других интересовали преимущественно
исторические, политические или естественнонаучные вопросы. В числе моих
приятелей-фабричных был даже такой, которого особенно занимал женский вопрос. Он
находил, что рабочие не уважают женщины и обращаются с ней как с низшим
существом. По его словам, многие женатые рабочие даже удаляли своих жен, когда
гости их заводили революционные разговоры: «не нужно, мол, путать баб в это дело».
Поэтому у женщин не было никаких общественных интересов, что, в свою очередь,
вредно отзывалось на мужчинах, которых они, по своей неразвитости, всегда старались
отвлечь от опасного революционного дела. Мой приятель никогда не упускал случая
«спропагандировать» женщину и всеми силами старался заводить особые
революционные кружки между работницами. Своим товарищам он очень энергично —
т. е. не отступая перед употреблением крепкого слова — внушал достойные развитых
людей взгляды на женщин. Занятый своей идеей, он, естественно, требовал помощи от
революционной литературы и со-

76
жалел, что она слишком мало занимается женским вопросом.
Замечу мимоходом, что этот горячий сторонник женского освобождения
принадлежал к числу тех фабричных, для которых жизнь в деревне стала совершенно
немыслимой. Когда я познакомился с ним, он был еще очень молодым парнем, но
считался уже «старым» революционером, так как был «спропагандирован» еще чай-
ковцами. В 73 или 74 году, совсем мальчиком, попал он в Дом предварительного
заключения (задушения, как говорили «политические»), где прекрасно держал себя и
пристрастился к чтению. По выходе на волю он не раз ездил в Тверскую губернию к
своим родным, но ладу с ними у него уже не было. Они называли его студентом и
считали пропащим человеком. Он поражал их и привычками, и взглядами, и
непочтительным отношением к начальству. Впрочем, они утешали себя пословицей:
женится — переменится, и, едва стукнуло ему восемнадцать лет, «приглядели» ему
невесту, А он как раз в это время увлекся женским вопросом и не допускал даже мысли
о том, что порядочный человек может жениться на незнакомой женщине. Чтобы
избежать бесполезных столкновений, он решился совсем не заглядывать на родину.
Родина, со своей стороны, решила, что парень вконец «избаловался»; не знаю уж,
согласились ли бы с нею в данном случае наши народники.
Между работницами Петербурга было несколько революционерок, случались у них
даже стачки (на табачных фабриках), но вообще в тогдашнем рабочем движении
женщины стояли действительно на самом заднем плане. Некоторые заводские рабочие-
революционеры не женились прямо потому, что в окружавшей их среде не было
подходящих для них женщин. «Наши бабы совсем дуры, а интеллигентки за нашего
брата не пойдут, им подавай студентов»,— не без горечи говаривали такие рабочие.
Думаю, что и в этом случае в них сказывалось не городское «баловство», а серьезное
нравственное развитие.
Я вовсе не намерен идеализировать условия современной городской жизни:
довольно уж мы упражнялись в ложной идеализации. Я видел и знаю отрицательные
стороны этой жизни. Попадая из деревни в город, рабочий иногда, действительно,
начинает «пошаливать». В деревне он жил по завету отцов, без рассуждений под-
чиняясь их исстари установившимся обычаям. В городе обычаи эти сразу теряют
смысл. Чтобы человек не ли-

77
шился всякого нравственного мерила, они необходимо должны замениться новыми
обычаями, новыми взглядами на вещи. Такая замена постепенно и происходит »
действительности, так как уже одна неизбежная и повседневная борьба с хозяином
налагает на рабочих взаимные нравственные обязательства. Но «пока что», пока еще
рабочий не успел проникнуться новой моралью, он все-таки переживает нравственный
перелом, выражающийся иногда в довольно некрасивом поведении. Здесь повторяется
то, что переживает всякий общественный класс, всякое общество при переходе от
узких патриархальных порядков к другим, более широким, но зато более сложным и
более запутанным. Рассудочность вступает в свои права и, «закусив удила», приводит
тотчас к антисоциальным выводам. Рассудок вообще способен ошибаться сильнее, чем
«объективный разум» обычая. За это он и проклинается всеми охранителями. Но до тех
пор, пока люди будут идти вперед, неизбежной останется и периодическая ломка
обычаев. И как ни «балуется» иногда во время такой ломки рассудок, но его ошибок не
поправишь охранением отживших порядков. Поправляет их обыкновенно дальнейший
ход самой жизни. Чем больше развиваются новые порядки, тем яснее становятся для
всех и каждого обусловленные ими новые нравственные требования, мало-помалу
приобретающие прочность обычая, который и сдерживает затем излишнее «баловство»
рассудка. Таким образом отрицательные стороны развития устраняются его
собственными положительными приобретениями, и роль мыслящего человека в этом
неизбежном историческом движении определяется сама собой.
Я знал одного молодого фабричного, который был вполне честным малым, пока его
не коснулась революционная пропаганда. Но как только ему сделались известными
социалистические нападки на эксплуататоров, он начал «шалить», считая
позволительным обманывать и обкрадывать людей, принадлежащих к высшим классам.
«Все равно, у нас же накрали», — возражал он на упреки товарищей, которым
откровенно показывал и предлагал братски разделить попавшуюся под руку добычу.
Будь известен этот случай покойному Достоевскому, он, конечно, не преминул бы
уколоть им глаза революционерам в «Братьях Карамазовых», где вывел бы упомяну-
того парня рядом со Смердяковым, этой жертвой «интеллигентного» свободомыслия,
или в «Бесах», где, как известно, «что ни шаг, то ужас». Интересно, что сами то-

78
варищи, едва ли когда читавшие произведения Достоевского, стали звать вороватого
малого Бесом. Но в подвигах Беса они не винили ни интеллигенции вообще, ни
социалистической пропаганды в частности. Они своим влиянием старались, так
сказать, доделать нравственную личность этого юноши и научить его бороться против
высших классов не в качестве обманщика и вора, а в качестве революционного
агитатора. Я скоро упустил Беса из виду и не знаю, разрешился ли в благоприятную
сторону переживавшийся им тогда нравственный перелом. Но что благоприятный
исход был вполне возможен, за это ручается, между прочим, то неодобрение, которое
встречали его подвиги со стороны всех окружавших его рабочих-революционеров.

III

В настоящее время в среде «интеллигенции» много спорят о возможности

революционной пропаганды между рабочими *. Я думаю, что всякий, кто хоть немного
сталкивался с русскими рабочими, знает, как вниматель-

* Примечание ко второму изданию. Теперь об этом уже перестали спорить. Теперь все признают
возможность такой пропаганды (равно как и агитации). Но когда я писал эти воспоминания, этот вопрос
мог считаться решенным лишь в отрицательном смысле. Не далее как в 1889 г. В. Жук в «Свободной
России», выходившей под редакцией Вл. Бурцева и Вл. Дебогория-Мокриевича, писал: «...Даже
успешная пропаганда среди отдельных развитых рабочих не окупает той массы жертв, которых требует.
В большинстве же случаев рабочие, принимавшие так или иначе участие в революционном движении,
приходя в столкновение с властями в тюрьме, падали духом и не могли стойко защищать свои
убеждения, которые, казалось, ими так хорошо восприняты на воле. Аресты среди рабочих вели
обыкновенно за собою и разрушение революционных организаций, имевших соприкосновение с ними.
Конечно, жестоко и несправедливо было бы обвинять рабочих в этом (добрый, справедливый г. В. Жук!
— Г. П.), так как им негде было взять того мужества и той нравственной крепости, которые даются
образованием и развитием» («Свободная Россия», № 1, стр. 37, 2-я колонка). Я надлежащим образом
заклеймил это удивительное мнение в предисловии к нашему изданию речи Алексеева (Женева, 1889 г.).
Но современному читателю трудно было бы даже и представить себе, какую бурю вызвало это
предисловие в заграничных русских колониях! Меня готовы были предать анафеме; против меня писали
«протесты». Теперь за это предавать меня анафеме никто не станет. Но, разумеется, для анафемы и для
«протестов» может найтись другой, столь же подходящий повод. Я очень хорошо знаю это и нимало
этим не смущаюсь. Общественное мнение — великое дело; но наш брат революционер должен уметь
плавать против течения. Без такого уменья он никуда не годится, без него он революционер только по
имени.
79
но и как сочувственно относятся они к этой пропаганде. Говорят, что пропаганда
встречает теперь непреодолимые препятствия со стороны полиции. Но слишком часто
говорят это люди, не давшие себе труда сделать хоть одну серьезную попытку в этом
направлении. Иногда ссылаются, правда, и на «опыт». Но опыт опыту рознь. Без
умения невозможно никакое революционное дело, а умелых людей не остановит
никакая полиция. Общество «Земля и воля» во все время своего существования вело
деятельные сношения с рабочими через посредство некоторых из своих членов. И
замечательно, что за все это время собственно рабочее дело привело у нас только к
одному — да и то незначительному — «провалу»: по доносу рабочего арестован был в
1878 г. наш товарищ И., занимавшийся пропагандой на одной из московских фабрик.
Многочисленные аресты рабочих, имевшие место весною того же года в Петербурге,
аресты, благодаря которым в руки полиции попались покойный Хазов («Дедушка») 26 и
некоторые другие наши товарищи, причинены были самой же интеллигенцией. Именно
«нелегально» живший тогда в Москве Хазов попросил студентов Петровской академии
спрятать кое-какие «конспиративные» бумаги. Те зарыли порученный им пакет в акаде-
мическом саду, но зарыли, как оказалось, нехорошо и неглубоко. Какая-то некстати
любопытная собака вырыла его из-под земли, а какой-то, к сожалению, слишком
проницательный верноподданный, ознакомившись с его содержимым, представил его
по начальству. Неожиданная находка оказалась настоящим кладом для полиции,
которая тотчас же арестовала Хазова и кое-кого из его московских друзей. Как часто
бывает в подобных случаях, эти аресты дали поводы для новых; «провалы»
распространились на Петербург, где особенно пострадали многочисленные и хорошо
сплоченные рабочие кружки Галерной гавани. Наши потери были тогда очень
серьезны, но мы понимали, что должны винить самих себя, а не рабочих.
В сношениях с рабочими «землевольцы» всегда держались следующих приемов. Те
члены организации, которым поручалось ведение «рабочего дела» (их всегда было
немного, самое большее 4—5 человек), обязаны были составить особые кружки из
молодых «интеллигентов». Кружки эти, собственно говоря, не принадлежали к
обществу «Земля и воля», но, действуя под руководством его членов, они не могли
работать иначе как в духе его программы. Вот эти-то кружки и вступали в

80
сношения с рабочими. Так как, благодаря пропаганде 1873—1874 гг., в петербургской
рабочей среде было довольно много революционеров, то задача «землевольцев» и их
молодых помощников свелась прежде всего к организации этих готовых сил. «Старые»,
по большей части уже испытанные революционеры-рабочие, присоединив к себе
некоторых надежных новичков, составили ядро петербургской рабочей организации, с
которым и сносилась, главным образом, «интеллигенция». На этих людей мы вполне
могли положиться: нелепо было бы бояться, что они нас выдадут. Тем не менее, помня,
что кашу маслом не портят и что в тайном революционном деле осторожность
обязательна даже тогда, когда кажется совершенно излишней, «землевольцы» и этим
испытанным рабочим не сообщали ни своих адресов, ни своих имен (т. е. тех имен, под
которыми они были прописаны в участке). Прибавлю, что так они поступали не с
одними рабочими: адрес землевольца и то — по большей части вымышленное — имя,
под которым проживал он, в самой организации знали обыкновенно только очень
немногие члены, занимавшиеся вместе с ним одной и той же отраслью революционного
дела; остальные, занятые другими революционными специальностями, должны были
довольствоваться встречами с ним на «конспиративной» квартире, где происходили
общие кружковые собрания. На обязанности центральной, отборной рабочей группы
лежало руководство местными рабочими кружками, возникавшими в той или другой
части Петербурга. Интеллигенция не вмешивалась в дела этих местных кружков,
ограничиваясь доставлением им книг, помощью при заведении тайных квартир для
собраний и т. п. Каждый местный кружок собственными силами должен был
привлекать себе новых членов, которым сообщали, что существуют и другие подобные
кружки в Петербурге, но где и какие именно, это было известно только членам
центрального рабочего ядра, каждое воскресенье сходившимся на общее собрание.
Революционеры-интеллигенты являлись с целью пропаганды и на собрания местных
кружков. Но так как там они известны были под вымышленными именами, то, если бы
туда и забрался какой-нибудь шпион, он мог бы донести «пославшему его» только о
том, что какой-то Федорыч, или Антон, или «Дедушка» в том-то месте и в таком-то
часу потрясал основы, а где искать этого Федорыча, или Антона, или «Дедушку»,
оставалось покрыто мраком неизвестности. Проследить же на улице кого-

81
нибудь из этих потрясателей было не так-то легко, потому что они на сей конец
прибегали к особым мерам, в виде проходных дворов, извозчика, внезапно взятого в
таком месте, где другого извозчика не было и где, таким образом, следовавший за
потрясателем пеший шпион по необходимости должен был отстать от него и пр. и пр.
При подобных предосторожностях мы могли благополучно заниматься своим делом
даже в самые жестокие времена, когда не принадлежавшие к организации
революционеры (нигилисты, как называли мы их на своем жаргоне) за самомалейшие
пустяки десятками попадались в руки бдительных аргусов.
Уже к концу 1876 г., когда землевольцы только еще приступали к устройству
революционных «поселений в народе», пропаганда между рабочими приняла довольно
широкие размеры — как в Петербурге (в Галерной гавани, на Васильевском острове, на
Петербургской и на Выборгской сторонах, на Обводном канале, за Невской и Нарвской
заставами), так и в его окрестностях (в Колпино, на Александровской мануфактуре, в
Кронштадте и т. д.). Но я уже сказал, что «бунтари» не довольствовались пропагандой
и во что бы то ни стало хотели агитировать. Наше настроение увлекло, наконец, и
рабочих. В то время у всех была в памяти демонстрация, ознаменовавшая весною 1876
г. похороны убитого тюрьмой студента Чернышева, который был арестован по делу
193-х. Она произвела очень сильное впечатление на всю интеллигенцию, и все лето
того года мы, что называется, бредили демонстрациями. Но в Чернышевской
демонстрации рабочие не принимали участия, так как произошла она в будни, да и
подготовители ее как-то не вспомнили о рабочих: Чернышева хоронила «интелли-
генция». И вот рабочим захотелось сделать свою демонстрацию, и притом такую,
которая своим резко-революционным характером совершенно затмила бы демонстра-
цию «интеллигентов». Они уверяли нас, что если хорошо взяться за дело и выбрать для
демонстрации праздничный день, то на нее соберется до двух тысяч рабочих, Мы
сомневались в этом, но бунтарская жилка заговорила в каждом из нас, и мы сдались.
Так произошла известная Казанская демонстрация 6 (18) декабря 1876 г.
27
Теперь о Казанской демонстрации совсем забыли. Даже сам г. Драгоманов ,
любивший когда-то упрек-путь ею революционеров, вспоминает о ней все реже и реже.
Но в свое время она возбудила много толков и

82
споров. Одни осуждали, другие превозносили ее, хотя очень часто и те и другие имели
о ней совершенно ошибочное понятие. Для «интеллигенции» цель демонстрации так и
осталась невыясненной, вероятно потому, что ее подготовлении «интеллигенция»
принимала участие только в лице немногих «землевольцев», действовавших в рабочих
кварталах Петербурга. Эти люди употребляли все зависевшие от них средства, чтобы
привлечь на нее как можно больше рабочих, но об интеллигенции, насколько мне
известно, они думали мало: придет, мол, и без зова, а не придет — беда не велика,
пожалуй, даже лучше будет, выйдет чисто рабочая демонстрация. Тем не менее утром 6
декабря у Казанского собора собралось много учащейся молодежи. Произошло это, как
мне кажется, главным образом потому, что уже в течение всего ноября по Петербургу
ходили слухи о какой-то демонстрации, имеющей произойти около Исакия, и публика
была уже подготовлена. Кто задумал эту демонстрацию и какой характер собирались
придать ей, мы, «землевольцы», хорошенько не знали, хотя, разумеется, явились бы и к
Исакию, если бы там действительно что-нибудь произошло. Но этой демонстрации не
суждено было состояться, она все как-то откладывалась от одного праздника до
другого, так что нетерпеливые «нигилисты» начали наконец сердиться. О
демонстрации у Исакия стали говорить не иначе как с иронией. Не желая, чтобы
публика смешала нас с этими медлителями, мы нарочно выбрали другое место —
Казанский собор — для нашей демонстрации. И все-таки, когда в публику проникли
слухи о наших замыслах, многие решили, что предстоящая Казанская демонстрация и
есть та, которая должна была произойти у Исакия. Давно жаждавшая сильных
впечатлений революционная молодежь отовсюду повалила к Казанскому собору и,
сравнительно с рабочими, оказалась там, вопреки нашим первоначальным расчетам, в
большинстве.
Рабочих пришло немного: 200—250 человек. И это было совершенно понятно. Если
для принадлежавших к революционным кружкам рабочих демонстрация имела смысл
агитационной попытки, то для их незатронутых пропагандой товарищей она могла
быть интересна разве лишь как новое, невиданное зрелище. Для деятельного участия в
ней у них не было никакого осязательного повода. Поэтому они и не пошли на нее. Еще
за несколько дней до демонстрации мы увидели, как несбыточны были розовые
надежды задумавших ее революционных

83
рабочих кружков. Но отступать было уже поздно. Мы все видели, как смешны стали в
глазах публики слишком осторожные организаторы Исакиевской демонстрации, и не
хотели уподобляться им. Вечером 4 декабря собрание, на котором, кроме нас,
землевольцев, были влиятельнейшие рабочие с разных концов Петербурга почти
единогласно решило, что демонстрация должна состояться, если на нее соберется хоть
несколько сот человек. На этом же собрании была предложена и одобрена мысль о
красном знамени, о котором прежде никто не думал.
Вышитую на этом знамени надпись «Земля и воля» мы считали наилучшим
выражением народных идеалов и требований. Но именно народу-то, по крайней мере
столичному народу, она и оказалась непонятной. «Как же это так, — рассуждали потом
на некоторых фабриках, — они хотели земли и воли? Земля-то это так, земли точно
надо бы дать крестьянам, а воля-то ведь уж дана. В чем же тут дело?» Вышло, что с
своим девизом «Земля и воля» мы опоздали по меньшей мере на пятнадцать лет.
Впрочем, местами в крестьянстве слышались на этот счет другие отзывы. Живший в
Малороссии товарищ рассказывал мне, что раз при нем между крестьянами зашла речь
о Казанской демонстрации. «Они хорошего хотели, — заметил один старик, — этого
все хотят, нам всем нужна земля и воля». Тот же старик никак не хотел поверить, что
революционеров могут преследовать за столь справедливые требования. «Ничего им не
было, — утверждал он, — просто царь призвал их к себе и сказал: подождите, хлопцы,
будет вам и земля, и воля, только не надо об этом кричать на улицах». Вообще, о
Казанской демонстрации так или иначе заговорила вся Россия.
Но как произошла самая демонстрация? Я сказал, что собрание 4 декабря решило не
откладывать ее, если соберется хоть несколько сот человек. Весь следующий день был
посвящен нами на беготню по рабочим кварталам. Утром 6 декабря на место действия
пришли все «бунтарские» рабочие кружки (лавристы были, разумеется, против
демонстрации). В особенности хорошо были представлены гаванские рабочие: с одного
из гаванских заводов пришла в полном составе целая мастерская в 40—45 человек. Но
посторонних рабочих совсем не было. Мы видели, что сил у нас слишком мало, и
решились выжидать. Рабочие разошлись по ближайшим трактирам, оставив у соборной
паперти только небольшую

84
кучку для наблюдения за ходом дел. Между тем учащаяся молодежь подходила
большими группами. Находившаяся в церкви — очень, впрочем, малочисленная —
публика уже к концу обедни была поражена странным наплывом совершенно
необычных богомольцев. Церковный староста посматривал в их сторону с каким-то
тревожным удивлением. Обедня кончилась, странные богомольцы не расходились.
Тогда староста вступил с ними в переговоры. «Что вам угодно, господа?» — спросил
он, как нарочно подойдя к группе «бунтарей».
— Желаем отслужить панихиду, — отвечали ему.
— Нельзя сегодня служить панихиду: царский день. «Бунтари» изумились.
Собственно в план демонстрации богослужение вовсе не входило, но так как револю-
ционная публика все продолжала прибывать и «бунтарям» нужно было выиграть время,
то они придумали панихиду просто как благовидный предлог для дальнейшего
пребывания в церкви. Когда староста разъяснил им, что нельзя служить панихиду, они
недолго оставались в смущении.
— Я пойду закажу молебен, — шепнул мне покойный Сентянин.
— Идите, заплатите попам за наш постой, — ответил я, подавая ему трехрублевую
бумажку.
Сентянин пошел. Но я и до сих пор не знаю, на чем он порешил с попами.
Соскучившиеся «нигилисты» стали выходить на паперть, из соседних трактиров
подошли заседавшие там «бунтари»-рабочие. Толпа приняла довольно внушительные
размеры. Мы решили действовать *.

* Примечание ко второму изданию. Лицо, написавшее некролог П. Г. Зайчневского 28 («Материалы

для истории русского революционного движения». С приложением: «С родины и на родину», № 6—7,
стр. 505), говорит, между прочим, следующее: «Что особенно отвратило его (П. Г. Зайчневского) от
«Земли и воли», это — Казанская демонстрация, где он увидел прежде всего недостаток организации и
несерьезность организаторов. Ему удалось тайно приехать в Петербург и на одной студенческой кварти-
ре он отчитал оратора (делая вид, что не знает, что этот оратор в той же комнате), осмелившегося
произнести речь, когда организаторами было решено произносить ее только в том случае, когда соберет-
ся на площади три тысячи рабочих. Оратор должен был молча слушать, как Зайчневский его клеймил».
Лицо написавшее эти строки, позабыло или не сочло нужным сообщить, откуда знал Зайчневский, при
каких условиях решено было произносить речь: ведь он к числу организаторов демонстрации не принад-
лежал и на их собраниях не был. На самом деле решение, о котором говорит автор некролога, не только
не было принято организаторами Казанской демонстрации, но его никто и не предлагал. На собрании
85
До властей, вероятно, дошли слухи о наших приготовлениях. Однако на Казанской
площади полицейских и жандармов было немного. Они смотрели на нас и «ждали
29
поступков». Когда раздались первые слова революционной речи , они попытались
было протискаться к говорившему, но их сейчас же оттеснили назад. Все участники
демонстрации пришли в страшное возбуждение. Рабочие плотным кольцом сомкнулись
вокруг говорившего. «Ребята, держись тесней, не выдавай, не подпускай полиции», —
командовал Митрофанов, между тем как полицейские свистки оглашали площадь.
Когда речь была окончена, развернули красное знамя, раздались крики: «Да
здравствует социальная революция, да здравствует Земля и Воля!» Митрофанов быстро
сдернул шапку с говорившего и, надевши на него какую-то фуражку, закутал
башлыком ему голову. «Теперь пойдем все вместе, иначе будут арестовывать», —
закричали какие-то голоса, и мы толпой двинулись по направлению к Невскому. Но
едва мы сделали несколько шагов, как полиция, подкрепленная сбежавшимися на
свистки городовыми и околоточными, стала хватать шедших в задних рядах. Тут общее
возбуждение дошло до последней степени. Кто-то скомандовал: «стой, наших берут»,
и толпа бросилась отбивать арестованных. Полицейские были смяты и побежали за
собор, в Казанскую улицу. Если бы, отразив этот первый неприятельский натиск,
революционеры выказали больше самообладания, то они, вероятно, смогли бы
отступить без потерь и в полном порядке. Землевольцы понимали это, и как только

4 декабря решено было, напротив, действовать, если соберется на Казанской площади хоть несколько сот
человек. Да иначе нельзя было поступить при тогдашних условиях, не внося деморализацию в среду
революционеров. Не зная о том, как была подготовлена и организована Казанская демонстрация,
Зайчневский не мог «отчитывать оратора» за его будто бы неповиновение решениям организаторов. На
самом деле он «отчитывал» вовсе не «оратора», а прежде всего всех вообще революционеров-народни-
ков за их ожидание активной поддержки со стороны народа. Говорил он также и против демонстрации,
но единственно по причине, которую хорошо разъясняет сам автор некролога: «Всякая демонстрация и
террор безусловно им порицались, как прямая помеха организации» (там же, стр. 504). И почему «оратор
должен был молча слушать» рассуждения Зайчневского? Разве потому, что его самого мучила совесть
ввиду содеянного им нарушения революционной дисциплины? Но — как я уже сказал — такого
нарушения вовсе не было. В действительности «оратор» вовсе и не молчал, но очень возможно, что он в
течение некоторого времени «молча слушал» до тех пор не слыханное им от революционера мнение о
неизбежной будто бы инертности народа. Это мнение глубоко поразило его некоторыми своими презри-
тельными нотками.
86
арестованные были отбиты, они закричали, чтобы публика снова сомкнулась в тесные
ряды. Но кому из принимавших когда-нибудь участие в подобных столкновениях не
известно, как трудно ввести в надлежащие границы раз прорвавшиеся наружу страсти?
Публика продолжала преследовать обращенную в бегство полицию. Произошел
страшный беспорядок, наши ряды совсем расстроились; между тем к полицейским
явилось новое и сильное подкрепление. Целый отряд городовых, в сопровождении
множества дворников, быстро приближался к площади по той самой Казанской улице,
к которой направились бежавшие полицейские. Увлекшись преследованием,
революционеры столкнулись с этим отрядом лицом к лицу. Началась жесточайшая
свалка. Силы полиции ежеминутно возрастали. Революционеров окружали со всех
сторон. Стройное отступление сделалось для них совершенно невозможным. Хорошо
было уже и то, что они могли отступать более или менее значительными кучками.
Такие кучки по большей части успешно, хотя и не без значительных телесных
повреждений, отбивались от нападавших. Но зато тех, которые действовали в
одиночку, тотчас хватали и, после зверских побоев, тащили в участки.
У меня нет охоты воспевать подвиги чьих бы то ни было кулаков. Но ввиду зверства,
проявленного тогда полицией, я не без удовольствия замечу, что и ей досталось очень
порядочно. Революционеры, из которых некоторые были вооружены кастетами,
отчаянно защищались. С их стороны в особенности отличился тогда студент NN.
Высокий и сильный, он поражал неприятелей, как могучий Аякс, сын Теламона, и там,
где появлялась его плечистая фигура, защитникам порядка приходилось жутко. Как ни
старалась схватить его полиция, он счастливо отбил все нападения и возвратился домой
таким же «легальным» человеком, каким пришел на площадь. Пострадавшие от него
защитники «порядка» знали только, что их тузил какой-то высокий сильный брюнет, но
лица его они совсем не запомнили. Когда потом, уже по окончании столкновения на
площади, им встретился на Морской Боголюбов, они вообразили, что он-то и есть их
победоносный неприятель. Боголюбова схватили, жестоко избили в участке, а потом,
как известно, осудили на на каторгу. Но Боголюбов не принимал в демонстрации ни
малейшего участия 30.
Когда, по произнесении речи, развернули красное знамя, его схватил молодой
крестьянин Потапов и, под-

87
пятый на руки рабочими, некоторое время держал его высоко над головами
присутствующих. Полиция заметила его физиономию, однако арестовать его ей долго
не удавалось. Защищавшая его группа решительных и смелых людей медленно
отступала по Невскому. Она дошла до угла Большой Садовой. Преследование
постоянно ослабевало и наконец, по-видимому, совершенно прекратилось. Тогда
Потапов сел в конку, считая себя уже в безопасности. Но за ним следили шпионы. Пока
он был не один, они держались на почтительном расстоянии, а когда спутники его
удалились, шпионы бросились за конкой и, остановив ее, арестовали Потапова. На нем
нашли знамя, которое самое по себе составляло неопровержимую улику. Тем не менее
31
суд приговорил Потапова лишь к заключению в монастырь «на покаяние» .
Сравнительная мягкость этого странного приговора объяснялась будто бы молодостью
Потапова. Но известно, что в русских политических процессах судьи не стеснялись
осуждать на каторжные работы, а потом, в военных судах, даже на смерть очень
молодых подсудимых. В данном случае умысел был другой. Правительство нашло
нужным щадить рабочих. На скамью подсудимых из них попало 10—12 человек, и
всем им вынесен был довольно мягкий приговор: некоторых, подобно Потапову,
приговорили к монастырскому покаянию, других к ссылке на поселение в Сибирь;
подсудимые же из интеллигенции пошли по большей части в каторгу и при этом на
очень долгие, неслыханные до тех пор, сроки. Судьи не могли не видеть, что
виновность всех почти подсудимых этой последней категории по меньшей мере
сомнительна. Зато у двух арестованных рабочих найдены были записки, которые, по
замечанию прокурора, «ясно указывали на сговор»; они действительно ясно указывали
на него, но не менее ясно было и то, что никто из преданных суду «интеллигентных»
революционеров в этом сговоре не участвовал. Третье отделение хорошо знало, что
главные подготовители демонстрации арестованы не были. Но суд не смутился этим,
отомстив арестованным «интеллигентам» за действия скрывшихся. Известно, что
правительство всегда установляло в таких случаях род круговой поруки между
революционерами. Но ему слишком неприятна была та мысль, что в среде рабочих
могут быть такие же неисправимые «бунтовщики», как и в среде «интеллигенции». Оно
старалось уверить себя и других, что лишь под дурным влиянием этой последней
рабочие перестают быть верными под-

88
данными монарха, и очень неохотно сажало их на скамью подсудимых, предпочитая
расправляться с ними административным порядком. Это было очень благоразумно.
Пока в качестве политических преступников выступали только представители
интеллигенции, можно было уверять крестьян, что преступники эти были барами,
злившимися на царя за уничтожение крепостного права. По отношению к
преступникам из рабочей среды подобные уверения сразу лишались всякого смысла, и
образ «бунтовщика» должен был принимать совершенно новый, очень неприятный для
правительства, вид в народном воображении. Правительство очень хорошо понимало,
какой невыгодный для него оборот примет революционное движение, если, не
ограничиваясь одной интеллигенцией, оно увлечет хоть некоторые слои народа.
Казанская демонстрация была первой попыткой практического применения наших
понятий об агитации. Понятия эти были в то время еще слишком отвлеченны, и уже по
одному этому не могло быть удачным их практическое применение. Казанская
демонстрация наглядно показала, что мы будем всегда оставаться одни, если в своей
революционной деятельности будем руководствоваться лишь своим отвлеченным
пристрастием к «агитации», а не существующим настроением и данными насущными
нуждами той среды, в которой собираемся агитировать.
 Мы не забыли этого урока, но прошло более года прежде, чем нам представился
случай снова взяться за агитацию в среде петербургского рабочего населения. Это был
очень печальный случай. На Василеостровском патронном заводе произошел взрыв
32
пороха . Нескольких рабочих страшно изуродовало, четырех убило на месте. На
другой день умерли от тяжелых ран еще двое. Таким образом, рабочим этого завода
предстояло провожать на Смоленское кладбище шестерых товарищей. Взрыв
произошел по непростительной вине заводского начальства. Пострадавшая мастерская
помещалась во втором этаже и сообщалась с внешним миром одной только лестницей.
Как раз при входе в мастерскую, около лестницы, лежал в особом чулане довольно
значительный запас прессованного пороха, из которого приготовлялись патроны. Когда
этот порох обтачивался на станках, от него поднималась мелкая пыль, покрывавшая
станки, пол и стены мастерской. Достаточно было одной искры, чтобы пороховая пыль
вспыхнула и, донеся огонь до помещавшегося у лестницы порохового чу-

89
лана, отрезала рабочим всякий путь к спасению. Рабочие тем лучше сознавали
грозившую им опасность, что искры часто получались во время работы от трения.
Иногда от этих искр вспыхивала даже покрывавшая станки пороховая пыль. Но так как
до поры до времени вспышки были незначительны, то начальство и полагалось на
милость божию. Заявления рабочих оставались без внимания. Понятно, что, когда
произошел взрыв, все рабочие этого завода были очень озлоблены. Существовавший
там революционный кружок тотчас увидел, что ему следует действовать. Кто-то из его
членов написал воззвание, в котором происшедший на заводе несчастный случай
ставился в связь с общим положением рабочего класса. Воззвание это, напечатанное в
нашей тайной типографии, произвело хорошее впечатление, его с сочувствием читали
даже и такие рабочие, которых прежде никто не замечал в сочувствии к революционе-
рам 33. Но этого было мало. Революционный кружок патронного завода хотел придать
предстоящим похоронам характер демонстрации.
Этот кружок не находился под исключительным влиянием «бунтарей». Сносясь с
«бунтарями», он поддерживал постоянные дружеские сношения и с лавристами. Но ему
было хорошо известно отрицательное отношение лавристов ко всякого рода
«бунтовским попыткам», он боялся, что те не одобрят его мысли о демонстрации.
Очень неприятно было рабочим огорчать друзей-лавристов, но отказаться от
демонстрации было бы еще неприятнее. Вследствие этого они пустились на хитрость.
Пригласив бунтарей прийти на похороны, они настоятельно просили их ничего не
сообщать лавристам. «Бог с ними совсем, — говорили они, — лавристы — люди хо-
рошие, но пойдут спорить, доказывать, что мы затеяли пустое, а нам послушаться их
нельзя, очень уже возбуждены все рабочие». Бунтари не имели, разумеется, никакой
охоты выдавать их лавристам.
В день похорон 34, часов в девять утра, хорошо вооруженная группа «бунтарей» (в
числе их покойный Валериан Осинский) подошла к зданию патронного завода, перед
которым собралась уже большая толпа рабочих 35. К бунтарям тотчас присоединились
члены заводского рабочего кружка, тоже вооружившиеся кой-чем «на всякий случай».
Покойный Халтурин, работавший в то время на другом заводе, также пришел на
похороны. Начались совещания: каково настроение рабочих и что именно могут
сделать ввиду его революционеры. Бунта-

90
ри находили, что выступать с революционной речью было бы неуместно. Одетая по-
праздничному рабочая тол-па показалась им слишком «буржуазною». И это впечат-
ление было так сильно, что оно сообщилось не только тем «интеллигентам», которые,
«занимаясь» с заводскими рабочими, казалось бы, знали их привычки, но — странно
сказать — даже членам местного рабочего кружка. Те тоже сильно упали духом.
Показались гробы; присутствующие на минуту сняли шапки, и началось похоронное
шествие. В тот день был жестокий мороз, еще более охлаждавший наши ре-
волюционные порывы. «Нет, господа, революцию нужно делать летом, в этакий холод
никого не расшевелишь»,— шутили мы, оттирая побелевшие носы и уши.
Но вот и кладбище. В одном из отдаленнейших от входа углов его вырублено было в
промерзшей земле шесть свежих могил, около которых лежали скромные деревянные
кресты. Полиция, все время сопровождавшая шествие в довольно значительном
количестве и усиленная новым отрядом городовых у входа на кладбище, стала вокруг
могил; священник пропел последнюю молитву; гробы опустили в землю. Пока их
зарывали, толпа оставалась вполне спокойной, и мы совсем было убедились, что с ней
«ничего не поделаешь». Но когда все было кончено и настало время расходиться, в ней
началось какое-то движение. Незнакомый нам полный, рыжий рабочий протискался к
одной из крайних могил.
— Господа, — воскликнул он дрожащим от волнения голосом. — Мы хороним
сегодня шесть жертв, убитых не турками *, а попечительным начальством. Наше
печаль...
Его прервали 36.
Раздались полицейские свистки, и околоточный надзиратель положил ему руку на
плечо со словами: «я вас арестую». Но едва успел он выговорить это, как произошло
нечто совершенно неожиданное. Со всех сторон раздались негодующие крики, и толпа,
та самая толпа, которая произвела на нас безнадежное впечатление своею будто бы
буржуазною привязанностью, дружно кинулась на оторопевших полицейских. В одно
мгновение арестованный был куда-то далеко унесен нахлынувшей рабочей волной, а
пытавшийся взять его околоточный не совсем твердым голосом извинялся перед
публикой.
— Ведь я же не могу иначе, господа, я сам отвечаю за беспорядки перед
начальством.

* Это было во время русско-турецкой войны.

91
— Рассказывай! Вот мы тебя вздуем, так ты впредь не будешь соваться куда не
следует! — отвечали ему из толпы.
— Бей его! — кричали наиболее ожесточенные. Положение полиции становилось
критическим. Здесь
на далеком Смоленском кладбище, она была совершенно бессильна перед этой тысячью
разъяренных рабочих. Но ее спасло именно ее, очевидное для всех, бессилие.
— Братцы, что ж мы их будем бить, — сказал чей-то голос. — Нас много, их мало, стыдно
нам с ними связываться. Пускай себе идут по домам; никого из пас они тронуть не посмеют.
Эта не то дипломатическая, не то действительно великодушная речь несколько успокоила
рабочих. Крики поутихли; публика перестала угрожать полиции побоями, но, с другой
стороны, не хотела и отпустить ее с миром, так как боялась, что она проследит и арестует
оратора. Толпа разделилась на две части: одна окружила полицейских, другая сплотилась
вокруг оратора и торжественно повела его к воротам. Он, по-видимому, никак не ожидал такой
чести и сконфуженно посматривал на товарищей, шумно выражавших ему свое сочувствие. Все
окружавшие громко ругали начальство и полицию. Мне особенно бросилась в глаза худая,
маленькая старушка, которая, ни к кому не обращаясь в частности и как будто разговаривая
сама с собой, с жаром повторяла, что надо постоять за своего человека. И толпа несомненно
готова была постоять за него, но ее, по ее неопытности, могли перехитрить шпионы. «Бунтари»
нашли нужным подать ей благоразумный совет. У главных ворот кладбища стояло, в ожидании
седоков, несколько извозчиков. Одному из них революционеры посадили в сани пытавшегося
говорить рабочего, а всем остальным запретили двигаться с места. Для большей верности
лошадей взяли под уздцы. Таким образом, ни один шпион не мог последовать за оратором,
быстро уезжавшим в сопровождении двух надежных людей. Когда к воротам подошла
остальная, конвоировавшая полицию, часть толпы, он уже совсем скрылся из виду.
Полицейских продолжали, однако, держать в плену, отпуская на их счет различные, теперь уже
по большей части добродушно-шутливые замечания. Но они едва не испортили дела излишним
рвением. Очутившись за воротами, один околоточный, тот самый, который прервал оратора,
выхватил из кармана свисток и быстро поднес его к губам, чтобы звать к себе на помощь.
Публика

92
снова заволновалась. У него вырвали свисток и несколько раз толкнули его довольно-
таки внушительно. Ему оставалось только ругаться!
— Это бунт, — кричал он в бессильной ярости, — вы все ответите за это, это вам так
не пройдет!
А ты бы лучше помалкивал, покуда бока целы,— наставительно отвечали ему
рабочие.
Нечего мне молчать, я исполняю свою обязанность, а вы бунтовщики,— горячился
он и вдруг, обращаясь к группе «бунтарей», заметил, что он всех их видел еще на
Казанской площади.
Очень приятно встретиться со старым знакомым, — любезно ответили «бунтари»,
— надеемся, что это не в последний раз.
Рабочие рассмеялись. Околоточный пожал плечами и умолк, изобразив на своем
лице полнейшее негодование.
— Ну, что ж, пора их отпустить, пусть пойдут домой погреются, — решила публика
и стала расходиться кучками по двадцати — тридцати человек, оживленно толкуя обо
всем случившемся. Только самые непримиримые продолжали еще бранить и даже
толкать в спину размещавшихся по извозчичьим саням околоточных. Наконец ушли и
непримиримые, и Смоленское кладбище приняло свой обычный пустынный вид.
Дружный отпор, данный полиции рабочими патронного завода, произвел прекрасное
впечатление как на рабочие кружки Петербурга, так и на «бунтарскую» интеллиген-
цию. Он доказывал, что даже незатронутые пропагандой рабочие вполне способны к
решительному и единодушному действию и в подходящую минуту не испугаются
союза с «бунтовщиками Казанской площади», т. е. с революционерами. Нам нужно
было только не упускать таких минут, чтобы обеспечить себе сочувствие рабочей
37
массы. И когда в марте того же года вспыхнула стачка на Новой Бумагопрядильне,
мы были уверены, что легко сговоримся с этой массой.
Первая стачка на Новой Бумагопрядильне вызвана была, в марте 1878 г.,
значительным понижением заработной поштучной платы и длинным рядом «новых
правил», целью которых являлось все то же, любезное предпринимательскому сердцу,
удешевление рабочей силы. На этой фабрике существовал небольшой революционный
кружок из 10—12 человек, только недавно привлеченных, неопытных и не испытанных
на деле. Душою кружка был нелегальный, унтер-офицер Гоббст, впоследствии,
 93

Текстильная фабрика Торнтона в Петербурге.

в июле 1879 г., повешенный в Киеве, а в то время, о котором идет теперь речь, усердно
разыскиваемый полицией по делу о пропаганде в войсках Одесского военного округа.
Гоббст был не только вполне надежный, но положительно редкий, по своей
преданности делу, человек. Он один стоил иного кружка. Однако с фабричной средой
он не успел хорошенько познакомиться, да притом же на фабрике он не работал, а жил
по соседству с нею в качестве сапожника — хозяина единственной в той местности
«конспиративной» квартиры. Таким образом, непосредственного влияния на рабочую
массу он не имел, Ко всему этому нужно прибавить, что на Новой Бумагопрядильне —
самой большой из фабрик Обводного канала, занимавшей более двух тысяч человек, —
работали тогда, как нарочно, все «серые» люди, недавно попавшие в столицу и в
целости сохранившие свои деревенские предрассудки. Можно представить себе
поэтому те препятствия, которые должны были встретиться революционерам при их
попытке войти в сношения со стачечниками.
Когда извещенные Гоббстом «землевольцы» явились на его конспиративную
квартиру, дело обстояло так. Рабочие были вполне уверены, что «начальство»
немедленно вступится за них, как только поймет смысл «новых правил». Разубедить их
в этом не представлялось пока никакой возможности. Приходилось уступить их
наивной

94
суверенности, предоставив им из опыта узнать, как велика заботливость русского
«начальства» о нуждах рабочего класса. Ближайшим к стачечникам представителем
власти был местный полицейский пристав. К нему-то и обратились они прежде всего со
своими жалобами. Пристав оказался большим дипломатом. Чтобы выиграть время, он
ласково принял «ходоков» и обещал им «переговорить» с управляющим фабрики.
Простодушные рабочие заранее торжествовали победу. Но прошел день, прошел
другой, фабричные станки бездействовали, мелочные лавки начали отказывать
стачечникам в кредите, а управляющий все еще не обнаруживал ни малейшей
склонности к уступкам. Что же это могло означать? Неужели пристав не «переговорил»
с ним? Снова отправились «ходоки» в участок, но на этот раз их приняли там не по-
прежнему: пристав находил, что рабочие обязаны подчиниться новым правилам,
«бунтовщикам» же грозил строгим наказанием. Стачечники усмотрели из этого, что он
«снюхался» с управляющим, и решили «идти выше», т. е. к градоначальнику. Нечего и
говорить, что тот сделал для них не больше, чем пристав. Тогда поднялись толки о
подаче прошения наследнику *. На все это ушло с неделю, а за неделю революцио неры
успели уже довольно хорошо сойтись со стачечниками. С самого начала стачки
рабочие заметили, что каждый раз, когда они собирались большой толпой, между ними
появлялись какие-то незнакомые им люди, одетые не совсем по-фабричному, пожалуй
даже вообще смахивавшие на «студентов», но неизменно тянувшие их руку. Эти люди
подали уже немало дельных советов. Они говорили, что незачем ходить ни к приставу,
ни к градоначальнику. Их не послушались, а вышло по-ихнему. Семейным
стачечникам, на которых особенно тяжело отзывалась остановка работы,
сопровождавшаяся, разумеется, прекращением заработка, раздавались денежные
пособия, — раздавались, правда, своими же фабричными, но откуда у тех возьмутся
деньги? Догадаться нетрудно: деньги дают те же таинственные люди. Доверие
стачечников к революционерам росло с каждым днем. До какой степени дорожила
рабочая масса их неожиданной поддержкой, покажет следующий пример.
Одним из самых бойких членов местного революционного рабочего кружка был
фабричный, которого мы на-

* Примечание ко второму изданию. Читатель помнит, что это было еще в царствование Александра II.
95
зовем хоть Иваном 38. Прекрасный малый, очень неглупый, деятельный и энергичный,
Иван имел страстишку выставиться и порисоваться. Этот недостаток его, с избытком
искупавшийся, впрочем, его достоинствами, ставил иногда Ивана в довольно смешные
положения. Однажды, к величайшему нашему удивлению и огорчению он вздумал
прочесть стачечникам лекцию о прибавочной стоимости. Слушателям было совсем не
до того: они собрались поговорить о том, как вести себя ввиду неожиданной для них
измены пристава; лектор сам, как обнаружилось, плохо понимал свой предмет, да
вдобавок еще сильно смутился на этом первом, так сказать, пробном чтении, и ничего,
кроме вздора, из его популяризаторских усилий не вышло. Он был сильно сконфужен
своей неудачей. Мы думали, что теперь он угомонится надолго, если не навсегда, но не
тут-то было. Уже на другой день Иван позабыл об этом печальном происшествии, и его
опять тянуло побаловать себя тем или другим эффектным положением. Приходит он
однажды, в самый разгар стачки, часов около восьми утра, на квартиру Гоббста и
торжественно обращается к одному из присутствовавших там «бунтарей»:
— Петр Петрович, надо бы смотр сделать!
— Какой смотр?
— Да больше ничего — выйти на улицу, людей посмотреть, себя показать. Скучает
народ-то!
«Бунтарь», названный здесь Петром Петровичем, отчасти походил характером на
Ивана, с которым, кстати сказать, был большим приятелем. Он быстро сообразил, чего
тот хочет, и без возражений вышел с ним на улицу. Спустя несколько минут за ними
последовали и остальные бунтари — их было два-три человека, — очень
заинтересованные новой затеей неугомонного и неисправимого Ивана. Дойдя до
Обводного канала, они увидели такую картину.
Сотни стачечников покрывали набережную, образуя вдоль нее сплошную стену.
Перед этой стеной медленно, торжественно шествовал Петр Петрович, а за ним, на
некотором расстоянии, двигался Иван, слегка повернув в сторону свою почтительно
наклоненную вперед голову, как бы затем, чтобы хоть одно ухо было поближе к на-
чальству и не проронило ни слова из могущих последовать приказаний. Всюду, где
проходила эта удивительная пара, рабочие снимали шапки, приветливо кланяясь и
отпуская на ее счет разные одобрительные замечания. «Вон они, орлы-то наши,
пошевеливаются!» — любовно

96
воскликнул в нескольких шагах от меня пожилой рабочий. Окружавшие его молчали,
но видно было, что им появление «орлов» доставило большое удовольствие.
Комическая выдумка Ивана была подсказана ему верным пониманием настроения
массы. «Народ» действительно «скучал», не видя революционеров. Он чувствовал себя
бодрее и смелее в их присутствии.
Замечу, однако, что тогдашние представления огромного большинства стачечников
об «орлах» были очень смутны. Стачечники видели в них своих друзей; заметили
также, что «орлы» не ладят с полицией. Но это и все. В каких отношениях стоят
революционеры к высшему начальству — в особенности к царю, — об этом
спрашивали себя тогда, вероятно, очень немногие из стачечников. Большинство
приписывало нам, должно быть, свой собственный, вынесенный из деревни, взгляд на
царя, как на верного защитника народных интересов. Наиболее же наивные доходили,
пожалуй, до того, что принимали нас за тайных царских агентов. Я знаю, что в первое
время стачки в существование таких агентов твердо верили по крайней мере некоторые
рабочие. «Тише, братцы, — крикнул однажды собравшейся перед фабричным зданием
толпе какой-то, должно быть уже искушенный опытом, прядильщик, — тут таскаются
фискалы!» — «Какие фискалы?» — полюбопытствовал другой, обращаясь к своему
соседу. — «А это, брат ты мой, такие люди, — ответил тот, — которых царь тайно
посылает разузнать, нет ли где притеснения народу. Они походят, послушают, да ему и
расскажут. Фискалов бояться нечего, это он напрасно, фискалы правду наблюдают».
Такое лестное мнение о фискалах скоро разбилось в прах при столкновении с
действительностью. Не прошло и недели, как уже все стачечники хорошо знали, кому и
о чем доносят фискалы. Фабричная молодежь стала устраивать на них настоящие
облавы. Обыкновенно они происходили вечером. Отряд охотников отправлялся в один
из местных трактиров, куда во время стачки часто забегали шпионы пообогреться и
прислушаться к разговорам публики, состоявшей из тех же стачечников. «Есть
фискалы?» — спрашивает предводитель отряда кого-нибудь из знакомых. «Вон сидит
пара, давно уж тут вертятся, замечают да подслушивают». Предводителю только этого
и надо. Он шепчется со своими спутниками и располагается пить чай неподалеку от
фискалов. Едва те выходят из трактира, он выбегает за ними. «Ребята, фискал, держи,
держи!» — кричит он что есть мо-

97
чи. Фискалы бросаются бежать, но на первом же углу натыкаются на засаду. Их
хватают и ведут к каналу Здесь их вежливенько кладут на землю и, как по наклонной
плоскости, пускают катиться вниз по крутому берегу. Вывалявшись в снегу и
стукнувшись об лед, фискалы вскакивают и стремглав летят в участок. «Улю-лю-лю!
улю-лю-лю!» — юмористически кричат им вслед рабочие и затем быстро расходятся
по домам, во избежание полицейских возмездий. Рассказы об испытанных фискалами
неприятностях очень потешали всех стачечников. Собственно говоря, революционеры
были для них такими же неизвестными людьми, как и фискалы. Иногда, по тем или
другим причинам, на место действия, вместо старых знакомых всей рабочей массе «ор-
лов», являлись совершенно новые личности. Но замечательно, что стачечники никогда
не ошибались и ни разу ни одному революционеру не пришлось испытать на себе
действие предназначенного для фискалов исправительного наказания. Рабочие каким-
то чутьем отличали революционеров от полицейских сыщиков. Возможно, однако, что
те из них, которые видели прежде в шпионах тайных агентов добродетельного царя,
принимали потом за таких агентов самих революционеров. Возможно также, что они
приписывали царской милости и раздачу денег лишившимся кредита семьям. По
крайней мере, сближение с революционерами не мешало большинству стачечников
надеяться на помощь со стороны трона. Именно от «орлов»-то и ждали, что они
напишут прошение («хо-орошенькую бумажку!»). Обращаться с такой просьбой к
революционерам значило почти то же, что просить сатану отслужить молебен
угоднику. Землевольцы заранее морщились при мысли о такого рода поручении, тем
более что «лавристы», недовольные принятым ими способом действия, давно уже
обвиняли их в измене революционным принципам. Но делать было нечего. Веру в царя
нужно было разрушать не словами, а опытом.
И вот однажды утром в квартиру Гоббста принесен был проект требуемого
прошения. Одобренный местным рабочим кружком, он был представлен на
рассмотрение рабочего собрания, состоявшегося на обширном дворе Бумагопрядильни
39
. Малолетние рабочие («ребятишки»), все время принимавшие деятельное участие в
стачке, рассыпались по прилегающим улицам и переулкам, чтобы, в случае
приближения полиции, вовремя предупредить собравшихся. Кто-то (кажется, все тот,
же

98
Иван) забрался на большую кучу каменного угля и громогласно прочел прошение. Оно
вызвало всеобщий восторг. «Вашему Императорскому Высочеству,— говорилось в
нем,— небезызвестно, какие плохие были отведены нам наделы и как сильно страдаем
мы от малоземелья!» — «Верно, верно,— гремела толпа,— только звания, что земля, а
пользы от нее никакой!» — «Вашему Императорскому Высочеству небезызвестно,
наконец, с какой жестокостью взыскиваются с нас эти тяжелые подати,— раздавалось с
высокой каменноугольной трибуны,— нужда гонит нас на заработки в город, а здесь
нас на каждом шагу притесняют фабриканты и полиция». Далее следовал разбор
вызвавших стачку новых правил, а в заключение говорилось, что, не видя ниоткуда
защиты, рабочие ждут ее от наследника престола, но если и оп не обратит внимания на
их просьбу, то ясно будет, что им остается надеяться только на самих себя. Заключение
также найдено было очень рассудительным. «Если и от наследника ничего не добьемся,
то уж надо будет, как-никак, поправляться самим», — решили слушатели. Таким
образом прошение было готово. Но как доставить его наследнику? Идти «ходоком» к
Аничкову дворцу никому не хотелось, так как подобное путешествие могло
закончиться очень неприятным образом. Решено было нести прошение целой толпой.
Полиция давно уже догадывалась, что стачечников поддерживают революционеры.
«Фискалы» лезли из кожи вон, стараясь выследить «подстрекателей». Но землевольцев
поймать было нелегко, и шпионские усилия так и не привели бы, может быть, ни к
чему, если бы не одна несчастная случайность.
Зимой 1877/78 г. «интеллигенция» находилась в крайне возбужденном состоянии.
Процесс 193-х, этот долгий поединок между правительством и революционной пар-
тией, в течение нескольких месяцев волновал все оппозиционные элементы. Особенно
горячилась учащаяся молодежь. В Университете, в Медико-хирургической академии и
в Технологическом институте происходили многолюдные сходки, на которых
«нелегальные» ораторы «Земли и воли», нимало не стесняясь возможным присутствием
шпионов, держали самые зажигательные речи. Недавно основанная тайная
землевольческая типография усиленно работала. Кроме обширного отчета о «большом
процессе», из нее вышло тогда множество воззваний и, между прочим, проект адреса
министру юстиции Палену от учащейся молодежи, заключавший в

99
себе резкий протест против жандармской инквизиции (мы называли в шутку этот
проект русский petition of rights) 40. Все подобные издания широко распространились по
России, но понятно, что больше всего их находилось в Петербурге, где их легко мог
достать всякий желающий. Выстрел В. И. Засулич и вооруженное сопротивление
жандармам Ковальского с товарищами в Одессе (30 января 1878 г.) еще более подлили
масла в огонь 41. Жажда деятельности и борьбы пробуждалась в самых мирных людях,
и не было революционного предприятия, для исполнения которого не нашлось бы
немедленно многих и многих охотников.
Когда среди петербургской интеллигенции разнесся слух о стачке, студенты
немедленно собрали в пользу забастовавших очень значительную сумму денег *. Но
радикальная часть студенчества не довольствовалась денежными пожертвованиями. Ей
хотелось поближе сойтись со стачечниками. Из студентов разных заведений
составилась небольшая группа, с целью пробраться на Обводный канал. Дойти до него
было, конечно, нетрудно, но никто из стачечников не имел связи между тамошними
рабочими. Они зашли в портерную лавку, вероятно рассчитывая встретить там
стачечников. От портерной было рукой подать до Бумагопрядильни, и в нее,
действительно, нередко заходили рабочие, но именно потому там во время стачки
постоянно заседали «фискалы», разумеется, сейчас же обратившие внимание на не-
обычайных посетителей. Необычайные посетители, со своей стороны, сообразили, с
кем имеют дело, но отступить не захотели. Прилегавшие к Бумагопрядильне улицы уже
имели тогда тот особенный вид, который обыкновенно принимают наши рабочие
кварталы, когда в них пахнет хоть маленьким «бунтом»: шмыгают «фискалы»,
озабоченно бегают околоточные, на перекрестках стоят целые кучи городовых, иногда
показываются казаки, а не участвующие в «бунте» редкие прохожие боязливо
озираются по сторонам, точно вот-вот сейчас произойдет что-то очень страшное. Такая
картина даже на бывалого, видавшего виды революционера действует всегда самым
возбуждающим образом. Тем более сильно должна была она подействовать на молодых
студентов. Войдя в

* Впрочем, деньги давали не одни студенты. Все либеральное общество отнеслось к стачечникам
весьма сочувственно. Говорили, что даже г. Суворин 42 разорился для их поддержки на три рубля. За
достоверность этого слуха не могу, однако, поручиться.
100
в портерную, они, по-видимому, уже плохо владели собой, а когда заметили шпионов,
совсем забыли всякую осторожность. «А вы слышали, господа, что в Ростове-на-Дону
убили шпиона Никонова? * Семь пуль всадили!» — сказал один из них, нарочно
возвышая голос, чтобы его могли слышать те, кому слышать вовсе не следовало. «Не
семь, а одиннадцать», — поправил его шпион, надевая шапку и выходя на улицу. Через
несколько минут он вернулся в сопровождении полицейских и пригласил господ
студентов «на пару слов в участок». О поимке «подстрекателей» сейчас же известили
начальника тайной полиции, который на подмогу вульгарным уличным шпионам
отрядил какого-то чиновного сыщика. А тем временем полиция вошла во вкус арестов
и стала хватать всех прохожих, почему-либо казавшихся ей подозрительными. Так взят
был совершенно ни за что, ни про что один псковский мещанин, едва только за не-
сколько часов перед тем приехавший в Петербург и отправившийся на Обводный канал
по какому-то частному делу. Почти одновременно с ним схватили на улице двух
землевольцев, только что оставивших конспиративную квартиру Гоббста и
пробиравшихся восвояси. Арестовали также несколько рабочих, считавшихся «зачин-
щиками» и на самом деле принадлежавших к местному революционному кружку.
Давно уже подготовлявшаяся, неизбежная полицейская гроза разразилась, наконец, со
свойственной ей величавой силой.
Склонив управляющего на некоторые, вполне ничтожные уступки, усмирители
отпечатали и распространили между стачечниками новые, смягченные издания «новых
правил» **, объявив, что всякий рабочий, отказавшийся подчиниться им, будет
немедленно выслан на родину. К счастью, отказались все, а всех выслать было бы труд-
но даже для всемогущей русской полиции и невыгодно для фабрики.

* Свежая тогда новость.

** Одним из схваченных землевольцев был пишущий эти строки. В участке, куда привели
арестованных, лежала на столе пачка «новых правил», напечатанная почти совершенно на таких листках,
на каких мы печатали наши воззвания. Я обратил внимание околоточного на редакцию этих правил:
«Сначала в них идет речь о двух грошовых уступках, а дальше следует ряд статей, возвещающих
понижение заработной платы. Надо было сделать наоборот: сначала возвестить о понижении платы, а
потом уже обрадовать рабочих уступками. Таким образом они заели бы горькое сладким» — «Что
прикажете делать, — возразил околоточный с видом глубокой, но грустной покорности судьбе, —
рабочему человеку всегда будет горько, этого вы не перемените»,
101
Стачечники очень сочувствовали арестованным революционерам *. «Жаль, что не
видели мы, как их брали, — говорили некоторые, — мы отбили бы их у полиции». Что
же касается до арестов в их собственной среде, то они скорее ожесточали, чем
запугивали рабочих. Во всяком случае, дня через два после описанных происшествий,
снова поднялись толки о подаче наследнику забытого на время прошения, которое и
было торжественно отнесено к Аничкову дворцу. Там его принял, для передачи по
назначению, тогдашний градоначальник Козлов. Рабочие уверяли после, что, когда
Козлов брал у них прошение, наследник стоял у окна и видел все происходящее. Это
обстоятельство было, вероятно, плодом их фантазии, но тем не менее пришлось оно
очень кстати. Никто не мог бы убедить впоследствии стачечников, что их прошение
скрыли от наследника недоброжелательные к ним придворные.
Отнеся «бумагу» во дворец, градоначальник опять вышел к просителям и объявил,
что теперь наследник приказывает им разойтись, ответ же на их просьбу он даст им
через несколько дней. Рабочие тотчас же и совершенно спокойно исполнили это
приказание.
Полиция притихла, не зная, как отнесется к прошению наследник, и стачка
сделалась на время как бы совершенно законным явлением. О ней заговорили в газетах,
осуждая действия фабричной администрации. Стачечники стали героями дня.
Адвокаты предлагали им безвозмездные услуги, на них стремились посмотреть, как
смотрят на модные диковины. Какой-то «нигилист», встретив случайно пары две этих
интересных людей, затащил их к себе на квартиру, где их облюбовал целый десяток
других «нигилистов», также непременно желавших видеть их у себя дома и показать
друзьям, — и пошли наши рабочие гулять из одной нигилистической квартиры в
другую, всюду возбуждая живейший интерес и с удивлением присматриваясь к
незнакомому им мирку. Впрочем, это были бойкие «ребята», умевшие показать себя и
нимало не смущавшиеся непривычной обстановкой. Как сейчас помню визит их к
одному либеральному адвокату, к которому затащили их «нигили-

* Арест мой продолжался всего один день. В качестве «нелегального» я имел недурной паспорт и
носил ничем не запятнанное в глазах полиции имя какого-то потомственного почетного гражданина 43.
Меня выпустили, обязав подпиской о невыезде Я добросовестно исполнил это обязательство, так как
долго после этого не покидал Петербурга.
102
сты», чтобы посоветоваться с ним «насчет стачки». Он встретил их торжественно и
даже с некоторою робостью, как встретил бы провинциал «знатного иностранца», а
они, порядочно уже избалованные бестолковым вниманием интеллигенции и успевшие
возгордиться своим званием стачечников, обращались с ним снисходительно и
преважно развалились в его мягких креслах. Землевольцы понимали, к каким нелепым
последствиям может привести подобное сближение интеллигенции с рабочими. Они
старались положить ему конец и при всяком удобном случае осмеивали его, как
праздную забаву. Один из них уверял «нигилистов», что скоро в тайной
землевольческой типографии будет напечатано такое объявление: «В доме № X, в
квартире № Y, по такой-то улице (при этом точно обозначалась квартира, наиболее
прославившаяся частыми приемами рабочих) от 2 до 6 часов пополудни показываются
рабочие, принадлежащие к редкой и интересной породе стачечников. За по смотрение
обыкновенные нигилисты платят по 20 копеек, выпущенные * по 10, нигилистки же
смотрят бесплатно». Но насмешки действовали так же мало, как и увещания. В глазах
многих «интеллигентов» путешествия рабочих по «нигилистическим» квартирам
имели свою полезную сторону. Путешествия эти давали, по-видимому, возможность
повлиять на стачечников даже таким революционным кружкам, которые, не имея
никаких постоянных связей на Обводном канале, очень огорчались, однако,
преобладающим и постоянно растущим влиянием там «Земли и воли». Многие, не
сочувствующие «бунтарству», революционеры были убеждены, что под нашим
влиянием стачка непременно кончится кровавой вспышкой. Напрасно говорили мы, что
у нас нет на уме ничего подобного; нам не верили и радовались всякому случаю
противопоставить нам более «мирное» влияние. В этом, конечно, не было бы большой
беды, если бы противодействия нам велись хоть сколько-нибудь толково. Но что могло
выйти из таких, например, собеседований с рабочими? «Мирный пропагандист»
настигает нескольких стачечников в какой-нибудь «нигилистической» квартире,
переполненной «интеллигентами», и заводит с ними неизбежный разговор о стачке.

* Под именем «выпущенных» известны были тогда революционеры, привлекавшиеся по делу о

пропаганде в 37 губерниях и незадолго до «большого процесса» выпущенные на поруки. Их было тогда
очень много в Петербурге,
103
— Вы хотите, разумеется, чтобы стачка сохранила совершенно мирный характер? —
спрашивает он их утвердительным тоном.
— Конечно, мирный, — отвечают вопрошаемые. — Нам что ж? Нам пусть отменят
«новые правила», а больше нам ничего не нужно!
— Никаких беспорядков вы делать не желаете?
 — Да зачем же нам делать беспорядки?! Какой в них толк?
— Ну, вот и прекрасно, именно так поступать и нужно, — заключает вопрошатель и
рассказывает потом, что он «сам» говорил с рабочими и убедился, что бунтарям они
вовсе не сочувствуют.
Иногда случалось так, что едва оставлял рабочих «мирный пропагандист», их ловил
и принимался допрашивать какой-нибудь молодой сторонник «вспышек».
— Ну, что, как у вас дела на фабрике?
— Да что ж наши дела, мы стоим на своем, а управляющий на своем, так вот и
воловодимся.
— Не уступает?
— Нет, пока что, крепко держится, шут его возьми!
— Ну, вы, конечно, за себя постоите? Его, подлеца, надо так проучить, чтоб он и
детям своим заказал притеснять рабочих!
— Да уж, само собой, не поддадимся, мы и фабрику-то всю разнесем вдрызг,
машины переломаем. Вот он и считай тогда барыши!
Сторонник вспышек уходил, вполне убежденный, что стачечники настроены самым
«бунтарским» образом. Сначала рабочие совсем не понимали, чего собственно хотят от
них «интеллигентные» собеседники, и совершенно нелицемерно поддакивали людям
противоположных мнений, так как на самом деле каждый стачечник, с одной стороны,
вовсе не желал беспорядков, а с другой — очень не прочь был помечтать о хорошем
уроке управляющему. Но потом они начали соображать, в чем дело, поняли, какая
разноголосица существует между «интеллигентными» революционерами, и пришли в
тяжелое недоумение. «Ах, ты, господи, твоя воля,— воскликнул при мне у Гоббста
один только что вернувшийся «из города» рабочий,— каждый-то кружок решает наше
дело по-своему. Вот тут и разбирайся!»
— А ты бы больше шлялся по городу, не то бы еще услыхал, — сердито заворчал
на него Гоббст, который, как человек бывалый и крепко державшийся раз принятого
направления, нимало не смущался революцион-

104
ными разногласиями. Но его молодой товарищ и сам, помнится, скоро убедился, что
ему совсем нет надобности «шляться по городу».
Так как серьезные связи на месте были у одних только «землевольцев», то нечего и
говорить, что влияние их на стачечников осталось непоколебимым. Рабочая масса по-
прежнему видела в них «орлов» и с доверием прислушивалась к их советам. Мало того,
обстоятельства складывались таким образом, что землевольцы могли говорить с нею
совсем откровенно. Наследник не сдержал своего обещания, совсем ничего не ответив
на просьбу стачечников. Некоторые, более доверчивые из них, продолжали еще ждать
и надеяться, но зато другие — и таких с каждым днем становилось больше — решили,
что и наследник «не хуже градоначальника» тянет руку управляющего. «Нечего было и
ходить к нему, только сапоги трепали»,— говорили теперь нередко те самые люди,
которые прежде энергичнее всех стояли за подачу прошения. Вынесенный из деревни
политический предрассудок быстро уступал место трезвому взгляду на вещи. Прежде
стачечники смотрели на верховную власть как на верную защитницу народных
интересов, теперь они стали видеть в ней сообщницу капиталистов. Этот новый взгляд
немедленно же выразился в неизвестно кем сочиненной басне о том, что наследник
находится в интимной связи с женою управляющего и, кроме того, имеет свой пай в
фабричном капитале. Едва ли кто из стачечников серьезно верил этой басне, но все
охотно повторяли ее. Революционерам оставалось только подчеркивать те выводы, к
которым пришли рабочие на основании собственного опыта.
Между тем, ничего не отвечая рабочим, наследник, очевидно, дал понять
градоначальнику, что желает сохранить нейтралитет и что поэтому полиция может дей-
ствовать с обычным своим усердием. Для стачечников вернулось тяжелое время.
Полицейские преследования возобновились и росли с каждым днем. Дошло до того,
что околоточные врывались в артельные квартиры и, с помощью городовых, насильно
тащили рабочих на фабрику. Наиболее упорных отводили в участок, а оттуда в
пересыльную тюрьму. По улицам разъезжали сильные казачьи и даже жандармские
отряды, присутствие которых должно было подавлять у стачечников всякую мысль об
открытом сопротивлении. Наконец, явилась еще одна редакция «новых правил»,
сулившая рабочим новые «уступки». Доведенные до крайности, они сдались,

105
и, после двухнедельного затишья, Бумагопрядильня снова пошла полным ходом.
Стачка была подавлена не экономической силой капитала, а простым полицейским
насилием: денежные сборы между «интеллигенцией» и рабочими разных промышлен-
ных заведений могли бы поддержать стачечников, по крайней мере, еще в течение
целого месяца; дела же акционерного общества Новой Бумагопрядильни шли тогда
далеко не так хорошо, чтобы оно могло вынести столь продолжительное
«воздержание» от эксплуатации чужого труда. Его выручила полиция. Стачечники ясно
видели это, и нам представлялся прекрасный случай выяснить им великое значение
политической свободы. Они хорошо запомнили бы наши слова, так как всякая общая
мысль, схваченная ими во время таких движений, чрезвычайно прочно укрепляется в
их головах. Но мы сами презирали еще тогда «буржуазную свободу» и сочли бы себя
изменниками, если бы вздумали восхвалять ее перед рабочими. В этом заключалась са-
мая слабая сторона нашей тогдашней «агитации». Возбуждая рабочих против
«властей» и «государства», она не сообщала им определенных политических взглядов и
потому не придавала сознательного характера их неизбежной борьбе против
современного полицейского государства. Замечательно, что с так называемым общест-
вом те же землевольцы считали возможным говорить совершенно иначе: они
выставляли перед ним, по крайней мере временами, довольно определенные положи-
тельные политические требования (см., напр., фельетоны «Земли и воли»).
Противопоставляя «социализм» «политике», землевольцы считали борьбу за
политическую свободу делом буржуазии, рабочих же продолжали звать на «чисто»
экономическую революцию.
Как бы там ни было, стачка на Новой Бумагопрядильне, несмотря на свой
неудачный исход и на наши политические ошибки, принесла большую пользу делу ра-
бочего движения в Петербурге. За ее ходом внимательно следили все петербургские
рабочие, и многие очень «серые» люди, наверное, пришли к тем же выводам от-
носительно царской власти, какие сделаны были ткачами и прядильщиками Обводного
канала. С своей стороны, власть эта, нужно отдать ей справедливость, не упускала
случая показать, что она всецело стоит на стороне капиталистов.
В конце ноября 1878 года произошла стачка на прядильной фабрике Кеннга за
Нарвской заставой. Тамош-

106
ние рабочие также вздумали обратиться с «прошением» к наследнику, и утром 2
декабря их выборные (30 человек) отправились к Аничкову дворцу. Августейший сы-
нок не только не помог стачечникам, но даже не принял их прошения, Ясно было, что
правду говорили рабочие Новой Бумагопрядильни, что ходить к наследнику значило
только «сапоги трепать» без всякой пользы.
Впрочем, прядильщики кениговской фабрики не очень нуждались в подобном уроке.
Для них не прошел даром опыт их товарищей с Обводного канала. По всему видно,
напротив, что многие из них и раньше путешествия их выборных к Аничкову дворцу
знали, где искать настоящих друзей. Хотя на этой фабрике совсем не велась
революционная пропаганда, но стачечники с первого же дня забастовки решили
сойтись со «студентами» и отправили несколько человек на Обводный канал разузнать,
как можно найти этих людей, «помогающих рабочим». Хождение к наследнику было
предпринято с ведома революционеров и предпринято больше так себе, на всякий
случай, чтобы окончательно убедить всех колеблющихся и сомневающихся, если бы
оказались такие между стачечниками. Притом же следует помнить, что, по русским
законам, стачка есть уголовное преступление и что, ввиду этого, «прошения»,
подаваемые властям рабочими, имеют нередко значение встречного иска, про-
тивопоставляемого неизбежному иску фабриканта.
В подавлении стачки на фабрике Кенига синяя полиция принимала более горячее
участие, чем когда бы то ни было прежде. Рабочих прямо тащили в III отделение, где и
происходили их объяснения с хозяином. Перед этим таинственным трибуналом г.
Кениг утверждал, что рабочим у него не житье, а масленица, стачка же произошла
вследствие «посторонних внушений». Он обещал даже узнать и сообщить полиции
имена подстрекателей. В благодарность за это, третьеотделенские политики готовы
были благословить будущего доносителя на самые противозаконные действия. Во всем
этом деле их, разумеется, больше всего интересовал вопрос о подстрекателях. Только о
подстрекателях и слышали рабочие, когда полиция принималась «разбирать» их
жалобы на хозяина. «Вы слушаетесь злых людей,— кричал рабочим какой-то синий
«генерал», явившись на фабрику в один из первых дней стачки, — у меня здесь сто
шпионов следят за всем, что происходит у вас *, но если хозяин най-

* Заметьте, что всех рабочих у Кенига было не больше 200.

107
дет, что этого мало, я пришлю еще столько же! Как только узнаю, что к вам ходят
бунтовщики, всех вас в Архангельск сошлю!» Рабочие уверяли, что никаких бун-
товщиков они не знают, а между тем продолжали свои сношения с революционерами и
еще более проникались уважением к этим, прежде неведомым, людям, которых так
сильно боялись генералы всех цветов и хозяева всех гильдий.
Интересно, что стачка на фабрике Кенига начата была малолетними рабочими. Дело
в том, что на бумагопрядильных фабриках получается много отброса, состоящего из
порвавшихся ниток. Этот отброс образует возле станков кучи так называемой пыли.
Сортировкой «пыли» на фабриках Кенига занимается особый разряд работниц. Но
незадолго до описываемого времени директор рассчитал этих работниц и возложил
сортировку пыли на так называемых «задних мальчиков» *. Те «взбунтовались»,
заявивши мастеру, что не станут работать до тех пор, пока их не избавят от новой
обузы. Кениг хотел было покончить дело поголовным изгнанием всех непокорных
«задних мальчиков». Тогда вступили в стачку «средние мальчики» и взрослые рабочие.
Несмотря на все полицейские застращивания, стачечники держались превосходно.
Они не уступили даже тогда, когда Кениг решился на крайнюю меру, т. е. прогнал их
всех до единого. Петербургские революционные рабочие кружки постарались
пристроить их на других фабриках.
Тот же 1878 г. ознаменовался некоторыми, правда, незначительными победами
петербургских рабочих. Так, в конце августа на фортепьянной фабрике Беккера (на
набережной Большой Невки) так называемые ящичникп, т. е. столяры, делающие
деревянный ящик фортепьяно, потребовали повышения заработной (поштучной)
платы. Г. Беккер ответил, что они могут увеличить свой заработок, переставши
«понедельничать», т. е. аккуратнее являясь на работу по понедельникам. Ящичники
забастовали. Через три дня хозяин сдался.
Так же неудачно для хозяев кончились столкновения их с «рабочими руками» на
табачных фабриках Мичрн и бр. Шапшал. Эти столкновения интересны тем, что на
названных фабриках работали исключительно женщины.
24 сентября в мастерских табачной фабрики Мичрн

* Каждый прядильщик работал на двух станках, причем у него было два подручных «мальчика»: так
называемый средний, 17— 19 лет, и задний— 12—14 лет.
108
появилось объявление, гласившее, что папиросницы, получавшие 65 коп. за 1000 штук
папирос первого сорта, впредь будут получать 55 коп.; а за 1000 шт. папирос второго
сорта вместо прежних 55 к. будет платиться 45 к. Это понижение платы
мотивировалось плохим сбытом товара. Мастерицы, как называют себя работницы,
сорвали это объявление и пошли в контору для объяснений. Там они сказали
приказчику, что не согласны работать за уменьшенную плату, и просили принять от
них палочки и машинки для делания папирос. Тот обругал их непечатной бранью. Его
грубость окончательно взорвала «мастериц»: палочки, машинки и даже скамейки
полетели в окна; приказчик струсил и послал за хозяином. Г. Мичри не заставил долго
себя ждать. Он немедленно явился на фабрику, и ласковая речь его, а больше всего
обещания уступки успокоили толпу, состоявшую приблизительно из сотни женщин.
Попытка понизить и без того невысокую плату окончилась полной неудачей.
Через два дня такая же история повторилась на фабрике бр. Шапшал на Песках. Там
приказчик вывесил следующее объявление:
Мастерицам табачной фабрики Шапшал. Сим объявляю, что, по случаю остановки
сбыта товара, я сбавляю с каждой 1000 папирос по 10 к.
Шапшал.
Мастерицы, здесь уже в числе 200, немедленно сорвали это объявление и на его
месте вывесили новое:

Хозяину табачной фабрики Шапшал. Мы, мастерицы вашей фабрики, объявляем,

что не согласны на сбавку, потому что и так от нашего заработка не можем
порядочно одеться.
Мастерицы вашей фабрики.
Приказчик собрал мастериц и потребовал, чтобы они указали писавшую объявление.
Они ответили, что это излишне, так как объявление писано от имени их всех, и стали
уходить. Приказчик поспешил послать за хозяином. После напрасных попыток убедить
мастериц работать за пониженную плату г. Шапшал вынужден был уступить подобно г.
Мичри.
В следующем, 1879 году стачечная зараза охватила несколько фабрик одновременно.
Обнаружилась она прежде всего на знакомой уже читателям Новой Бумагопрядильне.

109
С тяжелым сердцем уступив полицейскому насилию, рабочие Новой
Бумагопрядильни говорили нам, что они покоряются не надолго и при первом же
удобном случае опять забастуют. По правде сказать, мы не верили им, видя в их словах
не более как желание утешить себя и нас в испытанной неудаче. Но мы ошибались.
Уже в ноябре 1878 года полиция имела много хлопот с неугомонной
Бумагопрядильней. Восьмого ноября (Михайлов день) тамошние рабочие не явились на
фабрику, мотивируя это тем, что, дескать, праздник, работать грех. Но на других
фабриках работа шла своим чередом, и управляющий Бумагопрядильни вздумал
наверстать потерянное время удлинением рабочего дня с 13 часов, как было до тех пор
(от 5 час. утра до 8 ч. вечера, с вычетом 2 час. на еду), до 13¼ час, и продолжать работу
при этом условии до тех пор, пока из маленьких кусочков времени не составится
полный день. Два дня работа шла до 8¼ ч., возбуждая сильное неудовольствие рабочих.
На третий день кому-то пришло в голову завернуть главный газопроводный кран в 8
часов. Как только эта мысль была приведена в исполнение, рабочие густой толпой
повалили с фабрики, причем разбили несколько стекол и испортили 9 основ. Верный
друг «отечественной промышленности», полиция не могла вовремя явиться для
восстановления «порядка», но зато на следующее утро на фабрику явилась целая орда
охранителей, и в течение нескольких дней работа происходила в их благодетельном
присутствии, хотя уже не до 8¼, а только до 8 часов. Началось следствие: кто потушил
газ? Кто мог потушить? Человек 7 рабочих таскали в участок. Пристав горячился и
кричал, что «ушлет их в Архангельскую губернию». Однако это не помогло. Рабочие
отвечали, что ничего не знают. Одна женщина, работавшая недалеко от крана, показала
на допросе, что кран завернул какой-то рабочий, лицо которого было закрыто
передником. Кто был этот рабочий, осталось неизвестным; дело пришлось передать
«суду и воле божией». С тех пор полиция стала зорко следить за рабочими.
15 января следующего года рабочие Бумагопрядильни по обыкновению пришли на
фабрику рано утром. Несколько часов прошло обычным порядком; но перед обедом в
ткацкое отделение явился главный мастер и вывесил объявление, приглашавшее 44
ткачей к расчету. На вопрос — за что такая немилость?— мастер ответил, что эти 44
человека выбрасываются на улицу за свое «буптовство» и что впредь все
неблагонадежные будут

110
прогоняемы. Заявил он также, что вообще администрация фабрики, ввиду постоянных
бунтов, думает заменить ткачей-мужчин женщинами и детьми. Речь его была прервана
взрывом негодования. Объявление было изорвано в клочки, сам оратор должен был
ретироваться. Ткачи высыпали на улицу и разбрелись по домам обедать. После обеда
они собрались перед воротами фабрики густой толпой, через которую не прошел ни
один из тех, кто колебался пристать к стачке. Директор поспешил известить полицию о
новом «бунте». Около фабрики забегали «фискалы», показались околоточные, в полной
форме, с револьверами на боку; их сопровождали десятки городовых. Но полиция пока
еще не обнаруживала большой стремительности, вероятно, потому, что не получила
еще надлежащих наставлений свыше.
К вечеру того же дня ткачи решили, кроме отмены распоряжения об изгнании
бунтовщиков, требовать также: 1) повышения заработной платы — 5 к. на кусок ткани;
2) сокращения рабочего дня па 2½ часа; 3) отмены некоторых штрафов; 4) изгнания
нескольких ненавистных им мастеров и подмастерьев; 5) присутствия выборных от
рабочих при приеме сдаваемой ими ткани и, наконец, 6) выдачи им платы «за все время
стачки, как будто работа и не прекращалась». Требования эти были немедленно
записаны и, если не ошибаюсь, отпечатаны в тайной типографии «Земли и воли» 44.
Слухи о стачке на Новой Бумагопрядильне быстро распространились между
фабричными, и на следующий день на Обводный канал явилось 40 выборных от ткачей
фабрики Шау (Шавы, как произносили рабочие) за Нарвской заставой. «Шавинские»
также решились забастовать и предлагали «новоканавцам» * выработать общие
требования. Правда, полного тождества в требованиях стачечников этих двух фабрик
быть не могло, так как порядки, практиковавшиеся г. Шау, значительно отличались от
порядков, существовавших на Бумагопрядильне. У «Шавы» работа шла безостановочно
день и ночь, причем рабочие разделялись на две смены: одни сутки одна смена
работала 16 часов, а другая — 8, следующие — наоборот. Трудолюбивый фабрикант не
прекращал работы даже вечером накануне праздников: она приостанавливалась только
в 6 ч. праздничного утра. Г. Шау заботился также и о продовольствии рабочих: у него
была мелочная лавка, в которой они обязаны были

* Рабочие называли иногда Обводный канал Новой Канавой.

111
покупать продукты. Читатель легко может представить себе, как выгодно это было для
заботливого капиталиста. Иногда, придя за получкой в контору, рабочий узнавал, что
весь его заработок ушел на уплату по его забору в хозяйской лавке.
С одобрения «новоканавцев» «шавинские» рабочие представили своему хозяину
следующие требования:
1) Чтобы на каждый вытканный кусок прибавили платы по 5 коп.
2) Чтобы прогульные дни не считались, если сам хозяин виноват в прогуле.
3) Чтобы основы выдавали хорошие и чтобы материал выдавался при наших
выборных.
4) Чтобы товар не браковали зря; чтобы за этим тоже следили наши выборные.
5) Чтобы не штрафовали за полом инструментов, за отсутствие из фабрики по
болезни и надобности.
6) Чтобы за харчи платить не в конторе, как теперь, а в лавке, по получке денег на
руки.
7) Чтобы на больницу платилось не по l¼ коп. с рубля, а по 10 коп. в месяц.
8) Чтобы за кипяток * на фабрике рабочие не платили.
9) Чтобы утром давалось время с 8½ до 9 ч. на завтрак.
10) Чтобы накануне праздников работа кончалась в 8 ч. вечера.
11) Чтобы газовые горелки расположить, как лучше для работы; мы сами укажем
место для них; а то теперь в иных местах вовсе свету нет.
12) Чтобы прогнать с фабрики подмастерьев: Никифора Арсентьева и Нефеда
Ефимова, Николая Волкова и шпульника Кирилла Симонова. Нам от них житья нет! и
мы с ними не хотим работать.
13) За время стачки денег с нас не вычитать, потому что мы не работаем не по своей
вине, а по упорству хозяев.
14) Чтобы никого из нас не брали в полицию за то, что не работаем, а тех, что
теперь забрали, пусть выпустят **.

* Для чаю.
** Подробности об этих и некоторых предыдущих стачках заимствованы мною из 3 и 4 №№ «Земли и
воли», где они были описаны мною же на основании сведений, своевременно собранных на месте.
112
Предъявленное фабриканту последнее (14) требование с формальной точки зрения
может показаться бессмыслицей. Но в действительности оно имело большой
практический смысл, так как аресты рабочих происходили по настоянию и, нередко, по
личному указанию фабрикантов. Стачечники нашли полезным предупредить г. Шау,
что даже в случае исполнения всех остальных требований они не станут работать, пока
не прекратятся аресты и не будут освобождены арестованные.
На сходке представителей от обеих фабрик были, между прочим, обдуманы меры
для поддержания беднейших из стачечников. Таких, естественно, должно было
оказаться более у «Шавы», который грозился немедленно прекратить выдачу рабочим
припасов из своей лавки. Решено было первые сборы предоставить в распоряжение его
рабочих. Сборы же предполагалось делать на всех фабриках и заводах. В этом смысле
были напечатаны (разумеется, в тайной типографии) воззвания ко всем петербургским
рабочим. Надежда на их помощь не была напрасной: сборы делались почти повсе-
местно, и возбуждение рабочих во время этих сборов было подчас так велико, что
грозило перейти, а местами и переходило, в забастовку.
На фабрике Мальцева (на Выборгской стороне) разбросаны были воззвания
стачечников. По этому поводу полиция арестовала рабочего, заподозренного в их раз-
брасывании; его товарищи заволновались. Пошли толки о том, чтобы последовать
примеру «новокаиавцев», но хозяин ласковым обращением и обещанием разных благ в
будущем восстановил спокойствие. Г. Чешеру (его фабрика тоже была на Выборгской
стороне) не удалось отделаться одними обещаниями: он вынужден был прибавить по 3
к. на каждый кусок ткани. Волновались рабочие и на Охте. Так заразительно
подействовал пример. А тем временем полиция и фискалы делали свое дело.
Уже в ночь с 16-го на 17-е число произведено было несколько арестов.
Арестованных было 6 человек из рабочих Шау, 20 человек с Новой Бумагопрядильни,
один слесарь на Лиговке и т. д. Аресты еще более усилили раздражение рабочих. До
17-го числа только ткачи участвовали в стачке на Н. Бумагопрядильне. С того же числа
к ней пристали и прядильщики; фабрика совсем остановилась. О подаче каких бы то ни
было «прошений» теперь уже никто не думал. «Новоканавцы» только смеялись, когда
мы напоминали им об их прошлогоднем

113
хождении к наследнику: «то-то дураки-то были!» — говорили они.
На фабрику Шау в качестве миротворца явился некий «полковник». Рабочие подали
ему письменное изложение своих требований и категорически заявили, что на меньшем
не помирятся.
— Согласны вы на эти требования?— спросил полковник хозяина.
 Тот, разумеется, ответил отрицательно.
Ну, так чего же вы, такие-сякие, хотите? — зарычал на рабочих миротворец, — да я
вас!., и т. д. и т. д. — полились обычные в таких случаях словеса «кротости и
увещания», т. е. брань, украшенная непечатными словами... — У меня, — закричал
храбрый воин, — сейчас 25 000 солдат под ружьем, попробуйте только бунтовать!
— Больно уж много ты, ваше благородие, войска-то для нас наготовил-то, —
насмешливо заметили рабочие, — пас всего-то здесь 300 человек и с бабами, и с
ребятишками, а мужиков-то не будет больше сотни.
Полковник понял, что зарапортовался, и прикусил язык, приказав, для поддержания
своего авторитета, схватить одного из остряков, но толпа окружила эту жертву
полковничьего смущения и отстояла ее от полицейских покушений. Так и уехал ни с
чем воинственный миротворец.
Не желая обращаться к властям ни с какими прошениями, стачечники предъявили им
теперь очень настойчивые требования. Так, например, рабочие Н. Бумагопрядильни
решились требовать освобождения своих товарищей, арестованных ночью с 16 на 17
января. 18-го числа, часов около 10 утра, толпа около 200 человек собралась недалеко
от здания фабрики. Здесь было прочитано и одобрено следующее заявление:
«Мы, рабочие Новой Бумагопрядильни, сим заявляем, что не пойдем на работу, пока
не будут уважены все наши заявленные хозяину требования. Что же касается полиции,
то мы отказываемся от всякого вмешательства с ее стороны для примирения нас с
хозяином, пока не будут освобождены наши товарищи, люди, за которыми мы не знаем
ничего худого. Если их обвиняют в чем-либо, пусть судят их у мирового, причем мы
все будем свидетелями их невинности. Теперь же их арестовали и держат без суда и
следствия, что противно даже существующим законам».
Когда читалось это заявление, подошел околоточный; он предложил рабочим пойти
к участку для объяснения

114
с приставом, но они предпочли переговорить с градоначальником. Путь их к дому
градоначальника лежал через Загородный проспект. На нем есть или, по крайней мере,
был дом «мещанской гильдии» с проходным двором. Едва рабочие прошли через этот
двор и вышли на Фонтанку, их атаковали жандармы с приставом Бочарским во главе,
тем самым приставом, который только что приглашал стачечников прийти к нему для
объяснений. По всей вероятности, полиция, еще накануне узнавши о намерении
рабочих добиваться освобождения заключенных, заранее приготовилась к отпору, и
переданное околоточным приглашение пристава было простой ловушкой. Видя, что не
удастся заманить рабочих в участок, г. Бочарский пустился преследовать их, как фара-
он убегавших из Египта евреев.
Произошла свалка. Жандармы мяли лошадьми рабочих, рабочие защищались, как
умели. У некоторых оказались кистени, а знакомый уже читателю Иван, опять
принимавший горячее участие в стачке, вытащил даже кинжал и ранил им лошадь
наскакавшего на него жандарма. Но силы были слишком неравны, нападение было
слишком неожиданно. Жандармы победили. К счастью для рабочих, упомянутый
проходной двор обеспечил им довольно безопасное, хотя и беспорядочное отступление.
Со времени этой битвы полиция удесятерила свою энергию. Начались беспрерывные
аресты. Нескольких так называемых зачинщиков выслали на родину, других — в
45
северные губернии . Рабочих били и даже грабили *. Лавочникам полиция прямо
запретила давать стачечникам в долг продукты. Зараженные стачкой местности были
буквально наводнены «силищей жандармскою». Через несколько дней упорного
сопротивления рабочие сдались, получив некоторые ничтожные уступки.
Эта новая неудача изменила настроение бывших стачечников разве только в смысле
еще большего озлобления против всяческого начальства и еще большего сочувствия к
революционерам. Рабочая среда вообще все более привыкала смотреть на
революционеров как на своих естественных друзей и союзников, а на тайную
«землевольческую» типографию — как на орудие гласности, всецело предназначенное
к их услугам. Такой

* Один из стачечников проходил недалеко от Н. Бумагопрядильни, играя на гармонике. На него

бросился жандарм и выхватил гармонику. Рабочий отправился жаловаться на этот «дневной грабеж» в
участок, Его выругали, а гармоники не возвратили.
115
взгляд укреплялся даже в тех уголках Петербурга, куда не проникала революционная
пропаганда.
Однажды мне, как члену редакции «Земли и воли», передали конверт с надписью:
Господину редактору. Я нашел в нем две четвертушки серой бумаги. «Господин
редактор,— написано было на одной четвертушке,— пожалуйста, напечатайте наше
воззвание и, если нужно, будьте так добры, поправьте». На другой написано было
воззвание: «Голос рабочего народа, работающих и страдающих у подлеца Максвеля».
В воззвании говорилось, что рабочие фабрики Максвеля, доведенные до крайности
хозяйскими притеснениями, видят себя вынужденными прибегнуть к стачке и, сообщая
об этом остальным петербургским рабочим, просят их поддержки. Текста воззвания я
на память, разумеется, восстановить не могу. Помню только одну фразу из середины:
«мы работаем, стараемся, а он свенья не доволин нами», — да заключительные слова:
«Будем же твердо стоять каждый за всех и все за каждого». Зато я хорошо помню
общее впечатление, произведенное воззванием на меня и на моих товарищей по
редакции. Мы положительно пришли в восторг. Столько свежего чувства, столько
простоты и непосредственности, столько трогательной неумелости и вместе с тем
столько неотразимой убедительности было в этой далеко не грамотной прокламации,
что мы сочли непозволительным делать в ней какие-нибудь существенные изменения и
ограничились исправлением грамматических ошибок. Едва ли не на следующий же
день воззвание было отпечатано и передано авторам.
Вот что узнал я о причине неудовольствия максвелевских фабричных.
Низкая плата, непомерно длинный рабочий день, штрафы и придирки мастеров и
подмастерьев — все это, разумеется, имело место на фабрике г. Максвеля, как и на
других фабриках. Но этот находчивый предприниматель внес, кроме того, еще одну
особенность в практикуемый им способ эксплуатации рабочей силы. Около своей
фабрики (за Невской заставой) он выстроил большой дом для помещения своих
рабочих. Другими словами, к выгодному ремеслу фабриканта он решил присоединить
тоже не безвыгодное ремесло домовладельца. Надо отдать ему справедливость, дом его
был построен очень хорошо, жить в нем было бы очень удобно,— несравненно
удобнее, чем в тех грязных домах без воздуха и света, где ютились его рабочие. Беда
заключалась лишь в том, что назначенные г. Максвелем квартирные

116
цены были сравнительно очень высоки и уж, во всяком случае, не по средствам
фабричным рабочим. Вот почему те и не хотели селиться в его фаланстере. С своей
стороны, просвещенный капиталист так твердо решился облагодетельствовать свои
«рабочие руки», что не отступал даже перед очень крутыми мерами. Он грозил
немедленно прогнать с фабрики всех консерваторов, отказывающихся жить в его доме.
Отсюда — раздражение рабочих, решившихся стачкой положить конец оздорови-
тельному упорству г. Максвеля. Совершенно без всяких «посторонних внушений» и
помимо всякого влияния затронутых революционной пропагандой «бунтовщиков» —
таких не было на их фабрике, — они выработали план действий, а для исполнения его
сочли необходимым обратиться за помощью к рабочему населению Петербурга и к
революционному обществу «Земля и воля». Нечего говорить, что воззвание было
написано ими самими, но следует прибавить, что мысль о нем подана была им
примером «шавинских» и «новоканавских» рабочих, которые, как я уже сказал, во
время своей стачки обращались с воззванием «к рабочим всех петербургских фабрик и
заводов». Вероятно, это последнее воззвание тогда же попало на фабрику Максвеля,
очень вероятно также, что максвелевские рабочие не отказались поддержать
«новоканавских» и «шавинских» стачечников своими трудовыми грошами, и теперь
были уверены, что и им не откажут в такой же поддержке. Заключительные слова
«голоса рабочего народа, работающих и страдающих у подлеца Максвеля» были
целиком заимствованы из одного воззвания, напечатанного по поводу второй стачки па
Обводном канале. Эти слова: «будем же твердо стоять каждый за всех и все за
каждого» — как видно, хорошо выразили тогдашнее настроение петербургских
рабочих, потому что после неизменно повторялись ими во всевозможных случаях их
борьбы с полицией и предпринимателями.
Вообще в то время рабочее движение росло с небывалой быстротой. Любопытно
видеть, как отражалось это явление в тогдашней революционной литературе.
Передовая статья № 4 «Земли и воли», вышедшего в свет 20 февраля 1879 г.,
целиком посвящена была вопросу о роли городских рабочих «в боевой народно-рево-
люционной организации». «Волнения фабричного населения,— говорится в этой
статье,— постоянно усиливающиеся и составляющие теперь злобу дня, заставляют нас,
раньше, чем мы рассчитывали, коснуться той роли,

117
которая должна принадлежать нашим городским рабочим в этой организации. Вопрос о
городском рабочем принадлежит к числу тех, которые, можно сказать, самою жизнью,
самостоятельно выдвигаются вперед, на подобающее им место, вопреки априорным
теоретическим решениям революционных деятелей» *. Чрезвычайно характерно это
невзначай вырвавшееся у народника признание. Рабочий вопрос, действительно, самою
жизнью выдвинулся вперед, наперекор народнической догматике. Неудивительно, что
разрешить его с помощью этой догматики было совершенно невозможно. Народни-
ческая интеллигенция могла лишь, подобно автору указанной статьи **, рекомендовать
рабочим-социалистам «агитацию», «агитацию», «агитацию» и «агитацию» да упрекать
их в том, что они будто бы, забывая об этой агитации, слушают «чтения о каменном
периоде или о планетах небесных». К началу 1879 года рабочее движение переросло
народническое учение на целую голову. Ввиду этого неудивительно, что наиболее
развитая часть петербургских рабочих, вошедшая в основанный около того времени
«Северно-Русский рабочий союз», в своих политических взглядах и стремлениях
значительно разошлась с бунтарями-народниками 46.

IV

«Северно-Русский рабочий союз» естественным образом возник из того ядра

петербургской рабочей организации, которое, как я говорил выше, составилось из
«старых», испытанных революционеров-рабочих. Формальное основание Союза
47
относится, насколько могу припомнить, к концу 1879 г. Уже с первых недель своего
существования он насчитывал не менее 200 членов, а вокруг пего группировалось по
крайней мере столько же рабочих, сочувствующих, но еще не посвященных в
организационную тайну. Большинство членов его принадлежало к числу «заводских».
В каждом значительном рабочем квартале Петербурга были особые кружки,
составлявшие местную ветвь Союза. Каждая ветвь имела свою кассу и свою
«конспиративную» квартиру. Для заведывания ее делами выбирался небольшой
комитет. Члены местного комитета были в то же время членами

* Курсив мой.
** Примечание ко второму изданию. Должен признаться, что ее автором был я сам.
118
Центрального кружка, который собирался через известные промежутки времени по
общим делам Союза. В распоряжении Центрального кружка находилась особая касса,
а также союзная библиотека. Центральная касса, как и местные кассы, пополнялась
членскими взносами. Около времени второй стачки на Новой Бумагопрядильне в ней
было рублей 150—200. Эта «свободная наличность», как выразился бы русский
министр финансов, вся ушла на поддержку стачечников, но члены Союза исправно
делали свои взносы, и потому пустою касса его никогда не оставалась. Что касается
библиотеки, то ею особенно дорожил и гордился Союз. И действительно, она была
самым ценным его достоянием. Составилась она частью из купленных рабочими, а
больше из пожертвованных интеллигенцией книг. Собирались эти книги в течение
целого года, и собирались так старательно, что едва ли хоть один гражданин
«интеллигентной» республики Петрополя избежал неожиданного книжного налога.
Много хламу подарила рабочим интеллигенция, но подарила не один хлам. По
пословице «с миру по нитке — голому рубаха», у Союза образовался большой запас
книг по различным отраслям знания. Число книг было так велико, что нельзя было
хранить их в одной рабочей квартире. Вследствие этого библиотека была подразделена
на несколько частей и развезена по различным рабочим кварталам. Каждый квартал
имел своего библиотекаря, у которого был полный список всех принадлежавших
Союзу книг. Если кто-нибудь из членов местной ветви выбирал по этому списку такое
сочинение, которого не было в библиотеке данного квартала, то библиотекарь
представлял заявленное требование очередному собранию Центрального кружка, и
книга доставлялась из другого квартала. Благодаря такой постановке дела полиции все
же не так легко было открыть существование библиотеки и «накрыть» ее обладателей.
Пользовались книгами через посредство знакомых членов и не принадлежавшие к
Союзу рабочие, но о существовании библиотеки, разумеется, не знали.
Практика скоро обнаружила главнейший недостаток новой организации. Союз, как
целое, мог действовать только по решению Центрального кружка, собиравшегося раза
два в неделю. Занятые работой и живущие в различных частях города, а иногда и за
городом, члены Центрального кружка не могли встречаться чаще. Но в промежуток
времени между двумя его собраниями могли совершиться события, требовавшие
немедленного дей-

119
ствия со стороны Союза. Как поступить в таком случае, устав не говорил. Когда
началась вторая стачка на Новой Бумагопрядильне, до очередного собрания Централь-
ного кружка оставалось два дня. Халтурин, тотчас узнавший о ней, очутился в очень
затруднительном положении: стачка легко могла быть подавлена полицией еще до
очередного собрания; а между тем, чтобы обегать всех членов Центрального кружка и
созвать их на чрезвычайное собрание (известно, что к почте русские революционеры по
понятной причине прибегают очень неохотно), надо было тоже не менее двух дней.
Замедление во всяком случае было неизбежно, и Халтурину пришлось на первое время
ограничиться личными сношениями со стачечниками. Придать организации Союза
бóльшую подвижность можно было лишь избранием особого распорядительного
комитета, состоящего из небольшого числа лиц и имеющего право в важных случаях
действовать по собственному усмотрению, не дожидаясь очередного собрания. К этой
мысли, кажется, и пришли потом члены Союза.
Возникновению Союза нельзя было не радоваться даже с нашей тогдашней,
народнической, точки зрения. Но программа его причинила нам немалое огорчение. В
ней — о, ужас! — прямо было сказано, что рабочие считают завоевание политической
свободы необходимым условием дальнейших успехов своего движения. Мы, пре-
зиравшие «буржуазную» свободу и считавшие ее опасной ловушкой, оказались в
положении курицы, высидевшей утят. В особой заметке, посвященной обзору новой
программы, редакция «Земли и воли» мягко, но решительно высказалась против
неприятной ей рабочей ереси. В заметке повторены были те доводы, которые обык-
новенно выставлялись народниками и бакунистами против «политики». Но членам
Союза такие доводы уже перестали казаться убедительными. В ответ на заметку они
прислали длинное письмо в редакцию, в котором говорили, что решительно не видят,
как может успешно идти рабочее движение при отсутствии политической свободы и
каким образом для рабочих может быть невыгодно приобретение ими политических
прав *. Тяжело было народникам слышать от рабочих — и каких рабочих!— члены
Союза составляли сливки революционного

* К сожалению, у меня нет № 5 «Земли и воли», в котором появилось письмо рабочих, и окончания №
4, содержащего вышеупомянутую заметку редакции. Поэтому я указываю только на общий смысл
поднявшейся полемики, который я очень хорошо помню,
120
рабочего Петербурга — столь «буржуазные» рассуждения. Но еще тяжелее поразило их
почудившееся им в письме презрение Союза к крестьянству. Дело в том, что, защищая
свое требование политической свободы, авторы письма сказали, между прочим, что
ведь они, рабочие, не Сысойки *. Это выражение истолковано было революционной
интеллигенцией в смысле кичливого презрения к крестьянству. Но правильно ли было
подобное истолкование? Конечно, нет. Слова — «мы не Сысойки» свидетельствовали
только о том, что русские рабочие уже тогда стояли бесконечно выше того «просто-
народья», на которое ссылались все социалисты — противники политической свободы.
С давних пор наши социалисты из «интеллигенции» утверждали, что как у нас в
России, так и за границей «простонародью» не нужно свободы печати, потому что книг
и газет оно не читает и, следовательно, цензурным уставом не интересуется; что ему не
нужно политических прав, потому что, задавленное бедностью, оно политической
жизнью своей страны не интересуется; что его интересы затрагиваются только
экономическими порядками, политические же формы для него безразличны и т. п. и т.
п. Так рассуждал иногда еще Чернышевский и так же рассуждали мы, когда
предостерегали рабочих от увлечения политикой. Но развитому рабочему очень трудно
было согласиться с нами. «Как же это так? Простому человеку не нужно свободы
печати, потому что он ничего не читает; не нужно политических прав, потому что он
не интересуется борьбою политических партий! Что же хорошего в простом человеке,
отличающемся подобными отрицательными свойствами? Ведь это дикарь-Сысойка! И
ведь пока простонародье будет состоять из дикарей-Сысоек, социализм останется
несбыточной мечтою! Простонародье должно читать, а потому оно должно добиваться
свободы печати; оно должно интересоваться политическими делами своей страны, а
потому оно должно добиваться политических прав; оно должно иметь свои союзы и
собрания, а потому оно должно добиваться свободы союзов и собраний. И не только
должно. Оно отчасти уже читает книги, уже чувствует потребность в союзах и
собраниях, уже стремится выступить на политическую арену. Оно уже переросло
дикарей-Сысоек. Мы, рабочие, уже не таковы, каким воображают народ его

* Примечание ко второму изданию. Сысойка — герой известного романа Решетникова «Подлипов-

цы» — был, как известно, совсем диким человеком, пока оставался в своей деревне.
121
интеллигентные доброжелатели. Доказательством этому служит наше собственное
движение. Но все это только начало. Если мы хотим идти вперед, нам непременно
нужно сбить заграждающие наш путь полицейские рогатки!» Вот смысл ответного
письма Союза и в особенности слов: «мы не Сысойки». Может быть, авторы письма не
вполне выяснили его себе тогда со всех сторон; может быть, Сысоек они упомянули не
затем, чтобы одним метким словом характеризовать тот идеальный «народ», который
бунтари готовы были противопоставлять будто бы зараженному буржуазным духом
петербургскому пролетариату. Но характеристика все-таки была дана, хотя бы и не
преднамеренно. Северно-Русский рабочий союз сознавал, что он состоит не из Сысоек.
И именно это сознание свидетельствовало об его политической зрелости.
Как бы там ни было, будущий историк революционного движения в России должен
будет отметить тот факт, что в семидесятых годах требование политической свободы
явилось в рабочей программе раньше, чем в программах революционной интеллигенции
*. Это требование сближало Северно-Русский рабочий союз с западноевропейскими
рабочими партиями, придавало ему социал-демократическую окраску. Говорю —
окраску, потому что вполне социал-демократической программу Союза признать было
бы невозможно. В нее вошла немалая доза народничества. Этой прилипчивой болезни
трудно было избежать в России, да притом авторы программы, разойдясь с нами по
коренному вопросу о политической свободе, не чужды были, кажется, желания
позолотить пилюлю, порадовав нас целой кучей народнических требований.
Напечатанная в виде отдельного листка программа Союза не была, к сожалению,
перепечатана ни в одном революционном издании. Найти ее теперь можно было бы
только в архивах покойного Третьего отделения. Говоря о ней на память, я, разумеется,
не могу входить ни в какие подробности 48.
Известие об основании Союза радостно встречено было рабочими всюду, куда оно
проникло. Варшавские рабочие приветствовали петербургскую организацию ад-

* Примечание ко второму изданию. Говоря это, я имею в виду наиболее деятельную и наиболее
влиятельную часть тогдашней революционной интеллигенции: народников. Кроме народников, были
тогда полулибералы, толковавшие о политической свободе. Они издавали «Начало», но влияния они не
имели.
122
ресом, в котором говорили, что пролетариат должен быть выше национальной вражды
и преследовать общечеловеческие цели. Союз отвечал им в том же духе, выражал
надежду на скорую победу над общими врагами и заявлял, что не отделяет своего дела
от дела рабочих всего мира. Это был едва ли не первый пример дружеских сношений
русских рабочих с польскими.
Союз не думал ограничивать поле своей деятельности одним Петербургом. Самое
название его (Северно-Русский союз) принято было лишь на время, лишь до тех пор,
пока не пристанут к нему рабочие провинциальных городов. Идеалом вожаков Союза
была единая и стройная всероссийская рабочая организация.

Что представляли тогда собою провинциальные рабочие? Насколько коснулось их

революционное движение? Читатель знает, что пропаганда между рабочими считалась
народнической интеллигенцией побочным делом, что ее революционные программы
никогда не отводили рабочему классу самостоятельной роли. Главные силы
интеллигентных революционеров направлялись на крестьянскую массу. Отсюда
вытекали такого рода, на первый взгляд странные, явления.
Как промышленный центр, Москва почти не уступает Петербургу. Но в Петербурге
происходило значительное рабочее движение, в Москве оно было слабее, чем в Киеве
или в Одессе. «Рабочее дело» всегда было обязано своими успехами случайным
причинам. Центром северно-русских революционных организаций интеллигенции
являлся Петербург. Там всегда было много свободных революционных сил. И уже
одного этого было достаточно, чтобы там началась пропаганда между рабочими. Из
Москвы революционные силы стремились в Петербург или даже в большие города юга.
В Москве «рабочее дело» могло бы начаться только в том случае, если бы ему
придавалось самостоятельное значение. Но это условие отсутствовало, поэтому и было
слабо в Москве «рабочее дело».
В Саратове очень мало была развита фабрично-заводская промышленность;
тамошние рабочие были по преимуществу мелкими ремесленниками, а между тем в
1877—1878—1879 гг. там постоянно жил то тот, то другой «землеволец»,
занимавшийся исключительно пропагандой между рабочими. Владимирская губерния
усеяна

123
фабриками, ее население местами сплошь состоит из фабричных рабочих, но никому из
землевольцев и в голову не пришло поселиться во Владимирской губернии. Отчего
это? Понятно отчего! Поволжье считалось местностью, в которой крестьянство еще
сохранило свои революционные «предания». Поэтому оно избрано было главной
ареной «бунтарской» деятельности. В Самарской, в Саратовской, в Астраханской
губерниях заводились «поселения в народе», Саратов был главной квартирой
действовавших в «народе» землевольцев. Поэтому они считали полезным и нужным
обеспечить себе поддержку со стороны его рабочего населения: когда поднимется
поволжское крестьянство, пригодятся и саратовские ремесленники. Во Владимирском
же промышленном округе торжествовал капитализм, в этой несчастной местности с
незапамятных времен прекратились значительные крестьянские движения, в ней
умерли народные «предания», исказились народные «идеалы». Поэтому ходить туда
землевольцам было незачем. Призрак оказался сильнее действительности. Мертвый
схватил живого — по известному французскому выражению. Постоянно мелькавшие в
воображении бунтарей тени Разина и Пугачева больше влияли на распределение
революционных сил, чем действительный ход русского экономического развития.
До какой степени ошибались бунтари в оценке живых сил народа, может показать
следующий замечательный факт. В 1878 г. землевольцы много толковали о том, чтобы
проникнуть в Ярославскую губернию. Вы подумаете, может быть, что их почему-либо
привлекало к себе тамошнее рабочее население. Совсем нет, о тамошних рабочих они
забыли и думать. Тут была другая и уж поистине более тонкая причина. Из «Сборника
правительственных сведений о раскольниках» Кельсиева землевольцы узнали, что в
Ярославской губернии процветала когда-то секта бегунов. Один бунтарь «слышал»
даже, что и теперь существуют бегуны в одном селе Ярославской губернии. Вот и
думали снарядить экспедицию для их изловления. Но бегун потому и называется
бегуном, что вечно бегает. Изловить его не так легко, как «поселиться» среди мирно
живущего под игом своих «идеалов» крестьянства. Увидя, что подступа к ярославским
бегунам не имеется, бунтари махнули рукой на Ярославскую губернию.
Интересоваться ею из-за одних рабочих не позволяла программа.
В тех же провинциальных городах, где интеллиген-

124
ция по тем или другим причинам находила нужным шевелить трудящееся население,
рабочие кружки непрерывно существовали с самого начала семидесятых годов. Иногда
их разбивала полиция, иногда, вяло поддерживаемые интеллигенцией, занятой другим
делом, они действовали очень вяло, но в общем почва для революционной рабочей
организации была и в провинции подготовлена довольно хорошо.
В Одессе рабочая масса настолько сочувствовала революционерам, что во время
суда над Ковальским (я июле 1878 г.) она принимала деятельное участие в де-
монстрации перед зданием суда *. Относительно Харькова у нас есть любопытное
свидетельство местного губернатора. «Социальные учения, — писал он в своем
«всеподданнейшем» отчете за 1877 г., — к счастью и несмотря на делаемые
многочисленные попытки со стороны злоумышленников, можно сказать, вовсе еще не
проникли в среду сельского населения, остающегося верным началам религии,
нравственности и порядка. Нельзя того же сказать о низшем классе городского
населения, которое, подкапываемое социальными учениями, во многом утратило
прежнюю неприкосновенность религиозных верований и патриархальности семейных
отношений. Класс фабричных рабочих, весьма многочисленный в Харькове **, требует
усиленного надзора и не представляет залогов устойчивости против распространения
новых учений. В среде этого населения революционная пропаганда встречает
постоянное сочувствие, и в случае какого-либо движения в смысле перехода от теории
к действию класс харьковских рабочих в огромном большинстве своем не представит
отпора возмутителям. В этом

* См. статью «Одесса во время суда над Ковальским» в № 2 «Земли и воли». «Из пяти дней судебного
разбирательства три выпали на долю праздничных, когда народ не работает,— говорит автор этой
статьи. — Это обстоятельство в значительной степени содействовало скоплению публики у здания
суда». Как вела себя эта в значительной степени рабочая публика, читатель может видеть из той же
статьи. Я приведу из нее только один эпизод. Когда войска оттеснили толпу от суда, часть ее
направилась к приморскому бульвару. «На бульваре аристократия сибаритничала за столами,
уставленными напитками и яствами. — Сволочь! — обратился один рабочий к благодушествующим,—
вы объедаетесь и опивае-тесь в ту минуту, когда осуждают людей на смертную казнь! Палачи предают
смерти одного из лучших сынов русской земли, а вы любуетесь прекрасными видами! Будьте вы
прокляты!» Это было сказано среди бела дня, под солдатскими ружьями и казацкими пиками.
** Это неверно, фабричных рабочих вовсе было тогда немного в Харькове, но не в том дело,
125
отношении заслуживают особого внимания подслушанные агентом полиции в среде
фабричного населения разговоры об обременительности податей, о неизвестности, на
что и куда тратятся деньги, забираемые с народа, о бесконтрольности правительства и
тому подобные суждения, не слыханные в простом народе еще несколько лет тому
назад. Конечно, свобода суждений повременной печати могла частью навеять
подобные мысли, но несомненно, что главные виновники подобного настроения
фабричного населения это — распространители революционной пропаганды, усиленно
работающие между фабричными города Харькова. Вообще политическое состояние
губернии, спокойное в отношении массы сельского населения, поместного дворянства
и вообще владельцев недвижимой собственности, весьма тревожно в отношении
низших классов городского населения, учащейся молодежи и тех подонков общества,
не имеющих ничего терять, которые столь многочисленны в больших городах» *. В
отчете екатеринославского губернатора за 1879 г., наверное, заключались столь же
резкие выражения по адресу «низшего класса населения» Ростова-на-Дону. Известно,
что у ростовской полиции были в том году большие неприятности с рабочими,
Дело было так. Не помню точно, в какой день праздника пасхи, полицейские
схватили на базаре подгулявшего рабочего и потащили его в часть, не жалея, как во-
дится, пинков и подзатыльников. «Братцы, заступитесь, — закричал рабочий
покрывавшему базарную площадь народу,— изувечат меня в части!» Народ зашеве-
лился; довольно значительная группа рабочих последовала за уводившими
арестованного полицейскими, прося их отпустить его. Те отвечали ругательствами и,
вве-

* См. «Извлечение из всеподданнейшего отчета харьковского губернатора за 1877 г.» в № 2 «Земли и

воли». «Подслушанные агентом полиции «толки» о бесконтрольности правительства» и т. д,
показывают, что и харьковская рабочая среда начинала сознавать значение политических прав и
политической свобо-ды. Казалось бы, что нашим либералам нужно было прежде всего искать опоры п
подобной среде. Но они, по крайней мере многие из них, ни о чем так охотно не рассуждают, как о
незрелости и непригодно-сти русского рабочего класса к борьбе за политическую свободу. Удивительно
проницательные и глубо-комысленные люди!
Примечание ко второму изданию. Так было до недавнего времени; так остается, пожалуй, и теперь,
но теперь есть некоторые основания думать, что скоро передовая часть нашей буржуазии радикально
изменит свое отношение к политическому движению рабочих. Она постарается подчинить его своему
влиянию. Понятно, это не в интересах социал-демократов,
126
дя арестованного в здание части, принялись колотить его не на живот, а на смерть.
Услыхав его отчаянные крики, эта группа стала бросать камни в окна и ломиться в
ворота частного дома. Группа быстро разрослась в толпу. Кто-то крикнул, что следует
разнести всю часть. Сделать это было не так-то легко: ее крепкие ворота были заперты,
а в окнах нижнего этажа стояли городовые с обнаженными шашками и револьверами.
Начался правильный приступ. Несколько дюжих молодцов притащили откуда-то
огромное бревно; толпа поняла их мысль, бревно схватили десятки рук; распевая
«дубинушку», им стали действовать как тараном, и через несколько минут ворота были
выбиты. Народ ворвался в часть. Полицейские, которые успели тем временем сделать
несколько выстрелов в нападавших, моментально скрылись. В самое короткое время
часть была разнесена. Покончив с нею, толпа бросилась на другие полицейские части,
потом опустошила квартиры полицеймейстера и некоторых квартальных. О
сопротивлении ей никто не думал. Полуживой от страха полицеймейстер прятался в
Нахичевани, а военные власти Ростова не уверены были даже в том, что им удастся
оборонить банк и острог (где сидело несколько «политических»). Разумеется, полетели
телеграммы к губернатору; из Новочеркасска двинулись для усмирения казаки, а в
Таганроге стала готовиться к выступлению артиллерия *. Но пока что город был в
руках «бунтовщиков».
Я приехал в Ростов на другой же день после «разнесения» частей и видел все его
следы. Невозможно представить себе картину более полного опустошения. В зданиях
частей выломаны были полы, выбиты стекла с рамами и двери с притолоками,
разрушены печи, попорчены дымовые трубы и крыши. И на далекое расстояние
мостовая, усеянная обломками мебели, покрыта была, как снегом, мелкими клочками
разорванных полицейских бумаг.
— Какая дикость! — воскликнет иной благовоспитанный читатель. Пожалуй, —
дикость. Но ведь противодействие равняется действию, и странно удивляться, что ди-
кий произвол полиции вызывает дикую подчас ярость народа.

* Вскоре после этого я познакомился с одним из стоявших в Таганроге артиллерийских офицеров. «У

нас офицеры говорили, что они не станут стрелять в народ», — сказал мне мой новый знакомый. Не
знаю, как другие, а этот человек не ограничился бы словами. Впоследствии он делом доказал свое сочув-
ствие революционерам.
127
А в то же время заметьте, что эта разъяренная толпа умела вполне сохранить свое
достоинство. Никто из опустошителей не позволил себе взять ничего из уничтожае-
мого имущества полицейских. Это тогда же подтверждено было всеми очевидцами.
Только когда стали «разносить» дом полицеймейстера и выкинули на улицу несколько
штук прекрасного полотна, какой-то солдат попросил себе кусок на рубаху. Толпа
удовлетворила просьбу «служивого», тут же уничтожив весь остаток.
Еще одна интересная черта. Разбивши одну часть и направляясь к другой, толпа
проходила мимо еврейской синагоги. Мальчик кинул камень в ее окно. Его сейчас же
остановили. «Не трогай жидов, — сказали ему, — нужно бить не жидов, а полицию».
Настоящая дикость выступила на сцену только ночью в лице многочисленных в
Ростове «босяков». Буйно провела эту ночь и вдоволь потешилась ростовская «босая
команда»! Обрадовавшись отсутствию полиции, она прежде всего поспешила
разграбить питейные дома, а потом, напившись до беспамятства, обрушилась на пуб-
личные дома и стала бить несчастных проституток. Явившиеся на следующее утро
войска положили конец этим безобразиям, в которых рабочие совсем не участвовали и
которыми они возмущались до такой степени, что и без прихода войск их
антиполицейское движение, вероятно, прекратилось бы в силу естественной реакции
против подвигов «босой команды».
Несмотря на такой неожиданно плачевный оборот ростовской «революции»,
воспоминание о ней долго еще ободряло рабочих, как наглядный пример того, что на-
род может дать хороший урок даже и всемогущей в России полиции.
Мне рассказывали, что, когда слух о «разнесении» ростовской полиции дошел до
углекопов донецких копей, они двинулись отрядом в 150—200 человек на помощь
ростовцам, но дорогой узнали о восстановлении «порядка» и поспешили возвратиться
домой. За достоверность этого слуха я совсем не ручаюсь.
Что касается существовавших в провинциальных городах революционных рабочих
кружков, то лично я знал такие кружки в Ростове, Саратове, Киеве и Харькове. По
составу своему они были гораздо разнообразнее, смешаннее петербургских. В них
попадались члены, по развитию и по высокому уровню потребностей не уступавшие
петербургским заводским рабочим, но рядом с ними попадались и совсем «серые»,
иногда неграмотные.

128
Нередко преобладали в них мелкие самостоятельные ремесленники, и притом не
подмастерья, а именно хозяева. В Петербурге я совсем не встречал подобных последо-
вателей социализма и чувствовал себя в странном положении, когда, случалось,
революционер-хозяин советовал мне остерегаться его работника, как ненадежного
человека. «Да ведь ты сам эксплуататор, ведь на тебя два рабочих трудятся»,— шутил
иногда со своим приятелем-портным переехавший из Петербурга в Саратов «завод-
ской» В. Я. Портной конфузился. «Да что же делать-то, брат ты мой? Я и сам не рад,
что теперь такие порядки, а жить-то тож надо. Вот придет революция, тогда уж не буду
„эксплуататором"».
Мне хотелось допытаться, откуда берется недовольство у людей этого слоя, какая
из темных сторон их положения яснее всего отражается в их сознании. «Очень уж нас
притесняет дума, все городские расходы на нас, бедняков, сваливает»,— объяснил мне
один ростовский мещанин, горячий революционер, имевший свою кузницу и
нескольких подмастерьев. Возможно, что и многие другие ремесленники-
революционеры были разбужены прежде всего безобразиями нашего городского
«самоуправления».
«Чарочка», «пьянка», к сожалению, слишком привлекательны иногда для русских
ремесленников. В этом отношении они далеко оставляют за собою фабричных и
заводских рабочих, у которых я редко замечал склонность к сильному
злоупотреблению спиртными напитками.
На Волге и на Дону между рабочими-революционерами попадались люди, прежде
придерживавшиеся раскола. Раскол не имеет, да и никогда не имел, серьезного
значения как оппозиционная общественная сила. Часто он действует прямо вредно,
приучая человека к обрядности, к буквоедству, отвлекая его мысль от земных нужд к
небесному блаженству *. Но тяжелый жизненный опыт и потребность в чтении
научили раскольников не бояться запрещенной книги и уважать людей, страдающих за
свои убеждения. Землевольцы «спропагандировали» на Волге молодого бегуна, очень
способного парня. По их просьбе он написал воспоминания о своей жизни между
раскольниками. Из этих воспоминаний я как сейчас помню то место, где он
рассказывает о своей

* Примечание ко второму изданию. Маркс недаром называл религию опиумом народа и говорил, что
критика религии естественно превращается в критику общественных отношений.
129
встрече с ссыльными поляками. Совсем еще ребенком ехал он с отцом из Тюмени в
одну из внутренних губерний Европейской России. На дороге столкнулись они с
партией поляков. «Что это за люди?» — спросил мальчик отца. «А это, мой милый,
поляки; их гонит царь не хуже нас грешных. Много горя принимают они от правитель-
ства». Эта способность сочувствовать политическому «преступнику» уже сама по себе
может послужить залогом сближения с таким «преступником», а потом — при
благоприятных условиях — и полного усвоения его образа мыслей. И это тем более,
что между раскольниками встречаются страстные и беспокойные искатели истины, не
способные надолго удовлетвориться сектантской догматикой. Я знал одного бывшего
раскольника, который уже пятидесятилетним стариком пристал к революционной
партии. Этот человек всю жизнь «ходил по верам», забредал даже в Турцию, ища
между тамошними раскольниками «настоящих людей» и «настоящей правды», и,
наконец, нашел искомую правду в социализме, распростясь навсегда с небесным царем,
и всей душой возненавидел царя земного. Я не встречал более страстного, более
неутомимого проповедника. Часто вспоминал он, бывало, о каком-то расколоучителе,
очевидно имевшем на него прежде сильное влияние. «Эх, кабы мне теперь встретить
его,— восклицал он,— я бы объяснил ему, что есть истина!» Он был душою рабочего
кружка (где именно, не скажу, «страха ради иудейска»), и его нельзя было запугать
никакими преследованиями. Он с самых юных лет знал, что хорошо «принять
мученический венец» за свои убеждения. Кончил он Сибирью.
Повторяю, всюду, где интеллигенция давала себе труд сходиться с
провинциальными рабочими, она могла похвалиться очень заметным успехом. А если
бы делу сближения с рабочими она посвятила хоть половину тех сил и средств,
которые потрачены были на «поселения» и на разные агитационные опыты в
крестьянстве, то к концу семидесятых годов социально-революционная партия твердо
стояла бы уже на русской почве. Рабочие охотно шли навстречу интеллигенции*. И в
Харькове, и

* В шестидесятых годах в Саратове жил под надзором полиции впоследствии оставивший Россию А.
X. Христофоров. Он сблизился со многими местными рабочими. Они долго помнили его. В 1877 г. они
рассказывали нам, землевольцам, что со времени его пребывания в Саратове в местной рабочей среде ни-
когда не потухала зароненная им искорка революционной мысли. Люди, никогда не знавшие его лично,
вели от него свою умственную родословную. Такой глубокий след оставляет в этой среде всякое доброе
влияние!
130
 С. Н. Халтурин.

в Киеве, и в Ростове-на-Дону мне постоянно приходилось слышать одни и те же

жалобы, одни и те же просьбы: «интеллигенция забывает о нас; займитесь рабочим
делом; пришлите из Петербурга хоть нескольких знающих, ловких людей, — вы
увидите, как пойдет оно в нашем городе».
Ввиду этого как нельзя более своевременным являлось намерение Центрального
кружка Северно-Русского рабочего союза войти в правильные сношения с провин-
циальными рабочими. Между его членами были люди, которые и по знаниям, и по
энергии, и по опытности могли поспорить с любым «интеллигентом», Таков был,
например, Степан Халтурин.
Я уже несколько раз упоминал его имя, занимающее одно из самых почетных мест в
истории русского революционного движения. Пора поближе познакомить читателя с
этой замечательной личностью.

VI

Степан Халтурин родился в Вятке. Его родители, бедные мещане, посылали его в
детстве в какую-то школу, а затем отдали в учение к столяру. В начале семидесятых
годов он приехал в Петербург, где скоро нашел место на заводе. Не знаю, когда именно
и при каких обстоятельствах захватило его революционной волной, но в 1875—1876 гг.
он был уже деятельным пропаганди-

131
стом. Если не ошибаюсь, в первый раз я встретился с ним дня за два до описанных в
первой статье похорон убитых взрывом рабочих патронного завода. Я был в числе
«бунтарей», приглашенных принять участие в задуманной по этому поводу
демонстрации, он — в числе рабочих, подготовлявших демонстрацию. Он был из тех
людей, наружность которых не дает даже приблизительно верного понятия об их
характере. Молодой, высокий и стройный, с хорошим цветом лица и выразительными
глазами, он производил впечатление очень красивого парня; но этим дело и
ограничивалось. Ни о силе характера, ни о выдающемся уме не говорила эта привлека-
тельная, но довольно заурядная наружность. В его манерах прежде всего бросалась в
глаза какая-то застенчивая и почти женственная мягкость. Говоря с вами, он как будто
и конфузился, и боялся обидеть вас некстати сказанным словом, резко выраженным
мнением. С его губ не сходила несколько смущенная улыбка, которою он как бы
заранее хотел сказать вам: «я так думаю, но если это вам не нравится, прошу
извинить». Такими манерами отличались иногда в доброе старое время молодые,
благовоспитанные провинциалы на первых шагах своей светской карьеры. Но к
рабочему она мало подходила, и во всяком случае не она могла убедить вас в том, что
вы имеете дело с человеком, который далеко не грешил излишней мягкостью характера
и недостатком самоуверенности.
Близко сойтись с ним можно было только на деле. Рабочему вообще некогда
вдаваться в те бесконечные собеседования, которыми любит услаждаться «за чаем»
«интеллигентная» публика и в которых собеседники выворачивают друг перед другом
всю свою душу. Степан же в особенности не любил душевных излияний. Хотя во
внешнем обращении застенчивость его исчезала при более близком знакомстве с
человеком, однако она всегда держала его настороже, делая для него совершенно
невозможным то нравственное состояние, которое обозначается словами: «душа
нараспашку». Побеседовать и он был не прочь и притом не только со своим братом ра-
бочим, но и с «интеллигентами». Пока он был легальным, он даже охотно селился по
соседству со студентами и искал их знакомства, заимствуясь у них книгами и всякого
рода сведениями. Нередко за полночь засиживался он у таких соседей. Но и там он
мало высказывался. Придет и поднимет разговор на какую-нибудь теоретическую тему.
Хозяин оживится, обрадованный случаем

132
просветить темного рабочего человека, говорит долго, вразумительно и по
возможности «популярно», а Степан слушает, лишь изредка вставляя свое слово и вни-
мательно, несколько исподлобья, посматривая на собеседника своими умными глазами,
в которых по временам появляется выражение добродушной насмешки. В его
отношении к студентам всегда была некоторая доля юмора, пожалуй, даже иронии:
знаю, мол, я цену вашему радикализму, пока учитесь, все вы — страшные ре-
волюционеры, а кончите курс да получите местечки, и как рукой снимет ваше
революционное настроение! Подсмеивался он также над студенческим трудолюбием.
«Видел я, как они работают, — говаривал он, — разве это работа! Посидит часа два на
лекциях, почитает час-другой книжку, — и готово, иди в гости чай пить и разговоры
разговаривать!» К рабочим он относился совсем иначе, подшучивать над ними не
позволял ни себе и никому другому, в особенности «интеллигенции». Как огонь
вспыхивал он, когда «интеллигент» делал при нем какой-нибудь не совсем лестный
отзыв о рабочих. В рабочих он видел самых надежных, прирожденных революционеров
и ухаживал за ними, как заботливая нянька: учил, доставал книги, «определял к
местам», мирил ссорившихся, журил виноватых. Его очень любили товарищи. Он знал
это и платил им еще большей любовью. При всем том не думаю, чтобы и в обращении
с ними его покидала привычная сдержанность. Не знаю, как вел он себя с теми
рабочими, которых привлекал к делу в революционных беседах с глазу на глаз. Может
быть, тогда он и давал волю всему, что кипело у него на душе. Но на кружковых
рабочих собраниях он говорил редко и неохотно. Только в тех случаях, когда дело не
клеилось, когда собравшиеся говорили что-нибудь несообразное или уклонялись от
предмета сходки, Степан прорывался. Краснобаем он не был, — иностранных слов,
которыми любят щеголять иные рабочие, никогда почти не употреблял, но говорил
горячо, толково и убедительно. Его речью и исчерпывались обыкновенно прения. И не
потому, чтобы его выдающаяся личность давила окружающих. Между петербургскими
рабочими были люди не менее его знавшие и способные, были люди, больше его
видавшие на своем веку, пожившие за границей. Тайна огромного влияния, своего рода
диктатуры Степана заключалась в неутомимом внимании его ко всякому делу. Еще
задолго до сходки он переговорит со всеми, ознакомится с общим настроением,
обдумает воп-

133
рос со всех сторон и потому, естественно, оказывается наилучше подготовленным. Он
выражал общее настроение. То, что говорил он, сказал бы, вероятно, каждый из его
товарищей, но они не так вдумчиво отнеслись к делу, — иные по лености, иные
потому, что заняты были другими, может быть, даже гораздо более важными делами, а
Степан ни к чему не мог относиться невнимательно. Не было такой ничтожной
практической задачи, решение которой он беззаботно предоставил бы другим. Он
приходил на собрание с совершенно установившимся взглядом на подлежавший
обсуждению вопрос. Потому-то с ним и соглашались. А с другой стороны, потому-то
он и досадовал, потому-то он и горячился, когда прения затягивались без толку. «Ведь
это же все так просто, — говорило его выразительное лицо, — неужели же вас могут
затруднять подобные пустяки?»
 Халтурин отличался большою начитанностью *. Это вызывало невольное уважение
к нему, но и эта черта не могла особенно удивить человека, знавшего заводских
рабочих: страстные любители чтения вовсе не были редкостью между ними. При
ближайшем знакомстве оказывалось, однако, что и читал Степан так, как умеют читать
только немногие. Он всегда хорошо знал, зачем именно раскрывал такую-то книгу. К
тому же мысль постоянно шла у него рука об руку с делом. У него, например, вовсе не
было того интереса к естественным наукам, который замечается у многих рабочих. Все
внимание его было поглощено общественными вопросами, и все эти вопросы, как
радиусы из центра, исходили из одного коренного вопроса о задачах и нуждах нарож-
давшегося русского рабочего движения. О чем бы ни читал он — об английских ли
рабочих союзах, о великой ли революции, или о современном социалистическом
движении, — эти нужды и задачи никогда не уходили из его поля зрения. По тому, что
читал Халтурин в данное время, можно было судить о том, какие практические планы
шевелятся в его голове. Еще задолго до организации Северно-Русского рабочего союза
он принялся изучать европейские конституции.
— Что это ты на них набросился? — спрашивали его.
— Да что же, ведь это интересно, — отвечал он.
Программа Союза лучше его объяснила, почему он набросился на конституции: он
обдумывал политическую

* Примечание ко второму изданию. Он читал гораздо прилежнее и больше, чем огромное большин-
ство известных мне тогда революционеров-практиков из «интеллигенции».
134
программу русских рабочих. В умственном труде, как и во всем остальном, Халтурин
был силен умением сосредоточиться на данном предмете, не отвлекаясь от него ничем
посторонним. Ум его до такой степени исключительно поглощен был рабочим
вопросом, что ему едва ли когда случалось заинтересоваться пресловутыми «устоями»
крестьянской жизни. Он знакомился с интеллигентами, слушал их толки об общине, о
расколе, о «народных идеалах», но народническое учение так и осталось для него чем-
то почти совсем чуждым.
— Что ты пишешь теперь?— спросил он меня незадолго до своего поступления в
Зимний дворец. Я ответил, что пишу разбор одной только что вышедшей книги по
истории общинного землевладения. Это была очень серьезная книга, лично мне
оказавшая огромную услугу, так как она впервые и очень сильно поколебала мои на-
роднические воззрения, хотя я и спорил еще против ее выводов. Я был сильно
заинтересован ею и подробно изложил Степану ее содержание. Он долго слушал, а
потом вдруг сразил меня неожиданным вопросом: «Да неужели это действительно так
важно?» Община занимала самый почетный, передний угол в моем народническом
миросозерцании, а он даже не знал хорошенько, стоит ли из-за нее ломать
литературные копья!
Нелегко было бы мне теперь определить его тогдашние социально-политические
взгляды. Тогда я сам смотрел на вещи далеко не так, как смотрю в настоящее время.
Могу сказать одно: в сравнении с нами, землевольцами, Халтурин был крайним
западником. Западничество развивалось и поддерживалось в нем как общими
условиями исключительно интересной для него рабочей жизни столицы, так, может
быть, отчасти и некоторыми случайными влияниями. С лавристами он познакомился
раньше, чем с бунтарями, а лавристы умели, как уже сказано, возбудить в рабочих
интерес к немецкому социал-демократическому движению. К тому же двое из близких
товарищей Степана долго работали за границей, и западное влияние распространялось
через них как лично на него, так и на весь Союз.
В Петербурге родственников у Степана не было. Жил он всегда одиноко, занимая
небольшую комнатку на манер студенческой кельи. К обстановке и одежде своей он
относился с равнодушием, достойным самого «интеллигентного» нигилиста. Высокие
сапоги, широкое, слишком длинное даже для его высокого роста пальто, на котором
недостает нескольких пуговиц, довольно не-

135
уклюжая черная меховая шапка,— вот в каком костюме воскресает он теперь в моем
воображении. Особого наряда для воскресенья у него, вопреки обычаю всех заводских
рабочих, не полагалось. Разговорясь о деле где-нибудь в трактире или в портерной, он
охотно выпивал бутылку-другую пива, но вряд ли когда принимал участие в веселых
товарищеских пирушках. Других рабочих мне случалось иногда встречать
подкутившими. Его — никогда.
И, однако, этот сдержанный, практичный человек был, если хотите, большим
мечтателем. Его мечты постоянно и далеко опережали действительные успехи русского
рабочего движения. Довольно долго мечтал он об одновременной стачке всех
петербургских рабочих. Такая мечта была, разумеется, несбыточной. Но и она принесла
свою пользу: Степан неутомимо носился из одного предместья в другое, везде заводил
знакомства, везде собирал сведения о числе рабочих, о заработной плате, о
продолжительности рабочего дня, о штрафах и т. д. Его присутствие везде действовало
возбуждающим образом, а сам он приобретал новые драгоценные сведения о
положении рабочего класса в Петербурге. Задавшись мыслью о всеобщей стачке, он по
своему обыкновению стал искать подходящих указаний в книгах. Ему нужно было
узнать численность петербургского рабочего населения. Но статистика очень мало дала
ему в этом отношении. «Удивительное дело, — не раз говорил он мне, —
статистические данные о петербургских фабриках и заводах совсем никуда не годятся.
Там, где на самом деле триста рабочих, их показано пятьдесят, там, где пятьдесят,—
записано сто или двести. И вообще в Петербурге несравненно больше рабочих, чем
считает статистика». Как же помочь горю? «Мы сами соберем нужные данные лучше
всяких статистиков», — решил Степан и принялся разносить по фабрикам и заводам
особые листки, требуя от знакомых рабочих, чтобы те вписывали точные ответы на
поставленные в листках вопросы. Конечно, не все отвечали обстоятельно, многие и
вовсе забывали ответить. Но через короткое время у Степана все-таки собралось
множество данных. Относительно некоторых фабрик он хвалился мне, что ему удастся
точно высчитать все расходы и все доходы хозяев и таким образом определить степень
эксплуатации работников. Относящиеся сюда выводы он собирался напечатать в от-
дельной брошюре.
Очень увлекался он также мечтами о будущей все-

136
российской рабочей организации. Когда он заговаривал о ней, собеседнику под
влиянием его горячей веры невольно начинало казаться, что препятствия уже устране-
ны, связи повсюду заведены, организация существует и остается только работать для ее
дальнейшего развития. Но и в этих мечтах не было ничего маниловского. Еще летом
1878 г., за несколько месяцев до основания Северного союза, Халтурин отправился на
Волгу, переходил там с завода на завод и вступил в тесные сношения с тамошними
рабочими. Собирался он пробраться и на Урал, но петербургские товарищи убедили его
вернуться в Петербург. Он там был слишком нужен.
Тотчас по основании Северного союза возникла мысль об издании рабочей газеты.
Автор статьи «Пребывание Халтурина в Зимнем дворце» * приписывает эту мысль
исключительно Степану. Он ошибается. Кому принадлежала мысль об издании «Земли
и воли»? Всем землевольцам вообще и никому в частности. То же приходится сказать и
относительно предполагавшегося издания рабочей газеты. Потребность в ней давно
уже чувствовалась рабочими. Выходившая в 1875 г. в Женеве анархическая газета
«Работник» была первой попыткой удовлетворения этой потребности. Изданием
«Работника» деятельно интересовались многие из рабочих, вошедших потом в
Северно-Русский рабочий союз. Когда землевольцы завели тайную типографию в
Петербурге, мысль о рабочей газете приняла новую форму. Стали говорить, что орган
русских рабочих должен печататься в России. Возрастающие успехи рабочего
движения делали его все более и более необходимым. Вопрос о нем стал очередным
вопросом. При этом Степан был молчаливо и единогласно признан редактором
будущей газеты. Таким образом он стал головою дела, почин которого принадлежал
всему Союзу.
Будущий редактор держался того мнения, что газета должна иметь чисто
агитационный характер. У Союза было много связей в рабочем мире. В достоверных
сообщениях о темных сторонах фабрично-заводского быта недостатка быть не могло.
Появление их в печати сочувственно встретили бы все рабочие. Таким сообщениям и
должно было принадлежать главное место на столбцах газеты. Авторам передовых
статей оставалось бы лишь надлежащим образом освещать эти непосредственно из
жизни взятые материалы. С распространени-

* В календаре «Народной воли».

137
ем организации на провинциальные города явилась бы возможность обеспечить себе
иногородные известия. Все это было очень практично, и казалось бы, что общество
«Земля и воля» должно было всеми силами поддерживать задуманное рабочими
предприятие. Землевольцы много сделали для развития рабочего движения в России.
Отстраняться от него теперь, когда оно стало так быстро расти и крепнуть, было бы по
меньшей мере странно. Они и не отстранялись от него сознательно, но незаметно для
них жизнь придавала их деятельности совершенно новый характер. Им некогда было
думать о рабочей газете.

VII

Уже к весне 1879 г., т. е. в то время, когда Северно-Русский рабочий союз

насчитывал едва несколько месяцев существования, общество «Земля и воля» из
бунтарского, каким оно было прежде, наполовину превратилось в террористическое.
Те из его членов, которые остались верны старой программе, жили большей частью в
«народе», в «поселениях», раскинувшихся в разных местах нижнего и среднего
Поволжья, на Дону, в Воронежской и Тамбовской губерниях. Большинство же живших
в Петербурге землевольцев с ревностью новообращенных стояло за террористическую
деятельность, или, как тогда выражались, за дезорганизацию правительства. «Рабочее
дело» никем не отрицалось в принципе. Но на деле посвящавшиеся ему силы и
средства стали убывать очень и очень заметно. Многие молодые революционеры,
начавшие свою деятельность «занятием с рабочими», оставили это занятие под
влиянием проповедовавших «дезорганизацию правительства» землевольцев. Револю-
ционное движение интеллигенции принимало, несомненно, более острый характер, но
русло его все более и более суживалось. О вовлечении в борьбу народной массы
переставали думать. Задача движения сводилась к единоборству между
правительством и революционной интеллигенцией. В апреле 1879 г., за несколько
дней до выстрела Соловьева, мне пришлось оставить Петербург, и я передал «сношения
с рабочими» покойному Ширяеву 49. Вернувшись осенью того же года, я застал Халту-
рина в сильном негодовании против интеллигенции вообще, а против нас,
землевольцев, в особенности. «Человек, с которым ты познакомил меня перед своим
отъездом, — говорил он, — был у нас один раз, обещал доста-

138
вить шрифт для нашей типографии, а потом исчез, и я не видался с ним два месяца. А у
нас уж и станок сделан, и наборщики есть, и квартира готова. Остановка только за
шрифтом 50. Да и кроме шрифта есть важное дело, нужно переговорить с кем-нибудь из
ваших, а где искать их — неизвестно» *. Я был уверен, что явившееся у Степана новое
важное дело относится, как и всегда, к рабочему движению. Вышло не так.
С самого основания своего Северно-Русский рабочий союз поставлен был
террористической тактикой интеллигенции в довольно затруднительное положение. С
каждым новым террористическим актом росли полицейские строгости, умножались
обыски, аресты и высылки. Для нелегальных революционеров этот белый террор до по-
ры до времени был почти совершенно безвреден, так как им удавалось скрывать свои
следы от самых опытных сыщиков. В ином положении были легальные револю-
ционеры, чем-нибудь успевшие обратить на себя неблагосклонное внимание синего
начальства. Они должны были готовиться к самым неприятным неожиданностям« В
рабочем союзе нелегальных было немного; кроме Халтурина, нелегального с 1878 г.,
еще, может быть, два-три человека. Но зато многие — и часто самые деятельные,
опытные и влиятельные — легальные члены его давно уже находились у полиции на
дурном счету. Им плохо приходилось от белого террора. Их хватали, держали в
тюрьмах, высылали. Подобные потери тяжело отзывались на неокрепшей еще
организации, и неудивительно, что Северно-Русский рабочий союз сначала очень
неодобрительно относился к новому приему революционной борьбы. «Чистая беда,—
восклицал Халтурин,— только-только наладится у нас дело,— хлоп! шарахнула кого-
нибудь интеллигенция, и опять провалы. Хоть немного бы дали вы нам укрепиться!»
Но революционный террор все усиливался; усиливался и белый. Провалы учащались.
Выстрел Соловьева довел полицейские строгости до неслыханной степени. Вместе с
тем он же указывал, по-видимому, и выход из невыносимого положения. Падет царь,
падет и царизм, наступит новая

* При тогдашнем положении дел — выезд из Петербурга всех «нелегальных» землевольцев (а таких
было большинство) перед выстрелом Соловьева, суматоха, вызванная летними революционными съезда-
ми в Липецке и Воронеже, и, наконец, совершившееся осенью формальное разделение общества «Земля
и воля» — трудно было винить Ширяева за его халатность. Но Халтурин не знал этих смягчающих
обстоятельств, и потому досада его совершенно понятна.
139
эра, эра свободы. Так думали тогда очень многие. Так стали думать и рабочие.
Летом 1879 г. кому-то из членов Союза предложено было место столяра в Зимнем
дворце. Он сообщил об этом своим ближайшим товарищам. «Что ж, поступай, —
заметил один из них,— кстати уж и царя прикончишь». Это было сказано в шутку. Но
шутка произвела на присутствовавших глубокое впечатление, они серьезно задумались
о цареубийстве. Призвали на совет Халтурина. На первый раз он высказался
неопределенно: посоветовал только не болтать да разузнать получше о предлагаемом
месте. Ему хотелось хорошенько обдумать это дело, причем он тут же, вероятно,
решил, что если найдет его возможным и полезным, то сам же за него и возьмется. А
подумать ему было о чем. Как ни жутко приходилось Союзу от белого террора, но его
положение все-таки было совсем не безнадежно. Это доказывал уже тот факт, что,
несмотря на полицейские строгости, рабочие могли сделать почти все необходимые
приготовления к изданию своей газеты. Сношения с провинциальными городами
только что начинались и опять-таки, несмотря на все строгости, сулили успех.
Намеченные полицией члены Союза высылались один за другим, но на их место
являлись новые, ненамеченные, которые при осторожном ведении дела могли
продержаться довольно долго. Новое покушение на жизнь Александра II в случае
неудачи, наверное, причинило бы Союзу новые потери, тем более что самому
Халтурину приходилось идти почти на верную смерть. Он знал, какое расстройство
внесет его гибель в дела Союза. Но все эти соображения не устояли перед одним:
смерть Александра II принесет с собою политическую свободу, а при политической
свободе рабочее движение пойдет у нас не по-прежнему. Тогда у нас будут не такие
союзы, с рабочими же газетами не нужно будет прятаться *. Степан недолго колебался.
Доступ во дворец был обеспечен. Оставалось запастись взрывчатыми веществами.
Как вел себя Халтурин в Зимнем дворце, рассказано в календаре «Народной воли»
**. Читателю известно, вероятно, какую смелость и какое самообладание проявил он
51
там. Арест Квятковского , у которого найден был план Зимнего дворца, поставил
Халтурина, по словам автора рассказа, «в истинно каторжное положение».

* Подлинные слова Халтурина.

** «Халтурин в Зимнем дворце».
140
На взятом у Квятковского плане царская столовая была отмечена крестом, и это
обстоятельство заставило дворцовую полицию подозрительно относиться к столярам,
жившим в подвальном этаже, как раз под столовой. В одной комнате с Халтуриным
поместили жандарма; дворцовую прислугу часто и неожиданно обыскивали; динамит
приходилось хранить под подушкой; предприятие, а с ним и жизнь Степана, постоянно
висели на волоске. С поразительным хладнокровием обошел он все трудности,
преодолел все препятствия, и когда приготовления были окончены, когда уже зажжен
52
был роковой фитиль, он «просто восхитил Желябова» тем спокойствием, с которым
произнес, «словно фразу из самого обычного разговора», многозначительное «готово».
Только последующее его состояние показало, как страшно был он измучен. Придя
после взрыва на приготовленную для него конспиративную квартиру, «усталый,
больной, он едва мог стоять и только немедленно справился, есть ли в квартире
достаточно оружия. «Живой я не отдамся», — говорил он».
«Известие о том, что царь спасся, подействовало ил Халтурина самым угнетающим
образом. Он свалился совсем больной, и только рассказы о громадном впечатлении,
произведенном 5 февраля на всю Россию, могли его несколько утешить, хотя никогда
он не хотел примириться со своей неудачей» *. Не того ожидал он от своей попытки...
После 5 февраля он продолжал действовать более двух лет. Пробовал он вернуться к
своему любимому «рабочему делу». Но логика раз принятого способа действий ставила
свои неотразимые требования. Степан снова пошел на «террор». Известно участие его в
убийстве Стрельникова 53. Он умер на виселице 22 марта 1882 г. При аресте он храбро
защищался вооруженной рукой.
Вскоре по поступлении Халтурина в Зимний дворец я вынужден был оставить
Россию. С тех пор о ходе русского рабочего движения я мог знать только по рассказам
действовавших после меня товарищей. Автор статьи «Пребывание Халтурина в Зимнем
дворце» говорит, что Северно-Русскому рабочему союзу удалось-таки приступить к
изданию газеты, которая, однако, вместе с типографией была заарестована при наборе
первого же номера и не оставила по себе ничего, «кроме памяти о попытке чисто
рабочего органа, не повторяв-

* «Календарь», историко-литературный отдел, стр. 48

141
шейся уже потом ни разу» *. Затем прекратилось и самое существование Союза. По-
видимому, на его судьбе отразились программные разделения тогдашней интел-
лигенции. Несомненно, по крайней мере, что уже в 1880 г. появляются между
петербургскими рабочими сторонники партии «Народной воли» (см. программу
рабочих этой партии, опубликованную в ноябре 1880 г.) и сторонники «Черного
передела». В восьмидесятых годах в разное время издавалось в России несколько ра-
бочих журналов: «Рабочая газета» (с 15 декабря 1880 г, до конца 1881 г.), «Зерно»
(приблизительно около того же времени), «Рабочий» (в 1885 г.). Правда, рабочие были
только читателями этих журналов, редактировались же они «интеллигенцией», но это
было, что называется, только полгоря, Во второй половине восьмидесятых годов
перестали появляться в России и такие издания. Наступило, казалось, полное затишье.
Но раз зажженный огонек мысли не погас в рабочей среде, как об этом свидетельствует
даже легальная печать. Почти совершенно оставленный интеллигенцией рабочий про-
должал расти умственно и нравственно. Уже в конце восьмидесятых годов Г, И.
Успенский мог поздравить русских писателей с «новым грядущим читателем». Не-
далеко то время, когда «интеллигентных» противников царизма можно будет
поздравить с новым, незаменимым и непобедимым политическим союзником.
Когда наша революционная «интеллигенция», чувствуя недостаточность своих сил,
спрашивает себя, где искать поддержки, ее доброжелатели дают ей часто довольно
странные ответы: «в обществе», в офицерской среде и т. п. и т. п. О рабочих такие
доброжелатели интеллигенции вспоминают редко и неохотно. О вкусах, конечно, не
спорят, но факт тот, что русские рабочие внесли в освободительное движение
последних двадцати лет несравненно больше сил, чем почтенное военное сословие, или
— в особенности — наши милые, добрые, развитые, гуманные, образованные, но
решительно никуда не годные либералы. А ведь до сих пор совершились только
первые, правда, самые трудные, но зато и самые слабые шаги нашего рабочего
движения. Что же будет дальше? Людям, претендующим на политическую даль-
новидность, не мешало бы подумать об этом.
История давно и безвозвратно осудила русский ца-

* Автор относит эту попытку ко времени, предшествовавшему поступлению Халтурина во дворец. Но

это ошибка.
142
ризм. Но он существует и будет существовать до тех пор, пока та же история не
заготовит достаточно сил для исполнения своего приговора. Она деятельно заготовляет
их, беря их отовсюду. Пролетариат — самая могучая из создаваемых ею новых
общественных сил. Пролетариат — это тот динамит, с помощью которого история
взорвет русское самодержавие.
Но рабочему классу не годятся старые, более или менее фантастические
революционные костюмы интеллигенции. Наши рабочие, уже в семидесятых годах
видевшие слабые стороны народничества, в девяностых годах сознательно станут под
знамя всемирной рабочей партии, под знамя социал-демократов.
Пусть же поскорее наступает эта счастливая пора! Много света внесет она в нашу
темную жизнь!

ПРЕДИСЛОВИЕ К БРОШЮРЕ „РЕЧЬ П. А. АЛЕКСЕЕВА"

В 1877 году, в течение 22 дней, с 21 февраля по 14 марта, в Петербурге, в особом
присутствии правительствующего Сената, происходил суд над 50 лицами, об-
виняемыми в социально-революционной пропаганде между рабочими различных
фабрик, т. е. в распространении между ними социалистических и революционных уче-
ний 1. В числе обвиняемых было несколько человек рабочих, и между ними Петр
Алексеевич Алексеев, крестьянин деревни Новинской, Сычевского уезда, Смоленской
губернии. Когда судьи предложили ему выбрать себе защитника (адвоката), он ответил:
«Что мне защитник? Какой смысл имеет защита, когда всякому известно, что в
подобных процессах приговор суда бывает составлен заранее, так что весь этот суд есть
не более как комедия: защищайся, не защищайся, все равно. Я отказываюсь от
защиты». 10 марта он произнес свою речь, в которой не защищался и не оправдывался,
а, напротив, обвинял правительство и капиталистов. Мы издаем эту речь для русских
рабочих. Она принадлежит им по праву. Невелика она, но пусть прочтут ее рабочие, и
они увидят, что в ней, в немногих словах, сказано много и много такого, над чем им
стоит крепко призадуматься. Правда и то, что речь эта не бог знает как искусно со-
ставлена. Если она попадется в руки какому-нибудь «настоящему», «заправскому»
писателю, то он без труда найдет в ней много недостатков. Начать ее, скажет он, нужно
было так-то, а продолжать вот как; в середину вставить вот то, а к концу подогнать вот
это. Но дело не в том, как сказал Петр Алексеев; дело в том, что сказал он. Сказал же
он вещи не только совершенно верные, но еще глубоко им прочувствованные.
Описывая бедственное положение русских рабочих, он снова, в зале суда, испытывал
то негодование, ту злобу против врагов рабочего класса, которые заставили его
сделать-

144
 П. А. Алексеев.

ся революционером. Вот почему нельзя читать его речь без увлечения, хотя в ней, с
внешней стороны, бесспорно есть недостатки.
Петр Алексеев говорит главным образом о тяжелом положении своих товарищей,
русских рабочих. Но мимоходом упоминает о том, как могут рабочие выйти из такого
положения. «Русскому рабочему народу остается надеяться только на самого себя»,—
говорит он. Это так же справедливо, как и все сказанное им в своей речи. Целые
миллионы рабочих западноевропейских стран давно уже пришли к этой мысли. Когда в
1864 году в Лондоне образовалось Международное рабочее общество, то в уставе его
было прежде всего сказано: «Освобождение рабочих должно быть делом самих
2
рабочих» . Это значит, что рабочий класс не должен рассчитывать ни на
правительство, ни на высшие классы (дворянство, купечество и т. п.), потому что ни
правительство, ни высшие классы, живущие на счет труда рабочих, никогда ничего для
них не сделают. Рабочим остается позаботиться самим о себе. На Западе передовая
партия рабочих смотрит теперь на это дело так; по ее мнению, рабочие должны сделать
революцию: свергнуть существующие правительства и, захвативши государственную
власть в свои руки, распорядиться со своими притеснителями по-своему. Этого,
конечно, вдруг не сделаешь, для этого нужна сила, и большая сила. До сих пор еще
многие рабочие не понимают своих собственных выгод и

145
сами поддерживают теперешние порядки. Революционная рабочая партия должна
убедить, просветить их, растолковать им свои цели и стремления, перевести их на свою
сторону. Этим она и занимается во всех западных странах. Этим и у нас в России
следует заняться понявшим дело рабочим. Чем скорее они возьмутся за это, тем скорее
придет время победы. В ожидании же этого времени западные рабочие стараются
вынудить у своих правительств разные второстепенные уступки: там настоят на
сокращении рабочего дня, в другом месте добьются заведения хороших школ для
народа или облегчения податей и налогов и так далее. Но чего больше всего
добиваются рабочие — так это политических прав для своего класса:
1) свободы собираться для обсуждения своих нужд и говорить на этих собраниях
все, что вздумается, не отвечая за это ни перед судом, ни перед полицией;
2) свободы устраивать всякие общества для взаимной помощи и поддержки в борьбе
с хозяевами и с самими же правительствами;
3) свободы печати. (На Западе рабочие не только читают газеты и журналы, но и
сами печатают их, обсуждая в них свои нужды и потребности.)
Правом свободы печати, свободы собраний и обществ очень дорожат
западноевропейские рабочие. Не меньше того дорожат они и своим избирательным
правом. Известно, что в западных странах делами государства заведуют не одни только
короли, как у нас заправляет ими только один царь. Есть страны (республики, например
Франция и Швейцария), где королей и совсем нет. Во всех западных странах ход дел
зависит больше всего от выборных (депутатов), которые съезжаются в столицы и
образуют там законодательные собрания. Вот тут-то для западных рабочих и является
вопрос, кто имеет право назначать таких выборных: весь ли народ, то есть, стало быть,
и все рабочие, или одни только богатые, то есть землевладельцы, купцы, фабриканты и
проч. Рабочие везде стоят за назначение выборных всем народом, т. е. за всеобщее
избирательное право.
Надо думать, что скоро и у нас высшие классы потребуют ограничения царской
власти; очень уж надоели всем наши нынешние порядки. И это, конечно, будет очень
хорошо. Рабочие непременно должны сами требовать ограничения царской власти. Но
и тогда следует помнить им великое правило: освобождение рабочих должно быть
делом самих рабочих. Когда будет огра-

146
ничена царская власть, нужно, чтобы рабочие добились права посылать своих
выборных в законодательное собрание, или, как мы уже называли его, всеобщего изби-
рательного права. Пользуясь таким правом, рабочие сумеют послать в законодательное
собрание своих истинных представителей, которые, конечно, будут отстаивать их дело
не так, как отстаивали бы их господа помещики, купцы и фабриканты. Те ведь только о
себе и думают.
Но кто же эти истинные представители рабочего класса?
Во-первых, свои же братья-рабочие. В западноевропейских законодательных
собраниях уже есть такие рабочие избранники рабочего класса, которые не бьют лицом
в грязь перед заседающими там «господами». Со временем будут и у нас такие рабочие.
Кроме них, могут очень и очень пригодиться такие люди, которые хотя и принадлежат
по своему рождению к высшим классам, но настолько сочувствуют рабочим, что им
можно довериться без боязни. Петр Алексеев в своей речи с увлечением отзывается о
нашей «интеллигентной молодежи», или, как часто выражаются рабочие, о
«студентах». «Она одна,— говорит он,— братски протянула к нам свою руку. Она одна
откликнулась, подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской
империи. Она одна до глубины души прочувствовала, что значит и отчего это отовсюду
слышны крестьянские стоны. Она одна не может холодно смотреть на этого
изнуренного, стонущего под ярмом деспотизма, угнетенного крестьянина. Она одна,
как добрый друг, братски протянула к нам свою руку и от искреннего сердца желает
вытащить нас из затягивающей пучины на благоприятный для всех стонущих путь. Она
одна, не опуская руки, ведет нас, раскрывая все отрасли для выхода всех наших
собратьев из этой лукаво построенной ловушки, до тех пор, пока не сделает нас
самостоятельными проводниками к общему благу народа. И она одна неразлучно
пойдет с нами до тех пор, пока подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда,
и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах...» Во всем
этом много правды. Революционеры из «студентов» много сделали для пробуждения
рабочих. Но беда в том, что теперь наша «интеллигентная молодежь» начинает как-то
забывать о «народе», о котором она так много кричала лет пятнадцать тому назад 3.
Теперь между революционерами из «интеллигентной молодежи» есть да-

147
же много таких господ, что прямо говорят против рабочего класса. Одни уверяют, что
будто и нет его совсем в России; другие соглашаются, что он есть, но прибавляют, что
все рабочие очень глупы и необразованны, а потому и внимания на них обращать не
стоит. А недавно в одной, тоже, пожалуй, «интеллигентной», газетке (выходившей за
границей) один барчонок написал, что, мол, с рабочими дела иметь не стоит, потому
что, как только их заберет полиция, так они сейчас же всё и всех выдадут 4. На таких
«интеллигентных» (а лучше сказать — вовсе неинтеллигентных, то есть вовсе неумных
господ) рабочему классу, конечно, рассчитывать невозможно. Их нужно даже
опасаться. Они кричат теперь: не нужно нам рабочих. Придет время, когда они запоют
совсем другое и прикинутся лучшими друзьями рабочего класса (именно, когда они
увидят, что рабочие могут быть полезны им в борьбе против царя). Но пусть же
русские рабочие не забывают теперешнего отношения к ним подобных господ
«интеллигентов». Путь они отплатят им равнодушием за равнодушие, презрением за
презрение. Пусть они скажут им: «Вам не нужно было нас, теперь нам не нужно вас.
Мы и без вас добьемся политической свободы и политических прав и уж конечно
воспользуемся ими не для того, чтобы выбирать вас в законодательное собрание. Кто
не за нас, тот против нас, а кто против нас, того нам глупо было бы и поддерживать».
Но относясь таким образом к «интеллигентам», желающим «обойтись без рабочих»,
русские рабочие должны тем более дорожить поддержкой тех революционеров из
«интеллигентной молодежи», которые целиком перешли на их сторону и стараются
теперь же, несмотря на опасность, распространять между ними правильные взгляды на
вещи. Такие люди являются истинными друзьями рабочих, и к ним вполне может быть
применено все сказанное Петром Алексеевым об «интеллигентной молодежи».

ЗАБАСТОВКА В РОССИИ
(Морозовская стачка)

Две недели тому назад происходил во Владимире (центральная Россия) процесс, к

которому привлечено было около тридцати рабочих по обвинению в участии в
забастовке, имевшей место в январе 1885 года на ткацкой фабрике миллионера
Морозова, который один занимает свыше двадцати тысяч рабочих в разных местностях
Владимирской губернии.
Этот образцовый капиталист, пользуясь свирепствующим промышленным кризисом,
ухитрился понизить заработную плату 6000 ткачей упомянутой фабрики, подвергая их
штрафам, часто превосходящим 50% более чем скромного «дохода» рабочих.
Измученные притеснениями и потеряв всякое терпение, ткачи объявили забастовку
и заявили, что возобновят работу лишь при условии некоторого повышения заработной
платы и отмены практиковавшейся на фабрике системы штрафов. При этом они,
однако, отнюдь не требовали полной отмены штрафов,— они ограничивали свое
требование назначением арбитражной комиссии, составленной наполовину из рабочих
и наполовину из мастеров и уполномоченной выносить постановления о штрафах.
Директор фабрики отказался удовлетворить скромные требования рабочих и
телеграфировал Морозову, находившемуся в Москве. Последний тотчас же обратился к
генерал-губернатору этого «священного» города с просьбою предоставить в его
распоряжение войска. Нечего говорить, что князь Долгоруков (генерал-губернатор)
пошел навстречу желанию Морозова: батальон пехоты был немедленно послан во
Владимир.
Владимирский губернатор, со своей стороны, примчался на место забастовки в
сопровождении прокурора, жандармов, казаков и целой стаи шпионов. Прежде
 149
всего он спросил у стачечников, чего они хотят. Два человека, Волков и Мосеенко 1,
тотчас же выступили вперед и от имени своих товарищей представили записку, в
которой перечислены были все жалобы стачечников. Но вопрос губернатора был лишь
традиционным маневром русской администрации, чтобы установить «зачинщиков». И
действительно, губернатор, даже не ознакомившись с содержанием поданной ему
записки, приказал арестовать обоих делегатов «и их сообщников».
Но рабочие не могли отнестись спокойно к этой гнусности. Сообщение об аресте
товарищей распространяется среди рабочих, возмущение охватывает всех стачечников,
бьют в набат — и толпа набрасывается на жандармов. Арестованные были
освобождены, а толпа стачечников, мстя за насилие, разгромила квартиру директора
фабрики и лавку, в которой г. Морозов, практикуя truck-system *, продавал своим
рабочим всякого рода товары.
Испуганный губернатор велит подтянуть подкрепления, и возмущение рабочих
усмиряется вооруженной силой. Несколько времени спустя администрация фабрики
уступает рабочим в некоторых пунктах — и работы возобновляются. По окончании
забастовки сотни рабочих были арестованы и затем высланы на родину. Около пя-
тидесяти из них предстали в январе этого года перед судом и присуждены были, на
основании русского закона, воспрещающего стачки, к тюремному заключению на
сроки от 15 дней до 2 месяцев.
Не довольствуясь этим, прокурор, сверх того, привлек к суду 33 стачечников по
обвинению в том, что они «ограбили» квартиру директора и лавку г. Морозова, а также
и в оказании сопротивления вооруженной силе. В своем обвинительном акте прокурор
особенно подчеркнул, что Волков и Мосеенко, два главных вожака забастовки, уже
давно принадлежали к социалистической партии и что они уже в 1878 г. организовали
забастовку в Петербурге, — обстоятельство, за которое они поплатились ссылкой в
Сибирь, откуда они лишь недавно возвратились. Несмотря, однако, на все рвение,
проявленное прокурором, чтобы добиться примерного осуждения обвиняемых,
присяжные заседатели, на которых, видимо, произвела глубокое впечатление
обнаруженная на суде картина подлостей, совершавшихся администрацией фабрики,
ответили отрицательно на все 101 (сто

* Оплата труда товарами вместо денег (англ.).

150
один) вопрос обвинения. Председатель окружного суда приказал тогда отпустить
обвиняемых на свободу.
 Процесс вызвал к себе огромный интерес в России, где он несомненно явится
исходным пунктом нового фазиса рабочего движения. Припадки бешенства, вызванные
оправданием наших мужественных товарищей у царских борзописцев, могут служить
хорошим указанием. Пресловутый Катков (заправила современной реакции) пишет в
своей газете («Московские ведомости»), что «рабочий вопрос народился в России». Со
своим обычным цинизмом и бесстыдством он заявляет, что, вместо того чтобы терять
время на судебное разбирательство, нужно было административно сослать обвиняемых
(Рош и Дюк-Керси 2 из Владимира) в Сибирь, «которая им уже хорошо знакома».
Принимая во внимание жестокий режим, которому подвержена Россия, можно, к
несчастью, предсказать, что все оправданные будут сосланы в Сибирь и что со-
циалисты Волков и Мосеенко не избегнут рук царских жандармов 3.

СОВРЕМЕННЫЕ ЗАДАЧИ РУССКИХ РАБОЧИХ

(Письмо к петербургским рабочим кружкам)

Дорогие товарищи! Я получил приглашение сотрудничать в журнале «Рабочий» и

охотно принимаю это приглашение, чтобы побеседовать с вами о задачах нашей
нарождающейся социал-демократии.
Я потому обращаюсь с письмом именно к вам — к кружкам рабочих, что у нас в
России, как везде и всюду, социал-демократическая партия должна быть партией по
преимуществу рабочей. Это не значит, что социал-демократическая партия должна
отталкивать от себя людей из других классов общества. Такая исключительность была
бы совершенно несправедливой, создала бы ей целый ряд неудобств и даже поставила
бы ее в почти безвыходное положение.
Называя ее партией рабочей по преимуществу, я хочу только сказать, что наша
революционная интеллигенция должна идти с рабочими, а наше крестьянство должно
идти за ними. При такой постановке вопроса наша социал-демократическая партия
может сохранить свой рабочий характер, вовсе не впадая во вредную ис-
ключительность.
После этой оговорки я прямо перехожу к вопросу о том, каковы современные задачи
русских рабочих.
В чем заключаются эти задачи, задачи тех рабочих кружков, которые уже
существуют в России и которые должны, постепенно умножаясь и расширяясь,
составить грозную силу русской социал-демократии?
Одно из двух: или эти задачи фантастичны, придуманы кем-нибудь из вас или ваших
друзей, или они представляют собой прямой вывод из вашего современного
положения. В первом случае все рассуждения о них были бы бесплодными и
праздными, потому что на место одной выдумки всегда можно поставить другую, столь
же интересную и привлекательную. Споры были бы бес-

152

«Рабочий». Газета «Партии русских Дом № 19/21 на Ропшинской улице.

социал-демократов». № 1, Январь 1885 Ранее здесь находился деревянный особ-
г. няк, где была типография «Партии
русских социал-демократов».
конечны, и русская социал-демократия превратилась бы в общество фантазеров и
болтунов, людей слова, а не дела. Но если ваши задачи вытекают изо всего вашего
положения, то они определяются сами собою; из того, что есть, не трудно судить о
том, что может и должно быть.
Едва ли нужно спрашивать о том, какой путь определения задач рабочего класса
лучше, серьезнее и основательнее. Дело говорит само за себя, и хотя мы с вами можем
ошибаться, как и все другие люди, но мы не можем и не должны отказываться от
попытки построить задачи русской социал-демократии на твердом фундаменте
действительности.
Что же представляет собою эта действительность? Каково ваше современное
положение?
Во-первых, вы — рабочие, а во-вторых, вы — граждане или, так как граждан у нас
пока нет, вы — обыватели русского государства.
В качестве рабочих вы продаете свою рабочую силу хозяину и обязаны трудиться на
него с утра до вечера. Своим упорным, тяжелым, изнурительным трудом вы

153
другим создаете огромные богатства, а сами имеете лишь ту скудную заработную
плату, которая не всегда достаточна даже для того, чтобы позволить вам восстановить
свои силы и предохранить своих детей от преждевременного изнурения.
Но и эта скудная плата не целиком попадает в ваши карманы. Получивши ее от
хозяина, вы должны еще платить из нее налоги и подати, которые поступают в
государственную казну. В этом случае вы являетесь в качестве «обывателей»,
обязанных платить, не рассуждая о том, куда идут собранные с них деньги.
В качестве рабочих вы вступаете в договор с вашим хозяином. Вы обещаетесь
работать, он обещается платить вам известную сумму денег поденно или поштучно. Но
вот ваш хозяин находит, что платить вам условленную сумму ему невыгодно. Он
вывешивает объявление, в котором доводит до вашего сведения, что с такого-то числа
ваша поденная или поштучная плата будет понижена на столько-то. Вы не
соглашаетесь на такое понижение и объявляете ему, что не станете работать. Приходит
назначенный день, фабрика или завод пустеет. Тогда хозяин идет в полицию и говорит,
что вы «бунтуете». На место действия спешат городовые, жандармы, казаки, многих из
вас хватают, сажают в тюрьмы или высылают, а остальных насильно заставляют идти
на работу. В этом случае вы опять-таки являетесь в качестве «обывателей», отданных в
жертву полицейского произвола и насилия.
В качестве рабочих вы испытываете теперь многочисленные бедствия. Если вы
задумаетесь о том, как избавиться от этих бедствий, если вы станете собираться и
обсуждать ваше положение, если вы начнете читать книги, которые зовут вас на борьбу
с вашими притеснителями,— вас опять объявят бунтовщиками, вас будут обыскивать,
арестовывать и жестоко наказывать по суду или даже без всякого суда,
«административным порядком». И в этом случае вас преследуют не как рабочих
такой-то фабрики или такого-то завода, а просто как бесправных «обывателей»,
которым запрещено думать, как они хотят, и говорить, как они думают.
Во всем, мною сказанном, нет, как вы знаете по собственному опыту, ни малейшего
преувеличения. Напротив, изображая ваше положение лишь в общих чертах, я не мог
коснуться многих таких подробностей, перед которыми побледнело бы все
вышесказанное.
Но для моей цели довольно и сказанного. Уже из не-

154
го видно, что ваши задачи так же должны иметь две стороны, как имеет их ваше
современное положение.
Вы должны бороться: во-первых, ради своего освобождения от гнета хозяев, от
экономической эксплуатации, а во-вторых,— ради приобретения тех прав, которые
положат конец полицейскому произволу и сделают из вас — пока еще бесправных
обывателей — свободных граждан свободной страны. Другими словами, вы должны
бороться во имя политической свободы.
И не думайте, что эти две задачи могут быть отделены одна от другой, что они могут
быть решены порознь и независимо друг от друга.
Каждый из вас одновременно является и эксплуатируемым рабочим, и бесправным
обывателем. Поэтому и все вы в совокупности — весь русский рабочий класс —
должны одновременно преследовать как политическую, так и экономическую цель. Вы
должны одновременно стремиться низвергнуть как тех, которые являются его
господами на фабрике, так и тех, которые полновластно распоряжаются теперь в
русском государстве.
Одно немыслимо без другого. Без экономической независимости вы никогда не
будете в состоянии воспользоваться во всей полноте вашими политическими правами;
без политических прав вы никогда не добьетесь экономической независимости. И если
бы даже нашлось такое правительство, которое захотело бы и могло бы,— не давая вам
политических прав, — обеспечить ваше материальное положение, то вы все-таки были
бы не более как сытыми рабами, хорошо откормленным рабочим скотом. Ваше
умственное развитие, ваше нравственное достоинство пострадали бы от этого даже
более, чем теперь, когда правительственный гнет толкает вас на борьбу и наполняет
негодованием ваше сердце.
Ваши западноевропейские братья давно уже поняли тесную взаимную связь
названных задач. Они видят в своих политических правах могучее средство борьбы за
экономическое освобождение и не променяют этих прав ни на какие подачки
существующих правительств.
Мало того. Когда в 1878 году петербургские рабочие-социалисты организовались в
«Северно-Русский рабочий союз», они также выразили в своей программе убеждение в
том, что экономическое освобождение трудящихся неразрывно связано с их
политическим освобождением 1, они думали так, несмотря на то что социалисты из
так называемой интеллигенции говорили им, что рабочим вовсе не следует
интересоваться политическими вопроса-

155
ми,— до такой степени эта мысль естественно вытекает из всего положения рабочего
класса, до такой степени основывается она на самой бесспорной действительности.
Если вы признаете — как я в этом уверен — справедливость этой мысли, то мы,
сговорившись в главном, без труда сговоримся и в подробностях.
Мы знаем теперь, что перед русским рабочим классом стоят две задачи: одна —
экономическая, другая — политическая. Только разрешивши обе задачи, он достигнет
своего социального (общественного) освобождения, т. е. создаст новый общественный
строй, удовлетворяющий все его потребности и не противоречащий никаким его
интересам.
Чем же могут быть разрешены эти задачи?
Они могут быть разрешены только силой.
Современное правительство не даст вам добровольно политических прав;
землевладельцы, фабриканты, заводчики, банкиры — словом те, в руках которых
скопляются теперь богатства, не откажутся добровольно от этих богатств и не
передадут их добровольно в ваше распоряжение 2. Между тем вам необходимо как то,
так и другое. Вам остается поэтому припомнить, что народное благо есть высший
закон, и во имя этого блага силой заставить ваших врагов сделать то, к чему вы не
склоните их никакими просьбами, никакими увещаниями.
Итак, только силой можете вы добиться своего освобождения. Значит, вам нужна
сила, нужно очень много силы. В чем же она заключается?
Сила рабочего класса зависит от трех условий: 1) от его сознательности, т. е. от
ясного понимания того, к чему он стремится; 2) от его сплоченности; 3) от его тактики,
т. е. от умения вовремя нападать на своих врагов и пользоваться каждой, даже и самой
ничтожной, победой для облегчения своих дальнейших действий.
Я не говорю о смелости, о той бесповоротной решимости во что бы то ни стало
добиться своих целей, без которой нечего и начинать борьбу. Это четвертое условие
подразумевается само собою и может быть выражено русской пословицей: «волков
бояться, так и в лес не ходить».
Рассмотрим каждое из этих условий.
В настоящее время огромное большинство крестьян и рабочих недовольны своим
положением. Местами недовольство это выходит наружу, ведет к так называемым
«бунтам» и «беспорядкам» в среде крестьян и рабо-

156
чих. «Беспорядки» эти бесспорно вызываются теми коренными недостатками
современного общественного устройства, устранения которых требуют социал-
демократы. Но сами замешанные в «беспорядках» рабочие и крестьяне не видят этих
недостатков. Их недовольство обрушивается по большей части на какой-нибудь
отдельный частный случай, на одно какое-нибудь «злоупотребление» теми порядками,
которые уже сами по себе, без всяких частных злоупотреблений, представляют вопию-
щее зло. Правда, страдающие от малоземелья крестьяне приходят к той мысли, что
земля должна быть отобрана от тех, кто не обрабатывает ее собственным трудом. Но
дальше этого отобрания земли они ничего не видят и не знают, а ведь им нужно
распоряжаться землею так, чтобы она опять не перешла в руки кулаков и эксплуа-
таторов. Да и этого отобрания земли, этого «черного передела», крестьяне ждут от
царя, который, разумеется, никогда его не сделает. Следовательно, наши крестьяне хотя
и думают, что должен произойти важный переворот во всех поземельных отношениях,
но не знают ни — как надо сделать этот переворот, ни — кто его сделает. А это почти
равносильно тому, что они ничего не знают. То же и с рабочими. Во время стачки 1878
3
г. на Новой Бумагопрядильне (на Обводном канале) рабочие поговаривали между
собою о том, что казна должна была бы отобрать фабрику и уж от себя вести все дело.
В этой мысли есть некоторый зачаток истины. Фабрики действительно должны быть
отобраны у частных владельцев и перейти в собственность всего государства, которое
уж и будет ими управлять и заведовать. Но рабочие не знали ни того, как должно
поступать государство с теми продуктами, которые будут производиться на
отобранных фабриках, ни того, какое государство может все это сделать. Им казалось,
что нынешнее государство, с царем во главе и со всем его чиновничеством, может это
сделать. Они хотели только быть «казенными» рабочими, вместо того чтобы служить
собственникам Бумагопрядильни. Но от такой перемены они ровно бы ничего не
выиграли. Здесь опять недостаток сознательности помешал им выставить настоящие,
действительно важные требования. И так во всем.
Вот этот-то недостаток сознательности вы и должны устранять всеми возможными
для вас путями. Более развитые рабочие должны помнить, что на них лежит огромный
долг по отношению к их более темным братьям. Социалистическая пропаганда, т. е.
распространение

157
социалистических мыслей и, как средство для этого, — распространение
социалистических книг, брошюр и воззваний (теперь у вас есть уже газета) 4, такая
пропаганда составляет прямую их обязанность. А так как в одиночку заниматься
такими вещами неудобно, то вы должны озаботиться созданием как можно большего
числа социалистических кружков в своей среде. Такие кружки удесятеряют силы
каждого из вас в отдельности.
Эти же кружки сослужат вам и другую службу. Они дадут вам возможность
образовать в своей среде стройную, сплоченную организацию. Когда вы будете иметь
такую организацию в Петербурге и Москве, когда столичные организации войдут в
постоянные сношения с кружками в провинциях, когда будут многочисленны эти
 5
провинциальные кружки, — тогда вы станете такой прочной революционной силой,
какой у нас еще никогда не бывало. Тогда у нас будет много частных успехов и недалек
будет общий успех, первая, в высшей степени важная победа над вашими врагами.
Какой же именно успех, какая именно победа?
Я сказал уже вам, что ваша сила будет зависеть, между прочим, и от вашей тактики,
т. е. от вашего уменья из каждого вашего успеха извлекать всю ту пользу, которую
можно извлечь из него.
Остановимся прежде всего на уменье пользоваться своими успехами.
Вы задаетесь целью организовать социалистические кружки в своей среде. Вы
будете иметь право сказать, что имеете успех, если кружки эти будут многочисленны,
связаны между собою и приобретут влияние на остальную массу рабочих, не входящих
в организацию. Спрашивается, как воспользуетесь вы этим успехом? Вы будете
развивать в рабочей массе сознательное отношение к ее современному положению и к
ее задачам в будущем. Вы будете распространять социалистические мысли, т. е. вести
6
пропаганду, вы будете возбуждать недовольство против нынешних порядков, т. е.
вести агитацию *. Это очень хорошо, необходимо и полезно, но это еще не все, что вы
можете извлечь из вашего успеха. Если ваши кружки будут расти и развиваться, то
неизбежно придет время, когда, кроме всего выше пе-

* Примечание ко второму изданию. Как видит читатель, мысль об агитации не была для нас ново-
стью, когда появилась — в половине 90-х годов — брошюра по вопросу о ней («Об агитации») 7.
158

Димитр Благоев — один из основателей «Партии русских социал-демократов».

речисленного, вы в состоянии будете извлечь из вашего успеха и другие важные

выгоды. Какие, например?
В настоящее время ваши кружки организуются тайно. За принадлежность к этим
кружкам вам грозит строгое наказание; за каждую книгу, найденную у вас на столе, за
каждое слово неудовольствия, высказанное открыто и громко, вас карают и
преследуют. Вообразите теперь, что вы получили бы право вести ваше дело, ни от кого
не скрываясь, что вам предоставлена была бы свобода слова, печати, сходок и
всяческих обществ; представьте себе, что все то, что вы теперь делаете втайне, было бы
так же законно, как покупка новой одежды или прогулка по Царицыну лугу. Не было
ли бы это для вас огромным преимуществом? Не росли ли бы тогда ваши силы
вдесятеро скорее? Представьте себе, кроме того, что у вас есть не только эти «отрица-
тельные» права, что вас не только не преследуют за вашу пропаганду и агитацию, но
что вы имеете также положительное право участвовать — через ваших представителей
— в законодательстве, что вы свободно выбираете этих представителей, обсуждаете
действия правительства, открыто выражаете свое неудовольствие на него, отстаиваете
проекты выгодных для вас законов. Разве все это не способствовало бы вашим
дальнейшим успехам? Разве все это не давало бы вам новых сил в борьбе с врагами?
Конечно, да,— конечно, давало бы! Из союза тайных рабочих кружков вы
превратились бы тогда, наконец, в

159

Руководители «Партии русских социал-демократов»: слева направо — Г. В. Хлопин, В.

Г. Харитонов, H. A Бородин, внизу — В. А. Кугушев.
открытую рабочую социал-демократическую партию. А если это так, то вы сделали
бы большую ошибку, не воспользовавшись силами своих тайных организаций для
достижения этой цели.
Но как достичь ее? Хватит ли ваших сил на исполнение такой важной задачи?
 Прежде чем ответить на этот вопрос, я напомню вам, что разумная тактика всякой
партии требует, чтобы ее нападения на врагов совершались именно в моменты на-
иболее благоприятные. Своевременность нападения в весьма значительной степени
облегчает победу. Поэтому мы и должны спросить себя, своевременно ли было бы для
вас добиваться политических прав в настоящее именно время?
На этот вопрос, не колеблясь, отвечаю утвердитель-

160
но. Между вашими врагами, которые так часто соединяются против вас, между
8
правительством и высшими классами нет единодушия. Царь не хочет отказаться от
своей деспотической власти, он не хочет поделиться ею с высшими сословиями. Он
желает остаться полновластным, абсолютным монархом, во что бы то ни стало со-
хранить весь блеск, все азиатское величие своего сана. А между тем у него для этого
нет ни силы, ни возможности. Преследуемый революционерами, он уже не правит
страною, а думает только о том, как бы спасти свою жизнь от ударов революционеров.
На деле вся власть перешла в руки кучки крепостников, ханжей или корыстолюбцев,
думающих только о своей наживе.
Упиваясь своей минутной победой, не думая о завтрашнем дне, эта кучка ханжей,
корыстолюбцев и честолюбцев потеряла всякий смысл и всякую меру. Она бьет
направо и налево, не отличает друзей от врагов и мечтает о том, чтобы вернуться к
временам крепостнического права. Но такой поворот невыгоден даже для огромной
части лиц, принадлежащих к высшим классам. Они видят, что эта реакционная
политика правительства вредит их собственным интересам, и все более и более за-
думываются о том, чтобы положить предел самовластью царских любимцев. Они хотят
ограничить царскую власть, ввести у нас конституционное устройство. Чем более
распространяется подобное стремление, тем более возрастает недовольство
современным правительством, а следовательно, тем менее может это правительство
рассчитывать на сочувствие и поддержку. А пока оно продолжает терять кредит в
глазах высших классов, в глазах так называемого общества, все государственные дела
приходят в упадок: долги растут, казна пустеет, а вместе с тем уменьшаются и средства
ее пополнения. Все эти средства брались до сих пор с народа, но народ все более и
более беднеет и скоро дойдет до такого положения, что взять с него будет нечего.
Тогда правительству волей-неволей придется обратиться к обществу, чтобы с его
помощью избавиться от необходимости объявить себя банкротом. Абсолютная
монархия уступит место монархии ограниченной. Царь должен будет разделить свою
власть с Земским собором, с Парламентом или вообще законодательным собранием,
как бы его ни называли.
Вот этот-то раздор в лагере ваших врагов, вот эта-то необходимость ограничения
царской власти и облегчит вам завоевание политических прав и политической сво-

161
боды. Придет время, когда сами высшие классы будут просить вашей помощи в борьбе
с царем, когда они сами будут толкать вас на борьбу за свободу. Но, пользуясь этим
выгодным для вас обстоятельством, вы все-таки должны начать эту борьбу на свой
собственный страх и для достижения своих собственных целей. Не забывайте, что в
политике нет благодарности, и если вы не будете думать сами о себе, то другие будут
думать о вас лишь до тех пор, пока им нужно будет пользоваться вашей силой. Но как
только дело дойдет до выгод, принесенных борьбою, то высшие классы будут помнить
только о себе, да разве еще о том, чтобы держать вас в узде и в повиновении. Но если
вы будете сильны и сплочены, если вы сознательно пойдете к своей цели, то вы сумеете
отстоять свои права и не даром затратите свои силы.
Вы добьетесь тогда для всех вас, т. е. для всех крестьян и рабочих, права выбирать
представителей в Законодательное собрание и быть выбираемыми в такие
представители, вы добьетесь свободы слова, печати, сходок, собраний, образования
рабочих обществ, короче, вы завоюете себе политические права и политическую
свободу. А мы знаем уже, что такая удача была бы в высшей степени полезна для
ваших дальнейших успехов.
Значит, разумная тактика требует, чтобы вы при первой же возможности
постарались завоевать себе политические права и политическую свободу, а
современное положение России показывает вам, что возможность эта очень недалека
уже в настоящее время.
Недостаток места заставляет меня лишь кратко коснуться в этом первом письме того
употребления, которое вы сделаете из своей политической победы 9. Но дело ясно и
само по себе.
Опираясь на завоеванные вами права, вы сумеете также хоть немного улучшить свое
материальное положение. Ваши представители потребуют от Законодательного
собрания целого ряда экономических реформ в пользу бедных и трудящихся классов.
Конечно, нельзя ожидать серьезных реформ от Собрания, в котором большинство
будет состоять из представителей высших классов. Но, во-первых, вы все-таки
получите таким образом несравненно больше, чем получили бы вы, сидя сложа руки. А
во-вторых — упорство высших классов также пойдет вам на пользу, хотя и в другом
отношении. Оно возбудит неудовольствие народа, оно толкнет в ваши революционные
ряды тех, которые, по своей слабости и нерешительности, надеялись на мирный исход,

162
на милосердие царя, на благоразумие высших классов. Оно послужит новым, самым
убедительным доводом в пользу ваших идей, в подтверждение той истины, что полное
освобождение трудящегося класса возможно будет лишь тогда, когда класс этот
захватит всю государственную власть в свои руки и провозгласит республику
социальную и демократическую.
Итак, что же вам предстоит теперь делать?
1) Развивать сознательность в среде ваших товарищей, 2) организовывать и
сплачивать их силы, 3) направлять эти силы на завоевание тех политических прав,
которые дали бы вам возможность добиться некоторых экономических реформ уже в
настоящее время, а главное — облегчили бы вам вашу окончательную победу в
будущем.
Ведите же настойчиво это дело! Мы живем накануне важных событий, и русскому
рабочему классу необходимо явиться сознательным участником в этих событиях, а не
жалкой массой рабов, над которой не издевается только ленивый!
В следующем письме я поговорю о тех задачах, которые открываются перед русской
рабочей партией в будущем конституционном государстве.

Письмо второе

Дорогие товарищи!
В первом письме я сказал, что русские рабочие должны бороться:
1) ради освобождения своего от гнета хозяев, от экономической эксплуатации;
2) ради приобретения тех прав, которые положат конец современному полицейскому
произволу и сделают из них, пока еще бесправных обывателей, свободных граждан
свободной страны, т. е. ради политических прав и политической свободы.
Ради этой двойной цели борются рабочие и в других образованных странах, ради нее
устраивают они свои союзы, составляют особые партии, печатают книги, издают
газеты и т. п.
Разница только в том, что так как борьба эта в других странах началась раньше, чем
в России, то там рабочие уже добились многих из тех прав, за которые вам только
предстоит начать кровавую борьбу с правительством.

163
 Автограф статьи Г. В. Плеханова «Современные задачи русских рабочих (Письмо
второе)».
Во Франции, например, совсем нет «государя»: ни царя, ни короля, ни императора.
Франция — республика. Законы издают в ней выборные от всего народа, приводят их в
исполнение чиновники, из которых высшие, т. е. обладающие самой большой властью,
опять-таки выбираются, правда, уже не всем народом, но его выборными. Каждый
рабочий, достигший 21 года, имеет право не только выбирать этих выборных, но и
быть самому выбранным в народные представители, заседать в Законодательном
собрании, может быть, рядом с тем самым капиталистом, у которого он перед этим
работал на фабрике.
Кроме того, в той же Франции рабочие имеют право устраивать открытые союзы,
собрания, издавать свои книги и газеты. Французская республика есть свободная
страна.
Швейцарская республика пользуется всеми этими благами в еще большей степени.
Там еще больше политической свободы. Но, кроме того, интересы рабочего народа
обеспечены там и другим образом. В каждой деревне существует прекрасная школа, в
которую родители обязаны отдавать своих детей. Благодаря этому обязательному
образованию, там нет совсем неученых, неграмотных, все умеют читать и писать, и все
убеждены, что свободный народ должен быть образованным народом. Те деньги,
которые у нас идут на войско, расхищаются царем и его чиновниками, употребляют
там на народное образование.

164
Но и этого мало. Хорошее дело учить бедных детей в школах, устроенных на счет
государственной казны. Но что, если эти дети голодны, если их родители не имеют
средств одеть их? Такие случаи возможны теперь везде, в Швейцарии так же, как и в
России. Но разница в том, что между тем как наше императорское правительство вовсе
не заботится о народном образовании и вовсе не думает о бедных учениках, — в
Швейцарской республике теперь уже поднимается вопрос о том, чтобы устроить
школьные кухни, т. е. кормить бедных учеников в школах опять-таки за счет
государства или, как говорят у нас, на казенный счет. Разница, как видите, и здесь не
маленькая.
Однако и это еще не все. Если бы сравнили русскую податную систему, положим, с
французской, сравнили бы, какую часть своего дохода отдает в виде налогов
французский крестьянин или рабочий и какую часть отдает русский, то увидели бы, что
и в этом отношении народу живется гораздо лучше в тех странах, где есть
политическая свобода. За границей просто не хотят верить, что русский крестьянин
отдает в казну часто все то или даже больше того, что получает он со своего надела.
У нас еще только недавно издан закон, по которому подростки от [12] до [15] лет не
должны работать на фабриках более [8] часов 10. В Швейцарии есть закон, по которому
взрослые рабочие не должны работать больше одиннадцати часов в сутки.
Вы видите, дорогие товарищи, что за границей рабочие уже теперь имеют гораздо
больше прав, чем у нас (в России). Мы далеко отстали от других образованных
народов, и нам нужно поскорее догонять их. Нам нужно поскорее завоевать себе
политические права и политическую свободу.
<...поскорее ограничить власть «Его величества» властью народных представителей,
а то и вовсе покончить с «Государем императором» и провозгласить Российскую
республику.
Но что значит завоевать себе политические права и политическую свободу? Это
значит составить из себя такую грозную силу, которой поневоле уступили бы ваши
враги...> 11
Эти права и эти свободы должны быть обеспечены законом, и притом так, чтобы те
законы, в которых выражаются ваши права и ваша свобода, были самыми главными,
основными законами русского государства,

165
чтобы они были меркой, которой мерились бы все другие законы, чтобы не мог быть
издан никакой закон, нарушающий ваши права и вашу свободу.
Такие основные законы составляют то, что называется конституцией; значит, вам
нужно добиваться конституции и требовать, чтобы эта конституция обеспечила ваши
права и вашу свободу.
Какие же права? Мы отчасти уже видели это, когда сравнивали положение рабочего
народа в России с положением его за границей.
 Во-первых, вам нужно положить конец абсолютной (т, е. неограниченной)
монархии...12

РЕЧЬ НА МЕЖДУНАРОДНОМ РАБОЧЕМ

СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМ КОНГРЕССЕ В ПАРИЖЕ
(14—21 июля 1889 г.)
Граждане!
Так как записалось большое число ораторов и конгресс может им поэтому уделить
мало времени для их докладов об экономическом и политическом положении
представляемых ими стран, то я постараюсь по возможности ограничить свой отчет о
рабочем движении в России.
Вам, может быть, странно видеть на этом конгрессе представителей России, —
России, где рабочее движение далеко не так развито, как в других странах Западной
Европы. Но мы, русские социал-демократы, думаем, что революционная Россия во
всяком случае не только не должна держаться в стороне от остальной рабочей и со-
циалистической Европы, но что, наоборот, теперешнее сближение ее с ним принесет
большую пользу всемирному социалистическому движению.
Вам всем известна гнусная роль, которую русский абсолютизм играл до настоящего
времени в истории Западной Европы.
Русские цари были коронованными жандармами, считавшими своей священной
обязанностью поддерживать реакцию во всех странах — от Пруссии до Италии и
Испании.
Было бы напрасной тратой слов говорить здесь о той роли, которую печальной
памяти император Николай играл в известных событиях 1848 г. 1
Вот почему торжество революционного движения в России было бы торжеством
европейских рабочих.
Поэтому важно выяснить, каким образом и при каких условиях возможно это
торжество революционного движения в России.
Оно возможно, граждане, — и в этом мы твердо убеждены — лишь при том условии,
если русские революционеры сумеют завоевать сочувствие самого народа,

167
 Отрывок из письма Г. В. Плеханова к В. И. Засулич (июль 1889 г.) о подготовке
мандата на Парижский конгресс II Интернационала.
Но до тех пор, пока наше движение будет оставаться движением идеологов и
учащейся молодежи, оно, быть может, будет опасно лично для царей, но не будет
представлять никакой опасности для царизма как политической системы.
Чтобы ниспровергнуть и окончательно сокрушить царизм, мы должны опираться на
более революционный элемент, нежели учащаяся молодежь, и этот элемент,
имеющийся налицо в России, — это класс пролетариев, класс революционный по
своему тяжкому экономическому положению, революционный по самой сущности
своей.
Некоторые экономисты, одаренные слишком пылкой фантазией, обнаруживающие
больше доброй воли, нежели солидных знаний, рисуют Россию как бы своего рода
европейским Китаем, который по своей экономической структуре ничего не имеет
общего с Западной Европой 2. Это совершенно ложно. Старые хозяйственные основы
России находятся ныне в процессе полного разложения. Наша сельская община, о
которой так много говорили даже в социалистической печати, но которая на деле
составляла опору русского абсолютизма, — эта хваленая община все более и более
делается орудием для капиталистической эксплуатации в руках богатых крестьян,
между тем как бедные покидают деревни и ухо-

168
дят в большие города и промышленные центры. Одновременно с этим крупная
фабричная промышленность растет, поглощая процветавшую некогда кустарную про-
мышлен-ность в деревнях.
Самодержавное правительство всеми силами усугубляет это положение и
содействует, таким образом, процессу развития капитализма в России. Нам,
социалистам и революционерам, эта сторона его деятельности может доставить только
удовольствие, потому что этим путем оно само подготовляет свою гибель.
Промышленный пролетариат, сознание которого начинает пробуждаться, нанесет
смертельный удар самодержавию, и тогда вы увидите на своих конгрессах его
непосредственных представителей рядом с делегатами более передовых стран.
А пока наша задача состоит в том, чтобы вместе с вами отстаивать дело
международного социализма, всеми средствами распространять учение социал-
демократии среди русских рабочих и повести их на штурм твердыни самодержавия.
А в заключение повторяю — и настаиваю на этом важном пункте: революционное
движение в России восторжествует только как рабочее движение или же никогда не
восторжествует!

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ [сборника „Работник"]

Лет около десяти тому назад друзья и почитатели Г. И. Успенского праздновали
двадцатипятилетие его литературной деятельности. Г. И. Успенский был очень любим
передовою частью русской читающей публики. Неудивительно поэтому, что он
получил с разных сторон много горячих поздравлений. Но между этими поздрав-
лениями было одно, которое, наверное, удивило очень и очень многих людей из
«интеллигенции»: оно пришло от кружка петербургских рабочих 1. Это не могло не
показаться удивительным. Наши народники очень «сочувствуют» рабочим, они
«твердо верят в народ», но они до сих пор смотрят на русский рабочий класс, как на ре -
бенка, которого, правда, надо учить старательно и как можно больше, но от которого
нельзя ожидать почти ничего ни теперь, ни в ближайшем будущем.
А между тем рабочий класс есть именно та сила, которая одна только и способна
положить конец торжествующему теперь у нас застою. До тех пор, пока эта сила не
придет в действие, останутся бесплодными все, иногда поистине героические, попытки
нашей интеллигенции добиться свободы.
И эта сила уже начинает приходить в действие. В продолжение царствования
2
Александра III ни в одном из наших общественных классов не происходило такой
живой работы мысли, ни один из них не обнаружил такой огромной жажды знания,
такого лихорадочного стремления к свету, как именно рабочий класс. Восьмидесятые
годы не без основания считаются у нас очень печальной эпохой в истории
«интеллигенции». Слово «восьмидесятник» стало почти бранным словом, означающим
молодого человека, чуждого всяких широких умственных интересов, всякой серьезной
мысли об общем благе, думающего только о личной пользе, о собственном житейском
благополучии. Восьмидесятые годы бы-
170
ли временем упадка нашей «интеллигенции». Но эти же годы были временем
умственного подъема русского народа и, прежде всего, передового отряда этого народа,
наших промышленных рабочих. Одного этого довольно, чтобы ободрить всех
истинных друзей народа и показать им, что их дело теперь гораздо ближе к своему
торжеству, чем оно было когда-нибудь прежде.
Русский рабочий класс лихорадочно стремится к знанию. Но рабочий не студент,
который может целиком отдаться книгам. Чтобы жить и учиться, рабочему надо иметь
заработок, а чтобы иметь заработок, ему надо продать свою рабочую силу «хозяину»-
фабриканту или вообще предпринимателю. Чем менее развит рабочий класс, тем хуже
он понимает свои интересы, тем покорнее несет он то ярмо, которое надевает на него
«хозяин». И наоборот. Чем сильнее начинает шевелиться мысль рабочего, чем больше
света попадает в его голову, тем лучше понимает он свое положение, а чем лучше
понимает он свое положение, тем энергичнее восстает он против хозяйских прижимок,
тем чаще пытается он сбросить хозяйское иго. Вот почему вместе с ростом сознания
рабочего класса растет также и число стачек и вообще всякого рода столкновений
рабочих с предпринимателями. Всякий новый шаг на пути умственного развития
рабочих сопровождается новым нападением их на царство капиталистической
эксплуатации.
3
Многочисленные стачки прошлого года показали, что наш рабочий класс не
составляет и в этом случае исключения из общего правила, что его умственное про-
буждение означает и у нас начало великой освободительной, революционной борьбы с
капитализмом, борьбы, которая уже давно ведется на Западе и которая освежит,
наконец, нашу общественную жизнь, как освежает гроза застоявшийся воздух.
Борьба с эксплуататорами, неизбежно сопровождающая умственное пробуждение
рабочего класса, в свою очередь является новым источником его умственного и
нравственного развития. Она лучше всякой книги выясняет рабочим, в чем
заключаются их интересы и до какой степени эти интересы противоположны
хозяйским интересам. Она показывает им, что они не добьются ничего, пока будут
действовать в одиночку, что они непременно должны поддерживать друг друга, если не
хотят быть побеждаемы на каждом шагу, что для торжества над темной силой капитала
нужно сознательное объеди-

171
нение трудящихся. Она является лучшей школой, какую только можно придумать для
рабочих.
 Эта школа чрезвычайно быстро расширяет взгляды рабочих. Притесняемый кулаком
или помещиком (часто это одно и то же), угнетаемый безвыходной нуждой, крестьянин
твердо надеется на царя. Он верит 4, что вот-вот, не сегодня так завтра, царь поймет
наконец, как тяжело живется крестьянину, и явится ему на помощь. Разумеется, эта
надежда остается и останется всегда напрасной: «батюшка-царь» ровно ничего не
делает и не может сделать для своих «детушек». Но крестьянину очень трудно
убедиться в этом. В своей деревне он как бы отрезан от всего мира. Он знает только
свое поле, свой сельский сход, свое волостное правление да еще соседнего «барина».
Ему совершенно неизвестна действительная роль царя в нашей общественной жизни.
Рабочий находится в совсем другом положении. Если он и приносит с собой на
фабрику свои деревенские предрассудки, то сама жизнь скоро разбивает здесь эти
предрассудки. Иногда достаточно одной стачки, чтобы показать рабочим, до чего
нелепо видеть в царе защитника народных интересов. Ярославская стачка прошлого
5
года послужила, как известно, поводом для кровопролития. Напав на безоружных
рабочих, царские солдаты положили на месте несколько человек. Эта блестящая победа
над «неприятелем» так обрадовала царя Николая II, что он поспешил послать царское
спасибо молодцам-фанагорийцам (т. е. фанагорийскому полку, стрелявшему в
рабочих). Тут уж никакие сомнения невозможны; тут уже и слепой видит, что царь
стоит не на стороне рабочих, и мы уверены, что многие и многие из ярославских — да
и не только ярославских — рабочих с неподдельным чувством повторили бы (если бы
знали их) энергичные слова немецкого поэта Гейне:

Проклятье ему, королю всех счастливых,

Не жаль ему нас, бедняков терпеливых,—
Последний он грош отнимает у нас,
«Стрелять по собакам» 6 — он отдал приказ... *
Умственное пробуждение рабочих, неизбежно ведущее их к борьбе с
предпринимателями, т. е. к борьбе на экономической почве, также неизбежно приводит
их к столкновениям с нынешним царским правительством, т. е. к борьбе за
политическую свободу. Царская поли-

* Из стихотворения «Ткачи», написанного в сороковых годах после кровавого усмирения ткачей в

Силезии. .
172
ция всегда является и будет являться самым неизменным и самым надежным
союзником фабрикантов. Как ни тяжелы те опыты, которые приходится переживать
рабочим, они, в последнем счете, чрезвычайно благодетельны, потому что они
развивают политический смысл трудящейся массы и на место забитых обывателей-ра-
бов, покорно подставляющих свою спину под царские, хозяйские и полицейские удары,
ставят граждан, сознающих свое достоинство человека и умеющих сознательно
бороться за свое освобождение.
Борьба за политическое освобождение России ведется не со вчерашнего дня.
Издавна уж были в ней люди, всей душой ненавидевшие деспотизм и горячо преданные
делу свободы. Но благородные усилия этих людей оставались напрасными, потому что
народ не поддерживал их. Темный и невежественный, забитый и обманутый, он не
только равнодушно смотрел на гибель своих защитников, но часто радовался ей, считая
врагов царского деспотизма врагами народного освобождения. Дело свободы не может
восторжествовать до тех пор, пока ему не сочувствует народная масса. И если бы
русский народ не способен был отделаться от своего рокового заблуждения, то надо
было бы признать, что России суждено остаться страною вечного рабства. Но то дви-
жение, которое теперь уже происходит в русской рабочей среде, то движение, которое,
только что начавшись, так сильно пугает царских чиновников и заставляет их
умножать и без того бесчисленную армию шпионов, это рабочее, это народное
движение ручается нам за то, что и наш народ способен понимать свои интересы, что и
мы, русские, не пасынки истории, что и у нас взойдет, наконец, солнце свободы.
Г. И. Успенский, по поводу упомянутого выше письма к нему от кружка
петербургских рабочих, поздравил русских писателей с новым грядущим читателем.
Мы радостно приветствуем начало рабочего движения в России, поздравляем всех
врагов деспотизма с новым грядущим борцом за политическую свободу.
Революционная мысль, зреющая в рабочей среде, есть революционная мысль,
зреющая в среде народной. Русский рабочий есть кость от кости и плоть от плоти
русского народа. Как ни отличаются условия жизни рабочего от условий жизни
крестьянина, но рабочий гораздо ближе к крестьянину, чем представитель «интел-
лигенции». Раз начавшееся в рабочей среде революционное движение вовлечет в свое
русло значительную часть

173
беднейшего крестьянства, и тогда придет конец тем гнусным порядкам, которые
составляют горе русской земли и благодаря которым все образованные народы Запада
смотрят на нас, русских, с чувством сожаления и презрения.
Вот почему мы говорим, что рабочий класс есть именно та сила, которая одна только
и может двинуть вперед Россию.
Старая царская Россия заслужила ненависть всех образованных народов, потому что
она давно уже взяла на себя роль всемирного жандарма. Где бы ни начиналось
освободительное движение, хотя бы это было в полном смысле слова за тридевять
земель, в тридесятом царстве (напр., в 20-х годах нашего столетия в Испании) 7,
русское правительство тотчас било тревогу и приводило в движение свои дикие
полчища. Старая царская Россия была вернейшим другом и прочнейшей поддержкой
всех деспотов, всех сторонников застоя.
Новая революционная, рабочая Россия становится на сторону революционеров всех
стран. Печатаемые в нашем сборнике адреса петербургских и московских рабочих к
французским пролетариям по поводу Парижской коммуны 1871 года 8 как нельзя более
ясно показывают, что именно в лице рабочих русский народ мог впервые войти в
семью образованных наций в качестве младшего брата, умеющего горячо
сочувствовать всем радостям и всем горестям, всем победам и всем поражениям своих
старших братьев.
К этой-то новой рабочей России, составляющей нашу радость, нашу гордость и
нашу надежду, и обращаемся мы со своим скромным изданием. Мы целиком посвятим
его интересам рабочего класса. Мы не навязываем своих взглядов нашим читателям-
рабочим. Мы не берем на себя роль руководителей. Нам хотелось бы только принести
посильную пользу тем обездоленным, но бодрым и смелым труженикам, которые
борются на нашей далекой и несчастной родине за свое экономическое и политическое
освобождение. Страницы нашего непериодического издания,— если ему суждено
продолжаться 9, — будут открыты всем рабочим, желающим воспользоваться им для
обсуждения своих задач и выражения своих стремлений. Но мы твердо убеждены, что
чем яснее сознают наши читатели свои задачи, чем они лучше поймут смысл своего
положения, тем решительнее станут они под знамя социальной демократии. Под этим
знаменем ведется освободительная борьба рабочих все-

174
Титульный лист сборника «Работник» (1896 г., № 1/2) и автограф конца вступительной
статьи Г, В. Плеханова «От издателей».
го образованного мира. Другого знамени не может быть и для русских рабочих.
Мы наперед знаем, что много потерь и поражений придется нам занести в нашу
летопись: чем сильнее будет развиваться наше движение, тем больше будут оже-
сточаться его враги. Это неизбежно. Без жертв не дается никакая победа. Но как бы
велики ни были те жертвы, которые русский рабочий класс должен будет принести
своему великому делу, мы ни на минуту не усомнимся в его будущем торжестве.
Вопреки всем усилиям своих врагов, русский рабочий народ освободит и самого себя, и
всю Россию...

Придет пора, окрепнут крылья,

Младые силы подрастут,
Вскричат орлы и цепь насилья
Железным клювом расклюют!

ДОКЛАД,
ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ РУССКИМИ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТАМИ
МЕЖДУНАРОДНОМУ РАБОЧЕМУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ
КОНГРЕССУ В ЛОНДОНЕ В 1896 ГОДУ

От издателей

Настоящий доклад был для конгресса напечатан на немецком и английском языках и

роздан в большом количестве экземпляров делегатам всех национальностей. Издавая
теперь русский подлинник, мы считаем нужным предпослать ему несколько слов о
приеме, оказанном Международным конгрессом представителям русского рабочего
класса, и о значении этого приема.
Заседавший в Лондоне в июле 1896 года Международный рабочий
социалистический конгресс был первым, на который явились представители
организованного русского пролетариата. Рабочие десяти русских городов пожелали
через своих представителей заявить, что и они присоединяются к борющейся за свое
освобождение мировой армии рабочих. Представители всемирного пролетариата
оценили значение этого первого появления русского рабочего на Международном
социалистическом конгрессе. Россия — единственное большое и сильное государство в
Европе, в котором рабочие не только экономически угнетены, но и не пользуются
никакими политическими правами для борьбы за лучшее будущее. В России
государственный закон и государственная власть требуют от рабочего класса полного
безмолвия и безусловной покорности и жестоко преследуют всякую его организацию.
В России неограниченно царит воля царя и его чиновников, а творит эта воля то, что ей
предписывают интересы дворян и капиталистов.
Западные народы также на собственном теле испытали благодеяния царского
самодержавия. Дорогой ценой бесчисленных человеческих жертв смели они это
препятствие на пути к конечному торжеству рабочего класса. Представители их
хорошо поняли, как тяжела для русских рабочих борьба против самодержавия царя и
полиции. Но русское самодержавие гнетет не только русский народ. Все те, кто на
Западе с ужасом смот-

176

Издания на русском и немецком языках «Доклада, представленного русскими социал-

демократами Международному рабочему социалистическому конгрессу в Лондоне в
1896 г.».
рят на возрастающее влияние рабочего класса, видят в русском самодержавии
сильнейший оплот против этой новой силы, грозящей положить конец всякому угнете-
нию и всякой эксплуатации. Русское самодержавие — живая угроза европейской
свободе. Его падение — заветное желание европейской демократии, борьба с ним —
настоятельная задача мирового пролетариата.
Вот почему Лондонский конгресс единогласно и восторженно принял следующую
резолюцию:
«Конгресс считает нужным указать на чрезвычайно важный и небывалый до сих пор
факт присутствия представителей от русских рабочих организаций на международном
съезде. Он приветствует пробуждение русского пролетариата к самостоятельной жизни
и от имени борющихся рабочих всех стран желает русским братьям мужества и
непоколебимой бодрости в их тяжелой борьбе против политической и экономической
тирании. В организации русского пролетариата конгресс видит луч-
 177
шую гарантию против царской власти, являющейся одной из последних опор
европейской реакции» 1.
Это заявление представителей рабочего класса всего мира наглядно показывает,
какое огромное значение они придают вступлению русских рабочих в ряды освободи-
тельной армии, какие надежды возлагаются на них европейско-американскими
братьями. Обязанность передовых слоев нашего пролетариата — направить все свои
силы и всю свою энергию на то, чтобы возможно скорее оправдать эти надежды.
Восторженное сочувствие, выраженное Лондонским конгрессом освободительным уси-
лиям русских рабочих, пусть послужит им источником ободрения на их трудном пути.
Сознание тесной связи с миллионами борющихся братьев на Западе будет придавать им
новые силы в борьбе за свободу и равенство.

Доклад

Дорогие товарищи!
В докладе, представленном от имени редакции журнала «Социал-демократ»
Международному социалистическому конгрессу в Брюсселе, сказано (стр. 15) 2:
«Мы считаем своим долгом покрыть Россию сетью рабочих кружков. Пока эта цель
не будет достигнута, мы не будем принимать участие в ваших конгрессах: до этого
момента всякое представительство русской социал-демократии было бы фикцией».
В настоящее время мы можем с законной гордостью сказать, что эта задача отчасти
исполнена. Первые, самые трудные шаги на поприще организации русского рабочего
класса уже сделаны, по крайней мере — местами. И вот почему русская социал-
демократическая делегация является на Международном рабочем конгрессе нынешнего
года более многочисленной, чем когда-либо прежде.
Чтобы дать вам хоть некоторое понятие о том, как приходится нам вести свое дело и
с какими трудностями мы встречаемся почти на каждом шагу, мы укажем прежде всего
на то, что происходило и происходит в столице русской империи, С.-Петербурге 3.
В течение всего десятилетия 80-х годов рабочее движение тлело в многочисленных,
но разрозненных рабочих кружках, где велась социал-демократическая пропаганда. То
усиливаясь, то опять затихая, терпя огромные потери и опять, как феникс, возрождаясь
из пепла, эта пропаганда велась с переменным успехом, не выхо-

178
Рукописная копия «Доклада» с редакционной правкой Г. В. Плеханова. Сверху пометка
Л. Г. Дейча.
дя за пределы кружков, вплоть до самого последнего времени, т. е. до осени 1895 года.
Только в этом году разрозненные дотоле группы нашли возможным слиться в одну
организацию, принявшую название: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса»
4
, только с этого времени удалось социал-демократам С.-Петербурга выйти на широкую
арену массовой агитации. Образование союзов и касс взаимопомощи на случай стачек,
с одной стороны, выработка сознательных агитаторов — с другой, наконец, массовая
агитация путем воззваний, распространения брошюр, формулирования требований
рабочих различных мастерских, фабрик и заводов, с третьей,— таковы в немногих
словах ближайшие, практические задачи, поставленные себе «Союзом».
Условия, в которые поставлен названный «Союз» русской действительностью, дают
нам возможность говорить с некоторою определенностью лишь об этой последней
публичной стороне его деятельности.
Периодическое, массовое появление летучих листков было в Петербурге явлением
давно не виданным и основательно позабытым даже русской полицией. Тем большее
впечатление производили воззвания «Союза», с ноября месяца появляющиеся массами
во всех концах Петербурга. Прокламации, разбросанные в тысячах экземпляров в
рабочих кварталах на улицах, приклеенные в виде афиш на столбах, рассеянные в
мастерских

179
и на фабриках,— производили удручающее впечатление как на гг. фабрикантов, так и
на местную администрацию, прилагавшую крайние усилия, дабы искоренить крамолу.
Хватались представители так называемой «интеллигенции», высылались на родину
десятками и сотнями заподозренные рабочие, но ничто не помогало. Листки
появлялись немедленно вслед за арестами, как бы дразня своим появлением ретивых
слуг царского правительства.
Отличительная черта этих воззваний «Союза» — их конкретный, практический
характер. Каждое из этих воззваний имело дело с определенным злоупотреблением со
стороны фабриканта, с определенным произволом администрации, каждое из них,
опираясь на подробности данного случая, имело целью формулировать требования
рабочих, развить в них классовое самосознание, показать противоположность их
интересов интересам капиталистов, показать, наконец, что царское правительство
являлось и является во всех случаях усердным слугою буржуазии, усердным гасителем
всякого сознательного движения русского пролетариата. Почва, которую приходилось
культивировать петербургской социал-демократической организации, была полна
жизненных соков; само уже появление «Союза» служило знаменательным симптомом
пробуждения петербургского пролетариата; неудивительно, что результаты
планомерной деятельности «Союза» не замедлили сказаться.
Зима 1895/96 г. в Петербурге была богата, как никогда, стачками и волнениями
рабочих, полна той жизни, которая характеризует проснувшееся сознание рабочих масс.
В ноябре прошлого года вспыхивает стачка на суконной фабрике Торнтона; рабочие
выставляют требования, формулируемые «Союзом» в массе разбросанных прок-
ламаций; запуганный фабрикант и растерявшаяся полиция спешат удовлетворить
требования негодующих рабочих. Почти одновременно волнуются и забастовывают
папиросницы на табачной фабрике Лаферма. Начавшееся <было> стихийно, движение
принимает, благодаря «Союзу», более рациональные формы; опять выставляются
требования, и опять их спешат удовлетворить во избежание дальнейших
«недоразумений». Месяц спустя происходит забастовка на фабрике Т-ва механического
производства обуви. Возникает стачка на лесопильне Лебедева. Волнуются рабочие
Путиловского завода, происходят неприятные для администрации объяснения

180
на бумагопрядильне Кенига. В январе <месяце> успешно и быстро заканчивается
стачка на бумагопрядильне Воронина (на острове Резвом); наконец, появившиеся
листки вызывают волнение среди рабочих «Нового Адмиралтейства». Одно уж
появление листков заставляет идти на уступки администрацию казенного
Александровского чугунного завода, а угрозы забастовки вторично сламывают
упорство г. Воронина, хозяина уже упомянутой нами мануфактуры.
Таково было положение дел к началу мая 1896 г. Только что отмеченные стачки
произведены были рабочими различных отраслей производства и по различным
поводам. Нетрудно, однако, уловить несколько общих, типичных черт в требованиях,
выставленных стачечниками. В огромном большинстве случаев рабочие протестуют
против прямых нарушений со стороны фабричной администрации закона, т. е. тех или
других статей того самого законодательства, которое, вообще говоря, ставит рабочего в
полную зависимость 5 от хозяина.
Рабочие требуют, во-первых, точного исполнения закона: они стараются, во-вторых,
удержать за собой прежний уровень заработной платы, сохранить status quo и
противодействовать понижательному движению в ценах на рабочие руки.
Иллюстрируем сказанное.
Чего требуют, напр., забастовавшие рабочие фабрики Торнтона? Они требуют, как
говорилось в одном из листков, чтобы исполнялся «закон о том, что рабочему должна
быть перед началом работы объявлена величина того заработка, на который он идет»,
они требуют, чтобы фабричный инспектор следил за тем, «чтобы в расценках не было
обмана, чтобы они не были двойными» 6.
Или вот, волнуются рабочие так называемого «Нового Адмиралтейства». Почему?
Дело в том, что начальник порта адмирал Верховский <с решительностью военного
человека> издает распоряжение о выдаче рабочим платы только раз в месяц, а закон
между тем с совершенной ясностью гласит: «При найме рабочих на срок
неопределенный выдача заработной платы должна производиться не реже двух раз в
месяц».
Вскоре после окончания стачки на табачной фабрике Лаферма (в начале декабря
1895 г.) фабричная инспекция должна была признать правильность требований ра-
ботниц, стоявших на почве закона, и заявить в циркуляре, напечатанном в русских
газетах 20-го декабря 1895

181
года и разосланном табачным фабрикантам, что «жалобы работниц верны» и что
«нельзя произвольно браковать товар. Если хозяин признает товар негодным, то он не
имеет права из-за нескольких испорченных папирос браковать всю сотню. Такая
браковка совершенно произвольна. Только за испорченные папиросы (от небрежной
или неумелой работы) хозяин может налагать штраф по табели, порчу же материалов
взыскивать только по суду» и т. д.
Таковы же по своему характеру главнейшие из требований, выставленных рабочими
на Калинкинской мануфактуре, на бумагопрядильне Кенига, на мануфактуре Воронина,
на Александровском чугунном заводе и т. д.
Мы говорили уже о другой общей черте в требованиях петербургских рабочих — о
стремлении их сохранить существующий или вернуть недавно бывший размер за-
работной платы.
Таковы крайне умеренные требования петербургских рабочих. А между тем, надо
вспомнить, сколь малым приходится довольствоваться теперь русскому пролетарию.
Здесь не место давать характеристику его экономического положения, отметим только
две-три цифры, почерпнутые нами из петербургской литературы «воззваний». Когда
ткачи фабрики Торнтона, измученные нуждою, потеряв всякое терпение, устроили
вышеупомянутую стачку, многие из них, благодаря затишью в производстве,
зарабатывали не более семи рублей в месяц — цифра, невероятная для рабочего
западноевропейской крупной капиталистической промышленности.
 Когда в начале мая, во время грандиозной стачки петербургских бумагопрядилен,
господствовало возбуждение на так называемой Русско-Американской резиновой
мануфактуре, расходившиеся среди рабочих листки указывали между прочим на то, что
какой-нибудь вальцовщик при 11-часовом рабочем дне, при работе, которая по
прошествии немногих лет вызывает кровохарканье, зарабатывает всего-навсего 65 коп.
в день. Существование невероятно низкого уровня заработной платы признают, в
откровенную минуту, даже представители русской администрации. Во время
«усмирения» стачки на фабрике Лаферма, когда папиросницы, жалобы которых
циркуляр фабричной инспекции признал «верными», а положение «очень
бедственным», когда эти самые папиросницы обливались, по приказанию начальника
петербургской полиции, из пожарных насосов, этот самый воинственный
градоправитель имел наглость,

182
признав всю недостаточность заработка работниц, посоветовать им в виде подспорья
заняться проституцией.
Придавленное страшной нуждой, эксплуатируемое самым наглым образом,
третируемое полицией, еще неорганизованное большинство петербургских рабочих
чутко прислушивалось к голосам своих организованных, сознательных товарищей. То
здесь, то там вспыхивали и пожаром разгорались волнения рабочих, стоило лишь
появиться листку социал-демократической организации. Фабрикант, как мы уже не раз
видели, спешил в тревоге делать уступки, а царская полиция с лихорадочной по-
спешностью принималась за «оздоровление атмосферы», за удаление неблагонадежных
элементов, льстя себя надеждой, что ей удастся дезорганизовать, разгромить, стереть с
лица земли ненавистный «Союз».
С начала декабря (стар. стиля) прошлого года правительство предпринимает целый
поход против невидимых «злоумышленников».
В ночь с 8-го на 9 декабря схвачено было несколько десятков «подозрительных» для
полиции лиц как из среды так называемой «интеллигенции», так и из среды рабочих.
Полиция торжествовала, полагая, что держит в руках «вожаков» движения. И что же?
Немедленно после этих арестов появилась прокламация «Союза», разбросанная на
массе фабрик и предупредительно посланная господам представителям власти. В ней
«Союз» заявлял, что полиция «ошиблась в адресе», возвещал о новых стачках и
заканчивал ее следующими словами, силу и значение которых русское правительство
оценило лишь впоследствии: «Арестами и высылками не подавят рабочего движения:
стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное
освобождение рабочего класса из-под гнета капиталистов».
С этих пор начинается своего рода поединок между петербургской полицией и
организацией «Союза». Обозленные жандармы хватают направо и налево. Единичные
аресты продолжаются в течение всего декабря, в январе происходят массовые обыски,
аресты, высылки, и затем не проходит недели, чтобы не вылавливался из рабочей
массы тот или другой заподозренный в сношениях с «Союзом» рабочий.
А издание прокламаций, раскрывающих глаза рабочим на капиталистическую
эксплуатацию, на своеволие царских слуг, идет своим чередом, непрерывно подымая
бодрость и веру пролетария в свои силы, внося тревогу и страх в сердца
предпринимателей.

183
Наконец, царское правительство считает нужным, устами своего министра
финансов, г. Витте, забить тревогу — министр издает секретный циркуляр, невзначай
попадающий на страницы центрального органа немецких соц.-демократов, а затем и в
русские газеты; в нем он призывает фабричных инспекторов блюсти за сохранением
патриархального строя отношений, якобы существующего на русских фабриках,
предостерегает самих рабочих от козней подстрекателей — этих, по словам циркуляра,
злейших врагов рабочего класса 7.
Опубликованный циркуляр, распространенный «Союзом» в рабочей среде,
уничтожил последние следы и без того слабого престижа русского фабричного
инспектора, он раскрыл его двусмысленную роль будто бы защитника интересов
рабочего, разоблачил его сущность безгласного слуги абсолютизма, заигрывающего с
буржуазией. «Союз» вообще не упускал случая дискредитировать в глазах рабочего
царское правительство, показать рабочему, что в борьбе за лучшее будущее он должен
рассчитывать лишь на свои собственные силы. Первого мая настоящего года «Союз»
издал прокламацию, выясняющую рабочим значение всемирного рабочего праздника.
Жадно хватается петербургский рабочий за печатное слово и нарасхват читает он
листок, говорящий о том, каких успехов достигли рабочие других стран, благодаря
упорной борьбе, благодаря стройной организации.
Кроме листков, написанных по определенному поводу, «Союз» распространял еще
массами брошюры и всякого рода издания, частью привезенные из-за границы, частью
напечатанные в тайных типографиях в самой России. При этом следует, однако,
заметить, что спрос на печатное слово значительно превышает предложение, что
«Союз», при всем старании, не был в силах вполне удовлетворять растущей
потребности рабочего в знании при тех невыносимо тягостных условиях, в которые
ставили его вечные репрессалии русского правительства.
Усилия петербургских социал-демократов не пропали даром: брошенные семена
дали богатую жатву. В среде рабочих создалась атмосфера, насыщенная духом недо-
вольства и протеста. При таких-то условиях возникла и разрослась колоссальная (на
русскую мерку) стачка почти всех петербургских бумагопрядилен, стачка, сыгравшая
крупнейшую роль в истории не только петербургского, но и всего русского рабочего
движения 8.
Как известно, русские промышленники, не без приятности приютившиеся под сенью
русской протекцион-

184
ной системы, все без исключения — «патриоты своего отечества», пользующиеся
всякой оказией для выражения своих верноподданнических чувств. «Патриотами»
явились они и во время недавних коронационных торжеств. Их «патриотизм», однако,
быстро иссяк, когда дело дошло до реальных, хотя и незначительных жертв, когда дело
коснулось до их туго набитого кошелька. Почтенные представители русской
промышленности — по крайней мере многие из них — наотрез отказались удов-
летворить требования рабочих, настаивавших на получении платы за коронационные
дни, которые они «прогуляли» не по собственной вине. Такой отказ получили между
прочим рабочие так называемой Екатерингофской мануфактуры, расположенной на
одной из окраин Петербурга. Рабочие этой мануфактуры обратились за помощью к
другим бумагопрядильням и послали к ним своих делегатов. Рабочие целого ряда
бумагопрядилен горячо отозвались на этот призыв; было постановлено представителям
разных фабрик собраться на сходку и формулировать общие всех петербургских
бумагопрядилен требования. В конце мая состоялось в Екатерингофском парке
собрание делегатов; присутствовало на нем человек сто — явление, совершенно
необычайное для Петербурга и поражающее всякого, хоть немного знакомого с
полицейским режимом русского государства. На этой сходке под открытым небом
были выставлены общие требования всех занятых в бумагопрядильнях рабочих, они
были затем формулированы в прокламации, изданной «Союзом» и распространенной в
огромном количестве по всему Петербургу. Затем началась стачка.
Приводим текст этой прокламации, подписанной «Союзом» 30 мая 1896 г.
озаглавленной: «Чего требуют рабочие бумагопрядилен».
«Мы хотим,
1. чтобы рабочий день у нас везде продолжался от 7 час. утра до 7 час. вечера,
вместо теперешних от 6 ч. утра до 8 час. вечера;
 2. чтобы обеденное время длилось полтора часа и, таким образом, весь рабочий день
продолжался 10½ ч. вместо 12;
3. чтобы расценки везде были повышены на одну коп., и где можно, — на две коп.
против нынешних;
4. чтобы шабашили по субботам везде одновременно в 2 ч.;
5. чтобы хозяева самовольно не останавливали машин и не пускали их в ход раньше
времени;

185
6. чтобы заработок за первую половину месяца выдавали правильно и вовремя, а не
оттягивали;
7. чтобы было сполна заплачено за коронационные дни».
В течение нескольких дней стачка охватила 17 бумагопрядилен, вскоре примкнуло
еще 4, и таким образом, за ничтожными исключениями, все петербургские бума-
гопрядильни прекратили работу. В стачку вовлечено было от 30 до 40 тысяч рабочих.
Впечатление от стачки получилось потрясающее. Петербургское буржуазно-
чиновничье общество, ошеломленное неожиданным для него явлением, задавало себе
вопрос: неужели и у нас на Руси есть рабочий вопрос, неужели и у нас проснулся
беспокойный дух пролетария, не дающий спать «гнилому Западу»? В особенное
недоумение приводило петербургского обывателя необычайное спокойствие,
дисциплина забастовавшей массы рабочих. Патрули казаков и усиленные отряды
полицейских передвигались в рабочих кварталах среди пустынных улиц, на которых не
было слышно даже обычного шума и гама. Там, где собиралась толпа и говорились
речи, единичные призывы к насилию встречали отпор со стороны сознательных
рабочих. Толпа была спокойна даже тогда, когда тот или другой местный полицейский
чин обращался к ней с речами, выхвалявшими заслуги фабрикантов, якобы в поте лица
своего трудящихся на общую пользу. Изумленный Петербург в первый раз громко
заговорил о рабочем движении: стачку обсуждали, ее защищали, на нее нападали, о ней
толковали все, она у всех была на устах, даже у тех, кому впервые приходилось
обращать внимание на подобного рода вопросы. А представители власти между тем не
теряли времени: созвано было экстренное собрание фабричного присутствия, на
котором обсуждался вопрос, что делать; министр финансов конфиденциально сообщил
фабрикантам о готовности правительства поддержать их; градоначальник обращался к
рабочим с печатными воззваниями, тон которых заметно понижался, по мере того как
стачка затягивалась, а рабочие продолжали сохранять спокойствие, на зло и удивление
полиции. Положение становилось угрожающим. Стачечное настроение заразительно.
Ходили слухи, что рабочие Путиловского и некоторых других металлических заводов
не сегодня завтра бросят работу,— а это было равносильно увеличению числа
стачечников еще на несколько десятков тысяч. На писчебумажной фабрике Варгунина
было не-

186
спокойно. На Александровском чугунном заводе рабочие уже забастовали, но
начальство поспешило их успокоить, пообещав выполнить их требования. На огромной
резиновой мануфактуре ходили листки и вызывали волнение. Нужно было покончить
со стачкой во что бы то ни стало. Тем более что — неслыханное дело! — из-за стачки
сам царь откладывал свой торжественный въезд в Петербург.
И вот были приняты самые радикальные средства. В иных местах градоначальник
обращался лично к рабочим (как это было на фабрике Кенига) с увещаниями, обещая
после рассмотреть их требования, удовлетворить, насколько это будет «возможно»,
только бы теперь, перед въездом царя, они перестали «бунтовать». Где не помогали
меры «кротости», действовали иначе. Фабричные дворы были оцеплены солдатами, к
рабочим, оставшимся дома, врывалась полиция и спрашивала каждого из них
поодиночке, желают ли они возобновить работу или нет. Нежелающие немедленно
арестовывались, сажались в тюрьму, высылались. Излишне прибавлять, что фабрики
были наводнены шпионами, как это, впрочем, вообще в обычае у русской полиции. Но
главные удары, по мнению властей, должны были быть направлены против «Союза»,
против той организации, которая заявляла во время стачки о своем существовании
бесчисленными прокламациями. Возобновились аресты, хватались опять
«интеллигенты», почему-либо возбуждавшие подозрение полиции.
Не имея достаточно материальных средств, чтобы долго держаться, под гнетом
страшных репрессий, терроризовавших население, рабочие начали понемногу
приниматься за работу, стачка постепенно затихала и, наконец, совсем прекратилась 9.
Министр финансов издал воззвание: указывая на противозаконность стачек, которые
вызываются подстрекательствами «злонамеренных людей», г. Витте говорит в лицо
рабочим наглую ложь, что «правительству одинаково дороги как дела фабрикантов, так
и рабочих». Русские рабочие, конечно, хорошо знают, что соглашение и союзы
рабочих, что нарушение контракта и стачка по русским уголовным законам преступны,
но петербургский пролетариат под руководством «Союза» и задается как раз
преступною целью сломить эти возмутительные, противные культуре и человеческому
достоинству законы, в которых так ярко выражается одинаковая забота
самодержавного правительства о хозяевах и рабочих.
 187
Каков, спросят нас, результат стачки, что дала она, если вообще дала что-нибудь
петербургскому рабочему? Некоторые требования рабочих были удовлетворены,
другие было обещано рассмотреть впоследствии. Это немного. Но не в этом смысл и
великое значение только что закончившейся стачки. Нам важен и дорог ее поистине
огромный нравственный результат. Она служила живым свидетельством того, что
русский рабочий умеет дружно и стойко стоять за свои интересы, что он способен к
дисциплине, к организации, вызывающей слова удивления у злейших врагов его.
Стачка была, и это главное, живым уроком самому рабочему. Постоянные
столкновения с полицией чрезвычайно наглядно и чувствительно показали ему его бес-
силие в нынешнем русском государстве; он понял, что за спиной капитализма стоит
другой враг — русское самодержавие; он понял, что ему нужно прежде всего и
больше, чем кому бы то ни было, добиваться политической свободы. Фактически
политический вопрос всплыл во время стачки на поверхность русской общественной
жизни. О нем-то и говорил «Союз», обращаясь в своем воззвании к представителям
русского общества и заявляя им, что все те, кто являются в русском обществе
действительными, а не мнимыми врагами самодержавия, должны всеми зависящими от
них средствами поддерживать начинающееся массовое движение русского
пролетариата.
То, что происходило в Петербурге, совершалось в общих чертах, хотя и в меньших
размерах, и в других центрах русской общественной и промышленной жизни.
Так, весною 1895 года прекращают работу из-за неудовольствий с администрацией
рабочие железнодорожного депо на Московско-Курском вокзале. В двадцатых числах
мая того же года волнуются рабочие на ткацкой фабрике Прохорова в Москве; в июне
происходит столкновение рабочих с казаками и полицией на фабрике Мазурина и
Герасимовых в Кускове под Москвою; в том же июне вспыхивает стачка рабочих в
складе товарищества К. и С Поповых. Наши московские товарищи, подобно
петербургским, пользуются всеми явлениями этого рода для выяснения рабочему
классу его современного положения и его задач в будущем. Так, по поводу недавней
петербургской стачки центральный комитет московского рабочего союза выпустил
две прокламации, в которых приглашал московских рабочих оказать дружную
поддержку их петербургским братьям.

188
В мае 1895 г. стачка рабочих на фабрике Корзинкина в Ярославле (на этой фабрике
работало 7579 человек: 4238 мужчин, 3028 женщин, 111 мальчиков и 22 девочки), к
сожалению, вызвала целое кровопролитие: офицеры Петров и Калугин напали со своей
солдатней на одну, до тех пор совершенно мирную, группу стачечников, а когда
неожиданно атакованные рабочие стали защищаться камнями, они приказали сделать
залп, после которого на месте столкновения оказалось три убитых (в том числе один
ребенок и одна женщина) и 18 раненых * 10.
Подобное же столкновение рабочих с войсками едва не произошло в большом
фабричном селе Тейково близ города Иваново-Вознесенска Владимирской] губ[ернии],
весною 1895 г., на фабрике Каретниковых. Рабочие, в числе 5000 чел., собрались на
фабричном дворе и вступили в шумные объяснения с англичанином-директором.
Перепуганный директор выстрелил в рабочих из револьвера, что и послужило сигналом
к его гибели: он был немедленно сбит с ног и буквально растерзан ожесточенной
толпою. Местная полиция телеграфировала об этом происшествии в губернский город
Владимир, откуда немедленно выступили в Тейково казаки и пехота. К счастью,
кровавое столкновение было предотвращено благоразумием гг. Каретниковых! Они
уступили требованиям рабочих; работы немедленно возобновились, и администрации
осталось лишь начать полное грубого произвола следствие об убийстве директора.
Немало насилий со стороны администрации было и во время стачки на фабрике
товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры в октябре того же года. Эта
стачка окончилась, по-видимому, торжеством предпринимателей; после двух недель
борьбы рабочие вынуждены были взяться за работу. Но дружный отпор, данный ими
предпринимателям, все-таки не остался без последствий. Опасаясь новых волнений,
фабричный инспектор убедил товарищество несколько повысить заработную плату.
В Нижнем Новгороде местный социал-демократический союз должен был зимою
1895/96 г. вступить в борьбу с особого рода подрядной системой найма рабочих и
расплаты с ними, практиковавшейся на механ[ическом]

* Убийцы-офицеры получили за свой подвиг «Высочайшую» благодарность: император Николай

заявил, что он «весьма доволен стойким и спокойным поведением войск во время фабричных бес-
порядков»!!
189
зав[оде] товарищества] «Добров и Набгольц». Воззвание, с которым нижегородский
соц.-демократический союз обратился к рабочим «Доброва и Набгольца», произвело
очень сильное впечатление на рабочих и большой переполох в среде заводской
администрации и полиции. Под его влиянием некоторые из самых вопиющих
злоупотреблений, имевших место на названном заводе, прекратились, хотя, может
быть, и не надолго.
На юге России пробуждение классового сознания рабочего класса идет не менее
быстро, чем на севере. Там тоже нет ни одного крупного промышленного центра, в
котором последние два-три года не ознаменовались бы стачками и иными
проявлениями растущего недовольства пролетариата. Так, уже в 1893 и 1894 гг. по-
лиция Ростова-на-Дону имела много хлопот с рабочими железнодорожного депо
Владикавказской дороги, которые требовали (в марте 1894 года) повышения заработ-
ной платы и сокращения рабочего дня и вообще оказались весьма
«неблагонадежными» * 11.
В Екатеринославе летом 1895 года полиция напала на след социал-демократической
пропаганды на рельсопрокатном Южно-Александровском заводе. Уже тогда
арестовано было 16 рабочих. Эти аресты возобновились зимою 1895/96 г., и тогда наши
екатеринославские товарищи пострадали очень сильно; арестовано было на разных
фабриках и заводах около 100 человек; кроме того, многие рабочие, заподозренные в
социалистическом образе мыслей, были лишены заработка, т. е. осуждены чуть не на
голодную смерть.
Но едва ли не быстрее, чем в других центрах русского юга, идет вперед
пробуждение классового самосознания пролетариата Одессы. Минуя множество мел-
ких фактов, мы укажем на то, что в этой столице Новороссии в течение долгого
времени рабочие собирались на правильные собрания в одном из местных ресторанов.
На этих собраниях была выработана «программа южнорусских рабочих». Полиция
узнала об этих собраниях и в один день арестовала двести человек, которые потом
обвинялись в составлении тайного общества, имеющего целью вести агитацию среди
рабочих законными и незаконными средствами. Но с этими арестами не прекратилось
рабочее движение в Одессе. В июле того же года

* В марте 1894 года полиция выслала из Ростова-на-Дону административным порядком около 200 ра-
бочих. Другие были посажены в тюрьмы под предлогом «политического преступления». Один из аре-
стованных, рабочий Шамуров, был доведен до сумасшествия.
190
полиция сочла нужным закрыть три ресторана и один трактир, где происходили
тайные собрания рабочих, и произвести много арестов в городе. В декабре того же года
опять произошли аресты. Все арестованные обвиняются в социалистической
пропаганде.
Переходя на запад России, мы с особенным удовольствием указываем нашим
иностранным товарищам на успехи социал-демократической пропаганды между ев-
реями, составляющими весьма значительную, а иногда и преобладающую часть
населения в городах и местечках этого края. В этой местности фабрично-заводская
промышленность развита слабо, там преобладает мелкий ремесленный труд, на почве
которого вырастают своеобразные виды эксплуатации и которыми занимаются по
преимуществу бедные евреи. Эти парии русской земли, не имеющие даже тех жалких
прав, которыми обладает христианское население, «обыватели» России, обнаружили в
борьбе со своими эксплуататорами столько стойкости и столько чуткости в понимании
социально-политических задач современного рабочего движения, что их в некотором
отношении можно считать авангардом рабочей армии в России *.
До какой степени ясно сознание передовых представителей еврейского социал-
демократического движения, покажут несколько строк, выписанных нами из брошюры,
изданной по поводу стачки на табачной фабрике одного из западнорусских городов:
«Нет единого еврейского народа, внутри его имеется два народа, два враждебных
класса, и борьба этих классов дошла до таких размеров, что ее не может уже погасить
ни уважение к синагоге и духовенству, ни грозная власть начальства».
И далее.
«Нам ли сожалеть об этом? Нам ли стараться помешать этому: ведь мы только в этой
борьбе с капиталистами почувствовали себя людьми, только на этой борьбе научились
понимать свои интересы, только в этой ненависти к капиталу мы воспитали в себе
любовь и братское чувство к своим товарищам по страданиям, ведь только из этого
раскола между капиталом и трудом выросло наше сознание, в этой борьбе оно
развилось и окрепло. Нам ли жалеть о тех старых временах, когда невежественные,
презираемые и ненавидимые снизу, опле-

* Укажем на то, что наш товарищ Плеханов является на Лондонском конгрессе представителем,
между прочим, тысячи организованных рабочих одного из городов западной России 12.
191
вываемые и притесняемые сверху, евреи влачили жизнь дикарей, вечно трясущихся за
свое жалкое существование, вечно ожидающих грозы? Нам ли жалеть о потере связи
между еврейским бедняком и еврейским магнатом, когда мы вместо нее приобрели
связь, соединяющую нас с рабочими русскими, польскими, литвинскими, с рабочими
всех стран? Будущее несет нам укрепление этой связи, рост нашей силы и нашего
сознания,— чего же нам жалеть о темном прошедшем, без борьбы, без раскола, но зато
и без жизни?» 13.
Эти строки не нуждаются в комментариях.
Как на яркий признак пробуждения сознания русского рабочего класса укажем,
наконец, на тот интерес, с которым читаются нашими рабочими все попадающие в
русские газеты известия о движении западноевропейского пролетариата, на
празднование Первого мая, которое происходит на тайных собраниях русских рабочих,
и на те приветствия, с которыми рабочие Петербурга и Москвы обратились в
нынешнем году к французскому пролетариату по поводу празднования памяти
Парижской коммуны 1871 г. На общей могиле борцов Коммуны на кладбище Pére-
Lachaise между другими многочисленными венками были также венки от русских
рабочих Москвы и Петербурга и от еврейских рабочих организаций западной России.
Таково, товарищи, положение рабочего движения в нашем отечестве. Мы указываем
вам на него, ничего не увеличивая, но и не скрывая тех чувств гордости и надежды,
которыми наполняются наши сердца при виде его пока еще скромных, но все-таки
совершенно несомненных и многознаменательных успехов. Мы твердо верим, что раз
начавшееся у нас рабочее движение будет быстро расти и развиваться. На парижском
Международном рабочем социалистическом конгрессе 1889 года наш товарищ
Плеханов сказал, между прочим, что революционное движение в i России
восторжествует как рабочее движение или совсем не восторжествует 14. В то время его
слова казались сомнительными многим представителям нашей оппозиционной и даже
радикальной «интеллигенции». В настоящее время все более и более становится ясным,
что движение в среде наших рабочих есть единственное истинно революционное
движение в современной России. Все, что находится вне его, не может иметь
серьезного самостоятельного значения. Борьба против абсолютизма сделается
победоносной только тогда, когда идеи политической свободы широкою вол-

192
ною проникнут в массу рабочего народа. Мы убеждены, что это время уже недалеко,
что, следовательно, недалек и тот момент, когда падет русское самодержавие, этот
последний и некогда самый надежный оплот европейской реакции.
Не желая, однако, ни обольщать самих себя, ни вводить в заблуждение наших
западных товарищей, повторяем, что нами сделаны только первые, правда, самые
трудные шаги на пути тайной организации революционных сил русского пролетариата.
Между тайными социал-демократическими организациями, действующими в
различных местностях России, пока еще нет достаточной связи, а в их действиях —
иногда и надлежащего единства. Создание такой связи и такого единства — основание
единой и нераздельной социал-демократической организации России — должно
составить главную цель наших усилий в ближайшем будущем 15.

О ДЕМОНСТРАЦИЯХ
Дни идут за днями, но не походят один на другой. Давно ли люди, мнившие себя
опытными «практиками», старались убедить «теоретиков» в том, что «толковать
рабочей массе в России об уничтожении капитализма, о социализме, наконец, об
уничтожении самодержавия — вообще нелепость», и резко порицали группу
«Освобождение труда» за то, что она будто бы хотела «взять самодержавие на уру».
Теперь голоса таких «критиков» окончательно смолкли, теперь даже неисправимые
«экономисты» стараются придать своим речам политический оттенок, и теперь, по-
видимому, в самом деле появились люди, думающие, что самодержавие может быть
взято «на уру» одним энергичным усилием. Кто напоминает этим людям, что наша
победа над царизмом еще не близка, того они упрекают в «расхолаживании»
революционеров. Это, конечно, необдуманные упреки: серьезных революционеров не
расхолодишь никакими напоминаниями о продолжительности предстоящей им борьбы,
а на кого такие напоминания могут подействовать угнетающим образом, тот горяч
лишь на поверхности. Победят врага не те, которые ежедневно твердят, что мы пережи-
ваем «канун революции», а те, которые готовы неустанно исполнять всю — как
праздничную, так и будничную — работу, необходимую для скорейшего наступления
кануна революции. Те крестоносцы, которые, едва выступив из своих деревень, при
виде каждой колокольни спрашивали: «не это ли Иерусалим?» — не попали в
Палестину. Иерусалим был взят теми опытными воинами, которые знали дальность
ожидавшего их пути и приняли меры для преодоления его трудностей. В нашем деле
самообман опаснее для нас, чем все военные хитрости нашего коварного неприятеля.
Демонстрации, ознаменовавшие собою начало 1901 г.,

194
повторились в его конце 1. Все заставляет думать, что и новый, 1902 год будет таким
же, если не более, бурным, как и его предшественник. Рабочий класс принимает самое
деятельное участие в демонстрациях; по большей части он составляет главную их силу.
Но не будем обманывать себя словами. Рабочий класс оказывается представленным в
демонстрациях лишь некоторыми своими слоями. Он еще не двинулся всей своей
массой. Исключение из этого правила составляют разве лишь известные московские
волнения 2. И именно тем, что не вся рабочая масса участвует в демонстрациях,
объясняется то, что полиция пока еще очень легко справляется с «нарушителями
порядка». Она еще нигде не встретила отпора. А отпор психологически необходим,
потому что если его еще долго не будет, то демонстрации станут утрачивать свое
воспитательное влияние на массу и приобретать в ее глазах значение опыта,
доказывающего полную невозможность открытого сопротивления власти. И тогда не-
избежно, естественно, возникнут такие формы борьбы, которые отдалят
революционеров от рабочей массы и чрезвычайно сильно затруднят им решение их
важнейшей задачи, о которой они не должны забывать нигде и никогда,— задачи
систематического и неуклонного содействия всестороннему развитию классового
самосознания пролетариата. Кто умеет ценить воспитательное значение демонстраций
и кто желает сохранить это их значение, тот должен всеми силами стремиться к тому,
чтобы они все более и более приобретали массовый характер. Там, где массовые
демонстрации еще невозможны, лучше до поры до времени не выходить на улицу. Но
зато там надо с тем большей энергией и немедленно же взяться за подготовление
массовых демонстраций.
До сих пор на эту сторону дела не было обращено достаточного внимания. Перед
нами лежит письмо, полученное редакцией «Искры» несколько недель тому назад из
одного университетского русского города и прекрасно подтверждающее
справедливость наших слов. «Вот теперь, — говорит автор письма, — опять начались
студенческие волнения, грозящие разрастись в новые «беспорядки». Кажется, давно бы
пора выпустить к рабочим прокламацию, излагающую ход событий в студенческой
среде, объясняющую причины волнений и т. д., но ничего подобного не делается. Не
знаю, чем это объяснить... Почему не сообщить рабочим о том, как борются за свои
права студенты, почему не выяснить значения их борьбы с министерством народного
просвещения

195
в общей борьбе всех оппозиционных элементов с правительством, не указать на
стойкость и взаимную поддержку учащихся разных городов?.. Интеллигенция как
будто довольствуется тем, что две-три сотни рабочих, сконцентрированные в ее
кружках, знают об всем, что творится кругом ее... до той же массы, которая скрывается
за этими избранниками, ей никакого дела нет...»
Мы не хотим ручаться за то, что в этой картине нет никаких преувеличений. Отнюдь
не хотим! Мы прекрасно знаем, что преувеличения вполне возможны в устах и под
пером того, кто, близко и внимательно наблюдая ход дорогого ему дела, особенно
поражается замеченными им упущениями и недостатками. Но что указанные автором
письма недостатки и упущения действительно существуют, это для нас не подлежит
сомнению. Политическая агитация в массе еще недостаточно обдуманна, широка и
систематична. Рабочая масса, взятая в ее целом, еще мало знает о том, что делается в
тех — рабочих и «интеллигентных» — слоях населения, которые уже вполне
прониклись духом «беспорядка». Поэтому она и не оказывает этим слоям всей той
поддержки, которую она могла бы и должна была бы оказывать. Если бы
демонстрациям предшествовала обдуманная, систематическая и широкая агитация в
рабочей массе, подобная той, которая имеет место в студенческой среде,— где перед
каждой большой демонстрацией происходит множество подготовительных совещаний
и собраний,— то на наш призыв откликались бы не тысячи, а десятки тысяч рабочих, и
тогда мы повели бы с нашими «усмирителями» совсем другой разговор.
Верно, конечно, и то, что обдуманная, деятельная и широкая агитация в массе для
подготовки целесообразных демонстраций сама предполагает существование стройной
и прочной организации сил революционной социал-демократии. Но без такой
организации нам теперь вообще невозможно обходиться.
Скажем еще раз: демонстрации должны теперь приобретать все более и более
массовый характер. Но этого мало. На каждой демонстрации надо уметь противопо-
ставить полицейским бесчинствам организованное сопротивление. Как организовать
сопротивление? Лучший ответ на этот вопрос будет дан, разумеется, опытом. Но за
опыт придется платить страшно дорого. Поэтому нам следует заранее прислушиваться
ко всем практическим указаниям, идущим из лагеря противников нашего нынешнего
политического строя.

196

Воззвание и лекция Г. В. Плеханова о значении идей научного социализма для развития

революционного движения в России. Автограф.
Не так давно вышедшая за границей брошюра «Об уличных беспорядках (Мысли
3
военного)» дает нам несколько советов насчет того, как сопротивляться органи-
зованной и вооруженной силе царского правительства. Правда, автор брошюры
приурочивает свои советы к такому моменту, который еще не настал и пока еще неиз-
вестно, когда настанет. Он советует в самом начале борьбы народа с войском как
можно скорее «изъять из обращения» гражданское, полицейское и военное начальство.
Этот совет сам по себе очень не дурен. Революционная социал-демократия, вероятно, и
сделает рекомендуемый автором смелый шаг в то время, когда она, крепко организовав
свои силы и приобретя решительное влияние на народную массу, а следовательно, и на
весь ход общественных событий, окажется в состоянии взять на себя почин
вооруженного восстания для нанесения последнего, смертельного удара издыхающему
царизму. Это будет счастливое время. Но теперь мы вынуждены ставить себе те более
скромные практические задачи, без предварительного решения которых указанное
счастливое время никогда не станет для нас настоящим време-

197

Невский проспект в конце XIX в.

нем. А в числе этих задач одно из самых первых мест занимает, по нашему мнению,
организация такого сопротивления предержащим властям, которое, не будучи — пока
еще преждевременным — открытым восстанием, вместе с тем обеспечило бы
участникам демонстрации возможность давать хорошую сдачу полицейско-казацкой
орде. Но и в этом смысле советы автора названной выше брошюры представляются нам
далеко не бесполезными. Он пишет, напр.: «В современной народной толпе есть
элемент очень ценный с точки зрения силы, могущей быть противопоставленной силе
войска... Среди рабочих имеется немало запасных воинских чинов всех родов оружия.
Есть пехотинцы, есть кавалеристы, есть артиллеристы... Сгруппировавшись по родам
оружия, разделившись на десятки, с выбранным начальником во главе, рабочие из
запасных воинских чинов во время волнения будут центрами, около которых сами
собою сгруппируются разрозненные элементы толпы. Организованные в мирное время
«десятки» — во время волнений явятся кадрами народного войска. Люди «десятка»
должны хорошо знать друг друга, должны быть в состоянии доверять друг другу и
вполне полагаться друг на друга... Во время боя люди «десятка» должны во что бы то
ни стало держаться вместе...»
198
В другом месте брошюры автор обращает внимание своих читателей на ту пользу,
которую может принести протянутая поперек улицы (на аршин от земли) проволока.
По его замечанию, такая проволока может остановить движение конницы и артиллерии
и породить очень полезную для революционеров сумятицу.
Наконец, отметим еще вот какие советы нашего автора: «Пехоту следует окружать
со всех сторон, стеснять, разобщать солдат друг от друга и от их офицеров»...
«Солдатам же следует заранее внушать, что не против них бьется народ...»
Все это очень похоже на полную и чрезвычайно полезную правду, и мы от всей
души благодарим г. «военного» за его «мысли».
Конечно, дело не в частностях. Запасные рядовые могут быть организованы не в
«десятки», а как-нибудь иначе. Рядом с ними могут возникнуть и, вероятно, возникнут
другие боевые единицы из рабочих и студентов. Очень возможно, что боевые дружины
этого последнего рода окажутся даже более соответствующими свойствам нашей
революционной среды. Но верно то, что мы уже теперь можем приступить к
организации сопротивления во время демонстраций. Когда мы организуем его, тогда
полицейские кулаки и казацкие нагайки перестанут безнаказанно гулять по головам и
по спинам студентов, рабочих и «посторонних лиц».
Эти соображения о пользе, которую могло бы принести нам создание подвижных
боевых дружин, снова приводит нас к мысли о необходимости общей, централизо-
ванной организации сил революционной социал-демократии. Высказать эту мысль —
значит повторяться. Но повторения в этом случае неизбежны, и мы не боимся их. С
терпением перса, поневоле каждый день повторявшего своему господину: «Царь,
помни об афинянах», мы добровольно будем твердить нашим товарищам: помните, что
нам надо сорганизоваться! 4

РУССКИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС И ПОЛИЦЕЙСКИЕ РОЗГИ

День Первого мая есть день международной рабочей демонстрации. В этот день
рабочие всех стран выступают под одним знаменем — под красным знаменем меж-
дународной социал-демократии. В этот день они наглядно показывают всем, имеющим
очи, что боевой клич авторов Коммунистического манифеста: «Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!» не остался гласом вопиющего в пустыне. В этот день даже очень
близорукие люди видят, что мыслящие пролетарии всех стран действительно
соединились и что число немыслящих — тех темных тружеников, которые еще не
пробудились к сознательной социально-политической жизни, — будет уменьшаться
именно в той мере, в какой сознательные рабочие будут продолжать влиять на
бессознательных. День 1 Мая показывает нам, что уже сделано в рабочей среде, и
призывает нас с новой энергией продолжать действовать в ней, если только наша цель
для нас не пустое слово и если мы не забыли, что освобождение рабочих может быть
лишь делом самих рабочих.
В этот великий день господствующие классы всех стран чувствуют себя очень
нехорошо: он напоминает им о приближающейся социальной революции. И вот почему
их газеты злобно издеваются над демонстрантами, а их охранители «порядка» —
полицейские всех ведомств и всяких наименований — придираются к рабочим гораздо
усерднее, чем в обыкновенное время. А 1а guerre comme à la guerre (на войне — по-
военному). Но война имеет свои законы. Законы этой войны, которая называется
борьбой классов, определяются — по крайней мере тогда, когда дело еще не дошло до
окончательной развязки,— политическим устройством тех стран, где она происходит.
В конституционных странах, пользующихся благами политической свободы, рабочий
класс имеет право печатно защищаться от нападок

200

Последняя страница варианта статьи Г. В. Плеханова «Русский рабочий класс и

полицейские розги».
враждебной ему печати, а полиция сдерживает свое охранительное рвение ввиду того,
что и на нее есть законная управа. Не то у нас в России. Рабочий класс лишен у нас
всякой законной возможности открыто обсуждать и защищать свои интересы, полиция
же наша прекрасно знает, что воля начальства есть для нее высший закон и что нет
такого бесчинства, за которое ее могли бы притянуть к ответственности, если только
это бесчинство совершено ею по приказанию свыше.
Самодержавие главы государства на практике равносильно самодержавию
администрации, это — старая истина. Но и эта истина имеет свои оттенки. Еще Герцен
заметил, что абсолютизм существовал когда-то и на Западе, однако на Западе никому в
голову не пришло высечь Спинозу или отдать Лессинга в солдаты 1, в России же
непременно сделали бы и то и другое. До какой степени справедливо это замечание,
показывает вся история русской литературы, а еще лучше показывают это события
последних лет. Отдача в солдаты целых сотен студентов представляет собою факт
небывалый в истории западноевропейских университетов, а слух о сечении участников
майской демонстрации кажется тенденциозной ложью даже тем из людей Запада,
которые хорошо помнят подвиги западноевропейского абсолютизма.
Унизительные истязания, которым подверглись наши товарищи не только в Вильне,
но и в некоторых других городах, чрезвычайно ярко характеризуют отношение ца-

201
ризма к рабочему движению. Царизм, основывающийся на полном бесправии
подданных, предполагает, как свое непременное условие, их совершенное безличие и их
полную бессознательность. Майская демонстрация — дело сознательных рабочих —
громче, чем все другие демонстрации, свидетельствует о том, что в русскую рабочую
среду уже проник свет сознания, что в ней уже пробудилось чувство собственного
достоинства. Столкновение было неизбежно, и оно приняло ту форму, которую оно
должно было принять, сообразно всему характеру царского правительства. Этому
правительству нужны рабы. В лице демонстрантов перед ним явились смелые
граждане. И вот оно схватилось за розгу, чтобы напомнить этим гражданам, что
чувства, их воодушевляющие, составляют у нас запрещенный товар и что тех, кто его
распространяет, ждет последняя степень унижения.
Свист розог характеризует нынешний наш политический порядок несравненно
лучше, чем мог бы характеризовать его гром выстрелов. Сечение — наказание, приду-
манное для рабов,— показывает, что самодержавие царя, равносильное самодержавию
администрации, означает в то же время полное рабство пролетариата. Оно
разоблачает колоссальную, по своему бесстыдству, ложь зубатовской политики 2: чего
ждать русским рабочим от правительства, которое порет их розгами за участие в такой
демонстрации, которая совершенно свободно совершается там, где трудящаяся масса
завоевала себе политические права? — Ничего, кроме новых цепей, ничего, кроме
новых унижений! Русские рабочие не могут возлагать на него ни самомалейшей
надежды. Русские рабочие должны проникнуться самой горячей, самой непримиримой
ненавистью к царизму.
«Теперь мы достаточно знаем, что такое наш старый абсолютизм, — говорил
Фердинанд Лассаль в одной из своих громовых речей.— Потому прочь всякие колеба-
ния, прочь всякая нерешительность! За горло его и колено ему на грудь!» 3
Многие и многие из тех русских рабочих, которые уже начали задумываться об
интересах своего класса, но которые еще не решались выйти на путь революционной
борьбы с правительством, теперь, под влиянием известия о расправе с участниками
майской демонстрации, наверно перестали колебаться, наверно расстались со всякой
нерешительностью и прониклись страстным

202
желанием поскорее положить конец нашему позорному политическому порядку,
сделавшему возможным грубое издевательство над их братьями, рабочими. Они
поняли, что первым крупным шагом к освобождению русского рабочего класса от его
многочисленных бедствий должно быть низвержение царизма.

Нет, должен быть насилию предел!

Коль угнетенный права не находит,
Коль для него несносно стало бремя
...............................
Когда ничто помочь ему не может,
Тогда ему остался острый меч!
Полицейская расправа с участниками майской демонстрации громко вопиет о
мщении. Ни один сознательный русский пролетарий, ни один искренний друг русского
пролетариата не имеет права успокоиться до тех пор, пока месть не совершилась. Но
как мстить? кого карать? Вот вопрос, настоятельно требующий от нас ответа.
Самоотверженный Леккерт решил его по-своему, направив несколько пуль в
Виленского обер-палача. Вечная память герою. Но герой погиб, а иго царизма по-
прежнему давит на израненные плечи русского рабочего класса, и по-прежнему позор
розги угрожает всему трудящемуся населению России за самомалейшее проявление
самосознания и независимости. Как избавиться от этой угрозы, одно существование
которой есть уже кровная обида всему трудящемуся населению России?
По нашему мнению, к этой цели ведет только один путь, но зато этот путь вполне
верен, и наша партия не может миновать его в настоящее время.
 Если вчера Иван подвергнут был телесному истязанию в участке, а сегодня Петр
убьет кого-нибудь из полицейских, то человеческое достоинство Ивана все-таки
останется поруганным. Вера Засулич выстрелила в Трепова, приказавшего высечь
Боголюбова розгами 4. Этот поступок сделал честь Вере Засулич, но, к сожалению, он
не вывел Боголюбова из невыносимого нравственного состояния. Наша ближайшая
практическая задача заключается не в том, чтобы карать отдельных слуг царя — мы все
равно не в состоянии были бы покарать каждого из них в отдельности,— а в том, чтобы
вообще отбить у правительства охоту отвечать на демонстрации розгами. А этого мы
не достигнем самоотверженными действиями отдельных лиц; этого можно дос-

203
тигнуть только отчаянным сопротивлением со стороны всех тех, кому угрожает
телесное истязание.
Администрация имела законное право сечь революционеров, заключенных в
Шлиссельбургскую крепость: она не пользовалась этим правом, она хорошо знала, что
Шлиссельбургских узников можно повесить, можно задушить подушками, можно
заколоть штыками или убить прикладами, но нельзя наказать розгами. Она понимала,
что они будут сопротивляться до последней крайности и что, вследствие этого, вместо
«наказания» произойдет просто-напросто изувечение или даже убийство одного или
нескольких заключенных — факт, способный наделать много неприятного шума в
России и за границей. Отчаянная решимость предохраняла Шлиссельбургских узников
от поругания. Она же предохранит от него и нынешних участников демонстрации.
И пусть не говорят нам, что в Шлиссельбурге заключены революционеры, энергия
которых была закалена целыми годами борьбы, между тем как в демонстрациях могут
принимать участие обыкновенные, «средние» люди, только что вышедшие на путь
протеста. Между арестованными демонстрантами, наверное, всегда найдется несколько
закаленных и испытанных борцов, способных взять на себя почин сопротивления и
увлечь за собой средних людей «толпы». Русская трудящаяся масса,— рабочий
городской и сельский уже пережил тот период детства, в течение которого он легко
мирился с розгой. Теперь она глубоко оскорбляет его нравственное достоинство, и его
уже нетрудно заразить примером самозащиты.
Сопротивление палачам; сопротивление во что бы то ни стало; сопротивление до
последних сил, до последнего издыхания — вот необходимый теперь ответ на поли-
цейские розги. Благодаря такому сопротивлению, сцены «исправительного наказания»
уступят место гораздо более драматическим сценам геройской самозащиты рево-
люционеров в полицейских застенках. И если после такой самозащиты,— которая,
разумеется, поведет за собою многие «неприятности» и даже опасности для руко-
водителей полицейской расправы, — если даже и после нее полицейским варварам
удастся-таки подвергнуть истязанию своих побежденных пленников, то из такого
истязания совершенно исчезнет элемент «наказания», ломающего волю наказуемого и
заставляющего его, подобно рабу, покорно ложиться под розги победителя, останется
только элемент живодерства, напоминающий те

204
Мучения, которым краснокожие дикари Америки подвергали своих врагов. И это
мучительство окажется таким могучим агитационным средством; оно покроет пра-
вительство таким позором; оно вызовет к нему такую жестокую ненависть во всех
слоях населения, что от него вынуждены будут отказаться даже самые допотопные
помпадуры.
Отдельные лица, способные на самоотверженный подвиг, бывали у нас прежде; они
есть и теперь, но самоотверженные подвиги отдельных лиц не устранят нынешней
нашей политической системы; а нам нужно устранить именно всю эту систему, потому
что только ее полное крушение, только полное политическое освобождение России
может достойно отомстить за все притеснения и за все унижения, испытываемые
русским пролетариатом со стороны нашего полицейского государства. Нам, стоящим
на точке зрения пролетариата, необходимо вдохнуть дух героизма в рабочую массу. И
мы вдохнем его в нее, потому что русский рабочий уже не раб по своему настроению,
потому что он уже сознает свое достоинство и способен носить с честью «гражданина
сан».
Итак, надо сопротивляться розге. Но этого недостаточно. Надо уметь также
сопротивляться и арестам во время демонстраций. «Искра» давно уже указывала на
то, что необходимо организовать такое сопротивление. Она указывала отчасти и на то,
как можно, по ее мнению, организовать его 5. Но этот последний вопрос принадлежит к
числу тех практических вопросов, которые лучше всего решатся на месте
соединенными силами сознательных рабочих. Мы же скажем теперь одно: эти
сознательные рабочие должны помнить, что на них лежит теперь великая обязанность:
обязанность помешать полиции остановить революционное воспитание массы.

ЗНАЧЕНИЕ РОСТОВСКОЙ СТАЧКИ

Всякий новый шаг, сделанный русским пролетариатом на пути своего
политического развития, вызывает в нашей революционной среде новые споры по
тактическим вопросам. Это вполне естественно и очень хорошо. Естественно —
потому, что новые шаги рабочего движения служат для нас новыми «уроками жизни»,
а уроки жизни настоятельно требуют своего истолкования. Хорошо — потому, что
тактические споры содействуют этому истолкованию и тем избавляют нас, по крайней
мере, от некоторых практических ошибок и от тяжелых разочарований, неизбежно
следующих за практическими сшибками. «Практика» — великая и ничем не заменимая
вещь. Но сама по себе она еще ровно ничему не учит. Чтобы пользоваться ее
указаниями, надо уметь замечать и понимать их.
О недавних ростовских событиях много и горячо спорят теперь русские
революционеры. Мы от души радуемся этим спорам, но мы позволим себе заметить,
что иное дело судить о каком-нибудь общественном явлении, а иное дело судачить по
его поводу. Судаченье бесплодно по самой природе своей. Оно не только ничего не вы-
ясняет, но, напротив, затемняет даже и то, что было ясно с самого начала. К
сожалению, о ростовских событиях многие именно не судят, а судачат, и это очень,
очень жаль, ибо эти события заслуживают самого серьезного внимания.
Результатом судаченья являются, между прочим, те обвинения, которые
выдвигаются против нашего Донского комитета. Эти обвинения подчас поистине
комичны. Так, например, один «интеллигент» (как видно, весьма неинтеллигентный)
публично (т. е. на большом собрании революционеров) упрекал названный комитет в
том, что тот не поддержал группы молодых людей, явившихся с революционными
песнями на одно из первых соб-

206

Письмо Г. В. Плеханова В. И. Ленину от 9 февраля 1903 г. о ростовских событиях.

раний стачечников. Перед такими упреками можно не останавливаться. Всякий
дельный революционер без труда поймет, что бывают положения, когда агитаторам
совсем не до песен. Но есть обвинения, имеющие более серьезную видимость.
Некоторые сторонники политической агитации находят, что Донской комитет дурно
поступил, не воспользовавшись волнением ростовской рабочей массы для устройства
демонстрации. А иные идут так далеко, что приписывают ему, на этом основании,
склонность к печальной памяти «экономизму». Перед этим обвинением нельзя не
остановиться, так как оно не только несправедливо, но и способно посеять ряд самых
опасных тактических недоразумений.
Несправедливость его состоит в том, что оно совершенно неверно изображает дело.
Демонстрация в Ростове была, и притом очень величественная и необычайно
продолжительная. Она началась в четверг, 7-го ноября, и окончилась только в
следующий четверг, т. е. в тот день, когда состоялось последнее массовое собрание под
открытым небом. Число участников этой величественной и необычайно
продолжительной демонстрации, разумеется, не оставалось неизменным, но, несмотря
на все колебания, оно было очень велико, временами достигая до 20 и даже до 30
тысяч. Таких демонстраций у нас еще никогда не бывало, и вот почему ростовские
события составляют эпоху в истории нашего рабочего движения. Не понимать этого
могут только те, которым вообще не-

207
ясны значение и задачи нашей агитации в рабочей массе.
Обвинителей ввела в ошибку внешность явления. Они привыкли думать, что
уличное шествие составляет необходимый признак демонстрации, и потому, услыхав,
что в Ростове уличного шествия не было, они умозаключили, что не было и
демонстрации. Но названное шествие вовсе не составляет необходимого признака
демонстрации. Его не было во время демонстрации перед Казанским собором в 1901
г.1, его не было и во время демонстрации перед тем же собором в декабре 1876 г. 2
Скажут ли нам, что тогда не было и демонстраций? Наконец, если бы ростовские
народные собрания под открытым небом и не были демонстрациями в собственном
смысле этого слова, если бы нам доказали, что их правильнее назвать, например,
митингами для выражения народного неудовольствия, то мы и в этом не видим беды.
Шекспир говорит где-то, что, как бы мы ни назвали розу, она не утратит своего запаха.
О ростовских собраниях мы скажем, что какое бы имя мы им ни дали, мы все-таки
должны будем признать, что они имели колоссальное влияние на развитие классового
самосознания ростовских рабочих. А развитие классового самосознания в рабочем
классе и есть та великая цель, которую мы преследуем в своей агитации, и если
Донской комитет достиг ее, не прибегая к демонстрации, то от этого не уменьшилась
его заслуга. Обвинители говорят, что Донской комитет должен был вести собравшихся
«в балке» рабочих в город. Но мы не понимаем, почему это было обязательно. Зачем
было идти из «балки» в город, когда весь город шел «в балку»? Почему Магомет не-
пременно должен идти к горе даже в том случае, когда сама гора идет к Магомету?
Агитация агитации — рознь. Есть агитация, плодотворная с точки зрения социал-
демократов, и есть агитация, полезная с точки зрения других партий, например
анархистов, или так называющих себя социалистов-револю-ционеров. Агитацией
занимались люди, говорившие политические речи собравшимся «в балке» ростовским
рабочим. И агитацией занимались бы люди, которые воспользовались первым
загородным собранием рабочих для того, чтобы вести их в город. Но между тем как
огромные собрания «в балке» послужили превосходнейшей школой политического
воспитания ростовского пролетариата, демонстративное движение в город могло бы
закончиться таким столкновением с военной силой, на которое потратилась

208
бы вся энергия совершавшегося тогда массового движения и которое не только не
подвинуло бы вперед самосознания массы, но надолго задержало бы его развитие. С
точки зрения социал-демократии такое столкновение было бы вредно. Мы должны не
бояться жертв, когда они полезны для дела, но мы обязаны избегать их, когда они не
приносят пользы делу или даже — как было в разбираемом случае — отодвигают его
далеко назад. Но если бы мы не были социал-демократами, если бы неизменным
критерием в наших суждениях нам не служил вопрос о том, как повлияет данный шаг
революционеров на развитие классового самосознания рабочего класса, то мы
рассуждали бы иначе. Мы твердили бы: надо идти в город. А если бы шествие в город
закончилось кровавой неудачей, мы сказали бы: вот новое доказательство того, что
демонстрации ни к чему хорошему не ведут. Да здравствует террор! Да здравствует
«боевая организация», которая завоюет рабочему классу политическую свободу! (См.
опубликованные «Революционной Россией» 3 письма Качура 4.) По-своему мы были бы
очень логичны, но наша логика не имела бы ничего общего с логикой
освободительного движения пролетариата.
Колоссальные ростовские собрания «в балке» не только представляют в своей
совокупности чрезвычайно внушительную демонстрацию, но и свидетельствуют о том,
что наша политическая агитация может и должна войти теперь в новую необходимую и
плодотворную фазу.
До сих пор у нас и в демонстрациях обыкновенно обнаруживалось то разделение и
та отчужденность «героев» от «толпы», которые были в одно и то же время и
следствием, и причиной слабости нашего революционного движения. «Герои»
прохаживались перед «толпой» крича: «Долой самодержавие!», махая красными флага-
ми и, по мере возможности, отбиваясь от полицейских бандитов. «Толпа»
прислушивалась к «возмутительным» возгласам «героев», читала надписи на красных
флагах, более или менее сильно возмущалась полицейскими зверствами и более или
менее громко выражала свое сочувствие демонстрантам. Но дальше этого дело не шло
или шло очень редко. Чаще всего «толпа» оставалась сама по себе, а «герои» сами по
себе, и именно потому, что эти последние оставались сами по себе, им приходилось со
стыдом уступать первому серьезному натиску со стороны полиции. А это приводило их
к сомнению в

209

Титульный лист брошюры А. Мочалова (псевд. Амвросий), где была напечатана статья
Г. В. Плеханова «Значение ростовской стачки» (подзаголовок в типографии дан
неверно).
целесообразности демонстраций как агитационного средства. Они — или, по крайней
мере, некоторые из них — говорили себе и другим: «Стоит ли выходить на улицу для
того, чтобы после самого непродолжительного сопротивления улепетывать от
полицейских кулаков и казацких нагаек? Не лучше ли, не целесообразнее ли давать
единоличный отпор наиболее зарвавшимся царским опричникам?» И многим начинало
казаться, что поступать так действительно будет лучше и целесообразнее. А раз они
приходили к этому убеждению,— они начинали смотреть на так называемый (на самом
деле никого не пугающий) террор, как на самое действительное средство
революционной борьбы, приписывая демонстрации лишь второстепенное, подчиненное
значение. А террор роковым образом привел бы к еще большему отчуждению «героев»
от «толпы» и к еще большему ослаблению сил «героев». Таким образом весь ход нашей
политической агитации неизбежно приводил нас к следующему противоречию: в
интересах развития политического самосознания в массе мы должны были прибегать к
демонстрациям, а прибегая к демонстрациям, мы, против всякого ожидания, укрепляли
то настроение в революционной среде, в результате которого явился бы фактический
отказ от непосредственного воздействия на

210
массу. Разрешить это противоречение можно было только одним путем: путем
устранения той причины, которая вызывала слабость сил демонстрантов. А так как эта
причина заключалась в том, что демонстрации были делом не «толпы», а одних только
«героев», то нужно было, чтобы «герои» перестали существовать в качестве отдельного
от «толпы» элемента. Другими словами, необходимо было придать демонстрациям
массовый характер. На эту необходимость мы указывали еще в № 14 нашего органа 5.
И вот ростовские события показали, что мысль о слиянии «героев» с «толпой» не
имеет в себе ничего несбыточного. В ноябре прошлого года в Ростове-на-Дону не было
ни «героев», ни «толпы», а была огромная, многотысячная масса рабочих, неудержимо
рвавшихся в новую, сознательную жизнь и готовая самоотверженно бороться со
своими угнетателями и усыпителями. «Герои» исчезли в «толпе», «толпа» слилась с
«героями». Она сама прониклась героическим самосознанием и потому перестала быть
«толпою», превратившись в сознательный отряд сознательной армии международного
пролетариата.
И как только состоялось это превращение, сейчас же всем стало ясно, что теперь
полицейские бандиты совсем не так сильны и страшны, как были прежде. «Боимся ли
мы атамана?» — спросил один из ораторов у рабочих, собравшихся на балке. — «Нет,
не боимся!» — дружно отвечали рабочие. «Стало быть, мы будем продолжать наше
собрание?» — спросил он опять. «Да, будем продолжать!» — как один человек,
отвечала вся огромная масса. И собрание продолжалось на глазах у удивленных и
испуганных бандитов полицейского «порядка», которые должны были понять тогда —
если они еще не совсем утратили способность понимания, — что на общественную
сцену России выступает новая, могучая сила.
Если дело приняло такой счастливый и многознаменательный оборот, то этим мы в
значительной степени обязаны находчивости, благоразумию и такту нашего Донского
комитета, который сумел избежать тактических односторонностей и извлечь из
событий наибольшую долю того, что можно было извлечь из них для политического
воспитания рабочих. Этим он оказал нашему движению большую услугу. И чем скорее
распространится в русской социал-демократической среде сознание важности этой
услуги, тем более очевидно станет

211
для каждого из нас, до какой степени неосновательны нападки *, сыплющиеся на
Донской комитет со стороны тех людей или даже целых направлений, у которых очень
слаба сила суждения, но зато очень сильна потребность судачить.
Да, ростовские события открыли собою новую эпоху, эпоху массовых
демонстраций. Демонстрации «героев», прохаживающихся перед «толпой», и отжили
свое время, и утратили свое значение. Теперь демонстрации должны быть массовыми,
или их вовсе не должно быть. Говоря это, мы ни на минуту не позабываем о том, что
массовые движения не могут быть вызываемы по произволу той или другой
революционной организацией. Они подготовляются общим ходом социального разви-
тия. Но люди, понимающие ход этого развития, могут способствовать его ускорению. В
том и состоит отличие социальной демократии от других политических партий, что ее
деятельность является сознательным выражением бессознательного общественного
процесса, который делает из пролетариата передовую общественную силу. Раз мы
убедились в том, что теперь начинается эпоха массовых демонстраций, мы должны
сообразно с этим убеждением направить всю свою подготовительную агитационную
работу. «Искра» уже указывала на агитацию в студенческой среде, как на такую,
которая в известной мере может служить образцом для агитации в среде пролетариата.
Студенческим «волнениям» последних лет предшествовала обыкновенно
систематическая, подготовительная работа, выяснявшая смысл начинавшейся борьбы и
значение выставляемых требований. Известно, что даже и такая систематическая
работа не приводила к полному единодушию между студентами. В их среде всегда
находились элементы, относившиеся к движению несочувственно или просто
равнодушно. Это неудивительно; такие элементы найдутся всегда и везде. Но важно то,
что, благодаря систематической подготовке движения, к нему присоединялись все
студенты, по своему умственному развитию и по своим нравственным свойствам
способные к нему присоединиться. Студенческое движение располагало, вследствие
этого, наибольшим числом тех сил, которыми оно могло располагать. И потому с ним
так трудно было справиться. А то политическое движение, которое должно увлечь за
собою все

* Эта статья была уже набрана, когда мы получили № 15 «Революционной России», дающей замеча-
тельные образчики этих неосновательных нападок.
212
живые элементы пролетариата, до сих пор увлекало только незначительный его слой,
между тем как другие его слои оставались неподвижными, несмотря на то что и в них
накопился уже немалый запас революционной энергии. До них не достигали
политические призывы социальной демократии, и потому они не давали на них
никакого отклика. А этим неизбежно обусловливалась слабость нашего политического
движения. Чтобы устранить ее, нам нужно подготовить свои демонстрации так же
старательно, как подготовляет передовое студенчество свои «волнения» в среде
учащейся молодежи. Нам нужно звать на борьбу все те элементы рабочей массы,
которые уже способны примкнуть к ней. В этом случае нам помогут «возмутительные
воззвания», если только мы сумеем — а мы обязаны суметь — придать им дейст-
вительно массовое распространение. Наконец, нам необходимо способствовать
развитию тех элементов пролетариата, которые еще не пробудились от своей политиче-
ской дремоты. Это наши товарищи будущего времени. Сегодня они еще боятся
«политики» и потому неохотно слушают политических агитаторов. Но скоро — может
быть, не далее как завтра — они поймут, что «политика» соц.-демократии есть
политика их собственных, насущных и осязательных классовых интересов,— и тогда
они будут отвечать восторженным «ура!» на наши политические речи. А чтобы им стал
понятен смысл нашей «политики», мы, принимаясь за агитацию в их среде, должны
исходить именно из насущных и осязательных интересов, всеми силами стараясь в то
же время обнаружить противоречие этих интересов с интересами существующего
порядка. Ростовские события показали, между прочим, что при умелом ведении дела
нас ждет здесь верный и скорый успех. А успех означает в этом случае не более, не
менее, как то, что к революционной армии постоянно будут примыкать свежие, все
более и более густые, все более и более многочисленные колонны и политическая
борьба, начатая «революционной бациллой», все более и более будет становиться
массовым движением, борьбой целого класса.
Много тяжелой работы предстоит нам впереди! Но это-то и хорошо! Даром ничто не
дается, а наша тяжелая работа быстро приближает нас к нашей великой цели. Весело
жить в такое время!

ИСТОЧНИКИ, ПРИМЕЧАНИЯ, КОММЕНТАРИИ

И. Н. Курбатова
Г. В. ПЛЕХАНОВ — ИСТОРИК РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ
1
См : Ленин В. И. Критические заметки по национальному вопросу // Полн. собр. соч. Т. 24. С. 129.
2
Известия Петроградского городского общественного управления. 1918. № 40. С. 1.
3
См: Ленин В. И. 1) Из письма в редакцию газеты «Трудовая правда» // Полн. собр. соч. Т. 48. С. 296;
2) Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина // Там же. Т. 42. С.
290.
4
Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Там же. Т. 37. С. 290.
5
См.: Распространение марксизма в России и группа «Освобождение труда». 1883—1903 гг. Л., 1985.
С. 250—270 (Библиография за 1956—1985 гг.).
6
К сожалению, автор этой статьи также допустила в своих книгах и статьях некоторые неверные
оценки деятельности Г. В. Плеханова (см., напр.: Иовчук М. Т., Курбатова И. Н. Плеханов. М., 1977).
Права русская пословица: «Что написано пером, не вырубишь и топором!» Никакие ссылки на время, в
которое писались эти работы, не могут служить оправданием даже малейшему искажению исторической
правды. Только дальнейшей работой, углубленными исследованиями можно исправить допущенные
ошибки.
7
Полевой Ю. З. Начало русской марксистской историографии // Очерки истории исторической науки
в СССР. Т. II. М., 1960; Шапиро А. Л. Русская историография в период империализма. Л., 1962; Левин
Ш. М. Г. В. Плеханов как историк революционно-народнического движения 70-х годов // Вопросы
историографии и источниковедения СССР. Труды ЛОИИ АН СССР, Вып. 5. М.—Л., 1963; Кузнецов М.
И. Плеханов Георгий Валентинович/ Советская историческая энциклопедия. Т. 11. М., 1968. Стб. 212—
222; Комиссарова Л. И., Ольховский Е. Р. У истоков марксистской исторической мысли. М, 1986 (Рец.:
Филиппов Р. В. Не уходим ли от исторической правды? // Вопросы истории КПСС. 1987. № 6. С. 120—
132).
8
M Ф. Белынская была внучатой племянницей В. Г. Белинского, но никогда не виделась с ним.
9
В этом доме в 1977 г. открыт Дом-музей Г. В. Плеханова, где развернута экспозиция по истории
революционного движения в России и по биографии Г. В. Плеханова. В числе экспонатов музея — ме-
бельный гарнитур, сохранившийся с 70-х гг. XIX в., мебель женевского кабинета и личные вещи Пле-
ханова, которые были привезены Р. М. Боград-Плехановой в 1928 г. из-за рубежа и до об-
214
разования липецкого музея находились в Доме Плеханова в Ленинграде.
Дом Плеханова был создан в 1928 г. (официально открыт в 1929 г.). Наследники Георгия
Валентиновича — его вдова Р. М. Бог-рад-Плеханова и дочери Л. Г. Ле-Савуре-Плеханова и Е. Г. Бато-
Плеханова безвозмездно передали его архив и библиотеку Публичной библиотеке в Ленинграде.
Заведовала Домом Плеханова с 1928 г. до своей смерти в 1949 г. Р. М. Боград-Плеханова, но фактически
с 1939 г. она могла руководить им только путем переписки, так как, уехав в Париж к дочерям в отпуск,
не смогла вернуться из-за войны, а потом из-за преклонного возраста и болезней. Под ее руководством
была проведена плодотворная работа по систематизации, изучению и изданию рукописного наследия
Плеханова и его произведений по различным отраслям знания. Эта работа была продолжена после воз-
вращения фондов из эвакуации во время Великой Отечественной войны и продолжается поныне. Сейчас
Дом Плеханова является сектором Отдела рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е.
Салтыкова-Щедрина.
10
Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба // Избр. философские произведения. Т. I. M., 1956.
С. 64.
11
Антонов В. Ф. Герман Лопатин, кто он? // Вопросы истории. 1988. № 5. С. 56.
12
См.: Литературное наследие Г. В. Плеханова. Сб. VIII, ч. 1. М., 1940. С. 22.
13
Там же. С. 23.
14
Первая марксистская организация России — группа «Освобождение труда». 1883—1903. Докумен-
ты, статьи, материалы, переписка, воспоминания. М., 1984. С. 33.
15
Ленин В. И. Попятное направление в русской социал-демократии // Полн. собр. соч. Т. 4. С. 251.
16
См.: Ленин В. И. По поводу «Profession de foi»// Там же, С. 311—312.
17
Плеханов Г. В. Избр. философские произведения. Т. I. С. 175. 18 Среди них работы Маркса: «Речь о
свободе торговли», «О Прудоне (письмо И. Б. Швейцеру)», отрывки из «Нищеты философии», «К крити-
ке политической экономии» и др.; работы Энгельса: «Развитие социализма от утопии к науке», «Внеш-
няя политика русского царизма», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», «О
социальном вопросе в России» и др.
19
В том числе работы Плеханова: «Наши разногласия», «Новый защитник самодержавия, или Горе г.
Тихомирова», «Всероссийское разорение», «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России»;
работы Аксельрода: «Рабочее движение в начале шестидесятых годов и теперь», «Задачи русской
интеллигенции в России. Письмо к русским рабочим», «Политическая роль социальной демократии и
выборы в германский рейхстаг» и др.; работы Засулич: «Очерк истории Международного общества
рабочих», «Революционеры из буржуазной среды», «Варлен перед судом исправительной полиции» и
др.; с 1888-го по 1892 г, группа издала пять книжек журнала «Социал-демократ».
20
Произведения В. И. Ленина: «Фридрих Энгельс», «Объяснение закона с штрафах, взимаемых с ра-
бочих на фабриках и заводах», «Задачи русских социал-демократов», «Новый фабричный закон», «Про-
тест российских социал-демократов», «К рабочим и работницам фабрики Торнтона», «К петербургским
рабочим и социалистам от „Союза борьбы"».
 21
Кроме перечисленных в примеч. 19, вышли произведения
215
B. И. Засулич: «Вольтер. Его жизнь и деятельность», «Жан Жак Руссо. Его жизнь и литературная
деятельность», «Террористическое движение в России», «Элементы идеализма в социализме» и др.
(См.: Засулич В. И. Избр. произведения. М., 1983. 508 с.).
22
Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 1. М., 1979.
C. 245—246.
23
Горев Б. И. Из партийного прошлого. Воспоминания. 1895— 1905. Л., 1924. С. 10.
24
См.: Ленин В. И. О фракции «впередовцев» // Полн. собр. соч. Т. 19. С. 313.
25
Плеханов Г. В. От русского социал-демократического союза // Философско-литературное наследие
Г. В. Плеханова. Т. I. M., 1973. С. 42—43.
26
Ленин В. И. Н. К. Крупской // Полн. собр. соч. Т. 46. С. 35.
27
См.: Жуйков Г. С. Петербургские марксисты и группа «Освобождение труда». Л., 1975. С. 245.
28
См.: От народничества к марксизму. Воспоминания участников революционного движения в
Петербурге (1883—1894 гг.). Л., 1987. С. 248—249.
29
Ленин В. И. С чего начать? // Полн. собр. соч. Т. 5. С. 11.
30
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 342.
31
Там же.
32
Плеханов Г. В. О моем «секрете» // Соч. Т. XIX. С. 93 — Здесь и далее ссылки на Сочинения Г.
В. Плеханова даются без выходных данных. 24 тома Сочинений были изданы в Москве — Петрограде
(Ленинграде) в 1923—1927 гг. Госиздатом в «Библиотеке научного социализма» под общей редакцией Д.
Рязанова, которую выпускал Институт К. Маркса и Ф. Энгельса. Часть томов вышла двумя — тремя
изданиями в разные годы, но все они стереотипны и отличаются только издательскими объявлениями в
конце тома.
33
См.: Распространение марксизма в России и группа «Освобождение труда». Письма Ленина
Плеханову см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46—48; письма Плеханова Ленину см.: Философско-
литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. 1.
34
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 186.
35
Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. I. С. 133—134.
36
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 189.
37
Второй съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 6.
38
Ленин В. И. Об авантюризме // Полн. собр. соч. Т. 25. С. 222—223.
39
Цит. по: Александр Николаевич Скрябин. 1915—1940. М.— Л, 1940. С. 68.
40
Плеханов Г. В. Открытое письмо к Ж. Геду от 27 октября 1912 г. // Философско-литературное
наследие Г. В. Плеханова. Т. II. М, 1973. С. 75.
41
Плеханов имел в виду слова Маркса из «Учредительного манифеста Международного
товарищества рабочих». В современном переводе они звучат иначе: «простые законы нравственности и
справедливости» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 11).
42
Плеханов Г. В. О войне. Paris, 1914.
43
Плеханов Г. В. О войне. Пг., 1917. С. 93, 107.
44
Ленин В. И. Прощальное письмо к швейцарским рабочим // Полн. собр. соч. Т. 31. С. 94.
45
Плеханов Г. В. Год на родине. Т. 2. Paris, 1921. С. 246.
46
Цит. по: Борис Савинков перед военной коллегией Верховно-
216
го суда СССР. Полный отчет по стенограмме суда с примечаниями, М., 1924. С. 182.
47
Пламя. 1918. № 7. С. 2.
 48
Термин «русский марксизм» принадлежит В. И. Ленину (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 17. С.
405). Этот термин употребляет в своей книге (в том числе в ее названии) американский ученый Самуэль
Бэрон, первым написавший биографию Г. В. Плеханова (Baron S. H. Plekhanov — the Father of Russian
Marxism. Stanford, 1963)
49
См.: Плеханов Г. В. Соч. T. I. С. 35—55; т. III. С. 421—428.
50
Плеханов Г. В. На пороге XX века // Соч. Т. XII. С. 64.
51
Плеханов Г. В. Избр. философские произведения. Т. I. С. 421 (см. наст. изд. С. 169).
52
См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. XII. С. 67—102.
53
Там же. С. 101, 102.
54
Там же. Т. XIX. С. 293.
55
Плеханов Г. В. Избр. философские произведения. Т. I. С. 364.
56
Там же. С. 375—376.
67
Плеханов Г. В. О задачах социалистов в борьбе с голодом в России. (Письма к молодым товарищам)
// Соч. Т. III. С. 410,411.
68
Плеханов Г. В. Соч. Т. XIII. С. 247—248.
69
См. там же. Т. III. С. 416—417.
60
Плеханов Г. В. Речи на Лондонском съезде РСДРП 1907 года. Речь об отношении к буржуазным
партиям // Соч. Т. XV, С. 394.
61
См.: Плеханов Г. В. Что же дальше? // Соч. Т. XII. С. 159, 161—162 и др.
62
Философско-литературное наследие Г, В. Плеханова. Т, I. С. 169.
63
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 30—31.
64
Плеханов Г. В. Соч. Т. XIII. С. 124.
65
Там же. С. 197.
66
Плеханов Г. В. Еще о нашем положении // Соч. Т. XV, С. 12.
67
Там же. С. 13.
68
Там же.
69
Там же. С. 15.
70
25 лет РКП (большевиков). Тверь, 1929. С. 7—8.
71
Ленин В. И. Из прошлого рабочей печати в России // Полн. собр. соч. Т. 25. С. 95.
72
Ленин В. И. Идейная борьба в рабочем движении // Там же. С. 132.
73
Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 1. М., 1979. С. 600.
74
Лепешинский П. Н. На повороте. Л., 1925. С. 242.

РУССКИЙ РАБОЧИЙ В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ

(По личным воспоминаниям)

Воспоминания Г. В. Плеханова «Русский рабочий в революционном движении», относящиеся к 70-м

гг. прошлого столетия, впервые были напечатаны в литературно-политическом обозрении «Социал-
демо-крат» (1890, кн. 3 и 1892, кн. 4), издававшемся группой «Освобождение труда» в Женеве. В 1892 г.
был выпущен от-
217
дельной брошюрой оттиск этого издания, которому предпослано обращение Г. В. Плеханова «Лицам,
произнесшим речи на собраниях петербургских рабочих, состоявшихся по поводу всемирной
демонстрации 1-го мая».
В 1902 г. вышло второе, исправленное и дополненное автором издание, напечатанное в типографии
«Искры». Ему предпослано обращение, вошедшее в первое издание, и предисловие автора. Второе
издание воспроизведено в Сочинениях Г. В. Плеханова (т. III. С 121—207).
 На русском языке эти воспоминания печатались в 1906 г. в Петербурге в издательстве М. А. Малых
«Пролетариат» и после революции — в Москве, Петрограде и Киеве (1919, 1922, 1923 гг.) по тексту
обозрения «Социал-демократ». В 1940 г. Госполитиздат опубликовал их по изданию 1902 г.
Значительная часть этих воспоминаний включена в сборники серии «Библиотека революционных
мемуаров» — «Революционеры 1870-х годов» и «„Народная воля" и „Черный передел"» (Лениздат, 1986,
1989), где впервые было проведено научное комментирование текстов В. Н. Гинёвым.
В настоящем издании воспоминания печатаются по тексту Сочинений Г. В. Плеханова, сверенному с
автографом.
1
Впервые празднование 1 Мая в Петербурге было организовано социал-демократическим кружком во
главе с М. И. Брусневым в 1891 г. Оно состоялось в первое воскресенье после 1 мая. На собрании, где
присутствовало свыше 200 рабочих, четверо из них выступили с речами. М. И. Бруснев вспоминал:
«Накануне маевки мы наметили ораторов и просмотрели конспекты их выступлений Егор Афанасьев
(Климанов.— Сост.) должен был охарактеризовать общее положение рабочего класса и призвать к
борьбе, Николай Богданов — изложить программу наших требований, Владимир Прошин и Федор Афа-
насьев — произнести зажигательные агитационные речи... Начался митинг. Речи были короткие, резкие
по тону» (Первое мая в царской России. 1890—1916 гг. Сб. документов. М, 1939. С. 284).
2
В. И. Ленин охарактеризовал эти слова П. А. Алексеева как «великое пророчество русского рабоче-
го-революционера» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 377). О речи П. А. Алексеева см.: «Предисловие
к брошюре ,,Речь П. А. Алексеева"» в настоящем издании.
3
В рукописи, сохранившейся в архиве Дома Плеханова, вместо «крупных» написано «великих» (ф.
1093, оп. 2, № 154, л. 1).
4
В рукописи после этой фразы следовало: «В семидесятых годах народники составляли самую живую
и деятельную изо всех революционных фракций» (там же).
5
Революционная народническая организация «Земля и воля» была основана в Петербурге в 1876 г.
при участии М. А. Натансона, А. Д. Михайлова, Г. В. Плеханова и др. Филиалы ее возникли в Киеве,
Одессе, Харькове и др. местах. Издавала нелегальную газету «Земля и воля» и приложение к ней —
«Листок „Земли и воли"», среди редакторов которых были С. М. Кравчинский, Д. А. Клеменц, Г. В.
Плеханов, Л. А. Тихомиров, Н. А. Морозов. Программа организации предусматривала осуществление
крестьянской революции, национализацию земли, замену государства федерацией общин. Землевольцы
устраивали поселения в «народе», занимались революционной пропагандой среди рабочих и
интеллигенции, участвовали в подготовке стачек и демонстраций. Разногласия между «деревенщи-
218
ками» и «политиками» привели в 1879 г. к расколу «Земли и воли» на «Народную волю» и «Черный
передел». Один из наиболее полных и достоверных рассказов о периоде «Земли и воли» — воспоми-
нания О. В. Аптекмана (см.: Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического
движения в Петербурге. Л., 1986. С. 314—363).
6
Эта революционная народническая организация, возникшая в августе 1879 г. в Петербурге, приняла
программу, в которой основными пунктами были уничтожение самодержавия, созыв Учредительного
собрания, демократические свободы, передача земли крестьянам. Во главе ее стоял Исполнительный
комитет — А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская и др. Организация издавала одноименную
газету. В 1879—1883 гг. имела отделения в 50 городах, насчитывала около 500 членов. Главным
средством борьбы членов «Народной воли» с самодержавием стал террор. Ими было подго товлено 8
покушений на Александра II (убит 1 марта 1881 г.). После 1881 г. организация подверглась массовым
арестам, испытывала идейный и организационный кризис. Все попытки 80-х гг., в том числе А. И.
Ульянова с товарищами в 1886—1887 гг., возродить ее не удались.
7
«Освобождение труда» — первая российская социал-демократическая организация, созданная в
1883 г. в Женеве Г. В. Плехановым, П. Б. Аксельродом, Л. Г. Дейчем, В. И. Засулич и В. Н. Игнатовым.
Начала пропаганду марксизма в России. Переводила, издавала и распространяла произведения К. Маркса
и Ф. Энгельса, выпускала брошюры по научному социализму. Вела борьбу с народничеством,
ревизионизмом и его русской разновидностью — «экономизмом». Члены группы поддерживали
связи с социал-демократическими организациями в России, участвовали в создании «Искры» и «Зари», в
подготовке II съезда РСДРП, на котором группа самораспустилась (1903 г.).
8
См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. XII. С. 67—102.
9
По мнению В. Н. Гинёва, эта фраза Г. В. Плеханова противоречит данным Э. А. Корольчук о том,
что С. В. Митрофанов был агентом III отделения (см.: Революционеры 1870-х годов. Л., 1986, С. 416).
10
Революционный народнический непериодический журнал «Вперед» печатался в Цюрихе и Лондоне
в 1873—1877 гг. Вышло 5 номеров журнала. Газета того же направления и названия издавалась в 1875—
1876 гг. в Лондоне. Всего было выпущено 48 номеров. Оба издания редактировались П. Л. Лавровым,
одним из идеологов революционного народничества.
11
«Бунтарями» называли членов и сторонников «Земли и воли», ходивших в народ поднимать
крестьянство на бунты (восстания) против царского правительства (в противоположность «лавристам»,
придерживавшимся пропагандистской тактики),
12
«Процесс 193-х» («Большой процесс») — суд над участниками «хождения в народ», проходивший в
Петербурге 18 (30) октября 1877 — 23 января (4 февраля) 1878 г. Самый крупный политический процесс
в царской России. Главными обвиняемыми на нем были И. Н. Мышкин, Д. М. Рогачев, П. И. Войнараль-
ский, С. Ф. Ковалик. Были привлечены к суду также А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. А. Морозов, М.
П. Сажин, Л. А. Тихомиров и др. Подсудимые были участниками не менее 30 разных кружков, однако
почти все они обвинялись в организации единого «преступного сообщества» с целью государственного
переворота. Центральным событием процесса была речь И. Н. Мышкина, который обо»
219
сновал революционную программу народников. Не сумев доказать все сфабрикованные обвинения, суд
вынужден был вынести приговор более мягкий, чем ожидало от него правительство. Из 190 подсудимых
(3 умерли во время процесса; 90 были оправданы и лишь 28 приговорены к каторге. Но Александр II
санкционировал административную высылку для 80 человек из оправданных судом. Перед отправкой на
каторгу и в ссылку 24 осужденных передали на волю «Завещание» с революционным призывом.
13
Под этим псевдонимом Г. В. Плеханов описывает рабочего Патронного завода С. К. Волкова. Этот
и последующие псевдонимы рабочих, упоминаемых в воспоминаниях, расшифровываются в очерке
М. Бортника «В 70-е и 80-е годы на Трубочном заводе» (Красная летопись, 1928, № 2 (26). С. 191 и др.).
14
«Чайковцы» — революционная народническая организация в Петербурге в 1869—1874 гг.,
первоначально кружок М. А. Натансона, В. М. Александрова, Н. В. Чайковского. Участники готовили
пропагандистов из интеллигенции и рабочих для работы «в народе», издавали и распространяли
революционную литературу, были инициаторами «хождения в народ».
15
Рабочий В. Я. Савельев (Иванов). Принимал участие в демонстрации 6 декабря 1876 г. у Казанского
собора, был предназначен к высылке в Вологодскую губернию, но до приведения означенной меры в
исполнение скрылся. Арестован был лишь в ноябре 1877 г. в Саратове, затем проходил по делу «Обще-
ства друзей», по которому привлекалось 82 человека. Дело это касалось главным образом пропаганды
землевольцев среди рабочих. В 1878 г. Савельев (Иванов) был приговорен к ссылке в одну из
отдаленных губерний под надзор полиции.
16
Д. В. Каракозов (1840—1866) 4 апреля 1866 г. неудачно стрелял в Александра II. Приговорен к
смертной казни и повешен.
17
Рабочий Патронного завода А. Е. Городничий. В 1876 г. и позднее привлекался по делу о
распространении «преступной пропаганды», состоял под надзором полиции и был неоднократно замечен
полицией «в противозаконных действиях», за что подвергался высылке.
18
Д. Н. Смирнов. Его воспоминания «На Трубочном заводе в прошлом» опубликованы в журнале
«Красная летопись». 1928, № 2 (26). С. 217—223.
19
Восстание против гнета турецкой Османской империи в Герцеговине началось в 1875 г. Оно поль-
зовалось поддержкой общественности России.
20
Рабочий Н. А. Бачин.
21
«Техническое общество» было основано для содействия развитию техники и промышленности в
1866 г. Оно имело право открывать при заводах и фабриках специальные и общеобразовательные учили-
ща. При благотворительном «Человеколюбивом обществе», созданном в 1802 г., существовали учебно-
воспитательные заведения для сирот и детей бедняков.
22
Очерк «Крестьянин и крестьянский труд» // Успенский Г. И. Полн. собр. соч. Т. 7. М., 1950. С. 7—
105.
23
Международное товарищество рабочих (I Интернационал) — первая массовая международная орга-
низация пролетариата, основанная в 1864 г. под руководством К. Маркса и Ф. Энгельса. Существовала
до 1876 г.
24
Учредительные собрания «Северного союза русских рабочих» состоялись 23 и 30 декабря 1878 г.
Принятая на них программа была опубликована 12 января 1879 г. в листовке, отпечатанной в
220
типографии «Земли и воли» под заголовком «К русским рабочим». Есть сведения о том, что процесс
создания «Союза» начался в 1877 г. (Революционеры 1870-х годов. С. 422). Главные требования
программы: свержение самодержавия, демократические свободы, изменение социального строя.
Руководители — С. Н. Халтурин, В. П. Обнорский. Существовал в 1878—1880 гг.
25
«Сытые и голодные» — книга, написанная в 1869 г. З. К. Ралли и напечатанная в 1875 г. в
типографии газеты «Работник». Автор, участник студенческих волнений в Петербурге, попытался до-
ступным для рабочих и крестьян языком описать историю трудящихся масс в Европе и России, показать
процесс ухудшения их положения. В книге проводилась идея безгосударственности, навеянная
анархическим учением Бакунина: «Для народа, желающего освободиться на самом деле, нет другого
исхода, как уничтожить всякую власть, всякое правительство».
«Хитрая механика (Правдивый рассказ, откуда и куда идут деньги)» — популярная брошюра,
написанная В. Е. Варзаром и изданная в 1874 г. в Цюрихе в типографии журнала «Вперед». В ней в
форме беседы раскрывалась механика эксплуатации народа посредством налогов и другими способами
(Революционеры 1870-х годов. С. 417).
26
И. Н. Хазов (1847—1881) вел революционную пропаганду среди петербургских рабочих зимой
1876/77 г., затем уехал в Москву. В апреле 1877 г. был арестован и сослан в Сибирь.
27
М. П. Драгоманов (1841—1896) — украинский историк, публицист, деятель демократического кры-
ла либерального движения, сторонник теории бесклассовости украинского народа. Эмигрант с 1876 г.
28
П. Г. Заичневский (1842—1896) — русский революционер, участник и организатор студенческих
кружков в Казани (1859) и в Москве (1861). В 1862 г. в заключении написал прокламацию «Молодая
Россия». Свыше 20 лет провел в тюрьмах и ссылке.
29
С речью перед собравшимися выступил Г. В. Плеханов: «Друзья! Мы только что отслужили
молебен за здравие Николая Гавриловича (Чернышевского) и других мучеников за народное дело. Вам,
собравшимся здесь работникам, давно пора знать, кто был Чернышевский. <...> Таких людей — не один
Чернышевский; их было и есть много: декабристы, петрашевцы, каракозовцы, нечаевцы, долгушинцы и
все наши ученики последних лет. Они стояли и стоят за то же народное дело; я говорю — народное, по -
тому, что оно начато было самим народом. Припомните Разина, Пугачева, Антона Петрова! — Всем од-
на участь: казни, каторга, тюрьма. Но чем больше они выстрадали, тем больше им славы. Да здравствуют
мученики за народное дело! Друзья! Мы собрались, чтобы заявить здесь пред всем Петербургом, пред
всей Россией нашу полную солидарность с этими людьми; наше знамя — их знамя! На нем написано —
земля и воля крестьянину и работнику! Вот оно — да здравствует земля и воля!» (Революционеры 1870-х
годов. С. 417—418).
30
Землеволец А. П. Боголюбов (настоящее имя А. С. Емельянов) был приговорен к 15 годам каторги.
31
О ссылке Я. С. Потапова и его дальнейшей судьбе см: Шустерман С. С. О судьбе рабочего-револю-
ционера Я. С. Потапова // Вопросы истории. 1960. № 11. С. 212—215.
32
Взрыв произошел 7 декабря 1877 г.
33
От кружка заводских рабочих исходила прокламация «К Рабочим Патронного завода от товари-
щей». Позже была выпущена
221
листовка от интеллигенции «Рабочим Патронного завода», автором которой считают Г. В. Плеханова.
Тексты этих документов см. в сб.: Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II, ч. 2. 1875—1884. М-,
1950. С. 206—208.
34
Это было в воскресенье 9 декабря 1877 г.
35
Кроме В. А. Осинского в группе находились Г. В. Плеханов, М. Р. Попов, Г. А. Попко, Н. С. Тют-
чев, С. Ф. Чубаров, И. Ф. Волошенко (Красная летопись. 1928. № 2 (26). С. 202).
36
С. М. Кравчинский сообщает об этом эпизоде несколько иначе: «На кладбище одним из рабочих
была произнесена зажигательная речь, в которой он, между прочим, говорил: «Наши братья, солдаты,
умирают под Плевной вследствие бездарности своих командиров, а мы должны умирать здесь из-за не-
брежности и недобросовестности наших надсмотрщиков». Когда полицейские рванулись вперед, чтобы
арестовать оратора, толпа решилась его защищать (Красная летопись. 1928. № 2 (26). С. 203).
37
«Того же года» — неточность; стачка была не в 1877, а в 1878 г.
38
Под этим именем описан рабочий-революционер П. А. Моисеенко. (См. также с. 227 наст. изд).
39
В архиве Г. В. Плеханова сохранился такой вариант этого места: «Несмотря на равнодушие
тогдашних революционеров к политике, каждый из них ненавидел царизм всей душой, и нелегко было
землевольцам освоиться с мыслью о том, что им придется, может быть, писать от имени стачечников
прошение на царское имя. К тому же «лавристы», предвидя, куда заведет нас принятый нами способ
действий, заранее громили нас за «измену» революционным принципам. Мы колебались. В «конспира-
тивной» квартире Гоббста, превратившейся тогда чуть ли не в главную квартиру нашей агитационной
армии, ежедневно происходили долгие собрания...» (АДП, ф. 1093, оп. 2, № 117, л. 53).
40
По свидетельству О. В. Аптекмана, Г. В. Плехановым была написана прокламация «Русская уча-
щаяся молодежь министру юстиции графу Палену», представлявшая собой протест против репрессий
правительства в связи с «процессом 193-х», Текст ее см. в кн.: Революционное народничество семидеся-
тых годов XIX века. Т. 2. М, 1965. С. 44—45.
41
В. И. Засулич (1849—1919) стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова 24 января
1878 г. Таким образом она ответила на наказание розгами по распоряжению Трепова политического
заключенного А. С. Емельянова (Боголюбова). Рана оказалась не смертельной. Суд над В. И. Засулич 31
марта 1878 г, вынес ей оправдательный приговор.
И. М. Ковальский (1850—1878) — народник, участник «хождения в народ», организатор
революцион-ного кружка в Одессе. При аресте вместе с членами кружка оказал вооруженное
сопротивление, Казнен 2 августа 1878 г., а 4 августа он был отомщен: С. М. Крав чинский поразил
кинжалом шефа жандармов Н. В. Мезенцова.
42
А. С. Суворин (1834—1912) — реакционный журналист, издатель. С 1876 г. выпускал в Петербурге
газету «Новое время».
43
В представлении генерала А. А. Козлова начальнику III отделения Н. В. Мезенцову от 7 марта 1878
г. об аресте лиц, заподозренных в руководстве стачкой, называется дворянин Александр Максимов-
Дружбин, приехавший из Орла «с целью заниматься в Публичной библиотеке по предмету политической
экономии». Это и был Г. В. Плеханов (см.: Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II, ч. 2. С. 223—
225).
222
44
В «Петербургской вольной типографии» 16 января 1879 г. была напечатана прокламация «От
ткачей Новой Бумагопрядильни, что на Новой канаве, к рабочим всех фабрик и заводов». Она за канчива-
лась призывом: «Все за одного, один за всех!»
Этим же призывом заканчивалась и прокламация рабочих фабрики Шау от 17 января того же года
«От рабочих фабрики Шау всем петербургским рабочим» (см.: Рабочее движение в России в XIX веке. Т.
II, ч. 2. С. 306—307, 308—310).
45
В документе, подписанном петербургским градоначальником А. Е. Зуровым и направленном в III
отделение, сообщалось о высылке из столицы 36 рабочих — участников стачек на фабриках Новая
Бумагопрядильня и Шау (см.: Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II, ч. 2. С. 322).
46
В архиве Г. В. Плеханова сохранился следующий вариант рукописи: «...происходило другое, имев-
шее до известной степени обратное значение. Окончательно «спропагандированные», и преимуществен-
но заводские, рабочие начинали тяготиться «интеллигентной» опекой и старались стать на свои соб-
ственные ноги как в смысле организации, так и в смысле программы. Не могу уже припомнить теперь,
когда и при каких обстоятельствах заметили мы первые признаки этого стремления. Во всяком случае, к
концу 1878 г. всем нам, «занимавшимся с рабочими» землевольцам, оно было очень хорошо известно,
нередко досадуя нас своими проявлениями. Мы видели, что наиболее развитые рабочие вступают с нами
в какое-то особое соперничество, точно будто они ревнуют нас к «революции» и стараются показать, что
они не менее нас достойны ее благосклонности. Нужно ли было организовать новый рабочий кружок, за-
вести новую «конспиративную» квартиру или написать прокламацию по поводу какого-нибудь выдаю-
щегося события фабрично-заводской жизни, сейчас же мы слышали, что это нужно сделать помимо ин-
теллигенции и что без нее выйдет лучше, так как рабочие лучше ее знакомы с рабочею средою и т. п. и т.
п.
Почти всегда подобные замечания были совершенно, а нередко и очевидно справедливы, но они все-
таки огорчали нас как признак вредного отчуждения от нас лучшей части рабочих. Мы говорили, что в
интересах самого дела рабочие не должны противопоставлять себя интеллигенции. Нам отвечали на это
чаще всего указанием на какие-нибудь мелочные ошибки, без которых не обходились, конечно, и сами
рабочие. Таким образом, возникало тяжелое недоразумение... Сделавшись социал-демократом, немецкий
рабочий начинает смотреть на остальных рабочих, пока еще не усвоивших его взглядов, именно как на
среду, подлежащую его воздействию. Это так. Но разница в том, что для немецкого социал-демократа
рабочая среда есть его собственная природная среда, а для русского интеллигента она — чужая. Этим
коренным различием обусловливаются очень важные последствия. Та партия, которую немецкий социал-
демократ называет своею, есть по преимуществу рабочая партия, и, примыкая к ней, рабочий чувствует
себя, так сказать, у себя дома. «Русская социально-революционная партия» никогда не была рабочей
партией ни в каком смысле этого слова. Рабочие только приглашались пристать к ней...
Интеллигенция постоянно, неизменно противопоставляет себя рабочим. Те сначала не замечали
факта этого противопоставления, потом сознали его и приняли к руководству, Это было как нельзя более
естественно. Не подлежит сомнению, что при данных условиях своей деятельности и при тогдашних
взглядах своих интеллигенция иначе поступать не могла. Но не могли и рабочие не заме-
223
тить, наконец, того, что было. Вступив в соперничество с интеллигенцией, они доходили до крайностей,
но крайности эти могли быть разве только смешны и уже вовсе не были вредны, так как рабочие друзья-
соперники интеллигенции никогда не становились ей поперек дороги. Они стремились только взойти на
собственную дорогу. Дорога эта шла, правда, не в том направлении, в каком хотелось тогда повести
народную массу. Читатель помнит, что все мы, за самыми малыми исключениями, были тогда
народниками. Народник — враг «политики». Он презирает буржуазную [свободу] » (АДП, ф. 1093, оп. 2,
№ 117, л. 54-56).
47
См. примеч. 24.
48
Текст программы «Северного союза русских рабочих» см. в кн : Рабочее движение в России в XIX
веке. Т. II, ч. 2. С. 240—242
49
А. К. Соловьев (1846—1879) — революционный народник, участник «хождения в народ». 2 апреля
1879 г. совершил неудачное покушение на Александра II. Повешен в Петербурге.
С. Г. Ширяев (1856—1881)—член «Земли и воли», затем Исполкома «Народной воли», участник
покушений на Александра II. В 1880 г. приговорен к вечной каторге. Умер в Петропавловской крепости.
50
Вариант приведенного выше текста из архива Г. В. Плеханова: «..теперь, когда оно (рабочее
движение.— Сост.) стало так быстро расти и крепнуть, [отстраниться] было бы по крайней мере
странно. Землевольцы и не отстранились от него.
Во второй стачке на Новой Бумагопрядильне они приняли не менее деятельное участие, чем в первой.
После стачки «рабочее дело» по-прежнему считалось землевольцами весьма полезным делом. Они по-
прежнему заводили «конспиративные» квартиры и рабочие кружки там, где Союз почему-либо не мог
этого сделать. Революционная молодежь, по-видимому, с прежней охотой шла «заниматься с рабочими».
И тем не менее уже весною 1879 г., т. e когда Союз едва успел просуществовать несколько месяцев, дух
«интеллигентного» революционного движения был далеко не тот, что прежде.
Прежние «бунтари» к [этому.— Сост.] времени в значительной уже степени превратились в
«террористов».
Все большее и большее число «бунтарей» склонялось к «террору» или, как выражались тогда, к
«дезорганизации правительства» Между землевольцами — люди, верные старой программе, жили по
большей части «в народе», в так называемых «поселениях», существовавших в разных местах среднего и
нижнего Поволжья, а также в Тамбовской и Воронежской губерниях. Большинство живших в столице
членов землевольческой организации стояло за «дезорганизацию» с нетерпимостью и рвением
новообращенных. «Рабочее дело» почти никем не отрицалось в принципе, но на практике посвящаемые
ему силы и средства постоянно убывали. Не один молодой революционер, начавший свою деятельность
«занятиями с рабочими», бросил это занятие под влиянием склонявшегося к «дезорганизации»
большинства петербургских землевольцев. За всю зиму 1878/79 г. «Земля и воля», тратившая большие
деньги на другие революционные предприятия, дала только сто рублей на многочисленные нужды
«рабочего дела». И разумеется, оно тогда уже упало бы окончательно, если бы не Северно Русский
рабочий союз и не сочувствие к нему многих, не принадлежавших к обществу «Земли и воли» и
преимущественно молодых, не успевших «разочароваться» в старой программе бунтарей.
При таких обстоятельствах трудно было надеяться, что земле-
224
вольцы соберутся, наконец, исполнить просьбу рабочих о доставке шрифта и станка для тайной
типографии. Собственно говоря у «Земли и воли» была одна запасная типография, сделавшаяся потом
собственностью «чернопередельцев». Лица, уступившие обществу эту типографию, говорили, что они
были особенно довольны, если бы землевольцы употребили ее для издания рабочей газеты.
«Занимавшиеся с рабочими» землевольцы на общих собраниях своей организации не раз предлагали
передать запасную типографию в пользование Союза. Но большинство предпочитало беречь ее на
случай провала действовавшей типографии «Земли и воли». Мысль об издании рабочей газеты казалась
многим «интеллигентам» совершенно неисполнимой. «Без нас рабочие в этом деле не обойдутся; они
слишком неопытные конспираторы, — рассуждали интеллигенты, — а нам теперь не до них».
 Помощь, которой просил Союз у «Земли и воли», свелась наконец к доставке шрифта из-за границы.
(Еще в конце 1878 г, до формального основания Союза, рабочий В. О. ездил за границу для покупки
типографии. Тотчас по возвращении из-за границы он был арестован, и купленная им типография,
насколько я знаю, так и не попала в Россию. В этой неудаче виноват был шпион Рейн штейн, но так как у
Союза совсем не была «устроена граница», то вообще всякие заграничные сношения были для него
затруднительны.) Станок, и, как говорил Халтурин, очень удобный станок, рабочие сделали собственны-
ми силами» (АДП, ф. 1093, оп. 2, № 117, л. 61—65).
51
А. А. Квятковский (1853—1880) — один из организаторов «Земли и воли» и «Народной воли», член
ее Исполкома. Участник покушений на царя. Казнен.
52
А. И. Желябов (1851—1881) - революционный народник. С 1873 г. был членом кружка «чайковцев»
в Одессе. Один из создателей и руководителей «Народной воли». Организатор покушений на Александра
II, в том числе удавшегося — 1 марта 1881 г. Повешен 3 апреля 1881 г. в Петербурге.
53
С. Н. Халтурин выехал из Петербурга в Одессу для организации покушения на военного прокурора
В. С. Стрельникова. Прокурор был убит 18 марта 1882 г., в тот же день Халтурина арестовали.

ПРЕДИСЛОВИЕ К БРОШЮРЕ «РЕЧЬ П. А. АЛЕКСЕЕВА»

Г. В. Плеханов высоко ценил деятельность одного из первых рабочих-революционеров Петра
Алексеева, цитировал его речь в царском суде. Вероятно, по инициативе Плеханова группа «Осво-
бождение труда» решила переиздать этот документ в своей серии «Рабочая библиотека». До этого
времени речь П. А. Алексеева была опубликована в Женеве в 1877 г. и в Петербурге в вольной ти-
пографии «Земли и воли» в 1878 г. Но интерес к ней среди рабочих-революционеров был столь велик,
что новое издание для России было необходимо. К тому же Плеханов решил в предисловии проком-
ментировать речь, выразить отношение к ней революционных социал-демократов (см. с. 79 наст. изд.).
Брошюра «Речь П. А. Алексеева» с предисловием Г. В. Плеханова «От издателей» вышла в Женеве в
1889 г. в качестве 3-го выпуска «Рабочей библиотеки». Предисловие опубликовано в Сочинениях Г. В.
Плеханова (т. III. С. 112—116). С нападками на Плеханова за это предисловие выступили русские
эмигранты-народо-
225
вольцы. Но его поддержали немецкие социал-демократы. В газете «Der Sozialdemokrat» 22 марта 1890 г.
была напечатана статья «Из русского движения», подписанная псевдонимом ZKW, под которым
скрывалась Клара Цеткин, В ней автор пересказывает предисловие Г. В. Плеханова и защищает
развиваемую им основную идею Интернационала о том, что освобождение рабочих целиком зависит от
них самих. (Статью К. Цеткин см. в кн.: Первая марксистская организация России — группа
«Освобождение трудах 1883—1903. Документы, статьи, материалы, переписка, воспоминания. М., 1984.
С. 257—260.)
1
Этот суд получил название «процесс 50-ти». В числе обвиняемых были С. И. Бардина, П. А,
Алексеев, И. С. Джабадари, Г. Ф. Зданович, В. Н. Фигнер, В. С. и О. С. Любатович и др. Они обвинялись
в участии в «тайном сообществе, задавшемся целью ниспровержения существующего порядка».
Алексеев, Бардина, Зданович выступили на суде с революционными речами. Речь П. Алексеева стала
центральным событием процесса. Он был приговорен к 10 годам каторги. Согласно приговору на каторгу
от 3 до 10 лет были осуждены 10 человек, сосланы в Сибирь 26 человек, отправлены в тюрьму и на
принудительные работы 10 человек, один из обвиняемых подлежал заключению в смирительном доме, а
трое оправданы. Процесс привлек внимание передовой общественности в России и за границей. Ф.
Энгельс просил русских революционеров прислать статью о процессе и фото осужденных женщин для
социал-демократической печати Германии (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 254, 255, 454).
2
Г. В. Плеханов ссылается на «Общий устав Международного товарищества рабочих», где в первых
же строках утверждалось: «Принимая во внимание: что освобождение рабочего класса должно быть
завоевано самим рабочим классом...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 445). В 1882 г« этот документ
был издан по-русски в переводе Г. В. Плеханова в качестве приложения к его переводу «Манифеста
Коммунистической партии». Плеханов цитирует эти слова К. Маркса в своем переводе.
3
Г. В. Плеханов имеет в виду ту молодежь, которая считала себя продолжателем дела «Народной
воли», но в это время — в 1889 г. — после гибели героев группы А. И. Ульянова и усиления
полицейских репрессий в России начала отходить от революционных традиций, переходя на позиции
либерального демократизма. Лучшая часть народовольцев становилась социал-демократами, вставала на
сторону рабо-чего класса. Плеханов и боялся, что слова П. А. Алексеева о революционной молодежи,
сказанные им в 1877 г., усилят позиции народовольческих кружков,
4
Г. В. Плеханов имел в виду народовольца В. П. Маслова-Стокова (псевд. В. Жук), автора статьи
«Крестьянские и рабочие волнения (1885—1888 гг.)», опубликованной в журнале «Свободная Россия»
(1889. № 1, февраль. С. 35—38), который издавался в Женеве под редакцией В, Л. Бурцева и В. К,
Дебогория-Мокриевича. Резкий отзыв об этой статье содержится в рецензии Г. В. Плеханова на № 1
«Свободной России». В ней он критикует русских либералов, издающих журнал, за нерешительность в
борьбе с самодержавием, путаность взглядов, заигрывание с социализмом и рабочим движением.
Плеханов, в частности, писал: «Начиная свою литературную кампанию, «Свободная Россия» атаковала
не только самодержавие, но и... странно сказать — русских рабочих. Ее редакторы и сотрудники с
редким и трогательным единодушием почти во всех
226

своих статьях неизменно повторяют один и тот же припев: не нужно рабочих, мы и без них управимся с
неограниченной монархией. Г[-н] Вас. Жук приписал даже русскому рабочему классу такое свойство,
которое очень дурно аттестовало бы этот класс, если бы не было вымышлено. Но так как оно
вымышлено, то оно, благодаря бога, дурно аттестует лишь самого г. сочинителя». И далее Плеханов
приводит цитату из статьи В. Жука, в которой тот обвиняет рабочих в отсутствии стойкости в защите
своих убеждений и даже в том, что аресты среди рабочих вели к разрушению связанных с ними
революционных организаций, т. е. в предательстве. «Это неправда»,— восклицает с негодованием
Плеханов (Соч. Т. III. С. 110-111).

ЗАБАСТОВКА В РОССИИ
(Морозовская стачка)

Статья была написана для газеты левого крыла французской Рабочей партии «Le Socialiste», основан-
ной в 1885 г. Ж. Гедом. Она была опубликована 26 июня 1886 г. в № 44 под названием «Une grève en
Russie». Статья была переиздана в сборнике «Морозовская стачка 7—13 (19—25) января 1885 года». (М.,
1923) и во II томе Сочинений Г. В. Плеханова (С. 390—392), откуда и перепечатывается. Рукопись статьи
не сохранилась,
1
В. С. Волков, П. А. Моисеенко и Л. И. Иванов были руководителями Морозовской стачки. В 70-е гг.
XIX в. они были активными деятелями «Северного Союза русских рабочих». Г, В. Плеханов был хорошо
знаком с П. А. Моисеенко (по некоторым документам его фамилия читалась как Мосеенко, Мосеенок) во
время организации забастовок в Петербурге на Новой Бумагопрядильне в 1878 г. Моисеенко писал о Г.
Плеханове и С. Халтурине: «Первый научил понимать, второй действовать» (Хрестоматия по истории
пролетарской революции в России. М., 1923. С. 220). Деятельность Волкова и Моисеенко во время
Морозовской забастовки Плеханов рассматривал как образец политической агитации (см.: Плеханов Г. В.
Соч. Т. III. С. 25).
2
Эрнест Рош и Альбер Дюк-Керси — французские социалисты, журналисты (Рош по профессии
резчик) — были арестованы по обвинению в призыве к насильственным действиям, к прекращению
работы и т. д. во время стачки 2000 углекопов в январе 1886 г. на юге Франции, в Деказвиле. Стачка
продолжалась до середины июня, была подавлена при помощи войска, а Рош и Дюк-Керси были при-
говорены к 15 месяцам тюремного заключения каждый.
3
Несмотря на оправдание судом, Волков и Моисеенко были сосланы в Архангельскую губернию.

СОВРЕМЕННЫЕ ЗАДАЧИ РУССКИХ РАБОЧИХ

Эта статья Г. В. Плеханова состоит из двух частей: «Письмо к петербургским рабочим кружкам» и
как его продолжение — «Письмо второе». Написана она по прямому заказу руководителей первой
социал-демократической организации в России, возникшей в Петербурге в декабре 1883 г. Возникла эта
организация из студентов, бывших народников, в основном чернопередельцев, и впоследствии получила
название группа Благоева — по имени одного из ее руководителей, болгарина Димитра Благоева,
будущего осно-
227
вателя Болгарской социал-демократической партии (тесняков) и одного из основателей
Коммунистической партии Болгарии. Члены группы Благоева заявили сразу же о неприятии
программных установок народников, признали развитие капитализма в России как положительный факт.
В октябре 1884 г. группа Благоева под влиянием успеха германских социал-демократов на выборах в
рейхстаг, о котором писали в легальной русской прессе, приняла название — «Партия русских социал-
демократов». Но это название не говорило о принятии членами группы марксистских идей, их взгляды в
то время базировались на знании произведений германского социал-демократа, но не марксиста —
Фердинанда Лассаля. Правда, благоевцы знали и изучали «Капитал» К. Маркса, но, как и все народники,
они не сумели сделать из этого выводов о применении марксизма, как цельного учения, к России. Но в
конце 1884 г. благоевцы познакомились с брошюрой Плеханова «Социализм и политическая борьба», о
которой В. И. Ленин писал, что она является первым исповеданием веры русского социал-демократизма,
ибо в ней содержатся все основные программные и тактические установки русских марксистов (см.:
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 311—312). Изучение этой книги позволило благоевцам не только
познакомиться со многими идеями научного социализма, но и узнать, какие задачи стоят перед русскими
социал-демократами-марксистами. Они решили установить контакт с членами группы «Освобождение
труда». С большим трудом, при помехах со стороны парижского руководства «Народной воли»,
завязалась переписка.
Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод испытали огромную радость, узнав, что в России
появились у них единомышленники. В программе благоевцев, напечатанной в № 1 газеты «Рабочий»,
они увидели теоретическую путаницу, которая царила в головах петербургских социал-демократов.
Однако они высоко оценили принципиальное значение создания в самой стране группы революционе-
ров, которые отказались от главных народнических идей.
Члены группы «Освобождение труда» с готовностью откликнулись на предложение прислать статьи в
следующие номера газеты «Рабочий». Аксельрод послал статью «Выборы в германский рейхстаг и
социально-демократическая партия», а Плеханов — «Современные задачи русских рабочих (Письмо к
петербургским рабочим кружкам)». Обе статьи были напечатаны в № 2 газеты «Рабочий». Но в начале
1886 г. типография в Петербурге была разгромлена, и № 3 газеты так и не увидел света, он даже не
готовился, так как в январе 1886 г. был арестован В. Г. Харитонов (см. прим. 4).
В 1905 г. в сборнике статей Плеханова «На два фронта», вышедшем в Женеве, была перепечатана
часть статьи «Современные задачи русских рабочих», но без последней фразы, где Плеханов обещает
продолжить свою статью (переиздана в Соч. Т. II. С. 363— 372). Но при разборе архива Плеханова после
создания Дома Плеханова в Ленинграде было найдено в рукописи начало второй части этой статьи,
которую Плеханов начал писать для № 3 газеты «Рабочий». Вероятно, он так ее и не окончил. Об этом
говорит и то, что рукопись не завершена, и то, что при публикации статьи в 1905 г. Плеханов не стал
искать неопубликованную часть статьи. Она впервые была издана в 1934 г. в сборнике, который начал
издавать Дом Плеханова (Литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. I. M., 1934. С. 161—163). Обращает
на себя внимание подзаголовок— «Письмо к петербургским рабочим кружкам». Плеханов знал, что
члены «Партии русских социал-демократов» вели пропагандистскую работу во многих районах
Петербурга — в центре, на
228
Васильевском острове, на Выборгской стороне, за Невской и Московской заставами. Существовали
параллельно и рабочие кружки, которыми руководили народники. Плеханов старался в популярной
форме донести до передовых рабочих Петербурга программные положения и задачи марксистской
партии в России. № 2 «Рабочего» со статьей Плеханова распространялся в России, главным образом в
Петербурге, в рабочих кружках, все 80-е и 90-е гг. XIX в. Интересно отметить, что Плеханов в 1903 г.
писал, что он считает себя сотрудником газеты «Рабочий» (см.: Плеханов Г. В. Соч. Т. XXIV. С. 120).
Статья Плеханова «Современные задачи русских рабочих» печатается по кн.: Литературное наследие Г.
В. Плеханова. Т. VIII, ч. 1. М., 1940. С. 54—65. В сборнике учтены разночтения между публикацией в
1885 г. в газете «Рабочий» и в 1905 г, в книге «На два фронта».
1
«Северный союз русских рабочих», одна из первых крупных рабочих революционных организаций
народнического толка, был основан в Петербурге С. Н. Халтуриным, В. П. Обнорским, Д. Н.
Смирновым, А. Н. Петерсоном, просуществовал с осени 1877 г. по начало 1880 г. Более подробно о
деятельности Союза и его разногласиях с народническими представлениями о роли политической
борьбы см. публикуемую в настоящем сборнике работу Плеханова «Русский рабочий в революционном
движении» и примечания к ней. Программа «Северного союза», в которой говорилось, что его главная
цель — «ниспровержение существующего политического и экономического строя государства, как
строя крайне несправедливого», была выработана в декабре 1878 г.
2
В «Рабочем»: «не откажутся добровольно от своих прав на них и не передадут их в ваше распоряже-
ние».
3
Более подробно об этой стачке Плеханов пишет в своих воспоминаниях «Русский рабочий в револю-
ционном движении».
4
«Рабочий. Газета партии русских социал-демократов», № 1 которой вышел в январе, а № 2 — в
июле 1885 г. в Петербурге. Газета печаталась в типографии на квартире В. Г. Харитонова, который
руководил «Партией русских социал-демократов» после ареста Д. Благоева в феврале 1885 г. Харитонов
оставил интересные воспоминания о деятельности группы Благоева, где он, в частности, рассказал и об
издании «Рабочего». Шрифт для типографии доставляли печатники — члены рабочих кружков из
какой-то государственной и частных типографий, деревянную дубовую раму и валики изготовили сами,
благо среди благоевцев были студенты-технологи. Типография была устроена в квартире Харитонова в
деревянном доме № 21 по Ропшинской улице (дом этот не сохранился). Харитонов с согласия хозяйки
дома пользовался соседней квартирой, когда она была свободна, и квартирой своей тетки на первом
этаже, когда она уехала в деревню. Набором газеты занимался главным образом Харитонов, но ему
помогали по воскресеньям два молодых наборщика. Харитонов вспоминал, что редактора или ре-
дакционного совета у них не было, а весь материал прочитывался на собрании кружка. Ведь в «Партии
русских социал-демократов» с самого начала было всего около 20 человек и 30 сочувствующих, а в
результате арестов их ряды еще уменьшились. Поэтому собрать всех свободных от занятий членов для
обсуждения статей было возможно Тираж газеты «Рабочий» был 200—300 экземпляров. В январе 1886
г. Харитонов был арестован, и издание газеты прекратилось (см.: От народничества к марксизму.
Воспоминания участников революционного движения в Петербурге (1883—1894 гг.). Л.,
229
1987. С. 87—88). В. И. Ленин высоко оценил сам факт выхода этой газеты: «За 12 лет, с 1883 по 1895 г.,
едва ли не единственной попыткой создать с.-д. рабочую печать в России было издание в Пе тербурге в
1885 году с.-д. газеты «Рабочий», конечно, без цензуры, но этой газеты вышло только 2 номера.
Отсутствие массового рабочего движения не давало возможности широко развиться рабочей печати»
(Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 95—96), Плеханов тоже придавал большое значение этому
изданию. В 1911 г. он писал известному ученому-библиографу Н. А. Рубакину после прочтения его
рукописи «Среди книг», подготовленной к второму изданию: «Что касается влияния группы
«Освобождение труда» в первые годы ее существования, то я замечу, что уже в 1885 году началась
пропаганда социал-демократических идей в рабочей среде Петербурга. Посылаю Вам для справки
первый № газеты «Рабочий», выходившей в Петербурге. Это теперь величайшая редкость»
(Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. I. С. 254).
5
В «Рабочем»: «грозной».
6
В «Рабочем»: «недовольство массы».
7
Плеханов имеет в виду брошюру, составленную А. И. Кремером, отредактированную Л. Мартовым,
которая вышла в Женеве в 1896 г. с предисловием П. Б. Аксельрода. Плеханов подробно проанализиро-
вал эту брошюру в статье «Еще раз социализм и политическая борьба» (Соч. Т. XII. С. 67—102). Этим
примечанием Плеханов напоминает, что он еще в 1885 г. писал о необходимости агитации среди рабочих
в ответ на обвинения «экономистов» в забвении этой формы революционного движения со стороны
рево-люционных марксистов.
8
В это время царем был Александр П.
9
В «Рабочем»: «свободы».
10
В рукописи Г. В. Плеханова цифры отсутствуют, они вставлены при первой публикации. Имеется в
виду закон от 1 июля 1882 г. об ограничении времени работы подростков на фабриках и заводах, вошед-
ший в силу только в 1884 г.
11
Здесь и далее слова, заключенные в угловые скобки, в рукописи зачеркнуты.
12
На этом рукопись обрывается.

РЕЧЬ НА МЕЖДУНАРОДНОМ РАБОЧЕМ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМ КОНГРЕССЕ В ПАРИЖЕ

(14—21 июля 1889 г.)

На рубеже 80-х гг. XIX в. возникли социалистические партии во Франции, Англии, Италии, Испании,
Голландии, Дании, Бельгии, Венгрии, Чехии и США. Ведущей среди них была Социал-демократическая
партия Германии, основанная еще в 1869 г. под руководством А. Бебеля и В. Либкнехта, развивавшаяся
под идейным влиянием К. Маркса и Ф. Энгельса. Появление и развитие этих партий потребовало созда-
ния между ними постоянных связей. Но I Интернационал после разгрома Парижской коммуны прекратит
свою деятельность. По инициативе Энгельса и руководителей французских социалистов Ж. Геда и П. Ла-
фарга в Париже был созван Международный рабочий социалистический конгресс, который фактически
явился учредительным конгрессом II Интернационала. На нем присутствовали делегаты 22 стран в ко-
личестве 400 человек. Конгресс открыли в 100-летнюю годовщину взятия Бастилии — 14 июля 1889 г.
230
Русская делегация состояла из 6 человек — четверо были народовольцами во главе с П. Л. Лавровым
и два социал-демократа: Г. Плеханов и П. Аксельрод. Пригласил членов группы «Освобождение труда»
на этот конгресс Поль Лафарг от имени организационного комитета. Плеханов писал В. И. Засулич в
июне 1889 г.: «Дорогая Вера, На конгресс я еду во всяком случае, хотя это мне и будет стоить очень
дорого: Роза (его жена — Р. М. Боград-Плеханова.— Сост.) больна, денег нет, и в заключение заболела
прислуга, которая была приглашена на время болезни Розы. Можете себе представить, какая масса
хлопот у меня теперь» (Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. II. М., 1973. С. 296). И
действительно, семейное положение Плеханова было отчаянным. Кроме отсутствия денег и угрозы
хозяина выгнать с квартиры, ему приходилось ухаживать за больной после родов женой, полутора-
месячной дочкой и 6- и 8-летними старшими дочерьми. Но ехать было необходимо, чтобы заявить перед
лицом делегатов — представителей социалистического движения всего мира о появлении на свет
социал-демократического течения в России и рассказать о его перспективах. Мандат Плеханову от имени
несуществующего еще «Союза русских социал-демократов» написала Вера Засулич (Там же. С. 296—
297). Ее имя было гарантией того, что члены конгресса примут такой мандат. Группа «Освобождение
труда» к тому времени уже издала ряд брошюр и № 1 сборника «Социал-демократ».
На конгрессе были не только марксисты, но и анархисты, реформисты, социалисты других направле-
ний. От имени социалистов-народников выступил Петр Лавров, тепло встреченный делегатами.
Плеханов должен был за 2—3 минуты противопоставить в своей речи идеям народничества
программу первых русских марксистов. Ф. Энгельс не присутствовал по состоянию здоровья на
конгрессе и познакомился с речами выступавших по протоколам, опубликованным на французском
языке вскоре же. В беседе с русским эмигрантом А. М. Воденом он сказал, что речь Плеханова «и ему, и
многим товарищам понравилась...» (Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М, 1969. С. 104).
Автограф речи Плеханова, произнесенной на французском языке, сохранился в архиве Ж. Геда.
Перевод на русский был опубликован в журнале «Летописи марксизма», 1926. № 1. С. 78—79. Но
существует и другой вариант этой речи, напечатанный вскоре после конгресса в обозрении «Социал-
демократ» (он являлся продолжением сборника, вышедшего под тем же названием в 1888 г.), который
издала группа «Освобождение труда» в 1890 г. {№ 1, отд. 2. С. 28—29). Оба варианта опубликованы в
Сочинениях Г. В. Плеханова (Т. IV и XXIV) и переизданы в его Избранных философских произведениях
(Т. I. С. 418—421).
Здесь печатается только один вариант речи Г. В. Плеханова на Парижском конгрессе II Интернаци-
онала 1889 г., который был впервые опубликован на русском языке в журнале «Летопись Марксизма»,
поскольку он более полный.
1
Речь идет об участии русских войск по приказу Николая I в подавлении буржуазной революции 1848
—1849 гг. в Венгрии. В мае 1849 г. по просьбе императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа Русские
войска начали интервенцию и вместе с императорскими войсками подавили революцию.
2
Г. В. Плеханов имеет в виду народовольцев, которые преуменьшали, а большинство и отрицало,
развитие капиталистических отношений в России.

231
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ [сборника «Работник»]
Статья представляет собою редакционное заявление издателей журнала, вернее, периодического
сборника, которое возникло по инициативе и при помощи российских социал-демократов, делегатом
которых был В. И. Ленин.
Владимир Ильич (его знали тогда как Ульянова, Петрова) приехал в Женеву в мае 1895 г. и произвел
большое впечатление на Плеханова и П. Б. Аксельрода (В. И. Засулич была в то время в Лондоне),
которые встречались с ним неоднократно в разных городах Швейцарии, чтобы уменьшить вероятность
полицейской слежки. В результате этих совещаний была достигнута договоренность об издании в
Женеве периодического сборника «Работник» в типографии «Союза русских социал-демократов за
границей», который незадолго до того был создан по инициативе и под руководством группы
«Освобождение труда». «Работник» должен был издаваться при помощи петербургских марксистов.
Ленин обещал присылать деньги и материалы — статьи, сведения, документы для публикации. Он
поставил непременным условием редактирование сборника «Работник» членами группы «Освобождение
труда», но советовал не загружать Плеханова организационной работой, чтобы сберечь его силы для
теоретических статей. Поэтому фактически редактором «Работника» стал П. Б. Аксельрод.
А. И. Ульянова-Елизарова писала в воспоминаниях: «Владимир Ильич был очень доволен своей
поездкой, и она имела для него большое значение. Плеханов пользовался всегда большим авторитетом в
его глазах; с Аксельродом он очень сошелся тогда; он рассказывал по возвращении, что отношения с
Плехановым установились хотя и хорошие, но довольно далекие, с Аксельродом же совсем близкие,
дружественные. Мнением обоих Владимир Ильич очень дорожил» (Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 1.
М, 1979. С. 42—43).
№ 1/2 вышел в марте 1896 г., когда В. И. Ленин был уже в тюрьме. В нем были напечатаны его статья
«Фридрих Энгельс», его воззвание «К рабочим и работницам фабрики Торнтона», внутри статьи Б. А.
Гинзбурга (Д. Кольцова) «Царское правительство и рабочие. (Вместо внутреннего обозрения)» и ряд
материалов, организованных им еще до ареста. Многие статьи, в том числе и Ленина и Плеханова, были
напечатаны анонимно. В журнале «Работник» печатались теоретические статьи, обзорные статьи о рабо-
чем движении в России и в странах Западной Европы, библиографические обзоры, статьи иностранных
корреспондентов, художественные произведения о жизни рабочих.
Редакционная статья Плеханова «От издателей» была напечатана в «Работнике» (1896. № 1/2, отд. III.
С. V — XV), переиздана в его Сочинениях (Т. IX. С. 287—292). Эти публикации сверены с его
рукописью (ГПБ. Дом Плеханова, ф. 1093 (Г. В. Плеханов), оп. 2, № 401).
1
В 1887 г. отмечался юбилей популярного писателя-народника Глеба Ивановича Успенского — 25-
летие его литературной деятельности. По этому поводу его избрали в члены «Общества любителей
российской словесности». В связи с этим Успенский написал благодарственное письмо в это общество, в
котором приводит почти полный текст поздравительного письма, полученного им от 15 тифлисских
рабочих к своему юбилею. Он был очень тронут именно этим
232
письмом от простых рабочих, которые, в частности, писали: «Теперь мы видим, сколько есть добрых
людей и сколько есть прекрасных книг! Их столько, что нам читать и не перечитать во всю жизнь!» И
далее Успенский от себя резюмирует: «Но читать эти книги добравшийся до них простой человек будет
наверное, и, следовательно, книга, т. е. русская и общечеловеческая «словесность», как видим, уже
имеющая нового пришельца читателя, будет иметь его в огромном количестве...» Он писал, что это
письмо является «радостным указанием на эти массы нового, грядущего читателя, нового, свежего
„любителя словесности"» (Успенский Г. И. Полн. собр. Соч. Т. X, кн. 2. М, 1954. С. 340—341).
Плеханов ошибся, когда написал, что письмо Успенскому пришло от петербургских рабочих. Сам
этот факт настолько его обрадовал, что он несколько раз на него ссылается (см., напр.: Соч. Т. III. С. 208
—209). В системе доказательств Плеханова не имеет значения, что письмо Успенскому написали
тифлисские, а не петербургские рабочие.
2
Александр III царствовал с марта 1881 г., когда народовольцами был убит его отец, Александр II, по
октябрь 1894 г.
3
Плеханов имеет в виду стачку в октябре 1895 г. на Иваново-Вознесенской мануфактуре под
руководством «Рабочего союза» и стачки петербургских текстильщиков фабрики Торнтона и работниц
табачной фабрики «Лаферм» в ноябре 1895 г., которыми руководили члены «Союза борьбы за
освобождение рабочего класса». В 1895 г. в России произошло 15 стачек и 5 волнений.
4
В рукописи: «ему все кажется».
5
Ярославская стачка на бумагопрядильной фабрике Т-ва Большой мануфактуры произошла 26 апреля
— 10 мая 1895 г. Стачка была подавлена войсками, в результате чего 3 человека были убиты, 18 ранены.
На донесении об этих кровавых событиях царь Николай II написал: «Весьма доволен спокойным и
стойким поведением войск во время фабричных беспорядков» (Рабочее движение в России в XIX веке.
Сб. документов и материалов. Т. IV, ч. 1. М, 1961. С. 81).
6
Подчеркнуто Г. В. Плехановым.
7
Испанская буржуазная революция 1820—1823 гг. была подавлена интервентами, организованными
Священным союзом, в котором главную роль играл император России Александр I. В Испании 1 октября
1823 г. была восстановлена абсолютная монархия.
8
В марте 1896 г. исполнился 25-летний юбилей Парижской коммуны, эта дата была торжественно
отмечена во всем мире передовыми рабочими. Русские пролетарии тоже приняли участие в этом празд-
нике. Рабочие Петербурга, Москвы и Минска собрали деньги для возложения на могилы коммунаров на
кладбище Пер-Лашез венков. Деньги от социал-демократов Москвы и Минска были посланы через В.
Либкнехта Полю Лафаргу при помощи берлинского представителя группы «Освобождение труда» В. А.
Бухгольца, а петербургские марксисты переслали деньги Лафаргу непосредственно через Плеханова
(Литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. IV. 1937. С. 295—298; Философско-литературное наследие
Г. В. Плеханова. Т. II. М., 1973. С. 299). Вместе с деньгами петербургские и московские рабочие присла-
ли приветствия французским социалистам в связи с юбилеем. В сборнике было напечатано письмо П.
Ла-фаргу московских рабочих (Работник. 1896. № 1/2, отд. II. С. 100—105).
9
Вышло еще две книги «Работника» — № 3/4 и 5/6, последняя книга вышла в марте 1899 г. Издание
прекратилось из-за разногла-
233
сий в «Союзе русских социал-демократов за границей» между «экономистами» и революционными
марксистами. На I съезде СРСД группа «Освобождение труда» вышла из Союза, оставив за собой № 5/6
«Работника» и брошюры В. И. Ленина «Новый фабричный закон» и «Задачи русских социал-
демократов», После их издания типография, которая ранее принадлежала группе «Освобождение труда»,
оказалась в руках «экономистов». По приезде В. И. Ленина в Швейцарию в 1900 г. начались переговоры
об издании «Искры» и «Зари», которые продолжили дело «Работника» на принципиально новой ступени,
в новых условиях.

ДОКЛАД, ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ РУССКИМИ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТАМИ

МЕЖДУНАРОДНОМУ РАБОЧЕМУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ
КОНГРЕССУ В ЛОНДОНЕ В 1896 ГОДУ
IV конгресс II Интернационала состоялся в Лондоне 27 июля — 1 августа 1896 г. Это был первый
конгресс после смерти Ф. Энгельса. Делегация русских социал-демократов на этот раз была
сравнительно многочисленной и, главное, авторитетной. О рабочем движении в России в первой
половине 90-х гг. XIX в. и особенно о массовых забастовках в Петербурге в 1895 г. и 1896 г, было
известно во всем мире. Социал-демократические организации и кружки присылали мандаты в адрес
группы «Освобождение труда». В русскую делегацию социал-демократов на Лондонском конгрессе
входили Г. В. Плеханов (от Петербурга), П. Б. Аксельрод (от Киева), В. И. Засулич (от Москвы), В. А.
Бухгольц (от Иваново-Вознесенска), а также Р. М. Плеханова, Д. Кольцов (Б. А. Гинзбург) и Парвус (А.
Л. Гельфанд). По сведениям департамента полиции, на сходке рабочих 2 июня 1896 г. у Путиловского
вала была роздана листовка об избрании эмигранта Плеханова депутатом на социалистический конгресс,
авторами которой были Ф. В. Ленгник и Л. К. Мартенс (см.: Курбатова И. Н. Начало распространения
марксизма в России. М., 1983. С. 235). Плеханов был не просто делегатом от рабочих Петербурга, а
делегатом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В. И. Ленин с декабря 1895
г. находился в тюрьме, но он и оттуда продолжал руководить петербургскими марксистами. Поэтому,
безусловно, если он не сам предложил кандидатуру Плеханова, то сделано это было с его одобрения.
Начиная со II конгресса II Интернационала (1891 г., Брюссель) было принято на заседаниях конгресса
обсуждать принципиальные вопросы, а отчеты о развитии рабочего и социалистического движения
готовить заранее, печатать на 2—3 языках и раздавать делегатам до и во время конгресса. Такой отчет от
имени русских социал-демократов был написан в основном Г. В. Плехановым с помощью приехавшего
из России члена руководства петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» А. Н.
Потресова. Доклад был напечатан на немецком (Bericht der Delegierter der russischer Sozialdemokratie an
den Internationalen Sozialisten Kongreß in London 1896. Zürich, 1896. 30 S.) и английском языках
(английский вариант не сохранился). Вскоре после конгресса в 1896 г. в Женеве доклад был напечатан
по-русски с небольшим предисловием «От издателей» в типографии «Союза русских социал-
демократов».
234
В предисловии Д. Рязанова 1923 г. к IX тому Сочинений Г. В. Плеханова, где был напечатан этот
доклад, говорится, что он был составлен совместно Плехановым и Потресовым, где «сводка
провинциальных материалов и небольшое предисловие написаны Плехановым, отчет о петербургском
рабочем движении и описание майской забастовки ткачей (в Петербурге в 1896 г. — Сост.) принадлежат
А. Потресову» (Плеханов Г. В. Соч. Т. IX. С. 3—4). Именно поэтому текст доклада Д. Рязанов поместил в
Приложении к тому.
Нам представляется, что роль Потресова при написании этого доклада была подсобной. Он был
участником событий в Петербурге и, возможно, даже составил какой-то черновой вариант, он привез
листовки «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и другие документы. Но Плеханов сам
написал весь текст доклада, а Потресов был только техническим помощником. Об этом говорит единый
(плехановский) стиль всего документа, и он сам пишет, что его источником являются листовки (см. с.
182 наст. изд.). Кроме того, Плеханов незадолго до этого, в марте — апреле 1896 г., напи сал статью
«Рабочее и революционное движение в России» для журнала «Жите i слово», который издавался в
Львове под редакцией Ивана Франко. В ней Плеханов подробно описывает революционное движение в
Петербурге и других городах России, используя для этого разные источники, в том числе и материалы,
присылаемые в редакцию «Работника» и «Листка „Работника"». Поэтому и о событиях в Петербурге в
апреле — июне 1896 г. Плеханов мог написать без помощи Потресова, но сведения из первых рук, конеч-
но, только улучшили изложение фактов в докладе.
Плеханов собирался написать статью о событиях в Петербурге для теоретического органа СДПГ «Die
Neue Zeit». В письме К. Каутскому он сообщил в июне 1896 г., накануне Лондонского конгресса, что
статья задерживается на некоторое время, так как «имеется много подробностей по поводу этой стачки,
но нет еще всего материала» (Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. II. С. 159).
15 сентября 1896 г. петербургский «Союз борьбы» выпустил листовку «Ко всем петербургским
рабочим», где подведен итог первого года существования этой организации. Там отмечалось!
«Восторженно приветствовали заграничные рабочие на Международном социалистическом конгрессе в
Лондоне Плеханова, представителя петербургского «Союза», когда он упомянул о нашей стачке»
(Листовки петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». С. 93—94).
В архиве Плеханова сохранился почти полный (без 1 л.) текст Доклада (ГПБ. ОР. Дом Плеханова, ф.
1093, оп, 4, № 22). Он представляет собой копию, переписанную двумя или даже тремя почерками
неустановленных лиц с редакционной правкой Плеханова и подчеркнутыми им фразами и отдельными
словами. Он также делал заметки для типографии: «см. след. стр.» или «см. на обо роте» и т. д.
Переписчики иногда ошибались, не разобрав слово, и Плеханов исправлял эти ошибки. Например, на л. 4
(Т. IX, С. 355) вместо «пролетариата» было написано «правительства». Большинство редакционных
исправлений Плеханова были учтены при на« печатании русского текста Доклада.
Доклад печатается по тексту IX тома Соч. Г. В. Плеханова, (С. 352—367), сверенному с изданием
1896 г, и рукописью. Разночтения с рукописью оговариваются в примечаниях, кроме выделения
курсивом подчеркнутых автором мест (шрифтовые выделения
235
в предыдущих изданиях не были, вероятно, сделаны по техническим причинам).
1
Сведения о Лондонском конгрессе и его резолюции были напечатаны в издававшемся под редакцией
В. И. Засулич «Листке „Работника"» (1896. № 2. С. 10).
2
Плеханов имеет в виду составленный им же «Доклад, представленный редакцией русского журнала
«Социал-демократ» Международному рабочему социалистическому конгрессу в Брюсселе в августе 1891
года». Он был издан на французском языке в виде отдельной брошюры, а по-русски только посмертно —
в 1923 г. в журнале «Под знаменем марксизма». Плеханов цитирует эту фразу в своем переводе (ср.:
Плеханов Г. В. Соч. Т. IX. С. 351).
Брюссельский конгресс II Интернационала (2-й) состоялся 16— 23 августа 1891 г. Члены группы
«Освобождение труда» не присутствовали на нем, так как не имели мандата из России, а ехать второй раз
в качестве представителей эмигрантской организации, как это было в 1889 г. на конгрессе в Париже, они
не хотели.
3
Далее в рукописи идет зачеркнутый текст: «Во второй половине 70-х годов, почти 20 лет тому назад,
Петербург был ареной деятельности «Северно-Русского рабочего союза». Вместе с разгромом партии
«Народной воли», с ослаблением революционных сил, рушилась и эта рабочая организация».
4
Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» был организован из разрозненных
социал-демократических и рабочих кружков в ноябре 1895 г. по инициативе В. И. Ленина и действовал
первое время под его руководством. Название свое получил уже после ареста первой группы руководите-
лей «Союза» в ночь на 9 декабря 1895 г.— В. И. Ленина, Г. М. Кржижановского, В. В. Старкова, А. А.
Ванеева и др. Ленин впоследствии охарактеризовал «Союз борьбы» как зачаток пролетарской партии.
5
В рукописи было: «в прямую зависимость», Г. В. Плеханов исправил: «в полную зависимость». Но в
брошюре остался первоначальный вариант.
6
Эта и другие листовки, о которых говорится в докладе, опубликованы: Листовки петербургского
«Союза борьбы за освобождение рабочего класса». М, 1934.
7
Плеханов имеет в виду анонимную брошюру, автором которой был Н. А. Вигдорчик, «Как министр
заботится о рабочих», которая была подготовлена петербургским «Союзом борьбы за освобождение
рабочего класса» и напечатана в Женеве в типографии «Союза русских социал-демократов за границей»
дважды, и оба раза в 1896 г. В брошюре приводится текст секретного циркуляра министра финансов С.
Ю. Витте фабричным инспекторам.
8
Далее идет рассказ о знаменитой забастовке рабочих текстильных, бумагопрядильных и механиче-
ских фабрик и заводов. Стачка началась стихийно, но сразу же ее возглавили члены петербургского
«Союза борьбы» (С. И. Радченко, Ф. В. Ленгник, М. А. Сильвин, Н. К. Крупская и др.). В забастовке, по
мнению современников, участвовало 30 тыс. человек, но эта цифра немного преувеличена. Вернее —
свыше 20 тыс. человек (см.: Суслова Ф. М. Историческое значение ленинского «Союза борьбы за освобо-
ждение рабочего класса». М., 1986. С. 162—163).
Плехановская группа, узнав из газет и от приезжих из России о стачке в Петербурге, приложила все
усилия, чтобы помочь бастующим материально, показать на деле русским рабочим значение пролетар-
ской солидарности и поднять авторитет революционного
236
движения России на международной арене. Плеханов обратился с письмами по этому поводу к П.
Лафаргу и В. Либкнехту. Он сообщал о событиях в Петербурге и убеждал в необходимости устроить
подписку за границей в пользу бастующих питерских рабочих: «Воззвание о помощи, сделанное
„Vorwärts", следовало бы перепечатать во французских и английских социалистических газетах... Что
касается собранных денег, то мы сумеем отправить их в Россию» (Философско-литературное наследие Г.
В. Плеханова. Т. II. С. 125—126). Плеханов имел в виду опубликованную 27 июня (нов, ст.) 1896 г. в
газете германских социал-демократов «Vorwärts» корреспонденцию о стачке в Петербурге с
редакционным примечанием, которое, вероятно, было подготовлено Плехановым: «Петербургские
события говорят о победном проникновении социализма в массы. А трезвое, сознательное поведение
бастующих и выдвижение ими четких требований являются свидетельством того, что петербургские
текстильщики (основная масса бастующих работала на текстильных фабриках.— Сост.) как передовые
бойцы рабочего класса осознали необходимость придания борьбе за освобождение рабочего класса
современных форм пролетарского движения. Главная заслуга в этом деле принадлежит петербургскому
«Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», который неутомимо работает над делом
распространения социалистических идей в России» (цит. по кн.: Жуйков Г. С. Петербургские марксисты
и группа «Освобождение труда». Л., 1975. С. 274).
В. И. Ленин позднее назвал эту стачку «петербургской промышленной войной» (см.: Ленин В. И.
Полн. собр. соч. Т. 6. С. 29).
9
Следующий абзац в рукописи отсутствует.
10
См. примеч. 4 к статье «От издателей [сборника „Работник"]».
11
В рукописи дальше было: «с точки зрения жандармов».
12
У Плеханова, кроме мандата на Лондонский конгресс от петербургского «Союза борьбы за освобо-
ждение рабочего класса», был мандат от 1000 еврейских рабочих Минска. Деньги на поездки делегатов
на Лондонский конгресс были присланы из России, главным образом из Петербурга, от «Союза борьбы»
(см.: Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода. Т. I. M., 1925. С. 141—142).
13
Плеханов цитирует брошюру Ю. О. Мартова, которая вышла анонимно, «По поводу еврейской
стачки в Вильне. 1895 г.» (пер. с евр. М, изд. московского «Рабочего союза». 1896).
14
См. публикуемую в этом сборнике «Речь на Международном рабочем социалистическом конгрессе
в Париже (14—21 июля 1889 г.)» и примечания к ней.
15
После этой фразы Плеханов собственноручно приписал: «(Далее идет особый Anhang (приложе-ние.
— Сост.), который сюда не относится)», но сам же зачеркнул эти слова, чтобы они случайно не были
напечатаны. Приложением к Докладу являлась статья, написанная «легальным марксистом» П. Б.
Струве, «Аграрный вопрос и социальная демократия в России». Эта статья была напечатана в приложе-
нии к русскому изданию Доклада 1896 г.

О ДЕМОНСТРАЦИЯХ
В начале XX в. в России разразился промышленный кризис, которому сопутствовал голод 1901 г.,
охвативший центрально-черноземные губернии и плодородные районы Юга и Юго-Востока. Тяжелое
положение трудящихся еще ухудшилось, капиталисты снижа-
237
ли заработную плату и не вкладывали деньги в улучшение условий труда. На рубеже веков начался
подъем студенческого движения, которое переросло академические рамки и приняло политические
формы протеста против политики царского правительства. Забастовочное движение вместе с
количественным ростом все чаще принимает политический характер. В 1901 г. почти четверть стачек
выдвигали не только экономические требования, проходили они под руководством социал-
демократических организаций. В этой раскаленной обстановке родилась новая форма борьбы —
демонстрации. Рабочие, зачастую вместе со студентами, вышли на улицы городов. Это была
политическая борьба, о которой мечтали в XIX в. русские социал-демократы, и в их числе Плеханов. Это
было реальное доказательство правоты революционных марксистов в споре с «экономистами», о чем
пишет Плеханов в начале статьи.
«Искра», теоретически осмысливая новую ситуацию, откликнулась на эти события на своих
страницах. 20 декабря 1901 г. в № 13 была напечатана статья В. И. Ленина «Начало демонстра ций» (см.:
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 369—372). В № 14 появилась статья Плеханова «О демонстрациях»,
где он выдвигает ряд положений тактики революционной борьбы. Она была напечатана 1 января 1902 г.
на первой странице газеты, без подписи. Переиздана в кн.: Революция и РКП(б) в материалах и доку-
ментах: Т. II. М. — Л., 1924. С. 229—234. Рукопись в архиве Г. В. Плеханова не сохранилась. Печатается
по тексту его Сочинений (Т. XII. С. 188—192), сверенному с «Искрой»,
1
11 января 1901 г. вышло правительственное распоряжение, па основании «временных правил» от 29
июля 1899 г., о сдаче в солдаты 183 киевских студентов за участие в сходке, состоявшейся в декабре
1900 г. 6 февраля 1901 г. правительством сданы в солдаты 27 студентов Петербургского университета из
числа тех, кто призывал к революционной борьбе против правительства. В знак протеста против
репрессивной политики самодержавия рабочие приняли участие в студенческих демонстрациях, сходках
в Петербурге, Харькове, Москве, Киеве и других городах. События февраля — марта 1901 г. свидетель-
ствовали о нарастании революционного подъема в России.
На еще более высокую ступень поднялось рабочее движение, когда под влиянием лозунгов общепар-
тийной прокламации прошли первомайские демонстрации в Варшаве, Вильно, Гомеле, Двинске, Киеве,
Симферополе, Тифлисе, Харькове. В Петербурге 7 мая началась знаменитая забастовка рабочих Обу-
ховского завода (Обуховская оборона), которую удалось подавить только при помощи военной силы. В.
И. Ленин откликнулся на нее статьей «Новое побоище», опубликованной в № 5 «Искры» (см : Ленин В.
И. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 14—19). В конце 1901 г. состоялись демонстрации в Нижнем Новгороде,
Харькове, Екатеринославе, выразившие протест против реакционной политики самодержавия по отноше-
нию к пролетариату и студенчеству.
2
В № 16 «Искры» от 1 февраля 1902 г. редакция поместила воззвание (Письмо рабочим) Московского
Исполнительного комитета объединенных землячеств и организаций, распространявшееся среди рабо-
чих. В нем говорилось о том, что в Москве, в отличие от петербургских демонстраций весны 1901 г. (см.
примеч. 1 к статье «Значение ростовской стачки»), удалось предотвратить насильственную расправу над
демонстрантами: «Здесь рабочие и студенты пошли на улицу вместе, в одно время, и вместе открыто по-
238
требовали прав и свободы. И устрашились министры, испугался губернатор, не посмели казаки
совершить насилие».
3
Г. В. Плеханов ссылается на анонимную брошюру «Об уличных беспорядках (Мысли военного)».
Geneve, Украинская тип. 1901. 14 с. (Народные листки, № 8), Владельцем и основным работником
типографии был А. Г. Ляхоцкий (Кузьма), политический эмигрант из России, занимавшийся с конца 70-х
гг, XIX в. изданием антицаристской литературы в Швейцарии.
4
Вскоре после публикации статьи «О демонстрациях» в редакцию «Искры» поступило письмо. В №
16 от 1 февраля 1902 г. оно было опубликовано вместе с ответом на него Г. В. Плеханова. С тех пор текст
ответа в печати не воспроизводился. Приводим здесь тексты письма и ответа «Искры»:
«Нам пишут:
«Идя навстречу нуждам революционной партии, „Искра" в № 14 поместила статью „О
демонстрациях". Одно место этой статьи, однако, может подать повод, вследствие своей неопределен-
ности, к очень печальным недоразумениям. Я имею в виду ту часть, которая говорит о необходимости
„отпора". Что понимает редакция под этим словом? Среди революционеров раздаются теперь голоса, что
демонстрации должны быть вооруженными. То ли разумеет редакция под словом „отпор"? Если
редакция думает, что на демонстрации не следует являться с голыми руками, а с палками и кистенями,
так это само собою понятно, и до сих пор так и делалось. Разъяснения тем более необходимы, что
сторонники вооруженного отпора мотивируют свое мнение приблизительно так же, как и автор статьи
„О демонстрациях". Просим поэтому редакцию обратить внимание на настоящее письмо и ответить.
Читатель».
В статье, о которой говорит автор письма, прежде всего настоятельно подчеркивается необходимость
придать демонстрациям массовый характер, и все советы относительно организации сопротивления
имели в виду наличность массы демонстрантов. Участникам демонстрации, если их соберется, скажем,
всего несколько сот человек, мы не можем преподать никаких советов об организации сопротивления:
последнее вообще будет бесплодно, и при желании властей демонстрация превратится в зрелище
избиения демонстрантов.
Другое дело — демонстрация, в которой приняли участие массы, В этом случае хорошая организация
и подготовка демонстрации может содействовать тому, чтобы отпор демонстрантов насилиям полиции и
солдат, без которых никогда не обходится дело, был не беспорядочным и не безуспешным. Но
организация отпора полицейскому насилию не означает вовсе провоцирования солдат на стрельбу.
Подготовить отпор — это значит: организовать известную часть демонстрантов так, чтобы она могла во
время столкновения с полицией влиять на всю толпу, удерживая ее как от беспорядочного бегства, так и
от отчаянных вспышек, могущих сделать неизбежным кровопролитие, и тем самым удесятеряя значение
кистеней, палок и т. п. как оборонительного оружия. Задача организаторов и руководителей демонстра-
ции — не дать торжествовать усмирителям, т. е. не допустить, чтобы правительственная расправа с
демонстрантами вызвала в массах панику. Этот нежелательный результат может быть достигнут точно
так же неорганизованностью отпора со стороны демонстрантов, как и несвоевременным употреблением с
стороны такого сильного средства самозащиты, каким является
 239
вооруженное сопротивление. К последнему мы могли бы призывать только в том случае, если бы были
уверены, что находимся непосредственно «накануне революции», что организованное сражение народа
с войсками должно превратиться в народное восстание. Как показывает ясно наша статья в № 14, мы не
считаем рациональной тактику, основанную целиком на такой надежде. Мы думаем, напротив, что нам
надо еще много и много поработать для того, чтобы иметь право на такую надежду. Между прочим, нам
надо еще воспитать массу демонстрациями, подготовить ее к действиям на улице, и ставить на карту
будущность демонстрационного движения, рискуя своей опрометчивостью вызвать бойню, которой
можно избежать, нам во всяком случае не приходится».

РУССКИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС И ПОЛИЦЕЙСКИЕ РОЗГИ

В 1902 г. первомайские демонстрации под руководством местных социал-демократических
организаций были проведены во многих городах России — в Баку, Варшаве, Вильно, Двинске, Екатери-
нославе, Ковно, Кременчуге, Одессе, Нижнем Новгороде, Саратове, Сормове. Везде они сопровождались
схватками с полицией, многочисленными арестами. Но в Вильно произошло особое надругательство над
участниками демонстрации: они в тюрьме были подвергнуты телесным наказаниям. Возмущение этим
варварским актом охватило все демократические слои общества России, но главным образом,
пролетариат. Эсеры призывали к отмщению. Рабочий Г. Д. Леккерт совершил покушение на Виленского
губернатора В. В. фон Валя, который отдал приказ о порке рабочих-демонстрантов. Фон Валь отделался
легким ранением, за что получил повышение по службе, а Леккерт был казнен. Все члены редакции
«Искры» понимали, что газета должна откликнуться на эти события. Все они были против
индивидуального террора вообще и против тактики, проповедуемой эсерами. Первыми написали об этом
В. И. Засулич и Ю. О. Мартов в редакционной заметке к корреспонденции из Вильно, которая после
обсуждения с В. И. Лениным была напечатана в № 21 газеты «Искра» 1 июня 1902 г. в разделе «Из
нашей общественной жизни». Но она вызвала критику В. И. Ленина и Г. В. Плеханова, так как авторы
чересчур сочувственно описали поступок Леккерта, что давало повод для неверного толкования позиции
«Искры» по отношению к индивидуальному террору. В. И. Ленин писал Плеханову 2 июля 1902 г., что у
него по поводу этой заметки «вышла маленькая баталия» с авторами и что тот вариант, который
напечатан в «Искре», является «компромиссом» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 191).
Статья Плеханова «Русский рабочий класс и полицейские розги» первоначально была задумана как
разъяснение, в какой-то степени полемическое, отношения революционной социал-демократии к тактике
террора. В архиве Плеханова сохранился автограф отрывков этого первоначального варианта статьи,
подписанной псевдонимом Ветеран, и оригинала статьи (ГПБ. ОР. Архив Дома Плеханова, ф. 1093, д. Р.
31, л. 2 б). Плеханов, прочитав статью Засулич и Мартова в исправленном виде, решил отказаться от
полемики. Кроме того, Плеханов получил письмо от В. И. Ленина из Бретани от 2 июля 1902 г., где он
сообщал, что получил статью Плеханова, что совершенно согласен с ней. Далее Ленин писал: «Но
вопрос в том, удобно ли помещать Вашу статью за подписью Ветерана? Разумеется, если Вы хотите,
она непременно будет помещена (и
240
успеет пойти в ближайшем номере), — но не лучше ли было бы, если бы Вы из нее сделали передовую
для № 22..» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 191). Плеханов прислушался к этому совету.
Поскольку первоначальный текст этой статьи представляет большой интерес, приводим его здесь по
рукописи (ГПБ. ОР. Архив Дома Плеханова, ф. 1093, д. Р. 31, л. 2 б).
«Эти строки могут подать повод к большим недоразумениям. По Вашим собственным словам, розга
употребляется теперь, как средство усмирения волнующейся рабочей массы, «на западе, на востоке и на
юге России, среди великорусского, малорусского и еврейского населения». Если ответом на нее должны
быть террористические покушения, то ясно, что скоро все наше движение войдет в новый,
террористический период. И вопрос только в том, чем может, «при данных условиях», закончиться в
конце этот период. Я думаю, что в конце этого периода нашу партию ожидает жестокое поражение. Вы
сами так думаете: доказательство — передовая статья двадцатого номера «Искры» 6. А если это так, то
Ваша заметка требует обстоятельных комментариев: ее краткость сделала ее очень неясной.
Вы, конечно, не можете одобрить ту мысль, что теперь для нас целесообразен только
наступательный террор, между тем как террор оборонительный соответствует нашим целям. Вы сами
прекрасно знаете, что такое различение, несостоятельное в теоретическом отношении, оказывается еще
более несостоятельным на практике. Передовая статья первого номера «Земли и воли», вышедшего глу-
бокой осенью 1878 года,— ручалась за то, что террор навсегда останется делом небольшого охранитель-
ного отряда, а весной следующего года «Листок Земли и воли» уже провозгласил террор самым лучшим
приемом наступательной борьбы с правительством 7. Это совсем неудивительно: Wer A sagt, muss auch
В sagen. (Кто сказал А, должен будет сказать и Б.— Сост.). Но именно потому, что это совсем
неудивительно и что это Вам очень хорошо известно, я не понимаю Ваших слов о поступке Леккерта.
Не думайте, что я не ценю самоотвержения этой героической личности. Я очень ценю его. Мне
кажется, что самоотвержение террориста заслуживает такой же похвалы, как и самоотвержение
агитатора, умеющего жертвовать собою для пользы дорогого ему дела. Перовская — террористка так
же героична, как и Перовская — пропагандистка. Но вопрос не в этом. Великий вопрос, поставленный
жизнью перед нами, заключается в том, можно ли рассматривать поступок Леккерта как достойное
наказание зверства фон-Валя? Другими словами: верно или неверно то, что на полицейские розги мы,
должны отвечать террористическими покушениями?
По-моему, это совсем неверно.
Неверно потому, что террор не может быть достаточным ответом [...] (Пропущены фразы, вошедшие
в основной текст.— Сост.). Задача нашей партии заключается не в том, чтобы мстить за розги, а в
том, чтобы сделать невозможным их употребление. Для этого же надо пропагандировать идею отчаян-
ного сопротивления розгам со стороны тех наших товарищей, которых собираются подвергнуть телесно-
му истязанию [...].
Товарищи! Отдельные лица, способные на самоотверженный подвиг, найдутся везде. Нам, стоящим
на классовой точке зрения, надо вдохнуть дух героизма в массу. И мы вдохнем его в нее, по-
241
тому что русский рабочий уже не раб, потому что он уже теперь достоин носить гражданина сан.
Итак, надо распространять идею сопротивления розге. А для распространения этой идеи полезно бы-
ло бы написать популярную брошюру — вроде брошюры «О штрафах» 8, о телесных наказаниях. Такую
брошюру ожидает колоссальный успех.
Крепко жму руку.
Преданный Вам
Ветеран.
июль 1902 г.»
Статья «Русский рабочий класс и полицейские розги» была опубликована в «Искре», 1902, № 22.
Печатается по тексту Соч. Т. XII. С. 241—245, сверенному с публикацией в «Искре» и рукописью.
1
А. И. Герцен писал в «Былое и думы»: «...ни Спинозу, ни Лессинга не сажали в темную комнату, не
ставили в угол; таких людей иногда преследуют и убивают, но не унижают мелочами; их посылают на
эшафот, но не в рабочий дом» (Герцен А. И. Собр. соч. В 30 томах. Т. X. M, 1956. С. 195).
2
В 1896 г. охранное отделение Департамента полиции в Москве возглавил полковник С. В. Зубатов,
который на первых порах достиг определенных успехов в расширении провокаторской деятельности в
рядах революционных организаций. В 1901—1903 гг. Зуба тов решил применить новый метод в борьбе с
растущим рабочим движением. Он и его подручные начали создавать из менее сознательных рабочих
легальные организации якобы для борьбы за уступки со стороны капиталистов. В Москве зубатовская
организация называлась «Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производ-
стве». Подобные организации появились с благословения министра внутренних дел Плеве в Минске,
Одессе, Вильно, Киеве и других городах. Это было политическое развращение рабочих, часть которых
подпала под влияние «полицейского социализма». Зубатовцы перенесли свою деятельность и в Петер-
бург, где встретили особенно сильное противодействие со стороны революционных социал-демократов.
1 января 1903 г. в № 31 «Искры» появилась статья В. И. Ленина «Московские зубатовцы в Петербурге»
(см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 83—88). «Искра» выступала с разоблачением зубатовщины, а
ленинская статья нанесла сокрушительный удар по этому течению, дав в руки сознательных рабочих це-
лую сумму аргументов для борьбы с ним. С рекомендацией методов противодействия зубатовщине вы-
ступил II съезд РСДРП (см.: Второй съезд РСДРП. Июль — август 1903 года. Протоколы. М., 1959. С.
433).
3
Фердинанд Лассаль произносит эти слова в своей речи 1862 г.: «Что же теперь? (Вторая речь о кон-
ституции)». Плеханов приводит их в своем переводе (см.: Лассаль Ф. Соч. Т. 2. М., [1925]. С. 45).
4
В. И. Засулич 24 января 1878 г. совершила покушение на петербургского градоначальника Ф. Ф.
Трепова. Вскоре Засулич стала активным противником индивидуального террора и неоднократно
выступала в печати против этой тактики (см.: Засулич В. И. Избр. произведения. М., 1983. С. 5, 343—384;
Воспоминания В. И. Засулич о покушении на Трепова. — Революционеры 1870-х годов. Л., 1986. С.
243—248).
5
В «Искре» появились подряд две статьи на эту тему: в № 13 от 20 декабря 1901 г. статья В. И.
Ленина «Начало демонстраций»
242
(См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т, 5. С. 369—372) и в № 14 от 1 января 1902 г. статья Г. В, Плеханова
«О демонстрациях» (см» наст. изд., с. 194—199).
6
Передовой в № 20 «Искры» (от 1 мая 1902 г.) была статья Плеханова «Смерть Сипягина и наши
агитационные задачи» Плеханов Г. В. Соч. Т. XII. С. 199—204). Плеханов писал в этой статье, что в
увлечении терроризмом «заключается серьезная опасность для нашего освободительного движения.
Если бы это движение стало террористическим, то оно тем самым подорвало бы свою собственную
силу... Состав рабочей армии таков, что для нее самым удобным и самым действительным приемом
борьбы являются демонстрации и вообще всякого рода массовые уличные движения. Терроризм же
доступен для нее лишь при самых редких и исключительных обстоятельствах». (Там же. С. 201).
7
«Листок „Земли и воли"» стал выходить вместо газеты «Земля и воля», прекратившей свое
существование из-за разногласий редакторов (Н. А. Морозов, Г. В. Плеханов, Л. А. Тихомиров) по от«
ношению к тактике индивидуального террора. Выходил в Петербурге с марта по июнь 1879 г. под
редакцией Н. А. Морозова. Вышло 6 номеров издания.
8
Брошюра В. И. Ленина «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и
заводах» (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 15—60) была написана осенью 1895 г. и издана в
Петербурге анонимно. Вскоре ее получили члены группы «Освобождение труда»,

ЗНАЧЕНИЕ РОСТОВСКОЙ СТАЧКИ

В ноябре 1902 г. в Ростове-на-Дону вспыхнула стачка. Начатая из-за требований чисто экономиче-
ских, она быстро приобрела политический характер. На окраине города под открытым небом ежедневно
проходили массовые политические собрания рабочих. Большое влияние на стачечников оказывал
Донской комитет РСДРП, тесно связанный с «Искрой». Но одновременно на рабочих пытались влиять
«экономисты» и только что сформировавшиеся в партию социалисты-революционеры (эсеры). Поэтому
на страницах «Искры» появились не только материалы о ходе стачки, но и статьи, в которых показыва-
лось политическое значение ростовских событий как шага вперед на пути к всеобщему восстанию про-
тив самодержавия.
В связи с нападками эсеров на руководителей стачки — социал-демократов В. И. Ленин просит Г. В.
Плеханова написать статью. 28 апреля 1903 г. он советует: «По-моему, передовую (громовую) Вам
следует написать во всяком случае, и именно Вам, ибо Вы спорили публично о сем и видели ростовских
товарищей» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 261). Ленин имеет в виду полемику на рефератах
эсера В. Чернова, прочитанных зимой 1902 г.
в ряде городов Швейцарии, где Плеханов выступил с критикой эсеров (см: Философско-литературное
наследие Г. В. Плеханова. Т. I. С. 76—82). «Ростовские товарищи» — это члены Донского комитета
РСДРП, которые успели эмигрировать. Среди них был и
А. Мочалов (псевд. — Амвросий), который и позже переписывался с Плехановым и, судя по этим
письмам, был вхож в его дом вместе с женой Б. А. Уриновской, тоже участницей ростовских событий.
Плеханов 9 февраля сообщил Ленину: «Завтра посылаю Вам передовую en question (о которой шла речь.
— Сост.), Она вышла в не-
243
сколько ином тоне, но надеюсь, что Вы будете довольны ею» (см, там же. С. 143).
О всеобщей стачке в Ростове-на-Дону в «Искре» была опубликована статья В. И. Ленина «Новые
события и старые вопросы» — в № 29 от 1 декабря 1902 г. (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 58—64)
и две статьи Г. В. Плеханова — в № 32 от 15 января 1903 г. «Значение ростовской стачки» и в № 33
от 1 февраля 1903 г. «Еще раз о ростовской стачке». Первая из этих статей Плеханова вошла в качестве
предисловия в брошюру, изданную редакцией «Искры» в марте 1903 г.: Амвросий. Правда о ростовских
событиях (Штутгарт, 1903). Статья включена в брошюру без указания авторства Плеханова и с
несколько измененным названием. Состав брошюры был, вероятно, согласован с В. И. Лениным, ко-
торому Г. В. Плеханов писал 9 февраля 1903 г.: «Посылаю Вам рукопись члена Донского комитета.
Будьте добры, напишите, как думаете поступать с нею» (там же).
Позднее статья переиздавалась в сборнике «Революция и РКП(б) в материалах и документах» (Т. П.
М.—Л., 1924. С. 75—83) и во втором издании этого же сборника (1927 г.). Включена в XII том (С. 270—
277) Сочинений Г. В. Плеханова.
1
4 марта 1901 г. на площади у Казанского собора в Петербурге состоялась демонстрация в знак
протеста против отдачи в солдаты 183-х студентов Киевского университета за участие в революционном
движении. Демонстрация, в которой участвовало несколько тысяч студентов и рабочих, была разогнана
царскими властями. При этом сотни людей были жестоко избиты казаками, полицейскими и
жандармами, несколько человек было убито, многие ранены и искалечены. Подробное сообщение о
демонстрации было помещено в № 3 «Искры» в апреле 1901 г. Воспоминания об этих событиях оставил
известный большевик Н. Е. Буренин (см.: Пролетарский пролог. Воспоминания участников революци-
онного движения в Петербурге в 1893—1904 годах. Л., 1983. С. 313—316).
2
Демонстрация 6 декабря 1876 г. у Казанского собора в Петербурге. О ней см. в работе Г. В.
Плеханова «Русский рабочий в революционном движении», публикуемой в настоящем сборнике.
3
«Революционная Россия» — нелегальная газета, издавалась с конца 1900 г. в России «Союзом
социалистов-революционеров», с января 1902 г. по декабрь 1905 г. выходила в Женеве как офици альный
орган партии эсеров.
4
Рабочий-эсер Ф. К. Качур оставил три документа, написанных им перед покушением на харьковско-
го губернатора Н. М. Оболенского, где он объясняет мотивы своего участия в террористическом акте: 1)
«Автобиографию»; 2) «Письмо к рабочим»; 3) «Письмо к крестьянам». Письма были опубликованы без
подписи в № 10 «Революционной России» (август 1902 г.), а «Автобиография» за его подписью — в №
11 этой газеты (сентябрь 1902 г.). В «Письме к рабочим» Качур писал: «Демонстрации мне и моим
товарищам были по душе. Тут уже борьба! Тут прямо встреча с врагом» (Ре волюционная Россия. № 10.
С. 1). Г. В. Плеханов использовал эти документы в полемике с эсерами в 1902 г. (см.: Философско-
литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. Г. С. 77—78, 82). Подробно анализирует письма Ф. Качура В.
И. Засулич в статье «Террористическое движение в России», опубликованной в 1902—1903 гг. в «Neue
Zeit», а на русском языке — лишь в 1983 г. (см.: Засулич В. И. Избр. произведения. М., 1983. С. 363—
384).
5
Плеханов имеет в виду свою статью «О демонстрациях».
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН*

Адлер В. 35
Адоратский 4
Акимов (Махновец) В. П. 4
Аксельрод П. Б. 4, 11, 14, 15, 19—21, 25, 27, 33, 45, 48, 215, 219, 228, 230—232, 234,
237
Александр I 233
Александр II 61, 71, 95, 102, 105, 140, 141, 161—164, 219, 220, 224, 225, 230, 233
Александр III 22, 170, 233
Александров В. М. 220
Алексеев П. А. 51, 79, 144, 145, 147, 148, 218, 225, 226
Амвросий см. Мочалов А.
Антонов В. Ф. 215
Антонов-Овсеенко В. А. 3
Аптекман О. В. 219, 222
Аркомед С. Т. 42
Арсентьев Н., подмастерье 112
Афанасьев Ф. А. 218

Б-н см. Бачин Н. А. Бакалов Г. 35

Бакунин М. А. 57, 74, 75, 221
Бардина С. И. 226
Бато-Плеханова Е. Г. см. Плеханова Е. Г.
Батурин Н. Н. 4
Бауман Н. Э. 35
Бачин Н. А. 67, 68, 220
Бебель А. 35, 230
Белинский В. Г. 5, 214
Белынская (Плеханова) М. Ф. 8
Беляев И. Д. 74
Бернштейн Э. 27
Благоев Д. 22, 35, 159, 227—229
Богданов Н. Д. 218
Боголюбов А. П. см. Емельянов А. С.
Боград Р. М. см. Плеханова-Боград Р. М.
Бородин Н. А. 160
* Составитель О. И. Коугия.
245
Бортник M. 220
Бочарский 115
Бруснев M. И. 22, 218
Бубнов А. С. 3
Булавин К. А. 74
Булгаков С. Н. 25
Буренин H. E. 244
Бухарин Н. И. 3, 214
Бухгольц В. А. 233, 234
Быстрянский В. А. 4
Бэрон С. 217

В. см. Волков С. К.
В. Я. см. Савельев (Иванов) В. Я.
Валентинов Н. (Вольский Н. В.) 4
Валь фон В.-В. 240, 241
Вандервельде Э.-И. 35
Ванеев А. А. 236
Ван-Кол Г. 35
Ванновская В. В. 22
Варзар В. Е. 221
Варлен Л.-Э. 215
Велле В. 18
Верховский А. И. 181
Ветеран см. Плеханов Г. В.
Вигдорчик Н. А. 236
Витте С. Ю. 184, 187, 236
Владимирова В. 4
В. О., рабочий 225
Воден А. М. 21, 231
Войнаральский П. И. 219
Волин М. С. 4
Волков В. С. 150, 151, 227
Волков Н, подмастерье 112
Волков С. К. 60, 64, 220
Волошенко И. Ф. 222
Боровский В. В. 4

Г. см. Городничий А. Е.
Гед Ж. И, 35, 216, 227, 230, 231
Гейне Г. 172
Гельфанд А. Л. (Парвус) 234
Генов П. 35
Герцен А. И. 201, 242
Гинёв В. Н. 218, 219
 Гинзбург Б. А. (Д. Кольцов) 232, 234
246
Гинзбург И. Я. 40, 49
Гоббст (Гобст) А.-Я.-И. 93, 94, 96, 98, 101, 104, 222
Горев Б. И. (Гольдман) 22, 216
Городничий А. Е. 63, 64, 220
Горький А. М. 35
Гришин см. Копельзон Т. М.
Гюисманс К. 35

Дан Ф. И. 4, 33
Дебагорий-Мокриевич В. К. 79, 226
Дедушка см. Хазов Н. Н.
Дейч Л. Г. 11, 14, 15, 19, 20, 31, 179, 219
Джабадари И. С. 226
Доброджану-Геря К. 35
Долгоруков В. А. 149
Достоевский Ф. М. 78, 79
Драгоманов М. П. 75, 82, 221
Дюк-Керси А. 151, 227

Емельянов А. С. (Боголюбов А. П.) 87, 203, 221, 222

Ефимов Н., подмастерье 112

Желябов А. И. 141, 219, 225

Жуйков Г. С. 25, 216, 237
Жук В. см. Маслов-Стоков В. П.

Зайчневский (Заичневский) П. Г. 85, 86, 221

Засулич В. И. 4, 11, 14, 15, 19—21, 25, 27, 30, 33, 34, 45, 48, 100,
168, 203, 215, 216, 219, 222, 228, 231, 232, 234, 236, 238, 240,
242, 244
Зданович Г. Ф. 226
Зиновьев Г. Е. 3, 47, 48
Зубатов С. В. 242
Зуров А. Е. 223

Иван см. Моисеенко П. А.

Иванов см. Савельев В. Я.
Иванов Л. И. 227
Игнатов В. Н. 11, 14, 15, 18, 19, 219
Иовчук М. Т. 214

Калинин М. И. 3, 5
Калугин, офицер 189
Каменев Л. Б. 3
Каракозов Д. В. 61, 220
Катаяма Сен 35
247
Катков M. H. 151
Каутский К. 29, 30, 35, 36, 46, 214, 235
Качур Ф. К. 209, 244
Квятковский А. А. 140, 141, 225
 Кирков Г. 35
Клеменц Д. А. 218
Климанов Е. А. (Афанасьев) 218
Клинчаров И. 35
Кнорин В. Г. 4
Ковалик С. Ф. 219
Ковальский И. М. 100, 125, 222
Козлов А. А. 102, 222
Коллонтай А. М. 35
Кольцов Д. см. Гинзбург Б. А.
Комиссарова Л. И. 214
Копельзон (Гришин) Т. М. 25
Корольчук Э. А. 219
Кравчинский С. М. 218, 222
Краснов П. Н. 39
Кремер А. И. 231
Кржижановский Г. М. 22, 236
Кричевский Б. Н. 23
Крупская Н. К. 3, 21, 27, 48, 216, 236
Кугушев В. А. 160
Кузнецов М. И. 214
Кузьма см. Ляхоцкий А. Г.
Курбатова И. Н. 50, 214, 234
Кускова Е. Д. 23, 25
Куусинен О. В. 3

Лабриола А. 35
Лавров П. Л. 11—13, 15, 57, 219, 231
Лассаль Ф. 65, 72, 202, 228, 242
Лафарг П. 11, 35, 230, 231, 233, 236
Левин Ш. М. 214
Леккерт Г. Д. 202, 240, 241
Ленгник Ф. В. 234, 236
Ленин В. И. 3, 5, 6, 15, 19—21, 23—34, 36—38, 45, 47—50, 207,
214—218, 228, 230, 232, 234, 236—238, 240—244
Лепешинский П. Н. 48, 217
Ле-Савуре-Плеханова Л. Г. см. Плеханова Л. Г.
Лессинг Г.-Э. 201, 242
Либкнехт В. 35, 233, 236
Лидак О. А. 4
Лонге Ж.-Л.-Ф. 35
Лопатин Г. А. 13, 215
248
Луначарский А. В. 39
Любатович В. С. 226
Любатович О. С. 226
Люксембург Р. 35
Лядов М. Н. 4
Ляхоцкий (Кузьма) А. Г. 239

Малых М. А. 218
Маркс К. 11, 13, 15, 17—19, 36, 45, 46, 74, 129, 215, 216, 219, 220,
226, 228, 230, 231
Маркс-Эвелинг Э. 35
Мартенс Л. К. 234
Мартов Л. см. Мартов Ю. О.
Мартов Ю. О. 4, 27, 30, 33, 230, 237, 240
Мартынов А. С. 4
Маслов-Стоков В. П. (Жук В.) 79, 226, 227
Мезенцов Н. В. 222
Митрофанов С. В. 57, 58, 60, 61, 65, 66, 86, 219
Михайлов А. Д. 218, 219
Михайловский Н. К. 12
Мицкевич С. И. 22
Мишель Л. 11
Моисеенко П. А. (Мосеенко, Мосеенок, Иван) 96, 97, 99, 115, 150,
151, 222, 227
Морозов Н. А. 218, 219, 243
Морозов С. Т. 149, 150
Мочалов А. (Амвросий) 210, 243, 244
Мышкин И. Н. 219

Натансон М. А. 218, 220

Невский В. И. 4
Николай I 167, 231
Николай II 172, 189, 233
Никонов, шпион 101

Обнорский В. П. 221, 229

Ольминский М. С. 4, 22, 25
Ольховский Е. Р. 214
Осинский В. А. 90, 222

Пален П. А. 99
Парвус см. Гельфанд А. Л.
Перовская С. Л. 219, 241
Петерсон А. Н. 229
Петр Петрович, «бунтарь» 96
Петров, офицер 189
249
Петров см. Ленин В. И.
Петров А. 221
Пешкова Е. П. 35
Плеве В. К. 242
Плеханов В. П. 8
Плеханов Г. В.
Плеханова Е. Г. 19, 31
Плеханова Л. Г. 12, 31
Плеханова М. Г. 19
Плеханова-Боград Р. М. 11, 12, 31, 34, 39, 214, 215, 230, 234
Покровский М. Н. 4
Полевой Ю. 3. 214
Попко Г. А. 222
Попов М. Р. 222
Попов Н. Н. 4
Потапов Я. С. 87, 88, 221
 Потресов А. Н. 4, 21, 22, 27, 29, 30, 33, 34, 234, 235
Преображенский E А. 3
Прокопович С. Н. 23, 25
Прошин В. И. 218
Прудон П.-Ж. 215
Пугачев Е. И. 74, 221
Пятницкий И. А. 3

Радек К. Б. 3
Радчснко С. И. 236
Разин С. Т. 74, 221
Раковский X. Г. 35
Рейнштейн Н. В. 225
Решетников Ф. M. 121
Рогачев Д. М. 219
Рош Э. 151, 227
Рубакин Н. А. 35, 230
Руссо Ж.-Ж. 216
Рязанов Д. Б. 3, 216, 235

С, крестьянин Смоленской губ. 66

С. см. Смирнов Д. Н.
Савельев В. Я. (Иванов) 129, 220
Савинков Б. В. 39, 216
Сажин М. П. 219
Свердлов Я. М. 3
Сверчков Д. Ф. 4
Сентянин А. Е. 85
Сильвин М. А. 236
Сипягин Д. С. 243
250
Скворцов-Степанов И. И. 3
Скрябин А. Н. 216
Симонов К., шпульник 112
Смирнов Д. Н. 64, 220, 229
Соловьев А. К. 138, 139, 224
Спарго Д. 35
Спенсер Г. 75
Спиноза Б. 201, 242
Сталин И. В. 3
Старков В. В. 236
Стефанович Я. В. 11
Стрельников В. С. 141, 225
Струве П. Б. 25, 27, 29, 237
Суворин А. С. 100, 222
Суслова Ф. М. 236
Суханов Н. Н. 4

Тахтарев К. Н. 4
Тихомиров Л. А. 215, 218, 219, 243
Трепов Ф. Ф. 19, 203, 222, 242
Троцкий Л. Д. 3, 214
Трусов А. Д. 18
Туган-Барановский М. И. 29
Тютчев Н. С. 222

Ульянов см. Ленин В. И.

Ульянов А. И. 219, 226
Ульянова-Елизарова А. И. 232
Уриновская Б. А. 243
Успенский Г. И. 71, 72, 142, 170, 173, 220, 232, 233

Фейербах Л. 215
Ферри Э. 35
Фесенко И. Ф. 73
Фигнер В. Н. 226
Филиппов Р. В. 214
Франко И. Я. 235
Франц-Иосиф 231
Фрунзе М. В. 3
Фурье Ш. 45

Хазов Н. Н. (Дедушка) 80, 221

Халтурин С. Н. 74, 76, 90, 131-142, 221, 225, 227, 229
Харитонов В. Г. 160, 228, 229
Хлопин Г. В. 160
Христофоров А. X. 130
251
Цеткин К. 35, 226
Чайковский Н. В. 220
Череванин Н. (Липкин Ф. А.) 34
Чернов В. М. 243
Чернышев П. Ф. 82
Чернышевский Н. Г. 5, 9, 57, 121, 221
Чубаров С. Ф. 222
Чхеидзе М. С. 38

Шамуров, рабочий 190

Шапиро А. Л. 214
Швейцер И. Б. 215
Шекспир В. 208
Ширяев С. Г. 138, 139, 224
Шлютер Г. 35
Шляпников А. Г. 3
Шустерман С. С. 221

Энгельс Ф. 11, 13, 15, 17, 19, 21, 35, 45, 46, 74, 215, 216, 219, 220,
226, 230, 231, 232, 234 Эритье Л. 35

Янков М. Д. 58
СОДЕРЖАНИЕ

От издателей..........................................................., 3
И. Н. Курбатова. Г. В. Плеханов — историк рабочего
движения в России....................................................... 5 214
 Русский рабочий в революционном движении (По личным
воспоминаниям)........................................... . . . 51 217
Предисловие к брошюре «Речь П. А. Алексеева» ... 144 225
Забастовка в России (Морозовская стачка) . . . . . 149 227
Современные задачи русских рабочих ....... 152 227
Речь на Международном рабочем социалистическом
конгрессе в Париже (14—21 июля 1889 г.) . . . . . 167 230
От издателей [сборника «Работник»]........................ 170 232
Доклад, представленный русскими социал-демократами
Международному рабочему социалистическому конгрессу
в Лондоне в 1896 году................................................. 176 234
О демонстрациях....................................... . . . 194 237
Русский рабочий класс и полицейские розги ... . 200 240
Значение ростовской стачки............ . . . . . 206 243
Источники, примечания, комментарии..................... 214
Указатель имен ................ 245

Г. В. Плеханов
РУССКИЙ РАБОЧИЙ В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ
Статьи 1885 — 1903 гг.

Составители: Ирина Николаевна КУРБАТОВА, Валерий Анатольевич УЛАНОВ

Заведующий редакцией В. Ф. Лепетюхин

Младший редактор Е. Т. Смирнова

Художник Н. И. Абрамов
Художественный редактор А. А. Власов
Технический редактор И. Г. Сидорова
Корректор И. Н. Фоменко
ИБ № 5187
Сдано в набор 22.08 89. Подписано к печати 12.12.89. Формат 84Х1081/32. Бумага тип. № 2. Гарн.
литерат. Печать высокая. Усл. печ. л. 13,44. Усл. кр.-отт. 13.86. Уч.-изд. л. 15,23. Тираж 20 000
экз.
Заказ №. 174. Цена 50 коп.
Лениздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59.
Типография им. Володарского Лениздата,
191023, Ленинград, Фонтанка, 57.

Плеханов Г. В.
П38 Русский рабочий в революционном движении; Статьи 1885—1903 гг. / Сост. И. Н. Курбатова, В.
А. Уланов.— Л.: Лениздат, 1989.— 253 с, ил.— (Серия «История КПСС и российской социал-
демократии: обращаясь к истокам»).
ISBN 5-289-00710-5
В сборник вошли историко-революционные произведения Г. В. Плеханова 1885—1903 гг.,
посвященные российскому пролетариату, в том числе большой мемуарный очерк, давший название
всему сборнику. Статьи снабжены подробными научными комментариями.

090202.0000—320 11 М171(03)-89 41-90

63.3(0)53