Майкл Берд

Иллюстрации Кейт Эванс

И ДРУГИЕ ИС ТО РИ И О том,
КАК РОЖДАЕТСЯ ИСКУССТВО
—

МИФ
АВТСТЮ
 Яоъь
& а л Уош
И ДРУГИ Е И СТО РИ И о т о м ,
КАК РОЖ ДАЕТСЯ И СКУССТВО
УДК 745/749
ББК 85.123,4
Б48

Издано с разрешения Laurence King Publishing Ltd

На русском языке публикуется впервые

Берд, Майкл
Б48 Звездная ночь Ван Гога и другие истории о том, как рождается ис­
кусство / Майкл Берд ; пер. с англ. М. Сухотиной ; [науч. ред. П. Ерма­
кова]. — 2-е изд. — М. : Манн, Иванов и Фербер, 2017. — 336 с. : ил.
ISBN 978-5-00100-632-9

Эта книга рассказывает о людях, живших в разные эпохи и в разных частях

света, но обладавших удивительным даром изображать то, что их радовало
и печалило, удивляло и волновало. Герои этой книги рисуют на скалах, на сте­
нах, на дереве, на холсте, на бумаге. Они ваяют из камня, лепят из глины, от­
ливают из металла. Они собирают мозаику, выкладывают витражи, щелкают
фотоаппаратом. Зачем они тратят на это свою жизнь? Они хотят превратить
свои мысли и чувства во что-то живое и настоящее, что можно увидеть, потро­
гать, передать другим. Все они говорят с нами, обычными людьми, публикой,
на языке образов. И благодаря этой книге мы научимся лучше понимать этот
язык — язык искусства.
Книга для всех, кто любит изобразительное искусство и хочет привить эту
любовь своим детям.
УДК 745/749
ББК 85.123,4

ISBN 978-5-00100-632-9 Original title Vincent’s Starry Night and Other Stories
Text © 2016 Michael Bird. Michael Bird has asserted his right
under the Copyright, Designs, and Patents Act 1988,
to be identified as the Author of this Work
Illustrations © 2016 Kate Evans of FolioArt
This book was designed, produced and published in 2016
by Laurence King Publishing Ltd., London
© Перевод на русский язык, издание на русском языке,
оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2017
 Майкл Берд
И ллю страци и Кейт Эванс

Ном
З а л vom
И ДРУГИЕ ИСТОРИИ о т о м ,
КАК РОЖДАЕТСЯ ИСКУССТВО

Перевод с английского Марии Сухотиной

2-е издание

Москва
«Манн, Иванов и Фербер»
2017
 Предисловие 8

O tn aecqefc fa cyxtkcuuyutycu 000—20 fa $J

1 Львиная голова. Первые художники 13
2 Волшебные звери. Художники из пещеры Шове 17
3 Истории в картинках. Древние художники, резчики
и писцы 21
4 Взгляни моими глазами. Художники Эхнатона 25
5 Жизнь продолжается. Гробница Тутанхамона 29
6 Сказка странствий. Рисунки на греческих вазах 33
7 Великие идеи. Фидий и Парфенон 37
Афины, Греция (около 432 года до н. э.)
8 Фабрика воинов. Гробница императора Цинь Шихуанди 43
9 Высочайший заказ. Скульптор и император 47
10 Прекрасный вид. Из дневника римского художника 51

(fyfotmuc itecn
a
(%оо—1425)
11 Глаза в глаза. Мозаики Святой Софии 57
12 Сон каллиграфа. Ибн аль-Бавваб 61
13 Человек горы. Фань Куань 65
14 Плавучий город. Ангкор-Ват 69
Ангкор-Ват, Камбоджа, XII век
15 Небесный свет. Витражи Шартрского собора 75
16 Невыдуманные истории. Джотто ди Бондоне 79
17 Все краски жизни. Средневековые писцы
и иллюстраторы 83
18 Люди-головы. Литейщики из Ифе 87
19 Снежные ангелы. Андрей Рублёв 91
'SeMitcue ЯагиЯаЯи& (№ 25—t5 5 0 )
20 В поисках будущего. Донателло
Флоренция, Италия, XV век
21 Мельчайшая деталь. Ян ван Эйк 103
22 Прямо к солнцу! Ацтеки 107
23 Что там, под кожей. Леонардо да Винчи 111
24 Труд во имя славы. Альбрехт Дюрер 115
25 Оживший камень. Микеланджело 119
26 Искусство мудрецов. Рафаэль 123
27 Вся ночь впереди! Тициан 127

UJ Pfeupui (1550-17
28 Снежный уют. Питер Брейгель Старший 133
29 Повелитель гепардов. Басаван и Дхарам Дас 137
30 Легкий ужин. Караваджо 141
31 Девушка в цветах. Рембрандт 145
Амстердам, Нидерланды, XVII век
32 Живопись — это я! Артемизия Джентилески 151
33 Доброе утро! Диего Веласкес 155
34 Представь, что ты там был. Клод Лоррен 159
35 Чем больше всматриваешься... Ян Вермеер 163
36 Карточный домик. Жан Батист Симеон Шарден 167

'Ре&ом<м/х&/ (1750—1%60)
37 Буря и штиль. Жак-Луи Давид 173
38 Без героев. Франсиско Гойя 177
39 Скалы, камни и деревья. Каспар Давид Фридрих 181
 40 Цунами. Кацусика Хокусай 185
41 Творческая лаборатория. Уильям Генри Фокс Тальбот 189
42 Я вам покажу! Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер 193
Лондон, Англия, начало XIX века
43 План кампании. Гюстав Курбе 199
44 Стоит каждого цента. Фредерик Эдвин Чёрч 203

s i xyfotfcH utc, ft m ate (ketfey (1X60—1900)

45 Колыбель искусства. Берта Моризо 209
46 Мир за нашей дверью. Клод Моне 213
Париж, Франция, конец XIX века
47 Фотофиниш. Эдвард Мейбридж 219
48 Как устроен цвет? Жорж Сёра 223
49 Звездная ночь Винсента. Винсент Ван Гог 227
50 Всё в ее руках. Камилла Клодель 231
51 Логика природы. Поль Сезанн 235

'ЕойНа и м и р (1900-1950)
52 Вырезать и вставить. Жорж Брак 241
53 С днем рождения! Марк Шагал 245
54 Колесо истории. Марсель Дюшан 249
55 Товарищи! Варвара Степанова 253
Москва, Советская Россия, 1930-е годы
56 Круги жизни. Василий Кандинский 259
57 Девушка между двух миров. Фрида Кало 263
58 Море сновидений. Жоан Миро 267
59 Ложь, которая говорит правду. Пабло Пикассо 271
60 Камешек и бомбы. Генри Мур 275
61 Сколько хлама! Курт Швиттерс 279
'К rflU ufeUUCvtU (1<?50—20
62 Прямо из банки. Джексон Поллок 285
Нью-Йорк, США, 1950-е годы
63 Одним синим утром. Анри Матисс 291
64 Что здесь случилось? Ансельм Кифер 295
65 Царство моих снов. Эмили Кейм Кнгваррейе 299
66 Шагни внутрь. Луиз Буржуа 303
67 Волшебные бутылки. Эль Анацуи 307
68 Сеятель. Ай Вэйвэй 311

Карта мира 314

Календарь событий 316
Словарь 323
Список произведений 326
Примечания 330
Алфавитный указатель 331
Список иллюстраций 335
 ^(шаебНа& сила
стория искусства началась примерно 40 000 лет назад. Что­
И бы познакомиться с ней, мы проделаем долгий путь: от пе­
щеры первобытного человека до галереи современного искусства.
Нам предстоит заглянуть в самые неожиданные места — горные
ущелья, каменоломни, пустыни, города, дворцы, гробницы —
не говоря уже о мастерских. И на каждом шагу нам будут встре­
чаться самые разные художники. Мы посмотрим, как они рисуют
на скалах и стенах, на дереве, на холсте, на бумаге. Мы увидим,
как они делают скульптуры из камня, металла, глины, проволо­
ки и даже... из каши. Вот они, наши герои: терпеливо собирают
мозаику из тысяч мелких кусочков гипса, клеят панно из цвет­
ного стекла или бутылочных крышек, рвут газеты в мелкие кло­
чья или щелкают фотоаппаратом. Для чего художники тратят
на это всю жизнь?
Ответ во многом будет зависеть от того, когда и где жил худож­
ник. Что сказали бы те, кто разрисовывал стены пещер в камен­
ном веке? Наверное, в их языке еще не было слов, чтобы описать
это занятие (например, слова «искусство»). Но человеку всегда
хотелось превратить свои мысли во что-то живое и настоящее,
что можно увидеть, потрогать, передать другим. Древние люди
постепенно учились делать это — точно так же, как учились
добывать и готовить еду. Мы больше не охотимся на мамонтов,
но по-прежнему хотим перекинуть мостик из невидимого мира
чувств, идей и фантазий в реальный мир вокруг нас. Вот зачем
нужно создавать образы и предметы. Искусство — это язык, кото­
рым мы пользуемся, если нам не хватает обычных слов.
Искусство дарит нам уникальную возможность узнать лю­
дей, которые жили в другие времена и в других странах. В кни­
ге вы найдете много деталей: имен, дат, исторических событий.
Но ведь факты — это еще не вся картина. Жизнь художников
и представления людей об искусстве менялись от эпохи к эпохе.
Теперь нам не очень-то легко понять древнеримского скульптора

[В]
 7tfeefucdo(kte

или викторианского фотографа (не го­

воря уже о первобытном охотнике-
собирателе). Чтобы представить, как
и почему они творили, понадобится
богатая фантазия.
Когда видишь слово «история», сразу
кажется, что речь идет о далеком прошлом. Будто все это было
и уже закончилась. Но по отношению к искусству у меня возни­
кают совсем другие чувства! Когда я вижу произведение искус­
ства — не важно, нарисовано оно на стене храма или помещено
в интернете, — мне кажется, что оно живое. Вот почему я решил
написать не одну большую «историю», как в учебнике, а много
разных историй-рассказов. Ведь действие рассказа всегда проис­
ходит здесь и сейчас, в нашем воображении. Мы вроде бы знаем,
что будет дальше, и все равно каждое событие как будто случа­
ется впервые. Сами художники часто говорят: неважно, сколько
у тебя опыта. Новое произведение — это всегда шаг в неизвест­
ность, в новый мир.
Одни художники создают картины или скульптуры так, как
никто до них не делал. Другие заставляют посмотреть на самые
обыкновенные вещи по-новому. Все герои этой книги подарили
нам произведения, которые начали жить собственной жизнью.
Оказаться среди них — все равно что выйти на сцену, окунуться
в совершенно иную атмосферу.
И художникам, и нам, обычным людям, произведения ис­
кусства часто представляются очень близкими и одновременно
такими далекими; знакомыми и в то же время чужими. Ино­
гда думаешь: надо понять это произведение как следует, до са­
мой сути, и тогда оно уже не будет казаться таким странным.
Но я совсем не хочу, чтобы искусство перестало таить в себе
загадку. Ведь в этом и заключается его волшебная сила.
Майкл Берд
 О т aetcyefe
а а и/хвиииъасухй
40 000—20 Т>б•&.э.
 еловеческие существа, более или менее похожие на нас, оби­
Ч тают на Земле уже почти 200 000 лет. Но первые произведе­
ния искусства были созданы лишь около 50 000 лет назад. Види­
мо, человечество сделало очень важный шаг в своем развитии,
когда научилось творить: брать природный материал и украшать
его, разрисовывать, вырезать, лепить из него фигурки. В творче­
стве проявилась наша способность изобретать и фантазировать,
а потом воплощать фантазии — приносить в мир новые, еще
не виданные предметы и образы. Самые ранние произведения
из тех, что нам известны, создали люди, жившие на севере Евро­
пы во время ледникового периода.
С конца последнего ледникового периода и до расцвета Рим­
ской империи в жизни человечества произошли очень серьезные
перемены. Люди научились выращивать растения и разводить
домашних животных. Конечно, великие произведения искусства
появились не из-за этого; но благодаря новому устройству жизни
возникли поселения, а потом и большие города. В городах на­
шлась работа для особенных мастеров: скульпторов и художни­
ков. Слово «цивилизация» произошло от латинского слова civitas,
одно из значений которого — «город».
Произведения искусства — от резных оленьих рогов до изо­
бражений животных на стенах пещер, каменных статуй и распи­
санных гробниц — лучше всего помогают нам понять, как люди
жили тысячи лет назад, о чем они думали, что чувствовали. Бла­
годаря художникам мы живо представляем себе культуру Древ­
него Египта, Греции, Рима и Китая, хотя самих древних египтян,
греков, китайцев и римлян уже давно нет на свете.
 'Ч ы овеколе&
Из пещеры Штадель, Германия
Около 40 000-35 000 лет до н. э.
 §/МиН<г^ гсмо&г
'T iefe& u e x c ff& fe H u tc u

накомьтесь — Человеколев. Блики от костра играют на льви­

З ной морде. Кажется, хищник приоткрыл глаза и растянул
губы. Что он сделает сейчас? Может, оскалит пасть и кинется на
нас? Или запрокинет голову и от души посмеется вместе с нами,
как с лучшими друзьями?
Угадать невозможно. И если там, в сплошной темноте, куда
не доходит свет от костра, притаился настоящий лев — нам этого
не узнать. У тьмы нет конца и края, как если плыть по безбреж­
ному океану в ночи. И лишь в холодном небе рассыпаны сере­
бряные блестки.
В те времена человек точно знал
одно: все, что ему нужно, при­
дется добывать самому. Хочешь
есть? Встань и найди еду. Или
поймай ее, если сможешь.
В суровую зиму нельзя вы­
жить без одежды. Одежду надо
 'КМй&Я

сделать из шкур: сшить костяными иглами, кото­

рые приходится вырезать и точить часами. Оле­
ньи и лисьи шкуры неплохо защищают от лютого
холода, если надевать их мехом внутрь. Заячьи
шубки мягче всего: из них можно сделать одежду
детям. Работы очень много — занято все пле­
мя. Кто-то охотится, кто-то шьет и готовит.
Нужно обтесывать камни, чтобы сделать наконечни­
ки стрел, топоры, ножи и другие инструменты. И еще
кто-то должен следить за костром: если он погаснет
в зимнюю ночь, как разжечь его снова?
Вот такая жизнь в Европе каменного века. По­
ловина Британии и вся Скандинавия покрыты
толстым ледяным панцирем. Южнее — там, где
сейчас Франция и Германия, — климат суровый, как
в Сибири. По весне земля оттаивает, и наступает ко­
роткая пора цветения. Если знать, где искать, можно со­
брать фруктов и накопать съедобных корешков.
Людей на Земле пока немного. Небольшие пле­
мена ютятся в пещерах, землянках или хижинах
из костей мамонта. Они живут на одном месте,
пока могут найти там еду. Когда еда заканчива­
ется, люди идут дальше. В пещерах таятся свире­
пые львы, им ничего не стоит задрать медвежонка или взросло­
го оленя. По степям и горным долинам бродят стада мамонтов.
Каждый мамонт похож на огромный волосатый холм. От его
огромных загнутых бивней лучше держаться подальше. Большая
группа охотников может загнать одного такого зверя в ловушку
и убить. Но львам и мамонтам пока не стоит всерьез бояться лю­
дей. Здесь их звериное царство.
Лето приходит ненадолго; теплые дни опять сменяются зим­
ней стужей. Темная, холодная ночь накрывает всех: и людей,
и волков, и львов, и медведей. Жизнь похожа на ночной костер —
так же ярко вспыхивает и быстро прогорает. Дожить до тридца­
того дня рождения — большая удача; правда, ни часов, ни ка­
лендарей пока нет, и дни рождения никто не отмечает. Люди
еще не изобрели письменность, а значит, у них нет истории. Они
не могут прочесть о своем прошлом и сравнить его с настоящим.
Разница между «тогда» и «теперь» для них незаметна.
 *Ч е0ш xtff&zfcHwcu

Иногда наступают хорошие времена, когда выживать стано­

вится не так трудно. У племени вдоволь еды; появляется время
для других занятий. Люди играют на маленьких флейтах. Флей­
ты делают из костей орлиного крыла. Люди танцуют и разго­
варивают — наверное, рассказывают друг другу всякие истории.
Может быть, в них говорится про невидимых духов, из-за кото­
рых встает солнце и сменяются времена года. Или про то, что
видели охотники в своих опасных походах.
Иногда охотник встречается на узкой тропе со львом и пони­
мает: сейчас или он убьет льва, или лев — его. Он смотрит зверю
в глаза и видит то же, что чувствует сам: страх, отчаянную реши­
мость. В один миг — перед тем как хищник взовьется в прыжке,
а копье полетит ему навстречу — человек и лев равны.
Какое странное чувство! Для него, пожалуй, и слов-то не най­
дешь. Может быть, поэтому 40 000 лет назад, в пещере, которую
теперь называют пещерой Штадель, кто-то вырезал из мамонто­
вого бивня Человекольва. Чтобы придать такую сложную форму
твердому бивню — обтесать его при помощи заостренных кам­
ней, —надо было провести за работой не меньше 400 часов! Люди,
создавшие эту фигуру, не помогали своему племени охотиться
или готовить еду, но их дело тоже было очень важным. Ведь они
превращали смутное, мимолетное чувство в предмет, который
можно увидеть и подержать в руках. Небывалый зверь — полу­
человек, полулев — мог пригрезиться кому-то во сне, явиться
в фантазиях. Но где же встретиться с ним на самом деле?
— Здесь, — отвечает нам древний скульптор. — Потрогай его.
Поговори с ним. Посмотри, как пляшет его тень на стене. Вот он,
как живой, — Человеколев.
 /lo u c a q u , биуоЯ Н осороги
Пещера Шове (Франция)
Около 32 000-30 000 лет до н. э.
 X
'XyqecfcHutcuujaecufifeu*7(Me

роходят еще тысячи лет. Сменяются сотни поколений. Од­

П нако жизнь в Древней Европе за это время почти не меняет­
ся. Иногда климат становится мягче и ледяной покров немного
отступает. Но постепенно — так медленно, что и не заметишь, —
холода возвращаются, и лед опять наползает на землю.
Около 30 000 лет назад. Долина реки в середине нынешней
Франции. Людей по-прежнему немного: маленькие племена
разбросаны там и сям. Они разбивают стоянки или укрываются
под навесом скал. Племена часто кочуют: бродят по земле вслед
за диким зверьем.
Понимают ли эти люди, что отличают­
ся от животных? Может быть, они гово­
рят себе: «Мы совсем другие. Поглядите,
у нас есть руки и мы умеем делать раз­
ные вещи»? Но ведь и животные кое-что
умеют делать — птицы вьют гнезда, лисы
роют норы. Они тоже общаются друг
с другом, заботятся о детенышах, многие
животные собираются в группы. И все же
они не умеют шить меховую одежду ко­
стяными иглами, затачивать каменные
ножи и топоры, играть мелодии на само­
дельных флейтах. Животные видят сны,
но не могут вырезать из кости диковин­
ные фигуры, которые им приснились, —
 'Ш алтФкт* jjfefa c

например, человекольвов. Они не окунают лапы в красную гли­

ну или черную сажу и не рисуют картин.
Вдоль реки высятся крутые скалы. Белый известняк изрыт пе­
щерами: одна переходит в другую, все глубже, все теснее. Чтобы
попасть в самые дальние пещеры, нужно лечь на живот и про­
ползти по извилистым тоннелям. Здесь живут лишь пещерные
медведи — но люди тоже пробираются сюда и рисуют на стенах.
Они украшают своды пещер фигурами животных. Лошади, львы,
олени, бизоны, мамонты — здесь можно увидеть всех зверей, ка­
кие водятся в долине.
Еще на стенах видны отпечатки и контуры ладоней. Судя
по размеру и длине пальцев, ладони в основном женские, но при­
ходят сюда не только женщины. Здесь собирается все племя —
и взрослые, и дети. Следы их ног остаются на мягком глинистом
полу пещеры. Эти следы различимы и теперь, тысячи лет спустя.
Судя по тому, как утоптан пол, здесь даже танцевали.
Откуда же пещерные художники берут краски? Как получа­
ются эти живые, теплые тона: красно-оранжевые, желтые, корич­
невые? Люди уже знают, где найти разноцветные камни, которые
можно истолочь в порошок. Есть и совсем мягкие камни — ими
удобно рисовать, как грифелем. Еще можно рисовать черным
угольком от костра. Иногда художники подливают в цветной
порошок воды и рисуют пальцами. А бывает, набирают эту воду
с порошком в. рот и брызгают на стену пещеры. Они уже
многому научились: например, подгонять силуэты
*. * . . . животных под неровную поверхность скалы.
. # Выступающий камень можно превратить
; . • * - в голову бизона или спину носорога.
 ^cfftefcHwcct u f netqefeu *Ш®ве

Солнечные лучи не попадают в эти пещеры. Художники рису­

ют при свете простых ламп, в которых горит и чадит животный
жир. Иногда они разжигают костры: чиркают камнем о камень,
пока не вылетит искра. Пламя подрагивает, мечется от сквозня­
ка; свет и тени пляшут на стенах. Кажется, что нарисованные
звери оживают и двигаются. Когда в пещере танцуют, людские
тени тоже бегут и скачут по стенам вместе с животными.
Художники хорошо знают, как устроены животные. Охотни­
ки приносят добычу в лагерь, где звериные туши разделывают
на части и готовят из мяса еду. Повадки живых зверей им тоже
знакомы. Любой художник видел, как лев задирает голову, ког­
да рычит; как выгибается шея коня, когда он пускается в галоп,
и все стадо тут же срывается с места и мчится за вожаком.
Посмотри-ка на этих лошадей, на их головы, на чуткие уши
и мягкие носы. Видишь, как они сбились в стадо? Вон тот конь
приоткрыл рот — словно вот-вот заговорит. Ты слышишь его?
На другой стене пещеры бродят и рычат нарисованные львы.
В их глаза можно заглянуть без страха, ну или с приятным щеко­
чущим страхом: они не кинутся на тебя.
Художники умеют творить чудеса. Разве не чудо: в пещеру
приходят львы и медведи со всей их грозной силой, но так, что
от них не надо бежать без оглядки. Нарисованные звери танцуют
вместе с людьми, слушают рассказы, греются у костра. Рисунки
можно разглядывать подолгу — гораздо дольше, чем настоящих
животных, когда они ржут, рычат, скалят зубы. Их можно даже
унести с собой — в памяти, где они будут плясать в неровном
свете костра на стенах пещеры.
Гробница Менны, Фивы, Египет
Около 1390 до н. э.
 3

*Dfee&Hue xcff&fcHoacu, и

аннее утро. Уже светло, но бог солнца еще не поднял над

Р горизонтом свою огненную голову Воздух напоен влагой.
Бирюзовое небо чисто и спокойно. Позже оно побелеет от зноя.
Спелая пшеница хрустит, когда ее срезают бронзовыми серпами.
Жнецы продвигаются по полю, выстроившись в одну ровную ли ­
нию. С криком и шорохом взлетают испуганные птицы. Дальше,
за полями, несет свои воды широкая, могучая река Нил. Когда
жнецы разгибают спину и оглядываются вокруг, им видны па­
руса — как будто корабли плывут прямо по пшеничному полю.
Под землей, при свете лампады, художник рисует и раскра­
шивает фигуры на стенах гробницы. Здесь будет лежать Мен-
на — большой чиновник из ведомства пашен фараона. Поэтому
художник рисует людей, которые работают в поле. А вот и сам
Менна: рыбачит в реке, охотится на птиц. Рядом изображена вся
семья Менны и даже кошка Менны.
Египет, II тысячелетие до нашей эры. Со времен пещерных ху­
дожников прошли десятки тысяч лет. Никто не вел счет этим
годам, хотя люди всегда знали: их поколение — младшая ветка
на огромном семейном древе. Им надо продолжать дело, начатое
предками: осваивать землю, находить в мире новые богатства.
Ведь именно это у людей получается лучше всего.
Около 10 000 лет назад племена, жившие к востоку от Сре­
диземного моря, научились скотоводству и земледелию. Вместо
того чтобы охотиться на диких животных, люди стали приручать
 Ш ста^бш ^т ф т иШ ст

коз, коров
и овец, стро­
ить для них
загоны, огора­
живать пастби­
ща. Вместо того
чтобы собирать
ягоды, плоды
и коренья, люди на­
чали копать землю
и сажать семена.
Если семья возделы­
вала большой участок
и растила пшеницу,
можно было прокор­
миться и отложить зерно про запас. А лишнее — если останет­
ся — обменять на что-нибудь полезное. Например, кувшин для
воды или прочный глиняный горшок, сделанный гончаром.
Ведь мастер-гончар умел такое, чему не мог научиться крестья­
нин, работавший в поле.
Теперь солнце уже вовсю палит над египетской землей. Если
бы первобытные художники увидели этот пейзаж, они не повери­
ли бы своим глазам! Вон те странные кучи камней — коричневые,
квадратные, натыканные рядами — это дома. Ради скотоводства
и земледелия люди стали селиться на одном месте. Появились
деревни, села и города с большими зданиями, куда роскошнее,
чем простой крестьянский дом. В самых крупных городах жили
тысячи людей.
Великие реки — Нил и, дальше к востоку, Тигр и Евфрат —
создали широкие плодородные долины. Илистая почва дает бо­
гатый урожай, которого хватает на целый город. Люди работают
не только в полях. Среди горожан есть богатые торговцы, жрецы,
правители и чиновники, такие как Менна. А еще в городах ж и­
вут художники, скульпторы и резчики. Они украшают храмы,
дворцы и гробницы.
В городе у человека намного больше возможностей, чем в де­
ревне. Жить здесь интереснее, но гораздо сложнее. У торговца
или правителя много забот: собирать налоги, считать мешки
с зерном. Как же за всем уследить, как все упомнить? А как
сохранить в памяти имя царя, который построил храм, чтобы
 *Dfce(ktue жщвфНшт^ р щ т ш и ни щ и

потомки смотрели и вспоминали его после смерти? Нельзя же

просто сказать: «Не бойся, мы тебя не забудем». В этом случае,
как и во многих других, поможет чудесное новое изобретение:
письменность.
Первые письмена в этой части света начались с картинок.
Например, кружок означал «солнце», а изогнутый треугольник,
похожий на коровью голову, означал «скот». Вроде бы все понят­
но. Но как быть, если нужно написать слово «вчера» или фразу
«корабль плывет на север»? Картинками здесь не обойдешься.
Поэтому рисунок, или значок, мог обозначать все слово целиком
или часть слова, а иногда и то и другое. Как же тут разобрать­
ся? Большинство людей не умели писать и читать, но, к счастью,
в городах были писцы, которые знали эту премудрость.
Художники, резчики и писцы многим казались волшебника­
ми. Ведь они могли показать или рассказать то,
что происходит далеко-далеко,
что нельзя увидеть

собственны м и
о
глазами. Правитель не мог на­ &
ЛАЛЛАЛ
ходиться во всех уголках своего царства сра­
зу — но его портреты и статуи или новые указы могли
появиться во всех городах, какими он правил. И чем внушитель­
нее были изображения и слова, тем сильнее чувствовалась власть
правителя.
На плодородных землях между двумя реками Ти­
гром и Евфратом рисунки-значки постепенно превра­
тились в систему линий, галочек и черточек. Они уже
не были похожи на то, что обозначали1. Однако египтяне
по-прежнему использовали картинки, или иероглифы.
Они очень гордились египетскими традициями. За­
чем что-то менять? Ведь Египтом правят боги, за ними
идет фараон, который ближе к богам, чем все остальные
люди, потом жрецы и знать, а ниже всех стоят бедняки,
крестьяне и рабы. Так было всегда, и так будет всегда,
пока бог солнца уходит на ночь в страну мертвых
и вновь возрождается каждое утро.
ф)сцЬлоЯ *Э%ЯатоЯ и его семья
Ахетатон (ныне Амарна), Египет
Около 1353-1336 до н. э.
 4*
t4tou</Pt&ctuazciittu
'X c f^ o zfc H u tc u ^ x H O f i i a H a

ридворные скульпторы и художники были

П потрясены. Никогда раньше им не дава­
ли таких заказов! Слыханное ли дело: изобра­
зить фараона Эхнатона с вытянутым лицом
и круглым подбородком, с длинным носом,
большими ушами, круглым животом и кри­
выми ногами! Ни одного египетского царя так
еще не рисовали.
К тому времени, когда Эхнатон стал правите­
лем Египта (примерно 3370 лет назад), на троне
сменилось уже больше сотни фараонов. Сам Еги­
пет и его традиции казались вечными. Имена пра­
вителей и их великие деяния были запечатлены
повсюду: в картинах, скульптурах, надписях
на стенах дворцов, гробниц и храмов и даже
на домашней утвари. Большую известность полу­
чила, например, каменная палетка, пластина для
ритуального растирания красок. На ней изобра­
жен фараон Нармер — он занес булаву над головой
врага. Впечатляет и огромная фигура Сети I — его
боевая колесница подмяла под себя целое войско,
и враги падают, словно скошенные колосья.
Египетским скульпторам требовалось бесконеч­
ное терпение. Их инструменты делались из брон­
зы — этот металл хорош для мечей и стрел,
 ттш&с

но мало подходит для работы с прочным камнем вроде базальта.

Скульпторы могли месяцами напролет скрести каменную глыбу
осколком еще более твердого камня. Они в совершенстве осво­
или технику углубленного рельефа. Мастера вырезали фигуры
и иероглифы на гладких плитах так, что, когда яркий солнеч­
ный свет падал на резную плиту, казалось, что на нее нанесен
очень четкий рисунок.
Возможно, у кого-то из фараонов были бородавки на носу или
волосатые уши. Но художники всегда рисовали их с гладкими,
правильными — и, правду сказать, не очень выразительными л и ­
цами. Как будто фараон надел маску или же в его царственной
голове нет ни единой мысли.
«Хотите, чтобы и я выглядел вот так? — думал Эхнатон. —
Не дождетесь!» Он требовал, чтобы художники и скульпторы
изображали его таким, как в жизни. Вероятно, даже просил де­
лать нос и подбородок побольше, чтобы лицо хорошо запоми­
налось. У Эхнатона и его старшей жены Нефертити было шесть
дочерей. Придворные художники стали рисовать девочек вместе
с родителями. На картинах они играли и смеялись, как обычные
дети, а не как застывшие, безликие фигуры прежних времен.
Любой египтянин с самого рождения видел вокруг себя об­
разы богов. Их было много — десятки, даже сотни. Но Эхнатон
решил это изменить. Он запретил всех богов, кроме одного, под­
линного, — Атона. Чтобы приучить к этому египетский народ,
Эхнатон велел художникам и скульпторам изображать новые
фигуры и сценки. Больше никаких старых богов с головой кро­
кодила, кошки, коршуна или шакала. Их место занял Атон, кото­
рого можно было изображать лишь в образе солнечного диска.
От круга расходились лучи с ладошками на концах;
ладошки прикасались к фараону и его родне.
Вот царское семейство, вот ему улыбается бог
солнца. Такая картина полностью соответ­
ствовала новым взглядам Эхнатона.
— Это никуда не годится! — вор­
чали жрецы. — Боги рас-
^ сердятся!
 ^хШ т аШ

Эхнатон не обращал на них

внимания. Он был главным
и хотел перемен. Он желал,
чтобы подданные забыли
о старых привычках. Отныне
все будет по-новому!
В начале царствования фарао­
на звали иначе — Аменхотеп IV.
Он сам взял себе имя Эхнатон,
«служитель Атона». Затем осно­
вал новый город на берегах Нила
и назвал его Ахетатон, «горизонт
Атона». Там он построил но­
вые храмы, дома и дворцы.
Скульптор по имени Тутмос
Младший открыл мастерскую в го­
роде Ахетатоне. Там, в мастерской,
он вырезал из известняка скуль­
птурный портрет царицы Нефер­
тити. Тутмос показал ее красави­
цей с нежной улыбкой на устах.
Возможно, такой она и была в жиз­
ни. Изящную голову Нефертити венча­
ет египетская корона. Это тоже было новшество
Эхнатона: до него фараоны не позволяли изображать
своих жен как цариц, как равных. Видимо, Эхнатон
и Нефертити доверяли Тутмосу и ценили его работу:
скульптор жил в большом доме и держал колесницу с ло­
шадьми, как знатный человек.
Эхнатон с необычным лицом, красавица Нефертити, шесть
милых, воспитанных дочек — идеальная семья. Может, у них
и бывали ссоры или семейные сцены, но по статуям и карти­
нам этого не скажешь. На рельефе изображены девочки, которые
играют возле отца и матери, а лучи Атона тянутся к ним сверху,
будто хотят пощекотать. Яркое египетское солнце озаряет мель­
чайшие детали резных фигур, и кажется, что картину рисует сам
бог Атон.
'TfeofiHucyz 7Kcfcfi<zU%<Zi4taH<z. 'IfacwZM iH ucyl
Долина царей, Египет
Около 1320 до н. э.
 5
Vfco&icayz 'ТКцтаихажаНа

Е
сли Эхнатон думал, что будущие фараоны последуют его
примеру, он сильно ошибался. «Единый бог — это не по-
египетски!» — возмущались жрецы древних культов. Им при­
шлось около 17 лет дожидаться смерти Эхнатона. Но вот,
наконец, они получили свободу и смогли вернуть религию и ис­
кусство на подобающее им место. В скором времени на трон взо­
шел мальчик, известный всему миру под именем Тутанхамон2.
Ему было не больше 9 лет, когда он стал фараоном. Не дожив
до 20 лет, он умер — не то от болезни, не то от раны, а может,
от того и другого.
Для египтян смерть была вовсе не концом пути, а переходом
в загробный мир. Богатых людей на том свете ждали те же бла­
га, что и при жизни: музыка, пиры, роскошные одежды и ж или­
ща, друзья, увеселения, сотни слуг. Даже не самые обеспеченные
египтяне могли надеяться на теплое местечко в загробном цар­
стве. Главное — как следует подготовиться.
Во-первых, тело умершего полагалось мумифицировать. Этим
занимались особые мастера — бальзамировщики. Их покрови­
телем был Анубис, бог с головой шакала. Сложность процеду­
ры мумификации напрямую зависела от статуса умершего. Если
умирала важная персона, то над ее погребением работала целая
команда. Сначала тело осторожно надрезалось сбоку и вынима­
лись внутренности: печень, легкие, желудок с кишечником. В нос
просовывали длинный крюк и по кусочку извлекали мозг. Затем
тело промывали изнутри, а снаружи покрывали специальными
 m m
средствами для бальзамирования и оставляли на несколько де­
сятков дней. После этого тело отмывали и натирали ароматиче­
скими маслами. Теперь его нужно было запеленать в несколько
слоев льняной ткани. Наконец мумию клали в деревянный гроб,
а его ставили в еще один гроб, внешний.
Тем временем рабочие и художники готовили гробницу. Фа­
раону полагалась подземная гробница в несколько комнат. В од­
ной из них стоял саркофаг — он был похож на глубокую камен­
ную ванну с крышкой. Туда опускали двойной гроб с мумией.
В сухом и жарком климате Египта мумии сохранялись веками
и даже тысячелетиями.
Благодаря похоронным обрядам у художников всегда было
много работы. Гробницы фараонов (в Долине царей, возле Луксора)
дозволялось украшать лишь самым опытным мастерам. На стенах
гробниц изображали яркие сценки, в которых египетские боги
встречались с фараоном и его семьей. Одни художники рисовали
контуры фигур, другие их раскрашивали. Когда росписи на сте­
нах были готовы, гробницу заполняли украшениями, статуэтка­
ми, мебелью и пищей. Представьте себе роскошный супермаркет,
где есть все для загробной жизни — даже глиняные фигурки слуг,
которые должны ухаживать за фараоном в другом мире.
Чтобы приготовить такую гробницу, требовалось много вре­
мени. Тутанхамон умер внезапно, в очень юном возрасте, и уче­
ные предполагают, что его положили в скромной гробнице,
предназначенной для кого-то другого. Усыпальница
еле-еле подошла по размеру. Почти
все ее пространство занял
ящик, обитый золотом: получилась как будто небольшая комна­
та, а внутри нее — еще три золотых ящика, один в другом. В са­
мом маленьком ящике поставили каменный саркофаг. В сарко­
фаг поместили тройной гроб.
Внутренний гроб, где лежала мумия, был сделан из чисто­
го золота и по форме походил на статую фараона в царских
одеждах. На голову мумии надели золотую маску Тутанхамона
в парадной короне. Маска сверкала и переливалась: ее украси­
ли синим лазуритом, полудрагоценными камнями и цветным
стеклом. Тутанхамон был родственником Эхнатона, но по маске
этого ни за что не скажешь. Где длинный нос, где упрямый под­
бородок? У юного Тутанхамона царственное и правильное лицо.
Гробницу фараона запечатали, и никто не ожидал снова уви­
деть ее богатства. Кресла и ложа, отделанные бронзой и слоно­
вой костью, фигурки бога Анубиса из черного дерева, золотая
маска — все это должно было лежать в темноте
под землей. Если какая-нибудь вещица по­
надобится Тутанхамону в загробной жизни,
она всегда будет на месте. Бери и поль­
зуйся.
«Эх, сколько добра пропадает!» — на­
верное, подумалось многим. Именно так
считали расхитители гробниц. В пого­
не за добычей эти воры шли на самый
отчаянный риск: их могли поймать
и убить, иногда их заваливало землей
и они оказывались погребенными
заживо среди царских сокровищ.
Со временем многие гробницы
в Долине царей были разграблены.
Воры пытались вломиться и к Ту­
танхамону, но почему-то не сумели
вскрыть внутреннюю камеру — тот
самый деревянный ящик, где
лежала мумия фараона. Печать
на его крышке оставалась не­
тронутой более 3000 лет.
 вли т и й
'K fcam efc « S & y z ^О р гН сц а »
Греция, около 575-560 до н. э.
 'PucyH tcu я л г^егеасих

Е
сли отплыть из Египта в Средиземное море и держать курс
на северо-запад, через 10-12 дней пути на горизонте пока­
жутся острова. Сначала из воды встают горбатые великаны-утесы.
Дальше тянутся долины: тенистые сосновые леса и серебристо­
зеленые оливковые рощи. За островами лежит полуостров, мате­
риковая Греция. Во времена Тутанхамона этой землей правили
цари-воины. Они строили себе дворцы высоко на холмах. Все
люди здесь — и враги, и друзья — говорили на одном языке, ко­
торый для египтян звучал странно и непривычно.
С каждым новым столетием все больше и больше кораблей
пересекало Средиземное море. Суда из Египта заходили на Крит,
в Грецию и Италию. Они перевозили кувшины с вином и кедро­
вым маслом, слитки меди и золота, оружие, драгоценности, ис­
кусно расписанную керамику. Казалось, нет числа заморским
диковинам и полезным новшествам. Купцы и мореходы расска­
зывали невероятные истории. Кто-то проплыл вслед за солнцем
в страну ночи. Еще на кого-то напало чудище с шестью голова­
ми! Может, и неправда — но как проверишь?
Греция, 2600 лет назад. Время воинственных царей давно м и­
новало. На полуострове выросло много маленьких городов. Са­
мые важные постройки теперь вовсе не дворцы, по крайней мере
не дворцы правителей. Это храмы — особенные дома, которые
греки строят для своих богов.
Древние греки представляли своих богов такими же людь­
ми, только больше, сильнее и красивее. В храме ставили статуи,
 (fycapzci стфй^Мтёий

изображавшие богов. Получалось, как будто они и в самом деле

тут живут. Города понемногу росли, становились богаче —и люди
меняли старые храмы. Вместо бревен и досок начали исполь­
зовать мрамор. Мраморные колонны блестели на солнце. Храм
нужно было построить, отделать, украсить. В городах появилась
работа для архитекторов, скульпторов, живописцев.
Греческие боги и богини не просто были похожи на людей.
Они и вели себя точь-в-точь как люди: ссорились, изменяли,
влюблялись (иногда в простых смертных). Когда-то на земле
жили дети богов — например, великий герой и воин Геракл.
По легенде, его отцом был Зевс-громовержец, главный бог Олим­
па. Наверное, египтянам все это казалось очень странным. Еги­
петский Атон был загадочнее и сильнее любого греческого бога,
но никто и представить не мог, чтобы он заговорил с человеком
или завел семью!
Легенды о героях, о царях-воинах были еще интереснее, чем
мифы о богах. Микенский царь Агамемнон десять лет осаждал
город Трою. Тесей, повелитель Афин, одолел Минотавра. Это чу­
дище с телом человека и головой быка обитало на Крите, в тем­
ном лабиринте под дворцом царя Миноса. Оно пожирало крит­
ских юношей и девушек, пока Тесей не убил его.
Художник Клитий расписывает вазы. Как многие греки, он
знает почти все легенды наизусть. У себя в мастерской, в Афинах,
он рисует на чашах, кувшинах, амфорах для вина. Сначала гон­
чар Эрготим берет комок глины и лепит из него изящный сосуд.
Клитий ждет, пока глина высохнет, и углем наносит контуры
будущих картин. Затем он берет кисть и раскрашивает фигуры
 'P u cffm u Ш tfiew a cm

мелким глиняным порошком, смешанным с водой. Сосуд от­

правляется в печь для обжига. От жара рисунки Клития чернеют,
а сам сосуд приобретает благородный цвет красной меди.
Клитий и остальные афинские художники соперничают друг
с другом. Они берут хорошо известный сюжет и придают ему
неожиданный поворот, добавляют штрихи, о которых раньше
никто и не думал. В отличие от египетских мастеров, они под­
писывают на вазе свое имя. Какой смысл стараться быть лучшим
среди художников, если ты никому не известен?
На этом огромном кратере — чаше для вина — Клитий на­
рисовал не меньше двухсот фигур. Вот боевые сцены Троян­
ской войны. А вот Тесей убивает Минотавра. Смотри-ка: здесь,
под самым ободком чаши, к причалу подходит корабль. Гребцов
так обрадовала весть о победе Тесея, что они повскакали с мест
и машут руками. Один из них даже прыгнул за борт и яростно,
размашисто плывет к берегу: там уже вовсю танцуют и поют. Ка­
жется, что Клитий видел это своими глазами.
Гости на пиру любят разглядывать рисунки и хвастаться до­
рогими чашами.
— Взгляни сюда, — хозяин показывает на плывущую фигур­
ку. — Какая прекрасная находка! Моя чаша — лучшее из того, что
создал Клитий.
— Не спеши, милый друг, — гость наклоняется поближе, щеки
у него раскраснелись от вина. — А как же мой кувшин с рож­
дением Афины? Она там выходит
прямо из головы Зевса!
В Афинах есть все: и серебря­
ные копи, и шумный, оживлен­
ный порт. Город процветает.
Наверное, это богиня
Афина заботится о его
жителях. Храм Афины
стоит на самом Акро­
поле — каменистом
холме в центре города.
Афинянам есть за что
благодарить богиню: она
сделала их город самым
крупным и богатым
во всей Греции.
“Т о м ^ л uUKuafu u j KU
Фрагмент фриза Парфенона
Греция, Афины
447-432 до н. э.
 7
tfO u < fiu u и 'T ia fecfreH o H

финские гончары начинают работу ни свет ни заря. Дым

А от печей для обжига стелется вдоль сонных улиц. На восто­
ке чуть розовеют облака. Первые утренние лучи нежно ласкают
Акрополь, где строится Парфенон — новый храм в честь богини
Афины. Белый мрамор сверкает из-под деревянных лесов и по­
мостов.
Целых девять лет афиняне наблюдали, как растет огромное
здание на плоской вершине холма. Пять лет назад его наконец-
то покрыли крышей. Остался последний штрих: статуи богов.
Их ставят на самом верху, в треугольном пространстве под ска­
том крыши. Из города их видно не очень хорошо, но вблизи ка­
жется, будто ты встретился лицом к лицу с самими богами.
До самого высокого помоста надо долго карабкаться по лест­
ницам. Отсюда, с высоты, рабочим виден весь город. Далеко вни­
зу раскинулся порт: корабли выглядят маленькими, игрушеч­
ными. Сегодня утром рабочие не сразу взялись за инструменты.
Говорят, сначала будут какие-то речи.
И вот навстречу мастерам выходит Фидий. Хоть строители
и редко видят его вблизи, но хорошо знают: это великий скуль­
птор, он делает статуи для храма. Его широкие плечи покрыты
туникой из дорогого льна, но руки у него сильные, загрубелые
от работы с глиной и камнем, с молотком и резцами.
— Все готовы? — спрашивает Фидий.
Старший мастер кивает.
 tBe*tmcue идеи

^ ж
} 11
1 1
1м/ В 1
Фидий поворачивается к мужчине, который
стоит подле него.
— Моего друга представлять не надо... Привет
тебе, великий Перикл!
После восторженных криков и хлопков на­
ступает тишина. Неужели и вправду здесь Пе­
рикл — едва ли не главный человек в Афинах?
На поле битвы и в зале Совета Перикл решает
все. Это по его указу древнее святилище Афины
превратили в огромный храм. Он благодарит ра­
бочих и вежливо кивает Фидию, как бы говоря:
сначала ты.
Фидий указывает на группу статуй позади
себя. Ваятель объясняет: он и его подмастерья
создали для Афин эту семью мраморных бо­
гов, чтобы они с высоты вечно охраняли город.
Произнося речь, он рассеянно треплет по морде
мраморного коня — будто живого.
— Поглядите сюда. Это кони Гелиоса, бога
солнца: они везут его колесницу вверх по небу.
А здесь, в центре, Афина выходит из головы Зев­
са в полном вооружении. Там, в дальнем углу, —
скульптор делает жест, и двадцать голов пово­
рачиваются разом, — кони Селены, богини луны.
Они всю ночь везли по небу ее колесницу и уто­
мились. Видите?
Как же скульпторам удалось это передать?
Морды лунных коней словно бы осунулись
от усталости. Кажется, можно расслышать их тя­
желое дыхание, разглядеть капли пота на боках.
А ведь это всего лишь камень: и кони, и само
здание храма. Тот самый камень, из-за которого
так болит спина и кожа на руках вечно в крова­
вых трещинах.
Рабочие уже привыкли подчиняться Фидию.
Он здесь главный, ему и командовать. Но лишь
теперь им стало ясно: все это время на строи-
 tff/u fu u и Ж<ярфеНаН

тельной площадке творились чудеса. Они в изумлении смотрят

на одежды богинь. Тонкая ткань собралась в складки и словно бы
трепещет на ветру. Но и эта невесомая ткань вырезана из камня!
Настала очередь Перикла. Удивительное дело: смотришь
на него и ждешь надменных речей, но как заговорит — хочется
слушать без конца. От его слов чувствуешь себя частью чего-то
большого и очень важного. Это не просто новый храм. Это вели­
чайший храм, который когда-либо видел мир. И это мы постро­
или его, камень за камнем.
— Никогда еще я не испытывал такой гордости за моих
братьев-афинян, как сегодня утром. И никогда не ощущал, как
скромен и ничтожен я — простой смертный. Благодаря вашему
труду, благодаря великому дару моего друга Фидия мы сегодня
оказались среди богов!
Так говорит Перикл. Строители кивают, слышен гул одобре­
ния. Но теперь пора вернуться к работе: часть статуй еще нужно
установить, а потом в храм придут художники и раскрасят лица
и одежды богов.
Фидий и Перикл спускаются с помоста. Слышно, как они
перебрасываются шутками и смеются.
— Как сказал великий Гомер про Гелиоса? — Фидий пере­
крикивает грохот на площадке. — «Свет с высоты посы­
лает бессмертным богам он и людям, на колесницу
взойдя...»
— «Из-под шлема глядят золотого
страшные очи его, и блестящи­
ми сам он лучами све
тится весь», — заканчи­
вает Перикл.
Вскоре их голоса
тонут в строительном
шуме. Высоко-высоко,
под самой крышей храма,
стучат молотки, звенят
резцы и напильники, слы­
шатся громкие команды
мастеров.
/Icjfxcfm
Греция (около 43года до н. э.)
Город Афины —современная столица Греции. Зсо^нл м оре----------------
Над ним возвышается каменистый холм, Западная сторона Парфенона
а на холме стоит белый мраморный храм, обращена на Эгейское море.
Парфенон. Этот храм и еще несколько древних
строений в Афинах все вместе
называются Акрополь.

3 честь /1<риЯи
Скульптуры портика
(портик — треугольная
часть крыши)
рассказывают о рождении
Афины и о том, как Афина
и бог моря Посейдон
спорили, кому из них
быть покровителем города.

Tfcmofeufr победи —------------------------

Перикл хотел, чтобы Парфенон стал
не просто священным местом, но символом
победы и процветания Афин. Он был
построен на месте старого храма,
разрушенного персидской армией.

-
ЗрАгои/еНЯля •— ---------------------------
ст ят у#.
Фидий не только продумал и расставил
скульптуры на крыше Парфенона — он сам
изваял огромную статую богини Афины,
которую поместили внутри храма. Статуя
была сделана из золота и слоновой кости.
'Х р лм /tcfruU u
Греческое слово «Парфенон» означает «дом девы». Дева —
одно из имен богини Афины. Город Афины назван в ее честь.

'Ttam&mb а ароисм ш
Парфенон сложен из камня, но строили его
по образцу небольших деревянных зданий,
которые служили храмами в прежние времена.
Вместо деревянных опор были поставлены
мраморные колонны.

'Работа
с (сажНст
У скульпторов
Парфенона
были разные
инструменты.
С их помощью
куски мрамора
превращались
в статуи
и украшения.
Современные
мастера
используют
почти такие же
инструменты.
 Сиань, Китай
221-209 до н. э,
 9

астер Цзянь не мог понять, что за тяжесть лежит у него

М на сердце. Ведь сегодня праздник, великий день. Этим
утром смотритель работ лично наблюдал, как Цзянь доделывает
последнего глиняного воина. Прошло десять лет с тех пор, как
первая статуя отправилась в печь для обжига. За это время Цзянь
с подмастерьями изготовили больше ста воинов — глиняных фи­
гур в полный человеческий рост. Любую, даже самую мелкую
деталь надо было довести до совершенства: пластины доспехов,
завязки шлемов, шнурки на сапогах. Над каждой статуей прихо­
дилось работать так, будто она дело всей твоей жизни. А потом
браться за новую фигуру и начинать все сначала.
Мастерская Цзяня была лишь одной из тех семидесяти, что
изготовили целую армию глиняных солдат. Печи для обжига
не гасли ни на минуту. Из их пламени выходили закален-
иг-то TonnaimTnDi.To АглГл1 тЫ Раскрашенные, вооруженные на-
дечами, они должны были охранять
1 Цинь Шихуанди. Их было больше

правителя покорило все соседние

юликую империю Цинь — Китай.
Император нажил много врагов и хотел, чтобы гли­
няные воины стояли в карауле, когда он умрет:
отгоняли мстительных духов от его тела. Даже
после смерти он собирался править подземной
 ф?а0ртт^ im fm i

империей. Пусть у него будет огромный дворец, заполненный

фигурами придворных и шутов; пусть будут сады с каналами,
по которым вместо воды течет ртуть. Кое-кто говорил, что про
статуи в человеческий рост император узнал от странников. Буд­
то бы далеко-далеко на западе они видели бронзовые фигуры —
изображения греческого царя Александра Великого.
Цзянь был скромный человек, но гордился своими подма­
стерьями. Они почти не делали ошибок. За все десять лет лишь
одна глиняная фигура лопнула в печи. Никого не казнили за не­
брежную работу.
— Император наградит тебя, — с улыбкой обещал смотритель.
Почему-то Цзянь не доверял ему. Он улыбался как человек,
которому ты больше не нужен.
Смотритель часто присылал других мастеров поучиться у Цзя-
ня: ему хорошо удавались лица солдат. Помощник приносил ему
болванку головы, слепленную из грубой желтой глины. Цзянь
наносил сверху белую глину, шелковистую и гладкую.
Затем большим пальцем или деревянной лопаткой
быстро и ловко намечал изогнутые брови, тонкие
усики, бородку — все, что делает лицо неповто­
римым. Глина оживала в его руках.
Обычно Цзянь сам придумывал лица во­
инов. Но иногда в мастерскую
заходили военачальники и по­
зировали для статуй. У них
был надменный взгляд,
 ТробНисуг итжряжврг

глаза смотрели прямо сквозь мастера, но Цзянь не обижался.

Он внимательно изучал каждое лицо и воспроизводил его в гли­
не. Да и не все офицеры глядели свысока. Вот недавно один по-
дружески болтал с мастером: рассказывал про родную деревню
в провинции Юнмень, про жену, про маленького сына.
Ближе к вечеру во дворе мастерской раздались непривычные
звуки. Солдаты выкрикивали приказы.
— Собирайтесь! Работа окончена! Всем собираться и уходить!
Наверное, солдаты просто делали то, что им велели. И все рав­
но, это была какая-то странная награда.
— Ага! Вот я тебя и нашел, мастер Цзянь!
Цзянь вздрогнул от испуга, но тут же узнал веселого офицера
из Юнменя.
— А я везде тебя ищу. Погляди, — военачальник сунул руку
за пазуху и достал маленький сверток. — Я рассказал своим, как
ты сделал меня из глины. И жена мне прислала вот это. Что ска­
жешь, а?
Цзянь развернул шелковую тряпицу. Внутри оказалась глиня­
ная фигурка воина — видимо, ее слепил сынишка офицера. Лицо
было похоже на плоский блин с нарисованными глазами, носом
и ртом. Мальчик сделал и доспехи: нацарапал клетки на туло­
вище.
Во дворе солдат прокричал:
— Завтра на рассвете всем собраться у дома смотрителя!
— Что случилось? — тревожно спросил Цзянь.
Военачальник быстро оглянулся по сторонам и понизил голос:
— Императору мало одних воинов в гробнице. Он хочет, чтобы
там были и рабочие. Послушай меня: не жди рассвета. Быстро
беги подальше отсюда.
Когда стемнело, мастер Цзянь уложил в котомку свои дере­
вянные лопатки и прочий нехитрый скарб. Он потихоньку вы­
скользнул из мастерской и бежал, пока гробница императора
не осталась далеко позади. У него за спиной еще светилось заре­
во печей и мерцали огни хижин. Цзянь представил себе длинные
и глубокие рвы, где тысячи глиняных воинов свирепо смотрят
в ночь. Он зябко поежился, запахнул накидку и быстро зашагал
прочь.
 u j 'T/lfeu<4t<z- 'Ttofem a
Рим
Около 20 до н. э.
 9
и и м п ер а т о р

мператор Цинь Шихуанди не желал, чтобы какой-нибудь

И другой правитель собрал подземную армию мощнее, чем
у него самого. Вот почему он велел похоронить всех рабочих
и мастеров вместе с терракотовыми воинами, которых они созда­
ли. Но не только он один верил в силу статуй.
Примерно 2200 лет назад еще живая и настоящая армия Цинь
Шихуанди прокладывала свой кровавый путь по землям Китая.
В то же самое время город Рим понемногу становился центром
другой империи. Прошло еще два века, и непобедимые римские
когорты завоевали большую часть Европы, а также север Африки
и земли к востоку от Средиземного моря. Рим стал больше, бога­
че и сильнее, чем Афины и любой другой греческий город.
Римляне считали себя первыми и лучшими во всем, что ка­
салось войны, торговли, строительства, управления, да и вообще
власти над миром. Однако в изящных искусствах им было да­
леко до старых греческих мастеров. Они сами это признавали
и охотно покупали греческие работы. Бронзовые статуи грузили
на корабли и отправляли из Греции в Рим, где за них давали хо­
рошую цену.
Богатые римляне знали, как произвести впечатление на го­
стей. Статуи греческих богов теперь стояли не в храмах, а в са­
дах или в залах для пиршеств. Они пользовались таким спросом,
что их начали копировать. Иногда со статуи делали слепок и за­
ливали бронзой. Или же скульптор снимал мерки с оригинала
и по ним обрабатывал кусок мрамора.
 Шммтйший* j a m f

Римские правители, в свою очередь, знали, как произвести

впечатление на подданных. «Ловкие ребята эти греки, — раз­
мышлял император Август. — Вроде лепят статую с человека,
а выходит бог: величественный, мощный. Вот бы и меня изобра­
зить в греческом стиле!»
Скульпторы, которым лучше всего удавались копии с грече­
ских статуй, часто сами по происхождению были греками.
— А ну, позовите ко мне того парня из Афин, — приказал Ав­
густ.
Император продумал свой образ до мелочей. Как и Эхнатон,
он желал, чтобы его узнавали даже в самых дальних уголках им ­
перии. Но, в отличие от египетского фараона, Август не хотел
выглядеть заурядным и уж тем более нелепым. «Император дол­
жен быть примером для всех, — думал он. — Властный, красивый,
достойный. И, конечно же, сильный. Богоподобный, но в то же
время человек».
Скульптор давно привык, что римляне видят в нем слугу. Они
считали себя людьми с утонченным вкусом, но ничего не смыс­
лили в искусстве и красоте. По крайней мере, так ему думалось.
Он принес небольшую модель статуи, чтобы показать Августу.
Образец был сделан из глины и покрыт воском, в котором скуль­
птор прорезал мельчайшие детали рук и лица. Казалось, что тело
покрыто гладкой, живой кожей.
— Я взял за образец работу нашего великого скульптора Поли­
клета, — объяснил грек. — Его статуя называется «Копьеносец».
Взгляни, государь: здесь есть и юношеский задор, и жизненная
сила.
— Гм, — сказал император. — Ты что же, всерьез думаешь изо­
бразить меня голым?
Скульптор вздохнул и пошел делать новый образец. На этот
раз он изобразил Августа в виде полководца: император сделал
шаг вперед и вытянул руку, будто обращался с пламенной речью
к своим воинам. Панцирь на широкой груди был весь разукра­
шен фигурками: они изображали покоренные Августом народы,
чуть выше — колесница с Гелиосом, Аполлоном и Артемидой,
покровителями императора.
Понравится ли Августу такой портрет? Сходство было несо­
мненным, однако скульптор сделал лоб немножко выше, воло­
сы — пышнее и гуще, а уши — не такими оттопыренными, как
в жизни.
 — Недурно, — произнес Август задумчиво после небольшой
паузы. — Именно то, что я хотел. Благодарю тебя, добрый ма­
стер. Для начала отольем статую в бронзе, примерно такой высо­
ты, — он поднял ладонь над головой. — Потом сделаем еще пять
из мрамора. Ты же сможешь это устроить? Мне нужна статуя для
Форума. Моя жена, конечно, тоже захочет одну к себе на виллу,
и еще...
— Кхм... государь, — к императору подошел один из стратегов
и зашептал что-то ему на ухо. — Полководцы ждут тебя.
— Да-да, — Август снова повернулся к скульптору. — Вот такой
высоты, запомнил?
Мастер поклонился. Император пошел к военачальникам, его
сандалии громко хлопали по мраморному полу.
Скульптор так и стоял рядом с моделью. Казалось, маленькая
фигурка отмахивается от императора или выпроваживает его —
как будто рада, что этот большой и гулкий приемный зал теперь
в ее полном распоряжении.
tfofeeaca с сада
Вилла Ливии, Прима-Порта, Рим
Около 20 до н. э.
 10
TtfretcfracU^iu
fH e & H u tca fc U itta & n a

С проси кого хочешь в Риме, и тебе ска­

жут: я расписываю стены лучше всех
в этом городе. Правда, напыщенные сенаторы
и их жены не всегда понимают, сколько это тре
бует сил и уменья. Попробуй-ка, разрисуй стену
так, чтобы человек глянул и забыл, что пе­
ред ним плоский камень. Взять хотя бы
обеденный зал, что я расписал для Гая
Максима. Говорят, племянник Гая
встал из-за стола да и врезался прямо
в стену: решил, будто арка и коридор
на фреске — настоящие. И не только
потому, что много выпил за обедом!
А вот госпожа Ливия — другое дело. Таких как
она я еще не встречал. Она жена императора Ав­
густа, самая влиятельная и богатая женщи­
на в Риме. Но при этом совсем
не гордая, не злая. Ходит в про­
стых одеждах, почти не носит
украшений. Всегда смотрит
на тебя и слушает, что ей го­
воришь. Со всеми держится
одинаково: хоть с полководцем,
хоть со служанкой. Я рад, что буду
 iu f

украшать дом госпожи Ливии. Ее вилла стоит в пре­

красном месте: неподалеку от Рима, над рекой Тибр.
Утро. Сегодня приходили строители и положили по­
следний слой штукатурки на стену в обеденном зале. Еще
только начало лета, а днем на улице уже слишком жарко.
Я люблю запах влажной штукатурки — терпкий и свежий. Хо­
рошо, что летний обеденный зал сделали в самом низу, ниже
уровня земли. Здесь будет прохладно даже в самый жаркий день,
и штукатурка не пересохнет слишком быстро. Сверху слышно,
как мастера кладут мозаичный пол. Вот уж кому я не завидую!
Ужасная работа: перебирать тысячи мелких кусочков мрамо­
ра и керамики. Из них не сделаешь настоящую, «живую»
картину, не добьешься тонких переходов цвета. Для этого
нужны кисть и краски.
Сырая штукатурка покрывает лишь тот участок, кото­
рый я буду расписывать сегодня. Краска должна впитать­
ся, схватиться, пока штукатурка не затвердела. Тогда кар­
тины станут частью стены, долго не поблекнут, не сотрутся
и не растрескаются. Но для этого надо заранее рассчитать, что
и где ты нарисуешь. Ошибки потом будет сложно исправить.
Я сам придумал виды, которые рисую сейчас: деревья,
кусты, цветы, птицы — как будто мы на свежем воздухе,
а не в подземном зале. Там, где встречаются стена и потолок, на­
рисую каменную кромку, словно мы глядим наружу из пещеры
или грота. Мой раб Руфус — рыжий мальчишка из Галлии — сме­
шивает для меня краски.
Вчера я рисовал листья на миртовом дереве и не заметил,
как сзади подошла госпожа Ливия. Когда она заговорила, я чуть
не уронил кисть от неожиданности.
— Как ты сделал, чтобы листья блестели? Мне кажется, что
они шелестят на ветру!
— Вот, госпожа, взгляните, — я позвал Руфуса и велел показать
ей чашу с зеленой краской. Такого цвета бывает
 fM i/шса рттсшт хщв^Ншссг

гладь лесного пруда. — Мы берем зеленую гли­

ну и подсыпаем к ней египетской синей, а потом
доливаем воды.
— Вот оно что! А здесь... — госпожа дотронулась до сте­
ны. — Ой, да она мокрая! А я думала, ты принес сюда птичку,
чтобы не заскучать!
На тонких пальчиках блестела желтая краска: они дотро­
нулись до нарисованной иволги. Птица сидела на ветке и пела,
широко открыв клюв.
— Возьми, госпожа, — я подал ей чистую тряпицу вытереть
руки.
Хозяйка виллы засмеялась, и я тоже.
Конечно же, я понял ее шутку. Она размазала краску не про­
сто так, по небрежности. Госпожа хотела напомнить мне легенду
о состязании Зевксиса и Паррасия — величайших художников
Древней Греции. Зевксис нарисовал гроздь винограда, до того
правдоподобную, что птицы пытались ее клевать. Тогда Парра-
сий позвал Зевксиса взглянуть на его картину, однако картина
была прикрыта занавесом. «Зачем ты ее закрыл? — удивился
Зевксис. — Можно, я отдерну занавес и посмотрю?» Паррасий
молча улыбнулся. Каким же глупцом ощутил себя Зевксис, ког­
да обнаружил: занавес-то был нарисован! «Ты победил», — сказал
он Паррасию.
Госпожа Ливия видит во мне ученого человека, а не просто
слугу, который отделывает ее дом.
Когда я исправил и закончил смазанный рисунок, был
уже вечер. На улице вытянулись тени. В саду запахло
сосной, миртом, лавром — теми же деревьями, что
на моих фресках. И тут я услышал звуки, которые
не перепутаешь ни с чем. Нежные переливчатые
трели то усиливались, то затихали, как будто
ребенок наигрывал на флейте из слоновой ко­
сти. Где-то очень близко, словно бы в зале
у госпожи Ливии, пела желтая иволга.
S00—J425
В
конце IV века нашей эры Римская империя разделилась
на Западную и Восточную, а в середине V века Рим был
захвачен варварами, разграблен и уничтожен. Лишь почти ты­
сячу лет спустя люди вновь открыли для себя высокоразвитую
культуру греков и римлян. Эти девять веков мы теперь называем
Средними веками.
В средневековой Европе почти все виды искусства были свя­
заны с христианской церковью. Художники расписывали храмы
и соборы, чтобы донести библейские сюжеты до людей, которые
не умели читать или не могли купить книг и картин. Большин­
ство книг создавали и хранили в монастырях. Переписчики и ил­
люстраторы занимались долгой, тяжелой работой: копировали
и украшали священные тексты, а заодно и трактаты по литера­
туре, философии, медицине. Художник считался обыкновенным
работником: ему платили подённо и увольняли, когда труд был
окончен.
За пределами Европы все обстояло иначе: там уклад жизни
и творчества менялся плавно, постепенно. Люди той эпохи смут­
но представляли себе, как живут в других частях света. Строите­
ли европейских соборов ничего не знали про гигантский храм
Ангкор-Ват, который в то же самое время строили в Камбодже.
Европейские художники не видели китайских акварельных
пейзажей и выразительных статуй, сработанных африканскими
мастерами. Христианские писцы и мусульманские каллиграфы
копировали священные тексты в очень разной манере, ничего
не перенимая друг у друга.
Творческие приемы и находки в разных концах света иногда
бывали очень похожи, хотя самих художников разделяли огром­
ные расстояния. Люди искусства любознательны и богаты на вы­
думку, однако в те времена путешествия были сложным и опас­
ным делом. Обмениваться опытом и идеями удавалось редко.
 Собор Святой Софии
Константинополь (ныне Стамбул), Турция
После 867
 tr fto y a c a c u ( fa ftc c u

однимай-ай-ай-ай!
П Звук шел снизу, но отдавался эхом так, словно кто-то кри­
чал наверху, под самым куполом. Веревка натянулась, и лебедка
задребезжала: значит, на подходе еще одна корзина с кусочками
мозаики.
Коракс — Ворон, как прозвали его рабочие, — примостился
на самой высокой площадке. Голос его охрип от пыли и крика,
стал похож на карканье. Он прищурился и глянул вниз, но уви­
дел лишь странные темные пятна. Золото! Его ослепил золотой
блеск. Вечернее солнце полыхало в западном окне собора, свет
отражался от золоченого мозаичного свода и бил прямо в глаза
художнику. Он ухватился за перекладину лесов и свесился вниз.
— Стой! — скомандовал он. — Ой-ой-ой! — заголосило эхо. Ве­
ревка ослабла.
Шестой месяц подряд Коракс выкладывал мозаику под купо­
лом великого Софийского собора в Константинополе. К счастью,
ему не пришлось делать золотой фон: огромные поля из бессчет­
ных стеклянных кубиков, покрытых золотой фольгой и обожжен­
ных в печи. Набирать фон — дело нелегкое: каждый кусочек надо
поставить под особенным углом, чтобы золото сверкало, когда
глядишь на него снизу вверх. Но самая сложная и тонкая работа
все же у Коракса. Он выкладывает лики святых.
На сегодня мозаичных кусочков ему хватит. Осталось закон­
чить одну деталь: правый глаз Богородицы, пречистой Девы
Марии. Ее фигура, от края длинных одежд и до золотого нимба,
в несколько раз боль­
ше обычного челове­
ка. Даже младенец
Иисус у нее на ко­
ленях и тот крупнее
самого рослого муж­
чины в городе.
Коракс хорошо
знал библейское
предание: Мария
родила Иисуса
в яслях для скота.
Куда уж скромнее!
Но ведь если вду­
маться, рожденный мла­
денец был Богом, а Мария —
Божьей матерью. Вот почему
на мозаичном своде храма эту
юную женщину показали огром­
ной и величественной. Вокруг сверкало
золото, и Кораксу чудилось, будто он завис
в ночном небе, среди мерцающих созвездий.
А может, так выглядит рай.
— Эх, — вздохнул Коракс. — В раю-то благодать,
а у меня работа! Надо закончить, пока не стемнело.
Чтобы выложить из мозаики человеческое лицо, нуж­
ны тысячи мелких фрагментов. Коракс подбирал кусочки
так, чтобы издали цвета сливались и переходили один в дру­
гой, словно на картине. Он даже изобразил нежный румянец
на юном, красивом лице Марии — все из крошечных кубиков
стекла, мрамора и керамики.
Ему хотелось еще чуть-чуть доработать правый глаз: поло­
жить тень под веком, усилить блеск. Раствор был еще достаточ­
но сырым и липким, чтобы удержать новые фрагменты. Утром
он наскоро разметил свежий слой, и теперь линии помогали ему,
подсказывали, что делать.
 A ta ja u K u

K+?T*XШ
*iiil'лШ
Левый глаз Богородицы пристально разглядывал Коракса.
Зрачок (с его кулак размером) блестел, как темный агат. ШШВШШВШШШ
Художнику вдруг стало не по себе. Что если он за- J/Ш
кончит работу, леса уберут, в храм придут люди
патриарха, посмотрят наверх — а глаза у девы _ _
Марии косят?
— Прошу Тебя, — шепнул он прекрасно- ^

М4ш т кт&
му лику, — помоги мне сделать все как ___

Один глаз глядел прямо на него.

Другой смотрел в сторону. А вдруг
ошибка? Что тогда?
Коракс зевнул. У него сосало
под ложечкой. Под конец дня он
падал с ног от голода и усталости. ш т
77
Смеркалось. Работать дальше
было нельзя. ш т -

M tif// "
/ f
— Утро вечера мудренее. Зав­
тра поглядим! — решил Коракс.

I *»»§«.. ■
Ш й 81
M s T

?г # .Ант

*4Ммш
Ж »38j5cS s*«
Багдад, Ирак
 IX
(ухЯ
7 { б и <ъл& -

ысячу лет назад город Багдад славился своими каллиграфа­

Т ми. Слово «каллиграфия» означает «красивое письмо». Баг­
дадские каллиграфы превратили арабскую письменность в ис­
кусство. Обычно они переписывали Коран, священную книгу
ислама. Один экземпляр Корана выходил краше другого.
Ибн аль-Бавваб — лучш ий мастер во всем городе. Теперь
он уже стар, но до сих пор учит юношей каллиграфии. Говорят,
он переписал весь Коран — 77 000 слов — более 60 раз!
— Верно ли это, учитель? — спрашивают его ученики. —
Ты в самом деле знаешь Коран наизусть?
— Может, и знаю, — отвечает Ибн аль-Бавваб.
Кто он такой, чтобы хвастать? Каждый раз, переписывая
Коран, он чувствовал, будто священные слова впервые выходят
 из-под его пера. Вот он набирает полную грудь воздуха и мед­
ленно выдыхает. Перо зависло над страницей. Длинная, ровная
черта сверху вниз; завиток; точка; еще одна ровная линия. Как
это объяснишь? Увы, не всем дано испытать блаженный покой,
который приходит от плавных, размеренных движений пера.
Ибн аль-Бавваб хлопает в ладоши.
— За работу! Прежде всего убедитесь, что перо заточено как
следует.
У каждого студента в руке тростниковое перо — точь-в-точь
как у Ибн аль-Бавваба. Кончик пера аккуратно обрезан острым
ножом, чтобы линии получались нужной толщины. Чернила
делают из сажи, смешивая ее с водой. Синюю, белую и золотую
краску держат под рукой, чтобы рисовать затейливые узоры
на полях книги.
Искусство каллиграфии требует полной самоотдачи. Так
когда-то учила Ибн аль-Бавваба его наставница.
Она была дочерью Мухаммеда ибн Муклы, пер­
щ

вого из великих каллиграфов Багдада. Это

он изобрел особенное арабское письмо.
Он придумал ставить ромбовидную точ­
ку острием пера. Такими точками из­
мерялась высота и ш и­
f r

рина каждой буквы:

шесть точек, семь,
 еиь-

восемь... Ибн аль-Баввабу пришлось долго учиться, чтобы осво­

ить эту премудрость. Его отец был скромный бавваб — приврат­
ник — и не умел ни читать, ни писать. Ибн аль-Бавваб тоже
не знал грамоты, когда впервые нанялся работать маляром.
Однажды он стоял на лестнице и красил стену чьего-то дома.
Ставни на окне были прикрыты неплотно, и он заглянул внутрь.
В комнате спиной к нему сидел мужчина, пристроив дощечку
на левое колено, и писал. Вдоль стен комнаты тянулись полки
с книгами и свитками. На полу лежал персидский ковер с сере­
бристыми цветами — будто весенний луг. «Я хочу быть как этот
человек», — подумал Ибн аль-Бавваб.
Какое счастье, что дочь ибн Муклы согласилась взять его
в ученики! Она заставляла его отрабатывать каждую букву ал­
фавита по тысяче раз. Показала, как приготовить бумагу: до бле­
ска натереть агатовой пластиной. И вот, наконец, ему было раз­
решено переписать Коран.
— Неплохо, — сказала наставница, когда он закончил. — Те­
перь ты настоящий мастер. Можешь поставить подпись в конце
книги.
Ибн аль-Бавваб открыл собственную школу каллиграфии, где
учил мальчиков и девочек вымерять каждую букву по точкам.
— Нет, нет, нет! — он склоняется над работой ученика. — Смо­
три, как неряшливо получилось! Дай, я покажу, как надо, — Ибн
аль-Бавваб вздыхает. С годами его терпение заметно истощи­
лось.
Да и силы уже не те... Раньше он заканчивал уроки, а потом
часами писал что-нибудь для себя. Теперь же его слуга Ибрагим
приносит лампу и застает его крепко спящим. Ибн аль-Бавваб
часто видит один и тот же сон. Он выводит на бумаге слово
«дерево», и вдруг прямо под его пером прорастают ветки и л и ­
стья. Он пишет «река», и буквы превращаются в волны Тигра,
утекают вдоль городской стены Багдада. Слово «павлин» вы­
пускает роскошный хвост. Потом он начинает писать «жизнь»,
и... Но этого ему не узнать, потому что тут он просыпается.
— Я что, опять храпел, Ибрагим?
Ибрагим ставит лампу на стол, застенчиво улыбается и мо­
тает головой.
'ИцтЯики cjhefu tofc и fcetc
Около 990-1020
 / 3

очти в то же время, когда старый Ибн

П аль-Бавваб заканчивал свой послед­
ний Коран, китайский художник по име­
ни Фань Куань спускался с горы Цзюхуа.
Он всю ночь проспал на ложе из сухой
сосновой хвои под каменным навесом
скалы. Фань уже не первый раз ноче­
вал в горах. «Чтобы понять приро­
ду, — считал он, — надо услышать
ее, потрогать, ощутить ее запахи,
а не наблюдать издалека».
На рассвете в горах моросил дождь. Те­
перь же сгустился туман, и Фань видел до­
рогу лишь на несколько шагов вперед. Совсем
рядом гремел водопад: мощный поток обрывался в глубокое
ущелье. Но Фань шел без опаски. Надо просто держаться тропы,
а уж она куда-нибудь да выведет.
— А ну стой, кто бы ты ни был!
Из тумана вдруг появился старик с граблями в руках. Грабли
нацелились на Фаня, будто копье. У ног старика лаяла и рычала
собака.
— Не подходи!
— Не бойся, добрый человек, — спокойно заговорил Фань. —
Я, похоже, заблудился в ваших местах.
 *Heu&(fetc tofeu

Старый крестьянин
слыхал, что на этой горе
живет злобный дух, у ко­
торого из глаз вылетает пла­
мя. Однако вблизи незнакомец
вовсе не похож был на демона.
Говорил он как чиновник или
школьный учитель. А вот оде­
жда на нем была грубая, про­
стая. В бороде сверкали ка­
пельки дождя.
— Что это ты тут делаешь? — крестьянин все так же крепко
сжимал грабли, но хотя бы перестал целиться Фаню в грудь.
— Да вот, — Фань улыбнулся недоверчивому старику. — Гляжу
вокруг. Думаю.
Гляжу? Думаю? И как это понимать?
Фань много раз замечал, что людей удивляет его привычка
подолгу бродить в горах. Молодые художники в городе Люояне
часто просили:
— Учитель, объясни нам, как рисовать горы. Мы хотим рисо­
вать как ты.
— Тогда вам нужен не учитель, а учительница. Да такая, что
искусней меня, — отвечал им Фань.
— Кто же она? Где живет? — жадно выспрашивали молодые
художники.
— Она живет везде, куда ни погляди. Ее зовут Природа.
Этим утром, когда Фань выглянул из своего укрытия, верши­
ны горы прятались в тучах. Он услыхал пронзительный клич
орла и грохот водопада. Он вдохнул запах влажной земли и све­
жую горечь сосновой хвои. Пусть люди смеются, но Фань-то зна­
ет: гора — его друг. Они с ней давно сроднились.
«Никто так не рисует горы, как Фань Куань!» — хвастались
богатые сановники, покупатели его картин. Они вешали длин­
ные разрисованные свитки в своих домах, среди резной мебели,
дорогих бронзовых статуэток и шелковой вышивки. «Вы хотите
бродить в горах подобно вольным духам, — думал Фань. — Одна­
ко на деле вы вечно сидите в конторах, отдаете приказы, подпи­
сываете важные бумаги».
Фань научился рисовать камень так, что хотелось протянуть
руку и дотронуться до шершавого бока. Он окунал кисточку
 'Kcpzftb

в тушь и брызгал ею на лист: сотни мелких капель, словно от до­

ждя. Удивительно, как с помощью мягкой кисти и жидкой туши
получаются твердые, зазубренные скалы!
— Не забывайте про Три Расстояния: ближнее, дальнее и сред­
нее, — говорил Фань ученикам. — Видите? Когда я рисовал пут­
ников в горах, то поместил их на ближнем расстоянии и сделал
очень маленькими. Из-за этого горы на дальнем расстоянии ка­
жутся и впрямь Поднебесными.
Немного поболтав с художником, старый крестьянин позвал
Фаня к себе в хижину на угощение. Чтобы отблагодарить, Фань
полез в котомку и достал кисть, чернильный камень, плошку
для воды и свиток бумаги. Он развел немного туши и бы­
стро набросал картину. Крестьянин удивленно следил за его
рукой.
— Держи, — Фань протянул рисунок старику. — Подарок
от горы.
Крестьянин не верил своим глазам. Вот же он, в ниж ­
ней части картины: крошечная фигурка с граблями в руке,
а рядом собака. А вот и сосны, что растут на этом месте.
И громада скалы до самого неба. Старик почувствовал,
как в его голове что-то раскрывается, распускается от из­
умления — будто цветок на солнце.
Между тем туман начал таять. День обещал быть
ясным и теплым.
— Мне пора, — сказал Фань.
Старик тревожно наморщил лоб:
— До города неблизко. Найдешь ли путь?
— За меня не бойся. Как говорил му­
дрый Лао-цзы? «Путь в тысячу ли начи­
нается с первого шага»!
И Фань зашагал вниз по каменистой
тропке.
 TfMi&cfiuutofeaf
? 4 я ж ofe-^< я ш

ирун слишком молод, чтобы помнить времена, когда Ве­

Ф ликий храм еще не строили. Тридцать лет назад, когда его
отец был совсем мальчишкой, в Ангкор-Вате заложили первый
камень. А вот слониха Паян Янь наверняка все помнит. Она жила
на свете, еще когда Ангкор был деревней, вокруг него тянулись
рисовые поля, а дальше стояла стена джунглей. Паян Янь очень,
очень стара.
Как и его отец, Фирун — махаут, погонщик слонов.
— Умница! Тяни сильнее! — ободряет он слониху, сидя на ее
шее и упираясь ногами в ее голову позади хлопающих ушей. —
Есть! Камень пошел!
Ноги Паян Янь скользят по мокрой глине. Но вот нако­
нец тяжелый камень сдвинулся с места. Впереди,
в дымке, что нависла над разбитой дорогой,
тянется длинная вереница слонов.
 'И л а ^ ш й ta fea f

Сотни слонов. Сотни камней. Далеко-далеко, у самого горизон­

та, грозовой тучей встает храм Ангкор-Ват.
Этот великий храм построили девять веков назад. В те вре­
мена страной, которую мы теперь называем Камбоджа, пра­
вил Сурьяварман II, король кхмеров. Столица кхмеров Ангкор
была самым большим городом в мире: там жило около м и л­
лиона человек. Это был богатый и процветающий город.
Его опутывала сеть каналов и запруд, которые собира­
ли воду от муссонных дождей и направляли на рисо­
вые поля. Рис давал обильные урожаи. У короля было
сильное войско с грозными боевыми слонами. Поэтому
Сурьяварман завоевал много земель.
«Как же лучше показать народам свою мощь?» — за­
думался король. Конечно же, построить храм разме­
ром с целый город! Придворный архитектор и главные
жрецы решили сделать храм символическим центром
Вселенной. Когда придет время, Сурьяварман — он же,
как-никак, повелитель мира — будет похоронен в свя­
тилище. Царь исповедовал индуизм, поэтому в хра­
ме заложили пять башен. Они символизировали пять
пиков горы Меру, где живут индуистские боги. Вокруг
храма предстояло выкопать огромный ров: священную
гору омывают воды океана.
Великие планы — это хорошо, но как воплотить их в жизнь?
Как построить грандиозный храм? Шутка ли: ров, ш ири­
ной и глубиной с реку, придется копать вручную. Добы­
вать и обтесывать камни — тоже. Требуются тысячи тонн
глины и камня, и все это надо еще доставить на стройку!
— Слоны, — сказал советник. — По моим подсчетам,
имея шесть тысяч слонов, можно выстроить храм... э-э-э...
лет за тридцать. Или тридцать пять.
— А копать тоже будут слоны? А обтесывать камни? —
у короля Сурьявармана был трезвый и деловой ум.
— Ох, чуть не забыл! Нам понадобится всего-навсего
триста тысяч работников. Или даже двести пятьдесят.
Они почтут за честь работать для тебя, государь!
 На огромном пустыре за городом рабочие сновали
взад-вперед, растягивали на земле веревки, окрашенные
цветным порошком. Получались тонкие разноцветные л и ­
нии. Это была карта горы Меру и океана вокруг; она же —
разметка для стен и рва Ангкор-Вата.
Тетушки и дядюшки Фируна были среди тех тысяч
работников, что копали ров. В сезон урожая они работа­
ли на полях, в остальное время — на строительстве хра­
ма. Если глянуть вниз, в ров, казалось: там течет люд­
ская река, волнами горбятся спины, корзины с землей
плывут из рук в руки. Затем начали расти стены. Затем
появилась гора великого храма.
Паян Янь наконец-то дотащила свой груз до сере­
дины храма. Вокруг стоял звон и грохот: рабочие обте­
сывали камни. Фирун поглядел вниз и увидел скульпто­
ра, который выдалбливал на стене какую-то картину. Это
была сценка — воин едет на мощном боевом слоне.
— Смотри-ка, Паян! Ты прославилась, — шепнул Фирун
слонихе. — А кто это? — спросил он у скульптора, пока­
зывая на стену.
— Это наш повелитель в бою, — объяснил скульптор.
Он разит врага, и его войско подобно морю.
Фирун не осмелился уточнить, что хотел узнать имя
слона.
Стены храма были сплошь покрыты резными карти­
нами. Одни изображали битвы, другие — танцующих
красавиц и богинь. На третьих был король Сурьявар-
ман и его придворные.
— Вот это жизнь! — вздохнул Фирун. — Нам с тобой
этого никогда не видать, старушка.
Морщинистые веки Паян Янь несколько раз миг­
нули. Фирун догадывался, о чем она думает. На об­
ратном пути к реке, где с кораблей выгружали большие камни,
рос удивительно сочный и нежный бамбук.
/luttcafe- ^<ят
Камбоджа,XII век
Ангкор-Ват — пожалуй, самый большой храмо­
вый комплекс в мире. Он был главным святили­
щем древнего города Ангкора, столицы Кхмер­
ской империи. Неподалеку от него расположен
современный город Сием-Рип. Храм был по­
строен около 1120-1150 годов, когда в Ангкоре
насчитывалось не меньше миллиона жителей.

'ifyu jM . я л &ofe
Ширина рва, который окружает
Ангкор-Ват, — 190 метров, а общая
длина —3 километра. Кхмеры
прекрасно умели строить водные
пути для навигации, а также
каналы для орошения полей.
(fyfaupUHOfr горя
Храм был задуман и построен как
модель Вселенной. Согласно учениям
индуизма, мир окружен океаном,
а посередине находится пятиглавая
гора Меру
Только священные здания строились
из камня. Когда-то Ангкор-Ват стоял
посреди огромного деревянного
города. Со временем деревянные дома
разрушились и исчезли.

ifT r r ti ,

ГГ1ГР

&(ссыгНе
Стены Ангкор-Вата украшены
тысячами резных сценок. Здесь
изображены эпические битвы
из древнеиндийского эпоса
Махабхараты и изящные фигурки
апсар —небесных духов.

По летоисчислению кхмеров, Ангкор-Ват

был построен через 1728 лет после первого
«золотого века» человечества. Поэтому
главные врата расположены на расстоянии
в 1728 хатов (хат —мера длины, равная

gsiesBial
Шартрский собор, Франция
1194-1250
 ^а ш р а зр и ^ ( ia p m p c

ока целая армия слонов и рабочих воздви­

П гала храм Сурьявармана, в Европе строи­
ли каменные святилища совсем другого рода.
После того как император Константин сделал
христианство главной религией Рима, хри­
стианская церковь приобрела большое влия­
ние. По ее заказу были возведены огромные
храмы — например, храм Святой Софии
в Константинополе, украшенный дорогой
мозаикой.
Примерно 900 лет назад архитекторы
Франции, Германии и Британии открыли
новый способ строить большие соборы. Они
заменили полукруглые арки на стрельча­
тые (заостренные) и добавили вертикальные
ребра, чтобы снять нагрузку со стен. Теперь
потолки можно было поднять выше, стены
выложить тоньше, а окна сделать гораздо
больше. В Софийском соборе золотое све­
чение шло от кусочков мозаики, сверкав­
ших, как драгоценные камни. Новый собор
во французском городе Шартре тоже был
полон цветного света. Но этот свет лился
снаружи, через высокие и широкие окна
и
 *7%ебесЯмй dkm ,

со всех сторон здания. Окна были выложены кра­

сивым цветным стеклом. Казалось, что собор по­
строен из стекла, а не из камня.
Синий, красный, зеленый, желтый. Когда солн­
це заглядывало в окна, все внутри становилось
пестрым, разноцветным. Величественные статуи
королей, королев и святых. Высокие каменные
колонны, плиты на полу. Одежда и лица прихо­
жан. Цвета смешивались, сливались в прохладной
громаде собора. Синий и красный вместе давали
глубокий фиолетовый тон. Желтый и голубой ро­
ждали нежную весеннюю зелень. Это было новое,
удивительное зрелище.
Стекло для витражей делали обычным спосо­
бом: раскаляли и плавили песок. Затем добавля­
ли краску и снова плавили стекло. Иногда стек­
ло просто раскрашивали. Из небольших кусочков
цветного стекла набирали панно и вставляли
в свинцовую раму. Так можно было выложить узор
или целую картину с сюжетом.
— Ух ты! Точь-в-точь как отец, — Юбер, ученик
стекольщика, разглядывал круглое панно, которое его дядя лов­
ко и умело собирал из цветных кусочков. На витраже была зим­
няя сценка: мужчина греет руки и ноги у очага.
Мать послала Юбера учиться ремеслу в мастерской у ее брата.
«Пока ты тут, зови меня “учитель”, а не “дядя”», — велел он.
— Ты гляди! — изумлялся Юбер. — Греет лапы у огня. Небось,
грязные!
— А ты весь в него, — хмыкнул учитель. Опытной рукой он
очертил языки пламени на ярко-алом стекле. Казалось, огонь
вылетает из-под его пальцев. — Сам-то ноги моешь?
Готовые круглые панно откладывали в сторонку. Каждый
кружок изображал знак зодиака или месяц года. Юберу по­
зволили раскрасить лицо крестьянина со снопом — это
была картина про июнь. Учитель велел ему взять
книгу рисунков и сделать точь-в-точь как
там. Ошибаться нельзя! А вот сам учи­
тель был не прочь добавить кое-
что от себя: деталь здесь,
штришок там...
 *Шартрас&га собора

Когда все 24 кругляша были готовы, их соединили и вста­

вили в большое окно на южной стороне собора. За этот ви­
траж заплатили городские купцы: хотели показать, что
они люди набожные — и, само собой, богатые.
Как-то днем учитель отвел Юбера в собор — по­
смотреть на витраж, к которому тот тоже прило­
жил руку. Там, в окне, был «Февраль» с мужчиной
у очага. Рядом с ним разместились «Рыбы» —знак
зодиака с двумя цветными рыбками. Над ними
был «Март»: крестьянин подрезает виноградные
лозы. А выше всех, в самой верхней части окна,
восседал Иисус Христос.
Юбер смотрел как завороженный. На столе в мастерской все
куски цветного стекла выглядели одинаково. Иногда
было сложно понять, как собрать их в целую картину.
Но теперь, даже при низком зимнем солнце, витражи
полыхали так, будто у них внутри плясали язычки
огня.
Во дворе собора строители развели настоя­
щий костер из обломков дерева. Пламя вспы­
хивало, искры летели вверх, к морозному небу.
— Учитель, я ног не чую, — изо рта у Юбера валил
пар. — Можно, я погреюсь?
Учитель кивнул и невольно отвернулся,
когда Юбер стянул башмаки.
 *D^C<MUfUX
Т^гНлЯис ttiofcioflqefl- uj хрлмл
Капелла Скровеньи, Падуя, Италия
1304-1306
 истории

удожник Джотто родился примерно 750 лет назад в ита­

Х льянской деревне Веспиньяно, недалеко от Флоренции.
Живописи его обучал Ченни ди Пепо по прозвищу Чимабуэ —
«бычий лоб». В свое время старик Бычий Лоб был первейшим
художником Италии, но видевшие картины Джотто скоро по­
няли: ученик не менее талантлив, чем учитель. А может, и еще
талантливей.
— Я хочу рисовать по-другому, — решил Джотто. — Хочу, что­
бы каждая моя картина рассказывала историю. Пусть люди смо­
трят и думают: да-да, вот так оно все и было!
Как многие молодые художники, Джотто мечтал расписать
большую церковь. А лучше собор.
— Когда люди заходят в церковь, — рассуждал он, — им хочет­
ся, чтобы привычная жизнь осталась снаружи. Они хотят ярких
красок; хотят, чтобы сверкала мозаика, переливались витражи,
чтобы везде были нарисованы святые. Наши итальянские церкви
уже и так полны сокровищ и прекрасных картин. Что же нового
могу сделать я?
В церквях обычно изображали сцены из жизни Христа и дру­
гие библейские истории. Чимабуэ гордился тем, как он распи­
сал церковь Святого Франциска в Ассизи, к югу от Флоренции.
Джотто по много часов разглядывал одну фреску: смерть Христа.
В середине картины был Иисус — огромная фигура на кресте.
По бокам стоят ученики и заламывают руки от горя.
 «По-моему, они боль­
ше похожи на церков­
ные статуи, чем на ж и­
вых людей», — думал
Джотто.
Слава Джотто росла
и преумножалась. Од­
нажды его имя упомяну­
ли в богатой семье Скро-
веньи из города Падуя,
что на севере Италии.
Банкир Энрико Скро-
веньи как раз строил
себе роскошную новую
часовню и предложил
Джотто расписать стены.
Всего Джотто нарисовал
не меньше сорока сцен.
Это была долгожданная
возможность воплотить
свои идеи в жизнь.
— Вот вам один при­
мер, — объяснял Джотто. —
Возьмем сцену, где Иисус при­
ходит в Иерусалимский храм. Это
же святое место, главная святыня
всех иудеев!Иисус хочет тишины, он
хочетспокойно подумать, помолиться.
А что он видит в храме? Базар! Одни продают
живность для жертвоприношений, другие меняют паломникам
деньги на местную валюту!
Вы же сами все это видели — на рынке во Флоренции, в Падуе,
в любом итальянском городе. Вот у нас в Веспиньяно тоже был
один жирный меняла. Так наш падре — он вообгце-то кроткий,
как ягненок, но однажды не вытерпел и заорал: «Ты что ввалил­
ся в церковь, будто в кабак! Вон отсюда! Тебе не место в Божьем
доме!»
 fu SaHfaHe

Джотто не хотел, чтобы фигуры на его фресках стояли вдоль

стены, как статуи. Вместо этого он представил сцену в храме,
будто в театре. Главный сюжет разворачивается в центре, а по бо­
кам и в углах разыгрываются небольшие эпизоды.
— Когда смотришь на человека, то по его жестам и выражению
лица понятно, что он чувствует, — объяснял Джотто. — Пусть
по Иисусу будет видно, что он вспылил, не смог сдержаться.
Помните, в Библии он кричит: «Это дом Господень, а вы превра­
тили его в притон для воров!» — и опрокидывает столы менял.
Один из них начинает говорить: «В чем дело, кто ты такой?» —
но Иисус не слушает. Он срывает с себя пояс и хлещет менялу.
Рядышком ребенок: он только что купил голубя в торговых ря­
дах, а теперь выглядывает из-за спин апостолов. А вот девочка
закрывается, прячет лицо — испугалась. Я хочу написать людей
в действии, в движении!
Джотто расписывал часовню Скровеньи два с половиной года.
Он рисовал прямо по свежей, сырой штукатурке, и дело двига­
лось медленно: художник успевает закончить лишь маленький
фрагмент картины, пока штукатурка не высохла. Эту технику
называют fresco, что по-итальянски значит «свежий». Художники
Древнего Рима работали точно так же.
Люди подходили к Джотто и говорили: «Твои картины осо­
бенные. Вот я гляжу на Иисуса с менялами и чувствую: так оно
все и было!» Еще про Джотто говорили, что он раскрыл древний
секрет — понял, как грекам и римлянам удавалось делать карти­
ны и статуи живыми. С тех пор прошло столько времени, что все
это казалось новым и удивительным.
Джотто хорошо платили за картины, он прославился и разбо­
гател. Однако было и кое-что поважнее денег. Он познал чувство,
которого раньше, может быть, не испытывал ни один художник.
В зрелые годы ему стало ясно: пока на земле пишут, говорят
и думают об искусстве, имя Джотто будет жить в веках.
'TtoXiAmufa (/lotnfe&tMi
Англия
Около 1325-1335
 *3 c e t c fe a a c u z fc u jH u

(fyieftefotca&ue аиссуи и

С
эр Джеффри Латрелл очень болен. Он лежит у себя в спаль­
не, в замке Эрнхем-Мэнор, его глаза закрыты. Его жена, леди
Агнес, на цыпочках выходит из комнаты.
— Он умрет? — спрашивает леди у лекаря.
— Все в руках Божьих, — говорит лекарь, как всегда в таких
случаях.
Сэр Джеффри опасался, что болезнь послана ему в наказа­
ние за грехи. Может быть, он чем-то прогневил Бога? Он решил
заказать для себя и своей родни священную книгу. Пусть Бог
увидит, что душа сэра Джеффри тянется к свету. Для него из­
готовят псалтырь — сборник библейских гимнов, или псалмов.
В двух днях пути от замка, в городе Линкольне на восто­
ке Англии, писцы бойко скрипят перьями, выводят псалмы
на больших листах пергамена — телячьей кожи. Семьсот лет на­
зад из нее делали книги. На одну книгу уходили шкуры целого
стада коров!
Зал, где работают писцы, называется скрипторий. Здесь пере­
писывают Библию для священников Линкольнского собора
и местных дворян. Все тексты пишутся на латинском — языке
Римской империи, который теперь стал языком католической
церкви. На нем ведутся и богослужения, хотя большинство лю­
дей в этих краях говорит только по-английски.
Когда писцы заканчивают работу, за дело берутся иллюстра­
торы. Они заполняют свободные места в книге: рисуют фигуры
святых, изящные узоры, диковинных зверей — яркие м иниа­
тюрные сценки. Сэр Джеффри хочет, чтобы в его книге были
не только роскошные картины на золотом фоне, но и простые
житейские зарисовки: крестьяне пашут поле, кормят животных,
пляшут под музыку, кричат и дерутся...
Сегодня в скриптории нет покоя, с улицы несется шум и гам.
Под окнами кто-то затеял свару. Крики и ругань мешают иллю ­
страторам работать.
— Ты куда прешь, свинячье брюхо! — надрывается мужской
голос.
— Сам разуй глаза! Кувшинное рыло! Вот тебе! — слышится
звон битой посуды.
Старший иллюстратор зажимает уши.
— Все, больше не могу! — шипит он. — Как я должен рисовать
под этот нечестивый визг?
На картине изображен сэр Джеффри с женой и падчерицей.
Он сидит верхом, закованный в латы, и ждет начала турнира.
На его плаще и на попоне коня красуется герб Латреллов: сере­
бряная птица на лазурном фоне. Леди Агнес подает мужу тяже­
лый стальной шлем.
Сначала художник положил на страницу слой позолоты. За­
тем тонко и искусно прорисовал фигуры, в мельчайших дета­
лях выписал лица и одежду, а поля рисунка заполнил богатым
узором.
Робин, младший художник, подходит к окну — посмотреть,
что творится на улице. Двое мужчин сцепились в драке. Один
 нищ и и оынтстрат&ри

разбил пивную кружку о голову второго. Робину приходит в го­

лову одна мысль. Он хватает перо и набрасывает фигуры драчу­
нов, затем подает рисунок старому мастеру.
При виде картинки художник улыбается.
— Недурно, — кивает он. — И сэру Джеффри должно понра­
виться. Вот только, — старик наклоняется над плечом Робина, —
этому парню надо посильнее скривить рот. Видишь?
На следующий день мастер заканчивает портрет сэра Джеф­
фри на коне и посылает Робина в поместье: показать рисунок
Латреллам. Путь неблизкий, но дни летом теплые и ясные. Над
лугами плывет запах срезанной травы: сенокос в разгаре. Пара
быков тянет большой воз с сеном, и Робину приходится шагнуть
в сторону, чтобы уступить дорогу.
В прохладном зале Робин встречает лекаря. Наверху, в спаль­
не, сэр Джеффри полулежит, опираясь на гору подушек. Лицо
у него осунулось и пылает от жара. Леди Агнес стоит возле
мужа. Она подзывает Робина, и тот кладет портрет на кровать.
— Мой учитель надеется, что картина получит ваше одобре­
ние, сэр.
Больной приподнимает веки и как будто улыбается. Затем
глубоко вздыхает, и... он еще дышит? Он уснул или?..
Ах, что за славный день был тогда! Турнир видится сэру
Джеффри так же ярко и четко, как на рисунке. Верный конь —
серый в яблоках — храпит и бьет копытом, мотает головой от
нетерпения. Сэр Джеффри уже взмок от жары в своих доспехах,
но легкий ветерок холодит ему лицо через щель забрала. Толпа
восторженно кричит: «Латрелл! Латрелл!» Он поднимает тяже­
лое копье и, держа его наперевес, галопом летит в атаку, на­
встречу сопернику в черном шлеме. Земля дрожит под
копытами боевых коней.
Ифе, Африка
1300-1400
 ( /lu tfk u u y M x i u j

беби стоит у ворот загона. Смеркается. Отец и двое старших

А братьев куда-то уходят.
— Я с вами! — кричит она.
— Тебе нельзя, — через плечо бросает ей брат Олуфеми. — Это
мужское дело. Не для девчонок!
— Я тоже пойду! — Абеби изо всех сил жмурится, чтобы оста­
новить жгучие слезы. — Что может мальчик, то может и де­
вочка!
— Нет! — уже на ходу кричит Олуфеми. — Уже ночь, ложись
спать.
Отец Абеби и мальчиков — кузнец, один из самых уважаемых
людей в Ифе и окрестностях. Он делает мечи и копья, а еще ста­
туи из блестящей меди или бронзы. Ее братья тоже станут куз­
нецами, когда вырастут. Почему им можно учиться ремеслу,
а ей нет? И что за тайную работу делают мужчины для царя Они,
почему нельзя даже поглядеть?
Девочка никогда не видела Они. Царь жил во дворце в сердце
священного города Ифе. Здесь, в царстве Йоруба на западе Аф­
рики, 700 лет назад работали искусные литейщики и оружей­
ники. Они не уступали мастерам из других частей света: Китая,
Японии, Европы. Острейшие мечи, которые ковали для самураев;
броня, которую рыцари вроде сэра Джеффри заказывали для себя
и своих коней, — все это было сделано с великим искусством.
Но у народа йоруба есть свой секрет ремесла.
 Как и литейщ и­
ки Древней Гре­
ции, йоруба снача­
ла делали глиняную
скульптуру, а затем
покрывали ее слоем
воска. Поверх воска сно­
ва накладывали глину,
слой за слоем, и получа­
лась форма для литья. Фор­
му нагревали, воск плавил­
ся и вытекал наружу. Между
верхними слоями глины и самой
скульптурой появлялась пустота.
В нее заливали расплавленную смесь
меди с другими металлами. Когда сплав
остывал, глиняную форму разбивали и скалыва­
ли. Получалась металлическая скульптура со всеми мел­
кими деталями, что перед литьем вырезали по воску.
Абеби еле дождалась, пока уснет мать. Наконец она тихонь­
ко пробралась во двор и выскользнула за ворота. В небе сияла
полная луна. Девочка зашагала по тропе в ту же сторону, куда
раньше ушли мужчины. Тень жалась к ее ногам. С обеих сто­
рон темной стеной стояли джунгли и вели ночные разговоры:
шуршали, ухали, скрипели.
— Я не боюсь, — твердила себе Абеби. — Мальчик бы не ис­
пугался, и я не боюсь.
Она дошла до ворот священного города. Вот он, кузнеч­
ный двор, а вот и отец с братьями. Их большие тени мечутся,
пляшут по стенам кузницы. Девочка почуяла дым и увидела
красные отблески огня. Они что там, варят еду среди ночи?
Абеби подкралась еще ближе, насколько хватило храбрости.
Нет, они не еду варят. Они плавят металл в каком-то огром­
ном котле.
— Еще! Еще! — велит братьям отец. Они оба раздувают куз­
нечные мехи. Ф-фух! Ф-фух! Абеби еще никогда не видела
такого яркого и жаркого пламени. Мехи все пыхтят и пых­
тят, пламя трещит и ревет — как будто сам огонь сейчас тоже
вспыхнет огнем.
 Отец следит, как
от котла поднимается
дым, а металл начинает ме­
нять цвет. Сначала он светится
красным, потом оранжевым, потом
оранжево-золотым.
— Пора!
Трое мужчин работают уверенно, слаженно.
Абеби глядит, как расплавленный металл льется
в глиняную форму. Форма поглощает его целиком,
на боках видны лишь несколько потеков. Мужчины
выпрямляются, их тела блестят от пота.
А что теперь? Мужчины просто стоят рядом и разго­
варивают. Абеби ужасно хочется спать. Глаза у нее слипаются...
Ее будит внезапный грохот. Мужчины колотят молотками
по глиняной форме. Глина трескается. Отлетает кусками, и по­
является голова — золотисто-коричневая, гордая голова воина.
Если такой прикажет, его нельзя ослушаться. Конечно же, это сам
Они. Все его лицо расчерчено шрамами: это знак величия. Его
губы приоткрылись, он вот-вот заговорит. Что же скажет царь?
— Эй! Попалась! — это Олуфеми. Он нависает над девочкой,
берет ее за руку и поднимает с земли, но не грубо. — Глядите,
кого я нашел! У нас новая помощница.
— Поможет в другой раз. Ночь-то кончилась, — отец кивает
на восток. Там уже встает солнце — оранжево-золотое, как рас­
плавленная бронза в кузнечном котле.
A h ffte ic “
Р цблё&
'УКрошуг
1425-1427
 /9
(£нефЯшаЯгели
/tttffc e o c 'Р у б л ё в -

имний день, Москва, 1427 год. В Андрониковом монастыре

З за столом сидит пожилой монах. Под рукой у него целый
ряд плошек с яркими красками. Перед ним лежит деревянная
доска, на которой он рисует. Андрей Рублёв — лучший иконо­
писец во всем великом княжестве Московском. Его иконы висят
во многих церквях и храмах. Сейчас он пишет иконы в новую
церковь своего монастыря. Он один в келье — а может, и не один.
Говорят, иногда ему являются ангелы.
Новая церковь сложена из яркого белого камня. Однако вну­
три, в мерцании свечей и дыму кадильниц, все переливается
красным, золотым, серебряным и темно-синим. Блики ласкают
драгоценные оклады икон, которые висят повсюду: на сте­
нах, на колоннах, в каждом углу.
По утрам церковный служка Ваня подметает в храме
полы и меняет догоревшие свечи. Это Ванино люби­
мое время дня. С икон на него глядят лики святых
и ангелов — будто он спит и видит дивный сон.
— Ванька! Ах ты лодырь! — кричит из кухни
повар. — Ну-ка, бегом сюда!
Ване не хочется уходить от икон. Рядом
с ними его словно бы поднимают легкие кры­
лья и уносят в другой мир.
Из всех икон отца Андрея людям известней
та, где нарисованы три библейских ангела.
У них золотые крылья и нимбы, длинные
одежды и серьезные ясные лица. Ангелы
сидят за трапезой в доме у праведника
Авраама и его жены Сары.
Вот жалость-то! Пора идти на кухню.
— Отнесешь отцу Андрею, — велит по­
вар и сует Ване в руки деревянный под­
нос. На подносе — миска супа и ломоть
черного хлеба. От миски идет упои­
тельный горячий дух, и у Вани сразу
начинает сосать под ложечкой.
Он идет через двор и щурится: снег сле­
пит глаза, звонко хрустит под валенками.
Крыльцо под козырьком едва припорошено,
и по мелким следам на нем можно прочесть историю ночной
охоты. В келью к отцу Андрею скребется кот Юшка. В зубах у него
полусъеденная мышь — видно, решил подарить хозяину.
Ваня толкает дверь плечом, она подается со скрипом. Отец
Андрей сидит у окна, спиной к вошедшим. Он рисует Христа,
как рисовал уже сотни раз, всегда одинаково: темные глаза
смотрят прямо на нас, одна рука держит Библию, вторая под­
нята для благословения.
— Икона — святой образ, — однажды сказал он Ване. — Эти
образы художники передают друг другу с первых дней хри­
стианской веры. В них показана истинная суть вещей, и ме-
нять их нельзя.
 H tk fp m *Рс^0лёй

Сегодня отец Андрей пово­

рачивается к Ване, как будто
читает его мысли.
— Садись-ка, поешь со мной.
Вон сколько супа! Хватит на двоих.
У супа пламенный свекольный
цвет, хоть макай в него кисть да рисуй.
Вот у отца Андрея на столе есть плошка
лазурно-голубой краски, а есть другая,
ярко-алая: смотришь на нее и будто
греешься у огня. Что если смешать?..
Сытый Ваня рысцой бежит
назад, на кухню, с подносом и пу­
стой миской в руках. За ним поспе­
вает кот Юшка, мурлычет на ходу что-то
свое. Наверное, хочет сварить суп из добытой мышки.
«У мальчика-то хороший глаз, — думает отец Андрей. — Дру­
гие все равно что слепы, а этот умеет видеть».
Солнечный луч ложится поперек его стола. Вот оно опять, это
чувство. Как будто из лесов под Москвой повеяло вишневым цве­
том и полилось пенье дрозда. Но ведь нынче зима, морозы в раз­
гаре! Отец Андрей знает: нельзя поднимать глаза.
— Садись-ка поешь да попей с нами, — говорит уже знакомый
голос.
Что же ответить ему? Над столом будто проносится легкий
шелест. Краем глаза Андрей Рублёв видит, как в луче солнца
к нему протягивается рука с золотой чашей.
 & M u tcu e
ЯашЯ<гЯи&
1425-1550
 сторический период с XIV по XVII век называют эпохой
И Возрождения. В это время люди возродили и заново осмыс­
лили культуру античного мира. Итальянские художники, архи­
текторы, мыслители и поэты раньше других обратились к насле­
дию Древней Греции и Древнего Рима. Их интересовало, каким
образом римляне (а еще раньше — греки) строили свои храмы,
ваяли статуи, почти неотличимые от живых людей, и создавали
прочие шедевры.
Многих европейских мастеров вдохновило это «состязание
с древними». Другие, наоборот, создавали новые виды искусства.
Их мир очень отличался от античного и с каждым днем менял­
ся все сильнее. Благодаря книгопечатанию идеи и образы ста­
ли распространяться намного быстрей, чем прежде. Кроме того,
люди научились строить большие корабли и впервые пересекли
Атлантический океан. Никакое древнее знание не могло подго­
товить умы европейцев к тому, что открылось им на новых бере­
гах. Впервые в истории человечества переплелись судьбы Амери­
ки и Европы.
Представление об искусстве и художниках в европейском
сознании тоже резко изменилось. Великие мастера, такие как
Микеланджело и Леонардо да Винчи, больше не соглашались
на роль ремесленников. Отныне они видели себя мыслителя­
ми и творцами сродни философам и поэтам и на меньшее были
не согласны.
 *ОаЯл*ие<лм.X
'Jiufe ЪСродл
Баптистерий Сан-Джованни, Сиена, Италия
Около 1423-1427
 хо
лейасах б

орошо вернуться домой! Донателло щу­

Х рится, глядя из-под козырька ладони
в синее небо родной Флоренции. Высоко над
городом протянулась огромная деревянная
рука. Недостроенный купол собора похож на раз­
битое яйцо; неровные острые края врезаются
в небо. Рабочие крутят лебедку деревянно­
го крана, а рядом с ними бегает и отчаянно
жестикулирует маленькая фигурка. Это ар­
хитектор Филиппо Брунеллески. «Встретим
ся в полдень», — обещал он. Донател­
ло ищет тенистый уголок, где
можно подождать друга.
Трудно поверить, что это
не сон. Гигантский купол
растет над городом — камень
за камнем, кирпич за кирпичом. Новый собор никак
не могли закончить, работы затянулись на 130 лет.
Все дело в куполе, венце собора. Задуман он с раз­
махом: таких куполов не делали со времен Рим­
ской империи! Одна беда — непонятно, как его
строить. Секреты древнеримских инженеров на­
прочь забыты за минувшие века...
Донателло очень горд: это его друг Брунел­
лески решил мудреную задачу. Собой он тоже
 1В т&жмт 0ff£fm fm

может гордиться. Двадцать лет назад, еще учеником, он изваял

из мрамора две фигуры для северных врат собора. После этого
ему дали важный заказ: сделать большую статую для главного
входа. Дела его пошли в гору. Теперь Донателло — самый из­
вестный скульптор в Италии.
Деревянный кран поднимает очередной груз — штабель кир­
пичей качается словно маятник. Этот кран тоже придумал Бру­
неллески.
Но для Донателло важнее и интереснее другая задача, кото­
рую решил Брунеллески. Допустим, нужно нарисовать предмет
на плоской поверхности, но так, чтобы он выглядел объемным.
Все знают: чем дальше от нас предметы, тем меньше они кажут­
ся. Но Брунеллески сумел придумать, как создать эту иллюзию
на бумаге. Он взял линейку и прочертил косые линии, которые
уходят в глубину картины и пересекаются там в одной общей
точке. Сложно понять? Поначалу да. Но художники и архитек­
торы быстро осваивают новый прием Брунеллески — линейную
перспективу.
Донателло доказал, что и скульптор может использовать пер­
спективу. Недавно он сделал бронзовый рельеф для роскошного
баптистерия в городе Сиене. Баптистерий — место, где крестят
младенцев. Поэтому скульптору заказали сцену из библейской
истории Иоанна Крестителя. Донателло выбрал драматический
момент (может быть, даже чересчур мрачный для крещения).
«Пир Ирода» — настоящая история ужасов!
Царь Ирод влюбился в прекрасную, но жестокую Саломею.
«Потанцуй для меня, и я дам тебе все, о чем попросишь», — обе­
щал он. Саломею подговорили враги Иоанна Крестителя, и она
потребовала, чтобы ей подали на блюде его отрубленную го­
лову. Донателло изобразил тот самый момент, когда к столу
Ирода выносят блюдо с отрезанной головой Иоанна Крести­
теля. Благодаря перспективе кажется: мы тоже попали
на пир и сцена разворачивается прямо на наших
глазах. Царь Ирод и его дети в ужасе отша­
тываются от блюда, один из гостей при­
крывает лицо. Саломея танцует, музы­
канты играют дальше. Действующих лиц
очень много, но Донателло нашел место
каждому. Плиты на полу и каменные
арки уходят вдаль и уменьшаются, как на рисунках Брунел­
лески. Поэтому плоский рельеф создает ощущение огромного,
глубокого пространства.
В молодости Донателло и Брунеллески вместе ездили в Рим.
Они мечтали понять, как древние римляне создавали свои ше­
девры. Брунеллески тщательно измерял и зарисовывал руины
зданий — например, мощный свод храма под названием Панте­
он. Донателло изучал древние скульптуры. Ему верилось: если
постараться, можно вернуть утраченные и забытые секреты ре­
месла. Вот хотя бы скульптурные портреты — не идеальные го­
ловы богов и ангелов, а живые человеческие лица с неповтори­
мыми чертами, морщинами, выражением.
Два друга раскапывали поля и пустыри, находили обломки
древних рельефов, много веков пролежавшие в земле. Римляне
над ними потешались: «Опять эти флорентийские оборванцы
ищут клады!»
Донателло и впрямь одевается небрежно — даже теперь, ког­
да ему платят больше, чем любому другому ваятелю. Богатые
купцы из рода Медичи охотно тратят деньги на дома и кар­
тины. Глава семейства Козимо Медичи то и дело заказывает
Донателло новую статую. Даже подарил ему дорогой красный
плащ — вот только никак не убедит начать его носить.
— Дружище, ты бы хоть раз приоделся, — это подошел Бру­
неллески. Пока Донателло вспоминал молодость, он уже спу­
стился из-под купола.
— Ладно, теперь уж поздно, — Брунеллески прячет ухмыл­
ку. — Пойдем-ка съедим что-нибудь.
Из маленькой улочки за собором доносится аппетитный за­
пах стряпни.
Италия, XV век
Флоренция выросла на берегах реки Арно в цен­
тре Италии. В XIV и XV веках это был гордый, V oftofocue Miamcfu — -------
независимый и богатый город, где банкиры Перед Палаццо-Веккьо лежит
и торговцы могли сколотить себе огромное со­ площадь Синьории: большое
стояние. Они не жалели денег на строительство открытое пространство, где
и заказывали художникам и скульпторам про­ выставлялись статуи Донателло,
Микеланджело и других
изведения искусства, выражавшие дух нового флорентийских скульпторов.
времени.

(/Ьгбмс &fee<4teft Палаццо-Веккьо, или Старый

I Древний Понте-Веккьо (Старый
дворец, был местом заседаний
городского совета Флоренции.
мост) был перестроен в 1345 году.
Он больше похож на крепость,
Как и на всех мостах того времени,
чем на дворец: это символ
на нем располагались маленькие
сильного и независимого города-
магазины и лавочки. Эти торговые
!■ государства.
ряды сохранились до наших дней.
г ...-•
}
'%ебесЯ<мс у&хЯ
Колокольня собора была построена
по проекту Джотто. Он начал
работу в 1334 году когда ему уже
исполнилось 67. Вся башня выложена
узорами из цветного мрамора.

т Строительство
'tytkm oK , ф ?лореЯи/хи
собора Санта-Мария-
дель-Фьоре («Святая Мария в цветах»)
началось в 1296 году. Работы
продолжались 140 лет — до тех пор,
пока собор не увенчали гигантским
куполом!

Река Арно протекает через центр Флоренции.

С древних времен по реке сплавляли деревья,
срубленные на склонах Апеннинских гор. Из этой
древесины строили дома на берегу моря.
 Я'Я влЯ "Э'шс.
'Ttofanjliem 'z& itu ?4р.Я&л&с}лсЯи
1434
 XI
Я 'Н & гН ‘Э 'ш с

В
далеком городе Брюгге, среди дождливых равнин Северной
Европы, у художников нет живописных античных руин для
вдохновения. Но разве творец непременно должен гнаться за ве­
ликими предками?
— Добро пожаловать, друг мой! Заходите, заходите! — Джо­
ванни Арнольфини радушно встретил гостя, но тут же перешел
к делу: — Мне нужно в Италию. У меня там... словом, крупная
сделка. Так что с картиной надо решать, да поскорее.
— Большому человеку — большие дела, Джованни! — Ян ван
Эйк знал, как расположить к себе этого купца. Они оба состояли
при дворе герцога Филиппа Бургундского. Герцог любил окру­
жать себя искусными музыкантами, поэтами и художниками
(такими как Ян ван Эйк). Арнольфини же поставлял ко двору
роскошные товары: бархат и шелк для модных костюмов, экзо­
тические фрукты из дальних земель.
— Что это? — ван Эйк заметил на подоконнике яркий,
спелый плод. — Вы теперь торгуете апельсинами?
— Так, немного. Угощайтесь. — Апельсины были поч­
ти такой же экзотикой, как павлины и обезьянки. Сто­
или они тоже немало. Ван Эйк уважительно кивнул
и огляделся по сторонам:
— Могу я посмотреть комнату?
Джованни Арнольфини и его невеста хотели,
чтобы их нарисовали в лучшей, богато обставлен­
ной комнате дома. Здесь они будут принимать
гостей, здесь поставят роскошное ложе. Ван Эйк подметил удач­
ные детали: дорогое зеркало в расписной раме, персидский ко­
вер, прозрачное тонкое стекло в окнах, медный подсвечник.
Ах да, еще наряды. Арнольфини, торговец тканями, одевал буду­
щую жену на зависть любой королеве. Платье, подбитое соболи­
ным мехом, накидка из шелковистого зеленого бархата.
— Сколько вы берете за портрет? — спросил Арнольфини.
Ван Эйк написал цифру в блокноте, вырвал страничку и по­
дал купцу.
— Гм! — Арнольфини поднял бровь. Сумма была солидной.
Однако он уже слышал: герцог Филипп так высоко ценит ван
Эйка, что увеличил ему жалованье в семь раз.
В Италии, на родине Арнольфини, очень хвалили Джотто.
Торговец и сам видел росписи Джотто на стенах капеллы в Па­
дуе, но ему больше понравилось, как ван Эйк расписал алтарь
в Генте. Спору нет, у Джотто выходили живые и яркие сцены,
зато ван Эйк подмечал буквально все вокруг. Будь то гладкая
женская щечка или шершавая доска на полу — художник тщ а­
тельно выписывал любую, даже самую мелкую деталь. В юности
он рисовал крошечные, но яркие и подробные иллюстрации для
книг, и опыт этот не пропал даром.
Но дело было даже не в деталях, а в особенном чувстве: будто
любую вещицу с картины ван Эйка можно потрогать, взять, по­
вертеть в руках. Он рисовал не на стенах, а на деревянных досках,
использовал тончайшие кисти и особенные краски, смешанные
со льняным маслом. Масляные краски сохли гораздо дольше тех,
которыми писали по свежей штукатурке. Когда подсы­
хал первый слой, ван Эйк наносил поверх него еще ма­
зок, и еще, и еще. Иногда на кар­
тину ложились пять или даже
шесть тонких слоев краски.
 — Посмотрите на руку го­
спожи, — сказал ван Эйк. —
Она вовсе не одного цвета.
Кожа белая, но под белизной
проступает розовый оттенок.
А сверху заметен легкий блеск.
— Вы хотите сказать, что
у меня потные ладошки? — засмея­
лась молодая женщина.
— О нет, что вы! Это сияние самой жизни.
А вот... — художник огляделся. — К примеру, санда­
ловый пол — он тусклый, обыкновенный.
— Ну уж нет! — хмыкнул Арнольфини. — Я что, зря вам плачу?
Сделайте с ним что-нибудь эдакое.
— Посмотрим, — ван Эйк пожал плечами.
Работа над портретом шла долго. Сначала ван Эйк нарисовал
молодую пару посреди комнаты. Затем сделал подробные за­
рисовки их лиц и отдельных предметов: зеркала, подсвечника.
После многих часов, проведенных то с грифелем, то с кистью
в руках, картина наконец была готова. Комната на ней выгляде­
ла точно как в тот миг, когда ван Эйк впервые приоткрыл дверь
и увидел свое отражение в зеркале. Над зеркалом он подписал:
«Здесь был Ян ван Эйк», и добавил дату — 1434 год.
С тех пор пролетели годы. Но, глядя на картину, Арнольфини
вспоминает все так живо, словно это было вчера. Вот собачонка,
которую он купил жене в Генте: как яростно она тявкала тогда!
Ее давно уже нет... А у жены — такой свежей и юной на портре­
те — в волосах блестит седина. Ван Эйк наконец отбыл в палом­
ничество, о котором столько мечтал. Теперь о нем говорят, что
он величайший художник в мире и превзошел мастеров Италии.
А что же апельсины? Они все так же хорошо продаются.
 W

ooccft-ofc&t
Темпло Майор, Теночтитлан, Мексика, около 1480
 Ttfefatta <с сол/ш/tf
r fc y u a c u

упцы вроде Джованни Арнольфини жили в большом и изо­

К бильном мире. Он простирался на восток до самого Китая
и на запад до берегов Атлантического океана. Но что же даль­
ше — там, за горизонтом? Насколько было известно европейцам,
ни один корабль еще не пересекал этих вод. Моряки не возвра­
щались домой и не привозили историй о новых землях по ту сто­
рону Атлантики. О них, правда, ходили слухи: мол, там моря
кишат русалками и чудо-рыбами, а на суше водятся двухголовые
великаны и единороги, да еще растут говорящие деревья.
Европейцы в середине XV века нипочем бы не поверили, что
за Атлантическим океаном есть великие города —ничуть не хуже
их собственных, с широкими улицами и каналами, дворцами
и храмами. На том месте, где теперь Мехико-Сити, стоял Те-
ночтитлан — тогдашняя столица ацтеков. Другим народам Цен­
тральной Америки, наверное, казалось: воинственные ацтеки
(или мехика, как они сами себя называли) вот-вот покорят всех
вокруг. Ведь они уже прошли победным маршем от Мексикан­
ского залива до Тихого океана, от южных джунглей до северных
пустынь. В одно лето вождь ацтеков Монтесума завоевал земли
миштеков и привел домой тысячу пленников, которых захвати­
ли его воины-орлы. В другое лето воины пригнали в Теночтитлан
уже две тысячи рабов.
Доблесть воинов-орлов оценивалась по числу взятых ими
в плен. Ведь Уицилопочтли — бог ацтеков и повелитель солнца —
требовал еще и еще. Он питался кровью пленников. С каждой
новой жертвой, принесенной на каменном алтаре Великого хра­
ма, с каждым человеческим сердцем, вырванным из груди, бог
делался сильней. Солнце жарко светило, рос урожай на полях,
и вместе с ним рос город Теночтитлан на острове посреди озера
Тескоко. Не так давно он был всего лишь деревней из тростнико­
вых хижин. А теперь его жителей и не сосчитать! Сколько их —
сто тысяч? Двести? Это в два или три раза больше, чем население
Лондона в XV веке.
Если смотреть с берегов озера Тескоко, кажется, что город плы­
вет по воде, как Венеция. Он весь перерезан каналами, а с «боль­
шой землей» его соединяют длинные прямые насыпи. В го­
сти к друзьям или на торжество в храме горожане добираются
на лодках. Над городом вознеслись две одинаковые священные
пирамиды. Длинные крутые лестницы ведут на самую вершину.
Там, на широкой площадке, ацтеки приносят пленников в жерт­
ву своим богам.
Воины-орлы — это молодые мужчины, которых выбрали
за смелость, проявленную в битве. Они носят ритуальные наря­
ды с мощным и страшным клювом на голове, перьями и ког­
тями. Подобно орлам, которые летают так высоко, что будто бы
сливаются с небом и солнцем, воины принадлежат солнечно­
му богу. Когда Монтесума перестроил Великий храм, у воинов-
орлов появился там собственный зал. Вход в него днем и ночью
охраняли две глиняные статуи воинов в полный человеческий
рост. Их глаза смотрели прямо перед собой, взглядом испепеляя
незваных гостей. Руки были подняты, словно для удара.
— Входите, — говорили воины-орлы новичкам. —
Поприветствуйте наших терпеливых братьев!
Ацтеки забирали у побежденных соседей все,
что им нравилось: самых искусных мастеров, зо­
лото, драгоценные камни, ткани, звериные шку- /
ры, яркие перья горных и лесных птиц. Две ста­
туи воинов-орлов были великолепны: каждая
собрана из четырех глиняных частей, идеально пригнанных
друг к другу. Обожженную глину — терракоту — сверху
покрывал слой гипса. Лица ярко раскрашены. Тела
и крылатые руки статуй украше
ми орлиными перьями.
 Когда молодые воины-орлы надевали ритуальный наряд и вы­
ходили на площадь перед храмом, казалось, в любую минуту
они могут развернуть мощные крылья и улететь к солнцу У них
были круглые щиты с кусочками бирюзы, цветом точь-в-точь
как небо. На руках, на шее и в ушах они носили золото. Жертвы,
приготовленные в дар богу солнца, карабкались по лестницам —
по тысячам ступеней — наверх, к алтарю. Ветер гнал по воде озе­
ра Тескоко рябь, и волны блестели, словно кинжалы.
В это время на другом берегу Атлантики строили кораб­
ли. Торговцам нужны были такие суда, чтобы плавали быстрее
и вмещали больше груза — ведь тогда и прибыли станут больше.
Они мечтали о кораблях, которые однажды доплывут в Китай
за шелком и в Индию за специями, но не длинным опасным пу­
тем на восток, вокруг всей Африки, а с другой стороны — через
Атлантический океан. «Придет день, когда мы поплывем на за­
пад, — гордо говорили они. — Мы обогнем всю Землю и привезем
такие богатства, что вам и не снились!»
 Sleaftafift.гf<z ‘Socftiu
*DcMta, с го^Ностлсж
Около 1490
 чжа таж, tcwfeeu
(/ImHafefa дл ^>иНш

онец 80-х годов XV века. Леонардо да Винчи — художник,

К архитектор, музыкант, инженер и изобретатель (и это еще
не полный список его талантов) — живет в Милане, при дворе
герцога Лодовико. Купол собора во Флоренции уже 50 лет как
достроен. Совсем скоро итальянский мореплаватель Христофор
Колумб успешно пересечет Атлантику. Многим кружат голову
мечты о дальних землях там, за закатным солнцем. Но Леонардо
находит удивительное и непознанное рядом, буквально на ка­
ждом шагу. «Есть ли разница между прямыми лучами солнца
и светом, отраженным от зеркала? — размышляет он. Как птицы
держатся в воздухе и не падают?»
Мысли. Вопросы. Ответы. Леонардо везде носит с собой блок­
нот и постоянно делает заметки. Воздух течет подобно воде и не­
сет облака —точно так же, как реки несут все, что в них попадает.
Сила ветра воздействует на птицу так же, как рычаг — на подни­
маемый груз...
— Леонардо, прошу вас, подержите Тото. Он просто невыносим!
Он чуть было не забыл: Чечилия Галлерани снова пришла по­
зировать для портрета. И принесла ручного зверька, горностая,
которого подарил ей герцог Лодовико.
— Давайте нарисуем и его, пусть тоже позирует. А, Леонар­
до? — предложил герцог. Зверек не хочет сидеть смирно. Чечи­
лия еле удерживается от смеха. Герцог сам виноват!
Леонардо уже почти дорисовал ее личико. Остальное — фигу­
ра до пояса — пока лишь слегка намечено угольными точками.
 m am , n&f, m ^ m

На прошлой неделе она сидела в этом же кресле и слушала, как

слуга герцога играет на лире. Леонардо нарисовал ее на листе
картона, а потом взял иглу и проткнул набросок сотни раз. Он
наложил эскиз на деревянную доску, посыпал толченым углем
и растер, чтобы угольный порошок просочился через проколы.
Чечилия так мила, так умна и, бесспорно, очень хороша собой.
Немудрено, что герцог осыпает ее дорогими подарками. Многих
молодых женщин избаловало бы такое внимание, но Чечилии,
кажется, оно совсем не вскружило голову. Она пишет стихи и по­
казывает их Леонардо. Она знает латынь не хуже любого ученого
и легко выучилась играть на лире — необычном инструменте,
сделанном из конского черепа. Это Леонардо привез лиру с со­
бой в Милан.
Художник осторожно кладет кисть, чтобы краска не попала
ему на одежду. Леонардо — один из первых итальянских живо­
писцев, которые используют масляные краски, как делал Ян ван
Эйк. Если капнуть краской на ткань, она нипочем не отстирает­
ся. Обеими руками Леонардо хватает горностая. Тот извивается,
как змея.
— Сидеть! — у художника строгий голос. Зверек затиха­
ет, но сверлит его бешеным взглядом. — Веди себя прилично,
не то чучело сделаю!
— Синьор, позвольте, я возьму зверушку, — герцогский слу­
га кладет лиру, берет горностая за шкирку и заталкивает назад
в клетку.
— Можно, я встану? — Чечилия вытягивает руки. — У меня все
затекло, мурашки бегают.
Леонардо сдвигает брови.
— Мурашки? Интересно, откуда это ощущение? Может, мыш­
цы давят на нервы?
Бог с вами, Леонардо! — Чечилии нравится молодой
флорентийский художник, но он ужас­
но серьезный. А эта странная борода,
а короткая розовая блуза! — Можно
посмотреть?
У Леонардо отходит на шаг, да-
У вая ей взглянуть на портрет.
/ — Значит, так вы меня ви­
дите? — спрашивает она.

'riYB.

/ У/ '
 — Правда? — молодая женщина, похоже, довольна.
А сам Леонардо? Доволен ли он работой? Трудно сказать. Пор­
трет — это не только лицо, не только внешняя маска. Портрет
должен показывать, что делает лицо таким. В памяти Леонардо
встает мрачная картина. Недавно он исследовал тело молодой
женщины, которая умерла в родах. При жизни она была очень
красива. Но под ее бледной восковой кожей он обнаружил точно
те же мышцы и кости, что у всех людей — старых и молодых,
красивых и уродливых.
Многих пугают и отталкивают эти занятия Леонардо: разве
можно резать трупы людей и животных, чтобы узнать, что вну­
три? «Какое мне дело? — говорит он себе. — Художник должен
смотреть вглубь, а не только на поверхность. Если хочешь по­
казать правду, надо знать правду». Что ж, теперь Леонардо по­
нял, как работают лицевые мышцы при улыбке. Но разве от этого
улыбка Чечилии стала менее загадочной и волшебной?
Он пристально смотрит на портрет. Затем берет капельку крас­
ной краски — совсем чуть-чуть, на кончике мизинца — и втирает
в щеки, обводит скулы. Да, вот так лучше.
— Тото! — Чечилия вдруг срывается с места. — Что за наказа­
ние! Где он?
Леонардо оглядывается по сторонам. Один из прутьев дере­
вянной клетки прогрызен. Горностая и след простыл.

ИЗ]
 /1л-абрехт *D(ofeefe
т рл& г ( S omxuou кусок, fefcUa)
1503
 fttjb C ffy (fa Ui4t$l CrtO&U

Э
й, гляньте на Мартина! У него опять черный нос!
Другие ученики Дюрера часто смеялись, но Мартин ни­
чего не мог с собой поделать. Ему ужасно нравилось, как пахнет
типографская краска. Отлепляя готовую гравюру от доски, он
непременно нюхал ее. Краска была еще сырой, липкой. Мартин
очень старался ее не размазать. Только повесишь лист на про­
сушку, и краска прямо на глазах теряет блеск.
Дюрер подошел взглянуть на свежий оттиск. Только что ху­
дожник развлекал богато одетых посетителей на другом конце
мастерской, а теперь вдруг впился глазами в Мартина. Дюрер
бывал очень грозным. Вот так подойдет и свер­
лит взглядом — аж душа в пятки! Если его
разозлить, мало не покажется. Но иногда
учитель любил и посмеяться.
— Ну-ка, мастер Мартин Черный Нос!
Что тут у тебя? — Дюрер придирчи­
во изучил оттиск. По его лицу трудно
было сказать, сердит он или доволен.
— Недурно. Недурно, — он покивал
головой, как судья, отпускающий узника
на волю.
На гравюре была сценка из Библии.
Мария и Иосиф с младенцем Иисусом
убегают от страшной резни и проби­
раются ночью по незнакомому лесу.
 ёа сж ём

Марию с сыном везет старый уста­

лый ослик, а Иосиф шагает впереди,
прокладывая путь. Дюрер почти
все сделал сам, но доверил Марти­
ну прорезать узкие пальмовые ли-
I стья. Мартин старался изо всех сил.
Он вел резец вдоль тонких, изо­
гнутых линий и вроде бы ни разу
не сбился.
Мартин вырос в городе Нюрн­
берге, где родился и сам учитель.
ШГ ш jt: Цг Щц И отец его, как и отец Дюрера, был
Я ювелиром и хотел, чтобы сын пошел
по его стопам. Но Мартин как зачаро­
ванный глядел на гравюры Дюрера: они попада­
лись ему то в витринах, то в серьезных толстых книгах, которые
читали отцовские друзья. Гравюра не картина, с нее можно снять
много отпечатков. Оттиск делается не на доске, а на бумаге, по­
этому его можно взять с собой куда угодно.
— Вот это ремесло по мне! — заявил Мартин. — Ему и пойду
учиться.
— Только через мой труп! — ответил отец.
Стояла весна 1500-го — рокового года, когда многие в Европе
ждали конца света. Проповедники пугали народ скорой гибелью;
отец Мартина был среди тех, кто им верил. Однако год прошел,
наступило Рождество. Нюрнберг мирно дремал под снежным
одеялом, а мир оставался на своем месте и гибнуть не собирался.
Обрадованный отец сменил гнев на милость.
Дюрер оказался суровым учителем. Он ждал от учеников без­
оговорочной преданности.
— Если вас будут спрашивать: «А чем сейчас занят Дюрер?» —
stumml Тишина! Молчите как рыбы! — он плотно сжимал губы.
Дюрер очень боялся, что другие художники украдут его идеи.
— Потому что мои идеи — лучшие, — твердил он ученикам
полушутя, полусерьезно. — Никто не делает гравюр изобрета­
тельнее и выразительнее, чем я.
Ни одному художнику до Дюрера не удавалось в точности
изобразить самого себя. По крайней мере, так говорил Дюрер.
Он много рассказывал ученикам о Венеции — удивитель­
ном плавучем городе на море. По дороге туда Дюрер перебрался
через Альпы — огромные неприступные горы, что отделяют гер­
манские земли от Италии. Он встречался с самыми талантливы­
ми и знаменитыми художниками. «А потом я вернулся домой
и стал лучше и известней их всех!»
В путешествиях Дюрер всегда носил с собой бумагу и аква­
рельные краски. Он зарисовывал все места, где побывал. Не рай­
ские чертоги, не фантастические пейзажи, а настоящие города
и деревни со всеми их мелкими, обыденными деталями.
— Ты стал неплохо печатать, — однажды сказал он Мартину. —
Теперь я поучу тебя рисовать акварелью.
Другой художник мог бы задать ученику благочестивый сю­
жет — что-нибудь из Библии. Но Дюрер взял лопату и пошел
на ближайший луг. Оттуда учитель принес большой ком земли,
из которого росли дикие травы. Он облизал тонкую соболиную
кисточку, так что кончик стал острым, окунул ее в краску и вы­
вел на бумаге каждую травинку, каждый лист одуванчика, ка­
ждую неровность земли и щетинку мха. Мартину казалось, что
сегодня он впервые в жизни увидел все это по-настоящему. Лет­
ними вечерами он часто бегал купаться на речку и топтал босы­
ми ногами такую же траву, совсем ее не замечая. А на рисунке
Дюрера нежные листья и стройные тонкие стебли казались чу­
десней, чем крылья ангела.
В тот вечер, проходя через луг, Мартин опустился на колени
и долго рассматривал зеленый ковер — старался увидеть его гла­
зами Дюрера.
— Эй, Черноносый! Ты что там застрял? — кри­
чали ему другие ученики, проносясь мимо
к речке.
— Иду! — крикнул он в ответ. ,
Но приятели были уже далеко
и не услышали. ГГ |
ап
1501-1504
 Офи&ишй(сажеЯь

вое каменотесов водят специальной пилой без зубьев туда-

сюда и, подсыпая песок, пилят мраморную глыбу размером
с небольшой корабль. Звук пилы сливается с пением цикад в сос­
няке над каменоломней Каррары, что на севере Италии. Теплый
морской ветер носит белые клубы мраморной пыли — будто во­
круг мечутся привидения.
— Стой! — кричит распорядитель. Работа замолкает. Звон ц и ­
кад кажется особенно громким в летний зной. — Что скажете,
друг мой?
Микеланджело водит руками по мрамору, как слепец, кото­
рый нащупывает дорогу. Его ладони оглаживают верхушку, пе­
ред, бока.
— В каждом камне живет статуя, — Микеланджело часто
повторяет эти слова. — Дело скульптора — най-
ти ее и выпустить на волю.
Он тщательно осматривав
стый мрамор. Ни одного изъя
ни намека на тайные прожиг
ки, из-за которых статуя мо­
жет расколоться под резцом.
— Хорош. Очень хорош.
Я беру этот камень. — Мра­
морная глыба теперь по­
плывет на корабле в Рим.
 О ф иёш мй ш т е М

Папа римский заказал Микеланджело роскошную гробницу

с десятком статуй. Работа идет уже пять или шесть лет, и конца ей
не видно. Папе Юлию II трудно угодить. Микеланджело не знает,
будет ли в его жизни еще хоть один великий триумф — как тогда,
во Флоренции, когда он сдернул покрывало со статуи Давида. Это
случилось незадолго до того, как его вызвали в Рим.
Шел 1501 год, Микеланджело исполнилось всего двадцать
шесть. Тем временем из двенадцати статуй ветхозаветных геро­
ев, которыми народ Флоренции решил окружить собор Санта-
Мария-дель-Фьоре, были готовы только две. А громадная глы­
ба мрамора, доставленная из копей Каррары, все ждала своего
скульптора. Над ней уже потрудились и Агостино ди Дуччо, друг
самого Донателло, и Антонио Росселлино. Но ни один скульптор
не продвинулся дальше обтесывания ног фигуры.
Статуя должна была изображать героя Давида. Почему? «По­
тому что он молодой, полный сил победитель — такой же, как
наш прекрасный город», — объясняли флорентийцы. В Библии
рассказывается, как юный пастух Давид сразился с силачом Го­
лиафом, самым грозным воином филистимлян. У Давида почти
не было оружия —только праща для метания камней, с помощью
которой он отгонял волков от стада.
Голиаф посмеялся над ним, но Да­
вид так ловко и точно выпустил
камень из пращи, что попал ве­
ликану прямо между глаз. Голи­
аф тут же упал и умер.
Великолепная глыба кар­
рарского мрамора была втрое
выше человеческого роста.
Микеланджело тихонько об­
ругал Агостино. Тот уже вы­
долбил глубокие борозды
в камне — там, где собирал­
ся делать ноги статуи. Те­
перь, что бы ни придумал
Микеланджело, придется
учитывать грубые сколы
и дыры.
 А может, все не так уж и плохо. Может, Микеланджело выпал
шанс доказать, что он и впрямь находит статую в любом кам­
не, даже испорченном. Он соберет все свое мастерство, отсечет
лишние куски мрамора и явит миру сильное юное тело Давида.
Флорентийцы в те времена много рассуждали о великих шедев­
рах античных мастеров. Что ж, Микеланджело побьет древних
греков и римлян в их же собственной игре. Он вырежет из камня
самую большую и самую прекрасную обнаженную фигуру за по­
следние 2000 лет.
Работа продлилась два года. Когда статуя была готова, заказ­
чиков изумил талант молодого скульптора и смелость его замыс­
ла. Как ему удалось передать столько сложных чувств — смесь
решимости и тревоги на лице Давида, спокойное ожидание
опасности во всем его теле?
Но многим показалось, что такую скульптуру не следует уста­
навливать возле собора — слишком она получилась нерелигиоз­
ной. В обсуждении участвовали и другие художники, в том чис­
ле Леонардо да Винчи. В итоге было решено: пусть Давид стоит
на главной площади Флоренции — там, где заседает городской
совет. Строители разобрали стену над дверями мастерской, Да­
вида выкатили на улицу и торжественно провезли по городу.
В тот же вечер кучка горожан забросала статую камнями: видно,
им больше нравилась скульптура Донателло, что стояла на пло­
щади прежде. Микеланджело только пожал плечами. «Это до­
казывает одно, — размышлял он, — если делаешь что-то важное,
у тебя непременно найдутся враги». Сам-то он знал: «Давид» воз­
нес его выше всех скульпторов того времени.
— Подумать только! — голос старшего каменотеса прерывает
цепь воспоминаний. — Вчера вы были при дворе Его Святейше­
ства, а сегодня тут, в каменоломне, со старым приятелем!
— Угадайте, что мне больше по нраву, друг мой? — хмурое
лицо Микеланджело освещает улыбка. Он хлопает распоряди­
теля по плечу и снова гладит ладонями свежую глыбу мрамора.
О да! Там, внутри, живет статуя. Скоро она дождется своего часа
и вырвется на волю.
 'Р скрлзлъ.
т4<риНасл$1 иасоил
Папский дворец, Ватикан, Италия
1509-1511
 CLG>

удожник рисует головой, а не руками!

Х Микеланджело прав. Он прав почти всегда. Но почему
он не может хоть раз придержать язык и не умничать? «Эдак людям
больше запомнятся его слова, чем его работы», — думает Рафаэль.
1510 год. Молодой художник Рафаэль Санти живет в Риме. Как
и Микеланджело, он выполняет заказы папы Юлия II. У папы очень
большие мечты и планы. Он хочет, чтобы его Рим затмил древнюю
столицу императоров. Город строится и растет на глазах: новые
здания, новые улицы, новые монументы. Папа все время ищет та­
ланты. Рафаэль должен расписать в Ватиканском дворце парадные
залы (станцы), которые новый папа решил сделать своими личны­
ми покоями. Над остальными залами дворца уже вовсю трудится
Микеланджело, он же расписывает потолок Сикстинской капеллы
и готовит статуи для будущей гробницы папы Юлия II.
Рафаэль на восемь лет моложе Микеланджело, но уже почти ра­
вен ему по славе и признанию. Людям нравится его нежная, тон­
кая манера письма. К тому же Рафаэль гораздо мягче и уживчивей
строптивого Микеланджело и сам это знает. Все в один голос гово­
рят: Микеланджело —величайший скульптор на свете. Но могут ли
его картины сравниться с работами молодого гения Рафаэля?
Папа римский хочет, чтобы фрески в его личной библиотеке
были серьезными и пробуждали ум. Сказать по правде, сам папа
редко сидит за книгами. Но в наши дни правитель должен знать
толк в искусстве и науках, а не только в военном деле и политике.
 Ш сщ сст М m ^fre u p i-

Какой же сюжет уместнее для библиотеки, если не «философия»?

Прекрасное слово: хорошо звучит и означает «любовь к мудрости».
— Как же мне изобразить Философию, Ваше Святейшество? —
уточняет задачу Рафаэль.
— Нарисуйте мне всех древних мудрецов вместе. Тогда я смогу
представить, что они сидят у меня в библиотеке и... э-э-э... фило­
софствуют. Платон, Аристотель, Сократ и еще кто-нибудь.
— Может быть, Гераклит, Ваше Святейшество? — вежливо под­
сказывает Рафаэль.
Но папа Юлий уже развернулся и готов уходить.
— Да-да, прекрасно. Делайте как считаете нужным. Мне надо
проверить, что этот бешеный Микеланджело сотворил с капеллой.
Отец Рафаэля тоже был художником в небольшом городке Урби-
но. Вот только он не обсуждал латинские вирши с поэтами и не го­
ворил с математиками и музыкантами о гармонии и пропорции.
А папа Юлий II любит, когда при дворе ведутся ученые беседы.
Ну что ж, так мы и изобразим Философию. Пусть ее представ­
ляет кружок мудрецов, увлеченных дружеским спором. Они будут
прогуливаться и беседовать на фоне прекрасного города с мрамор­
ными дворцами, арками и статуями — наверное, такими были
древние Афины. Нужно бы уточнить кое-что насчет архитектуры.
Папский любимец архитектор Донато Браманте наверняка знает
все эти тонкости.
Теперь уже никто не скажет, как выглядели древние мудрецы
на самом деле. Поэтому Рафаэль спишет их со своих же братьев-
художников. В центре должен стоять греческий философ Платон
и указывать рукой вверх, в царство незримых идей. У Платона бу­
дет длинная борода, лоб с залысинами и серьезное, строгое лицо
Леонардо да Винчи. А рядом пусть сидит Гераклит по прозвищу
Мрачный Философ. Кто будет Гераклитом? Ну конечно Микелан­
джело! Вот он насупился, развернулся спиной к остальным и что-то
пишет. Наверное, сочиняет стих.
«А где же буду я?» — думает Рафаэль. Пожалуй, он нарисует
себя в виде Апеллеса — знаменитого греческого художника. Пусть
Рафаэль-Апеллес тихонько стоит с краю, как будто он долго наблю­
дал за мудрецами, а теперь повернулся к зрителям.
— Чудесно, чудесно! — папа Юлий очень доволен тем, как про­
двигается фреска. —Ах, я только что заметил — это же вы, Рафаэль,
там в углу? Притаились и глядите прямо на меня! Очень остроумно
и очень скромно, друг мой.
 В коридоре Рафаэль едва не вре­
зается в Микеланджело. Старший
художник на вид чернее тучи — того
и гляди придушит кого-нибудь.
— Ты знаешь, что мне сказали эти недоум­
ки? — грозно спрашивает он.
— Какие именно? — спокойно уточняет Рафаэль.
— Кардиналы, кто же еще? Идиоты! «Прикройте
чем-нибудь Адама и Еву на фреске. Нельзя, чтобы они
были голые!» — Микеланджело передразнивает гнусавую
речь двух кардиналов, которые подглядывали за ним в Сик­
стинской капелле. Никому, даже самому папе, не позволено
надзирать за работой Микеланджело! — Сборище кретинов!
— Тс-с! — Рафаэль прикладывает палец к губам. В коридоре
слышатся шаги и голоса.
Микеланджело буравит его взглядом, потом срывается с места
и уходит, все еще бормоча под нос: «Тупицы! Недоучки!»
Где-то хлопает дверь. Ворчание Микеланджело отдается эхом
в коридорах, потом затихает вдали. Рафаэль усмехается и думает:
«Микеланджело, дружище, так нельзя! Надо относиться к жизни,
как бы это сказать... Философски!»
Saicx и АрилфЯл
1520-1523
 Scfr Ноль (kiefeefttf

то вы мне говорите? Рафаэль умер? — Альфонсо, герцог Фер­

Ч рарский, потрясен до глубины души, но в его голосе звучит
и нотка раздражения. Герцог не привык слышать слово «нет», од­
нако и он не в силах спорить со смертью. В апреле 1520 года Рафа­
эль должен был отпраздновать тридцать седьмой день рождения.
Вместо этого художник подхватил смертельную лихорадку.
— Боюсь, что так, синьор, — управляющий двором горестно
вздыхает. — Эта весть пришла сегодня утром из Рима.
— Надо найти другого живописца. Кто у вас есть на примете?
— Могу позвать Тициана. Вашей светлости знакомы его ра­
боты.
— Прекрасно. Пусть придет сюда.
Герцог Альфонсо I д ’Эсте почти 20 лет провел в непрерывных
боях. Итальянские правители и дворяне, включая самого папу,
так и норовят вцепиться друг другу в горло. Не успеет закончить­
ся одна битва, как до Альфонсо
уже доходят слухи об очередном
нападении, очередной вылазке
врага, очередном мирном до­
говоре, порванном в клочья.
К счастью, у Феррары высокие
толстые стены, а литейные мастерские
делают много пушек. Когда народ в Боло­
нье восстал против папы Юлия II, толпа
опрокинула и разбила огромную бронзовую
 IScfr Horn finefeefuf

статую работы Микеланджело. Герцог Альфонсо велел собрать

куски бронзы и переплавить их в пушку
Нет, Альфонсо вовсе не враг искусства. Наоборот: герцог обо­
жает скульптуру и живопись. Он хочет собрать в Ферраре такую
коллекцию, что затмила бы даже сокровища старого пройдохи —
папы. Черт подери! Рафаэль должен был написать для Альфон­
со такое полотно, перед которым поблекли бы и его знаменитые
фрески в Ватикане. Он уже начал работу: нарисовал Вакха, бога
вина и кутежей. Этот герой так дорог сердцу Альфонсо.
— Вам выпала большая честь, — говорит герцог Тициану. —
Будьте ее достойны.
Тициан кланяется. Он уже знает, что будет рисовать. Невоз­
можно стать Рафаэлем или Микеланджело, сколько их ни копи­
руй. Но у Тициана есть свой секрет. Он понимает и чувствует
цвет, умеет придать глубину и сияние любому оттенку. Бла­
годаря цвету, переходам света и тени рисунок оживает, будто
волшебная поляна в лесу. В золотых солнечных бликах пляшет
узорчатая тень листвы. Ты смотришь на этот танец, а на поляну
потихоньку крадутся лесные духи, не замечая тебя.
Пожалуй, хорошо, что в Венеции, родном городе Тициана, ху­
дожнику не приходится на каждом шагу вспоминать Древний
Рим. Вместо руин и обломков — пестрая толпа купцов и море­
ходов, которые везут с востока шелка, пряности, янтарь, лазурит.
Город живет в переменчивом свете, привычный к разным оттен­
кам морской волны.
Тициан читает стихи римских поэтов Катулла и Овидия, по­
священные Вакху. На картине у бога вина будет корона из ви­
ноградных листьев. Пусть он выпрыгивает из колесницы, как
молодой атлет, — Рафаэль такого не рисовал. Вакх влюблен
в критскую царевну Ариадну. Царь Тесей бросил ее на дальнем
острове Наксос, и теперь она слышит шум, крики и песни: за ней
гонится Вакх со свитой. Колесница Вакха все ближе; Ариадна по­
ворачивается к нему, испуганная, но гордая. Вакх обещает, что
леопарды, которыми запряжена колесница, не тронут девушку.
Мальчик-сатир тянет на веревке отрезанную голову теленка —
это его игрушка. Рядом прыгает собачонка (точь-в-точь любими­
ца самого герцога) и лает на шумную толпу.
Картина закончена. Она висит в личной галерее Альфон­
со Феррарского — Алебастровой комнате. Другой такой галереи
не найти на всем белом свете. Ее стены отделаны мрамором,
а сегодня вечером их озаряют сотни
свечей. Краски Тициана переливают­
ся на фоне светлого камня. Художник
глядит на них и ждет прихода гер­
цога. Лазурно-синее платье Ари­
адны мерцает, как ночное море.
Ярко-алые одежды Вакха бле­
стят, словно и впрямь из шелка.
В небе над ними — восемь ярких
точек: это созвездие, в которое
потом превратится Ариадна.
Застывшие фигуры. Бешеный
разгул. «Только живопись мо­
жет соединить полные противо­
положности», — думает Тициан.
— Сюда, сюда! Пожалуйте за мной!
Что вы нам тут приготовили, синьор
Тициан? — в галерею врывается гер­
цог Альфонсо, а за ним — толпа гостей.
Они только что встали из-за стола, все
немного навеселе, шутят и поют. Слу­
ги вносят еще больше свечей. За ними
идут придворные музыканты.
Герцог вплотную подходит к картине и жадно
смотрит, едва не водя носом по полотну.
— Это что же, я? — он разворачивается к Тициану и указыва­
ет на молодого красавца Вакха.
Тициан глядит на оплывшее лицо бородатого сорокалетнего
мужчины. Волосы герцога поседели на висках. Кожа под гла­
зами дряблая, вся в морщинах. С этими аристократами надо
осторожней. Польсти ему слишком сильно — еще решит, что
над ним издеваются...
К счастью, отвечать не приходится. Герцог сразу же забы­
вает про Тициана и хлопает в ладоши.
— Играйте! — кричит он музыкантам. — Видите, — Альфонсо
машет в сторону картины, — звезды только взошли. Вся ночь
впереди, друзья!
1550-1750
 ериод с XV по XVII век был невероятно богат открытиями
и достижениями в разных областях знания. Новые идеи по­
являлись одна за другой. Оказалось, что любую, даже самую пе­
редовую для своего времени технологию можно развить и улуч­
шить. Это была эпоха зарождения современной науки. Не желая
более принимать на веру старые представления о природе, чело­
веческом теле и устройстве Вселенной, ученые начали задавать
вопросы и проводить эксперименты. Вскоре они обнаружили,
что в любом объекте исследования, будь то растения, человек
или планеты, можно найти много нового и удивительного.
Художники Индии изображали своих правителей как великих
воинов и охотников и собирали рисунки в книги, повествующие
о жизни и подвигах императоров. В Европе интерес к искусству
стали проявлять люди разных сословий — не только папы, ко­
роли и знать, но и те, кто нажил деньги собственным трудом,
а не унаследовал состояние вместе с землей и титулом. Дворяне,
купцы и адвокаты заказывали художникам семейные портреты.
Они предпочитали картины огромным статуям: картину можно
повесить у себя дома, а для статуи нужна более помпезная об­
становка.
У испанских аристократов с картин Веласкеса и у библейских
героев кисти Караваджо много общего. Они выглядят обыкно­
венными людьми и занимаются привычными человеческими
делами: едят, спят, разговаривают, понемногу стареют — как
любой из нас. Художники перестали искать интересные сюже­
ты в жизни богов и богинь. Теперь они обратились к реальному
миру людей, и он оказался не менее загадочным и удивитель­
ным, чем выдуманный мир античных мифов и легенд.
"liumefc Брейгель фи
Охотники Ял сЯегу
 альцы у Питера Брейгеля холодные, как сосульки. Ног он
П и вовсе не чует. Мороз кусает его, пробирает до самых костей.
Николаес Йонгелинк хлопает в ладоши, стряхивает комья сне­
га с рукавов.
— Шевелись, Брейгель! Охота не дает стареть. Погоня — вот
наше мужское дело!
Охотники с собаками выехали в поля еще до рассвета. Они го­
товы часами носиться по сугробам. А Брейгелю кажется, что все
вот-вот умрут от холода. И чего ради? Подстрелили одного взъе­
рошенного зайца — собакам не хватит, не то что людям.
Но вот наконец пришло время вернуться в старый большой
уютный дом. Там в камине жарко горит огонь, а на столе —
горы разной снеди. За обедом Николаес непременно под­
нимет чашу с пряным горячим элем и спросит:
— Ну, как там наши «Времена года»?
Йонгелинк, антверпенский торговец и бан­
кир, заказал Брейгелю большой цикл картин.
Он выбрал привычную тему: времена года.
Но это не просто пейзажи, все картины на­
селены людьми. Сенокос в июне, пахота
в октябре, февральский отдых у костра. Ка­
лендарь трудов можно найти где угодно —
в церквях, на побитых молью гобеленах,
в старинных книгах. Но Брейгель раскроет
 фнефЯшй ц*от

этот вечный сюжет с новой стороны. Он покажет жизнь такой, ка­

кая она есть сейчас, в 1565 году.
Из-за снега весь мир кажется новым. «Зимой жизнь тяже­
лее, но иногда отчего-то чувствуешь себя легким и без­
заботным», — думает Брейгель. Вон там, на замерз­
шем пруду, резвятся дети: привязывают к ногам
коньки, катаются на табуретках вместо саней.
В морозном воздухе далеко разносится их
смех и веселые крики. Серое небо нависло
над землей, будто перина. Вот-вот снова по­
сыплется белый пух — снег.
Когда он в последний раз слышал такие
радостные голоса? Он не слишком часто
видит вблизи деревенских жителей. Уж
если они работают, то работают очень тяже­
ло — таскают дрова, нагружают телеги, во­
локут мешки с зерном к водяной мельнице.
Но когда выпадает свободная минутка, они
хотят петь, играть, танцевать. На что им ху­
дожники со своими картинами?
А вот Йонгелинк любит нарядную оде­
жду, вкусную еду, тонкие вина и краси­
вые картины, которыми можно любоваться за обедом. Чтобы кре­
стьяне, скажем, работали в поле или плясали на свадьбе — это
его любимые сценки. «Брейгель, друг мой, — вечно вздыхает
он, — чего бы я не отдал, чтобы пожить здоровой
крестьянской жизнью! Честный труд, креп­
кий сон, простые забавы — что может
эко быть лучше?»
 'Мшйе$, %>£ейгы& $м арж т

Во дворе трактира сам хозяин и его дети разводят огонь: надо

опалить тушу свиньи, которую только что зарезали. Потом остат­
ки щетины соскребут с кожи, свинью будут потрошить и разделы­
вать. Это одна из главных работ декабря, ее всегда рисуют во «Вре­
менах года». Костер так и пышет жаром, Брейгель даже издали
чувствует тепло на лице.
Он сжимает и разжимает кулаки, пытаясь отогреть пальцы,
и смотрит вдаль, на заснеженную землю. Деловитые маленькие
фигурки на льду, вороны в голых кронах деревьев — все видит­
ся четко и резко, будто прорисованное тушью. Вот оно! Таким он
и сделает свой «Декабрь»: морозный воздух, пламя костра, веселая
суматоха на застывшем пруду.
В молодости Брейгель прошел пешком всю Европу до самой
Италии: хотел своими глазами увидеть творения великих ма­
стеров. Благодаря им он понял, как по-разному можно увидеть
и показать одну и ту же сцену. Например, для Джотто главное —
персонажи и их действия. А для Тициана важен фон: пейзаж с де­
ревьями, реками, горами, голубой далью.
Однако же лучше любой картины Брейгелю запомнился опас­
ный переход через Альпы — горы, что отделяют Италию от се­
верных соседей. С каким восхищением глядел он вверх, на зуб­
чатые пики, и вниз — на крутые обрывы и темные ущелья по обе
стороны от узенькой тропы! «Мы так малы и ничтожны, — думал
он тогда. — Крошечные искры тепла в огромном холодном мире».
— Давай, приятель, шевелись! — кричит Йонгелинк. — Мы поч­
ти дома!
Брейгель устало крутит головой. Далеко вокруг, сколько хва­
тит глаз, тянутся снежные поля и замерзшие ручьи. Где же дом
и сколько еще шагать?
— Брейгель! Брейгель! Бог ты мой, да у тебя аж губы посине­
ли! — Йонгелинк берет его за плечи и встряхивает раз-другой. —
Гляди-ка, и пальцы как сосульки.
Купец изо всех сил растирает руки художника.
— Возьми мои рукавицы, они на меху. Бери, чудак! Если ты от­
морозишь пальцы, кто будет рисовать мне картины, а?
 £ам & гн a *Dx<ifccMt “D ae
/hdfajk охотится в- вщЬестНос*и#.х /itfr u
1580-1590-е
 'S a c a tk iH и *D ac

ак ты думаешь, что император любит больше — охоту или

К войну?
Басаван поднял взгляд от лежавшего перед ним листа бумаги.
На листе был яркий рисунок: император Акбар выезжает на ге-
пардовую охоту Басаван только что добавил несколько пятен
взлетевшему в прыжке гепарду Сейчас хищник вонзит когти
в бок перепуганной антилопы.
— Разумеется, войну, —Дхарам Дас, младший придворный ху­
дожник, помогал Басавану в работе. Он сам ни разу не был в бою,
но неплохо рисовал картины битв для «Акбар-наме», или «Книги
Акбара» — жизнеописания великого императора. Что может быть
лучше сражения? Грохот выстрелов, звон сабель, срубленные го­
ловы врагов в пыли у тебя под ногами!
— Может, ты и прав. — Басаван расправил спину. — Но я бы по­
спорил. Я слышал, что в юности наш император объехал всю Ин­
дию с великой охотой. При нем было целое войско загонщиков!
Да, правитель славно поохотился. Да и враги его попритихли.
Боялись разозлить Акбара — как бы не пошел охотиться на них!
Что ж, рисунок почти готов, можно показывать императору.
Надо только сделать ему усы подлинней, чуточку мазнуть чер­
ной краской. Вот так. Басаван придал лицу Акбара обычное для
него выражение: задумчивое, спокойное. Акбару нравилось, ког­
да его рисовали таким — даже если на картине он загонял зверя
или командовал войском.
 Дхарам Дас решил сменить тему:
— Как тебе мои краски? Вот синяя, например, — он указал
на седло царского коня. — Что скажешь?
— Неплохо. Помнишь, какой оттенок я просил?
— Как небо Кашмира после захода солнца!
— Точь-в-точь. Ты молодец.
Дхарам Дас учился охотно и быстро, но стоило лишь взгля­
нуть на рисунок, чтобы понять: замысел принадлежит Басавану.
Император собрал при дворе десятки художников, но лишь один
Басаван умел выписывать такие вот яркие, живые сценки. Его
рисунок вмещал всю охоту — людей, лошадей, гепардов, слонов,
антилоп. Всему находилось место: никакой путаницы, толпы,
беспорядка.
Басаван был любимцем императора. За всю жизнь Акбар так
и не выучился грамоте, но в живописи кое-что понимал, даже сам
брал уроки рисования. Теперь, конечно, ему было не до того. Где
же взять время, если твоя империя раскинулась от Аравийского
моря до Бенгальского залива, а на севере — до самых Гималаев?
Теперь она гораздо больше того царства, что Акбар унаследовал
от отца, когда ему было 18 лет. И всю эту империю он создал сам.
Потомки не забудут его великих деяний.
«Книгу Акбара» иллюстрируют лучшие из лучших. Прежде
чем художники возьмутся за очередной рисунок, Акбар лично
обсуждает с ними, что и как будет изображено.
— Знаешь ли ты, как охотятся с гепардами? — выпытывал он
у Басавана.
Художник прекрасно знал гепардовую охоту, но решил не ме­
шать императору.
— Гепард выслеживает добычу глазами, а не нюхом. Поэтому
мои слуги доставляют животных к месту
охоты в особенных клетках. Им нуж­
но завязывать глаза, чтобы не от­
влекались. Ах, Басаван! Что
может быть прекрасней
выгнутой спины ге­
парда, когда он бро­
сается в погоню?
 Басаван поклонился. Сказать по прав­
де, его куда больше заинтересовали кни­
ги и картины, которые подарил Акбару одиг
христианский священник. Он прибыл к имп
раторскому двору из далекой Италии. Импер
тор радушно принял гостя и терпеливо слуш
его проповеди, хотя на спокойном и мудр
лице Акбара иногда мелькала тень раздраж<
ния. Басавану же очень понравилась одна кар
тина с буквами AD в нижнему углу. Ее нарисовал
немецкий художник по имени Альбрехт Дюрер, —
объяснил проповедник.
Картина была напечатана черной краской или тушью. Ж ен­
щина с младенцем на руках сидела верхом на ослике, кото­
рого по ночному темному лесу вел мужчина. Каждая часть
картины была прорисована до мельчайших деталей: птицы,
животные, листья; одежды и лица людей. Басаван даже уди­
вился, что итальянский монах, который вечно ходил в одной
и той же рясе и не слишком любил мыться, привез им такую
красивую вещь.
Закончив рисунок, художники отправились показать его им­
ператору. В галерее дворца им встретился старый Абу-л Фазл, со­
ставитель «Акбар-наме». Он каждый день приходил к повелите­
лю и читал ему новые главы из книги. Старик носил роскошные
оранжево-золотистые одежды. Вечерний ветер ласково трепал
яркий шелк.
Басаван шепнул на ухо Дхарам Дасу:
— Как ты опишешь этот цвет?
— Спелое манго? — предположил Дас.
Басаван покачал головой.
— Шафран, только что разложенный на просушку?
— Не-е-ет...
Дхарам Дас принял картинную позу: воздел к небу руку, слов­
но ждал вдохновения свыше.
— Я знаю! Этот цвет называется...
— «Глаза гепарда»! — в один голос воскликнули оба, засмея­
лись и пошли дальше.
'ZfcfcuH & ‘Э лш лц се
1601
 дО
(/1ежий

В
ыпустите меня! Говорят вам, это ошибка!
Новый узник оказался буйным. Хорошо, что его ка­
мера в самом конце коридора. Тюремщик пожимает пле­
чами, разворачивается и уходит. Все это он слышал тыся­
чи раз. Ему хочется поскорее вернуться к столу и доиграть
с охранником партию в кости.
— Что это за птичка там расчирикалась? — лениво спра­
шивает солдат, встряхивая стаканчик с костями.
— Какой-то художник от слова «худо». Звать его Кара­
ваджо.
— Выпустите, мерзавцы! — яростно вопит узник. —
Я жду помилования от папы!
— А я жду тарелочку с яичницей от самого импера­
тора! — кричит в ответ тюремщик. — Ты что, парень,
брезгуешь нашей тюрьмой, а?
1610 год. Портовый город Пало к западу от Рима.
Микеланджело Меризи да Караваджо, величайший
художник во всей Италии (как он сам только что
объявил тюремщику), уже четыре года в бегах. Ка­
раваджо сам уже не помнит, сколько раз попадал
в тюрьму. За то, что разбил тарелку с артишоками
об голову трактирщика, за то, что швырял камня­
ми в стражей порядка, за то, что носил шпагу без
разрешения... Но единственное, о чем он всерьез
жалеет, — та драка с Рануччо Томассони. Вот уж
 не повезло! Ж алкий мошенник Томассони, можно
сказать, сам упал брюхом на кинжал Караваджо.
И это назвали убийством! Слава богу, папа
помиловал Караваджо. Наконец-то
можно вернуться домой, в Рим.
Только вот эта каналья, тюрем-
|\ ч щик, не желает ему верить.
Тарелочка с яичницей. Ох, он
бы сейчас душу продал за яич-
i J?
ницу! Его вообгце-то собирают­
ся кормить в этой тюрьме?
От голода перед глазами у него
встала заманчивая картина: накры­
тый стол со всяческой снедью. Снежно-белая скатерть, а на ней
корзина с яблоками, грушами и виноградом, жареный цыпле­
нок, свежий, еще теплый хлеб. Хлебный запах мерещился ему
словно наяву и сводил с ума.
Где это он ел такой ужин? Может в трактире «Ла Маддале-
на» — том самом, с артишоками?
И тут Караваджо вспомнил: именно такой стол он изобразил
на картине про Эммаус. Все помнят это место из Библии: Иисуса
только что распяли. Его ученики горюют. Двое учеников понуро
бредут из Иерусалима в городок Эммаус, и по дороге им встреча­
ется молодой человек. Время уже позднее, и ученики приглаша­
ют юношу отужинать с ними. Когда молодой человек произно­
сит молитву над хлебом, они внезапно узнают его. Как это может
быть? Ведь Христос умер! Но вот же он, сидит с ними за столом.
От изумления ученики немеют, а когда приходят в себя... его уже
нет, он исчез.
Когда дворянин Чириако Маттеи попросил Караваджо на­
писать «Ужин в Эммаусе», художник использовал тот же при­
ем, что и в Риме, когда ему заказывали большие картины для
церквей. Он представил сценку так, будто она происходит пря­
мо сейчас — например, в какой-нибудь римской таверне. Вместо
библейских героев в длинных хламидах, как на картинах боль­
шинства художников, Караваджо рисовал своих друзей в обыч­
ных повседневных костюмах. И пусть у них небритые лица и за­
платки на рукавах — что такого? Случись эта история сегодня,
люди выглядели бы именно так.
 — Отвратительно! У него апостолы похожи на уличную
рвань! — возмущались зрители.
Караваджо только усмехался. «А как еще может выглядеть
человек, который весь день таскался по пыльным дорогам? По­
смотрел бы я на вас, если б ваш покойный друг оказался живым
и сел с вами за стол! Я нарисовал ужин в Эммаусе так, чтобы
в него можно было поверить. Разве не в этом смысл Библии?»
Караваджо часто называли бешеным, ругали за крутой нрав.
Но у многих ли хватит выдержки, чтобы, как он, часами си­
деть и созерцать блики света на кувшине с водой, темные пят­
на на яблоке, морщины на лбу старика? Иногда Караваджо так
долго и пристально вглядывался в предметы, что и сам не мог
понять — рассматривает он их или ощупывает.
Допустим, он нарисует библейские сцены так, как принято, —
будто у святых не бывает отрыжки, будто они никогда не чешут­
ся. Он-то может, запросто. А еще он может нарисовать идеаль­
ное, гладкое, румяное яблоко. Только ему скучно.
— Знаешь, в чем твоя беда? — сказал Чириако Маттеи после
того, как в очередной раз выкупил Караваджо из тюрьмы. —
Ты живешь одним днем. Ты весь тут, в настоящем, а на послед­
ствия тебе наплевать.
Караваджо мог бы сказать «спасибо». Вместо этого он буркнул:
— А где ты еще прикажешь мне быть?
Тюремщик и солдат ненадолго оторвались от игральных ко­
стей.
— Эй, вы! — кричит узник. — Ну, послушайте же меня!
— Закрой рот! — вопит тв
— Принесите мне ужиг
играть в кости! Я знаю одну
меня вы вообще забудете,
проигрывать!
Тюремщик и сол­
дат переглядываются.
Охранник кивает. Ка­
раваджо прижимается
ухом к двери камеры.
Гул шагов и бряцанье
ключей все ближе и ближе.
@ aacu$i в- (<ж*т<ше арсл^ лт й оас^щ ииси
 тец хотел, чтобы он учился в Лейдене, в университете. Туда
О он и отправился, но ненадолго. К восемнадцати годам Рем­
брандт ван Рейн сделал то, о чем давно мечтал, — пошел учиться
живописи.
Рембрандт жил в Голландии — стране, которая порвала с като­
лической церковью еще до его рождения. В Италии художники
вроде Караваджо без труда находили работу при храмах. Голланд­
цы же, наоборот, хотели видеть свои церкви простыми и строги­
ми, чтобы картины и статуи не отвлекали внимание прихожан.
А вот дома — совсем другое дело. Ценители искусства заве­
шивали картинами все стены в своих комнатах. Там были сцен­
ки из Библии, сельские пейзажи, важные исторические события,
вазы с цветами и блюда с фруктами. И, конечно, портреты хозяев
дома, их детей, родителей, друзей. Рембрандт сразу понял: хо­
чешь зарабатывать на жизнь — учись писать портреты.
Еще он узнал, что любой художник непременно должен съез­
дить в Италию. По крайней мере, так считалось. А зачем? Да за­
тем, что по части искусства итальянцам нет равных. Верно ведь?
«Это мы еще посмотрим, — думал Рембрандт. — Да и вообще,
почему я должен писать как итальянец?»
Он глядел в зеркало и кривлялся, пытаясь изобразить смугло­
го красавца. Где уж там! Он подмигнул сам себе и высунул язык.
— Ты думаешь, у тебя всего одно лицо? — с вызовом спросил
он собственное отражение. — Чушь! У тебя их десять, двадцать,
целая сотня! Кому нужна Италия? Что мы, здесь лиц не найдем?
 *DeScfuma йсф ет ал

Но хоть Рембрандт и не желал ехать в Италию, он все же пе­

ренял один трюк у итальянских мастеров. Величайших гениев
вроде Леонардо и Микеланджело все знали просто по именам.
Ну так и он стал подписывать картины просто — Рембрандт.
Вскоре о нем перестали спрашивать: «Какой Рембрандт?»
Рембрандт переехал в богатый город Амстердам. Слава его
росла, а вместе с ней росла очередь из важных клиентов, которые
хотели заказать ему свой портрет. Вот, например, купец Никола-
ес Рутц: он разбогател на торговле с Россией. Еще доктор Тульп:
он читает лекции в гильдии хирургов. Рембрандт нарисовал, как
он препарирует мертвое тело, а остальные врачи завороженно
следят за его руками3.
В портретах Рембрандта есть что-то особенное. Он умеет за­
печатлеть мысли и чувства — веселый огонек в глазах, горечь
воспоминаний. Ему интересно любое лицо, хоть красивое, хоть
безобразное. Даже рисуя собственных отца и мать, он замечал:
и в самых знакомых, родных чертах можно найти непостижи­
мую тайну.
Парадная одежда, серьезное выражение. Именно так боль­
шинство клиентов хотят выглядеть на портрете. Но это вовсе
не обязательно. Если заказчик надумает поиграть — вырядиться
солдатом или, скажем, персидским шахом в тюрбане, — у Рем­
брандта припасен целый сундук экзотических нарядов, доспе­
хов, украшений и других живописных вещиц.
— Ой, какое платье! — Саския хлопает в ладоши.
Саския — родственница Хендрика ван Эйленбюрха, торговца
картинами, который помогает Рембрандту находить клиентов.
Она лучшая из всех его натурщиц, любимая модель для портретов.
А с прошлого июня — уже почти год — она жена Рембрандта.
Скоро у них пойдут дети, дай-то бог. Тогда игры с костюмами
придется оставить.
— Я Клеопатра, владычица Египта! — заявляет Саския.
— А вот и нет. Ты Флора, римская богиня весны.
— Ну пожалуйста, Рембрандт! Я больше не хочу быть Флорой.
— А я хочу! Почему нет? — Рембрандт уже рисовал жену в об­
разе Флоры. Та картина сразу же была продана за немалые день­
ги. Древнеримский миф и прелестное личико из наших дней —
весьма удачная пара. Пожалуй, стоит задобрить Саскию.
— Все равно ты красивей любой богини! — пылко говорит Рем­
брандт.
На другое утро польщенная Саския является в мастерскую
в костюме Флоры4.
— Встань здесь, — Рембрандт подводит ее ближе к окну, чтобы
золотая вышивка на платье сверкала в лучах солнца. — Да не де­
лай такое важное лицо!
— Но я же богиня!
— А я... — художник берет пару зеленых стеблей из букета, ко­
торый сам купил с утра на рынке, и втыкает стебли себе в воло­
сы. — Я буду... — еще несколько стеблей в воротник и манжеты. —
Я буду...
— Перестань! Что за дурацкий вид!
— Ну ладно, — Рембрандт приводит себя в порядок. — Угомо­
нись. Пора браться за дело.
Волосы Саскии так красиво блестят в лучах солнца! Художни­
ку хочется их потрогать.
— Еще чуть-чуть, — он берет стебель с листьями. — Вот так.
Чудесно! — он осторожно закрепляет стебель в прическе жены,
будто дорогое страусиное перо.
— Все. Теперь стой смирно.
Саския еле сдерживает смешок. На воротнике Рембрандта она
углядела черного паучка — должно быть, упал с листьев. Паучок
деловито перебегает с воротника на шею и направляется дальше,
на затылок.
Рембрандт машет кистью.
— Держи голову прямо. Левую руку чуть ниже. Вот так... нача­
ли. А-а-а-а! Это еще что такое?!
 »
Амстердам стремительно
разрастался. Начиная
с 1625 года строительство
Нидерланды, XVII век новых зданий и каналов
велось по тщательно
XVII век был поистине золотым веком для города разработанному
Амстердама. Туда съезжались купцы и стекались плану. Каналы стали
товары со всего света. Богатая Ост-Индская ком­ транспортными
пания строила там корабельные артериями города.
Они делили
верфи, причалы, склады. Купцы
Амстердам
жили в солидных домах по бе­ на зоны,
регам новых каналов и собира­ соединенные
ли большие коллекции картин мостами.
и статуй.

Одекерк — старейшая церковь

Амстердама. Ее название
так и переводится — «старая
церковь». В ней крестили
четверых детей Рембрандта
и Саскии ван Рейн. До зрелых
лет дожил лишь один из их
сыновей, Титус. Саския
умерла и была похоронена
на церковном кладбище
в 1642 году.

г всехoafctfcax
Торговые корабли отплывали
из устья реки Эй во все
порты мира. Поэтому
Амстердам был пестрым,
многонациональным городом.
Голландские купцы основали
колонии в Африке, обеих
Америках, в Китае, Индии,
в Юго-Восточной Азии
и на острове Тасмания.
'Работа, и <рот €>о(с о бо(с
Рембрандт и другие Земли в Голландии
художники обычно работали мало, поэтому
дома. У Рембрандта в доме дома чаще всего
была мастерская, где он строили высокими
писал портреты, галерея, и узкими. Они
где он выставлял картины стояли вплотную
на продажу, и специальный друг к другу, стена
чулан, где он смешивал к стене. Торговцы
краски. В другом крыле и лавочники чаще
дома располагались жилые всего жили там
комнаты. же, где хранили
и продавали свой
товар.
 *D^<:efuwMectcu
rf(hnoM fa*ifre**i 6- dufe. сиж го^ии ^сив<тиси
'тУСи&опись
/ife tn e M u ju fr ^ D ^ c e /u itu u e a c u

олодно. Сыро. Узкие, грязные улицы. Артемизии не нравит­

Х ся город Лондон. Но в королевском дворце на берегу Темзы
хорошо натоплено, пламя весело гудит за решеткой камина.
— Его Величество скоро вас примет, — объявляет слуга уже
в пятый или шестой раз за день — зимний день 1639 года. Арте-
мизия снова устраивается у камина.
Королю Карлу понравились работы, которые она привезла
с собой из Неаполя. Он даже пожелал купить одну из картин для
королевской коллекции. Сначала Артемизия пришла в восторг,
но теперь она уже просто кипела от злости. Его Величество опаз­
дывал на целых четыре часа!
— Вы думаете, если я художница, меня можно заставлять
ждать? — выговаривала она королю. — Ничего подобного!
На самом деле Артемизия, конечно, ничего этого не сказала.
Гневная отповедь крутилась у нее в голове, пока она наблюдала
за пляской огня в камине.
Мысленная речь делалась все суровее. Образ короля Карла
в воображении Артемизии сливался с фигурами важных синьо­
ров, которые являлись к ее батюшке и требовали новых картин.
Отец Артемизии — Орацио Джентилески — был известным ху­
дожником. Обычно он рисовал библейские сцены, где светлые
тона резко контрастировали с темными.
— Прекрасно! Вы истинный ученик Караваджо, — говорили
отцу заказчики. Сам Караваджо десять лет как умер, но его ма­
нера до сих пор пользовалась большим спросом.
 0?^иётисй — $та frf

Орацио понимал: его дочь — одаренная художница. Он на­

учил ее всему что знал и умел сам. Артемизия прекрасно пом­
нит, как отец передавал ей своих заказчиков.
— Увы, я сейчас очень занят. Но если ваша светлость не может
ждать, осмелюсь рекомендовать мою дочь. Она почтет за честь
написать вам картину.
— Ваша дочь? Она что, умеет рисовать?
Да-да, так они и говорили. Артемизия делала реверанс и веж­
ливо улыбалась. Синьоры таращились, как будто отец заявил:
«Моя дочь летает на метле аж до самой Луны». Но Артемизию
это не останавливало.
Орацио считал, что, подражая стилю Караваджо, дочь иногда
заходит слишком далеко. Уж больно много драмы и напряжения
было в ее картинах. Вот, например, библейская история о том,
как Юдифь отрезала голову Олоферну. У Артемизии она букваль­
но перепиливала бедняге шею, кровь била фонтаном. А может,
оно и правильно. Мрачные, жутковатые картины отчего-то не­
плохо продавались в те дни.
Упрямая Артемизия добилась-таки успеха. Кардиналы, дво­
ряне и богатые законники начали скупать ее работы. Они даже
не возмущались, когда девушка затевала с ними спор: «Сколько
известных мастеров вы можете назвать? А сколько из них — жен­
щины? Десять? Пять? Может, одна? И как вы думаете, почему?»
«В конце концов, на картинах полно женщин, — не унималась
она. — Куда ни глянь, сплошь мадонны, обнаженные богини, бо­
гатые дамы в роскошных нарядах. Если женщин рисуют, то по­
чему бы женщинам не рисовать самим?» И она доказала, что это
возможно. Да, было нелегко, но она справилась!
Многим клиентам нравились картины-аллегории. Сло­
во «аллегория» означает «иносказание», «мысль, выраженная
по-другому». В аллегорической живописи художник изображает
абстрактное понятие. Его нельзя увидеть, но можно представить
в каком-нибудь образе. «Силу» можно нарисовать в облике атле­
та, который играет мускулами. Девушка с арфой может олице­
творять «музыку». А «живопись» чаще всего предстает в образе
прекрасной женщины. При этом на заднем плане обычно рисуют
фигуру художника (разумеется, мужчины), который гордо взи­
рает на свое творение.
Артемизия решила все изменить. В ее аллегории будет одна
фигура — она сама. «Я художница, и я символ искусства!»
 ID ^e/т км ваш

Попробовав так и эдак, она

изобрела способ рисовать себя
за работой. Артемизия рас­
ставила вокруг зеркала, что­
бы видеть со стороны и себя,
и холст, и свою руку с ки ­
стью. Она не стремилась вы­
глядеть лучшим образом.
Живопись — довольно-таки
грязное ремесло. Рукава
у Артемизии были зака­
таны, волосы растрепаны.
И что такого? «Мужчины
думают, что мы можем
только подводить глаза
да рисовать на лице ру­
мянец!» Похоже, именно эту картину
пожелал купить король Карл.
Часы на каминной полке прозвонили,
будто серебряный колокольчик. Вот и еще полча­
са прошло. Огонь в камине догорел. Артемизия
успела продрогнуть.
«Вы, англичане, просто дикари! — негодовала она
про себя. — Вы заставляете женщину ждать! Вы не може­
те выговорить мое имя! У вас отвратительная еда! Чудовищ­
ный климат! Вы...»
Яростный внутренний монолог Артемизии вдруг оборвался:
скрипнула дверь. В зал вбежала маленькая собачка и уставилась
на девушку умильными глазками. Артемизия не удержалась:
присела и ласково потрепала лохматую голову. Когда она подня­
ла глаза, рядом с ней стоял король Англии.
— Любезная госпожа, — монарх протянул руку и довольно не­
ловко помог Артемизии подняться. — Вы оказали нам большую
честь тем, что нашли время посетить нас.
«Думает подольститься. Не выйдет!» — хмыкнула про себя Ар­
темизия.
Затем мило улыбнулась в ответ, слегка склонилась в реверан­
се и почтительно произнесла:
— О, государь, это вы оказали мне честь!
*Duew ‘В емю сес
i4teH uH u
1656
 *D ueia ^ гм га сес

у-у-у!
Б Диего Веласкес подпрыгивает от неожиданности. Кисть
оставляет черный мазок на его лбу, точнее, на лбу его автопор­
трета. Он решил изобразить себя рядом с огромной королев­
ской семьей. Веласкес оборачивается. Снизу на него устремлены
пять пар глаз. Это пришла маленькая инфанта Маргарита Тере­
за с девочками-фрейлинами Изабеллой и Марией Августиной
и их вечные спутники — карлики Мария и Николас.
— Доброе утро, сеньор Веласкес! — хором здороваются они.
— А когда вы нас дорисуете? — спрашивает Маргарита Тереза,
глядя на него темными глазками-бусинками.
Веласкес скрещивает руки на груди и тоже смотрит на инфанту.
— Скоро, — обещает он. — Завтра. Manana.
Маргарита Тереза топает ножкой.
— Вы всегда говорите: mananal
Девочки разворачиваются на каблуках и, смеясь, выбегают
из зала.
Веласкесу было всего 24 года, когда он написал портрет испан­
ского короля Филиппа IV. «Отныне меня будет рисовать только
Веласкес!» — заявил король. До конца своей жизни Веласкес оста­
вался любимым королевским художником. Больше того: он стал
другом короля, своим человеком при дворе. Филипп подарил
ему большую мастерскую во дворце Альказар в Севилье. Король
часто сам захаживал туда: поглядеть на художника за работой,
полюбоваться готовыми картинами, расставленными вдоль стен,
да и просто поболтать.
 *De0p®e

— Ax! — вздыхал он, спускаясь по лестнице в мастерскую. —

Запах масляной краски! — и радостно потирал руки. — Ну-с, что
вы мне покажете сегодня?
На людях король не улыбался никогда. Громко засмеялся он
всего лишь два раза в жизни. «Это не живой человек, а статуя», —
шептались за его спиной подданные. Зато в мастерской у Ве­
ласкеса король Филипп отводил душу. Впрочем, художник ведь
не мог сказать монарху: «Простите, Ваше Величество, я сейчас
занят. Поговорим в другой раз». Иногда Веласкес и сам не пони­
мал, как ему удается заканчивать портреты королевской семьи
и многочисленных придворных.
В 1656 году и Веласкес, и король Испании были уже зрелыми
мужчинами. Филипп IV производил впечатление человека, ко­
торого съедало беспокойство. Его очень взволновало и опечалило
известие о том, что британский парламент решил казнить ко­
роля Карла. И вот теперь Испания и Англия воевали: испанские
торговые корабли то и дело подвергались нападениям со сторо­
ны английского флота, не говоря уже о пиратах. «Короля нужно
подбодрить», — решил Веласкес.
Он поставил у себя в мастерской огромный мольберт: деревян­
ную раму, на которую натянули холст. Теперь картины чаще ри­
совали на полотне, чем на стенах или деревянных досках. Ведь
даже самые большие полотна легко переносить из дома в дом.
Яркий детский портрет будет для короля неожиданным и при­
ятным подарком.
— А, вот вы и попались! — королю с королевой как-то удалось
незаметно пробраться в мастерскую. Король хлопнул Веласкеса
по плечу. — Что за шедевр вы нам готовите? Признавайтесь!
Веласкесу пришлось соображать очень быстро.
— Гм... да. В сущности, это будет ваше творение, государь. Мне
надо только его скопировать.
Король озадаченно сморщил лоб, но тут с другого конца ма­
стерской послышался веселый гомон. В двери вбежала малень­
кая принцесса, а за ней ее свита, нянька, охранник и большой
старый пес.
— Придумайте нам живописную сценку, государь! — предло­
жил Веласкес.
— О, с удовольствием! — король Филипп тут же начал коман­
довать: — Маргарита Тереза, встань вот здесь! Девочки, выстрой­
тесь в ряд!
 *Duem-1Se*tactcec

Наконец дети угомонились. Маргарита

Тереза встала посередине, а ее менины —
маленькие фрейлины — по бокам. Карли­
ца Мария догадалась, чего хочет Веласкес.
— Ш-ш-ш! Прекрати! — одернула
она Николаса, который все бегал вокруг
и дразнил собаку.
— Я на картине! Я на картине! — выкри­
кивал Николас.
— Дети! — король Филипп хлопнул
в ладоши. — Я придумал отличную игру:
живые статуи. Давайте замрем на месте.
Кто не шелохнется дольше всех, получит
картину! Раз-два-три... замри!
Веласкес давно задумал эту компози­
цию и теперь, благодаря королю, на­
шел удачный способ ее воплотить.
Художник быстро делал наброски.
Две минуты. Три минуты. Долго
они так не простоят. А в коридоре
уже скрипят чьи-то башмаки. Сейчас
сюда войдут и помешают. Скрип-скрип-
скрип!
— Ваше Величество, — раздался
мужской голос из коридора. — Про­
шу меня простить. Срочное доне­
сение. Англичане захватили еще
один наш корабль!
Лицо короля Филиппа на гла­
зах меняется. Улыбка его гаснет.
— Иду, иду. Веласкес, продолжим завтра в это же время.
Королевская семья ушла вместе со свитой. Стихло шур­
шание шелковых юбок и стук каблучков. Старый пес побрел
следом, а Веласкес вернулся к мольберту. Холст на нем ка­
зался огромным, как парус. Да-да, начать новую картину —
все равно что пуститься в плавание. То же чувство: впереди
огромный путь. Радостное чувство, но и тревожное одновре­
менно. Путь ведет в неизвестность. И ничего нельзя предуга­
дать заранее. Вот теперь, когда вокруг тишина и перед тобой
чистый холст, — теперь-то все и начнется.
 'Kutof 'т^Селие, а^у^лЯЯHafefeeHoM
'T'lectyitfe с 'Психеей Ял <рсЯе y&ofcu/x 'Кциид&Ял (СшроблЯЯий ргииие)
1664
 3 4

(КОС(КСЫ1б0СЛ
'K u t o f (/lo fc fte fc

П
сихея прилегла на росистую траву и крепко уснула. Когда же про­
снулась, были уже сумерки. Она увидела себя на поляне, окруженной
большими деревьями. Между деревьев высился замок. Это было столь
странное и величественное здание, что его не могли построить челове­
ческие руки. Весь замок светился в темноте. Психея поднялась и будто
зачарованная пошла к воротам. Внутри она увидала чертог из слоновой
кости с золотыми колоннами. Посмеет ли она туда вступить?..
Вот он, нужный отрывок. Дочитав, Клод закрывает книжицу.
В дальнем углу мастерской на мольберте натянут большой чи­
стый холст. Пора браться за новую картину для герцога Лоренцо.
— Нарисуйте-ка мне... гм, чего же я хочу? — Герцог, покрови­
тель Клода, прошелся по комнате взад-вперед. — А, знаю! Пусть
будет греческий миф. История Амура и Психеи. Тенистая роща.
Закат...
Лучше всего Клоду удавались пейзажи. Конечно, многие ху­
дожники рисовали красивые виды. Клоду особенно нравились
голубизна моря и прозрачная дымка гор у венецианских масте­
ров — например, Тициана. Но ни один художник не умел так
наполнить пейзаж игрой света и тени, как это делал Клод. Глядя
на его полотна, зритель словно бы ощущал на лице солнечное
тепло и тенистую лесную прохладу.
— Знаете, что я люблю в ваших картинах? — как-то спросил
его герцог Лоренцо. — Они такие простые: будто сам бродишь
по этим полям, смотришь на горизонт. Но в них есть и что-то
сказочное, какая-то тайна...
 i, ъта m u 0 ш т бил

Впрочем, сам герцог не всегда понимал, чего хочет.

— Может, лучше бы не закат, а восход? Что скаже­
те? Ну да решайте сами, вам видней.
Клод родился на востоке Франции, в Лота­
рингии, но почти 50 лет прожил в Риме. Герцог Ло­
ренцо был далеко не первым поклонником его таланта.
Филипп, король Испании, купил у него порядка семи кар­
тин. Да и римский папа Урбан VIII любил его работы. Коллек­
ционеры всей Европы охотились за пейзажами кисти Лоррена.
Но сегодня Клоду не до них. Сегодня он вспоминает моло­
дость — те времена, когда вставал до рассвета и уходил в поля
за стенами Рима. Он брал с собой альбом и днями напролет делал
зарисовки. Бумага в альбоме была голубого цвета; Клод быстро
черкал по ней красными, белыми, черными мелками. Он рисо­
вал все подряд: деревья, поля, овраги, холмы, город на горизонте,
шпили церквей, древние руины.
Чаще всего на пути ему попадались пастухи и пастушки,
гнавшие овец на луга. Листая те ветхие альбомы, Клод и сейчас
слышит звяканье овечьих колокольчиков, трели соловьев из под­
леска. Утренние и вечерние сумерки — его любимое время дня.
И в тех, и в других есть нечто волшебное. Свет разгорается или
гаснет так медленно, так неуловимо; трава и листья пахнут так
густо и свежо.
Бывало, Клод привалится спиной к стволу дерева и рисует, за­
быв о времени. Солнце ползет по небу все выше; его лучи пронза­
ют кроны деревьев. Ветер колышет ветви, солнечные пятна раз­
бегаются во все стороны.
Проголодавшись, Клод выуживал из мешка пе­
ченье. В Рим он попал двенадцатилетним маль­
чишкой, учеником пекаря. Делать вкусное пече­
нье — целая наука (все равно что рисовать хорошие
картины). Надо знать, что с чем смешивать, надо
набить руку и натренировать глаз.
 Что ж, сегодня ему
пригодятся давние за­
рисовки. Вот они: дере­
вья с нежной молодой
листвой, сквозь кото­
рую будто просеян сол­
нечный свет. Вот раз­
валины старого замка,
а вот городская зари­
совка — дворец одного
из родичей папы. Все
ингредиенты на ме­
сте. Он окунает кисть
в жидкую коричне­
вую краску и делает
первые мазки на холсте. Замок Купидо­
на будет с краю — или нет, лучше в центре
картины. Пусть его окружают деревья. Это
должен быть уединенный, дальний уголок,
отрезанный от мира, например горами. Вот
неплохие наброски скал. Можно сделать их
повыше.
Пожалуй, чего-то не хватает. Что-то еще
должно наводить на мысль о дальних кра­
ях, приключениях, неизвестности. Клод
вспоминает Неаполь: какое там прекрасное
море, особенно вечерами, на закате. Маленькие, почти призрач­
ные паруса вдали словно бы уплывают вслед за солнцем.
Завтра надо раскопать старые этюды с фигурами пастушек
и еще ту зарисовку, где богиня с античной вазы. Клод подходит
к окну, широко распахивает створки. В комнату врывается теп­
лый солнечный свет.
 Я'Я ^efaneefc-
tdtofofoioe nucMta
1669-1670
 'Чемболшсе
0 0 0

овое увеличительное стекло больше, чем старое. Ян Верме­

Н ер поднимает линзу в деревянной оправе и держит в вы­
тянутой руке перед собой. Самые обычные вещи завораживают,
если глядеть на них сквозь лупу. Они становятся предельно от­
четливыми — и непривычными. Вермеер рассматривает мятую
белую простыню в бельевой корзине, которую служанка поста­
вила у порога. Увеличенные складки простыни похожи на гор­
ные ущелья. Белая ткань сверкает, будто снежная горная вер­
шина в солнечный день. Признаться, Вермеер ни разу в жизни
не видел настоящих гор. Его родной Делфт стоит посреди пло­
ских равнин Голландии.
Сегодня утром ему в голову пришел сюжет для
картины. Он проходил мимо дверей гостиной
в дальней части дома и остановился в темном
коридоре, где всегда царит легкий беспоря­
док. Комната казалась пустой, но служан­
ка, видимо, находилась где-то неподалеку.
Ее уличные башмаки были брошены у по­
рога, рядом стояла щетка. Поперек кресла
лежала лютня, любимый инструмент его
жены. На каминной полке валялось
какое-то письмо — скорее всего,
очередной счет от кредиторов.
Лучше его не трогать.
 Зеркала тоже притягивали Вермеера. Когда он отвернул­
ся от двери и увидел гостиную, отраженную в зеркале, у него
возникло странное чувство — будто он до сих пор не видел ее
как следует, не замечал, какая она на самом деле. Он поглядел
на черно-белые шахматные плитки пола и подумал, что эта ком­
ната как пустая сцена. Сейчас должны войти актеры, и начнет­
ся действие. Один персонаж возьмет лютню. Другой принесет
письмо — тайное письмо. Любовное письмо. В его уме сложилась
небольшая сценка.
— Ян! Ян! Поди сюда, — позвала жена.
— Сейчас иду! — крикнул он в ответ.
Вернулась горничная и начала подметать, небрежно задевая
мебель концом щетки. На стене чуть криво висел пейзаж: ко­
рабль на море. Девушка поправила картину и стала напевать:
Мой милый был матросом,
Он плавал по морям.
— Ах, какая жалость, что нельзя нарисовать музыку! — по­
думал Вермеер. Он решил, что обязательно должен запечатлеть
на картине и прихожую с тяжелыми зимними портьерами,
и камин, и шахматную плитку на полу... Скоро должна при­
быть в гости Катрин — кузина жены. Она могла бы позировать
с лютней. Да и горничная, пожалуй, будет рада отдох­
нуть от трудов.
Новую лупу Вермееру подарил его приятель, Анто­
ни ван Левенгук. Он сам научился делать линзы —
разогревать стекло и выгибать его прямо в огне.
На прошлой неделе Вермеер заглянул к другу
и застал его за странным занятием. Левенгук
сидел в кабинете, уставившись на какое-то
медное блюдце.
— Вот, погляди, — он подвинул эту штуко­
вину к Вермееру. — Что ты там видишь?
Посередине блюдца была дырочка
со вставленной в нее крошечной линзой.
Сквозь линзу Вермеер разглядел что-то
вроде зеленого кружева — очень тонкого
и красивого. Он озадаченно свел брови.
 s ift Ше^шее^

— Красиво, да? — Левенгук кивнул в сторону блюдца. Это все­

го-навсего дубовый лист, но таким ты его еще не видел. Мой
микроскоп позволяет разглядеть все, что оставалось невидимым
от сотворения мира...
Левенгук показал другу, как выглядит под микроскопом
мертвая бабочка. Ее крылья были похожи на плащ, сделанный
из желтых шелковых перьев. Вермеер надолго запомнил этот
шелковистый отлив.
Как все честолюбивые молодые художники, Вермеер начал
с больших исторических полотен. Но теперь ему интереснее дру­
гие сюжеты: молодая женщина читает письмо, служанка нали­
вает молоко из кувшина.
— Мы, голландцы, лучше всего знаем и понимаем обычную
жизнь, — говорил он Левенгуку. — Разве Рембрандт не доказал
это целому миру?
— Ах, Рембрандт! Какая утрата! — Левенгук обрезал брюш­
ко бабочки маленькими кусачками. Совсем недавно, осенью
1669 года, из Амстердама пришла горькая весть: великий худож­
ник скончался.
Вермеер долго бился над сценкой с любовным письмом.
Он рисовал медленно, то и дело менял детали, добиваясь со­
вершенства. Он клал один слой краски за другим, там и сям
раскидывал жемчужные блики света. Если Катрин
спрашивала, какое выражение лица сделать, он
отвечал:
— Смотри так, будто тебе не терпится уз­
нать — это от него? От него?
— Но я же не могу смотреть так два
часа, Ян! — жалобно восклицала она.
Время от времени в окно колотилась
бабочка или стрекоза. Тогда Вермеер
о
вспоминал Левенгука и его линзы.
«Что ж, — думал он, — есть вещи,
которые становятся тем загадочнее,
чем лучше их узнаешь, чем доль­
ше на них смотришь».
'^ ia U батист & ш еоН
'Карт огЯ^й f(MiUtc
Около 1736-1737
 *
*

<ршсас
^ C d U ^< я т и Ы г @ Аш е& Н

ариж, весна 1736 года. Солнечное воскресное утро. Се­

П мейство Ленуар только что вернулось из церкви. Впервые
в жизни тринадцатилетний Луи радостно предвкушает эти по­
4
4« 4
44 ч
4
ходы в храм. Ведь в церкви непременно будет Мари! А сегод­
&
•L 0
ня — да-да, никаких сомнений — сегодня она посмотрела прямо Г*
на него!
— Мари, Мари, Мари, — тихонько прошептал он.
— Луи! Что ты там бормочешь? — мать внимательно оглядела
сына. — Не снимай кафтан, душа моя. Придет мсье Шарден, ты
должен быть нарядным.
— Что за мсье Шарден, татап? — Луи заподозрил нехорошее:
уж не зубной ли врач?
— Мсье Шарден? — отец подошел к окну и глянул вниз,
на улицу. — Мсье Шарден — один из лучших живописцев во всей
Франции. Он член Академии художеств и...
— А он рисует войну? Или кораблекрушения? — с надеждой
спросил Луи.
— Что за ерунда! — возмутился мсье Ленуар. — Он рисует
в жанре, который у нас, ценителей живописи, зовется натюрморт.
— Натюрморт? Это что-то скучное!
— Луи, натюрморт — это изображение повседневных пред­
метов, которые... гм... как говорим мы, философы, сами по себе
не обладают силой движения. К примеру, яблоки, бутыли или
кувшины. Или еще... — мсье Ленуар сделал рукой странные дви­
жения, как будто взбивал невидимый омлет, — еще рыбьи тушки.
 — Фу-у-у! Рисовать дохлую рыбу! — Луи скорчил гримасу
— Доброе утро, господа! — в дверях послышался приятный
вежливый голос. — Дорогой Ленуар, я вижу, что моя слава бежит
впереди меня!
Это пришел Жан Батист Шарден.
«Интересно, он злится?» — думал Луи. По виду и не разбе­
решь. Художник оказался плотным и коренастым, с широким
обветренным и румяным лицом, как у садовника. У него были
морщины на лбу, темные брови и живой, умный взгляд.
Шарден согласился выпить бокал вина, но спокойно посидеть
ему не дали. Родители Луи почти сразу же забегали и засуетились.
Где мсье Шарден хочет нарисовать Луи? Может, за обеден-
мктд/г гтпппм итп^дт rтлm-гп {пктттп ^плокевную скатерть и сере-
дм столиком? Но ведь он
ный! Да и карты — мсье
Ленуар вчера ве­
чером играл в них
с друзьями. Ничего
особенного, сыгра­
ли по маленькой...
но карты теперь
все загнутые, по­
трепанные. Может,
хотя бы взять новую
колоду? Не надо? Ну что ж,
как угодно мсье Шардену.
Шарден вежливо, но твер­
до объяснил: ничего особенного
не нужно. Здесь, в коридоре, весьма удачный фон — ^
каменная стена без ковров и картин. Высокое окно
дает достаточно света. Может быть, Луи почитает
книжку, пока мсье Шарден делает с него наброски?
— Или вот что, дружок, ты умеешь складывать
домики из карт? Здесь нужна верная рука. Если
юноша овладел этим искусством, он будет отмен­
ным стрелком. Уж поверь моему слову.
 Карточные домики. Шарден давно подметил, что за этим за­
нятием даже самый живой мальчуган готов часами сидеть не­
подвижно, как статуя (или натюрморт). Очень полезный трюк
для рисовальщика.
— Сударь, — вежливо спросил Луи, — а правда, что вы рисуете
мертвую рыбу?
— Когда-то рисовал, — кивнул Шарден. — Моего «Ската» пове­
сили в Академии художеств.
«Натюрморт — низшая форма живописи», — вечно твердили
мэтры из Академии. Но Шарден показал им всем: натюрморты
можно рисовать так же искусно, как самые грандиозные баталь­
ные сцены. Обычные предметы, которые мы берем в руки каж­
дый день — например, яблоко или кувшин, — можно выписать
с той же глубиной чувства и мысли, что и подвиг великого героя.
Теперь Шардену хотелось доказать, что портреты людей уда­
ются ему ничуть не хуже. Он быстро делал зарисовки в блок­
ноте: складки на рукаве Луи, пуговицы, аккуратно прорезанные
петли, добротный суконный кафтан. Мальчик так увлекся своим
занятием, что совсем забыл про художника.
«Молчаливое присутствие человека. Почему-то его тишина
даже глубже, чем молчание вещей», — подумалось Шардену. Ка­
жется, у мальчика покраснели щеки? О чем это он замечтался —
или, может, о ком?
Шарден незаметно улыбнулся: у всех свои тайны — и стал ри­
совать карты. Надо будет сделать еще пару набросков, а после
уже взяться за холст и краски. Сколько раз эти карты переходили
из рук в руки вчера вечером! Сколько надежд возлагалось на этих
королей, валетов и дам...
Мсье Ленуар изрядно повеселил художника.
Ну надо же: «предметы, которые сами по себе
не обладают силой движения»! Луковицы,
медные лохани, вазы с фруктами, играль­
ные карты. Шарден обожал все эти
неприметные, молчаливые вещицы.
Он знал: только художнику — только
истинному художнику — дано заста­
вить их заговорить.
 —
1750 1$60
 аступили новые времена. Ученые взвешивали и измеряли
Н все подряд, желая понять, как же устроен наш мир. Поэтов
и писателей больше волновало то, что нельзя измерить: любовь,
свобода, справедливость, талант. Художников тоже будоражи­
ли новые идеи. Вольно или невольно каждый из них испытал
на себе великие события той эпохи — от Французской революции
1789 года до Наполеоновских войн, которые грохотали по всей
Европе последующие 25 лет.
В 1815 году, когда Наполеон был окончательно разбит при
Ватерлоо, в Европе уже полным ходом шла другая революция.
Паровые двигатели, фабрики, выпускавшие товары для всего
мира, бурный рост городов — все это были плоды технического
прогресса. Владельцы фабрик и заводов наживали огромные со­
стояния, а вот жизнь рабочих оставалась тяжелой. Многие сади­
лись на пароходы и отплывали в Северную Америку. Благодаря
железным дорогам этот континент полностью открылся белым
поселенцам. Люди стали больше путешествовать, узнавать ис­
кусство и культуру других стран. Гравюры японских мастеров —
например, Кацусики Хокусая — произвели настоящий фурор
в Европе и Америке XIX века.
Мир менялся на глазах у художников. Они оказались перед
сложным выбором: осваивать новое или защищать традиции?
И то и другое казалось важной задачей в эпоху перемен.

л.
'г^Сшс-l/UfU
vltafeAtfui
1793
 bcffefrиистиль
^ C a tc -i/le fu

Г
ражданин Давид! Гражданин Давид!
Ну что еще такое? На улице теперь то и дело вопят. Что им
надо на сей раз? В зеркале хмурится отражение Жака-Луи Дави­
да. Его темные глаза полыхают даже ярче, чем на автопортрете,
который он рисует.
Давид откладывает рисунок и вытирает тушь с пера. Придется
закончить в другой раз.
— Гражданин Давид! — под окном надрывается секретарь
Робеспьера. — У меня для вас бумага! Очень срочная!
Робеспьер — друг Давида и один из вождей революции, кото­
рая смела короля Людовика с французского трона. Когда говорит
Робеспьер, надо слушать.
— Несите сюда! — кричит Давид и закрывает окно.
Давид коренной парижанин, здесь он родился и вырос. Па­
риж никогда не был спокойным городом, но в эти дни насилие
правит бал на каждой улице. Только шагни за порог — сразу по­
чуешь опасность. Если кто и может усмирить Париж, так это Ро­
беспьер. У него поистине железная рука.
В январе на площади Революции собрался народ: поглядеть,
как король Людовик XVI взойдет на эшафот. Король пытался вы­
звать в Париж иностранную армию, чтобы вернула его на трон.
«Смерть предателю!» — постановил Робеспьер. Давид помнит,
как затихла толпа в последний момент, когда жуткое лезвие
гильотины со свистом пошло вниз. Шмяк! Голова короля упала
 t>C0tfr и сшпим*

в подставленную корзину. Толпа заорала, засвистела, захлопала:

«Да здравствует Республика!»
Слишком долго короли Франции вынуждали свой народ жить
впроголодь, хотя сами пировали в окружении знати в роскош­
ных дворцах. Их время прошло, теперь у власти народ. Робеспьер
и другие вожди революции постараются, чтобы так оно и оста­
лось. При старом режиме короли и дворяне платили художни­
кам, чтобы те рисовали их сильными и могучими, а художники
повиновались. Этого больше не будет. Давид хочет служить рево­
люции. Искусство должно говорить правду!
Секретарь Робеспьера буквально влетел в двери, весь красный
и запыхавшийся от бега. Он подал Давиду записку, и художник
увидел на листке очень знакомое имя: Жан-Поль Марат. Он чи­
тал и не верил собственным глазам. Марат погиб?! Секретарь пе­
чально кивал и косился на Давида — следил, какое впечатление
произведет новость. Давид отвернулся.
Всего лишь пару дней назад он заходил к Марату домой. Тот,
как всегда, был занят: писал речь. Его речи вдохновляли народ
на смелые, благородные шаги. В записке говорилось, что Мара­
та убили. Молодую женщину, которая это сделала, — Шарлотту
Корде — очевидно, уже поймали и посадили в тюрьму. Почему
она пошла на убийство? Сознавала ли, что один удар кухонного
ножа теперь изменит весь ход революции?
Вскоре Давид получил еще одно письмо, на сей раз от рево­
люционного правительства. Его просили написать портрет Ма­
рата. Картину должны были повесить в зале совета, чтобы она
вдохновляла вождей революции на новые под­
виги во имя народа. Конечно же, он согласился.
Как еще художник может послужить револю­
ции? Людям нужно знать, что случилось. Гибель
Марата не должны позабыть вовеки.
Он сходил в церковь, где лежало тело Ма­
рата перед погребением. На улице был
теплый летний день. В церкви стояла
влажная духота; через окно лился
зеленоватый свет — того же оттенка, «5^
что и кожа на бледном лице покой- ~ /
ного. Марат казался довольным, ум и­
ротворенным. О чем он думал в тот момент,
когда Шарлотта Корде набросилась на него
с ножом? Он полулежал в ванне, сочинял
речи или читал письма. Марат часто так
делал: он страдал экземой, и теплая вода
с овсяными хлопьями помогала унять зуд.
Давид вспомнил, как раньше рисовал
сцены подвигов из древней истории. Этого
ждали и требовали от художников во времена
его молодости, до революции. Можно изобразить трагический
момент, полный страстей и высоких душевных порывов, но все
герои должны быть одеты в костюмы былых времен.
Нет, он напишет Марата совсем иначе. На его картине будет
показана гибель современного героя. Надо ли изображать, как
Шарлотта Корде заносит нож для удара, а Марат поднимает руки
в напрасной попытке защититься? Пожалуй, нет; лучше запечат­
леть момент сразу после удара, когда Марат испускает послед­
ний вздох. Человек обмяк, обвис в самой обычной ванне; в руке
все еще зажато перо, в груди зияет свежая рана. Друг народа пи­
сал не за дорогим столом, а на старом деревянном ящике.
Выписывая лицо Марата, художник вспоминал его речи
и представлял, что слышит его голос. «Друг мой, я часто думаю
о том, какая тишина стояла в Париже после казни короля, как
умолкли все горожане...»
Вот это и нарисует Давид. Неземную тишину, которая насту­
пает вслед за чем-то немыслимым, невероятным, огромным.
Ту долю секунды, когда становится ясно: жизнь больше не будет
прежней.
 tfQfcaUcuaco Voicfl.
“Рлс&пры. по^аплЯл/еЯ-6- Н3 <Л1Л&./ЯОЯ
1814
 tfo fc a H c u a c a 7 о й &

ан-Поль Марат погиб в 1793 году. Короли и дво­

Ж ряне всей Европы в ужасе следили за событиями
во Франции. Не придет ли вскоре и их черед? Француз­
ская революция превратилась в чудовище, готовое по­
жрать все на своем пути. В 1794 году на гильотину отпра­
вили самого Робеспьера. Художник Жак-Луи Давид оказался
в тюрьме. В 1799 году к власти пришел молодой талантливый
военачальник. Его звали Наполеон Бонапарт.
Франсиско Гойя, придворный живописец испанского короля,
втайне восхищался французами. Его
родной стране тоже необходимо об­
новление. А пока Гойя рисовал портреты
короля Карла и его приближенных. Снять с них
шелковые наряды и пудреные парики — и останут­
ся обычные люди, ничуть не лучше других, с теми же
странностями, слабостями, тайными мыслями.
Испанский король Карл IV больше любил охоту,
чем политику. «Французы перебесятся и успокоятся
сами», — нашептывали ему советники. Бах! Король па­
лит из ружья. На землю падает очередная куропатка.
Гойя не раз рисовал монарха на охоте: он стоит в горде­
ливой позе, собака у его ног
подняла морду и с обожа-
М4Х нием смотрит в лицо хо­
зяина.
X f
 А тем временем во Франции росла мощь Наполеона. В 1804 году
Бонапарт объявил себя императором. Жак-Луи Давид снова был
в фаворе. Гойя слышал, будто он нарисовал огромное полотно —
коронацию Наполеона. О новом императоре говорили повсюду.
Он начал карьеру простым солдатом, а теперь встал во главе це­
лой армии и разбил итальянцев и австрийцев. Наполеон не тра­
тил время на стрельбу по горшкам и куропаткам.
В ноябре 1807 года войска Наполеона вошли в Испанию. Пред­
полагалось, что они идут с миром, как союзники. «Мы объеди­
ним силы и вместе захватим Португалию, а трофеи поделим
пополам», — обещали французские генералы. Но в скором вре­
мени Наполеон заставил Карла отречься от престола и посадил
на испанский трон своего родного брата Жозефа. Это была совсем
не та революция, о которой мечтал Гойя.
Испанцы не слишком любили короля Карла, но менять его
на чужого француза тоже не хотели. Майским утром 1808 года
тысячи жителей Мадрида набросились на французских солдат,
которые только что вошли в город. Уличные бои продолжались
весь день. К ночи французы подавили восстание. Они согнали
на площадь всех, кого смогли захватить, и устроили показатель­
ную расправу. До самого рассвета трудились расстрельные коман­
ды. Казнили всех подряд: и повстанцев, и безоружных прохожих.
По улицам волоком тащили пленных — лекарей, учителей, ма­
стеровых, священников; мужчин и женщин. Никто не знал, что
с ними сделают, убьют или оставят в живых. Следующие пять
лет Испанию раздирала война.
Эти пять лет Гойя почти не писал маслом. Кто станет пози­
ровать для портрета, когда вокруг свистят пули? Вместо картин
он делал небольшие зарисовки тех ужасов, которые видел сам
и о которых ему рассказывали другие свидетели. Гойя рисовал
крестьян, чьи дома разграбили и сожгли французские солдаты;
мертвые тела вдоль дорог; израненных, голодающих людей без
всякой надежды на помощь.
Наконец французская армия была разгромлена и покинула
Испанию. В стране появилось новое правительство. Гойя пришел
к министрам и сказал:
— Я хочу написать то, что случилось в Мадриде, когда нача­
лась война.
Он знал картину Давида «Смерть Марата». Однако ему вовсе
не хотелось изображать героев. «На этой войне мне встретилось
 ф?раН сж ш ТЪй^-

мало героев, — думал Гойя. —

Я видел много насилия, от­
чаяния, страданий. В них нет
ничего героического. В них
и смысла-то, в общем, нет».
Конечно, правительству хо­
телось получить картину, где
испанцы изображались бы ге­
роями, а французские солда­
ты — злодеями. Но для Гойи
все было не так просто. Че­
ловек способен и на подвиг,
и на преступление, особенно
когда идет война. Разве можно
угадать, что он совершит?
Темной ночью обычно ра­
дуешься, если видишь яркий
фонарь. Но в ту майскую ночь
солдаты брали большие фо­
нари, чтобы стрелять при их свете. А люди, в которых стреляли,
даже не понимали, что происходит. Какой-то простой работяга
мирно шел домой и нес на плече кирку. Солдаты остановили его
и приказали:
— Бросай оружие!
— Какое оружие?! — бедняга широко развел руки, и фонарь
осветил поношенную рабочую рубаху.
Гойя задумчиво вертел в руках кисть. Это была его любимая
кисть. Он пронес ее через всю войну. Когда-то давно он выписал
этой кистью золотое кружево на жилете короля Карла.
— Ах, какой вы искусник, сеньор Гойя! Блестит, как настоя­
щее, — восхищался король.
Искусник. Что толку от его искусства?
Может быть, жена того строителя накануне выстирала ему
рубаху, и утром он с наслаждением оделся в чистое. Наступил
вечер, за окном уже стемнело, а мужа все не было и не было.
Наверное, она сходила с ума от тревоги за него... Кто он, этот
работяга? Герой? Или просто оказался в плохое время в плохом
месте? Гойя не знал ответа. Белая краска блестела на кончике его
кисти.
 *Da$ufy tfO feuffrux
(fafeAU H U iC ЯЛф MtXfeMt СНЦМЛНЛ
1817-1818
(yccu tt, (сажНи aefce&Gfr
‘T ^ a e n a fe *D a& ufy tfo ftu g ftu x

онечно. Бери что хочешь, — улыбнулся Каспар Давид Фри­

К дрих. Уже четвертый или пятый раз за неделю маленькая
Эльза — соседская дочь — стучалась в двери его мастерской.
Просьба у нее всегда одна и та же.
— Пожалуйста, господин. Можно, я посмотрю накидки?
— Наброски, — поправляет он. Девочке нравятся зарисовки
животных и птиц. Художник всегда разрешает ей выбрать один
рисунок и взять себе. Вчера Эльзе приглянулась паутинка. Сегод­
ня выбор невелик: груда камней, корявое дерево да старая ворона
на ветке. Но Эльза вполне довольна, ее личико озаряет улыбка.
«Дети понимают жизнь лучше, чем мы, — подумал Фридрих,
когда гостья ушла. — Они видят мир по-своему, свежим глазом.
Их еще не научили, что должно нравиться, а что нет». Интерес­
но, для чего Эльзе его этюды? Может быть, она глядит на них
и сочиняет сказки? «В одной стране жила-была старая мудрая
ворона...»
Художник вернулся
к мольберту с начатой
картиной: одинокая фи­
гура стоит на вершине
горы и смотрит вдаль.
Сюжет картины приви­
делся ему во сне. Едва
проснувшись, Фридрих
 ф & ы и, ш т Н и a fe fie im

сделал набросок в блокноте, который всегда держал на при­

кроватном столике. Затем наметил контуры рисунка на холсте
тушью, очень легкими линиями. Конечно, теперь картина стала
гораздо больше и будет меняться по мере работы. Но сам образ
останется тот же, что явился ему во сне. «Картины нужно видеть
сердцем, а лишь затем — глазами», — часто говорил Фридрих
своим друзьям.
Мастерская Фридриха — полупустая комната в доме на окра­
ине Дрездена. Голые деревянные полы, голые стены; окно, стул,
мольберт. Вот и все, если не считать разбросанных по полу
этюдов. Большинство зарисовок он сделал, гуляя в горах к югу
от Дрездена. Они пригодятся для будущей картины, напомнят
очертания серых скал и крутых утесов. Да, пейзаж снова встает
у него перед глазами: дождь и ветер выточили из камня удиви­
тельные фигуры. Одна скала необыкновенно похожа на медведя.
А вот словно бы мужской профиль с крупным носом и упрямым
подбородком.
Человек на картине — это он сам, каким увидел себя тогда,
во сне. На нем был его лучший бархатный сюртук, а не потрепан­
ный костюм для прогулок. Однако же он пришел не на свадьбу
и не на бал, а просто стоял один на вершине горы. Тонкой ки­
сточкой Фридрих прорисовал собственные волосы, растрепан­
ные ветром. Ему казалось, будто он стоит в стороне и наблюдает
за незнакомцем. О чем думает этот человек, пристально глядя
вдаль? Фридрих должен бы знать, но... не в силах выразить мыс­
ли и чувства словами. Разве такое выскажешь? Разве дотянешься
до горизонта?
Однажды Фридрих гулял в горах с Францем — давним школь­
ным другом и верным спутником. Они заночевали на постоялом
дворе. Поутру все затянуло густым серым туманом. Друзья не ви­
дели ничего вокруг, но храбро пустились в дорогу. Они пошли
лесной тропой, что вела все выше и выше, прямо на гору. Холод­
ный туман окутывал деревья. Звуков не было, лишь иногда могла
хрустнуть ветка под ногами. Наконец друзья вышли из леса на
горное плато. Туман то наплывал густыми клубами, то чуть ре­
дел, как будто обещая солнце. И вдруг шаг, и путники из серой
мглы сразу попали на прозрачный воздух. На минуту оба оне­
мели.
— Такое чувство, будто мы цари всего мира! — произнес нако­
нец Франц.
 'K am afe *D aSuf

— Нет, я не чувствую себя царем, — задумчиво отозвался Фри­

дрих. — Мне кажется, что мы единственные люди на земле. Есть
только мы и... — он поглядел вокруг. Повсюду, насколько хвата­
ло глаз, островки скал вставали из моря тумана. — И дух самой
природы.
— Гм! — Франц опустился на колени и пошарил в котомке. —
Не забывай: есть еще сыр и хлеб! Что-то я проголодался.
Фридрих ясно помнит то утро и шаг на свет из пелены тума­
на. Каким новым, каким свежим показалось ему все вокруг —
словно он впервые открыл глаза и увидел мир. Конечно, это лег­
че пережить высоко в горах, чем в душной мастерской. А где же
скала, похожая на мужской профиль? Куда он засунул тот набро­
сок? Ах, да! Видимо, его утащила Эльза.
— Скажи-ка, милая, — спросил он, когда девочка снова за­
глянула в мастерскую, — а что ты делаешь с моими рисунками?
Придумываешь про них сказки?
— Нет, что вы! — Эта мысль явно не приходила Эльзе в голо­
ву. — Я заворачиваю в них игрушки!
 ^au/Cfcutcd ‘X otcycau
(кмЯа & "КлЯлгл^е
"ZCj. серии «'Mtpuqu/Ztnb сиестй (htfotf- tfOyfju»
1831
 'К с ш у с и к а , 'Х о к у с а й

В
ам нравится картина, где большая волна вот-вот накроет лод­
ку? Да-да, она всем нравится. А вы знаете, кто ее нарисовал?
Вряд ли. Ну-ка, угадайте. Нет, это точно не Хиросигэ. Попробуете
еще разок? Ладно, так и быть, скажу. Ее нарисовал мой дед.
Когда я говорю, что мой дед — один из самых известных япон­
ских художников, люди всегда спрашивают, как его зовут. Слож­
ный вопрос! Он менял имя больше тридцати раз. Видите, в углу
картины, подписано: «Хокусай, теперь Иицу».
Конечно, вы слышали про Кацусику Хокусая. Про него все
слышали. Представьте, мой дед считает: с возрастом манера ху­
дожника меняется, поэтому имя тоже надо менять. Он говорит,
что начал рисовать в пять лет, но лишь когда ему стукнуло семь­
десят, что-то стало получаться! Еще он говорит:
— Когда мне исполнится 110 лет, каждый мой штрих будет
жить и дышать под пальцами.
— Ты сначала доживи! — отвечаем мы. — К тому времени даже
твоим кисточкам будут нужны костыли...
Дед смеется, он и сам любит пошутить. Но есть вещи, к кото­
рым он относится очень серьезно. Например, он буквально поме­
шан на горе Фудзи. Признаю: это, пожалуй, самая красивая гора
в мире. Ее саму как будто придумал художник — плавные л и ­
нии склонов, белая шапка снега. Дед без устали рисует ее тушью
и красками. Та картина, с огромной волной и вершиной Фудзи
на горизонте, была первой из цикла «Тридцать шесть видов Фуд­
зи». А теперь дед начал новую серию — «Сто видов горы Фудзи»!
 «Большая волна» — моя самая любимая из всех дедовых кар­
тин. Я был с ним, когда он взял тот рисунок и понес к печат­
никам, делать гравюру. Мы пришли в мастерскую, где хорысы,
резчик, уже заготовил отличную гладкую доску из вишневого
дерева. Мастер наклеил на доску дедов рисунок и начал проре­
зать его контуры, вплоть до самых маленьких, тонких черточек.
Ему надо было вырезать отдельную форму для каждого цвета
на картине: темно-синего, светло-голубого и даже для приглу­
шенного серого цвета неба.
Через несколько дней я снова пришел с дедом в мастерскую,
на этот раз — поглядеть, как работает суриси, печатник. Он по­
крыл деревянные формы цветной тушью, а затем приложил лист
бумаги к каждой форме по очереди и растер так сильно, что тушь
перешла на бумагу. Дедушка внимательно следил за работой.
Одна маленькая ошибка — и оттиск будет испорчен!
Суриси наделал множество оттисков «Большой волны», и все
они были распроданы. Темно-синий цвет оказался новым и не­
обычным. Он назывался «берлинская лазурь». Эту краску поку­
пали у голландских купцов в Нагасаки. Может быть, разговоры
купцов и навели деда на мысли о море. Я сам иногда выхожу по­
рыбачить на лодке и знаю, каково это — отдаться на волю стихии.
 *Хвщса&

Лодки на дедовой картине торопятся, везут свежий улов

на рынок в Эдо. Рыбаки каждый день ходят в открытое море.
Но морская пучина коварна: нужно следить за волнами, чтобы
они не перевернули лодку и не накрыли тебя с головой. Од­
нажды это случилось со мной. Меня выбросило за борт, а свер­
ху обрушилась целая стена воды. В груди у меня жгло огнем,
я задыхался. «Даже
не пытайся
вдохнуть —
захлебнешь­
ся!» — твер­
дил я себе.
Но в самую
последнюю
минуту меня все
вытянуло на поверхность.
Приятно ли мне вспоминать об этом?
Нет, не очень. И все-таки я люблю море. Люблю смо­
треть, как разбиваются волны. Здесь, на картине, мой дед
уловил тот самый миг, когда вода поднимается гребнем,
заворачивается — и рушится вниз. Жуткое, но и прекрасное
зрелище! Мне кажется, что я снова там, в море, лицом к лицу
с огромной волной.
Если хотите, я покажу вам другие работы деда. Вот книги,
которые он составил, чтобы учить по ним художников. Видите?
Он использует одни и те же фигурки, но рисует их в разных по­
зах. Эти книги дед назвал «Манга». А вот еще гравюра с горой
Фудзи и еще одна: «Фудзи в снегу». Что вы спросили? Богатый
ли человек мой дедушка? Увы, нет. Вкусы публики все время ме­
няются — прямо как имя художника, да? Теперь в моде гравюры
Хиросигэ. У меня они тоже есть.
Садитесь. Выпьете со мной рисового вина? Как-нибудь я по­
знакомлю вас с дедом. Давайте выпьем за его здоровье. За... нет,
«за Иицу» все-таки звучит странно. За Хокусая. Да продлятся
дни его!
'ZfiuM&M Vefrfou ty?otcc
OtiiucfcMmcifr g&efeb
Апрель 1844
 т /

'Ifuutfatt VeUpu ty?o(cc 'ТКам&нп

ерт! Черт бы все побрал! Тысяча че...

Ч Уильям Генри Тальбот виновато улыбнулся жене:
— Простите, дорогая. У меня творческий кризис. Я в отчаянии.
Пейзаж с озером никуда не годится! Вода похожа на кашу. Де­
ревья — на вставшие дыбом щетки для волос. А он так надеялся
на хитрый новый прибор! Казалось бы, чего уж проще: зеркала
отражают пейзаж, линза проецирует его на бумагу. Надо всего
лишь обвести контуры, и получится картина. По крайней мере,
таков был замысел. На деле же вышла какая-то ерунда. Сразу
видно: рисовал человек, который и под страхом смерти не нама­
люет ничего лучше.
Но что если... Что если поймать и запечатлеть сам образ, как
отражает его зеркало? Если покрыть лист бумаги химическим
составом, который реагирует на свет? Тальботу часто приходили
в голову блестящие мысли. В университете он изучал древнюю
литературу, но прекрасно знал и математику с химией. Вернув­
шись в родовое гнездо — имение Лекок-Эбби возле города Бата, —
он взялся за опыты.
Не секрет, что кое-какие вещества и материалы очень чув­
ствительны к свету.
— Смотрите, Констанс, — Тальбот приподнял лампу, которая
стояла на столе у окна.
— На что? — уточнила его жена. Под лампой было пятно бле­
стящего темного дерева. А вот столешница вокруг него потуск­
нела, стала матовой.
 — Свет нарисовал кружок!
— Может, нам пора купить новый стол?
Тальбот знал, что вещество под названием нитрат серебра
очень чутко реагирует на свет. Он покрыл бумагу тонким сло­
ем нитрата серебра, сверху положил большой плоский кленовый
лист и оставил все это в солнечном месте. Через полчаса Тальбот
убрал кленовый лист. На бумаге, словно по волшебству, появи­
лось пятно в форме кленового листа. Серебро почернело на солн­
це, но листок не пропускал яркий свет, и под ним образовался
светлый отпечаток.
— Что скажете, Констанс? — Тальбот показал бумагу жене.
— Да вы стали неплохо рисовать!
— О нет, дорогая, это рисовал не я.
— А кто же? —удивилась миссис Тальбот. В доме, насколько ей
было известно, гостей не было.
— У нас тут появился художник!
— Художник? Бог мой, я и не знала, что кто-то приехал! Как
же его зовут?
— Его зовут маэстро Свет! Он сам нарисовал эту картину, без
всякой помощи!
Констанс изумленно разглядывала бумагу. Видно было ка­
ждую деталь, каждую прожилку кленового листа. Получилось
очень красиво и необычно.
Тальбот нащупал верный путь. Теперь он поместил посере­
бренный лист бумаги в ящик с одним маленьким отверстием
сбоку, через которое проходил свет. Ящик он поставил перед
большим высоким окном. Окно было решетчатым — рама делила
его почти так же мелко, как прожилки делят лист дерева. Сол­
нечный свет лился в окно, попадал внутрь ящика через отвер­
стие на боку и освещал бумагу.
 'ZfiuM&sK *7eU-jfeu ^9m cc *Ш ^&бвт

Когда Тальбот вынул бумагу из ящ и­

ка, на ней было окно, только шиворот-
навыворот. Стекла, через которые
шел свет, вышли темными, а пере­
кладины — белыми. Тальбот провел
еще несколько опытов и получил
из «вывернутой» картинки абсолют­
но точное изображение окна (прав­
да, черно-белое). Оставалась одна
проблема: свет действовал на сере­
бряные пластины не сразу, а посте­
пенно. Поэтому Тальбот не мог запе­
чатлеть движение.
Но так ли это плохо? Он всегда лю­
бил картины Вермеера и других гол­
ландских мастеров XVII века. В доме
Вермеера, должно быть, вечно кипе­
ла жизнь: у него же было 11 детей!
Но на картинах все тихое, молчаливое, не­
подвижное — стол, графин, портреты на стенах. Ка­
ждая вещица выписана любовно и тщательно. «Глаз ху­
дожника останавливается там, где обычный человек не заметит
ничего интересного», — размышлял Тальбот.
Он побродил по большому старому дому, вышел во двор, за­
глянул на конюшню. Конюхи запрягали лошадей в крестьянский
возок. С лугов пахло свежескошенным сеном. В дверях конюш­
ни Тальбот остановился. Кто-то бросил метлу прямо на дорожке.
Тальбот поднял ее, прислонил к стене. Солнце шпарило вовсю;
тени ложились густо и четко. Большинство людей прошли бы
мимо, не увидев тут ничего особенного. А вот Вермеер — он бы
оценил всю прелесть момента. Тальбот ощутил вдохновение.
Мысленно он уже представлял новую картину маэстро Света.
 'IfuM &m
6yfc$i. "Tiafeoxog выходитu j глвлЯии подлет
Около 1842
 % &4Ж notc&pfecff
*D?feayecjf?- (/ttz u M o fc fy “Т р и м & м 7 № fc H e fe

торм бушевал даже в гавани: вдоль всего мола с ревом

Ш вскипали и опадали волны. Пароход швыряло бортом
о причал.
— Осторожней, сэр! — крикнул матрос пожилому мужчине,
который собирался шагнуть на палубу.
— Ты сам-то не зевай, — огрызнулся старик и схватился за ка­
нат. Он довольно неуклюже вскарабкался на борт, расправил
на плечах непромокаемый дорожный плащ и нахлобучил шляпу
до самых глаз.
— Врешь, не возьмешь! — крикнул он свинцовому, низко на­
висшему небу.
Старик набрал полную грудь воздуха. Морская соль, водо­
росли, рыба, деготь. Вечные портовые запахи. Да еще угольный
дым. Жирная черная копоть, перемешанная с паром. Шесть­
десят с лишним лет назад, когда он был мальчишкой, в порту
так не пахло. А теперь этот запах везде: на море, в городах и даже
в полях, где пролегли железные дороги.
Дж. М. У. Тёрнер, профессор Тёрнер из Королевской академии
художеств в Лондоне, — великий художник. Это признают все
или почти все. Вот только его новые картины сложновато понять.
Раньше он рисовал по-другому: взглянешь на картину и сразу
видишь — это церковь, это долина, это берег с рыбачьими лод­
ками. Тёрнеру особенно удавалась атмосфера. Он умел показать,
как рассветное солнце пробивается сквозь туман, как золоти­
стая вечерняя дымка сгущается над полями. Но в его последних
 Я (к ш

картинах, кажется, была только атмосфера и никаких узнава­

емых предметов и очертаний.
Матрос с неодобрением глянул на старика, который уселся
на свернутый канат.
— Сэр, на вашем месте я бы сошел вниз. Будет сильная качка.
Пароход, пыхтя, выбирался в открытое море вдоль побережья
Эссекса. Ветер все крепчал и крепчал. Суденышко то взлетало
на гребень волны, то падало вниз, вниз, в пенный омут, а впере­
ди опять вставали серые стены воды. Ледяная морось перешла
в метель.
Профессор Королевской академии Тёрнер сидел на сверну­
том канате и смотрел... куда? «Что он там видит?» — изумлялся
матрос. В густой снежной пелене и разглядеть-то ничего нельзя.
К счастью, путь был близкий: вдоль побережья, до следующего
порта.
В молодости Тёрнер рисовал декорации для театра. Он очень
любил пьесу Шекспира «Буря»: там чародей Просперо вызывает
на море ужасный шторм. Корабль, на котором плывут его враги,
разбивается и тонет. Впрочем, никто из героев не гибнет, ведь
буря эта — волшебная. Колкий снег хлестнул Тёрнера по лицу
и пробудил в нем фантазию. Пожалуй, он нарисует эту бурю.
Соленые брызги, снег, пар, маленький пароход, который кидает
с волны на волну. Это будет не просто зимний шторм, а борьба
двух сокрушительных сил, двух стихий — мощь природы против
мощи техники. Ведь паровой двигатель упрямо тащит судно впе­
ред, сквозь бурю, и кажется, ничем его не удержать.
В 1842 году, когда Тёрнер выставил картину «Снежная буря»
в Академии художеств, зрители очень удивились.
— Темная мазня в середине — это что, пароход? Если Тёрнер
и вправду гений, почему он не может рисовать как следует? Тут
же не разберешь, где небо, а где море. Сплошь белые пятна!
— Да это каша и мыльные пузыри! — воскликнул один посе­
титель.
 — Каша и пузыри?! — взревел Тёрнер, когда друзья донесли
до него этот отзыв. — Да они хоть раз видели море? Эти люди
хоть раз были на корабле?
Тёрнер любил рассказывать драматическую историю о том
зимнем плавании.
— Привяжите меня к мачте! — велел я матросам. — Я хочу
изведать всю мощь стихии! Сначала они не слушали меня,
но в конце концов подчинились. Клянусь, я не чаял выбраться
оттуда живым!
С каждым разом буря в рассказе Тёрнера становилась еще сви­
репее, а волны — все страшней.
— Тернер, конечно, гений, — начали шептаться его знако­
мые. — Но у него, знаете ли, не все в порядке с головой.
Художник догадывался, что про него говорят. Но какая раз­
ница? У себя дома, в тихом Челси на берегу Тем­
зы, он мог жить тихо и спокойно. В Академии
художеств много болтали про какого-то Таль­
бота. Дескать, он придумал хитрый научный
метод: рисовать при помощи света. Вот ведь
ерунда! И название-то дурацкое — фото-
гаммия, что ли? Бред. Кому это нужно?
Красное закатное солнце висело в яс­
ном холодном небе. Тёрнер вышел про­
гуляться к реке. Неожиданно на него
накатила злость.
— Каша и мыльные пузыри! — крик­
нул он и погрозил кому-то кулаком. —
Я вам всем еще покажу!
Слова вылетали из его рта облачка­
ми морозного пара.
t/loUfoU быстрее? —------
В 1797 году Уильям Тёрнер
Англия, начало XIX века
нарисовал старый мост
В первой половине XIX столетия Англия изменилась в Баттерси — последний
уцелевший деревянный мост
до неузнаваемости. Всю страну преобразила промыш­ через Темзу. В 1844 году он же
ленная революция. При жизни Уильяма Тёрнера Лон­ написал паровоз, идущий
дон увеличился более чем в два раза! Челси, где Тёр­ по мосту через реку. Темп жизни
нер прожил 18 лет, вошел в черту города. ускорялся!

шя
От aofetfoz да aafaz
Индустриальную революцию толкал
вперед паровой двигатель. На смену
дилижансам и каретам пришли
паровозы. Парусные корабли быстро
вытеснили пароходы.

Ь<шсиой -iofeog.
Сельские жители все чаще
оставляли свои дома и искали
работу на фабриках. Города
становились тесными, скученными
и грязными. Художники
не слишком охотно изображали
реалии городской жизни.
'HfeetcfeacUud вид.
В Британии развивалась промышленность,
и все больше людей устремлялись
из деревни в город. Жизнь крестьян
и рыбаков была очень тяжелой, но богатые
путешественники могли любоваться
сельскими пейзажами с полным
комфортом.

Первый паровой катер появился

на Темзе в 1815 году. Уильяма
Тёрнера привлекал контраст между
парусом и паром, между прежними
временами и новой эрой.

(ЬрохНо&еЯие в- nftufeotye
Уильям Тёрнер и его собратья-художники
много колесили по стране, заполняя альбомы
карандашными набросками и акварелями.
Они любили рисовать реки (например, Темзу),
а также горы, заливы, старые замки и прочие
живописные виды.
Здрябстбдшпг, господин 'Kyftfaf
1854
 4 3

TtuuzU(салтаНии
'К у р б е

ени деревьев на пыльной дороге стали короче. Небесная си­

Т нева как будто выцвела и начала слепить глаза. День обещал
быть знойным. Гюстав Курбе уже чувствовал, как пышут жаром
придорожные поля. Он шел и прокручивал в голове то, что соби­
рался высказать Альфреду Брюйя, — искал нужные слова.
«Я хочу писать картины о нашем времени...» — нет, не совсем
так. Может быть, «я хочу изображать людей такими, как есть»?
Возможно. Курбе пнул камешек, проводил его взглядом. Камень
укатился в сухую траву. «Я хочу создавать живые произведения!
Вот моя цель!»
Навстречу ему попался старый крестьянин, который вел за со­
бой осла.
— Доброе утро! — окликнул Курбе.
Старик молча кивнул. Они с осликом брели на рынок в горо­
док Монпелье, что на юге Франции. У обоих был усталый, потре­
панный вид.
Курбе стремительно шагал вперед и от нетерпения ерошил
густую черную бороду. Ему так много надо обсудить с новым дру­
гом —Альфредом Брюйя. Брюйя ведь не только богат, но и страст­
но увлечен живописью. Вдвоем они смогут изумить, потрясти
французскую публику. Они навсегда изменят представления
зрителей об искусстве.
Вот их план, по крайней мере план Курбе, который вроде бы
пришелся по душе мсье Брюйя. Они снимут большой шатер и по­
ставят его в самом центре Парижа. Внутри будет выставка работ
Курбе. Заодно и Брюйя покажет там свою коллекцию (в которой
уже есть пара чудесных картин кисти Курбе). Отличная возмож­
ность!
В глазах художника разгорелся лукавый победный огонек.
Мысленно Курбе уже слышал, что богатые парижане скажут
о его портретах крестьян и городских рабочих. «Какой ужас! —
будет восклицать публика. — Что за уродливые красные лица!
Когда идешь в галерею, хочется видеть красоту. Зачем нам смо­
треть на нищих оборванцев? Фи!»
Кто это там вдалеке? Уж не сам ли Брюйя вышел ему навстре­
чу? Курбе прибавил шагу, энергично заработал тросточкой. При­
знаться, ему приятна мысль о том, как его картины шокируют
этих снобов-парижан. Хотя что уж здесь такого скандального?
«Я просто рисую жизнь без прикрас, — думал Курбе. — Крестьяне
работают в поте лица, им некогда пудриться и завивать волосы.
Живые люди стареют, заплывают жирком, отращивают животы.
Мы же не греческие боги и не фарфоровые статуэтки!»
 Tm cm ai 'KtyfcBe

Ха! Скоро избалованные парижане ужаснутся еще сильней.

Курбе с друзьями искренне верили: их картины и книги проло­
жат путь в новый, лучший, справедливый мир. В этом мире труд
рабочих и крестьян будет вознаграждаться по заслугам. А без­
дельники, которые днями напролет шатаются по магазинам,
модным кафе и... ну да, картинным галереям, — они наконец
поймут, что не так уж нужны человечеству.
«Или же, — размышлял Курбе, — взглянем на дело по-другому.
Я, живописец, брожу по городам и селам, как ремесленник,
и при помощи моего ремесла улучшаю мир. Мой труд неле­
гок, зато я свободный человек. У меня нет хозяев, и никто мне
не указ». Пожалуй, надо это нарисовать, — подумал он. Да, ре­
шено. Он изобразит себя странствующим мастером, который ша­
гает по пыльным дорогам с котомкой за плечами, а в котомке —
все, что нужно для работы. И пусть на картине его приветствует
Брюйя: это будет встреча двух великих умов. Брюйя — изящно
одетый, задумчивый, серьезный — должен внимательно слушать
Курбе, с нетерпением ждать новых идей и планов. Еще надо на­
рисовать слугу Брюйя: ему чуть-чуть неловко в парадном костю­
ме, но и его место тут, на холсте.
Курбе рисует быстро. Может быть, допишет эту картину за не­
делю и покажет Брюйя.
— Искусство есть жизнь! — Курбе взмахнул тростью, словно
шпагой.
Навстречу ему рука об руку шли две девушки — наверное,
тоже на ярмарку. Увидев странного художника, они захихикали.
— Барышни, — Курбе сорвал с себя шляпу и поклонился, — по­
звольте как-нибудь написать ваши портреты!
Девушки уставились на него, а затем быстро зашагали прочь.
— Вы станете живыми картинами! — крикнул художник им
вслед.
Во сколько же обойдется шатер? Пятьдесят тысяч франков? Хо­
рошо бы Брюйя дал тридцать тысяч... хм-м. Курбе быстро посчи­
тал в уме. Если публика раскупит большую часть картин, можно
получить неплохую прибыль. Да, парижан ждет сильный шок.
Но вот ведь странные люди: сначала они возмущаются, а потом
почему-то приходят снова и снова...
 IT
*7^с<лглря
 ирНта
tfo fe e fe fc u tc 'Ч ё р г

громная очередь тянется через целый квартал Нижнего Бро­

О двея и двигается медленно-медленно. Нью-Йорк задыха­
ется от майской жары. Всякий раз, как мимо проедет повозка,
из-под колес летят клубы пыли, и люди в очереди начинают по­
кашливать.
Но мы не жалуемся, мы терпеливо ждем, когда можно будет
взглянуть на новую картину Фредерика Эдвина Чёрча. Его пей­
заж под названием «Ниагара» выставлен в галерее, там, в даль­
нем конце улицы. Мистер Чёрч совсем молод, но уже признан
одним из самых знаменитых живописцев Америки. Он объездил
всю страну, рисуя наши американские пейзажи: величественные
горы, широкие реки, удивительные места, которые большинство
из нас только мечтает посетить. И вот теперь, весной 1857 года,
я решил, что тоже стану художником. Конечно, я видел картины
мистера Чёрча на фотоснимках в журналах, но вот своими глаза­
ми погляжу на них в первый раз.
На стене висит большое объявление: за честь и удовольствие
видеть «Ниагару» взымается плата — 25 центов с человека. Пе­
редо мной в очереди стоит семья с маленьким сыном. Мальчик
дергает мать за руку:
— Двадцать пять центов! Да на это можно купить целую ко­
робку солдатиков!
— Сынок, эта картина стоит каждого цента, — строго говорит
отец семейства. — Мистер Чёрч — настоящий герой. Он подни­
мался на вершины Анд! Он продирался через джунгли с дикими
зверями, вооруженный всего лишь блокнотом и карандашом!
Я смотрю на его картины и горжусь тем, что я американец. У них
там, в Европе, древние соборы — зато наша природа не менее
грандиозна. И мистер Чёрч доказал это всему миру!
Пока отец читает сыну эту проповедь, я замечаю, что другой
мой сосед в очереди еле сдерживает смех. У него густые щети­
нистые бакенбарды, на шее небрежно повязан платок. И лицо...
где-то я его уже видел. И вдруг меня словно молнией бьет: это
же он! Да-да, в журнале была его фотография! Я часами напролет
разглядывал тот снимок, ведь мне надо побольше узнать о ху­
дожниках: что они носят, как выглядят.
— Вы же мистер Чёрч, да? — шепчу я тихонько. Мой сосед при­
жимает палец к губам и подмигивает.
Конечно же, я не выдам его секрет.
Когда мы наконец попадаем
в галерею, там яблоку негде
упасть. Мистер Чёрч с тру­
дом пробирается к даль­
ней стене. Я стараюсь
держаться рядом с ним.
 — Знаете, — говорит он негромко, будто бы сам себе, — ког­
да я в Нью-Йорке, то целыми днями сижу в мастерской. Ничего
не вижу, кроме своих картин. А сегодня с утра вдруг подума­
лось: надо бы сходить и посмотреть, как там картина поживает
без меня.
Поверх чужих голов я разглядываю «Ниагару». Каждая де­
таль прорисована четко-четко, будто на фотоснимке, но картина
огромна — в сотни раз больше любой фотографии — и вся сияет
красками, словно бы подсвеченная изнутри. Бутылочно-зеленая
вода падает со скалы и разлетается ослепительно-белыми пен­
ными брызгами. Кажется, что в душном, битком набитом зале
повеяло прохладной свежестью. Над водопадом висит радужная
дымка: легкая, воздушная, нежная. Понятия не имею, как мистер
Чёрч сумел это нарисовать.
Я набираюсь храбрости:
— Сэр, а как оно там? На Ниагаре?
— Непередаваемо! — отвечает художник. — Представьте: вода
так ревет и грохочет, что не слышишь собственных мыслей. Там
даже не водопад, а сплошной занавес воды. Рядом с ним чувству­
ешь себя такой букашкой! Везде тучи брызг; одежда сразу же на­
мокает. Это было одно из самых невероятных ощущений в моей
жизни. Как будто... — Он склоняет голову. — Как будто Бог совсем
рядом!
В моей фантазии грохот повозок и экипажей за окном сли­
вается с мощным, гулким ревом потока, всей этой громады со­
рвавшейся вниз воды. Стоя в очереди, я изнывал от нетерпения.
Теперь же, наоборот, время для меня исчезло, потеряло смысл.
У всех вокруг — мужчин, женщин, детей — серьезные, вдохно­
венные лица, как в церкви...
Спустя годы я и сам пустился в путешествия. «Если хочешь
учиться живописи, поезжай в Париж», — твердили мне, и я по­
следовал советам. Поразительно, но почти никто из тамошних
художников не слыхал про Фредерика Чёрча. Вскоре я заметил:
то, что мне так нравилось в «Ниагаре» — размах, точность и яр­
кость деталей, преклонение перед мощью природы, — здесь,
в Париже, считается отсталым, несовременным. К своему сты­
ду, должен признаться: я перестал нахваливать мистера Чёрча
молодым европейским художникам. И все же ни от одной кар­
тины у меня так не захватывало дух, как в тот день, при виде
«Ниагары».
т о-т о
 з всех устройств, что были изобретены в ходе промышлен­
И ной революции, на искусство больше всего повлиял фото­
аппарат. Впервые со времен первобытных художников появился
новый способ изображения людей и предметов. А мелкие детали,
которые человек мог выписывать днями или даже неделями, —
ресницу, серьгу, травинку — фотокамера «схватывала» за долю
секунды. Когда так рисовал Дюрер или ван Эйк, люди поража­
лись их мастерству. Теперь это мог сделать любой фотограф.
Однако ранние фотографии не передавали ярких красок или
настроения, которое возникает, скажем, летним вечером на бе­
регу реки. Поэтому живопись нашла себе новые задачи. Теперь
художники старались воспроизвести не внешний облик вещи,
а то, что чувствует человек, когда смотрит на эту вещь. Карти­
на теперь не просто изображает, например, вазу с фруктами. Она
сама становится событием, переживанием: все эти краски, мазки
и текстуры дают зрителю новый, необычный опыт.
Художникам стало важно, чтобы зрительские впечатления
были насыщенными, яркими, удивительными. Возможно, тогда
человечество посмотрит на мир свежим взглядом? Живописцы
пробовали по-новому класть краску на холст, по-разному сме­
шивали краски. Скульпторы брали привычные материалы вроде
камня и глины и создавали непривычные формы, показывали
человеческое тело в странном, неожиданном, иногда почти не­
узнаваемом виде.
 + 5

^олыбый uctccfccm&i
G e fa tu i

акие картины послать на выставку? — спросила Берта Мори­

К зо у сестры. Эдма плохого не посоветует. Когда-то она и сама
прекрасно рисовала. Жаль, что теперь совсем забросила кисть
и краски.
Выставка, которую Берта и другие молодые художники соби­
рались устроить в апреле 1874 года, должна была сильно отли­
чаться от Салонов — регулярных официальных художественных
выставок, проходивших в Париже почти каждый год. Жюри Са­
лона отрицательно относилось к любому нарушению традиций.
«Занудные картинки для жирных тупиц» — называл этот жанр
Эдуард Мане, друг Берты. Художников — любимчиков жюри —
он обзывал еще грубее.
— Мне не нравится этот мсье Мане!
Мать Берты и Эдмы любила приличных и остроумных моло­
дых людей. И самое главное — «без глупостей и хулиганства».
Мадам Моризо часто приглашала вежливых кавалеров к ужину,
надеясь, что один из них женится на Берте. Эдма вышла замуж,
теперь черед ее сестры. Вот у Эдмы уже двое прелестных малю­
ток!
«В чем же дело? — недоумевала мадам Моризо. — Берта очень
хорошенькая. Если б она еще не хмурилась так сильно, когда ри­
сует... Мужчины избегают слишком серьезных женщин. И слиш­
ком творческих натур». Мадам Моризо, конечно, понимала, что
искусство — это прекрасно. Но для барышни из хорошей семьи
 ^ й у щ ё е ^ umcfocmSa

куда важнее радости материнства. И эту мысль она пыталась

внушить своим дочерям.
Эдма, однако, была уверена: Берта права, что не бросает ж и­
вопись. У нее такой талант! Мсье Коро, последний учитель се­
стер, сразу же разглядел в Берте настоящего художника, будуще­
го большого мастера. Как быстро она научилась писать легкими,
почти невесомыми мазками! Как твердо знала, что хочет рисо­
вать — места, где они с Эдмой бывали вместе, портреты родных
и друзей.
Глядя на картины Берты, зритель начинал радоваться тому
же, чему радовалась она. Семейные пикники, детские игры, лю­
бимая книга, которую читаешь, сидя в тени... Берта рисовала те
минуты, когда жизнь кажется полной и светлой, когда поток
счастья подхватывает тебя и несет за собой.
— Ты знаешь, какая у меня любимая картина, — улыбнулась
Эдма. — Портрет Бланш в колыбельке.
Бланш, дочурке Эдмы, исполнилось два года. А ведь будто бы
только вчера Берта рисовала ее совсем крохой: она мирно спит,
а Эдма сидит рядом и смотрит. В тот день сестра собиралась в го­
сти к друзьям и уже надела нарядный шелковый жакет. У крыль­
ца ждал экипаж. Но Эдма все никак не могла оторваться от колы­
бельки. Она вовсе не боялась оставить Бланш, просто любовалась
дочкой. Ей так не хотелось упустить хоть одно движение, хоть
одну гримаску на спящем личике!
Картина Берты привела Мане в полный восторг.
— Как здорово, что вы по-разному на­
писали сестру и ребенка! — вос­
кликнул он. — Вы так тщательно
выписали портрет Эдмы, а малыш­
ку изобразили эскизно. Сразу видно:
новая, хрупкая, только зародивша­
яся жизнь. И рука Эдмы на колы­
бельке — у нее даже пальцы
задумчивые! Знаете, — Мане
засмеялся, — отрадно ви- *§L
деть молодую красавицу,
которая думает не только
о себе!
 — Не то что я, правда? — Берта не обижалась на подобные
шутки. Мане недавно нарисовал ее саму в умопомрачительном
черном платье и с букетом фиалок. В отличие от Эдмы, Берта
на портрете так и сверкала глазами на зрителя.
— Я предсказываю, что весь мир искусства будет скоро у твоих
ног! — как-то заявил ей Мане.
Вскоре после того, как Берта написала «Колыбель», к ней при­
шел коллекционер Поль Дюран-Рюэль и спросил, нельзя ли ку­
пить ее работы — он хочет выставить их в своей галерее. Когда он
назвал цену, Берта не поверила своим ушам. Столько не платили
ни одному художнику-мужчине, чьи картины висели у Дюран-
Рюэля!
У Берты было много общего с другими художниками, которые
теперь планировали большую выставку. Все они хотели выражать
атмосферу, настроение момента, а не выписывать лица и одежду
в мельчайших подробностях. Кому нужны детали — пусть смо­
трят фотографии! Берта и ее друзья старались передать мимо­
летные впечатления от самой жизни, от мира вокруг: движение
света и тени, игру красок в лучах солнца, колебание воздуха.
— Значит, надо выставить «Колыбель»? — пытала Берта сестру.
— Предсказываю судьбу, — Эдма смешно и очень похоже пе­
редразнила голос Мане. — Скоро ты будешь...
— Перестань! — сказала Берта и покраснела.
 *Кло^. (4{лНе
S o tcyiu £zH -
/ttufe'za Яаисш
'K u tc f (4 ta U e

бо мне вы уже слышали, — сказала Берта Моризо. — А теперь

О несколько слов о моем друге, Клоде Моне. Сегодня это имя
знает каждый. Должна заметить, Клод всегда любил произвести
впечатление. Он мне рассказывал, как однажды вломился в каби­
нет к начальнику вокзала Сен-Лазар. Разоделся в самый лучший
костюм и помахивал тростью с золотым набалдашником. Бедня­
га директор так раскланивался — чуть не переломился пополам!
И Моне его убедил погонять поезда туда-сюда, чтобы можно было
нарисовать, как они пускают пар и дым.
Вообразите — один из самых людных
вокзалов Парижа!
Даже если Моне и приврал, я все
равно вспоминаю эту историю каждый
раз, как вижу его цикл «Вокзал Сен-
Лазар». Он тогда работал как одержи­
мый, написал двенадцать картин. Вот
здесь мне очень нравится этот дым,
который плывет вверх, под самый ку­
пол вокзала. И еще — небо и здания
на заднем плане. Они такие тихие
по сравнению с вокзальной сума­
тохой! Видите, как он подчерки­
вает блики на рельсах, сверка­
ние стали и стекла? Обратите
внимание, он работает очень мелкими, быстрыми мазками. Рисо­
вать пейзажи на тихом речном берегу — это хорошо, но Моне хотел
доказать, что и вокзал может стать прекрасной натурой. Он истин­
ный художник современности, настоящий импрессионист!
Что это значит — «импрессионист»? Сейчас объясню. Когда
мы провели первую совместную выставку в апреле 1874 года —
я, Моне и другие художники, — над нашими работами многие
смеялись. Но были и такие, кто понял, чего мы хотим добиться
и почему наша выставка совсем не похожа на парижский Салон.
Наши картины не рассказывали историй. Там не было четко про­
рисованных деталей. Вместо этого мы пытались передать то чув­
ство, которое возникает при виде людей или предметов. Мы хо­
тели уловить и нарисовать тот момент, когда все соединяется:
форма, цвет, движение, игра света и тени — и рождается общее
впечатление. «Впечатление. Восходящее солнце» — так Моне на­
звал свою зарисовку порта в Гавре: туманное утро, красное солнце
отражается в воде. Критики стали называть нас «импрессиони­
стами», от французского слова impression, впечатление. Название
быстро прижилось.
Между нами и художниками Салона было еще одно важное
отличие. Они выходили на природу и делали наброски, а по­
том возвращались в мастерскую и там писали большую картину.
Мы же часто ставили мольберт на улице, на открытом воздухе.
Вокзал на картине Моне выглядел бы совсем иначе, если бы ху­
дожник писал его по памяти, а не прямо там, на месте, посреди
шума и суматохи. Сказать по правде, Моне буквально одержим
этой идеей: рисовать на открытом воздухе, на пленэре. Послу­
шать его — так именно он, Клод Моне, первым повел импрессио­
нистов в атаку. Или, вернее, первым окопался на природе!
Вот вам еще история. В 1866 году, когда Моне был молодым,
никому не известным художником, его жена Камилла выглянула
из окна и увидела, что муж копает канаву в саду.
— Что, скажи на милость, ты делаешь?! — в ужасе воскликнула
она.
— А ты разве не видишь? — прокричал ей муж. — Собираюсь
рисовать!
Рисовать огромную картину на улице! Такого не де­
лал еще ни один художник. Моне установил холст
на дне канавы. Рядом он поставил лебедку,
чтобы можно было поднимать и опускать полотно, а не караб­
каться по лесенке5. Он изобразил четырех женщин в саду, одетых
в модные летние платья. Моне казалось, что такая картина должна
понравиться жюри Салона — в конце концов, они обожают боль­
шие полотна, где много фигур! Но члены жюри с недоумением
поглядели на его «Женщин в саду». По их мнению, на больших
картинах полагалось изображать подвиги, битвы, важные истори­
ческие события. «В приеме отказать!» — решили они.
Многие художники опустили бы руки, но только не Моне. Ведь
он вырос в портовом городе Гавре, и первым его учителем был
Эжен Буден — пейзажист, который часто рисовал на пленэре, под
ярким приморским солнцем. Моне считал, что именно в этом бу­
дущее живописи. В 1870 году он нарисовал свою жену и мадам
Буден на морском берегу. «Вот неряха! У него песок налип на кар­
тину!» — часто слышал он возмущенные голоса публики.
Сейчас все изменилось. Моне — один из самых богатых и зна­
менитых художников Франции. Он купил чудесный дом в живо­
писном местечке Живерни к северо-западу от Парижа и участок
земли с небольшой речкой. Моне хочет устроить там сад с кана­
лами, прудом и мостиком в японском стиле. Я уже представляю,
как он часами будет разглядывать отражения в воде, переверну­
тое небо, опрокинутые шатры ивовых веток. Представляю, как
он станет рисовать кувшинки, похожие на зеленые облака: они
зависли перед нами на секунду, словно клубы дыма на вокзале
Сен-Лазар. Вот он — сад художника! Но что-то мне подсказывает:
 досуге
Сад Тюильри перед Лувром — большой
и красивый городской парк. В конце
XIX века это было излюбленное место
Франция, конец XIX века отдыха парижан. Художники приходили
сюда наблюдать повседневную жизнь.
Париж готовился к Всемирной выставке
1889 года, на которой гости из разных стран «Г “" «GW *
должны были увидеть достижения француз­
ской культуры. Французская промышленность
в те времена уступала британской и немецкой,
зато Париж был столицей искусства, моды
и архитектуры.
рЬА*&6*й4й-Л“

Эйфелева башня
была задумана
Гюставом Эйфелем
как главная арка при
входе на Всемирную
выставку 1889 года.
Сначала художникам
казалось, что она
испортит вид
Парижа. Однако
вскоре они уже
рисовали ее на своих
картинах.

SH ugnofc& ce
‘Эйс/геие&л Пересекая Париж, Сена
башня течет на северо-запад
и впадает в пролив
Ла-Манш. На ее берегах
расположены Аржантейль,
Живерни и другие
живописные предместья
Парижа, где любили
работать художники-
импрессионисты. Они
охотно рисовали речные
пейзажи.
 Ьагеж/шй (с&цЬтал

и Ван Гог, жили и работали в парижском

районе Монмартр, где можно было
недорого снять комнаты. Они собирались
в кофейнях и кабаре. Самое знаменитое
кабаре называлось Le C hat Noir, й
или «Черная кошка».

tcouaca»
lAT-NOMti

trrrftl

и cftuc-a
В Лувре — бывшем дворце
французских королей —
размешена огромная коллекция
произведений искусства.
Художники приходили сюда,
чтобы изучать и копировать
шедевры мировой
\ V живописи.

&Ш Ш
rtocaofb 6- fth&fceHuu
 пр-ру! Тихо, девочка, тихо! — жокей с трудом успокоил Салли,
Т натянул поводья. Да что это с ней сегодня? Кобыла так и пля­
шет на месте. Того и гляди сорвется в галоп.
Это все фотограф, мистер Как-его-там. Ишь, разорался! Боро­
дища у него — прямо куст, медведя спрятать можно. Вечно он
машет руками! Да у него еще и пистолет, а Салли не любит ору­
жия. И бородачей тоже не любит.
— Мистер Мабрич, сэр. Кобылка-то напугалась. Эк она от вас
шарахнулась!
— Мейбридж! — фотограф взмахнул пистолетом. — Эдвард
Мейбридж! Пора бы запомнить!
Эдвард Мейбридж зашагал к беговым дорожкам, где его уже
поджидал мистер Стэнфорд. В 1872 году — шесть лет назад —
мистер Стэнфорд заказал ему фотографии своего коня Оксиден-
та. Это были особенные фотографии, какие умел делать только
Мейбридж: коня надо было снять на полном скаку. Мейбридж
придумал фотокамеру, чей затвор работал гораздо быстрее, чем
у других аппаратов. Он мог заснять бегущую лошадь и получить
четкий и резкий отпечаток, а не размытое пятно.
Леланд Стэнфорд — бывший губернатор Калифории, а теперь
любитель искусства и владелец чистокровных лошадей — хотел
кое-что выяснить. Есть ли момент, когда все четыре ноги скаку­
на отрываются от земли? Стэнфорд полагал, что в галопе такое
бывает, но до сих пор еще никому не удалось это доказать или
опровергнуть. Человеческий глаз не в состоянии ухватить столь
 ф)йтщ/жШж«

мелкую долю секунды. А вот камере Мейбриджа это оказалось

по силам.
Первая фотография скачущего Оксидента наделала немало
шума. Выяснилось, что ни один художник или скульптор за всю
историю человечества еще ни разу не изобразил лошадь как
следует. Кони на картинах, статуях и барельефах скакали очень
красиво — но совершенно неправильно. Все без исключения.
Стэнфорд нутром чуял: он ставит на нужного игрока. Этот
Мейбридж, эксцентричный английский фотограф с тяжелым
и вспыльчивым нравом, найдет способ решить задачку. Стэн­
форда восхитили его снимки из долины Йосемити. Еще недавно
большинство людей могли полюбоваться дикой природой лишь
на огромных картинах Томаса Коула и Фредерика Чёрча. Теперь
достаточно было купить альбом фотографий Мейбриджа.
Правда, чтобы сладить с Мейбриджем, нужен большой че­
ловек вроде самого Стэнфорда. Несколько лет назад фотограф
попал в переделку: вывалился из дилижанса в штате Техас
и ударился головой о камень. Наверное, из-за этого и стал такой
бешеный. Когда у него в руке пистолет, лучше не подходить.
Жокей поглядел, как Мейбридж и Стэнфорд расхаживают
около фотокамер — целых 24 аппарата были расставлены в ряд
по краю беговой дорожки! К их затворам крепились специаль­
ные нити, проложенные поперек дорожек. На этот раз Мейбридж
сделал затворы, которые срабатывали за две тысячных доли се­
кунды. Когда Салли поскачет мимо фотокамер, ее копыта будут
бить по нитям и запустят съемку. Щ елк-щелк-щелк! Получится
24 кадра с лошадью в разные моменты скачки.
Мейбридж поднял руку с пистолетом. Бах! Салли сорвалась
с места. Она неслась как вихрь и не замечала нитей под копыта­
ми. Кобыла пролетела всю дорожку в мгновение ока. Стэнфорд
добился своего. На фотографиях было отчетливо видно, как дви­
жутся ноги скачущей лошади. Временами земли касалось лишь
одно копыто, а временами все четыре ноги зависали в воздухе.
Кто бы подумал, что можно вот так заснять движение, действие,
событие?
 С этого дня Мейбридж работал словно заведенный. Он снимал
людей: вот они ходят, прыгают, играют в чехарду — снимал лю­
бое движение, какое только можно себе вообразить. Он снимал
летящих птиц. Конечно же, их крылья в реальности выглядели
совсем не так, как на живописных полотнах. Это доказывало:
нельзя рассказать целую историю в одной картинке. Чтобы по­
казать, как выглядит лошадь на всем скаку, понадобится много
картинок.
Как знать, если бы Мейбридж тогда не выпал из дилижанса,
может, ему и не пришли бы в голову все эти штуки? Вскоре его
опять озарило. Мейбридж разместил кадры с лошадью по краю
круглого стеклянного диска. Диск вставлялся в специальный
аппарат, где он прокручивался и в то же время подсвечивался
сзади. Свет проецировал картинку на экран. И по экрану скакал
черный силуэт коня — первый движущийся образ в мире.
Мейбридж задумался: как же назвать чудо-аппарат? «Вол­
шебная машина для просмотра живых существ в движении»?
Ну, это и не выговоришь... Может, «зоопраксископ»? Звучит со­
лидно, более научно. Он покрутил рукоятку — стеклянный диск
завертелся, тихонько жужжа. Масляный фонарь внутри проек­
тора потянул наружу желтый луч. В круглом пятне света на бе­
лой стене мчался галопом черный призрак лошади.
‘SoacfcecUuu yeM м еле ммрря& острове “T ’fcciUf - "т^Слтт
1884-1886
 + 8

осле первого показа в 1874 году выставка импрессионистов

П стала регулярной, на нее стекалось множество посетителей.
В апреле 1879 года в Париже она открылась уже в четвертый раз.
Среди молодых художников, которые хотели поглядеть на ра­
боты мастеров, был девятнадцатилетний Жорж Сёра. Он учился
живописи в Школе изящных искусств. Юноше надоели пыльные
древние статуи, которые вечно приходилось рисовать на уроках.
Гораздо больше ему нравились яркие, живые полотна импрессио­
нистов. От них как будто веяло летним теплом и свежим ветром.
— Вот это другое дело! — у молодого человека засверкали гла­
за. — Так и хочется бежать домой и браться за кисть!
Однако прежде чем всерьез заняться искусством, Сёра должен
был отслужить во французской армии. Он повсюду брал с собой
блокнот и делал зарисовки: портреты солдат, большой порт в Бре­
сте... Конечно, у него не было возможности писать маслом, зато
он прочел много книг о живописи, в особенности о цвете.
Через год Сёра вернулся в Париж. Теперь можно было браться
за работу. Больше всего ему хотелось опробовать кое-какие мысли
насчет цвета. Бывает ли «чистый», беспримесный цвет? Возмо­
жен ли он в принципе? Вот, к примеру, красный. Если положить
красную рубашку рядом с чем-то синим, а потом — рядом с чем-
то зеленым, оттенок красного будто бы меняется. Но ведь рубаш­
ка та же самая!
Сёра очень понравились импрессионисты, вот только... по­
нимают ли они природу цвета? Он читал много серьезных книг
 *K,mc ftmfr-mH- c^em ?

на эту тему и пришел к выводу: нельзя просто заявить, что трава

зеленая. На самом деле у травы множество красок и оттенков —
яркие белые блики; лиловые, синие и черные тени; выгоревшие
бурые островки; свежие зеленые стебли; желтые, голубые, розо­
вые звездочки полевых цветов. Это наши глаза и наш мозг обра­
батывают картинку и создают впечатление, которое мы передаем
словами «зеленая трава». Сёра решил взглянуть на мир под но­
вым, неожиданным углом.
Некоторые друзья считали, что его теории слишком уж слож­
ные и заумные. «Нельзя писать картины, уткнувшись носом
в книжку!» — возражали они. Однако в 1884 году Сёра представил
работу, которая изумила всех. Это был огромный холст: три ме­
тра шириной и два высотой. На картине мужчины и мальчишки
загорали на берегу Сены и плескались в воде6. Казалось бы, лю­
бимый сюжет импрессионистов, и все же... Картина Сёра заметно
отличалась от их работ. Художник использовал совершенно но­
вый оригинальный метод, который придумал сам.

; -
 Вместо того чтобы смешивать разные краски, а затем окунать
кисть в готовую смесь и рисовать ею, он нанес на холст тысячи от­
дельных точек и пятен разного цвета — белого, розового, голубого,
зеленого. И метод сработал! Если подойти к картине вплотную,
были различимы все разноцветные мазки. Если отойти на пару
шагов, цвета сливались и давали образ солнечного берега, синего
летнего неба, знойной дымки над водой.
А Сёра уже работал над новой картиной. Ему хотелось изобра­
зить обыкновенный воскресный полдень на острове Гранд-Жатт
посреди Сены. В этот раз он еще больше усложнил себе задачу:
писал мельчайшими мазками. Сёра нанес на холст бесчислен­
ное множество ярких точек разных цветов. Получились фигуры
изящно одетых дам и господ в тени деревьев, девочка в красном
платье, лодка на Сене, обезьянка на поводке. Огромное неподвиж­
ное загадочное полотно было переполнено жизнью и движением.
Сёра очень гордился своей новой техникой. Он назвал этот ме­
тод «дивизионизмом» — попробуй-ка выговори! Вскоре публика
придумала другое название: пуантилизм, от французского сло­
ва point, «точка». Сёра работал дальше, писал цирковые сценки
и морские пейзажи, но кое-кого из его собратьев-художников уже
начала утомлять пестрота всех этих мазков и точек.
— Но наши глаза видят цвет именно так! — настаивал Сёра.
— Может, ты и прав, — говорили ему. — Но для наших глаз
люди и предметы на твоих картинах кажутся ненастоящими.
Жоржа Сёра это очень задело. Он рассорился с импрессиони­
стами, которыми раньше так восхищался.
И тут случилась беда: в сентябре 1891 года Сёра умер от непо­
нятной болезни, возможно, это была пневмония или сердечный
приступ. Ему исполнился только 31 год, но он уже успел основать
новое направление в искусстве. После его смерти ни один мастер
больше не работал в духе чистого пуантилизма. Но находки Сёра
заставили других художников задуматься. «Картина — это набор
цветов, красок. Синий, желтый, красный, зеленый — вот наши
фортепьянные клавиши, наши гитарные струны. Давайте посмо­
трим, какие еще мелодии можно на них сыграть!»
ЗлЯсеЯт Зл Я Тог
S& effltafr Яогь
 49
Наъь ииНсеЯта
^ и Я с с /и и ^< яЯ “Т о г

В дверь постучали. Он услышал голос санитарки:

— Пора спать, господин Ван Гог!
— Одну минуту, — отозвался художник. — Я только допишу
письмо брату.
Шаги санитарки затихли в коридоре.
В соседней палате истошно кричит и бьется головой о стену
какой-то несчастный. Лечебница для душевнобольных — шумное
место, а Винсенту Ван Гогу так нужен покой. Покой! Хорошо, что
ему хотя бы разрешили взять с собой начатую картину. Доктора
и санитарки, в общем, добры. Они даже радуются, когда он рисует.
Сам Ван Гог чувствует: живопись — вот его единственное спасение.
Он отложил перо. Как же хочется спать! Сегодня он проснулся
еще до рассвета, выбрался из кровати и подошел к окну. За ок­
ном стоял огромный темный кипарис, луна плыла высоко в небе,
сияли звезды. С гор дул сильный ветер. Кипарис гнулся, потом
выпрямлялся мощным рывком и снова сгибался — раскачивался
и кланялся, как живой. По небу летели тонкие перья облаков. По­
чему бы ему не уйти туда, наверх, к звездам? Глядя в небо, Ван Гог
чувствовал себя гораздо ближе к нему, чем к деревянному полу,
на котором стоял. Ближе к прошлому, чем к настоящему. Что это
там, вдали? Маленькая церквушка его родного города в Голлан­
дии? Нет, конечно, нет. Он во Франции. Голландия — это было дав­
но... звезды влетали ему в голову и кружились там, словно мысли.
«Мне 36 лет, — думал Ван Гог, — и я, вероятно, никогда не до­
бьюсь того, к чему стремлюсь и чего мог бы достичь. Но пока есть
у меня силы, я буду рисовать, буду вырабатывать свой стиль. Рабо­
та — это лучшее лекарство от недуга».
Он всегда работал: сначала продавал картины, но его уволи­
ли. Потом стал проповедником в шахтерском городке, хлопотал
за шахтеров, пытался облегчить их тяжелую жизнь. Его снова уво­
лили. Наконец пришло решение: он должен стать художником!
Ван Гог боялся, что из него не выйдет толку. Столько всего надо
было узнать, изучить! А где же учиться, как не в Париже? Ван Гог
поехал во Францию. Поначалу он рисовал в коричневых, серых
и темно-зеленых тонах — словно в мире никогда не светило солн­
це и никто не смеялся. Яркие краски импрессионистов освежили
ему душу. А уж Сёра... Ван Гог просто влюбился в его картины. Цвет
пробуждает чувства. Так может, если верно подобрать краски, ху­
дожник сумеет задеть струны человеческого сердца? Внушить ра­
дость, покой, надежду? Ван Гог стал изучать метод и технику Сёра.
Жизнь в Париже била ключом. Ван Гог знакомился с худож­
никами, открывал для себя новые виды искусства, много работал.
Но в Париже дело не заладилось. Нужно было двигаться дальше.
Ван Гога завораживали японские гравюры. Художники вроде
Хокусая умели изобразить самую обычную бытовую сценку в глу­
боких насыщенных тонах. Вот бы съездить в Японию! Но Ван Гог
был слишком беден... Он решил обойтись югом Франции. В февра­
ле 1888 года он сел в поезд и поехал в город Арль.
Пришла весна, затем лето. Дни напролет Ван Гог бродил
по окрестностям и рисовал. Он работал быстро: не маленькими,
точечными мазками, как Сёра, а широко, размашисто. Именно та­
кие чувства — восторг, нетерпение — пробуждались в нем при виде
подсолнухов с их мощными длинными стеблями и ярко-желтыми
 IBuHceHm V&t

головками. Если поглядеть на подсолнух близко-близко, его горя­

чая желтизна... Нет, это не выразить словами! Но Ван Гог изо всех
сил старался передать это ощущение на своих холстах.
Ван Гог скучал по собратьям-художникам — мечтал устроить
в Арле общую мастерскую. Для этого он и пригласил к себе Поля
Гогена — такого же мечтателя, как он сам. Ван Гог приготовил для
него комнату и развесил по стенам свои картины с подсолнуха­
ми, чтобы Гоген мог любоваться переливами роскошного желтого
цвета. А что потом? А потом два художника будут работать вместе,
обмениваясь идеями, подбадривая и вдохновляя друг друга.
Поначалу все шло хорошо. Однако Гоген был человеком само­
уверенным и властным — не лучший компаньон для Ван Гога. Го­
рячие споры об искусстве все чаще перерастали в ссоры. Как-то
зимним вечером, после особенно бурной и тяжелой сцены, Гоген
ушел ночевать в гостиницу, а Ван Гог пришел в такое расстройство,
что схватился за бритву. Что было потом — точно никто не знает,
но в результате Ван Гог отрезал себе мочку левого уха. «Пора уно­
сить ноги», —решил Гоген и уехал из Арля, не простившись. Остав­
шись в одиночестве, Ван Гог стал бояться самого себя. Кто знает,
что еще он может натворить во время очередного припадка? И вот
теперь он в лечебнице для душевнобольных — он приехал сюда
сам, по доброй воле. Уж лучше пусть за ним присмотрят доктора...
Ван Гог слишком устал и не смог закончить письма. Он пытался
передать то, что чувствовал ночью, глядя на звезды. Но разве могут
слова выразить душу?.. Нет. Уж лучше он нарисует. Решено: завтра
он нарисует звездную ночь.
*/Ксыгилm i "Клодель
^о лЯ а
 See&ееfeepeax

ем я работаю? Я критик. «Зачем нужны критики? — спросите

К вы. — Мы свободные люди и имеем право сами решать, что
нам нравится в искусстве». Да-да, конечно, имеете. Я и не возра­
жаю. Главное — чтобы все не начали думать одинаково и ценить
одно и то же!
Взять, к примеру, нашу французскую публику. Сегодня,
в 1898 году, нас можно смело назвать нацией любителей искус­
ства. Ведь только на один парижский Салон каждый год стека­
ются тысячи французов! И кого же они в один голос признают
лучшим скульптором Франции? Кто этот гений и кумир? Конеч­
но же, Огюст Роден. Роден, Роден, Роден. Это имя у всех на слуху,
потому что его без конца повторяют.
Да, не спорю. Роден великий скульптор. Только вот... Иногда
я спрашиваю: а почему вы считаете его гением? И мне говорят:
да вы поглядите, какие руки у этой статуи! Сколько экспрессии!
Только Роден умеет так много выразить в одном жесте.
— Вот оно что! — говорю я тогда. — А знаете ли вы, кто сделал
эти руки? Это был не сам Роден, а Камилла Клодель!
На меня обычно смотрят в изумлении. Большинство людей
и не слыхали имени Клодель. И даже те, кто слышал, обычно
не понимают до конца, как она талантлива и сколь многим Ро­
ден ей обязан.
Я же неплохо знаком с Камиллой Клодель и верю: однажды
к ней придет заслуженная слава. Уже в раннем детстве она лепи­
ла фигурки из глины, из земли — словом, из всего, что попадалось
под руку. Когда ей исполнилось шестнадцать, она упросила роди­
телей отпустить ее учиться в Париж. Камилла делила мастерскую
с другими юными художницами. Потом их учитель уволился,
и на его место пришел Огюст Роден. Он сразу же разглядел в Ка­
милле талант и упорство — неожиданные в такой юной девушке.
Как раз тогда Роден получил важный заказ от правительства: ему
нужно было создать огромный монумент с десятками отдельных
фигур. Он позвал Камиллу Клодель в помощники.
Камилла согласилась, однако и свое творчество не забросила.
«До чего яркий молодой талант! — говорили про нее. — Но, конеч­
но, очень видно влияние Родена».
Чего публика не замечала — так это влияния самой Камиллы
на Родена. Да и кто бы поверил, что неизвестная молодая жен­
щина может что-то подсказать великому скульптору! Я часто
думаю — будь Камилла Клодель мужчиной, история, пожалуй,
сложилась бы совсем иначе...
Камилла любила Родена, но ей тяжело было слышать, как люди
говорят: она всем обязана ему. Помните скульптуры Родена? Они
почти все обнаженные, в духе Микеланджело. Так вот, Камилла
начала «одевать» свои статуи, чтобы они как можно сильнее от­
личались от роденовских. Потом она уехала и несколько месяцев
жила в Лондоне у подруги. Роден очень страдал в разлуке, но так
и не смог набраться сил и открыто признать: «Я многому научил­
ся у Камиллы Клодель».
Почему я так высоко ценю ее творчество? Потому что работы
Клодель выражают глубинные порывы человеческой души. Глядя
на них, очень быстро забываешь, что перед тобой кусок мрамора
или слиток бронзы, и начинаешь искренне сопереживать герою.
Вот, например, две фигуры в танце — мужчина и женщина. Мы
видим, как сила любви тянет их друг к другу; мы чувствуем ритм
их танца; нам будто бы слышна та музыка, под которую они тан­
цуют. Но ведь это всего лишь маленькая скульптура, почти стату­
этка, как и многие работы Клодель. А сколько движения, сколько
чувства!
В последний раз, когда я заходил в мастерскую Камиллы, она
обтесывала кусок зеленоватого оникса. В нем уже угадывались
очертания волны: вот она поднялась, мощно изогнулась и сейчас
с ревом обрушится вниз.
 'К лодель

— Вы помните «Большую волну» Хокусая? — спросил я.

— Кто же ее не помнит! — рассмеялась Камилла.
Но даже если она и вспоминала японскую гравюру, то свою
большую волну задумывала совсем иначе. Камилла показала мне
гипсовую модель скульптуры. Под самым гребнем волны резви­
лись три женские фигурки. Волна защищала их, но при этом на­
висала грозно и сурово. Троица явно наслаждалась беззаботной
игрой. Женщины присели, пригнулись в ожидании волны — од­
новременно с восторгом и испугом.
Камилла объяснила мне: фигурки она сделает из бронзы. Дол­
жен получиться красивый контраст: бронза и прозрачно-зеленый
камень. Купальщицы были тонкие, легкие, почти воздушные —
ничего общего с монументаль­
ными фигурами Родена.
— Камилла, вы истин
ный гений! — восклик­
нул я.
Она смущенно улыб­
нулась: видимо, решила ■
что я хочу ей польстить.
Скажи я это Родену —
он бы ни на секунду
не усомнился в моей
искренности.
Надеюсь, теперь вы
посмотрите на рабо­
ты Клодель новыми
глазами. Кого еще тттт
из художников
я бы порекомен­
довал? Ах да —
непременно схо­
дите и полюбуй­
тесь на кувшинки
Клода Моне.
 T itu b (^еулии
“Т орг (fyifrmou Викт ории с б<мшикс сосной
Около 1887
 'Н о л ь @ е $ а и я

'орогой мсье Бернар, надеюсь, Вы поймете...»

«Дс Поймете что? Поль Сезанн отложил перо. Он пытался
ответить на восторженное письмо юного художника по имени
Эмиль Бернар. Юноша, очевидно, был его горячим поклонником.
«Учитель», — обращался он к Сезанну. Учитель! Так его еще не на­
зывали... Сезанн вздохнул, потеребил бородку. Ну и как объяснить
этому юноше свой метод? Чтобы прийти к нему, понадобились
годы жизни — а он, Сезанн, до сих пор недоволен...
Сезанн был прямо-таки чемпионом по всяким недоразумени­
ям. Его вечно понимали неправильно. Когда он выставил свои пер­
вые картины на показах импрессионистов, собратья-художники
сочли их неуклюжей мазней. Совсем недавно писатель Эмиль
Золя — школьный друг Сезанна — сделал его прототипом одного
из своих героев. Он даже и не скрывал: нищий непризнанный
художник в его романе списан с Поля Сезанна. Это поняли все.
— Какая жалость, что из Сезанна ничего не вышло, — шепта­
лись у него за спиной. — Первая серьезная выставка в 56 лет!
И вот теперь его работами внезапно заинтересовались моло­
дые художники. Им хотелось чего-то свежего, непохожего на им­
прессионистов, на Ван Гога, на Гогена. В поисках новых форм они
обратились к Сезанну. Ах, сбросить бы ему хоть десяток лет! Как
это, наверное, чудесно быть молодым сейчас, когда жизнь меня­
ется, когда столько всего происходит в мире искусства, когда бу­
дущее так манит...
 t/lm m ca

Художнику, который воспринимает мир глазами, бывает слож­

но выразить себя в слове. Сезанн написал еще несколько строчек,
но они совсем не передавали его чувств. Он скомкал бумагу, от­
швырнул и начал заново.
«Самый верный путь для художника — изучать природу. Хо­
дите в музеи, на выставки, учитесь у великих мастеров прошло­
го, но затем... Затем вам надо выйти в мир и наблюдать краски
и формы природы...».
Сколько раз он сам покидал Экс — прекрасный город с фонта­
нами и тенистыми аллеями — и бродил по тихим окрестностям?
Сезанн подумал про свой любимый уголок: оттуда открывался
дивный вид на реку Арк и гору Святой Виктории. Сосны дава­
ли густую тень, и под ними можно было рисовать даже в самые
знойные дни.
 Сезанну вдруг припомнился один особенный день. Когда же
это было? Лет пятнадцать назад, а то и больше. Он поставил моль­
берт под соснами. В тринадцати километрах от него любимая
гора будто бы наклонилась в его сторону. Ее раскаленные камен­
ные бока отливали серым, коричневым, голубым; яркие краски
дрожали и расплывались в летнем мареве. Сезанн клал на холст
разноцветные мазки, его кисть плясала туда-сюда: направо, нале­
во, вверх, вниз. Он строил картину из кирпичиков краски, словно
возводил нечто грандиозное — вроде этой огромной, монолитной,
неподвижной глыбы на горизонте. Затем быстро, легко обрисо­
вал черными линиями границы полей, контуры домов, высокий
мост, по которому деловито бежали поезда — в город и из города.
Дул горячий ветер, сильно пахло сосновой хвоей и дикой мятой,
что росла между камнями. Слева от Сезанна ветки сосны будто
нарочно обрамляли гору Святой Виктории. Он нарисовал и их:
короткие черные мазки, красный блик, белый блик. Сосна и гора
знать не знали друг от друге, но встретились на одной картине.
Клод Моне нарисовал бы, как солнечные зайчики пляшут
среди зеленой хвои. Пиршество для глаз! Но ведь пейзаж — это
не только краски, свет и тень. У него есть своя логика, своя струк­
тура — как у здания. Сезанн добавил маленький красный блик
на крыше чьего-то амбара. Он не смог бы объяснить это словами,
но, когда брал кисть, чувствовал: разные части пейзажа склады­
ваются воедино. Они неслучайны, они подогнаны, как кусочки
мозаики. Он даже почти понимал...
Как же объяснить юному мсье Бернару логику природы? Как
рассказать, что гора, долина и поля связаны друг с другом, что
все это ноты одной симфонии? Сезанна давно уже не волновало,
что про него думают другие люди. «Неудачник! Сидит в глуши,
прямо как отшельник какой-то». Но вот мнение Бернара ему
было небезразлично. Ведь молодой художник так увлекся его
картинами... «Ищите во всем трехмерные фигуры — цилиндр,
конус, шар...»
Нет, не то! Бернар подумает, что он сумасшедший. Сезанн ра­
зорвал второй черновик. Есть лишь один выход: Бернару надо
приехать сюда. Они вместе сходят в тот заветный уголок, постоят
под соснами, лицом к лицу с природой. И пусть природа сама
заговорит с ними своим особенным языком.
оойНл и uHufe
/900-1950

ч
 огда художники, ученые и любые другие профессионалы
К собираются в одном месте, сравнивают идеи, обмениваются
находками и постоянно соревнуются, кто из них лучший, — дело
начинает двигаться невероятно быстро. Париж был как раз таким
местом для людей творческих.
В начале XX века считалось: серьезные и талантливые худож­
ники должны всегда идти вперед и нарушать традиции. Их рабо­
ты должны быть настолько новыми и необычными, что поначалу
это будет даже шокировать. Например, кубисты изумляли пу­
блику своими странными, как будто раздробленными картинами
и конструкциями. Чуть позже появились сюрреалисты: они дела­
ли фантастические зарисовки сновидений и клеили скульптуры
из разного хлама.
Да, искусство пережило немало бурь и катаклизмов. И все же
главным потрясением XX века была война. Первая мировая вой­
на началась в 1914 году. Вторая мировая закончилась в 1945-м.
Между этими событиями миллионы людей погибли, миллионы
лишились домов и вынуждены были искать убежища в других
странах. Их жизнь изменилась до неузнаваемости.
Художники всего мира по-разному откликались на ужасы
войны. В Советском Союзе они объединялись с архитекторами,
строителями и инженерами, делая искусство частью быта, фак­
том повседневной жизни. Им хотелось послужить новому, более
справедливому обществу Другие художники считали, что ис­
кусство должно нести измученным людям красоту и утешение.
Были и такие, кто собирал обломки рухнувшего мира и использо­
вал их как творческий материал.
 @Kfauttca
Начало 1914
 льбом. Носки. Зубная щетка. Ничего не забыл? Ах да, Сезанн!
А Репродукция «Горы Святой Виктории» была изрядно помята
и захватана, с дырками от булавок, что пришпиливали ее к стене
мастерской. Картина будет сопровождать Жоржа Брака в самом
опасном из всех его приключений. Он идет на войну.
Брак сунул репродукцию в чемодан и защелкнул замок. За­
тем оглядел мастерскую — возможно, в последний раз. Вдоль стен
были расставлены его картины. Над ними тоже висели картины
и разные диковины, которые Брак выискивал в антиквапных лав­
ках и на барахолках, — музыкальные инструменты, а<
маски. На столе лежал коллаж: Брак увлекся им в пос
Он взял рулон обоев, нарезал на кусочки, приклеил их
подрисовал угольным грифелем кое-какие детали, i
лась скрипка. Ему очень нравилось совмещать разны
и текстуры — например, какие-нибудь обломки — и
из них нечто новое.
Рядом со скрипкой лежали клочки газет и обоев — <
готовил их для нового коллажа. Брак задумался. Мс
взять с собой в казарму?
— Рядовой Брак! — послышался ему хриплый го;
офицера. — Вы на войне! Отставить художества!
В августе 1914 года Европу охватила война. Бра*
решил записаться в ряды французской армии. Его
друг, испанец Пабло Пикассо, оставался в Париже.
 До войны приятели часто шутили про себя: мы
вдвоем — как бесстрашные бродяги с Дикого За­
пада, нам не писаны законы и правила искусства.
«Отставить художества!» — усмехнулся Брак. Раз­
ве не этого они с Пикассо и добивались послед­
ние шесть-семь лет?
Для своих картин и коллажей они брали на­
стоящие газеты и обои. Пикассо даже использо­
вал кусок бечевки и отломанное сиденье стула.
Раньше художники старались убедить зрителя,
что нарисованные предметы и люди вполне ре­
альны: яблоко будто бы можно взять и надку­
сить, портрет вот-вот шевельнется и заговорит.
Все делали вид, что картина — это окно в другой
мир. Но если хорошенько подумать, настоящее
в картине только одно: сама картина. Холст, кра­
ска или же бумага и угольные линии, которыми выполнен рису­
нок. Все остальное живет в воображении художника или зрителя.
Брак и Пикассо считали себя первыми, кто до конца осознал эту
истину.
И вообще, что это значит: видеть предмет или человека? Наш
глаз не фотокамера; мы не можем моргнуть и получить готовую
картинку. Вот, например, обыкновенный кувшин. Мы смотрим
на него и видим изгиб ручки. Потом замечаем блик на его боку.
Если прикрыть один глаз или наклонить голову,
форма кувшина изменится. Наш взгляд сколь­
зит, падает на столешницу, затем на лампу...
Для человеческих глаз не существует одной-
единственной картинки. Любой образ в нашей
голове складывается из множества впечатлений,
из отдельных моментов восприятия.
Сезанн — вот кто все понимал про моменты
восприятия. В 1906 году, уже после смерти худож­
ника, в Париже прошла большая выставка его ра­
бот. Именно на этой выставке Брак очень ясно понял: он больше
не хочет рисовать фальшивые «картины-окна».
Примерно тогда же он познакомился с Пабло Пикассо — мо­
лодым художником, который перебрался в Париж из Барселоны
и уже добился некоторой известности. Люди искусства обычно
 g^6 o ^0 c Sfeatc

выбирают для себя одну особенную манеру. Однако

Пикассо великолепно рисовал в самых разных
стилях. Когда Брак пришел к нему в ма­
стерскую, Пикассо работал над очень не­
обычной картиной: пять обнаженных жен­
щин с лицами как на африканских масках
или древних барельефах. Стол и занавес
на заднем плане были разделены, раздро­
блены на острые квадраты-осколки, слов­
но битое стекло7. Пикассо заметил: в отли­
чие от прежних посетителей, Брак не раскрыл
рот и не застыл в изумлении.
Следующие несколько лет художники провели «как два аль­
пиниста в одной связке», по выражению Пикассо. Они рисовали
картины совершенно нового вида и стиля, часто делали коллажи.
Их работы напоминали странную мозаику из острых, угловатых
фрагментов с зашифрованными подсказками: усами, изгибом ги­
тары, бутылкой вина. На эти картины нельзя было смотреть слов­
но в окно. Зрителю казалось, что он попал в комнату, полную
зеркал: тысячи видов, тысячи точек обзора, тысячи моментов вос­
приятия — и все одновременно, сразу.
«И вы хотите сказать, что это искусство? Ну где вы тут увидели
скрипку?» — такие отзывы сыпались на художников со всех сто­
рон. Зато парижские критики очень любили придумывать умные
названия для новых жанров. Кубизм — так они окрестили мане­
ру Брака и Пикассо. «Ладно, — решили друзья, которым некогда
было думать о мелочах. — Пусть будет кубизм. Только работать
не мешайте!»
Брак поглядел на часы. Поезд до места сборов отходил че­
рез полчаса. Немецкая армия уже заняла Бельгию. На очереди
была Франция... Брак подумал еще немного, открыл чемодан —
и все-таки сунул в него куски обоев.
(4ta/Z>ic Ш агал
*DeU-&.jkoafcfeHufi,
 53
i/fta fe tc 'Ш а г а л

етыре года! Целых четыре года прошло с тех пор, как Марк
Ч Шагал и Белла Розенфельд виделись в последний раз. Но те­
перь наконец Шагал вернулся в родной Витебск. Он снова дома
и рисует, рисует без передышки. «Ты везде таскаешь с собой па­
литру!» — смеется Белла.
В 1910 году Шагал уехал из России в Париж и снял там ма­
стерскую. Он ходил на выставки, разглядывал полотна Курбе,
Мане и многих других художников. Кого только не было в этом
Париже! Например, кубисты: смотришь на картину, а видишь го­
ловоломку, будто волшебник перетасовал огромную колоду карт.
А еще фовисты, или «дикари»: эти рисовали женщин с зелеными
лицами и деревья с огненно-красными стволами. А еще поэты,
музыканты, певцы из уличных кафе, аэропланы — летучие эта­
жерки в небе... «В Париже я повидал весь мир», — говорил потом
Шагал своей Белле.
Молодому еврейскому художнику непросто было уехать
из Российской империи. Власти редко выпускали евреев из тех
мест, где им дозволялось жить. Но Шагалу повезло, и везло дол­
го. Он только что выставил сорок картин и множество рисунков
в одной из галерей Берлина. Его заметили. «Шагал —уникальный
художник», — говорили про него.
— Что верно, то верно, — Шагал усмехнулся, взял шляпу и вы­
шел за порог, в прохладу летнего вечера. — Второго такого не най­
дешь!
— Второго такого зазнайку? — поддразнила Белла.
 @ fH&4t fe& fcfefu& f

Ну и пусть он зазнайка. Все равно Белла любит его, а он любит

Беллу Она стала даже еще красивее, чем прежде. В Париже Ша­
гал рисовал яркими, насыщенными красками — будто наполнял
мир вокруг себя мечтами, фантазиями, чудесами. Вот кот с чело­
веческим лицом сидит и мяучит на Эйфелевой башне. Вот паро­
воз едет колесами вверх. Мужчины и женщины па­
рят в небесах над городом. Крыши, стены, небо,
земля, люди, животные — все перемешива­
лось и чередовалось, будто в калейдоско­
пе. В Витебске он рисовал Беллу и самого
себя. «Влюбленные в голубом». «Влюблен­
ные в сером». «Влюбленные в зеленом».
— Ты не скучаешь по Франции? — спра­
шивали Марка друзья. И что им ответить
на это?
Иногда он навещал деда, старого учи­
теля. По улице бегали куры. У деда перед
домом лежала чья-то корова. Кажется, ее там
просто забыли. Как можно забыть корову? Париж­
ские друзья Марка не поверили бы, что художник может работать
в таких условиях — среди низких деревянных домов, грязных
немощеных дорог, коровьих лепешек и вечных семейных скан­
далов! Молодой Шагал очень радовался, что нашел себе тихую
мастерскую подальше от дома.
Родителям Беллы принадлежали три ювелирные лавки. Стар­
шей Розенфельд не нравилось, что ее красивая, умная, образован­
ная дочь собралась замуж за сына грузчика селедочной лавки.
— Марк — славный мальчик, но витает в облаках. Где ты ви­
дела, чтобы художник прилично зарабатывал, а? Где ты сейчас...
Белла! Почему ты не слушаешь мать?
— Когда поженимся, улетим с то(
в Париж, — обещал Шагал своей лю­
бимой.
 Это было в июле 1914 года, а уже в августе разразилась Пер­
вая мировая война. Германия сражалась на два фронта: на западе
с Францией, на востоке — с Россией. Дорога в Париж оказалась
закрыта для влюбленных. Но пожениться они все-таки смогли,
свадьбу назначили на конец июля.
6 июля —за три недели до свадьбы —у Шагала был день рожде­
ния. Белле хотелось подарить будущему мужу что-то особенное.
Она испекла медовый торт и пирог с красной смородиной, соста­
вила букет из роз и полевых цветов и завернула подарки в два
платка с ярким красивым узором. Белла надела свое лучшее пла­
тье — черное с белым кружевным воротником — и пошла к Шага­
лу. Он на всю жизнь запомнил, как она возникла на пороге с по­
дарками в руках. «В комнату вместе с ней влетели синий воздух,
любовь и цветы!» — рассказывал он много лет спустя.
Любить — все равно что летать. Если глядеть со стороны, в этой
сценке не было ничего особенного. Белла поставила пироги
на стол и принялась искать вазу для цветов.
— Тебе нравятся подарки? — спросила она.
— Конечно, нравятся. Ведь это твои подарки! Даже если ты
принесешь мне селедочный хвост — я буду счастлив...
Шагал уже знал, что обязательно напишет этот момент: яр­
кие цветы, узорчатые платки, но главное — чувство по-
лета. И глаза Беллы, когда она думала, 1
он стоит где-то сзади, а он вдруг ока-
зался рядом с ней, лицом к лицу,
будто перелетел через комнату.
Шагал посмотрел вниз, на ста­
ренький стол и голые доски пола.
Закатное солнце заливало их крас­
ными лучами. Красный! В русском
языке от этого корня образовано
слово «прекрасный»...
— Какой прекрасный день! — в один
голос произнесли влюбленные.
 t4tafeceM>. *D«moxU
велосипедное колесо
1915 (копия с утраченного оригинала 1913)
 5 4

'Колесаистории
i/ltafec& tb 'DtoucaU

В
Париже полным-полно велосипедов. Они подпрыгивают
на камнях мостовой, они стоят, прислоненные к заборам
и стенам. Но, кажется, никто даже не замечает, какая это красо­
та — колесо велосипеда! Идеальная окружность, металлический
цветок из тонких спиц...
Однажды Марсель Дюшан подобрал колесо от сломанного ве­
лосипеда и принес к себе в мастерскую. Он поставил колесо вверх
ногами и продел обломок железной рамы в дырявое сиденье ста­
рого табурета. Потом устроился рядышком в кресле и стал любо­
ваться.
Ну просто шедевр: ни убавить, ни прибавить! Колесо изготови­
ли на фабрике, оно ничем не отличалось от тысяч других велоси­
педных колес. Но если поглядеть на него вот так, в новом свете...
«Хм, — подумал Дюшан. — Если я скажу, что это произведение
искусства, кто докажет, что я неправ?»
На дворе был 1913 год. Вскоре
началась война, и Дюшан по­
просился на фронт. Однако
военные врачи заяви­
ли, что у него слабое
сердце, и отказа­
ли. Болтаться
 т т врж -

в Париже, пока друзья сражаются и гибнут в окопах, Дюшан

не мог. Он купил билет на пароход и отплыл в Нью-Йорк.
И вот теперь он сидел на припорошенной снегом скамье
в Центральном парке и читал письмо от сестры Сюзанны. В Ев­
ропе по-прежнему бушевала война. Американские газеты сооб­
щали, что президент Вильсон готов помочь с мирными перегово­
рами. Ах, только бы все получилось! Только бы кончилась война!
Дюшан очень беспокоился о родных. Сюзанна работала в одном
из парижских госпиталей. Их брат Раймон был на фронте.
Сестра писала, что уже вывезла все вещи из его прежней м а­
стерской. Почему она не оставила мастерскую себе? Ведь Сюзан­
на была художницей, как и ее братья. Неужели отец не помог
бы ей платить аренду? Дюшану хотелось знать, что она сделала
с велосипедным колесом. Вдруг выбросила? Надо срочно писать
ответ!
Не так давно Дюшан рисовал картины — в современном сти­
ле, близком к кубизму. Его интересовало все новое: например, то,
как Брак и Пикассо раскладывают цельный образ на отдельные
моменты восприятия. Еще он очень любил фотографии Эдварда
Мейбриджа. Его завораживали скачущие лошади и бегущие, тан­
цующие, прыгающие люди. В 1912 году Дюшан нарисовал карти­
ну: женщина спускается по лестнице. Картина напоминала разом
и фотографии Мейбриджа, и работы кубистов.
Эту картину и еще три полотна выбрали для показа в Нью-
Йорке. «Бред! Абсурд!» — примерно такими комплиментами сы­
пали американские критики. И когда все четыре картины оказа­
лись проданы, не было никого, кто удивился этому сильнее, чем
сам Дюшан. На берег он сошел уже знаменитым. Нью-Йорк же­
лал видеть «эксцентричного французского художника».
— Пусть считают меня странным, это даже неплохо, — хмыкал
Дюшан. —Я, конечно, не такой художник, к каким они привыкли.
Судя по всему, большинство людей искренне считали: худож­
ник — это тот, кто подбирает цвета, линии и формы, чтобы «было
красиво». Но неужели вся роль искусства сводится к тому, чтобы
просто радовать глаз? Дюшан решил: для художника главное —
предлагать интересные, неожиданные идеи, которые помогут
людям по-новому взглянуть на мир.
Бывало, на светских приемах к Дюшану подходил кто-нибудь
из гостей и начинал восторгаться:
 (4taftc&4& *Dtouoxfr

— Ваши картины меня потрясли! Никогда не видел ничего по­

добного!
— Спасибо, — вежливо отвечал Дюшан. — Знаете, я все время
ломаю голову: чем картина отличается, допустим, от велосипед­
ного колеса? Может, вы мне подскажете?
Обычно ему отвечали одинаково:
— Ну что вы! Картина уникальна. Ее рисует художник, и по­
вторить ее в точности невозможно. А велосипедное колесо делает
машина на фабрике. Оно такое же, как все остальные колеса.
«Вообще-то художник тут я, а не вы, — молча думал Дюшан. —
И мне решать, что такое искусство».
Если поразмыслить, масляную краску тоже делают на заводе
и выпускают в одинаковых тюбиках. Затем художники выжима­
ют краску из тюбиков, размазывают ее по холсту и бумаге и гово­
рят: вот произведение искусства. Можно купить краску в специ­
альном художественном салоне, а можно пойти в любой другой
магазин и купить там что-нибудь еще. Например, заглянуть
в скобяную лавку и... дайте-ка подумать...
Шарк-иларк-шарк! — это служитель парка расчищал от снега
дорожку, возле которой сидел Дюшан.
«Допустим, я куплю лопату для снега и назову произве­
дением искусства. Тогда люди посмотрят на нее иначе!»
Он закрыл глаза и представил себе Сюзанну: вот она DO tJD
QuQO
сидит у него в мастерской и смотрит на велосипед­ DOtm
ное колесо. Дюшан вдруг
oo oc ots ш
увидел сестру так ясно, 00 OO00 O'
будто она была здесь, ря­ OP DO 00 D!
«ад ой аоГй оо ос DO 00 00 Dl
дом, а не на другом бере­ по оо оо; о on сю
QD OD 0° й
гу Атлантики. От этого DO 00 01
P
на душе у него стало лег­
че. На минуту он даже
забыл, что идет война.
DO Ut3
00 0Q
Q0
РАБОТЫ СТЕПАНОВОМ
 7 Ho&%feuccya{

лександр! Стой смирно! Будешь смеяться — уколю!

А Варя с трудом балансирует на табуретке; в одной руке
у нее лист красной бумаги, в другой — швейная булавка. Она пы­
тается приколоть красный лист к белому бумажному воротни­
ку, который уже закреплен на шее у мужа. Ее муж, Саша, застыл
в театральной позе злого волшебника: голова запрокинута, руки
вытянуты вперед, словно для заклятья. Лицо у него серьезное,
но плечи трясутся от смеха. Кусок бумаги — Варина выкройка —
падает на пол.
— Ну что ты за человек! — Варя уже и сама покатилась со сме­
ху. — Возьми себя в руки. Представь... ну, представь, что ты слуша­
ешь выступление Ленина!
Варя, а если солиднее, то Варвара Степанова, разрабатывает
проект спортивной одежды. Это будет совершенно новая одежда:
не скучная белая, как те летние костюмы, что носят приличные
граждане, — этого еще не хватало! Нет. Варины костюмы будут
яркими, красочными. Когда спортсмены наденут их и побегут,
получится настоящая живая картина. На костюмах будут узоры
и рисунки. Красные, белые, черные полосы, алые звезды. Зрите­
лям будет казаться, что на стадионе развеваются тысячи флагов.
Варин муж, Александр Родченко, тоже художник. Он рисует
плакаты, оформляет листовки и книги — все, что нужно новому
советскому обществу. Когда его спрашивают о профессии, Род­
ченко объясняет:
 *УИв$&ришрс{

— Инженер работает со станками. Архитектор работает с бето­

ном, металлом и стеклом. А художники строят новый мир при
помощи цвета, линии и формы!
Варя с ним согласна:
— В наши дни, — говорит она, — художник больше не одиноч­
ка. Он не может творить, запершись от мира в мастерской! Мы ра­
ботаем вместе с конструкторами, архитекторами, инженерами,
учителями, вождями народа. Мы все стремимся к одной цели:
построить новую, современную страну. «Художник» — старомод­
ное слово, от него пора отказаться. Мы не художники,
мы конструктивисты!
Степанова и Родченко познакомились в Казани: оба
учились там в художественной школе. Тогда им еще
хотелось быть художниками, живописцами. И Варя,
и Александр родились в небогатых семьях, поступить
в Казанскую художественную школу для них было ве­
ликим достижением. Россия переживала бурные, сложные време­
на. Многовековая система правления — с царем или императором
во главе — совершенно не годилась для современной жизни, для
мира заводов, фабрик, больших городов. «Будет
революция», — шептались на улицах. К началу
1917 года люди в городах уже не шептались,
а скандировали: «Да здравствует революция!»
Степанова и Родченко поддерживали пар­
тию большевиков. Ее лидер, Ленин, объявил:
теперь жизнь в России пойдет совсем иначе.
Фабрики и заводы будут принадлежать рабочим,
а не капиталистам. Никому больше не придется
платить за учебу или лечение. До революции зани­
маться спортом или, скажем, ходить в театр могли толь­
ко обеспеченные люди. Теперь это смогут позволить
себе все желающие.
Варя помнит, как впервые приехала в Москву — еще
до революции. Помнит колокольный звон и золотые
маковки церквей. Теперь колоколов больше нет. Вместо
них на улицах появились сотни громкоговорителей.
Повсюду слышны речи, к народу обращаются десятки
ораторов: «Товарищи! Товарищи!» Сколько в людях на­
дежды — и сколько страха! Вдали от Москвы красноар­
мейцы до сих пор сражаются с «белыми» — врагами революции.
Громыхает Гражданская война. Бойцы тоже строят новый мир,
только при помощи оружия: стреляют в тех, кто против перемен.
Варя глядит на проекты спортивных костюмов. Здесь красное
и белое переплелись в ярких, нарядных узорах. Уж лучше путь
художника, мирный путь.
«Искусство — высокое призвание», — говорил Варин препода­
ватель в художественной школе. Он не очень-то верил, что де­
вушки с курса станут серьезными художницами. Скорее повы­
скакивают замуж и будут рисовать в альбомах.
Как же все изменилось! Вожди революции провозгласили, что
все люди равны. Это значит: женщину-художника надо уважать
точно так же, как и мужчину. Главное — не кто ты, а что ты дела­
ешь, какую пользу приносишь стране. Вот Варя и делает одежду
для рабочего класса, придумывает новые ткани и фасоны.
Наконец-то ей удалось скрепить все фрагменты бумажного
костюма. Чуть-чуть подправить белую V-образную деталь —
и можно отдавать портнихе. А дальше ткань с этим узором нач­
нут штамповать на фабриках, и в магазинах появятся сотни,
тысячи красно-белых спортив-
 *4Соск!&г
Советская Россия, 1930-е годы
После Октябрьской революции 1917 года Рос­
сийская империя превратилась в Советский
Союз. Столица из Петрограда снова была пере­ Красная площадь — сердце Москвы.
несена в Москву. Чтобы выразить дух перемен, Здесь расположены древние здания
архитекторы застроили город новыми, совре­ города, в том числе храм Василия
Блаженного и кремлевские дворцы.
менными зданиями, очень непохожими на дома
И в царские, и в советские времена
и особняки в историческом центре Москвы. здесь проходили торжественные
собрания и парады. Слово «красный»
в русском языке раньше означало
(с бмгст и «красивый, прекрасный». Отсюда
и пошло название площади.
Главные ворота
Кремля расположены
в основании Спасской
башни. Башня была
построена в XV веке а
по проекту
итальянских
архитекторов.

7о^о^~ (с^ет Ы и
За высокими стенами
Кремля находятся пять
дворцов, несколько
соборов и церквей
и колокольня. А

Покровский собор, храм Василия

Блаженного, — символ Москвы. Он был
построен в XVI веке по приказу царя Ивана
Грозного. После революции стал историко­
архитектурным музеем.
 *Dom к'XfMuticffcu им ени Зце& г
Дом культуры имени Зуева — клуб для
рабочих — был спроектирован в 1926 году
архитектором Ильей Голосовым. Как
и Варвара Степанова, он считал, что
искусство и дизайн должны войти
в повседневную жизнь рабочих и крестьян.
В необычном здании, построенном в новом
стиле конструктивизма, располагались
комнаты для заседаний и выступлений,
а также большой лекционный зал.

Обря-р&гЯие и KXfMuHcfpx
До 1920-х годов словом «клуб» в России
называли закрытое частное заведение, куда
могли приходить лишь богатые и знатные
посетители. Пролетарские клубы вроде ДК ^ilfroum eM ^ Но$ой tfcujHu
имени Зуева были совсем другими. По мысли
После Октябрьской революции дизайнеры
архитектора, обычные люди могли собраться
и архитекторы стремились внести свой вклад
здесь после работы, почитать книги, посмотреть
в обновление страны. Они отказались от традиционных
кинофильмы, послушать лекции. Такие клубы
материалов вроде камня и кирпича, из которых
строились в районах, где жили заводские
построен храм Василия Блаженного. В городах
и фабричные рабочие.
появились здания из бетона и стекла.
П асш и й ^aH fuU acuic
'^еас&лысо кругов-
1926
 5G
'/tyzcfiu zfcuzHu
Василий "KaHfuUacuu

ороз разрисовал окна перистыми узорами, но внутри все

М дышало теплом. Когда Василий и Нина Кандинские въе­
хали в новый дом, они первым делом покрасили стены: каждую
комнату в свой цвет. Лестничные перила сделали ярко-красными.
Дом стоял в небольшой сосновой роще на окраине немецкого го­
рода Дессау. Неподалеку находилась знаменитая школа дизайна
Баухауз, где Кандинский преподавал живопись. Школа размеща­
лась в новом современном здании с плоской крышей и огромны­
ми окнами.
— С днем рождения, милый! — Нина поставила перед мужем
утреннюю чашку кофе и положила яркую открытку.
— Ох, лучше не напоминай! — Василий мрачно поглядел
на кружок черной жидкости и струйки пара. Возраст, возраст...
На дворе декабрь 1926 года. Ему только что стукнуло шесть­
десят. — Хочешь сделать мне подарок? Отмотай время назад!
— Что-нибудь придумаем, — улыбнулась Нина. — У вас в шко­
ле много инженеров — пусть помогут. А в какое время ты бы хо­
тел вернуться?
Кандинский помолчал, рисуя кофейной ложечкой невидимые
узоры на скатерти — как будто чертил карту собственной жизни.
А правда, хотел бы он начать все с самого начала? Детство в Одес­
се, учеба на юридическом в Москве, наконец школа художеств
в Мюнхене — тридцать лет назад! Кандинский не сразу нашел
себя в искусстве. Поначалу он долго рисовал баварские пейзажи
к югу от Мюнхена. Синие горы, золотисто-розовые облака, красные
 ufHa

домики... Лишь около 1910 года стало ясно: в живописи ему важ­
нее всего цвет и линия. Именно они передают его внутреннее со­
стояние. Цветным фигурам совсем необязательно быть похожими
на деревья, озера, дороги или даже на людей.
«Цвета гораздо больше похожи на звуки в музыке», — думал
Кандинский. Лимонно-желтый — пронзительный зов трубы. Бор­
довый — низкий голос виолончели. А еще есть формы, которые
подходят для одного цвета, но не годятся для другого. Например,
самая удачная форма для темно-синего — это круг. А вот яркий,
броский цвет вроде лимонно-желтого лучше смотрится в угло­
ватой форме, чем в округлой. В 1912 году Кандинский написал
книгу, в которой изложил эти мысли. Ему все было предельно
ясно: художник больше не может копировать мир вокруг себя.
Нужно использовать чистый материал, сырье живописи: цвет,
точку, линию, плоскость.
Да, хорошее было время... Но, может, не надо забираться так
далеко в прошлое? Хватит и девяти лет. Да, отмотать назад девять
лет — и вот он снова в России, сразу после революции, препода­
ет в только что созданных художественных учебных заведениях
(ВХУТЕМАС и ИНХУК), составляет новый учебный план, осно­
вываясь на своей теории о точке и линии на плоскости. Но кон­
структивисты Степанова и Родченко никогда его не понимали.
И вскоре за его спиной начали шептаться: мол, Кандинский
слишком увлечен своими бредовыми идеями, чтобы послужить
революции. Из-за их злобных нападок ему и пришлось уехать.
Здесь, в Дессау, жить лучше. Студенты к нему прислушивают­
ся, воспринимают его мысли всерьез. Он учит их всему, что толь­
ко можно сделать с чистым цветом, линией, точкой. Ведь необя­
зательно рисовать лица, букеты, лошадей или паровозы! Иногда
его живопись называют «абстрактной»; многие жалуются, что ее
трудно понять. Ах, если бы люди научились видеть! Кандинский
придвинул голубое блюдечко прямо к белому конверту с открыт­
кой от Нины. Поперек конверта он положил серебряный столо­
вый нож с оранжевой рукояткой...
Баухауз был не совсем обычным художественным училищем.
В его стенах собирались живописцы, дизайнеры, типографы, и н ­
женеры, танцоры и всевозможные ремесленники — обменива­
лись опытом, учились друг у друга. Кто-то из учеников К андин­
ского станет художником. Кто-то будет проектировать здания,
оформлять книги, расписывать кофейники... Его идеи придут
не только в художественные салоны, но и на фабрики, в магази­
ны, в обычные дома.
— Ладно, милая, забудь, — Василий поглядел на жену. — Сегод­
ня я самый счастливый человек на свете.
— Ну хоть улыбнулся наконец! Пойдем гулять, — Нина помог­
ла мужу надеть пальто.
Во дворе перед новым зданием Баухауза студенты играли
в снежки. Вот это ему тоже очень нравилось в училище: здесь
приветствовалось веселье. Можно было устраивать танцы, ста­
вить спектакли, придумывать всякие развлечения. Когда студен­
ты заметили Кандинских, «снежный бой» прервался.
— С днем рождения, профессор! — раздался хор молодых го­
лосов.
Шмяк! Снежок попал Кандинскому прямо в грудь. На чер­
ном пальто уже таял белый кружок.
— Ну, погодите! — зарычал Василий. Он скорчил
«страшное профессорское лицо», медленно накло­
нился — возраст! — и зачерпнул полную при­
горшню снега.
 tfO fcufa К а л а
Ha ifcaHuup Meafcfty (/Кексжи 'Ш тажажи
 57
ue&yuctca ииефау
f&tyX <4tufeo&
( f t f c u f a "K cu a

Э
то был всего лишь кусочек жести: небольшой, продолговатый.
На таких жестяных пластинах мексиканские художники ри­
суют ретабло — образы святых.
Фрида Кало много раз видела этих художников за работой.
Они всегда рисуют одни и те же фигуры и лица, выписывают
их очень искусно, очень терпеливо. Вот Иисус распростер руки,
а вот Мария глядит на своего божественного младенца. Выручка
от продажи ретабло невелика, но лучшая награда художнику —
восторг на лице покупателя при виде образа святого. Словно сам
Иисус шепчет: «Не бойся. Пока ты хранишь этот образок, с тобой
ничего не случится».
Фрида полулежит на постели. Кусок жести закреплен перед
ней, тюбики с краской разбросаны на прикроватном столике.
Только так она может найти удобную позу. Стоять больно. Сидеть
больно. Иногда боль отступает, но сегодня плохое утро. Однажды,
когда ей было всего восемнадцать, Фрида села в автобус, кото­
рым часто ездила в город. Автобус врезался в трамвай, и Фри­
да едва не погибла. Врачи спасли ей жизнь, но до конца она так
и не оправилась.
После аварии Фрида стала рисовать. Несколько месяцев она
была прикована к постели. Живопись помогала забыть про боль.
Когда Фрида рисовала собственные портреты, ей казалось, что
она собирает себя по кусочкам. И все же каждый раз, когда она
писала автопортрет, кусочки складывались по-разному. «Кто я? —
 f S f z ми&оё-

думала она. — Во мне живет много женщин. Которая из них на­

стоящая? Да все они по-своему настоящие».
Иногда ей нравится собственное лицо. Иногда она его нена­
видит — эти большие темные глаза, которые не умеют скрывать
горечь, эти густые сросшиеся брови.
Сегодня утром, едва Фрида проснулась, ей пришла в голову
идея для нового портрета. Она напишет себя в нарядном платье,
как будто собралась на бал. И вот Фрида рисует себя в бледно-
розовом платье — аккуратными маленькими мазками по жестя­
ной поверхности.
— Ты тут как Золушка! — это ее муж Диего зашел в комнату
поздороваться и увидел картину.
— Скажешь тоже! — вздыхает Фрида. — Вот если бы мой принц
почаще был рядом, а не мотался по делам...
— Тебе надо отдохнуть, — Диего уже надел шляпу и держит
в руке саквояж. — Увидимся через неделю.
 Диего Ривера — большой, крупный, важный. И работа у него
важная: он пишет огромные картины на стенах школ, фабрик,
правительственных зданий. В Мексике до сих пор много негра­
мотных, но теперь они могут выучить историю своей страны
по росписям Диего. Пусть все знают, каким благом была для на­
рода мексиканская революция. Прежняя власть угнетала людей,
нынешняя заботится о них. Вот о чем говорят монументальные
картины Диего.
Риверу часто зовут расписывать дома и в Америке. Фрида ез­
дит с ним, когда позволяет здоровье. Она знает, что многие мек­
сиканцы мечтают эмигрировать в Штаты. Им хочется найти ра­
боту на заводе, купить машину, жить в доме с электричеством,
а не с масляными лампами. Мексиканские друзья часто говорят:
«Нашей стране нужна модернизация. Мы отстали, мы живем
в прошлом. Америка — это будущее!»
Фрида глядит на свою картину и думает: «Я надела платье
Золушки и иду на бал. Там танцуют под грохот машин и станков.
Дым из заводской трубы пахнет деньгами».
Девушка в розовом платье стоит спиной к дымной фабрике. Она
смотрит на разрушенный ацтекский храм, на разбитую статую-
скелет. Ее лицо обращено к странным обнаженным богам, к диким
цветам и кактусам, что растут из родной земли, к солнцу и луне,
между которыми змеится молния. Но кто она, эта Фрида, —девуш­
ка, что машет мексиканским флагом и курит сигарету?
Справа от нее высятся фабричные здания и небоскребы Аме­
рики. Слева простирается древняя мексиканская земля. Картина
Фриды — будто весы с двумя чашами. Какая чаша перевесит? Что
выберет девушка? Фрида смешивает красно-оранжевую краску
с капелькой желтой и рисует коралловое ожерелье, которое Диего
купил ей на уличном рынке.
Оо-ох! В поясницу как будто вонзилась раскаленная игла. Фри­
да делает глубокий вдох. Надо сосчитать до десяти. Раз, два, три...
В зеркале напротив кровати отражается бледная молодая жен­
щина с подушками под спиной. Она смотрит на Фриду, как будто
просвечивает рентгеном, как будто видит ее насквозь: сердце, ко­
сти, все тайны. Фрида откладывает кисть.
— Веселей, подружка! — говорит она своему отражению.
Женщина в зеркале хорошеет, начинает улыбаться. Она все по­
нимает.
 'rfyoaU vftufco
(4лсм ож л, мобо&а
1933-1934
 i4 tafee сЯо&идеЯосй

рощай, Англия! Жоан Миро перегнулся через перила и стал

П смотреть на пенный след за кормой. Паром деловито раз­
резал воду Ла-Манша. Мысли художника невольно вернулись
к родной Испании. Говорят, там в любой момент может вспых­
нуть гражданская война. А остальная Европа — что будет с ней?
Речи немецкого фюрера, Адольфа Гитлера, становятся все громче,
все яростней... Германская армия вплотную подошла к француз­
ской границе.
Миро оторвал взгляд от бурлящей воды. Мимо пронеслась
ласточка: едва не задела палубу крылом и тут же устремилась
назад, к берегу. «Добрый знак», — отчего-то подумалось худож­
нику. Как будет «ласточка» по-английски? Он забыл. По-фран­
цузски — hirondelle. Красивое слово. Так он назвал одну из четырех
огромных картин, которые написал для мадам Куттоли. Hirondelle,
amour, ласточка, любовь. Каждая картина была дизайном для го­
белена. Мадам Куттоли держала успешный модный дом в Пари­
же и часто делала заказы художникам.
Оттенки бывают не только у цвета, но и у слова. Hirondelle: как
будто звенит колокольчик. Amour, любовь: глубина и мерцание
морской воды. Миро представил себе подводных обитателей —
как они выплывают наверх из пучины или возвращаются на дно,
в свои причудливые дома.
Он походил взад-вперед по палубе. Пожалуй, поездка в Лон­
дон удалась. Выставка сюрреалистов кому-то понравилась,
кого-то возмутила, но уж точно никого не оставила равнодушным8.
 trftafre cHoiufzfu&c

Однако Миро не терпелось вернуться в мастерскую и работать

дальше.
Прошел почти целый век с тех пор, как публику взбудоражи­
ли картины Гюстава Курбе. Дальше были импрессионисты, по­
том Ван Гог и Гоген, потом кубисты. Казалось, Париж без конца
рождает новые формы и направления в искусстве. Теперь пришла
очередь сюрреализма.
— Вы думаете, я сюрреалист? — как-то спросил Миро у мадам
Куттоли. — Признаться, мне уже немного надоели все эти «измы».
— Если сюрреалист — это художник, который рисует сны,
то вы, конечно, сюрреалист.
— Не так все просто, — вздохнул Миро.
Слово «сюрреализм» придумал французский писатель Андре
Бретон. Он же задал направление сюрреалистической живописи.
Поначалу Миро вдохновляли идеи Бретона. Но теперь они стали
уж слишком похожи на свод правил и законов.
И все же Миро по-прежнему был кое в чем согласен с Бре­
тоном: наши заветные желания, наши глубинные чувства выра­
жаются в снах. Запечатлеть сон — значит изобразить потаенную
работу человеческого разума. Нужно только, чтобы трезвый и ло­
гический «дневной» ум не заслонял от нас картинки сновидений.
Миро не сказал бы, что «Ласточка, любовь» — это картина-
фантазия, картина-сон. Разве красный, желтый, серый — вооб­
ражаемые цвета? Нет, они существуют на самом деле. Они так
же реальны, как спичечный коробок или, например, газета! Миро
иногда брал газетные страницы и рвал их неровными клочьями,
а потом наклеивал обрывки на картон. Вполне реальные клочья
бумаги, вполне реальный картон. Но через несколько дней, когда
он смотрел на коллаж свежим взглядом, ему вдруг виделись там
очертания летящих птиц, человеческие фигуры с поднятыми ру­
ками, падающие звезды.
Может ли он объяснить, откуда берутся такие образы? Нет,
не может. Да это и не дело художника — объяснять. Сам Миро
не знает, почему обыкновенные предметы вдруг обретают жизнь
в его глазах. Иногда спичечный коробок или топор кажутся ему
живыми существами. И так было всегда, сколько он себя помнит.
Что еще тут можно сказать?
 — Двигайся на ощупь, — велел ему учитель в художественной
школе. Учитель считал, что у Миро врожденное чувство цвета,
но беда по части линий. Он заставлял ученика завязывать глаза
и ощупывать предметы, вместо того чтобы разглядывать их. Мо­
жет, из-за этого картины Миро и походили на сновидения: яркие
краски и подвижные, плывущие линии, которые видишь, закрыв
глаза.
Английский берег удалялся, превращаясь в зыбкую серую
черту на горизонте. Миро высматривал на юге очертания
Франции. Ему хотелось поскорее вернуться в Париж, где
он постоянно жил уже несколько лет. А где-то там,
еще южнее, — родная Каталония, деревня Таррагона
и ферма его родителей. Сейчас, должно быть, ла­
сточки уже вьют гнезда под козырьками крыш.
Ч

\
Что увидят эти ласточки, когда прилетят
вить гнезда в следующем году? Все те же
мирные поля или горящие дома и воронки
от бомб и снарядов?
Густой дым валил из пароходной
трубы и тянулся шлейфом, словно
что-то писал в небе черной ко­
потью. Письмена рассыпались
и таяли прежде, чем Миро
успевал их прочесть.
'И абло "liuiozccA
Vefctutica
1937
 59

T ia G u ta T lu tc a c c o

ыл апрель 1937 года. Мы с Пабло Пикассо завтракали в улич­

Б ном кафе. Мужчина за соседним столиком придвинулся
к нам и показал газету «Таймс».
— Видели, какие ужасы пишут про Испанию? — спросил
он по-английски, тыча пальцем в статью.
— Что он говорит? — Пабло не знал английского языка, но сло­
во «Испания», конечно, понял.
С его родины каждый день приходили новости о гражданской
войне. Испанская армия под командованием генерала Франко
выступила против правительства. Пикассо давно жил в Париже,
но в Испании у него оставалось много друзей и родных. В Барсе­
лоне, где он учился живописи, шли ожесточенные бои.
Я взяла газету и как могла перевела статью. Там описывали
бомбардировку города Герника на севере Испании. Репортер сво­
ими глазами видел последствия налета. «Герника разрушена
почти полностью, — медленно переводила я. — Бомбардировка
длилась три часа. Самолеты держались на малой высоте и рас­
стреливали тех, кто пытался покинуть город. Среди жертв много
женщин и детей». «Очевидно, генерал Франко применяет новые
методы войны при помощи гитлеровской авиации», — заключал
корреспондент.
По дороге в мастерскую Пабло не проронил ни слова. Я знала:
он думает о Гернике, представляет взрывы, пожары, всеобщую
панику. Гнев душил его, но что можно было сделать?
 </lwfeb, шта^&г^ ъоборшп

Пикассо тогда уже был самым знаменитым художником со­

временности. Его картины пользовались огромным спросом. Ис­
панское правительство поручило ему написать большое полотно
для Всемирной выставки, которая намечалась в Париже. Участие
Пикассо и других мастеров живописи должно было привлечь
внимание к ужасам войны и страданиям испанского народа.
После новостей о Гернике Пабло точно знал, какой сюжет вы­
берет для картины. Он напишет сцены, при виде которых любой
зритель замрет от ужаса, но не сможет отвести глаз. После этого
уже нельзя будет сказать: «Мы не знаем, что творится в Испа­
нии, и вообще, это не наше дело». История Герники потрясет всех
и каждого. Может быть, тогда зло будет остановлено.
Пабло натянул в мастерской огромный холст, который занял
все свободное пространство: семь метров в ширину и больше трех
в высоту. Казалось, невозможно в одиночку написать картину та­
ких размеров за месяц — а именно столько оставалось до Всемир­
ной выставки.
Париж утопал в зелени и цветах. Стояла самая прекрасная пора
года: конец весны, начало лета. В мастерской же бурлила своя,
отдельная жизнь. Пикассо работал как одержимый. Прежде чем
браться за кисть, он сделал сотни набросков, по-разному распола­
гая фигуры. Затем он разметил контуры на холсте и начал писать
уже всерьез. Пабло отказался от ярких красок; вся цветовая гамма
свелась к черному, белому и серому. Он без конца поднимался
и спускался по стремянке. В центре холста он написал голову
коня, кричащего от боли. Слева — фигуру быка и женщину,
которая прижимает к себе мертвого ребенка. На земле
лежит раненый мужчина. Из теней, словно призраки,
смотрят головы с раскрытыми ртами.
Иногда Пабло просил меня:
— Дора, помоги вот с этим фрагментом.
Здесь, в углу, — видишь?

Ч ^
 *?1а0*т *М шж м

Но чаще всего я просто смотрела или брала фотоаппарат и сни­

мала Пикассо за работой9. Он то и дело что-то менял. Солнце
превратилось в электрическую лампочку; конская голова переме­
стилась из нижней части полотна на самый верх. Даже по спине
Пабло было заметно огромное напряжение сил. Чтобы написать
такую картину нужно было десять художников. Но Пабло проде­
лал этот титанический труд в полном одиночестве.
И все же, в чем был его замысел? Завершенная «Герника» со­
всем не походила на фоторепортаж, на снимки руин и мертвых
тел на улицах города. Эти рваные очертания, этот немой крик
сотен ртов... Все в моей душе перевернулось.
— Зачем здесь этот бык? — спросила я у Пабло. — И чья рука
держит лампу?
Он никогда не давал прямых ответов на такие вопросы.
— Неужели ты еще не поняла, Дора? — сказал он. — Искус­
ство — это ложь, которая говорит правду.
Когда я увидела «Гернику» в испан­
ском павильоне на Всемирной выстав­
ке в Париже, она потрясла меня еще
сильнее, чем в мастерской. Я поду­
мала: как легко пилоту открыть люк в са­
молете, чтобы бомбы посыпались вниз, на головы
беззащитных людей. Но кто еще смог бы это изо­
бразить? Кто смог бы передать этот взрыв гнева
и скорби? Никто. Только Пикассо!
 гсел-с sltejzuA i
0V\C Л£*л4е*£ — i^ t^ jW ftU 4 a t
fvtyjfas^yi■" AM- /уЖ
~
иj MbsdaxfctttroA-e

Л/^ YU p. С ^ы .

VeHfeu
"Щи cafucyxe cfxayfi.u
"Zij и/мсил "«РисуНки б- убефимр»
1940-1941
 GO
‘KcMtecu&c cc бсшби
V e U fe u tr fiy fe

Э
тот камень-голыш он подобрал на пляже в Норфолке. Камень
похож на огромное яйцо: такой же гладкий, только тяжелее
и чуть сплюснутый. Очень приятно взять его в руки и закрыть
глаза, почувствовать его тяжесть, округлость. Сколько лет пона­
добилось морю, чтобы вот так обтесать, отполировать один ка­
мень? Тысячи? Миллионы? В памяти гремит и рокочет морской
прибой, тяжело ворочает гальку, тащит ее прочь от берега и снова
выносит на пляж...
Как хорошо было тогда на море! Он часто вспоминает, как
они ездили в Норфолк все вместе: большая компания друзей-
художников. Вернувшись в мастерскую, он обрабатывал камень,
пока скульптура не становилась гладкой, как прибрежная галь­
ка. Голова, локти, колени, плечи... Скульптура должна выглядеть
так, словно ее выточили вода, ветер, само время, а не жалкие
человеческие инструменты. Взять хоть наше тело: одни долины
и холмы. И сама земля казалась Муру задремавшим живым су­
ществом: будто горизонт легонько вздымается и опадает с каж­
дым вздохом.
Отец Мура был шахтером. В семье росли восемь детей, и все
они жили в крошечном домике неподалеку от шахты. Спали
по четверо в одной кровати. «Учитесь как следует, и будете жить
лучше», — твердил им отец. Обычная школа. Уроки музыки.
Художественная школа. В итоге Мур стал скульптором.
— Столько учился, а теперь ворочаешь камни, как простой ра­
ботяга? — изумлялась его мать.
 ^ ат еш т и божвч

Стала ли его жизнь лучше

родительской? Что ж, по край­
ней мере, она совсем другая.
Еще студентом, в Лондоне,
Мур часто ходил в Британский
музей смотреть на древние
скульптуры. Там была мек­
сиканская фигура лежащего
воина или жреца: колени со­
гнуты, голова настороженно
приподнята. «Вот что я хочу
делать, — думал Мур. — Ста­
туи генералов и премьеров
пусть ваяет кто-то другой».
Он приносил с собой блокнот и зарисовывал работы греческих,
римских, мексиканских и африканских скульпторов.
Мур привык слышать резкие замечания в свой адрес. «Мой ре­
бенок — и тот лепит лучше!» — «Такие фигуры вырезали в камен­
ном веке!» Они его даже радовали. Скульптор побывал в Испании,
в Альтамирской пещере со знаменитыми наскальными рисунка­
ми. Фонарь гида озарял живые, яркие изображения бизонов. Мур
готов был любоваться ими до бесконечности.
Имелись и более веские поводы для тревоги, чем нелюбовь
критиков. В 1939 году Европу снова охватила война. Гитлеровская
армия вторглась в Польшу, затем в Бельгию и Францию. В сентя­
бре 1940 года немецкая авиация начала бомбить Лондон. Бомбы
сыпались на город почти каждую ночь. Это была та же Герни­
ка, только другого масштаба. Бомбоубежищ не хватало, поэтому
на время налетов лондонцы спускались в метро. Люди ночевали
прямо на платформах и даже в тоннелях.
Мур положил камень обратно на подоконник. Надо прове­
рить содержимое рюкзака — на месте ли блокнот, карандаши,
коробочка акварельных красок? Сегодня ночью он тоже пойдет
в метро, где люди пытаются уснуть под гул взрывов, который до­
носится сверху. Правительство поручило Муру и другим худож­
никам делать зарисовки: показывать, как идет жизнь среди хаоса
и разрушений.
 Tefcfeu /Кл01-

Каждую ночь повторяется одно и то же. Дети, родители, бабуш­

ки и дедушки — все собираются в подземке. Люди ищут местечко
на платформе или на деревянных многоярусных койках, кото­
рые начали ставить в метро по распоряжению властей. Игрушки,
книги, одеяла, еда, питье — с собой берут все, что может скра­
сить долгие ночные часы. Часто слышится музыка: кто-нибудь
поет или играет на гитаре, на аккордеоне. Но вот наконец люди
ложатся спать. Теперь слышен то детский плач, то чей-то храп,
то кашель, то урчание в животе. Спертый воздух, запах потных
тел... Надо спать. Не надо думать о бомбах. Не надо думать о том,
что увидишь утром наверху.
Мур старается не разглядывать людей чересчур откровенно,
не привлекать к себе внимание. Он быстро и тихо рисует в блок­
ноте, иногда делает краткие записи. Позже, в мастерской, он пре­
вратит наброски в полноценные картины, прорисует все линии,
положит тени. «Наверное, так спали наши предки: вповалку
на полу пещеры, как мы сейчас», — думает Мур. Люди лежат в са­
мых разных позах. Кто-то во сне прикрывает рукой лицо. Кто-то
забросил обе руки за голову. Кто-то свернулся калачиком на боку.
Еще кто-то прижимает к себе ребенка...
С потолка над платформой сыплется штукатурка. Не могут же
бомбы долететь сюда? Мур глядит в забитый людьми тоннель:
там светятся теплые красные точки, огоньки папирос. Вот так же
было и в шахте, куда спускался его отец с друзьями. В этом стран­
ном месте он вдруг чувствует себя почти как дома.
 '/Kcffcm ‘ТШ кшипе^С

Ганновер, Германия,
1923-1933 (разрушена в 1943, воссоздана в 1972)
 Gl
"Т ^Ы и т т е ^с

В
нимание! Электрические пижамы завтра начнут чихать. Со­
баки должны позвонить в восьми цветах.
Курт Швиттерс вздрогнул и проснулся. Он опять смеялся
во сне. Когда уже ему перестанут сниться те дурацкие стиш­
ки? Прошло двадцать пять лет, а слова всплывают в памяти так
ясно, будто он только что вытянул их из шляпы.
Да-да, вытянул из шляпы. Это все придумал Тристан Тцара —
его румынский друг, с которым они на пару изобретали новые
виды искусства. Берешь газету, вырезаешь из нее заметку Потом
режешь заметку на отдельные слова, кидаешь их в шляпу и хо­
рошенько трясешь. Потом вытаскиваешь одно слово за другим...
— ...и получаешь гениальные стихи! — уверял Тцара.
Ну, может, и не совсем гениальные, и не каждый раз — но ино­
гда выходили прямо-таки шедевры. Швиттерс давно забыл все
стихи, которые его заставляли учить в школе, а вот про элек­
трические пижамы до сих пор мог рассказать во сне. Если взять
много разных клочков и обрывков да накидать их все как попа­
ло, можно получить удивительный результат.
Швиттерс протер запотевшее окно. Очередное туманное утро
в Озерном краю. Где-то там прячутся горы. Блеют овцы, которых
гонят под дождь. С кухни тянет подгорелыми тостами.
В 1940 году, когда он приехал в Британию, его тут же отпра­
вили в лагерь для иностранцев. В конце концов, он немец, а Бри­
тания тогда воевала с Германией. Бесполезно было объяснять,
что Гитлер мечтает раздавить художников-оригиналов вроде
Швиттерса: тех, кто дает людям пищу для раз­
мышлений. В лагере он работал с любым м а­
териалом, какой только попадался под руку.
Даже делал скульптуры из каши и хлебно­
го мякиша...
Клочки и осколки. Так выглядела Герма­
ния в 1918 году, когда закончилась Первая миро­
вая война. Солдаты возвращались домой и пытались
по кусочкам собрать развалившийся мир. До войны Ш вит­
терс учился живописи в Дрездене. После фронта он не мог най­
ти ничего такого, что ему захотелось бы рисовать. Цветы? Вазы
с фруктами? Везде, куда ни погляди, — только раненые солдаты
да голодные, обездоленные люди. Германию, которую он пом­
нил с детства, как будто разбили и оставили лежать горой не­
нужного хлама.
Швиттерс начал делать коллажи из клочков и обрывков бу­
маги: ценников, этикеток — всего, что только попадалось ему
на глаза. И почему только из бумаги? Вот, к примеру, деревян­
ная щепка. Ее можно прибить гвоздем к картону. Вот
колесо от игрушечной тележки. Вот кусок
рыбачьей сети...
Когда Швиттерса спрашивали, что
это ему взбрело в голову, он отвечал:
— Я художник. Просто я не рисую
картины, а сколачиваю их гвоздями.
— Но художник работает кистью,
а не молотком!
— Да, я единственный художник,
который делает мерц.
Мерц? Какой еще мерц? Швиттерс сам
придумал это слово, так что и объяснить
мог только он.
— Вот это мерц, — он подбирал
с мостовой какой-нибудь дыря­
вый трамвайный билет. — И вот
еще. И вот. — Разломанный де­
ревянный ящик возле магазина.
Старая погнутая ложка.
П С ?
fts {•.,
г -Г:
М"*'**'
%о
Я
о
 ^ФШ шптфс

Швиттерс вернулся в Ганновер, в старый родительский дом.

Места там было много, и Швиттерс без конца тащил к себе вся­
кий мерц. Стул с двумя ножками. Старый башмак. Пивные бу­
тылки. Жаль, что ни один кусок фанеры или картона не выдер­
жит столько всего.
Что же делать? Швиттерс решил использовать стены, полы,
потолки, лестничные пролеты. Внутри родительского дома он
выстроил еще один дом, который назвал Мерцбау — «дом
из мерца». Из кусков дерева, фанеры, картона он со­
орудил пещеры и арки, потайные ходы и кры­
ши со шпилями. Там и сям он запрятал
сокровища: коробку леденцов с кошачьей
мордой на крышке, прядь волос лучшего
друга... Мерцбау разрастался. Теперь он, по­
жалуй, был бы размером с собор — если бы
Швиттерсу не пришлось бежать от гитле­
ровских погромщиков. Уже в Англии
он узнал, что все разрушено: Мерц­
бау, сам родительский дом, соседние
кварталы. Британская и американ­
ская авиация разбомбила Ганновер
в 1943 году.
Ну что ж, теперь война закончи­
лась. Опять надо начинать все сыз­
нова. Сегодня он выйдет в сырой туман
и прогуляется до старого амбара. Швит­
терс уже обклеил его заднюю стену кусоч­
ками мерца и сверху покрыл штукатуркой,
чтобы получился странный, необычный
рельеф.
Но сначала надо одеться, выпить ча­
шечку кофе и соскрести горелую корку
с тостов.

ы
• *Д>/
 / ъелгц
Ч

<
4 tU пришли

1950-2014
 а протяжении почти всей нашей истории люди редко путе­
Н шествовали и довольно мало знали о жизни в других частях
света. После Второй мировой войны все изменилось. Самолеты
и телевидение, телефоны и кинематограф, а затем интернет —
человечество придумало много способов преодолеть разобщен­
ность. В наши дни стало гораздо легче обмениваться опытом, на­
выками, идеями.
Искусство по-прежнему живет наследием давних традиций,
но теперь художникам доступен опыт самых разных стран и эпох.
Американца Джексона Поллока вдохновляли причудливые обра­
зы европейских сюрреалистов. Австралийская художница Эмили
Кейм Кнгваррейе современными акриловыми красками писала
те же орнаменты и сюжеты, которые тысячелетиями использо­
вались в культуре аборигенов. Художник из Ганы Эль Анацуи со­
единяет предметы, образы и идеи со всего света: например, делает
традиционные одежды африканских королей из пластмассовых
бутылочных крышек. Если творческий замысел слишком велик
или сложен, чтобы исполнить его в одиночку, современный ма­
стер может привлечь к работе тысячи помощников — как сделал
Ай Вэйвэй со своими «семенами подсолнечника».
Каждый день появляются новые материалы и технологии,
а старинные темы обретают современное звучание. При помощи
новых возможностей художники решают вечные задачи: как ска­
зать что-то свое о мире, где мы живем, как понять, что это зна­
чит — быть человеком.
"D^ceKCoU 'И ьлмнс
f t e т оросом
 прижимаюсь лицом к стене сарая. Деревянные доски пах­
Я нут смолой и солнцем. Между ними есть щель, и через нее
я заглядываю внутрь. Сначала мне почти ничего не видно: в са­
рае полумрак, а на улице яркий летний полдень. Я различаю
только спину Джексона и сизый дымок его сигареты, перерезан­
ный солнечным лучом.
Вдоль стен расставлены картины, но та, над которой Джексон
работает сейчас, лежит на полу. Он сказал, что теперь будет рисо­
вать вот так: пришпилит холст к полу, чтобы можно было ходить
вокруг, подбираться с любой стороны.
Почему бы и нет? Мы все привыкли, что художник сидит или
стоит у мольберта, но ведь можно и по-другому. Джексону нра­
вится, как рисуют индейцы навахо: тонкой струйкой сыплют
цветной песок прямо на землю, выводя священные узоры.
Мои глаза привыкают к полумраку. Джексон вытряхивает кри­
сталлики сухой краски из коробочки на ладонь и разбрасывает
х по всему холсту, словно семена. Затем садится на пе-
вернутый ящик и внимательно разглядывает картину,
риподнимаюсь на цыпочки, но все равно не вижу, что
то так увлекло. Потом он вскакивает, хватает со стола
открытую банку с краской, и все начинается сначала.
Мы переехали из центра Нью-Йорка на Лонг-
Айленд осенью 1945 года, вскоре после свадьбы.
Джексону хотелось жить возле океана. «Мне нужен
 u f 6afm u

простор», — говорил он. На нашем участке стоял сарай, который

загораживал вид на океан. Джексон разобрал его по бревнышку
и снова собрал в другом месте, ближе к дому. Теперь там его ма­
стерская. У нас нет электричества, поэтому рисовать он может
только в дневное время.
Когда я встретила Джексона, он был никому не известен. Я по­
знакомила его с другими художниками, подкинула ему пару
крупных заказов от правительства. Его полотна стали больше
и смелее: косматые спирали и яркие брызги краски. В них чув­
ствовалась неукротимая энергия. Джексона стали замечать. По­
сле его первой выставки многие говорили: «Поллок — возможно,
величайший американский художник нашего времени». А Аме­
рике тогда был очень, очень нужен великий художник. Настала
пора показать европейцам, что США — это будущее.
Почему я не постучусь и не войду в сарай? Не хочу, чтобы
Джексон знал, что я тут. Хочу поглядеть, как он работает, когда
погружен в свой собственный мир и не замечает никого вокруг.
Вот он переворачивает вверх дном банку обычной хозяйственной
краски, и цветная струя льется прямо на холст. Вот он окунул
деревянную палочку в другую банку и теперь стряхивает брызги
краски: туда, сюда, туда, сюда — слишком быстро, чтобы думать.
Все это время он кружит около холста, словно шаман в ритуаль­
ном танце.
Если я постучу в дверь, волшебство кончится. Ни один худож­
ник никогда раньше не рисовал вот так. Я сдвигаюсь чуть вле­
во, теперь мне видно кусочек картины на полу. Блестят капли
и потеки густой краски — черные, серебристые, белые. О чем эта
картина? С таким же успехом можно спросить у танцора: о чем
ты танцуешь? Если у тебя от чего-то захватывает дух, уже не так
важно, «про что это».
На улице слишком жарко, и я спускаюсь
к ручью. От воды веет прохладой. «Скоро
тоже возьмусь за новую картину», —
обещаю я самой себе. Я же Ли Крас-
нер, художница, а не просто миссис
Джексон Поллок. Вода плещется,
омывает берег. Мокрая галька
блестит, словно россыпь ал­
мазов.
 “D zfc&ccoH Ж илке

Когда я возвращаюсь, Джексон мрачнее тучи шагает взад-

вперед у сарая.
— Пойди, посмотри, — велит он. — Я уже ничего не понимаю.
Я захожу в сарай и впервые вижу всю картину целиком.
— Поразительно, — говорю я. Джексон стоит рядом, словно хо­
чет взглянуть на холст моими глазами. Кажется, что картина жи­
вая, что краска течет, мерцает и плещется, как вода в ручье.
— Она уже готова? — спрашиваю я.
— Готова? — у Джексона на лице изумление. — Мне-то откуда
знать?
Внезапно он выпаливает:
— Что у тебя в карманах?
— Да ничего такого, — я достаю пару монеток и ключ. Джексон
берет их и вдавливает в блестящие потеки на холсте. Затем оку­
нает отвертку в банку алюминиевой краски и покачивает ею над
картиной, как маятником. Он переходит к другой стороне холста,
берет еще одну банку, и краска вытекает узким черным язычком.
— Чудесно! — говорю я. — Замечательно!
Джексон раскачивается из стороны в сторону, словно в трансе.
Если он меня и слышит, то не подает виду.
*т¥ш- морс
США, 1950-е годы

После Второй мировой войны центр совре­

менного искусства переместился из Парижа
в Нью-Йорк. Особый интерес вызывали аме­
риканские художники-абстракционисты вро­
де Джексона Поллока. Европа лежала в руи­
нах после войны, а американская экономика
процветала. Богатые коллекционеры охоти­
лись не только за признанными шедеврами,
но и за работами молодых художников.

Лига студентов-художников была

основана в Нью-Йорке в 1875 году.
Она сразу стала творческой школой,
где молодежь училась у признанных
мастеров. Среди ее учеников были
Луиз Буржуа, Ли Краснер, Джексон
Поллок.

"Dom vtyu f
GyfetfCCfO.

^ МСЫШ, &поу&ые
Луиз Буржуа переехала
в Нью-Йорк из Парижа
в 1938 году. Ее семья купила
дом в западной части города.
В подвале этого дома Луиз
оборудовала себе мастерскую.

. Т »
 (?s4tottifcu nofy fy n u f
Джексон Поллок жил недалеко
от Нью-Йорка, на Лонг-Айленде.
Мастерской ему служил
небольшой сарай для хранения
рыболовных снастей. Именно там
Поллок рисовал свои картины
в технике разбрызгивания, или
дриппинга. В конце концов
пол сарая тоже превратился
в огромную картину Поллока —
весь был покрыт кляксами
и потеками краски.

мЩгемеЯЯое и<щ сст йа{

Нью-йоркский музей современного
искусства был основан в 1929 году. В свое
нынешнее здание он переехал десять
лет спустя. В музее выставлялись работы
Ван Гога, Пабло Пикассо, Жоана Миро.
Благодаря этим выставкам Нью-Йорк
приобрел славу одной из культурных

fu fr Яо$ой tfcufHu
В 1930-40-х годах десятки
видных художников
покинули Европу, спасаясь
войны. Они пересекли
Атлантику и обосновались
в Нью-Йорке. Американское
искусство многим обязано
этим эмигрантам.
?4ftfcu vitam ucc
ОаНиж сиНиж
/tfr fe u t4 ta m u c c

колько же теперь времени? Анри Матиссу вроде бы удалось

С ненадолго задремать. Сиреневатый утренний свет уже про­
никает в комнату через решетчатые ставни, расчерчивает пол
узкими полосками. Одинокий мотоцикл рычит на длинном кру­
том подъеме от Ниццы. Потом все снова затихает.
Свет становится ярче. Воздух заметно теплеет. Матисс наблю­
дает, как сиреневый луч сменяется ярким, золотым. Свет разли­
вается по потолку, словно морская волна — по берегу. Матиссу
хочется выпрыгнуть из кровати и распахнуть окно. Выпрыгнуть?
Куда там... Он уже стар. Давно, очень давно наблюдает он за ро­
ждением таких вот новых дней.
Сегодня надо что-то решить насчет часовни, которую строят
по его проекту в городке Ванс неподалеку отсюда. Поль Бони —
витражник — прислал Матиссу образцы цветного стекла: разные
оттенки желтого, зеленого, голубого. Матисс должен подобрать
всю гамму, чтобы можно было начать работу над витражами.
Но какой же взять оттенок зеленого? А желтого? А голубого?
Матисса по праву считают «королем цвета». Давным-давно, еще
до Первой мировой, он входил в кружок фовистов — «дикарей».
 O ffm m сШшт

Их прозвали так не за поведение, а за странную цветовую гамму

Женщина с синими волосами. Мужчина с зеленым носом. Куда
уж дальше?
Публике казалось, что такие картины может нарисовать толь­
ко безумец с вытаращенными глазами и всклокоченной боро­
дой. Вид Матисса в безупречном костюме, с галстуком и в начи­
щенных туфлях сбивал всех с толку. Впрочем, и другие молодые
художники, например Пабло Пикассо и Жорж Брак, пробовали
новые, смелые, неожиданные приемы. Прошло время. Все поста­
рели. Теперь про них пишут не в скандальной хронике, а в учеб­
никах истории. Кубизм, русская революция, сюрреалисты, Вторая
мировая война — все это уже в прошлом. На дворе 1950 год.
Потихоньку, полегоньку... Матисс тяжело приподнимается, са­
дится в постели. Болит спина. Болит голова. Он знает, что про
него говорят, когда сравнивают с Пикассо. «Матисс рисует пре­
красные картины, но ведь мы живем в ужасном мире. Вспомните,
сколько мы повидали страданий на своем веку! Вспомните войну,
хоть первую, хоть вторую. Вот “Герника” Пикассо — это правда
нашей жизни!»
Ему вспоминается поездка в Марокко почти сорок лет на­
зад. Какое там было чудесное знойно-синее небо, какие яркие
пальмы — каждая как зеленый фонтан! А забавное развлечение
местных жителей: просто сидеть и смотреть на золотых рыбок
в аквариуме! Они могли сидеть так часами. Интересно, что их
так завораживало? Червонно-красный блеск рыбьей чешуи или
плавные, размеренные взмахи плавников? И почему нельзя вот
так же созерцать картину? Искусство должно дарить людям мир
и покой. Если хочешь погрузиться в омут войны и страданий, до­
статочно развернуть газету.
Солнечный свет прогоняет последние тени. Матиссу теперь
видно и вазу с цветами на столе, и кувшин венецианского стек­
ла, и китайскую фарфоровую чашу. Эти вещицы — его друзья,
он рисовал их десятки раз. «Каждый предмет — все равно что
актер, — думает он. — Один и тот же актер может сыграть сотню
разных ролей».
Как много еще предстоит сделать! Матисс уже закончил рисо­
вать огромные фигуры, которые будут украшать стены часовни.
Он сам придумывает витражи, и даже одежды священников бу­
дут выполнены по его эскизам. Часовня должна стать особенным
 р4яр&с ^Шйтисс

местом, где мысли текут вольно и мирно — яркие, радостные,

цветные, как лучи солнца, прошедшие сквозь витраж.
Матисс выбрал для окон солнечно-желтые узоры в виде веток
и листьев. Они должны будто бы чуть-чуть колыхаться на ветру.
Он изобрел свой, особенный способ делать эти узоры. Сначала он
берет большой лист бумаги и красит его в желтый цвет. Затем
огромными ножницами вырезает фигуру, поворачивая бумагу
в руках. «Я рисую ножницами», — говорит Матисс. Он будто бы
создает скульптуры из чистого цвета. А потом Поль Бони выреза­
ет такие же формы из цветного стекла.
Матисс берет кусочек синего стекла с прикроватного столика
и глядит через него. Затем подносит к лицу желтое стекло. Синяя
спальня. Желтая спальня. Кажется, что это две разные комнаты.
Но этот желтый какой-то слишком лимонный. Матисс берет дру­
гой квадратик стекла. А этот чересчур апельсиновый. Может, вот
этот? Да! Этот будет в самый раз.
А что делать с синим? Матисс поднимает кусочек темно­
голубого стекла, разглядывает на просвет. Красиво! Пожалуй,
этим цветом можно любоваться часами. Матисс забывает про
больную спину и голову. Он опять чувствует себя молодым. Си­
ний солнечный зайчик устроился у него на носу.
 Имэд

Аясеи-аж 'Kuejpejh
с tcfauoM
'Чта Jfecb CMf?iuuoc&?
/h tc e M * 4 t 'K c u jfw fr

то произошло с этой голой, как будто выжженной зем­

Ч лей? Может быть, ее вспороли плугом, а потом черные ко­
мья прихватил зимний мороз? Или здесь недавно гремели бои,
оставляя воронки от взрывов, гусеничные следы танков, обрывки
одежды, месиво из костей и крови? Ансельм Кифер клеит сухую
траву на пеструю и бугристую поверхность огромной картины,
чтобы земля выглядела совсем настоящей. Но вопрос остается от­
крытым: что же здесь случилось?
Кифер родился в Германии в марте 1945 года. Казалось бы,
удачное время — через несколько недель закончилась Вторая
мировая война, в Европе наконец наступило затишье. Но когда
он вспоминает детство, ему видятся одни руины. Немецкие го­
рода бомбили так сильно, что практически сровняли с землей.
Остались кучи камней да горелые деревяшки.
Потом ему захотелось узнать, что же все-таки произошло
в войну, еще до его рождения. Оказалось, что в других странах
люди считают: немецкий народ должен покаяться за преступле­
ния своих вождей. Но неужели все кругом виноваты? А как же
его собственные родители, их друзья? Знали ли они, что произо­
шло с их еврейскими соседями, которых забрали военные? Про
концлагеря, где погибли миллионы людей?
Никто не хотел отвечать на такие вопросы. «Это все в про­
шлом, — говорили Киферу. — Это история. Пора забыть про это
и жить дальше». Понемногу Кифер стал понимать: легко разо­
браться, кто герой, а кто злодей, когда оглядываешься назад,
на давние времена. Когда ты в гуще событий, все не так просто
и ясно. А что сделал бы он сам на месте своих родителей?
Перенестись в прошлое он не мог, оставалось рассчитывать
на силу воображения. Конечно, были еще книги по истории,
но авторы этих книг вечно искали логику и смысл в ужасных
и бессмысленных событиях. Вот сюжеты мифов — другое дело.
Герой мифа может быть и созидателем, и разрушителем. Там
не бывает «хороших» и «плохих», каждый поочередно поступа­
ет то плохо, то хорошо. Кифер часто рисовал свою мастерскую:
чердак с голыми деревянными полами и стенами. На каждой
картине мастерская безлюдна, лишь в полу торчит огромное ко­
пье или у стены лежат два скрещенных меча — словно здесь
только что закончилась битва исполинов.
Пустая комната на его полотнах казалась тихим и мирным
местом, где минуту назад случилось что-то ужасное. Эти сте­
ны как будто ждали, что сюда вернутся духи погибших воинов.
Наверное, так оно и было. В своем послевоенном детстве Кифер
повидал немало развалин, где прежде жили семьи, немало во­
ронок там, где когда-то стояли дома. Но в те дни люди много
трудились, чтобы собрать осколки и начать жизнь заново. Надо
было строить — пусть даже из обугленных кирпичей.
Кифер не помнит, чтобы ему в детстве дарили игрушки, зато
помнит, как играл на развалинах домов, строил сказочные зам­
ки из кирпичных обломков. «Руины — это еще не конец, — часто
думает он. — Это начало чего-то нового». Видимо, потому он
и любит не рисовать, а строить картины: собирать их из соломы,
мазута, сажи, земли, веток и прутьев. Не такой ли была земля
давным-давно, когда на ней еще не происходило совсем ниче­
го: ни плохого, ни хорошего? Художник может погрузить­
ся глубоко в прошлое, в толщу времен, до самого дна,
до начала мира.
 Кифер
делает свинцо­
вое крыло. Пластину свин­
ца легко резать. Каждая полоска —
тонкое серое перо. Он раскладывает,
расправляет перья — так выглядит
птичье крыло в полете. Но это изящ ­
ное крыло на самом деле тяжелое
как камень. Чтобы закрепить его
на картине, придется как следует
поработать.
Киферу на ум приходит Вёлунд —
бог-кузнец из скандинавских мифов. Вёлунд сделал себе желез­
ные крылья, чтобы улететь из темницы, куда его бросил жесто­
кий король Нидуд. Вёлунд —герой; однако перед тем, как улететь
на волю, он убил троих сыновей Нидуда и сделал винные кубки
из их черепов. Из их глаз и зубов он изготовил украшения, кото­
рые послал в подарок матери и сестре убитых юношей.
Пожалуй, крыло лучше закрепить вот здесь, над центром
ландшафта. Крыло — противоположность земли, символ полета,
свободы, воздушной легкости. Но вот если оно сделано из свин­
ца... Наверняка тяжелые крылья Вёлунда тянули его вниз. А мо­
жет, это совсем другое крыло? Ведь мы часто представляем наши
мысли и мечты крылатыми. Нам кажется, что они могут уне­
стись куда угодно, хоть в будущее, хоть в прошлое. И время —
мы говорим, что время летит, значит, и у него должны быть кры­
лья? Но если это крыло времени, то почему оно лежит в поле?
Время прервало полет? И где мы теперь: на этом черном пустыре
между прошлым и будущим?
 "KeiUt 'Кягёлр-^ейе
0 ftu a ftm &fue
1989
 Q>5
<4toux сЯо&
‘Э 'м и и и 'К е й м

колько всего может поместить художник на одной картине?

С
мир».
«Целый мир, — считает Эмили Кейм Кнгваррейе. — Целый

Сейчас 1989 год, значит ей уже семьдесят восемь. Или восемь­

десят один. Она точно не знает, да и какая разница? Целый мир
не измерить годами. Тут не хватит и всего времени от начала
времен. А той страны, откуда пришли духи сновидений — дав­
ным-давно, еще до начала начал, — не найдешь ни на одной кар­
те. Там, на картах и в атласах, только желтые и красные линии
дорог да серые точки городов.
Вы ведь приехали сюда по карте? Дорога ведет через красные
пустыни в сердце Австралии. От Алис-Спрингс — на север, в ме­
стечко под названием Утопия. Здесь, в маленьком поселении,
живут Эмили Кейм Кнгваррейе и ее семья, ее род. Другие семей­
ства группы анматьерра живут неподалеку отсюда. Это их земля.
Белые люди пытались завоевать ее и пригнать сюда свой скот.
Но в этом суровом засушливом краю годами не бывает дождей.
Белые люди не выдержали и ушли.
Только народ анматьерра умеет жить на этой земле. Аборигены
знают, где растет съедобная трава и как найти под землей клуб­
ни ямса. Когда приходят дожди, цветет трава нтанге. Ее семена
можно растереть жерновами, чтобы получилась мука. Сок ее пло­
дов хорош на вкус, а из мякоти можно испечь сладкие лепешки
и отпраздновать приход дождей. Эту землю сотворили духи снов.
Они насыпали uturupa — большой песчаный холм, который дал
имя селению Утопия. Духи создали травы с кореньями и почву,
где они растут.
Эмили окунает пальцы в краску и наклоняется вперед. Самы­
ми кончиками пальцев она наносит на холст маленькие яркие
точки. Постепенно точек становится все больше и больше — как
будто в ночном небе проступают звезды или из цветов разлета­
ется облачко пыльцы. Эти разноцветные точки — цветы и семена
нтанге. Они покрывают узор из ветвящихся линий, который Эми­
ли нарисовала чуть раньше. Такие линии рисуют на телах тан­
цоров перед ритуалом дождя. Эмили работает быстро, ее пальцы
словно бы рассказывают историю или чертят волшебную карту.
Надо торопиться: краска мгновенно сохнет в знойном воздухе пу­
стыни. Чахлая тень кустов не дает прохлады.
В Утопию часто приезжают люди из Алис-Спрингс и просят
Эмили продать им картины. В городах за ее полотна дают боль­
шие деньги. Иногда Эмили приезжает посмотреть на них. Когда
они висят в галерее, под светом электрических ламп, кажется, что
они очень-очень далеко от дома, от красной земли, слепящего
солнца и синих теней.
Она стала знаменитой. Ей дали несколько премий и наград.
Заработанные деньги она делит с родичами. В конце концов, те
истории и те узоры, которые она рисует, — это их истории и их
узоры. Земля, где растет нтанге и съедобные зерна, — это их общая
земля.
 Эмили начала рисовать, когда ей было уже за семьдесят.
До того она, как и многие женщины их рода, делала батик, то есть
вручную расписывала шелк. У них даже было Женское общество
батика. Но роспись ткани — очень тяжелая работа, особенно когда
ты уже в возрасте. Сначала на шелке рисуют узоры воском. Потом
ткань красят. Краска впитывается только там, где нет воска. За­
тем шелк кипятят долго-долго, пока воск не растает. Нужно пол­
ностью очистить ткань от воска. Тяжело! А вот картины не надо
кипятить и очищать. Можно сосредоточиться на цветах и узорах.
К тому же акриловая краска сохнет в считаные минуты.
Может, и хорошо, что городским жителям нравится разгля­
дывать картины Эмили на белых стенах галерей. Если они что-
то в них для себя находят, так ли важно, что именно? Ведь им
не надо ковырять твердую красную землю, чтобы найти клубни
ямса, или собирать семена нтанге, или рисовать на телах узоры
и танцевать в честь духов, которые посылают дождь.
Пожалуй, Эмили назовет картину «Сны о нтанге». Для кого-то
это подарок духам, которые создали землю и заботятся о ней.
А для кого-то — просто яркий, красивый узор, цветное пятно
на белой стене галереи. «Все зависит от того, кто ты есть и где
находишься», — думает Эмили.
Если бы вы остались в Утопии, то назавтра увидели бы Эмили
здесь же, за новой картиной. Но теперь пора ехать домой. Ночь
в пустыне наступает внезапно. Резко холодает. В чистом высоком
небе зажигаются звезды: сначала одна, потом другая, а потом це­
лая россыпь. Целый звездный мир.
"Клтисл (T U cfaju)
 G&
niazUu

олотое детство. Так думают все, кто видит их семейный аль­

З бом. Поглядите, какой огромный дом. Какие светлые, прекрас­
но обставленные комнаты! А вот и сад, который спускается прямо
к реке, к Сене. В саду — очаровательные девочки в белых пла­
тьицах. Летний ветерок играет их длинными локонами. Должно
быть, эти девочки ни в чем не знают отказа. Пони? Пожалуйста!
Новый наряд? Конечно! Элегантный дом на холме во француз­
ском местечке Шуази-ле-Руа. Что может быть романтичнее?
Да, так оно все и выглядело со стороны. Сама же Луиз жила
будто в кошмарном сне. Кошмар сплетался из гнева, стыда и стра­
ха, которых ей никогда не забыть.
Сейчас 1993 год, и детство Луиз Буржуа осталось далеко­
далеко в прошлом. Много лет утекло с тех пор, как она пряталась
под столом в гостиной, смотрела на ноги родителей — как они
ходят туда-сюда. Слушала их голоса — злые слова отца, робкие
и печальные ответы матери. Еще она помнит, как они с мамой
 Ш тт

навещали отца в госпитале: он был ранен в Первую мировую вой­

ну Почему-то это было ночью. А может, все ее воспоминания той
поры окрашены в черный цвет.
Потом отец вернулся домой, но радоваться было нечему. Вой­
на, ранение, гибель друзей навсегда озлобили и надломили его.
— Ну что ты такое? — говорил он дочери. — Девчонка! На кой
ты нужна?
Луиз выросла. Она изучала математику в Парижском универ­
ситете. Однажды съездила в Россию. Потом встретила молодого
американца по имени Роберт и вышла за него замуж. В 1938 году
они уехали в Нью-Йорк. Даже это было давно. Луиз очень скучала
по сестре и по французским друзьям. Она чувствовала пустоту
в душе. Чтобы чем-то заполнить пустоту, Луиз начала вырезать
деревянные фигурки. То были первые скульптуры, которые она
отправила на выставку.
«Персональная выставка Луиз Буржуа». Это звучало хорошо,
солидно. И все равно ей казалось, что люди думают: «Неплохо.
Очень неплохо, особенно для женщины». Она глядела вокруг,
на других американских художников, о которых все говорили, —
вроде Джексона Поллока. Все видные художники были мужчи­
нами. Это очень раздражало Луизу, хотя и прибавляло ей реши­
мости.
Иногда у нее в душе все так бурлило и кипело, что казалось —
она вот-вот вспыхнет или взорвется. Но тело ее дышало, двига­
лось, жило своей жизнью, несмотря на смятение чувств. Луиз
делала скульптуры, похожие на части тела: пальцы, груди, живо­
ты с жирными складками. До сих пор большинство скульпторов
показывали человеческое тело со стороны, снаружи. Луиз же как
будто предлагала забраться внутрь собственного тела. Или взгля­
нуть на него, как младенец глядит на тело матери — огромное,
словно планета.
Может быть, вся наша взрослая жизнь вырастает из первых
впечатлений о мире, об этих незнакомых формах, красках и зву­
ках, которые мы воспринимаем в раннем детстве. Луиз хорошо
помнила свои детские ощущения. Дом казался очень странным
местом. Взрослые были загадочными, непредсказуемыми суще­
ствами. По их велению то сияло солнце, то бушевала гроза.
 Теперь Луиз 81 год, и ее скульптуры знает весь мир. Музеи
и галереи раскупают ее работы, устраивают выставки. Но когда
она идет по улице, никто не узнает ее, не оборачивается, не про­
сит автограф. Люди спешат мимо, не замечая пожилую женщи­
ну в вязаном берете. «Идеи у меня большие, — смеется Луиз. —
А сама я как мышка в углу!»
Хорошо, что в ее мастерской хватает места для самых больших
идей. Вот, например, ее «Клетки». Это комнаты, в которые нельзя
войти, можно только ходить вокруг и заглядывать в них снаружи.
Почему «клетки»? Наши тела состоят из клеток. В клетку сажают
диких животных. За решетку отправляют преступников, чтобы
избавить от них мир.
Кто же заперт в этой «Клетке», за колючей проволокой? Это
не человек. Внутри клетки — кукольный дом. Он сделан из ро­
зового мрамора, но его нельзя потрогать, в него нельзя попасть.
Это дом, где выросла Луиз. Над забором с колючей проволокой
висит лезвие гильотины — вроде той, что отрубила голову короля
Людовика XVI во время Французской революции.
— Гильотина показывает, что настоящее отделено от прошло­
го. Как будто его отсекли, — поясняет Луиз.
Она смотрит на дом своего дет­
ства. Издалека он кажется та­
ким маленьким, игрушечным,
будто во сне. Под каменной
крышей, в каменных сте­
нах звучит эхо родитель­
ских голосов. Малень­
кая девочка слышит
хриплую ругань отца,
жалобный возглас ма­
тери — и прячется под
столом в гостиной.
 LOOZ
VH'hr
 ^(мисебяш бцтшки
'Э'ЛЪ /tfU Z C tyfU

верь открывается. На пороге стоит Эль Анацуи. Внутри,

Д в большом сарае, усердно трудятся его ассистенты. Да! Со сто­
роны может показаться, что мы болтаем и смеемся, но на самом
деле мы усердно работаем! Анацуи часто так делает: подъезжает
к мастерской, паркуется за углом и тихонько подходит к двери,
чтобы мы не слышали.
— Что вы тут чешете языками? — спрашивает он. — Искус­
ство — это духовный поиск. Вы должны работать тихо и внима­
тельно.
— Да мы же тихие, —тихо говорим мы. — Он что, злится? А нет,
улыбнулся. Искусство — это духовная радость.
В сарае жарко, душно. Наступает сезон дождей. Небо затянуто
серой пеленой. Оно тяжело нависает над нашей деревней и, ка­
жется, вот-вот прорвется —
лопнет, как мешки в мастер­
ской, до отказа набитые
крышками. Эль Анацуи
использует их для работы:
металлические крышки
от бутылок с ромом, пи­
вом, виски. Их содержи­
мое давно выпито, сами
бутылки отправились
на свалку. Анацуи соби­
рает только крышки.
Ь 1
А *

вэ «>
 Некоторые из нас подрезают крышки и расплю­
щивают их, делают ровные металлические диски.
Другие сшивают разноцветные кусочки металла
медной проволокой. Работать надо осторож­
но, чтобы не порезаться об острые края.
Эль Анацуи приглядывает за нами,
к подсказывает такое, до чего мы бы сами
и не додумались. «Глядите, можно сде­
лать вот так. Я тут с вами как дирижер
с оркестром», — часто говорит он.
Мы делаем большие панели из кры-
шек и проволоки — почти как метал­
лические матрасы. Готовые панели
складываем на полу. Серебристые, золо-
тистые, синие, в красную полоску — всех
цветов, каких только бывают крышки. Как теперь подогнать их
друг к другу? Вот так или эдак? Это решает Эль Анацуи. Каждое
сочетание, каждый узор имеет свой тайный смысл. После того как
он примет решение, мы сшиваем панели в один громадный лист.
Эль Анацуи не всегда жил здесь, в Нигерии. Он вырос в Гане,
у него не меньше тридцати братьев и сестер! В колледже он чи­
тал много книг по африканскому искусству, но все эти книги
были написаны не африканцами. По книгам выходило, что зна­
ки и формы, которые используют африканские художники, — это
просто красивые, нарядные узоры. Как горошек или клеточка на
платье. Авторы книг совсем ничего не понимали в языке адынкра.
Тот, кто вырос в Гане, знает все про символы адынкра. Мы видим
их каждый день — на заборах, на ткани, на глиняных горшках.
Вот этот рисунок похож на гребень для волос, дуафе. Это символ
красоты. А вот знак осрам не нсоромма: круг солнца, а под ним,
словно колыбель, молодой месяц. Это символ любви, верности
и гармонии. Эль Анацуи всегда нравилось, что в маленьких кар­
тинках, которые можно выжечь на дереве или напечатать на фут­
болке, заложен глубокий смысл. Он часто рисовал символы адин-
кра, соединял их то так, то эдак.
Еще он постоянно замечал, что дороги, тропинки, рыночные
площадки и полы в магазинах буквально завалены мусором: ме­
лочью, которую люди небрежно кидают себе под ноги. Однажды
он пригляделся и понял, что даже в мусоре можно найти знаки
и символы. Конечно, это были не символы адинкра, но и они за­
ключали в себе какой-то смысл. Он поднял с земли бутылочную
крышку. У нее была гофрированная синяя кромка, а в центре —
голубой кружок и серебряная звезда.
Анацуи начал собирать крышки. Названия напитков были по­
хожи на имена героев в легендах или кинофильмах. «Черный
моряк», «Царь Соломон», «Макосса», «Команданте». Когда кры­
шек набралось много — несколько тысяч, — он соединил их, сшил
проволокой. Получилось что-то вроде сверкающего металличе­
ского плаща, только вместо символов адинкра на нем красовались
алкогольные бренды. Если не приглядываться к материалу, плащ
похож на роскошную сверкающую мантию, достойную короля.
Анацуи говорит, что много веков подряд европейцы приходи­
ли в Африку и вывозили из нее сокровища. Они угоняли в раб­
ство наших людей и продавали их за ружья и алкоголь. «Погля­
дите вокруг, — говорит он. — Африка завалена мусором со всего
мира. Пустые бутылки, консервные банки». И он показывает нам,
что этот мусор можно взять и своими руками сотворить из него
красоту.
Эль Анацуи долго преподавал в университете города Нсукка.
За пределами Африки о нем не слышал почти никто. А сегодня
он мировая знаменитость, а мы его помощники. К нему часто
приходят и просят сделать что-нибудь новое для очередной вы­
ставки. Поэтому работы нам хватает.
Внезапно в мастерской гаснет свет. Видно, где-то авария. Воз­
дух снаружи серый, стального цвета. Тяжело
падают первые капли дождя. Роко
Скоро включится генератор, и лам
горятся снова. Но сейчас, в суме!
на бетонном полу загадочно мерце
пластины золота и серебра. Волше
ные сокровища Эль Анацуи.
 fiu
(Цежена аодсолЯегЯикл
 /tu

ои глаза крепко-крепко зажмурены. Я пытаюсь угадать, что

М сестра положила мне на ладонь. Бусину? Зуб?
— Ну ладно, можешь посмотреть.
Маленькое белое семечко с черными полосками. Зерно под­
солнуха.
— Ну как? — спрашивает сестра. — Я его слепила из глины
и раскрасила. Угадай, сколько времени ушло?
Я мотаю головой и пожимаю плечами.
— Час! — сообщает она. — Целый час! — Потом понижает голос
и говорит: — Ай Вэйвэй под домашним арестом.
Наверное, надо объяснить. В 2011 году — теперь уже кажет­
ся, что очень давно, — наш класс водили на экскурсию в одну
галерею. Там проходила выставка художника по имени Ай Вэй­
вэй. Вся экспозиция помещалась прямо на полу: громадный зал
был усеян семенами подсолнечника, только не настоящими. Все
они — 100 миллионов семян! — были сделаны из белой глины
и разрисованы вручную. Моя сестра сказала, что 1600 мастеров
делали их два с половиной года. Если перемножить это все, по­
лучится 4000 лет работы. Каждое семечко было уникальным.
— Ну и зачем это все? — шепотом спросил я, глядя на беско­
нечный серо-белый ковер из семян. — В чем смысл?
— Смысл в том... — у моей сестры всегда и на все найдется
ответ. — Смысл в том, что каждое крошечное семечко — это про­
изведение искусства. Гляди, — она встала на колени и подняла
с пола один из «шедевров».
 — Руками не трогать! — сказал охранник галереи.
Моей сестре нельзя ничего запрещать. Теперь она уже из чув­
ства протеста решила узнать про Вэйвэя как можно больше.
Ну и я волей-неволей тоже набрался знаний.
Ай Вэйвэй родился в Китае. Его отец был известным поэ­
том, а значит, много думал и задавал вопросы. Китайское пра­
вительство не любило тех, кто много думает, и вопросов тоже
не одобряло. Семью Вэйвэя отправили в тюрьму, а затем выслали
в отдаленную глухую провинцию. В двадцать лет Вэйвэй пошел
учиться в киноакадемию, а потом уехал в Америку. В Нью-Йорке
он познакомился с местными поэтами и художниками, а день­
ги зарабатывал тем, что рисовал портреты на улицах. И еще он
фотографировал все подряд. Сколько бы снимков он ни сделал —
а их накопились тысячи, — все равно каждый кадр был уника­
лен и непохож на все остальные.
В 1993 году заболел отец Ай Вэйвэя. Художник решил вер­
нуться в Китай, но ему по-прежнему хотелось делиться идеями
и работами с людьми из других стран. Тогда как раз появился
интернет. Ай Вэйвэй одним из первых выложил свои произве­
дения в сети.
Моя сестра еще раз попробовала объяснить про семена. Это
символ китайской истории, сказала она. В городе Синьцзяне, где
их сделали, уже 2000 лет изготавливают фарфор. Еще семена
символизируют миллиарды людей всего мира — ведь каждый
из нас уникален, неповторим. А еще это протест Ай Вэйвэя про­
тив действий правительства, которое мешает людям выражать
себя. Он говорит: «Семена прорастают... большая людская сила
в конце концов возьмет свое». Так объясняла мне сестра.
Я до сих пор не уверен, что понял, хотя почитал про Вэйвэя
в интернете. Мне попался фильм, где он рассказывает, как сидел
в тюрьме. Он часто критикует китайское правительство. Вскоре
после той выставки с семенами его арестовали и продержали
в камере 81 день. Обвинений ему так и не предъявили. Затем его
выпустили, но тут же взяли под домашний арест.
 Сестра берет планшет и показывает мне еще один фильм
Вэйвэя. Там он открывает ворота перед своим домом в Пекине.
В утреннем воздухе висит дымка от автомобильных выхлопов.
К дереву прислонен велосипед. В корзину этого велосипеда Ай
Вэйвэй кладет букет цветов. На него направлены камеры наблю­
дения. Где-то в участке полицейский следит за тем, как Вэйвэй
кладет букет в корзину. Благодаря интернету его видит не толь­
ко полицейский, но и весь мир.
Еще я не понимаю, чем он нарушил закон. Вэйвэй приду­
мал проект знаменитого олимпийского стадиона — того самого,
в форме гнезда. Однако власти все равно недовольны. Он совсем
не похож на хулигана или экстремиста: носит простую серую
одежду, как заводской рабочий. У него торчащая бородка и се­
рьезное лицо, а глаза все время смеются.
Вот еще один ролик. Вэйвэй рассказывает про семена подсол­
нечника. В руках у него грабли, и он сгребает фарфоровые зер­
нышки с пола в огромном зале. «Иногда люди берут их и пыта­
ются разгрызть», — рассказывает Вэйвэй. На этом снимке он мне
нравится. Он смотрит прямо в кадр и протягивает нам ладони,
полные семечек. Как будто говорит:
— Все очень просто. Ими нужно делиться. Смелее! Подойди
и возьми.
 SsfXpJM/Cl MUjvX
На этой карте отмечены места, которые упоминаются
в книге. Конечно, границы стран за 40 000 лет много
раз менялись, но на карте показано, где эти места на­
ходятся сегодня.

Северный
Ледовитый океан

Скалистые
горы

С/муиНеШ ш
П от ам и
Нью-Йорк
ШР

Атлантический
w tw cu tvz океан

d t ip г и я
Ч
 (^TvpJXhU

Города '^иуерилН ум
А м ст ер д а м

Моря и океаны
СеверноеJ Ъ ьш и&
м оре / '
Горы А н гл и я Ьеилрцсь.
Л ондон 'Иоллеил
Л а -М а н ш —
Париж v e f a ttft H u f r

ф ранщ ля А*ф с "

Флоренция
*ИмАНиЯ "ЪСмАлиЯ Щ цри/хя
Средиземное м о р е ^ Ж ? Аф ины

Р о сси я
М осква

Г ~ Г ч ~~"

ЯкаНи#,
Д ойной
*ZCpMc

Тихий
С ‘Ztfifufr *Камбо<0с<г океан
А нгко р -В а т

И нд и й ски й
океан

Б ольш ой
В одораздельны
хр ебет
 0/КсыеН&лр& собшпий
После дат обычно ставят обозначения «н. э.» или
«до н. э.». Это означает «наша эра» или «до нашей
эры». Наша эра начинается с предполагаемого
года рождения Иисуса Христа. От Рождества
Христова мы считаем годы вперед, вплоть
до нынешнего дня. Годы и века «до нашей
эры» отсчитываются от той же даты, только
назад, в обратном порядке. Буквы «н. э.» можно
не ставить, если и так понятно, что речь идет
о событиях нашей эры. Иногда проще сказать
«5000 лет назад», чем «в III тысячелетии
до нашей эры», но историки предпочитают
писать «н. э.» и «до н. э.».
Имена художников и названия их работ, о которых
можно прочесть в этой книге, выделены жирным
шрифтом.
Около 40 000-35 000 лет до н. э.
На территории современной Германии из клыка
мамонта вырезают фигуру, которую мы теперь
называем «Человеколев».
Около 32 000-30 000 лет до н. э.
Стены пещеры Шове на территории
современной Франции разрисовывают
изображениями лошадей, бизонов и носорогов.
Около 10 000-7000 лет до н. э.
В долине реки Нил, на Ближнем Востоке
и в других частях света развивается земледелие.
Люди начинают одомашнивать животных
и выращивать съедобные растения.
Около 4000-3000 лет до н. э.
На Ближнем Востоке появляются первые
города с крепостными стенами, храмами
и дворцами.
Около 3200 лет до н. э.
В Ираке появляется письменность. Чуть позже
система письма возникает и в Египте, где
используются особенные значки, иероглифы.
Около 1390 года до н. э.
В Египте возводят и украшают гробницу
Менны.
Около 1353-1336 годов до н. э.
Египетские скульпторы создают рельефы
с портретами фараона Эхнатона и его близких.
Около 1320 года до н. э.
Мумию Тутанхамона хоронят в гробнице
в египетской Долине царей.
Около 575-560 годов до н. э.
Греческий художник Клитий расписывает
сценками из мифов и легенд большую чашу
для вина (кратер), сделанную афинским
гончаром Эрготимом, которая сейчас известна
всему миру как «Ваза Франсуа» в честь
нашедшего ее археолога Алессандро Франсуа.
447-432 годы до н. э.
На холме под названием Акрополь строится
храм богини Афины — Парфенон. Греческий
скульптор Фидий делает для него статуи,
в том числе фигуры коней в колесницах Луны
и Солнца.
221-209 годы до н. э.
По приказу китайского императора Цинь
Шихуанди мастера изготавливают целую армию
терракотовых воинов в натуральный рост.
146 год до н. э.
Римляне разбили войско ахейцев возле
Коринфа. Коринф взят, жители проданы
в рабство. Все греческие союзы распущены.
Греция становится римской провинцией Ахайя.
27 год до н. э.
Гай Октавий Фурин провозглашает себя
римским императором под именем Август.
Около 30-20 годов до н. э.
В Риме воздвигают статую Октавиана Августа.
Виллу Ливии, жены Августа, украшают
фресками.
Около 0-350 годов н. э.
Христианство — учение Иисуса Христа —
привлекает все больше последователей,
несмотря на жестокие гонения. В конце концов
 христианство становится одной из главных
религий Римской империи.
324 год н. э.
Римский император Константин закладывает
город Константинополь (теперь он называется
Стамбул).
410 год н. э.
Орды вестготов завоевывают и разрушают Рим.
Около 400-1400 годов
Средние века в Европе.
Около 400-1054 годов
Христианство распространяется по Европе.
613 год
Пророк Мухаммед публично выступает в Мекке
как пророк нового религиозного учения — ислама.
867 год
В Константинопольском соборе Святой
Софии заканчивают мозаику Богородицы
с младенцем Христом.
1001 год
Багдадский каллиграф Ибн аль-Бавваб
заканчивает копию Корана.
Около 990-1020 годов
Китайский художник Фань Куань рисует
пейзажный свиток «Путники среди гор и рек».
Около 1120-1150 годов
В Камбодже строится храм Ангкор-Ват. Его
стены покрыты резными картинами, включая
изображения короля, который едет в битву
на слоне.
1194 год
В городе Шартре (Франция) полностью сгорает
старый собор и начинается возведение нового.
Около 1194-1250 годов
Для Шартрского собора изготавливают более
170 витражей, в том числе витражное окно
со сценками «Времена года».
1296 год
Начинается строительство нового собора
во Флоренции (Италия).
Около 1306 года
Итальянский художник Джотто заканчивает
росписи капеллы Скровеньи в Падуе. Среди
росписей — знаменитая фреска «Изгнание
торговцев из храма».
Около 1325 года
В Мексике основан город ацтеков Теночтитлан.
Сегодня на его месте стоит Мехико-Сити.
Около 1325-1335 годов
Монастырские писцы и иллюстраторы
Восточной Англии создают книгу
псалмов (псалтырь) для сэра Джеффри
Латрелла.
Около 1300-1400 годов
Литейщики племени йоруба (западная Африка)
отливают из бронзы голову царя.
Около 1400-1600 годов
В Италии, а затем и в других частях Европы
заново открывают античное наследие.
Наступает эпоха Ренессанса (Возрождения).
1418 год
Итальянский художник и архитектор
Филиппо Брунеллески получает заказ:
построить купол собора во Флоренции.
Среди прочих идей и находок Брунеллески —
новый принцип перспективы, который
позволяет изображать трехмерные объекты
на плоскости.
1423-1427 годы
Донателло создает бронзовый рельеф «Пир
Ирода» для баптистерия Сиенского собора
в Италии.
1425-1427 годы
Русский монах-иконописец Андрей Рублёв
создает икону «Троица».
1434 год
В городе Брюгге (Бельгия) Ян ван Эйк
пишет «Портрет четы Арнольфини». Это
первый известный в европейской живописи
парный портрет. Споры о том, кто и по какому
случаю изображен на картине, продолжаются
среди ученых по сей день. Многие
считают, что Ян ван Эйк написал портрет
не Джованни, а другого представителя семьи
Арнольфини, а некоторые даже думают,
что художник изобразил себя со своей
женой.
1436 год
Во Флоренции завершается строительство
купола нового собора.
Около 1440 года
По приказу вождя ацтеков Монтесумы
в Теночтитлане уже в четвертый раз
перестраивают Великий храм.
1448-1456 годы
Немецкий ювелир Иоганн Гутенберг создает
наборный металлический шрифт: отдельные
буквы алфавита, которые можно составлять
в любом порядке. Гутенберг издает Библию
в двух томах — первую печатную книгу
в истории человечества.
Около 1480 года
В Великом храме Теночтитлана
устанавливают терракотовые статуи воинов-
орлов.
Около 1490 года
В Милане Леонардо да Винчи пишет портрет
Чечилии Галлерани («Дама с горностаем»),
1492-1493 годы
Испанский мореплаватель итальянского
происхождения Христофор Колумб пересекает
Атлантический океан и высаживается
на Багамских островах. Начинается
колонизация Америки.
1495 год
Немецкий художник Альбрехт Дюрер
отправляется в Италию. По дороге он делает
акварельные зарисовки всех мест, где
побывал, — от Нюрнберга до Венеции.
1501-1504 годы
Во Флоренции Микеланджело создает статую
Давида.
1503 год
Альбрехт Дюрер пишет акварель «Большой
кусок дерна».
1505 год
Микеланджело прибывает ко двору папы
римского Юлия II, где в течение нескольких
лет плодотворно работает — создает пышное
надгробие для папы и расписывает потолок
Сикстинской капеллы.
1508 год
Рафаэль прибывает ко двору папы Юлия II.
1508-1517 годы
Рафаэль создает свои знаменитые станцы:
расписывает фресками покои папы римского
Юлия II в Ватиканском дворце. Самыми
известными считаются Станца делла Сеньятура
благодаря фреске «Афинская школа»,
созданной в 1509-1511 годах.
1520-1523 годы
По заказу герцога Феррарского Альфонсо I
д’Эсте Тициан пишет картину «Вакх
и Ариадна».
1521 год
Войско Фердинанда Кортеса разрушает
Теночтитлан. В следующие 50 лет Мексика
и большая часть Южной Америки будут
колонизированы испанцами и португальцами.
Около 1551 года
Художник Питер Брейгель Старший
отправляется из Фландрии (ныне часть Бельгии)
в Италию. В течение трех лет Брейгель изучает
итальянскую живопись.
1565 год
По заказу купца Николаеса Йонгелинка Питер
Брейгель Старший пишет картину «Охотники
на снегу».
1580-е годы
Император Акбар, основатель империи Великих
Моголов, поручает своему другу и соратнику,
ученому и поэту Абу-л Фазлу Аллами, написать
историю своей жизни и деяний.
1580-1590-е годы
Художники Басаван и Дхарам Дас рисуют
сценку «Акбар охотится в окрестностях
Агры» — одну из многочисленных иллюстраций
к «Книге Акбара».
1601 год
Итальянский художник Караваджо пишет
картину «Ужин в Эммаусе» по заказу своего
покровителя Чириако Маттеи.
1602 год
В Амстердаме основана Голландская Ост-Индская
компания, которая станет одним из самых
богатых и влиятельных торговых домов Европы.
1606 год
Караваджо убивает в драке Рануччо Томассони
и вынужден бежать из Рима.
1610 год
Караваджо отправляется из Неаполя обратно
в Рим, но в пути он умирает.
 "Календари, т ^мкий
1623 год
Диего Веласкес пишет свой первый портрет
короля Филиппа IV Испанского.
1631 год
Голландский художник Рембрандт ван
Рейн уезжает из родного Лейдена и селится
в Амстердаме (Нидерланды).
1635 год
Рембрандт пишет портрет своей
жены «Саския в костюме аркадской
пастушки».
1638-1639 годы
Итальянская художница Артемизия
Джентилески пишет «Автопортрет в виде
аллегории живописи» (вероятно, во время
визита в Лондон).
1642-1651 годы
Гражданская война в Англии. Король Карл I
свергнут с престола и казнен в 1649 году.
1648 год
В Париже основана Академия живописи
и скульптуры. В 1803 году вошла в состав
Академии изящных искусств наряду
с Академией музыки и Академией архитектуры.
1656 год
Диего Веласкес пишет картину «Менины».
1664 год
Клод Желле, прозванный Лорреном, пишет
«Пейзаж с Психеей на фоне дворца Купидона»
(«Очарованный замок»).
1667 год
Французская академия живописи и скульптуры
организует первую выставку под названием
«Салон». Салоны будут с тех пор регулярно
проводиться в Париже.
Около 1669-1670 года
В городе Делфте голландский художник Ян
Вермеер пишет картину «Любовное письмо».
1670-е годы
Антони ван Левенгук совершает множество
открытий при помощи первого микроскопа.
1728 год
Жан Батист Симеон Шарден избран
в советники в Академию живописи
и скульптуры.
Около 1736-1737 годов
Шарден пишет картину «Карточный домик».
Около 1760-1840 годов
Промышленная революция в Европе. Паровой
двигатель, железные дороги и огромные
фабрики стремительно меняют повседневную
жизнь. Растут большие города.
1768 год
В Лондоне основана Королевская академия
художеств.
1778 год
В возрасте 19 лет японский художник
Кацусика Хокусай начинает свою долгую
карьеру гравера.
1786 год
Франсиско Гойя становится придворным
художником испанского короля Карла IV.
1789 год
Великая французская революция. Уличные
повстанцы штурмом берут Бастилию.
1793 год
Максимилиан Робеспьер требует вынести
смертный приговор королю Людовику XVI.
Людовика казнят в Париже. Жак-Луи Давид
пишет картину «Смерть Марата».
1799 год
Во Франции к власти приходит бригадный
генерал Наполеон Бонапарт.
1803-1815 годы
Наполеоновские войны в Европе.
Под командованием Наполеона французские
войска вторгаются в Австрию, Россию, Испанию
и другие страны. Обескровленная после
войны с Россией, армия Наполеона терпит
окончательное поражение в битве при Ватерлоо
в 1815 году.
1807 год
Британский художник Джозеф Мэллорд
Уильям Тёрнер назначен профессором
перспективы в Королевской академии
художеств.
1808 год
2 мая — Мадридское восстание. Жители
Мадрида вступают в уличные бои с солдатами
Наполеона, занявшими их город.
1813 год
Армия Наполеона занимает немецкий город
Дрезден. Художник Каспар Давид Фридрих
бежит из города и ищет убежища в окрестных
горах.
1814 год
Гойя пишет картину «Расстрел повстанцев
в ночь на 3 мая 1808 года».
Около 1818 года
Каспар Давид Фридрих пишет картину
«Странник над морем тумана».
1831 год
Хокусай делает гравюру «Большая волна
в Канагаве» (из серии «Тридцать шесть видов
Фудзи»).
Около 1833 года
В Англии Уильям Генри Фокс Тальбот
начинает ряд химических экспериментов,
которые приведут к появлению
фотографии. Он кладет листья и цветы на
светочувствительную бумагу и получает
отпечаток без помощи камеры.
1841 год
Используя фотокамеру, Тальбот получает
первые снимки дверного проема
и прислоненной к стене метлы.
Около 1842 года
Тёрнер пишет картину «Снежная буря. Пароход
выходит из гавани и подает сигналы бедствия,
попав на мель» и выставляет ее в Королевской
академии.
1844 год
Тальбот делает последний и самый известный
снимок из серии «Открытая дверь».
1851 год
Французский художник Гюстав Курбе
выставляет три картины на Парижском
салоне. Публику шокируют огромные полотна
с изображением повседневного труда крестьян
и рабочих.
1853 год
Американский художник Фредерик Эдвин Чёрч
отправляется в путешествие по Андам, делая
многочисленные зарисовки. Вернувшись домой,
Чёрч пишет серию больших картин по мотивам
своих набросков.
1854 год
Гюстав Курбе пишет картину «Здравствуйте,
господин Курбе!».
1857 год
Фредерик Эдвин Чёрч пишет картину
«Ниагара» и выставляет ее в одной из галерей
Нью-Йорка.
1861-1865 годы
Гражданская война в США.
1868 год
Английский фотограф Эдвард Мейбридж
публикует книгу снимков «Пейзажи
Йосемитской долины».
1872 год
Французская художница Берта Моризо пишет
картину «Колыбель».
1874 год
Берта Моризо, Клод Моне и Поль Сезанн
попадают в число 30 художников, чьи
работы представлены на Первой выставке
импрессионистов в Париже. Моне отправляет
на выставку свою картину «Впечатление.
Восходящее солнце», которая и дает название
новому направлению в искусстве.
1877 год
Клод Моне пишет картину «Вокзал
Сен-Лазар».
1878 год
Эдвард Мейбридж приезжает в США, где делает
серию фотоснимков «Лошадь в движении».
1879 год
Молодой художник Жорж Сёра посещает
Четвертую выставку импрессионистов в Париже.
Около 1884 года
Скульптор Камилла Клодель начинает работать
с Огюстом Роденом над огромным ансамблем
«Врата ада».
1884-1886 годы
Жорж Сёра пишет картину «Воскресный
день после полудня на острове Гранд-Жатт»,
используя новую технику пуантилизма.
1886 год
Голландский художник Винсент Ван Гог
приезжает в Париж.

Около 1887 года
В окрестностях города Экс-ан-Прованс Поль
Сезанн пишет картину «Гора Святой Виктории
с большой сосной».
1889 год
В Париже проходит Всемирная выставка.
На ней представлены последние достижения
искусства и промышленности всех стран.
В центре внимания — только что построенная
Эйфелева башня.
1889 год
В городе Сен-Реми на юге Франции Ван Гог
пишет картину «Звездная ночь».
1897 год
Камилла Клодель создает скульптуру
«Волна».
1904-1906 годы
Поль Сезанн вступает в переписку с молодым
художником Эмилем Бернаром.
1905 год
Анри Матисс и другие молодые художники
устраивают выставку своих картин в Париже.
За буйную яркость красок их называют
фовистами, или «дикарями».
1907 год
Жорж Брак посещает мастерскую Пабло Пикассо
в Париже. Его вдохновляет необычная новая
манера Пикассо. Художники начинают работать
вместе, вскоре их стиль критики назовут
кубизмом.
1909 год
Российский художник Василий Кандинский
начинает писать абстрактные картины, где
линии, формы и цвета больше не отображают
узнаваемых предметов.
1910-е годы
Варвара Степанова знакомится с Александром
Родченко в Казанской художественной
школе.
1911 год
Окончив художественную школу в Санкт-
Петербурге, Марк Шагал едет в Париж.
1912 год
В Париже Пабло Пикассо пишет картину
«Натюрморт с плетеным стулом».
собитий
1913 год
Французский художник Марсель
Дюшан создает свой первый «реди-мейд»
(готовый объект искусства) — «Велосипедное
колесо».
1914 год
Жорж Брак делает коллаж под названием
«Скрипка». В августе начинается война, и Брака
призывают в армию.
1914-1918 годы
Первая мировая война.
1915 год
В родном городе Витебске Марк Шагал пишет
картину «День рождения». Дюшан переезжает
из Франции в Нью-Йорк. Он покупает лопатку
для снега и вешает ее у себя в мастерской как
еще один «реди-мейд».
1917 год
В России происходит одна за другой
Февральская, а затем Октябрьская
революция. Император Николай II отрекается
от престола, после чего власть переходит
сначала Временному правительству, а затем
Совету народных комиссаров во главе
с большевиками и Владимиром
Лениным.
1919 год
В немецком городе Веймаре основана
школа искусств, дизайна и архитектуры
Баухауз.
1920 год
Испанский художник Жоан Миро переезжает
в Париж, где знакомится с группой
сюрреалистов.
1921 год
В Москве собирается первый кружок
конструктивистов. В него входят Варвара
Степанова и Александр Родченко.
1922 год
В Египте обнаружена гробница
Тутанхамона.
1923 год
В Советском Союзе Варвара Степанова
разрабатывает дизайн спортивной одежды.
В Германии Курт Швиттерс начинает собирать
из мусора дом Мерцбау.
 “K cu eH fa fa собымшй
1924 год
Французский писатель Андре Бретон
публикует «Манифест сюрреализма».
Сюрреалистическое искусство должно выражать
тайные мысли и чувства, не повинуясь логике
и разуму
1925 год
Школа Баухауз переезжает из Веймара в новый
современный корпус в окрестностях города
Дессау
1926 год
Василий Кандинский пишет картину
«Несколько кругов» и знаменитую книгу
«Точка и линия на плоскости», где излагает
свою теорию абстрактного искусства.
1932 год
Мексиканская художница Фрида Кало пишет
«Автопортрет на границе между Мексикой
и США».
1933 год
Адольф Гитлер, глава нацистской партии,
становится канцлером Германии.
1933-1934 годы
Жоан Миро пишет картину «Ласточка, любовь».
1936-1939 годы
Гражданская война в Испании.
1937 год
В Париже Пикассо пишет «Гернику».
1938 год
Французская художница Луиз Буржуа
переезжает в Нью-Йорк.
1939 год
В одной из пещер Германии обнаружены
фрагменты доисторической скульптуры,
названной «Человеколев».
1939- 1945 годы
Вторая мировая война.
1940- 1941 годы
Генри Мур делает зарисовки в лондонском
метро во время бомбежек. Среди его рисунков —
«Три спящие фигуры».
1943 год
Британские и американские воздушные войска
бомбят германский город Ганновер. Разрушена
мастерская Курта Швиттерса и его Мерцбау.
1945 год
Американские летчики сбрасывают атомные
бомбы на японские города Хиросиму
и Нагасаки.
1947 год
Американский художник Джексон Поллок
создает первые картины в технике дриппинг
(разбрызгивание), в том числе «На дне морском».
1948-1951 годы
Анри Матисс делает витраж «Древо жизни»
для часовни во французском городке Ванс.
Около 1974 года
Немецкий художник Ансельм Кифер начинает
использовать для работы свинец. Позднее он
изготавливает книги со свинцовыми страницами,
что символизирует «бремя прошлого».
1975 год
Художник из Ганы Эль Анацуи в своем
творчестве начинает использовать
традиционные символы адынкра.
1981 год
Ансельм Кифер создает «Пейзаж с крылом».
Китайский художник Ай Вэйвэй переезжает
в Нью-Йорк.
1981-1988 годы
Австралийская художница Эмили Кейм
Кнгваррейе занимается росписью тканей.
1989 год
Кнгваррейе в австралийской резервации пишет
картину «Сны о нтанге».
1993 год
Луиз Буржуа создает композицию «Клетки».
Ай Вэйвэй возвращается в Пекин.
1994 год
Во Франции археологи обнаруживают пещеру
Шове.
2007 год
В Нигерии Эль Анацуи создает занавес
«Священная луна».
2010 год
Ай Вэйвэй создает инсталляцию
«Семена подсолнечника». Вскоре его берут
под арест. Под давлением международного
сообщества в 2015 году ему позволяют выехать
из страны и он проводит новую выставку
в Лондоне.
Абстрактное искусство. Направление
искусства, для которого характерен отказ
от изображения реальных предметов в живописи,
скульптуре или графике. Вместо этого
художники-абстракционисты сосредоточиваются
на геометрических фигурах, линиях, цветных
пятнах или скульптурных объемах.
Адинкра (символы адинкра). Традиционные
знаки племен Западной Африки. Каждый символ
означает определенное слово, пословицу или
устойчивое выражение.
Аллегория. Художественный прием, при котором
наглядный образ (человеческая фигура или
предмет) обозначает идею, понятие (например,
статуя Свободы).
Аристократ. Человек, который принадлежит
к аристократии, привилегированному слою
общества, богатой или родовитой знати.
Архитектор. Тот, кто придумывает план здания
и руководит его постройкой.
Бальзамировщик. Мастер, который готовит
тело умершего к погребению. Бальзамировщики
Древнего Египта превращали человеческое тело
в мумию.
Баптистерий. Специальное место для крещения,
где стоит купель со святой водой. Может быть как
частью храма, так и отдельной постройкой.
Батик. Техника росписи тканей, когда узор
наносится воском, а затем ткань погружают
в краску.
Баухауз (Высшая школа строительства
и художественного конструирования).
Учебное заведение, которое существовало
в Германии с 1919 по 1933 год. Потом так
стали называть архитектурный стиль,
отказавшийся от «излишеств», пользующийся
только простыми линиями и четкими
геометрическими формами.
Берлинская лазурь. Химический состав
(порошок) темно-синего цвета, который
используют для живописи и печати. Впервые
изготовлен в Германии в XVIII веке.
Библия. Собрание текстов, которые считаются
священными для христиан и иудеев.
Бронза. Сплав меди с небольшим количеством
олова и других металлов, например цинка.
Бронзовый рельеф. Вид бронзовой скульптуры,
в котором выпуклое изображение выступает
на плоском фоне.
«Времена года» («Труды и дни»). Цикл картин,
где изображаются полевые работы и прочие
занятия, характерные для каждого месяца:
например, подрезка винограда в марте, сенокос
в июне, сбор урожая в августе. В Средние века
к таким картинам часто добавляли изображение
знаков зодиака (Рыбы — март-апрель, и т. д.).
«Труды и дни» — поэма древнегреческого поэта
Гесиода.
Выставка (экспозиция). Открытый показ
произведений искусства или других интересных
предметов.
Гильотина. Механическое устройство
с тяжелым косым лезвием, которое скользит
вниз. Использовалось для публичных казней
во времена Французской революции.
Глина. Липкая однородная почва, которой
можно придавать различную форму и которую
можно обжигать в огне, чтобы получить
керамику.
Дизайн. Процесс обдумывания и создания
различных предметов, устройств и среды: мебели,
одежды, бытовой техники, интерьера. Чаще всего
начинается с серии рисунков.
Дизайнер. Художник, который занимается
дизайном (например, одежды или мебели).
Иероглиф. Письменный знак, который может
обозначать не только звук или слог, но и целый
предмет или понятие.
Известняк. Мягкая осадочная порода, которая
хорошо поддается обработке. Поэтому его часто
используют скульпторы и архитекторы.
Икона. Изображение христианского Бога, святых
или событий из Библии, обычно выполненное
на деревянной доске.
Импрессионизм. Направление французской
живописи конца XIX — начала XX века.
Импрессионисты передавали мимолетные
впечатления, игру света и тени, переменчивость
окружающего мира.
Ислам. Одна из главных мировых религий.
В ее основе лежит учение пророка Мухаммеда,
изложенное в Коране.
Каллиграфия. Искусство письма. Чаще всего
каллиграфы пользуются тушью и пером или
кисточкой.
Керамика. Изделия из глины (горшки, тарелки,
фигурки), обожженные в специальной печи.
Киноварь. Яркая красно-оранжевая краска,
которую делают из минерала с тем же названием.
Коллаж. Кусочки бумаги и других материалов,
приклеенные на ровную поверхность так, чтобы
получилась картина.
Конструктивизм. Направление в искусстве,
которое зародилось в Советском Союзе
в 1920-х — начале 1930-х годов. Художники,
дизайнеры, архитекторы и фотографы, работавшие
в этом стиле, считали себя строителями или
конструкторами новой жизни. Их произведения
отличались простотой геометрических форм.
Коран. Священная книга ислама.
Кубизм. Направление, которое зародилось
в Париже в начале XX века. Художники-кубисты
использовали разные ракурсы и точки обзора,
чтобы создать одну картину или скульптуру.
Лазурит (ляпис-лазурь). Камень голубого цвета,
который можно растолочь в порошок и получить
ярко-синюю краску.
Лазурь. Яркий, чистый оттенок голубого цвета,
похожий на оттенок неба.
Литье. Заливка расплавленного металла
в специальную форму, чтобы получить
скульптуру.
Масляная краска. Краска, сделанная из цветного
порошка, перемешанного с растительным маслом.
Такому составу требуется много времени, чтобы
окончательно просохнуть.
Мастерская. Комната или другое помещение,
где работает художник.
Мозаика. Узор или картина, выложенные
из мельчайших кусочков твердого материала
(например, камня, стекла, керамики).
Мольберт. Подставка, на которой художник
помещает во время работы картину.
Мрамор. Очень твердая разновидность
известняка. Любимый материал скульпторов
и архитекторов с античных времен.
Мумия. Тело умершего человека, которое
очистили, пропитали специальным составом
и запеленали в несколько слоев льняных бинтов,
чтобы сохранить.
Наскальные росписи. Рисунки, сделанные
нашими предками в доисторические времена
(обычно на стенах пещер).
Натюрморт. Жанр искусства, изображение
неподвижных предметов, например фруктов,
цветов или домашней утвари.
Обжиг. Тепловая обработка глиняных
изделий при очень высокой температуре
в специальной печи. В результате обжига
получается керамика.
Оникс. Твердый камень с прожилками разного
цвета.
Палетка. Каменная пластина, на которой
растирали тушь или краску и смешивали
ее с водой.
Папа римский. Глава католической церкви;
суверен города-государства Ватикан,
расположенного в Риме.
Пейзаж. Жанр искусства, изображение природной
и городской среды.
Пергамен. Тонкие листы, сделанные из телячьей
кожи. До изобретения бумаги в Европе писали
на них.
Перспектива. Техника, которая позволяет создать
иллюзию трехмерного пространства в двухмерном
(плоском) изображении. Благодаря перспективе
кажется, что задний план картины находится
дальше от нас, чем передний.
Позолота. Тончайший слой золота, который
можно нанести на кусочек мозаики, холст,
бумагу.
Портик. Треугольная часть крыши, пространство
между двумя скатами. В портиках греческих
храмов обычно устанавливали статуи
и скульптурные группы.
Портрет. Жанр искусства, изображение человека
или группы людей.
Пуантилизм. Техника живописи, при которой
краска наносится не мазками, а крохотными
точками. Этот метод изобрел французский
художник Жорж Сёра.
Рельеф. Вид скульптуры, в котором изображение
создается с помощью объемов, выступающих
из плоской поверхности.
Салон (Парижский салон). Официальная
регулярная выставка Французской академии
изящных искусств.
Саркофаг. Большой каменный гроб (иногда в него
ставили гроб меньших размеров).
Слоновая кость. Твердые белые бивни слонов,
из которых в прошлом часто вырезали фигурки
и украшения.
Сюрреализм. Направление европейского
искусства 20-х годов XX века. Слово «сюрреализм»
означает «над реальностью» или «за пределами
реальности». Художники-сюрреалисты часто
обращались за сюжетами картин к снам
и фантазиям.
Терракота. Разновидность керамики, которая
после обжига приобретает ярко-красный цвет.
Терракота не такая прочная и водонепроницаемая,
как фарфор, но из нее делают все — от горшков
до водосточных труб. Ее можно покрыть глазурью
(химическим составом, который при обжиге
образует твердый блестящий слой).
Техника разбрызгивания (дриппинг). Способ
рисования, при котором краска свободно капает,
течет или брызгает на плоскую поверхность.
Углубленный рельеф (контррельеф). Вид
рельефа, при котором вырезанные фигуры
и линии не выступают над поверхностью камня
или дерева. Любимая техника древнеегипетских
скульпторов.
Уголь (для рисования). Мягкий материал,
кусочек обгорелого дерева, которым можно
проводить линии, как карандашом.
Фарфор. Тонкая прочная разновидность белой
керамики, непроницаемая для воды. Первые
изделия из фарфора были созданы в Китае около
2000 лет назад.
Фовизм. Направление французской живописи
начала XX века. Для картин фовистов характерны
упрощенные формы и яркие цвета предметов
и фигур. Название происходит от французского
слова fauve — «дикий».
Фреска. Техника живописи, при которой краска
наносится на свежую, еще влажную штукатурку.
Роспись, сделанная таким способом, тоже
называется фреской. Название происходит
от итальянского слова fresco — «свежий».
Холст. Очень крепкая ткань, на которой
художники пишут картины, чаще всего
масляными красками. Чтобы рисовать, холст туго
натягивают на раму и грунтуют.
Христианство. Одна из главных мировых
религий. В его основе лежит учение Иисуса
Христа, изложенное в Библии.
1 Глина Константинополь (ныне
Человеколев Высота: 66 см Стамбул), Турция
Около 40 000-35 000 до н. э. Национальный
Бивень мамонта археологический музей 12
Высота: 29,6 см Флоренции Коран
Из пещеры Штадель, Германия Италия Каллиграф Ибн аль-Бавваб
Ульмский городской музей (ум. ок. 1022)
7 1001
2 Фидий Тушь, позолота
Лошади, бизон и носороги Голова лошади из упряжки 17,1 х 13Д см
Около 32 000-30 000 до н. э. Селены Библиотека Честера Битти
Наскальные рисунки в пещере Фрагмент фриза Парфенона Дублин, Ирландия
Шове 447-432 до н. э.
Валлон-Пон-д’Арк, Франция Греция, Афины 13
Мрамор Фань Куань
3 83,3 х 62,6 х 33,3 см (работал в 990-1026)
Сцены из жизни земледельцев Британский музей Путники среди гор и рек
Около 1390 до н. э. Лондон, Великобритания Около 990-1020
Настенная роспись в гробнице Шелк, тушь
Менны 8 206,3 х 103,3 см
Фивы, Египет Терракотовая армия Национальный дворцовый
221-209 до н. э. музей
4 Мавзолей Цинь Шихуанди Тайбэй, Тайвань
Фараон Эхнатон и его семья Провинция Сиань, Китай
Каменный рельеф 14
Ахетатон (ныне Амарна) 9 Повелитель въезжает в битву
Египет Статуя Августа из Прима-Порта на слоне
Около 1353-1336 до н. э. Около 20 до н. э. Около 1120-1150
31,1 х 38,7 см Рим, Италия Барельеф южной
Египетский музей и собрание Мрамор (исторической) галереи
папирусов Высота: 2 м Ангкор-Ват, Камбоджа
Берлин, Германия Музей Кьярамонти
Ватикан 15
5 Витражное окно «Февраль»
Гробница Тутанхамона. 10 1194-1250
Усыпальница Фреска с изображением сада Стекло, свинец
Около 1320 до н. э. Около 20 до н. э. Южный придел Шартрского
Долина царей, Египет Вилла Ливии, Прима-Порта собора
Рим, Италия Франция
6
Кратер «Ваза Франсуа» 11 16
Форма Эрготима Богоматерь с младенцем Джотто
(работал в 575-560 до н. э.), Христом (Около 1267-1337)
Роспись Клития Мозаика в апсиде собора Изгнание торговцев из храма
(работал в 575-560 до н. э.) Святой Софии 1304-1306
Около 575-560 до н. э. После 867 Фреска, капелла Скровеньи
Древняя Греция Мозаика; стекло, мрамор, краска Падуя, Италия
17 23 Охотники на снегу
Псалтырь Латрелла Леонардо да Винчи 1565
Около 1325-1335 (1452-1519) Дерево, масло
Пергамент, краска, золото, серебро Дама с горностаем 117 х 162 см
35 х 24,5 см Около 1490 Музей истории искусств
Британская библиотека Дерево, масло Вена, Австрия
Лондон, Великобритания 53,4 х 39,3 см
Музей Чарторыйских 29
18 Краков, Польша Басаван и Дхарам Дас
Голова царя Акбар охотится в окрестностях
1300-1400 24 Агры
Бронза Альбрехт Дюрер 1580-1590-е
Высота: 29 см (1471-1528) Бумага, золото, акварель
Национальный музей Нигерии Трава (Большой кусок дерна) 33,5 х 19,6 см
Лагос, Нигерия 1503 Музей Виктории и Альберта
Бумага, гуашь, акварель Лондон, Великобритания
19 40,8 х 31,5 см
Андрей Рублёв Альбертина 30
(Около 1370-1430) Вена, Австрия Караваджо
Троица (1571-1610)
1425-1427 25 Ужин в Эммаусе
Дерево, темпера Микеланджело 1601
141,5 х 114 см (1475-1564) Холст, масло, темпера
Государственная Третьяковская Давид 141 х 196,2 см
галерея 1501-1504 Национальная галерея
Москва, Россия Мрамор Лондон, Великобритания
5,17 м
20 Галерея Академии изящных
Донателло (1386-1466) искусств 31
Пир Ирода Флоренция, Италия Рембрандт
Рельеф купели баптистерия (1606-1669)
1423-1427 26 Саския в костюме аркадской
60 х 60 см Рафаэль пастушки
Баптистерий Сан-Джованни (1483-1520) 1635
Сиена, Италия Афинская школа Холст, масло
Фреска в Папском дворце 123.5 х 97,5 см
21 1509-1511 Национальная галерея
Ян ван Эйк 5 х 7,7 м Лондон, Великобритания
(Около 1390-1441) Станцы Рафаэля,
Портрет четы Арнольфини Музеи Ватикана, Ватикан 32
1434 Артемизия Джентилески
Дерево, масло 27 (1597 — около 1651)
82,2 х 60 см Тициан Автопортрет в виде аллегории
Национальная галерея (Около 1488-1576) живописи
Лондон, Великобритания Вакх и Ариадна 1638-1639
1520-1523 Холст, масло
22 Холст, масло 96.5 х 73,7 см
Воин-орел 176,5 х 191 см Королевское художественное
Около 1480 Национальная галерея собрание
Алебастр, терракота Лондон, Великобритания Виндзор, Великобритания
170 см
Темпло Майор, 28 33
Теночтитлан (ныне Мехико) Питер Брейгель Старший Диего Веласкес
Мексика (Около 1525-1569) (1599-1660)
Меняны Расстрел повстанцев в ночь 43
1656 на 3 мая 1808 года Гюстав Курбе
Холст, масло 1814 (1819-1877)
3,2 х 2,8 м Холст, масло Здравствуйте, господин Курбе!
Национальный музей Прадо 2.7 х 4,1 м 1854
Мадрид, Испания Национальный музей Прадо Холст, масло
Мадрид, Испания 129 х 149 см
34 Музей Фабра
Клод Желле, прозванный 39 Монпелье, Франция
Лорреном Каспар Давид Фридрих
(1600-1682) (1774-1840) 44
Пейзаж с Психеей Странник над морем тумана Фредерик Эдвин Чёрч
на фоне дворца Купидона 1817-1818 (1826-1900)
(Очарованный замок) Холст, масло Ниагара
1664 98.4 х 74,8 см 1857
Холст, масло Гамбургский кунстхалле Холст, масло
87,1 х 151,3 см Гамбург, Германия 101,6 х 229,9 см
Национальная галерея Галерея искусства Коркоран
Лондон, Великобритания 40 Вашингтон, США
Кацусика Хокусай
35 (1760-1849) 45
Ян Вермеер Большая волна в Канагаве Берта Моризо
(1632-1675) Из серии «Тридцать шесть (1841-1895)
Любовное письмо видов Фудзи» Колыбель
1669-1670 1831 1872
Холст, масло Гравюра на дереве Холст, масло
44 х 38,5 см Бумага, чернила, водяные 56 х 46,5 см
Рейксмюсеум краски Музей д’Орсэ
Амстердам, Нидерланды 25.7 х 37,9 см Париж, Франция
Музей Метрополитен
36 Нью-Йорк, США 46
Жан Батист Симеон Клод Моне
Шарден 41 (1840-1926)
(1699-1779) Уильям Генри Фокс Тальбот Вокзал Сен-Лазар
Карточный домик (1800-1877) 1877
Около 1736-1737 Открытая дверь, версия № 4 Холст, масло
Холст, масло Апрель 1844 75 х Ю5 см
60,3 х 71,8 см Фотоснимок Музей д’Орсэ
Национальная галерея 14,3 х 19,4 см Париж, Франция
Лондон, Великобритания Музей Метрополитен
Нью-Йорк, США 47
37 Эдвард Мейбридж
Жак-Луи Давид 42 (1830-1904)
(1748-1825) Уильям Тёрнер Лошадь в движении
Смерть Марата (1775-1851) 24 последовательных снимка
1793 Снежная буря. Пароход жокея на скачущей лошади
Холст, масло выходит из гавани и подает 1878
165 х 128 см сигналы бедствия, попав 16 х 22,4 см
Королевские музеи изящных на мель Библиотека Конгресса
искусств, Брюссель, Бельгия Около 1842 Вашингтон, США
Холст, масло
38 91.5 х 122 см 48
Франсиско Гойя Галерея Тейт Жорж Сёра
(1746-1828) Лондон, Великобритания (1859-1891)
Воскресный день после 1915 199,3 х 247,6 см
полудня на острове Гранд-Жатт Картон, масло Музей современного искусства
1884-1886 80,6 х 99,7 см Нью-Йорк, США
Холст, масло Музей современного искусства
2,1 х 3,1 м Нью-Йорк, США 59
Чикагский институт искусств Пабло Пикассо
Чикаго, США 54 (1881-1973)
Марсель Дюшан Герника
49 (1887-1968) 1937
Винсент Ван Гог Велосипедное колесо Холст, масло
(1853-1890) 1951 (копия с утраченного 3,5 х 7,8 м
Звездная ночь оригинала 1913) Центр искусств королевы
1889 Высота: 128,3 см, Софии, Мадрид, Испания
Холст, масло ширина: 63,8 см, длина: 42 см
73.7 х 92,1 см Музей современного искусства 60
Музей современного искусства Нью-Йорк, США Генри Мур
Нью-Йорк, США (1898-1986)
Три спящие фигуры
50 55 Из цикла «Рисунки в убежище»
Камилла Клодель Варвара Степанова 1940-1941
(1864-1943) (1894-1958) Бумага, карандаш, гуашь,
Волна Проекты спортодежды акварель
1897 1923 34.2 х 48,2 см
Оникс, бронза Опубликовано в журнале Частная коллекция
62 х 56 см «ЛЕФ», № 2, 1923
Музей Родена 61
Париж, Франция 56 Курт Швиттерс
Василий Кандинский (1887-1948)
51 (1866-1944) Мерцбау
Поль Сезанн Несколько кругов 1923-1933 (разрушена в 1943,
(1839-1906) 1926 воссоздана в 1972)
Гора Святой Виктории Холст, масло Инсталляция; бумага, картон,
с большой сосной 140,3 х 140,7 см гипс, дерево, камень, металл,
Около 1887 Музей Соломона Гуггенхайма пластик
Холст, масло Нью-Йорк, США Высота: 3,9 м, ширина: 5,8 м,
64.8 х 92,3 см длина: 4,6 м
Институт искусства Курто 57 Музей Шпренгеля
Лондон, Великобритания Фрида Кало Ганновер, Германия
(1907-1954)
52 Автопортрет на границе между 62
Жорж Брак Мексикой и Соединенными Джексон Поллок
(1882-1963) Штатами (1912-1956)
Скрипка 1932 На дне морском
Начало 1914 Металл, масло 1947
Бумага, уголь, карандаш 31,8 х 34,9 см Холст, масло, гвозди, пуговицы,
71.8 х 51,8 см Коллекция Марии Родригес сигареты, спички и др.
Художественный музей де Рейеро, Нью-Йорк, США 129.2 х 76,5 см
Кливленда Музей современного искусства
Кливленд, США 58 Нью-Йорк, США
Жоан Миро
53 (1893-1983) 63
Марк Шагал Ласточка, любовь Анри Матисс
(1887-1985) 1933-1934 (1869-1954)
День рождения Холст, масло Древо жизни
1948-1951 Холст, акриловые краски Священная луна
Витраж в капелле Розария 135 х 122 см 2007
Ванс, Франция Национальная галерея Алюминий, медная
Австралии, Канберра, Австралия проволока
64 Коллекция Мотт-Уорш
Ансельм Кифер 66 Флинт, США
(род. 1945) Луиз Буржуа
Пейзаж с крылом (1911-2010) 68
1981 Клетка (Шуази) Ай Вэйвэй
Холст, масло, солома, свинец 1993 (род. 1957)
3,3 х 5,5 м Розовый мрамор, металл, стекло Семена подсолнечника
Музей современного искусства 3,6 х 1,7 х 2,4 м 2010
(МОСА), Виргиния, США Инсталляция в Центре искусств Фарфор, краска, 100 миллионов
Торонто семян
65 13 мая 1995 — апрель 1996 Инсталляция в галерее Тейт
Эмили Кейм Кнгваррейе Модерн
(Около 1910-1996) 67 Лондон
Сны о нтанге Эль Анацуи 12 октября — 2 мая 2011
1989 (род. 1994)

1Такая система письма называется клинописью. 5 Работая над верхней частью картины, художник
Она использовалась народами Месопотамии опускал полотно в канаву. Это позволяло ему
более 3000 лет. писать, не меняя угла зрения.

2 В детстве звался Тутанхатоном («живой образ
Атона»). Но после смерти Эхнатона и отмены
культа Атона взял имя Тутанхамон («живой образ
Амона»).
3 Имеется в виду картина «Урок анатомии
доктора Тульпа».
6 Речь идет о картине «Купальщики в Аньере».
7 Речь идет о картине «Авиньонские девицы».
8 Имеется в виду самая нашумевшая выставка
сюрреалистов, которая прошла в Лондоне
в 1936 году.

4 Недавно проведенное исследование картины 9 Дора Маар, художник и профессиональный

с помощью рентгеновских лучей показало, фотограф, друг и муза Пикассо в период
что первоначально на ней была изображена 1936-1945 гг.
Юдифь с головой Олоферна, но потом Рембрандт
заменил отрубленную голову на гирлянду цветов.
Страницы, на которых помещены произведения Скрипка 240, 241, 243
искусства, выделены курсивом. Браманте, Донато 124
Брейгель Старший, Питер 133-135, 318
А Времена года 133-135, 323
абстрактное искусство 260, 288, 289, 321 Охотники на снегу 132, 318
Абу-л Фазл Аллами, ученый и поэт, составитель Бретон, Андре 268, 321
«Акбар-наме» 139, 318 Брунеллески, Филиппо 97-99, 317
«Акбар-наме» («Книга Акбара») 137, 139, 318 Брюйя, Альфред 199-201
Август (Гай Юлий Цезарь Октавиан Август), Буден, Эжен 215
римский император 46, 48-49, 51, 316 Буржуа, Луиз 288, 303-305, 322
Агамемнон 34 Клетка (Шуази) 302, 305
Агостино ди Дуччо 120
Акбар, основатель Империи Великих Моголов В
137-139, 318 Ван Гог, Винсент 217, 227-229, 268, 289, 320
Александр Македонский (Александр III Великий) Звездная ночь 226, 227, 229
44 Веласкес, Диего 131, 155, 156, 317
аллегорическая живопись 152 Менины 154, 156, 157
Альфонсо I д’Эсте, герцог Феррары, Модены Великобритания
и Реджио 127-129, 318 живопись 150, 151-153, 192, 193-195, 274,
Амстердам, Нидерланды 146, 148, 149, 318 275-277
Анацуи, Эль 283, 307-309, 322 Псалтырь Латрелла 82, 83-85, 317
Священная луна 306, 308, 322 фотография 188, 189-191, 218, 219-221
Ангкор-Ват, Камбоджа 55, 68, 69-73, 75, 315, 317 Венеция, Италия 108, 116, 128, 318
Андроников монастырь, Москва 91 Вермеер, Ян 163-165, 191
Анубис 29, 31 Любовное письмо 162, 164, 165
Ассизи, Италия: церковь Святого Франциска 79 витражи 74, 75-77
Атон 26, 27, 34 Вэйвэй Ай 283, 311-313, 322
Афина 35, 37, 38, 40,41,316 Семена подсолнечника 310, 311-313, 322
Афины 35, 38, 40, 41, 315
Акрополь 35, 37, 40, 316 Г
Парфенон 36, 37, 40, 41, 316 Галлерани, Чечилия 110, 111-113, 318
Африка Геракл 34
маски 241, 243 Гераклит 124
скульптура 55, 86, 87-89 Германия
см. также Эль Анацуи живопись/гравюра 114, 115-117, 180, 181-183
Ахетатон (Амарна), Египет 24, 27 Человеколев 12, 13-15
ацтеки: воины-орлы 106, 107-109, 318 Гоген, Поль 229, 268
Гойя, Франсиско 177-179, 318
Б Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года 176,
Багдад, Ирак 61-63 178-179
Басаван 137-139, 318 голландская живопись см. Нидерланды
Акбар охотится в окрестностях Агры 136 Голландская Ост-Индская компания 148, 318
Баухауз 259-261, 321 Голова лошади из упряжки Селены (фрагмент фриза
Бернар, Эмиль 235, 237, 321 Парфенона) 36, 38
Бони, Поль 291, 293 готические соборы 75
Брак, Жорж 241-243, 250, 292, 321 гравюра 115, 116, 171, 186, 187, 320
 Большая волна 186, 320 иконопись 90, 91-93
гробницы импрессионизм 213-215, 224, 268
египетские 20, 21, 25, 28, 30, 31, 316, 321 выставки импрессионистов 214, 223, 320
китайские 42, 43-45 Индия 109, 131
живопись 136, 137-139
д искусство аборигенов Австралии 298, 299-301
Давид, Жак-Луи 173-175, 177-179, 319 исламская каллиграфия 55, 60, 61-63, 317
Смерть Марата 172, 174, 175 Испания
Дас, Дхарам 137-139, 318 живопись 131,154, 155-157, 176, 177-179, 266,
Акбар охотится в окрестностях 267-269, 270, 271-273
Агры 136 Италия
Джентиллески, Артемизия 151-153 архитектура 97-99, 124
Автопортрет в виде аллегории живопись/фрески 78, 79-81, 110, 111-113, 122,
живописи 150, 151-153 123-125, 126, 128, 129, 131,140, 142, 143
Юдифь убивает Олоферна 152 скульптура 96, 9 8-99, 118, 119-121
Джентиллески, Орацио 151, 152
Джотто ди Бондоне 79-81, 101, 104, 135, 317 И
Изгнание торговцев из храма 78 Йонгелинк, Николаес 133-135, 318
фрески капеллы Скровеньи 80, 81
Донателло 97-99 К
Давид 121 Кало, Фрида 263-265, 321
Пир Ирода 96, 98, 99 Автопортрет на границе между Мексикой
Древний Египет 25 и Соединенными Штатами 262, 265
гробницы 20, 21, 28, 30, 31 Кандинский, Василий Васильевич 259-261, 321
земледелие 21, 22 Несколько кругов 258
иероглифы 23, 26 Караваджо, Микеланджело Меризи да 131,
мифология 26, 27 141-143, 145, 151, 318
мумификация 29, 30 Ужин в Эммаусе 140, 142, 143
скульптура 24, 25,27 Карл I, король Англии 151, 319
см. также Эхнатон Карл IV, король Испании 177, 319
фараоны 25, 27, 29, 30 керамика см. Древняя Греция: живопись и вазопись
Древняя Греция 33, 55, 95 Китай 107, 109
античная мифология 33-35 живопись 55, 64, 65-67
античные храмы 33-35, 37-41 Терракотовая армия 42, 43-45, 316
живопись и вазопись 32, 34, 35, 53 см. также Вэйвэй Ай
скульптура 36, 37-41, 47, 48 Кифер, Ансельм 295-297, 322
дриппинг Поллока 285-289 Пейзажс крылом 294, 295-297
На дне морском 284 Клитий 32, 34, 35, 316
Дюрер, Альбрехт 115-117, 139, 207, 318 Клодель, Камилла 231-233, 320, 321
Бегство в Египет 139 Волна 230, 232-233
Трава (Большой кусок дерна) 114, 117 Кнгваррейе, Эмили Кейм 283, 299-301, 322
Дюшан, Марсель 249-251, 321 Сны о нтанге 298, 299-301
Велосипедное колесо 248, 249 коллаж 240, 241-243, 268, 280, 321
Дюшан, Раймон 250 Колумб, Христофор 111, 318
Дюшан, Сюзанна 250, 251 Константин I Великий, римский император 75,
317
3 Константинополь см. Стамбул
Зевксис 53 Коран 60, 61-63, 317
Зевс 34, 35, 38 Корде, Шарлотта 174, 175
Золя, Эмиль 235 Королевская академия художеств (Лондон)
193-195, 319, 320
И Краснер, Ли 286, 288
Ибн аль-Бавваб 61-63, 65, 317 кратер (ваза) 32, 34, 35, 316
Ибн Мукла 62, 63 Крит: дворец царя Миноса 34
кубизм 239, 243, 245, 250, 268, 292, 321
Курбе, Гюстав 199-201, 245, 268, 320 н
Здравствуйте, господин Курбе! 198, 201 Наполеон Бонапарт 171, 178, 319
Куттоли, Мари 267 наскальные росписи 16, 17-19
Нефертити, царица Египта 26, 27
Л Нидерланды
Лао-цзы 67 живопись 133-135, 144, 145-147, 162, 163-165,
Левенгук, Антони ван 164, 165, 319 226, 227-229
Леонардо да Винчи 95, 111-113, 121, 124, см. также Амстердам
146, 318 Нью-Йорк 203, 249-251, 288-289
Дама с горностаем 110, 111-113
Лига студентов-художников Нью-Йорка 288 п
Лодовико Мария Сфорца, герцог Милана 111 Падуя, Италия: капелла Скровеньи 78, 80, 81, 317
Лондон 151, 193, 196, 197, 276, 319, 322 Париж 216, 217, 228, 239, 242, 243, 245-247, 249,
Лоррен (Желле), Клод 159-161, 319 250, 267, 268, 271, 272
Пейзажс Психеей на фоне дворца Купидона Салон 209, 214, 215, 231, 319, 320
(Очарованный замок) 158, 159, 161 Паррасий 53
Лошади, бизон и носороги (наскальная роспись) 16, Перикл 38-40
18, 19 перспектива 98, 99, 319
Людовик XVI, король Франции 173, 305, 319 печатный станок 95
Пещера Шове, Франция 16, 17-19
м Пещера Штадель, Германия 12, 15
Мане, Эдуард 209-211 Пикассо, Пабло 242, 243, 250, 260, 271-273, 292
Марат, Жан-Поль 172, 174, 175, 177, 319 Герника 270, 271-273
Матисс, Анри 291-293, 321, 322 Платон 124
Древо жизни 290, 291-293 Поллок, Джексон 283, 285-289, 322
Маттеи, Чириако 142, 143, 318 На дне морском 284, 322
Медичи, Козимо Старый 99 техника разбрызгивания (дриппинг) 284, 286,
Мейбридж, Эдвард 219-221, 250, 320 287, 289, 322
Лошадь в движении 218, 219-221, 320 Посейдон 40
Мексика 106, 107-109, 317, 318 Прима-Порта 51-53
живопись 262, 263-265 вилла Ливии 50
см. также ацтеки Статуя Августа из Прима-Порта 46
металлическое литье 87 Псалтырь Латрелла 82, 83-85, 317
бронза йоруба 86, 87-89, 317 пуантилизм 225, 320
египетское золото 28, 31
Микеланджело Буонарроти 95, 123-125, 146, 318 Р
Давид 118, 119-121, 318 Рафаэль 122, 123-125, 127, 128, 318
Минотавр 34, 35 Афинская школа 122, 123-125, 318
Миро, Жоан 267-269 Рембрандт ван Рейн 145-147, 165, 318
Ласточка, любовь 266, 267, 268 Саския в костюме аркадской пастушки 144, 147, 318
мозаика 56, 57-59, 75 Ренессанс (эпоха Возрождения) 95, 317
Моне, Клод 213-215, 233, 237, 320 ретабло 263
Вокзал Сен-Лазар 212, 213, 214 Ривера, Диего 264, 265
Впечатление. Восходящее солнце 214, 320 Рим 47
Женщины в саду 215 живопись 50, 51-53
Монтесума II, император ацтеков 107, 108, 317 Пантеон 99
Моризо, Берта 209-211, 213, 320 скульптура 46, 47-49
Колыбель 208, 210, 211 фрески Сикстинской капеллы 123
Москва 256, 257 Робеспьер, Максимилиан 173, 174, 177, 319
Музей современного искусства, Нью-Йорк 289 Роден, Огюст 231, 232, 320
мумии 29-31, 316 Родченко, Александр Михайлович 253-255, 260,
Мур, Генри 275-277 321
Три спящие фигуры 274 Розенфельд, Белла 245-247
 /$леравитН-(мс
Рублёв, Андрей 91-93, 317
Троица 90, 92
Русское искусство 90, 91-93, 239, 244, 245-247,
252-255, 258, 259-261
С фовизм 245, 291, 321
Сезанн, Поль 235-237, 241, 242, 320, 321
Гора Святой Виктории с большой сосной 254, 236,
237, 241
Сёра, Жорж 223-225
Воскресный день после полудня на острове Гранд-
Жатт 222, 225
Сиена, Италия: бронзовый рельеф баптистерия 96,
98, 99
Соединенные Штаты Америки
живопись 202, 203-205, 220, 284, 285-287
см. также Нью-Йорк
Стамбул, Турция: собор Святой Софии 56, 57-59,
75, 317
Степанова, Варвара Федоровна 253-255, 260, 321
Проекты спортодежды 252, 253, 321
Стэнфорд, Леланд 219, 220
Сурьяварман II, царь кхмеров 68, 70, 71, 75
сюрреализм 239, 268, 283, 289, 321
т Чёрч, Фредерик Эдвин 203-205, 220, 320
Тальбот, Уильям Генри Фокс 189-191, 195, 320
Открытая дверь 188, 191, 320
Теночтитлан, Мексика 107, 108
Терракотовая армия 42, 43-45, 47, 316
Тесей 34, 35
Тёрнер, Джозеф Мэллорд Уильям 193-196, 319,
320
Снежная буря. Пароход выходит из гавани и подает
сигналы бедствия, попав на мель 192, 194-195,
320
Тициан 127-129, 135, 159, 318
Вакх и Ариадна 126, 128, 129, 318
Томассони, Рануччо 141, 142, 318
Тутанхамон (фараон) 29-31, 33, 316, 321
гробница Тутанхамона 28, 30, 31, 316, 321
Тутмос 27
Тцара, Тристан 279
У ю
Урбан VIII, папа римский 160
ф Я
Фань Куань 64-67, 317
Путники среди гор и рек 64, 317
Фидий 37-39, 316
Голова лошади из упряжки Селены 56
Филипп IV, король Испании 155-157, 160, 318
фламандская живопись 102, 103-105, 152, 133-135
Флоренция, Италия 100, 101, 120, 121
фотография 189-191, 207, 218, 219-221, 255, 320
Франко, Франсиско (генерал) 271
Франция 216
витражи 290, 291-293
живопись 158, 159-161, 166, 167-169, 172, 173-
175,198, 199-201, 208, 209-211, 212, 213-215,
222, 223-225, 254, 235-237, 250, 251
см. также Шагал, Марк
французская революция 171, 173-175, 177
фрески 50, 52, 78, 79-81, 122, 123-125, 317, 318
Фридрих, Каспар Давид 181-183, 319
Странник над морем тумана 180, 181-183, 319
X
Хокусай, Кацусика 171, 185-187, 228, 319
Большая волна в Канагаве 184, 185-187, 232, 320
ч
Человеколев 12, 13, 15, 316, 322
Ниагара 202, 203, 205, 320
Чимабуэ (Ченни ди Пепо) 79
Ш
Шагал, Марк 245-247, 321
День рождения 244, 247, 321
Шарден, Жан Батист Симеон 167-169, 319
Карточный домик 166, 168, 169, 319
Шартрский собор 74, 15-71
Швиттерс, Курт 279-281, 321, 322
Мерцбау 278, 281, 321, 322
э
Эйк, Ян ван 103-105, 317
Портрет четы Арнольфини 102, 103-105, 317
Эхнатон, фараон Египта 24, 25-27, 29, 31, 316
Фараон Эхнатон и его семья 24
Юлий II, папа римский 120, 123-125, 127, 318
японская живопись/гравюра 171,184, 185-187,
228, 319
 @иисе(с или«кт£аи/хй
p. 12: Museum der Stadt, Ulm, Germany/Bridgeman Images;
p. 16: Bridgeman Images; p. 20: DEA/S.Vannini/Getty Images;
p. 24: De Agostini Picture Library/Bridgeman Images; p. 28:
Giraudon/Bridgeman Images; p. 32: Museo Archeologico,
Florence, Italy/Bridgeman Images; p. 36: British Museum,
London, UK/Bridgeman Images; p. 42: © M artin Puddy/Asia
Images/Corbis; p. 46: Vatican Museums and Galleries, Vatican
City/Bridgeman Images; p. 50: © W erner Forman Archive/
Corbis; p. 56: © Melvyn Longhurst/Alamy; p. 60: © The Ches­
ter Beatty Library; p. 64: © Dennis Hallinan/Alamy; p. 68:
© Steve Vidler/Alamy; p. 74: © Sonia Halliday Photographs/
Alamy; p. 78: Bridgeman Images; p. 82: © British Library
Board. All Rights Reserved/Bridgeman Images; p. 86: Private
Collection/Photo © Dirk Bakker/Bridgeman Images; p. 90:
Andrea Jemolo/Scala, Florence; p. 96: Bridgeman Images;
p. 102: Copyright The National Gallery, London/Scala, Flo­
rence; p. 106: Museo del Templo Mayor, Mexico City, Mexico/
De Agostini Picture Library/G. Dagli Orti/Bridgeman Images;
p. 110: © Czartoryski Museum, Cracow, Poland/Bridgeman
Images; p. 114: Graphische Sammlung Albertina, Vienna,
Austria/Giraudon/Bridgeman Images; p. 118: © Quattrone,
Florence; p. 122: Scala, Florence; p. 126: Copyright The Na­
tional Gallery, London/Scala, Florence; p. 132: © 2014 Photo
Austrian Archives/Scala, Florence; p. 136: V&A Images/Vic-
toria and Albert Museum, London; p. 140: National Gallery,
London, UK/Bridgeman Images; p. 144: National Gallery,
London, UK/Bridgeman Images; p. 150: Royal Collection Trust
© Her Majesty Queen Elizabeth II, 2015/Bridgeman Images;
p. 154: Giraudon/Bridgeman Images; p. 158: The National
Gallery, London/Scala, Florence; p. 162: Rijksmuseum Kro-
ller-Muller, Otterlo, Netherlands/De Agostini Picture Library/
Bridgeman Images; p. 166: National Gallery, London, UK/
Bridgeman Images; p. 172: Musees Royaux des Beaux-Arts de
Belgique, Brussels, Belgium/Bridgeman Images; p. 176: Bridge-
m an Images; p. 180: AKG-images; p. 184: Private Collection/
The Stapleton Collection/Bridgeman Images; p. 188: Private
Collection/The Stapleton Collection/Bridgeman Images;
p. 192: © Tate, London 2014; p. 198: Giraudon/Bridgeman
Images; p. 202: Museum Purchase, Gallery Fund/Bridgeman
Images; p. 208: © Photo Josse, Paris; p. 212: © Photo Josse,
Paris; p. 218: Library of Congress; p. 222: The Art Institute
of Chicago, IL, USA/Bridgeman Images; p. 226: The Museum
of Modern Art, New York; Acquired through th e Lillie P. Bliss
Bequest/Digital image, The Museum of Modern Art, New York/
Scala, Florence; p. 230: Musee Rodin, Paris/Photo: Christian Ba-
raja; p. 234: © Samuel Courtauld Trust, The Courtauld Gallery,
London, UK/Bridgeman Images; p. 240: Cleveland Museum of
Art; Leonard C. Hanna, Jr. Fund 1968.196. © ADAGP, Paris and
DACS, London 2014; p. 244: The Museum of Modern Art, New
York; Acquired through the Lillie P. Bliss Bequest, 275.1949.
© 2014 Digital image, The Museum of Modern Art, New York/
Scala, Florence. Chagall 7© ADAGP, Paris and DACS, London
2014; p. 248: The Museum of Modern Art, New York; The Sid­
ney and Harriet Janis Collection, 595.1967a-b. © 2014 Digital
image, The Museum of Modern Art, New York/Scala, Florence.
© Succession Marcel Duchamp/ADAGP, Paris and DACS,
London 2014; p. 252: Private Collection, London. © Rodchen­
ko & Stepanova Archive, DACS, RAO, 2014; p. 258: Solomon
R. Guggenheim Founding Collection, By gift. © 2014 The
Solomon R. Guggenheim Foundation/Art Resource, NY/Scala,
Florence. © ADAGP, Paris and DACS, London 2014; p. 262:
Private Collection/Bridgeman Images. © 2014. Banco de Mexico
Diego Rivera Frida Kahlo Museums Trust, Mexico, D.F./DACS;
p. 266: The Museum of Modern Art, New York; Gift of Nelson
A Rockefeller, 723.1976. © 2014 Digital image, The Museum
of Modern Art, New York/Scala, Florence. © Succession Miro/
ADAGP, Paris and DACS, London 2014; p. 270: Museo Nacional
Centro de Arte Reina Sofia, Madrid. © Succession Picasso/
DACS, London 2014; p. 274: © The Henry Moore Foundation.
All Rights Reserved, DACS 2014/www.henry-moore.org; p. 278:
Photo: Wilhelm Redemann © 2014. Photo Scala, Florence/
BPK, Bildagentur fur Kunst, Kultur und Geschichte, Berlin.
© DACS 2014; p. 284: The Museum of Modern Art, New York;
Gift of Peggy Guggenheim, 186. 1952. © 2014 Digital image,
The Museum of Modern Art, New York/Scala, Florence. © The
Pollock-Krasner Foundation ARS, NY and DACS, London 2014;
p. 290: Bridgeman Images. © Succession H. Matisse/DACS 2014;
p. 294: Virginia Museum of Fine Arts; Gift of The Sydney and
Frances Lewis Foundation. Photo: Katherine Wetzel. © Virgin­
ia Museum of Fine Arts; p. 298: National Gallery of Australia,
Canberra; Purchased 1989. © DACS 2014; p. 302: Installation:
Ydessa Hendeles Art Foundation, Toronto, Surrogates, 13 May
1995-6 April 1996. Photograph: Robert Keziere. © The Easton
Foundation/VAGA, New York/DACS, London 2014; p. 306: Octo­
ber Gallery; p. 310: Photo by Peter Macdiarmid/Getty Images/
Courtesy Ai Weiwei
 Литературно-художественное издание
Д ля широкого круга читателей

Берд Майкл

и другие истории о том,

как рождается искусство

Возрастная маркировка в соответствии

с Федеральным законом № 436-ФЗ: 6+

Главный редактор Артем Степанов

Руководитель направления Анастасия Троян
Ответственный редактор Галина Филатова
Научный редактор Полина Ермакова
Дизайн обложки Наталия Майкова
Верстка Ю лия Рахманина
Корректоры Надежда Болотина, Ю лия Молокова

Подписано в печать 30.12.2016.

Формат 84x108 Vi6. Гарнитура AntiQuasi.
Бумага мелованная. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 35,28. Тираж 6000 экз.
Заказ 113309.

ООО «Манн, Иванов и Фербер»

www.mann-ivanov-ferber.ru
www.facebook.com/mifdetstvo
www.vk.com/mifdetstvo
instagram.com/mifdetstvo

Отпечатано в типографии PNB Print, Латвия

www.pnbprint.eu
•• ••••••
• • •••••• PNB
• ••••••! PRINT
 С этой книгой мы совершим увлекательное
путешествие по истории изобразительного
искусства. Мы попытаемся понять, о чем думали,
создавая свои шедевры, первобытный охотник,
древнекитайский скульптор, древнеримский
художник, багдадский каллиграф, японский
гравер, викторианский фотограф.

Андрей Рублев
Леонардо да Винчи
Альбрехт Дюрер
Микеланджело
Кацусика Хокусай
Винсент Ван Гог
Марк Шагал
Фрида Кало
Василий Кандинский
Джексон Поллок
и другие...

За каждым произведением искусства

стоит человек со своей неповторимой
судьбой, своими мыслями и чувствами.
Истории, рассказанные в этой книге, помогут
нам ближе узнать этих великих людей и лучше
понять то, что они хотели сказать миру.

п facebook.com/mifdetstvo
Детские книги на сайте
О vk.com/mifdetstvo
mann-ivanov-ferber.ru
® i n sta g га m.со m/m ifd etstvo