1

2
3
ТРАНСФОРМЕРЫ
ЗАВЕТ ПРАЙМУСА
Джастина Робсон

4
2013 Хасбро. Все права защищены. ТРАНСФОРМЕРЫ и их отличительный логотип
являются товарными знаками Hasbro, используемыми с разрешения. Все права защищены.
www.hasbro.com
Опубликовано 47North. Все права защищены Пан-Американской и Международной
конвенциями об авторском праве.
Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, сохранена в поисковой
системе или передана в любой форме и любыми средствами, электронными,
механическими, путем фотокопирования, записи или иными, без предварительного
письменного разрешения издателя.
ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ
ISBN-10: 1477805990
ISBN-13: 978-1477805992
Напечатано и переплетено в Китае.
10 9 8 7 6 5 4 3 21
47NORTH
Почтовый ящик 400818
Лас-Вегас, Невада 89140
www.amazon.com/47north
«Трансформеры: Завет Праймуса» производится компанией beckeretmayer!, Белвью,
Вашингтон. www.beckermayer.com
Дизайнер: Тайлер Фрейденрих
Монтажер: Кьерсти Эгердал
Координатор производства: Том Миллер
Разработчики продукта: Тодд Райдер и Питер Шумахер.
Управляющий редактор: Майкл дель Росарио

Перевод: Begemot Premium

Оформления: lucheffest

5
 ОГЛАВЛЕНИЯ
Вступление……………………………………………………………………………7
Тринадцать Праймов……………………………………………………..……8
Изгнание Юникрона……………………………………….....................23
Война Праймов…………………………………….............................…38
Эра Эволюции………………………………………...............................63
Эра Начало……………………………………….....................................75
Эра Гнева…………………………………………………………………………….85
Золотой Век………………………………………………………………………102
Эра Ржавчины……………………………………….............................115
Великая Война…………………………………............................……130
Исход ………………………………………...........................................148
Оползень……………………………………….....................................158
Послесловие………………………………………................................170
Об авторе…………………………………………………………………………..172
Права на Илюстраций………………………………………………….……172
О художниках……………………………………………………………………173

6
ПРЕДИСЛОВИЕ
До сих пор я не могу рассказать вам самого начала нашей истории —
ни как появился Праймус, ни почему, ни когда. Хотя моё
любопытство сильно сжигает меня, я должен был удовлетвориться
просмотром скрытых историй Завета, написанных в кодах, которые
я не могу расшифровать, зная, что они существуют, и зная, что
было начало.
Да, есть первая страница, а до неё есть пустая страница, но
это всё.
Сегодня я поставил перед собой задачу перевести и
отредактировать Завет Праймуса так, чтобы он имел смысл для
человеческого созерцания. Поскольку наши судьбы теперь вплетены
в наше галактическое соседство, у вас должна быть возможность
лучше понять, кто мы и откуда пришли. Завет — это наша
история— полная и пространная летопись, — из которой это
только фрагмент, но я надеюсь, что он окажется полезным и
показательным фрагментом, который удовлетворит ваше
любопытство и позволит вам развить более глубокое понимание
личностей, с которыми вы так недавно познакомились.
Для удобства вашего чтения я перевел многие
Кибертронские имена собственные, местоимения и фразы на
английский язык, а также на земные нормативные понятия. Делая
это, я надеюсь, что не вызвал путаницы и не превысил своих
полномочий в использовании ваших языков и обычаев. У нас давно
вошло в привычку наблюдать за чужими культурами и пытаться
сделать себя понятными для них в их собственных терминах везде,
где мы можем, будь то в физической форме, языке или манере. Там,
где нельзя избежать значительного отклонения от Кибертронской
культуры, я сделаю пометку в тексте.

— Альфа Трион

7
 ТРИНАДЦАТЬ ПРАЙМОВ
Я есть.
Во мне нет другого мгновения,
кроме настоящего. Я пуст, как пространство
между звёздами. Они — первое, что я вижу
и первое, что знаю.
Когда проходит следующий квант
времени, я осознаю́ , чем и кем являюсь. Я
понимаю, что звёзды расположены надо
мной, а твёрдое металлическое тело
планеты — у меня под ногами.
Поддерживающий меня мир — это
наполовину впавший в гибернацию гигант-
полубог Праймус, благодаря которому я
появился. У меня есть имя. Я Альфа Трион,
третий из тринадцати Праймов.
Проходит сплит-цикл, и слева от
меня — прямо из пустоты — появляется
Солус. Когда она принимает форму, сверкает
вспышка и дрожит металл планеты. Молния
окружает Солус ореолом, который достигает
меня и отзывается треском в моих нервах. Я
изумляюсь тому, что могу быть
ослеплённым и шокированным, и что после
могу оправиться от этого. Всё для меня ново.
И всё это чудесно — включая боль и страх.
Затем раздаётся череда
оглушительных раскатистых звуков, и
следующие девять создаются один за
другим, чтобы завершить наш состав.
Окружённый сверкающим золотистым
сиянием вспышки Энергона, которая
сопровождает его подобное взрыву
появление на свет, Тринадцатый делает
первый жест: поднимает руку в знак победы
и приветствия, обращённого к мощному
усилию воображения и воли, которое
создало нас всех. Он последний Прайм, с
которым наш состав делается полным. Я
тоже поднимаю руку. Справа и слева все
делают то же самое. Наше первое действие
было единым. Понимание нашего
предназначения разливается в сознании
каждого из нас равномерным потоком,
поскольку Энергон наполняет наши тела
жизнью и силой. Работа Праймуса
завершена. Сообща мы сделаем то, что он
не смог; мы его преемники, и он, создав нас,
завершил этот этап своей жизни.
Я обращаюсь к нему автоматически
через сеть связи, сын к отцу, но даже во
время этого его присутствие уже перестаёт
ощущаться. Он переключается с
сознательного потока на гиперсон, и его
синаптические процессы постепенно, мягко
угасают. Последнее, что мы знаем о нём —
это чувство спокойной веры, которое он
подарил каждому из нас. Он отдал нам
всего себя, и этим всё сказано.
Я чувствую себя лишённым: столько
приобрести и потерять за одну лишь минуту.
Меня окружает тишина, и я разрываюсь
между радостью и печалью. Рядом со мной
стоят другие Праймы, титаны на
возлежащем боге, наполненные
благоговением. Мы смотрим друг на друга.
Мы смотрим на мир, на бездонные небеса.
И видим снопы света, которые являются
звёздами и галактиками, и почти
бесконечные просторы Вселенной,
выходящие за пределы нашей способности
видеть, слышать или знать. Насколько мы
можем судить, здесь нет ничего кроме нас и
нашего спящего мира.
Но если бы здесь действительно
ничего не было, то не было бы и
необходимости в нашем существовании. Это
захватывающее и тревожное знание
читается в наших взглядах, когда мы
смотрим друг другу в глаза. Потом, когда мы
все до единого осознаём это, наши души
сближаются. Мы получаем возможность
бросить мимолётный взгляд на то, что уже
осталось в прошлом: его картины
расстилаются перед нашим внутренним
взором.
8

Давным-давно, ещё до отсчёта
времени, жило единственное в своём роде
существо. Ему были ни к чему имя и
личность: оно жило, и этого было
достаточно на некоторое время. Но когда
оно, исследуя галактику, начало находить
других живых существ, блаженство открытий
сменилось тревожными мыслями, у которых
не было ответов: если они такие, и их много,
то кто есть я, и почему в одиночестве? Не
имея никого, с кем можно было бы
поговорить, оно начало разговор само с
собой и постепенно развило два
отличающихся друг от друга голоса, с
помощью которых рассматривало разные
стороны вопросов. Один голос был
обнадёживающим, полным веры и
принятия; другой, будучи беспокойным и
неустанным, сравнивал себя с тем, что он
нашёл, и осознавал, что у него есть
проблемы и потребности, которые, не
находя решения и удовлетворения,
теряются в бездонной космической пустоте.
Оба голоса взяли себе имена. Так
один из них стал Праймусом, что означает
«первый и отдельный», а другой —
Юникроном, что означает «уникальный и
отдельный». Они оба знали, что
представляют собой одно существо, но это
действие разделило его на две части,
чувства и идеи которых не могли быть
согласованы. Природа этих существ
побуждала их к противостоянию друг другу.
Поэтому они, будучи молодыми и не имея
наставника, начали спорить: каждый из них
думал, что он мыслит правильно, а другой —
глупо. И чем больше они спорили, тем
больше один чувствовал себя в опасности
из-за существования другого.
Раздвоение ума и духа вызвало
раздвоение формы, так что в конечном
итоге они разделились как в физическом,
так и во всех остальных аспектах.
Охваченный злобой и разочарованием,
Юникрон стал хищным и разрушительным, а
Праймус замкнулся в себе из-за обиды.
Долгое время они не могли по-настоящему
разделиться, поэтому путешествовали
вместе: Юникрон буйствовал, а Праймус
пытался помешать ему и исправить
причинённый им ущерб. Праймус вновь и
вновь предлагал Юникрону помириться, но
тот обнаружил в себе чувство собственного
достоинства, которое было многократно
усилено его презрением к другим. Юникрон
не согласился бы пожертвовать этим
чувством, чтобы вернуться к
фундаментальной неопределённости, из
которой он возник. Его отказ наполнил
Праймуса праведным гневом, и с этого
между ними началась война, которая
длилась миллиарды звёздных циклов. Даже
их тела изменились в соответствии с
реальностью, которую каждый из них создал
в своём сознании.
Теперь Юникрон рыскал по всей
галактике, опьянённый разрушением и
стремящийся к уничтожению всех живых
существ, которое, как он полагал, принесёт
ему покой. Праймус всё больше убеждался в
том, что его долг — останавливать
разрушения, причинённые Юникроном, и
охранять счастливую жизнь тех, кто после
них останется, до самого своего конца. Ведь
оба они понимали, что однажды даже они
перестанут существовать. Праймус говорил
Юникрону полные сарказма слова. Мол, всё,
что ты должен делать — это сидеть и ждать
энтропии, которая выполнит всю работу за
тебя: Вселенная погибнет, охваченная
жаром и хаосом, независимо от твоих
действий. Юникрон же отвечал ему: мол, ты
должен помочь мне предотвратить
рождение новых живых существ в мире
страданий и разочарований. Несмотря на
все попытки разделиться, они все ещё были
связаны как одно целое нерушимыми
узами. Будучи равными во всём, они не
могли надолго одержать превосходство друг
над другом. И Праймус понял, что, если что-
то не изменится, ни один из них не получит
этого превосходства.
9
 Таким образом, Праймус решил
отказаться от участия в конфликте с
Юникроном.
Мы возвращаемся к настоящему
моменту и нашим новорожденным «я». Хоть
мы и не можем ещё видеть Юникрона, но
его присутствие уже чувствуется. Он
царапает когтями края нашего
коллективного сознания. Он — глаза бури,
которая разносит в клочья планеты и
поглощает солнца. И каждое такое
поглощение увеличивает его силу. В
мимолётных перерывах между приступами
ярости он, насытившись, вспоминает о
своём соперничающем «я». Страшное
излучение его взгляда ищет Праймуса. Но
тот спит сном мёртвых, и взгляд Юникрона,
пронёсшись мощным потоком тёмных
частиц по нашим телам, не обнаруживает
нас. Это был замысел Праймуса: Юникрон
так привык видеть сверхспособности и
целеустремлённость, которые были
сущностью нашего создателя, что теперь
неспособен увидеть никого из нас. Он
неспособен представить, что Праймус может
просто исчезнуть.
Нам недолго осталось ждать, пока
Юникрон додумается начать поиски.
Это первые записи, сделанные мною
как Летописцем Праймов. Я буду заносить
сюда все события, в том числе не слишком
благовидные. В качестве помощи я получил
два предмета, обладающие безмерным
могуществом: Завет и Перо. В настоящее
время Завет имеет форму книги, хотя он
может принимать и многие другие формы.
Завет — как и Перо, — является предметом,
форма которого зависит от его функции в
какой-либо заданной точке пространства и
времени. Пары связанных частиц
присоединяются к его физическому аналогу
— в данном случае к книге. Она
представляет собой информацию в чистом
виде, которая хранится на голографическом
ободе вселенной, всегда существующем, но
полностью недоступном.
Первая запись в Завете не оказалась,
как я надеялся, рассказом о происхождении
Праймуса, личности его творца или месте,
где он был создан. Текста этого очень и
очень много, и он наверняка относится к
событиям, произошедшим до нашего
времени. Но написано это шифром,
которого я не могу и никогда не был
способен разгадать. В вышеназванном
фрагменте содержатся ясно изложенные
факты, которые, возможно, указывают на
существование у проблем причин и
решений — постижимых или нет.
Дальнейший же текст Завета
оказался написанным на разборчивом
кибертронском языке:
«…поэтому были созданы
Тринадцать Праймов. Каждый из них
отличался от остальных и был одарен
уникальными способностями, талантами и
недостатками, что и обеспечивало их
совокупностью возможностей, намного
превосходящей то, что может быть
заложено в каком-либо одном существе для
воплощения в жизнь его замыслов. Праймус
знал, что для него это была наилучшая
возможность победить Юникрона, так как их
вражда продолжалась уже бессчётное
количество времени. Они состояли из сил,
которые, подобно полюсам магнита, истово
противостояли друг другу: на каждый
поступок, совершённый одним из них,
другой отвечал равнопротивоположным
действием. Чтобы повлиять на исход их
борьбы, необходимо было изменить сам
характер противостояния. Поэтому Праймус
преобразил единственную переменную,
которая находилась под его контролем:
самого себя.
Он удалился с поля битвы, создав
вместо себя Праймов и наделив каждого из
них равной частью своей силы. Но сотворил
их Праймус не по своему образу и подобию,
зная, что эти уменьшенные копии
столкнулись бы с той же-таки
невыполнимой задачей. Каждый Прайм
10
создавался, чтобы выражать не только
жизненные принципы, воодушевлявшие
Праймуса, но и аспекты, родственные тем,
что были присущи Юникрону. Он дал им
возможность свободно выбирать между
всеми бинарными противоположностями,
так что им нет необходимости пребывать в
ловушке, подобно ему. Наоборот, они
всегда могут изменяться и таким образом
находить выход в виде новых и новых
возможностей. И эта сила умножится в
тринадцать раз».
Если говорить сугубо
математическим языком, благодаря этому
произошел переход от определённости и
состояния целостности к сильнейшей
непредсказуемости: тринадцать в
тринадцатой степени — это огромнейшее
количество возможностей.
Сказать, что мы, Праймы, являемся
совокупностями особенностей и артефактов,
означает представить нас в виде
обыкновенных машин — неживых
предметов. Да, мы были созданы
посредством выполнения расчётов. Но из
каждой цифровой комбинации
естественным путём возникла личность,
представляющая собой единое целое и
нечто большее, чем просто результат
вычислений. И мы, лишь начав
взаимодействовать, стали незаметно менять
друг друга.
Моим вторым актом в качестве
Летописца была просьба к другим Праймам
оставить след в монументальной истории
нашей вселенной — то есть этой книге,
Завете Праймуса. Ниже я поведаю правду о
сущности каждого из них (придерживаться
буду того порядка, в котором они были
созданы) на тот момент, пока ещё не
случилось чего-либо, что смогло бы
заставить нас отклониться от чистоты
замысла Праймуса. Пусть это будет первая
глава нашей истории, благодаря которой в
будущем мы вспомним себя чистыми
душой. Ибо в начале душа каждого из нас
была чиста.
11
ПРИМА
Прима был архетипическим героем,
воином, наиболее близким к характеру
и намерениям Праймуса, главной целью
которого были дела во имя высшего
блага. Такие личности могут быть
скучными, но Прима обладал умом,
бескорыстием и сильным чувством
самосознания. Поэтому он, даже
оставаясь верным своим принципам,
всегда сохранял способность не
переходить грань помпезности. Прима
заботился обо всех нас, как старший
брат в большой и беспокойной семье,
взваливая на плечи, возможно, слишком
много. Подобно Праймусу, он всегда
был убеждён в своей абсолютной
правоте. Это делало его личностью,
иногда вызывающей раздражение, но
вместе с тем помогало ему хорошо
держать оборону, когда дело доходило
до противостояния.
Его оружием был Звёздный Меч
— клинок, подобный Перу, форма
которого скорее символизировала его
силу, чем полностью отображала её.
Лезвие Меча могло как резать с
точностью до атома, так и разрубать
горы одним ударом.

ВЕКТОР ПРАЙМ
Вектор был серьёзной, стоической личностью с
очень узким представлением о правильности:
Праймус всегда был прав, а значит, сам Вектор,
как создание Праймуса, не мог ошибаться. Как и
Прима, он был похож на своего создателя. Его
отличало непревзойдённое чувство равновесия
и порядка, что было только к лучшему,
поскольку он обладал силой манипулировать
временем и пространством. Вектор мог
создавать и предотвращать парадоксальные
явления по своему усмотрению, а также
искажать или исправлять материю нашей
физической реальности.
В бою он носил много оружия, в том
числе меч и посох, но его личным артефактом
силы были Клинки Времени. Артефакт этот,
несмотря на название, представлял собою не
оружие, а мандалу, состоящую из многих
отдельных частей, которые могли сочетаться
разнообразными способами (число их почти
достигало бесконечности). В зависимости от
образовавшейся комбинации Клинки давали
Вектору доступ к тому или иному скрытому
измерению, в котором он мог передвигаться как
угодно, а также хитроумно сплетать или
расплетать материю реальности.
12
АЛЬФА ТРИОН
Я, Альфа Трион, был создан как историк
Праймов и память Праймуса (на тот случай, если
Праймус когда-либо вернётся к жизни).
Отрешённость — это моя сущность, хоть я и не
верю, что являюсь полностью равнодушным к
окружающим. Я придерживаюсь философской
точки зрения и аналитически оцениваю других и
их поступки.
Мне были даны два артефакта: Завет,
действительно появившийся благодаря
Праймусу и принадлежавший ему (многое там
написано им самим), и Перо, с помощью
которого мною были записаны собственные
наблюдения. В отличие ото всех остальных
Праймов и других существ того же
происхождения, появившихся позднее, я
обладаю фотографической памятью и прямой
связью с Искрой Праймуса, дарившей мне
поддержку и вдохновение во времена, когда
накопленный опыт и осознание событий были
бы иначе невыносимым бременем.
13
СОЛУС ПРАЙМ
Создательница. Солус обладала спокойствием и
уверенностью в себе. Все остальные Праймы любили её
за то, что она была им толковым другом и никогда не
отказывавшим в поддержке. А так же за её способность
создавать самые разные инструменты и предметы:
стоило любому из Праймов лишь попросить, и она с
готовностью бралась за это дело. Однако Солус имела
вспыльчивый характер, и её легко приводило в гнев
любое проявление несправедливости, как и созданных
до неё Приму и Вектора.
Её личным артефактом был Кузнечный Молот.
Она использовала его вместе со Станком Созидания —
трёхмерной голографической проекцией,
образовывающейся вокруг её тела во время работы.
Способность вызывать эту видимую и ощущаемую
проекцию помогала Солус разрабатывать те или иные
архитектурные и инженерные элементы предметов, над
которыми она работала. Сам по себе Кузнечный Молот
был незатейливым орудием труда, позволяющим
формировать, чинить или разбивать вдребезги
всевозможные объекты. Скорее всего, дело было в
Станке Созидания и в самой Солус, являвшейся как
источником зрительного образа Молота, так и рабочей
силой, которая приводила его в действие. Когда она
одним лишь взмахом этого мощного орудия создала
целый комплект брони, в траектории этого взмаха и
ударе по Станку были сосредоточены звёздные циклы
работы над замыслом, отшлифованным и закаленным
до абсолютной точности.

Здесь я делаю примечание для тех из вас, кому может

быть любопытно: Праймы, как и впоследствии
трансформеры, не делятся на существ мужского и
женского пола, подобно людям и некоторым другим
биологическим видам. В этом повествовании Солус
Прайм, а также те, кто позже произошел от неё,
именуются «она» для соблюдения аналогии с
гендерными особенностями людей и указания на
разграничение, которое кибертронцы установили
между собой (в отличие от других рас).
У нас, кибертронцев, существуют два
различных «вида», на которые мы охотно
разделяем свою расу, признавая разницу в
ключевых особенностях способа обработки
14
 информации. Среди остальных Праймов
широко распространено мнение о том, что
эта разница была необходима самой Солус,
чтобы управлять Станком Созидания: для
параллельной обработки данных требуются
интеллектуальные способности огромного
диапазона.
Когда мы стали частью более
широкого галактического сообщества, в наши
привычки вошло использование межрасовых
гендерных правил при взаимодействии с
инопланетными видами, разделяющими себя
на существ мужского и женского пола. Так мы
демонстрируем им, что знакомы с понятиями
о различиях и равенстве; мы признаем наши
различия; мы высоко ценим наше равенство.
Однако в ранних кибертронских
записях, сделанных ещё до этих контактов,
все Праймы и другие существа обозначаются
одним и тем же символом. Я учитываю, что
согласно особенностям человеческой расы
соотношение людей женского и мужского
полов приблизительно равно 1:1, что не
совпадает с нашей пропорцией 1:12. Поэтому я
извиняюсь перед существами женского пола,
принадлежащими к любой другой расе, за то,
что они могут чувствовать себя
ущемленными из-за употребления здесь их
местоимения по отношению к
малочисленному виду кибертронской расы.
МИКРОНУС ПРАЙМ
Микронус был крошечным по сравнению с
остальными: быстрым, летучим и содержащим в
себе энергии больше, чем четверо других, вместе
взятых. Маленький размер Микронуса более чем
компенсировался его умом: он всегда готов был
высказать толковое предложение или разработать
хитроумный план. Его характерной чертой также
являлась наблюдательность, благодаря которой он
часто понимал, чтó происходит с другими, прежде
чем они сами это осознавали. Праймус хотел,
чтобы Микронус был совестью остальных, и тот
серьёзно отнёсся к отведенной ему роли.
Благодаря своему простодушию он стал
ближайшим другом Солус и ей подобных, хотя
первые Праймы были, на его взгляд, слишком
мрачными.
На войне у него была удивительная
способность соединяться с другими Праймами и
повышать их выходную мощность для обретения
невероятной силы или выносливости. Благодаря
его преданности они никогда не теряли
превосходства над противником.
У него тоже был свой артефакт — Камень
Химеры, который позволял ему соединяться с
другими Праймами и передавать им свою энергию
в подходящем для них виде. Он также мог
имитировать способности любого из Праймов на
протяжении некоторого времени после такого
пребывания с ним одним целым.
АЛХЕМИСТ ПРАЙМ
Алхемист, один из более загадочных Праймов,
был элементарным существом,
воспринимавшим мироздание с точки зрения
его основных форм — духовной и материальной
— и жившим в гармонии с его круговоротами.
Он гораздо чаще руководствовался интуицией,
чем разумом, хотя отнюдь не был обделен
интеллектуальными способностями. Как и все
остальные Праймы, Алхемист обладал
способностью воевать, но предпочитал быть
погруженным в естественный мир, чтобы лучше
понимать принципы превращений. Умение
преобразовывать металлы один в другой и
временно изменять свойства предметов делало
его похожим скорее на чародея, чем на воина.
Обладая кротким нравом, он благожелательно
относился к другим Праймам. Как говорят люди,
спокойные воды глубоки. Я был самым близким
другом Алхемиста; благодаря совместным
научным опытам между нами никогда не
угасали дискуссии.
Способность всегда видеть во всём
«оборотную сторону медали» даровал ему
артефакт — Линзы. Поскольку они были частью
оптического устройства Алхемиста и
неотъемлемой составляющей его физической
оболочки, на них никак не мог посягнуть кто-
либо другой.
15
НЕКСУС ПРАЙМ
Нексус обладал теми же основными
качествами, что и другие Праймы из
средних слоев (в том числе Алхемист),
где энергии Праймуса и Юникрона были
наиболее сбалансированы. Однако в
нем эти качества как будто бы
образовывали смесь, которая,
непрестанно бурля и циркулируя,
вызывала хаос, но никогда не
погружалась в него. И сорвиголова
Нексус балансировал на гребне этой
неудержимой волны. Из-за такой
эмоциональной неустойчивости
выражение его лица постоянно
менялось, и это было не только
отображением переживаний, но и,
возможно, удовлетворением
неиссякаемой потребности в движении.
В более поздних записях будет
сказано, что Нексуса разбили в мелкие
дребезги, но дело в том, что он был
первым гештальтом. Созданный как
единое существо, Нексус мог легко
разделяться на пять самостоятельных
частей, каждая со своим телом и
личностью. Даже проводя звёздные
циклы порознь и занимаясь в это время
каждый своим делом, эти боты потом
воссоединялись и снова становились
Нексусом с радостью, без каких-либо
усилий или ущерба для себя. Он был их
совокупностью, а все они — его
жизнелюбивыми и самодостаточными
составляющими. Разделение и
воссоединение являлись сущностью
Нексуса, хотя в глубине души он хранил
верность Праймусу и не тратил время на
чёрные мысли, свойственные
некоторым его братьям.
Его артефактом была Энигма Комбинации. Описать её внешний вид невозможно, так как она
могла быть чем угодно: оружием, драгоценностью, частью тела… и что бы ни делал Нексус, в этом уже
проявлялась сила Энигмы.

16
ОНИКС ПРАЙМ
Если Алхемист жил в наибольшей гармонии с
природой в форме элементов, то Оникс походил
скорее на «зверя». Благодаря артефакту под
названием Триптиховая Маска его душа была
способна путешествовать во времени или
пространстве.
Три лица этой маски позволяли Ониксу
свободно получать доступ к своему
подсознанию, а также к источникам жизненной
осознанности всех других существ. Он делился
мысленными образами с созданиями, которых
никогда не смог бы увидеть рядом с собой; его
подсознание преодолевало расстояние, которое
было бы не под силу преодолеть ему самому.
Поэтому Оникс получал знания от настолько
чуждых для нас форм жизни, что мы, остальные
Праймы, даже не смогли бы распознать в них
живых существ.
Верхним из трех тотемов была маска,
которая звалась Прозорливым. Она открывала
Ониксу картины из других отрезков
пространства и времени: многие из них были
реальными, некоторые же — ирреальными.
Оникс мог видеть эту разницу, но никто другой,
кто пытался смотреть сквозь эту маску, не мог
сказать, которая из картин — действительность,
а которая — сон какого-то далекого существа.
Вторая маска (расположена она была в
центре колонны) звалась Охотником. Она
давала Ониксу способность мгновенно
проникать в сознание любого существа, чтобы,
преследуя его, никогда не терять из виду.
Третья маска, что звалась Морнсонгом,
представляла собою диковинный лик живого
мертвеца: ее задняя часть была полной
жизненной энергии, передняя же — холодной и
недвижной. Через эту маску можно было
лицезреть видения, которые только Оникс мог
растолковать. Он доверительно сообщал,
наблюдая за тем, как я записываю это, что
«Морнсонг открывает моему взору странствия
Искры в потаенных уголках царства мертвых».
Из всех Праймов лишь Оникс был
настолько сильно сосредоточен на духовном
начале. Некоторые считали его
непоследовательным фантазером. Но было в
Ониксе нечто, благодаря чему все радовались
его присутствию: горячая дружеская
преданность. Он умел вселять вдохновение, и
поэтому дружил со всеми остальными
Праймами, что и делало его особенным среди
нас.
17
 теорий с помощью экспериментальных

АМАЛЬГАМОУС разработок. В этом ему часто препятствовали те

Праймы, которые не обладали столь богатым

ПРАЙМ воображением и не находили времени на

размышления над его гипотезами. Но Квинтус
Амальгамоус, хотя и отличался обладал разумом, не имеющим себе равных, и
непредсказуемым поведением, никогда не был не хотел позволять ему лежать мёртвым грузом
жесток. Его беззлобное подшучивание только ради спокойствия и тишины. Он был
разряжало обстановку — хоть иногда и глубоко убежден, что жизнь является самой
выводило из себя наиболее серьезных из нас. важной, священной вещью, процветание
Артефактом Амальгамоуса была Коса, хотя вы которой нужно поддерживать любой ценой и
вряд ли смогли бы отличить ее от какой-либо всеми возможными способами, чтобы обогатить
части его тела: как и сам он, Коса постоянно Вселенную.
меняла форму и пребывала то в жидком, то в Его уникальная сила была воплощена в
твердом состоянии. Смышленый и нахальный Эмберстоуне — предмете, родственном Искре
Амальгамоус не знал покоя: дай ему малейшую Праймуса, который мог вызывать бурное
возможность — и он будет возиться с чем развитие процессов жизнедеятельности на
угодно, чтобы понять, как это устроено и для уровне простейших частиц.
чего предназначено.
Амальгамоусу не хватало серьезности
и сосредоточенности истинного бойца, хотя
его непредсказуемость иногда оказывалась
преимуществом. Он не обладал наибольшей
дальновидностью среди Праймов и не был их
самой яркой искрой, зато имел незлобивую
душу. Архетипический проказник,
Амальгамоус никогда не задерживался там,
где его не приветствовали: просто жил
дальше, не принимая ничего близко к сердцу
и не запоминая причиненные кем бы то ни
было обиды. Он забывал все происходящее
так же легко, как и менял форму, однако его
память также имела необычное свойство
внезапно заостряться, когда происходило что-
то важное.
Его артефактом была Шестерня
Трансформации, по образцу которой были
созданы все последующие Т-Шестерни.

КВИНТУС ПРАЙМ
Квинтус был невинным мечтателем с сильной
склонностью к перфекционизму и идеализму.
Он постоянно искал выражения своих идей и
пытался доказать правильность созданных им

18
ЛЬЕЖ МАКСИМО
Максимо был многоречивым манипулятором,
который мог сгибать слова и мысли гораздо
легче, чем металл. Его быстрый, как ртуть, язык
обладал способностью завораживать
красноречием. И вскоре он научился убеждать в
чем угодно того или иного собеседника,
подгоняя под него манеру говорить и подбирая
такой подход, чтобы идеально подстроиться под
его желания или разжечь в нем подозрения.
Льеж Максимо часто бывал бдительным,
спокойным, восприимчивым и расчетливым. Он
обладал врожденной способностью мгновенно
определять самую суть любой личности и
находить ее болевые точки. Ему блестяще
удавалось воплощение планов, где нельзя было
ничего добиться открытым противостоянием; он
мог избегать конфликтов, заранее просчитывая
ходы. Дипломатичности Максимо помогало его
непревзойденное умение располагать к себе.
Благодаря этому другие не сомневались в том,
что его доброжелательность совершенно
искренна, и я считаю, что так оно и было. Он
вкладывал душу в любую роль, которая, по его
мнению, должнабыла принести результат, и
мгновенно становился убедительным для
самого себя.
Эти навыки давали ему поистине
безграничную власть над другими Праймами,
практически все из которых были на тот момент
наивными. Они просто не знали, что кто-то
может обладать такой многоликостью, как Льеж
Максимо. И он, еще в самом начале поняв это
со свойственной ему быстротой, стал рыть
потайной ход к власти — прямо под носом у
Примы, который даже представить себе не мог,
что кто-то из Праймов может замышлять такое. которые он мог метать, чтобы уничтожать
Артефактом Льежа Максимо были других. Но истинными дротиками Максимо
Дротики, наполненные токсинами были слова и мысли, которые остротой и
всевозможных видов. Да, это оружие эффективностью превосходили любой сугубо
представляло собой материальные дротики, физический объект.

19
МЕГАТРОНУС
Мегатронус был воином, внешне подобным
Приме. Но дух его представлял собой полную
противоположность светлой сущности Примы.
Мегатронус также был наиболее непростой
личностью из всех Праймов: его обуревало
сильнейшее желание сражаться, которое
никогда не давало ему покоя. Его преданность
Праймусу была непоколебима. Но изо дня в
день он сталкивался с Примой, сущность
которого имела наиболее сильное сходство с
сущностью Праймуса. И это заставляло
Мегатронуса чувствовать себя изгоем, навеки
проклятым теми самыми силами, которые
наделили его таким ужасающим могуществом.
Благодаря беспощадности, честолюбию,
убежденности и способности действовать по
любому плану он обладал почти
неограниченным потенциалом.
В то же время Мегатронус чувствовал,
что снискал неприязнь других Праймов из-за
этих качеств, делающих его слишком уж
похожим на Юникрона. Праймы отводили
взгляд при виде горящих глаз Мегатронуса. И
это мучило его. Он не совершил ни одного
плохого поступка, но все равно чувствовал себя
подлецом. И эта несправедливость оставила
глубокий след в его душе: можно подумать, он
по собственной воле взял на себя бремя тьмы, в
то время как остальные были уверены в своей
правоте, не имея необходимости идти на
унизительные уступки. Мегатронус был
слишком горд, чтобы понять, насколько
уязвимым сделался из-за этого; не признавая
никаких проявлений слабости, он прятал свои
страхи за фанатизмом. Даже с самыми
близкими для него Праймами — Максимо,
Солус, Микронусом и Ониксом — Мегатронус
мог колебаться, менять точку зрения в
зависимости от того, насколько сильна была его
паранойя. Он отличался непостоянством.
Персональный артефакт Мегатронуса
некоторое время спустя создала Солус Прайм по
его просьбе и замыслу. Реквием-Бластер был
сделан из того же вещества, что и ядра далеких
раскаленных звезд. Его лучи представляли
собой плазму такой сильной концентрации, что
ни одно вещество не выдерживало выстрела из
этого оружия.
ТРИНАДЦАТЫЙ
ПРАЙМ
Тринадцатый отличался от других Праймов. Он
представлял собою типичного воина и
предводителя, в котором заложены
великолепные способности вести бой, а также
сила духа. Мегатронуса одолевали внутренние
противоречия, которых у Тринадцатого не было.
Возможно, поэтому он обладал гораздо
меньшим самолюбием, чем любой другой из
Праймов, появившихся на свет последними. Во
время нашего становления Тринадцатый был
спокойным, исполнительным: повиновался
всему, что приказывал Прима, и охотно помогал
тем, кто в этом нуждался. Будучи кем-то вроде
правой руки Примы, он, в отличие от остальных,
не имел персонального артефакта — оружия
либо иного предмета. Довольствовался
Тринадцатый менее значительным
снаряжением, созданным Солус, и броней — как
ему и было велено. Это казалось бы странным,
не знай все мы, что его истинное
предназначение — улаживать конфликты и
высказывать дальновидные мысли.
Мудрец и умелый оратор, Тринадцатый
обладал полной умиротворения душой. Он был
любим всеми за уравновешенный и отзывчивый
характер. И добросовестно исполнял свои
обязанности. Если кто-то из нас падал духом, он,
положив руку ему на плечо, ободряюще
произносил: «Все мы — одно». Тринадцатый
словно излучал умиротворяющее сияние,
которое вселяло в нас веру в эти слова. Даже
Мегатронуса можно было успокоить таким
способом, когда он в очередной раз начинал
говорить полную воинственного пыла речь, весь
кипя от ощущения своего могущества и обиды
на остальных. Тринадцатый объединял нас. Без
его влияния раздоры между нами начались бы
гораздо раньше.
Здесь заканчивается первая запись в Завете
Праймуса, который содержит всю
информацию о Кибертроне и живущих на нем
существах.
20
21
22
 ИЗГНАНИЕ ЮНИКРОНА
Наша грандиозная задача заключалась не в том,
что мы сразу пойдём в бой. Мы не знали
достаточно хорошо ни самих себя, ни врага. Что
касается последнего — здесь хотя бы имелась
подсказка. Поскольку Юникрон был точной
копией Праймуса во всех отношениях, кроме
частоты энергетических систем, мы знали, как
он устроен и какими возможностями
располагает. А благодаря Завету нам стали
доступны для изучения записи о сражениях
Юникрона и Праймуса. И на следующий же день
после нашего появления на свет мы
незамедлительно взялись за дело: нужно было
понять, как работают — по отдельности и вместе
— наши особенности, и тщательно изучить
прошлое, чтобы найти способ наступления на
врага.
Вскоре мы заметили, что естественным
образом разделились на три группы. Первыми
были воины: Прима, Вектор, Мегатронус, Оникс,
Амальгамоус. Вторыми — стратеги: Альфа
Трион, Квинтус, Льеж Максимо и Микронус. И,
наконец, Независимые — то есть не
относящиеся ни к одной из первых двух групп:
Алхемист, Солус, Нексус и Тринадцатый. Они
были способны сражаться, но также имели
другие качества, которые делали их
пригодными для более тонких приемов ведения
войны, чем прямое нападение. Мы не питали
иллюзий о том, что у нас будет больше одной
возможности провести бой. Наилучшим нашим
союзником была неожиданность. Мы понимали,
что если первая попытка окажется неудачной, то
во второй раз — при каких бы обстоятельствах
это ни произошло — Юникрон, скорее всего,
окажется для нас более чем достойным
противником, потому что будет уже осведомлён
о нашем существовании.
Когда наши предварительные испытания
были закончены, мы попросили Солус создать
виртуальную копию Юникрона. Когда мы не
занимались сбором сведений и не развивали
наши умения, то собирались у комплекта
голографического оборудования, который она
сконструировала. Там мы изучали Юникрона и
пробовали воплощать различные замыслы
нападения на него, словно это была игра. Мы
проверяли всевозможные варианты, доводя
себя до изнеможения. А во время отдыха —
вели разговоры о сути задачи. Когда же мы
глубже вдумались в нее, нам стало совершенно
ясно: убить Юникрона — не в наших силах.
Прежде всего, он на несколько порядков
превосходил нас в размерах. Мы сомневались в
том, что его вообще можно уничтожить — разве
что забросить в самое сердце звезды, которая
расплавит его до основания. А такая задача
была выше наших возможностей.
Квинтус высказал чудаковатое
предложение: поскольку сущность Юникрона —
это, несомненно, хаос, нужно пойти на хитрость.
А именно — увеличить его в размерах вместо
того, чтобы попытаться убить. Но мы не имели
понятия ни о способе выполнения этой задачи,
ни о том, имеет ли она смысл. С другой стороны,
Квинтус, Алхемист и Оникс высказали твердую
убежденность в том, что даже если мы сможем
покончить с Юникроном, это, вероятно, станет
также концом Праймуса и, следовательно, всех
нас. То есть чтобы уничтожить столь
непреодолимую силу, нам нужно, как бы
отталкивающе это ни звучало, обречь на гибель
самих себя.
Мы знали, что в прошлом Праймус
попытался убедить Юникрона снова стать с ним
одним целым, но безуспешно: тот и слышать
ничего не желал. Следовательно, нам тоже не
подходил этот вариант. Заставить Юникрона
впасть в состояние гибернации, в которое
добровольно погрузился Праймус — вот лучшее,
на что мы могли надеяться. Таким образом
Юникрон, продолжая существовать, не
предпринимал бы, по крайней мере, никаких
действий. Причем лучше было бы сделать это до
того, как он создаст собственную команду
самостоятельных личностей — тёмных Праймов.
Хотя Микронус посчитал его слишком
эгоистичным для этого:
— Чтобы он — и отдал свою силу
простым смертным? Ну уж нет!
23
 Мегатронус, лучше всех зная склонности Юникрона, согласился. Прима же поморщился, и между
этими двумя началась словесная баталия с переменным успехом, которую мы не дослушали —
разбрелись кто куда.
Мегатронус был неприятен в общении,
так как в глубине души терзался мыслями о
своей сущности: он почти полностью
олицетворял существо, которое мы в основном
считали заклятым врагом. Мегатронус особенно
ненавидел Приму — словно бы тот
предательски отобрал у него законное место. Но
его друзья — Оникс, Максимо и Алхемист —
помогали ему поддерживать душевное
равновесие. Он ожидал, что остальные
отвергнут его наиболее жестокие идеи, но это
оказалось не так. Солус улыбнулась ему и
сделала для него первый набор Тёмной
Энергонной брони, предназначенной для нашей
защиты в битве с Юникроном от его
разрушительного излучения. Также она после
долгих споров и колебаний согласилась создать
для Мегатронуса особое оружие — Реквием-
Бластер, который стрелял плазменным лучом,
черпая энергию из ядер далеких звезд. Ни одно
вещество не могло выдержать разрушительного
действия этого луча. Солус чувствовала, что
Реквием-Бластер будет крайне необходим в
предстоящей битве. Но огромнейшая сила этого
оружия, по всей видимости, давала его
обладателю неизмеримое преимущество над
нами. Поэтому с его помощью Мегатронус мог
бы при желании запугивать всех нас. Эту мысль,
которую Солус не высказывала прямо, озвучил
нам Максимо — в свойственной ему честной, но
обескураживающей манере преподносить
неприятную правду.
— Значит, — презрительно усмехнулся
Мегатронус в ответ на слова, которые уязвили
его гордость и резанули душу не хуже бластера,
— вы не доверяете мне настолько, чтобы
позволить владеть этим оружием? Я правильно
понял?
Солус обдумывала свой ответ, спокойно
выдерживая взгляд Мегатронуса. На
протяжении долгих минут они пристально
смотрели друг другу в глаза, безмолвно
обмениваясь мыслями, которых никто из нас не
мог уловить. Наконец Солус медленно кивнула.
— Я действительно не доверяю, —
сказала она, — но не тебе, а самому бластеру.
Всякое оружие создается для одной лишь цели:
убивать и калечить. А этот бластер имеет
настолько внушительный вид и его
предназначение настолько яснó, что я боюсь за
твою безопасность, Мегатронус. Такие вещи
способны влиять на сознание своих владельцев.
Но ты, возможно, величайший воин из всех нас
— потому что все время борешься со своими
внутренними демонами и можешь
противостоять им. Ты получишь бластер, о
котором просил. Надеюсь, что это оружие со
всем его потенциалом всегда будет под твоим
контролем, а не наоборот. Я не позволю тебе
стать его рабом.
Эти слова, которыми Солус выразила
любовь и уважение к Мегатронусу, польстили
его гордости. Он был чрезвычайно обрадован
таким признанием и благодарен за него. И
поэтому полюбил Солус с безоговорочной
преданностью и непоколебимым восхищением.
Возможность ощутить себя столь
исключительным на виду у всех остальных
пробудила в нем светлую сторону, полную
обаяния. Максимо же, видя это, преисполнился
зависти — хоть и пытался скрыть ее с помощью
многословных рационалистических
рассуждений. Мегатронуса это не обмануло, а
лишь порадовало: ему стали завидовать, потому
что он превзошел Максимо и даже Приму.
Думаю, именно тогда пустило ростки семя
нашей погибели, но почти все мы были
настолько заняты, что не придавали этому
значения. О таких личных вещах пришлось
забыть ради нашей главной задачи.
Тренируясь обращаться с теми видами
оружия, которые у них уже были, воины также
просили об изготовлении многих других —
предназначенных большей частью для
одноразового использования. Подобно нашим
щитам и броне, такое оружие создавалось для
противостояния некоторым способностям,
которые, как мы знали, использовал в прошлом
Юникрон — то есть для дестабилизации
определенных сплавов, отражения
энергетических лучей, сведения на нет
частотных полей и так далее. Однако некоторые
виды оружия должны были обладать большей
силой. К таковым относился Кибер-Калибр —
24
двуручный меч, который Солус с особой
заботливостью создала для Нексуса. Меч этот
мог быть как единым целым, так и пятью
отдельными мечами меньшей длины. Эти части
Калибра представляли собой диковинные
клинки, которые одновременно являлись
инструментами для ремонта или демонтажа тел
кибертронцев.
Звон от ударов Кузнечного Молота не
смолкал ни днем, ни ночью: Солус Прайм
изготавливала оружие. Не зная усталости, она
или трудилась физически, или проводила
долгие перерывы в оживленных беседах с
Нексусом, Амальгамоусом или Ониксом,
пытаясь выяснить, каковы их навыки. Это было
нужно, чтобы Солус смогла создать оружие,
которое обладало бы подходящими для них
свойствами. Микронус же крепко сдружился с
ними всеми — особенно с Солус. Его часто
видели сидящим на ее голове или плече, когда
она работала. Стоило ей попросить — и он
увеличивал силу удара Молота, благодаря чему
многие предметы нашего снаряжения
получились более мощными.
Хотя эта часть работы и прошла хорошо,
нам потребовалось гораздо больше времени,
чем мы думали, чтобы выработать план битвы,
имеющий шанс на успех. У нас уже превосходно
получалась командная игра-тренировка,
поскольку нам стало ясно, как отражать первые
атаки Юникрона. Когда мы вступали в бой и
выходили из него, показатели на табло,
обозначающие наше самочувствие во время
каждого столкновения, сначала имели вид
синусоид с малыми амплитудами, а потом и
прямых линий. В маневрах же большого успеха
достиг только Вектор. Но тогда он был
единственным из нас, кто обладал
способностью телепортироваться в дальние
уголки звездной системы, где мы жили и играли
в вышибалы среди астероидов, которые
вращались вокруг нашей пятой планеты.
В течение почти десяти циклов мы
большей частью терпели поражение. Нам и без
доводов какого-либо великого аналитика было
ясно, что мы не сможем проникнуть внутрь
Юникрона — тем более настолько глубоко,
чтобы достигнуть нейронной сети. Собственно,
его строение было настолько замысловатым, а
разум — настолько изощренным, что Солус,
Квинтусу, Микронусу и мне пришлось прервать
игры-тренировки, чтобы создать компьютер,
способный выполнять все возможные ответные
действия Юникрона с правдоподобной
скоростью. Вот так и была разработана первая
версия компьютера, получившего впоследствии
25
название Вектор Сигма. Мы настроили его на
параллельные процессы, воспроизводящие все
варианты действий Юникрона в случайной
последовательности. Так мы могли воочию
увидеть весь ужас битвы с ним в том случае,
если ему будет сопутствовать удача.
Как оказалось, при таких
обстоятельствах Юникрону удалось бы победить
всех нас в течение двух с половиной циклов.
Лишь рассчитывая наши совместные действия с
микроскопической точностью, мы могли бы
выдерживать его разлагающее излучение,
всевозможные способы оглушать противника,
электрические удары, разрушительные
колебания и, наконец, атаки физического тела.
Об ответных же нападениях и говорить было
нечего. После особенно изнурительного дня
Прима, обуреваемый гневом, швырнул
Звездный Меч на голографический проектор и
прокричал:
— Неужели у этого существа нет слабых
мест? Не может это быть настолько сложно!
Мегатронус, бесславно рухнувший
навзничь в нескольких метронах от Примы,
поднял на него взгляд и сказал:
— Не заводи свои схемы, старик. Мы его
победим. Здесь просто нужен… умелый подход.
Льеж Максимо, который наблюдал со
стороны, согласился:
— Вряд ли он вот так сразу нападет. Ему
же неизвестно, кто мы вообще такие и что у нас
на уме.
— Но если все-таки нападет — мы
превратимся в груду обломков, не успев нанести
ни одного удара, — задумчиво сказал
Амальгамоус.
На его груди высвечивались
подскочившие до критического уровня
показания; он беспокойно ходил туда-сюда, то и
дело превращая свои ноги в болторезы и тут же
возвращая им обычный вид.
— Я все-таки думаю, — сказал Максимо,
— что нам нужно разработать собственную
систему наступления, а не просто пытаться
наносить удары всеми возможными способами.
После этого он обрисовал в общих
чертах несколько удачных идей, которые ему
пришлось объяснять по нескольку раз —
настолько они были сложны.
— Сначала нужно отработать эти
системы действий на практике, а потом
придумать условный сигнал для каждой из них.
И тот, кто первым поймет, чтó Юникрон сделает
в ответ, должен будет скомандовать. Мы
прибережем самые мощные способы атаки
напоследок, чтобы Юникрон не успел
применить их против нас. Что бы мы ни делали
— он тоже это сможет, как только поймет
принцип. — Максимо поднял голову и обвел нас
многозначительным взглядом. — То есть ничем
не выказывайте своих замыслов — особенно это
касается Вектора. Пока не наступит подходящий
момент — никаких фокусов с пространством и
временем, понятно?
Вектор нахмурился, но кивнул, понимая,
что в этом есть логика. Оникс помог ему
подняться с того места, куда его отбросила
созданная компьютером симуляция (сильно
смягченная) репульсионного удара Юникрона.
— Будьте бдительны, — сказал Оникс. —
Тренируйтесь усердно, помните наше задание.
Он покачал массивной головой с
отростками в виде перьев. Умственные задачи
представляли для него трудность — ему было
намного легче полагаться на собственные
инстинкты, чем на какие-либо планы.
Я тщательно записал стратегию Максимо
в книгу, тем самым позаботившись о том, чтобы
она стала доступна всем остальным Праймам
для дальнейшего изучения. После этого мои
труды в тот день были закончены; чувствуя себя
изнуренным, я старался не поддаваться
унынию. Только Тринадцатый выглядел
несломленным. Его никогда не одолевало
плохое настроение — какие бы препятствия ни
вставали у него на пути. Он принимал
реальность такой, какая она есть: если можешь
влиять на события — делай это, но прежде
хорошенько подумай; если нет — значит нет, но
более действенный способ выйти из положения
всегда найдется. Итак, он улыбнулся — как
будто ему вручили разложенную по пунктам
схему победы над Юникроном.
— Максимо высказал хорошее
предложение, — сказал он, изучая копию моих
записей. — У него весьма изощренный ум.
Думаю, он действительно знает в этом толк.
26
 — Возможно, Юникрон не такой
умный, как он, — произнес я, не слишком
веря собственным словам — разве что
совсем немного.
— Юникрон провел много времени
в одиночестве — никто его не тревожил,
— сказал Тринадцатый. — И поэтому он
будет не в лучшей форме. Кроме того, ему
всегда приходилось сражаться с
Праймусом, а не с командой более мелких
и подвижных противников. У нас
получится. Нексус и Алхемист считают, что
знают, как принудительно переключить
Юникрона в состояние гибернации, в
которое Праймус погрузился добровольно.
Подойдите и посмотрите. — Его энтузиазм
был неиссякаем.
Мы подошли ко второму
симуляционному комплекту. Светясь в
темноте кибертронской ночи, он
постепенно формировал причудливую
голограмму, которая оказалась схемой
строения тела Юникрона. Как только мы с
Нексусом обменялись приветствиями, он
объяснил, что для выведения из строя —
пусть даже на короткое время — многих
основных функций Юникрона мы должны
будем поразить участки, которые
подсвечены на схеме. Для этого
потребуется закоротить проводку или
использовать взрывчатые и токсичные
вещества.
— Задача команды Независимых
будет состоять в одновременной атаке вот
этих точек, — очень четко сказал он,
нанося возле каждой из них метку с
именем участника команды. —
Поодиночке эти удары не будут столь
эффективны, но вместе — на короткое
время оглушат Юникрона.
— Некоторые из этих точек
находятся очень глубоко, — сказал
Тринадцатый, с интересом изучая схему.
— Как же до них добраться?
— Мы и над этим подумали, —
улыбнулся Нексус. — Но не расскажем
ничего, пока не проведем испытаний.
Важно то, что фактически выводить из
строя тело Юникрона будет кто-то один.
Остальные — как непосредственные участники
27
боя, так и те, которые останутся в стороне —
будут всего лишь отвлекать его.
Солус, которая тоже изучала схему,
задумчиво сказала:
— Мне кажется, я должна оставаться в
стороне — чтобы оказывать помощь тем, кто
пострадает в бою.
— Нужно, чтобы ты сама была
участником боя, — с расстановкой произнес
Алхемист. — Твоя задача — с помощью
Кузнечного Молота наносить Юникрону
повреждения всякий раз, когда он будет
пытаться изменить тактику. Остальным же
придется полагаться только на себя.
Он замолчал, и все мы взглянули друг на
друга. До сих пор никто не сказал ни слова о
том, выживет ли кто-то из нас. И я осознал, что
ни один из наших планов не содержал этого
пункта.
— Значит, если у нас не получится…
— Если не получится, тогда… — Нексус
пожал плечами.
— С этим понятно. Итак, как нам его
победить? — спросил Тринадцатый, без
раздумий отметая в сторону возможность
поражения. — Кто из нас будет главной фигурой
в битве? — Он указал на небольшой датчик
около камеры с Искрой Юникрона.
— Ты, — с гордостью сказал Алхемист,
словно раскрывая генеральный план.
— Я думал, что Тринадцатый должен
держаться подальше от линии огня, — сказал я,
чувствуя, что именно этого хотел Праймус: после
битвы — если это «после» настанет — без
Тринадцатого будет не обойтись.
— Скажем так: и да, и нет, — продолжал
Алхемист. — Там он не будет находиться в
реальной опасности — если, конечно, не
забудет, что оказался совсем рядом с огромным
количеством сжатого Темного Энергона. Суть
вот в чем: Искра Тринадцатого почти идентична
Искре самого Праймуса. То есть его энергонная
частота — полная противоположность
колебательного сигнала Искры Юникрона. Мы
считаем, что при таком сближении эти два
сигнала нейтрализуют друг друга. Когда это
произойдет, тело Юникрона автоматически
сомкнется вокруг его камеры с Искрой. И он
впадет в гибернацию, что является результатом
успешной атаки, на которую не последует
ответного удара. Как правило, Юникрон выходит
из этого режима после исчезновения угрозы.
Однако мы зациклим его функцию отсчета
времени. — Он обвел взглядом всех нас и
добавил: — Максимо и Вектор справятся с этим
общими усилиями.
— Допустим… — протянула Солус. — Но
что произойдет с Тринадцатым, если Юникрон
будет выведен из строя? Разве с его Искрой не
случится то же самое?
Она пристально посмотрела на более
крупные фигуры Алхемиста и Нексуса. Мысль о
том, что они собрались пожертвовать чьей-то
жизнью, с легкостью вызвала бы у нее гнев.
Тринадцатый же, стоя рядом с ней и обдумывая
свою задачу, сосредоточенно хмурился.
— Да, случится, — с некоторым
смущением произнес Алхемист, — но его Искра
не погибнет, потому что Юникрон первым
делом будет защищать свою. И тогда от нас
потребуется только забрать Тринадцатого и
перезапустить его. Он будет совершенно
беспомощен, но не мертв. И с его спасением не
будет проблем, потому что Юникрон уже впадет
в гибернацию. А после этого мы сможем просто
покинуть поле битвы.
— Теоретически, — сказал Квинтус,
отрывая взгляд от своих расчетов.
Думаю, этим он хотел поддержать нас.
Во всяком случае, ему это слово казалось
обнадеживающим, так как его вера в цифры и
факты была непоколебимой.
— И я, вероятно, смогу его оттуда
вытащить, — добавил Квинтус,
многозначительно коснувшись мешочка с
Эмберстоуном, который он носил на шее.
— Что ж, звучит убедительно, —
медленно кивнул Тринадцатый.
Если его и привела в замешательство
мысль о том, что ему придется какое-то время
побыть мертвым, он этого ничем не выказал.
Ему была ясна суть плана, и он согласился.
Казалось, ему вообще не пришло в голову, что
это может стать для него последним в жизни
поступком. Хотя я уверен, что все-таки он об
этом подумал.
— Эдакая попытка самоубийства, —
сказал Максимо, подходя к нам. — А мне
нравится! Смелый, рискованный и разве что
28
слегка безумный план. Чем он, собственно,
плох?
— Цыц, болтун, — сказал Оникс.
Он ткнул Максимо когтем в бок — без
злости, но с укоризной. Тот послушно замолчал,
сохраняя, однако, довольный вид.
Когда этот вопрос был решён, мы
сосредоточились на оставшихся задачах —
тренировках и разработке нескольких запасных
планов. С помощью нашего нового компьютера
под названием Сигма мы сконструировали
энергетическую матрицу, предназначенную для
хранения в теле Праймуса. Это будет ядро
первичной памяти, куда мы старательно
занесем все события нашей жизни — на случай,
если не выживем в битве. Тот, кто возглавит нас,
когда мы исполним наш долг, сможет
использовать ее в любое время — независимо
от того, будут ли тогда существовать все
Тринадцать Праймов. (Впоследствии эта
энергетическая матрица стала именоваться
Матрицей Лидерства, хотя никто из
Тринадцати не давал ей этого названия.)
Как только Прима удостоверился, что мы
можем разнообразить наши тренировки, но
улучшать нам уже нечего, он созвал всех нас.
Сумерки сгущались над обширной, покрытой
металлом поверхностью тела Праймуса.
Золотистые лучи закатившегося за горизонт
солнца медленно угасали над платформами и
шпилями площадок для тренировок.
— Соберите оружие и подготовьтесь, —
сказал он. — Нам пора в бой.
По прошествии нескольких циклов мы,
полностью вооруженные и готовые броситься в
бой, снова собрались все вместе.
— Будем рассчитывать на внезапность
нашего появления. Солус и команда
Независимых, займите позиции. Воины — за
мной. Диверсанты, вам нужно выждать
положенный срок, прежде чем входить в портал
— независимо от того, что вы увидите и
услышите. Ясно?
Мы торжественно кивнули. Все
разногласия, с которыми мы жили в течение
долгих циклов, сейчас были забыты: для нас
существовала только общая задача и общее
стремление выжить. И это чувство единства
было великим и неподдельным.
— Вектор, — обратился Прима к тому из
Праймов, который стоял, вглядываясь в ночное
небо, на возвышенности поодаль от остальных,
— ты знаешь его координаты?
— Да.
— Открой портал, когда будешь готов.
Оникс, не удержавшись, издал
негромкое рычание. Однако все остальные
молчали: в такой бой нужно бросаться без
предупреждений. Вектор подождал, пока Оникс
угомонится, и взмахнул мандалой. На равнине
прямо перед нами возник
межпространственный портал в виде огромной
арки. Сквозь проем, похожий на завесу из
мерцающего света, мы смутно разглядели
незнакомые созвездия, а затем и нашего врага
— омерзительное металлическое чудовище
громаднейших размеров, которое сжимало в
когтях небольшую луну, предвкушая какое-то
немыслимое наслаждение. Это был
воплощенный ужас: из выводных труб сочился
дым; из суставов вырывалась избыточная
энергия в виде ослепительных вспышек света и
потоков каких-то мерзких газов, которые
ненадолго воспламенялись или просто
разбрызгивались. Юникрон разорвал луну на
части, высвободив всю энергию, с помощью
которой она существовала как одно целое; ее
кусочки светились в его когтях. Отломав
огромную глыбу, он отбросил ее — видимо,
хотел подобраться ближе к ядру. Что именно
ему было нужно — я не смог понять: наверное,
какой-то минерал или вещество.
Все мы почувствовали дрожь,
наполняющую нас одновременно ликованием,
ужасом и решимостью. Такого прилива
жизненных сил я больше никогда не ощущал —
ни до, ни после того мгновения. Но я помню это
ощущение — как будто пережил его какой-
нибудь цикл тому назад. Затем Солус подняла
руки, в которых сжимала меч и Кузнечный
Молот, и решительно вытянула руку с мечом,
безмолвно командуя «в атаку». И устремилась к
порталу.
29

ПОГРУЖАЯСЬ ВО
ТЬМУ
Независимые, строго держа строй, двинулись
вслед за Солус. Тринадцатого, который шел
позади всех, до неузнаваемости изменила
броня и тяжелое снаряжение (хотя он и нес его с
легкостью). Воины, продвигаясь отдельным
строем, примыкали к Независимым с тыла, и
поэтому сразу вслед за ними вошли в
межпространственную бездну, принцип
создания которой был понятен только Вектору.
Мы, диверсанты, молча начали отсчет,
пристально вглядываясь в мерцающее
пространство по ту сторону портала — столь
нечеткое, что это приводило нас в смятение. Но
тут мы увидели, как чудовище обернулось. Вот
оно — начало битвы…
Квинтус вытянул шею, и Микронус
уцепился за его плечо, чтобы не упасть. Вектор,
кивнув, шагнул в созданный им портал, чтобы
занять место рядом с воинами. И мы остались
одни.
— А мы могли бы просто не ввязываться
в бой, — непринужденно сказал Максимо.
Квинтус отвесил ему подзатыльник.
— Хорошо, будем действовать строго по
плану. Я же просто предложил. — Максимо
закатил глаза и потер затылок. — В следующий
раз можешь бить сильнее. Правда, у меня еще
осталось тут несколько исправных микросхем…
Договорить Максимо не успел: в этот
самый миг все мы — и даже он — шагнули
сквозь мерцающую пелену портала в
неизвестность.
То, что произошло потом, каждый из нас
воспринимал будто сквозь туман.
Продолжалось это вроде бы несколько
микроциклов, но на самом деле — намного
дольше.
Мы попали в ад.
Нас всех сразу же захлестнул волновой
фронт Темного Энергона, который исходил от
корпуса Юникрона. То было самое очевидное и
простое из его средств защиты, которого,
однако, не смогла бы воспроизвести для нас
какая-либо симуляция. Мы были защищены
броней и знали, что противник сейчас будет
атаковать. Но все равно не смогли
подготовиться к сокрушительному удару волны
посторонних частот, которая в один миг
накатила прямо на нас, врываясь в каждый
нерв, в каждый каналец. И удар этот был
настолько силен, что вся твердость моих
намерений мгновенно сошла на нет: в этом
кошмаре не было никакой возможности
действовать! Каждая частичка моего существа
настойчиво требовала, чтобы я немедленно
пустился наутек от гибели… но впереди я уже
смог разглядеть Мегатронуса, освещенного
фиолетовым сиянием. Он стрелял прямо в
30
пылающие глаза Юникрона, и это зрелище
придало мне решимости.
Наблюдая с высоты за идущим
поблизости боем, мы увидели, как Прима
взмахнул Звездным Мечом, который излучал
фиолетовое сияние, и нанес точный удар по
плечу Юникрона, после чего в космическое
пространство полетела огромная дуга из брызг
какой-то жидкости. Потом мы заметили
устрашающую крылатую фигуру Оникса,
который, вцепившись в затылок Юникрона,
энергично действовал острыми когтями и
зубами: вонзая их в уязвимый участок между
более толстыми листами брони, вырывал оттуда
огромные куски. Когда он отбросил один такой
кусок в сторону, из разверстой пасти маски
Охотника вырвался пронзительный крик. Этот
звук подбодрил остальных, и они двинулись
быстрее, увертываясь от сине-белого луча,
который Юникрон внезапно пустил в них прямо
из глаз. После этого чудовище подняло руку и
сжало в огромном кулаке Оникса, пытаясь
оторвать его от затылка — каких бы усилий и
потерь это ему ни стоило. Оникс издал совсем
другой крик… но никто из нас не мог ждать,
чтобы увидеть, чем это закончится: ни
двинувшийся в наступление Прима, ни
Мегатронус, который, приведя в порядок
бластер, целился во врага, ни Тринадцатый,
бросающий гранаты прямо в эти смертоносные
глаза… Нам нужно было добраться до постоянно
меняющего местоположение Вектора, чтобы он
распределил нас по боевым позициям.
Я не переставал изумляться. Мы вели
бой. И первый заход был уже завершен, а мы —
еще живы.
Вектор открыл микропорталы, ведущие
внутрь тела Юникрона.
Солус, издав боевой клич, первой
шагнула в портал и растворилась в нем. Мы же
чуть не погибли, когда прямо на нас понесся с
тихим свистом поток самонаводящихся на
Энергон ракет. Чтобы увернуться от них, нам
пришлось броситься врассыпную, а затем —
обороняться с помощью всего имеющегося
оружия. Мы отчаянно защищались: хоть
внезапность нападения и сделала наши
действия беспорядочными, но тренировок по
уничтожению ракет у нас за плечами было
достаточно. Поэтому наши тела, действуя
машинально, вовремя выпустили дипольные
отражатели и ложные тепловые цели,
обезвредив таким образом три ракеты.
Микронус отвел от неповоротливого
Квинтуса одну из ракет, стремглав умчавшись
прочь во вспышке Энергона — несмотря на то,
что наш план такие действия запрещал. Я сбил
ракету лучевой пушкой, но попал этим же
выстрелом в руку Вектора. Тот разразился
ругательствами в мой адрес — хоть до меня и не
сразу дошло, чтó я, собственно, сделал. Но рана
Вектора оказалась неглубокой, и мы
перегруппировались, чтобы достичь следующей
точки нашего тщательно разработанного
боевого маршрута — то есть портала,
предназначенного для Максимо. Успели мы как
31
раз вовремя: к нам устремились новые
ракеты и еще один поисковой луч,
который вспыхивал ослепительным
синим светом, когда чего-либо касался.
Луч этот мгновенно и без единого звука
разрезал пополам оружие, которое нес
Алхемист. Тот выругался, охваченный
одновременно испугом и досадой, и
ненужные теперь футляры для оружия
медленно поплыли к поверхности
растерзанной луны. Мы же в панике
направили реактивные двигатели в
другую сторону. Прорываясь к своему
порталу, я лишь краем глаза видел
картины боевых действий, которые
разворачивались в других местах.
Вдали от обломков луны воины
продолжали изматывать и сбивать с
толку врага. Яркие вспышки от их
реактивных ранцев и ракет почти
мгновенно поглощала бездонная
межзвездная пустота. Оникс бессильно
плавал в космическом пространстве: из
дюжины его ран сочился Энергон. Но
Прима был рядом, защищая его.
Мегатронус и Тринадцатый, выполнив
запланированные маневры, кричали что-
то в коммуникаторы. Но я находился от
них так далеко, что лишь видел, как
шевелятся их губы. Они беспорядочно
двигались, увертываясь от свирепых атак
Юникрона, и я восхитился их ловкости и
быстроте реакции. Тем временем
Амальгамоус крадучись обходил врага,
чтобы внезапно напасть со спины.
Быстрый как ртуть, он шнырял между
извергнутыми Юникроном обломками,
прячась за ними.
Затем раздался голос чудовища, — Вам не победить меня! — взревел
подобный грохоту обвала в горах: Юникрон.
— Думаете перехитрить меня, роботы- Из-под всей поверхности его тела
недомерки? Я сыт по горло вашими выходками! вырвалось то, что я назвал бы ударной волной
Прощайтесь с жизнью! — хотя мне до сих пор неизвестно, что именно
Юникрон внезапно замолчал — это было.
возможно, что-то происходило внутри него… Он — Давай! — с силой толкнул меня
огляделся вокруг, пытаясь, как я понял, отыскать Вектор.
нас. Должно быть, его тут же и настигла
— Твоя очередь, Альфа, — как ни в чем ударная волна. Но я уже находился глубоко
не бывало произнес Вектор.

32
внутри Юникрона, и поэтому был защищен от
его нападений.
Я материализовался в таком тесном
пространстве, что сразу сломал ступню.
Частотный сдвиг энергии оказался
невыносимым: я словно погрузился в багряный
океан страданий (хотя в физическом смысле это
было не самое худшее). Я испытал то, чего мы и
ожидали от самых ужасных мгновений в жизни:
на меня обрушилось непреодолимое
могущество убеждений Юникрона, которое
было неотъемлемой частью его существа. Он
настолько превосходил меня силой и
размерами, что его воля без всяких усилий
подчинила себе мою и обратила существующее
во мне добро в зло.
Мгновенно потеряв самообладание, я
громко рассмеялся над нашей
самоуверенностью. Конечно же, нам не под
силу победить Юникрона — несокрушимого и
могущественного, словно божество. Мы были
для него всего лишь игрушками, с которыми
можно делать все что угодно: хоть забавляться,
хоть ломать. Более того, он был прав, поступая
так с нами. Они с Праймусом олицетворяли
бессмысленность нашего недолговечного бытия
и тяжесть, которую приносит нам способность
мыслить. Лучше уж положить конец этим
безумным метаниям и обрести покой в
безмолвной вечности, которую дарует смерть.
Вот оно, разрушительное действие
Юникрона. Сражаться с его виртуальной копией
и с ним настоящим — совершенно разные вещи.
Лишь благодаря миллионам тренировок мои
руки будто бы сами продолжали работать —
независимо от того, какие мысли вертелись в
голове и насколько велико было охватившее
меня отчаяние. Но это забрало все мои силы. И в
самом разгаре работы — когда я уже добрался
до проводки, которая соединяла один из
участков нейронной сети Юникрона с арсеналом
оружия, расположенным в левой половине его
тела — мои руки стали ослабевать… Какой
смысл даже в таком жалком проявлении
непокорности? Но вдруг я услышал в голове
голос Тринадцатого. Его невозможно было не
узнать, хотя он и прерывался из-за треска в
коммуникаторе. И в голосе этом не звучало ни
единой нотки тревоги — лишь уверенность и,
что главное, доброта. Пучину ненависти и злобы
в моем сознании словно бы пронзило ярким
лучом, который рассеял все уродливые мысли о
стремлении к смерти. Мое отчаяние унесли
прочь незамысловатые слова: «Все мы — одно».
И тогда я понял: к каким бы последствиям это ни
привело и как бы на меня ни подействовало —
мне нужно поступать так, словно повелитель
Вселенной теперь не Юникрон, а я сам. Мы с
ним были теперь одним существом: если он мог
действовать, то и я тоже. Он стал
олицетворением отчаяния, которое стремится
сеять хаос и смерть. Мы же, Праймы, вместе с
нашим создателем являлись обратной стороной
медали — существами, полными надежды и
стремления к порядку и возрождению жизни. И
ни одна из этих двух сторон не превосходила
другую: если существует одна — должна
существовать и другая. Я был равным
Юникрону.
Мои руки снова пришли в движение… и
с легкостью закончили работу. Юникрон потерял
управление рукой. На какое-то мгновение —
почти неуловимое — меня осенило: единое
существо, которое разделилось на двух
враждующих братьев, олицетворяет мир
возможностей, о котором Тринадцатый так
метко выразился: все, абсолютно все мы — одно
целое. Действия одного отражаются на всех;
необходимость действовать приходит отовсюду.
Весь окружающий мир свелся для меня к
несложным задачам: разомкнуть контакты,
подсоединить прибор, включить питание,
увеличить подачу Энергона. Я, подобно
Тринадцатому, принял как должное то, что
Юникрон был более могущественным. Я не
пытался сопротивляться силе его ненависти —
просто смирился с ней. И поэтому его власть
надо мной ослабла, а затем и вовсе исчезла…
Работа была закончена — осталось лишь подать
нужное напряжение. И вот уже мой труд начал
приносить плоды: я почувствовал, как Юникрон
затрясся, зашатался от губительной волны,
которая захлестнула весь его организм. Может,
это и не решило исхода битвы, но я сделал то,
что от меня требовалось. И тут же перешел к
следующей задаче: следить за тем, чтобы
разрушительное воздействие не прекращалось.
33
 Солус, Нексус — все пять его ботов, —
Алхемист и Микронус терпели те же муки, что
и я, находясь каждый в своем отдаленном
уголке. Это настолько отличалось от игр-
тренировок, насколько ад отличается от рая.
Мы выполняли то, что от нас требовалось, с
ощущением притупившейся злобы;
Тринадцатый же в это время не просто ждал
смерти — он говорил с нами. Закончив работу,
мы огляделись вокруг в поисках других
способов навредить Юникрону. Думаю,
именно эта бесславная борьба, протекающая
столь мирно, смешила меня больше всего.
Юникрон мог бы легко уничтожить нас, и мы
это знали. Но благодаря Тринадцатому каждый
из Праймов одержал победу в поединке с ним
— не с тем извивающимся чудовищем, внутри
которого мы находились, а с Юникроном,
проникшим внутрь нас. С тем, который чуть
было не отобрал все наши жизненные силы.
Юникрон стал насылать на нас видения.
Меня он заставил наблюдать, как я
расплавляюсь до шлака, и вместе с
процессорами уничтожается мое сознание. Что касается остальных — не все они
Другие же Праймы в это время мучились смогли даже добраться до своих исходных
каждый от своего видения. Юникрон глумился пунктов. Квинтус и Максимо отклонились от
над нами, убеждая, что дальнейшая судьба — курса: в момент их телепортации Юникрон
будь то разрушение и гибель или продолжение очень быстро двигался, и поэтому они
жизни — обернется для нас адом, из которого перенеслись не туда, куда было нужно. На
нельзя выбраться. Мы видели, как достигаем какое-то время их возможности свелись к
исполнения всех своих заветных желаний и разрушению всего, что только попадалось под
проживаем долгую жизнь в славе и руку, но они проявляли упорство. Им повезло
благополучии. Но это было лишено всякого больше.
смысла: мы понимали, что Вселенная все равно Праймы, которые находились за
перестанет существовать, канет в небытие пределами тела Юникрона, чуть не погибли все
вместе со всеми нами. Ничто не имело разом от его ударной волны: она вызвала
значения… Насылая на каждого из нас эти нарушение всех их функций, и у них начались
видения — картину за картиной, — Юникрон судороги. Прима, извиваясь в конвульсиях,
потешался над нами. Мы это чувствовали. разжал руку, в которой держал Звездный Меч. И
В коммуникаторе послышался голос он, вращаясь по спирали, улетел далеко от
Микронуса: хозяина — к сероватой поверхности луны. Меч
— Пока мы вместе, нам никакой ад не приближался к ней так медленно, что
страшен! — со смешком воскликнул он. — напоминал светящееся перо. Только благодаря
Пускаем его вразнос! стараниям диверсантов Юникрону не удалось в
В следующий миг послышался скрежет один миг уничтожить всех воинов: теперь он
разрезаемого металла; из вентиляционных сам корчился в судорогах от замыканий,
каналов хлынула зловонная кипящая жидкость. вызываемых яростными ударами Кузнечного
Я чуть не задохнулся от ядовитых испарений Молота, и стремительного разрушения
тяжелых элементов. Но все равно улыбался. иммунной системы.

34
 По нечетким, но оглушительным
выкрикам Юникрона мы смогли понять, что
сейчас с ним разговаривает Льеж Максимо.
Поскольку Юникрону никогда не было
свойственно даже малейшее проявление
самообладания, он уже вышел из себя и в
значительной степени сосредоточился на том,
чтобы найти и убить Максимо — настолько его
разъярила медлительная и лаконичная, как и
всегда, речь нашего оратора. Застыв на месте,
чудовище сосредоточилось на себе, а именно —
сжало в огромных пальцах собственную шею,
стараясь пролезть внутрь через дыры между
броней и раздавить Максимо. Из его руки
вырывались электромагнитные импульсы и
лились радиоактивные вещества. Должно быть,
слова Максимо задели Юникрона за живое.
— Ты ни в чем не виноват…
Это донесся до нас прерываемый
помехами коммуникатора голос Максимо,
который мягко, рассудительно убеждал
Юникрона:
— Мы даже не хотим тебя убивать. Ты
когда-нибудь думал о переселении в другую
галактику? Я знаю там несколько местечек, где
столько Пустоты, что девать некуда. Для
чувствительных созданий вроде тебя — то, что
надо. Я мог бы тебе продать одно такое по
весьма разумной цене…
И тут Мегатронус, который полностью
утратил способность управлять своим телом и
все еще сжимал в негнущихся пальцах Реквием-
Бластер, непроизвольно нажал на спуск и попал
прямо в живот Вектора — как раз когда тот
сумел восстановить равновесие. Тринадцатый,
также оглушенный и потерявший оружие,
оказался рядом с Амальгамоусом —
единственным из всех Праймов, находящихся
вне тела Юникрона, который не пострадал
серьезно. Ему удавалось, несмотря ни на что,
очень часто менять форму. Поэтому ударная
волна не подействовала на него столь
губительно, и он смог прийти в себя почти сразу.
Схватив Тринадцатого в охапку, Амальгамоус
превратился в ракету и поспешил к Вектору. И
они вдвоем, вспомнив наспех выученные
основы медицины, принялись заделывать
дымящуюся дыру в его животе. К счастью, все
трое оказались в тени Юникрона, который как
раз решил изловить Праймов, находящихся в
поле его зрения. Чудовище остановило взгляд
на беспомощном Приме и направилось к нему,
все еще сжимая одной рукой собственную шею,
из которой сочилась фиолетовая жидкость.
— Кажется, пора тебе приниматься за
дело, — прошептал Амальгамоус, превратив
свои руки в могучие клещи робота-силача и
схватив Тринадцатого за плечи.
Тот кивнул, и оба они поглядели на
Вектора, который то приходил в сознание, то
вновь проваливался в забытье.
— Еще один портал, — взял раненого
брата за руку Тринадцатый. — Только один — и
все, отдыхай.
Из тела Вектора сочился Энергон и
другие жидкие вещества. Дыру, пробитую в нем,
уже прижгли, но внутренности были
повреждены. Без него мы не могли перебросить
Тринадцатого в нужные координаты, а значит —
и выиграть битву. Но стоило Тринадцатому
заговорить — и в глазах Вектора снова
затеплилось сознание. Слабо улыбнувшись, он
сжал руку брата и перевел затуманенный от
слабости взгляд на Юникрона, который уже
склонился над желанной добычей —
беспомощным Примой. В свободной руке
чудовище сжимало израненного Оникса. И рука
эта поднималась все выше, чтобы нанести
сокрушительный удар.
Амальгамоус вытащил из углубления в
броне соединительный кабель и подключил его
к руке Вектора:
— Вот, подзаправься и сделай для
нашего героя портал. Тому верзиле пока не до
нас. Он как раз собирается сожрать Приму, а
Оникса — на закуску.
— Тебе нужно лишь сделать первый
взнос за двухгодовой запас Энергона, и… —
вновь и вновь доносился до нас то четкий, то
еле слышный голос Максимо.
Мегатронуса, все еще бессильно
плавающего в пространстве, по счастливой
случайности развернуло лицом к Юникрону.
Пальцы, которые судорожно сжимали Реквием-
Бластер, вновь непроизвольно нажали на спуск,
и чудовищу отрезало левую руку по локоть;
когти этой руки по-прежнему впивались в его
шею. В Вектора и его спасителей хлынули
35
36
потоки Темного Энергона, но на Приму
смертельный удар так и не обрушился:
Юникрон, выпустив ракеты, уже был готов
направить на нас вторую ударную волну, от
которой все мы наверняка погибли бы.
После того как Амальгамоус поделился
энергией своей Искры с Вектором, тот
почувствовал себя немного лучше и открыл
портал. Они вместе протолкнули туда
Тринадцатого, потратив на это все силы,
которые у них еще оставались — будто так
можно было ему помочь. А потом,
изможденные, лежали под отвратительными
потоками космического мусора и пыли,
оставшимися после побоища на поверхности
луны. И пытались развернуться, чтобы увидеть,
что произойдет дальше. Амальгамоус
превратился в защитный каркас вокруг Вектора;
тот, закрыв глаза, вышел на связь с Льежем
Максимо:
— Максимо, доступ есть? Начинай.
В ответ прозвучали неразборчивые,
неестественно растянутые слова — видно,
Максимо под воздействием ядовитых веществ
уже находился на грани забытья или безумия:
—…Оплата частями… Есть доступ.
Сделать невозможным выход… убрать счетчик
циклов… замкнуть вечность в промежутке
одного цикла.
— Вот я тебя замкну… — попытался
прорычать Вектор, но получилось лишь
бормотание. — Давай, заменяй счетчик циклов.
Воспользовавшись затишьем, Юникрон
положил Приму в рот, взял отрезанную часть
левой руки и приладил ее на место. Затем он
стал грызть Приму, после чего с силой выплюнул
его в облако белесой лунной пыли. В
коммуникаторе, который еще кое-как работал,
мы все услышали сначала поток ругательств, то
и дело прерываемый похожим на шипение
голосом. Это Максимо изо всех оставшихся сил
пытался выполнять замысловатые команды,
которые отдавал ему Вектор. А затем до нас
донесся негромкий голос Тринадцатого:
— Я у цели. Вот она, Искра Юникрона.
В этот самый миг коммуникатор вышел
из строя. Чудовище, схватившись за грудной
отсек, некоторое время колебалось. Но затем,
видимо, решило, что никакая опасность ему не
грозит, и с яростным рыком вернулось было к
прерванному занятию.
И вдруг замерло.
К началу следующего цикла Юникрон
попросту перестал функционировать, и его поле
Темного Энергона исчезло. Все еще находясь
внутри чудовища, я лишь ощутил на какой-то
миг его приступ ярости и услышал
пронзительные звуки. Иммунная система
Юникрона разрушалась; началось аварийное
отключение всех систем жизнеобеспечения. Но
если бы я наблюдал за ним со стороны, то понял
бы, что он принимает форму планеты — точно
так же, как Праймус при переходе в состояние
гибернации. Вокруг меня сначала померк, а
потом и вовсе потух свет.
Таким образом мы — лежащие без сил
каждый на своем участке поля боя, отчаявшиеся
и потерявшие надежду — выиграли битву.
Через какое-то время мы медленно
собрались в долгий путь домой, который
состоял из коротеньких переходов. Тяжело
раненых несли те, которые могли с трудом, но
передвигаться самостоятельно; Вектор то
приходил в сознание, то снова лишался чувств.
Однако мы возвращались домой в полном
составе. Это было невероятно, но никто из нас
не погиб — по крайней мере, пока что.
Добравшись наконец до Кибертрона, мы
лежали под лучами родного солнца, храня
невеселое молчание и вспоминая свою великую
победу.
Никто из нас не смог забыть, насколько
быстро и легко все мы очутились во власти
тьмы. Наши мечты были о победе, но не о цене,
которую пришлось за нее заплатить. И победа
эта изменила нас навсегда: каждый по-своему
разочаровался в себе. Мы были сбиты с толку
истинной сущностью войны, которую
представляли раньше как способ восстановить
справедливость с помощью боевого духа и
физической силы. Но действительность навсегда
лишила нас былого простодушия, благодаря
чему мы стали мудрее своих предшественников
— хотя сами еще не осознавали этого.
37
 ВОЙНА ПРАЙМОВ
Мой рассказ об этих событиях будет очень внутри себя и поговорить о них друг с другом.
коротким, хотя происходили они в течение Это казалось нам болезнью, которая рано или
долгого времени. Я не смогу воссоздать их со поздно пройдет. Все мы занялись сначала
всеми подробностями, потому что многое ремонтом друг друга, а затем — созданием
пропустил. Мне под силу рассказать лишь о том, пригодных для жизни условий. Каждого из нас
что происходило лично со мной. И о том, чего я поглотили свои задачи и замыслы, которые
не смог осмыслить сразу — только после того, отвлекали от тревожных мыслей. Возможно,
как все закончилось. Сейчас это видится мне когда мы расходились по своим уголкам на
довольно отчётливо, но тогда я ничего толком ночь, эти мысли иногда лишали нас покоя. И
не понимал — хоть и был непосредственным постепенно они, словно неясный,
участником событий. Здесь пойдет речь о том, бесформенный туман, опустились на нас некой
что произошло после битвы с Юникроном. О тяжестью, которая заставляла думать по-
том, как проявилась истинная сущность каждого другому: изумление превращалось в тревогу,
из нас, когда мы уже не должны были вместе надежда — в тоску. Ошибки же наши стали
противостоять смертельной опасности — то есть орудием самобичевания, а странности других
перестали осознавать себя просто вызывали в нас отвращение, подобное ране, где
инструментами в руках нашего творца, в суть постепенно накапливается гной. Но с каждым
грандиозного замысла которого мне даже
сейчас очень сложно вникнуть. Я хотел бы
объяснить все эти события злым умыслом,
обрисовать в ярких красках зависть, ненависть,
властолюбие, алчность… в общем, чувства,
которые легко понять. Но было еще что-то, по
сравнению с чем эти эмоции кажутся жалкими,
пустячными: какая-то замысловатая
могущественная сила, которая диктует свои
условия и опровергает, наверное, любые
теоретические исследования. Все закончилось
годы тому назад, но сейчас я могу разобраться в
этом не лучше, чем тогда. У вас, людей,
социальных разногласий и аспектов
взаимодействия намного больше. Так что вы,
возможно, лучше поймете то, о чем я расскажу.
Вернувшись домой с победой, мы
радовались своим свершениям. Хотя это был
всего лишь тонкий налет, под которым в каждом
из нас притаилось нечто темное, от чего не
могло окончательно избавить никакое
воодушевление. Эту тьму и холод оставил
внутри нас Юникрон, добравшись до сознания
каждого. Думаю, главной причиной беды,
которая случилась с нами впоследствии, было
то, что мы не смогли осознать этих изменений

38
приходом нового дня мы гнали эти мысли
прочь, считая их не чем иным, как
последствиями битвы, которые нужно просто
перетерпеть. Грезами, которыми окутывает нас
ночная тьма… В конце концов мы привыкли к
этим чувствам и перестали замечать их влияние
на свой разум. И поэтому, не ощущая больше
внутри себя этих поначалу слабых ростков, мы
все поддались их разрушительному действию.
Прочтя эти слова, вы, быть может,
подумаете, что во всем случившемся
впоследствии я обвиняю губительную силу,
которую посеял в нас Юникрон. В то время мы
так и считали, но теперь я понимаю, что это
неправда. Какое зло могла причинить нам эта
негативная энергия, не получая никакой пищи?
Но семя это упало на плодородную почву. Тогда
мы не осознавали, что в нас прорастают
смертоносные сорняки. Вот что было
непростительной ошибкой.
СЕМЯ ПОГИБЕЛИ
Сначала мы сосуществовали достаточно мирно:
те из нас, которые занимались общим делом и
могли хорошо ладить друг с другом,
естественным образом объединились в группы.
В одну из них входили, кроме меня, Прима и
Вектор. Иногда нас навещали те, которые так и
не нашли для себя подходящей группы:
Тринадцатый и Алхемист. Наша группа вскоре
пришла к общему мнению: в мире должна
царить логика; все можно подчинить порядку.
Мы вносили вклад в дело, которое объединяло
всех Праймов: строительство населенного
пункта и базового крупногабаритного
транспорта — в том числе звездолетов. Также
мы вели беседы — сначала о том, что кто-то из
нас должен управлять остальными. Но потом в
разговорах этих все чаще стали упоминаться
недостатки Праймов, которым не хватало
сосредоточенности и дисциплины: они
позволяли себе расхаживать туда-сюда,
погрузившись в размышления, хотя должны
были заниматься другими делами. Иногда
Тринадцатый рассказывал нам о том, как
продвигается строительство у других групп. Но
гораздо чаще мы узнавали об этом от Максимо
— нашего координатора, который периодически
навещал каждую из групп, сообщал новости и
помогал работать всем нам.
Отношения в других группах
формировались по аналогичному принципу.
Мегатронус, Максимо и Амальгамоус не желали
подчиняться никаким законам. Да, они тоже
выполняли поставленные перед ними задачи —
обеспечивали всех нас Энергоном, для чего
требовалась переработка нефти. Но их
приводила в негодование одна лишь мысль о
том, что мы с Примой и Вектором собираемся
руководить другими: проводим расчеты и
подготавливаем все необходимое, чтобы
создать преуспевающее, по нашему мнению,
общество, где царило бы чувство
коллективизма. Они были склонны к мысли, что
нам просто нравится командовать и
вмешиваться в чужие дела.
Члены третьей группы — Микронус,
Оникс, Солус и Нексус — игнорировали этот
политический процесс, потому что им не было
до него никакого дела. Они всецело посвящали
себя созиданию; с их точки зрения стремление
установить среди нас какие-то законы было
столь же неприемлемым, как и желание всегда
находиться в центре внимания. Праймов,
которые не входили в их группу, они считали
бесчувственными и лишенными творческого
начала.
К Тринадцатому, Алхемисту и Квинтусу
практически все остальные Праймы относились
с большой симпатией — хотя сами они не
испытывали желания примкнуть к какой-либо
группе и не питали друг к другу особо теплых
дружеских чувств. Эти трое оставались в стороне
от борьбы за власть, которая постепенно
охватывала всех остальных. А Максимо, также
действуя в одиночку, навещал нас по очереди.
Мы всегда могли рассчитывать на его помощь.
Он обладал удивительным обаянием.
Я облек это в простые слова, хотя на
самом деле все было гораздо сложнее.
Разделение на группы никак не повлияло на
личные чувства. Мегатронус так же горячо
любил Солус за то, что она в свое время создала
для него бластер и броню. Эта любовь была
сильнее простого уважения и дружеской
привязанности; Мегатронус не проявлял ее
открыто, но, я думаю, чрезвычайно дорожил ею.
39
И это все равно чувствовалось во всех его
поступках, которые имели отношение к Солус.
Мегатронус никогда не вставал на сторону тех,
кто высказывал в ее адрес какие-либо
замечания. Он часто навещал Солус, во время
чего терпел присутствие и разговоры тех
Праймов, с которыми в других обстоятельствах
предпочитал не иметь дела.
Солус, в свою очередь, радовалась
вниманию такого рода: благодаря этому она
чувствовала себя особенной. Все остальные
Праймы сталкивались лишь с обычной для
Мегатронуса резкостью, которая граничила со
свирепостью. Но в общении с Солус он был
неизменно любезен и мягок. А когда начались
раскопки для закладки фундамента
нефтеперерабатывающего завода, в
проектировании которого вместе с Микронусом,
Нексусом и Максимо участвовал и Мегатронус,
он старался как можно чаще приносить Солус
всяческие любопытные находки. И они вдвоем
строили догадки о предназначении этих
странных устройств или деталей, которые,
должно быть, в течение долгого времени
принадлежали Праймусу. А потом Солус и
Мегатронус вместе проводили время отдыха:
сидели, прислонившись друг к другу спинами —
будто две опоры, на которых держится мост.
Они любили друг друга. Это было очевидно для
всех нас, но такие личности, как я, Вектор и
Прима, просто не могли представить себя
охваченными таким странным чувством. Мы
были настолько замкнутыми в себе, что считали
вершиной отношений чувство комфорта и
удовлетворения. Любовь же была для нас
плодом богатого воображения — мечтой о ком-
то, в кого ты влюблен, но кто не является
реальным существом. Это было похоже на грезы
о счастливом будущем, где все
доброжелательно относятся друг к другу, или на
любые другие мечтания — приятные, но
лишенные здравого смысла. Увы, тогда мы
считали любовь недостатком. Но она приносила
счастье Солус и Мегатронусу, и поэтому мы не
позволяли себе никаких замечаний на этот счет
— разве что в разговорах между собой.
Что касается Тринадцатого, Оникса и
Микронуса — их мнение было полной
противоположностью нашего. Они смотрели на
любовь Солус и Мегатронуса — как и вообще на
столь близкие отношения — с
доброжелательной улыбкой. Очевидно, счастье
других приносило им радость и утешение в
минуты отчаяния и тоски (эти негативные
эмоции одолевали нас очень часто, поскольку
мы вынуждены были начать жить с нуля, не
имея никакой подготовки — ни знаний, ни
навыков). С Ониксом у Солус сложились
практически такие же отношения, как с
Мегатронусом. С Нексусом — бурная, но, по
всей видимости, нескончаемая череда
словесных баталий и периодов затишья.
Микронус же был для нее прежде всего
собеседником, с которым можно соревноваться
в силе интеллекта. Ну, а Тринадцатый — верным
другом, который никогда ей не навязывался. Не
знаю, смогу ли сравнить эти отношения с
какими-либо другими — каждый их вид был
неповторим. Скажу только, что Солус и
Тринадцатый крепко дружили и никогда не
ссорились.
Мегатронус прилагал титанические
усилия, чтобы смириться с тем, что у Солус есть
такие близкие друзья. Он исполнялся
недовольства всякий раз, когда живой, явно
неравнодушный взгляд его возлюбленной
останавливался на ком-нибудь из них. От стычек
с этими Праймами Мегатронус воздерживался
только потому, что видел, как сильно Солус
радуется их обществу. Так сложилось, что они
уделяли ей больше внимания, чем кому-либо из
остальных. Солус была нашим стержнем.
Причиной этого я всегда считал ее
незаменимость: она и только она могла
создавать все нужные — просто необходимые
— для нас вещи. Но теперь я не уверен, что дело
было в этом. Солус обладала наиболее
покладистым характером из всех нас: в этом с
ней не мог сравниться даже Прима, который со
временем становился все более неотзывчивым
и придирчивым.
Прима и я, как правило, держались
вместе, в то время как Вектор носился из одного
уголка нашей звездной системы в другой,
старательно исследуя и нанося на карту планеты
с их спутниками. Прима терпеливо мастерил
микросхемы для сборки Сигмы, что вскоре
прискучило ему. Также он размышлял вслух,
развивая свою теорию о том, чтó мы,
Тринадцать Праймов, собой представляем и чем
40
должны заниматься. Постепенно у него
вырисовалась четкая картина цели, для которой,
как он думал, создал нас Праймус. И это давало
объяснение характеру и поступкам каждого из
Праймов. Созданных первыми — в том числе
себя — он считал прирожденными вершителями
добрых дел. В тех, которые появились на свет
несколько позже, смешалось добро и зло. И
хотя добра в них все-таки больше, но им, как
был уверен Прима, не хватает твердых
убеждений. И поэтому они могут легко
поддаваться разрушительному влиянию.
Остальные же — за исключением Тринадцатого
— непредсказуемы. И поэтому каждый из них
представляет собой потенциальную опасность
— в большей или меньшей степени.
Я часто спорил с ним, утверждая, что
Праймус, на которого из всех нас были наиболее
похожи Прима и Вектор, оказался не в
состоянии победить Юникрона. И поэтому,
собственно, Праймус ничем не превосходил его.
Но Прима считал Мегатронуса и Максимо,
которые изредка и нерегулярно навещали
другие группы, воплощением
недоброжелательности, эгоизма и зла (хотя он
никогда не произносил этого слова). Если
Вектор, занимаясь исследованиями, слышал
наш разговор, он обычно вставал на сторону
Примы. А я, хоть и старался доказать им
обратное, но чувствовал, что оба они не
воспринимают всерьез моего мнения. Это
чрезвычайно возмущало меня, и я постепенно
перестал участвовать в спорах — просто сидел
рядом с обиженным видом. Но из нашей группы
так и не решился уйти, полагая, что другие вряд
ли примут меня с распростертыми объятиями.
Мегатронус и Максимо (иногда их
поддерживал Квинтус, Амальгамоус или
Тринадцатый) были двойным ядром
противостоящей нам группы. Они осуждали
авторитаризм и все идеи, за которые пытался
бороться Прима, и выступали против его
стремления к лидерству, когда все мы
собирались вместе; собрания эти приносили
нам чувство удовлетворения, хоть мы и никогда
не приходили к единому мнению. Максимо и
Мегатронус отстаивали идею свободы,
напоминающей анархию. Сначала это было
естественным проявлением их характеров, но со
временем переросло в бунтарство против
Примы и Вектора, которые неоднократно
пытались установить среди нас иерархию и
систему управления.
И вот наступил день, когда произошло
неизбежное: Максимо обнаружил схемы, на
которых Прима изобразил их с Мегатронусом
как воплощение хаоса, и рассказал ему об этой
находке, когда они работали вместе.
Мегатронус, отшвырнув инструменты, помчался
искать Приму. Гнев, который всегда легко
загорался в нем, уже пылал, подобно огню в
плавильной печи. Он ворвался в помещение, где
мы обычно собирались для обсуждения
подробностей нашей работы, и сорвал дверь с
петель. Высокочувствительные приборы
свалились с двух из стоящих в комнате
незакрепленных скамеек. Цикл спустя Прима
уже стоял на ногах.
— Что это значит? — устремил он
рассерженный взгляд на Мегатронуса.
— Я тебе тот же вопрос хочу задать, —
прорычал тот и, промчавшись мимо скамеек,
вплотную приблизился к Приме. — Воплощение
хаоса и зла. Вот таким ты меня видишь, да? Так
пусть будет по-твоему!
За этими словами последовал точный
удар в челюсть, от которого Прима был сбит с
ног и пролетел расстояние до Вектора. Оба
повалились прямо на хрупкое картографическое
оборудование и разнесли его вдребезги.
— Вы уж извините — во мне, кажется,
хаос просыпается, — сказал Мегатронус, пока
они поднимались на ноги. — Ну, может, еще и
зло в придачу. Что поделаешь: раз я был создан
чуть ли не последним из всех нас — значит, не
могу быть таким добряком, как вы, правда же?
Обуреваемый нетерпением, он сделал
выпад, как только Прима поднялся на ноги. Но
тот блокировал удар и перекинул Мегатронуса
через бедро. Опрокинулся еще один стол; все,
что лежало на нем, очутилось на полу.
Схватив Завет и Перо, я поднялся на
ноги. Взбешенный Мегатронус, который также
успел встать с пола, ринулся к Вектору и нанес
ему удар в живот. Надежды на спасение каких-
либо вещей были невелики: Вектор врезался
спиной в стену, возле которой как раз стоял
41
стенд с моделями звездных систем. Их детали
разлетелись по полу, словно негодные
шарикоподшипники. Прима, который как раз
шагнул к Мегатронусу, чтобы применить прием
захвата, случайно наступил на модель
небольшого спутника планеты и с грохотом упал
навзничь. Вектор же ударил Мегатронуса
кулаком в спину и внезапно вырвался из его
хватки, словно растворившись в воздухе. Затем
раздался хлопок вытесненного воздуха, и Вектор
снова появился — рядом со мной. Нам
оставалось только наблюдать за попытками
Примы и Мегатронуса встать на ноги: они то
поднимались, то наступали на шары и падали
снова. Я еле-еле сдерживал смех. Но вдруг все
изменилось, и это было уже совсем не смешно:
как только шары укатились прочь, Прима
вытащил из-за спины меч и замахнулся на
Мегатронуса. Сделал он это нерешительно —
скорее предостерегая, чем действительно
собираясь нанести удар. Но Мегатронус,
помрачнев, опустил голову.
— Твои вспышки необузданной ярости
только подтверждают мою идею, — сделал
Прима несколько плавных, тщательно
выверенных взмахов мечом, чтобы показать
свое мастерство.
— Засунь свою идею себе в одно место.
С этими словами безоружный
Мегатронус ладонью отвел широкий клинок в
сторону и вплотную подступил к Приме. Тот
опустил меч, и они взглянули друг другу в глаза
с величайшей неприязнью.
— Добрые роботы вроде как не должны
ненавидеть, — продолжал Мегатронус. — Так
что ты сам в свою идею не вписываешься. Или я
неправ?
— Я всего лишь разделил нас на
категории согласно склонностям каждого. И
составил схему. Почему это тебя так расстроило?
Ты всегда утверждал, что весь состоишь из тьмы
— как Юникрон. И гордился этим. А когда я
сказал то же самое, ты вдруг оскорбился.
Почему?
— Складно говоришь, старик. Почти как
Максимо. Я облегчил тебе жизнь — запомни это
хорошенько. Ты мой должник.
Каждое слово последней фразы
Мегатронус произносил, тыкая Приму пальцем в
грудной отсек. После этого он перевел взгляд на
Вектора, а затем на меня. И добавил:
— Ты тоже. И ты. Запиши это, Трион. Или
ты всю жизнь собрался тут простоять с отвисшей
челюстью?
Мегатронус гордо выпрямился, скривил
губы в презрительную улыбочку и стремительно
направился к выходу, с силой оттолкнув Приму
плечом.
Прима, чье лицо выражало все ту же
неприязнь, посторонился, пропуская
Мегатронуса, и пробормотал:
— Как я говорил — так ты и поступаешь.
Остановившись чуть дальше от Примы,
чем на расстоянии вытянутой руки, Мегатронус
обернулся и взглянул ему прямо в глаза:
— Ты, значит, у нас пример для всех? А
чем ты, собственно, занимаешься? Например, я
— строительством. Вектор — исследованиями.
Альфа Трион все записывает — наверное,
думает, что кому-то будет интересно это читать.
А ты-то что полезного делаешь, Прима? А?
Рассмеявшись и с удовольствием
отшвырнув ногой остатки выбитой двери,
Мегатронус удалился. Прима убрал меч в ножны
и произнес так спокойно, как будто речь шла о
пустяках:
— Чуть что — сразу из себя выходит…
Мы начали приводить помещение в
порядок. Воспоминание о полном презрения
взгляде Мегатронуса посеяло во мне зерно
обиды, которое упало на благоприятную почву:
после того инцидента я перестал спорить с
Примой о его схемах.
Что касается Максимо — у него
убавилось доброжелательности и отзывчивости
после размолвки с Солус, которая отказалась
создавать для него комплект брони.
— Не вижу в этом смысла, — сказала
она. — Мы ни с кем не воюем и не собираемся
воевать. А в этой броне ты был бы практически
неуязвим. Зачем она тебе?
Солус еще никому не отказывала в
просьбе создать какую-либо вещь. Поэтому
Максимо, ошеломленный ее ответом, какое-то
время собирался с мыслями. А затем выдавил
из себя:
— Я создаю и испытываю существ,
которые могут и от рук отбиться. Я же с ними
один на один — если что, помочь некому будет.
42
 — Существ? — переспросили Алхемист и
Тринадцатый, которые наблюдали за работой
Солус на Станке Созидания.
— Мне Квинтус помогал их делать. Тут
слишком пусто — нас-то всего тринадцать.
Ничего толком не происходит. Вот я и подумал:
а что, если создать еще кого-нибудь, чтобы… ну,
веселее было. Может, за ними будет интересно
наблюдать. А может, они нам друзьями станут…
Вот только по размеру эти роботы пока что
мелковаты. Я задумывал их как существ,
которые могут творчески мыслить,
самостоятельно обучаться и развиваться. Мы же
не собираемся всю жизнь только друг с другом
общаться, правда?
— Я здесь не видела никаких других
существ… — с сомнением протянула Солус.
— Сейчас приведу одного, — широко
улыбнулся ей Максимо.
Вскоре он вернулся вместе с маленьким
— не больше ступни Солус — роботом, который
передвигался резкими скачками на четырех
конечностях. Это существо мало на что
реагировало, но если кто-то начинал говорить —
оборачивалось к нему и внимательно слушало.
— Хм… симпатичный, — сказала Солус.
— Но он же совсем не… Ой, смотрите!
Робот обернулся к Станку Созидания,
механизмы которого издавали жужжащие
звуки. Наверное, частота этих звуков не
понравилась маленькому существу: оно припало
к поверхности планеты и, обнажив
многочисленные острые зубы, вонзило их в
кабель питания.
— Я их много сделал — они разные, —
извиняющимся тоном произнес Максимо. — Вот
этот — из тех, у которых больше всего развиты
хищнические повадки.
Нагнувшись, он попытался оторвать
робота от «добычи». Как только тот выпустил из
зубов кабель — сразу же попытался вонзить их в
пальцы Максимо.
— Нельзя! — скомандовал он, после
чего существо полностью расслабилось. — Это
не всегда срабатывает — иногда их вообще
ничем не остановишь.
— И что ты тогда делаешь? — спросил
Тринадцатый, внимательно разглядывая
неподвижный металлический шар в руке
Максимо.
— Ну… — с беззаботным видом протянул
тот, — стреляю в них.
Оникс, тяжело ступая, подошел и тоже
рассмотрел робота:
— Они не похожи на нас — живых
существ.
— Пока нет, — с энтузиазмом отвечал
Максимо. — Но когда-нибудь, может, и будут
похожи.
— А где этот… питомник находится? —
спросил Алхемист.
— Далеко отсюда — с таким расчетом,
чтобы они сами не смогли до нас добраться. У
них блоки питания слабые.
— Можно посмотреть? — протянул руку
Оникс.
Максимо, поколебавшись, положил
робота ему на ладонь. И Оникс, поднеся ее к
лицу, внимательно рассмотрел маленькое
существо, а затем ткнул в него пальцем. Робот
испуганно отодвинулся.
— Я ему не нравлюсь, — поглядел Оникс
на Максимо, который в ответ выразительно
пожал плечами.
— Я просто позволяю им делать все, что
они хотят. Увлечение у меня такое, — перевел
он взгляд на Солус.
— Ладно, будет тебе броня, — нехотя
отвечала она. — Но ты очень уж
переоцениваешь этих существ. Как насчет чего-
нибудь менее массивного?
— Я, может, захочу создать существ
побольше — вот в чем дело. А может, и
поагрессивнее… — произнес Максимо, стараясь,
чтобы это прозвучало как предположение.
— Покажи мне питомник, — попросил
Алхемист Максимо, когда Оникс возвращал
тому крошечного робота.
— Покажу! Обязательно покажу. Но
потом — он пока что не достроен.
Уловив смену интонации Максимо,
робот очнулся и выжидательно взглянул ему в
лицо. Максимо же, поблагодарив Солус,
поспешно удалился.
Тринадцатый и Алхемист обеспокоенно
переглянулись.
— Интересно, насколько больше будут
те существа, — сказала Солус, провожая
Максимо взглядом и рассматривая чертежи,
43
которые он снова ей принес. — Нашел
увлечение…
Некоторое время спустя Максимо
вернулся вместе с Квинтусом, и они подарили
Солус одно из маленьких существ. Этот питомец
был гораздо более послушным, чем
предыдущий. У него вообще не было зубов —
только небольшие присоски, которые помогали
ему удерживаться на гладких поверхностях.
Кроме того, он издавал ртом негромкие звуки —
гудел или пищал. Это существо легко
поддавалось обучению, поэтому вскоре стало
подчиняться голосовым командам Солус:
«сидеть», «гулять» и «принеси». И она,
смягчившись, приступила к изготовлению
комплекта брони.
Через несколько дней я отправился искать
Приму, чтобы узнать, сделал ли он свою часть
работы по созданию механической части
компьютера Сигмы. Но Примы не было ни в
одной из мастерских. И я, поскольку не мог без
него продолжать работу, решил заняться другим
делом — посмотреть, как там наш
нефтеперерабатывающий завод. Здесь никого
не было — хоть я и заметил следы недавней
работы. Солус же, как обычно, трудилась на
Станке Созидания; Квинтус и Амальгамоус тоже
были на своих местах. Проведя с ними
несколько минут, я отправился дальше — сам не
зная куда. Но вдруг вспомнил о «питомнике»
Максимо.
Мне было неизвестно, где он
расположен. Однако, заметив цепочку следов,
которые явно принадлежали Максимо, я
подумал, что они должны вести к «питомнику».
Следуя этому направлению, я также заметил
многочисленные следы Мегатронуса и Квинтуса,
а несколько позже — цепочку следов, наверняка
принадлежащих Приме. Этот путь уводил
далеко от нашего селения, и через какое-то
время я подумал: сколько же мне еще идти? Как
вдруг цепочки следов повернули на девяносто
градусов и нырнули в крутой, но естественный
глухой овраг. Там-то и располагался
«питомник».
Сначала я смог увидеть лишь какие-то
клетки под навесами: обширная территория, на
которой они располагались, была обнесена
электрической изгородью с мелкими
отверстиями, которая практически не давала
возможности что-либо разглядеть. Подойдя
ближе, я услышал низкое гудение изгороди и
более громкий шум, исходящий от мощного
генератора, который, должно быть, служил для
нее источником электропитания. По этой
огороженной территории бродили, дергаясь и
пошатываясь, многочисленные роботы —
неуклюжие, очень странного вида. Ростом эти
существа в основном были не выше, чем мне по
колено. Передвигались они безо всякой
видимой цели, хотя к изгороди не подходили —
за исключением двух, которые, видно, налетели
на нее, да так и не смогли отойти. Они, похоже,
вышли из строя. Каждый издавал пищащие
звуки в определенной последовательности —
как я вскоре понял, то был какой-то сигнал. Все
это в равной степени заинтриговало и
встревожило меня. Приблизившись к навесам, я
услышал знакомые голоса, полные гнева.
— …никакой пользы. Уничтожьте это, —
требовал Прима.
— Ты суешь нос не в свое дело, —
послышался голос Мегатронуса.
— Все, что происходит на этой планете,
мое дело, — отвечал Прима. — И я не вижу
здесь ничего, кроме скопища каких-то уродцев.
Уничтожьте их, или я сам это сделаю.
— Мы всего лишь проводим здесь
испытания — как и ты для своей теории о
природе Вселенной и времени, — прозвучал
грустный, куда более спокойный голос Квинтуса.
— Это даже не настоящие живые существа. Ты,
как ни крути, не имеешь права ничего здесь
уничтожать. Никто же не избирал тебя главным.
— Прима, будь благоразумен, —
попросил Максимо. — Мы же не делаем ничего
плохого. Это не приносит никому вреда.
— Вы задумали что-то гнусное, — еще
решительнее произнес Прима. — Я это ясно
вижу — вникать в подробности нет нужды.
Уничтожьте все, что здесь есть. Даю вам три дня.
Послышались тяжелые шаги, и Прима,
выйдя наружу, увидел меня.
— Что тебе здесь нужно? — угрюмо
поинтересовался он.
44
 — Я тебя искал.
— Ты посмотри, что здесь творится…
Сделав широкий жест рукой, Прима
опустил голову и, не смотря вокруг, зашагал
прочь. Он не проронил ни слова, но явно
ожидал, что я пойду следом. Однако я не
торопился, поскольку все еще не мог толком
понять, что здесь, собственно, творится.
— Хорошо еще, что он дальних клеток не
видел, — сказал Максимо.
Квинтус натянуто рассмеялся в ответ.
Я не хотел отставать от Примы, но так
получилось: он ни разу не потрудился
оглянуться. Дверь в помещение, откуда
слышались голоса, была закрыта, поэтому я
оставался незамеченным. И, воспользовавшись
хорошо протоптанной тропой, отправился
взглянуть на территорию, о которой говорил
Максимо.
На этом обширном огороженном участке
я заметил несколько движущихся объектов —
крупных роботов, непохожих друг на друга — и
большое количество разбросанных по всей
территории деталей. Когда я пришел туда,
роботы не проявляли особой активности, но
детали, лежащие на искореженной поверхности
планеты, говорили сами за себя: по каким бы то
ни было причинам эти создания разносили друг
друга в мелкие дребезги. Один из них, подняв
голову, посмотрел на меня. И я поспешил уйти
— до того не по себе мне стало от этого
странного взгляда, в котором не было ничего,
кроме холодного расчета. Добравшись до
двери, из которой выходил Прима, я услышал за
ней голос Максимо:
— Присматривай тут за всем, Квинтус. Ты
мне очень помог в усовершенствовании
роботов. Но пока для меня не сделают броню,
нам в те ямы нельзя будет соваться. Роботов так
и оставим: даже если они выйдут из строя из-за
недостатка питания, мы их всегда сможем снова
заправить — хоть и память у них будет стерта. Я
бы, конечно, этого не хотел — их стратегическое
мышление развивается очень быстро.
— Я тебе подкину еще генераторных
установок, — без особого энтузиазма произнес
Мегатронус.
— Ты настоящий друг, — отвечал
Максимо.
Звук приближающихся шагов заставил
меня оглядеться вокруг в поисках укрытия.
Когда Мегатронус вышел, я уже успел
спрятаться за грудой ящиков с деталями. Не
предполагая, что здесь может быть кто-то еще,
он прошел мимо меня с опущенной головой —
видно, его одолевали невеселые мысли.
Из-за двери послышался голос Квинтуса
— слишком тихий, чтобы можно было разобрать
слова. Максимо в ответ хихикнул. Не сумев
понять, что это была за шутка, я сосредоточил
взгляд на Мегатронусе и ушел незамеченным,
лишь только он выбрался из оврага. В голове
будто бы продолжала звучать последняя фраза
Максимо, которую мне удалось расслышать:
«Они даже не успеют понять, что их
уничтожило».
Его слова, похоже, подтверждали
опасения Примы. Но впоследствии я вынужден
был признать — как и записал в Завете, — что
все это не имело такого уж большого значения.
Так или иначе, я был от этого далеко не в
восторге.
ТОРЖЕСТВО ТЬМЫ
На следующий день я снова отправился на
нефтеперерабатывающий завод — за
энергетическими кристаллами, необходимыми
для предварительных испытаний компьютера
Сигмы. Мегатронус был в отвратительном
настроении: метался по заводу и бормотал что-
то себе под нос. Даже Максимо старался
держаться от него как можно дальше. В отличие
от питомника, где они с Мегатронусом работали
для себя, дела здесь шли не очень-то успешно.
Завидев меня — друга ненавистных ему
личностей, — Мегатронус крепко сжал челюсти,
но все-таки нашел кристаллы, которые мне
требовались, и даже потратил какое-то время,
чтобы привести их в готовность.
— Ты, случайно, не будешь мимо Станка
Созидания проходить? — осведомился Максимо
с жизнерадостностью, которая разительно
отличалась от злобы во взгляде Мегатронуса.
Услыхав этот вопрос, Мегатронус
фыркнул, но не произнес ни слова. И поспешил
45
удалиться, отдав — почти бросив — мне блоки
питания.
— Ну… вообще-то не буду, — ответил я
Максимо. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто хотел узнать — может, Солус
уже закончила делать для меня броню, —
беззаботно произнес он. — Ничего, я потом сам
к ней загляну. А как там компьютер?
Это был словно глоток свежего воздуха
после враждебного поведения Мегатронуса.
Поэтому я на какое-то время остался на заводе,
чтобы поговорить с Максимо о своих
разработках. Он проявлял к моим словам такой
неподдельный интерес, что я, уходя, чувствовал
гордость за свой вклад в создание компьютера и
радость оттого, что хоть кто-то не судит о других
по внешности.
Очень скоро все Праймы уже знали о
том, что и по какой причине собирается сделать
Прима. Поэтому на следующий день все только
об этом и говорили, высказывая совершенно
разные мнения. Тринадцатый и Амальгамоус
были решительно против обеих сторон:
признавая бесполезность и подозрительность
загадочного «питомника», они в то же время
считали решение Примы слишком поспешным и
неоправданно суровым. Их предложение
устроить дискуссию не вызвало энтузиазма ни у
кого из других Праймов, особенно у Солус.
Уязвленный этим до глубины души, Максимо
завязал с ней долгий разговор:
— Ты же можешь создавать любые
вещи! Все что угодно! Но разве только ты
имеешь право решать, что можно создавать, а
что нельзя?
— Просто это… неправильно. Ты же так и
не объяснил, зачем нужны эти роботы. Для
развлечения? Для учебной стрельбы… если
будет война… но с кем? Зачем нам система
обороны? — показала Солус на небо. —
Насколько мы знаем, там никого нет.
— Насколько мы знаем, есть, —
возразил Максимо. — И вообще, почему только
ты можешь получать удовольствие от
созидания? Разве тебе не нравится вот этот
питомец, которого я сделал?
С этими словами он показал на
крошечное создание, послушно держащее в
лапках инструмент для резки металла.
Солус поглядела на питомца, и ее плечи
слегка опустились. Она обожала это маленькое
существо, разговаривая с ним почти так же, как с
любым из нас.
— У меня такое чувство, что это
неправильно, — прозвучал наконец ее
нерешительный ответ.
— Перестань — это совершено
безопасно. Он просто выпендривается: мол, я
тут главный. И ты это знаешь. Самомнения у
него хоть отбавляй. Но тебя даже этот брюзга
послушает. Он тебя уважает — как и все мы.
Если ты ему скажешь — он передумает.
— Нет, я так не могу, — подумав,
ответила она. — Ты должен был рассказать, для
чего все это нужно. Разве не понимаешь, что
такая секретность сеет раздоры между всеми
нами?
— Но тебе-то я рассказал. И вот для этого
мне нужна броня. Ну же, Солус… Если даже я
просто уничтожу их всех своими руками — она
все равно мне нужна, понимаешь? Ты уже
закончила ее делать?
На минуту она задумалась; на ее лице
появилось упрямое выражение, которое все мы
хорошо знали. Солус не терпела, когда ее
торопили с ответом — независимо от того, была
она согласна с собеседником или нет. Максимо,
зная это, выжидательно молчал.
— Еще нет, — наконец произнесла она.
— Пожалуйста, Солус… — почтительно
согнулся перед ней Максимо. — Мне нужна эта
броня. Действительно нужна. Возможно…
возможно, ты права — я немного перегнул
палку. Некоторых из моих роботов, без
сомнения, нужно уничтожить. Но я не решаюсь
соваться к ним без брони — риск очень
большой. А мне действительно хочется
исправить ошибку и заслужить прощение — и
твое, и всех остальных. Я хочу доказать, что не
замышлял ничего плохого. Это было просто
развлечение — вот и все. Но роботы отбились от
рук… Пожалуйста, помоги мне.
Положив руку на Станок, Солус опустила
взгляд и тихо сказала:
— Хорошо. Приходи завтра.
Это впервые на моей памяти она
сделала кому-то такую уступку.
— Чудесно! Спасибо. Огромное спасибо!
— поклонившись и улыбнувшись, поспешил
46
удалиться Максимо, чтобы не дать ей
возможности передумать.
Какое-то время она стояла молча, а
потом подняла взгляд на меня:
— А ты что думаешь?
— По-моему, их надо уничтожить.
Солус кивнула с таким недовольным
видом, будто я ответил на вопрос, которого она
не задавала. А затем — подошла к одной из
своих многочисленных камер хранения,
наполненных всевозможными вещами. И
вытащила, как я понял через минуту, готовый
комплект брони: без сомнения, работа над ним
была закончена не сегодня и не вчера. Когда
Солус разложила все детали на Станке, ее
крошечный питомец что-то пропищал.
Улыбнувшись ему на какой-то миг, она обвела
взглядом броню. Ее явно одолевали сомнения.
— Просто не знаю, что делать… — снова
поглядев на меня, покачала она головой.
Я не смог ничего на это ответить, потому
что не понял, что конкретно имела в виду Солус:
свою работу над комплектом брони, просьбы
Максимо или его роботов.
— Будет голосование, — произнес
наконец я. — На этом настоял Тринадцатый.
— Я приду, — кивнула она и стала
складывать броню, чтобы убрать в камеру.
И я ушел, подумав, что никакой
полезной информации для Солус у меня больше
нет. Мне тогда и в голову не пришло, что я
должен рассказать ей, как подслушал слова
Максимо о каких-то ямах и роботах в дальних
клетках.
Мы собрались для голосования вечером
того же дня — то есть за день до крайнего
срока, который установил Прима. Все стали в
круг, не нарушая, однако, разделения на группы.
Каждый должен был бросить в центр круга по
одному цветному камешку: красный означал
голос за то, чтобы сохранить питомник, серый —
против. До этого я просил Приму сделать
голосование анонимным, но он с невозмутимым
видом произнес: «Мы должны увидеть лица
наших врагов». Ту же мысль я прочел в глазах
Мегатронуса и Максимо, когда они
проголосовали, бросив красные камешки.
— Перестаньте… — услышал я
собственный неуверенный голос. — Это же
такие мелочи… Ну зачем нам устраивать все это
из-за каких-то безобидных экспериментов? Мы
же не можем мыслить одинаково, и…
— Дело не столько в сущности этих
экспериментов, — жестом заставил меня
замолчать Прима, — сколько в том, что они
проводятся тайно. Я этого не позволю.
— А другие эксперименты, значит,
позволишь? — с недоверием спросил Квинтус.
— Давайте голосовать, — отрезал
Прима. — Цивилизация требует порядка.
С этими словами он бросил в центр круга
серый камешек. Вектор, Алхемист и Нексус
поступили так же. Тринадцатый бросил красный,
Оникс тоже. Микронус — серый, а Квинтус —
красный, как и Амальгамоус. Я бросил серый, и
теперь в центре лежало по шесть камешков
каждого цвета. Солус немного постояла над
ними со стиснутыми в кулаки руками, а потом
перевела взгляд на Приму и сухо произнесла:
— Тебя портит время.
Бросив серый камешек, Солус
развернулась и зашагала прочь. Ее голова была
опущена; пройдя несколько шагов, она разжала
пальцы другой руки, выбрасывая красный
камешек. И, спрятав лицо в ладонях, пошла
дальше. Взгляд Мегатронуса, устремленный на
нее, пылал ненавистью.
— Максимо, завтра до заката солнца все
ваши разработки должны быть уничтожены, —
холодно сказал Прима. — Иначе мы придем и
сделаем это сами.
Похоже, победа принесла ему не больше
радости, чем если бы он потерпел поражение.
Я заметил, как Тринадцатый повернулся
к Мегатронусу, чтобы что-то сказать. Тот с
раздражением отмахнулся, но сразу же
произнес какую-то фразу — я не смог ее
расслышать — извиняющимся тоном. Максимо
же, постояв немного с ничего не выражающим
лицом, вдруг улыбнулся, пожал плечами и
зашагал в направлении
нефтеперерабатывающего завода.
Оникс, который стоял рядом со мной и
тоже наблюдал за ними, сказал:
— Альфа Трион, это только мне кажется,
или нас действительно начинает охватывать
какое-то безумие?
Сначала я молча уставился на него: он
вообще редко разговаривал, предпочитая
47
действовать. Однако дальновидности у него
было больше, чем у многих из нас.
— Так и есть — безумие, — кивнув,
ответил я.
— Это свершится еще не скоро, —
произнес Оникс и ушел в том же направлении,
что и Солус.
На этот раз я не смог так просто забыть
его слова, полные скорбного мистицизма.
Микронус, который часто ходил за ним по
пятам, задержался возле моей ноги и спросил
обеспокоенным тоном:
— Как думаешь — Прима в своем уме?
Прима, который размеренным шагом
направился к мастерским вместе с Вектором,
был уже далеко. Я поглядел вниз и ответил:
— Нет.
Но провалиться мне на этом месте, если
я тогда знал больше, чем сказал… Подумав с
минуту, Микронус кивнул и стремглав бросился
догонять Оникса. Немного погодя за моей
спиной послышалось шарканье. Обернувшись, я
увидел Амальгамоуса, который яростно
разбрасывал камешки во все стороны. Он
превращал свои ноги и руки в когтистые лапы и
обратно — так быстро, как только мог. А потом,
постояв немного в пыли, которую сам же
поднял, превратился в гигантский шар из
металлических обрезков. Это было его недавнее
изобретение, которое, похоже, ему нравилось.
Приняв эту форму, он укатился прочь.
Некоторые события той ночи и следующего дня
мне придется описать со слов других — самого
меня там не было.
После голосования Мегатронус, Квинтус
и Максимо собрались на
нефтеперерабатывающем заводе, чтобы
обсудить дальнейшие планы. Максимо уговорил
Мегатронуса пойти к Солус и забрать у нее
комплект брони, в каком бы состоянии
готовности он ни был. Замысел Максимо
состоял в том, чтобы сохранить роботов-
чудовищ, которые получились лучше всего — то
есть перевести их в какое-то еще более
отдаленное от нашего селения укромное место.
Мегатронус пребывал в отвратительном
настроении: его одолевали черные думы. После
долгих уговоров Максимо он скрепя сердце
отправился к Солус, а двое остальных — к
питомнику, якобы намереваясь уничтожить все
плоды «безобидных» экспериментов.
Некоторое время спустя ближайшие
друзья Солус — Оникс, Микронус и
Тринадцатый, которые вели спокойную беседу,
собравшись в жилище Оникса — услышали
устрашающие крики и звуки битвы, в том числе
характерный звон удара Кузнечного Молота.
Они прибыли к Станку первыми. Вскоре там
появился и я, потрясенный ужасными звуками
безутешного плача Оникса.
Солус Прайм была мертва. Кузнечный
Молот лежал рядом с ее раскрытой ладонью. В
том, что она умерла, не было сомнения: в
правой половине ее грудного отсека — там, где
располагалась камера с Искрой — зияла
огромная круглая дыра.
Из этого отверстия вытекала смесь ярко-
золотистого Энергона и других жидкостей,
которая уже образовала вокруг мертвого тела
огромную, сверкающую круглую лужу. Солус
лежала в ней с невидящим взглядом,
устремленным в небо. На ее лице застыло
выражение беспредельного изумления; рот был
открыт — будто она не успела договорить
какую-то фразу.
А душераздирающие крики Оникса все
не смолкали, постепенно превращаясь из
горестных стенаний в гневные вопли и
неистовое рычание. И в этих неразборчивых
звуках все отчетливее звучало слово, которое
Оникс в конце концов выкрикнул во всю мочь,
сорвавшись на фальцет:
— Мегатронус!
Воцарилась полная тишина. Солус, без
сомнения, была убита выстрелом из Реквием-
Бластера. Мы слишком хорошо знали, как
выглядят такие раны: в недавней битве от
оружия Мегатронуса пострадал Вектор. Я сделал
нерешительный шаг вперед, опасаясь
приближаться к Ониксу, который не помнил
себя от горя и гнева. Но мне хотелось сказать
ему, что мы не можем вот так сразу винить
Мегатронуса в смерти Солус: мысль о битве
между ними просто не укладывалась в голове.
Хотя доказательства были налицо: во-первых —
дыра от выстрела, во-вторых — очевидное
48
отсутствие Мегатронуса. Вектор с Квинтусом,
Прима с Микронусом, а потом и все остальные
обменялись красноречивыми взглядами:
Мегатронус поплатится за убийство Солус.
Во взгляде Льежа Максимо, который
стоял ближе всех к ее телу, ужас смешался с
изумлением — почти радостным, как я успел
заметить. Но он быстро спохватился: лицо стало
точно таким, как у Примы, Алхемиста и меня
самого.
— Быть этого не может! — воскликнул
Максимо. — Но след от выстрела… Мегатронус
никого к своему бластеру и близко не подпустил
бы.
Это была чистая правда.
— Но… но… — пролепетал
ошеломленный Микронус. — Забудьте про него.
Ей, наверно, холодно. Она…
Спрыгнув с плеча охваченного ужасом
Амальгамоуса Прайма (оно начало
превращаться в бесформенный мягкий сгусток),
Микронус приземлился рядом с неподвижным
лицом убитой подруги и закричал:
— Солус! Солус! Не уходи! Я не верю, что
ты ушла. Этого просто… не может быть…
Нагнувшись, он с надеждой заглянул ей
в глаза — как будто в ней все еще могла
теплиться жизнь.
В Тринадцатого, который медленно
обходил Микронуса, впился полный затаенной
злобы взгляд Оникса. На какой-то миг я
подумал, что Оникс нападет на Тринадцатого,
чтобы тот не приближался к Солус. Но этого не
произошло: Оникс, продолжая недвижно сидеть
возле головы подруги, просто наблюдал, как
Тринадцатый протягивает руку Микронусу, при
этом изо всех сил стараясь не задеть ни тела
умершей, ни сверкающей лужи вокруг нее.
— Она воссоединилась с Великой
Искрой.
Эти слова Тринадцатый произнес тихо, с
нежностью. Заметно было, что ему трудно
говорить.
— Она не может вот так уйти, —
запротестовал Микронус, положив крошечную
ладонь на большой палец Тринадцатого. — Я
без нее не могу. Мы новый компьютер делали…
Он должен был получиться таким…
Микронус замолчал, весь дрожа и
сохраняя самообладание лишь благодаря силе
воли. Все мы чувствовали тогда то же самое — в
той или иной степени.
Воцарившееся было молчание прервал
Оникс, который вдруг налетел, словно
воплощенная ненависть, на Максимо и вонзил в
него острые когти. Максимо пронзительно
закричал: когти подбирались к его горлу. Он
получил несколько глубоких колотых ран, но
ему на помощь пришел Вектор, телепортировав
Оникса в другой конец помещения и придавив
его к полу силой деформации. Оникс был
совершенно не похож на себя: рычал от
безумного гнева, отчаянно дергаясь всем телом
в попытках освободиться.
Максимо, лежа на полу, дрожал от ужаса
и злобы.
— Вы видели? Он меня чуть-чуть не
убил!
— Но не убил же… — стараясь сохранять
спокойствие, произнес Прима. — Где
Мегатронус? Только он сможет ответить на
вопросы, которые нам нужно задать.
Все остальные были слишком
потрясены, чтобы среагировать сразу.
— Она мне как раз новую мандалу
делала… — горестно протянул Вектор.
— Она же была такой… — недоговорил
Нексус. — Зачем… Зачем?!
Мы стояли молча и глядели друг на
друга — будто надеялись прочесть ответ на
чьем-то лице.
— Это неважно, — сказал наконец
Микронус. — Все равно ничего не изменишь…
Ой, что это такое?
Находясь ближе всего к останкам Солус,
он первым заметил, что пол под ними — то есть
металлический покров планеты Кибертрон —
начал меняться. Жидкость, которая вытекла из
Солус, вступила в цепную реакцию с этим
металлом: постепенно размягчаясь, он тоже
стал жидким. Тело умершей начало погружаться
в эту яму. И чем глубже она становилась — тем
ярче, сильнее светился золотисто-голубым
сиянием металл, который медленно, но верно
разъедала химическая реакция.
Образовавшаяся в нем дыра была почти
идеально круглой.
— Но… что… Мы же должны что-то
сделать? — встревоженно проговорил Алхемист,
49
не сводя взгляда с металла, который продолжал
видоизменяться.
— Ты же знаешь в этом толк! —
отозвался Квинтус. — Что вообще происходит?
— Не знаю. Я такого раньше не видел.
Жидкость из ее тела размягчает покров
Кибертрона. Золотистое вещество похоже на
металлический Энергон… а голубое — это что-то
вроде металла, оживленного Искрой…
Тут Алхемист вынужден был замолчать:
реагенты достигли критической массы. Мертвое
тело тоже начало расплавляться, погружаясь в
жидкую смесь; голубое сияние стало еще ярче.
Не смея вмешиваться, мы отступили назад,
наблюдая, как исчезает Солус: жидкость
неспешно поглотила ее с головой, просачиваясь
в приоткрытый рот, словно отборная нефть. От
образовавшейся массы повеяло теплом; она
засветилась белым сиянием, в котором
вспыхивали сапфировые и бирюзовые искорки.
Они садились нам на ладони и плечи, касались
щек. И мы на какой-то миг словно бы
почувствовали вновь нежное прикосновение рук
Солус… Но вот жидкая масса начала
превращаться в какое-то подобие смерча. Он
вертелся сначала медленно, а потом все
быстрее, становясь похожим на перевернутый
торнадо. Заключенная в нем сила, стремясь
вниз и вниз, сверлила широкую, идеально
круглую дыру в твердой поверхности планеты.
Погрузившись глубоко в ее недра, смерч исчез.
После него остался лишь круглый колодец,
который сиял серебристым светом.
Все мы наблюдали за этими событиями,
застыв от изумления. Лишь когда все исчезло —
разве что из светящегося колодца продолжало
веять мягким теплом, — мы начали приходить в
себя.
— Какой он глубины? — вырвалось у
меня.
— До самого Ядра, — ответил Алхемист,
у которого глаза были приспособлены для
распознавания химических реакций гораздо
лучше, чем у любого из остальных Праймов. —
Там расположена камера с Искрой самого
Праймуса…
— И что это значит? — спросил Прима.
Он наклонился над краем колодца так
низко, как только можно было, чтобы не упасть.
Амальгамоус, который стоял рядом, превратил
свою ногу в когтистую лапу и поставил ее на ногу
Примы, чтобы он точно не упал.
— Это значит, что ты стоишь над
колодцем, который ведет к самому ядру.
Амальгамоус произнес эти слова без
тени улыбки. Металлическая спираль, в которую
он превратился, извивалась и корчилась, словно
в жестоких судорогах. И это выражало его
чувства красноречивее всяких слов.
Мы еще немного понаблюдали за
колодцем, но никаких изменений не заметили:
он, как и раньше, просто испускал мягкое,
теплое сияние. В конце концов мы решили, что
ничего здесь больше не произойдет. Но стоять
возле колодца было приятно — здесь в каком-то
смысле ощущалось присутствие Солус. А это,
хоть и напоминало нам о боли утраты, но все
равно радовало и успокаивало.
— Где он сейчас? — поднявшись
наконец на ноги, обратился Микронус к Вектору.
Тот надолго закрыл глаза, пытаясь
отыскать Мегатронуса. А затем с твердой
уверенностью произнес:
— Он далеко ушел. Но еще не покинул
нашу планету.
— Перенеси меня к нему! — потребовал
Микронус, прыгнув ему на плечо.
— И меня, — подал голос Оникс.
— И меня, — сказал Нексус.
Прима и Тринадцатый попросили о том
же.
— Но самосуда я не допущу, — сурово
произнес Тринадцатый, пройдя вперед мимо
Примы и решительно взмахнув рукой. — Мы
еще не знаем всей правды.
Не думаю, что кто-то из остальных
вообще услышал его. Их глаза пылали жаждой
мести.
Вектор с серьезным видом кивнул, хотя
так и не убрал вихревого поля, которое
придавливало рычащего от безумного гнева
Оникса к Станку. Через мгновение Вектор,
Микронус, Нексус, Прима и Тринадцатый
исчезли во вспышке света.
Мы же, оставшиеся у Станка,
переглянулись с ощущением дурного
предчувствия. Однако я не могу точно сказать,
чем наполнилась тогда Искра каждого из нас:
сожалением, что мы не отправились на поиски
вместе с остальными, или желанием, чтобы они
50
вообще не уходили. После их исчезновения мы
какое-то время постояли молча, не зная, что
делать дальше. Оникс же продолжал доводить
себя до изнеможения безуспешными
попытками вырваться из оков Вектора.
— Мы толком не знаем, что здесь
произошло, — несколько циклов спустя сказал
Квинтус. — Никто же ничего не видел…
— Последствия говорят сами за себя, —
отозвался Максимо. — Ты его защищаешь, что
ли? Знаешь же, какой у него характер.
Мегатронус вне себя был от обиды на всех нас
— за то лишь, что мы «не такие злые», как он.
Ему было достаточно одной маленькой искорки,
чтобы взорваться, как бомба.
— Это не совсем правда, —
поколебавшись, произнес Амальгамоус. — Да,
он обижался на нас, но не причинял никому
вреда. Скорее уж себе вредил…
— Будем надеяться, — задумчиво
сказал, уставившись в пространство, Алхемист,
— что они выслушают его рассказ обо всем
этом.
Максимо ответил ему с нотками горечи и
какого-то странного удовольствия:
— Думаю, у них не то на уме. Они же все
— ее любимчики. Нужен им будет его рассказ?
Вряд ли. Они рады-радешеньки будут от него
избавиться. Она с такой неохотой взялась делать
тот комплект брони, а он все давил и давил на
нее. А в этот раз перешел все границы. Как бы
там ни было… — опустив глаза с виноватым
видом, заговорил он тихим, мягким голосом: —
Все то время он такое творил в питомнике — вы
представить не можете. Я изо всех сил пытался
его остановить. Но там, в секретном отделении…
В общем, вы должны сами на это взглянуть. Я
надеялся, что Мегатронус одумается после
всего, что сказал тогда Прима. Но он стоял на
своем… Я никогда не хотел, чтобы она делала
тот комплект брони. Он не для меня был нужен,
а для Мегатронуса — чтобы он мог управляться
со своими… боевыми монстрами.
После этих слов воцарилось молчание:
мы не сразу поняли их смысл. Максимо обвел
умоляющим взглядом всех нас по очереди.
— Ничего не понимаю, — сказал я ему.
— Вы с ним вроде как друзья…
— Так и есть! — горячо воскликнул он. —
Думаешь, я хотел бы, чтобы его убили те
уродцы? Почему, по-твоему, я взял на себя всю
ответственность за то, что там происходило?
Если бы Прима узнал, что именно Мегатронус
там всем заправляет, он бы принял куда более
жесткие меры. Я тогда надеялся, что смогу
оградить его ото всех вас и вразумить, пока он
еще не… не пострадал.
Я посмотрел на Квинтуса, но тот
немигающим взглядом уставился на колодец —
скорее всего, ошарашенный всем, что услышал.
— Квинтус?
— Да, — тихо отвечал он. — Максимо
прав. Сначала мы втроем задумали все это как
развлечение. Но Мегатронус зашел слишком,
слишком далеко…
После этого нам оставалось только
дожидаться возвращения Вектора и тех, кто
отправился с ним на поиски.
Группа из шести Праймов быстро отыскала
Мегатронуса — благодаря способности Вектора
безошибочно определять местонахождение
любого существа в любое время. Мегатронус
был один. Он стоял посреди далекой холодной
равнины, ожидая их. Его глаза излучали
багряный свет; он был напряжен — явно ожидал
нападения. В руке — правда, опущенной —
Мегатронус держал Реквием-Бластер. Мечи и
другое оружие тоже были при нем.
— Мстить пришли? — произнес он, не
поднимая головы. — Долго же вы копались…
— Мы здесь, чтобы выслушать твой
рассказ, — отозвался Тринадцатый, прежде чем
остальные успели шевельнуться.
Эти слова удержали пятерых Праймов на
месте — несмотря на горящий жаждой
отмщения взгляд каждого из них.
Мегатронус кивнул, не спуская с них
глаз:
— Хорошо, я расскажу.
Все медленно опустили оружие и встали
в широкий полукруг — Тринадцатый впереди
всех. Мегатронус, на которого были устремлены
все взгляды, немного подумал, а потом
заговорил спокойным голосом, тщательно
взвешивая каждое слово:
51
 — Я пошел к ней за комплектом брони,
который она делала для Максимо.
— Для чего, собственно? — выпалил
Микронус, лицо которого выражало
подозрение. — Воевать? Так войну мы уже
выиграли. Чтобы защищаться от кучки
малюсеньких роботов? Чепуха какая-то. Она
даже не закончила делать эту броню…
Тринадцатый жестом велел ему
помолчать и сказал:
— Дай ему договорить.
Мегатронус долго смотрел на
Микронуса, а затем вытянул руки вперед.
Микронус опасливо оглядел их: они были
заключены в броню.
— Она уже несколько недель как
закончила делать этот комплект, — произнес
Мегатронус.
Слушатели начали в смятении
переглядываться. На их лицах отразилось
подозрение и желание задать не один вопрос.
Но, взглянув на Тринадцатого, они так ничего и
не сказали: тот покачал головой и склонил ее
набок, ожидая продолжения рассказа.
Тяжело вздохнув и уставившись на
металлический покров пустынной долины,
Мегатронус воткнул в него острие одного из
своих мечей.
— Этот робот… ее питомец… Это был не
просто питомец — Максимо с его помощью
отслеживал каждый ее шаг. То есть знал, с кем
она виделась, чем занималась, что
изготавливала и что говорила, — замолчал он на
какое-то время, сжав челюсти. — Я обнаружил
приемник, когда искал в питомнике
электрическое стрекало. Сначала я не понял, что
это такое. Но потом включил, и там оказались
записи всего, что она каждому из вас говорила.
Багряные лучи, которыми светились
глаза Мегатронуса, задержались на Нексусе.
— Я думал, она обо мне высокого
мнения, — добавил Мегатронус. — Но я сам
слышал ее слова. Она сказала, что я — игрушка в
руках Максимо.
Его лицо исказила маска ярости. Он так
надавил рукой на меч, поставленный острием
на покров долины, что лезвие наполовину
погрузилось в этот металл. Какое-то время
Мегатронус простоял, уставившись на пыль под
ногами; его челюсти беззвучно двигались. Затем
он вновь заговорил:
— Я пошел к ней за броней для
Максимо, а в голове крутилось все, что я
недавно услышал. У меня просто не получалось
думать ни о чем другом, кроме тех ее слов. Но
прежде чем я успел спросить о броне, она
сказала, что встревожена таким желанием
Максимо и не хочет отдавать ему то, что
сделала. И я увидел, что комплект брони готов
— лежит на термической наковальне. А когда
подошел на него посмотреть, она сказала: «Не
трогай — я передумала его отдавать». Но мне
нужно было забрать эту броню — в питомнике
без нее не обойтись… И я подумал, что она была
и есть заодно с вами: просто с ее помощью вы
заставляли меня делать все, что вам хотелось.
Держали под контролем… возможно. Меня это
дико разозлило. А тут она еще говорит:
«Наверно, тебе лучше вернуть мне Бластер. Он
создан только для боев — значит, теперь уже не
нужен». Мне стало ясно: она никогда не любила
меня, — устремил он свирепый взгляд на
Нексуса. — И я подошел, чтобы взять и
рассмотреть броню. Хотелось показать, что со
мной не получится обращаться как с безмозглой
игрушкой. Тут она меня схватила и попыталась
пригвоздить к полу какой-то магнитной штукой.
Я ее толкнул…
Мегатронус отпустил рукоять меча и
сделал рукой — сильной, безжалостной — такое
же движение, как тогда. И заговорил снова:
— Она попятилась назад и уперлась
спиной в скамейку, на которой лежал
Кузнечный Молот. Я взял броню и нажал кнопку
на панели управления, чтобы она развернулась.
Мне нужно было рассмотреть это барахло и
понять, для чего оно на самом деле нужно
Максимо: вдруг он тоже пытается меня вокруг
пальца обвести. Я хотел во что бы то ни стало
узнать, кто действительно ко мне хорошо
относится. И вдруг этот питомец, металлолома
кусок, прыгнул мне прямо в лицо… ну, я его и
52
53
 застрелил. Потом она закричала: мол, ты
убил невинное существо. Я обернулся, а она уже
подняла обеими руками Молот. И со всей силы
ударила меня… Тут-то мне все стало ясно как
никогда. Она ненавидит меня. Я ненавижу ее… Я
не раздумывал — просто выстрелил.
Мегатронус мрачно улыбнулся.
— Я всегда стрелял быстрее всех, —
распрямившись, выдернул он меч из покрова
планеты и вложил в ножны за спиной. — Знаете,
какие были ее последние слова? Она сказала…
Тут Мегатронус почему-то умолк. А
затем потянулся к поясу, вытащил что-то из
миниатюрной камеры хранения и раскрыл
огромный кулак. На ладони, как оказалось,
лежала голова крошечного робота-питомца.
Мегатронус вставил что-то в нее, и на несколько
секунд все увидели нечеткое, с крупными
точками, смещенное в сторону изображение
Солус Прайм. Она лежала на полу и смотрела на
кого-то, кто находился за кадром. Ее взгляд
угасал. Голос был слабый, но все же
различимый:
— Прости меня, Мегатронус… —
протянула она левую (то была ее
неповрежденная сторона) руку. — Я люблю…
Но Солус тут же затихла. Взгляд погас, а
рука бессильно упала на пол; прозвучало
приглушенное бряцанье металла о металл.
Микронус, Вектор, Прима, Нексус и
Тринадцатый стояли бок о бок, глядя
Мегатронусу в глаза. Тот снова сжал руку в
кулак.
— Значит, — заговорил Прима, — ты
хочешь сказать, что это была ошибка?
Тринадцатый и Нексус не проронили ни
слова: они просто не ожидали, что Прима такое
скажет после всех признаний Мегатронуса, и
поэтому на какое-то время лишились дара речи.
Затем Нексус, который держал в большой,
сильной руке кандалы, медленно развернулся и
встал рядом с Мегатронусом.
— Мы тебя не убивать пришли, а
доставить к остальным, — сказал он, хотя ни с
кем об этом не договаривался.
— Да? — прорычал Мегатронус. — Ну,
кто еще подойдет?
Это прозвучало приглушенно — будто
челюсти были стиснуты. Он отступил назад, не
спуская с Нексуса глаз. Палец, который готов
был нажать на спуск, дрогнул.
— Когда двое сердятся — оба виноваты,
— сказал Тринадцатый, подражая спокойствию
Примы. — Не нужно горячиться. То был просто
несчастный случай…
— Нет! — вскрикнул Микронус. — Как
это так? У нас нет доказательств — только его
слова!
Дрожа от праведного гнева, он словно
превратился в уменьшенную копию Оникса —
металлического обезьяноподобного божка,
охваченного безумием. Тринадцатый протянул
Микронусу руку, но тот с силой оттолкнул ее:
— Нет, ему так просто не отделаться! Он
никогда не мог сдерживать злость!
— Мегатронус? — развернулся к убийце
Тринадцатый.
— Да, я это сделал, — прорычал
Мегатронус. — Но не позволю себя судить вам,
бесчувственным грудам металлолома. Ты,
Прима, если и проявлял доброту, то из
принципа, а не из любви к кому-то живому. Ты
жалкое существо.
— Возвращайся с нами, — сказал
Тринадцатый. — Вместе мы во всем разберемся.
Мегатронус ответил ему лишь долгим
взглядом. Но затем все-таки согласился —
кивнул. Как ни крути, не существовало такого
места, где Вектор не смог бы найти его.
— Это все неправильно, — прошептал,
дрожа, Микронус.
— Мы найдем выход, — с
непоколебимой решимостью произнес
Тринадцатый.
Он посмотрел в глаза Приме, который
ответил ему каким-то странным взглядом, но
тоже кивнул в знак согласия. И посторонился,
пропуская его первым в портал, ведущий
домой.
Когда они вернулись, Максимо был первым, кто
встретил Мегатронуса как врага:
— Вы привели его! Как хорошо… А то я
думал, он вас… в общем, хорошо, что вы живы.
Мегатронус — без кандалов и все еще с
Бластером в руке — взглянул прямо в глаза
Максимо и швырнул ему голову крошечного
54
робота. Максимо вздрогнул, но все-таки поймал
ее:
— Что это?
— Я тут подумал, — произнес
Мегатронус негромким, ровным голосом,
который напоминал скольжение строгального
резца по неровной поверхности, — надо бы тебе
вернуть останки твоего питомца.
— Не понимаю… — повертел Максимо в
пальцах голову робота.
— Я просмотрел твои записи, — сказал
Мегатронус.
Все выжидательно молчали — даже
Оникс, которого еще не освободили от оков.
— Мои… но это же случайно вышло. Я ни
разу не смотрел, что там записалось. Это была
всего-навсего часть экспериментальной
программы — ты же знаешь. Запись и передача
информации на расстоянии: видео, аудио… —
рассмеялся он так непринужденно, что на
какой-то миг мы поверили в невинность этого
замысла и напрасные подозрения Мегатронуса.
— Но если даже ты это увидел — мог же
остановиться, как только понял, что
подглядываешь за ней. Так ведь?
— Я над этим думал, — ответил
Мегатронус. — Почему ты оставил такую вещь в
помещении для инструментов? Там ей было
точно не место. Разве что ты хотел, чтобы я ее
нашел…
— Хотел, чтобы ты ее нашел? Чепуха
какая-то… Зачем мне это было надо? Наверно,
эта штука выпала из моего пояса со
снаряжением, когда я инструменты для
укрощения искал. Как ни крути, об этом уже
бесполезно спорить, ты не находишь? В ямах-то
еще остались твои существа, — сказал Максимо,
сверкнув глазами.
Те из нас, которые стояли позади него и
выжидательно смотрели на Мегатронуса, лишь
увидели ничего не выражающее лицо.
Максимо заговорил, все еще улыбаясь
— будто ничего страшного и не происходило:
— Ты же получал удовольствие, когда
наблюдал, как они с твоими малютками-
питомцами дерутся? Разве я неправ? А вы, если
не верите мне, сходите туда и сами посмотрите,
— обернувшись к нам, беззаботно пожал он
плечами.
Ответом ему был внезапный гул голосов:
мы заговорили все разом, требуя объяснений.
Через какое-то время каждый уже знал все, что
можно было знать: наиболее осведомленные
представители обеих сторон ответили на
вопросы остальных. Оникса освободили, взяв с
него обещание вести себя спокойно, и все мы
отправились к питомнику. Вектор вдруг куда-то
телепортировался. А когда вернулся — вручил
Приме Звездный Меч; его собственное оружие
было при нем. Он предложил мне пистолет, но я
отказался. И тогда это оружие взял Нексус,
сжимая в другой руке Кибер-Калибр.
Ближние клетки питомника были пусты:
о судьбе их обитателей красноречиво говорили
кучки разрозненных деталей, аккуратно
сложенные в углах. Ограждения уже не гудели
от высокого напряжения. Мы направились
дальше: Максимо привел нас к более
обширным огороженным территориям, где я
видел других роботов и останки тех, которых
они разнесли вдребезги. Здесь все было точь-в-
точь как в ближних клетках. Но в укромном
уголке оврага — длинной естественной
расселине, над которой настолько низко
нависала скала, что ее можно было назвать
пещерой — мы обнаружили несколько глубоких
ям.
— Вот здесь Мегатронус этих существ и
спрятал, — показал Максимо на ямы, не
подходя, однако, к ним близко. — Это он их
сделал.
— Не я, — прорычал Мегатронус, — а вы
с Квинтусом. Я их только укрощал — у вас ручки-
то кривоваты для такого дела оказались.
— Квинтус? — уверенно произнес
Максимо.
— Мы вместе над ними работали, —
отозвался Квинтус.
— Прима, смотри… — сказал Вектор.
Тринадцатый тоже подошел к яме, на
которую показывал Вектор. Воцарилась тишина,
и мы, выждав немного, присоединились к ним.
В этой яме живых существ не оказалось —
только истерзанные мишени для стрельбы
внушительных размеров. Каждая из них весьма
и весьма напоминала кого-то из нас: Приму,
Вектора, Алхемиста, Нексуса, меня самого…
55
56
 Мишень, похожая на Оникса, была
разорвана чьими-то зубами на части —
продырявленные и обугленные.
— Стрельбище, — подал голос Максимо.
Все мы устремили взгляды на
Мегатронуса.
— В первый раз эту дрянь вижу, —
прорычал он, свирепо глядя в лицо Максимо. —
Ах ты лживое ничтожество… Ты же меня
настроил против Солус! Оставил специально те
записи, чтобы я посмотрел… А потом ты устроил
тут все это. Когда успел, а? Вчера ночью — как
только меня к ней отправил? Вы с Квинтусом это
подстроили, да?
Он развернулся, чтобы взглянуть на
Квинтуса. Тот отшатнулся и пронзительно
вскрикнул:
— Это не я придумал!
Мегатронус вскинул оружие.
— Видите? Он даже сейчас не может
держать себя в руках! Он же неуправляемый! —
в какой-то странной истерике заверещал
Максимо, что вроде бы направило все царящее
между нами напряжение в единое русло. —
Остановите его!
И тут послышались, будто отвечая на все
эти крики, другие громкие звуки: грохот, какой-
то странный визг и рычание. Все это доносилось
из второй — более просторной — ямы, которая
находилась позади нас. Падающего в яму света
было достаточно, чтобы мы увидели, как из ее
недр выползают три огромных чудовища.
Движения этих хищников отличались
плавностью; они издавали шипящие звуки, а их
каналы с Энергоном, находящиеся наружи,
были наполнены до отказа. Все мы отвлеклись
на это зрелище; Максимо же ринулся к
Мегатронусу и со всей силы толкнул его в
направлении Вектора и Нексуса. Квинтус тоже
сделал выпад, но нерешительный: то ли это
была попытка схватить Максимо, то ли нет.
Суета, неровная поверхность оврага, внезапное
оцепенение — все это сыграло свою роль. Когда
Прима, Вектор и Нексус, увлекая за собою
Оникса, повалились в яму с чудовищами,
Максимо вскочил и помчался к выходу.
Амальгамоус, выпустив щупальце, оплел
ногу Максимо, и тот упал. И сразу же — словно
это простое действие, слившись с неистовыми
криками и звуками жестокой битвы, которые
доносились из ямы, образовало идеальную
алхимическую реакцию — атмосфера этого
места проникла в нас, наполняя скорбью,
тревогой и гневом. Мы стали одним целым —
как когда-то объединились в слаженно
действующее войско перед битвой с общим
врагом. Но в этот раз общего врага не было —
лишь ближайшее взбешенное, с безумными
глазами существо. Даже я, не имея никакого
оружия, кроме Пера и кулаков, нагнулся и
подобрал металлический брусок. Охваченный
неистовой жаждой разрушения, смешанной с
каким-то диким весельем, я колотил этим
бруском по всему, что попадалось под руку.
Глаза мне застилал багряный туман, и я метался,
переполненный сумасшедшей радостью от
ощущения собственного могущества и свободы.
Тринадцатый, наверное, пытался остановить
меня, когда я сделал гигантский прыжок и занес
брусок над головой Примы, который как раз
пытался выкарабкаться из ямы. Он оттолкнул
меня в сторону, но тут между нами встал,
пошатываясь, Алхемист. Через несколько секунд
мы все уже повалились в яму истерзанной
бесформенной кучей. И не было конца
необузданной радости от того, что на волю
вырвалась вся наша злоба. Мы были
переполнены надеждой и разочарованием в
одночасье.
СТРЕМЯСЬ К СВЕТУ
Я очнулся долгое время спустя — помятый, но
без серьезных повреждений. Мы с
Тринадцатым, который тоже оказался
относительно невредим, были одними из тех,
кому повезло больше. Склонившись надо мной,
он пытался привести меня в чувство слабыми
электрическими разрядами одного из приборов
нашего походного медпункта. Медленно придя
в сознание и поднявшись, я увидел такую
ужасную картину, что меня будто облили с ног
до головы аккумуляторной кислотой.
Экспериментальные чудовища в яме
были растерзаны на мельчайшие кусочки —
меньше моей ладони. Праймы, которые упали
туда, уже выбрались и, видно, сразу повалились
в изнеможении куда попало. Все они были
57
ранены — кто тяжелее, кто легче. Посреди того
места, где они лежали, я увидел останки Льежа
Максимо: груды искореженных проводов,
внутренних компонентов, конечностей…
Очевидно, его искромсали на части там, где он
упал. Голова была почти полностью уничтожена
выстрелом из Реквием-Бластера, хоть я и не
помнил, как это происходило. Я вообще ничего
не мог припомнить.
Мы приблизились друг к другу в полной
тишине. Оникс был при смерти от ран: он
первым попался в лапы роботов-чудовищ.
Квинтуса и Алхемиста тоже пришлось нести…
Кое-как добравшись до селения, мы собрались
вокруг колодца, в котором исчезло тело Солус.
Нам не под силу было ни произнести хоть слово,
ни взглянуть друг другу в глаза. Прошло немало
времени, прежде чем мы все-таки смогли это
сделать.
В течение последующих мегациклов мы
построили усыпальницу для Солус Прайм в
прекрасном уголке Космоса, который подсказал
Завет: под одинокой серебристой луной,
окруженной со всех сторон ярчайшими,
живописнейшими созвездиями.
Собрав останки Максимо, мы решили,
что их нельзя хоронить там же. И поэтому
соорудили для них безымянную могилу на
Кибертроне — в расселине, которую никто и
никогда не будет навещать. Миллиарды лет
пролежали там всеми забытые останки
Максимо, пока его рука не была варварским
образом выкрадена для черного дела. Но это
случилось в далеком, очень далеком будущем…
Похоронив Максимо, мы провели короткую
церемонию, на которой не было Оникса,
который в любом случае не мог прийти из-за
тяжелейших ран, а также Мегатронуса и
Вектора.
Однако в честь Солус мы устроили
полноценное торжество, чтобы показать, как
много ее жизнь значила для нас. Зрелище было
грандиозное: фейерверки и выстрелы из всего
нашего оружия (разумеется, за исключением
Бластера, который Прима забрал и спрятал в
каком-то надежном месте). За неимением тела
Солус мы сложили в могилу все, что она
использовала для созидания, в том числе
Кузнечный Молот. Если в чем-то и оставалась
еще частичка ее души, то это был Молот и вещи,
созданные с его помощью. Всю ночь мы
просидели около погребального костра,
вспоминая историю жизни Солус и все, что мы
знали о ней. Лишь Мегатронус не проронил ни
слова: то сидел с опущенной головой, то
смотрел на огонь. Расположившись на
расстоянии от нас, он молча слушал разговоры,
но не присоединялся к ним.
Когда первые солнечные лучи упали на
могилу и осветили слабым сиянием
58
начертанные на ней иероглифы —
повествование о жизни Солус, — Мегатронус,
облаченный в тот самый комплект брони,
поднялся, обвел взглядом всех нас и негромко
заговорил:
— Я ухожу. Как говорила Солус, есть и
другие планеты, на которых живут другие
существа. А где живые существа — там и беды. У
меня есть силы, могущество и желание делать
то, что должно быть сделано. Теперь я —
Фоллен. Убийца своих друзей, глупец из
глупцов… Но Солус Прайм видела во мне что-то
хорошее, и я постараюсь стать таким. И вернусь
только тогда, когда у меня это получится. А вы
пока что вершите дела столь же великие, как
Солус. Ради нее, — подобрав свое оружие и
поглядев на звезды, обернулся он к Вектору: —
Я знаю, что мы с тобой никогда не ладили. Но
буду благодарен, если ты построишь для меня
космический мост — где-нибудь подальше
отсюда.
— Возьми звездолет, — тоже
поднявшись на ноги, показал Прима на
космический корабль, над созданием которого
трудились все мы, пока не погибла Солус.
Корабль этот был еще не совсем готов,
но в нем работал двигатель, а также имелось
достаточно горючего. Для космических
странствий он вполне годился — мы прилетели
сюда на нем. А домой могли вернуться и без
него — для Вектора это не представляло
трудностей.
Прима подошел к Мегатронусу и, вручив
ему кристалл для управления системой
электропитания и навигационной системой
звездолета, произнес:
— До встречи.
— Ее может и не быть.
С этими словами Мегатронус, кивнув
Приме в знак благодарности, взял кристалл и
начал подниматься по трапу на посадочную
часть палубы.
— Мы будем тебя ждать! — поднявшись
на ноги, прокричал ему вдогонку Тринадцатый.
Мегатронус не обернулся, но
остановился на мгновение и воздел руку к небу
— как сделали когда-то все мы одновременно,
приветствуя нашего творца.
— Договорились, — донеслось до нас.
Мегатронус открыл вход в корабль и
растворился в темноте проема, который тут же
закрылся. Несколько циклов спустя заработала
двигательная установка. Звездолет медленно
поднялся на безопасное расстояние, после чего
включился реактивный двигатель. И корабль
плавно, бесшумно унесся в космическое
пространство: среди бесчисленных звезд
внезапно вспыхнула еще одна светящаяся точка,
которая вскоре исчезла.
На Кибертрон мы вернулись, воспользовавшись
космическим мостом; в душах, очищенных от
гнева, царило умиротворение. Беспокоило нас
теперь лишь одно: нужно было найти, к чему
стремиться. Слова Мегатронуса о том, что мы
должны вершить дела, достойные Солус,
звучали в сознании каждого.
Стало очевидным, что без Солус умрет и
Оникс, который не только был очень тяжело
ранен, но и потерял волю к жизни. Держа
Триптиховую Маску в ослабевших когтях, он
глядел в пространство ввалившимися глазами —
лишь время от времени надевал Морнсонг,
третье лицо Маски.
— Что ты видишь? — спросил
заботливый Микронус.
— Надеялся узнать, где они сейчас, —
беспокойно заворочался Оникс. — Но ничего не
вижу, кроме Великой Искры.
Микронус позвал Тринадцатого, и
вскоре они уже собрали для разговора
остальных: Квинтуса, Алхемиста, Нексуса,
Вектора, Приму, Амальгамоуса, а затем и меня.
Когда я пришел, они уже обсуждали
многочисленные идеи создания мемориала в
честь погибших Праймов, который также хранил
бы память о нашей победе. Мы разрабатывали
этот план в течение нескольких мегациклов —
пока не сошлись на варианте, который устроил
всех нас. И это решение принесло нам
неожиданную радость.
Заключалось оно в том, что мы сойдем
со сцены — как сделал это в свое время
Праймус. Обезвредив Юникрона, мы получили
возможность уступить место новой расе
кибертронцев. Ее создание представлялось нам
59
как данью памяти Праймам, ушедшим в мир
иной, так и завершением нашей эпохи. Каждый
из новых роботов должен был унаследовать
особенности кого-либо из нас, Тринадцати
Праймов. Но с помощью Триптиховой Маски
Оникса мы собирались заложить в основу этой
расы неизмеримо большее разнообразие
сущностей. Искры же для зарождения новых
жизней должны были взять начало из камеры с
Искрой Праймуса и подняться на поверхность
планеты из Колодца. Известие об этом и
благословение Праймуса мы получили через
Завет, в котором открылись новые страницы.
— Мы же не можем их одних оставить,
— сказал Прима.
— Но и властвовать над ними, как ни
крути, нам нельзя, — ответил Алхемист. — Мы
же самоутвердились без помощи высших
существ.
— Может, им все-таки нужен будет кто-
то для надзора? — предположил я.
— Они же не будут похожи на нас, —
произнес Амальгамоус. — Мы не должны
думать, что их внешний вид и жизненные
испытания будут такими, как наши.
— Будем вмешиваться только в те их
дела, где у нас есть опыт, — сказал Вектор.
— Вот что я предлагаю, — заговорил
Тринадцатый. — Как мы уже решили, Ониксу
нужно будет спуститься в Колодец. Его маска
выполнит функцию Станка Созидания: с ее
помощью будут разработаны чертежи новых
кибертронцев. Там, внизу, Оникса будет
поддерживать энергия Праймуса и Великой
Искры, так что он выживет. Альфа Трион, ты
остаешься, чтобы продолжать вести записи.
Вектор, ты согласился следить за
пространственно-временными аномалиями —
особенно за теми, которые могли бы вернуть
Юникрона к жизни. Все остальные вольны
распоряжаться своими способностями так, как
считают нужным. Я выбираю жизнь в обличье
нового, обычного робота. Мои способности
Прайма будут скрыты — даже от меня самого. И
поэтому я смогу жить как один из них и быть с
ними на равных. Если вам понадобится
пробудить во мне прежнюю сущность — так и
сделаете, но только если произойдет что-то
действительно из ряда вон выходящее.
— Это можно устроить, — произнес
Алхемист, уже обдумывая детали такого
перевоплощения. — Колодец сможет
превратить тебя в обычного робота, если Оникс
разработает твою новую оболочку. Ну, а я
перевоплощаться не буду — мне еще многому
надо научиться в этом обличье. Я же только-
только начал изучать мир.
— Когда-нибудь наш новый мир будет
нуждаться в дружественных мирах, — сказал
Квинтус. — Я отправлюсь в далекое путешествие
и буду помогать зарождаться жизни на других
планетах. Быть может, настанет время, когда эти
существа найдут друзей за пределами своих
миров.
— Я останусь, чтобы следить здесь за
порядком, — произнес Прима. — Буду помогать
Альфа Триону всем, чем могу: мало ли какая
беда может случиться. И еще спрячу Бластер так,
чтобы на него точно никто не наткнулся.
Следующим заговорил Амальгамоус:
— Я тоже останусь — по крайней мере,
на какое-то время. Мне нравится эта идея с
новыми роботами, да и компьютер до ума
довести нужно. И еще у меня есть кое-какие
теории, которые хочется попробовать на
практике, а потом уже новые планы строить. Я
отдам схему своей Т-Шестерни Ониксу, чтобы
все новые кибертронцы могли
трансформироваться. Но у каждого робота будет
всего одна альтернативная форма, — улыбнулся
он.
— Я еще не решил, — подал голос
Микронус. — Надо будет подумать… А ты
уверен, что хочешь перевоплотиться,
Тринадцатый?
На лице Тринадцатого появилась почти
незаметная улыбка: должно быть, его радовала
эта возможность.
— Уверен, — произнес он. — По-моему,
так будет правильно. Это лучшее, что мы можем
сделать.
Последним высказался Нексус:
— Я позабочусь, чтобы самое опасное
наше оружие и всякие другие артефакты были
надежно спрятаны на долгое-долгое время. А
потом вернусь и сосредоточу все силы на
творениях Солус, которые она не успела
закончить. Меня особенно компьютер
интересует. Вектор, не уходи сразу к своему
60
наблюдательному пункту — установи сначала на
компьютере квантовый процессор, который ты
разрабатывал. Кроме тебя, с этим никто не
справится.
— Установлю, — сказал Вектор. — Но,
пожалуй, стоит вас предупредить: благодаря
этому процессору компьютер будет обладать
способностями, которые мало чем отличаются
от моих собственных. Посоветовал бы
разработать предохранительные устройства,
чтобы защитить компьютер от нежелательного
вмешательства. Также я починю главный
космический мост и оставлю вам инструкции,
чтобы вы могли им управлять.
Незадолго до того, как мы воплотили в
жизнь свое окончательное решение,
Тринадцатый подошел ко мне и, сев рядом,
заглянул в Завет.
— Думаю, будет разумно, — сказал он,
— если ты уберешь моё настоящее имя из этих
записей, чтобы никто не узнал о моей истинной
сущности. Цель моего перевоплощения —
начать жить сначала. Наравне с новыми
кибертронцами, а не в качестве высшего
существа. Я хочу, чтобы меня пробудили только
в случае крайней необходимости — не раньше.
Взяв Перо и поразмыслив, я вывел
иероглиф, означающий «13»:
— Пересмотрю весь текст и заменю твое
имя вот этим. Что скажешь? Потом, если ты
вернешься, все можно будет легко переделать
как было, — немного помолчал я. —
Тринадцатый, а если ты умрешь и… никогда не
вернешься?
— Я не знаю. Буду надеяться на милость
судьбы. Но попробовать стоит — даже если все
закончится неудачей. Правда? — улыбнулся он.
— Правда, — ответил я.
Этот замысел был нашим спасением: все
мы обрели цель в жизни — несмотря на боль от
тяжелой утраты.
Мы собрались возле Колодца, чтобы
пожелать удачи друг другу и помолиться за тех,
кто покинул нас, отправившись или в мир иной,
или в далекое путешествие. В душах наших
царило смирение, но мы не были подавлены —
наоборот, тихо радовались. После молитвы
Микронус, не желая расставаться с Ониксом,
61
спрятался между многочисленными отростками
в виде перьев и острых шипов вокруг его шеи. Я
был несказанно рад, что двое друзей так и
остались неразлучными — хоть это и означало,
что еще один из нас отправится в неведомые
дали на долгие века.
Тринадцатый поднял на руки Оникса, в
котором едва теплилось сознание, и шагнул
вперед.
— Настал конец эпохе Праймов, —
произнес он, — но не нашим братским узам.
Ведь все мы — одно целое.
Мы одновременно подняли руки в знак
согласия.
Когда Тринадцатый с Ониксом на руках
начал медленно спускаться в Колодец, из него
вырвался сноп света. Они медленно скользили
вниз, пока их не поглотили недра планеты. И мы
услышали неповторимый низкий голос
Праймуса, который приветствовал сыновей,
вернувшихся домой.
62
 ЭПОХА ЭВОЛЮЦИИ
Итак, повреждённое тело Оникса Прайма
погрузилось в колодец, нёсший его
Тринадцатый верил в наши планы и в волю
Праймуса. Когда они скрылись из виду, мы
попытались разглядеть, что происходит, но не
смогли, потому что свет Искр в глубине был так
велик, что ослепил нас. В тот же миг их
поглотило пламя.
Я задумался, каково это — быть
разоблачённым, и содрогнулся от страха,
которого никогда раньше не испытывал.
Безрассудная храбрость наших поступков
открылась мне только теперь. Не было никакой
гарантии, что это сработает так, как
планировалось. Я посмотрел на Алхемиста
Прайма и увидел его мрачное лицо, полное
мыслей, очень похожих на мои собственные.
Теперь это было уже не в наших руках, и нам
оставалось только ждать и надеяться. Мы
выжгли наши ретинальные ядра, но ничего не
встретилось нашему взору, кроме
ослепительного интенсивного света, и живые —
или уже мёртвые — они исчезли в сиянии
сингулярности Энергона.
Тело Праймуса зашевелилось под нами,
тревожный рокот походил на движение гор,
шевелящихся в своих постелях. Это
продолжалось несколько циклов, и земля
становилась все более взволнованной, как
будто каждое усилие вызывало новую, большую
отдачу. Рябь, как звук в воде, прошла тогда по
планете — то было ужасающее и
неестественное событие, случившееся с вещью
такой массивной, металлической
неподвижности — всё, что было твёрдым, текло,
подобно жидкости. Край колодца исказился и
скрутился. Все великие мысли, которые были у
нас минуту назад, улетучились, когда мы
пошатнулись и попытались встать. Через
несколько мгновений по колодцу прокатилась
судорога, сопровождаемая мощным взрывом
светящегося газа, горячего, как ядро звезды. Мы
были подброшены в воздух силой взрыва,
беспомощные. На мгновение мне показалось,
что за наше высокомерие, проявленное при
попытке осуществить этот план, мы должны
были заплатить жестокой смертью, но затем мы
с сокрушительной силой ударились о землю и,
испытывая боль, обнаружили, что всё ещё живы.
Ослеплённые и сломленные, мы
кричали друг другу, любому другому Прайму,
который мог нас услышать. Мир двигался,
словно океан. Проносящиеся мимо камни и
осколки обрушились на нас, и даже нашим
изуродованным чувствам стало ясно, что этому
может быть только одна причина — мы
приземлились на край колодца, где он теперь
извивался в муках колоссальных сил, исходящих
из ядра мира: мы стояли на крутом склоне,
который в любой момент мог стать
вертикальным, и с ужасающей скоростью
скатывались в колодец.
Пошарив вокруг в поисках какой-нибудь
опоры, я нашёл ногу Алхемиста Прайма и
ухватился за неё — как будто он мог спасти
меня, хотя он был в том же положении, что и я.
Огромный поток тепла и газа пронесся мимо
нас. Казалось, всё было видно, но нарастающая
боль в наших телах не позволяла нам думать и
шевелиться. Затем был толчок, и наш спуск
прекратился. Крючки и веревки поймали нас, и
через несколько мгновений наше падение
превратилось в мучительный подъем, почти
такой же тревожный. Я слышал далёкие,
статически-беспорядочные взрывы разговоров,
которые оказались голосами Примы и Вектора,
кричащими над шумом агонии мира. Медленно,
но верно, они, с большими усилиями, вытащили
нас на поверхность, после чего оттащили — если
не в безопасное место, то, по крайней мере,
подальше от рычащего устья колодца.
Я почувствовал, как Прима колотит меня
по спине своими огромными кулаками.
— Что мы наделали! Что же мы
наделали?
Я не мог ответить, потому что газ и жара
повергли меня в шок, но вскоре на его вопросы
были даны ответы. Толчки и содрогания
63
прекратились, и воцарился блаженный покой, в
котором мы все собрались с мыслями, готовясь
к новым толчкам и неожиданностям, хотя ничто
не могло подготовить нас к тому, что произошло
дальше.
Устье колодца сузилось, и свет,
исходящий из него, сфокусировался,
устремляясь вверх, в усыпанную звёздами
бескрайность над головой. Луч стал не шире
моей руки, потом не шире пальца. Его частота
изменилась.
— Что это такое?
Но никто из нас не мог ответить на
вопрос Амальгамоуса. Как один, мы все
попытались проследить направление света,
чтобы увидеть, что лежит в конце. У Алхемиста
было лучшее зрение, способное перемещаться
на расстояния, которые остальные из нас могли
воспринимать только по радио. Проходили
циклы, и мы воспользовались затишьем, чтобы
перегруппироваться, пока Алхемист смотрел на
небо, а Луч, тонкий, как волокно, засиял так
ярко, что мог бы пройти сквозь любой твёрдый
предмет или испарить его. Наконец, после того,
как мы достигли — как мы могли догадаться —
безопасного расстояния, Алхемист сказал:
— Он достигает Вселенского кольца. Я...
я верю, что это взгляд Триптиховой Маски, и он
смотрит в записанную информацию всех живых
существ в поисках паттернов, которые он может
использовать для создания жизни. Из этой
информации он будет создавать новых существ.
— Существ вроде нас?
— Да, но сколько именно — сказать не
могу. Луч передает информацию.... — сказал
Алхемист. Его голос замер в задумчивости. Ещё
несколько циклов продолжалось то же самое.
Затем Прима только открыл рот, чтобы
заговорить, как вдруг, в эту же секунду луч
внезапно погас, и мы погрузились в
неожиданный полумрак, пока наши линзы не
приспособились.
В тени открылся колодец, его крутые
склоны стали низкими и широкими. Раздался
залп искрящихся отблесков, словно отблески
костра на стенах какого-то дома. Мы ловили
только их отражения. Затем движение и
мерцание огня стали внезапным изливающимся
потоком форм и силуэтов. Они бросились во все
стороны от центра колодца. Несущиеся,
танцующие, скачущие, бегущие, скользящие,
трепещущие, извивающиеся волны живых
машин всех мыслимых размеров и пропорций
обрушились на бесплодную поверхность
Кибертрона. Мы могли только с изумлением и
благоговением наблюдать, как некоторые из
них пересекли расстояние до скалистого
выступа, где мы нашли небольшое укрытие. Там
волна разбивалась вокруг нас, роилась над нами
— крошечные машины, не больше заклепки,
большие, размером с руку или ногу, — а затем
они проходили дальше, покрывая землю,
заполняя воздух, рассеиваясь вдаль в
соответствии с каким-то странным
универсальным планом, который деловито
посылал их навстречу их индивидуальной
судьбе. Они не разу не остановились, потому что
просто не замечали нас.
Поток новых форм продолжался таким
образом в течение многих дней. Сначала я
попытался составить журнал из множества форм
и их разновидностей, но вскоре это стало
нелепым. На третий день начали появляться
более крупные существа, и тогда Прима позвал
меня, чтобы я увидел то, что он хотел показать
мне — среди неуклюжих и трусливых фигур,
теперь более медленно выходящих из устья
колодца, появились двуногие формы, подобные
нам. Не слишком много, но всё же. И во главе
их, медленно шагая вперед с выражением
удивления, появилась фигура, которую, как мы
думали, никогда не увидим, и задавались
вопросом — узнаем ли когда-нибудь.
Я сразу же узнал его, хотя он и не был
похож на Тринадцатого — он был гораздо
меньше и проще, ничем не примечательный
бот, не отличающийся ничем особенным, кроме
уникальной сигнатуры своей Искры. Я заглянул
на страницы Завета, где были перечислены все
творения, и прочёл там его имя: Орион Пакс.
Я настроился на его частоты, чтобы
иметь возможность присматривать за ним, но
пока мы только изучали его. Мы смотрели ему
вслед, пока он не скрылся вдали. Однако, как и
все остальные, он был биологически одним из
нас во всех существенных отношениях и
обладал Т-Шестернёй, которая им всем была
дана. Он не менял форму, а просто мирно шёл
сквозь толпу других существ к возвышающимся
64
хребтам того, что в далёком будущем станет
Холмами Таган.
— Ты всё ещё считаешь разумным
скрывать природу Т-Шестерни? — спросил я
Приму, когда мы смотрели, как Орион Пакс
выходит в свой новый мир.
— Не сегодня, — сказал он. — Будет
достаточно времени, чтобы сказать им. Кроме
того, они и сами могут это обнаружить. — Он
всегда был одним из тех, кто не считал нужным
её активировать, подозревая, что это слишком
мощная способность и может привести к
неприятностям. — Мы сделаем это в крайней
необходимости.
В последний день творения из колодца
вышли самые крупные существа, которых мы
когда-либо видели. Он потускнел, и пылкий
порыв замедлился до струйки новых форм. Мы
инстинктивно чувствовали, что акт творения
приближается к своему концу. Затем одно за
другим появились три существа.
Мы заняли пост в нескольких сотнях
метров от ядра скважины, считая его
безопасным местом для наблюдений. Тем не
менее, каждый из нас автоматически
отклонился назад, когда наше внимание
привлекли теперь прерывистые вспышки света в
колодце. Мерцание было вызвано тем, что сам
колодец был закупорен, когда фигура огромного
зверя вылезла из ямы и вышла на свет зари. Я
быстро определил, что от морды до хвоста у
него было не меньше сорока метров, и это
затмило всё, что мы видели до сих пор.
Это было четвероногое существо с
гибким телом, которое переходило в длинную
шею и длинный хвост. Сначала я подумал, что
тело деформировано и искривлено, но после
нескольких мгновений свободы масса вокруг
его центра внезапно расширилась в
колоссальный набор крыльев, которые он
неуклюже растянул и расправил, чтобы
опробовать воздух. Его рогатая голова и
злобные когти блестели. Неуклюжим рывком и
прыжком он первым делом прыгнул на
медленно движущееся наземное существо и
разорвал его на куски. Усики вокруг его
челюстей извивались, поглощая Энергон жертвы
быстрыми импульсами. Отбросив дрожаций
труп лапой, хищник запрокинул голову и
завопил, из его массивной пасти повалили пар и
дым.
Ему ответил второй такой же зверь,
выползший из устья колодца, на этот раз с двумя
головами и шеями. А потом и третий —
бескрылый, но покрытый веерами и лопастями.
Их пронзительный свист и улюлюканье резали
лёгкие звуки пейзажа, как ножи.
— Предаконы, — решительно сказал
Прима, с отстраненным интересом наблюдая за
их первобытными атавистическими
проявлениями. —Дикари.
На самом деле он назвал их хорошо.
Первым был самый крупный, “Предакинг",
который, насколько мне известно, никогда
потом не носил другого имени. Его
последователями были Лазербэк и Твинстрайк.
Они были первыми из многих, чьи средства к
существованию были получены охотой и
убийством других для их запасов Энергона, и их
создание ознаменовало завершение
первоначального излияния жизни в колодце. В
течение следующих тысячелетий они и их
жертвы создавали на поверхности планеты
новую и насыщенную экологию.
Энергон содержался во многих формах и
был довольно обильным, поскольку он
просачивался из ядра Праймуса. Он лежал в
земле в кристаллической форме, которую
можно было добывать, но также можно было
перерабатывать из луж жидкого металла или из
газовых извержений и ям мутных солей,
которые усеивали ландшафт. Не было ни одной
ниши для его эксплуатации, которая не была бы
полностью заполнена теми или иными ботами, а
они, в свою очередь, были добычей или
сельскохозяйственными животными для тех, кто
не имел возможности добывать сырой Энергон
для себя. Чтобы заменить мёртвых, колодец
выбрасывал больше форм, больше искр, а
иногда извергал новые творения.
Мы с Алхемистом смотрели с
удивлением и недоумением на то, что
сотворили. Сказать, что это было то, что мы
изначально себе представляли, когда следовали
командам Праймуса и интуиции Тринадцатого
Прайма, означало бы дать нам гораздо больше
воображения или убеждённости, чем мы имели
в тот торжественный день, когда был создан
колодец. Сказать, что мы были довольны
65
сейчас, значило бы дать нам гораздо больше
интуиции и мудрости, чем мы имели. Мы были
унижены во всём.
Далеко от нас, вращаясь вокруг желтой
звезды, погребённое в недрах планеты, облик
которой оно приняло, тело Юникрона
накапливало газ и камни из обломков своей
маленькой системы. Мы наблюдали за ним
время от времени, но он не подавал признаков
пробуждения. Чувство Искры внутри него
полностью исчезло, и в течение последующих
тысячелетий он стал примечанием к нашим
более глубоким исследованиям мира,
развивающегося вокруг нас, а также личностей и
существ, которые приходили и уходили в него.
Мы — остатки Праймов — вступили во
время роста и опеки, блуждая в одиночестве по
огромной поверхности нашего растущего мира и
отмечая его изменения и времена года,
наблюдая за взлетом и падением небольших
популяций — мы двигались по шкале
Глубинного Времени, звёздным циклам наших
моментов и тысячелетиям наших часов. Орион
Пакс и его двуногие товарищи пережили
множество испытаний и в своих беседах
развили основы социальной разговорной
культуры, которая несколько поднялась над
базовой какофонией выживания и эгоизма,
которая преобладала над остальными. Жизнь
медленно, но верно процветала, и мы без
борьбы погрузились в бесчувственность веков.
Даже удары метеоров из дальних пределов
системы не смогли сделать ничего, кроме
создания кратковременных очагов кризиса и
возможностей. Завет стал длинным и обширным
с описаниями и анализами, чтобы
заархивировать развитие мира от
бездействующего тела Титана, Праймуса, до
планеты, богатой экосистемами, поверхность
которых постепенно менялась от безлюдных
отходов к организованным, сглаженным и
упорядоченным регионам повышенной
эффективности и сложности. То было время
Эпохи Эволюции.
Её конец не был таким уж чудесным.
КАТАКЛИЗМ
Конец пришёл непредвиденно, как и многое
другое, когда вращение соседних звёздных
систем привело к временному конфликту
гравитационного притяжения второй звезды с
нашей. Результаты перетягивания каната между
нашим солнцем и раздувшейся массой красного
гиганта были катастрофическими для
расцветающей жизни Кибертрона. Конфликт
вытащил большое количество камней и
астероидов из Облака Обломков нашей
системы, которое вращалось вокруг нашего
Солнца за пределами пятой планеты.
Кружась всё это время на безопасном
расстоянии, невидимом для Кибертронцев и
далёком от сознания нас, оставшихся Праймов,
эти огромные массы — сотни метронов длиной
— ворвались в центральную систему, и многие
из них столкнулись с нами. К тому времени,
когда мы увидели следы и вспышки их
движения, было уже слишком поздно что-либо
делать с большинством из них. Некоторые из
них были разбиты на мелкие осколки Примой и
Вектором, или разорваны на части Алхемистом
и Амальгамоусом, но мы не могли справиться с
ними всеми. Неизбежно, многие из них
врезались в планету с мегатонными ударами,
которые уничтожили всё на тысячи метронов во
всех направлениях. Они вызывали локальную
подплоскостную нестабильность, разрывали
землю с чрезмерным локальным перегревом и,
как правило, плавили и расплавляли
поверхность в шлак после того, как миллионы
тонн твердых и жидких выбросов вошли в
тонкую атмосферу. Они погрузили нас в темноту
и холод. Для жизни машин это не то
опустошение, которое было бы для существ
другого химического состава, но была и вторая
угроза, которая оказалась более смертоносной.
Притяжение умирающей звезды
привело к извержению нашего Солнца там, где
оно столкнулось с гравитационными
требованиями своего антагониста. Шлейфы
делящегося ядерного материала длиной в
миллионы миль были оторваны от него и
волочены по пути к Кибертрону. Некоторые из
них были отклонены защитой нашей
магнитосферы, но более крупные быстро
выбросили через нее огромное количество
66
магнитной энергии и энергии частиц. Всё на
дневной стороне планеты подверглось
огромным дозам радиации и сильным
электромагнитным импульсам.
Многие Кибертронские формы не могли
пережить потрясений, которым они
подвергались. Они умерли на месте. Более
крупные и крепкие особи были в состоянии
сопротивляться после коротких перерывов
отдыха, но многих из них ожидала худшая
участь. Магические бури нарушили внутреннюю
сигнализацию их тел и мозга. Миллионы гибли,
когда совершали беспорядочные,
разрушительные поступки в подражание
некогда полезной деятельности, но бездумные
и неуправляемые, они разбивались на куски или
просто нападали друг на друга в неистовом
безумии ужаса.
До сих пор стыдно вспоминать о судьбе
Праймов. Мы выжили, только приняв убежище
и режим стазиса, в котором большая часть
нашей внутренней активности прекращается,
чтобы защитить нас, в то время как мы
становимся инертными, ожидая безопасного
времени, в которое можно будет пробудиться.
Как только мы определили вероятный исход
событий и поняли, что против таких неутомимых
естественных врагов у нас нет никаких шансов,
мы вышли и обратились ко всем новым ботам,
как только смогли, сказав им, что они должны
сохранить себя и спрятаться далеко от
поверхности и начать процесс добровольной
спячки. Мы показали им Стазисные Шлюзы и
попросили собрать как можно больше других,
кого они смогут найти, и помочь им. Некоторые
из наиболее способных звероформ уже сделали
это, замок был естественной частью их методов,
чтобы избежать захвата, но двуногие, которые
собирались в группы и отбивали нападения, не
знали, что они могут это сделать. Я видел
Ориона Пакса в одной из таких групп и видел,
как он гнал других перед собой вглубь туннелей,
которые они использовали для хранения
Энергона. Я мог только молиться, чтобы когда я
проберусь к своему собственному укрытию, это
место не было одним из тех, которые будут
уничтожены.
Космический кошмар занял не так уж
много времени — в общей сложности это не
могло быть больше нескольких тысяч звёздных
циклов, что для существа такой природы
милосердно коротко, — но опустошение,
которое он принёс, было почти полным. К тому
времени, как он завершился, все самые крупные
и самые мелкие формы жизни были
уничтожены. Те, кто выжил, смогли
использовать пещеры или туннели и зарыться
под смертоносной поверхностью под
отложениями тяжелых металлов, — особенно
свинца — которые защищали их от самых
страшных штормов. Когда они вышли на
внезапный безмолвный рассвет новой эры, они
оказались одни в пейзаже, усеянном
оплавленными и искалеченными телами,
гротескно сложенными в искаженные массы,
которые в другие века служили бы могилами
павшим героям или эпическими памятниками
Великой войны. Они бродили среди лесов
монументальных мертвецов, и в Кибертронской
манере, после времени скорби, они начали
процесс их демонтажа и перековки в более
полезные вещи. Но это ознаменовало начало
новой эры, которая принесёт свои собственные
особые проблемы и возможности. Эпоха
Эволюции пришла к своему трагическому
завершению и несла в себе свои мрачные,
ужасные тайны, из которых самой большой,
которую следовало немедленно забыть —
потому что она оставалась незамеченной —
была судьба Предаконов.
СУМЕРКИ
ПРЕДАКОНОВ
Предакинг осматривал свой мир с уверенностью
бота, у которого всего достаточно и который
знает всё, что ему нужно сейчас, чтобы получить
то, что он хочет. А почему бы и нет? Он был
самым большим и самым могущественным из
всех Предаконов, и не проходило ни минуты,
чтобы он не чувствовал себя переполненным
знанием этого. Однако было мудро наблюдать
за своими товарищами, среди которых он время
от времени замечал проблески честолюбия. Их
было много, и они обладали способностью — в
отличие от большинства ботов, — собираться
вместе во временные узы, чтобы получить
67
больше знаний, больше понимания и большей
осведомленности, чем они могли бы обладать в
одиночку. Ещё больше безумства и интриги. Сам
Предакинг хранил приятные воспоминания о
том, как в прошлом пожирал претендентов на
своё господство и ассимилировал других, чьи
черты он находил полезными дополнениями
или декоративно приятными. Это накопление
только улучшило его способности, и он также
имел предусмотрительность, чтобы вырастить
двух особых союзников, которые предоставили
ему благосклонность объединения, когда он
нуждался в этом в обмен на привилегированные
охотничьи угодья и его защиту от
потенциальных узурпаторов.
У него вошло в привычку встречать день
обзором всей этой глубоко отрадной
информации, а затем поворачиваться на запад и
искать Лазербэка и Твинстрайка на двух
скалистых постаментах, которые вместе с его
собственным возвышались над всей равниной
Иакона. Они, как всегда, стояли на своих местах,
развернув крылья, чтобы погреться в первых
лучах солнца. Внизу их ждал дневной корм, не
ведая о своей судьбе, пока он трудился среди
скал или в серных гротах, добывая остатки
Энергона для своего более низкого
существования.
По мнению Предакинга, эти существа
были низшими, и так как они были низшими, не
имели значения. Он наблюдал за их различиями
с отстранённым интересом коллекционера и
выбирал добычу в соответствии со своим
настроением и тем, какую погоню и драку он
мог ожидать, если таковые имели место. Он
узнал только, что существует определенный вид
шахтёров, которых, как ему казалось, следует
избегать. Этот вид был среднего размера,
невзрачный вид бота, который ходил прямо на
двух ногах и не имел никаких отличительных
особенностей, представляющих интерес, за
исключением рудиментарной головы капли. Их
было трогательно легко поймать, но после
первой же скучной трапезы одного из них его
посетила гораздо более крупная и сердитая
версия того же самого существа, которая несла с
собой большую палку с лезвием.
Это существо самонадеянно имело
собственное имя, как и он сам. Он называл себя
Примой и использовал палку, чтобы приченить
много боли Предакингу в течение их первых
двух циклов разговора. Он с трудом мог
поверить, что его избивает такое низшее
существо, но отрицать это было невозможно. В
этом Боте была какая-то искра, которую
Предакинг не видел раньше, что-то, что делало
его сильнее, быстрее, умнее и более
харизматичным, чем он имел право быть. В его
энергии было что-то такое, что требовало
уважения и требовало повиновения. Предакинг
презирал эту идею, но в конце концов был
вынужден признать, что столкнулся с
существом, которое потенциально было таким
же доминирующим, как и он сам. Он мог быть
серьёзно ранен или даже убит, если ему не
повезёт в бою. К счастью, существо было
открыто для рассуждений, и то, чего оно хотело,
не имело никакого значения. В обмен на
заверения в том, что Предаконы оставят в покое
роботов-шахтёров, Прима пообещал, что он
больше не причинит Предакингу никаких
неприятностей. Сначала он заподозрил какую-то
хитрость, но она оказалась правдой. С тех пор
Предакинг не видел ни его, ни кого-либо
подобного.
День оказался удачным. Как только
солнце поднялось высоко и видимость стала
наилучшей, три Предакона рассеялись, чтобы
патрулировать свою территорию. Странное
красное свечение в небе, которое росло в
течение последних нескольких месяцев, было
особенно ярким. Оно заставляло Предакинга
иногда злиться и огорчаться на других, когда те
отказывались подчиниться Его воле и уходили.
Теперь он бросал зловещий взгляд, и справа от
него, когда он летел, он заметил другие яркие
фигуры, очевидно, с хвостами, которые
неуклонно двигались по небу. В последнее
время он часто видел подобные вещи,
проносящиеся и горящие высоко над головой в
ярком свете. Сначала они испугали его, хотя он
изо всех сил старался этого не показывать. В
последнее время он стал относиться к ним
небрежно, считая их какой-то погодной
особенностью. Время от времени дул легкий
ветерок, но ничего существенного. Для охоты и
поддержания правильных границ между его
землями и землями других ботов требовалось
много энергии. Он хотел бы продвинуться
дальше, но это было бы непрактично, если бы
68
он не кооптировал больше Предаконов в свою
маленькую стаю. Пока что он не видел ничего
подходящего для этой цели.
Раздражённый огнями, он прыгнул на
оппортунистического саранчового бота, который
трудился, обрабатывая участок богатых
Энергоном месторождений на краю одного из
обширных сельскохозяйственных полей
инсектиконов. Его собратья продолжали
беспечно организовывать осадки различных
видов в ряды и прокладывали себе путь через
градуированные породы, чтобы отфильтровать
микроскопические частицы Энергона из
остатков. Это был район низменных долин, и
насекомым здесь многое удалось. Одним
ударом когтя он оторвал голову бота и,
довольный их трудолюбивой работой, высосал
из него Энергон своим длинным языком. Он
отвоевал эти фермы у злобного и
непредсказуемого врага, Скайсталкера, и
каждый раз, собирая урожай, торжествовал
победу. В неурожайные времена эти
инсектиконы были надежными маленькими
закусками. Времена были не худые... но они всё
равно были вкусными. Он бросил тело туда, где
его могли найти другие, чтобы напомнить им,
что есть более великие мастера, а затем снова
отправился в свой патруль.
Через несколько минут первый Метеор
полыхнул вниз, быстрее, чем он когда-либо
видел, чтобы что-то двигалось, и скрылся в
низине прямо перед ним. Это было так быстро и
бесшумно, подумал он, вздрогнув и неловко
зависнув в воздухе. Затем воздушный удар
обрушился на него с неба и швырнул на землю.
В тот же миг его оглушил треск. Он был
ошеломлен и некоторое время лежал, не в
силах ни сориентироваться, ни пошевелиться.
Наконец шок прошёл, и он быстро взял себя в
руки, обнаружив, что получил относительно
небольшие повреждения. Воздух и земля вокруг
него кишели снующими, паникующими
маленькими роботами, которые в слепом ужасе
неслись прочь от места столкновения. Он
почувствовал запах дыма и огня, серы и явного
окисления какого-то серьёзно горящего
металла. Гордость заставила его выпрямиться во
весь рост и повернуться лицом к опасности.
Пусть эти ничтожные боты убегают! Не пройдет
и часа, как он узнает этого врага получше. Такого
не должно было случиться ни с его землей, ни с
его созданиями.
Он осторожно полетел к месту
катастрофы, радуясь, что другие не увидели
выражение его лица, когда он увидел
неестественную рябь, слившуюся в
стекловидные скалы, которые теперь светились
и остывали после этого. Столб пепла, пыли и
микрометалла, который был выброшен вверх,
все ещё рос высоко над ним, когда он
почувствовал, что его поверхность начинает
неприятно гореть, и не только от тепла снизу.
Большие камешки и кусочки грязи начали
сыпаться на него с равномерным стуком, когда
он отвернулся. В любом случае там не было
ничего живого. Дальше на земле валялись
разбитые и тлеющие тела различных несчастных
существ. Он подал сигнал Лазербэку и
Твинстрайку, чтобы они отправились на
разведку, но они уже заметили происходящее и
направлялись к нему.
Он отошёл, стараясь казаться
неторопливым. Он почувствовал страх. Когда
второй, третий и четвертый удары в пределах
видимого расстояния упали с неба в быстрой
последовательности, его тело переключилось в
режим боя, хотя он ничего не мог сделать,
кроме как наблюдать те же ужасные результаты
и думать, как же ему повезло, что они не упали
ему на голову. Что же всё-таки происходит? Он
яростно выкрикивал свой вызов, пар вырывался
из его свистков и труб, огонь ревел между его
челюстей, чтобы соответствовать огням,
которые теперь освещали ландшафт. После
своего рёва он услышал пронзительный вопль и
крики массового ужаса, но он знал, что это не
для него. Боты спотыкались и летели на него, не
заботясь и даже не замечая, что он был чем-то
иным, кроме небольшого холма на их пути. Они
ударялись об него с разных сторон, не зная, куда
бежать, хотя бежать они должны были от него.
Твинстрайк прибыл первым,
приземлившись на измученного зверобота,
который вырубился, врезавшись в бок
Предакинга. Он небрежно съел его мерцающий
Энергон, прежде чем выкашлять тонну пыли и
грязи из своих вентиляционных отверстий. Его
глаза вспыхнули, и в момент ярости он и
Лазербэк бросились друг на друга, рыча и
кусаясь, прежде чем к ним вернулся здравый
69
смысл. Лазербэк фыркнул перегретым паром и
прорычал:
— Хватит валять дурака. Что всё это
значит?
(Для полноты картины я отмечу, что в
других, неофициальных записях высказывалось
предположение, что Предаконы не способны
разговаривать. Разумеется, они могли.
Путаница по этому поводу возникла из-за
того, что по большей части Предаконы
никогда не были услышаны теми, кто жил и
рассказывал истории.)
— Не знаю. — Твинстрайк покачал одной
головой, демонстративно съежившись, чтобы
попытаться уменьшить агрессию Лазербэка, хотя
тот боролся с собственной потребностью
бежать. Другая его голова посмотрела вверх,
сканируя. — Приближается ещё больше. Я вижу,
как их следы горят огнями на фоне звёзд. Люфт
мёртв, кусок железа. Клыкастый клинок
сломался, и дня не прослужит. Везде всё
мертво.
Предакинг ткнул когтем вверх в Красную
звезду, делая скидку на естественную
потребность Твинстрайка преувеличивать. Дела
шли плохо, но всё было явно не мертво.
— Думаешь, это та самая штука?
Твинстрайк покачал головой, продолжая
смотреть на собеседника.
— Что бы это ни было, мы не сможем до
неё добраться. Слишком далеко.
Лэзербэк закашлялся, с ненавистью
оглядываясь по сторонам.
— Небо падает!
Похоже, его лично задела эта идея.
— Неужели вам нечего сказать, кроме
очевидного? — потребовал Предакинг,
понимая, что теперь он не получит никаких
ответов, и горько обижался на это. Он хлестал
хвостом, разбивая камни.
— Нам повезло, что мы остались живы...
ухх... нет, — сказал Лазербэк, обдумывая это. —
Что же нам делать?
На этот раз Предакинг ничего не ответил.
Как Король Предаконов, он должен принять
командование. Их молчание не должно было
медленно подтачивать его силу, но пока он
стоял посреди хаоса, ничто не приходило ему в
голову.
— Мы должны охранять территорию и
делать всё возможное, чтобы загнать корм в
более безопасные районы.
Даже самому себе он показался
подозрительным. Он даже не знал, какой район
может быть безопасным. Но остальные были
слишком благодарны за целеустремлённость,
чтобы сейчас оспаривать его авторитет.
— Если Даркстил и Скайлинкс умрут, мы
попытаемся взять ситуацию под контроль.
Иначе наши потери увеличатся.
И так они поступили в дни смерти
свыше. Постепенно свет потускнел, и
температура упала. Из-за загрязнения
атмосферы летать по несколько часов в день
было трудно, а случайный характер свежих
ударов делал их нервы напряжёнными, а
характер — раздражительным. Мрачная
решимость — это всё, что заставляло их быть
настороже каждый день, пока, вопреки всем
надеждам, ситуация не изменилась к худшему.
Однажды само Солнце протянуло руку и
дохнуло на них огнём. Поначалу оно было ярче,
и Предакинг задался вопросом, не возвращается
ли всё в норму, но потом он заметил высоко в
воздухе пятна мелкой пыли, которые начали
вспыхивать оранжевыми и желтыми
вспышками. Странные огни мерцали в огромных
вуалях по всему небу; они были всех цветов и
красивы, так что он смотрел на них в течение
нескольких циклов, зачарованный, и только
позже, когда он почувствовал поднимающийся
жар и странное покалывание в своём теле, он
начал задаваться вопросом, было ли это
больше, чем шоу.
Вскоре к нему присоединились и
остальные.
— С Востока говорят, что всё горит, -
сообщил Лазербэк. — Летающие роботы-
Шрайкботы сказали мне об этом. Они самые
быстрые летающие боты. Прилетели издалека в
погоне за ночью. Сказали, что нужны глубокие
тёмные места. Холодные места. Не могут найти.
Твинстрайк покачал головой.
— Вся сигнализация пропала. Белый
шум. Статический. Тихий. Я плохо слышу и плохо
вижу. Я не могу очистить свою оптику.
Предакинг никогда и ни от чего не
прятался в своей жизни. Он не стал бы наступать
на хищника, который это сделал. Однако в
70
первый раз он задумался об этом, потому что
рассвет ещё не наступил, а температура быстро
поднималась. Он знал, что если так будет
продолжаться, то через несколько циклов
расширение и перегрев его тела создадут ему
серьёзные проблемы. Его конечности начнут
плавиться. Думать об этом было невыносимо.
Альтернатива была также в равной степени вне
рассмотрения: покинуть территорию и бежать,
как крысоботы, не оказывая никакого
сопротивления, не отдавая приказов.
— Ты гордый, — сказал Твинстрайк. —
Но ты же не идиот. Если эти Шрайкботы летят на
запад, мы тоже должны лететь.
Лэзербэк смотрел на высокие костры, на
прекрасное, радужное трепетание неба.
— Как может что-то настолько плохое
выглядеть так хорошо?
Предакинг вытянулся и повернулся к
наблюдательной голове Твинстрайка.
— И что же это такое?
Другая голова Твинстрайка повернулась,
чтобы посмотреть на него.
— Насколько я могу судить, солнечная
буря разрушает магнитный щит.
Электромагнитные катастрофы не за горами.
— В смысле? — спросил Лазербэк.
— Это значит, что нас могут убить и мы
никогда этого не увидим. — сказал Предакинг,
уже смирившись с единственным решением,
которое он мог видеть.
Он даже не задумывался о том, кто
послал этот рок и почему. Это было не важно.
— Предаконы, в воздух. Мы летим в
ночь. В темноте безопаснее.
— А как насчёт пограничных патрулей и
еды? — спросил Лазербэк.
— Мы поедим по дороге и вернёмся,
когда всё закончится.
Предакинг почувствовал свежую
уверенность, сказав это, как будто это было
почти уже правдой. Он расправил крылья и
прыгнул в полёт. По крайней мере,
дополнительное тепло было полезно в этом,
если ничего другого.
Остальные последовали за ним в
образном строю. Они направились на Запад так
быстро, как только могли. После нескольких
циклов им пришлось замедлить темп, потому
что это было утомительно. Они остановились,
чтобы поохотиться и пополнить запасы
Энергона, а затем продолжили путь. В конце
концов, после больших усилий, они снова
погрузились во тьму, но по мере того, как
проходили циклы, Предакинг начал понимать,
что они не могут продолжать это бесконечно.
Они искали пещеры, но их маршруты не вели их
через области с чем-то большим, чем
неглубокие поверхностные укрытия, и ни одно
из них не было достаточно большим для всех
них.
К тому времени, как прошло два дня,
Предакинг понял, что они обречены.
Покалывание в теле превратилось в сводящее с
ума гудение, которое никогда не прекращалось.
На поверхности не хватало живых роботов,
чтобы есть, а он был слаб. Он не мог
поддерживать скорость, а до солнца оставалось
всего несколько мгновений. Он приземлился и
стал ждать, когда оно настигнет его. Когда свет
усилился, он увидел, что их путешествие
привело их близко к области трещин, где
металлические скалы были взорваны в
трещиноватые ущелья некоторыми
метеоритными ударами. Он указал на них
остальным. Жар охватил их, когда линия
рассвета поползла неумолимо, ослепительно, от
хвостов к головам. Жужжание превратилось в
визг на кончиках его нервов. Он с недоверием
увидел, как Лазербэк внезапно бросился на
него, то ли от голода, то ли от безумия.
Мгновение спустя Твинстрайк сделал то же
самое, но сделал выпад головой в другую
сторону.
Затем последовали вспышки ясного
сознания, в которых он почувствовал, что все
трое соединились в смертельной схватке, и
долгие периоды забытья, от которых он
просыпался в еще большей боли, жаре и
тошноте. Он думал, что это солнце — такое
горячее, такое интенсивное — обжигает,
электрические разряды невыносимы... но
теперь они не могли улететь, и слабые облака
пыли не могли заслонить их. Он видел конец
Предаконов в этой нелепой, безумной борьбе
со звездами и друг с другом, и удивлялся, что
это могло произойти так внезапно и из
ниоткуда. Он без всякой надежды воззвал к
Ониксу Прайму, Повелителю Зверей, который
был далёким мифом, но единственной фигурой,
71
которую он мог придумать, более великой, чем
он сам, которая могла бы сжалиться над ними.
Ответа, конечно, не было, но эта мысль
пробудила в нём воспоминание о более
глубоких способностях, которыми обладали
некоторые звероботы и которыми всё ещё
обладали предаконы.
Пошатываясь от ударов электрошокеров
Лазербэка и обжигающего дыхания
Твинстрайка, он нашёл в себе силы вооружиться
и нанести удар оружием, которое было
полностью его собственным. Потребовалось
несколько выстрелов и несколько промахов, но
в конце концов ему удалось направить
частотный луч на головы остальных. Их тела
повиновались древнему сигналу и замедлились
до ползания, затем легли, а затем уснули сном
мёртвой зимы: Стазисный Шлюз. Хищник
наблюдал за его работой, за его разбитыми
друзьями, а затем схватил их за хвосты и со всей
оставшейся силы потащил в сторону
разрушенной земли.
Циклы слились в один долгий, жаркий,
пронзительный кошмар. Один за другим он
сбрасывал их в глубокие ущелья и искал
пещеры. Там были проходы под поверхность
планеты, несколько из них — достаточно
большие. По крайней мере, здесь была тень от
оплавляющего позвоночник жара. Он работал,
отдыхал, снова работал, тащил и тащил, пока,
наконец, не привёл их в тёмную пещеру, в
сотнях метров под поверхностью, далеко от
всего, что он когда-либо знал. Теперь их
разбудит только новый приток чистого
Энергона, и он не надеялся на это, но всё же не
мог допустить чтобы им пришёл конец. Нет, это
неправильно, что Предакон должен умереть в
жалкой тьме и позоре. Пусть лучше они будут
вечно дремать, чем погибнут, как паразиты в
своих норах.
Он установил свой внутренний таймер,
чтобы запустить блокировку стазиса через
несколько циклов, рандомизированных так,
чтобы он не видел её приближения. Он ждал,
слушая, как планета стонет от жестокого
обращения Солнца, и некоторое время гадал,
для чего всё это, и думал, что его борьба и его
доблесть — странные вещи, которые он никогда
не считал краткими подарками до сих пор.
Его голова с грохотом упала на пол
пещеры. Это был последний звук, который он
издал, или любой из них. Выше и дальше
повернули тысячелетия, хотя они не были
отмечены, и поэтому даже не были забыты.
Однако Завет знал об их судьбе, поэтому она
записана здесь, хотя нет никаких записей о том,
где они находятся, если они всё ещё живы. За
несколько последующих лет поверхность
планеты сильно изменилась.
Как только проход умирающей звезды
закончился, он оставил Кибертрон сильно
изменённым по сравнению с его предыдущим
состоянием. Трансформеров любого рода было
гораздо меньше, хотя маленькие и средние
существа были избавлены от худшего из
катаклизмов и вышли из своих укрытий с
относительным облегчением. Они вернулись к
своим делам, очищая и сортируя металл,
разыскивая Энергон и строя бессмысленные
механизмы, которые могли бы ускорить их
усилия. В течение нескольких сотен звёздных
циклов бесплодная каменистая поверхность с её
застекленными ямами и пустынями из битого
камня была превращена в организованные
структуры, сглаженные дорожки и регулярные
скопления зданий из различных металлов.
Обширные территории оставались
необитаемыми, отмеченные лишь странными
нагромождениями древних мертвецов,
занесенных пыльными бурями, но между этими
засушливыми регионами, несмотря ни на что,
начали процветать первые признаки
цивилизации.
72
73
74
 ЭПОХА ПРОИСХОЖДЕНИЙ
Терраформирование Кибертрона продолжалось,
поскольку события Катаклизма постепенно
уходили в прошлое. По мере создания
Трансформеров их количество постепенно
начало восполнять понесённые ими потери, хотя
они так и не достигли той численности
населения, которая была до них, а некоторые
разновидности жизни были полностью
утрачены. Тем не менее, время от времени
появлялись и новые, которые добавляли к
индустрии, которая медленно превращала
каменистую металлическую пустошь в место
узора, формы и цели.
Трудно точно описать масштабы этой
эпохи в аннотированной форме, поскольку
многие вещи возникали, падали и снова
поднимались в различных точках по всей
планете. Боты впервые собрались в
организованные группы, с живым чувством
цели, которую им принесло это
соприкосновение с их собственной
смертностью. Они строили планы и схемы на все
случаи жизни, одни жестокие и своекорыстные,
другие вдумчивые и созерцательные. Но самым
значительным из ранних событий было
восхождение Схематизаторов.
Они начинали как группа друзей,
которые были приведены в тесную гармонию
через трудности катаклизма. Во время ужаса и в
то время, когда они скрывались, они стали
глубоко спрашивать друг друга о смысле того,
что случилось с их миром; откуда пришла эта
катастрофа, почему она выбрала их, что они
должны были с ней делать? Они размышляли
над идеей более великих существ, чьим гневом
это могло бы быть, но также рассматривали
природу Вселенной, как они её понимали. Один
из них специально изучал небо. Его звали
Азимут, и одержимость всей его жизни
позволила ему показать, что он почти уверен,
что такие вещи были безличными и
случайными. В то время как боты строили планы
в своих собственных интересах, то же самое
нельзя было сказать о бессмысленных объектах,
какими бы большими или угрожающими они ни
казались. Он не видел в звёздах ничего, кроме
изящного математического движения, узора,
который можно было увидеть и нарисовать
заранее. Огромные звёздные тела обладали
гармонией безмолвной относительности,
которая свидетельствовала лишь о соблюдении
строгих правил логики — необходимости массы
и энергии в движении — и ничего более.
Остальные были убеждены
объяснениями Азимута, и когда они смогли
вернуться на поверхность, они поставили себе
цель — начертать на поверхности своего мира
большую карту небес, составленную для них с
помощью Перцептора и Рефлектора, чьи
исключительные оптические возможности
позволяли им наиболее точно видеть. Эта
гигантская карта, по которой ходил мир,
послужит им предупреждением о будущих
опасностях, будет отмечать выживание их
разума действительно прочным способом.
Чтобы сделать масштаб достаточно достойным
такого предприятия, они выбрали ближайший
большой ударный кратер, который теперь
обозначал землю идеальными замороженными
концентрическими кольцами брекчий, чтобы
представить орбиту Кибертрона вокруг своей
звезды. В течение следующих двадцати
звёздных циклов они вырезали свой круг и
отметили его серебряным металлом, а затем
продвинулись к путям других тел.
Успех этой идеи был таков, что они
записывали не только звёзды и галактики, но и
свои расчеты о течении времени, природе
элементов и строении самых больших и самых
маленьких вещей, пока Кибертрон издали не
стал похож на резной и усыпанный блестками
объект, безделушку, которая сверкала и сияла
мистическими линиями и драматическими
узорами, всегда безошибочно узнаваемая как
место, созданное разумными умами.
Схематизаторы развивались синхронно с
другими интеллектуальными группами,
занимающимися инженерными и
мелиоративными работами, со строителями и
75

землекопами, все они были посвящены какой-то
форме сбора Энергона или строительству
практических зданий для медицинского и
технического развития, а также для накопления
и изучения знаний, подпитываемых страхом
перед Новым катаклизмом и тем, чего он может
их лишить.
В то же время возросло мистическое и
духовное восприятие себя и своего прошлого.
Электромагнитные бури Катаклизма разрушили
воспоминания многих выживших, стёрли то, что
когда-то было общепринятым фактом —
например, существование Праймов, — и
заменив его раздробленными видениями и
фрагментами информации, которые больше не
складывались в единое целое. Легенды
заменили историю, воображение заполнило то,
чего не хватало, и Праймы, ходившие среди
остальных, не сделали ничего, чтобы исправить
развитие этих сказок, считая, что они должны
исчезнуть в устаревшем состоянии, а не затмить
создание новой эпохи. Они увидели, что
оставшиеся артефакты были закопаны или
спрятаны, замаскированы или разобраны и
убраны, и распространили некоторую
дезинформацию о том, что они собой
представляют и на что способны. Хрупкие
экосистемы цивилизации, выковавшиеся на
Кибертроне, не выдержали бы открытия такого
оружия, как Реквием-Бластер, которое могло
легко попасть в руки второстепенного
военачальника и разрушить и положить конец
многому.
(Теперь я вижу некоторую степень
двуличия в моём сокрытии прошлого, которое
было благонамеренным, как здесь сказано, но
которое на самом деле говорило больше о
нашей вине за то, что мы допустили потерю
Солус Прайм, чем о нашем великодушии в
желании мира новым поколениям. Мы слишком
ясно помнили ужас того, что мы сделали и
чего не сделали, и не могли забыть печаль
Солус Прайм, которая ковала самые
разрушительные из артефактов вопреки её
здравому смыслу, зная, как она это делала, для
чего они будут использованы. Вместе с ними
мы старались похоронить своё горе и стыд.
Долгое время нам это удавалось, хотя в
глубине души копать и прятать было
труднее, поэтому мы молчали и позволяли
другим принимать это молчание за мудрость.)
Точно так же личности Праймов могли
размыться, пока я сам, Альфа Трион, не пошёл
рядом с другими ботами, отмеченными только
размером и странным весом моих слов, а не
какими-либо подозрениями, что я принадлежал
к оригинальным Тринадцати, созданными
Праймусом, который к настоящему времени
считался мифом, делающим планету более
грандиозной и более важной, чем она была на
самом деле. Только Колодец Великой Искры
оставался универсальной точкой почитания вне
споров, производя ботов с постоянной
скоростью и не подвергаясь никаким прямым
призывам, молитвам, жертвоприношениям или
другим подобным попыткам влияния.
Состояния Схематизаторов
распространяются неумолимо, поскольку
порядок и форма радуют ботов почти
76
повсеместно. Даже военачальники и бродячие
банды варваров, которые периодически
уничтожали очаги активности, с уважением
относились к сооружениям, которые были
построены, и пользовались путями и дорогами,
зданиями и норами так же охотно, как и любые
другие роботы, жили в них и грабили их, пока
они не сломались или не исчерпали Энергон,
прежде чем двигаться дальше. Они никогда не
уничтожали маркировку схем, и до наших дней
структуры всё ещё строятся в соответствии с
упорядоченным вычислением значения схем,
чтобы не нарушать работу гигантской
вычислительной машины, которой стала
поверхность Кибертрона. Они больше всего
боялись тех, кто понимал чертежи, и эти роботы
часто становились святыми фигурами,
следовали за ними и считались более ценными,
чем другие. Память о цене невежества — огне и
сере — оставалась живой в течение многих
веков.
ИАКОН: НАЧАЛО
Одно место, прежде всего, стало хранилищем
знаний и обучения, ретритом, заполненным
записями и посвященным изучению Вселенной.
Это был Иакон, его репутация быстро
распространилась, притягивая интеллектуалов и
умных ботов к себе, как магнит. Вместе с ними
пришли строители и создатели, а вслед за ними
— необходимые майнеры, переработчики и
конструкторы, которые разделяли общие
взгляды на развитие большей организации,
эффективности и, прежде всего, развития идей.
За несколько сотен звёздных циклов
ландшафт там превратился в огромную сеть
взаимосвязанных зданий и глубоких
лабиринтов, в которых располагались
лаборатории, мастерские и библиотеки. Там
собрались учёные и изобретатели. Он был
уникальным в мире, хотя его копировали по
всему миру, а беспрецедентный уровень
инноваций и идей привёл к открытию многих
других достопримечательностей, которые стали
знаковыми на века, в частности, Холмы Таган,
где нефтеперерабатывающие заводы и кузницы
мерцали светом творения днём и ночью. Таким
образом, этот регион Кибертрона стал его
столицей, и все дороги так или иначе вели туда.
Естественно, я тоже побывал там и открыл
Большой Зал Записей и Архивов, хотя Завет
оставался для меня уникальным как в чтении,
так и в письменной форме.
За пределами центра варварская борьба
часто доминировала в местной культуре в
мелких драках за ресурсы или личное
соперничество. Мирные сообщества боролись
за выживание, хотя у них тоже были свои
защитники, среди которых была особая группа
свирепых воинов, известных как Рэкеры,
которые взяли на себя охрану наиболее
уязвимых групп цивилизации от набегов быстро
поражающих стай, таких как Вандалы и
Грабители. (Среди первоначальных Рэкеров
были боты, которые живы и по сей день, в
частности, Уилджек и Балкхед. Именно в этот
момент Орион Пакс прибыл в Иакон и начал
изучать письменные формы кибертронского
языка, с облегчением окунувшись в то время
своей жизни, когда он мог думать и
расслабляться, не заботясь о выживании. Я
позаботился о том, чтобы он познакомился с
ботами, которые будут приносить ему пользу, в
том числе с теми, кто позволил бы ему
встретиться и поработать с Вектором Сигма —
всё это было подготовкой к моим планам
создать для него должность в Зале Записей, хотя
я ещё пока не предложил её. Ему нужно было
время, чтобы привыкнуть к цивилизации.)
На крайних границах оставшиеся
инсектиконы и другие звероподобные боты
бродили и жили в дикой природе по-своему,
хотя со временем их оттесняли всё дальше и
дальше в бесплодные земли и пустыни. Тем
временем колодец выплескивал всё меньше их
и всё больше тех, у кого были собственные
имена —ботов с личностью и целью.
Среди них был Рэтчет, о котором многие
из вас уже слышали, хотя, возможно, вы
удивитесь, узнав, что Рэтчет — очень старый бот,
который пришёл в Иакон через полмира,
каждый шаг которого был паломничеством от
примитивного поселения его происхождения к
цитадели самосовершенствования, которую он
жаждал найти в Иаконе. И он нашёл её, ибо там
не было ни одной области знания, которая не
была бы уже развита. Он пришёл прямо в
77
медицинские части и подал заявление, чтобы
его приняли в качестве студента под
руководством тогдашнего начальника хирургии
Ремеди. Таким образом, он изучал своё ремесло
с самого зарождения науки в нашем мире и
принимал участие в её развитии до утончённой
и требовательной дисциплины, какой она
является сегодня.
По мере того, как Иакон становился всё
более заметным, другие движения захлестнули
мир волнами идей, которые передавались из
головы в голову через болтовню, связь и все
обычные каналы. Мистицизм Схематизаторов
пошёл разными путями и в некоторых местах
превратился в культ, посвященный поклонению
священным числам и геометрии. В других
местах он стал больше похож на общественный
клуб с ритуалами празднования и
ознаменования Катаклизма. Надо ли говорить,
что у различных групп не было времени на идеи
друг друга о правильной жизни, и одна
отколовшаяся фракция объявила себя
полностью случайной и попыталась стереть все
виды порядка в пользу установления
"естественной безопасности истинного хаоса".
Их возглавил Гальватрон — существо, которое
Азимут полностью презирал как свою живую
противоположность. На короткое время они
свели на нет много хорошей работы, но они
погибли в очень короткий срок в результате
попытки переделать себя с помощью
радиоактивных тяжелых элементов, которые
были единственными известными веществами, обмениваясь товарами и услугами, нанимая
которые испускали квантовые частицы с охранников и заставляя подчиняться меньшие
действительно случайными интервалами. Сам поселения. По всему миру, как лесной пожар,
Гальватрон, подбодрив своих последователей прокатилась волна шантажа, и менее
на смерть, выжил, получив лишь лёгкое изобретательные торговцы обратились к
повреждение, и на время удалился, пока не организованным преступным картелям. Время
нашёл менее смертоносную доктрину, хотя и от времени случались крупные региональные
продвигал те же идеи. конфликты, миграции, которые превращались в
Со временем преданность колонизацию и множество мелких стычек, но
Схематизаторам стала привычно Иакон и его провинция были слишком сильно
интегрироваться в другие вещи, и её принципы укреплены и инвестированы, чтобы им
и кредо медленно растворились в шуме более угрожали эти мелкие сброды.
поздних теорий и интересов, все из которых Находясь в состоянии здорового роста,
использовали основной формат, ни один из но всё же в значительной степени не зная о
которых не уважал его в его уникальном виде. состоянии большой вселенной, Кибертронцы
Торговые короли и королевства также шли к единству и подлинному величию, забывая
процветали, создавая маленькие города со о том, что они — не единственная жизнь в
своей собственной промышленностью и
78
галактике. Кибертрон был далеко не одиноким
или незамеченным, на него с интересом и
размышлениями смотрели инопланетные глаза
из культуры, намного более развитой, чем его
собственная.
Они выжидали своего часа, планируя,
возможно, даже что-то замышляя. Они следили
за коммуникациями Кибертронцев — те даже не
подозревали, что они беспечно рассыпались в
пустоте вокруг них. Они слушали и учились
говорить, а затем рассказывать истории
Кибертронцам. Они посылали
разведывательные корабли, скрытые в тёмных
энергетических полях, хозяевами которых они
были....
ПРЕДВЕСТНИК
В коридоре перед лабораторией судебной
экспертизы возникла суматоха, которая
нарушила концентрацию Рэтчета на
микроскопических линиях на его образце. Он
сердито поднял глаза и зарычал на младшего
стажера:
— Что происходит? Скажи им, чтоб
заткнулись!
Стажер выскочил, но не вернулся, и шум
не утих. Рэтчет вышел из своей комнаты, чтобы
выяснить причину. Бот, которого тащили к
испытательной палате, всю дорогу боролся с
ограничениями и усилиями своих носильщиков.
— Я не сумасшедший! — взвизгнул голос
больного.
Рэтчет услышал, как кто-то приложил к
пациенту контрольный ударный стержень, так
как почувствовал его вибрацию в полу, когда
они завернули за угол. Больной беспомощно
затихнув, перешёл в приглушенное бормотание.
— Что это такое? — потребовал ответа
Рэтчет.
— Он говорит, что его похитили
инопланетяне, — сказала Крэнкхандл, младшая
медсестра, её голос дрожал от волнения.
Рэтчет нахмурился и безуспешно
огляделся в поисках лечащего врача, пока не
понял, что это должен быть он — он был самым
старшим из присутствующих врачей.
— Выйдите все; давайте посмотрим, что
у нас тут. Крэнк, давай зажжем свет и сделаем
правильную оценку.
Властность в его тоне заставила друзей и
носильщиков выбежать наружу. Крэнкхандл,
сделав несколько успокаивающих жестов
присутствующим, и попросив их не болтать,
закрыла дверь.
"Пациент съежился на смотровом столе"
— подумал Рэтчет.
— Как тебя зовут, бот? Он осторожно
приблизился. Он знал, что безумие редко
встречается у Кибертронцев, но когда оно, по
какой-то причине, поражает, оно может
привести к жестоким последствиям.
— Колдвелдер, — кротко сказал бот,
глядя на Рэтчета. Он повернул голову, и Рэтчет
увидел, что раны, нанесенные ему, были
серьезными — куски пластины отсутствовали, а
глаз свисал из впадины.
— Тише, сейчас подлатаю, —
машинально сказал Рэтчет, взглянув на руки
бота и с ужасом осознав, что раны, которые он
увидел, бот нанёс себе сам. — Что с тобой
случилось?
Недолго думая, он подошёл к аптечке,
хранившейся в комнате, и начал готовиться к
операции. Крэнкхандл стояла на заднем плане,
нервно прислушиваясь.
— Я с Моря Вечности, ясно? Я просто
занимался установкой нескольких хороших
портальных кранов для Картеля Рокгриндера —
типа, хорошая зарплата в хорошие времена. У
меня там хороший маленький пласт Энергона.
Ну, я был один на этом гребне... работал на
скальной поверхности. В каньонах. Рыхлых
грунтах. И я услышал этот шум и спросил: "Ой,
подожди, что это такое?" я подумал, что это, ну,
знаешь, Грабители или кто-то ещё идёт, чтобы
украсть всю установку.
Колдвелдер остановился, увидев, что
Рэтчет подошёл и встал над ним. Он постоянно
дёргался, махал руками и хватался за голову.
Рэтчет приказал Крэнкхандл подойди и
держать его.
— Продолжай, сынок.
Колдвелдер задрожал.
— Но это не так. Это была какая-то штука
в воздухе, чёрный сгусток металла, с
вращающимися полосами света вокруг него.
79
Мне было страшно, поэтому я бросил своё
снаряжение и побежал. Я никогда не видел
ничего подобного. — он вздрогнул, когда Рэтчет
использовал звуковой картограф, чтобы
исследовать глубину его повреждений. — Они
засосали меня прямо в него с помощью какого-
то магнитного зажима на ноге. А потом мне чем-
то выстрелили в голову. Следующее, что я
помню, это то, что я очнулся на дороге
неподалеку отсюда.... У меня в голове что-то
есть, Мистер. Вещь... Вы можете увидеть её?
Крэнкхандл изо всех сил пыталась
разглядеть показания прибора Рэтчета, но тот
отвернулся, изучая результаты, пораженный
тем, что Колдвелдер оказался прав, и не зная,
что сказать в свою пользу. Он поднял глаза на
Крэнк:
— Отправляйся к доктору Когвилу и
попроси его о длительной встрече. Скажи ему,
что тебя прислал Рэтчет, и пусть он приедет
сюда через пятнадцать циклов для получения
второго заключения.
— А зубчатое колесо? — Крэнкхандл
никогда не слышала о таком инструменте.
— Да, он даст тебе его по праву, —
сказал Рэтчет. — Это срочно.
Озадаченная Крэнкхандл вышла. Рэтчет
закрыл за ней дверь и запер её. Он снова
повернулся к дрожащей фигуре Колдвелдера.
— Ты прав, сынок. Но не волнуйся. У
меня всё под контролем. Десять циклов, и я
снова приведу тебя в порядок, будешь как
новенький.
Молодой поврежденный бот смотрел на
него с такой уверенностью и надеждой, что
Рэтчету пришлось подавить нервную улыбку,
вместо этого кивнув ему.
— Ты первый, кто мне поверил, — сказал
Колдвелдер, и его голос затих, когда Рэтчет
применил прерывающий анестетик, чтобы,
работая, не причинить ему боли. В его голосе
звучала такая благодарность; Рэтчет надеялся,
что у него есть на то причины.
„ Рэтчет вытащил инструменты и принялся
за работу. По крайней мере, ему не придется
беспокоиться о том, что Крэнкхандл вернется и
одосадит его. Стоя в углу, она ещё долго будет
ждать зубчатое колесо в приёмной....
Несколько циклов спустя Рэтчет держал
в своих щипцах что-то, чего он никогда раньше
не видел. Это был живой механизм, сделанный
из металла, но не из известных ему механизмов.
Даже состав его был странным. Так много
иридия — инопланетного металла. Несмотря на
всё это, он был небрежно помещен в череп
бедного Колдвелдера, просто прикреплен к
пластине и, казалось, не имел никакой связи с
какими-либо важными частями его тела. Но
Рэтчет был мрачен и подозрителен. Он хотел
разбить эту штуку инстинктивно, но это
предотвратило бы дальнейший диагноз. Вместо
этого он искал безопасный способ хранения, но
был вынужден поместить его в лоток для
образцов и закрыть крышкой, так как больше
ничего не было.
Он занимался ремонтом Колдвелдера,
пока не прибыл Когвил, точно в тот срок,
который он для него назначил. Он проскользнул
в дверь, стройный, многорукий бот, который
был из рода Арахниконов, со всеми тонкими
датчиками и точными, тонкими конечностями.
Его точность и изящество делали его идеальным
для всех видов микрохирургических процедур, а
его способность плести сети и использовать
сразу несколько конечностей означала, что он
был бесценным мастером обработки ран.
Он привёл себя в порядок на
автоклавной станции и поспешил туда, после
чего помогал Рэтчету со своим обычным
мастерством, пока они не закончили. Прошло
всего несколько циклов. Рэтчет знал, что
Колдвелдеру придётся задержаться ещё
немного. Наконец ему пришлось встретиться с
любопытными восемью глазами Когвила.
— У меня есть вещь, над которой
следует провести анализ, — сказал он. —
Думаю, до тебя уже дошли слухи?
Рэтчет взял поднос с образцами и
передал Когвилу — с облегчением, если честно.
Когвил кивнул и снял крышку. Наконец
он закрыл крышку и посмотрел на Рэтчета.
— Думается мне, что у нас нет
центральной организации — лидера, который
мог бы стоять за весь наш мир. У нас есть только
ученые Иакона, инженеры высот и около тысячи
мелких королевств, военачальников и
торговцев, ни один из которых не видит ничего,
кроме попыток переманить одного на другого.
Рэтчет на мгновение разинул рот, как
старый пыхтящий локомотив, медленно догоняя
80
81
 ход его мыслей. Он говорил, что чем бы
это ни было, истерика Колдвелдера основана на
правде. Он побывал в другом мире, и тот мир
жестоко использовал его.
— Что же нам делать?
Маленькое тело Когвила издавало тихие
стрекочущие звуки в быстрой
последовательности, ручейки и пробеги
крошечных шестеренок двигались синхронно,
когда он думал.
— Мы же врачи. Наш долг — спасать
наших пациентов и стараться не допустить
распространения зловредных недугов.
Считается ли это зловредным недугом?
— Не знаю, — ответил Рэтчет. — Я не
знаю, что оно делает. Но кто-то положил это
туда против его воли.
— Да, мы должны рассказать кому-
нибудь, — сказал Когвил. — Вопрос в том, кто? И
что они собираются делать?
— Разве мы не должны сначала
проанализировать это?
— С твоего позволения, я немедленно
приступлю к работе. В конце концов, это твой
пациент. И твоё открытие.
Рэтчет протянул руки, отталкивая
существо.
— Будь лучше моим гостем!
Теперь у него было плохое
предчувствие. Очень плохое предчувствие. Но
он всё ещё был младшим медиком, и
ответственность за выполнение работы казалась
ему слишком большой.
Другая его сторона — учёный — горела
от любопытства.
— Может быть, я смогу заглянуть и
понаблюдать?
— Давай, — сказал Когвил. Он взял
подносы с собой. — Я позволю Крэнкхандл
вернуться через некоторое время.
Он криво улыбнулся и выскользнул из
комнаты.
Рэтчет почувствовал себя плохо. Словно
он только что пересидел в масляной ванне. Он
приводил в порядок и чистил инструменты,
ожидая, пока Колдвелдер придёт в себя, чтобы
сообщить ему хорошие новости. А потом
сообщить ему плохие новости — что на самом
деле так, чтобы не вызывать истерики, которая
наверняка будет считаться злым недугом, ему
придется молчать о том, что произошло.
Убедить его в необходимости этого будет
гораздо труднее, чем починить ему голову....
КВИНТЕССОНЫ
На самом деле, открытие инопланетного
устройства слежения и шпионажа некоторое
время оставалось незамеченным; технология
была настолько трудной для ретро-инженера,
что Рэтчет и Когвил не обнаружили, что оно
делает, только то, что оно что-то делает, и оно
было инопланетным. В результате информации,
поступившей в Иакон, я понял, что опасения
Когвила были правильными. Чего не хватало
Кибертрону, так это Прайма, способного
руководить им, организовывать его и
вдохновлять. Если этот странный контакт
окажется чем-то большим, чем мимолетный
интерес со стороны, Кибертрон будет уязвим
без единой точки опоры. Я начал зарождать в
различных достойных умах идею о том, что,
возможно, настало время развить в себе
всеобъемлющую, большую идентичность.
Очевидно, Орион Пакс был где-то в глубине
моего сознания, но я пока ничего не говорил об
этом.
Однако мои усилия, хотя они оказались
плодотворными и прогрессировали так хорошо,
как можно было надеяться, были оттеснены
прибытием Квинтессонов.
Теперь, конечно, мы говорим, что это
было вторжение. Но в то время это не казалось
таким. Больно вспоминать, как наша наивность
и тоска по всему, что они считали правдой,
сыграли им на руку. Даже я, Прайм по натуре,
которому следовало бы знать лучше, вскоре
забыл манеру своих первых наблюдений и опыт
Колдвелдера и всем сердцем поверил в
истинность их грандиозных заявлений. У нас не
было собственного священства. Мы не
понимали, что, веря рассказам других, мы
полностью отдаем себя их власти. По крайней
мере, мы не понимали этого вначале.
Они спускались с небес на своих
собственных кораблях — стройных, элегантных
кораблях, приводимых в действие
82
термоядерными реакторами. Они выглядели так
же, как и наши, но были меньше и утонченнее,
как если бы механизмы, которые управляли
ими, были бесконечно превосходными. Их
металлические тела были серебристыми и
наполненными светом, сияющим таким
образом, что они казались не только из другого
мира, но и благословленными богами или
другими сверхъестественными существами
огромной грации и красоты. Даже самые
тяжелые из них, на наш взгляд, были
усовершенствованы, и это само по себе, прежде
чем они произнесли хоть одно слово, приводило
нас в состояние благоговения.
(Лишь намного позже я понял, что они,
конечно же, были порождением усилий
Квинтуса и, должно быть, были созданы
действиями Эмберстоуна, хотя я подозревал,
что это были усилия, от которых он
отказался, поскольку любой след его или его
влияния давно исчез к тому времени, когда они
прибыли на Кибертрон.)
Они появились по всей планете, все
сразу, на каждом значительном форпосте,
который у нас был. В некоторых местах им
противостояли силой, но в основном они были
встречены с благоговением и удивлением.
Атаки, вплоть до последней, оказались
совершенно бесплодными. Они легко и
непринужденно отражали ракеты, обломки и
даже лучевое оружие. Ответного огня не
последовало. Наши разнообразные приветствия
были отброшены, как не имеющие никакого
значения. Это тоже заставило нас остановиться и
задуматься о нашей относительной ценности.
В Иаконе я вместе с остальными
выбежал из Зала Записей во двор посмотреть,
что будет дальше. Луч света окружил корабль,
когда он опускался вниз, вертикально, без
видимых средств движения. Мы видели и
другие — на Холмах Таган и внизу, на равнинах.
Они приземлились на поверхность в тишине, как
единое целое, и как один они вышли и показали
свои формы, безошибочно похожие на наши
собственные. Они говорили в один голос, на
Кибертронском языке, и только самые умные из
нас задавались вопросом, почему.
— Существа Кибертрона, мы пришли с
миром. Пожалуйста, сложите оружие и
послушайте.
Вы могли бы услышать, как упало
множество гаек. В этой затаенной тишине их
голоса лились, как высококачественное масло,
гладкие и золотые от обещания.
— Мы были посланы в качестве
эмиссаров Квинтессонов, расы машин,
подобных вам, чтобы объявить, что ваши
достижения привлекли к вам внимание высших
сил Вселенной.
Я бы всё отдал, чтобы увидеть лицо
любого из Тринадцати и прочитать в нём свои
собственные глубокие опасения, но ни одного
из них не было и не могло быть. Пришлось
держать совет и ждать.
— Вы — далеко не единственная жизнь в
галактике, вы — одна из многих рас. Однако вы
уникальны тем, что были избраны для
повышения до следующего ранга в великой
схеме сил, шаг к абсолютному Превосходству.
Так начался их пик, и он не закончился
до тех пор, пока звёздные циклы спустя, когда
они продемонстрировали свои навыки и знания
в значительной степени, кульминацией был
момент, когда они сбросили свое самое
разрушительное откровение, которое, казалось,
вкладывало истину в каждое другое слово,
которое они произносили в манере, которая
выходила за рамки всех вопросов, что
придавало ему железное кольцо судьбы.
Они каким-то образом узнали о Т-
Шестерне. Они знали, что каждый бот на
Кибертроне обладал способностью, которая до
сих пор оставалась незамеченной, нераскрытой:
способностью изменять форму, и не только
изменять, но и приспосабливать это изменение
к любой желаемой форме. Теперь решение
Праймов не афишировать это выглядело как
ужасная ошибка. Моя сдержанность, мои
надежды никогда не предполагали
возможности вмешательства других.
— Смотрите! В знак приветствия в
высших измерениях мы дарим вам
замечательную, богоподобную способность....
Да, Квинтессоны утверждали, что Т-
Шестерня была их магическим даром доброй
воли, и они устраивали впечатляющие шоу
фейерверков и других зрелищ, вытаскивая
ботов, испуганных и благоговейных, на которых
можно было “возложить руки" и "ускорить их
небесное развитие".
83
 Что ж, первые несколько раз, когда они
это сделали, произошел взрыв истерии и
недоверия. Затем вера быстро
распространилась, как непреодолимый огонь.
Мои попытки внушить спокойствие и
рациональное сомнение всякий раз попадали на
незаинтересованные уши. Все были привязаны к
ежедневным раундам «подъемов», и вскоре все
погрузились в азарт лотереи, благодаря которой
они могли быть выбраны в качестве следующих
счастливых ботов, прославившихся.
Если бы только Т-Шестерня не
срабатывала или была подделкой. Но она,
конечно, срабатывала каждый раз. После этого
любое слово возражения или вопроса было
словом неверности и несогласия, столь же
желанным, как тридцать гаечных ключей на
съезде двадцати орехов.
После того, как это было успешно
установлено как Истина, посетители открыли,
что могущественные Квинтессоны
предположили, что кибертронцы могли бы
предпринять совместное предприятие для
дальнейшего продвижения к Вселенской власти
и авторитету. Каждый посланник должен был
объединиться с готовым кибертронцем и
сформировать партнерские отношения
взаимной гармонии и понимания, поскольку
они ускоряли наши технические и научные
знания к лучшему. В добровольцах недостатка
не было. Переправка «Мастеров» на
альтформах вскоре стала почётным знаком.
За несколько звёздных циклов
Кибертрон прошёл путь от варварского и
полуфеодального хаоса к организованной,
страстной, преданной и единой культуре,
сосредоточенной вокруг личного и общего
развития, которое неизбежно приведет через
Квинтессонов к славе овладения вселенной. В
некоторых отношениях жаловаться было трудно.
Как гласит старая шутка: но помимо ремонта
дорог, развития астрофизики, освоения
космических полетов, открытия
пространственных порталов, систематизации
промышленности, создания порядка,
установления справедливого верховенства
закона, введения должности Прайма,
установления избирательной системы,
регулирования порядка формы и функции и
предоставления нам способности к
альтформированию, что Квинтессоны когда-
либо делали для нас?
Действительно, их прибытие стало
внезапным и неожиданным завершением Эпохи
Происхождений.
84
85
86
 ЭПОХА ГНЕВА
Заблуждение, что мы трудились ради нашей
собственной славы и отличия под
благожелательным руководством Империума
Квинтессонов, длилось много, много циклов. И
только когда первоначальное возбуждение и
изумление по поводу “подаренной” Т-
Шестерни начали утихать, несколько
несогласных голосов смогли быть услышаны на
публике. К этому времени Кибертрон и его
общество изменились до неузнаваемости. По
всей планете царило чувство единства,
которого раньше никогда не существовало.
Хотя я не хотел бы, чтобы это произошло через
обман, я не могу отрицать, что это была
долгожданная перемена.
Однако ни у кого не было интереса
позволять этой уловке продолжаться. К
счастью, собственная жадность Квинтессонов
обеспечила почву, на которой могло быть
построено восстание. Они взяли в партнёры
отдельных Кибертронцев, чтобы
стимулировать развитие ботов в их личных
транспортах. Те, кто не были партнёрами, были
организованы в “коллективы", чей труд в
горнодобывающей, нефтеперерабатывающей и
обрабатывающей промышленности
производил товары и услуги, половина из
которых была вывезена с планеты “для
строительства портов, подходящих для вашего
прибытия.” Другая половина уходила на
строительство больших объектов и территорий,
о которых “хозяева" рассказывали
сравнительно мало, а если давили, то только
заявляли, что функция станет очевидной, как
только все будет закончено. Эти устройства,
какими бы они ни были, будут иметь
решающее значение для следующего этапа
развития Кибертрона. учреждений, базировалась в Иаконе. Однако
Ещё одним результатом такого Вандалы и Грабители оставались за границей,
упорядочения прогресса стало то, что зачастую воюя друг с другом. Иногда их сажали
хищнические и преступные банды, которые в в тюрьму или отправляли в медицинский отсек
прошлом наводняли крошечные города- для ремонта, и им выносили приговоры,
государства, были вытеснены на обочину. которые они игнорировали или пытались
Существовала организованная полиция, избежать. В частности, Рэкерам было тяжело,
которая, как и большинство централизованных что их усилия "хорошего парня" всё ещё были
87
помечены как нарушение закона. Закон был
новым для Кибертрона, и далеко не все
относились к нему благосклонно. Чаще всего это
были боты, которые также не очень хорошо
относились к Квинтессонам и их "звёздной
болтовне".
Однако даже самые цивилизованные
боты были напуганы системой правосудия,
которую преследовали Квинтессоны, в отличие
от той, которой управляли мы, кибертронцы.
Этот «Верховный суд» был больше похож на
цирк или спорт, чем на что-либо ещё, место, где
любой мог в любое время предстать перед
сфабрикованными обвинениями, быть
разоблаченным, очерненным, а затем
приговоренным. Случайный отбор
«обвиняемых» и стандартный приговор о
невиновности с его обязательным приговором к
пожизненному заключению (или смерти от рук
Квинтессонских питомцев — Шарктиконов)
существовали как механизм террора в любой
момент, когда восстание казалось вероятным.
Это также укрепило ненависть к Квинтессонам, о
которой они, казалось, беспечно не
подозревали — были уверены в своём
контроле. Я позволил этой уверенности
развиваться, и Иакон выразил лишь
символический протест, поскольку мы, как
могли, способствовали беспорядкам в других
местах.
К тому времени, когда начались
беспокойство и ощущение отсутствия прогресса,
в подполье уже сформировалось
жизнеспособное сопротивление из самых
радикальных ботов. После того как они впервые
столкнулись с побоями и общественным
осуждением, они научились тайно общаться
друг с другом, постепенно формируя сеть
сочувствующих по всей планете. Как лидер
архивистов в то время, я не мог иметь с ними
ничего общего, но из Зала Записей можно было
отслеживать все события, и сам Завет раскрыл
мне свои секреты, когда пришло время, слова
закодированной тарабарщины внезапно
превратились в аккуратные страницы фактов
перед моими глазами. Так что я очень хорошо
знал, что назревает война, возможно, раньше,
чем кто-либо другой. Уж точно не массы,
которые теперь так привыкли к своим местам,
настолько убаюканы безопасностью и покорены
ужасом, что забыли, что когда-то были
свободны — бродили и собирались, где и когда
им заблагорассудится. Многие из тех, кто был
создан в последнее время, выходили из
колодца уже без имён, как прямой результат
нашего коллективного подчинения. В ответ на
наше согласие с жестокой кастовой системой,
роботы получили обозначения в соответствии с
местом работы, в котором им было суждено
жить, и типом работы, для которой они были
приспособлены. Квинтессоны сказали, что так
будет лучше, после их первоначального
удивления. Они сказали, что это было
благоприятной эволюционной адаптацией к
обстоятельствам, и что боты с обозначениями
будут счастливо процветать в своих трудах, не
зная и не желая знать ничего другого, кроме
того, для чего они были предназначены.
Я думаю, что это было бы величайшей
трагедией, если бы это было правдой. Но это
было неправдой, хотя никто не проверял это, и
это не будет доказано как малодушное,
корыстное предположение до гораздо более
позднего времени, когда у назначенных ботов
будет достаточно времени, чтобы очистить
топливо своего гнева. В частности, один из них
— Д-16 —
стал живым вызовом всей кастовой системе
Квинтессонов, но это случилось в другую Эпоху.
БЕЗЫМЯННЫЙ
С края колодца на свет зари появился
безымянный бот. Он уже давно знал, что
единственный доступный ему путь лежит в
шахты, и смирился с этим — вернее, пока что
смирился. Когда он поставил ногу на край
колодца и начал выходить из его отеческого
сияния, он поднял глаза и увидел над головой
огромный купол неба, черный с синим и
зеленым оттенком, звёзды, ясно видимые над
головой, и солнце, начинающее подниматься
над горизонтом.
Что-то в первых лучах его невероятного,
сверкающего света заставило его остановиться и
посмотреть, как оно поднимается всё выше,
пока не достигло края мира и не начало
медленно плыть в небо. В нём зародилось
яростное и страстное убеждение, что право на
88
существование лежит там, в этом невероятном
пантеоне света, а не во тьме с камнем и
металлом, хотя он и не видел никакой дороги,
ведущей туда. Он подумал, что должен
спуститься в темноту и, возможно, никогда
больше не возвращаться к свету. Его имя глухо
взывало к нему: Д-16. Оно ничего не значило.
Он посмотрел на землю, а затем снова
на небо, и его сердце сжалось от этого зрелища
— его первое воспоминание, которое он унес с
собой. Тогда он знал, что не собирается зря
тратить себя на тёмные ямы. Другие могли бы,
но если бы они были настолько слабы, чтобы
уступить небесные своды, тогда они не были бы
достойны путешествовать в этот мир и обратно.
У них может не хватить воли встать и
уничтожить свои следы, но он бы это сделал.
Поворачивая по дороге, он дорожил этими
знаниями, пока, когда он подошел к своему
посту, дорожка не стала как алмаз твёрдой и
кристально чистой.
Единственное, что ему нужно — это
время; он найдет способ. Теперь он мог
повернуться и уйти от своего желания, потому
что без тени сомнения знал, что вернётся.
ОСЛАБЛЯЯ ХВАТКУ
При всём этом Прайм — выборное положение,
которое сейчас занимает Сентинел Зета, —
правил тем, что он считал мандатом народа, и
то, что Сопротивление называло «стержень
управления Квинтессонов, протолкнувший его
главный порт». В любом случае, он был
ответственным, и большинство решений,
имеющих хоть какое-то влияние, проходили
через Сентинела Прайма и его совет тринадцати
в Иаконе.
Тогда Сентинел был воином, который
стал первым кандидатом на выборах, потому
что у него была репутация, приобретенная во
времена военачальника, как наемник, который
мог повернуть битву в чью-либо пользу
благодаря его твердому, ледяному
стратегическому уму и своей особой твёрдости
харизмы. Он опирался на поддержку тех, кто
был и хотел продолжать ощущать своё местное
влияние, несмотря на новые идеологии
управления, навязанные Квинтессонами своим
маслянистым железным кулаком. Несмотря на
все наши новообретенные амбиции стать
"небесными” и “продвинутыми", мы в основном
всё ещё уважали мощь перед другими
добродетелями, и хотя ученый и инженер
управляли им разумной гонкой, Сентинел
убедительно победил в окончательном
голосовании.
(Отмечу, что вопреки моим ожиданиям
Квинтессоны не сфальсифицировали выборы.
Полагаю, в этом не было необходимости. Кто
бы ни занял этот пост, он продолжал бы
играть свою роль или даже верить в нее: это
было необходимо для того, чтобы верно нести
волю масс, которые верили в обещания
возвышения.)
Скептики жили очень плохо, составляя
менее трех процентов при появлении
избирателей. Некоторые из их сторонников
подвергались избиениям и издевательствам на
избирательных участках. Сам Сентинел, однако,
не был дураком и не собирался становиться
чьей-либо марионеткой. Он запросил
информацию об этих секретных объектах,
которые строились, заявив, что это его право
знать.
Впервые в истории «эмиссары»
Квинтессоны отказались. Не прямо. Они
сказали, что мы пока не можем понять
технологию в нашем примитивном научном
состоянии, но как только будет доступна
демонстрация, всё станет очевидным. Сентинел
Прайм немедленно создал группу разведчиков.
Среди них был Ультра Магнус, которого он
переманил у Рэкеров, хотя он не мог заставить
самих Рэкеров стать офицерами, работающими
на него. У них не было уважения к власти. Это
было частью их натуры.
Уилджек повернулся к нему лицом и
сказал:
— Ты и так работаешь на нас, как
плавильная машина на кучку ничтожеств. Я
ничего не сделаю для тебя до тех пор, пока ты
не плюнешь им в лицо и не будешь пинать их
всю дорогу домой.
Ультра Магнус должен был посетить
места, где работа шла наиболее интенсивно,
под видом выявления преступности. Его
настоящая работа состояла в том, чтобы
89
раздобыть все, что возможно, и принести
данные ученым агентства для анализа.
Среди этих ученых историк и архивист
Орион Пакс начал прочесывать все записи в
поисках информации о квинтессонах, которые
могли быть упущены из виду в радостной
борьбе за власть. У нас всегда были записи
обо всем, что было так легко сделать, но у нас
не всегда было время или необходимость
изучать то, что было записано. Теперь он стал
археологом, ежедневно погружаясь в
бесконечные, утомительные кадры всех
видов.
У подполья тоже были свои эксперты в
движении, и они крайне неохотно делились
информацией с секретным агентством
Сентинела, не веря тому, что он не был
верным слугой захватчика. Именно в их
тёмных рядах Шоквейв — всегда
бесстрастный и отстраненный, всегда
следующий своей единственной страсти —
знанию, — начал проявлять свои
исключительные аналитические таланты. Он
был первым, кто разгадал их язык. Если бы не
Саундвейв, служивший в Совете Сентинела
Прайма, мы не смогли бы украсть знания
Шоквейва для себя и таким образом начать
долгий процесс перехвата и расшифровки
разговоров эмиссаров с их родным миром.
Так началось долгое и мрачное время
разочарования. Хотя мы были настроены
скептически, даже самые суровые из нас
отчасти хотели верить в эту золотую мечту о
восхождении к звёздам. Но мы все слышали
правду в разговорах и планах. Сам Саундвейв предстали перед нами, прося аудиенции. Проул
заметил: и Блустрик нервничали и заикались, неся в руках
— Эти потоки математики в их планы и чертежи, словно собирались утопить
разговорах — проекции цифр, прибылей, нас в свитках и информации. В частности,
чертежей. У них есть много планов, чтобы Блустрик сразу начал болтать на техническом
заполнить по своим схемам многие миры, для жаргоне, которого, честно говоря, никто из
которых они нуждаются в нас, как в своих совета не понял. Проул закатил глаза и успокоил
бесплатных слугах.... Это... показатели продаж. его дружеским прикосновением к руке , что
говорило об их долгой и близкой дружбе.
Блустрик немедленно остановился,
ВЗЛОМ КОДА воспользовался моментом и извинился,
смиренно взглянув на Проула и дернув плечом,
Лицо Сентинела Прайма с каждым днем
показывая, что Проул может говорить.
становилось все более грозным, но мы
Проул подмигнул ему и сказал:
продолжали подыгрывать эмиссарам до того
дня, когда молодой инженер и его друг
90
 — Мы пришли сказать, что мы думаем,
что знаем, что это за большие открытые
кольцевые структуры, которые строят Квинты.
Сентинел Прайм встал и посмотрел на
диаграммы. Мне было интересно, имеют ли
они для него смысл или нет, или он сделал это
для того, чтобы два младших бота
почувствовали себя лучше. Думаю, последнее.
— И? Мы все во внимании.
Блустрик пытался рисовать предметы в
воздухе руками — растянутые круги.
— Они — одна сторона чего-то, у чего
две стороны. Мы подумали, что, может быть,
они здесь... могут быть парами, но это не так,
они закодированы на частотах, которые не
совпадают, поэтому, когда... Э-э, я имею в виду,
они будут создавать очень локальные
деформации в пространстве и времени,
связывая их местоположение с другими
местами, для которых оператор уже имеет
координаты относительно местных и видимых
звездных положений....
Проул перебил его неуверенную речь,
— Это космические мосты.
Члены совета посмотрели друг на
друга. Теперь мы знали, как они планировали
забрать нас с планеты, не создавая гораздо
более крупные корабли, которых мы ожидали.
Мы тайно проектировали и строили
космические корабли с целью проверить факты где решение на самом деле неверно для всех
Квинтессонов на себе. Это были бы не корабли. известных значений, и, на самом деле, у них
Это будет новый способ, о котором мы даже не неправильные знаки этих констант... — Блустрик
подозревали. нервно остановился, когда Сентинел поднял
Я сидел ошеломленный и молчал. руку. Проул похлопал его по спине.
Космические мосты. Откуда они могли знать об — Как получилось, что ты знаешь это, а
их создании? Вектор Прайм был последним, они нет? — спросил Сентинел.
которого я когда-либо видел, кто создавал Блустрик с надеждой взглянул на
такое. Каким образом Квинты могли заполучить Проула. Проул сказал:
в свои руки понятие об этом предмете и как он — Ну что ж, мы думаем, что они
работает? Должно быть, они каким-то образом украдены. С тех пор, как мы работали над ними,
проникли в мои записи... Но мои размышления они делали вид, будто дали нам лишь кусочки
должны были оставаться в секрете — другие не планов, чтобы научить нас решать головоломки,
знали о том, что я — Прайм и достаточно чтобы мы повторно учились на работе. Но
старый. очевидно, что они не знают ответов. Поэтому
— Почему же они до сих пор ими не мы прислали схемы с некоторыми
воспользовались? — спросил Сентинел, его действительно очевидными ошибками, и они их
стальной взгляд остановил инженеров на месте. пропустили. Так что, очевидно, они ничего не
— Эти чертежи... они не... гм, неполные. знают о том, что в них говорится.
Как будто они чего-то не понимают сами.
Видите ли, здесь много вычислений... и здесь...
91
 Я не мог удержаться от улыбки, как и
Сентинел. Но он выпрямился и властно
жестикулировал.
— Вы очень хорошо поработали. Ваши
методы обнаружения в высшей степени
коварны. Соберите свои схемы и возвращайтесь
к работе, как будто ничего не произошло.
Просто продолжайте работать. Убедитесь, что
ваша информация не осталась без внимания.
Они кивнули и собрали всё, что
принесли, а затем заместители Совета вывели
их. Как только двери зала Совета закрылись,
Сентинел обратился ко всем нам своим тихим
голосом, но наполненным таким гневом и
угрозой, что мы содрогнулись от его давления.
— Друзья. Нас жестоко предали. Пришло
время доказать это и избавиться от этих
паразитов до того, как пройдет очередной
звёздный цикл. Я объявляю войну эмиссарам!
Мы будем сражаться с ними везде и всюду, пока
на Кибертроне не останется в живых ни одного!
В конце концов, пока это была не
открытая война, а тайные операции, которые
требовались для получения поддержки со
стороны населения, необходимой нам для
успешного противостояния нашим воровским
угнетателям. Они глубоко проникли в каждый
аспект построенного ими общества, и нам
потребуются решительные действия, чтобы
изгнать их. Нам нельзя раскрываться до
последнего момента. Неожиданность будет
важным оружием, которое мы должны
использовать против их коварства и
превосходных технологий. Мы разработали
план и набрали больше оперативников,
способных к бою, в ряды нашей секретной
армии.
В этих усилиях моей администрации
очень помог Орион Пакс, обладавший
природным талантом находить сочувствующих,
способных действовать и хранить свои секреты.
Он стал моим помощником, которого я часто
использовал, зная, что могу положиться на его
сообразительность и преданность в решении
любых проблем, которые могли возникнуть,
когда он ходил под предлогом перевозки
юридических документов вокруг и около
вспомогательных офисов совета.
— Найди мне кого-нибудь ловкого, —
сказал я однажды вскоре после нашей встречи.
— Найди в первую очередь бота, который
сможет достать нам одно из тех транспортных
средств, которые Квинты использовали, чтобы
добраться сюда. Затем пошли Ультра Магнуса
завербовать его. Пусть это транспортное
средство доставят на подземный завод под
Холмами Таган, и пусть они вскроют его для
выяснения, на что способны эти существа.
Таким образом, для угона транспортного
средства был нанят Джаз. Это была рискованная
миссия, но у него была репутация ловких ходов,
которые никто не смог бы осуществить с такой
точностью, как Ультра Магнус.
— Это называется синкопированный
ритм, — сказал Джаз, пытаясь
продемонстрировать это Ультра Магнусу, двигая
своими конечностями и танцуя на несколько
шагов вокруг гораздо более крупного и
массивного бота. Ультра Магнус инстинктивно
не одобрял этого, чувствуя насмешку, но за
исключением убийства эмиссара и воровства
самого транспорта, работа должна была быть
легче с помощью скрытности и уловок. Он
поручил Джазу эту работу и с благодарностью
умыл руки.
Орион Пакс отправился записать данные
о транспорте. Так он познакомился с Джазом, в
том дворе, где Проул и Блустрик изучали
внутреннее устройство инертной машины.
Поскольку ни один из них не знал о том, что они
слушали их разговоры о разном, к концу недели
они стали друзьями. Затем транспорт вернули в
первоначальное состояние. Джаз отправился
вернуть его, а Орион Пакс вернулся в Зал
Записей, немного более уверенный в себе бот,
чем раньше.
Но это был последний раз, когда всё шло
гладко. Квинтессоны высматривали признаки
мятежа и начали находить их немало, не в
последнюю очередь потому, что сопротивление
начало транслировать свои мнения на пиратских
радиочастотах, которые не всегда были хорошо
защищены — возможно, намеренно, поскольку
им нравилось дразнить не только захватчиков,
но и Совет и Прайма, называя его "дипломатом
из фольги" и другими презрительными
именами. Потом мы обнаружили, что
Квинтессоны в своих планах не только лаяли, но
и кусались. Они воспользовались тем, что им
полностью доверяли в ранних циклах, чтобы
92
создать небольшие базы в пустынных районах электромагнитный удар в основание их шипов.
— местах, где они строили собственных ботов, Это привело их в недееспособность на
просто на случай, если мы изменим свое несколько циклов, в течение которых к ним
мнение об их присутствии: большое количество можно было прикрепить кандалы и кляпы,
Шарктиконов. тщательно разработанные Рэтчетом и Когвилом.
Первое, что мы услышали об этом в Затем их бесчувственные, беспомощные тела
Иаконе, были некоторые передачи по были увезены в здание для содержания и
аварийным каналам, которые Саундвейв сложены, как мусор, Рэкерами, которые в тот
немедленно перехватил и ретранслировал — момент работали тюремными надзирателями и
можно было услышать запаниковавших, очень серьезно относились к своим
испуганных ботов на полном ходу покидающих обязанностям. Любой мятежный эмиссар,
свои посты. Сквозь визг, грохот орудийных пытавшийся отключить сигнал, должен был быть
выстрелов, ракетных выстрелов и взрывов сильно поражен электрошокером, хотя, как
звукового оружия мы смогли расшифровать позже сказал Ультра Магнус:
лихорадочное отступление лидеров — Мы поразили их всех — просто на
сопротивления из их болтовых отверстий, когда всякий случай.
что-то чудовищное и ужасающее окружило их и Обеспечив безопасность колодца, была
ворвалось к ним. Это был ужасный момент для настроена трансляция, которая будет
всех нас — слышимость их окаменевших и воспроизводиться одновременно на всех
панических последних моментов давало нам
понять, что это означало конец любых
дальнейших попыток Квинтессонов играть
хорошо.
— Некоторые из этих каналов являются
частотами эмиссаров, — сообщает Саундвейв.
Значит, они знали, что мы подслушиваем. Это
было предупреждением.
Когда мы наконец отключили сигналы
и совет сидел в тишине, Сентинел Прайм
сказал:
— Пришло время разоблачить их как
мошенников, которыми они являются на
самом деле, и сплотить весь Кибертрон.
Саундвейв, Элита Один, Ультра Магнус, Альфа
Трион, активируйте План Т-Шестерня. Мы
идём в бой.
К счастью, мы разработали наши схемы
заранее, и для их активации потребовалось
всего несколько секунд, чтобы связаться с
нашими оперативниками и выдать им кодовые
слова, чтобы начать операцию.
В то время Квинтессоны были широко
представлены у Колодца, где боты все ещё
появлялись с предсказуемой регулярностью.
Мы вывели их из строя первыми, что, должно
быть, казалось самым странным и самым
тихим поворотом фортуны, поскольку каждый
бот, работавший там, тихо бросил свои
инструменты, двинулся к ближайшему
эмиссару и нанес точно откалиброванный,
93
каналах для всех ботов. Когвил вышел вперёд,
представившись и объяснив ситуацию, когда
Рэтчет подошёл к колодцу и лично
приветствовал следующего бота, который
должен был появиться, совершенно не
подозревая о значении момента их рождения
для всего благополучия и будущего Кибертрона.
В прямом эфире на камеру, новоприбывший
вышел из ауры колодца рядом с Рэтчетом, и мы
все смотрели с пристальным вниманием, как
Рэтчет использовал свой живой сканер, чтобы
показать присутствие Т-Шестерни, ясно видимой
там, где она должна была быть — в центральной
оси тела нового бота.
— Ты можешь назвать нам своё имя?
— Сильверболт, — сказал бот, явно
озадаченный и озирающийся по сторонам, но
быстро догоняющий нас всех тем лёгким
способом, который у всех был, благодаря
скорости, с которой мы могли обмениваться
информацией друг с другом.
Когвил объяснил механизм изменения
формы понятным языком, передав внутренний
рабочий импульс, который вызвал движение от
T-Шестерни. Он попросил Сильверболта
показать всем, что это действительно работает
просто волевым актом и без какого-либо
особого вмешательства, даже в первый раз.
— Я точно не знаю, кем буду, — немного
застенчиво сказал Сильверболт. — Но по дороге
сюда мне снились сны о всевозможных
интересных штуках, которые летают... ооххх!
И с этими словами он начал
изменяться,как по команде, удивляя себя и всех
остальных, превращаясь в гладкий и элегантный
крылатый дротик с горящими двигателями. Не
оглядываясь назад, он прыгнул прямо в небо
над сердцем Колодца и нарисовал серию
ленивых петель на фоне темно-синего
звездного неба.
Рэтчет наклонился к камере и мрачно
сказал:
— Дар Галактических Мастеров — мой
выхлоп.
Затем трансляция сократилась до
нескольких изображений, которые нам удалось
собрать о настоящей атаке Шарктиконов.
Изображения стоили бесконечного
запаса слов, но Сентинел подытожил для всех
нас с чувством:
— Кибертронцы, вас использовали и
обманули, а теперь вас убивают. Пришло время
взяться за оружие и изгнать квинтессонов из
нашего мира!
ВОЙНА ОРИОНА
Орион Пакс начал революцию там, где провёл
последние годы, за письменным столом в Зале
Записей. Но по мере того, как отчеты, которые
он читал, накапливались, он задавался
вопросом, не было ли чего-то еще, что он
должен был сделать.
(Места происхождения в следующих
записях были зашифрованы в рамках
Кибертронского корпуса связи. Протоколы.)
"A****, День X: после объявления войны
и первоначального отступления тех
Квинтессонов, которые присутствовали в A* * *
* * в своих посольских офисах на W * * улице, с
крыш посольства была выпущена серия ракет,
нацеленных на гражданские и рабочие районы в
пяти секторах. Широкомасштабные разрушения
и разброс радиоактивных элементов привели к
тому, что усилия по мобилизации войск и
рассредоточению помощи в этом городе
оказались безуспешными. Ближе к вечеру отряд
повстанцев атаковал посольство тремя
способами: по суше, по воздуху и через
городские трубопроводы. Взрывы и стрельба
внутри здания прекратились через несколько
часов, когда внутри взорвалось зажигательное
устройство, убив большинство жильцов. Общее
Число Жертв Среди Гражданского Населения:
2042."
"H***, День X: Придорожная резня
увеличивается во всех точках, поскольку силы
Квинтессонов развертывают стаи охотников-
убийц Шарктиконов во всех значительных
транзитных узлах. Цепочки поставок в Y****** и
F** полностью отрезаны. Потери сухопутной
армии: 35 процентов. Потери транспортных
средств: 89 процентов. Предложить закрытие и
оставление сектора в отсутствие подкреплений."
“Р** * р****, День X: гражданский
медицинский конвой расстрелян ракетными
ударами десантных истребителей класса
"суждение". 12 погибших. Выживших нет.”
94
 “Z*******, День X: замаскированные
тайные оперативники Квинтессонов проникли в
город Z**** * * и заложили токсичные
взрывчатые вещества в общественных местах.
Они были взорваны дистанционно в XX:XX по
местному времени. Потери: 356. Пропавших Без
Вести В Бою: 258."
"Y***, M*** * D*** и указывает на
восток, День X: боевые действия продолжаются
во всех отдаленных районах этого сектора, и ни
одна из сторон не пощадила друг друга. Рэкеры
наблюдались в действии наряду с обычными
силами повстанцев. Воздушная поддержка
класса "суждение" присутствует весь день и всю
ночь; бомбардировка непрерывна.
Предполагается, что в этом секторе не осталось
в живых ни одного гражданского лица.
Оставшиеся войска находятся в осаде. Потери:
тяжелые, неизвестные. Квинтессонский корабль
был сбит рано утром Кибертронской воздушной
разведкой при потере обоих летунов, остальные
остались на месте. Есть подозрение, что руины
Y**** разыскиваются как потенциальная
крепость из-за мощной шахты Энергона под
городом. Рэкеры и выжившие собираются там
для последнего боя.”
“К*******: День X:
нефтеперерабатывающий завод,
электростанция и подсеть разрушены в
результате сильного обстрела. Город заброшен.
Гражданский конвой направляется по суше в
У*** * У***. Две военные команды остаются,
чтобы расчистить пригодный для использования
мусор. Отряды зачистки Шарктиконов доложили
о своем пути по дороге, ожидаемой в XX:XX по
местному времени. Это будет заключительный
отчёт с этой станции."
Затем одна запись действительно
привлекла его внимание из бесконечного списка Комиссии Медицинских Экспертов Иакона.
потерь. Орион Пакс внимательно их осмотрел, не
"J **** Застава: День X: Судно совсем понимая, что он видит, и отнёс их Альфа
Квинтессонов сбито в XX: XX по местному Триону.
времени. Войска повстанцев овладели Альфа Трион никогда не был слишком
кораблем. Протокол Совета Иакона занят, чтобы принять его, и за это он был
«Окончательное решение» применяется ко всем благодарен. Он дал объяснения и отчеты, затем
жителям. Прилагаемые медицинские записи с тревогой стал ждать. Старый бот изучал их так
взяты." же, как и он, но гораздо меньше времени, а
Записи представляли собой подробности затем задумчиво посмотрел на него.
о квинтессонах, погибших на борту, с — Что ты об этом думаешь, Пакс?
изображениями и анализом, помеченными для
95
 — Я бы сказал, что, судя по показаниям,
есть более одного вида Квинтессонов. Или, если
все они — Квинтессоны, есть по крайней мере
три вида. Два из них мы никогда раньше не
видели. Если только это не их инопланетные
союзники. Трудно сказать наверняка, но
основные схемы и загрузки предполагают
сильную взаимосвязь. У них есть и другие
формы, сэр.
Альфа Трион кивнул, и вместо того,
чтобы вернуть Ориону Паксу данные для
регистрации или передачи, он оставил их себе.
— Я лично передам это офицерам
Медицинской Службы. Пока это секретная
информация. Ты поклялся соблюдать Закон
Секретности, поэтому никому не говорить об
этом, понятно?
— Да, сэр. — Орион Пакс колебался. — А
как насчёт тех, кто знает?
— Ты отыщешь все сообщения на эту
тему и заблокируешь их. Дай указания лично
составителям этого послания и солдатам,
штурмовавшим этот корабль, — они не должны
говорить об этом публично.
— Л-лично? — он не мог в это поверить.
— Да, лично. Убедить их — крайне
важно, чтобы не сорвать военные действия. Мы
должны вести себя так, как будто всё это не
имеет никакого значения, до тех пор, пока Совет
не примет решение.
Альфа Трион смотрел на него, пока
Орион не почувствовал себя неловко, а затем
добавил:
— Мне нужен кто-то, кто сделает это
искренне и убедительно. Тот, кому они поверят.
Тот, кому они могут доверять. Это ты, Орион
Пакс. Всё это — твои дары. Так что иди, собери
свои необходимые вещи и вооружись. Я
пришлю за тобой Ультра Магнуса. Мы не можем
допустить, чтобы паранойя ослабляла
население на этом решающем этапе. Не должно
быть никаких слухов о союзниках Квинтов или
каких-либо сигналов о том, что у них может быть
значительное подкрепление.
Последующие дни были размытыми,
Орион Пакс вернулся к своим смутным
воспоминаниям о Катаклизме. Сначала он
чувствовал себя в безопасности рядом с
огромной массой Ультра Магнуса, но все
изменилось после того, как они испытали на
себе первый воздушный налет по дороге к к
аванпосту J*** и сбитому кораблю. Легкие,
неразумные рейдботы атаковали их с чистого
неба, используя солнце в качестве прикрытия, и
Орион стоял бы и смотрел, как дорога
рассыпается осколками прямо под ногами, если
бы Ультра Магнус не подхватил его и не
подкинул на дорожную платформу, спустившись
в засыпанный валунами овраг внизу. За этим
шоком почти сразу же последовала какофония
взрывов гранат. Затем ракета ударила в один из
столбов, поддерживающих дорогу, и им
пришлось бежать, кувыркаться и падать, чтобы
спастись от падающей громады скоростной
автострады, которая врезалась в щебень прямо
там, где они только что лежали. Орион
обнаружил, что сидит на корточках, обхватив
руками голову, а Ультра Магнус встал и с рёвом
запустил свои ручные пушки в гудящих дронов.
Он совсем забыл, что у него есть собственные
приспособления для оружия и, конечно же,
забыл все инструкции о том, как их
активировать с помощью своей Т-Шестерни.
— Ты привыкнешь к этому, — сказал
Ультра Магнус позже, когда они нашли какую-то
новую полосу шоссе, по которой можно было
проехать. — Ничего особенного.
Орион подумал, что ему лучше не
привыкать к этому, но в течение нескольких
дней слежения, которые последовали, они
неоднократно обстреливались или становились
мишенью дронов. Они натыкались на стайки
Шарктиконов, посланных грабить и
терроризировать очаги гражданского
населения, оставленные в руинах городов,
окружающих аванпосты, забредали на минные
поля, почти заполняли свои резервные
нефтяные баки загрязненным "фрагцином”,
который разъел бы их до смерти за считанные
минуты, и должны были стрелять из
Кибертронских контрольно-пропускных пунктов
по снайперам Квинтессонов. Для Ориона это
было одно огромное, бесконечное страдание —
один шок за другим — пока он не устал
реагировать любым другим способом, кроме
Ультра Магнуса. Он видел, что происходит, он
прятался, он защищал себя и своего товарища,
он выжил, и он преследовал цели своей миссии.
Чувства больше не входили в него вообще. Он
двигался с административной эффективностью,
96
почти не осознавая, что с ним происходило,
пока однажды не поднял глаза и не увидел, что
вычеркнул последнее имя из своего списка. Все
были проинформированы.
Ультра Магнус терпеливо ждал Ориона,
держа в руках последний пакет с Энергоном. —
Куда теперь?
— Назад в Иакон, — сказал Орион Пакс,
сам удивляясь, что этот момент действительно
настал, и он не был разорван на двадцать частей
на дне воронки от бомбы.
Магнус кивнул, а затем протянул свою
массивную руку и похлопал Ориона по плечу. —
Хорошая работа.
Орион Пакс ждал, что он добавит, как
обычно "библиотекарь" или "для штатского", но
он этого не сделал. Ультра Магнус ухмыльнулся
ему, дал свой Энергон, а затем
трансформировался.
— Поехали!
☆ ☆ ☆
Затем мы обнаружили их звездолет на орбите,
далеко от нас, который медленно снижался,
чтобы принять поток беженцев, прежде чем он
улетит за пределы досягаемости окружения и
покинет систему. Это был настоящий разгром, и
после того, как наша победа была одержана, мы
остались с большим ущербом, который нужно
было зачистить; не только Шарктиконы и другие
безмозглые боевые роботы остались, чтобы
отомстить, но и изодранные остатки нашей
гордости и самоуважения.
Нужно было ответить на множество
вопросов и разобраться со многими
наследиями. Но из-за внезапного поворота —
войны и победы — именно Сентинел Прайм и
Совет оказались главными лидерами
переворота, и, к их отвращению, повстанцы
сопротивления были в значительной степени
отнесены к сноскам. Баланс сил не изменился;
фактически он был закреплён успехами
изгнания. Временная мера по оставлению
навязанной Квинтессонами кастовой системы —
с рабочими внизу и элитой наверху —
укоренилась, поскольку новая администрация
боролась с усилиями по восстановлению и
откладыванию конституционных изменений до
лучшего будущего момента, которой так и не
наступил. Боты по-прежнему рождались с
обозначениями вместо имён, и направлялись с
момента создания в конкретную
производственную нишу, от которой они не
могли ожидать никакой мобильности, как если
бы даже Колодец Великой Искры истощился из-
за регламентированной природы общества.
Последовала короткая оргия
разрушения, в ходе которой менее
изобретательное население выместило свою
ярость на оставшихся позади технологиях и
структурах Квинтессонов. Однако сильные слова
Сентинела Прайма и более сильные действия
Рэкеров и тех из Грабителей и Вандалов,
которые были временно “приручены” в грубую
полицию, вскоре остановили это. Они
довольствовались ритуальным сожжением
чучел Квинтессонов, инсценировкой
показательных процессов над главарями
Квинтессонов и театральными реконструкциями
моментов Великих Побед, обычно включающих
ужасную смерть по крайней мере сотни врагов и
жалкие казни многих. В тот год барабанные бои
и празднества гремели до глубоких ночей.
Тем не менее, новое чувство потенциала
и возбуждения охватило большинство ботов,
как только они выместили свой гнев на
Квинтессонах и их работах. Они обнаружили в
себе решимость сделать всё возможное, чтобы
их больше не принимали за дураков. Когда эта
эмоциональная токсичность утихла, мы взяли
кусочки импортной технологии и начали
адаптировать и реинжинирировать их для
нашего собственного использования.
“Космические мосты", которые пытались
построить во время оккупации, по большей
части были восстановлены. После того, как их
математика была исправлена и получено
достаточное количество Энергона, чтобы
привести их в действие, они были в конечном
счёте готовы к использованию. Кибертрон
собирался сделать свой первый шаг без
посторонней помощи с планеты в остальную
Вселенную.
97
98
ПЕРВЫЙ
ГИГАНТСКИЙ
СКАЧОК
Когда настал день активации первого
космического моста, Орион Пакс был готов и
ждал. Хотя он мог пойти на смотровую
площадку с Джазом, он отправился один рано
утром в место, в котором, как он знал, не будет
никого. Это было на холмах над Иаконом,
высоким, но изолированным. Он тщательно
выбирал это место, используя карты, и не учёл,
насколько сложно будет подняться. Со
временем он понял, что опаздывает, а Джаз и
остальные уже займут свои места и будут ждать
и наслаждаться разговорами и шумом толпы. Он
начал задаваться вопросом — не совершил ли
он ужасную ошибку. Он мог упустить это.
Событие..... вот-вот... случится, и он застрянет за
очередным падением валунов, не видя ничего,
кроме своих ног. Здесь ему не помогала даже
его альтформа, потому что метал здесь был
слишком неровным и неустойчивым. Это был
последний раз, когда он проводил всю свою
исследовательскую работу за письменным
столом — мрачно подумал он. Затем, когда он
услышал триумфальные фанфары,
возвещающие о самом открытии, он также
понял, что выступ впереди был вершиной его
холма.
Он не был мелким ботом, но последние
метроны пробежал к своему месту так же
быстро и легко, как самый проворный
инсектикон, и как только он это сделал, мост
активировался, и светящийся зеленый коридор
света прыгнул далеко в небо над ним, в
бескрайнее расстояние, бросая длинную тень от
его ног вниз на наблюдающий город внизу. Он
даже не был включен в прямую трансляцию от
команды искателей приключений, но это не
имело значения. Он был там. Он это видел.
Кибертрон не был всей вселенной. Это было
только начало.
Он изо всех сил старался
сосредоточиться на своих обязанностях в архиве
в течение всей недели до открытия мостов, но
не мог. Каждые несколько циклов его разум
незаметно отрывался от рассмотрения записей
о событиях на Кибертроне и от того, как их
индексировать для дальнейшего
использования, и погружался в недолгие
размышления о том, что может быть найдено на
другом конце моста. Учитывая, что Квинтессоны
уже доказали существование другой жизни,
пусть и опасной, он не мог сдержать буйства
своего воображения, видя бесконечные
просторы, открывающиеся один за другим во
всевозможные странные, новые миры,
наполненные необычными, удивительными
существами, ожидающими своего открытия
прямо сейчас.... И это будет на этой неделе! На
этой неделе они увидят, услышат, узнают что-то
об этих других мирах, и ничто уже никогда не
будет прежним.
Он внезапно очнулся от сна о месте,
полностью сделанном из цветных минеральных
камней, сверкающих, как иней, в котором
красивые крылатые существа, похожие на
инсектиконов, но гораздо более изящные,
плавали и звенели, напевая друг другу — и
оказался лицом к лицу с Альфа Трионом,
главным архивариусом, советником, и его
боссом.
— ...я сказал, — очевидно повторял
Альфа Трион. — Я получил твоё сообщение с
просьбой сделать выходной, чтобы увидеть
открытие моста.
— Да! — быстро сказал Орион Пакс. — Я
знаю, что отсюда его видно, но мне хотелось бы
подойти поближе. Я имею в виду, это
исторический момент и....
— Ты можешь идти. — сказал Альфа
Трион, — но с условием,что ты обещаешь
прекратить регистрировать кадры Шарктиконов
в раздел "Страшные Монстры" и прекратишь
путать записи о Шоквейве и о Саундвейве. Я
знаю, что они похожи, но Саундвейв — член
совета, а Шоквейв — в лучшем случае мошенник
с очень сомнительными поступками в прошлом,
который живет не подчиняясь законам. Мы
пишем для точности, а не на слух.
Орион Пакс кивнул, встревоженный тем,
что его мечты привели к таким глупым
99
 Орион Пакс почувствовал себя неловко,
потому что он не привык к такому вниманию.
Хотя Альфа Трион не подавлял его, он
испытывал к нему какое-то странное
благоговение, отчасти за его ученость и его
власть над Заветом, этой странной книгой,
которую он хранил, с ее особыми свойствами, а
отчасти потому, что Альфа Трион был самым
старым ботом, которого он знал, и всякий раз,
когда вы зададите ему вопрос о чем-то, у него
почти всегда найдётся ответ или взгляд или
точка зрения на это, о котором вы никогда не
думали раньше.
— Звёзды кажутся мне бесконечными, —
сказал он наконец. — Там можно было бы
просто идти и идти, и там было бы достаточно
места для всех, и всё, что можно было бы
сделать и увидеть, продолжалось бы вечно.
Он рискнул взглянуть на лицо Альфа
Триона и был удивлен, увидев на нем
спокойную задумчивость.
— Вы, должно быть, думаете, что я
наивен. Все говорят, что я мечтатель. — Он
ошибкам. Он извинился и не заметил улыбки
ждал, что тот согласится.
Альфа Триона.
Но Альфа Трион покачал головой.
— А ты хотел бы отправиться туда?
— В этом мире слишком мало
Вопрос застал его врасплох, хотя ему
мечтателей, — сказал он. — И до сих пор
было интересно, отразится ли ответ на его лице.
мечтать было не о чем, но наступают времена,
— Да, хотел бы. Быть первым, кто ступит
когда нам понадобится больше провидцев того
на чужую землю! Это было бы потрясающе...
или иного рода. Думаю ли я, что наивно
Он вспомнил долгие годы борьбы,
идеалистически относиться к неизвестному?
выживания под страхом Предаконов, прежде
Нет. Если бы мы не чувствовали себя так, то
чем появилось что-то похожее на цивилизацию.
были бы не более чем кормом для Предаконов,
Он помнил, как старался оставаться полезным,
и это правильно. Вместо этого мы заняли их
заниматься интересными делами, когда вокруг
место на вершине всего, и теперь мы
него вспыхивали битвы за территории и власть .
путешествуем за границу. Потом будет
Все это время он держал голову опущенной,
достаточно времени для реальности.
маленький и незначительный, и не пытался
Орион был успокоен согласием Альфа
сделать ничего более важного, чем просто жить.
Триона и воодушевлен. Впервые он
Как будто все это вело к настоящему времени, в
рассматривал себя как нечто потенциально
котором кто-то вроде него сможет видеть сны,
стоящее, бот, которому есть что предложить
которые на самом деле были возможны, как его
миру, а не тот, кто неуклюже ведет с ним
представление обо всем, что могло бы быть, и
переговоры. Эта мысль немного пугала его, но
не мешали ему скоротать время, прежде чем
он держался за нее, экспериментируя, и до
какой-то другой бот придет и испортит все своей
конца дня, по крайней мере, умудрялся
яростью и насилием, заставляя его двигаться
исправлять свои ошибки и работать не создавая
дальше и оставить ту маленькую организацию и
новых.
мир, которые были позади него.
Несколькими днями позже он
— Ты видишь будущее в звёздах? — тихо
самостоятельно приступил к личному проекту по
спросил его Альфа Трион.
оказанию помощи в хранении записей и
100
помощи тем, кто искал ответы в библиотеках
Иакона — он начал разрабатывать систему
символов, которые будут обозначать каждую из
главных эпох мира, с помощью которых
предметы и записи можно будет легко помечать
и искать. Он не только был полезен, но и хотел
сделать это для Альфа Триона, который послал
его в бой вместо того, чтобы оставить работать
за письменным столом, и который дал ему
возможность измениться.
Хотя Квинтессоны были разгромлены и
празднование было грандиозным, в мире также
было скрытое разочарование от осознания того,
что мы были обмануты, и наши надежды на это
ускоренное развитие и галактическое значение
были печально преждевременными. В
отсутствие “хозяев" их обширная и высоко
законодательная администрация также
оставалась настолько укоренившейся в
сознании, как и на практике, настолько
похвально полезной в производстве, что она не
была разрушена и спасена, чтобы выработать
другой путь. В результате кастовая система
осталась точно такой же, как и была, а Д-16 и все
остальные боты продолжали работать так же,
как и раньше, с единственным заметным
изменением нескольких имён и номеров, но без
каких-либо конкретных изменений в их жизни
или перспективах. К сожалению, мы
неоднократно демонстрируем свою уязвимость
перед мощью системы.
101
 ЗОЛОТОЙ ВЕК
После того, как Квинтессоны были побеждены,
на Кибертроне наступила долгая эпоха
гармонии и достижений — уникальная в нашей
истории. Мы начали с того, что переработали
всё, что они сделали, и изменили это по своему
вкусу. Жизнь ботов всегда приносит наибольшее
удовлетворение, когда задачи, для которых они
наиболее подходят, стоят перед ними изо дня в
день. Если они могут проводить свое время в
счастливом занятии — чем бы то ни было, — то
это их высшее удовлетворение. Было бы
неплохо, если бы все наши формы и все наши
функции соответствовали друг другу как болт и
гайка, но это не так. Характеры, наклонности и
натуры сильно различаются, и наши интересы
часто противоречат друг другу. Даже в этом
случае, если не считать обычных драк и распрей,
которых могло ожидать большое население, мы
наслаждались периодом расширения и роста,
как никогда раньше.
Колодец Великой Искры произвёл много
новых ботов в это время, особенно в первой
половине века. Это было воспринято как
величественный жест самого Праймуса,
улыбающегося нам, и вокруг нас поднялся поток
новых маленьких культов, когда боты
попытались выразить свою веру, надежды и
благодарность за их освобождение в эту
счастливую эпоху. Возрождение и
переосмысление древних мифов и историй
стало популярным времяпрепровождением,
особенно для индустрии развлечений, которая
расцвела, когда государство и отдельные лица
приобрели определенное количество богатства
с точки зрения времени, энергии и ресурсов.
102
 В то же время мы приобрели большое
мастерство в строительстве и использовании
космических мостов. На следующие восемь
тысяч звездных циклов мы стали
исследователями галактики. Мы искали
планеты, на которых можно было бы безопасно
осесть, чаще всего необитаемые, и начали
строительство внеземных баз. Многие планеты
были очень непохожи на нашу, с низким
содержанием металлов, но иногда с высоким
содержанием других полезных материалов. Мы
решили, что было бы выгодно превратить
наиболее перспективные в нечто более похожее
на наш дом, и таким образом начался
инженерный проект, длительностью сотни
звездных циклов, который в конечном итоге
закончился созданием преобразовательного
луча на основе технологий космического моста,
который был способен переносить и
преобразовывать материю из одного
элементарного состояния в другое, имея
достаточно материала для получения энергии.
С этими двумя способностями мы
распространились по более чем двумстам
планетам как близко, так и очень далеко в
пределах одного и того же галактического
рукава. Можно было бы пойти намного дальше,
но в этом не было необходимости. Мы провели
наш первый тест полного преобразования на
большом астероиде в системе, находящейся на
безопасном расстоянии в два световых года от
нас, и наблюдали, как невзрачный камень
превратился в металлизированное изображение
Кибертрона в миниатюре. При ближайшем
рассмотрении мы обнаружили, что ему не
хватало только Искры.
Энергон для питания одного
космического моста был нужен в большом
количестве. Держать их открытыми было
невозможно; они должны были использоваться,
а затем закрываться, уменьшая их способность
передачи только для связи. После долгих
дебатов было решено, что проекты по
терраформированию должны включать
транспортировку и генерацию нового Источника
Искр на каждой планете. Это уменьшило бы
зависимость внешних миров от Кибертрона и
сократило бы утечку энергии, с которой мы
столкнулись дома — то, что мы не считали
важным, пока одна из исследовательских групп
на дальней стороне планеты не обратила наше
внимание на то, что запасы Энергона были малы
и новые залежи кристаллического Энергона все
труднее найти.
Из-за столь интенсивного развития и
перспективы почти бесконечной границы
конфликты угрожали разбить нас на меньшее
количество государств. Группы для планетарной
колонизации естественным образом
образовывались вокруг скоплений ботов-
единомышленников. И чтобы удовлетворить
огромные потребности в технических
разработках и производстве, те, кто уже работал
на Кибертроне на максимальной мощности, не
получили возможности изменить свою жизнь
даже сейчас. Форма бота во многом определяет
его функцию в обществе, и поэтому под
твердым и уверенным командованием
Сентинела Прайма кастовая система неуклонно
продвигалась вперед. Были заданы вопросы о
социальном равенстве, но редко кто
использовал инструменты и шел по новому
жизненному пути. Само понятие своего места в
порядке вещей считалось почти законом
физики. Те, кто был неугомонен, указывали на
небо и уходили. Казалось, было так много
вариантов, так много надежд. Я помню первый
день, когда мы перенесли огонь жизни в другое
место.
СВЕТ НА АРХОНЕ
Это была планета размером чуть больше
Кибертрона, примерно в четырех световых годах
от нас, вращающаяся вокруг зеленой звезды. Эта
звезда сама выделяла столько энергии, что
даже без собственных запасов Энергона
фотореактивная поверхность Архона, созданная
с такой тщательностью, могла легко
поддерживать население. До нашего прибытия
там не было жизни; мы были осторожны с этим,
не желая, чтобы наш великий шаг был испорчен
уничтожением чего-то ещё. Архон был скалой
без атмосферы, достаточно близко к своей
звезде, чтобы быть прохладным миром для нас,
с ночными температурами, опускающимися до
приемлемых минус девяноста, и дневными
максимумами, не превышающими ста
пятидесяти, по крайней мере, экваториально.
103
Расширение и охлаждение могут вызвать

104
проблемы, но мы даже спроектировали это,
сохраняя энергию нагрева, преобразовывая ее в
электричество и сохраняя ее в батареях,
встроенных в более глубокую оболочку
планеты.
Я не думаю, что был хоть один бот,
который оторвался бы от ленты новостей,
наблюдая, как луч меняет Архон с пыли, грязи и
жёстких теней на точные, отражающие линии и
посеребренные изгибы истинно
цивилизованного мира. Днём и ночью он
медленно касался далекой поверхности
способами, которых большинство из нас не
понимало, и когда это было сделано, Архон стал
легче на несколько значительных мегатонн,
отдав эту массу в энергию, необходимую для ее
преобразования. Однако он всё ещё был
больше, чем сам Кибертрон, и копировал его во
многих отношениях, не в последнюю очередь
систему глубокого ядра, которая была копией
нашего Колодца Великой Искры.
Партия колонизаторов была большой и
состояла из добровольцев, которые сообщили
свои имена и профессии в лотерейной системе
— не будет преувеличением сказать, что
количество участников было превышено. Был
устроен грандиозный праздник в
ознаменование исторического момента, когда
они соберут основной огонь зажигания из
Колодца Великой Искры и унесут его через мост
в новый мир. Мы единогласно согласились с
тем, что эта честь не может пренадлежать
одному боту, так как это было слишком важно, и
в итоге была создана цепь ботов, которая
тянулась от Колодца на Кибертроне через
площади Иакона до нового парка развлечений
под названием Шесть Лазеров, а затем дальше,
в Администрацию порта, где она продолжила
движение вверх и в космический мост, а затем в
порт Архона, оттуда совершив последнее
короткое путешествие к колодцу Архона. На
протяжении последующих столетий Архон
превратился в учреждение со всё более
грандиозными церемониями с фанфарами,
зрелищными фейерверками и спортивными
мероприятиями в честь путешественников:
скачками, высшим пилотажем, дуэлями и
соревнованиями всех видов.
Как Прайм, Сентинел был тем, кто
говорил, но именно я подготовил ему речь, или,
скорее, это был Завет в один из своих редких
моментов откровения, который однажды
встретил меня открытыми страницами и Пером,
лежащим поперек него, как будто я писал в нём,
хотя ничего подобного я не делал.
— Факелоносец, ты перенесешь огонь
жизни, Искру, которая оживляет всех нас, в
новый мир. С благословением Праймуса и
духом Великой Искры, пусть Колодец Архона
ярко пылает и долго живёт.
Парад культистов судного дня, которые
были уверены, что это приведет к гашению
колодца и концу света, предприняли
последнюю отчаянную попытку саботировать
процесс, стреляя ракетами со зрительских
трибун и истерически крича на различных
частотах. Рэкеры — теперь самая длинная ветвь
закона и все еще самая грубая — вскоре их
успокоили, а для тех, кто был вне досягаемости
для сотрудников безопасности, точный
снайперский выстрел Мунрейсер, вооружённой
EMP пулями, решил эту проблему. Тела без
сознания быстро утащили из виду и оставили
под трибунами. Тем временем Сентинел Прайм,
после того как выполнили его строгий приказ,
символически погрузил наконец свой
специально сконструированный впечатляющий
факел в устье Колодца.
Возникла благоговейная тишина — толпа
ожидала величия; от тех из нас, кто разбирается
в деталях, поскольку мы испытали безмолвный
момент ужаса в случае, если, в конце концов,
Колодец действительно был за пределами
инженерной мысли и был частью Праймуса, и
который был так глубоко встроен в его
существо, что вмешиваться в него
действительно было, как культисты сказали,
нельзя, чтобы не разрушить хрупкий источник
всех наших существ. В конце концов, несмотря
на все наши расчеты, интуицию и науку,
некоторые из нас все еще считали, что Праймус
был гигантским живым существом — одним из
нас. Мол, вы связываетесь со своим богом на
свой страх и риск. К счастью для них, Сентинел
Прайм не был таким. Он был осведомлен о
сомнениях, которые всё ещё испытывали мы с
технической стороны. Он стоял с
уравновешенностью и уверенностью, и вскоре,
через миллион скрытых и тонких, тайных
механизмов, внезапно он получил вспышку
105
яркого желто-белого огня. Конец факела —
искусно созданная металлическая дубинка,
которая выглядела так, будто была сделана из
металлических костей — внезапно наполнился
пульсирующим светом. С беспечной, а затем
торжествующей гордостью Сентинел поднял её
вверх. Она была настолько яркой, что всё, кроме
его ног, полностью потерялось в сиянии. Боты
по всему Кибертрону закрутились, их датчики на
сетчатке горели. На несколько минут почти все в
первых рядах ослепли.
Но потом они пришли в себя, как и
Сентинел Прайм, идущий вперед полностью в
инфракрасном диапазоне, хотя он не подавал
никаких признаков тревоги из-за потери своего
основного зрения. Он добрался до края колодца
и первым из длинной эстафеты передал факел
на Архон. Это были Блустрик и его друг инженер
Проул. Почти истеричный от нервов, но
отрезвленный важностью своей задачи, он взял
факел у Сентинела с сиянием, которое так же
затмило его ото лба до колен.
— За славное будущее! — воскликнул
он, более или менее придерживаясь линии
пути, а затем пробежал короткий отрезок
отведенного ему расстояния к следующему
носильщику, размахивая руками, аплодируя и
прыгая от возбуждения, и за ним, в качестве
охраны бежал Проул и держал темп на каждом
шагу, пока эстафета не прошла мимо линии и не
привлекла к ним внимания. Я увидел что они
попрощались. Бот-журналист помчался вслед,
чтобы проследить за путём факела.
Когда новый участник эстафеты отпустил
Проула, он присоединился к растущему хвосту
бегущих ботов, которые продолжали весело
подпрыгивать и идти вперёд через Иакон, через
Шесть Лазеров вниз к гладкой чаше
Административного порта, и через длинную,
прямую линию огромной грузовой дороги, где
погрузчики и крановщики мерцали огнями и
кланялись в благоговении. Подъемник доставил
последнего наземного бегуна на высокую
орбиту мостовой станции, и затем уже было
видно, как они поднимались и поднимались по
ярко-зеленому пандусу, который, казалось,
изгибался, как будто он только шел через
пропасть в следующую провинцию, а не весь
путь до далекой системы и ожидающего,
пустого мира. Факельная группа бежала, ехала,
летела, как им вздумается, и пела всю дорогу, а
свет отбрасывал их тени еще долго после того,
как они сами исчезали из виду в извилистых
зеленых глубинах моста.
Затем на Кибертроне шум утих, и
наступило напряженное время ожидания
первых трансляций, которые должны были быть
переданы с Архона. Когда они появились,
поначалу не чёткие, но потом, когда мостовики
настроили свои машины, раздался общий крик
радости, который потряс фундамент каждого
здания, а в некоторых случаях заставил упасть
самые слабые и старые. Стойка рухнула под
грохотом голосов нескольких тысяч ботов, но,
хотя там был огромный беспорядок, никто не
пострадал, и последние были вытащены,
ошеломленные, из-под обломков как раз
вовремя, чтобы увидеть прибытие факела к
устью колодца на Архоне. Командир отряда
высадки, Металлхоук, осторожно подошел к
назначенному месту и поднял пламя, чтобы все
увидели. Он задержал его на мгновение, и снова
нам пришлось ждать в полном напряжении.
Потом он бросил его.
Когда факел исчез из поля зрения в
тщательно установленном резервуаре, он был
унесен к зубчатым кругам, которые были так
точно скопированы с самых глубоких структур
нашего собственного Колодца. Мы надеялись на
удачу, что в этот момент сам свет вызовет
некоторую реакцию. Однако для наблюдателей
это выглядело так, как будто Металлхоук уронил
факел в устье Колодца. Было долгое, долгое,
почти бесконечное ожидание. Все
присутствующие вместе со мной советники
обменялись встревоженными взглядами.
Даже Металлхоук потерял
самообладание и через пару минут взглянул
вниз, хотя в остальном не двигался. Интересно,
сколько бы он там простоял, если бы ничего не
случилось. К счастью для него и для всех, до
этого не дошло. Мягкое сияние, не такое
интенсивное, как у Кибертрона, но все же
значительное, полилось из центра ямы. При
этом все следы и энергетические пути Архона,
которые были черными и безмолвными,
наполнились бегущим жидким светом,
серебристым и нежным. Он отследил формы
Узора на планете с ртутной скоростью, и вздох
коллективного благоговения и изумления
106
наполнились радиоволнами.Теперь в этом не
было никаких сомнений. Операция прошла с
поразительным успехом. Архон ожил.
Остаток вечера и ночь были заняты
празднованием и вечеринками. Никто не был
исключением. Это продолжалось несколько
недель. Даже когда мы открывали планеты
каждый месяц, чувство радости и ожидания не
уменьшалось. Это было самое лучшее, самое
позитивное и славное время в нашей жизни. Мы
росли, распространялись, процветали и
обогащались чужеродными культурами почти
каждый звездный цикл. В течение еще одного
огромного промежутка времени не было ничего
примечательного, что могло бы испортить наше
радостное развитие. Даже существа, с которыми
мы встречались с тех пор, никогда не
оказывались такими трудными или
неприятными, как Квинтессоны, и многие были
рады найти нас и быть найденными. Все это
было очень, очень приятно.
ТРУДНОСТИ ЗА
ПРЕДЕЛАМИ
Первые намёки на неприятности исходили от
Хранителей, чьим делом было управление и
охрана материальной структуры Кибертрона.
Они заявили, что внемировое хранение и
экспорт Энергона должны быть прекращены.
Припасы на родной планете были на исходе.
Кроме того, разработка новых миров должна
быть приостановлена до проведения
расследования. Колодец Великой Искры
перестал производить роботов со своей
обычной скоростью и теперь создавал их с
десятой долей своей обычной скорости.
Расследование оказалось долгим и
безрезультатным. Единственные факты, которые
можно было констатировать, уже были
отмечены, и темпы роста не снизились, но даже
с приостановкой новых проектов они не
увеличились. Мы были вынуждены признать тот
факт, что сам Энергон, да и Искра тоже, были
конечными объектами. Учитывая, что не было
никакого Энергона, который не пришел бы
изначально из Кибертрона, и что все боты
нуждались в нём, мы неохотно пришли к
выводу, что колодец, возможно, сокращает рост
населения, потому что он не будет устойчивым.
С других планет сообщали то же самое.
Казалось, что Искра, как бы она ни была
разделена, была единой в своём подсчёте и
измерении. Ни один колодец нигде не создавал
ботов, как это было раньше. То, что в прошлом
веке было наводнением, теперь превратилось в
ручеёк.
Второе предзнаменование того, что что-
то пошло не так, поначалу было менее
впечатляющим, чем это отрезвляющее событие.
Корабль, перевозивший грузы между миром и
его лунами, пропал после того, как отправил
несколько тревожных сообщений. Через
несколько дней он снова появился, недалеко от
своих последних координат, но не ответил на
входящие вызовы. Он просто плыл, тихий и
тёмный.
Была выслана следственная группа. Мы
не особенно задумывались об этом, пока не
пришло сообщение, в котором говорилось:
“пропавший корабль найден, отбуксирован в
лунный порт. Экипаж заражен "Ржавой" Чумой.
Анализ подтверждает заражение наноботами
неизвестного типа, вирулентное, смертельное:
подозреваемый сконструировал
противомеханоидное оружие. Грузовой отсек
корабля включал "случай неизвестного
происхождения, найденный среди других
инопланетных объектов из исследовательского
мира № 182.9" (мёртвая планета, содержащая
только остатки развитой цивилизации). Груз
должен был храниться в глубоком хранилище
до проведения дальнейших исследований,
поскольку считалось, что оставаться на планете
слишком опасно. Корпус показал признаки
крайней деградации, предполагаемые
запорные механизмы погибли, крышка
сорвалась. Потери экипажа: все. Число
погибших в порту: 1288 и растет. Чума
расщепляет вещество на молекулярном уровне,
превращая металлы в соли и оксиды. Лечение:
нет. Усилия по созданию ретрофагальной
наномашины были остановлены из-за гибели
научных сотрудников и разрушения технологии,
способной к наноинженерии. Предупредите все
порты, которые принимали суда с этой станции
в любое время с момента восстановления
объектов мира № 182.9, и всех, кто мог
107
контактировать с подвергшимися воздействию
лицами. Попытки изолировать и остановить
активное развитие чумы у испытуемых
включают прижигание, замораживание и
витрификацию. Все провалилось. Лечение
помех Эми-сигнала показывает умеренный
успех, но только замедляет темпы прогресса на
0,3 процента. Только полный успех
замораживания вещества подлежит
абсолютному нулю (непрактично и невозможно
теперь, когда холодильные установки также
были превращены в пыль). Окончательный
анализ: риск-100 процентов. Лечение — Нет.
Сдерживание — Карантин. Предлагаемые
действия для зараженных миров: полное
уничтожение. Да улыбнется тебе судьба,
Кибертрон. Это будет последняя передача от
Технатрона. Рип.” Был приложен список всех
контактировавших миров и систем. Это был
очень длинный список.
После того, как мы прочитали это в
Совете, на мгновение воцарилось молчание,
проблема Энергона и все наши предыдущие
беды были забыты. Несколько часов спустя мы
слушали обезумевших операторов моста,
общающихся друг с другом по линиям с
искаженными сообщениями о смертях, чуме и
панике.
Мы получили прямую трансляцию с
камеры судмедэксперта по имени Бэкбернер,
который провел нас по одному из зараженных
грузовых судов, его голос был совершенно
безразличным, когда он рассказывал о
результатах. Мы видели комнату за комнатой
необъяснимо проржавевших конструкций,
сотовые стены и полы, приборы, которые
рассыпались в пыль от его прикосновения и
превратились в красные и зловещие облака в
воздухе. В дальних комнатах эта красная пыль
была повсюду, достаточно глубоко, чтобы
пробираться сквозь нее. Он указал на разные
бесформенные глыбы здесь и там... и сказал, что
эти неузнаваемые груды — всё, что осталось от
экипажа, насколько ему известно.
Затем он направил безжалостный свет
камеры на тело бота, которое всё ещё было
очень узнаваемым, хотя и мёртвым.
— Это Сейринг, мой фельдшер. Он
прибыл со мной вчера на борту этого судна...
Сейринг выглядел прекрасно, пока мы
не добрались до его верхней части груди и
боковой части лица. Это выглядело так, словно
он был поражен самой мощной кислотой. Его
тело было испещрено полостями, дырами,
сквозь которые можно было видеть. Там, где
должна была быть Искра, была тьма, и
Бэкбернер мрачно ткнул в нее пальцем. Хрупкие
останки рассыпались от его прикосновения, и с
потоком красной пыли половина тела Сейринга
рассыпалась на кусочки, заставив всех
подпрыгнуть.
Камера посмотрела вниз на ноги
Бэкбернера, уже тёмно-красные и с признаками
разложения. Он повернул объектив к себе и
посмотрел на нас сверху вниз. Теперь его
полное отсутствие надежды было очевидно.
— Полагаю, никто из нас не собирается
покидать этот корабль. Я не знаю, что это такое,
но это самая заразная вещь, которую я когда-
либо видел. Два часа назад Сейринг был в
полном порядке. Я понимаю, что нас
отбуксировали на ярды, но теперь мы снова
отправляемся по моей просьбе. Как только мы
окажемся далеко от орбиты, я взорву эти
детонаторы. Я надеюсь... Я надеюсь, что в этом
докладе будет что-то полезное. Если найдёте
ещё такие корабли, не трогайте их. Просто
взорвите их в плазме. Не позволяйте ничему
выжить. Что ж. Значит, с этим покончено.
Связь отключилась.
Сентинел Прайм смотрел на всех нас по
очереди.
— На данный момент пропали еще три
корабля. Жду предложений...
Мы высказали все очевидные вещи:
могли быть и другие результаты, мы не знали
достаточно... всё, чтобы отсрочить
необходимость столкнуться с последствиями
этой ужасной записи и худшего отчёта. Мы
медлили, слишком довольные веками успеха и
слишком уверенные в своей способности
преодолеть что-либо, но следующие часы
заполнились сообщениями SOS, поступающими
со всей галактики, одни голоса истерические,
другие тихие и смиренные, все говорили одно и
то же:
"Здесь чума. Сегодняшнее
подтверждение..."
108
"У нас двадцать случаев смерти от

109
Ржавой Чумы. Мы собираемся отключить
связь, пока всё не закончится. Я знаю, что вы
над этим работаете. Вы ведь работаете над
этим, Кибертрон?"
"Они говорят, что здесь Чума. Думаю,
они пытаются сохранить это в секрете, но
слишком много ботов в зоне стыковки
пропали без вести.... Я думаю, это Чума...."
"Кибертрон! Вы торговцы
металлоломом! Почему вы ничего не
делаете? Мы умираем здесь, а вы даже не
отвечаете на наши вызовы! Когда лекарство
будет готово? Когда мы можем рассчитывать
на помощь?"
Ещё через несколько часов звонки
стали часто бессвязными. Ужас и бормотание
заполнили все каналы, за ними последовала
неизбежная тишина, а затем, через некоторое
время — белый шум. Сентинел Прайм отдал
приказ.
— Это чрезвычайный протокол,
ситуация абсолютная. Каждый Космический
мост на Кибертроне и во всех других мирах
должен быть немедленно уничтожен. Не
будет никакого перемещения ботов или
товаров через какой-либо канал.
Коммуникаторы также будут прерваны и
восстановлены только при обычной передаче
сигналов. Любой, кто нарушит этот приказ,
будет считаться предателем и подлежать шаттлов и взлетел на мостик со скоростью,
немедленной казни. которая угрожала разбить маленький корабль
на части.
Когда он прибыл, первое, что он сделал,
ПРОУЛ НА МОСТУ это открыл мост для Блустрика.
Каналы были забиты звонками, что
Проул покинул экстренное совещание с неудивительно. Ржавая Чума проникла в другие
болезненным ощущением, даже не вернувшись миры. Чувства Проула улетучились, когда он
к исследованиям, которые он оставил в своем понял, что одним из этих миров был Архон.
желании выбраться из комнаты. Единственное, — Ты должен вернуться сейчас же, —
о чем он мог думать, — это вернуться на свой повторял он так настойчиво, как только мог,
пост на орбитальной станции «Порт-Бридж» и используя голос, который он всегда
позвонить Блустрику. У него был план вернуть использовал, когда Блустрик болтал со
Блустрика, хотя он мог не успеть до тех пор, скоростью милю в минуту, чтобы заставить его
пока они не объявили о закрытии... Возможно, сосредоточиться.
ему не удастся убедить его вернуться, точно так — Я не могу, — сказал Блустрик. — Закон
же, как он не смог убедить его остаться. Он и логика говорят, что это невозможно. Я могу
переключился на свою альтформу и проложил принести с собой Чуму.
себе путь по дорогам быстрее, чем когда-либо — Но у тебя её нет. Ты понимаешь? Она
прежде, и безо всяких объяснений, нарушил ещё не добралась до порта. Давай, я буду
протокол разрешения на стыковке орбитальных
110
держать мост открытым, ты можешь пройти по
нему, я подпишу это, спрячу, мы можем
убежать, я сотру это из файлов, они никогда не
узнают. Ну же!
Последовала одна из тех пауз, которые,
как знал Проул, была упрямством Блустрика, его
застывшее лицо ещё раз перебрало все факты,
чтобы убедиться. Он был готов перебраться
через мост и убить его.
— Я просто не могу этого сделать, —
снова пауза. Голос Блустрика говорил сам за
себя. Проул не нуждался в этих словах, на самом
деле не нуждался в них в течение последней
тысячи звёздных циклов, но ему всё равно
нравилось слушать его голос, его тон, его
бормотание утешительных и раздражающих,
знакомых и дружественных инженерных фактов
и цифр, и он уже скучал по ним так сильно, что
не мог говорить. — Мне очень жаль, Проул.
Наверное, мне не следовало туда идти, но никто
не знал, что это случится. Знаешь, эти ребята
сейчас пытаются изолировать город и...
положить плазмой хоть какой-нибудь конец
этому. Они могли бы сделать это. Я имею в виду,
что плазма действительно работает. Если ты
можешь принять всё это.
— Ну пойми же, у вас её нет. Всё будет в
полном порядке. Просто пройди — я уже слышу
разговоры в здании. Они придут и закроют
его.... У тебя осталось всего несколько секунд.
Мы потом обсудим, что правильно, а что нет,
ладно?
Проул слушал, ждал, смотрел на пустой
зияющий вход в зеленый туннель, через
который никто не выходил и не выходил. Он уже
был готов к казни. Он был прямым
неповиновением директиве Сентинела Прайма.
Дверь за ним открылась, и вошёл
Айронхайд. Проул пристально посмотрел на
него через плечо, но он уже знал, что скажет
Айронхайд. На этот раз тяжелое, нарочитое
лицо полицейского бота было почти кротким.
Он хорошо знал Проула по работе в порту. Он
знал, кто был по ту сторону моста.
— Пора закрывать мост, — тихо сказал
Айронхайд.
Проул снова повернулся к пульту
управления.
— Я должен идти, — сказал Блустрик из
коммуникатора. — Я получил приказ взорвать
мостик управления с этого конца. Слушай,
парень, не расстраивайся. Это просто
несчастный случай. Одно из таких вещей. Я
должен остаться и сделать это, и ты тоже. Закон
и логика, они на первом месте. Долг — это то,
что мы делаем.
Проул услышал, как он запнулся в конце
фразы. Он ломал голову над тем, что сказать,
чувствуя, что должен был сказать это раньше,
когда у него были все эти годы свободы, и они
потратили их на препирательство, перебивание
и принятие всего этого как должное. Он не мог
вынести мысли, что через мгновение Блустрик и
весь Архон будут отрезаны, возможно, навсегда,
брошены на ужасную смерть в тишине, вдали от
Кибертрона и тех, кто заботился о них. Но он и
Блу были сделаны по одной и той же форме. Блу
был прав. Закон и логика. Долг превыше всего. У
него не было выбора.
— Проул. — Голос Айронхайда был
таким же тихим. Он ожидал услышать крик. Это
было ещё хуже. Он наблюдал, как его руки
вводят команды, чтобы нарушить
энергетические потоки и обратить их против
себя. Такую штуку, как мост, было трудно
сделать, но легко разрушить. Они с Блу сделали
их, и теперь им предстояло их уничтожить.
Наконец он заговорил, даже не зная, что
он говорит, пока не прозвучали слова. — Я буду
скучать по тебе.
— Я тоже.
Линия превратилась в шипение, а затем
превратилась в ничто. Красивое зеленое кольцо
свернулось, как сморщенный лист фольги, и
погасло с затихающими вспышками.
Последовала пауза, а затем они почувствовали и
услышали внезапный резкий хлопок и вой
массивных механизмов, плавящихся, горящих и
обрушивающихся на самих себя. Металлическое
кольцо мостовых сооружений треснуло вверху и
раскололось, а затем повисло там, в виде шлака
и металлолома.
Проул посмотрел на мёртвую
приборную панель и медленно убрал руки. Он
обернулся.
— Хорошая работа, — сказал Айронхайд.
Проул кивнул. Он простоял там долго, но
ничего не изменилось. Айронхайд ушёл.
Снаружи все кричали, разговаривали. Он
медленно возвращался к Кибертрону и домой.
111
Всё закончилось, и внутри него что-то умерло.
Он знал шансы. У него совсем не было надежды.
Всё, что осталось, — это память, Логика, Долг и
Закон.
Карантин прошел успешно. Никто не входил и
не выходил, и по прошествии нескольких
месяцев там была тишина на всех частотах. Мы
слушали ещё дольше, но ничего не было
слышно, кроме мягкого шипения чёрных помех.
112
113
114
 ЭПОХА РЖАВЧИНЫ
Равновесие перемежается катастрофическими
событиями на грани исчезновения. Такова
судьба всего живого во Вселенной, но, тем не
менее, однажды она кажется такой личной,
такой уникальной. Трудно оценить масштабы
потерь. Что ещё хуже, возможно, потеря права
выкупа всех фьючерсов, которые казались
такими близкими, что были почти в пределах
досягаемости.
Ржавая Чума научила нас, что мы не
были сильными или особенно богоподобными,
не были избранными. Вполне возможно, что
другие существа извлекут из этой трагедии иной
урок, чем тот, который мы выбрали для себя. Не
в нашей природе было зацикливаться на
разорении. Мы просеяли остатки и сосчитали.
Мы нашли убежище в фактах и цифрах. Мы
рассмотрели наши варианты и то, что мы могли
бы сказать о конце столь многого в нас самих, и
решили, что гнев против обстоятельств был
глупым и нелогичным, как бы это ни казалось
оправданным. Мы решили выжать максимум из
того, что осталось, выделив день на мегацикл, в
течение которого мы будем вспоминать наше
прошлое, но в основном смотреть вперед.
Вперед, в конце концов, это единственное
направление, которое принимает жизнь,
нравится вам это или нет.
После того, как первоначальный шок
прошел, на Кибертроне были проведены
тщательная перепись и инвентаризация. Мы
оказались относительно малочисленным
населением, но это не было проблемой,
поскольку наши запасы Энергона были сильно
истощены, и у нас не было никаких перспектив
вернуть грузы, которые были отправлены в
другое место, и не было немедленного метода
определения того, существует ли Энергон где-
либо еще. Мы были вынуждены предположить,
что то, что у нас осталось, — это всё, что будет.
Хорошей новостью было то, что мы были
свободны от Ржавчины, хотя мы оставались
начеку для любых симптомов этого в течение
нескольких сотен циклов, прежде чем наша
бдительность стала понемногу ослабевать.
Тем временем старые социальные
порядки, к которым мы привыкли с древних
времён, снова укрепились. Отчасти это было из-
за чувства защищенности в известном, в
котором мы очень нуждались. Отчасти потому,
что это значительно упростило нормирование
поставок Энергона. Когда каждый был в своей
роли и был распределен как можно лучше в
соответствии с тем, как они были созданы, было
достаточно ботов, чтобы добывать и
обрабатывать сырье и удовлетворять
потребности. Это было совсем не похоже на
предыдущую эру, где все смотрели на
поверхность и в небо, с таким изобилием, что
кастовая система казалась просто условностью.
Мы действительно начали скромную
космическую программу, но в основном это
была работа, которую предпринимали только
тогда, когда оставалось время от
преобразования всей нашей существующей
неодушевленной техники с использованием
переработанного Энергона на электричество в
качестве источника энергии. Мы разработали и
другие формы двигателей, которые запускали
различные химические или ядерные реакции,
но это были второстепенные объекты. У нас не
было источника материалов, чтобы поставлять
их в нужном количестве, а производство
реакторов достаточно малых размеров было
чрезмерно трудным по сравнению с реальной
прибылью. Мы использовали солнечную
энергию, так как у нас уже было налажено
производство фотореактивных поверхностей.
Как только мы пришли в себя, стало
заметно, что нам не хватает новых проектов,
которые были бы хоть в какой-то степени
реально достижимы. Скука и рутина медленно
брали своё в коллективном разуме.
Разочарование и неудовлетворенные
индивидуальные амбиции обернулись против
самих себя, и возникла целая субкультура, в
которой жестокие развлечения, азартные игры и
115
экстремальные виды деятельности всех видов
стали злом. Подобное притягивало подобное, и
то, что начиналось как разношерстный
ассортимент клубов и собраний, быстро
расширялось, а затем становилось
доминирующим криминальным элементом,
самоорганизующимся вокруг наиболее
прибыльных событий — ипподромов, высшего
пилотажа и экстремальных видов спорта, и,
прежде всего, гладиаторских ям. Из этих
последних наиболее популярными и
прибыльными были смертельные поединки.
Консервативные боты призывали к
законодательству и регулированию,
потрясенные жестокостью, но, кроме
нескольких демонстраций с присутствием
полиции, ничего не было сделано. К тому
времени Совет уже хорошо знал, что им нечего
предложить взамен тех острых ощущений и
высот, которые, как стало известно, может дать
Каон-Сити. Попытка объявить его вне закона
только отодвинет его еще дальше за пределы
досягаемости. Мы решили, что лучше оставить
его там, где мы могли бы следить за ним.
Появились движения трезвости,
возглавляемые ботами со страстными идеалами
морали, здоровья и самосохранения, и они
также получили последователей. Но хотя
первоначально они пытались саботировать Каон
и вытягивать из него ботов, в конечном счете эти
две группы пошли в разных направлениях и
имели мало общего друг с другом, за
исключением клеветы в ежедневной прессе.
Самоубийство — ранее почти неизвестное среди
нас — стало чем-то примечательным в
еженедельных журналах, которые собирали
Новости со всей планеты и приносили их к
дверям Иакона.
Записи для большей части этой эпохи —
удивительной продолжительностью в двадцать
тысяч звёздных циклов — демонстрируют
однородность тусклости, как если бы ржавчина
съела наш дух, когда не могла забрать наши
тела. Тут и там выделяются моменты яркости:
художники делают значимые работы,
спортивные боты совершают чудеса и тому
подобное. В основном, однако, есть работа, и
есть чувство побежденной самодовольной
пассивности, покорность, утекающая из
анналов, как расплавленный шлак. Это
удручающее исследование.
Как будто он тоже страдал от скуки —
Колодец Великой Искры сильно замедлил
формирование новых ботов. То, что мы считали
медленным в конце Золотого Века, было ничем
по сравнению со спорадическим творчеством, в
которое он впал к тому времени, когда прошло
третье тысячелетие Ржавчины. Почти
исключительно начали появляться боты без
имён. До этого процесс формирования от
протоформы до взрослой особи в глубинах
Колодца давал восходящим особям время для
сканирования информации и ее обработки в
достаточной степени, чтобы они могли выбрать
себе личность, включая любой тег, по которому
они хотели быть известны. Возникло множество
теорий, объясняющих полную потерю
самоидентификации, но опрос соответствующих
ботов слишком ясно показал правду — правду,
которую многие хотели отрицать.
Они просто не нашли ничего к чему
могли бы стремиться, кем хотели бы стать.
Возможности этого репрессивного социального
государства, с его строго регламентированными
кастами, ограниченным числом и
возможностями, настолько отупили их умы, что
они появлялись не тождественными, а
похожими друг на друга, и обычно в ответ на
единственные открытия, которые их растущие
чувства были в состоянии различить, — по
большей части это были чёрные, рабочие
должности. Они не чувствовали необходимости
в большем, не утруждали себя попытками
большего, потому что не было никакой надежды
на большее. Они давали себе обозначения в
соответствии с областью, в которой работали, и
их типом.
В Совете, как только мы рассмотрели эту
ситуацию, настроение было мрачным. Мы
деградировали, превращаясь в расу безмозглых
оперативников, по сути, всего лишь на один шаг
выше тех бесчувственных машин, которые мы
создали, чтобы служить нам. Эти роботы без
имён были живыми обвинителями нашего
застойного положения. Мы перерождались.
Саундвейв был самым громким в своем
гневе.
— Эта ситуация — просто пародия! Как
мы можем претендовать на то, что все боты
116
равны, когда ясно, что сейчас их создаётся
гораздо меньше, чем отдельных личностей?
Должны ли мы допустить, чтобы устаревшая
система управления по форме и функциям была
здесь высшей властью — безмозглым
механоидом, который перемалывает нас всех
так, чтобы мы также заржавели? Это не может
продолжаться. Должно произойти
немедленное изменение!
Он свирепо посмотрел на Сентинела, но
его гнев предназначался не только ему одному.
— Весь день я слышу разговоры
миллионов разочарованных ботов.
Единственные цели, которые преследует
низшая каста, — это выживание или жалкая
слава моментов в ямах. Все их герои —
жестокие чудовища. Они ничего не знают о том,
как всё было раньше, или о том, кем мы были...
они уже забыли всё. Я, как свидетель этого,
больше не буду молчать.
Он встал.
— Я не собираюсь стоять здесь и
притворяться, что я лучше тех, кто работает в
шахтах и на плавильных заводах. Теперь ты
ничего не достоин, Сентинел, кроме смерти. В
чем смысл твоего существования? А вы... — он
посмотрел на каждого из нас по очереди. — Вы
ждёте, извиняетесь и ничего не делаете, чтобы
пнуть его бесполезную выхлопную трубу.
Система — это ваш тиран. Вы слабы. Вы просто
жалки. Мне стыдно сидеть здесь и слушать
вашу самооправдывающую болтовню месяц за
месяцем. У вас были килоциклы, и это всё, что момента, насколько мне известно, он не
вам удалось. Скажите мне, что мы будем произнёс ни единого собственного слова. Позже
делать? мы узнали, что он устроился на работу на
Поднялся шум, но по большей части это ретрансляционную станцию близ города Каон,
был горячий пар. Сентинел сидел с каменным работая посменно и живя жизнью низшей
лицом. Я делал свои записи, как всегда. В конце касты. Кто бы ни писал ему или ни пытался
концов, когда все высказались, выяснилось, что связаться с ним, он больше не имел ничего
пока мы ничего не будем делать. Элита Один общего ни с кем из нас.
хотела исследований и времени. Сентинел хотел
сделать ещё несколько отчётов. Галоген будет
изучать методы обмена рабочей силой... всё это
очень не понравилось Саундвейву. Саундвейв был прав насчёт нас. Наша
— Исследования, отчёты... опять бюрократия стала огромной, превратившись в
задержки, — прорычал он. — С меня хватит чудовище, которого мы не заметили. Его слова и
разговоров с вами. Всё пролетает мимо ушей. В поступки сильно беспокоили меня с этого
речах нет смысла, важны только действия. момента, и я не мог успокоиться, думая о них и
С этими словами он бросил свой значок чувствуя справедливость этих поступков. В те
совета и, повернувшись спиной, вышел. С этого месяцы я часто заглядывал к Ориону Паксу,
117
читал и записывал, тщательно записывал. Ему
даже пришлось обработать протокол той
судьбоносной встречи. Я подошел к Завету и
отлистал его далеко назад, в тот момент, когда
мы открыли колодец, чтобы я мог снова
пережить этот момент и надеяться вернуть ту
первоначальную вспышку вдохновения, когда
ещё были Праймы, когда мы всё ещё
предпринимали действия, которые имели
значение.
Когда я изучал текст, мне бросились в
глаза два факта. Во-первых, мы никогда не
уточняли, какого именно кризиса будет
достаточно, чтобы вызвать пробуждение
Тринадцатого. Очевидно, катаклизма
солнечного перевала в Эпоху Эволюции было
недостаточно, равно как и вторжения
Квинтессонов. Теперь, казалось, нас постигло
самое страшное бедствие, и всё ещё не было
никаких признаков его пробуждения.
Большинство кибертронцев знали только
фрагменты сюжетной линии Праймов, и то, что
они собрали, в наши дни было бессмысленной
чепухой, наполненной фантазиями, чтобы
восполнить то, чего не хватало. Почти все
считали это ни чем иным, как мифом — удобной
историей, чтобы объяснить прошлое, настолько
глубоко забытое и непонятное, что
потребовалась драматическая выдумка, чтобы
притупить силу её пустоты в воображении.
Даже для меня это было так давно, что
больше походило на сон, чем на реальность. Я
почувствовал, что мои убеждения,
непроверенные и выдержанные так долго,
начинают колебаться. Там, на странице, я
увидел степень нашей глупой бравады в
открытии колодца. Наши надежды были так
ярки, и всё, что должно было произойти, было
неизвестно. Такая смелость требовала лучшего
ответа, чем то, что Сентинелу было позволено
бесконечно править нашим стазисом. Он
медлил, опасаясь вызвать беспорядки.
Правда о ситуации с Энергоном была
неизвестна. Если бы он снял все ограничения,
это сразу стало бы совершенно очевидно. Такие,
как Вандалы и Грабители, не исчезли не только
потому, что наступили тяжелые времена. Их
агрессия и паника скоро вернут нас всех к
племенной дикости. Могут. Может быть. Итак,
Сентинел стоял на своём, и Совет последовал за
ним, не в силах изменить его решение. Бремя
ответственности легло на него тяжелым грузом.
Он действительно верил, что судьба всех
Кибертронцев лежит на его плечах, и он должен
спасти их от самих себя. Осознав это, я увидел,
что он пришёл к концу своей веры. Возможно,
ржавчина забрала эту веру у него. Мне нужно
было найти что-то, чтобы дать ему сердце.
Я закрыл Завет и аккуратно отложил его
в сторону, затем покинул Иакон, впервые за
многие десятилетия изменив форму, чтобы
быстро путешествовать по дорогам и каналам
вдали от города. Я прошёл мимо сверкающих
огней Шести Лазеров, а затем мимо
сверкающего торуса казино Альтигекс, и никто
особо не обращал на меня внимания — все
были сосредоточены на путешествиях или на
своих местах назначения, а также на остром
предвкушении какого-нибудь столь
необходимого приятного развлечения. Далеко,
слева от меня на горизонте, был виден тёмный
Каон-Сити. Я держался от него подальше, не
желая, чтобы кто-нибудь узнал о моей
собственной цели или даже о том, что она у
меня есть. Я собирался встретиться с кем-то
очень редким, хорошо известным, но в
конечном счёте почти таким же загадочным, как
и сама история Праймов. Однако он не был
Праймом. Он был уникален и никогда не
появлялся на поверхности, если вы точно не
знали, что ищете. И только когда я оказался
далеко в пустынях метко названного Моря
Ржавчины — естественного вихревого пятна, где
мягкие ветры мира закручивались,
останавливались и роняли свой песок, — я
сошёл с дороги и свернул в Пустоши.
Сначала я волновался, что могу оставить
след, но за мной никто не следил, и в любом
случае смутные порывы воздуха непрерывно
перемешивали мой след в тёмно-пудрово-
красной охре, так что в течение часа после
моего отъезда не было никаких признаков того,
что я был там. Пыль разлетелась повсюду,
угрожая охватить все мои суставы, но я
упорствовал и, в конце концов, в небольшом
овраге, образованном подветренной стороной
двух дюн, я увидел верный признак прекрасной
антенны, торчащей из земли.
Если бы он не подавал мне сигналы в
течение последней половины цикла, я
118
сомневаюсь, что увидел бы это между всеми
шаткими стойками построек, оставшихся там со
времён Катаклизма, но как только я нашёл его,
пыль внезапно развернулась и отодвинулась в
сторону чем-то внизу, и из ржавчины появился
голопроектор, вращающийся, чтобы
освободиться. Он представлял собой тонкий
многогранный многоугольник, чтобы мне было с
кем поговорить, кроме воздуха.
Рассматриваемый кибертронец оставался
невидимым, его широко распространенное,
распределенное тело простиралось по всему
покрову Кибертрона, как нити тонкой плесени,
доходя до поверхности и доходя до интимных
нервных систем Праймуса. Я вспомнил, как
создавал его, как долго Праймы работали над
созданием компьютера, способного полностью
взаимодействовать с системами Праймуса и
структурами, созданными над ним,
искусственным интеллектом, который был так
близок к тому, чтобы быть как живой, — но если
бы это было так, то мы не могли бы получать
прямых ответов на свои вопросы: да или нет. Он
служил нам обработчиком, хранилищем,
вдумчивым аналитиком, но у него были свои
мысли, хотя я не знаю, какие именно.
Я тепло поприветствовал его, этого
странного посредника между нами и все ещё
живым ядром Кибертрона.
— Вектор Сигма, спасибо, что встретили
меня в такой короткий срок.
— Альфа Трион. — Его геометрический
аватар мягко покачивался, всегда тихо говорил и
был вежлив. — Ваше сообщение было
интригующим. В сложившихся обстоятельствах я
счёл себя обязанным ответить вам.
— Если кому-то и известно о
продолжающемся существовании таких
инструментов, так это вам.
— Матрица Лидерства. Да. Я знаю о ней
и где она находится. И о других предметах, хотя
я не могу раскрыть их все, поскольку они
связаны с волей Праймуса и своей собственной.
— Мне нужно что-то, что оживит волю
народа, Совета, — сказал я, — чтобы вдохновить
и бросить им вызов. Сомнение и
нерешительность одолевают их, и им не хватает
убеждённости. Вы, как никто другой, должны
знать, в каком кризисе мы находимся.
Колодец...
Он кивнул. Он был напрямую и тесно
связан с Колодцем и имел некоторое влияние
на него, хотя никто из нас не знал наверняка.
— Безымянные. Да. Но отсутствие новых
Искр, как вы подозреваете, связано с
оставшимся здесь Энергоном. Население не
должно превосходить выживаемость. Вы
собираетесь использовать старые артефакты,
чтобы привлечь к нам новую Эру?
— Только не я! — поспешно сказал я,
чувствуя, как его взгляд горит любопытством. —
Я просто думаю, что настало время нам, Совету,
коллективно предложить какую-то новую
надежду, чтобы предотвратить упадок, если не
что-то ещё.
— Я думаю, у вас есть ещё кое-что на
уме, — сказал Вектор Сигма, его голос был
мягок, как пыль. — Но я разделяю ваши
опасения за наше будущее. Я много думал об
этом....
И то, что он имел в виду под “думал”,
опять же отличалось от нашего из-за его формы.
Он так много регулировал и интерпретировал,
— этот посредник между нами и нашим
окружением, — частично шаман, частично
огромное, множественное сознание.
— Подождите здесь.
На какое-то время он исчез под водой,
даже антенна исчезла. Я ждал, пока наступила
ночь. Стало очень холодно, и прежде чем он
вернулся, ржавчина покрылась мелким инеем.
Плоский предмет размером с ладонь, казалось,
поднялся из песка у моих ног. Я наклонился и
взял его.
— Это знак для Сентинела, — сказал он.
— Он был моим, то есть...
Но я, конечно, знал, что это такое, хотя и
не видел его бесчисленные тысячелетия. —
Знак Вектора Прайма.
Держать его сейчас было всё равно что
держать священную реликвию, хотя я помнил,
что Вектор Прайм носил его, как часть его
естественной брони... Я вспомнил свет,
вспыхнувший от знака, когда он включился в
битву против Юникрона, время и пространство
искривлялись вокруг него вспышками яркого
астрального света. На мгновение мне захотелось
увидеть его. Я поблагодарил Вектора Сигму и
убрал значок. Он не мог пройти через Матрицу,
но он дал нам этот знак благосклонности. Иметь
119
даже такой символический дар значило очень

120
много.
— Сама Матрица находится здесь, на
Кибертроне, — сообщил мне Вектор Сигма, —
но со временем она проявит себя.
— А вы знаете, когда это произойдет? —
спросил я его.
— Нет, — сказал он.
Затем его голос приобрёл более
глубокий
тембр, странный резонанс, как будто внутри
него говорило другое существо, направляя его
слова, придавая вес его намерениям.
— Но если вы думаете, что она принесёт
с собой новый Золотой Век или тот, который
превзойдет его, я призываю вас быть
осторожными в своих мечтах. Матрица — это
объект огромной силы, и хотя она позволит
использовать себя только тем, кто этого
достоин, есть много тех, кто захочет ею
воспользоваться. Вы всегда были сущностью
равновесия, Альфа Трион; не забывайте, что
большая часть мира не похожа на вас.
Оставайтесь верны тому, кто вы есть. Взвесьте
все стороны.
На мгновение, очень короткое, я
подумал, что это был сам Праймус — возможно,
только потому, что он сказал то, что мне нужно
было услышать. Я ещё раз поблагодарил его, и
он заверил меня в своей готовности помочь.
Потом мы расстались, и я медленно двинулся по
зыбкой трясине один.
НЕВИДИМЫЕ
ДВИЖЕНИЯ
Оказавшись в Иаконе, я некоторое время изучал
Значок из сентиментальных соображений,
гадая, какой силой он обладает, если таковая
имеется, помимо значения его символа. Он тихо
мерцал в моих руках, и я ничего не мог
предугадать. Я надеялся, что Сентинел Прайм
поймет, что это был знак того, что настало время
для действий, смелости и дальновидности — это
был дар сил древних веков, знак удачи от
властелина времени и пространства — но я
подготовил речь, чтобы сказать ему, на тот
случай, если он откажется принять правду.
Прежде чем отправиться в путь, чтобы
предоставить ему этот Знак, я, как обычно, сел,
чтобы записать свои мысли и наблюдения в
Завет. Значок лежал на открытой странице
рядом со мной, когда я взял Перо и начал
писать.
В тот вечер Перо странно ощущалось в
моей руке. Я приписывал это близости другого
объекта, когда писал свои опасения, свои
надежды... но потом, когда я заканчивал свои
личные заметки рядом с официальным отчетом
о событиях, Перо, казалось, вибрировало
особым образом, как будто сотрясаемое
крошечным внутренним землетрясением... и
продолжало это делать, когда я закончил свою
запись. Это сильно встревожило меня, заставив
символы несколько деформироваться, и я
нахмурился, перечитывая свое предложение...
"Что-то должно произойти, чтобы Тринадцатый
проснулся. Но что именно? Должно быть, скоро.
Это крайне необходимо. Если не сейчас, то
когда?"
Затем Завет ответил, впитывая символы,
как это иногда случалось. Перо дрогнуло, и то,
что на нём было написано, казалось, горело в
течение минуты странной искрой передачи
между ним, мной и книгой. Символы появились
с быстрой легкостью поперек и вниз по
странице, покрывая бумагу и мои собственные
знаки в порыве выражения. Значок слегка
загудел, и я понял, что всё происходящее
черпает из него какую-то силу. Я поднял его, и
он потряс меня с такой силой, что я тут же
уронил его обратно на раскрытую книгу. Я
пытался читать знаки, но они появлялись и
исчезали с молниеносной скоростью,
переписывая и перезаписывая друг друга с
головокружительной скоростью, так что я мог
различить только отдельные слова или фразы.
Они текли дальше, знак за знаком, символ за
символом, вплетаясь в ткань страниц
огромными гобеленами света. Перо зазвенело,
раскалённое добела от силы проносящихся
сквозь него энергий. Значок лежал, оставляя на
книге неизгладимый след от ожога.
"...каталитическая реакция..."
"...для каждого главного героя равный и
противоположный..."
121
 "...разбуди его движением собственного
сердца..."
И там было так много эзотерического и
странного, что я не мог адекватно выразить это
— оно говорило о братьях, душах, духах, танцах,
потоке энергии от полюса к полюсу и частоты к
частоте, о фундаментальной неопределенности
во всем, что разрывало и делало единым.... А
потом, когда я уже был на грани понимания, с
Пера на бумагу слетел последний символ —
знак, который всегда означал: "Да будет так". А
потом нить, соединяющая меня с объектами,
пропала.
Перо лежало неподвижно. Значок был
холоден и молчалив. Бумага снова была
совершенно чистой.
Я не был уверен, что сделал. Я вписал
будущее в книгу? Я не верил, что это вообще
возможно, но что-то в повороте судьбы
определенно изменилось. Что-то происходило.
Я изучал страницы и различал в их тяжелой
текстуре остатки закодированных знаков, как
будто все, что там было, было похоронено в
самой структуре.
Хотя я ждал довольно долго, ответа не
последовало, и больше ничего не произошло. В
конце концов я убрал Завет и отнёс Значок
Сентинелу Прайму.
Лишь когда я услышал имя гладиатора из ям
Каона, присоединенное к сплоченному призыву
к революции, холодная дрожь осознания
пробежала по моей спине и соединила мой
разум с тем днем, когда я вручил Знак
Сентинелу Прайму.
— Кто такой этот 'Мегатрон'?! —
прогремел он, Значок сверкал на его груди,
когда Совет столкнулся с внезапным
появлением этого нового персонажа из
неизвестного квартала.
Все они изучали отчёты и обсуждали
свои
ответы, пока я сидел, застыв от внезапной
убежденности. Я извинился, как только смог, и,
придя в Архив, открыл Завет, не успев даже
сесть. Вот оно, на совершенно ясном языке, там,
где раньше было пусто.
"Альфа Трион взял записи, сделанные о
гладиаторе Мегатроне, и передал их на
хранение своему помощнику Ориону Паксу...."
Будущее, написанное так, словно оно
уже было прошлым.
Я сделал, как там говорилось, опасаясь,
что уже сделал в этом слишком много.
Д-16 ушёл в шахты, как и было
назначено, еще во времена Квинтессонского
Империума, но совсем недавно прибыл, чтобы
принять участие в боевых действиях в городе
Каон и стать непревзойденным конкурентом
неумолимой силы. Ни один бот не мог победить
его. Его избранное имя: Мегатронус, которое
ликующие толпы сократили до Мегатрона.
И выбор такого имени не мог быть
случайным, не так ли? Этот бот был потомком
Мегатронуса. В глубине души он был рождён
для восстания. Я получил катализатор,
подсказку — и теперь увидел самый
пронзительный факт, какой только мог
вообразить. Должно быть, он вышел вперёд,
чтобы назвать своё имя, всего через несколько
часов после того, как я увидел, как слова,
написанные Пером исчезли на страницах Завета.
Меня пробрал озноб, но до сих пор я не говорил
об этом ни одному живому существу. Я боялся
этого, потому что не записывал историю, а
руководил ею. Воспоминания о смерти
Максимо всплыли в моей памяти, но я не могу
сказать сейчас, что я не был агентом судьбы,
сейчас или тогда. Я изучил книгу, но никаких
дальнейших указаний из Завета не последовало.
Я продолжал передавать Ориону Паксу
новости о ситуации с Каоном, и он старательно
их изучал. Однажды я видел, как он
целеустремленно шёл со своим другом Джазом
по направлению к Каон-Сити. Когда он вернулся,
то был полон вопросов и мыслей. Я видел, что
он сочувствует взглядам Мегатрона и критикует
их. Он тянулся к нему, как магнит к железу,
находя, наконец, большой и насущный интерес,
а также вызов. Было время, когда они казались
такими близкими, что были как братья, но
природа Мегатрона и Ориона Пакса всегда
боролись друг с другом за все их общие идеалы.
Один был за установление порядка и мира;
другой жаждал превосходства и конкуренции.
Это был классический раскол между теми, кто
видел благо для всех в совместном стремлении
122
к равенству, и теми, кто видел естественную

123
справедливость в возвышении и господстве

124
наиболее приспособленных.
Именно тогда, когда Мегатрон совершил
свой первый террористический акт, он и Орион
Пакс безвозвратно расстались. В его
необдуманных решениях и боли, которая
двигала им, я видел отголосок его предка,
Фоллена, и я задавался вопросом, — кому
придётся умереть на этот раз, чтобы служить его
потребности доказать правду о его силе и
решимости, его готовности делать грязные дела,
которые, казалось, требовали от него перемены.
История, неизвестная тем, кто находится в
настоящем, обречена повторяться, и это может
быть еще более верно для нас, поскольку мы
сформированы в таких немногих основных
формах. Эти формы не меняются со временем,
их структура всегда одна и та же, и независимо
от того, как долго мы функционируем, мы редко
меняемся каким-либо существенным образом.
Ирония судьбы для расы, которая гордится
своей способностью менять форму.
Моя надежда на будущее заключалась в
том, что Пакс и потомок Фоллена никогда не
станут врагами. Пакс по природе своей был
противником Мегатрона только потому, что тот
угрожал свободе других. У него не было ни
малейшего желания руководить войсками или
командовать ими для собственного
прославления. Он был, как следует из
фрагмента его имени, миротворцем и долгое
время пытался склонить Мегатрона к более
спокойным и менее жестоким методам
достижения своих целей. Мегатрон колебался,
потому что он искренне любил Ориона Пакса и
считал его равным себе, но в конце концов он
вернулся ко всему, что знал и чему доверял, а
именно — к самому себе. Он никогда не мог
отдать другому существу даже крупицу своей
силы, как бы доброжелательно он к нему ни
относился. Это его самая большая слабость.
Как выяснилось позже, чем больше у
Мегатрона появлялось сторонников, тем больше
он разжигал свою революционную партию под
знаменем "Десептиконов", — Орион Пакс же
естественным образом стал его противником и
стал называть своих союзников "Автоботами".
Оба имени означали одно и то же — дух против
Эпохи Ржавчины, которая была Стазисом. Они
выступали за индивидуальную свободу, один —
самопровозглашенный и тихий, другой —
вызывающий восстание, требующий массового
признания. Тогда, как и сейчас, отличался
метод, а не форма.
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ
РАСКОЛ
Действия, которые, наконец, предприняли
Сентинел Прайм и Совет во время своего
специального заседания, привели к
гражданской войне. Орион Пакс и Мегатрон оба
присутствовали, когда Галоген произносил речь.
Сама комната — огромный зал, выполненный в
стилизованной форме Искры, с расходящимися
рукавами и огромными галереями, доходящими
до высот, — была заполнена таким количеством
кибертронцев, которые смогли уместиться в
этом пространстве. Его обычная гулкая тишина
была наполнена постоянными звуками шепота,
звона и шороха, которые они все еще
производили, даже когда изо всех сил старались
быть тихими. Галоген гордо стоял на трибуне,
возможно, нервничая, Контрейл сидел у него за
плечом, а другие члены совета выстроились в
ряд за спиной.
— Матрица Лидерства находится на
Кибертроне, — объявил Галоген, подводя итоги
долгой подготовки, которая, как теперь понял
Орион Пакс, вела именно к этому моменту.
Рядом с ним тихо зарычал Мегатрон, его
терпение было ограничено только случаем и его
убежденностью в том, что сейчас произойдет
нечто удовлетворительное. Орион Пакс хорошо
знал, что такое Матрица Лидерства, хотя до сих
пор считал её частью древней истории,
несмотря на то, что на её поиски постоянно
отправлялись экспедиции.
Галоген продолжил.
— По словам архивариуса Альфа Триона,
она может быть найдена в эти неспокойные
времена, и лидер, которому она передаст свои
силы, будет первым, кто поведет всех
Кибертронцев в новую эру.
Мегатрон дёрнулся. В воздухе повисла
тишина.
— Орион Пакс, мы возлагаем на тебя
поиски Матрицы Лидерства, — сказал Галоген.
— С этого момента ты — Оптимус Прайм...
125
Орион Пакс больше ничего не слышал.

126
127
Он посмотрел через весь зал на Альфа Триона,
пытаясь понять, знал ли он —думая, что он
должен был знать, что это произойдет — и в то
же время у него было странное ощущение,
похожее на воспоминание, что его называли так
раньше....
Он знал, что должен что-то сделать,
чтобы преодолеть раскол, который они создали
между ним и Мегатроном в этот момент, и
повернулся к нему:
— Брат, я не искал этого...
Но Мегатрон не имел к этому никакого
отношения. Он открыто насмехался над
Оптимусом, называя его клерком, новым
автократом, призванным управлять бумажной
работой и бюрократией в той же старой мёртвой
хватке. Только Оптимус был достаточно близко,
чтобы увидеть боль, которая вызвала ответную
реакцию.
— Братьев больше нет! — Мегатрон
сплюнул и продолжил свою тираду, заявив: —
ты предал идеалы, которые исповедовал мне с
самого начала!
Через несколько мгновений весь зал
взорвался рукопашной схваткой, сторонники
обеих сторон ощетинились и уставились друг на
друга, Десептиконы и Автоботы громко заявляли
о себе криками, которыми пытались заглушить
друг друга. Элитная гвардия бросилась вперёд,
направив оружие на Мегатрона, но Оптимус
остановил их. В своём гневе, когда Мегатрон
отказался принять его сторону, он поклялся
противостоять Десептиконам, и так они
расстались.
Десептиконам было позволено
свободно уйти, но это был конец любых
признаков дружбы между Оптимусом Праймом
и Мегатроном.
Только выражение лица Оптимуса и
сокрушительное разочарование заставили меня
дважды подумать, пока он смотрел, как они
уходят. Ему было грустно за Мегатрона. Я не мог
сказать, что нет, потому что сидел с остальными
членами Совета и чувствовал, как бремя
возраста покидает меня. С нами покончили как с
правящей сущностью, я думаю, Сентинел Прайм
в конце концов был благодарен. Выбор
Мегатрона означал бы выбор его излюбленной
«доброжелательной» тирании, хотя Мегатрон
никогда не был доброжелательным, если не
был окружен послушанием, и он никогда не
видел в этом иронии и того, как это попирало
его идеалы.
Он ушёл со встречи со своим
консолидированным триумвиратом ненависти.
Его соперничество с Оптимусом Праймом было
главным в его сознании, но оно было сильно
подкреплено отношением Оптимуса к
Сентинелу Зете Прайму, номинальному
руководителю, к ногам которого он возложил
всю ответственность за длительное угнетение
Кибертронского народа и который, по его
мнению, лично приговорил его с первой минуты
его жизни к рабству в шахтах. Последняя порция
его гнева предназначалась Квинтессонам. Для
них, если он когда-нибудь встретится с ними (а
он планировал встретиться, как только
Кибертрон будет заселён), он был готов
предоставить абсолютный и индивидуально
подобранный ад. Его отвращение было
всеобъемлющим и более чем достаточно
энергичным, чтобы воспламенить его
революцию. Он рвался на войну в духе чистой
мести.
Орион Пакс... что ж, он стал тем, кем
был.
Никогда не возникало вопроса о том, кому в
конечном итоге достанется Матрица Лидерства,
с того момента, как он прыгнул в колодец в
конце первой эры, все эти миллионы звёздных
циклов назад, воспламенив его и положив
начало всей Кибертронской династии. Он
никогда не осознавал этого, за всю свою долгую-
долгую жизнь, но он был Оптимусом Праймом.
Он был Тринадцатым.
Гнев Мегатрона невозможно было
сдержать.
128
129
 ВЕЛИКАЯ ВОЙНА
После того, как была открыто объявлена война
между Автоботами, стремящимися к мирной
революции изнутри, и Десептиконами,
желающими уничтожить все следы старого
порядка и любую оппозицию, перед всеми
Кибертронцами встал суровый выбор —
выбрать сторону. Поначалу шок от перемен
означал, что многие страховали свои ставки,
ничего не объявляя, пока их не вынудило
вторжение на их территорию. Поскольку это
вторжение было в основном предпринято
силами Десептиконов, стремящимися захватить
стратегические опорные пункты или ресурсы,
потенциальные нейтралы и добрая горстка (но
слишком мало) сочувствующих Автоботам
обнаружили, что выбор сводится либо к
Десептиконам либо к смерти. Большинство
выбрало Десептиконов.
Некоторые из более умных сделали это
недобросовестно, на словах поддерживая дело,
и в то же время планировали сделать всё
возможное, чтобы разрушить его изнутри.
Одним из таких был Джетфайр. Он и Старскрим,
— ещё один воздушный бот, чьей обязанностью
была воздушная безопасность больших городов,
— столкнулись с суровым предложением,
которое должно было стать обычным явлением
на Кибертроне в первое утро официальных
военных действий. Оба они долгие годы
служили бок о бок, как в Золотой Век, так и в
Эпоху Ржавчины. Их объединяло желание
вернуться к процветанию и свободе Золотого
Века, хотя Старскрим лелеял мечту стать
Праймом. Джетфайр подозревал, что в живых
не было бота, которому не снились подобные
сны, но он не был лидером и, как Старскрим,
опасался рано присягать на верность.
В начале войны они оба были назначены
на личную охрану Сентинела Прайма, в то время
как остальная часть Верховного Совета вызвала
других солдат для их защиты. Даже ко мне,
Альфа Триону, на время был приставлен
Смоукскрин — поначалу никому из нас двоих
это не нравилось; мне, потому что я не любил
тень, а ему, потому что его дерзкий дух оказался
в библиотеке, где ему пришлось притвориться,
что его не существует.
Когда Кибертрон погрузился в хаос и
насилие, мы продолжали вести глупую
"обычную жизнь", что застало Старскрима в
Казино Альтигекс одним знаменательным
вечером, когда он присутствовал на
комедийном шоу в качестве охранника
Сентинела Прайма. После того, как Контрейл и
Рэтбэт перешли на сторону Мегатрона,
остальные члены Совета и их отряд остались
нейтральными или сочувствующими Автоботам.
Мы не учли, сколько недовольных Искр
воспользуются возможностью претендовать на
власть.
Когда Мегатрон атаковал, в середине
знаменитой шутки Арморхайда о “Рустиконах",
и Сентинел предпочёл избежать убийства
вместо того, чтобы стоять на своём, он забил
последний гвоздь в свой гроб, насколько это
казалось Старскриму. Старскрим тут же
дезертировал и приказал искателям заключить
Сентинела в тюрьму Каона в качестве звёздного
приза Мегатрону, мгновенно купив себе этим
место в элите власти Мегатрона. Это был
ужасный, роковой поворотный момент, хотя мы
и не сразу это поняли. Старскрим и
командование ВВС были посвящены в секреты
планетарной безопасности, и он не терял
времени даром, передавая их Мегатрону. В
частности, он раскрыл природу структуры
Триптикона.
Мегатрон немедленно взял и
использовал Тёмный Энергон. Я полагаю, это
уместно, что Старскрим в своём жалком
высокомерии стал рабом этой субстанции в
такой же степени, как и его собственное эго. Как
бот, являющийся потомком Льежа Максимо, он
не мог устоять перед судьбой там, где это
выглядело наиболее выгодным в любой момент
времени. Но он не был такого же калибра, как
Максимо. В конце концов, ему не хватало
уверенности. Он будет служить только другим.
130
 Джетфайр знал это о Старскриме, но ему
всё ещё было трудно смириться с
предательством. Он ничего не мог сделать,
чтобы смягчить ущерб от болтовни Старскрима.
Но он всё ещё мог попытаться спасти Сентинела
Прайма, и он сделал это под
предводительством Оптимуса Прайма, в то
время как остальные из нас быстро
разрабатывали планы по сохранению других
скрытых артефактов и объектов власти.
Поскольку борьба за освобождение Сентинела
Прайма и захват Тёмного Энергона, скрытого
внутри Триптикона, продолжалась, мы изо всех
сил пытались найти пригодные для
использования звездолёты любого вида, даже
неисправные, и переоборудовать их для того,
что, вероятно, было бы отчаянным
односторонним транзитом в различные пункты
назначения, известные только Вектору Сигме и
мне. Я даже не стал вносить записи о нашей
деятельности в Телетрон-1, который служил мне
верой и правдой с момента его создания.
Несмотря на то, что Телетрон-1 был
умным, он оставался всего лишь
запрограммированной машиной, и в нём
никогда не было кодов для ведения войны.
Любой кибертронец мог свободно искать в нем
информацию по любому предмету и находить
ответы — при одном правиле это казалось
эгалитарным и мудрым. Теперь это был глупый
либерализм. Пока шла установка кораблей на
верфях автоботов,я попытался заблокировать и
закодировать конфиденциальные данные. К
сожалению, я не мог сделать то же самое с
ботами. Было сложно сохранять спокойствие. Я
часто ссылался на страницы Завета в поисках
указаний, но там ничего не говорилось об игре
силы, которую развязала война. Она могла
пойти по любому пути. Поворотные моменты
принятия решений и колебаний, от которых построенных и заправленных достаточным
зависела судьба мира, были непредсказуемы, количеством топлива, чтобы достичь
вероятности бесконечно разлетались веером, ближайших известных планет, которыми
вплетая друг в друга и переплетаясь. оказались Земля, Велоцетрон и скопившаяся
Мы захватили Звёздный Меч, Апекс куча мусора под названием Джанкион. Кто-то
Доспехи и те части Клинков Времени, которые подсунул Десептиконам слухи об этой
были в нашем распоряжении, вместе с Омега деятельности, разжигая их интерес к реликвиям,
Ключами, прежде чем у нас закончилось время. о которых они слышали только в древней
Увы, эта "безопасность" означала выброс истории, но слишком поздно, чтобы заметить
драгоценных предметов на несопровождаемых поставки.
кораблях, замаскированных под метеориты,
131
 Вместо этого Мегатрон обратил своё
внимание на Плазменный Целиндр, который
находился внутри Телетрона-1, и, благодаря
разведданным Старскрима, получил ключи к
нему без особых усилий. Первый лежал там, где
его положили в Зале Правосудия, а второй был
спрятан в грудном отсеке Сентенела Зеты
Прайма. Мегатрон убил его, чтобы забрать
ключ, думая, что ключи просто откроют проход в
сердце Кибертрона. Вместо этого он обнаружил,
что они пробудили личность Омеги Суприма,
одного из немногих поистине гигантских сил
Автоботов. Он появился, серебряный и
мстительный ангел, с поверхности Холмов Таган,
разрушая хрупкие строения фабрик и домов,
которые стекали с его спины в реку разбитого
металла. Его двигатели плавили всё в радиусе
двухсот метронов в светящуюся белую жидкость
и кипящий пар. Его целью было уничтожение
Мегатрона. Завязалась ожесточённая битва.
Омега Суприм потерпел поражение,
сбитый безжалостным огнём Старскрима и его
летающих солдат. Он рухнул обратно на
поверхность, сломанный, и на короткое время
Мегатрон получил доступ к ядру Кибертрона и
попытался преобразовать его в
противоположность жизни — Тёмный Энергон.
Начавшись, цепная реакция развивалась с
пугающей скоростью, золотой отблеск
жизненной энергии Праймуса сменился
болезненным пурпурным сиянием хаотической
формы. С новой решимостью Автоботы
сплотились вокруг Оптимуса, не желая
поддаваться отчаянию даже в этот самый
мрачный момент. Отвлечённые ощущением
своей скорой победы, Десептиконы были не
готовы к тому, что произошло дальше.
Зная, что он немедленно должен что-то армии, чтобы выиграть время Оптимусу, чтобы
сделать, чтобы предотвратить продвижение тот добрался до ядра и уничтожил резерв
Тёмного Энергона через ядро Праймуса, Тёмного Энергона, текущий в древнее сердце
Оптимус обратился к самой цитадели, к Иакону. Праймуса.
Возможно, даже он не знал, что произойдет, Но ущерб уже был нанесён. Праймус
потому что для всех было неожиданностью, говорил прямо с Оптимусом из глубины своей
когда сам Иакон, блок за блоком, возобновил камеры Искры, чего он не делал с тех пор, как
протоформу размера, никогда не имеющего мы все были созданы миллионы лет назад.
себе равного на поверхности Кибертрона — Оптимус стоял перед массивной бронированной
наша любимая столица была титаном, который сферой сердца Праймуса и наблюдал, как её
затмил своими размерами даже Омегу Суприма. сияющий свет усиливается, а отверстие на
Метроплекс поднялся, чтобы откликнуться на поверхности щита медленно раскрывается.
зов Прайма, и поразил достаточно атакующей
132
133
134
 — Моя Искра повреждена. Чтобы
очистить себя от этой заразы, я должен
отключиться. Кибертрон на это время станет
холодной и безжизненной планетой, и пройдут
миллионы циклов, прежде чем я смогу
вернуться.
— Значит, мы должны покинуть
Кибертрон. — Оптимус уже смирился со своим
бременем.
— Я предлагаю тебе взять с собой часть
моей Искры, пока будет цела она, буду цел и я.
Примешь ли ты эту ответственность, Оптимус
Прайм?
Оптимус согласился, и Матрица
Лидерства развернулась из открытой камеры
ядра, творение жёсткого света, наполненного
всеми знаниями Тринадцати Праймов, включая
его собственное давно потерянное наследие.
Она установилась рядом с его собственной
камерой Искры, в центре грудного отсека. В этот
момент весь долгий цикл Праймов прошёл
полный круг.
Оптимус стоял у Тихого ядра мира и знал
всю правду о себе, и о том, как был создан . Он
теперь знал, кто я, что случилось со всеми
остальными, историю личности каждого из них,
даже то, что не знал раньше — всё это только из
искры. На мгновение он склонил голову в
смиренном признании всего, что прошло и то,
что это означало. Вокруг стояла великая
тишина. Тревога, котороя беспокоила его
всегда, о его заботе, об истории Мегатрона и его
чести — всё это оставило его. С твёрдым
решением и состраданием, он приказал мне
контролировать строительство Ковчега, в
котором Автоботы могли бы безопасно
путешествовать. Я был рад согласиться, хотя
многое было потеряно, я испытывал надежду,
что давно с того дня мы не чувствовали себя так,
как в далёком прошлом, во времена которого
мы, словно одно целое, отправились в бой
против Юникрона: день нашей победы и нашей
потери.
Однако для жителей Кибертрона это был не
конец. Бушевали ожесточенные битвы, в
основном одностороннее состязание, в котором
отряды автоботов боролись за единственное
возможное преимущество. Метроплекс не
выдержал этого мощного противостояния. Его
последним действием было возвращение его
Искры в ядро, добавление его чистого Энергона
135
к борющейся защите Праймуса. Его альтформа
останется в виде взорванной области, которую
однажды можно будет восстановить, но пока
это выглядело как его могила. Почти всё
остальное либо перешло под контроль
Десептиконов, либо было стерто с лица земли в
ярости боевых действий. Бесчисленные
миллионы мёртвых лежали там, где пали .
Потери в их безжалостном восхождении были
сопоставимы с ранними днями Катаклизма, но я
чувствовал себя намного хуже, зная, что мы
сделали это сами. Всё, что мы с гордостью
выдержали во время вторжения Квинтессонов и
Эпохи Ржавчины, теперь было уничтожено за
короткое время из-за неистовой жестокости,
развязанной безжалостными и подавленными
амбициями Мегатрона. Любой ценой у него
будет свой «настоящий» Золотой век.
Помимо очевидных, значительных
побед десептиконов на основных аренах и
нашей случайной удачной победы, было также
много, по-видимому, более мелких инцидентов,
на которых поворачивались судьбы отдельных
личностей.
Один из последних воинов, которые
были созданы Колодцем в последние дни Эпохи
Ржавчины, буквально замолчал в начале боевых
действий. Его звали Бамблби, и он с самого
начала был непосредственным защитником
автоботов, который быстро вошел в элитную
группу Оптимуса Прайма, наряду с
Айронхайдом, Джазом, Проулом и Рэтчетом.
Поскольку он был так молод по сравнению с
другими, у них была склонность думать о нём
как о младшем брате, что ему нравилось. Война
и их природа связали их между собой, что редко
можно было увидеть в мирное время; тогда это
называлось чувством братства, которое самые
близкие кибертронцы могли получить, когда
они не связаны такими же отношениями, как
другие существа. Момент героизма Бамблби и
его результат вызвали много страданий у
других, хотя им всем приходилось играть
одинаково трудные и опасные роли в конце
игры вокруг Иакона.
ПЛАВАЮЩИЙ
МОТЫЛЁК
Бамблби лежал там, где его бросили, и смотрел,
как Мегатрон уходит прочь, пока не скрылся из
виду в своём чванстве. Шок от того, что его
голосовой аппарат был раздавлен, затмил все
остальные травмы. Он всё ещё чувствовал
мучительную хватку вокруг своего горла,
безжалостное давление пальцев Мегатрона и
неумолимую силу руки, удерживающей его,
беспомощного, в воздухе . Тем не менее, он был
рад всему, что сделал и сказал. Ощущение
победы удерживало его на палубе так же
сильно, как и боль и повреждение ноги. Его
работа была сделана, и он преуспел. Мегатрон
был полностью отвлечён, в то время как
Оптимус и другие отправились спасать
Сентинела. Даже его краткое удовольствие
уничтожить голос Бамблби и злорадство над его
унижением вскоре превратится в бессильную
ярость, когда он узнает о том, что произошло, и
это смешило Би, хотя из него выходило только
хриплое ничто. Он звучал как умирающий
цилиндр сгорания. В то время он даже находил
это забавным, но смеяться было больно.
Он знал, что Десептиконы ушли, когда
услышал стремительный топот
приближающихся ног и знакомые звуки
пыхтящего Рэтчета, переходящего прямо в
режим лекции.
— Тебе не кажется, что на этот раз ты
переборщил?
Однако в его голосе не было никакой
ошибки, когда он наклонился, чтобы
исследовать жизненные показатели Би.
Би хотел сказать: «Да хватит суетиться,
старожил!» Он бездумно попытался сказать это,
но всё, что возникло, — это статика и писк.
Вместо этого ему пришлось жестикулировать
здоровой рукой и попытаться выразить то же
чувство. Однако Рэтчет вообще этого не понял.
— Сервоприводы тоже взлетели, да?
Только посмотри на это. Тебе повезло, что ты
жив, малыш.
Его укоризненные замечания
продолжались с каждой новой раной, которую
он обнаруживал, когда быстро оказывал первую
помощь.
136
Би почувствовал себя уязвлённым и

137
попытался отмахнуться от суеты и встать, более
встревоженный, чем он хотел казаться, сильным
беспокойством Рэтчета. Рэтчет мог показаться
скучным, но он был неизменно
уравновешенным, и было странно видеть его
таким расстроенным. Это означало, что что-то
действительно не так.
Рэтчет толкнул его обратно с силой,
которой Би не ожидал, настолько сильной, что
он обратил на неё внимание.
— Стой спокойно. У тебя шило в
бампере? Я ничего не смогу исправить, если ты
будешь скакать тут.
Он пробормотал несколько неприятных
слов о Мегатроне, вперемежку с
комментариями самому себе о том, что он
делает.
— Надо отрезать эту штуку... вот так...
Теперь мы можем сделать всё остальное на
базе. Исправим это. Давай посмотрим на твою
шею...
Би хотелось заворчать, но он почему-то
не решался. Рэтчет молча уставился на его
горло. На заднем плане они оба слышали
пушечные выстрелы, а над головой —
внезапный пронзительный рев Сикера,
проходящего на низкой разведке.
— Интересно, если я... — пробормотал
Рэтчет, и Би почувствовал, как кто-то использует
какой-то крошечный инструмент. Это не было
больно, было только ощущение давления.
Внезапно его голосовая коробка зашипела сама
по себе, и раздалось мерзкое искрящееся
шипение, которое заставило Рэтчета выругаться
и отпрянуть. За ним тянулась полоска дыма и
запах гари. Рэтчет молча смотрел на него.
Наконец, он сказал сдавленным голосом:
— Хорошо, на ноги, солдат, обопрись на
меня, мы уходим.
Они вернулись в Иакон, в безопасность
хирургического отделения. После нескольких
часов напряженных усилий Рэтчет наконец
положил свой футляр с инструментами и
выключил верхний свет. Он подошёл к Бамблби
и серьёзно посмотрел на него.
— С твоей ногой всё будет в порядке. Но
я... ничего не могу сделать, чтобы починить твой
голосовой аппарат. Не сейчас. А может, и
никогда.
Бамблби оглянулся на старого бота,
ставшего его другом. Он был потрясён и не мог
этого скрыть. Он думал, что нет ничего такого,
что Рэтчет не мог бы исправить. Даже когда
Мегатрон сделал это, ему и в голову не
приходило,
что он может не оправиться. Он вдруг
почувствовал себя немного глупо, хотя всё
равно ничего бы не изменил. Он хотел сказать
Рэтчету, чтобы тот оставил мрачный взгляд
самобичевания
, распространяющийся и делающий его таким
тяжёлым и побежденным, но без слов он не
знал, как это сделать. Он положил ладонь на
знакомую бело-красную руку Рэтчета и
посмотрел ему в глаза, желая, чтобы он увидел,
что это не его вина.
Но Рэтчет воспринял это как мольбу.
— Я перепробовал всё, что мог
придумать. Мне жаль. Я не думаю, что смогу
совершить чудо.
Бамблби нахмурился, когда Рэтчет
отвернулся. Старший бот увидел это и тяжело
вздохнул. Би в отчаянии стукнул кулаком по
столу, на котором лежал, и сел. Он хотел сказать
Рэтчету, что он был так близок к Чудотворцу, как
никто из тех, кого он когда-либо видел. Теперь
он мог даже ходить, а час назад его нога была
бесполезна. Но тычки и жесты не имели
никакого значения. Рэтчет, казалось, ничего не
понимал, и его настойчивое желание взять вину
на себя разозлило Би. Но он не мог даже
выразить это без того, чтобы Рэтчет не подумал,
что это ярость на него.
В течение следующих циклов, когда его
молчание стало общеизвестным, а его
случайные попытки произнести речь вызвали
удивление, Бамблби обнаружил, что меньше
расстраивается из-за остальных своих друзей.
Раньше ему нравились беседы и дружба, и он
действительно скучал по возможности
присоединиться к ним, но то, чего он больше
всего боялся — что его перестанут замечать, —
так и не произошло. Все относились к нему так
же, как и раньше, и его молчание означало, что
даже твердолобый Айронхайд и суровый Проул
начали ему доверять со временем. Самому
Оптимусу Бамблби продемонстрировал такое
же нетерпеливое послушание, чтобы сражаться
и служить, как и прежде, и он пришёл к выводу,
138
что ничего не потерял — только голос.
Фактически, он приобрёл большее чувство
безопасности в своём положении с ними. Они
приняли его таким, какой он есть. Раньше,
всегда отодвигая любые заботы о своей
молодости и неопытности подшучиванием, он
никогда не мог этого знать. Он перешёл от
дерзкого шумного Би к тихому, бдительному Би,
проплывая через все виды разговоров, в
которых боты говорили то, что они не сказали
бы иначе. Он чувствовал себя среди равных и
принадлежал к ним.
В минуты свободного времени он жалел,
что не может рассказать Мегатрону, какой
хороший поворот он сделал. Конечно, это будет,
примерно за минуту до того, как он захочет
вонзить меч Мегатрону прямо в Искру. Бамблби
бросился в бой с удвоенной энергией. Прежде
всего он хотел показать Рэтчету, что ему не
причинён вред, но перфекционизм Рэтчета и его
чувство неудачи не исчезли. Как ненастная
погода, они окутывали старшего бота облаками
всякий раз, когда он и Бамблби были одни,
наблюдая за битвой или во время занятий по
оказанию первой помощи Би. Наконец, когда
139
они остались вдвоем после того, как залатали
последнюю огнестрельную рану солдата и
увидели, как тот, пошатываясь, вышел за дверь
и вернулся на свой пост, Би изложил это
буквами, которые он сделал из полевых повязок
— Не Твоя Вина. Он указал на таблички, потом
на свою шею, а потом показал Рэтчету поднятый
вверх большой палец, показывая, что с ним всё
в порядке.
Рэтчет посмотрел и заколебался.
— Я думаю, может быть, если бы я не
был таким нетерпеливым на поле, я мог бы
спасти хотя бы его часть.
Бамблби покачал головой и попытался
выдавить из себя хоть одно слово: Друзья.
Рэтчет посмотрел на него,услышав это
неуклюже произнесенное слово, и на мгновение
Бамблби подумал, что этого недостаточно, но
затем Рэтчет кивнул, и следы улыбки
промелькнули по его лицу. Он всё ещё был
грустным, вечно озабоченным и, по мнению Би,
сварливым, но это было нормально. Именно
таким и был Рэтчет. По крайней мере, он
больше не грустил из-за голоса.
В конечном итоге Автоботы потерпели
поражение на Кибертроне. Нас превосходили
числом и вооружением. Десептиконы смогли
задействовать так много солдат, даже
массивных Гештальтов, таких как Девастатор,
чьи атаки могли быть сдержаны только
закаленной в боях доблестью Ультра Магнуса и
Рэкеров. Мы не могли вечно прятаться за
Рэкерами и другими нашими элитными
бойцами. Скоро настанет день, когда Мегатрон
захватит Иакон и получит контроль над ним,
всем его содержимым и Колодцем Великой
Искры. Видя такой исход как несомненный,
Оптимус Прайм принял решение — нельзя
допустить, чтобы Колодец попал в руки
Десептиконов.
Великая Искра была извлечена из
планеты и выброшена в космос. Единственная
надежда Автоботов на возрождение мира
заключалась в том, чтобы найти Искру и уберечь
её от Десептиконов. С этой целью я вложил всё,
что мог, в строительство Ковчега, хотя он был
сделан из металлолома, и я тосковал по
присутствию других Праймов в те дни и ночи,
когда сварочные горелки одиноко мигали в
темноте. Амальгамоус, Алхемист, Солус — какой
корабль вы могли бы создать, мои братья! Но я
должен был сделать всё, что мог, и ни один бот
не щадил себя.
Товарищество, близость, узы между
нами тогда были ближе, чем когда-либо.
Я наблюдал за строительством, отмечая
его детали в Завете, читая свой путь в это новое
и тёмное будущее, которое ждало меня здесь,
на заброшенной планете, в то время как
Автоботы лихорадочно готовили крошечный
флот, в котором они должны были совершить
свой путь.
Когда Оптимус Прайм пришёл, чтобы
предложить мне место в его миссии, как я и
предполагал, я почтительно отказался. Я
объяснил, что это мой долг — остаться — Завет
и Перо были моей уникальной Кибертронской
миссией. Смоукскрин и Вектор Сигма, наряду с
верными Рэкерами, были способны спасти нас и
остатки цивилизации от того, что осталось от
Десептиконов, которые, вне планов Мегатрона
по их изгнанию, вряд ли нашли бы кого-то из нас
интересным. Мегатрон наверняка последует за
Оптимусом, так что все непосредственные
опасности ушли вместе с крошечными силами
автоботов в космос — следовать за Великой
Искрой.
Он спросил, не могу ли я дать ему совет,
но я снова сказал нет. Я надеялся... как бы это
сказать, чтобы не показаться старым дураком? Я
надеялся, что погоня, расстояние, изменения,
которые наверняка должны прийти с
возрождением и открытием новой эры, помогут
Оптимусу найти новый и лучший путь вперёд,
чем что-либо, показанное в прошлом.
Первоначальные Тринадцать Праймов успешно
справились со своей задачей остановить
Юникрона, хотя сделать больше было выше
наших сил. Мы, большинство из нас, были
слишком жестокими, чтобы выживать в мире.
Воодушевленные верой Тринадцатого в
возможность творчества и роста, мы, Праймы,
создали всё, что пришло после нас, и теперь
наши творения были открыты, после того как
они прошли через великий испытательный
полигон истории... Они были так же ущербны и
так же ненадежно уравновешены, как и мы, все
140
мы были склонны к надеждам на лучшее

141
будущее из-за наших собственных иллюзий и
потребностей, одурманены нашими высокими
амбициями из-за удовольствия, которое мы
получали в бою и соревновании любого рода.
Было действительно глупо надеяться,
что Оптимус сможет освободиться от нашего
положения, уйдя так далеко от дома, но мне
нужно было верить в него, и поэтому я решил не
давать ему никаких советов, только мой квотум
доверия и мое одобрение без колебаний. Я
надеялся, что это даст ему некоторую свободу
от прошлого.
Вектор Сигма, Смоукскрин, я и те
Рэкеры, которые предпочли остаться в нашей
обороне, а не лететь вместе с
путешественниками, молча наблюдали за тем,
как остальные покидают открытое пространство
на вершине башни Верховного Совета. В свете
Колодца, превратившегося теперь в тёмную яму,
наши немногочисленные "я" на фоне
угасающего света представляли собой жалкую
картину, столь полную надежды на успех
Ковчега, столь страшную, когда мы ждали и
наблюдали неизбежный всплеск корабля
Мегатрона Немезис, преследующего нас. Я
полагаю, по крайней мере, мы должны были
быть благодарны, что теперь это был просто его
корабль, а не сам Триптикон — его ужасный
интеллект был сведен к нулю хозяином,
которого он выбрал. Нужно быть благодарным
за маленькое милосердие.
Только позже мы обнаружили, что
милосердие это было в дефиците. Мегатрон
оставил Шоквейва в качестве хранителя
останков Кибертрона.
Шоквейв был уникальным существом,
для которого приверженность логике была
скорее фетишем, чем самой логикой — он
подчинялся её диктату даже вопреки своим
собственным интересам и, конечно же, вопреки
интересам всех остальных.
Лучше считать его культистом в культе
одного бота, чем чистым рационалистом, у него
была исключительно проницательная научная
склонность и любопытство, которое
подпитывало её бесконечно. Хотя ему
нравилось внимание Мегатрона, я считаю, что
он последовал бы за любым, кто поставил бы
его в положение власти, которой он так жаждал,
с возможностями и волей, чтобы
довольствоваться своим извращенным сердцем
с биологией и формой других. Благодаря войне
142
у него было достаточно заключенных автоботов,
над которыми можно было проводить
эксперименты. В ближайшие годы он сделает из
них множество чудовищ, группу, которую мы
будем называть «Кованые». Увы, большинство
из них не сохранило достаточного
здравомыслия, чтобы восстановить свою жизнь
после того, как они были изменены, и они
остались рабами разума Шоквейва. Однако это
относилось не ко всем.
ОШИБКА ВРЕМЕНИ
Шоквейв, разочарованный разрушением
стольких полезных построек, потратил время,
посылая верных Десептиконов по всем остаткам
старого мира в поисках
каких-либо полезных материалов или
источников энергии. Ему не разрешили
сохранить какой-либо Тёмный Энергон, который
Мегатрон взял с собой на борт Немезиса,
поэтому он был вынужден заняться другими
формами экспериментов и проектирования. К
счастью, несмотря на почти полное разрушение,
он смог найти много очень ценного
металлолома. Он сделал себе лабораторию, в
которой содержались камеры, загоны, арены и
некоторые помещения на более высоких
уровнях в качестве награды для тех, кто остался
верен. Заключённых и нелояльных посадили в
загоны. Там было очень аккуратно и чисто, так
как ему это нравилось.
Какое-то время он развлекался
перестройкой различных роботов, практикуясь в
технике удаления и транспозиции конечностей,
нейрохирургии и латания. Он открыл технику
закрепления ботов так, чтобы они вообще не
могли двигаться, даже будучи в сознании, так
как это было намного быстрее и более
показательной работой, чтобы действовать
таким образом. Тех, кто не пережил вивисекции,
он пытался использовать в качестве
трансплантатов для других, но, как он ни
старался, он не мог вселить жизнь в бота, как
только Искра погасла. В конце концов, он
оставил это направление исследований и
сосредоточился на том, в чём он был хорош —
создание альтформ, которые никогда не
существовали раньше.
В ходе своих ранних исследований он
сумел извлечь некоторую пользу из
143
единственного рабочего
космического моста, и хотя у него не
было возможности перемещаться
через него, он был вполне способен
использовать его для поиска жизни в
другом месте в надежде найти
вдохновение. Он искал крайних
созданий, безжалостных хищников,
своих любимцев, тех, кто внушал
благоговейный трепет даже такому
существу, как он, явно движимому
разумом и логикой. На самом деле,
чем более бессмысленно жестокими
и хищными они были, тем больше
они возбуждали его. Поэтому, когда
он обнаружил Землю Мелового
Периода, мост, столь искривленный
во времени, как и в пространстве, из-
за его дурацких манипуляций с
управлением, он задергался от
восторга. Он приберег специальную
подборку ботов именно для этого
момента: коалиция "Удар Молнии",
Автоботы с репутацией свирепых
воинских качеств, которые можно
было улучшить только чем-то столь
изначально злобным, как динозавры.
Сначала он работал, тестируя
на наименее перспективном
индивидууме. Как и все его творения,
он отключил свои слуховые центры, Потребовалось много циклов каторжных
чтобы не слышать ни криков, ни жалоб, ни работ. Ему даже пришлось создать совершенно
оскорблений, ни имён, из которых "подонок- новую машину, способную воспроизводить
мучитель" были наименьшими. Иногда он ловил закономерности из беспорядочных
себя на странной брезгливости, когда речь биологических образцов в кибертронскую
заходила об именах, как будто его имя означало механику КНК. Процесс требовал многократного
то, что он делал, каким-то образом неприятное. использования высокоэнергетических
Не слушать было просто легче и давало ему интерференционных лазеров на частотах,
покой, необходимый для выполнения его которые были совсем не такими, как те, которые
лучшей работы. К концу перековки большинство заставили бы испытуемых превратиться в
ботов забыли свои первоначальные имена и составляющие их атомы, но он благородно
взяли те, которые он им дал, или придумали их продолжал действовать, жертвуя тем, что
для себя. Он чувствовал себя хорошо, зная, что нужно, ради завершения.
сделал что-то действительно новое. В попытке — Видишь ли, я должен был получить
убедить их, что он не какой-нибудь некоторую мощность, чтобы действительно
сумасшедший идиот, возящийся без всякой оптимизировать твою альтформу, Гримлок, —
цели, он предлагал им взамен беглый терпеливо объяснил он, отсоединяя различные
комментарий о том, что он делает, чтобы они неважные части нейронной сети Гримлока.
могли оценить его усилия.

144
 Он знал, что на самом деле он не был
жесток, просто их путающиеся умы не могли
понять его цели, и их сопротивление причиняло
им боль и страдание. С таким Гримлоком, как
сейчас, он чувствовал себя таким добрым. Да,
он был великолепно, по-настоящему добр, и
нежность переполняла его так, что он попытался
объяснить, как бы тщетно это ни было.
— Теперь я знаю, о чем ты думаешь —
без своего интеллекта в альтформе ты будешь
худшим ботом, да, возможно, но мы с тобой
оба знаем, что ты никогда не был самым острым
вибролезвием в бою. Поверь мне, это всё будет
стоить того, как только ты примешь форму
тиранозавра и приспособишься к ней. Ни
одному из зверей, которых я видел, не
требовалось вообще никакого ума, чтобы
успешно доминировать над ландшафтом! Я
уверен, что это обернётся тем же самым и для
тебя. Кроме того, ты сохранишь все
кибертронские способности, которые были
раньше, и, в качестве особого удовольствия для
тебя, моё лучшее творение, я даю тебе дыхание
огнём. Это сделает тебя даже лучше, чем те
твари, из которых я тебя сделал. Я думаю, вы не
будете более справедливыми, чем они. Итак,
где я взял эти пироклапаны? Не поверишь, от
Предаконов. Держу пари, вы даже не слышали о
них раньше... Они могут очищать газы из
атмосферы и сжигать их по желанию, как вы
знаете. Или же могли, прежде чем они все были
уничтожены! Ха! Прекрасно!
По движениям губ Гримлока можно
было предположить, что он рычал что-то
неприятное. Шоквейв по отечески похлопал его
по плечу, очень довольный собой и всеми
своими прекрасными качествами. Он
успокаивающе погладил Гримлока по лбу.
— Не волнуйся, мой мальчик. Ты
восстановишь свой разум в своей протоформе,
пока все идет гладко. Я полагаю, вы будете
придерживаться этого нового имени, которое
выбрали? Отлично. Полагаю, вполне
подходящее, хотя и трудно произносимое.
В один прекрасный день Шоквейв
радостно рванул вперёд, к Гримлоку, не смотря
на то ,что тот застрял между двух своих форм, —
наполовину трансформировавшийся. Шоквейву
пришлось потратить неделю на то, чтобы
привести в порядок Т-Шестерню Гримлока,
145
прежде чем оттолкнуть его назад, в загон.
Но Гримлок, в своей полноценной
альтформе, уничтожил почти все
лаборатории и загоны Шоквейва. После
этого Шоквейв сделал ограничитель для Т-
Шестерни и прикрепил его к Гримлоку.
Потом он целую неделю будет
ремонтировать лабораторию и себя
самого. Только двадцать из его самых
больших инсектиконов, отобранных и
адаптированных из лучших естественных
животных в умных слуг, смогли сдержать
монстра.
Тем временем другие Диноботы,
как он ласково называл их, успешно
сменяли друг друга, хотя ему пришлось
признать грубую ошибку в
альтформенном интеллекте Слэга после
нескольких неудачных попыток
приукрасить его. Он действительно был
до смешного неуправляем. Они провели
странный день, пытаясь проверить
степень его мастерства на остатках Шести
Лазеров. Шоквейв велел Кованому
Инсектикону разбрасывать мячи по всему
стадиону и записывать, сколько времени
потребовалось Слэгу, чтобы их достать. К
тому времени, как прошел день, Слэг съел
больше тридцати мячей, и если не
отвлекался на них, то был настолько
возбужден, что разорвал на куски ещё и
двух инсектиконов. Шоквейв с
отвращением сдался. Воспоминания
Слэга, хорошие или плохие, казалось,
полностью подавлялись первобытными
импульсами, когда он был в своей
диноформе. К разочарованию Шоквейва,
он, казалось, был очень доволен собой, а преданность Гримлоку независимо от формы и
когда вернулся в свою нормальную форму, даже сопротивлялся всем методам тренировки
больше. Он приказал поместить его в разума Шоквейва, что делало его временно
одиночную камеру, но даже из-за двери до него бесполезным. С другой стороны, Свуп был
доносилось довольное жужжание и хихиканье, счастлив найти летающую форму, и ему не
которые привели его в такое отвратительное нужно было перенастраивать свои синапсы. На
настроение, что он испортил два своих самом деле он был достаточно умён, чтобы
следующих эксперимента. обмануть Шоквейва, заставив его поверить в то,
Сладж и Свуп были разными при своих что он был лояльным подданным, пока в тот
альтформах. Сладж был ослаблен, но был день, когда он не слетел с одного из своих
достаточно функциональным, чтобы испытательных полетов на предельной скорости
реагировать на голосовые команды. Он был не в и не скинул Шоквейва с вершины
состоянии остановить свою упорную
146
наблюдательной башни и через четыре плиты
профнастила. К тому времени, как Шоквейв
выздоровел и собрал других своих выкованных
защитников, Свуп освободил остальных троих, и
все они давно ушли. В следующий раз он
услышал, что Диноботы объединились с
жалкими остатками автоботов, величественно
провозгласив себя «защитниками Кибертрона».
Шоквейв размышлял, одинокий и
преданный, в своей башне, и поклялся вернуть
их. В конце концов, они принадлежали ему.Его
дети. Да. И он получит их, этих неблагодарных
сопляков. Он покажет себя решительным отцом,
и однажды они полюбят его за непоколебимую
преданность к их развитию. Он начал работу над
новым проектом, чем-то достаточно мощным и
умным, что он мог бы использовать, чтобы
вернуть их обратно.

С уходом большинства Автоботов и

Десептиконов с Кибертрона Великая Война
закончилась. Для нас, в родном мире,
началась эра угнетения Десептиконов, хотя
угнетать особо нечего и не было чувства
завершения или победы. Вы могли бы даже,
как любили говорить Кованые, посчитать, что
Десептиконов больше не было, поскольку
дело ушло. Пока ни одна из сторон не
вернулась с новостями, мы все были в одной
неопределенности. Шоквейв возился и
бредил в своём высоком замке, а мы сидели
среди пустых зданий Иакона и мечтали о
лучших днях.

147
 ИСХОД
Хотя уход Ковчега и Немезиса оставил меня без
прямого участия в событиях, сам Завет
продолжал записывать их без моего
вмешательства. Перо активировалось
спорадически, и связанные квантовые пары,
которые сидели внутри его кончика на одном
конце и свободно путешествовали во времени и
пространстве на другом конце, деловито
работали вместе, превращая факт и вероятность
в историю и предсказание. Таким образом, мы
на Кибертроне вели полные записи в Иаконе,
для тех, кто далеко от дома, и для себя.
После того, как отчаявшиеся Автоботы
покинули Кибертрон через Космический мост,
они оказались катапультированными далеко от
известного космоса. Никто из них не знал, чего
ожидать, и это привело к тому, что они
обнаружили, ещё более поразительное —
планета живых Трансформеров на орбите вокруг
умирающей звезды, — огромной и пылающей
оранжевым — находящейся на грани
завершения своего жизненного цикла,
окутывающая маленький машинный мир в
кипящем адском сиянии. Мир, который они
обнаружили, был Велоцитрон,
экспериментальная колония, созданная в
середине эпохи исследований, когда
существовала мода на группы
единомышленников, которые могли выдвигать
и доводить свои идеи до любых крайностей,
которые они желали. На Велоцитроне было
искусство, страсть, и это была, как подсказывало
название, планета скорости.
Велоцитронцы, как в ту эпоху, так и
позже, сохранили старые истории о Праймах и
их родине после того, как они были отрезаны во
время Ржавой Чумы. Изначально они не
собирались отделяться от Кибертрона на какое-
то время. Велоцитрон был забавным проектом,
предназначенным для колесных и гусеничных
ботов всех видов, чтобы использовать их в
качестве творческого пула, в котором они могли
бы совершенствовать свои альтформы и
конкурировать. Они никогда не представляли
себе, что их маленький терраформированный
глобус должен был бы стать
самоподдерживающимся в течение
тысячелетий, и в результате он сильно отставал
от запасов Энергона, имел только очень
скромный маленький Колодец Искры и провёл
последние тысячи звёздных циклов, мрачно
наблюдая, как старая звезда проедает свой путь
через последний водород. Если бы Энергон не
кончился первым, масса звезды, скорее всего,
превратила бы её в сверхновую и поглотила бы
Велоцитрон и всё на нём.
Единственными другими существами,
которых можно было встретить, были пираты —
бродячие свободные банды корабельных ботов,
чьи маленькие корабли и меньшие фантазии
заканчивались набегами и вендеттами. Увидев
всё это, Оптимус Прайм не смог скрыть своего
недоумения по поводу глубины отрицания
Велоцитронцев. Если бы они потратили свои
усилия на строительство космических кораблей,
они могли бы найти свой собственный путь к
спасению. Вместо этого, когда Автоботы
осторожно приземлились, казалось, что они
ждали Прайма, чтобы тот выручил их, и тем
временем не делали ничего, кроме гонок. Пока
Велоцитронцы готовились к ежегодному
соревнованию лидеров — Спидии — Автоботы
получили помощь в ремонте с разрешения
правительницы планеты Оверрайд, и ее
последователей.
Однако не все Велоцитронцы были так
уж заинтересованы в помощи. Как только
начались последние подготовки к гонке, слухи о
прибытии десептиконов начали просачиваться
через друзей бота по имени Рэнсак, который
надеялся возглавить Велоцитрон и возмущался
авторитетом Оверрайд. Кто-то на борту Ковчега
посеял это семя инакомыслия и идеи
революции. В разгар исхода автоботов появился
предатель. В надежде произвести впечатление
на Велоцитронцев, Оптимус Прайм попросил
Сильверболта пролететь последний круг
спидии. Это привело к неоднозначным
148
результатам, потому что, хотя они любили шаги
Сильверболта, его появление затмило победу
законного победителя, Блэрра, и таким
образом сыграло на руку Рэнсаку больше, чем
им хотелось бы. Но не только местная политика
преподносила новоприбывшим сюрпризы.
Матрица Лидерства начала общаться с
Оптимусом Праймом во время посещения
Велоцитронского космического моста, поразив
его загадочным видением, которое, как он
сначала надеялся, приведёт к тому, что он
найдет Звёздный меч — легендарный меч
Примы. С этим у него, несомненно, была
реальная надежда победить Мегатрона! Он не
должен был знать, что Вектор Сигма и я
наблюдали за рассеиванием разделённого на
части Звёздного Меча во время нашей
эвакуации в Архивах Иакона во время Великой
Войны. Мы держали всё это в секрете. Но
Матрица вела его к чему-то — не в последнюю
очередь к новым союзникам в виде двух новых
ботов, Клокера и Мейнспринга, которые хорошо выжить в течение долгого промежутка
помогли Оптимусу отразить атаки времени. Они были необыкновенными
сочувствующих Десептиконам и решили мусорщиками и фиксаторами, и даже могли
отправиться с ним на Ковчеге. распадаться и собираться вместе с мастерством
Между тем, странный осколок металла, и упорством, которые казались почти
найденный Оптимусом на мосту, был опознан — волшебными для других ботов. Хотя Джанкион
Блэрр, победитель Спидии, показал ему кусок был не планетой, а скорее массивной
того же самого расщепленного предмета, коллекцией металлолома, не могло быть более
таинственно встроенного в его трофей. Однако, удачного места для группы отчаянных ботов,
прежде чем они смогли восстановить его, нуждающихся в ремонте и в поисках, чтобы
Рэнсак и его сторонники напали. собрать сломанные, давно потерянные объекты.
Переопределение приказало лоялистам Когда Ковчег приземлился на
Велоцитронцев защищаться, и Ковчег сумел Джанкионе, Немезис вышел на орбиту
улететь, когда гражданская война вспыхнула Велоцитрона в поисках Автоботов. Оптимус
под ними, меньшая, но не менее злобная копия Прайм встретил Рэк-Гара, лидера разрозненных
борьбы, которая уничтожила Кибертрон. племён Джанкиона, а Мегатрон столкнулся с
Космический мост на Велоцитроне, Рэнсаком и готовым отрядом сочувствующих
вновь заработавший после долгих эпох десептиконам, которых он с готовностью
бездействия, просто швырнул Ковчег к месту принял, хотя не терял времени на их пустяковые
назначения, которое он должен был найти в дела. Он остановился лишь на время,
последний раз — ещё одно место, которое достаточное для мелкого ремонта, прежде чем
когда-то посещали и использовали сотни миров, пуститься в погоню за Ковчегом. В этом смысле
теперь заброшенных на долгие века после Велоцитронцы почувствовали вкус его истинной
Ржавой Чумы. Джанкион был свалкой ещё с природы, а не пропаганду, которую им питал
Золотого Века. К счастью для застрявших ботов, предатель.
в мусоре было достаточно хорошего На Джанкионе этот предатель наконец-
строительного материала, чтобы то вышел на свет, заманенный в ловушку,
изобретательные, находчивые машины, устроенную Проулом и Джазом, и вдвойне
привлеченные к работе там, смогли очень
149
обвиненный в убийстве торговца Ширболта.
Аксер, оборотень, ещё до отлёта с Кибертрона
выдавал себя за верного автобота Хаунда. Аксер
быстро приступил к осуществлению своих
истинных долгосрочных планов по оказанию
помощи Мегатрону, как только увидел такую
возможность — он планировал найти оружие,
достаточно мощное и смертоносное, чтобы раз
и навсегда покончить с войной, и он знал, что
оно спрятано в Джанкионе.
Тем временем Оптимус Прайм
путешествовал по воле Матрицы через
Космический мост Джанкиона в место, где он
уже был однажды — в другом теле, в другом
времени, настолько далеком, что он едва мог
вспомнить, как стоял там раньше в поисках
вдохновения и надежды. Гробница Солус Прайм
отозвалась эхом в тишине под своей серебряной
луной, но его присутствие активировало
воспоминания, хранящиеся в глубине Матрицы
Лидерства. Сама Солус явилась ему, чтобы
сказать, что он должен спешить, опасность
наступала ему на пятки. Но когда Оптимус
попытался поговорить с ней, Шайндрайв
бросился на срочную миссию, данную ему
Уилджеком, неся последние части артефакта,
которые Матрица искала для Оптимуса. Тогда
воспоминания и ассоциации заставили его
вспомнить их истинную природу. Это был не
желанный Звёздный Меч, а мистическое
устройство Вектора Прайма: Клинки Времени.
Двигаясь по настоянию Солус, Оптимус
собрал Клинки и был мгновенно перенесён в
скрытый пространственный карман за краем
Вселенной, куда Вектор Прайм отступил во
время нашего исчезновения, чтобы продолжить
свою работу по настройке и корректировке
потоков пространства и времени. А также он
прятался там, не имея возможности видеть
будущее и не желая принимать в нём участие,
но он очнулся от своей достаточно долгой скуки,
чтобы сказать Оптимусу, что настоящая цель
Аксера — извлечь Реквием-Бластер из того
места, куда его бросил Прима. Поскольку он был
выброшен, его природа и гравитационное
притяжение, которое он оказывал, вскоре
вызвали скопление вокруг него местных
обломков. Джанкион был той массой, которая
скрывала его из виду. Вектор всегда охранял её,
и теперь он знал, когда Бластер потревожили.
Реквием-Бластер! Сама мысль о том, что
он находится в руках невежд, которые не знают
его ужасной истории, как он был создан, как он
работал, что он сделал! Но все это не имело
значения ни для Мегатрона, ни для его
приспешников. Пока Оптимус совершал
паломничество к Солус, Аксер сбежал и зарылся
в сердце Джанкиона. Как только он коснулся
Бластера и начал двигать его — это было оружие
Прайма, огромное по современным меркам и
требующее много обычных ботов, чтобы
сдвинуть его с места — сам Джанкион начал
дестабилизироваться. Игнорируя все признаки
разрушения, вызванного обоими действиями
объекта, который содержал в своих внутренних
камерах разлома экранированную массу малой
звезды, Десептиконы привели Немезис
вовремя, чтобы прикрепить Бластер к его
корпусу.
Однако это был не единственный
захороненный объект интереса в Джанкионе.
Другой бот по имени Кэнонспринг проснулся от
долгого сна, когда гравитационный колодец
Бластера переместился вокруг него, и посмотрел
вверх, чтобы войти в контакт со своими
братьями: Мэйнспрингом, Пинионом, Клокером
и Шайндрайвом.
Пятеро братьев, Автоботы с Джанкиона,
как они появились, вновь объединились в
первоначального гештальта — Нексуса Прайма.
Объединившись, они также объединили
оружие, которое разделили, чтобы скрыть:
Кибер-Калибр, собственное оружие Нексуса.
Нексус подарил его Оптимусу, и как раз
вовремя, потому что Бластер уже был неумело
установлен и повернут в сторону Ковчега.
Оптимус храбро защищал Автоботов, но
в тот момент, когда казалось, что он наконец-то
встретится с Мегатроном в решающей схватке,
ему внезапно явилось видение Великой Искры.
Раздираемый горем, он отступил к Ковчегу с
необходимостью преследовать её. Тем
временем Бластер, непонятый и неправильно
использованный, перегрелся, угрожая разнести
Немезис и всё вокруг него в пух и прах.
В панике Десептиконы отшвырнули его,
и он бесславно скользнул на своё место в
центре гигантской мусорной свалки. Аксера они
оставили на поверхности — он был слишком
ненадежен даже для Мегатрона. Немезис,
150
неуклюже, разочарованно, повернулся, чтобы
броситься в погоню. Их самих преследовали
Звёздные Сикеры, пираты, привлеченные
новостями о Прайме и Кибертронцах,
пронесшимися по всему квадранту местного
пространства. Аксер присоединился к пиратам
под предводительством их капитана
Тандертрона, и таким образом, обветшалые,
они все отправились за Ковчегом.
Тем временем дома, на Кибертроне,
война продолжалась, и теперь Диноботы стояли
на защите, а Шоквейв продолжал свои
различные эксперименты. Однажды он пришел
в Иакон, чтобы вытащить меня из изоляции и
оттащить в одну из своих огромных инженерных
лабораторий. Используя свою технологию
исправления, он подключил меня к узлу Вектора
Сигмы, который ему удалось раскопать и
заключить в тюрьму, требуя, чтобы мы оба
создали для него Тёмно-Энергонную копию
Матрицы Лидерства. Я не стану утомлять вас
ужасными подробностями этого испытания, так
как не смею упоминать о них перед лицом
стольких страданий и мучений, перенесенных
всеми остальными в его дьявольских руках. Я
только отмечу мрачное удовлетворение,
которое я испытал от его чудовищной ошибки в
суждениях, считая, что он сможет объединить
нас двоих, Прайма и Сигму, и сделать из нас
свой инструмент. Мы делали вид, что пытаемся
выполнить задание, но никогда не было никаких
намеков на то, что он получит то, что ему нужно.
Было приятно помешать ему. Я рад, что он дал
мне такую возможность.
Пока мы играли на Кибертроне в свои
игры, Автоботы пришли в новый, далёкий мир,
но тот, который они узнали с тревогой довольно
поздно, в тот день, когда они нашли
Шарктиконов. А там, где есть Шарктиконы,
Квинтессоны, как правило, оказываются
неподалёку. Как только Квинтессоны
обнаружили, кто есть кто, они потратили
немного времени на то, чтобы взять Оптимуса в
плен и предать его суду — по своему
обыкновению. Они существовали для того,
чтобы выполнять требования своей
своеобразной, своекорыстной правовой
системы и ценили её превыше всего остального.
Разве это его преступление? Изгнание
Квинтессонов с Кибертрона много веков назад.
Неважно, что тогда он не был Праймом, а всего
лишь обычным Орионом Паксом. Суд,
доказательство авторитета Квинтессона для
самих себя: вот что имело значение. Они
признали его невиновным и, естественно,
приговорили к смертной казни.
Десептиконы с ними справились не
лучше, и к большому отвращению и ярости
Мегатрона с ними обращались так же жёстко.
Его личное отвращение к Квинтессонам
выходило за рамки обычной ненависти, и быть
их пленником и их потенциальной жертвой
было возможным будущим, от которого у него
чуть не взорвалась голова. Он и Оптимус оба
признали, что, только объединившись и
сражаясь как один, на этот раз, любой
кибертронской фракции удастся сбежать. Их
старый общий враг сделал из них ненадолго
союзников, но мир прожил не дольше, чем
невиновность Квинтессонов.
Ковчег летел. Немезис преследовал. А
позади них, по пятам, шли пираты.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
В очередной раз преследуя видения Великой
Искры, оставшиеся Автоботы использовали
космические мосты, где могли, и включали
двигатели, где не могли, использовали энергию
звёзд, чтобы разгоняться до скоростей,
подходящих для пересечения галактики. Они
сэкономили драгоценную энергию для
замедления, когда казалось, что они достигли
точек, которые необходимо исследовать.
Корабли Десептиконов и пиратов следовали за
ними, как рваное знамя, но их следующая
встреча произошла не на планете. Вместо этого
их перехватил небольшой флот необычных
звездолетов в темных пространствах между
системами скрытыми во тьме, которые внезапно
появились, засиявшие в свете исходящем от
самого Ковчега. Они легко достигли скорости
Ковчега и заняли фланговые позиции.
Это были скорее ещё одни пираты,
известные лишь Звёздным Сикерам, но никогда
не виданные Кибертронскими глазами. Они
радостно приветствовали Ковчег, и их
предводительница появилась во внутренней
связи и объявила себя Меркурией.
151
Проул и Джаз, Балкхед и остальные

152
всматривались все ближе и ближе.
— В этом лице есть что-то странное, —
сказал Джаз через минуту, и это было так — её
лицо всё время менялось, словно переделанное
изнутри, тонко, но всё же постоянно
меняющееся.
Оптимус осторожно представился —
после их предыдущего опыта он ожидал
неожиданного — и Меркурия, казалось,
обрадовалась. Она сказала:
— Мы получили известия от Звёздных
Сикеров о вашем присутствии здесь, но,
конечно, они недостаточно быстры, чтобы
воспользоваться этим. Они полны старой глупой
обиды на Ржавчину.
— А ты? — спросил Оптимус.
— Мы не глупые двоечники! —
пренебрежительно сказала Меркурия и
добавила: — Без обид!
— Никто не обиделся, — прорычал
Балкхед. Рэтчет нахмурился. Остальные
вытаращились.
— Похоже, они безоружны, —
пробормотал Проул с оборонительного поста.
— Мы Мутаконы, оборотни, — сказала
Меркурия. — Мы покинули Нейтронию, как
только началась Ржавчина, на обычных
кораблях, и с тех пор никуда не выходили.
— Это странно, — сказал Рэтчет, — я
получаю только одно показание Искры на
корабле...
— О, да-да-да, ты прав, — сказала
Меркурия. — Посмотрите в иллюминаторы...
Автоботы смотрели на серебристые,
гладкие корабли Мутаконов с подозрением и
любопытством. Они были ошеломлены, когда
покров корабля медленно покрылся чёрным
цветом, как если бы она была закрашена
энергичной детализирующей кистью. Затем
линии превратились в промежутки, и без звука
или предупреждения весь корабль развалился
на сотни более мелких частей, каждая из
которых на мгновение приняла форму
родительского корабля в миниатюре, прежде
чем превратиться в разных индивидуумов,
самый маленький размером с миникона и
самый большой. сродни размеру Балкхеда.
— Что за...? — спросил Рэтчет. — Теперь
их тысячи....
— Мы один, и нас много, — сказала
Меркурия, когда меньшие роботы медленно
собрались снова и перестроились, как будто все
они были Гештальтами, способными менять
свою собственную форму и присоединяться по
желанию к любому другому.
— Ого, как много... кого? — просигналил
Бамблби; все думали об одном и том же.
— Мы всё время меняемся, — сказала
Меркурия, когда отдельные корабли
превратились в один гигантский корабль,
который на их глазах изменил свою форму и
стал точной копией Ковчега.
— Они и есть корабли, — сказал
Балкхед. — Я... они не такие, как мы.
— Чего вы хотите от нас, Мутаконы? —
спросил Оптимус.
— Мы занимаемся торговлей формами
за новости, — сказала Меркурия. — Как там
Кибертрон, что произошло там?
— Чем они торгуют? — тревожно
спросил Сильверболт.
— Кибертрон находится в стазисе, —
сказал Оптимус. — Я спрашиваю снова: чего вы
хотите от нас?
— Мы ищем Прайма по имени
Амальгамоус, — сказала Меркурия. — Ибо у нас
есть кое-что, что нужно вернуть. Мы нашли это
далеко в темноте, и это изменило нас, как вы
видите. Но с течением времени мы
смешивались и переделывали себя так много
раз, что теряем наши воспоминания о том, кто
мы есть, все становятся одним целым. Мы не
хотим быть одним целым, но мы не вернём эту
вещь никому, кроме её законного владельца.
Оптимус склонил голову, когда Матрица
активировалась, снабжая его необходимыми
воспоминаниями, — Шестерня Трансформации,
— сказал он.
Остальные молча смотрели на него,
никогда не слыша ни об этом Прайме, ни о его
способностях.
— Подожди секунду, — сказал Проул. —
Амальгамоус Прайм? Была ли такая личность?
— Да, — сказал Оптимус. — И,
возможно, до сих пор есть.
— Как ты думаешь, мы можем ей
доверять? — спросил Рэтчет, всё ещё чувствуя
боль от их недавнего побега. — Я имею в виду,
153
взять к примеру Квинтессонов. Ты сказал, что их
создал Квинтус Прайм....
— А, они, — сказала Меркурия. —
Множество глупых сумасшедших болтунов о
законе. Мы не проявляем к ним никакого
интереса. Так оно и есть. Ох, это ооооооочень
скучно! — Она хихикнула и вздохнула
одновременно. — Но ты здесь, первый и
настоящий Прайм, которого мы видели, за всю
нашу жизнь! Ты должен иметь представление о
том, где может быть Амальгамоус. В ответ мы
обманем тех, кто преследует вас, и заставим их
думать, что мы — это вы, чтобы вы могли уйти
от них. Они надоедливые. Десептиконы. Мы
узнали о них от Тандертрона. Он такой идиот.
Скажет всё, что угодно ради Энергона.
Все внезапно развесели уши.
— У тебя есть Энергон?
— Да-да, — сказала Меркурия. — Когда
Чума отступила, мы вернулись за ним. Энергона
полно.
— Что ты хочешь в обмен на это? —
спросил Оптимус.
— Что ж, если ты не знаешь об
Амальгамоусе, я бы обменяла его на слияние с
тобой.
На мостике Ковчега на мгновение
воцарилась тишина.
— Что это значит? — спросил Балкхед,
посмеиваясь. — Звучит странно.
— Я и вы могли бы объединить формы.
Вы бы узнали, кто я такая, а я узнала бы всё о
том, каково быть вами! — сказала Меркурия,
беспечно не подозревая ни о чём странном. —
Информация — это всегда хорошо, а перемены
никогда не утомляют. А быть Праймом должно
быть потрясающе. Мы бы дали вам за это много
Энергона!
— Я не думаю, что это было бы
правильно для тебя, — выдавать себя за меня,
— сказал Оптимус. — Это может поставить под
угрозу все ваши жизни.
— Ох, я не хочу ничего выдавать, если
только это не приведет к Амальгамоусу Прайму,
— сказала Меркурия. — Я думаю, ты не знаешь,
где он, иначе ты мог бы обменять его.
— Не знаю, — серьёзно ответил
Оптимус. — Последнее, что я слышал, он был на
Кибертроне, но с тех пор прошли тысячелетия, и
его не видели уже целую вечность.
— А если мы скажем "нет"? — спросил
Джаз.
— Ну, тогда я спрошу тех, кого увижу
после вас, но не думаю, что они знают.
Тандертрон даже не верит в силу Шестерни
Трансформации. Он думает, что мы все были
облучены нейтронной звездой, но, с другой
стороны, он довольно интеллектуально
затруднён.
Меркурия выглядела смирившейся, её
эмоции всегда отражались на лице.
— Что с вами будет, если вы не найдёте
Амальгамоуса? — спросил Оптимус, не обращая
внимания на остальных вокруг него, которые
начали хихикать и делать наводящие замечания.
По крайней мере, он был рад, что они
восприняли этот момент как легкое облегчение
после долгого и трудного путешествия.
— Я полагаю, что в конце концов мы
будем настолько пластичными и живыми, что
просто... сольёмся в один большой шар, —
сказала Меркурия. — Видишь ли, это было бы
не так уж плохо, но тогда как бы мы стали кем-
то, если бы могли быть кем угодно? Но если бы
вы могли помочь нам с Шестернёй
Трансформации, может быть, тогда мы могли
бы помочь вам, дав вам немного его
способности исцелять и изменяться. Я... но
единственный способ дать вам что-либо из этих
вещей — это слияние. Потому что это не знание.
Это вещь бытия.
Проул наклонился над Оптимусом и на
мгновение отключил связь.
— Это настоящий предмет? Эта
Шестерня Трансформации? Она не похожа на
нашу? Я не понимаю.
— Так и есть. Шестерня была артефактом
силы Амальгамоуса Прайма, она позволяла ему,
возможно, даже вынуждала его находился в
состоянии почти постоянного физического
потока. Он мог принять любую форму почти из
любого элемента или комбинации. Он подарил
Трансформерам, каковыми они сейчас и
являются, меньшие версии этой силы — их Т-
Шестерни. Я не знаю, что с ним могло случиться,
что он теперь отделен от неё.
Оптимус нахмурился, задаваясь
вопросом, был ли Амальгамоус далеко, когда
космические мосты взорвали, чтобы спасти всех
от Ржавой Чумы. Мог ли он быть жертвой? Но
154
ответа в Матрице не было. Он предположил, что
Амальгамоус жив.
— Похоже, что способность Шестерни
изменять материю может в конечном итоге
оказаться фатальной для Мутаконов, — сказал
Рэтчет. — Это сделало бы то же самое и с нами.
Мы не можем рисковать потерять себя таким
образом. Мы нужны Кибертрону, чтобы выжить
таким, какой он есть.
— Я не собираюсь брать Шестерню, —
сказал Оптимус. — Мутаконы явно способны
справиться с этим сами. Я помогу им найти
Амальгамоуса, как только угроза Десептиконов
будет нейтрализована.
Он передал это предложение Меркурии,
которая была вне себя от радости, но затем,
почти так же быстро, впала в уныние.
— В таком случае мы сделаем всё
возможное, чтобы ускорить ваш путь. Но, в знак
вашей доброй воли, не мог бы ты встретиться со
мной хотя бы на минутку, лично?
К большому удивлению других
Автоботов, Оптимус согласился и разрешил
Меркурии подняться на борт ковчега, хотя и
взял с собой в шлюз Проула и Балкхеда.
Матрица тихо гудела, но не подавала никаких
признаков возражений.
Они сделали обычные процедуры
шлюзовой камеры; затем Балкхед перед дверью
управления внезапно заговорил: — Эй!
Прежде чем он успел открыть двери,
изящная серебряная фигура Меркурии уже
вошла внутрь корабля, прошла сквозь твердые
стены и двери между ними, как будто их не
существовало. Раздался грохот и смешок, когда
Проул нацелил на неё свои пистолеты, но
Оптимус осторожно отмахнулся от него,
поскольку серебряная форма, которая
изначально была простой формой с гладкими
изогнутыми поверхностями, постепенно стала
более чёткой. Меркурия улыбнулась, когда
закрепилась форму, и подмигнула Проулу, её
левая рука внезапно скопировала его руку с
пистолетом, внешне, если не в действии,
прежде чем она позволила ей снова стать её
рукой.
Оптимус не мог не улыбнуться, вспомнив
об Амалагамоусе и почувствовав укол
ностальгии.
— Больше никаких странных трюков,
леди, — строго сказал Балкхед, хотя его тон был
удивленным и неуверенным.
Меркурия скорчила ему рожу.
— Ничего не могу поделать, — сказала
она, пожимая плечами. — Когда я вижу
интересные вещи, мне приходится это делать.
— Она склонила голову перед Оптимусом. —
Приятно познакомиться. Я никогда раньше не
видела Прайма. Вначале я думала, что их
вообще нет.
Затем она протянула руку.
— Оптимус... — осторожно произнёс
Проул. — Она только что прошла сквозь стену.
— Я видел, — сказал Оптимус. Он
ощупал Матрицу, но она не давала никакого
намёка на опасность. Он верил в это. Он
протянул руку. — Я не сомневаюсь, что и пули
на неё не подействуют.
— Ты прав! — сказала Меркурия,
радостно пожимая ему руку. На мгновение все
увидели, как её пальцы прошли сквозь руку
Оптимуса.
В груди Оптимуса слегка вспыхнула
Матрица Лидерства, и из неё вниз побежал
ручеек света по руке в точку соприкосновения
между ними. Оптимус подпрыгнул от
неожиданности, хотя и не подал виду, что
пострадал. Балкхед и Проул автоматически
переключились в режим стрельбы, но
заколебались, когда глаза Меркурии
расширились и округлились, а рот открылся в
комическом выражении шока.
— Это, — сказала она через мгновение,
— целая история!
— Оптимус? — подозрительно спросил
Проул.
— Всё в порядке, Проул. Матрица
удовлетворила её желание узнать судьбу
Кибертрона и его обитателей, — сказал
Оптимус, сам несколько озадаченный.
— Эти Десептиконы такие смешные! —
Меркурия хихикнула, пожимая Оптимусу руку, а
затем отпустила её. — Мир через тиранию — с
одним парнем, который отвечает за всё
командование, и все остальные делают то, что
он говорит-ох! Это же классика! — Она так
расхохоталась, что ей пришлось согнуться
пополам и упереться руками в колени. — У меня
155
сейчас предохранитель взорвётся! Подожди,
пока остальные не услышат это!
— Значит ли это, что тебе не нравятся
Десептиконы? — спросил Балкхед, медленно
опуская оружие.
— О, не поймите меня неправильно. Они
уморительны, — сказала Меркурия, медленно
выпрямляясь с многочисленными паузами,
расслабляя суставы, как будто смех заставил их
сжаться. — Мир через... ха-ха-ха... О боже. Ну,
как грубо с моей стороны. Большое спасибо за
новости, Прайм. Это большая честь для нас. А
теперь тебе лучше убраться отсюда, а мы пока
немного поиграем с этими ребятами.
— Знаешь, Меркурия, ты могла бы взять
Шестерню и оставить её там, где нашла, —
сказал Оптимус, и в его голосе был намёк на
команду, намек на испытание. — Если
Амальгамоус жив, он однажды может вернуться
и поискать её.
— Да, мы думали об этом, — сказала
Меркурия, — но рядом с ней была чёрная
дыра... ну, что-то вроде того. Она может войти
туда... а потом исчезнет. Вот почему мы взяли её
в первую очередь. Это и незнание того, что это
было.
Она выглядела немного расстроенной,
но потом пожала плечами и улыбнулась.
— Это лучше, чем альтернатива, —
сказал Оптимус, и Меркурия неохотно
согласилась.
— Да, если ты не вернёшься вовремя,
мы это сделаем. Ну что ж, удачи. Мы будем
помогать тебе! — Она повернулась лицом к
двери и слегка поклонилась Проулу. — Теперь я
буду вести себя хорошо! — Она сделала жест
вперёд и царственно скомандовала Балкхеду:
— Рулевой, дверь!
Балкхед нахмурился и заворчал,
активируя дверные регуляторы и наблюдая, как
Меркурия выскочила и помчалась прочь,
серебряная ракета устремилась к отдаленному
скоплению других Мутаконов. Трое Автоботов
некоторое время наблюдали за происходящим
через иллюминатор.
— Что это за странный шум? — спросил
Проул через минуту.
— По-моему, это корабль смеётся, —
сказал Балкхед, склонив голову набок. — По
крайней мере, сегодня мы хоть кому-то сделали
доброе дело.
Проул молча кивнул. — Хочешь
подождать и посмотреть, что будет с
Немезисом?
Его голос выдал то, чего Балкхед так
жаждал. Он стукнул кулаком по ладони и
усмехнулся.
— У нас нет времени, — грустно сказал
Оптимус, потому что ему очень хотелось бы. —
Пойдёмте.
Он посмотрел на свою руку и
почувствовал внутри своего тела движение
нового знания, изменяющее скорость и силу,
которых у него не было раньше, как если бы
каждая часть имела внутри миллиард
крошечных Т-Шестерней, способных переходить
из одной формы в другую.
— Нам предстоит многое сделать.
Было ещё много звёздных циклов и ещё много
приключений и испытаний в долгих
путешествиях Ковчега, слишком много и
слишком сложно, чтобы описывать их здесь.
Однако, несмотря на задержки и отклонения,
основной характер путешествия не изменился:
Автоботы преследовали Великую Искру под
руководством Оптимуса, а Десептиконы
преследовали Автоботов, непоколебимые в
своей решимости.
Тем временем, на Кибертроне,
администрация Десептиконов распалась из-за
мелких распрей, оставив планету в
относительном мире — если вы можете назвать
ссоры и уборку мусора мирным
существованием. Только Шоквейв и те, кто ему
предан, продолжали свою деятельность без
перерыва, отстраивая себе место в Море
Ржавчины, в то время как те из нас, кто остался в
Иаконе, медленно занимались своим делом,
восстанавливая и спасая то, что могли.
Все больше и больше «детей» Шоквейва
и будущих «детей» тоже сбегали, и это было
хорошей новостью для нас. Среди них была
особенно находчивая пара, Арси, великий воин,
и её напарник, энергичный бот Клиффджампер.
Как и многие другие, они мечтали
присоединиться к продолжающейся борьбе
156
против Десептиконов, но в отличие от других им Клиффджампер. Таким образом, я с
удалось управлять космическим мостом и уверенностью знал, что какая бы судьба ни
прыгнуть далеко-далеко, чтобы успешно ожидала нас, она будет решена там, и скоро.
встретиться с командой Ковчега. Мы на Кибертроне могли только наблюдать и
Я почувствовал облегчение. Несмотря на ждать, когда события развернутся для нас на
всё случившееся, казалось, что мы выживем, и страницах книги.
наш дух все еще был силен, и этого было
достаточно, чтобы радоваться.
Исход Кибертронцев официально
завершился в Завете в тот день, когда Автоботы
совершили посадку на Землю, и вскоре после
этого к ним присоединились Арси и

157
 ОПОЛЗЕНЬ
В этой заключительной главе Завета я решил
предложить вам отрывки непосредственно из
личных дневников Оптимуса Прайма и Арси.
Хотя много
об этом периоде также написано в Завете, но
только их личные наблюдения вполне
передадут всю сложность и полноту нашей
истории. Фактов много, но что такое факты без
субъективного значения или события без
участия ключевого свидетеля? Возможно, это
своего рода научные артефакты, но прежде
всего это молчаливые, глупые вещи,
бесполезные, как непрочитанная книга. Мои
собственные аннотации и добавления отмечены
там, где они есть, для полноты картины.
ЛИЧНЫЙ АРХИВ: ОПТИМУС
ПРАЙМ
Спустя столько времени было действительно
странно снова достичь этой планеты. Хотя я
слышал, что она полна жизни, я не ожидал того,
что мы найдём на ней — цивилизацию,
технологии. За последние месяцы, когда мы
подошли к финальному подходу, мы научились
узнавать их по их радиопередачам, и хотя
другие ничего об этом не говорят, меня
поражает то, насколько мы похожи. Наши тела
разные, продолжительность нашей жизни и
наши потребности различаются, но то, что
движет ими и движет нами, очень похоже: люди
говорят о сердце, а кибертронцы — об искре;
они любят и боятся, думают и борются друг с
другом, как и мы.
Я искал знаки, когда мы вышли на свет
их солнца, и я находил их повсюду —
многочисленные показания Кибертронской
технологии в их мире, интенсивность их борьбы,
странное богатство их историй — несмотря ни
на что, Юникрон Разрушитель Миров принёс
эоны жизни. Я чувствую, что всё висит на
волоске. Немезис всё ещё преследует нас. Мы
всё ещё ищем Великую Искру. Так долго
длилось это путешествие, и, несмотря на все его
битвы, оно было таким неизменным.
Я начал отчаиваться от вывода, который
мог бы прийти иначе, чем смертью тех, кого это
касается, время истощало то, чего не могла
сделать страстная решимость. Но люди подобны
Праймам: россыпь неизвестного потенциала,
непроверенный характер, множество судьб
меняются, как косяки летающих ботов. Я
вспоминаю мандалу Вектора Прайма, — Клинки
Времени, — и то, как она вращалась в хаосе и
внезапно формировала окончательную форму.
Это путешествие заканчивается здесь. По самой
странной причине человеческая фраза из их
сказок всё время в моей голове — «Путешествие
заканчивается встречей влюблённых». Матрица
резонирует с ней и другими связанными
вещами, которые она выхватывает из
радиоволн, например, один из
металлургических двигателей предсказаний
Алхемиста или Перо, записывающее Завет.
Я не говорю об этом остальным. С тех
пор, как я снова стал Праймом, я могу
поделиться с ними очень немногими вещами. Я
хочу — но нет смысла желать.
Но кто же эти влюблённые?
Я не могу на это ответить. Имея это в
виду, однако, я обдумывал наши роли по мере
того, как мы приближаемся к первому контакту.
Попытки оставаться скрытыми тщетны. Бамблби
и Арси самые отзывчивые среди нас, самые
добрые. Я дам им задания, которые приблизят
их к людям. Неизбежно они столкнутся друг с
другом. Хотя этот первый контакт произойдет
вне формальной среды, я считаю, что так будет
лучше, более естественно и, следовательно,
менее вероятно, что они встретят
сопротивление, которое люди традиционно
оказывали, когда к ним обращались через свои
институты. Несомненно, это риск.
Тем временем мы построим нашу базу и
подготовимся к установке Земного Моста.
(Какое-то время после прибытия на Землю
Автоботы пытались держать себя в секрете
158
и сводили к минимуму свое взаимодействие с
людьми. Однако они были вынуждены сделать
официальные предложения Секретной службе
США, где они устроили свою скрытую базу в
пустыне, как только Оптимус оказался прав,
что Бамблби и Арси наткнулись, споткнулись и
перекатились в первый момент контакта, как
правило, случайным образом.
Это было незадолго до того, как
Немезис также нашёл свою орбиту вокруг
Земли.)
ЛИЧНЫЙ АРХИВ: ОПТИМУС
ПРАЙМ
Десептиконы активизировали Космический мост
в пределах Солнечной системы Земли. Это
произошло после нескольких месяцев работы с
их стороны, чтобы восстановить порции Тёмного
Энергона, жизненной силы Юникрона, и
использовать его для оживления мёртвых.
Сначала их испытания оставались
земными — Рэтчет и я сражались с армией
поднятых Кибертронских солдат, оставшихся
здесь неизвестно с какого прошлого века.
Золотой Век наверняка послал их сюда ещё до
того, как появились люди. Я не помню никаких
официальных экспедиций в этот мир,
происходивших в то время, но, учитывая
эзотерический интерес, который всегда
циркулировал среди групп, веривших в древние
мифы о сотворении мира, я предполагаю, что
здесь должны были побывать трансформеры.
Чем они занимались, сказать трудно, но скорее
всего это были археологи, пришедшие на
поиски легендарных артефактов древности. Я
сожалею, что не уделяю сейчас больше
внимания музейным манифестам Альфа Триона.
В любом случае, усилия Мегатрона
здесь, безусловно, были самыми
трудолюбивыми из всех, что он когда-либо
делал. Он намеревался призвать всех павших
Кибертрона на свою сторону в качестве зомби —
воинства и завоевать Землю во имя Юникрона.
Самое узкое поле позволило Автоботам
одержать победу. Отрезанная от источника
своей силы, армия зомби обращалась обратно в
трупы, печальные осколки космического моста
кружили вокруг Солнца, как стая металлических
птиц. Сам Мегатрон, по-видимому, погиб позже,
когда его корабль потерпел крушение, но я не
чувствую завершения. Это ещё не конец.
Одержимость Мегатрона Юникроном
беспокоит меня. Я вижу, он убеждён, что
пробуждение монстра даст ему силу, о которой
он всегда мечтал. Только я знаю абсолютную
наивность этого предположения. И всё же ничто
из того, что я могу сказать, не меняет его курса.
Вы можете направлять бота к знанию, но вы не
можете заставить его думать. Он уже давно
привык к Тёмному Энергону, и постоянное
воздействие его только ускоряет его уход в
бред. Должен ли он ждать, пока один из его
помощников поднимет восстание, так как его
безумие растёт? Какова вероятность этого?
Старскрим слишком пуглив, Шоквейв хорошо
обслуживает Мегатрона, каким бы безумным он
ни был, Эйрахнида потерпела неудачу и должна
считаться вне игры, Саундвейв — ну, кто знает,
что происходит у него в голове после войны?
Остальные слишком глупы, чтобы организовать
восстание мёртвых. Нет, никто из них не
свергнет его с трона. По праву этот поступок
принадлежит мне, хотя я и не превращал его в
того, кто он есть; он был моим другом, а когда-
то и братом. Я не хочу, чтобы он падал ниже, но
в то же время я не нахожу другого способа
удержать его, кроме как привлечь людей к делу
Автоботов, если не для нашего выживания, то
уж точно для их.
Увы, они очень упрямы и не желают
верить и половине того, что я говорю, будучи
убеждены, что они всё ещё являются силами, с
которыми стоит считаться по своему праву. Они
просто понятия не имеют, на что способны наши
технологии.
Я вижу только неопределённость в
нашем будущем. Никакая стратегия не кажется
подходящей. Сражение с Мегатроном раз и
навсегда может привести к его победе,
учитывая, что он нас сильно превосходит по
вооружению. Позволить ему впасть в свои
планы может уничтожить его быстрее, но это
может привести его к силам, которым нельзя
противостоять. Поэтому я продолжаю день за
днем двигаться в ответной реакции, а не в
действии. Я жду. Трудно ждать без возможности
узнать какой-либо исход этого. Другим я
показываю только убеждённость. Внутри я
159
ничего не чувствую. Я жду момента, когда буду остальными. Рэтчет
знать. Я игнорирую голос, который спрашивает довольно скрупулёзен.
— А что, если его нет? Но он есть. Я уверена, что он
Путешествия заканчиваются встречей хороший загрузчик.
влюблённых. Люди такие
Он там есть. хрупкие. Вот о чём я
думаю каждый день.
Вот мы, принося весь
этот мир неприятностей,
(После крушения корабля Мегатрона и его привыкшие к
аварийной посадки на поверхность, Старскрим кибертронской войне, и,
ненадолго взял на себя руководство кажется, их можно
Десептиконами, хотя Мегатрон вскоре затушить сильным
вернулся к жизни и форме, к его большому ветерком. Взять к
разочарованию. Они спорили, но были старой и примеру Джека, моего
испытанной парой и, как всегда, примирились друга. Он не только
со своими обычными должностями. Фракции крошечный и хлипкий,
боролись за обнаружение на Земле различных но у него нет никаких
артефактов, которые прибыли сюда по других форм или
частям после их изгнания оружия, если не считать
из архива Иакона в начале войны, среди них его мозга. Даже это
Перчатка Полярности, Фазовый работает против себя в
Переключатель и Апекс Доспехи. Однако все половине случаев. Я
эти стычки были незначительными. понятия не имею, как
Активность, выкапывание давно погребенных этот вид так далеко
залежей Энергона и многократное продвинулся, но
использование технологии Земного и странная вещь
Космического Мостов, а также присутствие заключается в том, что
Мегатрона, пронизанного Тёмным Энергоном, явное невезение,
— всё это обернулось пробуждением спящего отсутствие всего этого, на самом деле не
внизу. Юникрон зашевелился, и Земля беспокоит их, хотя я думаю, что большинство из
содрогнулась.) них похожи на Мико, которая ездит с Балком —
она без ума от ботов, из-за власти, размера и
крутости. Я должна сказать, что была бы похожа
ЛИЧНЫЙ АРХИВ: АРСИ на неё, если бы была человеком. Может быть,
Довольно редко я получаю возможность вести менее сумасшедшей. Определенно не такой
свой журнал! Если бы Оптимус не напомнил громкой.
мне, я бы, наверное, еще ничего не написала в Есть что-то, что тебе просто не может не
нём с тех пор, как мы достигли Земли! Я вижу, нравиться — что тебя так чертовски любят. Я
что моя последняя запись посвящена беспокоилась об этом, пока не увидела, как Би
беспокойству о том, как отнести столь привязался к Рафу, а Балк — к Мико. Я думала,
необходимое правосудие к Шоквейву. Кажется, что потеря Клиффджампера и потеря Тейлгейта
это было давно. выбили во мне постоянный винт или что-то в
С тех пор я не думаю, что могу этом роде, когда я обнаружила, что таскаю
вспомнить даже половину того, что произошло, Джека повсюду, веду себя как большой герой-
поэтому я буду придерживаться тех частей, защитник и — поймите это — мне это нравится.
которые имеют наибольшее значение, и Да, никаких призов за то, что вы сильно
надеюсь, что кто-то другой соединил точки с заметили сверхкомпенсацию. Не смогла спасти
Клиффджампера, не смогла спасти Тейлгейта, но
должна спасти Джека. Но как только это вышло
160
из моей системы, я поняла, что всё ещё не хочу,
чтобы Джек или кто-то из них был взорван
Конами. Это ни для кого не выход, и я не буду
стоять и позволять этому случиться. Не можешь
спасти Кибертрон? Спаси человека. Дай
Эйрахниде хороший удар. Хех, этот последний
кусочек был сладким.
Я очень надеюсь, что это больше не
коснётся нашего или их мира. Я действительно
не знаю. До недавнего времени их мир был
довольно хорош. Но теперь Юникрон
просыпается, и это похоже на то, что это место
разваливается. Стихийные бедствия, волны
каменных големов или кто они там — это хаос, и
эти хрупкие люди гибнут повсюду. Мы сегодня
сражались, и масштабы этой битвы не уступают
Кибертрону в худшие времена войны. Я видела
несколько сражений, но они всегда были такого
масштаба, который я понимала, между равными
матчами. Это больше похоже на уничтожение.
Самый странный момент — появился Мегатрон
и выручил нас.
Тогда он предложил объединить усилия.
Просто чтобы победить Юникрона, понимаете?
Так что теперь у меня есть время для дневника.
Через несколько часов мы выйдем и спустимся к
центру Земли, а Оптимус и Мегатрон уничтожат
Искру Юникрона. На самом деле, я не слишком
уверена в деталях этого, я всегда
сосредотачиваюсь на том, что я должна сделать,
но моя роль ясна — защитить Прайма,
убедиться, что они туда попадут. Естественно, я
буду прикрывать все наши спины. Мысль о том,
чтобы спуститься в какую-нибудь адскую яму с
Коном в качестве партнёра, не слишком
утешительна. И я не доверяю Мегатрону. Не
уверена, что Оптимус тоже, но какой у нас
выбор? Я думаю, что Мегатрон в последнюю
минуту вытащит из выхлопной трубы какой-
нибудь хитрый трюк, но даже он видит, что если
Юникрон полностью проснётся, то нам всем
конец. Просто приходится полагаться на свои
инстинкты выживания.
Положитесь на Мегатрона. Я никогда не
думала, что запишу такое!
О, Рэтчет зовёт. Пора идти. Подробности
позже. Если будет... да, пора!
ЛИЧНЫЙ АРХИВ: ОПТИМУС
ПРАЙМ
Недолгий союз между нашими фракциями
держался, пока мы пробивались через скрытые
залы и хранилища, отбиваясь от аутоиммунных
защитных систем Юникрона на всём пути. Я не
мог не вспомнить о Тринадцати и их
путешествии — так сильно отличающихся, так
полных того оптимизма, который было трудно
сравнить с Мегатроном рядом со мной вместо
Вектора или его тезки, Мегатронуса, достаточно
храброго, чтобы сражаться с Юникроном и его
собственными демонами. Если бы он только
знал... но, конечно, не мог. Кон с одной стороны,
мои друзья с другой, я никогда не чувствовал
себя таким одиноким, но мы были слишком
заняты уничтожением ботов и выживанием
Юникрона, чтобы быть более чем кратким
осознанием этого. Я продолжал думать о кругах.
Мы снова были здесь, только не мы —
Тринадцать.
В общем, наши планы оказались
удачными. Я видел, как Мегатрон был атакован
мощной волей Юникрона и противостоял ей —
подвиг, который невозможно переоценить. Мы
вдвоём добрались до Камеры Искры Юникрона,
вместе, и я приготовился к единственному
трюку, который мы знали, чтобы победить —
использовать Матрицу Лидерства против него в
сырой форме, и таким образом заставить его
снова отключиться. Снова Юникрон атаковал
самообладание Мегатрона, чтобы заставить его
убить меня, пытаясь парализовать меня своей
аурой... но снова Мегатрон сопротивлялся до
предела своего существа. Я ждал предательства
Мегатрона, но оно так и не произошло.
Возможно, он всё ещё считал себя моим братом,
но ни один брат не смог бы сделать это лучше.
Юникрон победил его, завладел им, сделал всё,
что мог, но Мегатрон дал мне достаточно
времени, чтобы завершить нашу миссию.
Путешествия заканчиваются встречей
влюблённых.
Сущность Матрицы, всех Тринадцати,
плюс дополнительная сила искровых частот
Праймуса заставили Искру Юникрона
рассеяться: он не был мёртв, только
превратился в нематериальное существо. Но
161
худшая опасность была временно
предотвращена. Тот факт, что я снова считал
себя клерком Орионом Паксом, верным
Мегатрону, — это была просто непредвиденная
перемена.
Теперь я думаю, что если бы я не
потерял память во время той дуэли сущностей,
Мегатрон убил бы меня на месте. Как бы то ни
было, он достаточно быстро осознал факты и
взял меня с собой на борт Немезиса как своего
верного слугу.
Это не могло длиться долго.
Любопытный клерк всегда может увидеть
факты, которые ему велят обработать, и как они
складываются. Я обнаружил свои ошибки, его
обман и его попытку взломать знания Архивов
Иакона. Мы снова сделали круг и вернулись на
свои места. Наша борьба ещё не закончилась,
но конец был близок. Я знал, что худшее придёт
раньше, чем лучшее.
Люди жили, по большей части не
подозревая о том, насколько близко они
подошли к исчезновению. И нас ждали
следующие наши задачи — охрана оставшихся
реликвий Иакона от внимания Десептиконов.
(Несмотря на мои действия по контакту с
Оптимусом относительно артефактов,
Мегатрон вскоре получил Молот Солус Прайм.
Он вернулся с ним на Кибертрон и нашёл давно
заброшенную гробницу Льежа Максимо. На
могиле не было никакого имени, хотя я хорошо
знал, чья она. Там, где Искра Максимо,
возможно, покоилась в мире, это не было
судьбой его законсервированного трупа.
Мегатрон отсёк ему руку и приспособил её к
своему телу, чтобы управлять Молотом и
изготовить себе Тёмный Звёздный Меч,
планируя покончить с Оптимусом раз и
навсегда. Я полагаю, что некоторые люди
нашли бы в этом богатую иронию.
Естественно, Оптимус сражался с ним,
и в сокрушительных ударах, которые они
наносили, древние трещины внутри Звёздного
Меча заставили его сломаться. Оптимус
выжил, но в последующих событиях
перебежчики снова повернулись; Автоботы
получили Молот Солус в подарок от
дезертировавшего Дредвинга, и Мегатрон
позволил Старскриму вернуться в лоно своих
великих видений. Десептиконы держали в
заложниках людей-союзников Автоботов и
таким образом получали Омега Ключи от
Автоботов по очереди. Теперь Мегатрон
собирался использовать силу Омега Замка,
высвободив творческий потенциал Праймуса,
чтобы киберформировать Землю, уничтожив
все местные формы жизни. И снова Автоботы
остановили его, но ценой того, что сам Замок
был уничтожен — казалось бы, разрушив все
надежды на собственное восстановление
Кибертрона.
Однако, несмотря на огромные усилия
Десептиконов получить преимущество,
включая реинжиниринг самого древнего из
зверей, Предакона, они не смогли превзойти
оборону Автоботов. Однако переломить
ситуацию смог не Оптимус, а другой.
Это событие само по себе было
ключом, открывшим замок стазиса, который
так долго держался между Автоботами и
Десептиконами. Как я когда-то писал в
Завете, страстно желая катализатора,
теперь судьба бросила на Немезис мощную
смесь событий, кульминацией которых стала
смертельная схватка над Землёй, где снова
борьба за Омега Замок взорвалась битвой.
Звёздный Меч был восстановлен и попал в руки
Бамблби. Прежде чем он успел вернуть его
единственному Прайму — Оптимусу —
Мегатрон увидел кражу из своего хранилища и
выстрелил в Бамблби, который безжизненно
рухнул в серебристую первичную жидкость из
комбинированной КНК и Синтетического
Энергона, питавшего Омега Замок. Как одно,
сердца Автоботов разбились, увидев его
навсегда потерянным, даже
Оптимуса, который отступил под свирепой
атакой Мегатрона, пока Мегатрон не встал,
готовый к убийству, его час наконец настал. Я
думаю, он сделал бы то же самое, если бы
Звёздный Меч не пронзил его насквозь. Это
была рука Бамблби, который держал его, и
голос Бамблби, который говорил:
— Ты забрал у меня голос; я заберу у
тебя Искру.
Два путешествия закончились тем,
что Мегатрон пал, а Бамблби вернулся к
162
жизни. Воспрявшие духом Автоботы
использовали чудо-смесь, чтобы восстановить
здоровье ядра Кибертрона.
Но другие пути ещё не пересеклись, ещё
не нашли своей цели. Хотя Мегатрон упал
далеко-далеко на Землю, совершенно мертвый
дух Юникрона с радостью нашёл свою пустую
оболочку. Тихо, осторожно он прокрался
внутрь....
Я сухо рассказываю об этих фактах.
Они были совсем не такими, но время и длина
заставляют меня говорить кратко. Мы
должны, как вы говорите, «перейти к делу».
Мегатрон восстал и оказался живым,
но находился под оккупацией. Однако он узнал
то, чему так или иначе научились все
противники Юникрона — не было большей
воли, никакого неповиновения, которые могли
бы противостоять его тёмным приказам.
Мегатрон, впервые с тех пор, как он вышел из
Колодца, был по-настоящему порабощен, и в
своей тюрьме вынужден страдать не только
от того, что Юникрон хотел нанести ему, но
и от унижения от того, что его тело
использовали как инструмент, с помощью
которого Юникрон уничтожит всё, и Землю, и
Кибертрон. Юникрон не был его союзником,
как он предполагал. Он был смертельным
врагом для всех.
То, что произошло дальше, можно
рассматривать через призму истории как
своего рода поэтическую справедливость,
конец борьбы, которая наконец-то завершила
полный круг.
Оптимус Прайм нашёл Великую Искру.)
ЛИЧНЫЙ АРХИВ: ОПТИМУС
ПРАЙМ
Я думал, что мне пришёл конец, когда пал
Бамблби — момент отчаяния был настолько
велик во мне тогда, что всё, что сделал сам
Юникрон, чтобы уничтожить Тринадцать
Праймов, не имело никакого значения. Почему
именно он? Почему не миллионы других,
которые прошли через эти врата до него? Я могу
сказать только то, что в Бамблби был особый
свет, и когда он погас, моя собственная вера
ушла вместе с ним. Я видел свою смерть в
нисхождени Тёмного Меча в руке Мегатрона. Я
был немного удивлён, разочарован. И вдруг
Мегатрона не стало. Отсрочка была
невероятной. Это потрясло меня до глубины
Искры, и я вдруг с невероятной силой
почувствовал себя дураком. Я был не один. Я
никогда не был один — не важно, Прайм я или
нет. Мы, Автоботы, были единым целым.
Это было у меня в голове, когда я
наконец нашёл сосуд с Великой Искрой внутри,
и, наконец, эта несчастная линия перестала
кружиться у меня в голове. Путешествия
закончились.
Путешествия закончились.
Конечно, Автоботы будут противостоять
Юникрону, независимо от того, какую форму он
примет или чьё тело захватит. Мы не позволим
пасть Земле или Кибертрону, пока кто-нибудь из
нас ещё стоит. Но только я — не последний из
Тринадцати Праймов, а один из последних и
единственный присутствующий — знал, как это
сделать.
Юникрона нельзя было убить. Только
объединение с Праймусом положило бы конец
его путешествию, а у нас не было выбора. Но я
держал в руках сосуд, часть Праймуса, если
говорить фактами, который был создан для того,
чтобы безопасно содержать Искру такого
масштаба, потому что в нём сейчас находилась
Великая Искра.
Чтобы заточить Юникрона, требовалось
только, чтобы я опустошил этот сосуд. Чтобы
опустошить этот сосуд, я должен поместить его
содержимое в безопасное место, откуда его
можно будет переправить обратно на
Кибертрон. Существовала только одна
возможность.
На мгновение я заколебался.
Путешествия закончились. Я надеялся, что мне
будет предоставлено достаточно времени,
чтобы сделать всё, что должно быть сделано до
конца. Я думал о Солус и Мегатронусе, о
Квинтусе, Алхемисте, Ониксе, Микронусе,
Амальгамоусе, Нексусе и Векторе, Приме и
Альфа Трионе. Особенно я думал о Максимо —
умном Максимо, который понимал, что ботами
движет не наружная тирания, а внутреннее
желание.
Я открыл сосуд....
163
 После этого события приобрели такой
собственный импульс, что они без труда
перенесли меня на встречу на Кибертроне на
волне того, что выглядело как типичное
неповиновение Автоботов. Я испытывал
странное удовлетворение от того, что в кои-то
веки оказался тем, кто играет в эту игру, хотя
мне было грустно обманывать своих друзей, но
если бы они знали о моих планах, эти планы не
сработали бы.
Юникрон, Десептиконы, Автоботы и я
закружились в смертельном танце, преодолевая
удары и контрудары, Автоботы теряли позиции,
пока, наконец, я не остался один, спасаясь
бегством по воздуху с сосудом Великой Искры в
руке. Конечно, Мегатрон, управляемый
Юникроном, сбил меня.
Я рухнул на Плато Гидракс, и он
последовал за мной, потянувшись, чтобы
вырвать сосуд из моих рук, пока я лежал там. Я
говорил со знанием дела, достойным Льежа
Максимо в его самоуверенном лучшем виде —
Кажется, всё потеряно....
— Я сожру твою Великую Искру целиком
и буду наслаждаться вкусом жизни, которой
никогда не будет! — сказал Юникрон. Не
останавливаясь, он нажал кнопку управления, и
сосуд должным образом открылся.
Я наблюдал, как он через мгновение
понял, что сосуд пуст.
Мне было интересно, каково это —
иметь в качестве последней мысли понимание
того, что тебя обманули. Судя по выражению
лица Мегатрона/Юникрона, это было нечто
особенное.
Я не мог удержаться, чтобы не сказать,
для Тринадцати, для Автоботов, для Земли:
— Юникрон, это тебя больше никогда не
будет.
Затем сила сосуда втянула его дух в свои
глубины. Мегатрон упал на землю лицом вниз,
пустая оболочка. Рычащие стаи мёртвых
Предаконов, которых Юникрон призвал, чтобы
уничтожить Колодец, и Праймуса внутри,
дрогнули и пали — не более чем обломки. Без
тела, в тюрьме, созданной не им самим,
Юникрон бушевал, сфера чистой злобы, крича в
бессилии, вечно.
Я протянул руку, чтобы помочь
Мегатрону подняться.
Мегатрон неуверенно поднялся на ноги.
Путешествия закончились. Мы
посмотрели друг на друга, и оба это поняли.
Мегатрон оторвал взгляд от Оптимуса и
уставился на горизонт, оценивая ситуацию. Он
смутно слышал бормотание Старскрима на
заднем плане:
— Слава Великой Искре! Мастер, вы
живы!
— Верно, — сказал Мегатрон, проверяя
свой голос. Он снова полностью контролировал
своё тело. Старскрим безуспешно дёрнул его.
— Вместе мы объединим всех
Десептиконов и снова сокрушим Кибертрон
твоей могучей силой!
Мегатрон оттолкнул его.
— Нет.
Он посмотрел на собравшихся ботов,
Автоботов, Десептиконов, на Оптимуса — и
вспомнил....
Мегатрон на некоторое время замолчал.
Он ждал, пока не убедился, что вернулся, что он
не подчинен. Его мысли были его
собственными, но он не чувствовал того же.
Тогда он понял, что возврата не будет. Он точно
знал, что то, что он так долго утверждал с такой
уверенностью, было неправдой.
Он задавался вопросом, как же он попал
сюда, пройдя такой долгий путь, который во
всех точках, казалось, был вымощен правдой, а
в итоге оказался ложным. Это не казалось
справедливым. Это было несправедливо. Но эта
мысль заставила его улыбнуться, потому что он
вспомнил, что это была его первая мысль о
какой-либо ноте, та самая, с которой он начал
так давно в глубокой шахте под Каон-Сити.
СЕКТОР Д-16
Это было несправедливо.
Почему одни боты спустились сюда в
темноту и тяжёлую работу, а другие — нет. Он
сказал это своему другу — товарищу без имени
164
и даже обозначения: тогда назовите его
Неймлосом, хотя это никоим образом не
отличит его от других. Они знали друг друга и
работали по одному шву, и этого было
достаточно.
Неймлос оторвался от загрузки тележки
с рудой и задумался над этим вопросом.
— Может быть и нет. Но лучше так, чем
иначе. Я имею в виду, ты же должен быть кем-
то, верно? Шахтёр — вещь, работа, всегда
будешь занят.
Бот, который должен будет стать
Мегатроном, но которого тогда звали только Д-
16, воткнул кирку в стену. Он долго размышлял
о своей судьбе и с каждым днём чувствовал все
большую обиду.
— Но добыча полезных ископаемых
может осуществляться безмозглыми машинами.
Мы здесь растрачеваем себя впустую, далеко не
всё достойно внимания. Мы могли бы сделать
гораздо больше. У нас даже нет имён. Вот как
мало нас учитывают.
И он махал киркой и боролся с камнем.
Камень победил. Кирка сломалась. Он бросил
древко вниз и уставился на его обломок,
воткнутый в скалу.
— Имя — это сложная штука, — сказал
Неймлос. — Боты будут предполагать что-то о
тебе, имея имя. Значит, тебе придётся жить в
соответствии с ним вечно. Таким образом ты
можешь быть тем, кем ты являешься.
— Раньше у всех были имена. А теперь
нет. Без имён мы здесь. Используемые.
Отвергнутые. Ничто и никто.
Д-16 не знал, почему другого бота это
мало заботит. Несколько дней он пытался
принять точку зрения Неймлоса, но ничего не
вышло. Несправедливость жгла его изнутри, как
огонь. Вместо этого он начал думать о том, как
найти имя и репутацию, которые помогли бы
ему перейти от этого бессмысленного занятия к
чему-то, что соответствовало бы его
способностям. В свободные от шахты часы он
вместе с бесчисленным множеством других
ботов ходил к игровым столам и гладиаторским
ямам в Каон-Сити наверху.
Сначала он заметил только, что жестокие
дуэли были развлечением для ботов из таких
далеких мест, как Иакон, существ, у которых
определённо были имена и, вероятно, важные
должности. Никого из них не было на ринге.
Бойцы были из его собственных низших слоёв,
жадные или отчаянные, или просто злобные и
разочарованные. Они убивали друг друга, и на
их лицах он видел славу, победу, отчаяние... и
он удивлялся, как этого жалкого мгновения
может быть достаточно для кого-то. Но позже он
увидел в нем другие возможности, и это
сделало его холодным и расчетливым в его
решимости вырваться из цепей, навязанных ему
миром, в котором он родился; двойные
кандалы были так дороги — форма и функция,
— кредо Квинтессонов, которые ушли, но чье
всепроникающее присутствие всё ещё было
повсюду.
Он видел в этих победах истинное
угнетение системы; у этих ботов на ринге прямо
в Колодце отняли не только статус, но и
воображение и мечты. Их втолкнули в культуру,
унаследованную от Квинтессонов, в которой
вершиной их стремления было разрушать и
стоять в яме, смотреть на них сверху вниз и
называть это славой.
В ту ночь он принял участие в
состязаниях, зная, что одной демонстрации
будет достаточно, чтобы взволновать его
товарищей.
— Имя? — спросил его промоутер,
держа стилус у датапада.
На мгновение он растерялся. Он
вспомнил истории, которые шахтёры
рассказывали друг другу, старые
малообъясненные сказки о Тринадцати Праймах
и оружии силы, эпохах героев и великих
подвигах в прошлом, Катаклизме и вторжении.
Имя пришло к нему внезапно, и он почувствовал
его правильность. Мегатронус; Фоллен. Тот, кто
пал, несомненно, мог подняться снова.
Промоутер в нерешительности поднял
глаза.
— М-мегатронус?
В нём звучала такая власть, такие
тёмные и праведные обещания. Д-16
почувствовал, как оно сомкнулось вокруг него,
как броня силы, и на мгновение вспомнил лицо
своего товарища из шахты и то, что он говорил
об именах. Тогда справедливо. Пусть будет
так....
165

Мегатрон вспомнил свои ранние разговоры с
Орионом Паксом, тогда ещё простым
архивариусом, который прочитал несколько
брошюр и был достаточно тронут правдой
вещей, чтобы сойти с его башни из слоновой
кости и посетить ямы. Был момент, когда
казалось, что они объединили бы свои силы и
вместе победили бы невыносимый порядок
вещей. Он всё ещё чувствовал странное чувство
равновесия, которым обладал тот день, как
будто события могли легко рухнуть так или
иначе, но рухнули они. А потом этот шифр,
Альфа Трион, и его лакеи из Верховного Совета
отдали лидерство Ориону Паксу, и Пакс
продемонстрировал, что он не революционер, а
всего лишь та же самая старая система в более
новой, менее умирающей форме. Сентинел
Прайм и его команда Смазчиков осей,
возможно, закончили, но Оптимус Прайм
должен был занять его место.
Мегатрон снова почувствовал
праведный гнев, глядя на Оптимуса Прайма:
Оптимус Прайм, брат, мучитель, с — невероятно
— Юникроном в бутылке в руке.
О, этот восхитительный праведный гнев
жертвы, как чисто он горел, как хорошо это
было! Он влюбился в него прямо здесь, в
шахтах, его бушующая энергия была кайфом, от
которого он никогда не уставал, а презрение,
которое она принесла с собой, вызывало
приятный запах, поскольку она утоляла его
чувство несправедливости, разжигая пламя.
Апатия и нерешительность остальных, таких
жалких, таких слабых по сравнению с ним,
сделали его утверждение «Мир через тиранию»
убеждением истинного новообращенного. Он
был годен на роль лидера, потому что никто
другой даже не пытался указать новый путь. А
потом ему помешал Трион и поразительное
открытие, что некий фрагмент мифа был
правдой.
Матрица Лидерства выбрала Пакса. Пакс
был рождён, чтобы руководить, как Мегатрон
был рождён, чтобы трудиться. Пакс —
колеблющийся примиритель, красноречивый
дипломат.
А он, Мегатрон, тем временем сам
попался на свою удочку и стал собственной
166
жертвой. Теперь, в конце концов, он тоже стал
жертвой Юникрона и узнал правду о своём
тщеславии. Всё это. Все эти века борьбы, дело
Десептиконов никогда не становилось ярче и
правдивее, его собственная власть безжалостно
устанавливалась снова и снова, пока он не
почувствовал себя настолько доминирующим,
что ничто не могло коснуться его тщеславия.
Он почувствовал, как его эго пытается
встать и вновь заявить о себе, но теперь он
разлюбил его; романтика была разрушена. Это
привело его в это состояние — бывшую
марионетку Юникрона. Больше он этого не
потерпит. Он был способен на большее. Что бы
это ни было.
Пока он вспоминал об этом, на Кибертроне
прошло лишь мгновение. Он поймал себя на
том, что смотрит на подобострастное лицо
Старскрима.
— Но, Мастер, почему?
Мегатрон громко ответил на вопрос
Старскрима.
— Потому что теперь я знаю истинное
значение угнетения и, следовательно, утратил
вкус к его причинению.
— Вы явно были травмированы;
хорошее отключение питания и прогулка по
плавильной яме вернёт вас к контакту с вашим
внутренним военачальником... — начал
Старскрим, но Мегатрон повернулся к нему со
злобным рычанием.
— Произнесёшь ещё хоть один звук, и я
прикончу тебя. — он снова повернулся к
Оптимусу и заговорил тише, медленно кивнув.
— Нет мира через тиранию.
Оптимус кивнул в ответ со слабой
улыбкой на лице.
Мегатрон бросил на него последний
взгляд, не обращая внимания на остальных, и,
трансформировавшись, взмыл в широкое
голубое небо. Через мгновение Старскрим
повторил его действия, но уже в другом
направлении.
Автоботы ждали, затаив дыхание, глядя
на Оптимуса, чтобы понять, правда это или нет.
— Соберите всех, — сказал он. — Я хочу
вам кое-что сказать.
Как только они все собрались, даже
Ультра Магнус и Рэтчет тоже, он спокойно
объяснил, что он сделал, чтобы заточить
Юникрона: поместил Великую Искру в Матрицу,
в себя...
— Ты хочешь сказать, что теперь ты одно
целое с Великой Искрой? — медленно спросил
Рэтчет.
Смоукскрин нервно рассмеялся у него за
спиной.
— Хех, обычно ты так говоришь, когда...
— он замолчал.
— Но ты прямо здесь, здоров и в
порядке, — слабо возразил Рэтчет.
Оптимус кивнул, — Но моя миссия ещё
не завершена: вернуть Великую Искру в
Колодец. Моя собственная Искра слилась с ней
и больше не может быть отделена от других. А
не доставить Великую Искру означало бы
помешать Праймусу даровать Кибертрону
новую жизнь. Это жертва, которую я должен
принести.
И он улыбнулся про себя на мгновение,
когда остальные начали возражать и умолять
его не уходить, что они найдут другой путь, что
должна быть альтернатива.... Но её не было.
— Даже Мегатрон продемонстрировал в
этот день, что каждое живое существо обладает
способностью к искуплению, — мягко сказал
Оптимус, стоя над ними, и они заставили его
прислушаться к своему молчанию. — Я прошу
вас, товарищи-автоботы, только об этом:
продолжайте сражаться в самых благородных
боях и, прежде всего, не оплакивайте мою
кончину, — он активировал свои реактивные
двигатели, и все они отступили назад, их лица
были полны ужаса и удивления в той же мере, в
какой его лицо было наполнено радостью от
возвращения домой, — ибо в глубине моей
Искры я знаю, что это не конец, а просто
очередная трансформация.
Не останавливаясь, он поднялся и
полетел вниз в Колодец. Они все посмотрели
ему вслед и увидели, как его грудной отсек
раскрылся и яркая слава Матрицы и огни
Великой Искры вспыхнули, приветствуя рассвет,
как второе солнце, ослепляя их.
Когда они пришли в себя, и казалось, что
свет исчез почти навсегда, они увидели, как
поднялась первая новая искра — сгусток сияния,
167
вылетевший из Колодца и танцующий над
поверхностью — и ахнули и приветствовали, те,
кто был в состоянии, и те, кто не был в
состоянии, схватили друг друга за руки и
уставились, затем отступили назад, когда
массивный дождь Искр фонтаном поднялся из
Колодца, не сотни или тысячи, а всё больше и
больше, их цвета сверкали, их красота была
яркой, когда они танцевали все выше и выше в
светлеющем небе.
— Неужели это конец? — спросила Арси,
обнаружив, что держит Рэтчета за руку. —
Неужели Великая Война действительно
закончилась?
Они посмотрели друг на друга.
— Я бы сказал, что теперь всё зависит от
нас, — сказал Рэтчет.
— Я голосую за мир, — сказал Проул,
наблюдая за фонтанами света.
— Я тоже! — сказал Балкхед.
— Я третий! — сказал Бамблби и начал
передавать хорошие новости всем, кто был в
состоянии слушать.
168
169
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Так заканчивается история Эпохи Праймов и
происхождения Кибертронцев, хотя, конечно, не вся
история, ибо она всё ещё пишется во времени и
пространстве на Земле и по всей Галактике, где растут
семена и искры жизни.
Я, Альфа Трион, один из последних Праймов,
теперь отдаю эту книгу в твои руки, друг человек,
чтобы ты знал, кто твои союзники, а также твои враги,
как они созданы и откуда они пришли. Будьте
уверены, что где бы и когда бы вам ни понадобилась
наша помощь, Автоботы откликнутся на ваш призыв.
Это Завет Праймуса, данный всем
Кибертронцам по праву, а людям — по последнему
желанию Оптимуса, Тринадцатого Прайма, так что
пусть будет.
ПОКА ВСЕ НЕ СТАНУТ ЕДИНЫ.

170
171
 ОБ АВТОРЕ
Джастина Робсон
Джастина родилась
в Йоркшире,
Англия, в 1968 году
и выросла на
оригинальном
телесериале
«Трансформеры».
Она до сих пор
живо помнит тот
день, когда ее
подруга пришла
однажды на Рождество, чтобы показать ей
первую игрушку-трансформера, которую она
когда-либо видела, — это был робот, самолет и
самая крутая вещь, которую когда-либо видел
ребенок на улице. Всегда. Даже если было
очень трудно привести себя в ту или иную
форму без участия чьего-то отца.
Немного биографии: после окончания школы
она бросила Художественный колледж, затем
изучала философию и лингвистику в Йоркском
университете. Свой первый роман она продала
ПРАВА НА ИЛЮЧТПАЦИЙ
Если ниже не указано иное, все изображения:
Hasbro, 2013 г. Все права защищены.
ТРАНСФОРМЕРЫ и их отличительный логотип
являются товарными знаками Hasbro,
используемыми с разрешения. Все права
защищены. Элементы дизайна, используемые
повсюду: Вселенная с галактиками, пиксельные
частицы/Shutterstock; Галактика
Трифф/Shutterstock. Концептуальное искусство
в 1999 году. С тех пор она выиграла премию
Amazon UK Writers' Bursary Award 2000 года. Она
также была студенткой (1992 г.) и
преподавателем (2002, 2006 гг.) в Фонде Арвон в
Великобритании, центре развития и
продвижения всех видов творческого письма. В
1996 году она была студенткой Clarion West,
американского учебного лагеря для писателей-
фантастов и фэнтези. Ее книги входили в шорт-
листы Британской премии в области научной
фантастики за лучший роман, премии Артура
Кларка, премии Филипа К. Дика. и премия
Джона У. Кэмпбелла. Антология ее рассказов
«Гелиотроп» была опубликована в 2012 году. В
2004 году Джастина была судьей премии Артура
Кларка от имени Фонда научной фантастики. Ее
романы и рассказы широко охватывают научную
фантастику и фэнтези, часто в сочетании и часто
с участием ИИ и машин, которые не совсем то,
чем кажутся.
Она до сих пор живет на севере Англии со своим
партнером, тремя детьми и кошкой
видеоигр «Трансформеры: Война за Кибертрон»
и «Трансформеры: Падение Кибертрона»
предоставлено Activision Publishing, Inc. и High
Moon Studios. Все искусство © 2009-2013 Hasbro.
beckerftmayer выражает особую благодарность
Энди Шмидту, Аарону Арчеру, Майклу Келли и
Ричарду Замбарано за их неоценимую помощь в
создании этой книги.
172
 О ХУДОЖНИКАХ
КЕН КРИСТИАНСЕН
Кен работает иллюстратором и концептуальным
дизайнером более пятнадцати лет, начав с
работы в качестве концепт-художника видеоигр
в Nintendo of America (Ridge Racer 64, Pokemon
Puzzle League), затем переехав в Лос-Анджелес,
чтобы работать над играми для Walt Disney.
Компания (Королевство сердец, В поисках
Немо). В 2004 году Кен основал собственную
компанию Bad Flip Productions, работая с такими
клиентами видеоигр, как Disney, Warner Bros.,
Universal и Activision. После работы с Activision
над игрой Transformers the Game и игрой
Revenge of the Fallen он начал работать
внештатным сотрудником в области разработки
медиа для Hasbro, создавая концепт-арты для
фильмов Transformers, телевидения, книг, игр и
игрушек. Это распространилось на развитие
средств массовой информации за пределами
бренда «Трансформеры», включая «Звездные
войны», «Человека-паука» и многое другое.
Текущая работа Кена включает обложки серий
Transformers Prime (IDW), Star Wars Fighter Pods
и Ultimate Spider-Man Spider Pods. Наряду с
другими случайными вещами, висящими на
крючках в проходах с игрушками, книжных
полках и отделах видеоигр. . .
ЛИВИО РАМОНДЕЛЛИ
Ливио Рамонделли — иллюстратор и концепт-
художник, работавший над «Трансформерами:
самодержавие, чудовище и хаос» для IDW
Publishing. Кроме того, он работал концепт-
художником для DC Universe Online и
предоставляет иллюстрации для Google и
Hasbro. Получил степень магистра Академии
художеств Университета.
ЭМИЛИАНО САНТАЛУЧА
Родившийся и живущий в Палермо, Италия,
Эмилиано Санталучия — концепт-дизайнер и
художник комиксов, который всегда любил
игрушки. Он начал свою комическую карьеру,
работая над книгами, основанными на
лицензированных брендах игрушек, включая
Transformers и G.I. Джо. В 2008 году Эмилиано
начал работать внештатным дизайнером
игрушек и концепт-дизайнеров, сотрудничая с
Hasbro во многих проектах игрушек и фильмов,
включая превизуализации для «Трансформеров
3 и 4». Он также проиллюстрировал книгу
Мэтью Рейнхарта «Трансформеры: The Ultimate
Pop-Up Universe».
КЕЙСИ КОЛЛЕР
Кейси — профессиональный иллюстратор,
наиболее известный своей работой над
различными комиксами о трансформерах от
IDW Publishing. Он делал обложки и/или
интерьеры для различных игр, включая
Transformers: Ironhide, All Hail Megatron, Robots
in Disguise, Spotlights Drift, Blurr и Cliffjumper,
More Than Meets the Eye, Transformers Ongoing и
Heart of Darkness. Он также делал иллюстрации
для Hasbro, журнала Transformers Collector's Club
Magazine и BotCon. Кейси живет в Западном
Массачусетсе со своей женой Грейс и дочерью
Роуз, а также кошкой, двумя морскими
свинками и четырьмя цыплятами.
173
174
175