До

мурашек

6 АВТОРОВ,
6 ИСТОРИЙ,
6 ЯРКИХ ГЕРОЕВ
 До
мурашек
 СОДЕРЖАНИЕ

Осторожно, говорящая собака

Йана Бориз� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 5
Раскол
Анастасия Евлахова� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 27
Сирена
Ксюша Левина� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 52
Полин
Дана Делон� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 73
Голод (отрывок)
Светлана Павлова� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 96
День умирающего солнца
Анна Джейн� � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � � 105
 ОСТОРОЖНО,
ГОВОРЯЩАЯ СОБАКА
Йана Бориз

ОКТЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ ОБЕЩАЛ то ли последний

дождь, то ли первый снег. Неплотно сидящая
крышка мусорного бака клацала оскорблениями.
По бульвару драчливыми кошками бежали напере-
гонки пестрые листья, за ними увязалась худенькая
воображуля в клетчатом пальто и красном вязаном
шарфе. Черными спицами мелькали ноги, норовя
выскочить из широченных раструбов модных ка-
заков. Ледяной ветер выманивал из янтарных глаз
крупные слезы, губы кривились и дрожали под
розовой помадой. Она давно наметила расстаться
с Павлом именно в Хеллоуин, не раньше и не позже.
Это будет прикольно и символично: страшненькое
приключение, которое он долго не забудет. Надоело
его занудство, нет сил терпеть мелочность. Она же
еще молодая, может помечтать. Вот уже недалеко до
автобусной остановки. Надо прибавить шаг. Ника
сжалась, наклонила голову и ринулась к хлипкому
козырьку.
— Постой, не беги! Помоги, — проскулил из
кучи листьев тоненький простуженный голосок.

5
 Клетчатое пальто картинно замерло, как на по­
диуме под вспышками фотоаппаратов, шарф роко-
вой петлей повис на шее. Ника заозиралась. Где? Кто
с ней заговорил?
— Помоги... покорми.
Ей наконец удалось разглядеть старую дворняжку,
рыжую, в цвет осенней палой листвы, только нос
чернел, и обиженные глаза смотрели с недоверием
и надеждой. Вообще‑то Ника в сказки давно не ве-
рила, в говорящих животных тоже, но на всякий слу-
чай решила ответить, просто так, из вежливости:
— Извините, у меня ничего съестного нет.
— Так сбегай в магазин, купи.
Собака подняла лапу, указывая через дорогу, туда,
где скосилась вывеска маленького придорожного
продмага. Озадаченная Вероника сначала крепко за-
жмурилась, потом потихоньку разомкнула веки, на­
деясь, что наваждение исчезло.
— Мне самой нельзя — не пустят, — ворчливо
пояснила псина и печально вздохнула.
Ника потрясла головой, пытаясь отогнать галлю-
цинацию, но круглые бусины глаз теперь смотрели
жалобно.
В этот момент автобус, давно уже прикативший
к остановке, призывно щелкнул раскладушкой две-
рей и, поприседав для разминки, отправился дальше
по маршруту.
— Ну вот, автобус из‑за тебя пропустила, — ра-
зозлилась Ника и шепотом обозвала себя дурындой,
которой лучше бы плотно обедать, а не перекусывать
6 7
киви и авокадо, а собаку — противной тварью и дру-
гими бранными словами, которые симпатичной ба-
рышне негоже произносить вслух.
Не обращая больше внимания на неожидан-
ную собеседницу, она резко повернулась на каблу-
ках и перешла через улицу. Ждать следующего ав-
тобуса — околеешь, лучше пешком вдоль шумной
магистрали, свернуть налево, срезать угол по знако-
мому пустынно-желтому двору и выскочить в арку
перед самым мостом. Всего полсотни шагов по гудя-
щим чугунным пролетам — и уже сквер, за которым
жил Павел. Они не договаривались о встрече, но
сегодня самый подходящий день, чтобы поставить
точку. Это даже хорошо, что он ее не ждет, не будет
готовиться к свиданию, собирать на стол печенье
и карамельки, мыть чашки грязной губкой, чтобы
она потом все равно перемывала. Просто откроет
дверь, а Ника ему:
— Привет, я ненадолго, нам надо расстаться, вот
твои книжки, прощай, успехов, я верю, у тебя все по-
лучится. — И захлопнет дверь.
Это решение она вынашивала с самого лета, про-
сто под триумфальное пение цикад и романтичный
шелест листвы не получалось обидеть, оскорбить.
Такой диссонанс — признак плохого вкуса, и Веро-
ника считала его непозволительным. Паша — обыч-
ная серость, неплохой, но скучный. Ей с ним не по
пути, такая дорога не для нее — без головокружений,
театральных страстей и интриги. Ему нужен кто‑то
попроще, а ей — кто‑то с воображением. Жалко его,
конечно, но свою судьбу жальче. Она много раз при-
думывала, как произнесет эти слова, выучила назубок:
без лишних вводных конструкций или междометий,
без анафоры, эпифоры или катарсиса. Вот сегодня
они из дрожжевого теста станут готовым изделием,
оформятся на губах, которые не мешало бы перед
этим подкрасить.
Самое излюбленное развлечение октября — мо-
тать по земле караваны опавшей листвы, разыгры-
вать спектакли, назначая темно-зеленых дубовых
крепышей гномами, а меленькие, похожие на кисею
ивовые листочки — эльфами. Если попадется клено-
вый богатырь — будет рыцарем в парадных одеждах,
а те, что попроще, плодовые или березовые, ничем
не примечательные, сгодятся на подтанцовки.
Вероника уже забыла про говорящую собаку, от-
несла ее к галлюцинациям — прихотям голодного
желудка. Наверняка ей просто почудилось, разыгра-
лось воображение, подгоняемое рыжей вьюгой, сдали
нервы перед непростым объяснением.
Пашин дом серел над аллейкой золотисто-огнен-
ных каштанов, как будто злой монстр вознамерился
раздавить яркое украшение, да все не решался, мед-
лил, не мог налюбоваться. Она не колеблясь набрала
четыре истертые ноты домофона, дверь жалобно
скрипнула и пропустила. Лифт сегодня не мыли,
в углах скопилась коричневая труха, и витал запах
прокисших щей. Седьмой этаж, ей пора. Наверное,
он будет хныкать и умолять, ей придется надавить.
Но уступать ни в коем случае нельзя, через два
8 9
месяца Новый год, потом День всех влюбленных,
Восьмое марта и снова дачный сезон, когда непри-
лично оставаться одной, не любоваться тюльпанами
и не искать пять лепестков в гроздьях сирени, не си-
деть до рассвета на берегу теплой добронравной ре-
чушки. Потом ей просто не хватит духу расстаться
и испортить какой‑нибудь из праздников, это будет
признаком плохого вкуса.
Павел открыл дверь сразу, как будто ждал ее.
— Привет.
— Привет.
Он не посторонился, пропуская ее в квартиру,
наоборот, заслонил худощавым телом проход, даже
оперся руками о косяк, чтобы казаться монументаль-
нее, чтобы не снесли его Никины непосредствен-
ность и порывистость.
— Привет.
Из-за спины Павла выглянула рыженькая симпа-
тяга, курносая и веснушчатая. Она улыбалась, не за-
мечая, что на правом глазу размазалась тушь.
— Ав-ав! — Маленький шпиц выскочил из‑под
Пашиных ног и тоже заулыбался гостье.
— А я...
— А мы...  — Павел замолчал, но ненадолго.  —
В общем, можно тебя на разговор? — Он вышел на
лестничную площадку, прикрыв за собой дверь.  —
Вероника, в общем, я не хотел, чтобы так случилось,
но ты пришла без предупреждения... В общем, нам
надо расстаться, я встречаюсь с Олей... В общем,
успехов тебе, я верю, у тебя все получится.
 — Д-да... к-как?..
— Все, в общем, пока.
— Я... я твои книжки принесла!
Она уцепилась за последнюю соломинку, которая
оправдывала ее пребывание здесь.
— А... здорово. В общем, спасибо.
Павел протянул руки, помог высвободить потре-
панные корешки из плена тряпичного рюкзачка,
вежливо кивнул и закрыл за собой дверь. В щели еще
раз мелькнула любопытная мордочка шпица, на пло-
щадку выпрыгнуло еще одно уверенное «ав».
Ника спустилась пешком на первый этаж, лифт
беззлобно щелкнул пастью и закрылся, не получив
еды. Нет, в таком настроении только двигать ногами,
остановка чревата помутнением рассудка. Итак, се-
ренький Павел не стал дожидаться ее объяснений
и бросил первым, даже замутил с этим крохой шпи-
цем, то есть с Олей, конечно, с Олей, а не с ее собач-
кой. Хорошо. Но почему так обидно? Она же сама
хотела поставить точку. Радоваться бы... Радоваться
не получалось.
На улице потемнело, тучи наползали одна на дру-
гую, одинокие листья, которые пощадил ледяной ве-
тер, дрожали и скручивались, как ведьмы, объятые
пламенем костра. Лужи подернулись мелкой рябью,
пустые качельки во дворе натужно поскрипывали,
им тоже не по душе непогода.
Вероника брела через сквер, его грустные аллеи
блестели мокрыми скамейками. Спешить некуда,
раньше хотела успеть в библиотеку, но теперь этот
10
план отсох, как осенний лист: какие конспекты, если
в душе грызутся неудовлетворение и подленькое ма-
лодушие. За чем стремилась, тем и подавилась. Мо-
жет, следовало ему сказать, что она сама шла, чтобы
расстаться? Или констатировать, что их желания
совпадают? Нет, это ужасно натужно и нелепо. Па-
вел все равно не поверит... да и никто другой тоже.
Она бы и сама не поверила, случись такое с кем‑то,
а не с ней самой.
Навстречу протопал приятный очкарик в кепке
с ушками, похожий на породистого сенбернара. Он
не отрывал глаз от экрана, поэтому иногда споты-
кался, испуганно подпрыгивал и снова уходил в об-
лачные виртуалии. Жаль, прикольный типус. Ника
осознала, что отныне обладает полным правом за-
глядываться на парней, и настроение повысило гра-
дус. А что? Нормально же! Какая разница, кто кого
бросил? Отношения изжили себя, каждый это по-
чувствовал и отреагировал... в меру своей утончен-
ности. Ника приготовила объяснения, а Паша без
разговоров и эпилогов завел шпица. То есть Олю,
конечно, Олю.
На соседней аллее двое целовались, как будто кру-
гом пахло черемухой и нежились в теплых лучах ве-
сенние побеги. Ника свернула. Соседняя тропинка
оказалась пустой, до центрального прохода, густо
цветущего прощальными хризантемами, никто не
встретился. Домой не хотелось, можно покружить
вокруг последних клумб, полюбоваться. Одинокая
капля упала на рукав, еще одна — на нос. Все, хватит
11
кислорода и приключений, пора домой, к телику,
к учебникам, к горячему чайку.
Она повернула к угловой калитке, той, что по-
ближе к мосту, и зашагала, не обращая внимания на
усиливавшийся дождь. Вдали глухо ухнул громовой
раскат. Из-за лохматого куста непобедимого можже-
вельника высунулось что‑то черное и большое. Ника
остановилась. Это была морда крупного дога, клы-
кастая, с круглыми, немножко бешеными глазами.
Собака наверняка домашняя, не стоило ее бояться.
Хозяин пока не показывался. Ника смело шагнула
вперед, приветливо улыбнулась псу.
— Р-р-р-р-р-р!
Пришлось отступить.
— Эй, кто гуляет с собакой? Возьмите на по-
водок! — прокричала она в никуда, хотела, чтобы
вышло требовательно, но получилось жалко.
Никто не появился, ни окрика, ни шагов. Ника
повернулась и решила пройти ко входу по боковой
аллее. Через пять минут собака вынырнула перед
ней уже из‑за другого куста, на этот раз самшита.
Ника снова остановилась, прокричала в пустоту
еще несколько недовольных слов. Дождь усилился,
моросил уже с нудной методичностью и не соби-
рался прекращаться. Все‑таки к вечеру случится пер-
вый снег, ненадежный и сырой, но все равно белый.
Значит, утром она проснется в коротенькой зимней
сказке, всего лишь до обеда или в лучшем случае
до послезавтра, но это не отменит белые крыши
и празднично повисшие гирлянды сосулек. Под
12
аккомпанемент капели лучше забываются невзгоды,
поэтому да здравствует первый снег!
Но чтобы завтра наступило, надо еще дойти до-
мой, а собака не уступала дорогу, скалилась, сопела,
раздувая розовые ноздри. Ника порылась в рюк-
зачке, нашла яблоко. Жалкая прикормка для такого
чудища, но она все равно размахнулась, кинула по-
дальше. Помогло: пес побежал за добычей, а сама она
тем временем ускорила шаг. Главное — не бежать,
так ее учили. Собаки чуют страх, это приманка для
агрессии.
Дог догнал ее уже перед самой калиткой, Ника
взвизгнула и все‑таки припустила бегом. Всего два
перекрестка до моста, а там уже кто‑нибудь встре-
тится, с людьми не так страшно. Мимо мелькали
знакомые чугунные оградки и унылые палисадники,
вот старинный купеческий дом на высоком цоколе,
вот детский садик с разноцветными грибками и гно-
миками. Пусто. Дождь всех загнал под крышу. Мо-
жет, забежать в подъезд? Но их охраняют домофоны,
пока дозвонишься до какой‑нибудь сердобольной
старушки, пес порвет в клочья.
Сзади слышалось прерывистое дыхание, черная
тень преследовала, между ними всего‑то два-три ме-
тра. Вот уже и мост. Черт! Он тоже пустынный, как
сюрреалистический проход между мирами, как пор-
тал в неизвестность, как канат под куполом цирка.
Никого! Ника обернулась, выставив вперед руку.
Дог тоже замер, но ненадолго, медленными шагами
он подкрадывался к Нике, клацал зубами и вращал
13
безумными глазами. С отвисшей губы капала слюна,
лапы уверенно сокращали расстояние, готовясь
прыгнуть.
Ника потерянно оглянулась. Никого и ничего,
никакого спасения. Но сдаваться она вовсе не пла-
нировала, тем более на сегодня и без того хватило
разочарований, поэтому полезла на чугунную ограду
моста, держась за мокрый и холодный фонарный
столб. Закорючки модернистского орнамента оказа-
лись очень кстати, по ним удобно карабкаться. А вот
у фонаря зацепок нет, только невеликий рельеф —
слабая опора в этом дождливом мире. Она уже сто-
яла на перилах, неуклюже балансируя, клонясь и вы-
прямляясь. Ну где же эта никчемная полиция?
Собака терлась под ногами, не обращая внимания
на ливень и промозглый ветер. Казалось, она решала,
стоит ли продолжать охоту или можно ограничиться
беспредметной и непрактичной добычей в виде
Никиного страха. Модное клетчатое пальто намо-
кло, повисло половой тряпкой, шарф куда‑то делся,
жалко. Больше всего мешали казаки на скользкой по-
дошве, лучше бы надела удобные кроссовки с джин-
сами. Вероника искала глазами машины, автобусы,
случайных прохожих, пробовала кричать, но город
как вымер. Шумела вода, сливаясь с чугунных ливне-
вок в некстати взбурлившую реку, с холмов спускался
туман, уже съев верхушки ивовых колоколен, а ближ-
ние клены мерцали не желтеньким, а жемчужным.
Пес не уходил. Правда, он не лаял и не бросался,
но и не оставлял своего поста, будто намеревался
14
перекусить Никой потом, а пока откладывал, хотел
нагулять аппетит. Если дог встанет на задние лапы,
то легко до нее доберется, надо лезть выше, но не-
куда.
Небо над головой прорезала молния, дождь полил
сильнее. Теперь ее даже из проезжавших мимо ма-
шин не разглядеть, надежда только на себя. Порыв ве-
тра украл кусочек речной волны и швырнул об опору
моста. Чугун застонал, вздрогнул нервной судорогой.
Ника вскрикнула и покрепче ухватилась за фонарь.
Дог внизу тоже издал звук: то ли взвыл, то ли зары-
чал и поставил передние лапы на перила. Его морда
оказалась чуть ниже ее коленок в прозрачном черном
капроне. От неожиданности Ника отшатнулась, по-
теряла равновесие и с печальным вздохом, расправив
руки в клетчатых рукавах, полетела вниз. Ледяные
волны сомкнулись над головой, стало нечем дышать.
Жаль, что Павел станет последним воспоминанием,
он этого не заслужил, — пронеслось в голове перед
тем, как ее захлестнула темнота.
* * *
— Вероника, лапуля моя, не спишь? — Мамин
голос вошел вместе с ароматом ванили и лимона.
Ох, как же она проголодалась. И выспалась.
Кстати, где это она так вольготно разлеглась на ши-
рокой постели под уютным толстым одеялом? Ника
с трудом разлепила веки, огляделась: белая комната,
как из фильмов про психов, там показывают точно
15
такие палаты, обитые белоснежным поролончиком
или чем‑то похожим, но очень сказочно и не по‑на-
стоящему. У кровати отсутствовала спинка, а у при-
кроватной тумбочки — ребра. Эргономичный меду-
зообразный стиль повторялся в столе, подоконнике,
табуретах, а телевизор просто впаяли в стену без ка-
ких‑либо зазоров и шнуров.
Мама стояла с круглым подносом в руках, на нем
оранжевая пластмассовая чашка и такая же тарелка
с булочками.
— Пора покушать, дружочек.  — В мамином го-
лосе лилось слишком много патоки, приторно.
— Ма, а что со мной... а как я...
Вероника вспомнила свои ужасные приключения
и замолкла на полуслове. Значит, ее все‑таки выта-
щили. Спасибо.
На улице белели крыши ларьков, снег все же по-
ставил свою премьеру. Мама что‑то лопотала, бес-
связное и ненужное: Ника уже все вспомнила.
— Когда меня выпишут?
— Подожди, дружочек, сначала хорошенько по-
лечимся.
— Воспаление, да? Вода ледяная была.
— Нет, только бронхит. Но это нестрашно. Вот с
психиатром — это да.
— А что с психиатром? — насторожилась Ника.
— Вот что, дружочек, Паша нам все рассказал
и... и покаялся. Мы всё знаем, — повторила она с на-
жимом, увидев озадаченную дочкину физию.  — Со
всеми бывает, не надо принимать это близко к сердцу.
16
— Что бывает? Что не надо принимать?
— Вероника, твоя жизнь бесценна, мы с папулей
вложили в тебя столько любви и...
— Денег, — подсказала Ника.
— Да, денег, хотя сейчас речь не о них. Нельзя
ставить ее на карту ни в коем случае! Ты поняла? Ни
в коем! — Мама протягивала Нике чашку с чаем,
губы у нее растягивались в ненатуральную улыбку,
а руки подрагивали.
— Что я сделала, ма? Я просто спасалась от беше-
ной собаки, залезла на перила и не удержалась.
— Хватит, дружочек. Не надо вспоминать и не
надо утомляться.
Вероника откинулась на подушку, перед глазами
стояла страшная морда черного пса, а по волосам
стекали капли ледяного дождя. Бр-р-р...
В дверь постучали, мама вышла, ее сменил холе-
ный брюнет в белом халате. Он долго задавал глупые
вопросы про семью, про учебу, тер чеховскую бо-
родку и возводил глаза к потолку. Ника догадалась,
что это тот самый психиатр, хотя он представился
просто ее лечащим врачом.
Потом пришла Симка — самая сердечная под-
ружка еще со школьных времен, коротко стриженная
смешливая блондинка, которая умела легким при-
косновением выгонять любую хандру. Она принесла
апельсинов и кока-колы, оглядела палату и довольно
поцокала языком:
— Козырный апартамент, поздравляю. Дорого,
небось?
17
 Ника пожала плечами:
— Ты не знаешь, кто меня спас? Надо бы побла-
годарить. А то мама ничего не сказала...
— Как не знаю? Собака черная тебя из воды вы-
тащила. А там уж и спасатели подоспели.
— Собака?
— Ну да. Дождило ж, никого не было на улице.
Только ты, бро, больше так не делай.
— Что не делать?
— Ну, не прыгай с моста. Нехорошо это. И...
Пашка твой того совсем не стоит.
— Да ты в своем уме, бро? — вскипела Ника. —
С чего бы я из‑за Пашки с моста сиганула? Он мне
вообще надоел. Если хочешь знать, я сама шла,
чтобы с ним расстаться. Специально пришла, не
предупредив.
— Да лады, бро, мы все знаем. Так сказать, ваш
обидчик покаялся и признал свою вину.
— Да ну, какую вину? В чем? Что серость непо-
мытая? Что чурик неотесанный? Неужели ты серь-
езно веришь, что я из‑за него смогла бы прыгнуть?
С жизнью того?.. Ты ваще-е...
— Ну ладно, бро, ты не печалься, все хорошо. —
Симка засобиралась, разговор ей явно не нравился,
а может, доктор запретил поднимать скользкие
темы. — Вот тебе книжек, читай, наслаждайся. Скоро
забегу еще.
Дверь хлопнула. Ника полежала, размышляя, как
она оказалась в этой глупейшей ситуации. Ведь ни-
чего не предвещало, ничего не предвещало, ничего
18
не предвещало, повторяла она про себя как заве-
денная. Стоп! Как это не предвещало? А говорящая
собака? Галлюцинации? Может, и дог тот был гал-
люцинацией? Получается, она действительно сама
прыгнула с моста, без причины?
Назавтра снова пришли психиатр, мама, бабушка
с вязальными спицами, которые у нее тут же отняла
вбежавшая следом медсестра, еще один доктор, ка-
жется психолог, а под конец Александр, староста их
группы. Его только не хватало!
— Здравствуй, Вероника. Я пришел как бы тебя
навестить. Вот.
Он поставил на медузообразную тумбочку упа-
ковку чипсов, лимонад и промасленный бумажный
пакетик, откуда непривлекательно пахло магазин-
ными пирожками.
— Здравствуй, Александр. Не стоило утруждаться,
со мной все хорошо.
— Нет, как же не стоило. Еще как стоило. Мы
как бы твои товарищи и волнуемся как бы за тебя. —
Он поправил старомодные очки, потер горбатый
нос — наверное, прыщ зачесался. — Ты, пожалуйста,
больше как бы так не делай. Лучше скажи нам, мы
как бы сумеем помочь... морально.
— Да я ничего и не делала. Как бы, — не удержав-
шись, спародировала Ника. — Я собаки испугалась.
Это правда. А все, что вы напридумывали, — чепуха.
— Да брось. Мы как бы понимаем, что девушки
такие чувствительные, как бы неуравновешенные.
Так вот. Так не надо.
19
 — Да что за фигня! — Ника подпрыгнула на по-
стели и вцепилась руками в волосы. — Я и не думала
ничего с собой делать. Собаки испугалась, понима-
ешь? Вы же со мной уже третий год учитесь, вы же
меня знаете. Разве такой поступок мне подходит?
— Нет. Не подходит. Но ты как бы девушка, а они
такие… нервные, неустойчивые.
— Да это сапоги у меня неустойчивые! А психика
вполне устойчивая.
Александр еще немного посидел, оставил свои
конспекты, чтобы она не сильно отстала от группы,
какие‑то учебники и методички, упаковку бумажных
салфеток и на всякий случай визитку знакомого пси-
холога. Ее он вложил в конспект вместо закладки,
страшно стеснялся и почти убежал, пообещав снова
зайти на днях. Вероника пребывала в отчаянии: все
принимают ее за сумасшедшую, весь универ, все
знакомые. Как теперь жить, секретничать с девчон-
ками и кокетничать с парнями?
На следующий день список визитеров мало изме-
нился, только вместо Александра притопал Павел.
— Привет.
— Привет.
— В общем, ты меня извини, я не должен был так
с тобой...
Он смущенно потупился. Бесцветные волосы при-
липли ко лбу, глаза пугливо бегали из угла в угол.
— И ты туда же? Але! Я по тебе не сохла, ты мне
надоел хуже сессии! Я сама хотела сказать, что бро-
саю тебя!
20
— Да-да, все будет так, как захочешь. Только
больше так не делай.
— Да перестань, прошу тебя. Все в порядке, слы-
шишь?
— Теперь да, а тогда... В общем, я был неправ.
Я не должен встречаться с Олей. Я... я к тебе возвра-
щаюсь.
— Этого еще не хватало! — Ника завыла, за-
металась по комнате, смахивая на пол чипсы, пу-
стые и полные бутылки с газировкой, недоеденные
пирожки и апельсины.  — Я. Не.  Люблю. Тебя...
Я. Не. Хочу. С тобой. Встречаться. Ясно?
— Да. В общем, ясно. Ну, ты поправляйся, а я по-
шел. Скоро зайду.
Он наклонился и как ни в чем не бывало чмок-
нул ее в щеку, потом, подумав, в губы. Она опешила
и забыла, что можно сопротивляться. Так и проси-
дела с чужим невкусным поцелуем на губах до самого
отбоя.
Назавтра снова пришла Симка, увещевала не пе-
чалиться, потом — мама с рогаликами и тетя Валя
с заунывным припевом: «Ой, девки, че вы деете‑то?
Да он тебя не стоит, ой не стоит!» В какой‑то из дней
повторно заявился староста Александр от имени всей
группы и пожелал скорейшего психического как бы
восстановления, за ним — бабушка с книжкой дет-
ских сказок и Павел с признаниями в любви и вер-
ности, в чем угодно, лишь бы она больше так не де-
лала. Импозантный психиатр между тем заходил все
реже и реже, почти не засиживался, глупых вопросов
21
не задавал, и Ника догадалась по его равнодушному
взгляду, что этот этап пытки подходит к концу.
В день выписки она встретила маму дежурным
приветствием:
— Знаю, он меня не стоит. — Потом повернулась
к отцу и отчеканила: — Клянусь больше так не де-
лать.
На улице торжествовал ноябрь, футуристическая
геометрия голых веток убегала в сизый чертог туч,
лед на лужах разлетался с драматическим треском.
Улицы стали шире и скучнее, сквер — сумрачнее
и молчаливее, первый снегопад отскреб наконец от
брусчатки тягучие кляксы тутовника, и она глянцево
серела, не поддаваясь напору холода и не робея под
порывами северного ветра. В воздухе чья‑то забот-
ливая рука разбрызгала дорогой парфюм «Морозная
свежесть», который не каждой кокетке по карману,
норковые полушубки и пафосные пальто от Max
Mara, приунывшие в гардеробных, радовались воз-
можности покрасоваться друг перед дружкой.
— Вероника, запомни, ни один парень того не
стоит, — в сотый раз повторяла мама, а Ника зау-
ченно повторяла про дога, про страх, про соскольз-
нувший сапожок и свою нелюбовь к Павлу.
Она неторопливо воцарялась в своей комнате:
поздоровалась со всеми Орландо, Бредами и Джек-
сонами на дизайнерских плакатах, поцеловала в нос
любимую куклу Соньку и щелкнула по уху одно-
глазого мишутку Ме to you — подарок самого пер-
вого бойфренда, выпивохи и матерщинника Егора,
22
безбашенного и многоцветного, не то что Павел.
Мама кулинарничала, папа гудел очередным вебина-
ром, бабушка прятала в самых неподходящих местах
вязальные спицы, чтобы не дай бог...
Звонок в дверь прозвучал нестрашно, она не ждала
подвоха в самый первый день. Папа открыл дверь,
буркнув что‑то одобрительное. В комнату вошел Па-
вел, такой же серый, но принаряженный морозным
румянцем, в ярко-синей толстовке, от которой его
глаза заразились и поголубели.
— Привет.
— Привет.
— В общем, раз такое дело...  — Он засунул руку
в карман, на лице застыло настороженное выраже-
ние: — В общем, чтобы ты не натворила делов, да-
вай, наверное, будем встречаться?
— Да нет, не стоит. Давай ты с Олей, а я… я тоже
как‑нибудь. Серьезно, я не в претензиях. Ты, надеюсь,
тоже без обид?
— Оля... Оля, в общем, со мной рассталась... когда
про тебя узнала. Не хочет, в общем, чтобы грех на
душу... и все в этом роде. Так что...
— Ну тогда...
За дверью предупредительно покашляла мама,
и Ника поняла, что от Павла так просто не отде-
латься.
В институте ее встретили настороженно, разгова-
ривали предупредительно, без эмоций, как роботы,
на вечеринки не звали, на лекциях рядом не садились.
Она позевала до Нового года, а потом попросила
23
академ. Преподы обрадовались: кажется, они не
знали, можно ли ей ставить объективные оценки
или надо только пятерки, чтобы опять с моста не си-
ганула. Лежание дома не развлекало, подружки сто-
ронились, Паша откровенно бесил. К весне она уже
реально подумывала, что зря ее вытащила из речки
та черная собака или кто бы то ни был. Жизнь, такая
клевая, искрометная, сыпавшая сюрпризами направо
и налево, куда‑то делась, остался только серый Паша,
выкрасивший и саму Нику в скучный мышиный цвет.
Теперь она и сама не знала, был черный хеллоу-
инский дог на самом деле или ее голодная фантазия
разыгралась, привиделась ей говорящая псина или
на самом деле посылала в магазин за едой. Раз все
в один голос твердят, что она ку-ку, логично предпо-
ложить, что им виднее.
Весна закончилась, так и не подарив новых зна-
комств, влюбленности, возвращения домой со счаст-
ливыми и пьяными глазами под музыку бледнею-
щих фонарей. Если кто и начинал клеиться, сразу
откуда‑то узнавал про хеллоуинское приключение
и отваливал, даже не разувшись. Лето прошло как
во сне: дача, малина, пляж только под присмотром
родителей, как в детском саду. В сентябре она снова
пошла на третий курс, надеясь, что история замыли-
лась и новым сокурсникам нет дела до старых спле-
тен.
Опять октябрь, как снулая рыба, одышливо от-
крывал желтую пасть, и оттуда несло туманом, замо-
розками, птичьим пометом, дохлыми червями, что
24
не успели спрятаться в норках до весны и теперь то-
сковали размазанными по земле пятнами. Ни благо-
уханных цветов, ни фонтанов, ни долгих прогулок
до самого рассвета — никакой романтики. Еще он
разносил по безмятежным улицам аромат забытых
песен у костра, которых никто больше не пел, кроме
приблудных волков и оборотней, но те не знали слов,
поэтому получался неприличный вой, хотя и нест-
рашный, но совершенно неблагозвучный. А в самый
последний свой день октябрь пах спелыми тыквами,
не гнилыми, откуда укоризненно торчали зубья про-
росших семечек, а твердыми и сытными, с плотной
гладкой кожицей, из которых можно делать чашки
и пить тыквенно-яблочный сок, а потом выковырять
всю мякотку и всунуть вместо нее огарок свечи на
потеху детворе. Этот последний запах — самый вол-
нующий и опасный, потому что никто еще не знал,
каким проснется после того, как догорит тыквенная
свеча и чья‑то рука в черной перчатке аккуратно сни-
мет с нее нагар.
Снова октябрь кружил неубранными листьями.
По холодному бульвару, под клацанье неплотно си-
дящей крышки мусорного бака, снова бежала Ника,
в потертых джинсах, кроссовках и теплой серой кур-
точке. Макияж она забросила, на курносом носу по-
блескивали рыжие остатки весенней россыпи. Вот
уже недалеко до автобусной остановки. Надо при-
бавить шаг. Ника сжалась для преодоления финиш-
ной прямой и, наклонив голову, как гончая, ринулась
к хлипкому козырьку.
25
 — У тебя покушать не найдется?! — прокаркал из
кучи листьев простуженный голос.
Ника замерла, как подстреленная на бегу. Что ее
ждет на этот раз?
— Тебе говорю, тебе.  — Ее оглядывал прилич-
ных размеров ворон, зарывшийся в кучу листьев.
Ника вытащила из сумки бутерброд, хотела разло-
мить пополам, но передумала и, наклонившись, по-
ложила целиком на землю, да еще подвинула к жел-
тому клюву:
— Кушайте на здоровье.
Она медленно пошла к остановке, несколько раз
испуганно обернулась и даже потерла глаза. Как раз
в это время подъехал автобус, и водитель подмигнул
симпатяшке, приглашая внутрь. На переднем сиденье
ехал черный дог с погруженным в чтение хозяином.
РАСКОЛ
Анастасия Евлахова
ГОРОД МАНИЛ ЙОРНА. Каждый вечер он проводил
у стены: смотрел на черную громаду, застывшую
колючей глыбой за Пустошью, — недостижимую,
непоколебимую, невероятную. Город казался ему
окаменелыми останками доисторического гиганта —
мертвым напоминанием о жизни, к которой больше
нет возврата. Но в ту ночь ему почудилось, что город
не так уж и мертв.
Мама с сестрой тогда тоже пришли к стене, но
не смотреть на Пустошь. Они бывали здесь только
накануне Раскола: приносили к семьсот тридцать
третьей ячейке горящие алые свечи. Роняя тяжелый,
ароматный воск, Лиа выставляла их на стену рядком,
одну за другой над выскобленными в камне буквами,
которые остались единственным напоминанием об
отце, а Йорн жмурился от сладкого хвойного духа,
от красных всполохов, от дыма костров, которые уже
вовсю жгли на главной площади, и думал о том, что
тоже хотел бы погибнуть за стеной.
Отца он совсем не помнил. Только смутную, тем-
ную фигуру, тяжелую ладонь на плече и крепкий
запах дубленой кожи. Лиа родилась раньше и рас-
сказывала Йорну, как отец подсаживал ее на спину
27
неповоротливого, обрюзгшего от старости дрока
и возил на ярмарку за стеной. Туда раз в год неза-
долго до Раскола стекались все окрестные племена.
Делились урожаем и новостями, приглядывали себе
невест, договаривались о сделках. Раз в год сбор по-
среди Пустоши далеко за стеной становился центром
жизни, но Йорна отец никогда не брал. «Детям не
место на Пустоши», — не уставала повторять мама.
Но Йорн больше не был ребенком, и ему до смерти
хотелось увидеть мир за стеной. А мама не пустила
его даже в этом году, хотя Глава клана уже прислал
ей перо пустынника, а Йорн прекрасно знал, что это
значит. Он должен стать Охотником. Его выбрали.
Из-за отца. Но ход в город был заказан даже Охот-
никам. Это мертвое царство — царство смерти. Так
говорили в кланах. И даже зная, что его ждут охот-
ничий арбалет и Пустошь, Йорн никак не мог пере-
стать думать о мегаполисе.
А сегодня, увидев на той стороне огни, Йорн чуть
голову не потерял.
— Ну смотри же, вон там! Не туда ты смотришь...
Вон же!
Лиа пожимала плечами.
— Не вижу.
Мама с негодованием следила за тем, как ловко Йорн
усаживается на край стены, сбивая одну из свечей.
— Мы пришли к твоему отцу, Йорн. Он смотрит
на нас из междумирья. А ты... Где твое уважение?
В кланах говорили, что каждый год в ночь Рас-
кола плоть мироздания дает трещину и мертвые
28
способны прикоснуться к живым. Еще болтали,
будто для того, чтобы мир света не поглотила тьма,
нужна человеческая жертва — тогда Раскол склеится
заново и миры заживут в равновесии. А старожилы
добавляли, что из‑за неуважения к этой традиции од-
нажды и погибли города. Тьма вышла из Раскола и,
расплодившись, породила тварей, которые пожрали
большинство людей. Йорн же не верил ни в жертвы,
ни в дурные россказни о тьме. И в то, что отец все
еще жив, пусть и в другом мире, — тоже. Сейчас его
занимало только одно: он видел огни.
Далеко впереди, где вздымалась мертвая, непод-
вижная гора мегаполиса, перемигивались огни. Си-
ний — зеленый. Зеленый — синий. Вспышки и чер-
нота. Вспышки и чернота.
— Сюда же встань, ну!
Йорн протянул руку сестре, чтобы помочь ей взо-
браться по кладке.
— Нет уж, спасибо. Это ты у нас акробат, — легко
рассмеялась сестра.
Выходки брата забавляли Лиа, но сама она в них
участия не принимала. Может, причиной была раз-
ница в возрасте, а может, сестра была обыкновенной
девчонкой. Не желала пачкать руки только затем,
чтобы потом сердце от восторга зашлось. Знала вслед
за мамой, только как курам головы сворачивать, — но
разве это восторг...
— Да неужели не понимаешь? Там кто‑то есть!
В городе кто‑то есть!
Лиа только фыркнула.
29
 — Знатный ты выдумщик, Йорн.
— Да какой я выдумщик?..
— Ясное дело какой. Ты давай снова расскажи,
как мать клана тебе глазки строила.
— Да правда же строила!
Йорн сполз со стены. Никто ему не верил про
мать клана, потому что Йорн годился ей в сыновья.
Но он знал, что ему не казалось. Каждым позвонком
чувствовал ее взгляд, каждым волоском на загривке.
Она смотрела на него на Советах — долго, внима-
тельно, жгуче. На него, ни на кого другого.
Обычно мать клана стояла за креслом Главы,
и ладонь ее покоилась на его правом плече. Она не
произносила ни слова, и только по выражению ее
лица все вокруг догадывались, одобрит Глава новый
порядок или нет. Поговаривали, что Глава так боится
свою жену, что не смеет к ней прикоснуться в по-
стели, — вот почему уже много лет у клана нет на-
следников. Йорн же предпочитал думать, что Глава
просто-напросто не годится как мужчина. Выпятив
грудь, он улыбался. Уж он бы своего не упустил.
А мать клана все смотрела на него на Советах
и смотрела. Насмешливо и мучительно, как будто
читала его мысли.
— Пора бы тебе повзрослеть, Йорн. Чтобы отец
тобой наконец гордился.
Мама огладила в последний раз буквы отцовского
имени, подобрала свою шитую-перешитую празд-
ничную цветастую юбку и отвернулась.
— Пойдемте. Скоро генератор запустят.
30
Йорн выдохнул. Запуск генератора был настоящим
событием, особенно на праздники, когда он работал
не «для дела», как выражалась мама, а для развлече-
ния — чтобы запустить голограммы. Йорн обожал
эти бесплотные, цветные тени, которые показывали
на главной площади Истории. Йорн их все, конечно,
уже знал наизусть. В стареньком испускателе, кото-
рый берегли как зеницу ока, хранилось всего семь
Историй — нехитрых сценок на пару минут. Но ка-
ждая из них была сладкой крупицей той жизни, ко-
торая разворачивалась раньше там, за стеной — в го-
роде. И Йорн готов был все отдать за возможность
прикоснуться к тому великому и недостижимому,
что навечно осталось в прошлом.
Только вот голограммы были всего лишь копией.
Оригиналы хранил город: все эти улочки и про-
спекты, храмы и дворцы, дома и жилые клетушки,
которые люди в Историях называли квартирами.
И все это было мертво, отдано на откуп хищным тва-
рям. В мегаполисе теперь царил зверь — человек на
него свое право потерял. Но откуда же там эти огни?..
— Вы идите. Я догоню.
Йорн сунул руки в карманы, задумчиво глядя на
темное небо, расцвеченное всполохами празднич-
ных огней.
Лиа помедлила.
— Ничего там нет. Забудь ты про этот город. За
периметром одна смерть.
Йорн резко развернулся.
— А как же ярмарка?
31
 Лиа фыркнула.
— Так то ярмарка. Она же днем! Твари не любят
солнце. А если и сунутся... Знаешь, сколько там вои-
нов в оцеплении ставят?
Йорн нахмурился. Так‑то оно так, но днем, веро-
ятно, и в город можно проникнуть, найти там без-
опасное место... Что, если те огни запускают люди,
которые вернулись в мегаполис и как‑то там умудря-
ются выживать? Что, если... Что, если они там живут,
как люди прошлого? Вовсе не в палатках из шкур
дроков или в хибарах из металлолома, а в настоящих
домах?..
В отдалении рыкнул генератор: один раз, дру-
гой — и забормотал дробно, ритмично, словно ба-
рабанным боем встречая ночь Раскола.
Лиа развернулась и убежала за матерью. Ее юбка
взметнулась в узком проходе, по стенам которого уже
поползли лилово-оранжевые тени голограмм, а Йорн
все стоял.
Он разрывался: пойти ли вслед за сестрой на пло-
щадь, туда, где ярко, празднично и безопасно, или
вскарабкаться снова по стене и — аж дух захваты-
вает! — перемахнуть в сладкий, манящий мрак Пу-
стоши?
Сестра права: твари не любят солнца. Они выхо-
дят по ночам. Но сегодня — Раскол. От ярких костров
и пороховых огней такой шум, что ни одна из них не
сунется к периметру. Но от периметра и до города —
бескрайнее море Пустоши. Пересечь ее в одиночку,
да еще и без охотничьего арбалета, решится только
32
круглый дурак. Йорн снова взобрался на стену и,
переставив свечи, сидел на отцовском камне, когда
справа ему почудилось движение.
— А красиво сегодня, правда? — раздался голос.
Йорн вздрогнул и почувствовал, что заливается
горячей густой краской. И как он мог ее не заметить?
Вся в черном, с темной, тяжкой косой, перекину-
той через плечо, и черными же глазами мать клана
казалась тенью, которая отделилась от самой тьмы.
Она сидела, как и Йорн, на стене — свесив ноги
в сторону Пустоши, губы ее не улыбались, но в гла-
зах блестела насмешка — как будто ей тайно нра-
вится та дерзость, которую позволил себе Йорн. Ведь
никто, кроме него, не смел взбираться на стену по-
миновения...
Пламя свечей отбрасывало странные, дерганые
тени, и на долю мгновения Йорну показалось, что за
спиной у матери клана взметнулись черные крылья.
— Простите... простите, — забормотал он, одну
за другой сшибая свечи, чтобы съехать со стены
обратно на землю — и, ясное дело, не туда, в слад-
кую зовущую темноту Пустоши, за которой переми-
гивались цветные огни, а в тихую, теплую безопас-
ность ржавых улочек клана.
— Ну что ты.  — Мать клана отвернулась.  — Не
волнуйся. Никому ни слова не скажу.
Йорн замер. Мать клана оперлась руками о клад­
­к у — они белели в полумраке не мертвенно — нет,
фарфорово! — и Йорн залюбовался ее тонкими,
­изящными запястьями.
33
 — Я тоже их сегодня заметила. Огни. — Она кив-
нула во тьму, где угадывались очертания мегаполиса
и вспыхивали то синие, то зеленые точки.  — И не
только сегодня.
— Правда? — только и выдохнул Йорн.
Он сидел вполоборота на стене, крепко, до боли
сжав камень, и не верил. Мать клана с ним разгова-
ривает. И не просто разговаривает — здесь никого,
кроме Йорна, нет. Он с ней наедине. От этой мысли
в горле у Йорна встал ком.
— Они горят там каждую ночь Раскола.
Йорн едва дышал. В ночь Раскола он обычно спе-
шил на площадь, смотреть голограммы. Он впервые
так задержался — и вот увидел эти огни. И не он один.
Мать клана обернулась к Йорну и, сверкнув гла-
зами, чуть наклонила голову.
— Я говорила Главе, что в город нужно снаря-
дить экспедицию, но он и слышать не хочет. Твер-
дит, что риск того не стоит. Ну а мне кажется, он
просто трусит.
Йорн прикусил нижнюю губу.
— Я бы не струсил.
Мать клана улыбнулась, и Йорна обдало горячей
волной.
— Я так и поняла. Ты не из таких.
— Думаете...  — Йорн кашлянул. Голос его пре-
дательски осип. — Думаете, туда можно добраться?
— Добраться‑то проще простого, — пожала пле-
чами мать клана. — Опасно в самом городе. Вот чего
боится Глава.
34
— Проще простого? — не поверил Йорн. — Как?
Мать клана бросила последний взгляд за Пустошь,
перекинула ноги обратно и изящно, беззвучно спрыг-
нула на землю. Потом подошла к Йорну — сердце
у него крупно заколотилось где‑то в горле — и про-
тянула руку.
— Ты скоро станешь Охотником, так что тебе
рассказать можно. Пойдем.
Йорн сглотнул и неловко съехал, срывая комья
мха. К руке матери клана он прикоснуться не посмел.
И потом: как это женщина может помогать мужчине?
* * *
За решетками продовольственного склада, у кото-
рых безмолвно дежурили двое Воинов — костистых,
широких, как стенные валуны, — мать клана оста-
новилась. За ее спиной на главной площади громых-
нули огни, а здесь, на старых каменных ступеньках,
ведущих в зев ангара, было тихо и темно.
— Впрочем, я и не знаю.  — Мать клана вдруг
обернулась, и ее тень убежала по бетонному своду
во тьму. — Праздник вот-вот начнется...
Она опустила взгляд, словно искренне колебалась,
и Йорн горячо забормотал:
— Плевать мне на праздник. Вы сказали, что зна-
ете, как попасть в город!
— Не пойдешь же ты туда один, правда? — кач-
нула головой мать клана.
— А если и один? — вскинул подбородок Йорн.
35
 — Ты даже не знаешь, как туда добраться. Не
знаешь, что там. Ты ничего не знаешь, а рвешься
в бой, — протянула мать клана.
Йорн залился краской и выпрямил спину.
— Потому и рвусь.
Мать клана мягко улыбнулась:
— А мне нравится.
* * *
Земли клана занимали всего пару квадратных
лиг. Путь от одного угла периметра, где из окру-
глого, суставчатого зева трубы вырывался ручей, до
другого, где над расчищенной песчаной площад-
кой поднимались гигантские ворота из черного
металла, можно было проделать несколько раз за
день.
Теперь же Йорну казалось, что еще немного, и он
просто упадет: они шли и шли, а узкий подземный
тоннель из плохо подогнанных серых плит все не
кончался. Подошвы его шуршали на старых бетон-
ных отмостках, и Йорну казалось, что мать клана уже
презирает его за слабость. Не кончится ли ночь Рас-
кола раньше, чем они дойдут?
Но мать клана словно и не замечала того, как
медленно плетется за ней Йорн. Когда она подни-
мала факел повыше, промасленные тряпки коптили,
и тени скакали по плитам вперемешку с чадом. Про-
нзительно пахло влажной подземной прохладой,
и Йорну чудились писки мелких тварей.
36
— Конечно, болтать о том, что я тебе покажу, не
следует. Но ты это понимаешь. Я не сомневаюсь.
Мать клана говорила ласково, не оборачиваясь,
но Йорн все равно распрямил спину и ускорил шаг.
Если мать клана обернется, она не должна увидеть
в нем тщедушного мальчишку.
— Охотник узнает о тоннелях в день своей ини-
циации, но не каждый Охотник знает о тех перехо-
дах, которые ведут в город. Как я уже говорила, Глава
город не жалует, и, будь его воля, этот тоннель бы
уже давно завалили.
— Так мы все‑таки... Мы дойдем до самого го-
рода?
— Ты уже передумал?
— Нет... Нет!
Йорн нагнал мать клана, чтобы идти с ней вро-
вень. Ему хотелось видеть ее лицо, хотелось, чтобы
она тоже на него взглянула, — но еще Йорна просто-
напросто пугала тьма за спиной.
— Боишься темноты? — Мать клана резко огля-
нулась, блеснув лукаво глазами.
Обо всем догадалась, ведьма...
— Не оборачивайся. Тогда и бояться будет нечего.
Йорн поежился. Он и не собирался оборачи-
ваться, но теперь сам мрак словно пробежался по его
спине ледяными пальцами, и Йорну нестерпимо за-
хотелось глянуть себе через плечо. Он скосил глаза,
но тут же встряхнулся.
— Темноты я не боюсь, — твердо сказал он.  —
Опасна не тьма, а то, что ее порождает.
37
 — Верно, — кивнула мать клана.  — Но эти тон-
нели, к счастью, безопасны.
Она говорила мягко, с полуулыбкой, и Йорн рас-
храбрился:
— Но откуда вы знаете? Вы здесь часто бываете?
— О нет. Только в исключительных случаях.
Продолжать она не стала, но Йорн не хотел снова
идти в молчании.
— Почему вы решили показать мне город? Если
там действительно опасно?
— Я не говорила, что покажу тебе город.
— Но...
Йорн запнулся и отстал. Тьма тут же наползла
черным рваньем, затрепыхалась по левую и правую
руку, как гниловатые водоросли вокруг камня в по-
токе, и он не выдержал — обернулся. Мрак за его
спиной был в тысячи раз чернее.
Йорна как по лбу щелкнуло: они за пределами пе-
риметра. А там, над головой — Пустошь. Они поки-
нули клан.
Йорн отвернулся и ускорил шаг.
— Мы уже давно идем. Разве вас не ждут на празд-
нике?
— А разве меня праздник не подождет?
— Он ведь уже начался...
— Но еще не закончился, правда?
Йорн окончательно запутался в своих вопросах,
но тут тоннель пошел наверх: плиты расслоились
в ступени, и в воздухе потянуло свежестью. А по-
том своды распались, обнажив черное, усыпанное
38
созвездиями небо, и Йорну машинально захотелось
прикрыть голову руками.
— Это еще не город. Лишь окраина. Но здесь ты
тварей можешь не бояться.
Йорн уже хотел спросить почему, но не успел.
Ступени вывели их из тоннеля в проход, зажатый по-
луобвалившимися каменными стенами. Над головой
все так же переливалось серебристое от созвездий
небо, но тут впереди, за неясными нагромождениями
черных зарослей, вдруг полыхнуло зеленым.
— Вот же! — ахнул Йорн.
Неестественно зеленый округлый огонь вспыхнул
и тут же угас. А потом рядом мелькнул второй — си-
ний.
— Это они... Точно они! — прошептал Йорн,
указывая пальцем в темноту.
Мать клана вскинула факел, а потом вдруг опу-
стила и, развернувшись, швырнула его обратно
в тоннель.
— Что вы... — заикнулся Йорн.
Факел шлепнулся на ступени, и пламя вскинулось,
но не погасло.
— Только тварей тревожить, — пояснила мать
клана. — А теперь...
Она отвернулась. Огонь от факела играл всполо-
хами на половине лица, другую превратив в жутко-
ватую темную маску.
— Идем?
Она протянула Йорну руку — узкую, тонкую,
бледную. Сглотнув, Йорн смотрел на нее, и в голове
39
у него билась мысль: мать клана ведь сказала, что
тварей здесь нет.
— Или хочешь вернуться домой?
Йорн поднял голову. Она уже стояла почти вплот-
ную, и он чуял ее аромат — аромат трав, похожих на
те, что собирала у ручья Лиа. Ее губы были приот-
крыты в полуулыбке, и Йорна вдруг охватило дурное,
нестерпимое желание в них впиться. Прижать ее за
узкую талию к себе и целовать до темноты в глазах.
— Не хочу, — твердо ответил он, отводя взгляд
от ее губ. — Домой я возвращаться не хочу.
— Значит, идем?
Йорн кивнул.
* * *
Сине-зеленые огни вспыхнули где‑то впереди, над
заросшими руинами, но потом снова воцарилась
тьма. Йорн едва различал силуэт матери клана, не-
ясно вырезанный между двух полуобрушенных стен.
С Пустоши долетала музыка, раздавались вдруг
обрывки смеха — их будто доносило на вдохе ве-
тра. Взрывались и разлетались с шипением порохо-
вые огни — их отблесками внезапно окрашивались
зубцы стен. Но все это было где‑то далеко, сквозь
пелену, будто невзаправду и в другом мире. Звуки го-
рода рисовались отчетливее, плотнее, и было их так
мало, что у Йорна начало шуметь в ушах. Хрустели
под ногами камешки, шелестели от ветерка ветки, вы-
тянувшиеся наверху из развороченного окна, а где‑то
40
над головой — кажется, из самого воздуха — стреко-
тали сверчки. Йорну все казалось, что вот-вот махнет
где‑то в вышине тяжелым крылом летучая тварь, но
все было тихо. Может, огонь и правда не столько от-
пугивал тварей, сколько тревожил.
А потом — Йорн и сам не заметил, как так по-
лучилось, — далекая музыка вдруг зазвучала четче
и приблизилась. Она уже не казалась цельным, нео-
пределенным гулом, а распалась вдруг на ясные ноты,
и по стенам поползли отсветы. И не по верхам, куда
долетали еще огни праздника клана, а на дне про-
улка, куда никакой чужой свет попасть не мог.
— Я не понимаю... — успел только пробормотать
Йорн, когда проход вильнул и оборвался.
Йорн никогда еще не видел таких огромных пло-
щадей. То пространство, которое выторговали в цен-
тре земель клана для общих собраний и празднеств,
заняло бы от силы шестую часть той площади, ко-
торая раскинулась перед ним сейчас. Она бы напом-
нила Йорну Пустошь — темную, необъятную, — но
ни темным, ни необъятным это пространство не
было.
Площадь, залитую светом электрических ни-
тей — и сине-зеленых, и красных, и белых, — на-
водняла толпа. Люди двигались меж длинных сто-
лов, заваленных снедью, плясали, хохотали, и вся эта
живая, полная движения и цветов картинка казалась
после темных проулков нереальной.
Площадь купалась в разноцветье огней, и все же
полумрак неприметно драпировал лица. Как ни
41
пытался, Йорн никак не мог рассмотреть черты, но
в колышущемся море тел это было и неудивительно.
Зато он сполна рассмотрел одежды — латаные-пе-
релатанные куртки и выцветшие штаны у мужчин,
кривовато шитые бурые платья у женщин — все
это он видел каждый день на улочках клана. Чуть
приглаженные к празднику, украшенные перьями
и бусинами, но такие знакомые, что Йорн невольно
выдохнул. На мгновение ему вдруг подумалось, что
эти люди вообще не люди, а твари, хотя какая тварь
выглядит как человек? Но обилие электрического
света его, конечно, смутило донельзя: здесь генера-
тор не только есть, его не жалеют, потому что даже
на праздники его бы не стали использовать в клане
так расточительно.
Вопросы рвались у Йорна с языка, но, когда он
обернулся, мать клана уже исчезла.
— Привет.
Какая‑то девчонка, подхватив с блюда яблоко,
приблизилась и, прищурив глаза, принялась его на-
хально разглядывать.
— Первый раз в городе, да?
Лицо девчонки Йорн рассмотрел: круглое, откры-
тое, улыбчивое. У девчонки не хватало переднего
зуба, но она этого нисколько не стеснялась и яблоко
грызла тоже безо всякого труда. И с чего ему поду­
малось, что у этих людей нет лиц? Вот же — глаза,
нос, губы...
Одета девчонка была в зеленое платье — пожа-
луй, слишком легкое для ночи Раскола и довольно
42
открытое, но по ее острым ключицам Йорн только
мазнул взглядом. Он некстати вспомнил глухие тем-
ные одежды матери клана — скрывая все, они не
скрывали ничего, туго обтягивая ее высокую, пол-
ную грудь, к которой, наверное, так восхитительно
прильнуть...
— Попробуй! — Девчонка подхватила со стола
блюдо и сунула Йорну. В нос ударил крепкий, ап-
петитный аромат жареного мяса.  — Вас там в клане
таким, наверное, и не кормят.
Йорн несмело подхватил ножку, капающую жи-
ром, и покрутил в пальцах. Его оскорбило то, что
девчонка думала, будто он какой‑то дикарь: Охотники
приносили дичь регулярно, и недостатка в мясе по-
чти никогда не было. Но отвечать Йорну не захоте-
лось — вкус закружил ему голову.
Обглодав кость, он швырнул ее в заросли у обва-
лившейся стены — на ней еще виднелись остатки
цветного рисунка, — и Йорну с тревожным востор-
гом подумалось, что никто уже не узнает, что именно
там было когда‑то изображено.
Он обернулся и еще раз с замиранием сердца
огляделся. Город обступал его — мегаполис собст-
венной персоной.
Пустые окна, битые арки, полуразваленные
стены — где‑то уцелело по два-три этажа, где‑то по
четыре, а где‑то, словно картонной обманкой, стояли
лишь одинокие фронтоны. И хотя город отсюда по-
казался Йорну скорее декорацией к уличной сценке,
в его линиях сквозил неуловимо знакомый силуэт
43
из тех Историй, которые показывали голограммы
в клане.
— А ты откуда? — обернувшись, спросил он.
Девчонка грызла уже второе яблоко.
— Оттуда, — с набитым ртом отозвалась она,
махнув куда‑то в сторону.
— Из какого клана?
— Дурак. Из города!
Она развернулась и швырнула недоеденное яблоко
в слепое окно по правую руку. Йорн проследил за
яблоком, но шлепка упавшего огрызка так и не услы-
шал.
— Я думал, в городе не живут...
Вместо ответа девчонка пожала плечами.
— Пошли танцевать?
И, не дождавшись ответа, юркнула в толпу.
Йорн не понимал, откуда льется музыка. У голо-
излучателя в клане был свой динамик, но обычно,
конечно, слушали музыку живую. Друг Леа играл
на пузатом струнном инструменте, который он без
особой уверенности называл скрипкой, были мелкие
дудочки и древние, из старых трофеев еще, покрытые
зеленоватым налетом металлические диски — звуки
они производили резкие и немелодичные, но ин-
струментами все равно считались. То же, что Йорн
слышал сейчас на этой шумной, набитой людьми
и уставленной угощениями площади, звучало словно
отовсюду и казалось чем‑то нереальным. Так чисто
музыка звучать просто не могла.
— Ну же!
44
Беззубая девчонка вынырнула из толпы и потя-
нула Йорна за рукав.
— Чего задумался?
— А может, он с тобой танцевать не хочет.
Рядом будто из ниоткуда появилась другая де-
вушка — высокая, с редкими пшеничного цвета воло-
сами и блеклыми, словно выцветшими глазами. Зато
на шее у нее красовались крупные алые бусы, а на за-
пястье — похожий браслет. Таких вещиц Охотники
в клан не приносили, и Йорн невольно залюбовался.
А по этой девчонке сразу видно — городская. Каких
здесь, наверное, только не находят трофеев!
— А ну‑ка прыснули обе отсюда. Гость мой.
Йорн обернулся. У третьей девушки были томные,
почти черные глаза — почти как у матери клана! —
но взгляд такой бесстыдно-самоуверенный, что Йорн
невольно содрогнулся.
Только вот третья девушка отказов не принимала.
Она взяла Йорна под руку и властно утянула за со-
бой.
— Сейчас уже разожгут костер. Смотри.
Лавируя в толпе, она вывела его к центру пло-
щади — там, посреди обложенного камнями круга,
был выложен костер. Столько топлива в одном месте
Йорн уже давно не видел: куски дерева, ветви, ножки
стульев, дверцы шкафов, целые ящики... Неужели
в городе еще осталось столько древесины, которую
можно так щедро жечь?..
С трех сторон к горе дров поднесли огни, и пламя
взметнулось в серебристое небо высоко и бодро.
45
Йорн даже отступил: жар так и полыхнул ему в лицо.
Девушка с черными глазами смеялась.
Потом он почувствовал, как его подхватили за
руки — и справа, и слева. Вокруг костра потянулась
древняя, странная пляска, и к звону потусторонней
музыки примешался гул голосов. Людское кольцо
сжималось вокруг огня все крепче и крепче, и совсем
близко мелькали лица. Йорн снова их совсем не раз-
личал — разве что светлое, тонкое лицо черногла-
зой девушки, что не выпускала его правую руку. Она
прижималась к нему так тесно, что внутри у него все
невольно заныло. Жар огня, запахи разгоряченных
тел, музыка, песнь — все это невольно распалило его
донельзя.
Тут он почувствовал, что черноглазая потянула
его прочь из кольца. Они проскользнули между пля-
шущих и, протиснувшись меж столов, завернули
в тихую прохладу проулка. Свет электрических ог-
ней сюда едва долетал, только костер играл всполо-
хами на осколке в слепом окне.
Йорн даже осмотреться толком не успел — черно-
глазая прижала его спиной к стене и впилась губами
в губы. Под ногами захрустел битый кирпич, в по-
звоночник впилось что‑то острое, и Йорн только
с облегчением выдохнул, когда черноглазая отстра-
нилась.
— Я тебе совсем не нравлюсь, да? — капризно
протянула она, скользя рукой по его животу и ныряя
ниже.
Йорн задохнулся.
46
— Может, все же нравлюсь? — лукаво и горячо
шепнула она ему прямо в ухо.
Йорн сжал руки в кулаки. Можно было предста-
вить, что на месте черноглазой — мать клана. Она
ведь даже немного похожа — только совсем девчонка,
конечно, и целуется яростно, неумело...
Зарычав от раздражения, Йорн ухватил ее за плечи
и, развернув, сам вжал ее в стену. Он последним ду-
раком будет, если упустит такую красивую, в сущно-
сти, девчонку. Да еще и на все готовую.
Но стоило ему впиться в ее шею, как на языке по-
явился привкус крови. Йорн отстранился, чтобы об-
лизать губы, а девчонка зашипела:
— Ну что же ты...
Йорн как завороженный смотрел на ее шею. Кожа
распадалась на глазах, обнажая вены и сухожилия.
Ворот платья побурел от крови.
— Что же ты!
Черноглазая уже не шипела — она хрипела.
Когда Йорн попятился, она протянула к нему руки.
Ее плоть тлела, будто в огне, сворачиваясь и обнажая
белые кости. Платье, пропитанное старой, давно уже
запекшейся кровью, повисло на плечах уродливой
тряпкой. Темные глаза, на которые так засмотрелся
Йорн, провалились, обратившись в пустые черные
дыры.
Йорн не помнил, как бросился бежать. Вообще не
помнил, куда метнулся, потому что проулок оказался
куда длиннее, чем ему показалось раньше. До пло-
щади ведь всего один поворот — вот же отблески
47
костра! Но проход петлял, зажатый руинами стен,
будто Йорн внезапно оказался в сердце лабиринта.
«Музыка, идти на музыку», — вспомнил Йорн и,
замерев на секунду у заколоченной двери, прислу-
шался.
Город дышал надрывно, с хрипами, как подбитая
тварь. Ни следа музыки, ни даже отголосков с Пу-
стоши... В конце проулка что‑то захрустело, и Йорн
бросился в другую сторону. Все ясно: он изначально
побежал не туда. Кинулся, как ошалелый, в глубину
города вместо того, чтобы в два шага вернуться на
теплую, светлую площадь, заполненную людьми.
Людьми ли?..
Когда Йорн выскочил на темную, пустую пло-
щадь, сомнений у него не было — это то самое ме-
сто. Луна чертила ряды знакомых столов, засыпан-
ных прошлогодними листьями, высвечивала над
головой нитки потухших гирлянд, а в центре про-
странства вырисовывала темное пятно пепелища.
Холодного — Йорн специально встал на колени,
чтобы запустить пальцы в золу.
— Нет-нет-нет, — прошептал он, вставая над ко-
стрищем и озираясь.
Площадь подслеповато щурилась на него прова-
лами окон. Ухмылялась битыми клыками арок. Тя-
нула костлявые сучья над руинами.
— Наконец‑то я тебя нашла, — раздался позади
знакомый голос.
Йорн резко развернулся, и сердце его радостно за-
колотилось.
48
— Я уже подумала, храбрый парень отправился
исследовать город в одиночку.
Луна за спиной причудливо серебрила контур
фигуры матери клана.
— Площадь, — выдохнул Йорн. — Вы же все ви-
дели? Людей, огни...
Она шагнула к нему и заглянула в лицо. Потом
коснулась прохладной ладонью его лба.
— Людей? В городе?
Кожа матери клана — совершенно чистая, чело-
веческая — бледно светилась в полумраке. На губах
ее играла такая знакомая задумчивая улыбка, что
у Йорна от чувства безопасности закружилась голова.
Все это наваждение. Морок мертвого города. Чего
только не привидится в ночь Раскола... А если ткань
между мирами сегодня и правда настолько тонка, что
мертвые могут выйти к живым, — разве способны
они причинить вред по‑настоящему? Все это просто
игра воображения...
— Знаешь, Йорн...
Мать клана огладила его скулу, царапнула ногтем
по коже, и у Йорна засосало под ложечкой.
— Я давно уже тебя выбрала.
Йорн сглотнул. Мать клана подалась к нему ближе,
и он снова ощутил дурманящий аромат речных трав.
Он позабыл уже, как сдавило его горло от ужаса
в темном проулке. Позабыл вкус крови на языке. По-
забыл, во что превратилась та черноглазая девчонка,
которую он еще так недавно целовал. Рядом была
мать клана — и больше Йорна ничего не волновало.
49
 — Я знала, что ты храбрый парень. Знала, что ты Поплыли в мороке яркие бусы, обрывки одежд
согласишься. и плоти. Замелькали нечеловеческие лица — Йорн
Йорн, как в тумане, кивнул. Он не особо понимал, готов был поклясться, что узнал среди них отцов-
о чем говорит мать клана, но с ней он согласился бы ское. А потом он понял, что так и не сошел с пе-
на что угодно. пелища, но было уже поздно. Вокруг взметнулись
— В эту ночь наш мир раскалывается. Дает тре- языки пламени.
щину, — прошептала она совсем близко. Йорн чув-
ствовал ее дыхание, чувствовал тепло ее тела, и го-
лову его кружило. — Сквозь нее к нам приходит тьма.
Йорн ощутил ее руку у себя на предплечье — она
сжала пальцы так крепко, что стало больно. Но он
видел ее глаза, ее губы — такие близкие, такие маня-
щие — и ему было все равно.
— Каждый год Раскол нужно склеивать. Одна-
жды об этом забыли, и тьма поглотила этот мир. От
тьмы погибли города...
Йорн сжал от боли зубы и опустил глаза. В его
предплечье впивались не пальцы, а птичьи когти.
—...потому что во тьме родились твари.
Йорн вскинул голову. За спиной у матери клана
взметнулись исполинские черные крылья.
— Но им не хочется делиться с новыми: добычи
на всех не хватит. Раскол нужно скреплять. Вот зачем
я тебя выбрала.
Он выдохнул. Глаза у матери клана горели жел-
тым. Не человеческие — глаза твари.
— Невинная добровольная жертва, — шепнула
она совсем рядом.
Вспыхнули вокруг нитки огней. Зазвучала чи-
стая музыка, разнеслись меж руин отголоски смеха.

50
 СИРЕНА
Ксюша Левина
— ХОЧЕШЬ, РАССКАЖУ тебе сказку?
Он хочет. Больше всего на свете он хочет слушать
ее голос, пусть она рассказывает сказки или читает
нудную лекцию про лунный вереск, — не столь
важно. Сказать бы сейчас «да», положить голову
к ней на колени и слушать, но Рейв молчит и смо-
трит в небо.
Лодку, в которой они по воле случая оказались,
качает на волнах, иногда в нее залетают брызги, но
в остальном все совершенно спокойно, и да, сейчас,
пожалуй, самое время слушать сказки. Все равно от-
сюда некуда деться, вокруг океан и берега не видно.
— Знаю, что хочешь. Не будь занудой.
Она улыбается, и ему приходится сдерживаться,
чтобы не улыбнуться в ответ. В девушке, сидящей на-
против, все прекрасно, особенно сегодня, хотя вечер
самый обыкновенный, и ничего толком не измени-
лось. Все те же длинные соломенные волосы, те же
большие глаза, угловатое тощее тело и босые ступни,
щиколотки с какими‑то браслетами. У нее на пле-
чах его куртка — ужасное упущение, они как будто
влюбленная пара на романтической прогулке. Этим
52
двоим нечего делать на расстоянии мили, не то что
в одной лодке. Она — иная, он — истинный, два са-
мых непримиримых клана. Но как же странно, когда
судьба твоего самого ненавистного врага наделила
самыми яркими перьями и самым мелодичным го-
лосом, будто хищника, который привлекает жертву,
чтобы убить. И Брайт точно сведет Рейва в могилу,
он даже не сомневается. Так не все ли равно, будет
она сейчас молчать или что‑нибудь интересное ему
поведает? Рейв уже все равно сложил оружие. Но ей
об этом знать вовсе ни к чему. От ненависти до л...
не ненависти один шаг, но разве пустая болтовня ему
хоть как‑то поможет? Ах, Рейв, ты ищешь себе оправда‑
ния.
— Я расскажу тебе сказку... хотя нет, это скорее
легенда о том, как в наших краях появились сирены.
— Сирены? — Рейв нарушает свой обет молча-
ния. — Дай угадаю, там будет что‑то про любовь?
— Конечно! В сказках всегда «что‑то про лю-
бовь». Мы не особо верим, что так все и было, но
бабушка мне в детстве столько раз рассказывала эту
легенду, да еще в таких подробностях, что я была уве-
рена в ее правдивости. А ну, подвинься.
Брайт тычет Рейва в бок и ложится рядом с ним на
скомканный парус. Они лежат рядом так близко, что,
додумайся кто‑то доплыть до их лодчонки и загля-
нуть в нее, настал бы конец всему. Репутацию Рейва,
связавшегося с иной девчонкой, уж точно было бы не
отстирать. Вот что бывает, когда два самых заклятых
врага оказываются так непозволительно близко.
53
 — Готов?
— Да, — тихо отвечает он.
— Тогда слушай. Это было в одном маленьком
графстве, где‑то в тех местах, где вся жизнь зави-
сит от настроения Жемчужного моря. Знаешь такие
маленькие городки и деревеньки, где живут рыбаки
и ходит к большой земле одно-единственное судно?
Может, два. Так вот. И по сей день в этом графстве
стоит жуткий обветшалый дом.
— Прям‑таки жуткий?
— О да! Окна в нем заколочены, а двери долгие
годы закрыты. Много лет, до глубокой старости, там
жил безумный старик. Одинокий и несчастный. Он
боялся открывать окна, боялся птиц и их пения, бо-
ялся моря, боялся женщин.
В тех краях давно забыли времена, когда старик
был молод и привлекателен. А ведь он был богатым,
знатным человеком, герцогом, и приехал в графство
на берегу моря, чтобы жениться на прекрасной де-
вушке, дочке графа по имени Сирена.
— Так и звали?
— Да, красивое старинное имя, которое не имело
ничего общего с сиренами, не перебивай, пожалуй-
ста. И ради сил святых, не шевелись, ты качаешь
лодку. Так вот.…
Герцог прибыл в графство, чтобы жениться. Он
был самоуверенным человеком и в первый же день
арендовал большой особняк, что стоял на обрыве.
Под ним простиралось Жемчужное море — неве-
роятно живописный уголок дикой природы. А еще
54
там стоял старинный храм, о котором ходила дурная
слава. Не то там людей когда‑то казнили, не то хо-
ронили казненных, не знаю. Но места этого боялись,
и жизнь герцога обещала быть уединенной. В непо-
году над обрывом нависали черные тучи и тоскливо
завывал ветер.
Сирена, его будущая невеста, была, как ты можешь
догадаться, необычайно красива. Настолько, что счи-
талось: если посмотреть на нее, это принесет удачу.
Можешь себе представить, как бедняжка страдала?
У нее были невероятно длинные волосы...
— Как у тебя?
— Да, как у меня. У нее были невероятно длин-
ные волосы. Все девушки в округе ей завидовали
и тайно проклинали. Но у Сирены была такая чи-
стая душа, что проклятия ее не касались, а возвра-
щались обратно завистницам. Она держала большой
птичник, и самой большой ее мечтой было стать
одной из крошечных беленьких голубок и просто
улететь. Сирену тяготило графство и завораживали
небо и море. Каждый день утром и вечером она гу-
ляла по пристани в сопровождении своего ручного
орла и представляла, что они с ним на пару однажды
полетят к самому горизонту, рассекая соленый ветер,
и навсегда покинут душный городок.
— И конечно же, она пела...
— Да. Она пела. Очень красиво, так что все за-
слушивались.
— И в нее влюбился король или какой‑нибудь
принц, а герцог перестал быть интересным?
55
 — Нет... Сирена влюбилась в обычного моряка.
Он был отважным капитаном большого судна, моло-
дой, красивый. Носил расстегнутую на груди рубашку
и длинные черные волосы. Бабушка делала упор на
этот факт, не смейся. Он был так дьявольски красив,
что все девушки ходили в порт смотреть, как прибы-
вает его корабль. А капитан в свою очередь был на-
слышан о красавице — графской дочке, что каждый
вечер гуляет по пристани со своей огромной птицей
и подолгу потом сидит на обрыве, любуясь закатом.
— Том самом обрыве?
— Да. На том самом обрыве у старого храма. Гер-
цог, приехав в графство, постоянно наблюдал за бу-
дущей невестой с балкона своего особняка и так в нее
влюбился, что совсем обезумел. Его завораживал ее
тонкий стан, подхваченные ветром длинные волосы,
даже странная привычка повсюду ходить в сопро-
вождении птицы и ее пение, особенно в ветреную
погоду. Казалось, она поет только для него, и он был
уверен, что дело с женитьбой решено.
В прогулках Сирены к обрыву герцог видел знаки.
Ему казалось, она приходит намеренно, пытаясь его
соблазнить, так как рассчитывает на выгодную пар-
тию, а Сирена и знать не знала, что в доме, пустую-
щем столько лет, поселился таинственный герцог, да
еще и претендент на ее руку.
Тот вечер ничем не отличался от предыдущих. Си-
рена, как обычно, вышла из дома на прогулку, потом
устроилась на краю обрыва, наслаждаясь необычайно
теплым ветром, запела песню и стала наблюдать, как
56
кружит над водной гладью ее верный друг. Послы-
шались шаги. Она никогда никого не встречала на
обрыве и считала это место своим. Никому и в го-
лову не приходило гулять у старого храма, где даже
свадебных обрядов давно не проводили, опасаясь
его мрачной славы. Сирена прекратила петь, обер-
нулась и замерла. Рядом стоял красавец капитан. Ве-
тер развевал его длинные черные волосы, загорелое
лицо было покрыто щетиной — как раз правильной
такой. Капитан был не заросший, как чучело, чтоб
ты понимал, а красавчик, как с картинки! Рубашка,
разумеется, была на две пуговицы расстегнута, и на
поясе висел кинжал. Их взгляды пересеклись, и оба
застыли как громом пораженные.
«Это любовь!» — подумала Сирена.
«Это интересно!» — подумал капитан.
Он не был злым или жадным до денег и власти,
но у него ветер гулял в голове и в кармане. Веселый
человек с добрым, но слишком падким на мимолет-
ные влюбленности сердцем. Он в жизни своей не за-
держивался ни в одном городе и ни в одной постели
надолго. Однако благородных дам, а уж тем более
графских дочек он никогда не видел так близко и,
стоит сказать, обомлел. Сирена показалась ему осле-
пительно красивой. Он и не мечтал никогда прибли-
зиться к такому совершенству и сначала подумал, что
перед ним сидит смертоносный дух, желающий ув-
лечь его в свои сети.
— Добрый вечер, — улыбнулся капитан.  —
У меня ужасные манеры, и я не должен говорить
57
с вами и приближаться не должен, но могу ли я
с вами вместе полюбоваться закатом?
Девушка улыбнулась, покраснела и опустила
взгляд, а капитан принял это за согласие.
Сирена никогда в жизни раньше не влюблялась
и предпочитала думать, что сделает это лишь одна-
жды, но так сильно, что сердце выпрыгнет из груди.
Она была уверена, что никогда еще не видела муж-
чину, более ее волнующего. Он сидел рядом с ней,
пока не стемнело, и не проронил больше ни слова.
Как выяснилось, этого оказалось достаточно, чтобы
Сирена потом всю ночь напролет ломала голову, от-
чего же капитан так таинственно молчалив.
То же случилось и на следующий вечер. И после.
Эти двое провожали солнце за горизонт день за днем.
Над ними кружил орел, сторожа от ненужных сви-
детелей. Они не касались друг друга и даже не раз-
говаривали, но, придя домой, Сирена с замиранием
сердца ждала, что увидит на подоконнике записку
от капитана, и однажды так и случилось. Ответ она
привязала к лапке своего орла, и он унес послание.
Между молодыми людьми завязалась переписка.
Никогда не видевшая ничего дальше родного граф-
ства, Сирена с упоением читала рассказы о морских
приключениях. Однажды у капитана проскользнула
фраза: «Я вам покажу Лавалле и Молинар», — и сер-
дце у Сирены забилось чаще.
Я. Вам. Покажу.
Она тут же представила себя в белом платье
на борту корабля и капитана, который мчал их
58
к Молинару. Белое платье матери, в котором та вы-
ходила замуж. Замуж. Сирена могла бы выйти замуж
за капитана? Это было бы слишком прекрасно.
В фантазиях она входила в старый храм, непре-
менно в него, пусть он мрачный и никто давно там
не женится, и шла к алтарю. Клялась в искреннем
желании выйти замуж. Потом по традиции заходил
жених и давал свое честное слово беречь и любить.
Беречь и любить. Неужели и правда именно он ей ска-
жет эти заветные слова?
Она сходила с ума от собственных фантазий, а ка-
питан так увлекся, что стал откладывать очередные
рейсы, забыл о море и только и делал, что страдал
по своей возлюбленной, позабыв, что она графская
дочка.
Однако влюбленные не знали, что каждый вечер
за ними наблюдает безмолвный свидетель, сходя
с ума от жгучей ревности. И пусть их встречи всегда
были невинны, это не могло остаться незамеченным.
Письма от капитана, полные теплых слов и обеща-
ний, были найдены горничной и переданы старому
графу. Свидания на обрыве были замечены прислу-
гой герцога, и по городку поползли сплетни о том,
что дочь графа обесчещена. Капитану пришлось
срочно выходить в море, выполняя крупный заказ
таинственного клиента. Он уплыл далеко, куда никак
не мог добраться орел Сирены, а она сама оказалась
заточена в собственной комнате. Больше никаких
прогулок, никакого заката и ни единого взгляда на
возлюбленного.
59
 Тогда‑то герцог и пришел просить руки графской
дочери. Он знал, что после сплетен желающих на ее
руку будет немного, а ему, живущему так далеко, эти
россказни были безразличны. Он хотел жениться
и увезти красавицу, прежде чем капитан вернется. Си-
рена отказала герцогу, на что он рассмеялся ей в лицо.
— Вы что же, думаете, что найдете кого‑то лучше?
Ах да, вы же страдаете по своему мальчишке... слы-
шал эту историю. Не переживайте, на ваше сердце
я не претендую. Как и вы не претендуете на его.
— Что вы хотите этим сказать? — Она так долго
молчала, сидя в заточении, что голос у нее стал сов-
сем слабым.
Сирена смотрела на герцога настороженно, а тот
невольно засмотрелся на ее роскошные волосы и са-
модовольно улыбнулся. Собственная внешность
тут же стала противна Сирене. Она возненавидела
все, чем любовался этот старый хрыч.
— Ваш капитан, — шепнул он ей на ухо, оказав-
шись неприлично близко, — шатается по тавернам,
угощает ужином девиц и рассказывает всем, что за-
крутил роман с графской дочкой, той самой прекрас-
ной Сиреной.
— Лжете, — фыркнула она.
— Какая разница, лгу я или нет, если весь город
уверен, что прекрасная дочь графа обесчещена ка-
питаном.
— Так зачем вам я? Зачем вам такая...
Она привстала на цыпочки, чтобы заглянуть гер-
цогу в глаза, и опешила. Он смотрел на нее с такой
60
печалью, что у нее ком к горлу подкатил. Герцог по-
казался ей грустным, а не злым, и его слова вдруг
стали звучать правдивее. Она почувствовала, как
в груди ноет сердце, это была самая настоящая боль,
какой Сирена в жизни своей не испытывала.
— Я не хочу вам верить, — шепнула она и ушла,
оставив герцога одного.
Недели тянулись, герцог приходил к Сирене каж-
дый день, а она все меньше походила на себя преж-
нюю. Худела, тускнели глаза, привычные яркие на-
ряды сменились на серые закрытые платья.
— Неужели ваша любовь так сильна? — усмех-
нулся однажды герцог. — Или сильна только привле-
кательность нищего мальчишки? Так вы не думайте,
он найдет однажды краше вас, а сам будет только ста-
реть и дряхлеть.
— Совсем как вы, — пробурчала Сирена, но гер-
цог то ли не услышал, то ли сделал вид.
— И все‑таки. Зачем вам нищета? Ради какой та-
кой любви?
— Такой, от которой сердце из груди вылетает! —
воскликнула Сирена и резко развернулась к герцогу,
к которому до этого стояла спиной.
Он снова залюбовался ее волосами, покрываю-
щими плечи будто плащ.
— Сердце... из груди... как романтично. А что же
когда пройдут годы? Пока вы молоды. Красивы.
Живы. Давайте‑ка посмотрим, что в вас особен-
ного... У вас невероятные волосы, такие длинные,
никогда еще таких не видел. Пожалуй, это лучшее,
61
что в вас есть. И голос... да, я слышал, как вы по-
ете... Свеженькое личико, хотя за последние дни вы
стали совсем серой... Быть может, еще фигура? Но
это все, увы, не навсегда. Ваши волосы поседеют, го-
лос потеряет звонкость, лицо покроется морщинами,
тело высохнет. И что потом? Чем вы удержите му-
женька и заставите его «сердце вылетать»? Срок та-
ким вещам весьма короток, поверьте, страсть прой-
дет, и останутся лишь дыры в карманах. Со мной об
этом думать не придется. Вашей молодости на мой
век хватит.
Сирена не хотела думать, что в ней только и есть
особенного, что волосы и голос, но почувствовала
себя совсем ничтожной. И после каждой следующей
встречи казалась себе все более пустой и отврати-
тельной.
Однажды герцог вошел в ее дом и увидел, что
пол усыпан длинными прядями волос. Сирена об-
резала их простым кухонным ножом. Криво и не-
ровно. Ей было невыносимо смотреть, как герцог
ею любуется.
— Смотрите, я лишилась того, что было во мне
так привлекательно, так идите теперь к черту, будьте
добры! — бросила она через плечо, воткнула нож
в антикварный столик и ушла в свою комнату.
Герцог смотрел на локоны, лежащие на полу, и не
верил своим глазам, у него сердце ныло от тоски,
что Сирена его никогда не полюбит, а злость засти-
лала глаза, и близился день, когда вернется капи­­­
тан.
62
Вскоре Сирена совсем замолчала. Она перестала
не только петь, но и говорить. Выпустила на волю
всех своих птиц и пыталась прогнать орла, но тот
остался жить на крыше ее дома. Ее лицо осунулось,
под глазами появились синяки. Но герцог не изме-
нил своих планов, и граф, несмотря на отказы до-
чери, согласился на скоропалительный брак. День
был назначен, платье сшито.
Ночью перед свадьбой, обезумев от горя, Сирена
тайком вышла из дома и отправилась в порт, чтобы
в последний раз посмотреть на море. Герцогство,
куда она должна уехать уже женой, находилось в ле-
сах, окруженных скалами, и одна мысль об этом на-
вевала тоску. Сирена шла, глаза ее застилали слезы,
и, увидев мужчину, сидевшего на пристани, она ре-
шила, будто он ей привиделся. Одинокая сгорблен-
ная фигура, вцепившиеся в волосы руки, спина, со-
трясающаяся от отчаянных глухих рыданий.
— Капитан...  — Сирена сделала всего три шага
и, не удержавшись, осела на землю, а капитан едва
успел вскочить на ноги, чтобы броситься к ней
и подхватить.
Он узнал в исхудавшей Сирене ту девушку, что
когда‑то видел каждый вечер, и все же не верил своим
глазам. Не было роскошных волос, блеска глаз, губы
стали бескровными, румянец пропал.
— Вы?..  — растерянно пробормотал он.  — Вы
здесь?..
— Я пришла посмотреть на море... в последний
раз, должно быть.
63
 Они сидели на земле, вцепившись друг в друга,
соприкасаясь лбами и кончиками носов. Никогда
еще эти двое не были так близко, и оттого станови-
лась горше эта последняя нежность.
— Он увезет вас?
— Да...
— Вы согласились?
— Нет! — Она отпрянула, обхватила голову ка-
питана руками и снова потянула к себе. — Никогда,
никогда... нет. А вы?.. Вас так долго не было.
— Я торопился как мог. Я чувствовал: что‑то
стряслось. А тут вы... мне сказали, что завтра ваша
свадьба. Я дурак. Я размечтался. — Он высвободился
из ее рук. — Конечно же, я вам не пара!
— Пара, — тихо прошептала она.
— Тогда бежим, — в отчаянии прошептал он.
Сирена тут же забыла про сплетни, разбивающие
ее сердце, про женщин, которых он угощал. Такого
просто не могло быть.
— Завтра утром, в семь, в старом храме. Вы станете
моей женой, и мы убежим. Я прошу вас, вы готовы?
— Да, конечно, я готова! — Она прижала пальцы
к губам.  — А вы... вы попрощаетесь со свободой…
ради меня?
— Свободой? — рассмеялся он. — Конечно!
И так легко он это пообещал, будто и не было дру-
гого выхода. Счастливая Сирена пошла домой уже
без всякой тоски и отчаяния.
Утром она достала из шкафа платье, сшитое для
свадьбы с герцогом, и бросила его на кровать. Вместо
64
него она нашла в сундуке с приданым платье своей
матери, пожелтевшее от времени, старомодное, слиш-
ком простое. Она хотела украсить волосы цветами,
но они не крепились к слишком коротким прядям,
и Сирена сделала венок, скрепив бутоны розовых
роз черными и белыми перьями, которые хранила
в память о своих любимых птицах. Она накинула
на плечи черный плащ и, пока не встала прислуга,
ускользнула из дома, торопясь к старому храму, где
должен был ждать ее жених.
В этот день она могла бы стать женой герцога,
а станет женой капитана, и закончатся все мучения,
разве можно было мечтать о большем?
В назначенный час Сирена скинула туфли, пре-
жде чем ступить на мраморные ступени, и замерла
у двери. Больше всего на свете невеста боялась не
увидеть в храме жениха. Вдруг герцог был прав и ка-
питан просто посмеялся над ней? Он так легко от
всего отказался, как делают только влюбленные или
легкомысленные люди.
Ну конечно, он влюблен.
Вдруг она останется тут одна, пока ее не найдет
отец и не притащит к алтарю, где будет ждать чертов
герцог?
Быть того не может, лучше смерть.
Сирена остановилась на секунду, прежде чем
открыть двери, оглянулась на море, посмотрела
на кроваво-красный рассвет. Ну конечно, капитан
ждет ее, никак иначе. Она улыбнулась и взялась за
ручку.
65
 — А вот и невеста, — протянул проводник, кото-
рому было суждено провести церемонию.
Сердце Сирены затрепетало: если проводник тут,
значит, кто‑то его привел, значит, и капитан ее не
оставил.
— А жених?
— Он тут, он тут. Вы же знаете, жениху пристало
быть не с пустыми руками, у него своя подготовка,
у вас своя. Первой клятвы дает невеста, и уж после ее
будущий супруг. Начнем.
Сирена подбежала к алтарю и положила руку на
старинную книгу Фиама, что по традиции скре-
пляла брачные узы. Ноги холодил ледяной пол, сер-
дце колотилось, пальцы дрожали. Было так тревожно
и в то же время радостно, только бы выйти замуж,
и уже ничто их с капитаном не разлучит.
— Вы отдаете свое сердце и принимаете сердце
своего супруга без родных и близких, без благосло-
вения и отчего веления, так? — добродушно поин-
тересовался престарелый проводник, и Сирена с го-
товностью кивнула.
— Даете ли вы слово, что не очарованы и не оча-
ровали, что желаете этого всей душой и не пожелаете
оставить супруга?
— Даю.
— Будете вы чисты и честны, примите мужа лю-
бым?
— Приму.
— Решение ваше не является зовом плоти и сию-
минутным желанием?
66
— Нет, вовсе нет!
— И пока нет тут вашего жениха, пока он не слы-
шит, последний шанс сказать честно и искренне, вас
никто не услышит и никто не осудит.  — Провод-
ник посмотрел на Сирену с тоской, будто уже много
раз видел тайные свадьбы и много раз слышал по-
сле слезы невест, которых брали в жены силой.  —
Добровольно и искренне ваше решение? Хотите вы
этого всей душой?
— Я хочу этого.
Книга Фиама откликнулась: от красной обложки
отделилась белоснежная невесомая лента и оплела
запястье невесты. До самого локтя замысловатым ри-
сунком расцвели бутоны роз, совсем как те, что укра-
шали свадебный венок Сирены.
Проводник кивнул и обернулся к второй двери,
откуда должен был войти жених.
— Проходите, пожалуйста, мы закончили.
Сирена широко улыбнулась, расправила вуаль,
скрыв лицо, натянула пониже венок и опустила го-
лову, совсем как смущенные невесты с картинок,
которые печатали на обложках романов. Тайная
свадьба, побег, ее капитан — сбылась сказка.
— Готовы ли вы взять в жены эту девушку без
принуждения, без колдовства?
— Готов.
— Добровольно и искренне ваше решение?
— Добровольно и искренне...
Сирена вздрогнула, а мир померк. Она подняла го-
лову, откинула вуаль, и прекрасный венок из цветов
67
и перьев полетел на алтарь. Розовые лепестки, ото-
рвавшись от бутонов, рассыпались по черному мра-
мору и, подхваченные сквозняком, кружа, опустились
на пол.
Герцог стоял напротив Сирены. В одной руке он
держал какой‑то странный холщовый мешок, в дру-
гой — алую розу, как и полагается жениху.
— Вы хотели сердце любимого, дорогая Си-
рена, — глухо произнес он, совершенно недвижи-
мый, будто случилось что‑то действительно ужасное.
Его рука не дрогнула, когда он протянул своей мо-
лодой жене мешок, с которого на алтарь капала по-
чти черная кровь, пачкая вуаль, птичьи перья и ро-
зовые лепестки.
— Я дарю вам его...
— Нет!
Она помотала головой, но пальцы сами собой
сжали мешок.
— Вы так хотели его. А я так хотел вас, разве это
не справедливо?
— Нет.
— Я подарю вам все, что он обещал.  — Глаза
герцога зажглись предвкушением, будто он и правда
верил своим словам.  — Дальние берега, дом, сад,
птичник.
— Нет...
— Вы же этого хотели. Хотели любви, чтобы сер-
дце... вылетало из груди. А он… не хотел. Он маль-
чишка, который даже не пришел в назначенный час,
я нашел его пьяным в таверне. Он недостоин. Тебя.
68
— Не верю…
Она прижала сердце капитана к груди и броси-
лась прочь из храма. По пожелтевшему от времени
кружеву расплывались пятна крови, юбка пачкалась
в пыли, босые ноги ранило камнями на мостовой.
— Герцог? — Пораженный проводник посмотрел
на жениха, а тот взвыл и тоже бросился на улицу.
Он не стал догонять невесту, которая мчалась
к обрыву. Никто ее не остановил. Слуги, приехавшие
поздравлять хозяина, провожали взглядами девушку,
что бежала с сердцем капитана в руках. Герцог смо-
трел на нее, и его собственное сердце разрывалось на
части, он проклинал и себя, и Сирену, и ее капитана.
— Вернись, — скулил он, обращаясь к тоненькой
фигурке, которая становилась все меньше. — Верни-
и-ись, — выл он, как раненое животное.
Больше никто не проронил ни слова, понимая,
какая трагедия происходит, боясь и на себя накли-
кать беду.
Сирена же не сбавила шагу, даже дойдя до самого
края. Прилетел ее орел и сел на плечо, привычно,
будто ничего не изменилось. Она еще крепче при-
жала к груди сердце капитана, зажмурилась и броси-
лась прямо на скалы. Капитан был сущим морским
дьяволом. Она была свободолюбивой прекрасной
птичкой. Два сердца оказались в море и не могли не
стать одним.
Волосы отросли, став снова длинными, как пре-
жде. Кровь, что сделала морскую воду розовой, окра-
сила их. Безжизненные глаза зажглись новым светом,
69
алая пелена ярости, застилавшая взор, сделала ра-
дужку лиловой. Голос вернулся, но звучал теперь
совсем иначе.
Сирена, распахнув веки, возопила так, что море
пришло в движение. Сокрушительно огромная
волна взвилась, но не погубила ее, а подчинилась
ей. Море избрало себе хозяйку, и она же стала его
жертвой.
— Алле-алле-алле-у, — пропела настоящая мор-
ская сирена, испытывая силу своего голоса. Изо рта
вырывались не слова, а будто бы журчание воды. Со-
вершенно другой язык, и все, кто мог слышать его,
больше не имели собственной воли.
«Я тебя, моряк, найду...»
Сердце в ее груди ожило в ту же секунду, как
вспомнило о возлюбленном моряке. Оно забилось,
вернув щекам румянец, а губам цвет.
«Будешь ты отныне мой...»
Она нырнула под воду, и стаи рыбок, приняв си-
рену за свою, стали кружить рядом, как крошечные
птички.
«Ты глаза свои закрой...»
Она бросилась вверх, и, стоило телу оказаться
над водой, его покрыли черные перья. Несбыточная
мечта — стать птицей — тоже сбылась. Сирена вмиг
забыла обо всем, она пропела свою песню уже над
землей, а не над морем, и ощутила блаженную сво-
боду.
Стекла лопались в окнах горожан, все выходили
посмотреть на невероятную картину: графская дочь
70
птицей взмывала в небо, а потом уходила под воду
прекрасной девушкой с розовыми волосами. Гер-
цог же сидел на обрыве и горько рыдал.
С тех пор Сирена искала своего моряка. Снова
и снова. Тех, кто ее боялся, она утаскивала под воду,
а тех, кто ей доверял, возвращала на землю. Очаро-
ванные ею и ее чудесным голосом моряки отдавали
свои сердца и уже никогда не могли найти себе ме-
ста, совсем как она, оказавшись в заточении в собст-
венной комнате. Однако было известно, что тому, кто
искренне полюбит сирену, она не страшна. Тому она
будет до последнего сохранять жизнь и того будет
оберегать.
— А что же герцог?
Брайт вздрогнула и повернула голову к Рейву. Тот
лежал, закрыв глаза, будто спал.
— Он всю жизнь боялся, что сирена за ним при-
дет. Заколотил окна, не выходил из дома и сошел с ума.
— Жестокие-жестокие женщины, — улыбнулся
Рейв и открыл один глаз. — Как же все‑таки опасны
сирены, никогда бы не подумал.
— А как опасны мужчины! — рассмеялась Брайт.
— Ну, это безусловно...
— А ты мне доверяешь?
Она вздернула подбородок, глядя на Рейва свы-
сока. Он, не отвечая, тоже сел. Брайт скинула с плеч
его куртку и села на край лодки.
— Ну? Доверяешь?
Он усмехнулся. А Брайт спрыгнула в воду. Ее во-
лосы тут же окрасились в розовый, глаза зажглись
71
лиловым светом, лицо заострилось, став неестест- ПОЛИН
венно прекрасным.
Дана Делон
— Доверяешь мне, моряк? — шепнула она, обра-
щаясь к Рейву, который уже не мог думать, он слушал
сирену и тонул в ее голосе, как в море.
— Доверяю, — чуть слышно ответил он.

К ХЕЛЛОУИНУ Я ГОТОВЛЮСЬ всегда основательно.

Мой самый любимый праздник в году. В день рожде-
ния я чаще всего испытываю легкую грусть и разоча-
рование. И дело не в том, что я жду каких‑то особен-
ных подарков и невероятных сюрпризов. Причина
абсолютно в другом, я редко выполняю план «дости-
жений» за год и не добиваюсь тех самых высот, к ко-
торым стремлюсь. Эмма часто пытается испробовать
на мне психологический трюк под названием «хвали
себя за каждое достижение и будь благодарна себе
за старания». Я согласна со всеми идеями о любви
к себе и о том, что к себе нужно быть добрее, но
в день рождения или под Новый год бывает сложно
принять каждую свою победу. Ведь если бы не ле-
нилась, то достигла бы большего. Но, увы, лень —
часть моей сущности, как и все прекрасное. Поэтому
свои дни рождения я не люблю.
Точно так же отношусь к Новому году. Все начи-
нания напоминают мне об упущенных возможно-
стях. Рождество я бы праздновала раз в десять лет,
а не раз в год. Видеть всю мою семью в сборе каждые
двенадцать месяцев — слишком частое «удовольст-
вие». За одним столом собираются кузины, кузены,

73
тетушки и прочие дальние родственники, с кото-
рыми у меня нет ничего общего и чье назойливое
общество я обязана терпеть в течение всего вечера.
А еще будь добра, не забудь всем и подарочки при-
купить. Ведь они точно упакуют для тебя в отвра-
тительную аляповатую подарочную бумагу заранее
купленный в аутлете на распродаже с девяностодевя-
типроцентной скидкой никому не нужный свитер.
Получать ты его будешь с улыбкой и так, словно это
лучший подарок в твоей жизни. И такое повторяется
из года в год.
День святого Валентина? Вообще мимо. От од-
ного взгляда на все эти букетики, сердечки, плак-
сивых нытиков «без пары» хочется сойти с планеты
и вернуться пятнадцатого февраля, когда мир вновь
станет нормальным. Нет, я не романтик. Никогда им
не была, никогда не буду. Влюбленному человеку не
нужен особенный день, чтобы признаться в своих
чувствах, и не нужен повод, чтобы порадовать свою
половинку. Зато капитализму нужен особенный день
в году, чтобы укрепить и без того сильные сомне-
ния: «Достоин ли я любви? Любят ли меня по‑на-
стоящему? Как заслужить эти чертовы розы в День
влюбленных?» Уверена, спрос на сеансы у психоло-
гов после четырнадцатого февраля возрастает. Я от-
казываюсь быть частью этого Всемирного мошенни-
чества.
И вот! Что мы в конечном счете имеем? Хеллоуин!
Лучший праздник на земле. В нем нет никаких но-
ток самобичевания. Нет никаких иллюзий и горьких
74
разочарований. Ты просто развлекаешься. Праздник
во имя праздника. У меня целая коллекция костю-
мов, свой первый я придумала самостоятельно еще
в восемь лет. Я была вампиршей из фильма «Дру-
гой мир», который в этом возрасте посмотрела с па-
пой. Папе в отличие от мамы всегда было начхать
на возрастной ценз. Итак, в восемь лет я упросила
маму найти мне кожаный плащ и черный парик
каре. В подростковом возрасте я поняла, что Хелло-
уин хотя и страшный праздник, но совсем не обяза-
тельно мазаться кровью и в прямом смысле пугать
прохожих. В этот день у тебя есть свобода быть кем
угодно! Воплотить в жизнь любую свою фантазию.
Идеальный праздник! В нем рушатся все границы
дозволенного, и даже взрослым разрешается нару-
шать правила и сходить с ума как кому вздумается.
Я коллекционирую не только костюмы, а еще
и призы за лучший костюм. Это стало тради-
цией. Каждый Хеллоуин мы с друзьями отправля-
емся в клуб, где я борюсь за звание «Костюм года».
С шестнадцати лет я ни разу не проиграла эту но-
минацию. Обычно я готовлю костюм заранее, начи-
ная чуть ли не с августа. Но в этот раз из‑за начала
учебы в высшей школе и огромного количества дел
я припозднилась. Нет. Не припозднилась. Впервые
в жизни я не сделала себе костюм заранее. Взрослая
жизнь убивает энтузиазм к любому празднику, черт
меня подери.
— Ты слишком серьезно к этому подходишь, —
говорит мне мама, глядя на то, как я за три часа до
75
вечеринки пытаюсь сфабриковать костюм из того,
что есть в моей коллекции.
Я прибежала в родительскую квартиру полчаса
назад, и в идеально убранной некогда моей комнате
сейчас яблоку негде упасть. Надо отдать должное
моей матери: она не произнесла ни слова в упрек.
Но, думаю, после сегодняшнего вечера она все‑таки
попросит меня вывезти все мои вещи и сделает тут
кабинет, о котором всегда мечтала.
— Мне нравится это платье. Вайб Женщины-
кошки? — Она смотрит на кусок латекса у меня в ру-
ках.
— Все ждут выхода нового Бэтмена с Робертом
Паттинсоном. А я в восторге от Зои Кравиц в этом
амплуа.
— Круче Холли Берри все равно никого не бу-
дет, — со знанием дела вещает мама.
— Думаешь, это слишком примитивно? Жен-
щина-кошка на Хеллоуин?
Мама качает головой.
— Думаю, это скорее классика жанра.
Я разглядываю платье, которое досталось мне, на
минуточку, в наследство от бабушки, и решаю, что
надо меньше париться.
— Надену шпильки, подведу глаза, сделаю при-
ческу — ушки из волос — и буду готова! — Я пере-
числяю все это вслух, чтобы иметь четкий план дей-
ствий в голове.  — А если мне повезет, Эмма смогла
отменить все свои дела и уже несется ко мне.
— Эмма тебя никогда не подводила.
76
В проеме моей двери появляется Поль.
— А ты тут что забыл? — вместо приветствия
спрашиваю я.
— У нас с папой дела, — без особых деталей от-
вечает он и рассматривает платье у меня в руках.  —
Ты в этом году проститутка? — как ни в чем не бы-
вало спрашивает мой «наилюбимейший» братец.
— Раз в году могу побыть и тобой, что скажешь?
— Скажу, что мне латексный костюмчик идет
больше.
Мама хлопает его полотенцем по голове.
— С тех пор как вы уехали жить отдельно, соседи
ни разу не пожаловались на нас! И мне не прихо-
дится парковать машину за три квартала, чтобы не
встречать их по утрам около нее со списком претен-
зий. Так что никаких споров.
— Есть, капитан! — насмешливо выкрикивает
Поль.
Мама картинно вздыхает, но на ее губах играет
едва уловимая улыбка. Посмотрите‑ка, кто‑то соску-
чился по своему любимому сыночку.
— Который час? Разве Эмма не должна была уже
приехать?
И будто в подтверждение моих слов, в дверь звонят.
— Это Эмма! — ору я на весь дом под уничтожа-
ющий взгляд мамы.
— Твой отец в состоянии спросить «кто там?».
А соседям не обязательно знать, кто пришел, — воз-
мущается она. — Пойду сделаю себе кофе, на вас ни-
каких нервов не хватит!
77
 Мама выходит, а я широко улыбаюсь и лепечу:
— Пришла любовь всей жизни Поля.
Он не реагирует на мой выпад, однако нервным
движением поправляет челку и выпрямляет спину,
выпячивая грудь вперед. Хочется закатить глаза...
Парни такие предсказуемые существа.
— Эмма! — зову я подругу, которая вместо того,
чтобы бежать ко мне, болтает с моим отцом. — Бы-
стрее сюда! — жалобно воплю я.
Ее не надо просить дважды. Она влетает ко мне
в комнату. Да-да. Влетает в прямом смысле этого
слова. Светлые локоны уложены в нежные пряди, на
лице узоры из цветов и бабочек, на ней нежно-голу-
бой костюм феи, а на спине маленькие блестящие
крылья. Эмма парит…
— Выглядишь сказочно, — бубнит Поль, и в эту
секунду я осознаю, какие именно дела у него появи-
лись в родительской квартире. Этот влюбленный
придурок ждал Эмму!
— Спасибо, — краснея, благодарит она.
У меня нет времени на их игры в гляделки.
— Все, Поль, выходи, у нас тут начинаются деви-
чьи штучки.
— Я рос с тобой всю жизнь, ничего из ваших
штучек, — он рисует жестами кавычки, — не может
меня удивить.
— Не беси меня и выйди из моей комнаты, — тре-
бую я: терпение лопается. — Я абсолютно не готова
к этому Хеллоуину, и вся надежда на Эмму и ее вол-
шебные ручки! — Я поворачиваюсь к подруге. — Ты
78
должна создать на моем лице произведение искус-
ства. Мне нужны самые невероятно кошачьи стрелки
в истории всех кошачьих стрелок, пожалуйста!
— Так, не дергайся, мы все успеем, — успокаива-
юще говорит она.  — Садись на стул, и я начну кол-
довать. А ты, Поль, иди на диван и расскажи мне, как
у тебя дела.
Я хочу возмутиться, но Эмма бросает на меня
выразительный взгляд, в котором недвусмысленно
читается: «Если хочешь две одинаковые стрелки,
ему лучше остаться». Что ж, ее сеансы у психолога
не прошли даром, вся эта ерунда о личных грани-
цах была пройдена на пять с плюсом. Горжусь ею.
Я тихонечко сажусь на стул, не произнося больше ни
слова, а тем временем мой брат начинает свой рас-
сказ. Я не слушаю его, полностью пребывая в своих
мыслях. Сколько у меня уже не было секса? С августа.
То есть три месяца. В изучении моды есть один ми-
нус. У меня на факультете практически нет гетеро-
парней. Похоже, опять придется скачивать «Тиндер».
Вот только где взять время на все это? Между сдачей
проектов, развитием своего личного бренда, плете-
нием для него изделий остается катастрофически
мало времени на личную жизнь.
— Полин, — окликает меня Эмма и внимательно
заглядывает в лицо, — слышишь меня?
— Нет, — честно признаюсь я.
— Что думаешь?
— Что у меня три месяца не было секса, и да, это не-
критично. Но, кажется, пора вновь скачивать «Тиндер».
79
 — Я имела в виду, что думаешь о макияже, — сме-
ясь, уточняет Эмма, но затем выражение ее лица ста-
новится серьезным. Комната погружается в неловкое
молчание.  — Тебе грустно жить одной? Сепарация
от родителей — нелегкий процесс, — тихо шепчет
подруга.
— Ради всего святого, Эмма, не говори со мной пси-
хологическими терминами, пожалуйста, — мо­лю я.
— Хочешь, познакомлю тебя с ребятами со сво-
его факультета? — спрашивает Поль.  — Я уверен,
найдутся в твоем вкусе. Да и ты им понравишься,
пока они не узнают тебя получше, — с наглой улыб-
кой добавляет он.
Я качаю головой.
— У меня сейчас нет времени на свиданки. Все,
давайте закроем эту тему. Мне еще сегодня конкурс
костюмов выигрывать!
Я заглядываю в зеркало и готова пищать от вос-
торга.
— Эмма, любимая моя, невероятная моя, ты, как
всегда, сотворила чудо! Куда пропал мой безжизнен-
ный серый цвет лица?! А эти стрелки, с ними мои
глаза… А губы… такие алые, затемненные, бордо-
вые, блестящие! Что ты с ними сделала? — В порыве
эмоций я обнимаю ее крепко-крепко.  — Спасибо,
спасибо! Последние два месяца были очень тяже-
лыми, а ты — как лучик солнца в серую промозглую
погоду!
Эмма смеется и крепко обнимает меня в ответ.
— Осталось сделать тебе прическу!
80
— Она хотела ушки из волос, — бросает Поль
и поднимает с пола латексные перчатки.  — Ты пла-
нируешь их надевать? Я видел у тебя тут упаковку
накладных ногтей. Мне кажется, было бы прикольно
их покрасить в черный и приклеить к перчаткам. —
Он неуверенно переминается с ноги на ногу. — Так,
просто мысли вслух…
— Отличная идея! Пока я вожусь с ушками, ты
займись этим, черный лак вот.
Мой брат молча забирает из рук Эммы пузырек
и располагается на полу. Я смотрю, как он аккуратно
красит каждый ноготь, пачкая собственные пальцы,
пока подруга возится с моими волосами. Я чертов ве-
зунчик.
— Не знаю, чем я заслужила вас, но спасибо, —
от всего сердца благодарю я.
— Не говори глупостей, мы семья, — произносит
Эмма. — Это минимум, который мы можем для тебя
сделать.
Поль поднимает голову от работы и замечает:
— Ничего не знаю, тебе придется оплатить мой
труд!
— И сколько ты просишь? — посмеиваюсь я.
Он переводит взгляд на Эмму, которая полностью
сосредоточена на моих волосах, и одними губами
шепчет:
— Потом скажу.
Интересно, что же этому негоднику от меня надо?
Вариантов много, и все они касаются лишь одного
81
человека — Эммы. Наш тайный диалог прерывает
телефонная трель.
— Это мой, — спешно бросаю я и достаю теле-
фон из кармана.
На экране высвечивается сообщение от Анабель.
«Ты не просила, но я все же сделала! Лови новый
гороскоп на месяц грядущий! Во-первых, твои труд-
ности на работе и в учебе останутся в прошлом. На-
ступает благоприятный период для людей, занятых
в венерианских профессиях, в число которых входят
деятели искусства! У тебя сейчас период, когда уси-
ливается тяга к противоположному полу, но все пе-
ретянет на себя один-единственный человек. Сейчас
хорошее время для смягчения споров и разногласий.
У тебя сейчас пик! Склонность к флирту и роман-
тическим приключениям. Короче говоря, не упусти
свой шанс, подруга. Любовь ждет за углом. Чмоки».
Эмма читает гороскоп вместе со мной и шепчет
мне на ухо:
— Похоже, «Тиндер» отменяется.
— Конечно, ведь мне звездами предначертано се-
годня заняться сексом!
Подруга пихает меня в бок.
— Можно сколько угодно смеяться над Анабель,
но ты прекрасно знаешь, что ее гороскопы сбыва-
ются!
— Сегодня Хеллоуин. А я иду в клуб в разврат-
ном костюме Женщины-кошки. У меня алой по-
мадой горят губы, и такие стрелки, что любая drag
queen позавидует. Не надо уметь читать по звездам,
82
чтобы понять: шанс, что у меня будет горячая ночка,
весьма высок в этот день.
Эмма начинает в голос смеяться.
— Ты неисправимый скептик! Надевай свое
секси-платье, чулки, те шпильки, кошечка! — коман-
дует Эмма. — Поль, — обращается она к моему брату,
который героически выполнил свою задачу, а теперь
сидит и пытается жидкостью для снятия лака убрать
последствия своего труда.  — Очень крутые вышли
перчатки! — пищит на весь дом Эмма, и я знаю, что
моя мамочка сейчас тяжко вздыхает и ждет того мо-
мента, когда мы наконец все свалим.  — Ты будешь
богиней всех женщин-кошечек сегодня, Полин, —
уверенно заявляет подруга, и глаза ее светятся в пред-
вкушении. — Когда оденешься, я тебя поснимаю для
«Тик-Тока»! У меня там уже двадцать тысяч подпис-
чиков!
Эмма пошла не в университет, а на курсы по ма-
кияжу и развитию соцсетей. В данный момент она
мой гуру и наставник. Надеюсь однажды научиться
вести соцсети так же ловко, как и она.
— Надень какое‑нибудь из своих изделий, —
просит она.  — У тебя было черное колье из круп-
ных бусин и череп, вышитый бисером. На Хеллоуин
самое то!
— Это заказ одного рокера… и он кинул меня.
Заказал, оплатил часть, а потом пропал. Мои сооб-
щения ему не доходят, я, очевидно, в черном списке.
— Просто надень колье, чтобы я отметила твой
маленький магазинчик, — со знанием дела бросает
83
она.  — Ты последний раз загрузила видео три дня
назад! В самом начале пути нужна каждодневная ак-
тивность!
— Дай мне спокойно переодеться, — бурчу я, за-
бирая вещи с постели и направляясь в сторону ван-
ной.
— Я права, и ты это знаешь.
— Да-да, но сегодня я хочу напиться и побыть ко-
шечкой. Все дела завтра! У меня перерыв!
Я закрываю за собой дверь и слышу, как Эмма пе-
реходит на Поля.
— А ты кем будешь на Хеллоуин?
— Никем.
— Что значит никем?! Садись, нарисую на твоем
красивом личике хоть что‑то, ленивая ты задница.
Уверена, из всего этого мой братец услышал лишь
«красивое личико»… Ведь именно так работает слух
у влюбленных.
* * *
Обожаю Париж. Иногда. В те очень редкие ми-
нуты, когда до меня доходит, что я все‑таки живу
в самом красивом городе мира. А еще в такие дни,
как этот. Когда разодетая молодежь течет рекой по
широким авеню, когда никто не носит масок и видны
широкие, открытые улыбки людей. Даже не верится,
что такие дни настали.
— Ты уже бывала в этом клубе? — тихо спраши-
вает меня Эмма. — У него такая дурная репутация!
84
— Это все мифы. У этого местечка лучший бренд-
менеджер во Франции. Никак иначе!
Местечко под названием «Потерянный рай» от-
крыто самым главным бэд-боем нашей страны Тео
де Лагасом.
— Только не говори, что ты, как все эти сумас-
шедшие, пришла, чтобы встретиться с этим, как
его там... — Поль хмурит брови, силясь вспомнить
имя.
— О нем ходит огромное количество слухов, ду-
маю, он и правда опасен! — шепчет Эмма и смотрит
на меня своими огромными зелеными глазами.  —
Ты же не собираешься приближаться к нему?
— Мне, конечно, льстит, что вы считаете меня на-
столько потрясной, чтобы покорить сердце парня…
в клуб к которому собирается во‑о-о-от такая очередь
из мини-юбок. — Я указываю рукой в сторону стол-
пившихся девочек.  — Но боюсь разочаровать вас.
Меня не интересует ни он, ни все эти пустые разго-
воры. Да, он красавчик, но я скорее откушу себе руку,
чем буду пытаться попасть на аудиенцию к самому
дьяволу.
— Да что ты говоришь? — В голосе моего брата
слышны скептические нотки. — Разве тебе не нужна
очередная победа?
— Победа в конкурсе костюмов, — напоминаю я
и добавляю: — Все-таки я ищу в мужчинах другую
интригу… не ту, которая ставит под вопрос его ви-
новность в убийстве всей своей семьи...
Эмма прыскает со смеху:
85
 — Моя девочка! Но как мы туда попадем? Тут оче-
редь на несколько часов, не меньше! Может, пойдем
в другой клуб?
— Нет, я очень хочу попасть именно сюда, да еще
и на Хеллоуин! Идеальное место, чтобы отпраздно-
вать этот безумный праздник.
— Я не собираюсь стоять в очереди, — преду-
преждает меня Поль.
— Мы и не будем. В клубе работает Серж, и он
нас пропустит! — говорю я с широкой улыбкой на
лице. — Только нам надо пройти к дверям для персо-
нала. Если увидят, что нас пускают без очереди, тут
такой писк начнется… — шепчу я, глядя на толпу
ненормальных.
У одной на спине красными буквами написано:
«Хочу быть твоей новой жертвой, Тео!» Мы с Эммой
переглядываемся.
— Хочется перекреститься… — шепчу я.
— Не богохульствуй! — пихая меня в бок, бор-
мочет подруга.
— Кстати, ты прикольно накрасила Поля. Кто
он? Ариэль в мужском обличье? — со смешком спра-
шиваю я.
— Он мальчик Русал! — отчитывает меня Эмма.
У Поля на скулах изображены чешуйки зелено-
вато-голубого цвета. Ему идет — подчеркивает глаза
и скульптурное строение лица. Мы потихоньку подби-
раемся к двери для работников клуба. Там тоже стоит
небольшая очередь. Серж знает каждого тусовщика
в этом городе. Конечно, к нему обратилась не только я.
86
— Смотри, там Бэтмен! — весело бормочет мне
на ухо Эмма.  — И такой высокий! — Она поигры-
вает бровями, прекрасно зная о моей маленькой сла-
бости. Высокие парни — ван лав.
Я выпрямляю спину и откидываю назад волосы.
— Мы не знаем, что за личико скрывается за ма-
ской.
За это я тоже люблю Хеллоуин. Интрига. Игра.
Азарт. Я бросаю на него взгляд. Он действительно
выше всех парней, широкие плечи подчеркнуты чер-
ным фактурным костюмом, у него красивый мужест-
венный подбородок, покрытый щетиной, и полные
идеальные губы.
— Хотя, — начинаю я, — маску даже не обяза-
тельно снимать. Можно и с ней.  — Я тоже поиг-
рываю бровями, а Эмма в своей привычной манере
краснеет.
— Не хочу даже слышать нечто подобное, — воз-
мущается Поль. — Ты сегодня исчерпала лимит раз-
говоров о сексе.
— Я предупреждала о том, что тебе стоит уйти.
— Ты неисправима, — говорит брат трагическим
тоном. — Я так понимаю, новая жертва найдена.
— Тебе же лучше, — тихо-тихо шепчу я. — Я буду
занята собой, а значит, Эмма полностью в твоем рас-
поряжении, — и вижу, как глаза моего брата загора-
ются.
— Эй, ты! — неожиданно кричит он.  — Да-да,
Бэтмен! Я нашел твою Женщину-кошку, — заявляет
Поль и усмехается, видя мой презрительный взгляд.
87
 — Я отомщу тебе! — цежу я сквозь зубы.
— У меня нет времени, чтобы возиться с то-
бой, — просто отвечает он и берет Эмму за руку. —
Пошли, оставим Полин наедине с предметом ее
фантазий.
— Он не предмет моих фантазий! — негодую я.
— Маску даже не обязательно снимать… — пи-
склявым голосом пародирует меня Поль.
Эмма силится сдержать смешок, но терпит пора-
жение.
— Прости, — щебечет она и смотрит куда‑то мне
за спину.
— Нет, он не стоит позади, — говорю я , но, судя
по довольному выражениюлица моего брата, сомне-
ний не остается.
Я выпрямляю спину и медленно оборачиваюсь.
— Привет! — Мои красные губы расползаются
в сногсшибательной, пленительной улыбке под на-
званием «Попробуй устоять…».
Уголок его губ соблазнительно приподнимается.
— Привет, catwoman.
Я покрываюсь мурашками от его голоса. Что‑то
до боли знакомое проскальзывает в интонациях
и в том, как губы поднимаются в едва уловимой
улыбке.
«Мы знакомы?» — хочется спросить, но я молчу.
А вдруг мы уже встречались, но он не узнал меня? За-
чем ставить себя в заведомо невыгодное положение?
— Полин! — Громкий возглас прерывает мои
мысли.  — Почему не позвонила, когда пришла? —
88
спрашивает Серж и переводит взгляд на Бэтмена. —
Твой парень?
Мы будто подобрали парные костюмы.
— Нет, — отвечает незнакомец вместо меня. Лег-
кая усмешка и пренебрежение так и слышатся в от-
вете.
— А, это ты.  — Серж радостно приобнимает
его.  — Пойдемте внутрь, пока охрана не спалила
контору. Они берут по семьсот евро с лапы сего­
дня…
— Кто заплатит такую сумму, чтобы попасть
в клуб? — негодует Поль, прежде чем я успеваю
спросить, откуда Серж знает Бэтмена.
От меня не укрывается, что мой брат продолжает
держать Эмму за руку, будто каждому парню вокруг
пытается дать знать, что она несвободна. Серж про-
водит нас по узкому коридору в клуб и на ходу бро-
сает:
— Тот, кто рассчитывает, что заработает больше…
ну или больные фанатки де Лагаса.
Мы так резко и неожиданно оказываемся в клубе,
что я теряюсь в собственных впечатлениях. Ари-
стократическая роскошь вкупе с чем‑то запретным
и завораживающим. Сложно другими словами опи-
сать это место. Красная подсветка и змеи. Деньги
и грех.
— Тут бывает конкурс костюмов? — спрашиваю
я Сержа.
— Хочешь выиграть приз за лучший костюм? —
со смешком спрашивает Бэтмен.
89
 — А тебе‑то что? Или ты слишком крут для по-
добных шалостей?
— О нет, я готов к любым шалостям, — отзыва-
ется он. — Люблю выигрывать.
— Прости, что? Приз мой, — уверенно заяв-
ляю я.
— О боже, я что, оказался на вечеринке пяти-
классников? — восклицает Серж, стараясь перекри-
чать громкие биты электромузыки.  — Да, конкурс
костюмов есть.  — Он указывает пальцем в сторону
барной стойки, на которой столпился народ.
— Отлично! — радостно произношу я и на-
правляюсь в ту сторону.
Бэтмен следует за мной по пятам.
— Предлагаю выступить как пара, так у нас будет
больше шансов, — говорит он.
Я закатываю глаза.
— Что, уже боишься проиграть?
— Нет, всего лишь не хочу испортить тебе вечер.
— Я выиграю без твоей помощи, спасибо! —
уверенно произношу я, как раз когда мы подходим
к барной стойке и бармен с широкой улыбкой помо-
гает мне забраться на нее.
Незнакомец встает рядом со мной и, бросив на
меня взгляд, говорит:
— Спрашиваю в последний раз. Представляемся
парой?
— Нет, предпочитаю не разделять ни с кем свои
достижения.
— Как знаешь.
90
Перед нами расстилается толпа людей. Они с ин-
тересом поглядывают на нас и обсуждают наши ко-
стюмы.
— Итак, у нас тут Джокер, Венди… — Бармен на-
чинает представлять участников.  — Предлагаю вам
поднимать пальцы! Высшая оценка две ладошки! —
кричит он в микрофон. — Все десять пальцев в воз-
духе! Чем больше рук будет поднято, тем больше оч-
ков получает участник.
Я терпеливо жду своей очереди. Ни один костюм
из представленных не является чем‑то особенным.
Более того, многие девушки стесняются стоять тут
и быть в центре внимания. От смущения они суту-
лятся и не могут достойно продемонстрировать свой
наряд. Я еще в восьмом классе усвоила одну очень
важную вещь. Не вещь красит тебя, а ты ее. Это пра-
вило не раз помогало мне выигрывать в подобных
конкурсах.
— О, что тут у нас? — орет бармен в микро-
фон. — Вы вместе, убийственная парочка?
— Нет, — качаю я головой и улыбаюсь своей
лучшей улыбкой, — я пришла одна. Как всякая ува-
жающая себя женщина-кошка. Дика и независима.
Толпа посмеивается от моего монолога. А я тем
временем показываю свои ноготки и громко с при-
дыханием говорю в микрофон:
— Мя-я-я-у!
В зале много парней, а значит, очень много голо-
сов перейдет ко мне. Тем временем бармен двигается
дальше.
91
 — Я думал, что Бэтмен на Хеллоуин — это удел
третьеклассников. Но, бро, глядя на тебя, я сам меч-
таю стать темным рыцарем! Не могу не задать тебе
важный вопрос: кто такой Бэтмен? Герой или зло-
дей?
— Я готов стать героем для всех хорошеньких ма-
демуазель в этом клубе, — говорит он дразняще, глу-
боким голосом с хрипотцой. Идеальная комбинация.
С этим не поспоришь. Затем быстро шепчет мне на
ухо: — Готова проиграть?
Я бы решила, что мне кажется. Но только эти слова
мимолетно срываются с его губ, как он обхватывает
свой костюм в районе груди и с силой срывает его
с себя. Это похоже на взрыв. Девушек в зале в разы
больше, чем парней. И мне кажется, каждая готова
сойти с ума. У него на теле черная татуировка в виде
летучей мыши. Крылья плавно покрывают крепкую
грудь. V-образный силуэт, и, черт бы меня побрал,
я насчитываю шесть кубиков пресса, вдоль которых
идет аккуратная линия темных волос. Он брюнет.
Брюнеты тоже входят в список моих слабостей.
— Кажется, победитель очевиден! — кричит бар-
мен.
В зале поднято столько рук, что не сосчитать.
Он вручает Бэтмену эксклюзивную бутылку «Дом
Периньон», и тот ловко спрыгивает со стойки. Все
произошло слишком быстро. Я не поняла, как про-
играла. Впервые за столько лет чертов конкурс ко-
стюмов не стал моим. И вроде бы такая глупость,
но в горле стоит ком разочарования и обиды. Мне
92
помогают спуститься, парни, как коршуны, нале-
тают, предлагая выпить и потанцевать. Я ищу гла-
зами Поля. В надежде, что он спасет меня из этой
идиотской ситуации, в которую я сама себя загнала.
Но брата нет в зоне моего видения. Очевидно, у него
дела поважнее. Неожиданно меня хватают за руку
и бережно вытаскивают из толпы. Бэтмен. Несмотря
на шпильки, я едва достаю ему до подбородка.
— Можешь не благодарить, — говорит он.
А мне становится интересно, что же скрывается
за маской.
— Не снимешь ее?
— Не-а, хочется еще с тобой поиграть.
— Со мной? Ты у нас плейбой? Любитель поиг-
рать?
— Только с тобой… Полин, — выделяет он мое
имя.
Я смотрю, как его губы отчетливо произносят ка-
ждую букву моего имени. Так делал только один человек.
Я сглатываю нервный ком в горле.
— Узнала? — спрашивает он, наклоняясь ближе,
разрушая все границы моего личного пространства.
Так делал только один человек. Не могу пошевелиться.
Стою как вкопанная, чувствуя его теплое дыхание на
лице.
— Сколько мы не виделись? — Этот голос над
моим ухом. Как я могла не узнать его… как я могла
быть столь глуха и слепа… — Год? — тихим шепо-
том спрашивает он, и я покрываюсь предательскими
мурашками.
93
 Как бы громко ни играла музыка, я слышу его
шепот. Я чувствую его каждой нервной клеточкой
своего тела. Чертово наваждение. Я резко разворачи-
ваюсь и пытаюсь убежать от него. Его рука останав-
ливает меня. Он резко обхватывает меня за талию
и тянет к себе. Моя спина прижимается к его животу.
Чувствую сквозь латекс, насколько он горячий… ки-
пящий, бурлящий… Он не дает мне возможности
увеличить расстояние между нами. Стальная хватка.
Уверенная, твердая ладонь на моем животе. Обжи-
гающе приятная. Бабочки вспархивают и колышут
крылышками.
— Не так быстро, дьяволенок. Не подаришь мне
танец?
Сжимаю губы и цежу сквозь зубы:
— Пусти.
— Ты забыла сказать волшебное слово.
— Да пошел ты.
— Боюсь, не то.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Пусти. А то я сейчас закричу на весь клуб
и скажу, что ты меня насилуешь.
— Неужели тебе так сильно нравятся наши объя-
тия, что ты не можешь справиться с эмоциями?
— Я ничего к тебе не чувствую.
— Поэтому пытаешься убежать от меня? При-
знай. Тебя пугает… и будоражит то, что ты чувст-
вуешь.
Он опускает голову и оставляет едва уловимый по-
целуй на моей щеке.
94
— Хотя тут и темно, но я знаю, что ты полыха-
ешь.
Его губы, касавшиеся секунду назад моей кожи,
расползаются в самодовольной улыбке. Ненавижу
эту улыбку. Эта улыбка — символ моего поражения.
Я сделаю что угодно, лишь бы стереть ее. Но он, как
всегда, опережает меня. Выпускает из своих теплых
объятий и как ни в чем не бывало говорит:
— Было приятно тебя повидать, Полин.
А затем исчезает в толпе. Оставляя меня одну. Не-
навижу. Так люто. Так страстно. Чувствую, как кон-
чики пальцев подрагивают от злости и негодования.
Как от гнева закипает кровь.
— Мой единственный проигрыш. Единственное
не разбитое мною сердце. Чертов Валентин.
Он будто чувствует мой пронизывающий взгляд
на своей спине. Медленно оборачивается и, нахально
улыбаясь, посылает мне воздушный поцелуй.
Ненавижу… Как же сильно он меня бесит!
 ГОЛОД
(отрывок)
Светлана Павлова
* * *
НА ВСТРЕЧУ С СЕРЕЖИНОЙ мамой Лена уже и не над-
еялась, а тут нá тебе, позвал. Мамой оказалась тоже
Елена, только Александровна. Улыбчивая, суетливая,
широкая, обниматься не стали. «Сыночек, ты давай
дрова пока, а мы тут с Леночкой погуляем».
Сначала были теплицы, которые Лена не пони-
мала, как правильно похвалить. Потом фотоаль-
бомы, где наскоро пролистывались второстепенные
люди, а палец с грязным ногтем преследовал только
его, Сережу. Вот первый, третий, десятый класс, вот
городская олимпиада, вот пансионат «Солнечный»,
путевку еле выбила, а вот ошибившаяся хронологией
фотография — Сережа маленький, максимум года
три, голый. «Ой, с пипкой тут, ты погляди». Елена
Александровна захихикала, а Лена чуть не ляпнула:
«Да только с утра видала».
На пипке решили обедать. Елена Александровна
помогать запретила, сказала: «Отдохни».  И много­
значительно добавила: «Набегаешься еще». Обе по-
нимающе заулыбались.
96
Оставшись в комнате сама с собой, Лена ревизо-
ром принялась изучать убранство. Нервничали на
ветру висюльки-занавески, желали здоровья и бла-
гополучия неискренние открытки. Стекло чехосло-
вацкой стенки (неприятное тугое ощущение — не
двигается, хоть ты тресни, Лена помнила) все захва-
танное, грязнющее. Диван выученно просел в углу,
подхваченная скотчем антенна зависла над пыль-
ным «Рубином». Лена нажала на кнопку, но экран не
вспыхнул в ответ. У Лены пронеслось в голове, что
обстановка не вяжется ни с новым Сережиным «мер-
сом», ни со случайно обнаруженной давеча в смете
зарплатой главного продюсера. Но сомнений этих
коснулась слегка. Сейчас не хотелось.
Лена, конечно, себя не обманывала на предмет
того, что ни висюлек, ни Сережиной пипки она бы
никогда не увидела, если бы не вчерашний офисный
конфуз. Веселая злая гендирша Татьяночка Бори-
совна объявила пятницу празднованием Хеллоуина
и в добровольно-принудительном порядке наказала
всем не филонить в подборе образов. Так и сказала
«в добровольно-принудительном», угрожающе хо-
хотнув.
Лене было важно показать лояльность Татьяночке
Борисовне, поэтому к поиску лука она подошла об-
стоятельно. Быть собиралась, конечно, ведьмой:
просто, сексуально, со вкусом. Наскоро накиданные
в корзину «Озона» метла, накладные ногти и корсет
потребовали от Лены серьезной финансовой жер-
твы, на которую она в целом была готова. На носу
97
раздача проектов, а Лене очень не хотелось прове-
сти очередной квартал в партнерстве с фестивалем
«Московское варенье», так что выслужиться требова-
лось заметно и эффектно. Беда была в том, что, когда
Лена разделила остаток на карточке на остаток дней
до зарплаты, получилось, страшно сказать, невразу-
мительное трехзначное число. Лена расстроилась, но
быстро нашлась: ивентщик я или кто? И придумала
заменить метлу шваброй, а шляпу склеила из рулона
старых обоев. Пока красила шляпу в черный найден-
ным в офисной кладовке баллончиком, вспоминала
новогодний утренник, на котором она среди девочек
была единственным медвежонком (мать накануне
пришла со смены пьяной, трясла перед носом паке-
том, говорила: «Гля, доча, что я у бригадирши нашей
Вальки выпросила, самая модная будешь»). Вопрос
оставался лишь в основном наряде. Контекст требо-
вал черного, которого у Лены был весь гардероб, ведь
черное не толстило. Но все не то: объемное, шер-
стяное, безликое, словно созданное для бесконечной
зимы. Она долго перебирала вешалки, все глубже
и глубже проваливаясь в недра шкафа, все дальше
и дальше уходя от дня сегодняшнего в дни минув-
шие — туда, где денег было мало, перспективы ту-
манны, а счастье чувствовалось острей. Она переби-
рала пиджаки, платья, блузы, удивлялась количеству
накопленных пальто, пока наконец рука не встретила
нечто, несшее прохладу, легкость, юность. Лена выта-
щила несправедливо забытое нечто на свет, бросила
в полный рост на кровать — оно опало послушно,
98
словно облегченно вздохнув. Лена ласково погладила
его — еще бы, жаркий июнь, золотые уголки крас-
ного диплома, шампанское у фонтана, а двоечник
Коля не так уж и плох, уверенность в том, что все
обязательно будет. А что это — все?
Жизнь показала Лене, что зачастую все бывает
разным, не таким, как планируешь. Вот и в этот раз
так получилось, аккурат на Хеллоуине, когда она, от
вина раззадорившись, вошла в раж и предложила
тост. В тот вечер ей особенно хотелось внимания —
к себе, институтскому наряду, в котором, как Лена ду-
мала, угадывалось ее славное прошлое. Поэтому она
даже встала на табуретку, откуда вещала сумбурно
и искренне, пока Джокер, Харли Квинн, две Чудо-
женщины, Миа Уоллес, почему‑то Анастасия Камен-
ская и десяток неидентифицируемых персонажей,
явно не пытавшихся снискать любви Татьяночки
Борисовны, смотрели на нее через камеру телефо-
нов, сохраняя чертово выступление на веки веков.
В финале признания в любви «уже ставшему род-
ным» коллективу она театрально выкинула вперед
руку с бокалом, предлагая коллегам скрепить союз
звоном клиентского хрусталя. За что и снискала
мощные овации, которые, само собой, требовали от
Лены ответного поклона.
Поклон вышел резким и не встретил понимания
у платья. Оно просто сказало «нет» и, категорично
треснув, разошлось двумя кулисами по шву акку-
рат на Лениной жопе. Сначала Лена подумала: «Как
холодно». Потом: «Хорошо хоть, трусы приличные
99
надела». А потом: «Надеюсь, Сергей хотя бы не уви-
дел». Но Сергей, конечно, увидел: подлетел в секунду,
помог спуститься, прикрыл срам, приобняв со спины
в рамках дозволенного для публики, и сказал: «Эх,
Ленка, что б мы без тебя тут все делали».
Они, конечно же, уединились сразу после —
в кладовке, где обычно уединялись по более веселым
поводам. Лена долго плакала, повторяя: «Они все ви-
дели и смеялись надо мной». А Сергей неумело гла-
дил ее по голой спине, отвечая: «Да ты что, пьяные
все, там темно, ничего не видно, и вообще никто не
смеялся», — хотя Лена знала, что видно было пре-
красно и смеялся Сергей вместе со всеми. Она не
успокаивалась, рыдала пуще прежнего. Тогда Сергей
решил, что надо козырять чем‑то серьезным. И ска-
зал то, что вообще‑то давно собирался, но все как‑то
ссал: «Давай, короче, это… на дачу завтра поедем.
Воздух свежий, баня, шашлындосы. Ну и мама там…
этсамое…»
Сергей не договорил, а Лена уже счастливо заки-
вала. Подумала, что это в целом сносная кармическая
компенсация.
Увы, воздух и шашлындосы не оказали целебного
влияния — Лена продолжала прокручивать в голове
вчерашний позор. Она уже раздергала до крови зау-
сенец, съела четверть вазочки сушек, а после — по-
чти половину губы, но платье продолжало и продол-
жало трещать в голове.
Наконец в плохо вымытом окне нарисовалась фи-
гура Сергея. Лена прильнула к стеклу, потому что
100
мужик, рубящий дрова, — это хорошая, приятная
глазу картинка. Она наблюдала, как энергично он
сражается с деревяшками, угадывала по губам его
любимые матюги. Лена смотрела на Сергея и вела
в уме нехитрые расчеты: четыре месяца служебного
романа, пятьдесят две тысячи рублей у психотера-
певта, один «Постинор» (Сергей настоял), два сов-
местно пережитых тендера, а все равно чужой. Лена
пыталась понять, как же так вышло, и искала оправ-
дания в первом впечатлении. Силилась вспомнить,
зачем переспала с ним тогда, после новогоднего
корпоратива. Неужели только ради посткоитальной
шутки: «А ты точно продюсер?»
Да что уж теперь.
От грустных мыслей Лену оторвали полезшие из
дверной щели кухонные запахи. А с ними и какое‑то
совсем детское, дачное: «Обедать!» Елена Александ-
ровна представляла каждое блюдо обстоятельно, как
дальнего родственника. Огурцы закатала, пусть и ар-
трит; холодец требовал раннего, в пять утра, подъема;
в салате яблочко, потому что Сережа это любит —
когда с яблочком. Они так и сидели, сталкиваясь вил-
ками на маринованных грибах, репетировали семью.
Сергей, мерцавший вчерашним глиттером, орудовал
ложкой как заведенный. А вот Лена особо не нале-
гала: платье.
На третьей водочке Елена Александровна, под-
давая борща, спросила: «Лен, а ты борщ как — на
зажарке или без?» Лена делала без — в знак проте-
ста против матери, но всем говорила, что ей просто
101
лень. А тут зачем‑то придумала сказать: «Да я во-
обще никогда не готовлю, из принципа».  — «А-а-а,
ну, главное, кушаешь видно что хорошо. Личико вон
какое кругленькое, — сыто улыбнулась Елена Алек-
сандровна и быстро спохватилась: — Сережа, давай
подолью».
Лена оторвала глаза от тарелки и посмотрела на
Елену Александровну в упор. С неприятно веселым,
совсем не пожилым задором блеснули глаза той. Она
отвечала взглядом не мигая, с приклеенной улыбоч-
кой. Что‑то с ней сделалось новое, едва уловимое,
хищное. Вот так легко, за секунду, без накладных
ногтей и париков. Вообще такое бывает. Обычное
совпадение. Просто наложилось — сначала одно, по-
том другое. Но для нее, Лены, это был уже перебор.
За личиком полезло в голову уже сто лет как истлев-
шее. Мать с отчимом орут за стенкой, мелкое вранье
на собеседовании, телефонные мошенники развели
на семь тысяч, зачем дала Сергею на третьем свида-
нии, а он, сволочь, даже цветов не принес ни разу,
папа напился на выпускном и с утра красномордый
просит прощения.
Сережа что‑то почувствовал, попытался попра-
вить: примиряющий смех, да ладно вам, пойдемте
лучше в баню. Но Лена уже ничего не слышала —
ни как Сергей позвал, ни как ответила: «Да что‑то не
хочется». Ни в какую баню Лена, конечно, идти не
собиралась. Ведь баня — это раздеться перед Еленой
Александровной, а значит, предъявить новые доказа-
тельства своего хорошего аппетита.
102
«Через часа два вернемся», — сказал Сережа. Лена
в ответ кивнула, наперед зная, чем закончатся эти
два часа. Она только буднично, без капли грусти по­
думала: «Надо же, а ведь почти полтора месяца про-
держалась».
Она некоторое время следила за ними с ве-
ранды — Сергей шел в свойственную ему ленивую
развалочку, с сигаретой и банкой пива, увеличенная
старой шубой Елена Александровна догоняла его по-
чти вприпрыжку. Как только их спины скрыл пово-
рот на сарай, Лена рванула в дом. Там заперлась на
два замка и пошла к нему — к «Саратову».
«Саратов» был определенно живой — он то гудел,
то стрекотал дробью, а когда уставал — отряхивался,
словно пес. Монстр, чудовище, зверь. А ведь едва
доставал Лене до груди — так, что, если надо чего
с нижних полок достать, садись на карточки. Но на
нижних полках — она догадывалась — неинтерес-
ное: огурцы, помидоры, морковь. Лена резко дернула
на себя дверь, качнулся в эмалированном поддоне
студень, в лицо ударил холодный продуктовый дух.
Господи, помоги.
Начала Лена с борща, хотя он уже успел подзабо-
лотиться. Греть времени не было, решила пить так,
из кастрюли. Затем колбаса — откусила прямо от
палки, потом отрежу. Еще три картофелины, хлеб,
хлеб, хлеб, оливье с этим сраным яблоком, еще хлеб,
до горбушки. Кидала как в топку, не жуя особо и не
чувствуя вкуса, лишь бы исчезли они все: личико,
платье, Елена Александровна, Сережа, мать, чертов
103
этот Хеллоуин, а вместе с ним — офис и Татьяночка
Борисовна.
Ну а дальше автопилот. Перекрестилась. И той
же рукой два пальца в рот. После легла на холодный
кафель и грустно срифмовала: кафель — фалафель.
Личико с платьем почти растаяли. Хотелось замуж,
сдохнуть, чтобы кто‑то обнял.
Завтра первое число и худший на свете день —
воскресенье. А с ним — новый зарок не жрать, по-
купать авокадо и ходить на силовые через день. Лена
знала, что никакая из этих инициатив не продер-
жится дольше недели — до следующей ровной даты,
ровного времени суток, ровного нахождения Луны
в пятом доме, до следующего обещания, которое обя-
зательно когда‑нибудь, но точно не сейчас.
Потом, посмотрев на часы, она наконец поднялась
и убрала учиненное свинство. Заодно вымыла зер-
кало, пол, поменяла давно выдохшуюся лампочку. До
скрипа умылась с мылом, рассмотрела себя в зеркале
и даже обнаружила намек на скос скул. Довольная со-
бой, Лена перезастегнула ремень — на пару дырок
влево от разношенной привычной.
Вернувшаяся из бани Елена Александровна не за-
метила ни уборки, ни оскудевшего содержимого хо-
лодильника. Да и вообще никто ничего не заметил.
Впрочем, как и всегда.
104
ДЕНЬ УМИРАЮЩЕГО
СОЛНЦА
Анна Джейн
— СЛУШАЙ, Я ВОТ хотела узнать… А тот мальчик,
с которым ты дружила… Он так и не нашелся? —
спросила меня Катя, когда мы сидели на диване, ели
пиццу и разговаривали.
Фоном по телевизору шел ужастик про ведьм —
в канун Хеллоуина их крутили по всем каналам,
словно действительно считали этот день празднич-
ным. А для меня это был обычный выходной день,
когда я могу отдохнуть и встретиться с двоюродной
сестрой, с которой не виделась сто лет.
— Ты про Максима? Нет, его так и не нашли, —
ответила я, чувствуя, как закололо в сердце.
Говорить об этом было больно и даже как‑то не-
ловко, как неловко говорить о чем‑то личном и тра-
гическом. Ощущение, будто в душу лезут. Рвут на
части то, что от нее осталось.
Почти шесть лет прошло с того дня, как исчез
Максим. Сначала я верила, что он жив, что найдется,
что все будет как прежде, а потом, со временем, раз-
решила себе похоронить его. И надеялась, что он
упокоился с миром.
105
 — Странная все же история, да, Саша? — задум-
чиво протянула Катя.  — Был мальчик и пропал…
Просто пошел в школу и не дошел до нее. Как же
так?
Я пожала плечами. Никто не знал, как это слу-
чилось. Четырнадцатилетний подросток отправился
в школу, но так и не появился на уроках. И дома не
появился. Исчез. Его искали и полиция, и добро-
вольцы, собравшиеся в отряды. Некоторые родители
из нашего класса, где мы оба учились, тоже отпра-
вились на поиски, в том числе и мой папа. Подвалы,
колодцы, стройки — прочесали все и не по одному
разу, но Максима нигде не было. Он будто испарился
в воздухе, оставив после себя лишь память. Спустя
неделю нашли его кроссовку на заброшенном берегу
реки. Хотя… это тогда тот берег был заброшенным,
там гуляли бездомные собаки, а местные бомжи жгли
костры ночами. Теперь это благоустроенная набереж-
ная. Только гулять я по ней не могу — сразу же вспо-
минаю своего Максима. Его лучистые голубые глаза,
теплую улыбку, негромкий голос… Никто так и не
узнал, что с ним случилось. Его похитили, убили,
или он сам решил уйти из жизни. Мне оставалось
надеяться, что он не мучился.
Он был не просто моим другом, а моей первой
любовью. Детской любовью, наивной и чистой. Был
тем, кто первый взял меня за руку, первый позвал на
свидание, первый поцеловал. Это произошло за не-
сколько недель до его исчезновения, когда мы гуляли
по осеннему парку, усыпанному алыми листьями.
106
Было уже темно, на небе ярко сверкали звезды, а Мак-
сим вдруг остановил меня, взял мое лицо в свои ла-
дони и поцеловал — неумело, но нежно. И я отве-
тила ему, чувствуя, как отчаянно колотится сердце.
А потом мы просто стояли в обнимку под фонарем,
не веря в свое хрупкое счастье. За день до его ис-
чезновения мы тоже были вместе. Держались за руки
и целовались, а потом, у моего подъезда, Максим
сказал: «Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось.
Помни об этом». Только своего обещания он не сдер-
жал. Пропал навсегда, и вместе с ним исчезла часть
меня самой. Сердце будто разломили надвое.
До сих пор мне было слишком больно. Эта утрата
сломила меня в мои четырнадцать, и лишь спустя не-
сколько лет я смогла восстановиться. Только вот так
больше никого и не полюбила. Пока мои подружки
встречались с парнями, я выбирала гордое одиноче-
ство. Свидания мне не нравились — каждого парня
я начинала сравнивать с первой любовью, хотя это
было неправильно. И каждый раз побеждал образ
Максима.
— Вы же с ним не просто дружили? — не успока-
ивалась Катя. — Встречались? А правда говорят, что
этот Максим был изгоем в школе? Его все травили
или что‑то типа того?
Я нахмурилась.
— Его действительно травили, — ответила я не-
хотя.
Сестра жила на другом конце города, когда мы
были детьми, и не знала, что происходило в школе.
107
 — А почему? — не отставала она. — Он был ка-
ким‑то не таким?
— Да. Максим был не таким. Более взрослым,
чем все эти придурки, которые думали только о том,
где побухать и во что поиграть на приставке, — бо-
лее резко, чем нужно, ответила я. — Он был добрым.
Отзывчивым. Нежным. Очень хорошо учился и все
время слушал музыку в наушниках. Красиво играл на
фортепиано и писал картины.
— Так если он такой хороший, чем остальным не
угодил?
— Знаешь, светлых людей часто не любят. Будто
не переносят их света. Когда Максим перевелся
к нам, парни из нашего класса сразу же невзлюбили
его. Сначала смеялись над ним, пытались провоци-
ровать, но он не велся. Стали унижать, вымогали
деньги. А однажды… Я шла со школы и заметила,
как они загоняют Максима за магазин, чтобы избить.
Они в чате класса только об этом в тот день и писали,
мол, хотят преподать урок новенькому. Пацанов было
человек шесть или семь, а он один. Не знаю, что на
меня нашло, но я пошла следом. А когда увидела, как
они окружают его, то побежала к ним. Встала впе-
реди Максима, расставила руки в стороны и сказала:
«Если вы его тронете, я все расскажу отцу». Моего
отца они боялись, ты же знаешь, что он тогда рабо-
тал в полиции. Поэтому пацаны ушли. И больше не
приставали к нему. А мы подружились.
Я на мгновение прикрыла глаза. Помнила тот
день как сегодняшний. И благодарную полуулыбку
108
Максима тоже запомнила. И его голос: «Спасибо. Ты
очень хорошая… Сегодня ты кое‑кого спасла».  —
«Да ладно», — ответила я, смущаясь. И позвала гу-
лять. С тех пор мы гуляли почти каждый день. А еще
учительница вдруг посадила нас за одну парту, и мы
много времени проводили вместе. Максим приходил
ко мне в гости, мы вдвоем делали домашку, слушали
музыку, рисовали — он учил меня работать с кра-
сками. Потом само собой как‑то получилось, что
я влюбилась в него, скрывала свои чувства, но, ока-
залось, они были взаимными.
Мне вдруг вспомнилось, как мы провели вместе
последний Хеллоуин, который Максим всегда на-
зывал праздником умирающего солнца. Мы сидели
в старом парке, ели мороженое — одно на двоих,
смеялись… Было уже поздно, не могли расстаться
друг с другом. В парке стояла тишина, ярко светил
тонкий полумесяц, и вдалеке горели окна многоэта-
жек. Мы разговаривали о глупостях, когда вдруг по-
казалось, что тень раскидистого дерева перед нами
зашевелилась и потянулась к нам. Я испугалась, хо-
тела сказать об этом Максиму, но он вдруг крепко
обнял меня и прижал к себе, не отпуская и даже не
давая поднять головы. Несмотря на то что Максим
казался хрупким, силы в нем было много, очень
много, словно во взрослом мужчине. «Просто по-
будь так со мной, пожалуйста, Саша», — тихо сказал
он, гладя меня по волосам. И я, не выдержав, обняла
его. Страх исчез, я почувствовала себя в безопасно-
сти. Когда Максим все‑таки отпустил меня, тень
109
дерева не шевелилась, и я поняла, что мне всего-
навсего показалось.
Слова сестры заставили меня прийти в себя.
— Слушай, Саш, а вдруг это пацаны его… того? —
понизив голос, спросила она.
«Того» — это значит убили. Страшное слово.
Страшное предположение. Страшная реальность.
— Нет, Кать. Этого точно не могло быть. Те маль-
чишки хоть и были жестокими, но… Не были способ-
ными на… на убийство, — ответила я. — К тому же
у всех было алиби. Тогда полиция опросила каждого
нашего одноклассника. Максима видели соседи, когда
он вышел из подъезда и направился в сторону школы
обычным путем. Но куда он на самом деле пошел,
никто не знает. Он пропал. Есть предположения,
что он пошел на реку и утонул, но его тела так и не
нашли. А кто‑то говорит, что его поймали местные
наркоманы, попытались забрать деньги, но… — Мой
голос дрогнул.
— Господи, как же страшно! — воскликнула се-
стра. — А его родители?
— Максим сирота. Его воспитывали тетя и дядя.
Мне кажется, они не очень его любили, не интересо-
вались жизнью, будто плевать хотели, — призналась
я, вспомнив этих странных людей, которым на пле-
мянника было все равно. — Думаю, взяли его, чтобы
получать пособие. Папа говорил, что они были глав-
ными подозреваемыми, но никто ничего не смог
доказать. У них было железное алиби. А потом они
просто уехали из города.
110
— Бедный мальчик, — вздохнула сестра и взяла
новый кусок грибной пиццы. Мне тоже предложила,
но у меня кусок в горло не лез. — А к экстрасенсам об-
ращались? Может быть, они что‑то смогли бы сказать?
— Нет, — хмуро ответила я, но меня тут же на-
стигло еще одно странное воспоминание.
Это произошло спустя пару лет после того, как
пропал Максим. Я гуляла по городу в одиночестве,
слонялась без дела, на репите слушая музыку, кото-
рую когда‑то мы слушали вместе с Максимом. Когда
я опустилась на лавочку, ко мне подсела какая‑то
женщина в возрасте, одетая в длинное неряшливое
платье и какую‑то накидку, от которой пахло тяже-
лыми старыми духами.
«А хочешь, я тебе погадаю, милая? — спросила
женщина, сканируя меня маленькими крысиными
глазками.  — Вижу, влюблена ты, да только это не
взаимно. Хочешь, скажу всю правду про любовь?»
«Нет у меня никакой любви», — усмехнулась я.
В эту чушь я не верила и знала, что ей нужны деньги.
А денег у меня не было, только мелочь на дорогу.
«Как это нет? У всех есть. Хочешь, скажу, что твой
любимый делает? А ты мне взамен…»
Что женщина хотела взамен, я так и не поняла —
слишком уж невнятно она пробормотала. Она по-
тянулась ко мне и коснулась моего плеча, заставив
испытать отвращение.
«Вижу… Думает о тебе, все время думает…» —
С этими словами женщина вдруг одернула руку. Лицо
ее исказилось, а в крысиных глазках появился страх.
111
 «Прости, прости, прости! — запричитала она,
вдруг схватив себя за горло.  — Никогда не трону,
мимо пройду! Прости!»
Самое ужасное, что женщина вдруг склонилась
и начала биться лбом о лавочку, будто ненормаль-
ная, бормоча что‑то странное. Тогда мне стало так
страшно, что я просто сбежала оттуда, села на пер-
вый попавшийся автобус и уехала в другой район,
а потом долго шла домой пешком…
— Саш, ты меня вообще слышишь? — снова выр-
вала меня из воспоминаний сестра. — Я говорю, что
у моей подруги есть знакомый экстрасенс. Проверен-
ный. И берет недорого. Может, к нему обратиться?
— Спасибо, не хочу. А почему ты о нем вспом-
нила, Кать? — спросила я, начиная раздражаться.
Ненавидела воспоминания — слишком пусто стано-
вилось в душе.
— Увидела сегодня парня, который мне твоего
Максима напомнил, — сказала сестра, недоволь-
ная тем, что я не оценила ее предложения.  — Вот
и вспомнилось. Слушай, а вдруг это был он?
— Что?.. — прошептала я. — С чего ты решила?
— Увидела в толпе и почему‑то вспомнила этого
Макса. Сама не знаю почему.
На мгновение сердце забилось быстрее. Та самая
надежда, что жила во мне многие годы, снова вспых-
нула, но я подавила ее. Надежда — это иллюзия. Ил-
люзия — это страдания. Нельзя жить в самообмане,
это ни к чему не приведет. Максима нет в живых.
Есть просто похожие люди.
112
— Хотя нет, это не мог быть он, — махнула ру-
кой Катя, не понимая, какую боль доставляют мне
ее слова.  — Какой‑то надменный богатый тип на
«Майбахе» с охраной и какой‑то рыжеволосой де-
вушкой. Слушай, так у тебя было что‑то с этим Мак-
симом?
— Давай перестанем говорить о нем, мне непри-
ятно, — твердо сказала я.  — Расскажи лучше про
своего Андрея.
Катя попалась на эту удочку. Андреем звали ее
нового парня, и говорить о нем сестра любила —
ей нравилось рассказывать, что ее молодой человек
самый лучший. Высокий, спортивный, занимается
баскетболом, ездит на крутой иномарке, дарит ей
цветы. Часа два я слушала Катины рассказы о том,
какой ее Андрей замечательный и как сильно ее лю-
бит. Потом она перешла на тему того, что и я должна
кого‑нибудь найти. «Саша, тебе уже двадцать, а ты
все одна!» А затем долго и со вкусом обсуждала на-
ших родственников. Если бы Катя не была моей се-
строй, мы бы никогда не общались, но сила кровных
уз слишком велика.
Сестра болтала без остановки, а когда отошла в ту-
алет, я направилась во вторую комнату, достала ста-
рый альбом с фотографиями и открыла его. Сним-
ков с Максимом у меня было немного, и я берегла их,
хотя альбом доставала очень редко.
В четырнадцать лет он выглядел на шестнадцать:
высокий для своего роста, стройный, даже изящный.
С копной светлых волос, голубыми глазами, теплой
113
улыбкой, из‑за которой появлялись ямочки. Россыпь
веснушек — я знала каждую. Едва заметный шрам
на щеке, который он прятал за челкой, спадавшей
на лицо с двух сторон. Мягкие губы, которых мне
нравилось касаться кончиками пальцев. Татуировка
в виде ворона на груди — его маленькая тайна.
Откуда у Максима была тату, я понятия не имела,
а сам он не рассказывал. Обронил только, что по-
том как‑нибудь расскажет, когда будет готов, только
к чему, я так и не узнала. Татуировку я увидела слу-
чайно, когда он пришел ко мне домой, облился чаем
и я дала ему старую папину майку, чтобы Макс пере-
оделся. Каюсь, я решила подсмотреть и загляделась
на ворона на его груди — он был черным, зловещим
и гордым, и в какой‑то момент мне вдруг показалось,
что его глаз сверкнул алым. Хотя это сто процентов
была игра света.
Максим, которому навеки осталось четырнад-
цать, смотрел на меня с фотографии и улыбался.
Этот снимок делала я, когда мы поехали к нам на
дачу и гуляли по лесу. На втором фото он гру-
стил — я застала его врасплох, подойдя тогда, когда
он сидел на подоконнике в школе и думал о чем‑то.
А на третьем мы были изображены вместе — де-
лали селфи, и его рука лежала на моем плече. Он
был похож на ангела, но ангелом называл меня,
хотя во мне ничего ангельского не было: довольно
стандартная внешность с обычными чертами
лица, с карими глазами и длинными темно-ру-
сыми волосами, кончики которых вились, что меня
114
раздражало, — хотелось, чтобы они были идеально
прямыми. А Максим все равно называл меня анге-
лом.
Глядя на Максима, я улыбалась сквозь подсту-
пившие к горлу слезы. Мой мальчик. Каким бы ты
вырос? Наверняка красивым, сильным и благород-
ным. Ты бы писал картины или играл на фортепи-
ано — это был твой дар, твой прирожденный талант.
А может быть, ты бы стал программистом и создавал
невероятные игры, как мечтал. Ты стал бы замеча-
тельным человеком.
— Мне так тебя не хватает, — прошептала я едва
слышно и коснулась фотографии губами.
Одна из лампочек в люстре вдруг погасла, и я,
приняв это за знак перестать думать о прошлом, за-
крыла альбом и поставила на прежнее место. А за-
тем вернулась к Кате, которая снова стала болтать
о своем Андрее.
* * *
Домой сестра поехала почти в полночь, и я вместе
с ней вышла на улицу, чтобы посадить ее в такси.
Ночь стояла темная и густая, но фонари светили
ярко, поэтому страшно не было. Машина уже ждала
на углу соседнего дома, и мы обнялись, прежде чем
Катя села в салон. Она помахала мне из окна, и ма-
шина сорвалась с места. А я, сунув руки в карманы,
направилась к подъезду — единственному в нашей
многоквартирной двадцатиэтажной высотке, где отец
115
купил мне квартиру. Сам он жил с новой семьей в на-
шей старой квартире.
До подъезда оставалось немного, метров десять
или того меньше, но я вдруг почувствовала необъяс-
нимую тревогу, которая заставила пульс участиться.
Появилось странное ощущение, будто вот-вот слу-
чится что‑то… страшное.
Я резко подняла глаза и увидела вдалеке, у сосед-
него дома нашего жилого комплекса, фигуру чело-
века. Кажется, это был здоровенный молодой муж-
чина в синем комбинезоне и клетчатой рубашке. Он
шел мне навстречу, опустив голову, но, когда поднял
ее и увидел меня, внезапно широко улыбнулся. Он
прибавил шаг, а потом и вовсе побежал ко мне на-
встречу. В его движениях было нечто такое жуткое,
что я оторопела. Мужчина двигался, словно большая
механическая кукла, и не сводил с меня взгляда, про-
должая улыбаться. Неживая улыбка, странная. Будто
гримаса.
Быстро придя в себя, я ускорила шаг, одновре-
менно нашаривая в кармане ключи. Подскочила
к стеклянной подъездной двери и прижала к ней
чип, который, разумеется, не захотел срабатывать.
Я в панике оглянулась — мужчина быстро прибли-
жался ко мне, и я знала, что еще пять секунд, и он
будет рядом. Только вряд ли он пробежит мимо… Он
мчится ко мне, словно хищник к жертве.
Где‑то вдалеке завыла собака, вдруг стало холодно,
по рукам поползли мурашки, и я, паникуя, повторно
прижала чип к двери. На этот раз она, пискнув, все же
116
открылась. Я ловко нырнула в подъезд и услышала
щелчок — дверь захлопнулась прямо перед носом
мужчины, который буквально припал к ней. Прижав
большие ладони к стеклу, он уткнулся в него блед-
ным плоским лицом и начал рассматривать меня, все
так же широко улыбаясь, будто был не в себе. Каза-
лось, еще немного, и его рот начнет рваться.
Я замерла в ужасе, так крепко сжимая в пальцах
ключи, что стало больно. Кто это?! Что с ним?! Чего
ему нужно?!
Мужчина задвигал челюстью, и в голове проне-
слись мысли, что, должно быть, его зубы скрипят,
точно железные. Он начал бить кулаками по стеклу,
и я, подскочив на месте, бросилась к лифтам. Торо-
пливо нажала кнопку вызова, и, слава богу, створки
моментально распахнулись передо мной. Я юркнула
в лифт, надавила на кнопку тринадцатого этажа
и понеслась вверх. Перед глазами стояло лицо этого
жуткого мужчины, а пульс частил так, словно я долго
бежала. Сумасшедший какой‑то… Маньяк!
Когда я выбежала из лифта, мне вдруг показалось,
будто внизу раздался сдавленный крик, от которого
в жилах заледенела кровь. Едва ли не бегом кину-
лась к своей двери. Как назло в тамбуре почему‑то
перегорел свет, и дверь пришлось открывать почти
на ощупь. Один поворот ключа, второй, третий…
Дверь распахнулась, и я наконец оказалась в квар-
тире. Быстро закрылась на оба замка, проверила их
на всякий случай и, разувшись, направилась в гости-
ную, попутно включая всюду свет.
117
 Сердце все так же колотилось как ненормальное,
дыхание было сбитым, неровным, а страх, от кото-
рого холодели пальцы, не отпускал. Напротив, он
только усиливался с каждым мгновением, и мне ка-
залось, что вот-вот произойдет что‑то кошмарное.
Мой взгляд упал на часы, что висели на стене. Три
минуты как наступила полночь. Хеллоуин. Говорят,
что в эту ночь в наш мир проникают темные силы. Но
я откинула эту мысль в сторону. Темные силы давно
и прочно обосновались в человеческих сердцах.
— Все хорошо, — сама себе сказала я, опустилась
на диван и тут же подскочила — где‑то снова завыли
собаки. В голове промелькнула странная мысль: а со-
баки ли?..
Я вдруг ощутила такую дикую тревогу, что с тру-
дом могла дышать, — казалось, будто что‑то давит
на грудь. Подчиняясь какому‑то наитию, я снова на-
правилась в прихожую, стараясь двигаться тихо. Ка-
залось, что за дверью кто‑то есть. Точно есть. Я чув-
ствую это. Ощущаю кожей.
Несколько быстрых ударов сердца… Короткий
вдох, долгий выдох… И я осторожно посмотрела
в глазок, однако тут же закрыла ладонью рот, чтобы
не закричать от ужаса. В тамбуре вновь стало светло.
И я увидела прижавшуюся к стене хрупкую девочку
лет десяти с бантом и в нарядном белом платьице,
на котором расплылось безобразное кровавое пятно.
Видимо, девочка только что забежала в тамбур из
общего коридора. Она беззвучно плакала, прижимая
руку к боку, словно ей было больно.
118
Боже, что с ней?.. Ранена? Неужели… Это тот са-
мый ненормальный мужик? Это она кричала? А мо-
жет быть, кричал кто‑то из взрослых, кто с ней был?
В голове была только одна мысль — помочь ре-
бенку. Трясущимися руками я открыла замки и вы-
глянула в тамбур.
— Что с тобой, малышка? — прошептала я.
Девочка подняла на меня лицо, и ее губы искри-
вились от боли.
— Он гонится за мной, — тихо проговорила она.
— Кто?..
— Жуткий дяденька. Мне больно… — По ее
лицу потекли крупные слезы.  — Пожалуйста, помо-
гите… Мне страшно. Очень страшно.
— Иди сюда, — тяжело дыша от страха, сказала
я и протянула руку.  — Иди сюда, малышка, я тебе
помогу. Вызову врачей и полицию. Не бойся меня.
— К тебе домой? — выдохнула девочка, шагая ко
мне. — Ты зовешь меня к себе домой?
— Да, иди ко мне, — повторила я, боясь поки-
нуть квартиру, — вдруг, как в фильме ужасов, захлоп-
нется дверь? Или появится этот псих?.. Дом новый,
переехавших соседей мало… Никто не поможет.
Девочка направилась ко мне, и, когда уже она ока-
залась у порога, случилось то, чего я так боялась. Рас-
пахнулась дверь в тамбур, и я увидела этого психопата
с плоским лицом и движениями механической куклы.
— Вот же тварь, — прохрипел он, не сводя взгляда
с девочки. Жутко улыбнулся, обнажая крупные жел-
тые зубы, и снова залязгал ими.
119
 — Быстрее! — в отчаянии крикнула я девочке,
схватила ее за окровавленную руку и буквально
притянула к себе. Быстро закрылась на все замки
и вздрогнула от ударов по двери. Этот ненормальный
стучал по ней так, словно решил выбить. Господи,
он же убьет нас! И меня, и ребенка!
— Потерпи, малышка, — с трудом сохраняя спо-
койствие, сказала я девочке, а сама вдруг подумала —
почему она так странно одета? Осень, а девочка
в платье… — Сейчас я вызову полицию. И врачей.
А потом посмотрю твою рану, хорошо? Только не
бойся. Обещаю, что все будет хорошо.
Я отвернулась, чтобы схватить телефон, но не
успела набрать ни один номер.
— А я не уверена, что все будет хорошо, — раз-
дался за спиной высокий женский голос.
Я в ужасе обернулась, но никого, кроме девочки
в окровавленном платье, не увидела. Она усмехну-
лась и продолжила все тем же взрослым неприятным
голосом:
— Ты на удивление хорошая. Такая светлая, что
аж глазам больно. Немудрено, что молодой повели-
тель на тебя запал. Он любит делать вид, что ему
нравится свет.
Ее глаза вдруг сверкнули алым, и я вскрикнула.
Стало жутко — вид ребенка, голос взрослой жен-
щины, а глаза дьявола, — и меня застряло. Я почув-
ствовала, как от ужаса подгибаются колени.
— Кто ты? — прошептала я.
Существо с внешностью девочки ухмыльнулось.
120
— Какая разница? Главное, кто ты. Я принесу
твою красивую голову на золотом блюде — обещаю,
выберу самое красивое блюдо. Ты была добра ко
мне, и я обещаю, что больно будет всего несколько
мгновений! Знаешь, некоторые любят обещать мгно-
венную смерть, но мгновенная смерть почти невоз-
можна. Придется чуть‑чуть потерпеть.
Девочка стала приближаться ко мне, а в ее ма-
леньком кулачке возник огромный острый нож. Град
ударов по двери также не стихал — псих продолжал
ломиться в квартиру, а это значит, что покинуть ее
я не могла.
Задыхаясь, я в панике помчалась через всю ком-
нату к двери, ведущей в спальню, а девочка с хохотом
побежала за мной, весело крича:
— Ну стой, стой! Куда ты! Я же тебя все равно
поймаю и отрежу твою голову! Ты ведь сама при-
гласила меня! Без приглашения я бы зайти не смо-
гла-а-а!
Я забежала в комнату, закрылась на замок, по-
нимая, насколько он ненадежен. Стала придвигать
к двери кресло, пытаясь хоть как‑то защитить себя.
Я действовала на инстинктах, хотя страх был такой,
что хотелось кричать от ужаса. Поняв, что телефон
так и остался там, в другой комнате, я заметалась по
спальне, как раненая птица. Никакого оружия, ника-
кого средства связи. Я буквально один на один с жут-
кими существами, которые хотят меня убить.
Где‑то в глубине квартиры раздался грохот, и я ки-
нулась к окну, чтобы распахнуть его, — появилась
121
безумная идея вылезти на подоконник и звать на по-
мощь оттуда. Но кто увидит меня в ночи и услышит
с высоты тринадцатого этажа? Вероятность мала, но
это лучше, чем молча ждать гибели от рук жутких
существ. Откуда‑то появилась уверенность, что это
не люди. Это монстры. Как из самых жутких детских
кошмаров.
Я распахнула окно, понимая, что руки дрожат так,
как не дрожали никогда. Но взобраться на подокон-
ник не успела — дверь вышибли. В комнату вошли
двое: существо в теле девочки и ненормальный муж-
чина, который, заметив меня, облизнулся, словно
хотел съесть. Пульс зашкалил, перед глазами запры-
гали разноцветные точки.
— Пришлось его пригласить, — пояснила де-
вочка, поигрывая ножом. — Раз ты разрешила войти
в дом мне, значит, те, кого я позвала, тоже могут
войти. Нам вдвоем легче тебя убить, пока не нале-
тели остальные. Знаешь ли, мы хотим получить
свою награду.
— Я тоже могу войти, — раздался еще один го-
лос — мужской и обволакивающий.
Буквально из воздуха появилось еще одно… су-
щество. До пояса это был молодой мужчина с зо-
лотистыми локонами и красивым благообразным
лицом, а ниже… вились безобразные лиловые щу-
пальца, усеянные присосками, как у огромного ось-
минога.
Мне стало дурно, затошнило от страха и отвраще-
ния, и я оцепенела.
122
— Какое милое человеческое дитя, — сказало су-
щество со щупальцами.  — У молодого повелителя
неплохой вкус.
— Эй, а ты как здесь оказался? — недовольно по-
морщилась девочка, проводя острием ножа по сине-
фиолетовому языку. У нее были клыки, настоящие
клыки!
— Секрет. Но я тоже хочу получить награду за эту
прелестную головку. Милая, подаришь мне поцелуй
перед смертью? Я умею быть нежным.
Я замотала головой, чувствуя, что еще чуть‑чуть —
и я просто потеряю сознание от ужаса.
— Через несколько минут тут будет вся свора.
Еще и ведьмы подтянутся. А следом эти шавки всей
стаей… О том, что невеста молодого повелителя
объявила охоту, уже знают все. Предлагаю объеди-
ниться и троим получить награду, — продолжало чу-
довище со щупальцами, не сводя с меня глаз.
— Ладно, — поморщилась девочка и кивнула
психопату. — Ты согласен?
— Да-а-а, — промычал тот. — Только я сам ото-
рву ей голову. Она такая красивая…
— И пахнет от нее невероятно, морем и солнцем.
Я бы хотел с ней позабавиться. Жаль, что времени
мало, — сказал молодой мужчина.
Одно из его щупалец поползло ко мне. Оно явно
хотело коснуться меня, и я забралась на подоконник,
чувствуя тошноту от отвращения.
— Другую найдешь, — нахмурилась девочка, и ее
глаза еще ярче засияли алым. — Эй, крошка, иди к нам.
123
 Я понимала, что еще мгновение, и монстры убьют
меня. И почему, я никогда не узнаю, но разве это
сейчас важно? Мне не хотелось умирать от их рук
страшной смертью, и я решила бороться до конца.
Решила сделать свой выбор в эту страшную ночь
Хеллоуина.
Они не убьют меня. Никто из этих жутких созда-
ний. Не позволю. Никогда. Я вскочила на ноги, дер-
жась за створки распахнутого окна.
— Ты что делаешь?! — закричала девочка, опом-
нившись первой. Она поняла, что я хочу сделать,
и ее лицо исказилось от гнева. — Ах ты человеческая
мразь! Решила все испортить?!
Меня попытались схватить щупальца, но я успела.
Прежде чем они успели коснуться меня, я прыгнула
в бездну высотой в тринадцать этажей и понеслась
вниз под разочарованные вопли и вой.
Наверное, сейчас все закончится. Нужно лишь по-
дождать несколько секунд.
Раз…
Я крепче зажмурила глаза. Максим, наверное, мы
встретимся.
Два…
Ты будешь ждать меня там, за гранью, я всегда
знала это.
Сейчас будет три.
Я думала, сейчас случится удар об асфальт и меня
накроет пустота, но… Вместо этого я вдруг почув-
ствовала, как меня подхватили чьи‑то крепкие руки,
и я понеслась не вниз, а вверх, против всех законов
124
физики. Кто‑то большой и сильный прижал меня
к себе, не давая упасть, а потом опустил на что‑то
твердое и холодное. И только тогда я смогла распах-
нуть глаза.
Передо мной склонился парень — высокий, ши-
рокоплечий, со светлыми, отливающими под лун-
ным светом платиной волосами, собранными в ко-
роткий хвост. У него были грустные голубые глаза,
тонкие черты лица и бескровные губы. Такое зна-
комое лицо… Будто бы передо мной был он, мой
Максим, только повзрослевший. Очень красивый
и очень печальный. От него пахло дымом ночного
костра и лесной хвоей. Страх пропал, и боль тоже
пропала, осталась лишь грустная нежность. Я про-
тянула руку и коснулась высокой скулы, но тотчас
отдернула ее. Будто не имела права касаться его.
— Моя Саша, — тихо сказал парень, взял мою ла-
донь, поцеловал и прижал к своей прохладной щеке.
А потом улыбнулся.
— Кто… ты?..  — спросила я, чувствуя, как из
уголков глаз скатываются слезы.
Он молчал, разглядывая меня.
— Ты ведь Максим? — с трудом прошептала
я.  — Ты встретил меня? Я уже умерла? Я всегда
знала, что, когда умру, встречу тебя. Почему ты та-
кой красивый?..
Он сглотнул, и его лицо исказилось от боли.
— Да, это я. И я рад, что ты не забыла моего лица.
Но ты не умерла. Все хорошо. Я с тобой.
— Ты стал ангелом?
125
 — Нет, я совсем не ангел, — печально улыбнулся
Максим. — Ангел — это ты.
— Что происходит? Откуда ты взялся? Кто ты?.. —
выдавила я с трудом.
— Ты вся дрожишь, Саша. Тебе нужно согреться.
Он аккуратно вытер слезы с моего лица, помог
встать и накинул на меня свою кожаную куртку.
И тогда я поняла, что мы находимся на крыше моего
дома. Я действительно жива? Но… как? Я же выпрыг-
нула в окно, чтобы скрыться от чудовищ. И откуда
взялся Максим? Это галлюцинации? Я сошла с ума?
Все казалось нереальным, как во сне.
Я хотела что‑то сказать, но не успела. На крыше
появились монстры — те, что пришли меня убить.
Не знаю, откуда они появились, как узнали, что мы
здесь, но теперь я чувствовала не страх, а отчаянное
желание защитить Максима, как когда‑то давно, в че-
тырнадцать лет. Тело едва слушалось меня, но я шаг-
нула вперед, закрывая его собой. В голове билась
лишь одна мысль — не отдам. Не отдам его.
Максим положил руку на мою талию, словно по-
казывая всему миру, что я — с ним. Он нисколько не
испугался, и когда я заглянула в его лицо, то поняла,
что оно стало другим. Мягкость и нежность пропали,
появились властность и жесткость, от которой стало
не по себе. А глаза наполнились тьмой — стали чер-
ными.
— Каждый, кто сделал ей больно, будет нака-
зан, — холодно сказал Максим, все так же не отпу-
ская меня. — Убью каждого. Показательно.
126
— Молодой повелитель! Молодой повелитель! —
раздались голоса, наполненные страхом. — Пощади
нас, пощади!
— Кто вас послал?
— Ваша невеста! Объявила охоту на эту девчонку!
Сказала, кто первый принесет ее голову, получит ее
темное благословение и подарок! Скоро и другие
придут! В эту ночь на девчонку объявлена охота! По-
щади, повелитель! Мы все сказали! Пощади!
— Невеста, значит? — с ухмылкой переспросил
он и махнул рукой.
Тогда и мужчина с лязгающими зубами, и суще-
ство с внешностью девочки, и человек со щупаль-
цами вместо ног — все они упали, словно их при-
клонила какая‑то неведомая сила, и начали кататься
по крыше. Они выли, кричали, стонали, щелкали
зубами, раздирали волосы на головах будто от боли.
Только Максиму будто бы было все равно. Обни-
мая меня, он смотрел на них, и тьма в его глазах ста-
новилась гуще. Чтобы не видеть этого ужаса, я снова
зажмурилась и отвернулась, вцепившись пальцами
в руку Максима. И это неожиданно подействовало на
него. Он понял, что мне стало очень страшно.
— Прости, мой ангел, — прошептал Максим
прежним голосом — теплым и тихим.  — Ты не
должна была этого видеть.
Он махнул рукой, прекращая страдания мон-
стров, и поцеловал меня в висок. А я распахнула
глаза и поняла вдруг, что вокруг дома в воздухе ви-
сят разные существа — отвратительные, ужасные,
127
будто вышедшие из фильмов ужасов. Меня снова за-
тошнило от страха и отвращения, и я поняла, что
больше не могу. Они буквально окружили нас, но
ничего не делали — просто смотрели, готовые на-
пасть в любой момент.
— Мне… очень… страшно, — прошептала я, те-
ряя сознание, буквально повиснув на руках Максима.
Последнее, что я слышала, был его громовой, на-
полненный яростью крик:
— Растерзать каждого, кто посмел пойти против!
А последним, что видела, — полупрозрачные псы,
вылетевшие из‑за спины Максима. Потом мои глаза
закрылись, и я провалилась во мрак.
В себя я пришла в темной комнате, лежа на чужой
кровати — огромной, с белоснежным балдахином,
застеленной мягким постельным бельем, от которого
тонко пахло луговыми травами. Я не знала, что это
за место, но главным для меня было то, что рядом
находился Максим. Он сидел прямо на полу, сложив
на кровати руки и глядя на меня все теми же печаль-
ными глазами. Тьма из них исчезла, они вновь стали
светлыми. Он распустил волосы, и теперь они па-
дали на его плечи.
— Ты проснулась, — улыбнулся он, увидев, что
я пришла в себя, и сжал мою ладонь в своей.
— Максим?..  — прошептала я, зачарованно раз-
глядывая его повзрослевшее лицо. А потом резко
села, из‑за чего закружилась голова.
— Тихо-тихо, Саша, осторожнее, — забеспоко-
ился он.
128
— Что происходит? Где я? Кто ты? Ты Максим?
Ты настоящий Максим? Тот самый?.. Мой?..
Он коротко кивнул, убирая за ухо длинную свет-
лую прядь. В его ухе была серьга с пурпурным кам-
нем, который поблескивал в лунном свете, что падал
на кровать из большого окна, за которым чернела
ночь.
Не зная, что делать, что думать, как себя вести,
я закрыла лицо руками. Нет, этого всего не может
быть, я просто схожу с ума. Это нереально. Это моя
выдумка. Галлюцинация.
— Где я?.. Что это за место?
— В моем замке. Это моя комната. Здесь без-
опасно. Саша, все хорошо, — повторил Максим, са-
дясь рядом. На нем была белая рубашка с закатан-
ными рукавами, под воротом которой серебрилась
цепь.
— Куда ты пропал? — спросила я сквозь подсту-
пающие слезы. — Где ты все это время был? Кто ты
вообще такой?.. Кто ты такой?! Кто?!
Кажется, у меня началась истерика — я плакала
навзрыд, кричала от раздирающей изнутри застаре-
лой боли, в отчаянии била его по плечам. И в конце
концов обмякла в его объятиях. Моя первая любовь,
мой мальчик с солнечной улыбкой… Он жив! Он все
это время был жив, хоть я и похоронила его. Захле-
бываясь в нежности, я обнимала его, сжимая ткань
рубашки, и не хотела отпускать.
— Моя девочка, — тихо проговорил Максим,
гладя меня по волосам. — Моя хорошая девочка. Ты
129
такой стала взрослой. Такой красивой. Прости меня.
Прости. Пожалуйста, прости.
— Куда ты исчез? — всхлипнула я.  — Откуда
взялись эти монстры? Что они от меня хотели?
Я ведь… Я ведь просто сошла с ума и сейчас оч-
нусь в палате?
Максим отстранился, держа меня за предплечья,
и заглянул мне в лицо.
— Ты не сошла с ума. Это действительно я, Мак-
сим. И мне жаль, что так вышло.
— Ты… не умер? — недоверчиво спросила я,
и он покачал головой.
— Я жив. Так вышло, что я пропал. Меня за-
брали, и мне пришлось подчиниться. Но я всегда ду-
мал о тебе, моя Саша. — Его лицо осветила нежная
улыбка.
— Кто тебя забрал? Куда?!
— Мои наставники — назовем их так. Я не мог
оставаться в мире людей. Это произошло внезапно,
я не успел стереть тебе память.
— Что сделать?..
— Стереть память. Чтобы ты забыла меня и не
страдала. Я же знаю, как ты плакала. Я наблюдал за
тобой, когда была возможность, — признался Мак-
сим.  — Но я не мог оказаться рядом с тобой. Ради
твоей безопасности, Саша. Я хотел, чтобы ты жила
дальше и была счастлива. А ты так много плакала,
глупая. Было бы из‑за кого.
— Дурак, — прошептала я и снова ударила его по
груди, а он почему‑то улыбнулся, поймал мою руку
130
и поцеловал в запястье, заставив меня замереть.  —
А эти монстры?.. Они охотятся за тобой?
Его улыбка превратилась в ухмылку, но тотчас
пропала.
— Нет. Послушай, я скажу тебе правду — она
покажется тебе странной, и ты не захочешь в нее
верить. Но я хочу сказать тебе об этом. Я… — Мак-
сим сглотнул и все же решился: — Я один из на-
следников повелителя тьмы, хранителя изначаль-
ного мрака. Князь умирающего солнца, изгнанник
неба, темный полководец. Это лишь часть моих
титулов.
Это прозвучало обыденно и горько.
— Что?..  — оторопела я.  — Ты прикалыва-
ешься?..
— Вовсе нет. Я говорю тебе правду, Саша. Потому
что не хочу обманывать. Я — тот, кто, возможно, ста-
нет следующим повелителем тьмы. Я отмечен мра-
ком. — Он вдруг коснулся своей груди — там, где под
белой рубашкой пряталась татуировка ворона.
— Ты не можешь, — замотала я головой.  — Ты
не такой! Максим, о чем ты вообще говоришь?.. Бред
какой‑то. Сумасшествие! Настоящее! Такого просто
не может быть!
— А монстры, которых ты видела? Тоже бред?
Тоже безумие? — вздохнул он.
— Ох… Но как ты отмечен мраком? Ты самый
солнечный человек, которого я только знаю!
— Нет, малыш, все не так. Во мне нет света,
только тьма. А вот в тебе света безумно много. Ты
131
единственная из всех людей любила меня, и я бла-
годарен тебе за это, — тихо сказал Максим, гладя
меня по мокрой от слез щеке.  — Ты моя особенная
девочка. Мой ангел. Мне жаль, что я оставил тебя.
Но рядом со мной таким, как ты, не место. Ты просто
умрешь. А я не хочу стать твоим убийцей. Послу-
шай, Саша. Я — тьма. Запачкаю тебя своей грязью.
Я такой же монстр, как и те, кого ты видела. Нет, не
такой… Я хуже, понимаешь?
Я снова закрыла лицо ладонями. Каждое его слово
было безумием, и я не хотела в это верить. Однако
игнорировать монстров, что собирались меня убить,
я тоже не могла. И терялась… Просто терялась в про-
исходящем.
— Ладно… Хорошо, — с трудом вымолвила я,
неотрывно глядя в его лицо. — Пусть все так, как ты
говоришь. Пусть… Но сейчас‑то ты смог встретиться
со мной.
— Это была экстренная ситуация. Я узнал, что ты
в опасности, — нахмурился Максим, — и не мог не
прийти за тобой. Успел в последний момент. Подхва-
тил тебя, когда ты летела вниз. Зачем только прыг-
нула?..
— Не хотела, чтобы монстры меня убили, —
призналась я.
— Ты всегда была слишком смелой, и это восхи-
щало меня. Когда‑то давно я отметил тебя своим за-
щитным знаком, чтобы никто не мог прикоснуться
к тебе. Но сегодня защита спала, и моя невеста объ-
явила на тебя охоту.
132
— Что еще за невеста?..  — захлопала я глазами,
хотя спрашивать надо было о другом.
— Это не по моей воле, — сказал Максим.  —
Меня заставили сделать ее своей невестой, хотя мне
на нее плевать. А вот она… Не может смириться
с моим равнодушием. Но не бойся. Больше никто не
посмеет причинить тебе боль. Сейчас я не тот маль-
чишка, что был раньше. Мои силы пробуждаются
все больше, и при темном дворе у меня стало много
влияния.
— Темный двор?..
— Не думай об этом. Просто обними меня, —
попросил он, и я послушно обвила руки вокруг его
шеи, положив голову на плечо.
Старое, почти забытое ощущение любви и неж-
ности опутало меня. А когда Максим коснулся моих
губ своими, по телу прошелся разряд тока.
— Я очень скучал, — прошептал он, закрыв
глаза. — Ты бы знала как.
— И я… Скучала. Очень.
Я потянулась к нему за поцелуем и пропала. Сна-
чала это было слишком нежно и трогательно, как
и раньше, когда нам было четырнадцать и мы оба
не умели целоваться. А потом появилась чувствен-
ность, от которой по телу пробегали легкие ласко-
вые волны, и я прижималась к Максиму все ближе
и ближе, с упоением касаясь его плеч, спины и волос.
Не знаю, почему он называл себя мраком, — света
в нем было все так же много, как и раньше. Максим
был моим солнцем, моим теплом, моей надеждой.
133
Я играла с прядями его волос, оставляла следы по-
целуев на его шее, заставляя вздрагивать. Уронила
его на кровать, не понимая, почему его рубашка рас-
стегнута. Наслаждалась теплом его тела, изучая кон-
чиками пальцев рельефный узор на животе. Цело-
вала татуировку ворона на его груди, от чего Максим
переставал дышать, запуская пальцы мне в волосы.
Шептала что‑то на ухо, когда он перевернул меня на
спину, целуя страстно и глубоко, — такого у меня ни-
когда еще не было. И ни с кем. Моя любовь к нему
расцвела, точно волшебная роза под лунным светом,
и, сколько бы я ни касалась его, мне было мало. Из
худого подростка он превратился в молодого муж-
чину с сильным телом, хотя все так же не был лишен
изящества.
Наверное, я бы совершила безумство, поддавшись
эмоциям, что переплелись во мне, но Максим оста-
новился.
— Не стоит, — мягко сказал он, целуя меня
в лоб.  — Ты будешь жалеть. Просто побудь со
мной...
Мы просто лежали рядом в обнимку, наслаждаясь
теплом друг друга, и я не знаю, сколько это продол-
жалось. Десять минут? Полчаса? Час? Или три? Время
потеряло значение, и все, что я чувствовала, — бес-
конечная любовь, та самая, первая. И возможно, по-
следняя.
Лунный свет больше не падал из окна на кро-
вать — луна ушла, и, кажется, начало светать. Когда
Максим понял это, он поднялся и помог встать мне.
134
— Тебе пора возвращаться в свою обычную
жизнь, Саша, — сказал он. — Без монстров и тьмы.
Обещаю, что отныне никто и никогда не сможет
прикоснуться к тебе, мой ангел. Ты под моей защи-
той.
— Ты же еще придешь ко мне? — прошептала я,
вдруг почуяв неладное.
— Я же говорил, что всегда буду рядом. И я буду, —
ответил Максим, беря меня за руку и ведя на балкон.
Там я увидела, как на горизонте, далеко-далеко, за
лесом, что простирался вокруг, брезжит тонкая по-
лоса рассвета.
— Но я хочу увидеть тебя снова, — сказала я, не
понимая, что происходит.
— Для твоей безопасности лучше меня забыть, —
вздохнул он. — И меня, и монстров, и эту ночь. Так
будет лучше.
— Забыть? — недоверчиво переспросила я.
Как можно это забыть?!
— Я сотру твою память, — грустно улыбнулся
Максим.  — Чтобы ты могла жить нормальной жиз-
нью. Это не больно. Я никогда не сделаю тебе больно,
моя Саша.
— Но ты не имеешь права! — закричала я.
А он вдруг подхватил меня на руки и… спрыгнул
с балкона, заставив закричать от ужаса. Мы полетели
вниз, и я схватилась за ворот его рубашки, думая, что
на этот раз мы точно разобьемся. Вместе с воротом
в мои пальцы попала цепочка. Максим обнял меня
крепче, и я…
135
 * * *
…открыла глаза.
Я лежала на диване в своей комнате, которую ос-
вещали яркие лучи солнца, проникающие сквозь
незанавешенное окно. Ужасно болела голова, во рту
пересохло, все тело ныло, словно после долгой трени-
ровки. Я встала с трудом, не понимая, что произошло.
Меня вырубило, когда ушла Катя? Почему так плохо?
Похоже на похмелье, но алкоголь я не пью. И губы
так странно ноют, будто я долго с кем‑то целовалась.
Я направилась в ванную комнату и встала у зеркала —
вид у меня был еще тот! Волосы растрепанные, под
глазами залегли синяки, губы немного распухли, и
я коснулась их, не понимая, что со мной такое.
Холодная вода и кофе помогли мне прийти в себя,
но чувство разбитости не пропадало. Чем вчера за-
кончился вечер? Катя ушла, и я, кажется, пошла ее
провожать. Только как я вернулась домой, совсем не
помнила. И почему заснула на диване — тоже за-
гадка. Почему‑то хотелось плакать — будто бы я по-
теряла что‑то безумно дорогое, ужасно важное, но
что… Я не понимала.
Полдня я провела как во сне, пытаясь прийти
в себя. Хотелось лежать на диване и смотреть в одну
точку в потолке, а на глаза сами собой наворачива-
лись слезы. Да что со мной не так? Почему так оди-
ноко? И откуда это чувство потери?..
Я не понимала. Не понимала ровно до того мо-
мента, как встала с дивана и случайно заметила на
136
полу что‑то блестящее. Я с удивлением подняла тон-
кую серебряную цепь, судя по всему мужскую. На
ней висел черный матовый камень — не слишком
изысканное украшение, но было в нем что‑то притя-
гательное. Может быть, это забыла Катя? У меня со-
вершенно точно не было таких украшений. Нужно
ей позвонить.
Я коснулась камня кончиком указательного
пальца и с удивлением поняла, что камень теплый.
Не осознавая, что делаю, я поднесла камень к гу-
бам и коснулась его с непонятной нежностью. Едва
я сделала это, как меня в грудь будто невидимая сила
ударила, вышибая воздух из легких. Я судорожно
вдохнула, и вместе с кислородом ко мне вернулась
память.
Я вспомнила все. Монстров, Максима, наш поце-
луй в странном месте. Его слова. Его глаза. Его руки.
Он обещал стереть мне память и, видимо, действи-
тельно стер. Но это странное украшение, которое
я случайно сорвала с его шеи, вернуло ее. Я помнила
каждое мгновение вчерашней ночи. И теперь думала
только об одном — найти Максима, пусть он будет
кем угодно. Я должна отыскать его и больше не от-
пускать. Я не могу иначе!
Мне вдруг вспомнился разговор с сестрой — она
говорила, что видела кого‑то, похожего на Мак-
сима. А вдруг… Вдруг Катя действительно видела
его? Сжимая в пальцах цепь с кулоном, я бросилась
к телефону, который стоял на зарядке, и набрала се-
стру.
137
 — Кать, Кать! Помнишь, ты вчера говорила
о том, что видела парня, похожего на Максима? —
выпалила я на одном дыхании.
— В смысле? — удивленно спросила сестра.  —
Ты про кого? Про какого Максима?
— Про моего друга, с которым я вместе училась.
Мы разговаривали про него вчера! — выкрикнула я.
— Саш, мы ни про какого Максима не разго-
варивали. Ты чего? — выдала Катя.  — Ты выпила,
что ли? — Ты серьезно? Не помнишь его? — про-
шептала я.
— Кого? Что еще за Максим?! Ты с ума сошла,
что ли?
Поняв вдруг, что Катя забыла о его существова-
нии, я кинулась в комнату и схватила альбом, чтобы
найти фотографии с ним. Моя догадка подтверди-
лась — снимков не было. Я позвонила нескольким
одноклассницам, но и они не помнили никакого
Максима. Он исчез не только из моей памяти и па-
мяти других людей, он исчез из моей жизни. Разо-
чарование, страх, тоска — все навалилось на меня,
заставив сесть на пол и беззвучно заплакать. Я не
понимала, что делать и как быть. Может быть, я
и правда чокнутая? И все это — лишь плод моей
больной фантазии?
Я вдруг вспомнила слова сестры об экстрасен-
сах, а потом — ту странную женщину, что однажды
попыталась сказать мне о будущем, дотронулась до
меня и начала биться головой о лавочку. Максим
сказал, что на мне стояла некая защита, и теперь‑то
138
я понимала, что странная женщина почувствовала
эту защиту и поняла, от кого она. А может быть,
есть и другие, кто способен чувствовать такие вещи
и знает о странном потустороннем мире тьмы? На-
верняка такие люди должны быть! Не знаю, как они
зовутся, — экстрасенсы, гадалки или ведьмаки, но
я обязательно разыщу тех, кто поможет мне найти
моего Максима. Эта мысль завладела мною цели-
ком, ведь это была единственная тоненькая ниточка
между мной и моей первой любовью.
— Привет, Катя, — снова позвонила я сестре.
— Что, опять о каком‑то выдуманном парне
хочешь поговорить? — хмыкнула та.  — Пьяная,
что ли?
— Вовсе нет, — весело отозвалась я.  — Меня
интересует другое. Помнишь, ты говорила, что
у твоей подруги есть знакомый проверенный экс-
трасенс?
— Ну да, и что?
— Дай мне его контакты, — попросила я торо-
пливо.
Я знала, что среди такой публики много мошен-
ников и просто неадекватных людей, которые вы-
думывают разного рода ересь, но настроена была
серьезно. А еще я чувствовала, что он где‑то рядом.
Ближе, чем я думаю.
Я найду тебя, Максим. Как бы ты ни хотел обрат-
ного. Потому что я помню тебя. А пока я помню
тебя, моя жизнь наполнена светом. И даже если ты
будешь твердить, что в тебе живет тьма, для меня ты
139
всегда будешь персональным солнцем. Не умираю-
щим, а возродившимся. Моим другом и моей любо-
вью, которую я не могу вырвать из сердца, как сор-
няк. Слишком глубоко она пустила корни.
Просто жди.