■■■■■ ■ ■■■■■■ ■■■■■■■

■■■■■ ■ 3 ■ 1st Edition ■ ■■■■■■

Visit to download the full and correct content document:
https://ebookstep.com/download/ebook-43093966/
More products digital (pdf, epub, mobi) instant
download maybe you interests ...

Una grammatica italiana per tutti 2 edizione aggiornata

2020 B2 B2 1st Edition Alessandra Latino Marida
Muscolino

https://ebookstep.com/product/una-grammatica-italiana-per-
tutti-2-edizione-aggiornata-2020-b2-b2-1st-edition-alessandra-
latino-marida-muscolino/

Aula Internacional Plus 4 B2 1 1st Edition Difusión

https://ebookstep.com/product/aula-internacional-plus-4-b2-1-1st-
edition-difusion/

Edito B2 4e édition 4th Edition Myriam Abou-Samra

https://ebookstep.com/product/edito-b2-4e-edition-4th-edition-
myriam-abou-samra/

Wortschatzübungen für Fortgeschrittene UNI SICHER 3 B2

C1 C2 1st Edition Anja Mathes

https://ebookstep.com/product/wortschatzubungen-fur-
fortgeschrittene-uni-sicher-3-b2-c1-c2-1st-edition-anja-mathes/
L eredità B1 B2 Primi Racconti 1st Edition Luisa Brisi

https://ebookstep.com/product/l-eredita-b1-b2-primi-racconti-1st-
edition-luisa-brisi/

Ritorno alle origini B1 B2 Primi Racconti 1st Edition

Valentina Mapelli

https://ebookstep.com/product/ritorno-alle-origini-b1-b2-primi-
racconti-1st-edition-valentina-mapelli/

1000 Questions 1000 Answers angol középfok B2 Némethné

Hock Ildikó

https://ebookstep.com/product/1000-questions-1000-answers-angol-
kozepfok-b2-nemethne-hock-ildiko/

Nagy Origó nyelvvizsgakönyv Angol középfok B2 Horváth

Miklós Zsigmond Ildikó

https://ebookstep.com/product/nagy-origo-nyelvvizsgakonyv-angol-
kozepfok-b2-horvath-miklos-zsigmond-ildiko/

■■■■■■■■■■ ■■■■ ■■■ ■■■■■■■■■■■ B1 B2 3rd Edition ■

■■■■■■■■■

https://ebookstep.com/download/ebook-29840068/
c p fT
 Е. КОВТЫ Н
ДХДРТ В СТРА Н Е СО ВЕТО В

В Т Р Е Х Т О М А Х

1 2 - 1 2
2
157
там

ГО СУДАРСТВЕННАЯ
КАРТОЧНАЯ
монополия

М О СКВА
2012
 РОССИЙСКАЯ
Г-ЙСѴДАРСТВЕ HHАЯ
feMEnWOTEKA 2012043004
wa
УДК 351.762
ББК 65.012.2-4
K56 2012043004

Книга издается в авторской редакции

Ковтун, Е.
К56 Азарт в Стране Советов: В 3 т. Т. 3: Государственная карточ­
ная монополия. — М.: ЗАО «Олимп—Бизнес», 2012. — 184 с.: ил.
ISBN 978-5-9693-0220-4
ISBN 978-5-9693-0223-5 (т.З)

Книга посвящена истории Государственной карточной мо­

нополии и дает общее представление о ее законодательном ре­
гулировании в Российской империи, Российской Республике,
Советской России и Союзе Советских Социалистических Рес­
публик. При подготовке книги автор использовал докумен­
ты из личного архива, фотографии из архива ИТАР-ТАСС,
РГАКФД и книги «Полтора века» (г. Ленинград, 1969 г.).
Для тех, кто интересуется нормативно-правовым регулиро­
ванием деятельности по производству и реализации игральных
карт в России, а также ее историей.

УДК 351.762
ББК 65.012.2-4

О хр ан я етс я З а к о н о м Р Ф об ав то р с ко м праве. В о с п р о и зв ед ен и е всей к н и ги ил и

ее ч а с те й в л ю б о м в и д е в о с п р е щ а е тс я б е з о ф и ц и а л ь н о го р а з р е ш е н и я и зд а тел я и а в то р а .

Более подробно о книге и об авторе: www.azartvsssr.ru

ISBN 978-5-9693-0220-4 (рус.)

ISBN 978-5-9693-0223-5 (т. 3) (рус.) © Е.Ковтун, 2012
 СОДЕРЖАНИЕ

Об а в т о р е ............................................................................................................. 5
От а в т о р а ...................................................................................................... 6
Введение ...................................................................................................... 8
История Государственной карточной м о н о п о л и и ...............................9
Екатерининская эпоха —
заклеймить и переклеймить................................................................9
Официальное рождение Госкартмонополии —
отданные на о т к у п ............................................................................. 15
«Себя не жалея, питает птенцов» —
жертвы карточного п рои звод ства..................................................25
«Вольная» торговля — период нововведений .............................33
Старые законы на новый лад .................................................................55
Еще одна Государственная карточная монополия.......................64
И все-таки легализация............................................................................ 75
Экспорт ............................................................................................. 81
Успехи российского м ас ш т аб а ........................................................86
Официальный возврат к Госкартмонополии.........................................90
Как продавались игральные карты ............................................. 103
Объединение Госкартфабрики и УГКМ .................................... 110
К р и з и с ................................................................................................ 114
Уполномоченный по к а р т а м ..................................................................120
Куда идут деньги от торговли картами?.............................................134
Жизнь после с м ер ти ................................................................................. 138
Лавры Б атурл ова.............................................................................. 143
«Все для фронта, все для победы» —
карты как орудие соцпропаганды ......................................................... 146
Указатель сокращений ........................................................................... 169
Б и б л и о гр аф и я .......................................................................................... 171
Примечания ................................................................................................... 172
 О Б АВТОРЕ

Ковтун Евгений Вячеславович — эксперт в области госу­

дарственного регулирования игр и лотерей.
Последние книги — «Игорный бизнес в России: за к о н о ­
дательное регулирование», «Правовое регулирование игор­
ного бизнеса в зарубежных странах» (совместно с Сергеем
Ковалевым), «Правовое регулирование игорного бизнеса
в Украине и в сопредельных государствах» (на русском и укра­
инском языках), «История правового регулирования азартных
игр в России», «Legal Regulation of Gambling in Former USSR
Countries and in Foreign States» (на английском языке) — нашли
своих читателей не только в Российской Ф едерации и странах
СНГ, но и в зарубежных государствах.
Статьи Евгения Ковтуна о норм ативно-правовом регу­
лировании игорной деятельности и ее истории переведены
на различные языки мира, в том числе английский, и сп ан ­
ский, ф ранцузский, немецкий, фарси, арабский, болгарский,
польский, рум ы нский, и опубликованы во многих средствах
массовой инф ормации.

5
 О Т АВТОРА

Государственная карточная монополия — удивительное

явление в «жизни» как азартных игр, так и всего за кон од а­
тельства России. Страна на протяж ении долгой своей истории
знала различны е виды монополий. С начала это были пуш еч­
ная, ружейная и табачная, затем хлебная, винная, водочная,
сахарная, спичечная, соляная, м асляная и м ногие другие.
Н есм отря на та ко е м но го о б р а зи е , м о н о п о л и я в сф ере иг­
р ал ьн ы х к а р т в ы д ел яется в этом с п и с к е особо. П режде всего
это с в я за н о с тем , что в том виде, в ка ко м м о н о п о л и я су­
ществует, он а есть т о л ьк о в н аш ей стране! Государственной
м о н о п о л и е й охвачен весь цикл су щ е ст во в ан и я игральны х
карт: п рои зв одств о, продаж а, н е п о с р ед с тв е н н о е и с п о л ь зо ­
вание, у ти л и за ц и я; более того, отп у с к н ы е цены на карты
тож е устанавл ивает государство — та ко й п о р я д о к и н о с т р а н ­
ны м государствам и не сн и л ся.
История государственного регулирования производства
и реализации игральных карт связана не только и не столь­
ко с периодическими изм енениям и в законодательстве, вы­
званны ми в основном происходящей сменой власти, сколько
с ф у нкционированием единственной в стране карточной ф а б ­
рики в Санкт-П етербурге (Петрограде, а затем Ленинграде).
Долгая история ее существования вместе с различны ми управ­
л ен и ям и , отделениями и т.д. по продаже игральных карт, нахо­
д ящ и м и с я в ведении государства, и есть история Государ­
ственной карточной монополии.
За все время своего сущ ествования Государственная кар­
точная м онополия всегда регулировалась на самом высоком
уровне — подписи на полож ениях, указах и декретах ставили

6
 От автора

первые лица страны. Цены на игральные карты устанавлива­

лись в твердой валюте, а в своем обороте они едва ли не п р и ­
равнивались к ценным бумагам.
В самом начале своего пути Государственная карточная
м онополия регламентировала только реализацию игральных
карт, однако совсем скоро под государственное регулирование
переходит весь процесс жизни карточных игр: изготовление,
продажа, оборот (в том числе и на вторичном рынке) и у ничто­
жение, а также ввоз и вывоз на территорию страны, — не обхо­
дится и без установления регулируемых цен.
Д енеж ны е поступления от Государственной карточной мо­
нополии всегда составляли значительные суммы. И, несмотря
на столь долгую историю своей позитивной деятельности.
Государственная карточная монополия фактически прекра­
щает свое существование в 1930-х годах. В последующие годы
советское законодательство больше не вспом инает о ней, как
о явном рудименте.
Об истории игральных карт в стране, о том, каким было за­
конодательство в отнош ении всего их ж изненного цикла, ч и ­
тайте далее в книге «Государственная карточная монополия».

Евгений Ковтун
 ВВЕДЕНИЕ

Рождение Государственной карточной м онополии в С о ­

ветской России неоф ициально датируется 5 июня 1918 г., когда
С Н К постановляет сохранить карточную м онополию и пере­
дать карточное дело в ведение Комиссариата ф и н а н с о в 1.
Далее, 9 ноября 1921 г. выходит постановление СТО Р С Ф С Р
«О продаже игральных карт на внутреннем рынке», п од пи­
санное В. Л е н и н ы м 2, а 1 августа 1924 г. принимается декрет
Ц И К и С Н К С С С Р «О государственной м онополии на произ­
водство игральных карт». Однако к этому времени власти уже
не впервые обращаются к столь простому и доступному с п осо­
бу пополнения государственной казны.
Д ля обеспечения монопольного производства в сфере
игральных карт необходимо всего несколько вещей: подкон­
трольная мануфактура, прейскурант цен, установленный на го­
сударственном уровне, общ ий надзор за продажей, исполь­
зованием и уничтожением карт и самое главное — желание
граждан играть в карточные игры! Ведь желающих играть, как
водится, всегда и везде в избытке. Не сказать, что больш еви­
ки придумали что-то новенькое в новой стране — карточная
м онополия плавно переходит в Страну Советов из Российской
империи. При этом создание Государственной карточной м о­
н ополии является одним из немногих дел, взятых у прежней
власти почти под полную копирку. А н ачиналось все так...

8
 ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ
КАРТОЧНОЙ МОНОПОЛИИ

Екатерининская эпоха —
заклейм ить и п ереклейм ить

Ближе к концу XVI века из Германии, Англии или Гол­

ландии, а может быть П о л ь ш и 3 или Ч е х и и 4 на Руси появля­
ются первые игральные карты, и им ен н о в это время азартные
игры становятся одним из популярнейш их развлечений в на­
роде. Обозы с колодами карт, запечатанных в дубовые бочки,
передвигаются из немецких и польских городов на пригранич­
ные ярм арки, а уже оттуда поступают дальше, добираясь даже
до С и б и р и 5. К этому времени карточная мануфактура д ости­
гает большого размаха в Германии, Чехии и Польше, а одним
из главных ры нков сбыта игральных карт с конца XVI века ста­
новится Царство Русское.
Изначально игральные карты по популярности значитель­
но уступают игре в зе р н ь6, для которой народные умельцы
изготовляют предметы игры прям о «на месте». Кроме того,
правила игр в карты были на первых порах весьма сложны
и непонятны для любителей азартных игр, поэтому пальму
первенства в народе держит старая и понятная игра в кости.
Одно из первых документальных свидетельств об играль­
ных картах в России относится к 1586 г. В Словаре м оскови­
тов, составленном капитаном Ж аком Соважем (участником
первой ф ранцузской экспедиции из города Д ьеппа в устье
Северной Д вины к Н иколо-К арельском у монастырю), наряду
с таким и играми, как зернь (кости) и тавлеи (ш аш ки) упом и­
наются и игральные к а р ты 7. В Москве в 1590-х годах основная

9
 Государственнаи карточная монополии

торговля игральными картами сосредоточена в Сурожском

ряду, о ней все чаще сообщается из воеводств, четей и уездов.
Так, например, в 1595 г. смоленский воевода Михаил Катырев-
Ростовский пиш ет царю о прибытии в См оленск литовских
торговых людей: «у м огилевца С т епана Д а н и л ова М ускусова
среди его т о ва р о в находит ся на 15 р уб л е в к а р т ов, а у вилневца
у Тимофея у С ем енова сы на значит ся 3 0 дю ж ин карт ов»*.
Долгое время игральные карты являются предметом и м ­
порта из стран Западной Европы, а регулирование их осущ е­
ствляется только через установление там ож енных пошлин.
Своего карточного производства в России не существует, бу­
мага выделывается очень низкого качества, а на привозной пе­
чатать карты слиш ком дорого. Однако с развитием бумажного
дела постепенно формируется и интерес к д анном у производ­
ственному процессу. И м енно в эти годы проявляется спрос
на игральные карты.
С 1716 по 1723 г. через Архангельск и Петербург ввозит­
ся в Россию 2873 дю ж ины , или 34476 карточных колод9.
С л иш ком длинны й и долгий путь, который проделывают к ар­
ты, а также их дороговизна способствуют созданию в России
первой специализированной мануфактуры для выделки иг­
ральных карт. Мануфактура открывается в 1722 г., ее владе­
лец — купец В. Короткий, находится она на реке Яузе под
селом Богородским в вотчине Чудова м онастыря |0. Через два
года в Москве в Белом городе, что символично, в приходе
церкви архидиакона Евпла открывается еще одна Карточная
фабрика. Владелец — гражданин Голландии Н. Фандерстам.
В первый год в стране производится 2400 колод игральных
карт. Дальш е — больше: в 1725 г. — 5196 колод и в 1726 г. —
6228. И это несмотря на то, что качество произведенных
карт крайне низкое и по всем параметрам уступает зарубеж­
ным аналогам. В 1730—1750-х годах в Москве в ведомстве

10
 Екатерининская эпоха —заклеймить и переклеймить

М ануфактур-коллегии находятся уже четыре карточные м а­

нуфактуры: В. Евреинова, Ф. Ш ирмова, П. Ц ивилина и В. Ка-
реинова и еще две в Санкт-П етербурге, в общей сложности
выпускающие более 80 тыс. карточных колод в год.
В 1765 г. впервые появляются мысли о карточной м о н о п о ­
лии, благо есть соответствующий зарубежный опыт: Ком иссия
о ком мерции в докладе об увеличении ввозных таможенных
пош лин на игральные карты, представленном Екатерине II,
изучив ф ранцузский и нем ецкий опыт, пиш ет о том, что п о ш ­
лину на карты необходимо повышать, чтобы «привоз оных сам
собою вовсе пресекся и сие подаст повод к умножению в государ­
стве своих карточных фабрик и к исправлению доброты их про-
т иву иностранных» ".
По данным таможенных ведомостей, ежегодный ввоз
в страну игральных карг доходит до 150 тыс. колод на сумму
от 15 тыс. до 18 тыс. рублей, и хотя с них собирается «не малая
в казну пошлина», отмечается, что «столь много употребляемого
для забавы и препровождения времени товара можно свободно
употреблять оный домашних фабрик». Уменьшение поступле­
ний в казну от таможенных сборов предлагается ком пенси­
ровать за счет введения сбора за клеймение игральных карт
в размере 1 рубля 20 копеек за дюжину (так называемого «на­
лога на карты»). По расчетам Комиссии д анны й налог должен
принести государству 27 тыс. рублей в год, так как «карт при­
возится в Россию до 13000 дюжин, и в России домашних делается
до 10000 дюжин».
Екатерина II доклад утверждает, правда, вносит в него
исправления. Так, корректировке подвергается ставка «кар­
точного налога»: она снижается вдвое — до 60 копеек. Уже
21 декабря 1765 г. предложения Комиссии находят отра­
жение в Сенатском Указе «Об увеличении пош лин на при-
возныя игорныя карты, о клеймении оных и о запрещ ении

11
 Государственная карточная монополия

употреблять н е к л е й м е н н ы я » |2. Согласно указу, все н епрод ан­

ные иностранные и российские игральные карты подлежат пе-
реклеймению в течение трех месяцев, а проданные позволяет­
ся употреблять в играх еще в течение шести месяцев. Ш траф
за игру и торговлю неклейм енны м и картами устанавливает­
ся в размере 50 копеек и поступает в пользу Воспитательного
дома, причем человек, донесш ий о незаконной торговле, по­
лучает половину денег от штрафа. Кроме того, в соответстии
с Указом увеличивается там ож енная пош лина, вводится н о ­
вый сбор с каждой привезенной колоды, вдвое превосходящий
налог с произведенной колоды в своем отечестве: 10 копеек
с каждой «импортной» против 5 копеек с колоды отечествен­
ного производства.
Всего через полгода, 7 августа 1766 г., чтобы увеличить по­
ступления от ввоза иностранных карт до тех размеров, что пред­
лагала Комиссия, выходит еще один Сенатский Указ «О клей­
мении игорных карт, и об учрежденном с оных сборе», согласно
которому ввозная пош лина па них увеличивается до 2 рублей |3.
Увеличение там ож енной пош лины связано также и с тем, что
качество игральных карт, производящихся в Российской и м ­
перии в это время, откровенно плохое, поэтому им в основном
предпочитают и ностранны е игральные карты |4.
Право на клеймение передается в петербургскую М ануфак­
тур-коллегию и московскую Мануфактур-контору. И ностран­
ные карты клеймятся в портовых городах: Риге, Архангельске
и Санкт-Петербурге, а с 1767 г. еще и в Ревеле15 (в губернских
канцеляриях). Кроме того, через Ригу разрешается ввоз играль­
ных карт на территорию Речи Посполитой, Литвы и Курляндии
без соответствующего клеймения |6.
Также стоит отметить, что более чем двукратное увеличе­
ние таможенных пош лин на игральные карты сослужило, в об-
щ ем-то, весьма плохую службу государственному бюджету, так

12
 Екатерининская эпоха —заклеймить и переклеймить

как слиш ком большие пош лины вынудили ввозить иностран­

ные карты в страну контрабандным путем. Так, например, если
в 1764 г. в Санкт-П етербургский порт было привезено 9996 д ю ­
жин игральных карт, в 1765 г. — 23 118, а в 1766 г. — 20136,
то после вступления в силу нового Указа количество иностран­
ных карг просто сошло на нет: в 1767 г. — только 210 дю ж ин,
в 1768 г. — 274 и в 1769 г. — 104,5. Что называется, почувствуйте
разницу! Государственный бюджет в итоге оскудел более чем
на 40 тыс. рублей из-за отсутствия поступлений с таможни.
Все деньги, полученные от клеймения карт, идут на содер­
жание Воспитательных домов, находящихся под патронажем
видного деятеля русского просвещ ения И. Бецкого. Сумма,
поступающая в распоряжение Домов, однако, не столь ве­
лика, как ожидалось первоначально (27 тыс. рублей в год),
и за 8 лет его работы так и не была собрана. Поэтому вскоре
Воспитательным домам в Москве (учрежден в 1765 г.) и С анкт-
Петербурге (учрежден в 1770 г.) разрешается самим открывать
ф абрики по изготовлению игральных карт, с их последующим
клеймением и продажей.
В 1772 г. в связи с неудовлетворительным положением,
а им енно полным отсутствием доходов от клеймения карт,
Воспитательному дому дается право развивать самостоятель­
ную коммерческую деятельность. Он им сразу и воспользо­
вался: петербургскому купцу Чаркину перепродается 197 д ю ­
жин конф искованны х на таможне колод игральных к а р т 17.
В 1774 г. Воспитательный дом заключает контракты с кар­
точными мануфактурами И. Матье и П. Девант, продукция
которых может продаваться как с уплатой за клеймение, гак
и ком иссионерам и Воспитательного дома. Стоимость д ю ­
жины игральных карт первого разбора — 2,04 рубля, второго
разбора — 1,56 рубля. С первого разбора карточных дел мастер
получает 15 копеек с дю ж ины , со второго — 10 копеек. Однако

13
 Государственная картонная монополия

уже в 1776 г. контракт, в связи с тем, что карты оказались «нехо­

рошего мастерства, пропорцией малы и от небрежения мастеро­
вых нечисты», аннулируется |8. П. Девант, кстати, такого удара
не перенесла и в том же году скончалась.
Постепенно количество карточных мануфактур увеличива­
ется — к 1775 г. их уже 17, причем 12 из них в Москве, а качест­
во карт все такое же неизм енно низкое. Иногда карты развали­
ваются прямо в руках, не дож идаясь первой сдачи.
В 1779 г. М ануфактур-коллегия и ее контора в С а н к т -П е ­
тербурге упраздняются. Мотивом упразднения выступает
(начиная с 1777 г.) банальная нехватка денег на выплату зара­
ботной платы ч иновникам , собираю щ им налог за клеймение
к а р т 19. После этого клеймение игральных карт полностью пе­
редается в распоряжение Воспитательного дома, однако и это
в итоге не помогает. Уже в 1781 г. выявляются нарушения, с в я­
занные с тем, что многие ф аб рики клеймят свои карты ф ал ь­
шивы ми клеймами. Проваливается также идея с передачей
сбора карточных пош лин на откуп купцу П. Б абосинову20.
В 1782 г. сумма поступлений от уплаты налога за клеймение
карт составляет всего 2270 рублей21. В результате таких скром ­
ных цифр от налоговых сборов и большого контрабандного
провоза игральных карт, влиять на который никто не в состоя­
нии, Екатерина 11 принимает решение о снижении таможенной
пошлины на их ввоз с 2 рублей до 40 копеек за дюжину.
Интересно, что в итоге сумма там ож енной пош лины на
карты уменьшается более чем в два раза по сравнению с тем
периодом, пока за «карточный вопрос» не взялась К ом иссия
по коммерции. Далее там ож енная пош лина, учитывая боль­
шой приток игральных карт в страну, снова увеличивается:
в 1796 г. до 80 к о п е е к 22, а в 1797 г. до 1 рубля 20 копеек. Затем
в связи с приближ аю щ им ся решением по Госкартмонополии
ввоз игральных карт в Россию и вовсе за п р е щ ае тся23.

14
 Официальное рождение Госкартмонополии —отданные на откуп

О ф ициальное рож дение

Г оскартм он оп оли и — о т д а н н ы е на откуп

1798 г. — год рож дения Государственной карточной м оно­

полии (Госкартм онополии) на реализацию игральных карт.
О тправной точкой становится Указ Павла I от 4 марта 1798 г.,
в соответствии с которым право клейм ить и продавать карты
во всей Российской им перии навсегда присваивается В оспита­
тельном у д о м у 24. Указ издается по ходатайству Главноуправ­
ляю щ ей В оспитательными домами жены Павла 1 императрицы
М арии Ф едоровны — одной из самых известны х в российской
истории «показных» благотворительны х дам. О днако пос­
кольку средств на покупку всех игральных карт и на откры тие
казенны х мануфактур у государства нет, эта м онополия осущ е­
ствляется только в ф орм е отдачи на откуп клейм ения и п р о ­
дажи к а р т25. В том же 1798 г. с позволения М арии Ф едоровны
в селе А лександровском Петербургского уезда начинается
строительство крупнейш его пром ы ш ленного предприятия —
А лександровской мануф актуры , которая в 1799 г. переходит
в полное управление В оспитательного дома.
Д вадцать шестого апреля 1801 г. на основании докладной
записки в П равительство от V карточного откупа о том , что
они терпят больш ие убытки от «увеличившегося ввоза и продажи
иностранных игральных карт», выходит им енной Указ «О запре­
щ ении ввозить в Россию иностранной игорной карты»: «Хотя
действующим Тарифом привоз иностранных игральных карт
с взиманием пошлин и разрешен, но... после издания Тарифа, для
продажи карт был установлен в пользу Воспитательного дома
особый внутренний откуп, приносящий ему важный доход; и дабы
не понизить его доход в будущем и не пресечь способов к содержа­
нию богоугодных Воспитательному дому заведений, повелеваем...
иностранный привоз в Россию игральных карт запретить»26.

15
 Государственная карточная монополия

Также из-под пера императора выходит в этом году и ряд

других локальных указов. Например, 11 июля Александр 1 из­
дает Указ «Об истреблении непозволительных карточных игр»,
в очередной раз запрещая все азартные игры в Российской и м ­
перии: «С крайним неудовольствием доходит до сведения Моего,
что карточная азартная игра, многими законами запрещенная
и никаким благоучрежденным Правительством нетерпимая,
к сожалению, производится в здешней Столице без страха и за ­
зора. Признавая это зло вреднейшим в своих последствиях, неже­
ли самое открытое грабительство, коего оно есть благовидная
отрасль, и зная, сколь глубоко при малейшем попущении может
оно пустить свои корни в сих скопищах разврата... признаю спра­
ведливым обратить всю строгость закона на это преступление,
и дабы остановить в начале гибельные его действия, повелеваю
неослабное иметь бдение и наблюдение, дабы запрещенные игры
нигде не были производимы, и принять все меры к открытию т а­
кого действия, где бы оно ни таилось, а виновных в оном без вся­
кого различия мест и лиц брать под стражу и отсылать к суду,
донося Мне в то же время об именах их и всех их сообщников» 27.
С 1799 г. начинается процесс заключения откупных к о н ­
трактов. Первыми частными лицам и, получившими возмож­
ность заработать на продаже игральных карт, становятся граж­
дане Чеблоков, Кусовников и Рюмин. Далее, в 1802 г. купец
Злобин со своим сы ном Вольским в ком пании с надворным
советником Чеблоковым получают на четыре года «содержа­
ние карточного откупа по всей Российской Империи»2*, за что
обязуются выплачивать по 150 тыс. рублей ежегодно и прода­
вать карты на территории страны по оговоренной в контрак­
те цене. Всего в России в период 1799—1819 гг. действуют пять
откупов, заключаемых каждые четыре года. Общее количество
продаваемых ими игральных карт — 1,32 млн колод, а сумма
откупов — 1,3 млн рублей.

16
 Официальное рождение Госкартмонополии —отданные на откуп

Карточные откупа в России в 1799—1819 гг.29

Период Сумма откупа,

Откупщики
откупа тыс. руб.
Ч е б л о к о в (н а д в о р н ы й с о в е т н и к )
1799—
К у с о в н и к о в (к у п е ц ) 140,0
1803
Р ю м и н (и м е н и т ы й гр аж д а н и н )

1803— Ч е б л о к о в (н а д в о р н ы й с о в е т н и к )
150,0
1807 З л о б и н (и м е н и т ы й гр аж д а н и н )

О б о л о н с к и й (к о л л е ж с к и й с о в е т н и к
1807— и к авал ер )
257,0
1811 Ф а л е е в (к о л л е ж с к и й а с ес со р
и м о с к о в с к и й и м е н и т ы й гр аж д а н и н )
1811— К н я з ь Ш а х о в с к и й (б р и гад и р )
350,5
1815 П е т р о в о -С о л о в о в о (п о л к о в н и к )

ISIS - Т ат и щ е в (в о е н н ы й с о в е т н и к и к авал ер )
400,0
1819 К н я з ь В о л к о н с к и й (п о д п о л к о в н и к )

С начала XIX века на игральные карты устанавливаются

твердые цены, причем утверждаются они по региональному
принципу. Продажа карт ниже установленных цен воспре­
щается, исключая последние шесть месяцев откупа, чтобы
не причинять убытка следующим откупщ икам. В этом случае
с каждой проданной колоды платится штраф в размере 5 руб­
лей в пользу Воспитательного дома.
Сами карты делятся на три разбора: лучшие, лучших брак
и ниже первого разбора деланны е и карты из дешевой бумаги
или уже бывш ие в употреблении. В уважающих себя игорных
домах банк метают всегда новой колодой, затем ее подбирают
лакеи и продают на рынках и базарах, зарабатывая неплохие
по тем временам деньги. Так что даже играные карты составля­
ют весьма ц ен н ы й капитал.

17
 Государственная карточная монополии

Н ачиная с 1803 по 1839 г. в России установлены следую щие

цены на игральны е к а р ты 30:

Цена за дюжину, руб.

Период С.-Петербург, Губернии
Разбор Сибирские
откупа Москва Европейской
губернии51
и их уезды России
Первый 5,00 6,00 7,00
1803—
Второй 3,80 4,80 5,80
1811
Третий 2,40 3,00 4,40
Первый 6,50
1811—
Второй 4,80
1812
Третий 3,00
Первый 8,00
1812—
Второй 4,80
1815
Третий 3,00
Первый 8,00 9,00
1815—
Второй 6,40 7,45 5/ 7
1819
Третий 4,00 5,62%
Первый 10,00 11,00
1819—
Второй 8,00 9,П У 4
1839
Третий 5,00 6,91 '/4

Значительно расш иряется ассортим ент продукции, н а­

чинается производство игральных карт с «золотым обрезом
и другими украш ениям и» — это главная статья дохода К арточ­
ной ф абрики. На такие карты государственные цены не уста­
навливаю тся. О пекунский С овет может это делать сам остоя­
тельно, но об установленны х ценах он должен сообщ ить через
публикацию в прессе.
В 1807 г. в государственном регулировании производства
и реализации игральных карт снова перем ены . П равительство
А лександра I напом инает о запрете ввоза в Россию игральных

18
 Официальное рождение Госкартмонополии —отданные на откуп

карт зарубеж ной вы делки, а кроме того, постановляет содер­

жать В оспитательный дом за счет «внутреннего откупа, прино­
сящего важный доход». Внутренний ры нок изготовления карт
делает их доступны м развлечением не только дворянского,
но и иных городских сословий — м ещ анского и купеческого.
Кроме того, в 1808 г. выходит Указ «О принятии новым содер­
жателям карточного откупа оставш ихся у прежних откуп щ и ­
ков карт нераспроданны м и, с уплатою за них денег» 32.
1817 г. — очередной поворот в ж изни Госкартмонополии,
теперь уже финальны й! 12 октября Александр 1 подписывает
резолю цию на записке императрицы М арии Ф едоровны о кар­
точном откупе: «С волею Вашего императорского величества
во всем согласен» и постановляет создать в целях «стимулиро­
вания отечественного производителя игральных карт» сп ец и ­
альную Карточную ф абрику и предписы вает уничтож ить все
карточные откупы, сущ ествую щ ие в настоящ ее врем я33.
П олож ительный отзыв Александра I послужил введению
в стране абсолю тной государственной м онополии на произ­
водство и реализацию игральных карт: «Суничтожением впредь
карточных частных фабрик и откупов, предоставляется одному
Воспитательному дому производство карточного изделья и прода­
жи игральных карт...». Все откупа отм еняю тся, ввоз игральных
карт из-за границы снова запрещ ается, а ф абрики по произ­
водству игральных карт закрываю тся. Кроме того, увеличива­
ется ш траф за торговлю запрещ енны м и игральными картами
в два раза: с 24 до 48 рублей за дюжину.
Результаты эксперим ента управления карточны м делом
«новым собственником » и отсутствие конкуренции вы лива­
ются в следую щ ие показатели: если в 1819 г. К арточная ф аб ­
рика вы пускает 240 тыс. колод карт, то уже на следую щ ий год
их количество возрастает в ш есть раз — до 1380 тыс. колод,
а в 1833 г. — до 1740 тыс. колод.

19
 Государственная карточная монополия

Весь процесс ж изни игральны х карт от производства

до уничтож ения сосредоточивается в государственном уч­
реж дении — О пекунском Совете при Воспитательном доме.
Более того, при С овете создается отдельное сп ец и ал и зи ро­
ванное У правление по продаже игральных карт. Управление
напрямую не участвует в продаже карт, а л иш ь заклю чает кон ­
тракты с ком иссионерам и, м елким и торговцам и и т.д., в о б ­
щем, со всеми тем и, кто имеет желание ими торговать. Кроме
того, продавать игральны е карты можно через правительствен­
ные, общ ественны е и благотворительны е организации путем
заклю чения специальны х договоров с О пекунским Советом.
Д вадцать седьмого мая 1819 г., когда К арточная ф аб ри ­
ка вы пускает в свет первы е игральны е карты , им ператор
А лександр I утверждает очередную резолю цию на записке им ­
ператрицы М арии Ф едоровны , посвящ енную установлению
специального карточного сбора. С ам а им ператрица, кроме
введения данного сбора, настаивает на установлении следую ­
щего порядка надзора за Госкартмонополией:

/. Местные органы полиции имеют строгий надзор

за тем, чтобы не велась торговля запрещенными играль­
ными картами, чтобы они не производились и не развози­
лись по стране, а такж е чтобы в России не обращались
карты, ввезенные контрабандным путем.
2. Приказы Общественного Призрения, по поручени­
ям Опекунского Совета принимают на себя продажу иг­
ральных карт в тех местах, где не будет Комиссионеров
Воспитательного Дома, получая за это по 5% с каждого
вырученного за продажу карт рубля.
3. Приказы Общественного Призрения принимают
на сохранение присланные Опекунскими Советами кар­
ты и отпускают их Комиссионерам Воспитательного

20
 Официальное рождение Госкартмонополии —отданные на откуп

Дома, получая за это по 2% с каждого рубля, на какую

сумму по продажным ценам карт от них в сдачу Комис­
сионерам поступило, и подвергаясь за ут рат у игральных
карт или их повреждение ответственности и взы ска­
нию по продажным ценам.
4. Приказы Общественного Призрения уведомляют
Опекунский Совет обо всех операциях, совершаемых с иг­
ральными карт ам и34.

Кроме того, утверждается П олож ение «О карточном сборе

и о взим ании оном», которое, в частности, гласит:

1. С уничтож ением впредь карточных частных фаб­

рик и откупов, предоставляется одному Воспитатель­
ному Д ом у производство карточного изделья и продажи
игральных карт; равномерно Польские кампии, тарок, га ­
дательные, детские и тому подобные, где в какой провин­
ции какие употребляются.
2. Учреждается продажа игральных карт собственной
фабрики Императорского Воспитательного Дома с I янва­
ря 1820г. во всей Российской Империи, не исключая никаких
губерний, провинций, областей, городов, селений и уездов...
3. Позволяется продажа игральных карт в городах,
слободах, селениях и уездах, а такж е на торгах и вре­
менных ярмарках... в наемных домах и лавках, где и как
будет удобнее гуртом, дюжинами и в розницу, без вся­
кого со стороны Городского, купеческого и мещанского
препятствий...
5. Продажа карт от Воспитательного Дома с I янва­
ря 1820 г. может быть произведена в Столицах из соб­
ственных магазинов, устроенных для мелкой торгов­
ли, а такж е в мелочных лавках свободных торговцев.

21
 Государственная карточная монополия

В уездных городах привилегированными Комиссионерами,

а кроме того из фирменного магазина Воспитательного
дома в Санкт-Петербурге.
6. Привилегированные губернские и уездные Комис­
сионеры торгующие картами, могут быть всякого зва ­
ния люди, но преимущественно будут допущены торговые
люди: купцы и мещане...
7. Привилегированные губернские Комиссионеры ог­
раж даются от зависимости местного начальства, ис­
ключая только случаи торговли запрещенными играль­
ными картами, а такж е торговли карты с превышением
установленных настоящим указом продажных цен.. . 35.

Для определения ставки сбора, а такж е всех расчетов

но нему при Ведомстве учреж дений им ператрицы М арии уч­
реждается экспедиц ия карточного сбора.
П ом им о прочего, с этого времени губернским и уездным
ком иссионерам , а такж е мелочным продавцам в столицах,
приним аю щ им на себя продажу игральных карт, предостав­
ляется право получать с каждого рубля проданны х карточных
колод 3% в свою пользу. У этого процента, кстати, очень инте­
ресная судьба. С оздание Госкартмонополии и Госкартфабрики
в те времена кажется чуть ли не золоты м дождем для власти;
желаю щ их разбогатеть на новом регулируемом государством
ры нке хоть отбавляй. Целых 3% с рубля за продажу карт -
«манна небесная» для продавцов, и поначалу этот процент
действительно вы зы вает интерес. О днако совсем скоро с и ­
туация м еняется в корне и вы глядит уже из рук вон плохо, что
едва не приводит к краху всего м ероприятия в целом.
В 1833 г. бы вш ий П очетны й О пекун Н овосельцев обра­
щ ается в О пекунский С овет с просьбой ум еньш ить данны й
процент сбора до 1%, мотивируя это тем, что и его продавцам

22
 Официальное рождение Госкартмонополии —отданные на откуп

вполне хватит на ж изнь, а сэконом ленны е на этом реш ении

проценты мож но передать О пекунском у Совету. П редлож ение
Н овосельцева приним ается сначала, разумеется, самим С ове­
том, потом уже им ператором , а вот дальш е в ход идет скупая
статистика. Так, за 1834—1844 гг. преданны е продавцы карт
поредели на 195 человек только по одному Санкт-П етербургу.
Еще нем ного, и продавать карты кроме как в собственном
м агазине было бы некому — в Петрограде к этому времени
оставалось только 68 продавцов, при этом все они по итогам
проведения опроса экспедицией карточного сбора вы разили
единогласное ж елание отказаться от продажи игральных карт
со следую щ его года и не продлевать контракты . Проблема со ­
стоит еще в том, что магазины К арточной ф абрики работают
только до 21:00 часа, а достаточно больш ой оборот играль­
ных карт происходит как раз по вечерам, когда вовсю работа­
ют общ ественны е собрания и клубы. В результате почетны й
опекун князь Ю супов срочно ходатайствует о возврате ранее
действовавш ей ставки. С горечью посмотрев на сухие циф ры ,
и О пекунский Совет, и им ператор с ним соглаш аю тся. В д аль­
нейш ем , за исклю чением собственны х м агазинов, карточны й
сбор повы ш ается до 6%.
Н икаких особенны х правил продаж не существует. Карточ­
ная ф абрика по договорам Управления по продаже игральных
карт продает их как оптом, так и в розницу абсолю тно всем ж е­
лаю щ им. Регламентируется разве что продажная цена для пере­
купщ иков. Так, наприм ер, общ ественны е учреждения продают
игральные карты строго по продажной цене, делать скидки по­
купателям запрещ ено, а в собственных магазинах Управления
Для покупателей есть льготы. При сдаче в магазин играных карт
или карт с разорванной бандеролью магазин делает скидку об­
ратившемуся — 10% на покупку новой колоды. Большую часть
игральных карт продаю т прямо на улицах разносчики. Здесь

23
 Государственная карточная монополия

расчет простой — покупка в У правлении по продаже игральных

карт по установленной государственной цене и продажа по л ю ­
бым выгодным для ком м ерсанта ценам.
С точки зрения государственного регулирования м он о­
польной цены это, конечно, весьма занятно: не допуская к о н ­
куренции в производстве и распространении карт, государство
полностью отказы вается от регулирования цены продукта при
его продаже конечном у потребителю . Это, кстати, не е д и н ­
ственное интересное наблю дение из ж изни игральных карт.
Еще одно заклю чается в том , что доходы О пекунского Совета
в то время — единственны й источник с госм онополии, кото­
рый попадает в ведомство в отступление от норм бю джетного
права и минуя М инистерство ф инансов.
Общий надзор за распространением игральных карт осущ ест­
вляется полицией. Карточная ф абрика передает в Канцелярию
обер-полицимейстера все макеты выпускаемых ими игральных
карт, которые далее распространяются по управлениям. Кроме
того, полиция осуществляет надзор за подачей карт в заведениях
и их уничтожением, а также за тайной выделкой и оборотом иг­
ральных карт (контрабандных, поддельных и т.д.). Выявленные
подделки, ф альш ивки или незаконно ввезенные в страну карты
конфискуются и перенаправляю тся в Опекунский Совет.
Таким образом , с принятием всех этих реш ений производ­
ство и торговля картами становятся государственной сферой
д еятельности, а доходы от нее идут на б лаготворительны е цели;
по крайней мере, так оф и ц и альн о заявлено П равительством.
При этом качество карт все так же остается невы соким ,
на ф абрику постоянно поступаю т жалобы и реклам ации —
«карты оказываются с дырами и расклеенными и приходят в не­
годность от первой же растасовки» ѣ. В 1849 г. на это обращ ает
вним ание сам Н иколай I, потребовавш ий проследить за отдел­
кой карт, которые «дурны, рвутся и неровны».

24
 «Себя не жалея, питает птенцов» —жертвы карточного производства

«Себя не ж ал ея , питает птенцов» —

ж ертвы карточного производства

Пеликан, корм ящ ий детей мясом своего собственного

сердца, — своеобразный аллегорический знак Ведомства уч­
реждений им ператрицы Марии. Его сопровождает указан­
ная в заголовке надпись, которая ставится на червовом тузе
каждой колоды. Этим правительство объясняет покупателям
игральных карт, чем, собственно, эта деятельность так важ­
на и ценна для государства, а им енно — тратой полученных
средств на благотворительность.
Между тем то, что происходит непосредственно на К ар­
точной ф абрике, к правительственному слогану имеет самое
отдаленное отнош ение. Изучая историю самой ф абрики, ца­
рившего на ней порядка и быта рабочих и служащих, словно
погружаешься в страш ный мир крепостного права. Стоит та к ­
же отметить, что большая часть архивов самой Императорской
Карточной ф абрики периодически уничтожается, дабы п о ­
томки не обвинили в будущем ее руководство и высокое на­
чальство в излиш ней жестокости; поэтому до сегодняш него
дня сохранились л и ш ь крохи столь важных и интересных д о ­
кументов из ж изни как самой ф абрики, так и Государственной
карточной монополии.
С 1822 г. кадры Карточной ф абрики, как, собственно,
и Александровской мануфактуры, комплектуются за счет п и ­
томцев Воспитательного дома, подкидышей и сирот. В Пет­
рограде, по статистике того времени, более четырех тысяч
Детей сдаются или подкидываются в Воспитательный дом.
Часть распределяется по деревням, оставшихся же заставля­
ют отрабатывать потраченное на них государственное содер­
жание. В итоге на Карточной ф абрике работают в основном
призреваемые дети 9—10-летнего возраста, большей частью

25
 Государственная карточная монополия

не получаю щ ие за свой труд ни копейки. Всего в 1830—1840 гг.

на мануфактуре трудятся около 900 таких детей (30% всех ра­
бочих). О стальны м — бы вш им воспитанникам или казенны м
приписны м мастерам — государство платит на порядок м ень­
ше, чем на частных фабриках.
Выбора у детей нет никакого. Более того, его нет даже у тех,
кто по достиж ении возраста долж ен был бы покинуть ману­
фактуру: ю нош и — 21 года и девуш ки — 18 лет могут остать­
ся на мануфактуре, подписав с ней кабальны й договор, либо
поселиться на казенны х землях, получив статус государствен­
ного крестьянина. Д оговор предусматривает вы деление воспи­
танникам крош ечного зем ельного надела и дощ атого дом ика
на нем, которы й может перейти в их собственность только
после 27 лет непреры вной работы на ф абрике с м омента за ­
клю чения договора! П о статистике, таких случаев в итоге так
и не наш лось. К онтракт пересм атривается каждые девять лет,
и почти все работники, изнуренны е тяж ким трудом, предпо­
читаю т его более не продлевать.
В ш коле, откры той в 1826 г. для работаю щ их на м ануф акту­
ре детей, преподаю т лиш ь Закон Божий да церковное пение —
с таким багажом знаний из В оспитательного дом а все равно
далеко не уйти. На территории ф абрики такж е работает бога­
дельня — «Дом отдохновения». На обитель стариков и и н ва­
лидов, получивш их увечья на К арточной ф абрике, отводится
ровно столько, сколько нуж но для того, чтобы человек не умер
голодной смертью. Такая же история и с родовспом огательны м
прию том. П опасть в него могут только сотрудницы К арточной
ф аб ри ки , женам и дочерям работников путь в прию т закрыт.
На содерж ание каждой рож еницы отводится 50 копеек на все
время пребы вания в прию те — этого хватает ровно на полдня
«сытой ж изни». В итоге некоторы е работницы предпочитаю т
рож ать прям о за станком без всякой м едицинской пом ощ и,

26
 «Себя не жален, питает птенцов» —жертвы карточного производства

а не в таком приюте. Схожая ситуация на мануфактуре и с л е ­

чением детей, перевод в лазарет свидетельствует о том, что
скорая смерть неминуема.
Быт рабочих и служащих Карточной фабрики — еще одна
картина из ф ильма ужасов. Служащие по закону имеют право
на казенные квартиры, которые размещаются обычно в дере­
вянных домах, «ветхих, и холодных и вовсе неудобных для обита­
ния. Печи в них покосились, а одна из опасения, чтоб не опроки­
нуться, привязана железными обручами к капитальной стене».
Ж ить в таких условиях, конечно же, очень тяжело, если вооб­
ще возможно: «после двукратного протапливания в комнат ах
температура доходила до 7,5 градусов, а к ут ру температура
падала ниже нуля» 37.
Рабочие ф абрики, кстати, живут еще хуже. Средой их обита­
ния являются знаменитые обуховские «корабли»: «В длинных,
широких помещениях от потолка до пола громоздились деревян­
ные нары. Ситцевые пологи или ржавые полосы жести отде­
ляли в „кораблях“ семейных от холостых. Жизнь в этом таборе
нищих была у всех на виду. Грязные, вшивые нары одновременно
служили и супружеской кроватью, и колыбелью малюток, и пос­
телью для больных и умирающих» 38. При этом даже такой быт
является не самым худшим примером для работника Карточ­
ной фабрики: можно ведь и снимать одну койку на двоих —
на большее денег не хватает.
Несмотря на столь скверны й быт сотрудников ф абрики,
карточное дело живет и процветает. Да и почему бы ему не цве­
сти? Конкурентов нет, безропотные работники готовы снес­
ти любой самый тяжелый труд, расходная часть приближена
к возможному минимуму, а доходная — в любой момент м о­
жет быть повы ш ена, надо л и ш ь написать на самый верх оче­
редное письмо о бедственном положении ф абрики. Реакция
на такие письма там всегда одинакова, и в целях извлечения

27
 Государственная карточная монополия

Госкартмонополией дополнительных доходов цены периоди­

чески пересматриваются в сторону увеличения. Очередное
повы ш ение происходит в 1840 г., при этом цены на игральные
карты устанавливаются единым и на территории всей с т р а н ы 39.

Сорт Цена за дюжину, руб.

1 «Тарок» 8,40
2 «Глазетные» 7,20
3 «Атласные» 5,40
4 «Золотообрезные» 5,40
5 «Отборные» 4,20
6 Первого разбора 3,60
7 Второго разбора 3,00
8 Третьего разбора 1,80
9 Большого формата № 1 6,00
10 Большого формата № 2 5,40

В 1859 г. происходит еще одно повышение цен на игральные

карты, а также сокращается ассортимент Карточной ф аб р и к и 40.

Сорт Цена за дюжину, руб.

1 «Глазетные» 8,40
2 «Атласные» 6,60
5,40
3 Первого разбора
4,20 (для Сибирских губерний)
4,20
4 Второго разбора
3,60 (для Сибирских губерний)
2,40
5 Третьего разбора
3,00 (для Сибирских губерний)

28
Игральные карты «Фигурные 1 сорт» ( 1863 г.)

29
 Государственна)! карточная монополия

В 1860 г. Александровская мануфактура, не выдержав к о н ­

куренции с иностранным и и частными русскими ф абрикам и
(и это несмотря на дармовой труд рабочих ф абрики), приходит
в упадок и закрывается. Производство игральных карт после
закрытия «старшего брата» падает до исторического м иним у­
ма, и в том же 1860 г. в газетах печатаются объявления о сда­
че Карточной ф абрики в аренду «с правом выделки карт, но без
предоставления права продажи их»4'. На таких условиях, разу­
меется, никто ф абрику брать не хочет, хотя О пекунский Совет
в этом не признается, «приняв во внимание, что поступившие до­
ныне предложения о покупке и арендовании мануфактуры с пре­
доставлением покупщ икам и арендаторам выделки и продажи
карт или оной выделки были отклонены по невыгодности предло­
женных условий... полезнее было бы оставить фабрику и продажу
карт по-преж нему в ведении Совета...»42, и в итоге ее оставля­
ют в ведении И мператорского Воспитательного дома. К этому
времени (с 1857 г.) у нее меняется и название — это Ф абрика
игральных карт Воспитательного дома.
О диннадцатого марта 1861 г. Александр 11 одобряет новые
правила управления Карточной ф а б р и к о й 43, выделяет ассиг­
нования на ее перестройку и новое оборудование, и по итогам
этого года из ее стен выходит 3 млн, а в 1862 г. — 3,3 млн ко­
лод. При этом, несмотря на столь высокие показатели, каче­
ство карт все равно крайне низкое и уступает по всем статьям
зарубежным аналогам. П ризнавать это руководству ф абрики
не хочется, особенно когда карты при больш ой игре разва­
ливаются в руках высшего руководства страны. Приходится
придумывать вот такие письма: «Некоторые из европейских
государств доставили на бывшую Парижскую всемирную вы ­
ст авку между разными мануфактурными произведениями об­
разцы лучш их игральных карт; но русские карты Император­
ского Воспитательного дома по случаю войны не могли быть

зо
Игральные карты «Пасьянсные» (XIX век)

31
 Государственная карточная монополия

представлены на выставку. Однако комиссия этой выставки,

имевшая случаи приобрести наши карты, по рассмотрении их на­
шла, что выделка русских карт доведена до совершенства...»44.
На застой, царящ ий на К арточной ф абрике в плане техно­
логии производства карт, пресса обращ ает вним ание десятиле­
тиям и, и во всем, конечно же, виновато отсутствие кон курен ­
ции: «как карты фабриковались десятки лет тому назад, так
они фабрикуются и теперь; качество карт со стороны худож е­
ственной нисколько не продвинулось вперед»45.
О тм ена крепостного права в 1861 г. вносит много и зм ен е­
ний в трудовые отнош ения по всей России, но только не в о т­
н ош ения, бытую щ ие на Карточной ф абрике. О низких окладах
работаю щ их на ней детей пиш ет даже пресса: «М альчики бегут
подле экипаж а и просят на бедность»46, и это при 11-часовом
рабочем дне (у детей, учащ ихся в ш коле, он сокращ ен на два
часа!). Даже когда в 1882 г. издается закон «О малолетних, рабо­
таю щ их на заводах, ф абриках и мануфактурах», не допускаю ­
щ ий работы детей моложе 12 лет и ограничиваю щ ий работу
подростков 12—15 лет восемью часами в сутки, а также запре­
щ аю щ ий ночную (от 9 часов вечера до 5 часов утра) и воскрес­
ную работу и прим енение детского труда во вредных производ­
ствах, К арточная ф абрика отказы вается ему п о д чи н яться47.
О тяж елейш ем быте детей, да и всех остальны х рабочих
на ф абрике свидетельствует, наприм ер, переписка протоие­
рея П огонялова с директором Карточной ф аб ри ки , в которой
первы й предлагает ввести специальны е вычеты из заработ­
ков в пользу Троицкой церкви, а второй отвечает, что рабо­
чие уже и так обрем енены долгам и и «едва ли имеют средства
к существованию» 48.
Оплата служащ их — еще одно свидетельство беспредела
ад м инистрации ф абрики. Д иректор К арточной ф абрики о ф и ­
циально получает в 20 раз больш е м олотобойца и кочегара,

32
 «Вольная» торговля —период нововведений

учительница в школе — в 20 раз меньше главного мастера.

И это далеко не самые низш ие должности — сторожа, писцы
получают вообще копейки. Многие во время получки только
расписываются в зарплатной ведомости — все уже удержано
в счет прежних долгов. Разумеется, ш трафы, налагавшиеся
на ф абрике за любую провинность, также не способствуют по­
лучению зарплаты на руки.
Выплата пособий по увечью — еще одно унижение, на к о ­
торое пойдет не каждый. О собенно после такого отказного
заключения: дескать, ж ен щ и н а не получала увечья на ф аб р и ­
ке — «доказательством чему служит то, что она вышла замуж,
тогда как в низшем классе женщина, не способная по увечью
к работе, едва ли могла бы найти себе муж а» 49.
В 1867 г. впервые раб отники ф аб р и ки идут на обостре­
ние о т н о ш е н и й с ее руководством. Сил терпеть издеватель­
ства больше не было. Аккурат после нового года 20 рабочих
Карточной ф абрики нападают на квартиру ее д и р е к то р а 50.
Правда, никаким и серьезными последствиями для руковод­
ства ф аб р и ки это собы тие не заканчивается, чего не скаж еш ь
о нападавших...

«В ольная» торговля —
период нововведений

Четырнадцатого февраля 1868 г: Александр II по предложе­

нию министра юстиции отменяет государственную м онопо­
лию на торговлю игральными картами (монополия остается
только на производство и клеймение), в результате чего тор­
говля картами делается «вольной». Главным мотивом в п р и ­
нятии данного реш ения и л иквидации института продажи

зз
 Государственная карточная монополия

игральных карт через посредства особых ком иссионеров,

получавших карты из Приказов Общ ественного Призрения,
является общая неработоспобность всей системы, в результа­
те чего принимается реш ение об упразднении ком иссионеров
и разреш ении продажи карт всеми, имею щ ими право торго­
вать. При этом в соответствии с новым Положением:

1. Выделка и продажа игральных карт, гадатель­

ных, путевых, пасьянсных, детских и т .п ., оставаясь,
по-прежнему, привилегиею Императорского Воспита­
тельного Дома, предоставляется исключительно Санкт-
Петербургскому Опекунскому Совету.
2. Продажа выделываемых на фабрике Воспитатель­
ного Дома карт, производившихся через комиссионеров
Опекунского Совета, отменяется, а вместо того по всей
Российской Империи и Царстве Польском уст анавли­
вается продажа карт из собственных магазинов Опе­
кунского Совета, а равно через посредство разных пра­
вительственных, общественных и благотворительных
учреждений, по соглашению их с Опекунским Советом5'.

Таким образом, государственная монополия на торговлю

картами просуществовала в итоге более 50 лет. И зм енений
в производстве игральных карт в связи с выходом Указа
не происходит; как и ранее, они продолжают выделываться
только на Карточной фабрике.
В 1872 г. отпускные цены на игральные карты в очеред­
ной раз пересматриваются в сторону увеличения, а также су­
щ ественные изм енения вносятся в ассортимент продукции
Карточной фабрики: «глазетные карты, выделываемые для
Императорского Двора, продавать по одному рублю за коло­
ду и выделывать этот сорт в самом изящном виде и высшем

34
 «Вольная» торговля —период нововведений

достоинстве; глазетные же для публики особо впредь не выде­

лывать, а остающиеся их запасы распродать по теперешней
цене, то есть по 70 копеек за колоду... атласные, для Импера­
торского Двора продавать по 70 копеек за колоду, а на буду­
щее время выделывать лишь один этот сорт; атласные же для
публики распродать по нынешней их цене, то есть по 50 копеек
за колоду...»52.

№ Сорт Цена за дюжину, руб.

1 «Глазетные» для императорского двора 12,00
2 «Атласные» для императорского двора 8,40
3 «Глазетные» для публики 8,40

«Атласные» для публики:

4 первого разбора 6,60
второго разбора 6,00
5 «Путевые» 4,80
6 «Пасьянсные» 7,20
7 «Игрушечные» 5,40
9 «Преферансные» 1,20
7,20
«Атласные»:
10 первого разбора 5,40
второго разбора 4,20

«Польские»:
11 первого разбора 4,20
второго разбора 1,80

Низший разбор:
12 первого разбора 1,20
второго разбора 2,40

35
 Государственная карточная монополия

В 1876 г. грядут новы е изм енения в системе правового регу­

лирования Государственной карточной м онополии — 3 апреля
вступает в силу П олож ение «О выделке и продаже играль­
ных карт в Российской И м п ери и »53. Это П олож ение обобщ а­
ет все предыдущ ие Указы, посвящ енны е продаже игральных
карт. С огласно П олож ению , вы делка всякого рода игральных
карт составляет в России, кроме Великого К няж ества Ф и н ­
ляндского, привилегию В оспитательного Д ом а. Запрещ ается
использовать карты и н остран н ы е, поигранны е, вы делан­
ные на тайны х ф абриках, колоды с разорванной бандеролью .
Виновны е в тайном провозе иностранны х карт, а равно и их
покупатели, продавцы поигранны х и запрещ енны х карт под­
вергаются в адм инистративном порядке, сверх к о н ф и ск а­
ции карт, денеж ном у взы сканию в пользу казны по 15 руб­
лей с каждой дю ж ины колод. П оступления от ш траф ов идут
в пользу откры вш его злоупотребление. Все делопроизводство,
касавш ееся «карточных дел», сосредоточивается в специально
созданном У правлении по выделке и продаже игральных карт,
состоящ ем при IV О тделении собственной Его Величества
канцелярии. С бор с продажи игральных карт после упраздне­
ния в 1865 г. экспедиции карточного сбора переходит в веде­
ние губернских акцизны х управлений.
П ом им о этого, запрещ ается продажа играных карт в част­
ных и общ ественны х учреж дениях, а им енно в клубах и с о ­
браниях разных н аи м ен ован и й , под видом нодачи их для
вторичной игры или уступки за ум еньш енную плату членам
или гостям собрания. При этом , как всегда, есть исклю чение
из правил: в клубах и собраниях подача играных карт допу­
скается, однако для этого необходимо вы полнить следую щ ее
условие: каждая колода долж на быть оклеена особой м ар­
кой, которая приобретается в казенны х карточны х магазинах,
с платой за каждую по 30 копеек.

36
Игральные карты «Глазетные» (1870 г.)

37
 Государственная картонная монополии

Регламентируется такж е порядок предоставления скидок

на покупку игральных карт клубами и общ ественны м и с о ­
браниям и — 10% при безвозм ездной передаче в Управление
гіо выделке и продаже игральны х поигранны х карт для
уничтож ения. Ш траф ны е санкции за продажу запрещ енны х
карт — 15 рублей с дю ж ины , а сам овольная выделка карт част­
ными лицам и влечет за собой кон ф и скац и ю орудий п р о и з­
водства и вы деланных карт, а такж е денеж ны й ш траф от 100
до 500 рублей. Так что шутки с Госкартмонополией плохи.
П олиция обязана вести надзор за местами для игры и л и ­
цами, принявш им и на себя продажу карт, а кроме того, н а­
блюдать за тем , чтобы они не торговали запрещ енны м и кар ­
тами или игральны м и картами выделки Воспитательного
Д ом а по ценам ниже установленны х. Кроме того, в отн ош е­
нии л и ц , наруш аю щ их Государственную карточную м он оп о­
лию и устраиваю щ их выделку и производство игральных карт
на территории Российской им перии вне Госкартфабрики,
действует адм инистративная ответственность, установленная
статьей 1351 Уложения о наказаниях, а кроме того — статьей 97
Устава о пром ы ш ленности (ф абричной, заводской и рем ес­
л енной): «Если кто устроит завод пушечный, оружейный или
пороховой или же карточную фабрику, то все найденные там м а ­
шины, инструменты, снаряды, а равно и все выделанное конфи­
скуются, а за устройство карточной фабрики с виновного взыс­
кивает ся сверх того, от 100 до 500 рублей» 54.
И гральны е карты отпускаю тся в частную торговую сеть
или в государственные учреж дения со скидкой 10% в том
случае, если торговля ими производилась по цене, установ­
л енной У правлением по вы делке и продаже игральны х карт.
Единственное исклю чение — обе столицы , тут д анны й ме­
ханизм не работает, так как торговлю картами осущ ествляю т
казенны е магазины .

38
Игральные карты «1-й сорт» ( 1875 г.)

39
 Государственная карточная монополия

Седьмого марта 1881 г. с целью увеличения дохода Гос­

картм онополии сокращ ается число сортов карг, не пользую ­
щихся спросом у населения. Кроме того, на колоды игральных
карт сущ ественно подним аю тся ц е н ы 55.

Сорт карт О тпускная цена за колоду, руб.

I. В 52 листа (полная колода):
1) «глазетные»:
а) для Высочайшего двора 3,00
б) для публики 2,50
2) «атласные» 1,75
3) 1-й сорт 1,00
4) 2-й сорт 0,60
5) «пасьянсные» 1,20
6) «игрушечные» 0,20
II. В 32 листа (малая колода):
7) 1-й сорт 0,90
8) 2-й сорт 0,50
9) 3-й сорт (в 36 листов) 0,30
10)«польские» 1-го сорта 1,20
11) 2-го сорта 0,30
III . Брак 0,70

В 1888 г. в П олож ен и е «О вы делке и продаж е и грал ь­

ных карт в Р осси й ской И м перии» вносятся первы е и зм е­
н ен и я, н ап равл ен н ы е на огран и чен и е свободной торговли
картам и. Так, отм еняю тся цены на игральны е карты , ф и к ­
си р о ван н ы е У правлением по вы делке и продаж е и грал ь­
ных карт, с сохран ен и ем ск и д к и , которая р асп р о стр ан яет­
ся на казен н ы е м агазины в М оскве и П етербурге, а такж е
на розн и ч н ы х п окупателей, приобретавш их карты со складов
Ведомства учреж дений им ператрицы М арии не менее одной
дю ж и н ы . П ри н евозм ож н ости для В едомства п р и н ять на себя

40
 Игральные карты «Атласные» (XIX век)

41
РО ССИ Й СКАЯ
ГО С У Д А РС ТВ ЕН Н А Я
Б И Б Л И О ТЕКА
2012
Another random document with
no related content on Scribd:
was Jocelyn Luke—Luke of Ananias, as Carruthers, himself at Oxford,
instantly identified him, for there couldn’t well be two Jocelyn Lukes, and
his reputation had ebbed across to Oxford, where he was known not
unfavourably, and perhaps as on the whole the least hopelessly unpromising
of the Cambridge crowd. And just as Mrs. Cupp was proceeding to tell him
her opinion of the alleged Mrs. Luke, and how Cupp had only now been
able to come out of his bedroom and have his dinner, there came news of
the dropped luggage on the hill.
Carruthers felt that he was the very man to deal with that. He rushed off,
thrust everybody aside, collected it reverently, for the tin trunk had indeed
burst open, and its modest contents, of a touching propriety he thought, as
he carefully put back things that felt like flannel, were scattered on the road,
and then, fetching his car, took it into Truro.
It was easy, at the turn to Falmouth, to discover which way the Lukes
had gone. It was also easy, on arriving in Truro, to discover which hotel
they were in. He only had to describe them. Everybody had noticed them.
Everybody on the road had heard their horn, and everybody had seen the
beautiful young lady. And because he went into the town by the direct road,
and as Jocelyn coming out of it, and sure the luggage hadn’t anyhow been
dropped nearer than the top of the hill beyond the garage, took a round-
about way, joining the main road only on the other side of the garage so as
not again to have to set eyes on the loathsome oaf employed in it and risk
being unable to resist going in and knocking him down, they missed each
other precisely there; and accordingly when Jocelyn, having been all the
way to St. Mawes, where he heard what had been done, got back about five,
tired, very hungry, and wondering how on earth he was now going to find
the officious person they said was trying to restore his belongings to him, he
was told by the boots that young Mr. Carruthers had arrived just after he
left, and was waiting to see him upstairs in the drawing-room.
‘Thank heaven,’ thought Jocelyn, feeling the key in his pocket, ‘that I
locked her in.’
And he went into the drawing-room, and there at a table in a corner by
the fire, with the remains on it of what seemed to have been an
extraordinarily good and varied tea, she was sitting.

§
 Carruthers—he recognised him at once as the man with the dog called
Sally—was worshipping her. Decently, for Carruthers was plainly a decent
chap, but worshipping her all right; it was written in every line and twist of
him, as he leaned forward eagerly, telling her stories, apparently, for he was
talking a great deal and she was only listening,—amusing stories, for she
was smiling.
She never smiled with him, thought Jocelyn; not like that, not a real
smile of just enjoyment. From the very first day, that day at tea in the Pinner
parlour, she had seemed frightened of him. But she couldn’t be much
frightened, for here she was openly disregarding his injunctions, and
somehow got out of her locked room. That seemed to Jocelyn anything but
being frightened; it seemed to him to the last degree fearless and
resourceful. And how strangely at variance with her apparent shyness and
retiringness that twice in one day she should have allowed strange men to
feed her.
He approached their corner, pale and grim. He was tired to death after
the vexatious day he had had, and very hungry after not having had
anything to eat since breakfast. Carruthers had watched his opportunity, of
course—waited somewhere till he had seen him go, and then taken the
luggage in and asked for Sally. And Sally, somehow getting out of that
room, had defied his orders and come down. Well, he couldn’t do anything
with her at that moment. He was too tired to flare up. Besides—scenes; he
couldn’t for ever make scenes. What a revolting form of activity to have
thrust upon him! But the amount of ideas that would, he perceived, have to
be got into her head if life was to be even approaching tolerable was so
great that his mind, in his fatigued state, refused to consider it.
She saw him first, and, much pleased with everything, with the beautiful
tea, with Mr. Carruthers’ funny stories and with her pleasant afternoon
altogether, continued to smile, but at him now, and said to Carruthers, ‘ ’Ere
comes Mr. Luke.’
And on Carruthers getting up and Jocelyn arriving at the table,
introduced them.
‘My ’usband,’ introduced Sally; explaining Carruthers to Jocelyn by
saying, ‘The gentleman as brought our traps.’
Jocelyn couldn’t be angry with Carruthers; he looked at him so
friendlily, and shook his hand with what surely was a perfectly sincere
heartiness. And though he was obviously bowled over by Sally—naturally,
thought Jocelyn, seeing that he had none of the responsibility and only the
fun—there was something curiously sympathetic in his attitude to Jocelyn
himself, something that seemed, oddly, to understand.
Sally, his wife, said, for instance, ‘ ’Ad yer tea?’—just that, and made no
attempt to give him any. But what Carruthers said, quickly going across and
ringing the bell, was, ‘I bet you haven’t. You’ve had the sort of rotten day
there’s no time for anything in but swearing. They’ll bring some fresh stuff
in a moment. It’s a jolly good tea they give one in this place,—don’t they,
Mrs. Luke.’
‘ ’Eavenly,’ said Sally. And turning to Jocelyn she said, more timidly,
‘ ’Ad to come out of the bedroom. The servant——’
‘Oh, that’s all right,’ interrupted Jocelyn hastily, earnestly desiring to
keep from Carruthers the knowledge that he had locked her in. Things look
so different, especially domestic actions, in the eyes of a third person
unaware of the attendant circumstances, thought Jocelyn.
He dropped into a chair. What a comfort it was, after a fortnight of being
dog alone with Sally, to hear that decent voice. It really was like music. He
hadn’t, at Cambridge, cared much for the Oxford way of speaking, but how
beautiful it seemed after the Pinner way. He wanted to shut his eyes and just
listen to it. ‘Go on, go on,’ he wanted to say, when Carruthers paused for a
moment in his pleasant talk; and he sat there, listening and eating and
drinking in silence, and Carruthers looked after him, and fed him, and
talked pleasantly to him, and talked pleasantly to Sally as well, and did, in
fact, all the talking. There was something about Jocelyn that made
Carruthers feel maternal. He was so thin. His shoulder blades stuck out so,
and his lean, nervous face twitched. Carruthers thought, as he had thought
on that first occasion, only this time, knowing who he was and aware of
Sally’s class, with ten times more conviction, ‘Poor devil’; but he also
thought, his eyes resting on the lovely thing in the corner—he had
established her in the farthermost corner of the Thistle and Goat’s drawing-
room, for he too had instantly begun to hide her, and she lit up its gloom as
a white flower lights up the dusk—he also thought, ‘Poor angel.’

§
 Yes, she was an angel, and a poor one; he was sure of that. Carruthers, so
romantic inside, so square and unemotional outside, told himself she was a
forlorn child-angel torn out of her natural heaven, which obviously was
completely h—less and obscure, but comfortable and unexacting, and
pitched into a world of strangers, the very ABC of whose speech and
behaviour she didn’t understand.
After two hours tête à tête with Sally, two hours which seemed like ten
minutes, so deeply was he interested, this was his conclusion. She hadn’t
been very shy, not after he left off being shy, which he was for a moment or
two, confused by the sheer shock of her beauty seen close; but he had soon
recovered and got into his stride, which was an easy one for her to keep up
with, his one idea being to please her and make her happy.
It wasn’t difficult to please Sally and make her happy; you had only to
avoid frightening her. Mr. Soper hadn’t frightened her, he had fed her,—
always a good beginning with a woman. Carruthers knew this, and
immediately ordered tea, in spite of its still being only three o’clock; and,
since the Thistle and Goat specialised in teas, the one which was presently
brought was of such a conspicuous goodness, with so many strange Cornish
cakes and exciting little sandwiches, besides a bowl of the Cornish cream
Sally liked altogether best of anything she had learned to know on her
honeymoon, that she soon felt as comfortable and friendly with Carruthers
as she had with Mr. Soper.
She was at the age of jam. Cream was still enough to make her happy.
And she wasn’t used to quantities. In her frugal life there had never been
quantities of anything, and they excited her. Quantities combined with
kindness—what could be more delightful? She didn’t suppose she had
enjoyed anything so much ever as that tea. And it was sheer enjoyment,
nothing to do with hunger at all, for hunger had been done away with by
Mr. Soper’s stew, and this was a deliberate choosing, a splendid
unnecessariness, a sense of wide margin, of freedom, of power, and no need
to think of putting away what was left over for next day.
So by the time that Carruthers said, with that simplicity which made his
mother sure there was no one in the world like her Gerry, ‘I’ve never seen
any one as beautiful as you, and I didn’t know there could be anybody,’
Sally, unstiffened and lubricated by all the cream, was quite ready to discuss
her appearance or anything else with him as far as she, restricted of speech
as she was, could discuss at all, and he discovered to his deep surprise that
she regarded her beauty as a thing to be apologised for, as a pity, as the
same thing really as a deformity, forcing her to be conspicuous and nothing
but a worry to those she loved and who loved her, and she not able to help it
or alter it, or do anything at all except be sorry.
‘Father,’ she said, ‘was in a state—you’ve no idea. If any one just looked
my way. And they was always lookin’.’
Carruthers nodded. Just what he had been thinking when first he saw her
on the hill behind St. Mawes, with Luke trying to cover her up, to
extinguish her quickly in her hat,—the responsibility, the anxiety.... But that
she herself should regard it like that astonished him. Surely any woman....
‘And Mr. Luke—’e’s frightened too. ‘Ides me, same as Father and
Mother used.’
‘You’re really imprisoned, then,’ said Carruthers, staring at her.
‘Imprisoned in your beauty.’
But seeing a puzzled expression come into her eyes he began to talk of
other things, to tell her stories, to amuse her; for after all it wasn’t very fair
to Luke, somehow, whose back happened to be turned, much against his
will Carruthers was sure, to let her tell him about herself and her life. She
was too defenceless. She was a child, who would talk to any stranger who
was kind; and he could guess all he was entitled to know, he could see for
himself the gift she held in her hands, the supreme gift for a woman, the gift
beyond all others in power for the brief time it lasted, and he could see she
was entirely unconscious of its value, of what might be done with it if only
she knew how. And every time she opened her touchingly beautiful mouth
of quick smiles and painstaking response, her h’s dropped about him in
showers.
Well, who cared? She might say anything she liked, and it wouldn’t
matter; in any voice, with any accent, and it wouldn’t matter. Not even if
she said coy common things, or arch common things, as he half expected
she would when first she spoke and startled him with the discovery of her
class, would it matter, For one needn’t listen. One could always just sit and
watch. Yes—who cared?
But the answer to that, he knew, wasn’t simply Nobody, it was Jocelyn
Luke. Luke would care. He quite obviously did care already, though they
couldn’t have been married more than two or three weeks; and she dumbly
felt it, Carruthers was sure, for, after having been eager to get out of her
imprisoning shell of illiteracy and say what she could while she was alone
with him, directly Luke joined them she retired into a kind of anxious
caution, looking at him before she said anything in answer to a question,
and keeping as much as possible to Yes and No.
‘He’s been teaching her,’ thought Carruthers. ‘He’s been going for her
h’s. She’s on his nerves, and she knows it—no, not knows it, but feels it.
She doesn’t know anything about anything yet, but she feels a jolly lot, I’ll
swear.’
Deeply interesting Lukes. What would their fate be, he wondered.

§
After Carruthers had gone, pensively driving himself back to St. Mawes
in the pale spring twilight, Jocelyn, soothed by his agreeable talk and
manifest friendliness, and also by the good tea, felt quite different. He no
longer wanted to admonish Sally. He didn’t even want to ask her why she
had come out of the bedroom. He was ashamed of that; ashamed of having
locked her in, degrading her to God knew what level of childishness, of
slavery, of, indeed, some pet animal that might stray—in fact, a dog. He
shuddered a little, and looked at her deprecatingly, and leaning over the
table took her hand and kissed it.
‘Sally,’ he murmured, suddenly for the first time since he grew up,
feeling very young,—and how painfully young to be married!
Marriage. It wasn’t just love-making, he thought as he kissed her hand;
love-making, and then done with it and get on with your work. It was
responsibility constant and lasting, not only for the other life so queerly and
suddenly and permanently joined on to one, but also for oneself in a quite
new way, a way one had never till then at all considered.
He kissed her hand again.
‘Tea done ’im good,’ thought Sally.
But it was the half hour with one of his own kind, and one who, while
definitely charming to him, yet so obviously and with a kind of reverence
admired Sally, that had done him good. It had restored him to a condition of
tranquillity, and he felt more normal, more really happy—he didn’t count
his moments of wild rapture as happiness, because they somehow weren’t
—than he had done since the days, now so curiously far away, before he
had met her. Carruthers had reassured him. His behaviour to Sally had
immensely reassured him. The world was, after all, chiefly decent. It didn’t
consist solely of foul-minded Cupps, nor of impudent young men in
garages. Just as there were more people in it healthy than sick, so there
were more people in it who were appreciative and kindly than there were
people who weren’t. Carruthers had known all about him, too. Jocelyn
hadn’t credited Oxford with so much intelligent awareness. It was infinitely
pleasant, after a fortnight with Sally who, wonderful as she was, uniquely
wonderful he freely admitted, yet hadn’t the remotest idea of what he had
done and still hoped to do—yes, by God, still hoped to do. Why not? Why
chuck Cambridge after all? Why not face it with Sally, and train her who
was, he knew, most obedient and only needing showing, to behave in such a
way that no one, if she lived there, would dare make himself a nuisance?—
it was infinitely pleasant after this to have been with somebody who knew
all about him. He hadn’t got very far, of course, in his work; nobody knew
that better than himself. But it had been a good enough beginning for
Carruthers and Oxford to have heard of him. And the desire to go on, to
proceed along the glorious path, came back to him in a mighty flood as he
sat in the Thistle and Goat’s drawing-room, with that other desire appeased
and seeming to be getting ready to fall into its proper place.
If Sally too could be got into her proper place, mightn’t life even yet be a
triumph?

§
He wrote to his mother that night, after Sally had gone to bed. He sent
her there early, and with a return of irritability, because of the way the
people in the dining-room at dinner, and afterwards in the drawing-room
where he and she sat in a remote corner while he had his coffee, behaved. It
was really outrageous. This was his first experience of dining with her in a
public place. And it was no good his glaring at the creatures, because they
never gave him so much as a glance.
So he sent her to bed, and then he wrote to his mother. Better go home.
Better now go home to South Winch, and not wander about in expensive
hotels, with hateful old men in dinner jackets and fat women in beads
staring their eyes out. Hotels were impossible with Sally; and so were
lodgings, with the risk of another suspicious and insulting landlady.
Besides, a fortnight was enough for a honeymoon, and for this particular
honeymoon, with all its difficulties, quite enough. Home was the place.
Almond Tree Cottage, and its quiet. He wanted to go home. He wanted to
go home to his mother, and get her meeting with Sally over, and sit in that
little study of his at the top of the house where not a soul could see him, and
think out what was best to do next.
His mother would help him. She had always understood and helped.
Never yet had she failed him. And she would help him, too, in the business
of looking after Sally,—take her off his hands sometimes, and perhaps
succeed in getting her quite soon to talk like a civilised being.
It had been the last thing he had originally intended, to go with Sally to
stay at his mother’s. Introduce her, of course; take her down for a day; but
not stay there, for well did he know his marriage would fall like a sword on
his mother, cleaving her heart. Things, however, had changed since then. He
had in his haste, in his blind passion, written to her that he was going to
chuck Cambridge, and now that his passion was no longer blind and he
wasn’t going to chuck it—no, he’d be damned if he would; not anyhow till
he had tried what it was like there with Sally—he was anxious to go to his
mother and heal up at least one of the wounds he knew his letter must have
made. He would ask her what she thought, having seen Sally, of the idea of
her living in Cambridge. Perhaps—it flashed into his mind like light—his
mother would live there too; give up Almond Tree Cottage, and live with
them in Cambridge. What a solution. Then she could look after Sally, and
be such a comfort, such a blessed comfort, to him as well. What a splendid,
simple solution.
He threw down his pen, and stared straight in front of him. They would
all be happy then—he going on with his work, Sally being taught by his
mother, and his mother not separated from him.
When he went to bed, and Sally stirred in her sleep as if she were
waking up, he took her in his arms and asked her if she would like to live in
Cambridge.
‘Yes,’ murmured Sally, even though half asleep remembering to stick to
monosyllables.
‘It’ll be better than London,’ said Jocelyn, holding her close. ‘Won’t it,
my love? Won’t it, my beautiful love?’ he added in a whisper, for there was
something about Sally’s hair, against which his face was, a softness, a
sweetness....
‘And perhaps my mother will come and live with us too there. You’d
like that, wouldn’t you, darling?’
There was a brief pause. Then, ‘Yes,’ murmured Sally.
He kissed her delicious hair. ‘Darling,’ he said tenderly, pleased by this
absence of all difficulty. ‘You’re half asleep,’ he added in her ear, pushing
aside the hair that lay over it with his mouth.
But was she? For, after another pause, she said, her face still turned away
from him, something that sounded like Father.
‘Yes, darling?’ said Jocelyn, as she didn’t go on.
‘ ’E might come too, p’raps,’ murmured Sally.
‘What?’ said Jocelyn, not sure he could have heard right, bending his
face nearer. ‘Your father?’
‘Yes,’ murmured Sally.
‘Your father?’ said Jocelyn again.
‘Yes,’ murmured Sally. ‘Then—we’d be tidy like—you’d ’ave ’er, and
I’d ’ave ’im.’
‘Go to sleep Sally,’ said Jocelyn with sudden authority. ‘Do you know
what time it is? Nearly eleven.’
 VIII

§
Meanwhile, at Almond Tree Cottage, Jocelyn’s mother had become
Margery to Mr. Thorpe, and he to her was Edgar.
The idea she had played with, the possibility she had smiled at, was now
fact. She had reacted to Jocelyn’s marriage by getting involved,
immediately and profoundly, in Mr. Thorpe. Without quite knowing how,
with hardly a recollection of when, she had become engaged to him. He had
caught her at the one moment in which, blind with shock, she would have
clung to anything that offered support.
How could she face South Winch without support? For there was not
only her inward humiliation to be dealt with, the ruin of her love and pride
and the wreck of those bright ambitious dreams—surely of all ambitious
dreams the most natural and creditable, the dreams of a mother for the
future greatness of her son,—there was the pity of South Winch. No, she
couldn’t stand pity; and pity because of Jocelyn, of all people! Of him who
had been her second, more glorious self, of him who was to have been all
she would have been if she could have been. South Winch couldn’t pity her
if she married its richest man. There was something about wealth, when
present in sufficient quantities, that silenced even culture; and everybody
knew about Mr. Thorpe’s house, and grounds, and cars, and conservatories.
She therefore dropped like a fruit that no longer has enough life to hold on,
into the outstretched hands of Mr. Thorpe.
Jocelyn didn’t want her; Mr. Thorpe did. It was a deplorable thing, she
thought, for she could still at intervals, in spite of her confusion and
distress, think intelligently, that a woman couldn’t be happy, couldn’t be at
peace, unless there existed somebody who wanted her, and wanted her
exclusively; but there it was. Deplorable indeed, for it now flung her into
Mr. Thorpe’s arms prematurely, without her having had time properly to
think it out. No doubt she would have got into them in the end, but not yet,
not for years and years. Now she tumbled in from a sheer instinct of self-
preservation. She had to hold on to some one. She was giddy and staggering
from the blow that had cut through her life. Jocelyn, her boy, her wonderful,
darling boy, in whose career she had so passionately merged herself, doing
everything, even the smallest thing, only with reference to him, wanted her
so little that he could throw her aside, thrust her away without an instant’s
hesitation, and with her his whole future, the future he and she had been
working at with utter concentration for years, for the sake of a girl he had
only known a fortnight. He said so in the letter. He said it was only a
fortnight. One single fortnight, as against those twenty-two consecrated
years.
Who was this girl, who was this person for whom he gave up everything
at a moment’s notice? Mrs. Luke, shuddering, hid in Mr. Thorpe’s arms; for
the things that Jocelyn hadn’t said in that letter on the eve of his marriage
were more terrible almost to her than those he had said,—the ominous non-
reference to the girl’s family, to her upbringing, to her circumstances.
Hardly had he mentioned her name. At the end, in a postcript, as if in his
heart he were ashamed, he had said it was Salvatia—Salvatia!—and her
father’s name was Pinner, but that he really didn’t know that it mattered,
and he wouldn’t have cared, and neither would anybody else who saw her
care, if she hadn’t had fifty names. And then he had added the strange
words, ominously defiant, unnecessarily coarse, that he would have taken
her, and so would any one else who saw her, in her shift; and then still
further, and still more strangely and coarsely, he had scribbled in a shaky
hand, as though he had torn open the letter again and stuck it in in a kind of
frenzy of passion, ‘My God—her shift!’
Mrs. Luke hid in Mr. Thorpe’s arms. Coarseness had never yet got into
Almond Tree Cottage, except the coarseness consecrated by time, which it
was a sign of intelligence not to mind, the coarseness, for instance, of those
marvellous Elizabethans. But coarseness from Jocelyn? Oh, blind and mad,
blind and mad. Where had her boy got it from, this capacity for sudden,
violent, ruinous behaviour? Not from her, very certainly. It must be some of
the thick, sinister blood filtered down into him from the Spanish woman her
husband’s great-grandfather—Mrs. Luke had been pleased with this great-
grandfather up to then, because in her own family, where there should have
been four, there hadn’t been any—had married against his parents’ wishes.
She hid in Mr. Thorpe’s arms. But—‘This in exchange for Jocelyn?’ she
couldn’t help repeating to herself that first day, trying to shut her eyes,
spiritually as well as physically, trying to withdraw her attention, as even in
this crisis she remembered Dr. Johnson had done in unpleasant
circumstances, from Mr. Thorpe’s betrothal caresses.
Mr. Thorpe was clean and healthy; for that she was thankful. Still, she
suffered a good deal that first day. Then, imperceptibly, she got used to him.
Surprising how soon one gets used to a man, she thought, on whom this
one’s substantial shape had made a distinctly disagreeable impression the
first week she found herself up against it. By the end of a week she no
longer noticed the curious springy solidity of Mr. Thorpe’s figure, which
had seemed to her when he first embraced her, used as she was to the lean
fragility of her late husband, so unpleasantly much. And besides, the flood
of his riches began to flow over her immediately, and it was a warm flood.
She hadn’t known how agreeable such a flood could be. She hadn’t had an
idea of the way it could bring comfort into one’s every corner—yes, even
into one’s mind when one’s mind was sore and unhappy. Riches, she had
always held, were vulgar; but she now obscurely recognised that they were
only vulgar if they were somebody else’s. One’s own—why, to what noble
ends could not riches be directed in the hands of those who refused to use
them vulgarly? Married to Mr. Thorpe, she would make of them as
beautiful and graceful a thing as she had made of her poverty. And it did
soothe Mrs. Luke, it did help her a great deal during these days of
wreckage, that her life, which had been so spare and bony, was now
becoming hourly, in every sort of pleasant way, more and more padded,
more and more soft and luscious with fat.
For, if no longer precious to Jocelyn, she was precious to Mr. Thorpe,
and it was his pride to pad out the meagreness of her surroundings; and
though she cried herself to sleep each night because of Jocelyn, she awoke
each morning comforted because of Mr. Thorpe. After twelve hours of not
seeing Mr. Thorpe she could clearly perceive, what was less evident at the
end of a long evening with him, her immense good fortune in having got
him. A decent, honourable man. Not every woman in the forties finds at the
precise right moment a decent, honourable man, who is also rich. Where
would she have been now without Mr. Thorpe? He was her rock, her refuge;
he was the plaster to her wounded pride, the restorer of her self-respect.
‘I can rely on him,’ she said to herself while she sat in front of her glass
in the morning, brushing her thick, black hair—in the evening when she
brushed it she didn’t say anything. ‘I can entirely trust him. What, after all,
is education? What has education done for Jocelyn? The one thing that
matters is character.’
And she would come down to find her breakfast-table strewn with fresh
evidences of Mr. Thorpe’s hot-houses and love.

§
Not a word from Jocelyn all this time, not a sign. He might be dead, she
thought; and it would have hurt her less if he had been. For dead he would
have been for ever hers; nobody then could touch him, take him away.
Crushed and bitter, she crept yet closer to Mr. Thorpe. He liked it. He liked
being crept close to. He was thoroughly pleased with what in his business-
like mind he referred to as his bargain.
She never mentioned Jocelyn to him, and he liked that too. ‘Young fool,’
he said, when he came round unexpectedly early one evening, and found
her crying. ‘No use worrying about a fool.’
And Mrs. Luke, still further crushed by hearing Jocelyn called a fool,
and therefore being forced to the deduction that she had produced one—
yes, and it was true, too, in spite of his brains—could only hang on to Mr.
Thorpe, and say nothing.
He liked that. He liked to be hung on to, and he had no objection to a
certain amount of saying nothing in a woman. Her late husband, could he
now have seen her who was once his wife, would have been surprised, for
in his day she had never hung on, and had been particularly good at
conversation. But there was that about Mr. Thorpe which quenched
conversation. Even before her engagement, in the days of his preliminary
assiduities after his wife’s death, she had found it difficult, when he came
round, to keep what she understood was sometimes described as the ball
rolling; and she was completely in command of herself then, in the full
flood of her happiness and satisfaction. Conversation with him, the kind she
and South Winch knew and practised, was out of the question. There was no
exchange of opinions possible with Mr. Thorpe, because he never
exchanged his, he merely emitted them and stuck to them. And they came
out clothed in so very few words that they seemed to Mrs. Luke, watching
him with quizzical, amused eyes—ah, those detached days, when one
looked on and wasn’t involved!—almost indecently bare. Now she drooped.
She bowed her head.
 Mr. Thorpe liked that. He liked a woman to bow her head. Gentleness in
a woman was what he liked: gentleness, and softness, and roundness.
Margery was gentle all right, and soft enough in places—anyhow of speech;
but she wasn’t round. Not yet. Later, of course, after the cook at Abergeldie
—his house was called Abergeldie—had had a go at her, she wouldn’t
know herself again. And meanwhile, to put an immediate stop to all this
underfeeding, a stream of nourishment—oysters, lobsters, plovers’ eggs, his
own pineapples, his own forced strawberries, his own butter and fresh eggs,
and, once, a sucking pig—thickly flowed across the daisied meadow
dividing Abergeldie from Almond Tree Cottage.
The little maid turned yellow, and began to get up at night and be sick.
Mrs. Luke, feeling it was both wrong and grotesque to bury lobsters in the
back garden, and unable either to stop the stream or deal with it herself, was
forced to send most of the stuff round to her friends; and so South Winch
became aware of what had happened, for nobody except Mr. Thorpe grew
pineapples and bought plovers’ eggs, and nobody gave such quantities of
them to a woman without being going to marry her afterwards.
Well, it was as good a way as any other of letting people know, thought
Mrs. Luke, sitting in silence with Mr. Thorpe’s arm round her waist, while
every now and then he furtively felt to see whether she wasn’t beginning
anywhere to curve. Instead of sending round billets de faire part she sent
lobsters. Rather original, she thought, with a slight return to her detached
and amused earlier self. ‘Does he really think I can eat them all?’ she
wondered.
And the little maid, in whose kitchen much, even so, remained, fell from
one bilious paroxysm into another.

§
She was warmly congratulated. It soothed her afresh, this new
importance with which she was instantly clothed. Money—she sighed, but
faced it—money, even in that place where people really did try to keep their
eyes well turned to the light, was a great, perhaps the greatest, power. She
sighed. It oughtn’t to be so; but if it was so? And who would not be
grateful, really deeply grateful, to Edgar, and put up with all his little ways,
when he was so generous, so kind, and so completely devoted? Besides, his
little ways would, she was sure, later on become much modified. A wife
could do so much. A well-bred, intelligent wife—it was simply silly not to
admit plain facts—could do everything. When she was married....
And then she found herself shrinking from the thought of when she was
married. She could restrain his affection now; it was her privilege. But
when she was married, it would be his privilege not to be able to be
restrained. And there appeared to be no age limit to a man’s
affectionateness. Here was Edgar, well over sixty and still affectionate.
Really, really, thought Mrs. Luke, who even in her most ardent days had
loved only with her mind.
And then one evening, nearly three weeks after the arrival of that letter
of Jocelyn’s that had brought all this about, Mr. Thorpe said, ‘When’s it
going to be?’
‘When is what going to be?’ she asked, starting.
To this he only replied, ‘Coy, eh?’ and sat staring at her proudly and
affectionately, a hand on each knee.
Pierced by the word, Mrs. Luke hastened to say in her most level voice,
‘You mean our marriage? Surely there’s plenty of time.’
‘Time, eh? You bet there isn’t. Not for you and me. We’re no chickens,
either of us.’
Mrs. Luke winced. She had never at any time tried, or wished, or
pretended to be a chicken, yet to be told she wasn’t one was strangely
ruffling. If it were a question of chickens, compared with Edgar she
certainly was one. These things were relative. But what a way of....
And then, as before, the little maid came in with a letter, and Mr. Thorpe,
vexed as before by the interruption (why that servant—well, one could
hardly call a thing that size a servant; that aproned spot, then—couldn’t
leave letters outside till they were wanted ...), said, curbing himself, ‘Letter,
eh?’
‘From Jocelyn,’ said Mrs. Luke, who had flushed a bright flame-colour,
and whose hands, as they held the letter, were shaking.
‘Thought so,’ said Mr. Thorpe in disgust.

§
He learned with profound disapproval that Jocelyn was bringing his
bride to Almond Tree Cottage. He didn’t want brides about—none, that is,
except his own; and he feared this precious son of hers, who had behaved to
her about as badly as a son could behave, would distract Margery’s
attention from her own affairs, and make her even more coy about fixing
the date of her wedding than she already was.
‘Going to sponge on you,’ was his comment.
She shrank from the word.
‘Jocelyn isn’t like that,’ she said quickly.
‘Pooh,’ said Mr. Thorpe.
She shrank from this word too. Edgar was, as she well knew and quite
accepted, a plain man and a rough diamond, but a man shouldn’t be too
plain, a diamond shouldn’t be too rough. Besides, surely the expression was
obsolete.
‘My dear Edgar,’ she protested gently.
Mr. Thorpe persisted. ‘It’s pooh all right,’ he said. ‘Young men with
wives in their shifts’—he remembered every word of that first letter—‘and
only five hundred a year to keep them on, always sponge. Or try to,’ he
said, instinctively closing his hands over his pockets. ‘Got to live, you
know. Must stay somewhere.’
‘He is going to live in London,’ said Mrs. Luke. ‘You remember he said
so in his first letter. Live there and do—do literary work.’
‘Bunkum,’ said Mr. Thorpe.
And this word seemed to her even more obsolete, if possible, than pooh.
But there was no time to worry about words. What was she going to do?
Where was she going to put Jocelyn and his wife? How was she going to
receive them? Had she better pretend to South Winch that she had known
nothing about it till they had appeared on her doorstep and overwhelmed
her with the news? Had she better pretend that Jocelyn had given up
Cambridge because he had been offered a position in London too good to
refuse? Or had she better hide them indoors till they had found rooms in
London, and could be got away again without having been seen, and
meanwhile go on behaving as if nothing had happened?
She lost her head. Standing there, with the letter in her shaking hands
and Mr. Thorpe, who wouldn’t go away, squarely in front of her, she lost
her practical, cool head, and simply couldn’t think what to do. One thing
alone was clear—she was going to suffer. And presently another thing
emerged into clearness, an absurd thing, but curiously difficult and
unpleasant,—she had no spare-room, and in Jocelyn’s room was only the
little camp bed it had pleased him (and her too, who liked to think of him as
Spartan), to sleep in. This was no house for more than just herself and
Jocelyn. Oh, why hadn’t she married Mr. Thorpe at once? Then she would
have been established at Abergeldie by now, and able to let the pair have
Almond Tree Cottage to themselves.
Abergeldie. The word brought light into her confusion. Of course. That
was where they must go. Abergeldie, majestic in the size and number of its
unused spare-rooms, magnificent in its conveniences, its baths, its staff of
servants. She had been taken over it, as was fitting; had waded across the
thickness of its carpets, admired its carved wardrobes, marble-topped
washstands and immense beds, gazed from its numerous windows at its
many views, wilted through its hot-houses, ached along its lawns, and knew
all about it. The very place. And, given courage by the knowledge of the
impossibility of housing more than one person beside herself in her own
house, urged on by the picture in her mind of that tiny room upstairs and its
narrow bed, she made her suggestion to Mr. Thorpe.
Nervously she made it, fearing that the reason for it, fearing that the
merest most passing mention of such a thing as a bed, would bring out the
side of him which she was forced to recognise as ribald. And it did. He said
all the things she was so sorry to have been obliged to expect he would. But
he was good-natured; he liked to feel he was helping Margery out of a fix.
Also, the young fool would be away from his mother then, and perhaps
some sense could be got into his head, and at the same time as sense was
got in nonsense would be got out,—the nonsense, for instance, of no doubt
supposing that he, Edgar Thorpe, was the sort of man who could be
sponged upon beyond, say, a couple of days. Besides, he was proud of
Abergeldie, and hardly anybody, what with first Annie’s being alive and
then with her not being alive, had ever seen it.
So it was settled, and he went away earlier than usual to give his orders
to the housekeeper; and Mrs. Luke, creeping into bed with a splitting
headache, lay for hours staring at nothing, and trying to forget Mr. Thorpe’s
last words.
For, after he had most affectionately embraced her, so affectionately that
she was sure one of her tendons had snapped, he had said: ‘No good his
trying to milk me, you know.’
Milk him?
She lay staring into the dark. Was character, after all, better than
education?

§
The Canon said it was, and so did his wife. In fact at tea next day in Mrs.
Luke’s little garden, on that bit of lawn round the cedar, near the low fence
across which grazed Mr. Thorpe’s Jersey cows, they all three were
unanimous that it was. Wonderful how daylight, ordinary things, meals, tea-
cups, callers, dispelled doubts.
‘Better to have both, of course,’ said the Canon, eating Mr. Thorpe’s
forced strawberries after covering them with the cream that had been,
twenty-four hours earlier, inside those very cows, ‘but if that’s not possible,
give me character. It’s what tells. It’s the only thing that in the long run
tells.’
‘Oh, well—one isn’t seriously disputing it,’ said Mrs. Luke. ‘Only these
theories, if one presses them——’
She paused, and poured out more tea for Mrs. Walker.
‘For instance,’ she went on, ‘suppose a man had a cook of a completely
admirable nature. If he married her, could he be happy? I mean, an educated
man. Let us say a very well educated man.’
‘Certainly, if she cooked nicely,’ said the Canon, who thought he scented
rather than saw the form of Mr. Thorpe lurking somewhere at the back of
his delightful parishioner’s remarks, and wasn’t going to be caught.
He knew the importance of turning away seriousness, when it cropped
up at the wrong moment, with a laugh. A man as valuably rich as Mr.
Thorpe shouldn’t be taken too seriously, shouldn’t be examined and pulled
about. His texture simply wouldn’t stand it. He should be said grace over,
thought the Canon, who fully realised what a precious addition Mr.
Thorpe’s wealth in Mrs. Luke’s hands was going to be to South Winch, and
gobbled up thankfully. Gobbled up; not turned over first on the plate.
Mrs. Luke hadn’t invited the Walkers to tea. On the contrary, when first
they appeared at the back door, ushered through it by the little maid who
each time she saw the Canon’s gaiters was thrown by them into a fresh
convulsion of respectfulness, she had been annoyed. Because all day long
she had been vainly trying to collect and arrange her thoughts, soothe her
nerves, prepare her mind for the evening, when Jocelyn had said he would
arrive—to supper, he wrote, somewhere round eight o’clock,—and define
what her attitude was going to be both to him and to the girl with the utterly
ridiculous Christian name; and not having one bit succeeded, and impelled
by some vague hope that out of doors she might find quiet, that in Nature
she might find tranquillity and composure, had said she would have tea in
the garden.
Nature never did betray the heart that loved her....
Some idea like that, though she wasn’t at all a Wordsworthian and
regarded him at best with indulgence, drove her out to what her corner of
South Winch held of Nature,—the bit of lawn, the cedar, the Kerria
japonica against the wall by the kitchen window, the meadow across the
railing, full of daisies and cows, and, on that fine spring afternoon of swift
shadows and sunshine, the wind, fresh and sweet with the scent of young
leaves.
But once the Walkers were there she found they did her good. They
distracted her. And they liked her so much. It was always pleasant and
restoring to be with people who liked one. The Canon made her feel she
was good-looking and important, and his wife made her feel she was
important. Also, they helped with the strawberries, from which, after a
fortnight of them at every meal, she had for some time turned away her
eyes. Later on, when she was alone again, there would still be at least a
couple of hours to decide in what sort of a way she would meet Jocelyn;
quite long enough, seeing how she couldn’t, whenever she thought of the
meeting, stop herself from trembling.
Oh, he had behaved outrageously to her—to her, his mother, who had
given up her life to him. There had been men in past years she might have
married, men of her own age and class, by whom she might have had other
children and with whom she might have been happy all this time; and she
had turned them down, dismissed them ruthlessly because of Jocelyn,
because only Jocelyn, and his gifts and career, were to have her love and
devotion. Wasn’t it a shame, wasn’t it a shame to treat her so? To behave to
her as though she were his enemy, the kill-joy who mustn’t be told and
mustn’t be consulted, who must be kept in the dark, shut out? And why,
because he had gone mad about a girl, must he go still more mad, and ruin
himself by throwing up Cambridge?
A wave of fresh misery swept over her. ‘Go on talking—please,’ she
said quickly, when the Walkers, replete, fell momentarily silent.
They looked up surprised; and they were still more surprised when they
saw that her face, usually delicately pale, was quite red, and her eyes full of
tears.
The Canon was affectionately concerned, and his wife was concerned.
‘Are you not well, dear Mrs. Luke?’ she inquired.
‘My dear friend,’ said the Canon, setting down his cup, tidying his
mouth, and taking her hand. ‘My dear, dear friend—what is it?’
Then, impulsively, she told them. ‘It’s Jocelyn,’ she said. ‘He’s married,
and given up Cambridge.’
And all her mortification and bitter unhappiness engulfed her, and she
began helplessly to cry.
‘Dear, dear. Dear me. Dear, dear me,’ said the Canon.
‘Dear Mrs. Luke——’ said his wife.
They sat impotently looking on. Such excessive weeping from the
poised, the unemotional, the serene Mrs. Luke, was most disconcerting.
One shouldn’t expose oneself like that, however unhappy one was, thought
the Canon’s wife, feeling terribly uncomfortable; and even the Canon had a
sensation he didn’t like, as of fig-leaves being wrenched off and flung aside.
Well, having behaved like this—really her nerves had completely gone
—there was nothing left but to explain further, and after a few painful
moments of trying to gulp herself quiet she told them all about it.
They were horrified. Jocelyn’s behaviour, to the Walkers who had
ripening sons of their own, seemed to the last degree disgraceful. That the
girl was some one to be ashamed of was very plain, or why should he have
come down voluntarily from Cambridge? Marriage by itself didn’t stop a
student from continuing there. He was ruined. He would never be anything
now. And as representing South Winch, which had not yet in its history
produced a distinguished man, the Canon felt this blighting of its hopes that
some day it would be celebrated as the early home of Sir Jocelyn Luke,
perhaps of Lord Luke—why not? hadn’t there been Kelvin?—very keenly.
Poor mother. Poor, poor mother.