Стратегии и тактики речевого поведения современной политической элиты России (05.04.

2010)
Автор: Паршина Ольга Николаевна

http://dibase.ru/article/05042010_parshinaolgaikolaevna_6745/
На правах рукописи
Паршина Ольга Николаевна
Стратегии и тактики речевого поведения
современной политической элиты России
Диссертация
на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Специальность 10.02.01 - Русский язык
Научный консультант -
доктор филологических наук
профессор О.Б. Сиротинина
Саратов – 2005
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
Глава 1. Политический дискурс и его стратегии 11
1.1. Понятие политического дискурса, его функции 11
1.2. Стратегии и тактики политического дискурса 18
Глава 2. Жанры устного политического дискурса 23
2.1. Проблемы жанров в современной лингвистике 23
2.2. Диалогические жанры
2.2.1. Теледебаты 37
2.2.2. Общественно-политическое ток-шоу 49
2.2.3. "Прямая линия" 50
2.3. Монологические жанры
2.3.1. Инаугурационная речь 55
2.3.2. Программная речь 60
Глава 3. Стратегия самопрезентации 64
3.1. Тактика отождествления 68
3.2. Тактика солидаризации
3.3. Тактики оппозиционирования 79
Глава 4. Стратегии борьбы за власть 84
4.1.Стратегии дискредитации и нападения 84
4.1.1. Тактика обвинения 85
4.1.2. Тактика оскорбления 91
4.2. Манипулятивная стратегия 94
4.2.1. Демагогические приемы 100
4.2.2. Манипулятивные тактики. 102
4.3. Стратегия самозащиты
4.3.1. Тактика оправдания 110
4.3.2. Тактика оспоривания 111
4.3.3. Тактика критики 112
Глава 5. Стратегии удержания власти 117
5.1. Информационно-интерпретационная стратегия 117
5.1.1.Тактика признания существования проблемы 118
5.1.2 Тактика акцентирования положительной информации- 120
5.1.3.Тактика разъяснения 122
5.1.4.Тактика комментирования 124
5.1.5. Тактика рассмотрения проблемы под новым углом зрения 132
5.1.6. Тактика указания пути решения проблемы 133
5.2. Стратегия формирования эмоционального настроя адресата 136
5.2.1. Тактика единения 136
5.2.2. Тактика обращения к эмоциям адресата 139
5.2.3 Тактика учета ценностных ориентиров адресата 141
Глава 6. Стратегии убеждения 147
6.1. Аргументативная стратегия 148
6. 1. 1. Тактика обоснованных оценок 150
6.1.2. Тактика контрастивного анализа 153
6.1.3. Тактика указания на перспективу 156
6.1.4. Тактика иллюстрирования 166
6.2. Агитационная стратегия 169
6.2.1. Тактика обещания 170
6.2.2. Тактика призыва 172
Глава 7. Общие (неспециализированные) тактики 175
7.1. Тактика акцентирования 175
7.2. Тактика дистанцирования 180
Глава 8. Риторическая грамотность политика и риторические
портреты отдельных политиков 197
8.1. Риторическая грамотность политика 197
8.2. Риторические портреты отдельных политиков 212
8.2.1. Риторический портрет В.В. Путина 212
8.2.2. Риторический портрет Д.О. Рогозина 242
8.2.3. Риторический портрет А.Б. Чубайса 251
Заключение
Приложение. Образцы текстов 303
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность исследования. При всем разнообразии проблем современного российского
общества многих людей в нашей стране волнует речь представителей политической элиты.
От речевого поведения политической элиты во многом зависит ее успех или провал на
выборах, а следовательно, и судьба страны. Именно поэтому во всех странах, начиная со
школы и заканчивая работой специалистов-имиджмейкеров, огромное внимание уделяется
именно речи и шире – речевому поведению человека, претендующего на власть.
Россия только недавно стала страной публичной политики. И сами политики, и население
(избиратели) оказались к этому не готовы. В публичной политике нередко наблюдаются
«кухонные свары коммуналок» прошлого, что, несомненно, мешает нормальному развитию
общества и страны. Это сопровождается «бумом» политологических и социологических
исследований политических процессов в России.
Перестройка дала толчок и развитию анализа языка политики в России, изучению
тоталитарного языка советской эпохи и постперестроечных явлений в русском языке конца ХХ
века. Однако подавляющее большинство научных работ выполнено на материале газетных и
журнальных текстов, в то время как устное речевое поведение политических лидеров
современной России остается малоисследованным.
Слово «элита» (от французского - elite) означает «лучшее, «отобранное», «избранное».
Институт элиты является неотъемлемым элементом любого цивилизованного общества. В
мировой социологической и политологической литературе существует множество
определений политической элиты, накопившихся с конца ХIХ века, когда это понятие было
впервые применено для описания и характеристики тех социальных групп, которые занимают
высшее положение в системе социальной иерархии.
Если суммировать основные значения, в которых этот термин применяется в научной
литературе, то получится пестрая картина. Элитой именуются люди, относящиеся к «лучшей
части общества» по социальному происхождению, или по уровню образования, культуре, или
как наиболее активные в политическом отношении лица, ориентированные на власть и т.д.
При различии трактовок существенно понимание политической элиты как относительно
организованного меньшинства, осуществляющего политическую власть над обществом в
целом. Это лица, принимающие в рамках политической системы главные решения, отдающие
приказы и контролирующие их [Мухаев 2000: 91; Пугачев 2002: 144 и др.].
С точки зрения структуры власти различные социально-профессиональные группы, входящие
в политическую элиту, отличаются неодинаковой степенью влияния на процесс принятия
важнейших политических решений. По этому критерию современный политолог П.Шаран
делит политическую элиту на три группы: высшая, средняя и административная [цит. по
Мухаев 2000: 102].
Высшая элита представлена руководителями властных структур, теми, кто непосредственно
участвует в процессе принятия решений, значимых для всего государства, и оказывает
существенное влияние на этот процесс. Средняя элита – это примерно 5% взрослого
населения, выделяющихся одновременно по трем признакам: доходу, профессиональному
статусу и образованию. К административной элите относятся государственные служащие,
занимающие руководящие посты в министерствах, департаментах и других органах
управления.
Нами будет исследоваться устное речевое поведение высшей элиты, представленной
Президентом и членами Федерального Собрания, в первую очередь, лидерами крупных
политических партий. Устное речевое поведение политической элиты составляет
политический дискурс (речь в условиях частной жизни человека в кругу друзей и семьи, как
правило, закрыта от общества, не влияет на судьбы страны и недоступна исследователю).
Объектом исследования является устный политический дискурс.
В качестве предмета исследования рассматриваются стратегии и тактики устного
политического дискурса.
Цель работы – выявить стратегии и тактики речевого поведения политической элиты,
определить их работоспособность и эффективность, соотнести их с языковыми средствами
выражения. Данная цель определила следующие задачи исследования:
1. уточнить содержание понятия «речевая стратегия»;
2. определить виды стратегий воздействия, используемых
представителями российской политической элиты;
3. выявить набор тактик, характерных для каждой стратегии,
обосновать выделение специализированных и общих тактик, а
также установить наиболее типичные для каждой тактики
речевые средства;
4. выяснить взаимосвязь, взаимодействие и взаимообусловленность
стратегий и жанров политического дискурса;
5. проследить эволюцию жанров политического дискурса с 1999
по 2004 г.
6. дать риторические портреты отдельных политиков.
Материал исследования. Исследование проводилось на материале видеозаписей речевого
поведения российских политиков, осуществленных автором в период 1999-2004 гг. В составе
этого материала телеинтервью с политиками, их выступления в предвыборных теледебатах,
различных ток-шоу («Времена», «Глас народа», «Свобода слова», «Основной инстинкт» и
т.д.), дающие возможность наблюдать особенности устной формы политического дискурса, в
которой высок элемент спонтанности, а также программные, инаугурационные,
поздравительные речи и т.п. Объем материала – 70 часов звучания.
В качестве дополнительного материала использовались также тексты газетных интервью
политических лидеров.
Основным методом исследования в данной работе является описательный метод,
включающий в себя наблюдение, сопоставление, обобщение и интерпретацию полученных
фактов, а также приемы риторического анализа.
Научная новизна исследования состоит в том, что в нём впервые сделана попытка
выделения, классификации и анализа речевых стратегий российских политиков на основе
изучения используемых ими языковых средств. Результаты этого изучения и найденные
приёмы анализа являются новыми и расширяют представление о современном политическом
дискурсе.
Теоретическая значимость работы. В результате исследования выстраивается система
применяемых политиками стратегий и тактик, оценивается их частотность и эффективность,
выявляется зависимость их применения от жанра речи, от ситуации и от коммуникативного
типа личности, что вносит определенный вклад в риторику и прагматику вообще и в
исследования политического дискурса в частности.
Практическая ценность диссертации. Результаты исследования могут быть использованы в
вузовских курсах риторики, теории речевого воздействия, речевой коммуникации. Они также
могут представлять интерес для специалистов по связям с общественностью при разработке
приемов проведения выборных кампаний.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Политический дискурс неоднороден: в нем выделяется газетный дискурс печатных СМИ,
устный журналистский дискурс на радио и телевидении и устный политический дискурс самих
политиков, в который включаются: устное публичное выступление политика в предвыборных
дебатах, в ток-шоу, в различного рода телеинтервью с ним, речь в условиях «прямой линии»,
программная речь, инаугурационная речь.
2. В устном политическом дискурсе наиболее частотны событийные диалогические жанры.
При этом наблюдаются трансформации традиционных жанров (например, дебаты
трансформируются в теледебаты), иногда вызывающие жанровые модификации, в частности
жанра интервью (по типу свертывания, по типу синтеза и по типу имитации). Эволюция
жанров проявляется и в появлении новых жанров («прямая линия»).
3. В устном политическом дискурсе политической элиты можно выделить следующие
коммуникативные стратегии: самопрезентации, дискредитации, нападения, самозащиты,
формирования эмоционального настроя адресата, а также информационно-
интерпретационную, аргументативную, агитационную и манипулятивную. В основе
классификации лежит коммуникативная цель, которая понимается как прогнозируемое
искомое, представление о результате, который должен быть достигнут, по отношению к
адресату, а также набор и типы тактик, которые используются для реализации цели.
4. Высказанная нами гипотеза о соотношении стратегии как определения направленности
речевого поведения в данной ситуации в интересах достижения цели коммуникации и тактики
как конкретного шага в реализации стратегии, конкретного выбора и последовательности
речевых действий внутри этого шага полностью подтвердились материалом, что позволило
уточнить имеющиеся в литературе понятия стратегии и тактики. Стратегия общения
реализуется в речевых тактиках, которые представляют собой выбор и последовательность
речевых действий, характеризующихся своей задачей в рамках избранной коммуникативной
стратегии. Выбор стратегии является определяющим фактором и выбора тех способов и
средств, которые использует политик для достижения поставленной цели.
5. Наряду с существованием специализированных тактик, например, тактик обвинения и
оскорбления, в устном политическом дискурсе элиты можно выделить и неспецифические
тактики, общие для нескольких стратегий. Так, тактика акцентирования может использоваться
и в аргументативной стратегии, и в информационно-интерпретационной стратегии, и в
стратегии формирования эмоционального настроя адресата.
6. Анализ показал, что эффективность применения той или иной стратегии или тактики
зависит от ситуации общения, жанра речи, учета говорящим особенностей адресата, а их
выбор во многом определяется типом речевой культуры и типом языковой личности
политического лидера.
Апробация результатов исследования. По теме диссертации опубликовано 23 научные
работы общим объемом 19 п.л., в том числе монография «Стратегии и тактики речевого
поведения современной политической элиты России» (11,4 п.л.). Основные теоретические
положениядиссертации обсуждались на заседании научного семинара Института русского
языка, литературы и журналистики при филологическом университете Саратовского
госуниверситета (апрель 2003 г.), на заседаниях кафедры русского языка и речевой
коммуникации Саратовского госуниверситета, получили апробацию на II Международном
конгрессе исследователей русского языка (Москва, МГУ, март 2004 г.), IV-ой, VII-ой и VIII-ой
Международных конференциях по риторике и речевой коммуникации, Международной
конференции «Коммуникация: концептуальные и прикладные аспекты» (Ростов-на-Дону, май
2004 г.), других международных, всероссийских и зональных научных конференциях,
симпозиумах и семинарах в Саратове, Пятигорске, Астрахани и др.
ГЛАВА 1. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС,
ЕГО СТРАТЕГИИ И ТАКТИКИ
1.1. Понятие политического дискурса, его функции
В настоящее время отмечается возросший интерес лингвистов к проблемам дискурса
активных социальных групп и прежде всего – политиков. Политический дискурс представляет
собой явление, которое имеет частотное проявление и особое социальное значение в жизни
общества. Вместе с тем феномен политического дискурса не поддается однозначному
определению.
Политический дискурс является сложным объектом исследования, поскольку лежит на
пересечении разных дисциплин – политологии, социальной психологии, лингвистики и связан
с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных
(«политических») ситуациях [Демьянков 2001: 118].
В.Н. Базылев считает, что политический дискурс может рассматриваться как вариант
фатической речи (её жанровая разновидность) в том плане, что частные цели политического
дискурса (помимо собственно информационного содержания) подчинены начальному
контактному импульсу, а информативная задача высказывания становится вторичной. Для
того чтобы быть «правильно» (адекватно замыслу) понятым реципиентами, автор текста
должен апеллировать к коллективным знаниям и представлениям. Если же речь идёт о тексте
в политической сфере, то, вероятно, должна иметь место апелляция к когнитивной базе,
поскольку политики и политические обозреватели адресуются (точнее - в идеале должны
стремиться к этому) ко всему населению страны, а не к какой-то его части [Базылев 1997].
По концепции А. Н. Баранова и Е. Г. Казакевича политический дискурс образует
«совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил
публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом», подчеркивается его
институциональность [Баранов, Казакевич 1991: 6]. В институциональном дискурсе общение
происходит не между конкретными людьми, а между представителями одного или разных
социальных институтов (правительства, парламента, общественной организации,
муниципалитета) и представителем другого социального института или гражданином
(избирателем).
При семиотическом подходе политический дискурс определяется как своеобразная знаковая
система, в которой происходит модификация се-
мантики и функций разных типов языковых единиц и стандартных рече-
вых действий [Шейгал 2000: 3]. Политический дискурс также трактуется как
институциональное общение, которое, в отличие от личностно-ориентированного, использует
определенную систему профессионально-ориентированных знаков, т.е. обладает
собственным подъязыком (лексикой, фразеологией и паремиологией). С учетом значимости
ситуативно-культурного контекста, политический дискурс представляет собой феномен, суть
которого может быть выражена формулой «дискурс = подъязык + текст + контекст» [Шейгал
2000: 15].
В.З. Демьянков считает, что политический язык отличается от обычного тем, что в нем:
политическая лексика терминологична, а обычные, не чисто «политические» языковые знаки
употребляются не всегда так же, как в обычном языке;
специфическая структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приёмов;
специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление.
Выделяя в рамках политической филологии политическую лингвистику, В.З. Демьянков
указывает, что её предметом являются:
а) синтактика, семантика и прагматика политических дискурсов;
б) инсценировка и модели интерпретации этих дискурсов, в частности именования
политологически значимых концептов в политическом употреблении в сопоставлении с
обыденном языком. [Демьянков 2001: 117-118].
Общественное предназначение политического дискурса - внушить адресатам (гражданам
сообщества) необходимость «политически правильных» действий и /или оценок [Демьянков
2001: 127].
Некоторые ученые [Паршин 2001] подвергают сомнению существование феномена
политического дискурса, считая, что языковые черты своеобразия политического дискурса
немногочисленны и не столь просто поддаются идентификации, а обычные лексические и
грамматические маркеры, по которым можно выделить политический дискурс как
своеобразное явление, не выходят за рамки соответствующих идиоэтнических языков. По
мнению П. Б. Паршина, под политическим языком подразумевается вовсе не язык или, по
крайней мере, не совсем и не только язык. Он выдвигает тезис о том, что предметом
политической лингвистики является идиополитический дискурс, т.е. «своеобразие того, что,
как, кому и о чем говорит тот или иной субъект политического действия» [Паршин 2001: 194].
В своей работе мы принимаем в качестве рабочего определения «политического дискурса»
речевую деятельность политических субъектов в сфере институциональной коммуникации.
Коммуникативными особенностями политического дискурса являются институциональность,
конвенциональность и публичность (официальность).
К числу институциональных характеристик политического дискурса относятся его функции. К
основным функциям политического дискурса Р. Водак относит: 1) персуазивную (убеждение),
2) информативную, 3) аргументативную, 4) персуазивно-функциональную (создание
убедительной картины лучшего устройства мира), 5) делимитативную (отличие от иного), 6)
групповыделительную (содержательное и языковое обеспечение идентичности) [цит. по
Желтухина 2000а: 72].
В работах других зарубежных лингвистов, посвященных языку политики, выделяются наряду с
информационной функцией также контролирующая функция (манипуляция сознанием и
мобилизация к действию), интерпретационная функция (создание «языковой реальности»
поля политики), социальная идентификация (дифференциация и интеграция групповых
агентов политики) и агональная функция.
Политический дискурс, наряду с религиозным и рекламным, входит в группу дискурсов, для
которых ведущей функцией является регулятивная. Исходя из целевой направленности,
основной функцией политического дискурса можно считать его использование в качестве
инструмента политической власти (борьба за власть, овладение властью, ее сохранение,
осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако, по мнению Е.И. Шейгал
[2000: 35], данная функция по отношению к языку настолько же глобальна, насколько
коммуникативная функция всеохватывающа по отношению к языку. В связи с этим
предлагается дифференцировать функции языка политики в качестве аспектных проявлений
его инструментальной функции по аналогии с тем, что все базовые функции языка
рассматриваются как аспекты проявления его коммуникативной функции..
Е.И. Шейгал в рамках инструментальной функции языка политики выделяет восемь функций:
функция социального контроля (создание предпосылок для унификации поведения, мыслей,
чувств и желаний большого числа
индивидов, т.е. манипуляция общественным сознанием);
- функция легитимизации власти (объяснения и оправдание решений относительно
распределения власти и общественных ресурсов); функция воспроизводства власти
(укрепление приверженности системе, в частности, через ритуальное использование
символов);
- функция ориентации (через формулирование целей и проблем, формирование картины
политической реальности в сознании социума);
функция социальной солидарности (интеграция в рамках всего социума или отдельных
социальных групп);
- функция социальной дифференциации (отчуждение социальных групп);
- агональная функция (инициирование и разрешение социального конфликта, выражение
несогласия и протеста против действий властей);
- акциональная функция (проведение политики через мобилизацию или «наркотизацию»
населения: мобилизация состоит в активизации и организации сторонников, тогда как под
наркотизацией понимается процесс умиротворения и отвлечения внимания, усыпление
бдительности) [Шейгал 2000: 36].
Наиболее значимым проявлением инструментальной функции языка политики, которое
должно стимулировать к совершению действий, является мобилизация. Стимулирование
может осуществляться как в форме прямого обращения (в таких жанрах, как лозунги, призывы
и прокламации, законодательные акты), так и в создании соответствующего эмоционального
настроя (надежды, страха, гордости за страну, уверенности, чувства единения, циничности,
враждебности, ненависти).
В современной отечественной политической лингвистике существует несколько направлений
исследования политического дискурса..
В первую очередь проблемы политической коммуникации нашли отражение в работах,
посвященных изучению тоталитарного языка [Купина 1995; Романенко 2000 и др.]. В
монографии Н.А. Купиной рассматривается словарь советских идеологем, относящихся к
политической, философской, религиозной, этической и художественной сферам, а также
языковое сопротивление и языковое противостояние коммунистической идеологии внутри
России.
Значительный вклад в изучение политической коммуникации сделан А.К. Михальской
[Михальская 1996б]. Проблема отношения речи и власти исследуется ею в плане
сравнительно-исторической риторики с привлечением материала СМИ. А.К. Михальская
отмечает: «Если для политиков предшествующих эпох необходимо было в первую очередь
владение искусством публичного выступления (оратории), то для современного
политического лидера этого недостаточно. Требуется также, а возможно, и в первую очередь,
мастерство публичного диалога» [Михальская 1996б: 139].
От сделанных автором теоретических обобщений речевого поведения политиков
отталкиваются многие последующие исследователи политического дискурса. В русле
подходов к изучению политической речи, разработанных А.К. Михальской, исследуют
современную политическую коммуникацию М.В. Китайгородская и Н.Н. Розанова
[Китайгородская, Розанова 2003]. Сопоставление политического дискурса с советским
политическим языком позволило им выявить основные тенденции в изменении характера
современной политической коммуникации, и прежде всего – это замена жестко вертикальной
модели общения между властью и народом, свойственной тоталитарному обществу, на
модель с широкой зоной горизонтальных связей, свойственную демократическим обществам.
Заслугой авторов является описание «многоголосия» в современной политической
коммуникации не только на материале СМИ, но и устной речи политиков.
Ещё одно направление изучения политического дискурса касается перестроечных и
постперестроечных инноваций в русском языке конца XX века [Баранов, Караулов 1991;
Воробьева 2000; Гудков 2001; Вепрева 2002 и др].
Предпринятый нами обзор ни в коем случае не претендует на полноту охвата имеющейся по
рассматриваемому вопросу литературы. Бесспорно, что исследование политического
дискурса только начато и нуждается как в уточнении самого феномена политического
дискурса, так и в более глубоких и масштабных описаниях материала с позиций
дескриптивного и когнитивного подходов.
На наш взгляд, нерешенные задачи изучения политического дискурса касаются прежде всего
уточнения самого понятия политического дискурса, так как во многих работах он трактуется
слишком широко.
Другая нерешенная задача – описание речевого поведения политиков в плане речевого
воздействия. Необходимость исследования политического дискурса на материале речи
политиков диктуется тенденциями развития политической коммуникации, наблюдаемыми в
нашем обществе, а именно – «орализацией» [Стернин 2003: 105] общения, значительным
возрастанием роли устной речи, увеличением её удельного веса в общении и повышении
значимости устной речи как формы существования языка. Это является свидетельством
смены монологической коммуникативной парадигмы устной диалогической коммуникативной
парадигмой.
1. 2. Стратегии и тактики политического дискурса
Политический дискурс отражает борьбу за власть. Это определяет особенности
коммуникативных действий, основой которых является стремление воздействовать на
интеллектуальную, волевую и эмоциональную сферу адресата.
Активно использующаяся в политической коммуникации воздействующая функция языка
реализуется через применение речевых стратегий. Актуальность термина «стратегия» в
лингвистике сопровождается отсутствием общепринятой интерпретации.
С позиций прагмалингвистического подхода стратегия определяется как «совокупность
речевых действий» [Труфанова 2001: 58], «цепочка решений говорящего, его выборов
определенных коммуникативных действий и языковых средств» [Макаров 2003: 192].
В русле когнитивного подхода О.С. Иссерс понимает под коммуникативной стратегией
«комплекс речевых действий, направленных на достижение коммуникативных целей»,
который «включает в себя планирование процесса речевой коммуникации в зависимости от
конкретных условий общения и личностей коммуникантов, а также реализацию этого плана»
[Иссерс 1999: 54]. Ученый считает, что стратегии и тактики речевого поведения
непосредственно связаны с основными этапами речевой деятельности – планированием и
контролем, поэтому стратегия представляет собой «когнитивный план общения, посредством
которого контролируется оптимальное решение коммуникативных задач говорящего в
условиях недостатка информации о действиях партнёра» [Иссерс 1999: 100].
С позиции психологингвистики под стратегией понимается «способ организации речевого
поведения в соответствии с замыслом, интенцией коммуниканта» [Борисова 1999: 85],
«осознание ситуации в целом, определение направления развития и организация
воздействия», «развернутая во времени установка субъекта на общение» [Веретенкина 2001:
178]. В широком смысле коммуникативная стратегия понимается как сверхзадача речи,
диктуемая практическими целями говорящего [Борисова 1999].
А. К. Михальская, основывая свое определение коммуникативной стратегии на понятии
выбора, выделяет две глобальные коммуникативные тенденции: к сближению и к
индивидуальности. «Предпочтение (выбор) одной из возможных тенденций ( ... ( и проявление
этого предпочтения в речевом общении назовем коммуникативной стратегией» [Михальская,
1996а: 98].
При определении стратегии, как видим, учитываются такие характеристики, как зависимость
выбора стратегии от цели и коммуникативного намерения, а также зависимость от ситуации.
Учитывая все сказанное, при употреблении термина «стратегия» мы будем понимать ее как
определенную направленность речевого поведения в данной ситуации в интересах
достижения цели коммуникации.
Исследователи называют различные виды коммуникативных стратегий в разных дискурсах, в
том числе в политическом: дискурсивные, стилистические, семантические, прагматические,
риторические, диалоговые и т.д.
Е.И. Шейгал [Шейгал 2000] выделяет в политическом дискурсе следующие виды стратегий:
- стратегия вуалирования, затушевывания нежелательной информации (позволяет
притушить, сделать менее очевидными неприятные факты);
- стратегия мистификации (сокрытие истины, сознательное введение в заблуждение);
- стратегия анонимности (деперсонализации) как прием снятия ответственности.
Можно назвать ещё несколько видов стратегий применительно к политическому дискурсу:
стратегия реификации (конструирование образа врага), стратегия делегитимизации
(разрушение образа оппонента) и стратегия амальгамирования («мы»-дискурс) [Филинский
2002]. Стратегии дискредитации и самопрезентации в политическом дискурсе на материале
письменных текстов СМИ проанализировала О.С. Иссерс [Иссерс 1999].
Ю.М. Иванова, исследуя политический дискурс США, выделяет варьирующую, аддитивную и
интродуктивную стратегии [Иванова 2003]. О.В. Гайкова анализирует манипулятивные и
аргументативные стратегии предвыборного дискурса США [Гайкова 2003].
Однако при этом в литературе отсутствуют четкие основания выделения типов стратегий и их
соотношения с тактиками.
В диссертации представлена попытка классификации и анализа речевых стратегий
российских политиков на основе изучения используемых ими языковых средств. В основу
классификации мы предлагаем положить конечную цель, которую мы понимаем как
прогнозируемое искомое, как представление о результате, который должен быть достигнут по
отношению к адресату.
При формулировании коммуникативных целей мы воспользовались классификацией
Аристотеля, которая не потеряла своей актуальности и лежит в основе многих современных
концепций. Безусловно, она претерпела изменения, но сам принцип классификации остается
продуктивным.
Стратегии в политическом дискурсе определяются целями, которые вызывает к жизни
политическое общение. Как правило, политик желает:
а) побудить адресата проголосовать на выборах за определенного кандидата, партию, блок,
движение и т.п.;
б) завоевать авторитет или укрепить свой имидж, «понравиться народу»;
в) убедить адресата согласиться с говорящим, его мнением, принять его точку зрения (о том,
что правительство работает плохо, или что реформы идут успешно, или что «во всем виноват
Чубайс»);
г) создать определенный эмоциональный настрой, вызвать определенное эмоциональное
состояние адресата;
д) дать адресату новые знания, новые представления о предмете речи, информировать
адресата о своей позиции по какому-либо вопросу.
Следует отметить, что в политическом дискурсе вряд ли может преследоваться цель
«информировать» без желания сформировать при этом положительное или отрицательное
отношение адресата к чему-либо или изменить его мировоззрение, повлиять на его образ
мыслей, поэтому функция воздействия в политическом дискурсе всегда присутствует.
С точки зрения речевого воздействия стратегию можно рассматривать только с помощью
анализа тактик, поскольку стратегия в переводе с греческого (stratos «войско» + «ago» веду) -
искусство планирования, основанного на правильных и далеко идущих прогнозах. А тактика
(греч. «искусство построения войск») – это использование приемов, способов достижения
какой-либо цели, линия поведения кого-либо. В этом контексте стратегия является
комплексным феноменом, а тактика – аспектным. Таким образом, необходимо
проанализировать аспектные феномены, чтобы рассмотреть целостную картину стратегии.
Для определения стратегии речевого воздействия необходимо учитывать не только
коммуникативную цель, но и набор и типы тех тактик, которые используются для ее
реализации. Так, побудить проголосовать за определенного кандидата можно путем
предъявления убедительных аргументов, а возможно с помощью средств саморекламы или
через опорочивание, очернение политического противника в глазах избирателей. Речевые
тактики в нашем понимании представляют собой выбор и последовательность речевых
действий, характеризующихся своей задачей в рамках реализуемой коммуникативной
стратегии.
В результате анализа нами были выделены следующие коммуникативные стратегии,
используемые российской политической элитой: стратегии самопрезентации, дискредитации,
нападения, самозащиты, формирования эмоционального настроя адресата, а также
информационно-интерпретационная, аргументативная, агитационная и манипулятивная
стратегии.
Эти стратегии, реализуемые в определенных тактиках при помощи тех или иных языковых
средств, будут рассмотрены в главах 3 - 7, во 2-ой главе будут проанализированы жанры
устного политического дискурса, в 8-ой – даны риторические портреты отдельных политиков
(В.В. Путина, Д.О. Рогозина, А.Б. Чубайса).
ГЛАВА 2. ЖАНРЫ УСТНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО
ДИСКУРСА
2.1. Проблемы жанров в современной лингвистике
Повышенный интерес современной лингвистической науки к
исследованию речи, появление новой отрасли языкознания - речеведения,
развитие прагматики, риторики обусловили рост популярности
исследований отдельных жанровых форм [Арутюнова 1992; Вежбицка 1997;; Шмелева 1997;
Федосюк 1997; Долинин 1999; Дементьев 2001; Жанры речи 1997, 1999, 2002].
По мнению Т.В. Шмелевой, в современной отечественной русистике существуют три
различных подхода к проблеме речевых жанров [Шмелева 1997]:
Лексический, предполагающий обращение к именам жанров, толкованию их семантики.
Данный подход наиболее тесно связан с теорией речевых актов, во многом основанной на
анализе употребления глаголов речи.
Стилистический, согласующийся с традициями литературоведения, предполагающий анализ
текстов в аспекте их жанровой природы, включая композицию, отбор специфической лексики
и т.д. Данный подход широко используется в исследованиях стилистов, психолингвистов,
социолингистов, а также лингвистов, изучающих живую разговорную речь.
Подход, основанный на анализе моделей жанра, предполагающий исчисление этих моделей
и изучение их воплощения в различных речевых ситуациях. Основополагающим моментом
данного подхода является признание существования в речевом сознании «типового проекта»,
канона, схемы определенного речевого жанра.
При описании речевой модели жанра, как считает Т.В. Шмелева, релевантными являются
следующие признаки, которые она называет жанрообразующими, выделяя коммуникативную
цель как наиболее типологически значимый признак, противопоставляющий четыре типа
речевых жанров: информативные, этикетные, императивные, оценочные. Кроме
коммуникативной цели к жанрообразующим признакам она причисляет:
образ автора (информация о нем как об участнике общения заложена в типовой проект
речевого жанра);
образ адресата;
образ прошлого, акцентирующий внимание на эпизоде, предшествующем общению;
образ будущего, подчеркивающий события, следующие за общением, предполагающий
дальнейшее развитие речевых событий;
тип диктумного (событийного) содержания;
языковое воплощение речевого жанра, спектр возможностей языкового наполнения жанра,
его лексические и грамматические ресурсы.
Шесть первых параметров, включенных в модель речевого жанра, по замечанию Т.В.
Шмелевой, относятся к реальностям действительности и общения, последний, седьмой,
связан с «дифференциацией языковых средств по требованиям речи» [Шмелева 1997: 97].
Т.В. Анисимова рассматривает возможные уровни описания жанров, выделяя три основных
[Анисимова 2000]:
1. Концептуальный уровень описания жанров, имеющий своей целью выделение и описание
самых общих, глобальных признаков, присущих всем без исключения жанрам
соответствующей группы. Главным в данном случае является установление системных
отношений разных жанров друг к другу. Специфика жанра должна быть описана по трем
наиболее важным признакам:
первичность / вторичность жанра;
предполагаемая реакция (отсутствие непосредственной ответной реакции или ее
замедленность; непосредственная словесная реакция; реакция действием);
- интенциональная направленность жанра.
2. Определение жанра на уровне замысла, когда уточняется специфика жанра. На этом
уровне возможно составить модель жанра, т.е. описать общие признаки конкретного жанра.
Как результат, возникает формула жанра, которой впоследствии можно руководствоваться
при разработке текста, чтобы не уклониться от жанрового стандарта.
3. Текстовый уровень, наиболее важный для определения специфики жанра. На данном этапе
условная схема, созданная ранее, наполняется живым содержанием. Жанровая схема
заполняется
«словесной тканью», языковыми средствами.
Актуальным вопросом жанроведения является классификация речевых жанров.
Исследователи выделяют первичные и вторичные жанры, информативные и фатические,
тематически обусловленные и свободные, жанры письменной и устной коммуникации,
официального и неофициального общения, диалогические и монологические, речевые и
риторические жанры.
На основе иллокутивного критерия построена типология жанров диалогического общения Н.Д.
Арутюновой [Арутюнова 1998: 653], которая выделяет:
информативный диалог;
прескриптивный диалог, основанный на деятельностном общении;
обмен мнениями с целью принятия решения или выяснения истины; диалог, имеющий целью
установление или регулирование межличностных отношений;
диалог, имеющий целью установление или урегулирование межличностных отношений;
5) праздноречевые жанры: эмоциональный,
артистический, интеллектуальный диалог.
Справедливо замечая, что «в реальной жизни названные жанры редко бывают представлены
в чистом виде», Н.Д. Арутюнова подчеркивает, что «они различны по своим целям - прямым и
косвенным, степени запрограммированности ответных реакций, распределению ролей и
коммуникативных интересов, «правовому кодексу», протяженности, интенциональным
состояниям собеседников, условиям успешности, по модальным характеристикам»
[Арутюнова 1998: 650].
О.Б. Сиротинина предлагает разграничить понятия «речевой жанр» и «риторический жанр»
[Сиротинина 1999]. Она отмечает, что «один и тот же жанр может быть чисто речевым при
отсутствии специально спланированного, сознательно использованного построения речи и
употребления в ней определенных языковых средств и риторическим - в случае
сознательного планирования и употребления тех или иных средств» [Сиротинина 1999:28].
О.Б. Сиротинина указывает, что не всякий речевой жанр является риторическим даже в
потенции, целенаправленно обучать можно лишь тем речевым жанрам, «которые
одновременно являются или хотя бы могут быть риторическими» [Сиротинина 1999: 29].
Используя понятие «риторическое произведение», видимо, близка к такому пониманию
риторического жанра Т.В. Анисимова, определяющая его как «исторически сложившийся
устойчивый тип риторического произведения, единство особенных свойств формы и
содержания, определяемое целью и условиями общения и ориентированное на
предполагаемую реакцию адресата» [Анисимова 2000: 34].
Исследователи проблем речевых жанров выделяют простые, «элементарные» жанры и более
сложные - «комплексные» [Федосюк 1997: 104], событийные жанры (сложные речевые
события) [Гольдин 1997]. К сложным речевым событиям В.Е. Гольдин относит события
общественного характера, обычно планируемые, контролируемые (собрание, митинг и т.п.).
Строение таких событий имеет общественно закрепленный, институционализированный,
даже в значительной мере ритуализированный характер. Разным сферам деятельности,
разным социумам свойственны, по мнению В.Е. Гольдина, свои комплексы сложных речевых
событий, которые и составляют важный компонент речевой культуры общества.
В.В. Дементьев и К.Ф. Седов называют гипержанрами, или гипержанровыми событиями,
речевые формы, сопровождающие социально-коммуникативные ситуации и объединяющие в
своем составе несколько жанров. Минимальной единицей типологии речевых жанров
исследователи называют субжанр – одноактное высказывание, которое состоит из одного
сверхфразового единства и которое способно входить в собственно жанр на правах тактики
[Дементьев, Седов 1998: 20].
В нашем исследовании вслед за В.В. Дементьевым и К.Ф. Седовым мы будем понимать жанр
как вербальное оформление типичной ситуации социального взаимодействия людей
[Дементьев, Седов 1998: 6]. Хотя взаимодействие людей осуществляется прежде всего в
диалоге, а в публичной речи уровень взаимодействия, безусловно, более низкий, тем не
менее оно присутствует даже в монологической речи. Так, инаугурационная речь является
составляющей церемонии инаугурации.
Кроме обычных жанров, мы выделяем событийные речевые жанры (сложные речевые
события [Гольдин 1997]), которые состоят из разных жанров (уже не событийных), а они, в
свою очередь, состоят из субжанров, в роли которых могут выступать и элементарные
речевые жанры (просьба, приказ). Для краткости в процессе изложения материала для всех
этих понятий мы будем использовать слово «жанр».
В современной лингвистике большое внимание уделяется исследованию отдельных, в том
числе риторических, жанров. За последнее время детальному анализу подверглись многие
жанры, в основном жанры повседневного общения [Седов 2001; Безяева 2002; Жанры речи
1997, 1999, 2002 и др.], научной речи [Салимовский 2001], публицистики [Тертычный 2002].
Исследованию телеинтервью в коммуникативно-прагматическом аспекте посвящена работа
Т.И. Поповой [Попова 2002], однако основное внимание в монографии уделяется речевому
поведению ведущего: «стратегию в телеинтервью осуществляет журналист, именно ему
принадлежит право выбора стратегических шагов» [Попова 2002: 27]. В указанной выше
работе Т.В. Анисимовой [Анисимова 2000] дается подробная характеристика жанров деловой
речи некоторые из которых (мнение, критика, предложение, возражение и др.) широко
используются и в устной политической коммуникации..
В политическом дискурсе объектом исследования являлись в основном лишь отдельные
жанры [Купина 2000; Михальская 2000; Бакумова 2002; Гайкова 2003 и др.].
Подробную классификацию жанров политического дискурса впервые предложила Е.И.
Шейгал [Шейгал 2000: 255-270]. По мнению автора, жанры можно дифференцировать:
по параметру институциональности / официальности;
по субъектно-адресатным отношениям;
по вариантам политических социолектов;
по событийной локализации;
по степени центральности или маргинальности того или иного жанра в поле политического
дискурса;
по характеру ведущей интенции.
При градуировании по оси институциональности / официальности Е.И. Шейгал располагает
жанры политической коммуникации в следующей последовательности (от максимальной
неформальности общения до максимальной институциональности): разговоры о политике в
семье, с друзьями и т.п. – самиздатовские листовки и граффити – телеграммы и письма
граждан – политический скандал – пресс-конференции – публичные политические дискуссии –
публичные выступления, речи политических лидеров – законы, указы и прочие политические
документы - международные переговоры, официальные встречи руководителей государств
[Шейгал 2000: 256-257].
Проводя стратификацию политического дискурса по субъектам политической деятельности,
Е.И. Шейгал выделяет общественно-институциональную коммуникацию, коммуникацию между
институтом и гражданином и коммуникацию между агентами в институтах [Шейгал 2000: 269].
В первом случае автор разграничивает коммуникацию по линиям «институт – общество» (она
представлена жанрами лозунга, призыва, декрета, плаката как обезличенных «высказываний
институтов» или жанрами указа, публичной речи как высказываний политических лидеров) и
«общество – институт» (жанры петиции, обращения, листовки, наказов избирателей и т.п.). В
дискурсе политиков-профессионалов Е.И. Шейгал выделяет особую область – речевые
жанры, субъектами которых могут быть лишь лица, занимающие самые верхние этажи в
политической иерархии, например, руководители государств: это такие жанры, как
инаугурационная речь, послание конгрессу о положении дел в стране, прощальное
обращение президента и др. В коммуникации между агентами в институтах выделяются
внутренняя (служебная переписка, закрытое заседание) сфера и публичная сфера, в которой
реализуются жанры переговоров, парламентских дискуссий, партийной программы,
программной речи на съезде партии и др.
В качестве одного из возможных критериев стратификации политического дискурса Е.И.
Шейгал называет отнесенность жанра к тому или иному событию политической жизни,
которое может быть циклическим (выборы, инаугурация, съезд партии, церемония
патриотического праздника, ежегодное выступление президента с посланием Федеральному
собранию), календарным (встреча депутата с избирателями, парламентские слушания, визит
политического деятеля) или спонтанным (митинг, политический скандал, референдум)
[Шейгал 2000: 264-265].
Степень центральности или маргинальности того или иного жанра в поле политического
дискурса определяется тем, в какой степени он соответствует основной интенции
политической коммуникации – борьбе за власть. С этой точки зрения прототипными жанрами
являются парламентские дебаты, публичная речь политика, лозунг и голосование. Помимо
ведущей интенции, критерием прототипичности является первичность текста. В полевой
структуре жанрового пространства политического дискурса автор выделяет в качестве
первичных жанров заявления, речи, дебаты, переговоры, декреты, конституции, партийные
программы, лозунги и т.д. К сфере вторичных жанров политического дискурса Е.И. Шейгал
относит интервью, анекдоты, аналитические статьи, мемуары, письма читателей, граффити,
карикатуру и т.п. [Шейгал 2000: 269].
По характеру ведущей интенции автор разграничивает:
- ритуальные / эпидейктические жанры (инаугурационная речь, юбилейная речь,
традиционное радоиобращение), в которых доминирует фатика интеграции;
- ориентационные жанры, представляющие собой тексты информационно-прескриптивного
характера (партийная программа, конституция, послание президента о положении в стране,
отчетный доклад, указ, соглашение);
- агональные жанры (лозунг, рекламная речь, предвыборные дебаты, парламентские дебаты)
[Шейгал 2000: 270].
Классификация Е.И. Шейгал построена на широком материале не только русского, но и
американского политического дискурса, но без учета специфики устной или письменной
коммуникации.
2. 2. Диалогические жанры устного политического дискурса
В последнее время наблюдается экспансия диалогических форм в сфере публицистики
[Колокольцева 2001: 13; Попова 2002: 15]. Это касается и политического дискурса.
Диалогические дискурсы представляют собой весьма сложные образования, в рамках
которых переплетаются разноаспектные лингвистические и экстралингвистические факторы.
Виды диалогов выделяются исследователями с разных позиций. Так, для С.А. Сухих при
классификации диалогических дискурсов ведущей является макроинтенция коммуникантов,
на основе которой он выделяет аффиляционный диалог, диалог-интервью,
интерпретационный и инструментальный [Сухих 1998: 15]. На наш взгляд, представляется не
совсем корректным обозначение «диалог-интервью» для диалогов с эвристической
макроинтенцией, так как при этом возникает ассоциация с определенным жанром речи.
В уже упоминавшейся классификации Н.Д. Арутюновой типы диалогических дискурсов
выделяются в соответствии с основными целями общения [Арутюнова 1992: 52-53].
Однако ни одна из известных в диалоговедении классификаций, на наш взгляд, не может
удовлетворять исследователей политического диалога, так как, во-первых, в условиях
коммуникации разные типы диалогических дискурсов находятся в постоянном
взаимодействии и зачастую перекрещиваются, следовательно, нельзя строить
классификацию по одному признаку; во-вторых, претендуя на универсальность,
существующие типологии не учитывают специфику диалога в разных функциональных
сферах, а ориентируются в основном на сферу повседно-бытового общения.
При систематизации диалогических речевых произведений в политическом дискурсе важно,
на наш взгляд, опираться прежде всего на общеязыковые функции, которые специфически
преломляются в нем.
При характеристике политического дискурса в его как монологических, так и диалогических
формах следует учитывать цель, которую ставит политик в своем публичном выступлении.
Цели коммуникации соотносятся с реализацией языковых функций.
В результате анализа материала видеозаписей телевизионных выступлений политических
лидеров нами установлено, что конкретные коммуникативные категории политического
диалога, прежде всего категория чуждости [Захарова 2001: 167], могут формировать
агональный, информативно - интерпретационный и декларативно - персуазивный виды
диалога.
Агональная функция политического дискурса наиболее ярко проявляется в диалогах в период
предвыборной борьбы за власть. Это жанры безусловного влияния: сложные речевые
события – общественно-политические ток-шоу и теледебаты, в которых представители
разных политических партий используют средства агитационного воздействия, направленные
на борьбу с оппонентами за адресата - избирателя, интервью с политическими лидерами.
Такая агитационная речь имеет четкую стратегию: побудить адресата (избирателя) к выбору
того или иного кандидата.
Цель декларативно-персуазивных диалогических форм - создание убедительной картины
лучшего устройства мира. Декларативная функция проявляется в провозглашении политиком
принципов своего видения государственной политики, государственного устройства.
Декларация принципов не служит непосредственным призывом к действию, а должна убедить
электорат в ценности, преимуществах предлагаемой модели управления государством и тем
самым создать положительный имидж политика. Задача политика, дающего интервью перед
выборами, - убедить электорат в том, что лидер обладает необходимыми знаниями,
мудростью и видением перспективы, достаточными для того, чтобы улучшить экономическое
положение населения, поднять престиж страны.
Информационно-интерпретационные диалоги представлены разными формами жанра
интервью и такого нового жанрового образования, как «прямая линия». В политических
диалогах подобного типа на первый план выступает не содержательно-фактуальная
информация, а содержательно-концептуальная, раскрывающая авторское понимание
отношений между явлениями, фактами, событиями и обнаруживающая их скрытый смысл.
Так, «прямую линию» нельзя рассматривать как механический процесс сообщения
информации.
Наиболее частотной событийной жанровой формой во всех видах политического дискурса
является интервью. В исследовании А.К. Михальской выявлена специфика политического
интервью как речевого жанра [Михальская 2000]. Она отмечает, что политическое интервью -
это высококонвенциональный (социально «условный»), публичный речевой жанр с жёстким
распределением речевых ролей непосредственных участников, в котором журналист
раскрывает или стремится раскрыть значимые для общества черты политика, в том числе и
«опасные», тогда как последний, отвечая на вопросы журналиста, стремится убедить
общество в своей «востребованности» [Михальская 2000: 68].
Признавая ценность выявленных А.К. Михальской характеристик этогго жанра, в то же время
выразим мнение, что политическое интервью – это не всегда агональный жанр, в котором
ведущий нападает (обвиняет), а политик защищается или оправдывается. Наши наблюдения
дают основание считать, что степень агональности политического интервью зависит от
установки ведущего и от типа его языковой личности (сравнить, например, «Момент истины»
А. Караулова и «Времена» В. Познера или «Зеркало» Н. Сванидзе).
Как жанр, интервью в современном политическом дискурсе отличается большим
разнообразием: это интервью короткие и пространные, сенсационные и «дежурные»,
ожидаемые и эксклюзивные, проблемные и портретные. Сейчас наблюдается обновление
этого жанра на телевидении, связанное, видимо, с тем, что интервью в полевой структуре
жанрового пространства политического дискурса относится к вторичным жанрам.
Содержательное изменение структуры телеинтервью Т.И. Попова [Попова 2002] усматривает
в том, что современное телеинтервью переакцентировало свои интересы с предмета
разговора на самого собеседника, что прослеживается в таких типах, как интервью с
участником события, интервью с профессионалом (экспертом), интервью с личностью.
«Современные ТИ [телеинтервью], характеризующиеся «лично-биографическим
эгбисционизмом» участников и усилением роли ведущего, отражают основные тенденции
развития современной журналистики и информационно-коммуникативного общества в целом»
[Попова 2002: 14].
Обновление интервью проявляется прежде всего в изменении структуры и сферы
использования жанра. Так, вместо одного интервьюера - несколько («Народ хочет знать»
[РТР, позже – ТВЦ]). В телепередаче В.В. Познера «Времена», наоборот, интервью берется
не у одного политика, а у нескольких.
Телевизионная передача «Времена» является сложным речевым событием, поскольку она
планируется, назначается, до определенной степени контролируется ведущим и имеет
определенный ролевой состав участников [Гольдин 1997: 27]. Такие событийные жанры
характеризуются наличием макродиалога, выражающегося в диалогическом типе общения,
хотя диалогическая форма сочетается в нем с монологической.
Эта программа, посвященная определенной актуальной проблеме, очень сложное речевое
событие, как и «Момент истины» А. Караулова. Возможно, перед нами примеры рождения
нового гипержанра.
Любое жанровое образование обычно представлено
субжанрами. При этом следует иметь в виду, что любой субжанр может быть как одним из
составляющих какого-либо жанра, так и самостоятельным речевым или риторическим жанром
в структуре сложного речевого события (см. раздел 2.1.1 «Теледебаты»). Субжанрами
интервью, вероятно, можно считать интервью с включенными в него наблюдателями.
Непосредственное включение телезрителей в процесс общения ведущего с видными
политическими деятелями может носить как визуальный характер (РТР, «Народ хочет знать»),
так и аудиальный (РТР, «Зеркало»).
Диалогические формы типа «Времена» можно рассматривать как жанровые модификации,
возникающие в результате объединения нескольких моделей на жанровой основе, наиболее
восприимчивой к изменениям. Как правило, такими основами становятся жанры, имеющие
долгую историю и обладающие некоторой степенью универсальности. В нашем случае
инвариантной основой является событийный жанр интервью. Это объясняется гибкостью
жанра интервью, отсутствием в нем жестких канонов. В телевизионной передаче «Времена»
новая жанровая модификация возникает в результате трансформации – синтеза жанра
интервью и жанра дебатов. Влияние последнего проявляется в заданности темы для
обсуждения, дискуссионном характере общения, в увеличении количества интервьюируемых
собеседников.
Противоположным типом жанровых трансформаций являются новые жанровые образования,
возникающие в процессе нарушения величины, объема конструкции. «Свертывание»
жанровой модели, как показали наши наблюдения, приводит к появлению мини-интервью. В
политическом дискурсе подобный тип трансформаций отмечен нами как жанр «мнение» в
новостных программах при обращении журналиста к видным политикам с целью дать краткую
оценку какому-либо событию.
Наконец, обращает на себя внимание трансформация жанра интервью по типу «имитации»,
когда отрицание жанрообразующих доминант модели приводит к изменению этой модели до
такой степени, что можно говорить об имитации жанра [Звягина 2002: 11-12]. Примером такой
модификации могут служить ответы кандидата на пост президента В.В. Путина на вопросы во
время его встречи с доверенными лицами: отсутствует ведущий, вопросы задаются
несколькими участниками встречи, и вопросы, и ответы заранее подготовлены, и – главное –
это интервью лишь по форме, а по сути – продуманное изложение позиции кандидата по
ключевым вопросам.
В то же время наши наблюдения показали, что при всем разнообразии телесценариев
остается специфический отличительный признак интервью: вопросно-ответная структура и
типовая композиция (зачин – основная часть – концовка) [Голанова 1996: 258].
2.2.1. Теледебаты
Теледебаты как «ноу-хау» избирательной кампании в России появились сравнительно
недавно, однако уже сейчас играют важную роль в выборной кампании, являясь ее
необходимым элементом, можно сказать, ритуалом. Считается, что нередко именно успешное
выступление политика в теледебатах сказывается на результатах голосования. Безусловно, с
течением времени дебаты изменились, они стали менее спонтанными, более управляемыми,
тщательно подготовленными специалистами по имиджу и ведению кампаний. При всем этом
избиратели по-прежнему считают теледебаты моментом истины, позволяющим им по-
настоящему глубоко узнать кандидатов. Ведь у этой формы есть одно преимущество: она
дает возможность кандидатам непосредственно обратиться к гражданам, пользуясь самым
эффективным из доступных им средств массовой информации [Мицкевич, Файерстоун 1996:
41]
В то же время отношение к дебатам в разных странах не одинаково. Например, в
Великобритании их принципиально не проводят: по мнению политологов, это отдаляет
население от принципов парламентаризма, переключая их внимание исключительно на
лидеров. Не популярны теледебаты и в Японии – в последний раз их проводили в 1990 году.
В США претенденты на пост президента участвуют в публичных схватках в среднем 4 раза,
отвечая на «острые» вопросы двух-трех журналистов и полемизируя друг с другом. В Чехии
политики получают вопросы от телезрителей по телефону. Самыми продолжительными
теледебатами являются канадские – они длятся до трех часов, причем проводятся сначала на
английском, а затем на французском языках.
В России теледебаты проводятся начиная с 1991 года, однако до сих пор не разработаны
четкие правила их проведения. Мы проанализировали видеозаписи теледебатов двух
последних парламентских и президентских кампаний (1999-2000 гг. и 2003-2004 гг.) на 1
канале, телеканалах РТР, ТВЦ, НТВ, чтобы выяснить, в чем же состоит специфика этого
событийного жанра.
Не встретив в специальной литературе описания теледебатов, мы обратились к определению
понятия «дебаты», чтобы установить специфические дифференциальные признаки
«теледебатов».
Из системы определений, предложенных И.А. Стерниным, ясно, что полемику, дискуссию и
диспут предлагается считать разновидностями спора, а дебаты и прения – разновидностями
обсуждения проблемы. Отличие прений от дебатов заключается в том, что прения
устраиваются по определенному, оглашенному кем-то докладу, а дебаты проходят как
высказывание участниками различных точек зрения на ту или иную поставленную проблему
[Стернин 2000: 82].
Наши наблюдения показали, что при разнообразии сценариев, предлагаемых
телекомпаниями, отмеченный специфический признак сохранен и в телевизионных дебатах:
ведущий предлагает вопрос для обсуждения, а участники высказывают точку зрения своей
партии (или свою собственную) по этой проблеме.
В отличие от парламентских дебатов, теледебаты представляют собой «спор для слушателя»
(термин С.И. Поварнина), то есть не для того, чтобы приблизиться к истине или убедить в
чём-то друг друга, а для того, чтобы убедить слушателей или произвести на них то или иное
впечатление. Прямой адресат речи участника теледебатов (ведущий, другие участники) часто
является второстепенным, так как на самом деле речевая деятельность направлена в
основном на наблюдателей (телезрителей), которые и являются истинным адресатом этой
деятельности.
Коммуникативная цель теледебатов – побудить адресата (избирателя) к выбору того, а не
иного кандидата, убедив его в необходимости совершения сознательного действия. Этим
теледебаты близки к другим жанрам агитационного дискурса [Купина 2000: 216]. Специфика
же теледебатов формируется за счет особых ситуативных условий: это устная спонтанная
речь в её диалогической форме в ситуации непосредственного общения, но с дистанционным
и пассивным истинным адресатом.
Теледебаты – сложное речевое событие поскольку оно имеет коллективный характер,
планируется, назначается, специально организуется, до определенной степени
контролируется ведущим, регулярно повторяется, имеет определённый ролевой и
коммуникативный состав участников и может быть представлено в виде сценария
[Дубровская 1999: 102].
Сложные речевые события группируются по сферам общения. Теледебаты – сложное
речевое событие политической сферы, им свойственны общественная характер,
официальность и публичность.
Общение в сложных речевых событиях может протекать в разных жанрах. В каждом из
сложных речевых событий реализуются речевые и риторические жанры, соответствующие
той или иной коммуникативной цели.
Агитационный дискурс, как отмечают исследователи, характеризуется свободой выбора и
сочетаемости жанровых образцов [Купина 2000: 217]. Рассмотрим отличия в сценариях
теледебатов на разных телевизионных каналах. В 1999-2000 годах теледебаты как таковые
проводились только на каналах РТР и ТВЦ (НТВ проводило дебаты в рамках ток-шоу «Глас
народа») по довольно однообразному сценарию: участники обсуждали заданную ведущим
тему, обменивались воинственными или же вежливыми репликами, отвечали на
предназначенные лично им вопросы телезрителей, поступившие заранее в адрес передачи
(только в варианте РТР) и на прощание обращались к телезрителям с призывом голосовать.
В том виде теледебатов, что проводили РТР и ТВЦ, нами были отмечены следующие
речевые и риторические жанры: программная речь, речь в прениях, возражение,
предвыборное обращение.
В следующую предвыборную кампанию сценарии теледебатов заметно изменились. Новым
жанром дебатов на всех каналах явилось представление своей партии. На твц, помимо этого
нововведения, все осталось прежним. На 1 канале, впервые освоившем теледебаты, была
использована та же схема: представление – программная речь – речь в прениях или
возражение – ответы на вопросы ведущего – предвыборное обращение. На каждом этапе в
распоряжении кандидатов было по одной минуте.
Самым усложнённым оказался вариант РТР, построенный по принципу градации. В первом –
разминочном – раунде участники отвечают на не слишком сложные вопросы ведущего
(Почему в вашей команде сегодня так много женщин? и т.д.), затем – на вопросы
телезрителей, поступившие в адрес одного или всех кандидатов. Следующие раунды
посвящены каждой из представленных партий: претендент отвечает на вопросы (как правило,
провокационные) оппонентов или членов их команд. Заканчиваются теледебаты
предвыборным обращением.
Дадим краткую характеристику жанрам, которые представлены в теледебатах.
Программная речь предполагает в официальной ситуации собрания сообщение о своем
кредо, своем видении ситуации или своем понимании движения общества вперед
[Анисимова, Гимпельсон 1998: 119]. В теледебатах программная речь представляет собой
заявление своей позиции, изложение взглядов участника дебатов (его партии, движения) на
вопрос, сформулированный ведущим, например: «В чем может состоять, на ваш взгляд,
национальная идея?», или «Каково ваше мнение о положении в Чечне?», или «Надо ли
пересматривать результаты приватизации?». (Развернутый анализ программных речей
кандидатов на пост главы государства см. в разделе 2.3.3.).
По нашим наблюдениям, программная речь в теледебатах отличается вариативностью,
свободой построения. Это сложный речевой жанр, который может включать в себя несколько
субжанров: мнение, критику, предложение.
Обязательным элементом программных речей участников дебатов является изложение
мнения. Задача этого жанра (в составе программной речи – субжанра) – предъявление и
аргументация собственного восприятия ситуации, явления [Анисимова 2000: 35]:
Е.Б. Мизулина: Наша позиция как раз и заключается в том / что сегодня разумно ставить
вопрос / о введении чрезвычайного положения на территории Чеченской республики / в
соответствии с законом / действующим / о чрезвычайном положении // И ввести форму
правления / президентскую форму правления / что разрешает закон о чрезвычайном
положении // Если будет решаться так вопрос то это будет означать // в Совет Федерации
будет предложен соответствующий указ исполняющего обязанности президента / и в этом
указе будет сказано / кто будет обеспечивать порядок // Нужно только комплектовать из
собственного населения живущего на территории Чечни / или все-таки на период
чрезвычайного положения / что было бы совершенно рационально и законно / обеспечивать
этот порядок силами федеральной милиции может быть / направляя туда по очереди отряды
милиции особого назначения из разных регионов / чтобы не допустить столкновения двух
противоборствующих сторон / которые пока остаются // Ведь велика опасность не только в
том / что как бы бандиты под видом мирных жителей войдут в состав власти / милиция это
власть / но ведь велика опасность / что тот кто не был в составе бандитов / кто пострадал от
них / из числа чеченского населения / воспользуется чтобы отомстить //
Ведущий: В общем вы против формирования чеченской милиции из местного населения?
Е.Б. Мизулина: Ну я не то чтобы против… / я отношусь с большой осторожностью // И если
ввести чрезвычайное положение и прямое президентское правление / это открытый
легальный путь с обсуждением / как / сколько ограничить / какие деньги / как они будут
использоваться // Вот для чего нужно президентское правление // [РТР, «Выборы-2000»,
21.03.2000];
Мы считаем что / Россия не должна стесняться что она самая мощная в экономическом плане
/ держава постсоветского пространства // И доктрина СПС состоит в том что // Россия должна
стать реальным лидером / на постсоветском пространстве / что означает / во-первых
экспансию / российской экономики / и действительно защиту там прав / и свобод граждан в
том числе и наших соотечественников / что означает лидерство России и более тесную
координацию в политическом смысле // Все это называется лидерство России на
постсоветском пространстве // (Б.Е. Немцов) [1 канал, «Выборы-2003», 27.11.2003].
Т.В. Анисимова относит этот жанр к информационным, но, по нашему мнению, само наличие
аргументации, использование аргументативной стратегии предполагает включение этого
жанра в разряд убеждающих.
Как в приведенном выше выступлении Е.Б. Мизулиной, участники дискуссии могут
предложить свой вариант разрешения сложной проблемы, имеющей общественное значение,
в рамках жанра (субжанра) предложение.
Некоторые участники теледебатов в программной речи ограничиваются лишь критикой
действующей власти или оппонентов:
Я считаю развязывание войны в Чечне / жутким преступлением против всех народов которые
живут в нашей стране // чеченцы / русские / ингуши / все буквально / там одних беженцев
миллион человек // Нет военного решения этой проблемы / но развязывали её Ельцин /
Черномырдин / Грачёв / Гайдар и многие другие // Поэтому одно дело борьба с бандитами а
другое дело / когда вся республика / по сути дела превратилась в зону сплошного бедствия / и
нет тоже реальной программы // Я опубликовал программу в «Советской России» // Первое //
ничего не делают для развития нефтехимического производства / и строительной
промышленности которая там была довольно развита // Второе // деревня не готова чтобы
сеять в эту посевную // Третье // необходима социальная защита и поддержка // Четвертое /
восстановление элементарного порядка и управления // А видите только сводки военных
действий / а после войны надо обеспечить восстановление // (Г.А. Зюганов) [РТР, «Выборы–
2000», 7.03.2000];
Ложный тезис о том что не нужна философия идей / придуман теми кто хотят сокрыть / те
цели / во имя которых совершается та или иная политика // За любой доктриной / будь то
экономической / правовой / исторически всегда стоит понимание нацией места в мировой
истории // И именно крушение России и нынешняя её катастрофа проистекают оттого / что
нам всем внушили что у нас просто / у каждого / один / свой / контракт с государством и мы
разобщены полностью // И марксистская идея / и либеральная «граждане мира» / и
пролетариат безнациональный ведут к одному мировому образцу // «Российский
общенародный союз» считает что русский народ должен вернуться к своим исконным
ценностям // (Н.Н. Нарочницкая) [РТР, «Выборы-99», 23.11.1999].
В этих случаях критика – не субжанр программной речи, а самостоятельный жанр в
теледебатах, подменяющий собой программную речь.
Иногда программная речь может строиться не по стандарту, а отражать творческую
индивидуальность говорящего. Приведем в качестве примера выступление Н.И. Травкина,
который в 1999 году представлял в теледебатах партию «Яблоко», а в настоящее время
сошел с политической арены:
У нас национальную идею когда начинают искать / то почему-то подразумевают что вот
сейчас кто-то что-то выдумает и все проблемы будут решены // Долгое время национальная
идея как у нас была? // Вот я тут недавно был во Владимирской области одновременно
поехал в Петушки / там тоже одна национальная особенность связанная с этим местом // А
дальше Муром / где Илья Муромец тридцать три года на печке лежал а потом совершил
несколько подвигов // У нас национальная идея всё равно что щуку поймал / или стрела в
лягушку попала / повезло / а это царевна / все сразу свалилось с неба // Не может быть
национальная идея которая страну вытащит и всех сделает счастливыми // Пахать надо / па-
хать // А здесь роль государства / и какие правила государство вводит / чтобы человек
заинтересован был / пахать на себя на свою семью // Может быть если национальную идею
приближать / то что надо уже / поменьше надеяться на государство и побольше на себя //
[РТР, «Выборы-99», 23.11.1999].
Это яркая, образная, легко воспринимаемая речь, насыщенная аллюзиями, обращением к
прецедентным текстам (поэме Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки», русским народным
сказкам и былинам). Но вряд ли она в полной мере выполняет задачу программной речи –
выразить позицию представляемой говорящим партии по предложенному для обсуждения
вопросу.
Другим жанром, встретившимся нам во всех вариантах теледебатов, является речь в прениях
– как бы законченная по смыслу реплика в диалоге. «Речь в прениях – это выступление, в
котором оратор формирует определенную точку зрения на предмет речи, убеждает в
предпочтительности или преимуществах предлагаемой точки зрения перед другими
возможными или имеющимися» [Анисимова 2000: 33-34]. Этот жанр используется при
обсуждении больших спорных вопросов. Его отличительная черта – наличие тесной связи с
предшествующими выступлениями. В этих условиях возрастает степень спонтанности речи, в
то время как все предыдущие жанры в структуре теледебатов обычно риторические.
К возможным формам реализации этого жанра Т.В. Анисимова относит обоснование, которое
не предлагает нового решения проблемы, а имеет задачей разъяснить свою позицию по
обсуждаемому вопросу и убедить аудиторию в том, что эта позиция правильная [Анисимова
2000: 34]. Например:
Да / я должен признать / что авторитет России за последние годы в мире вырос // Вырос
благодаря авторитету и довольно активной ясной позиции Владимира Владимировича Путина
и МИДа // Тем не менее / на наш взгляд базовыми приоритетами / внешней политики должны
быть не отношения допустим с Китаем / или с США / а в первую очередь базовый приоритет /
это отношения со странами содружества / СНГ // Почему? Во-первых / потому / что там живет
двадцать пять миллионов наших соотечественников // и эти люди нуждаются в помощи
России // Во-вторых потому что / историческим / культурологическим и языковым образом мы
связаны навеки с этими странами / и мы не можем эти отношения разорвать // В-третьих
экономические связи с этими странами являются ключевыми // (Б.Е. Немцов) [1 канал,
«Выборы-2003», 27.11.2003].
Обоснование, как правило, продумывается заранее, хотя бы «на всякий случай», что делает
его риторическим жанром.
Задача возражения состоит в указании на несогласие со словами или действиями другой
стороны, а также на слабые стороны ее позиции [Анисимова 2000: 39]. Так, при обсуждении
вопроса о нарастании в нашей стране антизападных настроений Б.Е. Немцов возражает Н.Н.
Нарочницкой, считающей, что Европа «все так же боится России»:
Разыгрывается такая карта // Но я считаю что конфронтация с Европой / катастрофа для
России // Это же все было / железный занавес / это бесправие / нищета / это ксенофобия / это
/ разжигание национальной розни // Вы знаете / Европа / крупнейший наш торговый партнер /
пятьдесят миллиардов долларов товарооборота // Европа / всегда когда Россия
приближалась к Европе / в России был прогресс // [1 канал, «Выборы-2003», 27.11.2003].
Несогласие с выступлением оратора может быть показано в реплике разными способами:
подчеркиванием противоположной точки зрения, иронической фразой:
Ведущий: Николай Ильич / расскажите о взглядах Явлинского на этот вопрос //
Н.И. Травкин: Ну что я буду рассказывать…//
Н.Н. Нарочницкая: Ну как же / вы же член «Яблока» / прораб перестройки!
Н.И. Травкин: Я и остался прорабом //
Н.Н. Нарочницкая: Чудесное признание! [РТР, «Выборы-99», 23.11.1999].
Именно в таких жанрах, как речь в прениях и возражение (не риторических), ярко проявляется
тип языковой личности говорящего по его способности к кооперации в речевом поведении
[Седов 2000] (подробнее о типах языковой личности политиков см. в главе 8 «Риторическая
грамотность политика и риторические портреты отдельных политиков»).
Во всех вариантах теледебатов присутствует еще один жанр, обычно риторический, –
предвыборное обращение. В отличие от жанра прений, где в большей степени проявляется
прямой диалог, здесь говорящий обращается непосредственно к избирателю как к прямому
адресату с целью побудить его предпочесть на выборах определённую партию или
кандидата. Например:
Я прошу избирателей поддержать блок Жириновского / номер семнадцать в бюллетене для
голосования // Завтра мы проводим последний митинг и шествие по Тверской от Пушкинской в
двенадцать часов дня // Сегодня все лезут в патриоты а мы уже десять лет // Мы хотим
сильной России / мы хотим поднять русский народ / мы не против малых народов но мы
против национальных клеток / в которых живут наши граждане // Мы знаем как сделать
сильной экономику / Голосуйте за блок Жириновского!
Специфика предвыборного обращения в теледебатах обусловлена временным лимитом в 30
или 60 секунд, за которые говорящий должен назвать действие, которые адресату
необходимо совершить (поддержать на выборах определенного кандидата, сделать
правильный выбор или хотя бы прийти на выборы), и аргументировать необходимость этих
действий. Все это может продумываться заранее (а может и репетироваться).
Таким образом, особенности теледебатов как сложного речевого события обусловливают не
только определённый набор жанров и их субжанров, но и соотношение в них творческого
начала и стандарта: в программной речи наиболее ярко проявляется творческая
индивидуальность говорящего, в речи в прениях – тип языковой личности, а обращение к
избирателям строится по шаблону. В отличие от парламентских дебатов в теледебатах
появляется пассивный адресат – наблюдатель, который не может вмешаться (а иногда и
может) в обсуждение того или иного вопроса, но является основным (истинным) адресатом.
Выявленное нами своеобразие теледебатов может свидетельствовать об эволюции жанровой
природы дебатов, обусловленной коммуникативными задачами, стратегиями и тактиками
политического дискурса.
2.2.2. Общественно-политическое ток-шоу
Близким жанру теледебатов является жанр общественно-политического ток-шоу. В
настоящее время на российском телевидении существуют только две таких программы:
«Основной инстинкт» С. Сорокиной (1 канал) и «Свобода слова» С. Шустера (НТВ). Ведущий
задает вопросы по актуальной на сегодняшний день теме приглашенным – известным
политическим и общественным деятелям, они высказывают свою точку зрения, соглашаются
друг с другом, возражают, вступают в полемику. В число участников программы «Основной
инстинкт» могут быть включены и обычные люди, как-то связанные с обсуждаемой
проблемой, например, родители погибшего на школьных военных сборах
одиннадцатиклассника – при разговоре о введении в школе обязательной начальной военной
подготовки. В студии присутствуют пассивные наблюдатели - зрители. В ток-шоу могут быть
использованы телерепортажи с мест событий, организованы телемосты.
С теледебатами этот событийный жанр сближает наличие единой темы разговора,
задаваемой ведущим, и дискуссионность обсуждения. Основные характеристики жанра
теледебатов присутствуют в ток-шоу в свернутом виде. Набор жанров, представленных в ток-
шоу, тот же, что и в теледебатах (мнение, возражение, критика, речь в прениях,
предложение), за исключением предвыборного обращения и программной речи.
Однако есть и отличия. В теледебатах роль ведущего преимущественно техническая: он
предлагает участникам заранее подготовленные вопросы, следит за соблюдением
регламента. В ток-шоу ведущий направляет обсуждение в нужное, по его мнению, русло, его
личность проявляется более ярко, она накладывает отпечаток на весь ход разговора.
Особенно это касается ведущей программы «Основной инстинкт» С. Сорокиной: она активно
вмешивается в разговор, даже перебивает говорящего, может по собственному решению
прекратить обсуждение какого-то вопроса и сменить тему разговора. В этом отношении
выгодным образом отличается речевое поведение ведущего «Свободы слова» С. Шустера.
В вариантах теледебатов, предлагаемых РТР и НТВ, вопросы, помимо ведущего, могут
задавать и присутствующие в студии члены «команды» каждого из политических оппонентов –
его товарищи по партии. В ток-шоу «Свобода слова» право задать вопрос и высказать свое
мнение имеют приглашенные эксперты: известные политологи, социологи, журналисты. Но,
несмотря на то, что зрители лишены права задавать вопросы, они тоже могут выразить свое
мнение по обсуждаемой проблеме («Основной инстинкт») или свое отношение к только что
прозвучавшим высказываниям участников («Свобода слова») путем голосования. Результаты
голосования тут же становятся достоянием присутствующих и комментируются ведущим
(«Основной инстинкт»).
2.2.3. «Прямая линия»
Метаморфоза речевого жанра интервью в политическом дискурсе особенно ярко видна в
организации такой формы диалогического общения с крупными политическими фигурами, как
«прямая линия». «Прямая линия» как сформировавшийся жанр в общественно-политической
сфере представлен преимущественно письменной фиксацией в газетных изданиях («прямая
линия» с В.В. Путиным идет в прямом эфире и повторяется в записи). Но все-таки это жанр
устной речи, поэтому рассмотрим более подробно этот жанр на материале видеозаписей
«прямой линии» с В.В. Путиным в 2001, 2002 и 2003 годах.
«Прямую линию» мы определяем как сложное речевое событие – особый событийный жанр,
представляющее собой дистанционный публичный диалог вопросоответного типа между
адресатом (телезрителями, читателями) и видным политическим деятелем.
Обнаружены следующие жанровые характеристики «прямой линии»:
1.Типологическая стратификация. Для прямой линии типично дистантное общение (наличие
дистантных наблюдателей из числа телезрителей, читателей).
2. Способ общения. Контакт между коммуникантами непосредственный. Канал и средство
связи коммуникации или только аудиальный (вопросы читателей по телефону), или
аудиовизуальный, совмещающий непосредственный контакт политика, отвечающего на
вопросы ведущего телепрограммы. Форма речевого контакта устная, но текст «прямой линии»
может печататься в газете.
3. Организация общения.
а) Функция «прямой линии» - возможность прямого общения с населением, в процессе
которой политик не только предоставляет в ответах информацию по актуальным вопросам
политики и экономики, но и дает свою интерпретацию и оценку событий, проблем.
б) Общение спонтанное.
в) Стратегии и тактики стандартные, социально приемлемые.
г) Отсутствует жестко заданная тема. Даже в случае строгого объявления темы возможны
отступления от неё как в вопросах, так и в ответах.
4. Топология речевого события. Расположение коммуникантов дистантное (визуальное и
невизуальное).
5. Объективные ситуативные характеристики коммуникантов.
а) «Прямая линия» - это диалог, но в нем участвует несколько коммуникантов – адресантов,
последовательно сменяющих друг друга (как правило, сложное речевое событие «прямая
линия» включает в себя одного отвечающего, но бывает и несколько).
б) Социально–статусные отношения коммуникантов асимметричные. Отличие «прямой
линии» от традиционного интервью заключается также, на наш взгляд, в перераспределении
коммуникативной инициативы, в возрастании роли каждого из адресантов в диалоге. В
«прямой линии» телезрители (читатели) – адресаты и наблюдатели общения, но задающие
вопрос, - выступают в роли непрофессиональных субъектов общения. Обращаясь к
представителю власти с прямыми вопросами, они обретают свойства адресантов общения,
инициирующих запрос информации.
Обратимся к жанровой структуре «прямой линии». В речевом событии на макроуровне в
качестве единицы общения ряд лингвистов выделяет коммуникативный эпизод [Борисова
2001: 25.] Деление коммуникативного события на эпизоды отражает коммуникативную
динамику диалогического взаимодействия, его членимость на фазы в соответствии с
изменением деятельностной структуры коммуникативного процесса.
В жанре «прямая линия» коммуникативный эпизод обычно состоит из вопроса
(стимулирующей реплики) и развернутого ответа политика (реактивной реплики). Но это не
диалогическое единство, а единица более крупная.
Критериями выделения коммуникативного эпизода считаются следующие признаки:
ориентированность на решение коммуникативной задачи (коммуникативно-деятельностное
основание);
тематическая цельность (показатель содержательной целостности)
иллокутивная связанность реплик–высказываний внутри эпизода (показатель прагматической
связанности);
жанрово–композиционная оформленность (показатель структурно–речевой целостности)
[Борисова 2001: 26].
Каждый коммуникативный эпизод связан с введением новой темы. Выбор темы в «прямой
линии» в основном свободный: меняются адресанты (телезрители, читатели) – меняется, как
правило, тема.
Коммуникативные эпизоды, из которых состоит целостное речевое событие, воплощаются в
речевых жанрах. В макроструктуре каждого коммуникативного эпизода «прямой линии», по
нашим наблюдениям, представлены обычно такие жанры:
информативный диалог: запрос информации – ответ,
информативный диалог с целью принятия решения,
диалог–«ратификация», констатирующий принятие решения о дальнейших действиях,
субжанры (этикетная рамка: диалог–приветствие, диалог–прощание).
Интересно проследить особенности инициальной и реактивной реплик. Можно отметить
своеобразие жанрово–композиционной структуры речевой партии инициаторов запроса
информации: обычно запрос информации состоит из экспозиции с функцией обоснования
запроса информации (жанр микросообщения) и собственно запроса информации (вопрос –
просьба).
Охарактеризуем микроструктуру ответной реплики В.В. Путина. В его ответах на вопросы
телезрителей прослеживается определенная последовательность коммуникативных шагов:
установление контакта со слушателями;
подтверждение существования проблемы;
оценка ситуации, связанной с данной проблемой;
объяснение причин, приведших к трудной ситуации;
информирование о том, как решается проблема;
приведение статистических данных, примеров, аналогий в качестве аргументов;
обобщение изложенного (указание пути решения задач, обещание принять меры, выражение
уверенности в позитивном исходе).
Исследование коммуникативных и структурных особенностей «прямой линии» приводит к
мысли, что перед нами новое жанровое образование – возможно, трансформация жанра
интервью, а скорее – новый событийный жанр.
В целом можно прийти к заключению, что новые модификации, возникающие в устной форме
политического дискурса в результате жанровых трансформаций, делают его жанровую
систему разнообразнее и сложнее.
2.3. Монологические жанры устного политического дискурса
В устном политическом дискурсе кроме диалогических жанров используются и жанры
монологической речи, такие, как инаугурационная речь, программная речь, обращение главы
государства к населению по поводу особой, «кризисной» ситуации (например, захват
заложников на Дубровке в октябре 2002 года), поздравительная речь по поводу памятной
даты или юбилея, приветственное слово, напутственное слово и т.п. В них реализуется,
главным образом, стратегия формирования эмоционального настроя адресата (подробнее об
этом см. главу 5 «Стратегии удержания власти»). Однако, в отличие от диалогических жанров,
в монологических жанрах, как правило, есть письменная основа, ослабляющая, а часто
исключающая спонтанность речи, поэтому монологические жанры характеризуют стратегии и
тактики речевого поведения политика, но в значительно меньшей степени - устный
политический дискурс.
2.3.1. Инаугурационная речь
Инаугурационная речь президента в российском политическом дискурсе, как и сама
процедура инаугурации, - жанр новый, но имеющий свои отличительные черты. А.Т. Тазмина,
исследовавшая инаугурационную речь президентов США, отмечает, что особый характер
президентского обращения и обряд инаугурации создают четкий тип президентского
инаугурационного обращения [Тазмина 2001: 46], используемый не только американскими
президентами.
Инаугурационные речи В.В. Путина, произнесенные им в 2000 и в 2004 году, строятся в
основном по этому же типу. В исследованиях, посвященных данному жанру, отмечается, что
инаугурационная речь президентов США в первую очередь выполняет функцию объединения
слушателей как народа [Тазмина 2001: 48; Шейгал 2002: 207; Чикилева 2003: 306].
Лейтмотивом речей Президента также является призыв к объединению: к объединению всех
граждан в единый народ и к объединению, тесной связи руководителя государства и народа.
Этому в первую очередь способствует активное использование местоимения мы. Лингвисты
отмечают, что в инаугурационной речи местоимение первого лица единственного числа
используется крайне редко, гораздо чаще употребляется местоимение we (мы) [Чикилева
2002: 305]:
Мы доказали что Россия становится по-настоящему современным / демократическим
государством //;
Мы обязаны беречь достигнутое / хранить и развивать демократию // [2000];
Прошедшие годы были для нас всех / нелегкими // Прямо скажу / они были временами /
временем серьезных испытаний // Тогда в двухтысячном году очень многие проблемы
казались просто неразрешимыми // Но в критических ситуациях народ России проявил свои
самые лучшие патриотические гражданские качества / когда боролся за территориальную
целостность / за единство страны / и когда упорным трудом создавал основы для роста
экономического потенциала // <…> Это мы сами остановили агрессию международного
терроризма / избавили страну от реальной угрозы распада // Это мы вместе сделали нашу
Россию открытой страной / готовой к широкому равноправному сотрудничеству с другими
государствами / страной / укрепляющей свои позиции на международной арене // [2004].
В первой инаугурационной речи Путина призыв к единению нации в столь знаменательный
момент её истории включает и идею необходимости преодоления политических разногласий
ради общего будущего России:
Обращаюсь к тем / кто голосовал за других кандидатов // Убежден что вы голосовали за наше
общее будущее / за наши общие цели / за лучшую жизнь / за процветающую и сильную
Россию // У каждого из нас свой опыт / свои взгляды // Но мы должны быть вместе / нам
многое предстоит сделать сообща //
Помимо призыва к единству нации, отличительной чертой инаугурационной речи является
также обращение к традиционным ценностям. Прославление силы и величия России в
инаугурационных речах Президента призвано вызвать патриотические чувства у её граждан,
дать им надежду на лучшее будущее:
Здесь / в Кремле / средоточие нашей национальной памяти // Здесь / в стенах Кремля /
веками вершилась история нашей страны // И у нас нет права быть «Иванами не помнящими
родства» // Мы не должны забывать ничего // Мы должны знать свою историю / знать её такой
какая она есть // Извлекать из неё уроки / всегда помнить о тех кто создал Российское
государство / отстаивал его достоинство / делал его великим / мощным / могучим // Мы
сохраним эту память и мы сохраним эту связь времен // И всё лучшее из нашей истории / всё
лучшее мы передадим потомкам // [2000].
Наиболее часто В.В. Путиным упоминаются следующие ценности: «целостность страны»,
«единство», «солидарность», «сила» и «величие» России, «свобода», «демократия»:
… впервые за всю историю нашего государства / за всю российскую историю / впервые
верховная власть в стране передается самым демократическим / самым простым образом /
по воле народа / законно и мирно // [2000].
Более подробный анализ использования тактики учета ценностных ориентиров адресата в
инаугурационных речах Президента дается в главе 5 «Стратегии удержания власти».
Жанр инаугурационной речи характеризуется определенной композицией. Во вступительной
части В.В. Путин, как бы продолжая текст только что прозвучавшей клятвы, демонстрирует
свое понимание обязанностей президента России на современном этапе, уже акцентируя
свои обязанности и используя 1-е лицо единственного числа:
А сейчас я еще раз хочу вернуться к главной ее сути и сказать что обязанности президента /
хранить государство и верно служить народу / и впредь будут для меня святы / и впредь будут
для меня превыше / всего // Я буду исходить из того что помощь и поддержка граждан
Российской Федерации / являются самой главной / и / самой / надежной опорой и надеждой
для ее президента //; Как и в предыдущие годы буду работать активно / открыто / и честно /
сделаю все что смогу / все что в моих силах чтобы оправдать надежды миллионов людей //
[2004].
Далее, в основной части, В.В. Путин дает краткое изложение главного политического курса. В
соответствии с эпидейктическим характером инаугурационной речи конкретный политический
курс «предлагается для созерцания, а не для действия» [Тазмина 2001: 52]. В качестве
эффективного приема в инаугурационной речи В.В. Путина используется темпоральный
фактор – обращение к прошлому, настоящему и будущему. Американские президенты,
демонстрируя идею сохранения старого опыта, преемственность традиций, как правило,
обращаются к своим предшественникам, цитируя их или перефразируя их известные
высказывания [Тазмина 2001: 50]. В первой инаугурационной речи В.В. Путина тоже есть
ссылка на высказывание предыдущего Президента России:
Первый Президент России Борис Николаевич Ельцин покидая Кремль <…> произнёс слова
которые многим запомнились // Он сказал / и сегодня повторил в этом зале // «Берегите
Россию!» //Именно в этом я вижу свою главную президентскую обязанность //
Институт президентства в нашей стране насчитывает немногим более десяти лет, и В.В.
Путин приэывает черпать силы в примерах героической истории страны:
Мы с вами наследники России / родины выдающихся сынов и дочерей / тружеников / воинов //
Они оставили нам в наследство огромную великую державу // Наше прошлое безусловно
придает нам силы // [2004].
Поскольку в 2004 году В.В. Путин был избран на второй срок, в обзоре прошлого опыта им
отмечаются успехи и достижения, чего нельзя было заметить в первой инаугурационной речи
в 2000 году. Политический курс переизбранного президента рассматривается как
продолжение курса предыдущего срока, одобрение которого подтверждено выбором народа:
Теперь главная цель ближайшего четырехлетия / превратить уже накопленный нами
потенциал в новую энергию России / достичь за счет этого принципиально лучшего качества
жизни наших людей / добиться реального ощутимого роста их благосостояния // <…> Убежден
// лучшей гарантией такой преемственности является зрелое гражданское общество // Только
свободные люди в свободной стране / могут быть успешными //
В заключительной части В.В. Путин обращается к будущему, подчеркивая, что для
достижения поставленных целей «у нас есть все возможности // есть ресурсы / свой
собственный опыт / есть огромная энергия прошедших лет / интеллектуальный потенциал»:
Это величие должно быть подкреплено / подкреплено новыми делами сегодняшних
поколений граждан нашей страны // И только тогда / наши потомки будут гордиться теми
страницами / которые мы с вами впишем в биографию великой России // [2004].
Инаугурационную речь В.В. Путина можно рассматривать как типичную для этого жанра (об
индивидуальных чертах речи В.В. Путина см. главу 8 «Риторическая грамотность политика и
риторические портреты отдельных политиков»).
Однако в речи российского президента есть и отличия, обусловленные особенностями
исторического развития страны. Так, А.Т. Тазмина отмечает, что в инаугурационной речи
президенты США часто, если не всегда, обращаются к богу, используя не только имя
всевышнего, но и молитвы. В ХХ веке в сознании нескольких поколений российского общества
сформировались устойчивые атеистические традиции. А.В. Сергеева отмечает, что среди
приоритетов, которые сближают россиян, «религия» стоит на одном из последних мест
[Сергеева 2004: 238]. Обращение к богу в инаугурационной речи В.В. Путина вряд ли бы
нашло отклик в сердце каждого россиянина, что В.В. Путин, очевидно, понимает и, будучи
глубоко верующим человеком, в инаугурационной речи об этом ни слова не говорит.
1.3.2. Программная речь
Жанр предвыборного программного выступления в российском политическом дискурсе также
формируется на наших глазах. Это жанр, в котором реализуется прежде всего
аргументативная стратегия.
Сравним, например, предвыборные программные выступления В.В. Путина [РТР,
Программное выступление перед доверенными лицами, 12.02.04] и И.М. Хакамады [АиФ,
№10, 2004 г.]. У них много общего, что в целом характерно для этого жанра, сложившегося в
европейской и американской политической культуре. В центре выступления претендентов на
пост президента – изложение программы развития страны, собственных взглядов и
предлагаемых действий. Концепция И.М. Хакамады, предлагаемый ею новый политический
курс выражены высказыванием-слоганом: «Современным людям – современную власть». У
И.М. Хакамады, так же, как и у В.В. Путина, не только представлена концепция будущего
политического и экономического развития, но и дается обоснование выдвинутых идей на
основе использования тактики обоснованных оценок, тактики контрастивного анализа, тактики
иллюстрирования, тактики указания на перспективу, тактики акцентирования (подробному
анализу этих тактик посвящена главы 6 «Стратегия убеждения»и 7 «Общие
(неспециализированные) тактики»), что дает основание считать этот жанр формой
реализации близких друг другу аргументативной и агитационной стратегий. Это первая
микротема основной части программного выступления.
Вторая микротема программной речи в соответствии с особенностями этого жанра
предлагает конкретные способы реализации предложенной кандидатами программы.
Обращение к будущим результатам с указанием путей их достижения в речи В.В. Путина мы
рассмотрим в главе 5 «Стратегии удержания власти».
И.М. Хакамада, излагая проект создания новой демократической партии, останавливается на
двух принципах ее деятельности: реформе власти и реформе экономики. При этом
указываются конкретные пути реформирования, манифестируемые условно названными нами
речевыми глагольными моделями с модальными словами нужно, надо, нужен, необходимо,
должно, нельзя. См., например:
не должно быть государственной монополии на СМИ;
чиновников нужно не назначать, их нужно выбирать в результате конкурса;
нельзя допускать участия силовых ведомств в экономике и политике;
надо контролировать, чтобы ни в коем случае не было случаев проявления межнациональной
розни;
нужен закон о лоббизме и четкие правила о том, как должны взаимодействовать власть и
бизнес.
Как и в речи В.В. Путина, в выступлении И.М. Хакамады много формул акцентирования: я
думаю, я хочу сказать, для меня главное. Обращает на себя внимание ключевое слово новый,
которое неоднократно подчеркивается ею: новый (курс), новая (власть), новая (партия), новая
(страна). Различный статус кандидатов в президенты сказывается на структуре и стиле текста
программного выступления. У действующего президента, переизбирающегося на второй срок,
формулы акцентирования более категоричные: убежден, подчеркиваю и т.п.:
Убежден / для поступательного развития государства и общества нам абсолютно необходима
цивилизованная политическая конкуренция //
Убежден / только развитое гражданское общество может обеспечить незыблемость
демократических свобод / гарантии прав человека и гражданина //
Еще раз подчеркну / свободы и права граждан / это высшая ценность которая и определяет
смысл и содержание государственной работы //
Кроме того, если В.В. Путин в обзоре ситуации в стране останавливается как на
существующих на данный момент недостатках, так и на последних достижениях в
экономическом и политическом развитии России, то И.М. Хакамада больше прибегает к
резкой критике в адрес правительства и президента:
Выросло поколение людей, которые хотят жить в свободном мире <…>. При этом они зажаты
в совершенно чудовищные рамки: чтобы открыть свою фирму, нужно дать взятку отдельно –
чиновника, отдельно – бандиту. Кому это выгодно? Наверное, президенту, который за 4 года
задавил абсолютно все демократические инициативы. Мне понятно, почему Россия в 2004
году оказалась при аккуратно воссозданной советской системе власти. Путин с ее помощью
приблизился к псевдостабильности, которая с виду кажется очень устойчивой..<…> Нельзя
наращивать аппарат, нельзя с улыбкой игнорировать взяточничество – это путь, который
ведет в тупик.
Закачивается программная речь призывом, выраженным у обоих кандидатов в имплицитной
форме (подробнее о тактике призыва см. раздел 6.2.2):
Спрашивается / справимся ли мы с этой работой? Результаты последних лет дают все
основания сказать / да / это в наших силах // И мы сделаем это / сделаем обязательно // (В.В.
Путин);
Я думаю, что необходимость всех этих перемен уже настолько очевидна, что новая
демократическая партия обязана возникнуть. Чтобы шаг за шагом создать рациональную,
логичную, эффективную систему власти, которая будет устраивать всех и, главное, будет
реальным ответом на запрос людей, свободных граждан России. Всем нам надо пожелать
удачи, ведь каждый достоин этого. Пришло время самим нанимать власть, а не ждать сверху
властного чуда (И.М. Хакамада).
Подведем итоги. Мы не ставили целью дать исчерпывающую характеристику всех жанров
политической коммуникации (это задача жанроведения), а попытались охарактеризовать те
процессы, которые в настоящее время происходят в жанровой структуре устного
политического дискурса (появление новых жанров, некоторая трансформация существующих
жанров), связанные с использованием разных стратегий и тактик.
Устный политический дискурс реализуется при участии политика в тех или иных событийных
жанрах, включающих в себя как риторические, так и речевые жанры. Анализ подтвердил, что
в более спонтанной диалогической речи, в отличие от монологической, значительное место
могут занимать речевые жанры. В заранее подготовленной в письменной форме
монологической речи господствуют риторические жанры.
В любом жанре у политика есть выбор как стратегий, так и тактик, но сам жанр накладывает
на этот выбор свои ограничения, поэтому, как будет показано в дальнейшем, есть
зависимость такого выбора от жанра (интервью или теледебаты, ток-шоу или «прямая
линия», программная речь или инаугурационная и т.д.).
ГЛАВА 3. Стратегия самопрезентации
Без всякого сомнения, одной из главных задач политического лидера является задача
«понравиться народу». Поэтому в рамках политической борьбы за власть наиболее
актуальной проблемой является формирование имиджа политического лидера.
Имидж – это стереотип человека, закрепившийся в массовом сознании. Он призван в
концентрированной форме отражать суть человека или партии [Почепцов 2000а: 18].
Поскольку обычно избиратель не имеет с политиком личных контактов, фактически он
воспринимает не самого лидера, а его имидж. Своё решение большинство избирателей
принимает, опираясь не на рациональные доводы, не на критический анализ многочисленных
политических лозунгов и программ, не на детальное изучение биографий кандидатов, их
личных качеств, а, полагаясь, скорее, на интуицию, на комплекс впечатлений от кандидатов,
на их образ (имидж).
Можно сказать, что имидж политика является частью его профессионального успеха. Отсюда
следует, что чем точнее будет выстроен имидж, тем эффективней будет коммуникация с
избирателями, и, следовательно, будет достигаться основная задача – завоевание и
удержание симпатий населения.
В целом, под имиджем понимается образ–представление, целенаправленно создаваемый,
наделяющий впечатление от человека дополнительными ценностями (человеческими,
нравственными), что, собственно, и способствует более эмоциональному его восприятию.
По словам Г.Г. Почепцова, «имидж представляет собой обращенное вовне «Я» человека, так
называемое его публичное «Я». Люди как бы покрыты определенным коммуникативным
ограждением в виде публичного «Я», за которым иногда может скрываться иное «Я»
[Почепцов 2000а: 545].
Имидж политического лидера – это представление о политике, сложившееся у населения в
результате длительного на него воздействия, обладающее высокой устойчивостью и
сопротивляемостью к изменениям [Цуладзе 1999: 41-42]. В политической коммуникации
имидж является результатом сознательной работы: лидер демонстрирует не свои истинные
качества, а создаваемый и культивируемый образ, активно навязываемый избирателям.
В последнее время издано большое количество книг о создании имиджа политика,
руководителя, бизнесмена [Имидж лидера 1995; Цуладзе 1999; Почепцов 2000а; Шепель 2002
и др.], подготовленных психологами и политологами. Однако в них практически нет анализа
вербальных составляющих имиджа. А ведь имидж политического лидера во многом создается
с помощью языковых и речевых средств и умений, так как речевое поведение лидера
непосредственно оценивается адресатом, наблюдающим политика по телевизору,
слушающего его по радио, читающего интервью в прессе.
Среди лингвистических исследований, в которых рассматриваются приемы создания
политического имиджа, первой появилась работа А.К. Михальской [Михальская 1996б]. О.С.
Иссерс, исследуя коммуникативные стратегии русской речи, выделяет в политической
риторике стратегию построения имиджа – стратегию самопрезентации [Иссерс 1999: 199-206].
Действительно, для успеха речевого воздействия политика особенно важной оказывается
стратегия самопрезентации, которая занимает центральное место среди стратегий
воздействия на широкие массы.
Самопрезентация - широкое и объемное понятие, и соответственно используется в ряде наук.
С точки зрения психологии, самопрезентация направлена на возбуждение в объекте
воздействия определенных эмоций с расчетом на то, что эти эмоции вызовут желаемую
реакцию. Впечатление, что NN - личность, создавшая себе репутацию надежного,
компетентного, заслуживающего доверия и привлекательного человека, расширяет
возможности его влияния на других людей. Поэтому-то люди и затрачивают значительное
количество времени, усилий и денег для достижения социальных идентичностей (или
оснований власти) [Куницына и др. 2001].
С позиций речевой коммуникации, «самопрезентация – это эмоциональная «самоподача»
оратора, косвенная демонстрация психических качеств его личности для формирования
определенного впечатления о нем самом и его целях» [Быкова 2000а: 50]. Создание
положительного впечатления об адресанте актуализирует доверие аудитории к говорящему.
Для создания необходимого образа политики используют широкий спектр приемов и средств.
Имидж может служить и средством облегчения диалога политика с избирателями, и
средством манипуляции общественным мнением.
Наши наблюдения показали, что самопрезентация может носить как стратегический, так и
тактический характер. В речевом поведении политиков, «борющихся за власть» [Михальская
1996б: 92], самопрезентация выступает как основная стратегия, а в речевом поведении
политиков, «достигших власти» - как сопутствующие тактики. В любом случае сверхзадача
укрепления имиджа присутствует в речи политика всегда, особенно в преддверии
парламентских и президентских выборов.
Стратегия самопрезентации включает в себя различные тактики, направленные на то, чтобы
повлиять на восприятие окружающими адресанта. К сожалению, в научной литературе
отсутствует четкая проработанность тактик самоподачи в их речевых реализациях.
Исследование речевого поведения политиков позволило нам выделить тактики, с помощью
которых в политическом дискурсе реализуется стратегия самопрезентации, и сгруппировать
их в зависимости от частотности употребления:
тактики, употребляемые всеми представителями политической элиты: тактика
отождествления с кем-либо или чем-либо, тактика солидаризации с адресатом, тактика
создания «своего круга», тактика дистанцирования;
тактики, употребляемые рядом политиков: тактика нейтрализации негативного представления
о себе (С.В. Кириенко, В.В. Жириновский), тактика гипертрофирования «я – темы» (В.В.
Жириновский, Г.А. Явлинский и др.), тактика акцентирования положительной информации
(В.В. Путин, С.М. Миронов);
тактики, употребляемые лишь отдельными политиками: тактика эпатирования (В.В.
Жириновский), тактика насмешки (Г.А. Явлинский) и др.
Наше исследование посвящено в основном тактикам первой группы.
3.1. Тактика отождествления
В первую очередь обращает на себя внимание тактика отождествления (с кем-либо или с
чем-либо), без которой невозможно сформировать имидж политика.
Суть тактики отождествления – в ненарочитой демонстрации символической принадлежности
к определённой социальной, статусной или политической группе. Если лидер воспринимается
избирателями как «свой» и озвучивает проблемы, которые близки его потенциальной
аудитории, он может рассчитывать на определенную поддержку электората. Именно на эту
тактику делается ставка в политической рекламе: «Имидж… задаёт апробированные пути
идентификации объекта. Объект в результате становится узнаваемым» [Почепцов 2000б: 47].
Политологи утверждают, что политическая идентификация выступает средством объединения
по отношению к одним и дистанцирования по отношению к другим людям, политическим
организациям, институтам власти, позволяет ориентироваться в реальных и воображаемых
структурах общества. Человек конструирует политическую реальность и свое место в ней по
шкале «свои – в чем-то близкие – чужие - враждебные».
Исследователи вычленяют пять моделей идентификации избирателей с политическим
лидером:
Готовность голосовать за него как за личность;
Ощущение избирателями близости своей политической позиции с взглядами лидера;
Ориентация на его статус;
Вера в эффективность его действий;

Неприятие конкурентов политика (негативная идентификация, голосование по принципу

«меньшего зла») [Попова 2000: 148].
Анализ политической идентификации лидера помогает понять принципы «выстраивания»
имиджа.
Считается, что многие избиратели выбирают кандидата автоматически вследствие своей
установки на определенную партию, а вовсе не в результате сознательного решения. В
российских условиях, когда многие политические объединения создаются «под выборы», по
мнению О.В. Поповой, голосовать, руководствуясь партийной идентификацией политического
лидера, могут не более 15-18% избирателей. В основном ими являются стойкие сторонники
КПРФ (около 12%), ЛДПР (2-3%) и «Яблока» (3-4%) [Попова 2000: 149].
Идентификационная модель Г.А. Зюганова опирается на силу КПРФ, на политический вес
представляемой им политической партии. Политический лидер в этом случае демонстрирует
на выборах как бы не свои собственные достоинства, а мощь, силу, значение «стоящей за
спиной» социальной группы. Это проявляется, например, в использовании им эмоционально
окрашенной лексики торжественного, пафосного типа вместо конкретной критики (Чечня /
наиболее яркое и страшное выражение курса и политики / последних десяти лет //), а также в
использовании местоимения мы в значении «партия»:
Мы завтра можем сформировать правительство народного доверия / ограничить самовластие
президента / восстановить Советскую власть и решить те проблемы / которые волнуют
каждого жителя нашей страны // У нас есть такая возможность и поэтому с нами так отчаянно
сражается партия власти // [РТР, «Выборы –2000», 7.03.2000];
За нами идет наиболее дееспособная, грамотная, думающая часть населения. Они говорят,
что кроме как на КПРФ опереться больше не на кого [«Российская газета», 30.10.2002].
Политик может отождествлять себя в глазах избирателей не только с политической партией,
но и с государством, и с определённой социальной группой. Так, идентификационная модель
В.В. Путина строится с опорой на государство. За его спиной также стоит значительная сила,
олицетворяющая мощь всего исполнительного аппарата страны. В глазах избирателей В.В.
Путин отождествляется с такими атрибутами государства, как порядок, стабильность,
законность, справедливость, устойчивость. В речи политика этот имидж находит проявление в
употреблении местоимения мы в значении «правительство», «государство»:
Затем мы перейдём к планомерному выводу военных подразделений с территории Чечни //;
Это началось не по нашей вине // Ведь не мы же напали на Чечню // [1 канал, 7.02.2000].
Наши исследования показывают, что во время борьбы за пост президента в 2000 году для
В.В. Путина было характерно преобладание «я» над «мы» («я» – 23,3, «мне» - 4,6, «мы» - 18
на 1000 словоупотреблений). Это может объясняться тем, что в предвыборный период от
кандидатов требуется демонстрация сильной, яркой, деятельной личности. Ср. иное
соотношение «я» - «мы» в период после вступления в должность президента (раздел 8.2.1).
В целом, тексты выступлений В.В. Путина в период борьбы за власть мало отличаются от его
текстов президентского периода. В этом плане интересна точка зрения политологов [Цуладзе
1999: 49; Попова 2000: 151] о том, что наиболее эффективной считается «ролевая
идентификация», когда политик, еще не получив искомую должность, ведет себя таким
образом, как будто он уже занял этот пост (т.е. проигрывает определённую социальную роль
и убеждает широкую аудиторию в том, что он хорошо смотрится в этой роли).
Подобное речевое поведение свойственно и В.В. Жириновскому, который так же, как Путин,
употребляет мы в значении «государство» и даже «народ»:
И мы должны сказать Западу: мы нейтральная страна, мы демократическая страна, у нас есть
свободная пресса, есть частный сектор. И мы не хотим ложиться под вас, под НАТО, под
Евросоюз, под Америку, мы – отдельная цивилизация;
У Российского государства есть свой самобытные традиции, и мы не можем, к примеру, взять
европейское одеяло и натянуть его на себя, сказав, что стали европейцами [«Российская
газета», 30.10.2002];
Имидж политического лидера должен соответствовать ожиданиям социальной среды.
Стремясь привлечь избирателей на свою сторону, политик обращается к близким и понятным
им ценностям. Так, например, Г.А. Зюганов использует приём апелляции к общей
национальной принадлежности. По данным социологических опросов, 48,7 % русского
населения страны считают, что «все народы равны, но … президентом пусть будет всё-таки
русский» [Сергеева 2004: 267]. См.
Мне ЦИК отказал / чтобы я написал в анкете кандидата в президенты что я русский // Сейчас
русские все узнают / они возмутятся // Это безобразие // Русский народ сегодня / самая
оскорблённая и униженная нация // Единственный наиболее крупный народ оказался
разделённым // [РТР, «Выборы-2000», 7.03.2000].
«Советизмы» лидера КПРФ создают образ носителя прежних ценностей (наказы избирателей,
Советская власть, коллективная борьба и т.п.) в расчете на свою идентификацию с советской
властью в сознании избирателей, помнящих из своего прошлого только хорошее.
Чтобы быть «своим», лидер должен говорить на языке той социальной группы, которая
составляет его электоральную базу. Другими словами, имидж политика предполагает четкую
адресность. В речи Б.Е. Немцова широко представлены экспрессивные фразы молодёжного
сленга (безнадега совковая, за мной не заржавеет, прокачка нефти на халяву и др.).
Вероятно, это должно демонстрировать принадлежность политика к молодёжной группе,
создавать для неё маску «своего парня». Однако исследователи отмечают, что употребление
Б.Е. Немцовым таких выражений, как взять на поруки, враги народа, владельцы крупных
компаний ведут себя как оккупанты входит в противоречие с тем образом, который
выстраивается на знании его политической биографии [Соколовская 2002: 18]. Таким образом
возникают как бы два восприятия одной и той же личности. Представляется, что в речевом
поведении лидера СПС отсутствует продуманная стратегия самопрезентации, а превалируют
сиюминутные эмоции.
Г.А. Явлинский отождествляется в сознании избирателей с очень узкой социальной группой
людей, обладающих прекрасным образованием, поддерживающих западные либеральные
ценности и в основном проживающих в крупных промышленных городах. Его речь насыщена
большим количеством развернутых метафор, фразеологизмов, ссылок на прецедентные
тексты, различных форм языковой игры.
Однако образ умного, тонкого, ироничного, интеллигентного человека, как показали выборы
еще 2000 года, уже исчерпал доверие. Агитация голосовать прежде всего за личность лидера
«Яблока» не имела большого успеха.
К тому же, и в создании образа интеллигентного, образованного человека Г.А. Явлинский
допускает промахи. Так, в телепередаче «Мы и времена» он попытался использовать
эффектную фразу Авраама Линкольна в качестве собственной мысли, без ссылки на
источник, но не учел высокого образовательного уровня ведущего передачу В.В. Познера,
который уточнил авторство цитаты, привел ее более точную и яркую формулировку [1 канал,
20.02.00].
Интересно отметить, что в наших материалах практически не встретился создаваемый
политиками образ «простого человека», который О.С. Иссерс отмечала в качестве частотного:
«Избранник народа должен быть таким, как все… Соответственно в имидже политика-
избранника намечается семантический компонент Простой человек. Политик вместе со своим
народом предпочитает «ходить на работу пешком, так как здесь (!) нет машины» или ездит в
общественном транспорте (Жириновский), «почти все» деньги тратит на питание и не может
«подступиться к нынешним ценам» (Немцов)» [Иссерс 1999: 199]. На наш взгляд, это связано
с различием во времени сбора материала (1990–1996 гг. и 2000–2004 гг.). Нынешние
политики понимают непродуктивность такого образа (электорат на эту удочку больше не
поймаешь) и не используют его, в том числе и В.В. Жириновский, выведший ЛДПР на первое
место в парламентских выборах 1994 года именно благодаря такой самоидентификации.
Участие в политической жизни требует от политического лидера рационального
просчитывания всех поступков, учета всех возможных ожиданий других людей. В результате
перед политиком может возникнуть соблазн «имитации политической идентичности» с
широкими социальными слоями [Попова 2000: 150]. Это не относится к В.В. Путину. Он всегда
отождествляет себя с адресатом в широком смысле, с народом, но отнюдь не только с
«простыми людьми».
Несомненно, имидж политика в определенной степени предопределен социально-
психологическими характеристиками группы, которой он адресован. Однако в случае с
политиком общенационального масштаба такой имидж представляется слишком
ограниченным. В этом случае требования к имиджу кандидата не могут быть продиктованы
ожиданиями какой-либо одной группы. А. Цуладзе приводит в качестве примера победу на
президентских выборах 1996 года Б.Н. Ельцина, который не опирался на какую-то одну
социальную группу, а стремился привлечь голоса избирателей практически всего
политического спектра России («Ельцин – президент всех россиян»), исключая его крайне
левый фланг. В то же время Г.А. Зюганов не смог преодолеть свой «узкоспециализированный
имидж» и не был воспринят как общенациональный лидер [Цуладзе 1999: 47-48].
Структура имиджа общенационального лидера довольно сложна. Внешнюю оболочку
составляет личность самого лидера и его общие программные цели. Внутри этого «главного»
имиджа можно обнаружить несколько более «узкоориентированных» имиджей.
Соответственно этим требованиям имидж В.В. Путина многогранен. Это и интеллигент:
большое количество «прямых отсылок», свидетельствующих о вежливости говорящего (Как
вы знаете; уверяю вас; согласимся, что; соглашусь, наверно, с вами; вы правы, конечно и
т.д.).
Это и не публичный политик, а в большей степени чиновник, успешный управленец или
юрист: он стремится аргументировать свою позицию, о чем свидетельствует подчеркнутая
логичность его речи с четко выраженными условными и причинно-следственными связями.
Это и военный, разведчик: в его выступлениях нет пояснений, корректировок фраз. Эффект
спонтанности создается за счет пауз обдумывания. Это человек не слова, а действия. Его
речи кратки, динамичны, информационно насыщенны. Закрытость бывшего «кэгэбиста»
проявляется в выборе определенных синтаксических конструкций – пассивов, безличных
предложений. Они эффективно воздействуют на публику, поскольку рассматриваются как
некое проявление высшей воли, своеобразный элемент судьбы, предопределенного свыше
решения, а отнюдь не желания отдельного человека. См., напр.:
Нужно было определенное мужество / чтобы принимать определенные решения и
выстраивать последовательность наших действий силового характера // [1 канал, 7.02.2000].
Довольно успешно идентифицирует себя со многими социальными группами и В.В.
Жириновский.
Политик, используя тактику отождествления с адресатом, показывает себя представителем
аудитории («я такой же, как и вы»), а избиратель видит в кандидате частичку себя.
Избиратели голосуют за политического лидера, опираясь на представления о сверхчеловеке
или среднем человеке. Если ни один из претендентов не является яркой личностью,
обладающей уникальными выдающимися способностями, то люди предпочтут выбрать
«такого же, как они сами» [Попова 2000: 146].
К языковым средствам реализации тактики отождествления с адресатом (народом) относятся
1. разговорные фразы:
Сколько дадут голосов / все мои // (К.А. Титов) [РТР, «Теледебаты», 13.03.2000];
Вы знаете исконно русское / «Дают бери / бьют беги» // Вот это примитивно но правильно //
Если кредиты дают / и на хороших условиях / глупо от них отказываться // (В.В. Путин) [1
канал, 7.02.2000];
2. афоризмы или лозунговые фразы:
Есть закон человеческий / не сдавать своих // (Г.А. Явлинский) [НТВ, «Герой дня», 14.02.2000];
Конечная цель / благосостояние народа;
Кто нас обидит / тот трех дней не проживет // (В.В. Путин) [1 канал, 7.02.2000];
3. цитирование всем известных прецедентных текстов или ссылка на них:
Не нужно считать / что после того как конъюнктура изменится / что все рухнуло / что все /
«клиент уезжает / гипс снимают!» // Никакой трагедии не произошло // (В.В. Путин) [1 канал,
7.02.2000];
Разговоры стихнут скоро / а / олигархи останутся // (Г.А. Явлинский) [НТВ, «Личный вклад»,
22.11,2003];
Я помню / и люди моего поколения помнят / массу анекдотов о водопроводчиках еще
советских времен / то гайки нет / то там потекло / то здесь протекло // (В.В. Путин) [«Прямая
линия», 18.12.2001].
3.2. Тактика солидаризации
Близкой тактике отождествления с адресатом (возможно, её разновидностью) является
тактика солидаризации с адресатом («я с вами, я понимаю / разделяю вашу проблему»).
Порой их трудно разграничить. Они реализуют стремление создать впечатление общности
взглядов, интересов, устремлений, ощущение «психологического созвучия» говорящего и
аудитории.
Языковые средства создания такого впечатления разнообразны. Это:
речевые формы установления контакта (обращение по имени или имени и отчеству);
выражение согласия с оценкой проблемы, данной адресатом: В принципе я с вами согласен;
действительно, вы правы; абсолютно с вами согласен;
выражение согласия с оценкой кого-либо или чего-либо, предположительно имеющейся у
адресата (избирателей): Евгений Максимович относится к людям / у которых нет других
интересов чем интересы государства // Их конечно можно по-другому понимать / с ним можно
поспорить // Его называют государственник / для которого интересы государства стоят выше
общественных // Это опытный человек независимо от его служебного положения // Я знаю что
он мне не откажет встретиться и обсудить какие-то конкретные вопросы / проблемы // И если
он не будет где-то на государственной службе официально / я всегда буду уважать этого
человека // [1 канал, 7.02.2000]. Здесь В.В. Путин солидаризируется с большим количеством
граждан нашей страны, положительно оценивающих личность и деятельность Е.М.
Примакова.
В наших материалах самый широкий спектр реализаций тактики отождествления (с
государством, с различными социальными группами, с прямым адресатом) и тактики
солидаризации продемонстрировал В.В. Путин. Возможно, это является одним из факторов
устойчивой популярности данного политика.
«Эмоционально-экспрессивные формы речи интерпретируются аудиторией как личное
отношение говорящего к тем объектам, явлениям, событиям, о которых идёт речь, и
способствуют разрушению барьеров критического восприятия, созданию атмосферы
«общения», т.е. выполняют определённую ориентирующе-регулятивную функцию и
повышают суггестивность речевого воздействия. Возникающие при этом явления эмпатии,
эмоционального заражения и сопереживания формирует оценочный фон восприятия речи
слушателями» [Быкова 2000а: 51].
Языковые способы формирования такого впечатления у В.В. Путина разнообразны: это и
употребление местоимения мы в значении «мы с вами» (Мы с вами должны подумать
серьезно), это и разговорные вкрапления (Одному из фигурантов [Ш.Басаеву – О.П.] оттяпали
ногу; Это вы в десятку попали ; Парламент работает на износ), это и отсылка к собственному
опыту в форме нарратива (рассказ о начале военной службы, о первой зарплате).
Тактики отождествления с адресатом и солидаризации по-разному действуют в разных
жанрах. В интервью они могут быть направлены на журналиста, в «прямой линии» - на
участника диалога, и всегда – на истинного адресата (телезрителей - избирателей). Прямой
диалог с истинным адресатом - телезрителями (читателями) дает возможность последним не
только получить информацию из первых рук, но и составить личное представление о
политическом лидере.
3.3. Тактики оппозиционирования
Обозначение своей принадлежности к определенному социальному слою, присоединение к
адресату достигается политиком и через реализацию других тактик, опирающихся на
существующую в речи коммуникативную категорию, которую некоторые ученые называют
семиотической оппозицией «свои - чужие», другие – коммуникативной категорией чуждости.
Разграничение «своих» и «чужих» как традиционный прием политической борьбы и
характерная черта политической речи лежит в основе подхода Е.И. Шейгал к исследованию
институционального дискурса [Шейгал 2000]. Е.П. Захарова в ряду обязательных для
речевого общения категорий с коммуникативно организующей функцией выделяет категорию
чуждости, которая базируется на семантической категории чуждости. [Захарова 2001: 167].
На коммуникативной категории чуждости основывается применение коммуникантами
различных тактик, например тактики создания «своего круга» [Иссерс 1999: 202], который
может включать в себя и широкие массы «студентов, ветеранов, крестьян, научной
общественности, творческой интеллигенции» (Г.А. Зюганов), и отдельных личностей:
За это единение [конфессий - О.П.] / за эту миротворческую деятельность меня наградил
орденом Святого Даниила / я очень признателен / Патриарх всея Руси Алексий Второй // (К.А.
Титов) [РТР, «Выборы-2000», 13.03.2000];
Я позвонил Путину и сказал ему о своем решении. Тот ответил: «Ситуация аварийная, так что
не будем из этого политику выстраивать. Помог и помог, правильно сделал» (А.Б. Чубайс)
[АиФ, №36, 2002].
Авторитет Президента, Патриарха, «крупных ученых, академиков Басова и Прохорова,
Котельникова и Лякишева» (Г.А. Зюганов) добавляет коммуникативной позиции говорящего
убедительности.
С другой стороны, наши материалы показывают, что следует разграничивать базирующиеся
на категории чуждости агональные тактики (тактику оскорбления, тактику обвинения и т.п.) и
выделенную нами в политическом дискурсе тактику дистанцирования (более подробно о ней
см. в главе 7 «Общие тактики»).
Тактика дистанцирования является неспециализированной татикой, то есть общей для
нескольких стратегий. Тем не менее, чаще всего она используется для самопрезентации.
Сущность дистанцирования - «отдаление», «отстраненность» от оппонента, адресата и даже
от объекта высказывания. Это можно обозначить паролем «я не рядом», «я не такой». См.,
например:
Это ослабит роль князьков / местных монархов / вассалов Кремля // Их роль ослабнет / но
роль закона возрастет // [РТР, «Выборы-2000», 13.03.2000]. Губернатор Самарской области
К.А.Титов, дистанцируясь от других губернаторов («князьков», «местных монархов»), с одной
стороны, пытается показать свой государственный масштаб, свое соответствие должности
главы государства и, с другой стороны, подчеркивает свою независимость от действующей
власти, «Кремля».
Народ молчит // Люди говорят мне / «А мы за Ельцина не голосовали» // Что же на улице не
говорите? Они покорные / они как рабы себя ведут // [РТР, «Выборы-2000», 23.03.2000]. Этот
приём дистанцирования от истинного адресата - электората - используется В.В.Жириновским
для создания в представлении избирателей образа «Верховного правителя», способного
вывести народ из глубокой пропасти.
Наблюдения над речью представителей политической элиты показывают, что приемы
дистанцирования от оппонента репрезентируются не столько на лексико-грамматическом
уровне, сколько на уровне синтаксической структуры высказывания. Рассмотрим пример
реализации тактики дистанцирования на текстовом уровне - фрагмент выступления
С.М.Миронова:
Почему у нас такое название / «Партия жизни»? // Все партии которые сейчас существуют / и
в России / и многие за рубежом / это все партии девятнадцатого - двадцатого века // Все они
основаны на каких-то классовых принципах // Как мы делим? Левые правые центр //
Относительно чего? Кому принадлежат средства производства / что такое частная
собственность и как она / так сказать...// Это все идеологемы ушедшие // Главное сейчас /
сейчас возникают так называемые партии новой волны во всем мире // Так вот «Партия
жизни» это партия новой волны / поэтому у нас в названии нет слова типа...// Мы должны уйти
от этих классовых оценок / мы даже показываем что все эти партии / все лежат на плоскости /
а «Партия жизни» вертикально вверх / как цветок из-под асфальта // [1 канал, «Времена»,
27.04.2003].
Приведенный пример демонстрирует, что С.М.Миронов как лидер только что созданной
партии дистанцируется от уже существующих партий, пытается завоевать свою нишу в
политической структуре общества, акцентируя то, что новая партия «не такая, как другие».
Коммуникативная категория чуждости, реализуемая в тактике дистанцирования, участвует
здесь в структурной организации текста. Весь текст строится, развертывается на
параллельном противопоставлении «они» (все партии, которые сейчас существуют, все эти
партии) и «мы» (Российская партия жизни). Важным текстообразующим моментом
оказывается система движения от темы к реме, выходящая за пределы одного предложения,
рематическая прогрессия: все партии - это партии девятнадцатого - двадцатого века, затем -
основаны на каких-то классовых принципах, далее - это все идеологемы ушедшие;
Российская партия жизни - это партия новой волны, далее - мы должны уйти от этих
классовых оценок. Завершается микротекст образным метафорическим
противопоставлением: все эти партии - все лежат на плоскости, а «Партия жизни»
вертикально вверх, как цветок из-под асфальта.
Итак, мы можем наблюдать целый репертуар тактик в рамках единой стратегии
самопрезентации. Анализ нашего материала показывает, что в речевом поведении
политической элиты одна и та же тактика может иметь разное речевое воплощение. Это
зависит от ситуации общения, особенностей адресата, а также от статуса политика, его
индивидуально-психологических характеристик и культурного уровня (см. об этом главу 8).
Некоторые политики (например, Г.А. Зюганов) применяют приёмы построения имиджа
трафаретно, штампованно. Другие (Б.Е. Немцов) не демонстрируют обдуманной стратегии
самопрезентации. Третьи (Г.А. Явлинский) оказываются в плену созданного ими образа.
Думается, одним из слагаемых успеха на политическом поприще В.В. Путина является
умелое использование им основных тактик стратегии самопрезентации – тактики
отождествления (во всех её разновидностях) и тактики солидаризации с адресатом в
сочетании с максимально большим спектром языковых реализаций этих тактик.
В целом, успех речевого воздействия обеспечивается набором тактик, а эффективное
применение тактик зависит от выбора их речевого воплощения.
ГЛАВА 4. СТРАТЕГИИ БОРЬБЫ ЗА ВЛАСТЬ
Политический дискурс, как известно, характеризуется, прежде всего, проявлением
ожесточенной борьбы за власть. В политической коммуникации сталкиваются мнения,
идеологические установки, ценности. И закономерным является то, что в политическом
дискурсе особая роль принадлежит коммуникативной категории чуждости, в которой
отражается семиотический принцип членения мира на «свой» и «чужой». «Коммуникативно
организующая роль категории чуждости обнаруживается на разных ступенях организации
речевого общения. Она проявляется в выборе коммуникативной стратегии, жанров общения,
в этикетном оформлении, отборе тематики, характере использования средств эффективности
общения, степени информационной полноты и эксплицитности ее выражения, в количестве
коммуникативных импликатур, тональности» [Захарова 2001: 169].
4.1.Стратегии дискредитации и нападения
Как уже отмечалось, одной из основных функций политического дискурса является
агональная функция. Наши материалы показывают, что в речи политиков она реализуется
прежде всего в стратегии дискредитации, которая является основной в противопоставлении
«свои – чужие». Цель стратегии дискредитации – подорвать авторитет дискредитируемого
объекта, унизить его, опорочить, очернить в глазах избирателей.
Следует учитывать, что в политическом дискурсе эта стратегия предполагает публичность
речевых действий и рассчитана прежде всего на реакцию наблюдателей (т.е. избирателей),
хотя в ситуации непосредственного присутствия политического противника может быть
направлена и на него (ток-шоу, теледебаты). В последнем случае, по нашему мнению, мы
имеем дело с другой агональной стратегией, с разновидностью стратегии дискредитации –
стратегией нападения. Помимо уже названной цели – опорочить политического оппонента,
стратегия нападения может преследовать задачу вывести его из равновесия оскорблениями,
ложью, клеветой, задеть его чувства, заставить защищаться и тем самым лишить
возможности высказать свою позицию. Нападение – доминирующая стратегия речевого
поведения В.В. Жириновского. Последовательным приверженцем этой стратегии в выборной
кампании 2003 года показал себя Д.О. Рогозин. Иногда так действует и Г.А. Явлинский.
Стратегия дискредитации в политическом дискурсе в последнее время была объектом
изучения отдельных лингвистов [Желтухина 1998; Лазарева, Горина 2001; Степанов, Месечко
2002 и др.], однако преимущественно на материале письменных СМИ. Наиболее полный
анализ этой стратегии предложен О.С. Иссерс. Автор отмечает, что самой яркой тактикой в
реализации стратегии дискредитации является тактика оскорбления, издевки [Иссерс 1999:
160]. Наши же материалы показывают, что, в отличие от журналистов, подобная тактика
политиками используется реже. По нашим данным, основная тактика дискредитации в речи
политиков – обвинение.
4.1.1. Тактика обвинения
Тактика обвинения используется практически всеми политиками. Ее можно отнести к
специализированным тактикам стратегий дискредитации и нападения.
Обвинение, как отмечает О.С. Иссерс, отличается от оскорбления тем, что не предполагает
намерения унизить, уязвить, выставить в смешном виде [Иссерс 1999: 161]. В речи
политических лидеров обвинение оппонентов или правительства – это, как правило,
обличение или разоблачение, которые не должны оставить сомнений в том, что страна идет к
быстрому и неминуемому краху. См., например:
Пять человек объявили эту войну / Ельцин / Черномырдин / Грачев / Бурбулис / и Гайдар /
потом Степашина привлекли / стали вооружать / потом столкнули лбами / потом развязали
эту кровавую / страшную войну // (Г.А. Зюганов) [РТР, «Выборы-2000», 7.03.2000];
У нас в стране введена цензура на тему Чечни // В Чечню не пускают журналистов / тема
Чечни является запретной для всех государственных телеканалов / хоть в Чечне погибло
более пяти тысяч солдат / и офицеров / и десятки тысяч мирных жителей // Нынешняя власть
категорически против того чтобы народ знал правду // (Б.Е. Немцов) [НТВ, «Свобода слова»,
5.12..2003];
Партия СПС выступала за начало войны в девяносто девятом году / и говорила что там
возрождается российская армия (Г.А. Явлинский) [НТВ, «Свобода слова», 5.12.2003];
Нынешнее правительство и нынешняя власть / не будет заниматься сельским хозяйством /
потому что генеральная линия этой власти / уход от ответственности / от социальной / от
экономической // Линия новой старой власти Путина / это линия на демонтаж государства / на
устранение государства от ответственности за состояние дел в экономике и обществе / от
ответственности за жизнь каждого человека // (С.Ю. Глазьев) [ТВЦ, «Выборы-
2004»,11.03.2004];
Когда был Кириенко / а Чубайс ему советовал / в девяносто восьмом году / кончилось это
тем / что в стране произошел финансовый крах // И расследование Совета Федерации
показало / что конкретными виновниками / банкротства страны / были Кириенко / Дубинин /
Чубайс и Гайдар // Это / данные официального расследования // Эти четыре человека
принимали решение о банкротстве страны / которые привели к тому / что валютные резервы
просто исчезли и банки обанкротились // (С.Ю. Глазьев) [НТВ, «Свобода слова», 21.11.2003].
Армия выполняет все то / что ей предписывают политики // Ответственность за то куда
бросили армию / что с ней делают / в первую очередь несут политики // Использование армии
для решения внутренних вопросов / это преступление // <…> Мы считаем возмутительным /
что на сегодняшний день отсутствует военная концепция // (Г.А. Явлинский) [НТВ, «Свобода
слова», 28.11.2003].
На уровне языкового воплощения тактика обвинения реализуется прежде всего
употреблением номинаций с резко отрицательной окраской, оценочных эпитетов с
отрицательным компонентом значения: дикая, страшная (война), омерзительный (вой),
чудовищное (преступление). См. также:
… если поставим на место зарвавшихся монополистов из РАО ЕЭС (С.Ю. Глазьев) [ТВЦ,
«Выборы-2004», 11.03.2004];
Надутые рейтинги смогут сыграть свою грязную роль // (Э.А. Памфилова) [РТР, «Выборы-
2000», 23.03.2000].
Отрицательная оценочность может выражаться разными частями речи:
Путину безразлично все, что думают граждане нашей страны // (Г.А. Явлинский) [1 канал, «Мы
и времена», 20.02.2000];
Защитим наши выборы // Выбор у нас действительно есть и будет // Очень жаль если оставим
страну на разграбление тех коррумпированных чиновников // (С.Ю. Глазьев) [ТВЦ, «Выборы-
2004», 11.03.2004];
Вам тогда мешал Верховный Совет / он вам мешал окончательно разграбить страну // И вы
пошли на то чтобы подготовить не только указ тысяча четыреста / но вы еще пошли на то
чтобы добиться величайшего позора / когда из танков расстреляли национальный
парламент // (Д.О. Рогозин) [НТВ, «Свобода слова», 28.11.2003].
В роли маркеров чуждости отмечены лексические единицы, выражающие недоверие к
оппоненту: якобы, так называемые и др. См.:
Приватизация была проведена так называемой группой Чубайса на американские деньги и
выражала их интересы // (К.А. Титов) [РТР, «Выборы-2000», 13.03.2000];
Так вот эти, с позволения сказать, партийцы взяли и проголосовали против (Г.А. Зюганов)
[«Российская газета», 24.11.2002].
Наблюдения показывают, что политики в отсутствие рассуждений и аргументов часто
используют ярлыки, подменяющие мнение обвинением. В качестве ярлыков нами отмечены
политические пейоративы (фашисты, террористы – о правительстве), дисфемизмы: …эти
придворные организации / которые создают нереально высокие рейтинги и формируют
общественное мнение / чтобы потом было легче подтасовать результаты выборов // (Э.М.
Памфилова) [РТР, «Выборы-2000», 23.03.2000]. Наиболее типичны, по нашим наблюдениям,
метафорические модели с негативной оценкой, принижающие политический статус
противника:
1. Концепт «криминальный мир»: политические лидеры – бандиты, террористы, преступники.
Например:
Главный террорист до недавнего прошлого сидел в Кремле // Главные разрушители до сих
пор сидят в правительственных структурах // (Г.А. Зюганов) [РТР, «Выборы-2000», 7.03.2000];
Есть такой бандитский прием / сначала создать людям проблемы / а потом помочь решить //
Вот также и с тарифами / сначала поднять их / в три-пять раз / а потом начать снижать / чтобы
показать какие мы хорошие / но не в три-пять раз / а на десять-пятнадцать процентов // Так
что хватить лгать господа // (С.Ю. Глазьев) [НТВ, «Свобода слова», 21.11.2003];
2. Концепт «театр»:
Этот фарс на крови – он просто отвратителен! [об обмене журналиста А. Бабицкого на
российских военнопленных – О.П.] (Г.А. Явлинский) [НТВ, «Герой дня», 14.02.2000];
Мы же не можем участвовать в этом виде клоунады [о выборах мэра Москвы – О.П.] (Г.А.
Явлинский) [РТР, «Выборы-2003», 11.11.2003];
На сцену вылазиют главные кукловоды [о формировании правительства парламентского
большинства – О.П.] (Г.А. Зюганов) [ТВС, «Итоги», 18.05.2002].
3. Концепт «спорт»:
Мы не сторонники олимпийского движения // Если нет кандидата который может победить / то
лучше не участвовать в выборах // (Б.Е. Немцов) [РТР, «Выборы-2003», 11.11.2003].
4. Концепт «война»:
Половина нашего населения не имеет планов на будущее // О чем это говорит? В стране на
самом деле идет война // У людей нет планов на будущее / потому что они выживают //
выживают каждый день // Эта война сегодня идет / между властвующими олигархами и всем
остальным народом // (С.Ю. Глазьев) [НТВ, «Свобода слова», 21.11.2003];
Это вот очень интересно / когда допустим на одном фронте двенадцатая и тринадцатая
армии / воюют там с другим так сказать противником // И еще кроме того они и между собой
воюют [о партиях СПС и «Яблоко» – О.П.] (П.П. Бородин) [РТР, «Выборы-2003», 11.11.2003].
Сила речевого воздействия тактики обвинения увеличивается, когда речевые маркеры этой
тактики проявляются не только на лексическом, но также и на синтаксическом и шире - на
текстовом уровне. Вот пример из речи Г.А. Зюганова о якобы предполагаемом вступлении
России в НАТО:
Это не просто война / это предательство тех кто полег на фронтах войны // Это вызов Пекину /
Дели / и всему мусульманскому миру / это вызов всем арабским странам // Это не просто
глупость / это преступление против нации / против всей нашей истории // Это дорога
обслуживания крупного капитала военными средствами // Это развал окончательный военно-
промышленного комплекса // Это предательство всех наших югославских друзей // Это новые
разграничительные линии не только по всей Европе но и по всему миру // [РТР, «Выборы-
2000», 7.03.2000].
Ключевыми словами в этом тексте являются слова с ярко выраженной негативной оценкой:
война – предательство – преступление – глупость - развал. В этот семантический ряд входят
и лексемы вызов, (дорога) обслуживания, словосочетание разграничительные линии,
приобретающие значение отрицательной оценочности только в условиях контекста.
Высокая концентрация отрицательно-оценочной лексики, выраженной преимущественно
отглагольными именами, создает «предикативную конденсацию» [Золотова 2003: 353]. Таким
образом, в данном тексте ключевые слова выполняют определенную роль в композиционно-
синтаксической организации текста. Повтор вариантов лексем негативной окрашенности
создает также эмоциональную экспрессивность речевого произведения. Такой прием
нанизывания негативных оценок в параллельных синтаксических структурах (иногда не всегда
логично и ритмично выдержанный), по нашим наблюдениям, часто встречается у Г.А.
Зюганова.
Средства выражения агональности считаются рядом исследователей основной приметой
политического дискурса и описаны довольно подробно [Шейгал 2000].
4.1.2. Тактика оскорбления
О.С. Иссерс отмечает, что при использовании тактики оскорбления в качестве
коммуникативной задачи оскорбляющий видит унижение и осмеяние партнера [Иссерс 1999:
164]. По нашим наблюдениям, тактика оскорбления встречается прежде всего в речи
политиков, представляющих конфликтно-агрессивный тип языковой личности (по типологии
К.Ф. Седова) [Седов 2000]. Чаще всего тактика оскорбления используется в рамках стратегии
нападения в теледебатах, когда конфликтные агрессоры прибегают к обсуждению личности,
намерений оппонента, оценке его поступков и действий, даже брани.
Речевое поведение подобных политиков – это, скорее, проявление присущего им типа
языковой личности, чем осознанное намерение. Изощренные приемы и коммуникативные
ходы, о которых пишет О.С. Иссерс, направленные на унижение и высмеивание
политического противника, характерны преимущественно для журналистских текстов СМИ,
хотя некоторые представители политической элиты тоже могут продемонстрировать
владение широкой палитрой средств дискредитации и нападения, например, В.В.
Жириновский, Д.О. Рогозин, Г.А. Явлинский.
Анализ языковых средств реализации тактики оскорбления показал, что ими чаще всего
являются инвенктивы. См.:
… в Государственной Думе в тот момент сидели сволочи / которые организовали позор нашей
страны / (Д.О. Рогозин) [НТВ, «Свобода слова», 5.12.2003];
Поэтому уже сейчас надо гнать большой дубовой палкой Чубайса // (Г.А. Зюганов) [РТР,
«Выборы-2000», 7.03.2000].
Уничижительную оценку могут приобретать в контексте политической речи дейктические
знаки эти, они, там и фамилии в нарицательном значении и множественном числе:
У этих правых вообще слабость к энергетике;
Кругозор узок, и неведомо всем этим чубайсам и гайдарам, насколько они смешны (Д.О.
Рогозин) [«АиФ. Свободный взгляд», № 11, 2003].
Прямым оскорблением по отношению к президенту Башкирской республики звучит реплика
В.В. Жириновского:
Рахимов в Башкирии на меня обиделся / когда я предложил убрать республики // Он
подумал / что я предлагаю убрать национальности // Ну он по-русски плохо понимает // [РТР,
«Выборы-99», 23.11.1999].
В качестве ярлыков тактики оскорбления нами отмечены лексемы, употребляющиеся в
пейоративном значении и обозначающие отступления от этических норм:
Хранитель ночного горшка президента (Г.А. Явлинский о А.Б. Чубайсе) [НТВ, «Глас народа»,
26.11.1999];
Эта борьба носорога с мамонтом / омерзительная / между самими демократами / это и есть
созидание? (Н.Н. Нарочницкая) [РТР, «Выборы-99», 23.11.1999];
Это ваш уровень - кухня // Вы сами кухня! (С. Умалатова) [РТР, «Выборы-99», 23.11.1999].
В стратегиях дискредитации и нападения далеко не последнюю роль играет метафора.
Политической метафоре посвящены работы А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова, А.П. Чудинова
[Баранов, Караулов 1991; Чудинов 2001]. В исследованиях этих лингвистов представлены
разнообразные метафорические модели. В наших материалах их спектр довольно скромен:
современные политические лидеры в устных выступлениях не так часто употребляют
метафору. Образной, метафорической речью в основном отличаются Д.О. Рогозин и Г.А.
Явлинский.
Наиболее типичны, по нашим наблюдениям, следующие метафорические модели,
обладающие «оскорбительным» потенциалом:
1. Концепт «негативный мир»: политические лидеры – вредные существа. См., например:
Хватит зомбировать народ своими идеями которые нигде никак он не реализовал // (К.А.
Титов о Г.А. Явлинском) [РТР, «Выборы-99», 13.03.2000];
Сегодня Анатолий Борисович – это трехглавый Змей Горыныч, который и в СПС витийствует,
и пытается в РСПП воду мутить, да еще и едва ли не всю национальную экономику на
коротком поводке держит, возглавляя РАО ЕЭС (Д.О. Рогозин) [«АиФ. Свободный взгляд», №
11, 2003].
2. Концепт «животный мир»:
Владимир Вольфович / хватить макать хвост в Индийский океан // (Д.О. Рогозин) [НТВ,
«Свобода слова», 21.11.2004];
Приобретаются всякие там «Челси», виллы и проч. А им в затылок дышат новые алчные
волки, новое поколение предпринимателей, которым нефтебизнеса уже не досталось и
миллиардные состояния уже даже во сне не приснятся (Д.О. Рогозин) [«Комсомольская
правда», 5.12.2003];
Объединение коммунистов, жириновцев и «Единства» в один блок … - такой КоЖиЕд
появился // (Г.А. Явлинский) [1 канал, «Мы и времена», 20.02.2000]. На первый взгляд, в этом
примере ни о каком живом существе речь не идет. Но при восприятии слова на слух
создается впечатление, что в нем два корня – - кож - и - ед -, первый вызывает ассоциацию с
некоторыми насекомыми-паразитами, второй - аналогию с названиями животных типа
муравьеда, а в целом возникает весьма неприятное ощущение.
3. Концепт «мир вещей»:
Заслушаешься Чубайса – скоро с лампочками в подъезде начнешь здороваться. В чем
Анатолий Борисович в смутные годы поднаторел – так это в презентациях своих идей (Д.О.
Рогозин) [АиФ, №46, 2003].
4.2. Манипулятивная стратегия
Опорочивание политического оппонента может достигаться и с помощью способов и средств
психологической обработки аудитории, с помощью манипулятивных приемов и тактик. Вряд
ли возможно четко разграничить манипулятивную стратегию и стратегию дискредитации. Так,
например, В.И.Карасик, ссылаясь на монографию Д.Уолтона, называет дискредитацию
разновидностью манипулятивной стратегии [Карасик 2002: 99]. Цели воздействия у них
зачастую совпадают. Но не всегда целью манипулятивного воздействия является подрыв
авторитета дискредитируемого объекта, например, если правительство хочет, используя
спекулятивные приемы, оправдать какие-то свои неправомерные действия. Как уже было
сказано в предыдущем разделе, реализация стратегии дискредитации и стратегии нападения
в речи политиков – это одно из проявлений речевой агрессии, которая представляет собой
особый тип речевого воздействия. Речевое манипулирование и речевая агрессия – это
разные, но связанные между собой понятия. «Агрессия как форма речевого поведения <…>
нацелена на оскорбление или преднамеренное причинение вреда человеку», хотя «приемы
агрессии могут использоваться в качестве манипулятивных» [Копнина 2003: 254]. К.Ф. Седов
считает критерием дифференциации конфликтной манипуляции и речевой агрессии скрытый
характер побуждения при манипуляции [Седов 2003в: 200].
Проблема манипулирования индивидуальным и массовым сознанием в последние годы все
больше привлекает внимание психологов и лингвистов [Ермаков 1995; Доценко 1997;
Московичи 1998; Цуладзе 2000; Панкратов 2000; Шейнов 2000; Кара-Мурза 2001; Панасюк
2002; Грачев, Мельник 2002; Седов 2003а и др.]. Е.И. Доценко проанализировал
существующие определения манипуляции и выделил следующие признаки этого понятия: 1)
родовой признак – психологическое воздействие; 2) отношение к объектам манипулирования
как средству достижения собственных целей; 3) стремление получить односторонний
выигрыш; 4) скрытый характер воздействия (как самого факта воздействия, так и его
направленности); 5) использование (психологической) силы, игра на слабостях
(использование психологической уязвимости); 7) мастерство и сноровка в осуществлении
манипулятивных действий. Основываясь на этих критериях, Е.И. Доценко предложил
несколько определений манипуляции, самое известное из которых звучит так: «Манипуляция
– это вид психологического воздействия, искусное исполнение которого ведет к скрытому
возбуждению у другого человека намерений, не совпадающих с его актуально
существующими желаниями» [Доценко 1997: 59].
Г.В. Грачев и И.К. Мельник считают, что выделенные Е.И. Доценко формулировки
манипуляции относятся, в основном, к одной ее разновидности – межличностной, и
определяют манипуляцию несколько иначе, как процесс использования различных
специфических способов и средств изменения (модификации) поведения человека или целей,
желания, намерений, отношений, установок, психических состояний и других его
психологических характеристик в интересах субъекта воздействия, которые могли бы не
произойти, если бы адресат знал в достаточном объеме данные, относящиеся к ситуации, в
частности – какие способы применялись по отношению к нему или в каких целях они
использовались [Грачев, Мельник 2002: 112-113]. Э. Шостром, определяя манипуляцию,
подчеркивает, что манипулятор также является жертвой своей жизненной установки. Он
считает, что «манипуляция – это псевдофилософия жизни, направленная на то, чтобы
эксплуатировать и контролировать как себя, так и других» [Шостром 1992: 28].
К.Ф. Седов противопоставляет конфликтной манипуляции продуктивную манипуляцию,
которую он считает неизбежной в реальной повседневной коммуникации. «Цель продуктивной
манипуляции – расположить к себе коммуникативного партнера, используя его слабости, но
не вызывая у него синдрома фрустрации [Седов 2003а: 23-24]. Добавим, что в обыденной
жизни многие из нас выполняют роль невольных манипуляторов без цели причинить зло.
Манипуляции даже могут быть направлены, с нашей точки зрения, на благо «жертвы»,
конечно, не в соответствии с ее желаниями, но, по крайней мере, не во вред ей. Так,
например, мать может использовать различные ухищрения для того, чтобы дочь не
встречалась с «неподходящим», по мнению матери, молодым человеком. Мы же будем
говорить об осознанной, намеренной, спланированной манипуляции, направленной на
достижение корыстных целей.
Отдельные исследователи в ряду коммуникативных стратегий выделяют и манипулятивную
стратегию [Купина 2002; Веретенкина 2001]. М.Ю. Кочкин разграничивает три вида
манипулятивных стратегий в политическом дискурсе: стратегию игры на ущемленном
достоинстве, стратегию прививки, стратегию произвольного выбора наименования [Кочкин
1999]. О.В. Гайкова относит к манипулятивным стратегиям предвыборного дискурса стратегии
самопрезентации и дискредитации [Гайкова 2003].
Л.Ю. Веретенкина, исследуя межличностное общение, определяет манипулятивную
стратегию как развернутую во времени установку субъекта на общение, характеризующееся:
1) наличием явного и скрытого уровней воздействия с целью получения односторонней
выгоды; 2) отношением к партнеру как к средству достижения собственных целей; 3)
неосознанным характером поведения адресата (иногда и адресанта). Однако, считает Л.Ю.
Веретенкина, в межличностном общении манипулятивная стратегия проявляется редко, «так
как манипулятор контролирует и свое поведение, скрывает истинные чувства и намерения,
подменяет настоящие эмоции фальшивыми» [Веретенкина 2001: 179]. По нашим
наблюдениям, в политической коммуникации манипуляция довольно часто может
использоваться в качестве стратегии, как специфическая установка на общение (и тогда
манипулятивная тактика реализует манипулятивную стратегию), а может использоваться в
качестве приема, как ситуативное и косвенное средство воздействия (тогда это
манипулятивная тактика при реализации других стратегий). Для достижения конкретной цели
манипулятор организует эту тактику, включенную в подготовку и проведение основного
воздействия (например, при использовании стратегии самопрезентации или информационно-
интерпретационной стратегии).
Особенность манипулятивной стратегии заключается как раз в специфике тех тактик, которые
применяются для достижения той или иной цели. По мнению В.И.Карасика, манипуляции –
различного рода уловки в дискурсе, имеющие целью обманным путем убедить адресата
встать на позиции отправителя речи, несмотря на несостоятельность фактического или
логического обоснования вопроса. «Уловки в дискурсе представляют собой совокупность
разнородных приемов социально осуждаемого воздействия на адресата» [Карасик 2002: 95].
Предпринимались неоднократные попытки классифицировать приемы манипуляции,
используемые в первую очередь в полемике, дискуссии, споре. Первая такая классификация
была предложена еще С.И. Поварниным [Поварнин 1990]. С тех пор в многочисленных
пособиях по логике и риторике приводятся разнообразные примеры разнородных ошибок в
суждениях, сознательно применяемых с манипулятивной целью.
В.И. Карасик в своей работе выделяет три основных вида манипуляции: псевдоаргументация,
имитация авторитетности и имитация силы [Карасик 2002: 95]. Наиболее изученной является
псевдоаргументация: намеренные и ненамеренные ошибки в аргументации (паралогизмы и
софизмы), «позволительные» и «непозволительные» уловки, а также психологические уловки,
позволяющие добиться победы над оппонентом в споре [Еемерен, Гроотендорст 1992;
Панкратов 2000; Шейнов 2000 и др.]. Однако нельзя считать манипулятивным приемом любое
нарушение законов и требований логики (аргумент «к аудитории», аргумент «к выгоде» и т.п.).
Политическая речь не может обойтись без средств внушения. Обращение к эмоциям
адресата – закономерный, естественный элемент речевого воздействия в политической
коммуникации. Спекулятивный характер имеют не сами приемы, а их употребление в речи
недобросовестными политиками.
Политическая коммуникация вообще относится к тем сферам жизни, где особенно часто
практикуется манипулирование. Политическая манипуляция, в отличие от межличностной,
предполагает воздействие на широкие массы и осуществляется с целью сделать их
ведомыми, отвести им роль пассивных исполнителей воли правящих групп. Воля
меньшинства в завуалированной форме навязывается большинству.
В ряде современных исследований содержатся классификация и анализ приемов, с помощью
которых достигается желаемый прагматический эффект и осуществляется целенаправленное
речевое воздействие на массовую аудиторию в текстах СМИ [Быкова 2000а, 2000б; Ермакова
2000 и др.].
Е.И. Шейгал разграничивает виды манипуляции в политическом дискурсе в зависимости от
характера информационных преобразований. Референциальное манипулирование -
фактологическое (ложь, подтасовка фактов, преувеличение, недоговорки) и фокусировочное
(сдвиг прагматического фокуса) - связано с искажением образа денотата / референта в
процессе обозначения действительности. Аргументативное манипулирование связано с
нарушением постулатов общения: это нарушение логики развертывания текста или цельности
текста (уход от ответа, переключение темы), уклонение от обязанности доказывания,
маскировка логических ходов (ложные аргументы, возражение под видом согласия и т.д.)
[Шейгал 2000: 190-191].
4.2.1. Демагогические приемы
Проблема манипулятивного воздействия включает в себя множество более частных
вопросов, одним из которых является вопрос о соотношении понятий «манипуляция» и
«демагогия». В словарях иностранных слов «демагогия» представлена как использование и
лживых обещаний, и преднамеренного извращения фактов, и лести для достижения той или
иной цели, например, для привлечения масс на свою сторону, для создания популярности.
Таким образом, в понимании слова «демагогия» соединились признаки и демагогии, и
манипуляции. Некоторые исследователи рассматривают речевую демагогию как
разновидность речевой манипуляции [Копнина 2003: 254]. Дифференцируя эти понятия,
скажем, что основными признаками демагогии, на наш взгляд, являются высокопарные
рассуждения, использование пустых обещаний (явно невыполнимых, но все же даваемых),
недоказанных фактов, а также гиперболизация своих достоинств, гиперболизация всего
положительного с точки зрения адресата.
Демагогия и манипуляция могут существовать отдельно друг от друга: встречаются люди,
использующие демагогические приемы лишь для самоутверждения, без стремления
заставить адресата сделать что-то в своих интересах. Однако в политической коммуникации
эти понятия пересекаются, перекрещиваются. Так, в речи Г.А. Зюганова встречаются и
демагогические, и манипулятивные приемы. Но в первую очередь он демагог:
Я единственный реальный кандидат который может противостоять партии власти / и это мы
доказали на протяжении всех последних лет // Я народный кандидат у которого есть реальная
/ конкретная программа вывода страны из кризиса / есть мощная команда / которая в
состоянии решить эту проблему // Мы завтра можем сформировать правительство народного
доверия / ограничить самовластие президента / восстановить обновленную Советскую власть
/ и решить проблемы которые волнуют каждого жителя нашей страны // [РТР, «Выборы-2000»,
7.03.2000].
Приведение «страшных», но ни на чем не основанных цифр - любимый демагогический прием
Г.А. Зюганова (впрочем, как и В.В. Жириновского):
Тот курс который располовинил страну / обескровил ее / восемьдесят с лишним миллионов
человек оставил без еды / без тепла / без работы / без уверенности в завтрашнем дне /
превратил в беженцев //;
Девяносто восемь процентов россиян согласны что последние 10 лет страной управляли
преступники / которые разрушили и обобрали до нитки // (Г.А. Зюганов) [РТР, «Выборы-2000»,
7.03.2000];
Пятьсот офицеров кончают жизнь самоубийством каждый день! Пятьдесят человек
расстреливают каждый день! Туберкулезом харкают полстраны! (В.В. Жириновский) [НТВ,
«Свобода слова», 23.05.2003].
Из демагогических приемов, используемых политиками, наиболее часто встречаются
необоснованные оценки – подмена объективной оценки (см. раздел 6.1.3) субъективным
опорочиванием:
Я вообще не уверен, что СПС пройдет в Думу и продолжит оказывать свое тлетворное
влияние на националь�