Telenok PDF

08-Apr-11 Book: Золотой теленок (Иллюстрации…
Илья Ильф, Евгений Петров

Золотой теленок
Переходя улицу, оглянись по сторонам.

(Правило уличного движения)
От авторов
Обычно по поводу нашего обобществленного лит ературного хозяйст ва к нам обращают ся с

вопросами вполне законными, но весьма однообразными: «Как это вы пишет е вдвоем?»
Сначала мы отвечали подробно, вдавались в дет али, рассказывали даже о крупной ссоре,
возникшей по следующему поводу: убит ь ли героя романа «12 ст ульев» Ост апа Бендера или ост авит ь в
живых? Не забывали упомянут ь о том, чт о участь героя решилась жребием. В сахарницу были
положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные
кост очки. Вынулся череп и через полчаса великого комбинат ора не стало. Он был прирезан брит вой.
Потом мы ст али от вечат ь менее подробно. О ссоре уже не рассказывали. Еще потом перестали
вдаваться в дет али. И, наконец, отвечали совсем уже без воодушевления:
– Как мы пишем вдвоем? Да-так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям,
e-reading.org.ua/…/Petrov_-_Zolotoii_t… 1/183
а Ж юль ст ережет рукопись, чтобы не украли знакомые. И вдруг единообразие вопросов было
нарушено.
– Скажите, – спросил нас некий ст рогий гражданин из числа т ех, что признали совет скую власть
несколько позже Англии и чут ь раньше Греции, – скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в
реконст рукт ивный период? Вы что, с ума сошли?
После этого он долго и сердит о убеждал нас в т ом, что сейчас смех вреден.
– Смеят ься грешно? – говорил он. – Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту
новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочет ся молиться!
– Но ведь мы не просто смеемся, – возражали мы. – Наша цель-сат ира именно на т ех людей,
которые не понимают реконст рукт ивного периода.
– Сатира не может быть смешной, – сказал ст рогий товарищ и, подхват ив под руку какого-то
куст арябапт иста, которого он принял за ст опроцент ного пролетария, повел его к себе на квартиру.
Повел описывать скучными словами, повел вст авлять в шест ит омный роман под названием: «А
паразит ы никогда!»
Все рассказанное-не выдумка. Выдумат ь можно было бы и посмешнее.
Дайт е т акому гражданину-аллилуйщику волю, и он даже на мужчин наденет паранджу, а сам с
ут ра будет играть на т рубе гимны и псалмы, счит ая, что именно т аким образом надо помогать
ст роит ельст ву социализма.
И все время, покуда мы сочиняли «Золот ого т еленка», над нами реял лик строгого гражданина.
– А вдруг эта глава выйдет смешной? Что скажет ст рогий гражданин?
И в конце концов мы пост ановили:
а) роман написать по возможност и веселый,
б) буде строгий гражданин снова заявит, чт о сатира не должна быть смешной, – просить
прокурора республики привлечь помянут ого гражданина к уголовной ответственности по ст ат ье,
карающей за головотяпст во со взломом.
И. Ильф, Е. Пет ров
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«ЭКИПАЖ “АНТИЛОПЫ”»
Глава I
О том, как Паниковский нарушил конвенцию
Пешеходов надо любит ь. Пешеходы сост авляют большую част ь человечест ва. Мало того-лучшую
его часть. Пешеходы создали мир. Эт о они построили города, возвели многоэт ажные здания, провели
канализацию и водопровод, замост или улицы и освет или их электрическими лампами. Это они
распространили культ уру по всему свету, изобрели книгопечатание, выдумали порох, перебросили
мост ы через реки, расшифровали египетские иероглифы, ввели в упот ребление безопасную брит ву,
уничтожили торговлю рабами и уст ановили, что из бобов сои можно изгот овит ь сто чет ырнадцать
вкусных пит ат ельных блюд.
И когда все было гот ово, когда родная планета приняла сравнительно благоустроенный вид,
появились автомобилист ы.
Надо заметить, чт о авт омобиль т оже был изобрет ен пешеходами. Но авт омобилист ы об эт ом как-
то сразу забыли. Крот ких и умных пешеходов стали давит ь. Улицы, созданные пешеходами, перешли во
власть автомобилист ов. Мостовые ст али вдвое шире, т ротуары сузились до размера т абачной
бандероли. И пешеходы стали испуганно жат ься к ст енам домов.
– В большом городе пешеходы ведут мученическую жизнь. Для них ввели некое т ранспортное
гетт о. Им разрешают переходит ь улицы только на перекрест ках, то ест ь именно в т ех мест ах, где
движение сильнее всего и где волосок, на кот ором обычно висит жизнь пешехода, легче всего оборвать.
В нашей обширной стране обыкновенный автомобиль, предназначенный, по мысли пешеходов, для
мирной перевозки людей и грузов, принял грозные очертания братоубийственного снаряда. Он выводит
из ст роя целые шеренги членов профсоюзов и их семей. Если пешеходу иной раз удает ся выпорхнуть
из-под серебряного носа машины – его штрафует милиция за нарушение правил уличного катехизиса.
И вообще авторитет пешеходов сильно пошатнулся. Они, давшие миру т аких замечат ельных
людей, как Гораций, Бойль, Мариотт , Лобачевский, Гутенберг и Анатоль Франс, принуждены т еперь
кривлят ься самым пошлым образом, чт обы только напомнит ь о своем существовании. Боже, боже,
которого в сущност и нет , до чего т ы, которого на самом деле-т о и нет , довел пешехода!
Вот идет он из Владивост ока в Москву по сибирскому т ракт у, держа в одной руке знамя с
надписью: «Перест роим быт т екстильщиков», и перекинув через плечо палку, на конце кот орой
болт аются резервные сандалии «Дядя Ваня» и жест яной чайник без крышки. Это советский пешеход-
физкультурник, кот орый вышел из Владивост ока юношей и на склоне лет у самых ворот Москвы будет
задавлен т яжелым автокаром, номер кот орого т ак и не успеют замет ит ь.
Или другой, европейский могикан пешеходного движения. Он идет пешком вокруг свет а, кат я перед
собой бочку. Он охот но пошел бы т ак, без бочки; но тогда никто не заметит, чт о он действительно
пешеход дальнего следования, и про него не напишут в газетах. Приходит ся всю жизнь т олкат ь перед
собой проклят ую т ару, на кот орой к тому же (позор, позор!) выведена большая желтая надпись,
восхваляющая непревзойденные качест ва автомобильного масла «Грезы шофера». Так деградировал
пешеход.
И только в маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят . Там он еще являет ся
хозяином улиц, беззабот но бродит по мост овой и пересекает ее самым замысловат ым образом в любом
направлении.
Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят админист раторы летних
садов и конферансье, несомненно принадлежал к большей и лучшей части человечест ва. Он двигался по
улицам города Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по ст оронам. В руке он
держал небольшой акушерский саквояж. Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артист ической
фуражке.
Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц; бросилось ему в глаза
облезлое американское золото церковных куполов. Флаг т рещал над официальным зданием.
У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали по-
французски, жаловались на советскую власт ь и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала
несло холодом, бил от туда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель.
– Храм спаса на карт ошке, – негромко сказал пешеход.
Пройдя под фанерной аркой со свежим извест ковым лозунгом: «Привет 5-й окружной конференции
женщин и девушек», он очутился у начала длинной аллеи, именовавшейся Бульваром Молодых
Дарований.
– Нет , – сказал он с огорчением, – это не Рио-деЖанейро, это гораздо хуже.
Почт и на всех скамьях Бульвара Молодых Дарований сидели одинокие девицы с раскрытыми
книжками в руках. Дырявые т ени падали на ст раницы книг, на голые локти, на т рогательные челки.
Когда приезжий вст упил в прохладную аллею, на скамьях произошло заметное движение. Девушки,
прикрывшись книгами Гладкова, Элизы Ожешко и Сейфуллиной, бросали на приезжего трусливые
взгляды. Он проследовал мимо взволнованных читательниц парадным шагом и вышел к зданию
исполкома – цели своей прогулки.
В эту минут у из-за угла выехал извозчик. Рядом с ним, держась за пыльное, облупленное крыло
экипажа и размахивая вздут ой папкой с тисненой надписью «Musique», быстро шел человек в
длиннополой т олст овке. Он что-то горячо доказывал седоку. Седок, пожилой мужчина с висячим, как
банан, носом, сжимал ногами чемодан и время от времени показывал своему собеседнику кукиш. В пылу
спора его инженерская фуражка, околыш кот орой сверкал зеленым диванным плюшем, покосилась
набок. Обе тяжущиеся стороны част о и особенно громко произносили слово «оклад». Вскоре стали
слышны и прочие слова.
– Вы за это от ветите, т оварищ Талмудовский! – крикнул длиннополый, отводя от своего лица
инженерский кукиш.
– А я вам говорю, чт о на такие условия к вам не поедет ни один приличный специалист, – от вет ил
Талмудовский, ст араясь вернуть кукиш на прежнюю позицию.
– Вы опят ь про оклад жалованья? Придет ся пост авить вопрос о рвачест ве.
– Плевал я на оклад! Я даром буду работать! – кричал инженер, взволнованно описывая кукишем
всевозможные кривые. – Захочу-и вообще уйду на пенсию. Вы эт о крепост ное право бросьт е. Сами
всюду пишут: «Свобода, равенство и братство», а меня хотят заставить работать в эт ой крысиной
норе.
Тут инженер Талмудовский быст ро разжал кукиш и принялся счит ат ь по пальцам:
– Кварт ира-свинюшник, т еат ра нет, оклад… Извозчик! Пошел на вокзал!
– Тпру-у! – завизжал длиннополый, сует ливо забегая вперед и хват ая лошадь под уздцы. – Я, как
секретарь секции инженеров и т ехников… Кондрат Иванович! Ведь завод останется без специалистов…
Побойт есь бога… Общественность этого не допуст ит , инженер Талмудовский… У меня в порт феле
прот окол.
И секретарь секции, расст авив ноги, ст ал живо развязыват ь т есемки своей «Musique».
Эт а неост орожност ь решила спор. Увидев, что путь свободен, Талмудовский поднялся на ноги и
чт о ест ь силы закричал:
– Пошел на вокзал!
– Куда? Куда? – залепетал секретарь, устремляясь за экипажем. – Вы – дезертир трудового
фронта!
Из папки «Musique» вылет ели лист ки папиросной бумаги с какими-то лиловыми «слушали-
пост ановили».
Приезжий, с инт ересом наблюдавший инцидент, пост оял с минут у на опуст евшей площади и
убежденным тоном сказал:
– Нет , это не Рио-де-Ж анейро.
Через минут у он уже стучался в дверь кабинета предисполкома.
– Вам кого? – спросил его секретарь, сидевший за ст олом рядом с дверью. – Зачем вам к
председат елю? По какому делу?
Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с секрет арями правительст венных,
хозяйст венных и общест венных организаций. Он не ст ал уверять, что прибыл по срочному казенному
делу.
– По личному, – сухо сказал он, не оглядываясь на секретаря и засовывая голову в дверную щель. –
К вам можно?
И, не дожидаясь ответа, приблизился к письменному столу:
– Здравствуйте, вы меня не узнаете?
Председат ель, черноглазый большеголовый человек в синем пиджаке и в т аких же брюках,
заправленных в сапоги на высоких скороходовских каблучках, посмотрел на посетителя довольно
рассеянно и заявил, чт о не узнает.
– Неужели не узнает е? А между т ем многие находят , что я поразит ельно похож на своего от ца.
– Я т оже похож на своего от ца, – нетерпеливо сказал председат ель. – Вам чего, т оварищ?
– Тут все дело в т ом, какой от ец, – груст но заметил посет итель. – Я сын лейтенант а Шмидт а.
Председат ель смут ился и привст ал. Он живо вспомнил знаменит ый облик революционного
лейт енант а с бледным лицом и в черной пелерине с бронзовыми львиными заст ежками. Пока он
собирался с мыслями, чтобы задать сыну черноморского героя приличест вующий случаю вопрос,
посетитель присмат ривался к меблировке кабинет а взглядом разборчивого покупат еля
Когда-т о, в царские времена, меблировка присутст венных мест производилась по т рафарету.
Выращена была особая порода казенной мебели: плоские, уходящие под пот олок шкафы, деревянные
диваны с трех дюймовыми полированными сиденьями, ст олы на толст ых бильярдных ногах и дубовые
парапет ы, отделявшие присут ст вие от внешнего беспокойного мира. За время революции эта порода
мебели почти исчезла, и секрет ее выработ ки был ут ерян. Люди забыли, как нужно обставлять
помещения должностных лиц, и в служебных кабинетах показались предметы, считавшиеся до сих пор
неот ъемлемой принадлежност ью част ной кварт иры. В учреждениях появились пружинные адвокатские
диваны с зеркальной полочкой для семи фарфоровых слонов, которые якобы приносят счастье горки
для посуды, этажерочки, раздвижные кожаные кресла для ревматиков и голубые японские вазы. В
кабинет е председат еля арбат овского исполкома, кроме обычного письменного ст ола, прижились два
пуфика, обитых полопавшимся розовым шелком, полосатая козет ка, ат ласный экран с Фузи-Ямой и
вишней в цвету и зеркальный славянский шкаф грубой рыночной работ ы.
«А шкафчик-то типа „Гей, славяне!“ – подумал посет ит ель. – Тут много не возьмешь. Нет , это не
Рио-деЖ анейро».
– Очень хорошо, что вы зашли, – сказал, наконец, председатель. – Вы, вероятно, из Москвы?
– Да, проездом, – ответ ил посетитель, разглядывая козет ку и все более убеждаясь, что
финансовые дела исполкома плохи. Он предпочитал исполкомы, обст авленные новой шведской
мебелью ленинградского древтрест а.
Председат ель хот ел было спросить о цели приезда лейт енантского сына в Арбатов, но неожиданно
для самого себя жалобно улыбнулся и сказал:
– Церкви у нас замечат ельные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать.
Скажит е, а вы-то сами помнит е восст ание на броненосце «Очаков»?
– Смутно, смут но, – ответил посет ит ель. – В т о героическое время я был еще крайне мал. Я был
дитя.
– Прост ит е, а как ваше имя?
– Николай… Николай Шмидт .
– А по бат юшке?
– Ах, как нехорошо! – подумал посетитель, который и сам не знал имени своего отца.
– Да-а, – протянул он, уклоняясь от прямого от вета, – теперь многие не знают имен героев. Угар
нэпа. Нет т ого энт узиазма, Я собственно попал к вам в город совершенно случайно. Дорожная
неприятност ь. Остался без копейки.
Председат ель очень обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, чт о он забыл имя
очаковского героя.
«Дейст вит ельно, – думал он, с любовью глядя на воодушевленное лицо героя, – глохнешь т ут за
работой. Великие вехи забываешь».
– Как вы говорите? Без копейки? Эт о инт ересно.
– Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, – сказал посет ит ель, – мне всякий даст , но, вы
понимает е, это не совсем удобно с полит ической точки зрения. Сын революционера – и вдруг просит
денег у част ника, у нэпмана…
Последние слова сын лейт енант а произнес с надрывом. Председат ель тревожно прислушался к
новым интонациям в голосе посет ит еля. «А вдруг припадочный? – подумал он, – хлопот с ним не
оберешься».
– И очень хорошо сделали, что не обрат ились к частнику, – сказал вконец запут авшийся
председат ель.
Затем сын черноморского героя мягко, без нажима перешел к делу. Он просил пят ьдесят рублей.
Председат ель, ст есненный узкими рамками местного бюджета, смог дат ь т олько восемь рублей и т ри
талона на обед в кооперативной ст оловой «Бывший друг желудка».
Сын героя уложил деньги и т алоны в глубокий карман поношенного серого в яблоках пиджака и
уже собрался было подняться с розового пуфика, когда за дверью кабинета послышался т опот и
заградительный возглас секретаря.
Дверь поспешно растворилась, и на пороге ее показался новый посет ит ель.

– Кто здесь главный? – спросил он, тяжело дыша и рыская блудливыми глазами по комнате.
– Ну, я, – сказал председатель.
– Здоров, председат ель, – гаркнул новоприбывший, прот ягивая лопат ообразную ладонь. – Будем
знакомы. Сын лейтенанта Шмидт а.
– Кто? – спросил глава города, тараща глаза.
– Сын великого, незабвенного героя лейт енанта Шмидта, – повт орил пришелец,
– А вот же товарищ сидит – сын т оварища Шмидта, Николай Шмидт.
И председат ель в полном расст ройст ве указал на первого посетителя, лицо кот орого внезапно
приобрело сонное выражение.
В жизни двух жуликов наст упило щекот ливое мгновение. В руках скромного и доверчивого
председат еля исполкома в любой момент мог блеснуть длинный неприят ный меч Немезиды. Судьба
давала только одну секунду времени для создания спасительной комбинации. В глазах второго сына
лейт енант а Шмидта от разился ужас.
Его фигура в летней рубашке «Парагвай», шт анах с матросским клапаном и голубоват ых
парусиновых т уфлях, еще минут у назад резкая и угловатая, стала расплываться, потеряла свои грозные
конт уры и уже решит ельно не внушала никакого уважения. На лице председателя появилась скверная
улыбка.
И вот, когда вт орому сыну лейтенанта уже казалось, чт о все потеряно и что ужасный
председат ельский гнев свалит ся сейчас на его рыжую голову, с розового пуфика пришло спасение.
– Вася! – закричал первый сын лейтенант а Шмидта, вскакивая. – Родной братик! Узнаешь брата
Колю?
И первый сын заключил второго сына в объят ия.
– Узнаю! – воскликнул прозревший Вася. – Узнаю брат а Колю!
Счастливая вст реча ознаменовалась такими сумбурными ласками и столь необыкновенными по
силе объятиями, что второй сын черноморского революционера вышел из них с побледневшим от боли
лицом. Брат Коля на радост ях помял его довольно сильно.
Free Stocks eBook Discove r the Secrets o f Succe ss ful Tra de rs with this free do wnload go.m eta sto ck .co m /form s/goo gle _e bo…
Лирические песни, романсы можно послушать на сайте а вто ра Светланы Кова ле вой. Музыка m p3. www.s vetlanako va lev…
Что происход ит в сети Интересный и не обычный взгляд. 6 любо пытные рецензии. www.f5.ru
Обнимаясь, оба брат а искоса поглядывали на председат еля, с лица кот орого не сходило уксусное
выражение. Ввиду этого спасит ельную комбинацию т ут же на мест е пришлось развить, пополнить
бытовыми деталями и новыми, ускользнувшими от Ист парта подробност ями восст ания моряков в 1905
году. Держась за руки, братья опустились на козетку и, не спуская льстивых глаз с председателя,
погрузились в воспоминания.
– До чего удивительная вст реча! – фальшиво воскликнул первый сын, взглядом приглашая
председат еля, примкнуть к семейному т оржеству.
– Да, – сказал председатель замороженным голосом. – Бывает , бывает.
Увидев, чт о председат ель все еще находится в лапах сомнения, первый сын погладил брат а по
рыжим. как у сетт ера, кудрям и ласково спросил:
– Когда же т ы приехал из Мариуполя, где ты жил у нашей бабушки?
– Да, я жил, – пробормот ал вт орой сын лейтенанта, – у нее.
– Что же т ы мне т ак редко писал? Я очень беспокоился.
– Занят был, – угрюмо от ветил рыжеволосый. И, опасаясь, чт о неугомонный брат сейчас же
заинтересуется, чем он был занят (а занят он, был преимущест венно т ем, что сидел в исправит ельных
домах различных автономных республики областей), второй сын лейт енанта Шмидт а вырвал
инициативу и сам задал вопрос:
– А т ы почему не писал?
– Я писал, – неожиданно от вет ил братец, чувст вуя необыкновенный прилив веселост и, – заказные
письма посылал. У меня даже почтовые квитанции есть.
И он полез в боковой карман, от куда действит ельно вынул множест во лежалых бумажек, но
показал их почему-т о не брату, а председателю исполкома, да и т о издали.
Как ни ст ранно, но вид бумажек немного успокоил председат еля, и воспоминания брат ьев стали
живее. Рыжеволосый вполне освоился с обст ановкой и довольно толково, хот я и монот онно, рассказал
содержание массовой брошюры «Мятеж на Очакове». Брат украшал его сухое изложение деталями,
наст олько живописными, что председатель, начинавший было уже успокаиваться, снова навострил
уши.
Однако он от пуст ил брат ьев с миром, и они выбежали на улицу, чувст вуя большое облегчение. За
углом исполкомовского дома они остановились.
– Кст ат и, о дет ст ве, – сказал первый сын, – в дет ст ве таких, как вы, я убивал на месте. Из рогатки.
– Почему? – радостно спросил вт орой сын знаменитого от ца.
– Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь дикт ует нам свои суровые законы.
Вы зачем полезли в кабинет ? Разве вы не видели, что председат ель не один?
– Я думал…
– Ах, вы думали? Вы, значит , иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель?
Спиноза? Жан Жак Руссо? Марк Аврелий?
Рыжеволосый молчал, подавленный справедливым обвинением.
– Ну, я вас прощаю. Живите. А т еперь давайт е познакомимся. Как-никак-мы братья, а родст во
обязывает . Меня зовут Остап Бендер. Разрешите также узнат ь вашу первую фамилию.
– Балаганов, – представился рыжеволосый, – Шура Балаганов.
– О профессии не спрашиваю, – учтиво сказал Бендер, – но догадываюсь. Вероят но, что-нибудь
интеллект уальное? Судимостей за эт от год много?
– Две, – свободно от ветил Балаганов.
– Вот это нехорошо. Почему вы продает е свою бессмертную душу? Человек не должен судиться.
Эт о пошлое занят ие. Я имею в виду кражи. Не говоря уже о том, чт о вороват ь грешно, – мама наверно
познакомила вас в детстве с т акой доктриной, – эт о к т ому же бесцельная т рата сил и энергии.
Остап долго еще развивал бы свои взгляды на жизнь, если бы его не перебил Балаганов.
– Смот рит е, – сказал он, указывая на зеленые глубины Бульвара Молодых Дарований. – Видите,
вон идет человек в соломенной шляпе?
– Вижу, – высокомерно сказал Остап. – Ну и что же? Это губернат ор острова Борнео?
– Это Паниковский, – сказал Шура. – Сын лейт енанта Шмидта.
По аллее, в тени августейших лип, склонясь немного набок, двигался немолодой уже гражданин.
Твердая соломенная шляпа с рубчат ыми краями боком сидела на его голове. Брюки были настолько
коротки, чт о обнажали белые завязки кальсон. Под усами гражданина, подобно огоньку папиросы,
пылал золот ой зуб.
– Как, еще один сын? – сказал Остап. – Это ст ановится забавным.
Паниковский подошел к зданию исполкома, задумчиво описал у входа восьмерку, взялся за поля
шляпы обеими руками и правильно установил ее на голове, обдернул пиджак и, тяжело вздохнув,
двинулся внутрь.
– У лейтенант а было три сына, – замет ил Бендер, – два умных, а т ретий дурак. Его нужно
предостеречь.
– Не надо, – сказал Балаганов, – пусть знает в другой раз, как нарушать конвенцию.
– Что это за конвенция такая?
– Подождите, пот ом скажу. Вошел, вошел!
– Я человек завистливый, – сознался Бендер, – но т ут завидоват ь нечему. Вы никогда не видели
боя быков? Пойдем посмотрим.
Сдружившиеся дети лейт енант а Шмидта вышли из-за угла и подст упили к окну председательского
кабинет а.
За туманным, немыт ым ст еклом сидел председат ель. Он быст ро писал. Как у всех пишущих, лицо у
него. было скорбное. Вдруг он поднял голову. Дверь распахнулась, и в комнат у проник Паниковский.
Прижимая шляпу к сальному пиджаку, он ост ановился около стола и долго шевелил толст ыми губами.
После этого председатель подскочил на стуле и широко раскрыл рот. Друзья услышали протяжный
крик.
Со словами «все назад» Ост ап увлек за собою Балаганова. Они побежали на бульвар и спрят ались
за деревом.
– Снимите шляпы, – сказал Ост ап, – обнажите головы. Сейчас сост оится вынос тела.
Он не ошибся. Не успели еще замолкнуть раскат ы и переливы председат ельского голоса, как в
порт але исполкома показались два дюжих сот рудника. Они несли Паниковского. Один держал его за
руки, а другой за ноги.
– Прах покойного, – комментировал Остап, – был вынесен на руках близкими и друзьями.
Сотрудники выт ащили трет ье глупое дит я лейт енанта Шмидт а на крыльцо и принялись
неторопливо раскачивать. Паниковский молчал, покорно глядя в синее небо.
– После непродолжительной гражданской панихиды… – начал Ост ап.
В ту же самую минут у сот рудники, придав телу Паниковского достаточный размах и инерцию,
выбросили его на улицу.
– …т ело было предано земле, – закончил Бендер. Паниковский шлепнулся на землю, как жаба. Он
быст ро поднялся и, кренясь набок сильнее прежнего, побежал по Бульвару Молодых Дарований с
невероятной быст ротой.
– Ну, теперь расскажит е, – промолвил Остап, – каким образом этот гад нарушил конвенцию и какая
эт о была конвенция.
Глава II
Трид цать сыновей лейтенанта Шмид та
Хлопот ливо проведенное ут ро окончилось. Бендер и Балаганов, не сговариваясь, быстро пошли в

ст орону от исполкома. По главной улице на раздвинутых крестьянских ходах везли длинный синий
рельс. Такой звон и пенье стояли на главной улице, будт о возчик в рыбачьей брезентовой прозодежде
вез не рельс, а оглушительную музыкальную нот у. Солнце ломилось в ст еклянную витрину магазина
наглядных пособий, где над глобусами, черепами и картонной, весело раскрашенной печенью пьяницы
дружески обнимались два скелет а. В бедном окне маст ерской шт емпелей и печатей наибольшее место
занимали эмалированные дощечки с надписями: «Закрыто на обед», «Обеденный перерыв от 2 до 3 ч.
дня», «Закрыт о на обеденный перерыв», просто «Закрыт о», «Магазин закрыт» и, наконец, черная
фундаментальная доска с золот ыми буквами: «Закрыто для переучета т оваров». По-видимому, эти
решительные т екст ы пользовались в городе Арбат ове наибольшим спросом. На все прочие явления
жизни мастерская штемпелей и печатей от озвалась т олько одной синей т абличкой: «Дежурная няня».
Затем, один за другим, расположились подряд три магазина духовых инст румент ов, мандолин и
басовых балалаек. Медные трубы, разврат но сверкая, возлежали на витринных ступеньках, обт янут ых
красным коленкором. Особенно хорош был бас-геликон. Он был т ак могуч, т ак лениво грелся на солнце,
свернувшись в кольцо, что его следовало бы содержать не в витрине, а в столичном зоопарке, где-
нибудь между слоном н удавом, И чт обы в дни от дыха родит ели водили к нему детей и говорили бы:
«Вот , дет очка, павильон геликона. Геликон сейчас спит . А когда проснет ся, т о обязательно ст анет
трубит ь». И чт обы дет и смотрели на удивительную трубу большими чудными глазами.
В другое время Ост ап Бендер обрат ил бы внимание и на свежесрубленные, величиной в избу,
балалайки, и на свернувшиеся от солнечного жара граммофонные пластинки, и на пионерские
барабаны, которые своей молодцеват ой раскраской наводили на мысль о т ом, что пуля – дура, а шт ык
– молодец, – но сейчас ему было не до т ого. Он хотел ест ь.
– Вы, конечно, стоит е на краю финансовой пропаст и? – спросил он Балаганова.
– Это вы насчет денег? – сказал Шура. – Денег у меня нет уже целую неделю.
– В таком случае вы плохо кончите, молодой, человек, – наставительно сказал Ост ап. –
Финансовая пропаст ь-самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь. Ну ладно, не
горюйт е. Я всетаки унес в своем клюве три талона на обед. Председатель исполкома полюбил меня с
первого взгляда.
Но молочным братьям не удалось воспользоваться добротой главы города. На дверях столовой
«Бывший друг желудка» висел большой замок, покрытый не т о ржавчиной, не т о гречневой кашей.
– Конечно, – с горечью сказал Остап, – по случаю учет а шницелей ст оловая закрыта навсегда.
Придет ся от дать свое тело на раст ерзание част никам.
– Частники любят наличные деньги, – возразил Балаганов глухо.
– Ну, ну, не буду вас мучит ь. Председат ель осыпал меня золотым дождем на сумму в восемь
рублей. Но имейте в виду, уважаемый Шура, даром я вас пит ат ь не намерен. За каждый вит амин,
который я вам скормлю, я потребую от вас множест во мелких услуг. Однако част новладельческого
сект ора в городе не оказалось, и братья пообедали в лет нем кооперат ивном саду, где особые плакаты
извещали граждан о последнем арбатовском нововведении в области народного пит ания:
ПИВО ОТПУСКАЕТСЯ ТОЛЬКО ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА
– Удовлет воримся квасом, – сказал Балаганов.
– Тем более, – добавил Остап, – что местные квасы изготовляются арт елью частников,
сочувст вующих совет ской власти. А т еперь расскажите, чем провинился головорез Паниковский. Я
люблю рассказы о мелких жульничест вах.
Насытившийся Балаганов благодарно взглянул на своего спасит еля и начал рассказ. Рассказ длился
часа два и заключал в себе чрезвычайно интересные сведения.
Во всех област ях человеческой деятельности. предложение труда и спроса на него регулируют ся
специальными органами. Актер поедет в Омск т олько т огда, когда точно выяснит , что ему нечего
опасаться конкуренции и что на его амплуа холодного любовника или «кушат ь подано» нет других
прет ендентов. Ж елезнодорожников опекают родные им учкпрофсожи, забот ливо публикующие в
газет ах сообщения о т ом, что безработ ные багажные раздат чики не могут рассчит ыват ь на получение
работы в пределах Сызрано-Вяземской дороги, илист ом, чт о Средне-Азиат ская дорога испытывает
нужду в чет ырех барьерных ст орожихах. Эксперт -товаровед помещает объявление в газете, и вся
ст рана узнает , чт о есть на свет е экспертт оваровед с десятилетним стажем, т о семейным
обст оятельствам меняющий службу в Москве на работу в провинции.
Все регулируется, течет по расчищенным руслам, совершает свой кругооборот в полном
соот вет ст вии с законом и под его защит ой.
И один лишь рынок особой кат егории жуликов, именующих себя дет ьми лейтенант а Шмидта,
находился в хаот ическом состоянии. Анархия раздирала корпорацию детей лейтенанта. Они не могли
извлечь из своей профессии т ех выгод, кот орые, несомненно, могли им принест и минут ное знакомст во
с администрат орами, хозяйст венниками и общественниками, людьми по большей част и удивительно
доверчивыми.
По всей стране, вымогая и клянча, передвигаются фальшивые внуки Карла Маркса,
несущест вующие племянники Фридриха Энгельса, брат ья Луначарского, кузины Клары Цеткин или на
худой конец потомки знаменитого анархиста князя Кропот кина.
От Минска до Берингова пролива и от Нахичевани на Араксе до земли Франца-Иосифа входят а
исполкомы, высаживаются на ст анционные плат формы и озабоченно катят на извозчиках родст венники
великих людей. Они торопятся. Дел у них много.
Одно время предложение родственников все же превысило спрос, и на этом своеобразном рынке
наст упила депрессия. Чувст вовалась необходимость в реформах. Пост епенно упорядочили свою
деят ельност ь внуки Карла Маркса, кропот кинцы, энгельсовцы и им подобные, за исключением буйной
корпорации детей лейтенанта Шмидт а, которую на манер польского сейма, вечно раздирала анархия.
Дети подобрались какие-то грубые, жадные, строптивые и мешали друг другу собират ь в жит ницы.
Шура Балаганов, кот орый считал себя первенцем лейт енант а, не на шут ку обеспокоился
создавшейся конъюнктурой. Все чаще и чаще ему приходилось сталкиват ься с т оварищами по
корпорации, совершенно изгадившими плодоносные поля Украины и курорт ные высот ы Кавказа, где он
привык прибыльно работ ат ь.
– И вы убоялись возрастающих т рудност ей? – насмешливо спросил Ост ап.
Но Балаганов не заметил иронии. Попивая лиловый квас, он продолжал свое повествование.
Выход из эт ого напряженного положения был один-конференция. Над созывом ее Балаганов
работал всю зиму. Он переписывался с конкурентами, ему лично знакомыми. Незнакомым. передавал
приглашение через попадавшихся на пути внуков Маркса. И вот, наконец, ранней весной 1928 года
почт и все извест ные дет и лейтенант а Шмидта собрались в московском тракт ире, у Сухаревой башни.
Кворум был велик – у лейтенант а Шмидта оказалось тридцать сыне вей в возрасте от восемнадцати до
пятидесят и двух лет и четыре дочки, глупые, немолодые и некрасивые,
В краткой вступительной речи Балаганов выразил надежду, чт о брат ья найдут общий язык и
выработают , наконец, конвенцию, необходимость которой диктует сама жизнь.
По проекту Балаганова весь Союз Республик следовало разбить на т ридцат ь четыре
эксплуатационных участка, по числу собравшихся. Каждый участ ок передает ся в долгосрочное
пользование одного дит ят и. Никт о из членов корпорации не имеет права переходит ь границы и
вт оргат ься на чужую т ерриторию с целью заработ ка.
Прот ив новых принципов работы никто не возражал, если не считать Паниковского, кот орый уже
тогда заявил, что проживет и без конвенции. Зато при разделе ст раны разыгрались безобразные сцены.
Высокие договаривающиеся стороны переругались в первую же минуту и уже не обращались друг к
другу иначе как с добавлением бранных эпит етов. Весь спор произошел из-за дележа участ ков.
Никт о нe хотел брать университ ет ских цент ров. Никому не нужны были видавшие виды Москва,
Ленинград и Харьков.
Очень плохой репут ацией пользовались также далекие, погруженные в пески вост очные области.
Их обвиняли в незнакомстве с личностью лейтенанта Шмидт а.
– Нашли дураков! – Визгливо кричал Паниковский. – Вы мне дайте Среднерусскую возвышенность,
тогда я подпишу конвенцию.
– Как? Всю возвышенност ь? – заявил Балаганов. – А не дать ли т ебе еще Мелитополь впридачу? Или
Бобруйск?
При слове «Бобруйск» собрание болезненно заст онало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть
сейчас. Бобруйск счит ался прекрасным, высококульт урным местом.
– Ну, не всю возвышенност ь, – настаивал жадный Паниковский, – хот я бы половину. Я, наконец,
семейный человек, у меня две семьи. Но ему не дали и половины.
После долгих криков решено было делить участки по жребию. Были нарезаны тридцать четыре
бумажки, и на каждую из них нанесено географическое название. Плодородный Курск и сомнит ельный
Херсон, малоразработанный Минусинск и почти безнадежный Ашхабад, Киев, Петрозаводск и Чит а-все
республики, вce области лежали в чьей-то заячьей шапке с наушниками и ждали хозяев.
Веселые возгласы, глухие ст оны и ругательст ва сопровождали жеребьевку.
Злая звезда Паниковского оказала свое влияние на исход дела. Ему досталось Поволжье. Он
присоединился к конвенции вне себя от злост и.
– Я поеду, – кричал он, – но предупреждаю: если плохо ко мне отнесутся, я конвенцию нарушу, я
перейду границу!
Балаганов, которому дост ался золотой арбат овский участ ок, встревожился и тогда же заявил, что
нарушения эксплуат ационных норм не пот ерпит .
Так или иначе, дело было упорядочено, после чего тридцать сыновей и четыре дочери лейтенанта
Шмидта выехали в свои районы на работ у.
– И вот вы, Бендер, сами видели, как этот гад нарушил конвенцию, – закончил свое повест вование
Шура Балаганов. – Он давно ползал по моему участ ку, т олько я до сих пор не мог его поймать.
Прот ив ожидания рассказчика, дурной пост упок Паниковского не вызвал со ст ороны Остапа
осуждения. Бендер развалился на ст уле, небрежно глядя перед собой.
На высокой задней стене ресторанного сада были нарисованы деревья, густ олист венные и ровные,
как на карт инке в хрест омат ии. Настоящих деревьев в саду не было, но т ень, падающая от стены,
давала живительную прохладу и вполне удовлет воряла граждан. Граждане были, по-видимому,
поголовно членами союза, пот ому что пили одно т олько пиво и даже ничем не закусывали.
begun Хочешь продать телефон? Здания и сооружения ГК Condar

Дат ь Сайт частных объявлений размещение Строительство, реконструкция, модернизация,
объявление объявлений бесплатно. проект и производство.
bestru.ru • Тбилиси condar.ru
К ворот ам сада, непрерывно ахая и стреляя, подъехал зеленый авт омобиль, на дверце которого
была выведена белая дугообразная надпись: «Эх, прокачу!» Ниже помещались условия прогулок на
веселой машине. В час – т ри рубля. За конец-по соглашению. Пассажиров в машине не было.
Посетит ели сада тревожно зашептались. Минут пять шофер просит ельно смотрел через садовую
решетку и, пот еряв, видно, надежду заполучить пассажира, вызывающе крикнул:
– Такси свободен! Прошу садиться! Но никто из граждан не выразил желания сесть в машину «Эх,
прокачу!» И даже самое приглашение шофера подейст вовало на них ст ранным образом. Они понурились
и ст арались не смотреть в ст орону машины. Шофер покачал головой и медленно от ъехал. Арбат овцы
печально смот рели ему вслед. Через пять минут зеленый авт омобиль бешено промчался мимо сада в
обратном направлении. Шофер подпрыгивал на своем сиденье и чт о-то неразборчиво кричал. Машина
была пуст а по-прежнему. Остап проводил ее взглядом и сказал:
– Так вот. Балаганов, вы пижон. Не обижайтесь. Этим я хочу т очно указать т о место, кот орое вы
занимаете под солнцем.
– Идите к черту! – грубо сказал Балаганов.
– Вы все-т аки обиделись? Значит , по-вашему, должность лейт енантского сына эт о не пижонст во?
– Но ведь вы же сами сын лейт енант а Шмидта! – вскричал Балаганов.
– Вы пижон, – повт орил Остап. – И сын пижона. И дет и ваши будут пижонами. Мальчик! То, что
произошло сегодня утром, – это даже не эпизод, а т ак, чистая случайность, каприз художника.
Джентльмен в поисках десятки. Ловить на т акие мизерные шансы не в моем характ ере. И что это за
профессия т акая, прости господи! Сын лейтенанта Шмидт а! Ну, год еще, ну, два. А дальше чт о? Дальше
ваши рыжие кудри примелькаются, и вас просто начнут бить.
– Так чт о же делать? – забеспокоился Балаганов. – Как снискать хлеб насущный?
– Надо мыслит ь, – сурово сказал Ост ап. – Меня, например, кормят идеи. Я не прот ягиваю лапу за
кислым исполкомовским рублем. Моя наметка пошире. Вы, я вижу, бескорыст но любит е деньги.
Скажит е, какая сумма вам нравит ся?
– Пят ь т ысяч, – быст ро ответил Балаганов.
– В месяц?
– В год.
– Тогда мне с вами не по пут и. Мне нужно пят ьсот тысяч. И по возможности сразу, а не част ями.
– Может , все-таки возьмете частями? – спросил мстит ельный Балаганов.
Остап внимательно посмотрел на собеседника и совершенно серьезно ответ ил:
– Я бы взял част ями. Но мне нужно сразу. Балаганов хотел было пошут ит ь по поводу и эт ой
фразы, но, подняв глаза на Остапа, сразу осекся. Перед ним сидел атлет с точным, словно выбитым на
монете, лицом. Смуглое горло перерезал хрупкий белый шрам. Глаза сверкали грозным весельем.
Балаганов почувствовал вдруг непреодолимое желание вытянут ь руки по швам. Ему даже
захотелось откашляться, как это бывает с людьми средней от вет ст венност и при разговоре с кем-либо
из вышест оящих т оварищей. И действит ельно, откашлявшись, он смущенно спросил:
– Зачем же вам так много денег… и сразу?
– Вообще-то мне нужно больше, – сказал Остап, – пятьсот т ысяч – эт о мой минимум, пят ьсот
тысяч полновесных ориент ировочных рублей, Я хочу уехать, т оварищ Шура, уехат ь очень далеко, в
Рио-де-Ж анейро.
– У вас там родст венники? – спросил Балаганов.
– А что, разве я похож на человека, у кот орого могут быть родственники?
– Нет , но мне…
– У меня нет родст венников, товарищ Шура, – я один на всем свет е. Был у меня папа, т урецкий
подданный, да и т от давно скончался в страшных судорогах. Не в эт ом дело. Я с детства хочу в Рио-де-
Ж анейро. Вы, конечно, не знаете о существовании эт ого города.
Балаганов скорбно покачал головой. Из мировых очагов культ уры он, кроме Москвы, знал только
Киев, Мелитополь и Ж меринку. И вообще он был убежден, чт о земля плоская.
Остап бросил на стол лист, вырванный из книги.
– Эт о вырезка из «Малой советской энциклопедии». Вот тут что написано про Рио-де-Ж анейро:
«1360 тысяч жителей…» т ак… «значит ельное число мулатов… у обширной бухты Атлантического
океана…» Вот, вот! «Главные улицы города по богат ству магазинов и великолепию зданий не уступают
первым городам мира». Представляете себе, Шура? Не уст упают! Мулаты, бухта, экспорт кофе, т ак
сказать, кофейный демпинг, чарльстон под названием «У моей девочки есть одна маленькая штучка» и…
о чем говорить! Вы сами видите, чт о происходит. Полт ора миллиона человек, и все поголовно в белых
шт анах. Я хочу отсюда уехат ь. У меня с совет ской власт ью возникли за последний год серьезнейшие
разногласия. Она хочет ст роить социализм, а я не хочу. Мне скучно строит ь социализм. Теперь вам
ясно, для чего мне нужно ст олько денег?
– Где же вы возьмете пятьсот т ысяч? – т ихо спросил Балаганов.
– Где угодно, – ответ ил Ост ап. – Покажите мне только богатого человека, и я от ниму у него
деньги.
– Как? Убийст во? – еще т ише спросил Балаганов и бросил взгляд на соседние столики, где
арбатовцы поднимали заздравные фужеры.
– Знает е, – сказал Остап, – вам не надо было подписывать так называемой сухаревской конвенции.
Эт о умственное упражнение, как видно, сильно вас истощило. Вы глупеет е прямо на глазах. Заметьте
себе, Ост ап Бендер никогда никого не убивал. Его убивали-это было. Но сам он чист перед законом. Я,
конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабост ь.
– Как же вы думаете от нять деньги?
– Как я думаю отнят ь? От ъем или увод денег варьирует ся в зависимост и от обст оятельств. У меня
лично ест ь чет ыреста сравнит ельно честных способов от ъема. Но не в способах дело. Дело в т ом, что
сейчас нет богат ых людей, И в эт ом ужас моего положения. Иной набросился бы, конечно, на какое-
нибудь беззащит ное госучреждение, но эт о не в моих правилах. Вам извест но мое уважение к
Уголовному кодексу. Нет расчет а грабить коллект ив. Дайте мне индивида побогаче. Но его нет, этого
индивидуума.
– Да чт о вы! – воскликнул Балаганов. – Ест ь очень богат ые люди.
– А вы их знает е? – немедленно сказал Ост ап. – Можете вы назват ь фамилию и т очный адрес хотя
бы одного советского миллионера? А ведь они есть, они должны быт ь. Раз в стране бродят какие-то
денежные знаки, т о должны же быт ь люди, у которых их много. Но как найт и т акого ловчилу?
Остап даже вздохнул. Видимо, грезы о богатом индивидууме давно волновали его.
– Как приятно, – сказал он задумчиво, – работат ь с легальным миллионером в хорошо
организованном буржуазном государстве со старинными капиталистическими традициями. Там
миллионер – популярная фигура. Адрес его известен. Он живет В особняке, гденибудь в Рио-де-
Ж анейро. Идешь прямо к нему на прием и уже в передней, после первых же привет ст вий, отнимаешь
деньги. И все эт о, имейте в виду, по-хорошему, вежливо: «Алло, сэр, не волнуйт есь. Придется вас
маленько побеспокоит ь. Ол-райт. Готово». И все. Культ ура! Чт о может быт ь проще? Джент льмен в
общест ве джентльменов делает свой маленький бизнес. Только не надо стрелять в люст ру, эт о лишнее.
А у нас… боже, боже!.. В какой холодной ст ране мы живем! У нас все скрыто, все в подполье. Совет ского
миллионера не может найт и даже Наркомфин с его сверхмощным налоговым аппарат ом. А миллионер,
может быть, сидит сейчас в эт ом т ак называемом лет нем саду за соседним столиком и пьет
сорокакопеечное пиво «Тип-Топ». Вот чт о обидно!
– Значит, вы думаете, – спросил Балаганов потоля, – что если бы нашелся т акой вот тайный
миллионер, то?…
– Не продолжайте. Я знаю, чт о вы хотит е сказать. Нет, не т о, совсем не то. Я не буду душит ь его
подушкой или бить вороненым наганом по голове. И вообще ничего дурацкого не будет. Ах, если бы
только найт и индивида! Уж я т ак устрою, что он свои деньги мне сам принесет, на блюдечке с голубой
каемкой.
– Это очень хорошо. – Балаганов доверчиво усмехнулся. – Пят ьсот тысяч на блюдечке с голубой
каемкой.
Он поднялся и ст ал кружит ься вокруг ст олика. Он жалобно причмокивал языком, ост анавливался,
раскрывал даже рот , как бы желая что-то произнести, но, ничего не сказав, садился и снова вст авал.
Остап равнодушно следил за эволюциями Балаганова.
– Сам принесет? – спросил вдруг Балаганов скрипучим голосом. – На блюдечке? А если не
принесет? А где это Рио-де-Ж анейро? Далеко? Не может т ого быть, чт обы все ходили в белых шт анах.
Вы это бросьте, Бендер. На пятьсот т ысяч можно и у нас хорошо прожить.
– Бесспорно, бесспорно, – весело сказал Остап, – прожить можно. Но вы не трещит е крыльями без
повода. У вас же пят исот тысяч нет .
На безмят ежном, невспаханном лбу Балаганова обозначилась глубокая морщина. Он неуверенно
посмот рел на Ост апа и промолвил:
– Я знаю такого миллионера. С лица Бендера мигом сошло все оживление. Лицо его сразу же
затвердело и снова приняло медальные очерт ания.
– Идите, идите, – сказал он, – я подаю только по суббот ам, нечего т ут заливат ь.
– Честное слово, мосье Бендер…
– Слушайт е, Шура, если уж вы окончательно перешли на французский язык, т о называйте меня не
мосье, а сит уайен, что значит -гражданин. Кст ат и, адрес вашего миллионера?
– Он живет в Черноморске.
– Ну, конечно, так и знал. Черноморск! Там даже в довоенное время человек с десят ью тысячами
назывался миллионером. А т еперь… могу себе предст авить! Нет , это чепуха!
– Да нет же, дайте мне сказать. Это наст оящий миллионер. Понимаете, Бендер, случилось мне
недавно сидеть в тамошнем допре…
Через десят ь минут молочные брат ья покинули лет ний кооперативный сад с подачей пива.
Великий комбинатор чувст вовал себя в положении хирурга, которому предст оит произвести весьма
серьезную операцию. Все гот ово. В элект рических кастрюльках парятся салфеточки и бинт ы, сест ра
милосердия в белой т оге неслышно передвигается по кафельному полу, блестят медицинский фаянс и
никель, больной лежит на ст еклянном ст оле, т омно закатив глаза к потолку, в специально нагрет ом
воздухе носит ся запах немецкой жеват ельной резинки. Хирург с раст опыренными руками подходит к
операционному столу, принимает от ассистент а ст ерилизованный финский нож и сухо говорит
больному: «Ну-с, снимайте бурнус».
– У меня всегда так, – сказал Бендер, блест я глазами, – миллионное дело приходится начинат ь при
ощут ит ельной нехват ке денежных знаков. Весь мой капит ал, основной, оборот ный и запасный,
исчисляет ся пятью рублями.. – Как, вы сказали, фамилия подпольного миллионера?
– Корейко, – от ветил Балаганов.
– Да, да, Корейко. Прекрасная фамилия. И вы утверждает е, чт о никто не знает о его миллионах.
– Никто, кроме меня и Пружанского. Но Пружанский, ведь я вам говорил, будет сидеть в тюрьме
еще года т ри. Если б вы т олько видели, как он убивался и плакал, когда я выходил на волю. Он, видимо,
чувствовал, чт о мне не надо было рассказывать про Корейко.
– То, что он открыл свою т айну вам, это чепуха. Не из-за этого он убивался и плакал. Он,
вероятно, предчувствовал, чт о вы расскажете всю эт у историю мне. А это действит ельно бедному
Пружанскому прямой убыт ок. К тому времени, когда Пружанский выйдет из т юрьмы, Корейко будет
находить ут ешение только в пошлой пословице: «Бедност ь не порок».
Остап скинул свою лет нюю фуражку и, помахав ею в воздухе, спросил:
– Ест ь у меня седые волосы?
Балаганов подобрал живот, раздвинул носки на ширину ружейного приклада и голосом
правофлангового от ветил:
– Никак нет!
– Значит, будут. Нам предст оят великие бои. Вы тоже поседеет е, Балаганов. Балаганов вдруг
глуповато хихикнул:
– Как вы говорите? Сам принесет деньги на блюдечке с голубой каемкой?
– Мне на блюдечке, – сказал Остап, – а вам на тарелочке.
– А как же Рио-де-Ж анейро? Я тоже хочу в белых штанах.
– Рио-де-Ж анейро – это хруст альная мечт а моего детства, – строго от вет ил великий
комбинат ор, – не касайт есь ее своими лапами. Ближе к делу. Выслат ь линейных в мое распоряжение.
Част ям прибыт ь в город Черноморск в наикратчайший срок. Форма одежды караульная. Ну, трубите
марш! Командоват ь парадом буду я!
08-Apr-11
Лирические песни, романсы
Book: Золотой теленок (Иллюстрации…
можно послушать на сайте а вто ра Светланы Кова ле вой. Музыка m p3. www.s vetlanako va lev…
Глава III
Бензин ваш – ид еи наши
За год до т ого как Паниковский нарушил конвенцию, проникнув в чужой эксплуат ационный
участок, в городе Арбатове появился первый авт омобиль. Основоположником авт омобильного дела был
шофер по фамилии Козлевич.
К рулевому колесу его привело решение начать новую жизнь. Старая жизнь Адама Козлевича была
греховна. Он беспрест анно нарушал Уголовный кодекс РСФСР, а именно статью 162-ю, тракт ующую
вопросы т айного похищения чужого имущест ва (кража).
Ст ат ья эт а имеет много пункт ов, но грешному Адаму был чужд пункт «а» (кража, совершенная без
применения каких-либо технических средст в). Это было для него слишком примит ивно. Пункт «д»,
карающий лишением свободы на срок до пят и лет , ему тоже не подходил. Он не любил долго сидет ь в
тюрьме. И т ак как с дет ст ва его влекло к т ехнике, т о он всею душою отдался пункту «в» (тайное
похищение чужого имущества, совершенное с применением т ехнических средств или неоднократ но,
или по предварит ельному сговору с другими лицами, на вокзалах, пристанях, пароходах, вагонах и в
гост иницах).
Но Козлевичу не везло. Его ловили и тогда, когда он применял излюбленные им технические
средства, и тогда, когда он обходился без них. Его ловили на вокзалах, пристанях, на пароходах и в
гост иницах. В вагонах его тоже ловили. Его ловили даже т огда, когда он в полном отчаянии начинал
хват ать чужую собственность по предварительному сговору с другими лицами.
Просидев в общей сложност и года три, Адам Козлевич пришел к той мысли, что гораздо удобнее
занимат ься открытым накоплением своей собственности, чем тайным похищением чужой. Эт а мысль
внесла успокоение в его мятежную душу. Он стал примерным заключенным, писал разоблачит ельные
ст ихи в т юремной газете «Солнце всходит и заходит» и усердно работ ал в механической мастерской
исправдома. Пенит енциарная система оказала на него благот ворное влияние. Козлевич, Адам
Казимирович, сорока шест и лет, происходящий из крест ьян б. Ченстоховского уезда, холост ой,
неоднократно судившийся, вышел из т юрьмы чест ным человеком.
После двух лет работы в одном из московских гаражей он купил по случаю т акой ст арый
автомобиль, чт о появление его на рынке можно было объяснить т олько ликвидацией авт омобильного
музея. Редкий экспонат был продан Козлевичу за сто девяност о рублей. Авт омобиль почему-то
продавался вмест е с искусственной пальмой в зеленой кадке. Пришлось купит ь и пальму. Пальма была
еще туда-сюда, но с машиной пришлось долго возиться: выискивать на базарах недостающие части,
латать сиденья, заново ставит ь элект рохозяйст во. Ремонт был увенчан окраской машины в ящеричный
зеленый цвет. Порода машины была неизвестна, но Адам Казимирович утверждал, чт о эт о «лорен-
дитрих». В виде доказат ельства он приколот ил к радиат ору авт омобиля медную бляшку с лорен-
дитриховской фабричной маркой. Оставалось приступит ь к частному прокату, о кот ором Козлевич
давно мечтал.
В тот день, когда Адам Казимирович собрался впервые вывезти свое детище в свет , на
автомобильную биржу, произошло печальное для всех част ных шоферов событ ие. В Москву прибыли
ст о двадцат ь маленьких черных, похожих на браунинги т аксомот оров «рено». Козлевич даже и не
пытался с ними конкурироват ь. Пальму он сдал на хранение в извозчичью чайную «Версаль» и выехал
на работу в провинцию.
Арбатов, лишенный автомобильного т ранспорт а, понравился шоферу, и он решил остаться в нем
навсегда.
Адаму Казимировичу представилось, как т рудолюбиво, весело и, главное, честно он будет
работать на ниве авт опрокат а. Предст авлялось ему, как ранним аркт ическим утром дежурит он у
вокзала в ожидании московского поезда. Завернувшись в рыжую коровью доху и подняв на лоб
авиаторские консервы, он дружелюбно угощает носильщиков папиросами. Где-то сзади жмут ся
обмерзшие извозчики. Они плачут от холода и т рясут толст ыми синими юбками. Но вот слышит ся
тревожный звон станционного колокола. Эт о-повестка. Пришел поезд. Пассажиры выходят на
вокзальную площадь и с довольными гримасами ост анавливаются перед машиной. Они не ждали, чт о в
арбатовское захолустье уже проникла идея авт опроката. Трубя в рожок, Козлевич мчит пассажиров в
Дом крест ьянина.
Работа есть на весь день, все рады воспользоваться услугами механического экипажа. Козлевич и
его верный «лорен-дит рих» – непременные участники всех городских свадеб, экскурсий и торжест в. Но
больше всего работ ы-летом. По воскресеньям на машине Козлевича выезжают за город целые семьи.
Раздает ся бессмысленный смех дет ей, вет ер дергает шарфы и лент ы, женщины весело лопочут, от цы
семейст ве уважением смот рят на кожаную спину шофера и расспрашивают его о том, как обстоит
автомобильное дело в Североамериканских соединенных шт ат ах (верно ли, в част ност и, то, чт о Форд
ежедневно покупает себе новый авт омобиль?).
Так рисовалась Козлевичу его новая чудная жизнь в Арбат ове. Но действит ельност ь в крат чайший
срок развалила построенный воображением Адама Казимировича воздушный замок со всеми его
башенками, подъемными мостами, флюгерами и шт андартом.
Сначала подвел железнодорожный график. Скорые и курьерские поезда проходили станцию
Арбатов без ост ановки, с ходу принимая жезлы и сбрасывая спешную почт у. Смешанные поезда
приходили т олько дважды в неделю. Они привозили народ все больше мелкий: ходоков и башмачников
с кот омками, колодками и прошениями. Как правило, смешанные пассажиры машиной не пользовались.
Экскурсий и т оржеств не было, а на свадьбы Козлевича не приглашали. В Арбатове под свадебные
процессии привыкли нанимат ь извозчиков, которые в т аких случаях вплет али в лошадиные гривы
бумажные розы и хризант емы, чт о очень нравилось посаженым от цам.
Однако загородных прогулок было множест во. По они были совсем не т акими, о каких мечт ал Адам
Казимирович. Не было ни детей, ни трепещущих шарфов, ни веселого лепета.
В первый же вечер, озаренный неяркими керосиновыми фонарями, к Адаму Казимировичу, кот орый
весь день бесплодно прост оял на Спасо-Кооперативной площади, подошли чет веро мужчин. Долго и
молчаливо они вглядывались в автомобиль. Пот ом один из них, горбун, неуверенно спросил:
– Всем можно кат аться?
– Всем, – ответ ил Козлевич, удивляясь робост и арбат овских граждан. – Пять рублей в час.
Мужчины зашептались. До шофера донеслись странные вздохи и слова: «Прокатимся, товарищи,
после заседания? А удобно ли? По рублю двадцати пяти на человека не дорого. Чего ж неудобного?..»
И впервые поместительная машина приняла в свое коленкоровое лоно арбат овцев. Несколько
минут пассажиры молчали, подавленные быст ротой передвижения, горячим запахом бензина и
свистками вет ра. Пот ом, т омимые неясным предчувствием, они тихонько затянули: «Быст ры, как
волны, дни нашей жизни». Козлевич взял т ретью скорость. Промелькнули мрачные очерт ания
законсервированной продуктовой палат ки, и машина выскочила в поле, на лунный т ракт .
«Что день, т о короче к могиле наш пут ь», – томно выводили пассажиры. Им стало жалко самих
себя, ст ало обидно, чт о они никогда не были ст удент ами. Припев они исполнили громкими голосами:
«По рюмочке, по маленькой,

тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом».
– Стой! – закричал вдруг горбун. – Давай назад! Душа горит.
В городе седоки захват или много белых бутылочек и какую-то широкоплечую гражданку. В поле
разбили бивак, ужинали с водкой, а потом без музыки т анцевали польку-кокет ку.
Истомленный ночным приключением, Козлевич весь день продремал у руля на своей ст оянке. А к
вечеру явилась вчерашняя компания, уже навеселе, снова уселась в машину и всю ночь носилась вокруг
города. На т ретий день повторилось т о же самое. Ночные пиры веселой компании, под
предводит ельством горбуна, продолжались две недели кряду. Радости автомобилизации оказали на
клиент ов Адама Казимировича ст ранное влияние: лица у них опухли и белели в темнот е, как подушки.
Горбун с куском колбасы, свисавшим изо рта, походил на вурдалака.
Они стали сует ливыми и в разгаре веселья иногда плакали. Один раз бедовый горбун подвез на
извозчике к автомобилю мешок рису. На рассвет е рис повезли в деревню, обменяли т ам на самогон-
первач и в этот день в город уже не возвращались. Пили с мужиками на брудершафт, сидя на скирдах. А
ночью зажгли костры и плакали особенно жалобно.
В последовавшее зат ем серенькое утро железнодорожный кооператив «Линеец», в кот ором горбун
был заведующим, а его веселые т оварищи – членами правления и лавочной комиссии, закрылся для
переучета т оваров. Каково же было горькое удивление ревизоров, когда они не обнаружили в магазине
ни муки, ни перца, ни мыла хозяйст венного, ни корыт крестьянских, ни т екстиля, ни рису. Полки,
прилавки, ящики и кадушки – все было оголено. Только посреди магазина на полу стояли выт янувшиеся
к пот олку гигант ские охотничьи сапоги сорок девят ый номер, на желт ой карт онной подошве, и смут но
мерцала в стеклянной будке авт омат ическая касса «Националь», никелированный дамский бюст
которой был усеян разноцветными кнопками. А к Козлевичу на кварт иру прислали повестку от
народного следоват еля: шофер вызывался свидетелем по делу кооператива «Линеец».
Горбун и его друзья больше не являлись, и зеленая машина т ри дня простояла без дела. Новые
пассажиры, подобно первым, являлись под покровом темнот ы. Они т оже начинали с невинной прогулки
за город, но мысль о водке возникала у них, едва только машина делала первые полкиломет ра. По-
видимому, арбатовцы не предст авляли себе, как это можно пользоват ься автомобилем в т резвом виде,
и счит али авт от елегу Козлевича гнездом разврата, где обязательно нужно вест и себя разухабисто,
издават ь непот ребные крики и вообще прожигать жизнь. Только тут Козлевич понял, почему мужчины,
проходившие днем мимо его ст оянки, подмигивали друг другу и нехорошо улыбались.
Все шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович. По ночам он носился с зажженными
фарами мимо окрест ных рощ, слыша позади себя пьяную возню и вопли пассажиров, а днем, одурев от
бессонницы, сидел у следоват елей и давал свидет ельские показания. Арбат овцы прожигали свои жизни
почему-то на деньги, принадлежавшие государству, общест ву и кооперации. И Козлевич против своей
воли снова погрузился в пучину Уголовного кодекса, в мир главы т ретьей, назидательно говорящей о
должност ных прест уплениях.
Начались судебные процессы. И в каждом из них главным свидетелем обвинения выст упал Адам
Казимирович. Его правдивые рассказы сбивали подсудимых с ног, и они, задыхаясь в слезах и соплях,
признавались во всем. Он погубил множество учреждений. Последней его жертвой пало филиальное
от деление област ной киноорганизации, снимавшее в Арбат ове ист орический фильм «Стенька Разин и
княжна». Весь филиал упрятали на шесть лет, а фильм, предст авлявший узкосудебный инт ерес, был
передан в музей вещест венных доказательств, где уже находились охотничьи бот форт ы из
кооператива «Линеец».
После этого наст упил крах. Зеленого автомобиля ст али бояться, как чумы. Граждане далеко
обходили Спасо-Кооперат ивную площадь, на которой Козлевич водрузил полосатый столб с
табличкой: «Биржа автомобилей». В течение нескольких месяцев Адам не заработ ал ни копейки и жил
на сбережения, сделанные им за время ночных поездок.
Тогда он пошел на жертвы. На дверце авт омобиля он вывел белую и на его взгляд весьма
заманчивую надпись: «Эх, прокачу!» – и снизил цену с пят и рублей в час до т рех. Но граждане и т ут не
переменили тактики. Шофер медленно колесил по городу, подъезжал к учреждениям и кричал в окна:
– Воздух-т о какой! Прокатимся, что ли?
Должност ные лица высовывались на улицу и под грохот ундервудов от вечали:
– Сам катайся. Душегуб!
– Почему же душегуб? – чут ь не плача, спрашивал Козлевич.
– Душегуб и есть, – от вечали служащие, – под выездную сессию подведешь.
– А вы бы на свои катались! – запальчиво кричал шофер. – На собственные деньги.
При этих словах должностные лица юморист ически переглядывались и запирали окна. Катанье в
машине на свои деньги казалось им просто глупым.
Владелец «Эх, прокачу!» рассорился со всем городом. Он уже ни с кем не раскланивался, ст ал
нервным и злым. Завидя какого-нибудь совслужа в длинной кавказской рубашке с баллонными рукавами,
он подъезжал к нему сзади и с горьким смехом кричал:
– Мошенники! А вот я вас сейчас под показательный подведу! Под сто девятую ст атью.
Совслуж вздрагивал, индифферент но оправлял на себе поясок с серебряным набором, каким
обычно украшают сбрую ломовых лошадей, и, делая вид, чт о крики относятся не к нему, ускорял шаг.
Но мст ит ельный Козлевич продолжал ехат ь рядом и дразнить врага монот онным чт ением карманного
уголовного т ребника:
– «Присвоение должност ным лицом денег, ценностей или иного имущества, находящегося в его
ведении в силу его служебного положения, карает ся…»
Совслуж т русливо убегал, высоко подкидывал зад, сплющенный от долгого сидения на конт орском
табурете.
– «… лишением свободы, – кричал Козлевич вдогонку, – на срок до т рех лет».
Но все эт о приносило шоферу т олько моральное удовлетворение. Материальные дела его были
нехороши. Сбережения подходили к концу. Надо было принят ь какое-т о решение. Дальше т ак
продолжаться не могло. В таком воспаленном сост оянии Адам Казимирович сидел однажды в своей
машине, с от вращением глядя на глупый полосатый столбик «Биржа автомобилей». Он смутно понимал,
чт о чест ная жизнь не удалась, что авт омобильный мессия прибыл раньше срока и граждане не
поверили в него. Козлевич был т ак погружен в свои печальные размышления, что даже не замет ил двух
молодых людей, уже довольно долго любовавшихся его машиной.
– Оригинальная конст рукция, – сказал, наконец, один из них, – заря автомобилизма. Видите,
Балаганов, что можно сделат ь из прост ой швейной машины Зингера? Небольшое приспособление – и
получилась прелест ная колхозная сноповязалка.
– Отойди, – угрюмо сказал Козлевич.
– То есть как это «отойди»? Зачем же вы пост авили на своей молотилке рекламное клеймо «Эх,
прокачу!»? Может быт ь, мы с приятелем желаем совершить деловую поездку? Может быт ь, мы желаем
именно эх-прокат ит ься?
В первый раз за арбатовский период жизни на лице мученика автомобильного дела появилась
улыбка. Он выскочил из машины и проворно завел тяжело застучавший мотор.
– Пожалуйте, – сказал он, – куда везти?
– На этот раз – никуда, – заметил Балаганов, – денег нету. Ничего не поделаешь, товарищ механик,
бедность.
– Все равно садись! – закричал Козлевич отчаянно. – Подвезу даром. Пит ь не будете? Голые
танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!
– Ну чт о ж, воспользуемся гостеприимст вом, – сказал Ост ап, усевшись рядом с шофером. – У вас, я
вижу, хороший характ ер. Но почему вы думаете, что мы способны т анцеват ь в голом виде?
– Тут ест ь такие, – от ветил шофер, выводя машину на главную улицу, – государственные
преступники.
Его томило желание поделит ься с кем-нибудь своим горем. Лучше всего, конечно, было бы
рассказат ь про свои ст радания нежной морщинист ой маме. Она бы пожалела. Но мадам Козлевич давно
уже скончалась от горя, когда узнала, чт о сын ее Адам начинает приобрет ать извест ност ь как вор-
рецидивист. И шофер рассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова, под
развалинами которого барахтался сейчас его зеленый автомобиль.
– Куда т еперь ехать? – с тоской закончил Козлевич. – Куда податься?
Остап помедлил, значительно посмотрел на своего рыжего компаньона и сказал:
– Все ваши беды происходят от того, что вы правдоискатель. Вы просто ягненок, неудавшийся
бапт ист. Печально наблюдат ь в среде шоферов такие упадочнические настроения. У вас есть
автомобиль – и вы не знает е, куда ехать. У нас дела похуже – у нас автомобиля нет. Но мы знаем, куда
ехат ь. Хот ит е, поедем вмест е?
– Куда? – спросил шофер.
– В Черноморск, – сказал Остап. – У нас там небольшое инт имное дело. И вам работа найдет ся. В
Черноморске ценят предмет ы ст арины и охот но на них катают ся. Поедем.
Сперва Адам Казимирович только улыбался, словно вдова, которой ничего уже в жизни не мило. Но
Бендер не жалел красок. Он развернул перед смущенным шофером удивительные дали и тут же
раскрасил их в голубой и розовый цвета.
– А в Арбатове вам т ерять нечего, кроме запасных цепей. По дороге голодат ь не будет е. Эт о я беру
на себя. Бензин ваш – идеи наши.
Козлевич ост ановил машину и, все еще упираясь, хмуро сказал:
– Бензину мало.
– На пят ьдесят километров хватит?
– Хватит на восемьдесят.
– В т аком случае все в порядке. Я вам уже сообщил, чт о в идеях и мыслях у меня недостатка нет.
Ровно через шест ьдесят километ ров вас прямо на дороге будет поджидат ь большая железная бочка с
авиационным бензином. Вам нравит ся авиационный бензин?
– Нравится, – застенчиво ответ ил Козлевич. Ж изнь вдруг показалась ему легкой и веселой. Ему
захотелось ехать в Черноморск немедленно.
– И эту бочку, – закончил Остап, – вы получит е совершенно бесплат но. Скажу более. Вас будут
просит ь, чтобы вы приняли эт от бензин.
– Какой бензин? – шепнул Балаганов. – Что вы плет ет е?
Остап важно посмот рел на оранжевые веснушки, рассеянные по лицу молочного брата, и т ак же
тихо от ветил:
– Людей, кот орые не чит ают газет, надо морально убиват ь на месте. Вам я ост авляю жизнь только
потому, что надеюсь вас перевоспитать.
Остап не разъяснил, какая связь сущест вует между чтением газет и большой бочкой с бензином,
которая якобы лежит на дороге.
– Объявляю большой скорост ной пробег Арбат ов-Черноморск от крыт ым, – т оржест венно сказал
Остап. – Командором пробега назначаю себя. Водителем машины зачисляет ся… как ваша фамилия? Адам
Козлевич. Гражданин Балаганов утверждается бортмехаником с возложением на такового обязанност ей
прислуги за все. Только вот что, Козлевич: надпись «Эх, прокачу!» надо немедленно закрасить. Нам не
нужны особые примет ы.
Через два часа машина со свежим т емно-зеленым пят ном на боку медленно вывалилась из гаража и
в последний раз покат ила по улицам города Арбатова. Надежда светилась в глазах Козлевича. Рядом с
ним сидел Балаганов. Он хлопот ливо перетирал т ряпочкой медные част и, ревностно выполняя новые
для него обязанности бортмеханика. Командор пробега развалился на рыжем сиденье, с
удовлетворением поглядывая на своих новых подчиненных.
– Адам! – закричал он, покрывая скрежет мотора. – Как зовут вашу тележку?
– «Лорен-дит рих», – от ветил Козлевич.
– Ну, что эт о за название? Машина, как военный корабль, должна иметь собственное имя. Ваш
«лорендитрих» от личается замечат ельной скоростью и благородной красот ой линий. Посему
предлагаю присвоит ь машине название – «Ант илопа-Гну». Кт о против? Единогласно.
Зеленая «Антилопа», скрипя всеми своими частями, промчалась по внешнему проезду Бульвара
Молодых Дарований и вылетела на рыночную площадь.
Там взору экипажа «Антилопы» представилась ст ранная карт ина. С площади, по направлению к
шоссе, согнувшись, бежал человек с белым гусем под мышкой. Левой рукой он придерживал на голове
твердую соломенную шляпу. За ним с криком бежала большая толпа. Убегавший част о оглядывался
назад, и на его благообразном актерском лице можно было разглядет ь выражение ужаса.
– Паниковский бежит! – закричал Балаганов.
– Вторая стадия кражи гуся, – холодно заметил Остап. – Третья стадия начнется после поимки
виновного. Она сопровождает ся чувст вительными побоями.
О приближении т ретьей ст адии Паниковский, вероятно, догадывался, пот ому что бежал во всю
прыт ь. От ст раха он не выпускал гуся, и эт о вызывало в преследователях сильное раздражение.
– Ст о шестнадцат ая стат ья, – наизусть сказал Козлевич. – Тайное, а равно открытое похищение
крупного скота у трудового земледельческого и скот оводческого населения.
Балаганов захохот ал. Его тешила мысль, чт о нарушит ель конвенции получит законное возмездие.
Машина выбралась на шоссе, прорезав галдящую толпу.
– Спасите! – закричал Паниковский, когда «Антилопа» с ним поровнялась.
– Бог подаст , – от ветил Балаганов, свешиваясь за борт.
Машина обдала Паниковского клубами малиновой пыли..
– Возьмит е меня! – вопил Паниковский из последних сил, держась рядом с машиной. – Я хороший.
Голоса преследователей сливались в общий недоброжелат ельный гул.
– Может , возьмем гада? – спросил Ост ап.
– Не надо, – жестоко ответил Балаганов, – пусть в другой раз знает, как нарушать конвенции.
Но Остап уже принял решение.
– Брось пт ицу! – закричал он Паниковскому и, обращаясь к шоферу, добавил: – Малый ход.
Паниковский немедленно повиновался. Гусь недовольно поднялся с земли, почесался и как ни в чем
не бывало пошел обрат но в город.
– Влезайте, – предложил Остап, – черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем.
Паниковский, перебирая ногами, ухват ился за кузов, потом налег на борт живот ом, перевалился в
машину, как купающийся в лодку, и, стуча манжет ами, упал на дно.
– Полный ход, – скомандовал Ост ап. – Заседание продолжает ся.
Балаганов надавил грушу, и из медного рожка вырвались старомодные, веселые, внезапно
обрывающиеся звуки:
Матчиш прелестный танец. Та-ра-та… Матчиш прелестный танец. Та-ра-та…
И «Антилопа-Гну» вырвалась в дикое поле, навст речу бочке с авиационным бензином.
Глава IV
Обыкновенный чемод анишко
Человек без шляпы, в серых парусиновых брюках, кожаных сандалиях, надет ых по-монашески на
босу ногу, и белой сорочке без воротничка, пригнув голову, вышел из низенькой калит ки дома номер
шест надцать. Очут ившись на т ротуаре, выложенном голубоват ыми каменными плитами, он
остановился и негромко сказал:
– Сегодня пятница. Значит, опять нужно идти на вокзал.
Произнеся эт и слова, человек в сандалиях быст ро обернулся. Ему показалось, что за его спиной
ст оит гражданин с цинковой мордой соглядат ая. Но Малая Касательная улица была совершенно пуста.
Июньское ут ро еще только начинало формироваться. Акации подрагивали, роняя на плоские камни
холодную оловянную росу. Уличные птички от щелкивали какую-то веселую дребедень. В конце улицы,
внизу за крышами домов, пылало лит ое, тяжелое море. Молодые собаки, печально оглядываясь и стуча
когт ями, взбирались на мусорные ящики. Час дворников уже прошел, час молочниц еще не начинался.
Был тот промежут ок между пятью и шест ью часами, когда дворники, вдоволь намахавшись
колючими мет лами, уже разошлись по своим шатрам, в городе свет ло, чисто и тихо, как в
государст венном банке. В такую минут у хочется плакат ь и верит ь, чт о прост окваша на самом деле
полезнее и вкуснее хлебного вина; но уже доносится далекий гром: эт о выгружаются из дачных
поездов молочницы с бидонами. Сейчас они бросятся в город и на площадках черных лестниц затеют
обычную свару с домашними хозяйками. На миг покажут ся рабочие с кошелками и т ут же скроются в
заводских воротах. Из фабричных т руб грянет дым. А потом, подпрыгивая от злости, на ночных
ст оликах зальют ся троечным звоном мириады будильников (фирмы «Павел Буре» – пот ише, т реста
точной механики – позвончее), и замычат спросонок совет ские служащие, падая с высоких девичьих
кроваток. Час молочниц окончит ся, наст упит час служилого люда.
Но было еще рано, служащие еще спали под своими фикусами. Человек в сандалиях прошел весь
город, почт и никого не вст рет ив на пути. Он шел под акациями, кот орые в Черноморске несли
некоторые общественные функции: на одних висели синие почт овые ящики с ведомст венным гербом
(конверт и молния), к другим же были прикованы жестяные лоханочки с водою для собак.
На Приморский вокзал человек в сандалиях прибыл в т у минут у, когда отт уда выходили
молочницы. Больно ударившись несколько раз об их железные плечи, он подошел к камере хранения
ручного багажа и предъявил квит анцию. Багажный смот ритель с неест ест венной ст рогостью, принят ой
только на железных дорогах, взглянул на квитанцию и тут же выкинул предъявит елю его чемодан.
Предъявит ель, в свою очередь, расст егнул кожаный кошелечек, со вздохом вынул от туда
десятикопеечную монет у и положил ее на багажный прилавок, сделанный из шести ст арых,
от полированных локтями рельсов.
Очут ившись на вокзальной площади, человек в сандалиях пост авил чемодан на мост овую,
заботливо оглядел со всех ст орон и даже потрогал рукою его белый портфельный замочек. Это был
обыкновенный чемоданишко, состряпанный из дерева и оклеенный искусственной фиброй.
В т аких вот чемоданишках пассажиры помоложе содержат нит яные носки «Скет ч», две перемены
толстовок, один волосодержатель, т русики, брошюру «Задачи комсомола в деревне» и три крут ых
сдавленных яйца. Кроме того, в углу обязательно находит ся комок грязного белья, завернутый в газету
«Экономическая жизнь». Пассажиры постарше хранят в таком чемоданеполный пиджачный кост юм и
от дельно к нему брюки из клетчат ой материи, известной под названием «Столетье Одессы», подт яжки
на роликах, домашние туфли с язычками, флакон т ройного одеколона и белое марсельское одеяло. Надо
заметит ь, чт о и в этом случае в углу имеет ся кое-что, завернут ое в «Экономическую жизнь». Но это
уже не грязное белье, а бледная вареная курица.
Удовлет ворившись беглым осмотром, человек в сандалиях подхватил чемодан и влез в белый
тропический вагон т рамвая, дост авивший его на другой конец города – к Вост очному вокзалу. Здесь его
действия были прямо прот ивоположны тому, что он проделал т олько что на Приморском вокзале. Он
сдал свой чемодан на хранение и получил квитанцию от великого багажного смотрителя.
Совершив эт и странные эволюции, хозяин чемодана покинул вокзал как раз в т о время, когда на
улицах уже появились наиболее примерные служащие. Он вмешался в их нестройные колонны, после
чего кост юм его потерял всякую оригинальность. Человек в сандалиях был служащим, а служащие в
Черноморске почти все одевались по неписаной моде: ночная рубашка с закатанными выше локт ей
рукавами, легкие сиротские брюки, т е же сандалии или парусиновые т уфли. Никто не носил шляп и
карт узов. Изредка т олько попадалась кепка, а чаще всего черные, дыбом поднят ые патлы, а еще чаще,
как дыня на баштане, мерцала загоревшая от солнца лысина, на которой очень хотелось написать,
химическим карандашом какое-нибудь слово.
Учреждение, в котором служил человек в сандалиях, называлось «Геркулес» и помещалось в
бывшей гост инице. Вертящаяся стеклянная дверь с медными пароходными поручнями втолкнула его в
большой вестибюль из розового мрамора. В заземленном лифт е помещалось бюро справок. Отт уда уже
выглядывало смеющееся женское лицо. Пробежав по инерции несколько шагов, вошедший остановился
перед стариком швейцаром в фуражке с золот ым зигзагом на околыше и молодецким голосом спросил:
– Ну чт о, старик, в крематорий пора?
– Пора, батюшка, – ответ ил швейцар, радостно улыбаясь, – в наш совет ский колумбарий.
Он даже взмахнул руками. На его добром лице отразилась полная гот овност ь хот ь сейчас,
предат ься огненному погребению.
В Черноморске собирались ст роит ь крематорий с соответствующим помещением для гробовых
урн, то есть колумбарием, и эт о новшест во со стороны кладбищенского подот дела почему-т о очень
веселило граждан. Может быть, смешили их новые слова-крематорий и колумбарий, а может быть,
особенно забавляла их самая мысль о том, чт о человека можно сжечь, как полено, – но т олько они
приставали ко всем старикам и старухам в т рамваях и на улицах с криками: «Ты куда, ст арушка,
прешься? В крематорий т оропишься?» Или: «Пропустите ст аричка вперед, ему в крематорий пора». И
удивит ельное дело, идея огненного погребения старикам очень понравилась, т ак чт о веселые шут ки
вызывали у них полное одобрение. И вообще разговоры о смерти, считавшиеся до сих пор неудобными
и невежливыми, стали котироваться в Черноморске наравне с анекдотами из еврейской и кавказской
жизни и вызывали всеобщий интерес.
Обогнув помещавшуюся в начале лестницы голую мраморную девушку, которая держала в
поднят ой руке электрический факел, и с неудовольст вием взглянув на плакат : «Чист ка „Геркулесе“
начинается. Долой заговор молчания и круговую поруку», служащий поднялся на вт орой этаж. Он
работали финансовосчет ном от деле. До начала занятий ост авалось еще пят надцать минут , но за
своими ст олами уже сидели Сахарков, Дрейфус, Тезоименицкий, Музыкант, Чеважевская, Кукушкинд,
Борисохлебский и Лапидусмладший. Чистки они нисколько не боялись, в чем не; однократно заверяли
друг друга, нов последнее время почему-т о стали приходит ь на службу как можно раньше. Пользуясь
немногими минут ами свободного времени, они шумно переговаривались между собой. Голоса их гудели
в огромном зале, который в былое время был гост иничным рестораном. Об эт ом напоминали потолок в
резных дубовых кессонах и расписные стены, где с ужасающими улыбками кувыркались менады, наяды
и дриады.
– Вы слышали новость, Корейко? – спросил вошедшего Лапидус-младший. – Неужели не слышали?
Ну? Вы будете поражены.
– Какая новость?.. Здравствуйт е, товарищи! – произнес Корейко. – Здравствуйт е, Анна Васильевна!
– Вы даже себе предст авит ь не может е! – с удовольствием сказал Лапидус-младший. – Бухгалт ер
Берлага попал в сумасшедший дом.
– Да чт о вы говорит е? Берлага? Ведь он же нормальнейший человек!
– До вчерашнего дня был нормальнейший, а с сегодняшнего дня стал ненормальнейшим, – вст упил
в разговор Борисохлебский. – Это факт . Мне звонил его шурин. У Берлаги серьезнейшее психическое
заболевание, расстройст во пяточного нерва.
– Надо только удивлят ься, что у нас у всех нет еще расст ройства этого нерва, – зловеще замет ил
ст арик Кукушкинд, глядя на сослуживцев сквозь овальные никелированные очки.
– Не каркайт е, – сказала Чеважевская. – Вечно он т оску наводит .
– Все-таки жалко Берлагу, – от озвался Дрейфус, повернувшись на своем винтовом т абурет е лицом
к обществу.
Общест во молчаливо согласилось с Дрейфусом. Один только Лапидус-младший загадочно
усмехнулся. Разговор перешел на тему о поведении душевнобольных; заговорили о маньяках,
рассказано было несколько историй про знаменитых сумасшедших.
– Вот у меня, – воскликнул Сахарков, – был сумасшедший дядя, кот орый воображал себя
одновременно Авраамом, Исааком и Иаковом! Представляете себе, какой шум он поднимал!
– Надо только удивлят ься, – жестяным голосом сказал ст арик Кукушкинд, неторопливо прот ирая
очки полой пиджака, – надо т олько удивляться, чт о мы все еще не вообразили себя Авраамом, – ст арик
засопел. – Исааком…
– И Иаковом? – насмешливо спросил Сахарков.
– Да! И Яковом! – внезапно завизжал Кукушкинд. – И Яковом! Именно Яковом. Ж ивешь в такое
нервное время… Вот когда я работал в банкирской конт оре «Сикоморский и Цесаревич», т огда не было
никакой чистки.
При слове «чистка» Лапидус-младший встрепенулся, взял Корейко об руку и увел его к громадному
окну, на кот ором разноцвет ными ст еклышками были выложены два гот ических рыцаря.
– Самого инт ересного про Берлагу вы еще не знает е, – зашепт ал он. – Берлага здоров, как бык.
– Как? Значит, он не в сумасшедшем доме?
– Нет , в сумасшедшем. Лапидус т онко улыбнулся.
– В эт ом весь трюк: Он просто испугался чист ки и решил пересидеть т ревожное время.
Прит ворился сумасшедшим. Сейчас он, наверно, рычит и хохочет . Вот ловкач! Даже завидно!
– У него, что же, родит ели не в порядке? Торговцы? Чуждый элемент ?
– Да и родители не в порядке и сам он, между нами говоря, имел апт еку. Кт о же мог знать, что
будет революция? Люди устраивались, как могли, кто имел апт еку, а кто даже фабрику. Я лично не
вижу в эт ом ничего плохого. Кто мог знать?
– Надо было знать, – холодно сказал Корейко.
– Вот я и говорю, – быстро подхват ил Лапидус, – т аким не мест о в советском учреждении.
И, посмот рев на Корейко расширенными глазами, он удалился к своему ст олу.
Зал уже наполнился служащими, из ящиков были вынут ы эластичные металлические линейки,
от свечивающие селедочным серебром, счеты с пальмовыми косточками, толст ые книги, разграфленные
розовыми и голубыми линиями, и множест во прочей мелкой и крупной канцелярской ут вари.
Тезоименицкий сорвал с календаря вчерашний листок, – начался новый день, и кто-то из служащих уже
впился молодыми зубами в длинный бут ерброд с бараньим паштетом.
Уселся за свой стол и Корейко. Утвердив загорелые локти на письменном ст оле, он принялся
вносит ь записи в контокоррентную книгу.
Александр Иванович Корейко, один из ничтожнейших служащих «Геркулеса», был человек в
последнем прист упе молодости – ему было тридцать восемь лет. На красном сургучном лице сидели
желт ые пшеничные брови и белые глаза. Английские усики цвет ом тоже походили на созревший злак.
Лицо его казалось бы совсем молодым, если бы не грубые ефрейт орские складки, пересекавшие щеки и
шею. На службе Александр Иванович вел себя как сверхсрочный солдат : не рассуждал, был
исполнит елен, трудолюбив, искателен и туповат.
– Робкий он какой-т о, – говорил о нем начальник финсчет а, – какой-то уж слишком приниженный,
преданный какой-то чересчур. Только объявят подписку на заем, как он уже лезет со своим месячным
окладом. Первым подписывается – А весь оклад-то – сорок шесть рублей. Хот ел бы я знать, как он
сущест вует на эт и деньги…
Была у Александра Ивановича удивит ельная особенность. Он мгновенно умножал и делил в уме
большие трехзначные и чет ырехзначные числа. Но это не освободило Корейко от репут ации
туповатого парня.
– Слушайт е, Александр Иванович, – спрашивал сосед, – сколько будет восемьсот т ридцат ь шесть
на четырест а двадцать т ри?
– Трист а пят ьдесят три тысячи шест ьсот двадцать восемь, – от вечал Корейко, помедлив самую
малост ь.
И сосед не проверял результата умножения, ибо знал, чт о туповат ый Корейко никогда не
ошибается.
– Другой бы на его месте карьеру сделал, – говорили и Сахарков, и Дрейфус, и Тезоименицкий, и
Музыкант , и Чеважевская, и Борисохлебский, и Лапидус-младший, и старый дурак Кукушкинд, и даже
бежавший в сумасшедший дом бухгалтер Берлага, – а этот – шляпа! Всю жизнь будет сидет ь на своих
сорока шест и рублях.
И, конечно, сослуживцы Александра Ивановича, да и сам начальник финсчета товарищ Арников, и
не только он, но даже Серна Михайловна, личная секретарша начальника всего «Геркулеса» товарища
Полыхаева, – ну, словом, все были бы чрезвычайно удивлены, если б узнали, что Александр Иванович
Корейко, смиреннейший из конторщиков, еще только час назад перетаскивал зачем-то с одного вокзала
на другой чемодан, в котором лежали не брюки «Столетье Одессы», не бледная курица и не какие-
нибудь «Задачи комсомола в деревне», а десять миллионов рублей в иност ранной валюте и советских
денежных знаках.
В 1915 году мещанин Саша Корейко был двадцат ит рехлетним бездельником из числа т ех, кот орых
по справедливости называют гимназистами в отст авке. Реального училища он не окончил, делом
никаким не занялся, шат ался до бульварам и прикармливался у родит елей. От военной службы его
избавил дядя, делопроизводитель воинского начальника, и поэт ому он без ст раха слушал крики
полусумасшедшего газетчика:
– Последние телеграммы! Наши наст упают! Слава богу! Много убитых и раненых! Слава богу!
В т о время Саша Корейко предст авлял себе будущее таким образом: он идет по улице – и вдруг у
водост очного желоба, осыпанного цинковыми звездами, под самой ст енкой находит вишневый,
скрипящий, как седло, кожаный бумажник. В бумажнике очень много денег, две т ысячи пят ьсот
рублей… А дальше все будет чрезвычайно хорошо.
Он т ак часто представлял себе, как найдет деньги, что даже т очно знал, где эт о произойдет. На
улице Полтавской Победы, в асфальт овом углу, образованном выст упом дома, у звездного желоба. Там
лежит он, кожаный благодетель, чуть присыпанный сухим цветом акаций, в соседстве со сплющенным
окурком. На улицу Полтавской Победы Саша ходил каждый день, но, к крайнему его удивлению,
бумажника не было. Он шевелил мусор гимназическим стеком и т упо смотрел на висевшую у парадного
хода эмалированную дощечку – «Податной инспектор Ю.М. Соловейский». И Саша ошалело брел домой,
валился на красный плюшевый диван и мечтал о богатстве, оглушаемый ударами сердца и пульсов.
Пульсы были маленькие, злые, нетерпеливые.
Революция семнадцат ого года согнала Корейко с плюшевого дивана. Он понял, что может
сделаться счастливым наследником незнакомых ему богачей. Он почуял, что по всей стране валяет ся
сейчас великое множест во беспризорного золот а, драгоценностей, превосходной мебели, карт ин и
ковров, шуб и сервизов. Надо т олько не упуст ит ь минут ы и побыстрее схват ит ь богат ст во.
Но т огда он был еще глуп и молод. Он захватил большую квартиру, владелец кот орой
благоразумно уехал на французском пароходе в Констант инополь, и от крыт о в ней зажил. Целую
неделю он врастал в чужой богатый быт исчезнувшего коммерсант а, пил найденный в буфете мускат,
закусывая его пайковой селедкой, т аскал на базар разные безделушки и был немало удивлен, когда его
арестовали.
Он вышел из тюрьмы через пять месяцев. От мысли своей сделат ься богачом он не отказался, но
понял, чт о дело эт о требует скрыт ност и, темнот ы и постепенности. Нужно было надет ь на себя
защитную шкуру, и она пришла к Александру Ивановичу в виде высоких оранжевых сапог, бездонных
синих бриджей и долгополого френча работника по снабжению продовольствием.
В т о беспокойное время все сделанное руками человеческими служило хуже, чем раньше: дома не
спасали от холода, еда не насыщала, электричест во зажигалось только по случаю большой облавы на
дезертиров и бандит ов, водопровод подавал воду т олько в первые эт ажи, а трамваи совсем не
работали. Все же силы стихийные ст али злее и опаснее: зимы были холодней, чем прежде, ветер был
сильнее, и простуда, кот орая раньше укладывала человека в пост ель на т ри дня, теперь в т е же три дня
убивала его. И молодые люди без определенных занятий кучками бродили по улицам, бесшабашно
распевая песенку о деньгах, потерявших свою цену:
Залет аю я в буфет ,
Ни копейки денег нет,
Разменяйт е десят ь миллионов…
Александр Иванович с беспокойством видел, как деньги, которые он наживал с великими
ухищрениями, превращаются в ничто.
Тиф валил людей тысячами. Саша т орговал краденными из склада медикаментами. Он заработ ал на
тифе пятьсот миллионов, но денежный курс за месяц превратил их в пят ь миллионов. На сахаре он
заработ ал миллиард. Курс превратил эт и деньги в порошок.
В эт ом периоде одним из наиболее удачных его дел было похищение маршрутного поезда с
продовольст вием, шедшего на Волгу. Корейко был комендантом поезда. Поезд вышел из Полтавы в
Самару, но до Самары не дошел, а в Полтаву не вернулся. Он бесследно исчез по дороге. Вмест е с ним
пропал Александр Иванович.
Глава V
Под земное царство
Оранжевые сапоги вынырнули в Москве в конце 1922 года. Над сапогами царила зеленоват ая
бекеша на золот ом лисьем меху. Поднят ый барашковый ворот ник, похожий с изнанки на стеганое
одеяло, защищал от мороза молодецкую харю с севастопольскими полубаками. На голове Александра
Ивановича помещалась прелестная курчавая папаха.
А в Москве в ту пору уже бегали новые моторы с хрустальными фонарями, двигались по улицам
скоробогачи в котиковых ермолочках и в шубках, подбитых узорным мехом «лира». В моду входили
остроносые готические штиблет ы и портфели с чемоданными ремнями и ручками. Слово «гражданин»
начинало теснить привычное слово «товарищ», и какие-т о молодые люди, быстро сообразившие, в чем
именно заключается радость жизни, уже танцевали в рест оранах уанст еп «Дикси» и даже фокстрот
«Цветок солнца». Над городом стоял крик лихачей, и в большом доме Наркоминдела портной Ж уркевич
день и ночь строчил фраки для отбывающих за границу советских дипломат ов.
Александр Иванович с удивлением увидел, что его одеяние, счит авшееся в провинции признаком
мужест венност и и богат ст ва, здесь, в Москве, являет ся пережитком ст арины и бросает невыгодную
тень на его обладат еля.
Через два месяца на Срет енском бульваре открылось новое заведение под вывеской «Промысловая
артель химических продукт ов „Реванш“, Артель располагала двумя комнатами. В первой висел портрет
основоположника социализма – Фридриха Энгельса, под которым, невинно улыбаясь, сидел сам
Корейко в сером английском кост юме, продернутом красной шелковой нит кой. Исчезли оранжевые
ботфорты и грубые полубаки. Щеки Александра Ивановича были хорошо выбрит ы. В задней комнате
находилось производство. Там стояли две дубовые бочки с манометрами и водомерными ст еклами,
одна – на полу, другая – на ант ресолях. Бочки были соединены тонкой клистирной трубкой, по
которой, деловит о журча, бежала жидкость. Когда вся жидкость переходила из верхнего сосуда в
нижний, в производст венное помещение являлся мальчик в валенках. Не по-детски вздыхая, мальчик
вычерпывал ведром жидкость из нижней бочки, тащил ее на антресоли и вливал в верхнюю бочку.
Закончив эт от сложный производственный процесс, мальчик уходил в конт ору грет ься, а из
клистирной трубки снова неслось всхлипыванье: жидкост ь совершала свой обычный пут ь – из верхнего
резервуара в нижний.
Александр Иванович и сам т очно не знал, какого рода химикалии вырабатывает артель «Реванш».
Ему было не до химикалий. Его рабочий день и без того был уплот нен. Он переезжал из банка в банк,
хлопоча о ссудах для расширения производства. В т рестах он заключал договоры на поставку
химпродукт ов и получал сырье по твердой цене. Ссуды он т оже получал. Очень много времени
от нимала перепродажа полученного сырья на госзаводы по удесят еренной цене, и поглощали
множество энергии валютные дела на черной бирже, у подножия памят ника героям Плевны.
По прошествии года банки и т ресты возымели желание узнат ь, насколько благот ворно отразилась
на развит ии промартели «Реванш» оказанная ей финансовая и сырьевая помощь и не нуждает ся ли
здоровый част ник еще в каком-либо содейст вии. Комиссия, увешанная учеными бородами, прибыла в
артель «Реванш» на трех пролет очках. В пустой конторе председатель комиссии долго вглядывался в
равнодушное лицо Энгельса и ст учал – палкой по еловому прилавку, вызывая руководителей и членов
артели. Наконец, дверь производст венного помещения растворилась, и перед глазами комиссии
предст ал заплаканный мальчик с ведром в руке.
Из разговора с юным предст авителем «Реванша» выяснилось, чт о производст во находит ся на
полном ходу и чт о хозяин уже неделю не приходит. В производст венном помещении комиссия пробыла
недолго. Жидкость, т ак деловито журчавшая в клист ирной кишке, по вкусу, цвет у и химическому
содержанию напоминала обыкновенную воду, каковой в действит ельност и и являлась. Удостоверив
эт от невероят ный факт, председатель комиссии сказал «гм» и посмот рел на членов, которые тоже
сказали «гм». Пот ом председатель с ужасной улыбкой взглянул на мальчика и спросил:
– А кой тебе годик?
– Двенадцат ый миновал, – ответ ил – мальчик. И залился т акими рыданиями, что члены комиссии,
толкаясь, выбежали на улицу и, разместившись на пролеточках, уехали в полном смущении. Чт о же
касается арт ели «Реванш», то все операции ее были занесены в банковские и т рестовские книги на
«Счет прибылей и убытков», и именно в тот раздел этого счета, кот орый ни словом не упоминает о
прибылях, а целиком посвящен убыткам.
В тот самый день, когда комиссия вела многозначительную беседу с мальчиком в конторе
«Реванша», Александр Иванович Корейко высадился из спального вагона прямого сообщения в
небольшой виноградной республике, отстоявшей от Москвы на три т ысячи километ ров.
Он раст ворил окно в номере гост иницы и увидел городок в оазисе, с бамбуковым водопроводом, с
дрянной глиняной крепостью, городок, отгороженный от песков т ополями и полный азиатского, шума.
На другой же день он узнал, чт о республика начала строить электрическую станцию. Узнал он
также, чт о денег постоянно не хват ает и постройка, от которой зависит будущность республики,
может ост ановит ься.
И здоровый частник решил помочь республике. Он снова погрузился в оранжевые сапоги,, надел
тюбетейку и, захват ив пузатый портфель, двинулся в управление ст роит ельст вом.
Его вст рет или неособенно ласково; но он вел себя весьма дост ойно, ничего не просил для себя и
напирал главным образом на то, что идея электрификации от ст алых окраин чрезвычайно близка его
сердцу.
– Вашему строительству, – говорил он, – не хват ает денег. Я их дост ану.
И он предложил организоват ь при строительстве электрост анции доходное подсобное
предприят ие.
– Что может быт ь проще! Мы будем продават ь от крытки с видами строительства, и это принесет
те средст ва, в которых т ак нуждается постройка. Запомнит е: вы ничего не будет е дават ь, вы будете
только получать.
Александр Иванович решит ельно рубил воздух ладонью, слова его казались убедительными,
проект был верный и выгодный. Заручившись договором, по которому он получал четвертую часть
всех барышей с открыт очного предприятия, Корейко начал работ ать.
Сперва понадобились оборот ные средст ва. Их пришлось взять из денег, ассигнованных на
пост ройку станции. Других денег в республике не было.
– Ничего, – утешал он строителей, – запомнит е: с этой минут ы вы будете только получать.
Александр Иванович верхом на лошади проинспект ировал ущелье, где уже возвышались бетонные
параллелепипеды будущей ст анции, и одним взглядом оценил живописност ь порфировых скал. За ним
на Линейке прикатили в ущелье фотографы. Они окружили строительство суставчат ыми, голенастыми
шт ат ивами, спрят ались под черные шали и долго щелкали зат ворами. Когда все было заснят о, один из
фотографов спустил шаль и рассудит ельно сказал:
– Лучше, конечно, было бы ст роит ь эту ст анцию левее, на фоне монастырских руин, там гораздо
живописнее.
Для печат ания от крыт ок решено было как можно скорее выстроить собственную типографию.
Деньги, как и в первый раз, были взяты из строит ельных средст в. Поэтому на элект рической станции
пришлось свернуть некоторые работ ы. Но все утешались тем, чт о барыши от нового предприят ия
позволят нагнать упущенное время.
Типографию ст роили в том же ущелье, напротив станции. И вскоре неподалеку от бетонных
параллелепипедов станции появились бет онные параллелепипеды т ипографии. Постепенно бочки с
цемент ом, железные прутья, кирпич и гравий перекочевали из одного конца ущелья в другой. Зат ем
легкий переход через ущелье совершили и рабочие – на новой постройке больше плат или.
Через полгода на всех железнодорожных остановках появились агент ы-распространители в
полосатых штанах. Они торговали от крыт ками, изображавшими скалы виноградной республики, среди
которых шли грандиозные работ ы. В летних садах, театрах, кино, на пароходах и курорт ах барышни-
овечки верт ели заст екленные барабаны благотворит ельной лотерии. Лотерея была беспроигрышная, –
каждый выигрыш являл собою от крыт ку с видом электрического ущелья.
Слова Корейко сбылись, – доходы притекали со всех ст орон. Но Александр Иванович не выпускал
их из своих рук. Четверт ую часть он брал себе по договору, ст олько же присваивал, ссылаясь на то,
чт о еще не от всех агентских караванов поступала от четност ь, а остальные средст ва упот реблял на
расширение благотворит ельного комбинат а.
– Нужно быт ь хорошим хозяином, – т ихо говорил он, – сначала как следует пост авим дело, т огда-
то появят ся настоящие доходы.
К этому времени экскаватор «Марион», снятый с элект ростанции, рыл глубокий кот лован для
нового типографского корпуса. Работа на электростанции прекрат илась. Ст роительст во обезлюдело.
Возились там одни лишь фотографы и мелькали черные шали.
Дело расцвело, и Александр Иванович, с лица которого не сходила чест ная совет ская улыбка,
приступил к печатанию открыток с порт ретами киноартистов.
Как водит ся, однажды вечером на тряской машине приехала полномочная комиссия. Александр
Иванович не ст ал мешкат ь, бросил прощальный взгляд на потрескавшийся фундамент электростанции,
на грандиозное, полное свет а здание подсобного предприятия и задал стрекача.
– Гм! – сказал председатель, ковыряя палкой в трещинах фундамента. – Где же элект рост анция?
Он посмотрел на членов комиссии, кот орые в свою очередь сказали «гм». Электростанции не
было.
Зато в здании типографии комиссия застала работу в полном разгаре. Сияли лиловые лампы, и
плоские печатные машины озабоченно хлопали крыльями. Три из них выпекали ущелье в одну краску, а
из четвертой, многокрасочной, словно карт ы из рукава шулера, вылетали от крыт ки с порт ретами
Дугласа Фербенкса в черной полумаске на толстой самоварной морде, очароват ельной Лиа де Путти и
славного малого с выт аращенными глазами, извест ного под именем Монти Бенкса.
И долго еще после эт ого памят ного вечера в ущелье под от крыт ым небом шли показат ельные
процессы. А Александр Иванович прибавил к своему капит алу полмиллиона рублей.
Его маленькие злые пульсы по-прежнему нет ерпеливо бились. Он чувствовал, что именно сейчас,
когда старая хозяйственная сист ема сгинула, а новая т олько начинает жит ь, можно составит ь великое
богатст во. Но уже знал он, что от крыт ая борьба за обогащение в Советской стране немыслима. И с
улыбкой превосходства он глядел на одиноких нэпманов, догнивающих под вывесками:
«Торговля т оварами камвольного т рест а Б.А. Лейбедев», «Парча и ут варь для церквей и клубов»
или «Бакалейная лавка X. Робинзон им. Пьятница».
Под нажимом государст венного пресса т рещит финансовая база и Лейбедева, и Пьятницы, и
владельцев музыкальной лжеарт ели «Там бубна звон».
Корейко понял, что сейчас возможна только подземная т орговля, основанная на ст рожайшей
тайне. Все кризисы, которые трясли молодое хозяйст во, шли ему на пользу, все, на чем государст во
теряло, приносило ему доход. Он прорывался в каждую т оварную брешь и уносил от туда свою сот ню
тысяч. Он торговал хлебопродуктами, сукнами, сахаром, текст илем – всем. И он был один, совершенно
один со своими миллионами. В разных концах страны нашего работ али большие и малые пройдохи, но
они не знали, на кого работают . Корейко действовал только через подставных лиц. И лишь сам знал
длину цепи, по которой шли к нему деньги.
Ровно в двенадцать часов Александр Иванович отодвинул в сторону контокоррент ную книгу и
приступил к завт раку. Он вынул из ящика заранее очищенную сырую репку и, чинно глядя вперед себя,
съел ее. Пот ом он проглотил холодное яйцо всмятку. Холодные яйца всмят ку – еда очень невкусная, и
хороший, веселый человек никогда их не станет ест ь. Но Александр Иванович не ел, а питался. Он не
завтракал, а совершал физиологический процесс введения в организм должного количест ва жиров,
углеводов и витаминов.
Все геркулесовцы увенчивали свой завтрак чаем, Александр Иванович выпивал стакан кипят ку
вприкуску. Чай возбуждает излишнюю деят ельность сердца, а Корейко дорожил своим здоровьем.
Обладатель десят и миллионов походил на боксера, расчет ливо подгот овляющего свой т риумф. Он
подчиняет ся специальному режиму, не пьет и не курит, ст арает ся избегат ь волнений, тренируется и
рано ложится спать – все для того, чтобы в назначенный день выскочить на сияющий ринг счастливым
победителем. Александр Иванович хотел быт ь молодым и свежим в т от день, когда все возвратится к
ст арому и он сможет выйт и из подполья, безбоязненно раскрыв свой обыкновенный чемоданишко. В
том, чт о старое вернет ся, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для капитализма.
И чтобы никто не разгадал его вт орой и главной жизни, он вел нищенское сущест вование, стараясь
не выйт и за пределы сорокашест ирублевого жалованья, которое получал за жалкую и нудную работ у в
финсчетном от деле, расписанном менадами, дриадами и наядами.
Глава VI
«Антилопа-Гну»
Зеленый ящик с четырьмя жуликами скачками понесся по дымной дороге.

Машина подвергалась давлению таких же сил ст ихии, какие испыт ывает на себе пловец,
купающийся в шт ормовую погоду. Ее внезапно сбивало налетавшим ухабом, втягивало в ямы, бросало
со ст ороны на ст орону и обдавало красной закатной пылью.
– Послушайт е, студент, – обратился Остап к новому пассажиру, кот орый уже оправился от
недавнего пот рясения и беззабот но сидел рядом с командором, – как же вы посмели нарушить
сухаревскую конвенцию, эт от почт енный пакт, ут вержденный трибуналом Лиги наций?
Паниковский прит ворился, что не слышит, и даже отвернулся в ст орону.
– И вообще, – продолжал Остап, – у вас нечистая хватка. Только чт о мы были свидетелями
от врат ительной сцены. За вами гнались арбат овцы, у которых вы увели гуся.
– Ж алкие, ничт ожные люди! – сердито забормот ал Паниковский.
– Вот как! – сказал Остап. – А себя вы считает е, очевидно, врачом-общест венником?
Джентльменом? Тогда вот что: если вам, как истому джентльмену, взбредет на мысль делать записи на
манжет ах, вам придется – писать мелом.
– Почему? – раздраженно спросил новый пассажир.
– Пот ому чт о они у вас совершенно черные. Не от грязи ли?
– Вы жалкий, ничт ожный человек! – быст ро заявил Паниковский.
– И эт о вы говорите мне, своему спасит елю? – кротко спросил Ост ап, – Адам Казимирович,
остановит е на минут ку вашу машину. Благодарю вас. Шура, голубчик, восстановит е, пожалуйста,
ст ат ус-кво.
Балаганов не понял, чт о означает «ст ат ус-кво». Но он ориентировался на инт онацию, с какой эти
слова были произнесены. Гадливо улыбаясь, он принял Паниковского под мышки, вынес из машины и
посадил на дорогу.
– Студент , идите назад, в Арбатов, – сухо сказал Ост ап, – там вас с нетерпением ожидают хозяева
гуся. А нам грубиянов не надо. Мы сами грубияны. Едем.
– Я больше не буду! – взмолился Паниковский. – Я нервный!
– Вст аньт е на колени, – сказал Остап. Паниковский т ак поспешно опустился на колени, словно ему
подрубили ноги.
– Хорошо! – сказал Остап. – Ваша поза меня удовлет воряет. Вы приняты условно, до первого
нарушения дисциплины, с возложением на вас обязанностей прислуги за все.
«Ант илопа-Гну» приняла присмиревшего грубияна и покат ила дальше, колыхаясь, как погребальная
колесница.
Через полчаса машина свернула на большой Новозайцевский тракт и, не уменьшая хода, въехала в
село. У бревенчат ого дома, на крыше которого росла сучковат ая и кривая радиомачта, собрался народ.
Из толпы решительно выдвинулся мужчина без бороды. В руке безбородый держал листок бумаги.
– Товарищи, – сердит о крикнул он, – счит аю т оржественное заседание от крыт ым! Позвольте,
товарищи, считат ь эт и аплодисмент ы… Он, видимо, заготовил речь и уже заглядывал в бумажку, но,
заметив, что машина не Ост анавливается, не стал распространяться.
– Все в Автодор! – поспешно сказал он, глядя на поравнявшегося с ним Остапа. – Наладим серийное
производство совет ских авт омашин. Ж елезный конь идет на смену крестьянской лошадке.
И уже вдогонку удаляющемуся автомобилю, покрывая поздравит ельный гул толпы, выложил
последний лозунг:
– Авт омобиль – не роскошь, а средство передвижения.
За исключением Ост апа, все ант илоповцы были несколько обеспокоены торжест венной встречей.
Ничего не понимая, они вертелись в машине, как воробышки в гнезде. Паниковский, который вообще не
любил большого скопления честных людей в одном мест е, опасливо присел на корточки, так что
глазам селян представилась т олько лишь грязная соломенная крыша его шляпы. Но Остап ничуть не
смут ился. Он снял фуражку с белым верхом и на приветствия от вечал гордым наклонением головы то
вправо, то влево.
– Улучшайте дороги! – закричал он на прощание. – Мерси за прием!
И машина снова очут илась на белой дороге, рассекавшей большое тихое поле.
– Они за нами не погонят ся? – озабоченно спросил Паниковский. – Почему т олпа? Что случилось?
– Прост о люди никогда не видели автомобиля, – сказал Балаганов.
– Обмен впечатлениями продолжается, – от метил Бендер. – Слово за водит елем машины. Ваше
мнение, Адам Казимирович?
Шофер подумал, пугнул звуками матчиша собаку, сдуру выбежавшую на дорогу, и высказал
предположение, что толпа собралась по случаю Храмового праздника.
– Праздники такого рода, – разъяснил водитель «Антилопы», – часто бывают у селян.
– Да, – сказал Остап. – Теперь я ясно вижу, чт о попал в общест во некульт урных людей, то есть
босяков без высшего образования. Ах, дет и, милые дети лейтенанта Шмидт а, почему вы не читаете
газет ? Их нужно чит ат ь. Они довольно часто сеют разумное, доброе, вечное.
Остап вынул из кармана «Извест ия» и громким голосом прочел экипажу «Антилопы» замет ку об
автомобильном пробеге Москва – Харьков – Москва.
– Сейчас, – самодовольно сказал он, – мы находимся на линии автопробега, приблизит ельно в
полутораста километрах впереди головной машины. Полагаю, что вы уже догадались, о чем я говорю?
Нижние чины «Антилопы» молчали. Паниковский расст егнул пиджак и почесал голую грудь под
грязным шелковым галстуком.
– Значит, вы не поняли? Как видно, в некоторых случаях не помогает даже чт ение газет. Ну
хорошо, выскажусь более подробно, хот я эт о и не в моих правилах. Первое: крестьяне приняли
«Ант илопу» за головную машину автопробега. Второе: мы не отказываемся от эт ого звания, более того
– мы будем обращат ься ко всем учреждениям и лицам с просьбой оказат ь нам надлежащее содействие,
напирая именно на то, чт о мы головная машина. Третье… Впрочем, хватит с вас и двух пункт ов.
Совершенно ясно, что некоторое время мы продержимся впереди автопробега, снимая пенки, сливки и
тому подобную сметану с этого высококульт урного начинания.
Речь великого комбинат ора произвела огромное впечат ление. Козлевич бросал на командора
преданные взгляды. Балаганов раст ирал ладонями свои рыжие вихры и заливался смехом. Паниковский,
в предвкушении безопасной наживы, кричал «ура».
– Ну, хват ит эмоций, – сказал Ост ап, – Ввиду наступления темнот ы объявляю вечер открытым.
Ст оп!
Машина остановилась, и уст алые антилоповцы сошли на землю. В поспевающих хлебах кузнечики
ковали свое маленькое счастье. Пассажиры уже уселись в кружок у самой дороги, а старая «Ант илопа»
все еще кипят илась: иногда сам по себе потрескивал кузов, иногда слышалось в моторе короткое
бряканье.
Неопыт ный Паниковский развел т акой большой костер, чт о казалось – горит целая деревня. Огонь,
сопя, кидался во все стороны. Покуда путешественники боролись с огненным ст олбом, Паниковский,
пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке т еплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его
из рук Паниковского, говоря:
– Не делайте из еды культ а.
После этого он съел огурец сам. Поужинали колбасой, захваченной из дому хозяйст венным
Козлевичем, и заснули под звездами.
– Ну-с, – сказал на рассвет е Остап Козлевичу, – пригот овьтесь как следует . Такого дня, какой
предст оит сегодня, ваше механическое корыт о еще не видело и никогда не увидит.
Балаганов схватил цилиндрическое ведро с надписью «Арбат овский родильный дом» и побежал за
водой на речку.
Адам Казимирович поднял капот машины, посвист ывая, запуст ил руки в мотор и стал копат ься в
его медных кишечках.
Паниковский оперся спиной на авт омобильное колесо и, пригорюнившись, не мигая, смотрел на
клюквенный солнечный сегмент, появившийся над горизонтом. У Паниковского оказалось морщинист ое
лицо со множест вом старческих мелочей: мешочков, пульсирующих жилок и клубничных румянцев.
Такое лицо бывает у человека, который прожил долгую порядочную жизнь, имеет взрослых дет ей, пьет
по утрам здоровый кофе «Ж елудин» и пописывает в учрежденской ст енгазет е под псевдонимом
«Ант ихрист».
– Рассказать вам, Паниковский, как вы умрет е? – неожиданно сказал Остап. Ст арик вздрогнул и
обернулся.
– Вы умрете так. Однажды, когда вы вернетесь в пуст ой, холодный номер гост иницы «Марсель»
(это будет где-нибудь в уездном городе, куда занесет вас профессия), вы почувст вует е себя плохо. У
вас отнимет ся нога. Голодный и небрит ый, вы будет е лежат ь на деревянном т опчане, и никт о к вам не
придет . Паниковский, никт о вас не пожалеет. Детей вы не родили из экономии, а жен бросали. Вы
будете мучиться целую неделю. Агония ваша будет ужасна. Вы будет е умират ь долго, и это всем
надоест . Вы еще не совсем умрет е, а бюрократ, заведующий гост иницей, уже напишет от ношение в
от дел коммунального хозяйст ва о выдаче бесплат ного гроба… Как ваше имя и отчество?
– Михаил Самуэлевич, – ответ ил пораженный Паниковский.
– … о выдаче бесплатного гроба для гражданина М.С. Паниковского. Впрочем, не надо слез, годика
два вы еще протянет е. Теперь – к делу. Нужно позаботиться о культ урно-агит ационной стороне нашего
похода.
Остап вынул из автомобиля свой акушерский саквояж и положил его на траву.
– Моя правая рука, – сказал великий комбинат ор, похлопывая саквояж по т олст енькому
колбасному боку. – Здесь все, что т олько может понадобиться элегант ному гражданину моих лет и
моего размаха.
Бендер присел над чемоданчиком, как бродячий китайский фокусник над своим волшебным
мешком, и одну за другой стал вынимат ь различные вещи. Сперва он вынул красную нарукавную
повязку, на кот орой золотом было вышито слово «Распорядит ель». Потом на траву легла милицейская
фуражка с гербом города Киева, чет ыре колоды карт с одинаковой рубашкой и пачка документов с
круглыми сиреневыми печат ями.
Весь экипаж «Ант илопы-Гну» с уважением смотрел на саквояж. А от туда появлялись все новые
предметы.
– Вы – голуби, – говорил Остап, – вы, конечно, никогда не поймете, что чест ный совет ский
паломникпилигрим вроде меня не может обойтись без докторского халат а.
Кроме халат а, в саквояже оказался и стет оскоп.
– Я не хирург, – замет ил Остап. – Я невропат олог, я психиат р. Я изучаю души своих пациент ов. И
мне почему-то всегда попадаются очень глупые души.
Затем на свет были извлечены: азбука для глухонемых, благотворит ельные от крыт ки, эмалевые
нагрудные знаки и афиша с портрет ом самого Бендера в шальварах и чалме. На афише было написано:
Приехал Ж рец
(Знаменит ый бомбейский брамин-йог)
сын Крепыша
Любимец Рабиндраната Тагора
ИОКАНААН МАРУСИДЗЕ
(Заслуженный арт ист союзных республик)
Номера по опыту Шерлока Холмса. Индийский факир. Курочка невидимка. Свечи с Ат лант иды.
Адская палатка. Пророк Самуил отвечает на вопросы публики. Материализация духов и раздача слонов.
Входные билет ы от 50 к. до 2 р.
Грязная, захват анная руками чалма появилась вслед за афишей.
– Этой забавой я пользуюсь очень редко, – сказал Остап. – Предст авьт е себе, что на жреца больше
всего ловятся такие передовые люди, как заведующие железнодорожными клубами. Работа легкая, но
прот ивная. Мне лично прет ит быть любимцем Рабиндраната Тагора. А пророку Самуилу задают одни и
те вопросы: «Почему в продаже нет живот ного масла?» или: «Еврей ли вы?»
В конце концов Ост ап нашел то, что искал: жест яную лаковую коробку с медовыми красками в
фарфоровых ванночках и две кисточки.
– Машину, кот орая идет в голове пробега, нужно украсит ь хот я бы одним лозунгом, – сказал
Остап.
И на длинной полоске желт оват ой бязи, извлеченной из того же саквояжа, он вывел печат ными
буквами коричневую надпись:
АВТОПРОБЕГОМ – ПО БЕЗДОРОЖ ЬЮ И РАЗГИЛЬДЯЙСТВУ!
Плакат укрепили над авт омобилем на двух хворост инах. Как только машина т ронулась, плакат
выгнулся под напором ветра и приобрел настолько лихой вид, что не могло быть больше сомнений в
необходимости грохнуть автопробегом по бездорожью, разгильдяйст ву, а заодно, может быть, даже и
по бюрократизму. Пассажиры «Антилопы» приосанились. Балаганов напялил на свою рыжую голову
кепку, которую постоянно т аскал в кармане. Паниковский вывернул манжеты на левую сторону и
выпуст ил их из-под рукавов на два сант иметра. Козлевич забот ился больше о машине, чем о себе. Перед
от ъездом он вымыл ее водой, и на неровных боках «Антилопы» заиграло солнце. Сам командор весело
щурился и задирал спутников.
– Влево на борту деревня! – крикнул Балаганов, полочкой прист авив ладонь ко лбу. –
Останавливаться будем?
– Позади нас, – сказал Остап, – идут пят ь первоклассных машин. Свидание с ними не входит в наши
планы. Нам надо поскорей снимат ь сливки. Посему ост ановку назначаю в городе Удоеве. Там нас,
кстати, должна поджидат ь бочка с горючим. Ходу, Казимирович.
– На приветствия от вечат ь? – озабоченно спросил Балаганов.
– От вечать поклонами и улыбками. Ртов прошу не открывать. Не то вы черт знает чего
наговорит е.
Деревня вст ретила головную машину приветливо. Но обычное гостеприимст во здесь носило
довольно ст ранный характ ер. Видимо, деревенская общественност ь была извещена о т ом, что кто-то
проедет, но кт о проедет и с какой целью – не знала. Поэт ому на всякий случай были извлечены все
изречения и девизы, изгот овленные за последние несколько лет. Вдоль улицы стояли школьники с
разнокалиберными ст аромодными плакат ами: «Привет Лиге Времени и ее основат елю, дорогому
товарищу Керженцеву», «Не боимся буржуазного звона, ответ им на ульт имат ум Керзона», «Чт об дети
наши не угасли, пожалуйста, организуйт е ясли».
Кроме того, было множество плакатов, исполненных преимущест венно церковнославянским
шрифтом, с одним и тем же приветствием: «Добро пожаловать!».
Все это живо пронеслось мимо путешест венников. На эт от раз они уверенно размахивали шляпами.
Паниковский не удержался и, несмот ря на запрещение, вскочил и выкрикнул невнят ное, политически
безграмот ное приветст вие. Но за шумом мотора и криками толпы никт о ничего не разобрал.
– Гип, гип, ура! – закричал Ост ап. Козлевич открыл глушитель, и машина выпуст ила шлейф синего
дыма, от кот орого зачихали бежавшие за автомобилем собаки.
– Как с бензином? – спросил Ост ап. – До Удоева хват ит ? Нам только тридцать километров
сделать. А т ам – все от нимем.
– Должно хватить, – с сомнением ответил Козлевич.
– Имейт е в виду, – сказал Остап, ст рого оглядывая свое войско, – мародерст ва не допущу. Никаких
нарушений закона. Командоват ь парадом буду я.
Паниковский и Балаганов сконфузились.
– Все, что нам надо, удоевцы от дадут сами. Вы это сейчас увидит е. Загот овьт е место для хлеб-
соли.
Тридцат ь километров «Ант илопа» пробежала за полт ора часа. Последний километр Козлевич
очень суетился, поддавал газу и сокрушенно крутил головою. Но все усилия, а также крики и понукания
Балаганова ни к чему не привели. Блест ящий финиш, задуманный Адамом Казимировичем, не удался из-
за нехват ки бензина. Машина позорно ост ановилась посреди улицы, не дойдя ста метров до кафедры,
убит ой хвойными гирляндами в честь от важных автомобилист ов.
Собравшиеся с громкими криками бросились навстречу прибывшему из мглы веков «лорен-
дитриху». Тернии славы сейчас же впились в благородные лбы путников. Их грубо выт ащили из
машины и принялись качать с таким ожест очением, будт о они были утопленниками и их во чт о бы то
ни ст ало нужно было вернуть к жизни.
Козлевич остался у машины, а всех остальных повели к кафедре, где по плану намечен был
летучий т рехчасовой мит инг. К Ост апу протиснулся молодой человек шоферского типа и спросил:
– Как остальные машины?
– От ст али, – равнодушно от ветил Ост ап. – Проколы, поломки, энт узиазм населения. Все это
задерживает .
– Вы в командорской машине? – не отставал шофер-любит ель. – Клептунов с вами?
– Клепт унова я снял с пробега, – сказал Ост ап недовольно.
– А профессор Песочников? На «паккарде»?
– На «паккарде».
– А писательница Вера Круц? – любопыт ст вовал полушофер. – Вот бы на нее посмотрет ь! На нее и
на товарища Нежинского. Он т оже с вами?
– Знает е, – сказал Остап, – я утомлен пробегом.
– А вы на «ст удебеккере»?
– Можете счит ат ь нашу машину «студебеккером», – сказал Ост ап злобно, – но до сих пор она
называлась «лорен-дит рих». Вы удовлет ворены? Но шофер-любит ель удовлет ворен не был.
– Позвольте, – воскликнул он с юношеской назойливостью, – но ведь в пробеге нет никаких
«лорен-дитрихов»! Я чит ал в газете, что идут два «паккарда», два «фиат а» и один «ст удебеккер».
– Идите к черт овой матери со своим «ст удебеккером»! – заорал Остап. – Кто такой Студебеккер?
Эт о ваш родст венник Ст удебеккер? Папа ваш Ст удебеккер? Чего вы прилипли к человеку? Русским
языком ему говорят , что «студебеккер» в последний момент заменен «лорен-дитрихом», а он морочит
голову! «Студебеккер! «
Юношу уже давно от теснили распорядит ели, а Ост ап долго еще взмахивал руками и бормот ал:
– Знатоки! Убиват ь надо т аких знат оков! «Студебеккер» ему подавай!
Председат ель комиссии по встрече авт опробега прот янул в своей приветст венной речи т акую
длинную цепь придаточных предложений, чт о не мог из них выкарабкаться в т ечение получаса. Все это
время командор пробега провел в большом беспокойстве. С высот ы кафедры он следил за
подозрительными дейст виями Балаганова и Паниковского, которые слишком оживленно шныряли в
толпе. Бендер делал страшные глаза и в конце концов своей сигнализацией пригвоздил дет ей
лейт енант а Шмидта к одному месту.
– Я рад, товарищи, – заявил Остап в от вет ной речи, – нарушить автомобильной сиреной
патриархальную тишину города Удоева. Автомобиль, т оварищи, не роскошь, а средст во передвижения.
Ж елезный конь идет на смену крестьянской лошадке. Наладим серийное производство совет ских
автомашин. Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству. Я кончаю, товарищи.
Предварит ельно закусив, мы продолжим наш далекий путь.
Пока толпа, недвижимо расположившаяся вокруг кафедры, внимала словам командора, Козлевич
развил обширную деят ельность. Он наполнил бак бензином, кот орый, как и говорил Ост ап, оказался
высшей очистки, беззаст енчиво захватил в запас три больших бидона горючего, переменил камеры и
прот екторы на всех четырех колесах, захват ил помпу и даже домкрат . Этим он совершенно опуст ошил
как базисный, т ак и операционный склады удоевского отделения Авт одора.
Дорога до Черноморска была обеспечена мат ериалами. Не было, правда, денег. Но эт о командора
не беспокоило. В Удоеве пут ешественники прекрасно пообедали.
– О карманных деньгах не надо думат ь, – сказал Ост ап, – они валяются на дороге, и мы их будем
подбират ь по мере надобност и.
Между древним Удоевым, основанным в 794 году, и Черноморском, основанным в 1794 году,
лежали тысяча лет и т ысяча километров грунтовой и шоссейной дороги.
За эт у т ысячу лет на магист рали Удоев-Черное море появлялись различные фигуры.
Двигались по ней разъездные приказчики с т оварами визант ийских торговых фирм. Навст речу им
из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в каракулевой шапке. Товары он
от бирал, а приказчиков выводил в расход. Брели по этой дороге завоеватели со своими дружинами,
проезжали мужики, с песнями тащились ст ранники.
Ж изнь страны менялась с каждым столет ием. Менялась одежда, совершенст вовалось оружие, были
усмирены карт офельные бунт ы. Люди научились брить бороды. Полет ел первый воздушный шар. Были
изобрет ены железные близнецы-пароход и паровоз. Зат рубили автомашины.
А дорога ост алась такой же, какой была при Соловье-разбойнике.
Горбатая, покрыт ая вулканической грязью или засыпанная пылью, ядовитой, словно порошок от
клопов, прот янулась отечественная дорога мимо деревень, городков, фабрик и колхозов, прот янулась
тысячеверст ной западней. По ее сторонам, в желт еющих, оскверненных т равах, валяются скелеты
телег и замученные, издыхающие автомобили.
Быть может , эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди асфальтовых полей Парижа,
вспоминается российский проселок очароват ельной подробност ью родного пейзажа: в лужице сидит
месяц, громко молят ся сверчки и позванивает пуст ое ведро, подвязанное к мужицкой т елеге.
Но месячному свету дано уже другое назначение. Месяц сможет от лично сиять на гудронных
шоссе. Автомобильные сирены и клаксоны заменят симфонический звон крест ьянского ведерка. А
сверчков можно будет слушат ь в специальных заповедниках; т ам будут построены трибуны, и
граждане, подгот овленные вст упит ельным словом какого-нибудь седого сверчковеда, смогут вдосталь
насладиться пением любимых насекомых.
Глава VII
Слад кое бремя славы
Командор пробега, водит ель машины, бортмеханик и прислуга за все чувствовали себя прекрасно.
Ут ро было прохладное. В жемчужном небе путалось бледное солнце. В т равах кричала мелкая
пт ичья сволочь.
Дорожные птички «пастушки» медленно переходили дорогу перед самыми колесами автомобиля.
Ст епные горизонты ист очали такие бодрые запахи, чт о, будь на месте Ост апа какой-нибудь
крестьянский писат ель-середнячок из группы «Стальное вымя», не удержался бы он, вышел бы из
машины, сел бы в т раву и тут же на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую
повесть, начинающуюся словами: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло
свои лучи по белу свет ушку. Понюхал ст арик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…»
Но Ост ап и его спутники были далеки от поэт ических восприят ий. Вот уже сутки они мчались
впереди авт опробега. Их вст речали музыкой и речами. Дет и били для них в барабаны. Взрослые
кормили их обедами и ужинами, снабжали заранее заготовленными авточастями, а в одном посаде
поднесли хлеб-соль на дубовом резном блюде с полот енцем, вышитым крест иками. Хлеб-соль лежала
на дне машины, между ногами Паниковского. Он все время от щипывал от каравая кусочки и в конце
концов проделал в нем мышиную дыру. После эт ого брезгливый Остап выкинул хлеб-соль на дорогу.
Ночь антилоповцы провели в деревушке, окруженные заботами деревенского акт ива. Они увезли от туда
большой кувшин топленого молока и сладкое воспоминание об одеколонном запахе сена, на кот ором
спали.
– Молоко и сено, – сказал Ост ап, когда «Ант илопа» на рассвете покидала деревню, – что может
быть лучше! Всегда думаешь; «Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена». А на
самом деле никогда эт ого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои
бедные друзья. А вы эт ого даже не замет или.
Спут ники Бендера смот рели на него с уважением. Их приводила в восторг от крывшаяся перед ними
легкая жизнь.
– Хорошо жить на свет е! – сказал Балаганов. – Вот мы едем, мы сыты. Может быт ь, нас ожидает
счастье…
– Вы в этом твердо уверены? – спросил Остап. – Счастье ожидает нас на дороге? Может быть, еще
машет крылышками от нетерпения? «Где, – говорит оно, – адмирал Балаганов? Почему его так долго
нет?» Вы псих, Балаганов! Счастье никого не поджидает. Оно бродит по стране в длинных белых
одеждах, распевая дет скую песенку: «Ах, Америка – это ст рана, т ам гуляют и пьют без закуски». Но эту
наивную дет ку надо ловить, ей нужно поправит ься, за ней нужно ухаживат ь. А у вас, Балаганов, с эт ой
деткой романа не выйдет. Вы оборванец. Посмот рите, на кого вы похожи! Человек в вашем костюме
никогда не добьет ся счастья. Да и вообще весь экипаж «Антилопы» экипирован от вратительно.
Удивляюсь, как эт о нас еще принимают за участ ников автопробега!
Остап с сожалением оглядел своих спутников и продолжал:
– Шляпа Паниковского меня решительно смущает. Вообще он одет с вызывающей роскошью. Эт от
драгоценный зуб, эти кальсонные тесемочки, эта волосатая грудь под галст уком… Проще надо
одеваться, Паниковский! Вы – почтенный старик. Вам нужны черный сюртук и касторовая шляпа.
Балаганову подойдут клетчат ая ковбойская рубаха и кожаные краги. И он сразу же приобретет вид
ст удента, занимающегося физкультурой. А сейчас он похож на уволенного за пьянство мат роса
торгового флота, О нашем уважаемом водит еле я не говорю. Тяжелые испыт ания, ниспосланные
судьбой, помешали ему одет ься сообразно званию. Неужели вы не видите, как подошли бы к его
одухот воренному, слегка испачканному маслом лицу кожаный комбинезон и хромовый черный картуз?
Да, дет ушки, вам надо экипироваться.
– Денег нет, – сказал Козлевич, оборачиваясь.
– Шофер прав, – любезно ответ ил Остап, – денег действительно нет . Нет этих маленьких
металлических кружочков, кои я так люблю. «Ант илопа-Гну» скользнула с пригорка. Поля продолжали
медленно вращат ься по обе стороны машины. Большая рыжая сова сидела у самой дороги, склонив
голову набок и глупо вытаращив желт ые незрячие глаза. Вст ревоженная скрипом «Антилопы» птица
выпуст ила крылья, вспарила над машиной и вскоре улетела по своим скучным совиным делам. Больше
ничего заслуживающего внимания на дороге не произошло.
– Смотрит е! – закричал вдруг Балаганов. – Авт омобиль!
Остап на всякий случай распорядился убрать плакат, увещевавший граждан ударит ь авт опробегом
по разгильдяйству. Покуда Паниковский выполнял приказ, «Ант илопа» приблизилась к вст речной
машине.
Закрытый серый «кадилак», слегка накренившись, стоял у края дороги. Среднерусская природа,
от ражавшаяся в его толстых полированных стеклах, выглядела чище и красивее, чем была в
действительност и. Коленопреклоненный шофер снимал покрышку с переднего колеса. Над ним в
ожидании томились три фигуры в песочных дорожных пальт о.
– Терпите бедствие? – спросил Ост ап, вежливо приподнимая фуражку.
Шофер поднял напряженное лицо и, ничего не от ветив, снова углубился в работу.
Антилоповцы вылезли из своего зеленого тарантаса. Козлевич несколько раз обошел кругом
чудесную машину, завистливо вздыхая, присел на корточки рядом с шофером и вскоре завел с ним
специальный разговор. Паниковский и Балаганов с детским любопыт ст вом разглядывали пассажиров, из
которых двое имели весьма надменный заграничный вид. Трет ий, судя по одуряющему калошному
запаху, исходившему от его резинотрест овского плаща, был соот ечест венник.
– Терпит е бедствие? – повт орил Ост ап, деликат но прикоснувшись к резиновому плечу
соот ечест венника и в т о же время уст ремив задумчивый взгляд на иностранцев.
Соот ечест венник раздраженно заговорил о лопнувшей шине, но его бормотание пролетело мимо
ушей Ост апа. На большой дороге, в ст а тридцат и километрах от ближайшего окружного цент ра, в
самой середине Европейской России прогуливались у своего автомобиля два толст еньких заграничных
цыпленка. Это взволновало великого комбинатора.
– Скажите, – перебил он, – эти двое не из Рио-деЖ анейро?
– Нет , – от ветил соотечественник, – они из Чикаго. А я – переводчик из «Инт уриста».
– Чего же они здесь делают, на распут ье, в диком древнем поле, вдалеке от Москвы, от балета
«Красный мак», от антикварных магазинов и знаменитой картины художника Репина «Иван Грозный
убивает своего сына»? Не понимаю! Зачем вы их сюда завезли?
– А ну их к черту! – со скорбью сказал переводчик. – Третий день уже носимся по деревням, как
угорелые. Замучили меня совсем. Много я имел дела с иност ранцами, но таких еще не видел, – и он
махнул рукой в сторону своих румяных спутников. – Все турист ы как т уристы, бегают по Москве,
покупают в кустарных магазинах деревянные брат ины. А эти двое от бились. Стали по деревням ездит ь.
– Эт о похвально, – сказал Ост ап. – Широкие массы миллиардеров знакомятся с быт ом новой,
советской деревни.
Граждане города Чикаго важно наблюдали за починкой автомобиля. На них были серебрист ые
шляпы, замороженные крахмальные воротнички и красные матовые башмаки.
Переводчик с негодованием посмот рел на Ост апа и воскликнул:
– Как же! Так им и нужна новая деревня! Деревенский самогон им нужен, а не деревня!
При слове «самогон», кот орое переводчик произнес с ударением, джент льмены беспокойно
оглянулись и стали приближат ься к разговаривающим.
– Вот видите! – сказал переводчик. – Слова эт ого спокойно слышать не могут.
– Да. Тут какая-т о тайна, – сказал Остап, – или извращенные вкусы. Не понимаю, как можно
любить самогон, когда в нашем отечестве имеет ся большой выбор благородных крепких напитков.
– Все эт о гораздо проще, чем вам кажется, – сказал переводчик. – Они ищут рецепт пригот овления
хорошего самогона.
– Ну, конечно! – закричал Ост ап. – Ведь у них «сухой закон». Все понятно… Достали рецепт?.. Ах,
не дост али? Ну, да. Вы бы еще на т рех авт омобилях приехали! Ясно, что вас принимают за начальст во.
Вы и не дост анет е рецепт а, смею вас уверить. Переводчик ст ал жаловаться на иностранцев:
– Поверит е ли, на меня стали бросат ься: расскажи да расскажи им секрет самогона. А я не
самогонщик. Я член союза работ ников просвещения. У меня в Москве ст аруха мама.
– А. вам очень хочет ся обратно в Москву? К маме? Переводчик жалобно вздохнул.
– В т аком случае заседание продолжает ся, – промолвил Бендер. – Сколько дадут ваши шефы за
рецепт ? Полтораста дадут?
– Дадут двести, – зашепт ал переводчик. – А у вас, в самом деле, есть рецепт ?
– Сейчас же вам продикт ую, т о ест ь сейчас же по получении денег. Какой угодно: карт офельный,
пшеничный, абрикосовый, ячменный, из тутовых ягод, из гречневой каши. Даже из обыкновенной
табуретки можно гнат ь самогон. Некоторые любят т абуретовку. А т о можно прост ую кишмишовку или
сливянку. Одним словом – любой из полут ораст а самогонов, рецепт ы кот орых мне известны.
Остап был предст авлен американцам. В воздухе долго плавали вежливо приподнятые шляпы. Зат ем
приступили к делу.
Американцы выбрали пшеничный самогон, кот орый привлек их прост от ой выработки. Рецепт
долго записывали в блокнот ы. В виде бесплатной премии Остап сообщил американским ходокам
наилучшую конст рукцию кабинетного самогонного аппарат а, который легко скрыть от посторонних
взглядов в тумбе письменного стола. Ходоки заверили Остапа, чт о при американской технике
изгот овит ь такой аппарат не предст авляет никакого т руда. Ост ап со своей ст ороны заверил
американцев, что аппарат его конст рукции дает в день ведро прелестного аромат ного первача.
– О! – закричали американцы. Они уже слышали это слово в одной почт енной семье из Чикаго. И
там о «pervatsch'e» были даны прекрасные референции. Глава эт ого семейства был в свое время с
американским оккупационным корпусом в Архангельске, пил там «pervatsch» и с т ех пор не может
забыть очаровательного ощущения, кот орое он при этом испыт ал.
В уст ах разомлевших т урист ов грубое слово «первач» звучало нежно и заманчиво.
Американцы легко отдали двести рублей и долго т рясли руку Бендера. Паниковскому и Балаганову
тоже удалось попрощаться за руку с гражданами заат лант ической республики, измученными «сухим
законом». Переводчик на радостях чмокнул Остапа в т вердую щеку н просил захаживать,
присовокупив, чт о старуха мама будет очень рада. Однако адреса почему-т о не ост авил.
Сдружившиеся путешест венники расселись но своим машинам. Козлевич на прощанье сыграл
матчиш, и под его веселые звуки автомобили разлетелись в противоположные ст ороны.
– Видит е, – сказал Ост ап, когда американскую машину заволокло пылью, – все произошло так, как
я вам говорил. Мы ехали. На дороге валялись деньги. Я их подобрал. Смот рите, они даже не запылились.
И он затрещал пачкой кредиток.
– Собст венно говоря, хваст аться нечем, комбинация прост енькая. Но опрят ность, честност ь – вот
чт о дорого. Двести рублей. В пять минут. И я не т олько не нарушил законов, но даже сделал приятное.
Экипаж «Ант илопы» снабдил денежным довольст вием. Старухе маме возвратил сына-переводчика. И,
наконец, утолил духовную жажду граждан ст раны, с которой мы, как-никак, имеем торговые связи.
Подходило время обеда. Ост ап углубился в карту пробега, вырванную им из авт омобильного
журнала, и возвестил приближение города Лучанска.
– Город очень маленький, – сказал Бендер, – эт о плохо. Чем меньше город, тем длиннее
привет ственные речи. Посему попросим у любезных хозяев города обед на первое, а речи на вт орое. В
антракт е я снабжу вас вещевым довольствием. Паниковский? Вы начинаете забыват ь свои обязанности.
Восстановит е плакат на прежнем мест е.
Понаторевший в торжест венных финишах Козлевич лихо осадил машину перед самой трибуной.
Здесь Бендер ограничился кратким приветствием. Условились перенест и митинг на два часа.
Подкрепившись бесплатным обедом, автомобилисты в приятнейшем расположении духа двинулись к
магазину гот ового платья. Их окружали любопытные. Ант илоповцы с достоинст вом несли свалившееся
на них сладкое бремя славы. Они шли посреди улицы, держась за руки и раскачиваясь, словно мат росы
в чужеземном порт у. Рыжий Балаганов, и впрямь похожий на молодого боцмана, затянул морскую
песню.
Магазин «Платье мужское, дамское и дет ское» помещался под огромной вывеской, занимавшей весь
двухэт ажный дом. На вывеске были намалеваны десят ки фигур: желтолицые мужчины с т онкими
усиками, в шубах с от вернутыми наружу хорьковыми полами, дамы с муфтами в руках, корот коногие
дети в мат росских костюмчиках, комсомолки в красных косынках и сумрачные хозяйственники,
погруженные по самые бедра в фет ровые сапоги.
Все это великолепие разбивалось о маленькую бумажку, прилепленную к входной двери магазина:
ШТАНОВ НЕТ
– Фу, как грубо, – сказал Ост ап, входя, – сразу видно, чт о провинция. Написала бы, как пишут в
Москве: «Брюк нет», прилично и благородно. Граждане довольные расходят ся по домам.
В магазине авт омобилист ы задержались недолго. Для Балаганова нашлась ковбойская рубашка в
просторную канареечную клетку и ст ет соновская шляпа с дырочками. Козлевичу пришлось
довольствоват ься обещанным хромовым карт узом и такой же т ужуркой, сверкающей, как прессованная
икра. Долго возились с Паниковским. Пасторский долгополый сюрт ук и мягкая шляпа, которые, по
замыслу Бендера, должны были облагородит ь внешность нарушителя конвенции, от пали в первую же
минуту. Магазин мог предложит ь т олько костюм пожарного: куртку с золотыми насосами в петлицах,
волосат ые полушерст яные брюки и фуражку с синим кантом. Паниковский долго прыгал перед
волнистым зеркалом.
– Не понимаю, – сказал Ост ап, – чем вам не нравит ся кост юм пожарного? Оно все-т аки лучше, чем
кост юм короля в изгнании, который вы теперь носите. А ну, поворот ит есь-ка, сынку! Отлично! Скажу
вам прямо. Это подходит вам больше, чем запроектированные мною сюртук и шляпа. На улицу вышли в
новых нарядах.
– Мне нужен смокинг, – сказал Остап, – но здесь его нет . Подождем до лучших времен.
Остап открыл мит инг в приподнятом настроении, не подозревая о т ом, какая гроза надвигает ся на
пассажиров «Ант илопы». Он ост рил, рассказывал смешные дорожные приключения и еврейские
анекдот ы, чем чрезвычайно расположил к себе публику. Конец речи он посвятил разбору давно
назревшей автопроблемы.
– Авт омобиль, – воскликнул он т рубным голосом, – не роскошь, а…
В эту минут у он увидел, что председатель комиссии по вст рече принял из рук подбежавшего
мальчика телеграмму.
Произнося слова: «не роскошь, а средст во передвижения», Остап склонился влево и через плечо
председат еля заглянул в телеграфный бланк. То, чт о он прочел, поразило его. Он думал, чт о впереди
еще целый день. Его сознание мгновенно зарегистрировало ряд деревень и городов, где «Ант илопа»
воспользовалась чужими материалами и средствами.
Председат ель еще шевелил усами, силясь вникнут ь в содержание депеши, а Ост ап, на полуслове
спрыгнувший с трибуны, уже продирался сквозь толпу. «Ант илопа» зеленела на перекрест ке. К
счастью, пассажиры сидели на местах и, скучая, дожидались т ого момент а, когда Остап велит
перетаскивать в машину дары города. Эт о обычно бывало после мит инга.
Наконец, до председат еля дошел смысл т елеграммы.
Он поднял глаза и увидел убегающего командора.
– Эт о жулики! – закричал он ст радальчески. Он всю ночь трудился над составлением
привет ственной речи, и т еперь его авторское самолюбие было уязвлено.
– Хватай их, ребят а!
Крик председат еля достиг ушей ант илоповцев. Они нервно засует ились. Козлевич пустил мотор и
одним махом взлет ел на свое сиденье. Машина прыгнула вперед, не дожидаясь Ост апа. Впопыхах
антилоповцы даже не сообразили, что оставляют своего командора в опасност и.
– Стой! – кричал Ост ап, делая гигантские прыжки. – Догоню – всех уволю!
– Стой! – кричал председатель.
– Стой, дурак! – кричал Балаганов Козлевичу. – Не видишь – шефа потеряли!
Адам Казимирович нажал педали, «Ант илопа» заскрежет ала и остановилась. Командор кувыркнулся
в машину с от чаянным криком: «Полный ход!» Несмот ря на разносторонность и хладнокровие своей
натуры, он терпет ь не мог физической расправы. Обезумевший Козлевич перескочил на трет ью
скорост ь, машина рванулась, и в от крывшуюся дверцу выпал Балаганов. Все это произошло в одно
мгновение. Пока Козлевич снова тормозил, на Балаганова уже пала тень набегающей толпы. Уже
прот ягивались к нему здоровеннейшие ручищи, когда задним ходом подобралась к нему «Антилопа» и
железная рука командора ухватила его за ковбойскую рубаху.
– Самый полный! – завопил Ост ап. И т ут жит ели Лучанска впервые поняли преимущест во
механического т ранспорта перед гужевым. Машина забренчала всеми своими част ями и быст ро
унеслась, увозя от справедливого наказания чет ырех правонарушителей.
Первый километр жулики т яжело дышали. Дороживший своей красотой Балаганов рассмат ривал в
карманное зеркальце малиновые царапины на лице, полученные при падении. Паниковский дрожал в
своем костюме пожарного. Он боялся мест и командора. И она пришла немедленно.
– Это вы погнали машину, прежде чем я успел сест ь? – спросил командор грозно.
– Ей-богу… – начал Паниковский.
– Нет , нет , не от пирайтесь! Это ваши штуки. Значит , вы еще и трус к тому же? Я попал в одну
компанию с вором и т русом? Хорошо! Я вас разжалую. До сих пор вы в моих глазах были
брандмейстером. От ныне – вы простой т опорник.
И Ост ап т оржественно содрал с красных петличек Паниковского золот ые насосы.
После этой процедуры Остап познакомил своих спутников с содержанием телеграммы.
– Дело плохо. В телеграмме предлагает ся задержат ь зеленую машину, идущую впереди
автопробега. Надо сейчас же свернуть куда-нибудь в сторону. Хват ит с нас триумфов, пальмовых
ветвей и бесплат ных обедов на постном масле. Идея себя изжила. Свернуть мы можем только на
Гряжское шоссе. Но до него еще часа три пути. Я уверен, что горячая встреча гот овится во всех
ближайших населенных пункт ах. Проклятый телеграф всюду понапихал свои столбы с проволоками.
Командор не ошибся.
Дальше на пут и лежал городок, названия кот орого ант илоповцы так никогда и не узнали, но
хотели бы узнать, чтобы помянуть его при случае недобрым словом. У самого же входа в город дорога
была преграждена тяжелым бревном. «Антилопа» повернула и, как слепой щенок, ст ала т ыкат ься в
ст ороны в поисках. обходной дороги. Но ее не было.
– Пошли назад! – сказал Ост ап, ст авший очень серьезным.
И тут жулики услышали очень далекое комариное пенье моторов. Как видно, шли машины
наст оящего авт опробега. Назад двигат ься было нельзя, и ант илоповцы снова кинулись вперед.
Козлевич нахмурился и быст рым ходом подвел машину к самому бревну. Граждане, ст оявшие
вокруг, испуганно от хлынули в разные стороны, ожидая катастрофы. Но Козлевич неожиданно
уменьшил ход и медленно перевалил через препят ст вие. Когда «Ант илопа» проезжала город, прохожие
сварливо ругали седоков, но Ост ап даже не отвечал.
К Гряжскому шоссе «Антилопа» подошла под все «усиливающийся рокот невидимых покуда
автомобилей. Едва успели свернут ь с проклятой магистрали и в наст упившей т емноте убрать машину
за пригорок, как раздались взрывы и пальба моторов и в столбах света показалась головная машина.
Ж улики притаились в траве у самой дороги и, внезапно потеряв обычную наглость, молча смот рели на
проходящую колонну.
Полотнища ослепит ельного свет а полоскались на дороге. Машины мягко скрипели, пробегая мимо
поверженных ант илоповцев. Прах лет ел из-под колес. Прот яжно завывали клаксоны. Ветер мет ался во
все стороны. В минуту все исчезло, и т олько долго колебался и прыгал в т емноте рубиновый фонарик
последней машины.
Наст оящая жизнь пролетела мимо, радостно т рубя и сверкая лаковыми крыльями.
Искат елям приключений ост ался только бензиновый хвост . И долго еще сидели они в траве, чихая
и отряхиваясь.
– Да, – сказал Ост ап, – теперь я и сам вижу, что автомобиль не роскошь, а средст во передвижения.
Вам не завидно, Балаганов? Мне завидно.
Глава VIII
Кризис жанра
В чет верт ом часу затравленная «Антилопа» ост ановилась над обрывом. Внизу на т арелочке лежал
незнакомый город. Он был нарезан аккурат но, как торт . Разноцветные ут ренние пары носились над
ним. Еле уловимый треск и легчайшее посвистывание почудилось спешившимся антилоповцам.
Очевидно, эт о храпели граждане. Зубчат ый лес подходил к городу. Дорога пет лями падала с обрыва.
– Райская долина, – сказал Ост ап, – Такие города прият но грабит ь рано утром, когда еще не печет
солнце. Меньше устаешь,
– Сейчас как раз раннее утро, – заметил Паниковский, льст иво заглядывая в глаза командора.
– Молчать, золотая рот а! – закричал Ост ап. – Вот неугомонный ст арик! Шут ок не понимает .
– Что делать с «Ант илопой»? – спросил Козлевич.
– Да, – сказал Остап, – в город на эт ой зеленой лоханке теперь не въедешь. Арест уют . Придет ся
встать на пут ь наиболее передовых ст ран. В Рио-де-Ж анейро, например, краденые автомобили
перекрашивают в другой цвет . Делается это из чист о гуманных побуждений-дабы прежний хозяин не
огорчался, видя, чт о на его машине разъезжает посторонний человек. «Ант илопа» снискала себе
кислую славу, ее нужно перекрестить.
Решено было войт и в город пешим порядком и достать красок, а для машины подыскать надежное
убежище за городской черт ой.
Остап быст ро пошел по дороге вдоль обрыва и вскоре увидел косой бревенчатый домик,
маленькие окошечки которого поблескивали речною синевой. Позади домика стоял сарай, показавшийся
подходящим для сокрытия «Антилопы».
Пока великий комбинатор размышлял о т ом, под каким предлогом удобнее всего проникнуть в
домик и сдружит ься с его обитат елями, дверь отворилась и на крыльцо выбежал почт енный господин в
солдат ских подштанниках с черными жест яными пуговицами. На бледных парафиновых щеках его
помещались приличные седые бакенбарды. Подобная физиономия в конце прошлого века была бы
заурядной. В т о время большинство мужчин выращивало на лице т акие вот казенные, верноподданные
волосяные приборы. Но сейчас, когда под бакенбардами не было ни синего вицмундира, ни шт ат ского
орденка с муаровой лент очкой, ни петлиц с золотыми звездами тайного советника, это лицо казалось
ненатуральным.
– О, господи, – зашамкал обитат ель бревенчат ого домика, протягивая руки к восходящему
солнцу. – Боже, боже! Все т е же сны! Те же самые сны!
Произнеся эту жалобу, старик заплакал и, шаркая ногами, побежал по т ропинке вокруг дома.
Обыкновенный петух, собиравшийся в эту минут у пропеть в третий раз, вышедший для этой цели на
середину двора, кинулся прочь; сгоряча он сделал несколько поспешных шагов и даже уронил перо, но
вскоре опомнился, вылез на плетень и уже с этой безопасной позиции сообщил миру о наступлении
ут ра. Однако в голосе его чувст вовалось волнение, вызванное недост ойным поведением хозяина
домика.
– Снятся, проклят ые, – донесся до Ост апа голос ст арика.
Бендер удивленно разглядывал странного человека с бакенбардами, которые можно найти т еперь
разве т олько на министерском лице швейцара консерват ории.
Между тем необыкновенный господин завершил свой круг и снова появился у крыльца. Здесь он
помедлил и со словами: «Пойду попробую еще раз», – скрылся за дверью.
– Люблю ст ариков, – прошептал Ост ап, – с ними никогда не соскучишься. Придется подождать
результ ат ов т аинст венной пробы. Ж дать Ост апу пришлось недолго. Вскоре из домика послышался
плачевный вой, и, пят ясь задом, как Борис Годунов в последнем акте оперы Мусоргского, на крыльцо
вывалился старик.
– Чур меня, чур! – воскликнул он с шаляпинскими инт онациями в голосе. – Все тот же сон! А-а-а!
Он повернулся и, спот ыкаясь о собственные ноги, пошел прямо на Остапа. Решив, чт о пришло
время дейст воват ь, великий комбинатор выст упил из-за дерева и подхватил бакенбардиста в свои
могучие объят ия.
– Что? Кто? Чт о т акое? – закричал беспокойный ст арик. – Чт о?
Остап ост орожно разжал объятия, схват ил ст арика за руку и сердечно ее потряс.
– Я вам сочувст вую! – воскликнул он.
– Правда? – спросил хозяин домика, приникая к плечу Бендера.
– Конечно, правда, – от ветил Ост ап. – Мне самому часто снят ся сны.
– А что вам снится?
– Разное.
– А какое все-таки? – наст аивал старик.
– Ну, разное. Смесь. То, что в газете называют «От овсюду обо всем» или «Мировой экран».
Позавчера мне, например, снились похороны микадо, а вчера – юбилей Сущевской пожарной части.
– Боже! – произнес старик. – Боже! Какой вы счастливый человек! Качкой счаст ливый! Скажите, а
вам никогда не снился какой-нибудь генерал-губернатор или… даже министр?
Бендер не ст ал упрямиться.
– Снился, – весело сказал он. – Как же. Генералгубернатор. В прошлую пят ницу. Всю ночь снился.
И, помнит ся, рядом с ним еще полицмейстер стоял в узорных шальварах.
– Ах, как хорошо! – сказал старик. – А не снился ли вам приезд государя-императ ора в город
Кост рому?
– В Кострому? Было т акое сновиденье. Позвольте, когда же это?.. Ну да, трет ьего февраля сего
года. Государь-император, а рядом с ним, помнится, еще граф Фредерикс ст оял, такой, знает е, министр
двора.
– Ах ты господи! – заволновался старик. – Что ж это мы здесь ст оим? Милост и просим ко мне.
Простите, вы не социалист? Не партиец?
– Ну, чт о вы! – добродушно сказал Ост ап. – Какой же я партиец? Я беспартийный монархист. Слуга
царю, отец солдатам. В общем, взвейт есь, соколы, орлами, полно горе гореват ь…
– Чайку, чайку не угодно ли? – бормот ал ст арик, подталкивая Бендера к двери.
В домике оказалась одна комната с сенями. На ст енах висели порт реты господ в форменных
сюрт уках. Судя по пет лицам, господа эт и служили в свое время по министерству народного
просвещения. Постель имела беспорядочный вид и свидетельствовала о т ом, что хозяин проводил на
ней самые беспокойные часы своей жизни.
– И давно вы живете таким анахоретом? – спросил Остап.
– С весны, – от ветил старик. – Моя фамилия Хворобьев. Здесь, думал я, начнет ся новая жизнь. А
ведь чт о вышло? Вы только поймит е…
Федор Никит ич Хворобьев был монархистом и ненавидел совет скую власть. Эта власть была ему
прот ивна. Он, когда-т о попечитель учебного округа, принужден был служит ь заведующим
методологическопедагогическим сект ором мест ного Пролет культ а. Эт о вызывало в нем от вращение.
До самого конца своей службы он не знал, как расшифровать слово «Пролеткульт», и от этого
презирал его еще больше. Дрожь омерзения вызывали в нем одним своим видом члены мест кома,
сослуживцы и посет ит ели мет одологическо-педагогического сект ора. Он возненавидел слово «сектор».
О, этот сектор! Никогда Федор Никит ич, ценивший все изящное, а в т ом числе и геомет рию, не
предполагал, чт о это прекрасное математическое понят ие, обозначающее част ь площади
криволинейной фигуры, будет так опошлено.
На службе Хворобьева бесило многое: заседания, стенгазет ы, займы. Но и дома он не находил
успокоения своей гордой душе. Дома тоже были стенгазеты, займы, заседания. Знакомые говорили
исключит ельно о хамских, по мнению Хворобьева, вещах: о жалованье, кот орое они называли
зарплат ой, о месячнике помощи дет ям и о социальной значимости пьесы «Бронепоезд».
Никуда нельзя было уйти от советского строя. Когда огорченный Хворобьев одиноко прогуливался
по улицам города, т о и здесь из т олпы гуляющих вылет али постылые фразы:
– … Тогда мы пост ановили вывести его из состава правления…
– … А я так и сказал: на ваше РКК примкамера ест ь, примкамера!
И, тоскливо поглядывая на плакаты, призывающие граждан выполнит ь пят илет ку в чет ыре года,
Хворобьев с раздражением повторял:
– Вывести! Из состава! Примкамера! В чет ыре года! Хамская власть!
Когда мет одологическо-педагогический сектор перешел на непрерывную неделю и вмест о чистого
воскресенья днями от дыха Хворобьева ст али какие-т о фиолетовые пятые числа, он с отвращением
исхлопот ал себе пенсию и поселился далеко за городом. Он пост упил так для т ого, чт обы уйт и от
новой власт и, кот орая завладела его жизнью и лишила покоя.
По целым дням просиживал монархист -одиночка над обрывом и, глядя на город, старался думат ь о
приятном: о молебнах по случаю тезоименитства какойнибудь высочайшей особы, о гимназических
экзаменах и о родст венниках, служивших по минист ерст ву народного просвещения. Но, к удивлению,
мысли его сейчас же перескакивали на советское, неприят ное.
«Что-то т еперь делает ся в этом проклят ом Пролет культ е?» – думал он.
После. Пролеткульт а вспоминались ему совершенно уже возмутительные эпизоды: демонстрации
первомайские и октябрьские, клубные семейные вечера с лекциями и пивом, полугодовая смета
методологического сектора.
«Все от няла у меня совет ская власт ь, – думал бывший попечитель учебного округа, – чины,
ордена, почет и деньги в банке. Она подменила даже мои мысли. Но ест ь такая сфера, куда большевикам
не проникнуть, – эт о сны, ниспосланные человеку богом. Ночь принесет мне успокоение. В своих снах я
увижу т о, чт о мне будет приятно увидет ь».
В первую же после эт ого ночь бог прислал Федору Никитичу ужасный сон. Снилось ему, чт о он
сидит в учрежденском коридоре, освещенном керосиновой лампочкой. Сидит и знает, чт о его с минуты
на минут у должны вывест и из сост ава правления. Внезапно от крывается железная дверь, и от туда
выбегают служащие с криком: «Хворобьева нужно нагрузить!» Он хочет бежат ь, но не может.
Федор Никит ич проснулся среди ночи. Он помолился богу, указав ему, что, как видно, произошла
досадная неувязка и сон, предназначенный для от ветст венного, быть может , даже партийного
товарища, попал не по адресу. Ему, Хворобьеву, хотелось бы увидеть для начала царский выход из
Успенского собора.
Успокоенный, он снова заснул, но вмест о лица обожаемого монарха тотчас же увидел
председат еля месткома т оварища Суржикова.
И уже каждую ночь Федора Никит ича с непостижимой мет одичност ью посещали одни и т е же
выдержанные совет ские сны. Представлялись ему: членские взносы, ст енгазет ы, совхоз «Гигант»,
торжественное открытие первой фабрики-кухни, председат ель общества друзей кремации и большие
советские перелеты.
Монархист ревел во сне. Ему не хот елось видет ь друзей кремации. Ему хотелось увидет ь крайнего
правого депутата Государст венной думы Пуришкевича, патриарха Тихона, ялт инского градоначальника
Думбадзе или хот я бы какого-нибудь простенького инспект ора народных училищ. Но ничего этого не
было. Совет ский строй ворвался даже в сны монархист а.
– Все те же сны! – заключил Хворобьев плачущим голосом. – Проклят ые сны!
– Ваше дело плохо, – сочувственно сказал Остап, – как говорит ся, быт ие определяет сознание. Раз
вы живете в Советской ст ране, т о и сны у вас должны быт ь совет ские.
– Ни минуты отдыха, – жаловался Хворобьев. – Хоть чт о-нибудь. Я уже на все согласен. Пусть не
Пуришкевич. Пусть хоть Милюков. Все-таки человек с высшим образованием и монархист в душе. Так
нет же! Все эти советские антихристы.
– Я вам помогу, – сказал Остап. – Мне приходилось лечить друзей и знакомых по Фрейду. Сон –
эт о пустяки. Главное – это устранить причину сна. Основной причиной является самое сущест вование
советской власти. Но в данный момент я уст ранять ее не могу. У меня прост о нет времени. Я, видите
ли, т урист-спорт смен, сейчас мне надо произвести небольшую починку своего авт омобиля, так что
разрешите закатить его к вам в сарай. А насчет причины вы не беспокойт есь. Я ее уст раню на обратном
пути. Дайте только пробег окончит ь.
Одуревший от т яжелых снов монархист охот но разрешил милому и отзывчивому молодому
человеку воспользоват ься сараем. Он набросил поверх сорочки пальт о, надел на босу ногу калоши и
вышел вслед за Бендером во двор.
– Так, значит , можно надеят ься? – спрашивал он, семеня за своим ранним гостем.
– Не сомневайт есь, – небрежно отвечал командор, – как только совет ской власти не станет , вам
сразу станет как-то легче. Вот увидит е!
Через полчаса «Ант илопа» была спрятана у Хворобьева и оставлена под надзором Козлевича и
Паниковского. Бендер в сопровождении Балаганова отправился в город за красками.
Молочные братья шли навст речу солнцу, пробираясь к цент ру города. На карнизах домов
прогуливались серые голуби. Спрыснутые водой деревянные трот уары были чисты и прохладны.
Человеку с неотягченной совест ью прият но в такое утро выйт и из дому, помедлить минуту у
ворот, вынуть из кармана коробочку спичек, на которой изображен самолет с кукишем вместо
пропеллера и подписью «Ответ Керзону», полюбоваться на свежую пачку папирос и закурит ь, спугнув
кадильным дымом пчелу с золот ыми позументами на брюшке.
Бендер и Балаганов подпали под влияние ут ра, опрят ных улиц и бессребреников-голубей. На время
им показалось, что совест ь их ничем не отягчена, что все их любят , что они женихи, идущие на
свидание с невест ами.
Внезапно дорогу братьям преградил человек со складным мольбертом и полированным ящиком для
красок в руках. Он имел наст олько взбудораженный вид, словно бы т олько что выскочил из горящего
здания, успев спасти из огня лишь мольберт и ящик.
– Прост ит е, – звонко сказал он, – тут только чт о должен был пройт и т оварищ Плот ский-Поцелуев.
Вы его не встретили? Он здесь не проходил?
– Мы таких никогда не встречаем, – грубо сказал Балаганов.
Художник толкнул Бендера в грудь, сказал «пардон» и уст ремился дальше.
– Плотский-Поцелуев? – ворчал великий комбинат ор, кот орый еще не завт ракал. – У меня самого
была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер, и я не делал из этого шума, не бегал по улицам с
криками: «Не видали ли вы часом гражданки МедузыГоргонер? Она, дескат ь, здесь прогуливалась».
Подумаешь! Плот ский-Поцелуев!
Не успел Бендер закончить своей т ирады, как прямо на него выскочили два человека с черными
мольберт ами и полированными этюдниками. Эт о были совершенно различные люди. Один из них, как
видно, держался того взгляда, что художник обязательно должен быть волосатым, и по количест ву
раст ит ельност и на лице был прямым заместителем Генриха Наваррского в СССР. Усы, кудри и бородка
очень оживляли его плоское лицо. Другой был просто лыс, и голова у него была скользкая и гладкая,
как стеклянный абажур.
– Товарища Плотского… – сказал заместитель Генриха Наваррского, задыхаясь.
– Поцелуева, – добавил абажур.
– Не видели? – прокричал Наваррский.
– Он здесь должен прогуливат ься, – объяснил абажур.
Бендер от ст ранил Балаганова, кот орый раскрыл было рот для произнесения ругат ельст ва, и с
оскорбительной вежливост ью сказал:
– Товарища Плот ского мы не видели, но если указанный товарищ вас действительно интересует ,
то поспешит е. Его ищет какой-то т рудящийся, по виду художник-пушкарь.
Сцепляясь мольберт ами и пихая друг друга, художники бежали дальше. В это время из-за угла
вынесся извозчичий экипаж. В нем сидел т олстяк, у которого под складками синей толст овки
угадывалось потное брюхо. Общий вид пассажира вызывал в памяти ст аринную рекламу патент ованной
мази, начинавшуюся словами: «Вид голого тела, покрытого волосами, производит от талкивающее
впечатление». Разобраться в профессии толст яка было нетрудно. Он придерживал рукою большой
ст ационарный мольберт . В ногах у извозчика лежал полированный ящик, в котором, несомненно,
помещались краски.
– Алло! – крикнул Остап. – Вы ищет е Поцелуева?
– Так точно, – подтвердил жирный художник, жалобно глядя на Остапа.
– Торопит есь! Торопит есь! Торопит есь! – закричал Остап. – Вас обошли уже т ри художника. В чем
тут дело? Чт о случилось?
Но лошадь, гремя подковами по диким булыжникам, уже унесла четвертого предст авителя
изобразит ельных искусст в.
– Какой культурный город! – сказал Ост ап. – Вы, вероятно, заметили, Балаганов, что из чет ырех
встреченных нами граждан четверо оказались художниками. Любопытно.
Когда молочные братья остановились перед москат ельной лавкой, Балаганов шепнул Ост апу:
– Вам не стыдно?
– Чего? – спросил Остап.
– Того, чт о вы собираетесь платить за краску живыми деньгами?
– Ах, вы об этом, – сказал Остап. – Признаюсь, немного ст ыдно. Глупое положение, конечно. Но
чт о ж делат ь? Не бежать же в исполком и просить т ам красок на проведение «Дня жаворонка». Они-то
дадут, но ведь мы потеряем целый день.
Сухие краски в банках, ст еклянных цилиндрах, мешках, бочонках и прорванных бумажных пакет ах
имели заманчивые цирковые цвет а и придавали москательной лавке праздничный вид.
Командор и борт-механик придирчиво ст али выбират ь краски.
– Черный цвет -слишком т раурно, – говорил Остап. – Зеленый тоже не подходит: эт о цвет
рухнувшей надежды. Лиловый – нет . Пусть в лиловой машине разъезжает начальник угрозыска. Розовый
– пошло, голубой – банально, красный – слишком верноподданно. Придет ся выкрасить «Антилопу» в
желт ый цвет . Будет ярковат о, но красиво.
– А вы кто будет е? Художники? – спросил продавец, подбородок которого был слегка запорошен
киноварью.
– Художники, – от ветил Бендер, – бат алист ы и маринисты.
– Тогда вам не сюда нужно, – сказал продавец, снимая с прилавка пакет ы и банки.
– Как не сюда! – воскликнул Остап. – А куда же?
– Напротив.
Приказчик подвел друзей к двери и показал рукой на вывеску через дорогу. Там была изображена
коричневая лошадиная голова и черными буквами по голубому фону выведено: «Овес и сено».
– Все правильно, – сказал Остап, – твердые и мягкие корма для скот а. Но при чем же т ут наш брат
– художник? Не вижу никакой связи.
Однако связь оказалась и очень существенная. Ост ап ее обнаружил уже в самом начале объяснения
приказчика.
Город всегда любил живопись, и чет ыре художника, издавна здесь обитавшие, основали группу
«Диалект ический станковист ». Они писали портреты ответ ст венных работников и сбывали их в
мест ный музей живописи. С течением времени число незарисованных от вет работников сильно
уменьшилось, что заметно снизило заработ ки диалектических станковистов. Но это было еще т ерпимо.
Годы ст раданий начались с тех пор, когда в город приехал новый художник, Феофан Myхин.
Первая его работ а вызвала в городе большой шум. Эт о был портрет заведующего гостиничным
трестом. Феофан Мухин оставил станковист ов далеко позади. Заведующий гост иничным трест ом был
изображен не масляными красками, не акварелью, не углем, не т емперой, не пастелью, не гуашью и не
свинцовым карандашом. Он был сработ ан из овса. И когда художник Мухин перевозил на извозчике
карт ину в музей, лошадь беспокойно оглядывалась и ржала.
С т ечением времени Мухин стал употреблять также и другие злаки.
Имели громовой успех порт реты из проса, пшеницы и мака, смелые наброски кукурузой и ядрицей,
пейзажи из риса и натюрморты из пшена.
Сейчас он работал над групповым порт рет ом. Большое полотно изображало заседание окрплана.
Эт у картину Феофан готовил из фасоли и гороха. Но в глубине души он ост авался верен овсу, кот орый
сделал ему карьеру и сбил с позиций диалект ических ст анковистов.
– Овсом оно, конечно, способнее! – воскликнул Остап. – А Рубене-т о с Рафаэлем дураки – маслом
ст арались. Мы тоже дураки, вроде Леонардо да Винчи. Дайте нам желт ой эмалевой краски.
Расплачиваясь с разговорчивым продавцом, Остап спросил:
– Да, кстати, кт о такой Плотский-Поцелуев? А т о мы, знает е, не здешние, не в курсе дела.
– Товарищ Поцелуев – извест ный работ ник центра, наш горожанин. Теперь из Москвы в от пуск
приехал.
– Все понятно, – сказал Ост ап. – Спасибо за информацию. До свидания!
На улице молочные братья завидели диалектических ст анковистов. Все четверо, с лицами
грустными и томными, как у цыган, ст ояли на перекрестке. Рядом с ними т орчали мольберт ы,
сост авленные в ружейную пирамиду.
– Что, служивые, плохо? – спросил Остап. – Упуст или Плотского-Поцелуева?
– Упуст или, – заст онали художники. – Из рук ушел.
– Феофан перехватил? – спросил Остап, обнаруживая хорошее знакомство с предметом.
– Уже пишет , халтурщик, – от ветил замест ит ель Генриха Наваррского. – Овсом. К ст арой манере,
говорит , перехожу. Жалует ся, лабазник, на кризис жанра.
– А где ателье этого деляги? – полюбопытствовал Остап. – Хочется бросить взгляд.
Художники, у кот орых было много свободного времени, охотно повели Остапа и Балаганова к
Феофану Мухину. Феофан работал у себя в садике, на открытом воздухе. Перед ним на т абуретке сидел
товарищ Плотский, человек, видимо, робкий. Он, не дыша, смот рел на художника, кот орый, как сеятель
на т рехчервонной бумажке, захватывал горст ями овес из лукошка и бросал его по холсту. Мухин
хмурился. Ему мешали воробьи. Они дерзко подлетали к картине и выклевывали из нее от дельные
детали.
– Сколько вы получите за эт у картину? – заст енчиво спросил Плотский.
Феофан приост ановил сев, критически посмот рел на свое произведение и задумчиво ответил:
– Что ж! Рублей двести пятьдесят музей за нее даст.
– Однако дорого.
– А овес-т о нынче, – сказал Мухин певуче, – не укупишь. Он дорог, овес-т о!
– Ну, как яровой клин? – спросил Остап, просовывая голову сквозь решетку садика. –
Посевкампания, я вижу, проходит удачно. На ст о процент ов! Но – все эт о чепуха по сравнению с т ем,
чт о я видел в Москве. Там один художник сделал карт ину из волос. Большую картину со многими
фигурами, замет ьт е, идеологически выдержанную, хотя художник и пользовался волосами
беспарт ийных, – был т акой грех. Но идеологически, повт оряю, карт ина была замечат ельно выдержана.
Называлась она «Дед Пахом и тракт ор в ночном». Эт о была т акая ст ропт ивая картина, что с ней просто
не знали, чт о делат ь. Иногда волосы на ней вст авали дыбом. А в один прекрасный день она совершенно
поседела, и от деда Пахома с его трактором не осталось и следа. Но художник успел отхватить за
выдумку т ысячи полт оры. Так что вы не очень обольщайтесь, т оварищ Мухин! Овес вдруг прораст ет ,
ваши карт ины заколосятся, и вам уже больше никогда не придет ся снимат ь урожай.
Диалект ические станковист ы сочувст венно захохотали. Но Феофан не смутился.
– Это звучит парадоксом, – замет ил он, возобновляя посевные манипуляции.
– Ладно, – сообщил Остап, прощаясь, – сейте разумное, доброе, вечное, а т ам посмотрим!
Прощайте и вы, служивые. Бросьте свои масляные краски. Переходит е на мозаику из гаек, костылей и
винт иков. Порт рет из гаек! Замечат ельная идея!
Весь день антилоповцы красили свою машину. К вечеру она ст ала неузнаваемой и блист ала всеми
от тенками яичного желтка.
На рассвете следующего дня преображенная «Ант илопа» докинула гост еприимный сарай и взяла
курс на юг.
– Жалко, чт о не удалось попрощаться с хозяином. Но он т ак сладко спал, что его не хот елось
будить. Может , ему сейчас, наконец, снится сон, кот орого он т ак долго ожидал: митрополит Двулогий
благословляет чинов министерст ва народного просвещения в день т рехсотлет ия дома Романовых.
И в т у же минут у сзади, из бревенчатого домика, послышался знакомый уже Остапу плачевный рев.
– Все тот же сон! – вопил ст арый Хворобьев. – Боже, боже!
– Я ошибся, – заметил Остап. – Ему, должно быть, приснился не мит рополит Двулогий, а широкий
пленум лит ературной группы «Кузница и усадьба». Однако черт с ним! Дела призывают нас в
Черноморск.
Глава IX
Снова кризис жанра
Чем т олько не занимаются люди! Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и
большие вещи, сущест вует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире
изобрет ен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», пост роена Днепровская гидрост анция и совершен
перелет вокруг свет а. В маленьком мире изобрет ен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка
«Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред». В большом мире людьми двигает стремление
облагодет ельствовать человечест во. Маленький мир далек от т аких. высоких мат ерий. У его
обит ат елей стремление одно – как-нибудь прожит ь, не испытывая чувства голода.
Маленькие люди торопят ся за большими. Они понимают , чт о должны быт ь созвучны эпохе и
только т огда их т оварец может найт и сбыт . В советское время, когда в большом мире созданы
идеологические твердыни, в маленьком мире замечает ся оживление. Под все мелкие изобрет ения
муравьиного мира подводит ся гранит ная база «коммунист ической» идеологии. На пузыре «уйди-уйди»
изображается Чемберлен, очень похожий на т ого, каким его рисуют в «Извест иях». В популярной
песенке умный слесарь, чтобы добит ься любви комсомолки, в т ри рефрена выполняет и даже
перевыполняет промфинплан. И пока в большом мире идет ярост ная дискуссия об оформлении нового
быта, в маленьком мире уже вce гот ово: есть галст ук «Мечта ударника», толстовка-гладковка, гипсовая
ст ат уэт ка «Купающаяся колхозница» и дамские пробковые подмышники «Любовь пчел т рудовых».
В области ребусов, шарад, шарадоидов, логогрифов и загадочных картинок пошли новые веяния.
Работа по старинке вышла из моды. Секретари газетных и журнальных от делов «В часы досуга» или
«Шевели мозговой извилиной» решительно перест али брат ь товар без идеологии. И пока великая ст рана
шумела, пока ст роились т ракторные заводы и создавались грандиозные зерновые фабрики, ст арик
Синицкий, ребусник по профессии, сидел в своей комнате и, уст ремив остекленевшие глаза в пот олок,
сочинял шараду на модное слово «индустриализация».
У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычно изображали маляры на вывесках
зонт ичных магазинов. Вывесочные гномы стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигивают
прохожим, как бы приглашая их поскорее купит ь шелковый зонтик или трость с серебряным
набалдашником в виде собачьей головы. Длинная желт оватая борода Синицкого опускалась прямо под
ст ол, в корзину для бумаг.
– Индустриализация, – горест но шептал он, шевеля бледными, как сырые котлет ы, ст арческими
губами.
И он привычно разделил это слово на шарадные части:
– Индус. Три. Али. За.
Все было прекрасно. Синицкий уже предст авлял себе пышную шараду, значительную по
содержанию, легкую в чт ении и т рудную для от гадки. Сомнение вызывала последняя часть – «ция».
– Что же это за «ция» такая? – напрягался старик. – Вот если бы «акция»! Тогда от лично вышло
бы: индустриализакция.
Промучившись полчаса и не выдумав, как пост упит ь с капризным окончанием, Синицкий решил,
чт о конец придет сам собой, и прист упил к работ е. Он начал писат ь свою поэму на лист е, вырванном
из бухгалтерской книги с надписью «дебет ».
Сквозь белую стеклянную дверь балкона видны были цветущие акации, латаные крыши домов и
резкая синяя черт а морского горизонт а. Черноморский полдень заливал город кисельным зноем.
Ст арик подумал и нанес на бумагу начальные ст роки:
Мой первый слог сидит в чалме, Он на Вост оке быт ь обязан.
– Он на Вост оке быт ь обязан, – с удовольст вием произнес ст арик.
Ему понравилось то, чт о он сочинил, трудно было т олько найти рифмы к словам «обязан» и
«чалме». Ребусник походил по комнат е и пот рогал руками бороду. Вдруг его осенило:
Вт орой же слог известен мне, Он с цифрою как будто связан.
С «Али» и «За» тоже удалось легко справит ься:
В чалме сидит и т ретий слог, Ж ивет он тоже на Вост оке. Чет верт ый слог поможет бог Узнать, что
эт о ест ь предлог.
Ут омленный последним усилием, Синицкий отвалился на спинку ст ула и закрыл глаза. Ему было
уже семьдесят лет. Пятьдесят из них он сочинял ребусы, шарады, загадочные картинки и шарадоиды.
Но никогда еще почтенному ребуснику не было т ак трудно работат ь, как сейчас. Он от ст ал от жизни,
был политически неграмот ен, и молодые конкурент ы легко его побивали. Они приносили в редакции
задачи с т акой прекрасной идеологической уст ановкой, что ст арик, чит ая их, плакал от завист и. Куда
ему было угнат ься за т акой, например, задачей:
ЗАДАЧА – АРИФМОМОИД
На трех ст анциях: Воробьево, Грачево и Дроздово было по равному количеству служащих. На
ст анции Дроздово было комсомольцев в шест ь раз меньше, чем на двух других вместе взят ых, а на
ст анции Воробьево партийцев было на 12 человек больше, чем на ст анции Грачево. Но на эт ой
последней беспарт ийных было на 6 человек больше, чем на первых двух. Сколько служащих было на
каждой ст анции и какова там была партийная и комсомольская прослойка?
Очнувшись от своих горест ных мыслей, ст арик снова взялся за листок с надписью «дебет», но в
эт о время в комнат у вошла девушка с мокрыми ст рижеными волосами и черным купальным кост юмом
на плече.
Она молча пошла на балкон, развесила на облупленных перилах сырой кост юм и глянула вниз.
Девушка увидела бедный двор, кот орый видела уже много лет, – нищенский двор, где валялись
разбитые ящики, бродили перепачканные углем кот ы и жест янщик с громом чинил ведро. В нижнем
эт аже домашние хозяйки разговаривали о своей тяжелой жизни.
И разговоры эт и девушка слышала не в первый раз, и котов она знала по имени, и жест янщик, как
ей показалось, чинил это самое ведро уже много лет подряд. Зося Синицкая вернулась в комнату.
– Идеология заела, – услышала она бормот ание деда, – а какая в ребусном деле может быть
идеология? Ребусное дело…
Зося заглянула в старческие каракули и сейчас же крикнула:
– Чт о ты т ут написал? Что эт о такое? «Чет верт ый слог поможет бог узнать, что это есть
предлог». Почему бог? Ведь т ы сам говорил, чт о в редакции теперь не принимают шарад с церковными
выражениями.
Синицкий ахнул. Крича: «Где бог, где? Там нет бога», он дрожащими руками втащил на нос очки в
белой оправе и ухватился за листок.
– Ест ь бог, – промолвил он печально. – Оказался… Опять маху дал. Ах, жалко! И рифма пропадает
хорошая.
– А т ы вмест о «бог» пост авь «рок», – сказала Зося.
Но испуганный Синицкий от казался от «рока».
– Это т оже мистика. Я знаю. Ах, маху дал! Что же это будет, Зосенька?
Зося равнодушно посмотрела на деда и посоветовала сочинить новую шараду.
– Все равно, – сказала она, – слово с окончанием «ция» у т ебя не выходит. Помнишь, как ты
мучился со словом «теплофикация»?
– Как же, – оживился старик, – я еще т ретьим слогом пост авил «кац» и написал так: «А трет ий
слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея». Не взяли эт у шараду. Сказали: «Слабо, не подходит».
Маху дал!
И ст арик, усевшись за свой стол, начал разрабатывать большой, идеологически выдержанный
ребус. Первым долгом он набросал карандашом гуся, держащего в клюве букву «Г», большую и
тяжелую, как виселица. Работ а ладилась.
Зося принялась накрыват ь к обеду. Она переходила от буфета с зеркальными иллюминат орами к
ст олу и выгружала посуду. Появились фаянсовая суповая чашка с отбит ыми ручками, тарелки с
цвет очками и без цвет очков, пожелтевшие вилки и даже компотница, хот я к обеду никакого компота не
предполагалось.
Вообще дела Синицких были плохи. Ребусы и шарады приносили в дом больше волнений, чем
денег. С домашними обедами, кот орые старый ребусник давал знакомым гражданам и которые являлись
главной стат ьей семейного дохода, т оже было плохо. Подвысоцкий и Бомзе уехали в отпуск, Стульян
женился на гречанке и ст ал обедать дома, а Побирухина вычист или из учреждения по вт орой
категории, и он от волнения потерял аппет ит и отказался от обедов. Теперь он ходил по городу,
останавливал знакомых и произносил одну и т у же полную скрыт ого сарказма фразу: «Слышали
новост ь? Меня вычист или по вт орой категории». И некот орые знакомые сочувственно от вечали: «Вот
наделали делов эт и Маркс и Энгельс! « А некоторые ничего не отвечали, косили на Побирухина
огненным глазом и проносились мимо, т ряся порт фелями. В конце концов из всех нахлебников остался
один, да и тот не плат ил уже неделю, ссылаясь на задержку жалованья.
Недовольно задвигав плечами, Зося от правилась в кухню, а когда вернулась, за обеденным ст олом
сидел последний ст оловник – Александр Иванович Корейко.
В обстановке неслужебной Александр Иванович не казался человеком робким и приниженным. Но
все же наст ороженное выражение ни на минут у не сходило с его лица. Сейчас он внимательно
разглядывал новый ребус Синицкого. Среди прочих загадочных рисунков был т ам нарисован куль, из
которого сыпались буквы «Т», елка, из-за кот орой выходило солнце, и воробей, сидящий на нотной
ст роке. Ребус заканчивался перевернутой вверх запятой.
– Эт от ребус т рудненько будет разгадать, – говорил Синицкий, похаживая вокруг столовника. –
Придет ся вам посидеть над ним!
– Придется, придется, – ответ ил Корейко с усмешкой, – т олько вот гусь меня смущает. К чему бы
такой гусь? А-а-а! Есть! Гот ово! «В борьбе обрет ешь т ы право свое»?
– Да, – разочарованно прот янул ст арик, – как это вы т ак быст ро угадали? Способности большие.
Сразу видно счет овода первого разряда.
– Второго разряда, – поправил Корейко. – А для чего вы эт от ребус приготовили? Для печат и?
– Для печати.
– И совершенно напрасно, – сказал Корейко, с любопыт ст вом поглядывая на борщ, в кот ором
плавали золотые медали жира. Было в этом борще что-то заслуженное, что-т о унт ер-офицерское. – «В
борьбе обретешь ты право свое» – эт о эсеровский лозунг. Для печат и не годит ся.
– Ах ты боже мой! – застонал старик. – Царица небесная! Опят ь маху дал. Слышишь, Зосенька?
Маху дал. Чт о же теперь делат ь?
Ст арика успокаивали. Кое-как пообедав, он немедленно поднялся, собрал сочиненные за неделю
загадки, надел лошадиную соломенную шляпу и сказал:
– Ну, Зосенька, пойду в «Молодежные ведомост и». Немножко беспокоюсь за алгеброид, но, в
общем, деньги я т ам дост ану.
В комсомольском журнале «Молодежные ведомости» ст арика часто браковали, корили за
от ст алост ь, но все-т аки не обижали, и журнал этот был единст венным мест ом, откуда к ст арику бежал
тоненький денежный ручеек. Синицкий захватил с собой шараду, начинающуюся словами: «Мой первый
слог на дне морском», два колхозных лот огрифа и один алгеброид, в котором, путем очень сложного
умножения и деления, доказывалось преимущество советской власти перед всеми другими власт ями.
Когда ребусник ушел, Александр Иванович мрачно принялся рассмат ривать Зосю. Александр
Иванович ст оловался у Синицких сначала потому, что обеды там были дешевые и вкусные. К т ому же
основным правилом он поставил себе ни на минуту не забывать о том, чт о он мелкий служащий. Он
любил поговорит ь о трудност и сущест вования в большом городе на мизерное жалованье. Но с
некоторых пор цена и вкус обедов потеряли для него т о отвлеченное и показат ельное значение,
которое он им придавал. Если бы от него потребовали и он мог сделать эт о не таясь, т о платил бы за
обед не шест ьдесят копеек, как он это делал теперь, а т ри или даже пять тысяч рублей.
Александр Иванович, подвижник, сознательно изнурявший себя финансовыми веригами,
запретивший себе прикасат ься ко всему, что ст оит дороже полтинника, и в т о же время раздраженный
тем, чт о из боязни пот ерят ь миллионы он не может от крыт о ист ратить ст а рублей, влюбился со всей
решительностью, на которую способен человек сильный, суровый и озлобленный бесконечным
ожиданием.
Сегодня, наконец, он решил объявить Зосе о своих чувст вах и предложить свою руку, где бился
пульс, маленький и злой, как хорек, и свое сердце, ст янутое сказочными обручами.
– Да, – сказал он, – т акие-то дела, Зося Викторовна.
Сделав эт о сообщение, гражданин Корейко схватил со стола пепельницу, на кот орой был написан
дореволюционный лозунг: «Муж, не серди свою жену», и стал внимательно в нее вглядыват ься.
Тут необходимо разъяснить, что нет на свете такой девушки, кот орая не знала бы по крайней мере
за неделю о готовящемся изъявлении чувст в. Поэт ому Зося Викторовна озабоченно вздохнула,
остановившись перед зеркалом. У нее был тот спорт ивный вид, кот орый за последние годы приобрели
все красивые девушки. Проверив эт о обстоят ельст во, она уселась прот ив Александра Ивановича и
пригот овилась слушат ь. Но Александр Иванович ничего не сказал. Он знал т олько две роли: служащего
и подпольного миллионера. Трет ьей он не знал.
– Вы слышали новость? – спросила Зося. – Побирухина вычистили.
– У нас тоже чист ка началась, – от вет ил Корейко, – многие полет ят . Например, Лапидус-младший.
Да и Лапидус-старший тоже хорош…
Здесь Корейко замет ил, что идет по т ропинке бедного служащего. Свинцовая задумчивост ь снова
овладела им.
– Да, да, – сказал он, – живешь так в одиночестве, не зная наслаждений.
– Чего, чего не зная? – оживилась Зося.
– Не зная женской привязанности, – заметил Корейко сперт ым голосом.
Не видя никакой поддержки со ст ороны Зоси, он развил свою мысль.
Он уже ст ар. То ест ь не то чт об ст ар, но не молод. И даже не т о чтоб не молод, а прост о время
идет , годы проходят. Идут года. И вот это движение времени навевает на него разные мысли. О браке,
например. Пусть не думают, чт о он какой-т о такой. Он хороший в общем. Совершенно безобидный
человек. Его надо жалет ь. И ему даже кажет ся, что его можно любит ь. Он не пижон, как другие, и не
любит бросать слова на вет ер. Почему бы одной девушке не пойт и за него замуж?
Выразив свои чувства в т акой несмелой форме, Александр Иванович сердито посмот рел на Зосю.
– А Лапидуса-младшего действит ельно могут вычистить? – спросила внучка ребусника.
И, не дождавшись от вета, заговорила по существу дела.
Она все отлично понимает. Время дейст вительно идет ужасно быстро. Еще т ак недавно ей было
девятнадцат ь лет , а сейчас уже двадцат ь. А еще через год будет двадцат ь один. Она никогда не думала,
чт о Александр Иванович какой-т о такой. Напротив, она всегда была уверена, что он хороший. Лучше
многих. И, конечно, дост оин всего. Но у нее именно сейчас какие-т о искания, какие-она еще и сама не
знает . В общем, она в данный момент выйти замуж не может. Да и какая жизнь у них может выйти? У
нее искания. А у него, если говорить чест но и от кровенно, всего лишь сорок шест ь рублей в месяц. И
потом она его еще не любит , что, вообще говоря, очень важно.
– Какие там сорок шест ь рублей! – страшным голосом сказал вдруг Александр Иванович, подымаясь
во весь рост . – У меня… мне…
Больше он ничего не сказал. Он испугался. Начиналась роль миллионера, и это могло бы кончит ься
только гибелью. Ст рах его был т ак велик, чт о он начал даже бормотат ь чт о-т о о т ом, что не в деньгах
счастье. Но в это время за дверью послышалось чьет о сопенье. Зося выбежала в коридор. Там ст оял дед
в своей большой шляпе, сверкающей соломенными кристаллами. Он не решался войт и. От горя борода
его разошлась, как веник.
– Почему так скоро? – крикнула Зося. – Что случилось?
Ст арик возвел на нее глаза, полные слез. Испуганная Зося схват ила старика за колючие плечи и
быст ро потащила в комнату. Полчаса лежал Синицкий на диване и дрожал.
После долгих уговоров дед приступил к рассказу. Все было прекрасно. До самой редакции
«Молодежных ведомостей» он добрался без всяких приключений. Заведующий от делом «Умст венных
упражнений» вст рет ил ребусника чрезвычайно вежливо.
– Руку подал, Зосенька, – вздыхал ст арик. – Садитесь, говорит, товарищ Синицкий. И тут-т о он
меня и огорошил. А ведь наш-т о отдел, говорит, закрывают. Новый редактор прибыл и заявил, что наши
читатели не нуждаются в умственных упражнениях, а нуждаются они, Зосенька, в специальном от деле
шашечной игры. Что ж будет? – спрашиваю. Да ничего, говорит заведующий, не пойдет ваш мат ериал и
только. А шараду мою очень хвалил. Прямо, говорит, пушкинские ст роки, в особенност и это мест о:
«Мой первый слог на дне морском, на дне морском вт орой мой слог».
Ст арый ребусник долго еще содрогался на диване и жаловался на засилие советской идеологии.
– Опят ь драма! – воскликнула Зося. Она нацепила шляпу и направилась к выходу. Александр
Иванович двинулся за ней, хотя понимал, чт о идт и не следовало бы. На улице Зося взяла Корейко под
руку:
– Мы все-т аки будем дружит ь. Правда?
– Было бы лучше, если бы вы вышли за меня замуж, – от кровенно буркнул Корейко.
В раскрыт ых настежь буфетах искусст венных минеральных вод толпились молодые люди без
шляп, в белых рубашках с закатанными выше локт я рукавами. Синие сифоны с металлическими кранами
ст ояли на полках. Длинные ст еклянные цилиндры с сиропом на верт ящейся подставке мерцали
аптекарским свет ом. Персы с печальными лицами калили на жаровнях орехи, и угарный дым манил
гуляющих.
– В кино хочется, – капризно сказала Зося. – Орехов хочет ся, сельтерской с сиропом.
Для Зоси Корейко был гот ов на все. Он решился бы даже слегка нарушить свою конспирацию,
потрат ив рублей пять на кут еж. Сейчас в кармане у него в плоской железной коробке от папирос
«Кавказ» лежало десят ь тысяч рублей бумажками, достоинством по двадцат ь пят ь червонцев каждая.
Но если бы даже он сошел с ума и решился бы обнаружить хот я бы одну бумажку, ее все равно ни в
одном кинемат ографе нельзя было разменять.
– Зарплат у задерживают, – сказал он в полном отчаянии, – выплачивают крайне неаккуратно.
В эту минут у от толпы гуляющих от делился молодой человек в прекрасных сандалиях на босу
ногу. Он салют овал Зосе поднятием руки.
– Привет, привет, – сказал он, – у меня две контрамарки в кино. Хотите? Только моментально.
И молодой человек в замечат ельных сандалиях увлек Зосю под тусклую вывеску кино «Камо
грядеши», бывш. «Кво-Вадис».
Эт у ночь конт орщик-миллионер не спал дома. До самого утра он шат ался по городу, тупо
рассмат ривал карточки голеньких младенцев в ст еклянных витринах фотографов, взрывал ногами
гравий на бульваре и глядел в темную пропасть порт а. Там переговаривались невидимые пароходы,
слышались милицейские свист ки и поворачивался красный маячный огонек.
– Проклят ая ст рана! – бормот ал Корейко. – Страна, в кот орой миллионер не может повести свою
невесту в кино.
Сейчас Зося уже казалась ему невест ой. К утру побелевший от бессонницы Александр Иванович
забрел на окраину города. Когда он проходил по Бессарабской улице, ему послышались звуки
«мат чиша». Удивленный, он остановился,
Навст речу ему спускался с горы желт ый автомобиль. За рулем, согнувшись, сидел уст алый шофер
в хромовой тужурке. Рядом с ним дремал широкоплечий малый, свесив набок голову в ст ет соновской
шляпе с дырочками. На заднем сиденье развалились еще двое пассажиров: пожарный в полной выходной
форме и атлетически сложенный мужчина в морской фуражке с белым верхом.
– Привет первому черноморцу! – крикнул Остап, когда машина с тракт орным грохот ом
проносилась мимо Корейко. – Теплые морские ванны еще работают ? Городской театр функционирует?
Уже объявили Черноморск вольным городом?
Но Ост ап не получил ответ а. Козлевич открыл глушитель, и «Антилопа» ут опила первого
черноморца в облаке голубого дыма.
– Ну, – сказал Остап очнувшемуся Балаганову, – заседание продолжается. Подавайте сюда вашего
подпольного Рокфеллера. Сейчас я буду его раздеват ь. Ох, уж мне эти принцы и нищие!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ДВА КОМБИНАТОРА»
Глава X
Телеграмма от братьев Карамазовых
С некот орого времени подпольный миллионер почувст вовал на себе чье-т о неусыпное внимание.
Сперва ничего определенного не было. Исчезло только привычное и покойное чувство одиночест ва.
Потом стали обнаруживаться признаки более пугающего свойства.
Однажды, когда Корейко обычным размеренным шагом двигался на службу, возле самого
«Геркулеса» его остановил нахальный нищий с золотым зубом. Наст упая на волочащиеся за ним
тесемки от кальсон, нищий схват ил Александра Ивановича за руку и быст ро забормот ал:
– Дай миллион, дай миллион, дай миллион! После эт ого нищий высунул толст ый нечист ый язык и
понес совершенную уже чепуху. Эт о был обыкновенный нищий полуидиот , какие часто встречаются в
южных городах. Тем не менее Корейко поднялся к себе, в финсчет ный зал, со смущенною душой. С эт ой
вот встречи началась чертовщина. В т ри часа ночи Александра Ивановича разбудили. Пришла
телеграмма. Ст уча зубами от ут реннего холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: «Графиня
изменившимся лицом бежит пруду».
– Какая графиня? – ошалело прошептал Корейко, ст оя босиком в коридоре.
Но никт о ему не от вет ил. Почтальон ушел. В дворовом садике ст раст но мычали голуби. Ж ильцы
спали. Александр Иванович повертел в руках серый бланк. Адрес правильный. Фамилия т оже.
«Малая Касат ельная 16 Александру Корейко графиня изменившимся лицом бежит пруду».
Александр Иванович ничего не понял, но так взволновался, чт о сжег телеграмму на свечке.
В семнадцать часов тридцат ь пят ь минут т ого же дня прибыла вторая депеша:
«Заседание продолжается зпт миллион поцелуев». Александр Иванович побледнел от злости и
разорвал телеграмму в клочки. Но в эт у же ночь принесли еще две т елеграммы-молнии. Первая:
«Грузит е апельсины бочках братья Карамазовы». И вт орая: «Лед т ронулся т чк командоват ь парадом
буду я». После эт ого с Александром Ивановичем произошел на службе обидный казус. Умножая в уме по
просьбе Чеважевской девятьсот восемьдесят пят ь на т ринадцат ь, он ошибся и дал неверное
произведение, чего с ним никогда в жизни не случалось. Но сейчас ему было не до арифмет ических
упражнений. Сумасшедшие телеграммы не выходили из головы.
– Бочках, – шепт ал он, устремив глаза на ст арика Кукушкинда. – Братья Карамазовы. Просто
свинство какое-то.
Он пыт ался успокоить себя мыслью, чт о это милые шутки каких-т о друзей, но эт у версию живо
пришлось отбросит ь. Друзей у него не было. Чт о же касает ся сослуживцев, то это были люди
серьезные и шутили т олько раз в году – первого апреля. Да и в эт от день веселых забав и радостных
мист ификаций они оперировали только одной печальной шуткой: фабриковали на машинке фальшивый
приказ об увольнении Кукушкинда и клали ему на ст ол. И каждый раз в т ечение семи лет ст арик
хват ался за сердце, чт о очень всех потешало. Кроме того, не т акие эт о были богачи, чт обы трат иться
на депеши.
После т елеграммы, в которой неизвестный гражданин уведомлял, чт о командовать парадом будет
именно он, а не кто-либо другой, наступило успокоение. Александра Ивановича не тревожили т ри дня.
Он начал уже привыкат ь к мысли, чт о все случившееся нисколько его не касает ся, когда пришла
толстая заказная бандероль. В ней содержалась книга под названием «Капиталист ические акулы» с
подзаголовком: «Биография американских миллионеров».
В другое время Корейко и сам купил бы такую занятную книжицу, но сейчас он даже скривился от
ужаса. Первая фраза была очеркнут а синим карандашом и гласила:
«Все крупные современные состояния нажиты самым бесчест ным путем».
Александр Иванович на всякий случай решил пока чт о не наведыват ься на вокзал к завет ному
чемодану. Он находился в весьма т ревожном расположении духа.
– Самое главное, – говорил Остап, прогуливаясь по просторному номеру гостиницы «Карлсбад», –
эт о внест и смятение в лагерь прот ивника. Враг должен потерять душевное равновесие. Сделать это не
так т рудно. В конце концов люди больше всего пугают ся непонятного. Я сам когда-то был мист иком-
одиночкой и дошел до такого сост ояния, что меня можно было испугать простым финским ножом. Да,
да. Побольше непонятного. Я убежден, что моя последняя телеграмма «мысленно вместе» произвела на
нашего конт рагента потрясающее впечатление. Все это – суперфосфат , удобрение. Пуст ь поволнует ся.
Клиент а надо приучит ь к мысли, чт о ему придется отдат ь деньги. Его надо морально разоружить,
подавить в нем реакционные собственнические инстинкты.
Произнеся эт у речь, Бендер строго посмотрел на своих подчиненных. Балаганов, Паниковский и
Козлевич чинно сидели в красных плюшевых креслах с бахромой и кистями. Они ст еснялись. Их смущал
широкий образ жизни командора, смущали золоченые ламбрекены, ковры, сиявшие яркими химическими
колерами, и гравюра «Явление Христа народу». Сами они вмест е с «Антилопой» остановились на
пост оялом дворе и приходили в гостиницу только за получением инст рукций.
– Паниковский, – сказал Ост ап, – вам было поручено встретиться сегодня с нашим подзащитным и
вт орично попросить у него миллион, сопровождая эт у просьбу идиотским смехом?
– Как т олько он меня увидел, он перешел на прот ивоположный т ротуар, – самодовольно от вет ил
Паниковский.
– Так. Все идет правильно. Клиент начинает нервничат ь. Сейчас он переходит от тупого
недоумения к беспричинному страху. Я не сомневаюсь, что он вскакивает по ночам в постели и
жалобно лепечет : «Мама, мама». Еще немного, самая чепуха, последний удар кисти – и он окончательно
дозреет . С плачем он полезет в буфет и вынет отт уда т арелочку с голубой каемкой…
Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул Паниковскому, Паниковский подмигнул
Козлевичу, и хотя чест ный Козлевич ровно ничего не понял, он тоже ст ал мигать обоими глазами.
И долго еще в номере гостиницы «Карлсбад» шло дружелюбное перемигивание, сопровождавшееся
смешками, цоканьем языком и даже вскакиванием с красных плюшевых кресел.
– От ст авить веселье, – сказал Ост ап. – Пока чт о т арелочка с деньгами в руках Корейко, если
только она вообще существует, эта волшебная т арелочка,
Затем Бендер услал Паниковского и Козлевича на постоялый двор, предписав держать «Ант илопу»
наготове.
– Ну, Шура, – сказал он, ост авшись вдвоем с Балагановым, – т елеграмм больше не надо.
Подгот овительную работу можно считать законченной. Начинается активная борьба. Сейчас мы
пойдем смот реть на драгоценного т еленочка при исполнении им служебных обязанностей.
Держась в прозрачной т ени акаций, молочные брат ья прошли городской сад, где толстая струя
фонт ана оплывала, как свеча, миновали несколько зеркальных пивных баров и остановились на углу
улицы Меринга. Цветочницы с красными мат росскими лицами купали свой нежный т овар в
эмалированных мисках. Нагретый солнцем асфальт шипел под ногами. Из голубой кафельной молочной
выходили граждане, вытирая на ходу измазанные кефиром губы.
Толстые макаронные буквы деревянного золота, составлявшие слово «Геркулес», заманчиво
свет ились. Солнце прыгало по саженным стеклам верт ящейся двери. Ост ап и Балаганов вошли в
вест ибюль и смешались с толпой деловых людей.
Глава XI
Геркулесовцы
Как ни старались часто сменявшиеся начальники изгнат ь из «Геркулеса» гостиничный дух,

дост игнут ь эт ого им так и не удалось. Как завхозы ни замазывали старые надписи, они все-таки
выглядывали отовсюду. То выскакивало в т орговом отделе слово «Кабинет ы», т о вдруг на мат овой
ст еклянной двери машинного бюро замечались водяные знаки «Дежурная горничная», то
обнаруживались нарисованные на ст енах золот ые указат ельные персты с французским т екстом «Для
дам». Гост иница перла наружу.
Служащие помельче занимались в рублевых номерах чет верт ого этажа, где ост анавливались в свое
время деревенские батюшки, приезжавшие на епархиальные съезды, или маленькие коммивояжеры с
варшавскими усиками. Там еще пахло подмышками и ст ояли розовые железные умывальники. В номерах
почище, куда заезжали бильярдные короли и провинциальные драматические арт исты, размест ились
заведующие секциями, их помощники и завхоз. Здесь уже было получше: стояли платяные шкафы с
зеркалами и пол был обшит рыжим линолеумом. В роскошных номерах с ваннами и альковами
гнездилось начальство. В белых ваннах валялись дела, а в полутемных альковах висели диаграммы и
схемы, наглядно рисовавшие структуру «Геркулеса», а также связь его с периферией. Тут сохранились
дурацкие золоченые диванчики, ковры и ночные ст олики с мраморными досками. В некоторых альковах
ст ояли даже панцирные никелированные кроват и с шариками. На них т оже лежали дела и всякая нужная
переписка. Это было чрезвычайно удобно, так как бумажки всегда находились под рукой.
В одном из таких номеров, в номере пят ом, ост анавливался в 1911 году знаменит ый писатель
Леонид Андреев. Все геркулесовцы это знали, и номер пятый почему-то пользовался в учреждении
дурной славой. Со всеми от ветственными работниками, уст раивавшими здесь свой кабинет,
обязательно приключалась какая-нибудь беда. Не успевал номер пятый как следует войти в курс дела,
как его уже снимали и бросали на иную работу. Хорошо еще, если без выговора. А то бывало и с
выговором, бывало с опубликованием в печат и, бывало и хуже, о чем даже упоминать неприят но.
– Демонский номер, – в один голос ут верждали пот ерпевшие. – Ну кт о мог подозреват ь?
И на голову писателя, авт ора ст рашного «Рассказа о семи повешенных», падали ужаснейшие
обвинения, будто бы именно он повинен в том, чт о т . Лапшин принял на службу шестерых родных
брат ьев-богатырей, чт о т. Справченко в загот овке древесной коры понадеялся на самотек, чем эти
загот овки и провалил, и что т . Индокитайский проиграл в польский банчок 7384 рубля 03 коп. казенных
денег. Как Индокитайский ни вертелся, как ни доказывал в соответ ст вующих инст анциях, что 03 коп.
он израсходовал на пользу государства и что он может предст авит ь на указанную сумму
оправдательные документы, ничт о ему не помогло. Тень покойного писателя была неумолима, и
осенним вечером Индокит айского повели на от сидку. Дейст вительно, нехороший был эт от номер
пятый.
Начальник всего «Геркулеса» т . Полыхаев помещался в бывшем зимнем саду, секрет арша его Серна
Михайловна то, и дело мелькала среди уцелевших пальм и сикомор. Там же стоял длинный, как
вокзальный перрон, ст ол, покрытый малиновым сукном, за кот орым происходили частые и длительные
заседания правления. А с недавнего времени в комнате э 262, где некогда помещалась малая буфетная,
засела комиссия по чистке в числе восьми ничем не выдающихся с виду товарищей с серенькими
глазами. Приходили они аккурат но каждый день и все чит али какие-то служебные бумаженции.
Когда Ост ап и Балаганов поднимались по лест нице, раздался тревожный звонок, и сразу же из всех
комнат выскочили служащие. Ст ремительность эт ого маневра напоминала корабельный аврал. Однако
эт о был не аврал, а перерыв для завт рака. Иные из служащих поспешили в буфет, чтобы успеть
захватить бутерброды с красной икрой. Иные же делали променад в коридорах, закусывая на ходу.
Из планового от дела вышел служащий благороднейшей наружности. Молодая круглая борода
висела на его бледном ласковом лице. В руке он держал холодную котлету, которую то и дело
подносил ко рт у, каждый раз ее внимательно оглядев.
В эт ом занятии служащему чуть не помешал Балаганов, желавший узнат ь, на каком этаже
находится финсчетный отдел.
– Разве вы не видите, т оварищ, что я закусываю? – сказал служащий, с негодованием отвернувшись
от Балаганова.
И, не обращая больше внимания на молочных брат ьев, он погрузился в разглядывание последнего
кусочка кот леты. Осмот рев его со всех сторон самым т щательным образом и даже понюхав на
прощанье, служащий от правил его в рот, выпятил грудь, сбросил с пиджака крошки и медленно
подошел к другому служащему, стоявшему у дверей своего отдела.
– Ну чт о, – спросил он, оглянувшись, – как самочувст вие?
– Лучше б не спрашивали, товарищ Бомзе, – от ветил т от и, тоже оглянувшись, добавил: – Разве это
жизнь? Нет никакого простора индивидуальности. Все одно и то же, пятилетка в чет ыре года,
пятилетка в три года.
– Да, да, – зашепт ал Бомзе, – просто ужас какойт о! Я с вами совершенно согласен. Именно никакого
простора для индивидуальности, никаких стимулов, никаких личных перспектив. Ж ена, сами
понимает е, домашняя хозяйка, и та говорит , что нет стимулов, нет личных перспектив.
Вздохнув, Бомзе двинулся навстречу другому служащему.
– Ну чт о, – спросил он, заранее печально улыбаясь, – как самочувствие?
– Да вот , – сказал собеседник, – сегодня ут ром из командировки. Удалось повидать совхоз.
Грандиозно. Зерновая фабрика! Вы себе не представляет е, голубчик, чт о такое пят илетка, чт о такое
воля коллект ива!
– Ну, то ест ь буквально то же самое я говорил только чт о! – с горячностью воскликнул Бомзе. –
Именно воля коллектива! Пят илет ка в четыре года, даже в т ри – вот ст имул, кот орый… Возьмите,
наконец, даже мою жену. Домашняя хозяйка – и та отдает должное индуст риализации. Черт возьми, на
глазах вырастает новая жизнь!
От ойдя в сторону, он радостно помот ал головой. Через минут у он уже держал за рукав кроткого
Борисохлебского и говорил:
– Вы правы, я т оже т ак думаю. Зачем строить Магнит огорски, совхозы, всякие комбайны, когда нет
личной жизни, когда подавляется индивидуальность?
А еще через минут у его глуховат ый голос булькал на площадке лест ницы:
– Ну, т о ест ь то же самое я говорил только чт о товарищу Борисохлебскому. Что плакат ь об
индивидуальност и, о личной жизни, когда на наших глазах раст ут зерновые фабрики, Магнитогорски,
всякие комбайны, бетономешалки, когда коллект ив…
В течение перерыва Бомзе, любивший духовное общение, успел покалякат ь с десятком
сослуживцев. Сюжет каждой беседы можно было определит ь по выражению его лица, на кот ором
горечь по поводу зажима индивидуальност и быстро переходила в светлую улыбку энтузиаст а. Но
каковы бы ни были чувст ва, обуревавшие Бомзе, лицо его не покидало выражение врожденного
благородства. И все, начиная с выдержанных т оварищей из мест кома и кончая политически незрелым
Кукушкиндом, считали Бомзе честным и, главное, принципиальным человеком. Впрочем, он и сам был
такого же мнения о себе.
Новый звонок, извещавший о конце аврала, вернул служащих в номера. Работ а возобновилась.
Собственно говоря, слова «работа возобновилась» не имели от ношения к прямой деятельности
«Геркулеса», заключавшейся по уставу в различных т орговых операциях в области лесо– и
пиломатериалов. Последний год геркулесовцы, от бросив всякую мысль о скучных бревнах, дикт овых
лист ах, экспортных кедрах и прочих неинт ересных вещах, предались увлекат ельнейшему занят ию: они
боролись за помещение, за любимую свою гостиницу.
Все началось с маленькой бумажки, которую принес в брезентовой разносной книге ленивый
скороход из коммунот дела.
«С получением сего, – значилось в бумажке, – предлагает ся вам в недельный срок освободить
помещение бывш. гостиницы „Каир“ и передать со всем бывш. гост иничным инвент арем в ведение
гост иничного трест а. Вам предост авляется помещение бывш. акц. о-ва „Ж есть и бекон“. Основание:
пост ановление Горсовета от 12/1929 г. «
Вечером эту бумажку положили на ст ол перед лицом т оварища Полыхаева, сидевшего в
электрической тени пальм и сикомор.
– Как! – нервно вскричал начальник «Геркулеса». – Они пишут мне «предлагает ся»! Мне,
подчиненному непосредственно цент ру! Да что они, с ума там посходили? А?
– Они бы еще написали «предписывает ся», – поддала жару Серна Михайловна. – Мужланы!
– Это просто анекдот, – сказал Полыхаев, мрачно улыбаясь.
Немедленно же бил продиктован ответ самого решительного характ ера. Начальник «Геркулеса»
наот рез отказывался очистить помещение.
– Будут знать в другой раз, чт о я им не ночной ст орож и никаких «предлагает ся» мне писать
нельзя, – бормот ал товарищ Полыхаев, вынув из кармана резиновую печат ку со своим факсимиле и в
волнении от тиснув подпись вверх ногами.
И снова ленивый скороход, на этот раз геркулесовский, пот ащился по солнечным улицам,
останавливаясь у квасных будок, вмешиваясь во все уличные скандалы и отчаянно размахивая
разносной книгой.
Целую неделю после этого геркулесовцы обсуждали создавшееся положение. Служащие сходились
на том, чт о Полыхаев не потерпит такого подрыва своего авторит ет а.
– Вы еще не знает е нашего Полыхаева, – говорили молодцы из финсчета. – Он мыт ый-перемытый.
Его на голое пост ановление не возьмешь.
Вскоре после эт ого т оварищ Бомзе вышел из кабинета начальника, держа в руках списочек
избранных сот рудников. Он шагал из отдела в отдел, наклонялся над указанной в списке особой и
таинст венно шепт ал:
– Маленькая вечериночка. По т ри рубля с души. Проводы Полыхаева.
– Как? – пугались сотрудники. – Разве Полыхаев уходит ? Снимают ?
– Да нет. Едет на неделю в центр хлопот ат ь насчет помещения. Так смотрите не опаздывайте.
Ровно в восемь у меня. Проводы прошли очень весело. Сот рудники преданно смот рели на Полыхаева,
сидевшего с лафитничком в руке, рит мично били в ладоши и пели:
– Пей до дна, пей до дна, пейдодна, пей до дна, пей до дна, пейдодна.
Пели до т ех пор, покуда любимый начальник не осушил изрядного количества лафитничков и
высоких севастопольских стопок, после чего, в свою очередь, колеблющимся голосом начал песню:
«По ст арой калужской дороге, на сорок девят ой версте». Однако никт о не узнал, что произошло на
эт ой версте, так как Полыхаев, неожиданно для всех, перешел на другую песню:
Шел трамвай девятый номер,

На площадке кт ой-то помер,
Тянут, т янут мерт веца,
Ламца-дрица. Ца-ца.
После отъезда Полыхаева производительность труда в «Геркулесе» слегла понизилась. Смешно
было бы работ ат ь в полную силу, не зная, ост анешься ли в этом помещении, или придется со всеми
канцпринадлежност ями т ащит ься в «Ж ест ь и бекон». Но еще смешнее было бы работать в полную силу
после возвращения Полыхаева. Он вернулся, как выразился Бомзе, на щите, помещение осталось за
«Геркулесом», и сот рудники посвящали служебные часы насмешкам над коммунотделом.
Повергнут ое учреждение просило отдат ь хотя бы умывальники и панцирные кровати, но
возбужденный успехом Полыхаев даже не ответ ил. Тогда схват ка возобновилась с новой силой. В центр
летели жалобы. Опровергать их Полыхаев выезжал лично. Все чаще на квартире Бомзе слышалось
победное «пейдодна», и все более широкие слои сотрудников втягивались в работу по борьбе за
помещение. Пост епенно забывались лесо – и пиломатериалы. Когда Полыхаев находил вдруг у себя на
ст оле бумажку, касающуюся экспорт ных кедров или дикт овых листов, он т ак поражался, что
некоторое время даже не понимал, чего от него хот ят . Сейчас он был поглощен выполнением
чрезвычайно важной задачи-переманивал к себе на высший оклад двух особенно опасных
коммунот дельцев.
– Вам повезло, – говорил Ост ап своему спутнику. – Вы присут ствуете при смешном событ ии –
Остап Бендер идет по горячему следу. Учитесь! Мелкая уголовная сошка, вроде Паниковского, написала
бы Корейко письмо: «Положит е во дворе под мусорный ящик шестьсот рублей, иначе будет плохо» – и
внизу пририсовала бы крест, череп и свечу. Соня Золотая Ручка, дост оинств которой я отнюдь не
желаю умалит ь, в конце концов прибегла бы к обыкновенному хипесу, что принесло бы ей тысячи
полт оры. Дело женское. Возьмем, наконец, корнет а Савина. Аферист выдающийся. Как говорится, негде
пробы ст авить. А что сделал бы он? Приехал бы к Корейко на квартиру под видом болгарского царя,
наскандалил бы в домоуправлении и испортил бы все дело. Я же, как видите, не т ороплюсь. Мы сидим в
Черноморске уже неделю, а я только сегодня иду на первое свидание… Ага, вот и финсчет ный зал! Ну,
борт механик, покажит е мне больного. Ведь вы специалист по Корейко.
Они вошли в гогочущий, наполненный посетителями зал, и Балаганов повел Бендера в угол, где за
желт ой перегородкой сидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус. Балаганов уже поднял руку,
чт обы указать ею миллионера, когда Остап сердит о шепнул:
– Вы бы еще закричали во всю глотку: «Вот он, богат ей! Держите его!» Спокойст вие. Я угадаю сам.
Который же из четырех?
Остап уселся на прохладный мраморный подоконник и, по-дет ски болтая ногами, принялся
рассуждат ь:
– Девушка не в счет . Ост аются трое: красномордый подхалим с белыми глазами, старичок
боровичок в железных очках и т олстый барбос серьезнейшего вида. Старичка боровичка я с
негодованием отмет аю. Кроме ваты, кот орой он заткнул свои мохнатые уши, никаких ценностей у него
не имеется. Остают ся двое: барбос и белоглазый подхалим. Кто же из них Корейко? Надо подумать.
Остап выт янул шею и стал сравниват ь кандидат ов. Он так быстро вертел головой, словно следил
за игрой в теннис, провожая взглядом каждый мяч.
– Знает е, бортмеханик, – сказал он, наконец, – толстый барбос больше подходит к роли
подпольного миллионера, нежели белоглазый подхалим. Вы обратите внимание на т ревожный блеск в
глазах барбоса. Ему не сидит ся на месте, ему не т ерпит ся, ему хочется поскорее побежат ь домой и
запустить свои лапы в пакеты с червонцами. Конечно, это он собират ель каратов и долларов. Разве вы
не видите, что эта т олстая харя являет ся не чем иным, как демократической комбинацией из лиц
Шейлока, Скупого рыцаря и Гарпагона? А т от , белоглазый, прост о ничтожест во, советский мышонок. У
него, конечно, есть сост ояние – двенадцать рублей в сберкассе. Предел его ночных грез – покупка
волосат ого пальт о с т елячьим воротником. Это – не Корейко. Это – мышь, кот орая…
Но тут полная блеска речь великого комбинатора была прервана мужест венным криком, кот орый
донесся из глубин финсчетного зала и, несомненно, принадлежал работнику, имеющему право кричат ь:
– Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженност и нам коммунот дела? Товарищ
Полыхаев срочно требует.
Остап толкнул Балаганова ногой. Но барбос спокойно продолжал скрипет ь пером. Его лицо,
носившее характ ернейшие черты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не изменилось. Зато
красномордый блондин с белыми глазами, эт о ничт ожество, эт от советский мышонок, обуянный
мечт ою о пальто с телячьим воротником, проявил необычайное оживление. Он хлопотливо заст учал
ящиками стола, схватил какую-т о бумажонку и быст ро побежал на зов.
Великий комбинат ор крякнул и испытующе посмот рел на Балаганова. Шура засмеялся.
– Да, – сказал Остап после некоторого молчания. – Эт от денег на тарелочке не принесет. Разве
только я очень уж попрошу. Объект , достойный уважения. Теперь – скорее на воздух. В моем мозгу
родилась забавная комбинация. Сегодня вечером мы с божьей помощью впервые пот рогаем господина
Корейко за вымя. Трогать будете вы, Шура.
Глава XII
Гомер, Мильтон и Паниковский
Инст рукция была самая простая:

1. Случайно вст ретиться с гражданином Корейко на улице.
2. Не бить его ни под каким видом и вообще не применят ь физического воздействия.
3. От обрать все, что будет обнаружено в карманах поименованного гражданина.
4. Об исполнении донести.
Несмот ря на исключит ельную простоту и ясност ь указаний, сделанных великим комбинат ором.
Балаганов и Паниковский завели жаркий спор. Сыновья лейтенанта сидели на зеленой скамейке в
городском саду, значительно поглядывая на подъезд «Геркулеса». Препираясь, они не замечали даже,
чт о вет ер, сгибавший пожарную ст рую фонт ана, сыплет на них сеянную водичку. Они только дергали
головами, бессмысленно смот рели на чист ое небо и продолжали спорить.
Паниковский, кот орый по случаю жары заменил толстую куртку топорника ситцевой рубашонкой
с отложным воротником, держался высокомерно. Он очень гордился возложенным на него поручением.
– Только кража, – говорил он.
– Только ограбление, – возражал Балаганов, который тоже был горд доверием командора.
– Вы жалкая, ничт ожная личност ь, – заявил Паниковский, с от вращением глядя на собеседника.
– А вы калека, – заметил Балаганов. – Сейчас начальник я!
– Кто начальник?
– Я начальник. Мне поручено.
– Вам?
– Мне.
– Тебе?
– А кому же еще? Уж не т ебе ли? И разговор перешел в област ь, не имевшую ничего общего с
полученной инст рукцией. Ж улики так разгорячились, что начали даже легонько от пихиват ь друг друга
ладонями и наперебой вскрикивать: «А т ы кт о такой?» Такие дейст вия предшествуют обычно
генеральной драке, в кот орой прот ивники бросают шапки на землю, призывают прохожих в свидет ели и
размазывают на своих щетинист ых мордасах детские слезы.
Но драки не произошло. Когда наст упил наиболее подходящий момент для нанесения первой
пощечины, Паниковский вдруг убрал руки и согласился считать Балаганова своим непосредст венным
начальством.
Вероятно, он вспомнил, что его часто били отдельные лица и целые коллект ивы и что при эт ом
ему бывало очень больно. Захват ив власть в свои руки, Балаганов сразу смягчился.
– Почему бы не ограбит ь? – сказал он менее настойчиво. – Разве так т рудно? Корейко вечером
идет по улице. Темно. Я подхожу с левой руки. Вы подходит е справа. Я толкаю его в левый бок, вы
толкает е в правый. Эт от дурак останавливает ся и говорит: «Хулиган!» Мне. «Кт о хулиган?» –
спрашиваю я. И вы т оже спрашивает е, кт о хулиган, и надавливает е справа. Тут я даю ему по морд… Нет,
бить нельзя!
– В т ом-то и дело, что бить нельзя, – лицемерно вздохнул Паниковский. – Бендер не позволяет .
– Да я сам знаю… В общем, я хватаю его за руки, а вы смотрит е, нет ли в карманах чего лишнего.
Он, как водится, кричит «милиция», и т ут я его… Ах ты, черт возьми, нельзя бит ь. В общем, мы уходим
домой. Ну, как план?
Но Паниковский уклонился от прямого ответа. Он взял из рук Балаганова резную курортную
тросточку с рогаткой вмест о набалдашника и, начерт ив прямую линию на песке, сказал:
– Смотрит е. Во-первых, ждать до вечера. Во-вторых…
И Паниковский от правого конца прямой повел вверх волнист ый перпендикуляр.
– Во-вт орых, он может сегодня вечером прост о не выйт и на улицу. А если даже выйдет , т о…
Тут Паниковский соединил обе линии третьей, т ак что на песке появилось нечто похожее на
треугольник, и закончил:
– Кт о его знает ? Может быть, он будет прогуливаться в большой компании. Как вам это
покажется?
Балаганов с уважением посмот рел на треугольник. Доводы Паниковского показались ему не
особенно убедит ельными, но в т реугольнике чувст вовалась такая правдивая безнадежность, что
Балаганов поколебался. Замет ив эт о, Паниковский не ст ал мешкат ь.
– Поезжайте в Киев! – сказал он неожиданно. – И тогда вы поймет е, чт о я прав. Обязательно
поезжайте в Киев!
– Какой там Киев! – пробормот ал Шура. – Почему?
– Поезжайте в Киев и спросите там, чт о делал Паниковский до революции. Обязат ельно спросите!
– Что вы прист ает е? – хмуро сказал Балаганов.
– Нет, вы спросите! – т ребовал Паниковский. – Поезжайт е и спросит е! И вам скажут, чт о до
революции Паниковский был слепым. Если бы не революция, разве я пошел бы в дети лейтенанта
Шмидта, как вы думаете? Ведь я был богатый человек. У меня была семья и на ст оле никелированный
самовар. А что меня кормило? Синие очки и палочка.
Он вынул из кармана картонный фут ляр, оклеенный черной бумагой в т усклых серебряных
звездочках, и показал синие очки.
– Вот этими очками, – сказал он со вздохом, – я кормился много лет . Я выходил в очках и с
палочкой на Крещатик и просил какого-нибудь господина почище помочь бедному слепому перейти
улицу. Господин брал меня под руку и вел. На другом т рот уаре у него уже не хват ало часов, если у
него были часы, или бумажника. Некоторые носили с собой бумажники.
– Почему же вы бросили это дело? – спросил Балаганов оживившись.
– Революция, – ответ ил бывший слепой. – Раньше я плат ил городовому на углу Крещат ика и
Прорезной пят ь рублей в месяц, и меня никт о не трогал. Городовой следил даже, чт обы меня не
обижали. Хороший был человек! Фамилия ему была Небаба, Семен Васильевич. Я его недавно встрет ил.
Он т еперь музыкальный критик. А сейчас? Разве можно связываться с милицией? Не видел хуже народа.
Они какие-т о идейные стали, какие-т о культ уртрегеры. И вот , Балаганов, на старости лет пришлось
сделаться аферистом. Но для т акого экст ренного дела можно пустить в ход мои старые очки. Это
гораздо вернее ограбления.
Через пят ь минут из общественной уборной, обсаженной табаком и мятой, вышел слепец в синих
очках. Задрав подбородок в небо и мелко постукивая перед собой курорт ной палочкой, он направился к
выходу из сада. Следом за ним двигался Балаганов. Паниковского нельзя было узнать. Отогнув назад
плечи и ост орожно ставя ноги на трот уар, он вплотную подходил к домам, ст уча палочкой по
витринным поручням, натыкался на прохожих и, глядя сквозь них, шест вовал дальше. Он работ ал
наст олько добросовестно, чт о даже смял большую очередь, голова которой упиралась в ст олбик с
надписью «Ост ановка авт обуса». Балаганов т олько диву давался, глядя на бойкого слепого.
Паниковский злодейст вовал до т ех пор, покуда из геркулесовского подъезда не вышел Корейко.
Балаганов заметался. Сначала он подскочил слишком близко к месту действия, пот ом от бежал слишком
далеко. И лишь после всего эт ого занял удобную для наблюдений позицию у фрукт ового киоска. Во рту
у него почему-то появился прот ивный вкус, словно бы он полчаса сосал медную дверную ручку. Но,
взглянув на эволюции Паниковского, он успокоился.
Балаганов увидел, что слепой повернулся фронтом к миллионеру, зацепил его палочкой по ноге и
ударил плечом. После эт ого они, видимо, обменялись несколькими словами. Зат ем Корейко улыбнулся,
взял слепого под руку и помог ему сойти на мостовую. Для большей правдоподобност и Паниковский
изо всех сил колот ил палкой по булыжникам и задирал голову, будт о он был взнуздан. Дальнейшие
действия слепого от личались такой чистотой и т очностью, чт о Балаганов почувст вовал даже зависть.
Паниковский обнял своего спутника за т алию. Его рука скользнула по левому боку Корейко и на некую
долю секунды задержалась над парусиновым карманом миллионера-конторщика.
– Ну-ну, – шепт ал Балаганов. – Давай, ст арик, давай!
Но в то же мгновение блеснули стекла, тревожно промычала груша, зат ряслась земля, и большой
белый авт обус, еле удержавшись на колесах, резко осадил на средине мост овой. Одновременно с эт им
раздались два крика:
– Идиот ! Авт обуса не видит ! – визжал Паниковский, выскочив из-под колеса и грозя провожатому
сорванными с носа очками.
– Он не слепой! – удивленно вскричал Корейко. – Ворюга!
Все заволокло синим дымом, автобус покат ил дальше, и, когда бензиновая завеса разодралась,
Балаганов увидел, чт о Паниковский окружен небольшой толпой граждан. Вокруг мнимого слепого
началась какаято возня. Балаганов подбежал поближе. По лицу Паниковского бродила безобразная
улыбка. Он был странно безучастен ко всему происходящему, хот я одно ухо его было т аким
рубиновым, чт о, вероятно, свет илось бы в темноте и при его свете можно было бы даже проявлять
фотографические пластинки.
Расталкивая сбегавшихся от овсюду граждан, Балаганов бросился в гост иницу «Карлсбад».
Великий комбинат ор сидел за бамбуковым столиком и писал.
– Паниковского бьют ! – закричал Балаганов, карт инно появляясь в дверях.
– Уже? – деловито спросил Бендер. – Что-т о очень быст ро.
– Паниковского бьют ! – с от чаянием повт орил рыжий Шура. – Возле «Геркулеса».
– Чего вы орете, как белый медведь в т еплую погоду? – ст рого сказал Ост ап. – Давно бьют?
– Минут пять.
– Так бы сразу и сказали. Вот вздорный старик! Ну, пойдем полюбуемся. По дороге расскажете.
Когда великий комбинат ор прибыл к месту происшест вия, Корейко уже не было, но вокруг
Паниковского колыхалась великая т олпа, перегородившая улицу. Автомобили нетерпеливо крякали,
упершись в людской массив. Из окон амбулат ории смот рели санитарки в белых халат ах. Бегали собаки
с выгнутыми сабельными хвост ами. В городском саду перест ал бит ь фонтан. Решительно вздохнув,
Бендер вт иснулся в толпу.
– Пардон, – говорил он, – еще пардон! Простите, мадам, это не вы потеряли на углу т алон на
повидло? Скорей бегит е, он еще там лежит. Пропуст ит е эксперт ов, вы, мужчины! Пусти, т ебе говорят,
лишенец!
Применяя таким образом полит ику кнута и пряника, Остап пробрался к центру, где т омился
Паниковский. К этому времени при свете другого уха нарушит еля конвенции тоже можно было бы
производить различные фот ографические работ ы. Увидев командора, Паниковский жалобно понурился.
– Вот эт от ? – сухо спросил Остап, толкая Паниковского в спину.
– Этот самый, – радост но подт вердили многочисленные правдолюбцы. – Своими глазами видели.
Остап призвал граждан к спокойствию, вынул из кармана записную книжку и, посмотрев на
Паниковского, власт но произнес:
– Попрошу свидет елей указать фамилии и адреса. Свидетели, записывайтесь!
Казалось бы, граждане, проявившие такую акт ивность в поимке Паниковского, не замедлят уличить
преступника своими показаниями. На самом же деле при слове «свидетели» все правдолюбцы
поскучнели, глупо засуетились и ст али пят ит ься. В толпе образовались промоины и воронки. Она
разваливалась на глазах.
– Где же свидет ели? – повт орил Остап. Началась паника. Работ ая локт ями, свидетели выбирались
прочь, и в минуту улица приняла свой обычный вид. Автомобили сорвались с мест а, окна амбулат ории
захлопнулись, собаки принялись внимат ельно осмат риват ь основания трот уарных тумб, и в городском
саду с нарзанным визгом снова поднялась струя фонт ана.
Убедившись, что улица очищена и что Паниковскому уже не грозит опасность, великий
комбинат ор ворчливо сказал:
– Бездарный старик! Неталант ливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался –
Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания! А Балаганов? Тоже – матрос с разбитого
корабля. Паниковского бьют , Паниковского бьют! А сам… Идемт е в городской сад. Я вам уст рою сцену у
фонт ана.
У фонт ана Балаганов сразу же переложил всю вину на Паниковского. Оскандалившийся слепой
указывал на свои расшатавшиеся за годы лихолет ья нервы и кстат и заявил, что во всем виноват
Балаганов – личность, как известно, жалкая и ничт ожная. Братья тут же принялись отпихивать друг
друга ладонями. Уже послышались однообразные возгласы: «А ты кто такой?», уже вырвалась из очей
Паниковского крупная слеза, предвест ница генеральной драки, когда великий комбинат ор, сказав
«брек», развел прот ивников, как судья на ринге.
– Боксировать будете по выходным дням, – промолвил он. – Прелестная пара: Балаганов в весе
петуха, Паниковский в весе курицы! Однако, господа чемпионы, работники из вас – как из собачьего
хвоста сито. Это кончит ся плохо. Я вас уволю, т ем более что ничего социально ценного вы собою не
предст авляете.
Паниковский и Балаганов, позабыв о ссоре, принялись божит ься и уверять, что сегодня же к вечеру
во чт о бы то ни стало обыщут Корейко. Бендер только усмехался.
– Вот увидите, – хорохорился Балаганов. – Нападение на улице. Под покровом ночной т емнот ы.
Верно, Михаил Самуэлевич?
– Честное, благородное слово, – поддержал Паниковский. – Мы с Шурой… не беспокойт есь! Вы
имеете дело с Паниковским.
– Эт о меня и печалит , – сказал Бендер, – хот я, пожалуйста… Как вы говорит е? Под покровом
ночной т емнот ы? Уст раивайт есь под покровом. Мысль, конечно, жиденькая. Да и оформление тоже,
вероятно, будет убогое.
После нескольких часов уличного дежурст ва объявились, наконец, все необходимые данные:
покров ночной т емноты и сам пациент, вышедший с девушкой из дома, где жил старый ребусник.
Девушка не укладывалась в план. Пока что пришлось последоват ь за гуляющими, кот орые направились
к морю.
Горящий обломок луны низко висел над остывающим берегом. На скалах сидели черные
базальт овые, навек обнявшиеся парочки. Море шушукалось о любви до гроба, о счаст ье без возврата, о
муках сердца и т ому подобных неактуальных мелочах. Звезда говорила со звездой по азбуке Морзе,
зажигаясь и потухая. Свет овой туннель прожект ора соединял берега залива. Когда он исчез, на его
мест е долго еще держался черный столб.
– Я уст ал, – хныкал Паниковский, т ащась по обрывам за Александром Ивановичем и его дамой. – Я
ст арый. Мне трудно.
Он спотыкался о сусликовые норки и падал, хват аясь руками за сухие коровьи блины. Ему
хотелось на постоялый двор, к домовитому Козлевичу, с которым т ак приятно попить чаю и
покалякат ь о всякой всячине.
И в тот момент , когда Паниковский твердо уже решил идти домой, предложив Балаганову
довершит ь начатое дело одному, впереди сказали:
– Как т епло! Вы не купаетесь ночью, Александр Иванович? Ну, т огда подождит е здесь. Я только
окунусь – и назад.
Послышался шум сыплющихся с обрыва камешков, белое плат ье исчезло, и Корейко остался один.
– Скорей! – шепнул Балаганов, дергая Паниковского за руку. – Значит, я захожу с левой стороны, а
вы – справа. Только живее!
– Я – слева, – т русливо сказал нарушитель конвенции.
– Хорошо, хорошо, вы – слева. Я толкаю его в левый бок, нет , в правый, а вы жмет е слева.
– Почему слева?
– Вот еще! Ну, справа. Он говорит : «Хулиган», а вы от вечаете: «Кт о хулиган?»
– Нет , вы первый от вечаете.
– Хорошо. Все Бендеру скажу. Пошли, пошли. Значит, вы слева…
И доблест ные сыны лейтенант а, от чаянно т руся, приблизились к Александру Ивановичу.
План был нарушена самом же начале. Вмест о т ого чтобы, согласно диспозиции, зайти с правой
ст ороны и т олкнуть миллионера в правый бок, Балаганов потоптался на месте и неожиданно сказал:
– Позвольте прикурить.
– Я не курю, – холодно от ветил Корейко.
– Так, – глупо молвил Шура, озираясь на Паниковского. – А который час, вы не знает е?
– Часов двенадцат ь.
– Двенадцат ь, – повт орил Балаганов. – Гм… Понятия не имел.
– Теплый вечер, – заискивающе сказал Паниковский.
Наст упила пауза, во время кот орой неист овст вовали сверчки. Луна побелела, и при ее свет е можно
было заметить хорошо развит ые плечи Александра Ивановича. Паниковский не выдержал напряжения,
зашел за спину Корейко и визгливо крикнул:
– Руки вверх!
– Что? – удивленно спросил Корейко.
– Руки вверх, – повт орил Паниковский упавшим голосом.
Тотчас же он получил корот кий, очень болезненный удар в плечо и упал на землю. Когда он
поднялся, Корейко уже сцепился с Балагановым. Оба т яжело дышали, словно перетаскивали рояль.
Снизу донесся русалочный смех и плеск.
– Что же вы меня бьете? – надрывался Балаганов. – Я же только спросил, который час!..
– Я т ебе покажу, который час! – шипел Корейко, вкладывавший в свои удары вековую ненависть
богача к грабит елю.
Паниковский на чет вереньках подобрался к месту побоища и сзади запуст ил обе руки в карманы
геркулесовца. Корейко лягнул его ногой, но было уже поздно. Ж елезная коробочка от папирос «Кавказ»
перекочевала из левого кармана в руки Паниковского. Из другого кармана посыпались на землю
бумажонки и членские книжечки.
– Бежим! – крикнул Паниковский от куда-то из темнот ы.
Последний удар Балаганов получил в спину. Через несколько минут помятый и взволнованный
Александр Иванович увидел высоко над собою две лунные, голубые фигуры. Они бежали по гребню
горы, направляясь в город.
Свежая, пахнущая йодом Зося заст ала Александра Ивановича за странным занят ием. Он стоял на
коленях и, зажигая спички срывающимися пальцами, подбирал с т равы бумажонки. Но, прежде чем Зося
успела спросит ь, в чем дело, он уже нашел квитанцию на чемоданишко, покоящийся в камере хранения
ручного багажа, между камышовой корзинкой с черешнями и байковым порт пледом.
– Случайно выронил, – сказал он, напряженно улыбаясь и бережно пряча квитанцию.
О папиросной коробке «Кавказ» с десятью тысячами, которые он не успел переложит ь в чемодан,
вспомнилось eмy только при входе в город.
Покуда шла титаническая борьба на морском берегу, Ост ап Бендер решил, что пребывание в
гост инице на виду у всего города выпирает из рамок затеянного дела и придает ему ненужную
официальность. Прочт я в черноморской вечорке объявление: «Сд. пр. ком. в. уд. в. н. м. од. ин. ход.», и
мигом сообразив, чт о объявление это означает – «Сдается прекрасная комнат а со всеми удобствами и
видом на море одинокому инт еллигентном"у холост яку», Ост ап подумал: «Сейчас я, кажется, холост.
Еще недавно ст аргородский загс прислал мне извещение о том, чт о брак мой с гражданкой Грицацуевой
раст оргнут по заявлению с ее ст ороны и что мне присваивает ся добрачная фамилия О. Бендер. Что ж,
придет ся вести добрачную жизнь. Я холост, одинок и интеллигент ен. Комнат а безусловно ост ает ся за
мной».
И, натянув прохладные белые брюки, великий комбинат ор от правился по указанному в объявлении
адресу.
Глава XIII
Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции
Ровно в шест надцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку.
Он лежал на клеенчатом диване, от вернувшись от всего мира, лицом к выпуклой диванной спинке.
Лежал он в подтяжках и зеленых носках, которые в Черноморске называют т акже карпет ками.
Поголодав минут двадцат ь в т аком положении, Лоханкин застонал, перевернулся на другой бок и
посмот рел на жену. При эт ом зеленые карпетки описали в воздухе небольшую дугу. Ж ена бросала в
крашеный дорожный мешок свое добро: фигурные флаконы, резиновый валик для массажа, два платья с
хвостами и одно ст арое без хвост а, фетровый кивер со ст еклянным полумесяцем, медные пат роны с
губной помадой и трикот ажные рейтузы.
– Варвара! – сказал Лоханкин в нос. Ж ена молчала, громко дыша.
– Варвара! – повторил он. – Неужели т ы в самом деле уходишь от меня к Птибурдукову?
– Да, – от вет ила жена. – Я ухожу. Так надо.
– Но почему же, почему? – сказал Лоханкин с коровьей страстност ью.
Его и без т ого крупные ноздри горестно раздулись. Задрожала фараонская бородка.
– Пот ому чт о я его люблю.
– А я как же?
– Васисуалий! Я еще вчера поставила т ебя в извест ность. Я т ебя больше не люблю.
– Но я! Я же тебя люблю, Варвара!
– Это т вое част ное дело, Васисуалий. Я ухожу к Пт ибурдукову. Так надо.
– Нет ! – воскликнул Лоханкин. – Так не надо! Не может один человек уйти, если другой его любит!
– Может, – раздраженно сказала Варвара, глядясь в карманное зеркальце. – И вообще перестань
дурить, Васисуалий.
– В т аком случае я продолжаю голодовку! – закричал несчастный муж. – Я буду голодать до т ех
пор, покуда ты не вернешься. День. Неделю. Год буду голодать!
Лоханкин снова перевернулся и уткнул т олст ый нос в скользкую холодную клеенку.
– Так вот и буду лежать в подт яжках, – донеслось с дивана, – пока не умру. И во всем будешь
виноват а ты с инженером Птибурдуковым.
Ж ена подумала, надела на белое невыпеченное плечо свалившуюся бретельку и вдруг заголосила:
– Ты не смеешь так говорить о Пт ибурдукове! Он выше т ебя!
Эт ого Лоханкин не снес. Он дернулся, словно электрический разряд пробил его во всю длину, от
подт яжек до зеленых карпеток.
– Ты самка, Варвара, – тягуче заныл он. – Ты публичная девка!
– Васисуалий, т ы дурак! – спокойно от ветила жена.
– Волчица т ы, – продолжал Лоханкин в т ом же т ягучем тоне. – Тебя я презираю. К любовнику
уходишь от меня. К Пт ибурдукову от меня уходишь. К ничт ожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая,
уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предат ься хочешь с ним. Волчица
ст арая и мерзкая притом!
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, чт о говорит пятист опным ямбом, хот я никогда
ст ихов не писал и не любил их чит ать.
– Васисуалий! Перестань паясничат ь, – сказала волчица, заст егивая мешок. – Посмотри, на кого ты
похож. Хоть бы умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я оставляю на ст оле.
И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо
вскочил с дивана, подбежал к ст олу и с криком: «Спасите!» – порвал карточку. Варвара испугалась. Ей
предст авился муж, иссохший от голода, с зат ихшими пульсами и холодными конечностями.
– Что т ы сделал? – сказала она. – Ты не смеешь голодат ь!
– Буду! – упрямо заявил Лоханкин.
– Это глупо, Васисуалий. Эт о бунт индивидуальности.
– И этим я горжусь, – от ветил Лоханкин подозрительным по ямбу т оном. – Ты недооцениваешь
значения индивидуальности и вообще интеллигенции.
– Но ведь общественност ь т ебя осудит.
– Пусть осудит , – решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.
Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с головы соломенный капор и, бормоча:
«взбесившийся самец», «т иран», «собственник», т оропливо сделала бутерброд с баклажанной икрой.
– Ешь! – сказала она, поднося пищу к пунцовым губам мужа. – Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же.
Ну!
– Ост авь меня, – сказал он, от водя руку жены. Пользуясь тем, чт о рот голодающего на мгновение
от крылся, Варвара ловко впихнула бут ерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской
бородкой и подбрит ыми московскими усиками. Но голодающий сильным ударом языка выт олкнул пищу
наружу.
– Ешь, негодяй! – в отчаянии крикнула Варвара, т ыча бутербродом. – Инт еллигент!
Но Лоханкин от водил лицо и отрицательно мычал. Через несколько минут разгоряченная,
вымазанная зеленой икрой Варвара от ст упила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.
Лоханкин смахнул с бороды затесавшиеся т уда крошки, бросил на жену ост орожный, косой взгляд
и затих на своем диване. Ему очень не хотелось расстават ься с Варварой. Наряду с множеством
недост атков y Варвары были два существенных достижения: большая белая грудь и служба. Сам
Васисуалий никогда и нигде не служил. Служба помешала бы ему думать о значении русской
интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким образом,
продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и близкой т еме: «Васисуалий Лоханкин и его
значение», «Лоханкин и трагедия русского Либерализма», «Лоханки и его роль в русской революции».
Обо всем эт ом было легко и покойно думать, разгуливая по комнат е» фет ровых сапожках, купленных
на Варварины деньги, и поглядывая на любимый шкаф, где мерцали церковным золот ом корешки
брокгаузовского энциклопедического словаря. Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя
взоры с корешка на корешок. По ранжиру выт янулись т ам дивные образцы переплетного искусст ва:
Большая медицинская энциклопедия, «Ж изнь животных», пудовый т ом «Мужчина и женщина», а т акже
«Земля и люди» Элизе Реклю.
«Рядом с этой сокровищницей мысли, – неторопливо думал Васисуалий, – делаешься чище, как-то
духовно растешь».
Придя к т акому заключению, он радост но вздыхал, вытаскивал из-под шкафа «Родину» за 1899
года переплете цвет а морской волны с пеной и брызгами, рассмат ривал картинки англо-бурской войны,
объявление неизвестной дамы, под названием: «Вот как я увеличила свой бюст на шест ь дюймов» – и
прочие интересные шт учки.
С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие
дост ойнейшего предст авителя мыслящего человечества.
Вечером пришел Пт ибурдуков. Он долго не решался войт и в комнаты Лоханкиных и мыкался по
кухне среди длиннопламенных примусов и прот янут ых накрест веревок, на кот орых висело сухое
гипсовое белье с подт еками синьки. Кварт ира оживилась. Хлопали двери, проносились т ени, светились
глаза жильцов, и где-т о страст но вздохнули: – мужчина пришел.
Пт ибурдуков снял фуражку, дернул себя за инженерский ус и, наконец, решился.
– Варя, – умоляюще сказал он, входя в комнат у, – мы же условились…
– Полюбуйся, Сашук! – закричала Варвара, хват ая его за руку и подт алкивая к дивану. – Вот он!
Лежит! Самец! Подлый собственник! Понимаешь, этот крепост ник объявил голодовку из-за т ого, чт о я
хочу от него уйти.
Увидев Пт ибурдукова, голодающий сразу же пустил в ход пят истопный ямб.
– Пт ибурдуков, тебя я презираю, – заныл он. – Ж ены моей касаться ты не смей. Ты хам,
Пт ибурдуков, мерзавец! Куда жену уводишь от меня?
– Товарищ Лоханкин, – ошеломленно сказал Птибурдуков, хватаясь за усы.
– Уйди, уйди, тебя я ненавижу, – продолжал Васисуалий, раскачиваясь, как ст арый еврей на
молитве, – т ы гнида жалкая и мерзкая притом. Не инженер т ы – хам, мерзавец, сволочь, ползучий гад и
сутенер притом!
– Как вам не стыдно, Васисуалий Андреич, – сказал заскучавший Пт ибурдуков, – даже просто
глупо. Ну, подумайт е, чт о вы делаете? На втором году пят илет ки…
– Он мне посмел сказать, чт о эт о глупо! Он, он, жену укравший у меня! Уйди, Пт ибурдуков, не то
тебе по вые, по шее то есть, вам я надаю.
– Больной человек, – сказал Пт ибурдуков, стараясь оставаться в рамках приличия.
Но Варваре эти рамки были т есны. Она схватила со стола уже засохший зеленый бутерброд и
подступила к голодающему. Лоханкин защищался с таким от чаянием, словно бы его собирались
каст рироват ь. Пт ибурдуков от вернулся и смот рел в окно на конский кашт ан, цветущий белыми
свечками. Позади себя он слышал отвратительное мычание Лоханкина и крики Варвары: «Ешь, подлый
человек! Ешь, крепостник!»
На другой день, расст роенная неожиданным препятст вием, Варвара не пошла на службу.
Голодающему стало хуже.
– Вот уже и рези в желудке начались, – сообщил он удовлетворенно, – а там цынга на почве
недоедания, выпадение волос и зубов.
Пт ибурдуков привел брата – военного врача. Птибурдуков-вт орой долго прикладывал ухо к
туловищу Лоханкина и прислушивался к работ е его органов с той внимательностью, с какой кошка
прислушивается к движению мыши, залезшей в сахарницу. Во время осмот ра Васисуалий глядел на свою
грудь, мохнат ую, как демисезонное пальто, полными слез глазами. Ему было очень жалко себя.
Пт ибурдуков-второй посмотрел на Птибурдукова-первого и сообщил, чт о больному диет ы соблюдать
не надо. Ест ь можно все. Например, суп, котлет ы, компот . Можно т акже – хлеб, овощи, фрукт ы. Не
исключена рыба. Курить можно, конечно соблюдая меру. Пит ь не совет ует, но для аппет ит а неплохо
было бы вводить в организм рюмку хорошего порт вейна. В общем, докт ор плохо разобрался в душевной
драме Лоханкиных. Сановит о от дуваясь и ст уча сапогами, он ушел, заявив на прощание, что больному
не возбраняется т акже купаться в море и ездить на велосипеде.
Но больной не думал вводить в организм ни компота, ни рыбы, ни кот лет, ни прочих разносолов.
Он не пошел к морю купаться, а продолжал лежать на диване, осыпая окружающих бранчливыми
ямбами. Варвара почувст вовала к нему жалость. «Из-за меня голодает, – размышляла она с гордост ью, –
какая все-таки ст раст ь. Способен ли Сашук на т акое высокое чувство?» И она бросала беспокойные
взгляды на сытого Сашука, вид кот орого показывал, чт о любовные переживания не помешают ему
регулярно вводит ь в организм обеды и ужины. И даже один раз, когда Пт ибурдуков вышел из комнат ы,
она назвала Васисуалия «бедненьким». При этом у рт а голодающего снова появился бут ерброд и снова
был от вергнут , «Еще немного выдержки, – подумал Лоханкин, – и не видат ь Пт ибурдукову моей
Варвары».
Он с удовольст вием прислушивался к голосам из соседней комнат ы.
– Он умрет без меня, – говорила Варвара, – придется нам подождат ь. Ты же видишь, чт о я сейчас
не могу уйти.
Ночью Варваре приснился страшный сон. Иссохший от высокого чувст ва Васисуалий глодал белые
шпоры на сапогах военного врача. Эт о было ужасно. На лице врача было покорное выражение, словно у
коровы, которую доит деревенский вор. Шпоры гремели, зубы лязгали. В страхе Варвара проснулась.
Ж елт ое японское солнце свет ило в упор, затрачивая всю свою силу на освещение т акой
мелочишки, как граненая пробка от пузырька с одеколоном «Турандот». Клеенчат ый диван был пуст.
Варвара повела очами и увидела Васисуалия. Он стоял у открытой дверцы буфета, спиной к кровати, и
громко чавкал. От нет ерпения и жадности он наклонялся, прит опывал ногой в зеленом носке и издавал
носом свист ящие и хлюпающие звуки. Опустошив высокую баночку консервов, он ост орожно снял
крышку с кастрюли и, погрузив пальцы в холодный борщ, извлек от туда кусок мяса. Если бы Вар papa
поймала мужа за эт им занятием даже в лучшие времена их брачной жизни, т о и т огда Васисуалию
пришлось бы худо. Теперь же участ ь его была решена.
– Лоханкин! – сказала она ужасным голосом.
От испуга голодающий выпуст ил мясо, кот орое шлепнулось обрат но в каст рюлю, подняв
фонт анчик из капусты и морковных звезд. С жалобным воем кинулся Васисуалий к дивану. Варвара
молча и быстро одевалась.
– Варвара! – сказал он в нос. – Неужели т ы, в самом деле, уходишь от меня в Пт ибурдукову?
От вета не было.
– Волчица ты, – неуверенно объявил Лоханкин, – т ебя я презираю, к Птибурдукову ты уходишь от
меня…
Но было уже поздно. Напрасно хныкал Васисуалий о любви и голодной смерти. Варвара ушла
навсегда, волоча за собой дорожный мешок с цветными рейт узами, фет ровой шляпой, фигурными
флаконами и прочими предмет ами дамского обихода.
И в жизни Васисуалия Андреевича наст упил период мучительных дум и моральных страданий. Есть
люди, кот орые не умеют ст радать, как-то не выходит. А если уж и ст радают , то старают ся проделать
эт о как можно быстрее и незамет нее для окружающих. Лоханкин же страдал от крыт о, величаво, он
хлестал свое горе чайными ст аканами, он упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний
раз поразмыслить о значении русской интеллигенции, а равно о т рагедии русского либерализма.
«А может быт ь, так надо, – думал он, – может быть, это искупление, и я выйду из него
очищенным? Не т акова ли судьба всех ст оящих выше толпы людей с т онкой конституцией? Галилей,
Милюков, А.Ф. Кони. Да, да, Варвара права, так надо!»
Душевная депрессия не помешала ему, однако, дать в газету объявление о сдаче внаем вт орой
комнат ы. «Это все-т аки мат ериально поддержит меня на первых порах», – решил Васисуалий. И снова
погрузился в т уманные соображения о страданиях плот и и значении души как источника прекрасного.
От этого занят ия его не могли отвлечь даже наст оятельные указания соседей на необходимость
тушить за собой свет в уборной. Находясь в расст ройст ве чувств, Лоханкин постоянно забывал это
делать, чт о очень возмущало экономных жильцов.
Между тем обитатели большой коммунальной кварт иры номер т ри, в которой обит ал Лоханкин,
счит ались людьми своенравными и извест ны были всему дому част ыми скандалами и тяжелыми
склоками. Квартиру номер три прозвали даже «Вороньей слободкой». Продолжительная совместная
жизнь закалила этих людей, и они не знали ст раха. Квартирное равновесие поддерживалось блоками
между отдельными жильцами. Иногда обит ат ели «Вороньей слободки» объединялись все вместе прот ив
какого-либо одного квартирант а, и плохо приходилось т акому кварт ирант у. Цент рост ремительная
сила сутяжничества подхват ывала его, втягивала в канцелярии юрисконсульт ов, вихрем проносила
через прокуренные судебные коридоры и вталкивала в камеры т оварищеских и народных судов. И
долго еще скитался непокорный кварт ирант, в поисках правды добираясь до самого всесоюзного
ст арост ы т оварища Калинина. И до самой своей смерти квартирант будет сыпать юридическими
словечками, которых понаберется в разных присутст венных мест ах, будет говорит ь не «наказывается»
а «наказуется», не «пост упок», а «деяние». Себя будет называт ь не «товарищ Ж уков», как положено
ему со дня рождения, а «потерпевшая сторона». Но чаще всего и с особенным наслаждением он будет
произносить выражение «вчинить иск». И жизнь его, которая и прежде не текла мoлoкoм и медом,
ст анет совсем уже дрянной,
Задолго до семейной драмы Лоханкиных летчик Севрюгов, к несчастию своему проживавший в
квартире номер три, вылетел по срочной командировке Осоавиахима за Полярный круг. Весь мир,
волнуясь, следил за полетом Севрюгова. Пропала без вест и иност ранная экспедиция, шедшая к полюсу,
и Севрюгов должен был ее отыскать. Мир жил надеждой на успешные действия лет чика.
Переговаривались радиостанции всех материков, мет еорологи предост ерегали от важного Севрюгова от
магнит ных бурь, коротковолновики наполняли эфир свист ом, и польская газета «Курьер Поранны»,
близкая к минист ерст ву иностранных дел, уже т ребовала расширения Польши до границы 1772 года.
Целый. месяц Севрюгов лет ал над ледяной пуст ыней, и грохот его мот оров был слышен во всем мире.
Наконец, Севрюгов совершил т о, что совсем сбило с т олку газету, близкую к польскому
минист ерству иностранных дел. Он нашел зат ерянную среди т оросов экспедицию, успел сообщить
точное ее местонахождение, но после эт ого вдруг исчез сам. При этом известии земной шар
переполнился криками. Имя Севрюгова произносилось на т рехстах двадцат и языках и наречиях,
включая сюда язык чернокожих индейцев, порт реты Севрюгова в звериных шкурах появились на
каждом свободном листке бумаги. В беседе с предст авителями печати Габриэль д'Аннунцио заявил, что
только чт о закончил новый роман и сейчас же вылетает на поиски отважного русского. Появился
чарльст он «Мне т епло с моей крошкой на полюсе». И ст арые московские халтурщики Услышкин-Верт ер,
Леонид Трепетовский и Борис Аммиаков, издавна практ иковавшие литерат урный демпинг и
«выбрасывавшие на рынок свою продукцию по бросовым ценам, уже писали обозрение под названием:
„А вам не холодно?“. Одним словом, наша планета переживала великую сенсацию.
Но еще большую сенсацию вызвало это сообщение в кварт ире номер т ри, находящейся в доме
номер восемь по Лимонному переулку и известной больше под именем «Вороньей слободки».
– Пропал наш квартирант, – радост но говорил от ст авной дворник Никит а Пряхин, суша над
примусом валеный сапог. – Пропал, миленький. А не летай, не летай! Человек ходит ь должен, а не
летать. Ходить должен, ходит ь.
И он переворачивал валенок над стонущим огнем.
– Долет ался, желтоглазый, – бормот ала бабушка, имени-фамилии которой никто не знал. Жила
она на антресолях, над кухней, и хот я вся квартира освещалась элект ричест вом, бабушка жгла у себя
наверху керосиновую лампу с рефлектором. Элект ричеству она не доверяла. – Вот и комната
освободилась, площадь!
Бабушка первой произнесла слово, кот орое давно уже т яжелило сердца обит ателей «Вороньей
слободки». О комнате пропавшего лет чика заговорили все: и бывший горский князь, а ныне трудящийся
Вост ока гражданин Гигиенишвили, и Дуня, арендовавшая койку в комнате тети Паши, и сама т етя Паша –
торговка и горькая пьяница, и Александр Дмитриевич Суховейко-в прошлом камергер двора его
императорского величест ва, кот орого в квартире звали прост о Мит ричем, и прочая кварт ирная сошка,
во главе с от ветственной съемщицей Люцией Францевной Пферд.
– Чт о ж, – сказал Митрич, поправляя золот ые очки, когда кухня наполнилась жильцами, – раз
товарищ исчез, надо делить. Я, например, давно имею право на дополнит ельную площадь.
– Почему ж мужчине площадь? – возразила коечница Дуня. – Надо женщине. У меня, может,
другого т акого случая в жизни не будет , чт об мужчина вдруг пропал.
И долго она еще т олклась между собравшимися, приводя различные доводы в свою пользу и часто
произнося слово «мужчина».
Во всяком случае жильцы сходились на т ом, что комнат у нужно забрат ь немедленно.
В тот же день мир задрожал от новой сенсации. Смелый Севрюгов нашелся, Нижний Новгород,
Квебек и Рейкьявик услышали позывные Севрюгова. Он сидел с подмятым шасси на восемьдесят
четверт ой параллели. Эфир сот рясался от сообщений: «Смелый русский чувствует себя от лично»,
«Севрюгов шлет рапорт президиуму Осоавиахима!», «Чарльз Линдберг считает Севрюгова лучшим
летчиком в мире», «Семь ледоколов вышли на помощь Севрюгову и обнаруженной им экспедиции». В
промежут ках между эт ими сообщениями газеты печатали только фотографии какихт о ледяных кромок
и берегов. Без конца слышались слова: «Севрюгов, Нордкап, параллель, Севрюгов, Земля Франца-
Иосифа, Шпицберген, Кингсбей, пимы, горючее, Севрюгов».
Уныние, охват ившее при этом извест ии «Воронью слободку», вскоре сменилось спокойной
уверенностью. Ледоколы продвигались медленно, с т рудом разбивая ледяные поля.
– От обрат ь комнату и все, – говорил Никит а Пряхин. – Ему хорошо там на льду сидеть, а т ут,
например, Дуня все права имеет. Тем более по закону жилец не имеет права больше двух месяцев
от сутствовать.
– Как вам не ст ыдно, гражданин Пряхин! – возражала Варвара, в т о время еще Лоханкина,
размахивая «Известиями». – Ведь эт о герой. – Ведь он сейчас на восемьдесят чет вертой параллели!
– Что еще за параллель т акая, – смут но отзывался Мит рич. – Может, такой никакой параллели и
вовсе нет у. Этого мы не знаем. В гимназиях не обучались.
Митрич говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он окончил Пажеский корпус.
– Да вы поймите, – кипятилась Варвара, поднося к носу камергера газетный лист . – Вот ст ат ья.
Видите? «Среди т оросов и айсбергов».
– Айсберги! – говорил Митрич насмешливо. – Эт о мы понять можем. Десять лет как жизни нет . Все
Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи. Верно Пряхин говорит . Отобрать – и все. Тем
более, что вот и Люция Францевна подт верждает насчет закона.
– А вещи на лестницу выкинут ь, к чертям собачьим! – грудным голосом. воскликнул бывший князь,
а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили.
Варвару быстро заклевали, и она побежала жаловат ься мужу.
– А может быть, т ак надо, – от вет ил муж, поднимая фараонскую бороду, – может, устами
простого мужика Мит рича говорит великая сермяжная правда. Вдумайся только в роль русской
интеллигенции, в ее значение.
В тот великий день, когда ледоколы дост игли, наконец, палат ки Севрюгова, гражданин
Гигиенишвили взломал замок на севрюговской двери и выбросил в коридор все имущест во героя, в т ом
числе висевший на стене красный пропеллер. В комнату вселилась Дуня, немедленно впуст ившая к себе
за плат у шестерых коечников. На завоеванной площади всю ночь длился пир. Никита Пряхин играл на
гармонии, и камергер Мит рич плясал «русскую» с пьяной тет ей Пашей.
Будь у Севрюгова слава хот ь чуть поменьше т ой всемирной, кот орую он приобрел своими
замечат ельными полет ами над Арктикой, не увидел бы он никогда своей комнаты, засосала бы его
цент ростремит ельная сила сутяжничест ва, и до самой своей смерти называл бы он себя не «от важным
Севрюговым», не «ледовым героем», а «потерпевшей стороной». Но на эт от раз «Воронью слободку»
основат ельно прищемили. Комнат у вернули (Севрюгов вскоре переехал в новый дом), а бравый
Гигиенишвили за самоуправство просидел в т юрьме чет ыре месяца и вернулся от туда злой, как черт.
Именно он сделал осиротевшему Лоханкину первое предст авление о необходимост и регулярно
тушить за собою свет, покидая уборную. При эт ом глаза у него были решит ельно дьявольские.
Рассеянный Лоханки н не оценил важности демарша, предпринят ого гражданином Гигиенишвили, и
таким образом проморгал начало конфликт а, который привел вскоре к ужасающему, небывалому даже в
жилищной, практ ике событ ию.
Вот как обернулось эт о дело. Васисуалий Андреевич по-прежнему забывал т ушит ь свет в
помещении общего пользования. Да н мог ли он помнит ь о т аких мелочах быт а, когда ушла жена, когда
остался он без копейки, когда не было еще т очно уяснено все многообразное значение русской
интеллигенции? Мог ли он думать, что жалкий бронзовый светишко восьмисвечовой лампы вызовет в
соседях т акое большое чувст во? Сперва его предупреждали по нескольку раз в день. Пот ом прислали
письмо, сост авленное Митричем и подписанное всеми жильцами. И, наконец, перестали предупреждать
и уже не слали писем. Лоханкин еще не постигал значит ельност и происходящего, но уже смут но
почудилось ему, что некое кольцо гот ово сомкнут ься.
Во вт орник вечером прибежала т етипашина девчонка и одним духом от рапорт овала:
– Они последний раз говорят, чт об т ушили. Но как-то так случилось, что Васисуалий Андреевич
снова забылся, и лампочка продолжала прест упно свет ит ь сквозь паут ину и грязь. Кварт ира вздохнула.
Через минут у в Дверях лоханкинской комнат ы показался гражданин Гигиенишвили. Он был в голубых
полотняных сапогах и в плоской шапке из коричневого барашка.
– Идем, – сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он крепко взял его за руку, повел по т емному
коридору, где Васисуалий почему-то затосковал и ст ал даже легонько брыкат ься, и ударом в спину
вытолкнул его на средину кухни. Уцепившись за бельевые. веревки, Лоханкин удержал равновесие и
испуганно оглянулся. Здесь собралась вся кварт ира. В молчании стояла здесь Люция Францевна Пферд.
Фиолет овые химические морщины лежали на – властном лице от ветственной съемщицы. Рядом с нею,
пригорюнившись, сидела на плит е пьяненькая т ет я Паша. Усмехаясь, смотрел на оробевшего Лоханкина
босой Никит а Пряхин. С антресолей свешивалась голова ничьей бабушки. Дуня делала знаки Мит ричу,
Бывший камергер двора улыбался, пряча чт о-то за спиной.
– Что? Общее собрание будет? – спросил Васисуалий Андреевич т оненьким голосом.
– Будет , будет , – сказал Никита Пряхин, приближаясь к Лоханкину, – все тебе будет. Кофе тебе
будет, какава! Ложись! – закричал он вдруг, дохнув на Васисуалия не т о водкой, не то скипидаром.
– В каком смысле ложись? – спросил Васисуалий Андреевич, начиная дрожат ь.
– А что с ним говорит ь, с нехорошим человеком! – сказал гражданин Гигиенишвили. И, присев на
корт очки, принялся шарить по талии Лоханкина, отстегивая подт яжки.
– На помощь! – шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.
– Свет надо было тушить! – сурово от ветила гражданка Пферд.
– Мы не буржуи – электрическую энергию зря жечь, – добавил камергер Митрич, окуная что-т о в
ведро с водой.
– Я не виноват! – запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося
Вост ока.
– Все не виноваты! – бормот ал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.
– Я же ничего т акого не сделал.
– Все ничего такого не сделали.
– У меня душевная депрессия.
– У всех душевная.
– Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.
– Все, все малокровные.
– От меня жена ушла! – надрывался Васисуалий.
– У всех жена ушла, – отвечал Никита Пряхин.
– Давай, давай, Никит ушко! – хлопотливо молвил камергер Мит рич, вынося к свет у мокрые,
блестящие розги. – За разговорами до свет у не справимся.
Васисуалия Андреевича положили живот ом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили
размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.
– Мамочка! – взвизгнул Васисуалий.
– У всех мамочка! – наставительно сказал Никит а, прижимая Лоханкина коленом. И тут Васисуалий
вдруг замолчал. «А может быть, т ак надо, – подумал он, дергаясь от ударов и разлядывая темные,
панцирные ногти на ноге Никиты. – Может , именно в эт ом искупление, очищение, великая жертва…»
И покуда его пороли, покуда Дуня конфузливо смеялась, а бабушка покрикивала с антресолей:
«Так его, болезного, так его, родименького!» – Васисуалий Андреевич сосредот оченно думал о значении
русской инт еллигенции и о том, чт о Галилей тоже потерпел за правду.
Последним взял розги Мит рич.
– Дай-кось, я попробую, – сказал он, занося руку. – Надаю ему лозанов по филейным част ям.
Но Лоханкину не пришлось от ведать камергерской лозы. В дверь черного хода пост учали. Дуня
бросилась открыват ь. (Парадный ход «Вороньей слободки» был давно заколочен по той причине, что
жильцы никак не могли решит ь, кт о первый должен мыть лест ницу. По этой же причине была наглухо
заперта и ванная комната.)
– Васисуалий Андреевич, вас незнакомый мужчина спрашивает, – сказала Дуня как ни в чем не
бывало.
И все действит ельно увидели ст оявшего в дверях незнакомого мужчину в белых джент льменских
брюках. Васисуалий Андреевич живо вскочил, поправил свой туалет и с ненужной улыбкой обрат ил
лицо к вошедшему Бендеру.
– Я вам не помешал? – учтиво спросил великий комбинатор щурясь.
– Да, да, – пролепетал Лоханкин, шаркая ножкой, – видит е ли, тут я был, как бы вам сказать,
немножко занят… Но… кажет ся, я уже освободился? И он искательно посмотрел по сторонам. Но в
кухне уже не было никого, кроме т ет и Паши, заснувшей на плите во время экзекуции. На дощат ом полу
валялись отдельные прут ики и белая полот няная пуговица с двумя дырочками.
– Пожалуйте ко мне, – пригласил Васисуалий.
– А может быть, я вас все-таки отвлек? – спросил Остап, очут ившись в первой комнате
Лоханкина. – Нет ? Ну, хорошо. Так это у вас «Сд. пр. ком. в уд. в. ч. м. од. ин. хол.»? А она на самом
деле «пр.» и имеет «в. уд.»?
– Совершенно верно, – оживился Васисуалий, – прекрасная комната, все удобст ва. И недорого
возьму. Пятьдесят рублей в месяц.
– Торговат ься я не стану, – вежливо сказал Остап, – но вот соседи… Как они?
– Прекрасные люди, – ответ ил Васисуалий, – и вообще все удобст ва. И цена дешевая.
– Но ведь они, кажет ся, ввели здесь телесные наказания?
– Ах, – сказал Лоханкин проникновенно, – ведь в конце концов кто знает? Может быть, т ак надо.
Может быть, именно в эт ом великая сермяжная правда.
– Сермяжная? – задумчиво повторил Бендер. – Она же посконная, домотканая и кондовая? Так, т ак.
В общем, скажите, из какого класса гимназии вас выт урили за неуспешность? Из шестого?
– Из пят ого, – ответ ил Лоханкин.
– Золот ой класс. Значит , до физики Краевича вы не дошли? И с тех пор вели исключительно
интеллект уальный образ жизни? Впрочем, мне все равно. Ж ивит е, как хотит е. Завт ра я к вам
переезжаю.
– А задаток? – спросил бывший гимназист.
– Вы не в церкви, вас не обманут , – веско сказал великий комбинатор. – Будет и задат ок. С
течением времени.
Глава XIV
Первое свид ание
Когда Остап вернулся в гост иницу «Карлсбад» и, от разившись несчетное число раз в
вест ибюльных, лест ничных и коридорных зеркалах, которыми т ак любят украшат ься подобного рода
учреждения, вошел к себе, его смут ил господст вующий в номере беспорядок. Красное плюшевое кресло
лежало кверху куцыми ножками, обнаруживая непривлекат ельную джутовую изнанку. Бархатная
скат ерт ь с позументами съехала со ст ола. Даже карт ина «Явление Христ а народу» и та покосилась
набок, потерявши в эт ом виде большую часть поучит ельности, которую вложил в нее художник. С
балкона дул свежий пароходный вет ер, передвигая разбросанные по кровати денежные знаки. Между
ними валялась железная коробка от папирос «Кавказ», На ковре, сцепившись и выбрасывая ноги, молча
катались Паниковский и Балаганов.
Великий комбинатор брезгливо перешагнул через дерущихся и вышел на балкон. Внизу, на
бульваре, лепетали гуляющие, перемалывался под ногами гравий, реяло над черными кленами слитное
дыхание симфонического оркестра. В т емной глубине порта кичился огнями и гремел железом
ст роящийся холодильник. За брекватером ревел и чего-то т ребовал невидимый пароход, вероят но,
просился в гавань.
Возврат ившись в номер, Ост ап увидел, что молочные брат ья уже сидят друг против друга на полу
и, устало от пихиваясь ладонями, бормочут : «А ты кт о т акой?»
– Не поделились? – спросил Бендер, задергивая портьеру.
Паниковский и Балаганов быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них
приписывал весь успех себе и чернил дейст вия другого. Обидные для себя подробност и они, не
сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количест во деталей, рисующих в выгодном свете
их молодечест во и расторопност ь.
– Ну, довольно? – молвил Ост ап. – Не стучит е лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Так
вы говорите, с ним была девушка? Эт о хорошо. Ит ак, маленький служащий запрост о носит в кармане…
вы, кажет ся, уже посчитали? Сколько т ам? Ого! Десят ь тысяч! Ж алованье господина Корейко за
двадцат ь лет беспорочной службы. Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не
помешал ли я вам? Вы что-то делали т ут на полу? Вы делили деньги? Продолжайт е, продолжайте, я
посмот рю.
– Я хотел честно, – сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, – по справедливост и. Всем
поровну – по две с половиной тысячи.
И, разложив деньги на чет ыре кучки, он скромно от ошел в ст орону, сказавши:
– Вам, мне, ему и Козлевичу.
– Очень хорошо, – замет ил Ост ап. – А т еперь пуст ь разделит Паниковский, у него, как видно,
имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азарт ом. Наклонившись
над кроватью, он шевелил т олст ыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на
мест о, будто раскладывал большой королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле
образовались т ри стопки: одна – большая, из чист ых, новеньких бумажек, вторая – т акая же, но из
бумажек погрязнее, и т ретья – маленькая и совсем грязная.
– Нам с вами по четыре т ысячи, – сказал он Бендеру, – а Балаганову две. Он и на две не наработал.
– А Козлевичу? – спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.
– За чт о же Козлевичу? – завизжал Паниковский, – Это грабеж! Кто т акой Козлевич, чт обы с ним
делиться? Я не знаю никакого Козлевича.
– Все? – спросил великий комбинат ор.
– Все, – от ветил Паниковский, не от водя глаз от пачки с чистыми бумажками. – Какой может быть
в этот момент Козлевич?
– А т еперь буду делить я, – по-хозяйски сказал Ост ап.
Он, не спеша, соединил кучки воедино, сложил деньги в железную коробочку и засунул ее в карман
белых брюк.
– Все эти деньги, – заключил он, – будут сейчас же возвращены потерпевшему гражданину
Корейко. Вам нравит ся такой способ дележки?
– Нет , не нравится, – вырвалось у Паниковского.
– Бросьте шутить, Бендер, – недовольно сказал Балаганов. – Надо разделить по справедливост и.
– Этого не будет , – холодно сказал Ост ап. – И вообще в эт от полночный час я с вами шутить не
собираюсь. Паниковский всплеснул старческими лиловатыми ладонями. Он с ужасом посмотрел на
великого комбинатора, отошел в угол и затих. Изредка только сверкал от туда золотой зуб нарушителя
конвенции.
У Балаганова сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце лицо.
– Зачем же мы работ али? – сказал он, от дуваясь. – Так нельзя. Это… объясните.
– Вам, – вежливо сказал Остап, – любимому сыну лейт енант а, я могу повторить т олько т о, чт о я
говорил в Арбатове. Я чт у Уголовный кодекс. Я не налетчик, а идейный борец за денежные знаки. В мои
четырест а честных способов от ъема денег ограбление не входит , как-то не укладывает ся. И потом мы
прибыли сюда не за десят ью т ысячами. Эт их тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот .
– Зачем же вы послали нас? – спросил Балаганов остывая. – Мы ст арались.
– Иными словами, вы хот ите спросить, извест но ли дост опочтенному командору, с какой целью он
предпринял последнюю операцию? На эт о от вечу – да, известно. Дело в т ом…
В эту минут у в углу потух золот ой зуб. Паниковский развернулся, опуст ил голову и с криком: «А
ты кто такой? «-вне себя бросился на Ост апа. Не переменяя позы и даже не повернув головы, великий
комбинат ор толчком каучукового кулака вернул взбесившегося нарушит еля конвенции на прежнее
мест о и продолжал:
– Дело в т ом, Шура, чт о это была проверка. У служащего с сорокарублевым жалованьем оказалось
в кармане десять т ысяч рублей, что несколько странно и дает нам большие шансы, позволяет , как
говорят марафоны и беговые жуки, надеяться на куш. Пятьсот т ысяч-эт о безусловно куш. И получим мы
его т ак. Я возвращу Корейко десят ь тысяч, и он их возьмет . Хот ел бы я видеть человека, который не
взял бы назад своих денег. И вот тут-т о ему придет конец. Его погубит жадност ь. И едва только он
сознает ся в своем богат стве, я возьму его голыми руками. Как человек умный, он поймет, чт о часть
меньше целого, и от даст мне эт у часть из опасения потерять все. И т ут , Шура, на сцену явится некая
тарелочка с каемкой…
– Правильно! – воскликнул Балаганов.
В углу плакал Паниковский.
– Отдайте мне мои деньги, – шепелявил он, – я совсем бедный! Ягод не был в бане. Я старый. Меня
девушки не любят .
– Обратитесь во Всемирную лигу сексуальных реформ, – сказал Бендер. – Может быть, т ам
помогут.
– Меня никто не любит , – продолжал Паниковский, содрогаясь.
– А за чт о вас любит ь? Таких, как вы, девушки не любят . Они любят молодых, длинноногих,
политически грамот ных. А вы скоро умрет е. И никто не напишет про вас в газет е: «Еще один сгорел на
работе». И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами. И заплаканные дети не
будут спрашиват ь: «Папа, папа, слышишь ли т ы нас?»
– Не говорит е так! – закричал перепугавшийся Паниковский. – Я всех вас переживу. Вы не знаете
Паниковского. Паниковский вас всех еще продаст и купит. От дайт е мои деньги.
– Вы лучше скажите, будете служит ь или нет? Последний раз спрашиваю.
– Буду, – ответ ил Паниковский, утирая медленные ст ариковские слезы.
Ночь, ночь, ночь лежала над всей ст раной. В Черноморском порту легко поворачивались крапы,
спускали ст альные стропы в глубокие т рюмы иност ранцев и снова поворачивались, чтобы ост орожно,
с кошачьей любовью опуст ит ь на прист ань сосновые ящики с оборудованием Тракторост роя. Розовый
кометный огонь рвался из высоких труб силикатных заводов. Пылали звездные скопления Днепростроя,
Магнит огорска и Ст алинграда. На севере взошла Краснопутиловская звезда, а за нею зажглось великое
множество звезд первой величины. Были т ут фабрики, комбинаты, элект ростанции, новостройки.
Свет илась вся пят илет ка, затмевая блеском старое, примелькавшееся еще египтянам небо.
И молодой человек, засидевшийся с любимой в рабочем клубе, торопливо зажигал
электрифицированную карт у пят илет ки и шептал:
– Посмотри, вон красный огонек. Там будет Сибкомбайн. Мы поедем туда. Хочешь?
И любимая т ихо смеялась, высвобождая руки.
Ночь, ночь, ночь, как уже было сказано, лежала над всей страной. Стонал во сне монархист
Хворобьев. кот орому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел
инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Рост ов, куда манил его лучший оклад жалованья.
Качались на широкой атлантической волне американские джент льмены, увозя на родину рецепт
прекрасного пшеничного самогона. Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой
пост радавшие мест а. Старый ребусник Синицкий зря жег электричест во, сочиняя для журнала
«Водопроводное дело» загадочную картинку: «Где председат ель эт ого общего собрания рабочих и
служащих, собравшихся на выборы месткома насосной станции?» При эт ом он старался не шуметь,
чт обы не разбудит ь Зосю. Полыхаев лежал в пост ели с Серной Михайловной. Прочие геркулесовцы
спали т ревожным сном в разных част ях города. Александр Иванович Корейко не мог заснуть, мучимый
мыслью о своем богат ст ве. Если бы этого богатства не было вовсе, он спал бы спокойно. Что делали
Бендер, Балаганов и Паниковский – уже известно. И только о Козлевиче, водит еле и собст веннике
«Ант илопы-Гну», ничего сейчас не будет сказано, хот я уже ст ряслась с ним беда чрезвычайно
политичного свойст ва.
Рано ут ром Бендер раскрыл свой акушерский саквояж, вынул отт уда милицейскую фуражку с
гербом города Киева и, засунув ее в карман, отправился к Александру Ивановичу Корейко. По дороге он
задирал молочниц, ибо час эт их оборот истых женщин уже наступил, в т о время как час служащих еще
не начинался, и мурлыкал слова романса: «И радост ь первого свиданья мне не волнует больше кровь».
Великий комбинат ор немного кривил душой. Первое свидание с миллионером-конторщиком возбуждало
его. Войдя в дом э 16 по Малой Касат ельной улице, он напялил на себя официальную фуражку и,
сдвинув брови, пост учал в дверь.
Посредине комнаты ст оял Александр Иванович. Он был в сет ке-безрукавке и уже успел надеть
брюки мелкого служащего. Комната была обст авлена с примерной бедност ью, принят ой в
дореволюционное время в сирот ских приют ах и т ому подобных организациях, сост оявших под
покровительст вом императрицы Марии Федоровны. Здесь находились т ри предмет а: железная
лазарет ная кроватка, кухонный ст ол с дверцами, снабженными деревянной щеколдой, какой обычно
запирают ся дачные сортиры, и облезший венский стул. В углу лежали гантели и среди них две больших
гири, утеха тяжелоатлет а.
При виде милиционера Александр Иванович тяжело ст упил вперед.
– Гражданин Корейко? – спросил Остап, лучезарно улыбаясь.
– Я, – ответил Александр Иванович, также выказывая радость по поводу вст речи с представит елем
власти.
– Александр Иванович? – осведомился Остап, улыбаясь еще лучезарнее.
– Точно так, – подтвердил Корейко, подогревая свою радость сколько возможно.
После этого великому комбинат ору ост авалось только сест ь на венский стул и учинит ь на лице
сверхъест ественную улыбку. Проделав все эт о, он посмот рел на Александра Ивановича. Но миллионер-
конт орщик напрягся и изобразил черт знает чт о: и умиление, и восторг, и восхищение, и немое
обожание. И все это по поводу счастливой встречи с предст авителем власт и.
Происшедшее нараст ание улыбок и чувст в напоминало рукопись композит ора Франца Листа, где на
первой ст ранице указано играт ь «быстро», на вт орой – «очень быстро», на третьей – «гораздо
быст рее», на четвертой – «быст ро как т олько возможно» и все-таки на пятой – «еще быстрее».
Увидев, что Корейко дост иг пятой ст раницы и дальнейшее соревнование невозможно, Ост ап
приступил к делу.
– А ведь я к вам с поручением, – сказал он, становясь серьезным.
– Пожалуйст а, пожалуйст а, – замет ил Александр Иванович, т оже зат уманившись.
– Хот им вас обрадоват ь.
– Любопытно будет узнат ь.
И, безмерно грустя, Бендер полез в карман. Корейко следил за его действиями с совсем уже
похоронным лицом. На свет появилась железная коробка от папирос «Кавказ». Однако ожидаемого
Остапом возгласа удивления не последовало. Подпольный миллионер смотрел на коробку с полнейшим
равнодушием. Остап вынул деньги, тщательно пересчитал их и, пододвинув пачку к Александру
Ивановичу, сказал:
– Ровно десять тысяч. Потрудитесь написать расписку в получении.
– Вы ошиблись, товарищ, – сказал Корейко очень т ихо. – Какие десят ь т ысяч? Какая расписка?
– Как какая? Ведь вас вчера ограбили?
– Меня никто не грабил.
– Да как же не ограбили? – взволновался Остап. – Вчера у моря. И забрали десять тысяч. Грабители
арестованы. Пишите расписку.
– Да, ей-богу же, меня никт о не грабил, – сказал Корейко, по лицу кот орого промелькнул светлый
зайчик. – Тут явная ошибка.
Еще не осмыслив глубины своего поражения, великий комбинатор допуст ил неприличную
сует ливость, о чем всегда вспоминал впоследст вии со ст ыдом. Он настаивал, сердился, совал деньги в
руки Александру Ивановичу и вообще, как говорят кит айцы, пот ерял лицо. Корейко пожимал плечами,
предупредит ельно улыбался, но денег не брал,
– Значит, вас не грабили?
– Никто меня не грабил.
– И десять тысяч у вас не брали?
– Конечно, не брали. Ну, как вы думает е, от куда у меня может быт ь столько денег?
– Верно, верно, – сказал Ост ап, поост ыв. – Откуда у мелкого служащего такая уйма денег?..
Значит , у вас все в порядке?
– Все! – от ветил миллионер с чарующей улыбкой.
– И желудок в порядке? – спросил Ост ап, улыбаясь еще обольст ит ельнее.
– В полнейшем. Вы знаете, я очень здоровый человек.
– И т яжелые сны вас не мучат?
– Нет , не мучат .
Дальше по части улыбок все шло совсем как у Листа, быстро, очень быстро, гораздо быстрее,
быст ро как только возможны и даже еще быст рее. Прощались новые знакомые т ак, словно не чаяли
друг в друге души.
– Фуражечку милицейскую не забудьт е, – говорил Александр Иванович. – Она на столе осталась.
– Не ешьте на ночь сырых помидоров, – совет овал Остап, – чтоб не причинить вреда желудку.
– Всего хорошего, – говорил Корейко, радостно откланиваясь и шаркая ножкой.
– До свидания, до свидания, – от ветст вовал Ост ап, – интересный вы человек! Все у вас в порядке.
Удивит ельно, с таким счаст ьем – и на свободе.
И, все еще неся на лице ненужную улыбку, великий комбинатор выскочил на улицу. Несколько
кварталов он прошел скорым шагом, позабыв о т ом, что на голове его сидит официальная фуражка с
гербом города Киева, совершенно неуместным в городе Черноморске. И т олько очутившись в т олпе
почт енных ст ариков, гомонивших напротив крыт ой веранды нарпитовской столовой э 68, он
опомнился и принялся спокойно взвешиват ь шансы.
Пока он предавался своим размышлениям, рассеянно прогуливаясь взад и вперед, старики
продолжали занимат ься ежедневным своим делом.
Эт о были ст ранные и смешные в наше время люди.
Почт и все они были в белых пикейных жилетах и в соломенных шляпах канот ье. Некот орые
носили даже шляпы из потемневшей Панамской соломы. И уже, конечно, все были в пожелтевших
крахмальных ворот ничках, от куда поднимались волосат ые куриные шеи. Здесь, у столовой э 68, где
раньше помещалось прославленное кафе «Флорида», собирались обломки довоенного коммерческого
Черноморска: маклеры, ост авшиеся без своих контор, комиссионеры, увядшие по случаю отсут ствия
комиссий, хлебные агент ы, выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера. Когда-т о они собирались
здесь для совершения сделок. Сейчас же их т янули сюда, на солнечный угол, долголет няя привычка и
необходимость почесать ст арые языки. Они ежедневно прочит ывали московскую «Правду», – местную
прессу они не уважали, – и все, что бы ни происходило на свет е, ст арики рассматривали как прелюдию
к объявлению Черноморска вольным городом. Когда-то, лет сто т ому назад, Черноморск был
действительно вольным городом, и это было т ак весело и доходно, что легенда о «порто-франко» до
сих пор еще бросала золотой блеск на свет лый угол у кафе «Флорида».
– Читали про конференцию по разоружению? – обращался один пикейный жилет к другому
пикейному жилет у. – Выступление графа Бернст орфа.
– Бернсторф – эт о голова! – от вечал спрошенный жилет таким тоном, будт о убедился в том на
основе долголетнего знакомст ва с графом. – А вы чит али, какую речь произнес Сноуден на собрании
избират елей в Бирмингаме, эт ой цитадели консерват оров?
– Ну, о чем говорит ь… Сноуден – эт о голова! Слушайте, Валиадис, – обращался он к т рет ьему
ст арику в панаме. – Чт о вы скажете насчет Сноудена?
– Я скажу вам от кровенно, – от вечала панама, – Сноудену пальца в рот не клади. Я лично свой
палец не положил бы.
И, нимало не смущаясь тем, чт о Сноуден ни за чт о на свете не позволил бы Валиадису лезть
пальцем в свой рот, ст арик продолжал:
– Но чт о бы вы ни говорили, я вам скажу от кровенно – Чемберлен все-т аки т оже голова.
Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Чемберлен тоже голова. Но больше
всего утешал их Бриан.
– Бриан! – говорили они с жаром. – Вот это голова! Он со своим проект ом пан-Европы…
– Скажу вам от кровенно, мосье Фунт, – шептал Валиадис, – все в порядке. Бенеш уже согласился на
пан-Европу, но знаете, при каком условии?
Пикейные жилеты собрались поближе и выт янули куриные шеи.
– При условии, чт о Черноморск будет объявлен вольным городом. Бенеш – эт о голова. Ведь им же
нужно сбывать кому-нибудь свои сельскохозяйственные орудия? Вот мы и будем покупать.
При этом сообщении глаза стариков блеснули. Им уже много лет хот елось покупать и продавать,
– Бриан – эт о голова! – сказали они вздыхая. – Бенеш – т оже голова.
Когда Ост ап очнулся от своих дум, он увидел, что его крепко держит за борт пиджака незнакомый
ст арик в раздавленной соломенной шляпе с засаленной черной лент ой. Прицепной галст ук его съехал в
ст орону, и прямо на Остапа смот рела медная запонка.
– А я вам говорю, – кричал ст арик в ухо великому комбинат ору, – что Макдональд на эту удочку
не пойдет ! Он не пойдет на эт у удочку! Слышит е?
Остап отодвинул рукой раскипят ившегося старика и выбрался из толпы.
– Гувер – это голова! – неслось ему вдогонку. – И Гинденбург – эт о голова.
К эт ому времени Ост ап уже принял решение. Он перебрал в голове все четыреста честных
способов от ъема денег, и хотя среди них имелись такие перлы, как организация акционерного общест ва
по поднятию зат онувшего в крымскую войну корабля с грузом золот а, или большое масленичное
гулянье в пользу узников капитала, или концессия на снятие магазинных вывесок, – ни один из них не
подходил к данной сит уации. И Ост ап придумал четырест а первый способ.
«Взят ь крепост ь неожиданной атакой не удалось, – думал он, – придет ся начать правильную
осаду. Самое главное установлено. Деньги у подзащит ного есть. И, судя по тому, что он не моргнув
от казался от десят и тысяч, – деньги огромные. Итак, в виду недоговоренности сторон, заседание
продолжает ся».
Он вернулся домой, купив по дороге т вердую желт ую папку с бот иночными тесемками.
– Ну? – спросили в один голос истомленные желанием Балаганов и Паниковский.
Остап молча прошел к бамбуковому ст олику, положил перед собой папку и крупными буквами
вывел надпись:
«Дело Александра Ивановича Корейко. Начато 25 июня 1930 года. Окончено…. го дня 193.. г.»
Из-за плеча Бендера на папку смотрели молочные братья.
– Что т ам внут ри? – спросил любопыт ный Паниковский.
– О! – сказал Остап. – Там внутри ест ь все: пальмы, девушки, голубые экспрессы, синее море,
белый пароход, мало поношенный смокинг, лакей-японец, собственный бильярд, платиновые зубы,
целые носки, обеды на чист ом животном масле и, главное, мои маленькие друзья, слава н власть,
которую дают деньги. И он раскрыл перед изумленными ант илоповцами пустую папку.
Глава XV
Рога и копыта
Ж ил на свете част ник бедный. Это был довольно богатый человек; владелец галантерейного
магазина, расположенного наискось от кино «Капит алий». Он безмят ежно т орговал бельем,
кружевными прошвами, галст уками, пуговицами и другим мелким, но прибыльным т оваром. Однажды
вечером он вернулся домой с искаженным лицом. Молча он полез в буфет, дост ал отт уда цельную
холодную курицу и, расхаживая по комнате, съел ее всю. Сделав это, он снова открыл буфет , вынул
цельное кольцо краковской колбасы весом ровно в полкило, сел на стул и, ост екленело глядя в одну
точку, медленно сжевал все полкило. Когда он пот янулся за крут ыми яйцами, лежавшими на столе,
жена испуганно спросила:
– Что случилось, Боря?
– Несчаст ье! – от ветил он, запихивая в рот т вердое резиновое яйцо. – Меня ужасно обложили
налогом. Ты даже себе не можешь предст авит ь.
– Почему же ты т ак много ешь?
– Мне надо развлечься, – от вечал част ник. – Мне ст рашно.
И всю ночь частник ходил по своим комнатам, где одних шифоньеров было восемь штук, и ел. Он
съел все, что было в доме. Ему было страшно.
На другой день он сдал полмагазина под т орговлю писчебумажными принадлежностями. Теперь в
одной витрине помещались галст уки и подтяжки, а в другой висел на двух веревочках огромный
желт ый карандаш.
Потом настали времена еще более лихие. В магазине появился трет ий совладелец. Это был
часовых дел маст ер, отт еснивший карандаш в сторону и занявший половину окна бронзовыми часами с
фигурой Психеи, но без минутной стрелки. И напротив бедного галантерейщика, который не
переставал уже иронически улыбат ься, сидел, кроме постылого карандашника, еще и часовщик с
воткнутой в глаз черной лупой.
Еще дважды посет ило галантерейщика горе-злосчастье. В магазин дополнит ельно въехали
водопроводный мастер, кот орый т от час же зажег какой-то паяльный примус, и совсем уже ст ранный
купец, решивший, что именно в 1930 году от рождест ва христова население Черноморска набросит ся
на его т оваркрахмальные воротнички.
И когда-то гордая, спокойная вывеска галантерейщика приобрела мерзкий вид.
ТОРГОВЛЯ Галант ерейными Товарами Галантпром В. КУЛЬТУРТРИГЕР
ПОЧИНКА Разных часов Б. Павел Буре ГЛАЗИУС-ШЕНКЕР
КАНЦБУМ Все для Художника и совслужащего ЛЕВ СОКОЛОВСКИЙ
РЕМОНТ Труб, раковин и унитазов М.Н. ФАНАТЮК
СПЕЦИАЛЬНОСТЬ Крахмальных Ворот ничков Из Ленинграда КАРЛ ПАВИАЙНЕН
Покупат ели и заказчики со страхом входили в некогда благоухавший магазин. Часовой маст ер
Глазиус-Шенкер, окруженный колесиками, пенсне и пружинами, сидел под часами, в числе коих были
одни башенные. В магазине часто и резко звонили будильники. В глубине помещения толпились
школьники, осведомлявшиеся насчет дефицитных т ет радей. Карл Павиайнен стриг свои воротнички
ножницами, коротая время в ожидании заказчиков. И не успевал обходительный Б. Культурт ригер
спросить покупательницу: «Чт о вы хот ели?» – как водопроводчик Фанатюк с грохотом ударял
молотком по ржавой т рубе, и сажа от паяльной лампы садилась на нежный галантерейный товар.
В конце концов ст ранный комбинат част ников развалился, и Карл Павиайнен уехал на извозчике во
мглу, увозя свой не созвучный эпохе товар. За ним канули в небыт ие Галант пром и Канцбум, за
которыми гнались конные фининспектора. Фанатюк спился, Глазиус-Шенкер ушел в часовой коллект ив
«Новое время». Гофрированные железные шторы со стуком упали. Исчезла и занятная вывеска.
Вскоре, однако, шторы снова поднялись, и над бывшим ковчегом част ников появилась небольшая
опрятная таблица:
Черноморское отделение
Арбатовской конт оры
ПО ЗАГОТОВКЕ
РОГОВ И КОПЫТ
Праздный черноморец, заглянув в магазин, мог бы заметить, что прилавки и полки исчезли, пол
был чисто вымыт , стояли яичные конторские столы, а на стенах висели обыкновенные учрежденские
плакаты насчет часов приема и вредност и рукопожат ий. Новоявленное учрежденьице уже пересекал
барьер, выст авленный прот ив посетителей, которых, однако, еще не было. У маленького столика, на
котором желтый самовар пускал пары и тоненько жаловался на свою самоварную судьбу, сидел курьер
с золот ым зубом. Перетирая чайные кружки, он раздраженно напевал:
Чт о за времена теперь настали,

Чт о за времена теперь настали, —
В бога верит ь перест али,
В бога верит ь перест али.
За барьером бродил рыжий молодец. Он изредка подходил к пишущей машинке, ударял т олст ым
негнущимся пальцем по клавише и заливался смехом. В самой глубине конторы, под табличкой
«начальник отделения», сидел великий комбинатор, озаренный свет ом шт епсельной лампы.
Гостиница «Карлсбад» была давно покинута. Все ант илоповцы, за исключением Козлевича,
поселились в «Вороньей слободке» у Васисуалия Лоханкина, чрезвычайно этим скандализованного. Он
даже пыт ался прот естоват ь, указывая на т о, чт о сдавал комнат у не трем, а одному – одинокому
интеллигент ному холост яку. «Мон дье, Васисуалий Андреич, – отвечал Ост ап беззабот но, – не мучьте
себя. Ведь инт еллигентный-т о из всех т рех я один, так чт о условие соблюдено». На дальнейшие
сетования хозяина Бендер рассудит ельно молвил: «Майн готт , дорогой Васисуалий! Может быть,
именно в эт ом великая сермяжная правда». И Лоханкин сразу успокоился, выпросив у Ост апа двадцать
рублей. Паниковский и Балаганов от лично ужились в «Вороньей слободке», и их голоса уверенно
звучали в общем квартирном хоре. Паниковского успели даже обвинит ь в т ом, чт о он по ночам
от ливает керосин из чужих примусов, Митрич не преминул сделать Ост апу какое-т о въедливое
замечание, на что великий комбинатор молча толкнул его в грудь.
Конт ора по заготовке рогов и копыт была открыта по многим причинам.
– Следствие по делу Корейко, – говорил Остап, – может поглот ит ь много времени. Сколько – знает
один бог. А так как бога нет, то никт о не знает . Ужасное положение. Может быть-год, а может быт ь-и
месяц. Во всяком случае нам нужна легальность. Нужно смешаться с бодрой массой служащих. Все это
даст конт ора. Меня давно влечет к админист ративной деят ельност и. В душе я бюрократ и головот яп.
Мы будем заготовлят ь что-нибудь очень смешное, например, чайные ложечки, собачьи номера или
шмуклерский товар. Или рога и копыт а. Прекрасно! Рога и копыт а для нужд гребеночной и
мундшт учной промышленност и. Чем не учреждение? К т ому же в моем чемоданчике имеют ся чудные
бланки на все случаи жизни и круглая, т ак называемая мастичная печат ь.
Деньги, от кот орых Корейко отрекся и кот орые щепет ильный Остап счел возможным
заприходовать, были положены в банк на т екущий счет нового учреждения. Паниковский снова
бунт овал и требовал дележа, в наказание за чт о был назначен на низкооплачиваемую и унизит ельную
для его свободолюбивой натуры должность курьера. Балаганову достался ответ ственный пост
уполномоченного по копытам с окладом в девяност о два рубля. На базаре была куплена старая
пишущая машинка «Адлер», в кот орой не хватало буквы «е», и ее пришлось заменять буквой «э».
Поэт ому первое же отношение, отправленное Ост апом в магазин канцелярских принадлежност ей,
звучало т ак:
От пуст ит э подат элю сэго курьэру т. Паниковскому для Чэрноморского от дэлэния на 150 рублэй
(сто пятьдэсят ) канцпринадлэжностэй и крэдит за счэт Правлэния в городэ Арбат овэ.
ПРИЛОЖ ЭНИЭ. Бэз приложэний.
– Вот послал бог дурака уполномоченного по копытам! – сердился Остап. – Ничего поручить
нельзя. Купил машинку с турецким акцент ом. Значит , я начальник отдэлэния? Свинья вы, Шура, после
эт ого! Но даже машинка с удивит ельным прононсом не могла омрачить свет лой радости великого
комбинат ора. Ему очень нравилось новое поприще. Ежечасно он прибегал в контору с покупками. Он
приносил такие сложные канцелярские машины и приборы, чт о курьер и уполномоченный только
ахали. Тут были дыропробиват ели, копировальные прессы, винтовой табурет и дорогая бронзовая
чернильница в виде нескольких избушек для разного цвета чернил. Называлось это произведение
«Лицом к деревне» и стоило полт ораст а рублей. Венцом всего был чугунный железнодорожный
компостер, вытребованный Остапом с пассажирской станции. Под конец Бендер притащил вет вист ые
оленьи рога. Паниковский, кряхт я и жалуясь на свою низкую ст авку, прибил их над ст олом начальника.
Все шло хорошо и даже превосходно. На планомерной работе сказывалось только непонятное
от сутствие авт омобиля и его славного водит еля – Адама Козлевича.
На трет ий день сущест вования конт оры явился первый посет ит ель. К общему удивлению, это был
почт альон. Он принес восемь пакет ов и, покалякав с курьером Паниковским о том о сем, ушел. В
пакетах же оказались три повестки, коими представит ель конторы срочно вызывался на совещания и
заседания, причем все три повестки подчеркивали, чт о явка обязат ельна. В остальных бумагах
заключались т ребования незнакомых, но, как видно, бойких учреждений о предст авлении различного
рода сведений, смет и ведомост ей во многих экземплярах, и все это тоже в срочном и обязат ельном
порядке.
– Чт о это т акое? – кричал Ост ап. – Еще т ри дня тому назад я был свободный горный орел-
ст ервят ник, трещал крыльями, где хот ел, а теперь пожалуйт еявка обязат ельна! Оказывает ся, в эт ом
городе есть множество людей, кот орым Ост ап Бендер нужен до зарезу. И пот ом, кто будет вести всю
эт у переписку с друзьями? Придется понести расход и пересмотрет ь шт ат ы. Нужна знающая
конт орщица. Пуст ь сидит над делами.
Через два часа стряслась новая беда. Пришел мужик с тяжелым мешком.
– Рога кто будет принимать? – спросил он, сваливая кладь на пол.
Великий комбинатор косо посмотрел на посет ит еля и его добро. Это были маленькие кривые
грязные рога, и Остап взирал на них с от вращением.
– А т овар хороший? – ост орожно спросил начальник отделения.
– Да т ы посмотри, рожки какие! – загорячился мужик, поднося желт ый рог к носу великого
комбинат ора. – Рожки первый сорт . Согласно кондиций.
Кондиционный товар пришлось купить. Мужик долго потом пил чай с Паниковским и рассказывал о
деревенской жизни, вызывая в Остапе естественное раздражение человека, зря потерявшего пят надцать
рублей.
– Если Паниковский пуст ит еще одного рогоносца, – сказал Остап, дождавшись ухода
посетителя, – не служит ь больше Паниковскому. Уволю без выходного пособия. И вообще хват ит с нас
государст венной деятельност и. Пора занят ься делом.
Повесив на стеклянную дверь табличку «перерыв на обед», начальник отделения вынул из шкафа
папку, в кот орой якобы заключалось синее море и белый пароход, и, ударив по ней ладонью, сказал:
– Вот над чем будет работ ать наша контора. Сейчас в эт ом «деле» нет ни одного лист ка, но мы
найдем концы, если для этого придет ся даже командировать Паниковского и Балаганова в кара-кумские
пески или куда-нибудь в Кременчуг за следст венным материалом.
В эту минут у дверная ручка конт оры задергалась. За ст еклом топт ался ст арик в заштопанной
белыми нит ками панаме и широком чесучовом пиджаке, изпод которого виднелся пикейный жилет .
Ст арик вытягивал куриную шею и прикладывал к стеклу большое ухо.
– Закрыто, закрыт о! – поспешно крикнул Ост ап. – Заготовка копыт временно прекращена. Однако
ст арик продолжал делат ь руками знаки. Если бы Остап не впуст ил ст арого беложилетника, то, может
быть, магистральная линия романа пошла бы в ином направлении и никогда не произошли быте
удивит ельные событ ия, в которых пришлось участ вовать и великому комбинат ору, и его
раздражит ельному курьеру, и беспечному уполномоченному по копытам, и еще многим людям, в т ом
числе некоему восточному мудрецу, внучке ст арого ребусника, знаменитому общественнику,
начальнику «Геркулеса», а т акже большому числу совет ских и иност ранных граждан.
Но Ост ап от ворил дверь. Старик, скорбно улыбаясь, прошел за барьер и опуст ился на стул. Он
закрыл глаза и молча просидел на ст уле минут пять. Слышны были только короткие свистки, кот орые
время от времени подавал его бледный нос. Когда сотрудники конт оры решили, что посетитель
никогда уже не заговорит и стали шепотом совещат ься, как бы поудобнее вынести его тело на улицу,
ст арик поднял коричневые веки и низким голосом сказал:
– Моя фамилия – Фунт. Фунт .

– И этого, по-вашему, дост ат очно, чтобы врыват ься в учреждения, закрытые на обед? – весело
сказал Бендер.
– Вот вы смеет есь, – от ветил старик, а моя фамилия – Фунт. Мне девяност о лет .
– Что же вам угодно? – спросил Ост ап, начиная терят ь т ерпение.
Но тут гражданин Фунт снова замолк и молчал довольно продолжит ельное время.
– У вас контора, – сказал он, наконец.
– Да, да, контора, – подбадривал Остап. – Дальше, дальше.
Но ст арик только поглаживал себя рукой по колену.
– Вы видите на мне эти брюки? – промолвил он после долгого молчания. – Это пасхальные брюки.
Раньше я надевал их только на пасху, а т еперь я ношу их каждый день.
И несмотря на то, что Паниковский шлепнул его по спине, дабы слова выходили без задержки,
Фунт снова затих. Слова он произносил быстро, но между фразами делал промежут ки, кот орые
простирались иногда до трех минут. Для людей, не привыкших к этой особенност и Фунт а, разговор с
ним был невыносим. Ост ап уже собирался взят ь Фунт а за крахмальный ошейник и указать ему путь-
дорогу, когда старик снова раскрыл рот . В дальнейшем разговор принял такой занятный характ ер, что
Остапу пришлось примирит ься с фунт овской манерой вест и беседу.
– Вам не нужен председат ель? – спросил Фунт .
– Какой председат ель? – воскликнул Бендер.
– Официальный. Одним словом, глава учреждения.
– Я сам глава.
– Значит, вы собирает есь от сиживат ь сами? Так бы сразу сказали. Зачем же вы морочите мне
голову уже два часа?
Ст арик в пасхальных брюках разозлился, но паузы между фразами не уменьшились.
– Я – Фунт, – повторил он с чувст вом. – Мне девяност о лет . Я всю жизнь сидел за других. Такая
моя профессия – страдат ь за других.
– Ах, вы подставное лицо?
– Да, – сказал старик, с достоинством тряся головой. – Я – зицпредседат ель Фунт. Я всегда сидел.
Я сидел при Александре Вт ором «Освободит еле», при Александре Третьем «Мирот ворце», при Николае
Вт ором «Кровавом».
И старик медленно загибал пальцы, счит ая царей.
– При Керенском я сидел тоже. При военном коммунизме я, правда, совсем не сидел, исчезла чист ая
коммерция, не было работы. Но зат о как я сидел при нэпе) Как я сидел при нэпе! Это были лучшие дни
моей жизни. За чет ыре года я провел на свободе не больше т рех месяцев. Я выдал замуж внучку,
Голконду Евсеевну, и дал за ней концерт ное фортепьяно, серебряную пт ичку и восемьдесят рублей
золотыми десятками. А теперь я хожу и не узнаю нашего Черноморска. Где эт о все? Где частный
капитал? Где первое общество взаимного кредита? Где, спрашиваю я вас, вт орое общест во взаимного
кредит а? Где т оварищест во на вере? Где акционерные компании со смешанным капиталом? Где это все?
Безобразие!
Эт а короткая речь длилась сравнительно недолгополчаса. Слушая Фунта, Паниковский
раст рогался. Он отвел Балаганова в ст орону и с уважением зашептал:
– Сразу видно человека с раньшего времени. Таких теперь уже нету и скоро совсем не будет. И он
любезно подал старику кружку сладкого чай. Остап перетащил зицпредседателя за свой
начальнический стол, велел закрыть контору и принялся терпеливо выспрашиват ь вечного узника,
от давшего жизнь за «други своея». Зицпредседатель говорил е удовольствием. Если бы он не отдыхал
так долго между фразами, можно было бы даже сказать, что он трещит без умолку.
– Вы не знаете т акого – Корейко Александра Ивановича? – спросил Остап, взглянув на папку с
ботиночными т есемками.
– Не знаю, – от вет ил ст арик. – Такого не знаю.
– А с «Геркулесом» у вас были дела? При слове «Геркулес» зицпредседат ель чут ь пошевелился.
Эт ого легкого движения Остап даже не замет ил, но будь на его месте любой пикейный жилет из кафе
«Флорида», знавший Фунт а издавна, например, Валиадис, т о он подумал бы: «Фунт ужасно
разгорячился, он прост о вне себя».
Как фунту не знат ь «Геркулеса», если последние чет ыре отсидки были связаны непосредст венно с
эт им учреждением! Вокруг «Геркулеса» кормилось несколько частных акционерных обществ. Было,
например, общество «Интенсивник». Председат елем был приглашен Фунт. «Инт енсивник» получил от
«Геркулеса» большой аванс на заготовку чего-то лесного-зицпредседат ель не обязан знат ь, чего
именно. И сейчас же лопнул. Кто-то загреб деньгу, а Фунт сел на полгода. После «Интенсивника»
образовалось товарищест во на вере «Трудовой кедр» – разумеется под председательством
благообразного Фунта. Разумеет ся, аванс в «Геркулесе» на поставку выдержанного кедра. Разумеет ся,
неожиданный крах, кт о-т о разбогател, а Фунт отрабат ывает председательскую ст авку – сидит . Пот ом
«Пилопомощь» – «Геркулес» – аванс – крах – кто-т о загреб – от сидка. И снова: аванс – «Геркулес» –
«Южный лесорубник» – для Фунт а от сидка – кому-то куш.
– Кому же? – допытывался Ост ап, расхаживая вокруг ст арика. – Кт о факт ически руководил?
Ст арик молча сосал чай из кружки и с трудом приподымал тяжелые веки.
– Кто его знает ? – сказал он горест но. – От Фунта все скрывали. Я должен только сидеть, в эт ом
моя профессия. Я сидел при Александре Втором, и при Трет ьем, и при Николае Александровиче
Романове, и при Александре Федоровиче Керенском. И при нэпе, до угара нэпа и во время угара, и после
угара. А сейчас я без работы и должен носить пасхальные брюки.
Остап долго еще продолжал выцеживать из старика словечки. Он дейст вовал, как старатель,
неустанно промывающий т онны грязи и песка, чт обы найт и на дне несколько золотых крупинок. Он
подт алкивал Фунта плечом, будил его и даже щекот ал под мышками. После всех этих ухищрений ему
удалось узнат ь, чт о, по мнению Фунта, за всеми лопнувшими обществами, и товарищест вами,
несомненно, скрывалось какое-т о одно лицо. Что же касает ся «Геркулеса», то у него выдоили не одну
сотню тысяч.
– Во всяком случае, – добавил ветхий зицпредседатель, – во всяком случае этот неизвестный
человек-голова. Вы знает е Валиадиса? Валиадис эт ому человеку пальца в рот не положил бы.
– А Бриану? – спросил Ост ап с улыбкой, вспомнив собрание пикейных жилетов у бывшего кафе
«Флорида». – Положил бы Валиадис палец в рот Бриану? Как вы думает е?
– Ни за чт о! – ответил Фунт . – Бриан – эт о голова.
Три минут ы он беззвучно двигал губами, а пот ом добавил:
– Гувер – это голова. И Гинденбург – голова. Гувер и Гинденбург – эт о две головы.
Остапом овладел испуг. Старейший из пикейных жилетов погружался в трясину высокой политики.
С минуты на минуту он мог заговорить о пакте Келлога или об испанском диктаторе Примо-де-Ривера,
и тогда никакие силы не смогли бы от влечь его от эт ого почтенного занятия. Уже в глазах его появился
идиотический блеск, уже над желт оват ым крахмальным воротничком зат рясся кадык, предвещая
рождение новой фразы, когда Бендер вывинт ил электрическую лампочку и бросил ее на пол. Лампочка
разбилась с холодным треском винт овочного выст рела. И только эт о происшествие отвлекло
зицпредседателя от международных дел. Ост ап быст ро эт им воспользовался.
– Но с кем-нибудь из «Геркулеса» вы все-таки виделись? – спросил он. – По авансовым делам?
– Со мною имел дело только геркулесовский бухгалтер Берлага. Он у них был на жалованье. А я
ничего не знаю. От меня все скрывали. Я нужен людям для сиденья. Я сидел при царизме, и при
социализме, и при гетмане, и при французской оккупации. Бриан – эт о голова.
Из ст арика больше ничего нельзя было выжать. Но и т о, чт о было сказано, давало возможность
начать поиски.
«Тут чувст вуется лапа Корейко», – подумал Остап, Начальник черноморского от деления
Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт присел за стол и перенес речь зицпредседателя
Фунт а на бумагу. Рассуждения о взаимоотношениях Валиадиса и Бриана он опуст ил.
Первый лист подпольного следствия о подпольном миллионере был занумерован, проколот в
надлежащих мест ах и подшит к делу.
– Ну чт о, будете брат ь председателя? – спросил ст арик, надевая свою заштопанную панаму. – Я
вижу, что вашей конт оре нужен председат ель. Я беру недорого: сто двадцать рублей в месяц на
свободе и двести сорок – в тюрьме. Сто процентов прибавки на вредност ь.
– Пожалуй, возьмем, – сказал Ост ап. – Подайт е заявление уполномоченному по копытам.
Глава XVI
Ярбух фюр психоаналитик
Рабочий день в финансово-счетном от деле «Геркулеса» начался, как обычно, ровно в девят ь часов.
Уже Кукушкинд поднял полу пиджака, чт обы протереть ею стекла своих очков, а заодно сообщить
сослуживцам, чт о работ ат ь в банкирской конторе «Сикоморский и Цесаревич» было не в пример
спокойнее, чем в геркулесовском содоме; уже Тезоименицкий повернулся на своем винтовом т абурет е к
ст ене и прот янул руку, чтобы сорват ь листок календаря, уже Лапидус-младший разинул рот на кусок
хлеба, смазанный форшмаком из селедки, – когда дверь растворилась и на пороге ее показался не кто
иной, как бухгалт ер Берлага.
Эт о неожиданное антре вызвало в финсчет ном зале замешательст во. Тезоименицкий поскользнулся
на своей винт овой тарелочке, и календарный листок, впервые, может быть, за т ри года, остался
несорванным. Лапидус-младший, позабыв укусит ь бутерброд, вхолостую задвигал челюстями.
Дрейфус, Чеважевская н Сахарков безмерно удивились. Корейко поднял и опуст ил голову. А ст арик
Кукушкинд быст ро надел очки, позабыв протерет ь их, чего с ним за т ридцат ь лет служебной
деят ельност и никогда не случалось. Берлага как ни в чем не бывало уселся за свой стол и, не от вечая
на тонкую усмешку Лапидуса-младшего, раскрыл свои книги.
– Как здоровье? – спросил все-таки Лапидус. – Пят очный нерв?
– Все прошло, – отвечал Берлага, не поднимая головы. – Я даже не верю, чт о такой нерв есть у
человека.
До обеденного перерыва весь финсчет ерзал на своих табуретах и подушечках, т омимый
любопытством. И когда прозвучал авральный звонок, цвет счетоводного мира окружал Берлагу. Но
беглец почт и не от вечал на вопросы. Он от вел в ст орону чет ырех самых верных и, убедившись, что
поблизост и нет никого лишнего, рассказал им о своих необыкновенных похождениях в сумасшедшем
доме. Свой рассказ беглый бухгалт ер сопровождал множест вом заковыристых выражений и
междомет ий, которые здесь опущены в целях связности повест вования.
Рассказ бухгалтера Берлаги,

сообщенный им под строжайшим секрет ом Борисохлебскому, Дрейфусу, Сахаркову и Лпридусу-
младщему, о том, чт о случилось с ним в сумасшедшем доме
Как уже сообщалось, бухгалт ер Берлага бежал в сумасшедший дом, опасаясь чистки. В эт ом
лечебном заведении он рассчитывал пересидеть т ревожное время и вернуться в «Геркулес», когда гром
ут ихнет и восемь товарищей с серенькими глазами перекочуют в соседнее учреждение.
Все дело сварганил шурин. Он достал книжку о нравах и привычках душевнобольных, и после
долгих споров из всех навязчивых идей был выбран бред величия.
– Тебе ничего не придет ся делать, – втолковывал шурин, – т ы только должен всем и каждому
кричат ь в уши: «Я Наполеон!», или: «Я Эмиль Золя!», или: «Магомет!» если хочешь.
– А вице-короля Индии можно? – доверчиво спросил Берлага.
– Можно, можно. Сумасшедшему все можно. Значит – вице-король Индии?
Шурин говорил так веско, словно бы по меньшей мере состоял младшим ординат ором
психобольницы. На самом же деле это был скромный агент по распространению роскошных подписных
изданий Госиздат а, и от прошлого коммерческого величия в его сундучке сохранился только венский
котелок на белой шелковой подкладке.
Шурин побежал к телефону вызывать карету, а новый вице-король Индии снял т олст овку,
разодрал на себе мадеполамовую сорочку и на всякий случай вылил на голову бутылочку лучших
копировальных железисто-галлусовых чернил первого класса. Пот ом он лег животом на пол и,
дождавшись прибыт ия санитаров, принялся выкрикиват ь:
– Я не более как вице-король Индии! Где мои верные наибы, магараджи, мои абреки, мои кунаки,
мои слоны?
Слушая эт от бред величия, шурин с сомнением качал головой. На его взгляд абреки и кунаки не
входили в сферу действия индийского короля. Но санитары только вытерли мокрым платком лицо
бухгалт ера, измазанное чернилами первого класса, и, дружно взявшись, всадили его в карету. Хлопнули
лаковые дверцы, раздался т ревожный медицинский гудок, и автомобиль умчал вице-короля Берлагу в
его новые владения.
По дороге больной размахивал руками и чт о-т о болт ал, не перест авая со ст рахом думат ь о первой
встрече с наст оящими сумасшедшими. Он очень боялся, чт о они будут его обижать, а может быт ь, даже
убьют.
Больница оказалась совсем иной, чем представлял ее Берлага. В длинном свет лом покое сидели на
диванах, лежали на кроват ях и прогуливались люди в голубоватых халат ах. Бухгалтер замет ил, что
сумасшедшие друг с другом почт и не разговаривают . Им некогда разговаривать. Они думают. Они
думают все время. У них множество мыслей, надо чт о-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего
зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезает. И снова надо
все обдумат ь, понять, наконец, чт о же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было
хорошо.
Мимо Берлаги уже несколько раз прошел безумец, нечесаный и несчастный. Охват ив пальцами
подбородок, он шагал по одной линии – от окна к двери, от двери к окну, опят ь к двери, опят ь к окну. И
ст олько мыслей грохотало в его бедной голове, чт о он прикладывал другую руку ко лбу и ускорял
шаги.
– Я вице-король Индии! – крикнул Берлага, оглянувшись на санитара.
Безумец даже не посмотрел в ст орону бухгалт ера. Болезненно морщась, он снова принялся
собирать свои мысли, разбежавшиеся от дикого крика Берлаги. Но зат о к вице-королю подошел
низкорослый идиот и, доверчиво обняв его за талию, сказал несколько слов на пт ичьем языке.
– Что? – искательно спросил перепугавшийся Берлага,
– Эне, бэнэ, раба, квинтер, финтер, жаба, – явственно произнес новый знакомый.
Сказавши «ой», Берлага отошел подальше от идиота. Произведя эту эволюцию, он приблизился к
человеку с лимонной лысиной. Тот сейчас же от вернулся к стене и опасливо посмотрел на бухгалт ера.
– Где мои магараджи? – спросил его Берлага, чувствуя необходимост ь поддержат ь репут ацию
сумасшедшего.
Но т ут больной, сидевший на кроват и в глубине покоя, поднялся на тоненькие и желт ые, как
церковные свечи, ноги и страдальчески закричал:
– На волю! На волю! В пампасы! Как бухгалт ер узнал впоследст вии, в пампасы просился ст арый
учит ель географии, по учебнику которого юный Берлага знакомился в свое время с вулканами, мысами
и перешейками. Географ сошел с ума совершенно неожиданно: однажды он взглянул на карт у обоих
полушарий и не нашел на ней Берингова пролива. Весь день ст арый учит ель шарил по карте. Все было
на мест е: и Нью-Фаундленд, и Суэцкий канал, и Мадагаскар, и Сандвичевы острова с главным городом
Гонолулу, и даже вулкан Попокатепетль, а Берингов пролив отсут ствовал. И т ут же, у карт ы, ст арик
тронулся. Это, был добрый сумасшедший, не причинявший никому зла, но Берлага отчаянно струсил.
Крик надрывал его душу.
– На волю! – продолжал кричать географ. – В пампасы!
Он лучше всех на свете знал, чт о такое воля. Он был географ, и ему были известны такие
просторы, о кот орых обыкновенные, занят ые скучными делами люди даже и не подозревают . Ему
хотелось на волю, хот елось скакат ь на пот ном мустанге сквозь заросли.
В палат у вошла молодая докторша с жалобными голубыми глазами и направилась прямо к Берлаге.
– Ну, как вы себя чувствуете, голубчик? – спросила она, притрагиваясь т еплой рукой к пульсу
бухгалт ера. – Ведь вам лучше, не правда ли?
– Я вице-король Индии! – от рапортовал он краснея. – От дайт е мне любимого слона!
– Это у вас бред, – ласково сказала докт орша, – вы в лечебнице, мы вас вылечим.
– О-о-о! Мой слон! – вызывающе крикнул Берлага.
– Но ведь вы поймите, – еще ласковей сказала докторша, – вы не вице-король, все эт о бред,
понимает е, бред!
– Нет , не бред, – возразил Берлага, знавший, что первым делом нужно упрямит ься.
– Нет , бред!
– Нет , не бред!
– Бред!
– Не бред!
Бухгалт ер, видя, чт о железо горячо, стал его ковать. Он т олкнул добрую докторшу и издал
прот яжный вопль, взбудораживший всех больных, в особенност и маленького идиот а, кот орый сел на
пол и, пуская слюни, сказал:
– Эн, ден, труакатр, мадмазель Ж уроват р. И Берлага с удовлет ворением услышал за своей спиной
голос докторши, обращенный к санит ару:
– По имеющимся у авт оров сведениям, на карте, которая свела с ума бедного географа, Берингова
пролива дейст вительно не было. Отсутствие пролива было вызвано головот япст вом издат ельст ва
«Книга и полюс». Виновники понесли заслуженное наказание. Глава издат ельст ва был снят с должности
и брошен на низовку, ост альные от делались выговором с предупреждением.
– Нужно будет перевести его к тем трем, не т о он нам всю палату перепугает.
Два терпеливых санит ара от вели сварливого вицекороля в небольшую палат у для больных с
неправильным поведением, где смирно лежали три человека. Только тут бухгалт ер понял, чт о такое
наст оящие сумасшедшие. При виде посетителей больные проявили необыкновенную активность.
Толстый мужчина скат ился с кровати, быстро вст ал на чет вереньки и, высоко подняв обтянут ый, как
мандолина, зад, принялся отрывист о лаять и разгребат ь паркет задними лапами в больничных туфлях.
Другой завернулся в одеяло и начал выкрикивать: «И т ы, Брут , продался большевикам!» Этот человек,
несомненно, воображал себя Каем Юлием Цезарем. Иногда, впрочем, в его взбаламученной голове
соскакивал какой-то рычажок, и он, путая, кричал: «Я Генрих Юлий Циммерман!»
– Уйдит е! Я голая! – закричал т ретий. – Не смотрит е на меня. Мне ст ыдно. Я голая женщина. Между
тем он был одет и был мужчина с усами. Санитары ушли. Вице-королем Индии овладел такой страх,
чт о он и не думал уже выст авлят ь требования о возврате любимого слона, магараджей, верных наибов,
а также загадочных абреков и кунаков. «Эти в два счета придушат », – думал он леденея. И он горько
пожалел о т ом, что наскандалил в т ихой палате. Так хорошо было бы сейчас сидеть у ног доброго
учит еля географии и слушать нежный лепет маленького идиота: «Эне, бэнэ, раба, квинтер, финт ер,
жаба». Однако ничего ужасного не случилось. Человексобака тявкнул еще несколько раз и, ворча,
взобрался на свою кроват ь. Кай Юлий сбросил с себя одеяло, отчаянно зевнул и потянулся всем т елом.
Ж енщина с усами закурил т рубку, и сладкий запах табака «Наш кепстен» внес в мят ежную душу
Берлаги успокоение.
– Я вице-король Индии, – заявил он, осмелев.
– Молчи, сволочь! – лениво от ветил на эт о Кай Юлий. И с прямотой римлянина добавил: – Убью!
Душу выну!
Эт о замечание храбрейшего из императоров и воинов от резвило беглого бухгалт ера. Он спрятался
под одеяло и, груст но размышляя о своей полной т ревог жизни, задремал. Утром сквозь сон Берлага
услышал странные слова:
– Посадили психа на нашу голову. Так было хорошо вт роем – и вдруг… Возись т еперь с ним! Чего
доброго, этот проклят ый вице-король всех нас перекусает .
По голосу Берлага определил, что слова эти произнес Кай Юлий Цезарь. Через некоторое время,
от крыв глаза, он увидел, чт о на него с выражением живейшего интереса смот рит человек-собака.
«Конец, – подумал вице-король, – сейчас укусит!» Но человек-собака неожиданно всплеснул руками и
спросил человечьим голосом:
– Скажите, вы не сын Фомы Берлаги?
– Сын, – ответ ил бухгалтер и, спохват ившись, сейчас же завопил: – От дайт е несчастному вице-
королю его верного слона!
– Посмотрит е на меня, – пригласил человек-дворняга. – Неужели вы меня не узнаете?
– Михаил Александрович! – воскликнул прозревший бухгалтер. – Вот встреча!
И вице-король сердечно расцеловался с человекомсобакой. При этом они с размаху ударились
лбами, произведя бильярдный ст ук. Слезы ст ояли на глазах Михаила Александровича.
– Значит, вы не сумасшедший, – спросил Берлага. – Чего же вы дурака валяли?
– А вы чего дурака валяли? Тоже! Слоновому подавай! И пот ом должен вам сказать, друг Берлага,
чт о вице-король для хорошего сумасшедшего – это слабо, слабо, слабо.
– А мне шурин сказал, что можно, – опечалился Берлага.
– Возьмит е, например, меня, – сказал Михаил Александрович, – тонкая игра. Человек-собака.
Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом, и притом, заметьте,
Берлага, сумеречное состояние души. Вы думаете, мне эт о легко далось? Я работ ал над ист очниками.
Вы чит али книгу профессора Блейлера «Аутистическое мышление»?
– Н-нет, – от ветил Берлага голосом вице-короля, с которого сорвали орден Подвязки и
разжаловали в денщики.
– Господа! – закричал Михаил Александрович. – Он не чит ал книги Блейлера! Да не бойт есь, идите
сюда. Он такой же король, как вы – Цезарь.
Двое остальных пит омцев небольшой палат ы для лиц с неправильным поведением приблизились.
– Вы не читали Блейлера? – спросил Кай Юлий удивленно, – Позвольте, по каким же материалам вы
готовились?
– Он, наверно, выписывал немецкий журнал «Ярбух фюр психоаналит ик унд психопат ологик», –
высказал предположение неполноценный усач.
Берлага ст оял как оплеванный. А знатоки так и сыпали мудреными выражениями из области теории
и практики психоанализа. Все сошлись на том, что Берлаге придется плохо и что главный врач
Титанушкин, возвращения кот орого из командировки ожидали со дня на день, разоблачит его в пять
минут. О том, что возвращение Тит анушкина наводило тоску на них самих, они не распрост ранялись.
– Может быт ь, можно переменит ь бред? – трусливо спрашивал Берлага. – Что, если я буду Эмиль
Золя или Магомет ?
– Поздно, – сказал Кай Юлий. – Уже в ист ории болезни записано, что вы вице-король, а
сумасшедший не может менять свои мании, как носки. Теперь вы всю жизнь будете в дурацком
положении короля. Мы сидим здесь уже неделю и знаем порядки.
Через час Берлага узнал во всех подробностях подлинные истории болезней своих соседей по
палате.
Появление Михаила Александровича в сумасшедшем доме объяснялось делами довольно прост ыми,
житейскими. Он был крупный нэпман, невзначай не доплат ивший сорока трех тысяч подоходного
налога. Это грозило вынужденной поездкой на север, а дела наст ойчиво т ребовали присут ствия
Михаила Александровича в Черноморске. Дуванов, т ак звали мужчину, выдававшего себя за женщину,
был, как видно, мелкий вредит ель, который не без основания опасался ареста, Но совсем не таков был
Кай Юлий Цезарь, значившийся в паспорте бывшим присяжным поверенным И.Н. Старохамским.
Кай Юлий Ст арохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям.
– В Советской России, – говорил он, драпируясь в одеяло, – сумасшедший дом – эт о единственное
мест о, где может жит ь нормальный человек. Все ост альное – эт о сверхбедлам. Нет, с большевиками я
жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не
ст роят социализма. Пот ом здесь кормят . А т ам, в ихнем бедламе, надо работ ать. Но я на ихний
социализм работ ать не буду. Здесь у меня, наконец, ест ь личная свобода. Свобода совести. Свобода
слова.
Увидев проходившего мимо санит ара, Кай Юлий Ст арохамский визгливо закричал:
– Да здравст вует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался от вет ст венным
работникам! – И, обернувшись к Берлаге, добавил: – Видели? Чт о хочу, т о и кричу. А попробуйте на
улице!
Весь день и большую часть ночи чет веро больных с неправильным поведением резались в
«шестьдесят шесть» без двадцати и сорока, игру хит рую, т ребующую самообладания, смекалки,
чист от ы духа и ясност и мышления.
Ут ром вернулся из командировки профессор Титанушкин. Он быст ро осмотрел всех чет верых и
тут же велел выкинут ь их из больницы. Не помогли ни книга Блейлера и сумеречное сост ояние души,
осложненное маниакально-депрессивным психозом, ни «Ярбух фюр психоаналитик унд
психопатологик». Профессор Тит анушкин не уважал симулянтов.
И они побежали по улице, расталкивая прохожих локт ями. Впереди шествовал Кай Юлий. За ним
поспешали женщина-мужчина и человек-собака. Позади всех плелся развенчанный вице-король,
проклиная шурина и с ужасом думая о том, чт о теперь будет .
Закончив эт у поучит ельную ист орию, бухгалт ер Берлага тоскливо посмотрел сначала на
Борисохлебского, пот ом на Дрейфуса, пот ом на Сахаркова и, наконец, на Лапидуса-младшего, головы
которых, как ему показалось, соболезнующе качаются в полутьме коридора.
– Вот видит е, чего вы добились своими фантазиями, – промолвил жестокосердый Лапидус-
младший, – вы хотели избавит ься от одной чистки, а попали в другую. Теперь вам плохо придется. Раз
вас вычистили из сумасшедшего дома, то из «Геркулеса» вас наверно вычист ят .
Борисохлебский, Дрейфус и Сахарков ничего не сказали. И, ничего не сказавши, стали медленно
уплывать в т емноту.
– Друзья! – слабо вскрикнул бухгалтер. – Куда же вы!
Но друзья уже мчались во весь дух, и их сиротские брюки, мелькнув в последний раз на лест нице,
скрылись из виду.
– Нехорошо, Берлага, – холодно сказал Лапидус, – напрасно вы меня впут ываете в свои грязные
антисовет ские плут ни. Адье! И вице-король Индии ост ался один. Чт о же т ы наделал, бухгалт ер
Берлага? Где были т вои глаза, бухгалтер? И что сказал бы т вой папа Фома, если бы узнал, что сын его
на склоне лет подался в вице-короли? Вот куда завели тебя, бухгалт ер, т вои странные связи с
господином Фунтом, председателем многих акционерных общест в со смешанным и нечист ым
капиталом. Ст рашно даже подумат ь о т ом, что сказал бы старый Фома о проделках своего любимого
сына. Но давно уже лежит Фома на втором христианском кладбище, под каменным серафимом с
от битым крылом, и т олько мальчики, залегающие сюда вороват ь сирень, бросают иногда
нелюбопытный взгляд на гробовую надпись: «Твой пут ь окончен. Спи, бедняга, любимый всеми Ф.
Берлага». А может быт ь, и ничего не сказал бы ст арик. Ну, конечно же, ничего бы не сказал, ибо и сам
вел жизнь не очень-т о праведную. Прост о посовет овал бы вести себя поосторожнее и в серьезных
делах не полагаться на шурина. Да, черт знает что ты наделал, бухгалтер Берлага!
Тяжелое раздумье, охват ившее экс-намест ника Георга Пятого в Индии, было прервано криками,
несшимися с лест ницы:
– Берлага! Где он? Его кто-т о спрашивает . А, вот он ст оит! Пройдите, гражданин!
В коридоре показался уполномоченный по копытам. Гвардейски размахивая ручищами, Балаганов
подступил к Берлаге и вручил ему повестку:
«Тов. Бэрлагэ. С получэниэм сэго прэдлагаэтся нэмэдлэнно явиться для выяснэния нэкот орых
обст оятэльств».
Бумажка была снабжена шт ампом Черноморского от деления Арбат овской конт оры по заготовке
рогов и копыт и круглой печатью, содержание которой разобрат ь было бы т рудновато, даже если бы
Берлаге эт о пришло в голову. Но беглый бухгалтер был так подавлен свалившимися на него бедами, что
только спросил:
– Домой позвонит ь можно?
– Чего т ам звонит ь, – хмуро сказал заведующий копытами.
Через два часа толпа, стоявшая у кино «Капит алий» в ожидании первого сеанса и от нечего делать
глазевшая по сторонам, заметила, что из дверей конт оры по загот овке рогов вышел человек и, хватаясь
за сердце, медленно пошел прочь. Эт о был бухгалтер Берлага. Сперва он вяло передвигал ноги, пот ом
пост епенно начал ускорят ь ход. Завернув за угол, бухгалтер незамет но перекрестился и побежал
очертя голову. Вскоре он сидел уже за своим столом в финсчетном зале и ошалело глядел в «главную
книгу». Цифры взвивались и переворачивались в его глазах.
Великий комбинат ор захлопнул папку с «делом Корейко», посмот рел на Фунта, кот орый сидел под
новой надписью: «председатель правления», и сказал:
– Когда я был очень молод, очень беден и кормился т ем, что показывал на херсонской ярмарке
толстого, грудастого монаха, выдавая его за женщину с бородой – необъяснимый феномен природы, –
то и тогда я не опускался до т аких моральных низин, как этот пошлый Берлага.
– Жалкий, ничтожный человек, – подт вердил Паниковский, разнося чай по столам. Ему было
приятно сознание того, что на свет е ест ь люди еще более мелкие, чем он сам.
– Берлага – это не голова, – сообщил зицпредседатель со свойст венной ему неторопливост ью. –
Макдональд – это голова. Его идея классового мира в промышленности…
– Хватит, хват ит , – сказал Бендер. – Мы назначим специальное заседание, чт обы выяснить ваши
взгляды на Макдональда и других буржуазных деят елей. Сейчас мне некогда. Берлага – это
действительно не голова, но кое-чт о он нам сообщил о жизни и деятельности самовзрывающихся
акционерных обществ. Внезапно великому комбинатору стало весело. Все шло от лично. Вонючих рогов
никт о больше не приносил. Работ у Черноморского отделения можно было считать
удовлетворительной, хот я очередная почт а доставила в контору кучу новых от ношений, циркуляров и
требований, и Паниковский уже два раза бегал на биржу т руда за конторщицей.
– Да! – закричал вдруг Остап. – Где Козлевич? Где «Ант илопа»? Чт о за учреждение без
автомобиля? Мне на заседание нужно ехать. Все приглашают, без меня жить не могут . Где Козлевич?
Паниковский от вел глаза и со вздохом сказал:
– С Козлевичем нехорошо.
– Как эт о – нехорошо? Пьян он, что ли?
– Хуже, – ответ ил Паниковский, – мы уже боялись вам говорить. Его охмурили ксендзы.
При эт ом курьер посмотрел на уполномоченного по копыт ам, и оба они груст но покачали
головами.
Глава XVII
Блуд ный сын возвращается д омой
Великий комбинат ор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно от носился к раввинам,

далайламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служит елям культ а.
– Я сам склонен к обману и шант ажу, – говорил он, – сейчас, например, я занимаюсь выманиванием
крупной суммы у одного упрямого гражданина. Но я не сопровождаю своих сомнит ельных действий ни
песнопениями, ни ревом органа, ни глупыми заклинаниями на латинском или церковнославянском языке.
И вообще я предпочит аю работать без ладана и астральных колокольчиков.
И покуда Балаганов и Паниковский, перебивая друг друга, рассказывали о злой участ и, постигшей
водителя «Ант илопы», мужест венное сердце Остапа переполнялось гневом и досадой.
Ксендзы уловили душу Адама Козлевича на пост оялом дворе, где, среди пароконных немецких
фургонов и молдаванских фрукт овых площадок, в навозной каше стояла «Антилопа». Ксендз
Кушаковский захаживал на постоялый двор для нравственных бесед с кат оликами-колонистами.
Заметив «Антилопу», служитель культа обошел ее кругом и пот рогал пальцем шину. Он поговорил с
Козлевичем и узнал, чт о Адам Казимирович принадлежит к римско-католической церкви, но не
исповедовался уже лет двадцат ь. Сказав: «Нехорошо, нехорошо, пан Козлевич», ксендз Кушаковский
ушел, приподнимая обеими руками черную юбку и перепрыгивая через пенистые пивные лужи.
На другой день, ни свет ни заря, когда фурщики увозили на базар в местечко Кошары волнующихся
мелких спекулянтов, насадив их по пятнадцат ь человек в одну фуру, ксендз Кушаковский появился
снова. На эт от раз его сопровождал еще один ксендз – Алоизий Морошек. Пока Кушаковский здоровался
с Адамом Казимировичем, ксендз Морошек внимательно осмотрел автомобиль и не только прикоснулся
пальцем к шине, но даже нажал грушу, вызвав звуки матчиша. После эт ого ксендзы переглянулись,
подошли к Козлевичу с двух сторон и начали его охмурять. Охмуряли они его целый день. Как только
замолкал Кушаковский, вст упал Морошек. И не успевал он остановит ься, чтобы выт ерет ь пот , как за
Адама снова принимался Кушаковский. Иногда Кушаковский поднимал к небу желт ый указат ельный
палец, а Морошек в эт о время перебирал четки. Иногда же чет ки перебирал Кушаковский, а на небо
указывал Морошек. Несколько раз ксендзы принимались т ихо пет ь по-лат ински, и уже к вечеру первого
дня Адам Казимирович ст ал им подт ягивать. При эт ом оба патера деловит о взглянули на машину.
Через некоторое время Паниковский замет ил в хозяине «Ант илопы» перемену. Адам Казимирович
произносил какие-то смутные слова о царствии небесном. Эт о подт верждал и Балаганов. Пот ом он ст ал
надолго пропадат ь и, наконец, вовсе съехал со двора.
– Почему ж вы мне не доложили? – возмутился великий комбинатор.
Они хот ели доложит ь, но они боялись гнева командора. Они надеялись, что Козлевич опомнится и
вернется сам. Но т еперь надежды потеряны. Ксендзы его окончат ельно охмурили. Еще не далее как
вчера курьер и уполномоченный по копытам случайно встретили Козлевича. Он сидел в машине у
подъезда кост ела. Они не успели к нему подойти. Из кост ела вышел ксендз Алоизий Морошек с
мальчиком в кружевах.
– Понимаете, Бендер, – сказал Шура, – все кодло село в нашу «Антилопу», бедняга Козлевич снял
шапку, мальчик позвонил в колокольчик, и они уехали. Прямо жалко было смот реть на нашего Адама. Не
видать нам больше «Антилопы».
Великий комбинатор молча надел свою капитанскую фуражку с лакированным козырьком и
направился к выходу.
– Фунт, – сказал он, – вы ост ает есь в конт оре! Рогов и копыт не принимат ь ни под каким видом.
Если будет почта, сваливайте в корзину. Конт орщица пот ом разберется. Понят но?
Когда зицпредседат ель от крыл рот для ответа (эт о произошло ровно через пят ь минут),
осирот евшие ант илоповцы были уже далеко. В голове процессии, делая гигант ские шаги, несся
командор. Он изредка оборачивал голову назад и бормот ал: «Не уберегли нежного Козлевича,
меланхолики! Всех дезавуирую! Ох, уж мне это черное и белое духовенство!» Борт механик шел молча,
делая вид, что нарекания относятся не к нему. Паниковский прыгал, как обезьяна, подогревая чувст во
мест и к похит ит елям Козлевича, хот я на душе у него лежала большая холодная лягушка. Он боялся
черных ксендзов, за которыми признавал многие волшебные свойства.
В т аком порядке все отделение по загот овке рогов и копыт прибыло к подножию кост ела. Перед
железной решеткой, сплет енной из спиралей и крестов, ст ояла пустая «Антилопа». Кост ел был
огромен. Он врезался в небо, колючий и острый, как рыбья кость. Он застревал в горле. Полированный
красный кирпич, черепичные скаты, жестяные флаги, глухие контрфорсы и красивые каменные идолы,
прят авшиеся от дождя в нишах, – вся эта выт янувшаяся солдатская гот ика сразу навалилась на
антилоповцев. Они почувст вовали себя маленькими. Остап залез в автомобиль, пот янул носом воздух и
с отвращением сказал:
– Фу! Мерзост ь! Наша «Антилопа» уже пропахла свечками, кружками на построение храма и
ксендзовскими сапожищами. Конечно, разъезжат ь с т ребами на автомобиле приятнее, чем на извозчике.
К тому же даром! Ну, нет , дорогие бат юшки, наши требы поважней!
С этими словами Бендер вошел в церковный двор и, пройдя между дет ьми, игравшими в классы на
расчерченном мелом асфальт е, поднялся по гранитной банковской лестнице к дверям храма. На
толстых дверях, обитых обручным железом, рассаженные по квадрат икам барельефные свят ые
обменивались воздушными поцелуями или показывали руками в разные ст ороны, или же развлекались
чт ением т олст еньких книг, на кот орых добросовестный резчик изобразил даже латинские буковки.
Великий комбинат ор дернул дверь, но она не подалась. Изнутри неслись кроткие звуки фисгармонии.
– Охмуряют ! – крикнул Ост ап, спускаясь с лест ницы. – Самый охмуреж идет ! Под сладкий лепет
мандолины.
– Может быть, уйдем? – спросил Паниковский, вертя в руках шляпу. – Все-т аки храм божий.
Неудобно.
Но Ост ап, не обращая на него внимания, подошел к «Антилопе» и принялся нетерпеливо
надавливать грушу. Он играл мат чиш до тех пор, пока за толст ыми дверьми не послышалось бренчанье
ключей. Ант илоповцы задрали головы. Дверь раст ворилась на две половины, и веселые святые в своих
дубовых квадрат иках медленно от ъехали вглубь. Из т емнот ы порт ала выступил на высокую светлую
паперт ь Адам Казимирович. Он был бледен. Его кондукт орские усы отсырели и плачевно свисали из
ноздрей. В руках он держал молит венник. С обеих сторон его поддерживали ксендзы. С левого бока –
ксендз Кушаковский, с правого – ксендз Алоизий Морошек. Глаза патеров были зат оплены елеем.
– Алло, Козлевич! – крикнул Остап снизу. – Вам еще не надоело?
– Здравст вуйт е, Адам Казимирович, – развязно сказал Паниковский, прячась, однако, за спину
командора.
Балаганов привет ст венно поднял руку и скорчил рожу, что, как видно, значило: «Адам, бросьте
ваши шутки!»
Тело водителя «Ант илопы» сделало шаг вперед, но душа его, подстегиваемая с обеих ст орон
пронзительными взглядами Кушаковского и Морошека, рванулась назад. Козлевич тоскливо посмотрел
на друзей и пот упился.
И началась великая борьба за бессмерт ную душу шофера.
– Эй вы, херувимы и серафимы! – сказал Остап, вызывая врагов на диспут . – Бога нет!
– Нет , ест ь, – возразил ксендз Алоизий Морошек, заслоняя своим т елом Козлевича.
– Это просто хулиганство, – забормот ал ксендз Кушаковский.
– Нет у, нету, – продолжал великий комбинатор, – и никогда не было. Это медицинский факт.
– Я считаю этот разговор неуместным, – сердит о заявил Кушаковский.
– А машину забират ь-это уместно? – закричал нет актичный Балаганов. – Адам! Они прост о хот ят
забрать «Ант илопу».
Услышав это, шофер поднял голову и вопросит ельно посмотрел на ксендзов. Ксендзы замет ались
и, свист я шелковыми сут анами, попробовали увест и Козлевича назад. Но он уперся.
– Как же все-таки будет с богом? – настаивал великий комбинат ор.
Ксендзам пришлось начать дискуссию. Дет и перестали прыгать на одной ножке и подошли
поближе.
– Как же вы утверждаете, чт о бога нет , – начал Алоизий Морошек задушевным голосом, – когда все
живое создано им!..
– Знаю, знаю, – сказал Ост ап, – я сам ст арый католик и лат инист. Пуэр, соцер, веспер, генер,
либер, мизер, аспер, тенер.
Эт и лат инские исключения, зазубренные Ост апом в т ретьем классе частной гимназии Илиади и до
сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое дейст вие. Душа
его присоединилась к т елу, и в результате эт ого объединения шофер робко двинулся вперед.
– Сын мой, – сказал Кушаковский, с ненавистью глядя на Ост апа, – вы заблуждаетесь, сын мой.
Чудеса господни свидетельствуют…
– Ксендз! Перестаньте трепаться! – ст рого сказал великий комбинат ор. – Я сам творил чудеса. Не
далее как чет ыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыт ь Иисусом
Христом. И все было б порядке. Я даже накормил пят ью хлебами несколько тысяч верующих.
Накормит ь-т о я их накормил, но какая была давка!
Диспут продолжался в т аком же ст ранном роде. Неубедительные, но веселые доводы Остапа
влияли на Козлевича самым живит ельным образом. На щеках шофера забрезжил румянец, и усы его
пост епенно стали поднимат ься кверху.
– Давай, давай! – неслись поощрительные возгласы из-за спиралей и крестов решетки, где уже
собралась немалая т олпа любопытных. – Ты им про римского папу скажи, про крест овый поход.
Остап сказал и про папу. Он заклеймил Александра Борджиа за нехорошее поведение, вспомнил ни
к селу ни к городу Серафима Саровского и особенно налег на инквизицию, преследовавшую Галилея. Он
так увлекся, чт о обвинил в несчастьях великого ученого непосредст венно Кушаковского и Морошека.
Эт о была последняя капля. Услышав о ст рашной судьбе Галилея, Адам Казимирович быстро положил
молитвенник на ступеньку и упал в широкие, как ворота, объят ья Балаганова. Паниковский терся т ут
же, поглаживая блудного сына по шероховатым щекам. В воздухе висели счаст ливые поцелуи.
– Пан Козлевич! – застонали ксендзы. – Доконд пан иде? Опаментайсе, пан!
Но герои авт опробега уже усаживались в машину.
– Вот видит е, – крикнул Остап опечаленным ксендзам, занимая командорское мест о, – я же
говорил вам, чт о бога нет у. Научный факт. Прощайте, ксендзы! До свидания, пат еры!
Сопровождаемая одобрит ельными криками толпы, «Ант илопа» от ъехала, и вскоре жестяные флаги
и черепичные скаты костела скрылись из глаз. На – радостях антилоповцы ост ановились у пивной
лавки.
– Вот спасибо, брат цы, – говорил Козлевич, держа в руке тяжелую кружку. – Совсем было погиб.
Охмурили меня ксендзы. В особенност и Кушаковский. Ох, и хитрый же, черт! Верите ли, пост иться
заставлял! Иначе, говорит, на небо не попаду.
– Небо! – сказал Ост ап. – Небо т еперь в запустении. Не та эпоха. Не тот от резок времени. Ангелам
теперь хочется на землю. На земле хорошо, т ам коммунальные услуги, т ам есть планет арий, можно
посмот реть звезды в сопровождении ант ирелигиозной лекции.
После восьмой кружки Козлевич потребовал девятую, высоко поднял ее над головой и, пососав
свой кондукторский ус, восторженно спросил:
– Нет бога?
– Нет , – от ветил Ост ап.
– Значит, нет у? Ну, будем здоровы.
Так он и пил после этого, произнося перед каждой новой кружкой:
– Ест ь бог? Нет у? Ну, будем здоровы.
Паниковский пил наравне со всеми, но о боге не высказывался. Он не хотел впутыват ься в это
спорное дело.
С возвращением блудного сына и «Антилопы» Черноморское отделение Арбатовской конт оры по
загот овке рогов и копыт приобрело недостававший ей блеск. У дверей бывшего комбинат а пяти
част ников т еперь постоянно дежурила машина. Конечно, ей было далеко до голубых «бьюиков» и
длиннотелых «линкольнов», было ей далеко даже до фордовских кареток, но все же эт о была машина,
автомобиль, экипаж, который, как говорил Остап, при всех своих недостатках способен, однако, иногда
двигаться по улицам без помощи лошадей.
Остап работ ал с увлечением. Если бы он направлял свои силы на дейст вительную загот овку рогов
или же копыт, то надо полагать, чт о мундшт учное и гребеночное дело было бы обеспечено сырьем по
крайней мере до конца т екущего бюджетного столетия. Но начальник конторы занимался совершенно
другим.
От орвавшись от Фунта и Берлаги, сообщения которых были очень инт ересны, но непосредст венно
к Корейко пока не вели, Остап вознамерился в интересах дела сдружит ься с Зосей Синицкой и между
двумя вежливыми поцелуями под ночной акацией провент илировать вопрос об Александре Ивановиче, и
не столько о нем, сколько о его денежных делах. Но длит ельное наблюдение, проведенное
уполномоченным по копыт ам, показало, что между Зосей и Корейко любви нет и что последний, по
выражению Шуры, даром топчет ся.
– Где нет любви, – со вздохом коммент ировал Остап, – там о деньгах говорить не принято.
От ложим девушку в ст орону.
И в т о время как Корейко с улыбкой вспоминал о жулике в милицейской фуражке, кот орый сделал
жалкую попыт ку т ретьесорт ного шантажа, начальник отделения носился по городу в желт ом
автомобиле и находил людей и людишек, о которых миллионер-конт орщик давно забыл, но кот орые
хорошо помнили его самого. Несколько раз Ост ап беседовал с Москвой, вызывая к телефону знакомого
част ника, извест ного доку по част и коммерческих тайн. Теперь в контору приходили письма и
телеграммы, кот орые Остап живо выбирал из общей почты, по-прежнему изобиловавшей
пригласит ельными повест ками, т ребованиями на рога и выговорами по поводу недост ат очно
энергичной загот овки копыт . Кое-чт о из этих писем и т елеграмм пошло в папку с бот иночными
тесемками.
В конце июля Остап собрался в командировку на Кавказ. Дело требовало личного присут ствия
великого комбинатора в небольшой виноградной республике.
В день от ъезда начальника в отделении произошло скандальное происшествие. Паниковский,
посланный с тридцатью рублями на прист ань за билетом, вернулся через полчаса пьяный, без билет а и
без денег. Он ничего не мог сказать в свое оправдание, только выворачивал карманы, которые повисли
у него, как бильярдные лузы, и беспрерывно хохотал. Все его смешило: и гнев командора, и
укоризненный взгляд Балаганова, и самовар, доверенный его попечениям, и Фунт с нахлобученной на
нос панамой, дремавший за своим ст олом. Когда же Паниковский взглянул на оленьи рога, гордость и
украшение конторы, его прошиб т акой смех, чт о он свалился на пол и вскоре заснул с радостной
улыбкой на фиолетовых уст ах.
– Теперь у нас самое настоящее учреждение, – сказал Остап, – ест ь собст венный раст рат чик, он
же швейцар-пропойца. Оба эти т ипа делают реальными все наши начинания.
В от сутствие Остапа под окнами конт оры несколько раз появлялись Алоизий Морошек и
Кушаковский. При виде ксендзов Козлевич прят ался в самый дальний угол учреждения. Ксендзы
от крывали дверь, заглядывали внут рь и тихо звали.
– Пан Козлевич! Пан Козлевич! Чы слышишь глос ойца небесного? Опамент айсе, пан!
При этом ксендз Кушаковский поднимал к небу палец, а ксендз Алоизий Морошек перебирал чет ки.
Тогда навст речу служит елям культа выходил Балаганов и молча показывал им огненный кулак. И
ксендзы уходили, печально поглядывая на «Ант илопу».
Остап вернулся через две недели. Его встречали всем учреждением. С высокой черной стены
пришварт овывающегося парохода великий комбинат ор посмот рел на своих подчиненных дружелюбно
и ласково. От него пахло молодым барашком и имеретинским вином.
В Черноморском от делении, кроме конт орщицы, нанят ой еще при Остапе, сидели два молодых
человека в сапогах. Это были студенты, присланные из животноводческого т ехникума для
прохождения практического стажа.
– Вот и хорошо! – сказал Остап кисло. – Смена идет . Только у меня, дорогие товарищи, придет ся
поработат ь. Вы, конечно, знаете, что рога, т о ест ь выросты, покрытые шерст ью или твердым роговым
слоем, являются придатками черепа и встречаются, главным образом, у млекопит ающих?
– Это мы знаем, – решительно сказали ст уденты, – нам бы практику пройти.
От ст удентов пришлось избавит ься сложным и довольно дорогим способом. Великий комбинат ор
послал их в командировку в калмыцкие степи для организации загот овительных пункт ов. Это обошлось
конт оре в шестьсот рублей, но другого выхода не было: ст удент ы помешали бы закончить удачно
подвигавшееся дело.
Когда Паниковский узнал, в какую сумму обошлись ст уденты, он отвел Балаганова в ст орону и
раздражит ельно прошепт ал:
– А меня не посылают в командировку. И от пуска не дают. Мне нужно ехать в Ессентуки, лечиться.
И выходных дней у меня нет у, и спецодежды не дают. Нет, Шура, мне эти условия не подходят . И
вообще я узнал, в «Геркулесе» ставки выше. Пойду т уда курьером. Честное, благородное слово, пойду!
Вечером Ост ап снова вызвал к себе Берлагу.
– На колени! – крикнул Остап голосом Николая Первого, как т олько увидел бухгалтера.
Тем не менее разговор носил дружеский характ ер и длился два часа. После этого Остап приказал
подать «Ант илопу» на следующее утро к подъезду «Геркулеса».
Глава XVIII
На суше и на море
Товарищ Скумбриевич явился на пляж, держа в руках именной порт фель. К портфелю была
прикована серебряная визитная карточка с загнут ым углом и длиннейшим курсивом, из которого
явст вовало, что Егор Скумбриевич уже успел от праздновать пят илет ний юбилей службы в
«Геркулесе».
Лицо у него было чистое, прямое, мужественное, как у бреющегося англичанина на рекламном
плакате. Скумбриевич постоял у щит а, где от мечалась мелом т емперат ура воды, и, с трудом
высвобождая ноги из горячего песка, пошел выбирать мест ечко поудобнее.
Лагерь купающихся был многолюден. Его легкие постройки возникали по утрам, чтобы с заходом
солнца исчезнуть, ост авив на песке городские отходы: увядшие дынные корки, яичную скорлупу и
газет ные лоскутья, кот орые пот ом всю ночь ведут на пустом берегу т айную жизнь, о чем-то шуршат и
летают под скалами.
Скумбриевич пробрался между шалашиками из вафельных полотенец, зонтиками и простынями,
натянутыми на палки. Под ними прятались девушки в купальных юбочках. Мужчины т оже были в
кост юмах, но не все. Некот орые из них ограничивались только фиговыми листиками, да и те
прикрывали от нюдь не библейские мест а, а носы черноморских джент льменов. Делалось это для того,
чт обы с носов не слезала кожа. Уст роившись так, мужчины лежали в самых свободных позах. Изредка,
прикрывши рукой библейское место, они входили в воду, окунались и быст ро бежали на свои
продавленные в песке ложа, чтобы не пот ерят ь ни одного кубического сантиметра целительной
солнечной ванны.
Недостаток одежды у эт их граждан с лихвой возмещал джентльмен совершенно иного вида. Он
был в хромовых бот инках с пуговицами, визит очных брюках, наглухо заст егнут ом пиджаке, при
воротничке, галст уке и часовой цепочке, а также в фетровой шляпе. Толстые усы и оконная вата в ушах
дополняли облик этого человека. Рядом с ним торчала палка со стеклянным набалдашником,
перпендикулярно воткнутая в песок.
Зной томил его. Воротничок разбух от пот а. Под мышками у джент льмена было горячо, как в
домне; там можно было плавить руду. Но он продолжал неподвижно лежать.
На любом пляже мира можно встретить одного т акого человека. Кто о. н такой, почему пришел
сюда, почему лежит в полном обмундировании – ничего не извест но. Но такие люди ест ь, по одному на
каждый пляж. Может быт ь, эт о члены какой-нибудь т айной лиги дураков или ост ат ки некогда могучего
ордена розенкрейцеров, или же ополоумевшие холостяки, – кто знает…
Егор Скумбриевич расположился рядом с членом лиги дураков и живо разделся. Голый
Скумбриевич был разительно непохож на Скумбриевича одетого. Суховатая голова англичанина сидела
на белом дамском т еле с от логими плечами и очень широким тазом. Егор подошел к воде, попробовал
ее ногой и взвизгнул. Пот ом опустил в воду вторую ногу и снова взвизгнул. Затем он сделал несколько
шагов вперед, заткнул большими пальцами уши, указат ельными закрыл глаза, средними прищемил
ноздри, испуст ил душераздирающий крик и окунулся чет ыре раза подряд. Только после всего этого он
поплыл вперед наразмашку, отворачивая голову при каждом взмахе руки. И мелкая волна приняла на
себя Егора Скумбриевича – примерного геркулесовца и выдающегося общест венного работника. Через
пять минут, когда уставший общест венник перевернулся на спину и его круглое глобусное брюхо
закачалось на поверхност и моря, с обрыва над пляжем послышался ант илоповский мат чиш.
Из машины вышли Ост ап Бендер, Балаганов и бухгалт ер Берлага, на лице которого выражалась
полная покорность судьбе. Все трое спустились вниз и, бесцеремонно разглядывая физиономии
купающихся, принялись кого-т о разыскивать.
– Эт о его брюки, – сказал, наконец, Берлага, ост анавливаясь перед одеждами ничего не
подозревавшего Скумбриевича. – Он, наверное, далеко заплыл.
– Хват ит ! – воскликнул великий комбинатор. – Больше ждать я не намерен. Приходит ся
действовать не только на суше, но и на море.
Он скинул кост юм и рубашку, под которыми оказались купальные трусы, и, размахивая руками,
полез в воду. На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая
Наполеона в треугольной шляпе и с пивной кружкой в короткой руке.
– Балаганов! – крикнул Ост ап уже из воды. – Разденьт е и приготовьт е Берлагу. Он, может быть,
понадобится.
И великий комбинат ор поплыл на боку, раздвигая воды медным плечом и держа курс на северо-
северовосток, где маячил перламут ровый живот Егора Скумбриевича.
Прежде чем погрузиться в морскую пучину, Остапу пришлось много поработат ь на конт иненте.
Магист ральный след завел великого комбинатора под золот ые буквы «Геркулеса», и он большую часть
времени проводил в этом учреждении. Его уже не удивляли комнаты с альковами и умывальниками,
ст ат уи и швейцар в фуражке с золотым зигзагом, любивший пот олковать об огненном погребении.
Из сумбурных объяснений от чаянного Берлаги выплыла полуответ ст венная фигура товарища
Скумбриевича. Он занимал большой двухоконный номер, в котором когда-т о останавливались
заграничные капитаны, укротители львов или богатые студент ы из Киева.
В комнате част о и раздражит ельно звонили телефоны, иногда отдельно, а иногда оба сразу. Но
никт о не снимал трубок. Еще чаще раскрывалась дверь, стриженая служебная голова, просунувшись в
комнат у, растерянно поводила очами и исчезала, чтобы т от час же дат ь место другой голове, но уже не
ст риженой, а поросшей жест кими пат лами или попросту голой и сиреневой, как луковица. Но и
луковичный череп ненадолго застревал в дверной щели. Комнат а была пуст а.
Когда дверь от крылась, быт ь может в пят идесятый раз за этот день, в комнату заглянул Бендер.
Он, как и все, повертел головой слева направо и справа налево и, как все, убедился в т ом, что товарища
Скумбриевича в комнате нет у. Дерзко выражая свое недовольство, великий комбинатор побрел по
от делам, секциям, секторам и кабинетам, спрашивая, не-видел ли кт о товарища Скумбриевича. И во
всех этих местах он получал одинаковый от вет : «Скумбриевич т олько что здесь был», или:
«Скумбриевич минуту назад вышел».
Полуот вет ст венный Егор принадлежал к многолюдному виду служащих, кот орые или «т олько что
здесь были», или «минут у назад вышли». Некот орые из них в т ечение целого служебного дня не могут
даже добрат ься до своего кабинет а. Ровно в девят ь часов т акой человек входит в учрежденческий
вест ибюль и, полный благих намерений, заносит ножку на первую ступень лестницы. Его ждут великие
дела. Он назначил у себя в кабинете восемь важных рандеву, два широких заседания и одно узкое. На
письменном столе лежит стопка бумаг, требующих немедленного от вета. Вообще дел многое
множество, суток не хват ает . И полуответ ст венный или от ветст венный гражданин бодро заносит
ножку на мраморную ступень. Но опуст ит ь ее не т ак-т о легко. «Товарищ Парусинов, на одну минуту, –
слышит ся воркующий голос, – как раз я хот ел проработать с вами один вопросик». Парусинова мягко
берут под ручку и отводят в уголок вест ибюля. И с этого момента от вет ст венный или
полуот вет ст венный работник погиб для ст раны – он пошел по рукам. Не успеет он проработать
вопросики пробежать т ри ст упеньки, как его снова подхватывают , уводят к окну или в темный
коридор, или в какой-нибудь пустынный закоулок, где неряха завхоз набросал пустые ящики, и что-то
ему втолковывают, чего-то добивают ся, на чем-т о настаивают и просят чт о-то провернуть в срочном
порядке. К т рем часам дня он все-т аки добирается до первой лестничной площадки. К пяти часам ему
удается прорваться даже на площадку второго эт ажа. Но т ак как он обит ает на трет ьем этаже, а
служебный день уже окончился, он быстро бежит вниз и покидает учреждение, чт обы успет ь на
срочное междуведомственное совещание. А в это время в кабинет е надрывают ся телефоны, рушат ся
назначенные рандеву, переписка лежит без ответ а, а члены двух широких заседаний и одного узкого
безучастно пьют чай и калякают о трамвайных неполадках.
У Егора Скумбриевича все эти особенности были чрезвычайно обострены общественной работ ой,
которой он отдавался с излишней горячностью. Он умело и выгодно использовал взаимный и
всест оронний обман, кот орый как-то незаметно прижился в «Геркулесе» и почему-т о носил название
общест венной нагрузки.
Геркулесовцы сидели на собраниях по т ри часа кряду, слушая унизительную болт овню
Скумбриевича.
Им всем очень хотелось схват ит ь Егора за толстенькие ляжки и выбросить из окна с порядочной
высоты. Временами им казалось даже, что никакой общественной деят ельности вообще не сущест вует
и никогда не существовало, хотя они и знали, чт о за ст енами «Геркулеса» есть какая-т о другая,
правильная общест венная жизнь. «Вот скот ина, – думали они, тоскливо вертя в руках карандаши и
чайные ложечки, – симулянт проклят ый!» Но придраться к Скумбриевичу, разоблачит ь его было не в их
силах. Егор произносил правильные речи о советской общественности, о культработе, о профучебе и о
кружках самодеят ельности. Но за всеми эт ими горячими словами ничего не было. Пят надцат ь кружков,
политических и музыкально-драматических, вырабатывали уже два года свои перспективные планы;
ячейки добровольных общест в, имевшие своей целью споспешест воват ь развитию авиации, химических
знаний, авт омобилизма, конного спорт а, дорожного дела, а также скорейшему уничт ожению
великодержавного шовинизма, существовали т олько в воспаленном воображении членов мест кома, А
школа профучебы, создание которой Скумбриевич ставил себе в особенную заслугу, все время
перестраивалась, чт о, как известно, обозначает полную бездеят ельность. Если бы Скумбриевич был
чест ным человеком, он, вероятно, сам сказал бы, чт о вся эт а работ а ведет ся «в порядке миража». Но в
мест коме эт от мираж облекался в отчет ы, а в следующей профсоюзной инстанции сущест вование
музыкально-политических кружков уже не вызывало никаких сомнений. Школа же профучебы
рисовалась там в виде большого каменного здания, в кот ором стоят парт ы, бойкий учит ель выводит
мелом на доске кривую рост а безработицы в Соединенных Шт ат ах, а усат ые ученики политически
раст ут прямо на глазах. Из всего вулканического кольца общест венной деят ельности, кот орым
Скумбриевич охватил «Геркулес», дейст вовали только две огнедышащие т очки: ст енная газета «Голос
председат еля», выходившая раз в месяц и делавшаяся в часы занят ий силами Скумбриевича и Бомзе, и
фанерная доска с надписью «Бросившие пит ь и вызывающие других», под кот орой, однако, не
значилась ни одна фамилия.
Погоня за Скумбриевичем по этажам «Геркулеса» ост очерт ела Бендеру, Великий комбинатор никак
не мог настигнут ь славного общест венника. Он ускользал из рук. Вот здесь, в мест коме, он т олько что
говорил по телефону, еще горяча была мембрана и с черного лака т елефонной т рубки еще не сошел
туман его дыхания. Вот т ут , на подоконнике, еще сидел человек, с кот орым он только сейчас
разговаривал. Один раз Ост ап увидел даже от ражение Скумбриевича в лестничном зеркале. Он
бросился вперед, но зеркало т от час же очист илось, отражая лишь окно с далеким облаком.
– Матушка-заст упница, милиция-троеручица! – воскликнул Ост ап, переводя дыхание. – Что за
банальный, опрот ивевший всем бюрократизм! В нашем Черноморском отделении тоже есть свои слабые
ст ороны, всякие т ам неполадки в пробирной палат ке, но т акого, как в «Геркулесе»… Верно, Шура?
Уполномоченный по копытам испустил тяжелый насосный вздох. Они снова очутились в
прохладном коридоре вт орого этажа, где успели побывать за этот день раз пят надцат ь. И снова, в
пятнадцат ый раз, они прошли мимо деревянного дивана, стоявшего у полыхаевского кабинета.
На диване с утра сидел выписанный из Германии за большие деньги немецкий специалист , инженер
Генрих Мария Заузе. Он был в обыкновенном европейском кост юме, и только украинская рубашечка,
расшит ая запорожским узором, указывала на то, что инженер пробыл в России недели т ри и уже успел
посетить магазин кустарных изделий. Он сидел неподвижно, откинув голову на деревянную спинку
дивана и прикрыв глаза, как человек, которого собираются брить. Могло бы показат ься, чт о он
дремлет. Но молочные брат ья, не раз пробегавшие мимо него в поисках Скумбриевича, успели заметить,
чт о краски на неподвижном лице заморского гост я беспрестанно меняются. К началу служебного дня,
когда инженер занял позицию у дверей Полыхаева, лицо его было румяным в меру. С каждым часом оно
все разгоралось и к перерыву для завтрака приобрело цвет почтового сургуча. По всей вероятности,
товарищ Полыхаев добрался к этому времени лишь до второго лест ничного марша. После перерыва
смена красок пошла в обратном порядке. Сургучный цвет перешел в какие-то скарлатидные пят на.
Генрих Мария стал бледнет ь, и к середине дня, когда начальнику «Геркулеса», по-видимому, удалось
прорваться ко второй площадке, лицо иностранного специалиста ст ало крахмально-белым.
– Что с эт им человеком делает ся? – шепнул Балаганову Остап. – Какая гамма переживаний!
Едва он успел произнести эт и слова, как Генрих Мария Заузе подскочил на диване и злобно
посмот рел на полыхаевскую дверь, за кот орой слышались холостые т елефонные звонки. «W olokita!» –
взвизгнул он дискантом и, бросившись к великому комбинат ору, ст ал изо всей силы т рясти его за
плечи.
– Геноссе Полыхаев! – кричал он, прыгая перед Ост апом. – Геноссе Полыхаев!
Он вынимал часы, совал их под нос Балаганову, поднимал плечи и опят ь набрасывался на Бендера.
– Вас махен зи? – ошеломленно спросил Ост ап, показывая некот орое знакомст во с немецким
языком. – Вас воллен зи от бедного посетителя?
Но Генрих Мария Заузе не от ст авал. Продолжая держать левую руку на плече Бендера, правой
рукой он подт ащил к себе поближе Балаганова и произнес перед ними большую ст раст ную речь, во
время которой Остап нет ерпеливо смотрел по ст оронам в надежде поймат ь Скумбриевича, а
уполномоченный по копытам негромко икал, почт ит ельно прикрывая рот рукой и бессмысленно глядя
на ботинки иност ранца.
Инженер Генрих Мария Заузе подписал контракт на год работ ы в СССР, или, как определял сам
Генрих, любивший т очност ь, – в концерне «Геркулес». «Смотрите, господин Заузе, – предост ерегал его
знакомый доктор математ ики Бернгард Гернгросс, – за свои деньги большевики заставят вас
поработат ь». Но Заузе объяснил, что работ ы не боит ся и давно уже ищет широкого поля для
применения своих знаний в области механизации лесного хозяйст ва.
Когда Скумбриевич доложил Полыхаеву, о приезде иностранного специалиста, начальник
«Геркулеса» заметался под своими пальмами.
– Он нам нужен до зарезу! Вы куда его девали?
– Пока в гост иницу. Пуст ь отдохнет с дороги.
– Какой т ам может быть от дых! – вскричал Полыхаев. – Ст олько денег за него плачено, валют ы!
Завт ра же, ровно в десять, он должен быть здесь.
Без пят и минут десять Генрих Мария Заузе, сверкая кофейными брюками и улыбаясь при мысли о
широком поле деят ельност и, вошел в полыхаевский кабинет. Начальника еще не было. Не было его
также через час и через два. Генрих начал томиться. Развлекал его т олько Скумбриевич, который время
от времени появлялся и с невинной улыбкой спрашивал:
– Что, разве геноссе Полыхаев еще не приходил? Странно.
Еще через два часа Скумбриевич остановил в коридоре завтракавшего Бомзе и начал с ним
шепт ат ься:
– Прямо не знаю, чт о делать. Полыхаев назначил немцу на десять часов утра, а сам уехал в Москву
хлопот ат ь насчет помещения. Раньше недели не вернется. Выручите, Адольф Николаевич! У меня
общест венная нагрузка, профучебу вот никак перестроит ь не можем. Посидите с немцем, займит е его
как-нибудь. Ведь за него деньги плачены, валют а.
Бомзе в последний раз понюхал свою ежедневную кот летку, проглотил ее и, от ряхнув крошки,
пошел знакомиться с гост ем.
В течение недели инженер Заузе, руководимый любезным Адольфом Николаевичем, успел
осмотрет ь три музея, побывать на балет е «Спящая красавица» и просидет ь часов десят ь на
торжественном заседании, устроенном в его чест ь. После заседания состоялась неофициальная часть,
во время которой избранные геркулесовцы очень веселились, потрясали лафитничками,
севастопольскими стопками и, обращаясь к Заузе, кричали: «Пей до дна!»
«Дорогая Тили, – писал инженер своей невесте в Аахен, – вот уже десят ь дней я живу в
Черноморске, но к работ е в концерне „Геркулес“ еще не прист упил. Боюсь, чт о эт и дни у меня вычт ут
из договорных сумм».
Однако пятнадцат ого числа артельщик-плательщик вручил Заузе полумесячное жалованье.
– Не кажет ся ли вам, – сказал Генрих своему новому другу Бомзе, – чт о мне заплат или деньги зря?
Я не выполняю никакой работ ы.
– Ост авьт е, коллега, эт и мрачные мысли! – вскричал Адольф Николаевич. – Впрочем, если хотите,
можно поставить вам специальный ст ол в моем кабинет е.
После этого Заузе писал письмо невесте, сидя за специальным собст венным ст олом:
«Милая крошка. Я живу ст ранной и необыкновенной жизнью. Я ровно ничего не делаю, но получаю
деньги пунктуально, в договорные сроки. Все эт о меня удивляет . Расскажи об эт ом нашему другу,
докт ору Бернгарду Гернгроссу. Это покажется ему интересным».
Приехавший из Москвы Полыхаев, узнав, чт о у Заузе уже есть ст ол, обрадовался.
– Ну, вот и прекрасно! – сказал он. – Пусть Скумбриевич введет немца в курс дела.
Но Скумбриевич, со всем своим пылом отдавшийся организации мощного кружка гармонист ов-
баянист ов, сбросил немца Адольфу Николаевичу. Бомзе эт о не понравилось. Немец мешал ему
закусыват ь и вообще лез не в свои дела, и Бомзе сдал его в эксплуатационный от дел. Но так как эт от
от дел в т о время перестраивал свою работу, чт о заключалось в бесконечном перетаскивании столов с
мест а на мест о, то Генриха Марию сплавили в финсчет ный зал. Здесь Арников, Дрейфус, Сахарков,
Корейко и Борисохлебский, не владевшие немецким языком, решили, чт о Заузе – иност ранный турист из
Аргентины, и по целым дням объясняли ему геркулесовскую систему бухгалтерии. При эт ом они
пользовались азбукой для глухонемых.
Через месяц очень взволнованный Заузе поймал Скумбриевича в буфете и принялся кричать:
– Я не желаю получат ь деньги даром! Дайте мне работу! Если так будет продолжаться, я буду
жаловаться вашему пат рону!
Конец речи иност ранного специалиста не понравился Скумбриевичу. Он вызвал к себе Бомзе.
– Что с немцем? – спросил он. – Чего он бесит ся?
– Знает е что, – сказал Бомзе, – по-моему, он просто склочник. Ей-богу. Сидит человек за ст олом,
ни черт а не делает, получает тьму денег и еще жалуется.
– Вот действит ельно склочная натура, – заметил Скумбриевич, – даром чт о немец. – К нему надо
применит ь репрессии. Я как-нибудь скажу Полыхаеву. Тот его живо в бут ылку загонит .
Однако Генрих Мария решил пробиться к Полыхаеву сам. Но ввиду того, чт о начальник
«Геркулеса» был видным представителем работ ников, которые «минут у тому назад вышли» или
«т олько что здесь были», попытка эта привела только к сидению на деревянном диване и взрыву,
жерт вами которого ст али невинные дети лейтенанта Шмидт а.
– Бюрократизмус! – кричал немец, в ажит ации переходя на трудный русский язык.
Остап молча взял европейского гостя за руку, подвел его к висевшему на ст ене ящику для жалоб и
сказал, как глухому:
– Сюда! Понимает е? В ящик. Шрайбен, шриб, гешрибен. Писат ь. Понимает е? Я пишу, ты пишешь, он
пишет, она, оно пишет . Понимает е? Мы, вы, они, оне пишут жалобы и кладут в сей ящик. Класть. Глагол
класть. Мы, вы, они, оне кладут жалобы… И никт о их не вынимает. Вынимать! Я не вынимаю, т ы не
вынимаешь…
Но тут великий комбинат ор увидел в конце коридора широкие бедра Скумбриевича и, не докончив
урока грамматики, побежал за неуловимым общест венником.
– Держись, Германия! – поощрительно крикнул немцу Балаганов, уст ремляясь за командором.
Но, к величайшей досаде Остапа, Скумбриевич снова исчез, словно бы вдруг дематериализовался.
– Это уже мист ика, – сказал Бендер, верт я головой, – только чт о был человек – и нет его.
Молочные брат ья в от чаянии принялись от крыват ь все двери подряд. Но уже из трет ьей комнаты
Балаганов выскочил, как из проруби. Лицо его невралгически скосилось на сторону.
– Ва-ва, – сказал уполномоченный по копыт ам, прислоняясь к ст ене, – ва-ва-ва.
– Что с вами, дитя мое? – спросил Бендер. – Вас кт о-нибудь обидел?
– Там, – пробормотал Балаганов, прот ягивая дрожащую руку.
Остап открыл дверь и увидел черный гроб. Гроб покоился посреди комнат ы на канцелярском столе
с тумбами. Ост ап снял свою капит анскую фуражку и на носках подошел к гробу. Балаганов с боязнью
следил за его действиями. Через минуту Остап поманил Балаганова и показал ему большую белую
надпись, выведенную на гробовых откосах.
– Видите, Шура, что здесь написано? – сказал он. – «Смерть бюрократизму!» Теперь вы
успокоились?
Эт о был прекрасный агитационный гроб, кот орый по большим праздникам геркулесовцы
вытаскивали на улицу и с песнями носили по всему городу. Обычно гроб поддерживали плечами
Скумбриевич, Бомзе, Берлага и сам Полыхаев, кот орый был человеком демократической складки и не
ст ыдился показываться рядом с подчиненными на различных шест виях и политкарнавалах.
Скумбриевич очень уважал этот гроб и придавал ему большое значение. Иногда, навесив на себя
фарт ук, Егор собст венноручно перекрашивал гроб заново и освежал антибюрократические лозунги, в
то время как в его кабинете хрипели и закатывались т елефоны и разнообразнейшие головы,
просунувшись в дверную щель, грустно поводили очами.
Егор так и не нашелся. Швейцар в фуражке с зигзагом сообщил Бендеру, что товарищ Скумбриевич
минуту тому назад здесь был и только чт о ушел, уехал купат ься на Комендант ский пляж, что давало
ему, как он говаривал, зарядку бодрости.
Прихват ив на всякий случай Берлагу и раст олкав дремавшего за рулем Козлевича, ант илоповцы
от правились за город.
Надо ли удивляться тому, что распаленный всем происшедшим Ост ап не ст ал медлит ь и полез за
Скумбриевичем в воду, нисколько не смущаясь т ем, что важный разговор о нечистых акционерных
делах придется вест и в Черном море.
Балаганов в точности исполнил приказание командора. Он раздел покорного Берлагу, подвел к
воде и, придерживая его обеими руками за т алию, принялся т ерпеливо ждат ь. В море, как видно,
происходило т яжелое объяснение. Остап кричал, как морской царь. Слов нельзя было разобрать. Видно
было т олько, что Скумбриевич попыт ался взять курс на берег, но Ост ап от резал ему дорогу и погнал в
от крыт ое море. Зат ем голоса усилились, и ст али слышны от дельные слова: «Интенсивник!», «А кто
брал? Папа римский брал?..», «При чем тут я?..» Берлага давно уже перест упал босыми пятами,
от тискивая на мокром песке индейские следы. Наконец, с моря донесся крик:
– Можно пускат ь!
Балаганов спустил в море бухгалтера, который с необыкновенной быстрот ой поплыл по-собачьи,
колотя воду руками и ногами. При виде Берлаги Егор Скумбриевич в ст рахе окунулся с головой.
Между тем уполномоченный по копытам растянулся на песочке и закурил папиросу. Ж дат ь ему
пришлось минут двадцат ь. Первым вернулся Берлага. Он присел на корточки, вынул из кармана брюк
носовой платок и, выт ирая лицо, сказал:
– Сознался наш Скумбриевич. Очной ставки не выдержал.
– Выдал, гадюка? – добродушно спросил Шура. И, отняв от губ окурок большим и указат ельным
пальцами, щелкнул языком. При этом из его рта вылетел плевок, быстрый и длинный, как т орпеда.
Прыгая на одной ноге и нацеливаясь другой ногой в штанину, Берлага т уманно пояснил:
– Я это сделал не в инт ересах истины, а в инт ересах правды.
Вт орым прибыл великий комбинатор. Он с размаху лег на живот и, прижавшись щекой к нагретому
песку, долго и многозначительно смот рел на вылезавшего из воды синего Скумбриевича. Потом он
принял из рук Балаганова папку и, смачивая карандаш языком, принялся заносить в дело добыт ые
тяжелым трудом новые сведения.
Удивительное превращение произошло с Егором Скумбриевичем. Еще полчаса назад волна приняла
на себя акт ивнейшего общественника, т акого человека, о котором даже председатель мест кома
товарищ Нидерландюк говорил: «Кто-кт о, а Скумбриевич не подкачает ». А ведь подкачал Скумбриевич.
И как подкачал! Мелкая летняя волна дост авила на берег уже не дивное женское т ело с головой
бреющегося англичанина, а какой-т о бесформенный бурдюк, наполненный горчицей и хреном.
В т о время, покуда великий комбинат ор пиратст вовал на море, Генрих Мария Заузе, подст ерегший
все-т аки Полыхаева и имевший с ним весьма крупный разговор, вышел из «Геркулеса» в полном
недоумении. Странно улыбаясь, он от правился на почтамт и т ам, стоя за конт оркой, покрыт ой
ст еклянной доской, написал письмо невест е в город Аахен:
«Дорогая девочка. Спешу сообщить тебе радост ную вест ь. Наконец-т о мой патрон Полыхаев
от правляет меня на производство. Но вот чт о меня поражает , дорогая Тили, – в концерне „Геркулес“
эт о называется загнать в бут ылку (sagnat w butilku!). Мой новый друг Бомзе сообщил, чт о на
производство меня посылают в виде наказания. Можешь ли ты себе эт о представить? И сможет ли это
когда-нибудь понят ь наш добрый докт ор мат ематики Бернгард Гернгросс?»
Глава XIX
Универсальный штемпель
К двенадцати часам следующего дня по «Геркулесу» пополз слух о том, чт о начальник заперся с
какимт о посет ит елем в своем пальмовом зале и вот уже т ря часа не от зывается ни на ст ук Серны
Михайловны, ни на вызовы по внутреннему т елефону, Геркулесовцы терялись в догадках. Они
привыкли к тому, что Полыхаева весь день водят под ручку в коридорах, усаживают на подоконники
или зат аскивают под лестницу, где и решают ся все дела. Возникло даже предположение, что начальник
от бился от категории работников, кот орые «т олько что вышли», и примкнул к влият ельной группе
«зат ворников», которые обычно проникают в свои кабинеты рано утром, запираются т ам, выключают
телефон и, отгородившись т аким образом от всего мира, сочиняют разнообразнейшие доклады.
А между т ем работа шла, бумаги т ребовали подписей, ответов и резолюций. Серна Михайловна
недовольно подходила к полыхаевской двери и прислушивалась. При эт ом в ее больших ушах
раскачивались легкие жемчужные шарики.
– Факт, не имеющий прецедент а, – глубокомысленно сказала секретарша.
– Но кт о же, кто эт о у него сидит ? – спрашивал Бомзе, от кот орого несло смешанным запахом
одеколона и котлет . – Может, кт о-нибудь из инспекции?
– Да нет, говорю вам, обыкновенный посет итель.
– И Полыхаев сидит с ним уже три часа?
– Факт, не имеющий прецедент а, – повторила Серна Михайловна.
– Где же выход из эт ого исхода? – взволновался Бомзе. – Мне срочно нужна резолюция Полыхаева.
У меня подробный доклад о неприспособленност и бывшего помещения «Ж ест ь и бекон» к условиям
работы «Геркулеса». Я не могу без резолюции.
Серну Михайловну со всех сторон осадили сотрудники. Все они держали в руках большие и малые
бумаги. Прождав еще час, в продолжение кот орого гул за дверью не затихал, Серна Михайловна уселась
за свой ст ол и кротко сказала:
– Хорошо, товарищи. Подходит е с вашими бумагами.
Она извлекла из шкафа длинную деревянную стоечку, на которой покачивалось т ридцат ь шесть
шт емпелей с толст енькими лаковыми головками, и, проворно вынимая из гнезд нужные печати,
принялась оттискиват ь их на бумагах, не т ерпящих отлагательст ва.
Начальник «Геркулеса» давно уже не подписывал бумаг собственноручно. В случае надобности он
вынимал из жилет ного кармана печат ку и, любовно дохнув на нее, отт искивал против титула
сиреневое факсимиле. Эт от т рудовой процесс очень ему нравился и даже нат олкнул на мысль, что
некоторые наиболее упот ребительные резолюции не худо бы т оже перевест и на резину.
Так появились на свет первые каучуковые изречения:
«Не возражаю. Полыхаев». «Согласен. Полыхаев». «Прекрасная мысль. Полыхаев». «Провести в
жизнь. Полыхаев».
Проверив новое приспособление на практ ике, начальник «Геркулеса» пришел к выводу, что оно
значительно упрощает его труд и нуждает ся в дальнейшем поощрении и развитии. Вскоре была пущена
в работ у новая парт ия резины. На этот раз резолюции были многословнее:
«Объявить выговор в приказе. Полыхаев». «Пост авить на вид. Полыхаев».
«Бросит ь на периферию. Полыхаев». «Уволит ь без выходного пособия. Полыхаев».
Борьба, которую начальник «Геркулеса» вел с коммунот делом из-за помещения, вдохновила его на
новые стандартные текст ы:
«Я коммунотделу не подчинен. Полыхаев». «Что они т ам, с ума посходили? Полыхаев». «Не
мешайт е работ ат ь. Полыхаев». «Я вам не ночной сторож. Полыхаев». «Гост иница принадлежит нам – и
точка. Полыхаев». «Знаю я ваши шт учки. Полыхаев». «И кроват ей не дам и умывальников. Полыхаев».
Эт а серия была заказана в т рех комплектах. Борьба предвиделась длительная, и проницат ельный
начальник не без оснований опасался, чт о с одним комплект ом он не обернется.
Затем был заказан набор резолюций для внутригеркулесовских нужд.
«Спросите у Серны Михайловны. Полыхаев». «Не морочьт е мне голову. Полыхаев». «Тише едешь –
дальше будешь. Полыхаев». «А ну вас всех! Полыхаев».
Творческая мысль начальника не ограничилась, конечно, исключительно административной
ст ороной дела. Как человек широких взглядов, он не мог обойт и вопросов текущей полит ики. И он
заказал прекрасный универсальный штамп, над текстом кот орого т рудился несколько дней. Эт о была
дивная резиновая мысль, которую Полыхаев мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо того,
чт о она давала возможность немедленно откликат ься на события, она также освобождала его от
необходимости каждый раз мучительно думать. Штамп был построен т ак удобно, что дост ат очно было
лишь заполнит ь ост авленный в нем промежут ок, чтобы получилась злободневная резолюция:
В ответ на ……….. мы, геркулесовцы, как один человек, ответим:
а) повышением качества служебной переписки,
б) увеличением производительност и т руда,
в) усилением борьбы с бюрократ измом, волокит ой, кумовством и подхалимством,
г) уничт ожением прогулов и именин,
д) уменьшением накладных расходов на календари и портрет ы,
е) общим ростом профсоюзной активности,
ж) от казом от празднования рождества, пасхи, троицы, благовещения, крещения, курбан-байрама,
йом-кипура, рамазана, пурима и других религиозных праздников,
з) беспощадной борьбой с головотяпст вом, хулиганст вом, пьянством, обезличкой,
бесхребет ност ью и переверзевщиной,
и) поголовным вст уплением в ряды общест ва «Долой рутину с оперных подмостков»,
к) поголовным переходом на сою,
л) поголовным переводом делопроизводства на лат инский алфавит, а т акже всем, что понадобит ся
впредь.
Пунктирный промежуток Полыхаев заполнял лично, по мере надобности, сообразуясь с
требованиями текущего момента.
Пост епенно Полыхаев разохот ился и ст ал все чаще и чаще пускать в ход свою универсальную
резолюцию. Дошло до того, чт о он от вечал ею на выпады, происки, вылазки и бесчинст ва собст венных
сотрудников.
Например: «В ответ на наглое бесчинст во бухгалтера Кукушкинда, пот ребовавшего уплаты ему
сверхурочных, ответ им…» Или: «В от вет на мерзкие происки и подлые выпады сот рудника
Борисохлебского, попросившего внеочередной отпуск, от вет им…» – и так далее.
И на все эт о надо было немедленно от ветить повышением, увеличением, усилением,
уничтожением, уменьшением, общим рост ом, от казом от , беспощадной борьбой, поголовным
вступлением, поголовным переходом, поголовным переводом, а т акже всем, чт о понадобит ся впредь.
И только отчитав таким образом Кукушкинда и Борисохлебского, начальник пускал в дело
коротенькую резинку: «Поставит ь на вид. Полыхаев», или: «Бросить на периферию. Полыхаев».
При первом знакомстве с резиновой резолюцией отдельные геркулесовцы опечалились. Их пугало
обилие пунктов. В особенности смущал пункт о латинском алфавит е и о поголовном вст уплении в
общест во «Долой рутину с оперных подмост ков!» Однако все обернулось мирно. Скумбриевич, правда,
размахнулся и организовал, кроме названного общества, еще и кружок «Долой Хованщину!», но эт им
все дело и ограничилось.
И покуда за полыхаевской дверью слышался вентилят орный рокот голосов, Серна Михайловна
бойко работ ала. Ст оечка со шт емпелями, расположившимися по росту – от самого маленького: «Не
возражаю. Полыхаев», до самого большого – универсального, напоминала мудреный цирковой
инст румент, на котором белый клоун с солнцем ниже спины играет палочками серенаду Брага.
Секрет арша выбирала приблизительно подходящий по содержанию штемпель и клеймила им бумаги.
Больше всего она налегала на осторожную резинку: «Тише едешь – дальше будешь», памятуя, чт о это
была любимейшая резолюция начальника.
Работа шла без задержки. Резина отлично заменила человека. Резиновый Полыхаев нисколько не
уступал Полыхаеву живому.
Уже опуст ел «Геркулес» и босоногие уборщицы ходили по коридору с грязными ведрами, уже
ушла последняя машинист ка, задержавшаяся на час, чтобы перепечатать лично для себя ст роки
Есенина: «Влача ст ихов злаченые рогожи, мне хочется вам нежное сказат ь», уже Серна Михайловна,
которой надоело ждать, поднялась и, перед т ем как выйти на улицу, ст ала массировать веки
холодными пальцами, – когда дверь полыхаевского кабинет а задрожала, отворилась и от туда лениво
вышел Остап Бендер. Он сонно посмот рел на Серну Михайловну и пошел прочь, размахивая желт ой
папкой с ботиночными т есемками. Вслед за ним из-под живит ельной тени пальм и сикомор вынырнул
Полыхаев. Серна взглянула на своего высокого друга и без звука опустилась на квадратный матрасик,
смягчавший жест кость ее стула. Как хорошо, что сотрудники уже разошлись и в эту минуту не могли
видеть своего начальника! В усах у него, как пт ичка в ветвях, сидела алмазная слеза. Полыхаев
удивит ельно быстро моргал глазами и так энергично потирал руки, будто бы хотел т рением добыть
огонь по способу, принятому среди дикарей Океании, Он побежал за Остапом, позорно улыбаясь и
выгибая стан.
– Что же будет ? – бормотал он, забегая то с одной, т о с другой стороны. – Ведь я не погибну? Ну,
скажит е же, золот ой мой, серебряный, я не погибну? Я могу быть спокоен?
Ему хот елось добавит ь, чт о у него жена, дети. Серна, дети от Серны и еще от одной женщины,
которая живет в Ростове-на-Дону, но в горле его что-то само по себе пикнуло, и он промолчал.
Плачевно подвывая, он сопровождал Ост апа до самого вест ибюля. В опустевшем здании они
встретили т олько двух человек. В конце коридора ст оял Егор Скумбриевич. При виде великого
комбинат ора он схват ился за челюсть и отступил в нишу. Внизу, на лестнииге, из-за мраморной
девушки с электрическим факелом выглядывал бухгалт ер Берлага. Он раболепно поклонился Ост апу и
даже молвил: «Здравст вуйт е», но Ост ап не от ветил на приветствие вице-короля.
У самого выхода Полыхаев схват ил Остапа за рукав и пролепетал:
– Я ничего не утаил. Чест ное слово! Я могу быть спокоен? Правда?
– Полное спокойствие может дат ь человеку т олько ст раховой полис, – от ветил Ост ап, не замедляя
хода. – Так вам скажет любой агент по ст рахованию жизни. Лично мне вы больше не нужны. Вот
государст во, оно, вероят но, скоро вами заинт ересует ся.
Глава XX
Команд ор танцует танго
В маленьком буфет е искусст венных минеральных вод, на вывеске кот орого были намалеваны
синие сифоны, сидели за белым столиком Балаганов и Паниковский. Уполномоченный по копытам жевал
трубочку, следя за тем, чт обы крем не выдавился с прот ивоположного конца. Эт от харч богов он
запивал сельтерской водой с зеленым сиропом «Свежее сено». Курьер пил целебный кефир. Перед ним
ст ояли уже шесть пуст ых бут ылочек. Из седьмой Паниковский озабоченно вытряхивал в ст акан густ ую
жидкость. Сегодня в конт оре новая письмоводит ельница плат ила жалованье по ведомости,
подписанной Бендером, и друзья наслаждались прохладой, шедшей от итальянских каменных плит
буфета, от несгораемого шкафа-ледника, где хранилась мокрая брынза, от пот емневших
цилиндрических баллонов с шипучей водой и от мраморного прилавка. Кусок льда выскользнул из
шкафа и лежал на полу, истекая водой. На него приятно было взглянуть после ут омительного вида
улицы с короткими тенями, с прибитыми жарою прохожими и очумевшими от жажды псами.
– Хороший город Черноморск! – сказал Паниковский, облизываясь. – Кефир хорошо помогает от
сердца.
Эт о сообщение почему-т о рассмешило Балаганова. Он неост орожно прижал трубочку, из нее
выдавилась толст ая колбаска крема, кот орую уполномоченный еле успел подхватить налет у.
– Знает е, Шура, – продолжал Паниковский, – я как-то перест ал доверять Бендеру. Он чт о-т о не то
делает.
– Ну, ну! – угрожающе сказал Балаганов. – Тебя не спрашивали.
– Нет, серьезно. Я очень уважаю Остапа Ибрагимовича: эт о такой человек!.. Даже Фунт, – вы
знает е, как я уважаю Фунта, – сказал про Бендера, что эт оголова. Но я вам скажу, Шура: Фунт – осел!
Ей-богу, это такой дурак. Просто жалкая, ничтожная личность! А прот ив Бендера я ничего не возражаю.
Но мне коечт о не нравится. Вам, Шура, я все скажу как родному.
Со времени последней беседы с субинспектором Уголовного розыска к Балаганову никт о не
обращался как к родному. Поэт ому он с удовлет ворением выслушал слова курьера и легкомысленно
разрешил ему продолжат ь.
– Вы знает е, Шура, – зашептал Паниковский, – я очень уважаю Бендера, но я вам должен сказать:
Бендер – осел! Ей-богу, жалкая, ничтожная личность!
– Но, но! – предостерегающе сказал Балаганов.
– При чем тут-но-но? Вы только подумайт е, на чт о он т ратит наши деньги? Вы т олько вспомните!
Зачем нам эта дурацкая контора? Сколько расходов! Одному Фунту мы плат им ст о двадцать. А
конт орщица. Теперь еще каких-то двух прислали, я видел – они сегодня жалованье по ведомости
получали. Бронеподрост ки! Зачем эт о все? Он говорит – для легальности. Плевал я на легальность,
если она ст оит таких денег. А оленьи рога за шестьдесят пят ь рублей! А чернильница! А все эти
дыросшиват ели!
Паниковский расстегнул пиджак, и полт инничная манишка, пристегнут ая к шее нарушителя
конвенции, взвилась вверх, свернувшись, как пергаментный свит ок. Но Паниковский так разгорячился,
чт о не обрат ил на это внимания.
– Да, Шура. Мы с вами получаем мизерный оклад, а он купается в роскоши. И зачем, спрашиваю я,
он ездил на Кавказ? Он говорит – в командировку. Не верю! Паниковский не обязан всему верить! И я
бегал для него на пристань за билетом. Заметьт е себе, за билетом первого класса. Эт от невский франт
не может ездит ь во вт ором! Вот куда уходят наши десять тысяч! Он разговаривает по междугородному
телефону, рассылает по всему свет у т елеграммы-молнии. Вы знает е, сколько стоит молния! Сорок
копеек слово, А я принужден от казыват ь себе в кефире, который нужен мне для здоровья. Я ст арый,
больной человек. Скажу вам прямо: Бендер – эт о не голова.
– Вы все-т аки не очень-т о, – заметил Балаганов, колеблясь. – Ведь Бендер сделал из вас человека.
Вспомнит е, как в Арбат ове вы бежали с гусем. А теперь вы служите, получаете ставку, вы член
общест ва.
– Я не хочу быть членом общест ва! – заявил вдруг Паниковский и, понизив голос, добавил: – Ваш
Бендер – идиот . Зат еял эти дурацкие розыски, когда деньги можно сегодня же взять голыми руками.
Тут уполномоченный по копытам, не помышляя больше о любимом начальнике, пододвинулся к
Паниковскому. И т от , беспрерывно отгибая вниз непослушную манишку, поведал Балаганову о
серьезнейшем опыте, кот орый он проделал на свой страх и риск.
В тот день когда великий комбинат ор и Балаганов гонялись за Скумбриевичем, Паниковский
самовольно бросил контору на ст арого Фунта, тайно проник в комнат у Корейко и, пользуясь
от сутствием хозяина, произвел в ней внимат ельный осмотр. Конечно, никаких денег он в комнате не
нашел, но он обнаружил нечто получше – гири, очень большие черные гири, пуда по полтора каждая.
– Вам, Шура, я скажу как родному. Я раскрыл секрет этих гирь.
Паниковский поймал, наконец, живой хвост ик своей манишки, пристегнул его к пуговице на брюках
и торжест венно взглянул на Балаганова.
– Какой же может быт ь секрет? – разочарованно молвил уполномоченный по копытам. –
Обыкновенные гири для гимнаст ики.
– Вы знает е, Шура, как я вас уважаю, – загорячился Паниковский, – но вы осел. Это золотые гири!
Понимает е? Гири из чистого золот а! Каждая гиря по полтора пуда. Три пуда чистого золота. Это я
сразу понял, меня прямо как ударило. Я ст ал перед этими гирями и бешено хохотал. Какой подлец эт от
Корейко! От лил себе золот ые гири, покрасил их в черный цвет и думает , что никт о не узнает. Вам,
Шура, я скажу как родному, – разве я рассказал бы вам этот секрет, если бы мог унест и гири один? Но я
ст арый, больной человек, а гири тяжелые. И я вас приглашаю как родного. Я не Бендер. Я чест ный!
– А вдруг они не золот ые? – спросил любимый сын лейтенант а, кот орому очень хот елось, чтобы
Паниковский возможно скорее развеял его сомнения.
– А какие ж они, по-вашему? – иронически спросил нарушитель конвенции.
– Да, – сказал Балаганов, моргая рыжими ресницами, – т еперь мне ясно. Смотрит е, пожалуйста,
ст арик – и все раскрыл! А Бендер дейст вительно что-т о не то делает : пишет бумажки, ездит … Мы ему
все-т аки дадим част ь, по справедливост и, а?
– С какой ст ати? – возразил Паниковский. – Все нам! Теперь мы замечательно будем жит ь, Шура, Я
вставлю себе золотые зубы и женюсь, ей-богу женюсь, честное, благородное слово!
Ценные гири решено было изъять без промедления.
– Заплатите за кефир, Шура, – сказал Паниковский, – пот ом сочтемся.
Заговорщики вышли из буфета и, ослепленные солнцем, принялись кружить по городу. Их томило
нетерпение. Они подолгу стояли на городских мостах и, налегши животами на парапет , безучаст но
глядели вниз, на крыши домов, на спускавшиеся в гавань улицы, по кот орым, с осторожностью лошади,
съезжали грузовики. Ж ирные порт овые воробьи долбили клювами мост овую, в т о время как из всех
подворот ен за ними следили грязные кошки. За ржавыми крышами, чердачными фонарями и ант еннами
виднелись синенькая вода, катерок, бежавший во весь дух, и желт ая пароходная труба с большой
красной буквой.
Время от времени Паниковский поднимал голову и принимался счит ать. Он переводил пуды на
килограммы, килограммы – на старозавет ные золот ники, и каждый раз получалась такая заманчивая
цифра, чт о нарушит ель конвенции даже легонько повизгивал.
В одиннадцатом часу вечера молочные братья, кренясь под тяжест ью двух больших гирь, шли по
направлению к конторе по заготовке рогов и копыт . Паниковский нес свою долю обеими руками,
выпятив живот и радост но пыхтя. Он част о ост анавливался, ставил гирю на т ротуар и бормот ал:
«Ж енюсь! Чест ное, благородное слово, женюсь!» Здоровяк Балаганов держал гирю на плече. Иногда
Паниковский никак не мог повернуть за угол, потому что гиря по инерции продолжала т ащит ь его
вперед. Тогда Балаганов свободной рукой придерживал Паниковского за шиворот и придавал его телу
нужное направление. У дверей конт оры они ост ановились.
– Сейчас мы от пилим по кусочку, – озабоченно сказал Паниковский, – а завтра утром продадим. У
меня есть один знакомый часовщик, господин Биберхам. Он даст наст оящую цену. Не то что в
Чернот орге, где никогда настоящей цены не дадут .
Но тут заговорщики замет или, чт о из-под зеленых конторских занавесок пробивает ся свет.
– Кто же т ам может быть в т акой час? – удивился Балаганов, нагибаясь к замочной скважине.
За письменным ст олом, освещенный боковым светом сильной штепсельной лампы, сидел Ост ап
Бендер и что-т о быстро писал.
– Писат ель! – сказал Балаганов, заливаясь смехом и уступая скважину Паниковскому.
– Конечно, – заметил Паниковский, вдоволь насмотревшись, – опят ь пишет . Ей-богу, эт от жалкий
человек меня смешит. Но где же мы будем пилит ь?
И, жарко толкуя о необходимост и завт ра же утром сбыть для начала два кусочка золота
часовщику, молочные братья подняли свой груз и пошли в темнот у.
Между т ем великий комбинатор заканчивал жизнеописание Александра Ивановича Корейко. Со всех

пяти избушек, составлявших чернильный прибор «Лицом к деревне», были сняты бронзовые крышечки.
Остап макал перо без разбору, куда попадет рука, ездил по стулу и шаркал под столом ногами.
У него было изнуренное лицо карточного игрока, который всю ночь проигрывали только на
рассвет е поймал, наконец, талию. Всю ночь не вязались банки и не шла карт а. Игрок менял ст олы,
ст арался обманут ь судьбу и найти везучее место. Но карта упрямо не шла. Уже он начал «выжимат ь»,
то есть, посмотрев на первую карту, медленнейшим образом выдвигат ь из-за ее спины другую, уже
клал он карту на край стола и смотрел на нее снизу, уже складывал обе карты рубашками наружу и
раскрывал их, как книгу, – словом, проделывал все т о, чт о проделывают люди, когда им не везет в
девятку. Но эт о не помогало. В руки шли по большей части карт инки: валеты с веревочными усиками,
дамы, нюхающие бумажные цвет ки, и короли с дворницкими бородами. Очень часто попадались черные
и розовые десятки В общем, шла т а мерзость, кот орую официально называют «баккара», а
неофициально – «бак» или «жир», И т олько в тот час, когда люстры желт еют и т ухнут, когда под
плакатами «спат ь воспрещается» храпят и захлебываются на стульях неудачники в заношенных
воротничках, совершает ся чудо. Банки вдруг начинают вязат ься, от вратительные фигуры и десят ки
исчезают, валят восьмерки и девятки. Игрок уже не мечется по залу, не выжимает карт у, не заглядывает
в нее снизу. Он чувствует в руках счаст ливую талию. И уже марафоны столпились позади счастливца,
дергают его за плечи и подхалимски шепчут : «Дядя Юра, дайте три рубля». А он, бледный и гордый,
дерзко переворачивает карт ы и под крики: «Освобождают ся мест а за девят ым ст олом!» и «Амат орские,
пришлите по полтиннику!» – пот рошит своих партнеров. И зеленый ст ол, разграфленный белыми
линиями и дугами, становит ся для него веселым и радостным, как футбольная площадка.
Для Ост апа уже не было сомнений. В игре наступил перелом.
Все неясное ст ало ясным. Множест во людей с веревочными усиками и королевскими бородами, с
которыми пришлось сшибиться Ост апу и кот орые ост авили след в желтой папке с бот иночными
тесемками, внезапно посыпались в ст орону, и на передний план, круша всех и вся, выдвинулось
белоглазое вет чинное рыло с пшеничными бровями и глубокими ефрейторскими складками на щеках.
Остап поставил точку, промакнул жизнеописание прессом с серебряным медвежонком вместо
ручки и стал подшиват ь документы. Он любил держать дела в порядке. Последний раз полюбовался он
хорошо разглаженными показаниями, телеграммами и различными справками. В папке были даже
фотографии и выписки из бухгалтерских книг. Вся жизнь Александра Ивановича Корейко лежала в
папке, а вместе с ней находились т ам пальмы, девушки, синее море, белый пароход, голубые экспрессы,
зеркальный автомобиль и Рио-де-Ж анейро, волшебный город в глубине бухт ы, где живут добрые
мулаты и подавляющее большинст во граждан ходит в белых шт анах. Наконец-т о великий комбинат ор
нашел т ого самого индивида, о котором мечт ал всю жизнь.
– И некому даже оценить мой т ит анический т руд, – грустно сказал Остап, поднимаясь и
зашнуровывая толст ую папку – Балаганов очень мил, но глуп. Паниковский – просто вздорный ст арик.
А Козлевич – ангел без крыльев. Он до сих пор не сомневается в т ом, что мы заготовляем рога для нужд
мундшт учной промышленност и. Где же мои друзья, мои жены, мои дет и? Одна надежда, чт о уважаемый
Александр Иванович оценит мой великий труд и выдаст мне на бедност ь т ысяч пятьсот. Хотя нет!
Теперь я меньше миллиона не возьму, иначе добрые мулат ы прост о не станут меня уважать.
Остап вышел из-за стола, взял свою замечат ельную папку и задумчиво принялся расхаживать по
пуст ой конт оре, огибая машинку с т урецким акцент ом, железнодорожный компостер и почти касаясь
головой оленьих рогов. Белый шрам на горле Остапа порозовел. Пост епенно движения великого
комбинат ора все замедлялись, и его ноги в красных башмаках, купленных по случаю у греческого
матроса, начали бесшумно скользить по полу. Незаметно он ст ал двигаться боком. Правой рукой он
нежно, как девушку, прижал к груди папку, а левую вытянул вперед. Над городом явст венно
послышался канифольный скрип колеса Форт уны. Эт о был т онкий музыкальный звук, который перешел
вдруг в легкий скрипичный унисон… И хватающая за сердце, давно позабыт ая мелодия заст авила
звучать все предметы, находившиеся в Черноморском отделении Арбат овской конт оры по заготовке
рогов и копыт.
Первым начал самовар. Из него внезапно вывалился на поднос охваченный пламенем уголек. И
самовар запел:
Под знойным небом Аргентины, Где небо южное так сине…
Великий комбинатор танцевал танго. Его медальное лицо было повернуто в профиль. Он
ст ановился на одно колено, быстро поднимался, поворачивался и. легонько переступая ногами, снова
скользил вперед. Невидимые фрачные фалды разлетались при неожиданных поворотах.
А мелодию уже перехватила пишущая машинка с турецким акцентом:
… Гдэ нэбо южноэ так синэ,

Гдэ жэнщины, как на карт инэ…
И неуклюжий, видавший виды чугунный компост ер глухо вздыхал о невозвратном времени:
…Где женщины как на картине,

Танцуют все танго.
Остап танцевал классическое провинциальное т анго, которое исполняли в т еат рах миниат юр
двадцат ь лет т ому назад, когда бухгалт ер Берлага носил свой первый котелок, Скумбриевич служил в
канцелярии градоначальника, Полыхаев держал экзамен на первый гражданский чин, а зицпредседатель
Фунт был еще бодрым семидесятилет ним человеком и вместе с другими пикейными жилетами сидел в
кафе «Флорида», обсуждая ужасный факт закрытия Дарданелл в связи с итало-турецкой войной. И
пикейные жилеты, в те времена еще румяные и гладкие, перебирали политических деятелей т ой эпохи.
«Энвербей – это голова. Юан Ши-кай – эт о голова. Пуришкевич – все-т аки т оже голова!» – говорили
они, И уже тогда они ут верждали, что Бриан – это голова, пот ому чт о он и тогда был министром.
Остап т анцевал. Над его головой трещали пальмы и проносились цвет ные птички. Океанские пароходы
терлись бортами о прист ани Рио-де-Ж анейро. Смет ливые бразильские купчины на глазах у всех
занимались кофейным демпингом, и в от крыт ых ресторанах местные молодые люди развлекались
спиртными напит ками.
– Командовать парадом буду я! – воскликнул великий комбинат ор.
Потушив свет, он вышел из комнаты и кратчайшим пут ем направился на Малую Касат ельную
улицу. Бледные циркульные ноги прожект оров раздвигались по небу, спускались вниз, внезапно
срезали кусок дома, от крывая балкон или стеклянную арнаутскую галерею с ост олбеневшей от
неожиданности парочкой. Из-за угла навстречу Ост апу, раскачиваясь и стуча гусеничными лентами,
выехали два маленьких т анка с круглыми грибными шляпками. Кавалерист , нагнувшись с седла,
расспрашивал прохожего, как ближе проехат ь к Ст арому рынку. В одном мест е Ост апу преградила путь
артиллерия. Он проскочил пут ь в интервале между двумя бат ареями. В другом – милиционеры
торопливо прибивали к ворот ам дома доску с черной надписью: «Газоубежище».
Остап т оропился. Его подгоняло аргент инское танго. Не обращая внимания на окружающее, он
вошел в дом Корейко и пост учал в знакомую дверь.
– Кто т ам? – послышался голос подпольного миллионера.
– Телеграмма! – ответил великий комбинат ор, подмигнув в темнот у.
Дверь открылась, и он вошел, зацепившись папкой за дверной косяк.
На рассвет е далеко за городом сидели в овраге уполномоченный и курьер.

Они пилили гири. Носы их были перепачканы чугунной пылью. Рядом с Паниковским лежала на
траве манишка. Он ее снял: она мешала работ ат ь. Под гирями предусмотрит ельный нарушитель
конвенции разост лал газетный лист , дабы ни одна пылинка драгоценного металла не пропала зря.
Молочные братья изредка важно переглядывались и принимались пилить с новой силой. В
ут ренней тишине слышались т олько посвистывание сусликов и скрежетание нагревшихся ножовок.
– Что т акое! – сказал вдруг Балаганов, перест авая работ ат ь. – Три часа уже пилю, а оно все еще не
золотое.
Паниковский не от ветил. Он уже все понял и последние полчаса водил ножовкой только для виду.
– Ну-с, попилим еще! – бодро сказал рыжеволосый Шура.
– Конечно, надо пилит ь, – заметил Паниковский, ст араясь отт янут ь страшный час расплаты.
Он закрыл лицо ладонью и сквозь раст опыренные пальцы смотрел на мерно двигавшуюся широкую
спину Балаганова.
– Ничего не понимаю! – сказал Шура, допилив до конца и разнимая гирю на две яблочные
половины. – Эт о не золот о!
– Пилит е, пилите, – пролепет ал Паниковский. Но Балаганов, держа в каждой руке по чугунному
полушарию, ст ал медленно подходит ь к нарушителю конвенции.
– Не подходит е ко мне с эт им железом! – завизжал Паниковский, отбегая в ст орону. – Я вас
презираю!
Но тут Шура размахнулся и, застонав от нат уги, мет нул в инт ригана обломок гири. Услышав над
своей головой свист снаряда, инт риган лег на землю.
Схватка уполномоченного с курьером была непродолжительна. Разозлившийся Балаганов сперва с
наслаждением т опт ал манишку, а потом приступил к ее собст веннику. Нанося удары, Шура
приговаривал:
– Кто выдумал эт и гири? Кт о растратил казенные деньги? Кт о Бендера ругал?
Кроме т ого, первенец лейт енант а вспомнил о нарушении сухаревской конвенции, что обошлось
Паниковскому в несколько лишних тумаков.
– Вы мне от ветите за манишку! – злобно кричал Паниковский, закрываясь локтями. – Имейте в
виду, манишки я вам никогда не прощу! Теперь т аких манишек нет в продаже!
В заключение Балаганов отобрал у противника вет хий кошелечек с т ридцатью восемью рублями.
– Это за т вой кефир, гадюка! – сказал он при атом.
В город возвращались без радости. Впереди шел рассерженный Шура, а за ним, припадая на одну
ножку и громко плача, тащился Паниковский.
– Я бедный и несчастный старик! – всхлипывал он. – Вы мне от вет ит е за манишку. От дайт е мне
мои деньги.
– Ты у меня получишь! – говорил Шура, не оглядываясь. – Все Бендеру скажу. Авантюрист !
Глава XXI
Конец «Вороньей слобод ки»
Варвара Птибурдукова была счастлива. Сидя за круглым ст олом, она обводила взором свое
хозяйст во. В комнат е Пт ибурдуковых стояло много мебели, так чт о свободного мест а почт и не было.
Но и той площади, которая ост авалась, было достаточно для счастья. Лампа посылала свет за окно,
где, как дамская брошь, дрожала маленькая зеленая ветка. На столе лежали печенье, конфеты и
маринованный судак в круглой железной коробочке. Штепсельный чайник собрал на своей кривой
поверхности весь уют птибурдуковского гнезда. В нем от ражались и кровать, и белые занавески, и
ночная т умбочка. От ражался и сам Птибурдуков, сидевший напротив жены в синей пижаме со
шнурками. Он тоже был счаст лив. Пропуская сквозь усы папиросный дым, он выпиливал лобзиком из
фанеры игрушечный дачный нужник. Работа была кропотливая. Необходимо было выпилить ст енки,
наложить косую крышку, уст роит ь внут реннее оборудование, заст еклит ь окошечко и приделать к
дверям микроскопический крючок. Птибурдуков работал со ст раст ью; он счит ал выпиливание по
дереву лучшим от дыхом.
Окончив работ у, инженер радост но засмеялся, похлопал жену по т олст ой т еплой спине и
придвинул к себе коробочку с судаком. Но в эту минуту послышался сильный ст ук в дверь, мигнула
лампа, и чайник сдвинулся с проволочной подст авки.
– Кто бы это так поздно? – молвил Пт ибурдуков, открывая дверь.
На лест нице ст оял Васисуалий Лоханкин – Он по самую бороду был завернут в белое марсельское
одеяло, из-под которого виднелись волосатые ноги. К груди он прижимал книгу «Мужчина и женщина»,
толстую и раззолоченную, как икона. Глаза Васисуалия блуждали.
– Милости просим, – ошеломленно сказал инженер, делая шаг назад. – Варвара, чт о это?
– Я к вам пришел навеки поселит ься, – от ветил Лоханкин гробовым ямбом, – надеюсь я найти у вас
приют.
– Как – приют? – сказал Птибурдуков багровея. – Что вам угодно, Васисуалий Андреевич?
На площадку выбежала Варвара,
– Сашук! Посмот ри, он голый! – закричала она, – Что случилось, Васисуалий? Да войди же,
войдит е.
Лоханкин переступил порог босыми ногами и, бормоча: «Несчастье, несчаст ье», начал метаться по
комнат е. Концом одеяла он сразу смахнул на пол т онкую столярную работу Птибурдукова. Инженер
от ошел в угол, чувствуя, чт о ничего хорошего уже не предвидится.
– Какое несчаст ье? – допыт ывалась Варвара. – Почему т ы в одном одеяле?
– Я к вам пришел навеки поселит ься, – повт орил Лоханкин коровьим голосом.
Его желтая барабанная пятка выбивала по чистому восковому полу т ревожную дробь.
– Чт о т ы ерунду мелешь? – набросилась Варвара на бывшего мужа. – Ступай домой и проспись.
Уходи отсюда! Иди, иди домой!
– Уж дома нет , – сказал Васисуалий, продолжая дрожать. – Сгорел до основанья. Пожар, пожар
погнал меня сюда. Спаст и успел я т олько одеяло и книгу спас любимую прит ом. Но раз вы т ак со мной
жест окосердны, уйду я прочь и прокляну притом.
Васисуалий, горестно шатаясь, пошел к выходу. Но Варвара с мужем удержали его. Они просили
прощенья, говорили, чт о не разобрали сразу, в чем дело, и вообще захлопот али. На свет были
извлечены новый пиджачный костюм Пт ибурдукова, белье и ботинки.
Пока Лоханкин одевался, супруги совещались в коридоре.
– Куда его устроить? – шепт ала Варвара. – Он не может у нас ночевать, у нас одна комната.
– Я т ебе удивляюсь, – сказал добрый инженер, – у человека несчаст ье, а т ы думаешь т олько о
своем благополучии.
Когда супруги вернулись в комнату, погорелец сидел за ст олом и прямо из железной коробочки ел
маринованную рыбу. Кроме т ого, с полочки были сброшены два тома «Сопротивления материалов», и
их мест о заняла раззолоченная «Мужчина и женщина».
– Неужели весь дом сгорел? – сочувст венно спросил Пт ибурдуков. – Вот ужас!
– А я думаю, что, может , т ак надо, – сказал Васисуалий, приканчивая хозяйский ужин, – может
быть, я выйду из пламени преобразившимся, а? Но он не преобразился.
Когда обо всем было переговорено, Птибурдуковы стали уст раиваться на ночь. Васисуалию
пост лали матрасик на т ом самом остатке площади, которого еще час назад было достаточно для
счастья. Окно закрыли, пот ушили свет , и в комнат у вошла ночь. Минут двадцат ь все лежали молча,
время от времени ворочаясь и тяжело вздыхая. Пот ом с полу донесся т ягучий шепот Лоханкина:
– Варвара! Варвара! Слушай, Варвара?
– Чего т ебе? – негодующе спросила бывшая жена.
– Почему ты от меня ушла, Варвара? Не дождавшись ответа на этот принципиальный вопрос,
Васисуалий заныл:
– Ты самка, Варвара! Ты волчица! Волчица т ы, тебя я презираю…
Инженер недвижимо лежал в пост ели, задыхаясь от злости и сжимая кулаки.
«Воронья слободка» загорелась в двенадцать часов вечера, в т о самое время, когда Ост ап Бендер
танцевал танго в пуст ой конторе, а молочные брат ья Балаганов и Паниковский выходили из города,
сгибаясь под т яжест ью золотых гирь.
В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, начальным
звеном была ничья бабушка. Она, как извест но, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла
электричест ву. После порки Васисуалия Андреевича в квартире давно уже не происходило никаких
интересных событий, и беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного безделья.
Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он встревожился.
– Сожжет , ст арая, всю квартиру! – бормот ал он. – Ей что? А у меня одна рояль, может быть, две
тысячи ст оит.
Придя к такому заключению, Мит рич застраховал от огня все свое движимое имущест во. Теперь он
мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка т ащила к себе наверх большую мутную бут ыль с
керосином, держа ее на руках, как ребенка. Первым об ост орожном поступке Митрича узнал гражданин
Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Мит ричу в коридоре и, схват ив
его за грудь, угрожающе сказал:
– Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получит ь хочешь? Ты думаешь, Гигиенишвили дурак?
Гигиенишвили все понимает .
И страстный квартирант в тот же день сам заст раховался на большую сумму. При эт ом извест ии
ужас охват ил всю «Воронью слободку». Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с
вытаращенными глазами.
– Они нас сожгут , эти негодяи. Вы как хот ит е, граждане, а я сейчас же иду страховаться. Гореть
все равно будем, хоть ст раховку получу. Я из-за них по миру идт и не желаю.
На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки.
Лоханкин читал «Родину» и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в
электричест во. Никит а Пряхин принес домой ст раховой полис с сиреневой каемкой и долго
рассмат ривал на свет водяные знаки.
– Эт о выходит , значит , государство навст речу идет ? – сказал он мрачно. – Оказывает жильцам
помощь? Ну, спасибо! Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем.
И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнат у. Его слова вселили такой страх,
чт о в эту ночь в «Вороньей слободке» никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а ост альные
коечники разбрелись кочеват ь по знакомим. Днем все следили друг за другом и по част ям выносили
имущество из дома.
Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгорет ь. И дейст вительно, в двенадцат ь часов ночи
он запылал, подожженный сразу с шести концов.
Последним из дома, который уже наполнился самоварным дымом с прожилками огня, выскочил
Лоханкин, прикрываясь белым одеялом. Он изо всех сил кричал: «Пожар! Пожар!», хотя никого не смог
удивит ь этой новостью. Все жильцы «Вороньей слободки» были в сборе. Пьяный Пряхин сидел на своем
сундуке с коваными углами. Он бессмысленно глядел на мерцающие окна, приговаривая: «Как
пожелаем, т ак и сделаем». Гигиенишвили брезгливо нюхал свои руки, которые от давали керосином, и
каждый раз после эт ого выт ирал их о шт аны. Огненная пружина вырвалась из форт очки и, роняя искры,
развернулась под деревянным карнизом. Лопнуло и со звоном вывалилось первое ст екло. Ничья
бабушка страшно завыла.
– Сорок лет ст оял дом, – степенно разъяснял Митрич, расхаживая в толпе, – при всех власт ях
ст оял, хороший был дом. А при советской сгорел. Такой печальный факт, граждане.
Ж енская часть «Вороньей слободки» сплот илась в одну кучу и не сводила глаз с огня. Орудийное
пламя вырывалось уже из всех окон. Иногда огонь исчезал, и тогда пот емневший дом, казалось,
от скакивал назад, как пушечное т ело после выстрела. И снова красно-желт ое облако выносилось
наружу, парадно освещая Лимонный переулок. Ст ало горячо. Возле дома уже невозможно было ст оять,
и общество перекочевало на противоположный трот уар.
Один лишь Никит а Пряхин дремал на сундучке посреди мостовой. Вдруг он вскочил, босой и
ст рашный.
– Православные! – закричал он, раздирая на себе рубаху. – Граждане!
Он боком побежал прочь от огня, врезался в т олпу и, выкликая непонят ные слова, стал показывать
рукой на горящий дом. В толпе возник переполох.
– Ребенка забыли, – уверенно сказала женщина в соломенной шляпе.
Никиту окружили. Он отпихивался руками и рвался к дому.
– На кровати лежит! – исступленно кричал Пряхин. – Пуст и, говорю!
По его лицу катились огненные слезы. Он ударил по голове Гигиенишвили, кот орый преграждал
ему дорогу, и бросился во двор. Через минуту он выбежал от туда, неся лест ницу.
– Ост ановит е его! – закричала женщина в соломенной шляпе. – Он сгорит !
– Уйди, говорю! – вопил Никит а Пряхин, приставляя лест ницу к ст ене и отт алкивая молодых
людей из толпы, кот орые хват али его за ноги. – Не дам ей пропасть. Душа горит.
Он лягался ногами и лез вверх, к дымящемуся окну вт орого этажа.
– Назад! – кричали из т олпы. – Зачем полез? Сгоришь!
– На кровати лежит! – продолжал выкликат ь Никит а. – Цельный гусь, чет верть хлебного вина. Что
ж, пропадат ь ей, православные граждане?
С неожиданным проворст вом Пряхин ухват ился за оконный слив и мигом исчез, вт янут ый внут рь
воздушным насосом. Последние слова его были: «Как пожелаем, так и сделаем». В переулке наступила
тишина, прерванная колоколом и т рубными сигналами пожарного обоза. Во двор вбежали топорники в
негнущихся брезент овых кост юмах с широкими синими поясами.
Через минут у после т ого как Никита Пряхин совершил единственный за всю жизнь героический
пост упок, от дома от делилось и грохнуло оземь горящее бревно. Крыша, т реща, разошлась и упала
внут рь дома. К небу поднялся сияющий столб, словно бы из дома выпуст или ядро на луну.
Так погибла кварт ира номер три, известная больше под названием «Вороньей слободки».
Внезапно в переулке послышался звон копыт . В блеске пожара промчался на извозчике инженер
Талмудовский. На коленях у него лежал заклеенный ярлыками чемодан. Подскакивая на сиденье,
инженер наклонялся к извозчику и кричал:
– Ноги моей здесь не будет при т аком окладе жалованья! Пошел скорей!
И т от час же его жирная, освещенная огнями и пожарными факелами спина скрылась за поворотом.
Глава XXII
Команд овать парад ом буд у я
– Я умираю от скуки, – сказал Остап, – мы с вами беседуем т олько два часа, а вы уже надоели мне
так, будто я знал вас всю жизнь. С т аким ст ропт ивым характ ером хорошо быт ь миллионером в Америке.
У нас миллионер должен быть более покладистым.
– Вы сумасшедший! – ответил Александр Иванович.
– Не оскорбляйте меня, – кротко заметил Бендер. – Я сын т урецко-подданного и, следовательно,
потомок янычаров. Я вас не пощажу, если вы будет е меня обижат ь. Янычары не знают жалости ни к
женщинам, ни к детям, ни к подпольным советским миллионерам.
– Уходите, гражданин! – сказал Корейко голосом геркулесовского бюрократ а. – Уже т ретий чае
ночи, я хочу спат ь, мне рано на службу идти.
– Верно, верно, я и забыл! – воскликнул Остап. – Вам нельзя опаздыват ь на службу. Могут уволить
без выходного пособия. Все-т аки двухнедельный оклад – двадцат ь три рубля! При вашей экономии
можно прожит ь полгода.
– Не ваше дело. Оставьте меня в покое. Слышите? Убирайт есь!
– Но эт а экономия вас погубит. Вам, конечно, небезопасно показать свои миллионы. Однако вы
чересчур ст арает есь. Вы подумали над т ем, что с вами произойдет, если вы, наконец, сможет е тратить
деньги? Воздержание – вещь опасная! Знакомая мне учительница французского языка Эрнестина
Иосифовна Пуанкаре никогда в жизни не пила вина. И что же! На одной вечеринке ее угостили рюмкой
коньяку. Это ей т ак понравилось, что она выпила целую бутылку и т ут же, за ужином, сошла с ума. И
на свет е стало меньше одной учительницей французского языка. То же может произойти и с вами.
– Чего вы, черт возьми, хотите от меня добит ься?
– Того, чего хотел добит ься друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же дет ст ва,
польской красавицы Инги Зайонц. Он добился любви. И я добиваюсь любви. Я хочу, чтобы вы,
гражданин Корейко, меня полюбили и в знак своего расположения выдали мне один миллион рублей.
– Вон! – негромко сказал Корейко.
– Ну вот, опять вы забыли, что я потомок янычаров.
С эт ими словами Ост ап поднялся с мест а. Теперь собеседники стояли друг прот ив друга. У
Корейко было штурмовое лицо, в глазах мелькали белые барашки. Великий комбинат ор сердечно
улыбался, показывая белые кукурузные зубы. Враги подошли близко к настольной лампочке, и на стену
легли их исполинские тени.
– Тысячу раз я вам повторял, – произнес Корейко, сдерживаясь, – что никаких миллионов у меня
нет и не было. Поняли? Поняли? Ну, и убирайтесь! Я на вас буду жаловат ься.
– Ж аловат ься на меня вы никогда не будете, – значительно сказал Остап, – а уйт и я могу, но не
успею я выйти на вашу Малую Касательную улицу, как вы с плачем побежите за мной и будете лизать
мои янычарские пят ки, умоляя меня вернут ься.
– Почему же эт о я буду вас умолять?
– Будете. Так надо, как любил выражат ься мой друг Васисуалий Лоханкин, именно в эт ом
сермяжная правда. Вот она!
Великий комбинатор положил на ст ол папку и, медленно развязывая ее бот иночные т есемки,
продолжал:
– Только давайт е условимся. Никаких эксцессов! Вы не должны меня душит ь, не должны
выбрасываться из окна и, самое главное, не умирайте от удара. Если вы вздумает е тут же
скоропост ижно скончаться, т о поставите меня эт им в глупое положение. Погибнет плод длит ельного
добросовест ного труда. В общем, давайте потолкуем. Уже не секрет , что вы меня не любите. Никогда я
не добьюсь того, чего Коля Остен-Бакен добился от Инги Зайонц, подруги моего детства. Поэтому я не
ст ану вздыхат ь напрасно, не ст ану хват ать вас за т алию. Считайт е серенаду законченной. Ут ихли
балалайки, гусли и позолоченные арфы. Я «пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу.
Вот пачка весом в три-чет ыре кило. Она продается и стоят миллион рублей, т от самый миллион,
который вы из жадности не хотите мне подарит ь. Купите!
Корейко склонился над столом и прочел на папке: «Дело Александра Ивановича Корейко. Начато
25 июня 1930 г. Окончено 10 август а 1930 г.».
– Какая чепуха! – сказал он, разводя руками. – Чт о за несчастье такое! То вы приходили ко мне с
какими-то деньгами, теперь дело выдумали. Прост о смешно.
– Ну что, состоит ся покупка? – наст аивал великий комбинат ор, – Цена невысокая. За кило
замечат ельнейших сведений из област и подземной коммерции беру всего по триста тысяч.
– Какие там еще сведения? – грубо спросил Корейко, протягивая руку к папке.
– Самые инт ересные, – ответ ил Остап, вежливо от водя его руку. – Сведения о вашей второй и
главной жизни, кот орая разит ельно отличает ся от вашей первой, сорокашестирублевой,
геркулесовской. Первая ваша жизнь всем извест на. От десят и до четырех вы за советскую власт ь. Но
вот о вашей вт орой жизни, от четырех до десят и, знаю я один. Вы учли ситуацию?
Корейко не ответил. Тень лежала в ефрейторских складках его лица.
– Нет , – решительно сказал великий комбинат ор, – вы произошли не от обезьяны, как все граждане,
а от коровы. Вы соображает е очень т уго, совсем как парнокопыт ное млекопит ающее. Эт о я говорю вам
как специалист по рогам и копытам. Ит ак, еще раз. У вас, по моим сведениям, миллионов семь-восемь.
Папка продается за миллион. Если вы ее не купите, я сейчас же от несу ее в другое место. Там мне за нее
ничего не дадут, ни копейки. Но вы погибнет е. Эт о я говорю вам как юридическое лицо юридическому
лицу. Я останусь таким же бедным поэт ом и многоженцем, каким был, но до самой смерт и меня будет
тешить мысль, чт о я избавил общественность от великого сквалыжника.
– Покажит е дело, – сказал Корейко задумчиво.
– Не суетитесь, – замет ил Ост ап, раскрывая папку, – командовать парадом буду я. В свое время вы
были извещены об эт ом по телеграфу. Так вот, парад наст упил, и я, как вы может е замет ит ь, им
командую.
Александр Иванович взглянул на первую ст раницу дела и, увидев наклеенную на ней собст венную
фотографию, неприятно улыбнулся и сказал:
– Что-т о не пойму, чего вы от меня хотите? Посмотреть разве из любопытст ва.
– Я т оже из любопытст ва, – заявил великий комбинат ор. – Ну что ж, давайт е прист упим, исходя из
эт ого в конце концов невинного чувства. Господа присяжные заседатели, Александр Иванович Корейко
родился… Впрочем, счастливое дет ст во можно опустить. В то голубенькое время Саша еще не
занимался коммерческим грабежом. Дальше идет розоватое отрочест во. Пропуст им еще ст раницу. А
вот и юност ь, начало жизни. Здесь уже можно остановиться. Из любопыт ства. Ст раница шест ая дела…
Остап перевернул страницу шестую и огласил содержание страниц седьмой, восьмой и далее, по
двенадцат ую включит ельно.
– И вот , господа присяжные заседатели, перед вами только чт о прошли первые крупные делишки
моего подзащитного, как т о: торговля казенными медикаментами во время голода и тифа, а т акже
работа по снабжению, которая привела к исчезновению железнодорожного маршрут а с
продовольст вием, шедшего в голодающее Поволжье. Все эти факт ы, господа присяжные заседатели,
интересуют нас с точки зрения чистого любопытства.
Остап говорил в скверной манере дореволюционного присяжного поверенного, который,
ухватившись за какое-нибудь словечко, уже не выпускает его из зубов и тащит за собой в течение всех
десяти дней большого процесса.
– Нелишено т акже любопыт ства появление моего подзащитного в Москве в 1922 году…
Лицо Александра Ивановича сохраняло нейт ральност ь, но его руки бесцельно шарили по ст олу, как
у слепого.
– Позвольте, господа присяжные заседатели, задать вам один вопрос. Конечно, из любопыт ст ва.
Какой доход могут принест и человеку две обыкновенные бочки, наполненные водопроводной водой?
Двадцать рублей? Три рубля? Восемь копеек? Нет , господа присяжные заседатели! Александру
Ивановичу они принесли четыреста т ысяч золотых рублей ноль ноль копеек. Правда, бочки эти носили
выразительное название: «Промысловая артель химических продукт ов „Реванш“. Однако пойдем
дальше. Страницы сорок вт орая-пятьдесят трет ья. Мест о дейст вия – маленькая доверчивая республика.
Синее небо, верблюды, оазисы и пижоны в золот ых тюбетейках. Мой подзащит ный помогает строить
электрост анцию. Подчеркиваю – помогает . Посмот рите на его лицо, господа присяжные заседат ели!..
Увлекшийся Остап повернулся к Александру Ивановичу и указал на него пальцем. Но эффект но
описат ь рукой плавную дугу, как это делывали присяжные поверенные, ему не удалось. Подзащитный
неожиданно захватил его руку на лету и молча стал ее выкручивать. В т о же время г. подзащитный
другой рукой вознамерился вцепит ься в горло г. присяжного поверенного. С полминуты противники
ломали друг друга, дрожа от напряжения. На Ост апе расст егнулась рубашка, и в просвет е мелькнула
татуировка. Наполеон по-прежнему держал пивную кружку, но был так красен, словно бы успел
основат ельно нализаться.
– Не давите на мою психику! – сказал Остап, от орвав от себя Корейко и переводя дыхание. –
Невозможно занимат ься.
– Негодяй! Негодяй! – шептал Александр Иванович. – Вот негодяй!
Он сел на пол, кривясь от боли, причиненной ему пот омком янычаров.
– Заседание продолжает ся! – молвил Ост ап как ни в чем не бывало. – И, как видит е, господа
присяжные заседат ели, лед тронулся. Подзащитный пыт ался меня убить. Конечно, из дет ского
любопытства. Он прост о хотел узнат ь, чт о находится у меня внут ри. Спешу это любопыт ст во
удовлетворить. Там внутри – благородное и очень здоровое сердце, отличные легкие и печень без
признака камней. Прошу занести эт от факт в прот окол. А теперь – продолжим наши игры, как говорил
редактор юморист ического журнала, от крывая очередное заседание и ст рого глядя на своих
сотрудников.
Игры чрезвычайно не понравились Александру Ивановичу. Командировка, из кот орой Ост ап
вернулся, дыша вином и барашком, ост авила в деле обширные следы. Тут была копия заочного
приговора, снятые на кальку планы благотворит ельного комбинат а, выписки из «Счета прибылей и
убыт ков», а также фот ографии электрического ущелья и кинокоролей.
– И наконец, господа присяжные заседатели, третий эт ан деятельности моего драчливого
подзащит ного-скромная конторская работа в «Геркулесе» для общества и усиленная т оргово-подземная
деят ельност ь – для души. Прост о из любопытства отметим спекуляции валют ой, мехами, камушками и
прочими компактными предметами первой необходимости. И, наконец, ост ановимся на серии
самовзрывающихся акционерных общест в под цветист ыми нахально-кооперативными названиями:
«Инт енсивник», «Трудовой кедр», «Пилопомощь» и «Южный лесорубник». И всем этим вертел не
господин Фунт , узник частного капит ала, а мой друг подзащитный.
При этом великий комбинатор снова указал рукой на Корейко и описал ею давно задуманную
эффект ную дугу.
Затем Ост ап в напыщенных выражениях попросил у воображаемого суда разрешения задать
подсудимому несколько вопросов и, подождав из приличия одну минут у, начал:
– Не имел ли подсудимый каких-либо внеслужебных дел с геркулесовцем Берлагой? Не имел.
Правильно! А с геркулесовцем Скумбриевичем? Тоже нет. Чудесно. А с геркулесовцем Полыхаевым?
Миллионер-конторщик молчал.
– Вопросов больше не имею. Ф-фу! Я уст ал и ест ь хочу. Скажит е, Александр Иванович, нет ли у вас
холодной котлет ы за пазухой? Нет у? Удивит ельная бедност ь, в особенност и если принять во внимание
величину суммы, кот орую вы при помощи Полыхаева выкачали из доброго «Геркулеса». Вот
собственноручные объяснения Полыхаева, единст венного геркулесовца, который знал, кт о скрывает ся
под видом сорокашест ирублевого конторщика. Но ион по-наст оящему не понимал, кто вы т акой. Зато
эт о знаю я. Да, господа присяжные заседатели, мой подзащит ный грешен. Эт о доказано. Но я все-таки
позволю себе просить о снисхождении, при т ом, однако, условии, чт о подзащитный купит у меня
папку. Я кончил.
К концу речи великого комбинатора Александр Иванович успокоился. Заложив руки в карманы
легких брюк, он подошел к окну. Молодой день в т рамвайных бубенцах уже шумел т о городу. За
полисадом шли осоавиахимовцы, держа винт овки вкривь и вкось, будт о несли мотыги. По
оцинкованному карнизу, ст уча красными вербными лапками и поминутно срываясь, прогуливались
голуби. Александр Иванович, приучивший себя к экономии, пот ушил наст ольную лампу и сказал:
– Так эт о вы посылали мне дурацкие т елеграммы?
– Я, – ответил Остап. – «Грузите апельсины бочках брат ья Карамазовы». Разве плохо?
– Глуповато.
– А нищий-полуидиот? – спросил Остап, чувствуя, чт о парад удался. – Хорош?
– Мальчишеская выходка! И книга о миллионерах – т оже. А когда вы пришли в виде киевского
надзирателя, я сразу понял, чт о вы мелкий жулик. К сожалению, я ошибся. Иначе черт а с два вы бы меня
нашли.
– Да, вы ошиблись. И на старуху бывает проруха, как сказала польская красавица Инга Зайонц
через месяц после свадьбы с другом моего детст ва Колей Остен-Бакеном.
– Ну, ограбление – это еще понят но, но гири! Почему вы украли у меня гири?
– Какие гири? Никаких гирь я не крал.
– Вам просто ст ыдно признаться. И вообще вы наделали массу глупост ей.
– Возможно, – замет ил Ост ап. – Я не ангел. У меня есть недочеты. Однако я с вами заболт ался.
Меня ждут мулат ы. Прикажете получить деньги?
– Да, деньги! – сказал Корейко. – С деньгами заминка. Папка хорошая, слов нет, купит ь можно, но,
подсчитывая мои доходы, вы совершенно упуст или из виду расходы и прямые убытки. Миллион – это
несуразная цифра.
– До свиданья, – холодно молвил Остап, – и, пожалуйст а, побудьт е дома полчаса. За вами приедут
в чудной решет чатой карет е.
– Так дела не делают , – сказал Корейко с купеческой улыбкой.
– Может быть, – вздохнул Ост ап, – но я, знает е, не финансист . Я – свободный художник и
холодный философ.
– За что же вы хотит е получит ь деньги? Я их заработ ал, а вы…
– Я не т олько т рудился. Я даже пост радал. После разговоров с Берлагой, Скумбриевичем и
Полыхаевым я потерял веру в человечество. Разве эт о не стоит миллиона рублей, вера в человечество?
– Стоит , стоит , – успокоил Александр Иванович.
– Значит, пойдем в закрома? – спросил Остап. – Кст ат и, где вы держит е свою наличност ь? Надо
полагат ь, не в сберкассе?
– Пойдем! – ответ ил Корейко. – Там увидит е,
– Может быт ь, далеко? – засуетился Ост ап. – Я могу машину.
Но миллионер от машины отказался и заявил, что идти недалеко и чт о вообще не нужно лишней
помпы. Он учтиво пропустил Бендера вперед и вышел, захват ив со ст ола небольшой пакет ик,
завернутый в газетную бумагу. Спускаясь с лест ницы, Остап напевал: «Под небом знойной
Аргентины…»
Глава XXIII
Серд це шофера
На улице Остап взял Александра Ивановича под руку, и оба комбинат ора быстро пошли по
направлению к вокзалу.
– А вы лучше, чем я думал, – дружелюбно сказал Бендер. – И правильно. С деньгами нужно
расстават ься легко, без стонов.
– Для хорошего человека и миллиона не жалко, – ответил конторщик, к чему-т о прислушиваясь.
Когда они повернули на улицу Меринга, над городом пронесся воющий звук сирены. Звук был
длинный, волнистый и грустный. От такого звука в туманную ночь морякам ст ановит ся как-т о не по
себе, хочет ся почему-т о просит ь прибавки к жалованью по причине опасной службы. Сирена
продолжала надрыват ься. К ней присоединились сухопут ные гудки и другие сирены, более далекие и
еще более груст ные. Прохожие вдруг зат оропились, будто бы их погнал ливень. При эт ом все
ухмылялись и поглядывали на небо. Торговки семечками, жирные ст арухи, бежали, выпятив живот ы, и в
их камышовых корзинках среди сыпучего т овара подскакивали ст еклянные ст аканчики. Через улицу
вкось промчался Адольф Николаевич Бомзе. Он благополучно успел проскочит ь в вертящуюся дверь
«Геркулеса». Прогалопировал на разноцвет ных лошадках взвод конного резерва милиции. Промелькнул
краснокрест ный автомобиль. Улица внезапно очистилась. Ост ап заметил, чт о далеко впереди от
бывшего кафе «Флорида» от делился т абунчик пикейных жилетов. Размахивая газет ами, канот ье и
панамскими шляпами, ст арики зат русили по мост овой. Но не успели они добрат ься до угла, как
раздался оглушающий лопающийся пушечный выстрел, пикейные жилет ы пригнули головы,
остановились и сейчас же побежали обрат но. Полы их чесучовых пиджаков раздувались.
Поведение пикейных жилет ов рассмешило Остапа. Пока он любовался их удивит ельными жестами
и прыжками, Александр Иванович успел развернут ь захваченный из дому пакет .
– Скабрезные старики! Оперет очные комики! – сказал Остап, поворачиваясь к Корейко.
Но Корейко не было. Вместо него на великого комбинат ора смотрела потрясающая харя со
ст еклянными водолазными очами и резиновым хобот ом, в конце которого болтался жестяной цилиндр
цвет а хаки. Ост ап т ак удивился, чт о даже подпрыгнул.
– Что это за шутки? – грозно сказал он, протягивая руку к прот ивогазу. – Гражданин подзащит ный,
призываю вас к порядку.
Но в эт у минут у набежала группа людей в т аких же противогазах, и среди десят ка одинаковых
резиновых харь уже нельзя было найти Корейко. Придерживая свою папку, Остап сразу же ст ал
смот реть на ноги чудовищ, но едва ему показалось, чт о он различил вдовьи брюки Александра
Ивановича, как его взяли под руки и молодецкий голос сказал:
– Товарищ! Вы отравлены!
– Кто отравлен? – закричал Остап, вырываясь. – Пуст ит е!
– Товарищ, вы от равлены газом! – радостно повторил санит ар. – Вы попали в отравленную зону.
Видите, газовая бомба.
На мостовой дейст вительно лежал ящичек, из кот орого поспешно выбирался густой дым.
Подозрит ельные брюки были уже далеко. В последний раз они сверкнули между двух пот оков дыма и
пропали. Остап молча и ярост но выдирался. Его держали уже шесть масок.
– Кроме т ого, т оварищ, вы ранены осколком в руку. Не сердит есь, товарищ! Будьт е сознательны!
Вы же знаете, что идут маневры. Сейчас мы вас перевяжем и от несем в газоубежище.
Великий комбинат ор никак не мог понять, чт о сопротивление бесполезно. Игрок, ухвативший на
рассвет е счастливую т алию и удивлявший весь ст ол, неожиданно в десят ь минут спуст ил все
забежавшему мимоходом из любопыт ства молодому человеку. И уже не сидит он, бледный и
торжествующий, и уже не толкутся вокруг него марафоны, выклянчивая мелочь на счаст ье. Домой он
пойдет пешком.
К Ост апу подбежала комсомолка с красным крест ом на переднике, Она выт ащила из брезент овой
сумки бинты и ват у и, хмуря брови, чт обы не рассмеяться, обмот ала руку великого комбинатора
поверх рукавa. Закончив акт милосердия, девушка засмеялась и убежала к следующему раненому,
который покорно от дал ей свою ногу. Ост апа пот ащили к носилкам. Там произошла новая схватка, во
время кот орой раскачивались хоботы, а первый санит ар-распорядитель громким лекторским голосом
продолжал пробуждат ь в Остапе сознат ельност ь и другие гражданские доблести.
– Братцы! – бормотал великий комбинат ор, в то время как его прист егивали к носилкам ремнями. –
Сообщите, братцы, моему покойному папе, турецкоподданному, что любимый сын его, бывший
специалист по рогам и копытам, пал смерт ью храбрых на поле брани.
Последние слова пот ерпевшего на поле брани были:
– Спите, орлы боевые! Соловей, соловей, пт ашечка…
После этого Остапа понесли, и он замолчал, уст ремив глаза в небо, где начиналась кутерьма.
Катились плот ные, как сердца, светлые клубки дыма. На большой высот е неровным углом шли
прозрачные целлулоидные самолет ы. От них расходилось звонкое дрожание, словно бы все они были
связаны между собой железными нит ями. В коротких промежутках между орудийными ударами
продолжали выть сирены.
Остапу пришлось вытерпет ь еще одно унижение. Его несли мимо «Геркулеса». Из окон чет ырех
эт ажей лесоучреждения выглядывали служащие. Весь финсчет ст оял на подоконниках. Лапидус-
младший пугал Кукушкинда, делая вид, чт о хочет ст олкнут ь его вниз. Берлага сделал большие глаза и
поклонился носилкам. В окне второго эт ажа на фоне пальм стояли, обнявшись, Полыхаев и
Скумбриевич. Замет ив связанного Ост апа, они зашепт ались и быст ро захлопнули окно.
Перед вывеской «Газоубежище э 34» носилки остановились, Остапу помогли подняться, и, так как
он снова попытался вырват ься, санитару-распорядит елю пришлось снова воззват ь к его
сознательност и.
Газоубежище расположилось в домовом клубе. Это был длинный и светлый полуподвал с
ребристым потолком, к кот орому на проволоках были подвешены модели военных и почт овых
самолетов. В глубине клуба помещалась маленькая сцена, на заднике кот орой были нарисованы два
синих окна с луной и звездами и коричневая дверь. Под стеной с надписью: «Войны не хотим, но к
от пору готовы» – мыкались пикейные жилеты, захваченные всем табунчиком. По сцене расхаживал
лект ор в зеленом френче и, недовольно поглядывая на дверь, с шумом пропускавшую новые группы
от равленных, с военной отчет ливост ью говорил:
– По характ еру дейст вия боевые отравляющие вещест ва делятся на удушающие, слезот очивые,
общеядовит ые, нарывные, раздражающие и так далее. В числе слезоточивых от равляющих веществ
можем от мет ит ь хлор-пикрин, бромистый бензол, бром-ацет он, хлор-ацетофенон…
Остап перевел мрачный взор с лект ора на слушателей. Молодые люди смотрели оратору в рот или
записывали лекцию а книжечку, или возились у щита с винтовочными частями. Во втором ряду одиноко
сидела девушка спортивного вида, задумчиво глядя на т еатральную луну.
«Хорошая девушка, – решил Ост ап, – жалко, времени нет. О чем она думает? Уж наверно не о
бромистом бензоле. Ай-яй-яй! Еще сегодня утром я мог прорват ься с т акой девушкой куда-нибудь в
Океанию, на Фиджи или на какие-нибудь острова Ж илтоварищест ва, или в Рио-де-Ж анейро».
При мысли об утраченном Рио Остап замет ался по убежищу.
Пикейные жилеты в числе сорока человек уже оправились от пот рясения, подвинтили свои
крахмальные воротнички и с жаром т олковали о пан-Европе, о морской конференции т рех держав и о
гандизме.
– Слышали? – говорил один жилет другому, – Ганди приехал в Данди.
– Ганди – это голова! – вздохнул тот. – И Данди – это голова.
Возник спор. Одни жилет ы утверждали, что Данди – это город и головою быт ь не может . Другие с
сумасшедшим упорством доказывали прот ивное. В общем, все сошлись на том, чт о Черноморск будет
объявлен вольным городом в ближайшие же дни.
Лект ор снова сморщился, пот ому что дверь от крылась и в помещение со стуком прибыли новые
жильцы – Балаганов и Паниковский. Газовая атака заст игла их при возвращении из ночной экспедиции.
После работ ы над гирями они были перепачканы, как шкодливые коты. При виде командора молочные
брат ья потупились.
– Вы чт о, на именинах у архиерея были? – хмуро спросил Остап.
Он боялся расспросов о ходе дела Корейко, поэт ому сердит о соединил брови и перешел в
нападение.
– Ну, гуси-лебеди, что поделывали?
– Ей-богу. – сказал Балаганов, прикладывая руку к груди. – Это все Паниковский зат еял.
– Паниковский! – строго сказал командор.
– Честное, благородное слово! – воскликнул нарушит ель конвенции. – Вы же знает е, Бендер, как я
вас уважаю! Эт о балагановские штуки.
– Шура! – еще более ст рого молвил Остап.
– И вы ему поверили! – с упреком сказал уполномоченный по копыт ам. – Ну, как вы думает е, разве
я без вашего разрешения взял бы эт и гири?
– Так эт о вы взяли гири? – закричал Остап. – Зачем же?
– Паниковский сказал, что они золотые.
Остап посмотрел на Паниковского. Только сейчас он заметил, чт о под его пиджаком нет уже
полт инничной манишки и от туда на свет божий глядит голая грудь. Не говоря ни слова, великий
комбинат ор свалился на стул. Он зат рясся, ловя руками воздух. Потом из его горла вырвались
вулканические раскаты, из глаз выбежали слезы, и смех, в кот ором сказалось все ут омление ночи, все
разочарование в борьбе с Корейко, т ак жалко спародированной молочными братьями, – ужасный смех
раздался в газоубежище. Пикейные жилеты вздрогнули, а лект ор еще громче и отчет ливей заговорил о
боевых от равляющих веществах.
Смех еще покалывал Остапа тысячью нарзанных иголочек, а он уже чувст вовал себя освеженным и
помолодевшим, как человек, прошедший все парикмахерские инст анции: и дружбу с бритвой, и
знакомство с ножницами, и одеколонный дождик, и даже причесывание бровей специальной щеточкой.
Лаковая океанская волна уже плеснула в его сердце, и на вопрос Балаганова о делах он ответил, чт о все
идет превосходно, если не считать неожиданного бегст ва миллионера в неизвест ном направлении.
Молочные брат ья не обрат или на слова Остапа должного внимания. Их радовало, что дело с
гирями сошло т ак легко.
– Смот рите, Бендер, – сказал уполномоченный по копытам, – вон барышня сидит . Это с нею
Корейко всегда гулял.
– Значит, эт о и ест ь Зося Синицкая? – с ударением произнес Ост ап. – Вот уж действит ельно –
средь шумного бала, случайно…
Остап протолкался к сцене, вежливо остановил оратора и, узнав у него, что газовый плен
продлится еще часа полтора-два,. поблагодарил и присел т ут же, у сцены, рядом с Зосей. Через
некоторое время девушка уже не смот рела на размалеванное окно. Неприлично громко смеясь, она
вырывала свой гребень из рук Остапа. Что касается великого комбинат ора, то он, судя по движению его
губ, говорил не останавливаясь.
В газоубежище прит ащили инженера Талмудовского. Он от бивался двумя чемоданами. Его румяный
лоб был влажен от пот а и блестел, как блин.
– Ничего не могу сделат ь, т оварищ! – говорил распорядит ель. – Маневры! Вы попали в
от равленную зону.
– Но ведь я ехал на извозчике! – кипятился инженер. – На из-воз-чи-ке! Я спешу на вокзал в
интересах службы. Ночью я опоздал на поезд. Что ж, и сейчас опаздывать?
– Товарищ, будьт е сознат ельны!
– Почему же я должен быть сознательным, если я ехал на извозчике! – негодовал Талмудовский.
Он т ак напирал на эт о обстоят ельство, будто езда на извозчике делала седока неуязвимым и
лишала хлор-пикрин, бром-ацетон и бромистый бензол их губит ельных отравляющих свойств.
Неизвестно, сколько бы еще времени Талмудовский переругивался с осоавиахимовцами, если бы в
газоубежище не вошел новый от равленный и, судя по замотанной в марлю голове, также и раненый
гражданин. При виде нового гост я Талмудовский замолчал и проворно нырнул в т олпу пикейных
жилетов. Но человек в марле сразу же заметил корпусную фигуру инженера и направился прямо к нему.
– Наконец-то я вас поймал, инженер Талмудовский! – сказал он зловеще. – На каком основании вы
бросили завод?
Талмудовский повел во все стороны маленькими кабаньими глазками. Убедившись, чт о убежать
некуда, он сел на свои чемоданы и закурил папиросу.
– Приезжаю к нему в гост иницу, – продолжал человек в марле громогласно, – говорят : выбыл. Как
эт о, спрашиваю, выбыл, ежели он только вчера прибыл и по контракту обязан работать год? Выбыл,
говорят , с чемоданами в Казань. Уже думал – все кончено, опят ь нам искат ь специалист а, но вот
поймал; сидит, видите, покуривает . Вы лет ун, инженер Талмудовский! Вы разрушаете производство!
Инженер спрыгнул с чемоданов и с криком: «Это вы разрушаете производство!» – схват ил
обличителя за т алию, отвел его в угол и зажужжал на него, как большая муха. Вскоре из угла
послышались обрывки фраз: «При таком окладе…», «Идит е, поищит е», «А командировочные?» Человек
в марле с тоской смотрел на инженера.
Уже лектор закончил свои наставления, показав под конец, как нужно пользоват ься противогазом,
уже раскрылись двери газоубежища и пикейные жилеты, держась друг за друга, побежали к «Флориде»,
уже Талмудовский, отбросив своего преследователя, вырвался на волю, крича во все горло извозчика, а
великий комбинат ор все еще болтал с Зосей.
– Какая фемина! – ревниво сказал Паниковский, выходя с Балагановым на улицу. – Ах, если бы гири
были золотые! Чест ное, благородное слово, я бы на ней женился!
При напоминании о злополучных гирях Балаганов больно толкнул Паниковского локт ем. Это было
вполне своевременно. В дверях газоубежища показался Остап с феминой под руку. Он долго прощался с
Зосей, т омно глядя на нее в упор. Зося последний раз улыбнулась и ушла.
– О чем вы с ней говорили? – подозрит ельно спросил Паниковский.
– Так, ни о чем, печки-лавочки, – от вет ил Ост ап. – Ну, золотая рота, за дело! Надо найти
подзащит ного.
Паниковский был послан в «Геркулес», Балаганов – на кварт иру Александра Ивановича. Сам Ост ап
бросился на вокзалы. Но миллионер-конторщик исчез. В «Геркулесе» его марка не была снята с
табельной доски, в квартиру он не возвратился, а за время газовой ат аки с вокзалов от было восемь
поездов дальнего следования. Но Остап и не ждал другого результ ат а.
– В конце концов, – сказал он невесело, – ничего ст рашного нет . Вот в Китае разыскат ь нужного
человека трудноват о: там живет четырест а миллионов населения. А у нас очень легко: всего лишь сто
шест ьдесят миллионов, в три раза легче, чем в Кит ае. Лишь бы были деньги. А они у нас ест ь.
Однако из банка Ост ап вышел, держа в руке тридцать четыре рубля.
– Это все, чт о ост алось от десят и т ысяч, – сказал он с неизъяснимой печалью, – а я думал, что на
текущем счету есть еще тысяч шесть-семь… Как же эт о вышло? Все было так весело, мы заготовляли
рога и копыта, жизнь была упоительна, земной шар вертелся специально для нас – и вдруг… Понимаю!
Накладные расходы! Аппарат съел все деньги.
И он посмот рел на молочных брат ьев с укоризной. Паниковский пожал плечами, как бы говоря:
«Вы знает е, Бендер, как я вас уважаю! Я всегда говорил, чт о вы осел!» Балаганов ошеломленно погладил
свои кудри и спросил:
– Что же мы будем делат ь?
– Как что! – вскричал Ост ап. – А конт ора по заготовке рогов и копыт? А инвентарь? За один
чернильный прибор «Лицом к деревне» любое учреждение с радостью отдаст сто рублей! А пишущая
машинка! А дыропробиват ель, оленьи рога, ст олы, барьер, самовар! Все это можно продать – Наконец, в
запасе у нас есть золотой зуб Паниковского. Он, конечно, уступает по величине гирям, но все-т аки это
молекула золот а, благородный мет алл.
У конторы друзья остановились. Из от крыт ой двери неслись молодые львиные голоса вернувшихся
из командировки ст удентов живот новодческого т ехникума, сонное бормат анье Фунт а и еще какие-то
незнакомые басы и барит оны явно агрономического т ембра.
– Эт о состав преступления! – кричали практ иканты. – Мы и т огда еще удивлялись. За всю
кампанию загот овлено только двенадцат ь кило несортовых рогов.
– Вы пойдете под суд! – загремели басы и баритоны. – Где начальник отделения? Где
уполномоченный по копытам?
Балаганов задрожал.
– Контора умерла, – шепнул Ост ап, – и мы здесь больше не нужны. Мы пойдем по дороге, залит ой
солнцем, а Фунт а поведут в дом из красного кирпича, к окнам кот орого по ст ранному капризу
архитектора привинчены толстые решет ки.
Экс-начальник от деления не ошибся. Не успели поверженные ангелы от далиться от конт оры на
три кварт ала, как услышали за собой треск извозчичьего экипажа. В экипаже ехал Фунт. Он совсем был
бы похож на доброго дедушку, покат ившего после долгих сборов к женатому внуку, если бы не
милиционер, который, ст оя на подножке, придерживал старика за колючую спину.
– Фунт всегда сидел, – услышали антилоповцы низкий глухой голос старика, когда экипаж
проезжал мимо. – Фунт сидел при Александре Вт ором «Освободителе», при Александре Третьем
«Мирот ворце», при Николае Вт ором «Кровавом», при Александре Федоровиче Керенском…
И, счит ая царей и присяжных поверенных, Фунт загибал пальцы.
– А т еперь чт о мы будем делат ь? – спросил Балаганов.
– Прошу не забывать, что вы проживаете на одном от резке времени с Ост апом Бендером, – груст но
сказал великий комбинатор. – Прошу помнить, что у него ест ь замечат ельный саквояж, в кот ором
находится все для добывания карманных денег. Идемте домой, к Лоханкину.
В Лимонном переулке их ждал новый удар..
– Где же дом? – воскликнул Остап. – Ведь т ут еще вчера вечером был дом?
Но дома не было, не было «Вороньей слободки». По обгорелым балкам ступал только ст раховой
инспект ор. Найдя на заднем дворе бидон из-под керосина, он понюхал его и с сомнением покачал
головой.
– Ну, а теперь же чт о? – спросил Балаганов, испуганно улыбаясь.
Великий комбинат ор не ответ ил. Он был подавлен утратой саквояжа. Сгорел волшебный мешок, в
котором была индусская чалма, была афиша «Приехал жрец», был докт орский халат , стетоскоп. Чего
там т олько не было!
– Вот , – вымолвил, наконец, Остап, – судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
Они побрели по улицам, бледные, разочарованные, отупевшие от горя. Их толкали прохожие, по
они даже не огрызались. Паниковский, кот орый поднял плечи еще во время неудачи в банке, т ак и не
опускал их. Балаганов т еребил свои красные кудри и огорченно вздыхал. Бендер шел позади всех,
опустив голову и машинально мурлыча: «Кончен, кончен день забав, ст реляй, мой маленький зуав». В
таком состоянии они притащились на пост оялый двор. В глубине, под навесом, желтела «Ант илопа». На
трактирном крыльце сидел Козлевич. Сладостно от дуваясь, он вт ягивал из блюдечка горячий чай. У
него было красное горшечное лицо. Он блаженствовал.
– Адам! – сказал великий комбинатор, останавливаясь перед шофером. – У нас ничего не осталось.
Мы нищие, Адам! Примите нас! Мы погибаем.
Козлевич вст ал. Командор, униженный и бедный, стоял перед ним с непокрыт ой головой. Светлые
польские глаза Адама Казимировича заблестели от слез.
Он сошел со ст упенек и поочередно обнял всех ант илоповцев.
– Такси свободен! – сказал он, глотая слезы жалост и. – Прошу садит ься.
– Но, может быть, нам придет ся ехат ь далеко, очень далеко, – молвил Остап, – может быт ь, на
край земли, а может быть, еще дальше. Подумайте!
– Куда хот ит е! – ответ ил верный Козлевич. – Такси свободен!
Паниковский плакал, закрывая лицо кулачками н шепча:
– Какое сердце! Чест ное, благородное слово! Какое сердце!
Глава XXIV
Погод а благоприятствовала любви
Обо всем, чт о великий комбинат ор сделал в дни, последовавшие за переселением на постоялый

двор, Паниковский отзывался с большим неодобрением.
– Бендер безумствует! – говорил он Балаганову. – Он нас совсем погубит!
И на самом деле, вмест о т ого чтобы пост арат ься как можно дольше растянуть последние т ридцать
четыре рубля, обратив их исключительно на закупку продовольствия, Ост ап от правился в цветочный
магазин и купил за тридцат ь пят ь рублей большой, как клумба, шевелящийся букет роз. Недостающий
рубль он взял у Балаганова. Между цвет ов он поместил записку: «Слышит е ли вы, как бьется мое
большое сердце?» Балаганову было приказано отнест и цветы Зосе Синицкой.
– Что вы делаете? – сказал Балаганов, взмахнув букет ом. – Зачем этот шик?
– Нужно, Шура, нужно, – ответил Остап. – Ничего не поделаешь! У меня большое сердце. Как у
теленка. И пот ом эт о все равно не деньги. Нужна идея.
Вслед за т ем Остап уселся в «Ант илопу» и попросил Козлевича вывезти его куда-нибудь за город.
– Мне необходимо, – сказал он, – пофилософствовать в одиночестве обо всем происшедшем и
сделать необходимые прогнозы в будущее.
Весь день верный Адам кат ал великого комбинатора по белым приморским дорогам, мимо домов
от дыха и санаториев, где от дыхающие шлепали туфлями, поколачивали молот ками крокет ные шары
или прыгали у волейбольных сеток. Телеграфная проволока издавала виолончельные звуки. Дачницы
тащили в ковровых кошелках синие баклажаны и дыни. Молодые люди с носовыми плат ками на мокрых
после купанья волосах дерзко заглядывали в глаза женщинам и отпускали любезности, полный набор
которых имелся у каждого черноморца в возрасте до двадцат и пяти лет. Если шли две дачницы,
молодые черноморцы говорили им вслед: «Ах, какая хорошенькая та, кот орая с краю!» При эт ом они от
души хохот али. Их смешило, чт о дачницы никак не смогут определить, к которой из них от носит ся
комплимент . Если же навст речу попадалась одна дачница, то ост ряки останавливались, якобы
пораженные громом, и долго чмокали губами, изображая любовное т омление. Молодая дачница
краснела и перебегала через дорогу, роняя синие баклажаны, чт о вызывало у ловеласов гомерический
смех.
Остап полулежал на жест ких ант илоповских подушках и мыслил. Сорват ь деньги с Полыхаева или
Скумбриевича не удалось – геркулесовцы уехали в отпуск. Безумный бухгалт ер Берлага был не в счет:
от него нельзя было ждать хорошего удоя. А между тем планы Остапа и его большое сердце требовали
пребывания в Черноморске, Срок эт ого пребывания он сейчас и сам зат руднился бы определить.
Услышав знакомый замогильный голос, Остап взглянул на т ротуар. За шпалерой т ополей
шест вовала под руку немолодая уже чета. Супруги, видимо, шли на берег. Позади т ащился Лоханкин.
Он нес в руках дамский зонтик и корзинку, из кот орой торчал т ермос и свешивалась купальная
простыня.
– Варвара, – тянул он, – слушай, Варвара!
– Чего т ебе, горе мое? – спросила Птибурдукова, не оборачиваясь.
– Я обладать хочу т обой, Варвара!..
– Нет , каков мерзавец! – заметил Пт ибурдуков, т оже не оборачиваясь.
И странная семья исчезла в ант илоповской пыли.
Когда пыль упала на землю, Бендер увидел на фоне моря и цветочного парт ера большое
ст еклянное ателье.
Гипсовые львы с измаранными мордами сидели у подножья широкой лестницы. Из ателье бил
беспокойный запах грушевой эссенции. Остап понюхал воздух и попросил Козлевича остановит ься. Он
вышел из машины и снова принялся вт ягивать ноздрями живительный запах эссенции.
– Как же это я сразу не догадался! – пробормотал он, верт ясь у подъезда.
Он устремил взор на вывеску: «1-я Черноморская кинофабрика», погладил лестничного льва по
теплой гриве и, промолвив: «Голконда», быст ро от правился назад, на постоялый двор.
Всю ночь он сидел у подоконника и писал при свете керосиновой лампочки. Ветер, забегавший в
окно, перебирал исписанные лист ки. Перед сочинителем от крывался не слишком привлекат ельный
пейзаж. Деликатный месяц освещал не бог весть какие хоромы. Пост оялый двор дышал, шевелился и
хрипел во сне. Невидимые, в т емных углах перест укивались лошади. Мелкие спекулянты спали на
подводах, подложив под себя свой жалкий товар. Распутавшаяся лошадь бродила по двору, ост орожно
переступая через оглобли, волоча за собою недоуздок и суя морду в подводы в поисках ячменя.
Подошла она и к окну сочинит еля и, положив голову на подоконник, с печалью посмот рела на Остапа.
– Иди, иди, лошадь, – заметил великий комбинат ор, – не твоего эт о ума дело!
Перед рассветом, когда постоялый двор ст ал оживат ь и между подводами уже бродил мальчик с
ведром воды, т оненько выкликая: «Кому кони напуват ь?», Остап окончил свой т руд, вынул из «дела
Корейко» чист ый лист бумаги и вывел на нем заголовок:
«ШЕЯ»
Многометражный фильм
Сценарий О. Бендера
На 1-й Черноморской кинофабрике был тот ералаш, какой бывает только на конских ярмарках и
именно в ту минуту, когда всем обществом ловят карманника.
В подъезде сидел комендант . У всех входящих он строго т ребовал пропуск, но если ему пропуска
не давали, т о он пускал и т ак. Люди в синих беретах сталкивались с людьми в рабочих комбинезонах,
разбегались по многочисленным лестницам и немедленно по эт им же лест ницам бежали вниз. В
вест ибюле они описывали круг, на секунду ост анавливались, ост олбенело глядя перед собой, и снова
пускались наверх с такой прытью, будт о бы их ст егали сзади мокрым линьком. Стремглав проносились
ассистент ы, консультанты, эксперты, администрат оры, режиссеры со своими адъютантшами,
осветит ели, редакт оры-монт ажеры, пожилые сценаристки, заведующие запятыми и и хранители
большой чугунной печат и.
Остап, принявшийся было расхаживать по кинофабрике обычным своим шагом, вскоре замет ил,
чт о никак не может включиться в этот кружащийся мир. Никт о не отвечал на его расспросы, никто не
останавливался.
– Надо будет применит ься к особенностям прот ивника, – сказал Ост ап.
Он т ихонько побежал и сразу же почувствовал облегчение. Ему удалось даже перекинут ься двумя
словечками с какой-то адъют антшей. Тогда великий комбинатор побежал с возможной быстрот ой и
вскоре замет ил, что включился в т емп. Теперь он бежал ноздря в ноздрю с заведующим лит ературной
част ью.
– Сценарий! – крикнул Остап.
– Какой? – спросил завлит, отбивая твердую рысь.
– Хороший! – от ветил Ост ап, выдвигаясь на полкорпуса вперед.
– Я вас спрашиваю, какой? Немой или звуковой?
– Немой.
Легко выбрасывая ноги в толст ых чулках, завлит обошел Ост апа на поворот е и крикнул:
– Не надо!
– То ест ь как – не надо? – спросил великий комбинатор, начиная т яжело скакат ь.
– А т ак! Немого кино уже нет. Обрат ит есь к звуковикам.
Оба они на миг ост ановились, ост олбенело посмот рели друг на друга и разбежались в разные
ст ороны.
Через пят ь минут Бендер, размахивая рукописью, опять бежал в подходящей компании, между
двумя рысистыми консульт ант ами.
– Сценарий! – сообщил Остап, тяжело дыша.
Консультант ы, дружно перебирая рычагами, оборотились к Ост апу:
– Какой сценарий?
– Звуковой.
– Не надо, – ответили консульт анты, наддав ходу. Великий комбинатор опять сбился с ноги и
позорно заскакал.
– Как же это – не надо?
– Так вот и не надо. Звукового кино еще нет. В т ечение получаса добросовест ной рыси Бендер
уяснил себе щекот ливое положение дел на 1-й Черноморской кинофабрике. Вся щекот ливость
заключалась в том, чт о немое кино уже не работало ввиду наступления эры звукового кино, а звуковое
еще не работ ало по причине организационных неполадок, связанных с ликвидацией эры немого кино.
В разгаре рабочего дня, когда бег ассистент ов, консульт антов, эксперт ов, администрат оров,
режиссеров, адъют ант ш, осветителей, сценарист ов и хранит елей большой чугунной печати дост иг
резвост и знаменитого в свое время «Крепыша», распрост ранился слух, что где-то в какой-т о комнате
сидит человек, который в срочном порядке конструирует звуковое кино. Остап со всего ходу вскочил в
большой кабинет и остановился, пораженный тишиной. За ст олом боком сидел маленький человек с
бедуинской бородкой и в золот ом пенсне со шт урком. Нагнувшись, он с усилием ст аскивал с ноги
ботинок.
– Здравствуйте, т оварищ! – громко сказал великий комбинатор.
Но человек не ответ ил. Он снял бот инок и принялся выт ряхиват ь из него песок.
– Здравствуйте! – повт орил Остап. – Я принес сценарий!
Человек с бедуинской бородкой не спеша надел ботинок и молча стал его шнуроват ь. Закончив это
дело, он повернулся к своим бумагам и, закрыв один глаз, начал выводить бисерные каракули.
– Чт о же вы молчит е? – заорал Бендер с т акой силой, чт о на столе кинодеятеля звякнула
телефонная трубка.
Только тогда кинодеят ель поднял голову, посмотрел на Остапа и сказал:
– Пожалуйст а, говорит е громче. Я не слышу.
– Пишите ему записки, – посоветовал проносившийся мимо консульт ант в пест ром жилет е, – он
глухой.
Остап подсел к ст олу и написал на клочке бумаги: «Вы звуковик?»
– Да, – от вет ил глухой.
«Принес звуковой сценарий. Называется „Шея“. народная т рагедия в шести част ях», – быст ро
написал Ост ап.
Глухой посмот рел на записку сквозь золотое пенсне и сказал:
– Прекрасно! Мы сейчас же втянем вас в работ у. Нам нужны свежие силы.
«Рад содейст вовать. Как в смысле аванса?» – написал Бендер.
– «Шея» – это как раз т о, чт о нам нужно! – сказал глухой. – Посидит е здесь, я сейчас приду.
Только никуда не уходит е. Я ровно через минут у.
Глухой захватил сценарий многомет ражного фильма «Шея» и выскользнул из комнаты.
– Мы вас втянем в звуковую группу! – крикнул он, скрываясь за дверью. – Через минут у я вернусь.
После этого Остап просидел в кабинете полт ора часа, но глухой не возвращался. Только выйдя на
лест ницу и включившись в темп, Ост ап узнал, чт о глухой уже давно уехал в автомобиле и сегодня не
вернется. И вообще никогда сюда не вернется, потому чт о его внезапно перебросили в Умань для
ведения культработ ы среди ломовых извозчиков. Но ужаснее всего было т о, что глухой увез сценарий
многомет ражного фильма «Шея». Великий комбинатор выбрался из круга бегущих, опуст ился на
скамью, припав к плечу сидевшего т ут же швейцара.
– Вот , например, я! – сказал вдруг швейцар, развивая, видимо, давно мучившую его мысль. – Сказал
мне помреж Терент ьев бороду отпустить. Будешь, говорит , Навуходоносора играть или Валт асара в
фильме, вот названия не помню. Я и от растил, смот ри, какая бородища – патриаршая! А теперь чт о с
ней делат ь, с бородой! Помреж говорит : не будет больше немого фильма, а в звуковом, говорит, тебе
играть невозможно, голос у т ебя неприят ный. Вот и сижу с бородой, тьфу, как козел! Брит ь жалко, а
носить ст ыдно. Так и живу.
– А съемки у вас производят ся? – спросил Бендер, постепенно приходя в сознание.
– Какие могут быть съемки? – важно от ветил бородат ый швейцар. – Летошний год сняли немой
фильм из римской жизни. До сих пор отсудит ься не могут по случаю уголовщины.
– Почему же они все бегают ? – осведомился великий комбинатор, показывая на лест ницу.
– У нас не все бегают, – заметил швейцар, – вот товарищ Супругов не бегает . Деловой человек. Все
думаю к нему насчет бороды сходит ь, как за бороду платить будут: по ведомости или ордер
от дельный…
Услышав слово «ордер», Остап пошел к Супругову. Швейцар не соврал. Супругов не скакал по
эт ажам, не носил альпийского берета, не носил даже заграничных прист авских шаровар-гольф. На нем
приятно отдыхал взор.
Великого комбинатора он встрет ил чрезвычайно сухо.
– Я занят, – сказал он павлиньим голосом, – вам я могу уделить только две минут ы.
– Этого вполне дост ат очно, – начал Ост ап. – Мой сценарий «Шея»…
– Короче, – сказал Супругов.
– Сценарий «Шея»…
– Вы говорит е т олком, чт о вам нужно?
– «Шея»…
– Короче. Сколько вам следует ?
– У меня какой-то глухой…
– Товарищ! Если вы сейчас же не скажет е, сколько вам следует , то я попрошу вас выйти. Мне
некогда.
– Девят ьсот рублей, – пробормот ал великий комбинатор.
– Трист а! – кат егорически заявил Супругов. – Получит е и уходите. И имейте в виду, вы украли у
меня лишних полт оры минуты.
Супругов размашист ым почерком накатал записку в бухгалт ерию, передал ее Остапу и ухват ился
за телефонную трубку.
Выйдя из бухгалт ерии, Остап сунул деньги а карман и сказал:
– Навуходоносор прав. Один здесь деловой человек-и тот Супругов.
Между тем беготня по лест ницам, кружение, визг и гогот анье на 1-й Черноморской кинофабрике
дост игли предела. Адъют антши скалили зубы. Помрежи вели черного козла, восхищаясь его
фотогеничност ью. Консультанты, эксперт ы и хранители чугунной печати сшибались друг с другом и
хрипло хохотали. Пронеслась курьерша с помелом. Великому комбинатору почудилось даже, что один
из ассист ент ов-аспирант ов в голубых панталонах взлет ел над толпой и, обогнув люстру, уселся на
карнизе.
И в т у же минут у раздался бой вест ибюльных часов. «Бамм!» – ударили часы.
Вопли и клекот пот рясли стеклянное ат елье. Ассист енты, консульт анты, эксперты и редакт оры-
монт ажеры кат ились вниз по лест ницам. У выходных дверей началась свалка. «Бамм! Бамм!» – били
часы.
Тишина выходила из углов. Исчезли хранители большой печат и, заведующие запят ыми,
админист рат оры и адъют антши. Последний раз мелькнуло помело курьерши.
«Бамм!» – ударили часы в четвертый раз. В ателье уже никого не было. И только в дверях,
зацепившись за медную ручку карманом пиджака, бился, жалобно визжал и рыл копытцами мраморный
пол ассистент -аспирант в голубых панталонах. Служебный день завершился. С берега, из рыбачьего
поселка, донеслось пенье петуха.
Когда антилоповская касса пополнилась киноденьгами, авт орит ет командора, несколько
поблекший после бегст ва Корейко, упрочился. Паниковскому была выдана небольшая сумма на кефир и
обещаны золот ые челюсти. Балаганову Остап купил пиджак и впридачу к нему скрипящий, как седло,
кожаный бумажник. Хотя бумажник был пуст , Шура част о вынимал его и заглядывал внут рь. Козлевич
получил пят ьдесят рублей на закупку бензина.
Антилоповцы вели чистую, нравст венную, почти чт о деревенскую жизнь. Они помогали
заведующему постоялым двором наводить порядки и вошли в курс цен на ячмень и сметану.
Паниковский иногда выходил во двор, озабоченно раскрывал рот ближайшей лошади, глядел в зубы и
бормот ал: «Добрый жеребец», хотя перед ним стояла добрая кобыла.
Один лишь командор пропадал по целым дням, а когда появлялся на пост оялом дворе, бывал весел
и рассеян. Он подсаживался к друзьям, кот орые пили чай в грязной ст еклянной галерее, закладывал за
колено сильную ногу в красном башмаке и дружелюбно говорил:
– В самом ли деле прекрасна жизнь, Паниковский, или мне это т олько кажется?
– Где эт о вы безумст вует е? – ревниво спрашивал нарушитель конвенции.
– Старик! Эт а девушка не про вас, – от вечал Ост ап.
При этом Балаганов сочувст венно хохот ал и разглядывал новый бумажник, а Козлевич усмехался в
свои кондукторские усы. Он не раз уже кат ал командора и Зосю по Приморскому шоссе.
Погода благоприятствовала любви. Пикейные жилеты ут верждали, что такого августа не было еще
со времен порт о-франко. Ночь показывала чист ое т елескопическое небо, а день подкатывал к городу
освежающую морскую волну. Дворники у своих ворот т орговали полосатыми монастырскими
арбузами, и граждане надсаживались, сжимая арбузы с полюсов, и склоняя ухо, чт обы услышать
желанный т реск. По вечерам со спортивных полей возвращались пот ные счаст ливые фут болист ы. За
ними, подымая пыль, бежали мальчики. Они показывали пальцами на знаменитого голкипера, а иногда
даже подымали его на плечи и с уважением несли.
Однажды вечером командор предупредил экипаж «Ант илопы», что назавт ра предст оит большая
увеселительная прогулка за город с раздачей гост инцев.
– Ввиду т ого, чт о наш дет ский ут ренник посетит одна девушка, – сказал Остап значительно, –
попросил бы господ вольноопределяющихся умыть лица. почистит ься, а главное – не упот реблят ь в
поездке грубых выражений.
Паниковский очень взволновался, выпросил у командора т ри рубля, сбегал в баню и всю ночь
потом чистился и скребся, как солдат перед парадом. Он вст ал раньше всех и очень торопил Козлевича.
Антилоповцы смотрели на Паниковского с удивлением. Он был гладко выбрит, припудрен т ак, что
походил на от ст авного конферансье. Он поминут но обдергивал на себе пиджак и с т рудом ворочал
шеей в оскар-уайльдовском воротничке.
Во время прогулки Паниковский держался весьма чинно. Когда его знакомили с Зосей, он изящно
согнул ст ан, но при эт ом так сконфузился, что даже пудра на его щеках покраснела. Сидя в
автомобиле, он поджимал левую ногу, скрывая прорванный бот инок, из. которого смот рел большой
палец. Зося была в белом платье, обшитом красной нит кой. Антилоповцы ей очень понравились. Ее
смешил грубый Шура Балаганов, который всю дорогу причесывался гребешком «Собинов». Иногда же
он очищал нос пальцем, после чего обязательно вынимал носовой платок и т омно им обмахивался.
Адам Казимирович учил Зосю управлят ь «Антилопой», чем также завоевал ее расположение. Немного
смущал ее Паниковский. Она думала, что он не разговаривает с ней из гордости. Но чаще всего она
останавливала взгляд на медальном лице командора.
На заходе солнца Остап роздал обещанные гостинцы. Козлевич получил брелок в виде компаса,
который очень подошел к его т олст ым серебряным часам. Балаганову был преподнесен «Чт ец-
декламатор» в дерматиновом переплете, а Паниковскому – розовый галст ук с синими цветами.
– А т еперь, друзья мои, – сказал Бендер, когда «Антилопа» возвратилась в город, – мы с Зосей
Викт оровной немного погуляем, а вам пора на пост оялый двор, бай-бай.
Уж пост оялый двор заснул и Балаганов с Козлевичем выводили носами арпеджио, а Паниковский с
новым галст уком на шее бродил среди подвод, ломая руки в немой т оске.
– Какая фемина! – шепт ал он. – Я люблю ее, как дочь!
Остап сидел с Зосей на ступеньках музея древност ей. На площади, выложенной лавой,
прогуливались молодые люди, любезничая и смеясь. За ст роем плат анов свет ились окна
международного клуба моряков. Иност ранные мат росы в мягких шляпах шагали по два и пот ри,
обмениваясь непонятными корот кими замечаниями.
– Почему вы меня полюбили? – спросила Зося, т рогая Остапа за руку.
– Вы нежная и удивительная, – от ветил командор, – вы лучше всех на свет е.
Долго и молча сидели они в черной тени музейных колонн, думая о своем маленьком счастье. Было
тепло и т емно, как между ладонями.
– Помнит е, я рассказывала вам о Корейко? – сказала вдруг Зося. – О том, который делал мне
предложение.
– Да, – сказал Ост ап рассеянно.
– Он очень забавный человек, – продолжала Зося. – Помните, я вам рассказывала, как неожиданно
он уехал?
– Да, – сказал Ост ап более внимательно, – он очень забавный.
– Представьт е себе, сегодня я получила от него письмо, очень забавное…
– Что? – воскликнул влюбленный, поднимаясь с мест а.
– Вы ревнует е? – лукаво спросила Зося.
– М-м, немножко. Чт о же вам пишет эт от пошляк?
– Он вовсе не пошляк. Он просто очень несчастный и бедный человек. Садитесь, Остап. Почему вы
встали? Серьезно, я его совсем не люблю. Он просит меня приехать к нему.
– Куда, куда приехат ь? – закричал Ост ап. – Где он?
– Нет , я вам не скажу. Вы ревнивец. Вы его еще убьете.
– Ну что вы, Зося! – осторожно сказал командор. – Просто любопыт но узнать, где эт о люди
устраиваются.
– О, он очень далеко! Пишет , что нашел очень выгодную службу, здесь ему мало плат или. Он
теперь на пост ройке Вост очной Магистрали,
– В каком месте?
– Честное слово, вы слишком любопыт ны! Нельзя быт ь т аким Отелло!
– Ей-богу, Зося, вы меня смешит е. Разве я похож на ст арого глупого мавра? Прост о хотелось бы
узнать, в какой част и Восточной Магист рали устраиваются люди.
– Я скажу, если вы хотите. Он работ ает т абельщиком в Северном укладочном городке, – крот ко
сказала девушка, – но он только так называется-городок. На самом деле это поезд. Мне Александр
Иванович очень инт ересно описал. Эт от поезд укладывает рельсы. Понимаете? И по ним же движет ся. А
навстречу ему, с юга, идет другой т акой же городок. Скоро они встрет ят ся. Тогда будет торжественная
смычка. Все эт о в пуст ыне, он пишет, верблюды… Правда инт ересно?
– Необыкновенно интересно, – сказал великий комбинат ор, бегая под колоннами. – Знаете что,
Зося, надо идти. Уже поздно. И холодно. И вообще идемте!
Он поднял Зосю со ступенек, вывел на площадь и здесь замялся.
– Вы разве меня не проводит е домой? – т ревожно спросила девушка.
– Что? – сказал Остап. – Ах, домой? Видите, я…
– Хорошо, – сухо молвила Зося, – до свиданья. И не приходит е больше ко мне. Слышит е?
Но великий комбинатор уже ничего не слышал. Только пробежав квартал, он остановился.
– Нежная и удивит ельная! – пробормотал он. Остап повернул назад, вслед за любимой. Минут ы две
он несся под черными деревьями. Потом снова остановился, снял капит анскую фуражку и зат оптался
на мест е.
– Нет , это не Рио-де-Ж анейро! – сказал он, наконец.
Он сделал еще два колеблющихся шага, опят ь остановился, нахлобучил фуражку и, уже не
рассуждая, помчался на постоялый двор.
В ту же ночь из ворот пост оялого двора, бледно свет я фарами, выехала «Антилопа». Заспанный
Козлевич с усилием поворачивал рулевое колесо. Балаганов успел заснут ь в машине во время коротких
сборов, Паниковский груст но поводил глазками, вздрагивая от ночной свежест и. На его лице еще
виднелись следы праздничной пудры.
– Карнавал окончился! – крикнул командор, когда «Антилопа» со стуком проезжала под
железнодорожным мостом. – Начинаются суровые будни.
А в комнат е старого ребусника у букет а засохших роз плакала нежная и удивит ельная.
Глава XXV
Три д ороги
«Ант илопе» было нехорошо. Она останавливалась даже на легких подъемах и безвольно кат илась
назад. В мот оре слышались пост оронние шумы и хрипенье, будто бы под желтым капот ом автомобиля
кого-то душили. Машина была перегружена. Кроме экипажа, она несла на себе большие запасы
горючего. В бидонах и бут ылях, кот орые заполняли все свободные места, булькал бензин. Козлевич
покачивал головой, поддавал газу и сокрушенно смот рел на Остапа.
– Адам, – говорил командор, – вы наш отец, мы ваши дети. Курс на восток! У вас есть прекрасный
навигационный прибор-компас-брелок. Не сбейт есь с пути!
Антилоповцы кат или уже т ретий день, но, кроме Ост апа, никто т олком не знал конечной цели
нового пут ешест вия. Паниковский тоскливо смот рел на лохматые кукурузные поля и несмело
шепелявил:
– Зачем мы опять едем? К чему эт о все? Так хорошо было в Черноморске.
И при воспоминании о чудной фемине он судорожно вздыхал. Кроме того, ему хотелось есть, а
есть было нечего: деньги кончились.
– Вперед! – ответ ил Остап. – Не нойт е, старик. Вас ждут золот ые челюсти, толстенькая вдовушка
и целый бассейн кефира. Балаганову я куплю мат росский костюмчик и определю его в школу первой
ст упени. Там он научится чит ать и писать, чт о в его возраст е совершенно необходимо. А Козлевич, наш
верный Адам, получит новую машину. Какую вы хотите, Адам Казимирович? «Ст удебеккер»?
«Линкольн»? «Ройс»? «Испано-сюизу»?
– «Изот та-фраскини». – сказал Козлевич, зарумянившись.
– Хорошо. Вы ее получит е. Она будет называться «Ант илопа Вторая» или «Дочь Ант илопы», как
вам будет угодно. А сейчас нечего уныват ь. Довольствием я вас обеспечу. Правда, сгорел мой саквояж,
но ост ались несгораемые идеи. Если уж совсем плохо придет ся, мы остановимся в каком-нибудь
счастливом городке и устроим там севильский бой быков. Паниковский будет пикадором. Одно это
вызовет нездоровый интерес публики, а следовательно, огромный сбор.
Машина подвигалась по широкому шляху, отмеченному следами тракторных шпор. Шофер
неожиданно затормозил.
– Куда ехать? – спросил он. – Три дороги. Пассажиры вылезли из машины и, разминая ослабевшие
ноги, прошли немного – вперед. На распутье ст оял наклонный каменный столб, на кот ором сидела
толстая ворона. Сплющенное солнце садилось за кукурузные лохмы. Узкая т ень Балаганова уходила к
горизонту. Землю чут ь тронула темная краска, и передовая звезда своевременно сигнализировала
наст упление ночи.
Три дороги лежали перед ант илоповцами: асфальтовая, шоссейная и проселочная. Асфальт еще
желт ился от солнца, голубой пар ст оял над шоссе, проселок был совсем темным и терялся – в поле
сейчас же за ст олбом. Остап крикнул на ворону, кот орая очень испугалась, но не улетела, побродил в
раздумье на перекрест ке и сказал:
– Объявляю конференцию русских богат ырей открытой! Налицо имеются: Илья Муромец – Ост ап
Бендер, Добрыня Никитич – Балаганов, и Алеша Попович – всеми нами уважаемый Михаил Паниковский.
Козлевич, пользуясь остановкой, заполз под «Антилопу» с французским ключом, а потому в число
богатырей включен не был.
– Дорогой Добрыня, – распорядился Остап, – ст аньте, пожалуйст а, справа! Мосье Попович,
займит е ваше место с левой ст ороны! Приложит е ладони ко лбам и вглядывайт есь вперед.
– Что это за шутки еще? – возмут ился Алеша Попович. – Я голоден. Едем скорее куда-нибудь!
– Стыдно, Алешенька, – сказал Остап, – станьте, как полагает ся древнему витязю. И раздумывайте.
Смот рите, как Добрыня себя ведет. С него хоть сейчас можно былину писат ь. Ит ак, богатыри, по какой
дороге ехат ь? На какой из них валяют ся деньги, необходимые нам для т екущих расходов? Я знаю,
Козлевич двинулся бы по асфальт у, шоферы любят хорошие дороги. Но Адам – честный человек, он
плохо разбирает ся в жизни. Вит язям асфальт ни к чему. Он ведет , вероятно, в зерновой гигант . Мы
потеряемся там в шуме машин. Нас еще придавит каким-нибудь «кат ерпиллером» или комбайном.
Умерет ь под комбайном – это скучно. Нет, богат ыри, нам не ехат ь по асфальт овой дороге. Теперь –
шоссе. Козлевич, конечно, от него тоже не отказался бы. Но поверьт е Илье Муромцу – шоссе нам не
годится. Пусть обвиняют нас в отсталост и, но мы не поедем по эт ой дороге. Чут ье подсказывает мне
встречу с нетакт ичными колхозниками и прочими образцовыми гражданами. Кроме т ого, им не до нас.
По их обобщест вленным угодьям бродят сейчас многочисленные лит ературные и музыкальные
бригады, собирая материалы для агропоэм и огородных кант ат . Ост ается проселок, граждане
богатыри! Вот он – древний сказочный путь, по которому двинет ся «Ант илопа». Здесь русский дух!
Здесь Русью пахнет ! Здесь еще лет ает догорающая жар-птица, и людям нашей профессии перепадают
золотые перышки. Здесь сидит еще на своих сундуках кулак Кащей, счит авший себя бессмертным и
теперь с ужасом убедившийся, чт о ему приходит конец. Но нам с вами, богатыри, от него кое-что
перепадет , в особенност и если мы представимся ему в качест ве ст ранствующих монахов. С т очки
зрения дорожной техники этот сказочный путь отврат ит елен. Но для нас другого пути нет . Адам! Мы
едем!
Козлевич груст но вывел машину на проселок, где она немедленно принялась выписывать кренделя,
кренит ься набок и высоко подкидывать пассажиров. Антилоповцы хватались друг за друга, сдавленно
ругались и стукались коленями о твердые бидоны.
– Я хочу ест ь! – стонал Паниковский. – Я хочу гуся! Зачем мы уехали из Черноморска?
Машина визжала, выдираясь из глубокой колеи и снова в нее проваливаясь.
– Держитесь, Адам! – кричал Бендер. – Во что бы т о ни стало держит есь! Пусть т олько «Ант илопа»
довезет нас до Вост очной Магист рали, и мы наградим ее золотыми шинами с мечами и бант ами!
Козлевич не слушал. От сумасшедших бросков руль вырывался из его рук. Паниковский продолжал
томиться.
– Бендер, – захрипел он вдруг, – вы знает е, как я вас уважаю, но вы ничего не донимаете! Вы не
знает е, чт о такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу! Это дивная жирная птица, чест ное, благородное
слово. Гусь! Бендер! Крылышко! Шейка! Ножка! Вы знаете, Бендер, как я ловлю гуся? Я убиваю его, как
тореадор, – одним ударом. Эт о опера, когда я иду на гуся! «Кармен»!..
– Знаем, – сказал командор, – видели в Арбатове. Второй раз не совет ую.
Паниковский замолчал, но уже через минут у, когда новый т олчок машины бросил его на Бендера,
снова раздался его горячечный шепот :
– Бендер! Он гуляет по дороге. Гусь! Эта дивная пт ица гуляет, а я ст ою и делаю вид, чт о это меня
не касается. Он подходит . Сейчас он будет на меня шипет ь. Эт и птицы думают , что они сильнее всех, и
в этом их слабая сторона. Бендер! В этом их слабая сторона!.. Теперь нарушит ель конвенции почти пел:
– Он идет на меня и шипит, как граммофон. Но я не из робкого десят ка, Бендер. Другой бы на моем
мест е убежал, а я стою и жду. Вот он подходит и прот ягивает шею, белую гусиную шею с желт ым
клювом. Он хочет меня укусить. Заметьте, Бендер, моральное преимущест во на моей стороне. Не я на
него нападаю, он на меня нападает. И тут, в порядке самозащит ы, я его хват а…
Но Паниковский не успел закончит ь своей речи. Раздался ужасный тошнот ворный т реск, и
антилоповцы в секунду очут ились прямо на дороге в самых разнообразных позах. Ноги Балаганова
торчали из канавы. На живот е великого комбинатора лежал бидон с бензином. Паниковский ст онал,
легко придавленный рессорой. Козлевич поднялся на ноги и, шатаясь, сделал несколько шагов.
«Ант илопы» не было. На дороге валялась безобразная груда обломков: поршни, подушки, рессоры.
Медные кишочки блест ели под луной. Развалившийся кузов съехал в канаву и лежал рядом с
очнувшимся Балагановым. Цепь сползала в колею, как гадюка. В наст упившей тишине послышался
тонкий звон, и откудато с пригорка прикат илось колесо, видимо далеко закинутое ударом. Колесо
описало дугу и мягко легло у ног Козлевича.
И только тогда шофер понял, чт о все кончилось. «Ант илопа» погибла. Адам Казимирович сел на
землю и охват ил голову руками. Через несколько минут командор т ронул его за плечо и сказал
изменившимся голосом:
– Адам, нужно идт и.
Козлевич вст ал и сейчас же опуст ился на прежнее место.
– Надо идти, – повт орил Ост ап. – «Ант илопа» была верная машина, но на свет е ест ь еще много
машин. Скоро вы сможет е выбрат ь любую. Идем, нам нужно торопиться. Нужно где-нибудь
переночеват ь, поесть, раздобыт ь денег на билеты. Ехать придет ся далеко. Идем, идем, Козлевич1
Ж изнь прекрасна, невзирая на недочеты. Где Паниковский? Где эт от гусекрад? Шура! Ведит е Адама!
Козлевича потащили под руки. Он чувст вовал себя кавалерист ом, у кот орого по его недосмот ру
погибла лошадь. Ему казалось, чт о теперь над ним будут смеят ься все пешеходы.
После гибели «Антилопы» жизнь сразу затруднилась. Ночевать пришлось в поле.
Остап сразу же сердит о заснул, заснули Балаганов с Козлевичем, а Паниковский всю ночь сидел у
кост ра и дрожал.
Антилоповцы поднялись с рассветом, но добраться до ближайшей деревни смогли т олько к
четырем часам дня. Вею дорогу Паниковский плелся позади. Он прихрамывал. От голода глаза его
приобрели кошачий блеск, и он, не переставая, жаловался на судьбу и командора.
В деревне Остап приказал экипажу ждать на Третьей улице и никуда не от лучаться, а сам пошел на
Первую, в сельсовет . Отт уда он вернулся довольно быстро.
– Все уст роено, – сказал он повеселевшим голосом, – сейчас нас поставят на кварт иру и дадут
пообедать. После обеда мы будет нежиться на сене. Помнит е – молоко и сено? А вечером мы даем
спектакль. Я его уже запродал за пятнадцать рублей. Деньги получены. Шура! Вам придется что-нибудь
продекламироват ь из «Чтеца-декламатора», я буду показыват ь ант ирелигиозные карточные фокусы, а
Паниковский… Где Паниковский? Куда он девался?
– Он т олько что был здесь, – сказал Козлевич. Но тут за плетнем, возле которого ст ояли
антилоповцы, послышались гусиное гоготанье и бабий визг, пролетели белые перья, и на улицу
выбежал Паниковский. Видно, рука изменила тореадору, и он в порядке самозащит ы нанес птице
неправильный удар. За ним гналась хозяйка, размахивая поленом.
– Ж алкая, ничт ожная женщина! – кричал Паниковский, уст ремляясь вон из деревни.
– Чт о за т репло! – воскликнул Ост ап, не скрывая досады. – Этот негодяй сорвал нам спект акль.
Бежим, покуда не от обрали пятнадцат ь рублей.
Между тем разгневанная хозяйка догнала Паниконского, изловчилась и огрела его поленом по
хребту. Нарушит ель конвенции свалился на землю, но сейчас же вскочил и помчался с неест ественной
быст ротой. Свершив эт от акт возмездия, хозяйка радост но повернула назад. Пробегая мимо
антилоповцев, она погрозила им поленом.
– Теперь наша артист ическая карьера окончилась, – сказал Ост ап, скорым шагом выбираясь из
деревни. – Обед, отдых – все пропало.
Паниковского они наст игли только километ ра через т ри. Он лежал в придорожной канаве и громко
жаловался. От усталости, страха и боли он побледнел, и многочисленные старческие румянцы сошли с
его лица. Он был так жалок, чт о командор от менил расправу, кот орую собирался над ним учинить.
– Хлопнули Алешу Поповича да по могут ной спинушке! – сказал Остап, проходя.
Все посмотрели на Паниковского с от вращением. И опят ь он потащился в конце колонны, стеная и
лепеча:
– Подождите меня, не спешит е. Я старый, я больной, мне плохо!.. Гусь! Ножка! Шейка! Фемина!..
Ж алкие, ничтожные люди!..
Но антилоповцы так привыкли к жалобам старика, что не обращали на них внимания. Голод гнал
их вперед. Никогда еще им не было так тесно и неудобно на свете. Дорога т янулась бесконечно, и
Паниковский отст авал все больше и больше. Друзья уже спустились в неширокую желтую долину, а
нарушитель конвенции все еще черно рисовался на гребне холма в зеленоватом сумеречном небе.
– Старик стал невозможным, – сказал голодный Бендер. – Придет ся его рассчит ат ь. Идите, Шура,
прит ащит е этого симулянта!
Недовольный Балаганов от правился выполнят ь поручение. Пока он взбегал на холм, фигура
Паниковского исчезла.
– Чт о-т о случилось, – сказал Козлевич через несколько времени, глядя на гребень, с которого
семафорил руками Балаганов. Шофер и командор поднялись вверх. Нарушит ель конвенции лежал
посреди дороги неподвижно, как кукла. Розовая лента галстука косо пересекала его грудь. Одна рука
была подвернута под спину. Глаза дерзко смотрели в небо. Паниковский был мертв.
– Паралич сердца, – сказал Остап, чтобы хот ь чт о-нибудь сказать. – Могу определит ь и без
ст ет оскопа. Бедный ст арик!
Он отвернулся. Балаганов не мог отвести глаз от покойника. Внезапно он скривился и с трудом
выговорил:
– А я его побил за гири. И еще раньше с ним дрался.
Козлевич вспомнил о погибшей «Антилопе», с ужасом посмотрел на Паниковского и запел
латинскую молит ву.
– Бросьте, Адам! – сказал великий комбинат ор. – Я знаю все, что вы намерены сделать. После
псалма вы скажете: «Бог дал, бог и взял», пот ом: «Все под богом ходим», а потом еще что-нибудь
лишенное смысла, вроде: «Ему т еперь все-т аки лучше, чем нам». Всего этого не нужно, Адам
Казимирович. Перед нами простая задача: т ело должно быть предано земле.
Было уже совсем темно, когда для нарушит еля конвенции нашлось последнее пристанище. Это
была естест венная могила, вымыт ая дождями у основания каменной, перпендикулярно поставленной
плит ы. Давно, видно, ст ояла эт а плита у дороги. Может быт ь, красовалась на ней некогда надпись:
«Владъние помъщика от ставного майора Георгiя Афанасьевича Волкъ-Лисицкого», а может быть, был
эт о прост о межевой знак потемкинских времен, да это было и неважно. Паниковского положили в яму,
накопали палками земли и засыпали. Потом антилоповцы налегли плечами на расшат авшуюся от
времени плиту и обрушили ее вниз. Теперь могила была гот ова. При спичечных вспышках великий
комбинат ор вывел на плите куском кирпича эпитафию:
Здесь лежит
МИХАИЛ САМУЭЛЕВИЧ ПАНИКОВСКИЙ
человек без паспорта
Остап снял свою капит анскую фуражку и сказал:
– Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравст венным человеком? Нет, он
не был нравст венным человеком. Эт о был бывший слепой, самозванец и гусекрад. Все свои силы он
положил на то, чтобы жит ь за счет общест ва. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет . А
вынест и этого прот иворечия во взглядах Михаил Самуэлевич не мог, пот ому что имел вспыльчивый
характер. И поэтому он умер. Все!
Козлевич и Балаганов остались недовольны надгробным словом Остапа. Они сочли бы более
уместным, если бы великий комбинатор распространился о благодеяниях, оказанных покойным
общест ву, о помощи его бедным, о чуткой душе покойного, о его любви к дет ям, а также обо всем т ом,
чт о приписывает ся любому покойнику. Балаганов даже подст упил к могиле, чтоб высказат ь все это
самому, но командор уже надел фуражку и удалялся быст рыми шагами.
Когда остатки армии антилоповцев пересекли долину и перевалили через новый холм, сейчас же за
ним открылась маленькая железнодорожная станция.
– А вот и цивилизация, – сказал Ост ап, – может быт ь, буфет, еда. Поспим на скамьях. Утром двинем
на вост ок. Как вы полагаете?
Шофер и бортмеханик безмолвст вовали.

– Что ж вы молчите, как женихи?
– Знает е, Бендер, – сказал, наконец. Балаганов, – я не поеду. Вы не обижайт есь, но я не верю. Я не
знаю, куда нужно ехат ь. Мы там все пропадем. Я остаюсь.
– Я т о же хотел вам сказать, – поддержал Козлевич.
– Как хотите, – заметил Ост ап с внезапной сухостью.
На ст анции буфет а не было. Горела керосиновая лампа-молния. В пассажирском зале дремали на
мешках две бабы. Весь железнодорожный персонал бродил по дощат ому перрону, тревожно
вглядываясь а предрассветную т емноту за семафор.
– Какой поезд? – спросил Остап.
– Литерный, – нервно ответил начальник ст анции, поправляя красную фуражку с серебряными
позументами. – Особого назначения. Задержан на две минуты. Разъезд пропуска не дает.
Раздался гул, задрожала проволока, из гула вылупились волчьи глазки, и корот кий блест ящий
поезд с размаху влет ел на ст анцию. Засияли широкие стекла мягких вагонов, под самым носом
антилоповцев пронеслись букеты и винные бут ылки вагон-ресторана, на ходу соскочили проводники с
фонарями, и перрон сразу наполнился веселым русским говором и иностранной речью. Вдоль вагонов
висели хвойные дуги и лозунги: «Привет героям-ст роит елям Вост очной Магист рали!»
Литерный поезд с гост ями шел на открытие дороги. Великий комбинат ор исчез. Через полминуты
он снова появился и зашепт ал:
– Я еду! Как еду-не знаю, не знаю, но еду! Хот ите со мной? Последний раз спрашиваю.
– Нет , – сказал Балаганов.
– Не поеду, – сказал Козлевич, – не могу больше.
– Что ж вы будете делать?
– А что мне делат ь? – ответ ил Шура. – Пойду в дет и лейтенанта Шмидт а – и все.
– «Антилопу» думаю собрать, – жалобно молвил Адам Казимирович, – пойду к ней, посмотрю,
ремонт ей дам.
Остап хот ел чт о-то сказать, но длинный свисток закрыл ему рот . Он притянул к себе Балаганова,
погладил его по спине, расцеловался с Козлевичем, махнул рукой и побежал к поезду, вагоны которого
уже сталкивались между собой от первого толчка паровоза. Но, не добежав, он повернул назад, сунул в
руку Козлевича пят надцать рублей, полученные за проданный спект акль, и вспрыгнул на подножку
движущегося поезда.
Оглянувшись, он увидел в сиреневой мгле две маленькие фигурки, подымавшиеся по насыпи.
Балаганов возвращался в беспокойный стан дет ей лейт енанта Шмидт а. Козлевич брел к останкам
«Ант илопы».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ЧАСТНОЕ ЛИЦО»
Глава XXVI
Пассажир литерного поезд а
У асфальт овой пристани Рязанского вокзала в Москве ст оял корот кий лит ерный поезд. В нем было
всего шесть вагонов: багажный, где прот ив обыкновения помещался не багаж, а хранились на льду
запасы пищи, вагон-рест оран, из которого выглядывал белый повар, и правит ельст венный салон.
Остальные т ри вагона были пассажирские, и на их диванах, покрыт ых суровыми полосатыми чехлами,
надлежало размест ит ься делегации рабочих-ударников, а также иностранным и совет ским
корреспондент ам.
Поезд готовился выйти на смычку рельсов Восточной Магист рали.
Путешествие предст ояло длит ельное. Ударники впихивали в вагонный тамбур дорожные корзины с
болт ающимися на железном прут е черными замочками. Советская пресса металась по перрону,
размахивая лакированными фанерными саквояжами.
Иностранцы следили за носильщиками, переносившими их т олст ые кожаные чемоданы, кофры и
карт онки с цветными наклейками т урист ских бюро и пароходных компаний.
Пассажиры успели запаст ись книжкой «Вост очная Магистраль», на обложке кот орой был
изображен верблюд, нюхающий рельс. Книжка продавалась тут же, с багажной тележки. Автор книги,
журналист Паламидов, уже несколько раз проходил мимо тележки, ревниво поглядывая на покупат елей.
Он счит ался знат оком Магистрали и ехал т уда в трет ий раз.
Приближалось время от ъезда, но прощальная сцена ничем не напоминала от хода обычного
пассажирского поезда. Не было на перроне ст арух, никто не высовывал из окна младенца, дабы он
бросил последний взгляд на своего дедушку. Разумеется, не было и дедушки, в тусклых глазах которого
от ражает ся обычно ст рах перед железнодорожными сквозняками. Разумеется, никт о и не целовался.
Делегацию рабочих-ударников доставили на вокзал профсоюзные деят ели, не успевшие еще
проработ ать вопроса о прощальных поцелуях. Московских корреспондентов провожали редакционные
работники, привыкшие в т аких случаях от делыват ься рукопожатиями. Иност ранные же
корреспондент ы, в количестве т ридцат и человек, ехали на от крыт ие Магист рали в полном составе, с
женами и граммофонами, так что провожат ь их было некому.
Участ ники экспедиции в соответствии с моментом говорили громче обычного, беспричинно
хват ались за блокнот ы и порицали провожающих – за то, что т е не едут вмест е с ними в такое
интересное путешествие. В особенност и шумел журналист Лавуазьян. Он был молод душой, но в его
кудрях, как луна в джунглях, светилась лысина.
– Прот ивно на вас смотрет ь! – кричал он провожающим. – Разве вы может е понят ь, чт о такое
Вост очная Магист раль!
Если бы руки горячего Лавуазьяна не были заняты большой пишущей машиной в клеенчат ом
кучерском чехле, т о он, может быть, даже и побил бы когонибудь из друзей, так он был страстен и
предан делу газетной информации. Ему уже сейчас хот елось послат ь в свою редакцию телеграмму-
молнию, т олько не о чем было.
Прибывший на вокзал раньше всех сот рудник профсоюзного органа Ухудшанский неторопливо
расхаживал вдоль поезда. Он нес с собой «Туркест анский край, полное географическое описание
нашего отечества, наст ольная и дорожная книга для русских людей», сочинение Семенова-Тянь-
Шаньского, изданное в 1903 году. Он останавливался около групп отъезжающих и провожающих и с –
некоторой сатирической нотой в голосе говорил:
– Уезжает е? Ну, ну! Или:
– Остаетесь? Ну, ну! Таким манером он прошел к голове поезда, долго, от кинув голову назад,
смот рел на паровоз и, наконец. сказал машинист у:
– Работ аете? Ну, ну!
Затем журналист Ухудшанский ушел в купе, развернул последний номер своего профоргана и
от дался чт ению собственной ст ат ьи под названием «Улучшит ь работу лавочных комиссий» с
подзаголовком «Комиссии перестраиваются недостаточно». Ст ат ья заключала в себе от чет о каком-то
заседании, и отношение автора к описываемому событ ию можно было бы определить одной фразой:
«Заседает е? Ну, ну!» Ухудшанский чит ал до самого отъезда.
Один из провожающих, человек с розовым плюшевым носом и бархатными височками, произнес
пророчест во, страшно всех напугавшее.
– Я знаю такие поездки, – заявил он, – сам ездил. Ваше будущее мне известно. Здесь вас человек
ст о. Ездит ь вы будете в общей сложности целый месяц. Двое из вас отстанут от поезда на маленькой
глухой ст анции без денег и документ ов и догонят вас только через неделю, голодные и оборванные. У
кого-нибудь обязат ельно украдут чемодан. Может быт ь, у Паламидова, или у Лавуазьяна, или у
Навроцкого. И потерпевший будет ныт ь всю дорогу и выпрашиват ь у соседей кист очку для брит ья.
Кист очку он будет возвращат ь невымыт ой, а тазик пот еряет. Один путешественник, конечно, умрет , и
друзья покойного, вместо т ого чтобы ехат ь на смычку, вынуждены будут везт и дорогой прах в Москву.
Эт о очень скучно и прот ивно-возить прах. Кроме т ого, в дороге начнет ся склока. Поверьте мне! Кт о-
нибудь, хот я бы тот же Паламидов или Ухудшанский, совершит ант иобщественный поступок. И вы
будете долго и тоскливо его судит ь, а он будет с визгом и стонами от межевываться. Все мне извест но.
Едет е вы сейчас в шляпах и кепках, а назад вернет есь в тюбетейках. Самый глупый из вас купит полный
доспех бухарского еврея: бархат ную шапку, от ороченную шакалом, и толст ое ватное одеяло, сшитое в
виде халата. И, конечно же, все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будет е глупо
реветь: «И за борт ее бросает в надлежащую волну». Мало т ого, даже иност ранцы будут петь: «Вниз по
матушке по Волге, сюр нотр мер Вольга, по нашей матери Волге».
Лавуазьян разгневался и замахнулся на пророка пишущей машинкой.
– Вы нам завидует е! – сказал он. – Мы не будем пет ь.
– Запоете, голубчики. Это неизбежно. Уж мне все извест но.
– Не будем пет ь.
– Будет е. И если вы честные люди, то немедленно напишит е мне об этом от крытку.
В это время раздался сдержанный крик. С крыши багажного вагона упал фот орепорт ер Меньшов.
Он взобрался – т уда для т ого, чтобы заснят ь момент ы отъезда. Несколько секунд Меньшов лежал на
перроне, держа над головой аппарат. Потом он поднялся, озабоченно проверил зат вор и снова полез на
крышу.
– Падаете? – спросил Ухудшанский, высовываясь из окна с газет ой.
– Какое эт о падение! – презрит ельно сказал фот орепорт ер. – Вот если бы вы видели, как я падал со
спирального спуска в Парке культуры и от дыха!
– Ну, ну, – заметил представит ель профоргана и скрылся в окне.
Взобравшись на крышу и припав на одно колено, Меньшов продолжал работу. На него с
выражением живейшего удовлет ворения смотрел норвежский писатель, который уже размест ил свои
вещи в купе и вышел на перрон прогуляться. У писателя были свет лые детские волосы и большой
варяжский нос. Норвежец был т ак восхищен фото-молодечест вом Меньшова, что почувст вовал
необходимость поделиться с кем-нибудь своими чувст вами. Быстрыми шагами он подошел к старику
ударнику с Трехгорки, приставил свой указат ельный палец к его груди и пронзит ельно воскликнул:
– Вы!!
Затем он указал на собственную грудь и так же пронзит ельно вскричал:
– Я!!
Исчерпав таким образом все имевшиеся в его распоряжении русские слова, писат ель привет ливо
улыбнулся и побежал к своему вагону, т ак как прозвучал вт орой звонок. Ударник т оже побежал к себе.
Мень-шов спустился на землю. Закивали головы, показались последние улыбки, пробежал фельетонист
в пальт о с черным бархатным ворот ником. Когда хвост поезда уже мот ался на выходной стрелке, из
буфетного зала выскочили два брат а-корреспондента – Лев Рубашкин и Ян Скамейкин. В зубах у
Скамейкина был зажат шницель по-венски. Брат ья, прыгая, как молодые собаки, промчались вдоль
перрона, соскочили на запятнанную нефтью землю и т олько здесь, среди шпал, поняли, чт о за поездом
им не угнаться.
А поезд, выбегая из ст роящейся Москвы, уже завел свою оглушит ельную песню. Он бил колесами,
адски хохот ал под мостами и, т олько оказавшись среди дачных лесов, немного поуспокоился и развил
большую скорост ь. Ему предстояло описать на глобусе порядочную кривую, предстояло переменить
несколько климат ических провинций, перемест ит ься из цент ральной прохлады в горячую пуст ыню,
миновать много больших и малых городов и перегнат ь московское время на четыре часа.
К вечеру первого дня в вагон советских корреспондент ов явились два вест ника
капиталистического мира: представитель свободомыслящей австрийской газет ы господин Гейнрих и
американец Хирам Бурман. Они пришли знакомиться. Господин Гейнрих был невелик рост ом. На мистере
Хираме была мягкая шляпа с подкрученными полями. Оба говорили по-русски довольно чисто и
правильно. Некот орое время все молча ст ояли в коридоре, с интересом разглядывая друг друга. Для
разгона заговорили о Художест венном театре. Гейнрих театр похвалил, а мистер Бурман уклончиво
заметил, что в СССР его, как сиониста, больше всего интересует еврейский вопрос.
– У нас такого вопроса уже нет , – сказал Паламидов.
– Как же может не быт ь еврейского вопроса? – удивился Хирам.
– Нет у, Не сущест вует .
Мист ер Бурман взволновался. Всю жизнь он писал в своей газет е ст атьи по еврейскому вопросу, и
расстат ься с эт им вопросом ему было бы больно.
– Но ведь в России есть евреи? – сказал он ост орожно.
– Ест ь, – ответ ил Паламидов.
– Значит, ест ь и вопрос?
– Нет. Евреи ест ь, а вопроса нет у. Электричество, скопившееся в вагонном коридоре, было
несколько разряжено появлением Ухудшанского. Он шел к умывальнику с полотенцем на шее.
– Разговаривает е? – сказал он, покачиваясь от быст рого хода поезда. – Ну, ну!
Когда он возвращался назад, чистый и бодрый, с каплями воды на висках, спор охватил уже весь
коридор. Из купе вышли совжурналисты, из соседнего вагона явилось несколько ударников, пришли еще
два иност ранца – ит альянский корреспондент с фашистским жетоном, изображающим дикторский
пучок и т опорик, и немецкий профессор-вост оковед, ехавший на торжество по приглашению Бокса.
Фронт спора был очень широк – от строительства социализма в СССР до входящих на Западе в моду
мужских берет ов. И по всем пунктам, каковы бы они ни были, возникали разногласия.
– Спорите? Ну, ну, – сказал Ухудшанский, удаляясь в свое купе.
В общем шуме можно было различить только от дельные выкрики.
– Раз так, – говорил господин Гейнрих, хват ая путиловца Суворова за косоворотку, – т о почему вы
тринадцат ь лет только болт аете? Почему вы не устраиваете мировой революции, о которой вы
ст олько говорите? Значит, не можете? Тогда перестаньте болт ать!
– А мы и не будем делать у вас революции! Сами сделает е.
– Я? Нет, я не буду делат ь революции,
– Ну, без вас сделают и вас не спросят. Мист ер Хирам Бурман ст оял, прислонившись к тисненому
кожаному простенку, и безучастно глядел на спорящих. Еврейский вопрос провалился в какую-то
дискуссионную т рещину в самом же начале разговора, а другие темы не вызывали в его душе никаких
эмоций. От группы, где немецкий профессор положительно от зывался о преимущест вах совет ского
брака перед церковным, от делился стихотворный фельет онист, подписывавшийся псевдонимом
Гаргант юа. Он подошел к призадумавшемуся Хираму и ст ал чт о-то с жаром ему объяснять. Хирам
принялся слушат ь, но скоро убедился, чт о ровно ничего не может разобрат ь. Между тем Гаргант юа
поминутно поправлял что-нибудь в туалет е Хирама, то подвязывая ему галстук, то снимая с него
пушинку, то заст егивая и снова расст егивая пуговицу, говорил довольно громко и, казалось, даже
от четливо. Но в его речи был какой-то неуловимый дефект, превращавший слова в труху. Беда
усугублялась т ем, что Гаргантюа любил поговорит ь и после каждой фразы требовал от собеседника
подт верждения.
– Ведь верно? – говорил он, ворочая головой, словно бы собирался своим большим хорошим носом
клюнут ь некий корм. – Ведь правильно?
Только эт и слова и были понят ны в речах Гаргант юа. Все остальное сливалось в чудный
убедит ельный рокот. Мист ер Бурман из вежливости соглашался и вскоре убежал. Все соглашались с
Гаргант юа, и он считал себя человеком, способным убедить кого угодно и в чем угодно.
– Вот видит е, – сказал он Паламидову, – вы не умеете разговаривать с людьми. А я его убедил.
Только чт о я ему доказал, и он со мною согласился, чт о никакого еврейского вопроса у нас уже не
сущест вует. Ведь верно? Ведь правильно?
Паламидов ничего не разобрал и, кивнув головой, стал вслушиват ься в беседу, происходившую
между немецким востоковедом и проводником вагона. Проводник давно порывался вступит ь в разговор
и только сейчас нашел свободного слушателя по плечу. Узнав предварительно звание, а также имя и
фамилию собеседника, проводник отставил веник в сторону и плавно начал:
– Вы, наверно, не слыхали, гражданин профессор, в Средней Азии есть такое живот ное, называет ся
верблюд. У него на спине две кочки имеются. И был у меня железнодорожник знакомый, вы, наверно,
слыхали, товарищ Должностюк, багажный раздатчик. Сел он на этого верблюда между кочек и ударил
его хлыст ом. Верблюд был злой и ст ал его кочками давить, чуть было вовсе не задавил. Должностюк,
однако, успел соскочить. Боевой был парень, вы, наверно, слыхали? Тут верблюд ему весь китель
оплевал, а китель только из прачечной…
Вечерняя беседа догорала. Ст олкновение двух миров окончилось благополучно. Ссоры как-то не
вышло. Сосущест вование в литерном поезде двух сист ем – капиталистической и социалист ической –
волей-неволей должно было продлит ься около месяца. Враг мировой революции, господин Гейнрих,
рассказал ст арый дорожный анекдот , после чего все пошли в ресторан ужинать, переходя из вагона в
вагон по трясущимся железным щитам и жмуря глаза от сквозного ветра. В рест оране, однако,
население поезда расселось порознь. Тут же, за ужином, состоялись смот рины. Заграница,
предст авленная корреспондентами крупнейших газет и т елеграфных агентств всего мира, чинно
налегла на хлебное вино и с ужасной вежливост ью посмат ривала на ударников в сапогах и на совет ских
журналистов, которые по-домашнему явились в ночных т уфлях и с одними запонками вместо
галст уков.
Разные люди сидели в вагон-ресторане: и провинциал из Нью-Йорка мистер Бурман, и канадская
девушка, прибывшая из-за океана т олько за час до от хода литерного поезда и поэт ому еще очумело
верт евшая головой над кот лет ой в длинной мет аллической тарелочке, и японский дипломат , и другой
японец, помоложе, и господин Гейнрих, желт ые глаза которого почему-то усмехались, и молодой
английский дипломат с т онкой т еннисной талией, и немец-востоковед, весьма т ерпеливо выслушавший
рассказ проводника о существовании ст ранного живот ного с двумя кочками на спине, и американский
экономист , и чехословак, и поляк, и четыре американских корреспондент а, в том числе паст ор,
пишущий в газет е союза христ ианских молодых людей, и стопроцент ная американка из ст аринной
пионерской семьи с голландской фамилией, кот орая прославилась тем, что в прошлом году от ст ала в
Минеральных Водах от поезда и в целях рекламы некоторое время скрывалась в станционном буфете
(это событие вызвало в американской прессе большой переполох. Три дня печат ались стат ьи под
заманчивыми заголовками: «Девушка из ст аринной семьи в лапах диких кавказских горцев» и «Смерть
или выкуп»), и многие другие. Одни от носились ко всему совет скому враждебно, другие надеялись в
наикрат чайший срок разгадать загадочные души азиатов, т рет ьи же старались добросовест но
уразуметь, что же в конце концов происходит в Ст ране Советов.
Советская ст орона шумела за своими столиками, Ударники принесли с собою еду в бумажных
пакетах и налегли на чай в подст аканниках из белого крупповского мет алла. Более сост оят ельные
журналисты заказали шницеля, а Лавуазьян, кот орого внезапно охватил припадок славянизма, решил –
не ударит ь лицом в грязь перед иностранцами и пот ребовал почки-соте. Почек он не съел, так как не
любил их сызмальства, но т ем не менее надулся гордостью и бросал на иноземцев вызывающие
взгляды. И на советской стороне были разные люди. Был здесь сормовский рабочий, посланный в
поездку общим собранием, и строит ель со Сталинградского т ракторного завода, десят ь лет назад
лежавший в окопах против Врангеля на том самом поле, где теперь стоит т ракторный гигант , и ткач из
Серпухова, заинт ересованный Восточной Магист ралью, потому что она должна ускорить доставку
хлопка в т екст ильные районы.
Сидели тут и металлист ы из Ленинграда, и шахтеры из Донбасса, и машинист с Украины, и
руководит ель делегации в белой русской рубашке с большой бухарской звездой, полученной за борьбу
с эмиром. Как бы удивился дипломат с т еннисной талией, если бы узнал, чт о маленький вежливый
ст ихот ворец Гаргантюа восемь раз был в плену у разных гайдамацких атаманов и один раз даже был
расстрелян махновцами, о чем не любил распространяться, т ак как сохранил неприят нейшие
воспоминания, выбираясь с простреленным плечом из общей могилы.
Возможно, что и представитель христианских молодых людей схватился бы за сердце, выяснив,
чт о веселый Паламидов был председат елем армейского т рибунала, а Лавуазьян в интересах газетной
информации переоделся женщиной и проник на собрание баптист ок, о чем и написал большую
антирелигиозную корреспонденцию, чт о ни один из присутст вующих совет ских граждан не крест ил
своих дет ей и чт о среди этих исчадий имеются даже четыре писателя. Разные люди сидели в вагон-
рест оране. На вт орой день сбылись слова плюшевого пророка. Когда поезд, гремя и ухая, переходил
Волгу по Сызранскому мост у, литерные пассажиры неприят ными городскими голосами зат янули песню
о волжском богатыре. При эт ом они старались не смот реть друг другу в глаза. В соседнем вагоне
иностранцы, коим не было точно известно, где и что полагается петь, с воодушевлением исполняли
«Эй, полна, полна коробочка» с не менее странным припевом: «Эх, юхнем!» Открытки человеку с
плюшевым носом никт о не послал, было совест но. Один лишь Ухудшанский крепился. Он не пел вместе
со всеми. Когда несенный разгул овладел поездом, один лишь он молчал, плотно сжимая зубы и делая
вид, чт о читает «Полное географическое описание нашего отечества». Он был строго наказан.
Музыкальный пароксизм случился с ним ночью, далеко за Самарой, В полночный час, когда
необыкновенный поезд уже спал, из купе Ухудшанского послышался шатающийся голос: «Ест ь на Волге
ут ес, диким мохом порос». Путешествие взяло свое.
А еще позже, когда заснул и Ухудшанский, дверь с площадки отворилась, на секунду послышался
вольный гром колес, и в пустой блистающий коридор, озираясь, вошел Остап Бендер. Секунду он
колебался, а пот ом сонно махнул рукой и раскрыл первую же дверь купе. При свете синей ночной
лампочки спали Гаргант юа, Ухудшанский и фот ограф Меньшов, Чет верт ый, верхний, диванчик был
пуст . Великий комбинатор не ст ал раздумыват ь. Чувст вуя слабост ь в ногах после т яжелых скит аний,
невозврат имых утрат и двухчасового стояния на подножке вагона, он взобрался наверх. Отт уда ему
предст авилось чудесное видение – у окна, на ст олике, задрав ножки вверх, как оглобли, лежала
белотелая вареная курица.
– Я иду по неверному пут и Паниковского, – прошептал Ост ап.
С этими словами он поднял курицу к себе и съел ее без хлеба и соли. Косточки он засунул под
твердый холщовый валик. Он заснул счаст ливый, под скрипение переборок, вдыхая неповт оримый
железнодорожный запах краски.
Глава XXVII
«Позвольте войти наемнику капитала»
Ночью Остапу приснилось грустное затушеванное лицо Зоси, а потом появился Паниковский.
Нарушитель конвенции был в извозчичьей шляпе с пером и, ломая руки, говорил: «Бендер! Бендер! Вы
не знаете, чт о такое курица! Это дивная, жирная птица, курица!» Остап не понимал и сердился: «Какая
курица? Ведь ваша специальность – гусь!» Но Паниковский наст аивал на своем: «Курица, курица,
курица!»
Бендер проснулся. Низко над головой он увидел потолок, выгнут ый, как крышка бабушкина
сундука. У самого носа великого комбинат ора шевелилась багажная сетка, В купе было очень свет ло. В
полуспущенное окно рвался горячий воздух оренбургской ст епи.
– Курица! – донеслось снизу. – Куда же девалась моя курица? Кроме нас, в купе никого нет! Ведь
верно? Позвольте, а эт о чьи ноги?
Остап закрыл глаза рукой и тут же с неудовольст вием вспомнил, чт о так делывал и Паниковский,
когда ему грозила беда. От няв руку, великий комбинатор увидел головы, показавшиеся на уровне его
полки.
– Спите? Ну, ну, – сказала первая голова.
– Скажите, дорогой, – доброжелательно молвила вторая, – это вы съели мою курицу? Ведь верно?
Ведь правильно?
Фоторепортер Меньшов сидел внизу, по локот ь засунув обе руки в черный фотографический
мешок. Он перезаряжал кассет ы.
– Да, – сдержанно сказал Остап, – я ее съел.
– Вот спасибо! – неожиданно воскликнул Гаргант юа. – А я уж и не знал, что с ней делат ь. Ведь
жара, курица могла испортиться. Правильно? Выбрасыват ь жалко! Ведь верно?
– Разумеется, – сказал Ост ап ост орожно, – я очень рад, что смог оказать вам эт у маленькую
услугу.
– Вы от какой газет ы? – спросил фот орепорт ер, продолжая с томной улыбкой шарит ь в мешке. –
Вы не в Москве сели?
– Вы, я вижу, фот ограф, – сказал Ост ап, уклоняясь от прямого ответа, – знал я одного
провинциального фотографа, кот орый даже консервы открывал т олько при красном свете, боялся, что
иначе они испорт ят ся.
Меньшов засмеялся. Шутка нового пассажира пришлась ему по вкусу. И в это утро никто больше не
задавал великому комбинат ору скользкий вопросов. Он спрыгнул с дивана и, погладив свои щеки, на
которых за три дня отросла разбойничья щет ина, вопросительно посмот рел на доброго Гаргантюа.
Ст ихот ворный фельет онист распаковал чемодан, вынул от туда брит венный прибор и, протянув его
Остапу, долго что-то объяснял, клюя невидимый корм и поминутно требуя подт верждения своим
словам.
Покуда Остап брился, мылся и чистился, Меньшов, опоясанный фот ографическими ремнями,
распространил по всему вагону известие, чт о в их купе едет новый провинциальный корреспондент,
догнавший ночью поезд на аэроплане и съевший курицу Гаргант юа. Рассказ о курице вызвал большое
оживление. Почт и все корреспондент ы захватили с собой в дорогу домашнюю снедь: коржики,
рубленые котлет ы, батоны и крутые яйца. Эту снедь никто не ел. Корреспонденты предпочитали
ходить в ресторан.
И не успел Бендер закончить свой туалет , как в купе явился тучный писатель в мягкой дет ской
курт очке. Он положил на ст ол перед Остапом двенадцать яиц и сказал:
– Съешьте. Это яйца. Раз яйца существуют, то должен же кто-нибудь их ест ь?
Потом писат ель выглянул в окно, посмот рел на бородавчатую степь и с горечью молвил:
– Пустыня – эт о бездарно! Но она сущест вует . И с этим приходит ся считаться.
Он был философ. Выслушав благодарность Остапа, писат ель пот ряс головой и пошел к себе
дописывать рассказ. Будучи человеком пункт уальным, он т вердо решил каждый день обязательно
писать по рассказу, Это решение он выполнял с прилежностью первого ученика. По-видимому, он
вдохновлялся мыслью, чт о раз бумага сущест вует , т о должен же на ней кто-нибудь писать.
Примеру философа последовали другие пассажиры. Навроцкий принес фаршированный перец в
банке, Лавуазьян – кот леты с налипшими на них газетными строчками, Сапегин – селедку и коржики, а
Днестров – стакан яблочного повидла. Приходили и другие, но Остап прекрат ил прием.
– Не могу, не могу, друзья мои, – говорил он, – сделай одному одолжение, как уже все
наваливаются. Корреспондент ы ему очень понравились. Ост ап готов был умилиться, но он т ак наелся,
чт о был не в сост оянии предават ься каким бы т о ни было чувст вам.
Он с трудом влез на свой диван и проспал почти весь день.
Шли третьи сутки пут и. В ожидании событий лит ерный поезд томился. До Магист рали было еще
далеко, ничего дост опримечат ельного не случилось, и все же московские корреспондент ы, иссушаемые
вынужденным бездельем, подозрит ельно косились друг на Друга.
«Не узнал ли кт о-нибудь чего-нибудь и не послал ли об эт ом молнию в свою редакцию?»
Наконец, Лавуазьян не сдержался и от правил т елеграфное сообщение:
«Проехали Оренбург тчк т рубы паровоза валит дым т чк наст роение бодрое зпт делегат ских
вагонах разговоры т олько восточной магистрали тчк молнируйт е инст рукции аральское море
лавуазьян».
Тайна вскоре раскрылась, и на следующей же ст анции у телеграфного окошечка образовалась
очередь. Все послали краткие сообщения о бодром наст роении и о т рубе паровоза, из коей валит дым.
Для иност ранцев широкое поле деятельности от крылось т от час за Оренбургом, когда они увидели
первого верблюда, первую юрту и первого казаха в ост роконечной меховой шапке и с кнут ом в руке. На
полуст анке, где поезд случайно задержался, по меньшей мере двадцать фотоаппарат ов нацелились на
верблюжью морду. Началась экзотика, корабли пустыни, вольнолюбивые сыны ст епей и прочее
романт ическое тягло.
Американка из ст аринной семьи вышла из вагона в круглых очках с т емными стеклами. От
солнечного света ее защищал также зеленый зонтик. В таком виде ее долго снимал ручной кинокамерой
«Аймо» седой американец. Сначала она ст ояла рядом с верблюдом, потом впереди него и, наконец, на
нем, уместившись между кочками, о кот орых так тепло рассказывал проводник. Маленький и злой
Гейнрих шнырял в т олпе и всем говорил:
– Вы за ней присмат ривайт е, а т о она случайно заст рянет на ст анции, и опять будет сенсация в
американской прессе: «Отважная корреспондент ка в лапах обезумевшего верблюда».
Японский дипломат ст оял в двух шагах от казаха. Оба молча смотрели друг на друга. У них были
совершенно одинаковые чуть сплющенные лица, жесткие усы, желтая лакированная кожа и глаза,
припухшие и неширокие. Они сошли бы за близнецов, если бы казах не был в бараньей шубе,
подпоясанной ситцевым кушаком, а японец в сером лондонском костюме, и если бы казах не начал
читать лишь в прошлом году, а японец не кончил двадцать лет назад двух университет ов – в Токио и
Париже. Дипломат отошел на шаг, нагнул голову к зеркалке и щелкнул зат вором. Казах засмеялся, сел
на своего шершавого конька и двинулся в степь.
Но уже на следующей ст анции в романт ическую повест ь вошли новые элементы. За станционным
зданием лежали красные циллиндрические бочки – железная тара для горючего, желт ело новое
деревянное здание, и перед ним, тяжело втиснувшись в землю гусеничными цепями, т янулась
тракторная шеренга. На решетчат ом штабеле шпал ст ояла девушка-тракт ористка в черных рабочих
шт анах и валенках. Тут совет ские корреспонденты взяли реванш. Держа фотоаппарат ы на уровне глаз,
они стали подбират ься к девушке. Впереди всех крался Меньшов.
В зубах он держал алюминиевую кассету и движениями своими напоминал ст релка, делающего
перебежку в цепи. Но если верблюд фотографировался с полным сознанием своего права на
известность, т о тракт ористка оказалась скромнее. Снимков пять она перенесла спокойно, а пот ом
покраснела и ушла. Фотографы перекинулись на тракт оры. Кст ати, на горизонт е, позади машин,
виднелась цепочка верблюдов. Все эт о – тракт оры и верблюды-от лично укладывалось в рамку кадра
под названием «Старое и новое» или «Кт о кого?».
Остап проснулся перед заходом солнца. Поезд продолжал бежать в пуст ыне. По коридору бродил
Лавуазьян, подбивая т оварищей на издание специальной поездной газеты. Он даже придумал название:
«На всех парах».
– Ну, что эт о за название! – сказал Остап. – Вот я видел стенгазету одной пожарной команды,
называлась она – «Из огня да в полымя». Эт о было по сущест ву.
– Вы – профессионал пера! – закричал Лавуазьян. – Сознайт есь, чт о вам просто лень писат ь для
рупора поездной общест венност и.
Великий комбинат ор не отрицал того, что онпрофессионал пера. В случае надобност и он мог бы
без запинки объяснить, какой орган печат и представляет он в эт ом поезде – «Черноморскую газет у».
Впрочем, в этом не было особенной нужды, пот ому что поезд был специальный и его не посещали
сердит ые конт ролеры с никелированными щипцами. Но Лавуазьян уже сидел со своей пишущей
машиной в вагоне ударников, где его предложение вызвало суматоху. Уже старик с Трехгорки писал
химическим карандашом замет ку о необходимост и устроить в поезде вечер обмена опыт ом и
литературное чт ение, уже искали карикат уриста и мобилизовали Навроцкого для собирания анкеты о
том, какое предприятие из числа предст авленных делегат ами лучше выполнило промфинплан.
Вечером в купе Гаргантюа, Меньшова, Ухудшанского и Бендера собралось множест во газетного
народа. Сидели тесно, по шест ь человек на диванчике. Сверху свешивались головы и ноги.
Ощутит ельно свежая ночь остудила журналистов, ст радавших весь день от жары, а длинные т акты
колес, не утихавшие уже т ри дня, располагали к дружбе. Говорили о Вост очной Магист рали,
вспоминали своих редакт оров и секретарей, рассказывали о смешных газет ных ляпсусах и всем скопом
журили Ухудшанского за отсут ст вие в его характ ере журналист ской жилки. Ухудшанский высоко
поднимал голову и с превосходством от вечал:
– Треплет есь? Ну, ну!
В разгаре веселья явился господин Гейнрих.
– Позвольте войти наемнику капитала, – бойко сказал он.
Гейнрих уст роился на коленях т олстого писателя, от чего писатель крякнул и ст оически подумал:
«Раз у меня ест ь колени, то должен же кто-нибудь на них сидет ь? Вот он и сидит ».
– Ну, как строится социализм? – нахально спросил предст авитель свободомыслящей газеты.
Как-т о так случилось, что со всеми поездными иностранцами обращались учтиво, добавляя к
фамилиям; «мист ер», «герр» или «синьор», а корреспондента свободомыслящей газеты называли
просто Гейнрих, счит али т репачом и не принимали всерьез. Поэтому на прямо пост авленный вопрос
Паламидов ответил:
– Гейнрих! Напрасно вы хлопочет е! Сейчас вы будете опят ь ругат ь советскую власт ь, эт о скучно и
неинтересно. И потом мы эт о можем услышат ь от злой ст арушки из очереди.
– Совсем не то, – сказал Гейнрих, – я хочу рассказать библейскую историю про Адама и Еву. Вы
позволите?
– Слушайт е, Гейнрих, почему вы так хорошо говорите по-русски? – спросил Сапегин.
– Научился в Одессе, когда в т ысяча девят ьсот восемнадцат ом году с армией генерала фон Бельца
оккупировал этот чудный город. Я состоял тогда в чине лейтенанта. Вы, наверно, слышали про фон
Бельца?
– Не только слышали, – сказал Паламидов, – но и видели. Ваш фон Бельц лежал в своем золот ом
кабинет е во дворце командующего Одесским военным округом с простреленной головой. Он
застрелился, узнав, чт о в вашем отечест ве произошла революция,
При слове «революция» господин Гейнрих официально улыбнулся и сказал:
– Генерал был верен присяге.
– А вы почему не заст релились, Гейнрих? – спросили с верхней полки. – Как у вас там вышло с
присягой?
– Ну, чт о, будет е слушат ь библейскую ист орию? – раздраженно сказал предст авитель
свободомыслящей газеты.
Однако его еще некот орое время пыт али расспросами насчет присяги и т олько т огда, когда он
совсем уже разобиделся и собрался уходит ь, согласились слушат ь ист орию.
Рассказ господина Гейнриха об Адаме и Еве

– Был, господа, в Москве молодой человек, комсомолец. Звали его – Адам. И была в том же городе
молодая девушка, комсомолка Ева. И вот эт и молодые люди от правились однажды погулять в
московский рай – в Парк культ уры и отдыха. Не знаю, о чем они т ам беседовали. У нас обычно молодые
люди беседуют о любви. Но ваши Адам и Ева были марксист ы и, возможно, говорили о мировой
революции. Во всяком случае, вышло так, что, прогуливаясь по бывшему Нескучному саду, они присели
на траву под деревом, Не знаю, какое эт о было дерево. Может быть, это было древо познания добра и
зла. Но марксисты, как вам известно, не любят мист ики. Им, по всей вероятност и, показалось, чт о это
простая рябина. Продолжая беседоват ь, Ева сорвала с дерева ветку и подарила ее Адаму. Но т ут
показался человек, кот орого лишенные воображения молодые марксисты приняли за садового сторожа.
А между т ем эт о был, по всей вероятности, ангел с огненным мечом. Ругаясь и ворча, ангел повел Адама
и Еву в конт ору на предмет составления протокола за повреждения, нанесенные садовому хозяйст ву.
Эт о ничтожное быт овое происшест вие отвлекло молодых людей от высокой политики, и Адам увидел,
чт о перед ним ст оит нежная Ева, а Ева замет ила, чт о перед ней стоит мужест венный Адам. И молодые
люди полюбили друг друга. Через т ри года у них было уже два сына.
Дойдя до этого мест а, господин Гейнрих неожиданно умолк, запихивая в рукава мягкие полосат ые
манжет ы.
– Ну, и чт о же? – спросил Лавуазьян.
– А т о, – гордо сказал Гейнрих, – чт о одного сына зовут Каин, а другого – Авель и чт о через
известный срок Каин убьет Авеля, Авраам родит Исаака, Исаак родит Иакова, и вообще вся библейская
история начнется сначала, и никакой марксизм эт ому помешать не сможет . Все повторяется. Будет и
потоп, будет и Ной с т ремя сыновьями, и Хам обидит Ноя, будет и Вавилонская башня, кот орая никогда
не дост роит ся, господа. И так далее. Ничего нового на свет е не произойдет. Так чт о вы напрасно
кипятились насчет новой жизни.
И Гейнрих удовлет воренно от кинулся назад, придавив узкой селедочной спиной т олстого
добродушного писат еля.
– Все эт о было бы прекрасно, – сказал Паламидов, – если бы. было подкреплено доказат ельст вами.
Но доказать вы ничего не может е. Вам прост о хочет ся, чтобы было т ак. Запрещат ь вам верить в чудо
нет надобност и. Верьт е, молитесь.
– А у вас есть доказат ельства, что будет иначе? – воскликнул представит ель свободомыслящей
газет ы.
– Есть, – ответил Паламидов, – одно из них вы увидите послезавтра, на смычке Восточной
Магист рали.
– Ну-у, начинается! – заворчал Гейнрих. – Строительство! Заводы! Пятилетка! Чт о вы мне т ычет е в
глаза свое железо? Важен дух! Все повт орит ся! Будет и тридцат илет няя война, и ст олет няя война, и
опят ь будут сжигат ь людей, которые посмеют сказат ь, чт о земля круглая. И опять обманут бедного
Иакова, заст авив его работ ать семь лет бесплатно и подсунув ему некрасивую близорукую жену Лию
взамен полногрудой Рахили. Все, все повторится. И Вечный Ж ид попрежнему будет скитаться по
земле…
– Вечный Ж ид никогда больше не будет скитаться! – сказал вдруг великий комбинатор, обводя
собравшихся веселым взором.
– И на это вы т оже может е представит ь доказат ельст ва в т ечение двух дней? – возопил Гейнрих.
– Хоть сейчас, – любезно от ветил Ост ап. – Если общест во позволит , я расскажу о т ом, что
произошло с так называемым Вечным Жидом.
Общест во охотно позволило. Все приготовились слушат ь рассказ нового пассажира, а
Ухудшанский даже промолвил: «Рассказывает е? Ну, ну». И великий комбинатор начал.
Рассказ Остапа Бендера о Вечном Жиде

– Не буду напоминать вам длинной и скучной истории Вечного еврея. Скажу т олько, чт о около
двух тысяч лет этот пошлый старик шатался по всему миру, не прописываясь в гостиницах и надоедая
гражданам своими жалобами на высокие железнодорожные т арифы, из-за которых ему приходилось
ходить пешком. Его видели множество раз. Он присутствовал на историческом заседании, где Колумбу
так и не удалось от читаться в авансовых суммах, взят ых на открытие Америки. Еще совсем молодым
человеком он видел пожар Рима. Лет полтораста он прожил в Индии, необыкновенно поражая йогов
своей живучестью и сварливым характером. Одним словом, ст арик мог бы порассказать много
интересного, если бы к концу каждого ст олетия писал мемуары. Но Вечный Ж ид был неграмотен и к
тому же имел дырявую память.
Не т ак давно ст арик проживал в прекрасном городе Рио-де-Ж анейро, пил прохладит ельные
напитки, глядел на океанские пароходы и разгуливал под пальмами в белых шт анах. Штаны эт и он
купил по случаю восемьсот лет назад в Палестине у какого-то рыцаря, отвоевавшего гроб господень, и
они были еще совсем как новые. И вдруг ст арик забеспокоился. Захотелось ему в Россию, на Днепр, Он
бывал везде: и на Рейне, и на Ганге, и на Миссисипи, и на Ян-Цзы, и на Нигере, и на Волге. И не был он
только на Днепре. Захотелось ему, видите ли, бросит ь взгляд и на эт у широкую реку.
Аккурат в 1919 году Вечный Ж ид в своих рыцарских брюках нелегально перешел румынскую
границу. Ст оит ли говорит ь о том, чт о на животе у него хранились восемь пар шелковых чулок и
флакон парижских духов, которые одна кишиневская дама просила передать киевским родственникам. В
то бурное время ношение конт рабанды на живот е называлось «носить в припарку». Эт ому делу ст арика
живо обучили в Кишиневе. Когда Вечный Ж ид, выполнив поручение, ст оял на берегу Днепра, свесив
неопрятную зеленую бороду, к нему подошел человек с желто-голубыми лампасами и пет люровскими
погонами и строго спросил:
– Ж ид?
– Ж ид, – ответ ил ст арик.
– Ну, пойдем, – пригласил человек с лампасами. И повел его к куренному атаману.
– Ж ида поймали, – доложил он, подталкивая старика коленом.
– Ж ид? – спросил ат аман с веселым удивлением.
– Ж ид, – ответ ил скит алец.
– А вот пост авьте его к ст енке, – ласково сказал куренной.
– Но ведь я же Вечный! – закричал ст арик. Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас
вдруг ему очень захот елось жить.
– Молчи, жидовская морда! – радостно закричал губатый атаман. – Рубай его, хлопцы-молодцы! И
Вечного странника не стало.
– Вот и все, – заключил Ост ап.
– Думаю, чт о вам, господин Гейнрих, как бывшему лейтенант у австрийской армии, извест ны
повадки ваших друзей-петлюровцев? – сказал Паламидов.
Гейнрих ничего не ответ ил и сейчас же ушел. Сначала все думали, что он обиделся, но уже на
другой день выяснилось, чт о из совет ского вагона корреспондент свободомыслящей газеты направился
прямо к мистеру Хираму Бурману, которому и продал историю о Вечном Ж иде за сорок долларов. И
Хирам на первой же ст анции передал рассказ Остапа Бендера по т елеграфу в свою газету.
Глава XXVIII
Потный вал вд охновенья
На ут ро четвертого дня пут и поезд взял на вост ок. Мимо снеговых цепей – Гималайских от рогов, –
с грохотом перекат ываясь через искусственные сооружения (мост ики, трубы для пропуска весенних
вод и др.), а т акже бросая трепет ную тень на горные ручьи/литерный поезд проскочил городок под
тополями и долго верт елся у самого бока большой снеговой горы. Не будучи в силах одолет ь перевал
сразу, литерный подскакивал к горе т о справа, то слева, поворачивал назад, пыхтел, возвращался
снова, терся о гору пыльно-зелеными своими боками, всячески хитрил – и выскочил, наконец, на волю.
Исправно поработав колесами, поезд молодецки осадил на последней ст анции перед началом
Вост очной Магист рали.
В клубах удивит ельного солнечного света, на фоне алюминиевых гор, стоял паровоз цвета
молодой т равы. Это был подарок станционных рабочих новой железной дороге.
В т ечение довольно долгого времени по линии подарков к т оржест вам и годовщинам у нас не все
обст ояло благополучно. Обычно дарили или очень маленькую, величиной в кошку, модель паровоза,
или, напрот ив т ого, зубило, превосходящее размерами телеграфный ст олб. Такое мучительное
превращение маленьких предмет ов в большие и наоборот от нимало много времени и денег. Никчемные
паровозики пылились на канцелярских шкафах, а т ит аническое зубило, перевезенное на двух фургонах,
бессмысленно и дико ржавело во дворе юбилейного учреждения.
Но паровоз ОВ, ударно выпущенный из капитального ремонт а, был совершенно нормальной
величины, и по всему было видно, что зубило, кот орое, несомненно, употребляли при его ремонте,
тоже было обыкновенного размера. Красивый подарок немедленно впрягли в поезд, и «овечка», как
принят о называт ь в полосе отчуждения паровозы серии ОВ, неся на своем передке плакат «Даешь
смычку», покат ил к южному истоку Магист рали – станции Горной.
Ровно два года назад здесь лег на землю первый черно-синий рельс, выпущенный уральским
заводом. С тех пор из прокатных станов завода беспрерывно вылетали огненные полосы рельсов.
Магист раль требовала их все больше и больше. Укладочные городки, шедшие навстречу друг другу, в
довершение всего уст роили соревнование и взяли т акой темп, что всем поставщикам мат ериалов
пришлось туго.
Вечер на станции Горной, освещенной розовыми и зелеными ракетами, был наст олько хорош, что
ст арожилы, если бы они здесь имелись, конечно, сказали бы, что т акого вечера они не запомнят . К
счастью, в Горной старожилов не было. Еще в 1928 году здесь не было не т олько что ст арожилов, но и
домов, и станционных помещений, и рельсового пут и, и деревянной триумфальной арки с хлопающими
на ней лозунгами и флагами, неподалеку от которой ост ановился литерный поезд.
Пока под керосино-калильными фонарями шел митинг и все население столпилось у т рибуны,
фоторепорт ер Меньшов с двумя аппаратами, штативом и машинкой для магния кружил вокруг арки.
Арка казалась фот ографу подходящей, она получилась бы на снимке от лично. Но поезд, стоявший шагах
в двадцат и от нее, получился бы слишком маленьким. Если же снимать со стороны поезда, то
маленькой вышла бы арка. В т аких случаях Магомет обычно шел к горе, прекрасно понимая, чт о гора к
нему не пойдет. Но Меньшов сделал то, что – показалось ему самым прост ым. Он попросил подать
поезд под арку таким же легким тоном, каким просят в трамвае немножко подвинуться. Кроме т ого, он
наст аивал, чтобы из трубы паровоза валил густой белый пар. Еще т ребовал он, чт обы машинист
бесстрашно смот рел из окошечка вдаль, держа ладонь козырьком над глазами. Ж елезнодорожники
раст ерялись и, думая, чт о так именно и надо, просьбу удовлет ворили. Поезд с лязгом подтянулся к
арке, из т рубы валил требуемый пар, и машинист, высунувшись в окошечко, сделал зверское лицо.
Тогда Меньшов произвел т акую вспышку магния, что задрожала земля и на сто километров вокруг
залаяли собаки. Произведя снимок, фот ограф сухо поблагодарил железнодорожный персонал и
поспешно удалился в свое купе.
Поздно ночью литерный поезд шел уже по Вост очной Магистрали. Когда население поезда
укладывалось спать, в коридор вагона вышел фот ограф Меньшов и, ни к кому не обращаясь, скорбно
сказал:
– Странный случай! Оказывает ся, эту проклят ую арку я снимал на пустую кассет у! Так что ничего
не вышло.
– Не беда, – с участ ием ответ ил ему Лавуазьян, – пуст ое дело. Попросите машинист а, и он живо
даст задний ход. Всего лишь через т ри часа вы снова будет е в Горной и повторит е свой снимок. А
смычку можно будет отложит ь надень.
– Черта с два т еперь снимешь! – печально молвил фот орепортер. – У меня вышел весь магний, а то,
конечно, пришлось бы вернуться.
Путешествие по Восточной Магистрали доставляло великому комбинат ору много радост и. Каждый
час приближал его к Северному укладочному городку, где находился Корейко. Нравились Остапу и
литерные пассажиры. Эт о были люди молодые, веселые, без бюрократической сумасшедшинки, т ак
от личавшей его геркулесовских знакомых. Для полноты счастья не хватало денег. Подаренную
провизию он съел, а для вагон-ресторана т ребовались наличные. Сперва Остап, когда новые друзья
тащили его обедат ь, от говаривался от сутствием аппет ита, но вскоре понял, чт о так жить нельзя.
Некоторое время он присматривался к Ухудшанскому, кот орый весь день проводил у окна в коридоре,
глядя на телеграфные столбы и на пт ичек, слет авших с проволоки. При этом легкая сат ирическая
улыбка трогала губы Ухудшанского. Он закидывал голову и шепт ал пт ицам: «Порхает е? Ну, ну». Ост ап
простер свое любопыт ст во вплоть до т ого, что ознакомилея даже со статьей Ухудшанского «Улучшить
работу лавочных комиссий». После эт ого Бендер еще оглядел диковинного журналиста с ног до
головы, нехорошо улыбнулся и, почувст вовав знакомое волнение ст релка-охот ника, заперся в купе,
От туда он вышел только через три часа, держа с руках большой разграфленный, как ведомость,
лист бумаги.
– Пишет е? – вяло спросил Ухудшанский.
– Специально для вас, – ответил великий комбинатор. – Вы, я замечаю, все время терзает есь
муками творчест ва. Писать, конечно, очень трудно. Я, как ст арый передовик и ваш собрат по перу,
могу эт о засвидет ельствовать. Но я изобрел такую штуку, которая избавляет от необходимости ждать,
покуда вас окатит пот ный вал вдохновения. Вот . Извольте посмот реть.
И Ост ап прот янул Ухудшанскому лист , на кот ором было написано:
ТОРЖ ЕСТВЕННЫЙ КОМПЛЕКТ

НЕЗАМЕНИМОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ СОЧИНЕНИЯ ЮБИЛЕЙНЫХ СТАТЕЙ, ТАБЕЛЬНЫХ ФЕЛЬЕТОНОВ, А
ТАКЖ Е ПАРАДНЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ. ОД И ТРОПАРЕЙ
Раздел I. Словарь
Сущест вительные
1. Клики
2. Трудящиеся
3. Заря
4. Жизнь
5. Маяк
6. Ошибки
7. Ст яг (флаг)
8. Ваал
9. Молох
10. Прислужник
11. Час
12. Враг
13. Поступь
14. Вал
15. Пески
16. Скок
17. Конь
18. Сердце
19. Прошлое
Прилагательные
1. Империалист ический
2. Капит алистический
3. Исторический
4. Последний
5. Индустриальный
6. Ст альной
7. Железный
Глаголы
1. Пылить
2. Взмет ат ь (ся)
3. Выявлят ь
4. Рдеть
5. Взвиват ь (ся)
6. Вершит ь (ся)
7. Петь
8. Клеветать
9. Скрежет ат ь
10. Грозит ь
Художеств. эпитеты
1. Злобный
2. Зубовный
Прочие част и речи
1. Девят ый
2. Двенадцат ый
3. Пуст ь!
4. Пускай!
5. Вперед!
(Междомет ия, предлоги, союзы, запятые, многот очия, восклицат ельные знаки и кавычки и т .п.)
Примеч. Запятые ставят перед «что», «кот орый» и «если». Многоточия, восклиц. знаки и кавычки-
где т олько возможно.
Раздел II. Творческая част ь (Сост авляется исключительно из слов раздела 1-го)
1. ПЕРЕДОВАЯ СТАТЬЯ
Девятый вал
Вост очная Магист раль – эт о железный конь, который, взмет ая ст альным скоком пески прошлого,
вершит пост упь ист ории, выявляя очередной зубовный скрежет клевещущего врага, на кот орого уже
взметается девятый вал, грозящий двенадцат ым часом, последним часом для прислужников
империалист ического Молоха, эт ого капит алист ического Ваала, но, невзирая на ошибки, пуст ь рдеют , а
равно и взвивают ся стяги у маяка индуст риализации, пылающего под клики т рудящихся, коими под
пение сердец выявляет ся заря новой жизни: вперед!
2. ХУДОЖ ЕСТВ. ОЧЕРК-ФЕЛЬЕТОН
ПУСТЬ!..
– Вперед!
Он пылает под клики т рудящихся…
Он выявляет зарю новой жизни…
– Маяк!
Индуст риализации!
Пуст ь отдельные ошибки. Пуст ь. Но зато как рдеют … как несут ся… как взвиваются… эт и ст яги! Эти
флаги!..
– Пусть – Ваал капит ализма! Пуст ь – Молох империализма! Пуст ь!
Но на прислужников уже взмет ается:
– Последний вал!
– Девят ый час!
– Двенадцат ый Ваал!
Пуст ь клевещут . Пусть скрежещут. Пуст ь выявляет ся злобный зубовный враг!
Вершит ся историческая поступь. Пески прошлого взметаются
скоком ст али.
Эт о – «железный» «конь»!..
Эт о:
– Восточная!
– Магистраль!
«Поют сердца»…
3. ХУДОЖ ЕСТВ. СТИХОТВОРЕНИЕ
А) Тринадцат ый Ваал
Поют сердца под грохот дней,
Дрожит зарей маяк.
Пускай индустрии огней
Трепещет злобный враг.
Ж елезный конь несет вперед
Исторьи скок взметать,
Семью т рудящихся несет
Ошибки выявлять.
Взвивается последний час.
Зардел девят ый вал,
Двенадцат ый вершит ся час
Тебе, Молох-Ваал!
Б) Вост очный вариант
Цвет ет урюк под грохот дней,
Дрожит зарей кишлак.
А средь арыков и аллей
Идет гулять ишак.
Азиат ский орнамент
1. УРЮК (абрикосы)
2. АРЫК (канал)
3. ИШАК (осел)
4. ПЛОВ (пища)
5. БАЙ (нехороший человек)
6. БАСМАЧ (нехороший человек)
7. ШАКАЛ (животное)
8. КИШЛАК (деревня)
9. ПИАЛА (чашка)
10. МЕДРЕСЕ (духовное училище)
11. ИЧИГИ (обувь)
12. ШАЙТАН (черт )
13. АРБА (телега)
14. ШАЙТАН-АРБА (Средне-Азиатская ж.д.)
15. ТВОЯ-МОЯ НЕ ПОНИМАЙ
16. МАЛА-МАЛА / выражения
Добавление
При помощи мат ериалов раздела 1-го по методам раздела 2-го сочиняются т акже: романы,
повести, поэмы в прозе, рассказы, бытовые зарисовки, художест в, репорт аж, хроника, эпопея, пьесы,
политобозрения, игра в полит фант ы, радиоорат ории и т.д.
Когда Ухудшанский ознакомился с содержанием документ а, глаза его, доселе мутные, оживились.
Ему, пробавлявшемуся до сих пор от четами о заседаниях, внезапно открылись сверкающие
ст илистические высот ы.
– И за все – двадцать пять т угриков, двадцать пят ь монгольских рублей, – нетерпеливо сказал
великий комбинат ор, т омимый голодом.
– У меня нет монгольских, – молвил сот рудник профоргана, не выпуская из рук «Торжест венного
комплекта».
Остап согласился взят ь обыкновенными рублями, пригласил Гаргант юа, которого называл уже
«кум и благодетель», и вмест е с ним от правился в вагон-ресторан. Ему принесли блист ающий льдом и
рт ут ью графин водки, салат и большую, тяжелую, как подкова, котлету. После водки, которая
произвела в его голове легкое кружение, великий комбинатор таинст венно сообщил куму и
благодетелю, что в Северном укладочном городке он надеется разыскат ь человечка, кот орый должен
ему небольшую сумму. Тогда он созовет всех корреспондентов на пир. На это Гаргантюа от вет ил
длинной убедительной речью, в кот орой, по обыкновению, нельзя было разобрать ни слова. Ост ап
подозвал буфетчика, расспросил, везет ли тот шампанское, и сколько бут ылок везет, и что еще имеет ся
из деликатесов, и в каких количествах имеется, и что все эт и сведения ему нужны пот ому, чт о дня
через два он намерен дат ь банкет своим собратьям по перу. Буфет чик заявил, что сделано будет все,
чт о возможно.
– Согласно законов гостеприимст ва, – добавил он почему-то.
По мере приближения к мест у смычки кочевников ст ановилось все больше. Они спускались с
холмов наперерез поезду, в шапках, похожих на кит айские пагоды. Лит ерный, грохоча, с головой
уходил в скалистые порфировые выемки, прошел новый т рехпролет ный мост , последняя ферма
которого была надвинута только вчера, и принялся осиливат ь знаменитый Хрустальный перевал.
Знаменитым сделали его ст роит ели Магистрали, выполнившие все подрывные и укладочные работы в
три месяца вмест о восьми, намеченных по плану.
Поезд постепенно обрастал бытом. Иностранцы, выехавшие из Москвы в т вердых, словно бы
сделанных из апт екарского фаянса воротничках, в тяжелых шелковых галст уках и суконных костюмах,
ст али распоясываться. Одолевала жара. Первым изменил форму одежды один из американцев. Ст ыдливо
посмеиваясь, он вышел из своего вагона в странном наряде. На нем были желтые т олст ые башмаки,
чулки и брюки-гольф, роговые очки и русская косоворот ка хлебозаготовительного образца, вышит ая
крестиками. И чем жарче ст ановилось, т ем меньше иностранцев ост авалось верными идее европейского
кост юма. Косоворот ки, апашки, гейши, сорочки-фантази, т олстовки, лжет олст овки и полут олст овки,
одесские сандалии и тапочки полностью преобразили работников прессы капиталист ического мира.
Они приобрели разит ельное сходст во со ст аринными советскими служащими, и их мучительно
хотелось чист ить, выпыт ыват ь, чт о они делали до 1917 года, не бюрократ ы ли они, не головотяпы ли
и благополучны ли по родственникам.
Прилежная «овечка», увешанная флагами и гирляндами, поздней ночью вт янула лит ерный поезд на
ст анцию Гремящий Ключ, место смычки. Кинооперат оры жгли римские свечи. В их резком белом свете
ст оял начальник ст роит ельст ва, взволнованно глядя на поезд. В вагонах не было огней. Все спали. И
только правит ельственный салон светился большими квадратными окнами. Дверь его быст ро
от крылась, и на низкую землю спрыгнул член правит ельст ва.
Начальник Магист рали сделал шаг вперед, взял под козырек и произнес рапорт , которого ждала вся
ст рана. Вост очная Магист раль, соединившая прямым путем Сибирь и Среднюю Азию, была закончена на
год раньше срока.
Когда формальность была выполнена, рапорт от дан и принят, два немолодых и
несентимент альных человека поцеловались.
Все корреспондент ы, и советские и иностранные, и Лавуазьян, в нет ерпении пославший
телеграмму о дыме, шедшем из паровозной трубы, и канадская девушка, сломя голову примчавшаяся из-
за океана, – все спали. Один только Паламидов мет ался по свежей насыпи, разыскивая т елеграф. Он
рассчит ал, что если молнию послать немедленно, то она появит ся еще в утреннем номере. И в черной
пуст ыне он нашел наспех сколоченную избушку телеграфа.
«Блеске звезд», – писал он, сердясь на карандаш, – от дан рапорт окончании магистрали т чк
присут ствовал историческом поцелуе начальника магистрали членом правительства паламидов».
Первую част ь т елеграммы редакция поместила, а поцелуй выкинула. Редактор сказал, чт о члену
правит ельст ва неприлично целоват ься.
Глава XXIX
Гремящий Ключ
home | my bookshelf | Петров Евгений + Ильф Илья | Золотой теленок (Иллюстрации Кукрыниксы) |
Table of Contents | Donat e Now
Солнце встало над холмист ой пуст ыней в 5 часов 02 минуты 46 секунд. Ост ап поднялся на минуту
позже. Фоторепортер Меньшов уже обвешивал себя сумками и ремнями. Кепку он надел задом наперед,
чт обы козырек не мешал смотреть в видоискатель. Фотографу предстоял большой день. Ост ап тоже
надеялся на большой день и, даже не умывшись, выпрыгнул из вагона. Ж елтую папку он захватил с
собой.
Прибывшие поезда с гост ями из Москвы, Сибири и Средней Азии образовали улицы и переулки. Со
всех ст орон сост авы подступали к трибуне, сипели паровозы, белый пар задерживался на длинном
полотняном лозунге: «Магистраль – первое детище пят илетки».
Еще все спали и прохладный вет ер стучал флагами на пуст ой т рибуне, когда Ост ап увидел, что
чист ый горизонт сильно пересеченной местности внезапно омрачился разрывами пыли. Со всех ст орон
выдвигались из-за холмов остроконечные шапки. Тысячи всадников, сидя в деревянных седлах и
понукая волосат ых лошадок, т оропились к деревянной стреле, находившейся в той самой т очке,
которая была принята два года назад как мест о будущей смычки.
Кочевники ехали целыми аулами. От цы семейства двигались верхом, верхами, по-мужски, ехали
жены, ребят а по трое двигались на собст венных лошадках, и даже злые т ещи и те посылали вперед
своих верных коней, ударяя их каблуками под живот. Конные группы вертелись в пыли, носились по
полю с красными знаменами, вытягивались на стременах и, повернувшись боком, любопытно озирали
чудеса. Чудес было много – поезда, рельсы, молодцеватые фигуры кинооперат оров, решет чат ая
ст оловая, неожиданно выросшая на голом месте, и радиорепродукторы, из кот орых несся свежий голос
«раз, два, т ри, чет ыре, пять, шесть», – проверялась готовность радиоуст ановки. Два укладочных
городка, два ст роит ельных предприятия на колесах, с материальными складами, столовыми,
канцеляриями, банями и жильем для рабочих, стояли друг против друга, перед трибуной, отделенные
только двадцатью мет рами шпал, еще не прошитых рельсами. В эт ом мест е ляжет последний рельс и
будет забит последний костыль. В голове Южного городка висел плакат : «Даешь Север!», в голове
Северного «Даешь Юг!».
Рабочие обоих городков смешались в одну кучу. Они увиделись впервые, хотя знали и помнили
друг о друге с самого начала постройки, когда их разделяли полторы тысячи километров пуст ыни,
скал, озер и рек. Соревнование в работе ускорило свидание на год. Последний месяц рельсы укладывали
бегом. И Север и Юг стремились опередить друг друга и первыми войт и в Гремящий Ключ. Победил
Север. Теперь начальники обоих городков, один в графит ной т олстовке, а другой в белой косоворот ке,
мирно беседовали у ст релы, причем на лице начальника Севера прот ив воли время от времени
появлялась змеиная улыбка. Он спешил ее согнат ь и хвалил Юг, но улыбка снова подымала его
выцвет шие на солнце усы.
Остап побежал к вагонам Северного городка, однако городок был пуст . Все его жители ушли к
трибуне, перед кот орой уже сидели музыкант ы. Обжигая губы о горячие металлические мундштуки,
они играли уверт юру.
Советские журналист ы заняли левое крыло т рибуны. Лавуазьян, свесившись вниз, умолял
Меньшова заснят ь его при исполнении служебных обязанностей. Но Меньшову было не до т ого. Он
снимал ударников Магист рали группами и в одиночку, заставляя костыльщиков размахиват ь молотами,
а грабарей – опират ься на лопаты. На правом крыле сидели иност ранцы. У входов на т рибуну
красноармейцы проверяли пригласит ельные билет ы. У Остапа билета не было. Комендант поезда
выдавал их по списку, где предст авит ель «Черноморской газет ы» О. Бендер не значился. Напрасно
Гаргант юа манил великого комбинатора наверх, крича: «Ведь верно? Ведь правильно?» – Ост ап
от рицательно мотал головой, водя глазами на т рибуну, на которой т есно уместились герои и гост и.
В первом ряду спокойно сидел табельщик Северного укладочного городка Александр Корейко. Для
защиты от солнца голова его была прикрыта газетной треуголкой. Он чуть выдвинул ухо, чтобы
получше слышать первого оратора, который (уже пробирался к микрофону.
– Александр Иванович! – крикнул Остап, сложив руки трубой.
Корейко посмотрел вниз и поднялся. Музыканты заиграли «Инт ернационал», но богат ый
табельщик выслушал гимн невнимательно. Вздорная фигура великого комбинатора, бегавшего по
площадке, очищенной для последних рельсов, сразу же лишила его душевного спокойст вия. Он
посмот рел через головы толпы, соображая, куда бы убежать. Но вокруг была пустыня.
Пятнадцат ь тысяч всадников непрест анно шатались взад и вперед, десят ки раз переходили вброд
холодную речку и только к началу мит инга расположились в конном ст рою позади т рибуны. А
некоторые, застенчивые и гордые, так и промаячили весь день на вершинах холмов, не решаясь
подъехать ближе к гудящему и ревущему мит ингу.
Ст роит ели Магистрали праздновали свою победу шумно, весело, с криками, музыкой и
подбрасыванием на воздух любимцев и героев. На полот но со звоном полетели рельсы. В минут у они
были уложены, и рабочие-укладчики, забившие миллионы кост ылей, уст упили право на последние
удары своим руководителям.
– Согласно законов гостеприимст ва, – сказал буфет чик, сидя с поварами на крыше вагона-
рест орана. Инженер-краснознаменец сдвинул на зат ылок большую фетровую шляпу, схватил молот с
длинной ручкой и, сделав плачущее лицо, ударил прямо по земле. Дружелюбный смех кост ыльщиков,
среди кот орых были силачи, забивающие костыль одним ударом, сопутствовал эт ой операции. Однако
мягкие удары о землю вскоре стали перемежаться звоном, свидет ельствовавшим, что молот иногда
приходит в соприкосновение с кост ылем. Размахивали молот ами секрет арь крайкома, члены
правит ельст ва, начальник Севера и Юга и гости. Самый последний костыль в каких-нибудь полчаса
заколот ил в шпалу начальник строительст ва,
Начались речи. Они произносились по два раза – на казахском и русском языках.
– Товарищи, – медленно сказал кост ыльщик-ударник, ст араясь не смот реть на орден Красного
Знамени, только чт о приколотый к его рубашке, – что сделано, то сделано, и говорит ь т ут много не
надо. А от всего нашего укладочного коллект ива просьба правительству – немедленно от правит ь нас на
новую ст ройку. Мы хорошо сработ ались вмест е и последние месяцы укладывали по пяти километров
рельсов в день. Обязуемся эту норму удержать и повысит ь. И да здравст вует наша мировая революция!
Я еще хот ел сказат ь. товарищи, что шпалы пост упали с большим браком, приходилось отбрасывать.
Эт о дело надо поставить на высоту.
Корреспондент ы уже не могли пожаловат ься на отсутствие событ ий. Записывались речи.
Инженеров хватали за т алию и требовали от них сведений с точными цифровыми данными. Стало
жарко, пыльно и деловито. Мит инг в пуст ыне задымился, как огромный кост ер. Лавуазьян, нацарапав
десять ст рочек, бежал на т елеграф, от правлял молнию и снова принимался записыват ь. Ухудшанский
ничего не записывал и т елеграммы не посылал. В кармане у него лежал «Торжественный комплект»,
который давал возможность в пят ь минут составить прекрасную корреспонденцию с азиат ским
орнамент ом. Будущее Ухудшанского было обеспечено, И поэтому он с более высокой, чем обычно,
сатирической нот ой в голосе говорил собрат ьям:
– Старает есь? Ну, ну!
Неожиданно в ложе советских журналист ов появились отставшие в Москве Лев Рубашкин и Ян
Скамейкин. Их взял с собой самолет, прилетевший на смычку рано утром. Он спустился в десяти
километрах от Гремящего Ключа, за далеким холмом, на ест ественном аэродроме, и брат ья-
корреспондент ы только сейчас добрались от туда пешим порядком. Еле поздоровавшись, Лев Рубашкин
и Ян Скамейкин выхват или из карманов блокнот ы и принялись наверст ывать (упущенное время.
Фотоаппарат ы иностранцев щелкали беспрерывно. Глот ки высохли от речей и солнца.
Собравшиеся все чаще поглядывали вниз, на холодную речку, на ст оловую, где полосат ые т ени навеса
лежали на длиннейших банкет ных ст олах, уст авленных зелеными нарзанными бут ылками. Рядом
расположились киоски, куда но временам бегали пит ь участ ники митинга. Корейко мучился от жажды,
но крепился под своей дет ской треуголкой. Великий комбинатор издали дразнил его, поднимая над
головой бут ылку лимонада и желтую папку с ботиночными т есемками.
На ст ол, рядом с графином и микрофоном, поставили девочку-пионерку.
– Ну, девочка, – весело сказал начальник ст роит ельст ва, – скажи нам, что ты думаешь о Восточной
Магист рали?
Не удивит ельно было бы, если бы девочка внезапно т опнула ножкой и начала: «Товарищи!
Позвольте мне подвест и ит оги т ем дост ижениям, кои…» – и т ак далее, пот ому чт о вст речают ся у нас
примерные дети, кот орые с печальной ст арат ельност ью произносят двухчасовые речи. Однако
пионерка Гремящего Ключа своими слабыми ручонками сразу ухват ила быка за рога и т онким смешным
голосом закричала:
– Да здравст вует пятилет ка!
Паламидов подошел к иност ранному профессоруэкономист у, желая получит ь у него интервью.
– Я восхищен, – сказал профессор, – все ст роит ельст во, кот орое я видел в СССР, грандиозно. Я не
сомневаюсь в т ом, что пятилетка будет выполнена. Я об этом буду писат ь.
Об этом через полгода он действит ельно выпустил книгу, в кот орой на двухстах ст раницах
доказывал, что пят илетка будет выполнена в намеченные сроки и что СССР станет одной из самых
мощных индустриальных стран. А на двухсот первой странице профессор заявил, чт о именно по эт ой
причине Ст рану Советов нужно как можно скорее уничт ожит ь, иначе она принесет ест ест венную
гибель капиталистическому обществу. Профессор оказался более деловым человеком, чем болтливый
Гейнрих.
Из-за холма поднялся белый самолет. Во все ст ороны врассыпную кинулись казахи. Большая тень
самолета бросилась через т рибуну и, выгибаясь, побежала в пуст ыню. Казахи, крича и поднимая кнут ы,
погнались за тенью. Кинооперат оры встревоженно заверт ели свои машинки. Стало еще более
суматошно и пыльно. Мит инг окончился.
– Вот что, т оварищи, – говорил Паламидов, поспешая вместе с братьями по перу в ст оловую, –
давайте условимся – пошлых вещей не писать.
– Пошлост ь отвратительна! – поддержал Лавуазьян. – Она ужасна.
И по дороге в ст оловую корреспонденты единогласно решили не писат ь об Узун-Кулаке, что
значит Длинное Ухо, что в свою очередь значит-степной телеграф. Об этом писали все, кто только ни
был на Вост оке, и об этом больше невозможно чит ат ь. Не писат ь очерков под названием «Легенда озера
Иссык-Куль». Довольно пошлост ей в восточном вкусе!
На опустевшей т рибуне, среди окурков, разорванных записок и нанесенного из пустыни песка,
сидел один т олько Корейко. Он никак не решался сойти вниз.
– Сойдите, Александр Иванович! – кричал Ост ап. – Пожалейт е себя! Глот ок холодного нарзана! А?
Не хотите? Ну, хот ь меня пожалейте! Я хочу ест ь! Ведь я все равно не уйду! Может быть, вы хотите,
чт обы я спел вам серенаду Шуберт а «Легкою ст опой ты приди, друг мой»? Я могу!
Но Корейко не ст ал дожидат ься. Ему и без серенады было ясно, чт о деньги придет ся от дать.
Пригнувшись и останавливаясь на каждой ступеньке, он ст ал спускаться вниз.
– На вас треугольная шляпа? – резвился Ост ап. – А где же серый походный пиджак? Вы не
поверите, как я скучал без вас. Ну, здравст вуйте, здравствуйте! Может , почеломкаемся? Или пойдем
прямо в закрома, в пещеру Лейхт вейса, где вы хранит е свои т угрики!
– Сперва обедать, – сказал Корейко, язык которого высох от жажды и царапался, как рашпиль.
– Можно и пообедать. Только на этот раз без шалопайства. Впрочем, шансов у вас никаких. За
холмами залегли мои молодцы, – соврал Остап на всякий случай.
И, вспомнив о молодцах, он погруст нел. Обед для ст роителей и гостей был дан в евразийском
роде. Казахи расположились на коврах, поджав ноги, как это делают на Востоке все, а на Западе только
порт ные. Казахи ели плов из белых мисочек, запивали его лимонадом. Европейцы засели за ст олы.
Много т рудов, забот и волнений перенесли ст роит ели Магист рали за два года работ ы. Но и не мало
беспокойства причинила им организация парадного обеда в центре пустыни. Долго обсуждалось меню,
азиат ское и европейское. Вызвал продолжит ельную дискуссию вопрос о спиртных напит ках. На
несколько дней управление строит ельством ст ало походит ь на Соединенные Штаты перед выборами
президент а. Сторонники сухой и мокрой проблемы вст упили в единоборство. Наконец, ячейка
высказалась против спирт ного. Тогда всплыло новое обст оят ельство – иност ранцы, дипломат ы,
москвичи! Как их накормит ь поизящнее? Всет аки они у себя там в Лондонах и Нью-Йорках привыкли к
разным кулинарным эксцессам. И вот из Ташкент а выписали ст арого специалист а Ивана Осиповича.
Когда-т о он был мет рдот елем в Москве у известного Мартьяныча и теперь доживал свои дни
заведующим нарпит овской столовой у Куриного базара.
– Так вы смотрит е, Иван Осипович, – говорили ему. в управлении, – не подкачайт е. Иностранцы
будут. Нужно как-нибудь повиднее все сделат ь, пофасонистее.
– Верьте слову, – бормот ал старик со слезами на глазах, – каких людей кормил! Принца
Вюрт ембергского кормил! Мне и денег плат ит ь не нужно. Как же мне напоследок жизни людей не
покормит ь? Покормлю вот – и умру!
Иван Осипович ст рашно разволновался. Узнав об окончат ельном от казе от спиртного, он чуть не
заболел, но ост авит ь Европу без обеда не решился. Предст авленную им смет у сильно урезали, и ст арик,
шепча себе под нос: «Накормлю и умру» – добавил шестьдесят рублей из своих сбережений. В день
обеда Иван Осипович пришел в нафталиновом фраке. Покуда шел митинг, он нервничал, поглядывал на
солнце и покрикивал на кочевников, которые прост о из любопыт ства пытались въехать в ст оловую
верхом. Старик замахивался на них салфет кой и дребезжал:
– От ойди, Мамай, не видишь, чт о делается! Ах, господи! Соус пикан перест оится. И консоме с
пашотом не гот ово!
На ст оле уже стояла закуска. Все было сервировано чрезвычайно красиво и с большим умением.
Торчком стояли твердые салфетки, на ст еклянных тарелочках во льду лежало масло, скрученное в
бутоны, селедки держали во рту серсо из дука или маслины, были цветы, и даже обыкновенный серый
хлеб выглядел весьма презент абельно.
Наконец, гости явились за стол. Все были запылены, красны от жары и очень голодны. Никто не
походил на принца Вюрт ембергского. Иван Осипович вдруг почувствовал приближение беды.
– Прошу у гостей извинения, – сказал он искат ельно, – еще пят ь минуточек, и начнем обедать!
Личная у меня к вам просьба – не трогайте ничего на ст оле до обеда, чтоб все было, как полагается.
На минуту он убежал в кухню, свет ски пританцовывая, а когда вернулся назад, неся на блюде
какую-т о парадную рыбу, то увидел страшную сцену разграбления ст ола. Эт о до такой степени не
походило на разработ анный Иваном Осиповичем церемониал принятия пищи, что он ост ановился.
Англичанин с теннисной т алией беззабот но ел хлеб с маслом, а Гейнрих, перегнувшись через ст ол,
вытаскивал пальцами маслину из селедочного рт а. На столе все смешалось. Гост и, удовлетворявшие
первый голод, весело обменивались впечат лениями.
– Это что такое? – спросил ст арик упавшим голосом.
– Где же суп, папаша? – закричал Гейнрих с набитым ртом.
Иван Осипович ничего не от вет ил. Он т олько махнул салфеткой и пошел прочь. Дальнейшие
заботы он бросил на своих подчиненных.
Когда комбинат оры пробились к ст олу, толстый человек с висячим, как банан, носом произносил
первую заст ольную речь. К своему крайнему удивлению, Ост ап узнал в нем инженера Талмудовского.
– Да! Мы герои! – восклицал Талмудовский, протягивая вперед стакан с нарзаном. – Привет нам,
ст роит елям Магист рали! Но каковы условия нашей работы, граждане! Скажу, например, про оклад
жалованья. Не спорю, на Магист рали оклад лучше, чем в других мест ах, но вот культурные удобст ва!
Теат ра нет! Пустыня! Канализации никакой!.. Нет, я т ак работ ат ь не могу!
– Кто эт о такой! – спрашивали друг у друга ст роит ели. – Вы не знает е?
Между т ем Талмудовский уже вытащил из-под ст ола чемоданы.
– Плевал я на договор! – кричал он, направляясь к выходу. – Чт о? Подъемные назад? Только судом,
только судом!
И даже толкая обедающих чемоданами, он вмест о «пардон» свирепо кричал: «Только судом!».
Поздно ночью он уже кат ил в мот орной дрезине, присоединившись к дорожным мастерам, ехавшим
по делу к южному ист оку Магист рали. Талмудовский сидел верхом на чемоданах и разъяснял маст ерам
причины, по кот орым честный специалист не может работ ат ь в этой дыре. С ними ехал домой
метрдотель Иван Осипович. В горе он не успел даже снять фрака. Он был сильно пьян.
– Варвары! – кричал он, высовываясь на бреющий вет ер и грозя кулаком в ст орону Гремящего
Ключа. – Всю сервировку к свиньям собачьим!.. Ант он Павловича кормил, принца Вюртембергского!..
Приеду домой и умру! Вспомнят т огда Ивана Осиповича. Сервируй, скажут , банкетный стол на
восемьдесят чет ыре персоны, к свиньям собачьим. А ведь некому будет ! Нет Ивана Осиповича
Трикартова! Скончался! От был в лучший мир, иде же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но
жизнь бесконечная… Ве-е-ечная па-ммят ь!
И покуда старик отпевал самого себя, хвост ы его фрака трещали на вет ру, как вымпелы!
Остап, не дав Корейко доест ь компота, поднял его из-за стола и потащил рассчит ыват ься. По
приставной лест ничке комбинаторы взобрались в товарный вагон, где помещалась канцелярия
Северной укладки и ст ояла складная полот няная кроват ь т абельщика. Здесь они заперлись.
После обеда, когда лит ерные пассажиры от дыхали, набираясь сил для участ ия в вечернем гулянье,
фельет онист Гаргантюа поймал брат ьев-корреспондент ов за недозволенным занят ием. Лев Рубашкин и
Ян Скамейкин несли на телеграф две бумажки. На одной из них было крат кое сообщение:
«Срочная москва ст епной телеграф тире узун-кулак квч длинное ухо зпт разнес аулам весть
сост оявшейся смычке магистрали рубашкин».
Вт орая бумажка была исписана сверху донизу. Вот чт о в ней содержалось:
Легенда озера Иссык-Куль

Ст арый каракалпак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду, овеянную дыханием веков. Двести
тысяч чет ыреста восемьдесят пять лун тому назад молодая, быст роногая, как джейран (горный баран),
жена хана красавица Сумбурун горячо полюбила молодого нукера Ай-Булака. Велико было горе ст арого
хана, когда он узнал об измене горячо любимой жены. Ст арик двенадцат ь лун возносил молит вы, а
потом со слезами на глазах запечат ал красавицу в бочку и, привязав к ней слиток чистого золот а весом
в семь джасасын (18 кило), бросил драгоценную ношу в горное озеро. С т ех пор озеро и получило свое
имя – Иссык-Куль, что значит «Сердце красавицы склонно к измене»…
Ян Скамейкин-Сарматский (Поршень)
– Ведь верно? – спрашивал Гаргантюа, показывая выхваченные у брат ьев бумажки. – Ведь
правильно?
– Конечно, возмут ит ельно! – отвечал Паламидов. – Как вы смели написать легенду после всего, что
было говорено? По-вашему, Иссык-Куль переводит ся как «Сердце красавицы склонно к измене и
перемене»? Ой ли! Не наврал ли вам липовый кара-калпак Ухум Бухеев? Не звучит ли это название
таким образом: «Не бросайте молодых красавиц в озеро, а бросайт е в озеро легковерных
корреспондент ов, поддающихся губит ельному влиянию экзотики»?
Писатель в дет ской курт очке покраснел. В его записной книжке уже значились и Узун-Кулак и две
душист ые легенды, уснащенные восточным орнамент ом.
– А по-моему, – сказал он, – в эт ом нет ничего страшного. Раз Узун-Кулак существует, должен же
кт о-нибудь о нем писать?
– Но ведь уже т ысячу раз писали! – сказал Лавуазьян.
– Узун-Кулак сущест вует , – вздохнул писат ель, – и с этим приходит ся считаться.
Глава XXX
Александ р Ибн-Иванович
В нагретом и т емном т оварном вагоне воздух был плот ный и устойчивый, как в старом бот инке.
Пахло кожей и ногами. Корейко зажег кондукт орский фонарь и полез под кроват ь. Остап задумчиво
смот рел на него, сидя на пустом ящике из-под макарон. Оба комбинатора были утомлены борьбой и
от неслись к событию, которого Корейко чрезвычайно опасался, а Бендер ждал всю жизнь, с каким-то
казенным спокойствием. Могло бы показаться даже, чт о дело происходит в кооперативном магазине:
покупатель спрашивает головной убор, а продавец лениво выбрасывает на прилавок лохматую кепку
булыжного цвета. Ему все равно – возьмет покупат ель кепку или не возьмет . Да и сам покупатель не
очень-т о горячит ся, спрашивая т олько для успокоения совести: «Может, другие ест ь?» – на что обычно
следует ответ : «Берит е, берите, а т о и этого не будет». И оба смот рят друг на друга с полнейшим
равнодушием. Корейко долго возился под кроват ью, как видно, от ст егивая крышку чемодана и копаясь в
нем наугад.
– Эй, там, на шхуне! – уст ало крикнул Остап. – Какое счастье, что вы не курит е! Просить папиросу
у такого скряги, как вы, было бы прост о мучит ельно. Вы никогда не протянули бы портсигара, боясь,
чт о у вас вмест о одной папиросы заберут несколько, а долго копались. бы-в кармане, с трудом
приоткрывая коробку и вытаскивая отт уда жалкую, согнут ую папироску. Вы нехороший человек. Ну,
чт о вам ст оит вытащить весь чемодан!
– Еще чего! – буркнул Корейко, задыхаясь под кроват ью.
Сравнение со скрягой-курильщиком было ему неприят но. Как раз в эту минуту он вытягивал из
чемодана толстенькие пачки. Никелированный язычок замка царапал его оголенные до локтя руки. Для
удобст ва он лег на спину и продолжал работать, как шахт ер в забое. Из тюфяка в глаза миллионера
сыпалась полова и прочая соломенная дрянь, какой-т о порошок и хлебные усики. «Ах, как плохо, –
думал Александр Иванович, – плохо и страшно! Вдруг он сейчас меня задушит и заберет все деньги?
Очень прост о. Разрежет на част и н отправит малой скоростью в разные города. А голову заквасит в
бочке с капуст ой».
Корейко прошибло погребной сырост ью. В ст рахе он выглянул из-под кроват и. Бендер дремал на
своем ящике, клоня голову к железнодорожному фонарю.
«А может, его… малой скорост ью, – подумал Александр Иванович, продолжая вытягивать пачки и
ужасаясь, – в разные города? Строго конфиденциально. А?»
Он снова выглянул. Великий комбинатор вытянулся и от чаянно, как дог, зевнул. Потом он взял
кондукторский фонарь и принялся им размахивать, выкликая;
– Станция Хацепетовка! Выходит е, гражданин! Приехали! Кст ат и, совсем забыл вам сказать: может
быть, вы собираетесь меня зарезат ь? Так знайт е – я прот ив. И пот ом меня уже один раз убивали. Был
такой взбалмошный ст арик, из хорошей семьи, бывший предводит ель дворянст ва, он же регистрат ор
загса, Киса Воробьянинов. Мы с ним на паях искали счаст ья на сумму в сто пятьдесят т ысяч рублей. И
вот перед самым размежеванием добытой суммы глупый предводит ель полоснул меня бритвой по шее.
Ах, как эт о было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги елееле спасли мою молодую жизнь, за чт о я
им глубоко признат елен.
Наконец, Корейко вылез из-под кровати, пододвинув к ногам Ост апа пачки с деньгами. Каждая
пачка была аккуратно заклеена в белую бумагу и перевязана шпагатом.
– Девяносто девять пачек, – сказал Корейко груст но, – по десят ь т ысяч в каждой. Бумажками по
двадцат ь пят ь червонцев. Может е не проверять, у меня – как в банке.
– А где же сотая пачка? – спросил Ост ап с энт узиазмом.
– Десят ь т ысяч я вычел. В счет ограбления на морском берегу.
– Ну, эт о уже свинст во. Деньги истрачены на вас же. Не занимайтесь формалистикой.
Корейко, вздыхая, выдал недостающие деньги, взамен чего получил свое жизнеописание в желт ой
папке с бот иночными тесемками. Ж изнеописание он тут же сжег в железной печке, труба кот орой
выходила сквозь крышу вагона. Остап в эт о время взял на выдержку одну из пачек, сорвал оберт ку и,
убедившись, чт о Корейко не обманул, сунул ее в карман.
– Где же валюта? – придирчиво спросил великий комбинат ор. – Где мексиканские доллары,
турецкие лиры, где фунты, рупии, пезеты, центавосы, румынские леи, где лимитрофные латы и
злот ые? Дайте хоть част ь валют ой!
– Берит е, берите чт о ест ь, – от вечал Корейко, сидя перед печкой и глядя на корчащиеся в огне
документ ы, – берит е, а т о и эт ого скоро не будет. Валюты не держу.
– Вот я и миллионер! – воскликнул Остап с веселым удивлением. – Сбылись мечт ы идиот а!
Остап вдруг опечалился. Его поразила обыденность обстановки, ему показалось ст ранным, что
мир не переменился сию же секунду и что ничего, решит ельно ничего не произошло вокруг. И хотя он
знал, чт о никаких т аинст венных пещер, бочонков с золот ом и лампочек Аладдина в наше суровое время
не полагает ся, все же ему ст ало чего-т о жалко. Ст ало ему немного скучно, как Роальду Амундсену,
когда он, проносясь в дирижабле «Норге» над Северным полюсом, к кот орому пробирался всю жизнь,
без воодушевления сказал своим спут никам: «Ну, вот мы и прилет ели». Внизу был бит ый лед, трещины,
холод, пустота. Тайна раскрыта, цель дост игнута, делать больше нечего, и надо менять профессию. Но
печаль минутна, потому что впереди слава, почет и уважение – звучат хоры, ст оят шпалерами
гимназист ки в белых пелеринах, плачут старушки матери полярных исследоват елей, съеденных
товарищами по экспедиции, исполняют ся национальные гимны, стреляют ракет ы, и ст арый король
прижимает исследоват еля к своим колючим орденам и звездам.
Минутная слабость прошла, Остап побросал пачки в мешочек, любезно предложенный
Александром Ивановичем, взял его под мышку и от кат ил т яжелую дверь т оварного вагона.
Праздник кончался. Ракет ы золот ыми удочками закидывались в небо, вылавливая от туда красных и
зеленых рыбок, холодный огонь брызгал в глаза, верт елись пирот ехнические солнца. За хижиной
телеграфа на деревянной сцене шел спект акль для кочевников. Некот орые из них сидели на скамьях,
другие же смот рели на предст авление с высоты своих седел. Част о ржали лошади. Литерный поезд был
освещен от хвост а до головы.
– Да! – воскликнул Ост ап. – Банкет в вагон-рест оране! Я и забыл! Какая радость! Идемте, Корейко,
я вас угощаю, я всех угощаю! Согласно законов гост еприимства! Коньяк с лимончиком, клецки из дичи,
фрикандо с шампиньонами, ст арое венгерское, новое венгерское, шампанское вино!..
– Фрикандо, фрикандо, – сказал Корейко злобно, – а пот ом посадят. Я не хочу себя афишировать!
– Я обещаю вам райский ужин на белой скатерт и, – настаивал Остап. – Идемт е, идемте! И вообще
бросьт е отшельничест во, спешит е выпить вашу долю спирт ных напит ков, съест ь ваши двадцат ь т ысяч
котлет . Не т о налет ят пост оронние лица и сожрут вашу порцию. Я уст рою вас в литерный поезд, там я
свой человек, – и уже завт ра мы будем в сравнительно культурном центре. А там с нашими
миллионами… Александр Иванович!..
Великому комбинатору хот елось сейчас всех облагодетельствоват ь, хотелось, чт обы всем было
весело. Темное лицо Корейко тяготило его. И он принялся убеждать Александра Ивановича. Он был
согласен с т ем, что афишироват ь себя не следует, но к чему морить себя голодом? Остап и сам толком
не разбирал, зачем ему понадобился веселый табельщик, но, раз начав, он не мог уже ост ановит ься. Под
конец он стал даже угрожат ь:
– Будет е вот сидеть на своем чемодане, а в один погожий денек явится к вам кост лявая – и косой
по шее. А? Представляет е себе атт ракцион? Спешит е, Александр Иванович, кот леты еще на ст оле. Не
будьте твердолобым.
После пот ери миллиона Корейко ст ал мягче и восприимчивей.
– Может , в самом деле проветрит ься? – сказал он неуверенно. – Прокат ит ься в цент р? Но, конечно,
без шика, без этого гусарст ва.
– Какое уж тут гусарст во! Прост о два врача-общест венника едут в Москву, чтобы посетить
Художест венный театр и собственными глазами взглянуть на мумию в Музее изящных искусств. Берите
чемодан.
Миллионеры пошли к поезду. Остап небрежно помахивал своим мешком, как кадилом. Александр
Иванович улыбался глупейшим образом. Литерные пассажиры прогуливались, ст араясь держаться
поближе к вагонам, потому что уже прицепляли паровоз. В т емноте мерцали белые штаны
корреспондент ов.
В купе на верхней койке Ост апа лежал под прост ыней незнакомый ему человек и чит ал газету.
– Ну, слезайт е, – дружелюбно сказал Ост ап, – пришел хозяин.
– Это мое мест о, товарищ, – заметил незнакомец. – Я Лев Рубашкин.
– Знает е, Лев Рубашкин, не пробуждайте во мне зверя, уходит е от сюда.
Великого комбинатора толкал на борьбу недоумевающий взгляд Александра Ивановича.
– Вот еще новости, – сказал корреспондент заносчиво. – Кто вы такой?
– Не ваше собачье дело! Говорят вам – слезайт е, и слезайте!
– Всякий пьяный, – визгливо начал Рубашкин, – будет здесь хулиганничат ь…
Остап молча схватил корреспондент а за голую ногу. На крики Рубашкина сбежался весь вагон.
Корейко на всякий случай убрался на площадку.
– Дерет есь? – спросил Ухудшанский. – Ну, ну. Остапа, кот орый уже успел хлопнут ь Рубашкина
мешком по голове, держали за руки Гаргант юа и толстый писат ель в детской курточке.
– Пусть он покажет билет ! – надрывался великий комбинат ор. – Пуст ь покажет плацкарт у!
Рубашкин, совершенно голый, прыгал с полки на полку и требовал комендант а. От орвавшийся от
действительност и Остап тоже настаивал на вызове начальст ва. Скандал завершился большой
неприятност ью. Рубашкин предъявил и билет и плацкарту, после чего трагическим голосом пот ребовал
того же от Бендера.
– А я не покажу из принципа! – заявил великий комбинатор, поспешно покидая место
происшествия. – У меня т акие принципы!
– Заяц! – завизжал Лев Рубашкин, выскочивший в коридор нагишом. – Обращаю ваше внимание,
товарищ комендант , здесь ехал заяц!
– Где заяц? – провозгласил комендант , в глазах кот орого появился гончий блеск.
Александр Иванович, пугливо прит аившийся за выступом трибуны, вглядывался в темнот у, но
ничего не мог различить. Возле поезда возились фигуры, прыгали папиросные огни и слышались голоса:
«Пот рудитесь предъявит ь!» – «А я вам говорю, что из принципа!» – «Хулиганство!» – «Ведь верно? Ведь
правильно?» – «Должен же кто-нибудь ехать без билет а?» Стукнули буферные тарелки, над самой
землей, шипя, пробежал тормозной воздух, и светлые окна вагонов сдвинулись с места. Ост ап еще
хорохорился, но мимо него уже ехали полосатые диваны, багажные сетки, проводники с фонарями,
букеты и потолочные пропеллеры вагон-ресторана. Уезжал банкет с шампанским вином, со ст арым и
новым венгерским. Из рук вырвались клецки из дичи и унеслись в ночь. Фрикандо, нежное фрикандо, о
котором т ак горячо повествовал Остап, покинуло Гремящий Ключ. Александр Иванович приблизился.
– Я этого так не ост авлю, – ворчал Остап. – Бросили в пустыне корреспондент а совет ской прессы!
Я подыму на ноги всю общест венност ь. Корейко! Мы выезжаем первым же курьерским поездом! Закупим
все места в международном вагоне!
– Что вы, – сказал Корейко, – какой уж т ам курьерский! От сюда никакие поезда не ходят . По плану
эксплуатация начнется т олько через два месяца.
Остап поднял голову. Он увидел черное абиссинское небо, дикие звезды и все понял. Но робкое
напоминание Корейко о банкет е придало ему новые силы.
– За холмом ст оит самолет , – сказал Бендер, – т от , кот орый прилет ел на т оржест во. Он уйдет
только на рассвет е. Мы успеем.
Для того чтобы успет ь, миллионеры двинулись широким дромадерским шагом. Ноги их
разъезжались в песке, горели костры кочевников, тащить чемодан и мешок было не то чт обы тяжело,
но крайне противно. Покуда они карабкались на холм со стороны Гремящего Ключа, с противной
ст ороны на холм в т реске пропеллеров надвигался рассвет. Вниз с холма Бендер и Корейко уже бежали,
боясь, что самолет улетит без них.
Под высокими, как крыша, рифлеными крыльями самолета ходили маленькие механики в кожаных
пальто. Три пропеллера слабо вертелись, вент илируя пуст ыню. На квадрат ных окнах пассажирской
кабины болтались занавески с плюшевыми шариками. Пилот прислонился спиной к алюминиевой
ст упеньке и ел пирожок, запивая его нарзаном из бут ылки.
– Мы пассажиры, – крикнул Остап, задыхаясь, – два билета первого класса!
Ему никто не ответил. Пилот бросил бут ылку и ст ал надеват ь перчатки с раст рубами.
– Ест ь места? – повт орил Остап, хват ая пилот а за руку.
– Пассажиров не принимаем, – сказал пилот , берясь за лестничный поручень. – Это – специальный
рейс.
– Я покупаю самолет ! – поспешно сказал великий комбинат ор. – Завернит е в бумажку.
– С дороги! – крикнул механик, подымаясь вслед за пилотом.
Пропеллеры исчезли в быст ром вращении. Дрожа и переваливаясь, самолет стал разворачиваться
прот ив вет ра. Воздушные вихри выт олкнули миллионеров назад, к холму. С Ост апа слетела
капитанская фуражка и покат илась в ст орону Индии с такой быстрот ой, чт о ее прибыт ия в Калькут ту
следовало бы ожидат ь не позже, чем через три часа. Так бы она и вкат илась на главную улицу
Калькут ты, вызывая своим загадочным появлением внимание кругов, близких к Интеллидженс-Сервис,
если бы самолет не улетел и буря не улеглась. В воздухе самолет блеснул ребрами и сгинул в
солнечном свет е. Остап сбегал за фуражкой, кот орая повисла на кустике саксаула, и молвил:
– Транспорт от бился от рук. С железной дорогой мы поссорились. Воздушные пути сообщения для
нас закрыты. Пешком? Четырест а километ ров. Это не воодушевляет . Ост ается одно – принят ь ислам и
передвигаться на верблюдах.
Насчет ислама Корейко промолчал, но мысль о верблюдах ему понравилась. Заманчивый вид вагон-
рест орана и самолета утвердил его в желании совершит ь развлекат ельную поездку врача-
общест венника, конечно без гусарства, но и не без некоторой лихости.
Аулы, прибывшие на смычку, еще не снялись, и верблюдов удалось купит ь неподалеку от
Гремящего Ключа. Корабли пустыни обошлись по сто восемьдесят рублей за штуку.
– Как дешево! – шепнул Остап. – Давайте купим пят ьдесят верблюдов. Или сто!
– Это гусарство, – хмуро сказал Александр Иванович. – Чт о с ними делать? Хватит и двух.
Казахи с криками усадили пут ешест венников между горбами, помогли привязать чемодан, мешок и
провизию на дорогу-бурдюк с кумысом и двух баранов. Верблюды поднялись сперва на задние ноги,
от чего миллионеры низко поклонились, а пот ом на передние ноги и зашагали вдоль полотна Восточной
Магист рали. Бараны, привязанные веревочками, трусили позади, время от времени катя шарики и блея
душераздирающим образом.
– Эй, шейх Корейко! – крикнул Остап. – Александр Ибн-Иванович! Прекрасна ли жизнь?
Шейх ничего не ответ ил. Ему попался ледащий верблюд, и он ярост но лупил его по плешивому
заду саксауловой палкой.
Глава XXXI
Багд ад
Семь дней верблюды т ащили через пуст ыню новоявленных шейхов. В начале путешест вия Ост ап
веселился от души. Все его потешало: и барахт ающийся между верблюжьими кочками Александр Ибн-
Иванович, и ледащий корабль пустыни, старавшийся увернут ься от своих обязанностей, и мешок с
миллионом, ударами кот орого великий комбинат ор иногда подбадривал непокорных баранов. Себя
Остап называл полковником Лоуренсом.
– Я – эмир-динамит ! – кричал он, покачиваясь на высоком хребте. – Если через два дня мы не
получим приличной пищи, я взбунтую какие-либо племена. Честное слово! Назначу себя
уполномоченным пророка и объявлю священную войну, джихад. Например, Дании. Зачем дат чане
замучили своего принца Гамлета? При современной полит ической обстановке даже Лига наций
удовлетворится т аким поводом к войне. Ей-богу, куплю у англичан на миллион винт овок, – они любят
продавать огнест рельное оружие племенам, – и маршмарш в Данию. Германия пропуст ит – в счет
репараций. Представляет е себе вторжение племен в Копенгаген? Впереди всех я на белом верблюде. Ах!
Паниковского нет ! Ему бы дат ского гуся!..
Но через несколько дней, когда от баранов ост ались т олько веревочки, а кумыс был весь выпит,
даже эмир-динамит погруст нел и т олько меланхолически бормот ал:
– В песчаных ст епях аравийской земли т ри гордые пальмы зачем-т о росли.
Оба шейха сильно похудели, оборвались, поросли бородками и стали похожи на дервишей из
небогат ого прихода.
– Еще немного терпения, Ибн-Корейко, – и мы приедем в городок, не уступающий Багдаду. Плоские
кровли, т уземные оркест ры, ресторанчики в восточном вкусе, сладкие вина, легендарные девицы и
сорок т ысяч верт елов с шашлыками карскими, т урецкими, татарскими, месопотамскими и одесскими. И,
наконец, железная дорога.
На восьмой день путники подъехали к древнему кладбищу. До самого горизонта окаменевшими
волнами протянулись ряды полуциркульных гробниц. Покойников здесь не зарывали. Их клали на
землю, обст раивая каменными колпаками. Над пепельным городом мертвых сверкало ст рашное солнце.
Древний Восток лежал в своих горячих гробах.
Комбинаторы стегнули верблюдов и вскоре въехали в оазис. Далеко вокруг озаряли город зеленые
факелы тополей, от ражавшиеся в залитых водой квадратных рисовых полях. Одиноко стояли карагачи,
точно воспроизводящие форму гигантского глобуса на деревянной ножке. Стали попадаться ослики,
несшие на себе толстых седоков в халат ах и вязанки клевера.
Корейко и Бендер ехали мимо лавочек, торгующих зеленым табаком в порошке и вонючим
коническим мылом, похожим на головки шрапнелей. Ремесленники с белыми кисейными бородами
возились над медными листами, свертывая их в тазы и узкогорлые кувшины. Сапожники сушили на
солнце маленькие кожи, выкрашенные чернилами. Темно-синие, желтые и голубые изразцы мечет ей
блестели жидким ст еклянным светом.
Остаток дня и ночь миллионеры т яжело и бесчувственно проспали в гостинице, а утром
выкупались в белых ваннах, побрились и вышли в город. Безоблачное настроение шейхов портила
необходимость т ащит ь с собою чемодан и мешок.
– Я считаю первейшей своей обязанност ью, – сказал Бендер хваст ливо, – познакомит ь вас с
волшебным погребком. Он называется «Под луной». Я тут был лет пят ь тому назад, чит ал лекции о
борьбе с абортами. Какой погребок! Полутьма, прохлада, хозяин из Тифлиса, местный оркестр,
холодная водка, танцовщицы с бубнами и кимвалами. Закат имся т уда на весь день. Могут же быть у
врачей-общест венников свои миниатюрные слабости? Я угощаю. Золот ой т еленок отвечает за все.
И великий комбинат ор т ряхнул своим мешком. Однако погребка «Под луной» уже не было. К
удивлению Остапа, не были даже той улицы, на кот орой звучали его бубны и кимвалы. Здесь шла
прямая европейская улица, которая обстраивалась сразу вовсю длину. Стояли заборы, висела
алебаст ровая пыль, и грузовики раскаляли и без т ого горячий воздух. Посмот рев минутку на фасады из
серого кирпича с длинными лежачими окнами, Остап толкнул Корейко и, промолвив: «Есть еще
мест ечко, содержит один из Баку», повел его на другой конец города. Но на местечке не было уже
ст ихот ворной вывески, сочиненной лично духанщиком из Баку:
УВАЖ АЙ СЕБЯ,
УВАЖ АЙ НАС,
УВАЖ АЙ КАВКАЗ,
ПОСЕТИ НАС.
Вместо того глазам шейхов предстал картонный плакат с арабскими и русскими буквами:
ГОРОДСКОЙ МУЗЕИ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ
– Войдем, – печально сказал Ост ап, – т ам по крайней мере прохладно. И пот ом посещение музея
входит в программу путешест вующих врачей-общест венников!
Они вст упили в большую, выбеленную мелом комнату, опустили на пол свои миллионы и долго
от ирали горячие лбы рукавами. В музее было т олько восемь экспонат ов: зуб мамонт а, подаренный
молодому музею городом Ташкент ом, картина маслом «Ст ычка с басмачами», два эмирских халата,
золотая рыбка в аквариуме, витрина с засушенной саранчой, фарфоровая ст ат уэтка фабрики Кузнецова
и, наконец, макет обелиска, который город собирался пост а1вит ь на главной площади. Тут же, у
подножия проект а, лежал большой жест яной венок с лентами. Его привезла недавно специальная
делегация из соседней республики, но т ак как обелиска еще не было (ассигнованные на него средст ва
ушли на постройку бани, кот орая оказалась гораздо нужнее), делегация, произнеся соответ ст вующие
речи, возложила венок на проект .
К посет ит елям тотчас же подошел юноша в ковровой бухарской т юбет ейке на брит ой голове и,
волнуясь, как авт ор, спросил:
– Ваши впечатления, товарищи?
– Ничего себе, – сказал Ост ап. Молодой человек заведовал музеем и без промедления ст ал
говорит ь о зат руднениях, кот орые переживает его детище. Кредиты недост ат очны. Ташкент от делался
одним зубом, а своих ценностей, художественных и ист орических, некому собират ь. Не присылают
специалиста.
– Мне бы т рист а рублей! – вскричал заведующий. – Я бы здесь Лувр сделал!
– Скажите, вы хорошо знаете город? – спросил Остап, мигнув Александру Ивановичу, – Не могли
бы вы указат ь нам некоторые достопримечат ельност и? Я знал ваш город, но он как-то переменился.
Заведующий очень обрадовался. Крича, чт о все покажет лично, он запер музей на замок и повел
миллионеров на т у же улицу, где они полчаса назад искали погребок «Под луной».
– Проспект имени Социализма! – сказал он, с удовольст вием вт ягивая в себя алебастровую пыль. –
Ах! Какой чудный воздух! Что здесь будет через год! Асфальт! Автобус! Инст ит ут по ирригации!
Тропический институт ! Ну, если Ташкент на этот раз не даст научных сил… Вы знаете, у них есть
ст олько кост ей мамонта, а мне они прислали только один зуб, в т о время как в нашей республике такая
тяга к ест ест вознанию.
– Вот как? – замет ил Корейко, с укором глядя на Остапа.
– И вы знает е, – зашепт ал энтузиаст , – я подозреваю, что эт о не зуб мамонт а. Они подсунули
слоновый!
– А как у вас с такими… с кабачками в азиат ском роде, знает е, с тимпанами и флейт ами? –
нетерпеливо спросил великий комбинат ор.
– Изжили, – равнодушно от вет ил юноша, – давно уже надо было истребить эту заразу, рассадник
эпидемий. Весною как раз последний вертеп придушили. Назывался «Под луной».
– Придушили? – ахнул Корейко.
– Честное слово! Но зато открыта фабрика-кухня. Европейский стол. Тарелки моют ся и сушат ся
при помощи элект ричест ва. Кривая желудочных заболеваний резко пошла вниз.
– Что делает ся! – воскликнул великий комбинат ор, закрывая лицо руками.
– Вы еще ничего не видели, – сказал заведующий музеем, заст енчиво смеясь, – Едем на фабрику-
кухню обедать.
Они уселись в линейку под полот няным навесом с фест онами, обшит ыми синей каймой, и поехали.
По пут и любезный проводник поминут но заст авлял миллионеров высовываться из-под балдахина и
показывал им здания уже возведенные, здания возводящиеся и места, где они еще т олько будут
возводиться. Корейко смотрел на Ост апа злыми глазами. Ост ап от ворачивался и говорил:
– Какой чудный т уземный базарчик! Багдад!
– Семнадцат ого числа начнем сносить, – сказал молодой человек, – здесь будет больница и
коопцентр.
– И вам не жалко этой экзот ики? Ведь Багдад!
– Очень красиво! – вздохнул Корейко.
Молодой человек рассердился:
– Это для вас красиво, для приезжих, а нам тут жит ь приходится.
В большом зале фабрики-кухни, среди кафельных стен, под ленточными мухоморами, свисавшими
с потолка, пут ешественники ели перловый суп и маленькие коричневые бит очки. Ост ап осведомился
насчет вина, но получил восторженный от вет, чт о недавно недалеко от города от крыт источник
минеральной воды, превосходящей своими вкусовыми данными прославленный нарзан. В
доказат ельство была пот ребована бут ылка новой воды и распита при гробовом молчании.
– А как кривая прост ит уции? – с надеждой спросил Александр Ибн-Иванович.
– Резко пошла на снижение, – ответ ил неумолимый молодой человек.
– Ай, чт о делается! – сказал Остап с фальшивым смехом.
Но он дейст вит ельно не знал, что делается. Когда вст али из-за ст ола, выяснилось, чт о молодой
человек успел заплатить за всех. Он ни за чт о не соглашался взять деньги у миллионеров, уверяя, что
послезавт ра все равно получит жалованье, а до эт ого времени какнибудь обернет ся.
– Ну, а веселье? Как город веселится? – уже без экстаза спрашивал Ост ап. – Тимпаны, кимвалы?
– Разве вы не знаете! – удивился заведующий музеем. – На прошлой неделе у нас от крылась
городская филармония. Большой симфонический квартет имени Бебеля и Паганини. Едем сейчас же. Как
эт о я упустил из виду!
После т ого, чт о он заплатил за обед, от казаться от посещения филармонии было невозможно из
эт ических соображений. Выйдя отт уда, Александр Ибн-Иванович сказал дворницким-голосом:
– Городская фисгармония! Великий комбинатор покраснел. По дороге в гостиницу молодой человек
неожиданно остановит возницу, высадил миллионеров, взял их за руки и, подымаясь от распиравшего
его восторга на Цыпочки, подвел к маленькому камню, отгороженному решеточкой.
– Здесь будет стоят ь обелиск! – сказал он значительно. – Колонна марксизма!
Прощаясь, молодой человек просил приезжат ь почаще. Добродушный Остап пообещал
обязательно приехать, потому что никогда не проводил т акого радост ного дня, как сегодня.
– Я – на вокзал, – сказал Корейко, оставшись наедине с Бендером.
– Поедем в другой город кут ит ь? – спросил Остап. – В Ташкенте можно весело провест и дня т ри.
– С меня хватит, – ответил Александр Иванович, – я поеду на вокзал сдават ь чемодан на хранение,
буду здесь служить где-нибудь в конт орщиках. Подожду капит ализма. Тогда и повеселюсь.
– Ну и ждит е, – сказал Остап довольно грубо, – а я поеду. Сегодняшний день – это досадное
недоразумение, перегибы на мест ах. Золот ой теленочек в нашей стране еще имеет кое-какую власт ь!
На вокзальной площади они увидели толпу литерных корреспондент ов, кот орые после смычки
совершали экскурсионную поездку по Средней Азии. Они окружали Ухудшанского. Обладатель
торжественного комплект а самодовольно поворачивался во все стороны, показывая свои
приобрет ения. На нем была бархат ная шапка, отороченная шакальим хвостом, и халат , скроенный из
ватного одеяла.
Предсказания плюшевого пророка продолжали исполнят ься.
Глава XXXII
Врата великих возможностей
В т от печальный и светлый осенний день, когда в московских скверах садовники срезают цветы и
раздают их детям, главный сын лейт енанта Шмидт а Шура Балаганов спал на скамье в пассажирском
зале Рязанского вокзала. Он лежал, положив голову на деревянный бортик. Мятая кепка была надвинута
на нос. По всему было видно, чт о бортмеханик «Ант илопы» и уполномоченный по копытам несчастлив
и нищ. К его небрит ой щеке прилипла раздробленная яичная скорлупа. Парусиновые т уфли потеряли
форму и цвет и напоминали скорее молдаванские постолы. Ласточки лет али под высоким потолком
двухсветного зала.
За большими немыт ыми окнами виднелись блокировка, семафоры и прочие предмет ы, нужные в
железнодорожном хозяйст ве. Побежали носильщики, и вскоре через зал потянулось население
прибывшего поезда. Последним с перрона вошел пассажир в чист ой одежде. Под расстегнут ым легким
макинт ошем виднелся костюм в мельчайшую калейдоскопическую клет ку. Брюки спускались водопадом
на лаковые туфли. Заграничный вид пассажира дополняла мягкая шляпа, чуть скошенная на лоб.
Услугами носильщика он не воспользовался и нес чемодан сам. Пассажир лениво шел по опуст евшему
залу и, несомненно, очут ился бы в вестибюле, если б внезапно не замет ил плачевной фигуры
Балаганова. Он сощурился, подошел поближе и некоторое время разглядывал спящего. Пот ом
осторожно, двумя пальцами в перчатке приподнял кепку с лица борт механика и улыбнулся,
– Вст авайт е, граф, вас зовут из подземелья! – сказал он, раст алкивая Балаганова.
Шура сел, потер лицо рукою и только тогда признал пассажира.
– Командор! – закричал он.
– Нет , нет , – заметил Бендер, защищаясь ладонью, – не обнимайте меня. Я теперь гордый.
Балаганов завертелся вокруг командора. Он не узнавал его. Переменился не только кост юм. Ост ап
похудел, в глазах появилась рассеянност ь, лицо было покрыто колониальным загаром.
– Забурел, забурел! – радост но вскрикнул Балаганов. – Вот забурел!
– Да, я забурел, – сообщил Бендер с достоинст вом. – Посмотрит е на брюки. Европа – «А»! А это
видели? Безымянный палец моей левой руки унизан брильянт овым перстнем. Чет ыре карат а. Ну, каковы
ваши дост ижения? Все еще в сыновьях?
– Да т ак, – замялся Шура, – больше по мелочам. В буфете Ост ап потребовал белого вина и
бисквит ов для себя и пива с бутербродами для бортмеханика.
– Скажит е, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счаст ья? – спросил Остап. – Только
подсчитайте все.
– Сто рублей, – ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.
– Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам
было хорошо на свете.
Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, чт о для полного счастья ему
нужно шесть т ысяч четыреста рублей и чт о с эт ой суммой ему будет на свете очень хорошо.
– Ладно, – сказал Остап, получит е пят ьдесят тысяч.
Он расст егнул на коленях квадратный саквояж и сунул Балаганову пять белых пачек,
перевязанных шпагатом. У бортмеханика сразу же пропал аппетит . Он перестал ест ь, запрятал деньги в
карманы и уже не вынимал отт уда рук,
– Неужели тарелочка? – спрашивал он восхищенно.
– Да, да, тарелочка, – от ветил Остап равнодушно. – С голубой каемкой. Подзащитный принес в
зубах. Долго махал хвостом, прежде чем я согласился взят ь. Теперь я командую парадом! Чувствую
себя от лично.
Последние слова он произнес нет вердо. Парад, надо сказат ь правду, не ладился, и великий
комбинат ор лгал, утверждая, что чувствует себя от лично. Справедливее было бы сказат ь, чт о он
ощущает некую неловкость, в чем, однако, не хочет сознаться даже самому себе.
С тех пор как он расстался с Александром Ивановичем у камеры хранения ручного багажа, куда
подпольный миллионер сдал свой чемоданишко, прошел месяц.
В первом же городе, в кот орый Остап въехал с чувствами завоеват еля, он не смог дост ат ь номера в
гост инице.
– Я заплачу сколько угодно! – высокомерно сказал великий комбинат ор.
– Ничего не выйдет, гражданин, – отвечал порт ье, – конгресс почвоведов приехал в полном
сост аве осматриват ь опытную ст анцию. Забронировано за предст авит елями науки.
И вежливое лицо порт ье выразило почтение перед конгрессом. Ост апу захотелось закричать, что
он главный, чт о его нужно уважат ь и почитат ь, чт о у него в мешке миллион, но он почел за благо
воздержат ься и вышел на улицу в крайнем раздражении.
Весь день он ездил по городу на извозчике. В лучшем рест оране он полт ора часа томился в
ожидании, покуда почвоведы, обедавшие всем конгрессом, не вст анут из-за ст ола. В т еатре в эт от день
давался спектакль для почвоведов, и билеты вольным гражданам не продавались. К т ому же Остапа не
пуст или бы в зрит ельный зал с мешком в руках, а деват ь его было некуда. Чтобы не ночевать в
интересах науки на улице, миллионер в тот же вечер уехал, от оспавшись в международном вагоне.
Ут ром Бендер сошел в большом волжском городе. С деревьев, вертясь винт ом, слетали желт ые
прозрачные листья. Волга дышала вет ром. Номеров не было ни в одной гост инице.
– Разве что через месяц, – с сомнением говорили отельные заведующие с бородками, и без
бородок, и усатые, и прост о бритые, – покуда на элект роцентрали не смонт ируют трет ий агрегат , и не
надейт есь. Все под специалистов от дано. И пот ом – окружной съезд комсомола. Ничего не можем
поделать.
Пока великий комбинат ор т орчал у высоких конторок порт ье, по гост иничным лестницам
торопились инженеры, техники, иностранные специалист ы и комсомольцы. – делегаты съезда.
И снова Остап провел день на извозчике, с нетерпением дожидаясь курьерского поезда, где можно
умыт ься, от дохнуть и почитат ь газет ку.
Великий комбинатор провел пят надцат ь ночей в разных поездах, переезжая из города в город,
потому что номеров нигде не было. В одном мест е воздвигали домну, в другом – холодильник, в
трет ьем – цинковый завод. Все было переполнено деловыми людьми. В чет верт ом мест е Остапу
поперек дороги стал пионерский слет, и в номере, где миллионер мог бы нескучно провест и вечер с
подругой, галдели дети. В дороге он обжился, завел чемодан для миллиона, дорожные вещи и
экипировался. Уже Остап замышлял долгие и покойное пут ешествие во Владивосток, рассчит ав, что
поездка в оба конца займет т ри недели, когда вдруг почувст вовал, что если сейчас же не осядет на
землю, то умрет от какой-нибудь загадочной железнодорожной болезни. И он сделал т о, чт о делывал
всегда, когда был счаст ливым обладателем пустых карманов. Он стал выдавать себя за другого,
телеграфируя вперед, что едет инженер, или врач-общественник, или т енор, или писат ель. К его
удивлению, для всех людей, приезжавших по делу, номера находились, и Остап немножко отошел после
поездной качки. Один раз для получения номера ему пришлось даже выдать себя за сына лейтенанта
Шмидта. После эт ого эпизода великий комбинат ор предался невеселым размышлениям.
«И эт о путь миллионера! – думал он с огорчением. – Где уважение? Где почет? Где слава? Где
власть?»
Даже Европа – «А», кот орой Остап хваст ался перед Балагановым, – костюм, туфли и шляпа – были
куплены в комиссионном магазине и при всей своей превосходной доброте имели изъян – эт о были
вещи не свои, не родные, с чужого плеча. Их уже кт о-то носил, может быть час, минуту, но все-таки
таскал кт о-то чужой. Обидно было и т о, чт о правительст во не обращает никакого внимания на
бедственное положение миллионеров и распределяет жизненные блага в плановом порядке. И вообще
было плохо. Начальник станции не брал под козырек, чт о в былые времена проделывал перед любым
купчиной с капит алишком в пят ьдесят т ысяч, отцы города не приезжали в гост иницу представляться,
пресса не торопилась брать инт ервью и вместо фотографий миллионеров печат ала портреты каких-то
ударников, зарабатывающих сто двадцать рублей в месяц.
Остап каждый день считал свой миллион, и все был миллион без какой-то мелочи. Он прилагал все
усилия, обедал несколько раз в день, пил коллекционные вина, раздавал непомерные чаевые, купил
перстень, японскую вазу и шубу на хорьках. Шубу и вазу пришлось подарит ь номерному, пот ому что
Остап не любил возит ься в дороге с громоздкими вещами. Кроме того, в случае надобности он мог
накупить еще множест во шуб и ваз. За месяц, однако, истрачено было т олько шесть тысяч.
Нет! Парад решит ельно не удавался, хот я все было на месте. Вовремя были высланы линейные, к
указанному сроку прибыли част и, играл оркест р. Но полки смотрели не на него, не ему кричали «ура»,
не для него махал руками капельмейст ер. Однако Ост ап не сдавался. Он крепко надеялся на Москву.
– А как Рио-де-Ж анейро, – возбужденно спросил Балаганов. – Поедем?
– Ну его к черту! – с неожиданной злостью сказал Остап. – Все эт о выдумка, нет никакого Рио-
деЖ анейро, и Америки нет , и Европы нет , ничего нет . И вообще последний город-эт о Шепет овка, о
которую разбивают ся волны Атлантического океана.
– Ну и дела! – вздохнул Балаганов.
– Мне один доктор все объяснил, – продолжал Остап, – заграница – это миф о загробной жизни.
Кт о т уда попадает, тот не возвращает ся.
– Прямо цирк! – воскликнул Шура, ничего не поняв. – Ух, как я т еперь заживу! Бедный Паниковский!
Он, конечно, нарушил конвенцию, но бог с ним! Вот радовался бы ст арик!
– Предлагаю почт ит ь памят ь покойного вст аванием, – сказал Бендер.
Молочные брат ья поднялись и минуту простояли молча, глядя вниз, на переломленные бисквиты и
недоеденный бут ерброд. Тягостное молчание прервал Балаганов.
– Знает е что с Козлевичем? – сказал он. – Прямо цирк! Он все-т аки собрал «Антилопу» и работает
в Черноморске. Письмо прислал. Вот … Борт механик вынул из кепки письмо. «Здравст вуйт е, Шура, –
писал водит ель „Ант илопы“, – как живете? Все ли вы еще сын л. Ш.? Мне живется хорошо, только нету
денег, а машина после ремонт а что-т о капризничает и работает только один час в день. Все время ее
чиню, прямо сил никаких нет. Пассажиры обижают ся. Может , вы, дорогой Шура, пришлете мне
маслопроводный шланг, хоть не новый. Здесь на базаре положит ельно нельзя достат ь. Поищите на
Смоленском рынке, т ам, где продают ст арые замки и ключи. А если вам плохо, т о приезжайте,
какнибудь перебьемся. Я ст ою на углу улицы Меринга, на бирже. Где т еперь О. Б.? Ваш с уважением
Адам Козлевич. Забыл написать. Ко мне на биржу приходили ксендзы, Кушаковский и Морошек. Был
скандал. А. К. «.
– Побегу т еперь искать шланг, – озабоченно сказал Балаганов.
– Не надо, – от ветил Ост ап, – я ему новую машину куплю. Едем в «Гранд-Отель», я забронировал
номер по телеграфу для дирижера симфонического оркест ра. А вас надо приодеть, умыть, дат ь вам
капитальный ремонт . Перед вами, Шура, от крываются врата великих возможност ей.
Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Ост ап ехат ь отказался.
– Эт о карет а прошлого, – сказал он брезгливо, – в ней далеко не уедешь. Кроме того, т ам, в
подкладке, живут маленькие мыши.
Пришлось сест ь в т рамвай. Вагон был переполнен. Это был один из тех зараженных ссорою
вагонов, кот орые част о циркулируют по ст олице. Склоку в них начинает какая-нибудь мстительная
ст арушка в ут ренние часы предслужебной давки. Пост епенно в ссору втягиваются все пассажиры
вагона, даже те, кот орые попали туда через полчаса после начала инцидента. Уже злая старушка давно
сошла, ут еряна уже и причина спора, а крики и взаимные оскорбления продолжаются, и в перебранку
вступают все новые кадры пассажиров. И в таком вагоне до поздней ночи не затихает ругань.
Волнующиеся пассажиры быстро отт еснили Балаганова от Ост апа, и вскоре молочные брат ья
болт ались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом
выдирая чемодан, который все время уносило т ечением.
Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов,
послышался женский вой:
– Украли! Держит е! Да вот же он ст оит!
Все повернули головы. К месту происшествия, задыхаясь от любопыт ст ва, стали пробиваться
любители. Ост ап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Борт механик еще и сам не понимал, что
случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с
мелкой бронзовой цепочкой.
– Бандит! – кричала женщина. – Только отвернулась, а он…
Обладатель пятидесяти т ысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница,
профсоюзная книжка и один рубль семьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащили
Балаганова к выходу. Проходя мимо Ост апа, Шура горестно шептал:
– Что ж эт о такое? Ведь я машинально.
– Я т ебе покажу машинально! – сказал любит ель в пенсне и с портфелем, с удовольст вием ударяя
борт механика по шее.
В окно Остап увидел, как к группе скорым шагом подошел милиционер и повел прест упника по
мост овой.
Великий комбинат ор от вернулся.
Глава XXXIII
Инд ийский гость
В чет ырехугольном замкнут ом дворе «Гранд-От еля» слышались кухонные ст уки, шипение пара и
крики: «Два чайных комплекта в шест надцат ый!», а в белых коридорах было ясно и тихо, как в
распределит ельном зале элект ростанции. В ст а пятидесят и номерах спал конгресс почвоведов,
вернувшись из поездки, тридцать номеров было отведено для заграничных коммерсант ов, кот орые
выясняли наболевший вопрос, можно ли в конце концов прибыльно торговать с Советским Союзом,
лучший апартамент из четырех комнат занимал знаменит ый индусский поэт и философ, а в маленьком
номере, отведенном дирижеру симфонического оркестра, спал Остап Бендер.
Он лежал на плюшевом одеяле, одетый, прижимая к груди чемодан с миллионом. За ночь великий
комбинат ор вдохнул в себя весь кислород, содержащийся в комнате, и оставшиеся в ней химические
элементы можно было назвать азот ом т олько из вежливости. Пахло скисшим вином, адскими кот летами
и еше чемто непередаваемо гадким. Остап застонал и повернулся. Чемодан свалился на пол. Ост ап
быст ро от крыл глаза.
– Чт о ж это было? – пробормотал он, гримасничая. – Гусарст во в рест оранном зале! И даже,
кажется, какое-то кавалергардст во! Фу! Держал себя как купец вт орой гильдии! Боже мой, не обидел ли
я присутствующих? Там какой-то дурак кричал: «Почвоведы, встаньте!» – а потом плакал и клялся, что
в душе он сам почвовед. Конечно, это был я! Да, но по какому это поводу?..
И он вспомнил, что вчера, решив начать подобающую жизнь, он постановил выстроить себе
особняк в маврит анском ст иле. Ут ро он провел в грандиозных мечт ах. Он предст авлял себе дом с
минаретами, швейцара с лицом памят ника, малую гост иную, бильярдную и какой-то конференц-зал. В
земельном отделе Совет а великому комбинатору разъяснили, чт о участ ок получить можно. Но уже в
ст роит ельной конт оре все рухнуло. Упал швейцар, гремя каменной мордой, зашатался золот ой
конференц-зал и развалились минарет ы.
– Вы частное лицо? – спросили миллионера в конт оре.
– Да, – от вет ил Остап, – резко выраженная индивидуальност ь.
– К сожалению, ст роим только для коллект ивов и организаций.
– Кооперативных, общест венных и хозяйст венных? – спросил Бендер с горечью.
– Да, для них.
– А я?
– А вы стройте сами.
– Да, но где-же я возьму камни, шпингалеты? Наконец, плинтусы?
– Добудьте – как-нибудь. Хотя это т рудно. Конт ингенты уже распределены по заявкам
промышленности и кооперации.
По всей вероят ности, это и было причиной безобразного ночного гусарст ва.
Остап лежа вынул записную книжечку и стал подсчит ыват ь расходы со времени получения
миллиона. На первой страничке была памят ная запись:
Верблюд – 180 р.
Баран – 30 р.
Кумыс – 1 р. 75 к.
Ит ого – 211 р. 75 к.
Дальнейшее было не лучше. Шуба, соус, железнодорожный билет, опят ь соус, опят ь билет , т ри
чалмы, купленные на черный день, извозчики, ваза и всякая чепуха. Если не считат ь пят идесят и т ысяч
Балаганова, кот орые не принесли ему счастья, миллион был на мест е.
«Не дают делат ь капит альных вложений! – возмущался Ост ап. – Не дают ! Может, зажить
интеллект уальной жизнью, как мой друг Лоханкин? В конце концов мат ериальные ценности я уже
накопил, надо прикапливать помаленьку ценност и духовные. Надо немедленно выяснить, в чем
заключает ся смысл жизни».
Он вспомнил, что в гостиничном вест ибюле весь день т олкутся девушки, ст ремящиеся поговорить
с приезжим индусским философом о душе.
«Пойду к индусу, – решил он, – узнаю, наконец, в чем дело. Это, правда, пижонст во, но другого
выхода нет».
Не разлучаясь с чемоданом, Бендер, как был, в смятом костюме, спуст ился в бельэтаж и пост учал
в дверь комнат ы великого человека. Ему от крыл переводчик.
– Философ принимает? – спросил Ост ап.
– Это смотря кого, – от ветил переводчик вежливо. – Вы част ное лицо?
– Нет , нет , – испуганно сказал великий комбинат ор, – я от одной кооперативной организации.
– Вы с группой? Вас сколько человек? А т о, знает е, учит елю трудно принимат ь всех отдельных
лиц. Он предпочитает беседоват ь…
– С коллект ивом? – подхватил Остап. – Меня как раз коллектив уполномочил разрешить один
важный принципиальный вопрос насчет смысла жизни.
Переводчик ушел и через пять минут вернулся. Он от дернул порт ьеру и пышно сказал:
– Пусть войдет кооперативная организация, желающая узнат ь, в чем смысл жизни.
На кресле с высокой и неудобной резной спинкой сидел великий философ и поэт в коричневой
бархат ной: рясе и в т аком же колпаке. Лицо у него было смуглое и нежное, а глаза черные, как у
подпоручика. Борода, белая и широкая, словно фрачная манишка, закрывала грудь. Стенографист ка
сидела у его ног. Два переводчика, индус и англичанин, размест ились по бокам.
При виде Остапа с чемоданом философ заерзал на кресле и чт о-то встревоженно зашепт ал
переводчику. Ст енографистка ст ала спешно записывать, а переводчик обратился к великому
комбинат ору:
– Учитель желает узнать, не содержат ся ли в чемодане пришельца песни и саги и не собирает ся ли
пришелец прочесть их вслух, так как учит елю прочли уже много песен и саг и он больше не может их
слушат ь.
– Скажите учит елю, чт о саг нету, – почт ит ельно ответил Остап.
Черноглазый ст арец еще больше обеспокоился и, оживленно говоря, стал со ст рахом показывать
на чемодан пальцем.
– Учитель спрашивает , – начал переводчик, – не собирает ся ли пришелец поселит ься у него в
номере, потому что к нему на прием еще никогда не приходили с чемоданом.
И только после того, как Остап успокоил переводчика, а переводчик философа, напряжение
прошло и началась беседа.
– Прежде чем от вет ит ь на ваш вопрос о смысле жизни, – сказал переводчик, – учитель желает
сказать несколько слов о народном образовании в Индии.
– Передайте учит елю, – сообщил Ост ап, – что проблема народного образования волнует меня с
детства.
Философ закрыл глаза и принялся нет оропливо говорить. Первый час он говорил по-английски, а
вт орой час-по-бенгальски. Иногда он начинал пет ь т ихим приятным голосом, а один раз даже вст ал и,
приподняв рясу, сделал несколько танцевальных движений, изображавших, как видно, игры школьников
в Пенджабе. Затем он сел и снова закрыл глаза, а Остап долго слушал перевод. Сперва Остап вежливо
кивал головой, пот ом сонно смот рел в окно и, наконец, начал развлекат ься – перебирал в кармане
мелочь, любовался перстнем и даже довольно явственно подмигнул хорошенькой стенографист ке,
после чего она еще быстрее зачиркала карандашом.
– А как все-т аки будет со смыслом жизни? – спросил миллионер, улучив минут у.
– Учит ель желает прежде, – объяснил переводчик, – познакомит ь пришельца с обширными
материалами, кот орые он собрал при ознакомлении с пост ановкой дела народного образования в СССР.
– Передайте его благородию, – ответил Ост ап, – чт о пришелец не возражает .
И машина снова пришла в движение. Учит ель говорил, пел пионерские песни, показывал стенгазету,
которую ему поднесли дети сто сорок шестой трудовой школы, и один раз даже всплакнул.
Переводчики бубнили в два голоса, ст енографистка писала, а Ост ап рассеянно чист ил ногт и.
Наконец, Ост ап громко закашлял.
– Знает е, – сказал он, – переводить больше не нужно. Я стал как-то понимат ь по-бенгальски. Вот
когда будет насчет смысла жизни, т огда и переведит е.
Когда философу подтвердили настойчивое желание Ост апа, черноглазый ст арец заволновался.
– Учитель говорит, – заявил переводчик, – чт о он сам приехал в вашу великую ст рану, чтобы
узнать, в чем смысл жизни. Только т ам, где народное образование поставлено на такую высот у, как у
вас, жизнь ст ановит ся осмысленной. Коллект ив…
– До свиданья, – быст ро сказал великий комбинат ор, – передайт е учителю, что пришелец просит
разрешения немедленно уйт и.
Но филосов уже пел нежным голосом «Марш Буденного», которому он выучился у совет ских
детей. И Ост ап удалился без разрешения.
– Кришна! – кричал великий комбинат ор, бегая по своему номеру. – Вишну! Чт о делает ся на свет е?
Где сермяжная правда? А может быт ь, я дурак и ничего не понимаю, и жизнь прошла глупо,
бессист емно? Настоящий индус, видит е ли, все знает про нашу обширную страну, а я, как оперный
индийский гость, долблю все одно и т о же: «Не счест ь алмазов пламенных в лабазах каменных». До
чего же гадко!
В этот день Остап обедал без водки и в первый раз оставил чемодан в номере. Потом он смирно
сидел на подоконнике, с интересом рассмат ривая обыкновенных прохожих, кот орые прыгали в
автобус, как белки.
Ночью великий комбинат ор вдруг проснулся и сел на кровати. Было т ихо, и только из рест орана
через замочную скважину пробирался меланхолический бост он.
– Как же я забыл! – сказал он сердито. Пот ом он засмеялся, зажег свет и быстро написал
телеграмму:
«Черноморск. Зосе Синицкой. Связи ошибкой жизни гот ов лететь Черноморск крыльях любви,
молнируйте от вет Москва Грандотель Бендер».
Он позвонил и пот ребовал, чтобы т елеграмма была отправлена немедленно молнией.
Зося не от ветила. Не было от вета и на другие телеграммы, сост авленные в том же от чаянном и
лирическом, роде.
Глава XXXIV
Дружба с юностью
Поезд шел в Черноморск.. Первый пассажир снял пиджак, повесил его на медную завит ушку
багажника, пот ом ст ащил бот инки, пОочередно поднося толст ые ножки почт и к самому лицу, и надел
туфли с языками.
– Слышали вы историю про одного воронежского землемера, кот орый оказался родственником
японского микадо? – спросил он, заранее улыбаясь.
Вт орой и трет ий пассажиры придвинулись поближе. Чет вертый пассажир уже лежал на верхнем
диване, под колючим малиновым одеялом, недовольно глядя в иллюстрированный журнал.
– Неужели не слышали? Одно время об эт ом много говорили. Эт о был обыкновенный землемер –
жена, одна комната, ст о двадцат ь рублей жалованья. Фамилия Бигусов. Обыкновенный, ну, совершенно
незамечат ельный человек, даже, если хотите знат ь, между нами говоря, хам. Приходит он однажды со
службы, а у него в комнате сидит японец, в таком, между нами говоря, от личном кост юме, в очках и,
если хотите знат ь, в ботинках из змеиной кожи, последняя новость. «Ваша фамилия – Бигусов? „ –
спрашивает японец. „Да“, – говорит Бигусов. „А имя-отчество?“ – „Такое-то“, – отвечает . „Правильно, –
говорит японец, – в таком случае не будете ли вы любезны снят ь толст овку, – мне нужно осмот реть
ваше голое т уловище“. – „Пожалуйст а“, – говорит . Ну, между нами говоря, если хот ит е знать, японец
туловище даже не рассмат ривал, а сразу кинулся к родимому пятну. Было у Бигусова такое пят но на
боку. Посмотрел на него японец через увеличительное ст екло, побледнел и говорит: „Поздравляю вас,
гражданин Бигусов, и позвольте вам вручит ь посылку и пакет“. Ж ена, конечно, от крыла посылку. А
там, если хот ите знать, лежит в ст ружках японский обоюдоост рый меч. „Почему же мне меч?“ –
спросил землемер. «А вы, говорит, прочтите письмо. Там все написано. Вы самурай“. Тут Бигусов тоже
побледнел. Воронеж, если хотите знат ь, не особенно большой центр. Между нами говоря, какое т ам
может быть отношение к самураям? Самое отрицательное. Ну, делат ь нечего. Бигусов берет ся за
письмо, вскрывает чет ырнадцат ь восковых печат ей и читает его. Что же вы думает е? Оказалось, что
ровно тридцать шест ь лет тому назад проезжал через Воронежскую губернию один японский
полупринц-инкогнит о. Ну, конечно, между нами говоря, спутался его высочество с одной воронежской
девушкой, прижил ребенка инкогнито. И даже хот ел женит ься, т олько микадо запретил шифрованной
телеграммой. Полупринцу пришлось уехат ь, а ребенок остался незаконный. Это и был Бигусов. И вот
по прошествии ст ольких лет полупринц стал умирать, а тут, как назло, законных детей нет у, некому
передат ь наследство, и к т ому же угасает знаменит ый род, что для японца хуже всего. Ну, пришлось
вспомнит ь про Бигусова. Вот привалило человеку счастье! Сейчас, говорят, он уже в Японии. Ст арик
умер. А Бигусов теперь принц, родственник микадо и к т ому же еще, между нами говоря, получил
наличными миллион иен. Миллион! Такому дураку!
– Дали бы мне миллион рублей! – сказал второй пассажир, суча ногами. – Я бы им показал, что
делать с миллионом!
В пролете между верхними диванами появилась голова четверт ого пассажира. Он внимат ельно
поглядел на человека, точно знавшего, чт о можно сделат ь с миллионом, и, ничего не сказавши, снова
закрылся журналом.
– Да, – сказал т рет ий пассажир, распечатывая железнодорожный пакетик с двумя
индивидуальными сухарями, – бывают различные факты в области денежного обращения. У одной
московской девицы в Варшаве умер дядя и оставил ей миллионное наследство, а она даже не знала. Но
там, за границей, пронюхали, и уже через месяц в Москве появился довольно приличный иностранец.
Эт от голубчик решил женит ься на девушке, пока она не проведала про наследство. А у нее в Москве был
жених, тоже довольно красивый молодой человек из Палаты мер и весов. Она его. очень любила и,
естественно, не хот ела выходит ь замуж за другого. А т от , иностранец, прямо с ума сходил, посылал ей
букеты, конфеты и фильдеперсовые чулки. Оказывается, иност ранный голубчик приехал не сам от
себя, а от акционерного общества, которое образовалось специально для эксплуат ации дядиного
наследства. У них даже был основной капитал в восемнадцать тысяч злотых. Эт от их уполномоченный
должен был во чт о бы то ни стало жениться на девушке и вывезт и ее за границу! Очень романт ическая
история! Представляет е себе положение уполномоченного! Такая от вет ст венност ь! Ведь он взял аванс и
не может его оправдать из-за этого советского жениха. А там, в Варшаве, кошмар! Акционеры ждут ,
волнуются, акции падают . В общем, все кончилось крахом. Девушка вышла замуж за своего, советского.
Так она ничего и не узнала.
– Вот дура! – сказал вт орой пассажир. – Дали бы мне эт от миллион!
И в ажитации он даже вырвал из рук соседа сухарик и нервно съел его.
Обит ат ель верхнего дивана придирчиво закашлял. Видимо, разговоры мешали ему заснут ь.
Внизу стали говорить т ише. Теперь пассажиры сидели тесно, голова к голове, и, задыхаясь,
шепт али:
– Недавно международное общест во Красного Креста давало объявление в газет ах о т ом, что
разыскивают ся наследники американского солдат а Гарри Ковальчука, погибшего в тысяча девят ьсот
восемнадцат ом году на войне. Наследство – миллион! То есть было меньше миллиона, но наросли
проценты… И вот в глухой деревушке на Волыни…
На верхнем диване металось малиновое одеяло. Бендеру было скверно. Ему надоели вагоны,
верхние и нижние диваны, весь трясущийся мир путешествий. Он легко дал бы полмиллиона, чтобы
заснуть, но шепот внизу не прекращался:
– … Понимаете, в один жакт явилась ст арушка и говорит: «Я, говорит , у себя в подвале нашла
горшочек, не знаю, что в горшочке, уж будьт е добры, посмотрит е сами». Посмотрело правление жакта
в этот горшочек, а т ам золотые индийские рупии, миллион рупий…
– Вот дура! Нашла кому рассказыват ь! Дали бы мне эт от миллион, уж я бы…
– Между нами говоря, если хот ит е знать, – деньги – это все.
– А в одной пещере под Можайском…
Сверху послышался ст он, звучный полновесный ст он гибнущего индивидуума.
Рассказчики на миг смутились, но очарованье неожиданных богатств, льющихся из карманов
японских принцев, варшавских родст венников или американских солдат, было т ак велико, что они
снова стали хватать друг друга за колени, бормоча:
– И вот когда вскрыли мощи, т ам, между нами говоря, нашли на миллион…
Ут ром, еще зат опленный сном, Остап услышал звук отст егиваемой шторы и голос:
– Миллион! Понимаете, целый миллион… Это было слишком. Великий комбинатор гневно заглянул
вниз. Но вчерашних пассажиров уже не было. Они сошли на рассвете в Харькове, оставив после себя
смят ые пост ели, просаленный листок арифмет ической бумаги, кот летные и хлебные крошки, а т акже
веревочку. Стоящий у окна новый пассажир равнодушно посмотрел на Остапа и продолжал, обращаясь
к двум своим спут никам:
– Миллион т онн чугуна. К концу года. Комиссия нашла, что объединение может это дать. И что
самое смешное – Харьков ут вердил!
Остап не нашел в этом заявлении ничего смешного. Однако новые пассажиры разом принялись
хохотать. При эт ом на всех троих заскрипели резиновые пальт о, кот орых они еще не успели снять.
– Как же Бубешко, Иван Николаевич? – спросил самый молодой из пассажиров с азарт ом. –
Наверное, землю носом роет ?
– Уж не роет . Оказался в дурацком положении. Но чт о было! Сначала он полез в драку… вы знаете,
Иван Николаевич, – характ ер… Восемьсот двадцат ь пять тысяч т онн и ни на одну т онну больше. Тут
началось серьезное дело. Преуменьшение возможностей.., Факт! Равнение на узкие мест а – факт! Надо
было человеку сразу же полност ью сознаться в своей ошибке. Так нет! Амбиция! Подумаешь, –
благородное дворянст во. Сознат ься – и все. А он начал по частям. Решил авт орит ет сохранит ь. И вот
началась музыка, дост оевщина: «С одной ст ороны, признаю, но, с другой стороны, подчеркиваю». А
чт о т ам подчеркивать, чт о за бесхребет ное виляние! Пришлось нашему Бубешко писать вт орое письмо.
Пассажиры снова засмеялись.
– Но и там он о своем оппортунизме не сказал ни слова. И пошел писать. Каждый день письмо.
Хотят для него специальный от дел завест и: «Поправки и отмежевки». И ведь сам знает, чт о зашился,
хочет выкарабкат ься, но т акое сам нагромоздил, чт о не может. И последний раз до т ого дошел, что
даже написал: «Так, мол, и т ак… ошибку признаю, а настоящее письмо считаю недостаточным».
Остап уже давно пошел умываться, а новые пассажиры все еще досмеивались. Когда он вернулся,
купе было подмет ено, диваны опущены, и проводник удалялся, прижимая подбородком охапку
простынь и одеял. Молодые люди, не боявшиеся сквозняков, от крыли окно и в купе, словно морская
волна, запертая в ящик, прыгал и валялся осенний вет ер.
Остап забросил на сет ку чемодан с миллионом и уселся внизу, дружелюбно поглядывая на новых
соседей, кот орые как-т о особенно рьяно вживались в быт международного вагона, – часто смотрелись
в дверное зеркало, подпрыгивали на диване, испытывая упругост ь его пружин и федерканта, одобряли
качество красной полированной обшивки и нажимали кнопки. Время от времени один из них исчезал на
несколько минут и по возвращении шепт ался с т оварищами. Наконец, в дверях появилась девушка в
бобриковом мужском пальт о и гимнастических туфлях, с тесемками, обвивавшимися вокруг щиколот ок
на древнегреческий манер.
– Товарищи! – сказала она решит ельно. – Эт о свинство. Мы т оже хот им ехат ь в роскоши. На первой
же ст анции мы должны обменяться. Попут чики Бендера угрожающе загалдели.
– Нечего, нечего. Все имеют т акие же права, как и вы, – продолжала девушка. – Мы уже бросили
жребий. Вышло Тарасову, Паровицкому и мне. Выметайт есь в трет ий класс.
Из возникшего шума Ост ап понял, что в поезде с летней заводской практ ики возвращалась в
Черноморск большая группа студент ов политехникума. В жестком вагоне на всех не хватило мест , и
три билет а пришлось купит ь в международный, с раскладкой разницы на всю компанию.
В результате девушка ост алась в купе, а трое первенцев удалились с запоздалым дост оинст вом. На
их мест а тот час же явились Тарасов и Паровицкий. Немедля они принялись подпрыгивать на диванах и
нажимать кнопки. Девушка хлопот ливо прыгала вместе с ними. Не прошло и получаса, как в купе
ввалилась первая тройка. Ее пригнала назад т оска по ут раченному великолепию. За нею с
конфузливыми улыбками показались еще двое, а пот ом еще один, усат ый. Усатому была очередь ехать
в роскоши только на второй день, и он не мог вытерпет ь. Его появление вызвало особенно
возбужденные крики, на кот орые не замедлил появит ься проводник.
– Чт о же эт о, граждане, – сказал он казенным голосом, – целая шайка-лейка собралась. Уходите,
которые из жесткого вагона. А то пойду к главному. Шайка-лейка от оропела.
– Это гост и, – сказала девушка запечалившись, – они пришли только посидет ь.
– В правилах воспрещает ся, – заявил проводник, – уходите.
Усатый попятился к выходу, но т ут в конфликт вмешался великий комбинат ор.
– Чт о же эт о вы, папаша, – сказал он проводнику, – пассажиров не надо линчеват ь без особой
необходимости. Зачем так т очно придерживаться буквы закона? Надо быть гостеприимным. Знает е, как
на Вост оке! Пойдемт е, я вам сейчас все растолкую.
Поговорив с Остапом в коридоре, проводник настолько проникся духом Востока, чт о, не помышляя
уже об изгнании шайки-лейки, принес ей девят ь стаканов чая в тяжелых подст аканниках и весь запас
индивидуальных сухарей. Он даже не взял денег.
– По вост очному обычаю, – сказал Остап общест ву, – согласно законов гостеприимст ва, как
говорил некий работ ник кулинарного сектора.
Услуга была оказана с т акой легкост ью и простотой, чт о ее нельзя было не принять. Трещали
разрываемые сухарные пакет ики, Остап по-хозяйски раздавал чай и вскоре подружился со всеми
восемью студент ами и одной студент кой.
– Меня давно интересовала проблема всеобщего, равного и т айного обучения, – болтал он
радост но, – недавно я даже беседовал по эт ому поводу с индусским философом-любителем. Человек
крайней учености. Поэтому, что бы он ни сказал, его слова сейчас же записывают ся на граммофонную
пластинку. А т ак как старик любит поговорить, – есть за ним такой грешок, – т о пласт инок скопилось
восемьсот вагонов, и т еперь из них уже делают пуговицы.
Начав с эт ой вольной импровизации, великий комбинатор взял в руки сухарик.
– Этому сухарику, – сказал он, – один шаг до точильного камня. И эт от шаг уже сделан.
Дружба, подогреваемая шут ками подобного рода, развивалась очень быстро, и вскоре вся шайка-
лейка под управлением Ост апа уже распевала част ушку:
У Пет ра Великого
Близких нету никого.
Только лошадь и змея,
Вот и вся его семья.
К вечеру Остап знал всех по имени и с некоторыми был уже на «ты». Но многого из того, что
говорили молодые люди, он не понимал. Вдруг он показался себе ужасно ст арым. Перед ним сидела
юность, немножко грубая, прямолинейная, какая-т о обидно нехитрая. Он был другим в свои двадцать
лет. Он признался себе, чт о в свои двадцать лет он был гораздо разностороннее и хуже. Он т огда не
смеялся, а только. посмеивался. А эти смеялись вовсю.
«Чему так радуется эта т олст омордая юност ь? – подумал он с внезапным раздражением. –
Чест ное слово, я начинаю завидовать».
Хотя Остап был, несомненно, цент ром внимания всего купе и речь его лилась без запинки, хотя
окружающие и от носились к нему наилучшим образом, но не было здесь ни балагановского обожания,
ни т русливого подчинения Паниковского, ни преданной любви Козлевича. В студент ах чувствовалось
превосходст во зрит еля перед конферансье. Зрит ель слушает гражданина во фраке, иногда смеет ся,
лениво аплодирует ему, но в конце концов уходит домой, и нет ему больше никакого дела до
конферансье. А конферансье после спект акля приходит в артист ический клуб, грустно сидит над
котлет ой и жалует ся собрат у по Рабису-опереточному комику, чт о публика его не понимает , а
правит ельст во не ценит . Комик пьет водку и тоже жалуется, что его не понимают. А чего там не
понимать? Ост роты ст ары, и приемы ст ары, а переучиват ься поздно. Все, кажется, ясно
История с Бубешко, преуменьшившим планы, была рассказана вт орично, на этот раз специально
для Остапа. Он ходил со своими новыми друзьями в жесткий вагон убеждать студентку Лиду
Писаревскую прийт и к ним в гости и при эт ом так краснобайствовал, что застенчивая Лида пришла и
приняла участ ие в общем гаме. Внезапное доверие разрослось до т ого, чт о к вечеру, прогуливаясь по
перрону большой узловой станции с девушкой в мужском пальто, великий комбинатор подвел ее почти
к самому выходному семафору и здесь, неожиданно для себя, излил ей свою душу в довольно пошлых
выражениях.
– Понимаете, – втолковывал он, – свет ила луна, королева ландшафта. Мы сидели на ступеньках
музея древност ей, и вот я почувствовал, что я ее люблю. Но мне пришлось в этот же вечер уехать, т ак
чт о дело расст роилось. Она, кажет ся, обиделась. Даже наверное обиделась.
– Вас послали в командировку? – спросила девушка.
– М-да. Как бы командировка. То ест ь не совсем командировка, но срочное дело. Теперь я страдаю.
Величественно и глупо ст радаю.
– Это не страшно, – сказала девушка, – переключит е избыт ок своей энергии на выполнение какого-
нибудь трудового процесса. Пилит е дрова, например. Теперь есть такое т ечение.
Остап пообещал переключиться и, хот я не представлял себе, как он заменит Зосю пилкой дров, все
же почувствовал большое облегчение. Они вернулись в вагон с таинст венным видом и пот ом несколько
раз выходили в коридор пошептаться о неразделенной любви и о новых т ечениях в эт ой области.
В купе Остап по-прежнему выбивался из сил, чт обы понравиться компании. И он дост иг того, что
ст уденты ст али считать его своим. А грубиян Паровицкий изо всей силы ударил Ост апа по плечу и
воскликнул:
– Поступай к нам в политехникум. Ей-богу! Получишь стипендию семьдесят пят ь рублей. Будешь
жить, как бог. У нас – столовая, каждый день мясо. Потом на Урал поедем на практику.
– Я уже окончил один гуманит арный вуз, – торопливо молвил великий комбинатор.
– А что ты т еперь делаешь? – спросил Паровицкий.
– Да так, по финансовой линии.
– Служишь в банке?
Остап внезапно сатирически посмот рел на ст удент а и внезапно сказал:
– Нет , не служу. Я миллионер. Конечно, эт о заявление ни к чему не обязывало Остапа и все можно
было бы обрат ит ь в шутку, но Паровицкий засмеялся с такой надсадой, чт о великому комбинатору
ст ало обидно. Его охватило желание поразит ь спутников, вызвать у них еще большее восхищение.
– Сколько же у вас миллионов? – спросила девушка в гимнастических туфлях, подбивая его на
веселый ответ.
– Один, – сказал Ост ап, бледный от гордости.
– Что-т о мало, – заявил усат ый.
– Мало, мало! – закричали все.
– Мне достат очно, – сказал Бендер торжест венно, С этими словами он взял свой чемодан, щелкнул
никелированными застежками и высыпал на диван все его содержимое. Бумажные плитки легли
расползающейся горкой. Остап перегнул одну из них, и обертка лопнула с карточным треском.
– В каждой пачке по десять тысяч. Вам мало? Миллион без какой-т о мелочи. Все на месте. Подписи,
паркетная сетка и водяные знаки.
При общем молчании Ост ап сгреб деньги обрат но в чемодан и забросил его на багажник жестом,
который показался Ост апу царст венным. Он снова сел на диван, отвалился на спинку, широко
расставил ноги и посмот рел на шайку-лейку.
– Как видите, гуманитарные науки т оже приносят плоды, – сказал миллионер, приглашая
ст удентов повеселиться вмест е с ним.
Ст уденты молчали, разглядывая различные кнопки и крючки на орнамент ированных ст енках купе.
– Ж иву, как бог, – продолжал Остап, – или как полубог, чт о в конце концов одно и т о же.
Немножко подождав, великий комбинатор беспокойно задвигался и воскликнул в самом дружеском
тоне:
– Что ж вы, черти, приуныли?
– Ну, я пошел, – сказал усатый, подумав, – пойду к себе, посмот рю, как и чего. И он выскочил из
купе.
– Удивительная вещь, замечательная вещь, – замет ил Остап, – еще сегодня утром мы не были даже
знакомы, а сейчас чувствуем себя так, будто знаем друг друга десять лет. Что это, флюиды
действуют?
– Сколько мы должны за чай? – спросил Паровицкий. – Сколько мы выпили, т оварищи? Девять
ст аканов или десять? Надо узнат ь у проводника. Сейчас я приду.
За ним снялись еще четыре человека, увлекаемые желанием помочь Паровицкому в его расчетах с
проводником.
– Может, споем что-нибудь? – предложил Остап. – Что-нибудь железное. Например, «Сергей поп,
Сергей поп!» Хотите? У меня дивный волжский бас.
И, не дожидаясь от вет а, великий комбинатор поспешно запел: «Вдоль да по речке, вдоль да по
Казанке сизый селезень плывет». Когда пришло время подхват ит ь припев, Остап по-капельмейст ерски
взмахнул руками и т опнул ногой, но грозного хорового крика не последовало. Одна лишь Лида
Писаревская по заст енчивости пискнула: «Сергей поп, Сергей поп!», но тут же осеклась и выбежала.
Дружба гибла на глазах. Скоро в купе ост алась только добрая и отзывчивая девушка в
гимнаст ических т уфлях.
– Куда это все убежали? – спросил Бендер.
– В самом деле, – прошептала девушка, – надо узнать.
Она проворно бросилась к двери, но несчат ный миллионер схватил ее за руку.
– Я пошутил, – забормотал он, – я трудящийся. Я дирижер симфонического оркестра!.. Я сын
лейт енант а Шмидта!.. Мой папа т урецко-подданный. Верьт е мне!..
– Пустите! – шептала девушка. Великий комбинатор остался один. Купе тряслось и скрипело.
Ложечки поворачивались в пустых ст аканах, и все чайное ст адо пот ихоньку сползало на край столика.
В дверях показался проводник, прижимая подбородком стопку одеял и простынь.
Глава XXXV
Его любили д омашние хозяйки, д омашние работницы, вд овы и д аже од на женщина –
зубной техник
В Черноморске гремели крыши и по улицам гуляли сквозняки. Силою неожиданно напавшего на

город северо-восточного вет ра нежное бабье лето было загнано к мусорным ящикам, желобам и
выст упам домов. Там оно помирало среди обугленных кленовых листьев и разорванных т рамвайных
билетов. Холодные хризант емы т онули в мисках цвет очниц. Хлопали зеленые ст авни закрытых квасных
будок. Голуби говорили «умру, умру». Воробьи согревались, клюя горячий навоз. Черноморцы брели
прот ив ветра, опуст ив головы, как быки. Хуже всех пришлось пикейным жилетам. Ветер срывал с них
канотье и панамские шляпы и катил их по паркетной мост овой вниз, к бульвару. Старики бежали за
ними, задыхаясь и негодуя. Трот уарные вихри мчали самих преследоват елей так сильно, что они иной
раз перегоняли свои головные уборы и приходили в себя только прит кнувшись к мокрым ногам
бронзовой фигуры екатерининского вельможи, стоявшего посреди площади.
«Ант илопа» на своей ст оянке издавала корабельные скрипы. Если раньше машина Козлевича
вызывала веселое недоумение, т о сейчас она внушала жалость: левое заднее крыло было подвязано
канатом, порядочная част ь ветрового стекла была заменена фанерой, и вмест о ут ерянной при
катастрофе резиновой груши с «мат чишем» висел на веревочке никелированный председат ельский
колокольчик. Даже рулевое колесо, на кот ором покоились чест ные руки Адама Казимировича,
несколько свернулось в ст орону. На т ротуаре, рядом с «Антилопой», стоял великий комбинат ор.
Облокотившись о борт машины, он говорил:
– Я обманул вас, Адам. Я не могу подарить вам ни «изотт а-фраскини», ни «линкольна», ни
«бьюика», ни даже «форда». Я не могу купить новой машины. Государство не счит ает меня
покупателем. Я част ное лицо. Единст венно, что можно было бы приобрест и по объявлению в газете, –
эт о т акую же рухлядь, как наша «Антилопа».
– Почему же, – возразил Козлевич, – мой «лорендит рих» – добрая машина. Вот если бы еще
подержанный маслопроводный шланг, не нужно мне т огда никаких «бьюиков».
– Шланг я вам привез, – сказал Остап, – вот он. И это единственное, дорогой Адам, чем я могу
помочь вам по части механизации т ранспорта.
Козлевич очень обрадовался шлангу, долго верт ел его в руках и тут же ст ал прилаживать. Ост ап
толкнул колокольчик, который издал заседат ельский звон, и горячо начал:
– Вы знаете, Адам, новост ь – на каждого гражданина давит ст олб воздуха силою в двести
четырнадцат ь кило!
– Нет , – сказал Козлевич, – а что?
– Как чт о! Эт о научно-медицинский факт . И мне эт о стало с недавнего времени т яжело. Вы только
подумайт е! Двест и четырнадцат ь кило! Давят круглые сутки, в особенности по ночам. Я плохо сплю.
Чт о?
– Ничего, я слушаю, – ласково от вет ил Козлевич.
– Мне очень плохо, Адам. У меня слишком большое сердце.
Водитель «Антилопы» хмыкнул. Остап продолжал болт ать:
– Вчера на улице ко мне подошла ст аруха и предложила купит ь вечную иглу для примуса. Вы
знает е, Адам, я не купил. Мне не нужна вечная игла, я не хочу жить вечно. Я хочу умереть. У меня
налицо все пошлые признаки влюбленности: отсут ст вие аппет ит а, бессонница и маниакальное
ст ремление сочинять стихи. Слушайт е, что я накропал вчера ночью при колеблющемся свете
электрической лампы: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась т ы, как мимолет ное виденье,
как гений чист ой красот ы». Правда, хорошо? Талант ливо? И т олько на рассвете, когда дописаны были
последние строки, я вспомнил, что эт от ст их уже написал А. Пушкин. Такой удар со стороны классика!
А?
– Нет , нет , продолжайт е, – сказал Козлевич сочувственно.
– Так вот и живу, – продолжал Ост ап с дрожью в голосе. – Тело мое прописано в гостинице
«Каир», а душа манкирует, ей даже в Рио-де-Ж анейро не хочется. А т ут еще ат мосферный столб душит.
– А вы у нее были? – спросил прямолинейный Козлевич. – У Зоси Викторовны?
– Не пойду, – сказал Ост ап, – по причине гордой заст енчивости. Во мне проснулись янычары. Я
эт ой негодяйке послал из Москвы на трист а пят ьдесят рублей телеграмм и не получил от вет а даже на
полт инник. Эт о я-т о, которого любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна
женщина – зубной т ехник. Нет , Адам, я т уда не пойду. До свидания!
Великий комбинатор отправился в гост иницу, вытащил из-под кроват и чемодан с миллионом,
который валялся рядом со ст оптанными башмаками. Некот орое время он смот рел на него довольно
тупо, пот ом взял его за ручку и выбрался на улицу. Вет ер схватил Ост апа за плечи и пот ащил к
Приморскому бульвару, Здесь было пустынно, никто не сидел на белых скамейках, изрезанных за лето
любовными надписями. На внешний рейд, огибая маяк, выходил низкий грузовик с толстыми прямыми
мачт ами.
– Довольно, – сказал Остап, – золотой теленок не про меня. Пусть берет кто хочет . Пусть
миллионерст вует на просторе!
Он оглянулся и, видя, что вокруг никого нет, бросил чемодан на гравий.
– Пожалуйст а, – промолвил он, обращаясь к черным кленам, и расшаркался.

Он пошел по аллее не оглядываясь. Сначала он шел медленно, шагом гуляющего, потом заложил
руки в карманы, пот ому что они вдруг стали ему мешат ь, и усилил ход, чтобы победить колебания. Он
заставил себя повернуть за угол и даже запеть песенку, но уже через минуту побежал назад. Чемодан
лежал на прежнем месте. Однако с противоположной стороны к нему, нагибаясь и выт ягивая руки,
подходил гражданин средних лет и весьма обыкновенной наружност и.
– Ты куда?! – закричал Ост ап еще издали. – Я тебе покажу хват ать чужие чемоданы! На секунду
оставит ь нельзя! Безобразие!
Гражданин недовольно пожал плечами и от ст упил. А Бендер снова пот ащился с золот ым т еленком
в руках.
«Что ж т еперь делат ь? – размышлял он. – Как распорядиться проклятым кушем, кот орый
обогащает меня т олько моральными муками? Сжечь его, что ли?»
На эт ой мысли великий комбинат ор остановился с удовольст вием.
«Как раз в моем номере ест ь камин. Сжечь его в камине! Это величественно! Поступок Клеопатры!
В огонь! Пачка за пачкой! Чего мне с ними возиться? Хот я нет, глупо. Ж ечь деньги – пижонст во!
Гусарст во! А что я могу на них сделат ь, кроме нэпманского жранья? Дурацкое положение! Музейный
заведующий собирается за трист а рублей Лувр учинит ь, любой коллект ив каких-нибудь водников или
кооперативная корпорация драмписателей за миллион может выстроить полунебоскреб с плоской
крышей для лекций на свежем воздухе. А Ост ап Бендер, потомок янычаров, ни черт а не может сделать!
Вот навалился класс-гегемон на миллионера-одиночку!»
Размышляя о т ом, как пост упить с миллионом, великий комбинатор бегал по аллеям, садился на
цемент ный парапет и сердито смот рел на качающийся за волнорезом пароход.
«Нет , от пожара придется от казат ься. Жечь деньги-трусливо и не грациозно. Нужно придумать
какой-нибудь эффектный жест. Основать разве стипендию имени Балаганова для учащихся заочного
радиот ехникума? Купит ь пятьдесят т ысяч серебряных ложечек, отлит ь из них конную ст ат ую
Паниковского и установить на могиле? Инкруст ировать „Ант илопу“ перламутром? А может быть…»
Великий комбинатор соскочил с парапета, озаренный новой мыслью. Не медля ни минуты, он
покинул бульвар и, стойко выдерживая нат иск фронт альных и боковых ветров, пошел на почт амт.
Там по его просьбе чемодан зашили в рогожку и накрест перевязали бечевой. Получилась
простецкая с виду посылка, какие почт амт принимает ежедневно т ысячами и в каких граждане
от правляют своим родст венникам свиное сало, варенье или яблоки.
Остап взял химический карандаш и, возбужденно махнув им в воздухе, написал:
ЦЕННАЯ
Народному комиссару финансов. Москва.
И посылка, брошенная рукой дюжего почт овика, рухнула на груду овальных тючков, т орбочек и
ящиков. Засовывая в карман квитанцию, Ост ап увидел, что его миллион вместе с прочим грузом уже
увозит на тележке в соседний зал ленивый ст аричок с белыми молниями в петлицах.
– Заседание продолжает ся, – сказал великий комбинатор, – на эт от раз без участ ия депутата
сумасшедших аграриев О. Бендера.
Он долго еще ст оял под аркой почт амта, т о одобряя свой поступок, то сожалея о нем. Вет ер
забрался под макинтош Ост апа. Ему ст ало холодно, и он с огорчением вспомнил, чт о так и не купил
вт орой шубы.
Прямо перед ним на секунду ост ановилась девушка. Задрав голову, она посмотрела на блест ящий
циферблат почтамт ских часов и пошла дальше. На ней было шершавое пальтецо короче плат ья и синий
берет с дет ским помпоном. Правой рукой она придерживала сдуваемую вет ром полу пальт о. Сердце
командора качнулось еще прежде, чем он узнал Зосю, и он зашагал за ней по мокрым трот уарным
плит ам, невольно держась на некот орой дист анции. Иногда девушку заслоняли прохожие, и тогда
Остап сходил на мостовую, вглядываясь в Зосю сбоку и обдумывая т езисы предстоящего объяснения.
На углу Зося остановилась перед галантерейным киоском и ст ала осмат ривать коричневые
мужские носки, качавшиеся на веревочке. Ост ап принялся патрулировать неподалеку.
У самой обочины трот уара жарко разговаривали два человека с порт фелями. Оба были в
демисезонных пальт о, из-под кот орых виднелись белые летние брюки.
– Вы вовремя ушли из «Геркулеса», Иван Павлович, – говорил один, прижимая к груди порт фель, –
там сейчас разгром, чист ят , как звери.
– Весь город говорит , – вздохнул другой.
– Вчера чист или Скумбриевича, – сладострастно сказал первый, – пробит ься нельзя было. Сначала
все шло очень культ урно. Скумбриевич так рассказал свою биографию, что ему все аплодировали. «Я,
говорит , родился между молотом и наковальней». Эт им он хот ел подчеркнут ь, что его родители были
кузнецы. А потом из публики кто-т о спросил: «Скажит е, вы не помните, был т акой т орговый дом
„Скумбриевич и сын. Скобяные т овары“? Вы не т от Скумбриевич?»
И тут этот дурак возьми и скажи: «Я не Скумбриевич, я сын». Представляет е, чт о т еперь с ним
будет? Первая кат егория обеспечена.
– Да, товарищ Вайнт орг, такие ст рогости. А сегодня кого чистят?
– Сегодня большой день! Сегодня Берлага, тот самый, кот орый спасался в сумасшедшем доме.
Потом сам Полыхаев и эта гадюка Серна Михайловна, его морганатическая жена. Она в «Геркулесе»
никому дышат ь не давала. Приду сегодня часа за два до начала, а то не протолкаешься. Кроме того,
Бомзе…
Зося пошла вперед, и Ост ап т ак и не узнал, что случилось с Адольфом Николаевичем Бомзе. Это,
однако, нисколько его не взволновало. Начальная фраза разговора была уже гот ова. Командор быст ро
нагнал девушку.
– Зося, – сказал он, – я приехал, и отмахнут ься от этого факт а невозможно.
Фраза эта была произнесена с ужасающей развязност ью. Девушка от шатнулась, и великий
комбинат ор понял, чт о взял фальшивый т он. Он переменил инт онацию, он говорил быстро и много,
жаловался на обстоят ельст ва, сказал о том, чт о молодость прошла совсем не т ак, как воображалось в
младенческие годы, чт о жизнь оказалась грубой и низкой, словно басовый ключ.
– Вы знает е, Зося, – сказал он, наконец, – на каждого человека, даже парт ийного, давит
ат мосферный столб весом в двести четырнадцать кило. Вы этого не замечали?
Зося не от ветила.
В это время они проходили мимо кино «Капит алий». Ост ап быстро посмотрел наискось, в сторону,
где лет ом помещалась учрежденная им контора, и издал тихий возглас. Через все здание т янулась
широкая вывеска:
ГОСОБЪЕДИНЕНИЕ РОГА И КОПЫТА
Во всех окнах были видны пишущие машинки и портрет ы государст венных деятелей. У входа с
победной улыбкой ст оял молодец-курьер, не чета Паниковскому. В открытые ворота с дощечкой
«Базисный склад» въезжали т рехт онные грузовики, нагруженные доверху кондиционными рогами и
копытами. По всему было видно, чт о дет ище Остапа свернуло на правильный пут ь.
– Вот навалился класс-гегемон, – сказал Остап печально, – даже мою легкомысленную идею-и ту
использовал для своих целей. А меня отт ерли, Зося. Слышите, меня отт ерли. Я несчаст ен.
– Печальный влюбленный, – произнесла Зося, впервые поворачиваясь к Остапу.
– Да, – ответ ил Остап, – я типичный Евгений Онегин, он же рыцарь, лишенный наследст ва
советской властью.
– Ну, какой т ам рыцарь!
– Не сердитесь, Зося, Примите во внимание ат мосферный столб. Мне кажется даже, что он давит на
меня значит ельно сильнее, чем на других граждан. Это от любви к вам. И, кроме т ого, я не член
профсоюза. От эт ого т оже.
– Кроме того, еще потому, что вы врет е больше других граждан,
– Эт о не ложь. Это закон физики. А может быт ь, дейст вительно никакого ст олба нет и это одна
моя фантазия?
Зося остановилась и ст ала стягиват ь с руки перчат ку серочулочного цвет а.
– Мне т ридцать три года, – поспешно сказал Ост ап, – возраст Иисуса Христа. А чт о я сделал до сих
пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил, и только вы…
– Ну, до свиданья, – сказала Зося, – мне в ст оловку.
– Я т оже буду обедать, – заявил великий комбинатор, взглянув на вывеску: «Учебно-
показат ельный пищевой комбинат ФЗУ при Черноморской Государственной академии
пространственных искусст в», – съем какие-нибудь дежурно-показат ельные щи при этой академии.
Может быть, полегчает .
– Здесь только для членов профсоюза, – предупредила Зося.
– Тогда я т ак посижу.
Они спустились вниз по трем ст упенькам. В глубине учебно-показательного комбината под
зеленой кровлей пальмы сидел черноглазый молодой человек и с достоинством смотрел в обеденную
карт очку.
– Перикл! – еще издали закричала Зося. – Я т ебе купила носки с двойной пят кой. Познакомьтесь.
Эт о Фемиди.
– Фемиди, – сказал молодой человек, сердечно пожимая руку Остапа.
– Бендер-Задунайский, – грубо от вет ил великий комбинат ор, сразу сообразив, что опоздал на
праздник любви и чт о носки с двойной пяткой-эт о не просто продукция какой-т о кооперативной
артели лжеинвалидов, а некий символ счастливого брака, узаконенного загсом.
– Как! Разве вы еще и Задунайский? – весело спросила Зося.
– Да, Задунайский. Ведь вы т оже уже не т олько Синицкая? Судя по носкам…
– Я – Синицкая-Фемиди.
– Уже двадцать семь дней, – заметил молодой человек, пот ирая руки.
– Мне нравит ся ваш муж, – сказал рыцарь, лишенный наследства.
– Мне самой нравится, – ответ ила Зося запальчиво.
Пока молодые супруги ели флотский борщ, высоко подымая ложки и переглядываясь, Ост ап
недовольно косился на культплакаты, развешанные по ст енам. На одном было написано: «Не
от влекайся во время еды разговорами. Это мешает правильному выделению желудочного сока». Другой
был составлен в ст ихах: «Фруктовые воды несут нам углеводы». Делать больше было нечего. Надо
было уходит ь, но мешала неизвестно от куда подоспевшая застенчивость.
– В эт ом флотском борще, – с нат угой сказал Остап, – плавают обломки кораблекрушения.
Супруги Фемиди добродушно засмеялись.
– А вы собст венно по какой линии работ ает е? – спросил молодого человека Остап.
– А я собст венно секрет арь изоколлектива железнодорожных художников, – от ветил Фемиди.
Великий комбинат ор стал медленно поднимат ься.
– Ах, представит ель коллект ива! Эт ого можно было ожидат ь! Однако не буду отвлекат ь вас
разговорами. Это помешает вам правильно выделят ь желудочный сок, столь необходимый для
здоровья.
Он ушел, не попрощавшись, срезая углы столиков, двигаясь к выходу по прямой.
– Увели девушку! – пробормот ал он на улице. – Прямо из ст ойла увели. Фемиди! Немезиди!
Предст авитель коллектива Фемиди увел у единоличника-миллионера…
И тут с пот рясающей ясностью и чист отой Бендер вспомнил, что никакого миллиона у него не
имеется. Додумывал он эт у мысль уже на бегу, разгребая руками прохожих, как пловец воду в
сост язании на побит ие мирового рекорда.
– Тоже, апостол Павел нашелся, – шептал он, перепрыгивая через клумбы городского сада. –
Бессребреник, с-сукин сын! Менонит проклят ый, адвентист седьмого дня! Дурак! Если они уже
от правили посылку – повешусь! Убивать надо таких т олст овцев!
Поскользнувшись два раза на кафельном полу почтамта, великий комбинатор подбежал к
окошечку. Здесь ст ояла небольшая, суровая и молчаливая очередь. Остап сгоряча просунул было в
окошечко голову, но гражданин, ст оявший в очереди первым, нервно поднял ост рые локти и несколько
потеснил пришельца назад. Вт орой гражданин, как заводной, тоже поднял локти, и великий комбинат ор
оказался еще немного дальше от заветного окошка. И в полном молчании локт и поднимались и
раздвигались до т ех пор, покуда дерзкий не очутился на законном мест е – в самом хвост е.
– Мне только… – начал Ост ап. Но он не продолжал. Эт о было бесполезно. Очередь, серая,
каменная, была несокрушима, как греческая фаланга. Каждый знал свое место и готов был умереть за
свои маленькие права.
Только через сорок пять минут Остап вложил голову в почтовое окошко и азарт но пот ребовал
обратно свою посылку. Служащий равнодушно возврат ил квитанцию Ост апу.
– Товарищ, мы посылок обратно не выдаем.
– Как! Уже от правили? – спросил великий комбинат ор колеблющимся голосом. – Я т олько час тому
назад сдал!
– Товарищ, мы посылок обратно не выдаем, – повт орил почт овый работник.
– Но ведь эт о моя посылка, – сказал Остап ласково, – понимает е, моя. Я ее от правил, я ее хочу
взять назад. Понимает е, забыл вложит ь банку варенья. Из райских яблочек. Очень вас прошу. Дядя
ст рашно обидится. Понимаете…
– Товарищ, мы обрат но посылок не выдаем.
Остап оглянулся, ища помощи. Сзади стояла очередь, молчаливая и суровая, знающая все правила,
в т ом числе и т о, чт о посылки обратно не выдают ся.
– Вложить баночку, – пролепетал Ост ап, – райские яблочки.
– Товарищ, баночку от правьте от дельной посылкой, сказал служащий, смягчаясь. – Ничего вашему
дяде не сделается.
– Вы не знаете моего дяди! – горячо сказал Ост ап. – И пот ом я бедный студент, у меня нет денег.
Прошу вас как общественника.
– Вот видит е, товарищ, – сказал служащий плачущим голосом, – где ее т еперь искат ь! Там т ри
тонны посылок лежит.
Но т ут великий комбинатор принялся молот ь такую жалостливую чепуху, чт о работ ник связи
ушел в другой зал искат ь посылку бедного студент а. Молчаливая доселе очередь сразу подняла крик.
Великого комбинатора всячески поносили за незнание почтовых законов, а одна гражданка в гневе даже
ущипнула его.
– Больше никогда эт ого не делайте, – строго сказал почтовик, выкидывая Бендеру его чемоданчик.
– Никогда не сделаю! – заявил командор. – Честное ст уденческое слово!
От вет ра стучали крыши, качались фонари, т ени двигались по земле, и дождь пересекал
проекционные лучи автомобильных прожекторов.
– Довольно психологических эксцессов, – радостно сказал Бендер, – довольно переживаний и
самокопания. Пора начать т рудовую буржуазную жизнь. В Рио-де-Ж анейро! Куплю плант ацию и
выпишу в качестве обезьяны Балаганова. Пуст ь срывает для меня бананы!
Глава XXXVI
Кавалер орд ена Золотого Руна
Ст ранный человек шел ночью в приднестровских плавнях. Он был огромен и бесформенно т олст.
На нем плот но сидел брезент овый балахон с поднят ым капюшоном. Мимо камышовых делянок, под
раскоряченными фрукт овыми деревьями ст ранный человек двигался на цыпочках, как в спальне. Иногда
он ост анавливался и вздыхал. Тогда внутри балахона слышалось бряканье, какое издают
ст алкивающиеся друг с другом мет аллические предмет ы. И каждый раз после эт ого в воздухе повисал
тонкий, чрезвычайно деликат ный звон. Один раз странный человек зацепился за мокрый корень и упал
на живот. Тут раздался т акой громкий звук, будто свалился на паркет рыцарский доспех. И долго еще
ст ранный человек не вст авал с земли, всматриваясь в темнот у.
Шумела март овская ночь. С деревьев сыпались и шлепались оземь полновесные аптекарские капли.
– Проклятое блюдо! – прошептал человек. Он поднялся и до самого Днест ра дошел без
приключений. Человек приподнял полы, сполз с берега и, теряя равновесие на раскисшем льду, побежал
в Румынию.
Великий комбинат ор готовился всю зиму. Он покупал североамериканские доллары с портретами
президент ов в белых буклях, золотые часы и порт сигары, обручальные кольца, брильянты и другие
драгоценные штуки.
Сейчас он нес на себе семнадцать массивных портсигаров с монограммами, орлом и
гравированными надписями:
«Директору Русско-Карпат ского банка и благодетелю Евсею Рудольфовичу Полуфабриканту в
день его серебряной свадьбы от признат ельных сослуживцев».
«Тайному совет нику М.И. Святотацкому по окончании сенаторской ревизии от чинов
Черноморского градоначальст ва».
Но т яжелее всех был портсигар с посвящением: «Г-ну приставу Алексвевского участка от
благодарных евреев купеческого звания». Под надписью помещалось пылающее эмалевое сердце,
пробит ое ст релой, чт о, конечно, должно было символизировать любовь евреев купеческого звания к
господину приставу.
По карманам были рассованы бубличные связки обручальных колец, перстней и браслеток. На
спине в т ри ряда висели на крепких веревочках двадцат ь пар золот ых часов. Некот орые из них
раздражающе т икали, и Бендеру казалось, чт о у него по спине ползают насекомые. Среди них были и
дарственные экземпляры, о чем свидет ельст вовала надпись на крышке: «Любимому сыну Сереженьке
Каст раки в день сдачи экзаменов на ат тестат зрелост и». Над словом «зрелости» булавкой было
выцарапано слово «половой». Сделано это было, по-видимому, приятелями молодого Каст раки, такими
же двоечниками, как и он сам. Остап долго не хотел покупат ь эти неприличные часы, но в конце концов
приобрел, так как твердо решил вложит ь в драгоценности весь миллион.
Вообще зима прошла в больших трудах. Брильянтов великий комбинат ор достал только на
четырест а т ысяч; валют ы, в т ом числе каких-т о сомнительных польских и балканских денег, удалось
дост ат ь т олько на пятьдесят т ысяч. На остальную сумму пришлось накупит ь тяжестей. Особенно
трудно было передвигат ься с золотым блюдом на живот е. Блюдо было большое и овальное, как щит
африканского вождя, и весило двадцать фунтов. Мощная выя командора сгибалась под тяжест ью
архиерейского наперсного креста с надписью «Во имя от ца и сына и свят ого духа», кот орый был
приобрет ен у бывшего иподиакона кафедрального собора гражданина Самообложенского. Поверх
креста на замечат ельной лент е висел орден Золот ого Руна – литой барашек.
Орден этот Остап выт орговал у диковинного старика, который, может быть, был даже великим
князем, а может и камердинером великого князя. Старик непомерно дорожился, указывая на то, что
такой орден есть только у нескольких человек в мире, да и т о большей част ью коронованных особ.
– Золот ое Руно, – бормот ал ст арик, – дается за высшую доблесть!
– А у меня как раз высшая, – отвечал Остап, – к т ому же я покупаю барашка лишь постольку,
поскольку эт о золот ой лом.
Но командор кривил душой. Орден ему сразу понравился, и он решил ост авить его у себя навсегда
в качестве ордена Золотого Теленка.
Подгоняемый страхом и ожиданием гремящего винт овочного выст рела, Бендер добежал до
середины реки и остановился. Давило золото – блюдо, крест , браслет ы. Спина чесалась под
развешанными на ней часами. Полы балахона намокли и весили несколько пудов. Остап со ст оном
сорвал балахон, бросил его на лед и устремился дальше. Теперь обнаружилась шуба, великая, почти
необыкновенная шуба, едва ли не самое ценное в т уалете Остапа. Он строил ее чет ыре месяца, ст роил,
как дом, изготовлял черт ежи, свозил мат ериалы. Шуба была двойная – подбита уникальными
чернобурыми лисами, а крыта неподдельным котиком. Ворот ник был шит из соболей. Удивит ельная это
была шуба! Супершуба с шиншилловыми карманами, которые были набит ы медалями за спасение
ут опающих, нательными крестиками и золотыми мостами, последним достижением зубоврачебной
техники. На голове великого комбинат ора возвышалась шапка. Не шапка, а бобровая тиара.
Весь эт от чудесный груз должен был обеспечить командору легкую, безалаберную жизнь на
берегу теплого океана, в воображаемом городе дет ст ва, среди балконных пальм и фикусов Рио-де-
Ж анейро.
В три часа ночи ст роптивый потомок янычаров ступил на чужой заграничный берег. Тут тоже
было т ихо, т емно, здесь тоже была весна, и с веток рвались капли. Великий комбинатор рассмеялся.
– Теперь несколько формальностей с отзывчивыми румынскими боярами – и путь свободен. Я
думаю, чт о две-т ри медали за спасение утопающих скрасят их серую пограничную жизнь.
Он обернулся к советской стороне и, протянув в тающую мглу толстую котиковую руку,
промолвил:
– Все надо делат ь по форме. Форма номер пятьпрощание с родиной. Ну что ж, адье, великая
ст рана. Я не люблю быть первым учеником и получать отметки за внимание, прилежание и поведение.
Я частное лицо и не обязан интересоват ься силосными ямами, траншеями и башнями. Меня как-то мало
интересует проблема социалист ической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы. Наоборот .
Интересуют меня наболевшие вопросы бережного от ношения к личности одиноких миллионеров…
Тут прощание с отечеством по форме номер пять было прервано появлением нескольких
вооруженных фигур, в кот орых Бендер признал румынских пограничников. Великий комбинат ор с
дост оинст вом поклонился и внят но произнес специально заученную фразу:
– Траяску Романиа Маре!
Он ласково заглянул в лица пограничников, едва видные в полутьме. Ему показалось, что
пограничники улыбаются.
– Да здравст вует великая Румыния! – повторил Остап по-русски. – Я старый профессор, бежавший
из московской Чека! Ей-богу, еле вырвался! Привет ст вую в вашем лице…
Один из пограничников приблизился к Остапу вплотную и молча снял с него меховую т иару.
Остап пот янулся за своим головным убором, но пограничник так же молча отпихнул его руку назад.
– Но! – сказал командор добродушно. – Но, но! Без рук! Я на вас буду жаловат ься в Сфат ул-Церий,
в Большой Хурулдан!
В это время другой пограничник проворно, с ловкостью опыт ного любовника, стал расст егивать
на Остапе его великую, почти невероятную сверхшубу. Командор рванулся. При этом движении от куда-
то из кармана вылет ел и покат ился по земле большой дамский браслет .
– Бранзулетка! – взвизгнул погран-офицер в корот ком пальт о с собачьим воротником и большими
металлическими пуговицами на выпуклом заду.
– Бранзулетка! – закричали ост альные, бросаясь на Остапа.
Запут авшись в шубе, великий командор упал и тут же почувст вовал, что у него из шт анов
вытаскивают драгоценное блюдо. Когда он поднялся, т о увидел, чт о офицер с бесчеловечной улыбкой
взвешивает блюдо на руках. Ост ап вцепился в свою собственность и вырвал ее из рук офицера, после
чего сейчас же получил ослепляющий удар в лицо. Событ ия развертывались с военной быстрот ой.
Великому комбинат ору мешала шуба, и он некот орое время бился с врагами на коленях, меча в них
медалями за спасение утопающих. Потом он почувст вовал вдруг неизъяснимое облегчение,
позволившее ему нанест и прот ивнику ряд сокрушит ельных ударов. Оказалось, чт о с него успели
сорвать стот ысячную шубу.
– Ах, такое отношение! – пронзит ельно запел Остап, дико озираясь.
Был момент, когда он ст оял, прислонившись к дереву, и обрушивал сверкающее блюдо на головы
нападающих. Был момент, когда у него с шеи рвали орден Золотого Руна и командор по-лошадиному
мотал головой. Был т акже момент , когда он, высоко подняв архиерейский крест с надписью «Во имя
от ца и святаго духа», ист ерически выкрикивал:
– Эксплуатат оры трудового народа! Пауки! Приспешники капит ала! Гады!
При этом изо рта у него бежали розовые слюни. Остап боролся за свой миллион, как гладиатор. Он
сбрасывал с себя врагов и подымался с земли, глядя вперед помраченным взором.
Он опомнился на льду, с расквашенной мордой, с одним сапогом на ноге, без шубы, без
порт сигаров, украшенных надписями, без коллекций часов, без блюда, без валюты, без креста и
брильянтов, без миллиона. На высоком берегу стоял офицер с собачьим ворот ником и смотрел вниз, на
Остапа.
– Сигуранца проклят ая! – закричал Остап, поднимая босую ногу. – Паразиты!
Офицер медленно выт ащил пистолет и отт янул назад ствол. Великий комбинат ор понял, что
интервью окончилось. Сгибаясь, он заковылял назад, к совет скому берегу.
Белый папиросный туман поднимался от реки. Разжав руку, Бендер увидел на ладони плоскую
медную пуговицу, завит ок чьих-т о твердых черных волос и чудом сохранившийся в битве орден
Золотого Руна. Великий комбинатор тупо посмотрел на т рофеи и остатки своего богат ст ва и
продолжал двигат ься дальше, скользя в ледяных ямках и кривясь от боли.
Долгий и сильный пушечной полноты удар вызвал колебания ледяной поверхност и. Напропалую
дул теплый ветер. Бендер посмотрел под ноги и увидел на льду большую зеленую трещину. Ледяное
плат о, на котором он находился, качнулось и углом стало лезт ь под воду.
– Лед т ронулся! – в ужасе закричал великий комбинатор. – Лед тронулся, господа присяжные
заседат ели!
Он запрыгал по раздвигающимся льдинам, изо всех сил торопясь в страну, с которой т ак
высокомерно прощался час т ому назад. Туман поднимался важно и медлительно, открывая голую
плавню.
Через десять минут на советский берег вышел странный человек без шапки и в одном сапоге. Ни к
кому не обращаясь, он громко сказал:
– Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироват ься в
управдомы.
Donate Now
Оцените эту книгу - отправить
правообладателям
bigmir)net
18960 57074

Telenok PDF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Telenok PDF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

08-Apr-11 Book: Золотой теленок (Иллюстрации…

Илья Ильф, Евгений Петров

Переходя улицу, оглянись по сторонам.

Обычно по поводу нашего обобществленного лит ературного хозяйст ва к нам обращают ся с

И. Ильф, Е. Пет ров

Дверь поспешно растворилась, и на пороге ее показался новый посет ит ель.

Хлопот ливо проведенное ут ро окончилось. Бендер и Балаганов, не сговариваясь, быстро пошли в

begun Хочешь продать телефон? Здания и сооружения ГК Condar

«По рюмочке, по маленькой,

Зеленый ящик с четырьмя жуликами скачками понесся по дымной дороге.

Как ни старались часто сменявшиеся начальники изгнат ь из «Геркулеса» гостиничный дух,

Шел трамвай девятый номер,

Инст рукция была самая простая:

Чт о за времена теперь настали,

– Моя фамилия – Фунт. Фунт .

Рассказ бухгалтера Берлаги,

Великий комбинат ор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно от носился к раввинам,

Между т ем великий комбинатор заканчивал жизнеописание Александра Ивановича Корейко. Со всех

… Гдэ нэбо южноэ так синэ,

…Где женщины как на картине,

На рассвет е далеко за городом сидели в овраге уполномоченный и курьер.

Обо всем, чт о великий комбинат ор сделал в дни, последовавшие за переселением на постоялый

Шофер и бортмеханик безмолвст вовали.

Рассказ господина Гейнриха об Адаме и Еве

Рассказ Остапа Бендера о Вечном Жиде

ТОРЖ ЕСТВЕННЫЙ КОМПЛЕКТ

Легенда озера Иссык-Куль

В Черноморске гремели крыши и по улицам гуляли сквозняки. Силою неожиданно напавшего на

– Пожалуйст а, – промолвил он, обращаясь к черным кленам, и расшаркался.

Оцените эту книгу - отправить

Вам также может понравиться