Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Net
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Сергей Юров
Белый шайен
Часть I
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 7
Трех месяцев, проведенных с шайенами, мне вполне хватило, чтобы по уши влюбиться
в индейскую жизнь. Мои ожидания сбылись, я был как никогда счастлив и доволен своей
судьбой. Оправившись от болезни, я жил как индеец, охотился как индеец, отдыхал так же,
как он, и это не переставало мне нравиться. За прошедшие три месяца я успел снискать славу
опытного укротителя мустангов и меткого стрелка на большой летней бизоньей охоте. Я стал
свидетелем Танца Солнца — второго по значимости шайенского церемониала после
Обновления Священных Стрел. Мне удалось даже поучаствовать в набеге за лошадьми
индейцев кроу и обзавестись, как следствие, своим первым табуном из шести голов.
Теперь немного о том, что представляли собой южные шайены, ушедшие после Сэнд-
Крик на север. Под напором белых цельный костяк племени стал крошиться еще в середине
века, а к 65 — ому году от могучего лагерного круга, состоявшего из десяти кланов, остались
лишь воспоминания. С Римским Носом пошли люди разных кланов. Тут были Сожженные
Аорты — Хевикснипакис, Волосяные Веревки — Хевайтанио, Струпья — Ойвиамана, Люди
Хребта — Хисиометанио, Солдаты Псы — Хотамитанио, Сутайи и другие, но сейчас они
жили как Солдаты Псы — военными обществами. Воины скорее называли себя Красными
Щитами, Волками или Кривыми Копьями, чем Волосяными Веревками, Сожженными
Аортами и т. п. И, тем не менее, шайены были верны себе как никакой другой народ прерий.
Их обычаи ничуть не изменились. Воины, как всегда, отличались храбростью, а женщины —
редким целомудрием.
Я с первых дней жил рядом с Римским Носом и поэтому мог считаться одним из Химо-
вий-юк-ис — Кривых Копий.
Как мне описать те восхитительные дни по выздоровлении, слившиеся в один,
казалось, бесконечный праздник? Они были сказочно превосходны! Я любил, и был любим!
Это время высокой любви сделало жизнь настоящим чудом. Я каждую минуту хотел
быть рядом с Лаурой, видеть ее прекрасные карие глаза, слышать ее нежный бархатистый
голос и мягкий смех. И она, я это знал, тянулась ко мне всем своим существом. Ведь мы
любили друг друга и решили, что в пору индейских свадеб, в сентябре, станем мужем и
женой. По правде сказать, я мог считать себя счастливчиком. Молодому шайену требовалось
что-то около пяти лет постоянного ухаживания за избранницей. Как уже говорилось,
шайенские женщины были самыми недоступными и чистыми в прериях. Соблазнить
шайенку до свадьбы являлось делом почти невыполнимым, а если это происходило, то
клеймо позора оставалось на ней навеки. Ни один юноша не делал такой предложения.
Ожидая заветного срока, мы наслаждались нашим счастьем, думая, что ему не будет
конца. И вдруг грянул гром.
Лагерь наш стоял на берегах Паудер-Ривер рядом со стоянкой северных шайенов
Тупого Ножа. Я жил в жилище Бентов, а Лаура — в типи своей тетки, Легкой Антилопы. Как
я уже отмечал, мы с ней почти не расставались, нас разлучала лишь ночь. И вот, одним
проклятым утром в июле я не застал ее дома. Мне сказали, что она и ее подруга, Лиловая
Заря, ушли в соседний лесок по грибы. Делать было нечего и я, сводив своих лошадей к реке,
вернулся в жилище, чтобы убить время с друзьями-метисами. Мы курили, болтали, и крику
лагерного глашатая сначала не придали никакого значения. К тому же, он шел с южного
конца стоянки, его почти не было слышно.
— Наверное, очередное приглашение от северных шайенов на пир, — предположил
Чарли.
Голос глашатая стал звучать отчетливее.
— Нет, это не приглашение, — покачал головой Джордж. — В голосе Твердого Вяза
слышна тревога.
Они напрягли слух. Я уже немного знал шайенский и тоже прислушался. Глашатай
приближался.
— Черт побери! — воскликнул Чарли, вскочив на ноги. — Что-то стряслось с Лаурой!
Меня словно окатила холодная волна. Я неподвижно сидел на шкурах, уставившись на
Чарли.
— Что!? — наконец вырвалось у меня.
— Бежим! — крикнул он, бросаясь к выходу.
Мы с Джорджем ринулись за ним и, выскочив наружу, обнаружили такую картину: со
всех сторон лагеря к типи Римского Носа бежали молодые воины; женщины и дети взирали
на столпотворение, стоя у жилищ.
Глашатай уже разговаривал с Римским Носом. Мы кинулись к нему. Моя растерянность
сменилась ужасом, когда Римский Нос в волнении произнес:
— Апачи захватили Белое Облако (так шайены называли Лауру) и едва не убили
Лиловую Зарю.
Он говорил о двух апачах — мескалеро, незадолго до этого прибывших в лагерь. Лет
десять назад, когда они были еще подростками, военный отряд шайенов взял их в плен в
одном из южных походов. Они жили среди Кривых Копий как полноправные члены племени,
но не забывали свою родину. И когда представилась возможность, сбежали на юг, в места
кочевий мескалеро. Вскоре о них забыли. Однако недели две назад они вернулись, сказав
вождям и приемным родителям, что сделали ошибку. Племя мескалеро Длинные Ножи
загнали в голодную резервацию, говорили они, и им там не понравилось. Они хотят жить
среди шайенов вольной жизнью, твердили молодые апачи, и вожди, вняв просьбам, приняли
назад своих заблудших приемных сыновей.
Теперь они снова предали шайенов. Но на сей раз, прихватили с собой Лауру, и чуть
было не обагрили руки кровью Лиловой Зари. Зачем они это сделали? Что, кому-то из них
понравилась Лаура?
Я терялся в догадках, не находя ответа.
— Когда это произошло? — глухим голосом спросил я.
— Только что, — ответил Римский Нос. — Нам надо спешить. — Он взглянул на Чарли
Бента. — Чарли, со мной поедут Джордж, Ниго Хайез, ты и еще шесть надежных воинов,
которых выберешь сам. Нас хватит, чтобы догнать паршивых собак мескалеро и спасти Белое
Облако… К оружию!
Через считанные минуты я, мои друзья и избранные воины уже ожидали Римского Носа
у южного конца лагеря. Его приближение мы приветствовали восторженными кликами. Он
скакал на красивом гнедом жеребце в боевом наряде Кривых Копий, его пышный головной
убор из орлиных перьев с бизоньим рогом в широкой налобной повязке, словно
разноцветный шлейф, красочно развевался на ветру.
— Братья! — громко вскрикнул он, остановив гнедого. — Я воин, а не оратор. Поэтому
я буду краток. Белое Облако в опасности. Разве позволят Кривые Копья, чтобы дочь шайенов
была обесчещена паршивыми собаками мескалеро? Разве они позволят это?
Протяжный вопль негодования вырвался из глоток воинов и не затихал до тех пор, пока
Римский Нос не поднял руку.
— Я знал ваш ответ. Великий Дух и Отец Солнце следят за нами, и они будут на нашей
стороне.
Он развернул жеребца и хотел было пустить его вскачь, но один из воинов, Бегущий
Ворон, своими словами приостановил движение:
— Вокуини говорил о Великом Духе и Отце Солнце, которые всегда хранят наш народ.
Я думаю, они не одобрят отправления на военную тропу без священной пляски — Танца
Войны.
Римский Нос смерил взглядом чересчур религиозно настроенного бойца.
— Если Бегущий Ворон нуждается в том, чтобы Танец Войны придал ему смелости, то
пусть он останется в лагере. У нас нет времени. Храбрые воины понимают, что надо
спешить… Или Бегущий Ворон старая женщина, а не бесстрашный шайен? Или звон
шаманской погремушки для него важнее чести девушек нашего племени?
Бегущий Ворон заметно смутился.
— Я просто хотел сказать, что священный танец нам бы не помешал, — попытался
оправдаться он.
Римский Нос отвернулся от него, не удостоив ответа. Я мысленно поздравил лидера
Кривых Копий за благоразумную речь. Даже в цивилизованных странах люди не очень-то
любили отправляться в поход без благословения священника. А что же говорить об индейцах,
чья жизнь буквально спутана густой паутиной религиозных запретов и вмешательством
шаманов? Я прожил с ними недолго, но и этого времени хватило, чтобы хорошо
ознакомиться с индейскими табу и поверьями. Это была раса глубоко верующих людей,
ревностно чтящих свои обычаи и богов. Как оказалось, при определенных обстоятельствах и
они могли действовать быстро и решительно, если того требовало дело. Замечание Бегущего
Ворона было проигнорировано Римским Носом, и его твердая решимость пришлась мне по
сердцу.
Издав боевой клич шайенов, Вокуини возглавил погоню без дальнейших колебаний.
Найдя след мескалеро, мы к своему огорчению обнаружили, что они были хитры и
предусмотрительны. Они знали о неизбежной погоне и, кроме трех лошадей, везших их и
пленницу, прихватили из большого шайенского табуна еще столько же запасных. Меняя
лошадей, негодяи могли скакать целыми днями. Поэтому преследование обещало быть
долгим и утомительным.
След беглецов, не петляя, вел сначала на юго-восток, а за Норт-Платт повернул к югу.
Мескалеро без передышки меняли лошадей и сумели оторваться от нас на многие и многие
мили. Но затем появились первые признаки того, что они стали чувствовать себя более
раскованно. Стремительный бег их лошадей сменился неторопливой рысцой, кое-где они
даже позволяли себе делать короткие привалы. Видно было, что, приближаясь к родным
местам, мескалеро утратили первоначальную бдительность. На пятый день преследования у
истоков Симаррон-Ривер воины нашего отряда внезапно притормозили лошадей и стали
принюхиваться к утреннему воздуху. Я вопросительно взглянул на Римского Носа. Тот как-то
странно улыбнулся и произнес только два слова, но эти слова заставили мою кровь струиться
по жилам в два раза быстрей.
— Дым костра!
Высланные на разведку двое шайенов вернулись скоро, однако показались мне сильно
взволнованными. Я терялся в догадках о причине их озабоченности, пока один из них не
заговорил. Его новости можно было сравнить со стаканом ледяной воды, вылитой за
шиворот. Да, впереди находились беглецы. Да, это был дым их костра. Но кто мог
предположить, что это была и стоянка двадцати верховых липанов, дальних родственников
мескалеро?! Нет надобности говорить об охватившей нас растерянности. Все мы оказались
не подготовленными к подобного рода новостям. Все, кроме одного. Вокуини был не тем
человеком, чтобы поддаваться панике и колебаниям. Не даром шайены считали его своим не
превзойденным военным предводителем.
Спрыгнув с гнедого и присев на корточки, он знаком показал нам последовать его
примеру. Дав возможность желающим высказаться, он затем сам взял слово:
— Если мы нападем на стоянку липанов сейчас, когда еще не разгорелся свет утра, у
нас будет преимущество во внезапности,
Вокуини говорил не утвердительно, а как бы высказывал предположение. Один из
воинов, все тот же Бегущий Ворон, перебил течение его мысли:
— Как погибший во тьме шайен найдет дорогу в Счастливые Охотничьи Угодья?
Не глядя на воина, Римский Нос сухо бросил:
— Я слышу робкого койота. Дух храброго шайена найдет путь в самую темную ночь.
Химавихийо, Правящий Наверху, проведет его туда за руку.
Это был обезоруживающий выпад. Больше Римского Носа не перебивали.
Я подозревал, что у такого опытного прерийного волка, как Вокуини, уже созрело
решение. Просто он делал нужную паузу. Мнение воина становится веским, если он не
спешит с ответом.
— Но мы не будем атаковать сейчас, — наконец твердо произнес он. — Тетивы
шайенских луков отсырели за ночь, и шайены не совы, чтобы охотиться во тьме. Когда
наступает утро, крапчатый орел взмывает с гнезда и поднимается в небо до тех пор, пока не
увидит все вокруг. Заметив добычу, птица парит в вышине, выбирая момент для быстрого
броска. Затем она складывает крылья и обрушивается на добычу стремительнее молнии,
расщепляющей одинокое дерево… Так поступит Вокуини! Так поступят Кривые Копья!
Что может сравниться с подобным красноречием?! Римский Нос, мне кажется, лукавил,
когда говорил, что он не оратор. Сам Логан, ирокезский любитель красивых слов, мог
позавидовать подобной искрометной речи.
Дожидаясь рассвета, мы подкрепились «индейским хлебом» — пеммиканом,
состоявшим из сушеного бизоньего мяса, жира и толченой земляники.
С первыми лучами солнца, Римский Нос отправился в разведку, прихватив с собой меня
и Чарли Бента.
Стоянка липанов и мескалеро располагалась в узкой лощине, и мы постарались
подползти к ней так, чтобы ветер дул нам в лицо.
В лощине, покрытой легкими полосами утреннего тумана, горело несколько небольших
костров. Явственно слышался запах приготовляемой пищи — жареной оленины.
Я напряг зрение, отыскивая взглядом ту женщину, за которой готов был отправиться
хоть на край света. Она сидела возле ближнего костра, закутавшись в цветное одеяло. Это
было отрадным фактом. Обычно пленнику или пленнице приходилось не легко. Летом их
истязали жарой, зимой — холодом, им не давали ни пить, ни есть. Словом, они подвергались
всяким лишениям и неудобствам.
Когда же один из мескалеро дал Лауре кусок мяса, я вовсе перестал за нее
беспокоиться. Если воин решил приобрести себе жену, можно было смело надеяться на то,
что с ее головы не упадет и волосок. А он, похоже, действительно считал себя женихом. Пока
мы лежали на бровке лощины, воин не оставлял Лауру ни на минуту.
— Видно, Твердый Рог собрался осчастливить Лауру, — насмешливо заметил Чарли. —
Ишь, как увивается вокруг нее!
— Этот Твердый Рог — большая сволочь, даже не смотря на то, что он так обходителен
с Лаурой, — прошипел я. — Клянусь, я кастрирую его!
— Я помогу тебе в этом, — улыбнулся Чарли.
Липаны были настолько уверенны в своей безопасности, что даже не выставили
часовых. Они были неосмотрительными людьми эти горные липаны.
Закончив осмотр вражеского лагеря, мы вернулись к шайенам. Римский Нос быстро
довел до нас свой план. Вот в чем он заключался. Увиденная нами лощина имела два выхода
— на север и на юг. Без сомнений, враги выйдут из нее через южные ворота.
— Шайены обогнут лощину и устроят там засаду, — говорил Вокуини. — Засада! Что
может быть отрадней для индейского сердца? Преимущество врагов в числе — ничто, если
воздух вдруг взорвется от неистового боевого клича шайенов. Белое Облако будут вырывать
из рук мескалеро Ниго Хайез и Чарли, остальные должны сеять панику и страх среди
липанов. Вой волка, который издаст Вокуини, станет сигналом для начала атаки.
Сказав это, Римский Нос повел нас за собой. Уже спустя пятнадцать минут мы были на
месте. И вовремя. В лагере липанов началось движение, указывающее на то, что они
собираются пуститься в путь.
По плану Римского Носа мы разбились на две группы по пять человек в каждой. Одной
группой командовал он, другой — я. Мне было лестно принять на себя эту обязанность. У
него был большой выбор, но он остановился на мне. Наверное, потому, что видел, как я горю
желанием вызволить Белое Облако из беды.
Когда мы заняли позиции, мои люди справа от выхода из лощины, воины Римского
Носа — слева, липаны с двумя мескалеро и Лаурой тронулись с места.
Они ехали медленно. Не дыша, я наблюдал из зарослей диких слив за их
приближением. Один, два, три… пять… десять липанов проехали мимо в открытую долину.
Кровь в моих висках отбивала ускоренный отчетливый такт. Напряжение выросло до
предела, когда Лаура поравнялась с местом нашего укрытия. Самоуверенный Твердый Рог
ехал рядом с ней, гордо вскинув голову и прищурив глаза.
Я с нетерпением ждал сигнала Римского Носа, кусая губы, но вместо него прозвучал
оглушительный одинокий выстрел. Это один из воинов Вокуини пренебрег приказами и
пустил пулю в цепочку врагов. Я увидел, как пораженный липан, неуклюже взмахнув руками,
выскочил из седла. Боже, все усилия пошли насмарку из-за бездумных действий
единственного идиота!
Сообразив, что они в ловушке, остававшиеся липаны и мескалеро ринулись вперед,
увлекая за собой и Лауру. Они проделали это прежде, чем мы опомнились. Дикий боевые
кличи шайенов, выскочивших, наконец, из укрытий, лишь подстегнули резво скакавших на
юг врагов. О погоне не могло быть и речи. Нас было вдвое меньше, и только засада давала
нам преимущество.
Несомненная удача выскользнула из наших рук, как выскочивший из-под ног охотника
длинноухий кролик.
Замечу, неподчинение приказу в армии белых карается смертью. Вольные же сыны
прерий пользовались великой свободой, ограничить которую не могли и самые уважаемые
вожди. Позднее я привык к индейскому своеволию, но в начале своей жизни в прериях оно
вызывало во мне нешуточное раздражение. Ведь получалось так, что любой воин мог
запросто загубить военный план, вздумай он отличиться. Если он испытывал непреодолимое
желание поохотиться в секретном походе, то непременно удовлетворял его. Если ему не
хотелось по каким-то причинам идти в бой, он всегда мог от него уклониться. И что
поразительно, это сходило ему с рук, его имя оставалось незапятнанным. Не будь этой
пресловутой свободы, индейское сопротивление, я уверен, стало бы более организованным и
успешным.
И как бы усугубляя в то утро наши невзгоды, небеса обрушили на прерии проливной
дождь, смывший все следы сгинувших апачей. Теперь только ветер знал, куда они направили
своих скакунов. Было от чего расстроиться. Однако Боги порой милостивы к смертным.
Когда «отличившийся» шайен стал снимать со своего подстреленного липана скальп,
оказалось, что тот только ранен. Римский Нос пресек кровавую операцию, выбив нож из руки
шайена.
— Липан нам понадобится, — строго сказал он.
Я знал, что имел в виду Вокуини. Пленник должен был снабдить нас кое-какой
информацией.
Я взглянул на липана. Это был низкорослый, как и большинство апачей, индеец, больше
походивший на монгола. Он, видимо, сознавал, что ждать пощады от шайенов нельзя.
Держась рукой за раненое плечо, он встал на ноги и затянул монотонную Песню Смерти.
— Кто знает язык апачей? — спросил Римский Нос у воинов.
Никто не отозвался. Римский Нос посмотрел на Бета.
— Может, он понимает английский?
— Говоришь по-английски? — спросил у пленника Чарли.
Тот по-прежнему стоял и тянул заунывную мелодию.
— Хорошо, поговорим с ним на языке знаков, — сказал Вокуини.
Мне было известно, что говорящие на различных диалектах племена прерий общаются
между собой посредством языка жестов, но я и представить себе не мог, как быстро и
доходчиво можно было на нем «разговаривать». Чарли Бент перевел для меня диалог
Римского Носа с пленником.
— Почему липан думает, что пробил его последний час? — начал Вокуини.
— Шайены — враги. — Липан прервал песню.
— Они пощадят его, если он будет сговорчивым.
— Боевое Перо не верит шайенам. Его ждут пытки и смерть.
— Когда Вокуини говорит, ему стоит верить. У него не раздвоенный язык!
На лице липана появилось удивленное выражение.
— Римский Нос — великий воин! Боевое Перо слышал, что он мудр и справедлив.
— Тогда давай поговорим.
— О чем?
— Ответь, куда направились апачи и что уготовано пленнице?
Липан закивал головой, сделав небольшую паузу.
— Липаны случайно встретились с мескалеро. Был разговор. Твердый Рог сказал, что
они едут к большой излучине ручья Мустангов, где стоит обоз торговцев виски и оружия.
Это хорошая новость. Липаны заедут в свой лагерь, возьмут бизоньи шкуры и отправятся к
ручью Мустангов на торговлю с белыми.
— Ты не ответил, что ждет пленницу?
— Твердый Рог и Быстрая Пума получат за пленницу ружья и много огненной воды.
— От кого?
— От Койота Кайова.
Проклятье! Это был тот сорт новостей, которые делают человека сумасшедшим. Вот,
оказывается, в чем дело! Стив Блэкберн нанес обескураживающий удар прямо мне в сердце.
Мои мысли сбились в кучу, как стадо бизонов над пропастью. Из моих глаз, капля за каплей,
заструились слезы. К счастью, разыгравшийся ливень скрыл от шайенов слабость Ниго
Хайеза. Надо, однако, сказать, что и они были взбудоражены признанием Боевого Пера. Я
слышал гневные возгласы в адрес Блэкберна.
— До этого гада, наверное, дошли слухи о живших среди шайенов Твердом Роге и
Быстрой Пуме. — предположил Джордж. — Он, должно быть, побывал в резервации
мескалеро и предложил им сделку: ружья и виски в обмен на Лауру.
— Похоже, что так оно и было, — согласился Чарли. — Но, черт побери, что нам теперь
делать?
Этот вопрос оставался открытым. Все взгляды устремились на Римского Носа. Тот
отошел в сторону и задумчиво глядел вдаль, словно советовался со своими духами-
покровителями.
Немного придя в себя, я приблизился к нему и тронул его за руку.
— Нам нужно ехать, Вокуини. Где этот проклятый Мустанг Крик?
Римский Нос, не поворачивая головы, произнес:
— Ниго Хайез нетерпелив, Вокуини осмотрителен.
Я оставил его в покое, вернувшись на место. После продолжительного раздумья он,
наконец, принял решение.
— Мескалеро теперь знают, что их преследуют шайены. Они слышали наш боевой
клич. Они будут начеку и предупредят Койота Кайова. Десять человек это слишком мало,
чтобы атаковать обоз торговцев и чересчур много, чтобы остаться незамеченными. — Он
поочередно посмотрел на Чарли и на меня. — За Белым Облаком поедут трое — Вокуини,
Ниго Хайез и Чарли. Чем меньше нас будет на ручье Мустангов, тем лучше. Там, где сила
бессильна, хитрость и смекалка сделают свое дело. Боевое Перо укажет дорогу.
Римский Нос умолк, дав возможность высказаться остальным. Его решение никто не
оспорил. Оно было справедливым и дальновидным.
Наложив на рану Боевого Пера целебные травы из магического мешочка, висевшего на
груди, лидер шайенов перевязал его и посадил на своего гнедого. Затем, поместившись
позади липана, он отдал последнее распоряжение, указав на высокого мускулистого воина:
— В обратный путь шайенов поведет Хеовхохона, Желтый Камень.
С этими словами он развернул гнедого и поскакал к югу.
— Берегите себя, Чарли… Джо! — крикнул Джордж, когда мы сделали прощальный
знак и устремились за Римским Носом.
Спустя некоторое время я оглянулся. Сплошная стена серебристых дождевых струй
скрыла от меня оставшихся спутников.
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Следующие три или четыре дня мы делали всяческие попытки задержаться в южных
прериях за тем, чтобы сбить со следа индейских наемников Блэкберна и вновь попробовать
спасти Лауру. Но пауни были не теми людьми, с которыми можно играть в прятки. Недаром
армия вербовала отряды скаутов именно из этого племени. И после настойчивого
преследования они заставили-таки нас в спешке убраться восвояси.
Надо ли говорить в каком отвратительном настроении я вернулся на Паудер-Ривер. И
самым скверным было то, что теперь я не мог знать даже о приблизительном
местонахождении Лауры. Куда отправится Блэкберн после торжища на Мустанг Крик? Где он
соизволит остановиться? Этого я не ведал. Для этого нужно было бросить все и пуститься на
его поиски. И я бы поступил так, если бы не одно обстоятельство. На Западе слухи быстро
распространяются по прериям. По возвращении на Паудер-Ривер мне стало известно о том,
что я вне закона за убийство лейтенанта Скотта. Через словоохотливых индейцев до армии
дошли известия о живущем среди шайенов белом человеке, проломившем череп лейтенанту,
а через спасшегося сержанта Мортона черный армейский список пополнился моим именем и
описанием внешности. Принимая все это во внимание, для меня было бы крайне не
осмотрительно появляться на Востоке. На поиски Блэкберна мог отправиться кто-нибудь
еще, но не я.
Прошло какое-то время. Я много думал и, наконец, у меня сложилось впечатление, что
к одному человеку можно было обратиться за помощью. Не к кому-то из шайенов — об этом
не могло быть и речи, — не к Чарли Бенту, который принял участие в недавних налетах на
Оверленд между Джулесбургом и Денвером, где он был узнан, а к Джорджу, моему другу и
однокашнику. И мне было очень приятно, что он с пониманием воспринял мою просьбу.
— Я сделаю все, что в моих силах, дружище, — заверил он меня перед отправлением в
путь. — Я найду Койота, и мы уж как-нибудь вызволим Лауру.
Джордж уехал, а я остался в лагере шайенов, считая дни в ожидании его возвращения.
Между тем положение на границе становилось все более сложным. Бойня на Сэнд-
Крик послужила точкой отсчета в кровопролитном противостоянии белых и краснокожих. По
сути дела, в западных прериях началась самая настоящая война. Индейцы не могли забыть
ужасов той дикой резни и отныне посвятили себя мщению. Внезапные набеги на
пристанционные поселки чередовались с планомерным уничтожением переселенцев и
охотников на бизонов, грузовых караванов и кавалерийских разъездов. Не проходило и дня,
чтобы небеса над Великими Равнинами не озарялись отблесками пожарищ.
Такой разгул страстей не устраивал, естественно, командование американской армии. К
району Паудер-Ривер начали стягиваться войска. Приказы были даны, и колесо войны
завращалось. Когда же в середине лета воины союзных племен провели блестящее нападение
на форт Платт Бридж Стейшен, колесо завертелось с удвоенной энергией.
Именно в это сложное время случилось важное для меня событие.
В один из теплых августовских вечеров ко мне в типи зашел старый шаман южных
шайенов, Черный Койот.
— Ва-хе, Моктаохком, — вежливо сказал я, поднявшись на ноги и прижав правую
ладонь ко лбу. Это был знак уважения принятый у шайенов, которые очень чтили
старость. — Добро пожаловать, Черный Койот. Если ты голоден, я могу предложить тебе
тушеный бизоний язык.
— Спасибо, — проворчал старик. — Не откажусь.
Он с кряхтением уселся на шкуру и с явным аппетитом принялся за еду. Его медно-
красное лицо было изборождено глубокими морщинами и чем-то напоминало высушенное
яблоко. Проглотив последний кусок, он вытер рукавом сморщенные губы и, с прищуром,
посмотрел на меня.
— Мы с тобой еще ни разу не говорили, Ниго Хайез, с тех пор, как ты появился у
шайенов, — произнес он надтреснутым хрипловатым голосом. — И ведь это понятно. Зачем
шаману краснокожих, хранящему обычаи своего народа, беседовать с чужаком, да еще и
бледнолицым?.. Но ты совершил доброе дело, отомстив за смерть сестры Вокуини, и уже
этим заставил меня отнестись к тебе с уважением. Я наблюдал за тобой, слушал о тебе
разговоры. Теперь мне ясно, что и среди белых есть настоящие люди. Я хочу спросить тебя,
как ты относишься к моему народу? Нравиться ли тебе жить среди тси-тси-тса?
— Я мечтаю стать своим между шайенами, — прозвучали мои взвешенные слова.
— Хорошо, — произнес после недолгого раздумья Черный Койот. — Мои уши были
открыты, я услышал то, что хотел услышать.
Он встал и, прежде чем выйти наружу, уведомил меня:
— В типи Вокуини собрались избранные Кривых Копий. Они ждут Ниго Хайеза.
Я некоторое время оставался дома, размышляя над тем, что может ждать меня на
совете. Посещение шамана, похоже, предваряло нечто важное для меня. Что? Неужто
церемонию приема в члены племени? Вполне, впрочем, возможно. Разве я не говорил
Римскому Носу, что обрел у шайенов свой второй дом? Разве все мое поведение не указывало
на то, что мне здесь свободно и легко? И, наконец, где, как не в лагере шайенов мы с Лаурой
хотели поставить свой собственный типи.
С этими мыслями я отправился к жилищу Вокуини. Войдя внутрь, я встал справа у
входа и окинул взглядом собравшихся вокруг очага людей. Здесь, в самом деле, сидели
достойнейшие представители шайенского военного общества Кривых Копий. Убеленные
сединами старики и взрослые мускулистые воины приветственно кивнули, храня
торжественное молчание. Я нашел глазами Римского Носа. Он чуть улыбнулся и о чем-то
вежливо попросил Моктаохкома. Старик встал на ноги. Свет от танцующих язычков огня
плясал на красно-коричневом лице, делая его черты более резкими, чем они были на самом
деле. Он прочистил горло и, глядя на меня добрым взглядом, начал говорить:
— Как я и сообщил тебе, Ниго Хайез, тут собрались самые лучшие люди Кривых
Копий. Зачем, спросишь ты. И это будет справедливый вопрос, коль ты приглашен на совет.
У шайенов хватает поводов собирать совещания. На них решаются все важные вопросы,
встающие перед племенем или кланом. Но этот совет стоит особняком, потому, что мы
собрались здесь, чтобы впервые предложить белому человеку вступить в сообщество воинов
Кривых Копий и удостоиться священной церемонии вручения Боевого Оружия. Этот белый
— ты, Ниго Хайез. Подумай и ответь совету, по душе ли тебе его предложение.
Что ж, мои догадки оказались верными. Мне предлагали вступить в члены племени.
Почти не размышляя, я четко сформулировал свой ответ:
— Мои слова будут идти от чистого сердца. Пусть избранные Кривых Копий не
удивляются, что я не стал обдумывать их предложение. Уважаемый Моктаохком только что
был в моем жилище, и я догадался о причине его визита. Прежде чем войти сюда, я уже
решил, что путь шайенов — это мой путь, что мое будущее связано с этим отважным
народом прерий. Если совет одобрит мой выбор, я буду счастлив.
Вслед за моими словами типи Вокуини наполнился густым одобрительным гулом.
Оживленно переговариваясь, собравшиеся удовлетворенно кивали головами.
Шаман подождал, пока все не успокоились, затем подошел ко мне. Обернувшись к
совету, он задал один единственный вопрос:
— Кто против того, чтобы Ниго Хайез стал полноправным воином шайенов?
Никто не шевельнулся. Ни одна рука не поднялась в воздух в знаке неодобрения.
— Хай! — улыбнулся старик. — Хорошо! Мы можем идти, Ниго Хайез.
Оказавшись снаружи, мы пошли с ним к его стоявшему неподалеку жилищу. По пути я
успел узнать, что меня ждет священный ритуал подготовки к вступлению в племя.
Старик усадил меня перед тлеющим очагом и, бросив в него охапку хвороста, разложил
на выдубленной шкуре свой колдовской набор. Здесь были свистульки из орлиных костей,
погремушки, разноцветные амулеты, выточенные из камня, чехлы и сумки из сыромятной
кожи, в которых хранились ритуальные индейские краски: кобальтовая пыльца, киноварь,
охра.
Первым делом старик сделал мне прическу в стиле «а-ля шайен» с пробором
посередине и двумя заплетенными косичками спереди. Мои волосы были длинны, и с ними
можно было проделать это. Потом шаман раздел меня донага и, воспользовавшись
вышеперечисленными красками, ловко вымазал ими мое тело и лицо. Я бы не сказал, что это
было мне приятно, но шайенский обряд требовал должного уважения, а серьезный вид
старика отбивал всякое желание противиться. И, наконец, я был снабжен набедренной
повязкой из шкуры волка и мокасинами с красивыми узорами из бисера и игл дикобраза.
Вряд ли какой-нибудь американец, увидь меня в этот момент, смог определить мое истинное
происхождение. Мое лицо, имевшее поразительное сходство с индейской внешностью,
темные длинные волосы и загоревшая под солнцем кожа наверняка бы сбили его с толку.
Нанесенный же шаманом тонкий слой киновари совсем скрыл последние свидетельства
моего русско-американского происхождения.
Затем мне пришлось выслушать ряд песнопений и заклинаний.
Заключительным моментом церемониала стал обрядовый танец, живо исполненный
шаманом. Выйдя из его типи, я мысленно сравнил себя с крестоносцем, получившим на
спину крест и благословение Бернара Клервосского.
Пока мы находились у Черного Койота, вожди не теряли времени даром. Перед типи
Вокуини ярко полыхали костры, вокруг которых собралось все население лагеря. Через
расступившиеся ряды индейцев мы с шаманом прошли к освещенной кострами площадке.
Оставив меня здесь, Моктаохком присоединился к группе вождей и старейшин.
Глядя на них, я думал об одном: кто из них возьмет на себя ответственность вручить
мне Боевое Оружие и стать, таким образом, поручителем за мою верность приемному
народу? Толпа радостно зашумела, а я облегченно вздохнул, когда Римский Нос отделился от
группы вождей и медленным шагом направился в мою сторону. Этот человек был гордостью
шайенов. Еще никому не посчастливилось встать под его опеку и принять из его рук Боевое
Оружие. И теперь, похоже, я становился первым, кому будет оказана эта большая честь.
В руках Римского Носа было три кожаных свертка. Развернув один из них, он извлек на
свет крепкий боевой лук из апельсинового дерева и, произнеся над ним молитву,
торжественно вручил мне. Затем в мои руки перекочевал колчан из шкуры выдры,
наполненный длинными боевыми стрелами. Достав из последнего свертка томагавк, Римский
Нос быстрым движением заткнул мне его за пояс набедренной повязки.
— Хау! — громко воскликнул он. — Храни верность этому оружию и народу тси-тси-
тса! Вокуини верит тебе.
Черный Койот встал рядом и также громко, чтобы слышали все, произнес:
— Пусть белый брат ответит людям, хорошо ли он продумал решение стать шайеном?
— Да, это так, — ответил я.
— Обещаешь ли ты всегда делать то, что от тебя потребуется и ставить нужды шайенов
выше собственных?
— Обещаю, и пусть гнев Отца Солнца обрушится на мою голову, если я лгу.
Шаман улыбнулся и, указав на меня рукой, с энтузиазмом выкрикнул:
— Долгую жизнь Ниго Хайезу!
Толпа шайенов дружно поддержала старика.
— Мои люди поверили в тебя, Ниго, — сказал мне Римский Нос. — Будь достоин их
веры.
Вот так все и случилось. Я стал Ниго Хайезом, Отважным Медведем, полноправным
членом Кривых Копий, принадлежавших к одному из самых гордых племен прерий —
шайенам. Мне было радостно на душе, но я знал, что для меня открывается новая жизнь, в
чем-то простая, в чем-то трудная и непредсказуемая.
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Я шел медленными, тяжелыми шагами, припадая к земле всякий раз, когда мои ступни
натыкались на острые камни и колючки. Ближе к рассвету я позволил себе остановиться в
небольшой рощице. Хотелось отдохнуть и подумать.
Итак, на восток мне путь был заказан. Там были пауни, и они, скорее всего, не оставили
надежды завладеть моим скальпом. Самым верным направлением было то, по которому я и
пошел. В лощинах и скалах хребта Биг-Хорнс можно будет найти какое-нибудь укромное
место, где откроется возможность переждать опасность. А опасность оставалась. Пауни,
пусть даже не вся свора, будут искать мой след. Кроме ответственности перед хозяином,
задето их самолюбие и самые тщеславные из них не вернутся на восток, пока не потеряют
всякие надежды. Понимая это, я еще в полночь постарался перевязать кровоточащие ступни
полосками с набедренной повязки. Хотя сделать это надо было значительно раньше. У пауни
перед глазами будет начало моего кровавого следа на прибрежной гальке Танг-Ривер. А
найдя след, редко какой краснокожий не сумеет прочесть его до конца, даже если отметками
на пути останется чуть примятая трава.
Отдохнув, я снова тронулся в дорогу. Вскоре начались поросшие лесом хребты Биг-
Хорнс. Я углубился в первозданную чащу под свист проснувшихся птиц и начал искать пути
к верхним этажам хребта. Скоро я нашел, что искал. Это была узенькая звериная тропа,
терявшаяся в нагромождении скал и холмов. Я стал медленно по ней подниматься. Она была
едва заметной и вилась по крутому склону на вершину утеса, покрытого березой, осиной и
карликовым вязом.
Взобравшись на него, я бросил внимательный взгляд на восток, на свой пройденный
путь. Сейчас он был безлюден, как и любое другое место восточных отрогов Биг-Хорнс.
Потом я огляделся в надежде отыскать что-то похожее на убежище. Вдруг мой взгляд упал на
горную куропатку, которая, не замечая меня, преспокойно кормилась чем-то вблизи обрыва.
Голод гут же дал о себе знать. Подняв с земли увесистый камень, я осторожно стал
подкрадываться. Когда до птицы оставалось не более двадцати ярдов, я резко метнул в нее
камень. Удар был точен, но куропатки пропал и след: вместе с камнем она упала с обрыва.
— Проклятье! — вырвалось у меня. — Придется за ней спускаться.
Подойдя к краю обрыва, я заглянул вниз. Вместо того чтобы увидеть птицу на дне
ущелья, я обнаружил ее в ветвях карликового вяза, торчавшего из расщелины. Это цепкое
дерево росло в восьми футах от края обрыва, а чуть выше торчал узкий выступ горной
породы.
Я закинул пояс с ножом и томагавком за спину и осторожно опустился на этот выступ.
Когда я лег на него, чтобы снять с ветвей птицу, моим глазам открылась незабываемая
картина. Прямо под выступом, скрытое от мира густой кроной карликового вяза, зияло
отверстие пещеры.
Ох, и порадовался я этой находке! Вот где было то самое искомое место.
Я без труда достал куропатку, заткнул ее за пояс и, ухватившись руками за крепкий
ствол вяза, спрыгнул на порог пещеры.
Она была небольшой, всего несколько футов в диаметре.
«Вполне подходящее укрытие для такого бедолаги, как я», — подумалось мне.
Немного передохнув, я начал размышлять над тем, как мне приготовить завтрак из
подбитой куропатки. Ни кремня, ни тем более спичек у меня не было. Разве что попробовать
добыть огонь самым древним способом? О нем мне когда-то рассказывал Том Уокер.
Желание отведать жаркое стоило того, чтобы сделать попытку.
Я поднялся на вершину утеса и, раздобыв все необходимое, тем же способом спустился
в пещеру.
Прежде всего, я заострил ножом сухой сук сосны, превратившийся в добротное сверло.
Затем в куске сухой березы проделал неглубокую дырку. Наложив вокруг нее древесных
волокон, я приступил к осуществлению своего замысла. Взяв в руки деревянное сверло, я
воткнул заостренный конец сквозь волокна в дырку и, крепко зажав между ладоней тупой
конец, быстро начал вращать сверло. После продолжительных усилий сначала появился
легкий дымок, а потом и крошечный язычок пламени. Вскоре у меня горел аккуратный
костерок, на котором было приготовлено вкуснейшее жаркое. Во время жарки я не спускал
глаз с востока, готовый в любой момент затушить костер. Но преследователей нигде не было
видно, и я довел дело до конца.
Утолив голод, я свалился прямо на дно пещеры и крепко заснул.
Я проснулся, когда солнце уже опускалось за западные горы. Опять посмотрел на
восток и увидел то, чего так страшился: едва видимые точки в безлесных предгорьях,
которые двигались. Четверо пауни шли той же дорогой, что и я, а значит — по моим следам!
Мои предчувствия оказались верными.
К счастью, над хребтами Биг-Хорнс уже опускались сумерки. Я мог чувствовать себя в
безопасности до наступления утра.
А что же потом?
Следя за движущимися индейцами, я прокрутил в голове складывающуюся обстановку.
Итак, как я и предполагал, среди пауни нашлись воины, проследившие мой путь. Без
сомнений, они были опытными ищейками. Если они сели мне на хвост, то будут держаться
до последнего. Вот это меня и тревожило. Первоначальная радость того, что я обрел для себя
убежище, постепенно сменилась неподдельным беспокойством. В любом случае, пауни
выйдут на утес утром. Что же они обнаружат? Естественно, мой след, терявшийся на бровке
обрыва Но даже будь они самыми темными людьми в своем племени, следопыты вряд ли
поверят в мое вознесение на небеса с отвесной скалы. Они посмотрят вниз и увидят выступ
горной породы…
— Черт побери! — выругался я, с внутренней дрожью представив, как расписанное
боевыми красками лицо пауни заглядывает в мою пещеру.
Я продолжал следить за индейцами, пока темная стена лесов не поглотила их.
Затем я прилег, но не для того, чтобы уснуть, нет, спать я не имел права. В моей голове
зрели кое-какие задумки, и я рассчитывал, что до наступления рассвета они выстроятся в
четко разработанный план.
За два часа до зари я стряхнул с себя сонливость и встал на ноги. Они по-прежнему
болели. Но нужно было забыть о боли, ибо на карту ставилась моя жизнь.
Я поднялся на утес и спустился в лес той же тропинкой, что привела меня наверх.
Я осторожно пошел по лесу. Луна мягко разливала бледный свет сквозь густой шатер
листвы. Предутренний ветерок слегка шевелил кронами деревьев, словно боясь потревожить
глубокий сон лесных обитателей. В эти часы все живое, казалось, вымерло. Ни звука, ни
движения, ничего, кроме темной громады леса, купавшегося в мягком лунном сиянии.
Я шел туда, где, по моим расчетам, четверо пауни разбили свой ночной бивак. Запах от
дыма костра безошибочно вел меня в нужном направлении.
Только мерцающие звезды и бледная луна могли видеть мою темную фигуру,
неслышно, но уверенно приближавшуюся к лесной опушке. И одинокий койот, быстро
исчезнувший с пути ночного скитальца.
Морщась от постоянной боли, я медленно, но неотвратимо брел между вековых
деревьев к цели. Я старался ступать, насколько это было возможно, беззвучно, вздрагивая
всякий раз, когда ломался под моими ногами сучек или стебель.
Наконец я достиг того места, где темная стена леса отступала перед высокими травами
лесной опушки. Пробравшись к краю низкорослого подлеска, я выпрямился во весь рост.
Моим глазам открылась круглая поляна, в центре которой горел небольшой костер. Трое
пауни, протянув к нему ноги, спали, закутавшись в одеяла.
«Откуда на них одеяла? — Возник у меня вполне закономерный вопрос. — Ведь во
время гонки на них ничего не было, кроме легин и летних охотничьих курток!».
Четвертый индеец, прислонившись спиной к огромному валуну, торчавшему в дальнем
от меня конце поляны, стоял на страже.
Идиллическая картина индейской стоянки! Но я пришел за тем, чтобы нанести на нее
последний, нужный мне штрих.
Я пристальнее присмотрелся к часовому, и холодок страха заморозил мне рот. Индеец,
не отводя глаз, смотрел на меня! Я затаил дыхание, боясь даже моргнуть, и вздохнул с
облегчением, когда пауни, сменив позу, отвернулся.
«Черт возьми, как он заметит меня, если я стою в тени леса?!»
Мысленно выругав себя за беспричинный страх, я отступил в чащу подлеска и с той же
осторожностью обогнул поляну, чтобы выйти на нее позади валуна.
Сначала надо было расправиться с часовым, а потом уж приниматься за спящую троиц)
у костра. Однако снять часового во враждебной для него стране — нелегкое дело. Ждать,
пока он задремлет, не имело смысла: в малочисленных военных отрядах ночная стража
всегда исполняла свой долг исправно. Здесь нужна была хитрость, и после недолгих
размышлений мне на ум пришли некоторые соображения.
Вокруг лежало множество небольших камней, и я. подобрав один из них, неслышной
поступью приблизился к задней стенке валуна. Бросив камешек в сторону и услыхав его
падение, я тут же выглянул из-за валуна. Краснокожий не был глухим. Он тоже услышал
падение камешка. Он смотрел в противоположную от меня сторону, его тело, до этого такое
расслабленное, напружинилось. Его поза напоминала стойку пумы, готовой к прыжку.
Армейское одеяло, облегавшее мускулистую фигуру, у меня на глазах медленно сползло на
землю. Это был тот момент, когда нельзя было терять и секунды. Я рванулся к индейцу и
погрузил лезвие ножа ему в спину. Он резко выгнулся и захрипел. Я зажал ему рот ладонью и
не отпускал до тех пор, пока его тело не вытянулось на земле.
Вытащив нож, я лег на землю и пополз к спящим пауни. Приблизившись к самому
ближнему, я неслышно поднялся на колени. Он спал глубоким сном. Его грудь методично
вздымалась и опускалась. Узкое скуластое лицо, расписанное боевыми красками, хранило
безмятежное выражение. Отличительный знак племени — выбритая на висках голова со
скальповой прядью — была утыкана короткими орлиными перьями. Я недолго любовался им
и точным ударом ножа в сердце отослал его дух во владения Ти-ра-вы, верховного божества
народа пауни.
Он умер тихо, как и двое других индейцев, отдавших божеству души после моих
выверенных ударов. Не прошло и минуты, как все было кончено.
Немного успокоившись, я увидел, что пауни были снабжены не только одеялами. Возле
одного лежали кожаные парфлеши, набитые пеммиканом. Подле другого — кисеты с трубкой
и табаком. Рядом с третьим покоилось огнестрельное оружие — карабин системы «спенсер»,
похожий на тот, что остался в седельной кобуре Маркиза! Откуда все это?
Прикинув что к чему, я понял, что не кто иной, как сам Стив Блэкберн доставил пауни
эти вещи. Интересуясь результатами погони, он, наверное, нашел обнаруживших мой след
индейцев и обязал их двигаться за мной, снабдив всем необходимым.
Как бы то ни было, а теперь я оказался владельцем и еды, и оружия. Едва
прикрывавшая меня набедренная повязка, в которой я походил на затравленного дикаря, была
заменена добротными легинами и курткой. Пусть меня назовут мародером, но и мокасины
одного из пауни пришлись мне по душе и впору. Великий Дух Ти-ра-ва, я уверен, будет рад и
голому пауни, лишь бы его скальповая прядь оставалась на месте. Будь вместо меня любой из
шайенов или лакота, он бы вернулся к соплеменникам с раздутой, как у индюка, грудью и с
четырьмя скальпами, которые не преминул бы повесить к поясу спереди. Но я уже говорил,
что обычай сдирать с врагов волосы, не вызывал у меня одобрения.
Прилично одетый, обремененный сумкой с пеммиканом и карабином, с дымившейся во
рту трубкой я, бросив последний взгляд на поляну, углубился в чащу подлеска. Чувство
глубокого удовлетворения по праву поселилось в моем сердце. Мой план сработал так, как я
задумал, и это наполняло меня гордостью.
Вернувшись в пещеру, я подкрепился приобретенной едой и крепко заснул.
Глава 14
Глава 15
Глава 16
В начале марта, когда я уже чувствовал себя вполне сносно, в лагеря индейцев у
подножия Черных Холмов зачастили посланцы от военных властей форта Ларами.
Совершенно неожиданно, они стали упрашивать вождей посетить форт для подписания
мирного договора. Такой поворот событий явно озадачил индейцев. Еще осенью мало кто
мог предположить, что Длинные Ножи одумаются и прекратят посылать войска против
Союза Свободных Племен.
Вожди колебались. Одни из них склонялись к тому, что, может быть, и нужно поехать
на переговоры, другие просто выжидали.
Вскоре распространились известия об уходе к форту двух групп брюле вождей
Стоящего Лося и Проворного Медведя, которым пообещали выдать множество товаров и
огнестрельное оружие для охоты.
Красное Облако, Две Луны, Римский Нос по-прежнему держали своих людей на зимних
стоянках, игнорируя призывы посланцев.
Положение изменилось, когда один из самых влиятельных вождей тетонов, Крапчатый
Хвост, согласился поехать в форт Ларами. Это заставило Красное Облако и других лидеров
отправиться вслед за брюле. Они решили узнать, что замыслили военные и какие выгоды
сулит им новый мирный договор.
Южные и северные шайены остались у Черных Холмов.
Одним похожим мартовским вечером в нашу палатку заглянул Римский Нос.
Поприветствовав Бентов и меня, он устроился у очага, давая этим знать, что намерен
побеседовать.
— Вокуини голоден? — спросил у него Чарли. У краснокожих был прекрасный обычай
угощать вошедшего в жилище гостя всем, что было в наличии.
Римский Нос отказался, поблагодарив за гостеприимство.
— Как здоровье. Ниго Хайез? — обратился он ко мне.
— Быстро идет на поправку, Вокуини, — ответил я.
— Черный Олень — великий врачеватель!
— Пусть Отец-Солнце продлит его дни!
Римский Нос не спеша раскурил свою трубку. Мы последовали его примеру, достав
свои трубки.
— Ночью я видел сон, — после долгой паузы проговорил Римский Нос. — В нем я
видел нашу родину, долины Смокки-Хилл и Рипабликэн.
— Это добрый сон, — сказал Чарли Бент. — Мне тоже снится наша родина.
— Во сне я услышал голос духов-покровителей, — продолжил Вокуини. — Они
советовали мне вернуться на юг и сражаться за свою землю… Сегодня, прежде чем зайти в
вашу палатку, я побывал у многих южных шайенов. Я узнал, что их сердца также тоскуют по
родным местам. Они сказали мне, что слишком долго были на севере, сражаясь за свободу
наших родичей, северных шайенов… Что скажете вы, братья и ты, Ниго Хайез?
— Я буду рад вернуться на родину, — сказал Джордж Бент.
— Мое место среди южных шайенов, куда бы они ни пошли, — произнес Чарли. — Тем
более туда, где я вырос.
Оставалось ответить мне. Однако я задержался с ответом. Шайены стали моим
приемным народом, и их пути были моими путями. Я давал клятву, вступая в члены племени.
Но была Лаура, в моей груди горело пламя любви.
— Я думаю о твоей племяннице, Вокуини, — наконец ответил я, — которую очень
люблю. Койот Кайова повез ее на север, а шайены собираются на юг. Наши дороги
расходятся.
В палатке воцарилось молчание. Его прервал Римский Нос взвешенным и продуманным
доводом:
— Койоты, где бы они ни охотились, всегда возвращаются в свое логово. След Койота
Кайова затерялся у Роузбад, но он скоро обнаружится там, где у торговца проходили сделки с
южными племенами. Там его логово.
Я пораскинул мозгами. Первоначальная решимость остаться на севере подверглась
пересмотру. Где мне искать Лауру? Сколько предстоит сделать, чтобы только напасть на ее
следы? Кажется, Римский Нос высказал здравомыслие. Мне нужно было отправляться на юг
и ждать того времени, когда Блэкберн вернется к местам своих прибыльных торжищ с
южными индейцами.
— Я не знаю, что заставило Койота Кайова пойти на север, — после продолжительного
раздумья сказал я. — Но он должен объявиться на юге. Ниго Хайез будет ждать его там.
Гонимые тоской по родине, почти все южные шайены снялись с лагеря у Черных
Холмов и, не дожидаясь конца переговоров в Ларами, устремились к местам исконных
кочевий. Многие, в том числе Римский Нос и Высокий Бизон, больше никогда не увидят
земель тетонов. Они возвращались на юг, чтобы остаться там навеки.
По прибытии в долину Смокки-Хилл, мы застали печальное для индейского глаза
зрелище. В центре лучших охотничьих угодий южных шайенов, пока они сражались на
севере, выросли десятки ферм и пристанционных поселков.
Я помню, как Римский Нос, обычно такой невозмутимый и сдержанный, разразился
яростной речью в адрес упрямых бледнолицых, которые, словно саранча, пожирали
индейские пространства. Его настроение ухудшилось и вовсе, когда повстречавшийся на
пути отряд молодых шайенов из лагеря Черного Котла «обрадовал» его новостями о том, что
Мотовато и Маленький Ворон из арапахов подписали мирный договор, по которому у двух
племен не осталось места в долинах Смокки-Хилл и Рипабликэн.
— Они выжили из ума! — с досадой выдавил он. — Мотовато продает нашу землю,
словно бизоньи шкуры! Вокуини не признает договора!
Молва о возвращении великого воина шайенов пронеслась по прериям, как
подгоняемый ветром степной пожар.
Молодые шайены и арапахи, удерживаемые в узде стариками-миролюбцами, теперь
махнули на них рукой, стекаясь отовсюду под знамена самого воинственного и уважаемого из
шайенов. И спокойным дням в прериях Канзаса пришел конец.
За относительно небольшой промежуток времени белые сумели протянуть щупальца
канзасской железной дороги далеко на запад, распугав тем самым и без того поредевшие
бизоньи стада. Техасские ковбои, воспользовавшись отсутствием непримиримых Собак
Высокого Бизона и последователей Римского Носа, осмелели настолько, что без всяких
опасений перегоняли скот из Техаса по новому Чисхольмскому тракту в пограничные
городки Канзаса. Вся эта активность быстро улетучилась, когда снова в прериях зазвучал
неистовый боевой клич шайенов.
Работы по строительству «Канзас-Пасифик» были приостановлены из-за участившихся
индейских налетов. Техасские ковбои поворачивали свои стада назад, не отваживаясь
рисковать. Переселенческие караваны застряли в восточных городах. Только дилижансы
продолжали пересекать высокие прерии.
Правительство забило тревогу. В начале лета в городке Рили — конечной
железнодорожной станции — появился подполковник Джордж Армстронг Кастер с задачей
сформировать полк, которому предписывалось защищать строителей «Канзас-Пасифик» от
немирных краснокожих.
Я кое-что слышал об этом офицере. Во время Гражданской он был самым юным
генералом армии. Правда, чин этот являлся временным. Тогда мне трудно было
предположить, что в будущем он станет жестоким истребителем индейцев и моим знакомцем
вплоть до трагической развязки на берегах Литтл-Биг-Хорн.
В то время, как возглавляемые Римским Носом шайены сражались с его отрядами, я
скитался по южным прериям в надежде обнаружить след Койота Кайова.
Иногда возвращался в лагерь Вокуини, чтобы набраться сил для дальнейших поисков.
Именно в один из таких приездов мне выпала возможность познакомиться с Кастером.
Римский Нос и Высокий Бизон взяли меня на переговоры с ним и с агентом
трансконтинентальной почтовой компании Сэмюэлем Торнтоном.
Опасаясь предательства, вожди прибыли к форту Уоллес в окружении многочисленной
свиты из своих приверженцев.
Группа военных во главе с подполковником, а также служащие почтовой компании
расположились под окнами агентства и с настороженным любопытством взирали на высоких
мускулистых шайенов, облаченных по случаю переговоров в великолепные праздничные
одежды. На многих были длинные, до колен, традиционные желтые военные куртки с
нарисованными Птицами Грома, стрекозами и другими крылатыми созданиями и легины со
свисающими от икр до земли отворотами, на зеленой бахроме которых крепились раковины,
заклепки и оленьи копытца. Римский Нос был бы настоящей находкой для художника,
интересующегося индейскими типами. Его знаменитый пышный головной убор из орлиных
перьев с бизоньим рогом в налобной повязке чем-то походил на королевскую мантию. Куртка
и легины, сплошь покрытые узорами и бахромой, плотно облегали стройную фигуру, делая
ее еще более величественной. На полых костяшках нагрудника покоились несколько ниток
ожерелий из лосиных и оленьих зубов, мощную шею украшал чокер, а с ушей свисали
бисерные и раковинные серьги.
Когда мы спешились, от группы военных отделился высокий синеглазый офицер со
светлыми волосами и усами. Это был Кастер.
Поприветствовав вождей, он пригласил их в кабинет почтового агентства. Видя, что я
присоединился к ним, он нахмурил брови.
— Я хотел побеседовать с Римским Носом и Высоким Бизоном… Осгуд! — обратился
он к переводчику. — Переведи это.
— Лишнее, подполковник, — спокойно сказал я. — Дело в том, что я буду переводить
вождям на переговорах.
Синие глаза Кастера скользнули по моей физиономии.
— Я хочу знать твое имя.
— Ниго Хайез, что на языке шайенов означает Отважный Медведь.
Глаза Кастера сузились, под скулами заходили желваки.
— Я сразу заметил, что у тебя слишком правильные черты лица для индейца, Кэтлин…
Надеюсь встретить тебя после переговоров, убийца лейтенанта Скотта.
— Если бы подполковник знал, за что я прикончил Скотта, он бы не очень печалился
его преждевременной кончине, — сказал я, выдержав взгляд военного.
Кастер презрительно фыркнул и, повернувшись, зашагал к зданию. Мы последовали за
ним и вошли в обширную комнату с широкими окнами, оклеенную обоями. Посередине
стоял массивный стол, вокруг него — несколько крепких стульев с высокими спинками.
Агент с подполковником уселись по одну сторону стола, мы — по другую.
Приглашение на переговоры исходило от Кастера, и он взял слово первым:
— Я пригласил вас, вожди, по собственной инициативе… Неофициально, так скажем.
Но это совсем не значит, что всему здесь сказанному надо относиться с недоверием. Я
полагаю, это понятно.
Он кивнул мне, и я перевел вступление вождям.
— В прериях я недавно, — продолжал Кастер. — Но за это время успел уяснить одно: в
Канзасе не будет мира, пока шайены не уйдут за Арканзас, к своему верховному вождю
Черному Котлу, который оставил Тропу Войны и теперь счастливо живет в указанном ему
месте. По прошлогоднему договору все шайены и арапахи должны были покинуть прерии
Канзаса, однако этого не произошло.
Я перевел. Римский Нос переглянулся с Высоким Бизоном и заговорил:
— Хорошо, что молодой Длинный Нож пытается мирно беседовать с шайенами. Может
быть, мы поймем друг друга и станем друзьями. Когда приезжают посланцы Великого Белого
Отца, они с улыбкой подсовывают индейцу говорящую бумагу, чтобы тот поставил на ней
свой знак. А затем, размахивая этой бумагой, они приказывают индейцу убираться с его
родной земли. Вокуини приятно, что здесь нет никаких говорящих бумаг… Но Вокуини
услышал слова молодого Длинного Ножа, и его сердце опечалилось. В Канзасе был мир, пока
не пришли бледнолицые. Мнение Вокуини таково: мирные дни наступят только с уходом
бледнолицых. Зачем уходить из Канзаса краснокожим? Это их земля… Вокуини заверяет
молодого Длинного Ножа: ни один шайен, вернувшийся с севера, не уйдет из долины
Смокки-Хилл. Черный Котел подписал говорящую бумагу без согласия Вокуини, и он
отказывается чтить этот договор.
Когда я перевел ответ Римского Носа, на лбу Кастера пролегли глубокие морщины. Он
покачал головой и, встав на ноги, подошел к окну. В течение минуты, заложив руки за спину,
он мерно переступал с носков на пятки. Слышалось лишь поскрипывание половиц внутри и
ржание лошадей снаружи. Наконец, он вернулся к столу.
— То же самое Римскому Носу и Высокому Бизону будут говорить уполномоченные
люди из Вашингтона, — взвешивая каждое слово, произнес он. — Они будут требовать,
чтобы индейцы ушли за Арканзас. Но за их спинами уже будет не один кавалерийский полк,
как у меня, а тысячи солдат… Во избежание кровавой ненужной войны я прошу вождей
прислушаться ко мне сейчас. В недавних стычках мы проверили свою храбрость. Может,
хватит?
Я перевел, и слово взял Тонкахаска.
— Шайены и мои Собаки с радостью уйдут с Тропы Войны, если белые прекратят
строить на нашей земле железный путь и поселки.
Высокий Бизон своими словами задел Кастера за живое. Его голос зазвучал
раздраженно:
— Высокий Бизон захотел остановить прогресс? Этому не бывать! Он мешает
прогрессу и именно он должен убраться с его пути!.. Я здесь за тем, чтобы железная дорога,
не смотря ни на что, пересекла прерии. Она будет проложена, даже если мне придется
сражаться всю жизнь!
— Шайены будут сражаться за то, чтобы прерии не слышали рева Железного Коня, от
которого уходят из нашей страны бизоны, — твердо сказал Римский Нос. — Вокуини будет
карать тех, кто попирает священный прах предков. Когда на его родине не было
бледнолицых, она процветала. Болезни редко посещали становища шайенов, бизонов было
столько, что одному стаду требовалось несколько суток, чтобы переправиться через Смокки-
Хилл. С появлением бледнолицых все изменилось в худшую сторону. Теперь мы часто
голодаем, потому что бизоны обходят нашу землю. Наши дети стали болеть неизлечимыми
болезнями. Сердце Вокуини обливается кровью, когда он видит такие перемены. И сейчас
Длинный Нож требует, чтобы шайены покинули родину и ушли за Арканзас, где можно
проскакать много дней и не встретить ни одного бизона?.. Нет, шайены остаются здесь! Я
сказал!
Кастер выслушал Римского Носа с хмурым выражением лица.
— Мне жаль, что мы не поняли друг друга, — устало произнес он. — Видно, этого
никогда не произойдет, пока войска не проучат шайенов как следует.
Сэмюэль Торнтон, испуганно глазея на индейцев, впервые подал голос:
— Скажите им, подполковник, чтобы они прекратили нападать на почтовые
дилижансы. Ведь это, в конце концов, ни на что не похоже. Погибают возницы, почта
месяцами лежит грудами… Скажите им, сэр.
Кастер посмотрел на вспотевшего от напряжения Торнтона.
— Им нет никакого дела до того, что письма и посылки не доходят до адресата. Им
наплевать на это, Торнтон?.. Не правда ли, Отважный Медведь?
— Совершенно верно, — откликнулся я. — В прериях идет война, и даже почтовые
дилижансы не застрахованы от нападений.
Кастер резко встал и, опершись ладонями о край стола, отчетливо проговорил:
— Мы расстаемся врагами.
— Вокуини согласен с этим, — сказал Римский Нос, тронувшись к выходу. Кожаные
концы его головного убора зашуршали по полу, а раковины и копытца на отворотах легин
издали негромкий перестук. Мы с Тонкахаской двинулись следом.
— Видите ли, Торнтон, — услышал я за своей спиной Кастера. — У этих язычников
дубовые головы и кровожадная натура. Они прирожденные головорезы.
Это утверждение было вопиюще несправедливым, и я обернулся.
— Есть дикари в военной форме. Они хуже язычников…
— Ты кого имеешь в виду, парень? — в глазах подполковника сверкнула угроза.
— Того же Скотта, который был настоящим ублюдком, и ему подобных.
— Честное слово, Торнтон, этот белый индеец когда-нибудь да попадется мне в руки…
Кастер сказал еще что-то, но я его уже не слышал. Мы спустились с веранды, прыгнули
на лошадей и в сопровождении шайенских бойцов выехали за пределы форта Уоллес.
Глава 17
Глава 18
(Рассказ Сайкза. )
Конец лета 65 — го года мы провели в Канзас-Сити. После удачной торговли с южными
племенами у нас хватало денег, чтобы кутить и веселиться напропалую. Самые роскошные
апартаменты центрального отеля были в нашем распоряжении.
Лауру Стив держал взаперти в отдельном номере, который охранялся денно и нощно
нашими пауни. Лучших цепных псов было не сыскать, и, по правде говоря, я не завидовал
девушке. Не скрою, иногда мне на ум приходили мысли как-нибудь вызволить ее из беды, но
это были только мысли. Пауни слышали приказ Блэкберна не спускать с пленницы глаз и
скальпировали бы любого, кто осмелился бы противостоять им. Даже меня.
Днями и вечерами мы торчали в салуне Майкла Брэкетта, а ближе к полуночи
разбредались кто куда в поясках наслаждений. Стив любил Лауру, боготворил ее, но это не
мешало ему веселиться с другими женщинами. То, что он не мог никак получить от Лауры,
ему легко доставалось от них.
Я обычно ночевал у хорошенькой доступной вдовушки, жившей по соседству с салуном
«Желтый Орел». Она была очаровательной крошкой, это следует признать.
По утрам, возвращаясь от нее в отель, я почти всегда заглядывал в «Желтый Орел»,
чтобы пропустить холодного лимонада и опохмелиться. Это питейное заведение, как ты
знаешь, Джо, стояло на отшибе, посетители не жаловали его своим присутствием. Лишь один
странный тип, когда бы я туда ни зашел, вечно сидел в облюбованном им уголке. Не смотря
на преждевременную седину, он был средних лет, высок, широкоплеч. Из-за ужасающей
худобы видевшее лучшие времена платье висело на нем как на вешалке. Увидев его в первый
раз, я сразу понял, что с ним не все в порядке. Он был одним из тех, кто еще не совсем сошел
с ума, но порядком тронулся. Его отсутствующий взгляд явно говорил об этом.
Мне было жаль беднягу. И я всегда давал ему мелочь на еду и выпивку. Он брал деньги,
улыбался мне какой-то дебильной улыбкой, и уходил завтракать в свой уголок.
— Что это за бедолага? — спросил я как-то у бармена.
— Том Портер, — ответил тот. — Я его давно знаю. Он работал клерком в одной
конторе, а года два назад уехал вместе с братом искать золото в Монтане. Вернулся недавно
без брата, без гроша в кармане и, кажется, оставил где-то значительную часть своих мозгов.
Спит на соседней конюшне, а днями торчит здесь. Я ничего не имею против. Жалко мне его,
богом обиженного. Кроме меня да вас, мистер Сайкз, ему некому помочь.
— Отчего это он свихнулся?
— Да я его спрашивал, только какой толк? Бормочет что-то насчет бандитов в Монтане
и кровожадных индейцев, показывая мне пальцы без ногтей и грудные шрамы.
— Наверное, побывал в плену и у тех, и у других.
— Все может быть, мистер Сайкз.
Я продолжал наведываться в «Желтый Орел» и ни разу не случилось такого, чтобы
Портера там не было. Но однажды я его не застал в салуне.
— Что это стряслось с твоим верным посетителем? — поинтересовался я у бармена.
— В больнице он, мистер Сайкз.
— Совсем свихнулся?
— Этого не могу сказать, но на конюшне, где он спит, его лягнула лошадь. Прямо в
голову.
— Ну, если выйдет из больницы, то полным идиотом.
— Скорее всего, — согласился бармен.
Недели две меня не было в «Желтом Орле», а когда зашел туда, то глазам своим не
поверил. На самом видном месте в новом твидовом костюме и щегольской широкополой
шляпе сидел наш Портер и потягивал дорогое шампанское. Ну, прямо обеспеченный,
уважающий себя джентльмен, живущий в свое удовольствие.
— Похоже, мы поторопились записать его в идиоты, — говорю я бармену.
— Точно, мистер Сайкз, — отвечает тот. — Прямо чудо! Он, вроде, выздоровел и где-то,
надо сказать, неплохо разжился.
— Ты не говорил с ним?
— Конечно, говорил. Но он предпочитает отмалчиваться. Узнав, что я каждый день
кормил его, он поблагодарил меня и заплатил за все обеды сразу. Я ему сказал отблагодарить
и вас, мистер Сайкз, коль он в здравом уме и при деньгах. Кстати, он долго расспрашивал о
вас и хотел с вами побеседовать… Эй, Портер, вот и мистер Сайкз!
Портер встал из-за стола и, подойдя ко мне, долго тряс мою руку.
— Спасибо, мистер Сайкз, огромное спасибо, — пылко проговорил он. — Я очень
благодарен вам за то, что вы давали мне здесь на выпивку и еду… Мы можем поговорить?
— Отчего нет?
— Тогда присядем.
По его просьбе бармен накрыл для нас тот самый дальний столик в углу, где я его всегда
видел. Будучи раньше невменяемым, он совсем не помнил меня и теперь предложил за
знакомство выпить шампанского и виски.
— Вы, конечно, поняли мистер Сайкз, что я был… э-э… ну, вроде, как не в себе, —
прочистив горло, начал он.
— Это было слишком заметно.
— Да уж… А сейчас вы находите во мне перемены?
— Разительные, Портер.
— Благодарю вас, мистер Сайкз. Мне очень приятно слышать это. — Он умолк, налил
себе виски и одним глотком опорожнил рюмку. Посмотрев мне в глаза, он продолжил самым
серьезным тоном. — Это будет важный разговор. Вы должны отнестись к нему со всей
ответственностью. Обещаете?
— Нет проблем, Портер.
— Хорошо… Понимаете, мистер Сайкз, получив по затылку от лошади вскользь
копытом, я выздоровел. Врачи сказали, что это бывает с такими, как я. Это что-то вроде шока.
Я был не в себе, ни черта не помнил, и вот теперь выздоровел. И память, понимаете, память
вернулась ко мне!
— И что же, ты вспомнил, где у тебя зарыто золото? — улыбнулся я, кивнув на его
новый наряд.
— Обнаружилась лишь малая его часть, — совершенно спокойно произнес он, и во мне
шевельнулась настоящая заинтересованность. Я начал понимать, что меня ждет рассказ, к
которому действительно стоит прислушаться.
— А тебя не смущает, что ты открываешься незнакомцу, Портер? — обронил я.
Том Портер был человеком дела. Он решил действовать и знал, как это делать.
— Мне нужны партнеры, — напрямик сказал он. — Опытные, знакомые с Западом не
понаслышке. Если вы, мистер Сайкз, не такой человек, го мое место в психушке.
— А как насчет моей честности, добропорядочности, черт возьми? — не унимался я.
— Я одинок. У меня нет выбора. И еще я надеюсь, что тот, кто дает убогим деньги на
еду, в душе положительный человек. — Портер взглянул на бармена и, придвинувшись ко
мне, заговорил тише. — Вот моя история, мистер Сайкз. Два года назад мы с братом Нэдом
уехали в Монтану. Осточертела дешевая жизнь, а до нас дошли слухи, что там, в этой самой
Монтане, найдены золотые месторождения. Купив на все деньги инструмента, мы доехали до
Монтаны и остановились в Боузмене. Целый год мы шарили по окрестным горам, ущельям и
ручьям, пока не обнаружили искомое. Это была небольшая золотая жила в стене глубокого
ущелья. Ну и что. что небольшая? На нас двоих хватало за глаза. Постепенно золотая жила
истощалась, но у нас уже набрался целый кожаный мешок самородков и песка. Он всегда
оставался закопанным у входа в ущелье. Когда нам приходила охота поразвлечься, мы просто
брали по пригоршне золотого песка и ехали в Боузмен. Все шло прекрасно. В Монтане полно
золотоискателей и многие в салунах расплачивались золотым песком, не привлекая этим
особого внимания. Но однажды Нэд, втайне от меня, прихватил с собой самородок, размером
с хороший грецкий орех и по пьянке подарил его одной проститутке, которая, видно, отлично
зарекомендовала себя в постели.
Я ничего не знал до тех пор, пока на обратной дороге к ущелью не обнаружил слежку.
Кто-то явно ехал за нами. Я сразу спросил у брата, не сболтнул ли он чего лишнего в
Боузмене. Тут-то все и открылось про самородок.
Что оставалось делать? Отругав брата, я решил поворачивать назад. Как ни прятался
следовавший за нами человек, мне все же удалось разглядеть его. Это был один из людей
Уайта, закоренелого бандита и убийцы, часто навещавшего по ночам ту проститутку.
Мы оставались в Боузмене, выбирая время сгинуть из пределов города. Жила была
почти выработана, нам надо было брать мешок и спасаться бегством. Но Уайт понял, что мы
нарвались на жилу и установил за нами круглосуточную слежку. Дело кончилось тем, что,
оглушив приставленного к нам стражника, мы второпях выехали из города, откопали мешок
и поскакали к югу, надеясь скрыть следы в тамошних горах Абсарока.
Нам удалось уйти от погони. Через три дня это стало совершенно очевидным. Однако
нас поджидали другие неприятности. Сначала с обрыва сорвалась лошадь Нэда, а позже моя
верховая сломала ногу. И я поступил опрометчиво, прикончив из револьвера бедное
животное. Не прошло и получаса после моего выстрела, как на бровке ближнего хребта
появились краснокожие всадники. Это были бэнноки числом около пятидесяти.
Пока они спускались в долину, мы нашли убежище за кучей валунов, зарыли под одним
из них мешок с золотом и приготовились к бою. Индейцы ринулись на нас, не раздумывая. Я
стрелял по ним из винчестера, пока не кончились боеприпасы. Потом вооружился кольтом и
посмотрел в ту сторону, где прятался от индейских пуль и стрел Нэд. Он уже лежал под
валуном с кровавой раной на голове. Я бросился к нему. Он был мертв. Его гибель потрясла
меня — мы были близнецами. Так индейцы и захватили меня, уткнувшегося в грудь родного
брата.
Я был отправлен в лагерь бэнноков для пыток. Они издевались надо мной два дня,
подвергая изощренным истязаниям. Сначала я поседел, а на третий день попросту тронулся
умом. Что было потом, я не могу упомнить. Почему остался целым, не знаю. Как оказался в
Канзас-Сити, тоже загадка… Вот и вся история, мистер Сайкз.
Я выслушал Портера внимательно. Сомнений быть не могло — этот человек говорил
правду. Седина, вырванные на руках ногти и ужасные отметины от индейского ножа на груди
убедительно свидетельствовали о его мытарствах.
— Да а, — протянул я. — Было от чего сойти с ума, Портер. В этом, кстати, и разгадка
твоего спасения. Краснокожие не убивают умалишенных. А как ты добрел до Канзас-Сити?..
Ну, может, тебя доставили сюда белые охотники.
— Не знаю, — покрутил головой Портер. — Не знаю.
— А как же со всем этим? — я снова указал на его одежду и шляпу.
— Когда в больнице я пришел в себя, то помаленьку вспомнил обо всем, что со мной
было. Вспомнил и о небольшом самородке. Это был первый добытый мной кусочек
чистейшего золота, и я на удачу зашил его в подкладку пиджака. Выйдя из больницы, я
выменял его на доллары.
Мы некоторое время молчали. Портер не сводил с меня взгляда, попивая шампанское.
— Ну, что скажете, мистер Сайкз? — наконец спросил он.
— А вот что, Портер, — хлопнув по столу, решительно сказал я. — Ты хотел
партнеров? Ты их получил. Одного из них видишь перед собой, другого, Стива Блэкберна, ты
увидишь чуть позже.
— Это твой босс? Я слышал о нем. Собирается вполне подходящая компания.
— Вот и замечательно! Отныне я тебе не мистер Сайкз, а просто Тони.
Стив, как только услышал о запрятанном в горах золоте, словно помешался. Портер
повторил свой рассказ, и я видел глаза босса, загоревшиеся жарким огнем человека, которому
выпала счастливая лотерея. Для меня это не было неожиданностью. С тех пор, как он понял,
что ему никак не уломать Лауру выйти за него замуж в обозримом будущем, Стив мечтал
разбогатеть любыми средствами. Он говорил, что если у него появится куча денег, то
девушка изменит к нему отношение, забудет о тебе, Кэтлин. Ему казалось, что завали он ее
дорогими подарками, драгоценностями, купи где-нибудь на востоке шикарное жилье, то она
поступит именно так. Словом, у него была мечта, и с появлением Портера она стала близка к
осуществлению.
Мы сразу договорились, что золото будет разделено на три равные части, что на север
вместе с нами поедут пауни, которым следовало охранять Лауру и быть у нас чем-то вроде
вспомогательной военной силы в случае каких-либо затруднений на пути.
Сначала мы собирались добраться до Монтаны на пароходе по Миссури. Но прошел
слух о готовящемся походе генерала Коннора против северных племен, и наши планы
изменились. Было решено идти на север вместе с войсками. Этим мы сокращали путь и
ограждали себя от возможных столкновений с индейцами. И что еще важней, путешествуя с
генералом, мы сэкономили бы время, придя к захоронению золота до того, как горные
перевалы покроются снегом.
Оставив Томпсона за главаря в нашей торговле с южными племенами, мы
присоединились к войскам Коннора и двинулись на север.
Потом случилась эта битва с арапахами, после которой мы с тобой свиделись, Джо. Да,
ты был молодцом! Все-таки убежал, прикончив сначала двоих, а затем еще четверых наших
самых храбрых краснокожих дружков! Надо было видеть Стива, когда посланные им пауни
вернулись с рассказом о том, что произошло на лесной опушке. Лаура плакала от радости, он
же проклинал тебя на чем свет стоит. Но делать было нечего, и мы поехали дальше. У
Роузбад наши с Коннором пути разошлись. Он пошел искать встречи с двумя другими
колоннами солдат, а мы отправились в Монтану.
Монтана! Признаюсь, это название ласкало нам слух. Оттуда начиналась поистине
золотая дорога. Были сожаления, что Портер со своим братом не удосужились составить
карту пути во время бегства из ущелья с драгоценной ношей, но он обещал приложить все
усилия, чтобы пройти тем же маршрутом. И мы ему верили.
Глава 19
Глава 20
Мы с Чарли Бентом выслушали повесть Сайкза, ни разу не перебив его. Теперь настало
время задавать вопросы.
— А как же золото? — спросил Бент.
— Лежит себе и поныне в той лощине, — отозвался Сайкз. — После всего, что
случилось с нами, мы со Стивом как-то поостыли к нему. Но как только войска отправятся в
тот район усмирять краснокожих, мы до него обязательно доберемся.
— А отыщите ли к золоту дорогу? — поинтересовался я. — Не получится ли как с
Портером?
— Ну, уж нет! — осклабился Сайкз. — У нас со Стивом есть кое-что, что поможет
верным путем добраться до той лощины. — Он ухмыльнулся, посмотрев на меня. — Чего,
кстати, нет у Лауры.
Сайкз, похоже, говорил о карте. Они, наверное, отметили на ней все вехи пути от
лощины до реки Литтл-Биг-Хорн. А, упомянув имя моей любимой, Черный Тони, скорее
всего, хотел сказать, что ей не удастся найти лощину, если она воссоединится со мной.
— Ладно, Тони, — сказал я. — Не надо мне вашего золота. Мне нужна Лаура. Где она?
Всем своим видом Сайкз показывал, что этот вопрос ему в тягость. Он отводил от меня
глаза, вздыхал, отдувался.
— Ну, хорошо, — заявил я. — Ответив на мой вопрос, ты, вроде, как предаешь друга.
Это понятно. Но, черт побери, скажи хотя бы приблизительно, где мне искать ее?!
— Кэтлин, — после долгого раздумья произнес Сайкз. — Кроме того, что Лауру
следует искать в одном из городов к западу от Миссисипи, я тебе больше не скажу ничего.
— И тебе не стыдно, Тони? Ведь тебе жаль девушку. Ты, помнится, даже был готов
однажды освободить ее.
Моя тирада не могла не затронуть лучшего, что было в душе Сайкза. Он заколебался.
— Подумай, как она мучается! — нажимал я.
— Черт с тобой! — наконец сдался он. — Я скажу, но обещай, что со Стивом ничего не
случится.
— Клянусь, он останется цел!
— Девушка в Рили.
Я кинулся обнимать Сайкза. как родного брата. Он смущенно отмахивался от меня и
повторял, чтобы я сдержал свою клятву.
Сутки пробыв в нашем жилище за лучшего гостя, Черный Тони отправился своей
дорогой, на юго-запад, к резервации мескалеро.
Мы же с Бентом спустя два дня покинули лагерь шайенов, направившись к месту
слияния Рипабликэн-Ривер со Смокки-Хилл, в Рили.
Безусловно, мы рисковали. И меня и Чарли армия считала одними из самых отпетых
претендентов на виселицу. Любой американец, узнай кто мы такие, живо донес бы на нас
кому следует. Но у нас не было выбора. Пора было, в конце концов, решить судьбу Лауры раз
и навсегда.
Переодевшись в одежды охотников на бизонов, нахлобучив на головы широкополые
шляпы, мы в какой-то мере облегчили себе задачу. Произошедший с нами случай в прериях,
однако, дал понять, что на пути нас может ждать всякое.
В двух десятках миль западнее Элсуорта мы нечаянно спугнули небольшое бизонье
стадо, которое предназначалось в добычу одному охотничьему отряду. Услышав топот наших
лошадей, пасшиеся в ложбине животные стремглав унеслись прочь. Даже в грохоте лихо
скакавшего стада до нас донеслись проклятья взбудораженных охотников. Их позиции
располагались по бровке ложбины среди высоких трав, и мы поехали туда, с искренними
намерениями извиниться.
Охотников было семеро, все опытные старожилы границы, кроме одного молодого
парня с пышной светлой шевелюрой. Мне показалось странным, что именно от этого
молодца остальные охотники ждали ответа на мои извинения.
— Ребята, вы испортили нам все дело, — хмуро произнес он, кивая в такт словам
головой.
— Еще раз извините, мистер?..
— Уильям Коди, — небрежно бросил он.
— Поверьте, мы не виноваты, мистер Коди. Прерии широки, и кто знает, где
собираются укладывать бизонов.
— Ладно, — махнул он рукой. — Бывает. А с кем имею честь беседовать?
— Джо Темплстон, — соврал я, не моргнув глазом. — А моего товарища зовут Чарли
Уайтсайдом.
— Твой дружок вроде смахивает на полукровку, Темплстон, — вглядываясь в Бента,
сказал Коди. — Я никогда не любил вшивых метисов.
Чарли Бенту стоило, наверное, большого труда сдержаться. Зная о его вспыльчивости, я
поспешил разуверить охотника:
— Ну что вы, мистер Коди! Никакой он не метис. Похож — это точно. Его даже кличут
Чарли-индеец.
— Мое прозвище Буффало Билл для тех, у кого в крови хоть капля индейской крови.
Проваливайте!
С нами обошлись не очень вежливо, и при другой раскладке я бы лично вспорол брюхо
этому надменному юнцу, уже успевшему прославиться на границе меткостью в стрельбе по
бизонам. Его прозвище гремело по всему Западу. Но я не удержался от того, чтобы хоть чем-
нибудь не досадить кичливому охотнику. Развернув Маркиза, я постарался сильнее
пришпорить его, и он, рванувшись вперед, бросил задними копытами порядочный ком земли
в Коди. Удаляясь, мы слышали его разгневанный голос, который стих не скоро.
До Рили мы доехали, слава Богу, без каких-либо дальнейших осложнений. Это был
заштатный городишко с единственной улицей, тесно застроенной одно и двухэтажными
бревенчатыми домами. Зловоние, исходящее от бизоньих шкур, кучами лежавших рядом с
железнодорожным полотном, висело в воздухе по всей округе, смешиваясь в самом городке с
другими не менее стойкими «ароматами» из многочисленных питейных заведений —
гнилого виски, прокисшего пива, перебродившего вина и испорченных закусок. Пыльная
улица, обшарпанные здания этого населенного пункта были под стать его запахам. Словом,
это была настоящая дыра, и если Блэкберн обосновался здесь, то в наличных средствах он
испытывал, по всей видимости, нешуточный дефицит. Похоже, затянувшиеся поиски золота
Портера съели все его сбережения.
Нам нужно было узнать о его местонахождении, и мы решили для этой цели зайти в
один из захудалых кабачков под названием «Западный Дилижанс», который располагался на
самой окраине Рили. Мы распахнули двустворчатые двери и зашли внутрь.
Кабачок был совершенно пуст. Толстый лысый бармен, завидев нас, выскочил из-за
стойки с неописуемым радушием на круглом лице.
— Заходите, джентльмены! — пропел он заискивающим тоном. — Располагайтесь,
заказывайте выпивку и закуску. Тони Снайдерс к вашим услугам!
Ни я, ни Чарли никогда не увлекались спиртным, и поэтому каждый заказал себе по две
бутылки холодного лимонада с двойными порциями жареной картошки и запеченным
бизоньим языком. Расплатился я с барменом золотым песком из маленького замшевого
мешочка, который был вручен мне перед отъездом Римским Носом. Это было золото Черных
Холмов. Вокуини получил его от вождей тетонов в благодарность за то, что возглавляемые
им шайены беззаветно сражались за свободу северных племен против американской
кавалерии.
— Трудные времена, Снайдерс? — сказал я как бы между прочим, окинув взглядом
пустое помещение.
— Да уж, нечем похвастаться, — согласился бармен, пересыпая с руки на руку
крупинки золота. — На отшибе мой кабачок, неконкурентоспособен, так сказать.
— Ну, вечером, может быть здесь повеселее? — проговорил я, кивнув на старенькое
пианино.
— Не всегда. Бывает, если погонщикам мулов или охотникам придет охота поплясать.
Солидных людей тут не встретишь.
— Таких, как Стив Блэкберн? — закинул я удочку.
— О, этот столовается со своей компанией только в лучшем салуне, в «Удаче».
— Видно, имеет право.
— Да какое там право! — махнул рукой бармен. — Андерсон говорит, что Блэкберн
живет в долг.
— И это ему позволяется?
— Хм-м.. Попробуй возмутиться! Эту шайку здесь все боятся… — Бармен вдруг умолк
на полуслове, поглядывая на нас из-под бровей подозрительным взглядом.
— Не волнуйся, Снайдерс, — успокоил я его. — Ты не сказал нам ничего нового. Знаем
мы этого Блэкберна, но никогда не были в его шайке. Просто прослышали, что он в Рили, вот
и завели о нем разговор.
Подозрительное выражение исчезло с. круглого лица бармена.
— А-а, ну это другое дело, — с облегчением вздохнул он. — А то ведь сболтнешь чего
лишнего, так потом не оберешься неприятностей.
— Говорят, у Блэкберна есть хорошенькая девушка, которую он возит с собой по всему
Западу, — обмолвился я. попивая холодный лимонад.
— Слышал про такую, — сказал бармен. — Только она у него вроде пленницы.
Андерсон, хозяин «Удачи», говорил мне, что ее почти не выпускают из номера.
— Она в «Удаче»?
— Да, в гостинице на втором этаже. Может, это скверная случайность, но заточена-то
несчастная в номере 13.
Мы с Чарли перекинулись быстрым взглядом. Разговорчивый бармен упростил для нас
проблему. Теперь мы знали, где находится Лаура. Остальное было делом продуманной
техники. Мы оставались в кабачке Снайдерса до тех пор, пока на городок не опустилась
темнота. Около одиннадцати часов вечера мы покинули его, прыгнули на лошадей и поехали
к центру. У коновязи «Удачи» остановились и спешились. Мы уже обо всем договорились с
Бентом, и я сразу пошел к салуну.
— Оставайся тут, Чарли, жди.
— Удачи тебе, Джо, в «Удаче», — напутствовал меня друг дрогнувшим голосом.
Я зашел внутрь салуна с глубоко надвинутой на глаза шляпой, сжимая в руках
индейские парфлеши, в которых лежало свернутое лассо. В помещении было полно народу,
лилась громкая музыка, слышался многоголосый говор. В такой сутолоке можно было не
остерегаться любопытных взглядов, но я, страхуясь, прошел к стойке, низко опустив голову.
— Что прикажете, мистер? — раздался голос бармена.
Я поднял глаза на ряды граненых бутылок, заполнивших противоположную полку.
Внутри появилась какая-то неприятная дрожь, и было неплохо унять ее доброй порцией
алкоголя.
— Двойного виски с содовой, — попросил я.
Бармен тут же выполнил заказ. Я опрокинул виски одним духом и встал к залу
вполоборота. Блэкберн с компанией предавались пьянству за одним из лучших столов. Я
поспешил отвести взгляд от раскрасневшегося лица негодяя в ту же секунду.
— Мне нужен номер на ночь, — обратился я к бармену.
— О'кей, номер 15. — сказал тот, подавая ключи. — Только деньги вперед.
— Этого хватит? — я вынул из замшевого мешочка несколько золотых крупинок.
— Вполне, — улыбнулся бармен, принимая золото. — Располагайтесь.
Я поднялся по лестнице на второй этаж и остановился у порога гостиничного коридора.
У дверей одного из номеров, покачиваясь в кресле-качалке, сидел громадный детина. По
моим подсчетам, у номера 13. Значит, стражник Лауры.
— Чего застопорился? — рявкнул он хриплым басом.
— У меня номер 15, — отозвался я, зашагав по коридору.
— Это чуть дальше, — ткнул он через плечо большим пальцем.
Я медленно шел по коридору, прокручивая в голове сложившуюся обстановку. Не
доходя до детины пяти-шести шагов, я знал, что мне делать. Можно было, конечно, оттянуть
время, устроиться в своем номере, придумать что-то еще, но решение уже было принято.
Поравнявшись со стражником, я умышленно уронил парфлеши на пол. А когда поднял
индейскую сумку, в моей правой руке блестел вороненый ствол кольта, дуло которого
смотрело прямо между глаз опешившего дружка Блэкберна.
— Ч-что такое? — выдавил он прерывающимся голосом.
Я вытащил из его кобуры револьвер и бросил в сумку.
— Ключи!
— Какие ключи?
— Ключи от этого номера, сволочь! — процедил я, приставив дуло кольта к его лбу.
— У меня нет ключей, — сглотнув, прохрипел он. — Клянусь, нет. Они у босса.
Вот ведь закавыка! Я на мгновение растерялся.
— Точно нет?
— Клянусь всеми святыми! Обыщите!
Мне потребовались секунды, чтобы кое-что придумать. Не выламывать дверь,
естественно. Слишком много шума.
— Слушай меня внимательно, — сказал я стражнику, понизив голос. — От этого
зависит твоя паскудная жизнь. Ты сейчас встанешь и пойдешь вниз, к своему боссу. Скажешь
ему что-нибудь и возьмешь ключи. И запомни, ты у меня будешь на мушке. Если у меня
возникнут подозрения, тебе конец!
— X-хорошо, — согласился он. — Я все сделаю.
— Что ты ему скажешь?
— Что Лауре захотелось поесть.
— На ночь глядя?
— Она сегодня не ужинала.
— Босс отдаст ключи?
— Он всегда дает их, если ей надо что-то принести.
— Пошли.
Мы прошли по коридору и спустились по лестнице вниз. Я держал револьвер
спрятанным под парфлеши, нацеленным в широкую спину стражника. Я остался стоять в
стороне, когда он подошел к столу Койота Кайова. В этот миг музыка стихла, и мне удалось
услышать весь короткий разговор.
— Чего тебе, Джек? — увидев стражника, спросил Блэкберн.
— Ключи. Лаура попросила еды.
— Опомнилась, — пробурчал Блэкберн. — На, держи. Выбери на кухне все самое
вкусное.
Получив ключи, Джек развернулся и прошел мимо меня. Я тронулся следом за ним. У
входа на кухню он задержался.
— Шагай к лестнице, — приказал я.
Он кивнул и послушно поднялся на второй этаж.
— Открывай, — сказал я, когда номер 13 был перед нами.
После двух оборотов ключа дверь распахнулась. Я перехватил кольт и рукояткой, что
было сил съездил по темени Джека. Тот снопом повалился внутрь комнаты одновременно с
испуганным женским вскриком. Затащив Джека в комнату и прикрыв дверь, я выпрямился.
Лаура стояла у кровати, широко раскрыв свои большие глаза.
— Это я, милая, — сказал я, тронувшись к ней.
— Джо!!! — ахнула она, сорвавшись с места.
Через мгновение мы были в объятьях друг друга. Слезы радости лились из ее
прекрасных глаз, а я покрывал горячими поцелуями ее лицо, которое не видел долгих три
года. Затем я отстранил любимую от себя.
— Теперь мы будем вместе навсегда, Лаура.
— Да, да, — глотая слезы, шептала она. — Навсегда! Иначе я просто умру или сойду с
ума.
Минуту-другую мы только и делали, что признавались в вечной любви. Немного
погодя, я уже думал о том, как нам выбраться из всей этой передряги.
— Лаура, нужно убираться отсюда, — сказал я. — И чем быстрее, тем лучше.
— Конечно, Джо. Я готова хоть сейчас покинуть эту постылую темницу.
Вытащив лассо, я бросился к зашторенному окну.
— Проклятье! — вырвалось у меня, когда я увидел железную решетку. В лассо теперь
не было никакой необходимости. Надо было искать другой выход.
— Придется выходить через зал, — сказал я Лауре.
— Как? Там же Стив!
Я кивнул головой, не зная что предпринять. Через заполненный людьми зал салуна еще
мог пройти незамеченным мужчина, но как это сделать женщине? И притом такой красавице!
Ее превосходная фигура привлечет внимание даже самого запойного забулдыги, не говоря
уже о Блэкберне и его дружках.
— Черт побери! — выдохнул я, стукнув себя по лбу. — Есть же кухня! Нам надо лишь
спуститься по лестнице и юркнуть туда. — Мой взгляд упал на лежавшего охранника. —
Может, тебе нарядиться в его одежду, Лаура? Если ты будешь в платье, мужские взгляды
прожгут его насквозь.
— Зачем? — возразила она. — У меня есть свой ковбойский костюм… Только без
шляпы.
— Прекрасно! Одевайся, а шляпу позаимствуем у Джека. Волосы спрячешь за
воротник.
Когда Лаура облачилась в замшевый костюм, мы покинули номер, прошли по коридору
и остановились у лестницы. Дождавшись начала очередного танца, мы быстро спустились по
ней в зал, направившись к кухне. По ходу я кому-то отдавил ногу, кого-то задел локтем. Слава
Богу, танец был в разгаре, и на мою неловкость никто не обратил внимания.
— Тебя знают в поварской? — спросил я Лауру перед дверью кухни.
— Видели несколько раз. Только не в этой одежде.
— Тогда обними меня и пониже наклони голову.
На кухне орудовала толстая негритянка, которой помогали двое белых парней и
несколько женщин.
— Моему другу нужно глотнуть свежего воздуха, — пояснил им я. — Да побыстрей,
иначе ему сделается дурно
— Сюда, молодой человек, сюда! — спохватилась негритянка, проводив нас до задней
двери, — Ишь, как набрался! Нечего было хлебать виски такому худосочному.
Свежего воздуха салунного двора мы с Лаурой глотнули с величайшим облегчением.
— К коновязи! — проговорил я. схватив ее за руку. — Со мной Чарли Бент.
Поприветствуешь его — и в путь!
Спустя две минуты мы уже скакали по пыльной улице Рили в западном направлении.
Мой великолепный вороной нес двойную ношу. Но он был тем жеребцом, который не
придавал этому никакого значения.
Глава 21
Лето 68 — го года надолго останется в моей памяти. Это было лето любви и счастья. Я
вновь обрел свою любимую, и моя радость не имела предела. С благословения Римского
Носа мы с Лаурой скрепили свой союз индейской свадьбой, на которой присутствовали
многие южные шайены, Джордж Бент с Мэгпи в том числе.
В начале августа мы вместе со свободными шайенами ушли из восточного Канзаса,
чтобы избежать преследования Длинных Ножей и поселиться у западных истоков
Рипабликэн-Ривер. Откочевывая туда, индейцы думали, что избавляются от всех опасностей.
Кавалеристы еще никогда не осмеливались преследовать шайенов дальше среднего течения
канзасских рек и речушек. Но им, а также и мне, следовало знать лучше.
В конце августа в наш лагерь прискакали гонцы от вождя Бычьего Медведя, который со
своими людьми кочевал по берегам Соломон-Ривер. Старый вождь предупредил нас о том,
что в форте Уоллес появился генерал Шеридан, что в нем он организовал большую партию
белых следопытов, которой поставил задачу выследить лагерь Римского Носа, Высокого
Бизона и Белой Лошади.
Мне эти новости не понравились сразу. По данным Бычьего Медведя следопытов было
около пятидесяти человек. Все они, должно быть, являлись опытными старожилами границы.
Если они взялись за дело, то шайенскому лагерю грозила опасность. По их наводке
кавалеристы могли добраться до него в считанные дни.
Своей озабоченностью я поспешил поделиться с Римским Носом, который после
свадьбы стал относиться ко мне как к родному племяннику.
— Знаю, Ниго Хайез, что следопытов надо опасаться, — сказал он мне. — Но они еще
далеко.
— Это опытные люди, — проговорил я. — Если они идут, то идут быстро.
— Может быть.
— Нужно проследить их путь, чтобы дать им бой в том месте, где нет укрытия.
— Хорошо. Возьми двух шайенов и найди белых следопытов. Вокуини будет ждать
Ниго Хайеза.
С Чарли Бентом последнее время творилось что-то неладное. Он заболел и очень
серьезно. Поэтому своего всегдашнего спутника по путешествиям я оставил в лагере. Со
мной поехали двое молодых шайенов, Маленькая Пума и Черный Мокасин.
Передовых белых следопытов мы заметили на третий день поисков, 16 сентября.
Увидев, как они выехали на вершину пологого холма, мы спрятались в небольшой рощице,
чтобы из нее вести наблюдение.
Дни стояли жаркие, в знойном мареве конные фигуры троих следопытов трепетали,
словно исполняли необычный танец. Один из них помахал рукой, и вскоре появились все
остальные.
Бычий Медведь не лгал. Их было около пятидесяти человек, и их путь лежал прямо на
запад. Они проехали мимо нашей рощи на расстоянии полумили. Среди кожаных одежд
основной массы следопытов я разглядел три голубых кавалерийских мундира. Видимо,
носившие военную форму были командирами этого особого отряда.
— Мы пропустили его далеко вперед, а затем двинулись следом.
Вечером, оставив своих спутников в леске из тополей, я пешком пробрался к стоянке
следопытов. Мне хотелось, если получится, прислушаться к их разговорам.
Бивак располагался на берегу неглубокого ручья. Я осторожно перешел его вброд и
прошмыгнул в заросли дикого сливняка, когда часовые разошлись на порядочное расстояние.
Многие следопыты уже улеглись на ночлег, положив головы на седла и завернувшись в
армейские одеяла. У неяркого костра, разложенного в двух десятках ярдов от сливняка,
сидело не менее восьми человек и среди них трое военных.
Старшим у них был крупный плечистый кавалерист в мундире майора, во рту которого
постоянно торчала дымившаяся трубка.
В ходе неторопливой беседы мне довелось узнать имена следопытов, которым вскоре
предстояло сыграть свою роль в истории усмирения южных прерий. Это они повергнут
сердца боевых шайенов в уныние. Но это будет потом, а сейчас они вели тихий бивачный
разговор. Кто-то вспоминал былое, кому-то приходило в голову похвастаться своими
амурными похождениями. Подобная болтовня длилась довольно долго, и мне она порядком
наскучила. Лишь когда беседа пошла по нужному мне руслу, я встрепенулся и навострил
уши.
— Сэр, по подсчетам Гровера, до лагеря шайенов осталось не более двух дней пути, —
произнес молодой военный в форме лейтенанта, обращаясь к майору. — Может, и не стоит
идти дальше?
— Лейтенант Бичер, — отозвался командир, — оставьте свои «может» при себе! В
приказах Шеридана все оговорено: пока на моей карте не будет отмечено точное
расположение лагеря Римского Носа, о возвращении нечего думать.
— Сэр, вы знаете, я никогда не был трусом, но к чему нам лишняя работа? Гровер
клянется, что Римский Нос на Арикари-Крик… Так, Гровер?
— Я редко ошибаюсь, Бичер, — ответил сухощавый загорелый следопыт, бросая
травинки в костер,
— Это лишь предположение, — настаивал майор. — Хоть его высказал и опытнейший
следопыт, но это остается предположением. — Он посмотрел на скаута и, попыхтев трубкой,
спросил у него: — Как ты думаешь, старина, куда сгинули те индейцы, что стояли лагерем на
Соломоне?
Майор говорил об арапахах, пришедших в наш лагерь прямо перед моим уходом.
— В это стране, Форсайт, — отозвался Гровер, срывая с земли соринку, — много дорог,
но могу прозакладывать свой скальп за то, что те индейцы, а по-моему это были арапахи,
сейчас под крылом Римского Носа.
— Значит, у этого головореза почти шестьсот воинов?
— Не менее того… И я слышал, что Убийца Пауни со своими южными оглала где-то в
этом районе.
— А сколько же воинов у этого сиу?
— У него всегда было не менее четырехсот бойцов. Если он объединится с Римским
Носом, получится порядочная индейская армия.
— И ехать дальше?! — буркнул какой-то следопыт. — Они перестреляют нас, как котят!
Майор улыбнулся и, подбросив на руках новенький «спенсер», уверенным тоном
произнес:
— У Римского Носа полно таких карабинов, это точно. Но что они без боеприпасов?
Боевые дубины, и только!
Не знаю, как майор добыл эту информацию, однако она была точной: патронов у
шайенов не хватало.
— Ну, против луков, стрел и копий мы еще повоюем, — шмыгнув носом, проговорил
тот же следопыт.
— Мне бы не хотелось оказаться под градом стрел и копий тысячной индейской
конницы, — сказал Гровер. — Но если это случится, лучше бы нам быть в укрепленных
позициях, а не на голой прерии.
В этот момент к костру подошли еще двое человек. Я видел их боковым зрением
обратив все внимание на Гровера.
— Паскудное дело — оказаться перед кучей краснокожих на открытой местности, —
продолжал следопыт. Сначала они скачут вокруг, сужая круги, а потом бросаются вперед, как
стая голодных волков на семейство диких кроликов.
— Если будет надо, встретим их и на ровной прерии, — произнес один из подсевших к
костру людей.
Я перевел взгляд на него, и мое сердце птицей нырнуло вниз. Блэкберн! Стив Блэкберн
сидел на корточках перед пламенем костра, раскуривая длинную сигару. Я посмотрел на
другого. Томпсон!.. Какого черта они тут горчат? Что им нужно среди следопытов?.. Гровер
повернулся к Блэкберну, и я перестал задавать себе эти вопросы.
— А-а, это ты, Стив. Что, не спится?.. Небось, не выходит из головы белый шайен, а?..
— Этот пройдоха с Римским Носом, — зло проговорил Блэкберн. — Ему от меня не
уйти. Пока не просверлю из своего дальнобойного «шарпса» дырку в его голове, мне никогда
не будет покоя.
— Тебе бы лучше попозже идти с кавалерией. Мыто не планируем схваток с
индейцами.
— Кто может знать наперед?
— Верно. — согласился Гровер. — Все может быть. Возможно, тебе и удастся
подстрелить белого шайена.
Мои руки непроизвольно сжали «спенсер». Я уже хотел было вскинуть его и покончить
с подлецом сейчас же. Но в последнюю секунду передумал. Без всяких сомнений, я бы
уложил его на месте. Однако, что сталось бы со мной? Сразу же после моего выстрела на
сливняк обрушился бы ливень пуль. Вопрос стоял о моей жизни и смерти, и я сдержался. К
тому же нежелательно было давать знать следопытам, что они обнаружены.
«Мы еще посмотрим, кто кого!» — пронеслось в моей голове.
У меня больше не было необходимости задерживаться в сливовых кустах. Потихоньку
выбравшись из них, я прокрался к ручью, осторожно перешел через него на другой берег и
вернулся в тополевый лесок, к маленькой Пуме и Черному Мокасину. Мы хорошенько в нем
выспались и с наступлением рассвета двинулись на запад.
На следующий день нам повстречались трое разведчиков оглала Убийцы Пауни.
Оказалось, что они были высланы вождем на поиски белых следопытов. Я сказал им, что
видел скаутов и слышал их разговоры. Они развернули лошадей и вместе с нами поехали в
обратный путь.
Утром мы въехали в лагерь оглала, располагавшийся у высохшего русла притока
Рипабликэн. Завидев нас, воины потянулись к палатке-типи вождя. Убийца Пауни,
знаменитый южный оглала, стоял у своего жилища в окружении старейшин клана. Это был
высокий индеец с могучими плечами и увесистыми кулаками. Его скуластое лицо казалось
еще более суровым из-за сведенных бровей и широкого рта с губами, уголки которых были
презрительно опущены вниз. Свое имя он честно заработал в битвах с давними врагами
лакота — индейцами пауни.
— Мои разведчики вернулись слишком рано, — сказал он, когда мы подъехали к
нему. — Это значит, что мне нужно прислушаться к шайенам?
— Да, вождь, — сказал я. — Шайены были на востоке и кое-что увидели.
— Что же?
— Пятьдесят белых следопытов идут к Арикари-Крик.
— Это точно?
— Ниго Хайез слышал их разговоры.
— Уаште. Белые следопыты приедут сюда, и они умрут, как стая заблудившихся
койотов.
Я покачал головой. Самоуверенность Убийцы Пауни резанула мне слух, и я сказал ему:
— Это не стая койотов, вождь, а опытные стрелки, у которых мулы нагружены
мешками боеприпасов. Может, они и боятся индейцев, но если встанет нужда, следопыты
примут бой.
Убийца Пауни некоторое время молчал. Затем, посовещавшись со старейшинами, задал
вопрос:
— Ниго Хайез слышал разговоры следопытов. Какие же у них намерения?
— Они ищут наши стоянки, а когда найдут их, все Длинные Ножи Канзаса устремятся
сюда. Шайенам и оглала лучше объединиться.
— Я услышал тебя, Ниго Хайез, — сказал Убийца Пауни чуть погодя. — Поезжай к
Римскому Носу и скажи ему, что оглала помогут шайенам расправиться со следопытами.
Покидая стоянку, мы видели, как женщины начали разбирать жилища.
У въезда в наш лагерь мы пустили лошадей рысью, издавая громкий волчий вой —
сигнал предостережения, которым всегда пользовались разведчики-шайены. Перед палаткой
Римского Носа мы спрыгнули с лошадей. Моего вороного Лаура отвела к нашему жилищу и
привязала к вбитому в землю колышку. Вокруг стали собираться вожди и воины, требуя
известий. Я ждал появления Римского Носа, но его все не было.
— Что скажут шайенам разведчики? — раздался голос Тонкахаски.
— Где Римский Нос? — спросил я.
— Ниго Хайез узнает позже, — воскликнул Белая Лошадь. — Пусть он расскажет о
своей разведке.
— Ну что ж, — сказал я, — слушайте. Маленькая Пума, Черный Мокасин и я видели
белых следопытов. Они ищут наш лагерь и, может быть, уже завтра увидят его, чтобы
вернуться на восток и послать сюда Длинных Ножей.
— Сколько их? — послышалось из толпы.
— Пятьдесят.
— Тут шесть сотен воинов, — сказал Тонкахаска. — Следопыты никогда не вернутся на
восток. Их тела достанутся грифам прерий.
— Следопытов не испугать числом. У них новейшие ружья и полно боеприпасов.
Этот довод охладил пыл Высокого Бизона, да и не его одного. Толпа шайенов
приутихла, помня о том, что патронов в лагере почти не было.
— Надо послать за оглала Убийцы Пауни, — выкрикнул кто-то из воинов. — С ними
мы будем сильнее.
— Ниго Хайез уже предупредил оглала, — сказал я. — Они собираются встать лагерем
рядом с шайенами. Но даже с ними нельзя недооценивать отряд белых следопытов.
Высокий Бизон кивнул мне, переговорил с другими вождями и громко прокричал:
— Пусть воины готовятся к битве! Пусть они возьмут лучших лошадей из табуна,
наложат боевую раскраску и проверят оружие!
Толпа вняла его словам и начала рассеиваться. Я снова спросил у Тонкахаски про
Римского Носа, но тот не услышал моего вопроса, занятый беседой с вождями.
— Пойдем, Джо, — взяла меня за руку Лаура. — Я расскажу тебе о Вокуини.
Я обнял ее, и мы зашагали к нашему уютному жилищу. Отведав вкусного кушанья —
горячего супа из бизоньих ребер и запеченного в углях языка — я удобно расположился на
своей мягкой лежанке, приготовившись выслушать жену.
— Вокуини нет в лагере потому, что он постится в соседних холмах, — сказала она.
— Что-то случилось?
— Случилось. Чтобы Вокуини был неуязвимым перед свинцовыми пулями, шаманы
обязали его принимать пищу только деревянными предметами…
— Слышал про это. Ну и?..
— Он соблюдал запрет, пока не побывал в типи Убийцы Пауни. Он съел пищу, к
которой прикасались железные ножи и вилки. Он считает, что его магия пострадала.
Я хотел сказать что-то про индейскую веру, но промолчал, вспомнив о том, что
Римскому Носу в схватках всегда везло. Хоть он первым и бросался на врага, ни он сам, ни
его лошадь никогда не были даже ранены.
— Что ж, пусть постится, — сказал я. — Я поговорю с ним позже. — Я взглянул на
Лауру и серьезным тоном проговорил: — Неприятная новость, дорогая. Блэкберн едет сюда
вместе со следопытами.
У Лауры перехватило дыхание. В ее глубоких глазах появилось испуганное выражение.
В них отражалась жуткая боязнь того, кого она ненавидела всей своей душой.
— Зачем он?.. Что ему нужно?..
— Моя жизнь. Я слышал его, как сейчас слышу тебя.
— Ты слышал его?! — вскрикнула Лаура. — Так почему же не прикончил?.. О Боже,
избавь нас от этого изверга!
Я объяснил Лауре, почему не воспользовался возможностью пристрелить подлеца,
обмолвился о его дальнобойном «шарпсе», пуля из которого должна прошибить мою голову.
— Джо, береги себя! — взмолилась она. — Заклинаю тебя! Я не перенесу твоей гибели!
— Успокойся, родная, — взяв Лауру за плечи, я нежно поцеловал ее. — Все будет
хорошо.
Навестив больного Чарли Бента, который лежал в жилище Гнедого Коня, его
давнишнего шайенского друга, я прыгнул на Маркиза и поехал на поиски Римского Носа. На
вершине одного из дальних от селения холмов я и обнаружил его. Он сидел, откинувшись
спиной на ствол могучей сосны. Подъехав ближе, я услышал его тихий мерный голос: он
бормотал индейские заклинания. Я спешился и сел рядом с ним. Он, казалось, не замечал
ничего вокруг. Черты его скуластого лица от поста заметно заострились, стали резче.
— Может ли Ниго Хайез нарушить покой Вокуини? — спросил я, всматриваясь в его
точеный профиль.
Молитва оборвалась, и Римский Нос повернул голову.
— Говори, Ниго. Вокуини слушает.
— Магия Римского Носа пострадала в опасное для шайенов время, — сказал я. —
Белые следопыты завтра будут здесь. Если мы не уничтожим их, они вернутся в форт и
пошлют сюда Длинных Ножей.
— Пусть Тонкахаска ведет шайенов в бой.
— Вокуини. я видел этих следопытов и слышал их речи. Их нельзя будет уничтожить
без тебя и твоего четкого командования. Шайены станут грозной силой только тогда, когда их
возглавит самый отважный и уважаемый военный вождь.
— Духи еще не подали мне знака, Ниго. Я должен молиться… Знают ли оглала о белых
следопытах?
— Я побывал в их лагере…
— Пусть Тонкахаска, Белая Лошадь и Убийца Пауни начинают битву. Вокуини примет
участие в ней, когда его магия обретет силу. Я сказал.
Мне ничего не оставалось, как покинуть его и возвратиться в лагерь.
Глава 22
Ближе к вечеру возле нашей стоянки выросло селение оглала Убийцы Пауни. Лакота
приехали со свежими новостями. По данным их разведчиков следопыты разбили последний
бивак на берегу пересохшего Арикари-Крик. Это значило, что с наступлением утра они
продвинутся вперед и обнаружат наши лагеря. Поэтому поводу при свете вечерних костров
состоялся совет объединенных шайенов, арапахов и оглала.
— Следопыты умрут там, где они остановились, — сказал в его заключении Убийца
Пауни. — Едва заря окрасит край неба, оглала пойдут в бой.
— Вместе с шайенами, — поддержал его Тонкахаска.
— И арапахами, — добавил Желтый Ворон, вождь южных арапахов.
Признаюсь, мне понравилось это единодушие. Вожди и воины, наконец, поняли всю
важность предстоящей схватки. Ведь получалось так, что если следопыты потерпят
поражение, то у Длинных Ножей надолго отпадет охота преследовать индейцев в их дальних
заповедных кочевьях. После этого совета у меня мелькнула мысль: «а может быть, победа
будет достигнута и без Римского Носа с его пострадавшей магией?»
Этой ночью я спал беспокойным сном, как многие из вождей и простых воинов.
Просыпаясь, я слышал заунывный вой койотов, от которого становилось как-то не по себе.
Мне показалось, что в эту ночь они особенно расходились, как будто предчувствовали
надвигавшиеся кровавые события.
Перед рассветом я уже не смог забыться сном. Осторожно, чтобы не разбудить Лауру, я
выбрался на свежий воздух. Я огляделся по сторонам при бледном свете луны и звезд. В
лагерях шайенов и арапахов было тихо. Я повернулся к стоянке оглала и застыл на месте. Ее
Только что покинула огромная масса всадников, державшая направление на Арикари-Крик!
Я недоумевал лишь считанные секунды, быстро сообразив, что оглала едут к биваку
следопытов.
— Черт бы побрал всю эту индейскую бестолковость! — вырвалось у меня.
Ясно, что оглала захотели в одиночку расправиться со следопытами, не предупредив ни
шайенов, ни арапахов. Они задумали покрыть себя славой, пока их союзники мирно спали.
Они решили, что белые достанутся в добычу только им!
— Тщеславные глупцы! — пробормотал я.
Взяв «спенсер» с запасными магазинами, я оседлал Маркиза и поехал за этими
искателями славы, надеясь еще образумить их, остановить и не дать им спугнуть ничего не
подозревающих следопытов.
Я нагнал оглала, когда Арикари-Крик был уже недалеко. Ворвавшись в ряды индейских
пони, оставляя на их шкурах кровавые отметины своих крепких желтых зубов, Маркиз в два
счета доставил меня к гнедому жеребцу Убийцы Пауни.
— Почему оглала действуют в одиночку? — крикнул я вождю, сдерживая Маркиза. —
Мы же договорились сражаться вместе.
— Когда молодые воины жаждут крови, их не остановить, — спокойно ответил Убийца
Пауни, кивая на свое воинство.
Этому оправданию можно было поверить: молодежь оглала готова была броситься в
бой хоть сейчас. Ряды ее от нетерпения колебались, как заросли камыша при сильном ветре.
— Но ведь еще можно остановить их! — настаивал я.
— Уже нельзя, — отрезал вождь, указывая рукой на что-то позади меня.
Я развернулся в седле: двадцать молодых оглала рванулись к стоянке белых следопытов
с криками «оставим их без лошадей!». Эти вопли, конечно же, разбудили следопытов. Они
предоставили им уйму времени, чтобы опомниться. Беглым огнем из скорострельных
карабинов скауты отогнали несостоявшихся угонщиков прочь.
— Хукка-хей! — загремел боевой клич сотен пришпоривших лошадей оглала.
Беспорядочная лавина индейских всадников вскоре перестроилась в длинную цепь,
которая, сметая все на своем пути, стремительно понеслась к излучине Арикари-Крик. Стук
неподкованных копыт разносился на многие мили.
А следопыты тем временем не теряли времени даром. Они на всех парах мчались к
единственному месту в открытой прерии, где можно было встретить индейскую атаку с
шансами на спасение — к небольшому островку в почти пересохшем русле Арикари-Крик.
Неудачная вылазка конокрадов позволила им осмотреться и выбрать самое надежное в этой
ситуации укрытие.
Я скакал среди вопящих оглала и видел, что следопытов уже не перехватить.
Они достигли островка как раз вовремя, чтобы открыть по индейской цепи
убийственную стрельбу. Прежде чем раздались первые беспорядочные выстрелы, я услышал
громкую команду майора Форсайт.
— Ставить лошадей и мулов в круг!.. Огонь!
Пули засвистели в утреннем воздухе, но лавина краснокожих всадников продолжала
нестись с прежней неудержимостью.
— Прекратить стрельбу! — зазвучал голос майора. Стрельба стихла, и снова раздался
зычный приказ Форсайта:
— Стрелять по команде — залпами!
После третьего залпа индейцы все еще скакали вперед. Но когда их боевая линия
испытала на себе меткий огонь кучки белых храбрецов, спрятавшихся под берегом Арикари-
Крик, атака захлебнулась. Потеряв два десятка передовых воинов, оглала притормозили
своих лошадей, а потом и вовсе рассыпались по прерии. Испуская злобные вопли и осыпая
осажденных стрелами, они в беспорядке закружились вокруг злосчастного островка. Белые
же снайперы, сделав свое дело, перебежали через русло и присоединились к товарищам.
Оглала продолжали осаду. Через какое-то время на островке не осталось ни одного
животного на ногах. Отличные мишени, все лошади и мулы были уничтожены стрелами и
пулями кружащихся индейцев. Следопыты сначала прятались за седлами и поклажей, но
когда появились первые жертвы, майор Форсайт выкрикнул:
— Ройте окопы, ребята! Чем быстрее, тем лучше!
Его подчиненные, точнее их половина, кинулись исполнять приказ, остальные
продолжали отстреливаться.
— Целься точнее! — кричал Форсайт. — Каждая пуля должна лететь в цель!
Я уже давно оставался в стороне, наблюдая за кружащимся водоворотом индейских
всадников, и, казалось, обезопасил себя, как вдруг вражеская пуля со свистом пронеслась в
дюйме от моего уха. Я пригнулся к холке жеребца и отъехал подальше. Очередной
свинцовый посланец чуть было не прочертил борозду на моем скальпе. Удаляясь на
безопасное расстояние, я сообразил на этот раз, из какого оружия летят пули и кто его хозяин.
Стив Блэкберн был верен своему слову! Он разглядел меня, и только его неточность
позволила мне задержаться на белом свете. В пылу конной атаки я совсем позабыл об
ублюдке и едва не поплатился за это. Надо было впредь держать ухо востро.
Видя, что их тактика больше не приносит успеха, оглала вскоре отступили от
окопавшихся следопытов к югу. Я подъехал к Убийце Пауни. Он был хмур и растерян.
— Разве Ниго Хайез был не прав? — сказал я, указывая вождю на разбросанные тут и
там трупы индейцев.
Он долго смотрел куда-то вдаль, потом тихо произнес:
— Не делай Убийце Пауни больно, Ниго Хайез. Он стар, и на войне его голос похож на
одинокий крик журавля в ненастную погоду.
Я не стал добивать старика упреками. Развернув Маркиза, я направил его в сторону
нашего лагеря, но тут же натянул поводья. Мне навстречу, поднимая столб пыли, скакали
вооруженные всадники.
— Шайены! — раздались позади меня голоса оглала. — Шайены и арапахи!
Это были действительно они. Я стал искать глазами среди передовых конников
Римского Носа. Если он вел воинов, то необходимо было организовать всеобщую конную
атаку. Боевой пыл индейцев увеличился бы во сто крат, возглавь их счастливый в битвах
Вокуини.
Но Римского Носа не было. Во главе шайенов и арапахов скакали Высокий Бизон и
Белая Лошадь.
Через пятнадцать минут объединенное войско шайенов, арапахов и оглала предприняло
пешую атаку на островок. Боевые кличи трех самых воинственных племен прерий слились в
один яростный вопль. На окопы обрушился дождь индейских стрел. Но следопыты, понеся
некоторые потери, повели методичный огонь, заставивший нападавших попрятаться в
высоких травах островка.
Я был в гуще пеших шайенов, выискивая возможность пустить меткую пулю в
окопавшегося Блэкберна. Однако из-за беспрерывной стрельбы следопытов мне не удавалось
этого сделать. Их пули свистели в убийственной близости. Я лежал в траве и явственно
слышал команды майора и восклицания его подчиненных.
— Ребята, их полно в этой траве, — кричал Форсайт. — Сейчас не жалейте патронов!
— Сэр! — послышался голос лейтенанта Бичера. — Двоих убили.
— Где врач? — заорал кто-то в ближних окопах. — тут тяжело раненый!
— Бедняге придется подождать, — отреагировал Форсайт. — Врача пристрелят как
куропатку, если он выползет из своего окопа!
Вслед за этим раздался резкий голос Эбнера Гровера:
— Ребята, майора ранило!
— Пустяки, старина, — откликнулся Форсайт. — Без паники! Надо быть мужчиной…
Эй, Бичер, сейчас же пригнись или твой лейтенантский мундир будет похож на потрошеную
тряпку!
— Сэр! — рявкнул Гровер через секунду. — Конец лейтенанту!
— Проклятье! — с болью отозвался Форсайт. — Я же говорил ему не…
— Нет! Прошу прощения, ранен!
— Слава Богу! Пусть держится!
Майор Форсайт и лейтенант Бичер, командиры отряда, были ранены. Это уже кое-что
значило! Третий кавалерист в форме сержанта вскоре принял на себя командование, ибо
первые впали в беспамятство.
Я огласил эту новость на лакота и шайенском. Ответом мне был оглушительный
индейский рев, с которым воины и поднялись в атаку. Но, не пробежав и десятка шагов, они
были вынуждены вновь попрятаться в траве. Скорострельные карабины следопытов не дали
им никаких шансов.
Перестрелка то стихая, то набирая новую мощь, продолжалась. Многочисленная группа
оглала раза два попыталась пробиться к острову на лошадях. И, естественно, безрезультатно.
Тут нужна была одна мощная конная атака. И только та атака, которую возглавит Римский
Нос.
Выбравшись из-под обстрела, я вскочил на Маркиза и поскакал к постящемуся лидеру
шайенов.
Глава 23
Часть II
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Прошло три месяца после описанных выше драматических событий. Закончился апрель
— месяц Появления Красной Травы, миновал май — месяц, Когда Линяют Кони, а также
июнь — месяц Зеленой Травы. Наступила благодатная пора — июль — месяц Созревающих
Вишен, Все зимовавшие у Черных Холмов тетоны, разбившись на множество кочевых общин
и кланов, рассыпались по прериям в поисках бизоньих стад.
Наш клан хункпатила под предводительством Бешеного Коня кочевал в районе Шайен-
Ривер, когда поползли слухи о движущейся к Черным Холмам 7 — ой кавалерии генерала
Кастера.
— Мы должны проследить за солдатами, — сказал на совете Ташунка Витко. — Если
удастся, оставим их без лошадей. Длинные Ножи снова нарушили договор.
Бешеный Конь имел в виду соглашение 1868 года, по которому армия обещала не
приближаться к священным для индейцев Черным Холмам.
Отобранная вождем сотня воинов (мы с Вапой Хакиту были в ней) прибыла в лагерь
Ловца Орлов в середине июля.
Лидер сторожевого отряда уже знал о вышедшей из форта Линкольн солдатской
колонне. Он сказал, что за последнее время его воины уничтожили множество обнаглевших
золотоискателей. Кастер, предположил он, направлен в Черные Холмы для того, чтобы
защищать белых старателей, свихнувшихся от золотой лихорадки. Бешеный Конь согласился
с ним. Трудно было найти более подходящее объяснение.
За солдатской колонной велось наблюдение, и вскоре разведчики сообщили, что она
приближается.
С высоких залесенных холмов мы сначала заметили облако пыли, а потом рассмотрели
и всю колонну. В ней, кроме вооруженных кавалеристов, двигались многочисленные
фургоны и вьючные мулы. У подножья Черных Холмов солдаты остановились, поставив
фургоны в круг. Устав с дороги они, очевидно, собирались как следует отдохнуть. Ближе к
вечеру внутри фургонного круга возник походный палаточный городок, и зажглись костры.
Вылазка за кавалерийскими лошадьми состоялась сразу после наступления темноты.
Вожди рассчитывали на внезапность, ибо белые не подозревали, что их уже давно
заприметили. Табун армейских скакунов охранялся скудной цепочкой часовых, и мало кто
сомневался в удаче.
Но все пошло прахом, когда один из бойцов Ванбли Кувы вместо того, чтобы
прикончить часового, умудрился лишь легко его ранить. Солдат смог ускользнуть и поднять
такой переполох, что мы едва успели ретироваться.
Возвращаться на исходные позиции пришлось в отвратительном настроении под свист
солдатских пуль. Чего достигла эта вылазка, так это того, что Длинные Ножи перестали
считать поход в Черные Холмы увеселительной прогулкой. Назавтра они углубились в горы и
уже не выпускали оружия из рук. Любой неосторожный индеец, попадавшийся им на глаза,
тут же служил живой мишенью. Нам оставалось наблюдать с безопасного расстояния, как
под прикрытием скорострельных карабинов солдаты копаются в земле. Да, Кастер задумал
самолично отыскать золото. И он, в конце концов, добился своего. Мы видели, как солдаты
приносили ему самородки и золотой песок, и как он был доволен.
Я рассматривал Кастера издалека. Он был тем же стройным длинноволосым офицером,
как всегда облаченным в безупречную военную форму с сияющими на солнце пуговицами.
Однажды к вечеру, наблюдая с Вапой Хакиту за армейским лагерем с более близкого
расстояния, я неожиданно для себя увидел еще одного знакомца.
У костра в кругу кастеровских следопытов сидел Блэкберн. Мои руки сжались в кулаки,
я стал дышать через нос.
— В чем дело, Шайеласка? — заметив мое волнение, спросил Боевое Оперение.
— Блэкберн! — сказал я, не сводя глаз с команчеро.
— Где?!
— У костра следопытов.
Вапа Хакиту бросил туда взгляд.
— Точно, это он… Шунка Васичу!
— Да, Вапа, бледнолицая собака приползла за золотом. Клянусь, я прикончу его на этот
раз!
— Как? — задал трезвый вопрос Вапа Хакиту.
Я промолчал. В голове сначала была полная неразбериха, потом появились кое-какие
мысли. Через пять минут я знал, что мне делать.
— Оставайся здесь, — сказал я индейцу, — и молись за Шайеласку.
— Уаште, — произнес он. — Хорошо. Пусть Отец Солнце хранит его.
Я встал и, закинув «спенсер» за спину, двинулся вниз по склону холма. Пока я
спускался, на горную долину, где располагался армейский лагерь, легли сумерки. Костры
горели уже повсюду, посылая к звездному небу яркие искры.
Следопыты расположились невдалеке от подножия холма, но, согласно своему плану, я
обогнул его стороной, выйдя к самому дальнему костру кавалеристов. Спрятавшись в
низкорослом подлеске, я присел на корточки и стал ждать.
У подлеска в свете ночных костров прохаживались часовые. На усатых лицах
кавалеристов, потягивающих кофе, танцевали блики огня. Слышался их говор, иногда смех
после удачных шуток.
Я ждал не напрасно. Спустя три четверти часа один из кавалеристов встал, потянулся и,
поправив ремень, зашагал в кусты, именно туда, где, затаив дыхание и зажав в руках ствол
«спенсера», тихо сидел я. Он был одного со мной роста, схожего телосложения.
«Надо же! — обрадовался я. — Это весьма кстати…»
Солдат шагнул в подлесок буквально в трех ярдах от меня и, сплюнув, приготовился
отдать дань природе. Он стоял ко мне вполоборота, задрав лицо к небу. Я медленно
приподнялся, одновременно занеся за правое плечо карабин. Выпрямившись, я резко двинул
прикладом в голову солдата. С его губ сорвался короткий вздох, и он начал валиться в
сторону. Одним прыжком я оказался рядом и поймал падающее тело на полпути к земле.
Аккуратно уложив солдата на траву, я снял с него сапоги, шляпу и военную форму. Натянув
на себя все это, я с десяток секунд постоял над потерявшим сознание кавалеристом. Видимо,
удар пришелся куда следует, он не подавал никаких признаков пробуждения. Я надвинул
шляпу на лоб и, перекрестившись, вышел из подлеска.
Самой опасной задачей было пройти мимо солдатского костра. Мне, конечно, можно
было вернуться к подножию холма той же дорогой, но в этом случае меня наверняка ждали
бы неприятности. Товарищи моего солдата могли бы заинтересоваться долгим его
отсутствием, и тогда все пошло бы насмарку. Я выбрал более трудный путь.
«Он должен привести меня к Блэкберну» — твердил я про себя.
Прохаживавшийся у подлеска часовой, увидев меня, с усмешкой произнес:
— С облегчением, Даусон.
Я буркнул что-то в ответ и пошел мимо костра в открытую долину.
— Эй, Даусон, ты что, сбился с дороги? — раздался громкий голос у костра.
Послышался хохот кавалеристов, но мне было не до смеха, и я продолжал идти с
грохочущим в груди сердцем.
— Черт тебя дери, Даусон! — рявкнул все тот же солдат. — Проваливай хоть в
преисподнюю, но дай нам карты!
Какие карты? Проклятье, какие карты?.. Я остановился и лихорадочно зашарил руками
по куртке и брюкам.
— Фу-у-у! — вырвалось у меня спустя мгновение.
Колоду я нащупал в нагрудном кармане куртки Даусона и перевел дыхание. Она была в
кожаном футляре. Вытащив футляр я, не оборачиваясь, отбросил его в сторону костра.
— Клянусь распятьем, Даусон, ты сейчас вернешься и соберешь все карты!
Наверное, в полете футляр открылся, и карты рассыпались по траве. От испуга у меня
сдавило виски. Я не знал, что мне делать и бросился бежать. Это, однако, и спасло меня.
Позади раздался дружный смех кавалеристов.
— Оставь его в покое, Сандерс! — крикнул кто-то. — Тебе не догнать этого детину!
Пробежав ярдов тридцать, я оглянулся. Солдаты, продолжая смеяться, собирали
рассыпавшиеся карты. Один из них потряс мне кулаком и присоединился к товарищам.
Я еще долго не мог успокоиться. Но надо было держать нервы в узде, и вскоре все мои
мысли были сосредоточены на Блэкберне.
Не доходя до костра следопытов десяти ярдов, я увидел, что он сидит ко мне спиной и
также как кавалеристы играет в карты. Настало время действовать.
— Эй. у костра! — гаркнул я, изменив голос. — Кто там из вас Стив Блэкберн? Генерал
приказал мне переговорить с ним с глазу на глаз.
Последние слова я говорил, уже отвернувшись от костра. Послышался голос Блэкберна,
который сказал что-то своим друзьям, потом зазвучали шаги. Не оглядываясь, я зашагал в
ближайшие кусты. Войдя в них, я вытащил нож из ножен и согнулся якобы для того, чтобы
заправить брючины в голенища. Подошедший Блэкберн тронул мое плечо и хотел было что-
то сказать.
Выпрямившись, я вогнал длинное лезвие ему в живот в область пупка и продвинул нож
вверх, до самой грудной клетки. Раздался оглушительный вопль, и тело Блэкберна, ломая
ветви кустарника, повалилось на землю. Я пошарил рукой у него за пазухой, но «золотой»
карты не было,
— Где же она? — прошипел я, тряся за ворот умирающего команчеро.
И тут, в свете луны я увидел его лицо. Незнакомое лицо. Я тряс совершенно
неизвестного мне человека. Блэкберн послал поговорить со мной своего товарища!
В лагере разразилась пальба. Ржали лошади, метались туда-сюда солдаты. Нельзя было
терять ни секунды.
Чертыхнувшись, я помчался вверх по склону холма. Добравшись до Боевого Оперенья,
я снял с себя армейскую форму.
— Вапа Хакиту не станет задавать вопросы, — с улыбкой сказал мой друг. — Он
слышал вопль Койота Кайова.
— Я выпотрошил внутренности другому человеку, — произнес я с вздохом. — Вот и
все.
Надо было видеть лицо Вапы Хакиту. Кажется, оно чем-то напоминало мое в тот
момент, когда я увидел, что прикончил отнюдь не своего старинного врага, который, похоже,
водил дружбу с дьяволом.
Глава 4
Поход Кастера в Черные Холмы стоил народу лакота последних остатков спокойствия.
Вернувшись в форт Линкольн, однозвездный генерал раструбил на все штаты об
огромных залежах золота. Тысячи американцев, заслышав об этом, потянулись к Черным
Холмам. Встревоженные бойцы тетонов стали требовать от своих вождей — Красного
Облака, Крапчатого Хвоста и других — решительных действий. Но когда-то славные и
мужественные лидеры краснокожих теперь растеряли все достоинство. Их голос протеста
был слаб, они, казалось, не знали, что предпринять. Колеблющиеся вожди никогда не
способны влиять на соплеменников, и возмущенные воины к концу года попросту сбежали из
агентств, чтобы встать под знамена двух великих предводителей, Ташунка Витко и Татанка
Йотанка — вот имена этих вождей, не утративших ни гордости, ни пыла, ни твердой
решимости отстоять племенные земли лакота. Их четкая позиция в отношении вторжения
белых в Хи Сапа вполне отвечала воинственным настроениям воинов.
И именно благодаря усилиям этих вождей поток золотоискателей вскоре превратился в
жалкий пересыхающий ручей. Обнаглевших старателей беспощадно уничтожали, под их
ногами горела священная горная земля. Видя это, президент Грант в начале 1875 года
вынужден был отправить в Черные Холмы генерала Крука. Тому была поставлена задача
вывести из гор оставшихся золотоискателей. А летом поползли слухи о том, что президент
Грант готов послать в земли тетонов мирную делегацию для переговоров.
Что ж, индейцы не были против разговоров. Добрых разговоров.
Я и Лаура жили среди индейцев, жили, как подобает индейской семье, тревожась и
надеясь, огорчаясь и радуясь в зависимости от положения дел на границе. В эти смутные дни
радости, конечно, было меньше и, заботясь о мире в ее душе, я не проронил ни слова Лауре о
двух моих встречах с Блэкберном. Что было, то было. Может, я и оказывался на краю гибели,
но иногда полезнее говорить неправду любимой женщине и заботливой матери.
Летом свободные индейцы объединились в лагерь на берегах Онжинжитка Уакпа или
Роузбад-Ривер для проведения большого Танца Солнца. Тут были оглала Бешеного Коня,
Черного Близнеца и Большой Дороги, сансарки Крапчатого Орла, северные шайены
Маленького Волка, миннеконджу Летящей Пчелы и хункпапа Сидящего Быка. Северные
шайены издавна дружили с оглала и миннеконджу. а вот с хункпапа они виделись крайне
редко, считая их чуть ли не чужаками. И Сидящий Бык на священной церемонии, желая
положить конец такому положению вещей, исполнил символичный танец межплеменного
братства и выкурил с вождями шайенов две трубки.
Чуть позже в наш объединенный лагерь пожаловали посланцы от армейских
командиров — метисы, Жан Батист Пурье и Луи Ришо. Они жили когда-то среди тетонов, я
встречал их в прошлом несколько раз. Это были люди, к чьим услугам прибегали и белые, и
индейцы. Они считались чем-то вроде посредников.
Метисы, проехав к центру лагеря, спрыгнули с лошадей у типи Сидящего Быка.
— Сейчас Татанка соберет совет, — предположил Вапа Хакиту. Отобедав, мы с ним
отдыхали в тени моего жилища.
— Эй-и, — согласился я. — Если эти двое приехали, то с большими новостями.
Наши догадки подтвердил спустя минуту глашатай хункпапа, объявивший о сборе
вождей и достойных воинов в типи Татанки Йотанки. Одевшись в праздничные одежды, мы с
Боевым Опереньем отправились к типи хункпапа. Я выглядел весьма внушительно со своим
ожерельем из когтей гризли, которого я когда-то победил в изнурительной схватке у
подножия Биг-Хорнс.
Мы вошли в жилище Сидящего Быка, присев на шкуры слева от входа, где уже сидели
Черная Луна, Четыре Медведя, Вороний Король, Дождь-В-Лицо, Крапчатый Орел и еще с
дюжину не менее влиятельных лакота.
Напротив входа, за очагом, на месте почета-чатку один подле другого восседали
Татанка Йотанка — Сидящий Бык и Ташунка Витко — Бешеный Конь. Слева от первого
сидели двое незнакомых мне величественных индейцев с волевыми лицами. Я никогда их не
видел, а поскольку наши народы объединились недавно, мне они не попались на глаза в эти
дни.
— Кто они? — кивнув на них, спросил я у своего друга.
— Хункпапа, — прозвучал односложный ответ.
— Ясно, что не пауни или арикара, — буркнул я. — Их имя и положение?
— Рядом с Сидящим Быком — его старинный друг, Галл. Хункпапа его зовут Пизи,
Человек, Выходящий на Середину.
Передо мной находился один из самых мужественных хункпапа. Его отвагу индейские
отцы ставили в пример детям, а о его железном здоровье ходили легенды.
Зимой 65 — года Галл со своей общиной встал лагерем возле форта Бертольд, не
подозревая, что его недруг Кровавый Нож, полуарикара-полухункпапа, задумал покончить с
ним. Армейский скаут провел отряд солдат к типи Галла, и когда тот вышел наружу, его не
только прострелили, но и пригвоздили к земле штыком. Неудовлетворенный Кровавый Нож
приставил двустволку к голове вождя и спустил курок. В самый последний миг офицер отбил
ногой стволы в сторону. Благодаря известной знахарке Галл потом выздоровел, однако люди
считали, что главным гарантом исцеления вождя стало его несокрушимое здоровье.
— A тот, рядом с Галлом? — продолжил я расспросы.
— Прыгающий Бык, — ответил мой информатор. Большего мне и не нужно было знать.
Еще кочуя с южными шайенами, я слышал об этом ассинибойне.
В одной из схваток с ассинибойнами, произошедшей севернее Миссури, хункпапа
Быстрое Облако взял в плен тринадцатилетнего юнца. Он хотел было прикончить ею, но
пленник бросился на шею Сидящему Быку, назвав вождя старшим братом. И Сидящий Бык, у
которого не было братьев, сжалился над отважным мальчиком (то; до последней возможности
не выпускал из рук лук со стрелами) и сделал его приемным братом. Прошли годы, и он под
присмотром Татанки Йотанки вырос в прекрасного бойца. У него было несколько имен.
Сначала хункпапа называли его Хохой, Бунтарем и Невозвращенцем (он остался с хункпапа
навеки), потом он стал носить имя Много Убитых. В конце концов, ему было присвоено имя
погибшего отца Сидящего Быка — Прыгающий Бык.
Теперь о, самом Сидящем Быке. В юности он был храбрейшим воином среди хункпапа.
В бессчетных схватках один на один с кроу, ассинибойнами, кри, плоскоголовыми и другими
враждебными индейцами он не проиграл ни разу. Он рано стал членом двух военных
обществ, Лисят и Храбрых Сердец. В последнем обществе, являвшемся самым значительным
и насчитывавшим около пятидесяти членов, он сделал быструю карьеру. Ему даровали
звание носителя пояса, и по рангу он уступал лишь двум ведущим вождям общества. Первой
обязанностью носителя пояса в битвах было забить колышком конец этого пояса в землю и
не сходить с места перед лицом врага. Его мог освободить только член Храбрых Сердец.
Сидящий Бык легко управлялся с любым видом оружия и скоро настолько преуспел в
военном деле, что враги боялись даже звука его имени. Воины хункпапа бросались в бой с
кличем — «Татанка Йотанка тахокшила!»(«Мы парни Сидящего Быка!»), который неизменно
вселял ужас в сердца враждебных индейцев.
В 57 — ом он стал военным вождем хункпапа. Его храбрость и твердость по
отношению к бледнолицым снискали ему всеобщее уважение, и двенадцать лет спустя он
был избран верховным вождем всех сражающихся лакота.
Это был первый случай за всю мою долгую жизнь в прериях, когда я оказался с ним
лицом к лицу. Великий вождь свободных тетонов был среднего роста, но крепкого
телосложения. Сразу привлекали внимание его широкий плотно стиснутый рот и
пронзительные глаза мудреца. Они говорили о непоколебимой твердости, силе духа, также
как красивый орлиный нос и выдвинутый вперед подбородок.
Насмотревшись на него, я перевел взгляд на Бешеного Коня, и в голову пришла мысль,
что эти два выдающихся тетона и могут еще сплачивать вокруг себя смелых, решительных,
беззаветно любящих родину людей.
У каждого из них была своя роль в общеплеменном ведении дел, но оба стремились к
одному: отстоять родную землю, а если придется, то и умереть, сражаясь за нее. Если
Ташунка Витко являлся признанным военным лидером тетонов, то Татанка Йотанка был
самым уважаемым старейшиной среди них. Если первый был острием тетонского копья, то
второй — его крепким древком, говоря языком самих индейцев. Сидящий Бык хранил
традиции кочевого народа, Бешеный Конь дрался за них, не жалея себя.
Сейчас они сидели бок о бок, молодой воинственный оглала с печальными карими
глазами и пожилой хункпапа с мудрым, в глубоких морщинах, лицом.
Когда последний из пришедших занял свое место, Бешеный Конь достал Трубку Мира,
раскурил ее и пустил по кругу. Это была необычная трубка, и о ней я расскажу позднее.
Присутствующие на совете бережно передавали ее по кругу, пока она не была выкурена.
Бешеный Конь положил Трубку Мира в чехол, а Сидящий Бык сделал знак Луи Ришо.
— Мы приехали к свободным лакота, чтобы донести до них слово Великого Белого
Отца, — заговорил тот. — Это слово должно быть услышано. Белый Отец шлет приглашение
вождям посетить берега Белой Реки. Они должны вместе с индейцами из агентств
побеседовать с избранными им людьми…
Ришо пробежал глазами по лицам вождей и продолжил:
— …Делегацию белых людей возглавляет сенатор Уильям Эллисон, от армии будет
присутствовать генерал Терри…
— Хватит перечислений! — оборвал его Галл.
— О чем мы будем говорить с белыми? — спросил Сидящий Бык.
Все взгляды устремились на Жана Батиста Пурье, который прокашлялся, и поднял руку.
— Разговор пойдет о Черных Холмах, — сказал он быстро. — Белые собираются
купить их у индейцев за большие деньги.
Таких новостей никто не ждал. Они были столь неожиданны, что в типи повисла
глубокая тишина. Ее нарушил резкий голос Галла:
— Что?!.. Что ты сказал?..
Неистовый хункпапа, мне казалось, готов был растерзать метиса, но рука друга легла на
его плечо и он, тяжело дыша, остался сидеть на месте.
— Ришо и Пурье тут ни при чем, — спокойно сказал Сидящий Бык. — Они только
гонцы.
И здесь заговорили все сразу. Перебивая друг друга, индейцы хмурили брови,
размахивали руками, сыпали проклятьями. Лишь Татанка Йотанка и Ташунка Витко,
казалось, не испытывали никакого волнения. Оба хранили молчание, бросая иногда взгляды
на разгоряченных соплеменников. Когда же шум начал стихать, Бешеный Конь, обменявшись
репликами с Сидящим Быком, взял слово. Поначалу он говорил тихо, без всяких эмоций, но
потом его голос набрал силу, в нем зазвучали жесткие, ледяные тона.
— Великий Белый Отец всегда твердит, что любит своих краснокожих детей, что готов
помогать им, оберегать их и защищать. Так ли это на самом деле? Нет! Его слова остаются
словами. Лакота устали слушать ложь. Где обещанное им продовольствие и боеприпасы на
охоту? Кто жил в агентствах Красного Облака или Крапчатого Хвоста, тот знает, о чем я
говорю. Чтобы не умереть от голода, краснокожие с луками и стрелами впустую покрывают
огромные расстояния. А дичи нет. Ее давно распугали белые. Теперь Великий Белый Отец
захотел купить Черные Холмы, в которых индеец и может еще прокормиться! Мало ему
ранее отнятых у нас земель. Когда же бледнолицые скажут, что с них довольно?.. Ташунка
Витко знает ответы. Его сердце полно печали. Он не поедет на переговоры. Он и его воины
будут сражаться за Хи Сапа.
Большинство вождей поддержало Бешеного Коня, пообещав ему свою поддержку. Кое-
кто советовал послать на переговоры наблюдателей.
— Что скажет Прыгающий Барсук? — спросил Галл.
Я в недоумении оглядел типи, ибо впервые услышал это имя.
— Кто это такой? — тихо осведомился я у Боевого Оперенья.
— Так в юности звали Сидящего Быка, — шепотом пояснил он. — У него было еще
одно прозвище — Неторопливый. Его ровесники иногда прибегают к этим именам.
Татанка Йотанка курил свою каменную трубку, устремив взгляд в одну точку. Вожди
смотрели на религиозного лидера, храня вежливое молчание. Он был для них великим
провидцем, прорицателем, видящим вещие сны, указывающим лучшие дороги. Они ждали
его веского слова.
— Луи Ришо, — промолвил он, поглядев на метиса. — Протяни мне свою руку.
Тот исполнил просьбу.
— Ладонью кверху, — поправил его Сидящий Бык.
Ришо пожал плечами и протянул правую руку ладонью кверху.
Сидящий Бык вынул изо рта потухшую трубку, выбил из нее золу и сунул ее в кожаный
мешочек на ремне. Взяв щепотку земли из-под расстеленной на полу бизоньей шкуры, он
протянул ее Луи Ришо. В следующую секунду пальцы хункпапа шевельнулись, и тонкая
струйка земли потекла в ладонь метиса.
— Ты вернешься назад и скажешь бледнолицым, что Сидящий Бык не торгует своей
землей. — Голос вождя был ровным и глубоким. — Если этой горсти земли для них будет
мало, и они захотят больше, то Сидящий Бык встретит их с оружием в руках.
Таганка Йотанка сказал свое веское слово. И сделал он это убедительно и красиво. Я
никогда не забывал его короткой, но великолепной речи.
После совета в жилище Сидящего Быка к берегам Белой Реки был отправлен отряд
наблюдателей под командованием вождя Маленького Великана. Бешеный Конь, зная о
необузданном нраве командира этого отряда, отрядил к нему в помощники меня и Вапу
Хакиту.
— Маленький Великан — вспыльчивый человек, — объяснил лидер оглала. —
Держитесь на переговорах рядом с ним, и не дайте ему потерять голову. Но если кто-либо и?
вождей надумает поставить символ на говорящей бумаге, позвольте Маленькому Великану
действовать.
— Он может пролить кровь наших братьев, — заметил Боевое Оперенье.
— Продажный брат хуже самого заклятого врага, — резко бросил Бешеный Конь. —
Маленькому Великану это объяснять не надо.
Мы прибыли к Белой Реке днем 23 сентября. На прилегающей к ней прерий стояло
бессчетное количество типи. а в стороне от них пасся огромный лошадиный табун. По моим
подсчетам к месту переговоров приехало не менее двадцать тысяч краснокожих. Здесь были
брюле и миннеконджу, оглала и хункпапа, сихасапы и сансарки, северные шайены и
северные арапахи, все те индейцы, кто считал Хи Сапа родным домом.
Перед палатками белых комиссионеров в разноцветном великолепии замшевых одежд
рядами сидели вожди и старейшины. За ними теснились простые воины, а еще дальше
колыхалась неустойчивая масса индейских скво и ребятишек. Ежесекундно раздавался
громкий лай собак, сновавших везде и всюду..
Напротив вождей, поместившись на раскладных походных стульях, сидели члены
правительственной делегации во главе с Уильямом Эллисоном. Их охранял отряд кавалерии
из форта Робинсон.
И белые и индейцы внимательно слушали высокого вождя в пышном головном уборе из
орлиных перьев, ниспадавшем до самой земли. Величественная осанка и полные достоинства
жесты говорившего свидетельствовали о том, что он был значительным человеком. Из-за
расстояния (мы остановились на пологом холме, в полумиле от места переговоров) я не смог
узнать его.
— Что за вождь? — поинтересовался я у своих спутников.
Вапа Хакиту пожал плечами, на лице же Маленького Великана промелькнула
презрительная ухмылка.
— Махпия Лута, — раздраженно буркнул он. — Знаменитый оглала, которому давно
уже пора уйти на покой. Где его былая слава? Где великая гордость непобедимого тетона?..
Остались в Вашингтоне, в кармане у Великого Белого Отца.
Нелицеприятные слова Маленького Великана предназначались тому, кто когда-то
являлся индейским полководцем и последовательным патриотом. Красное Облако в лучшие
времена повсюду наводил страх на бледнолицых, а теперь стал одним из многих вождей,
предпочитавших мягкое ложе из бизоньих шкур боевому коню.
— От этого миролюбца нечего ждать добрых решений, — прорычал неистовый
командир нашего отряда. — Вместо подарков от белых лжецов он получит вот это, если
скажет хоть слово за продажу Хи Сапа! — Он выразительно похлопал по патронташу. —
Хопо! Поехали!
Вслед за Маленьким Великаном вниз по склону поскакали все мы, обнаженные до
набедренных повязок, вооруженные карабинами, ружьями, луками и копьями.
Грохот копыт наших лошадей сразу привлек внимание собравшихся на переговоры
людей. На нас глядели во все глаза и показывали пальцами. Повсюду слышалось: Свободные
лакота!
Мы должны были притормозить позади кавалерийского эскадрона и полицейского
индейского отряда и сделали это. За единственным исключением. Маленький Великан, не
останавливаясь, с пронзительным кличем прорвался сквозь кавалеристов и полицейских на
открытую площадь. Подняв лошадь на дыбы прямо перед Красным Облаком, он проревел:
— Махпия Лута, запомни, я продырявлю свинцом всякого, кто посмеет продать Хи
Сапа!
Я убедился, что Бешеный Конь говорил правду. Не успели мы моргнуть глазом, как
Маленький Великан наглядно продемонстрировал свой необузданный, непредсказуемый
характер. Его выходка не могла остаться без последствий. Среди полицейских началось
движение, послышалось угрозы в сторону отчаянного оглала. Несколько человек из их числа
направили лошадей к Маленькому Великану. Не теряя времени, наш небольшой отряд
опередил полицейских, встав вокруг Маленького Великана кольцом. Первые пятеро
полицейских в нерешительности остановились. Но вскоре к ним на помощь пришли другие,
и обстановка стала накаляться. Угрозы и проклятья посыпались как из рога изобилия. Руки
полицейских потянулись к поводьям лошади Маленького Великана, к нему самому. Один
чересчур расторопный малый ударом копья сшиб с него головной убор из орлиных перьев,
который тут же рассыпался под копытами. Молодой воин посчитал надругательство над
головным убором вождя своим подвигом и хотел было огласить округу боевым кличем. Его
поднятый к небу подбородок был отличной мишенью, и я поспешил этим воспользоваться.
Мой правый кулак мелькнул в воздухе, челюсть полицейского хрустнула, и он с воем полетел
с лошади в пыль. Это был знатный удар. Больше мне не потребовалось махать кулаками.
Другие полицейские отпрянули в стороны и дали нам возможность с достоинством
удалиться.
Во главе с Маленьким Великаном мы отъехали на сотню ярдов и стали ждать
продолжения переговоров. Но ждали мы напрасно. Вместо того чтобы вести беседы, белые
комиссионеры поспешно удалились в форт Робинсон под эскортом кавалерийского
эскадрона. Видно, появление свободных тетонов и угрожающее поведение Маленького
Великана напрочь испортили им настроение.
Только спустя трое суток переговоры возобновились. Но не на старом месте, а в
агентстве Красного Облака и под усиленной охраной кавалеристов. С комиссионерами
разговаривал, главным образом, Синте Глешка, Крапчатый Хвост. Его слова, однако, не
доставили белым удовольствия. Негативное отношение вождя брюле к продаже Черных
Холмов было столь очевидным, что переговоры не продлились и часа. У Крапчатого Хвоста
были причины проявить твердость. Дело в том, что за день до возобновления переговоров его
типи навестили Маленький Великан и Боевое Оперенье. И после этого непрошеного визита у
вождя брюле не осталось выбора. Он прекрасно знал, что Маленький Великан не бросает
слов на ветер.
Таким образом, переговоры правительственной делегации с тетонами завершились
ничем. Черные Холмы не пошли с торгов. Ими дорожили те, кто еще держал в руках оружие.
Никто не ведал тогда, однако, что из этого выйдет. А вышло так, что история
индейского сопротивления заняла самую кровавую и драматичную колею. Провалившиеся
переговоры толкнули президента Соединенных Штатов на выработку жесточайшей
индейской политики. Новый, 1876 год обещал быть крайне богатым на важные события в
многолетнем противостоянии двух враждебных рас.
Глава 5
Наш отряд вернулся восвояси в начале октября, месяце. Когда Меняется Погода.
Сидящего Быка здесь уже не было. Он увел хункпапа дальше на северо-запад, к устью
Паудер, в те места, где эти лакота предпочитали проводить зимы. В фортах Пек и Бертольд
они обычно совершали свои торговые сделки.
Миннеконджу, сансарки и шайены откочевали к западу, к окрестностям форта Пиз.
Вскоре из того района пришли печальные вести. Скончался верховный вождь миннеконджу
Одинокий Рог. Отец Прикоснись-К-Тучам со своими людьми попеременно жил то в
агентствах, то среди свободных индейцев, но оставался уважаемым вождем, и его кончину
оплакивали многие.
Бешеный Конь с удовлетворением воспринял наш отчет. Он надеялся на Маленького
Великана, и тот не подвел его, показав, что не зря слыл мастером укрощать краснокожих
торговцев землей.
Хункпатилы недолго оставались на месте. Вскоре они и множество присоединившихся
к ним индейцев из агентств ушли далеко на запад, к Танг-Ривер, где и был разбит большой
зимний лагерь. Его местоположение отвечало всем насущным потребностям. Тут хватало
вдоволь и дичи, и топлива, что. собственно, и было главным для любого индейского зимнего
стойбища.
Лакота готовились к продолжительному ничегонеделанию, к задушевным разговорам у
вечерних костров, к всевозможным развлечениям и играм.
Сам я тоже любил это время, когда в бесконечной череде хмурых и холодных дней
можно было оставаться в семье, иногда откликаясь на то или иное приглашение на пир.
Как-то в начале января, отказавшись составить Боевому Оперенью компанию в охоте, я
решил навестить Бешеного Коня. Я захотел услышать кое-какие рассказы об одном
священном предмете, который хранился в его жилище.
Боевой вождь северных оглала встретил меня с всегдашней доброй, едва заметной
улыбкой и, указав на почетное место в дальнем правом углу типи, предложил мне поесть. От
такого прекрасного деликатеса, как запеченный в углях бизоний язык, трудно было
отказаться даже сытому. Отведав угощенья, я удобно расположился на лежанке из бизоньих
шкур и раскурил свою трубку. По привычке я начал разглядывать убранство почетного угла.
На кожаных стенах висело несколько замшевых чехлов с праздничной одеждой и оружием,
магическими амулетами и талисманами. Они были добротно сделаны, красиво вышиты, но
мой взгляд остановился на определенном чехле, который висел чуть в стороне от остальных.
Много раз я видел его в руках вождя на больших советах и на обрядах Танца Солнца, но
почти ничего не знал о той вещи, которая в нем хранилась. Это был чехол со священной
Трубкой Мира, и я пришел на сей раз к вождю за тем, чтобы восполнить этот пробел, К
счастью, Бешеный Конь был в приподнятом настроении, часто улыбался и шутил.
— Можно рассмотреть Трубку Мира получше, Ташунка? — набравшись храбрости,
произнес я.
Лицо вождя посерьезнело, и давний шрам от пули Нет Воды, тянувшийся от ноздри к
щеке, отчетливо обозначился.
— Ее нельзя брать в руки в простые дни, Шайеласка. Ты это знаешь. Отец-Солнце
будет гневаться.
Конечно же, я знал, однако пошел дальше, прибегнув к незамысловатой хитрости.
— Когда я подходил к типи Бешеного Коня, Ви (солнце) накрыла большая туча.
Он заулыбался, и я понял, что близок к цели.
— Тебе очень хочется?
Я сделал торжественное лицо и, ударив себя в грудь, воскликнул:
— Если Отец-Солнце будет гневаться, то пусть его гнев обрушится только на голову
Шайеласки!
— Уаште, — промолвил Бешеный Конь, протягивая руку к кожаной стене. — Хорошо,
мне трудно тебе отказать.
Бережно вытащив из чехла Трубку Мира, он после непродолжительной молитвы вручил
ее мне. Я держал ее перед собой, внимательно рассматривая чашу, изготовленную из
миннесотского камня, дивный орнамент на длинном чубуке, к которому крепились красивые
орлиные перья и пучки пуха. Потом погладил отполированную поверхность чубука.
— Ташунка расскажет Шайеласке об этой реликвии? — спросил я, возвращая трубку
хозяину.
Бешеный Конь воткнул Трубку Мира в чехол, повесил его на прежнее место и
утвердительно закивал головой.
— Давным-давно, когда лакота пришли в прерии, они были бедным народом без
лошадей и огнестрельного оружия. В добавок, к их невзгодам случилось так, что бизоны
отказались служить им пищей. Причем они угрожали съесть самих индейцев в том случае,
если те не согласятся участвовать в Великой Гонке. (Это, конечно, была тетонская легенда. )
Чтобы избежать такой участи, индейцы были вынуждены согласиться. И вот настал день,
когда все звери, птицы и люди собрались у подножия Черных Холмов. Мудрые вожди,
отлично зная, что проигравшими станут люди, упросили бизонов посостязаться в беге с
птицами, которые мирно жили с тетонами. Бизоны не отвергли предложения, но выдвинули
такие условия: если проиграют птицы, то бизоны будут есть и их, и людей. В случае своего
поражения, бизоны вновь разрешат людям охотиться на себя.
Гонка началась и закончилась в пользу людей и птиц. Их спасла хитроумная сорока,
которая, сев на голову последнего бизона, благополучно покрыла большую часть дистанции,
а за сотню шагов до финиша вспорхнула и оказалась победительницей.
Бизоны смирились с поражением. Через некоторое время они послали к тетонам Птесу
Вийян, Женщину — Белую Бизониху. Она принесла им священную трубку для того, чтобы
они, раскуривая ее, жили в мире и согласии и через нее всегда обращались к Отцу-Солнцу и
Великой Тайне. Птеса Вийан сказала, что бизоны отныне будут служить людям пищей только
в том случае, если те не изменят своей религии и обычаям. А если это произойдет, то бизоны
навсегда уйдут под землю. Тетоны, прибавила она, должны курить эту Трубку и не забывать
о мире, Вакантанке и Отце-Солнце.
— Поучительная легенда, — сказал я по окончании рассказа Бешеного Коня. —
Тетонам нельзя забывать своей религии потому, что она сплачивает любой народ, который
борется за независимость.
— Справедливо, — заметил вождь. — Шайеласка правильно понял смысл этой
легенды… А не хотелось ли ему услышать о прошлом нашего народа?.. Если, конечно, для
него это интересно.
Разве я мог упустить представившуюся возможность узнать историю лакота из уст
самого Бешеного Коня, их величайшего сына?
— Я весь внимание, Ташунка, — произнес я, поудобнее устраиваясь на лежанке. —
Мне будет интересно, ибо лакота давно уже стали моими братьями.
— Тогда слушай, — сказал вождь, раскурив повседневную трубку. — Когда-то сиу были
единым народом, обитавшим в стране Великих Озер. Мои предки жили оседло, охотясь на
зверей и собирая кленовый сок и дикий рис. Лишь иногда они уходили из родных мест на
запад, в прерии, чтобы поохотиться на бизонов. У них была богатая земля, и на нее зарились
все враждебные племена. Оджибвеи, иллинойсы, маскутены, фоксы, сауки — все они ходили
на нас войной, чтобы выгнать моих предков с их родины. Сиу всегда были сильны, и они
успешно сдерживали натиск врагов до тех пор, пока у тех не появилось огнестрельное
оружие. Только тогда они отступили, по пути разбившись на несколько частей. Тетоны
откочевали к рекам Джеймс и Биг-Сиу, янктоны — к Миссури, к устью Найобрэры, а
янктонаи, отколовшись от последних, ушли далеко на северо-запад. В Миннесоте и
Висконсине остались немногочисленные санти-сиу — мдевакантоны, вахпетоны,
вахпекьюты и сиссетоны.
Тетоны или титонван, Кочевники Прерий, стали называть себя лакота, янктоны
прозвались наконта, а санти — дакота, что, в общем, имело одно и тоже значение —
«союзные люди».
— Ташунка, расскажи подробней о янктонах и яктонаях, — попросил я вождя, потому
что мало, что знал о них.
— У янктонов история не такая богатая, как у их ближайших родственников —
янктонаев. Они нашли себе новую родину почти сразу, без особых потерь и кровопролития.
А вот янктонаи, те, став самостоятельным племенем, двинулись к северу от Черных Холмов и
с боями завоевали себе огромные пространства — земли племен сарси, равнинных кри и
черноногих. Справившись с врагами, они разделились на две ветви, горных и равнинных
янктонаев. Горных янктонаев составили два клана — пабаска или Круглые Головы и
вазикьюте или Стреляющие В Соснах, равнинных янктонаев еще зовут хункпатина.
Янктонаи были многочисленным народом. Это от чих откололись ассинибойны,
которых мы прозвали хохами — «бунтарями».
— Ну, а тетоны? — спросил я. — Когда они появились в прериях?
— Наши племена всегда отличались непоседливостью в отличие от восточных
родственников, вечно разбивавших поля и огороды, где бы они ни были. До появления
лошадей мы кочевали пешком и, если хотели отведать кукурузы или овощей, то просто шли к
янктонам или санти и предлагали на обмен выдубленные бизоньи шкуры, копья, луки,
красивые орлиные перья. Торговцы Гудзонова Залива снабжали янктонов и санти одеялами,
котлами, топорами, ножами, ружьями, а те предлагали все это нам.
Первыми лакота, переправившимися через Миссури, были оглала (оглаллача, кийюкса,
шийо) и брюле (исанйати, минишиане, важажа, вагмезайуха, вабленича и тишайаоте). Это
они проложили дорогу к Черным Холмам. Саоне — хункпапа, миннеконджу, сихасапа,
ухенонпа и итазипки, пошли на запад позднее и севернее пути оглала и брюле. Лакота
продвигались к новым кочевьям разрозненно, но у них уже были лошади и такая отвага, что
все племена стоявшие на их пути, разбежались в разные стороны. Даже шайены и арапахи, с
которыми позднее лакота заключили мир.
Каждое племя нашло себе определенные места охоты и кочевий и никогда среди лакота
не возникало никаких споров. Они жили в мире и дружбе, как им завещала Птеса Bийан. У
каждого из семи племен тетонов по четыре-семь кланов, которые большую часть года кочуют
самостоятельно в поисках дичи, а летом и осенью объединяются, чтобы провести Танец
Солнца и Большую Бизонью Охоту. Между этими великими событиями лакота в движении,
порой такими малыми группами, как две или три большие семьи. И группы эти по
устройству и укладу — верные копии большого племени, только в уменьшенном виде. У них
есть свой собственный совет, состоящий из опытных людей и решающий все жизненные
проблемы. Место очередного лагеря, планы на охоту, военные дела — все это в ведении
совета, руководит которым выборный вождь-итанчан.
На любой стоянке — это повелось исстари — типи ставятся в одном и том же порядке,
по кругу. Вход в лагерь всегда смотрит на восток. В центре возводится большое жилище из
тридцати пяти бизоньих шкур. Это Типи Совета. За ним, в дальней правой стороне круга,
ставится жилище вождя… Видишь, Шайеласка, все просто, но мудро. Так было, так есть, так
будет.
Вождь умолк, а мне вдруг подумалось, что само жилище вождя, да и мое собственное, в
точности схожи с традиционным устройством лакотской стоянки. Полог типи обращен к
востоку, к восходящему солнцу. Слева от входа место для мужа, справа — для жены. В
центре горит костер — символ жилища. Позади него, в дальнем правом углу, находится
почетное место главы семьи, где содержится оружие, боевая одежда и священные вещи.
Пока я размышлял над этим, Ташунка Витко уже ушел в себя, устремив задумчивый
взгляд сквозь дымовое отверстие на темнеющее в сумерках небо. О чем думал этот великий
человек высоких прерий? Что занимало его мысли? Наверное, Ташунка Витко, не изменяя
себе, беспокоился о судьбе своего народа. Говорили, что во сне он видел какой-то темный
безрадостный путь, по которому, вроде бы, шли тетоны. С того момента он стал еще более
замкнутым и необщительным, чем прежде. Такие дни, как сегодняшний, когда к нему
возвращалось хорошее настроение, были большой редкостью, и — хвала Вакантанке! — его
он посвятил мне.
— Пиламайя, — произнес я, приподнимаясь. — Спасибо. Было очень интересно. Пора
идти домой.
— Останься, Шайеласка, — попросил вождь. — Ташина Сапевин сейчас еще чем-
нибудь угостит тебя.
— Хийя, — покачал я головой. — Нет. Мне нужно оставить еще место для жаркого из
оленины, которое, кажется, уже готово у Вапы Хакиту.
Бешеный Конь повел носом и, слегка улыбнувшись, сказал:
— Если запах идет из типи Боевого Оперенья, го поздравь его от меня за удачную охоту,
Шайеласка, и торопись, ибо это запах жареной зайчатины. Тебе могут достаться только уши.
— Хечиту йело, мни кте ло, — усмехнулся я, — Это верно, я ухожу.
Приложив пальцы правой руки ко лбу, в знаке почтения, я откинул полог и вышел
наружу.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Эту дождливую ночь мы провели под размытым берегом небольшого ручья, впадавшего
в Танг-Ривер. Наши одежды промокли до нитки, и надо ли говорить какое резвое стаккато
выбивали наши зубы под неумолчный аккомпанемент холодного дождя. И все же, несмотря
на свое жалкое состояние, мы были благодарны разверзшимся небесам.
Пришло утро, и дождь стал стихать. Вскоре взошло яркое солнце. Чуть погодя, оно
принялось сушить взмокшую землю, и нам стало ясно, что день выдастся на редкость
жарким. Около полудня, натянув на себя высушенную одежду, мы пошли прямо на запад, к
своему далекому теперь военному лагерю.
Мы шли по высоким травам, в которых иногда скрывались с головой. Упоительный
аромат помытых дождем сосен и елей буквально висел в прозрачном летнем воздухе. Но,
наслаждаясь видами и запахами природы, мы не забывали о том, что обстоятельства
забросили нас в опасные места. Тут повсюду нам могли попасться либо краснокожие, либо
Длинные Ножи, искавшие наш лагерь. Поэтому приходилось быть всегда настороже,
выбирать укромные стоянки и безопасные пути. Питались мы кореньями, земляникой,
дикими сливами и яблоками. Иногда Боевое Оперенье точно метал нож, и подбитая птица
обогащала наш скромный рацион. Мы ели ее сырой, боясь развести огонь. На запах нашего
костра могли слететься непрошеные краснокожие гости со скальпирующими клинками
вместо подарков.
Под вечер 23 июня мы выбрались на открытую местность за Роузбад-Ривер, где
несколькими днями ранее стоял наш большой военный лагерь. Именно стоял.
— Татанка Йотанка ищет сочные пастбища, — предположил мой друг.
— Скорее всего, так, — согласился я. — Переночуем и отправимся вслед за ним.
— Где остановимся?
— Только не здесь. Слишком открыто.
— Хорошо. Поищем какую-нибудь рощу.
Когда мы отошли от брошенной стоянки несколько миль, Боевое Оперенье вдруг стал
тщательно принюхиваться к вечернему воздуху.
— Горит костер, — лаконично сказал он, указав на стоящую впереди березовую рощу.
В остроте обоняния я никогда не годился соперничать с индейцами. В этом меня мог
перещеголять любой вылезший из колыбели краснокожий чертенок. И если Боевое Оперенье
сказал, что горит костер, то он действительно горел, пусть даже размером со спичечный
коробок. Однако кто вздумал развести огонь в такие непредсказуемые дни и в такой опасной
стороне? Или сумасшедшие, или уверенные в себе люди.
К роще мы подошли неслышно и столь же осторожно выбрались на край маленькой
поляны. Посреди нее, на стволе упавшей березы сидел спиной к нам одинокий краснокожий,
держа над костром какую-то дичь. Его старый «спенсер» был приставлен к стволу березы на
расстоянии вытянутой руки. В стороне, опустив голову к траве, стояла пегая длиннохвостая
лошадь.
— Если это враг, — шепнул я Боевому Оперенью, — то мы прикончим его, и завладеем
и лошадью, и оружием, и тем, что так вкусно пахнет над костром. А если это дружественный
индеец, то ему просто придется поделиться.
Оглала кивнул и наклонился к моему уху.
— Я обойду и возьму тот карабин.
— Конечно, иначе он перестреляет нас прежде, чем мы с ним познакомимся.
Едва Боевое Оперенье сделал шаг, как на ствол карабина легла левая рука незнакомца.
Исходящий от дичи запах сводил меня с ума, и я потерял терпение.
— Ступай, Вапа! — прошипел я. — И если он не уберет руку с карабина, съезди ему
рукояткой ножа по затылку.
Незнакомец, словно расслышав мой негодующий голос, в ту же секунду оставил
оружие в покое, и стал подкладывать в костер сучья.
— Мни-кте-ло, — произнес Вапа Хакиту. — Я пошел.
— Инанкни йо! — толкнул я его в спину. — Торопись!
Оглала, выхватив нож, крадучись направился к центру поляны. Индеец слез со ствола и,
присев на корточки, раздул пламя. В этот момент оглала осторожно взял карабин, заткнул
нож за пояс и отошел шага на два от незнакомца, целя ему в голову. Когда он снова уселся на
березу, его левая рука по привычке потянулась влево, но вместо карабина она нащупала лишь
воздух. Он повернул голову влево, а потом назад и его удивленный взгляд в упор уставился в
зловещее дуло собственного оружия.
Не верьте тому, что краснокожие всегда сохраняют самообладание. У нашего пленника
враз полезли глаза на лоб. Ему было не до шуток, зато я в следующее мгновение не сумел
сдержать легкого смешка, ибо передо мной находился не какой-нибудь арикара или пауни, а
чистокровный брюле, и к тому же мой давнишний знакомец, снабдивший меня первой
индейской одеждой.
— Вот так встреча! — проговорил я. — Длинная Стрела!
Пока я приближался, испуг сошел с лица индейца, и на его губах заиграла улыбка.
— Ты тот, кого оглала зовут Шайеласка, — указав на меня пальцем, сказал он. — И тот,
с кем я давным-давно поменялся одеждой.
— Ну, вот мы и признали друг друга, — произнес я. — А как же ты оказался здесь в
одиночестве?
— Вожди выслали Вахин Ханску на разведку, — гордо промолвил индеец.
— Разведчик не должен жечь костры, — упрекнул я его.
— Вахин Ханска целый день был в седле, — с вызовом сказал брюле. — И он прочесал
эти места вдоль и поперек.
— В твоем прочесывании нашлись бреши, — с усмешкой сказал я, стукнув себя в грудь
и кивнув на Вапа Хакиту.
Индеец хотел было сказать что-то, но, нахмурившись, промолчал.
— Вахин Ханска позволит нам присесть к костру, раз уж он разжег его? — спросил я,
взяв у друга карабин и поставив его на прежнее место.
Брюле сделал широкий жест рукой, и уже через несколько минут мы наслаждались
поджаренной индейкой. Потом мы раскурили трубки. Я вкратце поведал Вахин Ханске о том,
что произошло с нами, и принялся расспрашивать его о последних новостях.
— Где сейчас стоит лагерь? — начал я.
— На западном берегу Жирной Травы, — ответил он.
— В каком месте на Литтл-Биг-Хорн?
— Там, где река делает большой изгиб у устья Целебного Ручья.
В принципе, я и раньше догадывался, куда Сидящий Бык повел людей. Именно за
Целебным Ручьем были превосходные пастбища для индейских пони.
— Когда же Та танка разбил лагерь на Жирной Траве?
— Вчера.
— Большая стоянка?
— О, вы еще не видели такого огромного лагеря! — Вахин Ханска важно покачал
головой. — На Жирной Траве стоят около тысячи типи, и людей там не меньше семи тысяч.
Когда сегодня утром Вахин Ханска отправился на разведку, то, выехав на пригорок, он
оглянулся и с великой гордостью посмотрел на эту громадную стоянку нашего народа!.. На ее
южном конце высились типи хункпапа, черноногих, ухенонпа, санти и янктонаев, далее, вниз
по реке, обосновались миннеконджу, сансарки, брюле и оглала. А напротив небольшого
острова поставили свои жилища северные шайены и арапахи. Лошадиный табун свободно
пасся на густой траве за лагерем, и у Вахин Хански зарябило в глазах от бессчетного
множества животных!..
— Какие вожди, кроме Сидящего Быка, Галла, Американской Лошади и Бешеного
Коня, сейчас там? — перебил я разошедшегося индейца.
— Я видел большой последний совет, и вот имена тех, кого мне удалось разглядеть.
Прикоснись-К-Тучам, Рисует Коричневым, Черный Щит, Большая Дорога, Вороний Король,
Белый Волк, Черная Луна, Пятнистый Орел, Горб, Белый Бык, Горб, Маленький Великан и
много других — от тетонов. Шайенов и арапахов возглавляют Две Луны, Ледяной Медведь,
Дикий Мустанг, Старый Медведь, Грязные Мокасины, Хромой Белый, Старик-Койот и
Последний Бык.
— А есть ли свежие новости о движении генералов?
— Трех звездный Крук остается на Гусином Ручье. Генерал Терри там, где воды
Роузбад смешиваются с Рекой Желтых Камней. Сейчас Терри с Кастером приближаются к
нашему лагерю. У Длинноволосого есть разведчики кроу, и они обнаружили наш след.
Длинная Стрела умолк, посасывая трубку и глядя в огонь, блики которого играли на его
лице и на прическе с единственным орлиным пером. На восточном горизонте показалась
яркая луна, в вышине замерцали звезды.
— Ну что ж, Вахин Ханска, — сказал я, зевая. — Пора устраиваться на ночлег.
Индеец кивнул и указал на место рядом с костром.
— Нет, мой краснокожий друг, — покачал я головой. — Только не там, где горят
костры.
— Оставайтесь, в предгорьях по ночам холодно.
— Ты же сам сказал, что где-то поблизости Кастер. А этот генерал едва ли спит, когда
охотится за индейцами.
— Не будет же он двигаться ночью!
— Он, может, и не будет. Но у него есть кроу, а это опасно.
— Я могу оставить в костре только тлеющие угли.
Упрямство Длинной Стрелы начинало меня раздражать. Индеец облюбовал себе эту
поляну и, видно, уже давно решил остаться на ней. Когда после очередного довода, он
замотал головой. Я рассердился.
— Черт с тобой!.. Шайеласка и Вапа Хакиту уходят отсюда.
— Куда? — поинтересовался этот упрямец.
— На границе едят в одном месте, а спят в другом. Тебе ли этого не знать?
Мы с Боевым Опереньем ушли с поляны и заночевали в маленькой рощице, стоявшей в
миле от той, где расположился теплолюбивый брюле.
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Эпилог
Я, Лаура и Грегори стали канадскими поселенцами весной 1877 года. Имея солидный
запас золота, я легко приобрел хороший участок для ранчо на реке Южный Саскачеван и с
помощью опытных строителей вскоре выстроил на нем просторный двухэтажный дом.
А в конце лета по соседству возникло еще одно ранчо, хозяином которого значился —
кто бы вы думали? — Тони Сайкз! Да, этот черноволосый здоровяк, получив часть золота
Портера, решил остаться в Канаде и поселился возле меня. Я, поначалу, сомневался, что он
задержится в этих местах на долгое время. Но сомнения развеялись довольно скоро. Как
многие авантюристы и скитальцы он только искал шанса, чтобы покончить с прошлым. И я
ему дал этот шанс.
Надо сказать, что в дальнейшем наше своеобразное товарищество переросло в
настоящую мужскую дружбу.
Обживаясь во владениях английской королевы, я, естественно, не перестал
интересоваться судьбой индейцев лакота. Мне было известно, что Бешеный Конь сдался в
форте Робинсон 6 мая и что с собой он привел девятьсот соплеменников и
двенадцатитысячный табун лошадей. Я знал, что в начале мая чанку вакан — священный
путь, границу пересек Сидящий Бык со сто тридцатью пятью типи. Религиозный лидер
лакота и тысяча его людей разбили лагерь в долине Уайт-Мад-Крик. К северу от Лесных гор
уже с января стояли сто шестьдесят жилищ хункпапа Черной Луны, Четыре Рога, Длинной
Собаки и Маленького Ножа.
Сидящего Быка встретил майор Уолш — один из самых храбрых и опытных офицеров
Северо-западной Конной Полиции. Этот человек симпатизировал гонимым лакота и считал,
что они стали беженцами только из-за жесткой политики американского правительства.
Наконец-то Сидящий Бык в лице майора Уолша нашел бледнолицего командира,
которому мог доверять.
Я был рад и за него и за Бешеного Коня. Один остался, как и хотел, свободным
охотником, другой прекратил борьбу, чтобы мирно жить на родной земле.
Лето 77 — го года прошло для меня в неустанных заботах по благоустройству ранчо, и
вдруг в начале сентября я узнаю: в агентстве Красного Облака погиб Бешеный Конь! Помню,
мою грудь словно сдавили тиски, глаза заволокло влажной пеленой. Кто поднял руку на
великого вождя лакота? Кому потребовалось убивать уставшего от бесконечной войны
человека?.. За ответами я отправился на юг, в лагерь Сидящего Быка.
Когда я прибыл туда и объяснил цель своего визита, молодой хункпапа подвел меня к
одному типи.
— Хозяин этого жилища был в агентстве Красного Облака. Он — миннеконджу и друг
Ташунки Витко.
Я поскреб рукой по кожаной покрышке типи.
— Тима хий уо, — отозвались изнутри. — Войди.
Откинув полог, я вошел. У яркого пламени очага сидел вождь миннеконджу с
дымившейся во рту трубкой. Даже сидя, Прикоснись-К-Тучам выглядел великаном. Его
крупное лицо с тяжелым подбородком было задумчивым и печальным.
— Анпету уаште, — сказал я. — Добрый день.
— Хо — хе — хи, Шайеласка, — проговорил миннеконджу, — Присядь к очагу. Лойа
чин уо?
Он спросил, голоден ли я. После того как я утвердительно кивнул, одна из его двух жен,
Петала — Маленькое Пламя, разогрев в медном котле бизонье рагу, подала мне деревянную
тарелку с ребрами. Когда я насытился, вождь сделал знак женам, и они оставили нас одних.
— Я знаю, почему Шайеласка посетил мое жилище, — произнес миннеконджу. — Он
здесь за тем, чтобы услышать о гибели нашего друга.
— Вождь прав.
— Ташунка был величайшим из лакота, и Прикоснись-К-Тучам любил его как брата.
— Шайеласка любил его тоже, — вздохнул я. — Как же умер Ташунка Витко, вождь?
Прикоснись-К-Тучам, сдвинув брови, тихо заговорил:
— Ташунка жил мирно в агентстве Красного Облака. Настолько мирно, что ему стал
завидовать сам Махпия Лута. И тут заболела жена Ташунки, Ташина Сапевин. Он, пытаясь
спасти любимую женщину, повез ее в агентство Крапчатого Хвоста, к белому доктору. Но на
пути туда его взяли под стражу люди майора Ли, который был агентом у Крапчатого Хвоста и
считался хорошим человеком. Когда Ташунку вернули обратно в агентство, майор Ли
посоветовал ему не утрачивать бдительности. Ташунка поблагодарил его и, спрыгнув с
лошади, обменялся рукопожатием с офицером, стоявшим у дверей главного дома агентства.
Я увидел, что этот офицер, Кларк — Белая Шляпа, чем-то сильно встревожен, и встал
подле военного вождя вместе с Черной Вороной и Быстрым Медведем.
— Я зайду к генералу Бредли и сообщу ему, что ты здесь, Бешеный Конь, — нервно
сказал он.
Белая Шляпа был плохим белым человеком. С самого начала он ненавидел Ташунку.
Когда он снова появился на пороге, его лицо мне очень не понравилось.
— Генерал сказал, что уже темнеет и поздно о чем-либо вести разговоры, — объяснил
он. — Еще генерал сказал что, если Бешеный Конь пойдет туда, куда я укажу, с его головы не
упадет ни один волос.
Ташунка посмотрел на меня, потом на Быстрого Медведя. Мы оба отрицательно
покачали головами.
— Не ходи за Белой Шляпой, — посоветовал я ему.
Но Ташунка Витко был великим вождем. Его сердце не ведало страха. Он улыбнулся
солдатам, и они повели его по стопам Белой Шляпы к небольшому зданию. Только когда
железная дверь распахнулась и внутри показалась решетка, Ташунка понял, что его ведут в
тюрьму. Издав боевой клич, он вырвался из круга солдат. Разве мог великий военный вождь
провести хотя бы ночь за решеткой? Его свободный дух умер бы в нем уже на следующий
день! Ташунка выхватил нож и попытался было бежать. Но Маленький Великан, бывший
друг вождя, обхватил его сзади руками. Спустя дыхание он отпустил Ташунку, упав на землю
с рассеченной рукой. Тогда ему на смену пришел Быстрый Медведь.
— Убейте Бешеного Коня! — закричал Белая Шляпа.
Быстрый Медведь и другие брюле заслонили Ташунку, не позволив офицеру ударить
его саблей.
— Пустите! — голос вождя был полон мольбы и отчаянья. — Пустите меня. Неужели
вы не видите, что белые хотят убить Ташунку Витко!
И в этот миг, вооруженный штыком солдат, сделал быстрый выпад. Все увидели, как
длинный клинок потемнел от крови. Солдат ударил в спину вождю еще раз, и опять штык
окрасился кровью. Ташунка зашатался. Некоторые брюле попытались поддержать его.
— Да отпустите же меня, мои друзья! — взмолился он. — Неужели вы не видите, что я
смертельно ранен.
Все отступили, даже солдаты. Ташунка сделал шаг, затем еще один. На третьем шаге,
весь в крови, он повалился на землю лицом вниз.
Прикоснись-К-Тучам умолк. Я посмотрел на краснокожего великана и увидел, как по
его щекам струятся слезы. Мне только оставалось сидеть и ждать, когда миннеконджу
справится со своими чувствами.
— Я подошел к упавшему Ташунке, — продолжил он со вздохом, — и сказал Белой
Шляпе, что отнесу военного вождя его людям, чтобы он умер в типи лакота.
— Бросьте Бешеного Коня в тюрьму! — рявкнул Белая Шляпа солдатам. — Сейчас же!
Я растолкал солдат и поднял Ташунку на руки.
— Место Прикоснись-К-Тучам возле его военного вождя, — сказал я и понес раненого
в тюрьму.
Офицер и солдаты остались стоять на месте. У них не нашлось смелости отказать мне.
Я внес Ташунку в помещение тюрьмы и аккуратно положил на пол. Следом за мной туда
зашел отец Ташунки. Мы сели подле умирающего.
Я подумал, что его видение было действительно великим. Если б соплеменники не
удерживали Ташунку, белые не смогли бы нанести ему смертельные раны.
Всю ночь дыхание вождя было тяжелым и прерывистым. Иногда он шевелился, но в
себя не приходил. Только под утро он открыл глаза и осмысленно повел ими.
— Я здесь, сынок, — проговорил старик, глотая слезы.
— Отец, — шепнули губы Ташунки.
— Мой вождь, — наклонился я над ним. — Есть ли у тебя последнее слово для твоего
народа?
— А-а, Прикоснись-К-Тучам, — улыбнулся он мне. — Мой добрый старый друг… Я
умираю… Скажи людям, что больше нет смысла надеяться на меня…
Прикоснись-К-Тучам тяжело перевел дыхание.
— Это была его прощальная речь. Я держал руку Ташунки в своей, пока она не
похолодела.
Мы долго сидели с вождем миннеконджу бок о бок и безмолвно глядели на танцующие
язычки огня. Не знаю, что видел в них он, но у меня перед глазами промелькнула вся моя
жизнь в прериях. Та жизнь, вернуть которую не смог бы ни один волшебник. Прощаясь, я
сказал вождю миннеконджу:
— Мне, белому человеку, посчастливилось свести дружбу с двумя самыми великими
индейцами прерий. С Вокуини и Ташункой Витко. Теперь нет в живых ни того, ни другого.
Сам мир индейцев рушится и умирает. Горько быть этому свидетелем… Прощай, вождь.
Я уже откинул полог типи, когда послышался голос миннеконджу:
— Есть одно утешение, Шайеласка… Только горы живут вечно.