Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Подлинная
история одного печального опыта
4 А ВГУ СТ А, 2004 . В ЕР А ПРИ СЕ ЛК ОВ А
Когда твой путь во Христе, кажется, сам ложится тебе под ноги, ведет
вперед и выше и представляется не таким уж узким и не слишком
тернистым. Когда ты пребываешь в блаженном неведении того, что за эту
первоначальную легкость придется платить трудами и скорбями. Что эта
благодать не будет длиться вечно и за возвращение хотя бы и части ее
многим потребуется весь пот и кровь души. Что падать гораздо легче, чем
тебе казалось, а вставать… У иных на это уходит вся жизнь. Что однажды
из самой глубины отчаяния возопишь:
«Доколе буду падать, Господи?» И услышишь: «До самой смерти».
Но тогда, в первую пору церковной жизни, невозможно было не
возблагодарить Бога за ту щедрость, с какой Он одарил не только меня, но
и всех, оказавшихся там и тогда. Господь дал нам сразу очень много:
внимательного и любящего духовного отца, общее дело восстановления
храма, а главное — наше братство во Христе, молодую и энергичную
общину. Ее костяк составили люди с опытом церковной жизни, а среди
них нашлись и те, чьи профессии прямо были связаны с церковью.
Опытные помогали начинающим, уча их петь, читать, шить облачения,
реставрировать иконы, строить храм и совместно преодолевать трудности,
как это было и во многих других храмах.
Всё это я рассказываю для того, чтобы показать, как много и сразу дано
нам было с первых шагов церковной жизни. Что до меня, то мне так же
скоро и почти сразу был дан жених. Надо сказать, что я была, как
говорится, девушка в возрасте, о котором словами лесковского персонажа
можно было сказать: «Эт-то стара!» Но по нынешним временам, двадцать
восемь — не те годы, в которые опасаешься остаться старой девой. Не
опасалась, как мне тогда мнилось, и я. Священник же сразу положил, что
мне надобно сыскать мужа и, разумеется, православного. Искать его не
пришлось: будущий муж находился в нашей общине. Недолгое наше с ним
приятельство вскоре переросло в обоюдную сердечную склонность. А по
прошествии недолгого времени батюшка сообщил мне, что именно этот
человек просит моей руки. Столь стремительный поворот событий, надо
сказать, ничуть не смутил меня и даже обрадовал. В том, что жених мне
послан Богом, я не сомневалась. «Ничего плохого или неправильного в
Церкви случиться не может», — это весьма распространенное неофитское
заблуждение разделяла и я. Простая мысль о том, что Церковь составляют
в том числе люди со всей их греховной слабостью, не приходила в голову.
Как и то, что нужно научиться различать волю Божию и своеволие.
И хотя священник говорил мне, как бы шутя, что своя воля — когда чего-
то очень сильно хочется, а Божия — когда не хочется совсем, я смеялась,
считая эти слова удачной шуткой, но не задумываясь над правдой, которая
в ней содержалась.
Я слушала всё это, что называется, вполуха. Что значили все эти различия
в свете того главного, что, как нам казалось, объединяло нас! Главным
была, конечно же, православная вера, общий храм, Церковь, в которой
«ничего плохого случиться не может». К тому же жених мой имел гораздо
больший, нежели мой, «стаж» церковной жизни, слыл «изрядным
богословом», что вроде бы свидетельствовало о его серьезности, а
следовательно, о продуманности им предстоящего шага.
Те, кто имел опыт подобного раздвоения, знают, что духовные страдания
не легче физических. При этом страдают душа и разум. Бьешься в
психопатии, жизнь наполнена страхом и унынием, воля пребывает почти
что в параличе. Знаешь причину своих страданий, но нет никаких сил
собраться, подняться, выстроить себя. Лишь иногда пискнешь: «Господи!
Помоги!» И дело не в том, что Бог не помогает. Как может не помочь Тот,
Кто обещал: «Толцыте и отверзется вам… просите и дастся вам…» (Мф. 7,
7-8). Но мы созданы существами со свободной волей. И если нет
встречного, волевого движения с нашей стороны, чтобы настойчиво и
неотступно стучать и просить, то ничего не получится. Все эти тягостные
последствия во время, описываемое мной, были еще в далекой
перспективе
Подробнее
РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ
Когда к Вам приступает пара с просьбой о благословении на брак, на что
Вы, прежде всего, обращаете внимание, с тем чтобы потом дать или не
дать благословение?
Если это люди церковные, я их хорошо знаю и при этом видел, что они
дружат, и к тому же мне самому казалось, что из них получится хорошая
супружеская пара, то проблем нет. Мы вместе выясняем некоторые детали
и определяем испытательный срок. Обычно это — несколько месяцев,
которые даются будущим супругам с тем, чтобы они могли определиться
и утвердиться в своих намерениях окончательно. Если, опять-таки, это
люди церковные, я их знаю, но до сих пор и в мыслях не держал, что они
могут составить супружескую пару, а тем более если есть подозрение, что
ими движет пристрастие, то я их, конечно же, не отговариваю. Но тогда
назначается более длительный испытательный срок, который позволит им
как следует разобраться в своих чувствах. Таким я, как правило, назначаю
год подготовки, а иногда даже больше. Практика показывает, что во
многих таких случаях всё рушится задолго до конца испытательного
срока. Бывает, что и непосредственно перед браком — раз! — и всё
развалилось. Разумеется, нужно молиться во всё это время с доверием к
Господу, чтобы была явлена Его воля. А она проявляется через различные
обстоятельства. В том числе и через то, что жених и невеста порывают
отношения до венчания, поняв, что их взаимная склонность оказалась
лишь поверхностным увлечением. Если ко мне за благословением на брак
подходят люди, которых я вижу в первый раз, то, во- первых, спрашиваю,
исповедовались, причащались ли они когда-нибудь, и объясняю, что
венчаться они могут, если станут ходить в храм и исповедоваться. Во-
вторых, объясняю необходимость испытательного срока. Ну и конечно,
рассказываю о том, чем брак христианский отличается от обычного.
Кроме того, я выясняю, как давно они знакомы, — от этого зависит
длительность испытательного срока. Здесь, как правило, бывает два
варианта — один случается чаще, другой реже. Чаще всего этих людей я
уже больше никогда не вижу. Реже бывает так, что пара проявляет
серьезное отношение к браку: начинает ходить в храм, исповедоваться,
причащаться и, наконец — венчаются. Правда, после венчания такие пары,
чаще всего, пропадают: отбыли, что называется, повинность и исчезли. А
случись встретить их где-нибудь на улице, они обычно виновато говорят:
«Мы придем, придем». Иногда кто-то из них действительно приходит. Но,
к счастью, бывает и так, что люди именно после венчания навсегда
остаются в Церкви.
Надо учесть, что в наше время всё это сильно смешалось. У многих уже
родители принадлежат к разным социальным слоям и зачастую давно
находятся в разводе. Всё это очень сложно. Больше приходится опираться
на интуицию. Расспрашиваю, пытаюсь по мере сил вникнуть в каждый
отдельный случай. Нельзя же просто судить по анкетным данным…
2.
Наш брак с самого начала был лишен того искушения, которое можно
назвать бичом большинства «смешанных» пар. «Какая ты счастливая!» —
горячо восклицал один мой приятель. Он вот уже 20 лет вынужден был
преодолевать сопротивление неверующей супруги. Та чуть ли не трупом
ложилась на пороге каждое воскресное утро, а после Литургии встречала
мужа если не скандалом, то гневными упреками.
Так вот, в моей вновь возникшей семье таких проблем быть не могло. Мы
дружно ходили в храм, дружно читали келейное правило, исправно
каялись на духу и причащались Св. Таин, читали духовную литературу.
Даже такой современной заразы, как телевизор, не было в нашем тихом,
освященном доме.
Мое смирение в браке, как теперь понимаю, было внешним. Я шла по пути
наименьшего сопротивления, соглашаясь с тем, чему противилась не
только моя натура, но и совесть. Я не протестовала, даже когда муж,
неожиданно бросив работу, занялся поисками «своего места в жизни». Эти
поиски могли бы затянуться надолго, не окажись наша семья буквально на
пороге нищеты.
Цель была ложная — угодить и тем самым снять проблемы, лишив’ себя и
его душевного и духовного труда — созидания единства. Хотя настоящее
единство скорее всего потребовало бы от нас обоих отказа от своих
привычек, а также встречных усилий в борьбе с собой ради другого. Я же
своим внешним согласием лишала мужа самой возможности этой
благодатной борьбы.
Муж ушел от общинных забот более решительно и заметно для всех. Его
отношения с духовником становились всё более холодными и
формальными. В приходе муж ограничил свой круг общения теми
людьми, с которыми с наибольшей приятностью можно было посидеть у
костра или за столом, ведя разговоры на духовные темы. На мои редкие и
нерешительные протесты против столь явного гедонизма, он резонно
возражал: «Мы не сплетничаем, не празднословим, а беседуем лишь о том,
что касается спасения души». Вот так, в разговорах о спасении души, мы
рука об руку неуклонно двигались к гибели. Именно рука об руку. Как ни
велик соблазн свалить всю вину на мужа, не могу не признать и своей
неправоты.
3.
Один только раз и, может быть, впервые в жизни, когда муж, оставив меня
с еще не родившимся ребенком, ушел в неизвестном направлении, мне
дано было почувствовать, что такое Любовь. Я плакала от жалости — не к
себе, к нему. Это во мне зарождалась жизнь, дававшая подлинную, ни с
чем не сравнимую радость. А он ушел в поисках мнимых праздников,
которые лишь распаляют аппетит и, не насыщая души, повергают в
уныние, требующее утоления в очередном «празднике». И так без конца,
по кругу. «А счастье было так возможно…» Оно было рядом — в череде
будней, наполненных подлинными радостями, которые в своем
ослеплении мой муж принимал за тяготы. Мы могли бы наполнить жизнь
по вседневными мелкими попечениям о ребенке, наших родителях, друг о
друге, о храме, о братьях и сестрах во Христе.
Я знаю людей, которые живут именно так. У них столько забот и дел, что
со стороны бремена их кажутся неудобоносимыми. Трудно поверить, что
один человек может столько успеть. Но жизнь этих людей наполнена до
отказа. И у них всегда хорошее настроение. Может быть, где- то, наедине с
собой и они иной раз унывают и скорбят, их тоже может посетить досада
или раздражение. Но всё это проносится, как облака, ro- немые ветром,
хотя бы потому, что углубляться в свои ощущения у них нет времени. Дух
их бодр, и Господь дает им силы столько сделать за один день, сколько
ленивые празднолюбцы едва-едва успевают за неделю, а то и за месяц.
РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ
— Что такое смирение?
Смирение — это смирение. По этому поводу много книг написано.
— А если к Вам подходит человек и спрашивает: «Что это значит —
смиряйся?»
Это очень абстрактный вопрос. У священника обычно спрашивают совета
по конкретному поводу: «У меня дома тяжелая ситуация, я взрываюсь».
Говоришь: «Смиряйся». И человек понимает, что это такое: нужно
прощать, быть снисходительным. «Смиряйся» — священник не говорит
«вообще», а всегда — по конкретной ситуации. В самой этимологии этого
слова прекрасно виден ответ: быть в мире — с собой, со всеми, с Богом.
4.
Будь тогда во мне хоть на йоту больше Веры и Любви, я, вероятно, смогла
бы покрыть и простить если не всё, то многое. Но любви хватало только на
ребенка, на мужа с его метаниями не осталось душевных сил. Всё меньше
я склонна была верить извинениям и заверениям мужа, особенно потому,
что за покаянными слезами у него не замедляло являться такое яростное
озлобление, что, бывало, он не подходил ко мне даже и в церкви, всем
своим видом давая понять, что между нами нет ничего общего. И когда
наступил срок, в родильный дом меня отвезли друзья. Они же приехали
забрать меня с ребенком после выписки. Ощущение женского одиночества
возникло тогда, мало-помалу утратило свою пронзительность, оно
становилось привычным.
И чем дальше, тем больше я утверждалась в мысли, что без мужа мне не
просто можно, но даже и легче жить. Привычка к эмансипации,
ослабевшая в браке, с новой силой завладевала моим существом. Но и
совесть не давала покоя, твердя свое: «Это неправильно, неправославно…
подумай о ребенке… подумай о том, наконец, что ты ответишь на
Страшном суде».
Не знаю, как тогда боролся с собою муж (но верю, что боролся как мог). Я
же, поняв, что брак рушится безвозвратно, впервые, в меру своих слабых
сил, положилась на волю Божью. Просто молилась, чтобы Господь всё
устроил Сам, а мне бы осталось из хода дел разумевать Его волю. Тогда я
увидела ответ в решительной просьбе мужа о разводе — ради брака с
другой женщиной. До сих пор не знаю, была ли то очередная уловка врага
или действие Промысла. В тот момент свое согласие дала без колебаний, а
долю матери, одиноко растящей ребенка, приняла не как крест, скорее —
как избавление от мучительной двойственности двухлетнего
«соломенного вдовства».
Теперь передо мною стояла одна задача: растить сына так, чтобы он как
можно дольше не почувствовал той неполноты, на которую обрекли его
маловерные и тяжкоболящие родители. Поначалу проблемы были просты
и будничны и решались «по мере поступления». Нужно было терпеть
бессонные ночи, ходя по комнате с ребенком на руках. Что ж, и не спала, и
ходила. Благо, мальчик был спокойный, и такие ночи выпадали мне куда
реже, чем другим матерям. Нужно было стирать пеленки, убираться,
готовить. И здесь ничего особенного не было: кто из женщин не стирает,
не готовит, не убирает квартиру? Редкие мужья берут на свои плечи эти,
по сути, женские обязанности. Нужно было каждое воскресенье везти
коляску через снег или грязь к храму, чтобы ребенок, не приведи Бог, не
лишился Причастия. Ну и везла, зато руки становились сильнее и дух
тверже и упорнее в благочестии.
Да, бывает всяко. И чем старше становится мой сын (а ему сейчас 5 лет),
тем отчетливее виден недостаток мужского воспитания. Он растет
слишком изнеженным, слабым душой и телом. Да, он мягок, покладист,
немного непоседлив, но отзывчив на ласку. Чуть большая мера строгости
вызывает у него слезы. Он легко обижается и как- то по-женски лелеет
свои обиды. Сходчивый и общительный, он тем не менее пасует перед
более дерзкими и драчливыми сверстниками. Мужское общество для него
желанно и привлекательно, но резкие интонации и обертоны мужского
голоса настораживают, а то и попросту пугают моего сына, привыкшего к
тихому женскому воркованию.
5.
Когда моя совесть восставала против развода, она была движима лишь
страхом перед грядущим Божиим Судом, тем, что совершится уже вне
земной жизни. Опасения за сына в момент развода я легко свела почти на
«нет» отчасти лукавыми, отчасти и справедливыми рассуждениями о том,
что жизнь, которую мы вели в браке, слишком плохой пример для ребенка.
Не учла я одного: тех духовных последствий, к которым еще в сей,
временной, жизни неизбежно приводит попрание Таинства.
Пока ребенок был мал, жизнь была доверху наполнена всевозможными
попечениями о нем и тем самым казалась правильной. Вышеупомянутый
скандал мальчика в храме, как теперь понимаю, был не случайностью, а
первым звонком. Toгда я долго размышляла о срыве сына и своей
безобразно гневной реакции. Ответ нашелся сам собой: я просто устала,
мне нужен отдых. Только лишь об естественной для всякой матери
физической усталости подумалось мне. Следовательно, нужно побольше
спать, по возможности урывать время для неги и лени, столь любезных
моему сердцу. Чему-чему, а этому меня учить не надо было.
Всякий, кто по-настоящему падал, знает, как трудно вставать. Вот почему
речь не может идти ни о каких «хэппи-эндах» и оптимистических точках.
Для меня внешнее возвращение в храм было, да и остается, только
началом восстания. Как точно заметил один священник: «Каждый наш шаг
чреват падением». Действительно, вот мы поднимаем ногу — малейшее
препятствие, простое отвлечение внимания — и уже лежишь. Но если
навык обыкновенной физической ходьбы легко обретается каждым, то
умение блюсти, как опасно ходишь, — искусство, доступное, кажется,
лишь святым. Восстание упавшего требует немалых трудов, это поистине
тяжкая брань, и в первую очередь с самим собой. Не знаю, кто — как, а я
лишь на десятом году церковной жизни узнала, что только воля наша
неподвластна бесам. Что своеволие — это плохо, я вроде бы знала. И
своими собственными умственными построениями додумалась до того,
что и воля, и волевое усилие — вещи не очень хорошие. «Волю нужно
отсечь, и пусть Господь ведет меня», — это понималось и толковалось
мною весьма произвольно, даже дерзко. Лишь много позже пришлось
понять, казалось бы, простые вещи : чтобы встать -на молитву, нужно
усилие воли, чтобы выбраться из теплой постели и отправиться в храм,
тоже необходимо волевое усилие, что, наконец, путь ко спасению — это
цепь усилий. Так вот за понимание этих «простых вещей» пришлось
заплатить дорогую цену. Конечно же, сверх той дорогой цены, которой
куплены мы все.
7.