Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Арвендейл
Арвендейл – 1
http://lib.rus.ec/
«Арвендейл»: Армада, Альфа-книга; Москва; 2008
ISBN 978-5-93556-941-9
Аннотация
Юноша, с самой окраины Империи, потерявший всех в кровавой волне орочьего набега,
но чудом выживший сам. Молодой наемник, ставший побратимом однорукого гнома и
эльфа, проклятого своими сородичами. Барон — владетель обезлюдевших земель,
заполненных болью, ужасом и тьмой. Неужели все это об одном человеке? И его история
только начинается…
Роман Злотников
Арвендейл
Пролог
— Ха! Барон! Вот это да, клянусь бородой старого Гмалина! — Могучий гном с
всклокоченной бородой и налитыми кровью от возбуждения и непомерного количества
выпитого эля глазами взревел и жахнул о стол массивным оловянным кубком. Хрупкое олово
треснуло, и всех сидевших за столом обдало изрядной порцией доброго эля. Это, однако, не
вызвало никакого возмущения. Напротив, компания отметила это происшествие взрывом
громового хохота, заставившего большинство посетителей таверны болезненно поморщиться
и угрюмо покоситься на гогочущих. Им-то это сборище совершенно не нравилось.
В этот вечер в таверне «Клыки и рога», как обычно, было довольно многолюдно.
Большинство столов занято завсегдатаями. Таверна эта пользовалась немалой популярностью
как у жителей окружающих домов, так и у приезжих. Конечно, ее интерьер не поражал
роскошью, как в тех заведениях для дворян, которые последнее время стало модно называть
иностранным словечком «отель», но тут всегда было чисто, служанки радовали глаз
накрахмаленными передниками и чепцами (а также, естественно, своими формами), опять
же, готовили здесь хорошо и всегда имели в достатке чем промочить горло посетителям. Ко
всему прочему, здесь редко случались драки, потому что хозяин держал пару дюжих
старательных вышибал.
Но сегодня большинство завсегдатаев пребывало в несколько сумеречном настроении.
И все оттого, что стол в углу был оккупирован не слишком приятной компанией. Во-первых,
это были чужаки. Во-вторых, это были слишком шумные чужаки. И, в-третьих, эта компания
являла собой самое что ни на есть непотребное смешение рас: за общим столом собрались
гном (ну кто из приличных людей станет общаться с этими вульгарными типами?), эльф (а от
этих снобов вообще случается несварение желудка) и пять человек, каждый из которых
заслуживал особого внимания. Первый, судя по всему, их предводитель, дюжий молодец в
одежде наемника и с радаганским ножом вместо обычного кинжала у пояса, ничем не
отличался бы от сотен и тысяч подобных… если бы не его молодость. На вид ему было не
больше двадцати — двадцати пяти лет. Второй был… идшем, то есть принадлежал к народу,
который наемники на дух не выносили, а потому оставалось только удивляться, как он
оказался за одним столом с ними. Впрочем, из того, что одежда его не очень отличалась от
той, что была на первом, внимательный человек заключил бы: идш тоже имеет какое-то
отношение к наемникам. Третий одет был просто, по-крестьянски, да и бесхитростная его
физиономия говорила о том, что этот увалень не очень давно покинул свою деревню. Еще
двое по виду были обычными наемниками, и о том, что привело их в эту таверну, да еще в
такой компании, можно было только гадать. Вообще-то, подобная публика очень редко… да
практически никогда не появлялась здесь. «Клыки и рога» были для них слишком дорогим
заведением. Наемники предпочитали тратить деньги где-нибудь на окраине, за городскими
стенами, где на ту сумму, что здесь приходилось выложить за стакан благородного
эсмесского вина, можно было подучить полный кувшин простецкого пива и целое блюдо
отличнейшей бараньей или свиной требухи.
Гном пару мгновений тупо смотрел на комок смятого олова, в который превратился в
его руках кубок, а затем взревел, перекрывая стоявший в зале гам:
— Хозяин, это что за дерьмо! Я х-х-хочу выпить за барона Арвендейла, а ты мне
подсовываешь всякую дрянь, которая ломается, чуть тронешь ее пальцем!
Двое вышибал, которые на всякий случай загодя подтянулись к шумному столику,
держа наизготовку короткие дубинки из кротосского трубчатого дерева, залитые внутри
свинцом и обшитые снаружи толстой свиной кожей (обычное оружие вышибал Эл-
Северина), услышав эту тираду, в нерешительности замерли. Гул голосов в зале таверны тоже
слегка поутих, все с любопытством уставились на стол, за которым сидела разношерстная
компания. Ну еще бы, всякому хотелось получше рассмотреть победителя Большого
императорского турнира, отхватившего такой невиданный куш. Тем более что он был свой, из
низов, простой наемник без роду, без племени, а, подишь ты, утер нос всяким там знатным,
кичащимся древностью рода и чистотой крови.
— Хозяин! — Голос гнома вознесся до немыслимых высот, заставив задребезжать
изрядно опустевшие глиняные кувшины и бутылки, стоявшие на полке за барной стойкой. —
Так мне дадут выпить или нет?!
— Не извольте беспокоиться, уважаемый гленд. — Хозяин, который еще за миг до
этого, застыв изваянием за своей стойкой, с обеспокоенным видом ожидал, как его
вышибалы справятся с подгулявшей компанией, вдруг, будто по волшебству, возник у стола и
принялся деловито елозить тряпкой по посеченной ножами многочисленных посетителей
столешнице. Его отношение к собравшейся за столом компании изменилось неузнаваемо.
— Все самое лучшее для барона Арвендейла! — Хозяин угодливо всколыхнулся всеми
своими телесами и, нервно огрев висевшим на плече полотенцем двух служанок, с той же
сноровкой нарисовавшихся около стола, принялся быстро разгружать принесенные ими
подносы.
— Гы! — При виде того, что на них стояло и лежало, свирепая рожа гнома расплылась
в довольной улыбке. — Вот так бы сразу. А то подсовываешь всякую дрянь.
— Не желает ли уважаемый гленд отведать настоящего бар-дамара?
— Бар-дамара? — Гном недоверчиво скривился. — Откуда У ТЕБЯ ЗДЕСЬ может быть
бар-дамар?
Хозяин мелко затрясся, издавая какие-то странные, подвизгивающие звуки, означавшие,
как до всех присутствующих дошло лишь спустя несколько мгновений, не что иное, как
угодливое хихиканье.
— У меня свояк держит постоялый двор в Каррохаме, что в предгорьях Большого
рудного хребта, и иногда ему удается переслать мне дюжину-другую кувшинов.
Гном нахмурился.
— А кувшины запечатаны?
— А как же, «волчьей лапой», — подобострастно закивал хозяин. Гном снова
скривился.
— Представляю себе, что стало с добрым бар-дамаром, пока его доволокли от
Каррохама до Эл-Северина… Ну да ладно, тащи! Что может быть лучше для бар-дамара, как
очутиться в конце концов в желудке достойного гленда?
Хозяин тут же исчез. Гном орлиным взглядом окинул раскинувшуюся перед ним на
столе картину и раззявил пасть в довольной ухмылке.
— Ну-у-у, вот это дело. А то, тоже мне, заказали пару обглоданных мослов…
Сдвинутое на дальний угол стола блюдо с остатками поросенка и горка рыбных костей
на тарелке поменьше вперемешку с корками от каравая в добрый локоть величиной слабо
намекали на то, что и начало трапезы было не столь уж скудным, как он хотел представить.
Но по сравнению с тем, чем стол был заставлен сейчас, оно и в самом деле выглядело более
чем скромным.
— Я думаю, нам стоит начать с этих отличнейших копченых пулярок, — решительно
заявил гном.
Сидевший во главе стола дюжий светловолосый парень хмыкнул.
— Начать? Да того, что УЖЕ упало в твое необъемное брюхо, хватило бы на роту
королевских пикинеров.
Гном сдвинул брови.
— Так ты что, не будешь пулярок?
— Ну почему же…
— Так чего тогда зря сотрясать воздух! — Обрубив таким образом дальнейшие
разговоры на эту тему, гном решительным движением ухватил за крылышко одну из
соблазнительно пахнущих дымком тушек и отправил ее в свою пасть. Два движения
челюстями — и тушка превратилась в груду обглоданных костей, которые гном выплюнул на
стоявшую перед ним тарелку и вновь возвысил голос:
— Эй, хозяин, я долго еще буду…
Но тут перед его носом на стол опустился знакомый черный кувшин с горлышком,
залитым черным сургучом и запечатанным печатью, напоминавшей отпечаток «волчьей
лапы». Гном расплылся в довольной улыбке.
— О-о-о, другое дело.
Пару мгновений полюбовавшись милой сердцу картиной, он выхватил из-за пояса
привычный для всех гномов главер — широкий нож с прямым скошенным лезвием — и
одним движением руки снес сургуч. Еще мгновение, и следом за сургучом с громким
чпоканьем последовала обсидановая пробка. Гном шумно втянул, раздувая ноздри,
поднявшийся над узким горлом кувшина сиреневый дымок и слегка нахмурился.
— Табаку сыпанули маловато… — он вновь принюхался, — и черного вьюна, пожалуй,
тоже… а-а-а, чего еще можно ждать от бар-дамара, который подают в Эл-Северине… — Он
решительным жестом опрокинул горлышко кувшина над медным кубком, принесенным
хозяином таверны взамен расплющенного оловянного, затем вскинул кубок и взревел:
— Ну, за барона Арвендейла!
И его рев был тут же дружно подхвачен всеми, кто заполнял таверну «Клыки и рога»:
— За барона Арвендейла!
— Слава барону!!
— Слава победителю турнира!
Светловолосый парень, минуту назад высказавший свои сомнения по поводу
возможностей гномьего брюха, слегка смутился и, привстав из-за стола, неуклюже
поклонился орущему залу, что лишь добавило воодушевления. Ну еще бы, тут, совсем рядом,
сидел герой, победитель, человек из низов, воплотивший в жизнь несбыточную мечту —
вырваться наверх из грязи, стать одним из тех, кто кичливо взирал на них, простолюдинов, из
окон своих особняков, с высоты балконов и сёдел.
— Слава, слава барону!
В этот момент за плечом светловолосого парня возникла фигура в плаще из видита,
ткани слишком дорогой, чтобы ее мог купить каждый, но недостаточно дорогой для того,
чтобы ею мог удовольствоваться дворянин. Фигура склонилась над ухом виновника
торжества и что-то ему прошептала.
— Ну ты, чего ты там бормочешь? Говори так, чтобы было слышно всем, — прокричал
гном. Фигура развернулась и, откинув полу плаща, которой прикрывала голову, явила
достойному гленду испуганное веснушчатое лицо.
— Прошу простить, достойный гленд, но мой хозяин желал бы поговорить с
господином бароном.
— Чего? — взревел гном. — Передай своему хозяину, кем бы он ни был, что сегодня
вечером барон Арвендейл не покинет пределы этой таверны. Во всяком случае, на своих
ногах!
— Но этого и не требуется, — еще более испуганно забормотал слуга. — Мой господин
ждет его на балконе. — С этими словами слуга с поклоном указал на одинокую фигуру,
сидевшую за одним из столиков балкона, нависавшего над большим залом таверны.
— Ладно, Гмалин, я, пожалуй, схожу, — добродушно махнул рукой новоиспеченный
дворянин. Чувствовалось, что ему еще довольно непривычно ощущать себя человеком,
который САМ может небрежным жестом подозвать к себе любого простолюдина, именно
любого, даже зажиточного лавочника или богатого купца.
— Ну как знаешь, — буркнул гном, — только не слишком задерживайся, а то тут
жратвы-то всего на один укус. Так что если ваше благородство припозднится, то ему
достанется один шиш. Правда, Безухий?
Эльф, который за все время, что они трапезничали, не произнес ни слова, скупо
улыбнулся и кивнул.
Поднявшись на балкон, Трой (а нашего героя звали именно так, по-простому, и он пока
не думал изменять это имя на более благозвучное и приличествующее дворянину) подошел к
указанному слугой столу и бесцеремонно уселся на лавку напротив пригласившего его
человека, который занимал, хотя и довольно обшарпанное, резное кресло. И это явно
указывало на его статус. Но Трою-то чего стесняться? Даже если это и какой-нибудь
дворянин, то и он нынче тоже не хрен с горы… Тут человек приподнял голову, слегка
сдвинул шляпу на затылок, и Троя схватил столбняк. Перед ним сидел герцог Эгмонтер —
один из самых могущественных вельмож королевства и его последний соперник на турнире.
Герцог скривил губы в довольной усмешке, явно получая удовольствие от
произведенного эффекта, и заговорил мягким, еле слышным голосом, столь характерным для
любого дворянина (то, что произносится дворянином, настолько ценно само по себе, что
усилия, приложенные для того, чтобы его услышать, оделяют старающегося дополнительной
благодатью).
— Не бойтесь, барон, я никоим образом не собираюсь наказывать вас за дерзость или
оспаривать результаты турнира. Более того, победив меня в схватке на мечах, вы, сами того
не подозревая, оказали мне… услугу. Поэтому вам совершенно нечего опасаться.
Герцог Эгмонтер умолк, словно ожидая вопроса от своего собеседника, но, так и не
дождавшись, вынужден был задать его себе сам.
— Вы хотите спросить меня, что же это за услуга? О-о, это всего лишь то, что вы
ИЗБАВИЛИ меня от Арвендейла.
Трой продолжал молчать, но в этом молчании чувствовалась некоторая растерянность.
Герцог удовлетворенно вздернул губу. Наконец Трой нерешительно протянул:
— Но-о-о почему?
Герцог Эгмонтер ленивым движением шевельнул двумя пальцами, и стоявший перед
ним кубок, подпрыгнув над столом, скользнул ему в руку. Герцог сделал глоток, брезгливо
поморщился и, выпустив кубок, вновь шевельнул пальцами.
— Ну что за кислятина…
На грязный пол упал уже не кубок, а толстая плешивая мышь. И все, кто исподтишка
наблюдал за беседой молодого барона с таинственным незнакомцем, вдруг вспомнили о
каких-то срочных делах, что ждали их в другом конце города. Нет, почти никто не ринулся к
выходу, чтобы поскорее заняться ими, большинство осталось на своих местах. Но вот вместо
того чтобы по-прежнему смотреть на странную фигуру, притом с немалым любопытством,
все как один вдруг отвели глаза и уставились каждый в свою тарелку, стакан или просто в
какую-нибудь выщербинку на столешнице. Иное дело гном с эльфом, которые и не подумали
отвернуться, но при этом гном осторожным движением пододвинул к себе свой топор, а эльф
потянул за тесьму, стягивавшую клапан саадака.
Герцог проводил взглядом мышь, которая шустро побежала к ведущей вниз лестнице, и
вновь обратил свой взор на собеседника.
— Видите ли, барон, весь этот турнир был задуман с единственной целью. Это была
ловушка, расставленная на одну-единственную дичь. И эта дичь — я. Но благодаря вам
ловушка не захлопнулась.
Трой несколько мгновений напряженно раздумывал над его словами, затем осторожно
спросил:
— Значит, в нее попал я?
Герцог вздернул губу.
— О, нет, мой юный друг, в вашем положении ничего не изменилось.
— Как это?
— Очень просто… — Тут герцог на мгновение задумался, потом резко откинулся на
спинку кресла и упер в собеседника насмешливый взгляд. — Пожалуй, я верну долг и в ответ
на вашу услугу окажу услугу вам. — Герцог Эгмонтер чуть растянул губы в гримасе, которая,
очевидно, должна была означать благосклонную улыбку, но его потуги пропали втуне.
Похоже, его лицевые мускулы были совершенно не приспособлены к подобным
упражнениям. Впрочем, он не очень-то и старался.
— Эта услуга заключается в следующем: я расскажу вам, что такое Арвендейл… И,
поскольку вы некоторое время будете принадлежать к дворянскому сословию, посвящу вас,
пусть и в общих чертах, в хитросплетения интриг, каковые являются любимым и главным
занятием любого дворянина. — Тут усмешка герцога стала воистину змеиной. — Вообще-то
вряд ли это пригодится вам, но зато несколько развлечет меня.
Герцог поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и начал:
— Видите ли, мой юный друг, все дело в том, что наш благословенный император
Эонтей Пятый стар. Очень стар. Естественно, ему, как и любому дворянину, боги отпустили
гораздо более долгий век, чем простым смертным, а если учесть, что император — первый
среди равных, то НАМНОГО более долгий, чем и большинству дворян. И все же… все же он
принадлежит к расе людей, а не бессмертных, так что и его годы ограниченны. Более того,
отпущенное ему время практически истекло. И потому очень скоро перед империей встанет
вопрос: — кто наследует императору? — Тут герцог протянул руку над столом и, шевельнув
пальцами, сотворил тонкий хрустальный бокал, наполненный рубиновой жидкостью. Взяв
бокал, он сделал короткий глоток и пару мгновений смаковал выпитое во рту, затем так же,
как и прежде, выпустил бокал из пальцев. Однако ЭТОТ бокал не превратился в уродливую
мышь или, скажем, таракана, а рассыпался легким облачком сверкающей пыли, от которой по
всему залу потек сладковато-приторный аромат. Посетители зашевелились, кто-то сдавленно
прошептал: «Хазга»… — но этим все и ограничилось. — Так вот, основная проблема состоит
в том, что император не имеет наследников мужского пола. К сожалению, естественно… Да и
вообще, император, да продлят боги его дни, обделен наследниками. Если не считать
незаконнорожденных отпрысков, каковых у императора, как у любого дворянина,
насчитывается несколько дюжин, да только они не имеют никаких прав, кроме права
внеочередного зачисления в университет или военную академию по собственному выбору, да
еще права время от времени облегчать императорскую казну на дюжину-другую золотых,
поскольку появились на свет, когда наш славный император еще не был императором, то
законными правами наследования обладают только две дочери императора — Тамея Кроткая
и Грозная Лиддит. О нет, мой юный друг, Империя — вполне цивилизованное государство, и
никто из подданных императора не претендует на то, чтобы лишить бедняжек положенного
им наследства. Более того, им претит самая мысль о какой-либо дискриминации по половому
признаку. Так что какая-то из дочерей императора непременно взойдет на трон и будет
царствовать…
Герцог вновь растянул губы в усмешке, показывая собеседнику, насколько забавной
кажется ему эта мысль.
— Но именно царствовать. ПРАВИТЬ будет мужчина.
Трой несколько мгновений переваривал сказанное. Пока что он не услышал ничего
такого, что каким-то образом задевало бы его самого. Но разговор еще только начинался…
— Почему это?
В глазах герцога промелькнула скука, похоже, он уже жалел, что затеял этот разговор,
впрочем, пока не настолько, чтобы прекратить его.
— Дело в том, мой юный друг, что император — это не только Первый пэр империи,
Защита народа, Светоч веры и Первый дворянин. Император еще и Верховный маг империи.
Трой недоверчиво нахмурился.
— А как же Элиат Пантиопет?
— Не путайте, молодой человек, — снисходительно усмехнулся герцог, — у Элиата
Пантиопета так называется ТИТУЛ, а император является верховным магом ФАКТИЧЕСКИ,
по праву САМОГО МОГУЧЕГО мага империи. Причем этот факт совершенно не зависит от
того, насколько сильным магом является ЛИЧНО человек, ставший императором… то есть,
конечно, немного зависит, но не слишком. Даже весьма посредственный маг, став
императором, АВТОМАТИЧЕСКИ превращается в Верховного мага. Это происходит в
процессе коронации. Именно поэтому, если бы вы изучали геральдику, вы могли бы заметить,
что все наши смуты приходятся на времена междуцарствия. И продолжаются до тех пор,
пока одному из претендентов не удается короноваться. Сразу после этого смута прекращается
и проигравший претендент спешно покидает границы империи. Ибо в этом случае ему
просто становится нечего ловить… Да, все дворяне в той или иной мере владеют магией… —
тут герцог запнулся, — вернее, почти все… это является основным отличительным
признаком любого дворянина, потому что способность к магии неразрывно связана с
чистотой крови. Но большинство из них владеют ею весьма слабо. Так, знают кое-какие
простые заклятия, доступные деревенскому знахарю, либо что-нибудь родовое, тесно
привязанное к крови рода… Некоторые из нас, к каковым вы можете отнести и вашего
покорного слугу, преуспели в этом деле намного больше. Но любые, даже самые сильные
маги перед императором — почти ничто. Более того, император настолько силен, что
способен на равных тягаться не только с Темным святилищем орков или шаманами
Скального зуба троллей, но и с самой Светлой владычицей эльфов.
— И что?
— Все дело в том, что стать истинным Верховным магом может ТОЛЬКО МУЖЧИНА.
Женщинам эта сила неподвластна. В те далекие времена, когда Древние Прародители
разрабатывали этот ритуал, никому и в голову не могло прийти, что на троне может оказаться
женщина.
Герцог замолчал. Трой некоторое время размышлял над его словами, глядя в стол, затем
вновь уставился на собеседника. Тот несколько театрально вздохнул, словно устав от тупости
своего визави.
— Так вот, молодой человек, всем известно, что я, герцог Эгмонтер, являюсь
официальным женихом одной из принцесс, а именно — Грозной Лиддит; рука же и сердце
второй принцессы пока еще официально свободны. Более того, при дворе ходили слухи, что
бедняжка слаба здоровьем и потому собирается покинуть двор и уйти в монастырь Сестер
заботы. Все дело в том, что еще год назад все это было если не полной правдой, то очень
близко к этому. Однако, насколько мне удалось узнать, сейчас все изменилось. У принцессы
появился жених. И этот жених не кто иной, как граф Лагар, первый министр императора. И
это означает, что я становлюсь ПРЕПЯТСТВИЕМ, которое надо устранить.
Трой снова задумался. Пока он ничего не понимал.
— А при чем здесь Арвендейл?
— Вот теперь, мой юный друг, мы и подошли к Арвендейлу. Что вы о нем знаете?
Трой пожал плечами.
— Ну… это майорат, дающий право на…
— На корону, мой юный друг, причем даже не на баронскую, а на герцогскую. — По
губам герцога вновь зазмеилась усмешка. — Вернее, так было когда-то. Сейчас же все это
лишь бутафория.
— Почему?
— Судите сами. — Герцог снова откинулся на спинку кресла и устремил глаза вверх. —
Замок Арвендейл возник почти тысячу триста лет назад, сразу после Века Крови, на волне
чувств, охвативших людей, гномов и эльфов после победы в Битве у Врат. Он должен был
стать символом единства трех союзных рас, повергнувших страшного врага. Тогда еще были
живы многие из Прародителей, поэтому Высокие и Могучие относились к людям не в
пример более уважительно, чем сейчас. Сам замок был построен гномами, они же заложили
рядом и свое поселение. А в паре лиг от его стен вознеслись стволы эльфийского леса,
причем не простого леса, а смеллор-элинир, леса-крепости, форпоста Высоких. Это было
удивительное время, время, когда люди, Могучие и Высокие жили вместе и имели одного
властителя. И этот властитель был из рода людей. Пусть по большей части чисто формально,
пусть всего на одном маленьком клочке земли… но это было. И продолжалось это почти
триста лет подряд.
— А что потом?
— А потом на землю опустилась Черная тьма. И от герцогства Арвендейл не осталось
даже следов. Дело в том, что Арвендейл оказался первым доменом на пути орд западных
орков и именно на него они и обрушились в первую очередь. Возможно… они им и
подавились. Ибо после того, как пал Арвендейл, силы западных орд были уже изрядно
подорваны, ходили слухи, что, когда армии людей, гномов и эльфов, объединившихся в
Эльфингальский союз, сошлись с ордами орков у южных отрогов Ящерного хребта, маны у
колдунов орков хватило едва на десяток средненьких заклинаний. Так что судьбу битвы
решили Свет и сталь. Однако, когда орочьи орды были уничтожены и союзники попытались
углубиться в леса Арвендейла, их там встретило такое количество Тварей тьмы, что
посланный экспедиционный корпус вернулся не солоно хлебавши. Чуть позже гномы
попытались пройти в свое поселение по подземным тоннелям, но были вынуждены не только
бежать оттуда сломя голову, но еще и завалить все ходы, ведущие к нему.
— Почему?
Герцог пожал плечами.
— Неизвестно. Сами Могучие молчат, а слухи ходят разные. Я даже слышал, что кто-то
рассказывал о том, будто в Крадрекраме обнаружилось гнездовье раш, но это уж слишком…
— Крадрекрам?!
Герцог кивнул.
— Да, мой юный друг, город гномов в Арвендейле носил именно такое название.
— Но это же… Пещеры ужаса!
Герцог кивнул.
— Ну а как назвали эльфийский лес, вы, наверное, уже догадались.
— Наверное, Эллосиил, Проклятый лес, — сумрачно пробурчал Трой.
— Вы абсолютно правы, — кивнул герцог. Над столом повисла тяжкая тишина. Спустя
минуту Трой подавленно спросил:
— И что же мне теперь делать?
— Вам? Ничего. Я же вам объяснил, что эта ловушка была поставлена на меня. Если бы
я получил этот титул, то, дабы не потерять честь и не лишиться права требовать руки
принцессы, я был бы ВЫНУЖДЕН отправиться в Арвендейл и, скорее всего, там бы и
сгинул, пытаясь очистить герцогство от Тварей тьмы. Баронство, право требовать герцогскую
корону я получил бы в том случае, если бы меня признали властителем Арвендейла не только
император, но и Светлая владычица и Подгорный король. А вы… Я думаю, те, кто всучил вам
столь сомнительный приз, даже не возьмут на себя труд через пять лет вынести вопрос об
утверждении вас бароном на Палату пэров.
— Об утверждении?
— Ну да. Любой властитель, получив домен, возлагает на себя не только права, но и
обязанности. И если он не справляется с доменом, Палата обязана отобрать у него домен и
передать его более достойному владетелю. Клянусь честью, со мной бы так и было. Меня бы
обвинили в неспособности управлять доменом и отобрали бы не только Арвендейл, но и мой
старый домен, передав его… — Тут герцог сообразил, что слишком разоткровенничался, и
оборвал себя. — Но с вами они вряд ли будут возиться. Скорее всего, они даже дадут вам
возможность носить титул барона Арвендейла еще лет пятнадцать-двадцать, до вашей не
столь уж далекой кончины, а затем вообще забудут об этом инциденте. Ибо Арвендейл —
всего лишь прах, прах прошлого.
Трой вновь задумался, потом с подозрением спросил:
— Если все так, то почему вы так рвались получить Арвендейл?
Герцог Эгмонтер снисходительно покачал головой.
— Все дело в том, мой юный друг, что мне СОВЕРШЕННО не нужен Арвендейл.
— Ну да, я едва…
Герцог удрученно вздохнул: о боги, этот деревенский увалень просто совершеннейший
тупица.
— Дело в том, что я дрался НЕ ЗА АРВЕНДЕЙЛ. Перед турниром мне сообщили якобы
совершенно достоверную информацию, будто в качестве приза на турнире император
выставит домен Леконсур. И это было очень похоже на правду. Графы Леконсур — мои
соседи, и я знал, что семью Леконсур последние сорок лет преследуют несчастья. У старого
графа один за другим умерло четверо сыновей, да и сам граф ненамного их пережил. А зять,
муж его младшей дочери, оказался столь слабым владетелем, что Палата пэров лишила его
домена. Так что к нынешней весне Леконсур оказался совершенно свободен, и я был одним
из тех, кто претендовал на сюзеренитет над ним перед Палатой пэров. Причем мои шансы
получить Леконсур были довольно высоки. А поскольку графу Лагару совсем не светило
своими руками сделать меня еще богаче и могущественнее, он постарался, чтобы идея о
выставлении Леконсура в качестве приза на императорском турнире была ОЧЕНЬ похожа на
правду. Тем более что о своем участии в турнире заявили и все мои конкуренты. Как видите,
если бы не ваш… не слишком достойный удар, я вполне мог бы попасться в эту хитрую
ловушку.
Трой упрямо набычил голову.
— Я выиграл честно!
Герцог вскинул ладонь.
— Не будем об этом, мой юный друг, я же сказал, что расцениваю это как услугу… —
лицо герцога приобрело несколько скучающее выражение, — долг за которую, как мне
кажется, я вам уже вернул. За сим я с вами прощаюсь. Думаю, нам с вами вряд ли еще когда
доведется встретиться, поэтому… вот, возьмите, возможно, это когда-нибудь, когда у вас
снова случатся временные затруднения, поможет вам протянуть дюжину-другую дней. — С
этими словами герцог протянул новоиспеченному барону массивный перстень с крупным
сапфиром и, когда голова его молодого собеседника склонилась над подарком, легким
движением ладони сотворил какой-то знак прямо над его макушкой. Меж пальцев герцога
вырвалась тоненькая струйка дыма и крошечной змейкой втянулась в взъерошенную
шевелюру Троя, но тот ничего не заметил. Герцог довольно усмехнулся и встал. Да, этот
дюжий простолюдин оказал ему немалую услугу, избавив его от Арвендейла, только вот
очень ошибается, решив, что может так запросто обрести дворянское достоинство. Право
именоваться дворянином имеет только тот, у кого безупречно чистая кровь. Когда герцог
Эгмонтер станет императором, очень многим, забывшим это непреложное правило, придется
жестоко пожалеть о своей забывчивости. А пока… в том, что этот простолюдин получил,
хотя бы формально, право именовать себя дворянином, была доля вины и его самого, герцога
Эгмонтера, поэтому он должен был как можно быстрее исправить свою ошибку. И пусть это
вполне мог сделать и Арвендейл (а в том, что этот упрямый простолюдин обязательно рванет
посмотреть на свой злосчастный домен, герцог почти не сомневался, достаточно было
вспомнить взгляд этого типа, сверкавший сквозь забрало шлема во время схватки на
турнире), но герцог привык ничего не пускать на самотек. У Арвендейла есть полгода, чтобы
прикончить эту ошибку природы, а если он не справится за этот срок… что ж, тогда это
сделает заклятье герцога.
С этими приятными мыслями герцог покинул таверну.
Часть I
Детство Троя
Глава 1
Окраина мира
Глава 2
Детство
К первому снегу у Троя уже совсем перестали болеть кисти рук, он свободно делал по
пять приседаний на каждой ноге, два раза отжимался на правой и один раз (правда, с трудом)
на левой руке. А еще он мог держать палку в вытянутой левой руке от рассвета и «до тех пор,
пока солнце не коснется вершины вон той сосны», полчаса висеть на ветке вниз головой и
еще многое другое. Теперь в его пальцах постоянно вертелась пара вырезанных дядькой
Мертулом дубовых шариков, которые он усердно жал и перекатывал, а на ступнях и
запястьях болталось по свитому из железных прутков и обмотанному кожей (чтоб не терли)
тяжелому браслету.
Мужики, которые поначалу одобрительно отнеслись к занятиям Ругира (Трой был
известным озорником, и все надеялись, что после Ругировой «потехи» тому будет не до
озорства), со временем начали хмуриться и неодобрительно коситься на Ругира. Уж больно
чернолицый наседал на мальчонку. Но особенно Троя жалели женщины…
За два дня до праздника зимнего солнцеворота староста позвал к себе Ругира и, усадив
его за стол, по обыкновению слегка прихрюкивая, завел разговор:
— Я это… мгум, чего думаю… зазря ты мальчонку такому учишь. Не дело это. Ну,
мечом там махать или с луком управляться, это оно, конечно, понятно… места здесь
неспокойные, сам помнишь, позапрошлой зимой… ну, потом частокол подправлять
пришлось. Ну да это ладно… — Тут староста потерял нить разговора и замолчал.
Ругир выслушал старосту, молча протянул руку, взял кружку с угощением, отхлебнул
ядреного самодельного эля, задумчиво причмокнул и поставил ее на стол.
— Зазря, говоришь?
— Ну, — облегченно кивнул староста, — это все ваши наемнические штучки, а нам
здеся ничего такого не надобно. У нас деревня мирная, воюем токмо с Темными, а им все эти
штучки да по веткам карабканья без разницы. Они только железа да серебра боятся.
— Понимаешь, староста, дело-то в чем, — задумчиво начал Ругир. — Ежели парнишка
так здесь в деревне до седых волос и просидит, то оно конечно… тут ты прав. Да только
сдается мне, у мальчонки другая судьба…
Староста нахмурился.
— Ты тут это… ребятам голову-то не мути. И так вся наша ребятня стонет, на ваши с
парнем занятия глядючи.
Ругир усмехнулся.
— За это не бойся. И сам я никуда отсюда уходить не собираюсь, и парней на такое
дело подбивать не буду. И вообще, как ты думаешь, староста, почему я за все эти годы
никому и ничего не рассказывал о своей прошлой жизни. Ты же не думаешь, что мне нечего
рассказать?
Староста нахмурился.
— Мгум… ну…
— Именно потому, что в рассказах это всегда выглядит намного привлекательнее, чем
на самом деле. А уж мне-то есть о чем рассказать. Ты, наверное, слышал об отряде
наемников, который во время Картолернского похода захватил мост Вознесения и держался
почти трое суток? Я был в этом отряде. А о Большой охоте на Темных графа Илмера? Я в ней
участвовал. О-о, мальчишки слушали бы меня развесив уши. А я чувствовал бы себя самым
крутым парнем в нашей деревне. — Ругир мечтательно закатил глаза, потом резко открыл и
упер в старосту тяжелый взгляд. — Правда, лишь до того самого момента, пока кто-нибудь из
мальчишек, а может быть, двое, трое, пятеро… не сбежали бы из деревни в большой мир,
навстречу подвигам и славе, а потом мы отыскали бы их изуродованные тела в паре дней
пути отсюда у Одинокой горы или Сумрачного урочища… Поэтому я молчу.
Староста кивнул.
— Мгум, вот я и говорю…
— Только… — не дал ему закончить Ругир, — одних можно уберечь от этого, а других
нет. Потому что это СУДЬБА. И, сдается мне, эта самая судьба, пусть и не слишком скоро, но
уведет от нас Троя. И единственное, что мы можем сделать, это получше подготовить его к
тому, с чем он повстречается далеко за околицей деревни. Поэтому прости, староста, но
давай решим так: я по-прежнему буду молчать, а ты не будешь мешать мне заниматься с
Троем…
К весне Трой уже мог десять раз подтянуться на ветке, свободно доставал пяткой
подбородок и отжимался на каждой руке по четыре раза. Однако Ругир был недоволен.
— Слишком уж быстро ты растешь. Боюсь, не получится из тебя настоящего аль-харай.
— Почему это? — обиделся Трой. Но Ругир только молча покачал головой.
После сева Ругир отпросился у старосты и, прихватив Троя на пару с Тристаном, ушел
к дальним болотам. Там были срублены зимники — земляные избушки, в которых мужики и
старшие дети жили с начала уборки урожая и, почитай, до самого Хлойна — дня, когда
окончательно пробуждается темная нежить и темные твари вступают в самую силу. Трой
кроме своей доли припасов, обливаясь потом, волок еще грубо сделанный меч из сырого
железа и тяжеленное лезвие топора длиною с его локоть, которые выковал сам под
руководством Тристана. Впрочем, инициатором сего мероприятия все равно был Ругир. В
очередной раз окинув Троя критическим взглядом, он тяжело вздохнул и глубокомысленно
произнес:
— Да-а, учить тебя работе кунаками — только время терять, все равно не освоишь.
— Это почему это? — оскорбился Трой.
— Здоров больно. Уже сейчас. А как чуть подрастешь — вообще кабаном станешь. А в
технике кунаков главное не сила, а скорость. А такой груде мышц, какой ты станешь, нужной
скорости никогда не добиться. — Тут Ругир улыбнулся. — Но ты не обижайся. Вот, скажем,
Тристану кунаки никогда не осилить, но, если б мне надо было решить, с кем встать спина к
спине против толпы орков, я бы не колеблясь выбрал Тристана. Ты бы видел, как он работает
двуручником… — Ругир мечтательно закатил глаза.
— И чего? — настороженно переспросил мальчишка.
— А того, — передразнил его Ругир. — Тебе тоже, пожалуй, не стоит увлекаться
оружием, которое требует скорости и точности. А вот силовое — твое. Так что давай-ка… Ты
хотел обучиться ковке, вот сам себе и скуешь тренировочный двуручник и двуручный топор.
— Bay! — восторженно возопил Трой и тут же бросился в кузню с криком: — Дядя
Тристан, дядя Тристан, я буду ковать себе меч! Настоящий!
На болотах они провели почти полтора месяца. Кроме занятий с двуручным оружием,
которые по большей части вел Тристан, Ругир продолжал гонять Троя по всем остальным
дисциплинам, которыми тот занимался раньше. Кроме того, он вбил колья в болотное дно и,
нарочно отобрав самые кривые и суковатые палки, перекинул их от кола к колу и принялся
гонять Троя по ним, будто белку. Впрочем, эту науку в то лето Трой так и не осилил. Лучшим
результатом для него стало прохождение устроенного Ругиром эквилибристического
аттракциона всего с пятью падениями в вонючую и грязную болотную жижу.
Ну а по вечерам Ругир с Тристаном устраивали спарринги на кулачках. Деревенская
жизнь их изрядно расслабила, и Ругир по себе замечал, как сильно он сдал. Да и Тристан
тоже сначала был несколько неуклюж. Впрочем, ему было легче, кузнечная работа напрягает
как раз те группы мышц, что нужны для двуручного оружия, так что ему нужно было лишь
вновь привыкнуть к балансу и вспомнить некоторые приемы. А вот Ругиру пришлось
попотеть.
В деревню они вернулись к сенокосу. Староста ничего не сказал по поводу их столь
долгого отсутствия, но по его взгляду было видно, что он сильно недоволен.
К осени Ругир решил, что Трой уже дозрел до легких спаррингов с оружием. Первый
же бой закончился тем, что взмыленный и запыхавшийся Трой проводил тоскливым взглядом
выбитый из его руки меч и шмякнулся на землю, получив напоследок плашмя мечом по
заднице. А поскольку к этому времени сам Трой уже твердо решил для себя, что он самый
лучший боец всех времен и народов (ну еще бы, дядя Ругир все время говорит, что Трой —
редкий молодец и у него все получается), то его едва не прошибла слеза. Вечером, когда Трой
немного успокоился и перестал дуться, Ругир подозвал его к себе и, усмехнувшись, спросил:
— Ну как, сильно расстроен?
— И чего вы меня все учили, если я до сих пор ничего не умею! — зло пробурчал Трой.
— Ну почему же, кое-что умеешь. Но к главному мы пока еще не приступали.
— А чего не приступали-то! — сердито бросил мальчишка. — Чего время тянуть?
— Пойми, все, чем мы занимались с тобой до этого, всего лишь общая подготовка.
Прежде чем работать над техникой боя, нужно было хотя бы немного укрепить мышцы,
связки, поднять координацию, отработать дыхание. Без этого нельзя.
Трой пару минут раздумывал над его словами, потом, уже спокойнее, спросил:
— Дядя Ругир, а сколько мне надо заниматься, чтобы научиться… ну, хорошо… ну, с
мечом там, с топором…
Ругир поморщился.
— Да-а-а, парень, пожалуй, стоит заняться с тобой еще и риторикой. Хотя в этом я
учитель, считай, никакой, но… — И он глубоко задумался. Трой пару минут постоял, ожидая,
пока Ругир обратит-таки на него внимание, не дождавшись, дернул его за рукав.
— Дядя Ругир, я же спросил!
— Чего?
— Ну, сколько мне еще заниматься, чтобы как вы… или дядя Тристан.
Ругир улыбнулся, потрепал мальчишку по вихрастой голове и спокойно ответил:
— Всю жизнь.
Глава 3
Кровь Марелборо
За два часа до заката герцог вызвал к себе капитана замковой стражи. Когда гигант-
джериец, согнувшись в три погибели, с трудом протиснулся в узкую дверь спального покоя,
он застал своего хозяина уже полностью одетым. Герцог повернулся к нему, окинул
придирчивым взглядом фигуру своего капитана, как обычно, полностью закованную в броню
(обычно джерийцы предпочитали легкую, кожаную или в крайнем случае кольчатую броню,
но Измиер был уникумом во многих отношениях), и коротко пролаял на секретном наречии
джерийских пиратов:
— Приготовь моего коня, Измиер, и возьми с собой еще троих. Мы едем к башне
Гвенди.
Грубое лицо джерийца, с которого, казалось, никогда не сходило свирепое выражение,
едва заметно скривилось, но он лишь молча склонил голову и тем же макаром, в три приема,
протиснулся обратно. Губы герцога тронула легкая усмешка. Капитан его стражи был
великим воином, умелым командиром и совершенно бесстрашным бойцом. Единственным,
чего он боялся, была башня Гвенди. Ну еще бы, он был уверен, что именно там навсегда
лишился своего сердца, которое его господин забрал в качестве залога его, Измиера, вечной
преданности. И хотя на самом деле это было не совсем так, у герцога и в мыслях не было
развеивать его заблуждения.
Башня Гвенди пользовалась в округе дурной славой, причем настолько дурной, что,
хотя вокруг башни росла прекрасная сочная трава, никому из местных пастухов даже в
голову не приходило пригнать сюда овец. Да и тех, кто не слышал связанных с нею мрачных
легенд (впрочем, в империи было не слишком много таких, кто ни разу не слышал хотя бы
одной легенды о четырех Сумрачных сестрах), зловещий силуэт башни заставлял нервно
прибавить шаг или подхлестнуть лошадь. Пугались не только одинокие путники. Завидев над
кронами деревьев мрачные зубцы с обрушившейся кровлей (отчего башня стала отдаленно
похожа на согбенную старуху-королеву, увенчанную искореженной короной), караванщики
привставали на стременах и, нервно окинув взглядом высоченные деревья, поросшие мхом и
ядовитым плющом, приказывали возницам подхлестнуть лошадей.
Когда герцог добрался до подножия холма, густо заросшего колючим кустарником,
солнце уже зашло. Небо еще было светлым, но здесь, под густым пологом ветвей, царил
густой сумрак. Герцог спрыгнул с коня, легким движением руки приказал троим
сопровождавшим его стражникам оставаться на месте, а сам, поднырнув под низко
опущенные ветки, двинулся вверх по склону. Преодолев примерно половину пути, он
остановился перед огромным камнем, густо затянутым плющом и колючими лианами. Теперь
предстояло преодолеть самую сложную часть пути. Герцог наклонился и стал шарить руками
в траве. Где-то здесь должен быть небольшой камень, который обозначал точное место…
Проклятье, он не наведывался в башню уже три года, и за это время камень укрыл плотный
слой полусгнивших листьев, травы и всякого мусора. Наконец искомый камень был найден, и
герцог, отдуваясь, выпрямился. Уже совсем стемнело, так что надо было поторопиться. Даже
самый молодой и бестолковый ученик любой магической школы знал, что наибольшей силы
заклинания достигают в полночь и в полдень, в зависимости от того, к каким властителям и
стихиям обращается маг. Герцог встал на камень, плотно сдвинул ступни и, разведя руки в
стороны, начал читать заклинание. Несколько минут ничего не происходило. С герцога лил
пот. Первый закон магии — чем больше масса предмета, тем больше сил надо для того,
чтобы что-то с ним сделать. На то, чтобы превратить монету в муху или метнуть кинжал во
врага, находящегося в паре лиг (если, конечно, враг не защищен от подобных заклинаний),
требуется намного меньше маны, чем если ты хочешь вызвать небольшой теплый дождик над
средних размеров полем. Защитная же магия требует не в пример меньше мастерства и
умения, а потому довольно широко доступна. Так что и на войне, и в споре между дворянами
умелая рука и холодная сталь зачастую значат больше, чем самые могущественные
заклинания.
Наконец возвышавшийся перед ним камень вздрогнул и пошевелился. Плющ и колючие
лианы поползли во все стороны, будто гревшиеся на солнце змеи, застигнутые холодным
ливнем, а сам камень заворочался, словно медведь, выбирающийся из берлоги после зимней
спячки, и начал медленно подниматься. Герцог чуть прибавил темп — камень пополз
веселее. Наконец щель между камнем и поверхностью стала достаточной, чтобы в нее мог
пройти человек, правда изрядно согнувшись. Герцог резко опустил руки к бедрам, и камень
послушно замер. Герцог еще несколько мгновений вглядывался в висевшую перед ним глыбу,
затем расслабился и вытер рукавом взмокшее лицо. О боги, когда-то он думал, что раз от раза
это будет удаваться ему легче и легче, но сегодня у него такое чувство, что ему еще никогда
не было так трудно поднять этот проклятый камень.
Отдышавшись, герцог подошел к замершей в воздухе глыбе и, согнувшись, протиснулся
в щель. В отличие от поляны, узкий коридор, скрывавшийся за камнем, за прошедшие три
года, казалось, совершенно не изменился — все те же поросшие мхом стены, свисающие со
свода корни деревьев и кустарников, сумрак и гулкие всплески падающих с потолка капель.
Пройдя двадцать шагов, герцог уткнулся в низкую одностворчатую дверь. Когда-то она
висела на мощных железных петлях, приваренных к не менее мощной железной коробке.
Однако и коробка, и петли, и оковка самой двери давно уже сгнили и рассыпались в прах, и
лишь само полотно, сделанное из вечного дерева меллирон, упорно сопротивлялось времени.
С точки зрения эльфов, любая вещь, изготовленная из тела этого священного для них дерева,
была чудовищным кощунством, но, если верить легендам, Сумрачные сестры не очень-то
обращали внимание на эльфов, да и не только на них, но и вообще на кого бы то ни было.
Если есть хорошая древесина, — почему бы не использовать ее на всякие полезные вещи. А
после Черной тьмы в сожженных лесах было немало готовой к использованию великолепной
древесины, правда изрядно обугленной… Сестры вообще были довольно прагматичны.
Герцог ухватил дверь и, напрягши мышцы, просто приподнял ее и переставил к стене. Сразу
за дверью начались ступени узкой винтовой лестницы, вырубленной в скальной толще.
На верхнюю площадку он выбрался за несколько минут до полуночи. Посередине
площадки возвышался уже знакомый герцогу каменный выступ. За прошедшие три года он
тоже покрылся слоем грязи и птичьего помета. Однако времени очищать его у герцога не
было. Поэтому он просто вытащил из сумки припасенный как раз для этого кусок полотна и
расстелил его. В центре выступа тут же была помещена подставка-подсвечник, оба свечных
огарка расположились слева и справа от нее, ровно на линии восток-запад, из шкурки было
вырвано два волоска и воткнуто в огарки в виде фитилей. Окинув всю композицию
придирчивым взглядом, герцог снял с шеи привезенный сегодня Беневьером камень, в этой
темноте казавшийся просто кусочком угля, и осторожно уложил его в углубление подставки,
затем взял в руки Кинжал Рока и, тихо прочитав заклинание, легким движением прикоснулся
лезвием к ворсинкам. Над фитилями вспыхнули язычки странного зеленоватого пламени.
Герцог замер. Несколько мгновений ничего не происходило. Но это было понятно.
Башня Гвенди сама по себе была чудовищным средоточием магии, хотя и подпорченной
и исковерканной буйством стихий и смерчем энергий, вырвавшихся из-под контроля
Сумрачных сестер и так сильно повредивших и самое башню. Вот почему, хотя герцог
использовал эту башню в первую очередь для того, чтобы замаскировать природу своих
магических действий (иначе на следующий же день к нему явились бы делегации шаманов
Скального зуба и Светлой Владычицы со всей возможной силовой поддержкой, дабы
предъявить свои права на Кинжал Рока и Колыбель Глаза), сотворенные на ее площадке
заклинания срабатывали с некоторым запозданием. Наконец, когда он уже потерял надежду,
камень, лежавший в углублении Колыбели, едва заметно засветился. Герцог напрягся. Спустя
минуту свечение стало чуть сильнее, но затем, сколько герцог ни ждал, больше яркости не
прибавилось. Герцог вздохнул и, вытащив из сумки кость, ловким движением притушил обе
свечи. Они погасли с едва слышным шипением, в котором внимательное ухо могло бы
различить злобные нотки, как будто это не свечи потухли, а зашипела какая-то темная тварь.
Впрочем, по большому счету так оно и было.
Когда свечи погасли, герцог прикрыл глаза и несколько мгновений сидел неподвижно.
Что ж, он этого ожидал. Некто, кто несет в себе чистую кровь Марелборо, Великого Древнего
Прародителя, носившего имя Равный богам, и первого императора, все еще ходит по этой
земле. А это значит, что у него появился шанс. Шанс НА ВСЕ…
Глава 4
Неожиданная встреча
Новый день в лесу начинается заметно позже, чем в поле. Там, на открытом
пространстве всякая живность, предпочитающая свет дня ночной темени, уже вовсю
заливается веселым гомоном, приветствуя дневное светило, а здесь, под густой полог ветвей
едва пробирается блеклый сумрачный свет. Ночные твари, уже не торопясь, направляются в
свои норы, сытно отрыгивая и щеголяя раздувшимися от теплого мяса животами, но дневные
пока еще не смеют высунуть нос наружу. Здесь ночь еще не кончилась… к тому же не все из
тех, кого кличут ночными, действительно охотятся только ночью. И что с того, что они
успели насытиться, с них вполне станется придушить неожиданную добычу да и прикопать
где-нибудь до более скудных времен. А если к тому времени добыча частью сгниет, то так
даже лучше, ночным тварям гнилое мясо вроде деликатеса. Недаром многие зимой любят
откочевывать к городам людей — и свежее мясцо побеззащитней, и могилы бедняков на
городских кладбищах не в пример мельче (мерзлую землю копать куда как тяжелее). Так что
лес всегда оживает позже поля, а чаща — позже опушки. Это Рргыхнак усвоил еще тогда,
когда сам был властелином леса и ему не приходилось на ночь закапываться в кучу прелой
палой листвы, наметенную в яму под корнями старого, гнилого соснового пня. Сам ствол
рухнувшей сосны лежал неподалеку, вернее, то, что от него осталось. Лес — место битвы,
битвы за жизнь, и тот, кто ее проиграл, не очень-то долго будет напоминать окружающим о
своем былом существовании. Тела зверей, загнанных на охоте, быстро исчезают в желудках
охотников, а то, чем они брезгуют, достается острым зубам гадальщиков. Трупы же
рухнувших деревьев быстро исчезают под островками растительного падальщика — мха и
быстро превращаются всего лишь в часть той смеси из палых листьев, веток, перегнившей
травы и прошлогоднего мха, что ровным ковром покрывает землю, которую делят между
собой и едва приподнявшийся над землей мох, и кусты, и гигантские лесные исполины, и
ядовитый плющ, присосавшийся к стволу приютившего его дерева.
Рргыхнак проснулся уже давно, вернее, он вообще не спал. Ну разве можно назвать
сном ту зыбкую грань между дремотой и бодрствованием, когда при каждом подозрительном
звуке напрягаются мышцы лап, а верхняя губа рефлекторно взлетает вверх, обнажая желтые,
но все еще острые и крепкие клыки. Этот старый каррхам когда-то был вожаком сильной
стаи. Под его началом ходило почти два десятка самцов и около полусотни самок, а в лучшие
годы во время весенних игрищ в стае собиралось до двухсот пастей. Он был силен,
стремителен и свиреп. В его личном прайде было шесть самых красивых, гибких и
выносливых самок, каждую из которых любой из вожаков другой стаи с гордостью назвал бы
первой женой. Ни одна из них ни разу не принесла помета менее чем в четыре щенка, и на
весенних играх каждая не раз пробовала на вкус нежную кровь и плоть щенка из помета
соперницы. Он был вожаком почти двадцать лет… А потом один из щенков его последнего
помета вырос и все закончилось.
Каррхамы взрослеют рано и живут долго. А это значит, что природа отвела им много
времени на старость. Но никто никогда не видел старых каррхамов. Потому что, как только
каррхам становится слишком слабым и теряет подвижность, его горло тут же ощутит острые
клыки претендента на его место в стае из молодой своры. Поэтому, когда в короткой
стихийной сваре у тела поверженного кабана-секача вожак вдруг почувствовал, как зубы
молодого самца полоснули его по бедру из-за того, что его зубы на долю секунды опоздали,
он понял, что его время пришло. Но, на его счастье, это не сразу поняли остальные самцы
стаи. А ранивший его сопляк был слишком ошарашен этим обстоятельством, чтобы сразу же
врубиться в ситуацию. Поэтому Рргыхнаку удалось громким рыком восстановить порядок и,
ухватив зубами положенную вожаку долю — нежнейшую кабанью печень, величественно
отойти в сторону, допустив до трапезы самцов. Он был старым и умным вожаком и потому
подождал, пока они насытились до отвала, подождал, пока насытились самки, и лишь когда
на остатки добычи набросились щенята, стремительным прыжком порскнул в чащу и
побежал. Он не притронулся к печени, милостиво одарив деликатесом Крарру, самую
сильную и красивую самку в его прайде, поэтому бежал легко, с пустым желудком, а его стая
мчалась за ним с набитыми брюхами. И с каждым прыжком он все больше и больше удалялся
от них, лишая стаю законной и почетной добычи. Только тот молодой самец, чьи клыки
оставили у него на бедре эту отметину, мчался за ним почти не отставая. Его глаза горели
азартом, а из пасти свешивался горячий язык. Он ЖАЖДАЛ вцепиться в глотку вожаку,
потому что чувствовал, что сильнее его. И эта жажда гнала его вперед лучше любого
охотничьего рога. Но он забыл, что вожак не только стар, но и опытен и умен…
Пока все остальные набивали брюхо, вожак лежал и обдумывал ситуацию. Поэтому,
когда он бросился в чащу, у него уже был готов план действий. Охота на старого вожака
случается чрезвычайно редко. Обычно, когда вожак терял силу, его приканчивали там же, на
месте, — претенденту достаточно было нанести решающий удар, и на бывшего вожака
набрасывалась вся стая. Мало кому удавалось вырваться из кольца оскаленных пастей, в
предвкушении исторгавших клочья пены (стая знала, что в конце схватки им все равно
достанется теплая плоть — либо бывшего вожака, либо неудачливого претендента). Но когда
какому-либо вожаку все же удавалось вырваться и стае приходилось становиться на след, это
лишь поднимало престиж стаи. Ну как же — ее столько лет водил на охоту и в набеги такой
умный, сильный и свирепый вожак, что даже сумел вырваться… Вот только эта последняя
охота для старого вожака все равно кончалась одним. Однако на этот раз все было по-
другому. Вожак знал: сделать то, что он задумал, будет очень трудно. Но он хотел ЖИТЬ.
Пусть не так, как раньше, когда ему доставался лучший кусок и самые горячие самки, пусть в
одиночку, впроголодь, но жить, а не хрустеть косточками в молодых пастях. Поэтому он
решил рискнуть…
К закату солнца погоня ворвалась в длинное, узкое ущелье. Преследователи, к тому
моменту отставшие от своей цели почти на пол-лиги, возбужденно завыли и защелкали
челюстями. Это ущелье было знакомо всем, и все знали, что в его дальнем конце находится
довольно глубокое озеро, питающееся ключами и подводной рекой. Река эта вытекала из
пещер, занимавших весь левый отвесный берег. А дальний конец озера заканчивался
водопадом. По всему выходило: деваться добыче некуда. Рргыхнак, к тому моменту
успевший немного оторваться и от того сопляка, слегка сбавил темп. За спиной тут же
послышался довольный рык, щенок решил, что старый вожак устал… или осознал
безвыходность своего положения и вот-вот готов прекратить бег и, повернувшись к стае,
попытаться дорого продать свою жизнь, и потому тут же наддал, торопясь застолбить свое
право первым схлестнуться с ослабевшим вожаком. Молодости свойственна
самонадеянность, и он не сомневался, что сумеет справиться с ослабевшим и уставшим
старым каррхамом. Рргыхнак удовлетворенно оскалился: сопляк сам шел в расставленную
ему ловушку.
Вода в озере была довольно холодной, но разгоряченный бегом Рргыхнак этого сразу не
заметил. Лишь когда уже в трех саженях от камня, торчавшего над водой почти на гребне
водопада, справа и слева от которого с грозным ревом обрушивались вниз струи воды, у него
свело левую заднюю лапу, старый вожак внезапно испугался. Нет, не смерти, а того, что его
гениальный план может рухнуть из-за таких вот глупых случайностей, вроде неожиданной
судороги или не вовремя подвернувшейся лапы, и он все равно погибнет, но уже не со
славой, а глупо и позорно. Но обошлось, он добрался-таки до камня, и к тому моменту, когда
он успел отдышаться и подняться на дрожавшие от долгого бега лапы, судорога уже совсем
прошла, оставив только глухую боль в сведенной мышце.
Как он и рассчитывал, сопляк подплыл к камню первым. Он плыл еще совсем по-
детски, старательно загребая лапами и высоко поднимая над водой оскаленную морду. Вожак
сделал шаг вперед, другой, передние лапы ушли под воду наполовину, затем вода поднялась
до груди. Сопляк был уже совсем рядом, дыша хрипло и возбужденно в предвкушении.
Рргыхнак помедлил еще мгновение и… резко опустил морду в воду. Каррхамы не боялись
воды и умели неплохо плавать, но они не любили воду и старались по возможности избегать
контакта с ней. А уж представить каррхама, ДОБРОВОЛЬНО опускающего морду в воду,
вообще было невозможно. Тем не менее вожак сделал это… и не прогадал.
Мгновение спустя его клыки нащупали напряженно натянутую гортань сопляка и резко
сомкнулись. Тот завизжал и попытался рвануться назад, но было уже поздно — течение и
вода не оставили ему ни единого шанса. Рывок — и тело с разодранной в клочья глоткой
рухнуло на камень позади вожака. Следующей была Крарра… что ж, это было понятно, она
была самой юной и самой сильной и гибкой из всех его самок, к тому же она сожрала только
печень… Рывок, и рядом с первым рухнуло второе истерзанное тело. А затем вожак
развернулся и мягким прыжком выскочил из воды. Еще прыжок — и вот он уже стоит на
самом краю, вглядываясь в облако водяной пыли, застилавшее то, что творилось внизу.
Впрочем, и то, что удалось разглядеть, выглядело достаточно жутко.
Рргыхнак на мгновение отшатнулся, в голове мелькнула мыслишка о том, что он все-
таки растерзал претендента и что теперь ему предстоит выиграть еще максимум один бой —
и все, он останется вожаком… Но в то же время он четко осознавал, что нет — его время
кончилось, стая запомнила кровь на его бедре, и не сегодня завтра найдется кто-то еще, кто
бросит ему вызов. Поэтому он резко вдохнул, качнулся назад, зажмурил глаза и… прыгнул
вниз…
Все обошлось. Когда Рргыхнак, с легкими, наполовину залитыми водой, сумел-таки,
кашляя и отплевываясь, выбраться на берег небольшого озерца, в которое низвергался
водопад, он уже знал, что выиграл. Тем, кто в охотничьем азарте добрался-таки до камня над
водопадом, остудили головы два еще теплых трупа, а броситься в водопад вслед за ним —
нет, таких безумных каррхамов в его стае не было. Если же выйти из ущелья тем же путем,
что они вошли, то до ближайшего удобного спуска сюда, на плато, надо было бежать где-то
полтора дня, да еще день до того места, где он выбрался на берег. А за два с половиной дня
его след остынет настолько, что его уже не возьмет ни один каррхам-следопыт, не говоря уж
о самках и молодняке. К тому же долгая охота сродни набегу и потому требует хорошей
организации. А какая организация в стае, не имеющей вожака? Выборы нового вожака,
подготовка — все это займет несколько дней, да и само преследование, очень вероятно,
протянется не одну неделю. А оставлять охотничьи угодья на столь долгий срок опасно,
пахучие метки могут выветриться, и соседи вполне могут поставить поверх них свои, что
непременно означает кровавую свару по возвращении. И даже если удастся обойтись малой
кровью, соседи все равно успеют хорошенько, всласть, проредить их оленьи и кабаньи стада,
а зима уже не за горами. Поэтому стая, скорее всего, оставит всякие попытки его
преследовать или перенесет их на очень неблизкое «потом»… Так оно и вышло. И вот уже
третий год Рргыхнак кочевал по местам, очень далеким от родовых угодий каррхамов,
старательно прячась и осваивая нелегкую и такую непривычную науку жизни украдкой.
Утро в лес приходит позже, чем в поле… но все-таки приходит. Рргыхнак потянулся,
разминая затекшие за ночь лапы и, зевнув во всю пасть, упруго вскочил. Опавшие листья
вонючей чернавки, в кучу которых он закопался вчера вечером, взлетели в воздух. Поэтому
он не сразу заметил, что прямо перед ним высится зловещая фигура, покрытая шкурой такого
глубокого черного цвета, что даже до последнего тупицы сразу бы дошло, что перед ним
темная тварь. Даже если бы он не знал, что это за тварь. К сожалению, Рргыхнак знал это… и
это знание заставило его сердце испуганно затрепетать. Гхарк — тварь, питающаяся болью.
И отлично приспособленная для того, чтобы эту боль доставлять. Старый каррхам слишком
рано покинул свое немудреное убежище… а может, вонь листьев чернавки, которая так
мешала ему этой ночью, оказалась не такой сильной, как он рассчитывал, и гхарк уже давно
его учуял и все это время поджидал, пока он наконец вылезет… Да нет, чепуха, в этом случае
темная тварь напала бы гораздо раньше. Впрочем, сейчас уже было все равно. Гхарк —
серьезный противник даже для стаи, а одинокий каррхам для него — на один зуб. И все же
Рргыхнак не собирался падать на спину и подставлять свое брюхо под наполненные ядом
клыки темной твари. Он ощерился и угрожающе зарычал. Гхарк был совершенно безмозглой
тварью, но в этот момент Рргыхнаку в его оскале почудилась насмешка. Темная тварь еще
сильнее оскалила пасть, обнажив челюсти, между которыми могла свободно уместиться не
только голова каррхама, но еще и добрая половина его туловища, и с тихим, но от этого не
менее зловещим утробным рыком дыхнула в морду Рргыхнаку. Каррхама обдало чудовищной
вонью. Первым порывом было отшатнуться, но, похоже, гхарк только этого и ждал. Да что
там, наверное, этот выдох был давно отработанным приемом — жертва отшатывалась, и в
следующее мгновение клыки гхарка впивались ей в глотку. Но Рргыхнак не стал дожидаться
следующего мгновения, он рванул вперед и, как тогда, три года назад, поднырнул под
разинутую пасть, отчаянным движением попытавшись дотянуться до глотки гхарка. И это
ему почти удалось.
Вернее, это ему удалось ПОЛНОСТЬЮ, но не принесло значимого результата. Его
клыки скользнули по толстой костяной пластинке, прикрывавшей глотку гхарка, и
сомкнулись со звонким щелканьем, прозвучавшим для старого каррхама похоронным
маршем. Гхарк взревел и впился Рргыхнаку в спину. Как только острые ножи клыков темной
твари пробили шкуру, тело каррхама пронзила такая страшная боль, что, будь он чуть
помоложе и не пройди столь суровой школы, он, возможно, просто завыл и принялся бы
биться в пасти гхарка, заставляя того щуриться от наслаждения, поглощая отчаянную
эманацию боли, исходящую от жертвы. Но старый вождь за свою необычайно долгую для
каррхама жизнь прошел через слишком многое, чтобы вот так просто превратиться в кусок
обезумевшего от боли окровавленного мяса. Гхарк совершил ошибку, положившись на
привычку и понадеявшись на то, что, стоит ему вонзить зубы в горячую плоть, и эта жертва,
как и все остальные, потеряет всякую волю к сопротивлению. Поэтому, когда каррхам,
изогнувшись, дотянулся-таки до его глотки и, найдя щель между костяными пластинками,
вцепился в глотку темной твари, гхарк от неожиданности выпустил загривок каррхама и,
чисто рефлекторно, попытался отшатнуться. Рывок был очень силен, к тому же Рргыхнак не
смог даже чувствительно прокусить толстую кожу темной твари, но он твердо знал, что его
единственный малюсенький шанс выжить заключается в том, чтобы удержаться, и поэтому
только сильнее стиснул челюсти…
Сегодня Трой выбрался из деревни еще затемно. Это было довольно опасным делом,
причем не только потому, что темные твари еще не закончили ночную охоту (в конце концов,
разве так уж невозможно наткнуться на подобную тварь днем?), просто староста был
категорически против подобных ночных вылазок. Тем более в одиночку. Но у Троя были свои
резоны. В конце концов, под утро многие Темные уже насытились и лениво трусят к своим
норам и логовищам, а он собирался добраться до Одинокого клыка, самой высокой скалы в
окрестностях, и забраться наверх. Что было очень непростой задачей. Во-первых, потому что
до Одинокого клыка было почти семь часов спорым шагом и, соответственно, столько же
обратно. А сколько займет сам подъем — одни боги знают. Возможно, кто-то мог подумать,
что эта вылазка — не что иное, как мальчишеская блажь, ну скажите, что делать
четырнадцатилетнему парню из глухой деревни на вершине крутой, обдуваемой всеми
ветрами скалы высотой почти в пятьсот футов, формой издали очень похожей на
саблеобразный клык хищника. Но ни сам Трой, ни Ругир, который и поставил перед ним эту
задачу, отнюдь так не считали.
Человек учится и развивается, только преодолевая трудности и решая задачи. И чем
лучше он хочет стать, чем выше подняться, тем сложнее и опаснее задачи он должен ставить
перед собой. Как-то Ругир рассказал ему легенду о людях, которых боги осчастливили (так
они думали) даром исполнения всех желаний. Сначала этим людям показалось, что на них
обрушилось счастье. Ну еще бы, стоило им лишь чего-то захотеть, как это тут же
воплощалось в жизнь. Кто хотел дом — получил его, кто любил вкусно поесть — на каждой
трапезе радовал нёбо и язык самыми изысканными яствами и тонкими винами, кто любил
предаваться любви — тот был услаждаем самыми прекрасными и услужливыми девушками и
юношами. Однако время шло, вкусная еда, экзотические путешествия и услужливые,
послушные девушки (или юноши) начали наскучивать, и люди, получившие дар богов, стали
задумываться, чего бы им пожелать еще. Кто-то возжелал второй дом, кто-то еще больше
девушек, но это уже не доставляло той радости, что сначала. А потом у них родились дети…
Когда за стариками, теми, кто первыми получили этот дар богов, пришла Смерть, они пали
перед ней на колени и попросили забрать не только их самих, но и их детей, внуков и
правнуков, потому что если дети выросли всего лишь дебилами, то правнуки уже
превратились просто в куски мяса с прямой кишкой, способные лишь заглатывать пищу и
делать под себя. В их жизни не было ни борьбы, ни лишений, ни трудностей, и они так и не
смогли стать людьми…
Через частокол он перемахнул довольно легко. Всего и делов-то — дождаться, пока
дядька Мертул, в очередной раз окинув взглядом окрестности, усядется на колоду и
уставится на склон холма, на который выходят ворота. Дядька Мертул был единственным из
Отцов, кто еще ходил в ночные стражи, но и он уже был слегка туговат на ухо. Спуск по
крутому откосу тоже прошел без осложнений. Уж что-что, а скатываться по склону, ловко
перехватываясь руками за ветки кустов и обнажившиеся корни деревьев и легко тормозя
подошвами башмаков, сшитых из кабаньей шкуры, он наловчился так, что дядя Ругир только
крякал от удовольствия (а бабы принимались охать и причитать: «ой, убьется!», «ох, шею
свернет!»). Так что, когда он вошел в лес, восток только начал алеть.
За прошедшие годы Трой изрядно подрос и заматерел. Ему никто не давал его
четырнадцати лет. То есть свои-то знали, но вот редкие торговцы, прознавшие о том, что тут,
на краю земли, появилось и окрепло новое поселение, принимали парня за ровесника
старостиного сына, которому зимой должно было сровняться уже восемнадцать. И причиной
тому были отнюдь не занятия с Ругиром, а щедрость богов, одаривших мальчишку столь
статным и могучим телом. Ругир довольно быстро понял, что развивать силу в мальчике
особо не требуется, природа и сама не поскупилась. Поэтому он по большей части напирал
на ловкость, гибкость, проворство. Но и с этим, к его немалому удивлению, тоже особых
проблем не было. Обычно люди, щедро одаренные ростом и силушкой, довольно неуклюжи
или, по крайней мере, медлительны. Что и понятно: пока еще нервный импульс приведет в
действие этакую гору могучих мышц и тяжелых костей…
Но к Трою это не относилось. Похоже, его мышцы работали совершенно по-другому, не
так, как у обычных людей. Во всяком случае, несмотря на то что Трой к двенадцати годам
уже вовсю работал в кузне у Тристана молотобойцем, ему не составляло особого труда
пожонглировать тремя-четырьмя остро отточенными метательными кинжалами или
пробежать по провисшей веревке между двумя качающимися соснами. Ругир диву давался,
глядя на этого необыкновенного мальчика… и гонял его еще нещаднее, бормоча себе под
нос: «Кому боги много дали, с того много и спросят». Впрочем, Трою это было не в тягость.
Он воспринимал занятия как новую игру или скорее как новый вид озорства. Ведь сам он
озоровал не оттого, что ему так уж хотелось заставить людей понервничать, просто его
бьющая через край энергия постоянно требовала выхода.
А тут дядя Ругир предложил ему такие интересные игры… и он принимал их не просто
с удовольствием, а с восторгом. Возможно, впрочем, что его успехи в упражнениях как раз и
объяснялись тем, что он занимался ими не просто старательно, а истово, со страстью,
временами даже скрывая ушибы и ссадины из опасения, как бы дядя Ругир из-за этого не
объявил завтрашний день днем отдыха. Однажды он сорвался со скалы, на которую его
загнал Ругир, и, тормозя, сорвал о веревку кожу с ладоней до костей. Но на следующий день
как ни в чем не бывало пристал к Ругиру, уламывая того отправиться-таки в дальний переход
к болотам, как обещал. А на вопрос, как он пойдет с такими руками, беспечно ответил:
— Подумаешь, — тряпьем замотаю, через седмицу пройдет…
В принципе, Трой уже не раз совершал такие марш-броски, как их называл Ругир,
просто сегодняшний был самым дальним из тех, что требовалось совершать за один день. К
тому же лето уже повернуло к осени, и темнело теперь много раньше, чем луну назад. Так
что опасность столкнуться с Темными была не в пример больше. Впрочем, до самого
опасного времени, которое наступало за полторы луны до зимнего солнцеворота и
продолжалось до самого весеннего «уполовиния», то есть дня, когда ночь снова сравнивалась
с днем, было еще далеко.
Трой успел отойти от деревни почти на лигу, как вдруг до его ноздрей донесся резкий
сладковато-терпкий запах. Трой, шагая, собирался как раз сделать шаг — да так и застыл с
занесенной ногой. Умение мгновенно замереть на месте — в лесу первейшее из умений. Без
него ни к зверю подобраться, ни самому уцелеть. Многие опасные звери или Темные
человека различают плохо, тем более если он одет по-лесному да натерся корнем сельмянки
или отваром дубовья, а вот движение чуют за версту. И не только глазами, но и ушами, и
носом, короче, всем, что у них там есть. Поэтому, если зверь, за которым ты охотишься, либо
тот, который охотится на тебя, вдруг что-то учуял — замри, авось не заметит, или, может, за
куст или пень примет… Трой несколько мгновений простоял с поднятой ногой, затем
осторожно опустился на корточки, продолжая неслышно втягивать носом воздух. Запах был
мерзкий, очень мерзкий, он с таким еще ни разу не сталкивался. Это означало, что впереди
что-то незнакомое и, скорее всего, опасное. А что может быть опаснее, чем темная тварь?!
Поэтому все инстинкты прямо-таки вопили Трою: беги, беги! Но бежать было нельзя, бежать
было полной глупостью. Темные твари слишком быстры, чтобы от них можно было убежать.
Ему еще повезло. Судя по всему, эта тварь уже кого-то стерегла и потому до сих пор не
заметила Троя. Поэтому следовало тихонько отползти подальше, а затем, плюнув на весь этот
гребаный марш-бросок, со всех ног нестись в деревню. Темные твари так близко от деревни
— это… Однако Трой не стал делать ничего из того, что представлялось наиболее разумным.
Он никогда не видел темных тварей, и он был бесшабашным мальчуганом четырнадцати лет
от роду… поэтому он поступил так, как НИКОГДА и НИКОМУ поступать не следовало.
Трой опустился на четвереньки и, медленно передвигая руки и ноги, так, чтобы не то что
никакая веточка не хрустнула, а ни единого листика не шевельнулось, пополз в сторону,
откуда доносился запах.
Через долгие десять минут он добрался до вершины небольшого взгорка, где рос куст
вонючей чернавки. Похоже, ему продолжало везти. Легкий утренний ветерок по-прежнему
дул на него, принося запах, перебивавший даже вонь от опавших листьев этого мерзкого
куста (у чернавки особенно сильно воняли именно опавшие или сорванные листья), каковая,
в свою очередь, хорошо маскировала его собственный запах. Подобравшись к краю, он
осторожно высунул голову над гребнем. Внизу у кучи палых листьев стоял… Судя по
чешуйчатому панцирю, прикрывавшему все тело, это был гхарк — тварь мерзкая, опасная, но
не из самых крутых, про которых рассказывали ему староста и дядя Ругир. Однако
связываться с ней не стоило. Если уж дядя Ругир говорит, что ни за что бы не рискнул выйти
на подобную тварюгу в одиночку, значит, и самому Трою делать этого не стоит… Поэтому,
полюбовавшись на темную тварь еще пару мгновений, Трой начал все так же медленно и
осторожно, дабы не привлечь внимания резким движением, втягивать голову обратно. И
когда ему это уже почти удалось, куча палых листьев перед гхарком зашевелилась, и перед
изумленной публикой (в лице одного Троя) предстал мускулистый каррхам. Мгновение он
ошарашенно пялился на возникшую прямо перед ним смерть, потом оскалился и грозно
зарычал.
Гхарк качнулся вперед и, коротко взрыкнув, шумно пыхнул своей вонью прямо в морду
каррхаму. Трой невольно сморщился, представив, каково сейчас этому лесному убийце, если
даже у него, Троя, от вони скулы заныли. Однако каррхам не поддался на столь подлый
прием. Он неожиданно пригнул голову к лапам и попытался вцепиться гхарку в глотку. И это
ему почти удалось… Спустя мгновение Трой уже ничего не мог разобрать. Две твари внизу
— одна стоила другой — сплелись в рычаще-визжащий клубок. Трой несколько секунд молча
смотрел на это зрелище, а затем неожиданно для самого себя потянул завязки плаща и
выхватил из-за пояса узкий длинный кинжал…
Когда Рргыхнак сумел, наконец-то, справиться с болью и разлепить налившиеся
свинцовой тяжестью веки, то с удивлением обнаружил, что находится все еще вдали от
Священных полей предков. Вонь стояла нестерпимая, что означало: гхарк где-то рядом и,
судя по шумному хрусту листьев, вполне жив и активен. Вот только почему-то не нападал.
Старый каррхам несколько мгновений лежал, оценивая шансы, затем шумно вздохнул и
попытался привстать на передние лапы. Шансов у него не было, оставалось только умереть с
максимальным достоинством. К его удивлению, гхарк, чьи лапы он разглядел всего лишь в
паре пальцев от своей морды, никак не отреагировал на его неуклюжие движения. Более того,
он даже не пошевелился. Рргыхнак удивленно повернул болтающуюся от слабости голову в
сторону шуршащей травы. О, боги охоты! Гхарк был мертв! А в куче листвы елозил молодой
представитель расы людей, который был занят тем, что пытался отпилить у темной твари ее
хвост. Каррхам перевел изумленный взгляд с бездыханного трупа гхарка на занятого делом
юного человека, вздернул верхнюю губу и угрожающе зарычал. Человек оглянулся на него и
весело рассмеялся:
— Да брось ты, поглядел бы на себя, ты сейчас в таком виде, что тебя можно вырубить
щелбаном… Но не бойся, не для того я тебя выручал, чтобы потом прикончить.
Выручал?! Рргыхнак перевел взгляд на труп гхарка. То, что сказал этот недоносок из
рода недоносков, звучало странно, но, с другой стороны, если кто и убил гхарка, то явно не
он, Рргыхнак, он вообще не мог понять, как остался жив… А третьего претендента на столь
почетную роль поблизости не видно. Между тем парень, заметив его взгляд, пояснил:
— Вообще-то это было не трудно. Темная тварь была так увлечена тем, как
посноровистей порвать тебя на куски, что совершенно не смотрела вверх. Так что, когда я
свалился ей на загривок, она не успела среагировать. А мозг у нее оказался как раз там, где и
рассказывал дядя Ругир, под седьмой хребтовой чешуйкой, считая от ушей… Опа! —
удовлетворенно закончил он и поднял над головой отпиленный хвост. Несколько мгновений
он разглядывал его, затем повернулся и с сожалением посмотрел на тело гхарка.
— Эх, голову бы оттяпать, да топора нет, а этим, — он покосился на кинжал, — столько
провозишься… — Парень, сокрушенно вздохнув, протянул руку к застежке, расстегнул ее и
скинул с себя плащ. Расстелив его около Рргыхнака, он кивнул ему:
— Ну давай, ложись, все одно сам идти не сможешь.
Старый вождь несколько мгновений недоуменно пялился на глупую обезьяну, но тут
истерзанное тело не выдержало, лапы подогнулись, и каррхам рухнул на подстеленный плащ.
Так у Троя появилась его «собачка»…
Глава 5
Беневьер
С герцогом Эгмонтером Беневьер повстречался почти пятнадцать лет назад. И, как ему
показалось сначала, день этой встречи должен был оказаться самым страшным днем в его
жизни. Дело в том, что Беневьер был вором. И не просто вором, а вором талантливым,
умелым и находящим вкус и интерес в своей опасной, но такой захватывающей жизни.
Кроме того, он обладал некоторыми способностями к магии. О, совсем небольшими, но ведь
он был простолюдином, а способностями к магии обладали ТОЛЬКО дворяне. Во всяком
случае, так считалось официально. Поэтому эта способность не только не облегчала
существование простолюдина, а, наоборот, еще больше затрудняла. Вернее, так было бы,
если бы Беневьер, которого тогда звали несколько по-иному, решил вести жизнь
добропорядочного простолюдина. Но поскольку ему даже и мысли такой в голову не
приходило, то открывшимися у него способностями он пользовался полной мерой. К
двадцати трем годам Беневьер, у которого ко всем его талантам добавлялась еще и тяга к
перемене мест, успел объехать почти все графства и герцогства империи. И вот, наконец, он
добрался до герцогства Эгмонтер. Герцогство не было одним из наиболее богатых доменов
империи, но, насколько сумел разузнать Беневьер, в этом герцогстве практически
отсутствовала преступность, А это значило, что люди там должны были совершенно
потерять нюх. Что обещало богатую добычу. Он давно уже точил зубы на Парвус, столицу
герцогства, но до сих пор превратности воровской жизни и слепой случай мешали Беневьеру
прибыть сюда. В первый раз его планы нарушил разъезд стражи барона Грондига, так
некстати попавшийся ему на дороге. Этот разъезд имел его описание, и Беневьеру пришлось
тогда улепетывать во все лопатки, чтобы не попасть в известную по всему западу империи
пыточную камеру барона. Во второй раз ему по некоторым причинам пришлось спешно
покинуть Эстогон, столицу графства Леконсур, причем при выборе маршрута все дело
решало расстояние до ближайшей границы. А от Эстогона до границы с герцогством
Эгмонтер гораздо дальше, чем до любой другой. Но сейчас все изменилось.
Беневьер въехал в ворота Парвуса за час до полудня. Он специально заночевал в
придорожной корчме, расположенной в полулиге от ворот Парвуса, чтобы с утра иметь
возможность, не торопясь, подготовиться к появлению на новой авансцене. Это очень важно
— ПОЯВИТЬСЯ ВОВРЕМЯ. Немного раньше — затеряешься среди крестьянских повозок,
немного позже — не успеешь оглядеться. Так что он встал не особо рано, дав возможность
хозяину трактира посудачить с крестьянами, везшими товар на городской рынок (пока волы,
не торопясь, тащат крестьянские телеги мимо забора, можно успеть обсудить очень много
интересного), придирчиво осмотрел вычищенный трактирным слугой костюм, с аппетитом
позавтракал и двинулся в путь.
Стражники у ворот выглядели миролюбиво. И Беневьера это слегка насторожило. Нет,
конечно, злобный и голодный стражник — это тоже не слишком приятно, но, чтобы отвести
глаза такому стражнику, обычно бывает достаточно пары мелких монет. А коль стража
настроена миролюбиво даже к крестьянам, значит, она накормлена и в случае чего не станет
бросаться за «тощей» добычей в виде той же пары монет, а способна рискнуть и засадить
задержанного в кутузку, дабы позже выяснить, — не попался ли им в руки жирный «гусь», за
которого назначена солидная награда в каком-нибудь герцогстве или графстве. Впрочем, за
последние пять лет Беневьеру ни разу не доводилось попадать в руки стражников, так с чего
на этот раз должно быть иначе?
Парвус произвел на него довольно приятное впечатление. Он был заметно меньше
столицы и даже Эстогона и намного чище их обоих. Одежда простолюдинов была опрятной и
даже носила следы зажиточности, но вот дворян на улицах отчего-то попадалось явно
меньше, чем в других городах, в которых он побывал. Даже в забытой богами Палангее, где
дворян раз два и обчелся, а среди простолюдинов, считай, каждый пятый владел начатками
магии не хуже иного дворянина (пограничье во все времена привлекало людей, не
вписывавшихся в рамки традиций и законов), и то нет-нет да попадется на глаза пара-тройка
скучающих фигур с пряжкой родового герба на шляпе или ремне. А здесь…
Ну что ж, нет — значит, нет. Этот факт Беневьера совершенно не насторожил, а,
наоборот, порадовал — он не очень-то любил работать с дворянами. Если купец или
ростовщик из простых, дабы защитить свое имущество, ставит стандартные покупные
заклинания, каковые Беневьер за столько лет успел изучить как свои пять пальцев, то в
дворянском доме всегда есть риск нарваться на что-то неизвестное. И еще не факт, что сие
неизвестное создал сам хозяин. Это тоже могут быть покупные заклинания, которые хозяин
выдает за свои собственные (и даже чаще всего), потому как талантливые маги среди
современного дворянства встречаются едва ли не реже, чем среди простолюдинов, а
похвастаться редким умением и немалой одаренностью (и, соответственно, негласно
подтвердить чистоту крови) хочется каждому. А что может быть лучше, как несложное
охранное заклинание. И особо доверенным гостям можно продемонстрировать, и применять
на деле необходимости никакой нет, так что, как говорится, и волки и овцы вполне довольны
друг другом. И потому очень часто охранные заклятья в дворянских домах по мощи и
сложности совершенно не соответствовали содержимому ларцов и сундуков, которые они
охраняли. Оттого Беневьер не слишком любил работать с дворянскими домами, тем более что
здесь, судя по всему, можно было хорошо поживиться и в домах простолюдинов. И потому
настроение у него заметно улучшилось. Однако сначала надо было где-то остановиться.
Таверну «Корона и грифон» он заприметил издалека. Все, что встречалось до сих пор,
его не больно устраивало. Нет, судя по вывескам и коновязям, таверны были неплохие, но для
его целей больше подходила такая, окна которой выходили бы не только на главную улицу, но
и на рыночную площадь. В отличие от большинства собратьев по ремеслу, Беневьер
предпочитал не прятаться, а, наоборот, выставляться напоказ, справедливо полагая, что
подчеркнутая публичность не только не помеха, а, напротив, лучший способ избежать
подозрений. И, если учесть, что большинство его коллег по ремеслу из числа ровесников,
слухи о которых до него доходили, уже давно познакомились кто с колодками каторжника, а
кто и с петлей палача, а он по-прежнему жил и здравствовал, выходило, что действует он
верно. Поэтому ему нужна была таверна, где, во-первых, не зазорно было бы остановиться
дворянину, а, во-вторых, заметную часть посетителей этой таверны составляли бы люди со
стороны, а не местные, то есть купцы или иные люди, приехавшие в Парвус всего на один
день, чтобы купить что-то на рынке или в лавках. «Корона и грифон» подошла почти
идеально. Единственное, что его слегка расстроило, хотя и немного позабавило, так это то,
что таверна оказалась, так сказать, разделена на общедоступную и «дворянскую» часть. В
других герцогствах и графствах такого не было. Причем на дворянской половине, куда его и
поселили, все комнаты пустовали, кроме той, которую занял он.
Впрочем, его комната оказалась вполне приличной — чистая, относительно просторная
(в некоторых других городах рачительные хозяева из такой комнаты могли бы сделать две, а
то и три), с удобной мебелью, состоявшей из большого платяного шкафа, сундука, бюро и
кресла. Беневьер разложил вещи и спустился вниз.
Хозяин скучал у стойки. Время обеда еще не наступило, на рынке напротив таверны
еще вовсю шел торг, так что посетителей было не слишком много и с их обслуживанием
вполне справлялась одна служанка. Беневьер окинул зал традиционным лениво-
презрительным взглядом истинного дворянина и, небрежно бросив на стойку серебряный,
указал мизинцем на кувшин с зеленым эльфийским элем. Напиток был куда как
специфический и обыкновенным випивохам не по карману, так что хозяин тут же сделал
стойку. Беневьер благосклонно кивнул и, зевнув, поинтересовался:
— Э-э, милейший, где тут можно хорошо поразвлечься?
Трактирщик склонился в подобострастном поклоне.
— Чего изволите, месьер? Кости? Девочек? Карты?
Беневьер скорчил скучающую мину.
— Ну-у, девочек, милейший, я найду и без вас. Мне хотелось бы немного перекинуться
в карты, но с достойными людьми и без всякого шулерства. Это можно сделать?
— О да, о да, благородный месьер, мой свояк Камьер держит трактир на другой стороне
площади, его трактир называется «Императорский копейщик». У него вечерами собирается
очень достойная компания.
— Вот как? — вздернул бровь Беневьер. Его неприятно удивило, что, оказывается, В
ЭТОМ трактире в карты не играют.
— Да, месьер, — хозяин виновато развел руками, — к сожалению, у меня лицензия
только на кости.
Уже выйдя на улицу, Беневьер удивленно покачал головой. Чтобы держатель трактира
отказался от столь выгодного способа привлечения клиентов, как карты, только из-за того,
что у него, видите ли, нет лицензии?! Ему все меньше и меньше нравилось это герцогство, но
пока не настолько, чтобы все бросить и покинуть этот не слишком благосклонный к нему
город. В конце концов, он профессионал и не раз выпутывался из совершенно невозможных
ситуаций. А здесь всего лишь предчувствие…
Порядок действий был у Беневьера отработан уже давно. Одной из причин того, что он
до сих пор не попался в лапы ищейкам графа Лагара, было то, что Беневьер очень редко имел
дело со всем известными скупщиками краденого. Что при его образе действий было вполне
реальным. Он предпочитал не обременять себя узлами и сумками с добычей, выгребая, как
это делали многие его собратья по ремеслу, все, до чего могла дотянуться рука: одежду,
столовые приборы и тому подобное, а брал только самое ценное и не слишком тяжелое,
причем избегал вещей, которые могли быть легко узнаны хозяевами либо выглядели
настолько оригинально, что могли оказаться широко известными. Его добычей чаще всего
становились массивные, но без изысков золотые перстни с крупными камнями, женские
серьги и колье, золотые табакерки и сделанные из того же благородного металла брелоки и
коробочки для нюхательной соли. Конечно, взять такую добычу стоило определенного труда,
поскольку хранились они обычно в ларцах, оснащенных хитрыми замками и защищенных
заклинаниями, но зато при перепродаже эти вещи не привлекали особого внимания.
Изготавливая подобные вещи, ювелиры чаще всего работали не под заказ, и все эти
безделушки, тешащие самолюбие и самомнение владельцев, свободно выставлялись на
витринах, находя своих хозяев по большей части случайно.
И потому хозяева расставались с ними столь же легко, как и приобретали их. Более
того, большинству подобные вещицы служили чем-то вроде страховки на черный день,
поэтому, во-первых, продать их можно было в любой лавке, причем не привлекая особого
внимания и излишнего интереса, и, во-вторых, хозяева частенько даже не сразу
обнаруживали пропажу. Впрочем, и здесь Беневьер следовал определенным правилам, одним
из которых было — не продавать похищенные вещи в том же городе, в котором состоялась
кража, а также не продавать их скопом в одном месте. Так что сейчас ему в первую очередь
надо было найти какую-нибудь ювелирную лавку и избавиться от добычи прошлой охоты.
Ювелира он отыскал довольно быстро. Как обычно, лавки с «тонким» товаром
располагались на улице, ведущей от рыночной площади к воротам герцогского замка. Когда-
то, изначально, рынок и сам бурлил прямо у ворот, но затем герцога, очевидно, стало
раздражать столь шумное соседство, и рынок перенесли подальше.
Сначала Беневьер зашел в несколько лавок и приценился. Цены его не обрадовали. Нет,
если бы он собирался покупать, то они бы его вполне удовлетворили, но ведь он-то
собирался продавать… Наконец, выбрав лавку с наиболее, на его взгляд, приемлемыми
ценами, Беневьер подозвал продавца.
Торги закончились довольно быстро. Продавец отсчитал положенную сумму и,
горестно вздохнув, сгреб с прилавка проданные Беневьером безделушки. Тот окинул
взглядом неприлично пустую в столь бойкий час лавку и понял причину его горестного
взгляда. На его осторожный вопрос торговец, боязливо оглянувшись, пояснил:
— Э-э, дело в том, уважаемый, что наш герцог, да продлят боги его дни, чрезвычайно
ревностно относится к дворянству. То есть всякий, назвавшийся дворянином, как правило,
удостаивается чести отобедать с герцогом в его замке. Где он непременно подвергается
испытанию на древность рода и чистоту крови и, только лишь пройдя его, имеет
возможность чувствовать себя в Парвусе в полной свободе и безопасности.
У Беневьера екнуло под ложечкой.
— А как Его светлость узнает, что в городе появился дворянин?
— Так хозяева таверн обязаны сразу же, как кто-то из постояльцев займет комнату на
«дворянской» половине, поставить в известность городскую стражу.
Беневьер растянул губы в небрежной улыбке, вежливо поклонился и двинулся к выходу
из лавки. В голове быстро разбегались по полочкам все плюсы и минусы его положения. То,
что из Парвуса надо было срочно рвать когти, не вызывало никаких сомнений. В трактир
возвращаться было опасно, так что о всех вещах, которые он аккуратно, радуясь удобной
мебели и просторной комнате, разложил в шкафу и сундуке, можно было забыть. Деньги он
всегда носил с собой, к тому же, на его счастье, он въехал в город практически пустой. У
Беневьера в графстве Леконсур, в саду, окружающем один старый, заброшенный дом, был
устроен схрон, в котором было закопано уже два кувшина с золотом. Вернее, основательно
закопан был только один кувшин, а второй прикопан, поскольку заполнился золотыми
монетами только наполовину. Больше всего было жалко коня и сбрую. Конь был добрый, еще
молодой — трехлетка, но уже хорошо выезженный, да и сбрую он купил всего около луны
назад в столице, в самой дорогой скорняжной лавке. Сбруя стоила немало, но зато по ней
даже прохожие или полуслепые конюхи дорожных трактиров сразу же принимали его за
дворянина. Ну кто знал, что это может оказаться опасным?.. Значит, так: деньги есть —
поэтому не все потеряно… сейчас надо купить коня, к тому же, как он знал, в городской
стене были еще одни ворота, так что… Что там будет дальше, он додумать не успел. Когда
Беневьер, толкнув дверь, шагнул из сумрака лавки на яркий свет полудня, то нос к носу
столкнулся с дюжим лейтенантом городской стражи, одетым в начищенную кирасу и с
парадной шпагой на перевязи. Тот окинул оторопевшего посетителя ювелирной лавки
придирчивым взглядом, а затем его усы встопорщились, обнажая то ли услужливую, то ли
насмешливую улыбку, и он склонился в глубоком, так называемом «придворном» поклоне.
— Господин…
— Э-э… Беневьер, — припомнил гость Парвуса имя, под которым ему вздумалось
зарегистрироваться в той клятой таверне (кто ж мог знать, что отныне это имя прилипнет к
нему, что твой медовый пластырь, а то бы выбрал что-нибудь позвучнее). — Чем могу
служить?
— Лейтенант Гаррен, городская стража, к вашим услугам. Наш господин, герцог
Эгмонтер, да продлят боги его дни, приглашает вас отужинать вместе с ним в его замке.
Беневьер отвесил не менее пышный поклон, лихорадочно соображая, что ему делать.
Сказаться больным? Отговориться тем, что-де в Парвусе была назначена встреча, но тот, с
кем Беневьер собирался встретиться, прислал весточку, что ему надо срочно двигать куда-то
еще? Не поверят. Ничего себе больной — щеки от румянца лопаются. Да и со встречей не
пройдет. Он же только что приехал. При встречах принято ждать не менее недели — мало ли
как сложится путь. Убежать? Но позади лейтенанта маячили два стражника с пиками и, что
было намного неприятнее (от одетых в кирасы и шлемы стражников убежать было делать
нечего), лучник. Ну скажите, на кой ляд лучник в городском патруле, средь бела дня, в тихом,
мирном городе? Похоже, технология по доставке дворян на трапезу к этому клятому герцогу
здесь отлично отработана. Поэтому Беневьер натянул на лицо свое самое любезное
выражение и велеречиво поблагодарил лейтенанта. Тот в ответ сдержанно поблагодарил
Беневьера от имени герцога за принятое приглашение и, пряча в усы улыбку, объявил, что
оставляет обоих стражников и лучника в качестве почетного эскорта.
За полчаса до назначенного срока Беневьер (почти два часа до этого неустанно
пялившийся в окно, в надежде, что его «почетный» эскорт не выдержит и отлучится куда-
нибудь слегка промочить горло) спустился по лестнице таверны, одетый в свой лучший
камзол.
У входа в таверну его вновь ждал давешний лейтенант. На этот раз он был в довольно
изысканном камзоле и широкополой шляпе со страусиным пером. Окинув Беневьера
одобрительным взглядом, он коротко кивнул и элегантным жестом указал в сторону замка.
— Прошу вас, господин Беневьер, герцог ждет.
Едва Беневьер в сопровождении почетного (почетного ли?) конвоя ступил под арку
замковых ворот, на него накатило… Как только его голова пересекла тень от арки, падавшую
на выщербленный булыжник, Беневьер вздрогнул и, стиснув зубы, тихо застонал.
Внутренности прострелило резкой болью, позвоночник будто закрутился вокруг своей оси, а
голову словно пронзило стрелой от виска к виску. Несомненно, это была ловушка, ловушка
на таких, как он, но Беневьер совершенно не собирался в нее попадать. Вернее, он не
собирался в ней оставаться. Поэтому вор стиснул зубы и, лишь чуть сузив глаза и стараясь не
замечать огромного колокола, со всей дури вызванивавшего у него в голове каждый его шаг,
двинулся вперед. Через три шага у него в голове осталась только боль, заполнившая все его
существо от начавшей рано лысеть макушки до самых кончиков пальцев, но он все шел, шел
и шел вперед, прекрасно сознавая, что остановиться — значит умереть…
Все кончилось столь же внезапно, как и началось. Лишь только его голова вынырнула
из тени, отбрасываемой на замковый двор мрачной громадой надвратной башни, — боль тут
же прекратилась, как будто испугалась мягких лучей закатного солнца. От неожиданности
Беневьер даже остановился.
— Рад видеть, что вы прошли испытание Барьером, благородный господин.
Голос лейтенанта прозвучал так внезапно, что Беневьер вздрогнул. Лейтенант,
стражники, все это осталось настолько далеко отсюда, буквально смытое болью, что он успел
забыть и о том, где он находится, и о том, зачем он сюда пришел.
— Барьером?.. — Беневьер резко развернулся. Лейтенант смотрел на него явно
благожелательнее, чем до ворот.
— Ну да. Господин герцог установил вокруг замковых стен созданную им самим
модификацию барьера Эстебана. Если кто злоумышляет против императора, народа
герцогства и самого герцога, он не может его преодолеть. Естественно, я имею в виду тех, в
чьих жилах течет кровь, дающая нам возможность пользоваться Даром. Как и обычный
барьер Эстебана, этот не действует на тех, кто не обладает Даром.
Беневьер некоторое время молча стоял, размышляя над услышанным и приходя в себя,
а затем спросил небрежным тоном скучающего дворянина:
— И много было тех, что злоумышляли?
— Сейчас уже таких практически не попадается, а когда Барьер был только
установлен… — Лейтенант покачал головой. — Многие пытались рядиться в крестьян или
ремесленников. Более того, среди злоумышляющих встречались даже женщины…
Беневьер понимающе покачал головой, словно разделяя возмущение лейтенанта.
Между тем мысли в его голове продолжали лихорадочно скакать. Похоже, герцог — самый
сильный маг из всех, о ком ему до сих пор приходилось слышать. Заклятье, читающее
мысли… заклятье, способное вытащить у тебя из головы злоумышление против чего-то и
кого-то… Его учителя всегда утверждали, что подобное невозможно. Что подобное противно
самой природе магии. Между тем вот оно! О всемогущие боги, куда же он попал! Нет, ему
следовало попытаться бежать еще из таверны, наплевав на шпаги и алебарды стражников,
наплевав на риск нарваться на стрелу лучника. Впрочем, возможно, у него еще есть шанс…
— А что, Барьер действует только на тех, кто входит в замок?
— Конечно нет. — Лейтенант удивленно воззрился на Беневьера. — Я же сказал: в
основе это обычный барьер Эстебана. Он действует на всех, кто его пересекает, в каком бы
направлении он ни шел. — С легким поклоном он указал Беневьеру на высокие
двустворчатые двери. — Прошу вас, благородный господин, герцог ждет.
Но Беневьер стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от двух кольев, вбитых в
землю у дальнего крыла конюшен, протянувшихся вдоль всей левой стены замка. Сами колья
не были чем-то примечательным, но вот две фигуры на них… Испокон веку на кол сажали
разбойников, воров, схваченных на месте преступления, прелюбодеев и ТЕХ, КТО
ВЫДАВАЛ СЕБЯ ЗА ДВОРЯН. И тут, похоже, имел место именно такой случай. Поскольку
всех остальных, как правило, казнили на рыночной площади, при большом стечении народа,
приговорив публичным судом сеньора, а вот тех, кто выдавал себя за дворян, судили уже
закрытым дворянским судом. Ибо считалось, что заподозренный в подобном преступлении
мог в суде оправдаться, а выносить дворянские разборки на глаза простолюдинов считалось
недопустимым.
— Увы, благородный господин, они так же, как и вы, были приглашены на ужин к
герцогу. Но ЭТИ даже не заметили барьера. — Голос лейтенанта был полон презрения. —
Прошу вас, герцог ждет.
Беневьер сглотнул и, механически кивнув, на деревянных ногах двинулся дальше.
Стол для ужина был накрыт в небольшой гостиной на втором этаже. Вопреки
ожиданиям Беневьера, который рассчитывал затеряться среди относительно многочисленных
гостей, приглашенных к столу столь важной персоны, стол был сервирован всего для двоих.
Лейтенант, сопроводив гостя до гостиной, молча поклонился и исчез за широкими
портьерами. Беневьер подскочил к окну. О боги, колья с самозванцами торчали прямо под
окнами.
— Они были очень упорны в своих заблуждениях.
Беневьер вздрогнул и обернулся. Герцог оказался изящным мужчиной средних лет.
Лицо его было окаймлено аккуратной бородкой. Отвесив Беневьеру элегантный поклон, он
улыбнулся и указал на стол.
— Прошу.
Беневьер рухнул на стул, будто у него обрубили ноги.
— Очень рад приветствовать вас у себя в гостях, господин Беневьер. — Герцог окинул
гостя мягким, ласковым взглядом (от которого, правда, Беневьер тут же покрылся
испариной). — В наше время так редко можно встретить настоящего дворянина.
Простолюдины совершенно потеряли совесть и страх. Дворянами смеют называться все, кто
ни попадя. А долг истинного дворянина — блюсти чистоту крови и незапятнанную честь
рода. Не так ли, господин Беневьер?
Вор деревянно кивнул.
Герцог вздохнул и, изящным движением ресниц указав в направлении окна, грустно
произнес:
— И я следую этому в меру своих сил и возможностей.
Следующие несколько минут прошли относительно спокойно. Герцог мягким
движением указал бутылке на бокал гостя, отчего та мгновенно взвилась в воздух и спустя
мгновение, наполнив бокал, вернулась на свое место, отпустил пару милых шуток и
порекомендовал начать с копченого угря. Но едва Беневьер, с трудов справившись с вилкой и
ножом, дрожащими руками откромсал себе кусочек и поднес его ко рту, как следующая фраза
герцога начисто лишила его остатков аппетита.
— Эти двое оказались самыми упрямыми.
— Кто? — хрипло спросил Беневьер.
— О, всего лишь те, чьи останки сейчас болтаются на кольях. Кстати, сьер, к угрю
рекомендую вам вот этот соевый соус. Он, знаете ли, придает угрю нотку пикантности… Так
вот, тот, что на колу слева, так и не признался. У него даже были при себе документы,
подтверждающие его права владельца манора.
— И… что?
Герцог движением руки с зажатой в ней вилкой заставил взлететь с серебряного блюда
изящно свернутый кусочек ветчины, внутри которого скрывалась какая-то овощная начинка,
и элегантным движением отправил себе в рот. Беневьера пробрала дрожь. Он еще никогда не
встречал человека, с такой легкостью плетущего заклинания…
— Ну… я, честно говоря, до сих пор не до конца уверен, что бумаги были фальшивыми.
Но в том, что этот упрямец был фальшивым дворянином, я уверен совершенно. Дело в том,
что я установил в этой гостиной паутину Легланда. Вы ведь помните, что это такое?
Беневьер перекошено кивнул (а черт его знает, может, он действительно знает, что такое
эта самая паутина, люди, которые учили его магии, имели свои названия для всяческих
заклятий и заклинаний).
— Так вот, мне удалось модифицировать ее таким образом, что она высасывает жизнь
не из любого, кто находится в той зоне, где она раскинулась, а только из ТЕХ, В ЧЬИХ
ЖИЛАХ НЕТ ДВОРЯНСКОЙ КРОВИ…
Последние семь слов отозвались в голове Беневьера похоронным звоном. Между тем
герцог пригубил вино и продолжил:
— Именно поэтому мы с вами в этой гостиной сейчас только вдвоем…
Рука Беневьера с зажатой в ней вилкой упала вниз, будто из нее мгновенно исчезла
кость. Некоторое время вор сидел, ощущая все расширяющуюся пустоту в низу живота и то,
как из него капля за каплей уходит жизнь, а затем вымучил улыбку.
— Милорд, я вижу, вы благородный и великодушный человек. Поэтому я… хочу
признаться вам в одном проступке.
Герцог отложил в сторону двузубую рыбью вилку и нож и, сложив руки под
подбородком, упер в переносье Беневьера взгляд своих столь пугающих вора глаз.
— Дело в том… что я ТОЖЕ не дворянин. — Беневьер с трудом пропихнул эти слова
через свою пересохшую глотку. Пару мгновений ничего не происходило, герцог продолжал
все так же ласково смотреть на своего гостя, и Беневьеру показалось было, что пронесло…
но затем левая рука герцога мягко опустилась на колокольчик. Звон колокольца прозвучал для
Беневьера похоронным звоном.
— Измиер, — звук мягкого голоса герцога едва доходил до обезумевшего сознания
вора, — освободи левый кол.
Когда Беневьеру удалось-таки осознать, ЧТО приказал герцог, он взревел и рухнул на
колени. Что он нес, захлебываясь слезами и соплями и вцепившись в колени герцогу, он не
помнил… единственное, что осталось в памяти, это голос герцога, ДРУГОЙ голос, голос,
звучавший властно и холодно, голос истинного повелителя:
— Значит, ты умоляешь меня предоставить тебе шанс доказать, что ты можешь быть
мне полезен?
— Да, да, ДА!!
— И ради этого ты готов принять амулет совершенной верности?
— Да, ДА!!!
Герцог задумался. Беневьер замер, опасаясь даже шмыгнуть носом или сглотнуть
забившую рот слюну.
— Ну что ж… я, пожалуй, могу немного подождать…
Беневьер взревел и принялся целовать герцогу руку, но тот поспешно вырвал ее и
сделал знак капитану увести новоиспеченного слугу и фактически герцогского раба.
Когда за обезумевшим от счастья Беневьером закрылась дверь, герцог встал из-за стола
и подошел к окну: его новый слуга брел через двор на подгибающихся ногах, но было видно,
что, если бы не слабость, он бы пустился в пляс. Ну еще бы, ему только что подарили жизнь!
А такие люди ценят свою жизнь превыше всего — совести, зова крови, чести. Но этот глупец
даже не подозревал, что САМ вручил герцогу свою жизнь. Барьер, читающий мысли,
паутина, определяющая недворянскую кровь… ХА, какая чушь! Магия НЕ МОЖЕТ читать
мысли. Свои мысли можешь знать только ТЫ САМ. Но этого и достаточно. Стоит чуть
повысить напряжение барьера Эстебана, чтобы всякий, проходящий через него, чувствовал
ощутимую боль, стоит рассказать сказочку о том, что барьер-де может реагировать на
крамольные мысли — и ты, почувствовав в себе эту боль, САМ найдешь у себя такие мысли.
А паутина… если ты обладаешь способностями к магии — в тебе ОБЯЗАТЕЛЬНО есть
дворянская кровь. Да, она может быть не подтверждена родовыми грамотами, она могла
появиться в твоем роду от того, что некий дворянин когда-то побаловался в стогу сена с
твоей прабабкой, но она ОБЯЗАТЕЛЬНО есть. Людьми так легко управлять… поэтому долг
каждого истинного правителя — позаботиться о том, чтобы людьми всегда управляли
достойнейшие.
Глава 6
Лиддит
— Прошу простить, госпожа, но ваш отец просил передать, что хотел бы вас видеть.
Лиддит досадливо сморщилась и, боднув взглядом тщательно завитую макушку
длинного парика, прикрывавшего абсолютно лысую голову дворцового мажордома,
раздраженно буркнула:
— Хорошо, сейчас буду.
Макушка качнулась, показывая, что ответ услышан, и, все так же держа под прицелом
крупного завитка нос Лиддит, плавно переместилась к входной двери и растворилась в ней,
будто ее и не было. Лаград, личный оружейник принцессы, уже почти закончивший
зашнуровывать на ней толстый кожаный тренировочный нагрудник, замер, ожидая, что же
прикажет его госпожа. Лиддит огорченно фыркнула и, вздохнув, приказала:
— Ладно, расшнуровывай…
Лиддит, младшей из двух дочерей императора, только-только минуло пятнадцать лет.
Дочери были единственными законными детьми Эонтея. Подобная малодетность была
совершенно не характерна для дворянского сословия, но у императора имелись на это особые
причины. Эонтей V получил трон в кровавой и полной подлости и вероломства сваре,
завязавшейся после внезапной кончины предыдущего императора. Смена властителя
произошла внезапно. Карлит II был еще в самом соку, и никто не ожидал, что крепкого,
здорового мужчину в расцвете сил, зачастую менявшего за ночь двух-трех любовниц, сразит
приступ жесточайшей лихорадки, которая сведет его в могилу за какие-то несколько дней.
Поговаривали, что эта болезнь неспроста, что это месть эльфийской принцессы, с которой он
«близко» подружился во время пышного официального визита в Гондолфин, первого (и
последнего) подобного визита за всю историю совместного существования двух рас.
Конечно, властителю людей, впервые в жизни прибывшему в Гондолфин с визитом, не
следовало тут же затаскивать в постель принцессу дома Алоэрен (впрочем, еще вопрос, кто
кого затащил), но особенно не следовало поступать с ней точно также, как с остальными
своими любовницами, то есть «с глаз долой — из сердца вон». Но уж такой он был кобель…
Так что слухи о мести эльфийки вполне могли иметь под собой реальные основания.
Вот только чтобы наслать порчу на мага такой силы, каким являлся император людей,
могущества и способностей одной эльфийки (пусть даже и принцессы) было бы явно
недостаточно, а собрать мало-мальски серьезный ковен Владычица никогда бы не позволила.
Ибо это означало войну рас, в которой эльфы неминуемо потерпели бы поражение. И вовсе
не из-за того, что люди намного сильнее. Просто как только Высокие увязнут в более-менее
серьезной сваре, их тут же начнут исподтишка лягать все, кому не лень. Кроме того, болтали
о некой древней книге проклятий, найденной одним из магов-любителей из числа дворян,
который захотел с ее помощью избавиться от невзлюбившего его графа, но что-то не так
сформулировал, и проклятие шибануло по самому верху, рикошетом отправив на тот свет и
самого бедолагу. Также ходили слухи о том, что примерно в это же время шаманы Скального
зуба несколько недель творили какое-то могучее колдовство, настолько могучее, что при его
воплощении с десяток самых могучих шаманов ушли, как это говорится у троллей, «под
твердь». Поговаривали и другое… В общем, смерть Карлита II так и осталась загадкой, до
сих пор нервировавшей и нынешнего императора, и большинство пэров империи. Ибо если
что-то случилось один раз, почему бы ему не случиться еще?
Эонтей, носивший в ту пору титул герцога Эгмонтера, в день смерти императора
случайно появился во дворце и, совершенно неожиданно для себя, оказался самым
высокопоставленным членом Совета пэров из всех присутствовавших. Первый министр в
этот момент во весь дух мчался от западной границы, поддерживая себя и лошадей всеми
известными ему заклинаниями, остальные пэры пребывали в своих доменах. Поэтому к тому
моменту, когда загнанный вконец конь герцога Алмейгенда влетел в увитые черными
лентами и скорбным плющом ворота дворца и рухнул на плиты, забившись в агонии,
траурная процессия уже выходила из кафедрального собора с гробом на руках. Алмейгенд,
властный вельможа и прожженный интриган, сосредоточивший в своих руках все главные
нити управления Империей и (опять же по слухам) если и не являвшийся одной из
первопричин, то уж точно имевший отношение к формированию у императора столь
неуемных сексуальных аппетитов, окинул траурную процессию сумрачным взглядом и, ни
слова не говоря, развернулся на каблуках и вышел из дворца. Он опоздал.
Все главные реликвии и регалии почившего императора уже находились под замком в
императорской сокровищнице. И хотя формально охрану реликвий несли императорские
гвардейцы, по традиции считавшиеся совершенно нейтральными, герцог Алмейгенд
прекрасно понимал, что у его неожиданного соперника (ну кто еще неделю назад принимал в
расчет этого Эгмонтера?) было почти два дня на то, чтобы из полутора тысяч гвардейцев
найти сотню-другую тех, что сделали ставку на его победу (мало ли людей за год-два великой
смуты, каковая несомненно грядет, взлетало из рядовых солдат до немыслимых высот). И
именно эти люди несут сейчас службу у сокровищницы. Все же остальные гвардейцы
действительно будут подчеркнуто нейтральны. А сейчас — кто контролирует сокровищницу,
тот контролирует дворец.
Затем были два года кровавой бойни, изрядно уполовинившёй число графов, баронов и
виконтов. И будущий император Эонтей, начавший свой путь с двумя сотнями гвардейцев,
полуторасотенной родовой дружиной и шестью десятками сторонников из числа младших
отпрысков не самых значительных родов, закончил его во главе партии, сплотившей в своих
рядах почти три четверти самых родовитых семейств аристократии. Алмейгенд оказался
слишком самонадеян, посчитав властителя мелкого герцогства на дальнем краю империи
калифом на час. И его казнь стала лучшим украшением церемонии коронации нового
императора. Вот только когда новоиспеченный император приблизился к своему уже
захлебывавшемуся кровью сопернику, тот собрался с силами и что-то прокричал, глядя в
лицо своему врагу…
Первое беспокойство по поводу возможного проклятия Эонтей V почувствовал, когда
выслушал доклад личного лекаря о том, что все отпрыски, зачатые его любовницами в
течение первого десятилетия его правления, не имеют к нему лично никакого отношения.
Более глубокое изучение данного вопроса показало, что вопрос стоит очень остро.
Умирающий герцог Алмейгенд наложил на своего соперника какое-то необычное проклятье.
У императора НЕ МОГЛО появиться наследников. Дальнейшие исследования ковена Ордена
показали, что в принципе Эонтею еще повезло. Дело в том, что он приблизился к
умирающему сопернику уже после завершения ритуала коронации и мощные защитные
заклятья, окружавшие Властителя людей, частью ослабили, а частью отразили проклятие.
Поэтому с помощью магов Ордена и с тщательно отобранными партнершами император в
принципе мог зачать ребенка. Вот только появление мальчика было совершенно исключено.
Первая дочь, Тамея, появилась на свет после почти тридцати лет упорных стараний,
поисков и проб. До того, как произошло сие замечательное событие, высокородные дамы,
избранные в матери будущему наследнику, всего дважды смогли доносить плод до
семимесячного срока, но оба появившиеся на свет существа были немедленно умерщвлены с
точным соблюдением ритуала очищения. Ибо людей напоминали очень отдаленно. И лишь
третья попытка принесла что-то похожее на человеческого ребенка. Однако, памятуя о
первых двух, решили поостеречься. О рождении принцессы ничего не было объявлено, а
саму девочку увезли в монастырь Сестер-помощниц. Там она и провела первые семь лет
своей жизни. Возможно, эти несколько лет и определили ее характер и дальнейшую судьбу.
Через семь лет девочку вернули ко двору, но, несмотря на все попытки ввести ее в светскую
жизнь, сделать это так и не удалось. Тамея росла тихой, молчаливой и серьезной девочкой.
Уроки танца ее тяготили, она неплохо усвоила манеры, но следовала им чисто механически,
верховая езда ей не нравилась, танцы утомляли, охота приводила в ужас. А все попытки
воздействовать на нее наталкивались на природное, свойственное всему роду Эонтеев
упрямство. Спустя десять лет император Эонтей сдался и позволил своей дочери жить так,
как она захочет. Тамея немедленно воспользовалась этим и на следующий же день после
долгого разговора с отцом укатила в монастырь, в котором прожила первые семь лет своей
жизни.
На следующую попытку император решился только спустя много лет. Вернее, все
произошло без его особого желания. Просто юная леди Эпилента, попавшая в постель к
всесильному владыке, всего через две недели сладострастных утех внезапно обнаружила, что
беременна. Самой леди в тот момент едва минуло девятнадцать лет, поэтому, когда
придворный лекарь сообщил ей истинную причину ее приступов внезапной тошноты и
накатывающих на нее позывов к рвоте, Эпилента пришла в ужас. Этот ужас еще более
усугубился рассказами о том, что произошло с тремя предыдущими пассиями императора,
которые сподобились от него забеременеть. Нет, последняя, леди Астанта, родившая Эонтею
дочь, в принципе чувствовала себя неплохо. Она была настоятельницей столичного
монастыря Сестер-помощниц. Остальные две тоже пребывали в монастырях, но только для
того, чтобы добраться до них, верховому пришлось бы скакать пару недель без передышки. А
Эпилента только-только начала входить во вкус придворной жизни. Короче, бедная девочка
упала перед придворным лекарем на колени и, сунув ему в руки тугой кошель, умолила его
оставить в тайне ее нечаянную и неожиданную беременность, а сама тут же послала
служанку за повивальной бабкой, собираясь скоренько вытравить плод и продолжать
наслаждаться ролью юной и беззаботной фаворитки. На ее счастье, лекарь оказался гораздо
более опытным царедворцем, чем она рассчитывала. Поэтому деньги-то он взял, но, вместо
того чтобы молчать, пошел прямиком к Верховному магу. Поэтому, едва Эпилента поднесла к
губам кубок с жутким варевом, которое, скорее всего, убило бы не только плод, но, вполне
вероятно, и саму несостоявшуюся мать, в покои глупой девки, вышибив дверь, ворвались
гвардейцы.
Все время, что оставалось до родов, охочая до развлечений Эпилента провела в башне
Кероманты, одной из Сумрачных сестер, наименее нелюдимой из них и потому
обосновавшейся в столице, с ошейником на шее, цепочку от которого держали, сменяя друг
друга, шестеро наиболее доверенных гвардейцев. Первые полгода она забрасывала
императора письмами, но затем поняла (а может, кто-то подсказал), что лучше молить богов о
том, чтобы Властитель людей просто забыл о ее существовании. В свете того, как обстояло
дело с наследниками, вряд ли милосердие императора могло осенить тех, кто поднял руку на
его еще не рожденное дитя. И «предательство» лекаря было вызвано как раз тем, что он-то
это понимал, а Эпилента — нет.
Как бы то ни было, когда Эпилента благополучно разрешилась от бремени, ее тут же
посадили на крестьянскую телегу и отправили в дальний монастырь, под присмотр одной из
бывших пассий императора, разрешившихся от бремени не слишком удачно. Сказать по
правде, император не мог придумать для своей непутевой любовницы лучшего стража.
Девочка родилась совершенно здоровой. Памятуя о первой неудаче, на этот раз
император решил не удалять от себя дочь, более того, вспомнив собственное детство, вызвал
к себе самого пожилого сержанта королевской гвардии и приставил его к новорожденной
старшим воспитателем. Причем твердый приказ, который сержант Крамар лично получил из
уст императора, звучал так:
— Этим нянькам волю не давай, а девку воспитывай как новобранца.
Этот подход имел свои резоны. Император последнее время стал чувствовать
различные недомогания, а это являлось верным признаком того, что жить ему осталось не
очень долго. Похоже, проклятие Алмейгенда сказалось и на его общем состоянии. Поэтому
взрослеть его младшенькой, рассуждал император, скорее всего, придется при больном и
слабом отце, а возможно, вообще без него. Суровое же воспитание под руководством
гвардейского сержанта если не убьет императорскую дочь, то закалит ее и подготовит
наилучшим образом ко всяческим передрягам.
Сержант сам имел семерых детей, среди которых не было ни одной бабы, поэтому он
принялся за дело со всей возможной сноровкой. Каждый день в любую погоду сержант
надевал на девочку кожаный капор и, подвесив ее за спиной, размашистым шагом отмахивал
по шесть-восемь лиг, дабы «утрясти кашку и дать дитю лесным и полевым духом
надышаться». Розовая попка малышки никогда не знала теплой воды. По вечерам в детские
покои приходил старый знакомый Крамара, полковой костоправ и, слегка благоухая добрым
элем, занимался тем, что сержант называл «с пользой размять косточки». От такого ухода
ребенок первое время орал благим матом, но затем поутих, научился засыпать за спиной
своей усатой няньки даже в проливной дождь и, с восторгом пуская пузыри, плескаться в
ледяной воде.
Старый Крамар скончался, когда девочке было семь лет. После похорон император
призвал дочь к себе и, глядя на заплаканное личико ребенка, спросил ее, чего она хочет.
Семилетняя девочка, размазав кулаком слезы по щекам, неожиданно выпалила:
— Хочу стать гвардейским сержантом.
Тут император понял, что слегка переборщил с наставником. Но, как и в первый раз,
было уже поздно. Вторая дочь ничем не напоминала первую, кроме одной черты характера —
такого же ослиного упрямства. Она готова была день и ночь носиться на лошади, травля
зверя вызывала в ней дикий восторг, но вот танцы она терпеть не могла, как и старшая. Да и к
придворному этикету проявляла стойкое предубеждение…
Через десять минут после того, как мажордом покинул ее покои, Лиддит, накинувшая
поверх тонкой хлопковой рубашки и тренировочных лосин лишь легкий капилет —
длиннополое платье-халат с длинными разрезами по бокам, сквозь которые были видны
стройные ноги, обутые в обтягивающие голень, будто лайковая перчатка, тренировочные
сапоги из тончайшей собачьей кожи, остановилась у высоких двустворчатых дверей,
ведущих в личные покои отца. Мажордом исподтишка окинул ее придирчивым взглядом,
неодобрительно сморщился (его всегда раздражала ее склонность к нарядам, которые он
считал сугубо мужскими), но мешкать не стал и, повернувшись, кивнул двум гвардейцам,
вытянувшимся по обе стороны от дверей. Тот, что стоял справа, сделал шаг, перехватил
протазан в левую руку и толкнул дверь. Лиддит скользнула внутрь…
Огромный кабинет был сумрачен и пуст. Стрельчатые окна высотой почти в два
человеческих роста были закрыты тяжелыми бархатными портьерами, свечи не горели, а
магические огни едва-едва мерцали. Отец сидел у горящего камина, закутавшись в теплый
плед. Когда Лиддит увидела его все еще могучую, но устало-согбенную фигуру, у нее больно
сжалось сердце.
— Вы звали меня, Ваше Величество?
Отец несколько мгновений сидел неподвижно, будто не слыша ее вопроса, затем
медленно повернул голову и устремил напряженный взгляд на Лиддит.
Его суровое лицо (Лиддит знала: под этой суровостью отец прячет мучащие его боли)
немного смягчилось.
— Подойди… дочь…
Голос звучал надтреснуто, а слова упали тяжело, как камни палача при «казни позора».
Лиддит быстрым шагом пересекла пустое пространство. Звук шагов терялся в густом ворсе
толстого ковра. Отец протянул к ней руку, и у Лиддит сжалось сердце, когда она увидела, что
его широкая, будто лопата, ладонь, на тыльной стороне которой уже проступил старческий
рисунок жил и сухожилий, предательски дрожит.
— Сядь… сядь рядом…
Принцесса послушно опустилась на стоявшую около кресла небольшую банкетку,
обитую толстой, грубой выделки воловьей кожей, судя по цвету, пропитанной желчью
огненной ящерицы. Похоже, она служила подставкой для угольной ножной грелки. Отец
прикоснулся к ее лбу, едва заметно провел кончиками пальцев по ее щеке. И это было еще
одним подтверждением его болезни и слабости. Раньше он никогда не позволял себе никакой
сентиментальности… Как она ни старалась выглядеть невозмутимой, похоже, что-то все же
отразилось на ее лице, потому что отец вновь посуровел и убрал руку. Несколько мгновений
он сидел молча, насупив брови и прикрыв глаза, лишь губы едва заметно подрагивали, будто
он что-то произносил про себя, затем словно легкая судорога пробежала по его лицу, он
шумно выдохнул и широко открыл глаза. Только взгляд их уже не был взглядом человека,
страдающего от мучительных болей. Нет, это был его прежний взгляд — взгляд
могущественного человека, взгляд властителя, взгляд императора.
Лиддит едва сдержала удивленный вздох. Сотворить заклинание практически молча,
без единого пасса, без ключевого звена, коими обычно служили кольца, пряжки, амулеты…
нет, ее отец воистину величайший из живущих магов… Похоже, и на этот раз ее эмоции
отразились на ее лице, потому что черты отца вновь смягчились и он скривил губы в едва
обозначившейся усмешке.
— Да, девочка моя, я еще достаточно крепок, чтобы отравлять жизнь молодой,
красивой и крайне свободолюбивой девушке еще десяток-другой лет.
Лиддит в замешательстве потупила глаза.
— Отец, я не…
— Перестань, Лиддит, я всего лишь пошутил.
Голос отца был мягок и слегка насмешлив, но в нем уже проскользнули сердитые нотки.
Отец терпеть не мог, когда его время растрачивалось попусту. И вот таким он Лиддит
нравился гораздо больше.
Император поднялся с кресла, подошел к высокому окну, ухватился рукой за тяжелую
портьеру и резким движением скорее даже не раздвинул ее, а отшвырнул к простенку. В
комнату ворвалось солнце, тут же весело заигравшее яркими озорными бликами на тяжелой
бронзе подсвечников, золоте и малахите чаш, мраморе столешниц и драгоценном лаке
мебели. Отец несколько мгновений постоял, блаженно впитывая теплоту дневного светила,
потом повернулся к дочери.
— Я позвал тебя для того, чтобы поговорить о будущем… — император мгновение
молчал, словно не решаясь приступить к разговору, ради которого позвал Лиддит, затем,
нахмурившись, заговорил снова: — Я действительно пока еще достаточно крепок, но… мое
время уже на исходе. И я очень беспокоюсь о том, как сложится ваша жизнь потом… когда
меня не станет. — Император запнулся; чувствовалось, о том, что сейчас скажет, он долго и
мучительно размышлял, тряхнул головой и твердо проговорил: — К сожалению, мне не
удалось и, как видно, уже не удастся одарить страну наследником, а вас братом-защитником.
Вот почему я считаю необходимым уже теперь, пока я еще в силе, устроить твой брак.
— Отец! — ошеломленно воскликнула Лиддит, округлив глаза. Да, крестьянские
девочки нередко выходили замуж в пятнадцать-шестнадцать лет, но среди дворянок не были
приняты столь ранние браки. Считалось, что дворянская молодежь должна сначала
«нагуляться». Император протестующе вскинул руку.
— Остановись, дочь моя, и пожалей мои уши. — Тут он не выдержал и расхохотался. —
Видела бы ты себя сейчас… ну чисто рассерженный котенок.
Лиддит возмущенно фыркнула, но, осознав, что этот звук лишь усиливает сходство с
тем, с кем сравнил ее отец, не выдержала и прыснула со смеху. Спустя мгновение они оба
весело хохотали…
Отсмеявшись, отец ласково провел ладонью по голове дочери (последнее время он стал
намного мягче и ласковее, чем прежде, но Лиддит это почему-то скорее пугало, чем
радовало).
— Не волнуйся, девочка моя, я не собираюсь выдавать тебя замуж завтра же. Более
того, я затеял этот разговор сейчас именно потому, что не хочу выдавать тебя замуж против
твоей воли. Поэтому я хочу попросить тебя: посмотри вокруг, подумай, может быть, ты
сможешь отыскать кого-то, кто окажется тебе по душе? — Он замолчал. Лиддит с минуту
сидела, растерянно глядя перед собой и пытаясь собрать разбегающиеся мысли, но затем
суровые уроки старого сержанта взяли свое.
— Хорошо, отец, я… попробую.
Император кивнул.
— Отлично, девочка моя.
Лиддит вдруг вскинулась, словно неожиданно вспомнила о чем-то, что ее беспокоило и
о чем она не решалась заговорить. Ее колебания не ускользнули от отца.
— Ты что-то хочешь спросить?
— Да, отец… а моя сестра, Тамея, ей тоже надо будет?..
Эонтей нахмурился. Похоже, он до сих пор так и не простил свою первую дочь.
— Не знаю… она выбрала иную судьбу, и у меня гораздо меньше опасений за ее жизнь.
Сестры-помощницы вполне способны ее защитить. Но если она вдруг решится выйти из
своего затворничества… хотя… она не очень-то склонна считаться с моим мнением, в
отличие от тебя. — Он горестно покачал головой и, отвернувшись, уставился на огонь в
камине. Лиддит понимающе кивнула. Да, она родилась девочкой, она была упряма, но отец,
страстно хотевший сына, находил в своей своенравной и шустрой младшенькой гораздо
больше желанных черт, чем в тихой и сумрачной старшей. Она и отец были более близки
друг другу, чем император и старшая дочь. При мысли об этом у нее вдруг болезненно
сжалось сердце, и Лиддит неожиданно для самой себя спросила:
— Отец, почему… почему ты терпишь?
Император повернул к ней свое лицо.
— Тебя интересует, девочка моя, почему я терплю боль и немощь, хотя ее так легко
унять заклинанием?
— Да.
Император улыбнулся.
— Девочка моя, ты, как, впрочем, все в твоем возрасте, считаешь магию гораздо более
могущественной, чем она есть на самом деле. Магия, как и все в этом мире, имеет свои
законы и свои рамки. Более того, некие физические законы можно раздвинуть с помощью
магии, а вот раздвинуть законы и рамки магии не может уже ничто. Используя заклинание
для лечения болезни, недомогания, раны, я отнюдь не устраняю ПРИЧИНЫ этой болезни или
раны. Я устраняю САМО ЯВЛЕНИЕ, причем для этого я могу пойти двумя путями — либо
ускорить время, чтобы за час или минуту для моих пораженных тканей прошло несколько
дней, недель или месяцев. И тогда, скажем, рана затягивается сама, так, как она и затянулась
бы за эти несколько дней или месяцев. Но в этом случае меня, мое тело эти недели или
месяцы состарят так же, как если бы я прожил именно недели или месяцы, а не минуты или
часы. Либо я могу просто… ОТОДВИНУТЬ эту болезнь или недомогание «на потом», в
далекое будущее. Но это означает, что настанет срок, когда это «далекое будущее» наступит.
И вместо одной болезни я получу целый букет. — Отец помедлил и, грустно поморщившись,
тихо спросил: — Ты никогда не задумывалась, девочка моя, почему у нас, дворян, существует
так много ритуалов «легкой смерти»?
Вот именно из-за этого. Чем чаще ты пользуешься заклинанием, тем больше хворей и
боли скапливается у тебя «на потом» и тем раньше оно, это «потом», для тебя наступает. И
приходит момент, когда твоей магии хватает только на то, чтобы отодвинуть это «потом»
лишь на день, затем на час, а потом всего на несколько минут. И каждый раз на это требуется
все больше и больше маны. Наши летописи полны историй о том, как целые графства меняли
своих суверенов из-за того, что их прежние, состарившиеся, пытались выгадать для себя еще
месяц, неделю, день… именно из-за этого в прежние времена была основана традиция
утверждать переходы доменов от одного суверена к другому на Совете пэров.
— Значит… твое «потом» уже наступило?
Император усмехнулся.
— Нет, девочка моя, еще нет. Просто… я стараюсь делать так, чтобы оно наступило как
можно позже.
Когда огромные створки за ее спиной медленно закрылись, Лиддит остановилась и
несколько мгновений молча стояла, пристально глядя на мажордома… Тот привычно
склонился перед принцессой, вновь, будто копье, наставив на Лиддит завитую макушку
своего парика. Принцесса некоторое время молча рассматривала его. Этот человек был для
нее загадкой. Он был толст, стар, угодлив и противно раболепен, то есть олицетворял собой
все, чего отец не переносил в людях. И тем не менее этот человек находился рядом с
императором вот уже почти полтора столетия. Почему? Почему отец в одном случае говорит
и делает одно, а в другом, вроде бы совершенно похожем — совсем другое? И всегда
оказывается прав. Только что закончившийся разговор перевернул весь ее привычный мир.
То, что она считала неизменным и незыблемым, внезапно оказалось зыбким и
недолговечным. Но она совершенно не собиралась отдавать свою будущую жизнь и судьбу на
откуп своему будущему гипотетическому супругу. Не так ее воспитывал старый Крамар,
чтобы она просто сложила ручки и отдалась на волю судьбе. А для этого необходимо было
научиться очень многому…
Глава 7
Гости
— Трой!.. Тро-ой!
Звонкий девичий голос далеко разнесся по лесу. С десяток косуль, мирно кормившихся
на уютной солнечной полянке, вскинули головы и, на мгновение замерев, пришли в
движение, не больно торопливо, но все-таки довольно споро устремившись в лесную чащу в
направлении, противоположном тому, откуда прилетел голос. Не успела последняя косуля
скрыться за густой листвой, как над поляной раздался густой хлопок тетивы. Косуля
суматошно вскинулась, отчего все ее сородичи мгновенно порскнули вперед, будто листья,
поднятые резким порывом ветра, но косуля сумела сделать только один прыжок. А затем ее
ноги подогнулись, и она, тоскливо замычав, опрокинулась на бок. Пару мгновений косуля
еще пыталась приподнять голову, увенчанную тонкими, изящными рожками, потом
вздрогнула всем телом и обессилено замерла. Некоторое время ничего не происходило, но
вот в густой траве промелькнула узкая, хищная тень, и в следующее мгновение в горло
поверженной косуле впились острые зубы.
— Трой! Выходи немедленно! Тебя староста зовет!
Высокий, широкоплечий крепыш, возникший на краю поляны практически из ниоткуда,
заслышав очередной призыв, сердито поморщился.
— Вот суматошница! Чуть всю охоту не спортила.
Каррхам, чей сивый оттенок шерсти наводил на мысль о его необычайном для
каррхамов долгожительстве, на мгновение оторвался от пожирания еще теплого лакомства и
понимающе рыкнул что-то на своем языке. Крепыш в ответ кивнул головой.
— Вот я и говорю…
— Трой! Ну где же ты, негодник?!
Трой сокрушенно вздохнул.
— Ну ладно, пошли, а то ведь все равно не угомонится.
Каррхам нехотя оторвался от пиршества и вновь что-то проворчал на своем языке.
Наверное, в очередной раз повторил то, что он думает об абсолютно дурацкой человеческой
манере давать своим самкам совершенно излишнюю и вредную для здоровья и психики
обоих полов свободу действий. Но на этот раз Трой ничего не ответил, а лишь тяжело
вздохнул и, нагнувшись, одним движением вскинул на плечо тушу убитой косули. В этот
момент кусты на другой стороне поляны зашевелились и оттуда выбралась юная девушка в
коротком, чуть ниже колен, домотканом платье и крепких сапожках.
— Трой, ну как тебе не стыдно? Я кричу-кричу, а ты… о-о, ты убил косулю?
— Да уж не благодаря тебе, Селия, — сердито проворчал парень и, движением плеча
поудобнее устроив тушу, бросил уже несколько спокойнее: — Пошли уж, чего стоять-то.
До деревни они добрались через час. К тому моменту, когда они пересекли ворота, от
Троя валил пар, но за все это время он ни разу не сбавил шаг и не остановился передохнуть.
Рргыхнак за полсотни шагов до частокола, в очередной раз проворчав что-то насчет тупости
человеческих самцов, предпочитающих поражать самок не успехами в охоте и размерами
своего детородного органа, а собственной глупостью (отчего Трой, едва ли не единственный
во всей деревне, кроме Ругира, выучившийся языку каррхамов, густо покраснел), свернул в
сторону кузни. Несмотря на то что старый вождь каррхамов жил вместе с Троем уже три
зимы, в деревне к нему до сих не привыкли. Поэтому он предпочитал появляться внутри
частокола как можно реже, что ему, кстати, вполне удавалось.
Трой свалил убитую косулю у дома Ругира и, отдуваясь, присел. Селия, едва они дошли
до ворот, убежала вперед «сказать старосте, что ты сейчас будешь». Плечо болело. Трой
беззлобно подумал про себя: «И че было пыжиться?» С другой стороны, он знал, что
пользуется в деревне славой самого сильного парня и сегодняшний переход от Волчьего лога
до дома с тушей косули на плече только упрочит ее. Не говоря уж о том, что совершено сие
деяние было на глазах у Селии, считающейся самой завидной невестой. И хотя, по общему
мнению, Селия уже давно считалась ЕГО невестой, какой парень отказался бы при случае
еще раз продемонстрировать свою силу и удаль. В этот момент из хаты выглянула тетка
Лактана, жена Ругира.
— Батюшки, Трой, да где ж ты так извозился?.. — Тут в ее поле зрения попала косуля, и
она всплеснула руками: — Батюшки, да неужто это ты подстрелил? Ну молодец, ну
добытчик… ой, да что же это я, пошли скорее, я тебе солью — обмоешься и рубашку
сменишь, эта вон вся в крови.
На площади Трой появился спустя полчаса. Умытый, в свежей рубашке и чистых
полотняных брюках. Менять брюки, по его мнению, не было совершенно никакой
необходимости, но тетка Лактана, узнав, что его ждет сам староста, настояла. Причем, когда
Трой переодевался, она так жарко пялилась на его голые мускулистые ноги, что у Троя
закралось подозрение по поводу того, что истинной причиной ее настойчивости было вовсе
не желание одеть его соответственно моменту. Такие взгляды для него были не новость, но
чтобы тетка Лактана…
Староста ждал его на своем обычном месте, под набатным столбом. За последний год
Амир изрядно одряхлел и поэтому передвигался, опираясь на клюку, вырезанную из крепкой
буковой ветки. Вот и сейчас клюка лежала около него на скамейке, которая была вкопана
рядом с набатным столбом. Однако одет староста был, как всегда, опрятно, и его седые
волосы и борода были аккуратно причесаны.
Рядом, на лавке напротив, отделенной от той, на которой сидел староста, большим
столом из дубовых плах, расположились еще трое. Одним был Ругир, а двух других Трой
прежде в деревне никогда не видел. Впрочем, их появление было вполне объяснимо, и
объяснение находилось совсем рядом, на противоположной стороне площади. Объяснение
состояло из двух возов, крытых толстым полотном. Три года назад они, да еще мужики из
телемарских, что в соседней деревне обосновались, собрали ватагу да подвычистили тварей,
чьи логова были у Одинокой горы и у Сумрачного урочища. С той поры купцы и
коробейники стали добираться до них не в пример чаще. Эти, похоже, были из таких. Вот
только на кой ляд им Трой понадобился?..
Тут староста, который сидел вполоборота, приставив ладонь к правому уху, заметил
Троя и обрадованно затряс бородой.
— А вот и наш парень… идит-ко сюды, идит-ко…
Трой подошел, молча поклонился сначала старосте, затем Ругиру и потом уж гостям.
Старшие-то они старшие, но что за люди? Вот как узнаем, кто и откуда, тогда, может, и
первым кланяться будем.
— Вот что, парень, — заторопился староста. Трой бросил взгляд на Ругира. Тот едва
заметно кивнул. Староста Амир последнее время частенько задремывал, теряя нить
разговора, и Ругир, как-то незаметно все время оказывавшийся неподалеку, потихоньку
перехватывал инициативу и плавно закруглял беседу к всеобщей пользе. И все как-то уже
привыкли, что, хоть старосте следует оказывать всяческое уважение, практические вопросы
можно порешить напрямую с Ругиром.
— Ты это… по лесам шляешься, каррхама ручного завел. А эти господа как раз, кроме
всего прочего, всякую живность покупают. Императорский прокуратор, вишь ты, подарки ко
дню тезоименитства готовит. Зверюг всяких… Так ты это… сподмогни людям. Покажь им,
где ловушки ставить. А то и зверюгу свою продай. Они хор-рошую цену дают. Двадцать
золотых! И скарбу всякого — топоров пять штук, гвоздей, опять же полотна мануфактурного
отрез… — И староста принялся увлеченно перечислять то, что ему гости обещали за
каррхама. Трой было набычился: продать Рргыхнака? Да как об этом и помыслить-то
возможно? — но, поймав предупреждающий взгляд Ругира, удержался и только буркнул:
— Я это… подумаю.
— А че тут думать? — удивился староста. — Я ж тебе говорю: двадцать золотых дают, а
окромя того еще пять топоров, гвоздей со стоун будет, отрез…
Спустя десять минут, когда староста уже в четвертый раз перечислил те немыслимые
богатства, которые обрушатся на молодого, но крайне глупого пацана, совершенно не
понимающего своего счастья, Ругиру удалось потихоньку замять тему и отвести Троя в
сторону. Тот стоял насупленный и злой.
— Никуда я с ними не пойду!
Ругир окинул его внимательным взглядом и усмехнулся.
— Серьезно? Ну тогда, значит, я зря договаривался с Трименталем…
— О чем это? — насторожился Трой. Кто такой Трименталь, он не знал, но, судя по
всему, так звали одного из пришлых. И, похоже, Ругир был с ним знаком.
Ругир с деланным равнодушием пожал плечами.
— Какая разница? Ты же все равно с ними не пойдешь.
Трой помялся.
— А чего они на Рргыхнака нацелились. Да не бывать этому!
— Не бывать — так не бывать. Тем более что они и не нацеливались.
— Ну вот еще… — пробурчал Трой. Ругир снова пожал плечами.
— А ты вспомни, про твоего каррхама только староста и болтал. А Трименталь с
помощником всю дорогу сидели молча. Я тебе даже скажу, что и про цену, что они выставили
за каррхама, сам же староста все и придумал. — Ругир тихо вздохнул. — Старина Амир в
последнее время сильно сдал. Вчера ночью встал, добрел до набатного столба и принялся
раскачивать набатное било… даже пару раз успел ударить. Ему, понимаешь ли, приснилось,
что он все еще в казарме своего легиона, который стоит лагерем где-то в Рангмарских лесах,
и караул, сволочи этакие, проспал орков. Когда мы с Мертулом и его старшеньким
затаскивали старосту домой, он все время орал: «Орки! Орки!!! Я их печенкой чую!!!»
Трой представил нарисованную Ругиром картину и едва не прыснул в кулачок (вернее,
в кулачище).
— Ну так что, отведешь их за Вересковую падь?
Трой несколько мгновений раздумывал, потом, нехотя кивнув, спросил:
— А о чем ты с этим, как его, Трименталем договорился?
— А вот он сам тебе все и расскажет. По пути. Чай, на Вересковую падь путь
неблизкий…
Часть II
Начало пути
Глава 1
Наемник
В сотне Даргола Трой появился всего пару недель назад. Набег орков, обрушившийся на
империю совершенно неожиданно, уничтожил практически все южные пределы трех
пограничных графств. Почти две недели, пока графы собирали ополчение и ждали прибытия
из столицы двух регулярных полков, немногочисленный гарнизон и жители Палангеи стойко
отражали атаки орочьих орд. Но собранное войско все равно не успело. За день до того, как к
Палангее подошли основные силы, орки ворвались в город…
Почти пятьдесят лет упорной колонизации диких южных лесов пошли псу под хвост.
Весь юг обезлюдел. На дорогах появились беженцы, но их было не так-то и много — орки
прошлись по южным пределам слишком частой гребенкой. Поэтому, когда однажды вечером
у ворот сожженной Палангеи, ставшей тыловой базой армии, преследующей орочьи орды,
появился парень, тащивший на самодельной волокуше тело (а вернее, обрубок) иссеченного
шрамами мужчины, на него никто не обратил особого внимания. Мало ли таких горемык, на
свое счастье (или беду, ну кому они нужны без роду, без племени?) за пару дней до набега на
их деревню ушедших в лесную глушь проверить силки или на сенокос на дальние поляны?
Впрочем, мало, очень мало… и все же за прошедший месяц они уже успели
примелькаться. Караульным у сгоревших ворот в этот час был Гаг, молодой наемник,
старший сын зажиточного купца из Эстогона, невесть отчего подавшийся в наемники.
Впрочем, ходили слухи о не слишком приятной истории с дочкой купеческого старшины, но
ежели верить каждому слуху… Хотя, замашки у него были еще те — на ветеранов он не
замахивался, а вот молодым доставалось от него на орехи. В отличие от большинства
наемников, Гаг обучался владению мечом у лучших учителей Эстогона, да и сам был парнем
крупным, поэтому считал себя если не ровней старым наемникам, то уж не в пример выше
всех этих мужланов, только вчера сменивших соху на меч. Гаг заметил согнутую фигуру,
тащившую волокушу, еще за сотню шагов, однако не сдвинулся с места. Орки ушли из
Палангеи почти три недели назад, а преследовавшая их армия спустя два дня после них, так
что никаких новых и неотложных сведений этот очередной беженец принести не мог. А
значит, никакого интереса он не представлял. Так что пусть отдувается сам. Однако, когда
парень приблизился, Гаг все-таки проявил интерес к содержимому его волокуши. Лежавшее
на волокуше тело представляло собой безногий обрубок, но этим дело не ограничивалось —
у него не было правой руки, нижней челюсти и… он был совершенно черный. Гаг
обрадованно (все какое-никакое развлечение) вскочил с обгорелой колоды, оставшейся от
воротного столба, и двинулся к этому недоумку.
— Эй, ты, чего это волочешь?
Парень остановился и повернул к Гагу мокрое от пота лицо. Гаг невольно отшатнулся,
он еще никогда не встречал таких бешеных глаз, но тут взгляд парня смягчился, и он шумно
выдохнул воздух. Гаг понял, что перед ним обычный деревенский увалень, просто он уже так
долго тащит волокушу, что держится только на упрямстве. Поэтому к нему тут же вернулась
его обычная самоуверенность.
— Куда прешь, кому сказано?
Улыбка, которая все это время постепенно разгоралась на лице парня, внезапно замерла,
будто человек, с размаху налетевший на стену, а затем, уже гораздо быстрее, сползла с лица.
— Ему… нужен лекарь.
Гаг презрительно оттопырил нижнюю губу.
— Всем нужен лекарь, да на каждого не напасешься. — Он шагнул вперед и,
бесцеремонно толкнув деревенщину плечом, наклонился над волокушей. — Э-э, да он у тебя
давно мертвый. — Гаг выпрямился. — Ты это… волоки его вон туда, за сгоревшую
водокачку. Там прикопай. А потом уж и тащись сюда, а то таскают тут падаль всякую… и без
того воняет… — И Гаг высокомерно сморщил нос и скривился, показывая, как ему
опостылели «всякие», таскающие падаль. Может быть, поэтому он не заметил кулака,
летящего ему в лицо. В следующую секунду ему показалось, что в его лоб врезалась средних
размеров скала. Гаг коротко хекнул и, пару раз кувыркнувшись в воздухе, будто заправский
акробат, врезался в стоявшую в десятке шагов от него повозку, уже не услышав отчаянного
вопля парня:
— Он не умер! Не умер!!!
Когда через полчаса он очухался и открыл глаза, его ожидало несколько новостей. Во-
первых, того деревенского увальня, который так подло его ударил, едва не подняли на копья,
обнаружив на волокуше с мертвым телом почти десяток орочьих ятаганов и посчитав его
лазутчиком орков. Но тут к волокуше подошел сотник Даргол и увидел того, кто на ней
лежал. После этого копья были подняты вверх, а парня быстренько препроводили в палатку к
сотнику для более подробного рассказа. Оказывается, деревенщина приволок на волокуше
давнего побратима сотника, которого тот уже много лет считал погибшим. А к побратимству
в среде наемников относились ОЧЕНЬ серьезно. Да… еще сотник велел передать Гагу, как
только тот очнется, что в ближайшую неделю он будет в одиночку чистить котлы, дабы
впредь не терял бдительности и не позволял всем, кому ни попадя, бить себя в лоб.
С того дня Гаг люто невзлюбил Троя…
— Ну, долго я еще буду ждать, когда ты соизволишь слегка вспотеть?!
Сварливый голос гнома оторвал Троя от воспоминаний. Он принялся раздувать мехи
еще усерднее, но тут оказалось, что это уже и не нужно. Горн разгорелся и был готов к
работе. Гном сунул в него нос, неопределенно хмыкнул и, подхватив клещами
освобожденный от кожаной оплетки рукоятки и бронзовых украшений орочий ятаган, сунул
его в горн. Трой покосился на мастера и… едва не сбился с ритма. Дело в том, что клещи,
которыми гном так ловко орудовал, он держал не в руке, они… были частью его руки, потому
что, начиная от нижней трети предплечья, руки у гнома не было вовсе. Гном заметил его
взгляд и сердито нахмурился.
— Ну чего пялишься, работай давай!
Впрочем, как Трой убедился несколько позже, отсутствие руки нисколько не делало
гнома менее искусным. Это был Кузнец! ТАКИХ мастеров Трой еще не встречал. Вернее (да
много ли он вообще видел в своей жизни мастеров?), Трой даже не мог себе представить, что
где-то существуют подобные мастера… мастера, у которых под клещами и молотом железо и
сталь то превращаются в мягкий и податливый шелк, то соперничают гибкостью с девичьим
станом, а то приобретают крепость алмаза. Когда-то, когда он еще только осваивал азы
кузнечного дела и после очередного урока Тристана прибежал к Ругиру в диком восторге от
увиденного, наставник лишь усмехнулся.
— Подожди, ты еще не видел, как работают гномы. Если тебе когда-нибудь в жизни
доведется на это посмотреть, ты увидишь, как сталь под ударами молота кипит и пузырится,
будто ключевая вода в котелке, подвешенном над костром.
И вот сегодня он увидел это и понял, что Ругир ничего не преувеличивал…
Лишь через два дня Трою удалось пробраться в свою деревню. Вернее, на то место, где
она была… От самой деревни ничего не осталось. Как он выжил в той бойне у болот, Трой не
помнил. Он вообще все помнил смутно, начиная с того момента, как взвилась в воздух голова
Трименталя… У Троя тогда на несколько мгновений перехватило дыхание. Ну вроде как
тогда, в давние времена, когда они с Ругиром еще только начинали тренировки, Трой был еще
сопливым и неуклюжим пентюхом, и Ругир, подловив момент, ловко врезал ему под дых. А
потом… потом все смешалось в густую кровавую кашу…
Трой пришел в себя под поваленной молодой сосной. Вернее, сосна была не повалена, а
срублена. Ятаганом. Орочьим. Который, однако, был зажат в его правой руке. А в левой руке
Троя был еще один орочий ятаган. Как и когда они тут оказались, Трой не имел ни малейшего
представления. Он повернулся и посмотрел назад. Сзади была просека, на которой тут и там
валялись куски нарубленного мяса. По большинству из них, если приглядеться
повнимательнее, можно было определить, кому они раньше принадлежали — орку-всаднику
или его коню-варгу, но были и какие-то непонятные ошметки. Трой вновь перевел взгляд на
свои руки: кожа на костяшках была содрана почти до кости, а по обоим предплечьям
тянулись глубокие ссадины. Трой хотел осмотреть себя, все ли на месте, еще выше
приподнял голову, и тут у него перед глазами все закружилось и он рухнул без сознания на
истоптанный мох…
Когда Трой снова очнулся, уже стемнело. Он некоторое время лежал неподвижно, водя
глазами по сторонам и не понимая, где он, и отчего так темно, и что это за странные
светящиеся точки у него прямо перед носом? Лишь спустя несколько минут до него дошло,
что это звезды… Трой шевельнулся, затем попытался подтянуть ноги, приподняться и сесть.
Ноги слушались плохо, будто, пока он спал, кто-то надел на него свинцовые башмаки либо
залил свинец прямо внутрь костей. Трой попытался помочь себе руками, но рука, на которую
он оперся, внезапно подломилась. Только минут через пять Трой сумел подняться на
дрожащие ноги, но, чтобы удержаться, ему пришлось обеими руками обхватить высокий
пенек той самой срубленной сосны. Несколько мгновений он, покачиваясь, стоял,
прислушиваясь к своим ощущениям, и вдруг понял, что ему ужасно хочется есть… даже не
есть, а жрать. Все равно что — лишь бы побольше. Прикинув, где можно взять еды, Трой
оторвался от пенька и, шатаясь, двинулся к просеке. До места их ночлега по его нынешним
силам было слишком далеко, да и неизвестно, осталось ли там что-нибудь, а у орков в
переметных сумах должно найтись хоть что-то съестное. Так оно, в конце концов, и
оказалось…
Набив брюхо до состояния барабана, Трой вяло похлебал затхлой болотной водицы и,
вернувшись на пригретое место, провалился в сон.
Проснулся он на следующий день около полудня. На этот раз руки и ноги уже не
тряслись, но жрать хотелось опять. Трой совершил новый набег на останки орков, но,
похоже, все съестное он успел собрать в прошлый раз. Так что, делать нечего, пришлось
возвращаться к старой стоянке. Несмотря на голод, Трой обыскал орочьи останки более
тщательно, насобирав десятка три массивных золотых кругляшков с грубым орнаментом —
это были орочьи монеты, — с десяток ятаганов, и закопал (вернее, прикопал, ему не
терпелось поскорее помчаться в деревню) тела Трименталя и его попутчика. Это было не
слишком сложно (орочий ятаган с широченным лезвием роет землю, что твоя лопата), но
абсолютно бесполезно — слишком глубоко не закопаешь, болота рядом, а ежели на ладонь-
другую, так падальщики все равно выкопают. С другой стороны, может, и не выкопают, во
всяком случае, не сразу. Мяса для пиршества вокруг у них и так в достатке…
Всю дорогу до деревни Трой пробежал сломя голову, не думая о возможной опасности
и вполне вероятной встрече с другой частью отряда орков. Но полностью головы он не
потерял. Когда до деревни оставалось около сотни шагов, Трой пригнулся, уперся в землю
левой рукой и двинулся вперед на полусогнутых, держа наготове в правой руке один из
орочьих ятаганов. Тот, что принадлежал первому из убитых им орков. Он был сделан не так
грубо, как другие, и даже более-менее заточен. Остальные же представляли собой некую
разновидность колунов. Хотя если то, что он слышал о силе орков, было правдой, то тупое
лезвие не было для них помехой. Впрочем, о силе гномов ходило не меньше легенд, однако те
отлично натачивали свои секиры… Добравшись до опушки, Трой некоторое время изучал
обстановку. Частокол, окружавший деревню, сгорел и рассыпался, пялясь в синеву неба
гнилыми зубами обгоревших бревен, кузня сгорела вообще дотла, причал для лодок рухнул в
воду. И нигде не было видно ни единого живого существа. Даже падальщиков и воронья. И
это настораживало больше всего. Однако спустя примерно полчаса Трой решил, что дольше
ждать нечего. Если даже впереди его ждет засада, ночью пробираться в деревню будет еще
сложнее. Орки видели в темноте лучше людей, недаром Ругир, когда хотел похвалить Троя за
удачную ночную вылазку, всегда говорил, что у него орочьи глаза. К тому же кончилось
терпение. Трой не находил себе места, сжигаемый изнутри беспокойством и отчаянной
надеждой на чудо.
Пока он бежал через поле, надежда все больше разгоралась, но вот Трой взбежал на
косогор — и остановился как вкопанный… Сквозь выбитые ворота и обгоревшие скелеты
домов с позвоночниками печей ему открылась центральная площадь… Трой сделал шаг,
другой, и рухнул на колени. От представшей глазам картины его начало рвать. Все, что он
съел вчера и сегодня днем, почему-то уже успело перевариться, и желудок судорожно
исторгал из себя только прозрачную слизь. Но от этого позывы к рвоте отнюдь не
становились менее настойчивыми…
Спустя десять минут, с дикой болью в желудке и горевшей гортанью, Трой поднялся на
ноги, вытер рукавом слюни и упрямо двинулся вперед…
Орки захватили деревню довольно быстро — то ли стража проспала, то ли просто силы
были слишком неравные. Полуодетые мужики валялись практически у своих изб,
настигнутые ударом ятагана или клыками варга, лишь у дома Ругира лежало несколько
могучих тел в черных кожаных латах. Женщин они захватили живыми… И еще одно: похоже,
орде предстоял довольно долгий путь и орки решили как следует запастись провиантом…
Трой подошел к первому телу, насаженному на самодельный вертел. Скелет был почти цел, а
вот мясо аккуратно срезано, да и скальп с головы тоже. Впрочем, на некоторых черепах
остались клочки волос, правда прокопченные почти до неузнаваемости. Орки любили
украшать свои шлемы плюмажами из волос человеческих самок. Трой двинулся вперед,
стараясь угадать, которая из женщин висит на очередном вертеле, отчаянно надеясь, что
кому-то удалось спастись, и не решаясь посчитать вертела, чтобы не лишиться этой надежды.
Кое-где у насаженных на вертел тел не было ног или рук, но кости этих отсутствующих
конечностей, как правило, валялись рядом, уже тщательно обглоданные. По-видимому,
повара снимали пробу…
Обойдя площадь по кругу, Трой остановился у одного из наиболее тщательно
обработанных скелетов, насаженных на грубо заостренный кол. Несколько мгновений он
рассматривал изуродованные останки, и его желудок вновь не выдержал, толкнув вверх по
пищеводу еще одну порцию желудочного сока…
Спустя пару минут Трой наконец разогнулся и тяжело поднялся с колен. Он немного
постоял, стараясь не смотреть на обугленные останки, затем нагнулся над кучей затоптанных
лохмотьев. Недолгие поиски развеяли последние сомнения. Судя по клочкам одежды и
остаткам волос на обугленном черепе, перед ним была его Селия…
Орки постарались на славу — деревня была ограблена подчистую. То, что они не
смогли унести, было сожжено или изломано. Однако отправляться в путь лишь с тем, что
было на нем надето, Трой не решился. Поэтому, преодолевая тошноту и отвращение, он
принялся методично, один за другим, обыскивать разрушенные дома.
Когда он наконец добрался до дома Ругира, уже вечерело. Его он специально оставил
напоследок. Этот дом выглядел наименее разрушенным, поэтому, если бы Трой занялся им в
первую очередь и там удалось обнаружить хоть что-то, у него могло не хватить сил или воли
ползать по углям и пеплу на месте остальных домов. А Трой был совершенно уверен в том,
что ему пригодится буквально ВСЕ, что он сможет отыскать среди руин и трупов. К
настоящему моменту его добыча была не больно велика. Трой отыскал около десятка
наконечников для стрел, с десяток медных монет, перекаленную в огне пожара заготовку для
лезвия ножа (похоже, дядька Мертул засунул его между бревен, поэтому орки, выгребавшие
все запасы железа подчистую, его и не отыскали) и глиняный пеналец со спекшейся солью.
Ругирова изба на фоне других, почитай, и не пострадала. Сгорела только крыша, да
обгорело несколько верхних венцов. О выбитых окнах и сорванной с петель двери на фоне
всего остального, сотворенного с деревней, можно было и не упоминать. Трой даже удивился
бы, если бы этого не было. Зайдя в сенцы, он сумрачным взглядом окинул пустые стены и
досадливо сморщился. Похоже, его ожидания оправдались с точностью до наоборот. В целой
избе и искать было сподручнее. Трой наклонился, заглядывая внутрь, и… с удивленным
вскриком бросился вперед. В разгромленной комнате, на припечке лежал Ругир и смотрел на
него. Трой подскочил к учителю и рухнул на колени. Учитель был жив! Несколько мгновений
они смотрели друг на друга, затем Ругир с трудом оторвал от лежанки левую руку и, будто не
веря в то, что перед ним Трой, провел дрожащими пальцами по его щеке. Трой всхлипнул и
уткнулся головой в грудь Ругира. Они замерли на несколько мгновений, две одинокие души,
остатки исковерканного и уничтоженного мира… А затем Трой выпрямился и тут наконец
увидел, что сделали орки с его наставником…
Деревню они покинули на следующий день. Трой весь вечер мастерил надежную
волокушу, рубил лапник. В это время Ругир, которому орки не просто отрубили руку и ноги,
но еще и отрезали веки и прибили его изуродованное тело к стене, пронзив скобой, когда-то
изготовленной Тристаном для обустройства лодочного причала, плечо правой, обрубленной
руки, наконец-то смог принять горизонтальное положение и, накрыв лицо тряпкой, забыться
тяжелым, мутным от боли сном.
В первый день Трой смог одолеть всего три лиги. Вечером он развел костер и, покормив
Ругира бульоном, наспех сваренным из чудом подстреленной над дорогой толстой вороны,
упал в сон, будто в омут. Он был все еще очень слаб…
К исходу недели они добрались до деревни, основанной ветеранами Второго
Сагитского. Вернее, до того места, где она была. Похоже, здесь орки задержались несколько
дольше, чем в их деревне… поэтому сейчас на том месте, где когда-то стояло почти три
десятка добротных изб, окруженных прочным частоколом, простиралось лишь огромное
черное, выжженное пятно. За прошедшие три дня Трой уже немного окреп и втянулся. К
тому же Ругир, мыча и шевеля пальцами, а также с трудом рисуя угольками из ночных
костров на расколотых дровяных плахах, поведал ему кое-что о том, что произошло в
деревне. Орки появились внезапно. Однако Андин, Старостин первенец, который в тот час
нес службу на сторожевой вышке, оказался молодцом — не проглядел врагов.
Вот только деревню это не спасло. Уж слишком много оказалось налетчиков. Частокол
они преодолели влет, сразу в десятке мест через заостренные бревна густо полезли
оскаленные морды орков. На каждого из мужиков пришлось не менее дюжины тварей.
Пятеро оставшихся в живых ветеранов попытались было сбить строй у рыночной площади,
но куда там… Деревенский же молодняк никто держать строй не учил (а на кой ляд учить
сложные боевые построения в этакой-то глуши, без того у крестьянина забот — круглый год),
да и с таким жутким врагом они столкнулись впервые в жизни, так что, когда рухнули ворота,
из всего мужского населения в живых оставались только Ругир и Тристан, ставшие плечом к
плечу у избы Ругира, в которую набилось два десятка девок и баб. Впрочем, и они
продержались недолго…
Следующую неделю Трой запомнил смутно. Ругиру становилось все хуже и хуже.
Впрочем, скорее стоило удивляться тому, как вообще этот обрубок человека все еще находил
в себе силы дышать. Поэтому все следующие дни для Троя слились в одну пыльную серую
ленту, упорно ползущую ему под гудящие ноги. За три дня до Палангеи у Троя кончились
стрелы. Впрочем, еда у них кончилась еще раньше. Трой слишком торопился доставить
учителя к людям, чтобы отвлекаться на охоту, а живность у дороги будто вымерла. Хотя,
возможно, так оно и было. Когда-то Ругир рассказывал, что орочьи орды проходят по земле,
будто саранча, пожирая все, что только шевелится. Во всяком случае, за все время пути на
глаза Трою попались только три вороны, одну из которых он сумел-таки подстрелить, да пара
полевых мышей, причем с промежутком в два дня. И больше ничего — никаких птиц,
ящериц или змеек…
За свою недолгую жизнь Трой еще ни разу не выбирался дальше деревни Второго
Сагитского, поэтому, когда впереди появились руины Палангеи, он не сразу осознал это. Для
него Палангея была чем-то вроде земли обетованной, места, где непременно есть люди,
которые — и это столь же непременно — помогут ему и Ругиру. А впереди замаячили все те
же обгорелые руины… Поэтому Трой вытер пот и снова налег на лямку волокуши. А через
сотню шагов услышал то, от чего уже успел отвыкнуть за прошедшие недели.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС! И до него не сразу дошло, ЧТО тот произнес… — Эй, ты чего
это волочешь?
Глава 2
Грозная Лиддит
Сотня Даргола покинула развалины Палангеи через три дня после того, как прошел
слух, будто в армию прибыла сама принцесса Лиддит. О ней ходило много разных слухов, и
по большей части они сводились к тому, что прибытие принцессы — странная блажь
взбалмошной девчонки. Из-за этой причуды солидная часть армии, занятая до этого
прочесыванием лесов (занятием хоть и бесполезным, но вполне достойным), вынуждена
была спешно стягиваться к центральному лагерю, дабы обеспечить безопасность
августейшей особы. Взамен отозванных регулярных войск командующий приказал
выдвинуться на освободившиеся направления наемникам, до той поры использовавшимся
лишь в качестве вспомогательных войск — для охраны коммуникаций и сопровождения
обозов с провизией и снаряжением. Такое положение дел было скорее результатом решения
самих наемников, а не командующего, ибо наемники относятся к своему времени и
затрачиваемым усилиям много бережливее, чем армейцы.
Принцип таков: «Каждое действие должно иметь смысл и быть оплачено». Так что
тратить время и силы на бессмысленное шатание по лесам, которые орки уже давно
покинули, они были… в общем-то и согласны, но лишь за ОЧЕНЬ большую плату. Вот
почему командующий армией граф Замельгон решил, что проще и дешевле гонять по
оврагам и буеракам безропотных армейцев, чем возиться со своенравными наемниками. Но
отказаться от них совсем он тоже не мог, пока не удалось точно установить, куда и надолго ли
ушли оркские орды, не собираются ли они через пару-тройку недель проследовать в
обратном направлении? Ибо регулярных полков в наспех собранной армии было всего пять, а
остальная часть была представлена разношерстным ополчением, составленным наполовину
из иррегулярных полков городов и уездов, наполовину из дворянских дружин. И если сидеть
в осаде или биться в поле в регулярном строю подобные части еще были как-то — способны,
то во всех остальных случаях толку от них было мало.
Трой ехал впереди. Несмотря на то, что окрестности Палангеи были ему практически
незнакомы, Даргол определил его в передовой дозор.
— Все равно, парень, здешние леса ты знаешь гораздо лучше, чем любой из моих
людей, — сказал сотник. — К тому же, как я успел убедиться, Ругир тебя все-таки кое-чему
научил.
Гмалин, однорукий гном, с которым Трой успел немного сдружиться, ехал сзади. Его
короткие ноги были не слишком приспособлены для верховой езды, так что всадником он
был не больно умелым, поэтому Даргол никогда не ставил его в дозор. Зато едва его кованые
башмаки касались земли, а в руке оказывалась старая, добрая секира…
Первые два дня марша прошли спокойно, если не считать нескольких попыток Гага
помелкому ему подгадить. На первом же привале он попытался засунуть Трою под конскую
попону колючку. Но не додумался ее хорошо высушить… Трой, взяв в руки попону, сразу же
унюхал кисловатый запах, незаметно вытащил колючку из ворса и хорошенько высушил ее
тем же вечером у костра. На следующее утро он обнаружил в своих снятых на ночь сапогах
тонкую рыжую пыль. Судя по слабому сладковатому запаху и красной пене, образовавшейся
в кружке, когда он высыпал часть аккуратно извлеченного порошка в воду, это были
толченые листья арьяка. Не обрати Трой внимания на то, что его сапоги стоят немного не так,
как он поставил их вечером, то едва лишь его ноги вспотели бы, кожа на ступнях начала бы
зудеть так, что он бы заорал благим матом. На следующее утро Трой проснулся, когда небо
на востоке только-только начало светлеть. Лагерь спал. Лишь Гмалин, которому в эту ночь
выпало караулить в «собачий час», сидел у костра, повернувшись к нему спиной, и курил
свою трубку. Троя эта участь миновала. Дозорных в ночные караулы не ставили, считалось,
что им хватает и дневной нагрузки…
Когда через полчаса Трой бесшумно опустился на свой расстеленный плащ, Гмалин
приподнял голову и чуть скривил губы в едва заметной усмешке. Трой невозмутимо
завернулся в плащ и перевернулся на бок.
Утро прошло довольно мирно. Гаг, два первых дня поутру напряженно ожидавший
результатов своих диверсий, а потом до вечера срывавший свою досаду на трех робеющих
вчерашних крестьянах, на этот раз уже с утра был сумрачен и зол. Три крестьянских парня
оказались в сотне Даргола вообще-то случайно. Двое из них были из одной деревни, а третий
из соседней. Орочий набег только слегка задел их края, однако две их деревеньки оказались
как раз в той части, которую он задел. И эти трое остались в живых как раз потому, что двое
собрались перехватить и хорошенько отмутузить третьего, косившего сено на дальней
делянке, потому как он ухлестывал за невестой одного из них. Ирония судьбы… теперь эти
трое держались друг за друга так, как не всякие родичи держатся. В сотню они попали
потому, что Даргол наткнулся на них именно в тот момент, когда ему остро были нужны
проводники. Так что в наемники они попали как кур в ощип и до сих пор сильно робели
перед всяким «господином». А Гаг в их глазах был несомненно из ЭТИХ. Они еще не
прониклись обычаем наемников делить тех, кто рядом, не по происхождению, а по доблести
и умению. Впрочем, возможно, виноват в этом был как раз Гаг, который совсем зашугал
недалеких крестьянских пареньков. А ввязываться во внутренние дрязги среди наемников
также было не принято. Коль взял в руки меч и пошел в наемники — сумей сам за себя
постоять. Вот если бы Гаг был из другой сотни… Впрочем, «господские» замашки Гага уже
вызывали в сотне глухой ропот, так что ему явно оставалось недолго тешиться…
Первой почувствовала неладное лошадь Гага. Когда он положил ей на спину попону,
она всхрапнула и сердито переступила ногами. Но Гаг был не в том состоянии духа, чтобы
обращать внимание на чье-либо недовольство. Поэтому он зло дернул лошадь за удила, едва
не порвав ей губы, и рявкнул:
— А ну стоять, курва!
Похоже, боль от рывка оказалась гораздо более чувствительной, чем боль от колючки,
поэтому лошадь слегка успокоилась, лишь нервно переступила копытами. Следующим на
попону опустилось тяжелое седло. Под его тяжестью колючка сильнее впилась в спину
лошади. Лошадь заржала и подбросила круп, пытаясь освободиться от непонятного
неудобства. Гаг рассвирепел.
— Ах ты тварь!
В следующее мгновение его кулак, затянутый в толстую кожаную перчатку, врезался в
морду лошади, потом еще раз, еще… очередного раза лошадь не выдержала. Всхрапнув, она
поднялась на дыбы и, резко мотнув головой, отбросила своего хозяина на десяток шагов в
сторону, а затем, подкидывая зад, скачками понеслась к дороге.
— Стой!
Надо отдать ему должное, на ноги Гаг вскочил быстро.
— Стой, тварь! Стой, убью!.. На живодерню!!
Гаг бросился вдогонку. Вся сотня, с явным неодобрением наблюдавшая за гадкой
экзекуцией Гага над верным боевым товарищем, каковым всякий наемник считает своего
коня, принялась, хохоча и улюлюкая, орать ему вслед. Первые сто шагов Гаг пробежал
довольно ходко, немного сократив дистанцию между собой и подпрыгивающей, будто
кузнечик, лошадью, а затем резко замедлился. Пробежав еще десяток шагов, он сам начал
скакать и подпрыгивать, словно пародируя свою взбесившуюся лошадку. Еще через
несколько шагов он рухнул на траву и, подвывая и поскуливая, принялся стаскивать с ног
сапоги. Освободившись от них, Гаг, все так же подвывая и поскуливая, на полусогнутых
поковылял к ручью, из которого вечером брали воду для котлов.
В лагере он появился, когда остальные уже закончили завтрак и, затоптав костры,
вьючили запасных лошадей. Ведя в поводу лошадь, он молча подошел к Трою и, ни слова не
говоря, врезал ему по почкам… вернее, попытался. Трой, до того момента спокойно
затягивавший подпругу на своей лошади, слегка качнулся вправо, отчего кулак Гага пролетел
мимо и врубился в брюхо Троева коня. Тот обидчиво фыркнул и, не долго думая, куснул
зубами обидчика в плечо. Гаг взвыл, выпустил уздечку своей лошади и, стиснув кулаки,
бросился на Троя.
— Гаг…
Этот голос мог остановить любого наемника сотни вернее, чем каменная стена или
скала.
— Да, господин сотник!
— В чем дело?
Гаг, задыхаясь от ярости, ткнул пальцем в сторону Троя.
— Он… он… он подложил колючку мне в попону… и — и — и насыпал толченого
арьяка мне в сапоги.
Сотник понимающе кивнул.
— Да уж… арьяк в сапогах — это не слишком приятно. — Подождав, пока утихнет
хохот наемников, вызванный этим его замечанием, сотник спросил: — А почему ты так
уверен, что это он?
Гаг, красный, как вареный рак, выпятил губы, наверное собираясь привести некий
веский аргумент, который снимет всякие сомнения, но даже его кипящие мозги осознали,
что, если назвать сотнику ИСТИННУЮ причину его уверенности, в глазах и сотника, и
остальных наемников она никак не сможет послужить оправданием его попытки затеять
драку.
А к дракам в своем отряде Даргол относился ОЧЕНЬ неодобрительно. Ну а иное,
удобоваримое объяснение как-то в голову не приходило. Поэтому молчание Гага несколько
затянулось.
— Ну так я жду, Гаг, ответь мне, на чем основывается твоя уверенность в том, что это
Трой? Я могу назвать тебе еще несколько человек, которых ты достал не меньше, а пожалуй,
и гораздо больше, чем Троя. Почему же ты считаешь, что это он?
Похоже, предположение, что какие-то крестьяне посмеют выставить его посмешищем
перед всей сотней, показалось ему настолько смешным, что Гаг не выдержал и саркастически
расхохотался.
— Эти чернозадые? Да у моей лошади больше мозгов, чем у любого из них.
Это было уже слишком. Ты можешь любить или не любить своего соратника по отряду,
но ПРЕЗИРАТЬ его ты не смеешь. Презрение ранит больнее, чем даже ненависть. У
презираемого намного скорее возникнет желание не только НЕ ОТБИТЬ удар, направленный
в твою спину, которую он прикрывает, а и пырнуть самому. А это значит, что он
потенциально уже не в отряде, а ПРОТИВ него. Поэтому после этих слов Гага над лагерем
повисла напряженная тишина. Гаг понял, что ляпнул что-то не то. Презрительная ухмылка
тут же сползла с его лица, и он уставился на сотника взглядом побитой дворовой собаки.
Даргол молчал долго, рассматривая стоящего перед ним Гага, который под его взглядом
все больше и больше съеживался, на глазах теряя не только кураж, но и, как всем казалось,
рост и вес. Затем сотник тяжело вздохнул, неодобрительно качнул головой и мрачно
произнес:
— У тебя есть время до того, как все закончат вьючить заводных, чтобы собрать свои
вещи и исчезнуть из лагеря. Если после этого срока кто-то из дозорных увидит тебя на
дистанции прямой видимости, я приказываю им не пожалеть стрелы и… навсегда
вычеркнуть бывшего наемника Гага из числа живых. — Сотник повернулся и пошел к своим
лошадям. Толпа стала расходиться по своим делам. В жизни этих людей больше не
существовало такого одушевленного существа, как Гаг, даже если физически он все еще
пребывал от них на расстоянии в десяток шагов. А какой смысл пялиться на пустое место?..
Лиддит галопом пролетела еще две сотни шагов, а затем перешла на рысь. Злость
немного поутихла, и она поняла, что не стоит так уж напрягать людей, единственной задачей
которых является ее охрана. Каково им будет, если охраняемая персона рванет от них во все
лопатки? Старый Крамар учил ее: «Солдат — человек подневольный. Он по чужому слову не
токмо жить, но и умирать должен. Потому на солдате зло свое или обиду срывать грех». Но
первым, скорее всего, до нее доберется Левкад, этот вонючий выкормыш мажордома, всю
дорогу трепавший ей нервы, поучая, как «должно» поступать принцессе и как «не должно».
А его-то Лиддит видеть совершенно не хотелось. Да и вообще, вся эта затея с ее поездкой на
юг, ради которой ей пришлось выдержать настоящий бой с отцом, сейчас казалась ей верхом
глупости и сплошным разочарованием. Орками здесь и не пахло, к тому моменту, когда она
наконец добралась до ставки командующего, графа Замельгона, уже более двух недель в
округе не встречалось ни единого орка. И никто не мог внятно сказать, куда они исчезли,
несмотря на все усилия старших магов Восточной башни гильдии. А от того, что осталось
после них, девушку просто выворачивало. Разве о том она мечтала, когда требовала от отца
отправить ее сюда? Лиддит сердито тряхнула головой и вновь дала шенкеля Алэрос. Та снова
сердито всхрапнула, но послушно прибавила ходу. Ладно, ничего не случится, если она
немного проветрится…
Орки появились внезапно. Скорее всего, они тоже не ожидали здесь никого встретить,
уж больно далеко лежал этот широкий заливной луг от мест, где обычно встречались
армейские патрули. А их разведка, похоже, не даром ела хлеб… или чем они там питались.
Во всяком случае, Лиддит заметила их первой… вернее, сначала она увидела одного орка. Он
сидел на громадном варге и, приставив ладонь ко лбу, осматривался. Увидев его, Лиддит
инстинктивно натянула поводья. Это был первый живой орк, которого она увидела в своей
жизни. Конечно, дома, во дворце, фехтуя с учителями или занимаясь вольтижировкой в
манеже, она не раз рисовала в своем воображении, как снесет уродливую орочью голову
лихим ударом меча или вгонит блескучее копейное навершие в бочкообразную грудь. Ах, как
славно и весело было это представлять, но… вот он, перед ней, а от той лихости не осталось
и следа, наоборот, как-то сразу захолодели руки и желудок подтягивает к подбородку… Тут
орк повернулся и заметил ее. Судя по пышному разноцветному плюмажу из женских волос,
украшавшему шлем, это был не просто орк, а вождь. И он не стал медлить ни мгновения…
Пнув когтистой лапой своего варга, орк одной рукой вскинул к губам черный рог, а
другой выволок из петли ятаган. Окрестности огласил хриплый рев орочьего боевого рога.
От этого грозного, яростно-злобного звука Лиддит стиснула зубы. «Ну же! Шевелись, бабья
немочь!» — ругнула она себя так, как это делал старый Крамар, когда был ею недоволен. И
это произвело должный эффект. Конечности вдруг стали двигаться еще до того, как она
осознала, ЧТО и КАК следует делать. Ноги дали шенкеля скакуну, руки перекинули пику из-
за спины и развернули ее острием в сторону мчащегося на нее орка. Пытаться сшибиться с
орком на клинках, при ее-то весе, было бы чистым безумием, а надеть на левую руку щит
времени уже не оставалось… Алэрос набрала скорость за три шага. Орк мчался на нее,
утробно рыча и размахивая огромным ятаганом. Лиддит слегка развернулась, устраиваясь в
седле покрепче, и чуть приподняла острие. Она знала, что в момент удара пику поведет
задним концом вверх, поэтому метить надо чуть выше той точки, которую хочешь поразить.
В следующее мгновение они с грохотом столкнулись…
Орк был опытным воином, поэтому в последний момент он попытался увернуться от
пики, одновременно выбросив лапу с ятаганом в сторону лошадиной морды. Но Лиддит
учили слишком хорошие учителя, чтобы она поддалась на эту уловку, а ее Алэрос была
настоящим эльфийским скакуном. Поэтому орка это не спасло. Острие пики вошло точно
между нагрудником и толстым сыромятным ремнем, удерживавшим шлем на его
шишковатой башке. Спустя мгновение могучая фигура орка запрокинулась на спину и
рухнула на землю. Лиддит выпустила пику и, на ходу выхватив меч, рубанула по визжащему
от ярости варгу. Удар получился не очень. Варг лишился правого уха и получил длинную
царапину по левой стороне шеи и левому плечу.
Однако этого оказалось достаточно, чтобы варг, тонко взвизгнув, отскочил в сторону,
волоча за собой проткнутого насквозь орка. Лиддит восторженно завопила. Она смогла! У
нее получилось! Лиддит вскинула руки и, натянув, поводья, развернула Алэрос, собираясь
еще раз насладиться зрелищем своей победы… и оцепенело замерла. О боги, ну разве трудно
было понять, что вождь орков вряд ли пойдет в набег в одиночку? И сейчас от лесной
опушки в ее сторону мчалось около двух сотен орков, разъяренных гибелью вождя. Лиддит
оставалась на месте, не в силах пошевелиться. Алэрос была великолепным скакуном, и, будь
перед ней пара лиг поля или утоптанной дороги, ее всаднице не угрожало бы никакой
опасности, но уйти от варгов в лесу… И все равно, так просто сдаваться Лиддит не
собиралась.
Она резко дернула поводьями, разворачивая Алэрос, но ближайший орк был уже совсем
рядом… Что произошло дальше, она так и не поняла. Прямо перед мордой ее Алэрос с
дробным бряцанием пронеслась какая-то фигура, а затем раздался оглушительный грохот.
Несмотря на опасность, Лиддит натянула поводья и оглянулась. В десятке шагов от нее
разворачивалась отчаянная схватка. Несколько конных латников, судя по разношерстным
доспехам, из наемников отчаянно сцепились с накатывавшей орочьей лавой. Откуда они
взялись, Лиддит даже не заметила. А чуть подальше, из-за поворота дороги, скрытого языком
леса, галопом вылетали на дорогу еще десятков пять наемников. Впереди, подпрыгивая в
седле, рыча и раскручивая над головой грозную секиру, несся гном. Шагов за пять до схватки
он спрыгнул с коня и с ходу вломился в толпу, первым же ударом развалив какого-то орка
вместе с его варгом… Лиддит судорожно вздохнула, не успев опомниться от ощущения
немедленной смерти, однако это пока была всего лишь отсрочка.
Орки валили из леса нескончаемой лавиной. Шесть-семь десятков наемников вряд ли
могли продержаться против этой орды больше чем десять минут. Орки просто задавят
числом, задние уже заворачивали варгов, собираясь обойти неполную сотню наемников с
флангов. Но ведь где-то поблизости находились панцирники ее личной охраны… Лиддит
сдернула с крюка седла сигнальный горн, вздернула вверх забрало шлема и, торопливо
облизав пересохшие губы, набрала воздуха в легкие! Спустя мгновение над лугом разнесся
высокий, чистый звук сигнала. Уж что-что, а подавать сигналы горном она научилась раньше,
чем удерживать в руках кавалерийский палаш. В следующее мгновение у нее над ухом
послышался необычно спокойный для этой ситуации голос:
— Вам следует поспешить, госпожа. Мои воины не смогут удерживать эту орду долго.
Нас для этого слишком мало.
Лиддит повернулась.
— Вы командир этой сотни?
Высокий всадник в легкой каске без забрала, из-под которой выбивались седые кудри,
отвесил легкий поклон, в сложившейся ситуации, казалось бы, абсолютно неуместный, но в
его исполнении выглядевший совершенно естественным.
— Да, госпожа.
Лиддит сердито фыркнула.
— Так с чего тогда вы устраиваете эту мясорубку! Почему ваши люди ввязались в
драку, не выстроив строй? Наверное, долго думали, какой подарок преподнести оркам?
Глаза командира сотни наемников заледенели.
— Если вы обратите внимание, принцесса, мои люди УЖЕ выстроили строй, а что
касается того, почему они не сделали это сразу, то ЕСЛИ БЫ они замешкались, выравнивая
строй, ВАС пришлось бы собирать по кусочкам! А теперь не морочьте мне голову и быстро
катитесь отсюда, пока мы тут будем за вас умирать.
Лиддит повернула голову. Действительно, наемники уже выстроили стенку, образовав
порядок, который ее учитель тактики и стратегии граф Илмер называл «мордрагон», а старый
Крамар просто «рукастый еж». Это была не просто стена щитов, ощетинившаяся копьями
(против орков на варгах подобный строй был бы не слишком-то эффективен), эта стена
состояла из мелких групп по пять-семь человек каждая, основу которых составляли трое-
четверо щитоносцев, вооруженных мечами и топорами, позади которых действовало двое-
трое пикинеров или алебардщиков, закинувших свои щиты за спины и орудовавших
длинными пиками и алебардами, держа их обеими руками. И Крамар, и граф Илмер считали,
что подобный строй могут составить только хорошо обученные и тренированные бойцы…
Впрочем, она разглядела одно отступление от правил. В пяти шагах перед линией
щитов, стоя спина к спине, рубились двое — молодой парень с двуручным мечом, чернота
которого выдавала явно оркское происхождение металла, а совершенство лезвия и форма
гарды — то, что к нему были приложены искусные гномьи руки, и давешний гном. На
секунду ее сердце испуганно трепыхнулось: «Вот глупцы! Их же затопчут!», но в следующее
мгновение до нее дошло, что без этих двоих скудный строй наемников уже был бы сметен.
Орки привычно накатывались на наемников строем «хрраг», или, как его называли люди,
«свинья», почти единственным, который умели выстраивать неукротимые орки. А напрямую,
без прикрытия лучников (а часто и с прикрытием) атаку орочьей «свиньи» не мог сдержать
никакой строй людей, как, впрочем, и эльфов. Некоторая надежда выдержать была только у
хирда гномов, но и те, и другие, и третьи всегда больше надеялись на глубину строя, принося
в жертву первые несколько шеренг, иногда три, иногда пять… Но у ЭТОГО строя имелись
всего две жидкие шеренги. И если бы орки накатывали на них без всяких препятствий, эти
шеренги они разметали бы в мгновение ока. Поэтому эти двое работали этаким волноломом,
разбивая орочью волну, лишая ее силы… Но возникал вопрос: как долго им удастся
выстоять? Трудная задача, даже для гнома…
— Великая тьма… — глухо выругался командир наемников. Лиддит проследила за его
взглядом и тут же увидела причину его расстройства. Из-за дальнего поворота дороги
выкатилась еще одна орда орков в сотню с лишним голов. Но Лиддит увидела и кое-что еще.
— Заворачивайте фронт, командир! — закричала она. — Немедленно заворачивайте
фронт!
Командир наемников бросил на нее непонимающий взгляд, но, еще раз развернувшись
в сторону накатывающей орды, он все понял. За накатывающейся лавой орков замаячили
шишаки и огромные тяжелые копья императорской панцирной конницы…
Глава 3
Герцог начинает действовать
На следующий день двор замка наполнился конским топотом, лязгом оружия и густым
запахом мужского пота, чеснока, металлической окалины и навоза. То есть именно теми
запахами, которые испокон веку сопровождают солдат. Всю дружину герцог собирать не
стал. Более того, большинство в отряде, который он уводил с собой на юг, составляли
неопытные новички, набранные в дружину за последний год. Конечно, они уже многое умели
(Измиер драл с подчиненных три шкуры), но на фоне действительно опытных бойцов пока
еще смотрелись весьма бледно. Эгмонтер выбрал их сознательно. До сих пор ему удавалось
искусно маневрировать, приобретя немалый авторитет и влияние среди соседей, но при этом
оставаясь в глазах придворных вельмож, по уши погрязших в том, что называлось у них
«большой политикой», и считавших себя непревзойденными мастерами тонкой интриги,
всего лишь малозначимым окраинным «лордиком». Ну как же… кем еще мог быть
мелкопоместный виконт, бывший управляющий у прежнего герцога Эгмонтера, ставший
герцогом только потому, что у бывшего герцога и нынешнего императора как-то не оказалось
законных наследников, а в период борьбы за корону ему нужен был надежный «смотрящий»,
сидящий на собственном герцогстве. Так что пока герцогу удавалось оставаться вне
всяческих раскладов.
Но сейчас он собирался, так сказать, выйти на сцену, «засветиться», причем сделать это
именно в качестве умелого мага (ибо задуманный им план не мог бы осуществиться без, так
сказать, обнародования его магических умений и способностей). И герцог совершенно не
собирался показывать остальным заинтересованным лицам, что, кроме магии, серьезно
занимается и подготовкой дружины и ополчения. Так что в предстоящей авантюре
прибывший с ним отряд должен был полечь практически полностью, ясно показав
окружающим, что, как и многие сильные маги, герцог совершенно пренебрегает силой
холодной стали, а его дружина — всего лишь парадно-церемониальный балет, который он
держит для пущей пышности. Именно поэтому воины его отряда были ОБРЯЖЕНЫ (иного
слова не подберешь) в церемониальные кирасы, изрядно украшенные позолотой и зернью,
тщательно отполированные, но изготовленные из дрянного металла. Да и короткими
церемониальными мечами из не слишком хорошего железа в лучшем случае можно было
нарубить домашней колбаски, а вот развалить лобную кость орка… Впрочем, так было и
задумано. Если все пойдет по плану, то гибель всей дружины послужит хорошим основанием
для принцессы лично проводить внезапно объявившегося ценного союзника до его домена…
Вот только никто из тех, кто был обречен на заклание, об этом не подозревал. Известие
о том, что герцог с дружиной отправляется на юг, дабы отразить набег орков, сначала
вызвало некоторое недоумение. Мол, там, на юге, и своих лордов хватает. Но затем,
посудачив, солдаты и мещане пришли к выводу, что герцог, как обычно, поступает мудро.
Поскольку их герцогу уже давно пора занять подобающее ему место при дворе, а его
солдатам заслужить немного славы. И правильно, что он берет самых молодых и
необстрелянных, пора им набираться опыта. А где еще его набираться, как не в набеге. Ведь
всем известно, что в набег, как правило, ходит орочья молодежь и тоже для того, чтобы
набраться опыта. Вот пусть и поколошматят друг друга… Правда, когда герцог приказал
надеть церемониальные доспехи, мещане слегка взволновались, а солдаты нахмурились, но
затем, порассуждав, общественное мнение пришло к выводу, что, значит, герцог вообще не
собирается лезть в драку. И все вновь одобрительно закивали головами, рассказывая друг
другу, какой у них умный и рассудительный герцог. Удивительно, как долго мы можем
оправдывать властителя, который нам нравится…
Герцог выступил в поход через три дня после того, как прибыл Беневьер со своими
новостями. Отряд шел налегке. В принципе Эгмонтер не сомневался, что успеет добраться до
армии прежде, чем принцесса ее покинет или граф Замельгон решит распустить солдат.
Орочья орда, стершая с лица земли поселения южных пределов, куда-то испарилась. И пока
она не отыскалась, ни один человек по эту сторону Мохнатых гор не мог чувствовать себя
спокойно. Конечно, орки, пройдя по лесам, могли повернуть на запад и уйти к Долгой
равнине, но, как сообщил Беневьер, разведчики, посланные в том направлении, не нашли
никаких следов того, что орда проходила переправы. А как бы иначе она преодолела Ируин?
По воздуху перелетела? Так что Замельгону оставалось одно — искать и ждать. А ждать ему
придется ОЧЕНЬ долго. Во всяком случае, если герцог все правильно рассчитал. Как
минимум, до следующего лета…
Едва они выехали за городские ворота, как перед герцогом вновь нарисовался Измиер.
Беневьер, ехавший рядом с герцогом, наклонился к Эгмонтеру и заговорщицки зашептал:
— Все никак не может успокоиться после того, как вы отказали ему в праве самому
сформировать вашу охрану.
В этой фразе так явственно сквозило жгучее любопытство (ну еще бы, этот пройдоха
небось ломает голову, с чего это герцог вдруг решился пренебречь своей безопасностью), что
Эгмонтер не сдержал усмешки.
— Что ж, его можно понять, — начал он, и тут ему пришло в голову, что как раз
Беневьеру-то и стоит дать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Даже если он ему и не
поверит, то непременно станет распространять его среди окружающих. Почему? Во-первых,
просечет, что таково желание герцога, а во-вторых, это позволит ему еще раз утвердить в
глазах окружающих свое привилегированное положение. Сколько их, мелких шакалов,
пасется у стола господина в надежде утянуть корочку хлеба, недоглоданную куриную ножку
или обрывок слуха, намек на неудовольствие или благорасположение, а потом хвастаться
«особой близостью» к хозяйскому уху и устам.
— Так ты сам видел принцессу?
— Да, мой господин, но… не слишком близко.
— Расскажи мне о ней поподробнее.
Беневьер сделал стойку.
— Ну… в общем, я видел ее только в этом эльфийском панцире… На лицо она очень
приятна, только все время пытается выглядеть суровой и воинственной. После той битвы
солдаты буквально носят ее на руках. Они даже дали ей прозвище «Грозная Лиддит». И,
клянусь темными богами, оно ей очень нравится. Хотя она старается этого не показывать.
— А как к ней относится граф Замельгон?
Беневьер усмехнулся.
— Я бы сказал, с налетом некоторой паники. Насколько я сумел о нем разузнать, в
своей семье он с бабами сильно строг, а тут — принцесса, да еще в доспехах, да еще и копье
с мечом, как выяснилось, в своих изящных ручках держать умеет! Так что граф совершенно
сбит с толку и, скорее всего, молит всех богов поскорее избавить его от этой напасти.
Герцог удовлетворенно кивнул.
— Что ж, значит, мое появление должно показаться ему подарком богов. А столь
пышная дружина, я думаю, должна привлечь и внимание принцессы.
На лице Беневьера изобразилось сомнение.
— Вообще-то, ходят слухи, что столь необычные для юной леди наклонности развились
у принцессы оттого, что ее воспитал отставной гвардейский сержант, так что, пожалуй, на
нее большее впечатление произвела бы та часть дружины, что осталась дома…
Герцог усмехнулся.
— Даже если ты это понимаешь, лучше будет, если не станешь разъяснять это другим, а
что касается оружия и доспехов, то я собираюсь продемонстрировать принцессе свои
магические таланты, а кому и как нас защитить, там найдется. Тем более что принцесса,
вполне возможно, почувствует жалость к столь неопытному в военном деле вельможе и
решит взять над ним своего рода шефство… Ты лучше скажи, имеет принцесса влияние на
графа?
Беневьер расцвел понимающей улыбкой, которую тут же стер с лица, и поспешно
ответил:
— Если она захочет покормить его с рук, он с готовностью начнет хватать куски с ее
ладоней.
Герцог благосклонно кивнул:
— Что ж, это облегчает осуществление моих планов. — Мгновение помолчав, он
дернул подбородком и отрывисто бросил: — Ладно, мне надо подумать.
Беневьер понимающе кивнул и натянул узду, придерживая коня. Ему не терпелось
переброситься несколькими словами с мажордомом и ключником, сообщить им услышанную
новость и еще раз подтвердить свою исключительную близость к хозяину.
Герцог едва заметно усмехнулся. Все же людьми так легко манипулировать…
Глава 4
Десятник
— Господин Трой! Господин Трой! Вас срочно желает видеть господин сотник!
Трой оторвал руку с шлифовальным камнем от лезвия меча и поднял голову. К нему со
всех ног летел Дифлин, молодой наемник, вступивший в сотню всего неделю назад. Впрочем,
Дифлин был года на четыре старше его и не особо уступал в плечах и росте. Но его называли
молодым, а Трой уже считался ветераном…
В той Битве у реки, как ее начали величать (в основном из-за того, что на поле боя
случайно оказалась сама принцесса Лиддит), сотня полегла почти полностью. Впрочем,
Даргол не слишком прогадал. Основной костяк его сотни, с которым он возрождал ее из
небытия уже не один раз, — шестеро сержантов и гном — уцелел, а того золота, которое ему
отвалили за спасение принцессы, хватило бы для безбедного содержания полнокровной
сотни в течение трех лет. Тем более что виконт Дамельер, командир панцирников, не стал
считаться и разделил захваченные трофеи не по числу выживших (в этом случае Дарголу
досталось бы менее десятой части), а ровно пополам (его просто трясло при мысли о том, что
сделал бы с ним император, если бы рядом с принцессой не оказалась вовремя эта шальная
сотня наемников).
Так что орочьего сплава досталось довольно много, и гном быстро приспособил его к
делу. А тут еще слух о том, что принцесса взяла сотню Даргола под свое высокое
покровительство… Короче, к Дарголу валом повалили охотники, каковых в этих опаленных
войною краях оказалось немало. И сотник с сержантами придирчиво занялись отбором,
решив создать не просто сотню, которая не посрамит уже завоеванное славное имя. Нет, их
планы шли дальше — сколотить такую сотню, нанять которую сочли бы за честь купцы и
графы от западных гор и до восточных морей, омывающих империю. А может, и кое-кто за ее
пределами. Даргол был уже стар и мудр, он знал, что судьба не слишком часто дает ТАКОЙ
шанс и использовать его надо по максимуму. Тем более что ЭТОТ был оплачен полной
мерой. Впрочем, жизнь наемника (как и любого военного) — лотерея, в которой, конечно,
можно улучшить шансы — умением, хорошим оружием, броней и т. п., но не намного. Ибо
лучшим достаются и более сложные задания, где вероятность окончить свою жизнь в пасти
гхарка или каррхама либо сложить свою голову под ятаганом орка или дубиной тролля —
всегда одинаково велика. А хочешь жизни поспокойней и шанса окончить ее в своей постели
с рыдающими родственниками и взмыленным лекарем у изголовья — тогда не морочь
никому голову и расстанься с мечтой нацепить на рукав шеврон, а на каску или берет кокарду
своего полка или сотни…
Сотник ждал его у коновязи. И не один. Рядом маячила коренастая фигура гнома. Трой
коротко доложился, сотник молча уставился на него острым взглядом. Пару минут Трой
молча стоял, ощущая себя жуком на булавке, потом сотник повернулся к гному:
— Значит, считаешь, что он потянет?
Гном растянул губы в чудовищном оскале, который у него символизировал ухмылку, и
покровительственно кивнул:
— Ага!
Даргол вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— Ну… не знаю.
Гном ехидно сморщился.
— Ну и не знай, а деваться тебе все равно некуда.
Даргол осуждающе посмотрел на гнома, но тот, не убирая с рожи ехидной ухмылки,
залихватски мотнул головой.
— Я уже сказал — нет. Небось, догадываешься, что ты не первый, кто сделал мне
подобное предложение. Краф-кривой, так тот вообще предлагал мне взять под начало сотню.
Так вот, я до сих пор не согласился ни на одно предложение. И теперь не собираюсь.
Даргол еще раз вздохнул и, повернувшись к Трою, сурово произнес:
— Вот что, сынок, принимай восьмой десяток.
Трой от удивления открыл рот. Наверное, вид у него был ужасно потешный, потому что
все, кто находился в радиусе десятка шагов вокруг, бросили свои дела и уставились на Троя.
Но в первом ряду, естественно, оказались сотник с гномом. Понаслаждавшись зрелищем пару
минут, гном громко рявкнул:
— Ну ты, десятник, закрой пасть и иди принимать десяток.
Десятка, в общем-то, еще не было. В дальнем углу двора, занимаемого сотней Даргола,
у жидкого костерка сидели трое. Одним из них был крестьянин, единственный уцелевший из
тех трех, что увязались за сотней Даргола после орочьего набега. По иронии судьбы уцелел
не жених и не его несчастный соперник, а тот, которого взяли, так сказать, для силовой
поддержки. Несмотря на длинные руки, кряжистую фигуру и проявившуюся в Битве у реки
недюжинную силу, он был тих, даже несколько забит и откровенно туповат. Даже во время
схватки он орудовал изготовленной гномом алебардой со сноровкой мужика, рубящего дрова.
Иное дело, что против орков это оказалось довольно эффективным. Особенно из второго
ряда, когда не было особой необходимости думать о своей защите, все перелагалось на
первый ряд щитоносцев. С другой стороны, когда кто-то из дарголовых сержантов,
восхитившись силой и бесстрашием новобранца (по мнению Троя, бесстрашие это было
обусловлено скорее не храбростью, а некоторой тупостью и недостаточно адекватной
оценкой ситуации), попытался подучить «этого парня», оказалось, что, кроме как на тупые
махания алебардой, крестьянин ни на что не способен. Еще двоих сидевших у костра Трой
ранее не видел, что, впрочем, было вполне объяснимо. Все это время он провел в кузне, где
под руководством гнома перековывал груды доставшегося сотне орочьего металла. Причем
гном, убедившись, что Трой кое на что таки способен, взвалил на него всю черновую работу,
а сам появлялся у горна, лишь когда дело доходило до производства конечного изделия. Так
что Трой не знал большинства новичков, хотя практически все новички знали его. Еще бы,
стоило только новичку в первый же вечер устроиться у костра десятка, как около полуночи из
кузни вываливалось нечто громадно-лохматое и рысью неслось к реке. Естественно, первым
вопросом было — что ЭТО такое? Сержанты отвечали по-разному, но чаще всего так: «Это
Трой. В Битве у реки они с гномом сдержали орочью свинью».
Когда Трой подошел почти вплотную, за его спиной раздался сварливый голос гнома:
— А не соизволит ли десяток оторвать свои задницы от подстилок и приветствовать
своего десятника?
Услышав громовой рык гнома, троица отреагировала по-разному: крестьянин суетливо
задергался, засучил всеми конечностями, но оказался на ногах позже остальных, а двое
других сначала повернули головы, окинули вновь прибывших оценивающим взглядом, а
затем неторопливо (но заметно быстрее крестьянина) выпрямились. Что ж, это было понятно.
Эти двое явно были ветеранами. Причем не такими, как Трой, который стал ветераном после
своего первого и пока единственного сражения, а настоящими, прошедшими много битв и
походов. Тот, что стоял левее, был невысок, едва ли на полголовы выше гнома (хотя,
естественно, заметно субтильнее его, но ведь в плотности телосложения людям с гномами не
тягаться). Никаких доспехов на нем не было, но, судя по тому, что он был в короткой кожаной
куртке, а на брюках от пояса и до колен были нашиты кожаные нашлепки, он явно
предпочитал кольчугу. На поясе наемника был закреплен нож, а рядом лежала перевязь с
двумя кунаками. Это означало, что наемник был ОЧЕНЬ сильным мечником. Считалось, что
сам Трой так и не освоил технику боя кунаками (во всяком случае на таком уровне, который
удовлетворил бы Ругира). Вершиной его мастерства стали несколько десятков связок, по
поводу которых Ругир нехотя буркнул: «Ладно, для деревни сойдет». Второй был несколько
выше первого, но у него меч был оружием вспомогательным. Поскольку то, что лежало
рядом, явно было ЛЮБИМЫМ оружием. Это был тяжелый (даже, прямо скажем,
тяжеленный, как и все, рассчитанное на гномью силу) гномий арбалет. Впрочем, меч у него
был. Тонкий и узкий кончер с острием-жалом и одной рубящей гранью. Неплохая штука в
одиночной рукопашной, но более ни к чему не пригодная.
— Рады приветствовать вас, уважаемый гленд.
— Не меня. — Гном сморщился и ткнул пятерней в сторону Троя. — Вот его. — После
чего он обошел Троя и шмякнулся у костра.
На Троя уставилось три пары глаз. Крестьянин смотрел на него обрадовано (все-таки,
почитай, земляк в командирах), а двое других оценивающе. Трой тоже молчал, совершенно
не соображая, что ему делать. Наконец затянувшуюся паузу вновь разорвал рев гнома:
— Ну что, так и будем истуканами стоять?
Крестьянин суетливо дернулся и снова замер, крутя головой и озадаченно косясь то на
одного сотоварища, то на другого. Он понимал, что господин гном явно ждет от них —
каких-то действий, но каких?
Первым отреагировал мечник. Он демонстративно тяжело вздохнул и, повернувшись к
своим вещам, принялся укладывать их в дорожный мешок. Арбалетчик фыркнул и так же
демонстративно отвернулся, оставшись, впрочем, на месте.
Гном пару мгновений понаблюдал за происходящим, сердито нахмурился.
— Эй, ты чего это делаешь?
Мечник аккуратно засунул в мешок очередную порцию скудного наемничьего скарба и
нехотя разогнулся.
— А что такое, уважаемый гленд?
Гном кивнул на мешок.
— Я так понял, что ты передумал оставаться в сотне Даргола?
Мечник вздохнул.
— Сотник Даргол — уважаемый командир, и служить в его сотне всегда почиталось за
честь. — Он на мгновение замолчал, а затем продолжил самым рассудительным тоном: —
Да, многие сложили свои головы под его началом, но все знают, что Даргол никогда не
бросал своих, он заботится о бойцах и всегда исправно платит. Так что я бы с удовольствием
остался, но… уважаемый гленд, как вы себе это представляете?
— А в чем проблема? — прищурился гном. Мечник слегка скривился, показывая, что
ему не нравится такая нарочитая непонятливость гнома.
— Извините, уважаемый гленд, я слышал много хорошего о нашем юном… десятнике,
но я прошел долгий путь и знаю: хороший командир удваивает твои шансы выжить в бою, а
плохой может опустить их до нуля. А для того, чтобы стать хорошим командиром, одного боя
мало. Как я поверю, что он отдаст мне правильную команду или поставит меня на МОЕ
место в строю, если он никогда не видел, что такое куначный боец. — Тут он чуть повернул
голову в сторону Троя и, несколько насмешливо усмехнувшись, добавил: — Прошу
прощения, десятник.
Трою кровь бросилась в лицо. Все время, пока мечник произносил свою речь, он стоял,
опустив плечи, и думал о том, что мечник прав, он еще не готов и не скоро будет готов, а
потому… Но когда тот заявил, что Трой не знает, что такое кунаки… Не успев даже подумать,
что он собирается сделать, Трой шагнул вперед и, ухватив мечника за плечо, развернул к
себе.
В первое мгновение ему хотелось прокричать что-то тому в лицо, но Трой сдержался и,
подражая мечнику, отпустил напрягшееся плечо и произнес вежливо-ледяным тоном:
— Как я понял, кунаки — это вот эти два парных меча?
Губы мечника дрогнули, растягиваясь в саркастическую усмешку.
— Да, наш юный десятник.
— А не позволите ли мне рассмотреть их поближе? Хочу понять, что в них такого
необычного.
Взять чужое оружие без спросу означало нажить себе если не врага, то уже точно
человека, который будет тебя сильно недолюбливать. Да и после просьбы, согласно
действующему среди наемников этикету, мечник мог запросто отказать Трою, и его никто бы
за это не осудил. Оружие есть оружие, это такая же неотъемлемая часть любого наемника,
как голова, рука или, скажем, задница. Разве можно осуждать человека, не позволяющего
никому лицезреть или трогать свою задницу? Но мечник не отказал… Он вновь окинул Троя
оценивающим взглядом и все с той же улыбочкой кивнул:
— Бери, только… не порежься.
Трой нагнулся, поднял перевязь, перехватил левой рукой двое ножен, а правой
выдвинул один из клинков. По глазам резанула синева. Сталь мечей была очень похожа на
сталь ругировых клинков, только рисунок был несколько крупнее и грубее. Трой крутанул
ножны, перехватил рукояти и легким движением стряхнул ножны с клинков, взметнув лезвия
в позицию «двух молний». Лучше всего у него получалась связка «двойной лист». С нее он и
начал. Затем последовали перетекающие друг в друга «морской еж», «тройное солнце» и
«двусторонний краб». Затем Трой быстро прошелся по «лестнице богов», которая обычно
давалась ему не слишком хорошо (но только не в этот раз), и закончил «всполохами». Когда
он, стряхнув рукавом пот с лица, повернулся к своему десятку, все четверо (включая гнома)
производили впечатление близких родственников. Поскольку умение так широко открывать
рот не могло быть не чем иным, как неким родовым отличием, ибо, по мнению Троя, у
ОБЫЧНЫХ людей рот так широко не открывается. Трой молча поднял ножны, двумя
движениями загнал в них клинки и протянул перевязь мечнику.
— Левый немножко не сбалансирован.
Мечник с клацаньем захлопнул пасть и машинально кивнул.
— Я знаю… э-э-э… господин десятник, а кто был вашим учителем?
«Ха! Я уже господин», — обрадовано заметил про себя Трой, а вслух ответил:
— Я знал его под именем Ругир.
— Ругир-убийца! — приглушенно воскликнул мечник и напряженно наморщил лоб.
Спустя пару мгновений он, бросив дорожный мешок и коротко, с достоинством,
поклонившись Трою, произнес:
— Господин десятник, я прошу вас дать мне несколько… индивидуальных уроков.
И эта фраза сразу разрядила обстановку. Арбалетчик, все это время демонстративно
наблюдавший за происходящим, хлопнул мечника по плечу.
— Сколько раз я тебе говорил, Арил: не беги впереди каравана. — И он заливисто
расхохотался. Мечник попытался нахмуриться, но арбалетчик смеялся так заразительно, что
спустя мгновение и на его лице появилась улыбка, а вскоре смеялись уже все.
Отсмеявшись, арбалетчик вскинул правый кулак к левому плечу и представился:
— Глав-стрелок. Рад служить под твоим началом. Следом отдал честь и мечник.
— Арил-двурукий. Рад служить под твоим началом.
Крестьянин задергался, но затем тоже попытался махнуть кулаком, как двое
предыдущих, однако, в отличие от них, вышло это у него неуклюже.
— Я, это… Марел. Тоже, значицца… буду служить. Стараться, значицца… — И он
замолчал, запутавшись окончательно.
Последним небрежно отдал честь гном.
— Гмалин-однорукий. Рад служить под твоим началом.
Тут уже настала очередь Троя удивляться. Ему и в голову не приходило, что гном, пусть
даже и номинально, войдет в его десяток.
Гном пару мгновений понаслаждался этим, как видно, изрядно понравившимся ему
зрелищем, пожал плечами и, кивнув в сторону перевязи с кунаками, ехидно произнес:
— Ну не все же тебе меня удивлять…
Следующая неделя прошла в новых хлопотах и заботах. Хотя Трой теперь числился-
десятником, от работы в кузне его никто не освобождал. Так что ему приходилось после
целого дня в кузне наскоро мыться и, вместо того чтобы завалиться отдыхать, заниматься
десятком. Впрочем, все оказалось не так плохо, как ему казалось вначале. Во-первых, хотя
Гмалин после каждого его промаха (вернее, того, что считал таковым) взял привычку орать:
«Разуй глаза, десятник!», он стал брать на себя гораздо больше работы. Во-вторых, к
удивлению Троя, он и сам оказался неплохим учителем. Первое время он смущался, мямлил,
но постепенно увлекся и стал гонять своих ребят до седьмого пота. А учить было чему. К его
удивлению, он смотрелся очень приличным бойцом даже на фоне ветеранов. Школа Ругира
оказалась на несколько голов выше того уровня воинского мастерства, которым владело
большинство ветеранов. К тому же очень многие из наемников довольно ревниво относились
к своему умению и не особо спешили делиться тем, что они считали своими секретами. Да и
регулярные занятия были не больно в чести. Хоть как-то обучали подчиненных только
сержанты. Но и они, как правило, не больно напрягались, сосредотачиваясь лишь на самых
неумелых, а остальных после проверки оставляли в покое. Но Трой принялся за дело со всем
рвением. Тем более что его бойцы были не особо против. Мечник уже высказал желание
позаниматься, арбалетчик Глав, который был старым приятелем Арила и явно играл в этой
паре подчиненную роль, не стал ему перечить, крестьянин был готов делать все, что ему
прикажет «господин десятник», а гном… Если честно, Трой не очень понимал, почему
Гмалин на первом же занятии не послал его подальше…
Спустя полторы недели, во многом более благодаря совместному желанию, чем
талантам Троя, они уже смогли составить вполне приличного «ежа» и даже крестьянин
неплохо орудовал специально выкованной для него алебардой.
Сначала их совместные занятия собирали толпу зрителей. Другие наемники попервости
пытались было отпускать едкие шутки по адресу Арила и Глава, ехидно интересуясь, а не
позвать ли Ликина, пятилетнего сына погонщика из обоза, а то чтой-то обучитель для них
явно староват. Арил и Глав только посмеивались, а Троя это дико раздражало. Он пару раз
порывался разобраться с обидчиками по-свойски, на кулачках, но в последний момент его
останавливал неодобрительный взгляд гнома. Как-то незаметно интерес окружающих угас.
Более того, однажды вечером, возвращаясь от сотника, Трой заметил в дальнем углу лагеря,
за кустами, троих мечников. Двое, шумно пыхтя, махали своими грозными «лопатами» (как
их в шутку называли остальные наемники), а третий торчал рядом и покрикивал:
— Хлестче, хлестче замах… и лезвие сразу вверх, «крабьим листом»!
Приостановившись, Трой пригляделся и узнал ту связку, которую сам отрабатывал
днем. После чего ему захотелось броситься к своему костру вприпрыжку…
Однажды, когда они, как обычно, махали мечами и топорами, то рубя воображаемого
противника, то от души охаживая иссеченную колоду, гном вдруг резко остановился и
сердито прорычал:
— Все, надоело! Тыкаем туда-сюда, будто щенки. А надо работать совсем не так. Вот
смотрите. — Он кивнул товарищам, чтобы внимательно следили за его командами. —
Работаем «дорожку».
— Чего? — непонятливо переспросил крестьянин.
— Встали в «ежа», говорю, быстро! — свирепо рявкнул гном и, когда все быстро
заняли свои места, продолжил уже деловым тоном: — Атака идет слева на две ладони, ты
бьешь сюда. Сверху. — Он выбросил здоровую руку с секирой. Мечник понимающе кивнул и
сымитировал удар.
— Ага, — кивнул Гмалин, — пойдет. Если ты попал, то тот урод, который на нас пер,
упадет вправо. А потому следующий появится отсюда. И тут его встречаю я. — Гном ловко
махнул секирой. — Значит, следующий…
Тут Трой, как-то сразу врубившийся в то, о чем говорит гном, выкрикнул:
— Арил, щит выше и левее! — и лихо рубанул двуручником. Гном удовлетворенно
кивнул…
Следующие два дня они пытались разучить то, что гном называл «дорожка». Сначала
выходило не очень. Максимум, на что их хватало, это три-четыре шага, затем кто-то сбивался
— крестьянин цеплял за шлем стрелка, или мечник делал слишком большой замах, отчего
Трою приходилось отскакивать на пару шагов назад, и «еж» рассыпался. Но с каждым днем у
них получалось все лучше и лучше…
Спустя десять дней на вечерней тренировке они как-то неожиданно поймали темп и
ринулись вперед, буквально кожей чувствуя, что и как делать. На шестнадцатом шаге у Троя
екнуло под ложечкой. До сих пор их рекорд был — семь шагов, но они шли и шли вперед.
Лезвия клинков со свистом рассекали воздух, щиты в руках стрелка и гнома, скрежеща
краями, ходили вверх-вниз, парируя вероятные удары, а ноги всех пятерых гулко бухали в
утоптанную землю. На пути попалась палатка соседнего десятка — они снесли ее, затем
костер — они прошли сквозь него, снеся треногу с котлом. Люди улетали с пути этого
многорукого чудовища, которым они себя ощущали, с ошарашенными лицами…
Когда они, тяжело дыша, повалились в траву, Трой счастливо выдохнул:
— Сорок два.
— Чего? — переспросил гном.
— Сорок два шага!
И тут чей-то тихий голос поправил:
— Сорок три.
Трой повернул голову на звук этого голоса и замер. Вокруг них столпилась едва ли не
половина лагеря. Наемники стояли и смотрели на пятерых валявшихся на земле
сотоварищей. Молча. С озадаченными или, скорее, ошеломленными лицами. А впереди всех,
прямо рядом с ними, стоял сотник. Трой суетливо вскочил, набрал воздух в легкие и…
взглянув через плечо, увидел снесенные палатки, опрокинутую треногу и все остальное, что
они только что натворили. Трой потупился. Воздух покинул легкие, с легким шипением
пройдя сквозь стиснутые зубы. Сапоги сотника постояли еще, развернулись и двинулись
прочь. Трой, вскинув голову, проводил Даргола отчаянным взглядом, шмякнулся на траву и
обхватил колени руками. Тут над его ухом раздался хриплый голос гнома:
— И чего?
Трой исподлобья покосился на него.
— А-а…
Гном осклабился.
— Чего а-то?
— Ничего-то у меня не получается!
— Это как это? — изобразил непонятливость гном.
— Ну… ты же сам видел…
— Чего?
— Ну, сотник… — Трой мотнул голову в сторону заваленных палаток. — Вот… это я во
всем виноват!
— Ну-у… — Гном глубокомысленно наморщил лоб. — Моя вина тут тоже, наверно,
есть. Может, все это сотнику и в самом деле не понравилось. Кто их знает, этих командиров?
— Вот я и говорю, — уныло проговорил Трой, — выгонят меня из десятников, как пить
дать выгонят!
— Может, и выгонят, — согласился гном, — но знаешь, что бы я на твоем месте сделал?
— Что?
— Нитки бы приготовил.
Трой пару мгновений переваривал услышанное, затем удивленно воззрился на гнома.
— Чего?
— Нитки, — невозмутимо повторил тот. — А то чем ты собираешься сержантский
шеврон пришивать? — Полюбовавшись широко открытым ртом Троя (видимо, это зрелище
запало ему в душу, уж больно оно его трогало), Гмалин пояснил: — Понимаешь, мой
мальчик, сорокашаговая «дорожка» — это стандартный тест боевой готовности десятка
«рыжебородых убийц», личной гвардии Подгорного короля. Бойцы дружины обычно сдают
тридцатишаговую, а ополчение — двадцатишаговую. И если я кому-то скажу, что десятник
семнадцати лет от роду, назначенный на должность неполную дюжину дней назад, сумел так
«сбить» ежа, состоящего из недоделанного кулачного бойца, придурка, считающего, что он
когда-нибудь научится обращаться с гномьим арбалетом, тупого крестьянина и однорукого
гнома-инвалида, что он прошел сорокашаговую «дорожку», то меня поднимут на смех. —
Гном ехидно улыбнулся. — Да я бы и сам долго ржал, расскажи мне кто-нибудь такое. Так
что Дарголу некуда деваться. На его месте я бы зубами вцепился в такого сержанта.
— А чего ж ты… — начал было Трой, но, увидев ухмылку на лице гнома, осекся и
заулыбался сам. — Смеешься, да?
Гмалин хмыкнул и, вскинув на плечо тяжелую секиру, повернулся и пошел прочь.
Вечером Троя вызвали к сотнику, от которого он вернулся через полчаса. В его потной,
ладони был зажат сержантский шеврон.
Глава 5
Герцог находит орков
— Ну что, граф, какие новости? — спросила Лиддит, входя в штабную палатку. Граф
Замельгон торопливо вскочил на ноги и несколько неуклюже поклонился. Следом за ним
поклонились остальные, находившиеся в палатке. В столь ранний час их было не так много
— пара сотников, трое старших магов и еще двое, которых принцесса не знала… Граф
практически всю свою жизнь сиднем просидел в своем графстве, разбирая дрязги крестьян и
купцов, охотясь на стаи оборотней, гоняя каррхамов и отбивая орочьи набеги. За все время он
лишь четыре раза покидал свое графство, причем три раза вместе с дружиной, чтобы принять
участие в каком-либо походе объединенной армии на северных или западных границах
империи и один раз — на коронацию императора. Поэтому появление в армии дочери
императора повергло его в некоторое смятение. Однако Битва у реки, во время которой
принцесса Лиддит (теперь уже все называли ее Грозная Лиддит) показала себя с лучшей
стороны, а также то, что она особо не вмешивалась в дела командования армией, несколько
успокоили графа. И все же присутствие члена царствующего дома в палатке командующего
стесняло его. Тем более что этот член оказался необыкновенной непоседой и никак не желал
сидеть в лагере и наслаждаться заслуженной славой.
— Э-эхм, госпожа, ничего… — промямлил граф.
— Вот темные боги, куда же они подевались! — чертыхнулась Лиддит. Граф
побагровел. В его речи нередко проскакивали и более сильные выражения, но, когда при нем
чертыхалась Лиддит, он приходил в крайнее смущение.
— Э-эхм, не знаю, Ваше Высочество.
— У вас есть какие-нибудь задачи для меня, граф?
— Э-эхм, нет, госпожа.
— Ну, тогда я проедусь по окрестностям. — С этими словами Лиддит, развернувшись
на каблуках, вышла из палатки графа. В то же мгновение сотня столпившихся у палатки
солдат своими приветственными криками заставила взмыть в воздух стаю птиц, извечно
сопровождающих любое войско в предвкушении скорой поживы (надо признать, люди редко
обманывают их ожидания). Лиддит улыбнулась и приветливо помахала солдатам.
После того боя у реки она стала для солдат чем-то вроде талисмана. Еще бы! Двадцать
тысяч вооруженных людей на протяжении нескольких недель упорно ищут врага, но находят
лишь новые и новые свидетельства его жестокости. И тут появляется юная принцесса,
которая сразу же находит крупную орду орков и не только громит ее наголову всего лишь с
полутора сотнями бойцов, но еще и лично убивает вождя!
Спустя полчаса кавалькада примерно в три сотни всадников выехала из лагеря. После
того боя граф Замельгон, которому было не занимать воинского искусства приграничья,
справедливо рассудил, что успех успехом, а сотни панцирников для охраны столь важной
персоны явно недостаточно. Поэтому теперь в поездках особу королевской крови, помимо
панцирников, сопровождали еще сотня драгун и сотня конных егерей. А также двое младших
сыновей графа, который был сильно богат на отпрысков. Впрочем, стоит заметить, что граф
отрядил сопровождающих своей крови безо всякого заднего умысла, каковой непременно
присутствовал бы у иного более ловкого царедворца. Хотя какой уж тут умысел… эти два
«медведя», кривоногие и пованивающие после трехнедельных непрерывных блужданий по
лесам, вряд ли могли соблазнить даже самку гхарка, вот придушить — не исключено…
К полудню они добрались до памятной излучины лесной речушки. Лиддит выехала на
взгорок и, остановив Алэрос, окинула взглядом истоптанное поле…
Удар панцирников был страшен. Три неполные сотни орков, по большей части
сгрудившиеся у кучки наемников, в мгновение ока были разодраны в клочья, а длинные
тяжелые мечи (ибо копья панцирников, прошибавшие доспехи орков навылет, позастревали в
их трупах) довершили разгром. Но к тому моменту, когда командир панцирников виконт
Дамельер и наполовину отчаявшийся, наполовину взбешенный Левкад добрались до
вершины взгорка, где наемники выстроили жидкий строй, от сотни Даргола осталось едва ли
полтора десятка израненных бойцов в иссеченных доспехах. Орки, потеряв в самом начале
схватки своего вождя (причем от руки человеческой самки!), пришли в неописуемую ярость.
Впрочем, именно из-за этого удар панцирников и был столь успешен. Орки остервенело, не
видя ничего вокруг, рвались дотянуться до горла той, что нанесла им столь страшную обиду,
и появление в их тылу еще одного отряда воинов (да каких — орочьей погибели!) они
осознали, лишь когда их затылки начали лопаться от ударов тяжелых копейных наверший…
Левкад появился в ее свите недавно. Утром того дня, когда она с конвоем собиралась
покинуть столицу и отправиться на юг, отец вызвал ее к себе. Лиддит вошла к нему уже
облаченная в доспехи. Отец, которому явно было лучше, чем во время ее прошлого
посещения (а может, он перед ее приходом применил к себе какое-нибудь заклятие), окинул
ее взглядом и удовлетворенно улыбнулся.
— Как на тебя ковались, дочка.
Лиддит просияла.
— Спасибо, отец.
Император с усмешкой махнул рукой.
— Да уж ладно… Вот что я хочу тебе сказать, девочка моя. Поскольку ты сегодня
впервые покидаешь дворец так надолго и… будешь представлять династию в южных
пределах империи, а дворцовому этикету ты уделяла не слишком много внимания (это было
чересчур мягко сказано), я по совету моего верного слуги (тут отец покосился на стоявшего
рядом мажордома) решил назначить тебе помощника.
Лиддит бросила испытующий взгляд на мажордома, но тот, как обычно, склонился в
низком поклоне, предоставив принцессе в очередной раз полюбоваться на завитую макушку
своего парика. Между тем отец продолжал:
— Его зовут Левкад, и он поможет тебе не ударить в грязь лицом, если возникнет такая
ситуация, когда тебе потребуется применить правила этикета.
Лиддит перевела взгляд на третьего из присутствующих. Тот, кого назвали Левкадом,
стоял на два шага позади мажордома. Повинуясь знаку его руки, он шагнул вперед и
склонился перед ней в низком поклоне. Лиддит окинула его оценивающим взглядом. Вроде
не очень хлипок, может, и не станет такой уж большой обузой…
— Значит, ты знаток этикета?
— Да, моя госпожа.
— И как ты видишь свою роль в этом походе?
— Следовать за моей госпожой и всеми своими силами, знанием и опытом помогать ей
высоко нести честь и достоинство царствующего дома!
Лиддит задумалась. Ответ можно было истолковать двусмысленно, но она не раз
сталкивалась с тем, что люди низкого сословия, делая вроде как двусмысленные заявления,
отнюдь не имели в виду ничего такого. Они просто НЕ ПОНИМАЛИ, что их слова звучат
двусмысленно. Возможно, это был именно такой случай. К тому же Алэрос уже била
копытом перед парадными дверьми дворца, а сотня панцирников личной охраны
выстроилась в походную колонну. Как же она ошибалась…
Их подняли за час до рассвета. Когда Трой, потирая кулаками глаза и с лязгом натягивая
на себя броню, вывалился из палатки, лагерь бурлил. А в самой середине стояла небольшая
группа всадников, среди которых он узнал принцессу в ее неизменных эльфийских латах (а
что там под ними, Трой так ни разу и не видел, он и без шлема-то ее видел раза два-три, да и
то издали), графа Замельгона, виконта Дамельера и еще какого-то надутого типа,
высокомерно взирающего на суматоху вокруг.
— Интересно, какого рожна сюда принесло герцога Эгмонтера?
Трой от неожиданности вздрогнул. За его спиной стоял гном.
— Кого?
Гном, уже полностью облаченный в латы, мотнул подбородком в сторону надутого типа.
— Вон тот — герцог Эгмонтер. Его домен, почитай, на другой стороне империи. Какие
темные боги принесли его сюда?
Трой хмыкнул.
— Ничего, сейчас узнаем.
Через полчаса, когда пятнадцать тысяч солдат, ополченцев и наемников (все, кто не
рыскал по лесам в поисках орков) выстроились плотным, но несколько аморфным квадратом
в середине лагеря, принцесса тронула коня, выехав на корпус вперед перед строем своих
соратников. Возбужденный гомон тут же начал стихать.
— Солдаты! — Звонкий голос принцессы, разнесшийся над строем, еще больше
приглушил голоса тех, что еще не умолкли. На них недовольно зашикали. — Солдаты! Мы
пришли сюда, чтобы покарать врага, принесшего смерть и разруху в наши южные пределы.
Многие недели мы с вами искали его, но безуспешно. Все, что мы находили, — это лишь
новые и новые свидетельства его жестокости, трусости и подлости. И вот сегодня я могу
сказать вам… — тут Лиддит набрала в легкие побольше воздуха и возвысила голос: — МЫ
ЕГО НАШЛИ!
Мгновение над лагерем висела полная тишина, а затем окрестности огласил
воинственный рев тысяч солдатских глоток…
Армия покинула лагерь к полудню. Судя по тому, что лагерь не сворачивали, а всем
приказали сразу же надеть латы, идти, похоже, было не слишком далеко. Трой с гномом шли
рядом в голове десятка. Принцесса с графом и этим загадочным герцогом Эгмонтером ехали
впереди, и вдоль колонны постоянно носились верховые с приказами.
Где-то через полчаса Трою надоело молча топтать дорожную пыль и он повернулся к
гному.
— Слушай, а откуда ты знаешь герцога Эгмонтера?
Гмалин усмехнулся.
— Да так, встречались… — Минуту подумав, он неожиданно произнес: — Значит,
люди правду говорили…
— Правду? — переспросил Трой. — О чем?
— О том, что герцог Эгмонтер балуется темной магией.
— То есть как? — нахмурился молодой десятник.
— А ты как думал? — повернулся к нему Гмалин. — Здесь, при войске, торчат десяток
старших магов из Восточной башни Гильдии, несколько сотен дворян, тоже не без
способностей, и все впустую, а тут появляется один самодовольный тип с другого конца
империи и чудесным образом обнаруживает орков?
Трой задумался. Потом повернулся к гному.
— Ну и что?
Гном фыркнул.
— Ничего… Неужели не понимаешь?
— Нет.
Гном закатил глаза.
— О боги, за что вы повесили мне на шею этого юного отпрыска людского рода? Ну что
я вам сделал?
Трой набычился:
— Чем издеваться, лучше бы объяснил!
Гмалин тяжело вздохнул, изображая крайнюю степень разочарования.
— Ладно, что с тобой поделаешь… Представь, вот тут, в лагере у нас сидят десять
старших магов, по самые ноздри увешанные поисковыми амулетами. Каждый день в поиск
уходит то один, то другой отряд, в составе которого обязательно есть владеющие магией
«слухачи», чьи возможности усилены еще и амулетами. Кроме того, уже при тебе старшие
маги два раза составляли круг дальнезрения Как ты думаешь, они использовали ВСЕ
доступные им средства или всё еще держат что-то в кармане?
Трой наморщил лоб и неуверенно ответил:
— Наверное, использовали.
— То-то и оно, — назидательно произнес гном. — А тут вдруг, о-па, появляется
владетельный лорд дальнего герцогства, расположенного на другом конце империи, и нате-
получите орков в лучшем виде.
— Где? — Трой обернулся, торопливо хватаясь за рукоять своего двуручника.
Гном мученически вздохнул и тоном бесконечно терпеливого учителя, которому
приходится иметь дело с бестолковым учеником, пояснил:
— Да нет, тут их пока нет, но я уверен, что наша доблестная принцесса вряд ли стала
бы выводить армию из лагеря, если бы не имела ВЕСКИХ доказательств того, что орки
рядом и что мы можем их достать.
Трой еще несколько мгновений настороженно осматривал деревья, потом отпустил
рукоять и вновь повернулся к гному.
— И что?
— А то! — рявкнул гном. — Нельзя быть таким тупым! Если старшие маги УЖЕ
ИСПОЛЬЗОВАЛИ все доступные им средства, но не сумели обнаружить орков, а их все-таки
удалось обнаружить, значит, было пущено в ход ЧТО-ТО ЕЩЕ! Какое-то иное, ЗАПРЕТНОЕ
знание.
Пару минут Трой шел молча, обдумывая слова гнома, затем кивнул.
— А-а, вот оно что…
Гном, не говоря ни слова, прибавил ходу…
Спустя десять минут дорога вынырнула из леса и, образовав петлю, извилистой линией
потянулась вдоль неожиданно обширной проплешины длиной почти в две лиги, усыпанной
тысячами тяжелых серых валунов. Впереди зазвучали сигнальные горны. Сотник,
двигавшийся в голове вытянувшейся в колонну сотни, съехал на обочину дороги и остановил
коня. Вглядевшись вдаль, он махнул рукой, и сотня, чуть прибавив ходу, вышла из общей
походной колонны и двинулась влево. Их место было во второй линии левого фланга. Перед
ними должны были встать ополченцы, а сзади них располагались сам граф Замельгон и
принцесса…
Армия выстроилась быстро. Через час все отряды уже стояли на своих местах. Вот
только противника пока не было видно. Солнышко начало припекать, и тут Арил, всю дорогу
вертевший головой, тихо ахнул:
— Началось!
Трой обернулся. Откуда-то из-за спины тяжелого строя панцирников поднимался в небо
столб тусклого серого дыма. Некоторое время спустя потянуло гарью… и еще чем-то тяжким,
злым и пронизывающим. Отчего-то зашумело в ушах. А затем над полем разнесся
необычный звук — что-то вроде клокотания кипящего варева вместе со свистом пара,
вырывающегося из-под плотно пригнанной пробки. Солдаты напряглись. И тут звук резким
скачком поднялся до самой высокой ноты, больно резанув по ушам, и внезапно оборвался,
отчего у всех сразу заслезились глаза… Но в следующее мгновение всем стало не до слез в
глазах. Валуны, живописно разбросанные по всему полю, внезапно зашевелились и начали
подниматься. На глазах у изумленных воинов с них спадала окаменевшая корка, обнажая
спутанный варжий мех и бугристую орочью кожу. Трой остолбенело взирал на это чудо… до
тех пор, пока рядом не раздался сердитый голос гнома:
— Стоять! Сигнала еще не было!!
Трой дернулся и покосился на гнома. Остановленный выкриком Глав, стиснув зубы,
замер, вскинув к плечу приклад арбалета.
— Зря стрелу испортишь, — пробурчал Гмалин. — Я слышал об этом заклинании. Их
сейчас еще не убьешь, только шкуру поцарапаешь, у них еще все внутренности
окаменевшие…
Стрелок опустил арбалет и зло выругался. Марел-крестьянин насупил брови и робко
спросил:
— А можа, надо было поближе встать? И пока не очухались, сразу эта… того… — Он
махнул секирой.
— Ага, — саркастически ухмыльнулся гном, — щас! Я вот посмотрю на тебя, когда
ВОЛНА дойдет.
— Чего? — озадаченно переспросил крестьянин.
— Волна, ну… откат заклинания, — пояснил Арил. — Чем оно сильнее и чем ближе ты
стоишь, тем больнее бьет, а тут, видать, столько маны сожжено было…
В этот момент волна таки дошла и над войском людей разнесся слитный стон. Трой
непонятливо оглянулся. Он не почувствовал особой боли, так, немного защипало кожу, но
как-то несерьезно, будто с разбегу ухнул в ледяную воду, но всех вокруг будто искорежило.
Люди изгибались и, закатив глаза, падали на колени или навзничь. Рот гнома перекосило в
безмолвном крике, а Глав тяжело оперся на арбалет, судорожно стиснув зубы.
Волна продолжалась около минуты, а затем всех понемногу отпустило. Но долго
отходить людям не дали. Над полем разнесся многоголосый вой, и земля вздрогнула под
тысячами и тысячами варговых лап, почти одновременно ударивших в глинистую почву.
Над армией людей тут же вознесли голос сигнальные горны и послышались крики
сержантов, выравнивающих строй. Гном повернулся к стрелку.
— Вот теперь давай… может, даже успеешь выстрелить вторую, а если повезет, то и в
кого-нибудь попадешь!
Глав презрительно фыркнул и, вскинув арбалет, почти сразу же нажал на рычаг. Гулко
хлопнула тетива, и в то же мгновение со стороны орочьей орды послышался полный боли
вой, почти сразу же захлебнувшийся. А Глав уже упер арбалет в землю и остервенело крутил
ворот, оттягивая тетиву…
Третий, последний болт он выпустил в упор, прямо над самыми головами бойцов
первой линии, сбив с седла огромного орка, азартно вертевшего над головой огромной
двухлезвийной секирой, каждое лезвие которой было размером с гнома. А в следующее
мгновение орочья орда всей массой ударила в строй людей. Удар был страшен! Две первые
шеренги умерли почти сразу, успев, впрочем, изрядно уполовинить число нападавших, в
последнем движении воткнув копье под низко надвинутый шлем, в ямку над грудной плитой
кирасы или дотянувшись-таки топором до грубого орочьего шлема. Впрочем, выжившим
оркам тоже не больно повезло, остатки первой волны едва успели нанести по одному удару,
как и их головы покатились под ноги второй накатывающей волне. Но той пришлось
задержаться и слегка рассыпаться у гряды тел, образовавшейся на месте двух первых шеренг,
поэтому их удар был намного слабее первого. Однако ослабленная первая линия его еле
остановила. Строй подался назад, а кое-где орочьи морды нарисовались уже среди спин
последней шеренги… Глав ждал именно этого момента. Гулко хлопнул арбалет, и еще одна
грузная орочья фигура рухнула на смятую и истоптанную траву.
Справа ударили сигнальные барабаны. Жиденький строй ополченцев дрогнул и, резко
развернувшись, бросился к второй линии, торопясь укрыться за их спинами. В этот момент в
дробь сигнальных барабанов вплелся новый ритм. Гном ткнул Троя в бок, Трой заполошно
дернулся и тут вспомнил, что его дело командовать.
— С левой… Вперед!
Рота двинулась скорым шагом, торопясь занять место выбитой почти подчистую первой
линии, рядом с импровизированной баррикадой из трупов (какое-никакое, а все ж таки
укрытие), но они не успели. До гряды из тел осталось еще около пяти шагов, когда густо
полезли орки… Причем настолько густо, что Глав невольно охнул, Арил скрипнул зубами, а
гном проворчал себе под нос какое-то ругательство на своем языке, видно очень
забористое… А в следующее мгновение Трою стало не до гномьих ругательств…
Глава 6
Проклятый лесом
Остатки армии провели в лагере еще почти месяц. Надо было поднять на ноги раненых,
упокоить мертвых, сжечь тела орков и варгов. Положение усугублялось тем, что большая
часть имеющейся маны была израсходована герцогом для рассеивания заклинания,
укрывавшего орду, а скудные остатки были использованы магами во время битвы. Амулеты
полностью разрядились, а за свежими было почти две недели пути в один конец. Так что
первые два дня, пока маги приходили в себя, над лагерем висел густой смрад травяного
взвара, который большинство выживших принимало внутрь или, доварив до более густой
консистенции, намазывало тряпки, прикладываемые к воспаленным и гноящимся от орочьего
яда ранам. Около двух сотен наиболее опасно раненных умерли, так и не дождавшись
помощи, но затем маги очухались, вытянули из амулетов последние крохи маны, и у
остальных дело пошло на поправку.
Трой отделался относительно легко. Орочий ятаган, соскользнув с полумаски шлема,
только царапнул его по щеке. Но Гмалин, который умудрился вообще не получить ни
царапины, увидев его рану, сильно, разволновался.
— Вот темные боги, и как я это упустил?!
— Что? — поинтересовался Трой, которому его волнения были несколько непонятны.
Подумаешь, царапина! Да он во времена учебы у Ругира получал куда более крепко — и
ничего, живой. Но Глав и Арил тоже почему-то встревожились. Пока Гмалин, непривычно
суетливый, раскладывал костер и кипятил воду, оба наемника, перетряхнув свои мешки,
помчались по приятелям добывать какую-то травку, которой в их мешках отчего-то не
оказалось. А на вопрос Троя, к чему вся эта суета, гном сердито пробурчал:
— Ты ведь еще никогда не пил «орочьего отвара»?
— Чего? — не понял молодой десятник.
— То-то и оно, — вздохнул гном. — Эти твари имеют привычку смазывать ятаганы
какой-то дрянью. Действует она не то чтобы очень быстро, зато безотказно. Ежели вовремя
лекарю или магу не показаться, то даже от маленькой царапины прямая дорога на тот свет. От
этого только один способ уберечься — всякий раз, когда до тебя орк дотянулся, нахлебаться
«орочьего отвара» и валяться в горячке, пока тобой лекарь или маг не займется. Чем чаще
пьешь, тем больше орочьего яду вытерпеть можешь. Так что старым бойцам твоя царапина
— тьфу, ну, помутит пару дней — да и все, а вот для тебя… — Гном с сомнением покачал
головой. В этот момент появились запыхавшиеся мечник и стрелок.
— Вот, нашли, — торопливо выпалил Глав и кивнул в сторону Троя. — Ну как?
Гном неопределенно хмыкнул.
— Пока ничего.
— Странно, — покачал головой мечник. — По идее, он уже должен был посинеть и
начать блевать.
Гном пожал плечами.
— Кто его знает, чем его поил этот его Ругир. Говорят, у черных есть тайное средство из
мочи иблиса, от всех ядов.
Трой насупился.
— Не пил я никакой мочи.
— Ну не пил, так не пил, — покладисто согласился гном. — А вот этого выпьешь.
Сейчас чуток дойдет и…
Трой подозрительно принюхался. От котелка гнома жутко воняло, да и вид у варева был
какой-то тошнотворный.
— А чего прошлый раз никого не поили?
Гном скривился.
— Это после того боя у реки, что ль? Так кого там поить было? Всех, до кого эти твари
ятаганами дотянулись, не поить, а хоронить надо было, да и лекарей и магов там сразу же под
боком трое оказалось, в той сотне, что с принцессой была. Со свеженькими амулетами. А
теперь, пока они очухаются да шевелиться начнут, дня два пройдет, а то и поболе.
— Почему это? — удивился Трой. — Вроде как никакой магии во время битвы и не
было.
— Эх, деревня, — вздохнул гном. — Во-первых, если тебя «огненным шаром» или
«звездопадом» не шарахнуло, то это еще не значит, что никто этого сделать НЕ ПЫТАЛСЯ, а
во-вторых, даже если ничего такого действительно не было, наперед этого никто не знал. Так
что «защитный полог» все одно над армией держали. А после того заклинания Эгмонтера
маны у магов осталось кот наплакал, вот они свои собственные, «нутряные» силы и
расходовали. Так что сейчас у них сил — соплей перешибешь, я думаю, половина не то что
ходить — жевать не может.
Трой тяжело вздохнул. Похоже, отвертеться от поглощения вонючего варева не было
никакой возможности. Но тут ему на глаза попался крестьянин.
— А его чего не поите?
Гном обернулся.
— Этого, что ль? А чего его поить? На нем вообще ни царапины.
— Это как? — изумился Арил. — Совсем ничего?
Гном пожал плечами и, опрокинув черпак с варевом в глиняную кружку, протянул ее
Трою.
— Хватит болтать — давай пей!
При воспоминании о том напитке Троя до сих пор начинало подташнивать. Вот и
сейчас, вспомнив о нем, он скривился и сплюнул на брусчатку.
— А вот это ты зря, — тут же послышался голос гнома. — Это тебе не твоя
задрипанная деревенька, это город, центр цивилизации и культуры! А ежели ты вот так же, к
примеру, в столице харкнешь при стражниках, то они вполне могут заставить тебя вытирать
твой харчок своим камзолом. И будешь вытирать как миленький, ежели не хочешь провести
две недели в кандалах на императорских каменоломнях.
Трой стушевался.
— Да я ниче, я просто «орочий отвар» вспомнил.
— А, — понимающе кивнул гном. — Ну тогда ладно… О, гляди, лавка «ушастых».
Пошли-ка зайдем. — И он устремился вперед.
Арил нарочито тяжко вздохнул, а Глав демонстративно закатил глаза.
— Ну-у, сейчас начнется…
— Что? — встревоженно спросил Трой. Глав усмехнулся.
— Как обычно. Гном будет доставать эльфов, а те холодно молчать и высокомерно
пялиться поверх его головы.
— Эльфы! — ужаснулся Трой. Ругир рассказывал ему об эльфах. Немного. И набор
эпитетов, которые он в своих рассказах употреблял при описании эльфов, состоял в основном
из трех слов: «хитрые», «коварные» и «скользкие». А тут Гмалин полез прямо им в пасть!
Трой скакнул вперед и протянул руку к двери, мельком заметив, что дверь какая-то странная,
совершенно не похожа на те двери, которые встречались ему до сих пор. Эта дверь походила
на пук туго переплетенных стволов деревьев, ветвей кустарников и лиан. Трой на мгновение
замешкался, разыскивая ручку, и тут сзади послышался голос Глава:
— А оно тебе надо?
— Чего? — не понял Трой.
— Ну, вся эта лабуда, — пояснил Арил.
— Но там же Гмалин! — возмутился Трой. Он не понимал, как можно вот так спокойно
бросить товарища в беде…
— Вот именно, — вздохнул Глав. Посмотрев повнимательнее на возбужденного Троя,
он усмехнулся. — А-а, понятно, про эльфов тебе рассказывал твой учитель, а сам ты их еще
никогда не встречал.
— Ну и что? — набычился Трой.
— Да ничего, — сказал Арил, тоже с улыбкой. — Иди, тебе это будет полезно.
Трой сердито оглянулся на ухмыляющихся товарищей, сурово стиснул зубы и толкнул
дверь.
В лавке оказалось сумрачно, так что пришлось остановиться и подождать, пока глаза
привыкнут к полумраку. Когда Трой смог наконец осмотреться, из груди его вырвался
изумленный выдох. Внутри лавка ничем не напоминала те, в которых он бывал. А уж он-то,
будьте уверены, на лавки насмотрелся. Штук десять видел, а то и двенадцать… Ничего
особенного — четыре стены, прилавок и толстенький лавочник за ним. Почему толстенький,
он и сам не знал, просто все лавочники, которых он видел, обязательно были толстенькими.
И все равно чем они торговали — хоть полотном, хоть камзолами, хоть железом, все равно
лавочники были толстенькими. Эта же лавка была устроена совсем иначе.
Во-первых, она была заметно просторнее. Насколько просторнее, понять было трудно,
потому что стены лавки прятались за толстым пологом из ветвей, лиан, мха… ну точь-в-точь
как дверь. Прилавка не было вовсе… если, конечно, не считать за таковой три замшелых
валуна и пень, возвышавшиеся грядой поперек лавки. Да и чем торговали в этой лавке, тоже
было непонятно…
Трой покрутил головой: гнома нигде не было видно, он обеспокоенно шмыгнул носом и
шагнул вперед. В это мгновение одна из веток, торчавшая из пола рядом с дальним валуном,
шевельнулась и… превратилась в высокого худого мужчину в тонком плаще с капюшоном и
мягких сапогах. Наверное, на нем было что-то еще, но все было скрыто под плащом,
падавшим крупными живописными складками. Трой ошеломленно уставился на него…
человек как человек, плащ как плащ, правда, окраска какая-то неровная, но ничего
особенного… и как это можно было его не заметить? Человек молча смотрел на него. Трой
покраснел и захлопнул рот.
— Э-э, извините, вы не видели здесь…
Незнакомец поднял ладонь, прерывая его, и медленным величавым движением рук снял
капюшон с головы. Трой вздрогнул. В мужчине было что-то необычное. Что, молодой
десятник не мог объяснить. Может, дело было в необычном ярко-зеленом цвете зрачков,
может, в мужественной красоте тонких черт, может, в горделивой осанке… Одно только было
ясно: Трой еще никогда не встречал столь необычного человека. Тут до него дошло, что опять
совершенно беспардонно пялится на него, он нервно сглотнул слюну и снова заговорил:
— Понимаете, я ищу…
В глазах мужчины выразилось удивление, он качнул головой и указал себе на рот.
Трой озадаченно наблюдал за его рукой.
— А-а, так вы хотите пить…
Торопливо, радуясь, что может чем-то услужить столь благородному господину, Трой
сорвал с пояса флягу и протянул собеседнику.
— Вот, это эль, не слишком ядреный, — он помялся, вспомнив эль, который варила
матушка Клая, — но тоже ничего.
Удивление в глазах мужчины сменилось недоумением. Пару мгновений он недоверчиво
смотрел на Троя, потом медленно протянул руку и взял флягу. Некоторое время он просто
держал ее в руках, не отрывая от Троя недоуменного взгляда, наконец поднес ко рту и,
неожиданно быстро сделав маленький глоток, с легким поклоном вернул ее Трою. Трой
облегченно выдохнул. Этот благородный господин, похоже, с благосклонностью принял его
порыв, а то он уже испугался было, что опять сделал что-то не то. Мужчина все также молча
повернулся к замшелому пню и, указав на него, поднял вверх ладонь с тремя оттопыренными
пальцами. Трой озадаченно уставился на пень. Что он должен сделать? Мужчина еще раз,
более настойчиво указал на пень и вновь показал три пальца. Трой нерешительно залез в
кошель и достал три золотых. Мужчина утвердительно кивнул. Трой осторожно положил три
золотых на пень. Мужчина вновь кивнул, шагнул вперед, ткнул рукой в небольшую
бутылочку из бересты, стоявшую чуть поодаль в переплетении ветвей, и указал на себя,
после чего извлек откуда-то из-под плаща три золотых и протянул Трою. Трой с недоумением
покосился на свое золото, лежащее на пне, протянул руку и, взяв золото у незнакомца, скинул
его в кошель. В этот момент откуда-то из-за переплетения ветвей в дальнем углу лавки
послышался рев гнома:
— Ну и подавись своей «пустырной пылью», ушастый! На нас, гномах, все и так
заживает как на собаке. Тебе же хуже!
В следующее мгновение у трех валунов и пня вдруг возник Гмалин. Увидев Троя, он
удивленно воззрился на него.
— А ты что здесь делаешь, десятник?
Но Трой, разинув рот, оторопело глядел на того, кто вынырнул из сумрака рядом с
гномом. Это была точная копия его давешнего собеседника (если, конечно, позволительно
назвать так человека, который предпочитает общаться жестами). Вот только на этот раз у
него из-под волос торчали остроконечные уши, похожие на лисьи…
— Юный господин желает что-то купить?
Голос спутника гнома был мягок и глубок.
— Э-э, — встрял гном, — ничего мы у тебя покупать не будем.
— По-моему, юный господин уже приготовил деньги. — С этими словами хозяин лавки
(а Трой уже догадался, что это был именно он) кивнул на три золотых, лежавшие на пне.
Гном подозрительно нахмурился.
— Это твои деньги?
— Да, — кивнул Трой.
— И чего ты собираешься купить?
Трой посмотрел искоса туда, где только что стоял его молчаливый собеседник, уже зная,
что тот, должно быть, исчез (так оно и оказалось), и решительно указал на бутылочку из
бересты. Похоже, его жест оказался совершенно неожиданным для обоих. Гном замер, а
хозяин лавки подобрался, как хищник для броска.
— Юный господин, а вы УВЕРЕНЫ, что собираетесь купить именно это?
— НЕТ! — взревел гном, хватая Троя за руку, и в это мгновение слева от них вновь что-
то шевельнулось и у стены возник тот, с кем Трой общался, пока в лавке никого не было. На
этот раз он сразу, не дожидаясь начала разговора, скинул с головы капюшон. Гном зло
оскалился.
— Вот оно что! Проклятый Лесом! — Гмалин развернулся к хозяину лавки, окинул его
насмешливым взглядом и, высокомерно вздернув бороду, процедил: — Вот что, уважаемый,
нам, конечно, все эти ваши заморочки глубоко по барабану, но из-за трех золотых ссориться
со Светлым Лесом — это, знаете ли, нам совершенно не с руки.
Хозяин лавки несколько мгновений сверлил гнома горящим взглядом, затем нехотя
подвинул золото к Трою. Гном благосклонно кивнул и повернулся к товарищу.
— Давай забирай деньги и пошли. — Он хмыкнул. — Ну, дела… Не вернись я вовремя,
ох и вляпался бы ты в историю…
Трой долгим взглядом посмотрел на стоящего рядом с ним эльфа в плаще и повернулся
к гному:
— Похоже, ты все-таки опоздал. Я УЖЕ в нее вляпался.
— Да ты ЧТО!!! — взревел гном. — Ты хоть понимаешь, что творишь?!!
Трой, сжав зубы и упрямо наклонив голову, толкнул золото обратно к хозяину лавки.
— Хозяин! Я хочу купить ВОН ТО!
Гном выдал какую-то длинную фразу на гномьем языке и выскочил из лавки, так
шандарахнув дверью о косяк, что вся лавка заходила ходуном.
Трой с невозмутимым видом (ему хотелось выглядеть невозмутимым, а уж как
получилось…) молча принял бутылочку из рук эльфа, хозяина лавки, и так же молча передал
ее эльфу в плаще…
Когда он вышел, на него напряженно уставились две пары глаз (гном демонстративно
смотрел в сторону). Трой независимо вскинул голову и небрежно (в чем-то даже подражая
Гмалину) произнес:
— Ну чего стоим, пошли.
Но его бравада пропала даром. Никто не сдвинулся с места. Глав тяжело вздохнул, а
Арил, уныло качая головой, пробормотал:
— А, жаль… славный десяток складывался.
У Троя засосало под ложечкой. Похоже, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО вляпался. В это
мгновение ему на плечо опустилась чья-то рука. Трой резко обернулся. У него за спиной
стоял эльф, которого гном назвал Проклятый Лесом. Пару мгновений они смотрели в глаза
друг другу, затем эльф каким-то хищно-изящным движением выхватил из-под плаща кинжал
с тонким, еле заметно изогнутым лезвием. Трой с трудом, слыша, казалось, как заскрипели
вибрирующие от напряжения мышцы, остался стоять на месте, не дав телу среагировать
привычно и отпрыгнуть на безопасное расстояние — что-то внутри подсказало, что этот
кинжал ему, Трою, не угроза. В зеленых глазах эльфа мелькнула тень одобрения, но в
остальном он остался все так же невозмутим. Подняв кинжал, эльф вытянул левую руку и,
повернув ее тыльной стороной ладони вверх, легонько провел лезвием по запястью. За
спиной Троя послышался слитный изумленный вздох. Эльф развернул кинжал и протянул его
Трою рукояткой вперед. Трой, ни секунды не колеблясь, ухватил кинжал, в свою очередь
надрезал себе левое запястье и протянул кинжал обратно.
— Э-э, ушастый, а не слишком ли ты торопишься? Я с этим парнем рубился с орками
спина к спине, когда у тебя еще и уши, и язык были на месте!
Вряд ли это было правдой, эльф мог быть проклят не просто годы, а десятилетия назад,
но эльф, похоже, не посчитал эту неточность столь уж важной. Для него имело значение
другое… Поэтому, когда гном попытался влезть между ним и Троем, эльф тем же движением
протянул свой кинжал ему…
За всех, кто проходил в этот момент по улице, поручиться нельзя, но очень многие
потом рассказывали об этом дне не только собутыльникам в таверне, но и детям, и внукам.
Потому что им довелось наблюдать невероятно редкое зрелище, хотя считалось, что такого не
бывает и вообще быть не может. Это зрелище называлось: «Вконец опешивший гном».
Глава 7
Наём
Они прошли через двор и, отворив дверь, вошли в таверну. За длинным столом, за
которым они обычно сидели во время совещаний, сотник оказался не один. Рядом с ним
сидело двое. Один был толст и, несмотря на жару, одет в бордовый бархатный камзол с
меховой оторочкой и бархатный же берет. На пузе у него покоилась толстая золотая цепь с
медальоном. Другой был худ, одет в простой камзол из черной ткани и черные же рейтузы.
Гном скорчил рожу.
— Ха! Наниматели объявились. Прощай, спокойная жизнь.
Трой удивленно посмотрел на него. Вот тебе на! Только что сетовал, что совсем
обленился, и тут же жалеет о спокойной жизни…
— Садитесь, господа. — Голос сотника был спокоен и негромок. — Я собрал вас
потому, что наши уважаемые наниматели, — Даргол сделал вежливый поклон в сторону
соседей по столу, — хотели познакомиться с теми, кто будет сопровождать их караваны.
Гном удивленно пробормотал что-то себе под нос и, потянувшись к уху Троя,
прошептал:
— Похоже, Даргол выбросил две шестерки! Если я не ошибаюсь, вон тот худой —
Тавор Эрграй, самый богатый купец вашей империи.
— Худой? — удивился Трой. — А я думал, он приказчик.
Гном хмыкнул.
— Ничего, когда-нибудь ты поймешь, что гле… человеку, который добился многого,
вовсе не обязательно увешивать себя стоунами золота, обсыпаться кучей драгоценностей и
заводить выезд о шести белых лошадях цугом. Он и так всё всем уже доказал, а потому
может жить как хочет.
В этот момент раздался голос толстого:
— Мнэ-э-э… уважаемый сотник, а не подскажете ли, кто этот молодой человек, что
сидит за нашим столом?
Трой повернулся на голос. Толстяк смотрел на него.
— Это один из моих десятников. Его имя Трой.
— Угу, — кивнул толстый. — А… не слишком ли он молод?
Даргол скривил губы в едва заметной усмешке.
— Десятники в моей сотне, уважаемый мастер, получают свою должность не по
возрасту или родовитости, а исключительно благодаря своим умениям и заслугам. Должен
вам сказать, что на счету Троя уже не одна дюжина убитых орков, а его десяток —
единственный, который не понес потерь во время Битвы Отмщения (так теперь называли ту
бойню).
— Мнэ-э-э… — Похоже, толстый хотел еще что-то сказать, но тут тонкий коротко
кашлянул, и он закрыл рот. Сотник подождал еще минуту, ожидая, что тонкий сам захочет
что-то сказать, но тот молчал, и Даргол начал сам:
— Господа, хочу представить вам уважаемых мастеров — Тавора Эрграя, главу
известного торгового дома «Эрграй и партнеры», и Ридграфа Хэхлуина, старшего
управляющего восточным филиалом этого торгового дома. Господа Эрграй и Хэхлуин
прибыли к нам, чтобы решить вопрос о найме сотни для конвоирования караванов своего
торгового дома.
Сотник замолчал и, подавшись назад, прислонился спиной к стене.
Гном наклонился к уху Троя.
— Ну, парень, теперь не видать тебе столицы как своих ушей.
— Это почему? — стараясь говорить так же тихо, спросил Трой.
— Потому! — хмыкнул гном. — Сейчас сам все поймешь.
— Мнэ-э-э, господа наемники, — начал, поднимаясь, мастер Хэхлуин, — наш торговый
дом имеет обширные интересы во многих частях нашего мира. Мы имеем торговые
представительства в…
Наверное, это было интересно. Особенно для Троя. Ведь купец рассказывал о других
местах, о далеких странах, о диковинных товарах, но через пару минут Трой почувствовал,
что от бубнящего голоса купца его начинает клонить в сон. Так что следующие полчаса были
для него настоящей пыткой. Он честно, изо всех сил, старался держать голову прямо, а глаза
открытыми, но эти предатели всю дорогу норовили сделать по-своему — голова опуститься
на грудь, а веки слипнуться…
Проснулся он от хорошего тычка в бок. Трой выхватил висевший на поясе радаганский
нож, вскочил на ноги и ошалело огляделся. За столом грохотал смех. Даже сам Даргол
приподнял правый уголок рта, демонстрируя столь редкую на его лице усмешку. Худой
купец, как его там, мастер Эрграй, молча улыбался. А вот его компаньон, наоборот, сурово
хмурился и сверлил Троя возмущенным взглядом.
— Ладно, десятник, садись… ох, уморил, ну уморил, — пробился сквозь хохот голос
гнома. — Нет, ну как к месту, а?
— Чего к месту-то?
— А-а… — Гном махнул рукой и, понизив голос, чтобы не было слышно на другом
конце стола, пояснил: — Заснул ты. Причем так сладко спал, аж причмокивал. А этот
индюк, — гном кивнул в сторону толстого, — все вещает и вещает. Мы и сами уже зевать
начали. А тут он возьми да и заверни, дескать, мы должны быть недреманным оком на
страже интересов торгового дома. И ты тут как всхрапнешь, да еще с присвистом! Он и замер
с разинутым ртом! — И гном вновь загоготал. Трой густо покраснел, покосился на нож,
который все еще держал в руках и, засунув его в ножны, тихонько сел на свое место.
Когда все наконец успокоились, слово взял сам мастер Эрграй.
— Что ж, молодой человек показал нам, что пора закругляться. Поэтому я буду краток.
Тем более что мастер Хэхлуин очень подробно объяснил вам ваши обязанности. Итак,
опорным пунктом вашей сотни будет крепость Горбатая Скала в северных предгорьях
Арруина. Оттуда раз в месяц в империю отправляются наши караваны. Ваша задача сделать
так, чтобы они дошли. — С этими словами Тавор Эрграй, самый богатый купец империи,
коротко поклонился и направился к выходу. За ним, демонстративно не замечая Троя,
проследовал мастер Хэхлуин. Гном проводил его взглядом и тихонько выругался.
— Что? — насторожился Трой.
— Северные предгорья Арруина! — покачал головой гном. — Ну конечно, куда еще
можно было загнать лучшую сотню наемников в империи.
— А что там такого? — поинтересовался Трой. — У нас в семи часах пути от деревни
была гора… вернее, скала. Одинокий Клык называлась. Так там в окрестностях очень славно
было…
— Ах, Одино-окий Клы-ык, — ехидно протянул гном. — Ну конечно, человеку,
который видел целый ОДИНОКИЙ КЛЫК, нечего рассказывать о том, что такое ГОРЫ. Он и
сам все знает… эх ты, дяревня!
Трой набычился.
— А дразниться-то зачем…
Но гном ему не ответил, лишь махнул рукой, бормоча себе под нос:
— Интересно, и кто это их так достал? Не думают же они, что мы будем отбиваться от
Каменных лбов?
Трой навострил уши, ожидая продолжения, но гном откинулся к стене, с озабоченным
видом сложил руки на груди и наморщил лоб. Это означало, что уважаемый гленд желает
немного поразмыслить и мешать ему в этом важном деле категорически не рекомендуется.
Если, конечно, вам не хочется быть обложенным трехэтажным матом, да еще и получить
кулаком по хребту. Поэтому Трой разочарованно отвернулся. И тут по залу разнесся зычный
голос грондища:
— Эй, хозяин, тащи эля, а то от этих разговоров в горле пересохло. И кликни ребят во
дворе, пусть тоже присоединяются!
За столом одобрительно зашумели. Долгое ожидание кончилось. Завтра предстояла
новая работа, впереди был длинный переход, так что сегодня можно было как следует
повеселиться…
Пирушка вышла на славу. Трой так и не заметил, когда Гмалин отлип от стены и
опрокинул в рот первую кружку эля, но к тому моменту, когда он вновь повернулся к гному,
тот уже вовсю горланил какую-то песню. Сидевший рядом эльф демонстративно морщился.
Трой довольно вздохнул. Эх, темные боги, как здорово…
Закончить мысль он не успел. На плечо навалилось что-то горячее, в ухо дохнуло
жаром, а сладкий голос проворковал:
— Молодой господин желает что-нибудь еще?
Часть III
Барон
Глава 1
Горы
— Эй, десятник!
Гном обращался к одному, конкретному лицу, но так зычно, что рев его могло услышать
не только это лицо, но всякое живое существо в радиусе двух-трех лиг. Конечно, если оно не
было глухим.
— Эй, просыпайся!
К реву гнома добавилась хриплая перекличка каррхамов, донесшаяся откуда-то из
глубины леса, и недовольный клекот клювокрылых брагов, противоестественной помеси
грифов и ящериц, в изобилии обитающих в здешних местах.
— Да вставай ты, лежебока! Горы!
Последнее слово, ворвавшись в уши Троя, произвело на него магическое действие.
Молодой десятник откинул плащ и резко сел, сонно водя глазами по сторонам. В этот момент
откуда-то с другого конца лагеря послышался раздраженный возглас:
— Да пни ты его!
— Кого? — спросил гном, демонстрируя полное непонимание.
— Да этого своего десятника!
— Ага! — Сапоги гнома гулко забухали по вытоптанной земле, и через несколько
секунд послышался болезненный возглас:
— У-юй!
И грозный голос гнома:
— Ты! Что ты имеешь против моего десятника?
— Да ничего я не имею! Я просто спать хочу.
— А не хрен спать, когда сотник приказал вставать.
— Так чего ж ты сразу-то…
Но Трой уже не слушал. Он, разинув рот и широко раскрыв глаза, зачарованно смотрел
на синевато-дымчатые и оттого казавшиеся какими-то нереальными вершины,
взметнувшиеся над горизонтом…
Сотня шла маршем уже третий месяц. Темп движения сотник выбрал не слишком
интенсивный — шесть дней марша, затем дневка для отдыха. За суточный переход сотня
преодолевала около сорока лиг. До Алмонкура, столицы графства Илмер, они добрались
неделю назад. Это был последний город на их пути, и потому в нем планировалось
пополнить припасы и перековать лошадей. К тому же сотник собирался нанести визит графу
Илмеру, с которым его связывало давнее знакомство, так что в городе они провели целых
четыре дня. Для Троя это был уже четвертый город, в котором он побывал, и молодой
десятник чувствовал себя почти что городским старожилом. Поэтому в Алмонкур он въезжал
уже не пялясь по сторонам, а по-хозяйски поглядывая вокруг. Глав рассказывал, что в
Алмонкуре делают отличные сапоги из шкуры брагов. Везде они стоили довольно дорого,
поскольку шкура брагов была материалом неподатливым, да и самое шкуру добыть было
непросто.
Браги — твари живучие и хитрые. Но в здешних окрестных лесах этого добра было
навалом, а вот другой живности не больно много. Браги были умелыми хищниками, которые
не гнушались и домашней скотинкой. В общем, для местных охотников браги были основной
добычей, и потому сапоги из шкуры брагов в самом Алмонкуре стоили невероятно дешево.
Впрочем, на то была еще одна причина. Местные сапожники были вынуждены держать
низкую цену, поскольку всякие попытки ее поднять приводили к тому, что местные охотники,
у которых сапоги из шкуры брагов были чем-то вроде корпоративного знака, мгновенно
прекращали поставки шкур в ту лавку, хозяин которой осмелился поступить столь
неосмотрительно. Так что всякая попытка поднажиться приводила к прямо
противоположному результату — рвач разорялся.
На этот раз сотня стала на постой не за пределами городской стены, как это бывало
обычно, а в таверне, расположенной в десятке шагов от центральной площади. Когда Трой
поинтересовался, с чего это они на этот раз расположились внутри городских стен, Арил
пояснил, что вообще-то графы не больно любят, когда крупные вооруженные отряды
располагаются внутри городов. Опасно это, а ну как бунт или еще чего приключится? Но
Илмер — графство приграничное, дружина здесь сильная и городское ополчение не чета тем,
что во внутренних графствах. К тому же сам граф пользуется славой могучего воина, да и
Даргол числится у него в приятелях. Потому им и разрешили квартироваться в городе.
Поход по лавкам оказался успешным. В отличие от остальных, рванувших в ближайшие
лавки, гном увел их куда-то на окраину, на все вопросы отвечая:
— Не дергайтесь. Потом будете благодарить старого дядю Гмалина.
Наконец они добрались до какой-то покосившейся избушки на самой окраине. Арил
окинул убогое строение критическим взглядом и насмешливо произнес:
— Вот, значит, куда ты нас привел.
Гном в ответ усмехнулся.
— Эх, дурья голова, не смотри на внешность, смотри в суть. На всем севере нет
лучшего сапожного мастера, чем старина Угрюм.
— Угрюм? — Скептицизм Арила тут же как рукой сняло. — А разве он еще жив?
— А что ему сделается! — хмыкнул гном и покосился на эльфа. — Говорят, его мать от
эльфа пригуляла. Так что у него срок долгий. — Тут гном подмигнул эльфу и скорчил
уморительную рожу. Все расхохотались.
Когда гогот утих, гном шагнул вперед и толкнул низкую дверь.
Дверь оказалась довольно массивной. Она была сколочена из тяжелых деревянных плах
и обита изнутри коровьими шкурами в несколько слоев. Сразу за дверью начинался узкий
коридорчик, закончившийся такой низенькой дверью, что, пожалуй, только гном мог пройти
в нее, не согнувшись в три погибели. Едва гном отворил дверь, как в нос ударил резкий
пряный запах. Гном шумно потянул носом, удовлетворенно крякнул и, шагнув внутрь,
заорал:
— Ну здорово, старый пе…
Причина того, что гном осекся, не закончив фразы, стала ясна, когда в мастерскую
проникли остальные. В дальнем углу, за сапожной «ногой» сидел паренек, у которого,
конечно, было много недостатков во внешности, но назвать его «старым пнем» было бы уж
слишком большим преувеличением. Пару мгновений все шестеро молча пялились на него,
затем гном обреченно вздохнул:
— Значит, преставился старый Угрюм…
— Тятька-то? — отозвался парень. — Так еще прошлым летом.
— А ты, значицца, сын?
Парень кивнул.
— Молодший. Братья в охотники подались, брагов бьют, ну а я… — Он показал на
сапожную «ногу». — У меня это не хуже батьки получается. — Паренек вздохнул. — Я бы,
конечно, лучше в охотники пошел, тока… кому-то и энтим надо заниматься. — Он кивнул на
«ногу».
Гном вздохнул.
— Значит, ты тоже сапоги тачаешь?
— Ага.
— И давно?
— Да уж, почитай, восьмой год. Как тятька увидел мой шов на одном из своих сапог.
— Увидел?
— Ага.
— И не выпорол?
Парень снова вздохнул.
— Да не… сначала выпорол, сапог тот самому графу назначался, а потом повертел-
повертел, да и посадил рядом с собой сапоги тачать.
Гном немного постоял, задумчиво глядя на парня, и, подмигнув товарищам, растянул
губы в широкой улыбке.
— Ну, парень, тебе повезло. — Гном панибратски хлопнул парня по плечу. — Видишь,
к тебе сразу шесть клиентов подвалило. Конечно, мы направлялись к твоему бате, но раз
пришли, так и у тебя чего-нибудь купим.
— Так это, сапог-то нет… — со вздохом сказал парень.
— Как нет?
— А вот так. Все, чего ни сделаю, — все враз уходит. Да и не делаю я на продажу.
Только на заказ. В основном графской дружине.
— Вот оно как… — Гном вскинул культю и задумчиво потер лоб обратной стороной
крюка. И этот жест внезапно привел парня в возбужденное состояние. Глядя на Гмалина
широко открытыми глазами, он пробормотал:
— Ой, так вы тот самый…
— Ну да! — рявкнул гном, прерывая его. — Старый приятель твоего папаши. Ну так
как, продашь нам сапоги?
Парень сглотнул и закивал головой.
— Да… то есть для вас… папаня уже давно сапоги приготовил. А вашей свите…
— Друзьям, паренек, друзьям и командиру, — несколько натужно расхохотался гном.
— Ну да, — зачастил паренек, — кому скажете… у меня сейчас готовых сапог нет, но
есть партия готовых шкур. Так что я сейчас же сниму мерку, и через три дня все будет готово.
Не извольте беспокоиться.
Так что Алмонкур весь десяток покинул в новеньких сапогах из шкуры брага. За
исключением эльфа. Тот остался в своих, ну да что с него взять…
— Ну как?
Трой живо обернулся. Позади живописно, словно в театре, расположился весь десяток и
заинтересованно смотрел на своего десятника. Трой захлопнул рот, проглотил слюну и
смущенно пробурчал:
— Да так… нормально.
— Ты смотри! — сказал гном, словно удивляясь. — Считай, и не покраснел совсем.
Так, глядишь, совсем обалдевать разучится. И что тогда от нашего Троя останется, одна
мышца?
Все сокрушенно закивали. Трой насупился.
— Да ладно вам… че вы все время…
Ответом был заливистый хохот. Трой покраснел еще сильнее и, вскочив на ноги,
принялся старательно свертывать плащ и подстилку.
В путь тронулись через час. Трой некоторое время ехал со своими, а затем, воровато
оглянувшись и убедившись, что на него никто не смотрит, подхлестнул коня и быстро нагнал
проводника. После Алмонкура проводником у сотни стал кряжистый старик с абсолютно
лысой круглой головой и окладистой седой бородой. Он неторопливо плюхал впереди на
своей крепкой низкорослой лошаденке, ведя в поводу пару вьючных, похожих на нее, как
родные сестры. Вероятно, он после каждого дневного перехода делал подмену, но Трою
почему-то казалось, что все эти нескончаемые лиги проводник проехал на одной и той же
лошади. Уж больно однообразным аллюром шла та, что была под седлом. А, впрочем, может,
так оно и было.
— Каниф!
Проводник не отреагировал на окрик, а вот лошаденка настороженно повела ухом.
— Эй, Каниф, а скоро мы доберемся до гор?
Трой резко осадил своего скакуна, подстраиваясь к аллюру лошаденки. Старина Каниф
исповедовал предельную неторопливость, поэтому, если ты хотел получить ответ на любой
вопрос, следовало запастись немалым терпением.
Они проехали еще где-то с пол-лиги, прежде чем Каниф явил признаки желания
ответить. Он вздохнул, повел плечом, слегка повернул голову в сторону Троя, нацелившись
носом куда-то в район левого уха его скакуна, шумно выдохнул и лишь после этого изрек:
— Так это… к завтрему будем. К вечеру.
Трой пару минут переваривал эту информацию, потом снова спросил:
— Уже в горах?
Ответ последовал еще через пол-лиги.
— Так это… у Ледяного Камня.
— А это уже в горах? — нетерпеливо переспросил Трой.
— Ну… почитай…
Ледяной Камень оказался торговым фортом у подножия южного отрога. Это была
последняя относительно безопасная стоянка. Дальше начинались владения диких племен,
носивших общее название Каменные лбы. Форт был расположен в небольшой, но глубокой
лощине у самого подножия гор и получил свое название потому, что в дальнем конце лощины
находилась глубокая пещера с вытекавшим из нее ключом со студеной водой. А ключ
пробивался из горных глубин сквозь огромную глыбу льда, не таявшую даже в самое жаркое
лето. Впрочем, местное жаркое лето в других местностях назвали бы в лучшем случае
необычно теплой осенью.
Вечером Трой взобрался на стену форта, сложенную из огромных, толстых бревен
каменного дерева, известного тем, что его очень плотная древесина тонула в воде и почти не
горела, и устремил взгляд на горы. До огромных ледяных пиков было совсем близко,
казалось, протяни руку — и коснешься. Трой зачарованно смотрел на величественные
вершины. За последний год он открыл для себя очень много нового. Это было естественно.
Ну что он мог знать, молодой парнишка из глухой деревеньки на окраине мира? Но горы…
они поразили его в самое сердце.
— Ну что, нравится?
Трой оглянулся. Сзади, сложив руки на груди, стоял гном.
— Д-да. — От полноты чувств у молодого десятника перехватило дыхание. Гмалин
некоторое время молча смотрел на зачарованного красотой гор человека, на его лице
появилась грустная улыбка.
— Если бы ты знал, как там внутри…
В Ледяном Камне они провели почти четыре дня. Надо было поставить лошадям
горные подковы, к тому же торговцы запасли для наемников звериные шкуры, из которых
надо было сшить теплые накидки, так что дел хватало. Каждый занимался своим. Трой и
гном помогали кузнецу, а эльфа Даргол посадил за иглу.
К исходу третьего дня, когда с перековкой лошадей было закончено, а для каждого
бойца была готова меховая накидка, в Ледяной Камень прибыл Ридграф Хэхлуин. Он обещал
нагнать сотню еще до Алмонкура, но что-то задержался. Старший управляющий восточным
филиалом въехал в ворота форта перед самым закатом. Трой, только что закончивший с
последней лошадью, как раз плескался над бадьей, смывая с себя грязь и смрад дня в кузне,
когда стражник в надвратной башенке протяжно закричал, подавая сигнал о том, что кто-то
приближается к воротам. Местные стражники тут же схватились за оружие, да и наемники,
уже вольготно расположившиеся вокруг костров, над которыми в котлах дымился
аппетитный гуляш, настороженно покосились на ворота, но тут из надвратной башенки
послышался новый крик, и напряжение улеглось. Спустя мгновение запорный брус был
выдвинут из крюков и тяжелые створы ворот со скрипом распахнулись. В форт неторопливо
въехала кавалькада из трех человек.
— Ой, не нравится мне все это…
Трой обернулся. Гмалин, немного задержавшийся в кузне, стоял в проеме двери,
привалившись к притолоке, и мрачно смотрел на прибывших.
— Что не нравится? — спросил Трой.
— Это. — Гном дернул подбородком в сторону спешивающихся всадников и, к
удивлению Троя, привыкшего к тому, что гном высокомерно не обращает внимания на его
вопросы, пояснил:
— Нас наняли из-за того, что у компании возникли какие-то трудности, с которыми не
справляется их обычная торговая стража. В здешних горах самая большая трудность —
Каменные лбы. И что же мы наблюдаем? Самая большая шишка местной компании, почитай,
уже ночью путешествует по торговому тракту, когда договор с Каменными лбами уже не
действует, и его не пугают неприятности, с которыми он может столкнуться в темноте. И
всего с парой спутников! С чего бы это? Отчего этот трусливый жирный боров вдруг стал
такой смелый? И где это он так подзадержался? — Гном с сомнением покачал головой и
исчез в кузне. Минуту спустя он вышел полностью одетый и, распространяя благоухание
немытого тела, железной окалины и гари (то есть те запахи, какие обычно окутывают
человека, весь световой день проработавшего в кузне, но не удосужившего помыться),
двинулся к дому начальника форта.
К костру гном вернулся часа через два. Еще более мрачный, чем уходил. Шмякнувшись
на подстилку, он ухватил полную миску гуляша и принялся молча есть. Это зрелище так
разительно отличалось от его обычной манеры поглощать пищу (занятие, которому он всегда
отдавался со всем жаром своего неуемного и вечно пустого желудка), что Арил с
беспокойством спросил:
— Подгорело?
— Нет, — мрачно ответил гном и, глотнув еще пару раз, отложил ложку. — Вот что,
побратимы, мы — в большой заднице!
Все замерли. К ворчанию гнома все привыкли и почти не обращали на него внимания
(ну кто не слышал пословицы: «Почему гномы живут под землей? Потому что на земле они
всем недовольны»), но на этот раз всем стало ясно, что у Гмалина есть для недовольства
ОЧЕНЬ веские основания. Гном вздохнул.
— Эти торгаши впутались в войну с Каменными лбами.
У костра воцарилось мрачное молчание. ЭТОГО никто не ожидал. Наконец Арил
осторожно спросил:
— И давно?
Всем был понятен его вопрос: если война шла уже в тот момент, когда велись
переговоры о заключении контракта, а в самом контракте об этом нет ни слова, то это прямое
нарушение Кодекса и Даргол имеет полное право увести сотню, объявив, что со стороны
работодателя имел место прямой обман. В то же время каждый понимал, что «торгаши», как
их в сердцах обозвал гном, слишком умны, чтобы вляпаться в такую понятную всем ловушку.
Красноречивое молчание гнома стало ответом на вопрос Арила.
— И какова военная премия? — уныло спросил тот, но гном не успел ответить, потому
что Глав зло буркнул:
— А на что она тебе, если ты уже, почитай, труп?
Гном сердито покосился на Глава (первое правило любого воина — не кликай смерть,
она и так рядом) и снова повернулся к Арилу.
— Тут все нормально. Даргол выбил тройную.
От этого известия все как-то успокоились, каждый принялся подсчитывать, сколько
может заработать, если война затянется на месяц, два или даже полгода, но всю малину
испортил Трой.
— Гмалин, а с каким кланом Каменных лбов нам придется воевать?
Гном вздохнул.
— В том-то все и дело… О том, что чужаки должны покинуть горы, объявил Большой
круг.
Арил скрипнул зубами.
— И они хотят воевать?! Но это же… безумие!! Ладно мы, чем быстрее подохнем —
тем меньше им платить, но ведь у них тут несколько сот стражей, горняков,
надсмотрщиков… Каменные лбы поубивают всех. У них есть мозги или уже все ссохлись?
Гном хмыкнул.
— Да нет, всем уже понятно, что рудники потеряны. Просто по какой-то оплошности в
Горбатой Скале (так называлась крепость в самом сердце гор, являвшаяся главным
перевалочным пунктом компании) скопилось почти две тысячи стоунов слитков и чуть ли не
семьсот стоунов кристаллов Камня богов. А Каменные лбы заявили, что не пропустят ни
одного каравана. Уйти должны люди, пешком и только с тем, что на них надето. А, — тут
гном чуть изменил голос, показывая, что это не его слова, — «что взято из тела гор, должно
туда и вернуться».
Все молчали. Было понятно, что компания ни за что не бросит такое богатство, не
попытавшись его вывезти. А это означало, что, как бы дело ни повернулось дальше, сначала
все равно придется драться.
— И что мы должны сделать?
Гном пожал плечами:
— Провести караван.
— От Горбатой Скалы до Ледяного Камня?
Гном кивнул. У костра снова воцарилось мрачное молчание. Все понимали полную
невыполнимость этой задачи и абсолютную невозможность от нее отказаться. Наконец гном
крякнул и махнул рукой.
— А ладно, где наша не пропадала! — Он придвинул к себе миску с уже остывшим
гуляшом и сунул туда ложку. — А все ж таки луковой соломки стоило положить побольше, а
то отрыжки нет.
И все облегченно расхохотались. Как бы там ни было, жизнь продолжалась, и в ней
оставались неизменные вещи…
Когда он очнулся, гном, на коленях которого лежала его голова, посмотрел ему в глаза и
усмехнулся.
— Да-а, десятник, я всегда знал, что у тебя в башке мозгов нет — одна кость, так что
хорошая затрещина тебе совершенно не повредит, но чтоб эта кость оказалась такой
крепкой… Это ж надо, получить по кумполу боевой дубиной Каменных лбов и очухаться
всего через двое суток! Ну силен…
— Двое суток?.. — Трой попытался повернуть голову, но от резкого движения все ее
содержимое пришло в движение и ударило в виски резкой болью. — Я… где… как…
— Лежи, — успокоил его гном. — Как поправишься, можешь сказать спасибо нашему
безухому ушастому. Это он тебя пользовал. Правда, только травами, ему без языка
эльфийская ворожба не под силу.
— А как…
— Да нормально все. Ты очень удачно вылез. Там скальный карниз сужался до самой
бровки, так что, когда они на тебя полезли — снизу и открылись, ну эльф и начал их по
одному с карниза ссаживать. Так что из тридцати двух Каменных лбов, что на карнизе
сидели… эльф, вишь ты, не всех разглядел… вы с эльфом, почитай, двадцать пять и
оприходовали. — Гном состроил обиженную рожу. — А все потому — жадные вы, все под
себя гребете. Нет, чтобы о товарищах позаботиться, оставить им чуток поразмяться — все
под себя подгребли!
Трой удовлетворенно прикрыл глаза.
— А до Горбатой Скалы?.. — встрепенулся он.
— Лежи, тебе говорят. Вон она, твоя Горбатая Скала. Дошли.
Глава 2
Новая встреча
Кряжистый занял место у крайнего костра перед самыми слепыми часами. Вообще-то
это было не его время, Кряжистый был слегка подслеповат, а в слепые часы вообще не видел
дальше собственного носа, но он был молодым воином, а старейшинам рода было не до
дежурства. Все северные кланы Народа сейчас собрались у Горбатой Скалы в надежде
поживиться имуществом Хилых, и надо же было так повезти, что роду Сумеречного туфа
выпало занять сторожевое стойбище именно теперь! Воины ругались и грызли камень,
воины топали ногами и плевались в жен, но ничего поделать не могли. Закон есть закон, и,
если на каменных скрижалях записано, что со времени талой воды до времени стылой
изморози сторожевое стойбище занимают роды Сумеречных пород, а старший рода на
жеребьевке в Каменном кругу вытянул обсидиановую бусину, значит, так тому и быть.
Впрочем, воины бесились еще и потому, что подозревали: окажись на их месте, скажем, род
Темного гранита или род Слепящего хрусталя, они нашли бы, как отвертеться от почетной,
но сейчас крайне невыгодной обязанности или перенести ее на более удобное для себя время.
Это были могучие, многочисленные и влиятельные роды, они уж сумели бы как-нибудь
убедить Каменный круг изменить очередность.
Но кто будет слушать род Сумеречного туфа? Их воинов не хватало даже на то, чтобы
занять хотя бы половину шатров сторожевого стойбища, а их женщин уже полтора года никто
даже не пытался воровать.
Да и вообще, кому пришло в голову дать роду такой дурацкий тотем, что может быть
бесполезнее и ненужнее туфа? Мягкий, крошащийся и совершенно не держащий остроту
кромок камень, то ли дело гранит или базальт…
Кряжистый вздохнул. Старшие воины злятся, а отдуваться приходится ему. Впрочем, он
и не против. Все равно делать совершенно нечего, а жены, которую можно пнуть или в
которую можно плюнуть, у него еще нет. Костер почти потух, но Кряжистый не собирался
подкидывать туда веток — днем костер не нужен, а Грохочущий оставил ему так мало
хвороста, что если подбросить, то не хватит до конца его стражи, придется вставать и
собирать новый, а так… Перед самой сменой он раздует угли, подбросит веток и, как
положено, сдаст сменщику горящий костер. Из-за спины послышался резкий звук, затем
взрыв визгливых голосов. Кряжистый посмотрел туда через плечо. Похоже, Грохочущий,
пропустивший общий скандал, устроенный ветеранами, потому что пришлось проторчать все
утро у крайнего костра, теперь наверстывал упущенное и никак не мог угомониться. Что и
немудрено. Тяжкая — старшая жена Грохочущего — из рода Темного гранита и не больно-то
уступает супругу ни силой, ни характером. А шаман рода, единственный, кто способен
остановить драку в семье самого прославленного воина рода, еще утром ушел в Священное
место. Сегодня там собрались все шаманы. Они готовят какой-то ОЧЕНЬ важный ритуал. Так
что скандал может затянуться до полуночи. Кряжистый пошевелил плечами и поморщился.
Как-то он и сам случайно попал под горячую руку суровой супруге Грохочущего, так после
этого спина болела почти три недели. Лучше и не вспоминать, а то мало ли…
Мысли Кряжистого плавно вернулись к шаману. Если с чем роду и повезло, так это со
старым Бьющим. Может быть, род Сумеречного туфа и существовал-то до сих пор только
потому, что их шаманом был Бьющий. Старый шаман был уже не так силен и свиреп, как
ранее, но мудрости не утратил. Во всем Каменном круге не было более умелого шамана.
Кряжистый помнил, как тот залечил ему искореженную ногу, когда он попал под осыпь, а
какие старый шаман рассказывал легенды… Когда-то Народ жил внизу и ему принадлежали
земли ровных рек и леса стоящих деревьев. Но потом пришли Темные и убили многих
воинов и женщин. И Народ ушел в горы, чтобы собраться с силами и отомстить. А потом
пришли Хилые и прогнали Темных… вот тут Кряжистый всегда путался. Как могли Хилые
прогнать Темных, которые убили многих из Народа, если они Хилые? Говорят, что даже
самые сильные из них с трудом могут поднять его, Кряжистого, дубинку, а уж дубинку
Грохочущего… Кряжистый наморщил лоб, намереваясь основательно обдумать все как
следует… и это стало его последней мыслью.
Глав мгновение разглядывал болт, воткнувшийся в самую середку лба аборигена гор,
удовлетворенно крякнул и опустил арбалет. С Каменными лбами надо было держать ухо
востро, частенько удар, от которого любой человек испустил бы дух, для них был что слону
дробина. Трой молча скользнул вперед, выставив перед собой двуручник, следом за ним
бухал сапогами гном, третьим бежал Арил. Они ворвались в сторожевое стойбище как
ураган. Трой походя снес башку какому-то здоровяку, сцепившемуся посреди стойбища с не
менее кряжистой и массивной фигурой, судя по огромному бюсту, особью женского пола, и
скакнул вперед, перепрыгнув через нее. Та на мгновение остолбенела от неожиданности, к
небу вознесся яростный вой. За спиной Троя послышался громкий шлепок гномьей секиры,
врезавшейся во что-то мокрое, Гмалин довольно рыкнул, и тут Каменные лбы полезли густо.
Удар, рывок, удар, поворот, прыжок… Главное — не попасть под удар тяжеленной каменной
дубины. Никаких блоков, никакого фехтования. Каменные лбы знали только один вид боя —
выточить дубину потяжелее и остервенело мутузить ею всех, до кого можно дотянуться, так
что ни о каком строе и тем более о позиции типа «спина к спине» и речи быть не могло.
Каждый из людей плясал свою пляску сам. Но места для маневра было слишком мало, и до
того, как кто-то из все более сгущающейся толпы Каменных лбов попадет-таки дубиной по
кому-нибудь из людей, оставались считанные мгновения… Звучный шмяк и торжествующий
рев показали, что этот момент наступил. Трой, стиснув зубы, крутанул мечом, развалив
ближайшего к нему воина на две не очень-то ровные половины, и тут наконец послышалось
торжествующее рычание каррхамов… В прямой атаке у каррхамов было не слишком много
шансов, но теперь, со спины, когда все внимание Каменных лбов сосредоточено на отчаянно
рубящихся людях…
В Священное место они ворвались на плечах бегущих; Каменные лбы, обычно стоящие
насмерть даже в самом безнадежном положении, на этот раз были так ошеломлены
внезапным ударом каррхамов в тыл, что не выдержали и побежали. Хотя, возможно, дело
было не только в этом, уж больно малочисленный род занимал сторожевое стойбище. Как
успел заметить Трой, более половины шатров были пусты. Так что, когда они ворвались в
стойбище и, воспользовавшись внезапностью, сразу же положили с десяток наиболее
могучих воинов, закрыть брешь, образовавшуюся в боевых порядках Каменных лбов,
оказалось уже некому. И атака каррхамов лишь завершила разгром.
Священное место оказалось вовсе не долиной, а каменной чашей, укрытой сверху
нависавшими над ней угрюмыми скалами. Посредине чаши стояло несколько каменных
столбов. К самому толстому, стоявшему немного в стороне, был привязан… крестьянин. К
двум другим, поменьше, но все равно превосходившим остальные толщиной и высотой, были
прикручены эльф и еще какой-то тип в странной одежде. Но более всего внимания к нему
привлекала не одежда, а две косицы, торчавшие из-под немыслимого головного убора. Прямо
перед ним стоял Каменный лоб, судя по обилию побрякушек на поясе и вокруг шеи, шаман.
В тот момент, когда они ворвались в Священное место, он как раз собирался совершить
чрезвычайно важное действо, а именно — отрезать этому чудаку язык. Во всяком случае, то,
что в его левой лапе был зажат вытянутый изо рта язык несчастного пленника, а в правой
обсидиановый кинжал, Трой истолковал именно так. Остальные шаманы сидели полукругом
перед столбами с пленниками и, закатив глаза, колотили колотушками в блинообразные
каменные барабаны, изготовленные из различных горных пород — у кого из гранита, у кого
из базальта, у кого из хрусталя…
Первым заметил ворвавшуюся в святилище озверелую толпу людей и каррхамов
шаман, занятый отрезанием языка. Возможно, потому что он единственный не был в трансе.
Шаман тут же выпустил язык, уронил нож и, вскинув руки перед собой, начал формировать
«Шар земли», нехитрое заклинание, обрушивающее на противников тучу щебня, песка и не
слишком больших каменных обломков, стянутых со всех сторон в радиусе действия
заклинания. Однако, похоже, с маной у шаманов Каменных лбов действительно было не ахти,
потому что Шар, во-первых, получился очень хиленьким, а во-вторых, даже не успел
образоваться полностью. Гулко бухнула тетива Главова арбалета, и шаман завалился на
спину, уцепившись лапами за вонзившийся ему в горло грубо сработанный арбалетный болт.
Тут зашевелились остальные шаманы, но было уже поздно…
Глава 3
Тяжкая доля властителя
— Да, принцесса.
— …и скажите спасибо, что я не приказала палачу заняться вашей дурной башкой.
— Благодарю вас, принцесса.
Лиддит сердито фыркнула. Этот слизняк никогда не вызывал у нее никаких чувств,
кроме брезгливости, так что, даже когда ей доложили о том, что этот червяк облегчил
императорскую казну на ОЧЕНЬ кругленькую сумму, вместо праведного гнева ее охватил
всего лишь еще более острый приступ брезгливости.
— Левкад, проводи господина казначея купеческой гильдии и… проследи, чтобы он
сделал все, что обещал.
— Да, госпожа. — Левкад склонился в глубоком поклоне и, протокольно пятясь (к
особам королевской крови нельзя поворачиваться задницей ни в каких случаях… кхм, ну,
вернее, почти ни в каких), выскользнул за дверь. Лиддит дождалась, пока створки огромной
двустворчатой двери мягко сомкнутся, и, со стоном закрыв глаза, стала растирать виски.
— Ну что за дерьмо!
После возвращения с юга ей пришлось взвалить на свои плечи множество придворных
обязанностей. Как так получилось, она и сама до конца не поняла. Просто эта поездка
оказалась для нее чем-то вроде выпускного экзамена, с которым она вроде бы справилась. И
неплохо. Так что отец, который хворал все чаще и чаще, начал потихоньку отправлять к ней
просителей или поручать какие-нибудь дела, от которых она раньше старалась держаться
подальше. И как-то незаметно эти дела начали отнимать у нее все больше и больше времени.
А за последние три месяца она уже привыкла появляться в зале малых приемов к десяти утра
и проводить там часов по пять-шесть. Сначала Лиддит пыталась возмущаться, но мажордом,
с показным смирением склонив свою голову в напомаженном парике, тихо и печально
говорил:
— Вашему отцу снова неможется, Ваше Высочество, а сие дело требует
безотлагательного вмешательства.
И ей приходилось проглатывать свое недовольство и заниматься тем, что на нее
свалилось. Ибо на кого еще положиться ее отцу, как не на нее?
Дверь скрипнула. Лиддит, не отрывая рук от висков, сердито нахмурилась. Она
специально оставила того слизняка напоследок, так как опасалась, что если начнет с него, то
придет в такое настроение, от которого будет очень несладко всем остальным посетителям, а
их бывало немало каждый день. Так что сейчас она больше никого не ждала.
— Ну, кого там еще Темные принесли?
Голос, раздавшийся в ответ, заставил Лиддит вздрогнуть и резко опустить руки.
— Зачем ты приказала поместить в тюрьму казначея Торговой гильдии, дочь?
— Отец…
Лиддит растерянно вскочила на ноги. Император стоял посреди залы и сурово смотрел
на нее. За его спиной маячила пухлая фигура графа Лагара. Принцесса нахмурилась. А этот-
то зануда откуда? Были времена, когда граф Лагар, первый министр империи, опора трона,
вызывал в душе юной Лиддит только благоговение. Рассказы сержанта Крамара о великом
военачальнике рисовали перед ее глазами великого воина на могучем коне. Тем большим
было разочарование при встрече. Граф Лагар оказался низеньким, полненьким и кривоногим
занудой. Первое время Лиддит еще пыталась отыскать в своем бывшем кумире черты
величия, но эти бесконечные «этот человек оказывает короне весьма нужные услуги,
принцесса» или «я бы попросил вас лично подписать приглашение главе этого купеческого
дома» вконец ее достали. Разве может великий воин и прославленный полководец быть
таким мелочным в делах? Похоже, его слава оказалась сильно раздутой. Вот и герцог
Эгмонтер тоже по секрету поведал ей, что сильно разочаровался, «оказавшись удостоенным»
беседы с Опорой трона. Он тогда очень потешно рассказывал, как граф Лагар кривит губу и
причмокивает, когда над чем-то задумывается в процессе разговора. И вообще, благодаря
некоторым вежливым намекам, которые она уловила в словах герцога, у принцессы
буквально открылись глаза на тайные причины поступков графа. Этот человек просто
ревновал к успехам Лиддит.
— Отец, я…
— Я задал вопрос, дочь!
Лиддит вспыхнула и, поджав губы, бросила свирепый взгляд на графа. Наверняка его
работа… Как-то Эгмонтер рассказал ей о разговоре, случайно подслушанном им в одном из
местных кабаков, где часто собирались купцы. Сидевшая за столом компания бурно и с
завистью обсуждала «делишки старого Жерара». Дескать, «старик хорошо поживился на
поставках мануфактуры для императорской армии», «взял тройную цену за лежалый товар».
Лиддит поначалу не поверила. Жерар Эглие, уважаемый купец и казначей Торговой гильдии
Эл-Северина, и вдруг столь наглый обман? Герцог тоже согласился с ней: мол, это явный
навет на уважаемого человека, и он не понимает, как это сразу не пришло ему в голову. Но
тот разговор Лиддит не забыла и через некоторое время приказала осторожно навести
справки. К ее удивлению, все сказанное оказалось правдой. Господин Эглие, уважаемый
купец и казначей Торговой гильдии, получил заказ на поставку нижнего белья для полков
гарнизона Эл-Северина и выполнил этот заказ, поставив императорским интендантам более
двадцати тысяч пар нательных рубах. За каждую из них выставил счет в три серебряные
марки. Но, как выяснилось, большую часть этой партии он перекупил у купцов торгового
дома «Клауш и сыновья», у которых эти рубахи валялись на складах в Кантренском порту
уже второй год. Причем цена, которую он заплатил торговцам из дома Клауша, была —
десять серебряных марок за дюжину. Узнав об этом, Лиддит пришла в негодование и
распорядилась проверить все контракты Эглие с императорским казначейством за последние
пять лет. Полученная информация привела ее в ярость…
Принцесса вскочила с кресла, в котором сидела уже почти шесть часов, и, отвесив
императору глубокий поклон, гордо вскинула голову.
— Мой император, если я какими-то своими действиями вызвала ваше неудовольствие,
я готова понести любое наказание, какое сочтет нужным применить мой отец и суверен.
Более того, сир, я готова немедленно оставить дворец и удалиться в провинцию, дабы
никогда более не вызывать у Вашего Величества подобного гнева. — Лиддит еще раз
посмотрела со злостью на графа и закончила: — Единственное, о чем я прошу, так это чтобы
Ваше Величество, выражая свое неудовольствие, учли, что все мои действия были
продиктованы искренним стремлением добиться максимального блага для страны и короны
и, как мне представлялось до сего момента, имели под собой достаточно веские основания.
Император окинул взглядом гордую фигурку дочери, и его сурово сведенные брови
слегка раздвинулись.
— Лиддит, не петушись… — император запнулся, все еще сердясь, но уже не
настолько, чтобы не понимать, что слишком резкие слова могут стоить ему доброй дружбы с
единственным ребенком, с которым ему удалось установить более-менее приличные
отношения (а также исподтишка любуясь гордо вскинутой головой и упрямо горящими
глазами). — Я вовсе не оспариваю твоего права на принятие решений. Я просто хочу знать,
почему ты решила так поступить с Эглие?
— Этот человек обворовывал казну, отец! И делал это неоднократно.
— Вы имеете в виду историю с нательными рубахами, Ваше Высочество? — встрял в
разговор граф Лагар.
Глаза принцессы широко раскрылись от удивления.
— Как, граф, ВЫ ОБ ЭТОМ ЗНАЛИ?
Лагар пожевал губами.
— Если честно, я обратил внимание на выставленную стариной Жераром цену, еще
когда казначей принес мне на подпись договор о поставках.
Глаза принцессы чуть не вылезли из орбит.
— И вы ничего не предприняли?
Граф пожал плечами.
— Эглие, конечно, еще тот жук, но он не раз оказывал короне услуги весьма
деликатного свойства. — Граф повернулся к императору: — Вы должны помнить, Ваше
Величество, то дело с поддельными серебряными монетами… и еще историю с ардонатовой
рудой. Потом, у него есть торговые фактории в западных пределах, и потому у меня не
сильно болит голова по поводу снабжения гарнизонов пограничных фортов. Всегда можно
добавить дюжину возов к его каравану, и казне не приходится тратиться на охрану. К тому же
в факториях Эглие открыт кредит для начальников фортов, так что, даже если наши возы и
запоздают, на снабжении фортов это не сильно сказывается. Поэтому иногда я даю… кхм,
давал старине Жерару слегка подзаработать на государственных поставках, предполагая, что
потом казна вернет свое с лихвой. А сейчас… — вздохнул граф. — Если рухнет торговая
компания старины Эглие, то самые лакомые куски, вроде его торговых представительств в
герцогствах Эгмонтер или Леконсур, быстро приберут к рукам другие, а вот фактории в
западных пределах… ума не приложу, как быть с пограничными фортами. Если придется
налаживать снабжение собственными силами, мы за год потратим на конвои больше, чем
стоил весь тот злополучный контракт. К тому же придется улаживать дела с Торговой
гильдией. Им наверняка не понравится, как мы поступили с их казначеем. И даже если мы
сумеем договориться относительно мирно, они, дабы не потерять лицо, все равно взвинтят
цены на поставки для казны процентов на пятнадцать-двадцать. Во всяком случае, на
ближайшие полгода — год…
Лиддит вспыхнула.
— Да если они…
Но император не дал ей договорить.
— Остынь, дочь. Купцы — не меньшая, а зачастую гораздо более значительная опора
трону, чем армия. И если мы не имеем особых проблем с верностью герцогов, то это,
наверное, скорее заслуга именно купцов, а не армии или магической мощи короны. Дружины
владетелей и ополчение провинций превосходят по численности императорскую армию в
шесть, а то и в семь раз, а десяток старших магов или трое-четверо членов императорского
ковена вполне могут поспорить и с самим императором. Так что сладкая мысль о
собственном, пусть и небольшом, королевстве не слишком часто посещает графские и
герцогские головы в основном потому, что, как показывает опыт, это очень быстро
становится известным здесь, при Дворе. А известным это становится как раз потому, что
торговое сословие жизненно заинтересовано в удобном и безопасном сообщении со всеми
отдаленными пределами империи и дружественных стран, что станет невозможным, если
империя рухнет. Понимаешь теперь, почему мы не можем себе позволить настроить
купечество против трона?
Лиддит растерянно посмотрела на отца.
— Но ведь мы не должны позволять безнаказанно расхищать казну государства.
Граф Лагар вновь вздохнул.
— Безнаказанно — нет, но, простите меня, принцесса, есть великое множество
способов заставить не слишком чистого на руку торговца так или иначе возместить казне
понесенные убытки. Притом чаще всего к взаимному удовольствию. И потом, даже если и
возникнет необходимость примерно наказать кого-то из этого сословия, не очень разумно
делать это вот так, с плеча. Жерар Эглие в тюрьме, а я плохо представляю себе, кого выберут
новым казначеем Торговой гильдии, и практически не имею возможности повлиять на этот
выбор. У меня просто нет на это времени. Между тем, если это окажутся представители
семьи Лемгор или Тарена Жекоба, может случиться так, что Двор втянется в крайне
нежелательное противостояние с Торговой гильдией. А это сейчас ой как некстати…
На несколько мгновений в палате установилась тишина, ее нарушил неуверенный голос
Лиддит:
— Ну, если вы считаете…
Граф покачал головой.
— Увы, моя принцесса, отменить ваше решение будет еще большей ошибкой. Мы не
можем допустить, чтобы решение, принятое членом императорского дома, который имел для
этого все полномочия от императора, было отменено. Этот опасный прецедент потрясет
основы государства. — Он кисло сморщился, и, повернувшись к императору, предложил: —
Пусть все остается как есть. А через полгода я представлю в малый императорский совет
предложение о замене заключения высылкой в западные пределы. Возможно, старине
Жерару удастся как-то вывернуться и сохранить фактории, особенно если он будет пребывать
там лично… — Лагар повернулся к принцессе. — А вас, Ваше Высочество, я прошу на
будущее хотя бы ставить меня в известность о своих планах, связанных с более-менее
влиятельными особами. Дабы я мог хотя бы подготовиться к возможным последствиям
ваших действий.
Лиддит снова вспыхнула, но, бросив взгляд на отца, сдержалась и произнесла ледяным
тоном:
— Граф, отныне я непременно буду ставить вас в известность о ЛЮБЫХ
преступлениях против короны и суверена, о которых ВЫ, возможно, уже и так осведомлены,
но считаете их не очень значительными. Однако хочу заявить: если император по-прежнему
будет доверять мне говорить от его имени, я ДАЛЕКО НЕ ВСЕГДА готова следовать вашим
умозаключениям о возможном и допустимом. Преступление есть преступление, и чаще всего
благо короны требует незамедлительно наказать преступника, а не думать, как «возместить
убытки», да еще и «к взаимному удовольствию».
Лицо графа Лагара скривилось, как будто он прокусил лимон; бросив на императора
взгляд, как бы говорящий «ну что я говорил», он с коротким поклоном вышел из зала.
Император проводил его взглядом и повернулся к принцессе:
— Не стоит быть такой задиристой с моим первым министром, дочь…
Лиддит сердито фыркнула:
— Тоже мне первый министр!
— Ты несправедлива к нему. На службе короне граф Лагар потерял двух старших
сыновей. А их мать погибла во время налета орков, когда сам граф с имперским войском был
занят далеко на востоке. И, поверь мне, для него это очень горькая потеря. Потому что
младший, выросший без отца, сбился с пути. Молодого человека не привлекает ни
благородная воинская стезя, ни какая-либо иная служба трону. Его интересуют только кости,
карты и вино. И это для графа непереносимая сердечная боль… — император замолчал.
Лиддит почувствовала, как ее сердце сжалось от жалости к отцу. Еще не так давно отец
представлялся ей несокрушимой глыбой, могучим монументом, нерушимо высящимся над
людским морем, но теперь она всем своим существом чувствовала, как отец слабеет с
каждым днем. Вот и сегодня, вдруг преисполнился сочувствия…
— А как развивается твоя… дружба с герцогом Эгмонтером?
— Дружба? — Лиддит улыбнулась. — Ты прав, отец, это всего лишь дружба. Он очень
мил, но…
Император вздохнул.
— К сожалению, моя маленькая, у нас не так уж много времени. Я не хочу тебя
принуждать, однако тебе хорошо бы поторопиться. Не скажу, чтобы меня уж очень
устраивала кандидатура герцога, но все же это не такая уж плохая партия. В свое время я сам
возложил на него герцогский венец, и пока у меня не было причин пожалеть об этом выборе.
Во всяком случае, он разумно не лезет в большую политику, довольствуясь мирной жизнью в
своем герцогстве, а при любых пертурбациях в императорском совете я всегда могу
рассчитывать на его голос…
Лиддит нахмурилась. Нет, фигура герцога в качестве кандидата в женихи не вызывала у
нее особого отвращения, но люди, существует же такое понятие, как любовь! Император
улыбнулся и покачал головой. Все мысли дочери были четко написаны на ее нахмуренном
личике. Как же она мила и неопытна! И как тяжело ей придется в этой мутной клоаке под
названием Двор, когда его самого уже не будет на свете…
— Так что, доченька, постарайся определиться до твоего дня тезоименитства. Я хочу
объявить имя твоего жениха одновременно с оглашением указа о твоем наследстве. И, поверь
мне, оно будет достаточным, чтобы разные охотники за лакомыми кусками принялись
увиваться вокруг тебя, облизываясь в предвкушении будущих благ. Поэтому, если у тебя
появится официальный жених, это изрядно облегчит жизнь и тебе тоже…
Когда император покинул зал, Лиддит еще некоторое время молча сидела, размышляя
над словами отца. Тот, первый разговор она постаралась побыстрее выкинуть из головы, зная
от подружек, что все отцы рано или поздно заводят разговор о замужестве. Так что тот
разговор она посчитала неким ритуалом, который все отцы обязаны выполнить в отношении
своих дочерей. Тем более что о своей матери она знала очень мало… Но сегодня… сегодня
перспектива неизбежного и к тому же очень скорого замужества встала перед ней в полный
рост. Лиддит опустила голову и с ненавистью посмотрела на свою грудь. Нет, как говорила ей
матушка Крамар, у нее вполне приличная грудь — высокая, упругая, просто пальчики
оближешь… но это еще одно доказательство того, что она женщина. И что перед ней
закрыты все те пути, о которых она мечтала… Лиддит вздохнула.
Что ж, остается радоваться тому, что она хотя бы дочь отца, который готов позволить ей
самой выбрать себе жениха. Дочери крестьян выходят замуж по воле отца, старающегося
таким образом прирезать выгодный надел или получить доступ на удобный участок выгона,
купеческие дочери своим замужеством укрепляют торговые связи своих семей или
«привязывают» к отцовскому торговому дому энергичного и перспективного приказчика,
дочери герцогов и графов приобретают для отцов влиятельные связи и отдаются более
удачливым вельможам в качестве, так сказать, откупной платы… и никто их не спрашивал,
симпатичен ли им тот, кому их отдают в жены. А ведь каждая из них мечтала о любви…
Дверь зала тихо скрипнула, и принцесса отвлеклась от своих мыслей.
— Левкад?
— Да, госпожа.
Лиддит шумно вздохнула. После того, что она только что выслушала, ей не очень-то
хотелось задавать вопрос, но и из наставлений старика Крамара и из поучений отца она
твердо усвоила: для настоящего повелителя, командира, полководца главное — полная
ясность.
— Как все прошло?
Ответ был уклончиво краток.
— Жерар Эглие в тюрьме.
Лиддит раздраженно скрипнула зубами.
— Да, темная напасть, я тебя не спрашиваю, где он! Я спрашиваю, как все прошло?
Левкад поежился.
— Ну… там собралось около двух десятков купцов из Торговой гильдии… они были
недовольны.
— Недовольны?
— Да… ОЧЕНЬ.
Лиддит досадливо сморщилась.
— Ладно… разберемся. — Она немного помолчала, наморщив лоб, потом посмотрела в
упор на своего слугу.
— Ты ведь не просто штаны там протирал, у мажордома? — Левкад удивленно
воззрился на свою госпожу. Лиддит сердито нахмурилась. — Короче, кто у нас самый
влиятельный торговец в империи? Ну, из числа тех, кто безоговорочно верен царствующему
дому.
Левкад насупился.
— Я не вправе давать советы Вашему Высочеству.
— А вот этого не надо, — проворчала Лиддит. — У меня уже уши завяли от твоих
советов.
— Это другое, — возразил Левкад. — Слуга должен заботиться о телесном здоровье
своего господина или госпожи, а уж как ему или ей поступать — это только его или ее дело…
или касается других благородных господ.
— А я у тебя и не спрашиваю совета. Я требую от тебя информацию. И попробуй мне
ее не дать!
Левкад, пару мгновений поколебавшись, сдался.
— Ну… говорят, Тавор Эрграй. Но если выдумаете предложить ему должность
казначея, скажу сразу: это гиблое дело.
— А вот это уже совет, — огрызнулась Лиддит, но тут же сбавила тон: — А почему?
— Не хочет он… — пояснил Левкад. — Ходят слухи, будто ему уже трижды
предлагали, но все без толку. Не соглашается.
— А он в самом деле предан трону?
Левкад пожал плечами.
— Да кто ж его знает? Купцы, они все себе на уме. Однако в явном недовольстве не
замечен, так что можно считать лояльным. Только я ж говорю: зря все.
— А вот это уже не твоего ума дело, — рявкнула принцесса. — Разузнай, где он сейчас.
И быстро! Остальным я займусь сама. — Она подняла глаза вверх, к высоким стрельчатым
окнам. — И проветри здесь. А то после этого слизняка Эглие здесь очень воняет.
Глава 4
Ночная встреча
Прошедшие полтора года сильно изменили Троя. Теперь он почти ничем не напоминал
наивного и стеснительного паренька из глуши, практически ничего не знавшего о большом
мире. За эти полтора года он не только многое повидал и о многом узнал, но и сумел
прославиться по всему северному пределу империи. Ну еще бы, воин, приручивший
каррхамов, разгромивший Святое место Каменных лбов и уничтоживший всех их шаманов.
Более того, фактически освободивший от Каменных лбов северные предгорья Арруина. Не то
чтобы это было сделано специально. Просто после того, как Трой с каррхамами атаковал
Священное место и вырезал всех шаманов, Каменные лбы, обычно предпочитавшие вести
войну ни шатко ни валко, пришли в полное неистовство и в слепом остервенении полезли на
стены Горбатой Скалы. Но крепость строили гномы, так что забраться на стены просто так —
без лестниц, без штурмовых башен, без мощного прикрытия лучников, без долгого и
тщательного обстрела стен из осадных орудий — было практически невозможно. А
тяжеленные дубины Каменных лбов, несмотря на всю их мощь, оказались слишком слабой и
неэффективной заменой таранам. Так что трехдневный остервенелый штурм Горбатой Скалы
закончился тем, что кланы, собравшиеся под стенами крепости, были вырезаны практически
полностью. Впрочем, гарнизон крепости тоже потерял почти четверть своего состава. К
концу сражения люди просто валились с ног от изнеможения. Каменные лбы лезли на стены,
выстраивая живые пирамиды, а кипящая смола и каменные ядра для камнеметных орудий
кончились еще к исходу первого дня штурма… Набеги Каменных лбов продолжались еще
около полугода, пока весть о разгроме Священного места не дошла до самых отдаленных
кланов, которые, услышав эту чудовищную весть, тут же срывались с места и в полном
составе мчались к Горбатой Скале, горя жаждой мщения. Но это были уже мелкие стычки.
Основные силы Каменных лбов были уничтожены в первой трехдневной битве. Так что
спустя восемь месяцев на северные предгорья Арруина опустилась никогда ранее не
виданная здесь практически мертвая тишина. Поисковый отряд, возглавляемый приятелем
погибшего в схватке у сторожевого стойбища Парикла, обследовал большую часть бывших
стоянок Каменных лбов и обнаружил, что все они пусты. Остатки Каменных лбов отказались
от мести (во всяком случае, на какое-то довольно длительное время) и ушли. Куда — об этом
никто не мог сказать. На сколько — тоже. Но всем было ясно, что в ближайшие несколько лет
рудникам ничто не угрожает. И делать наемникам в этих горах совершенно нечего…
Едва они преодолели ворота, как сзади послышался довольный голос Арила:
— Ну что, вроде как добрались…
И сразу вслед за этим:
— Тьфу! Типун тебе на язык! Разве можно такое говорить?
— А что здесь такого? — удивился Арил.
— Мы еще не добрались до места ночлега и не запалили свечу во славу Великого
незримого Ахаве!
Арил хмыкнул.
— Ох уж мне эти идшские заморочки…
— Помолчи, я лучше знаю…
— Да заткни ты пасть, Ахавово отродье! — вмешался гном.
— А вам, уважаемый гленд, следовало бы знать, что Великий незримый Ахаве…
— Убью!
Трой обернулся:
— А ну тихо!
Бенан Ицхор, идшский колдун, которого они отвязали от каменного столба в
Священном месте Каменных лбов и который с тех пор не давал покоя всему десятку, на
мгновение замер с открытым ртом, а затем нехотя отвернулся от разозленного гнома. Бенан
был стар, велеречив и… невыносимо зануден. В то же время он был очень, ну просто ОЧЕНЬ
умелым врачевателем, обладал огромным житейским опытом и (как и любой представитель
этого не слишком многочисленного, но чрезвычайно деятельного народа) немалой сноровкой
в торговых и денежных делах.
Повозки медленно катили по широким, мощенным толстыми каменными плитами
улицам Эл-Северина. Трой, не упуская из виду повозки, вовсю крутил головой. Столица
человеческой империи была огромным городом. Только гномьи города, раскинувшиеся на
многие десятки миль в недрах гор, могли соперничать с ним величиной. А под открытыми
небесами равных ему не было. В центре столицы вздымались ввысь стены древнего
Высокого города. Эта часть Эл-Северина была построена на вершине огромной плоской
скалы или скорее даже небольшой столовой горы, края которой были укреплены высокими,
почти в сорок локтей, стенами из ослепительно-белоснежного каросского мрамора
(естественно, упрочненного магией).
По легенде, его выстроили люди, эльфы и гномы. Вместе. И произошло это во времена
Марелборо, великого первого императора людей, создавшего первую империю и в союзе с
гномами и эльфами низвергшего темных богов. Так это было или нет, никто сейчас уже
сказать не мог, но многие, в том числе и сами эльфы и гномы, соглашались, что красотой,
великолепием и роскошью Высокий город вполне мог соперничать с городами эльфов и
гномов. Ходили слухи, что Марелборо наложил на Высокий город могучие заклятия,
охранявшие покой его обитателей. Притом во всех отношениях. Например, за тысячи лет его
существования в Высоком городе не удалось построить ни одного нового дворца, хотя
попытки предпринимались с завидной регулярностью. Время от времени какой-нибудь из
особо приближенных к двору придворных выхлопатывал право вырубить часть огромного
дворцового парка и построить себе уютный особнячок. Дровосеки принимались за дело —
площадка расчищалась, затем к работе приступали каменщики. И тут начиналось самое
интересное. Несмотря на то, что новое здание строилось на скальном основании, его
фундамент начинал плыть, только что возведенные стены обрушивались, плиты, которыми
мостился будущий двор, топорщились и находили одна на другую, каменные вазы-цветники
трескались. Короче, через несколько недель безуспешных стараний возвести на вожделенном
месте хоть что-то застройщики, как правило, сдавались и уводили рабочих. Проходил год,
иногда два, и вырубка уже ничем не отличалась от остальной части парка. Каким образом на
недавно вырубленном месте появлялись деревья лет ста от роду, судя по обхвату стволов,
никто не знал (да и не особо стремился узнать). Так что дворцы и парки Высокого города
сохранялись в первозданном виде со времен Марелборо.
Вокруг Высокого города располагался Большой город. Его стены были сложены из
белого кирпича. В Большом городе жили вельможи, которым не посчастливилось
обустроиться в Высоком городе, а также богатейшие купцы империи. Квартал Птичьи гнезда
был обиталищем художников и музыкантов.
За стенами Большого города раскинулся Нижний город. Его стены были сложены из
дикого камня людьми. Здесь жили простые граждане Эл-Северина…
Через полчаса повозки въехали на широкий, замощенный камнем двор столичного
отделения торгового дома «Эрграй и партнеры». Садир Туран напряженно следил, как
повозки протискиваются через узковатые ворота, не позволяя себе ни на минуту отвести
взгляд.
— Ну что, десятник, вроде как все. Добрались, — сказал он с облегченным вздохом,
когда последняя повозка въехала внутрь и тяжелые створы ворот сошлись.
Трой улыбнулся. Туран вытер лицо, тоже широко улыбнулся и неожиданно заявил:
— А знаешь, у меня это была, считай, самая спокойная поездка. Так что… давай
вечерком посидим в «Клыках и рогах». Я угощаю.
Трой удивленно вскинул брови. Такой щедрости от прижимистого приказчика он не
ожидал. Может, тот собирается…
Туран рассмеялся.
— Да не бойся. Условленное за конвой получишь сейчас же — в кассе, я приглашаю
просто так, по дружбе.
Трой покраснел. Ну почему каждый, кому не лень, читает все, о чем он думает, по его
лицу? И когда это кончится?
— А чего… посидим.
— Вот и хорошо! — обрадовался Туран и, соскользнув с седла, направился к повозкам.
Их надо было еще разгрузить.
— Чего он от тебя хотел?
Трой повернулся. Гном тоже слез с лошади и стоял сзади, провожая старшего
приказчика серьезным взглядом.
— А ничего, — пожал плечами Трой. — Просто предложил посидеть сегодня вечером в
«Клыках и рогах».
— Понятно, будет уговаривать перейти в торговую стражу. — Гном хмыкнул. — Не
соглашайся. Скукотища невероятная, да и платят не очень. К тому же семьи у тебя покамест
нет…
— А при чем здесь семья?
Гном снисходительно усмехнулся.
— Понимаешь, десятник, когда ты переходишь в торговую стражу, то присягаешь главе
торгового дома и его компаньонам. Ну вроде как вассальную клятву приносишь. И это
означает, что они, в свою очередь, берут на себя обязательство заботиться о твоей семье,
ежели… ну, ежели что с тобой произойдет. То есть, если тебя в каком конвое или при охране
фактории орк там подколет или тролль, либо Каменный лоб дух из тебя вышибет, — твоей
семье от торгового дома будет положена кое-какая пенсия. Не то чтобы очень, но с голоду не
умрут. Так вот, под этой маркой жалованье они кладут своим стражникам не больно-то
большое. А с другой стороны, стараются особо свою стражу под мечи да стрелы не
подставлять. Кому интересно платить денежки, почитай, ни за что — человека-то уж нет, а
денежки идут. Так что, где какая заваруха намечается, торгаши тут же наемников нанимают, а
свою стражу ховают куда подальше. Вот я и говорю, служба это не больно денежная и
скучная, а семьи у тебя нет, так что никакого интереса…
Трой задумался:
— Меня одного?
Гном кивнул:
— Скорее всего. Таких, как мы, пруд пруди, а про тебя уже истории рассказывают.
— Про меня? — Трой слегка порозовел. Гном расхохотался:
— Да ладно, десятник, сходи. Я этот кабачок знаю, не про наши души, дороговато. Но
кормят там изрядно. Правда, отсюда далековато, так что дорогу запомни.
Гмалин оказался кругом прав. Садир Туран действительно предложил ему перейти в
торговую стражу, и кухня в «Клыках и рогах» оказалась куда более изысканной, чем он до
сих пор пробовал. Впрочем, для старшего приказчика вечер оказался бесполезным. Трой не
собирался переходить в торговую стражу.
— Жаль-ж-жаль… Мне было приятно… с тобой работать. Ты умелый воин и…
хороший командир. В торговой страже ты пошел бы д-далеко, возможно, даже стал бы
капитаном… — Приказчик пригорюнился. Трою тоже стало жалко до слез, что он вот так,
походя, обидел хорошего человека. С другой стороны, как можно бросить своих
побратимов? — Ну что ж, если не хочешь… — Туран огорченно покачал головой (отчего
едва не съехал с лавки на пол) и поднял руку, призывая хозяина. — Но если вдруг это…
передумаешь — найди меня.
Когда они вышли из таверны, на улицы Эл-Северина уже опустилась ночь. Старший
приказчик окинул взглядом улицу, освещенную ярко горящими фонарями, и, пошатнувшись,
протянул Трою руку.
— Ну, я пошел.
— Так ведь… — Трою казалось, что он совершенно трезв, но язык отчего-то ворочался
с некоторым трудом, а мысли слегка путались. — Я это… ну… наши же остановились в
этом… как его… «Дубовом листе»… прямо напротив…
Садир Туран замотал головой:
— Неа… я домой. Мне в Нижний город… Дом у меня там… Уф. Хорошее
крентольское. Эк пробрало! — И, на мгновение задержав руку Троя в своей (дабы
восстановить равновесие), он, слегка покачиваясь, двинулся вниз по улице. Трой некоторое
время постоял, щурясь и прикидывая, в какую сторону идти, затем вроде как уловил нужное
направление и двинулся вперед, стараясь крепко ставить ноги и не качаться.
Пройдя пару кварталов, он свернул в переулок, который тускло освещался только парой
свечных фонарей, висевших над ступенями домов побогаче…
Трой сразу и не понял, что происходит. Он был так занят тем, чтобы не шататься, что
ничего вокруг себя не замечал. Но где-то сбоку мелькнула тень, и руки сработали
инстинктивно: рывок, захват, хруст ломаемого запястья и… чей-то дикий вопль тут же
вышиб весь хмель из мозгов Троя. Он выпустил вывернутую руку и отпрыгнул к стене,
выхватывая радаганский нож, который предпочитал носить на поясе вместо обычного
кинжала. В переулке кроме него находилось еще шестеро. Один валялся на земле, поскуливая
и баюкая сломанную руку, еще трое стояли перед ним, выставив перед собой ножи и
кинжалы, а четвертый, здоровенный амбал, находился чуть поодаль. Он был занят тем, что
держал, заломив ей руки, какую-то женщину.
— Эй, парень, — заговорил один из троих, — ты поломал руку одному из моих людей,
но я на тебя не в обиде. Жизнь — штука справедливая. Если разинул рот на добычу, а она
оказалась тебе не по зубам, получи полной мерой. Так что, если ты быстренько покинешь
этот переулок и забудешь о том, что видел, я не стану особо расстраиваться.
Трой молча окинул взглядом открывшуюся картину. Трое на одного. Бугай вряд ли
бросит добычу. Ширина переулка — шагов пять. Вооружение — ножи и кинжалы. Ругир
говорил, что у городских налетчиков оружие частенько бывает смазано ядом, не всегда
смертельным (убийство есть убийство, убийц во все времена и во всех городах и весях
вешают как собак), иногда просто парализующим, но в нынешней ситуации это не имело
значения. Понятно, что они владеют своими ножами да кинжалами не в пример лучше, чем
мечом или секирой. В поле у этой троицы против него не было никаких шансов, но сейчас
они в своей стихии, а он здесь гость… Трой набычился. Ну и что?
— Леди пойдет со мной.
Главарь хрипло расхохотался:
— Леди? Ну ты и сказанул, парень. Это уличная шлюха. Мы заплатили ей вперед, но
она отказалась спать со всеми сразу и, попользовав одного, попыталась удрать через окно.
Мы просто собираемся получить то, за что уже заплатили.
Услышав эти слова, женщина в руках амбала задергалась, и Трой разглядел, что ее рот
залеплен «ведьминой липучкой», липким мхом, обычно используемым в качестве кляпа. Не
то чтобы это была такая уж дорогая и редкая штука, но за сбежавшими проститутками
обычно не охотятся, оснастившись подобным образом. Что-то тут было не так…
— Пусть леди сама расскажет.
— Послушай, парень, ты всегда влезаешь в дела, которые тебя не касаются?
Трой упрямо наклонил голову:
— Леди пойдет со мной.
— Ну что ж, парень, ты сам напросился… — В голосе главаря зазвучали ласково-
печальные нотки, а в следующее мгновение Трой метнулся вперед, уходя от двух
метательных ножей, метивших ему в голову и живот, перекувыркнулся через плечо и
полоснул ножом слева. Левый из налетчиков показался ему гораздо менее подвижным, чем
остальные, а первое правило любого боя с несколькими противниками — как можно быстрее
уменьшай их число. Оценка оказалась правильной, нож вонзился во что-то мягкое, раздался
приглушенный вскрик, Трой крутанулся, прикрываясь раненым от остальных нападающих, и
на мгновение замер, фиксируя изменения диспозиции.
Главарь оттянулся чуть назад. Второй из нападавших, наоборот, двигался прямо на
раненого, то ли еще не осознав, что Троя уже нет на том месте, то ли просто не успев
изменить траекторию. Трой тут же пихнул раненого навстречу летящему вперед бандиту и,
прикрываясь им, как щитом, выбросил вперед руку с ножом, метя в голову. Удар получился,
лезвие ножа с чмоканьем вошло в правую глазницу. Трой качнулся назад, уходя от попытки
неуклюже развернувшегося раненого полоснуть его кинжалом по лицу, а затем, перехватив
рукоятку ножа обратным хватом, полоснул раненого по животу крест-накрест и отскочил
назад. На этот раз диспозиция выглядела намного лучше. Два рухнувших на брусчатку тела
уже не представляли угрозы, а уцелевшие бандиты замерли, видимо ошеломленные столь
молниеносной потерей численного преимущества, чем Трой мгновенно и воспользовался,
метнув нож в амбала. Тот захрипел, отпустил пленницу, вскинул руки к рукоятке ножа,
вонзившегося ему в глотку, и завалился на спину. Трой шагнул вперед, подобрал кинжал
одного из убитых, пару раз умело рассек воздух перед собой, демонстрируя, что и кинжалом
он владеет не хуже радаганского ножа, и упрямо произнес:
— Леди пойдет со мной.
Главарь тихо выругался себе под нос и, отпрыгнув назад, исчез в темноте переулка.
Трой довольно ухмыльнулся и двинулся к поверженному амбалу, собираясь забрать свой
нож. Женщина, при падении амбала тоже рухнувшая на брусчатку, уже поднялась на ноги и
сейчас возилась с «ведьминой липучкой». Рывок.
— О-у!! Темные боги, ну что за день!
Она прижала руку к лицу, и Трой невольно поморщился. Сам он никогда не пробовал,
но, по словам идша, которому за его жизнь не раз залепляли рот подобной дрянью (сказать по
правде, Трой и о существовании-то подобной гадости узнал именно от идша), снятие
«ведьминой липучки» причиняло ОЧЕНЬ болезненные ощущения.
— Надеюсь, вы не поверили этому уроду?
Трой хмыкнул. Да-а, если дамочка, только что вывернувшаяся из лап налетчиков и
освободившаяся от «ведьминой липучки», в первую очередь интересуется, не поверил ли ее
освободитель в то, что она проститутка…
— Нет, леди.
— Ну и слава богам.
Она отвернулась, выудила откуда-то расческу и, скинув с головы капюшон плаща, до
того довольно хорошо скрывавший ее лицо, начала приводить себя в порядок. Трой
несколько мгновений топтался рядом, не очень понимая, что и как делать дальше, а затем
тихонько отвернулся и уже совсем было собрался двинуться к таверне, где его ждали
товарищи, когда вновь раздался ее голос:
— Как, молодой уважаемый господин, неужели вы собираетесь оставить леди одну,
когда, как выяснилось, улицы столицы столь небезопасны?
«Молодой уважаемый господин» обернулся.
— Э-э… нет, леди. — Трой бросил взгляд на стоящую перед ним женщину и внезапно
сконфузился. — То есть я готов… ну… — Он смущенно замолчал. Уж больно
привлекательное зрелище оказалось прямо перед его носом. Леди оказалась совсем юной
девушкой. В ней не было дородности служанок из таверн или крестьянских дочек, грудь,
скрытая строгим лифом, была не слишком большой, но явно крепкой, а линия талии и бедер,
обрисовавшаяся под скромным, но отлично сшитым платьем, заставила бы задержать на них
взгляд любого мужчину.
— Вот и хорошо. — Леди благосклонно кивнула, делая вид, что не замечает
произведенного эффекта. — Тем более что здесь недалеко. Ну что же вы… предложите даме
руку!
Трой густо покраснел и, повернувшись так, чтобы незнакомке было удобнее, неуклюже
оттопырил локоть…
Они прошли до конца переулка, и Трой уже начал потихоньку привыкать к ощущению
легкой женской руки, лежащей на сгибе его локтя, как вдруг она снова спросила:
— Вы давно в столице, молодой уважаемый господин?
— Я? Это… сегодня приехал.
— Да-а? А откуда?
— С-с… Арруина.
— Вот как… — Она посмотрела на него с интересом. — Так вы из торговой стражи
мастера Эрграя? Но он вроде как приехал в столицу еще вчера?
Трой мотнул головой:
— Неа… — Он запнулся, облизал внезапно пересохшие губы и скованно пояснил: —
Наемники мы, из сотни Даргола.
— Славный командир, — задумчиво протянула незнакомка и замолчала, о чем-то
размышляя. Трой почти двадцать шагов (сам считал) набирался духу, прежде чем спросить:
— А вы откуда?
— Я? — Девушка улыбнулась. — Я живу в столице.
— И… давно? — спросил Трой и тут же вновь покраснел, осознав свою глупость.
— Всю жизнь. Эл-Северин — лучший город на свете, — ответила девушка с улыбкой и
тут же нахмурилась, видно, припомнив все, что произошло в темном переулке, — хотя и
здесь встречаются подонки…
Некоторое время они шли молча, девушка вдруг остановилась и повернулась к нему.
— Ну вот мы и пришли.
Трой окаменел:
— Но… это… я…
— Наверное, молодой уважаемый господин, вы хотите спросить, как меня зовут?
— Д-да! — сконфуженно пролепетал Трой.
— Ну что ж, — в глазах девушки блеснули озорные огоньки, — я же не могу отказать
своему спасителю в такой малости? — Она игриво наклонила голову. — Меня зовут…
Ликкета. — Она вдруг приподнялась на цыпочки, вытянув шею, легонько коснулась его щеки
влажными губами и, прежде чем Трой успел что-то сделать, попятилась.
— Спасибо, я никогда не забуду, что вы для меня сделали. А теперь мне пора идти. —
Девушка развернулась и быстрым шагом направилась в узкий переулок. Трой замер, ошалело
глядя ей вслед.
— Леди, как я могу увидеть вас еще раз? — закричал он, спохватившись.
Но стройная девичья фигурка уже исчезла во мраке.
Трой еще какое-то время молча стоял, поглаживая щеку и до сих пор не веря, что все
это случилось на самом деле, потом тяжело вздохнул и огляделся. Прямо перед ним высилось
двухэтажное здание «Дубового листа». Вот и пойми, кто кого провожал? Трой обернулся и
посмотрел в глубь переулка. Если она живет где-то рядом (а куда еще красивая молодая
девушка может идти в такой поздний час), то у него есть все шансы встретить ее еще раз. И
молодой десятник, повеселев, решительным шагом направился к двери таверны.
Глава 5
Безумные поиски
— Ну и что?
Трой тяжело вздохнул и, досадливо поморщившись, махнул рукой.
Бенан Ицхор покачал головой и, повернувшись к гному, печально произнес:
— Мальчика надо лечить!
Гмалин утвердительно кивнул, и это был один из редких случаев, когда гном и старый
идш были полностью согласны друг с другом. Все остальное время они, как правило, были
непримиримыми противниками, до хрипоты споря друг с другом. Трой мрачно покосился на
них и, сгорбившись, двинулся вверх по лестнице…
На следующее утро после той «романтической» ночной прогулки Трой вскочил на ноги
ни свет ни заря. Наскоро позавтракав яишенкой из дюжины яиц с салом и луком, он вытащил
из своего мешка тот самый камзол из чеширской шерсти, который был куплен на его первое
жалованье, и отправился выполнять принятое накануне решение.
Первый день результатов не принес. Трой исходил все окрестные улицы и переулки,
испугал несколько дюжин молодых служанок, молочниц и зеленщиц, разносивших свой
товар по окрестным домам (впрочем, если бы Трой был немного повнимательней, он бы
заметил, что у большинства молодиц испуг был деланным), но никаких следов своей ночной
знакомой так и не обнаружил. На следующий день Трой решил зайти с другого конца и начал
поиски с того переулка, где столкнулся с бандитами. Пошлявшись по округе, он вернулся
обратно к «Дубовому листу» и, преодолевая природное смущение, принялся стучаться во все
двери, спрашивая у открывающих двери тетушек: «Не могли бы вы позвать леди Ликкету?»
Результаты обхода доброй половины домов были таковы: дважды ему пришлось спасаться от
собак, один раз его едва не окатили помоями, а во всех остальных домах никакой Ликкеты не
оказалось.
Вечером второго дня Трой молча вылакал два кувшина дешевого, но забористого
таклийского эля и, не удостоив ни одного своего подчиненного взглядом, завалился спать как
был: в роскошном камзоле чеширской шерсти, несколько драных, но аккуратно заштопанных
рейтузах и щегольских мягких сапожках из телячьей кожи.
Утром его поднял гном.
— Эй, десятник, вставай, Даргол вызывает.
Трой сел на постели, кинул на Гмалина тяжелый взгляд, потер лоб и уныло буркнул:
— Я это… заболел.
После чего рухнул обратно на постель, так и не потрудившись раздеться.
Гном хмыкнул и, возведя глаза в потолок, дипломатично произнес:
— Хорошо, я так ей и скажу.
Трой взвился на кровати:
— Кому?
Гном пожал плечами:
— Да мне-то откуда знать? — Он немного помолчал и с сомнением добавил: — Она
сказала, что ищет молодого человека, который так лихо расправился с ночными бандитами…
Трой с такой скоростью метнулся к двери, что гном еле успел поймать его за полу.
— Куда? Ты что, хочешь показаться ей с такой небритой рожей?
Трой замер, очумело посмотрел в свинцовое зеркало, висевшее на стене его комнаты,
горестно взвыл и метнулся к сундуку, в котором хранился его мешок…
Через пять минут он кубарем скатился вниз по лестнице, яростно вращая глазами и
прижимая к порезу на щеке кусок чистой тряпицы. Проскочив почти пустой зал, Трой
вылетел на улицу и завертел головой. Когда спустя пять минут на улице показался гном, Трой
уже успел сбегать до знакомого переулка.
— Где она?
— Кто? — невинно поинтересовался гном.
— Ну… Ликкета!
— Так вот как, значит, ее зовут… — понимающе кивнул гном. — А мы-то гадали…
Лицо Троя побагровело.
— Где она?
Гном вздохнул.
— Да не знаю я, но… будем искать.
— Так ты же сказал?.. — растерянно произнес Трой.
— А что, был другой способ поднять тебя с постели?
Трой поник, но расстаться с надеждой было нелегко.
— А откуда тогда ты узнал про бандитов? — спросил он.
Гном усмехнулся.
— Нашел задачку! Когда молодой парень, возвратившись поздно ночью, сначала час
точит и правит свой радаганский нож, глупо лыбясь при этом, а на следующий день надевает
свой лучший камзол и принимается носиться по округе, приставая к девицам и стучась в
двери окружающих домов, так ли сложно догадаться, что произошло?
Трой пошел к двери, шаркая ногами, и весь его вид — опущенные плечи и понурая
голова — являл собой живописную иллюстрацию всей глубины отчаяния и безнадежности, в
какую только может быть ввергнуто человеческое существо.
Гном проводил его взглядом и удивленно покачал головой, будто не веря, что одна
короткая случайная встреча могла оказать на молодого десятника столь… разрушительное
действие.
— Эй, Трой…
Тот остановился.
— Не стоит… если уж тебе так это надо, мы ее отыщем.
Трой резко развернулся и с недоверием уставился на гнома. Гном кивнул, подтверждая
то, что только что произнес, и пояснил:
— У меня и этого старого пейсастого ворожея в столице немало знакомых, а Эл-
Северин только притворяется большим городом. На самом деле он большая деревня, где все
всё про всех знают.
Трой выпрямился, лицо прояснилось. Гном усмехнулся по себя. Ну что за чудо природы
эти влюбленные! Всего лишь пара слов, проблеск надежды, не на ответную любовь, а всего
лишь на возможную новую встречу, и мир из юдоли горя и скорби вновь превращается в
место, где вполне возможны радость и счастье.
— А теперь, коли, мы уже придумали, как решить нашу… маленькую проблему, может
быть, ты, десятник, — тут голос гнома приобрел ядовитые нотки, — все-таки соизволишь
посетить сотника?..
По большому счету его поход к Дарголу был совершенно бесполезным (косвенным
подтверждением тому стал тот факт, что гном, обычно не пропускавший ни единого
совещания, на этот раз и не подумал идти вместе с Троем). Сотник собрал десятников, чтобы
сообщить, что через две недели сотне предстоит долгий поход, поэтому-де, пока есть время,
надо исправить снаряжение и перековать лошадей. А то десятники сами об этом не знали…
Вечером того же дня десяток был ознакомлен с основными приметами разыскиваемого
лица. После того как Трой полчаса описывал предмет своего внимания, гном, вышедший
подышать на крыльцо, спросил у идша, покинувшего стол чуть раньше:
— Ну что, понял что-нибудь?
Идш тяжело вздохнул:
— Тут сложно что-либо понять. Ну как, скажи мне, искать в толпе молоденьких
девушек ту, у которой «глаза будто звезды» или «улыбка, от которой сердце заходится». И
отчего влюбленные так сильно глупеют?
Гном хмыкнул:
— Да уж, остается благодарить богов, что мальчик не получил классического
образования, а то бы он нас вообще засыпал поэтическими эпитетами.
— Это точно, — согласился идш. — Слава богам, что обошлось без мадригалов…
Следующие несколько дней интенсивных поисков никаких результатов не принесли.
Гном и идш подняли на уши всю столицу, таверна «Дубовый лист» превратилась в
настоящий проходной двор. Нет, какие-то результаты были… Регулярно то там, то здесь
обнаруживалась очень симпатичная девушка, но это вновь и вновь оказывалась не та. Гном
даже стал подозревать, что некоторые из его знакомых, прознав о том, что за молодой
господин разыскивает предмет своей любви, просто пытались реализовать свои собственные
матримониальные планы, то есть свести потенциального жениха со своей племянницей,
золовкой или крестницей, авось, сладится. Вот и сегодня Трой вернулся с одной из таких
встреч…
За окном уже стемнело, когда в комнату Троя тихонько постучали.
— Ну кто там еще?
Из-за двери послышался голос хозяина «Дубового листа»:
— Извините, молодой господин, но тут к вам пришли.
За дверью послышался шорох, дверь задрожала от брошенного сапога из шкуры брага.
— Да пошли все к темным богам!
И тут звонкий женский голосок с нескрываемой насмешкой произнес:
— Так вот, значит, как? А мне все уши прожужжали про то, как господин Трой мечтает
меня снова увидеть.
За закрытой дверью послышался шум, шлепанье босых ступней, потом что-то упало, и
через пять секунд дверь распахнулась с такой силой, что содрогнулась вся таверна.
Трой замер, не веря своим глазам. В узком коридорчике, ведущем от лестницы к двери
комнаты, стояла Ликкета. Девушка смерила выросшее перед ней взъерошенное чудовище
насмешливым взглядом и, царственно задрав носик, проследовала в комнату.
— Ну что, вы даже не пригласите леди присесть?
Трой суматошно кинулся поднимать опрокинутый стул и поправлять скомканную
постель.
— Вот… это… садитесь, пожалуйста.
Ликкета приподняла пышные юбки и грациозно опустилась на стул. Трой зачарованно
уставился на сидящую перед ним девушку. Она ничем не напоминала его деревенских
подружек или разбитных служанок из придорожных таверн, которых он встречал до сих пор.
Она была… чудом.
— Ну и? — Ликкета улыбнулась. — Так и будем сидеть? Вы собираетесь как-то
развлечь девушку?
— Я… это… — Трой густо покраснел. Он совершенно не представлял, что и как делать.
У него не было никакого опыта в ухаживании. Ну, пару раз гуляли с Селией у овинов… В
этот момент в распахнутую дверь просунулась величаво вздернутая борода гнома. Войдя
внутрь, он церемонно поклонился девушке и, повернувшись к Трою, чопорно произнес:
— Господин десятник, все готово.
Трой тупо воззрился на побратима. Гном едва заметно подмигнул ему левым глазом,
(который был заслонен от гостьи его здоровенным носом) и добавил:
— Позвольте сопроводить вас и вашу гостью к праздничному столу.
Трой (поняв, что его десяток пришел ему на помощь) облегченно выдохнул, немного
помешкав, шагнул вперед и протянул гостье руку… вернее, попытался протянуть, потому что
гном дернул его за рукав и прошипел на ухо:
— Сапоги-то надень.
Трой ошалело опустил голову и с ужасом обнаружил, что свой красивый камзол он
натянул, а вот обуться забыл.
— Леди изволит проживать в Эл-Северине? — светским тоном поинтересовался гном,
усаживаясь на кровать таким образом, что девушка была вынуждена отвернуться от
десятника.
— Да, я здесь родилась.
Похоже, она все поняла и деликатно развернулась к гному.
— А кому, уважаемая леди, мы обязаны счастьем видеть вас в нашей скромной
обители?
Трой, уже почти натянувший сапог, замер, пытаясь разобраться в том, что такое сейчас
сказал гном и не сказал ли он чего обидного… но Ликкета только весело рассмеялась.
— О, как вы завернули! Прямо как мо… наши придворные. Слухам, уважаемый гленд,
слухам… Меня некоторое время не было в городе, я сопровождала принцессу Лиддит… а
когда вернулась — оказалось, что вся столица взбудоражена. Все ищут некую леди, которая
само совершенство… Представьте себе, каково было мое удивление, когда выяснилось, что
это — я! — И Ликкета весело рассмеялась…
Вечер прошел просто на ура. Трой чувствовал себя на седьмом небе и откровенно
пялился на Ликкету (правда, лишь в те моменты, когда думал, что она этого не замечает). А
Ликкета очаровала всех. Она напропалую кокетничала с гномом и идшем, а с остальными
вела себя ровно и доброжелательно. К тому же в ее кокетстве не было никакого жеманства,
зато были юношеский задор и милая непосредственность. Более того, опытному кавалеру и
сердцееду могло бы показаться, что девушка несколько переигрывает, что ее кокетство
несколько неуклюже и наигранно, как будто она играет в то, чем ранее никогда не
занималась, либо занималась очень мало. Но за тем столом не было ни одного опытного
сердцееда…
Идш подсуетился и надыбал где-то бродячий оркестрик из шести музыкантов, поэтому
в таверну этим вечером набилась куча народу. Сначала народ заходил в «Дубовый лист»,
привлеченный звуками музыки. А уж затем доброхоты из завсегдатаев сообщали вновь
прибывшим, что «та самая», которую уже неделю разыскивал по всей столице молодой, но
уже успевший прославиться десятник из сотни Даргола, наконец-таки отыскалась. «Вон, вон
она, за тем столом… вишь как глазки-то блестят!» Народ вглядывался и… одобрительно
кивал. Не то чтобы она была так уж красива, скорее мила… но было в ней нечто такое… ради
чего мужики бросаются в огонь или… с улыбкой на лице идут выносить мусор и вешать
постиранное белье.
Из таверны они выбрались далеко за полночь. Трой даже не надеялся… но Ликкета
сама взяла его под руку, и они двинулись переулками в сторону дворца. Некоторое время они
шли по улицам, мило разговаривая о том, о сем. Вернее, говорила в основном Ликкета,
похоже, подобные посиделки были для нее в новинку и она была переполнена
впечатлениями. В то же время ее речь никак нельзя было назвать восторженным щебетанием.
Трой же больше молчал и глупо улыбался…
Неожиданно Ликкета умолкла и некоторое время шла, не говоря ни слова и лишь
изредка бросая на Троя задумчивый взгляд. Молодой десятник забеспокоился. Похоже, он
сделал что-то не так, не сумел поддержать разговор, но, как назло, ничего путного на ум не
приходило. Ну не будешь же с юной девушкой беседовать о достоинствах сапог из шкуры
брага или обсуждать преимущества «радужной» заточки лезвия меча перед «скосовой»?
Однако Ликкета сама пришла ему на помощь.
— Да-а-а, десятник Трой, сегодня вы удивили меня, пожалуй, даже больше, чем при
первой нашей встрече…
Трой настороженно подобрался. Удивить — еще не значит понравиться… Но, как
оказалось, Ликкета не имела в виду ничего плохого.
— Подумать только, — все так же задумчиво продолжала она, — в одном десятке
служат люди, гном, эльф и, — тут она хмыкнула и удивленно покачала головой, — даже идш!
А как вам удалось убедить Даргола принять идша на службу?
Трой засмущался:
— Да я… это, и не убеждал никого… Просто сказал, что идш просится к нам в
десяток… А сотник покачал головой и сказал: «Когда его начнут лупить всей сотней —
подставишь и свою спину».
Ликкета удивленно посмотрела на Троя и весело рассмеялась.
— Вот уж не подозревала, что у Даргола есть чувство юмора…
В этих словах была некая неправильность, что-то такое, что резануло Троя по ушам, но
что он не успел понять… Потому что в ближайшем переулке метнулась чья-то тень.
— Интересно, а как вы все уживаетесь?
Трой, не отрывая напряженного взгляда от приближающегося темного зева переулка,
незаметно ухватил за рукоятку свой радаганский нож и осторожно вытащил его из ножен.
— Так это… гном с идшем и не уживаются. Всю дорогу ругаются… а как распалятся,
так идш гнома начинает звать пустоголовым каменным грызом, а гном идша бестолковым
волосатым… кхм… прошу прощения, хреном.
Ликкета несколько мгновений переваривала услышанное, а потом громко
расхохоталась:
— Но ведь пока на идша никто не пытался, как это говорят, наехать, а? — заговорила
она, посерьезнев.
Трой от удивления даже забыл про переулок:
— То есть как это наехать? На кого? На нашего побратима?
Тут настал момент удивляться Ликкете.
— Идш — ваш побратим?
Трой кивнул:
— Ну да. Сначала-то все как-то само собой получилось. Ну, когда мы побратались… А
потом уже вроде как традиция. Ежели я кого в десяток беру, он тут же нашим побратимом и
становится.
Ликкета некоторое время шла молча, очевидно размышляя над тем, что услышала.
— Так все они не только ТВОИ побратимы, но и друг с другом?
— Ну да.
— И гном с эльфом тоже?
— Ну! — снова кивнул Трой и тихо шепнул: — Погоди-ка, я сейчас его…
Он успел замахнуться, но когда рука готова уже была метнуться вперед, посылая
тяжелый, мощнее кинжала, радаганский нож прямо в тускло обозначившийся силуэт,
Ликкета, подпрыгнув, вцепилась ему в плечо и закричала:
— Не надо!
Трой еле успел стиснуть пальцы, не выпуская клинок, уже готовый радостно
устремиться к телу врага, и пробормотал:
— Он за нами, почитай, от самой таверны идет.
— Да, я знаю. — Ликкета шумно выдохнула. — Это мой… — она запнулась, — мой
племянник. После того случая… дядюшка с отцом решили, что мне не стоит разгуливать по
ночным улицам в одиночку. Так что теперь, когда мне предстоит поздно возвращаться домой,
Левкад сопровождает меня до дворца.
Троя болезненно кольнуло в сердце. Оказывается, у Ликкеты есть штатный защитник, а
ведь он сам претендовал на это место…
— Левкад, — Ликкета повернулась к фигуре в темном плаще, выступившей из густого
сумрака, — как видишь, сегодня у меня есть сопровождающий. Так что можешь спокойно
отправляться домой.
Тот, кого назвали Левкадом, молча поклонился и растворился в сумраке переулка…
Глава 6
Его хотели убить!
— …каххр-ра!
Эгмонтер отшатнулся назад, но это ему не помогло. Умирающий вытянул шею и,
напрягшись так, что жилы на шее едва не лопнули, плюнул… Густая кровавая слюна
шлепнулась прямо на золотое шитье камзола, герцог брезгливо сморщился. Палач услужливо
замахнулся бичом, но Эгмонтер вскинул, руку, останавливая его. Этот привязанный к
пыточному щиту огрызок человека был слишком слаб, и любой неосторожный удар мог
отделить уже еле державшуюся в теле душу от ее истерзанного обиталища. А ему еще надо
было уточнить у него кое-какие детали.
— Аккуратнее, Хлыст, аккуратнее, он мне еще нужен.
Палач, подобострастно согнувшись, закивал и воодушевленно что-то замычал, разинув
рот и явив герцогу корень вырванного языка. Но тут же, вспомнив, что герцог не слишком
благожелательно относится к подобным демонстрациям, он сомкнул губы и испуганно замер,
преданно уставившись на своего господина. Но герцогу было не до палача. Он сделал шаг
назад, наклонился и, вытащив из сваленной в углу кучи ветоши тряпицу почище, принялся
осторожно счищать с камзола плевок. Именно этот момент и выбрал человек на щите, чтобы
попытаться отомстить своему мучителю…
Как он смог высвободить руку — осталось загадкой, как сумел изуродованными
пальцами сложить магический символ — тоже, не меньшей загадкой осталось и то, откуда у
него оказались какие-то запасы маны… Однако факт остается фактом: герцог в самый
последний момент успел вскинуть голову и увидеть символ заклинания, разгорающийся над
головой уже практически мертвого человека, и сразу же прянул назад, к двери. Однако в то
же мгновение сообразил, что не успевает, что созданное умирающим «Кольцо гнева»
достанет его и сквозь толстую каменную кладку и что единственной защитой от этого
заклинания может стать только человеческая плоть, и потому он быстро шагнул и, ухватив за
грудки верного Хлыста, притянул его к себе, спрятав голову у него на груди…
Впереди полыхнуло, и палач, по-звериному заверещав, вывернулся из его рук, рухнул
на пол и забился в предсмертной агонии. За толстой дверью послышался грохот и звон. Это
точно так же бились в судорогах смерти два стражника, но герцогу было не до того.
Отшатнувшись от тела палача, он лихорадочно осматривал себя. Слава богам, похоже, он
легко отделался — два пальца на левой ноге, мизинец на правой руке, кусочек уха и… вот
темные боги, похоже, остаток жизни ему придется походить с тонзурой, будто какому-нибудь
монаху.
Эгмонтер приблизился к пыточному щиту, хотя это было бесполезно. Пленник явно
использовал для усиления своего заклинания «Предсмертное проклятие», а это означало, что
в нем самом не осталось ни капли жизни… Герцог оказался прав. Труп представлял собой
практически голый скелет, обтянутый высохшей и сморщенной кожей. А поскольку
деятельность палача во многих местах повредила кожный покров, на скелете кое-где
обнажились желтоватые, будто тронутые порчей кости. Эгмонтер мысленно содрогнулся.
«Предсмертное проклятие» многократно усиливало любое заклинание, но умирающий при
этом испытывал такие муки… Герцог представил, ЧТО было бы с ним, не успей он
заслониться палачом. Но тут его мысли внезапно потекли в другом направлении… на него
накатило: ЕГО ХОТЕЛИ УБИТЬ!
Герцог всегда считал, что спокойно относится к смерти и сам факт возможной гибели
его не больно заботит. Если человек боится смерти — ему вообще не стоит жить и уж тем
более нельзя ввязываться в интриги и какую бы то ни было магию. А раз уж ввязался, что ж,
надо всемерно стараться избежать столь прискорбного происшествия, но быть готовым к
тому, что когда-то тебе не повезет — такова жизнь. И ВОТ, ПОЖАЛУЙСТА, ЕГО ХОТЕЛИ
УБИТЫ!
К тому же в самом факте, что в общем-то рядовой шпион, пусть и довольно умелый,
попытался его убить, таился глубокий смысл. Во-первых, этот шпион, в отличие от всех
предыдущих, БЫЛ ГОТОВ к тому, что его схватят, будут пытать, причем в пытке будет
участвовать сам герцог. Это означало, что появился НЕКТО, знающий (или
догадывающийся) о его привычках гораздо больше, чем хотелось бы герцогу. Во-вторых, и
это было еще важнее, шпион ИМЕЛ ПРАВО убить герцога, то есть тот, кто его послал, готов
был пойти на множество осложнений, связанных с расследованием факта убийства
императорским советом и ковеном, то есть обрушить на себя множество проблем. И это
означало, что та картина мира, исходя из которой он строил все свои планы, — совершенно
неверна. И ЕЩЕ — ЕГО ХОТЕЛИ УБИТЬ!!!
К тому моменту, когда Эгмонтер добрался до своего кабинета, он немного успокоился.
Вполне возможно, что шпион вовсе не имел права на его убийство, а просто осатанел от
пыток и попытался прекратить свои мучения, заодно отомстив мучителю. А руку сумел
высвободить из-за халатности палача. Но Хлыст был слишком опытным палачом, чтобы
допустить такую вопиющую небрежность, да и «Кольцо гнева» было слишком сложным
арканом, чтобы его было можно создать за пару минут, пока герцог отчищал камзол от
плевка, тем более пальцами одной руки, да еще изуродованными многочасовой пыткой…
Нет, аркан был подготовлен загодя и «повешен» на какой-то амулет, возможно, на «Каплю
боли», вшитую под кожу… Впрочем, возможно, этот аркан готовился не на герцога, а так, на
всякий случай… Но и это было малоприятно. Это означало, что НЕКТО отправил в
герцогство шпиона гораздо более высокого уровня, чем те, что обретались в герцогстве до
сих пор. Люди, РЕАЛЬНО владеющие боевой магией, — слишком дорогой товар, чтобы ими
разбрасываться по пустякам. Так что даже если его предположение, что попытка убийства
была случайной, и соответствует истине, НЕВОЗВРАЩЕНИЕ подобного агента расскажет
пославшему его очень многое… И, О ТЕМНЫЕ БОГИ, ЕГО ХОТЕЛИ УБИТЬ!!!!
Вызвав Измиера, герцог приказал ему прибрать в пыточной и подобрать несколько
человек, которым можно доверить службу во внутренних покоях. И позвать Беневьера…
Когда Беневьер вошел в кабинет, герцог уже успел подлечить себя парой заклятий,
принять душ и переодеться, и все же никак не мог отделаться от ощущения, что в кабинете
попахивает мертвечиной. Возможно, поэтому он встретил своего самого ценного слугу
брезгливой гримасой на лице.
— Вы хотели меня видеть, мой лорд?
— Да, Беневьер… — Герцог запнулся. По правде говоря, происшествие в пыточной
выбило его из колеи, и он приказал позвать Беневьера больше под влиянием импульса,
жгучего желания что-то немедленно предпринять, а не потому что у него сложился какой-то
целостный замысел. И сейчас он уставился на слугу, лихорадочно пытаясь сформулировать в
своей голове, что бы такое ему приказать. Впрочем, прежде чем приказывать, надо было хоть
немного пояснить, что же такое случилось.
— Вчера Измиер доставил мне человека, по поводу которого у Гаррена появились
сомнения в том, что он тот, за кого себя выдает. Я… побеседовал с ним и убедился, что
Гаррен прав. Только… наша беседа оборвалась на середине… — Герцог замолчал, собираясь
с мыслями. Беневьер сам пришел ему на помощь.
— Вы хотите выяснить, откуда этот человек явился в Парвус?
— Да-да… и не только… — Герцог насторожился. — А откуда ты знаешь?
Беневьер пожал плечами.
— Вы дали мне неделю отдыха, а вместо этого вызвали через два дня. Так что, прежде
чем подняться к вам в кабинет, я счел своим долгом переговорить с Измиером.
Герцог потер лоб и яростно рванул воротник свежего камзола.
— Душно… Так вот, твоей основной задачей будет выяснить, откуда он пришел, кто его
послал. Но не только. Я хочу знать, с кем он встречался здесь, в Парвусе! Даже если он всего
лишь купил носовой платок или посетил брадобрея, я хочу, чтобы эти люди немедленно были
здесь, у меня!
Беневьер послушно склонил голову.
— Да, мой лорд!
Конечно, он мог бы кое-что сказать герцогу. Все эти годы он был, так сказать,
«длинными руками» Эгмонтера, выполняя деликатные поручения вдали от герцогства, так
что о том, что он работает на герцога, даже в Парвусе знали лишь ОЧЕНЬ информированные
люди. И засвечивать его в городе было бы крайне неразумно. А с расследованием вполне
могла бы справиться и городская стража, у лейтенанта Гаррена достаточно соглядатаев для
того, чтобы выяснить все контакты захваченного шпиона. Но… спорить с герцогом СЕЙЧАС
было совершенно бесполезно и даже опасно. А договориться с лейтенантом он может и
сам…
Когда Беневьер покинул кабинет, Эгмонтер еще некоторое время сидел за столом, тупо
глядя в одну точку. Два десятилетия кропотливой работы, процветающее герцогство, в
которое уже давно забыли дорогу разбойничьи шайки и которое герцог рассматривал как
некую рабочую модель будущей процветающей империи, сотни рискованных экспериментов,
призванных поставить на пользу человеку ранее запретную магию, все это, способное
сделать империю властелином всего этого мира, навсегда отодвинув Высоких и Могучих на
задворки власти, либо, если они будут упорствовать, просто уничтожить эти никчемные, но
страшно высокомерные расы, — все это могло пойти псу под хвост, потому что ЕГО
ХОТЕЛИ УБИТЬ!!!!!
Первым делом Беневьер отправился в ближайшую таверну, где выпил пару кружечек
охлажденного эля. Пока он подобным образом успокаивал свои пришедшие в изрядное
расстройство нервы, в голове его крутились разнообразные мысли. И, когда было осушена
последняя кружка, Беневьер вынужден был признать, что в его голове снова возникла
чрезвычайно крамольная мыслишка насчет того, чтобы бросить всю эту бодягу с герцогом
Эгмонтером, забиться в какую-нибудь укромную дыру и подождать, пока герцог сломает себе
шею. Такое, хоть и редко, случалось и прежде, но тогда эта мыслишка, едва появившись, тут
же стыдливо (или испуганно) пропадала, на этот же раз она, появившись, никак не хотела
пропадать. Заодно вспомнилось и потайное местечко в Эстогоне, где у Беневьера хранились
несколько предметов, которые, должным образом употребленные, могли избавить его от
этого проклятого амулета, который он согласился нацепить себе на шею. Во всяком случае,
так утверждали те, у кого Беневьер их приобрел… Однако пора было приниматься за дело.
Остальное подождет.
Лейтенант Гаррен, как обычно, в этот поздний час торчал в караулке. Полуночный
обход делать было еще рано, а каких-то срочных вызовов пока не было. Местные пьянчуги
еще не успели набраться настолько, чтобы винные пары вытеснили из их голов страх перед
городской стражей, а последнего грабителя в Парвусе повесили года этак три назад. Да и то,
это оказался на редкость тупоголовый тип, что было и неудивительно — «серьезные» люди
уже давно обходили герцогство Эгмонтер стороной. Так что Гаррен торчал в караулке скорее
по привычке. Впрочем, привычка была вполне разумной. Прежний лейтенант городской
стражи любил захаживать в таверны. А какой трактирщик, будучи в здравом уме, не окажет
уважения главе городской стражи и не поднесет кружечку-другую доброго эля? Так что
полночь прежний глава городской стражи, как правило, встречал изрядно пьяный. И надо же
было Бругну-вьюну предпринять налет на склады, что на пристани, аккурат через полчаса
после полуночных склянок. Купеческая стража успела поднять тревогу, да только все без
толку — сам лейтенант лыка не вязал, а его подчиненные… да где вы видели таких
подчиненных, которые в этом деле не поддержали бы начальство?
Так что, когда поутру на пристань прибыл сам герцог, лейтенант со товарищи только-
только начали отходить от жуткого похмелья, а посему передвигались по пирсам со
скоростью черепахи и вряд ли были способны что-либо разглядеть красными, налитыми
кровью глазами. Герцог прошелся по пристани, окинул взглядом эту живописную картину
и… к вечеру и сам лейтенант, и вся смена городской стражи уже украшала собой пыточные
колья во дворе замка. И провисели они там до того самого момента, когда пришла пора
освобождать колья для Бругна-вьюна и его соратников, то есть ровно неделю. Причем среди
горожан ходили слухи, будто герцог так и велел объявить среди городской стражи: мол, как
бы дело ни повернулось, а только через неделю новые фигуры на кольях непременно
появятся. А будет ли это Бругн-вьюн или сами стражники — зависит только от них. Так что с
той поры у лейтенанта Гаррена выработалось твердое убеждение, что лучше мало спать и
много работать, чем…
Завидев, что за гость появился в его караулке, Гаррен поднялся из-за стола и шагнул
вперед, протягивая руку:
— Ба-а, кто к нам пожаловал! И чему мы обязаны подобной честью?
Беневьер с удовольствием пожал протянутую руку и, стянув с головы берет, бросил
многозначительный взгляд в сторону писаря. Гаррен понимающе кивнул.
— Эй, Лакруш, сбегай-ка в таверну Глобеля и принеси нам по паре кружек эля.
— Да, господин лейтенант!
Писарь сорвался с места, будто гончая, взявшая след. Беневьер проводил его взглядом.
— Новенький?
Лейтенант кивнул.
— Да, почерк отличный, но в остальном — дурак дураком. Учить его и учить… — Он
уставил на Беневьера пытливый взгляд, как бы намекая, что если тому есть что сказать в
приватной беседе, то пусть начинает, так как писарь скоро вернется.
Беневьер вздохнул.
— Сегодня, мой дорогой Гаррен, из-за твоего «подарка» мы чуть не остались без
герцога.
Лейтенант побледнел. Беневьер хорошо его понимал. Герцог Эгмонтер был достаточно
умен и справедлив, чтобы отдавать должное своим старательным слугам и не попрекать их за
каждый мелкий просчет, тем более что они случались нечасто, но всякий, кто был приближен
к герцогу, как сам Беневьер или Гаррен, знал, что в одном никогда нельзя быть уверенным —
в том, кого герцог посчитает виноватым в СОБСТВЕННОЙ неудаче.
— Мне кажется, — осторожно начал он, — герцог сейчас слишком… расстроен и
опечален, чтобы искать виноватых на стороне. Тем более что ему таки удалось уцелеть, чего
не скажешь о пленнике, палаче и нескольких солдатах.
Гаррен едва заметно выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Беневьер стянул с плеча
перевязь и бросил шпагу на стол. Разговор предстоял долгий.
— Слушай, а чем тот тип привлек твое внимание?
Лейтенант ответил не сразу.
— Да кто его знает, чутье… да и вообще, вид у него был какой-то больно… праздный.
У нас люди просто так по улицам не шляются, а этот — гуляет… а уж когда в его бумагах
обнаружилась схема замка, да еще той части, где находится кабинет герцога, я понял, что
дело нечисто. А что там произошло?
После краткого пересказа (Беневьер издавна придерживался правила: каждый человек
должен знать только ту часть информации, которая ему необходима, поэтому особо в детали
не углублялся, отослав лейтенанта за подробностями к Измиеру) они с Гарреном набросали
план действий. Решено было, что самому Беневьеру и вправду пока светиться не стоит, так
что поисками лиц, с которыми в Парвусе контактировал убийца, займется сам Гаррен. А
Беневьер подключится, если в том возникнет необходимость. Так что, когда в караулку
ввалился писарь Лакруш, неся в обеих руках по паре кружек эля, лейтенант и Беневьер уже
вели вполне мирную и беззаботную беседу.
Следующие два дня особых результатов не принесли. Это было объяснимо.
Расследование Гаррен был вынужден вести очень аккуратно, не особо афишируя свой
интерес, и в то же время тщательно, так, чтобы не пропустить ни одной возможной ниточки.
Поэтому он вовлек в дело лишь несколько своих самых эффективных агентов, отобрав среди
них только тех, кто умел держать язык за зубами. Зато третий день принес первый улов.
Гаррен ввалился в комнату Беневьера, когда ночная стража только-только сменилась.
Беневьер спросонья едва не ткнул приятеля своим старым верным воровским стилетом, но,
разглядев, кто к нему пожаловал, убрал оружие и потер заспанное лицо ладонью.
— Я так думаю, твое столь раннее появление означает, что ты что-то накопал.
Лейтенант шмякнулся на стул и сладко, с истомой зевнул.
— Тут ты прав. Кое-что накопал. Правда, не знаю, будет ли от этого толк.
Беневьер сел на кровати и потянулся за штанами.
— Ты давай говори, а я сам решу, как и что, все равно герцогу мне докладывать.
Лейтенант понимающе кивнул. Естественно, от соблазна свалить возможную неудачу
на другого не застрахован никто, но они оба знали: с герцогом такой номер вряд ли пройдет.
В худшем случае на колу придется корчиться обоим.
— Итак…
— Если коротко, то ни с кем особо тот тип в Парвусе не встречался. Пару раз заходил в
лавку к скобарю, несколько раз прогулялся по пристани, дважды посетил торговую палату
и… каждый день чистил башмаки в будке у башмачника Глайка.
Беневьер натянул рубаху и ногами выдвинул башмаки из-под кровати.
— И что?
Гаррен пожал плечами.
— Да в общем-то ничего, ну, подумаешь — человек имеет привычку к чистой обуви.
Только… сразу после того, как его схватили, башмачник исчез. Он уже два дня не появляется
на рынке, а в его хибаре пусто, так пусто, будто там и не жил никто. Ни подушки, ни грязной
посуды, ни единого волоска. Как будто он знал, что его могут искать при помощи магии.
Беневьер накинул на плечи камзол и принялся застегивать пуговицы.
— Значит, говоришь, башмачник Глайк?
Лейтенант кивнул.
— Вообще-то он в Парвусе новенький — и двух лет не будет, как сел в будке у рынка, а
все ж таки как-то примелькался. Многие к нему в будку подсаживались — сапоги, башмаки
почистить, набойки поставить… скромный такой был, вежливый. Я временами думал: и чего
это парень в уличные башмачники пошел? Ему бы в приказчики — за пять лет до старшего
бы поднялся! А вишь оно как… — Гаррен покачал головой.
Беневьер затянул пояс и замысловато выругался. По всему выходило: искать этого
башмачника придется ему. На Гаррене висел Парвус, а Измиера после всего произошедшего
герцог вряд ли отпустит далеко от себя. Да и не годился Измиер для подобных поисков…
В том, что он его найдет, Беневьер не сомневался, но вот потом… Обычно его задания
не слишком-то отличались от тех дел, которыми он занимался до встречи с герцогом:
разыскать какую-то вещь, украсть ее, выиграть в карты или (чем он, естественно, не
занимался, когда работал на себя) выкупить, ну, и там переговорить с людьми, разузнать,
разнюхать, запугать, наконец… Только сталкивался Беневьер до сих пор с обычными
людьми, пусть даже некоторые из них были довольно богаты, а другие довольно влиятельны,
и, попадись он кому-то из них в руки, несомненно поплатился бы за свои делишки. Но, за
малым исключением, все эти люди были влиятельны у себя, в некоем городе, области или
герцогстве, а стоило лишь пересечь границу герцогства Эгмонтер, и он мог считать себя в
полной безопасности. Но на этот раз ему предстояло схлестнуться с кем-то, кто был не
менее, а, пожалуй, и более влиятельным, чем, герцог. И стоит Беневьеру всего лишь просто
ЗАСВЕТИТЬСЯ, пусть даже его и не схватят, рассчитывать на поддержку и помощь герцога
он не сможет. Даже здесь, в Эгмонтере. Мало того, если Беневьер засветится, герцог, спасая
себя, вполне может убрать его САМ, а потом сделает вид, будто и слыхом не слыхивал ни о
каком Беневьере. И крамольная мыслишка, которую он постарался загнать в самый дальний
угол своего сознания, вновь полезла наружу…
Беневьер накинул было плащ, но затем передумал и, скрутив его, перебросил через
плечо.
— Ты, когда шел через зал, не велел хозяину накрыть завтрак?
— А то как же, — ответил лейтенант. — Кстати, можешь не торопиться. Герцог отбыл
из Парвуса и вроде как вернется не раньше, чем через две недели.
Беневьер кивнул. Он не стал спрашивать, куда поехал герцог. Меньше знаешь — лучше
спишь (тем более что лейтенант мог этого и не знать, потому что и сам придерживался такого
же принципа).
— Ну что ж, тогда я вполне успею перекусить в приятном обществе. И за это время ты
хорошенько опишешь мне этого твоего Глайка…
Глава 7
Дорога судьбы
Младший глашатай скинул ноги со стола и, привстав со стула, с хрустом развел руки в
стороны. Ну что за скукотища?! И какому идиоту пришло в голову так буквально следовать
императорскому уложению о Большом императорском турнире? Ну откуда в тупой башке
простолюдина может появиться мысль бросить вызов герцогам и графам, являющимся
сильнейшими магами и лучшими бойцами империи? А если так, то на кой ляд ставить
палатку для простолюдинов? Обошлись бы двумя обычными. Младший глашатай вздохнул.
Кто-кто, а уж он-то знал имя этого «идиота», поскольку тот был его, так сказать, прямым
начальником. Граф Лагар, первый министр императора и глава Высшего геральдического
совета. Именно его император назначил старшим глашатаем этого турнира и именно он был
ответствен за то, чтобы вся подготовка к Большому императорскому турниру велась в
строгом соответствии с императорским уложением. А поскольку главным призом Большого
императорского турнира был объявлено Право владения, то это был один из крайне редких
случаев, когда обычный простолюдин имел возможность претендовать (и, теоретически,
получить) титул и дворянское достоинство. Но не будет же простолюдин заявлять о том, что
хочет участвовать в турнире ВМЕСТЕ с дворянами?
Вот потому-то и приходилось младшему глашатаю париться в этой палатке уже целую
неделю. Ибо среди простолюдинов пока не нашлось идиотов, которые рискнули бы
воспользоваться своим правом на… верную смерть, по большому счету. Ибо, в отличие от
остальных турниров, на этом практически не было запретов на использование магии. И
бойцы выходили друг против друга вооруженные не только холодной сталью, но и всеми
возможными заклинаниями и могущественными амулетами, какие только могли создать (или
купить за золото). И нужно быть совершеннейшим безумцем, чтобы думать, будто кто-то, не
обладающий ни правом крови, ни, тем более, достаточной силой и умением — а его можно
приобрести лишь в школах, куда имеют доступ одни дворяне, отважится выйти на
ристалище. Хотя, с другой стороны, все остальные герольды сейчас носятся не чуя под собой
ног, а он сидит себе да поплевывает в потолок. Так что пусть, можно и поскучать. Тем более
что скучать осталось недолго. Всего один день. Младший глашатай разинул рот в
сладчайшем зевке, и в этот момент полог палатки рывком распахнулся и ввалилась целая
компания крайне примечательных типов. То есть то, что это примечательные типы, младший
глашатай обнаружил чуть позже, а пока он был занят тем, что выпутывался из скатерти,
сползшей на него, когда, падая на спину, он попытался ухватиться за стол. А что вы хотите?
Человек сладко зевает, а тут вдруг вваливаются какие-то типы!
— Ну, кого там еще темные боги принесли? — сердито рявкнул глашатай, выпутавшись
наконец из скатерти и поднимаясь на ноги, и… осекся. Ибо принесли боги (уж неясно,
темные или нет) действительно компанию странную. Впереди всех возвышался еще совсем
молодой, но явно могучий парень в обычной куртке наемника с сержантским шевроном.
Рядом с ним и чуть правее торчала фигура приблизительно вполовину меньше его ростом и
едва ли не настолько же шире в плечах, в которой любой мог бы опознать гнома. Кроме того,
здесь наличествовали еще три наемника, а за их спинами отчего-то маячили идшские пейсы.
Младший глашатай окинул взглядом всю картину и решил, что качать права не стоит.
Наемники по определению люди суровые и, чего доброго, можно нарваться на хорошую
взбучку.
— Мнэ-э, чем могу служить?
— Здесь записывают на турнир? — угрюмо спросил молодой наемник, стоявший
впереди. Гном громко фыркнул и отвернулся. Один из наемников, из-за спины которого
торчали рукояти мечей-кунаков, протянул руку и прикоснулся к плечу парня.
— А может, все-таки не надо, десятник?
Молодой наемник скрипнул зубами и тихо произнес:
— Я решил, Арил, а всё, что вы можете мне сказать по этому поводу, вы уже сказали.
Гном, сверкнув глазами на идша, зло прорычал:
— Если бы не этот пейсастый… ну надо ж было так задурить голову парню!
Похоже, вот-вот должен был начаться (а вернее, возобновиться) какой-то давний, но
незаконченный спор, во всяком случае, идш вызывающе вскинул подбородок и уже разинул
рот, собираясь ДОСТОЙНО ответить гному, но дюжий наемник не дал ему заговорить.
— Так здесь записывают на турнир?
— Д-да, — кивнул младший глашатай. — Желаете заявить вызов?
— Желаю.
Младший глашатай шагнул в сторону и, важно, даже торжественно раскрыв сундучок с
письменными принадлежностями, выудил оттуда свиток пергамента, чернильницу, пару еще
неделю назад наточенных перьев и песочницу с тонко просеянным речным песком. Разложив
все это на столе, он поставил как надо упавший табурет, уселся и, обмакнув перо в
чернильницу, важно спросил:
— От имени кого заявляется вызов?
— Меня зовут Трой, — рубанул дюжий наемник.
— Трой кто? — переспросил глашатай, выписав первую букву.
— Как кто? Я! — не понял наемник.
— Да нет, — пояснил глашатай, — это я понял, просто полагается, чтобы тот, кто
заявляет вызов, указал свое полное имя, например, Углурил, герцог Эгмонтер или, скажем,
Аглай, сын Эригона, виконт Лаберт.
— А у меня нет другого имени, — озадаченно произнес наемник, — только Трой.
— Ну, это просто, — воодушевился глашатай. Уж что-что, а внимание хорошеньких
служанок ему теперь точно обеспечено. Еще бы, теперь его все будут просить рассказать о
простолюдине, который рискнул заявить вызов на турнир. И хотя бедняга едва ли переживет
первую схватку, он сам дня три, пока об этом простолюдине еще будут помнить, побудет в
центре внимания.
— Давайте придумаем вам полное имя. Вот как, к примеру, звали вашего отца?
— Не знаю, — растерялся наемник.
— Хм, — сморщил лоб глашатай: парень, оказывается, безотцовщина. — А откуда вы
родом?
— Из Сухого Дола.
— Хм. — Глашатай вновь задумался. — Не слишком-то благородно звучит. А где это?
— Теперь нигде, — помрачнел наемник, — орки сожгли.
Глашатай задумался.
— Может, тогда Трой Безродный? Был когда-то такой герцог Аглав Безродный…
— Нет, — мотнул головой наемник. — Пиши лучше: Трой Побратим.
— Кому побратим? — удивился глашатай.
— А вот им всем.
Глашатай окинул взглядом пеструю компанию и удивленно качнул головой. Он никогда
не слышал, чтобы гномы братались с людьми, а наемники с идшем, но… Раз этому парню так
нравится, пусть так и будет. По большому счету, не все ли равно, под каким именем его
положат в гроб? И глашатай склонился над пергаментом, заполняя вызов. Когда он выводил
слово «Побратим», ему вдруг вспомнилась одна старая легенда. Она не входила в
обязательный курс, более того, не считалась даже рекомендованной для прочтения, и
младший глашатай знал ее только потому, что когда-то в наказание за озорство был поставлен
просушивать и перекладывать старые свитки, хранящиеся в сундуках в подвалах
императорской библиотеки. Тот свиток привлек внимание глашатая потому, что был скреплен
с другим, более свежим. На свежем свитке было написано, что когда-то легенда считалась
пророчеством, но Каскелий Легендист, шестьсот лет назад проведший огромную работу по
разбору и систематизации императорской библиотеки, доказал, что считать эту легенду
пророчеством в корне ошибочно. Скорее всего, она родилась в период Лагедийского
крестьянского бунта и была отголоском легенд о сгинувшем герцогстве Арвендейл. Ибо
говорилось в ней о некоем простолюдине, который будет носить прозвище Побратим. И, как
утверждалось, он не просто обретет дворянское достоинство, но будет признан Владетелем и
герцогом не только людьми, но и Высокими и Могучими. Там вообще много чего говорилось
о добре, справедливости, мире и всеобщем счастье, ну да чего еще ждать от крестьянского
мифа?..
Когда они выбрались из палатки вызова, гном посмотрел на Троя и пробурчал:
— Ну что, добился своего?
Трой насупился. Но тут вмешался эльф. Все это время он молча стоял в стороне,
закутавшись в плащ, так что глашатай его даже не заметил. А теперь эльф шагнул вперед и
положил руку гному на плечо. Гмалин резко повернулся, посмотрел на эльфа долгим
взглядом, тяжко вздохнул и пошел к своей лошади. Там он расстегнул переметную суму и
вытащил на свет божий нечто такое, что никому из десятка ранее вблизи видеть не
приходилось. А именно — объемистый кожаный кошель.
— Ну ладно, раз уж ты твердо решил сунуть голову под топор, надо тебя как следует
снарядить. Двинулись-ка в Бронный квартал…