Слайд 2

Роль группы ОБЭРИУ (“Объединения реального искусства”) в истории русской литературы XX века
охарактеризовал крупнейший знаток русского авангарда Н. И. Харджиев в своем интервью 1995
года. “Это ведь редчайший случай, – заметил он, – реализовалось целое течение, не напечатав
(кроме Олейникова) ни одной строчки”. Такое уникальное положение сложилось из-за того, что
группа возникла в 1927 году – когда начали исчезать остатки даже той относительной
литературной свободы, которая существовала в Советской России в начале 1920-х гг. Еще
возможны были отдельные литературные и театральные выступления, еще писатели и поэты не
были собраны в Союз советских писателей с единым для всех методом социалистического
реализма, еще само понятие “литературной группы” не воспринималось как однозначно
антисоветское. Тем не менее, серьезно усиливалось давление цензуры, практически стали
невозможны публикации, в газетах появлялись погромные рецензии на те или иные явления
культурной и литературной жизни.

Слайд 3

История группы
Создатели группы и участники
В этих условиях Даниил Хармс (1905-1942) и Александр Введенский (1904-1941) вместе с
Николаем Заболоцким (1903-1958), Игорем Бахтеревым (1908-1997), Дойвбером (Борисом)
Левиным (1904-1941) и Константином Вáгиновым (1899-1934) создают осенью 1927 года
знаменитое ОБЭРИУ. Впоследствии членом этого объединения стал рано умерший поэт Юрий
Владимиров (1909-1931), а Николай Олейников (1898-1937), формально не будучи обэриутом, был
очень им близок как в поэтике, так и в жизни.
ОБЭРИУ фактически просуществовало только три года (1927-1930), распавшись в результате
ареста в конце 1931 года Хармса, Введенского и Бахтерева, которым инкриминировалось
создание “контрреволюционных произведений”. Несмотря на то, что уже в 1932 году поэтам
удалось вернуться в Ленинград, ни о каком продолжении публичной совместной деятельности не
могло быть и речи.Своеобразным ядром обэриутскои поэтики является творчество двух
центральных фигур ОБЭРИУ – Даниила Хармса и Александра Введенского.

Слайд 4

Даниил Хармс, начинавший как последователь одной из самых радикальных футуристических

линий – заумной поэзии, впоследствии эволюционировал в сторону авангардного
“неоклассицизма”. Примерно то же, с некоторыми оговорками, можно сказать и об А.
Введенском.

Линии жизни и творчества двух друзей-поэтов пересеклись в 1925 году, когда они, два
начинающих литератора, познакомились друг с другом, возвращаясь с небольшого поэтического
вечера на квартире их общего знакомого Е. Вигилянского, и дальше продолжались параллельно,
порою удивительно совпадая в своих изломах.

Оба они начинали как заумники.

Слайд 5
Заумное творчество
Сама идея “заумного” творчества (то есть – воздействующего “помимо разума”) возникла у
Хлебникова, но Хлебников и не думал абсолютизировать этот аспект: заумный язык был у него
всего лишь одним из многих элементов так называемого “звездного”, всемирного языка.
Вершиной заумной линии русского футуризма явилось создание в Тифлисе в первые
послереволюционные годы знаменитой группы “41-й градус”.

«41°» («Сорок первый градус») — авангардная группа футуристов,

образованная в Тифлисе в начале 1918 года поэтами Алексеем
Кручёных, Ильёй Зданевичем, художником Кириллом Зданевичем и
театральным деятелем Игорем Терентьевым[1][2]. Группа
просуществовала до 1920 года, после она распалась, но несмотря
на это, книги её бывших участников продолжали выходить под
прежней издательской маркой 41°

Именно тогда, в 1925 году, будущие обэриуты вступают в Ленинградское отделение

Всероссийского союза поэтов, определив каждый для себя свое место в заумном направлении.
Хармс называет себя представителем “Взирь-зауми” (т. е. – “взи-ральной”, визуальной),
Введенский подписывается не иначе, как “чинарь Авторитет бессмыслицы александрвведен-
ский”. Туфанов в это время руководит Мастерской по изучению поэтики при Ленинградском
союзе поэтов, где фактически изучались проблемы заумной поэзии.

Слайд 6

Содружество «чинарей». Театральные опыты

Примерно в это же время складывается и содружество «чинарей», в которое, кроме поэтов,
вошли два философа — соученика Введенского по гимназии Лентовской: Яков Друс-кин (1902—
1980) и Леонид Липавский (1904—1941). Слово «чинари» имеет затемненную внутреннюю форму,
но в реальности это был дружеский союз поэтов и философов, который длился почти до самого
начала войны. Неправильно ни отождествлять ОБЭРИУ и чинарей, ни разводить их — это были две
совершенно различные структуры, каждая со своей целью (так, первая создавалась для активного
участия в современном литературном процессе, для влияния на его эстетические основы; вторая
— для частного, камерного общения близких людей), причем только Хармс и Введенский входили
в обе из них. Если ОБЭРИУ было прежде всего литературным объединением (с театральной
секцией и попыткой выхода в другие виды искусства — кино, музыка, живопись), то для чинарей
большую роль играли философия и психология

Объединение ОБЭРИУ мыслилось прежде всего как синтезирующее различные виды

авангардного искусства — в нем были представлены поэтическая, театральная секции, секция
кино, планировались еще музыкальная и живописная. В январе 1928 года в журнале «Афиши
Дома печати» появляется написанная Н. Заболоцким декларация ОБЭРИУ, в которой
определялись основные принципы обэриут-ского искусства (поэтического и театрального), а также
давались характеристики всем членам объединения.

Слайд 7

В ней Заболоцкий, в частности, определил те авангардные силы современного искусства, которые

обэриуты считали для себя родственными. Такими ориентирами стали живопись П. Филонова
 , архитектура К. Малевича

, режиссура И. Терентьева. Содержательная часть декларации

начиналась заявлением о решительном разрыве с заумным творчеством: «Кто-то и посейчас
величает нас „заумниками”. Трудно решить — что это такое, — сплошное недоразумение или
безысходное непонимание основ словесного творчества. Нет школы более враждебной нам, чем
заумь. Люди реальные и конкретные до мозга костей, мы — первые враги тех, кто холостит слово
и превращает его в бессильного и бессмысленного ублюдка»3. Целью обэриутской поэтики
провозглашалось «столкновение словесных смыслов», то есть фактически — лингвистическая
работа поэта над смыслом, синтаксические и текстовые новации. Защищая права искусства на
особое видение мира и отражение этого видения, Заболоцкий фактически опирается на
концепцию «остранения» В. Шкловского, когда говорит о необходимости разрушить
стереотипность, заданность и инерционность восприятия мира. После кратких характеристик
членов объединения в декларации заявляется о новых принципах киноискусства и театра. Причем
особенно ценные положения высказываются именно о театре. Так, в частности, Заболоцкий,
ссылаясь на ожидающуюся постановку обэриутами пьесы Д. Хармса «Елизавета бам», доказывает
необходимость независимости и самоценности театрального действия по отношению к
литературному произведению, на основе которого оно ставится.

Вслед за декларацией в том же месяце прошло грандиозное выступление обэриутов — вечер в

Доме печати «Три левых часа», состоявший из чтения поэтами своих стихов (1-й час), постановки
пьесы Д. Хармса «Елизавета Бам» (2-й час) и демонстрации созданного членами киносекции
ОБЭРИУ фильма «Мясорубка» (3-й час). В заключение вечера была проведена дискуссия с
участием зрителей. (По свидетельству И. Бахтерева, она продолжалась до утра).

Слайд 8
Постобэриутский период
В 1930 году история ОБЭРИУ завершается.
Последний вечер в общежитии студентов ЛГУ вызвал резкое неприятие “пролетарского
студенчества”, скандал и – как водится – откровенно доносительскую статью под названием
“Реакционное жонглерство”, в которой “бессмысленная” поэзия обэриутов именовалась
“протестом против диктатуры пролетариата”. Возможностей выступать после этого, разумеется,
уже не было, да и вообще, вместо распространенного даже в двадцатые годы слова “группа”
(литературная, художественная

и т. п.) в печати все чаще употреблялось “группка” с характерным политическим оттенком.

Не исключено, что статья повлияла на дальнейшую судьбу Хармса и Введенского, во всяком
случае, они, а также Игорь Бахтерев, были арестованы под новый 1932 год по делу
ленинградского отделения издательства “Детская литература”. Им инкриминировались
“контрреволюционные детские стихи”, но времена, как говорила А. Ахматова, были еще
“вегетарианскими”. Оба получили ссылку, которую отбывали в Курске, причем жили в одном
доме. Более того, стараниями отца Хармса – Ивана Павловича Ювачева, бывшего народовольца,
много лет проведшего на каторге на Сахалине, и, в глазах властей, “заслуженного борца с
царизмом”, уже осенью 1932 года друзьям было разрешено вернуться в Ленинград.

Слайд 9

С 1932 года наступает новый этап жизни и творчества бывших обэриутов. Никакая групповая
творческая деятельность уже не была возможна. Каждый работает “в стол”, лишь по
воскресеньям в середине 1930-х годов они регулярно собирались в доме у Л. Липавского. Эти
встречи “союза малограмотных ученых”, как называли их сами участники, были ничем иным, как
продолжением все того же “чи-нарского” жизненно-литературного союза 20-х годов.

Философские и литературные беседы, которые велись на протяжении нескольких лет у

Липавского, были записаны хозяином и сейчас они опубликованы как “Разговоры” Л. Липавского.
В 1934 году Введенский разводится со своей женой А. С. Ивантер и женится на Г. Викторовой,
жительнице Харькова, с которой он познакомился на юге. Введенский уезжает к ней, в Харьков,
где и живет до конца жизни. Обстоятельства конца 30-х годов сходны для обоих поэтов: поэтика
изменилась в сторону сюжетности, большей “ясности”, а жизнь – в сторону большей нищеты.

Слайд 10

В 1937 году оба подвергаются травле – Хармс за детское стихотворение “Из дома вышел человек…
 “ , ставшее впоследствии
основой знаменитой песни А. Галича,

Введенский – за детскую повесть “О девочке Маше… ”. Оба

произведения не укладывались в канон “советской детской литературы”: у Хармса вышедший из
дома человек вдруг исчезает (это в СССР, в 1937 году!), у Введенского маленькая девочка Маша,
выйдя на первомайскую демонстрацию, из-за своего роста смогла увидеть только ноги… Это было
сочтено издевательством.

Как следствие – обоих поэтов прекратили печатать, а значит, лишили единственного заработка.
Дневники Д. Хармса и письма А. Введенского этого периода ярко рисуют картину голода и
нищеты, в которой жили тогда оба поэта. Тем не менее, именно в 30-е годы были написаны их
лучшие произведения.

Введенский пишет драматические поэмы “Очевидец и крыса”, “Некоторое количество

разговоров”, а также драму “Елка у Ивановых” и блестящую “Элегию” (1940).

Хармс с середины 1930-х годов практически полностью переходит на прозу и создает цикл
“Случаи”, рассказы, а также свое самое значительное прозаическое произведение – повесть
“Старуха” (1939). Параллельность развития судеб Хармса и Введенского сохранилась вплоть до
самого конца их жизней, и сама смерть словно решила сохранить симметрию. Оба были
арестованы в одном и том же месяце – августе 1941 г.: Хармс — в блокадном Ленинграде, а
Введенский в Харькове. Даниилу Ивановичу суждено было на полгода пережить друга:
Введенский погиб при эвакуации арестованных из Харькова, который вскоре заняли немцы, Хармс
умирает 2 февраля 1942 года в ленинградской тюремной психиатрической больнице (он
симулировал сумасшествие, чтобы избежать неминуемого расстрела)

Слайд 11

Не менее трагично сложилась судьба других обэриутов. В 1931 году в возрасте 22-х лет от
туберкулеза умер Ю. Владимиров, в 1934 году от этой же болезни скончался К. Ваги-нов. В 1937
году по обвинению в троцкистской деятельности был арестован и расстрелян Н. Олейников —
единственный среди обэриутского сообщества член ВКП(б). Через год арестуют Н. Заболоцкого: с
1938 по 1944 год он находился в лагерях. Отойдя от обэриутской поэтики еще в начале 30-х годов,
Заболоцкий после освобождения стал писать стихи в еще более традиционном стиле — и даже
корректировал в этом же ключе свой сборник 1929 года «Столбцы» — единственную книгу,
которую удалось издать обэриутам в свое время. Погибли на фронте Дойвбер Левин и Леонид
Липавский.

Слайд 12

И только Игорю Бахтереву и философу Якову Друскину удалось дожить до наших дней. Именно
Друскину принадлежит заслуга спасения значительной части архива обэриутов, чудом уцелевшего
после ареста Хармса в Ленинграде в августе 1941 года. В его комнате не был произведен обыск, а
сама комната не была опечатана. Друскин — чуть позже, уже слабея от голода, нашел в себе силы
проделать длинный путь до улицы Маяковского, встретился там с женой Хармса Мариной Малич
и собрал в чемоданчик рукописи из архива Хармса. С этим чемоданчиком он не расставался ни в
блокаду, ни в эвакуации, ни по возвращении в Ленинград. Так оказались спасены рукописи самого
Хармса, Введенского, некоторых других поэтов их круга. Почти 20 лет Друскин не прикасался к
архиву, надеясь на возвращение хозяина — и только в 1960-х годах, когда стало окончательно
известно о смерти Хармса в феврале 1942 года в ленинградской тюремной психиатрической
больнице, начал разбирать и публиковать, сначала в самиздате, затем — за границей». После
смерти Я. С. Друс-кина в 1980 году архив был передан в рукописный отдел Государственной
Публичной библиотеки в Ленинграде и стал доступен исследователям. С середины 1980-х годов
начался поток публикаций в России, продолжавшийся примерно 10 лет и сделавший творчество
обэриутов широко известным.

Слайд 13

Поэтика

Важнейшей характеристикой поэтики обэриутов явилось стремление к обнажению коренных

проблем бытия — время, пространство, Бог, смерть. Релятивность, наблюдаемая в поэтике
обэриутов, является воплощением их главных художественных устремлений: уловить и
зафиксировать в тексте «текучую» и неуловимую реальность, с помощью ограниченных
возможностей языка (например, прокламационные строки Введенского: «Уважай бедность языка.
Уважай нищие мысли») воплотить постоянное движение и изменчивость. Язык, по выражению
того же Введенского, «скользящий по поверхности времени», используется обэриута-ми для
верификации базовых понятий и явлений («Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно
значит…», — писал он), при этом он обретает в их творчестве новые возможности и порождает
парадоксы, которые лишь отражают парадоксы реальности и ее восприятия. Проекция этической
и эстетической проблематики на чисто языковую свидетельствует о том, что обэриуты видели в
языке некую первооснову, порождающую парадоксы и противоречия в реальном мире. При этом
важно видеть, что постановка проблемы для обэриутов была зачастую важнее ее решения: для
начала нужно было не понять привычное, осознать и проанализировать это свое непонимание.
Как писал Введенский о времени — «только не понявший хотя бы немного понял его…»

Слайд 14

Таким образом, в истории литературы ОБЭРИУ занимает уникальное место: в отличие от других
известных групп, обэриуты оказались искусственно выключены из литературного процесса своего
времени. Их произведения были опубликованы и стали широко известными только в конце XX
века, — и только тогда исследователи смогли определить их место в общем контексте русского
авангарда — и всей русской литературы в целом.

Слайд 15

Итак, судьба обэриутского наследия оказалась уникальной. Ставшее достоянием печатного станка
только в конце 1980-х годов, оно поразило читателей и литературоведов своей оригинальностью,
абсолютной непохожестью на все, что делалось в 20—30-е годы. Обэриутов сравнивали с Кафкой
и Беккетом, их творчество называли «литературой абсурда», но до сих пор задача определения их
места в русской литературе XX века еще до конца не решена. Понятно только, что место это
значительно и существенно.