Annotation

Звонок «с того света» нарушает спокойную жизнь Ирины и Натальи.

Для спасения Татьяны и выяснения обстоятельств гибели похожей на нее
молодой женщины подруги предпринимают ряд действий. Результат
неожидан…

Валентина Андреева
* * *
Валентина Андреева
Ложь напрокат
* * *
– Ты не пришла на мои похороны… – Голос Татьяны, немного
искаженный телефонной связью, звучал укоризненно. Злости в нем не
было. Да Танюшка, по сути, и не умела злиться. Прижав трубку плечом, я
сдвинула не вовремя закипевшую кастрюлю с бульоном в сторону и
обожгла руку. – Я могла бы понять твое отсутствие на поминках, но не
прийти со мной проститься!..
В трубке раздались частые гудки.
Я с досадой подумала, что не успела сказать ни слова в свое
оправдание. Хотя я ведь ни в чем не виновата. Откуда, скажите на милость,
мне было знать об этом мероприятии?!
– Затеяли похороны и даже не соизволили пригласить!
Последние слова, дуя на обожженную руку, с раздражением
произнесла вслух и… осознала их смысл. Недоверчиво взглянув на
телефон, забыла про боль, осторожно поднесла трубку к уху. Длинный
гудок… Ужас нарастал постепенно. Сначала он приковал меня к стулу, и я
явственно ощутила, как на голове шевелятся волосы. Потом возникло
желание оглушительно завизжать и выбежать из квартиры. Но не было
возможности – ни ноги, ни голос мне не подчинялись.
Через некоторое время вернулась способность если не двигаться, то
осмыслить свое состояние.
– Парализовало… – отрешенно констатировала я. – Теперь от
табуретки не оторвать. Так и буду на ней торчать до конца жизни.
Телефонный звонок опроверг мой вывод. От неожиданности я резко
подскочила, успев отметить, что воистину клин клином вышибают.
Трясущейся рукой ухватила трубку и, нажав с третьей попытки кнопку
соединения, закрыла глаза.
– Ира! Ирочка! Ты меня слышишь? Алло? Ну ответь же! Что
случилось, Ириша? Алло, – в трубку подули, – слышишь меня?
– Слышу… – шепотом сообщила я мужу.
Димка облегченно вздохнул:
– А почему сразу не ответила? Горло болит? Температуру мерила? Это
все твоя вчерашняя бравада. Нечего было на работу с температурой
тащиться. Говорил же, вылежаться надо.
– Дима… – попыталась я перебить мужа.
– Ничего не хочу слушать. Расплачиваешься за собственное
легкомыслие. Ну давай прими лекарство и ложись. Я попозже позвоню.
Если будет высокая температура, постарайся дозвониться мне в
ординаторскую. Целую…
– Димка! – в отчаянии завопила я, боясь, что он бросит трубку.
– Что-то случилось? – Муж задал вопрос слишком спокойным тоном,
что, как я знала, было прямым признаком тревоги.
– Танюшка умерла! Королькова Танюшка…
– С чего ты взяла?
– Она мне сама сказала. Обиделась, что я на похороны не пришла. – Я
всхлипнула.
Димка некоторое время молчал – осмысливал новость. Потом ласково
сообщил:
– Как только закончится операция, сразу приеду. А пока позвоню
Наталье, может, ей удастся немедленно отпроситься с работы. У тебя,
скорее всего, сильный жар.
Жар действительно был сильный. Я повернула рычажок электроплиты
не в ту сторону, и металлический блин раскалился докрасна. Хорошо хоть
успела переставить кастрюлю… Так. Надо вытащить из стиральной
машины и развесить белье. Потом обеспечить чудесное превращение
бульона в борщ. На второе… А почему, собственно, второе, если на первое
у меня температура? Хотя уже разморозились куриные грудки… Ну и
ладушки, где-то валялся пакет «Магги на второе». Там, кажется, есть
рецепт. Попозже сделаю. Насморк замучил. Димка прав – сама виновата.
Следовало быть осторожнее. Надо же! Свалиться в бассейн, подавая мужу
полотенце! В джинсах, свитере и куртке. И калошах с искусственным
мехом. До сих пор сохнут… Меня передернуло от воспоминаний. Два дня
назад резко похолодало. Даже цветы нахохлились. Утром было всего
восемь градусов тепла. И черт меня дернул, протянув Димке старую
махровую простыню, отвлечься на ворону… Правда, она тоже на меня
отвлеклась. Даже клюв разинула. В итоге так, прямо в меховых калошах…
С Димки – как с гуся вода, а я вот… Может быть, стоит присоединиться к
нему и каждое утро, независимо от погоды, обливаться холодной водой?
Или, как он, ненормальный, нырять на даче в открытый бассейн? Пока вода
не покроется плотной коркой льда.
Представив эти пытки, я почувствовала озноб. А может быть, он –
результат нервных усилий, которыми я упорно изгоняла из головы мысли о
Татьяне? Зря старалась. Они упорно лезли назад. То обстоятельство, что
жизнь после смерти продолжается, уже не опровергают столь категорично,
как раньше, когда почти вся страна ходила в атеистах. Нет, меня лично
устраивает перспектива бессмертия. Но вот звонок с того света… Кажется,
волосы на макушке встали дыбом. Где-то я читала, что некоторых деловых
господ, по разным причинам покинувших этот мир, обеспечивают в гробу
мобильными телефонами. Кому-то вроде бы даже позвонили. Боже мой,
какой ужас! Так, где мой пакет «Магги»? Вот он валяется. Замечательно…
Нет, не очень. Нужны сливки. В магазин не пойду. У меня, в конце концов,
температура. И делать ничего не буду. Просто обжарю грудки в кляре, и
все. И надо опять вдохнуть «Длянос». Насморк – самое противное при
простуде.
Звонок в дверь услышала на лоджии, где развешивала белье.
«Татьяна!» – испуганно шарахнулась я в сторону. И чтобы не упасть,
уцепилась за только что пристроенные на веревку вещички. Вместе с ними
и съехала в тазик с бельем, терпеливо ожидающим своей очереди быть
повешенным… «Танюшка решила высказать свои претензии, так сказать,
лично. Но если это фантом, едва ли я ее увижу», – лихорадочно соображала
я, выбравшись из таза и потирая ушибленный бок.
Звонок, резкий и требовательный, прозвучал еще раз.
Осторожно, на цыпочках, приблизилась к входной двери, выглянула в
глазок: никого!!! Так и знала… Танюшкино привидение! Наверное, умерла
не своей смертью и теперь мучается. Даже средь бела дня. Только почему
она выбрала для звонков и визитов меня? Ничего плохого ей не делала. Я
вернулась на кухню и осторожно присела. Прямо как в ловушке! И зачем
покойной трезвонить? Я, конечно, с жизнью привидений хорошо не
знакома, но они, кажется, могут беспрепятственно проникать всюду, куда
хотят. Запертая дверь не помеха.
К несчастью, я оказалась права: запертая дверь фантомам не помеха.
Послышался тихий стон входной металлической двери, а потом
расширенными от безразмерного ужаса глазами – никак не меньше
пятирублевой монеты – я увидела, как она тихо открывается… Некоторые с
испугу кричат. Например, Наташка. Меня же страх просто парализует.
Единственное, чего я достигла после многочисленных испытаний,
посланных судьбой или пережитых в результате собственной глупости, –
способность коротко взвизгнуть. Иногда. Помните Гамлета? «Дальше –
тишина…» Лучше если обморочная.
Дверь открылась. Я коротко взвизгнула и краем уходящего сознания
отметила дикий вопль невидимого фантома. Очнулась от ощущения того,
что будто бы опять нырнула в бассейн. Головой вниз. Но тут же получила
две увесистые оплеухи. Не успев ничего сообразить, открыла глаза и
увидела прямо перед собой испуганное лицо Наташки. Левой рукой
подруга держала меня мертвой хваткой за ворот халата, а правой… Правой,
кажется, собиралась продолжить избиение. Я даже увернуться не могла. Но
этого и не потребовалось. Наташка радостно заулыбалась и ослабила
хватку. Я тут же безвольно откинулась к стене. С лица и волос стекала
какая-то липкая жидкость.
– Сиди и не дергайся. Сейчас лечиться будем!
Бодрый голос подруги был лучше всякого лекарства. Я вспомнила все
безумные события начавшегося дня. Что же получается? Наташка выселила
фантом из моей квартиры?
– Ты видела Татьяну? – шепотом спросила я, но подруга на вопрос
никак не отреагировала.
Она готовила какую-то лекарственную смесь и что-то мурлыкала при
этом. Мне стало обидно: надавала по мордам и теперь тихо радуется…
– Кто тебе открыл дверь? – В моем голосе послышались
требовательные нотки, не иначе как поэтому Наташка соизволила ответить:
– Кто ж мне мог открыть, болезная ты наша? Сама и открыла.
– Как? – растерянно поинтересовалась я.
– «Как, как»… Так. Взяла ключ и открыла. – Наташка почесала кончик
носа и поправила очки. – Димка на работу позвонил. Меня, правда, на
месте не было. ЭКГ по срочному вызову хирургов делала. Возвращаюсь со
своей тележкой обратно, летит наш кардиолог: «Наталья Николаевна,
срочно поезжайте домой! Завотделением вас отпустила. Что-то там с вашей
сестрой случилось, я точно не знаю. Света трубку взяла, когда муж сестры
позвонил…» Я чуть было не вякнула: «Какой еще сестры?» – но вовремя
заткнулась. Есть сестра, нет сестры – не важно. Важно, что появился
замечательный повод удрать с работы пораньше. Только по дороге осенило,
что это мог Димка звонить. Перезвонила ему в отделение – он на операции.
Потом тебе на работу. Сказали, что ты дома, приболела. Ну я и
успокоилась. Тебе трезвонить не стала – вдруг дрыхнешь. К себе заходить
не стала, сразу к вам. Думаю, вдруг надо за лекарствами слетать или еще за
чем-нибудь…
– Надо! – опомнилась я. – За сливками. Лучше десятипроцентной
жирности. Два пакета.
Наташка подозрительно покосилась на меня:
– Я тебе свой отдам. Двадцатипроцентный. Водички добавишь…
Я благодарно кивнула.
– Ну вот… О чем это я? Ах да! Сумку с продуктами бросила и жму на
кнопку звонка. Никто не открывает. Я еще раз звоню. С тем же результатом.
Тут мне похужело – решила, что ты находишься в состоянии… Ну не будем
говорить в каком, чтобы не накликать. Я – к себе. Опять сумку с
продуктами бросила, схватила ваш запасной ключ, тихонько открыла
дверь… Сама не знаю, почему тихонько. И вошла. А тут твой всхлип из
кухни. Ручонками взмахнула и бряк головушкой на стол! Я и заорала. А тут
Анастас Иванович из двери выскочила, глаза выпучила. Прямо оторопела.
Не знаешь с чего? Впрочем, не важно… Я ей рукой отмашку сделала,
чтобы зря не беспокоилась, потом дверь закрыла – и к тебе. Тормошу – не
реагируешь. Лицо бледное… Поняла, добровольно в сознание не
вернешься. На столе какая-то чашка с остатками воды стояла, я на тебя и
плеснула…
– Это был яблочный компот, – я анальгин запивала. Утром.
Температура была. Тридцать семь и восемь. И все тело ломило.
– Какой нормальный человек анальгин сладким компотом запивает!
Или чаем. Только водой. Иди теперь, сахарная, отстирывайся. И
температуру, кстати, сбивают только после тридцати восьми.
– А зачем ты мне по щекам надавала? Кстати, не первый раз!
– Надо же! Без сознания была, а помнишь. Какая ты злопамятная,
однако! Кто ж знал, что ты от компота сразу оклемаешься? Вот и надавала.
Так сказать, для закрепления лечебного эффекта. И вообще, хватит
трепаться. Тебе помочь с головомойкой или сама справишься? Что-то ты
еще не очень…
Я поспешно отказалась от помощи.
– Ну смотри! Только вот это все выпей. Если анальгин приняла,
температура наверняка спала. – Наташка потрогала рукой мой лоб,
задумчиво подняв глаза к потолку: – Значит, эту таблеточку убираем.
Экономия опять же…
Только я встала с табуретки на дрожащие ноги, как раздался робкий
звонок, заставивший меня занять прежнее положение. Дверь тихонько
приоткрылась, и в проеме показалась аккуратно причесанная голова
Анастас Ивановича:
– Ой, девочки, вы обе тут? Помощь не нужна?
Мы как можно беспечнее замахали руками и заулыбались,
сопровождая свои действия благодарным «нет». Анастас Иванович
удовлетворенно кивнула и ушла.

– А теперь – все по порядку, – скомандовала Наталья, усаживаясь в

кресло, предусмотрительно подвинув его к дивану.
На диване полулежала я, слабыми руками пытаясь надавить на
пластиковый флакон спрея для носа и одновременно вдохнуть
лекарственные пары. Очевидно, что-то разладилось в моем организме. Эти
два действия никак не удавалось совместить. Разозлившись, я сняла
крышку, опрокинула содержимое флакона в нос и тут же в этом раскаялась:
излишки потекли по подбородку, мелкими каплями разлетелись от
неудержимого кашля.
– Та-а-ак! Это в программу не входило. – Наташка ловко схватила
подвернувшийся под руку доклад дочери с умным названием
«Профилактика вирусных инфекций» и загородилась. – О! Какой
нормальный человек спрей в нос ложками льет? – донеслось из-за плотных
страниц.
Я не ответила – нещадно драло и нос и горло. Наташка, поняв, что в
ближайшую минуту огрызаться я не смогу, прочла стихийно возникшую
нотацию на тему преступной безалаберности некоторых идиоток, которым
за сорок. К тому моменту, когда, по мнению подруги, процесс моего
воспитания закончился, она отняла от физиономии доклад, а я закрыла
глаза и сделала вид, что сплю.
Наташка пришла в замешательство. Пару минут она сидела молча,
потом шепотом меня позвала, зачем-то помахала рукой возле моего носа,
тихо встала и так же тихо вышла из комнаты. Я услышала, как открылась и
закрылась входная дверь. Опять со стоном. Этот звук напомнил об
утреннем звонке Татьяны, и я запоздало пожалела об уходе Натальи.
– А почему бы не позвонить Танюшке? Домой. Может, все это чистой
воды недоразумение… – Я громко чихнула. – Ну что мне стоило сразу же
перезвонить? Хорошо хоть с Натальей не поделилась причиной обморока.
Вот бы хохоту было!
Решительно откинув плед, я поднялась и поплелась искать записную
книжку. Номер домашнего телефона Танюшки в голове держался плохо.
Последние две цифры постоянно менялись местами. После того как меня
стали радостно узнавать по неправильно набранному номеру и не посылать
при этом туда, куда частенько посылали вначале, я стала пользоваться
записной книжкой. Даже тогда, когда мне казалось, что номер помню
отлично…
С Танюшкой меня судьба свела случайно. Как-то нас с Наташкой
пригласили на новоселье. Вернее, пригласили не одних, а вместе с членами
семей. Галка только-только купила двухкомнатную квартиру в Бутове. В
качестве обстановки был только очередной муж. Естественно, чужой. Свои
у нее не задерживались и быстро становились «бывшими». Любвеобильная
Галка, обзаведясь новым супругом, моментально встречала «последнюю
любовь» и мастерски разбивала свою и чужую семью, ухитряясь при этом
стать лучшей подругой обманутой и покинутой жены нового мужа. Взывать
к ее совести было занятием бесполезным. Вместо совести у нее были
инстинкты.
Галка одно время была пациенткой онкологической клиники, где
работала Наталья. Ей повезло. В процессе обследования страшный диагноз
не подтвердился, и она буквально с цепи сорвалась. Жизнь в ней забила
фонтаном. Выписываясь из клиники, она прихватила с собой лечащего
врача Ростовцева. Наташке, истинному борцу за справедливость, стало по-
человечески жаль кардиолога Ростовцеву и их несовершеннолетнюю дочь.
С помощью виртуозных стратегических и тактических ухищрений Натальи
доктор Ростовцев очнулся и вернулся в семью. Возвращение блудного мужа
и отца было встречено с христианским пониманием и смирением. Опять-
таки с помощью подруги. Наташка, вовремя подсуетившись, обменяла
кандидатуру Ростовцева на кандидата медицинских наук Свистухина, от
которого за неделю до описываемых событий окончательно ушла жена. Не
то в третий, не то в шестой раз. Галка, как ни странно, до сих пор
благодарна Наталье за рокировку. Хотя сам Свистухин через месяц
вернулся к бывшей жене. Больше, как говорится, они не расставались.
Время от времени Галка заявлялась в кабинет ЭКГ, умоляя Наталью
сделать электрокардиограмму очередному «редкой души» человеку. Как-то
незаметно набилась в приятельницы и мне, дав пару искренних и дельных
советов в плане семейного счастья. В ответ я считала своим долгом
консультировать ее в плане выбора рыбных деликатесов к очередной
свадьбе.
Эта самая Галка, прикатив в один из мартовских вечеров к Наталье
домой, тепло поздравила ее с днем рождения, который у подруги, если
верить паспортным данным, приходился на июль. Поняв свою оплошность,
Галка задорно расхохоталась и, махнув пару раз подолом платья перед
носом ошалевшей боксерихи Деньки (больше не перед кем, а боксериха
была принята за боксера), усвистала.
Взяв с нас честное слово прибыть через две недели к ней на новоселье.
Дней через десять последовал контрольный звонок с напоминанием о
данном нами обещании. Наши мужья отказались от визита категорически.
Димка демонстративно пошел мыть руки, посоветовав нам тщательнее
выбирать знакомых. Борис был более несдержан: «Чтобы ее ноги не было в
моем, то есть нашем, доме!» – Имелась в виду Галкина нога. Ну а тащить с
собой детей мы и не собирались.
Ехали без удовольствия, мысленно обвиняя друг друга в данном
честном слове и, вопреки установленному порядку, не болтали, а посему в
депо, как часто с нами случалось, после станции метро «Бульвар Дмитрия
Донского» не уехали.
С трудом преодолевая кашу из снега и глины, дотащились до
Галкиного подъезда.
– Надо было сослаться на какую-нибудь заразу, – проворчала Наталья.
– Хорошая мысля приходит опосля… – заметила я, пытаясь стряхнуть
грязь с замшевых сапог.
– Топни как следует! Главные ошметки отстанут, а мелочь дома
отстираешь.
Совет, как показали последствия, был мудрым, но я им, к сожалению,
не воспользовалась. Переложив пакет с подарком в левую руку, нагнулась,
чтобы очистить месиво с помощью перчатки. Съехавшая с плеча сумка
оказалась прямо перед носом. Я решила отвести ее в сторону рукой с
пакетом. В следующую секунду пакет упал на покрытый кафельной
плиткой вход в подъезд. Подозрительный мелодичный звон подтвердил
явную нецелесообразность нашей поездки.
– Не открывай! – испуганно гаркнула Наташка, уяснив мое стремление
проверить состояние чайного сервиза. – Подарим так. В пакете и коробке.
Дай сюда презент. Я знала, что добром не кончится!
– Вот и накаркала! – обрадовалась я возможности переложить вину за
случившееся на подругу.
– Молчи, несчастная! Лучше бы ты торт тащила. – Наташка
призадумалась, но ненадолго. – Думаю, нечего расстраиваться. Скоро
состоится новая свадьба, потом новый развод и, соответственно,
необходимость бить посуду в процессе скандала. Мы просто заранее
выполнили за Галку ее работу. Частично. Так и объясним. Уверена, она
должна быть благодарна.
Довод звучал убедительно, и мы спокойно вошли в подъезд, стойко
сохранявший запах новостройки. Лифт довез нас почти до шестого этажа и
встал. Диспетчер вежливо поинтересовалась:
– Застряли?
– Безобразие! Конечно застряли, – возмутилась Наталья.
– Потерпите. В течение получаса выйдете на свободу. – Диспетчер
отключилась.
Через пару минут я поняла, что хочу пить. Жажда катастрофически
нарастала с каждой последующей минутой. Потом заболела поясница и
появилось желание сесть на корточки. Наталья, очевидно, испытывала
сходные мучения, поскольку, решительно опустив пакет с подарком на пол
и не обращая внимания на жалобный звон, съехала по стенке лифта и села
на корточки. Я попробовала последовать ее примеру, но неудачно. Не
успела вовремя притормозить. О чем, впрочем, рассуждала уже сидя на
полу на собственной шубке из кусочков норки. Дома я обнаружила, что
часть кусочков предпочла оторваться от основного коллектива. Хотя и не
покинула его совсем. Наташку мое положение жутко развеселило, что она и
не замедлила продемонстрировать. Веселый хохот оживил шахту лифта. От
смеха фигура подруги ходила ходуном. В результате ноги не выдержали
нагрузки, и Наталья весомо шлепнулась рядом. Тут прыснула и я.
Раздавшийся с воли густой бас поинтересовался:
– Сидите?
– Сидим, – хором, сквозь смех ответили мы, и это было истинной
правдой.
– Ну сидите, сидите пока. Сейчас освободим…
И освобождение пришло. Кабина, вздрогнув, поехала, зато погас свет.
Как только открылись двери, мы подхватили сумки и мигом вылетели из
лифта.
– Э! – раздался возмущенный бас механика. – Вы че там хулиганите!
– Не виноватые мы! – радостно проорала Наташка. – Он сам
взбрыкнул и поехал! Кстати, мы там вам пол протерли!
В двести восьмой квартире открывать не торопились. После пятой
попытки заявить о себе стало ясно: хозяев нет дома и нас не ждут. Призрак
запотевшей литровой кружки с холодной водой стал навязчивым видением.
Как мираж в пустыне. Звонок в соседнюю квартиру облегчения не принес.
Там тоже никто не отозвался. Наталья решительно развернулась, прошла в
другой конец коридорчика и позвонила в квартиру номер двести семь.
Открыли нам сразу. В дверях, мило улыбаясь, стояла молодая женщина.
Складная фигурка. Красивое лицо. А волосы… Боже мой, наверное,
именно этот цвет имел в виду Голсуорси, когда описывал в «Саге о
Форсайтах» волосы Элен – цвет осенней листвы. На щеках играли
забавные ямочки. Светло-карие глаза смотрели ласково и доверчиво. Мы
сразу же почувствовали себя зваными гостями. Не задавая вопросов,
женщина предложила нам войти и посторонилась.
Причину нашего визита объясняли вдвоем. Перебивая друг друга. В
конце концов я ухитрилась вклинить пару фраз о воде. Женщина охнула:
– Что же вы сразу не сказали, – выскочила на кухню и через секунду
вернулась… с литровой запотевшей банкой.
Поллитра я точно маханула разом.
– Извините, что в банке, – смущенно сказала спасительница. – Только
вчера вечером переехала. Вещи еще толком не распакованы. Да и
посуду… – она замялась, потом весело махнула рукой: – А, на счастье!
Муж перебил… – Лица у нас вытянулись. – Да нет, он не дебошир. Просто
очень неловкий. Помогал упаковывать. Знаете, а давайте чайку попьем! Вы
не торопитесь?
Мы не торопились. Точнее, уже не торопились. Сидя на полу с
поджатыми под себя ногами в единственной комнате, по разным углам
которой были навалены многочисленные коробки и тюки, чувствовали себя
прекрасно. В ход пошли чудом уцелевшие чашки из подарочного сервиза.
Ревизия показала, что тесного соседства не выдержали только два
предмета: молочник и крышка от сахарницы. Татьяна, так звали хозяйку
квартиры, достала из какой-то коробки собственную клюквенную настойку,
пару упаковок с нарезкой. А мы вовремя вспомнили про торт. Праздничная
часть пола была накрыта… Вот так мы и познакомились. С тех пор
частенько встречаемся, а сейчас уже и перезваниваемся: Танюшке
установили телефон.
Домой мы отправились только после восьми вечера, оставив Татьяне в
подарок сервиз. Уже на лестничной площадке столкнулись с жильцами,
оказавшимися соседями Галки. Как выяснилось, сегодня утром она улетела
навстречу новой «последней любви» в Санкт-Петербург. Очевидно, в
Москве лимит претендентов на звание человека «редкой души» был
исчерпан.
– Санкт-Петербург? – задумчиво протянула я. – Ну да. А оттуда через
окно – в Европу.

На мой взгляд, Танюшка – чудный человек. Добрый, бескорыстный,

абсолютно лишенный чувства зависти. Таких, как она, просто необходимо
заносить в Красную книгу. Долгое время они с мужем, его родителями и
старшей сестрой ютились в малогабаритной двушке. Много лет стояли в
очереди на улучшение жилищных условий и уже почти потеряли надежду.
Вот тут и возник вариант получения супругами Корольковыми
однокомнатной квартиры в Бутове…
Муж Татьяны по роду своей работы часто бывал в командировках. Нас
с Наташкой не особенно интересовало, кем и где работает Сергей, зато это
обстоятельство вплотную занимало наших мужей – и Димона, и Бориса. С
Сергеем они вели задушевные беседы по вопросу коммуникаций и
оборудования для централизованного отопления дач и отзывались о нем
как о хорошем специалисте. С момента первого знакомства он показался
веселым, компанейским парнем. Это впечатление не менялось и с каждой
последующей встречей. То, что он обожал Танюшу, было заметно
невооруженным глазом и совсем не удивляло. Сама Танюша работала
переводчиком в фирме «Фарм». Фирма была официальным дилером одной
известной зарубежной фармакологической компании и, кроме того,
занималась производством лекарственных препаратов из отечественного
сырья. За границу Танюшка не выезжала – вся работа осуществлялась на
месте. Перевод медицинских статей, аннотаций к лекарственным
препаратам и прочая мелочь приносили не очень большой, но стабильный
заработок.
Воспоминания о знакомстве с Татьяной расслабили. Я опять сидела на
табуретке в кухне и пялилась на оттаявшие куриные грудки. Записная
книжка сиротливо лежала на пустом столе. «Надо сбросить оцепенение и
позвонить Татьяне», – уговаривала я себя. И уговорила.
Трубку сняли после третьего звонка, но облегченно перевести дух мне
не удалось – ответил совершенно чужой, не Танюшкин голос.
– Здравствуйте, будьте добры Татьяну, – выпалила я скороговоркой.
– Здравствуйте. – Женщина на том конце провода то ли всхлипнула, то
ли неудачно вздохнула. – Простите, кто ее спрашивает?
– Меня зовут Ирина. Я близкая знакомая Танюши.
– У нее нет больше близких знакомых… – В трубке послышались
сдержанные рыдания. – Потому что ее самой… больше нет. Танечка
умерла… – Рыдания усилились, перемежаясь междометиями «ох!» и «ой!».
– Простите меня, ради бога! Я, то есть мы… ничего не знали. Можно к
вам приехать? – Совершенно растерявшись, я не могла подобрать слов
утешения.
– Только не сегодня. И не в ближайшие дни. В субботу будет девять
дней, вот и приезжайте. Часам к десяти… – Трубка разразилась частыми
гудками, но я никак не решалась нажать на злополучную кнопку и
прекратить это настырное гудение. Рука, судорожно сжимавшая телефон,
не разжималась, костяшки пальцев побелели.
– Опять к табуретке приклеилась? Давно проснулась? Что ты на меня с
таким ужасом смотришь? Напугала? Ну извини. А зачем ты вообще встала?
Вопросы из Наташки сыпались непрерывно. Отвечать я и не пыталась.
Просто удивилась, что страха от стремительного вторжения подруги не
испытала – может быть, потому, что допрос подруга начала в момент, когда
только-только приоткрыла дверь в квартиру.
– А я, представляешь, ключи от своей квартиры в ней же и забыла.
Твои схватила, а свои бросила. Постояла у родного порога, послушала
Денькины стенания и чуть не всплакнула. От бездомности. Хотела к тебе
вернуться, да побоялась разбудить. А тут Анастас Иванович выскочила, я к
ней и напросилась… Ой, что сейчас расскажу! Что ты в трубку вцепилась?
Она ж частыми гудками питюкает! Дай сюда! Та-а-ак, говори номер, я
наберу… – Наташка выжидательно уставилась на меня. А я глаз не могла
оторвать от куриных грудок. Проследив за моим взглядом, подруга
демонстративно пожала плечами и понюхала полуфабрикат. – Ты же хотела
у меня сливки взять. Сейчас принесу. – Последняя фраза донеслась из
прихожей. – Вот эти мои запасные? – Ключи звякнули о плитку пола. –
Блин! Ключи Анастаса Ивановича прицепились…
Дверь хлопнула, стало тихо. Ровно на минуту.
– Забери ты свою трубку! На фиг она мне нужна? Таскаюсь с ней…
Представляешь, Денька, стерва, на кухне лужу надула! И спряталась под
стол. Выпороть, что ли? Наверное, поздно. Не поймет, за что. Пойду ее
выведу. Ну не зараза, а? Ой, сливки забыла!.. Ну да назад пойду, принесу. А
ты не сиди, как репа. Иди полежи до моего прихода. Грудки потом
сделаешь…
«У Наташки что-то случилось. – Эта мысль сразу вытеснила все
остальные. – Она нервничает. Явный признак – словесная диарея. Такое
красивое слово! Вполне подошло бы для женского имени, если бы не его
жуткая сущность. – Все! Хватит! С того света еще никто не возвращался».
Я решительно встала – это оказалось совсем нетрудно – и подошла к окну.
Денька старательно выгуливала Наташку. Время от времени подруга на
поводке скакала за собакой, не пропуская ни одного куста, ни одного
дерева. Следом, временами делая попытки вырваться вперед и облаять
Деньку, семенила пекинесиха Гильза…
Я с трудом оторвалась от занятного зрелища и переключилась на обед.
Готовить, как говорит мой муж, надо с любовью. Иначе будет невкусно.
Ему легко рассуждать. При температуре тела тридцать семь градусов он
лежит в постели и слабым голосом дает всем членам семьи указания,
похожие на завещание. Мы время от времени обязаны скорбно отмечать
усиление болезненных проявлений и испытывать чувство великой жалости
к неподвижному главе семейства. Независимо от состояния собственного
здоровья на данный момент. Больной жалуется на плохой аппетит и тем не
менее съедает целиком завтрак, обед и ужин. А в промежутках между ними
еще что-нибудь. Вроде как через силу. Телевизор в спальне работает почти
постоянно – с небольшим перерывом на ночь. Как средство психотерапии.
Но справедливости ради следует отметить, что болеет Димка крайне редко.
Краем уха я слышала, как вернулась Наталья, – кухня стеной
примыкает к шахте лифта. Я вовремя выскочила в коридор – напомнить про
сливки и замерла, пораженная чудным видением: Анастас Иванович, тоже
просекшая момент возвращения Наташки, выплыла в коридор. Мама
дорогая! Представьте себе танк, одетый в нежно-розовый брючный
костюм… Моя реакция, по всей вероятности, была воспринята как
проявление восхищения. Пятидесятивосьмилетняя дама слегка
засмущалась и потупила взор. Я невольно посмотрела на ее ноги. Изящные
туфли на огромном каблуке подняли Анастас Ивановича на недосягаемую
высоту – два метра. «В дверь она будет проходить с трудом», – мысленно
отметила я и шмыгнула носом.
– Отлично! – завопила Наташка. – Вы сразу выросли в моих глазах!
Так держать и не кукситься! Все мужики – козлы. Ваш – не исключение.
Сейчас, сейчас, – забормотала она, роясь в кармане. – Только Деньку
запущу и разденусь. Иришка, не уходи. Совет держать будем…
– Заходите, Ирочка, ко мне. Только накиньте на себя что-нибудь
потеплее. Наташенька говорит, вы болеете.
Я ошалело кивнула головой и попробовала сослаться на
необходимость побыть наедине с собой, своей болезнью и готовящимся
обедом. Но неудачно. Вмешалась успевшая переодеться Наташка:
– Десять минут уделить не можешь? Бери свои грудки, кастрюлю и что
там еще. Сливки я захватила. У Анастас…сии и приготовим.
Я покорно побрела выполнять приказание, но на полпути
развернулась: не до полуфабрикатов, похоже, Анастас Иванович попала в
беду и ей действительно нужна наша помощь.
В квартире Анастас Ивановича был легкий беспорядок: на столе
стояли две немытые чашки и пахло «Беломором». Обычно везде царит
стерильная чистота, от которой любой случайно побывавший в разведке
таракан получает инфаркт и мигом отбрасывает лапки. Курит она только на
лестничной клетке и с приоткрытым окном. Квартира всегда благоухает
запахами какой-то сушеной травки.
Анастас Иванович ковыляла по кухне на непривычных каблуках в
попытках взять себя в руки, но руки жили самостоятельной жизнью: зачем-
то хватали полотенце, салфетки… Потом все это зашвыривалось в правый
крайний угол стола, отчего мне все время хотелось брякнуть: «Аут!» – и…
опять все начиналось сначала.
– Анастасия Ивановна! Даже просто Анастасия… Мы столько лет
рядом, да и выглядите вы никак не Ивановной. Мы же договорились. – В
голосе Наташки звучала легкая укоризна. – Ни один мужик не стоит таких
переживаний.
Анастас Иванович суету прекратила, похлопала глазами, подумала и
решительно высморкалась в прихватку. Я почувствовала сходное желание
и, в очередной раз шмыгнув носом, поняла, что забыла носовой платок.
– Возьми салфетку, – заметив мои судорожные поиски, дала совет
подруга.
Анастас Иванович тяжело вздохнула, выдохнула. По кухне пролетел
легкий ветерок. Веселые занавески тревожно затрепетали. Я начала
догадываться, что произошло…
– Считаю наше экстренное собрание открытым, – взяла решительный
тон подруга.
Анастас Иванович деловито кивнула и уже привычным жестом
зашвырнула прихватку в облюбованный угол. Наташка подвинула ей
табуретку, и она села. Добрая половина того места, которым села, осталась
парить в воздухе.
– На повестке дня один вопрос – измена Степана Ивановича.
Глаза Анастас Ивановича подозрительно заморгали, а рот принял
скорбное выражение. Я испугалась, что соседка обидится на порядок
обсуждения личной проблемы, но, к счастью, ошиблась. Бывший
начальник отдела кадров, воспитанный на социалистическом
соревновании, трудовых подвигах и строгой производственной
дисциплине, она полагала такой порядок естественным.
– Слово предоставляется… – Наташка мельком взглянула на Анастас
Ивановича, – мне! А я скажу, что наш сушеный Геракл Степан Иванович,
невзирая на сломанные в прошлом году ребра, своими слабыми,
набалованными руками сам вырыл себе яму. И сегодняшней ночью
свалился в нее окончательно. В смысле, не пришел ночевать.
– Подождите, – сделала я попытку остановить поток красноречия, –
может быть, с ним что-то случилось? Ну перешел дорогу в неположенном
месте и…
– Перешел, – согласилась подруга. – Именно в неположенном месте. И
этот маршрут завел его слишком далеко – в подмосковную Апрелевку.
Помнишь, раньше пластинки были? На каждой написано: Апрелевский
завод грампластинок. Их по блату доставали. Ну не будем отвлекаться от
темы. Анастасия вместе с мужем Степаном ежегодно снимали летнюю
пристройку где-то на окраине этого городка. Все было хорошо, пока в
прошлом году у хозяйки не умер муж. Это ужасно! Не в том смысле, что
умер, – сам вперед ногами в могилу лез, алкоголик, а в том, что хозяйка
лишилась рабочих рук. В редкие минуты трезвой, а поэтому
неполноценной жизни муженек работал не покладая их. Пахал, сеял,
строил… Анастасия не сразу заметила, что хозяйка положила глаз на
Степана: во-первых, в отличие от нее его трудно разглядеть, во-вторых –
кому он, кроме нее, нужен. – Анастас Иванович беспокойно заерзала на
табуретке. – Я хотела сказать, – поправилась подруга, – что он слишком
набалован безмерной любовью и заботой жены. Она его так выхаживала
после того, как села ему на ребра! У меня бы терпения не хватило. У тебя
бы, Иришка, и подавно. Так вот. Дачный сезон закончился, а Степан
Иванович продолжает мотаться в Апрелевку почти каждый день. Сегодня
на ночлег не вернулся.
– Похудел, – всхлипнула Анастасия Ивановна, – совсем избегался.
Стал хуже одеваться. Раньше я за ним следила, а сейчас все мои попытки
одеть его в приличные вещи отвергает. И галстук не надевает, шляпу
поправить не дает. А вчера эту шляпу вообще дома оставил. Овсяную кашу
съел, а ее оставил… – Скорбные рыдания сотрясли розовый брючный
костюм.
– А почему вы решили, что он в Апрелевку катает?
Мой вопрос вызвал издевательскую улыбку Натальи. Анастас
Иванович прекратила рыдать.
– А железнодорожные билеты?! – разом вскричали они с
возмущением.
На некоторое время установилась плодотворная тишина. Все
задумались. Результат не замедлил сказаться. Решение послать Степана
Ивановича к чертовой матери было отвергнуто сразу. Не для того
воспитывали и лелеяли много лет, чтобы подарить готового мужа чужой
нахальной бабе. План на ближайшее время был таков: через пару дней, в
зависимости от моего самочувствия, выбрать время и съездить в Апрелевку
на разведку. Анастас Ивановича не брать. Может испортить все дело. В
основном габаритами. В полном смысле слова – женщина видная. В
разведке действовать по обстоятельствам. Самой Анастасии сделать новую
прическу. Наташка решила этим заняться сама: в парикмахерской
пенсионерку обдерут. Затем подобрать подходящий вариант макияжа и
прикупить еще один, не брючный – костюмчик. В этом деле подруга тоже
обещала помочь. Розовый брючный костюм лучше пока не надевать. До
будущей весны. Степана особо не кормить. Анастасии Ивановне принять
томный, загадочный вид и временами таинственно исчезать из квартиры,
оставляя мужа без обеда. Дальше будет видно.
Разработанный план мероприятий коренным образом изменил
настроение соседки. Она вскочила и захлопотала, раскладывая по местам
полотенце, прихватки, салфетки, мгновенно убрались в мойку
использованные чашки. Наша миссия была завершена. От чая мы
категорически отказались: дома меня заждались куриные грудки.
 В коридоре Наташка торопливо бросила: «Зайду позже» – и исчезла за
дверью своей квартиры. Как раз в тот момент, когда я собралась поделиться
с ней страшной новостью. Конечно, не время и не место… Но что делать,
если решение возникло стихийно. Не сложилось!..
Вид куриных грудок вызвал жалость. Томятся, бедные, на кухонном
столе с утра, глаза бы на них не глядели. Я поторопилась выполнить
указание изготовителя на пакетике «Магги на второе», включила плиту,
закрыла будущий кулинарный шедевр крышкой, чтоб глаза на них больше
не глядели. Потом вспомнила о белье, сиротливо валяющемся в тазу на
балконе, и жалость нахлынула с новой силой. Уже к себе.
Жалела я себя долго. Вспоминала все мелкие обиды и крупные
неприятности, накопленные за годы семейной жизни. Упивалась своей
несчастной долей. Удобный диванчик, пушистый плед, спрей от насморка
как нельзя лучше располагали к слезным раздумьям. Пока не вспомнила о
Танюшке. Вот ей уже не придется себя жалеть. Поскольку с ней произошла
одна из самых крупных неприятностей, которая только может случиться с
живым человеком. Наташке, пожалуй, не стоит рассказывать о странном
утреннем звонке. Она, будучи квалифицированной медицинской сестрой с
солидным стажем, тем не менее панически боится покойников.
Мистические триллеры обожает, но смотрит их только при ярком
освещении и в присутствии народа. В крайнем случае в присутствии
верной Деньки, время от времени подкармливая собаку разными
деликатесами. Чтобы не удрала. Я в принципе недалеко ушла от подруги,
но ужастики могу смотреть и в одиночестве. Просто в страшные моменты
выключаю звук. Становится даже забавно. Ну а если уж совсем припечет…
Одеяло на голову – и порядок. На худой конец можно закрыть глаза.
Двойной звонок в дверь возвестил о прибытии Натальи.
– Открыто! – завопила я с дивана.
Последний слог оторвался от слова и прозвучал хриплым шепотом.
ОРЗ шло в наступление.
Подруга в полном молчании прошла в комнату и села в кресло
напротив меня. Лица на ней не было. А то, что было вместо него, являло
собой маску из разнообразных чувств, замешанных на страхе.
– Как температура?
– Нормально. На мне можно опару ставить. А как ты?
– Тоже нормально. Сегодня мне звонила Татьяна. Я была в хирургии.
Девчонки посоветовали ей перезвонить позднее. Она не перезвонила, тогда
я позвонила сама. Мобильный был отключен, а по домашнему телефону
какая-то мымра сообщила, что Татьяна умерла. Я обругала АТС, считая что
этот бред – результат неправильного соединения. Разбираться не стала.
Воспользовалась свалившейся с неба удачей – твоей болезнью и удрала с
работы. Решив перезвонить Татьяне из дома. Только все некогда было, хотя
и нервничала – надо же, как злость из людей прет! Так шутить. А сейчас
звоню опять… – Голос у Наташки сорвался на рыдания: – Та… Танечку
похоронили-и-и…
Я молчала. И не потому, что стало болеть горло. Просто соображала.
Результат меня обрадовал и заставил радостно заулыбаться. Рыдания над
ухом прекратились. Прохладная рука подруги легла на лоб:
– Это у тебя нервное. И я тоже хороша. Надо успокоится, слышишь?
Да перестань ты ржать. Совсем перегрелась!
– Танюшка же тебе утром на работу звонила.
– Ну, звонила…
– С того света? – В шепоте моем торжество было не очень заметно, а
жаль. Я свое отбоялась.
Наташка нахмурилась, откинулась в кресле и ахнула:
– Не может быть! Это ее душа мается…
– Мается, – подтвердила я. – Вместе с телом. Это тело мне тоже
звонило, сделало выговор за отсутствие на похоронах.
– Как это? – прошептала Наталья. – Из гроба восстала? Чем-то он ее не
устроил…
– Она туда и не ложилась. Вопрос: кто ее там заменил?
Подруга недоверчиво посмотрела на меня, потом расцепила сжатые в
замок руки и торжественно перекрестилась:
– Может быть, ты и права. И… что теперь делать?
Я почувствовала себя сильной и бесстрашной.
– Будем ждать очередного звонка. Боюсь только, не смогу ответить.
Горло дерет все ощутимее. А в субботу поедем к ней домой – девять дней с
момента этой нелепицы. Если она будет отсутствовать, начнем разбираться.
Лучше бы, конечно, еще позвонила…
Она и позвонила. Буквально минут через пять. Ответила ей Наталья.
Поняв, кто на проводе, подруга моментально включила громкую связь. Я
услышала взволнованный голос Танюшки:
– Наташенька, ты? Я Ирине звонила. Наверное, ошиблась номером. Ты
тоже не была на моих похоронах! Обидно. Ладно, у меня мало времени. И
связь все время прерывается… Девчонки, помогите! Я ничего не понимаю.
Меня похоронили. Заживо. Давайте встретимся в субботу на
Домодедовском кладбище. После скорбного митинга откажитесь ехать со
всеми. Скажите… Ну, сами что-нибудь придумаете. У могилы и
встретимся. Я к вам подойду.
– Танюша, – заорала Наталья, – где ты?! А место встречи изменить
нельзя? Приезжай к нам.
– Я пока устроилась. К вам не поеду. Боюсь. Если хотите помочь –
встретимся там, где я сказала. И, если не трудно, выручите меня хотя бы
сотней долларов. Я потом отдам…
Связь оборвалась.
– Слушай, она, точно, живая! – Лицо Натальи лучилось радостью. –
Сотню долларов попросила… Ну ты уникум! Был момент, когда я чуть
тапки со страху не откинула.
Мне удалось скромно промолчать. У меня такой момент несколько
растянулся во времени – прихватил пару часов.
Следующие три дня прошли в болезненном угаре. Я себя даже ни разу
не пожалела. Было так плохо, что за меня это делали муж и дети. К вечеру
четверга появились первые признаки выздоровления: температура спала,
проснулся интерес к количеству накопившейся в мойке посуды и белью,
мужественно сохнувшему на балконе. Члены семьи успели между собой
перессорится и по очереди бегали ко мне клепать доносы друг на друга и
доказывать свою правоту в семейных разборках. Так, выяснилось, что сын,
не выдержав вахты по уборке кухни, сослался на внезапно возникшую
потребность выполнять завет В. И. Ленина: «Учиться, учиться и учиться!»
С отрывом от любого производственного процесса. Короче, удрал к
бабушке, а ей, любимой, сообщил, что по месту прежнего его жительства в
ее помощи не нуждаются – справятся сами. Надо уметь преодолевать
трудности, с которыми ни родная сестра Алена, ни отец раньше не
сталкивались.
Муж и отец, купив продукты, забыл их по месту работы. Дочь, чтобы
не помереть с голоду, была вынуждена в этот поздний вечер просить
подаяния у Натальи Николаевны. Зато на следующий день, возвращаясь из
института и не полагаясь на родителя, Аленка купила продукты сама.
Родитель забыл было покупки в очередной раз, но вовремя о них вспомнил,
буквально на выходе из больницы. В результате притащил пару весомых
пакетов. Ну а чуть ранее с продуктовым набором приехала свекровь,
обеспокоенная непомерным аппетитом внучка, приготовила обед, а заодно
и ужин. Все было в порядке.
Шпионскую деятельность пришлось временно приостановить.
Сопровождать «коварного изменщика» Степана Ивановича в Апрелевку
втайне от него самого Наталья в одиночку не решалась. Я при всем
желании составить ей компанию не могла. Посовещавшись, решили
ограничиться приведением личности Анастаса Ивановича в соответствие
со стандартом обманутой, но не сломленной этим обстоятельством жены.
На относительное выздоровление оставался один день – пятница: в субботу
надлежало явиться на кладбище. Была еще одна проблема – избавиться в
этот день от заботы мужа и дочери, но она легко решалась с помощью дачи.
Отметив мужество Димки, с которым он не хотел туда ехать (на самом деле
наоборот), я повздыхала и упросила сделать это ради Алены – дочь вообще
не бывает на свежем воздухе. С Аленкой разговор состоялся почти в том же
духе, только она сопротивлялась больше. Окончательным доводом,
сломившим сопротивление, была необходимость срочно высадить
луковицы тюльпанов. Подозрительно поглядывая в мои честные глаза, дочь
предупредила, что к вечеру может вернуться.
Субботним утром Димка с Аленкой отвратительно долго копались.
Стоило большого труда делать равнодушный вид. Уехали сердитые и
только в начале десятого. С наказом не трезвонить мне и не отвлекать от
процесса выздоровления. Я демонстративно отключила телефон. Едва за
ними закрылась дверь, как я мигом оделась и уже готова была выскочить в
коридор, как услышала громкие голоса. Один был Наташкин, второй –
Димкин. Муж что-то забыл. Пришлось спешно нырнуть под одеяло прямо в
куртке и кроссовках.
– Это я! – донеслось из прихожей. «Кто бы сомневался!» – Забыли
ключ от дачи.
Я что-то промычала про удивительную несобранность, создающую
кучу проблем. И зря. Димка, остановившись на пороге комнаты, устроил
импровизированное утро воспоминаний моих почти ежедневных ляпов. Я
не на шутку обиделась. Муж подошел мириться и… Я поняла, что
допустила самый крупный из мелких промахов.
– Да у тебя испарина! – воскликнул он, коснувшись губами моего лба.
Полежал бы сам в свитере, куртке, теплых колготках, шерстяных
брюках и кроссовках на ногах под одеялом…
– Болезнь выходит, – громко сказала подруга, вовремя прервав момент
прощания. – Зашла узнать, не надо ли чего в магазине. Ты иди, Димочка,
иди, не волнуйся, мы сами справимся.
Димка неуверенно потоптался на месте, взглянул на меня с
сожалением и наконец покинул помещение. Но, как выяснилось, не совсем.
Входная дверь опять приоткрылась, и муж попросил меня все-таки
включить телефон. Хорошо, что это было с порога, поскольку я уже
вскочила с кровати.
– Включим! – успокоила его подруга. Дверь тихонько закрылась. – Да
пусть себе звонит в наше отсутствие. Жалко, что ли. А Димке, если что,
скажем, что включили и опять выключили. Имеешь ты, в конце концов,
право спокойно подремать… двадцать четыре часа в сутки!
Наташка приняла решение ехать на своей «Ставриде». Сложность
была только в том, что на ней же собирался ехать Борис. На дачу. Вместе с
Денькой. Лешик уехал туда еще вчера. Наташка сослалась на рабочий
субботник и обещала воссоединиться с семьей позже, прибыв электричкой.
Муж удивился, но попросил сообщить о времени прибытия на станцию.
Дабы встретить.
На повороте с Кольцевой дороги в Бутово подруга позвонила Борису и
сообщила, что она в травмпункте. Вместе с машиной. Он не понял и
встревоженно поинтересовался, вызвала ли она ГАИ. Подруга опешила и
спросила: зачем? Препирались они долго – долларов на пять. Пока Наташка
не заорала: «Помолчи!!!» – и начала объяснять сначала. Все, что успела
придумать: какая-то Полина из нашего дома, которую Борис не знает и
знать ему ни к чему, то ли подвернула, то ли сломала ногу рядом с нашим
подъездом. И попросила протянуть руку помощи. Она протянула и теперь
сидит и ждет, когда до Полины дойдет длинная очередь в травмпункте.
Рядом плачут маленькие дети Полины. Так что Борис пусть сидит и ждет
возращения машины. Как только, так сразу…
Наташка врала убедительно, мне даже послышался плач маленьких
детей Полины.
– А он ее точно не знает? – с сомнением поинтересовалась я.
– Если уж я не знаю, то он и подавно. – В голосе Натальи слышались
победные нотки.
Приехали мы ровно к десяти часам. Бросив машину у подъезда,
поднялись на восьмой этаж и замерли у двери Танюшкиной квартиры, не
решаясь позвонить. Но дверь скоро открылась, и оттуда выскочила
заплаканная Галка. Увидев нас, она так удивилась, что замерла на месте,
загородив проход. Мы удивились не меньше и отодвинуть ее в сторону
даже не пытались.
– Ты уже вернулась из Питера? – спросила я, забыв поздороваться.
– Да. Позавчера. А тут такое… Я вообще-то толком и не знала соседку
– несколько раз видела мельком, еще до ее переезда. Такая молодая, почти
мне ровесница. Вот зашла спросить, не нужна ли какая-нибудь помощь… –
Галка промокнула платочком глаза и посторонилась, но не ушла. – А вы
что, ее хорошо знали? – Мы молча кивнули. – Бывают же совпадения! И
давно?
– А со дня намеченного тобой новоселья, – съязвила Наташка. – Ты о
нем удачно забыла, не предупредив нас. Но мы не в обиде. Я так понимаю,
питерский любимый получил полный расчет? А здесь тебя ждет новое
счастье?
– Извините, девчонки. Так получилось. Все так закрутилось. И никто
меня больше не ждет, – печально возразила Галка. – Надоело… Вы после
кладбища сюда? – переменила она тему, убирая скомканный платочек в
рукав синего платья.
– Скорее всего, нет. Ириша болеет, а я тороплюсь по делам.
– Жаль. А то бы зашли ко мне. Посидели бы.
– В следующий раз, – мягко сказала я.
У Сергея мы застали человек пять. Сам он, привалившись к стене,
стоял с безвольно опущенными руками. Похудел. Безжизненные глаза на
осунувшемся лице смотрели на нас равнодушно. Мы тихонько
поздоровались. На диване сидели двое пожилых людей, очевидно родители
Сергея. Очень похожая на него худенькая молодая женщина с девочкой лет
восьми была, скорее всего, его сестрой.
– Это подруги Танюши, – тусклым голосом представил нас Сергей. – Я
вам звонил, – обратился он к нам. – В субботу и воскресенье. Никто не
ответил…
– Нас не было, – пояснила я, не в силах добавить, что мы уезжали на
дачу.
Наталья легонько толкнула меня локтем, я повернулась и сразу же
увидела на закрытом салфеткой телевизоре фотографию задорно
смеющейся Танюшки. Перед ней стояла неполная хрустальная рюмка
водки, накрытая кусочком черного хлеба: жидкость потихоньку испарялась.
– Ну что ж, – обреченно хлопнув себя по коленям, тихо сказал отец
Сергея, – больше ждать вроде некого… Поедем потихоньку. Танечка,
наверное, заждалась.
Мать тихонько заплакала.
– А с работы? – недоуменно спросила Наталья. – С работы разве
никого не будет?
– Все приедут прямо на кладбище. Они знают куда, – сухо пояснил
Сергей.
На улице Наталья предложила кому-нибудь из членов семьи пересесть
к нам в «Таврию», но они предпочли держаться вместе, разместившись в
«Жигулях» Сергея.
Всю дорогу мы молчали. Похоже, родственники не испытывали
сомнения в постигшем их горе. Это все, что удалось выяснить. Лезть к ним
в душу с вопросами было, мягко говоря, неуместно. Мы уже и сами
пропитались этим горем насквозь и почти поверили, что Танюшины звонки
были потусторонними. Наталья на протяжении всего пути без конца
вытирала слезы и хлюпала носом. Я ей усердно помогала.
Свежая могила была обложена многочисленными венками и свежими
цветами. Фотография радостной Танюшки была та же, что и в квартире,
только большего размера. Я с удивлением увидела, что ленты на венках и
часть искусственных цветов варварски порезаны. Скорее всего,
ножницами. И, не поверив своим глазам, нагнулась, растерянно потрогав
трепетавшие на легком ветру лоскутки ленты с надписью: «Любимой
жене…»
– Рабочие кладбища, закапывавшие могилку, порезали, – пояснила
сквозь слезы сестра Сергея. – Сказали, если не порезать, венки утащут и
продадут.
К могиле стягивался народ. Неожиданно мать Сергея упала на колени,
прижалась к одному из венков и громко запричитала. Сквозь рыдания
доносились обрывки невнятных слов. Свекровь просила прощения у
невестки за то, что уступила ей очередь в сроке смерти. Пожилую женщину
с трудом подняли и отвели в сторону. Наташка побежала на помощь.
Сергей с искаженным серым лицом пытался сдержать слезы. Это ему не
удалось. Плакали почти все. Ни много ни мало – тридцать семь человек, не
считая нас с Наташкой. Оглядывая разношерстную толпу, я отметила
несколько человек, выражения лиц которых мне не понравились. Две
хорошо одетые женщины стояли чуть в стороне от остальных. Физиономия
одной, шатенки, выражала явную скуку. Она с нетерпением ожидала
окончания церемонии. А вот вторая, блондинка, была бесстрастна. Тем
сильнее поразила меня ироничная улыбка, мелькнувшая на ее лице при
взгляде на Сергея. Ей было около сорока. Красивая, с легким макияжем.
Глаза скрывала дорогая оправа затемненных очков. Заметив мой
пристальный взгляд, она быстро отвернулась и что-то сказала соседке. Та
посмотрела в мою сторону, пожала плечами и нагло ухмыльнулась. Я
торопливо опустила глаза. Очевидно, дамы заметили, что большого горя я
тоже не испытываю.
Прощальные соболезнования семье покойной оставляли желать
лучшего. Наталья что-то говорила о жизни после смерти и обещала всем
скорую встречу с усопшей. Я мямлила о фортелях судьбы и лечебном
эффекте времени, желая Сергею обрести надежду… Какую и в чем, не
пояснила. Сама запуталась. Надеюсь, что нас не очень внимательно
слушали.
Члены семьи были скрыты за плотным кольцом людей, выражающих
бесполезное соболезнование. Я решительно подошла к двум красоткам и
как можно равнодушнее поинтересовалась причиной смерти Татьяны.
– А вы что, не были на похоронах? – поинтересовалась шатенка.
– Не была. Мне поздно сообщили. А спрашивать сейчас, что
случилось, сочла неудобным…
– Ее сбила машина. Вечером, когда она шла домой с работы. Повезло –
не мучилась. Сразу насмерть.
– Изуродовали, наверное?
– Да нет. Лицо, во всяком случае, было не повреждено. В гробу, как
живая, лежала…
– Нам пора идти, – бесцеремонно вклинилась в разговор блондинка. –
Илья возмущаться будет. Отметились, и ладно. – Она бросила на меня
холодный бесчувственный взгляд.
Поблагодарив за информацию, я отошла в сторону.
Толпа быстро редела. Вскоре у могилы остались только родственники
и мы с Наташкой. Маша, сестра Сергея, предложила поехать помянуть…
Имя его жены она не назвала. Не могла или не хотела. Мы отговорились
тем, что решили еще постоять у могилы Татьяны в тишине. Попросить
прощения за то, что не смогли проводить ее. А потом навестить место
захоронения двоюродного деда троюродной тетки одной хорошей
знакомой. Соврать что-нибудь поприличнее побоялись. Из суеверия.
Сергей и его родители даже и не пытались вникнуть в смысл
сказанного. А Маша, казалось, вздохнула с облегчением.
Члены семьи тихо направились к выходу. Мы стояли и смотрели им
вслед.
Оглянувшись по сторонам, я увидела женщину средних лет. Кажется,
она что-то сажала на соседней могилке. Дернула Наташку за куртку –
может быть, это замаскировавшаяся Татьяна? Женщина выпрямилась,
несколько раз подозрительно взглянула в нашу сторону, что-то проронила
себе под нос и вернулась к своему занятию. Резкий порыв ветра
опрокинула банку с цветами. Георгины аккуратным веером рассыпались по
рыжей глине. С покосившейся фотографии за этим действом весело
наблюдала Татьяна.
– Какой-то придурок поставил банку с цветами без воды. Вот она и
опрокинулась. На, – не глядя протянула Наталья мне банку, – налей. Вода в
двух шагах, налево по дорожке. Как к выходу идти. А я пока остальные
емкости проверю и фотографию поправлю.
– Давайте я принесу, – раздался мужской голос. Наташка с букетом
резко выпрямилась, а я уронила банку. Все на ту же рыжую глину. Перед
нами стоял Сергей. Несколько в отдалении остановилась Маша. Я с трудом
подавила желание спросить у них, что им тут нужно. Быстро нагнулась,
отметив, что ботинки у Сергея, в отличие от моих башмачков, чистые,
подняла банку и протянула ему. Он молча взял и ушел. Маша подошла
ближе.
– Почему вы позволили ему вернуться? – устроила ей допрос с
пристрастием Наталья. Маша ничего не ответила. – Уводите его
немедленно. Хотите, чтобы он рядом с женой лег?
Мария явно смутилась. Торопливо оглянулась и, убедившись, что брат
далеко, тихо пояснила:
– Понимаете, ему несколько раз привиделась Танюша. Один раз из
окна видел, еще до похорон. Второй – вчера. Тоже недалеко от дома. Прямо
мистика какая-то. – Носовой платочек нервно переходил из одной руки
Маши в другую. – Честно говоря, я даже боюсь ночевать в его квартире.
Родители попросили пока с ним пожить…
– Глюки! – уверенно произнесла Наташка, махнув букетом. – На
сороковой день все как рукой снимет.
– Уверяю вас, – внесла я свою лепту, – Танюша чувствует себя сейчас
гораздо лучше, чем Сергей и вы сами. Не надо заставлять ее нервничать…
на том свете, – быстро добавила я, заметив испуганный взгляд Маши.
– А вы уверены, что похоронили именно Татьяну? – Вопрос подруги
окончательно сразил бедную женщину, поскольку ответ был несколько
странный:
– Вы про живую или мертвую?
Наташка, по-моему, окончательно сбитая с толку, ограничилась
протяжным: «Ну-у-у-у…» Но Машу это не смутило. Все так же торопясь и
оглядываясь, она забормотала:
– В гробу точно лежала, как живая. Посмертный макияж, наверное.
Лицо лишь чуточку изменилось. Носик стал такой остренький, а так… Я
только по рукам поняла. Вот они были совершенно неживые –
морщинистые какие-то и ногти синие… Господи, какой ужас! Она же была
беременна! – Маша закусила губу и прикрыла глаза.
Я невольно схватилась за Наташку. Порывом страха и удивления
подругу как раз качнуло в мою сторону.
– Держите, – коротко бросил Сергей, протянув Наталье полную банку
воды.
Подруга осторожно слила излишек и вернула георгины на место. Все
немного помолчали, глядя на фотографию покойной. Я лихорадочно
обдумывала ситуацию…
 – Ну что, теперь к двоюродному дедушке? – решительно пресекла мои
раздумья Наташка.
Я криво улыбнулась.
– И нам тоже пора, – ласково сказала Машенька и решительно взяла
брата под руку.
Он аккуратно высвободился, нагнулся к фотографии, и я услышала
надрывный стон:
– Пока жив, буду просить у тебя прощения!
Потом послышались сдержанные рыдания. Маша, затравленно
взглянув на нас, ухватила брата под руку и повела его, совершенно
переставшего сопротивляться, – к выходу. Наташка медленно вытирала
платком мокрые руки, время от времени бросая косые взгляды на опять
покривившуюся фотографию. Я сосредоточенно следила за действиями
подруги.
– Ты уверена, что мы не сошли с ума? – деловито спросила она.
– Зачем? – удивилась я.
– Не зачем, а почему, – поправила Наташка. – Потому что нам кажется,
что Татьяна жива. Знаешь, эффект, как от фокусов Копперфилда или…
таможни.
– О чем ты?
– Все о том же. Есть такая байка: Дэвид Копперфилд во время своего
визита в Питер решил удивить наших таможенников. Увидел пролетающий
мимо самолет, сделал пасс – самолет исчез. Как не бывало. Таможенник
тупо посмотрел на результат, недоуменно пожал плечами, шлепнул с
размаху печать на какой-то документ: во, говорит, был вагон с
электроникой – стал вагон с гуманитарной помощью… То есть вагона с
электроникой тоже как не бывало.
– Ты хочешь сказать… Татьяна действительно умерла? –
скороговоркой произнесла я, чувствуя, как слабеют ноги.
Краем глаза успела отметить пару комочков слипшейся глины,
скатившихся с могилы. Мне даже показалось, что венки на ней «дышат». В
этот момент я пожалела только об одном: что рядом нет спасительного
одеяла, которое можно было бы натянуть на голову.
– Девчонки… – раздался сзади громкий шепот, от которого я крепко
зажмурила глаза, не в силах двинуться с места. Меня просто парализовало
от страха. В ту же секунду раздался вопль Натальи. Подруга, как всегда в
экстремальных случаях, поминала свою маму. Правда, не своим голосом.
– Девчонки, вы что? – В знакомом голосе слышались нотки обиды.
«Глаза пока открывать не буду, – подумала я. – Мало ли что…»
 – Мама! – повторно помянула Наташка родительницу, но уже не столь
категорично, как чуть раньше.
Я приоткрыла один глаз. Передо мной была все та же картина:
кладбище, могила, венки, фотография… Ничего нового.
– Ну ты и вырядилась! Покойница…
В голосе подруги сквозь страх сквозило удивление. Любопытство
пересилило, и я осторожно – ноги были ватными – развернулась. Взору
предстала брюнетка с короткой стрижкой, в темных очках. Яркая губная
помада была несколько вызывающа, но бесспорно шла женщине. Кожаные
темно-коричневые брюки и желтая куртка прекрасно сочетались. Как друг
с другом, так и с внешностью. На привидение женщина не походила. На
Татьяну тоже. Хотя голос, без сомнения, принадлежал ей.
«Реинкарнация, – устало подумала я. – Могла бы и предупредить по
телефону-то».
– Где ты все эти шмотки отхватила? – Все большую уверенность
обретал не только Наташкин голос, но и руки. Подруга деловито погладила
куртку. – Теплая… А чего дрожишь?
– Да это нервное…
Дама сдернула темные очки, и я узнала Танюшку.
– Так где ты так укомплектовалась? – повторила вопрос Наташка. – В
морге?
– А-а-а! Вещи? Это из секонд-хэнда. Поношенные. Деньги пришлось
экономить. Да вроде ничего, не очень заметно.
– Класс! – восхитилась Наташка и посмотрела на меня в ожидании
подтверждения своего вывода.
Я кивнула в знак полной с ней солидарности. Очевидно, что-то в моем
облике Наталье не понравилось. Ее взгляд стал явно обеспокоенным. Она
повернулась к Татьяне и сказала:
– Я Иришку с койки сорвала. Больничной, хотя и домашней. Боюсь,
как бы осложнения не заработала. Может, двинем отсюда куда-нибудь?
Двоюродный дедушка троюродной бабушки какой-то там чужой
племянницы простит наше невнимание. – Секунду подумала и, устремив
взгляд в небо, смиренно добавила: – Я надеюсь…
Татьяна растерянно поморгала, пытаясь понять связь между моим
состоянием и невниманием к какому-то дедушке. Но, вероятно, поводов для
раздумий у нее хватало и без нас, поскольку она тут же согласилась
покинуть тихую обитель. По-моему, даже слишком поспешно. Тем не
менее перед уходом подошла к своей, вернее, вроде как к своей, могилке и
принялась сосредоточенно рассматривать обрывки надписей на
порезанных ленточках. Некоторые венки поправила и даже погладила.
Дальше произошло нечто странное. Разглядев на очередной ленте надпись:
«Любимой жене…», она резко рванула венок и отбросила его в сторону.
Могила сразу же приобрела неряшливый вид. Оглянувшись на нас,
попросила помочь, и несколько минут мы перетаскивали оставшиеся венки
так, чтобы скрыть образовавшийся пробел. Удовлетворенно взглянув на
результат совместного труда, Татьяна отряхнула руки, аккуратно протерла
фотографию и, кажется, осталась довольна.
– Помогите мне отнести его на свалку, – сказала она, указав кивком
головы на венок, валявшийся рядом.
– Ты уверена? – строго спросила Наталья.
Я хотела спросить то же самое, только голоса не было.
В ответе был холод и злость:
– Абсолютно! Мне теперь от него ничего не надо. Ни венков, ни
цветов. – Коричневая туфелька пнула искусственную лилию. – Вот от вас –
с дорогим удовольствием…
Я запоздало вспомнила, что мы забыли купить цветы на могилу.
Непростительная оплошность. Что теперь о нас подумают родственники.
– Ты уж извини, мы к тебе без цветов… – сквозь пелену раскаяния
услышала я голос подруги.
Татьяна поспешно успокоила нас, сказав, что ей, собственно, не к
спеху. Когда-нибудь потом…
Наталья, легко подхватив венок, двинулась к выходу. Мы поплелись
следом. Ловко зашвырнув ношу в мусорный контейнер, подруга
посмотрела на руки и укоризненно покачала головой: «Следовало бы
вообще-то помыть. Кладбище все-таки…» – и оглянулась в поисках
колонки. Благо она оказалась рядом. Тщательно вымыв руки и промокнув
их носовыми платками, мы не сговариваясь, зашвырнули платочки в тот же
мусорный контейнер. Как оказалось, несколько необдуманно: Татьяна
неожиданно заплакала, Наташка ее поддержала, а у меня продолжился
взявший на несколько часов «рекламную паузу» насморк.
Открыв машину, Наталья порылась и вытащила кусок голубой с
разводами вроде павлиньих перьев тряпки:
– Вот! От тачки отрываю, спасая ваши рукава. Почти новая простыня.
Если бы не Борис, послужила еще верой и правдой. Представляете, – она с
удивительной точностью рвала кусок на ровные части, – едем с ним на
дачу. Перед этим он меня серьезно обидел. Прямо в душу, можно сказать,
наплевал. Сейчас уже не помню, конечно, чем обидел. Помню только, что
серьезно: душа у меня ранимая. Ответить я ему не смогла. То ли не
подготовилась, то ли некогда было. А в машине вспомнила. И решила дать
достойный отпор. На улице грязь! Погода мерзопакостная. –
Импровизированные платки перекочевали к нам с Татьяной. – Я сделала
вид, что щетки не работают, и дала команду протереть стекло. Он порылся,
порылся и говорит: «Нечем». Я вскипела и выдала все, что думала по
этому, а заодно и по другим поводам. Он, ни слова не говоря, развернулся,
схватил с заднего сиденья сумку – бедная Денька на ней головой лежала,
так аж вниз сиганула, выхватил эту самую простыню, рванул ее и – бац!
Пополам. Я даже поперхнулась. А он выскочил, щетками побрякал, стекло
вытер и как ни в чем не бывало назад. Так я до самой дачи молчала. Зато
перед сном ему на его половину кровати половину простыни и постелила.
Только он мою половину кровати занял, пока я на кухне возилась. –
Подруга высморкалась в свою часть несчастной простыни и широким
жестом пригласила нас в салон «Ставриды».
Я сразу же предложила поехать ко мне. Несколько из меркантильных
соображений. Все-таки ближе к той самой койке, упомянутой Наташкой.
Подругу этот вариант устраивал хотя бы потому, что ей следовало сдать
машину мужу и отправить его на дачу, самой же сказаться больной,
источником заразы, естественно, объявив меня. А Татьяна резко
воспротивилась, так что мы перестали ее узнавать. Большого труда стоило
понять, что наша тридцатипятилетняя девушка просто очень сильно
напугана. И немудрено. Не каждому удается побывать на собственных
похоронах и поухаживать за своей могилкой по своему усмотрению.
Постепенно Танюша стала сдаваться. После двадцатого по счету
заверения, что Димка и дети сегодня не вернутся, а Борис, наоборот,
отчалит восвояси, она неуверенно согласилась поехать ко мне.
Двери в общий коридор нам любезно распахнул Борис. Татьяна от
неожиданности пошатнулась и чуть не грохнулась в обморок. Я от той же
самой неожиданности вежливо кивнула ему в знак приветствия и, не
дожидаясь ответа, торопливо прошла к своей двери, волоча за собой
обмякшую Танюшку.
– Это та самая Полина со сломанной ногой? – злорадно
поинтересовался Борис, глядя вслед мне и Танечке. – Больную Ирину,
прикованную к кровати, я узнал.
– Это ко мне врач из поликлиники пришел. Вернее, пришла, –
сориентировалась я.
– Вы ее под конвоем доставляли? Я тут мусор выносил и случайно в
окно видел, как вы хором из машины выгружались…
«Почему Наташка не вовремя онемела?» – с досадой подумала я,
наконец-таки справившись с ключом и запустив в дверь Татьяну.
– А что тут удивительного, – опомнилась я. – Была в поликлинике, там
познакомилась с больным гомеопатом. То есть с больной. Пригласила ее к
себе – мы в поликлинике беседу не закончили. Стали выходить, смотрю –
Натальина машина. А тут она сама появилась. Оказывается, Полину к
травматологу возила. У нее какой-то сложный перелом. «Скорую» вызвали
и отправили в «Семерку». Представляешь, больше трех часов сидели в
очереди. То к врачу, то в рентгенкабинет, потом опять к врачу.
– А дети? – заботливо поинтересовался Борис.
– Какие дети?
– Дети Полины.
– Не знаю, – растерялась я. – Не было у нее никаких детей.
– Ну как же! Я отлично помню. Они плакали…
– Да? – занервничала я. – Плакали? Я их и не заметила в машине.
Наверное, просто перестали плакать. Извини, Борис, меня ждут.
Напоследок я увидела, как подруга резко развернула мужа лицом к
себе. Раздалось надрывное шипение:
– Уже целых пять минут пытаюсь до тебя доораться. Я что, пустое
место и не достойна твоего внимания? – Начало монолога было
многообещающим, и я невольно задержалась у своей двери. – Меня
расспросить ты не хочешь? Предпочитаешь слышать все из чужих уст? Или
тебе нравится смотреть на других женщин? И ты ищешь для этого любой
повод?
– Туся! Что с твоим голосом? – ошалело спросил бедный Борис.
– Что! Он еще спрашивает! Ору, ору тут тебе… – шепотом изгалялась
подруга. – Горло болит. И сопли рекой…
– Ручьем, – поправил муж.
– Ручьем – это у Ирки, она на поправку идет. У меня – рекой. Даже на
работе все поняли. Теперь и субботник отрабатывать не придется, а родной
муж…
Я поняла, что Наташка успешно вызвала у Бориса временный
комплекс неполноценности, и с облегчением вошла в квартиру. Подруга,
без сомнения, выполнит поставленную перед собой задачу.
Танюшка, не раздеваясь, уселась на кухне: такое впечатление, что в
любую минуту готова броситься в бега.
– Не волнуйся, никто тебя не узнает, – уверенно заявила я и включила
чайник.
Она попыталась улыбнуться, но губы дрожали. Пришлось сделать вид,
что я ничего не заметила, и начать не торопясь убирать последствия
стихийного бедствия – отъезда Димки на дачу, при этом, не переставая,
болтать на отвлеченные темы. Заглянув в холодильник, обнаружила, что
съестные припасы успешно забыты дома. Это меня слегка обеспокоило, но
не насторожило. Не вернутся же из-за этого муж с дочерью домой!
Прихватят что-нибудь в местном магазинчике. Да и в погребок наведаются.
Танюшка расслабилась до такой степени, что расстегнула куртку.
Минут через двадцать я кормила ее, по-прежнему одетую. Только после
кофе она окончательно успокоилась и с любопытством спросила, что мы
ели. Ничего удивительного в этом нет. Сколько раз сама не понимала, что
слопала… Верхняя одежда и обувь Татьяны наконец заняли положенное им
место. Мы сидели и болтали, стараясь не задевать больной темы. Хлопнула
входная дверь общего коридора, и Татьяна испуганно вскочила.
– Борис уезжает, – спокойно пояснила я. – А Наташка демонстрирует
ему свое недовольство тем, что ее оставили дома. Как болящую.
– Хлопает дверью? – не поверила Танюшка.
– Дверью. Ею, кстати, убедительнее всего демонстируется.
Через несколько секунд мы услышали тихий шум заработавшего
лифта. И вскоре появилась сама «тяжело простуженная».
– Уехал! – облегченно прошептала она и плюхнулась на табуретку. –
Налей мне тоже, – попросила она, повертев в руках банку с кофе.
– А почему шепотом? – невольно понизила голос Танюшка и
посмотрела на входную дверь.
– Блин! – заорала Наташка, радостно улыбаясь. Мы с Татьяной разом
подскочили на табуретках. – Так вошла в роль, что никак не выйду.
Девчонки, давайте коньячку в кофеек бахнем? Мне Борис оставил и велел
на ночь по чайной ложке пить. Для спокойного сна. Могу же с пылу с жару
дозу перепутать. Или количество приемов. Или день с ночью… Вариантов
– куча.
Не успели мы возразить, как Наталья унеслась. Вернулась она быстро.
Побултыхала жидкость в темной фирменной бутылке, попробовала
разглядеть ее на свет и легкомысленно махнула рукой:
– Ирка, скажу, тебя растирала… Тащи рюмки. Нет! Стой. Я сама. Вот
э-э-ти, – пропела она, доставая из кухонного шкафчика маленькие
рюмочки.
– Я не хочу! – запротестовала Танюшка. – Я его терпеть не могу. И
вкуса абсолютно не понимаю…
– Та-а-ак! А твои возражения я наизусть знаю, – не дала мне и рта
раскрыть Наталья. – Думаете, мне он нравится? Да ненавижу! Но раз
надо… Вы только представьте мучения алкашей, когда они такую отраву,
как водка, лакают. Хуже коньяка, а ведь пьют же… Короче, давай лимон и…
по десять грамм каждому. Татьяна, мы же не были на твоих поминках!
Довод показался убедительным. Стараясь не дышать, я проглотила
огненный кошмар. Не люблю пить то, что не нравится. Наташка протянула
кусок черного хлеба и велела занюхать. Как ни странно, помогло.
Проследив за Татьяной, лизнувшей, но не выпившей свою порцию, она
повторила положительый опыт, отняв предварительно спасительный
ломоть у меня. Самой Наташке пришлось хуже всех. Пила она последней, а
Татьяна нечаянно сжевала занюханый кусок. Хотя пить категорически
отказалась. Секунду подруга сидела с вытаращенными глазами, потом
часто задышала и замахала руками, как будто нагнетала побольше воздуха
в приоткрытый рот. Я опомнилась и сунула в него дольку лимона. Рот
захлопнулся, Наталья поблагодарила наклоном головы.
– Надо учиться пить, – сделала она глубокомысленное замечание. – С
вами просто стыдно в приличной компании…
Минут через десять, после бурных дебатов на эту тему, вспомнили, что
не отметили чудесное воскрешение Татьяны. За это и чокнулись. Татьяна
опять лизнула напиток языком. Как кошка. Вторая порция коньяка мне
показалась менее мерзкой, чем первая. Интересно. До меня наконец дошел
весь смысл этой пьянки. Наташка хотела, чтобы Танюшка немного отошла
от приключившейся с ней беды. Я посмотрела на подругу с уважением. Мы
съели весь товарный запас, удачно забытый Димкой в холодильнике. И
успокоились.
– Ну, рассказывай… – проворковала Наталья, усадив Татьяну в кресло
и с удобством разместившись вместе со мной на диване.
Было спокойно и уютно. Татьяна, до этого момента сидевшая
вольготно, напряженно выпрямилась и положила руки на колени:
– Я буду рассказывать, а вы потерпите и не перебивайте. Сама ничего
не понимаю… В пятницу на прошлой неделе я ушла с работы около
четырех. Мне нужно было в женскую консультацию, и я рассчитывала
успеть до конца приема. Но все как началось с утра наперекосяк, так и
закончилось… Девчонки! Ну я же просила не перебивать. Пожалейте меня
хоть немножечко. Помолчите. И не важно, что вы губы сжали в ниточки.
Глаза у вас… выразительные. Ну зачем женщины в основном ходят в
женскую консультацию? Да, я беременна. И я… эта… как ее?.. А! Старая
первородящая. Есть такой медицинский термин. Уже и не надеялась на
такое счастье. Ну вот. На чем я остановилась? А! Ушла с работы в четыре.
Если бы чуть пораньше, но… не судьба. – Танюшка развела руками. – В
метро на Чертановской всех из вагонов выставили, и маялась я там почти
до половины шестого. Уже было ясно, что к врачу не попаду. Ну и
перестала торопиться. В принципе ничего страшного. Можно было
позвонить на работу и задержаться в понедельник. С утра. Это еще лучше –
повод подольше поспать… Вышла на своей станции и отправилась в
универсам. Не спеша обошла все отделы, купила все, что хотела. Продавцы
такие милые! Стала выходить из универсама и обратила внимание на
следующий момент: впереди меня идет женщина чем-то смутно знакомая.
Ну не забегать же вперед, чтобы заглянуть ей в лицо. Неудобно все-таки…
Так мы и идем потихоньку. Я только потом поняла, что женщина в нашем
районе впервые. Уж очень внимательно она вглядывалась в название улицы
и номера домов. Но помощи у прохожих не просила. Я перестала обращать
на нее внимание в тот момент, когда мы миновали двор и она стала
переходить дорогу…
Танюшка судорожно глотнула и вцепилась руками в подлокотники
кресла. Мы молчали. Она сделала несколько глубоких вдохов и сказала:
– Сейчас… Такой момент страшный…
Мы и не думали ее торопить. Догадывались, что произошло.
– А перестала обращать на нее внимание потому, что из-за угла
вылетела наша машина. Женщина спокойно шагнула назад на пешеходную
дорожку, оглянулась и увидела меня. Мне было не до ее эмоций, потому
что я… Я увидела себя. У меня в этот момент оторвалась ручка у пакета, и
все грохнулось на землю. Я машинально нагнулась, еще толком ничего не
соображая, стала поднимать покупки, краем глаза наблюдая за женщиной и
не вполне доверяя себе. Она все смотрела и смотрела на меня, а Сергей на
полном ходу крутанул руль вправо и сбил эту женщину. Понимаете?! Он ее
сбил намеренно! И моментально скрылся. Я успела заметить, что номера
заляпаны грязью. Но машина точно наша. У нее было разбито правое
крыло – Сергей учил меня парковаться, а я перепутала педаль тормоза с
педалью газа… Столб пострадал. И лоб Сергея. Еще у нас багажник
приметный… Ну да это неинтересно. Короче, наша машина. Я все сумки
побросала – и к женщине. Еще несколько человек подбежало. Все суетятся,
кто-то «скорую» вызвал. Милицию, наверное, тоже. Потому что она
одновременно со «скорой» приехала. А на меня столбняк напал. Верите,
сама на себя смотрю. Почему-то я сразу поняла, что женщина мертва.
Отошла в сторонку, стою и сама этот холод смерти ощущаю. При этом
полнейшее равнодушие к происходящему. Врачи около моего тела… Ой,
вот видите? Даже сейчас себя с ней отождествляю. В общем, меньше
минуты возились. Вытащили носилки, положили на них, закрыли
простынкой. Один из милиционеров – тот, который вначале толпу от тела
оттеснил, стал спрашивать, знает ли кто погибшую, видел ли, что
случилось. И вдруг я слышу, как кто-то из толпы говорит: «Записывайте.
Королькова Татьяна Юрьевна» – и диктует мой домашний адрес.
Пригляделась, а это Александр Ильич из нашего подъезда. С третьего
этажа. Свидетелей наезда не нашлось. Странно. Наверное, люди просто не
хотели связываться. А я – просто не могла. Нашла в себе силы развернуться
и уйти. Сумка, деньги, продукты – все, что бросила, так и осталось на
земле валяться. В голову не пришло поднять… – Танюша замолчала.
Взгляд ее стал отрешенным – наверное, заново переживала страшные
события той пятницы. – Вы на меня не сердитесь. Никак не могу взять себя
в руки.
Мы протестующе замахали руками, изобразили глазами крайнее
удивление тому, что нас могли заподозрить в нетерпении. Для верности еще
и недоуменно пожали плечами. И все это – не раскрывая ртов. Чтобы не
брякнуть что-нибудь не то, не задать вертящийся на языке вопрос.
– Как вошла в метро, и не помню. Талончик у меня в кошельке был.
Села в поезд, каталась, каталась, где-то делала переходы – совершенно
бездумно. Просто уговаривала себя не думать ни о чем. Почему-то
казалось, что через три-четыре часа приду в себя и тогда будет легче
принять решение.
Вышла я на станции «Измайловский парк» и увидела Измайловский
гостиничный комплекс. Вот тогда-то и пожалела, что оставила сумочку…
От звона мобильника чуть в обморок не хлопнулась, но вспомнила, что его
в магазине из сумки в куртку переложила – он мне кошелек мешал
вытащить… Не отвечая, выключила телефон. Сунулась в другой карман и,
к своей великой радости – вам ее трудно будет понять – вытащила паспорт.
С паспортом – просто беда! Я его недавно получила. При переезде старый
затеряла. Надо прописываться, или, как сейчас говорят, регистрироваться, а
документа нет. Пришлось платить штраф и оформлять новый. А как только
оформила, так старый отыскался. В Сережкиных дискетках. Так теперь
дома и валяется. С новым хожу. У меня в нем дисконтная карта была и
заначка на триста долларов. В магазине я ее предъявила и сунула обратно в
паспорт, а паспорт в куртку положила. Решила – буду на столике покупки
укладывать, заодно и документ на место уберу. Это, Наташенька, тот
случай, когда твоя редкостная аккуратность и педантичность только бы
навредили. Короче, устроилась я в гостинице. Не буду утомлять вас тем,
как пережила ночь. Естественно, не спала. К утру пришла только к одному
утешительному выводу: я не сумасшедшая. Остальное – сплошной негатив.
Странное сходство с погибшей удивило, но, в конце концов, оно как-то
объяснимо. Я встречала людей, очень похожих друг на друга. Вспомните,
сколько раз по телевизору двойников знаменитостей показывали! – Татьяна
посмотрела на нас, мы согласно кивнули. – Только все равно, – вздохнула
она, – отличия есть. Родственники или хорошие знакомые обязательно
заметят… Я позвонила вам. Телефоны не отвечали. Решила действовать
сама. В итоге выяснила, в каком морге находится тело Корольковой
Татьяны Юрьевны. Спросила, опознано ли оно родственниками. Какая-то
сердитая баба сказала, что без опознания не хоронят. А хоронить
покойницу будут предположительно в воскресенье. Похоронами агент
занимается. Встала я после этого разговора и подошла к зеркалу. Видок,
конечно, еще тот! А в волосах седая прядь. И тут я вспомнила о ребенке.
Сергей хотел убить и меня, и его! Лицемер! Подлый лицемер! Так хорошо
сыграл сцену радости от будущего отцовства. Я ведь вам не говорила. Он
мне изменил. В какой-то очередной командировке. И ладно бы скрыл, но
ведь приехал и покаялся. Когда-то, еще в юности, мы дали друг другу слово
никогда не обманывать. Вот он клятву и выполнил… Господи, какая же я
была дура! Не скажи он мне правду, так и прожила бы с ним в счастливом
неведении. Впрочем, не прожила бы… Как вы уже и сами поняли. А тогда
мне хотелось заставить его замолчать. Или, на худой конец, самой
оглохнуть. Ну да это, как оказалось, не самое страшное. Только вот не
пойму: ну зачем ему надо было меня убивать? Квартира нужна? Да, скорей
всего, квартира… Только… неужели квартира дороже человеческой жизни?
Даже двух человек?
Мы все так же молчали. Ну а что тут можно сказать?.. Танюшка
продолжила:
– Вечером я поехала в Бутово. Постояла недалеко от своего дома. В
окне нашей кухни горел свет. Я долго стояла, а он все горел и горел… На
следующий день пошла в парикмахерскую. Подстриглась и перекрасилась.
Сменила косметику. Случайно увидела секонд-хэнд и удачно сменила
прикид. Так второй раз умерла Татьяна Юрьевна Королькова. С внешней
точки зрения. Прощаться с собой приехала прямо на кладбище. Сделала
вид, что ухаживаю за соседней могилой. Никому до меня не было никакого
дела. Согласитесь, узнать меня трудно.
Мы молча согласились.
– Мне не понравился костюм, в котором меня положили. Потому что
его подарил Сергей. Зато я услышала столько хорошего в свой адрес!
Многие искренне плакали. Я и сама ревела. А моего убийцу еле от гроба
оторвали. Бездна таланта! Вот слезам свекрови и свекра верю.
Машенькиным тоже. Как же мне их было жаль! Временами хотелось
броситься им в ноги и все рассказать. Удерживало только чувство
ответственности. За своего будущего малыша. Кроме того, представляете,
сколько было бы скоропостижно скончавшихся?
Народу – уйма. Вот только вас не было. А я так на вас рассчитывала!
Был момент, когда я испугалась, что Сергей меня узнает. Все уже
понемногу уходили. Он скользнул по мне взглядом, и вдруг глаза его дико
округлились. Что было потом, я не видела. Поспешила уйти.
Сегодня приехала на кладбище немного раньше вас и из окна
служебного корпуса наблюдала за прибывающими на торжественную
церемонию. И ощущаю… нет, не зависть к знакомым людям, которые
живут своей, именно своей жизнью, здоровую злость ощущаю.
Растерянность прошла. Честно говоря, рассчитывала увидеть ту, из-за
которой Сергей решил сократить мой жизненный путь, ограничившийся
тридцатью пятью годами. Но он держался великолепно! Ни одного знака,
ни одного взгляда в сторону… Так я и не увидела свою роковую соперницу.
А вот машину Сергея осмотрела. Он даром времени не терял. Два месяца
она на приколе стояла – не было у него возможности в ремонт ее отправить.
Мы ведь квартиру отделывали, мебель покупали. А тут к девятидневному
юбилею расстарался! Машина – как новенькая. Естественно, на похороны
особенно не потратился: все расходы, связанные с ними, моя фирма на себя
взяла. Слышала, как коллеги переговаривались.
Любовницу его я не виню. Ну влюбилась по уши. Скорее всего, тоже
ребенка ждет. Жалко ее. Не знает, с кем судьбу связывает. Да я бы без звука
в сторону ушла. Стоило Сергею только намекнуть. А он – прощения
просил, в ногах валялся. Я сначала думала – не смогу простить. Память
такая штука… Это к тому, что забыть измену невозможно. Всю жизнь
время от времени себя жалеть будешь. И тут меня осенило! Надо не себя, а
его пожалеть. Уверовать в то, что причина измены – во мне. Я ее чем-
нибудь да спровоцировала. Не поверите – сразу полегчало. Вдвоем легче
быть виноватыми, чем в одиночку. Я еще его и утешала. Говорила, что все
пройдет, все забудется… Ладно, пусть живет, если сможет. А он сможет.
Вопрос, куда мне деваться? Денег нет, работы нет, жилья нет. Есть три
месяца беременности. В милицию не пойду. Я просто обязана выжить, а с
обращением в официальные органы шансы на это у меня уменьшаются.
Единственный выход – пока уехать. У моей бабушки добротная изба в
деревне. Я все каникулы там проводила. И после смерти бабушки мы с
мамой туда летом ездили. А когда мама скончалась, я уже не решалась одна
там жить. Пару раз были с Сергеем, но далеко – двести пятьдесят
километров. Сейчас это идеальный вариант для моей безопасности.
Поживу, в себя приду. Ничего не хочу – просто покоя. А там будет видно.
Теперь просьбы: если удастся, проводите в Таложню. Я давно там не
была, может, в доме ни окон, ни дверей. Честно говоря, побаиваюсь. Но не
настаиваю. Если вам неудобно, ничего страшного. Самое страшное,
надеюсь, позади. Главная просьба – ухитритесь попасть в мою квартиру.
Повод как-нибудь придумайте. В комнате, в шкафчике, что у окна, на самой
верхней полке под альбомами с фотографиями – моя сберкнижка. Возьмите
ее. А сейчас, если можете, долларов сто одолжите. Не знаю, как скоро
смогу уехать, а гостиничные услуги дорогие. Ну вот и все. Теперь
спрашивайте…
Танюша даже повеселела. В отличие от нас с Натальей. Вопросов
было много, но с чего начать? Пожалуй, они требуют систематизации,
иначе, пока задаешь один, забудешь про другой. Я вскочила и побежала за
ежедневником и ручкой. Вслед мне неслась крылатая фраза подруги: «Все
мужики – козлы!»
Больше всего Наташку волновал вопрос о безнаказанности Сергея. Ей
не давала покоя мысль, что он будет спокойно жить с любовницей или
второй женой, сути это не меняет, в квартире Танюшки и радоваться – как
же, вышел сухим из воды.
– Ты его можешь прощать не прощать, раз не от мира сего. Важно, что
мы не простим. Устроим тебя, а потом устроим веселую жизнь ему, небо в
алмазах покажется. Уверяю тебя, он вскоре будет счастлив явится с
повинной туда, куда следует… Ириш! – донеслось до меня с дивана. –
Давай продумаем, как нам на неделю слинять из дома. На работе это можно
уладить, а вот… Та-ак. Чувствую, назрела необходимость подавить
инфекцию в зародыше. Больную-то не отпустят.
– Танюшка, – сказала я, не ответив на вопрос подруги, – я тебя особо
расспрашивать не буду. А с Натальей я солидарна. И не только потому, что
зло должно быть наказано. Просто следует немного заглянуть вперед и
убедить себя не лишать своего малыша того, что принадлежит ему по
праву. Мы попробуем тебе помочь. Теперь главный вопрос: ты уверена, что
была одна у матери?
– До прошлой пятницы – да. Просто в голову не приходило, что у меня
может быть сестра.
– Начнем с предположения, что она была. И не просто сестра, а
сестра-близнец. Ты уверена, что тебя не удочерили?
Танюшка задумалась:
– Не знаю. Теперь уже ни в чем не уверена. Правда, меня очень
любили. И мама, и бабушка. Но ведь это ни о чем не говорит в смысле
удочерения, правда? – вопросительно взглянула она на меня.
– Не говорит. Наталья обожает своего сына, хотя время от времени
вопит, что ей его подменили в роддоме. А собаку вообще за родную дочь
считает. – Наташка очередной раз фыркнула, но промолчала. – Скажи, ты
похожа на мать? И сохранилось ли свидетельство о твоем рождении?
– Будете рыться в шкафу, загляните в мой детский альбом. Может,
удастся его стащить? Свидетельство о рождении там же, где старый
паспорт. Хотя паспорт, вероятно, сдали, когда свидетельство о смерти
оформляли. Ну не важно. В общем, все там же, где и сберкнижка. Что
касается сходства, бабушка говорила, я больше на папу похожа…
– А какой отдел ЗАГСа выдавал свидетельство о рождении?
– Этого не помню. Знаю только, что родилась в роддоме имени
Грауэрмана. Знаете такой?
– Знаем, знаем… – подала голос Наталья. – Я там сто лет назад на
практике была. И там же Лешика родила. Блатным роддомом был.
– Мама туда случайно попала, – засмущалась Танюша. – Нет, конечно,
не совсем случайно – повод все-таки был. У нее, так сказать, процесс
пошел в двух шагах от этого роддома.
– Понятно. Нам остается продумать повод, чтобы заявиться к тебе на
квартиру и провести там маленький обыск с выемкой документов.
– Грамотная ты наша, – умилилась Наташка. – Повод есть. Взять на
память фотографию Татьяны. А если этот козел будет сопротивляться…
– Только без рук! – испугалась я. – Действуем головой.
– Можно и головой, – легко согласилась Наташка. – Чужой. Как
тараном. Свою, честно говоря, немножко жалко.
– Мне хотелось бы выяснить еще одно. Танюшка, тебе знакома
представительная дама – крашеная блондинка с бриллиантовыми серьгами
в ушах, среднего роста, с хорошей фигурой, надменным выражением лица
и в легком черном кожаном пальто не турецкого производства. В шикарных
полусапожках с носами, как у Маленького Мука. У нее есть приятельница,
рангом и качеством шмоток пониже, но тоже ничего.
– А, так это «веселая вдова» из комсостава нашей фирмы, – оживилась
Татьяна. – Она в этом году мужа похоронила. В мае, кажется. Он бешеными
деньгами ворочал. Какой-то крупный финансист. Сотрудники шептались,
что у Оксаны Романовны с ним дело до развода дошло. Возжелал господин
вместе с квартирой – они новую пятикомнатную в центре приобрели – и
жену сменить. А Оксану за несговорчивый характер пустить по миру.
Оксана Романовна со страху даже на работу устроилась и за полгода
неплохую карьеру сделала. Муженька как нельзя вовремя подстрелили. До
официального оформления развода. Говорили – на охоте. То ли с кабаном,
то ли с лосем перепутали. Оксана Романовна с тех пор вроде бы не устает
радоваться. Только я этой радости не замечала. Наверное, просто сплетни.
Но покойному супругу она поминание сразу, оптом, на год оформила.
Вообще Оксана очень скрытный человек, но, мне кажется, порядочный. Не
уверена, что она, как опять-таки говорят, подумывает о новом браке и
сортирует кандидатов. С работы не уходит, несмотря на
сверхобеспеченность. Девчонки сплетничали, что у нее виды на
генерального директора нашей фирмы. В то же время другие шептались,
что у нее роман с его водителем Ильей. Не знаю. Противно все это. Оба
женаты и с детьми. Так-то она вроде бы ничего. Только ко мне странно
относилась. В упор не замечала.
– Ну кругом козлы! – опять подала возмущенный голос Наташка. –
Кстати, о козлах. Дай нам номер домашнего телефона сестры Сергея. Он
ведь частенько в командировки мотается. Вот в его отсутствие мы и
свяжемся с Машей. С ней будет легче договориться насчет твоей
фотографии на память. Иришка, запиши…
Я покорно записала продиктованные Татьяной цифры и задала
очередной вопрос:
– Что ты знаешь о своем отце?
– Отец? Он был замечательным, по словам мамы, человеком. И очень
любил нас.
– Только не говори, что он был летчиком или подводником. И погиб на
посту. У меня нет веры в правдивость таких рассказов, – вмешалась
Наталья.
– Но он действительно погиб, – растерялась Танюша. – Во время
каких-то учений. Нелепая, случайная смерть. Мой отец был военным.
– Разберемся! – сурово изрекла подруга, а я поспешила вмешаться:
– Сергей никому не оформлял доверенность на свою машину?
– Скорее всего, нет. Машина у нас три года. Я просто уверена, что он к
ней никого не подпускал. Кроме меня. Пока я близко не познакомила ее со
столбом… Месяц назад, когда я приклеила ему ярлык будущего отца,
загорелся желанием довести ее до ума и приобрести небольшой садовый
участок. Где-нибудь недалеко, чтобы можно было от нас с малышом прямо
на работу ездить. Господи, таким искренним казался… Не пойму, что с ним
случилось?
Татьяна заплакала, и Наталья отреагировала мгновенно:
– Хорошая идея! Рядом с нами старые дачные участки. Там много
пожилых людей, которые рады избавиться от непосильного дачного
отдыха. Дети и внуки понастроили коттеджей в других местах, а родители
корнями вросли в свои шестисоточные наделы. Жалко бросать. Танюшка,
мы тебя туда пристроим. Для начала можно садовый домик просто снять.
Зато малыш на свежем воздухе будет. У нас экологически чистое место. У
соседки муж перестал злоупотреблять водкой – от воздуха косой ходит. А
зачем деньги зря тратить?
Татьяна перестала ронять слезы и разулыбалась.
– Я вам очень благодарна. Оттаиваю прямо на глазах. Только вот как
подумаю, что вместо меня погибла… А что, если это действительно моя
сестра? Боже мой! Нет, только не это. У меня не может быть сестры. Это
другая женщина! Другая…
– Мы с тобой пока еще ничего не знаем, – перебила я ее. – Не следует
об этом думать. Вот разберемся во всем, расставим все по полочкам и…
Меня прервал телефонный звонок. Я уверенно сняла трубку.
– Иринка, ну как ты там? Скучаешь? – Димкин голос звучал, не к
добру, очень радостно.
– Скучаю, – обреченно вздохнула я, подозревая, что это не надолго.
– Мы так и подумали. Не скучай, сейчас приедем. Продукты забыли,
погода не очень. Аленка тюльпаны досадит и вернемся. Кстати, навести
Наталью. Ты ее, кажется, заразила. Борис тоже решил вернуться домой.
Беспокоится. Так что обрадуй подругу. Она так хотела поехать вместе с
ним. Кстати, в отличие от нас он сумку с продуктами прихватил, но только
не ту. Приволок картошку, морковку, свеклу и что-то еще. Ну Наталья знает.
Она ее с дачи домой везла. Ладно, целую. До встречи…
– Ну что? – съехидничала Наташка. – Кончилось твое «Баунти»?
– Твое тоже, – мрачно ответила я. – Готовься. Можешь потопать
ногами и изрыгнуть пару проклятий прямо сейчас. Через час придется
перейти на болезненный шепот. К тебе тоже возвращается верный супруг. С
мешком картошки, морковки и прочих обитателей урожайных грядок.
– Зачем? Я же только в воскресенье все это привезла…
– Затем. Надо. Он твой мешок прогулял на дачу, дал посмотреть на
родные просторы, а теперь возвращает обратно.
– Во блин!!!– заорала Наташка.
– Боже мой! – вскочила Танюша.
– Может, чайку попьем? – не очень удачно попыталась я разрядить
ситуацию.
– Нет, нет. – Танечка даже руками замахала. – Я поеду… Вот здесь, –
она схватила мой ежедневник, – пишу свои координаты. Жаль, нет
зарядного устройства, я бы…
 – Какой марки телефон? – деловито осведомилась подруга. –
«Сонька»? Сейчас будет тебе зарядное. Лешик аппарат сменил, прежнее
зарядное не подходит. – Подруга вихрем унеслась и вихрем принеслась
назад. – Номер прежний?
Татьяна, лихорадочно убирая зарядное устройство в сумку, это
подтвердила. Руки у нее тряслись. Я понеслась за деньгами. Татьяна
схватилась за сумку…
– А что мы все дергаемся? – неожиданно спокойно произнесла
Наташка. – В запасе не менее часа. Мы обсудили все, что надо. Экстренная
связь будет. Танюша, у тебя есть АОН?
Живая покойница кивнула головой и сказала «нет».
– Тогда нужен пароль. Будем звонить тебе на мобильник, сразу его
называть. А пароль, – она оглянулась по сторонам и ни с того ни с сего
брякнула: – Пылесос!
– Это ты к чему? – насторожилась я.
– К тому, что тебе пора квартиру пылесосить. Мне тоже. Двойной
эффект. Будешь называть пароль – лишний раз расстроишься. Или наоборот
– обрадуешься… – Она развернулась к Танюшке: – Татьяна! В понедельник
договариваемся с тобой и едем в консультацию. Не знаю, какие там у вас в
деревне врачи. Надо убедиться, что все в порядке. Одевайся и не торопись.
Все под контролем. Если будешь звонить сюда и напорешься на наших…
любимых, сразу пищи: «Это казино?» Это точно мужиков разозлит, и они
поделятся своей злостью с нами. А мы изыщем возможность сразу же с
тобой связаться. Поезжай спокойненько. И попробуй превратить свое
пребывание в гостинице в отдых. Наслаждайся тем, что не надо спешить на
работу. Приедешь – позвони. А мы тут продумаем вопрос о коллективной
поездке в твою Таложню…
Татьяна собралась быстро. Ежик темных волос задорно топорщился,
глаза лучились благодарностью. Мы проводили ее до выхода из подъезда и
распрощались. Она торопливо пересекла двор и направилась в сторону
метро. Ничего подозрительного мы не заметили.
На своей лестничной площадке невольно замерли. В квартире Анастас
Ивановича шел разговор на повышенных тонах. Причем повышенным
тоном пользовался только Степан Иванович. Нежный тенор сыпал
громкими обвинениями и временами срывался на детский альт. Анастас
Иванович что-то ворковала в ответ своим глубоким контральто. Мы
немного замешкались с решением разойтись по квартирам. Обещали
помочь бедняжке, но времени катастрофически не хватает. Все равно до
отъезда надо ее проблему решить. Не сговариваясь, зашли ко мне.
 – У нас проблемы! – открыла Америку Наташка и выглянула в окно. –
У тебя нет ощущения, что вокруг нас сжимается железное кольцо. Может,
попробовать «Аэроволны»?
– Слушай, – перебила я подругу, – с работой я улажу, но Димка меня
никуда не отпустит. О детях – вообще молчу.
– Отпустит, – легкомысленно отмахнулась Наташка. – Нашла о чем
переживать! Лучше подумай, в чем ехать и что с собой брать. Со вторника
потепление обещают.
– Да при чем тут потепление! Ты понимаешь, что поездка под угрозой.
Не можем же мы закинуть Татьяну в вагон или в автобус… Не знаю, во
что… И бросить на произвол судьбы. Вдруг Сергей ее вычислил? Ты
слышала, как он уставился на Татьяну на похоронах?
– Не слышала. Костями он не гремел. Да меня там и не было.
Я на секунду задумалась.
– Не ерничай. Я имела в виду, что об этом безумном взгляде Танюшка
рассказывала. Вдруг у него есть сообщники?
Наташка призадумалась.
– Да-а-а… А из общего количества родных и близких мы с тобой
вдвоем только двое остались.
Я вздохнула. Похоже, заговариваться стала не только я.
– У тебя хорошо забытая, но нежно любимая тетя где-нибудь в
тмутаракани есть? – неожиданно спросила подруга.
– Нет.
– А дядя?
– Тоже нет.
– Ты что, сирота казанская? Ну хоть кто-то из родственников
сохранился?
Я призадумалась:
– Ну, если поискать… Да нет, днем с огнем не найдешь. Хотя, кажется,
где-то в Тамбове какая-то дальняя родственница есть. Впрочем, нет. Не
моя.
– Ничего, твоя будет. Слушай и запоминай: завтра отправлю мужскую
часть населения своей квартиры в магазин или еще куда подальше. Сразу
зайду к тебе за солью. Как только уйду, ты сломя голову лети в туалет. И не
вылезай оттуда, вроде как занята. Это к тому, чтобы к телефону не
подходить. Я звонить буду. Трубку должен снять Димка. Если дома Алена
будет, отправь ее в аптеку. Тебе остается одно: с небольшим напрягом
вспомнить тетю Дусю из Тамбова. И ее знаменитые пирожки с картошкой,
которыми ты лакомилась в три года. Дальше будешь активно
сопротивляться предстоящей поездке к выжившей из ума тетушке. Только
не переиграй. Соглашайся лишь при условии, что с тобой поеду я.
Понятно?
– Более-менее…
– Может быть, Галке позвонить? Она осторожненько разведает, дома
ли Сергей. Впрочем, не будем ее вмешивать, можем напрямую Маше
позвонить. Что-нибудь придумаем. До четверга надо успеть забрать из
Танюшкиной квартиры сберкнижку и свидетельство о рождении. В
пятницу выезжаем в Таложню. На моей «Ставриде». Сэкономим!
– Что именно?
– Два дня, конечно. Чудесный выходной субботний день и еще
воскресенье. Заодно полпятницы прихватим. Ну а там как уж твоя тетя
Дуся будет себя чувствовать… – Наталья выглянула в окно и обеспокоенно
добавила: – Пожалуй, пора. Надо учитывать, что мне гораздо хуже, чем
тебе. При случае – навести.
– Не волнуйся. Болей себе на здоровье. Навещу.
Наталья ушла, и в квартире установилась относительная тишина.
Относительная, потому что за окном чья-то машина-недотрога жаловалась
хозяину на попытку угона. Скорее всего, надуманную. Сигнализация
вопила на разные лады. Хорошо хоть не ночью. Машинально я убрала со
стола, вымыла посуду, вынесла мусор и неожиданно поняла – какое это
счастье: у меня есть Дом! Англичане правы. Дом – это семейная крепость.
И как страшно его лишиться! Прошлась по комнатам с мыслью о пылесосе.
Пожалуй, пылесосить на ночь глядя не стоило. Я усиленно искала, чем
заняться. Жалости к себе как не бывало. В конце концов еще раз протерла
на кухне пол, переставила в шкафчике специи с места на место и
успокоилась. Танюша позвонит не раньше чем через час. Я уселась на
диван и включила телевизор. По нескольким каналам шли фильмы со
сходными сюжетами. В одном какой-то маньяк старательно душил свою
жертву. Так долго, что ей это надоело и она, изловчившись, сыпанула ему в
глаза горсть как нельзя вовремя подвернувшегося песка. Утрамбовав пару
раз макушку маньяка лопатой, опять-таки предусмотрительно торчавшей
рядом, недодушенная жертва решительно отряхнулась и пошла прочь – к
машине… Сцены другого фильма содержали кадры мучительного раздумья
маньяка в белом халате на тему, каким именно способом прикончить
жертву, прикрученную веревками к стулу. Правом голоса она не обладала –
во рту торчал кляп. Отчего-то широкий ассортимент убийственных средств,
аккуратно разложенных на столе, его не устроил. Он пошел в огромную
ванную за бритвенным лезвием и долго рылся в поисках его. А зря. Мог бы
сразу спросить у жертвы. Она заранее зажала его в кулачке.
Освободившись от пут, жертва схватила со столика скальпель (а чего ж там
особо изощряться), поправила прическу и накинула на себя веревку,
имитируя крепкую привязанность к своему стулу. Так, со всеми удобствами
и разделалась с упертым маньяком, отыскавшим в конце концов
злосчастную бритву. Он так удивился!
Убедившись, что все в порядке, я переключилась на другой канал. Как
нельзя более кстати. Бывший муж с бывшей женой под проливным дождем
упорно пытались скинуть друг друга в свежевырытую могилу. С
переменным успехом. В итоге в могиле оказались оба, но борьбу
продолжили – за право выскочить оттуда первым. Как и следовало ожидать,
«победила молодость». В лице юной супруги бывшего мужа бывшей жены.
Она исподтишка внимательно наблюдала за развитием ситуации. Скорее
всего, эта мышиная возня ей надоела, и она, ничтоже сумняшеся,
поднатужилась и сбросила на не сумевшую поделить пальму первенства
парочку могильную плиту… После этого все успокоились. Ни с того ни с
сего я принялась сочувствовать могильщикам. Трудная профессия. На
любителя. Правда, говорят, они хорошие деньги получают. И риска
никакого. Хотя кто-то мне рассказывал одну историю. Двое работников
этого лопаточного труда подрядились копать могилку. И то ли почва была
нестандартная, то ли еще что. Словом, не успели. Гроб уже, что называется,
на подносе, а место для вечного покоя не готово. Бедная вдова руки
заламывает. Решив использовать ситуацию с выгодой, могильщики
запросили двойную цену. Вдова и не думает спорить. Мужички рьяно
удваивают усилия. В это время открывается крышка гроба, покойник в
строгом черном костюме решительно встает, подходит к ополоумевшим
могильщикам и профессионально поставленным голосом объявляет:
– Всем оставаться на местах! Налоговая полиция. Контрольная
закопка…
«Нет, – призадумалась я, наблюдая, как юную супругу теперь уже
дважды бывшего мужа переезжает на машине любовник, – пожалуй, это
все же анекдот…»
Щелкнув очередной раз пультом, я с удовольствием посмотрела
рекламу детских памперсов. На душе потеплело. Жизнь продолжается! И с
облегчением выключила телевизор. Решила полежать немного с закрытыми
глазами. Воображение продублировало последнюю сцену триллера:
любовник с перекошенным от счастья лицом переезжает свою юную
подругу и сообщницу… Под аккомпанемент раскатов грома. Не очень
задержавшаяся вспышка молнии выхватывает из мрака ночи фрагмент
кладбища, безлюдной дороги и мертвого прекрасного тела. Вдалеке ярко
горят удаляющиеся габаритные огни машины любовника. Я открыла глаза
и резко вскочила. Может, еще раз посмотреть рекламу? Решила же, что
жизнь продолжается… Придурка любовника, хоть и в конце фильма, но все
равно поймают. А мы разоблачим Сергея. Заставим его ответить по полной
программе. Воображение переключилось на отдельные детали рассказа
Татьяны. Через пару минут я смотрела на преступление совершенно с
другой точки зрения. Интуиция меня никогда не подводила. Выводы, к
которым я пришла, требовали великой осторожности в наших действиях. А
главное, эти наши действия должны содержаться в строгой тайне.
Пожалуй, не стоит забивать головы Натальи и Татьяны моими
подозрениями, но предупредить подруг о необходимости строгой
конспирации лишний раз не помешает.
Телефонный звонок прозвучал очень тихо. Причина выяснилась не
сразу. Я закопала трубку в плед.
– Это казино? – пропищал противный женский голос, заслуживающий
достойного отпора. Хорошо, что я вовремя опомнилась: – Казино, казино.
Все в порядке?
– Ну, в отношении всего не могу сказать, – раздался нормальный голос
Татьяны. – А в основном, бесценная подруга, все хорошо, все хорошо…
– Мадам, – решила я соблюдать полную конспирацию, – вы на своем
рабочем месте последнее время не работали с секретной информацией?
– Сплошь и рядом были сведения, составляющие коммерческую тайну.
– Ну тогда не мне вас учить держать язык за зубами. Забудьте
окончательно о своей прежней жизни.
– Да я и так молчу со страху.
– Молчать мало. Надо полностью войти в новый образ. Уверена, что
ты шляешься в прежних колготках. Выкинь. И купи новые. В свою
консультационную забегаловку ни в коем случае не ходи. Твоего агента я
предупрежу. Слетаете к частнику. Если что, звони. Пароль прежний.
– Ну хорошо… – раздался в трубке испуганный голос, и я поняла, что
переборщила. Быстренько сменила тон и, уложившись в минуту,
моментально доказала Татьяне, что жизнь продолжается. И она
прекрасна… при соблюдении конспирации.
Разговор закончился вовремя: создавая эффект толпы, в квартиру
ввалились Димка с Аленой. А вслед за ними и Славик. Не успев прикрыть
за собой дверь, сын громко поинтересовался моим самочувствием.
Ответить я не успела. Мою попытку перебил новый вопрос сына о наличии
плотного ужина.
 – Ты же у бабушки на довольствии состоял! – возмутилась Алена.
– Ну что ж я буду объедать родную бабусю. Слегка перекусил – и
ладно. А ты, заинька, родному брату кусок хлеба пожалела? Зря. Я бы тебе
его оставил. Мне бы котлетки с картошечкой хватило. И ветчины.
– Хватит балаболить! – счел своим долгом вмешаться Димка. – Для
начала разденьтесь и разберите котомки. Я, между прочим, тоже голодный.
И за рулем был.
– Уговорил! – донесся из кухни голос Вячеслава. – Лучший кусок –
тебе…
Через полчаса все сидели за кухонным столом и ужинали поздним
обедом. Я тихо радовалась семейной идиллии.
– Что это? – возмутился Димка, вылавливая из тарелки внушительную
сахарную косточку.
– Лучший кусок, – прыснула в кулак Алена.
Я торопливо выкинула «лучший кусок» в ведро. Еще вчера и не
подумала бы сделать это, поразмыслив, что у мужа есть свои руки. Весь
вечер я терпеливо ухаживала за членами семьи, ловя в родных глазах
обожание.
Воскресное утро началось для меня с голубого неба и хорошего
настроения. Димка возился на кухне с мойкой. Я смотрела на мужа,
излучая любовь и уважение. Кухонная раковина стала проявлять упорную
склонность к локальным потопам всего-то полгода назад, а Димка уже все
исправляет. Причем без очередного напоминания и с песней на устах.
Откуда-то из-под раковины скороговоркой доносились попытки
подделаться под Андрея Губина: «В небе тают облака… По земле течет
река… Широка и глубока… Не перебраться…» Муж время от времени
взлягивал ногами, но не в такт песенному бормотанию. Я тихонько ушла.
Не стоило прерывать момент счастливого единения супруга с раковиной.
Авось и вправду починит…
Через десять минут ничего в кухне не изменилось. Даже слова песни.
И не удивительно. Из песни слов не выкинешь. Вот только теперь Димка не
произносил их нараспев. Фразы звучали зло и отрывисто. Это было
сигналом к более длительному невмешательству во внутренние дела мужа
в районе мойки. Дальнейшее я уже знала.
Как и планировалось, еще через полчаса расстроенный Димка вошел в
спальню и, скрывая раздражение, произнес:
– На кухне раковиной не пользоваться. Нужен новый сифон. После
завтрака поеду на рынок.
Я с удовольствием отметила в себе полное отсутствие какого-либо
недовольства и блаженно улыбнулась. Димка озадачился. Подошел ко мне и
губами потрогал лоб. Недоуменно пожал плечами, на всякий случай
повторив, что пользоваться раковиной на кухне нельзя. Я радостно
согласилась. Он настороженно посмотрел на меня, еще раз пожал плечами,
почесал макушку и ляпнул, пожалуй, неожиданно для самого себя:
– Тебе приготовить омлет?
Я, глядя на мужа с обожанием, отказалась. Димка неуверенно
потоптался на месте и пробормотал:
– Ты побалдей еще немножко. С завтраком я сам… Смотаюсь за
сифоном, починю раковину и встанешь.
Ремонтные работы завершились к полудню. Как раз встали дети.
– Ма-а-а! А что на завтрак? Бабушка меня оладьями кормила…
– Мамуль, давай блинчиков испечем? – вторил братику мечтательный
голосок Алены.
– Ленка! Хватит валяться! Иди помоги мамочке с завтраком.
– Женишься, тогда женой и командуй.
– Доведете. Женюсь… с голодухи.
– Ага. Еще и жену на нашу шею посадишь.
– Где ты нашла у себя шею? Так, стебелек какой-то болтается.
– Мам! Славка меня обзывает нахлебницей. Говорит, что я веду
растительную жизнь.
– «Растительную жизнь» ведет Павел Лобков. А ты просто… – Дальше
я слышала только визг, хохот и прочие признаки междоусобицы.
– Оставьте мать в покое! – Грозный рык главы сумасшедшей семейки
восстановил прежнюю тишину. – Соизволили пропустить завтрак,
соизвольте обслужить себя сами!
Я благодарно улыбнулась мужу, и он расправил плечи, как сложенные
крылья. Из комнаты показалась взлохмаченная голова дочери:
– Мамуль, ты не знаешь, что у Натальи Николаевны сегодня подают на
завтрак Лешке?
– Иди и узнай сама, – послышался голос сына. – Да оденься победнее.
И тапки сними. Проси на двоих. Дотащить я помогу.
– Еще чего! Ты старше, опытней. Все-таки надо тебя женить. На
контрактной основе. Основной пункт – возврату и обмену не подлежишь!
– Вы что, – рассердился муж и отец, – не в состоянии себе завтрак
приготовить? Омлет, например.
– То-то я чувствую, чем-то горелым пахнет. Папик! Ты сам готовил
омлет! Мог бы и поделиться… холестеринчиком. Ладно, я чайку с
бутербродами попью, – остановила дочь мою попытку пройти на рабочее
место в кухне. – Некогда. Мы с Лешкой собирались на Полянку, в
«Молодую гвардию».
– Бросаешь меня на произвол родителей! – возмутился Славка. – Брата
на макулатуру променяла! Нет, надо бежать из этого дома. К родной
бабушке. Вот только позавтракаю… Ленка, это мой бутерброд! Я на этом
куске колбасы с вечера расписался, а ты умышленно роспись стерла.
Сделай себе другой…
Через час дети разбежались. И только я обеспокоилась долгим
отсутствием Натальи, как она позвонила в дверь. Открыл Димка, и она
долго рассказывала ему о своем чудесном исцелении от простуды с
помощью народных средств. Потом попросила соли – слаба еще в магазин
идти, а Боре, отправившемуся за хлебом и молоком, не напомнила.
Получив запланированную с вечера соль, подруга подмигнула мне и
отправилась к себе, а я, как и договаривались, рванула в туалет.
Телефонный звонок не заставил себя ждать.
– Иринка, возьми трубку, – раздался из спальни голос мужа.
– Не могу! – отчаянно заорала я из туалета.
– Почему?
– Догадайся сам!
Дальше я с замиранием сердца слушала, как он раздраженно проорал в
трубку:
– Алло?! Кто-кто?.. Баба Дуся? Какая такая баба?.. У нас?
Трехкомнатная… Да… На недельку?.. Ну… не знаю, привозите… Как
самим?.. Нет! Я говорю, нет! Это совершенно невозможно. Я работаю, у
меня запланированы сложные операции… И потом, это нецелесообразно…
Как почему? Да потому, что нет никакого смысла везти выжившую из ума
старушку из Тамбова к нам в Москву на какую-то неделю. Вы же сами
сказали, что через семь – десять дней ее поместят в специнтернат для
престарелых. Не успеем сюда привезти, как уже надо отправлять обратно…
Не кричите… У меня есть совесть… И у вас есть… Я понимаю… Вы
можете не кричать?.. Да. Я предлагаю другой выход, к тете Мусе… Что?..
Хорошо. Тете Дусе. Я просто о ней ничего не знал. К тете Дусе приедет моя
жена и до момента отправления старушки в специнтернат будет за ней
ухаживать… Так вы будете до пятницы?.. Я вам очень благодарен. Очень…
Да-да… И вам того же. – Я услышала, как Димка положил трубку на место,
и покинула убежище.
Муж сидел на табуретке, опершись на холодильник, скрестив руки и
вытянутые ноги. Лицо выражало подлинное страдание. Я спокойно убрала
средство для чистки унитазов на место – пусть не думает, что я сидела в
туалете без дела, и вымыла руки.
– Иришка, – донесся из кухни его печальный голос, – у тебя остались
какие-нибудь родственники в Тамбове?
Я выдержала небольшую паузу, на мой взгляд достаточную для
ревизии памяти, и ответила:
– Ну, жила там тетя Дуся. Не знаю, может быть, и сейчас живет. Очень
умная была женщина. Часто к нам в Москву приезжала. Вкусные пирожки
пекла с картошкой, шаньги называются. – Меня определенно несло. –
Вообще-то она родом из Архангельска. Жила там лет до двадцати, а потом
вышла замуж за дядю… Степу и уехала с ним в Тамбов. Со временем
родственные связи ослабли, и долгое время я о тете ничего не слышала.
Знаю только, что дядя Степа умер, не дожив до пенсии месяц… Подожди, –
воскликнула я с истинной радостью в голосе, – это она звонила? Что же ты
меня не позвал?
– Твоя умная тетя Дуся сошла с ума. Болезнь Альцгеймера. Или, по-
другому, старческое слабоумие.
– Не смей так говорить о моей тете! – запальчиво воскликнула я,
почувствовав настоящую обиду за родственницу.
– Это не я так говорю, – устало отбился муж. – Это диагноз, который
ей поставили врачи. Страшная болезнь, которая поражает не всех, но
многих стариков. Она неизлечима. Какое-то время можно поддерживать
умственную деятельность, но лекарства от нее нет. Человек на глазах
деградирует и превращается… Не буду тебя расстраивать. Выпей корвалол.
Ты побледнела. Как я понял, ухаживать за тетей Дусей некому. В данный
момент это, правда, делает соседка. Но в субботу она уезжает к внукам. У
нее уже есть билет на поезд. На следующей неделе бабе Дусе будет
оформлена путевка в специнтернат для престарелых с психическими
отклонениями. Надо продержаться буквально несколько дней. Без
присмотра старушку нельзя оставлять. Видишь ли, она уже чуть не
взорвала подъезд. Газ открыла и поставила чайник на конфорку. А через
час решила чиркнуть спичкой. Хорошо, эта самая соседка вошла. Женщина
просила нас взять тетю Дусю сюда, но я сумел убедить ее, что это не имеет
смысла, раз почти готова путевка в интернат. Ирочка… Придется тебе
поехать к своей тетушке. Крайний срок – на семь дней. Я говорю крайний,
поскольку ты можешь там найти сиделку. Придется, конечно, заплатить. А
что делать?
И тут вмешалась Алена. Разумная девочка внимательно выслушала
доводы папы и, не рассуждая, заявила:
– Ма-ам! Я с тобой.
 Димка аж задохнулся от возмущения. Словесная перепалка между
отцом и дочерью длилась долго. Я слушала и не перебивала, очередной раз
удивляясь организаторским способностям и актерскому дарованию
Наташки.
– Ну что ты молчишь? Думаешь, я тебя подставляю? – Муж виновато
взглянул на меня.
– Конечно, ты ее подставляешь, – заявила Алена. Молодость
категорична в выводах.
– Ну что ты, – возразила я тоном, не допускающим сомнения в
точности ответа дочери. – Это ж все-таки моя тетя. И не ты, а я ела в
детстве ее пирожки с картошкой. Но одной ехать не хочется, а отрывать
Алену от учебы непозволительно. Давай вместе, а? Или привезем ее сюда?
Сам же сказал, что это не надолго.
Алена обиделась и демонстративно ушла в свою комнату.
– Ирина, – в Димкином голосе зазвучали металлические нотки, – я не
могу. У меня операции. Это же человеческие жизни, которые можно спасти.
И везти твою тетю в память о пирожках сюда нет никакого смысла. Я же
объяснял. Ну чего ты боишься? Хочешь, я поговорю с Натальей и Борисом.
Может быть, ей удастся поехать с тобой?
Я обреченно вздохнула и согласилась.
Через полчаса муж ушел на переговоры. К этому моменту вернулся
домой Борис. Еще через полчаса Димка вернулся вместе с Натальей.
– Я поеду только на машине! – заявила она с порога. – Бензин за ваш
счет.
– Ну замучился тебя убеждать! Зачем вам машина? Куплю билеты на
поезд. Ночь поспите – и на месте. Я вас провожу…
– У меня аллергия на железнодорожный транспорт. И в поездах я
вообще не сплю, – огрызалась Наташка. – Кроме того, поезда обожают
террористы…
– Ну какие террористы, Наталья? – сморщился Димка.
– Квалифицированные. А еще там бандиты шастают. И вдобавок поезд
могут отменить, он может опоздать или можно опоздать на него, не достать
билетов и, кроме того…
– Все! – сломался Димка. – Езжайте на машине. Только я тебя прошу,
не гони… быстрее паровоза.
– Обижаешь, начальник. Я дорожу собой не меньше, чем твоей женой.
А ты, жена своего мужа, – обратилась она ко мне, – не волнуйся. Мигом
пристроим твою тетушку в интернат. А до этого момента она у нас быстро
поумнеет.
 – Телефон! – неожиданно воскликнул Димка. – Я забыл спросить у
соседки тети Дуси номер телефона!
– А мобильник на что? – удивилась Наталья. – И перестаньте
суетиться, отъезд только в пятницу. Еще почти неделя впереди. Вот думаю,
стоит ли брать с собой собаку?
Наверняка подруга вспомнила поездку в Реченскую… Я неуверенно
пожала плечами, а Димка категорически возразил – собака, мол, требует
определенного ухода, переставшая дружить с головой старушка – тоже.
Лучше не переутомляться. Наташка не спорила. И Димка, довольный тем,
что все так удачно уладилось, прихватив кучу газет, отправился отдыхать.
Мы решили отметить свою удачу кофейком.
Убедившись, что муж накрепко приклеился к дивану, я прикрыла
кухонную дверь и достала конфеты с ликером.
– Надо завязывать с пьянкой, – произнесла подруга, решительно
раскусывая конфету. – Вчера коньяк, сегодня ликер… Татьяне теперь такие
нельзя.
– Кстати, о Татьяне. Вчера я не могла тебя предупредить – не
вздумайте завтра отправиться в районную женскую консультацию.
Вопросительный взгляд Натальи говорил сам за себя.
– К себе на работу ее тоже не таскай. Лучше наведаться в какую-
нибудь частную контору. Сама определишь какую. Боюсь, что дело
несколько серьезнее, чем мы думали.
Наташка еще больше округлила глаза и перестала жевать конфету.
Одна щека смешно оттопырилась. Физиономия выражала явное
непонимание.
– Ну ты представь, – терпеливо объяснила я. – Явитесь вы в
консультацию, отметитесь, и мы уедем. Наблюдаться следует ежемесячно.
Беременные на учете. Не думаю, что Татьяна сможет вернуться домой
через месяц. Значит, следует ждать звонка медсестры. Сергей снимет
трубку и сообщит печальное известие, а медсестра постарается его
убедить, что Танюшка в добром здравии в последний раз была у врача на
одиннадцатый день после своей смерти. Что касается твоей клиники…
Татьяна у тебя бывала не раз. Многие коллеги знают, что она работала в
фармакологической фирме, – не раз рекомендовала какие-то препараты. Я
даже слышала, как она кому-то из ваших диктовала свой рабочий телефон.
Дальше рассказывать?
– Ну что я, совсем дура? – Конфета у Натальи переместилась на
противоположную сторону. – Надо же, а я и не подумала… Но зато знаю,
как попасть в квартиру к Татьяне! Борис подсказал. – Теперь уже я с немым
удивлением смотрела на Наташку. – Ему вчера вечером позвонил какой-то
тупой доцент и попросил срочно сделать расчеты чего-то там… Не знаю, я
в этом ничего не понимаю. Борис сказал, что они готовы и лежат у него на
работе в ящике стола. За ключом, если не лень, доцент может заехать к
нему домой. С секьюрити Борис договорится, охранник проводит доцента в
кабинет. Поняла?
– Поняла. Нет, погоди. Поняла только про Бориса. А при чем тут наша
ситуация?
– Ну нельзя же быть такой тупой! Как доцент. Позвоним Маше завтра
вечером и скажем, что нам необходимо срочно забрать перевод технической
документации к медицинскому оборудованию. Эту работу Танюша делала
для моей клиники. Руководство с ней расплатилось предварительно и
теперь снимает с меня стружку за отсутствие выполненного заказа.
Рекомендовала-то ее я! Если во вторник до обеда перевода не будет на
столе у руководства, я могу больше не тратить зря деньги на общественный
транспорт до родной клиники. Маша работает, к неожиданному визиту не
готова: надо отпрашиваться с работы, ехать к брату на квартиру… Наша
задача – постараться убедить ее передать ключи нам. Мы возьмем перевод
и вернем ей ключи!
– А Сергей? – мрачно спросила я, с огорчением отметив, что съела
последнюю конфету из коробочки, неосознанно. – Что, если он дома? Он
не Маша, его не проведешь.
– Надеюсь, он опять в командировке. Туда ему и дорога. Ну а если
дома, ты будешь ему на кухне зубы заговаривать, а я беру на себя кражу
документов и какой-нибудь личной вещи Татьяны.
Наталья наконец-то проглотила единственную конфету, которая
выпала на ее долю в начале разговора.
– А вещь зачем?
– Есть у меня одна задумка. – Глаза подруги подернулись
мечтательной дымкой. – Я заставлю этого подлеца забыть про покой. Пусть
потихоньку сходит с ума. Не поможет и талант актера. Мы его выживем из
квартиры. Прямо сейчас и начну.
Она схватила трубку и набрала номер. После пятого или шестого гудка
трубку сняли. Подруга поманила меня пальцем ближе к телефону.
– Я слушаю. – Голос был тихий, бесцветный. Жизни в нем не
чувствовалось. Наташка, поджав губы молчала.
– Слушаю вас, говорите. – Голос немного ожил. В нем появились
нотки раздражения.
И тогда подруга выдохнула в трубку:
 – Мне холодно…
Я от страха покрылась мурашками, но Наташка только издевательски
улыбнулась – ждала реакции Сергея.
Реакция не задержалась.
– Танечка!!! – отчаянно завопил Сергей. – Родная!!!
Наташка от неожиданности подскочила и отключилась. Я зажала уши
руками и сиганула под стол.
– Чокнутый какой-то, шуток не понимает…
Подруга была испугана не меньше меня, но пришла в себя раньше.
– О! Ты еще помещаешься под столом? Можно к тебе? Мне наверху
одной страшно…
Препираясь, мы не слышали, как вошел Димка.
– Вы что там сидите? – миролюбиво поинтересовался он,
присаживаясь на корточки.
Я попыталась ему объяснить, что нам самим под столом тесно, но он
не понял.
– Так что вы там потеряли? – спросил он с любопытством.
– Эскперимент! – нашлась Наташка, делая попытку выбраться. –
Раньше мы под столом вдвоем не помещались. А теперь – легко. Похудели!
– А на весы встать слабо?
– Еще чего, – проворчала я, следуя по проторенному подругой
маршруту. – Они врут. Как ни встану, все одно и то же.
Димка внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Наташку и,
вздохнув, заявил, что реклама иной раз говорит чистую правду – у женщин
свои секреты. Я поинтересовалась, не имеет ли он в виду секреты
старческого слабоумия, но он очень поспешно заявил, что подобного и в
мыслях не держал. Наташка сразу же засобиралась домой, и я проводила ее
до двери. Когда вернулась на кухню, муж на коленках ползал под столом и
внимательно изучал плитки пола и плинтус. Я сделала вид, что ничего
удивительного в этом не нахожу. Просто наклонилась и спросила – обед
ему подавать туда или, как и раньше, на стол.
Болеть, как правило, надоедает. Особенно если на работе хороший
коллектив. Тем не менее, когда состояние здоровья уже не может
противостоять необходимости выхода на работу, возникает ностальгия по
начальной стадии заболевания. Особенно если запланированный на период
болезни объем домашних дел не выполнен. Утро понедельника у меня
началось с упомянутой ностальгии, но с началом трудового дня она
развеялась как дым. Быть заместителем руководителя – дело хлопотное. На
тебя сваливаются не только твои, но и его обязанности. Полдня разгребала
накопившиеся бумаги, сортировала предложения по поставке товара,
общалась с поставщиками и была несказанно рада маленькому перерыву,
позволившему немного передохнуть. Был обеденный перерыв.
Коммерческий отдел порадовал здоровым гоготом. Несмотря на
прикрытую дверь, причина хохота была ясна: один из менеджеров
наведался на товарный склад и оказался свидетелем перепалки кладовщиц:
между прочим, подруги с высшим филологическим образованием. Раздор
породила ошибка в отпуске товара, случайно обнаруженная и вовремя
исправленная. Обвинив друг друга во всех грехах, обе дамы смертельно
обиделись, поэтому и обменялись «ярлыками». Нецензурная брань
вызывала у них естественное отторжение, поэтому они пустили в ход
«рыбьи имена». Одна сквозь зубы обозвала коллегу бельдюгой, вторая, не
особо мешкая, отозвалась простипомой.
Телефонный звонок застал меня на пороге товароведческого отдела.
Довольная Наташка сообщила, что в Багдаде все спокойно, обстановка
развивается нормально, несмотря на имевшиеся осложнения. Вопрос с
отъездом решен положительно. И передала привет тете. Информация
порадовала.
В отделе шла дегустация прибывшей партии товара. Иными словами,
за столом сидели два товароведа и, с аппетитом наворачивая бульончик из
осетринки, костерили эту несчастную рыбу почем зря. Рядом стоял
представитель поставщика кавказской национальности и, меняя цвет лица
от свекольного к розовому и наоборот, с пеной у рта доказывал, что
качество рыбы – выше всех мировых стандартов. Я было попятилась к
выходу, но девчонки замахали руками и завопили, что есть разговор.
Поставщика выставили: обед – святое дело. Выяснилось, что партия из
Дагестана наверняка контрабандная. Документы вроде в порядке, но
затарена не по ГОСТу. Брать опасно. Пробуя импровизированную вкусную
уху, я печально отметила, что ремонт товароведческой обители слишком уж
затянулся. Временное помещение, куда переселили товароведов, никуда не
годится – хуже подвала. Пол как батут. Загремишь эдак с табуреткой в
подвал – как на скоростном лифте! Хорошо, что девчонки в этой конуре
почти не бывают. Свезли сюда оборудование…
На всякий случай я пересела на низенькую скамеечку ближе к выходу
и сосредоточилась на угощении. Только поэтому и не поняла, что
случилось: раздался оглушительный визг, и через меня, как через
спортивный снаряд, «козел» называется, сиганула вначале одна
дегустаторша, а следом и вторая. Крепко сжатые кулачки, отметившись на
моей согнутой спине, дважды вписали мою физиономию в тарелку с
супчиком. Я поняла, что, во-первых, сыта по горло, а во-вторых, очень
удачно надела сегодня черный свитер. Мне редко так везет. Не могу
сказать, что очень испугалась, поскольку аккуратно поставила тарелку на
пол, промокнула лицо платком и только потом оглянулась. Благодарить за
угощение было некого. Помещение оказалось пустым. Мысль о теракте,
подготовленном обиженным поставщиком, просто не пришла в голову.
Девицы вернулись довольно быстро, я только-только решилась встать.
Дверь приоткрылась, и в нее просунулась физиономия одной из девчонок,
Веры. Скользнув по мне мимолетным взглядом, она уставилась на стол.
Ничего особенного там не было – естественные остатки трапезы. Войти не
решалась, но выхода у нее не было. Он был только там, где вход. Очевидно,
мое присутствие придало ей смелости. Она выдавила из себя:
«Извините…» Пробиравшаяся следом Вика пришла в себя быстрее,
поскольку раздраженно обругала все руководство фирмы и затянувшийся
ремонт их помещения. Постепенно выяснилась и причина переполоха.
Верочка достала из шкафчика бумажный пакет с сушками к чаю и щедрой
рукой высыпала их на стол. Вместе с мышью, обалдевшей от счастья в
окружении большого товарного запаса. Думаю, что, отбегая на заранее
заготовленные позиции, она очень недоумевала – жила в пакете, никого не
трогала… Трагикомедия завершилась с появлением в дверях бесстрашного
сына кавказского народа, запыхавшегося в попытке спасти беспомощных
девушек от любой опасности. Беспомощные девушки колотили чем-то
похожим на скалки по полу, стенам, шкафам каморки, а заодно и по
оборудованию, вызывая неописуемый шумовой эффект и доказывая этим,
что русские женщины в состоянии постоять за себя сами.
Возвращаясь в кабинет, я услышала деловой гул голосов менеджеров
коммерческого отдела. Один из них по телефону вежливо просил кого-то
больше не звонить, поскольку этот номер принадлежит не больнице, а
рыбному моргу. Нормальная рабочая обстановка.
Во второй половине дня появился мой руководитель. Все правильно.
Он моложе меня на десять лет. В таком возрасте тяжело просыпаться
утром.
– Я тут без тебя замотался, – укоризненно бросил он мимоходом,
пролетая в свой кабинет.
Закинув натренированным движением папку на свой внушительный
стол, влетел ко мне и бесцеремонно распахнул дверцу шкафа. Как всегда,
не ту. Проворчал что-то и быстро исправил ошибку. Дело в том, что в
дверцу было вмонтировано зеркало. Для деловой женщины несолидно
отводить ему доступное взгляду посторонних место. Достав из кармана
галстук, шеф быстро натянул его на шею, поправил воротничок рубашки и
пригладил волосы. После этих манипуляций лицо и движения руководителя
приобрели солидность.
– ЧП есть? – неторопливо усаживаясь напротив меня в кресло,
спросил он.
– Есть, – удовлетворила я его любопытство. – Я чуть не сломала ногу в
товароведческой забегаловке.
– Ерунда! Не сломала же…
– Товароведы крушат свою хибару колотушками.
– Мыши, что ли? Ерунда. Надо вызвать санэпидемстанцию…
– И у меня тетя сошла с ума. Это уже не ерунда.
– Ерунда. Ты же пока в своем уме.
– В своем. Именно поэтому мне нужна следующая неделя.
– Не понял. Чтобы тоже сойти с ума? Так здесь это легче сделать.
– Ты действительно не понял. Мне нужна следующая неделя за свой
счет, чтобы пристроить впавшую в детство тамбовскую тетю в интернат
для престарелых. И другого выхода нет, – повысила я голос, заметив, как
пальцы шефа выбивают нервную дробь на колене. – Могу, конечно,
уволиться…
– Увольняйся! – заорал шеф, вскакивая с места. – Но чтобы на работе
через ту самую неделю была!
Вопрос можно было считать решенным. Уволиться в принципе не
мешало бы. Есть несколько интересных и выгодных предложений. Один
бывший Димкин пациент готов меня принять в любую минуту. После того
как я помогла ему выиграть дело в арбитражном суде… Кстати, об
арбитражном суде… В акте бюро товарных экспертиз при описании
дефекта качества поступившей к нам партии лососевой рыбы экспертом
допущена редкостная ошибка – она вызвала истерический смех арбитра. И
не мудрено: выбросьте из слова «брюшки» букву «ш», а теперь уловите
весь смысл фразы «лопнувшие брюшки с выпадением внутренностей» без
нее… Вот то-то и оно!
День прошел бестолково. Несколько раз меня подмывало позвонить
домой Сергею, я даже ухитрялась набрать номер, но тут же отказывалась от
своего намерения. В ушах настойчиво звучал его отчаянный вопль. Что
это? Действительно крик душевной боли или страх? Решила позвонить на
фирму «Фарм» и узнать режим работы «веселой вдовы» Оксаны
Романовны. Танюшке знать об этом не следовало. Ее вообще надо
максимально оградить от всего, что связано с той страшной пятницей. Если
бы не кое-какие неотложные дела, лучше было бы уехать немедленно.
 Удовлетворить любопытство по поводу Оксаны Романовны не удалось
– закрутилась в служебных заморочках так, что заехавшему за мной мужу
пришлось немного подождать. Я, не огрызаясь, выслушала наизусть
знакомую речь о предназначении женщины, определенном свыше. Когда
дело дошло до конечной фразы, угодливо произнесла ее сама: «Тебя же,
дурочку, жалею». Димка неожиданно обиделся и замолчал. Не помогло
даже мое предложение бросить работу и сесть ему на шею. Одностороннее
молчание длилось долго. Я даже устала нести всякую чепуху, подлизываясь
к усталому и обиженному мужу.
– Ты мне что-то говорила о недовольстве, высказанном Корольковой
Татьяной по поводу твоего отсутствия на ее похоронах… – вдруг сказал он.
Поток моего красноречия мгновенно иссяк. – Можно об этом подробнее?
– Я тебе так сказала? – постаралась я удивиться. – Нет. Я говорила, что
она погибла, то есть умерла…
– О чем и поставила тебя в известность. Я помню твои слова.
– Димочка, ну о чем ты говоришь? Мало ли что я могла выдать от
волнения и температуры.
– Согласен. Тогда кто тебе об этом сообщил?
– «Веселая вдова», то есть Оксана Романовна, приятельница Татьяны
по работе. Она звонила всем, кто был записан в Танюшкиной записной
книжке.
– Хорошо. Последний вопрос: ты и Наталья были очень дружны с ней.
Не похоже, чтобы горевали, а? Ну был у тебя один ненормальный всплеск,
смахивающий на бред, и все. Не хочешь объяснить такую аномалию?
Опс! Последний вопрос, как всегда, призван утопить того, кто
капитально заврался и уже собирается праздновать победу. Я молчала. Мы
уже подъехали к дому, но выходить никто не собирался. Вернее, я-то ушла
бы. С превеликим удовольствием. Да кто ж меня выпустит.
– Защитная реакция организма как довод не пойдет? – робко спросила
я мужа.
– Не пойдет. Сочиняй дальше.
Вовремя подсказал! Советом я незамедлительно воспользовалась.
– Эту новость я осознала, только когда температура спала. Думала, что
в бреду сама придумала. Тем более что Наташка об этом ничего не знала.
Ей-то никто ничего не сообщал.
– Ну хватит врать. Я разговаривал с Сергеем, вы с Натальей приезжали
в субботу на кладбище.
– А что, этого не надо было делать? Да, Наталья позвонила Танюшке
утром, ей нужен был перевод какого-то лекарственного средства, знаешь
же, что она заболевала, а там… Словом, мы не поверили. А после
кладбища и я свалилась, и Наташка… А потом ей в голову пришла
спасительная мысль – мы не видели ее мертвой, не видели, как ее
хоронили, не были на поминках. И хорошо. Для нас она остается живой. И
сразу стало легче. Теперь ты с тупой настойчивостью убеждаешь меня, что
защитной реакции организма быть не может. Хотел увидеть мои страдания
– увидишь. – Я замолчала, обдумывая, зачем Димка звонил Сергею.
– Не надо страданий. – Голос мужа звучал недовольно. – Я их каждый
день на работе вижу. И если не привык, то смирился – как с неизбежным. А
вот с твоими смириться не смогу. Никогда. Боялся, что ты опять что-то
затеяла… Понимаешь, Сергей мне сегодня на работу звонил.
Консультировался. Хочу к нему завтра заехать. Похоже, нервная система у
парня дает сбой. Прямо эпидемия безумия какая-то. Сначала твоя
тетушка…
– Моя тетушка свихнулась не скоропостижно. Она к этому долго шла.
– Хочешь сказать, что готовилась выжить из ума с чувством, с толком,
с расстановкой? Ну так у нее и диагноз другой. Сергею, по сути, нужен
хороший психотерапевт, но он же к нему не пойдет. Боится, что примут за
сумасшедшего. И не мудрено – пережить такое. Как бы тебе это
объяснить… Короче, Татьяна ему везде мерещится. А вчера, утверждает,
якобы даже звонила. У него ведь родители здесь, в Москве, и сестра? –
Димка вопросительно взглянул на меня, и я поторопилась согласно
кивнуть. – Не мешало бы ему временно пожить с ними…
– Я посоветовала бы уточнить, где и кем он работает. В таком
состоянии ему может быть противопоказана его работа.
– Скорее наоборот. Следует увеличить нагрузку. На месте разберемся.
– Я поеду с тобой.
– Пожалуй, не стоит. Это только помешает.
– Я поеду с тобой! И прихвачу Наташку! – повысила я голос. – Ей надо
найти и забрать какой-то технический перевод. Готова поспорить, что наше
присутствие поможет всем нам. А Сергею – в первую очередь.
– Ну хорошо. Только зачем так надрываться?
Я ликовала в душе. У меня золотой муж! У меня золотые дети! У меня
даже свекровь – золотая! И мне абсолютно наплевать на то, что у меня нет
золотого бульона «Магги»!
Выскочив из машины, остановилась у подъезда в ожидании, когда
Димочка закроет свой тарантас. На лавочке у входной двери сидел
пьяненький Колька с четвертого этажа и, качаясь из стороны в сторону,
заунывно пел: «Ох, ох, ох, ох! Как я маленьким не сдох?» Вопрос, конечно,
интересный, но шансов добиться ответа на него не было. Димка все
копался в машине, и я решила вернуться к нему. Не люблю пьяных. Их вид
рождает в душе неприятные воспоминания. Только я собралась
развернуться, как Колька оторвал взгляд от своих растоптанных ботинок и
уставился на меня.
– Ирка! – обрадовался он. – Я хочу домой!
Дальше последовало знакомое: «Ох, ох, ох, ох! Как я маленьким не
сдох?» Только интонация стала игривой. Продолжение песни последовало
из уст очень кстати появившейся из подъезда Колькиной жены:
– Мой Бог! Мой Бог! Вот бы кто-нибудь помог!
Она легко подхватила артиста и уволокла в подъезд, сопровождая свои
действия так называемой непереводимой игрой слов.
Обстановка за ужином была теплой и непринужденной. Отец с
дочерью обсуждали подробности резекции желудка, а исчерпав эту тему,
перешли на удаление стопы, пораженной меланомой. Это заставило меня
схватить свой фирменный бокал с изображением ломовой лошади и удрать
к Наташке.
Подруга ела мороженое. Мое появление ее не испугало – не было
необходимости делиться или объяснять, что самой мало, к мороженому я
равнодушна. Это ж не конфеты в коробках. Особенно с ликером. Или
бельгийские. Или, например… Впрочем, я довольно быстро пришла в себя.
Новость прямо рвалась с языка. Пока Наташка вылизывала блюдце (все-
таки инстинкт дал себя знать, и мороженое мгновенно исчезло), я коротко
посвятила ее в план завтрашнего визита к Сергею. Она не удивилась. Я
знала, что что-нибудь придумаем, и рассказала о визите к врачу. Частная
фирма ее не устроила. Через цепочку знакомых своих, а потом и чужих
вышла на специализированную гинекологическую больницу, а там и на
лучшего гинеколога. Повода для волнения не было. Единственная
предосторожность, которую следовало предпринять Татьяне, – лечь в
роддом заранее. Определили даже куда – в Институт акушерства и
гинекологии. Он, правда, тихо разваливается – здания обветшали, но
специалисты там – лучше не бывает. Потом обсудили детали допроса с
пристрастием, учиненного мне мужем, и удивились, почему мужикам не
живется спокойно? Заодно сошлись на том, что врать нехорошо, но уж если
приходится, надо осваивать это ремесло в совершенстве. Ложь бывает
разная. Наша – во спасение.
У Натальи было тихо и хорошо. Никаких тебе резекций желудка.
Борис сидел за компьютером в спальне, Лешик – в большой комнате, за
вторым компьютером. Денька с Натальей в период обеденной страды
работали на кухне, а в свободное время там жили. Денька во время готовки
постоянно была на подхвате. И освоила это дело в совершенстве. Лишние,
а порой и не совсем лишние куски какой-нибудь вкуснятины кухонная
санитарка проглатывала на лету. Пол оставался идеально чистым.
– Ой! – встрепенулась подруга. – Сколько времени? Восемь?
Замечательно. Пойдем навестим Анастаса Ивановича. Неудобно,
наобещали помочь…
Открыл нам Степан Иванович. При нашем появлении радость в его
увеличенных бифокальными очками глазах померкла. Отсюда
напрашивался вывод: Степан Иванович кого-то ждал. Но точно не нас. Мы
постарались этого не заметить и бодро заявили, что нам нужна Анастасия
Ивановна. Он покорно посторонился, пропустил нас вперед и, только
закрывая дверь, уныло поведал, что ее нет дома. Мы растерялись. Кажется,
следовало уйти, но, судя по ситуации, Степан Иванович жаждал общения.
Пришлось попросить разрешения подождать соседку. Степан Иванович
оживился. Включил свет в комнате, вернулся на кухню и выключил его там.
Очевидно, коротал вечернее время у кухонной плиты, хранившей тепло
жены.
Наталья завела разговор на отвлеченные темы, затем мастерски
перевела его на дачные проблемы. Степан Иванович снова немного
оживился, но вскоре оживление сменилось полным унынием. Щуплая
маленькая фигурка начала вызывать у меня чувство жалости. Пожалуй,
Анастас Иванович слишком уж увлеклась процессом возвращения мужа в
лоно семьи. Вольная жизнь ей понравилась.
– А вы еще бываете на даче? – спросила я, рассчитывая подавить в
зародыше эту самую жалость.
– Последнюю неделю – нет, – вздохнул Степан Иванович.
– Что ж так? – съязвила Наташка. – Неужели ваши золотые руки там
больше не нужны?
– Да, наверное, нужны. Не знаю. Только я сам как нашел им
применение – прямо ожил. Стасенька все меня оберегала от работы. За
здоровье мое боялась. Я и вправду себя неважно чувствовал, а принялся за
огород, за столярные дела, так и почувствовал себя лучше. Хоть совсем
оттуда не уезжай. Да ведь не своя дача-то. Хозяйка и та с подозрением
глядит. Боится, скидку запрошу на лето. А тут вот еще беда… Стыдно, ей-
богу! Не знаю, как и сказать…
Он посмотрел на нас в ожидании поддержки. Очевидно, наши
вытянутые физиономии поддержки не сулили, и бедняга решил прекратить
свою исповедь. Следовало срочно исправлять положение, в которое мы
загнали соседа советами его жене.
– Я подозреваю, о чем вы хотите сказать, – трагическим голосом
объявила Наталья. – Степан Иванович! Выкиньте из головы все мысли об
измене супруги. Она любит вас до беспамятства. Вот память-то ей
частично и изменила. Она забыла, что у вас золотые руки и им следует
найти достойное применение. Зато вспомнила, что была любительницей
различных выставок, музеев и прочих картинных галерей. Свободное время
вы ей сами предоставили. Не волнуйтесь! Мы все исправим.
– Но она купила розовый брючный костюм! – воскликнул Степан
Иванович, сверкнув очами.
В воздухе ощутимо запахло дикой ревностью.
– Как думаешь, сможет он отхлестать супругу по щекам, – шепнула
мне Наташка, пока разъяренный не на шутку сосед бегал по комнате из угла
в угол, сжимая маленькие кулачки.
– Может, – не сомневаясь, ответила я. – Если достанет. Пожалуй… ей
для этого придется присесть. – А Степану Ивановичу громко заявила: – Так
этот костюм – для вас! – Бедняга даже на ходу притормозил. – Да-да. Для
вас, чтобы лишний раз порадовались, какая у вас замечательная жена,
побольше обращали на нее внимания… Знаете, как у Есенина: «Лицом к
лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье…»
– Что ты несешь?! – яростно прошептала мне подруга, пока Степан
Иванович обалдело разжевывал мою тираду. – Это Анастасию-то лицом к
лицу не увидать? Да на расстоянии она кажется еще больше. Вот десяток
связанных вместе Степан Ивановичей из-за ее лица точно не увидать!
– А вы, Ирочка, пожалуй, правы, – опомнился сосед. – Ну что
хорошего она со мной видит?
Дальше началось такое самобичевание, что пора было сматываться.
Как правило, заканчивается это по одному сценарию: жена достойна
лучшей жизни. Лучшую жизнь я ей обеспечить не в состоянии. Это может
сделать только другой мужчина. И как только она его встретит, я его убью!
Домой я вернулась слегка обеспокоенная. Надо любыми путями
перехватить не в меру расстаравшуюся ученицу и помирить ее с мужем.
Из комнаты доносился рассерженный голос мужа. Он отчитывал кого-
то по телефону. Вероятно, какое-нибудь осложнение у пациента после
операции.
– Вот скажи, – обратился он ко мне, возмущенно бросив телефонную
трубку на диван, – ты будешь по вечерам шляться в казино? Нет! В третий
раз звонит какая-то идиотка и противным голосом пищит: «Это казино?»
Попала бы она ко мне на операционный стол!
 – Господи прости, Дима! Ну что ты говоришь?! Может, женщина хочет
устроиться туда на работу.
– Порядочная женщина…
– Знаю, знаю. Лучше пойдет в больницу выносить утки или
укладывать шпалы. Нас, к счастью, это пока не коснулось… Я забыла у
Наташки свою чашку. Сейчас вернусь.
– Завтра заберешь. Что, чашек мало?
– Не могу, – вздохнула я. – Она напоминает мне о моей тяжелой
доле…
Димка ухмыльнулся и отчалил отдыхать.
К Наташке я влетела обеспокоенная. Мы срочно связались с Татьяной,
она хихикнула на том конце провода:
– Твой Димка прочел мне целую проповедь о моральном облике
молодой женщины. Нас разъединили, но я не выдержала и перезвонила. Уж
очень увлекательно он говорил… И ведь убедил – ни за что не пойду
прожигать жизнь в казино. Вот Борис – другое дело. Спокойно, я бы даже
сказала, скучно, объяснил, что необходимо правильно набирать первые три
цифры – в нашем районе казино нет. И отключился. Иринка, я, собственно,
звоню, чтобы вы прихватили из моей квартиры пару готовых переводов.
Есть возможность получить за них деньги. Они внутри компьютерного
столика. На верхней полочке. Не сочтите за труд, а? И не забудьте про
сберкнижку.
Я уверенно заявила, что вынесем из квартиры все что угодно. Хоть
чужой рояль. Помимо рояля следовало утащить и альбом с детскими
фотографиями Татьяны.
Среди ночи раздался треск отбойного молотка, мы с Димкой ошалело
вскочили. Какое счастье! Кажется, начался ремонт дорожного покрытия.
Значит, большую выбоину, в которую постоянно вмазывается на машине
Наташка, заделают. Я взглянула на часы. Четыре. Может, позвонить и
обрадовать подругу? Но решила, что нечего ее баловать, сама услышит.
В паузах между треском молотка слышались громкие и не совсем
корректные переговоры рабочих. Мне пришло в голову, что в школьной
программе необходимо сделать упор на преподавание великого и могучего
русского языка. Лексикон маловат. Народонаселению матушки-России
катастрофически не хватает нормальных слов. Зевая, поделилась
соображениями с мужем. Он, тихо жалуясь самому себе на искусственно
вызванную бессонницу, пытался закрыть окно. Ему упорно мешала штора.
Мои слова почему-то его рассердили. Больше, чем мешавшая штора…
– Ну расширится твой лексикон, ну услышишь ты вместо короткой
емкой фразы тираду типа: «Уважаемый Иван Иванович… вашу мать! Не
будете ли вы столь любезны убрать свой… импортный ботинок с моей
правой ноги. Иначе… буду вынужден впечатать в центральную часть
вашего уважаемого лица свой кулак. Искренне ваш… попутчик». Тебе что,
полегчает от этого в четыре часа ночи? Кстати, прислушайся, дорожники
кроют дорогу и самих себя исключительно нашим матом, а в промежутках
разговаривают на языке кавказских гор. Или Средней Азии. Образованные
люди. Два языка знают. Беда в том, что я не любитель подслушивать чужие
разговоры. Да и трель отбойного молотка восторга не вызывает. Пойдем на
диван в большой комнате. На той стороне потише. Аленку жалко – не
выспится.
Через пять минут выяснилось, что жалеть следует самих себя. Дочь
успела занять диван и заснуть. Пришлось стягивать матрацы и
укладываться на полу.
– О! У нас коммуналка! – услышала я спросонья голос дочери и
вскочила, тупо соображая, куда и как свесить ноги. – Папик! Подъем –
сорок пять секунд! Пора скальпели точить.
– Угу, – согласился Димка и укрылся с головой.
Уже из ванной слышала, как Алена терпеливо убеждала отца особо не
мешкать – маньячные дела ждать не могут…
– Тебе повезло! – ворчал Димка за рулем. – Смотаешься к тетушке и
будешь по ночам спать спокойно. А тут… Сам свихнусь.
– Не переживай, – утешила я его. – К этому моменту как раз подоспею.
И как знать, возможно, в таком же состоянии. Дурной пример, сам
знаешь…
В середине дня я все же выяснила режим работы «веселой вдовы». К
выполнению своих служебных обязанностей она приступает не раньше
одиннадцати часов. В течение рабочего дня часто разъезжает по делам.
Может проторчать в кабинете до девяти вечера, а может покинуть его и в
два часа дня. Но не от безделья. Дама – трудоголик.
По возвращении разберемся с рабочим окружением Сергея.
Любовницу, скорее всего, следует искать там. Интересно будет взглянуть на
женщину, ради которой можно пойти на убийство собственной жены. Как
бы то ни было, но в это плохо верится. Зачем убивать ее физически, если
можно убить морально? Уйти к новой избраннице, развестись, и все дела.
А если жить негде? А если жить негде, можно снять квартиру или
разделить свою. Хотя бы на коммуналки. Да, но это время!.. Как бы то ни
было, это вопрос решаемый. Не повод для убийства женщины, ждущей от
тебя ребенка. Может, дело именно в нем? Нет, глупость сморозила. Сергей
прекрасно знает, что Татьяна не тот человек, чтобы обременять его
заботами о себе и о малыше.
– Генеральный требует к себе, – входя, сказал шеф. – Давай в темпе.
Ему, перед тем как достигнуть альпийских вершин, необходимо напомнить,
кто здесь хозяин. Завтра он улетает и…
Я вернулась мыслями в свой служебный кабинет.
– Максим, – перебила я шефа, – ты бы мог убить свою жену?
– Легко! Если бы она так же реагировала на то, что я ей говорю.
Нет, подруга права: «Мужики – все козлы!»

В шесть часов вечера мы, подхватив по дороге Наталью, подъехали к

дому Сергея. Он ждал у лифта. Очевидно, увидел в окно, как мы долго
вытряхивались из машины. Из-за Галкиных дверей доносились звуки
семейного скандала, сопровождаемые битьем посуды. Любовь зла.
Квартира, такая уютная раньше, показалась нежилой. Беспорядка не
было, но мне почему-то сразу подумалось о музее. Сергей, тщательно
выбритый и аккуратно одетый, пытался демонстрировать спокойствие. Это
у него плохо получалось. Сначала он пригласил нас в комнату, потом на
кухню выпить кофе и только потом предложил раздеться. Некоторое
замешательство, связанное у нас с этими перемещениями, быстро прошло.
А вот Сергей как-то разом потускнел. Сдулся, точно воздушный шарик.
Димка увел его в комнату, а мы с Натальей почти бесшумно возились на
кухне, пытаясь организовать ужин. Холодильник работал, но был пуст.
– Наверное, для мышей, – прокомментировала это обстоятельство
подруга. – Ждет, когда по ошибке влезут и повесятся.
По ходу дела распределили обязанности. Мне следовало сидеть с
мужским составом нашей компании за столом и пресекать глупыми
разговорами любые попытки Сергея покинуть территорию кухни. Наташка,
посетовав на то, что забыла резиновые перчатки, взяла на себя нелегкие
обязанности домушницы…
Из комнаты доносились негромкие мужские голоса. Я не утерпела и,
бросив кухонные хлопоты на Наташку, прокралась в коридор – на
прослушку.
Сергей тихо рассказывал о том, как познакомился с Татьяной. Эта
история была мне знакома, и я заскучала.
– Лучше бы поведал о том, как отправил жену в рай, – прошептала над
моим ухом Наташка, не выдержавшая одиночества.
– Надо перетащить их на кухню. Можем пропустить интересные
моменты, – шепнула я.
 Наташка потянула меня за свитер назад и тут же громко объявила:
– Все готово!
Мы уже расселись, когда Сергей неожиданно вскочил:
– У меня там…
– Я не пью, – строго произнес Димка. – И тебе не советую.
Сергей сразу покорно согласился и сел. Очевидно, он решил заодно и
покончить с привычкой есть, поскольку тарелка осталась пустой. Он только
нервно мял в руке кусок хлеба. Я посмотрела на подругу. В ее взгляде
читалась жалость, но она упорно старалась от нее избавиться. Шлепнув на
тарелку «вдовцу» ложку салата, сунула ему в руку вилку и, направив ее
строго по центру тарелки, сухо сказала:
– Это едят.
Он вдруг оживился и сказал, не отрывая взгляда от вилки:
– Спасибо, что не жалеете. Я этого боялся. – И умял весь салат, а
следом и все, что подкладывалось Наташкой.
«Если он и актер, – рассуждала я про себя, – то, я согласна с
Танюшкой, бесспорно талантливый. Но кое-что смущает… Можно
натянуть на себя маску безутешного горя, но ведь в антракте или по
окончании спектакля ее приходится снимать. Человеку нет необходимости
постоянно выступать в двух ипостасях – лицедея и зрителя в одном лице.
Если Сергей готовил преступление заранее, причем для достижения
конкретной цели, то уж наверняка не должен испытывать такие угрызения
совести, от которых вес собственного тела теряется наполовину. Не очень
верится, что он просто начитался Достоевского».
– Чай, кофе?
Подруга сегодня была крайне лаконична. Я оторвалась от своих
мыслей и уставилась на нее. Вопрос, как оказалось, адресовался мне.
– Кофе. Если не затруднит, – поспешно ответила я.
Наталья встала из-за стола:
– Ну ладно, вы тут пейте, а я, Сережа, с твоего разрешения заберу свои
переводы. Не вставай! Я знаю, где они лежат. Мне Танечка рассказывала…
Я имею в виду, раньше… – И Наталья упорхнула.
За столом воцарилась неловкая тишина, и Димка поспешил спросить:
– Ты все там же работаешь?
Сергей мрачно кивнул.
– Значит, опять командировки?
– Нет, – немного помедлил он с ответом. – Повысили в должности.
Таню раздражали командировки. А в последнее время… возникло
определенное обстоятельство, в результате которого я был готов поменять
работу.
«Не из-за тоски же по утраченным командировкам он решил убрать
жену», – мелькнула у меня светлая мысль и, слава богу, погасла.
– Танечка забеременела, – сама того не ожидая, четко выдала я.
Сергей сгорбился еще больше, заскрипел зубами, застонал и, обхватив
голову руками, замотал ею из стороны в сторону. Димка под столом
ощутимо пнул мою туфлю ногой.
– Стоп! – раздался его резкий голос. – Так не пойдет. Это осталось за
чертой. Ты пробовал разобраться в том, что случилось?
Сергей перестал мотать головой и, плохо соображая, уставился на
Димку.
– Я спрашиваю, пытался выяснить, кто виноват? Или сидишь сложа
руки?
До «вдовца» наконец дошел смысл вопросов, и он через силу выдавил:
– В милиции сказали: свидетелей нет, трудно будет найти виновного.
Как его… Висяк.
– А сам не спрашивал у соседей, у других жильцов? Время-то такое…
Народ после работы стадом домой тянулся.
– Да там двор. Тихий. Вот, сам смотри – из окна видно. Ракушек
понаставили. Захочешь не увидишь.
– Увидишь! Если захочешь. Неужели в доме нет ни одного старика или
старушки, которые любят смотреть жизнь «За стеклом».
Сергей явно озадачился, а Димка, уперев в стол локти, уверенно
продолжил:
– Значит, так. У меня есть хороший приятель. Он следователь. В свое
время мне очень помог. Я переговорю с ним. А ты сопли не распускай.
Жизнь тебе не просто так дана. Зачем – пока и сам не знаешь, иначе не
сидел бы здесь так… Твоя трагедия не единственная. Видел бы ты, как
часто умирают люди, достойные жить. И как они, мучаясь, мечтают
выжить. Не судьба. Она, по крайней мере, не мучилась. И у тебя есть
прекрасные минуты прошлого. Живи и помни о них.
Я, разинув рот, смотрела на собственного мужа. Точно, брошу работу,
буду служить ему верой и правдой… на кухне.
– Не могу поверить, что Танюши нет, – подал признаки жизни
Сергей. – Может, я правда схожу с ума, а? Видел я ее несколько раз после
смерти. Даже на похоронах. Волосы, лицо, одежда вроде не ее, но точно –
она! Не могу сказать почему, но она! А вчера был звонок. Странный такой.
Сначала молчала в трубку, а потом шепотом пожаловалась, что ей
холодно…
 – Может, в могилку тепленькую кофточку закопать, – неуверенно
предложила я. – Говорят, помогает. И помянуть.
– Не неси чепуху, – оборвал меня Димка. Мое желание бросить работу
поколебалось. – Всему есть объяснение. И этому обстоятельству тоже. Все
эти галлюцинации – результат капитально расстроенной нервной системы.
И мой совет – приобрети телефон с определителем.
– Сережа, – тихонько вклинилась я в разговор, – а ты был в
командировке, да? Когда это случилось.
Димка под столом еще раз постарался двинуть меня ногой. Нашел
дуру! Я заранее поджала ноги, окончательно решив не служить ему на
кухне верой и правдой.
– Недалеко от дома. У меня как раз решился вопрос с повышением. Я
купил цветы, любимое Танюшкино мороженое, фрукты… Словом, решил
ее порадовать…
– Надо было заехать за ней на машине.
– Да я машину днем в ремонт отправил. Все лето не мог выбрать
время. А тут решил… ну мало ли что с Танюшкой…
– Ирочка, иди, родная, в комнату. Дай нам с Сергеем по-мужски
поговорить.
Димка решил извести меня не мытьем, так катаньем. Да кто бы
возражал?
В комнате Наталья показала мне знаком, что уже почти завершила свое
благородное воровское дело. Свидетельство о рождении и сберкнижка
уютно устроились в кармане ее пиджака. Она подняла утрамбованный
черный пластиковый пакет и вытащила его в коридор, поставив рядом с
вешалкой. И сделала это настолько уверенно, будто воровство было ее
призванием. Я прошла к компьютеру и заметила ряд распечатанных схем
какого-то проекта. Покопавшись, нашла сопроводительную бумагу на
фирменном бланке. В левом нижнем углу было напечатано: «Исп.
Корольков С. А.» Аккуратно сложила бланк, уменьшив его вчетверо, и
сунула Наташке в карман. До кучи. Заодно поинтересовалась, изъяла ли
подруга детский альбом Танюшки. Наташка даже в лице изменилась –
забыла! Торопясь и шипя друг на друга, мы выгребли из шкафа все
альбомы и альбомчики и принялись их сортировать. Нужный нашли
буквально в последнюю минуту, когда послышались приближающиеся
голоса мужчин. В карман он не влез, и Наташка впопыхах сунула его к себе
под пиджак, крепко прижав локтем. Я торопливо сгребла все альбомы в
кучу, метнула их в шкаф и прикрыла дверцу.
Мы, наверное, представляли собой странное зрелище: скособоченная
Наташка с пылающим лицом и я с физиономией цвета поваренной соли,
стоящая у шкафа по стойке «смирно». И если Сергей нас просто не
заметил, то Димка оторопел.
Высказаться он не успел. Дверца шкафа медленно, со зловещим
скрипом открылась, и на меня высыпался град из альбомов, карандашей,
цветных пластиковых скрепок и еще чего-то. Вот это «чего-то» оказалось
хуже всего остального. Оно весомо шарахнуло меня по голове. Голова даже
непроизвольно вжалась в плечи. Но, как стойкий оловянный солдатик, я не
покинула свой пост. Ни стона, ни жалобы от меня не услышали. Я просто
стояла и хлопала глазами. На голове разлеглась какая-то нахлобучка, снять
ее я не решилась. У испуганной Наташки выпал и шлепнулся на пол с
такими жертвами почти украденный альбом. Звук ковра заглушил падение,
и я уже решила хотя бы наполовину потерять сознание, чтобы не отвлечь от
себя мужское пристальное внимание, но вовремя сообразила, что
переутомляться незачем. Муж и Сергей спешили на помощь. Наташка, не
спуская с них глаз и не сгибая спину, медленно присела, нащупала рукой
выпавшую ценность и молниеносно сунула ее назад, под подмышку. Меня
освободили от нахлобучки, в руке остался какой-то тетрадный листок. Я
пришла в себя и с листком в руке бестолково пыталась помочь в
устранении последствий лавины. Заодно и выяснила, что же меня так
треснуло. Оказалось – рукотворный сборник кулинарных рецептов,
которому не меньше ста лет. Опыт действительно весомый. Макушка даже
слегка онемела. Вернувшаяся из очередной ходки в коридор Наташка со
словами: «Не смей брать чужое. Положи на место» – выхватила у меня из
рук тетрадный листок. На нем, как оказалось, был рецепт баклажанов с
помидорами и сыром в майонезе. Мне повезло. Этот листок не увеличил
объем кулинарной книги.
– Чем это ты можешь объяснить? – спросил Сергей Димку, стараясь
уложить все выпавшее в шкаф. – Ни с того ни с сего аккуратно уложенные
вещи срываются со своих мест и летят вниз… Вчера неожиданно упала
Танюшина фотография…
– Только не говори мне о полтергейсте, – внимательно глядя на меня,
ответил муж. – Все имеет свои реальные причины.
На всякий случай я демонстративно отряхнула руки и с вызовом
посмотрела ему в глаза.
– Все просто, – подвела итог Наталья. – Душа покойной просит
призвать к ответу виновного.
– Ну этим-то займутся профессионалы, – огрызнулся Димка. – А ты,
Сергей, послушайся моего совета – переезжай к родителям. Время – лучше
всех врачей и лекарств. Сам поймешь…

– Ну, колитесь! Хотели спереть фотографии Татьяны на память?

Димка был очень горд своей проницательностью. В голосе звучало
торжество. Не стоило его разочаровывать, и мы покорно согласились.
Дальше последовала прогнозируемая нотация, под которую мы спокойно
продремали до самого дома.
У подъезда с зонтиком в руках стояла Анастас Иванович. Подниматься
наверх она категорически отказалась, мотивируя это тем, что ее время еще
не вышло.
– Вышло-вышло! – настойчиво потянула ее в подъезд Наталья,
убедившись, что Димки на подходе нет.
Я оказала подруге посильную помощь, слегка подтолкнув соседку в
спину.
– Можете возвращаться к привычному образу жизни. Степан Иванович
уже в достаточной мере свихнулся, чтобы лишить вас жизни за измену.
Тем, что попадется под руку.
– Чайником! – ахнула Анастас Иванович. – Последнее время он
встречает меня горячим чаем!
– Это не романтично, – заявила Наталья. – Вы ошиблись в своих
предположениях и ввели в заблуждение нас. У вашего мужа вспыхнула
тщательно скрываемая любовь к слесарному делу и матушке-земле. А
хозяйка снимаемой вами дачи нужна ему как собаке пятое колесо. Или
пятая нога телеге. Как умная женщина постарайтесь направить его любовь
в нужное русло. И прекратите вести фривольный образ жизни. Хотя бы
временно, если уж слишком к нему привыкли. Это в будущем сэкономит
деньги на новый костюм, впрочем, думаю, его все-таки можно купить и
сейчас. Или обменять на розовый брючный. Подумаем. А пока идите и
соображайте, как заставить мужа просить прощения. Только не доводите до
крайностей. Как только он завопит, что вы достойны лучшего мужчины,
решительно прерывайте. Это – перебор.
Растерянная соседка даже не удосужилась закрыть в подъезде зонт.
Так и вломилась с ним в дверь общего коридора. А мы остались стоять за
дверью – Димку забыли внизу, вдруг обидится.
Как назло, возможности пообщаться с подругой в этот вечер не
представилось. Димка не спускал с меня глаз и даже проверил краткое
содержание книги, которую я увлеченно читала на диване. О ней я,
естественно, позаботилась заранее, спрятав очередной детектив с глаз
долой. Зато пережила несколько восхитительных минут удовольствия, видя
вытянутую физиономию и скривившиеся скобочкой губы мужа. Никто не
виноват, что ему не понравился справочник сельского электрика. Я тоже от
него не в восторге, но не демонстрирую это. Кстати, до сих пор не пойму,
как мне удалось, заплатив за Хмелевскую, притащить домой этот
справочник… Далее последовали обстоятельные расспросы о моем
генеалогическом дереве. Я хорошо помнила только расположение
верхушечных веток и не преминула посадить на одну из них впавшую в
детство тетю из Тамбова.
Якобы вынести мусор и там встретить Наташку мне также не удалось.
Димка его уже вынес. Соли хватало. Придумать весомый повод проведать
подругу не удавалось. Я смирилась и отправилась спать, крепко прижимая
к себе справочник сельского электрика.
– Классная книга! – воскликнул Димка, дождавшись моего
пробуждения утром. – До двенадцати читал – не мог оторваться. Будем на
даче проводку переделывать. И к бассейну электричество подведем. Ты не
обратила внимание на требование к подземной проводке электрического
кабеля?
– А как же? – зевая, ответила я. – Даже закладочку сделала.
– Да? Я не заметил. Наверное, выпала…

С Оксаной Романовной мне удалось связаться сразу же после

одиннадцати. Не будучи уверенной в ее желании встретиться по поводу
Корольковой Татьяны Юрьевны, я представилась заведующей аптекой и
договорилась о встрече в пять часов вечера. Потом послала мужу
сообщение, чтобы не заезжал за мной на работу, – нахожусь на растаможке
груза. В час позвонила расстроенная Танюша: ей отказались выдать деньги
в сберегательном банке со ссылкой на то, что ее личность не соответствует
фотографии в паспорте. Я всполошилась. Велела ей стоять на месте и
ждать звонка от Натальи, она в состоянии решить эту проблему. В крайнем
случае снимет с должности заведующую. С шумом и пылью. Потом мне
пришло в голову, что шума следовало бы избежать. На всякий случай.
Покойная вкладчица и ее представитель должны вести себя в
общественных местах скромно.
Наташка, как всегда, где-то носилась со своим агрегатом. Передав
коллегам настоятельную просьбу срочно связаться со мной, поскольку
казино не выплачивает деньги, я занялась неотложными делами. За
которые, как напомнил заглянувший не вовремя шеф, мы с ним получаем
заработную плату.
Не могу сказать, что его повторный визит обрадовал меня. Я как раз
излагала подруге свой план захвата сбербанка с помощью доводов разума.
Шеф разинул рот, сунув руки в карманы, покачался, плавно переходя с
мысков на пятки, обозвал меня бандиткой и вылетел. Закончив переговоры,
я поплелась к нему в кабинет.
– Я понял, – выставил Максим перед собой руки. – Идешь брать банк.
А оттуда сразу же в казино. Не смею задерживать. Привет мужу.
На встречу с «веселой вдовой» ехала неподготовленная. Если дама
взбрыкнет и выставит меня из кабинета, возражать не посмею.
Стучать не стала. Ко мне в кабинет не стучатся. Натянув на
физиономию приветливую улыбку, открыла дверь и, только переступив
порог, спросила разрешения войти. Мне никто не ответил. Улыбка сползла
с лица. Кабинет в отсутствие хозяйки вызывающе демонстрировал мне
дорогую офисную мебель, японский кондиционер на стене, две пальмы в
кадках и свежий букет цветов в красивой керамической вазе. На огромном
рабочем столе скучал компьютер.
– Добрый день, – раздался за моей спиной официально-приветливый
голос, и я резко обернулась, успев таки натянуто улыбнуться.
Если Оксана Романовна меня и узнала, то виду не подала. Указав мне
рукой на кресло, уверенно прошла к своему рабочему месту.
– Это с вами мы договаривались о встрече? – Она демонстративно
взглянула на часы. – Слушаю вас.
Я решила не хитрить. Дама, похоже, слишком умна, чтобы
расположить ее лестью.
– У вас на подбородке следы помады, – ляпнула я.
Оксана Романовна немного смешалась и, как всякая нормальная
женщина, достала зеркальце. Не уверена, что замечание было точным, но
она на всякий случай вытерла подбородок, бросила вспомогательные
средства в ящик стола и уставилась на меня.
– Мы встречались на похоронах? И вы здесь по этому поводу?
Отрицать я не стала.
– Вы, мягко говоря, не симпатизировали Корольковой Татьяне
Юрьевне. Уверена, Королькова где-то перешла вам дорогу.
– Любопытно. Позвольте спросить: и на чем же базируется ваша
уверенность?
– Вы жесткий по натуре человек, но не равнодушный. В том числе и
по отношению к себе. Вам не безразлично мнение коллег по работе. Только
это и заставило вас прийти на кладбище. Королькову в коллективе любили.
Коллеги не видели вашего раздраженного томления мероприятием, а
посторонних вы не стеснялись. Будучи равнодушным человеком, вы легко
бы сыграли теплое участие. Уверена, у вас был серьезный повод
недолюбливать Татьяну Юрьевну.
– Ты что, дура? Или из милиции? Тогда вдвойне дура.
– Не настолько, чтобы не прийти кое к каким выводам. Королькова
сбита машиной намеренно. Иными словами – убита. В плановом, так
сказать, порядке. А теперь решай, кто из нас дура. Между прочим,
убийство двойное. Она была беременна.
Я сидела и молча наблюдала, как выражение злости на лице Оксаны
Романовны плавно перетекает в растерянность. Опомнилась она, только
услышав телефонный звонок. Не отвечая, швырнула трубку на место, но
моментально схватила опять и рявкнула:
– Нина Николаевна, переключаю аппарат на вас! Меня здесь нет! Для
него тем более!
Не понимаю, с какой стати я должна перед тобой отчитываться… – В
ее голосе уже не было прежних вызывающих ноток. – Ты кто вообще
такая? Частный детектив? Сейчас это модно. И не ори в моем кабинете. –
Она достала сигарету, прикурила и швырнула зажигалку на стол.
– Я хуже частного детектива. – Пришлось сбавить тон, хотя меня всю
колотило. – А поделиться со мной своими знаниями. Заметь, я не говорю
«отчитываться», тебе все-таки следует. Они вплотную затрагивают твою
личную жизнь. Хочешь, чтобы в ней копались официально, пожалуйста.
– Я ни в чем не виновата! И делиться мне нечем. Прошу покинуть
кабинет. – Кончик недокуренной сигареты ткнулся в пепельницу, сигарета
сломалась.
– Знаю, что вы не виноваты, – ответила я только потому, что хотелось
оставить последнее слово за собой. Решительно встала и, стараясь
сохранять чувство собственного достоинства, пошла к двери. «Не
сложилось… – расстроенно подумала про себя. – То ли неправильная
тактика, то ли моя интуиция приболела…»
– Туфельки в бутике покупала? – Вопрос застал меня буквально на
пороге кабинета. – Кофе будешь?
Я медленно развернулась. Следовало признать – это почище
вымышленных следов помады на подбородке.
– Черный и без сахара.
Я пронесла себя вместе со своим достоинством через кабинет назад,
уселась на прежнее место. Вытащила зеркальце и, окинув себя беглым
взглядом, вернула его в сумку. Медленно изрекла:
– Хорошая погода. Не правда ли?
Хозяйка кабинета рассмеялась:
 – Ты даже не сказала, как тебя зовут. Меня – Оксана. Свекровь зовет
Ксюшей.
– А меня – Ириной. Возможны варианты.
Я не стала намекать на то, что имени у меня и не спросили. Оксана
соединилась все с той же Ниной Николаевной, и вскоре секретарша лет
двадцати от роду вплыла в кабинет с подносом и приветливой улыбкой на
устах…
Говорили долго, на отвлеченные темы, пока я окончательно не устала
от бестолкового разговора. Хитрая Оксана пыталась вытянуть из меня
необходимые сведения. Я из Оксаны – тоже. Перелом наступил после моего
обещания опровергнуть кое-какие ошибочные выводы оппонентки. И тут
она усмехнулась и без всякого перехода выдала:
– Опровергай: Королькова Татьяна Юрьевна была любовницей моего
незабвенного… боюсь, по этому поводу особенно, мужа. Также ныне
покойного. – И выжидательно, но с некоторой долей издевки посмотрела на
меня.
А посмотреть было на что. Вид наверняка был такой, как будто я лбом
остановила на полном ходу электровоз и лишь слегка этому удивилась.
Одним словом, на редкость дурацкий вид.
– Замечательно, – выдавила я из себя, отказываясь верить
услышанному.
Да эта Оксана сумасшедшая! Бывает такая категория женщин,
впрочем, мужчин тоже, которые ревнуют любимых даже к табуретке, на
которой те сидят. Это чудовищное обвинение надо было как-то
опровергнуть. Боюсь, что выглядела я не очень уверенной, но голова начала
потихоньку соображать. Оксана еще не погасила злую ироническую
усмешку, а я уже поняла – вот и отыскалась первая зацепочка. И поэтому с
большей долей уверенности добавила:
– Теперь все ясно. Ты определенно ошибаешься, я…
Оксана оттолкнулась руками от стола, кресло немного отъехало, и она
возмущенно меня перебила:
– Как можно ошибаться, когда я ее в постели со своим мужем, вот как
тебя сейчас, видела?!
– Я докажу, что ты ошиблась. Давай, рассказывай по порядку. И лучше
– от печки.
Рассказ длился долго. Оксана познакомилась со своим будущим мужем
Михаилом при поступлении в институт почти восемнадцать лет назад. Она
– москвичка из интеллигентной семьи, он – из рабочей семьи, обитавшей в
Петрозаводске. Вместе сдавали экзамены. Обнаружив в своей группе
студентов знакомое лицо девчонки, выручившей его на экзамене по физике
подсказкой, Миха (так звали его друзья) обрадовался. Их отношения не
выходили за пределы коллективной дружбы. И не по его вине. Оксана
встречалась с одноклассником и полагала себя влюбленной в него.
Студенческая группа оказалась на редкость сплоченной. Даже каникулы и
воскресные дни проводили стайно. Миха был старостой группы и первым
заводилой. А его гитара – необходимым атрибутом всех походов. Один раз
благодарные слушатели даже не хотели отпускать их из вагона электрички.
Ребята были талантливые и здорово повеселили публику. Миха, надвинув
на лоб кепку, басом завел: «Девки, где вы?» Не ожидавшие такого
пассажиры стали недоуменно оглядываться по сторонам. «Тута, тута», –
хором отозвалось с десяток однокурсниц. «А моей Марфуты нету тута?»
По вагону стали разноситься робкие смешки. Народ отвык от фольклора.
«А твоя Марфута сигает с парашюта…» Веселья среди пассажиров
ощутимо прибавилось.
Оксана рассказывала легко и непринужденно, воспоминания
доставляли ей радость. Потом эта радость стала постепенно меркнуть. На
последнем курсе Миха женился. Это было полной неожиданностью для
всех. Как и то, что он перевелся на заочное отделение и уехал к себе в
Петрозаводск. Оксана очень переживала. К тому моменту она уже поняла,
что ее бывший одноклассник – редкостный педант и зануда, крайне
озабоченный тем, что мир не ценит его выдающейся личности. Ей
казалось, что ее и Михаила связывает нечто большее, чем дружба. Во
всяком случае, забыть его она не смогла. Потом была работа, карьера. И
наконец, эта случайная встреча с Михой в гостях у знакомой семейной
пары. К тому времени он уже был разведен и о новом браке не помышлял.
Встречались они во время наездов Михаила в Москву. Несколько раз и она
была у него в Петрозаводске. Вот тогда-то и оценила масштабы
обеспеченности бывшего однокурсника. С тех пор он весомо укрепил свое
материальное положение, о чем говорил огромный особняк со всеми
мыслимыми и немыслимыми удобствами, удачно вписывающийся в общий
план участка, поросшего высокими редкими соснами. «Так жить нельзя» –
это было первой мыслью, родившейся в голове Оксаны при взгляде на все
это броское совершенство. Она невольно выдала ее вслух.
– А я тут и не живу, – откликнулся Миха. – Тоскливо. Просто иногда
отдыхаю.
В городе у Михаила была четырехкомнатная квартира без особых
наворотов и, возможно, поэтому уютная. Он занимал ее вместе с матерью, к
тому времени овдовевшей. Оксану будущая свекровь приняла с радостью и
за несколько дней полностью расположила к себе.
Оказалось, что Михаил является управляющим банка «Аверс»,
имеющего ряд крупных отделений в других городах.
Поженились они ровно пять лет назад. Михаил к тому времени уже
перебрался в Москву. Как ни странно, но финансовая независимость жены,
так нравившаяся ему вначале, после свадьбы, плавно перешедшей в вечер
встречи бывших однокурсников, стала его раздражать, и Оксана оставила
хорошую должность в крупной инвестиционной компании. Три года она
чувствовала себя счастливой. На четвертом – заставляла себя чувствовать
таковой. На пятом начались ее мучения. Она иногда замечала на себе
задумчивый и виноватый взгляд мужа. Потом ее присутствие стало
вызывать у него раздражение. Она молчала и отношений не выясняла –
считала себя выше этого. О причине догадывалась. У мужа появилась
любовница. Было обидно и горько, но она была слишком горда, чтобы
унизиться до скандала. К тому же и не верила в долговечность увлечения
Михаила. А через некоторое время он вообще перестал ее замечать. Оксана
собрала вещи, переехала к родителям и устроилась в фармакологическую
фирму. Работа ей нравилась, коллектив тоже. Новое дело отвлекало от
мучительных мыслей, что ее – такую умную и красивую – бросил муж…
Он удвоил сумму на ее содержание. Оксана самонадеянно решила, что
таким образом Михаил пытается загладить свою вину. Решила отвезти ему
деньги и оставить их прямо на кровати. Ее переживания не окупались
никакой суммой. Но она знала, что слишком любит его, чтобы потерять
навсегда. Права была свекровь, твердившая, что с ребеночком тянуть не
надо.
Заехала днем, полностью уверенная в отсутствии мужа. Дома было
тихо. В прихожей стояли нераспакованный чемодан и еще какая-то большая
сумка. На кухне было чисто, но в раковине лежали немытые тарелки и
чашки. В холле небрежно валялась женская шубка из голубой норки.
Оксана машинально погладила шелковистый мех. В спальню вошла тихо,
на цыпочках, но дверь предательски скрипнула, и голый Михаил сразу
вскочил. Вслед за ним оторвала голову от подушки и Татьяна. В ее взгляде
не было ни испуга, ни вины, ни растерянности. Чистое любопытство, и
только. А вот Михаил растерялся. Иначе как объяснить его поведение?
Забыв, что он не на совете директоров, а на кровати, да еще в чем мать
родила, он торжественно указал Оксане на Татьяну и изрек:
– Знакомься – это моя жена.
Затем последовал жест в сторону Татьяны и те же самые слова.
– Я принесла тебе назад плату за бесцельно прожитые со мной дни и
ночи, – спокойно сказала Оксана, бросая деньги на одеяло. – Спасибо, что
напомнил мне о высоком звании все еще твоей жены. С этого момента
приступаю к выполнению чуть не забытых обязанностей. Надеюсь, эта
киска освободит мое законное место. Не буду мешать ей собирать манатки,
но считаю своим долгом напомнить, что рабочий день уже в полном
разгаре. – И ушла. Ушла, понимая, что больше никогда не переступит порог
этой квартиры. Она ненавидела мужа. Размазывая злые слезы, отмахала
полквартала и только тогда поняла, что оставила машину у подъезда.
Торопливо вернулась, завела двигатель и рванула куда глаза глядят. А они
никуда не глядели – мешали слезы. Остановилась в каком-то переулке и
выплакалась.
Когда раздался звонок мужа на мобильный, она уже вполне могла
говорить спокойно. Он не оправдывался. «Так получилось, долго
рассказывать». Заодно сказал, что на днях им необходимо оформить в
ЗАГСе заявление о разводе. «И разделить в суде совместно нажитое
имущество», – промурлыкала она, совсем не собираясь этого делать. Но
должен же он почувствовать хоть какую-то ответственность за то, что
сделал с ее жизнью. В ответ он сухо сообщил, что не видит в этом
необходимости. Через несколько месяцев он переедет в новую квартиру,
оставив ей прежнюю. Больше ей рассчитывать не на что. Но заявление о
разводе они так и не подали. Не хватало времени. Да и было это пустой
формальностью.
Сначала она хотела уволиться. Видеть перед собой соперницу не было
сил, а та вела себя как ни в чем не бывало. Оксана иной раз даже
сомневалась в том, что Татьяна ее узнала. Выдержки – хоть куда. А ведь у
нее был любящий и заботливый муж. Впрочем, все мужики фирмы
обожали эту стерву. Оксана решила остаться. Остаться и доказать этой
закамуфлированной потаскушке, что это не ее, Оксану, бросил муж.
Решающий голос принадлежит ей. Это она вышвыривает Миху из своей
полноценной жизни. И пусть его подбирает, кто хочет.
Иногда ей снилось, что она убивает обоих. В страхе просыпалась,
глотала успокоительное, без которого практически не засыпала, и давала
себе слово завтра же уволиться с работы. До сих пор не понимает, как ей
удалось все это время держаться с Татьяной ровно и не сойти с ума. На
работе никто не подозревал о ее семейной трагедии…
Двадцатого мая Михаил позвонил и сообщил, что через несколько
дней освободит квартиру. Она от нее отказалась. Он сразу отключился. А
двадцать первого мая пришло известие о его гибели на рыбалке, куда он
отправился с приятелями. Якобы несчастный случай. Решила, что это –
возмездие свыше. В несчастный случай не очень верилось, но утверждать
со всей очевидностью иное не могла. Не в ее интересах было подвергать
сомнению результаты расследования. Именно она как наследница Михаила
в первую очередь могла быть заподозрена в корысти, послужившей
основанием для убийства мужа.
На похоронах было огромное количество народа. Плакать она не
могла. Ей это казалось кощунством. Татьяну не видела или не заметила.
Возможно, мертвый любовник ее не устраивал. До боли было жалко
свекровь, выплакавшую все глаза задолго до похорон. Резко постаревшая и
беспомощная женщина, испуганная огромным количеством незнакомых
людей, жалась к Оксане и без конца спрашивала:
– Ксюшенька, зачем же он от нас ушел, как же мы теперь без него?…
Оксана стискивала зубы так, что сводило скулы. И так, сквозь зубы
отвечала, что от судьбы не уйдешь.
Через несколько дней после похорон ей пришла в голову мысль
забрать свекровь к себе в Москву. Бедная женщина осталась одна и в своем
Петрозаводске была обречена быстро догореть. Ухаживать за ней некому.
Нужно обе московские квартиры продать, а взамен купить новую. Летом
свекровь вполне может жить на даче с ее родителями.
Анна Кузьминична впервые за все время, проведенное в Москве,
обрадовалась. Здесь была могила любимого сына и здесь был
единственный родной человек – Оксана. Даже если и выйдет когда-нибудь
замуж, ей, свекрови, все равно найдется работа.
Ксюше некогда заниматься домашними делами. О любовных фортелях
сына она не знала. Сама Оксана, как и ее родители, тактично об этом
умолчала. На днях Оксана отправила Анну Кузьминичну в Петрозаводск –
подготовиться к переезду.
После смерти Михаила она почувствовала себя почти счастливой,
будто вместе с мужем похоронила свои переживания. Рассчитывала со
временем убедить себя в том, что он в ее жизни был нелепой
случайностью. Очевидно, Михаил, как и сама Оксана, тщательно охранял
секреты семейной жизни, поскольку она ни от кого не слышала
оскорбительных намеков в свой адрес. Больше всего поражала выдержка
Татьяны. Неужели же она такая бездушная пробка? Впрочем, где-то недели
через три после похорон Татьяна потеряла прежнюю жизнерадостность.
Это заметили все сотрудники и участливо лезли к ней с вопросами. Она
отделывалась отговорками и вскоре снова взяла себя в руки. А потом эта ее
нелепая смерть.
– Я уже говорила, что лицемерное горе – кощунство. Этим и
объясняется мое поведение на кладбище. Я была там с женой нашего
водителя – Ильи. Она Татьяну вообще не знала. Впрочем, как и Илья. Он
работает у нас всего две недели. Если пораскинешь мозгами, то обвинять
меня в смерти Татьяны – бред собачий. По всем правилам это следовало
сделать задолго до смерти Михаила. Помнится, ты обещала мне что-то
доказать? – немного помедлив, спросила она.
– А ты сама все доказала. Не заметила? Нет?
Оксана на мой вопрос недоверчиво усмехнулась.
– Возьми за основу поведение Татьяны. И поинтересуйся у свекрови
подробностями о первой жене Михаила…
Мелькнула мысль, что я, пожалуй, слишком самоуверенна. Вдруг да
ошиблась в главном своем предположении? И никакой сестры-близняшки у
Татьяны не было. Просто фортель природы. Но как тогда быть с
обвинениями Оксаны? Нет, к Танюшке они не могут иметь никакого
отношения, просто потому, что… не могут. Я встрепенулась. До сознания с
трудом дошли слова Оксаны:
– Подробности о первой жене Михаила – табу! С какой стати мне ими
интересоваться?
– Хотя бы с той, чтобы удовлетворить свое любопытство. Оно тебя
мучило многие годы, но ты считала ниже своего достоинства
интересоваться этим. Беда с твоим апломбом. Ну да если не можешь
переступить через свою болезненную гордость, спроси, на худой конец, как
она выглядела. Может, на счастье, сохранилась фотография. Либо захвати в
личном деле фотографию Татьяны Корольковой и покажи свекрови. Я тебе
обещаю, ты ее этим очень удивишь. А потом надолго забудешь о своем
самолюбии, поскольку удивишься еще больше свекрови. Она узнает на
фотографии первую жену Михаила. Он тебя не обманывал. Тебе бы,
идиотке, переступить через свою гордость и помочь мужику разобраться в
том, что произошло. Короче, из вас двоих жен он выбрал ту, которая в нем
больше нуждалась и которая, как ему самому казалось, без него пропадет.
И выбрал первую. Только звали ее не Татьяна. Наверное, зря я тебе все это
говорю. Просто интуитивно поверила твоему рассказу и твоей
непричастности к двум смертям. Дай слово, что все это останется между
нами.
Оксана торопливо закивала, трясущимися руками полезла за
сигаретой, сунула ее обратной стороной в рот и попыталась закурить.
– Если наш разговор просочится за пределы кабинета…
– Ты права, я идиотка, но не настолько, – перебила она меня.
– Это лучше, чем просто дура. Интеллигентнее. И вынь изо рта
сигарету.
– Зачем? А-а-а. Ну да.
– Ты просто обязана мне помочь. Себе тоже. Мне очень нужно
поговорить с твоей свекровью, как ее… Анна…
– Анна Кузьминична. Только где ж я ее тебе возьму? Она в
Петрозаводске.
– Ну, туда я не успею. У меня, к сожалению, есть умалишенная тетя в
Тамбове. Больше нельзя – могут заподозрить плохую наследственность.
Оксана Романовна опять сунула сигарету не тем концом в рот. По
сосредоточенной физиономии было видно, что идет процесс осмысливания
моих слов. Бесполезное дело. Непосвященным не понять. Пожалев
несчастную, я спросила, когда вернется свекровь в Москву, и аккуратно
вынула изо рта Оксаны сигарету.
– Зачем? А-а-а. Ну да.
Похоже, взрослая женщина вошла в образ Эллочки-людоедки.
Словарный запас резко сократился. Пришлось еще раз повторить вопрос.
– Когда… Думаю, через неделю, не раньше. Как бы мне не пришлось
за ней ехать. Одной ей не справится.
– Слушай, – обрадовалась я, неделя не такой уж большой срок. – Как
вернетесь, позвони мне по этому номеру. – И быстро нацарапала на ее
календаре свой телефон. – Теперь дай мне свой.
Оксана послушно продиктовала. Она вообще потеряла способность
мыслить. Правая рука постоянно тянулась к потрепанной, так и не
зажженной сигарете, нервно отдергивалась, в то время как взгляд
сосредоточенно следил за левой рукой, возившей по столу зажигалку.
– Оксана Романовна! – гаркнула я, и она вздрогнула.
– Слушаю вас, – послышался любезный отзыв. Оксана вздрогнула еще
раз и окончательно пришла в себя. – Ну что вы орешь? То есть ты. Просила
же не орать… в моем кабинете. Я все поняла. Слушай… Ты не пропадай, а?
Просьба звучала так жалобно, что с меня слетела вся напускная
бравада.
– Может быть, и рада была бы пропасть, да не могу. Созвонимся.
Только вот этот листочек из твоего календаря возьму. И извини, мне надо
бежать, – испуганно вскочила я, взглянув на часы. – Мама дорогая! Восемь!
Что ж теперь дома врать?
Я включила мобильник и позвонила Наташке. Коротко изложив
ситуацию, спросила, как дела.
– Нормально, – ответила подруга. – Димка дозвонился до твоего шефа,
а тот любезно объяснил, что ты отпросилась на час пораньше и удрала.
Димка удивился, что ты не на таможне. Шеф что-то пробормотал, что
таможня – второй объект после банка. Третий – казино. Димка еще не
разобрался. Советую позвонить и развить тему.
– Поехали, – уверенно скомандовала Оксана. – Я тебя завезу. Диктуй
домашний номер. – Она любезно попросила меня к телефону. Дальше было
еще интереснее: – Ах, еще не подъехала? Простите, а с кем я говорю?..
Дмитрий Николаевич, добрый вечер. Таможенный инспектор Седых
Оксана Романовна. Ваша жена очень торопилась. К сожалению, мы
вынуждены были ее задержать. Торопясь, она случайно прихватила чужие
таможенные документы. Передайте ей, чтобы завтра заехала и вернула…
Вот тут мне подсказывают, что она выехала пять минут назад… Спасибо…
Всего доброго. – Она покопалась в столе, нашла какие-то бумаги, сунула
мне в руки и сказала: – На, дома случайно обнаружишь.
Через полчаса я их и «обнаружила». С помощью мужа. Который на
протяжении всей жизни учит меня, учит… учит – собранности и
аккуратности… Но бесполезно. Ужинала я под привычную нотацию и
радовалась, что ее читают именно мне. Другой жены у Димки, слава богу,
не было. Масла в огонь пропаганды хорошо продуманного образа жизни
подлила Наташка, заскочившая в десятом часу вечера за программой
телевидения. Отчаянно зевая и жалуясь на то, что не выспалась прошлой
ночью. Уж лучше бы использовала старый повод – катастрофическую
нехватку соли. Пусть теперь сама и выкручивается.
– Зачем тебе программа, если спишь на ходу? – удивился Димка.
– А под телевизор лучше спится, – нашлась подруга. – И Денька
смотрит.
– Что там нормальной собаке смотреть? – пробурчал муж и ушел на
розыски программы.
– Деньги в банке выбили, – скромно похвалилась подруга, плюхаясь на
табуретку. – Ты что, самоубийца, такие калорийные бутерброды на ночь
лопать? Да лучше умереть с голоду… Мы просто подошли к другой
операционистке и все спокойненько оформили. Кассирша тоже сдалась без
сопротивления. Я жетончик в окошко сунула. Она на меня и не посмотрела.
Только данные сверила. Главное – подпись ведь соответствовала. Такая
жалость! Я прямо нарывалась на скандальчик. Маленький такой, тихий. Не
поверишь, вышла с сознанием не до конца выполненного долга. Потом всю
нерастраченную энергию пустила на Танюшку. И еще, опять не поверишь,
сработал закон подлости. Чуть на Сергея не нарвались. Сбербанк-то в
Бутове. Вернее, даже нарвались: мы в метро по эскалатору вниз
спускаемся, а он – наверх. Я его сразу узрела. Меня-то точно не заметил, а
вот Татьяну… И ведь смотрел себе под ноги, смотрел, а потом будто его кто
окликнул, глаза поднял, увидел Таньку и как заорет: «Таня!» Все от него
шарахнулись, а Танька с перепугу вытаращилась и замерла. А он как
заскакал назад на эскалаторе – свалка! Что было дальше, не знаю. Поезд
подошел, я Татьяну в него втолкнула и… все. Нет, надо быстрей ее увозить,
иначе убийца сойдет с ума раньше, чем его привлекут к ответственности.
Что ж мы, зря стараемся? Надо бы в пятницу пораньше выехать, а то
пойдет поток дачников – застрянем… Ну ладно, спать хочется. Спасибо за
бутерброды. Пойду…
– Программу забыла, – перехватил ее у двери Димка. – Можешь не
возвращать. У нас «Семь дней» остался.
– Ах да! Спасибо тебе. Не прошло и года. Я спросонья все бутерброды
у твоей жены съела. Во вред себе, а ей на пользу.
– Как всегда, думаешь только о других, бессребреница ты наша…

Синоптики угадали: в четверг началось потепление. Народ, упрямо не

доверяя прогнозу, парился в теплой одежде. Я – микроскопическая частица
этого народа, не была исключением. Восемнадцатиградусная отметка на
шкале градусника за окном тоже не убеждала. С утра такого не может быть.
На работе стало еще теплее. Максим неожиданно прибыл раньше меня и
встретил хмуро: «Займись с главным бухгалтером очередностью платежей,
потом проанализируем кое-какие балансовые цифры. И научись, в конце
концов, врать самостоятельно. Я в твою группу поддержки не вхожу».
Наверное, бедолагу выгнали из дома. Что-нибудь соврал неудачно. Ему у
меня еще учиться и учиться. За последнее время слишком много событий,
выбивающих из разумной колеи. Поневоле заврешься. Не ради себя же.
Так… Все в сторону. Завтра отъезд, сегодня – только работа. Тем более
что забыла взять у Натальи свидетельство о рождении Татьяны. Можно
было бы уточнить место нахождения ЗАГСа. А еще таможня! И тут меня
прошиб холодный пот. Какая самонадеянность! Какое самолюбование!
Учиться у меня вранью! По дороге на работу Димка, приняв мою
задумчивость за результат переутомления, предложил закинуть в таможню
Седых Оксане Романовне случайно прихваченные мной документы. У него
сегодня почти свободный день. Я машинально сунула ему папку и тепло
поблагодарила за заботу. Дрожащей рукой набрала телефон мужа и с
облегчением вздохнула, услышав голос медсестры Светланы Васильевны:
– Дмитрий Николаевич! Вас к телефону.
Захлебываясь словами – они не успевали за мыслями, я поведала мужу
о необходимости срочного возврата мне документов. Шеф едет на таможню
сам. Ему не нравится, когда сотрудники допускают в рабочих моментах
промахи, а исправлять их поручают родственникам.
Через полчаса документы были в руках у шефа: Димочка
воспользовался услугами санитара, наказав передать папку из рук в руки
мне или Максиму Максимовичу. Шеф попался санитару раньше меня,
всклокоченный парень случайно наскочил на него в проходной.
– Ты где-то подрабатываешь? Только честно.
Вопрос шефа вызвал у меня совершенно искреннее изумление.
– Или готовишься перейти на другую работу?
Я лихорадочно перебирала в уме причину странных вопросов. Пока
причина эта не шлепнулась передо мной в виде знакомой синей папочки.
– Извини. Я ведь только сегодня поняла, что надо учиться врать
самостоятельно. Сказал бы раньше. Это, – я потрясла тоненькой
папочкой, – последствия вчерашнего вранья мужу. Тогда я еще не знала, что
ты вышел из группы поддержки. Больше ни слова лжи. Даже если вы,
Максим Максимович, очень попросите…
Весь день прошел в суете и без обеда. Вечером, сидя рядом с мужем в
машине, я занималась самобичеванием – жизнь проходит мимо. Вот вчера
даже дочь уехала к бабушке и братику и осталась там ночевать. Бабушкины
пирожки такая приманка! А я могу в лучшем случае купить торт. «И еще
гору продуктов, – тут же заступился за меня внутренний голос. – И
приготовить завтрак и ужин. А по субботам и воскресеньям – обед, стирка,
уборка…» Весь дом, по сути, держится на мне. Кроме ведра с мусором.
Завтра уеду, и пусть попробуют обойтись без меня.
– Ты форменным образом изводишь себя. Я понимаю, о чем ты
думаешь. – Голос мужа звучал как бы через силу. – Боюсь, что сейчас уже
ничего не исправить…
Я взглянула на Димона с благодарностью. Мне ведь много не надо.
Пожалели – и хорошо. Моментально возникает желание доказать, что я ни
на что не жалуюсь.
– Можно было бы взять тетю Дусю сюда, но тебе пришлось бы
оставить работу. А в интернате за ней будет квалифицированный
медицинский уход. Если бы мы знали об этом несчастье раньше, прописали
бы ее к себе. А потом устроили бы в интернат здесь. По крайней мере,
имели возможность навещать старушку. Только учти, что ей это не надо.
Она этого не только не оценит, просто адекватно не воспримет… Вот
баран!!!
– Козел, – поправила я.
– Все равно придурок! – заорал Димка и посигналил. Следом возникла
жуткая какофония звуков, как в рекламе «Старберса». – Уснул, что ли?
Стрелка на поворот целый час горит…
У дома на лавочке привычно сидел пьяненький Колька. Наше
появление его несказанно обрадовало. Он попытался встать, но раздумал и
махнул рукой.
– Моя жена Зинка – дура!
Боясь, что мы не поверим, подкрепил свои слова энергичным кивком
головы. Я испугалась, что она оторвется. Димка поспешил с ним
согласиться, но улизнуть нам Колька не дал. Уцепил мужа за полу пиджака
и удобно на ней повис.
– Я ей грил! Слышь? Бум получать хазу на конечной стансии. Нет!
Дура и есть дура! И че теперь? Отработаю смену. К-как папа… Карло.
Надо… расслабиться… – Свободная рука Кольки изобразила пальцами
замысловатый жест. – Сяду на Павелецкой и засну. Проснусь –
Красногвардейская, конечная. Еду обратно. Да-а-а… Проснусь – Речной
вокзал. Опять конечная. Б-блин!.. – Колька набрал в рот воздуха для
продолжения, но его внимание переключилось на здорового черного
водолаза, усевшегося в ожидании хозяйки напротив нас. Колька шумно
выдохнул и икнул. – Моя жена Зинка – дура! – пожаловался он собаке и
отпустил Димкин пиджак. Продолжение мы уже знали. Бедная Зинаида!
На нашем этаже перед входной дверью в общий коридор
раскрасневшаяся Наташка с усилием оттирала какое-то пятно на полу.
– Подрабатываешь? – миролюбиво поинтересовался Димон.
– Не вижу повода для веселья, – огрызнулась подруга. – Непонятно,
откуда взялось. Смотрите… – она отняла швабру, и я удивленно протянула:
– Черт с рогами…
– А по-моему, собачья морда, – возразил Димка. – Надо же! Художник
– господин случай!
– Не оттирается, зараза. Ни порошком, ни отбеливателем, ни гелем для
туалета. Дурной знак!
Димка хохотнул и ушел. Наташка обругала его за легкомыслие и
добавила:
– Лешка тоже хорош! Посмотри на электрощиток.
Я посмотрела. Там висел мини-плакат: «Все на борьбу с
„дьяволизмом!“» Она обреченно посмотрела на плод своих усилий и
вздохнула:
– Нет. Не оттирается… Мало того что этаж тринадцатый! Ты не
помнишь, давно у нас это пятно?
– Кажется, с момента заселения, – неуверенно сказала я. – Просто мы к
нему не приглядывались. Может, постепенно ототрется?
– Может быть, – снова вздохнула Наташка и без всякого перехода
добавила: – Завтра в двенадцать я уже буду свободна. Боря Деньку не
отдает. Собака, говорит, и так много пережила, когда мы ее в Реченскую
таскали. Нечего, мол, ее с умалишенными знакомить. Отпад! Меня с ними
знакомить не боится. Ну пусть потом пеняет на себя. – Она покосилась на
пятно, нахально проступившее с новой силой. – Может быть, пол
покрасить?
– Сейчас? – испугалась я. – Давай пока оставим все как было. Жили же
до этого… Ладно, пойду собираться потихоньку. Не уверена, что смогу
освободиться в двенадцать, но попробую.
Я решительно перешагнула через коробку с порошком и направилась к
своей двери.
– Не забудь прихватить с собой какое-нибудь одеяло, – донеслось мне
вслед. – Не хочется пользоваться тетушкиным… И упакуй все заранее. Я
заеду за тобой на работу по дороге в Тамбов…
Утром моя совесть проснулась раньше меня. В какой-то полудреме я
терзалась мыслями о том, что вынуждена обманывать родных людей. Они,
ничего не подозревая, весь вечер помогали мне собираться. Прошедший
год с небольшим изменил меня настолько, что мне стали по плечу лживые
выкрутасы. У Наташки на этот счет другое мнение. Она считает, что все
авантюры, в которые мы волею судьбы и собственной упертости
ввязывались, закалили мой характер. Превратили из мямли в человека. Я
научилась огрызаться, как человек. И если процесс моей эволюции пойдет
дальше в таком же направлении, я скоро превращусь…
– Ты скоро превратишься в загнанную лошадь, – ласково погладил
меня по голове Димка. Очевидно, его совесть проснулась вместе с ним. – И
я чувствую себя виноватым в этом…
Начало многообещающее. Дальше пойдут слова о том, что я достойна
лучшей жизни, лучшего мужа. Но если он появится на горизонте, Димка
его немедленно убьет. Прирежет скальпелем. Это, пожалуй, более
мужественно, чем чайником, оружием ревности Степана Ивановича, но
суть-то одна. Я торопливо вскочила – нельзя доводить до крайностей. В
холле споткнулась о большую сумку – Димка сам упаковал мои вещи и
аккуратно поместил сверху пакет с одеялом. Пакет отлетел вперед, я
вторично споткнулась и перестала слушать укоры собственной совести.
Вместо них зазвучал возмущенный голос мужа: «Ну когда же ты научишься
смотреть себе под ноги!» Сдержаться я не смогла. Сквозь злые слезы
обозвала его главным несчастьем своей жизни. Момент, когда сидишь на
полу и, сморщившись от боли, потираешь ушибленную коленку, а на голове
у тебя ждет своей очереди надувающаяся шишка от тесного контакта со
стеной, уверяю вас, не самый подходящий для замечания, которым он меня
наградил. Шум разбудил Аленку, дочь, высунувшись в дверь, пыталась
осмыслить ситуацию.
– Все летаешь? – сочувственно спросила она.
– Ты слышала, Аленушка, что сказала мне мама? – каменным голосом
спросил Димка.
– Слышала, слышала, – отмахнулась дочь, помогая мне встать. – Тебе
повезло. Если бы она врезалась головой в дверь, ты бы уже навсегда
лишился этого почетного звания…
Расстались мы с Димкой исключительно вежливо. Почти на «вы».
Наташка собиралась заехать за мной сразу же после моего звонка о выходе
на свободу, а Танюшку подхватим у метро.
В два часа закончился рабочий день шефа. Через пять минут – мой.
Отпрашиваться я не решилась. Не следовало лишний раз волновать
Максима Максимовича. Его и так из дома выгнали. За то, что со своей
работой совсем забыл о семье. Нельзя же ежедневно пахать почти до
двенадцати ночи. И дважды в неделю ездить в краткосрочные
командировки. Тем более что есть заместитель – то бишь я.
Секретарю пришлось сказать чистую правду: мне необходимо удрать.
В случае случайного звонка шефа я три минуты как выскочила на
территорию. В принципе – звонить не должен. Отправился на дачу с
помощью тещи восстанавливать нормальные семейные отношения. Кстати,
она отлично солит огурцы.
К моему великому удивлению, в машине сидела Денька. Едва я
открыла дверь, как вихрь из головы и лап с восторженным визгом кинулся
на меня. Облобызав вместо меня сумку, плохо сыгравшую роль щита и
оставив на рукаве джемпера пару зацепок, псина немного успокоилась.
– Представляешь? – задала вопрос Наталья.
– Уже представила, – вздохнула я, усаживаясь рядом с подругой.
– Не хотела ее брать, – не обращая внимания на мой вздох, радовалась
подруга. – Вещи мне Лешик помогал вытаскивать, а я укладывала. Денька
гуляла рядом. Короче, он ее в машину и запустил. Захлопнул дверь и
спешно стал прощаться. Я ему говорю – собаку забери, он делает вид, что
не слышит. Оглянулась, а она – в уголочке сиденья. Такая несчастная… –
Глаза подруги опасно налились влагой. Она высморкалась и взглянула
назад. Страдалица пыталась вытянуть что-то из сумки. – Ну-ка сидеть! –
заорала Наташка на подкидыша. – Ща выкину из машины! – и пояснила
мне: – У нее там «Чаппи», по дороге пришлось купить. Надеюсь, хватит. А
не хватит, пусть за деревенскими курами охотится… – «Таврия» взревела, и
мы рванули вперед. Я услышала, как Денька привычно брякнулась вниз и
тут же вскочила обратно на сиденье.
Включив мобильник с намерением позвонить Танюшке, я тут же
услышала звонок.
– Это главное несчастье твоей жизни беспокоит. Хочу сказать, что все
еще люблю тебя.
– Не за что, – ответила я, намереваясь сказать спасибо. – Я тебя тоже.
И поверь, гораздо больше, чем тетю. – Последние слова он, кажется, не
услышал. Разъединили.
Танюшку пришлось усадить впереди. Несмотря на барьер из сумок,
возведенный между нами, Денька все-таки ухитрилась повторно
приветствовать меня, лизнув в ухо. Ей было все равно, к кому проявлять
любовь. Она у нее вселенская. Совсем неправильная боксериха. При
появлении незнакомого лица собака, пережив несколько тревожных минут
под столом, начинает доказывать незнакомцу, что он самый лучший
человек в мире.
– Все, тронулись, – скомандовала Наталья. – Надо успеть до темноты.
Перспектива ночлега в пустом доме без стекол, электричества и
естественного освещения меня пугает.
Мы с Денькой переглянулись, она высунула язык и часто задышала.
Я решила попросить более подробно рассказать об Оксане Романовне.
– Неплохой человек, – живо откликнулась она. – Я тебе уже говорила.
Меня она, кажется, недолюбливала, правда, не пойму за что. Тем не менее
относилась ровно и неприязнь открыто не демонстрировала. Бывает такое:
вроде и повода нет, а человек вызывает реакцию отторжения. Чем-то я у
нее эту реакцию вызывала. Очень волевая женщина. В любой ситуации
предпочитает, что называется, to look virtually – выглядеть одинаково. По
ней невозможно определить, какие чувства она в данный момент
испытывает. Только после смерти мужа в ней появилась тщательно
маскируемое удовлетворение, что ли… Или это было похоже на
облегчение?.. Нет, пожалуй, даже затрудняюсь это состояние правильно
определить. Ну а коллектив у нас юморной. Вот и наградили ее титулом
«веселой вдовы». Хотя я ни разу не видела, как она улыбается.
Подробностей ее семейной жизни никто не знал. Да я и не интересовалась.
Вот наших бухгалтеров очень волновал вопрос – ее престижный муж-
финансист допускается к телу жены после соответствующей резолюции на
соответствующем заявленье или по заранее утвержденному графику?
Болтали, что у нее связь с нашим генеральным директором и даже с его
шофером. Да я это, кажется, тоже говорила. Только едва ли стоит этим
слухам верить. Вообще, специалист она классный. За неделю освоила
специфику нашей отрасли, а через месяц ряд введенных ею новшеств
принес фирме ощутимую прибыль…
Танюшка переключилась на остальных сотрудников фирмы. Судя по ее
словам, все они замечательные люди. Это роднило ее с Денькой, что не
преминула отметить Наталья. Татьяна не огрызалась, спорила мирно и
тихо. В результате Наталья сбавила свой менторский тон, и разговор пошел
на пониженных тонах. Я и не заметила, как задремала…
Проснулась потому, что затекла спина. Попыталась распрямиться и не
смогла – процесс распрямления скрюченного тела требовал постепенности.
Окончательно придя в себя, поняла, что большой запятой лежу на заднем
сиденье машины. Ноги неудобно поджаты и ноют в коленях, а голова
покоится на объемистой сумке, уехавшей из центра в угол. Одной рукой
обнимаю непонятно как отвоевавшую себе почти подо мной место Деньку,
второй… Впрочем, вторая как одна из составных частей тела не ощущалась
– затекла. Я предприняла более решительную попытку распрямиться и тихо
ойкнула. Денька моментально вскочила, взгромоздилась на меня и
попыталась поздравить с пробуждением. Я загородилась освободившейся
рукой. Собака приняла это за увлекательную игру и полезла мордой мне
под руку. Я отбивалась, как могла, и возмущенно шипела под ненавязчивую
эстрадную мелодию.
Татьяна, дремавшая впереди, проснулась и завертела головой.
– Ой, я, кажется, уснула, – смущенно заулыбалась она.
– В твоем положении это естественно, – громко сказала Наталья, –
тогда как для некоторых – противоестестенно. Ну вы, угомонитесь, –
рявкнула она, взглянув в зеркало.
Денька уставилась в спину хозяйки, почувствовав в ее голосе грозные
нотки. Я кое-как со стоном выпрямилась. По левой руке наперегонки
бегали мурашки. Ощущение крайне неприятное, и я принялась растирать
ее другой рукой. Шея никак не хотела держать голову прямо, а коленки
ныли и просили выпрямить ноги.
– Давно пора сменить машину, – слабо возмущалась я. – Приеду и
поставлю перед твоим Борисом вопрос ребром…
– Ставь, ставь, – развеселилась Наталья. – И этот самый вопрос
выйдет тебе боком. Боренька прочитает тебе лекцию по теории
относительности, ты устанешь и сделаешь единственно правильный вывод:
лучше плохо ехать, чем обсуждать с ним эту тему… А между прочим, через
пару километров будут Спас-Клепики, где мы должны куда-то
сворачивать…
– Да-да, – оживилась Танюшка. – Я покажу. Вот за этим знаком – сразу
налево. Видите, какие у нас здесь красивые места! Просто рай!
Места действительно были красивые. Но я не люблю осень. Почему-то
она у меня постоянно ассоциируется с закатом жизни – последние вспышки
ярких красок листвы кажутся отчаянными попытками удержать праздник
жизни. А затем это жуткое быстрое увядание, когда природа устает
сопротивляться неминуемому.
– Ой, Ирка! У тебя правая щека вся поперечно-полосатая! – Наташка
так радовалась, как будто случайно обнаружила сэкономленную тысячу
долларов.
– У меня вся душа поперечно-полосатая, а тело вообще не мое.
– Да ладно хныкать! Твое – не твое. Есть душа в теле, и хорошо.
Другие и этого не имеют. Бери пример с Татьяны – сидит и плачет себе
спокойно!..
Смысл последней фразы дошел до Наташки не сразу. Я-то осознала ее
в момент. Только не могла понять, какой пример подавала плачущая
Татьяна – положительный или отрицательный.
– Танька, ты что? Обалдела, блин? – заорала Наталья. – Нет, я с тобой
тут всех коров посшибаю! Блин! Мы, можно сказать, вывезли тебя из
эпицентра криминальных событий, радоваться надо, а она ревет! – Наташа
подумала и весомо добавила: – Блин!
– Да я радуюсь, радуюсь, – прорыдала Татьяна. – Поэтому и реву.
Наташка подозрительно зашмыгала носом. Кремень-подруга легка на
слезы сострадания.
– Бараны! – предостерегающе завопила я, заметив животных в
опасной близости от дороги.
– Это овцы, – поправила Танюшка.
Наташка предусмотрительно сбросила скорость и спросила, не видно
ли на горизонте коз. Их она с некоторых пор не любит – так и норовят
перейти дорогу в неположенном месте…
Мы благополучно сделали еще три поворота налево и в конце концов
оказались на хорошо укатанной проселочной дороге. Пришедшая в себя от
слезной радости Татьяна нетерпеливо отсчитывала знакомые деревеньки:
– Ельня… Видите, здесь вокруг ельник и сосны, а во-о-он там мост,
видите? Сейчас будем проезжать – это речка Талинка. Это Красное. Там
церковь и кладбище, где всех деревенских хоронят. Сейчас будет село
Николинское… Вон, видите липовую аллею? Видите, какие мощные
деревья? Эта аллея ведет в бывшую усадьбу помещика Николина. Барский
дом не сохранился. Его еще во время революции сожгли. У меня, кстати,
есть фотография – мать бывшей хозяйки нашей избы там горничной
служила. Такой домина шикарный! Сохранился только дом, где дворня
жила. Бревна – двумя руками не обхватить… Чуть подальше между
деревнями автобусная остановка будет. Видите площадочку песчаную?
Остановка называется «Бабка Марфа». Тут в лесу, примерно через
полкилометра, ее малюсенькая избушка стояла. Одна жила. Никого и
ничего не боялась. Говорят, к ней даже беглые уголовники забредали. Она
всем помогала и ни о чем не расспрашивала. Кормила, поила, травками
лечила. Как умерла и где похоронена, никто не знает. Очень давно это
было. Но память человеческая длиннее жизни… А впереди – прошу
любить и жаловать – моя Таложня.
Татьяна радовалась, как ребенок, а я с ужасом ждала, что вскоре увижу
разбитые окна полуразрушенного дома, в котором невозможно жить…
– Вот сюда, Наташенька, – услышала я веселый голос Татьяны.
Машина остановилась в проулке между двумя избами, очень
похожими друг на друга. Даже дворовые пристройки у них одинаково
поехали назад, демонстрируя желание со временем отпочковаться
окончательно.
– Нам сюда, – указала Танюша на правую избу.
Я с облегчением перевела дух, заметив, что окна заколочены досками.
Это вселяло надежду на то, что стекла целы. Стоило только приоткрыть
дверь, как Денька, почувствовав пьянящий воздух свободы, одним
прыжком сиганула мне на колени, естественно, задев лапами почти свежий
– с утра только – синяк, а потом, нагло прикинувшись калифорнийским
червяком и не обращая никакого внимания на вопли Наташки,
протиснулась в узкое пространство между сиденьями и дверью. Там она,
фыркая и возмущаясь, ненадолго застряла, пока наконец не вывалилась из
машины. Моментально присела, поглядывая на нас, как бы приглашая
последовать ее примеру, и надула лужу. Мы разом засуетились и стали
выгружаться из машины. На противоположной стороне улицы собралось
несколько человек. Мы приветливо поздоровалась, нам степенно ответили.
– Я сейчас. Наверное, не узнали меня в нынешнем обличье.
Татьяна торопливо подошла к собравшимся. Послышались громкие
восклицания и оживленный разговор. Несколько раз все, включая Татьяну,
оглядывались на нас и смеялись. Чувствуя себя крайне неловко, мы
переглянулись, и Наташка пробормотала:
– Еще три минуты, и я не выдержу. Стоишь, как дура, и не знаешь, что
делать. То ли улыбаться тому, что они там про нас плетут, то ли испепелить
их взглядом.
– Лучше улыбайся, – скривилась я. – Мы уедем, а Татьяне здесь жить.
В тот момент мы и не догадывались, что неуемный восторг у
деревенских жителей вызвали не мы, а Денька. Склонив голову набок, она
терпеливее нас ожидала окончания стихийного собрания. Жители
осмелились подойти ближе. Денька не подала никаких признаков
беспокойства, только тяжело вздохнула. Щеки, висевшие складками,
горестно вздрогнули, печальные глаза посмотрели на каждого из
любопытствующих.
– Девки! Гля-кось! А ведь она на нашего Гребуню похожа. Только у
того морда поширше будет! – Это замечание сделало Денькины глаза еще
более печальными. – Ой, ща заплачет прям. Не плачь, миленкий. Не будем
обзывать, не будем…
– Не кусается? – опасливо спросила полная низенькая женщина в
резиновых ботах, байковом халате и пестром платке, повязанном так, что
оставались торчать уши с массивными серьгами.
– Не кусается, – ответили мы с Наташкой разом.
– А че ж это за порода такая? Отродясь не видала…
Денька уставилась на любопытную даму, всем своим видом показывая,
что таких, как она, на своем собачьем веку тоже не встречала. И ничего. Не
удивляется.
– Ну ты че, мам! Это ж бульдог, – поспешила просветить мамашу
рослая дочь, одетая в хороший костюм и обутая в такие же, как у мамы,
боты.
Разубеждать народ мы не стали. Дальше началась суета. Рослая
девушка Саша, или Шурка, как звала ее мать, приволокла откуда-то
здоровый гвоздодер и мигом поотрывала доски на окнах. Мы с Наташкой
лихо перетаскали все вещи из машины, складируя их на высоком крыльце.
Денька, сначала носившаяся вслед за нами туда-сюда и обратно, после
третьего захода поумнела, уселась у лавочки перед окнами и только
следила за нами большими влажными глазами. Вернувшаяся от соседки с
ключом от дверного замка Танюшка открыла дверь и первой шагнула в
мрачный коридор. Окна там не было. Мы подхватили сумки и осторожно
двинулись за ней. В избе стоял стойкий запах сырости и запустения.
Несмотря на жаркий день и более чем теплый вечер, внутри было холодно.
– Протопить надо, – деловито сказала Александра. – Там у вас во
дворе дров-то полно. Мамка говорила: когда тетка Лиза к вам в Москву
перебиралась, переживала – запас большой, а жить некому. Ща я принесу.
Лежанку в комнате тож протопим. Совсем другой дух будет, – донеслись ее
слова откуда-то снизу.
Не успели мы занести сумки в комнату, как она вернулась с огромной
охапкой дров и грохнула ее на кухонном, покосившемся в сторону
заваливающегося двора, полу. Я невольно посмотрела на костюм Шурки.
Она, проследив за моим взглядом, легко махнула рукой:
– А-а-а… Старый. Я в нем овец встречаю.
Разорвав обнаруженную где-то газету, быстро уложила дрова, ахнула и,
хлопнув себя по бокам, открыла трубу. Сосредоточенно пошарила по
карманам.
– Спичек нет? – обратилась к нам после безрезультатных поисков. –
Ща принесу!
Шурка умчалась, а мы принялись освобождать крыльцо от вещей.
В избе было очень неуютно. Находиться в этом «добротном доме»
совсем не хотелось. Я мрачно подумала о том, что Татьяне придется
некоторое время провести здесь. Не нравилась мне деревенская
перспектива Татьяны. Впрочем, не только из-за избы.
Шурка оказалась удивительно легкой на ногу. Я еще не успела
поставить точку в своих рассуждениях, а она уже разожгла большую печь
на кухне. Печь занимала почти все пространство, оставляя небольшой
проход к кухонному столу, примкнувшей к нему газовой двухконфорочной
плите и сбоку умывальнику, под которым стояло ржавое ведро. Через
несколько минут огонь весело трещал и во второй, маленькой печке. Она
притулилась в комнате, разделенной на две далеко не равные части
перегородками. Одну составляла стена печки, вторую, через небольшой
проем, – помесь шкафа с сервантом, сработанная, как выяснилось, топором
более ста лет назад. В маленьком, узком закуточке на расстоянии полуметра
от печки стояла железная кровать. В один ряд с ней расположился
самодельный гардероб. Подозреваю, также почтенного возраста. За ним,
поперек комнаты, у окна, стоял сундук, накрытый кружевной скатеркой. В
большой комнате была точно такая же, как в маленькой, кровать. На стене
висел ковер. Изображенные масляной краской на плотной ткани оранжевые
олени, ярко-синяя река, зеленые, похожие на папоротник деревья рождали
чувство тихого ужаса. А увитый огромными синими розами оранжевый
замок, изображенный на горизонте у подножия синей горы, Наташка сразу
же загородила своей сумкой, аккуратно повесив ее на гвоздь и заметив при
этом, что там живет Дракула.
Пространство между двух окон занимал стол, покрытый старенькой
скатертью. От импровизированной топорной горки его отделял старый
деревянный стул. С другой стороны стола стояла светло-коричневая
табуретка, примыкавшая к старенькому диванчику с валиками. В углу
висели иконы. На стене – чьи-то фотографии в рамочках. Я невольно
опустила глаза. Деревянный некрашеный пол почти полностью застелен
домоткаными дорожками. До потолка можно легко дотянуться рукой. В
середине потолка торчал железный крюк, и я вздрогнула. Как выяснилось –
зря. К нему раньше подвешивалась люлька…
– Не горит, – послышался огорченный голос Татьяны у входа. – Может
быть, свет выключили?.. Сашенька, ты не обратила внимание, у вас дома
свет есть?
– Дак у вас наверняка пробки вывернуты. Я ща, – метнулась девчонка
в маленький отсек. – А щас?
– Есть!!! – радостно завопили мы хором.
Денька, упорно не желавшая сидеть в доме, мигом принеслась с
крыльца и пару раз тявкнула.
– Утречком встанете, окна и пол помоете, и порядок, – тараторила
Сашенька. – Хотите, я прибегу – помогу. А пока ждите, когда печки
истопятся. Потом окна настежь, все выветрится, как не бывало. Только вот
постели не проветрили. Щас-то поздно. Только еще сырость впитают…
Чуть не забыла! Тетя Таня, вам надо слазить на чердак – крышу проверить.
Дранка совсем старая. Папка полез проверять, дак пьяный был. Не долез,
хрякнулся вниз. А вы к нам надолго? Че ж летом-то не приезжали? Ща как
дожди зарядят! Хоть бы успеть картошку выкопать. Неделю всю школу
гоняют! А на наш десятый ваще сели! Не выпускной, мол, и ладно. Вы
надолго к нам? – повторила вопрос Сашенька.
Я удивилась. Считала, что девушке далеко за двадцать. Моя Алена по
сравнению с ней – Дюймовочка. Татьяна поправила девчушке, которая
была на полголовы выше, белокурую прядку волос, выскочившую на лоб, и
ласково сказала:
– Пока поживу.
– У тети Тани ремонт в квартире и аллергия на краску. Вот и взяла
отпуск за свой счет, пока квартира не придет в порядок, – добавила
Наташка.
– Ой, – обрадовалась Шурка, – у нас у кошки аллергия. На папиросы.
Папка как закурит, кошка блюет. Вы, тетя Таня, его попросите крышу
посмотреть. Только с утра. Когда он трезвый. А то сами полезете, тоже
хрякнетесь. О! – воскликнула она. – Вам же надо газ подключить! У вас
есть баллон? – Татьяна растерянно пожала плечами. – Я ща… – метнулась
Шурка к выходу. Ее счастливое «Есть!!!» мы услышали еще из коридора. –
Только я не умею подключать. – Она на секунду задумалась, потом
прозвучало знакомое: «Я ща», и девчонка опять унеслась.
Вернулась она минут через пятнадцать. С мальчиком лет двенадцати.
Деловито озадачив его, подхватила из коридора пустые ведра и улетела за
водой.
– Тебе самой придется носить воду?! – ужаснулась Наташка,
обращаясь к Танюшке, стягивающей с себя свитер. В избе становилось
тепло.
– Не беда. – Казалось, это ее ничуть не беспокоило. – Справлюсь.
Паренек оказался толковым и газ подключил быстро. Потом попросил
мыльца и «в чем развести». Танюшка накапала в блюдце жидкого мыла,
недоверчивая Наташка отправилась принимать работу. С мальчиком
расплатились наличными и бутербродами с колбасой. Он сначала скромно
отказывался, но окрик Шурки: «Бери, придурок, раз дают и деньги от
мамаши заныкай!» – заставил его прекратить сопротивление.
Сашенька оказалась права. Через пару часов в избе появился
абсолютно жилой дух, подкрепленный запахом Наташкиных домашних
котлет и отварной картошки с солеными огурцами. Переодевшаяся в
нарядное платье и красные шлепанцы Шуркина мать Нина, притащив
ведро картошки и два десятка яиц, скромно остановилась у порога и
заставила долго уговаривать себя пройти в избу. Сначала были ссылки на
необходимость задать скоту корм. Минут через десять Нина решила, что не
следует нас утомлять с дороги своим присутствием, еще минут через
десять она просто застеснялась. К этому моменту картошка сварилась, а
Шурка сбегала за огурцами. На столе, предусмотрительно развернутом к
дивану, появилась бутылка «Рябины на коньяке», добытая Ниной из
собственного тайника в подполе. Перед тайником предусмотрительно
таилась заряженная без приманки крысоловка. На мужа.
Танюшка не пила и этим рассекретила перед Ниной свое
ответственное положение. Соседка тут же поинтересовалась, почему не
приехал муж Татьяны. Пришлось объяснить, что уехал в длительную
заграничную командировку. Работа у него такая. А нас попросил
позаботится о любимой жене – отправить ее подышать свежим воздухом. В
квартире ремонт затеяли. Фирма делает…
Нина, вначале скромничавшая, после третьей рюмки разошлась и по
секрету громко поделилась деревенскими сплетнями. В разгар застолья
заявился какой-то небритый мужик и, остановившись в дверях, скромно
поздоровался и пожелал всем приятного аппетита.
– Ну как черти на запах несут! – всплеснула полными руками вполне
освоившаяся Нина. – Еще и проспаться не успел!
– Что ж ты, Ниночка, меня перед людьми позоришь? Я просто зашел
узнать, где ты есть.
– Ты везде «просто заходишь», а назад – непросто выползаешь! Ну
заходи, раз принесло. Тут вот, – она качнула бутылку, – маленько
осталось… Тарелку ему не надо, – остановила Нина поднявшуюся было
Наталью. – У меня доскребет и хватит ему… Слышь, Витька, хватит или
еще картошки положить?
– Спасибо, Ниночка, я сыт. С утра обедал. А вот выпить «за приезд» –
выпью. Святое дело!
Допив дамский напиток, Витька заскучал и в гостях не засиделся:
«Извините, милые дамы, вынужден вас покинуть – дела». И, едва не
шаркнув ногой, откланялся.
– Слушайте, – обратилась я к Нине, – да у него прямо графские
манеры!
– Ага, – согласилась Нина. – Прям граф. Монте-Витька. Ща закатится
к Степе-носу, нажрется и всю ночь будет в бане матом крыть. Домой я его
не пускаю. Драться лезет, а заодно перебьет, сволочь граф, всю посуду!
Выпив пять чашек чая с конфетами, Нина стянула с головы платок и,
обмахиваясь им, выдохнула:
– Уф, жарко! Как из бани! Заварка у вас хорошая. А мы как заварим
чайник, так неделю и пьем. Витька, если не пережравшись, дома ночует, а
ночью вскакивает и всю заварку, гад, выдувает. Прям из носика. Рази
напасешься? И конфеты мы не берем. Люська, продавшица, как привезла
их в прошлом году, так и валяются, никто не берет. Мы с вареньем
привыкли. И тоже сказать, зажрались. Банки с позапрошлого года стоят. В
этом году одной смороды десять банок наварила.
– Литровых! – ужаснулась Наташка.
– Чего? Литровых! Ой, я валяюсь! – Нина посмотрела на нее, как на
убогую, с жалостью. – Пятилитровых, конечно. Шурка мне крышки теперь
купила – без хлопот. Вот в Николинском – все есть! Тамарка, завмаг, такая
ходовая баба, а наша только на водке план делает. У нас ведь как: деньги
завелись – пенсия там или получка, все к Люське бегут. Она эту водку и в
долг ящиками дает. Так бабы, пенсионерки хреновы, впереди всех летят…
Я удивилась – водку ящиками? Это ж какую пенсию иметь надо?
– Дак она ж дешевая. В прошлом году Люська своего мужа схоронила
– помогал ей разгружать, схренакнул две пол-литры и выжрал прям в
подсобке. А третью ему Люська, того не зная, сама дала. Только он ее не
одолел. Еще и во второй чуток оставалось, когда его, покойника, в
больницу увозили. Как упал в коробку с конфетами – а их все равно никто
не берет, так и скопытился. Милиция приехала… Да-а-а. Его приятели
очень убивались, мол, если б на всех разлил, не помер бы. То, что во второй
бутылке осталось, милиция забрала. Сказали – проверять будут. Только я
думаю, сами по дороге вылакали. Участковый приезжал, запретил Люське
торговать, сказал – самопал. Только ведь у нас везде самопал. А Евдокия
самогонку гонит – не самопал? Никак на портянках настаивает. Ни у кого
так не воняет, как у нее. Секрет не выдает. Говорит – коммерческая тайна. С
ног уже после стакана сбивает!
– Мамка, – решительно вмешалась Шурка, – пойдем домой. Людям
спать надо. Да я и сама спать хочу. Вдруг папка вперед нас вернулся и дверь
закрыл? Я раму выставлять не буду.
– И то правда, – засуетилась Нина. – Вставать рано. Летом-то вообще в
четыре часа, а щас – и в шесть можно. Только овец выгнать. Корову в
прошлом году, слава богу, продала. Теперь совсем легко стало…
– Ну мамка! Пойдем же… – Шурка начала сердиться.
– Идем, доча, идем, – охотно согласилась Нина, не думая вставать с
табуретки.
Но Шурка отступать не собиралась. Очевидно, девушка была
основной движущей силой в доме, потому что легко подхватила мать под
мышки и подняла. Нина взвизгнула, ругнулась на дочу матом, но сесть
назад не успела. Сашенька ловко задвинула табуретку под стол. Мы
поспешно покинули диван и принялись торопливо прощаться, сетуя на то,
что гости мало посидели.
– Дак завтра соберемся, – утешила нас Нина. – У меня этой рябиновки
много напрятано…
На улице было темно. Такой темноты я не видела ни на даче, ни тем
более в Москве. Мы немного посидели на ступеньках крыльца, привыкая к
абсолютной тишине, – даже собаки не подавали голос. Разговаривать не
хотелось. Денька откровенно зевала, сопровождая это действие жалобным
«а-у-у»…
Прогнал нас дождь. И откуда только взялся? Правда, моросил он
недолго, но сидеть на улице расхотелось. В доме было тепло, светло и
уютно. Изо всех неудобств, которые казались непреодолимыми, остались
только очень низкие потолки и, соответственно, еще более низкие двери,
войти и выйти через которые можно было только нагнувшись. Пару раз мы
с Натальей об этом забывали… К слову сказать, впоследствии я,
вернувшись домой, в течение года переступала любые пороги любых
дверей с покорно согнутой головой…
 Устроиться на ночлег с удобствами нам вначале не удалось. Сашенька
была права. Несмотря на стойкое тепло в избе, кроватные матрацы
источали жуткий холод, а старенькое белье, хранившееся в шкафу,
напоминало влажные комплекты выдаваемого раньше проводниками
железнодорожных вагонов. Среди пассажиров бытовало стойкое
убеждение, что белье после каждой поездки в стирку не сдается. Просто
сбрызгивается водой, аккуратно складывается и прессуется.
Пока мы с Танюшкой ахали и охали, Наталья выбрала из кучи
привезенных с собой сумок и сумочек раздутый черный пластиковый пакет.
Содержимое вылетело на диван, и Танюшка с радостным визгом опознала
пару новых комплектов постельного белья из своей московской квартиры.
Оставалось только удивляться Наташкиным способностям предвидеть все
заранее. Заодно она прихватила для Татьяны и кое-какую одежонку,
включая шерстяные носки.
Все бы ничего, но спать все равно было не на чем. Я сидела и ворчала,
что слово «лежанка» никак не подходит к маленькой печке, отапливающей
комнаты. Спального места там и в помине не было.
– Ну что ты все бубнишь себе под нос? – возмутилась Наташка, не
знавшая, к чему прицепиться.
– Могу я, в конце концов, поговорить с хорошим человеком – сама с
собой? – И тут меня осенило: – А давайте ляжем на полу! Одеяла у нас
есть, простыни тоже…
– Точно, – обрадовалась Танюшка. – Сейчас покидаем все, что
обнаружим сухим, и как-нибудь до утра дотянем. А завтра остальное
просушим…
Сборы были недолги. Обнаружили мы не очень много. Тем не менее
высохшие за печками старенькие телогрейки и душегрейки очень даже
пригодились. Денька, не понимая, что происходит, с интересом наблюдала
за происходящим. В конце концов свет был выключен, и мы улеглись. С
озвученной мыслью, что наши предки спали на лавках и сундуках и ничего,
выжили. Запоздало вспомнила, что не пристроила рядом с собой флакончик
спрея для носа – отголоски простуды давали себя знать по ночам
заложенным носом, – но вставать не хотелось. В комнате стояла такая
густая темнота, что даже собственных рук не было видно.
– У вас тут привидения случайно не замечались? – не ко времени
поинтересовалась Наталья у Танюшки.
Та поспешила успокоить, что у дома хорошая аура. Честно говоря,
заснуть я не надеялась. Спать могу только на своем постоянном месте и в
машине. Даже на даче с трудом привыкаю. Ну да это мои личные
проблемы…
Заснуть все-таки удалось. Не знаю, надолго ли. Сквозь сон
почувствовала, как трудно дышать, – нос опять заложило. Тихонько
повозилась в тщетной попытке улечься поудобнее – болели бока и, открыв
рот, попыталась дышать им… Проснулась оттого, что будто бы граф
Монте-Витька старательно капал мне в рот спитой чай из носика
заварочного чайника. Холодные брызги разлетались по всему лицу. Я
возмущенно оттолкнула благодетеля, рывком села и закашлялась. Спавшая
рядом Денька тяфкнула. Завозившиеся подруги оторвали от пола заспанные
физиономии. В комнате ощутимо посветлело.
– Кто-нибудь выключите душ! Я же тут сплю, – обиженно попросила
Танюшка.
– Кто ж меня под стол-то загнал? – с любопытством вопрошала
Наталья.
– Инстинкт самосохранения, – подсказала я ответ, чтобы подруга зря
не тратила силы на размышление. – Кажется, дождь начинается…
– Крыша поехала! – догадалась Наташка, вылезая из-под стола.
– Не-а, – зевнула Татьяна. – Просто потекла. Давайте отъедем с
постелью туда, где посуше, а сюда миски и кастрюли поставим… Зато
теперь буду знать, где крыша течет. Да-а-а, – вздохнула она тяжело. –
Втянула я вас, девчонки, в авантюру!
– Не говори глупостей, – вмешалась я как самая проснувшаяся, – ты
же не виновата в том, что на тебя покусились… покусались… В общем, ты
ни в чем не виновата. Давайте-ка займемся спасением утопающих…
Начинайте потихоньку без меня. Я ща. Быстренько, как говорит Сашенька.
– Спустись на двор! – прозвучало мне вслед Танюшкино наставление.
Вся беда в том, что я, вероятно, не совсем проснулась. Слово «двор»
вызвало ассоциацию с улицей. Включив на кухне и в коридоре свет, я,
позевывая и потягиваясь, вышла на крыльцо, отметив, что стоило мне
встать, нос задышал как ни в чем не бывало. Дождь кончился, деревню
окутала туманная предрассветная дымка. Холодно не было. Я еще раз
потянулась, поежилась, представляя, как неприятно будет пройтись в
шлепанцах по мокрой траве, и только тут поняла, что двор располагается с
противоположной стороны. А там исключительно сухо. Стоит только
пройти в другой конец коридора и спуститься по ступенькам. Я
развернулась, машинально взглянула на соседский дом, и от страха
перехватило дыхание: прислонившись к загородке палисадника, покрытого
длинной полосой савана, стояла женская фигура в белом с длинными
распущенными волосами. Она показалась мне огромной. Ужас сковал все
тело. Я обреченно поняла, что умереть от страха не так уж и трудно.
Стоило только привидению повернуться лицом и протянуть ко мне руки…
Время тянулось медленно. А может, мне просто так казалось. Я
услышала, как открылась кухонная дверь, и Наташкино бормотание:
«Главное – нагнуться… – Потом голос подруги решительно окреп: – Ну,
думаю, провалилась! Мы там носимся, кастрюлями гремим, а она…» Тут
Наташка заметила мою отрешенную от всего материального мира
физиономию и осторожно повернула голову в сторону соседского
палисадника.
Вот за что я обожаю свою подругу, так это за умение мгновенно
принять правильное решение и не мешкая его осуществить. Ее испуганный
крик «Мама!» раздался только тогда, когда мы с ней с разгону и в
последний раз в этой избе врезались лбами в притолоку кухонной двери,
после чего тихо осели на пол. Ей хватило и секунды, чтобы оценить
привидение по заслугам, рвануть меня за руку и помочь впечататься… ну,
не стоит вспоминать неприятное мгновение. Правда, напрашивался и один
хороший вывод – раньше строили на века… Покосившийся двор не в счет.
Он в таком состоянии еще триста лет и три года простоит.
Татьяна суетилась между нами с примочками. Очевидно, Наташкин
лоб оказался крепче, поскольку именно от нее исходило мудрое решение –
достать из сумки-холодильника мороженых кур.
– Как чувствовала, – похвалила себя подруга, – две штуки купила…
Этих кур и приложили к покрасневшим лбам. Денька совсем одурела.
Слетав пару раз на двор, уселась на полу среди тазиков, мисочек, плошечек
и кастрюль и глаз не отрывала от нас с Натальей. Переступая с лапы на
лапу, тихонько повизгивала и потягивала носом воздух.
– Это она носом привидение чует, – простонала Наталья. – У
животных на них глаз наметан.
Спорить с подругой не хотелось. Хотя если Денька унюхала
привидение носом, то при чем тут глаз?
– Какое привидение? – озадачилась Танюшка.
Не хотелось ее пугать, но пришлось вкратце рассказать ей о
неопознанном стоячем объекте. Лучше уж предупредить. На всякий случай.
Танюшка неожиданно расхохоталась. У меня слетела со лба курица. Даже
она возмутилась. Наташка обиделась. Вместе со своей сказочной птицей.
Татьяна сразу оборвала смех, но он предательски давал о себе знать
прорывавшимся хихиканьем.
– Да это ж Маруська! – воскликнула она так, как будто с этой
Маруськой мы провели большую часть своей жизни. – Тети Лидина дочка.
У нее это с детства. Про лунатиков слышали? – Мы молчали, догадываясь,
что лететь на встречу… с морожеными курами столь поспешно, пожалуй,
не стоило. – Она частенько во сне выходит на улицу с простыней и
подушкой, расстилает простынку на изгороди в одном и том же месте,
пристраивает подушку, прислоняется и стоя спит. Раньше, когда маленькая
была, тетя Лида ее караулила по ночам, а теперь только резиновые сапожки
у выхода ставит. Чтобы Маруська ноги не намочила. Она сама домой идет,
как замерзнет… Тетя Лида замучилась ее по врачам таскать. Ничего не
помогало. Только когда замуж вышла, закидонов поубавилось. Но муж с
ней не долго прожил. Укатил в город. Еще бабушка говорила, что она его
почти каждую ночь старалась взнуздать, как лошадь. Он, естественно,
брыкался, а она с закрытыми глазами уговаривала: «Звездка, Звездка, тихо,
милая, тихо…»
Я фыркнула первая. Курица поехала вниз и закрыла глаз. Потом
затряслась от смеха Наташка. Вместе с курицей. Денька оживилась,
вскочила и лизнула нас по очереди. Кур в том числе.
– А еще раз, тетя Лида сама жаловалась, к ним приехала в гости на
недельку двоюродная сестра с мужем. Он занимал какой-то большой
административный пост в Рязани. Точно не помню, да и не важно. Через
три дня их как ветром сдуло. Потому что Маруську будто прорвало. Может,
разволновалась с приездом почетной родни. Три ночи подряд большому
начальнику на его начальственную мордофизию свой лифчик натягивала. И
не один раз за ночь.
– Это будет почище твоей сбрендившей тети из Тамбова, – хохотала
Наташка, толкая меня своей курицей. – Будет чем порадовать Димку. И
шишки на лбу очень кстати. Представляешь, как легко можно сделать из
себя героинь! Скажем, что тетя твоя оказалась буйной и по ночам дралась
половником и кидалась курами. Ты не выстояла вахту и нечаянно уснула на
своем посту.
– А ты? – ехидно спросила я, выразительно поглядывая на ее лоб.
– И я, естественно, пострадала, – не задумываясь, ответила подруга. –
Заодно с тобой. Только мне обиднее.
Утро несколько затянулось. В семь часов, решив, что кровати
достаточно просохли, мы с Наташкой перебрались на них. Проснулись
около двенадцати от стука в дверь и громкого лая Деньки. Танюшка
бросилась открывать.
– Ой, я думала, вы тут угорели! – донесся радостный возглас Шурки. –
Ну вы и спите! – Девочка шустро оказалась в комнате. – А чей-то у вас
везде куры валяются? Ой, смотрите, смотрите, как с ними собака играет!
Ой, я валяюсь! Прямо в кастрюлю брякнула! – Сашенькин восторг бил
через край. – Наша Чумка сразу бы сожрала. Прям с пакетом… Ой,
говорила вам – надо с утра папку попросить крышу проверить. Ща он уже
налакался. А хотите, теть Таня, я вас к Степе-носу провожу? Он тоже
может починить. И недорого – всего за пару бутылок…
Танюшка искренне поблагодарила девушку. Она и сама прекрасно
знала, где живет Степа-нос. Он был ее ровесником, когда-то вместе бегали
на танцы в местный клуб подсматривать за взрослыми парочками. Потом,
уже повзрослев, собирались в большую кучу на молодежные деревенские
посиделки.
Шурка унеслась. Курица успешно сделала свое холодное и мокрое
дело. Внешне шишка не стала моей слишком особой приметой, мне даже
показалось, что я стала лучше соображать, хотя голова немного
побаливала, а в районе приложения лба к… Ну опять-таки не будем о
грустном. За неторопливым завтраком я получила от Танюшки ответы на
интересующие меня вопросы. Танечка сказала, что у бабушки была подруга
– Лариса Никифоровна. Живет в Николинском. Я удивилась – почему
Лариса Никифоровна, а не бабушка Лара. Татьяна долго думала,
размешивая чай без сахара (забыла положить в чашку), и наконец сказала:
– Надо же! Действительно. Ее никто из деревенских бабой Ларой не
называл – только Ларисой Никифоровной. Может быть, потому, что она в
свое время была учительницей и очень отличалась от местных…
Бабушка Татьяны тоже была педагогом – вела начальные классы в
Николинской средней школе. Раньше они с бабушкой часто гостили у
Ларисы Никифоровны, а потом, со смертью бабули, связь оборвалась.
Мама не любила бывать в Николинском. Если Лариса Никифоровна
жива, то ей сейчас должно быть – Танюшка сосредоточенно уставилась в
стол – …восемьдесят два года. Судьба обошлась с ней не очень милостиво.
Единственная дочь, красавица и умница, погибла. Кажется, случайно
утонула. Лариса Никифоровна никогда не затрагивает эту тему.
Меня очень интересовала история личной жизни Танюшиной матери.
Хотелось отыскать хоть малюсенькое доказательство моей версии –
существования еще одной дочери, похожей на Танюшу как две капли воды.
Сама Танечка ничего не могла вспомнить кроме того, что ее папа был
военным и геройски погиб при выполнении особо важного задания. Все ее
детство и юность прошли в окружении любимых мамы и бабушки.
Никаких фотографий взрослого отца или возможной сестры она не видела.
Решили съездить в Николинское. Оставалась надежда, что Лариса
Никифоровна жива. Но предварительно следовало наведаться к Степе-носу
и решить вопрос о починке крыши. Небо оставалось подозрительно
хмурым.
Дом Степы-носа оказался почти рядом. Провожаемые любопытными
взглядами женщин, кошек и собак, мы вошли на старое крыльцо с
подгнившей нижней ступенькой и громко постучали в дверь. Никто не
хотел открывать, хотя изба была явно закрыта изнутри. Наталья отстранила
Татьяну и потарабанила в дверь пяткой.
– Нету яво! – подсказала внимательно приглядывавшаяся к Татьяне
старушка соседка. – Татьяна! Ты ли че? Не пойму. Черная кака-то!
– Я, я, бабуль. Неудачно покрасилась. Не сбривать же волосы под
Котовского. Не знаете, где Степка?
– А пьеть небось в анбаре. Али на даче, – старушка махнула рукой в
сторону огорода. – Дом закроить и через двор прям туды.
– На даче? – растерянно переспросила Танюша.
– Ну да. Он тама все время сидить, когда не пьеть. – И она опять
махнула рукой в сторону огорода.
Через открытую настежь калитку мы гуськом прошли в огород, где,
как ни странно, царил полный порядок. Яблони и вишневые деревья
выглядели точно фотомодели. Дверь амбара была закрыта на щеколду. Мы
остановились, раздумывая, где может находится дача Степы-носа. За
забором сада-огорода начинался луг, на котором паслись три спутанные
лошади. Луг заканчивался лесом.
– Эй, дачники, че потеряли? – раздался веселый голос откуда-то из
поднебесья, заставивший нас разом задрать головы вверх.
Увиденное меня поразило: на самом верху сосны, раздвоившейся в
трех метрах от земли в форме иностранной буквы U, был устроен настил из
каких-то переплетенных веток. Помимо кроны, выполнявшей роль
естественного навеса, он надежно защищался крышей из соломы. С
настила, свесив ноги, на нас смотрел мужик неопределенного возраста, при
взгляде на которого сразу становилось ясно, что зовут его Степа-нос. Эта
необходимая часть лица была у Степы главной. Остальные просто не
замечались. Нос имел вид большого шалаша бодрого нежно-фиолетового
оттенка и жил самостоятельной активной жизнью. Когда рот излагал
фразы, нос занимался сурдопереводом. Я, как завороженная, смотрела на
это чудо природы. Наташка дважды протерла очки. В отличие от нас
Танюшка была готова увидеть Степу таким, каков он есть.
Степа ее сразу не признал, а когда понял, кто перед ним, выдвинул
предположение, что она полиняла. А темный ежик волос на голове не иначе
как пробивающийся подшерсток. Они долго переговаривались по поводу
объема работ, сроках и условиях оплаты. Кончилось тем, что будущий
производитель работ спустился по приставной лестнице вниз и отправился
изучать объект перестройки. Вслед ему отпускались веселые замечания
любопытствующих односельчан. Юмор был достаточно своеобразным. Не
только мы с Татьяной, но и Наталья покраснела.
Степа лихо забрался на чердак, перемахнув через ступеньку,
сломанную «хрякнувшимся» графом Монте-Витькой. Мы стояли внизу и
покорно ждали приговора. С ним Степа не задержался:
– Вся дранка прогнила на хрен! – Кончик его носа расстроенно
поник. – Шифер бы надо…
Татьяна расстраиваться не стала:
– Степочка, миленький, посмотри своим хозяйским глазом, у бабушки
было что-то завезено. На дворе складировано. Там, где у нее раньше коза
жила…
Степа, осознавая всю важность своей персоны, достойно сиганул вниз
и отправился на двор.
– Пойдет! – донесся из закутка его голос.
Он вылез, деловито отряхнул руки и изрек:
– Шиферные гвозди нужны. Здесь нет, в Николинское езжайте. Мне
денег не давайте – пропью. – Нос с опозданием кивнул, подтвердив
искренность Степы. – Сегодня купите, сегодня и начнем. Витьку Хохлова
возьму. Одному не справиться.
– Степа! Слов нет, – растрогалась Татьяна. – Спасибо. Мы сейчас
мигом – в Николинское и обратно.
– Ну если мигом… – Степа растрогался не меньше, – …тогда я – за
Витькой. Будем шифер готовить.
Деньку оставили дома. Прихватив с собой московских деликатесов,
покатили в Николинское. Шиферные гвозди дефицитом не были.
Отхватили изрядное количество и еле доперли ящик до машины.
Домик Ларисы Никифоровны Татьяна не узнала. Мы проехали мимо
него не один раз, подумав, что его, как и его владелицы, просто уже нет на
свете. На том месте, где он когда-то стоял, расположился большой
рубленый дом в стадии незавершенного строительства. Мы остановились и
долго изучали сосновые бревна, понимая, что опоздали. Возможно, не на
один год…
– Вы что-то ищете? – раздался доброжелательный женский голос.
Молодая женщина с хорошенькой девчушкой лет пяти остановилась
рядом с нами. Татьяна с виноватой улыбкой принялась объяснять
ситуацию. Мы с Натальей, как могли, помогали ее запутывать.
Неумышленно. Женщина терпеливо слушала всех и, когда воцарилась
тишина, спокойно сказала:
– Вы обойдите сруб справа, там удобнее. За ним сразу и увидите дом
Ларисы Никифоровны. Я только что от нее, она в своем саду цветами
занимается…
Мы даже не поблагодарили. Побежали в указанном направлении,
забыв про деликатесы. Домик действительно располагался за
новостройкой. На расстоянии не больше пяти метров.
– Это какой же козел так обидел интеллигентную сельскую
учительницу? – взорвалась Наташка. – По сути, отрезал от всего мира!
Смотрите: и забор ей сломал. А тут вот – вообще снес! – Она укоризненно
покачала головой.
Пожилая худенькая женщина в очках действительно возилась с
цветами. На деревенскую жительницу она не походила: темно-синий
спортивный костюм, из воротника куртки выглядывает белейший
кружевной воротничок, гладко зачесанные назад абсолютно седые волосы
собраны в пучок, на ногах – спортивные тапочки, а на руках – желтые
резиновые перчатки. При нашем появлении она выпрямилась и напряженно
вгляделась в Татьяну.
– Лариса Никифоровна! Это я, Татьяна, внучка Елизаветы Семеновны.
Меня просто трудно узнать. Сама себя в зеркале пугаюсь, – оправдывалась
Танюшка.
Лицо Ларисы Никифоровны разгладилось:
– Боже мой, Танечка! Что ты с собой сделала! Да я еще и вижу-то
плохо. Показалось…
Что ей показалось, она не досказала. Решительно стянула перчатки,
сполоснула руки и пригласила нас в дом.
Внутри все убранство, включая старенькую мебель, радовало глаз.
– Лариса Никифоровна, это мои подруги, – запоздало представила нас
Танюша, – Ирина и Наташа. А где Наташа?
Как выяснилось, последнее звено в нашей цепочке отпало
целенаправленно: прихватить из машины пакет с деликатесами. Этот пакет
заставил Ларису Никифоровну покраснеть, а нас – несказанно этому
удивиться. Суетиться на кухне мы ей не позволили, решительно загалдев,
что сыты по горло. Я поймала себя на мысли, что чувствую себя
школьницей. Усевшись на диван, даже чинно выпрямилась. Впрочем,
Наталья сидела так же.
– Я не видела у вас этой фотографии! Кто это, Лариса Никифоровна? –
оживленно спросила Татьяна, разглядывая большую, явно увеличенную
фотографию молодой, очень красивой девушки. Темные волосы. Яркая,
прямо-таки артистическая внешность…
Пожилая женщина, убиравшая назад в сервант праздничные чашки,
помедлила с ответом. Отвернувшись к полкам, поправила вышитую
салфеточку и сказала:
– Это моя дочь, Софья. В молодые годы, естественно. Я повесила его
давно, три года назад.
– Три года назад умерла моя мама, – грустно вздохнула Татьяна, и в
голове у меня что-то щелкнуло – верный признак пробуждения интуиции.
Я внимательно вгляделась в лицо на фотографии – определенно я его
видела. Но совсем не таким молодым. Если предположить, что Лариса
Никифоровна родила ее в двадцать один-двадцать два года, этой женщине
сейчас могло быть около шестидесяти лет. Могло быть, но ведь она,
кажется, умерла… Да нет, черты лица мне определенно знакомы… Мысли
наперегонки носились, расталкивая и опережая друг друга, и мешали
сосредоточиться.
– Лариса Никифоровна, – окончательно сбил меня с пути рассуждения
голос Татьяны, – вы ведь хорошо знали нашу семью. Бабушка говорила, что
даже учились вместе в педагогическом институте, дружили с первого
курса. У меня могла быть сестра-близняшка?
Лариса Никифоровна медленно повернулась и посмотрела на Татьяну:
– Отчего возникло такое предположение, Таня? У тебя есть повод не
доверять близким людям? Если ни бабушка, ни мама об этом тебе ничего не
говорили, значит, ее не было. Вам здесь не душно, девочки? – обратилась
она к нам. – Пойдемте в сад. Я вас яблоками угощу. Поздние сорта еще
висят…
«Что-то очень быстро Лариса Никифоровна ушла от вопроса, –
мелькнуло у меня подозрение. – Хорошая женщина, но придется идти
напролом. Должна же я выяснить правду. Да не осудит она меня за это,
даже если окажусь не права в своих предположениях».
Мы покорно встали и поплелись за пожилой учительницей в сад. По
дороге она неожиданно присела на лавочку:
– Что-то голова закружилась. Сегодня магнитные бури обещали, а вы
идите, идите к яблоням. Танечка знает…
Я вопреки желанию Ларисы Никифоровны решила остаться,
мотивировав тем, что у меня аллергия на все яблоки, включая райские.
Крепла уверенность, что головокружение у нее вызвано отнюдь не
природными катаклизмами. Скорее, буря возникла в ее душе, и мне было
искренне жаль старенькую женщину…
 – Лариса Никифоровна, – некстати раздался рядом громкий возглас
Татьяны, – у вас там ведра стоят. Это под яблоки? Мы вам сейчас соберем.
Получив в ответ благодарную улыбку учительницы, Татьяна исчезла.
– Ее жизнь, как и жизнь ее ребенка, в опасности, – тихо проронила я,
не глядя на бывшую учительницу. Было очень трудно говорить, но выхода
не было. – Татьяну пытались сбить автомашиной. Вместо нее погибла
другая, как две капли воды похожая на нее женщина. Все это каким-то
образом связано с историей ваших семей. («Господи, прости мне эту
наглость и сделай так, чтобы я не ошиблась!») Боюсь, что в первую очередь
с историей вашей дочери, которую вы вычеркнули из жизни много лет
назад. Это было невыносимо больно, но честно по отношению к подруге,
Таниной бабушке, и ее дочери, Таниной мамы. По-другому вы не могли…
Морщинистая рука Ларисы Никифоровны вцепилась в мою руку так
сильно, что я испугалась – женщине совсем плохо.
Ей действительно было плохо. Бледное, с желтоватым оттенком лицо,
полуприкрытые глаза… Она часто дышала, лоб и крылья носа покрылись
мелкими капельками пота. Вторая рука безвольно свесилась вниз. Я охнула
и что есть мочи заорала:
– Девчонки!!!
Перепуганная парочка прибежала мгновенно. Наташка сразу спросила,
есть ли нитроглицерин. Татьяна унеслась в дом. Я попыталась встать,
чтобы уложить Ларису Никифоровну на лавку, но она опять сжала мою
руку ослабевшими было пальцами.
– Не надо, – тихо прошептала она посиневшими губами. – Таня…
Сейчас… Коробочка… В шкафу…
Я ревела, размазывая свободой рукой слезы, и пыталась просить
прощения. Она еще раз сжала мою руку, но пальцы были слабыми…
Я взвыла и заорала:
– Быстрее!!!
Наташка в одной кроссовке подскочила и буквально с лету закинула
моей жертве нитроглицерин под язык.
– Тут есть «скорая», больница, на худой конец, ветеринар? – нервно
поинтересовалась она у Татьяны, тащившей из дома ненужный стакан воды
и вторую Наташкину кроссовку.
– Есть. Только врача так просто не найдешь. Он обход сделает и идет
на прием, а поскольку народа нет – улепетывает непонятно куда.
– Сейчас… другой… врач… Хороший, – с расстановкой, но вполне
четко произнесла Лариса Никифоровна. Ее лицо опять обрело живой вид.
Даже щеки порозовели. Но она все равно выглядела лет на сто. – Вместе…
у меня… Сейчас. Уже отпустило… Бури… магнитные…
Мы почему-то шепотом обсуждали дальнейшие действия. Я и Татьяна
настаивали на срочной госпитализации, Наташка требовала повременить
до того момента, когда больная окончательно придет в себя. Конец
шипению положила молодая женщина с девочкой, которая некоторое время
назад объясняла нам, как найти Ларису Никифоровну. «Чтобы я ее
угробила…» – покаянно добавила я мысленно. Лерочка, так звали эту
женщину, отстранила нас, деловито спросила, что давали из лекарств,
кивнула в ответ на четкий рапорт Наташки и проверила у больной пульс.
Затем зашла в дом, вернулась с чемоданчиком и сделала Ларисе
Никифоровне какую-то инъекцию.
– Ну вот, все в порядке, – весело сказала она больной. – Сейчас
отдохнем на кроватке и забудем про все неприятности.
Как выяснилось, Лерочка, или Валерия Львовна, была врачом местной
больницы – единственным и неповторимым. Работать сюда напросилась по
собственному желанию, сформировавшемуся из-за болезни дочери.
Маленькая Дашутка страдала жестокими приступами астмы
аллергического характера. Вот и решили покинуть пыльную Рязань и
пожить «на воле». Год жизни в Николинском заставил забыть про
астматические приступы и связанные с ними терзания.
Первоначально семья поселилась в помещении, служившем приютом
для всей врачей, заведовавших маленькой сельской больницей. Но там
было слишком неуютно и казенно. Приютила их Лариса Никифоровна. Они
настолько сроднились, что по обоюдному согласию и при поддержке
администрации села муж Валерии начал строить новый дом. Весной, а
может, и раньше надеялись переселиться.
Лариса Никифоровна окончательно пришла в себя. Дашутка
вскарабкалась на лавочку, обняла ее за шею и ткнулась носиком в
морщинистую щеку. Глаза пожилой женщины светились такой любовью и
радостью, что я очередной раз почувствовала себя гнусной убийцей.
– Лерочка, – раздался голос старушки, – по-моему, наша гостья
слишком переволновалась, может, ей следует помочь?
Я не сразу поняла, что речь идет о моей персоне, а когда поняла,
решила, что мне действительно плохо. Все с этим легко согласились, меня
препроводили в дом, где я, окончательно перепугавшись, получила свою
порцию внутримышечного лекарства. И посчитала это возмездием.
Прощаясь, Лариса Никифоровна спокойно сказала:
– Ирочка, мне бы хотелось продолжить нашу беседу. – Я отчаянно
замахала руками, выражая решительный протест. – Ну не волнуйтесь вы
так. Падать в обморок – совсем не мое хобби. Просто сегодня… магнитные
бури. Хорошо, что вы оказались рядом. Только прошу вас держать в секрете
тот способ черенкования роз, о котором мы с вами говорили.
Я ошалело кивнула головой – оказывается, пожилые интеллигентные
учительницы тоже умеют врать. Впрочем, эта ложь, скорее всего, тоже во
спасение.
– Завтра воскресенье, – спокойно продолжала бывшая учительница, –
Андрей Васильевич будет свободен, он меня и подвезет. Не будешь
возражать, Танюша?
Танюше такое и в голову бы не пришло.
По дороге назад мне жутко хотелось спать, и, как только мы приехали,
я оккупировала кровать за так называемой лежанкой. Натальины вопросы о
розах и черенках остались без ответа.
– Выспалась? – ехидно поинтересовалась подруга, когда я подала
первые признаки пробуждения. – Одного не пойму: как твоя нервная,
впечатлительная натура пережила момент шумной уборки нашей избы,
сопровождаемый исключительно матерной поддержкой с крыши? Все
вместе было похоже на артобстрел.
За меня заступилась Танюшка, рассудительно заметив, что моя
нервная, впечатлительная натура окосела от успокоительного лекарства, ей
было наплевать на все артобстрелы. Я сползла с высокой кровати,
прошлепала в большую комнату и… не узнала ее. Все чудесным образом
преобразилось. На окнах висели кокетливые новые занавески. Такая же
скатерть красовалась на столе. Стены, пол и потолок были отмыты. Это
меня окончательно сразило. Ну пол-то понятно, но я и не подозревала, что
бревна на стенах можно мыть. И потолок… Изба просто светилась
чистотой. Я вернулась назад. В маленьком отсеке не убирались, наверное,
не хотели меня тревожить. Только откуда-то приволокли сюда старенький
холодильник, который тихим ворчаньем доказывал свою
жизнеспособность. Через открытые настежь окна с крыши донесся звонкий
голос Степы-носа, не очень уважительно поминавший маму графа Монте-
Витьки. Вслед за этим раздался глухой стук и тревожный комментарий
Натальи:
– Четвертый лист!
Я поинтересовалась, сколько уже уложено.
– Ни одного, – сухо ответила подруга. – Ободрали дранку с одной
трети крыши, постелили, как сказал Степа, «рубероль» – я за ним еще раз в
Николинское моталась, – теперь вот ждем-с. Я почти созрела для
шиферных работ. Еще пара загубленных листов – и не выдержу! – заорала
она во все горло. На крыше воцарилась тишина, а затем послышался
обнадеживающий стук молотка.
Намеченный «руберолем» фронт работ на сегодня был завершен до
темноты. В основном без потерь. Довольные, цокая и восхищаясь, мы
взирали на третью часть крыши. Завтра добьем! – заверил сверху Степа-
нос, обрадованный произведенным эффектом. «Берегись!!!» – послышался
чей-то вопль, сопровожденный шуршанием. Наталья с Танюшкой
испуганно шарахнулись в сторону, а я, как всегда, застыла на месте. В ту же
секунду шуршание прекратилось и мне, в буквальном смысле, сел на шею
граф Монте-Витька. Я выдержала и не упала только потому, что уселся он
не очень основательно. Этому помешала веревка, которая с графского пояса
слезла к подмышкам, а затем и совсем вырвалась бы на свободу, если бы
граф не сообразил за нее уцепиться. Второй конец веревки был закреплен
где-то наверху. Я растерялась, не зная, что делать – отойти и оставить графа
болтаться на веревке или ждать, когда он ослабит хватку и свалится на меня
окончательно. Степа-нос сквозь плевелы отборного мата пытался донести
до моих подруг рациональное зерно выхода из создавшегося положения. Не
сразу поняли, что с другой стороны крыши имеется лестница, которую
надо мигом перенести на эту… Тем временем с ног графа слетели
растоптанные штиблеты, и я поняла, что Наташка, рванувшая за
спасательным инвентарем, скорее всего, не успеет – второй раз вдохнуть
воздух, пропитанный ароматом потных грязных носков, я не смогу, лучше
умереть от удушья. Судьба графа меня уже не волновала.
Однако Наташка сработала оперативно. Лестница заняла мое место
чуть позже, чем я отскочила в сторону, но Монте-Витька шлепнуться не
успел – через несколько секунд свободного висения он встал на
лестничную ступеньку. И все это в полном молчании. Из его рта не
вылетело ни одного слова. Предположение об аристократической выдержке
графа рассыпалось в пух и прах, когда он выплюнул на ладонь огромного
черного жука, не подававшего признаков жизни. После этого он
переплюнул в выражениях своего напарника, оседлавшего конек крыши.
Смысл этой речи заключался в необходимости немедленно снять
посттравматический шок с больной перепуганной души, иначе… Мы и
представить не могли, где он намеревался видеть нашу крышу.
Танюшка решила было сбегать в магазин, но Степа решительно пресек
ее попытку, сообщив, что за такие деньги он приобретет аж четыре
бутылки самогона. На этом мы с работничками и расстались.
После ужина сидели на крыльце и удивлялись большому количеству
комаров, которым давно уже надлежало отправиться на зимнюю спячку.
 – Это еще что! – заметила Татьяна. – Вот летом здесь вечером без
ветки не выйдешь. Тучами летают!
– Какой же тогда здесь, как ты говорила, рай? – удивилась Наталья. –
Не представляю себе рай с комарами. Если только он… не комариный.
Очевидно, вы тут живете исключительно для комариного благополучия –
чтобы они с голоду не сдохли.
Татьяна засмеялась:
– Так получилось, что когда мы покупали этот дом, то ничего о
комарах не знали. И Лариса Никифоровна не предупредила. Впрочем, у
местных к ним отношение спокойное: зимой их нет, ранней весной и
поздней осенью тоже. Летом полеты затруднены во время сильного ветра,
ну а в дождь их вообще не увидишь. Мы купили дом ранней весной. А
потом привыкли. Остальные-то люди живут…
Я подумала, что в Москве один-единственный комар, залетевший
скрасить свое одиночество к нам, способен оставить без сна на всю ночь
население всей квартиры, и поежилась, представив тучи разгулявшихся
кровопийцев.
Наутро я поняла, что изба мне окончательно и бесповоротно нравится.
До поздней ночи мы успели привести в полный порядок и кухню, и
отгороженный отсек большой комнаты. Предпринявшая попытку
организовать повтор вчерашних посиделок Нина огорченно поплелась
домой, поняв, что генеральную уборку на «Рябину на коньяке» мы не
променяем. Наталья довольствовалась моей отмашкой «все завтра», больше
по поводу черенкования роз не приставала. Оставалось ждать визита
Ларисы Никифоровны.
Утренние хлопоты начались с поисков главного производителя работ.
Опять похолодало, мелкий холодный дождь заявил о себе протечками на
кухне. Мы с трудом лавировали между мисок и кастрюль, как по минному
полю. Монте-Витька валялся в придорожной канаве в пределах видимости
из окна и наперекор погоде красивым тенором выводил: «Светит солнышко
на небе ясное…» Очевидно, продолжения он не помнил, да ему и так было
хорошо. Нам – нет. Во-первых, из-за протечки, во-вторых, эта строчка уже
приелась, мог бы и сменить репертуар. Кроме нас, графом никто не
интересовался. Даже Нинка прошла мимо, с чувством сплюнув в сторону
мужа. Мы сделали вывод, что песня ей приелась больше, чем нам.
Степы-носа не оказалось ни дома, ни на «даче». Амбар, как и вчера,
был закрыт снаружи на щепочку. Возвращаясь, наша поникшая под
зонтами процессия уже и не смотрела на крыльцо Степиного дома: всего
несколько минут назад было зафиксировано отсутствие там хозяина.
Поэтому мы несказанно удивились, услышав с крыльца его голос:
– Шашлычка хочется!
Оторопев от нечаянной радости, мы с восторгом смотрели на Степу,
одиноко скучавшего на ступеньках, уложив нос в подпиравшие подбородок
кулаки.
– Курицу зарубить, что ли? – последовало продолжение. – Одной
больше, одной меньше…
– А сколько их у тебя всего? – спросила Татьяна, решив помочь ему в
решении вопроса.
– Две, – коротко ответил Степа.
Татьяна замялась, не зная, что сказать.
– Купил бы куриных окорочков – в Николинском, я видела, продаются,
вот тебе и шашлык, – посоветовала Наташка.
– Ишь ты какая шустрая! А денег где взять? Да и воспоминания у меня
не очень хорошие от этих окорочков…
– Отравился? – посочувствовала Танюша.
– Если бы… Не успел. Я ведь в котельне работаю. Ну той, что
телятник отапливает. Кочегаром. Смастрячил себе из бочки коптильную
установку. Я два дня не пил, Витька – день. Купили этих окорочков,
закоптили. Ну выпили, как положено. А утром – ни он, ни я не помним,
пробовали эти окорочка иль нет… Домой пришел, а везде кости куриные
валяются и два недогрызенных окорочка. Прям Куликово поле. Витькина
Чумка постаралась.
– Кстати, этот Витька рядом с нашим домом в канаве валяется, –
вклинилась в разговор Наталья. – Простудится и воспаление легких
заработает.
– Никогда! – решительно запротестовал нос Степы. – Витька –
никогда! Это он до вас не дошел, сказать, что в дождь работать не будем.
Сейчас немного отдохнет и переоденется. Ему же лучше – и в баню ходить
не надо. Последний раз он валялся в канаве вчера, а последний раз болел –
в три года. Дизентерией. За крышу, Танька, не волнуйся. Потечет и
перестанет. Как сделаем, так и перестанет. Часам к трем распогодится.
Вишь – ветер?
Домой вернулись успокоенные. В конце концов, можно и потерпеть.
Усиливающийся ветер обещал разогнать тучи. К трем часам неуверенно
выглянуло солнце. К четырем тучи окончательно разбрелись. К пяти
заявился Монте-Витька и сказал, что Степа в хлам пьян и залезть на крышу
не сможет. Рабочая неделя переносится на завтра.
– Как неделя? – встревожилась Татьяна. – Обещали же сделать за один
день…
Граф был предельно вежлив, объясняя, что погода от них не зависит.
Заметив опасные телодвижения со стороны Наташки, медленно
приближавшейся с поленом в руке, быстро залез на чердак и ликвидировал
протечки на кухне, подставив под дыры в крыше старые ведра и тазы.
Прямо на чердаке.
В шесть часов на стареньком «Опеле» приехала Лариса Никифоровна.
Андрей Васильевич, или просто Андрей, как он нам представился, вручил
нам корзину яблок, пообещал забрать бабушку часам к восьми и тут же
уехал назад. Лариса Никифоровна с удовольствием осмотрелась в избе,
погладила фотографии, висевшие на стене, и разулыбалась:
– Ну, девочки, чайком угостите?
Некоторая настороженность, с которой я поглядывала на бывшую
учительницу, прошла.
– Ирина, сядь на диван и не путайся под ногами, – приказала мне
Наталья. – Лариса Никифоровна, попридержите рядом с собой это ходячее
несчастье. На нее вчера с крыши граф упал. – Подруга коротко поведала о
ходе ремонтных работ.
Учительница хохотала от души, закидывая голову вверх и всплескивая
руками.
К несостоявшемуся разговору в Николинском она вернулась сама,
причем так непринужденно, что у меня не успело зародиться ощущение
прежней вины…
– Вчера вы застали меня врасплох, сегодня начну с того, что опять
попрошу оставить этот разговор между нами. Вы сказали, что Тане грозит
опасность?
Я подтвердила это коротким «да».
– И поэтому вы привезли ее сюда, рассчитывая, что об этом никто не
узнает…
Это был полувопрос-полувывод. Ответа на него Лариса Никифоровна
не попросила. Тем не менее я коротко изложила все, что случилось с
Танюшкой. Она обеспокоилась настолько, что полезла в сумочку за
лекарством. Я обеспокоилась еще больше, настороженно наблюдая за тем,
как она, отвергнув мою помощь, старательно капает в стакан сердечные
капли.
– Боже мой, не понимаю… – прошептала она спустя минуту. –
Танечка, деточка… А знаете, разговор будет долгим. Пойдемте-ка, сядем на
лавочку перед домом. – Я заволновалась и спросила про чай. Она легко
отмахнулась: – Сейчас извинимся и скажем: попозже!..
 Рассказывала она обстоятельно, не торопясь. Наташка несколько раз
выглядывала в окно, и я видела за стеклом недоумевающую физиономию
подруги с заварочным чайником в руке, который она явно
демонстрировала. Заметив мой насупленный взгляд, прекрасное видение
моментально исчезало.
Лариса Никифоровна родилась в Ленинграде – нынешнем Санкт-
Петербурге. Отец был известным ученым, мать – его бессменным
секретарем. Так получилось, что в семнадцать лет Лариса окончательно и
бесповоротно влюбилась в военного моряка, в восемнадцать вышла за него
замуж и укатила с ним в Москву: мужа перевели на ответственную работу в
одно из военных ведомств. К тому времени Лариса уже была студенткой
Ленинградского педагогического института. Перевод в аналогичный
институт Москвы затруднений не вызвал. В чужом для нее городе, с
купеческим, как ей казалось, налетом Лялечка загрустила. Вот тогда-то ей и
пришла на помощь любимица группы – хохотушка Лизавета. Завязалась
дружба на всю жизнь. Окончание института совпало с очередным
повышением мужа в звании и переводом в Севастополь. Там родилась
Сонечка. У хохотушки Лизочки, бывшей замужем за однокурсником,
сынишке к тому моменту исполнилось три месяца, и она в письмах не
уставала восторгаться этим совершенным чудом природы. Лиза скучала по
подруге, писала часто, не забывая давать практические советы
новоиспеченной молодой мамочке.
Потом началась война. Связь между подругами прервалась. Блокада
унесла жизнь родителей Ларисы. Сама она с маленькой дочкой на руках
чудом выбралась из Севастополя. Добраться до Москвы не смогла. По
совету совершенно незнакомого ей пожилого солдата, уроженца
Рязанщины, поселилась в Николинском. Думала – до конца войны, да так и
осталась там. Несколько раз выбиралась в Москву, но комната подруги
была закрыта. Соседи ничего о ее судьбе не знали, а она жила недалеко – в
соседнем дворе. У Лизы погиб на фронте отец, на рытье окопов под
Москвой бесследно пропала мать. Лиза с сынишкой перебралась в
коммуналку к свекрови. Вскоре пришла похоронка на мужа. Свекрови она
ничего не сказала, только с тех пор никто уже не слышал ее заливистого
смеха, похожего на звон колокольчика…
О том, что ее муж, капитан первого ранга Гаранин Сергей Ильич,
геройски погиб при обороне Севастополя, Лариса узнала почти в конце
войны. Она чувствовала, что у нее не хватит сил пережить это. Не спасали
даже мысли о будущем маленькой дочери. К счастью, в это время
отыскалась Лиза. В этом помог председатель сельсовета, тайно
вздыхавший по Ларисе одноногий инвалид. Именно Лиза и вернула ее к
жизни. Переезжать в Москву Лариса не захотела – она продолжала
испытывать неприязнь к этому большому, шумному, «базарному» городу. А
Ленинград остался в воспоминаниях таким, каким она его знала в юности.
Страшно было увидеть его другим. Только много лет спустя решилась
съездить в родной город поклониться братской могиле, ставшей последним
пристанищем родителей. Но это уже был не ее Ленинград.
Житейские проблемы отнимали много сил и времени. Подруги стали
видеться реже. Дети росли. Хорошие, умные, внимательные, самые
замечательные дети в мире. Лариса с дочкой наезжали в Москву в
основном по праздникам. Ее Сонечка была немного упряма, честолюбива,
но это никак нельзя было назвать эгоизмом, считала Лариса. Она первая
ученица в школе, у нее прекрасные задатки. Вот Лизин Юрочка избалован.
К нему без конца липнут девчонки, ведь он такой красивый. Но очень
целеустремленный. Легко поступил в Бауманский. И все же не хотелось бы
для Сонечки мужа, подобного Юре.
Красивый мальчик женился в двадцать лет на ровеснице с
экономического факультета инженерно-строительного института. Девочка
выросла в детском доме. Ее в начале войны в числе других счастливчиков
нашли живой возле развалин железнодорожного вокзала, в который
угодила бомба. Назвали Настей.
Сонечка к тому времени бросила педагогический, куда поступила по
совету матери, и перевелась в Плехановский институт народного хозяйства,
куда посоветовала поступить сама себе. Лариса, переживая за дочь,
попросила Лизу присмотреть за своенравной девицей. Соня же проявляла
редкое бездушие по отношению к матери и махровый эгоизм. Дошло до
того, что «царевна Софья», как звал ее Юра, обвинила мать в том, что она
обрекла доченьку на нищенское существование, лишила возможности жить
в столице и не приобрела отчима, обремененного высоким общеcтвенным
или государственным постом.
Елизавета, не долго думая, переселила Сонечку из общежития к себе.
Одну комнату занимали молодые, во второй обитали они с Соней.
Сын благополучно закончил Бауманку и поступил в аспирантуру.
Сноха вынуждена была взять академический отпуск в связи с рождением
двух девочек-близнецов. Юре пришлось стать третьим, но отнюдь не
лишним обитателем комнаты, занимаемой мамой и Соней. Близнецы не
давали заниматься, высыпаться и вообще неприятно ограничили свободу
жизни аспиранта. Через некоторое время Сонечка покинула
гостеприимную семью – якобы переселившись опять в общежитие. Через
месяц она прихватила с собой и Юру, оставив Елизавету Семеновну и
Настю в полной растерянности. Близнецы к этому событию отнеслись
равнодушно.
Разговора между матерью и сыном не получилось. Он попросил мать
не вмешиваться в его дела, сообщил, что вот уже почти год как разлюбил
свою законную жену, погрязшую в заботах о детях, и категорически
отказался возвращаться домой, где губят его блестящие возможности.
Приехавшую на подмогу Ларису Софья не пустила дальше порога
снимаемой комнаты. Заявила, что глубоко наплевать на детей, на бывшую
жену Юрика, а на Елизавету и собственную мать – тем более. Побелевшая
от гнева Лариса в ответ сказала, что у нее больше нет дочери. Софья
глумливо захохотала и демонстративно закрыла дверь на два оборота
ключа. Так Лариса лишилась дочери, а Лиза – сына. Но она приобрела дочь
и двух внучек-близнецов – Танюшку и Оленьку.
– И что, после этого вы так и не виделись с детьми?
– Ну почему, – возразила Лариса Никифоровна, – виделись. Через год
Юрий забрал Оленьку к себе по суду. До сих пор не пойму зачем? Не
пожалел ни девочек, ни Настю, ни собственную мать. Вот после этого мы
действительно уже не виделись. Из Москвы они уехали. Настя пробовала
искать, но безуспешно. Несколько лет назад я случайно узнала, что Юра с
Софьей давно развелись. Она снова вышла замуж, и, если верить
родственнице моей бывшей ученицы, тоже уже бабушки, у Сони родилась
девочка. Можете представить, что я пережила… К сожалению, проверить
это не удалось. Эта самая родственница, бывшая в услужении у какого-то
коллеги Юры, к тому времени уже умерла. Я постаралась уверить ученицу,
что она что-то напутала. Сонечка умерла много лет назад…
В пятьдесят лет Лиза приняла решение оставить Москву и московскую
прописку и переехать в деревню, купив там дом. Танюшка росла
слабенькой и болезненной. Что странно, это началось сразу же после того,
как Юра забрал Оленьку. В Подмосковье дома были не по карману. Я и
посоветовала ей приобрести дом в Таложне. Там как раз продавался –
почти за бесценок. До пенсии Лизе, как и мне, оставалось пять лет. Их она
проработала в нашей школе… – Лариса Никифоровна помедлила, – здесь
все уверены, что Танюшина мама была дочерью Лизы. И в том, что моя
Софья умерла много лет назад – утонула. Если все, о чем я рассказала,
может вам помочь, буду рада. Но мне бы не хотелось, чтобы это стало
известно односельчанам. Надеюсь, не оставите без внимания и еще одну
мою просьбу – сообщите, как пойдет расследование. Насколько я поняла,
вы – частный детектив?
 Мне пришлось согласиться, то есть опять соврать. Не рассказывать же
бедной женщине леденящие душу подробности.
– Ну а теперь мне пора, – она погладила меня по руке, – скоро
Андрюша подъедет. Судьба ко мне все-таки благосклонна. Перед смертью я
обрела внуков и даже правнучку. И не важно, что мы не связаны узами
крови… Пойдемте в дом, надо чайку попить, иначе девочки обидятся. А вы
уж что-нибудь придумайте насчет длительности и секретности нашей
беседы…
Лариса Никифоровна пошла в дом, я отправилась следом. Нас слегка
пожурили за «тайны почти Мадридского двора», но чаем напоили. Я не
хуже Нины маханула чашки три – в горле пересохло от волнения,
вызванного рассказом бывшей учительницы.
Андрей приехал в начале девятого. Улыбаясь, пожелал всем доброго
вечера и заботливо накинул на плечи Ларисы Никифоровны красивую
теплую кофту.
– Мадам, – ласково сказал он, – вы загулялись, мы без вас скучаем.
Дашка хныкала, со мной напросилась бабушку у тетенек отнимать. А
подъехали – струсила. В машине осталась. Лера ужином не кормит, пока
семья не воссоединится. Поедем, а?
Похоже, Лариса Никифоровна действительно обрела настоящую
семью.
После ее отъезда подруги налетели на меня с расспросами. Я вежливо
попросила прощения и сказала, что материалы следствия разглашению не
подлежат. На меня обиделись. Полчаса я находилась в изоляции. Как шкаф
в маленьком закуточке. А потом каждая, одна втайне от другой, по очереди
просила поделиться («ну уж мне-то ты можешь сказать») секретом. Перед
сном я все же засомневалась: может, все же сказать то, что сочту
возможным, – Татьяне не десять лет, она должна знать, что отец у нее
сволочь. Одной сволочью больше, одной меньше… Муж-то у нее тоже
такой… Потом я подумала, что она кинется разыскивать своего
легендарного папочку – такие обычно долго живут, в отличие от хороших
людей, – а заодно и свою сестру. Да еще эта Софьюшка… Нет! Только в
Танькином положении заниматься поисками! А искать она будет, надеясь,
что кто-то из родных людей жив и ждет не дождется возможности
исправить ситуацию. Не исключено, что странный наезд на Танюшиного
двойника уходит корнями в семейную трагедию.
– Лариса Никифоровна приняла меня за частного детектива, – громко
объявила я с кровати за лежанкой.
Ответом мне было полное молчание.
 – Наш разговор напрямую касался Софьи и ее странной гибели.
Спросите разрешения у Ларисы Никифоровны, и я вам с удовольствием
расскажу. Что же касается родной сестры Татьяны, то ее на свете не
существует – «уже не существует», – мысленно поправилась я. – Танюша, а
почему вы не воспользовались квартирой твоей мамы? Зачем было ждать
столько лет, чтобы получить однокомнатную квартиру в Бутове?
– Тут такая странная история получилась… Я после свадьбы сразу же
прописалась в квартиру к родителям Сергея. Пятиэтажка находилась в
аварийном состоянии, и жильцы со дня на день ждали решения о
выселении. Мы радовались, что успели меня прописать, из-за
предстоящего сноса это стало бы невозможным. Как понимаете, дом и до
сих пор на месте. И аварийное состояние ничуть этому не мешает. На
очередь по улучшению жилищных условий встали через два года
напрасных ожиданий выселения и простояли в ней счастливых десять лет.
Жили очень дружно и весело. Машуля, сестра Сергея, вышла замуж и
переехала к мужу. Там была прекрасная трехкомнатная квартира. Но через
полтора года она вернулась назад – вместе с маленькой Юленькой. Так
получилось. Пришлось уступить им нашу с Сергеем комнату. Мы
перебрались к родителям. Жизнь была, как у цыган. Ночевали то у мамы,
то у свекрови. Квартиру мамы приватизировали, оформили на нее.
Рассуждали по-умному и практично: квартира так или иначе моя. Я –
единственная законная наследница. Очередь на улучшение жилищных
условий рано или поздно приведет к двухкомнатным хоромам.
Рассчитывали, что к тому времени успеем обзавестись малышом и уж как-
нибудь прокантуемся до ее получения: в тесноте – да не в обиде. А потом –
раз! И обменяем две квартиры на отличную трехкомнатную. И мама будет
со мной. Но, как известно, человек предполагает… Три года назад мама
умерла. Это был кошмар… Понимаете, я почему-то всегда думала, что она
очень здоровый человек, ведь никогда не жаловалась. Ну болит голова и
болит. Отмахнется – давление. Таблеточку выпьет, и опять все хорошо.
Словом, мне казалось, что если с мамой что и случится, то будет это очень
не скоро. Я сама к тому времени стану совсем старенькой…
В тот день мы собирались к ней заехать, она хотела что-то сообщить, а
голос был такой виноватый… Когда мне позвонили из больницы, и
представить не могла, что она умрет. Перед смертью пришла в себя, но
губы слушались плохо, все пыталась что-то сказать, но я различала только
«оле, оле…» – знаете, это слово орут на стадионах болельщики. С тех пор
этот крик вызывает у меня истерику…
Танюша всхлипнула. И тут подала голос Наталья:
 – Истерика не самое страшное последствие. Иногда эти козлы
геройски лупят друг друга по голове бутылками. Происходит
искусственный отбор. Выживают сильнейшие. В основном тот, кто больше
выпил и предпочитает валяться на трибуне… Извините, отвлеклась. Ну так
что было дальше?
– Дальше мне подсказали, что следует заявить в нотариальную
контору права на наследство в течение шести месяцев. Я и заявила. К тому
времени мы уже почти решились переехать в мамину квартиру… В общем,
в оформлении этого самого права на наследство мне было отказано.
Квартира завещана какой-то Решетниковой. Завещание оформлено
нотариусом по всем правилам, придраться не к чему.
– А подпись?
Кровать под Натальей заскрипела.
– Подпись мамина, подлинная. Она сама так распорядилась. Вот об
этом, вероятно, и хотела мне сказать, да не успела. Завещание было
оформлено за неделю до смерти…
– И кто ж такая эта Решетникова?
Голос Натальи звенел от возмущения.
– Понятия не имею. Сначала я растерялась – новость из ряда вон.
Нотариус, видя мое состояние, неуверенно посоветовала поискать деньги.
Она объяснила, что иногда люди оформляют завещание в пользу
посторонних лиц и фактически прикрывают им сделку по купле-продаже
квартиры. Возможно, маме предложили за нее хорошие деньги. Непонятно
только, почему в таком случае не воспользовались договором ренты…
Потом мне даже пришло в голову, что мама тайком состояла в секте
иеговистов. Говорят, там практикуются такие вещи с одурманиванием
людей… Словом, денег мы не нашли, квартиру освободили. Успокоиться не
получалось – не давала покоя мысль, что маме помогли умереть. Я
консультировалась со многими врачами, но все меня успокаивали,
говорили, что никакого криминала нет. Полтора года назад я случайно
оказалась в том районе, решила зайти и поинтересоваться, кто же все-таки
там живет. – Танюша сделала паузу, а мы непроизвольно затаили
дыхание. – Оказалось – никто. Никто в эту квартиру так и не въезжал.
Больше я там не была. Скоро год, как получили хоромы в Бутове. Правда,
не двухкомнатные, как рассчитывали. Не получилось вовремя с
наследником. Ну да и этой квартире были рады.
– Не расстраивайся. Скоро у вас двухкомнатная будет, – ляпнула я и
сама испугалась.
– Чегой-то она? – недоуменно спросила Танюшка Наталью.
 Кровать снова заскрипела. Наташка принялась взбивать подушку.
– Это она спросонья. Сон с вкраплениями твоей исповеди.
Я совсем затаилась, ругая себя в мыслях самыми плохими словами,
почерпнутыми из опыта общения с наемной рабочей силой.
– Только вот никак не пойму, – продолжила подруга, укладываясь
поудобнее, – почему с тобой постоянно происходят какие-то странные
истории?
– Ну почему только со мной, – спокойно возразила Татьяна. – У вас
тоже есть что вспомнить…
Возразить на это было нечего…
Подруги уже давно спали, а мне никак не удавалось сосчитать стадо
белых слонов до тысячи. Говорят, помогает от бессонницы. Правда, мне
пока еще ни разу не помогло. После седьмого слона в голову полезли
размышления, с которыми можно было повременить до утра. Интуиция
подсказывала, что Танюшина мама добровольно могла завещать квартиру
только двум людям – своим дочерям. Танюша отпадает. Следовательно,
выбор сделан в пользу второй дочери – Ольги. Именно об этом она и
собиралась сообщить Танюшке. Предсмертное «оле, оле…» не что иное,
как «Оле, Оле…». Отсюда вывод: Анастасия Владимировна все-таки
разыскала вторую дочь. Но почему не сказала об этом Татьяне до того, как
оформила завещание? Чувствовала себя виноватой перед Олей? Наверное,
у нее не было своей крыши над головой. Кстати, мы тоже пока не совсем с
крышей. Что ж теперь так и возиться с ведрами? Что, мы лошади, что ли?
Или слоны? Сознание опять переключалось на слонов. Ровно на седьмом
слоне начался новый кругооборот мыслей. В кромешной темноте меня
навестила Денька, оставив мокрый след на руке и жуткий испуг в душе – от
неожиданности. Хорошо, что со страха каменею и не ору. Зато успеваю
понять причину испуга. На этот раз «причина» смачно зевнула и улеглась
на половичке у кровати. Я сбросила оцепенение и принялась рассуждать
дальше. Допустим, у Оли не было крыши над головой. Тогда почему просто
не прописать ее к себе? Регистрация, конечно, не дает права собственности
на жилплощадь, но право проживания обеспечивает. Кроме того, квартира-
то пустовала. Не было у Оли такой необходимости, а может, и возможности
срочно обретать эту самую крышу… А вот у нас – есть. Завтра надо чуть
свет вставать и ловить Степу, пока трезвый. Граф, кажется, боится
поленьев. Вон как понесся наверх ставить ведра под прорехи, заметив
Наташу с поленом в руке. Наверное, у него условный рефлекс на полено –
ассоциируется с женой и синяками. Впрочем, когда граф хорошо пьян, то,
наверное, как под наркозом – боли не чувствует. Шкура, наверное, точно у
слона. Нет, до тысячи я не досчитаю… А завещание было оформлено
потому, что его в любой момент можно было отменить. Естественно, при
жизни завещателя. Что же это за загадочная личность, Оля Решетникова?
Может быть, Решетников – фамилия Михаила? А Оксана Романовна
оставила при вступлении в брак девичью фамилию – Седых? Надо срочно
возвращаться в Москву. Вот только починим крышу… Та-а-ак! Я тут вся из
себя измучилась, а остальные спят. Даже собаку, которая храпит, мне
сбагрили…
Проснулась я от глухого стука – Наташка упала с кровати. Первой в
себя пришла Татьяна. «Орлята учатся летать!» – бодро пропела она.
Я посчитала своим долгом посочувствовать подруге и печально
взвыла. Но это была уже другая песня: «Опустела без тебя кровать…»
Денька сидела на моей правой ноге и тихо повизгивала, не зная, что и
подумать.
– Блин! – прокомментировала событие Наташка. – Приснилось, что я
дома, на своем двухспальном аэродроме. Сколько там времени? Восьмой
час? Ну и ладно, считайте, что «подъем» я сыграла.
– Нет, вы еще вполне можете полежать, – зачастила Татьяна. – А я
пойду за Степой. Только бы он проспался!
– Не волнуйся, я сама навещу ирода. Через пять минут будет уже на
крыше.
– Эк тебя уронило! – посочувствовала я подруге.
– Ну не через пять минут, – заколебалась Наташка, – а в течение
получаса будут!.. Оба!
Вернулась она быстро. К великому удивлению, оба покорителя высоты
появились под окнами нашей избы почти следом. Слегка пьяные, но
полные решимости довести шиферные работы до логического конца.
– Каждый разбитый лист приравнивается к двум стаканам! Трезвость –
норма жизни! – строго напутствовала героев труда Наталья.
Работа закипела и не прекращалась вплоть до вечера.
Пятнадцатиминутный обеденный перерыв, в течение которого Степа и граф
с аппетитом навернули борщ, не в счет. В семь часов Степа заявил, что
основная часть сделана, осталось только украсть где-нибудь пару досок и
пару листов железа на конек. Татьяна предложила «украсть» эти материалы
из того же места, где у бабушки лежал шифер. Мужики нерешительно
переминались с ноги на ногу и поглядывали на небо, намекая, что вот-вот
стемнеет. Я была склонна с этим согласиться. Но стоило подойти Наталье,
как нос Степы тревожно вздрогнул, а граф решительно сказал, что нечего
терять зря время – после восьми будет темно.
 Примерно через час усталые, но довольные герои с изумлением
взирали на дело рук своих…
– Да-а-а, – протянул Степа, и его нос, живший самостоятельной
жизнью, трепетно задрожал и зашевелился, демонстрируя полную
солидарность с хозяином: вот, мол, оно как бывает! Побледневший Монте-
Витька, не выдержав напряжения, сел на лавочку.
– Ну, будем рассчитываться? – печально спросила Наталья, и Степин
нос заволновался еще больше.
Клянусь, подруга была готова заплакать.
– Моему денег в руки не давать! – послышался с дороги голос
Нинки. – Девка без зимних сапог.
– Девятый вал, – тоскливо пробурчал себе под нос граф.
– Значит, так, – подвела итог Наталья. – Я рассчитываюсь с
генеральным подрядчиком Степаном, а он рассчитывается с Виктором на
глазах его жены, являющейся его полномочным представителем. Степа!
Бери деньги и знай – ты погубил мою жизнь!
Нос Степы крупно вздрогнул и замер. Генподрядчик что-то бурчал о
вынужденном спасении своей жизни. Я не очень поняла. Нос заглушал все
слова.
– Сиди! – решительно опустила графиня на место встрепенувшегося
было Монте-Витьку, и тот покорно сник.
Секрет своего мастерства вести диалог с алконавтами Наталья выдала
вечером на крыльце. Ниночка, как истинная графиня, уговорив одна
бутылку любимой рябиновки во время устроенного нами прощального
ужина, была не очень любезно отправлена спать графской дочерью
Александрой. Наташка без признаков хвастовства поведала, как утром по
дороге к Степе-носу перехватила графа Монте-Витьку, возвращавшегося от
друга и собутыльника с ночной питейной смены. «Тебе повезло, –
обрадовала его подруга, крепко схватив за руку, – ты первым избавишься от
своей пагубной тяги к алкоголю. Сейчас и на всю оставшуюся жизнь».
Монте-Витька посмотрел на нее с нескрываемым изумлением. Его мозг
работал совсем в противоположном направлении и мысленно твердил
хозяину: «А зачем такая жизнь вообще нужна?» Только в более
решительных выражениях. Витька недоверчиво ухмыльнулся и почесал
макушку, раздумывая, не послать ли Наташку туда, куда послал вчера нашу
крышу. Подруга многозначительно улыбнулась и твердо сказала: «Можешь
зря не стараться. Туда не пойду. Все твои мысли – как на ладони. Моя
профессия такая – врач-психиатр-экстрасенс-нарколог». Витька испуганно
шарахнулся в сторону. Наташка строго погрозила ему пальцем и добавила:
«Не шали! Я лечу алкоголиков и бесконтактным способом. В радиусе
двадцати пяти километров… Хотели завтра уехать, но теперь уж все равно
надолго здесь застряли. Пока крышу будете чинить, нормальных людей из
вас сделаю. Сейчас пойдешь домой, и тебе будет плохо. Захочется выпить,
но это желание возникнет в последний раз. Выпить ты уже не сможешь –
наизнанку вывернет. Чувствуешь потребность в стакане?» Глаза Натальи
смотрели на графа в упор, и он с ужасом ощутил признаки нестерпимой
водочной жажды. «Стой! – сорвавшимся на петушиный крик голосом,
остановил он Наташку. – Стой… Че ж так сразу-то? Сегодня надо крышу
доделать!» – «Одно другому не мешает, – строго возразила подруга. – А
если крышу почините, завтра нам надо уезжать… Закрутимся – и не
успею». – «Ща, я мигом назад, к Степке», – перебил ее граф. – «Нет! –
приказала Наташка. – Сесть на крыльцо и ждать! Я сама с ним поговорю».
Обработка Степы-носа несколько отличалась от Монте-Витькиной.
Вытянувшись в струнку и сложив руки на груди, Степа лежал на ветхой
тахте, ножками у которой служили кирпичи.
Лежал он прямо в рабочей одежде. Глянув одним глазом на Наташку,
недовольно пробурчал: «Сегодня воскресенье. Отдыхаем. Завтра и
начнем…» «Да хоть послезавтра, хоть через месяц, – равнодушно сказала
Наталья, внимательно оглядываясь по сторонам. – Так! Лежак я твой
выкину к чертовой матери… Это тоже долой». Наташка смахнула с комода
нагромождение хлама, в котором смогла различить только стаканы, секунду
поразмышляла и сдернула заодно грязную кружевную мини-скатерочку
вместе с прилипшими застарелыми остатками закуски, хранившейся с
незапамятных времен. Потом пошла сметать все со стола. Жалобный звон
стеклянной тары молил о спасении. Степа, матерясь, вскочил и потребовал
разъяснений. Наташка поправила волосы перед засиженным мухами
зеркалом, давно забывшем о своем предназначении, и брезгливо скинула
его вниз. «Степа! Я переезжаю к тебе, любимый. – Степин нос отчаянно
запротестовал. Руки тоже. Слов не было. Очевидно, Степа ими подавился. –
Ну не стоит так волноваться, дорогой. Я не могу без тебя жить. А ты ко мне
со временем привыкнешь… – Подобие покрывала с тахты вместе с
матрацем полетели на пол. – И тебя вылечим! – Наталья заботливо
погладила Степу по плечу. – Видишь, как твоего приятеля корежит? Он
тебе расскажет о моей профессии. Нет, ты не на дверь, ты в окошечко
посмотри». – На крыльце действительно дрожал крупной дрожью граф. То
ли с похмелья, то ли от утреннего холода. Степа потерял способность
рассуждать, но подруга упорно этого не замечала. «Если бы не крыша, мне
пришлось бы завтра уехать, – порадовалась она. – Такая удача! Поживу
подольше, ты поймешь, что к тебе пришла большая любовь. А то ведь
уехала бы, не укрепив как следует свои и твои чувства. Кто знает, может,
долг перед мужем и пересилил бы… Он мне недавно перстень подарил. С
бриллиантом. Не хотелось бы возвращать ему три тысячи долларов. Ну да
мы с тобой заработаем. Татьянина крыша не последняя в твоей жизни.
Ладно, – заторопилась Наташка, не хочу себя компромментировать. И так
задержалась. Встретимся попозже. Я сама тебя найду. Из-под земли
достану, милый… Не провожай, – предостерегла она Степин нос, – плохая
примета. – И выпорхнула на крыльцо. Перепуганный граф торопливо
вскочил и раскланялся. – Ах, какой был мужчина! – Наташка мечтательно
закатила к небу глаза. – Настоящий полковник!» Граф ломанулся в
открытую дверь и полетел на встречу с неизвестным… Наташка, отметив
момент приземления Монте-Витьки, удовлетворенно кивнула головой,
посчитав свою миссию успешно выполненной…

Стало прохладно. Деревня, казалось, спала. Света в домах не было.

Время от времени издалека доносился свист и взрывы хохота – гуляла
молодежь. Иногда лаяли собаки, и Денька, лежавшая на крыльце, глухо
ворчала.
– Ты уверена, что мы можем уезжать? – спросила я пригорюнившуюся
Танюшу.
– Да как вам сказать? Уверена. Но не хочу, чтобы вы уезжали. С вами я
успокоилась. Страх, кажется, прошел. Только не дает покоя это странное
сходство погибшей женщины со мной. Ее наверняка приняли за меня…
Хочется разобраться во всем.
– Для этого есть мы. – Я поправила на ее плече сползшую было
куртку. – Есть кое-какие надежды на положительный результат. При первой
возможности тебя отсюда вытащим. А пока не в гостинице же тебе торчать.
У тебя, кстати, мобильник оплачен?
– Да. Перед отъездом оплатила. Девчонки, вы… Хотя ладно, не надо. Я
вот только все думаю, почему он так сделал?
– Нашла о чем думать! Вот выясним все, тогда и будем думать, –
прервала ее терзания Наталья. – Чего уж там! Все козлы. Пойдемте-ка
спать. Завтра надо собираться в обратную дорогу. А то Степа-нос в
партизаны уйдет. У него все-таки хозяйство – дом, две курицы и дача. На
кого покинет?
Наташка права. Сначала следует во всем разобраться, а потом
страдать. Куча накопившихся вопросов и так не давала спокойно спать. Вся
беда в том, что столь скорого возвращения члены наших семей не ждали.
Если хорошо подумать, то не могли же мы, приехав поздно в пятницу, за
выходные дни отправить мою бедную тетушку в интернат! Причем не имея
на руках так называемой путевки в интернатовскую жизнь. Следовало для
приличия пару денечков выждать. С другой стороны, не хочется терять
времени, о чем я прямо и сказала.
Наталья призадумалась, но не надолго:
– А почему бы нам твою тамбовскую тетушку не похоронить?
Я даже слегка испугалась:
– Как это так сразу?
– Очень просто. Будем считать, что это производственная
необходимость. Не можем же мы допустить простоя в работе.
– Не знаю… Не уверена… Что-то слишком много похорон. Да и жалко
ее как-то.
– Ты лучше Татьяну пожалей. И меня тоже. Тетушка твоя пожила,
слава богу. Нам бы до таких лет дожить!
– А сколько ей лет, ты не помнишь?
– Интересно! Тетушка-то твоя… Подожди, где у тебя тетушка?
– В Тамбове…
– Да нет там у тебя никакой тетки! И никогда не было. Мы ж ее
выдумали.
– ?..
– Дошло? – Наташка радовалась, как ребенок. – Вот как выдумали, так
и похороним. Не дождалась она нас. Приехали, а там такое горе! Сегодня и
похоронили. А завтра, значит, в дорогу.
– Ой, – вскрикнула я, – так мне же следовало позвонить Димке и
сообщить печальную новость.
– А ты ему вообще-то звонила за эти дни?
– Не-ет. – Я запоздало раскаялась.
– Немудрено: пожалела любимых людей. А потом, когда ж тебе было
звонить, так закрутилась! И я с тобой тоже – сплошная беготня. Завтра и
позвоним.
Со сборами в обратную дорогу не торопились. Из Тамбова, если не
гнать, скоро не приедешь. Осень очередной раз взбрыкнула, и с утра опять
установилась теплая погода. Солнце, извиняясь за временный прогул,
вовсю старалось подсушить многочисленные лужи. Наталья деловито
проверила запасы продуктов в холодильнике и все запоры на дверях. В
десять часов прибежала Нина и попросила прихватить до Николинского
Шурку. У них произошло радостное событие: честно заработавший
чекушку муженек выпил ее в одиночестве и всю ночь не вылезал с огорода.
К утру рвота измотала мужика вконец, и он слабым голосом попросил
привезти ему какое-нибудь лекарство из аптеки. Наташка понимающе
кивнула и велела купить фестал и церукал.
– Две таблетки фестала и одну церукала. Оклемается.
В одиннадцать мы были готовы к отъезду. Соседи вышли нас
провожать. Шурка сунула мне в руки какой-то пакет:
– Это вам с теть Наташей. Мое хобби. Только рамки мне папка делал.
Денька нехотя забралась на заднее сиденье. Татьяна тихонько плакала,
Наташка тоже. Я не успевала их уговаривать. Только слова о том, что они
тормозят расследование и увеличивают время вынужденной ссылки,
заставили их прекратить рыдания. Лицо Танюши приобрело скорбное
выражение великомученицы. Наташкино – суровое и решительное. И тут,
уже сидя в машине, всплакнула я. Подруга решительно рванула с места,
Денька, как всегда, свалилась вниз и моментально вскочила назад.
– Сколько километров со мной отмахала, а никак не научится
правильно ездить! – сделала собаке выговор Наташка.
– Ой, я валяюсь! – заорала Шурка. – Смотрите, смотрите! Степа-нос
вас провожает!
Из-за угла последнего дома осторожно выглядывал Степушка.
Наташка с любимым не попрощалась…
В Николинском высадили Александру, и она, помахав нам рукой,
бодро понеслась в аптеку. Забежали к Ларисе Никифоровне попрощаться и
попросили наведываться к Танюшке.
– Да я ее уговорю ко мне переехать. Мои ребятки в отпуск собираются,
к родителям Лерочки, а потом на море. Нам вдвоем замечательно будет, –
сказала она.
Я уже уселась в машину, когда услышала оглушительный визг
подруги, решившей было поправить сумку в багажнике. Непонятно откуда
взявшийся оголтелый петух, сверкая белым оперением, налетел на
Наталью, и она, прикрываясь рукой, с визгом отскочила в сторону. Петух не
рассчитал, видно, и влетел в машину. Денька расторопно сиганула с
сиденья вниз и на всякий случай вжала морду в передние лапы. Петух, по-
своему матерно выражаясь (а откуда ж ему было набраться хороших
манер), пошаркал лапами о сумку, покосился на мое каменное изваяние,
захлопал крыльями и победно заорал: «Кукареку!!!»
– Ах ты, голубь недоделанный! – опомнилась Наташка и, схватив
подвернувшуюся хворостину, попыталась выгнать нахала из машины.
Петух подскакивал, грудью отражал атаки и орал, но уже благим
матом. Потом до него дошло, что перевес сил на стороне противницы, и он
испуганно заметался по салону в поисках вылета.
– Ирка, да отомри ты наконец, открой свою дверь, может, этот козел
вылетит! – крикнула подруга.
Я вздрогнула и выполнила приказ подруги. Петух взлетел ко мне на
голову и, только прихватив клок моих волос, покинул салон. Мужественная
Денька из-за моей спины яростно облаивала петуха, без оглядки лупившего
в сторону своего гарема, ставшего свидетелем его позора. Подбежавшая к
финалу Лариса Никифоровна укоризненно покачала головой:
– Это не петух, а тайфун! Его Терминатором зовут. Соседка давно
собиралась на суп пустить, да муж возражает. Он у них вместо сторожевого
пса.
– Таких петухов следует на цепи держать! – громко заявила Наташка. –
И выгуливать только в наморднике!
Еще раз попрощавшись с пожилой женщиной, мы тронулись в путь.
По дороге я не торопясь рассказала Наталье о том, что мне удалось
узнать и к каким выводам я пришла. Подруга на глазах мрачнела.
– Эти новости не для Татьяны. Во всяком случае, пока ей лучше
оставаться в неведении, – сказала она.
Наталья вела машину на скорости не более тридцати километров в час.
Лужи, казавшиеся легкомысленными, неожиданно оказались хорошо
замаскированными ямами, в чем мы имели несчастье убедиться и, что еще
хуже, – убедить в этом ни в чем не повинных жителей деревень. Свободное
и уже подсохшее пространство на улицах местами занимали собаки и куры.
И освобождать не торопились. Машина шла осторожно – по лужам, как по
минному полю. Наконец выползли на асфальтовую прямую к Спас-
Клепикам. Многочисленные выбоины уже не пугали, и Наталья увеличила
скорость аж до пятидесяти километров. Странно, несколько дней назад
дорога показалась лучше.
Обратный путь прошел без приключений. В разговорах о душе и
духовном начале. Не знаю, что послужило причиной, но бравые
инспекторы ГИБДД почему-то избрали именно нашу «Ставриду» в
качестве транспортного средства, достойного подвезти до подмосковных
Люберец священника. Правда, первоначально им, как и отцу Афанасию, не
понравилось выражение лица на Денькиной морде. Не убедило даже
утверждение, что собака такой и родилась. Денька обиделась и, посмотрев
на священнослужителя печальными глазами, понуро улеглась, отвернув
морду. Раз, мол, она вам не нравится. В смысле, морда… Неплохо бы
посмотреть со стороны на свои… В смысле, гибэдэдэшные.
С этого момента в сознании присутствующих за бортом произошел
коренной перелом. В результате я оказалась на заднем сиденье с Денькой,
за что моя левая щека была благодарно вылизана. Вместе с ухом. Спастись
от выражения собачьей признательности помешала не вовремя застрявшая
в пустой сумке нога. Наталья тронулась с места, естественно не обращая
внимания на мои попытки освободиться от сумки и от Деньки. Отец
Афанасий оглянулся, дабы помочь – хотя бы участием. Милая собака
скрепя сердце облизала и его: неудобно все-таки обиду таить.
– Сидеть!!! – раздался громоподобный глас Наташки.
Все шарахнулись на свои места и уставились на дорогу. Подруга такой
исполнительности не ожидала и долго объясняла священнику, что к нему
эта команда отношения не имела.
Возню я прекратила. Правая нога прекрасно доедет и в сумке, тем
более что я с самого начала двинула молнию не в ту сторону. Отец
Афанасий разговорился, и я окончательно забыла про неудобства. Ну когда
бы и где я смогла узнать о том, что в старину святые иконы делали
исключительно из липы. А липу для этих целей срубали только на
новолуние. На липовую доску рыбным клеем наклеивался холст. Его
олифили, потом грунтовали и покрывали тонким слоем золота, чтобы икона
как бы светилась изнутри. Писать икону начинали отнюдь не с лика
святого. Сначала писался фон, потом одежда и только на шестой день,
очередной раз помолясь, приступали к священному лику. Ибо сам Господь
создал человека только на шестой день. До этого создавал ему все
подходящие условия для жизни, которые тот потом презрел.
– А ведь наш праотец был двоеженцем! – неожиданно воскликнула
Наталья. – Наша праматушка Ева была у него второй женой! Верно?
Первая была вылеплена из глины, – продолжила подруга. – Вероятно,
показалась чересчур самостоятельной. Да кого ж из представителей
мужского рода это устроит? Вот и решено было использовать вторсырье…
Интересно, какое ребро у Адама пострадало? То-то я чувствую в некоторых
мужчинах, мягко говоря, некоторую неполноценность. Это у них
наследственный фактор! Ну да к чему это я все? – Наталья
призадумалась. – А! Вот к чему: мой отец, царствие ему небесное, был
четвероженцем! Выходит, это исторически почти оправданно. Дети всегда
идут дальше своих родителей…
Полемика между отцом Афанасием и Натальей по вопросу
происхождения мира и человека была увлекательна и продолжалась долго.
В результате подруга пришла к знакомым постулатам: перед Богом все
равны и лучше один раскаявшийся грешник, чем девяносто девять
праведников. Далее разговоры коснулись и мирского. У придорожного
магазинчика купили минеральной воды и заодно узнали от отца Афанасия,
что слово «пиво» никакого отношения к этому хмельному напитку не
имеет. Встарь это слово обозначало любое питие – квас, морс, медовуху,
березовый сок и далее по списку…
Я молчала-молчала и наконец решила принять хоть какое-то участие в
беседе. Доказать материальность своего присутствия, а заодно и потрясти
впередсмотрящих кое-какими знаниями. Поводом послужила придорожная
травушка-муравушка. Зелененькая. Ее приволокла подруга вместе с
Денькой и ошметком грязи на собственных кроссовках.
Пока Наташка шаркала подошвами по земле, держась за открытую
дверцу машины, я скромно поведала, что к ее ногам пристала настоящая
трава-мурава. Так наши далекие предки называли спорыш – изящную
травку, в изобилии росшую на наших дачах. Но блеснуть
осведомленностью и далее мне не удалось. Отец Афанасий перехватил
инициативу и поведал, что спорыш являлся отличным сырьем для
изготовления зеленой краски путем муравления, то бишь длительного, чуть
ли не полгода, томления в печках. Причем заготавливали для этих целей не
всю травку целиком, а только узелки. Наташка поняла этот рассказ по-
своему, решив, что ей предложили не разбрасываться ценным сырьем. В
результате мне не очень любезно было предложено лично возобновить
утраченный со временем процесс муравления, а не заводить дурацкие
разговоры. Больше я в беседу не вступала, а когда проснулась в Люберцах,
решила спросонья, что отец Афанасий не выдержал Натальиных
раскольнических идей и решил бежать. Ан нет! Он просто приехал к
конечному пункту назначения. Простились мы тепло и сердечно. Мне
показалось, что священник испытывал ко мне при прощании более теплые
чувства, чем к подруге. Не иначе как был благодарен за длительное
молчание в пути.
– Вы знаете, – сказал он напоследок, – у вас с собакой удивительно
похожее выражение глаз.
«Чай родня, – едва не вырвалось у меня, – все мы, как нас тому долго
учили, родом из Мирового океана…»
До Кольцевой дороги обсуждали с Натальей планы дальнейших
действий. Прежде всего, единогласно постановили: неделю на работу не
ходить, тщательно скрывая свое преждевременное возвращение от
администрации по месту работы. Практика показала, что совмещать
трудовую деятельность с расследованием преступления весьма
затруднительно. Потом решили заехать на бывшую квартиру мамы
Танюши. Хотя Татьяна и говорила, что соседи по лестничной клетке
сменились, но ведь кое-кто из старых жильцов остался. Да и новые
пригодятся. Я достала справочник сельского электрика (ошибочно
захватила его из дома вместо авантюрного романа) и проверила наличие
фотографии, на которой Татьяна с букетом тюльпанов и мной на отшибе. Я,
по моему мнению, на этом снимке была совершенно ни к чему: со
здоровенным ломтем хлеба в руке и чуть большим по размеру куском
колбасы лучше всего смотрелась бы в тени самовара, но…
фотографировала Наташка. Не будешь же всем доказывать, что все это
подруга принесла с собой и попросила просто подержать. Правда,
исключая тюльпаны.
По пути заехали отобедать в «Ростикс», предварительно освободив
мою ногу от сумки.
– Не возражаешь? – спросила Наташка и, не дожидаясь ответа, легким
движением руки сломала молнию. – Вытаскивайся. Без молнии можно и
обойтись. Главное, сумку не разносила, – прокомментировала она свои
действия.
Спорить я не стала.
Не так давно мы обзавелись пластиковыми карточками «Виза» и
успешно пускали этим пыль в глаза окружающим. Когда я на работе в
поисках ключей вытряхнула содержимое своей сумки, случайно
оказавшийся рядом шеф выхватил из общей кучи вещиц мою «Визу» и,
покачав головой, завистливо сказал, что я определенно живу на нетрудовые
доходы. Помнится, мне довелось испытать чувство гордости. За то, что это
не так. История получения карточек проста, как манная каша. Фирма
проводила рекламную акцию и в рамках этой акции обеспечивала
посетителей пластиковыми карточками «Виза» с припиской «Почетный
гость». Став «почетными гостями» почти случайно, мы с Наташкой уже
успели обзавестись кругленькой суммой на накопительном счете. В сто
российских рублей каждая. Но ведь это, думается, не главное…
Усачевская улица оказалась довольно старым и спокойным местом для
эксклюзивного проживания. Об этом скромно напоминали новые
нестандартной планировки многоэтажные дома, безуспешно пытавшиеся
скрыться за чугунными решетками заборов. В некоторых дворах били
фонтаны. Осенние клумбы поражали своим пышноцветьем.
Бывший дом Анастасии Владимировны, простая многоподъездная
девятиэтажка, с изумлением смотрел на новое окружение: было такое
впечатление, будто он задремал и, очнувшись, понял, что случайно
оказался не на своем месте. Во дворе играли и с визгом носились дети. Кто
под присмотром, кто – без. В зависимости от возраста и наличия бабушек.
 Мы поднялись на седьмой этаж и решительно позвонили в квартиру,
много лет считавшуюся Татьяниной. Как и следовало ожидать, нам не
открыли. На звонок в дверь соседней квартиры тоже никто не откликнулся.
Зато в следующей повезло. Дверь с маху распахнулась, и на пороге возник
долговязый подросток в широченных штанах и растянутой белой майке
навыпуск.
– Ну и че? – вызывающе спросил он нас.
– Ниче, – скромно пожала плечами Наташка. – Спросить хотели…
– Че спрашивать? Дал в глаз и еще раз дам! Ништяк! Зато сразу
врубился.
– Ну дал и дал. Может, оно и вправду «ништяк», – легко согласилась
Наташка. – Не нам же…
Тинейджер слегка опешил и на всякий случай вернулся к точке
отсчета:
– Ну и че?
– Ниче… – Подругу заклинило. – Спросить хотели…
Беседа явно пошла по замкнутому кругу. Я посчитала своим долгом
вмешаться.
– Молодой человек, – просто лучась доброжелательностью, начала я, –
вы не знаете, живет ли кто-нибудь в квартире напротив?
Молодой человек вопроса не понял. Наморщив лоб и придав
задумчивому взгляду легкий налет дебильности, он уставился на меня. Я
вопрос повторила. Медленно и по слогам. Он кивнул головой и сказал:
– Нет.
– Не живет или не знаешь? – упорно шла я к намеченной цели.
– А вам кого надо? – последовал встречный вопрос. – Если Красикова
С. А., то это я. Дал в глаз и еще раз дам!..
– Да кто тебе мешает! – рассвирепела Наташка. – Только повремени
чуток и ответь на вопрос…
– Видите ли, уважаемый С. А., – опять подключилась я, – нам глубоко
по барабану ваше упорное желание дать кому-то в глаз. Нас интересует,
живет ли кто в квартире напротив.
На этот раз мыслительный процесс у подростка занял меньшее время:
– Так вы не из детской комнаты милиции?
– Нет, – ласково утешила его я. – Мы, смею надеяться, вышли из
детского возраста. А в милицию вообще не обращались…
– А-а-а. – С. А. оживился. – Мы тут с отцом разъехались, так он как
нажрется, приезжает сюда по старой привычке мать бить. Я вчера ему в
глаз дал. А он обещал на учет в детскую комнату милиции поставить,
козел!
– Козел! – с энтузиазмом подхватила Наташка. – Я бы тоже ему в глаз
дала…
– В следующий раз, – осадила я подругу. – Так что насчет соседей?
– Живет там одна. Мы только два месяца назад въехали. А она вроде
чуть раньше. У нее муж погиб. До этого с ним жила. Нормальная тетка.
Я торопливо достала фотографию Татьяны и показала подростку:
– Это она? – Свою фигуру я предусмотрительно закрыла указательным
пальцем.
Он даже вглядываться не стал, опознал соседку сразу. И также сразу
насторожился.
Уловив эту настороженность, я поспешила успокоить мальчишку,
сказав, что Ольгу много лет ищет родная сестра. Они близнецы. И вот
можно было бы порадоваться за них, но, как назло, не можем застать
владелицу квартиры дома. С. А. еще раз задумался:
– Да я ее сам давно уже не видел. Почти полмесяца.
– Как думаешь, может, остальные соседи что подскажут?
– Вряд ли. В другой квартире ваще площадь азеры снимают. Их всю
дорогу дома нет. Тут участковый приходил, они заперлись и не открыли.
На верхнем этаже с нами разговаривать не захотели. Отделались
стандартной фразой: «Ничего не знаем и знать не хотим».
Спустились на этаж вниз. Пожилой мужчина с крупными чертами
лица недоуменно посмотрел на нас и заявил, что подробности чужой жизни
его не интересуют. На наше счастье, они интересовали его жену. До такой
степени, что она пригласила нас в квартиру. «Хрущевка улучшенной
планировки», – подумалось мне. Но если дешевые «хрущобы» призваны
были спешно решить вопрос выселения нашего народа из подвалов,
полуподвалов и бараков, что служило до поры до времени хоть каким-то
оправданием этому бредовому проекту, то квартиры в девятиэтажках
являлись прямым издевательством над этим самым народом. Ну чем,
скажите на милость, отличается двухкомнатная распашонка от
двухкомнатной хрущевки, в которой одна из комнат проходная?
Любознательная хозяйка сначала выяснила, по какому поводу мы
интересуемся квартирой Анастасии Владимировны. Удовлетворив ее
любопытство тем, что у нее через много лет нашлись родственники,
потерянные во время войны, мы приступили к расспросам. Результат был
ошеломляющий: Анастасия Владимировна оказалась гордячкой и
отличалась заносчивостью. Жила вместе с дочерью Татьяной и матерью. В
связях, порочащих ее женское достоинство, замечена не была. Ни с кем в
доме не дружила, в гости ни к кому не ходила, к себе тоже не приглашала.
Антонина Витольдовна, как звали нашу собеседницу, пыталась было
завязать дружеские отношения с соседкой, не раз приглашала ее посидеть у
дома на лавочке – всегда ведь есть что и кого обсудить – и постоянно
натыкалась на вежливый, но решительный отказ. Правда, Анастасия
Владимировна много работала – поздно приходила, рано уходила и даже
домой брала работу. Ее мать – Елизавета Семеновна, царствие ей небесное,
была женщиной более общительной и жаловалась, что Настенька себя
совсем не жалеет. Девочка у них росла добрая, вежливая такая, но вот
выросла… Нет, сначала-то ничего была. Замуж вышла и вместе с мужем
частенько жила у матери. Елизавета Семеновна к тому времени уже умерла.
Анастасия очень тяжело переживала ее смерть. Одна радость – дочка
Татьяна. Да только много мы, матери, взрослым детям-то нужны? Виду, что
ей плохо, Анастасия, конечно, не показывала. Похудела, потускнела, но
никому не жаловалась. Собиралась через год пойти на пенсию и уехать в
деревню. Не дожила. А как радовалась, что скоро все переменится. Танька
спохватилась, да поздно было. Но что правда, то правда – по матери
убивалась. Даже жить в свободной квартире не стала. А когда заезжала,
выходила очень заплаканная. Долго жилплощадь пустовала – нет бы сдать
кому. А потом вдруг объявилась. Одна. Без мужа. Бросил ее, наверное, а
может, сама ушла. Ни с кем из прежних жильцов не здоровалась и не
задерживалась. Вроде как не узнавала. Понятное дело – вдруг спросят, где
муж? Стыдно признаться, что одна осталась. А чего ж тут стыдиться-то?
Катерина, что ниже этажом живет, тоже ушла от мужа. И года не прошло,
как разбогатела, – деньги стало некому пропивать. Мебель купила… А
Татьяна и жила как-то странно. Квартиру от мебели освободила, а новую не
приобрела. Только стол, табуретки и диван. Ну да, наверное, гарнитур
хотела купить, а может, и с мужем думала помириться. Не помирилась. С
другим сошлась. Видела его, когда этот господин к Татьяне в дверь звонил.
Хорошо одетый, с букетом. И целых два пакета набитых с собой припер.
Антонина Витольдовна спросила: что ж ты, мол, Танечка, со своим новым
молодым человеком не познакомишь? А она так покосилась недовольно и
говорит, что она не Танечка, а Ольга. Вместе с мужем и имя сменила.
Пришлось ей так прямо и сказать – имя менять нельзя. С ним каждому своя
судьба определена. В последний раз соседка ее видела с полмесяца назад.
Может, больше. Про мужа спрашивать неудобно, так про свекра со
свекровью спросила. Вроде как про здоровье. Она ничего не сказала, но
призадумалась. Вот и сейчас ее нету.
Я принялась искренне благодарить Антонину Витольдовну и уже
встала, намереваясь распрощаться, но последние ее слова буквально
приковали к месту:
– А что ж вы опять-то пришли? Я ж в прошлый раз вашей работнице
все рассказала. Такая хорошая женщина – конфеты мне принесла…
– Пожилая такая? Блондиночка? – нашлась Наталья.
– Да нет, рыженькая. Крашеная. И молодая, сорока нет. В темных
очках была. Сказала – недавно операцию на глазах перенесла, врач велел
так ходить…
– Давно она была?
Мой вопрос прозвучал излишне резко, и Антонина Витольдовна
испугалась.
– Да с год назад… Нет, поменьше. Сразу после Восьмого марта. Когда
конфеты мне дарила, поздравила с прошедшим. – Голос пожилой женщины
дрожал. – Неужто какая наводчица?!
– Ну что вы, – успокоила ее подруга. – Наша работница. Только она
сразу в марте и уволилась. Темные очки сняла раньше времени и совсем
ослепла. А тут еще осложнение на уши. В общем, и оглохла. Ну где уж ей в
таком состоянии делами заниматься… Сейчас вот восстанавливаем
потихоньку все сведения.
Антонина Витольдовна сочувственно покивала головой и вздохнула:
– Она Татьяну чуть-чуть не застала. Та перед самым праздником со
своим господином уехала.
Полученные сведения требовали осмысления. В голове царил полный
хаос. В машине тоже – Денька от скуки выволокла из сумки мою одежду
вместе с пледом. Плед сгребла под себя, а одежду, включая интимные вещи,
живописно раскидала по сиденью. Наташкино состояние, очевидно, мало
чем отличалось от моего, поэтому она свернула не туда, куда надо, и мы
заехади в тупик. Даже это не привело ее в чувство: через несколько минут,
посвященных хитрым маневрам, мы опять оказались в этом же тупике.
Правда, бывало и похуже. Как в те времена, когда подруга только осваивала
процесс вождения своей «иномарки». Однажды после похожих выкрутасов
по многочисленным маленьким переулочкам мы лихо вырулили на авеню с
односторонним движением. Наташка долго обзывала козлами водителей
всех встречных машин, выразительно крутивших у виска указательным
пальцем. Некоторые даже выражались нецензурно, и подруга очень жалела,
что не может остановиться и поговорить с ними на их же языке. Сомнения
в оскорбительном смысле хорошо знакомого всем жеста зародились тогда,
когда им воспользовалась женщина, сидевшая за рулем встречного «Рено».
На «козла» она не тянула, хотя по «матушке» крыла чище мужиков. Как
назло, свернуть было некуда, а впереди, многозначительно помахивая
жезлом, стоял стройный сотрудник патрульно-постовой службы. Я с тоской
смотрела на плотный ряд встречных машин, понимая, что обратной дороги
нет. Наташка осторожно подъехала почти вплотную к автоинспектору,
прошипела мне коротко: «Не вылезай», выскочила из машины и…
бросилась на шею автоинспектору, как к родному. Он растерялся и замер,
подняв руки вверх и не решаясь приголубить мою подругу. Та, обливаясь
горючими слезами, а заодно обливая ими форму гибэдэдэшника, поведала
истинную правду о том, как заблудилась. Кончилось тем, что поток машин
был остановлен, мы, вдвоем чувствуя себя главой администрации
президента, спокойно и красиво развернулись, и поехали как все
нормальные люди в правильном направлении…
Из «Тамбова» мы вернулись как раз к ужину. Дверь открыл
озверевший Димка, за ним с непроницаемым лицом стояла дочь. Завершал
группу встречающих сын. Выражение его лица расшифровке также не
поддавалось. Я с ужасом вспомнила, что так семье и не позвонила…
Наташка приняла первый удар на себя. И успешно его отразила.
Димкино многообещающее: «Та-а-ак!!!» – было решительно и
бесповоротно задавлено Натальиным:
– Не трогай ее, мы тетю похоронили!
Отметив полную растерянность, проявившуюся у каждого члена моей
семьи по-разному, Наталья весомо добавила:
– Сбросят на баб все проблемы, прикрываясь работой… – и
многозначительно пронесла себя вместе с вещами к своей двери.
Достать ключи она не успела. Дверь, как в метро, открылась
автоматически.
– Та-а-ак… – тихо радовался за порогом Борис. Сзади мстительно
улыбался Лешик. Но недолго.
– Оставь ее, Боря, в покое, – устало сказала я. Надоело слушать и
говорить одно и то же. – Мы тетю похоронили…
– А ты, между прочим, мог бы и ответить на телеграмму. И если уж не
личным прибытием, то хотя бы соболезнованием. – Наташка укоризненно
посмотрела на Димку.
Бедный Димка совсем смешался. Было очень занятно наблюдать, как
он, жестикулируя невпопад, что-то лепечет в свое оправдание под
суровыми взглядами родных и соседей. В конце концов он опомнился и
заорал, стуча кулаком по своей груди:
– Да не получал я никакую телеграмму! Не приносили ее!
– Я ее лично отправляла. В субботу утром. После бессонной ночи. И я
в своем уме! – повысила голос подруга. – И телеграммы сейчас не носят.
Звонят с почты и зачитывают содержание. – Голос опять понизился. В нем
закипали слезы.
– Так это самое… Вы… А мы… Да-а-а… – вступился за Димку Борис,
до этого отличавшийся способностью исключительно правильной
постановки речи. Она, можно сказать, была его особой приметой. – На
даче… Вот!
– Да! – встрепенулся Димка. – Мы же в пятницу вечером на дачу
уехали. А сегодня все с утра разбежались. На почте, наверное, решили, что
в квартире никто не живет.
– Иди домой, Ириша, – вытирая набежавшую скупую слезу, тихо
сказала подруга. – Как видишь, оправдание можно легко найти.
Я мысленно с этим согласилась, горестно потупив глаза, а Наташка
вдруг без всякого перехода заорала:
– Я ж собаку на улице забыла!!!
За мной ухаживали. Меня опекали весь вечер. Было немного стыдно,
но приятно. В конце концов я и сама поверила в реальность наших
оправданий. Немного сбил с толку вопрос мужа, зачем я прихватила с
собой справочник сельского электрика. Я вспомнила Наташку и сказала:
– У тети ведь газ отключили из-за того, что она забыла, как им
пользоваться, так со светом тоже могло случиться что-нибудь не то…
Димка крякнул, вздохнул и ласково погладил меня по голове.
Неприятности начались позднее. Я спокойно лежала на диване и
смотрела ужастик, когда Димка притащил за руку упирающуюся Наташку.
– Отчего, ты сказала, скончалась тетя?
– Сердечная недостаточность… – неуверенно ответила я.
– А вот Наталья говорит, что старушка, пользуясь остатками разума,
начала восхождение на стремянку, сорвалась и упала, ударившись головой
о подоконник!
«Рекламная пауза», – решила я про себя и молча уставилась в потолок.
– Ну и что?! – заорала Наташка. – Мы-то тут при чем? Мы, что ли, ее
столкнули? К моменту нашего приезда тетушку, между прочим, уже в морг
увезли.
– Я не обвиняю вас в ее смерти, – запальчиво пояснил Димка. – Я
просто прошу объяснить расхождение информации о причинах смерти
родственницы.
– А никаких расхождений нет, – сбавила тон Наталья. – Причина
смерти одна – сердечная недостаточность. Так, по крайней мере, написано
в заключении. Я просто пыталась до тебя донести мысль, что мы не успели
разобраться. Сердечная недостаточность как причина летального исхода
указывается почти всем. И уж не тебе ли, врачу, этого не знать. Вот,
посмотри! Растравил жене душу…
Димка перевел взгляд на меня, я опустила глаза на Наташкины ноги,
обутые в новые пушистые шлепанцы, отметив, что она могла бы и
похвалиться обновкой.
– Может, чайку попьем? – виновато поинтересовался Димка.
Мы гордо отказались. Наташка, демонстративно посоветовав мне не
ходить на работу до конца недели, так, будто это не было решено заранее,
отправилась домой, а я с удовольствием стала смотреть фильм о
похождениях бездомного покойника.
Муж был окутан легкой дымкой подозрительности. Несколько раз
порывался что-то спросить, но так и не решился. Молча помаячил в
комнате и ушел. Из кухни доносились обрывки слов. Я приглушила звук
телевизора и смогла расслышать только слово «эксгумация». Это мне не
понравилось. На душе стало тревожно. На экране покойный возлюбленный
в полной тишине пытался очаровать живую и довольно здоровую
любимую. Я подумала, что услугами эксгумации он не пользовался,
поскольку никто его вовремя не похоронил.
– Ну что ты смотришь какую-то муть? – рассердился вернувшийся
Димка. Он вообще не любит фильмы из разряда ужастиков. – Жизнь полна
реальных, а не выдуманных ужасов.
– Выдуманные как раз и отвлекают меня от реальных, – слабо
огрызнулась я.
Димка, засунув руки в карманы штанов, опять зашагал по комнате. Я
продолжала смотреть телевизор, одновременно пытаясь понять, что
случилось с моим мужем.
– На нас свалилось очередное несчастье? – ровным голосом
поинтересовалась я.
– С чего это ты так решила? Ничего. Ровным счетом ничего не
произошло. – Несколько подозрительных взглядов в мою сторону. – Все в
порядке. С работы звонили – больной чуть не умер, – преувеличенно бодро
сообщил он.
Обстановку разрядила Алена. Войдя в комнату с протянутой рукой,
робко попросила подать ей средства на проездной. Димка пошел с ней в
коридор, и я успела досмотреть финал фильма. Покойного, пристрелив для
верности еще раз, бывшая любимая похоронила. И с радостью отправилась
жить полной жизнью, не заметив, как шевелится на могильном холмике
земля… Хорошо, что звук был выключен.
 Я встала и заглянула в большую комнату. Сын набирался ума. Чужого.
Скачивал из Интернета реферат на заданную тему. В наше время готовые
рефераты на голову не сваливались. Заготовки рождались в читальных
залах. Правда, были счастливчики, которым удавалось воспользоваться уже
защищенными работами. Но им хотя бы приходилось их переписывать от
руки. «Как бы то ни было, – решила я, – но мешать творческому процессу
принтера не стоит».
Димка с Аленой сидели на кухне и тихо что-то обсуждали. Я не
прислушивалась, но, уловив фамилию Листратов и слова Димки «мама
ничего не должна знать», насторожилась. Однако они перешли совсем на
другую тему. Я вернулась на диван, включила телевизор. На экране
беззвучно ругались матом участники передачи «Окна». Торопливо щелкнув
пультом, схватила со столика первую попавшуюся книгу и уткнулась в нее.
Вскочила я рано, еще не было и семи. И это несмотря на то, что
заснула только в два часа ночи. Заглянув к сыну, едва сдержала смех –
голова под подушкой, одеяло развернулось поперек, пятки беззащитно
сверкают. Дверь в комнату дочери оказалась закрытой изнутри. Очевидно, в
порядке самообороны. Мои великовозрастные детки имеют обыкновение
иногда драться подушками и конспектами. Но это все же лучше, чем их
детские эксперименты. Недавно выяснились подробности некоторых
развлечений в ранние годы безмятежного детства. Оказалось – платяной
шкаф был излюбленным местом тусовок потому, что там можно было
втайне от родительских глаз обжигать свечкой многочисленные остатки
оперения «синих птиц», именуемых курами, прятать кожуру от апельсинов
и фантики от конфет, облизывать сладкую оболочку таблеток, тщательно
убранных и старательно обнаруженных. От последнего обстоятельства я
чуть не грохнулась в обморок, несмотря на истечение срока давности.
Попутно выяснилось, что стоявшая на кухне колонка с посудой и крупами
была активным участником детских игр и падала на пол четыре раза. Два –
на Славика, один раз – на Алену, чудом избежавшую прямого попадания в
голову. Горшки с цветами тоже сшибал не кот, и тараканы прибегали не от
сеседей, а со всеми удобствами доставлялись в дом из школьной столовой в
ходе спасательной операции при санобработке помещения.
Положа руку на сердце должна признать, что особых хлопот во время
учебы ни Слава, ни Алена нам не доставляли. Алена вообще ухитрилась
отучиться без единого замечания. У Славика было всего два. Но зато каких!
Первое запомнила наизусть: «Уважаемые родители! Ваш сын Слава залез
на крышу девятиэтажного дома и гулял там!» Дневник с этой легендарной
записью хранится у нас до сих пор. Второе замечание было высказано мне
при личной встрече с классным руководителем. На уроке литературы Слава
послал своей однокласснице живое письмо: в самодельном конверте
носился очумевший от страха здоровенный таракан. Почувствовав
пьянящий воздух свободы, тараканище сиганул вон и… В общем, урок был
сорван.
Димка спал поперек кровати. Поразительная способность – во время
сна занять все свободное пространство так, чтобы другим не досталось. А
попробуй разбуди, чтобы подвинулся, – мало не покажется.
Алена унеслась первой. Димон и Славик ушли вместе. Им сегодня по
пути. Интересно, почему Димка поминал Листратова? Виктор Васильевич
после жутких событий прошлого года стал почетным другом и
консультантом нашей семьи. Так, так, так… Листратов… Мне тоже нужен
следователь районной прокуратуры Листратов. Впрочем, его уже повысили.
Он теперь в прокуратуре города. Главное сейчас – не торопиться! Вот
дождусь девяти часов и позвоню Листратову. А пока можно связаться с
Оксаной…
На звонок долго не отвечали. Я собралась уже отключиться, когда в
трубке раздалось решительное:
– Я вас слушаю…
– Оксана, – радостно завопила я, – боялась, что ты спишь. Это Ирина!
– Правильно боялась… Я немного приболела. – Голос обрел живое
человеческое тепло. – Что случилось?
– Ничего. Все в порядке. Ты фамилию при регистрации брака, конечно,
не меняла? Ну с Седых на Решетникову…
Оксана с ответом немного помедлила. Вероятно, соображала, чем
вызван вопрос, но так и не сообразила.
– Нет, не меняла, – раздалось в трубке. – Только при чем здесь
фамилия Решетниковой? Кто это такая?
Теперь уже я подзадержалась с ответом:
– А разве фамилия Михаила не Решетников? Я имею в виду – была…
– Чушь какая-то, – недоуменно произнесла Оксана. – Он был
Кургановым. Слышишь меня, Ира? Курганов Михаил Михайлович. Ты мне
можешь объяснить, в чем дело?
– Пока нет. Вот если бы он был Решетниковым… Ладно, –
заторопилась я, – все хорошо. Просто замечательно. Мне нужна твоя
свекровь. Как только привезешь, сразу сообщи. До встречи.
Пришлось смириться с тем, что фамилия Решетников никакого
отношения к покойному не имела. Если только косвенное. Отсюда –
несколько выводов: либо Ольга не состояла в зарегистрированном браке с
Михаилом, либо состояла, но оставила фамилию от предыдущего брака,
либо впоследствии развелась и вернула прежнюю. Еще один камень
преткновения: настоящая девичья фамилия по отцу должна быть
Альтлерер. Отец погибшего мужа Елизаветы Семеновны был обрусевшим
немцем. В переводе на русский язык Альтлерер обозначает, кажется,
«старый учитель». Эта профессия наследовалась из поколения в поколение.
Цепочка прервалась на Юрии… Удивительно, но Лариса Никифоровна
утверждала, что Танюшина мама пыталась отыскать маленькую Оленьку.
Да разве ж с такой фамилией потеряешься?
Придя к выводу, что чем больше узнаешь, тем больше запутываешься,
я набрала номер Листратова. До помощника прокурора города следователь
Листратов Виктор Васильевич вырос не без моей помощи. Если положить
на одну чашу весов все то, что я год назад сделала для оправдания своего
мужа, подозреваемого в убийстве человека, а с другой – комплекс
мероприятий, которые провернула, затормозив процесс следствия по делу и
ускорив процесс выпадения волос с листратовской головы, то перевес будет
явно в мою пользу. Тем более что с Листратовыми мы теперь дружим
семьями. Ответил он сразу и сразу меня отшил, сославшись на совещание.
Но пообещал связаться, как только освободится.
Несмотря на непонятную чехарду фамилий, интуиция упрямо стояла
на своем: погибшая Ольга Юрьевна Решетникова была родной сестрой
Татьяны и первой женой Михаила Курганова. Она унаследовала
однокомнатную квартиру, принадлежавшую на правах собственности
покойной матери. Воспользоваться квартирой по назначению не могла по
причине временного отсутствия. А это означает, что она все это время
находилась в другом месте. Либо за границей, либо, как это ни прискорбно,
в местах не столь отдаленных. Естественно, с лишением свободы. Это
обстоятельство и должен мне уточнить господин Листратов. Вот только как
его в этом убедить? Да еще чтобы Димке не выболтал…
Продолжаем разговор: если бы Ольга жила длительное время за
границей, едва ли она поселилась бы в пустой квартире. Разве только
бежала оттуда сломя голову и босиком. Еще одно «но»! Соседей она
сторонилась по понятной причине – чтобы избежать расспросов. Ее
принимали за Татьяну – она не удивлялась. Значит, знала о существовании
Танюшки? Тогда почему не старалась встретиться с сестрой? Непонятно.
Впрочем, можно объяснить это длительным лишением свободы. Большой
срок – следствие тяжких и особо тяжких преступлений. Скорее всего,
морально не была готова к встрече с сестрой…
Теперь о Сергее. Он, придурок, чистосердечно признался Татьяне в
измене. С кем – надо проверить. Здесь без Наташки не обойтись. А если
Сергей переспал с Ольгой и потом… Нет, эта версия мне не нравится. Во-
первых, на фиг он Ольге нужен? А во-вторых, не мог же он не поделиться с
Татьяной, узнав о наличии у нее двойника. Это вроде с какой-то стороны и
оправдание… Может, Ольга задурила ему голову? Нет. Не нравятся мне эти
рассуждения. На фиг он… Так. Это уже было…
Скорее всего, соблазнительницу следует искать по месту работы
Сергея. Надо найти бланк – там адрес. Я судорожно принялась искать
бланк. Наташка права. Димка – тоже. Частично. Бардак в голове ведет к
бардаку в хозяйстве. Ну куда же я его дела? Стоило его красть, чтобы потом
потерять… Стоп! Все-таки умной голове бардак не страшен. Во что я была
одета? В свитерочек. А в нем карманов нет. Значит, хранилищем работала
Наташка. Ну точно! Она была в синем пиджаке, и документ я сунула ей в
карман. Там же должно быть свидетельство о рождении Татьяны. Впрочем,
его мы, пожалуй, зря украли.
Я облегченно перевела дух и села звонить Наташке.
– Алло… – рявкнули в трубку.
Одного слова вполне хватило, чтобы понять: мне не рады. Можно
сказать, даже очень не рады. Голос был сонный и злой. Я хотела положить
трубку не отвечая, но, взглянув на часы, подумала, что много спать вредно.
Моя бабушка всегда говорила: «Что спишь – то на свете не живешь».
– Ну какого черта молчать? Ирка! Ты, что ли, онемела? Вот
ненормальная, с утра пораньше подметки рвешь. Ну только, блин, таблетку
выпила и засыпать начала… Катись на работу, дай выспаться, до трех ночи
не спала.
Я положила трубку на стол и зевнула. Сейчас оторется и прибежит…
Короткие гудки послышались минут через пять. Я успела выпить
чашку кофе и предусмотрительно открыть дверь. Подруга влетела вихрем,
но не на метле. А жаль. Этот аксессуар усилил бы ее привлекательность.
Гнев Натальи еще не утих, так что пришлось принимать меры.
– Ты скрыла от меня факт покупки новых домашних тапочек, –
печально сказала я.
Рот подруги захлопнулся, и она озадаченно уставилась на свои ноги.
Передышка пошла ей на пользу.
– Борис подарил, – буркнула она и пошла наливать себе кофе.
– А мне вот никто не подарит. – Печаль в моем голосе грозила
обернуться настоящим горем.
– Думаешь, мне подарок от чистого сердца сделан? Как бы не так.
Просто у этих шлепок подошва мягкая и не стучит по полу, как у старых.
Нет, меня-то устраивало, а вот Бориса… «Твое хозяйственное
присутствие, – говорит, – дорогая, напоминает мне о вечном ремонте в
квартире». Блин! Ну все подарки из меркантильных соображений! Включая
бытовую технику. Вот подарил бы мне для самого себя новую «Шкоду», я
бы еще порадовалась. Увы, увы, мне, Наталье Николаевне… Хоть и держу
карман шире.
– Кстати, о кармане, – обрадовалась я. – Достань из кармана своего
синего пиджака документик – я его тебе в квартире Сергея сунула. Бланк
такой… На нем сопроводительное письмо отпечатано, – пояснила я,
заметив, как округлились заспанные и припухшие глаза подруги. Почти до
нормального размера.
– Не могу. – Наташка вздохнула. – Пиджак на работе остался. Чтобы
коллеги помнили о моем незримом, но постоянном присутствии во время
краткосрочного отсутствия. Ну жарко же было! – возмутилась она, по
достоинству оценив мой суровый взгляд. – На мне помимо пиджака еще
черный свитерок из ангоры был. Ну тот, что и тебе нравится. Не могла же я
снять его и остаться в лифчике и пиджаке. Из двух зол, как говорится… В
конце концов, я не одна разделась. Девчонки тоже лишние шмотки с себя
скинули. Что ты на меня уставилась? Можно подумать, что на мне
солнечные пятна и их уже не отстираешь. Между прочим, их и отстирывать
не надо, они сами по себе исчезают Довольно быстро. Только одно
продержалось двести суток – в тысяча девятьсяот сорок третьем году. А
темными эти пятна кажутся только потому, что их температура на полторы
тысячи градусов ниже остальной температуры поверхности Солнца.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила я.
– Оттуда. Поживешь с моим мужем, не то узнаешь.
– Нет уж, я лучше со своим как-нибудь свой век промучаюсь.
– Как хочешь. Можно подумать – я навязываю. Самой нужен. Так о
чем мы говорили?
Наташка допила кофе и окончательно проснулась.
– О бланке. Позвони на работу и попроси продиктовать номера
телефонов и адрес фирмы.
– Ты что?! Я же еще не приехала! Вот радость – рассекречиваться,
вылезать из подполья и завтра выходить на работу!
– Значит, меня по телефону можно посылать на мое рабочее место?! –
рассердилась я.
– Можно, – убежденно заявила подруга. – Послать можно куда угодно,
не все же идут по назначению. Я знала, что ты, как умный человек, никуда
не пойдешь. А у умных людей и подруги умные. Они же служат косвенной
характеристикой… Опс! А почему бы тебе не позвонить мне на работу и не
узнать эти данные самой?
– Вот тут ты, пожалуй, права…
– Я всегда права! Давай звони…
Прервал нашу пикировку телефонный звонок. Звонил Виктор
Васильевич Листратов. Он весело поинтересовался моим здоровьем, потом,
не меняя интонации и не давая произнести мне ни одного слова, здоровьем
всех родных и близких, а в итоге заявил, что у меня есть одна минута,
чтобы изложить суть просьбы. «Почему сразу просьбы», – хотела я
возмутиться, но время пошло, и я решила оставить выяснение отношений
до лучших времен.
– Записывай, – оборвала я сама себя, – Решетникова Ольга Юрьевна…
– Записал, – спокойно произнес Листратов. – И что? А также почему и
зачем?
Я вздохнула, попросила у Всевышнего прощения и начала врать:
– Если совсем коротко, то Ольга Юрьевна много лет назад поссорилась
с родителями и уехала. Недавно вернулась. У сестры возникли
обоснованные подозрения, что Ольга арендует на длительный срок
тюремные нары, но договор аренды расторгла в одностороннем порядке, то
есть сбежала из мест заключения. Положение щепетильное. Понимаю, что
навязываюсь и затрудняю. Если сложно, то лучше и не надо…
– Хорошо, – остановил меня Листратов. – Выясню – позвоню. – И
отсоединился.
Я даже не успела предупредить, чтобы не говорил о моем звонке
Димке. А впрочем, откуда муж может знать, кто такая эта Ольга
Решетникова?
Наталья внимательно следила за разговором. Пришлось подробно
рассказать о своих предположениях.
– Ты полагаешь, она связана с собственным убийством? – спросила
она, выслушав мои рассуждения.
– Думай, что говоришь! – возмутилась я. – Хотела убить Татьяну, а
убила себя?
– Нет. Хотела убить Татьяну, а Сергей убил ее.
Я потеряла дар речи: этот вариант не был мною доведен до такого
итога. Только из чувства противоречия я принялась разбивать в пух и прах
Наташкину версию. Пух летел в разные стороны. До праха дело не дошло.
На главный вопрос, зачем это было нужно Ольге, Наталья ответила
довольно убедительно:
– Ольга выросла в беспринципной, аморальной семье. Совершила
какое-то (и, может быть, не одно) преступление. Выйдя на свободу не с
чистой совестью, решила обзавестись новым имиджем и новыми
документами вкупе с новой биографией. Лучшей кандидатуры, чем родная
сестра, не придумаешь. Сидя в тюрьме, очаровала мать, и та завещала ей
квартиру, а сама тут же скоропостижно скончалась. Возможно, с помощью
дружков Ольги. Мать ничего не сказала о завещании Танюшке только
потому, что так просила Ольга, убедившая бедную женщину, что Тане не
следует знать об уголовном прошлом сестры. И никому этого не следует
знать, чтобы не кололи потом глаза. Мол, вернется сама и все образуется…
Освободившись, Ольга заняла квартиру матери, села на шею любовнику и
принялась охмурять Сергея, подговаривая его избавиться от законной
жены. В качестве альтернативы предложила себя. Дала понять, что даже
готова стать Татьяной по документам. Он, по воле судьбы, сестер
перепутал и задавил не ту.
Некоторые моменты из рассказа подруги показались достойными
внимания, но интуиция яростно протестовала против версии вцелом.
– А что, собственно, ты имеешь против? – обиделась Наталья. – Угости
свою интуицию пустырником, она и успокоится.
– Твоя версия смахивает на бразильский сериал с русскими
актерами, – буркнула я. – Зачем Ольге новая биография? Она что,
готовилась к преступлению века? Стащить, например, у жены президента
его месячную зарплату, спрятанную от греха подальше под матрац?
– А может, она собиралась удрать за границу с новыми документами
и… приобрести в горах Швейцарии шале…
– С такими деньгами Ольга могла купить здесь любую биографию.
Никого не убивая.
– А если так, то зачем ей охмурять Сергея? Боюсь, что здесь замешана
другая женщина. Помнишь, что говорила соседка Анастасии
Владимировны? Ольгой – Татьяной интересовалась какая-то женщина.
Рыжая. Крашеная. В черных очках… В окружении наших знакомых
такой…
– Есть! – воскликнули мы с Натальей вместе. И вместе же
продолжили: – Машуля!
Сестра Сергея действительно имела каштановый окрас, а на кладбище
ехала в черных очках, объяснив это тем, что на нервной почве глаза
постоянно слезятся.
– А зачем ей это надо? – неуверенно спросила я, еще не полностью
осмыслив открытие.
– Квартира! Сергей переедет к родителям, а она с дочерью…
 – В однокомнатный дворец в Бутове, – завершила я начатое. – И ради
этого стоит пришить невестку!
– Ну на тебя не угодишь! И это тебя не устраивает, и то… – Наташка,
подняв глаза к потолку, подкрепила свои слова жестами. – Сама же орала:
«Машуля!»
– Орала. Но мало ли в Москве темноочкастых рыжих? Да как в
Бразилии Педров!
– Ты как хочешь, а я буду работать в этих двух направлениях!
Мы немного посидели молча, увлеченно наблюдая, как Наташкина
чайная ложка легко скользит по поверхности стола. Наталья не выдержала
первая:
– Давай звони ко мне на работу. Забыла?
Я набрала номер и почти сразу положила трубку.
– Ты же со мной уехала! Я что, по дороге выпала?
Наташка аккуратно положила ложку в чашку и призадумалась.
В итоге появилась альтернатива.
– Пошли к Анастас Ивановичу, – решительно заявила подруга.
Соседка с порога принялась выражать мне соболезнование, но
любезно приглашать в комнату не собиралась. Брать ее штурмом мы не
решились. Оставив меня слушать истории многочисленных похорон
близких и дальних родственников, Наташка исчезла. Через мгновение я
поняла, что подруга просто нашла радикальное решение: вернувшись с
красивой бутылкой, тряхнула остатками коньяка и предложила помянуть
тетю. Это сработало как пароль. Анастас Иванович сосредоточенно
кивнула, посторонилась, и мы получили возможность просочиться в
квартиру.
Мы помянули усопшую, придуманный образ которой уже стал
стираться из памяти. Пустая бутылка пригорюнилась в мусорном ведре, я
пришла в себя от чувства омерзения к напитку и постаралась направить
разговор в нужное русло. Анастас Иванович как бывший работник отдела
кадров по достоинству оценила наше решение не выходить на работу
раньше срока, указанного в заявлениях о предоставлении отпусков без
сохранения заработной платы. Зачем лишнюю волокиту устраивать?
Пришлось бы отменять старый приказ, готовить новый… Она легко
согласилась позвонить. Наталья торопливо набрала номер рабочего
телефона, а я приготовилась записывать данные.
Как вскоре выяснилось, мне можно было и не торопиться. Наташкина
коллега Полина Андреевна напрочь отказалась лезть в чужой карман.
Анастас Иванович пыталась ее убедить, что это не страшнее, чем слазить в
карман к собственному мужу…
– Блин! – прошептала Наташка. – Полинка с ним только развелась.
Мужик без конца обвинял ее в том, что она шарит по его карманам. Она
действительно шарила – искала телефоны любовниц… Попросите позвать
к телефону Елену Николаевну.
– Полиночка, я вас очень хорошо понимаю, – пока Наташка объясняла
мне ситуацию, телефонный разговор вышел из-под контроля. – Я сама
недавно пережила такой стресс! Еще немного, и потеряла бы мужа.
Спасибо Наташеньке – помогла… Я думаю… да… да… Ой, ну конечно
же!.. А он?.. Да-а-а-а? Удивительно! Да? Пациенты? А! Чуть не забыла!
Записываю…
Я взяла ручку, но стержень оказался пустым. Наташка сделала
зверское лицо, схватила коробок спичек, зажгла парочку и, загасив,
протянула мне. Кое-как я записала адрес, телефон и название фирмы.
Ругаться при Анастас Ивановиче было неудобно, и мы мило рассыпались в
благодарностях.
– Не стоит, – пробасила соседка. – Жаль, что у вашей Полиночки такая
неустроенность в личной жизни. В ней даже на расстоянии чувствуется
благородство и порядочность.
Наташка натянуто улыбнулась и кивнула в знак согласия. Полинка по
праву считалась первой сплетницей отдела и второй, после кадровички,
склочницей в масштабах всей клиники. Вдвоем они мирно делили первое
место и по стервозности характеров. Ну да это обстоятельство к делу не
относилось.
Приехав ко мне, мы с Наташкой долго разрабатывали план действий
по получению необходимых сведений о любовнице Сергея. Но так ничего
подходящего и не придумали. Кроме того, что надо наведаться на работу к
Сергею и поискать ее там. Наташка слабо сопротивлялась – мешали две
версии, положенные в основу ее самостоятельного расследования. А мне…
Мне тоже мешали именно они, поскольку мы с подругой постоянно
спорили по поводу их обоснованности. В результате она окончательно
психанула, заявила, что не дурнее меня, и ушла. Через полчаса как ни в чем
не бывало заявилась ко мне, но с новой личиной. Парик, сослуживший
когда-то верную службу в деревне Реченской, лихо сидел на голове. По
моему личному мнению, требовалась в качестве дополнения казачья
фуражка, но за неимением… я не стала говорить об этом вслух.
– Дай твою косметику! – потребовала Наталья. – Она мне не идет,
поэтому в меру изуродует. А больше и не надо. Мы забыли, что в фирме я
могу натолкнуться на Сергея. – Она покрасовалась перед зеркалом в
прихожей, поправила парик и промурлыкала: – Теперь, в крайнем случае,
испугается. Но не очень. Он уже пуганый. Поеду на машине. Чем меньше
народа будет шокировано, тем лучше. Гибэдэдэшники не в счет. «Страшно
далеки они от народа…»
Наталья уехала, а я принялась выяснять телефон ДЭЗа,
обслуживающего дома на Усачевке. Это оказалось не сложно. Сложнее
было разговаривать с бухгалтерией. Бухгалтер упорно твердила, что по
телефону никаких справок не дает. Необходимо личное присутствие с
квитанциями об оплате квартиры. Я сослалась на болезнь. Мне
посоветовали подождать, подлечиться и приезжать в приемные часы.
Пришлось тащиться через всю Москву своим ходом. По дороге купила
коробку шоколадных конфет. Подумала, вернулась и купила еще одну –
себе, любимой, в качестве возмещения морального вреда.
В бухгалтерии была очередь из распаренных людей разного пола и
возраста. Объединяло их в основном одно – зажатые в руках документы.
Некоторые неплохо устроились на немногочисленных стульях и вели
размеренную беседу на бытовые темы. Я покорно заняла очередь и
заскучала. Полчаса протянулись, как час. Устала спина, хотелось куда-
нибудь прислониться, но все стены были предусмотрительно заняты.
– Как собаки! – раздался рядом голос пожилого мужчины. – Такую
очередь отстоял и без толку! Без документов и разговаривать не хотят.
Пойду к начальнику…
Этот всплеск негодования меня насторожил. Замаячила перспектива
повторения чужой ошибки. Как известно, умный как раз на них и учится.
Предупредив стоящих за мной очередников, что временно покину их
приятное общество, я отправилась к директору. Передо мной оказалось
только два человека, и я отметила этот факт как редкое везение.
Разговор с руководителем начала с коробки конфет. Она
поблагодарила, отодвинула коробку поближе к букету роз и приготовилась
слушать.
Говорила я почти правду. Решетникова Ольга Юрьевна занимаемую
площадь освободила по причине случайной смерти. Мне, как
представителю ее законной и единственной наследницы, важно знать одно
– имеется ли задолженность по содержанию квартиры, дабы ее погасить. К
сожалению, наследница по состоянию здоровья не может заняться этим
вопросом сама, поэтому попросила меня.
– У вас есть официально оформленная доверенность? –
поинтересовалась дама.
– Нет, – мягко ответила я. – Не думала, что надо ее оформлять для
решения вопроса о том, нести ДЭЗу убытки по коммунальным платежам
или нет. Именно поэтому пришла к вам. Бухгалтерия бы меня бортанула.
Директриса засмеялась, позвонила кому-то и попросила зайти с
документами. Мигом принеслась полная женщина с растрепанными
волосами и бордовым лицом. Едва закрыв дверь, она принялась ругать
какого-то Совкина, который достал всех своими разборками и жалобами, а
у самого недоплата в два рубля двенадцать копеек. Подойдя к начальнице и
бросив на меня подозрительный взгляд, заорала, не меняя тона:
– У Решетниковой была большая задолженность. Но она погашена. И
коммунальные платежи оплачены до конца года. Будем делать перерасчет,
вам пришлем, потом и доплатите. Листочки с расчетом бросаем в почтовые
ящики. Смотреть надо, – обратилась она ко мне, более мягко.
С этим напутствием я и покинула ДЭЗ, поблагодарив директрису и
предупредив очередь, что стоять в ней не буду. Моему примеру
последовало еще несколько человек, сопровождая уход весьма нелестными
замечаниями в адрес коммунальщиков.
Ехала домой и возмущалась – сведения, которые могла получить за
несколько минут по телефону, потребовали почти четырех с половиной
часов моего личного времени. В качестве еще одного утешительного приза
купила по дороге новый детектив и несколько раз проверила, не обернулся
ли он каким-нибудь техническим справочником. С детективом, так же как
обычно с Наташкой, успешно проехала свою остановку. Возвращаясь, уже
не читала.
Подруги дома не было. Не отозвалась она и по мобильному. Аппарат
был постоянно занят. Это раздражало и нервировало. Включив автодозвон,
я занялась обедом и ужином, а в промежутках и другими хозяйственными
делами. Это нисколько не напрягало голову, и я могла осмысливать
ситуацию. Татьяну никто убивать не собирался. В результате родилось
убеждение, правда ничем весомым пока не подкрепленное. Интуиция – и
только. Собирались убить именно Ольгу. Тогда, когда она ехала к Татьяне.
Женщина чего-то боялась, поэтому и поехала к родной сестре. И была
сбита автомашиной, принадлежавшей мужу сестры…
Интуиция забила тревогу. Я поняла, что нахожусь на правильном пути,
но мне не хватает малюсенькой догадки. Было какое-то несоответствие,
отмеченное ранее, но за невозможностью осмысления оно автоматически
закинуто в один из укромных уголков памяти. Догадка затерялась, но ее
можно отыскать и вновь высветить на дисплее разума.
Тут раздался резкий и длинный звонок в дверь, от которого я вообще
перестала соображать. В состоянии, близком к нервному срыву, я открыла и
узрела озверевшую Наташку. Волна злости накатила и отхлынула вместе с
моим воплем:
– Ну неужели трудно было позвонить!!!
Мой вопль прозвучал в унисон с точно таким же криком подруги. Мы
разом оглохли и от этого одновременно успокоились. Какой толк
надрываться, если тебя не слышат?
Наташка с пакетами ввалилась ко мне и продолжила выяснять
отношения, но уже тихо.
– С кем ты весь день треплешься?! Оба телефона заняты.
– Да? – злорадно поинтересовалась я. – Городской вообще не
задействовался, а мобильник часа два как на автодозвоне – тебе
прозванивается.
– Да-а-а? – удивилась Наташка, забыв про раздражение, и вытащила
свой аппарат. – Тогда почему он не дозванивался?
Настала моя очередь удивляться. Наташка меня опередила и быстро
попиликала кнопками. Глаза ее вылезли из орбит, она протянула мне
телефон.
– Обрати внимание на номер, по которому ты звонишь.
Я обратила – экранчик четко отразил номер моего собственного
мобильника.
– Теперь – городской, – продолжила Наташка. Прислушалась и ласково
сказала: – Иди сюда, несчастная…
Я подошла. Трубка издавала противные короткие гудки: я в спешке не
совсем удачно брякнула ее на место, когда звонила в бухгалтерию ДЭЗа.
Продолжение не замедлило себя ждать. В квартиру влетел Димка и
заорал:
– Что случилось?
– Ничего, – пожала плечами Наташка.
– Как это ничего? – продолжал бушевать муж, размахивая руками. – У
одной два телефона разом заняты – сеанс одновременной трепотни, что ли?
У другой домашний молчит, мобильный тоже занят!
– Проходи, Димочка, проходи, – печально сказала Наташка. – У меня
как раз к тебе просьба: если когда-нибудь мне потребуются услуги «скорой
помощи», не поручай вызывать ее по телефону своей жене.
В дверях нарисовалась Алена. Монолог ее мало чем отличался от
монолога папы, и мне надоело слушать одно и то же. Последней каплей,
переполнившей чашу терпения, был сын, появившийся на пороге с
вопросом: «А что у нас случилось?»
Я истерично всхлипнула, схватилась за голову, зачем-то сбросила с ног
тапочки и босиком унеслась в спальню – оплакивать свою несчастную
долю.
Первым заглянул Вячеслав. Погладил меня по плечу и пробормотал:
– Ну ма-а-а, ты чего? Я ж ничего не сделал такого… Просто испугался,
что без ужина останемся. Все столпились, как на Новый год, когда
электричество вырубили. Вот и поинтересовался. Так и не понял, что
случилось. То все базарили разом, а то, как ты ушла, сразу умолкли. И
Аленка конспектом по башке врезала. Мы ужинать-то будем? Или мне
потом прибегать? Как Шарику из Простоквашино.
Я невольно рассмеялась. Мой сын – уникальный ребенок. Очень верит
в разумность своей мамы. Больше, чем она сама. Поэтому и не будоражится
намерениями лишний раз позвонить, чтобы убедиться, что мама пока еще
не взорвала тостером полдома.
Следом вплыла Алена и молча захлюпала носом, ткнувшись мне в
руки. Последним влетел Димка:
– Ириша, иди скорей! Я там, кажется, что-то сжег. Так воняет! Эта
наша электроплита!
Я вскочила. В сковороде под крышкой жарилась губка для мытья
посуды: рассерженный муж схватил со стола не успевшую помыться
сковородку и, не заглянув в нее, брякнул на плиту, включив на максимум…
– Спасибо, папа, – вежливо сказал сын, – мне это есть не хочется. Ты
уж как-нибудь сам…

Было уже почти десять часов вечера. Наташка не заходила, и я начала

волноваться.
– Что-то подруги твоей не видно? – очень кстати спросил муж.
Я на него покосилась: может, он научился читать мои мысли? Димка
состроил мне смешную рожу, и я прыснула.
– Иди проведай. Как бы она по примеру жены Лота в соляной столб не
превратилась. Сколько раз за последнее время за солью к тебе забегала.
Я повозила тапком по ковру и сочла возможным оставить замечание
мужа без ответа.
– Вот то-то и оно, – продолжил он свои рассуждения. – Тут вчера с
Анастасией Ивановной встретился, она Наталье такие дифирамбы пела! В
основном по поводу хозяйственности. Наташка ее все время солью
выручает. Как выяснилось, у твоей подруги в запасе меньше пяти пачек
никогда не бывает…
– Пойду позвоню, – вскочила я.
– Да звони отсюда, ты мне не мешаешь, – радушно предложил муж и
протянул телефонную трубку.
Наташка откликнулась сразу, но шепотом:
– Я к тебе завтра зайду. У нас это… «буря в пустыне». Борис пришел с
работы голодный и сразу в холодильник полез, а я имела глупость сделать
ему замечание – неужели, мол, нельзя подождать, я еще Деньку не
кормила… Слышишь, как из комнаты надрывается? Лешик уже два раза
поужинал, а Борис все бушует. Интересно, сколько он еще так
продержится, а? Без еды. Слу-у-ушай, я, по-моему, вчера у тебя пакет с
продуктами оставила. Там часть твоя и часть моя. Разберись и сунь в
холодильник. Сама, конечно, посмотреть не додумалась… Ладно, пока.
Гроза опять усиливается. О-о-о! Сейчас, кажется, начнется шквальный
ветер.
Наташка бросила трубку. А я побрела в прихожую, разбираться с кучей
пакетов, которые ежедневно вечером сваливаются друг на друга. И
бороться с этим бесполезно.

Утром я едва дождалась, пока семья разлетится по своим делам. Мне

не терпелось узнать результат Натальиного визита на работу к Сергею. Она
задерживалась, и я решила (как оказалось, обоснованно), что вчерашний
митинг протеста Бориса против каторжных условий домашнего содержания
слегка затянулся.
Наташка пришла только к десяти. И сразу начала посыпать пеплом
голову, упрекая себя за невнимание к мужу. Я терпеливо выслушивала, что
Борис в последние дни очень много работал, похудел на триста граммов и
ему срочно необходимо начать колоть витамины. Подозреваю, последнее
мероприятие придумано Наташкой не иначе как в отместку за вчерашнее. Я
слушала, сочувствовала и одновременно подумывала о том, что Димка тоже
нуждается в витаминах.
О своей поездке Наталья начала рассказывать без всякого перехода –
от сообщения, что рубашки Бориса она стирает только «Ариэлем»:
– Фирма солидная. Только я не поняла, чем она занимается. Заявилась
к секретарше – такая, я тебе скажу, фря! Спросила – нет ли вакантных мест
по специальности врач-психотерапевт. Девица маленько прибалдела и стала
меня грамоте учить. В том плане, что я ошиблась адресом. Фирме,
занимающейся сборкой и монтажом какого-то электрооборудования для
каких-то там промышленных установок и чего-то там еще – говорю же, я
не поняла, – должность врача-психотерапевта абсолютно ни к чему. Короче,
идиотку из меня делает. Я ей терпеливо объясняю – не скажите, мол, все
под Богом ходим. Только рот разинула, продолжить, как у нее, длинноухой
красавицы…
– Почему длинноухой? – нечаянно перебила я.
– Ну, длинноногой, какая тебе разница? Не мешай излагать. Так вот,
только я… В общем, сказала от фонаря, что ей местами не везет в личной
жизни, она глазки-то и потупила. Лучшего ведь не придумать. Ну какая
женщина будет с пеной у рта доказывать, что ей целиком и полностью везет
в личной жизни? Развить тему я не успела – дверь распахнулась, влетает
мужик, похожий на Али-Бабу с сорока разбойниками в одном флаконе, и с
порога рявкает:
– До трех – меня нет!
Та, несчастная, вскочила, залепетала что-то про кофе в кабинет, а он ей
в ответ:
– Кофе – когда сочту нужным!
А сам в это время пытается дверь в кабинет открыть. Папку швырнул
на пол. Меня не замечает. Как будто меня там не сидело, а! Я немного
подумала и решила, что бояться нечего, ведь увольнение мне не грозит, а
вот секретаршу из тактических соображений поддержать следует. Да и
разозлилась порядком. Словом, как заору: «Стоять!!!» Спина у него сразу
сгорбилась, ноги в коленях согнулись, и он застыл, как холодец. Только
плечи подрагивали. Я продолжила в том же духе: «Не оборачиваться! – и
уже более спокойно: – Присесть, поднять папку». Он безропотно команду
выполнил – лучше Деньки. Мне понравилось. Дальше я уже совсем
спокойно командую: «Медленно вставить ключ в замочную скважину.
Открыть кабинет. Перед тем как войти и закрыть за собой дверь, медленно
повернуться». Последние слова произнесла тепло и уютно. Несмотря на
это, разворачивался он более чем медленно. А когда окончательно
развернулся, я убедилась, что меня точно не уволят. Морда у этого субъекта
ничего не выражала – сорок разбойников раскаялись и стали праведниками.
Не могла ж я бросить Али-Бабу скучать в одиночестве. Пришлось
подбодрить радостной улыбкой. Он стал подавать признаки жизни.
Естественно – увидел перед собой красивую женщину и выдавил из себя,
кто, мол, вы такая? Тут секретарша в себя пришла, вспомнила об
обязанностях, за которые ей деньги платят, и доложила Али-Бабе, его
Павлом Петровичем зовут, что я врач-психотерапевт и ошиблась адресом.
Тут я вперила очи с накрашенными ресницами в Павла Петровича и
ляпнула ему: «У вас сорвался контракт, задержаны платежи за ряд
выполненных работ, и вы плохо спали ночь. А утром поссорились с
женой…» Он молчит. Я продолжаю. Люблю поговорить, когда есть
возможность. Ты ж меня знаешь. «Благодарите судьбу, что контракт
сорвался. Фирма неплатежеспособна. Задолженность будет погашаться,
начиная со следующей недели. А ваша жена мается от безделья. Попейте
пустырничка». В общем, меня приняли на работу. Я буду работать личным
консультантом-надомницей Павла Петровича с наездами в офис в
исключительных случаях. Полагаю, за денежным вознаграждением. Если
все сложится благополучно, «Ставриду» придется сменить. Она не
соответствует моему имиджу.
Было чему удивляться. У Натальи поразительная способность решать
проблемы экспромтом. Меня, окажись я на ее месте «врача-
психотерапевта», давно бы уже скрутила охрана. Как киллершу или
террористку.
– Так тебе удалось что-нибудь узнать? – решила я форсировать рассказ
подруги.
– А як же? – хитро повела она глазами. – Мы с Павлом Петровичем
долго беседовали на тему правильного подбора и расстановки кадров. Он
было собрался до трех часов вздремнуть у себя в подсобке… Знаешь, у
него в кабинете еще одна дверь. Она ведет в маленькую комнатку – метров
десять, не больше. Там диванчик, два кресла и журнальный столик. И еще
изолированный санблок – как на теплоходе. С такими условиями можно и
домой не уходить. Словом, вздремнуть ему я не дала. Сначала расстроила
тем, что действительно ошиблась адресом. Но тут же сослалась на судьбу,
которая меня к нему зашвырнула. Он успокоился. Стал меня уговаривать
примерить должность этого самого консультанта, сказал, что деньгами не
обидит. Ты знаешь, я много лет так не краснела, как в тот момент… В
общем, я ему предложила проанализировать штат его сотрудников – прямо
по личным делам, если, конечно, есть фотографии. Сказала, что есть такая
наука – физиогномика… Надеюсь, он это слово уже забыл. Павел Петрович
дал секретарше команду подобрать все документы и – ему на стол…
Мне не мешал – ушел в кабинет. Кажется, работать. Я выпила кофейку
и, не торопясь, принялась перебирать анкеты и контракты. Почти сразу
расстроилась: женский контингент в фирме практически отсутствовал. Три
бабы – бухгалтеры, одна из них – главный, кассир, повариха и уборщица.
Ах да, еще Стелла, секретарша. Мужикам разгуляться не с кем. Бухгалтеры,
как на подбор, крупногабаритный груз. Понятное дело: работа усидчивая,
жизни не видят – одни балансы. Да и возраст у них предпенсионный. У
двух дам уже маленькие внуки имеются. Кассирша – ни кожи ни рожи, но
зато трое детей. Ей даже улыбаться не хочется. Повариха кухарит дома и
привозит в фирму уже готовую еду. В этом ей помогает муж. С ним не
загуляешь. Он жутко ревнивый, хоть и закормленный. Да и глупа она, как
пробка. Уборщицу почти никто не видел. Кроме охраны. Да это и ни к чему.
Важен ведь результат. Словом, проанализировала я анкетные данные,
посплетничала со Стеллой под предлогом краткосрочного отдыха,
посочувствовала ей по поводу несложившейся личной жизни и поняла, что
интересующего меня объекта женского рода среди сотрудников фирмы нет.
Двадцатилетней Стелле Сергей абсолютно не нужен. У нее другие задачи и
цели. Всех мужиков фирмы она заплевала и не поморщилась. В том числе и
Сергея. У нее на крючке один депутат с большим кошельком. За него она в
последнее время и ведет отчаянную борьбу с лучшей подругой.
«Передохнув», я вернулась назад и пересмотрела дела всех мужиков.
Ничего интересного – все козлы. Беда в том, что надо было хоть кого-то
скомпрометировать. Не могут же все, тем более – мужчины, быть ангелами.
Это противоречит их природе. Решила остановиться на кандидатуре
некоего Шелепина. Стелла по секрету сообщила, что он азартный игрок и
все деньги проматывает в казино. Попутно не мешало бы пройтись по
начальнику охраны. Бывший военный любит поддать. Ну и еще следовало
выдать пару зацепочек к какому-то Станиславу, им оказался молодой
специалист по программному обеспечению. Сведения о них я почерпнула
из телефонного разговора самого Павла Петровича.
Подготовившись, я направилась к шефу. Открыла дверь кабинета, тут
же ее и закрыла… У него сидел Сергей. Слава богу, петли хорошо смазаны,
не то что у нас. Минут через десять Павел Петрович сам ко мне заглянул и
ласково спросил, что ж я, мол, не захожу. Я, естественно, сказала, что не
хотела вклиниваться в рабочий момент, так как у него на приеме был
ведущий специалист фирмы. Павел Петрович изумился, но ничего не
сказал. Я вкратце охарактеризовала каждого сотрудника, посоветовала
обратить особое внимание на господина Шелепина: внутренний голос
подсказывает, что молодой человек – завсегдатай казино. Увольнять не
стоит, но направить его азартность в рабочее русло просто необходимо. Это
может принести ощутимую пользу работодателю. Выдала и ряд
предостережений в отношении начальника охраны. Попросила поручить
кому-нибудь из сотрудников проверить соблюдение режима охраны в
субботу или воскресенье – командир охраны склонен к употреблению
спиртных напитков. Павел Петрович было запротестовал, сказал, что у
Кузовлева язва желудка. Но я резко оборвала его – оттого, мол, и язва!
Указав на фотографию в личном деле Станислава, заявила, что он
систематически нарушает трудовую дисциплину – любит поспать и
опаздывает везде и всюду. Но, несмотря на это, очень ценный работник.
Возможно, стоит подумать и перевести его на свободный график работы.
По остальным прошлась вскользь, отделываясь несущественными
замечаниями. Последним извлекла личное дело Сергея. После некоторой
заминки многозначительно посмотрела на Павла Петровича и вздохнула:
«У этого человека произошел душевный надлом: недавно он похоронил
любимого человека… – Я полуприкрыла глаза и голосом медиума изрекла:
– Жену!» Павел Петрович обалдел, на его лысине и носу выступил пот, он
суетливо сунул руку в карман пиджака, выудил… женские кружевные
трусики и вытер ими сначала нос, потом лысину. Я обалдела еще больше,
чем он. Хорошо, что мой новый шеф не заметил – смотрел на документы
своего подчиненного. Это дало мне возможность прийти в себя и
продолжить: «Он талантливый человек, но, к сожалению, не лишен
человеческих слабостей. Что-то подсказывает мне, что не так давно, а
именно в день гибели жены, у него сменился круг обязанностей. – Я совсем
прикрыла глаза, боясь, что Павел Петрович выудит из кармана и лифчик.
Трусы уже видела… – Ранее его работа была связана с разъездами. В одном
из городов у него была случайная связь с женщиной. – Я говорила
скороговоркой, надо было заканчивать эту галиматью. Еще и в магазин
следовало заехать. – Отсюда идет огромный источник негативной энергии.
Настолько сильный, что задевает интересы фирмы. Его надо убрать». Я
открыла глаза. Бледный Павел Петрович сидел с безвольно опущенными
руками. «Маргарита… – прохрипел он. – Сергей не хотел говорить, но я
догадался – Маргарита… Змея… Он отказался туда ехать в третий раз.
Вплоть до увольнения!»
Я спорить не стала. Змея так змея. И потребовала ее адрес. Он его тут
же мне отчеканил. Главврач Лесогорской городской клинической больницы.
Завтра туда и смотаемся. – Наташка посмотрела на часы. – А в принципе
можно и сегодня. Всего-то восемьдесят или сто километров… Ты знаешь, у
шефа даже давление подскочило. Еле в себя пришел. Не совсем, конечно.
Сначала я сказала, что сама на месте разберусь и весь негатив уберу. Он
стал розоветь и задышал нормально. Тут я ему и брякнула, чтобы он перед
возвращением к жене убрал компромат из своего кармана. Жена хоть и
вредная, капризная особа, но такие вещи!.. Он сунул руку в один карман,
потом в другой – и опять побелел: «Вы не подумайте что-нибудь
нехорошее, – залепетал, распрямляя трусики. – Это моей жены. Утром
нечаянно прихватил вместо носового платка. Мы, знаете ли,
поссорились…» Я спокойно заметила, что знаю и ни в чем его не упрекаю.
Она сама виновата. Потом сказала, что сама ношу с собой брелок мужа для
ключей. Это греет душу… Извинилась и собралась уходить, но на пороге
притормозила и велела завтра надеть голубую рубашку. Попрощалась и
покинула хорошее рабочее место!
– Ты что, действительно собралась там работать? – Я чувствовала, как
брови сами ползут вверх.
– До завтрашнего дня – да, – сообщила Наташка. – Больше не
выдержу. Разве можно работать с идиотами… опытному врачу-психиатру-
наркологу-экстрасенсу-психотерапевту-личному консультанту-надомнику.
Опасно. Знаешь, с кем поведешься…
– Наташка, ты гениальнейшая из женщин! – не выдержав, заорала я.
– Скажи это моему мужу, – вздохнула подруга. – Ну что, сегодня
рванем в Лесогорск?
– Рванем! – радостно согласилась я. – Только позвоню Димке и скажу,
что мы уехали… А куда мы уехали?
– На ВДНХ. За луком-севком, озимым чесноком и саженцами…

Дорога заняла более двух часов: поворот на Лесогорск лихо

проскочили, пришлось возвращаться обратно. Город свое название
оправдывал полностью. Он расположился на довольно большом
пространстве, окруженном лесом, и напоминал новый микрорайон Москвы
за пределами Кольцевой дороги. Городская больница находилась на самой
окраине. На огороженной территории не было ни одного дерева, зато в
изобилии цвел снежноягодник и желтел листвой неизвестный нам
кустарник. Сразу за оградой начинался березовый лес. У ворот нас
остановил охранник: проезд на территорию больницы был разрешен только
по пропускам.
– А в порядке исключения? – поинтересовалась Наталья,
многозначительно окинув взглядом выезжающий из ворот джип.
– А в порядке исключения только спецтранспорт, – нагло ответил
охранник, тоже многозначительно посмотрев на нашу «Ставриду». –
Ржавчина! – ухмыльнулся он, кивнув головой на пороги.
– А, ерунда, – отмахнулась я. – Моль съела, – и взяла «врача-
психотерапевта» под руку. – Пойдем, дорогая, худеть надо.
– Береги ворота, боец! – задушевно добавила Наташка. – Будут
увольнять, с собой заберешь.
И мы направились в главный корпус.
В больнице царила сонная тишина. Окно справочной было наглухо
закрыто, дверь в отделение – тоже. Мы ухитрились попасть в часы
послеобеденного отдыха пациентов и персонала. Долго искали другой вход,
нашли случайно. Из него вышла пожилая санитарка с жестяным ведром, на
котором красной краской было намалевано «ХО».
 – На фига ж она вылезла со своим пустым «ХО», – процедила сквозь
зубы Наталья. – Теперь пути не будет!
Так оно и вышло. Следом выкатилась каракатица в зеленом
хирургическом прикиде и визгливо заверещала:
– Почему режим нарушаете, больные? Из какого отделения? Кто вас
выпустил?
– Да нас, собственно, еще и не впустили, – предприняла я попытку
оправдаться.
– Не впустили, так идите в приемный покой! Ивановна! – крикнула
она санитарке. – Проследи, чтобы дверь была закрыта! – И скрылась с глаз.
– Замок Иф, блин! – всплеснула руками Наташка.
Решительно дернув меня за руку, поволокла к санитарке, обреченно
тащившейся с ведром в никуда. У ворот раздалась сирена «скорой
помощи». Мы невольно отвлеклись, а когда обернулись назад – санитарка
как сквозь землю провалилась. «Скорая» миновала главный вход и
покатила куда-то за угол. Мы рванулись за ней. По пути еще раз забежали в
главный корпус. На наше счастье, окно справочной было открыто, и
Наташка, подлетев к нему, даже успела вякнуть:
– Скажите…
– Больница закрыта на карантин. Приема нет. Передачи в часы
приема, – послышался чей-то суровый голос с металлической примесью, и
окно с грохотом шлепнулось вниз.
– У вас здесь вообще администрация есть?! – завопила подруга.
Ее голос эхом отозвался в коридоре.
Окошко приоткрылось, оттуда показалась хорошенькая смешливая
мордашка. Пухлые губы растянулись в улыбке.
– Вы че орете-то?
– Ниче, – автоматически ответила Наташка. – Главврач нужен, а
попасть к нему не можем.
– А-а-а! Вы тоже с жалобой?
– С какой жалобой? – искренне удивились мы.
– Как – с какой? На хирургию, конечно.
– Да нет. Мы по техническим вопросам, – пояснила я.
– По техническим? Ну тогда Маргарита Артемьевна примет. А так она
в гинекологии прячется. У нас в хирургии синегнойка обнаружена. Жуть!
Трое оперированных в реанимации. Родственники и бандиты обещают
больницу спалить. Вместе с персоналом. – Девчушка опять прыснула.
– Лапуль, – прервала ее веселье Наталья, – подскажи нам, как туда
пройти?
 – А я вам сейчас дверь открою, – прошептала она. – Пока охранники
дрыхнут.
Через несколько секунд медсестричка с улыбкой впустила нас в
коридор. Честное слово, у нее даже волосы искрились смехом. Такая
солнечная девочка! Ей бы на регистрации браков работать.
– Сейчас прямо и налево. И по лестнице на второй этаж. Дверь в
отделение закрыта. – Девчушка опять засмеялась. – Там всегда закрывают –
девчонки на свидание бегают. Вы позвоните, откроют. Если что – вниз
спуститесь, в подвал. Я там работаю, – тихо объяснила она, опять закрывая
на ключ входную дверь.
– В морге? – ужаснулась Наталья.
– Почему в морге? – совсем развеселилась сестричка. – Ой, не могу!
Морг с другого конца. Туда так просто не устроишься. Работы мало, а
деньги хорошие. Вот патологоанатом и зашибает. Один раз на стеллаже
уснул, а санитарка тетя Дуся свет выключила и дверь закрыла. Ох он и
матюгался! А так там хорошо. Особенно в жару. Выходить не хочется… А я
работаю в лаборатории. Лаборанткой. Мы там с Любкой, как дети
подземелья. – Она прыснула в кулачок. – Зато у нас просторно и
вентиляция хорошая. Вы только не говорите, что я вам дверь открыла…
На второй этаж вела добротная деревянная лестница с широкими
ступеньками, которые даже не скрипели. Дверь действительно была
закрыта, и открывать нам никто не спешил несмотря на то, что я дважды
нажала на кнопку звонка. Собралась нажать и в третий, но тут за дверью
послышались легкие шаги, звонкий голос сказал: «Не трезвоньте, больных
перебудите», – и перед глазами предстала молодая особа в белом
форменном одеянии, ожидающая разъяснений по поводу нашего визита. Я,
вроде как случайно, толкнула Наташку локтем – она же все-таки «врач-
психотерапевт» и прочая, прочая… Ей легче договориться с почти
коллегой. Подруга включилась с полоборота.
– Здравствуйте, – с достоинством произнесла она. – Мы из Москвы.
Фирма «Электра-плюс».
В лице молодой особы не произошло ровным счетом никакого
изменения. Казалось, оно застыло на века.
– Мы проводили у вас монтаж оборудования, и возникли кое-какие
дополнительные вопросы. Словом, нам нужна Маргарита Артемьевна.
– Прямо по коридору, десятый кабинет, – объявила врач и, не отпуская
ручки двери, шагнула в сторону.
Десятый кабинет имел название «Ординаторская». Дверь была
полуоткрыта, и Наташка первая заглянула в помещение.
 – Разрешите?
Не дожидаясь ответа, она шагнула внутрь. Следом семенила я. За
столом сидела женщина в накрахмаленном халате такого белого цвета, что
хотелось зажмурить глаза. Черты лица рассмотреть не удалось – в окно
били солнечные лучи, создававшие ореол вокруг головы. Кроме того,
женщина маленькими глоточками пила что-то из керамической лоханки,
именуемой, наверное, чашкой, и она загораживала половину лица.
– Чаю хотите? – спросила Маргарита Артемьевна из-под чашки. – С
тортом… – продолжила она испытание, поняв, что чаем нас не соблазнишь.
Мы мужественно отказались.
– Ну тогда просто садитесь. Если солнце мешает, можно стулья
передвинуть. Я просто люблю, когда солнечно, не хотелось бы шторы
закрывать.
Литровая лоханка заняла место на белой салфетке стола, а мы
загремели стульями.
– Слушаю вас. – Голос главврача звучал приветливо. – Надя, закрой
дверь, у меня посетители, – так же приветливо сказала она медсестре,
сунувшейся было в кабинет. – Попозже все с тобой обсудим.
Мы наконец-то получили возможность рассмотреть Маргариту
Артемьевну. Ничего особенного. Женщина как женщина. Очень похожа на
«дитя подземелья», впустившее нас в больницу. Такие же пушистые
светлые волосы, мягкие черты лица и задорная улыбка. Скорее всего, они
родственницы. Ей, наверное, под сорок. На змею она совсем не походила.
Это Наташкин шеф Павел Петрович загнул. Я поймала себя на том, что
сижу и улыбаюсь. Наташка что-то искала в своей сумочке. Пауза грозила
затянуться. Следовало с чего-то начинать разговор. И чем больше я это
понимала, тем сильнее моя улыбка походила на идиотскую. Я легонько
толкнула подругу ногой. Она взбрыкнула и ответила мне тем же.
– Мы не будем вам врать, – вырвалось у меня, и я с ужасом поняла, что
сейчас провалю всю операцию.
– И не надо, – легко согласилась Маргарита Артемьевна, убеждая
улыбкой, что змея из нее при всем желании не получится. На убийцу она
тоже не тянула.
– Я сестра Королькова Сергея – Мария, – послышалось со стула,
занимаемого Наташкой, и я прикусила язык.
Лицо главврача приняло напряженное выражение. Улыбка исчезла.
– С ним что-нибудь случилось? – Вопрос звучал ровно и без эмоций.
– Да. Случилось. – Наташкина интонация не сулила главврачу ничего
хорошего. – У него недавно при весьма странных обстоятельствах погибла
жена.
– Татьяна умерла? – недоверчиво переспросила Маргарита
Артемьевна, и я окончательно поверила, что она не убийца.
Ее пальцы растерянно забегали по пуговицам халата, поправили прядь
волос и принялись убирать со стола остатки чаепития. Лоханка упорно не
хотела лезть в стол. Нервным движением женщина поставила ее на окно.
– Я так понимаю, Сергей вам рассказал, что… собственно, чем могу
помочь?
Мне стало жаль женщину, я решила жалеть ее дальше:
– Маргарита Артемьевна, мы вас ни в чем не обвиняем.
Наташка зло хмыкнула, но я сделала вид, что не заметила.
– Сергей потерял интерес к жизни. После смерти жены у него
начались конфликты с психикой, осложненные комплексом вольной или
невольной вины за случившееся…
– Вы сказали, она погибла? – перебила меня экс-любовница. – Как это
случилось?
– Сергей сбил ее машиной, – отрезала Наталья.
Стало настолько тихо, что я, честное слово, услышала колокольный
звон. Откуда он раздавался, было непонятно. Может, показалось? Чтобы
заглушить его, я торопливо продолжила:
– Мы, собственно, думали, что вы… что он… Что у вас, одним словом,
смогут как-то возобновиться прежние отношения, – бубнила я, глядя в пол,
покрытый линолеумом «под паркет», – и это вернет Сергея к жизни.
На Маргариту Артемьевну я смотреть не решалась. Вроде как дала
слово не врать. Но куда уж без этого?
– Сейчас… Извините меня… Я сейчас вернусь. – Главный врач
сорвалась с места и вылетела из кабинета, обдав нас легким ветерком.
Мы переглянулись.
– Ну ты даешь! – Я не поняла, чего в этом восклицании подруги было
больше: восхищения или осуждения. – Как ее только кондрашка на месте
не хватила! Хорошо, есть возможность получить квалифицированную
медицинскую помощь на месте. Да-а-а. Я со своими
психотерапевтическими способностями просто отдыхаю… Теперь одно из
двух – либо она все расскажет о почти служебном романе и согласится
женить на себе Сергея, либо скажет, что у них никаких серьезных
отношений не было, и постарается нас отшить. Вот если бы это ты
уговорила Сергея сбить Татьяну, какой вариант выбрала бы?
Я пожала плечами. Оскорбиться не успела, Наташка продолжила
рассуждения:
 – Положим, ты выполнила свою преступную миссию. Дело сделано.
Естественно, необходимо отсидеться и переждать (хотя бы в уголке этой
ординаторской) неприятные последствия, связанные с похоронами,
возможным следствием и так далее. А тут являемся мы – родственницы.
Просим ускорить, так сказать, процесс… Она должна согласиться. Не зря
же ее мой полубывший шеф змеей обозвал. Он лысый, а поэтому умный и
опытный, – убежденно закончила подруга.
Маргарита Артемьевна выбрала свой собственный вариант,
смешанный из двух Наташкиных предположений. Вернулась она
расстроенная, но решительная.
– Машенька, – раздался с порога ее теплый голос, и мы невольно
оглянулись по сторонам в поисках третьего лица. Его не было. Маргарита,
глядя на Наташку, поправилась: – Извините, Мария Александровна, у меня
случайно вырвалось «Машенька», я, наверное, ничем не смогу помочь.
– Почему?! – вскрикнули мы.
Наташка попыталась взять инициативу в свои руки:
– Давайте-ка вместе продумаем ситуацию. Еще месяц назад мне и в
голову не пришло бы разговаривать с вами на эту тему, а еще раньше я чуть
не выгнала брата из дома за то, что узнала из его исповеди.
– Я сама виновата, – быстро сказала Маргарита и прошла на свое
место. Опять переместив лоханку с окна на стол и поглаживая ее, она
начала рассказ…
В январе этого года во время сильных морозов вышла из строя старая
система отопления больницы. Электрические обогреватели, принесенные
медперсоналом и родственниками больных, положения не спасли. Трубы
частично полопались. Огромный перерасход электроэнергии усугубил
положение. К счастью, в хирургическое отделение попал криминальный
авторитет, подстреленный в одном из ресторанов города. Пьяный атаман во
время торжественной речи для пущего эффекта вскочил на стул, в это
время и прозвучал выстрел. Киллер такого фортеля не ожидал, поэтому
пуля застряла в авторитетной заднице. Операция по удалению инородного
тела прошла успешно. Процесс выздоровления шел шумно и радостно. А
вот похороны виновных в происшествии, включая официанта, случайно
подвернувшегося под карающую десницу бандитов, остались для широкой
общественности города незамеченными.
Наутро после операции администрация города выделила энную сумму
для ремонта приказавшей долго жить отопительной системы больницы. В
три раза больше выделил прооперированный подранок. Наличная часть
средств была оприходована главбухом уже утром, безналичная оказалась на
счете больницы на следующий день. Деньги от администрации города
отстали на десять дней. До этого времени Маргарита Артемьевна успела не
только заключить договор на строительство новой котельной с
современным электрооборудованием, но и убедиться, что сделала
правильный выбор. Рекомендованная ей одним из бандитских
консультантов московская фирма «Электра-плюс» была выше всех похвал.
Цикл работ по согласованному и утвержденному проекту осуществлялся
бригадой специалистов-золотые руки. Ходом работ и контролем за
обеспечением графика их выполнения ведал умница и замечательный
человек Корольков Сергей Александрович…
Маргарита вела рассказ, а я расстроенно отметила, что Наташка – или
просто Мария – не испытывает никакого чувства гордости за брата. Но
толкать ее ногой не стала. Наверное, психотерапевта в ней сидело чуть
больше, чем Марии.
Время от времени с проверками наезжал генеральный директор фирмы
Павел Петрович. Но он Маргарите Артемьевне не очень нравился. С
рабочими вел себя высокомерно, а то и по-хамски. Пытался приставать, но
она скабрезные шуточки и намеки пресекала. В какой-то момент поймала
на себе сочувствующий взгляд Сергея Александровича и благодарно
улыбнулась. Уже потом, после отъезда Павла Петровича, он специально
пришел к ней в кабинет, чтобы объяснить: шеф очень хороший специалист
и не менее хороший руководитель. Коллектив его любит, несмотря на
некоторые закидоны. Вот их-то как раз и не следует принимать всерьез, а
поэтому и обижаться… Она угостила Сергея Александровича кофейком,
конец рабочего дня располагал к неторопливой беседе, они и
разговорились. Он рассказал о том, что у него наконец-то решился
квартирный вопрос. Сейчас они с женой заняты приятными хлопотами,
связанными с ремонтом и устранением недоделок в квартире. Жена
торопит с переездом, но он настоял на том, чтобы повременить. После
переезда этим заниматься сложнее. Посетовав на работу, связанную с
постоянными командировками, принялся удивляться долготерпению жены.
Маргарита Артемьевна посоветовала ему на пару деньков слинять с
объекта. Шеф в ближайшее время не покажется – только укатил. Рабочие не
рассекретят, замечательно к нему относятся – он, засучив рукава, не
брезгует выполнять грязную работу наравне с ними. А она, Маргарита, и
подавно не заложит. Сергей отказывался, но в конце концов удалось
уговорить его. Главным козырем послужил довод, что жене следует помочь
хотя бы упаковать вещи. Нельзя допускать женщину до осознания того
факта, что ей со всем приходится справляться самой. В итоге это может
привести к излишней самостоятельности: и в одной из вспышек
недовольства Сергей вполне может услышать от любимой жены что-то
вроде: «А зачем ты мне вообще нужен?» Сергей смеялся, убеждал, что
Танюшка не такая, но тем не менее призадумался.
Уехал он в тот же вечер. Вернулся на третий день рано утром,
радостно поздоровался. А вечером, когда она уже собиралась домой,
забежал и принес большой торт и коробку конфет. Торт – от себя, конфеты
– от жены. Маргарита растерялась. Оставить этот великий соблазн в
кабинете было неудобно. Вдруг человек обидится? А взять с собой не могла
– набрала домой кучу документов. Сергей оценил ситуацию правильно и
предложил ее подвезти. Жил он вместе с бригадой при больнице,
торопиться было некуда. Маргарита обрадовалась – не придется мерзнуть
на остановке и ждать автобус.
Проводил он ее аж до порога кухни и с интересом принялся
оглядываться по сторонам. Маргарита поняла это как попытку примерить
кое-какие детали интерьера на свою новую квартиру и неожиданно
ощутила гордость и желание похвалиться своим двухкомнатным чудом.
Дело в том, что спасенный криминальный авторитет, которому Маргарита
старалась не попадаться на глаза, наслушавшись от медперсонала
хвалебных песен в ее адрес, решил поразить главврача размахом своих
возможностей. Узнав, что квартира Маргариты Артемьевны перестала
надеяться на ремонт, он через старшую сестру уговорил Маргариту
воспользоваться услугами одной дешевой ремонтной бригады. Она
подумала и согласилась, тем более что следовало убрать только самое
необходимое. Остальное бригада сделает сама. Но возникало одно
неудобство – с недельку ей следовало где-нибудь перекантоваться. Две
ночи провела у сестры – больше не выдержала. Слишком привыкла к
одиночеству. Три ночи – в своем кабинете. В субботу вернулась в квартиру
– и остолбенела. Удивленный отсутствием радости на лице клиентки
прораб испугался и не смел разинуть рот. Ее вопрос: «Я что, тут буду
жить?» – уверенности ему не прибавил. Он уже рисовал в своем
воображении жуткие картины расплаты… Но когда клиентка в
полуобморочном состоянии заговорила как раз об этой самой расплате, он
понял, что еще поживет. И может быть, даже хорошо. Маргарита, пожалуй,
была напугана больше него. Даже голос слегка охрип, когда пыталась
выяснить стоимость евроремонта, а также новой сказочной мебели в
комнатах и на кухне, включая бытовую технику. Испытывая огромное
облегчение, счастливый прораб сообщил, что все оплачено, вручил ключи
от входной двери и моментально исчез, рассудив, что клиентка как-нибудь
сама с ними разберется.
Клиентка долго не могла прийти в себя. Не надо было вычислять. В
какой-то момент ей даже хотелось влепить благодетелю в задницу вторую
пулю. И не потому, что ей не понравилось новое лицо жилплощади. Оно
вызывало прямо-таки щенячий восторг. Она не знала, что ей делать дальше.
По сути, следовало поблагодарить мецената. Вопрос в том – каким
образом? И следует ли ей считать себя в неоплатном, вернее, неоплаченном
долгу? И чем больше она думала, тем больше злилась на него.
Звонок телефонного аппарата, сверкавшего белизной и позолотой,
прервал ее размышления. На проводе был сам подранок. Спросил, как
впечатления.
Она окончательно растерялась и промычала что-то неразборчивое.
Меценат расценил это мычание по-своему. Сказал, что она хороший
человек и должна жить по-хорошему. Сообщил, что улетает долечиваться
за рубежом, и предложил обращаться, если будут проблемы.
Больше Маргарита его не видела…
Сергей попытался заглянуть в комнату, и она неожиданно для самой
себя предложила поужинать вместе. Он было воспротивился, но потом
согласился. По этому поводу Маргарита даже достала бутылку «Бейлиса»,
подаренную хирургу и передаренную ей: хирург употреблял
исключительно медицинский спирт и коньяк. Было весело и
непринужденно. Пять лет разницы в возрасте ничего не значили, разговор
крутился вокруг веселых историй на работе, потом она вспомнила годы
учебы и потащила его в комнату показывать фотографии старых друзей по
институту. Непринужденность прошла, когда он спросил, почему она не
замужем. Пришлось коротко ответить, что муж погиб в Чечне. Он
промолчал. А Маргарита, обведя взглядом все свое уютное великолепие,
вдруг поняла, что живет в пустыне и вся эта сияющая квартира – не что
иное, как мираж благополучия. Слезы хлынули непроизвольно. Скорее
всего, виноват был ликер. Сергей испугался, принялся уговаривать, сбегал
на кухню за посудным полотенцем и все пытался ей, как маленькой,
вытереть слезы. В общем, остался он до утра. На работу ехали вместе, и
она всю дорогу мямлила, что он ничем ей не обязан, что ему следует
постараться все забыть, что все пройдет. Он молчал. Вечером зашел в
кабинет, попросил простить его и уехал. Через день на его месте был
другой человек. Он приезжал еще только один раз, вместе с Павлом
Петровичем. Они поздоровались – и все. Обоим было достаточно неловко.
Маргарита Артемьевна закончила рассказ и устало сказала:
– Вот и судите сами, как я могу помочь вам и Сергею? Да никак.
Скажите… Как это случилось? Я имею в виду несчастный случай с его
женой?
– Это не несчастный случай, – уныло пояснила я.
Маргарита Артемьевна вопросительно и недоверчиво смотрела на
меня, пытаясь осмыслить услышанное.
– Да, – поддержала меня Наталья. – Разве ж это несчастный случай?
Это трагедия!
– Вы правы. В свое время я пережила схожую ситуацию. Знаю, о чем
говорю. От души желаю Сергею только одного – пусть скорее пройдет
время, чтобы притупилась боль. Только не рассказывайте ему, что были
здесь. Думаю, ему это будет не очень приятно.
– Ваш подстреленный авторитет отблагодарил вас не совсем
правильно, – проворчала Наталья. – Ему бы найти умного, порядочного и
просто хорошего человека, которому удалось выжить в наше нелегкое
время, да и заставить его жениться на вас. Чтобы служить верой и
правдой…
– Так это же словесный портрет дворника нашего дома Льва
Викторовича, – рассмеялась Маргарита. – У него высшее образование, он
начитан, щепетилен в вопросах чести и очень душевный человек. Только
одна беда – ему под восемьдесят.
Расстаться спокойно нам не удалось. Едва мы, тепло простившись с
главным врачом, открыли дверь, как перед глазами предстало значительное
количество людей, одетых в униформу медработников. Со всех сторон их
плотным полукольцом окружали пациенты клиники. Наш выход был
блокирован.
– Спасибо, господа. Не провожайте. Мы сами… – невольно вырвалось
у меня.
С правой стороны к группе шло подкрепление – два человека в
хирургическом наряде. Даже не притормозив, они начали вещать, что
обнаружение синегнойной бактерии в хирургии – миф, разбитый кувалдой
анализа лабораторного исследования. С другой стороны заорали, что
бесчеловечно и противу правил врачебной этики выгонять бомжа на улицу
во время приступа желчно-каменной болезни, осложненной начавшимся
перитонитом. Надо хотя бы дать ему умереть по-человечески. И никто не
виноват, что ему потребовалась срочная операция раньше, чем его успели
помыть. Мужчина, мы так поняли, что это главный хирург, запальчиво
заявил, что лично для него как для профессионала лучше иметь на
операционном столе грязного полудохлого бомжа, чем его сверкающий
чистотой труп. Мы не возражали и отступили к двери. Оттуда рвалась на
свободу и что-то кричала Маргарита Артемьевна. Мы ее не пускали, забыв,
что дверь открывается снаружи…
Впереди, по центру, стояла Надя, чуть ранее пытавшаяся прервать
наши переговоры с главврачом. Подозреваю, что зачинщиком стихийного
митинга была именно она. В защиту медперсонала и главного врача
выступили больные. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы перед
нами не появился ангел. В лице солнечной хохотушки – лаборантки с
пробирками в руках, одетых в изящные резиновые перчатки. Ее громкий
смех с эмоциональными приседаниями внес некоторую сумятицу в толпу.
Нам благополучно удалось улизнуть. Спасительница сквозь смех пыталась
сообщить, что мы никакого отношения к ревизионной поверке больницы по
поводу антисанитарного состояния хирургии не имеем. Уже добежав до
первого этажа, мы услышали звонкий негодующий голос главного врача. И,
только усевшись в машину, перевели дух. Безопасность радовала, и я с
чувством пропела:
– Наша служба и опасна, и трудна…
– И вообще – она нам на фиг не нужна! – отрезала Наташка, еще не
настроившаяся на мирную жизнь.
Обратная дорога заняла всего полтора часа. За это время я
окончательно успела оправдать Сергея, сняв с него подозрение в убийстве
Ольги. Наташка со мной не соглашалась, поскольку это не доказано
документально. Я оскорбилась и почти доказала – велела ей
поинтересоваться, где находился Сергей Александрович в момент наезда на
Ольгу. Была уверена, что в это время он находился на работе – утрясал
вопросы, связанные с его переходом на другую должность. Наталья
притормозила, набрала номер телефона Павла Петровича и сухо доложила,
что все уладилось. Потом, не объясняя причин, спросила, когда был решен
вопрос об освобождении С. А. Королькова от командировок. Шеф
озадачился и ответил, что не помнит.
– Помните! – не приняла ответа Наталья. – Это было в день, когда
случилось несчастье с его женой! Меня интересует время – утро, день,
вечер?
Руководитель конкретный день вспомнил, а вслед за этим припомнил и
время – утреннее. Вечером Корольков ушел с работы пораньше – около
пяти. Хотел порадовать жену…
– Ну что? Доказала?
В голосе подруги слышалось торжество. Мне пришлось промолчать. Я
вспомнила, как Сергей говорил о своем раннем возвращении домой в ту
злополучную пятницу. Но роли это не играло. Я была уверена, что он ни в
чем не виноват. Тем не менее зря болтать языком не стала. Для того чтобы
доказать его невиновность, следовало получить ответ на один маленький
вопросик: кому он передал ключи от своей машины в день гибели Ольги? Я
все-таки вспомнила насторожившую меня маленькую деталь: когда мы
приехали к Сергею, чтобы свистнуть бумаги и кое-какие вещи, в ответ на
мой упрек, что в ту злополучную пятницу ему следовало заехать за женой
на машине, он сказал, что отправил ее в ремонт. Именно «отправил». Если
бы сам был за рулем – сказал бы «отогнал». Или «перегнал»…

Мы уже почти подъезжали к дому, когда я вспомнила про лук, чеснок и

саженцы с ВДНХ. Наташка ахнула, резко затормозила и рассерженно
спросила, о чем я думала раньше? Так я ей и сказала!
– Знаешь что? – предложила она. – Придешь домой, достань
неиспользованные пачки семян и живописно шваркни их на видное место.
Сразу будет понятно, что не зря потратила время. Севок же еще не завезли.
Рановато. Велено через недельку приезжать. А саженцы по безумной цене
продают. Была охота деньги тратить! И вообще, мне пора домой. Что-то
невыносимо влечет к кухонной плите. Я даже догадываюсь что. Тебя,
кажется, тоже влечет. Только ты счастью своему не веришь.
Своему счастью я поверила сразу. Как только открыла дверь. Дома был
сын. Голодный. А это пострашнее цунами. Он уже выгреб из холодильника
все съестные припасы и кучей сложил их на столе. Верх пирамиды венчала
упаковка с купатами.
– Ма! Как хорошо, что ты пришла! Приготовь что-нибудь вкусненькое,
а я пока перекушу.
Лоточки с нарезкой, лежавшие в основании пирамиды, были
решительно выдернуты, и она рассыпалась. Сметана сочла необходимым
приземлиться на пол, пластиковая банка лопнула. Обляпанные плитки
молчаливо взывали о помощи.
– Мне надо тебя женить, – обреченно сказала я. – Сбагрить в хорошие
руки.
– За что?! – возмутился сын. – За какую-то сметану? – Он наклонился
и поднял пластиковую упаковку. – Она, наверное, просроченная! Сама
догадалась и выпала в осадок. Естественный отбор. И почему обязательно
надо сразу прибегать к крайним мерам? Ну хочешь, я сам пол помою?
– Хватит жертв. В прошлый раз ты сломал мою любимую швабру.
– Там был производственный дефект. И я тебе на Восьмое марта
подарил новую.
– Вот пусть она пока и поживет, – прекратила я дискуссию и собрала
сметану тряпкой.
– Не выбрасывай! – завопил сын, заметив, что я собираюсь швырнуть
ее в мусорное ведро. – Ленка пришла!.. Алеха, хочешь бутерброд? У нас
дегустация. Последний кулинарный изыск – тряпка со сметаной…
Дальнейшее я уже не слушала. По привычному сценарию следом
должны были пойти в ход конспекты. Минут через десять – пятнадцать
сторонами будут подсчитываться потери.
Я переоделась, вытащила семена и по совету Натальи бросила пакеты
на трюмо. Естественно, нарываясь на нотацию. Немного поразмышляла и,
покопавшись в шкафу, достала подаренный мужем фартук с фруктово-
ягодным мотивом. Напялила его и выплыла на кухню.
– Это мне на десерт? – поинтересовалась красная, растрепанная
Алена, вытаращившись на аппетитные вишни, сливы, груши и что-то там
еще.
– Нельзя же все время только о себе думать! – возмутился Славка,
собирая по кухне разрозненные листочки разлетевшихся знаний. – Папику
оставь.

Вечер прошел без осложнений. Мое долгое отсутствие осталось без

вопросов, а семена – без внимания. Димка все время куда-то звонил, с кем-
то консультировался, и я старалась не путаться под ногами. Часам к девяти
он выдохся и отправился общаться с телевизором. Я позвонила Сергею.
Ответила женщина. Решив, что ошиблась, извинилась и бросила трубку.
Диктуя себе под нос цифры, старательно набрала номер еще раз. К
телефону подошел мужчина. Но не Сергей. Голос был какой-то
прокуренный.
– Простите, это квартира Корольковых? – продолжая удивляться,
спросила я. Смутные подозрения зародиться не успели.
– Да. Кто вам нужен? – Вежливостью и не пахло.
– Мне нужен Сергей, – обретая уверенность, заявила я.
– Маша! Подойди к телефону. Тут какая-то баба надрывается, Сергея
спрашивает. Сама объясняйся. – Говоривший даже не удосужился прикрыть
трубку ладонью.
– Узнай, кто звонит. Или даже не узнавай. Скажи, что он теперь живет
у родителей. В этой коробке тоже нет. Не знаю, где искать. Все документы у
нее всегда лежали здесь. Все. Оставлю на утро…
Я положила трубку. Именно в это время и зародились смутные
подозрения: рыжеволосая дама в темных очках, интересующаяся
женщиной, унаследовавшей квартиру Анастасии Владимировны… Вот
только зачем ей все это надо?
Наташка встретила новость радостно:
– А я тебе что говорила? У этой Маши определенно есть «друг». Из
категории тех, кто совсем не нравится родителям. Она и выжила Татьяну из
квартиры, а вслед за ней братика. Сейчас вьет в ней свое собственное
семейное гнездышко…
На кухню вошел задумчивый Лешик – задумчиво включил чайник и
так же задумчиво ушел. Мы молча проводили его взглядом.
– Пожалуйста – вот тебе квартирный вопрос на практике, – сказала
Наташка. – Мне в моем собственном доме нигде, кроме кухни, места нет.
Иногда тоже всех своих поубивать готова. Не совсем, конечно, но так…
чтобы знали…
Наташка вышла, прикрыла дверь каждой комнаты и, вернувшись
назад, аккуратно закрыла за собой и кухонную дверь.
– Сейчас позвоним Танюшке и узнаем, что это за ванек у Машки
объявился…
Татьяна ответила сразу – как будто не выпускала мобильник из рук.
Наталья несколько секунд слушала, потом рассерженно буркнула:
– Конечно, занято. Кто-нибудь в Интернете сидит. Это я – на кухне…
Все по плану. Нетелефонный разговор. Скажи, ты знала о наличии у
Машки хахаля? Понятно. Ванек. Разведен, жить негде.
– Спроси, – судорожно дергала я подругу за рукав кофточки, – он
машину водить умеет?
– Да что ты на мне шмотки рвешь?! – огрызнулась Наташка. – Все
понятно… – продолжила она телефонный разговор. – Где, где? В
Историческом музее? Мама дорогая! А машину водить умеет? Ну ясно…
Давай, пока! Завтра созвонимся.
Наталья положила мобильник на стол и хохотнула:
– Вот Машуля откопала себе питекантропа! Этого ванька
действительно Ваней зовут. И работает он, кажется, в архиве
Исторического музея на Красной площади. Оно, конечно бы, и ничего – все
ближе к верховной власти. Кремль почти через забор. Да только зарплата
грошовая.
Заметив на моем лице безмерное удивление, подруга тоже удивилась:
– Ты что, думала, там деньги лопатой гребут? Кстати. Я все время
забываю отдать твоему Димке совковую лопату. У нашей черенок сломался,
вашу позаимствовали…
– Да при чем тут лопаты? Этот тип, что мне по телефону ответил,
несколько косноязычен для архивариуса. Он говорит… как слесарь-
сантехник с образованием в четыре класса. Меня бабой назвал.
– А ты что, мужик, что ли? И потом, вы с ним долго говорили? – Я
отрицательно покачала головой. – Ну вот. Озверел человек среди
исторических ценностей. Вековой пыли набрался. Привык там у себя с
каменными бабами общаться. Считай, что он тебе комплимент сделал. И
потом, может, у него папа был слесарем-сантехником с начальным
образованием. Вот гены и помешали стать интеллигентом-
профессионалом. Выйдет из своего музея, чихнет – пыль столетий
разлетится в разные стороны и останется сантехниковское историческое
наследие. А в остальном он чистой воды творческий интеллигент – денег
нет, машины нет, квартиры нет, жены, соответственно, тоже нет. Точнее,
она у него была в недавнем историческом прошлом, сейчас на положении
бывшей в его квартире с новым мужиком проживает. Он снимает комнатку
в коммуналке и терпеливо ждет, когда эта стерва выберет себе достойного и
богатого дурака в мужья. Достойные-то есть, да вот дураков среди богатых
маловато. Ко всем прочим своим недостаткам наш герой еще и дальтоник.
И это значит, что даже если ограбит Гохран и купит «Запорожец», за руль
ему садиться противопоказано.
– Завтра поеду к Маше, – решительно заявила я. – С утра она еще
будет в квартире брата. Надо разобраться с ее визитом в бывший дом
Танюши.
– А я? Ты хочешь сказать, что я не должна присутствовать при
торжестве справедливости?
Ответить я не успела. На кухню вошел сосредоточенный Борис.
Сосредоточенно мне кивнул и, сосредоточенно включив чайник, вышел.
Закрыть за собой дверь он забыл. Мы его проводили молчаливыми
взглядами. Только когда муж завернул за угол коридора, Наташка вскочила,
раздраженно закрыла дверь и прошипела:
– Ну достали…
– У тебя, случайно, нет номера домашнего телефона родителей
Сергея? – спросила я. – Или мобильного.
– Был где-то. Куда-то записывала, но вот куда? Не-ет. Как-то он мне ни
к чему был. Идиотки, что же мы не спросили у Танюшки! Сейчас
перезвоним.
– Не надо, – остановила я Наталью. – Завтра узнаем у Марии.
Несмотря на то что не терпелось получить от Сергея ответ на
мучивший меня вопрос, стоило сначала выяснить роль Машули во всей
этой запутанной истории. Сестра Сергея не вписывалась в созданную мной
картину преступления. Но рыжие волосы и темные очки…
 На дверь подъезда поставили кодовый замок. Второй по счету. Первый
был установлен на следующую – внутреннюю – дверь. Кода мы не знали и
долго проторчали в ожидании возможности попасть в дом. Возможность
выскочила из подъезда в лице Галки. Я ее сначала не увидела. Развязался
шнурок на кроссовке, наступила на него и чуть не растянулась.
Поторопилась завязать, но затянула узел. Пришлось распутывать и опять
завязывать бантик. Это ужасно злило. Галка изумленно поздоровалась:
– Привет… Ой, девчонки, а я спешу! Что же вы предварительно не
позвонили? Я бы перенесла встречу…
– Да мы не к тебе. Лети своей дорогой. Мы к сестре Сергея, твоего
соседа из однокомнатной. Кстати, ты еще не переключилась на вдовцов?
В словах Натальи слышалась небольшая издевка, но Галка ее не
заметила.
– Я влюбляюсь независимо от статуса мужчины, но со вдовцами
тяжелее. Был у меня в прошлом один вдовец. Любила его безумно, но он
постоянно искал во мне скрытые достоинства своей покойной жены.
Скрытые, поскольку при жизни их так и не обнаружил. Расстроился и
вскоре сам умер. Но к тому времени я успела его разлюбить. Ой! У меня
уже нет времени. Натусенька, я к тебе привезу своего знакомого? Что-то у
него сердце пошаливает. Исключительный человек! Таких просто не
бывает! Девчонки, ну ладно, я побежала – за мной приехали.
Намыливайтесь ко мне в гости в выходные. Я дома буду. А лучше
позвоните – договоримся о времени.
Галка вылетела, а я еле-еле успела придержать дверь подъезда ногой.
Мы проследили, как она села в темно-синий «Ауди», помахали ей рукой и
вошли в подъезд.
– Видела, как Галка хорошо выглядит? Вот что любовь с людьми
делает!
– Не видела. Со шнурком возилась.
Машуля впустила нас сразу. Она предстала перед нами во всем
взлохмаченном великолепии: было такое впечатление, что занималась
генеральной уборкой квартиры.
– Проходите, – в ее голосе слышалась усталость. – Только осторо…
«Ну что бы ей стоило начать с этой осторожности! Она, как известно,
никогда не бывает лишней», – успела я подумать, лежа на полу и обнимая
двумя руками пылесос. В ту же секунду раздался дикий кошачий вопль, и
поперек меня со всеми удобствами улеглась дорогая подруга, почти
уткнувшись носом в морду неизвестно откуда взявшегося белого
пушистого кота персидской породы. Кот на глазах увеличился в объеме в
два раза, выгнул спину дугой, яростно зашипел и лапой с когтями – честное
слово, как у Фредди Крюгера – звезданул Наташке по очкам. Подруга
завопила, и я решила повременить с просьбой об освобождении. Наташкин
вопль поддержала Машуля. Кот совсем ошалел и, не разгибая спины, шипя
и отплевываясь, боком, по-крабьи, стал отступать в комнату. Наткнувшись
на шланг пылесоса, двинул по нему когтистой лапой и исчез.
– Отбой, – простонала я из-под Наташки. – Выпусти меня.
– Куда тебе торопиться? – оборвала мои стенания подруга. – Дай хоть
запчасти собрать.
Маша бестолково носилась кругами вокруг нас и не знала, с чего
начинать. Зачем-то отодвинула в сторону пылесос, и я невольно убрала с
него руки, ткнувшись лицом в ламинат. Она извинилась и вернула пылесос
на прежнее место, окончательно лишив меня возможности двинуться.
Попыталась было помочь Наталье, но та завопила, что сначала следует
спасти ее очки, которые стащил сумасшедший кот и до которых она не
может дотянуться. Окончательно растерявшаяся Машуля, вместо того
чтобы их поднять, зачем-то подтолкнула ногой очки в сторону протянутой
Натальиной руки. Они стремительно и весело пролетели по ламинату
мимо. Маша поняла, что не рассчитала силу, и понеслась за ними,
намереваясь исправить ошибку. Наташка сумела удержать ее за ногу.
Машуля с визгом упала на свободную от Наташки верхнюю часть моего
тела. Я закрыла глаза и непроизвольно что-то вякнула. Буквально из
последних сил. Дыхание перехватило. Очень захотелось домой.
– Ирку задавили, – подвела итог дружественного визита Наталья. –
Всем лежать, – приняла она командование на себя. – Впрочем, это касается
только Марии. Ирина Александровна, я думаю, сама без посторонней
помощи не встанет. Может быть, даже «скорой». Так что ее можно не
беспокоить.
Я открыла глаза. В комнате сидело оклемавшееся от страха пушистое
белое чудо. Очевидно, любопытство пересилило. Кот внимательно
наблюдал за нами, уши, как локаторы, ходили ходуном.
– Так, поднимаемся, – кряхтя, комментировала свои действия Наталья.
Кот на всякий случай опять слинял.
– Достаем очки… залетевшие… Ирка! Лежи спокойно, не дергайся.
Чего тебе не хватает? Молчишь? А! Ну да, тебе некогда. Все. Можешь
дергаться, очки спасла. Интересно, как мусульмане, поджав под себя ноги,
сидят? Долго так не высидишь. Ох, надо вставать… Мария! Это не диван!
Она попыталась поднять Машулю, но та уже сама сползла с меня и
довольно ловко встала: хорошо быть худеньким!
Дольше всех, отвергнув все попытки помочь, вставала я. Оперлась
руками на пылесос, подтянула колени и улеглась опять. Пылесос легко
отъехал в сторону.
– Очень изящно! – подбодрила меня Наташка. – Прямо как гусеница –
собираешься и раскладываешься. И главное, так же, как она, молчишь!
– Я пыталась предупредить! – оправдывалась Машуля. – Сабрина
вечно в ногах путается. Я сама всегда об нее спотыкаюсь.
– А откуда ж она взялась? – с подозрением спросила Наталья. – Что-то
мы ее здесь не видели.
– Я ее из дома привезла.
Они разговаривали так, как будто меня рядом не было. Пришлось
самой о себе напомнить:
– Можно пройти в комнату? Вы мне все тело истоптали. Присесть бы
куда…
– Да-да, – спохватилась Машенька. – Проходите, только осторо…
Сабринка! Брысь, нечистая сила! Вот сюда, хотите в кресло, хотите на
диван. А я сейчас чайничек включу.
Я выбрала кресло, отметив, что раньше не замечала, насколько оно
удобное. А может быть, так показалось – в сравнении с полом…
– Так что там с кошкой? – вновь поинтересовалась Наталья.
– С кошкой? А! Я ее специально привезла, – сказала Машуля, почему-
то понизив голос. – Вы не поверите, но здесь творятся какие-то
сверхъестественные вещи!
Мы с Наташкой переглянулись.
– Все началось с Сережи. Ему постоянно мерещилась Танечка,
царствие ей небесное, – торопливо перекрестилась Маша. – Словом, он
начал сходить с ума. Решили – пусть пока поживет с родителями, а эту
квартиру приведем в порядок. Ну так, кое-что переставим, чтобы хоть
немного изменить обстановку. Как всегда, рыжей оказалась я. Ей-богу,
больше не буду краситься. Понимаете, я сама покойников до смерти боюсь,
а тут еще эти заскоки Сергея! Вчера вечером нас с Сабринкой сосед с
верхнего этажа привез. По той квартире сосед. Мне на работе сказали, что
кошки сверхъестественные проявления мигом определяют. Ну, могут
уставиться в одну точку, а потом внимательно наблюдать за перемещением
невидимого призрака. Или, например, заметив что-то необычное,
проявляют характерные признаки испуга или агрессии: выгибают дугой
спину, шипят…
– Вот уж не думала, что похудела до уровня привидения, –
пробормотала Наташка. – Хотя не смею возражать. Реакция кошки на меня
была однозначной – как на привидение. А на кого-нибудь еще она
реагировала?
– Вчера вечером на соседа. Он на нее пакет с кормом поставил. А так в
принципе ничего особенного не заметила. Пообнюхивалась моя заинька с
часок, а потом успокоилась. Дремала на диване. Вот только я эту ночь со
светом спала… Во-первых, часов в девять был звонок от какой-то
женщины. Я сняла трубку, но ничего не услышала. Решила – ошиблись.
Влезла на табуретку – достать из стенки кое-какую амуницию для Сергея –
он ведь ничего не соображает, не взял даже смену белья. Я решила ему кое-
что из одежды с соседом отправить. Ну и документы, которые мы с мамой
решили сохранить у себя дома. В это время опять звонок. Я и попросила
соседа ответить… Сама-то я в шкафу рылась, ведь понятия не имею, где у
него что лежит. Словом, звонила женщина, спрашивала Сергея.
Понимаете?
Мы недоуменно пожали плечами.
– Не понимаете… – грустно сказала Маша. – Да нет женщины, которая
могла бы ему звонить по домашнему номеру телефона. Он его никому не
сообщал – даже на работе его не знали. А не так давно Сергею звонила
Татьяна и жаловалось, что ей холодно… Ну какой тут может быть сон! Да!
Вот еще странность: пропала теплая Танюшина кофточка. Черненькая,
длинная. Мы ей дарили ее на день рождения. – Голос Маши опять
понизился почти до шепота. – Может быть, она ее и забрала? Чтобы
согреться? Ну, там… под землей.
Меня колотил озноб. Я человек впечатлительный. Сознание рисовало
ужасающие картины…
– А еще что-нибудь пропало? – буднично поинтересовалась Наталья, и
я пришла в себя.
– Да. Сберкнижка Танюши. Я отлично помню, что она лежала в
коробке с документами. Мне ведь пришлось заниматься похоронами.
Сберкнижку я сверху положила. Ее там нет.
– Кофта пропала – это еще можно понять. Наверняка Татьяна
забрала, – философски рассуждала Наташка, а я вспомнила, как Татьяна
щеголяла в этой кофте по деревне. – Но зачем ей на том свете сберкнижка?
– А кому она нужна здесь? – пожала плечами Маша. – Деньги-то по
ней все равно никто, кроме Сергея, не получит. Доверенность только на
него. Не думаю, что ее украли. Просто происходят необъяснимые для меня
вещи и от этого жутко.
– Нужно было своего знакомого прихватить, тогда бы и не боялась
так, – наконец вмешалась я.
Мария ничуть не смутилась. Скорее возмутилась:
– Это же непорядочно! Нет, я уж лучше так. Сейчас вот закончу – и
домой. Может быть, посоветовать Сергею сдать эту квартиру?
– Ни в коем случае! – запротестовала Наташка. – Неприятностей
хотите? Душа покойной к вам переберется. Пусть уж пока здесь поживет.
После сорока дней все утихнет.
Машуля осмысливала сказанное, когда я спросила, зачем она пыталась
попасть в квартиру покойной Анастасии Владимировны. Она наморщила
лоб, задумалась и вместо ответа спросила:
– А откуда вы знаете?
– Оттуда, – пояснила Наташка.
– А-а-а. Так первый раз это давно было – года полтора-два назад. Она
умерла очень странно – буквально через неделю после того, как завещала
квартиру какой-то женщине. Мы пытались с этим разобраться, но бросили.
Юрист объяснил, что завещание не оспоришь, только зря деньги
истратишь. Причина ее смерти с криминалом не связана. А туда я поехала
только потому, что не давала покоя мысль о мошенничестве с квартирой. И
еще раз ездила. По совету мамы и тайком от Сергея с Татьяной. В квартиру
никто не заселялся. Да пропади она пропадом! Так же, как и эта. Счастья
она Сергею и Танюше не принесла.
– Ты хочешь сказать, что больше в ту квартиру не ездила?
– Естественно, нет. В конце концов, брата это должно было больше
волновать, чем меня.
Пушистый комок прыгнул мне на колени, заглянул в глаза и
замурлыкал. Пришлось погладить нежную пуховую шубку. Довольная
Сабрина улеглась, демонстрируя полное удовлетворение.
– У тебя много отрицательной энергетики, – заявила Наташка. – Вот у
меня наоборот – сплошная положительная. Кошки липнут только к
негативу.
Мне было все равно. Я и сама была готова замурлыкать. Во-первых,
оттого, что оправдались мои прогнозы в отошении Марии, а во-вторых, я
моментально влюбилась в эту живую игрушку, уютно устроившуюся на
моих коленях.
– О! Пристроилась! – улыбнулась Машуня. – Она редко к кому идет.
Придется подарить вам котенка. Возьмете?
– Запросто! – не раздумывая, ляпнула я просто потому, что раздумье
неминуемо привело бы к отказу.
Муж – добрый человек, но категорически против кошек. Они дерут
обои, мебель и считают его ботинки вполне подходящими для роли лотка.
У нас прожил до глубокой старости кот Шустрик. Город наводил на него
тоску. Особенно в последние годы. Он обожал наши выезды в деревню во
время летних каникул. Возвращение в ограниченное пространство
квартиры рождало в кошачьей душе самые низменные чувства, и он с
упоением драл когтями все, что только поддавалось. Но это было не самое
страшное. Намного хуже был запах, который ничем нельзя было выветрить
из ботинок мужа, а позднее – с кресел, которые показались коту самым
подходящим место для отправления естественных надобностей. Наверное,
у него тоже была болезнь Альцгеймера. Выставить его вон мы не могли. В
свое время он уже пострадал от рук человека. В один из загулов Шустрик
сиганул с третьего этажа. Сила мартовской любви была столь велика, что
он, вероятно, сиганул бы и с большей высоты. Через неделю вернулся.
Голодный, дрожащий и с голым хвостом. На том месте, где ранее гордо
колосился хвост, торчала жалкая длинная цепочка подсохших составных
частей. Как объяснил ветеринар – хвост умело обрезан по кругу – скорее
всего, острым скальпелем. Ветеринар удалил Шустрику остатки былой
роскоши, а заодно и лишил мужского достоинства, полагая, что он хорошо
погулял и ему есть что вспомнить. Любовь до добра не доводит. Это мудрое
изречение вполне подходило ему. Жизнь Шустрика оборвалась в
восемнадцать лет…
– Я забыла спросить, зачем вы приехали? – раздался над ухом голос
Маши, оторвавший меня от воспоминаний. – Заболтала вас своими
проблемами. И чайник, наверное, остыл…
– Да не нужно нам никакого чая. Мы просто так… Рядом проезжали и
зашли узнать, как дела.
Ничего умнее в голову не пришло.
– Ну не совсем просто так, – поправила меня Наталья. – Думали, что
случайно застанем Сергея. У меня знакомые интересовались возможностью
воспользоваться услугами его фирмы.
– Так я вам сейчас дам номер его мобильного телефона. Пишите…
Нет, подождите, кажется, опять перепутала цифры. Восемьсот шестьдесят
один или шестьсот восемьдесят один? – Она призадумалась. – Знаете,
запишите наш домашний, брат вам сам продиктует. И постарайтесь его как-
нибудь взбодрить. Такое впечатление, что он живет по инерции. Даже не
знаешь, как себя с ним вести. Жалеть не позволяет – злится. А не жалеть
невозможно. Позавчера, как мне показалось, немного в себя пришел –
спросил, как у моей девочки дела в школе. Я обрадовалась и принялась
болтать, перескакивая с пятого на десятое. Потом смотрю – он не слушает,
ну я и заткнулась. Он даже и не заметил. Посидел, посидел – и как
шарахнет кулаком по подлокотнику: я, мол, эту мразь все равно найду! А
вчера с утра опять какой-то водонепроницаемый.

– Мы, как лошади в цирке, бегаем по замкнутому кругу. – Наташка, в

отличие от меня, была расстроена. – Не пойму, чему ты радуешься? Время
идет, а мы не сдвинулись с мертвой точки.
Мы шли к метро, и я действительно радовалась. Если и были какие-то
подозрения в отношении брата и сестры Корольковых, то они окончательно
рассыпались. Об этом я и поведала подруге. Так или иначе, но круг
подозреваемых сузился. Наташка огрызнулась, считая, что круг сузился
слишком уж сильно, поскольку в нем не осталось ни одного
подозреваемого. Бедная Танюшка сидит в ссылке в окружении алкашей, а
мы не можем ее ничем порадовать.
– То есть как это не можем? – От удивления я даже остановилась. –
Мы ей на блюдечке с голубой каемочкой предоставляем перспективу
счастливой семейной жизни с любимым мужем, и это называется «не
можем ничем порадовать»? Да уже одно то, что Сергей абсолютно не
виновен в ее смерти… в смысле, Ольги – счастье. Сегодня же позвоним и
сообщим ей об этом. Хотя нет. Сорвется и прикатит, а приезжать ей пока ни
в коем случае не следует. Может последовать вторая попытка убийства.
Пожалуй, стоит отправить к ней Сергея. Лучше всего в выходные дни.
– Женщины! Вы стоите или нет?
В вопросе звучало откровенное раздражение. Мы с Наташкой
удивленно оглянулись. Маленький полненький колобок женского рода
пытался обскакать нас то с одной, то с другой стороны.
– Неужели не видно, что стоим, а не сидим? – громогласно
поинтересовалась подруга.
– А если стоите – двигайтесь!
У колобка оказался очень зычный голос.
– Действительно! Встанут и треплются, будто век не видались.
Сплетницы! – раздалось еще чье-то замечание. Это нас насторожило и
заставило осмотреться. Как оказалось, мы разделили на две равные части
небольшую очередь, стоявшую непонятно за чем. Машинально шагнули
вперед, ликвидировав пробел, переглянулись, и Наташка со словами:
«Пойду посмотрю, много ли осталось?» – отправилась к пункту
назначения. Вернулась она быстро и скороговоркой, сквозь зубы,
процедила:
– Картошка, помидоры, огурцы, баклажаны, вешенки, шампиньоны. У
меня все есть, кроме грибов. Да и они не нужны. Но ведь жалко уходить –
такую очередь отстояли…
Пока раздумывали, подошли к прилавку. Решили больше не думать и
купить вешенки.
– А за что хоть убили-то? – поинтересовался у меня «колобок», моргая
маленькими глазками.
– Кого? – испугалась я.
– Ну вы только что говорили – какую-то Ольгу…
– Да?
В душе шевельнулось запоздалое раскаяние. Следовало следить за тем,
что и где болтаем.
– А у них в сумасшедшем доме причин для убийства куча. Разве ж все
упомнишь? – радостно включилась в разговор Наталья, доставая кошелек.
«Колобок» обиделся и откатился назад.
Звонок на мой мобильный раздался почти у входа в метро.
– Привет, Ирина Александровна. Оксана. Я с площади трех вокзалов.
Свекровь встречаю. Друзья Михаила помогли – отправили. К часу дня
будем дома. Хочешь, подъезжай.
– Ну ты деловая! Человек, наверное, устал с дороги. Давай я тебе
перезвоню и уточню, как ее самочувствие…
– У меня в половине второго деловая встреча. Так что едва успею
свекровь домой закинуть. А ты могла бы за ней и поухаживать – я все
покажу.
– Поняла, буду. Только вдвоем с приятельницей. Она хороший человек.
Мне ее деть некуда.
– Договорились.
Я взглянула на часы – Наташкины. Свои никогда не ношу –
раздражают.
– Давай, хороший человек, в темпе! – поторопила я подругу. – К часу
нам следует быть у Танюшкиного командира. Кстати, информация для
размышления: как Оксану Романовну Седых примирить с существованием
двойника любовницы своего мужа. Даже не любовницы, а первой любимой
жены.
– А тут и размышлять нечего. Следует заставить Оксану Романовну
пожалеть нашу Татьяну Юрьевну. Еще друзьями на всю жизнь будут. Я вот
тебя, несчастную, жалею без конца, грибы твои дурацкие держу, а ты
стоишь и только рассуждаешь. Ручонками ма-а-ашешь!
Я и не заметила, когда Наталья забрала у меня пакет.
– Не следует меня попрекать. Украла мои грибы и выступаешь.
Отдавай!
Я выхватила пакет.
– Да-а-а. В вашем сумасшедшем доме действительно не разберешь, за
что прихлопнут. И не несись сломя голову, меня все равно девать некуда.
Оксана выглядела как кинодива. Но без обольстительной улыбки. Мы
ввалились в ее квартиру в двенадцать часов сорок семь минут. Три минуты
она выделила нам на общение с собственной персоной. Пробуждать в ней
человеческие чувства было бесполезно. Слишком вошла в образ
руководителя. И выйдет не иначе как ближе к вечеру. Но я ошиблась.
– Мама, это мои подруги – Ирина и Наташа. Они с тобой побудут,
помогут тебе разобраться. А если отдохнуть захочешь – вот твоя комната.
Ты в ней и жила до отъезда. Там все приготовлено.
В голосе Оксаны слышалось больше человеческого, чем в
Наташкином. Та крыла меня в коридоре за мою несобранность. Было бы за
что! Подумаешь, впопыхах прихватила из дома пакет с вешенками.
Торопилась. Да еще Димка позвонил и лениво спросил, что делаю?
Сказала, что еду на выставку цветов. Он еще что-то болтал, а в конце
намекнул, что соскучился по жареной картошечке. И все это время я
ухитрялась одновременно переодеваться. Естественно, суетилась. С кем не
бывает. Люди в суете иногда забывают надеть верхнюю одежду. Или
наоборот – снять. Век не забуду, какими глазами смотрел на меня однажды
пожилой гардеробщик, когда я торопливо скинула шубку и явилась пред
его ясные очкастые очи в легкомысленном халатике, напяленном поверх
строгого костюма: в этот день следовало держать ответ по простою
автотранспорта на предприятии в здании Правительства Москвы.
Оксана Романовна скрылась, оставив после себя легкое облачко
незнакомых духов. Анна Кузьминична потерянно сидела в кресле. У ее ног
лежал открытый кожаный чемодан. Пожилая женщина явно терзалась
сомнениями в отношении правильности выбранного решения.
– Вот! – обреченно всплеснула она руками. – Уж и не знаю, правильно
ли сделала. Ксюшеньке такая обуза!
Я отодвинула чемодан в сторону, уселась перед Анной Кузьминичной
на колени и спросила:
– А можно вас тетей Аней звать?
Она встрепенулась, как воробышек:
– Да конечно, деточка. Меня так все Мишины друзья и зовут.
Я погладила ее по морщинистой руке и тихо принялась уговаривать:
– Оксане без вас нельзя. Это она с виду железобетон, а на самом деле
очень ранимая. С вами ей легче будет. Иногда ведь и родителям всего не
скажешь. А вас она очень любит. Не бросайте ее, пожалуйста…
Анна Кузьминична, по-моему, ситуацию с этой точки зрения оценила.
Во всяком случае, потерянность исчезла.
В комнате возникла Наталья с ложкой в руке:
– Значит, так! Тетя Аня! Вы с дороги, поэтому сегодня мы вас кормим,
поим, укладываем отдыхать. А вы слегка сопротивляетесь, поскольку не вы
у нас, а мы у вас в гостях. Так положено. Дальше определитесь сами –
ухаживать за нами в дни наших набегов или нет. В принципе мы и сами
можем. А сейчас – кушать подано!
Анна Кузьминична засуетилась: в какой-то сумке у нее были
упакованы любимые Ксюшенькой грибочки и помидорчики. Оттащили мы
ее от багажа буквально силком. За столом хитрая Наташка без конца
спрашивала у тети Ани, ту ли она взяла посуду, тем ли пользуется
полотенцем? К моменту чаепития Анна Кузьминична окончательно
почувствовала себя полной хозяйкой в доме.
С багажом мы управились быстро. Мишенькина мама ловко
распределила вещи в своей комнате, и та приобрела вполне жилой – не
выставочный вид. Оглядев результат совместного труда, она тихонько
вздохнула и облегченно произнесла:
– Пожалуй, я тут и вправду Ксюшеньке не помешаю. Даже телевизор
есть.
Мне взгрустнулось. Неужели наступит такой момент, когда я буду
считать себя в тягость собственным детям? И они будут срываться на меня,
раздражаясь от моей возрастной бестолковости. Что уж тогда говорить об
Анне Кузьминичне… Надо переговорить с Оксаной. Если не будем
считаться помехой, время от времени следует навещать бедную женщину.
– Тетя Аня, а у вас есть семейные фотографии? – спросила я.
– Конечно, Ирочка. Я их в первую очередь упаковала. Так в большом
пакете и лежат. Я уж вставать не буду, а ты достань с нижней полочки
шкафа – беленький такой пакет.
Наташка решительно отодвинула меня в сторону и достала пакет сама.
Я не стала терять времени и заняла место на диване рядом с Анной
Кузьминичной. Наташке пришлось подвигать ближе к нам пуфик, и все
равно она оказалась на отшибе.
Фотографии лежали не в альбоме, а в черных пакетах из-под
фотобумаги. Некоторым было больше ста лет. Увлекательное, я вам скажу,
зрелище. Напряженные лица с вытаращенными светлыми глазами.
Напряженные позы. И полная серьезность, замешанная на испуге. Ни
одной улыбающейся физиономии. Женщины в длинных платьях с
неправдоподобно тонкими талиями, дети в мешковатых костюмчиках и
платьицах… Анна Кузьминична любовно разглядывала каждую
фотографию и рассказывала о многочисленных родственниках.
– Видите, у мамы в ушах серьги? Это единственная ценная вещь,
которая у нее была в жизни. Я храню их до сих пор. Подарок маме на
свадьбу от родной тетки. Тетка удачно вышла замуж за купца первой
гильдии. Знаете, что это значило?
Примерно мы знали. Но пришлось и поудивляться. Отец теткиного
мужа был купцом третьей гильдии и имел право разъезжать по городу
только на одной лошади. Парой ездили только купцы первой и второй
гильдии. Сын пошел дальше своего родителя и вскоре объявил себя купцом
второй, а затем и первой гильдии. Объявление капитала, с суммы которого
выплачивался определенный процент в казну, оставалось на совести
каждого купца. Естественно, купец третьей гильдии мечтал дорасти до
первой. И никаких тебе налоговых проверок и налоговых полиций. Кстати,
во время рекрутского набора купец мог просто заплатить деньги в казну.
Ценная мысль – многие родители в наше время отстегивали и отстегивают
немалые суммы в частные карманы, дабы освободить любимое чадо от
воинской повинности. Интересно, если бы деньги попали в
государственную копилку, на сколько это поспособствовало бы укреплению
обороноспособности нашей великой Родины?
Упомянутый муж тети мамы Анны Кузьминичны (господи, язык
сломаешь!), являясь купцом первой гильдии, вел обширную оптовую
торговлю лесом за границей, одновременно был банкиром и владельцем
нескольких заводов и одной суконной фабрики. У него имелось два
бестолковых брата – один помешался на рисовании, другой еще хуже –
писал стихи. Поскольку старший брат из любви и жалости их не отделил,
они автоматически принадлежали к купечеству. Впоследствии сын одного
из этих братьев стал мужем мамы тети Ани. Естественно, согласия у нее не
спрашивали. Партия для бедной мещанской семьи была выгодная. Тетка из
кожи вон лезла, чтобы получше пристроить любимую племянницу. Не
сложилось! Меньше чем через год революция заставила купца первой
гильдии, банкира, заводовладельца, фабриканта и мецената в одном лице
покинуть матушку-Россию. Вместе с бестолковыми братьями. Что стало с
богатым родственником – неизвестно.
Как бы то ни было, Анна Кузьминична родилась в Стране Советов.
Семья удачно избежала репрессий и жила хоть и скромно, но счастливо.
Пока не погиб на фронте отец. Дальше жила только Анечка – мама просто
доживала. Замуж девушка вышла по любви. Мужа обожала до такой
степени, что и сына настояла назвать его именем. По фотографиям было
видно, как рос и взрослел маленький Мишенька. Они за несколько
мгновений отсчитывали вехи жизненного пути. Подлинное веселье вызвала
школьная фотография Миши в четвертом классе. Упитанный, если не
сказать толстый, ребенок с недовольной, надутой физиономией стоял под
плакатом с надписью: «Школьные годы – чудесные». Снимков Анны
Кузьминичны и ее мужа почти не было, если не считать маленьких
фотографий на документы и парадно-выходных – на Доску почета. Было
много снимков Михаила студенческой поры. Выяснилось, что Миха
перевелся с последнего курса дневного на заочное отделение института не
по причине женитьбы, а в связи со смертью отца. Анна Кузьминична
тяжело заболела. Денег катастрофически не хватало. Михаил принял
решение пойти работать и стал заочником. Он вообще всегда решал все
сам. Было в нем что-то от его предка – купца первой гильдии. Женился он
позднее. Анна Кузьминична достала фотографию, от которой у меня по
телу пошли мурашки.
– Это Олюшка, – тихо пояснила она. – Только один снимок и остался.
Все остальные Миша пожег.
С фотографии застенчиво улыбалась копия нашей Танюшки, только в
более молодые годы. Такие же распахнутые светло-карие и немного
удивленные глаза, волнистые волосы, цвета осенней листвы, нежный овал
лица…
Анна Кузьминична долго смотрела на фотографию.
– Хорошая была девочка. Я ее любила. А Михаил так вообще с ума
сходил. Стеснительная такая была. Помню, когда Миша в первый раз ее к
нам пригласил, она все молчала. Я уж думала – бука какая. А она,
оказывается, просто боялась что-нибудь не то сказать. С восьми лет –
только с отцом. У матери другая семья была. Отец жил в Ленинграде,
занимался какой-то научной работой. А Олюшка после института по
распределению к нам в Петрозаводск попала. Иностранный язык в школе
преподавала…
У меня перехватило дыхание: Татьяна тоже отличалась способностью
к языкам, поэтому и выбрала Иняз. Сестры были похожи не только
внешне…
Анна Кузьминична хотела положить фотографию Ольги в общую
кучку, но мы с Наташкой запротестовали. Она смирилась, только попросила
Ксюше не рассказывать. Дело, мол, прошлое, все это до нее было. Зачем
ворошить?
Мы клятвенно заверили, что и близко не коснемся этой темы.
 – Миша ее все на руках носил. Она маленькая, худенькая. Ткнется ему
в шею и тихонько смеется от счастья. Любил ее очень. Да и она его, как мне
казалось, любила. Поженились они через полгода после знакомства. А
встретились, смех сказать, во Дворце бракосочетания. В тот день оба
опоздали. У него друг женился, а у нее подружка замуж выходила. Миша с
ней познакомиться хотел, но не успел – она убежала. На свадьбе снова
встретились.
Мишка очень ревнивый был. Все боялся, что она его бросит. Была она
не то чтобы очень красивая, но такая милая. Тихая, ласковая. Все Мишины
друзья в нее влюблялись. К тому времени дела у него в гору пошли. Денег
на Олюшку не жалел. Одевал ее, как куколку. Баловал. И все грозил – если
ты от меня уйдешь, я тебе жизни не дам. И его убью. Она сначала смеялась,
потом сердиться стала. Обижал он ее своей ревностью. В последний раз
они даже поссорились, и она сказала – у меня, мол, семьи никогда не было.
Я только теперь поняла, какое это счастье – иметь семью. Меня, мол, никто
никогда не любил. Но если ты будешь меня и дальше так ревновать, я
просто не выдержу и исчезну из твоей жизни. И так она это серьезно
сказала, что он поверил… Прожили они почти год, а потом от Олиного отца
телеграмма пришла, он просил дочь срочно приехать – вроде заболел.
Олюшка и сорвалась. Я даже удивилась. Странные у них отношения были.
Отец не только на свадьбу не приехал, но даже поздравление дочери не
прислал. Хотя она ему и звонила. Мне показалось, что он вроде и
недоволен был. Может, считал, что Миша ей не пара. Только ведь как мог о
нем судить, если никогда не видел?
Миша-то хотел с Олюшкой поехать, только она не разрешила. Сказала,
что ничего хорошего из этого не получится. Как-нибудь, мол, в другой раз.
Когда отец поправится. Мишенька и рассердился. Стал кричать, что эта
поездка надуманная, просто повод, чтобы от него избавиться. Она его тихо
так попросила не оскорблять ее подозрениями, а он уже раскипятился,
остановиться не мог. Словом, сам виноват, что так получилось. Оля даже не
стала чемодан брать. Поплакала у меня на плече, покидала кое-что в
маленькую сумочку и ушла. Только со мной попрощалась.
Миша потом долго бегал по комнате, а я все его ругала. Ведь не прав
был. Сначала-то огрызался, а потом понесся на вокзал. Только опоздал.
Выбежал на перрон, а поезд ему хвост показал. Вот так… Посветила
солнышком, погрела и пропала. Мы все звонка от нее ждали или письма.
Не дождались. Миша весь извелся, почернел, но в Ленинград за ней не
поехал. Сказал: захочет – вернется. А сам ждал. Ох, как ждал! Да и я по ней
скучала. Всю жизнь о дочери мечтала – Бог не дал. Вот и радовалась, что
хоть таким образом дочь обрела. И она ко мне тянулась. Не пойму… Ну
Миша ее обидел, а я в чем виновата? Хоть бы весточку мне какую
послала. – Анна Кузьминична смахнула слезы. – Я уж думала, может, и в
живых ее нет? Да только через какое-то время Мише пришло письмо из
ЗАГСа. Я потом узнала, что Оля на развод подала. Сына тогда домой
пьяного на машине привезли. Два дня в себя приходил, а потом все
Олюшкины фотографии пожег и запретил мне даже имя ее упоминать. А
эту фотографию, – Анна Кузьминична бережно присоединила ее к
другим, – я утаила. Долго потом с ней говорила. Достану и ругаю ее
потихоньку – что ж ты, моя ласточка, нас оставила…
Ну а это уже фотографии с Мишиной работы. Это он с друзьями на
рыбалке. Охоту не любил, а вот на рыбалку часто ездил. Если время
свободное было. Работал много. Дачу отстроил, квартиру сменил. Только
она мне не нравилась. Комнат много, а мне тесно. По своей однокомнатной
скучала. Все в ней уживались, тесно не было. Вслух-то, конечно, этого не
говорила, чтобы сына не расстраивать. Вы знаете, мне кажется, он все это
приобретал только потому, что надеялся – Ольга когда-нибудь вернется.
Наверное, хотел показать, что зря она его бросила. Да только ей этого не
нужно было. Она, как котенок, любви и защиты искала…
А потом у Миши Оксана появилась. Они еще в институте дружили.
Хорошая женщина. Только на вид строгой кажется. Мамой меня сразу
называть стала. Как и Олюшка. К тому времени я уже и надеяться
перестала, что Мишук еще раз женится. Как-то быстро у них все
получилось. Сначала ездили без конца друг к другу, а потом и поженились.
Конечно, Миша уже прежнее ребячество растерял, Оксану на руках не
носил. Может, и к лучшему. Жили они спокойно, не ссорились. И он
никогда себе не позволял ревновать ее так, как ревновал Олюшку.
Перегорел, остепенился. Бывало, приеду к ним – он уже в Москву
перебрался, – послушаю их разговоры, и в сон тянет. Я этих их слов не
понимаю. Сижу и зеваю. А они надо мной смеются… Ксюшенька со мной
много возилась. Все по врачам таскала. В моем возрасте болезней хватает.
Один диабет чего стоит. От него и давление скачет, и почки побаливают.
Одной уже страшно оставаться. Ну да что Бог даст. Попросила у мужа
прощения на могилке и вот приехала. Здесь и Мишенька рядом.
Анна Кузьминична заплакала. Наташка следом, я усиленно сдерживала
слезы – кому-то надо держаться.
Минут пять все хлюпали носами. Первой пришла в себя Анна
Кузьминична:
– Спасибо вам, девочки, за сочувствие. Иногда так тяжело, а поплакать
и не с кем.
Эта фраза придала Наташке сил, и она почти взвыла от
сопричастности к чужому горю. Пришлось бежать за водой и успокаивать
подругу напоминанием, что семья ее проклянет, если она сойдет на нет от
слез.
– А знаете, – продолжила ставшая уже почти родной тетя Аня, – есть
старая примета. Я в них, конечно, не очень верю, но ведь совпало все как
по писаному. Олюшка, когда замуж за Мишу выходила, фамилию его не
взяла, свою оставила. Я еще подивилась – ну чем Курганова хуже
Решетниковой. Но только она наотрез отказалась менять фамилию.
Причину не объясняла. Уж потом я сама решила – может, боялась, что мать
надумает ее искать, а она фамилию сменила… Поиски затруднятся. Я ей
еще тогда сказала – глупенькая, если она тебя столько лет не искала, зачем
же ты ей сейчас-то нужна? А она так серьезно отвечает: а вдруг, мол, она
заболеет или ей еще какая-нибудь помощь понадобится…. Соседка после
Мишиной свадьбы все талдычила, что жена должна носить фамилию мужа,
иначе добра в семейной жизни не жди. Я тогда не поверила. А потом вот
Миша на Оксане женился. Она тоже фамилию не сменила. Сын-то к этому
спокойно отнесся, объяснил, что в деловых кругах жену под ее девичьей
фамилией знают и менять ей ни к чему. Я тогда слова соседки вспомнила.
Права она оказалась. Вот и нет больше Мишеньки. И Кургановых тоже нет.
Я последняя…
С замиранием сердца я ждала нового всплеска рыданий – у самой
предательски пощипывало глаза. Но тетя Аня только тяжело вздохнула, а
Наталья шумно высморкалась.
– На сегодня хватит, – решительно сказала она. – Пришли, что
называется, помочь человеку освоиться после переезда и первым делом
довели до слез.
Из другой комнаты донеслась трель телефонного звонка, мы с
Натальей одновременно воскликнули: «Оксана!» Тетя Аня вскочила и
засеменила к телефону, мы – за ней.
– Да, Ксюшенька, деточка. Все в порядке, все хорошо… Что делаем?
Да веселимся тут вовсю. Смеемся… Ну и хорошо. Я тебе картошечки
сварю. Ну, жду тебя. – Тетя Аня положила трубку. – Минут через сорок
будет.
Я посмотрела на часы. Пожалуй, не стоит ее дожидаться, мне к
приходу семьи обязательно нужно быть дома. С жареной картошкой
наготове.
– Тетя Аня, я не смогу дождаться Оксану. Мне срочно нужно домой. –
Раскаяния в моем голосе было больше, чем нервозности. – А с вами
Наташа останется, – добавила я, стараясь не смотреть на подругу. – Я
Оксане позднее позвоню. Хорошо?
– Да не беспокойся, Ирочка. Конечно, поезжайте. Наташенька тоже
может ехать. Я уже пообвыклась. Сейчас вот делом займусь – Ксюше ужин
приготовлю. И спать пораньше лягу. Спасибо вам за то, что приехали.
Выпадет свободная минутка, приезжайте еще.
Наташка выскочила в коридор быстрее меня. В лифт влетела тоже с
опережением на доли секунды. Точно так же вылетела. Наперегонки мы
понеслись к автобусной остановке. Водитель не иначе как загляделся на
наш парный забег, поэтому и повременил с отъездом. Победила Наташка.
Опять с опережением на одну-две секунды. Зато я одним прыжком
преодолела расстояние с земли до второй ступеньки. Могла бы и выше, но
там повисла на поручнях Наташка.
– Извини, – задыхаясь, прохрипела я. – Почти подставила тебя. Но
ведь тетя Аня сама предложила тебе покинуть помещение… Просто у меня
на ужин спецзаказ – жареная картошка. Не хочу скандала. Мне надо
следствие закончить.
Успевшая немного прийти в себя подруга извинений не приняла,
сославшись на то, что лично ее устроит вариант, при котором из дома
выгонят меня, а не ее. Ей и так жить негде, меня же, на худой конец,
любимая свекровь пригреет, да еще и Димку приструнит.
– Если хочешь, я сейчас же позвоню свекрови. Тебя она тоже пригреет.
Только дай слово, что не будешь учить ее жить.
– Ты в своем уме?
Чем была вызвана такая реакция подруги, я не поняла и решила
обидеться.
– Во всяком случае, я не ощущаю его отсутствие.
– Ну так со стороны виднее. Голову вижу, тело тоже, ума не
наблюдается. Ты разберись с этим делом. Может, он у тебя в другом месте?
Остановка, между прочим. Ты загораживаешь своим безумным массивом
вход и выход. – Наташка схватила меня за шиворот и втащила наверх.
Сзади волновались входящие.
– В чем дело, граждане? – перекрыл всех суровый голос подруги. –
Видите, контролеру плохо? Прямо на ступеньке парализовало.
Из другой двери мигом выскочило три подростка, и Наталья поволокла
меня на освободившееся место.
– Сиди. Я талончики пробью. Сумки со свободного места не убирай.
Там выручка от штрафов.
 – А разве у вас не бесплатный проезд? – поинтересовался хорошо
одетый мужчина лет пятидесяти.
Держась за поручень, он немного склонился ко мне и иронически
улыбался. Я молчала. Наверное, парализованным не следует много
разговаривать.
– Вот вы, молодой человек, – Наталья бесцеремонно отодвинула его в
сторону и села рядом со мной, – имеете машину, а катаетесь на автобусе.
Производственная необходимость? – Мужчина кивнул. – И у нас
производственная необходимость. Тщательно спланированная операция,
которую вы своим вопросом рассекретили. Попрошу не отвлекать.
На следующей остановке набилось столько народу, что «молодой
человек» почти улегся на Наталью.
– Из-ви-ни-те, – по слогам пробормотал он и попробовал передвинуть
руку, которой держался за поручень.
Очевидно, у него был маленький стаж езды на общественном
транспорте – он промахнулся, чему способствовал очередной толчок от
более неустроенных пассажиров. Удобно устроившись на наших коленях,
мужчина очень переживал за состояние своей барсетки. В процессе не
очень свободного падения она выпала у него из свободной руки мне под
ноги. В барсетке были документы на машину и деньги. Сумму он не назвал
– Наташка предусмотрительно шлепнула его ладонью по спине, давая
понять, чтобы лежал спокойно и ни о чем не думал. Вокруг угрожающе
нависали другие пассажиры.
Мужчине завидовали. Некоторые завистники раздраженно настаивали
на том, чтобы он подтянул ноги к коленям: место освободится. Наташка
возмутилась и предложила недовольным последовать великому почину, но
только за счет других пассажиров. Вытащив откуда-то сбоку журнал
«Отдохни», она демонстративно положила его на спину лежавшему,
доказывая этим, что свободного места нет, и открыла где-то на середине.
Потом спохватилась и спросила у мужчины:
– Не возражаете?
– Пожалуйста, пожалуйста, – быстро проговорил он, не осмелившись
возразить.
На следующей остановке автобус не остановился. Две женщины
противно запротестовали. Зря, конечно. Думаю, они узнали о себе столько
нового! И все это стало достоянием гласности. Самое невинное замечание
призывало их, зараз, не быть неблагодарной скотиной. Им крупно повезло
дважды: они все-таки влезли в автобус, и он по дороге не сломался.
Последняя остановка была конечной. Метрополитеном не пахло.
Пахло новым микрорайоном и осенью. Совсем недалеко был какой-то
лесопарк. Пассажиры из автобуса выпадали долго. Одни без потерь, других
вообще можно было поздравить с приобретением. Пожилой мужчина
настоятельно требовал оставить его в покое. К кому было обращено это
требование, выяснилось позднее: на него вывалилась черноволосая
красавица родом из Средней Азии. Она была пристегнута к его подтяжкам
алюминиевым крючком, призванным освободить женские руки, переложив
непомерную тяжесть покупок на любую горизонтальную перекладину
подходящего размера. Немедленно отстегиваться она не собиралась,
поскольку левая рука с сумкой находилась в автобусе. Возникла пробка.
Пассажиры орали и требовали бросить сумку. Дама ругалась на двух
языках сразу. У кого-то лопнуло терпение, в результате пробку вышибло.
Разом вылетело три человека, сумка и чей-то мужской ботинок – наверное,
разношенный. Все это скрыло под собой черноволосую красавицу. Дольше
всего продержались подтяжки. На наших глазах они растянулись до
невероятных размеров. Их обладатель уже готовился примоститься где-
нибудь с краешку кучи-малы, но подтяжки отстегнулись, и он, как
выпущенный из рогатки камень, врезался в толпу зевак. Это значительно
погасило первоначальную скорость, и ему удалось лихо затормозить у
палатки с шаурмой, сбив головой объявление: «Требуется продавец-
шаурмист». Продолжения мы не видели. Лежавший на наших коленях
мужчина воспользовался возможностью пошевелится и предпринял
попытку встать. Наталья поинтересовалась, куда же все-таки делась
станция метро. Ответ нас огорчил: она осталась позади – на той остановке,
где в автобус загрузилась огромная толпа народа.
– Я не хочу быть приживалкой в чужом доме! – стонала Наташка на
обратном пути. – Мне нравится моя кухня. Звони свекрови.
– Ты что, с кухней к ней собралась? – поразилась я.
– Очень остроумно! Никуда я не собралась. Без боя не сдамся.
Я вытащила из сумки мобильник, но она решительно меня остановила:
– Подожди! Не отвлекайся – опять проедем.
Несмотря на то что в автобусе ехало только шесть человек, сесть мы
не рискнули: расслабимся и точно проедем. У метро вышли все пассажиры.
Прозвониться своей второй маме я не успела – помешал телефонный
звонок. Я приготовилась огрызаться.
– Иринка, ты где? – Голос мужа звучал заискивающе. И это радовало.
На вопрос ответила чистую правду:
– Здесь.
– Тогда проверь наш домашний телефон, наверное, опять трубка плохо
лежит… Видишь ли, мне придется немного задержаться, но часика через
два буду. Картошечки оставь.
– Телефон проверю, картошки оставлю. Все?
– Ну что ты злишься?
– Домой надо вовремя приходить.
– Обязательно. Только я договорился подъехать к Листратову… –
Связь прервалась.
Наташка смотрела на меня с уважением и легкой завистью:
– И что же мне никто не позвонит и не обрадует, что будет шляться
неизвестно где до посинения?
– У меня-то как раз известно, – вздохнула я. – Димка к Листратову
поехал. Кажется… следствие ведут знатоки.
– Ну и пусть ведут, – отмахнулась Наталья. – Упрутся лбом в стенку,
как мы, и порядок – очередной висяк.
– А мы не уперлись! – запальчиво возразила я. – Боюсь только, Сергея
я в ближайшие часы не отловлю. Он с Димкой едет к Листратову. И это
лишний раз доказывает его невиновность… Наталья, – жалобно сквасилась
я, – мне он очень нужен…
– Ну где ж я тебе его возьму, – растерялась Наташка. – Давай попозже
ему позвоним. Или завтра утром.
Опять затрезвонил мобильник. Мы одновременно полезли в сумки.
Для меня это оказалось лишним. Наташка осторожно ответила:
– Алло.
Дальше в ходе переговоров на ее лице отразилась целая гамма чувств,
начиная с настороженности и кончая полным негодованием.
– Где-где… В общественном транспорте. Твои деньги жалею – бензин
экономлю… Как, что там делаю? Еду, конечно… – Она оглянулась в
сторону входа в метро и добавила: – Почти… Ну откуда я могу ехать? С
работы, вестимо… Да! Пришлось выйти… В конце концов, у вас есть
совесть?.. И хлеба нет? Пусть Алексей сбегает. Хватит надо мной
измываться!.. Вот-вот, если ужина не будет, развернусь и уеду. – Наташка
убрала мобильник и деловито спросила: – Ты действительно разобралась в
случившемся?
– Не до конца. Но в основном картина преступления как на ладони.
Наша задача отправить Сергея к Татьяне. Завтра! Отпроси его у шефа на
полдня. Нам поговорить надо, а потом пусть себе едет. Вот обрадуется!
Только… Я боюсь говорить ему правду. Ну что Танюшка жива. Как бы он
от радости мне голову не оторвал.
– Не волнуйся. Я подстрахую. Всем не оторвет. Тем не менее хочу тебе
сказать, что ни фига не понимаю…
– Давай оставим все объяснения на потом. Как жаль, что мы отправили
Татьянин альбом со старыми фотографиями вместе с ней!
– Кто это тебе сказал? Я его у себя оставила. Думала, начнет смотреть,
расстроится, что некому из родных поплакаться, и будет рыдать сама с
собой. Я бы точно слезами облилась…
– Наталья, ты умнейшая из женщин! Двигаем домой! Я, кажется, опять
опаздываю. Надо мобильник отключить – скажу, разрядился.

В общем коридоре пахло жареной картошечкой. Анастас Иванович

являла пример образцовой жены. У Наташки затрепетали ноздри:
– Зря она с нами так. Мы к ней, как к родной, а она тебе свинью
подложила. Приспичило же ей именно сегодня картошку жарить! Хочешь,
помогу почистить?
Я прониклась чувством благодарности за заботу:
– Спасибо, друг! Но во мне зреет уверенность, что справлюсь сама.
– Успехов тебе. И возьми, наконец, свои вешенки. Если бы я их у
Оксаны не прихватила, ты, считай, зря простояла в очереди. Только на них
тот импозантный козел немного полежал. Ничего?
– Ничего. Все равно резать. Попозже забегай с альбомом.
Мы тепло простились, и подруга ушла.
Дома была тишина и покой. Алена спала. Сына не было. Я успела даже
запечь мясо. Все-таки есть у меня чувство ответственности за семью. В
восемь часов проснулась дочь:
– Давно пришла? Как цветочки?
– Какие цветочки? – удивилась я.
– А с выставки. Или вы с Натальей Николаевной все вытоптали?
Папик сказал, вместе туда днем отправились.
– Ну почему же сразу «вытоптали»! Растут цветочки. Некоторые
переросли в ягодки. По-моему, ты не в духе…
– В духе, в духе, – зевнула дочь. – Просто никак не проснусь.
Докладываю: братика накормила, напоила. Он уехал объедать бабушку. А
где ты была?
Я коротко рассказала, что была в гостях у новой знакомой и опекала по
ее просьбе родственницу.
– Надеюсь, не из Тамбова?
Увидев, что я погрустнела, дочь переключилась на другую тему.
Часы показывали почти девять, а Димки все не было. Зато пришла
Наталья с альбомом и выражением лица человека, перегревшегося на
солнце. Причина выяснилась тут же. Закормленную подругу, принявшую
на днях решение после восемнадцати ноль-ноль не есть, действительно
ждал готовый ужин. Наташке следовало испытывать чувство
благодарности. Муж и сын с готовностью лакеев стояли по обе стороны
стола, за которым она сидела с полной тарелкой белков, жиров и углеводов,
приправленных сплошным холестерином. Ждали проявления этого самого
чувства.
– Сама напросилась, – признала свою вину подруга. – Мне бы
приветствие с другого начать – с того, например, что жутко устала, кусок в
горло не пойдет. А я сдуру, как только порог переступила, съехидничала:
ужин, конечно, не готов? Если не возражаешь, пойдем в комнату, меня от
запаха еды мутит.
Я не возражала – сочувствовала. В комнате Наталья тоже не находила
себе места. Ее напугала «Книга о вкусной и здоровой пище», случайно
выигранная Аленой в книжной лотерее. Кончилось тем, что подруга,
оставив альбом с фотографиями на мое попечение, отправилась домой с
намерением затаиться где-нибудь в уголке до утра.
Фотографии в альбоме были датированы и сопровождены краткими
комментариями. Елизавета Семеновна до замужества была Калининой и
отличалась явной любовью к шляпкам. Каждая была произведением
искусства и удивительно шла ей. Почти на всех фотографиях Лиза
смеялась. Сохранилось даже несколько детских фотографий. Стриженная
под мальчика хорошенькая девочка крепко обнимает за шею своих
родителей… Много было снимков студенческой поры.
Нужный мне снимок я нашла довольно быстро. Он запечатлел веселую
компанию из пяти человек, хохочущую над последствиями неудачно
открытой бутылки шампанского. В тысяча девятьсот тридцать девятом году
Лиза гостила у Ларисы и ее родителей в Ленинграде. Не хотелось думать,
что всех этих жизнерадостных людей уже нет в живых. Кроме Ларисы…
На обороте фотографии красивым учительским почерком было
написано: «Ленинград. 28 июля 1939 г. Мы отмечаем мой день рождения.
Справа налево – я, Лялечка и Сергей Гаранины, Лялечкины родители –
Решетниковы Леокадия Львовна и Никифор Васильевич. Фотографирует
Рудик Альтлерер».
Открылась еще одна тайна. Начнем с того, что дочь Ларисы и Сергея
Гараниных совсем не горела желанием использовать полученные в
процессе обучения знания на благо Родины. Да и неизвестно – закончила
ли она вообще Плехановский институт. А в школе усвоила только один
урок – у нее хорошие способности, но положение мамы – решающий
фактор. Оно спасало не раз. Бывали случаи, когда учителя оценки
натягивали. Она привыкла быть лучшей и не собиралась покидать свой
пьедестал. Такое удовольствие – пускать оттуда пыль в глаза окружающим.
Софья предпочитала устроить свою жизнь так, чтобы не было мучительно
больно за сносное материальное положение, отсутствие домработницы,
невозможности выехать за границу. По-видимому, в институте выяснилось,
что она обыкновенная девушка. Далеко не семи пядей во лбу, как считала
мама. И там спуску не будет. Еще вопрос – как она туда поступила.
Наверняка ехала с направлением и ходатайством из сельской школы.
Поразмыслив, что профессия педагога не сулит особых благ, Софья
кардинально меняет профиль обучения. Каким образом она перевелась в
Плехановский – тоже вопрос. Но, очевидно, там тоже все шло не так, как ей
хотелось, и она решила сделать головокружительную карьеру красивой,
умной и образованной жены крупного ученого, партийного или
государственного деятеля. Здесь, правда, была одна загвоздка: все они были
почтенного возраста и женаты. Конечно, деятели не прочь урвать несколько
часов, а то и дней, чтобы отдохнуть от семейной рутины в обществе
молодой обольстительной девушки. Но в конце концов они возвращались
домой. Разводиться не собирались. Скандала по партийной и общественной
линии никто не хотел. А в том, что жены непременно побегут в партком и
профком, Софья не сомневалась. Кто ж из этих разжиревших дармоедок
добровольно отдаст готового ученого мужа и лишится своего
привилегированного положения?
Оставался один выход – найти перспективного молодого человека,
убедить его в том, что она нужна ему, как воздух и средство достижения
дерзких, но вполне осуществимых планов. И вырастить из этого
полуфабриката крупного ученого, партийного или государственного
деятеля – что получится. Ради конечной цели можно и потерпеть пару лет.
Софья панически боялась одного – вернуться туда, где выросла. Не зря же
она упрекала мать в том, что та лишила ее возможности быть падчерицей
какого-нибудь козырного московского туза. Настоящие матери в первую
очередь думают о детях. А ее собственная, имея таких перспективных
родителей, мужа, геройски погибшего при обороне Севастополя, палец о
палец не ударила, чтобы сделать судьбу дочери счастливой. Они бы
ужаснулись, узнав, что мамочка обрекла ее на прозябание в глухой
провинции. Возможно, кое-что подсказало странное сочетание имен
бабушки и дедушки. «Леокадия Львовна» говорило о чем-то исконно
благополучном, богатом и устойчивом. От имени Никифора Васильевича
несло тем самым селом, в котором она, Софья, выросла. Тем не менее
именно дед был крупным ученым-биологом. Значит, бабушка, а может, и ее
родители своевременно определили перспективность будущей
знаменитости.
По-видимому, Ларису Никифоровну всерьез обеспокоили поведение и
кое-какие высказывания дочери. Поэтому она попросила помощи у
подруги. Та без колебаний пошла навстречу и, как вскоре выяснилось,
пригрела и выпестовала на груди змею.
Сначала Софья не воспринимала всерьез сына Елизаветы Семеновны.
Она достаточно хорошо знала его с детских лет и не верила, что из него
будет толк. Скорее всего, они вообще недолюбливали друг друга. «Царевна
Софья» – не очень лестное прозвище. Не думаю, что ей нравилось жить у
них в семье. Но побег грозил перекрытием источника финансирования.
Лариса Никифоровна наверняка поставила определенные условия… Так
что ради претворения в жизнь грандиозных планов приходилось мириться
со всеми бытовыми неурядицами.
Постепенно Софья изменила отношение к Юрочке. Он определенно
был умен, талантлив и честолюбив. Аспирантура светила защитой
кандидатской и вкупе с упорной многочасовой работой Юрия по вечерам,
невзирая на вопли маленьких детей, вселяла в Сонечку определенные
надежды. Жена и дети Юру раздражали, поскольку мешали работать. И
Софья решила прекратить поиски кандидатов в мужья, остановив свой
выбор на Юрии. Скандал в счастливом семействе ее не пугал. Настасья –
редкостная дура и клуша. Вместо того чтобы сначала сделать из мужа
человека, обзавелась детьми. Возится с пеленками и получает удовольствие
от бессмысленных глупых улыбок этих маленьких уродцев. Главная тема
дня – как они покушали и покакали. Помимо всего, собирается довершить
свое высшее образование и стать равной мужу. Она его и не видит почти,
так что вполне переживет потерю – ей есть чем утешиться.
Сложнее с Елизаветой Семеновной, воспитанной на позициях
марксизма-ленинизма. Стать для нее такой же родной, как Настька, не
получится. А внучек Елизавета любила еще больше, чем сына. Это
говорило о том, что им с Юрой придется съезжать с квартиры. Следовало
признать как факт, что выжить Анастасию с детьми не удастся. Можно,
конечно, потребовать размена квартиры, но здесь следовало проявить
благородство. Развод грозил определенными осложнениями в положении
будущего светилы науки. Не следует их усугублять. Придется временно
подыскать комнату.
Как шел процесс обольщения – догадатся нетрудно. У женщин свои
секреты. Только не все этим женским достоянием пользуются. В силу
порядочности, легкомыслия, тупости, наконец. А может, просто потому, что
на фиг не надо.
Со временем Софья помогла Юрочке осознать его исключительность и
великое предназначение, понять, какие кандалы сдерживают его
продвижение к заветной цели. Кончилось тем, что он возненавидел тех, кто
стоял у него на пути. Жене даже в голову не приходило оценивать по
достоинству его амбиции. Более того, она всеми силами пыталась заставить
его полюбить тот маленький мещанский мирок, в котором жила сама.
Иногда набиралась наглости упрекать его в невнимании к детям. Он,
будущее светило науки, вынужден существовать в таких невыносимых
условиях! И если бы не Софья, которую ошибочно считал никчемной и
вздорной девицей, Юрий давно уже сломался бы. Сонька не один раз
помогала ему, засиживаясь с ним за одним столом допоздна. Поддерживала
в нем моральные и физические силы. Ни жене, ни матери в голову не
пришло бы в час ночи кормить его поздним ужином…
Скорее всего, вопрос с наймом комнаты Софья решила сама. И сама
определила момент развязки. Юрочка был счастлив избежать длительных
объяснений с родными. Эти объяснения Софья взяла на себя. Умело
надавила на гордость Анастасии или на что там еще – не знаю. Анастасия,
во всяком случае, никуда жаловаться не побежала. Удачно преодолела
сложности с Елизаветой Семеновной. Та вообще отказалась от родного
сына. Аналогично решила вопрос и с собственной матерью – она тоже
была лишним звеном в их цепочке с Юрием. Обе матери карьеры не
сделали, впереди светила только скромная пенсия. Была реальная угроза,
что со временем они сядут на шею, так что уж лучше заранее расплеваться
с идейными родительницами на всю оставшуюся жизнь.
Юрий Альтлерер успешно защитил кандидатскую. И немеделенно
принялся за докторскую. Софья стала претворять в жизнь следующий
пункт своего плана. Пора было решать вопрос с жильем. И не в Москве.
Дочери талантливого мужа будут подрастать, и кто даст гарантию, что в
один прекрасный момент они не заявят папочке о себе. Кроме того, ее
попытка встать на учет по улучшению жилищных условий потерпела крах
– она проживает в столице менее десяти дет. Слава богу, что вообще
удалось временно прописаться на жилплощадь свекрови. Даже если бы
заявление о постановке на учет исходило от мужа, все равно ожидание
квартиры растянулось бы на десять лет. И Софья отправляется осаждать
Ленинград. Там получить жилье было, скорее всего, еще труднее, и можно
только догадываться, как Софья решила этот вопрос. Но одно бесспорно:
она использовала имя своего родного деда – знаменитого ученого, биолога
с мировым именем, погибшего вместе с женой в блокадном Ленинграде.
Подвиг отца, вероятно, не возымел должного действия, и она решила
вернуть себе более заслуженную фамилию деда, став вместо Гараниной –
Решетниковой. Пожалуй, здесь же следует искать ответ на вопрос, зачем ей
понадобилась одна из дочерей Юрия. Можно было одним махом решить
вопрос о предоставлении семье трехкомнатной квартиры. Юра как
кандидат технических наук имел право на дополнительную площадь.
Стоило только немного доплатить – и в порядке исключения (жаль, что у
Юры не сын) осуществить трехкомнатную мечту. Едва ли Елизавета и
Анастасия дадут добро на временное использование одной из девочек.
Естественно, на условиях возврата. Цель оправдывает средства. Она
убедила мужа в необходимости получения судебного решения о разделе
детей между бывшими супругами. Суд удовлетворил иск несчастного отца.
Скорее всего, действовавшего через адвоката. Монстром себя Софья не
считала. Ребенка забрал не чужой дядя. Да и то максимум на полгода.
Впрочем, срок она предпочитала держать в тайне…
При одной мысли о том, как судебный исполнитель выполнял решение
суда, мне стало плохо. Заколотил озноб, к горлу подкатила тошнота. Я
судорожно хватала открытым ртом воздух. Только не думать, что творилось
в этот момент с Настей. Только не думать… Я невольно ойкнула и закрыла
лицо руками в надежде избавиться от навязчивого видения. Из комнаты
вылетела испуганная Алена и тут же понеслась за корвалолом. Заставила
меня проглотить лекарство и только потом спросила, что болит. И ведь не
пожалуешься, что на душе мерзко. Пришлось взять себя в ежовые
рукавицы. Не знаю, поверила ли дочь, но удалось соврать, что нечаянно
уснула над альбомом и приснился страшный сон. Дочь села рядом и стала
внимательно рассматривать заинтересовавший меня снимок.
– Не понятно. – По ее тону чувствовалось, что ей действительно
ничего не понятно. – Люди веселятся, пьют шампанское, а ты, глядя на это,
засыпаешь и видишь страшный сон.
– Вот как раз и приснилось, что меня шампанским обделили. Ленусик,
не приставай к маме. Спасла, и ладно. Я уже хорошо себя ощущаю…
– Ну-ну, – улыбнулась дочь. – В следующий раз будут разливать, зови
меня. Заступлюсь.
– Да ладно, – отмахнулась я. – Все равно не люблю шампанское.
Только теперь поняла, что зря расстроилась.
Алена ушла, а я мысленно дала себе слово прекратить врать и,
перепрыгнув через страшные моменты воссоздаваемой мною истории,
принялась рассуждать дальше… Как Софье удалось сделать Юрия
Альтлерера Юрием Решетниковым, вопрос не столь важный. Здесь
возможно несколько вариантов. Во-первых, некоторые товарищи, от
которых зависела карьера мужа, могли принять немецкую фамилию за
еврейскую. Всем ведь не объяснишь… Это грозило определенными
осложнениями, с которыми Софья сталкиваться не собиралась. А во-
вторых, смена фамилии, возможно, была вызвана пресловутым квартирным
вопросом. В-третьих, она давала возможность воспользоваться былой
славой деда. Опять-таки в целях карьерного роста. Вот почему Елизавета
Семеновна с Настей так долго искали Оленьку. Им и в голову не пришло,
что новоиспеченная полная семья обосновалась в Ленинграде да еще под
новой фамилией.
Почему Оленька осталась в этой семье, сказать трудно. Плохо верится
в то, что Софья привязалась к ней, как к родной дочери. В лучшем случае
присутствие падчерицы должно было ее раздражать. А отец, скорее всего,
вообще не замечал девочку. Ничего определенного я придумать не могла.
Наверное, девочку просто терпели, поскольку ее отсутствие могло
отрицательно сказаться все на том же карьерном росте Юрия Решетникова.
У нужных людей были не менее нужные супруги. А они, будучи в гостях,
наперегонки сюсюкали над малышкой и пели хвалебные песни родителям
столь замечательной крошки. Судя по фотографиям маленькой Танюшки,
Оленька была очаровательным ребенком. Намерение сбагрить падчерицу
назад едва бы встретило понимание…
Уже окончательно успокоившись, я листала альбом дальше, пока не
наткнулась на фотографию Лизы с Ларисой на Южном побережье Крыма.
Она не была вставлена в альбом. Такое впечатление, что ее просто не
решились выкинуть. Подруги в широкополых соломенных шляпках
безмятежно улыбались будущему. Почти взрослые дети оказались на
фотографии случайно. Софья, пытаясь спасти от рук Юрочки такую же
соломенную шляпку, невольно шагнула вперед и обернулась. И опять меня
охватило знакомое чувство узнавания. Определенно, я видела эту женщину.
И не только на фотографии в доме у Ларисы Никифоровны, но и в реальной
жизни. Только была она намного старше. Догадка пришла так внезапно, что
меня как ветром сдуло с дивана. Я бежала к Наташке. Так, на полном ходу,
и попала в объятия дорогого мужа.
– Здравствуй, здравствуй, солнышко. Честное слово, не думал так
задержаться. Честное слово, больше не буду. Ну что ж ты так дрожишь,
котенок? Да на тебе же лица нет! Ничего же не случилось. Ну честное
слово!
Я пыталась выпутаться из тесных объятий и что-то нечленораздельно
мямлила. В основном про картошку, которую следовало пожарить, чтобы
была с корочкой. Алена, вытаращив глаза, смотрела на забытую картину
далекого детства. Тогда нас с ней еще и на руки подхватывали. Славчик, как
мужчина, телячьих нежностей не признавал и деловито здоровался с отцом
за руку. Заметив мой взгляд, красноречиво взывающий SOS, дочь
окончательно растерялась. Иначе как объяснить ее дальнейшее поведение?
После секундного замешательства она подскочила к отцу и ляпнула:
– Папик, нам срочно нужен труп!
– Не надо. Не хочу, – замотала я головой и предприняла очередную
попытку вырваться. – Мне нужно картошку жарить. – Димка обалдел и
выпустил меня на свободу. Пришлось изменить первоначальный маршрут и
быстренько прошлепать на кухню.
– А если потолковей? – обратился он к дочери, по-прежнему
загораживая выход.
– Потолковей не получается, – прощебетала Алена. – Понимаешь, наш
институтский покойник с незапамятных времен в формалине плавает. Если
бы он посмотрел на себя со стороны! Словом, сам себе не понравился бы.
Однозначно. Учитывая демократичность нашего деканата, на бедных
студентов свалился извечный русский вопрос: «Что делать?» Пустить
ограниченные денежные средства на приобретение нового экспоната или
отремонтировать институтские туалеты? Они в таком состоянии, что, если
бы наш труп посмотрел на них со стороны… Они бы ему не понравились
еще больше, чем он сам себе.
– Понятно. Только что я должен сделать? Прирезать на операционном
столе какого-нибудь бомжа и загнать его вам в порядке оказания
гуманитарной помощи?
– Ну что ты, папик. Все понимаешь не так, как надо. Просто я думала,
вдруг у вас какой-нибудь труп завалялся. Я имею в виду – не специально…
– Лена! Ты понимаешь, что говоришь?
– Понимаю, папуля. У вас лишних нет. Самим нужны. Так бы сразу и
сказал. Ты проходи, тапочки надевай. У нас все просто. Без церемоний. Как
в интернате для пожилых сумасшедших. Картошечкой пахнет чудненько!
Меня мама не кормила, все тебя ждала. Наверное, сама проголодалась. Не
иначе как поэтому к тебе вылетела. Озверела от голода!
– Алена, с тобой все в порядке? – Голос Димки выражал искреннюю
заботу.
– Конечно, – пожала плечами дочь. – Ладно, надоели вы мне своей
болтовней. Мне еще учить до фига!
Димка был настроен на мирный лад. Посетовав на то, что на ночь
наедаться вредно и я ему слишком много всего положила в тарелку, умял
полсковороды картошки с большим куском мяса. И не поморщился! В
паузах между едой рассказывал об итогах визита к Листратову. Многое в
рассказе Сергея тому показалось неясным. Он даже спросил, не было ли
каких-то странностей, указывающих на инсценировку смерти. Серега
категорически это отверг. В общем, Листратов попросил время обдумать
ситуацию. При желании – машину, сбившую Татьяну, можно найти. Просто
дознаватели плохо поработали со свидетелями.
Димка прислонился к стене и прикрыл глаза. Вид у него был такой
усталый, что я невольно потянулась к нему, погладила по голове,
поцеловала в лоб и предложила отправиться баиньки. Действительно,
человек много и напряженно работает. Его могут сорвать из дома даже
ночью. А я тут занимаюсь чужими проблемами.
Перемывая посуду, я решила отложить визит к Наталье до завтра.
Тихонько пройдя в спальню, услышала характерное посапывание – Димка
ухитрился мгновенно заснуть. Осторожно взяв с тумбочки его мобильник, я
на цыпочках вышла из комнаты. Надежда оправдалась. Номер телефона
Сергея муж предусмотрительно занес в память.
Сергей, вероятно, ни на минуту не расставался с телефоном. Вместо
характерного гудка я сразу же услышала его «слушаю» и неожиданно для
себя сказала:
– Добрый день! – Просто не ожидала столь быстрого ответа.
– Вечер добрый. Вернее, доброй ночи. Но все равно я вас внимательно
слушаю.
– Сережа, это Ирина, жена Дмитрия…
– Да. Теперь понял. А что, он еще не приехал? – в вопросе звучало
удивление.
– Нет-нет. Приехал. Уже дрыхнет без задних ног. (Интересно, где у
него задние ноги?) Нам с тобой надо встретиться. Лучше на нейтральной
территории.
– А на завтра это нельзя перенести? И, если не трудно, объясни, что
случилось? Завтра тоже очень напряженный день. Может быть, решим все
по телефону?
– Завтра у тебя не будет напряженного дня. После двенадцати
покинешь рабочее место. Этот вопрос почти решен. По телефону
обсуждать ничего не могу. Димка узнает – мало не покажется. Мне и так
надоело его обманывать. Да и тебя тоже. – В трубке воцарилось молчание,
и я добавила: – В двенадцать буду у дверей твоего офиса.
Вполне довольная собой, я развернулась, чтобы покинуть кухню. В
дверном проеме стоял муж и молча смотрел на меня… Мне сразу
захотелось уменьшиться. Хотя бы до размера таракана. Это во-первых. А
во-вторых – сказать что-нибудь очень умное. Но тараканы, кажется, не
говорят. Они действуют.
Видя мои мучительные попытки заговорить, Димка пришел на
помощь:
– И долго ты меня обманываешь?
Наверное, он хотел спросить это сурово. Но получилось очень
жалобно. По привычке, сложившейся за последние часы, я ответила
чистую правду:
– Десять дней. Нет, меньше – девять. Но я врала не все время. Иногда
просто скрывала…
Димка развернулся и ушел. Выход был свободен, однако покидать
кухню уже не хотелось. Постепенно до меня стало доходить, в чем меня
подозревают, и я понеслась к мужу доказывать, что он все неправильно
истолковал.
Димка в спальне швырял свои шмотки в спортивную сумку, недавно
приехавшую из Таложни.
– Это мое нижнее белье, – тихо сказала я, заметив, что он перепутал
полки.
Муж молча вытряхнул на кровать все, что успел зашвырнуть в сумку, и
принялся опустошать другую полку.
– Димочка, ты все не так понял.
Движения мужа стали еще более резкими.
– Дима, ты хватаешь полотенца и салфетки…
Сумка опять перевернулась вверх дном.
– Дима, я тебя люблю, – продолжила я сеанс психотерапии и на всякий
случай добавила: – И не могу без тебя жить.
Движения рук несколько замедлились, но продолжали запихивать в
сумку постельное белье. Это меня окончательно привело в чувство. Я все
это гладила, перед тем как сложить на полки. Следовало срочно прекращать
это безобразие. В конце концов, сам себе срежиссировал мыльную оперу, а
я расплачиваюсь за навязанную мне роль главной героини.
– Дима, потом тебе будет очень стыдно за свое поведение…
Муж отшвырнул сумку, прошел к окну, резко отдернул занавеску и
застыл. Спиной ко мне.
– Скажи, что было не так? Что тебя не устраивает?
Голос звучал глухо и напряженно, что естественно, ведь разговаривал-
то он с окном, меня там не было.
 Я чуть было не сказала чистую правду: он брал вещи не с той полки.
Ему принадлежит третья сверху. Он выше меня. У него рост метр
восемьдесят. Я на двадцать сантиметров короче. Моя полка следующая. Но,
пожалуй, сейчас спорить не стоило.
– Меня в тебе устраивает все! – Ну вынудил-таки соврать!
– Я ухожу. Пусть… – Он не договорил. Звонок его мобильного
прозвучал предостережением против продолжения. – Вот, – облегченно
сказал муж, направляясь к телефону, – на работе и переночую. А оттуда к
матери.
Я молча хлопала глазами. Ну как можно оправдываться в том, в чем не
виновата? На душе было пусто и горько. Смахнула на пол кучу белья и
зарылась в подушку.
– Слушаю… Я… Что?.. Повтори, не понял? Зачем?
Продолжения не слышала. Димка вышел из спальни. Ну и пусть.
Пусть уходит. Заподозрить меня в измене! Меня! Которая, кроме работы и
дома, ничего не видит. Спасибо, тетка в Тамбове сошла с ума и умерла –
неделя для отдыха выпала. Так ведь и то не отдыхаю! И что я теперь без
него буду делать? Найдет мне назло какую-нибудь вертихвостку. Может,
пойти ему еще картошки пожарить? Нет. Пусть так уходит. Пусть за ним
другая ухаживает. А я без него прекрасно обойдусь. Он еще пожалеет…
Димка тихо вернулся в спальню, прикрыл за собой дверь и стал
собирать разбросанные по комнате вещи. Надо же! Не хочет оставлять
после себя беспорядок. Педант! Вся беда в том, что я его люблю. Но
помогать не буду.
– Ты зачем Серегу среди ночи в офис послала? – раздался тихий
вопрос.
Надо же! Ему бы о себе думать, а не о Сереге. Демонстрирует широту
души.
– Не можешь придумать что-нибудь более умное? Или решил
выдвинуть против меня очередное надуманное обвинение?
Огрызаться не хотелось. Злости в моем голосе не было. Я вдруг
почувствовала себя страшно уставшей. Хотелось спать. Не было сил даже
раздеться.
– Но разве не ты позвонила ему и назначила встречу в двенадцать
часов у дверей его конторы?
– Я. Ты же сам прекрасно все слышал. Только мне не могло прийти в
голову, что у него болезнь Альцгеймера…
Димка еще что-то говорил, но я его не слушала. Все козлы… Перед
глазами расстилался туман. Он был плотным и осязаемым – как постельное
белье, укладываемое Димкой в сумку. Сумка мне была нужна. Я хотела
положить туда вешенки, но отнимать ее у Димки не решилась. Из тумана
выплыло печальное лицо свекрови. Она шепотом уговаривала меня не
рушить семейную жизнь, а поехать с ней в Крым и обещала купить мне
соломенную шляпку. Потом появилась Оксана и хорошо поставленным
голосом руководителя заявила, что правды о смерти Михаила никто и
никогда не узнает. Последней нарисовалась Наташка. Она щедрой рукой
сеятеля разбрасывала ошметки моих грибов и приговаривала: «Мы не
будем больше пить. Будем денежки копить». Мне надоело всех слушать, и я
ушла. Прямо в густую пелену тумана…
Проснулась я от сильной жажды. Вставать не хотелось, но призрак
холодной воды в запотевшем стакане манил к себе со страшной силой. Я
открыла глаза – тумана не было. Муж был. Рядом – на другой половине
кровати. Значит, все-таки не ушел. И к моменту моего возвращения с кухни
ляжет по диагонали. Подумала – и положила в ноги настольную лампу.
Включать свет на кухне не стала – боялась проснуться окончательно.
Выпив стакан воды разом, решила прихватить еще один с собой. В спальне
порадовалась, что лампа сослужила мне верную службу, да, видно,
сглазила. Димка взбрыкнул, и она шмякнулась мне под ноги. От
неожиданности я вздрогнула и ливанула добрую часть стакана на кровать.
В ту же секунду зажегся ночник на тумбочке, Димка вскочил.
– Ты решила вырастить кровать до большего размера? – морщась от
света, спросил он. – Поливай не поливай – толку не будет. И почему лампа
на полу?
Я не ответила. Сложно объяснять. Вдруг подумает, что я его
выгоняю…
Он взял у меня из рук стакан и выпил остатки воды.
– Ложись на ту сторону. Здесь мокро – не заснешь. А я привык спать в
любых условиях. Давай… Давай… – слегка подтолкнул он меня. – Завтра у
меня сложная операция. Выспаться надо. С ног валюсь.
– Я думала, ты от меня ушел, – жалобно пропищала я.
– Не дождешься!
Он чмокнул меня в щеку, зевнул, брякнулся на мокрую простыню и
моментально уснул. Будить его, чтобы перестелить кровать, не решилась.
Утром я проспала. Вскочила в начале десятого и испуганно заметалась
по комнате, разыскивая свою одежду. Не нашла. В квартире было тихо. Все
уже разбежались. На кухонном столе среди живописно раскиданных
крошек лежала записка: «До трех на операции. Никуда из дома не
выходить!!! Убью! Люблю, целую. Димка». Кивнув в знак согласия, я тут
же перезвонила Сергею и сообщила, что место встречи меняется.
Подъехать к нему на работу в двенадцать не смогу. Меня убьют. У меня
есть вещественное доказательство. Он попытался меня успокоить, но я,
вспомнив положительный опыт Наташки, рявкнула:
– Молчать! Речь идет о твоей жене. К двенадцати изволь быть у меня
дома. Дня! А не ночи. И не думай, что я сбрендила! Если не приедешь,
Татьяна тебе не простит. – Потом перезвонила Наташке, дала наказ
связаться с Павлом Петровичем и приказать вытолкать Королькова С. А с
работы в шею до двенадцати часов и забыть о его существовании на
последующие два дня. Тем более что они выходные.
Наташка пришла довольная. Ее поблагодарили за бдительность и
обещали увеличить заработную плату. За вредность.
– Надо бросать одну работу, – наливая себе кофе, рассуждала она. –
Что я, лошадь? На двух работах вкалываешь да еще дома… А почему ты в
пижаме бегаешь?
Я коротко посвятила ее в подробности своей измены.
– Надо же! – удивилась подруга. – И пяти минут не погуляла от мужа.
По телефону. А скандал на полночи. И зачем он твою одежду убрал? Не
говори! Знаю. Это чтобы ты из дома никуда не выходила. Боится тебя
потерять. Все мужики – козлы.
– Нет. Он не козел. Просто сам белье раскидал, я только немножко
помогла, сам решил и убрать. А заодно мой домашний прикид куда-нибудь
в кучу пристроил. Пойду поищу…
Искала я долго. Почему-то он оказался на вешалке в прихожей.
Наташка отправилась домой. Я поручила ей связаться с Татьяной и
сообщить радостную новость о полной непричастности мужа к гибели
похожей на нее женщины. Вдобавок строго-настрого наказала не допустить
возвращения супругов в Москву раньше воскресного дня. Решила пока
никому не раскрывать имя убийцы. Пусть погуляет на свободе. Недолго
осталось…
В начале двенадцатого позвонил Сергей и коротко сказал, что
выезжает. Я продиктовала ему код входной двери. Буквально через
несколько минут позвонила Оксана и напомнила, что я обещала ей кое-что
рассказать. В голосе звучала обида. Я рассыпалась в извинениях и
пригласила ее в гости… в Бутово. В воскресенье. По-моему, она не очень
поняла.
Сергей приехал раньше двенадцати. Усадив его на кухонную
табуретку, я мрачно сказала: то, что ему доведется услышать, наполнит его
душу огромной радостью и умиротворением. Мрачный тон был оправдан:
вчерашняя разборка с мужем произошла по вине Сергея. Следовало сразу
согласиться на встречу, а не подставлять меня…
– Я не верю ни в одно из религиозных течений. Поэтому вербовать
меня в секту для достижения огромной радости и умиротворения
бесполезно, – отмахнулся он, намереваясь встать.
– Интересно! – всплеснула я руками совсем как Наташка. – Мне-то до
этого какое дело? В смысле, до твоей секты? Давай договоримся так: я
спрашиваю – ты отвечаешь. Потом я тебе кое-что рассказываю. Ты
молчишь. А вопросов, думаю, у тебя не будет.
Сергей неопределенно пожал плечами, я приняла это за знак согласия.
– Скажи, кому ты поручил отогнать свою машину в ремонт. Напомню
– это было в день гибели…
– Не надо мне напоминать. Я все прекрасно помню. В тот день было
много работы. Я окончательно утряс вопрос с генеральным директором о
переводе на другую должность, не связанную с командировками.
Следовало подготовить к передаче кое-какие материалы…
– Я поняла. Ты был занят. Кому ты поручил перегон машины?
– Директор одного завода обещал отремонтировать ее почти задаром –
расход только на запчасти – прислал своего паренька из ремонтной
бригады. Мы с ним нарисовали временную доверенность на право
вождения машины, я отдал ему ключи и объяснил, где она стоит.
– Когда это было? Время?
– Примерно около двух. Ты хочешь сказать…
– На чем он приехал?
– Сказал, что его подбросили… На чем, не видел.
– Как зовут паренька? Вспоминай… Ты писал доверенность – должно
же остаться что-то в голове? Нет, все мужики какие-то бестолковые…
От расстройства я даже всхлипнула. Сергей был насмерть перепуган.
Придется успокаивать, пока не забыл, кто он такой.
– Сережа, не волнуйся, постарайся вспомнить. Это очень важно…
Его лицо приобрело выражение крайнего напряжения. Он старательно
морщил лоб и вдруг полез во внутренний карман легкой куртки. Достал
бумажник, сосредоточенно в нем порылся и выудил сложенный вчетверо
листок.
– Вот. Доверенность. Когда я машину после ремонта забирал, мне эту
бумагу вернули. Следовало выкинуть, да забыл.
Я буквально выхватила доверенность, удивляясь, что не один Димка
годами копит у себя ненужные справки, квитанции, обрывки каких-то
телефонов и прочий хлам. Наверное, это передается генетически
большинству представителей мужского пола.
Имя и фамилия доверенного лица мне ничего не сказали. Какой-то
Тимошенко Алексей Петрович.
– У тебя есть его телефон? – вполне миролюбиво продолжила я допрос
Сергея, не надеясь на положительный ответ. Но он приятно удивил меня. –
А как ты вышел на этого директора завода? – спросила я, записывая номера
рабочего и домашнего телефонов.
– Его жена оказалась какой-то знакомой Танечки. Кажется, по работе.
Она и попросила его помочь нам с ремонтом. Все так быстро получилось.
Он еще посоветовал ничего не говорить Танюшке, а устроить сюрприз…
Денег за ремонт с меня действительно не взяли. Надо бы выбрать время и
поблагодарить его, да тут вот случилось такое…
– Значит, так, Сережа… Нет, не могу. Сейчас позову Наташку. Без ее
поддержки не смогу.
Лицо Сергея окаменело.
– Ты не волнуйся, – пробормотала я, готовая шлепнуться в обморок. –
Мне еще хуже.
Звонок городского телефона заставил меня взвизгнуть – научилась-
таки правильно реагировать на испуг.
– Ирина Александровна? – раздался приятный женский голос. Я
кивнула. – Алло! Алло! Вы меня слышите?
Голос слегка встревожился. Очевидно, моего кивка не хватило для
того, чтобы подтвердить факт моего присутствия у аппарата. Я еле-еле
выдавила из себя признание в том, что я эта самая Ирина Александровна и
есть.
– Я Катя – медсестра операционного отделения. Дмитрий Николаевич
попросил позвонить в двенадцать часов и спросить про ваше самочувствие.
Извините, я на три минутки задержалась.
– Спасибо, заинька. Передайте ему, что все хорошо. Я никуда не
поехала и жду его дома.
Все ясно. Контрольно-ревизионная проверка. Неужели муж до сих пор
пребывает в уверенности, что живет с полной дурой? Впрочем, быть
женой-дурой – целая наука. Только умным женщинам она под силу.
Положительная оценка своих умственных способностей взбодрила. Но
не настолько, чтобы сообщать радостную новость Сергею в одиночку.
Подруга очень кстати и вовремя появилась в дверях квартиры.
Единственное, что было некстати, – фраза, которой она ознаменовала свое
пришествие:
– Ну все деньги со счета промотала! Представляешь? Наша Та…
подробности требовала. – Последние слова Наташка произнесла совсем
тихо: увидела из коридора Сергея. С первоначальной интонацией ей вполне
можно было идти в атаку наравне с десантниками. Взяла бы противника на
испуг.
Лоб Сергея покрылся испариной. Наташка вытянула из вазочки
салфетку и сунула ему в руку:
– Промокнись.
Он машинально вытер лоб и сунул салфетку в карман куртки.
– Ну совсем плохой! – расстроилась подруга. – Так ведь и не доживет
до… Сейчас мы его пустырничком угостим.
Сергей безропотно выпил лекарство и сунул стопку в тот же карман –
к салфетке.
– Теперь туда еще бутерброд и, считай, сервировка кармана
закончена… – пробормотала Наташка и переключилась на меня: – Ирина
Александровна, сядьте, пожалуйста, на место. Того и гляди, мигрень
начнется. Мельтешите, мельтешите…
– Да я вообще с места не двигаюсь, – возразила я.
– Очень плохо. Включи чайничек, угости человека кофейком… Хотя
есть риск, что он его в карман выльет. Чашку, во всяком случае, точно
умыкнет. Ну да ладно, включай! Хорошо бы коньячку, да ведь ему в дорогу.
О! Ожил! Смотри-ка, глазками ворочает. Все мужики помешаны на
машинах. Как про дорогу услышат, сразу просыпаются.
Слова из Наташки сыпались, как горох. Явный признак того, что
подруга нервничала.
– Сережа, ты соберись уж как-нибудь с силами, – перебила я ее. –
Попробую объяснить. Только прошу, не делай в отношении нас с Натальей
поспешных выводов. Это в первую очередь просьба Татьяны… Но если ты
будешь сидеть с таким видом… Сережа! Я же просила.
Честное слово, Аленкин нетленный покойник из института был бы
более приятным собеседником.
– Где? – прохрипел Сергей. Казалось, он и рта не открывал. – Она…
Где?..
У меня появилось предчувствие, что меня вот-вот схватят за воротник
моей старенькой домашней кофточки и начнут трясти, как грушу. Воротник
точно не выдержит. Поэтому я моментально выдала ответ:
– В деревне… Жива-здорова… Чего и вам желает…
На него я не смотрела. Я вообще ни на кого и ни на что не смотрела.
Зажмурилась. Но послышался не то сдавленный смех, не то сдерживаемые
рыдания, я разом прозрела. Наташка потом говорила, что размер моих глаз
конкурировал с бабушкиными розетками для варенья… Сергей смеялся.
Ритмично покачивая головой сверху вниз. Пальцы рук, вцепившиеся в край
стола, побелели. Я неуверенно подхихикнула. Тут же подключилась
Наташка. Но разгуляться с подругой на полную мощность мы не успели.
Смех Сергея перешел в дикий, безудержный хохот, заставивший нас
вскочить. Я прижалась к электроплите, Наташка – к мойке.
– Р-р-радуется… – заикаясь, определила я.
– Не-а, – возразила Наташка. – Р-радовался он чуть раньше. Щ-ща
сходит с ума. От р-радости.
Сергей не унимался. В его жутком хохоте появились какие-то
взвизгивания и похрюкивания. Он отцепил пальцы от стола, сжал руки в
кулаки и начал в такт покачиваниям головы лупить ими по крышке стола.
Наташка опомнилась первая:
– Стол разломает – за нас примется. Может, его чем-нибудь по голове
треснуть? О! Чайником!.. Нет. Он горячий. Зря ты его вскипятила.
Рассчитывая на догадливость подруги, замысловатым жестом руки
попыталась показать, что надо сменить в чайнике горячую воду на
холодную, а потом с трудом выдавила:
– Воды…
Наташка обрадовалась, но вместо чайника схватила графин и
выплеснула его содержимое на Сергея. Вместе с крышкой, которая,
обиженно звякнув, раскололась о плитки пола. Сергей дернулся, хрюкнул…
и затих. Вполне осмысленный взгляд уставился на нас. Он облизнул губы и
спокойно сказал:
– Клюква.
– Ага, – согласились мы разом.
Не хотелось огорчать его тем, что он не угадал черную смородину.
– Попить чего-нибудь можно?
– Запросто! – согласилась Наташка и заглянула в графин.
Он был пуст. И тут мы разом засуетились: я размешивала в графине
новую порцию черной смородины, Наташка налила кофе и принялась
готовить бутерброды.
– Я поеду к ней. Я сейчас поеду к ней. Понимаете? К ней! Живой!
Понимаете?
Похоже, легкое безумие у него осталось.
– Понимаем. Мы все понимаем. Только тебе надо подкрепиться и
переодеться. На тебе… клюква.
– А, ерунда. И не надо мне никаких бутербродов. Я поеду к ней! Я
сейчас же поеду к ней…
 Наташка набрала воздуха и гаркнула что есть силы:
– Сидеть!!!
Голову даю на отсечение, что собака в ее квартире тоже послушно
села. После этого Сергей окончательно пришел в себя. Для начала он
выразил осмысленное желание отмыться и переодеться. Потом у него
прорезался зверский аппетит. Он слопал все бутерброды, а затем первое,
второе и компот. Мы ему аккуратно намекнули, что он может позвонить
жене. Наташка серьезно предостерегла:
– Не бузить! Жена в положении. Волноваться нельзя.
Сергей был предельно нежен и осторожен в выражениях. Может быть,
потому, что плакал и толком не мог говорить? Наташка рыдала, уткнувшись
в мое посудное полотенце. Я шмыгала носом и задирала лицо к потолку в
надежде, что слезы останутся на своем месте.
Выяснив, что полотенце безнадежно мокрое, подруга рыдать
прекратила. И постаралась сделать процесс переговоров управляемым.
– Вы сейчас по телефону все деньги проплачете! Или зарядка
кончится, а связь нам жизненно необходима… Сергей, да будь же ты
мужчиной. Тебе еще инструктаж проходить!
Он согласно кивнул, минут пять прощался с женой до вечера и
выглядел придурком. Точнее – счастливым придурком. Меня это не очень
устраивало. Необходимо было, чтобы он вник в ситуацию и не наделал
глупостей. Удивительно! Только вчера уверял Листратова, что похороны не
были инсценировкой, а сегодня его совершенно не волнует вопрос, кто и
почему похоронен под именем Татьяны. Сидеть и бессмысленно улыбаться
он может долго. Пришлось его припугнуть:
– Вам обоим грозит опасность! Раньше воскресенья домой не
возвращайтесь. Будете подъезжать к Москве, позвонишь.
Сергей сидел и радостно со всем соглашался.
– В квартиру без нас не входить. Вообще не вылезайте из машины без
нас! Татьяна перекрасила волосы и сменила прическу не зря! – гаркнула я,
и он перестал улыбаться. – По дороге пусть накрасится до отвращения к
самой себе. Она не должна быть узнаваемой – это главное условие, ты
понял?
Он сосредоточенно кивнул, но тут же опять разулыбался. Наташка
выразительно покрутила пальцем у виска. Наивный человек! Наверняка
уверен, что его присутствие может оградить жену от любой опасности.
Михаил Михайлович Курганов тоже имел глупость надеяться на свою
всесильность. Надо менять тактику.
– Ты знаешь, кто захоронен под именем твоей жены? – строго
спросила я.
– Никто, – беспечно проронил Сергей, глядя на меня с обожанием.
– Ошибаешься. – Мой голос набирал силу. – Там захоронена родная
сестра твоей жены – Ольга. Они близнецы… Были близнецами. Ольга
случайно спасла ее от неминуемой гибели. А она, между прочим, была на
пятом месяце беременности…
Дурацкая улыбка окончательно сползла с лица Сергея. Думаю,
надолго. Он попробовал привстать, сел, повторил попытку, утопил
подбородок в ладони и сказал:
– Как же так?
– Танечка с Олей были разлучены с самого раннего детства. Мать не
сочла нужным рассказывать об этом Татьяне. Возможно, боялась
осуждения со стороны дочери за то, что смирилась с решением суда и
отдала Ольгу отцу. Но мы не судьи и не знаем всех обстоятельств дела. Но
не будем сейчас об этом. Покойная мама Танюши в конце концов разыскала
Ольгу. А может быть, Ольга сама разыскала мать. Хотя это было очень
сложно. Оля носила фамилию деда второй жены своего отца –
Решетникова. Сложно вникнуть, но можно. В моих рассуждениях
отсутствует одно звено, но я надеюсь его не сегодня – так завтра получить.
А пока помолчу на эту тему. Ты знаешь, что Танина мать завещала
квартиру Решетниковой Ольге Юрьевне? Вам бы опомниться и выяснить
досконально все сведения об этой женщине. Возможно, и предотвратили
бы трагедию. Вы ограничились тем, что смотались пару раз и постояли у
дверей пустующей квартиры. Но если человек в ней не только не живет, но
и вообще не появляется, значит, на то есть причины? Они давали ключ к
разгадке… Очевидно, решение о завещании в пользу Ольги далось
Анастасии Владимировне с трудом. Сама она с раннего детства
воспитывалась в детдоме. Потом, казалось, судьба ей улыбнулась – вышла
замуж за любимого человека, зажила счастливой семейной жизнью. Но тут
же – бац! – столкнулась с подлостью и жестокостью. С той поры так и жила
по стойке «смирно». Ожидала подвоха везде и всюду… Кроме того, боюсь,
что Ольга провела не один год в заключении. За совершение тяжкого
преступления. Это обстоятельство, а также то, что Оля воспитывалась в
семье беспринципных, циничных людей, не могло не насторожить
Анастасию. В то же время она чувствовала себя очень виноватой перед
дочерью, которую лишила своей любви и защиты. Перед смертью она
завещала квартиру Ольге, зная, что той негде жить, а следовательно, некуда
вернуться после отбывания наказания. Осознание того факта, что ее ждут,
ей верят, должно было послужить стимулом к возвращению дочери на
правильный путь. Верила ли мать в ее невиновность? Трудно сказать…
Наверняка успокаивала себя тем, что завещание в любой момент можно
отменить. До момента возвращения Оли, да и потом… Есть приличный
запас времени, значит, будет возможность спокойно во всем разобраться.
Танюшке о своих терзаниях она не говорит. Та, добрая душа, узнав о
сестре, последнюю рубашку с себя сняла бы.
Подозреваю, что и Ольга не знала о существовании Татьяны.
Осторожная Анастасия Владимировна решает уберечь Танечку от
возможного шантажа и других неприятностей со стороны сестры, надеясь,
что время и она сама расставят все по своим местам. Поделиться своими
переживаниями Анастасии Владимировне не с кем. Постоянные душевные
терзания, комплекс вины то перед одной, то перед другой дочерью сводят
ее в могилу. Она так и не успела сообщить дочерям правду о
существовании друг друга. Хотя и пыталась… Татьяна рассказывала, что
перед смертью мама очень волновалась и все твердила: «Оле, оле…» – клич
футбольных фанатов. Это не клич. Бедная женщина, понимая, что умирает,
старалась исправить свою ошибку. Просто губы уже не слушались, и
удалось произнести: «Оле, Оле…» вместо фразы: «Помоги своей сестре
Оле». Или чего-то схожего по смыслу…
Если бы Ольга знала о существовании сестры, она все силы
приложила бы к тому, чтобы ее отыскать. И не для того, чтобы сесть на
шею. Ее любил очень состоятельный человек. Он был ее мужем. От него
она ждала ребенка, с ним собиралась жить долго и счастливо, а умереть в
один день. Как в сказке. Вот что касается смерти, то это почти удалось.
Чуть более трех месяцев разделяют даты их смерти. Скажем так –
насильственной. Убийца – один и тот же человек. Я не следователь. Могу
только предположить, что Михаил пытался помочь Ольге и погиб сам. В
конечном счете это ее не спасло. Зато она уберегла Татьяну.
Что привело Ольгу на место своей гибели – трудно сказать. Возможно,
ключ к разгадке в том, что Оля все-таки отыскала Танечку. Их бывшая
соседка говорила, что Оля удивилась, когда та назвала ее Танечкой. Она
тогда поправила женщину, сказала: «Меня зовут Оля». А соседка заявила,
что имя она сменила зря. С именем, данным при рождении, связана судьба.
Это могло послужить толчком к поискам сестры.
Сергей неожиданно вскочил:
– Надо срочно позвонить Листратову! Немедленно! Пока убийцу не
найдут, я не привезу сюда Татьяну. Все это слишком серьезно…
– Притормози! – осадила его Наташка. – Побыл дураком и хватит!
Слушай теперь, что умные люди скажут, – и указала рукой в мою сторону.
 Умные люди в моем лице сказали:
– Не смей, Сережа, этого делать! Я знаю по этому делу почти все. В
том числе и убийцу. Но доказательств нет. Вот мы их и получим в
воскресенье. Листратова я сама предупрежу. Вам с Татьяной при
соблюдении тех условий, о которых я сказала раньше, ничего не грозит,
кроме мелких домашних разборок. Но ведь без них в семейной жизни
никуда.
Сергей стал собираться в дорогу. Точнее, собирали его мы. А он
сопротивлялся. Наталья, полагаясь на собственное убеждение о полной
бесхозяйственности мужиков, съездила на рынок и в магазин. В результате
собрала такую торбу с продуктами, что Сергей крякнул.
– Ничего, ничего, – привела его в чувство Наталья, – не на один день
едешь. Почти на полтора. В крайнем случае, угостишь соседку – графиню с
дочкой.
Сергей слегка озадачился, но подруга отмахнулась:
– Танюшка знает… Кроме того, следует заехать к Ларисе
Никифоровне. С приветом и гостинцами. – Наташка почесала затылок. –
Там у меня еще любимый остался… С носом. Но он меня вовремя не
оценил. Пусть голодным ходит! – Здоровое ржание наполнило комнату, но
быстро оборвалось. – Ирка! Не вздумай проболтаться Борису. Он юмора не
поймет.
Прощание было недолгим. Лифт увез Сергея вниз, а мы вернулись
назад.
– Такая встряска в жизни! Просто позавидуешь. Представляешь, как
они теперь будут ценить друг друга! – Наталья мечтательно улыбнулась и
добавила: – Первое время. Потом он будет регулярно ее упрекать за то, что
посмела думать о нем плохо после стольких лет совместной жизни.
– Думаю, что еще не раз будет видеть во сне этот кошмар с
похоронами, – улыбнулась я. – Кроме того, ему и дома, и на работе
предстоит объяснять воскрешение жены.
– На работе я помогу уладить: предскажу все заранее. Павел Петрович
решит, что я хоть и гениальная, но сумасшедшая, и уволит меня с
занимаемой должности врача психо… Ой, такая длинная профессия –
замучаешься до конца выговаривать! Словом, уволит. Представляешь, что с
ним будет твориться потом, когда предсказанная мной правда
восторжествует? Я его тоже не прощу – как Степу-носа… Ну ладно, это все
лирическое отступление. Мне-то ты можешь сказать, кто убийца?
– Не обижайся – не скажу. Мне еще кое-что уточнить надо.
– Да пожалуйста! Думаешь, простое любопытство? Ни фига! Просто
хочется знать заранее, от кого можно получить пулю в лоб либо кто
способен тебя слегка переехать. Впрочем, эти способы уже задействованы.
Дербалызнут доской по башке, и не узнаешь кто. А предупрежден – значит
вооружен…
Только мои горячие заверения в том, что Наталья сгустила краски и
бегать за нами с доской в руках – удовольствие сомнительное, убедили ее в
нашей относительной безопасности.

Тимошенко Алексей Петрович на заводе «Стройпластик» уже не

работал. Уволился дней десять назад по собственному желанию. Мои ахи и
охи по этому поводу оставили без должного внимания. Их просто не стали
слушать и положили трубку. Домашний телефон вообще молчал. Пришлось
еще раз позвонить на завод.
Стараясь предотвратить прежний лаконичный ответ, я сразу же начала
плакаться и слезно просить о помощи. Иными словами – врать. Но ведь не
корысти ради… Торопясь и захлебываясь, я поведала грустную историю о
своей «шестерке» (с иномаркой этот тон бы не прошел, меня могли
вежливо отшить), отремонтированной две недели назад Алексеем
Тимошенко наполовину: автомеханик исчез с горизонта вместе с деньгами
на запчасти, домашний телефон не отвечает, стесненное материальное
положение не позволяет нанять другого мастера.
В мое положение вникли и позвали какого-то Леньку. Я приготовилась
продублировать свой печальный рассказ, но, очевидно, Леньку уже ввели в
курс дела, поскольку он, взяв трубку, сразу же начал орать:
– Он мне самому сотню не отдал. В позапрошлую субботу звонил –
уже на новом месте пристроился. В какой-то фирменный автосервис на
тысячу баксов в месяц. Ловкач! А сотню заныкал. Ничего! Я его личный
инструмент припрятал – хрен получит, пока долг не отдаст…
Я тщетно пыталась вставить хоть слово. Угрозы в адрес господина
Тимошенко сыпались одна за другой. Оторавшись, собеседник неожиданно
спокойным голосом посоветовал:
– Звони ему домой после одиннадцати. Раньше не будет. И скажи,
чтобы спецодежду свою забрал… И инструмент. А с деньгами он не
пропадет, просто у него сейчас испытательный срок на сервисе – каждый
день вкалывает…
В трубке раздались короткие гудки.
Над головой послышался ровный гул пылесоса. Наверное, соседка
опять на больничном. Не мешало бы и мне пропылесосить. Не успела я
претворить эту мысль в жизнь, как раздался оглушительный телефонный
трезвон. Опять я случайно задела рычажок регулирования и задействовала
его на полную мощность. Ответила с некоторым раздражением – в полной
уверенности, что меня продолжает пасти муж.
– Ирина? Привет! Листратов. У тебя что-нибудь подгорело?
– Ой, Витя! Я так рада тебя слышать! А с чего вдруг такой вопрос?
– Да просто голос у тебя такой… Ну ладно, будем считать вводную
часть разговора законченной. Тут вот передо мной лежат кое-какие
интересные данные… В отношении Решетниковой Ольги Юрьевны. Ты
мне можешь сказать правду, зачем они тебе?
– А старого объяснения недостаточно?
– Нет. Мои собственные выводы ему противоречат. А это уже, сама
понимаешь, серьезно. Надеюсь, ты не хочешь зарыть тайну в могилу. Не
вздрагивай. Я имею в виду чужую. Копать своими руками собственную –
еще большая глупость.
– Виктор Васильевич, я все расскажу. Только к тебе не поеду –
нахожусь под домашним арестом. Муж усомнился в моей супружеской
верности, а когда убедился, что не прав, среагировал как-то странно.
Силовым методом. Посадил под замок и пасет, не иначе как для
профилактики. А сейчас тихо радуется, кромсая скальпелем какого-нибудь
несчастного. Хочешь быть следующей жертвой, приезжай. Так и быть,
открою.
– Ну в таком случае я попозже заеду. С тем расчетом, чтобы Димка сам
мне и открыл. Надеюсь, на дачу не собираетесь умотать.
– Не знаю, не знаю. Погоды нынче стоят хорошие… Как Димка решит.
Давай на этом вторую вводную часть нашего разговора тоже считать
законченной, а? Жду разъяснений.
– Вот приеду и расскажу. Обмен информацией только на условиях
бартера.
– Бартер-то неравноценный. Я и без тебя знаю, что Решетникова Ольга
Юрьевна мотала срок в женской исправительной колонии за тяжкое
преступление.
– А я знаю, что следствие по делу о несчастном случае, в результате
которого погиб Курганов Михаил Михайлович, возобновлено. По вновь
открывшимся обстоятельствам.
– Это следовало сделать давно.
– Может быть, местами поменяемся?
– Запросто. Димка очень любит домашние пельмени. У тебя как с этим
делом? В смысле профессиональных навыков?
– Нормально. Я их тоже люблю. Ирина Александровна, кончай
трепаться. Дело серьезное. И если Наталья в нем тоже замешана,
предупреди, чтобы не высовывалась. Освобожусь – подъеду. Не
телефонный разговор.
Не успела я положить трубку, как раздался звонок на мобильник.
– Иринка, ты где? – Димка еще не решил, стоит ли на меня нападать.
– На кухне, – вздохнула я. – Аки птица в клетке.
– Тогда проверь городской. Ты опять неправильно положила трубку.
– Все правильно. Он был занят. Попробуй прозвониться еще раз.
– Не отсоединяйся. Набираю…
Через несколько секунд затрезвонил городской.
– Кремль на проводах! – бодро доложила я.
– Алло? – неуверенно отозвался женский голос.
– Ну что? Не прошел номер? – злорадствовал по мобильнику Димка. –
Немедленно отвечай, где ты находишься.
– Одну минуточку, – бросила я в трубку домашнего телефона, – у меня
муж с ума сошел. – И переключилась на мобильник: – Нахожусь в районе
мойки. Имей совесть! Мне тут по городу звонят.
– Не надо из меня дурака делать!
Димка бушевал, а я не знала, что предпринять. Решила дать ему
возможность облегчить душу за счет общего семейного бюджета и
аккуратно положила мобильник на стол.
– Алло! Алло! – надрывался городской. – Ирина!
– Я слушаю вас.
– Это не мы. Это я, Оксана. Ответь мне, пожалуйста, только честно. Ты
обращалась куда-нибудь в официальные органы в связи с тем, что я тебе
рассказала?
– Абсолютно никуда не обращалась. И это более чем честно.
– Слушай, мне звонили из прокуратуры и попросили явиться к ним в
понедельник. Я попыталась выяснить, в чем дело. В общем, по факту
смерти Михаила будут проводить дополнительное расследование… Алло?
Ты меня слышишь?
– Слышу, – помедлив, ответила я и подумала: «Виктор Васильевич зря
времени не теряет».
– Мне надо с тобой встретиться. Срочно! Кажется, меня подставили.
– Срочно не получится. Только в воскресенье. Я тебе перезвоню.
Завтра. И с чего тебе так волноваться? Ты же мне всю правду рассказала.
– Не всю. У меня нет алиби на тот самый день.
– Оксана Романовна, возьми себя в руки. Иначе и до понедельника не
дотянешь. Посиди и подумай, стоит ли изворачиваться? Тебе, как мне
кажется, надо будет рассказать чистую правду. Только и всего. Ты меня
поняла?
– Да, – прошелестело в трубке. – Извини. Минутная слабость.
Мобильник молчал. Димка, потеряв уверенность в том, что его
слушают, отключился. Покинуть кухонное пространство я не успела. Опять
зазвонил городской.
– Ира! Ты откуда прибежала?
– От мойки, дорогой. И даже почти не запыхалась. Ты нерационально
используешь рабочее время. Тем не менее я тебя внимательно слушаю.
Напомни, на чем ты закончил?
– Дома напомню. Мне тут Листратов звонил. В гости напрашивается.
– Я знаю. Сначала ты к нему, теперь он к нам. Кстати, ты меня
отвлекаешь, никак до кухонной плиты не дойду. Нельзя ли перенести
процесс моего воспитания на другое время?
– Ну что ж ты такая вредная? Слова тебе не скажи…
Я аккуратно повесила трубку и отключила мобильник.
Очередной звонок раздался минут через пятнадцать – именно тогда,
когда я натирала курицу смесью из соли, перца и чеснока. Кое-как
сполоснув руки, подскочила к телефону и проорала в трубку:
– Ну сколько ж можно меня доставать?! Если тебе заняться нечем,
придумай что-нибудь. Скальпели поточи, что ли! Как Алена советовала.
Или домой приезжай. Здесь хоть у тебя на глазах буду. – Я перевела
дыхание и услышала робкое:
– Извините, это Тимошенко Алексей. У меня на определителе
высветился ваш номер…
– А, Алексей Петрович! – обрадовалась я. – Вы что, прогуливаете?
– Можно просто Алексей. И я не прогуливаю. С сегодняшнего дня
перевели на сменную работу. У вас проблемы с машиной?
– Не то слово! Очень большие проблемы. Только не с моей. У вас есть
пять свободных минут?
– Без проблем. Продолжайте.
– Я попрошу вспомнить события позапрошлой пятницы. В середине
дня вас попросили подъехать на работу к Королькову Сергею
Александровичу получить у него ключи от личной машины и перегнать ее
на завод для последующего ремонта.
– Совершенно верно. А что не так? Машину, насколько мне известно,
он уже получил и претензий к качеству ремонта не предъявлял.
– Все так. Скажите, кому вы передали ключи и поручили перегон
автомашины в ремонт?
 – Никому. Я все сделал сам. Как велел Константин Аркадьевич.
– Константин Аркадьевич – директор завода, насколько я понимаю?
Его супруга была столь любезна, что довезла вас до места работы
господина Королькова?
– Я не понимаю, что вы от меня хотите. Мне дали поручение, я его
выполнил. Беспредметный разговор. Извините…
– В таком случае звоню в милицию, – пригрозила я, испугавшись, что
моя угроза повисла в воздухе.
– И при чем тут милиция?
На другом конце провода возникло некоторое замешательство.
– А при том, что по дороге на завод на этой машине был совершен
умышленный наезд на женщину. Она погибла. Вы меня слышите?
– Да, слышу…
Апломба в голосе как не бывало. И это придало мне уверенности.
– Дама, которая подвезла вас к Королькову, была очень любезна.
Предложила не затрудняться перегоном машины. «Жигули» принадлежат
ее знакомым. К вечеру она собиралась приехать к мужу на завод, заодно
могла сделать это на машине Корольковых. Кроме того, она моментально,
не вылезая из собственной иномарки, пристроила вас в престижный
автосервис. Так что вам уже на следующее утро можно было выходить на
новую работу. Там платят не такие гроши, как на заводе. Вы смело
передали даме доверенность Королькова – и вперед! В новую рабочую и
жизненную обстановку. Даже не потрудились забрать спецодежду и
инструменты.
– Это что, – хрипло спросил Алексей Петрович, – шантаж? Так я его
не боюсь. Никому ключи от машины не передавал, тачку на завод доставил
сам.
– Ну сам так сам, – согласилась я. – Сам и ответишь за умышленное
убийство женщины. И это не шантаж – кара небесная.
В трубке раздались короткие гудки. Я запоздало раскаялась – за что,
собственно говоря, напустилась на парня? Скорее всего, он ничего о
преступлении не знал. Решил, что его действительно шантажируют. А с
другой стороны, почему бы ему и не сказать правду? С завода он ушел,
машина отремонтирована, заказчик доволен. Дело прошлое, можно бы и
признаться… Если, конечно, не связан с благодетельницей каким-то
обязательством. Боится вылететь с работы? Ну да мне все и без него ясно,
пусть им занимается Листратов.
Виктор Васильевич прикатил вместе с Дмитрием Николаевичем.
Димка притащил коробку конфет. Алену мигом сдуло с места за обеденным
столом. Она радостно запрыгала вокруг папика. Я ее понимала, тайком
завидовала, но выходить из состояния незаслуженно обиженного человека
не хотела. А пусть знает! Все внимание демонстративно отдала Листратову.
Но перестаралась. До такой степени пялилась на него в прихожей, что он
раза три нервно взглянул в зеркало, не поверив Аленке, что лицо у него
абсолютно чистое. Димка кругами ходил рядом и без конца подставлял
свою физиономию, надеясь, что удостою его хоть одним взглядом.
– Мамуль, ты как думаешь, если я оставлю Славке полторы конфеты,
будет считаться, что я его угостила?
Алена уже открыла коробку, и меня неудержимо потянуло к ней
поближе. Димка хорошо знает наш вкус. Так же как и то, что мой рассудок
меркнет перед коробочным великолепием. Наверное, это болезнь.
Считается же болезнью клептомания. Что интересно: стоит те же конфеты
из коробки высыпать куда-нибудь, я пройду мимо, не испытывая никакого
волнения. Наверное, это результат эстетического воспитания. Интересно,
как чувствует себя клептоман? Я в своей жизни пошла на кражу только раз.
Абсолютно спокойно и с предвкушением будущего удовольствия. Дело
было зимой. Мы с Димкой приехали на Белорусский вокзал. Когда подошла
наша очередь в кассу, я спокойненько отступила в сторону, ожидая, пока
муж приобретет два билета во Франкфурт-на-Одере. Рассчитавшись, он
отошел и стал аккуратно раскладывать все полученное в кассе по
отделениям бумажника. Я мельком кинула взгляд на полочку перед кассой,
и меня захлестнула мстительная радость: Димка – аккуратист и педант,
постоянно читающий мне нотации за безалаберность, забыл свои кожаные
перчатки. Осторожно, чтобы он не заметил, подмигнула гражданам в
очереди, схватила перчатки и спрятала их в сумку. Всю дорогу
прорабатывала варианты издевательства над мужем, но они казались
недостаточно ядовитыми. Развязка наступила в тот момент, когда я уже
окончательно отредактировала свою тираду. Мы шли из метро по
направлению к дому. Димка сунул руку в карман за перчатками, и…
гримаса мстительной радости на моем лице переросла в гримасу ужаса! Он
достал перчатки и преспокойно натянул их на руки, а я раскрыла рот,
намереваясь ахнуть, да так и осталась стоять на дорожке, ругаемая и
толкаемая со всех сторон прохожими. Димка, к слову о его педантичности,
довольно быстро заметил мое отсутствие. Я имею право ходить только с
правой стороны от мужа. Он меня там не нашел, когда хотел взять под руку.
Торопливо открыв сумку, я вытащила оттуда… то ли женские, то ли
детские кожаные варежки. Ничего хорошего от содеянного при виде их я не
испытала… Впоследствии мне приходилось не один раз отмалчиваться,
слыша обвинения в том, что мне мало своих перчаток для закидывания в
разные неподходящие места, включая его карманы, я для этих целей еще и
чужие подворовываю…
– Иринка в ступор впала, – услышала я заискивающий голос мужа, и
это отвлекло меня от воспоминаний.
«Ну что за человек? – подумала я. – Никогда прямо не попросит
прощения, если виноват. Ну и ладно. Ему же хуже».
– Аленка, тащи свою коробку в комнату, – сказал Димка. – С мамой
можешь не делиться. У меня с ней свои счеты. Ой, как вкусно пахнет!
Вить, идем скорей за стол. Надо успеть отужинать до сына. Наш Вячеслав
за столом всегда настроен решительно и по-боевому.
Мне стало обидно не только за себя, но и за сына. Я скупо заметила,
что бедный почти двухметровый ребенок не приедет. Для него сон важнее,
чем еда. От бабушки до института ему добираться пять минут. От нас –
почти полтора часа. Поэтому в данный момент, когда его отец обнюхивает
жареную курицу, сын пухнет от голода на бабушкиных пирожках. А про
себя подумала, что курицу бедный ребенок наверняка уже съел. Наедине с
самим собой. Бабушкин запас продовольствия регулярно пополняется нами
с учетом вкусов сыночка.
За столом шел оживленный разговор о расчленении трупов. Я
почувствовала настоятельную потребность покинуть помещение, но в
дверях нарисовалась Алена и внесла в тему некоторое разнообразие:
– Ой, а наш патологоанатом – просто чудо!
Это мы знали давно. Все студенты, проходившие обучение у молодого
специалиста Андрея Сергеевича, обожали своего преподавателя. Особенно
девчонки. Андрей Сергеевич, хорошо помня, что сам родом из
студенчества, совсем не мучил своих учеников строгими допросами.
Справедливо полагая, что не сможет в должной степени оценить знания
студентов, он предложил каждому из них заняться самоанализом.
Экзамены, в конце концов, сдавать им, а не ему. В результате каждый из
обучающихся, покопавшись в самом себе, выявлял слабые стороны знаний.
Андрей Сергеевич, не щадя своего личного времени и не требуя за это
никакой дополнительной платы, часами просиживал со своими учениками,
разбирая не усвоенные вопросы. Он преподаватель от Бога и от него же –
хороший человек. Несмотря на свой неиссякаемый юмор, в самый первый
день занятий вынес серьезное предупреждение о необходимости забыть о
веселье при вскрытии трупов. Ибо каждый из них немного раньше был
человеком со своими горестями и радостями. Одним словом, со своим
собственным неповторимым миром. И каждое вскрытие – встреча с
трагедией…
– Сегодня жарко, – продолжила Алена. – Андрей Сергеевич явился в
маечке. Вот, говорит, вчера проходил мимо палатки, не мог удержаться,
чтобы не купить. Как вам? Распахивает халат – мы все так и попадали! На
маечке – зверская юморная рожа с веселым оскалом. Волосенки дыборем, в
кулачищах электропила, кровавые брызги в разные стороны… И под всем
этим великолепием надпись: «Опытный патологоанатом ищет хорошо
оплачиваемую работу». Кстати, я буду ходить к нему на дополнительные
занятия. Так интересно! Я сегодня искала под микроскопом амилоид в
микропрепарате почечного амилоидоза и не нашла. Андрей Сергеевич
подошел, посмотрел и сказал, что сам его не видит. Оборачивается к Лерке
и спрашивает: ты, мол, не брала?..
Поняв, что я в компании лишняя, я потихоньку направилась к двери и
вышла. По-моему, этого никто и не заметил.
В спальне на моей стороне кровати лежала большая коробка конфет. С
ликером. Она была так красива, что я, наверное, потеряла сознание: не
помню, как происходило вскрытие… Уничтожив первые три ряда, я
решила, что надо подумать о дочери. Потом пришла следующая мысль –
Димке, пожалуй, ни к чему валяться у меня в ногах, вымаливая прощение
за свое недостойное поведение. Достаточно и того, что в душе он все-таки
считает себя виноватым. И если чувство вины в нем сознательно
подогревать… Додумать я не успела. Муж вырос на пороге и укоризненно
сделал легкое замечание – нехорошо оставлять гостей без присмотра. Кого
он имел в виду в числе гостей, кроме Листратова, осталось неизвестным.
На замечание решился не иначе, как увидев меня с конфетами в руках.
«Много себе позволяет», – решила я и вслух произнесла:
– Ну, если вам расчленять больше некого…
Димка предусмотрительно увел Алену из кухни, намекнув, что
мамочка забыла свой материнский долг. Пора подсуетиться, если дочь
хочет попробовать хоть одну конфету из маминого запаса. Алена
моментально скрылась с глаз долой.
Свой рассказ Виктору я начала с того самого выговора,
незаслуженного, объявленного мне Татьяной за неявку на ее похороны.
Листратов удовлетворенно кивнул, но было непонятно, с чем именно он
согласился. То ли с тем, что выговор необоснованный, то ли еще с чем-то.
На всякий случай я начала оправдываться. Он не перебивал. В дальнейшем
я увлеклась и даже не заметила, как за спиной в проеме двери засел в
засаде муж. Если бы знала, не рискнула подчеркивать его дилетантство в
некоторых моментах. Получилось, будто лихо водила его за нос. На
рассказе о свихнувшейся престарелой тете из Тамбова Димка окончательно
взбесился. Минут пятнадцать я… Да что я! Сам Листратов его не мог
утихомирить. Кончилось тем, что Виктор Васильевич, злоупотребляя своим
служебным положением, вытолкал его в большую комнату, где долго
уговаривал смириться со своей судьбой. Предвидя неприятные для себя
последствия, я торопливо перезвонила дочери в комнату на мобильник –
попросила от греха подальше убрать мои конфеты.
В дальнейшем нам с Листратовым никто не мешал. Я рассказала почти
все. Оставила заначку для продолжения специально, как приманку, твердо
пообещав досказать все, если Виктор честно поделится своей долей
сведений. Он не спорил и сразу принялся рассказывать, что удалось
почерпнуть из материалов дела. В том числе из акта судебно-
психиатрической экспертизы. Рассказ был профессионально-сухой, но я
видела все в своем собственном преломлении…
Решетникова-Альтлерер Ольга Юрьевна очень любила своего отца
Юрия Рудольфовича. Преданной, я бы даже сказала собачьей, любовью. Но
без особой взаимности. Дети просто не могут не любить. Даже если не
любят их. Они приходят в этот мир с великим чувством любви, полностью
беззащитные перед проявлениями жестокости окружающего мира. Это уже
потом, с помощью нас, взрослых, любовь может обрести, мягко говоря,
искаженные, уродливые черты либо перерасти в махровый эгоизм. У Ольги
Решетниковой любовь была настоящей, поскольку держалась на самом
прочном фундаменте – жалости к отцу. Жалость возникла еще в детстве,
когда от него ушла жена, забрав с собой младшую Олину сестренку. Ольге
в тот момент было восемь лет. Конечно, она любила Софью, которую
считала мамой, но старалась меньше показываться ей на глаза. И если отец
ее просто не замечал, то Софью откровенно раздражало ее присутствие.
Понять, за что мама ее ненавидит, Оля не могла. Впрочем, девочку вообще
никто не любил. И она с этим свыклась.
Юрий Рудольфович не был подготовлен к уходу жены. Очнувшись от
своих научных изысканий, он понял, что никому не нужен, кроме
маленькой дочери. Месяц стены квартиры сотрясали проклятия в адрес
«этой подлой проститутки», сломавшей ему жизнь. Потом он успокоился.
За небольшую плату на помощь пришла пожилая соседка тетя Зоя. От
услуг прежней домработницы Юрий категорически отказался. Она
слишком заискивала и лебезила перед Софьей, тогда как к нему относилась
без должного уважения.
Наверное, Оленька привязалась к тете Зое. Жизнь научила ее не
приставать к взрослым со своими проблемами. Она росла умной,
впечатлительной, но очень скрытной девочкой. Комплексовавшей по
поводу того, что недостойна вызывать любовь взрослых. Тетя Зоя
наведывалась ежедневно и считала своим долгом научить девочку всем
премудростям ведения хозяйства – надеяться той было не на кого. В
двенадцать лет Ольга полностью выполняла все обязанности по дому,
стараясь не утруждать тетю Зою. Отец девочку по-прежнему особо не
замечал, хотя в деньгах не ограничивал. А время от времени даже
интересовался, в каком она классе? – С удивлением воспринял факт
поступления дочери в институт. В день получения диплома преподнес ей
золотую цепочку. Оля едва сдерживала слезы – ее несчастный, потерявший
из-за работы счет реальному времени отец все-таки любит ее. Она легко
пожертвовала выпускным вечером ради того, чтобы провести его вместе с
отцом и тетей Зоей за бокалом вина, которое он купил. Вино жутко не
понравилось, но она считала его самым лучшим.
По распределению она оказалась в Петрозаводске. Отец к этой
новости отнесся спокойно и палец о палец не ударил, чтобы удержать дочь
при себе. Казалось, даже не переживал по поводу предстоящей разлуки.
Тетя Зоя обещала не оставлять его без внимания. Это его вполне
устраивало. Юрию Рудольфовичу Решетникову светило звание профессора,
что было важнее всего. Ольга не могла не понимать, что ей отец нужен
больше, чем она ему.
Реакция на предстоящее замужество дочери у Юрия Рудольфовича
проявилась весьма своеобразно: он удивился тому, что у дочери оказалась
собственная личная жизнь, и выразил определенное недовольство
предстоящей сменой славной фамилии. Ольга, испытывая непонятное
чувство вины перед отцом, категорически отказалась стать по мужу
Кургановой.
Как и рассказывала мать Михаила, в браке она прожила почти год.
Приехала в Ленинград по просьбе отца. Юрий Рудольфович Решетников,
будучи весьма далеким от бытовых проблем, неожиданно обратился к тете
Зое с вопросом, каким образом можно оформить приватизацию квартиры
на собственную дочь. Та и сама этих тонкостей не знала, за нее квартирный
вопрос решил зять. Уверена она была только в том, что поручать это дело
всяким посторонним специалистам нельзя – обманут и выкинут из
квартиры. Юрий Рудольфович проконсультировался с юристом и понял
одно: необходимо вызвать Ольгу, оформить на нее генеральную
доверенность и пусть она сама занимается решением вопроса
приватизации.
Что произошло между отцом и дочерью при встрече, явствует из
материалов дела. Между ними возникла бурная ссора, отголоски которой
донеслись до соседей. Отдыхавшая после обеда за любимым телесериалом
тетя Зоя проснулась и решила было, что у Юрия Рудольфовича на всю
громкость работает телевизор. Проверив все каналы, схожей программы не
нашла и призадумалась: профессор был сторонником тишины. Она как раз
и воцарилась за стенкой. А спустя какое-то время раздался
душераздирающий женский крик. Так обычно вопила ее дочь, увидев на
даче мышь. Укоризненно покачав головой, пожилая женщина засеменила
на лестничную клетку. Дверь в квартиру профессора была приоткрыта. Это
ее насторожило, но не очень испугало. Страшнее блокады не было и не
будет ничего. Орал явно не Юрий Рудольфович. Может, он одумался и
пригласил домой какую-нибудь порядочную одинокую женщину. Кто знает,
что там между ними… Не решаясь окликнуть соседа по имени, она
осторожно сняла слетающие с ног тапочки и в одних носках осторожно
прошла вперед. Кухня была пуста. Двери в спальню и большую комнату
закрыты. А вот детская, как звала ее тетя Зоя несмотря на то, что она давно
была переоборудована в кабинет, была открыта. Тетя Зоя интуитивно
почувствовала, что там кто-то есть, тихонько прокралась поближе и
заглянула в дверной проем. То, что она увидела, заставило ее закричать.
Таким же истошным воплем, который недавно слышала сама. Сбоку от
кресла, в котором сидел Юрий Рудольфович, стояла Ольга, сжимая в
окровавленных руках кухонный нож. Тетя Зоя машинально подумала, что
зря его вчера наточила. Ну уж очень затупился. А сегодня она им очень
легко разделала на порционные куски мясо. Юрий Рудольфович ждал
приезда Оленьки. И вот сейчас эта самая Оленька стояла и невидящими
безумными глазами смотрела прямо на отца. Пожилая женщина
растерялась только на несколько секунд. В следующий момент она быстро
подскочила к столу, решительно оттолкнула оцепеневшую Ольгу в сторону
и поняла, что Юрий Рудольфович еще жив. В груди у него клокотало, он
силился что-то сказать. Она не слушала, мигом рванулась в соседнюю
комнату за чистым полотенцем, заодно прихватила и простыню. Зажала
рану на груди комком из полотенца и рявкнула на Ольгу: «Дура!!! Держи
крепче! Я „скорую“ вызову». – Ольга вздрогнула, выронила нож и кинулась
к отцу.
Тетя Зоя вызвала «скорую помощь» и вновь вернулась к Юрию
Рудольфовичу. Он все пытался что-то сказать Ольге. Про мать Анастасию и
про Москву. Ольга толком не слушала и истерично убеждала отца, что
сейчас приедут врачи и все будет хорошо. Он ни в коем случае не умрет. Он
просто не может умереть, иначе что ей тогда делать? Юрий Рудольфович
слабеющей рукой пытался показать на дверь комнаты. Синеющие губы что-
то шептали. Тетя Зоя разобрала только одно слово: «гадина». Потом им
показалось, что он перестал дышать. Ольга захлебнулась криком. Тетя Зоя
рванула ее за руку так, что она чуть не упала:
– Слушай сюда, девка. Не знаю, за что ты его, только я ничего никому
не скажу. Уходи отсюда немедленно! Слышишь? Бери билет и уезжай.
Ольга с истеричным плачем мотала головой из стороны в сторону и
кричала, что это не она…
Милиция прибыла раньше, чем «скорая». Врач, находившийся в
составе следственной бригады, обнаружил, что потерпевший жив. На
короткое время ему удалось привести его в чувство. На вопрос следователя,
кто ударил его ножом, он вполне внятно прошептал: «Дочь». Увидев перед
собой Ольгу, слабо улыбнулся, потом лицо его приняло тревожное
выражение, и он с надрывом зашептал: «Нет… нет… нет…» Потом
потерял сознание и больше в него не приходил. Умер по дороге в больницу.
– Ольгу арестовали за убийство отца? – спросила я замолчавшего
Листратова.
– Арестовали, – очнувшись от своих размышлений, откликнулся он. –
Но не за убийство. К уголовной ответственности она была привлечена по
статье сто одиннадцатой Уголовного кодекса – причинение тяжкого вреда
здоровью, опасного для жизни… В конечном счете, она его, конечно, убила.
Но убийство считается таковым только в том случае, если смерть явилась,
как бы это тебе попроще объяснить… прямым и моментальным
результатом.
– Можешь не напрягаться. Я поняла: пуля в лоб или нож в сердце – это
убийство, в том случае, если потерпевший помер сразу, не мучаясь планами
отмщения.
– Не думаю, что над этим можно шутить. Впрочем, ты права. – Он
взглянул на часы и забеспокоился: – Из дома выгонят. Давай рассказывай, о
чем умолчала, и я полетел…
Досказывала я быстро и уверенно. К концу рассказа глаза у Листратова
приняли сначала изумленное, а потом и злое выражение. Я сразу поняла,
что муж у меня очень хороший и выдержанный человек. Призвав его на
кухню в качестве свидетеля, Виктор Васильевич неожиданно для меня
рявкнул: «Димка! Какой бес тебя попутал жениться на этой ненормальной?
Она ж нас всех в гроб вгонит!» Он еще много чем возмущался – так, как
будто пару часов назад не выталкивал моего мужа из кухни и не пытался
его примирить со мной как с неизбежным несчастьем. Димка, по-моему,
тоже удивился, но спорить с Листратовым не стал. По крайней мере, он не
орал так, как Виктор.
На крик прибежала Алена. Листратов обрадовался:
– Иди, иди сюда, ребенок. Посмотри внимательно на свою маму… –
Тут он запнулся. Очевидно, придя к выводу, что непедагогично давать
нехорошую оценку родителям в присутствии детей, Виктор Васильевич
кашлянул в кулак и продолжил: – Она у тебя хорошая, только… Как бы это
выразиться…
– Шлепнутая пыльным мешком из-за угла! – радостно подхватила
дочь. – У нее дурная наследственность – тетя в Тамбове. Тоже шлепнутая…
И я такая же буду. Самый умный у нас в семье – Славка. Удрал к бабуле и
горя не знает. Пойти ему позвонить, чтобы зря не учился – все равно
кретином вырастет.
– Да, Леночка. Пойди позвони, – одобрил Листратов. – Скажи ему,
чтобы он еще и завтра там пожил. И тебе бы, деточка, не мешало проведать
бабушку.
– Дядя Витя, я не могу. – Голос у дочери стал серьезным и
печальным. – У меня нет красной шапочки. Белая есть, голубая есть. Даже
зеленой обзавелась, а вот красной – увы… Ну, я думаю, вы тут сами
разберетесь, кто у вас поумнее будет. Я ушла…
– Ирина, ты меня извини. Сорвался. – Листратов казался
сконфуженным. – Но неужели же тебе не пришло в голову, что ты
натворила?
Я пожала плечами. Как ни странно, но обидно не было. Если Виктор
так разошелся – значит, есть причина.
– Тогда очередной вопрос. Ты решила устроить встречу в воскресенье.
Почему?
– Так просто. Подумала, что Татьяне с Сергеем надо прийти в себя,
нам с Наташкой отдохнуть. У меня стирки накопилось, семью забросила…
Ну и с новыми силами… Да что я такого сделала?
– Я наслышан о твоей хваленой интуиции. Но она погибнет вместе с
тобой просто потому, что у тебя очень плохо с логикой!
– То есть как погибнет? Мне в понедельник на работу. Меня шеф
убьет!
Краем глаза я успела заметить, как Димка шагнул ко мне. Кажется, он
решил меня защищать. Только еще не разобрался от кого…
– Ты сегодня позвонила этому Тимошенко, так? – менторским тоном
процедил Листратов, и я поспешила это подтвердить. – Он уверял, что
никому ключи от машины Королькова не передавал и лично отогнал ее в
ремонт, так?
 И чего заладил «так» да «так»?
– Ну так. Дальше что?
– Ты сообщила ему, что по дороге в ремонт на этой автомашине был
совершен умышленный наезд на женщину, в результате которого она
погибла. Это его не испугало, и он по-прежнему настаивал на том, что
ключи никому не доверял. Так?
Я молчала, выжидательно глядя на Листратова. Он продолжил:
– А теперь поставь себя на его место и реши, что ему делать дальше?
На месте Алексея Тимошенко мне не понравилось. Но чем больше я
размышляла, тем больше его положение казалось мне лучше, чем мое
собственное. Я испугалась. Тимошенко, получив от меня убийственную
информацию, наверняка попытался бы ее проверить. Он связался с
убийцей и сообщил подробности своего разговора с ненормальной бабой.
На его телефоне определитель номера. Значит, вычислить меня не трудно…
– Димка! – засуетилась я. – Ты, случайно, не захватил с дачи лом?
– Зачем? – слегка опешил муж.
– Ну ты говорил что-то про ремонт нашей машины… С Борисом.
– Ломом?.. А! Так это шутка. Борис подумывает сменить Натальину
«Ставриду» на «Шкоду», да боится, она на ней шкодить будет, в смысле,
гонять. Я ему посоветовал купить ей «Жигули». Наши машины, в отличие
от импортных, можно и ломом ремонтировать…
– Номер телефона этого Тимошенко сохранился? – бесцеремонно
встрял в разговор о ломе Листратов.
– А як же! – ответила я по Наташкиной привычке и тут же
поправилась: – Конечно, сохранился…
Листратов вышел в соседнюю комнату и долго кому-то названивал.
Потом вернулся, сел и забарабанил пальцами по столу. Все молчали. Стук
действовал раздражающе, но мешать Листратову я побоялась. Все-таки он
меня почти спас. Оказалось, что не только меня. Минут через пять, которые
в моем сознании превратились в вечность, раздался звонок.
– Это меня! – опередил всех Виктор Васильевич.
Услышанное привело его в хорошее настроение, и он, положив трубку,
облегченно вздохнул:
– Ты чуть не отправила на тот свет человека. Догадайся с трех попыток
– кого и почему?
Надо сказать, что смысл сказанного Виктором Васильевичем совсем не
гармонировал с его благодушной улыбкой. Я мгновенно поняла – это
Алексей Тимошенко. Паренька удалось спасти от возможной смерти,
поэтому Виктор так благодушен.
 – Я редкая идиотка! Это же элементарно! Нет, я просто общественно
опасный тип… типша. Одним словом, дура раритетная!
– Димка! – крикнул Листратов. – Быстро диктофон! Что? Нету? Тащи
магнитофон… Погоди, не тащи. Она притихла. А жаль – сама призналась.
Пришлось согласиться с тем, что я окончательно потеряла
бдительность. Опустилась до самообзывания в общественном месте – на
кухне, в присутствии посторонних… Ну не важно, все равно людей. Пусть
и не посторонних. И главное, теперь не известно, что делать дальше.
Листратов взял инициативу в свои руки.
– А дальше делаем так: меняем время и место встречи. А это значит –
ты решила приятно провести весь завтрашний день со своими друзьями.
Надеюсь, что твой муж и я входим в их число. Леночку следует отправить к
бабушке и брату. Я с ней сам поговорю. Сейчас ты позвонишь чете
Корольковых, поздравишь их с воссоединением и передашь трубку мне.
Пока я буду говорить, сообщишь Оксане Романовне, что ждешь ее к себе в
гости не в воскресенье, а завтра. Пусть часикам к двенадцати и
подкатывает. Раньше, думаю, нет смысла. У вас, случайно, какой-нибудь
юбилей не намечается? Может, кто из вас выиграл в лотерею? Или богатые
родственники за границей объявились?
– Нет, – честно ответила я.
– Скучно живете, – вздохнул Листратов. – Тетя из Тамбова такая
забавная, и ту похоронили. Ну тогда я буду двоюродным братом Дмитрия
Николаевича из Урюпинска. Меня надо в Москве пристроить в хорошие
руки. То есть женить. Это обстоятельство и будет главной темой встречи.
– Боюсь, Оксане она не интересна. Ей вообще не до этого.
– А ты ее в последний момент предупредишь, что я без приглашения
свалился.
– Не думаю, что она позволит себя дурачить. Но если ты
настаиваешь… Только мне придется с утра в магазин чесануть. У меня для
твоего праздника продуктов нет.
– Завтра все сидите дома. И ни-ку-да! Это и Натальи касается. Я перед
уходом забегу к ней. Напиши мне список, что нужно, – тебя обеспечат.
– Замечательно! – восхитилась я. – Готова все дальнейшие
мероприятия с непосредственным участием прокуратуры проводить у себя
дома. Если муж разрешит.
Последние слова добавила исключительно из уважения к Димке.
Листратов вот-вот соберется уходить, а мне оставаться с мужем в одной
клетке. Не зря он помалкивает. Готовит на поздний вечер сольный номер
для выступления.
 Телефон Сергея был отключен, и я набрала номер Танюшки. Она
моему звонку обрадовалась. Долго лопотала о своем безразмерном счастье
и чувстве благодарности к нам с Наташкой примерно в том же масштабе. Я
тщетно пыталась вставить хоть одно слово, поэтому моя вступительная
речь была односложной: «Та… по… я… не… по… по…» Виктор
выразительно посмотрел на часы и на меня. Я отчаянно продублировала
примерно тот же набор слогов. Листратов не выдержал и выхватил у меня
мобильник. Его речь была более развитой. Он сразу же успел сказать новый
слог: «Ал…», после чего решительно отключился. Повторив набор номера,
не стал ждать нового прилива слов благодарности в наш с Наташкой адрес,
а решительно рявкнул:
– Помощник прокурора Листратов. Сергея, пожалуйста… Добрый
вечер, Татьяна Юрьевна. Мне… Сергея… Да? Благодарю вас… Сергея…
Следовало отметить очевидные сдвиги Виктора в процессе
переговоров. Примерно с минуту он молчал – наверное, заслушался. А
кому не приятно слушать дифирамбы в свой адрес? Потом служебный долг
пересилил, и он рявкнул в трубку: «Вам грозит опасность!» Я постучала
кулаком по своему лбу, призывая вспомнить, что думать положено головой.
Татьяна все-таки в положении и столько пережила! Виктор Васильевич
демонстративно развернулся и вышел из кухни. За ним выскочил Димка…
Мой разговор с Оксаной был более похож на диалог. Сначала я ее не
узнала, решила, что ошиблась номером. Потом узнала и решила, что она
простудилась. Оказалось, «железная леди» просто плакала. Я переступила
через чувство жалости, мигом заполонившее свободное пространство моей
души, и торопливо пригласила ее к себе на завтра. Она решительно
отказалась. Под предлогом, что ее проблемы – это ее проблемы. Я слегка
опешила. Помнится, не далее как сегодня Оксана просила о встрече.
Можно подумать, что я посягаю на ее проблемы, а она прикипела к ним
всем сердцем и категорически не хочет с ними расставаться. И тогда я
сказала ей то, о чем догадывалась: «В тот вечер ты знала, что Михаил с
Ольгой едут на рыбалку. Ты следила за ними, терзаясь и упиваясь своими
терзаниями. Тебя постоянно держали в курсе всех совместных
мероприятий этой пары. Ты их ненавидела. Обоих. Надумаешь – приезжай.
Обсудим».
От разговора остался неприятный осадок. Жаль, что душу нельзя
сполоснуть, как чашку с кофейной гущей. Возвращение Листратова под
конвоем Димки оптимизма не добавило. А тут еще нарисовалась Алена и
решительно заявила, что ни к какой бабушке она не покатится. Если мы
решили тайком сделать квартиру явочной, проще сообщить ей пароль.
 – Можно оставить меня в покое? – тихо поинтересовалась я. Мой
вопрос безответно растаял в воздухе, еще хранящем воспоминания о
жареной курице в специях. – Можно, – ответила я сама себе и добавила: –
Большое спасибо.
На пороге спальни я оглянулась, сочтя необходимым пожелать всем
спокойной ночи. Сделать это не удалось – все были заняты: Виктор
Васильевич по-хозяйски осматривал нашу входную дверь так, как будто
решал, стоит ли снимать ее с петель и забирать с собой? Димка, уперев
руки в бока, задумчиво наблюдал за Листратовым. Алены в этой тусовке не
было. На меня внимания не обратили.
Проснувшись утром, я увидела, что Димка стоит на стремянке и
пытается починить люстру, в которой на протяжении последних двух лет
горел только один плафон. Скорее всего, он не вынес длительного
одиночества и с тоски угас.
Трогать мужа во время производства ремонтных работ не стоило –
шума не оберешься. Тем более что за ним должок – вчерашний
несостоявшийся скандал по поводу моего недостойного поведения.
Я тут же закрыла глаза и притворилась спящей. Но надолго меня не
хватило. Все равно – чему быть, того не миновать. На всякий случай
улыбнулась и сказала:
– Доброе утро!
– Какое ж оно доброе, если влечет за собой сплошные заботы и, мягко
говоря, неприятности? – проворчал муж. – Кроме того, резко похолодало и
идет дождь. Между прочим, десятый час. Листратов звонил, сейчас человек
приедет за списком продуктов. Аленку я почти накормил и отправил в
институт. Кстати, почему ты не следишь за питанием дочери? Утром она
только пьет чай.
Я моментально слетела с кровати. Преодолев небольшое
замешательство, быстро привела себя и свои мысли в относительный
порядок. Взяла блокнот и старательно написала список необходимых
продуктов. Звонок по домофону меня удивил.
– Мастера вызывали?
– Мастера? Какого мастера?
– Вызывали, вызывали. Открываю, – приветливо прорычал в трубку
муж, не очень вежливо вырвав ее из моей руки. – Давай список, –
прошипел он мне и, схватив блокнот, выскочил в коридор.
Сойти с места я не успела. Пока вживалась в ситуацию, Димка влетел
обратно и продолжил активное шипение:
– Что ты мне дала? Пятьсот граммов тыквы нарезать кубиками и
проварить. Смешать в миксере вместе с творогом – четыреста граммов,
сметаной – полстакана, песком – полстакана, яйцами – три штуки. Не
забыть и обязательно добавить четыре столовые ложки манки – не как в
прошлый раз! И выпекать до румяной корочки…
– Ой! – обрадовалась я. – Как хорошо, что ты его нашел! Рецепт этот.
Пять раз записывала, только не могла вспомнить куда? В результате
тыквенную запеканку всегда по памяти делала. А про манку забывала…
– Я спрашиваю, где список продуктов?! – Шипение мужа стало
зловещим.
– Так на столе, – удивилась я. – На кухне. Я шла относить на место
блокнот – как положено. А тут этот звонок по домофону…
Муж, кажется, не оценил приступа моей аккуратности.
Завтракали мы в полном молчании. Я решила, что Димка на меня
злится, но, похоже, ошиблась. Он просто о чем-то усиленно думал.
В открытую дверь Наталья буквально вломилась. Естественно, не
подозревая, что она открыта.
– А стоит ли вообще затевать шумиху с праздничным столом?
– Как ты тут оказалась? – удивился бдительный муж.
– Через окно, на венике. Не заметил? С ночи здесь сижу. А вот и
средство транспортировки в уголочке стоит. – Она указала рукой на
веник. – Двери надо закрывать! К чему это я?.. А! Может, просто чайком
побалуемся?
– Неудобно как-то… – засомневалась я. – Давай по-быстрому
приготовим дежурный набор салатов. За час управимся.

Первым прибыл «двоюродный брат» Листратов. И не один. С ним

была еще какая-то молодая женщина и молодой человек.
– Знакомьтесь, это родственники вашей покойной тети из Тамбова –
Людмила и Родион. После ее смерти они осиротели, и их надо пригреть.
Вас они знают лучше, чем вы их. Представлять не буду. Проходите, ребята,
будьте как дома.
Ребята, получив разрешение, мигом обежали всю квартиру. Даже
выглянули на балкон. Потом пошли знакомиться с Наташкой. Ничего не
подозревающий Борис вместе с Лешиком с утра уехал в «Электронный
рай». Из приоткрытой двери до меня донесся ласковый голос подруги:
– Ну что ты, Денечка… Испугалась, маленькая. Не бойся, тетя тебя не
укусит. Вот зараза! Под стол забралась и огрызается…
В начале первого появилась Оксана. Дверь ей открыл Димка. Я не
решилась: было как-то не по себе. Войдя в квартиру и увидев
«родственников», чувствующих себя «как дома», она немного смешалась и
вопросительно посмотрела на меня. Обмен приветствиями получился
смазанным. Исправил положение Димка. Он бодро подскочил к гостье и
потащил ее в комнату, уговаривая не стесняться. Попутно обругал
«родственников», свалившихся на наши головы без предварительного
уведомления. Отдал должное их находчивости – знали, черти, что это
уведомление послужит сигналом к команде «всем срочно покинуть
помещение!», «Родственники» не придали значения его словам. Листратов,
который время от времени таскал кусочки сырокопченой колбасы, красиво
разложенные Натальей на тарелке, спросил, дома ли наши соседи. Ему, как
я поняла, были нужны понятые. Вскоре состав присутствующих
пополнился Анастасом Ивановичем с супругом. Оксана, с трудом
вырвавшись из-под Димкиной опеки, пришла на кухню с твердым
желанием попрощаться. Пришлось уделить ей пару минут и убедить
остаться. Едва я собралась присоединиться к компании за столом, как
позвонила Галка и спросила, нет ли у меня Натальи. Через три минуты
выяснилось, что она едет мимо и заскочит показать улетный костюм,
который оказался ей слишком велик.
За столом велась неспешная беседа о погоде, и мы с подругой решили
подождать Галкин костюм на кухне в надежде, что кому-то он подойдет,
ведь размер у нас одинаковый. Просчитались! В костюм не влезла ни
Наташка, ни я. Компанейская Галка, мигом сориентировавшись, тут же
заняла место за столом. Скучный разговор о погоде будущим летом –
настоящее только-только кончилось – сменился веселым хохотом. У
Листратова надрывно затрезвонил мобильник. Он ответил, от души
улыбнулся, сказал: «Будем рады!» – и сообщил, что придется
потесниться, – гостей прибавится.
Открыл дверь вновь прибывшим Родион, сотрудник Листратова. Он
вернулся с возгласом: «Сюрприз! Посмотрите, кого я вам привел!» И еле
протиснулся в комнату – мешала огромная коробка с тортом. Когда он ее
опустил, за ней оказалась радостная физиономия господина Королькова.
Под общий гул приветствий Сергей радостно провозгласил:
– Ребята! Я хочу представить вам свою жену! Единственную и
незабываемую! Дорогая!
Наташка не выдержала, выскочила в коридор, и оттуда послышался ее
веселый голос:
– Ну, блин! Когда же ты успела перекраситься? Я уж испугалась, что
полиняла. Точно! Твой родной цвет! Давай, давай, не стесняйся! Легкой
походкой от бедра!
 Оксана с любопытством смотрела в открытую дверь. Галка тихонько
мне шепнула:
– Во дает! Месяца не прошло, как жену похоронил. – И, скорчив
скорбную гримасу, укоризненно покачала головой: – Зря вы это поощряете.
А потом наступила тишина. Казалось, она никогда не кончится. Было
слышно, как тикают часы. И в этой тишине громом среди ясного неба
прозвучал крик: «Оля?! Я не хотела, Олечка! Это получилось случайно! Но
как же ты… – Крик сошел на нет и неожиданно взорвался с новой силой: –
Ссу-у-ка!!!» Галка схватила со стола блюдо с салатом из курицы и
шампиньонов, намереваясь запустить его в Татьяну, тщетно пытающуюся
выглянуть из-за спины вовремя загородившего ее мужа. Голодный Родион
этого допустить не мог. Руки Галины мигом украсились наручниками. Ее
золотые украшения с ними не гармонировали. Это я запомнила особенно
четко. Так же как и слова Листратова обращенные к одному из
подчиненных: «Выключи диктофон…»
Галку увели. Из окна кухни я видела, как ее сажают в машину. Родион
предусмотрительно держал над ее головой зонт – на улице шел дождь. В
моей душе тоже. Хотя следовало бы радоваться. Я вспомнила, что у меня
остались подаренные Димкой конфеты, но веселья не прибавилось – сама
же просила дочь убрать их подальше, найди их теперь! И тут я увидела
миниатюрную, отливающую золотым блеском коробочку. Открыла. В ней
лежала только одна – но какая! – конфета. Большой трюфель, при взгляде
на который я сразу поняла: делиться ни с кем не буду. Жадность переборола
тандем интуиции и логики. Я благоговейно открыла коробочку и
вздрогнула – на пороге кухни стоял Листратов. Собственно говоря, с ним-
то необходимости делиться не было – мужчина, переживет.
Но повел он себя совсем не по-мужски.
– А ну-ка, ну-ка… – Коробочка перекочевала в руки Виктора
Васильевича. – Откуда она у тебя?
– Оттуда! – Делиться мне по-прежнему не хотелось. – Кто-то на столе
оставил…
Нервный спазм перехватил горло. Я охнула и с трудом выдавила:
– Галка! Она всегда поражалась моему маниакальному пристрастию к
конфетам. Предостерегала от сахарного диабета. Я тогда еще парировала,
что готова умереть с конфетой во рту. Галина Юрьевна действительно не
повторяется в методах…
– Вот-вот, – ласково пробубнил Листратов, упаковывая золотую мечту
в пластиковый пакет и приглашая соседей подтвердить факт изъятия из
моих рук заветной коробочки. – Особо прошу отметить, что Ирина
Александровна, несмотря на свою патологическую страсть к конфетам и
красивым упаковкам, сопротивления при этом не оказала.
Я бросилась в комнату: сейчас повыкидываю все со стола вместе с
посудой. Прямо в скатерти – на помойку. Наташка была права. Следовало
обойтись чаепитием.
Вместе со мной засуетилась Наташка. Только она пыталась спасти то,
что я собиралась выкинуть, и просила присутствующих изолировать меня
от общества. Я сопротивлялась. Гвалт стоял невероятный! Утихли все как-
то неожиданно. За столом в полном одиночестве сидел помощник
прокурора и уминал вещественные доказательства. Вроде как
отравленные… Через секунду к нему присоединился Димка, следом
потянулись остальные.
– Ну что ты, Ирина Александровна, такая негостеприимная? Людям
спокойно покушать не даешь? Жалко, что ли? Или это у тебя нервное? –
укорял меня Листратов. – Галина Юрьевна Решетникова не собиралась
травить большое количество народа. Она вообще не рассчитывала на наше
присутствие. А тут так повезло! Поди потом докажи, кто именно из гостей
приволок эту самую коробочку. А может быть, и не из гостей… Ну не
будем о грустном. Да и результата экспертизы следует подождать.
Я шлепнулась на табуретку. Все смотрели на Листратова. Кроме
Димки. Вот он-то как раз уставился на меня. Усиленно делая вид, что все в
порядке, я изрекла:
– Не думала, что Галка придумает такой интересный повод – костюм.
Он не мог быть ей велик. И он не был новым. Поторопилась с визитом. Что
именно сказал ей господин Тимошенко по просьбе ваших сотрудников?
– Ничего особенного – чистую правду. – Листратов уставился в свою
пустую тарелку. – Его задержали в тот момент, когда он выходил из лифта.
Спешил на встречу с Галиной Юрьевной, а точнее – навстречу собственной
смерти. Ее машина уже стояла наготове. Наши сотрудники тоже спешили, в
результате Алексей подвернул ногу и вынужден был вернуться домой.
Оттуда, находясь в окружении оперативных друзей, позвонил
благодетельнице. Нога действительно болела, и голос страдальца звучал
очень правдиво. Она выразила желание подъехать и оказать помощь – ну,
чтоб человек долго не мучился. Но он повел себя по-мужски – не стал ее
затруднять, сообщив правду о тесном дружеском окружении. Заодно
поведал, что настырная баба опять звонила и требовала сообщить все те же
сведения. Грозила, что если она не узнает это от меня, то выяснит у
директора завода, где ремонтировалась машина. Ей случайно стало
известно, что он муж этой красавицы. Баба не только настырная, но и
тщеславная. Мельком упомянула, что одна распутала все преступление. В
воскресенье собиралась преподнести родным и близким сюрприз…
Последние фразы прозвучали у Листратова как-то уж очень ехидно. Я
посмотрела на него в упор, но он мне мельком улыбнулся и снова
уставился на свою пустую тарелку.
– Вот зря картошечки не отварили… Ну да ладно! А когда ты
вычислила Галину?
– Как тебе сказать… Это было недавно, это было давно. Сначала я
добросовестно заблуждалась. Поняв, что Ольга отбывала длительный срок
в колонии, решила, что убийство – результат сведения с ней счетов
подельников или подельниц. Потом поняла, что она никак не вписывается в
образ настоящей уголовницы. Чем больше я о ней узнавала, тем больше
находила общих черт с Татьяной… А где она, кстати? Наша Татьяна…
Я даже и не заметила ее отсутствия. Как и исчезновения Сергея.
– Я отправил их домой, – спокойно сказал Листратов. – Дело в том, что
она не готова к сегодняшнему разговору. А Сергей так заврался, что у нее
вообще ум за разум зашел. Может быть, вы с Натальей возьмете на себя
труд объяснить ей суть дела. Пока им ни к чему присутствовать при
сегодняшнем разговоре. А ты продолжай, продолжай…
Я вспомнила вчерашние попытки донести до Сергея правду. Наташка,
очевидно, тоже. Мы переглянулись и поежились.
– Ну, словом, Ольга очень напоминала свою сестру. Не понимаю, –
посмотрела я на Оксану, – как Михаил мог поверить в то, что Ольга его
бросила. Она была не способна на такой поступок. И мужа просто
боготворила. Как и собственного отца, которого и отцом-то назвать трудно.
Уверена, что, когда опомнилась после ареста, первым делом решила не
губить жизнь и карьеру Михаила. Доказать свою непричастность к смерти
отца ей так и не удалось. Поэтому и развелась с мужем… Она, попавшая ни
за что ни про что под жернова правосудия, жалела не себя, а его. Не знаю,
как она узнала о существовании родной матери. Возможно, расшифровала
в конце концов те несвязные слова, которые пытался произнести отец перед
смертью. Словом, была какая-нибудь зацепка. А колония не без добрых
людей. Кто-то, скорее всего из администрации, помог ей отыскать
Анастасию Владимировну. Могу представить, какое счастье испытала
Ольга, узнав, что у нее есть мать… И страх – за то, что она считает ее
убийцей. После освобождения приехала в Москву, поселилась в пустой
квартире матери. Наверняка наведалась и в Санкт-Петербург. Там, по
соседству с отцом, раньше жила тетя Зоя – близкий ей человек. В этой
поездке узнала что-то, касающееся тайны смерти отца. Анализ причин
срочного вызова Юрием Рудольфовичем дочери из Петрозаводска выявил
цель – оформление квартиры в ее собственность. К чему такая спешность?
Да к тому, что на квартиру появились реальные претенденты, которых
Юрий Рудольфович ненавидел… В данный момент я уверена, что квартира
унаследована Решетниковой, или как там ее… Галиной Юрьевной –
убийцей своего отца. А раньше предполагала, что убила профессора его
бывшая жена Софья. Ее фотографию в молодости я впервые увидела в доме
матери – Ларисы Никифоровны. И никак не могла понять, кого ж она мне
напоминает? Галка-то крашеная блондинка. А у Софьи на фотографии
волосы темные… Следовало сообразить раньше – был подходящий момент.
Мы с Натальей, отсекая подозреваемых в преступлении, наведались к
Маше, сестре Сергея. Она как раз убиралась в его и Танюшкином
пристанище. Дверь в подъезд нам открыла Галка. Но у меня, как назло,
развязался шнурок кроссовки. Галка очень спешила. Вот и получилось, что
я ее видела только в спину. Да и голова моя в тот момент была занята
другим. Это уже потом, когда просматривала альбом старых фотографий
Елизаветы Семеновны, наткнулась на фотографию Софьи и поняла, кого
она мне напоминает. Дальше клубок разматывался легко. У Ольги была
сводная сестра – по отцу. А может быть, и не сводная. И не по отцу. Во
всяком случае, и Оля, и Танечка очень похожи на Юрия Рудольфовича. По
фотографиям. А вот у Галины с отцом и сестрами никакого сходства. Зато
она копия своей матери.
Предположила, что Ольга встретилась с Галиной после освобождения
и намекнула, что знает правду, кто убил отца, и что у нее есть
доказательства. С этой минуты Галина Юрьевна прилагает максимум
усилий, чтобы убрать Ольгу со своего жизненного пути. Как человек
умный и осторожный, она пытается действовать чужими руками. Как
получилось, что Ольга и Михаил опять встретились, тоже не знаю, но
уверена – определенно этому поспособствовала Галина. Ей нужно было
свалить на Оксану все подозрения… Ревность – великолепный мотив для
убийства.
Михаил, всю жизнь любивший Ольгу, не долго раздумывал. Оленька,
без колебаний пожертвовавшая собой ради его спокойствия и
благополучия, была не только патологически порядочна, но и очень
беззащитна в жизни. Оксана – полная противоположность Ольги. Роднит
их только порядочность. Так вот Оксана везде и всюду доказывала, что она
очень сильный и волевой человек. С мужским складом ума. Михаил
рассудил, что его уход Оксана оценит только с практической, то бишь
материальной, точки зрения. А в этом плане он старался поступить честно.
Я уже говорила о порядочности Оксаны. Вот этого обстоятельства Галина и
не учла. Но зато правильно рассчитала, что Оксана, несмотря на свой
огнеупорный имидж, была женского роду-племени. Хотя ей и сейчас
трудно признаться в том, что она систематически получала анонимки на
собственного мужа. Но факт остается фактом – наша леди однажды не
выдержала и лично убедилась в неверности супруга. Он этому
обстоятельству, кажется, обрадовался. Речь зашла о разводе.
– Ксюша, – обратилась я к Оксане, – анонимки продолжали поступать?
– Да, – помедлила Оксана. – Я их уже не читала. Сначала рвала, потом
зачем-то начала складывать. Однажды они у меня разом пропали из стола.
Вопрос с разводом заглох, я немного успокоилась. Но вот ту, последнюю…
Я не удержалась и вскрыла конверт.
– Ту, в которой говорилось о предстоящей поездке на рыбалку?
– Да. Помимо всего прочего мне на работу позвонила женщина, как я
теперь понимаю, Галина, и предложила посмотреть на шикарно
обставленный отъезд мужа с любовницей на рыбалку. Еще она сказала, что
хочет встретиться со мной и передать документы, по которым любовница
моего мужа сразу отправится назад – в места не столь отдаленные. Я
встревожилась и созвонилась с Михаилом. Хотела узнать только одно –
правда ли, что его фаворитка недавно из зоны. Он очень грубо со мной
разговаривал. Информацию подтвердил, но сказал, что это не мое дело. И
он сам разберется с тем, кто и зачем ее подставил… В общем, я
рассердилась. До сих пор не знаю, что заставило меня приехать и
посмотреть своими глазами на торжественный отъезд на рыбалку. Ничего
торжественного и шикарного я не увидела. Вышли, сели в машину и
уехали… Наутро я отправилась на место оговоренной встречи в
Сафонтьево. Простояла там три часа. Никто не приехал. Я обругала себя,
вернулась домой с намерением подать на развод! Выкинуть Михаила из
головы! Едва успела открыть квартиру – звонок. Михаил погиб…
На следующий день я обнаружила в почтовом ящике кассету в
конверте и сразу все поняла. Выстрел не был случайным. Камера четко
запечатлела дом Михаила, его машину, потом мою машину и меня,
напряженно наблюдающую за подъездом. Не думала, что могу так
выглядеть. Но особо примечательными были кадры у поста ГАИ, где я
расспрашивала инспектора о дороге в Сафонтьево. Запечатлено даже время.
Догадываетесь, что Михаил был убит в тех местах? – Оксана нервно
поправила волосы и посмотрела на меня. – Я тебе уже говорила, что на этот
день у меня не было алиби. Словом, я запуталась и испугалась. Татьяну, то
есть Ольгу, подозревать не могла. Она ничего не выигрывала от убийства
Михаила. Но ее поведение ставило в тупик. Ни одного косого взгляда в мой
адрес! Да к тому же полное отсутствие всяких следов переживания по
поводу смерти Михаила. Несколько раз я брала ее кадровые документы и
удивлялась, как она ухитрилась создать себе новую биографию. Все было
четко – учеба в школе, в институте, работа… И ни слова об отбывании
наказания! Наверное, я судила по себе – считала, что девица очень сильна
духом. Хотя сверх меры цинична. Сейчас вот думаю… мне бы просто
вцепиться ей в волосы – сразу бы все и выяснилось…
– Мудрая мысль, – согласилась Наташка, – жаль, что поздно пришла.
Выдрала бы пару клоков, может быть, и она бы тебе в волосы вцепилась –
со страху чего не сделаешь. Зато могли убийства предотвратить. А я, честно
говоря, иногда тебя подозревала… Впрочем, многих подозревала. Но не
Галку.
– Когда поняла, что это Галина, сразу вспомнила. Однажды мы с
Натальей обломались с гостевым визитом, – начала я рассказ о том, как
пришла к своей догадке. – Она тогда только переехала в Бутово и решила
устроить маленькое новоселье. Помнишь, – обратилась я к Наташке, – мы
еще придумывали причины, как отвертеться, но она накануне перезвонила
и буквально вынудила согласиться. – Наталья кивнула. – А помнишь, как
мы тащились по грязи с тортом и подарком?
– Еще бы! И мы разбили молочник…
– Сахарницу…
– Нет, молочник!
– Ну хорошо. Пусть сахарница будет молочником. Дело в другом –
пришли мы к закрытым дверям. Соседка сказала, что Галка уехала в Санкт-
Петербург. Не знаю, уехала ли она на самом деле, но Татьяна с Сергеем
только-только вселились в свою квартиру. Галка видела Танюшку и
приняла ее за Ольгу. Встречаться с ней не только не хотела, она этого
боялась, поэтому на время ушла в подполье. Оттуда и партизанила. А потом
события развернулись: Ольга, по ее сценарию, встречается с богатеньким
Михаилом, вызывая естественные приступы ревности у законной жены.
Галина знает, что Ольга имеет однокомнатную квартиру и числится
замужем за каким-то валенком. Наверняка в душе ее зауважала. Зоновское
образование пошло Ольге на пользу. И если бы не угроза разоблачения в
убийстве отца, стоило подумать о возобновлении родственных отношений
– для совместной деятельности. А тем временем к делу подключается
Михаил… Я вот все думала – откуда Галка могла знать подробности жизни
Ольги? И решила – от близких друзей или коллег Михаила. Труда это не
составляло. У Галки, как мы с Натальей считали, было своеобразное хобби
– выходить замуж. Официально или неофициально – не важно. Это я уж
потом поняла, что это не хобби, а ее основная работа. Что удивительно, ни
с кем из бывших жен своих мужей она не ругалась. Более того, те были ей
благодарны. Ей запатентовать свой метод, пособие сочинить –
прославилась бы на века. Благодарность бывших жен выражалась
наверняка материально. Помимо этого Галка трясла карманы любимых.
Свихнуться можно!
– Все бабы – дуры, – заметила подруга. – Местами. Кроме Галки. Ну и
еще нескольких человек. А мужики – козлы сплошняком. Как же она
действовала?
– Думаю – очень просто, – подала голос Оксана. – С ее приятной
внешностью, манерами, рациональным умом вкупе с редкой
безнравственностью и беспринципностью ничего не стоило найти подход к
любому кандидату. Мужик терял голову, а она сообщала жене, что у нее на
голове диадема из рогов. Поэтапно, но оперативно становилась лучшей
подругой несчастной, и вместе они разрабатывали план – как вернуть
мужика в лоно семьи. Галина Юрьевна приносила себя в жертву –
обязывалась отбить мужа у любовницы, то есть у себя самой, не переходя
рамки дозволенного, и доказать «козлу», что самая лучшая женщина в мире
– его жена. В конечном счете мужики, подразорившись и придя к выводу,
что все бабы стервы, действительно возвращались в семью. Ругали
любовницу страшными словами, не раскрывая секретов, на какую сумму
были одурачены. Мужчины в дураках ходить не любят.
– Фи-и-и-га себе! – воскликнула Наташка.
– Ни фига, – машинально согласилась я. – Оксанка, а как ты до этого
додумалась?
– Ну ты же сама обозвала меня умной. Просто начала рассуждать, как
можно было стать подругой обманутой жены. Вспомнила содержание ее
анонимок и телефонного разговора. Зачитаешься и заслушаешься!
– Ты понял, Степа, какие бывают женщины? – трагическим басом
прогудела Анастас Иванович и тревожно оглянулась, не найдя мужа под
боком. Степан Иванович, опершись на подлокотник кресла, мирно спал в
сторонке. – Не понял… – немного растерялась соседка, но не надолго. – Ну
и не надо. Достаточно того, что я поняла. А где же эта Галина Юрьевна
жила все это время?
– Да кто ж ее знает? – Наташка шлепнула себе на тарелку еще один
кусок торта. – Заесть сладеньким, что ли?.. – пробормотала она. – Такой
неприятный осадок. Галка могла пристроиться где угодно. Скорее всего,
какой-нибудь дурак снимал ей квартиру. Во всяком случае, мы ее увидели
после большого перерыва. Когда явились на девять дней. Кстати, Татьяне
следует сказать правду. Нехорошо как-то получается. Перед памятью
Ольги. Зачем она только приехала в Бутово? Может быть, решила поменять
квартиру на этот район? А может быть, каким-то образом отыскала сестру?
– Отыскала, отыскала… – подал голос всеми забытый Листратов.
Забытый лично мной Димка сидел с ним рядом. – Ну, мне пора, –
заторопился вдруг Листратов. – Вы еще тут посидите, поговорите… Оксана
Романовна, уж как-нибудь в понедельник выберите время, загляните ко мне
в прокуратуру. Без сухарей… Не обижу! – повернулся он ко мне и
склонился в шутовском поклоне. – Я вот тут послушал и решил, что ты
хороший аналитик. Но только не в том, что касается лично тебя. Мой совет
– пожалей близких. Но ведь другую голову тебе не приставишь… Ладно.
Будьте здоровы. Пробелы в твоем рассказе я постараюсь восполнить.
Попозже.
Он встал. Вслед за ним поднялся и Димка. Я решила Листратова не
провожать. Что-то мне не очень понравилось про мою голову… И потом,
его выступление – явная провокация. Окрыленный муж будет теперь
цитировать Листратова, как классика. В том плане, что я умная, но по
жизни – дура дурой.
Анастас Иванович сидела ни жива ни мертва. Проснувшийся Степан
Иванович легонько обмахивал ее программой передач.
– Ирочка, – пробасила она, – я никогда не думала, что вы работаете в
органах…
Я попыталась ее разубедить, но оставила это бесполезное занятие. Она
мне не поверила и посоветовала Димке освободить меня от занимаемой
должности по его собственному желанию. Доев громадный кусок торта,
бедняжка пожаловалась, что после сегодняшних событий у нее напрочь
пропадет аппетит. Вызвав Наташку на кухню, я тихонько намекнула, что
Анастас намеренно осложняет мою и без того пошатнувшуюся семейную
жизнь. Меня пора спасать.
– Ну почему осложняет? – рассудительно заметила Наталья. – Это она
так тебя жалеет. От всей души. А душа у нее, судя по размерам тела,
больша-а-ая! Ладно, сейчас провожу ее…
Подруга отправилась назад, из холла до меня донесся ее громкий
голос:
– Анастасия Ивановна! У вас есть что-нибудь болеутоляющее? У
Иришки всю голову скрючило – дикая головная боль. Наверное, ей
необходимо отдохнуть.
Через пару секунд все сидевшие за столом были уже на кухне. Честно
говоря, я не представляла, как может скрючить голову, но на всякий случай
наклонила ее к правому плечу и сморщилась. Через минуту я оказалась на
кровати. Все в том же окружении. Наташка с удивленным лицом – уверена,
она не притворялась – слушала, как заботливая Анастас Иванович обещает
мне в скором времени инвалидное кресло. Встревоженный Димка открывал
ампулу с баралгином. Шприц уже лежал наготове. Я поняла, что
сопротивление бесполезно, и закрыла глаза. От безысходности…
Пять минут спустя вся компания возобновила посиделки за моими
конфетами и тортом – зачем только Сережка припер такой большой!..
Основной темой разговора, подозреваю, было время, в течение которого я
оклемаюсь. Не ошиблась! Не зря Листратов обозвал меня хорошим
аналитиком. Первым навестил меня муж. И сразу начал придираться к
моему цвету лица. Какой уж тут цвет, при закрытых-то шторах? Потом ему
не понравились мои глаза, а следом и губы. Они оказались с опущенными
вниз уголками. А какие ж они должны быть, если вам откровенно заявляют
о вашем уродстве?
– Заканчивай обход! – раздался спасительный голос Наташки. – Не в
больничной палате. Распоясался тут! Тебе что, ее на выставку вести? Чем
она тебе не нравится? Волосы дыбом – это от баралгина. Он болезненный.
Синяки под глазами – тушь размазалась. Губы вниз уехали? Так это у нее с
рождения. Ты просто раньше не разглядел. А цвет лица? Вот цвет лица –
да. Но эта бледность от страха. Ты пугаешь ее своим присутствием. Она
боится твоих нотаций до дрожи в коленках. – Наталья решительно
развернула обалдевшего Димку к двери и слегка подтолкнула к выходу: –
Иди, иди. И помни! Нас надо любить такими, какие мы есть…
Заглянула попрощаться Оксана. Убедившись, что Димка ушел, Наталья
прыснула:
– Не волнуйся, Ирка притворяется. Я просто предприняла неудачную
попытку выжить соседей. Кто ж знал, что с ними нельзя себя вести как с
нормальными людьми. Вы тут посидите, а я исправлю положение… –
Наташка выскочила.
Оксана присела ко мне на кровать и сказала:
– Какая все-таки странная штука судьба… Раньше у меня была
размеренная, казалось, просчитанная во всех вариантах жизнь. Я была
уверена, что каждый человек – хозяин своей судьбы. Но она взяла и
посмеялась надо мной… Спасибо тебе. И не за то, что поверила в мою
невиновность, – за это особая благодарность. А за то, что заставила меня
сюда приехать. Я смотрю на все совершенно другими глазами. Ненависть
ушла. Просто оказалось, что жизнь свела меня с глубоко несчастными и в
то же время счастливыми людьми. Им бы жить да жить… Будь они оба
живы, я, наверное, сейчас сделала все от меня зависящее…
Она тихо заплакала. Я не мешала. Это хорошие слезы. Добрые.
– Что, так плохо? – раздался от двери нежный рокот Анастаса
Ивановича. Степана Ивановича за ней видно не было, но на его
несомненное присутствие указывали робкие попытки попрощаться.
– Да нет, ей хорошо, – пролезла в комнату Наталья. – Вот Оксана и
обрадовалась – расчувствовалась. Ириша сейчас встанет. Ирка, по твоей
просьбе из комнаты Ленусика магнитофон приперли.
– Ну мы пойдем, – заторопилась Анастас Иванович, оттесняя супруга
задом. – Степе пора принимать лекарство…
– При чем тут магнитофон? – спросила я, вставая с кровати.
– При твоем самочувствии. Неужели не дошло? Специально
подчеркнула, так как на соседку нормальные доводы не действуют. Я
думала, они тебя пожалеют и раскланяются, оставив отдыхать, ан нет!
Оксанка сразу собралась, и, если бы я ей не шепнула: «Сидеть!», она бы
уже дома была. Пришлось применить антидовод. Сказала, что ты пришла в
себя и просишь веселья и танцев. Побочное действие баралгина. Результат
налицо. Сейчас вот еще с Димкой душевно поговорю…
– Не надо, – испугалась я. – Он меня заставит обменять квартиру.
– Не говори глупостей. И не перечь специалисту-психотерапевту. Не
такие люди ломались!
Наталья убежала, а я принялась рассказывать Оксане историю нашего
расследования. Некоторые моменты вызвали у нее истерический хохот –
вполне нормальную реакцию нормального человека. Уехала она от нас
поздно. Торопиться было некуда. Свекровь вместе с родителями была на
даче. Я удивилась – в такую погоду? А потом подумала: если в доме тепло
и уютно, дождь за окном не помеха.
Аленка и Славка заявились домой, несмотря на запрет.
– Все правильно, – печально сказал сын, наблюдая за процессом мытья
посуды. – Мы с тобой, Алеха, живем в трудное время, когда некоторые
родители готовы обнести куском собственных детей. Сэкономить на них,
чтобы пустить пыль в глаза нужным людям.
Димка молча вышел на лоджию и вернулся с коробкой.
– Это что? – испугался сын.
– Сэкономленный кусок. – Димка был краток.
– Да разве ж можно все это съесть? – удивилась Алена бисквитному
совершенству.
– А что делать? – развел руками сыночек. – Вот я и говорю: некоторые
родители, но не наши… Алеха! Не стой истуканом. Помоги мамочке с
посудой. Я бабуле всегда помогаю – вылизываю тарелки дочиста. Никаких
проблем с мытьем!
Я долго ждала нравоучений от мужа. Не дождалась. Это слегка
нервировало, поскольку не вписывалось в стандартные рамки.
– Ты поедешь завтра к Корольковым? – заискивающе спросила я у
него.
Он оторвался от какой-то статьи в журнале, задумчиво посмотрел на
меня:
– Пожалуй, неудобно не поехать… Зря ты мне всю правду не сказала.
Листратов решил, что я тебя терроризирую, поэтому ты вынуждена
изворачиваться и лгать. Но сама подумай – есть ли у тебя кто ближе меня?
Детей я не имею в виду.
– Нет, – честно ответила я. А про себя подумала: «Именно поэтому я и
не говорила всю правду».
Воскресенье началось совсем не так, как мы планировали. В десять
часов мы уже были на кладбище. У могилы Ольги плакали все. Кроме
Татьяны. И это было страшно. Даже Наташкин Борис, который толком так
ничего и не понял, прослезился. Голый глиняный холмик без венков и
фотографии выглядел заброшенным: Сергей предусмотрительно очистил
могилу и через полчаса на нее легли два новых венка с траурными лентами
– от сестры и близких друзей. Через неделю сюда добавится новый венок с
надписью: «Любимой Олечке от родных». Его привезет Оксана.
Как оказалось, нам с Наташкой ничего не пришлось объяснять
Танюше. Это сделал Сергей. Ее реакция была на удивление спокойной.
– Я давно поняла, что погибла моя сестра. После разговора с
бабушкиной подругой Ларисой Никифоровной никак не могла успокоиться.
Оля была похожа на меня как две капли воды. Так с чужими людьми не
бывает. Странное состояние… Разум говорит, что Оля погибла, а в душе
все равно живет надежда на то, что это нелепая ошибка – «этого не может
быть, потому что не может быть никогда…». Не волнуйтесь, истерики не
будет. Просто я не смогу больше смеяться…
Помощник прокурора Листратов свое слово сдержал – восполнил
пробелы в изложенной мной истории преступления.
Софья Решетникова действительно ушла от мужа к другому. Пожалуй,
с Юрием Рудольфовичем она слишком перестаралась: он настолько увяз в
науке и заботе о собственной карьере, что забыл, кому всем этим обязан.
Веселой и роскошной жизни не получилось. Софья присмотрела себе
новый мужской объект – состоятельного человека, имевшего свой бизнес.
Но, несмотря на его пылкую любовь, не торопилась бросать мужа – не
девочка, следует убедиться в правильности выбора. А чтобы объект не
выскользнул из рук, родила от него дочь – Галину. Лишь окончательно
уверовав в то, что выбор правилен, собрала все ценные вещи и вывезла на
квартиру к новому мужу. Вопрос, казалось, был решен. Осталось только
сообщить, что она уходит навсегда. Но тут Юрий Рудольфович
взбунтовался и решил досадить уже чужой милой, заявив, что не отдаст ей
дочь. Софья хохотала так долго, что шестилетняя Галочка испугалась. На
всякий случай даже отошла подальше от мамы. Отсмеявшись, Софья сухо
проинформировала мужа, что Галочка не имеет к нему никакого
отношения. У него остается его собственная кретинка, которую он четыре
года назад не захотел отправить к родной матери и дуре-жене.
Почти двенадцать лет Галина прожила в роскоши и неге. Родной отец
любил ее до безумия. Впрочем, как и ее маму. С той лишь разницей, что
маму он еще и ревновал. Примесь кавказской крови время от времени
давала себя знать, последствия сказывались на теле жены. Это волновало
Галочку меньше, чем перспектива оказаться замужем за каким-то дальним
родственником папы. Родственник был страшен до безобразия, очень
самолюбив и в той же степени придурковат. Но отец был упрям.
Материальное благосостояние Галины будет строиться не на роже жениха.
И даже не на его уме, а на деньгах и связях его родителей.
Папу подстрелили накануне восемнадцатилетия Галины. Девочка
обрадовалась свободе, но, как оказалось, преждевременно. Вскоре
выяснилось, что в роскошной квартире, где остались две сиротки,
покойный муж и отец не был даже прописан. В возглавляемом им
кооперативе засели оперативные следственные работники, и ждать оттуда
денег не приходилось. Жених Галины разом поумнел.
Выхода не было. Софья силком въехала к бывшему мужу. Ничего
хорошего из этого не получилось. Выселить ученого мужа вместе с его
замухрышкой дочерью не удалось. Софья с удивлением узнала, что Юрий
Рудольфович имеет большой вес в науке и в реальной жизни. С ним лучше
дружить. Мешало только то, что в свое время помогло, – Галочка была
дочерью другого.
Не долго думая, Софья кое-что вынула из заначки, кое-что продала и
приобрела Галочке однокомнатную квартиру, куда та и выписалась.
Бывшему мужу Софья снова начала доказывать свою незаменимость. К ее
великому сожалению, оказалось, что в одну и ту же воду действительно
нельзя войти дважды. Юрий Рудольфович больше не нуждался в ее
услугах. За ним ухаживала Ольга, а ей помогала соседка.
 Вскоре Софье посчастливилось очаровать пожилого финского
предпринимателя, имевшего собственный завод, где он разводил радужную
форель. Галочке он понравился. Настолько, что она решила, что с ней он
будет более счастлив, чем с мамой. Но у Софьи за плечами был большой
опыт, и она в два счета доказала финну, что девочка просто испытывает
потребность в отцовской ласке, поэтому и тянется к нему… Утроив усилия,
Софья женила на себе сына страны Суоми, годившегося ее дочери в
дедушки, и укатила в Финляндию. Галина приезжала к маме три раза –
исключительно для того, чтобы мстительно порадоваться, глядя на то, как
та работает не только по дому, но и в хозяйстве мужа.
Софья, как ни странно, была довольна жизнью. Она никому не
завидовала – ей никто не завидовал. И возвращаться в Россию не хотела.
Галочка не растерялась – быстро поняла, как, не работая, можно
безбедно прожить. Мамина наука передалась не только опытным, но и
генетическим путем. Каждый попавшийся на крючок обожатель
определенное время считал себя исключительно везучим человеком,
поскольку ему удалось покорить Галину. А ее забота была безгранична –
начиная от витаминных салатов и заканчивая походом к врачам, чтобы
поддержать здоровье любимого. Достаточно вспомнить, сколько их
перебывало на ЭКГ у Наташки. Прозрение наступало потом. Иногда с
помощью битья посуды. Один из таких моментов мы с Наташкой застали.
Когда началась массовая приватизация квартир, Галина поняла, что ее
обделили. Она решила прописаться в квартиру отчима, но он на жалобные
уговоры не поддался. Это было несправедливо. Ни он, ни его дочь никакого
отношения к квартире не имели, поскольку Решетниковыми были только на
бумаге. Это она, Галина, настоящая Решетникова. Ее мамочка додумалась
сохранить первое свидетельство о рождении, сославшись в отделе ЗАГСа
на его утерю: второе было выдано на фамилию Арамян. После смерти
мужа Софья запрятала его подальше, и дочь, поменяв паспорт, снова стала
Решетниковой.
Разговор с отчимом возникал не один раз, но результат оставался
неизменным. В последний раз ссора перешла все границы. Не ясно, что там
произошло на самом деле – свидетелей не было. Галина утверждает, что
защищалась. Едва ли. Ведь она сбегала на кухню и, вернувшись с ножом,
нанесла им отчиму удар в грудь. Так, чтобы при этом видеть выражение его
лица. А потом убежала, предварительно стерев отпечатки пальцев с дверей.
Стирать их с рукоятки ножа не было необходимости – она
предусмотрительно обернула ее кухонной тряпкой, которую потом
прихватила с собой и выбросила по дороге. Она торопилась: вот-вот
должна была заявиться Ольга. Дверь в квартиру Галина предусмотрительно
оставила открытой…
Ольгу арестовали. Самое интересное, что в ходе следствия
проверялась и версия возможной причастности к преступлению
Решетниковой Галины. Но у нее имелось алиби. Ее, оказывается, вообще не
было в городе. И подтвердил это чиновник, облеченный высоким
государственным доверием. Только при повторной проверке материалов
уголовного дела по вновь открывшимся обстоятельствам алиби оказалось
липовым. Бывшему государственному чиновнику уже нечего было терять,
и он поведал следователю чистую правду: пошел на поводу у смазливой
стервы, казавшейся такой невинной и несчастной. Тем более что истинная
убийца вроде бы была установлена.
Галине не составило большого труда перевести квартиру отчима на
себя. Но жить в ней она не смогла – ей постоянно мерещился покойный.
Своя, однокомнатная, тоже не устраивала: слишком мала. А потом пришло
решение поменять Санкт-Петербург на Москву – подальше от неприятных
воспоминаний. Для этого она задействовала однокомнатную квартиру, а
трехкомнатную выгодно сдала на длительный срок. Жизнь складывалась
прекрасно, пока очередной меценат, за которого она даже официально
вышла замуж, не обанкротился и денег на оплату долгов у него не хватило.
Кредиторы, не долго думая, в счет частичного погашения долга вынудили
Галину пожертвовать им свою квартиру. После всех неприятностей она
решила вернуться в родной город.
Возвращение радости не принесло. От соседки, тети Зои, узнала, что
Ольга освободилась. Заезжала к ней и забрала кое-что из вещей своего
отца, которые тетя Зоя в тот страшный день, предвидя последствия, спасла
для нее до приезда милиции. Ценного там ничего, кроме магнитофона, не
было, но Оля им очень обрадовалась – все-таки память… Живет она в
Москве. На днях звонила, сказала, что знает, кто убийца. Магнитофон
помог.
Галина похолодела. У отчима действительно была привычка
надиктовывать свои статьи на магнитофон…
В тот же день Галина поехала в Москву, возобновила несколько старых
связей. Одновременно оплатила стоимость двухкомнатной квартиры в
Бутове – дом был почти готов к заселению. Всеми правдами и неправдами
ей удалось выяснить об Ольге все. Только она не ожидала, что та поселится
у нее под самым носом со своим то ли мужем, то ли любовником. Такое
соседство было опасным. Следовало быстрее от нее избавляться. Вместе с
Михаилом – тот, похоже, развернул бурную деятельность в целях
оправдания этой стервы.
Галина покидает квартиру в Бутове, устраивается на съемной.
Флиртует с одним из холостых друзей Михаила. Через него устраивает
поездку на рыбалку и якобы для того, чтобы не чувствовать себя неловко в
мужском обществе, просит своего ухажера уговорить Михаила взять и его
подругу. В последний момент «заболевает». Рано утром, прихватив
охотничье ружье приятеля, едет к месту рыбалки. Выбирает подходящий
момент и стреляет в Михаила. Занятия в тире не прошли даром – Михаил
убит выстрелом в голову. (Убрать заодно и Ольгу не позволили
обстоятельства.) После этого Галина сразу же уезжает. На обратном пути с
удовлетворением отмечает, что вызванная ею Оксана торчит там, где ей и
положено, по ее, Галининому, плану.
Скорее всего, она предприняла не одну попытку избавиться от Ольги.
Измученная переживаниями по поводу гибели Михаила, женщина все же
почувствовала опасность и, скорее всего, поняла, что эта опасность исходит
от Галины. Но не было доказательств. Она не знала, кому Михаил поручил
разобраться с ее делом и передал копию кассеты, поэтому боялась
обращаться к друзьям Михаила. Его смерть не была несчастным случаем,
хотя виновного не нашли. Теперь кто-то преследовал и ее. Примерно в это
время она получила сведения о родной сестре. Не до конца веря своему
счастью, Ольга написала Татьяне письмо, где объяснила свою ситуацию.
Вложила письмо в бандероль с оригиналом кассеты, зафиксировавшей
последние часы жизни Решетникова Юрия Рудольфовича, и отправила по
почте. В конце письма сообщила, что последнее время боится выходить из
дому и просит сестру приехать к ней. В почтовом ящике Корольковых
оперативники нашли извещение об этой ценной бандероли. Отправив ее,
Ольга испугалась: они с Татьяной так похожи! А что, если преследователи
перепутают их, нападут на сестру? И, уже не боясь за свою жизнь,
выскочила из дому…
Результат экспертизы злополучной конфеты, которую отобрал у меня
Листратов в день сведения счетов, подтвердил наличие в ней стрихнина –
средства для борьбы с крысами. Это глубоко меня оскорбило. Ладно бы уж
цианистый калий – от него погибло столько достойных людей. Целую
неделю я не могла смотреть на сладости. Потом пришла мудрая мысль – а
чего на них смотреть. Их надо уничтожать, получая при этом удовольствие.
К сожалению, Галина не призналась в том, что конфетный сувенир был
презентован именно ею и предназначался именно для меня. Ее отпечатков
пальцев на нем обнаружено не было. Зато я облапала упаковку со всех
сторон.
 А Татьяна действительно разучилась смеяться. Так же, как когда-то ее
бабушка. Иногда на лице Танюшки мелькает грустная улыбка, но от нее
становится не по себе. Надеемся, что со временем жизнь возьмет свое.
Месяц назад у Корольковых родилась дочь. Назвали ее Оленькой. Протесты
родных и близких, считавших, что нельзя давать детям имена умерших
родственников, поскольку они несут негативный отпечаток судьбы,
действия не возымели. Татьяна твердо возразила: «Все люди – братья. В
таком случае род человеческий давно бы уже угас».
Оксанка свихнулась: сама занялась вопросом обмена двух
однокомнатных квартир Корольковых, довела маклера почти до
самоубийства, но все-таки выменяла им трехкомнатную квартиру в доме,
находящемся рядом с ее собственным. Подозреваю, что ей тайком
пришлось раскошелиться. Наверное, Олюшка, как называет малышку
Оксанина свекровь, никогда не узнает, что обе они совсем не родные ей
люди.
Может быть, это и не очень хорошо, но мы с Наташкой нечасто бываем
у Корольковых. Реже, чем у Оксаны и Анны Кузьминичны. И не из-за
перемены, произошедшей с Татьяной. Просто боимся служить
напоминанием о трагедии. Димка говорит – просто комплексуем. Ну и
пусть говорит.
Сергею опять увеличили зарплату. Наташка время от времени
напоминает его шефу, что фирма «Электра-плюс» будет процветать ровно
до того момента, пока ее не покинет С. А. Корольков. Судьба у нее такая…
Денег за свои прогнозы подруга не берет. Из принципа.
Галку приговорили к длительному сроку лишения свободы. Ее
дальнейшая судьба нам абсолютно неинтересна. Усиленно стараемся
вообще забыть об этой кобре. Не позволяет Дмитрий Николаевич – мой
муж. При каждом удобном случае обвиняет меня и Наташку в редкой
способности изворачиваться. Вполне серьезно уверяет, что ложь нам очень
дешево обходится, поскольку берем мы ее напрокат.

Прошло уже довольно много времени, когда Димка вытащил откуда-то

большой пластиковый пакет. С вопросом: «Эт-то что такое?» – он
вытряхнул оттуда две написанные маслом картины в красивых резных
рамках.
– Ты это украла, – постановил муж. – Такие работы стоят дорого.
Писалось с натуры, и работал профессионал.
– Это не профессионал, – просипела я осевшим голосом. – Это Шурка,
дочь графа Монте-Витьки из Таложни.
 – Опять сочиняешь?
Его замечание обидело меня.
– Не имею привычки врать без нужды и меры. Перед отъездом
девчушка сунула нам в машину пакет, сказав, что это ее работы, а граф, в
смысле отец, делал рамки. А я за всеми этими хлопотами про пакет забыла!
– Сколько лет этой девчушке?
– Лет пятнадцать, не больше. Она еще учится в школе.
– У меня пациент есть, преподает в Строгановке. Надо будет ему
показать. Судя по всему, твоей Шурке придется переезжать в Москву. А
рамки тоже хороши. Неужели граф алкоголик?
Я, не колеблясь, подтвердила. А про себя подумала – воистину
мастерство не пропьешь…
Мы молча, как зачарованные, смотрели на полотно.
Солнце освещало дом Танюшиной бабушки, отражалось в окнах.
Воздух был осязаем. Готова поклясться, что я ощутила запах лета. Крыша
дома еще покрыта старой дранкой. И стоял он, умудренный долгим
жизненным опытом, чуть-чуть покосившись, изумленно радуясь новому
летнему денечку. Кокетливые березки дразнили его своими тонкими
ветками. И неудержимо манил к себе зеленый луг за домом, ограниченный
тонкой полоской леса.
Эту картину я оставила себе.