о.

Инцидент со Стрипайтисом в Вингилос-Алина был широко известен не только в

приходе Калнынай, но и во всей округе. Люди смотрели на эти бои по-разному.
Преданные поклонники духовного мира, долго не думая, решили, что если священник так
сделал, значит, так надо. Некоторые, особенно женщины, откровенно радовались: хоть
это священник! Выгнал пьяниц из кабака, да и всё! И то, что он избил ту блудницу-
разбайнику Андрея Пиктупиаса, ему на пользу: таких людей наказывает сам Бог.
Однако другие резко раскритиковали поступок священника: пусть священник учит в
храме с кафедры, через исповедь и добрый пример, но ходить в кабак драться с
мальчиками священнику не годится. Ведь чтобы убить человека наповал, нужно очень
многого! И еще неизвестно, что с ним будет... Голова у него пробита, мозг
поврежден, он будет тяжело болеть. Недовольство было еще больше, потому что все
чувствовали, что Стрипайтис начал борьбу не из-за христианского рвения, не из-за
трезвости, а из-за лавочных дел, желая отомстить своему врагу - тем, кто настаивал
на созыве собрания крестьян. Особенно возмутился сам Вингилас и его сторонники. Он
и свидетели даже написали жалобу и передали ее самому епископу, говорит он. Пионеры
и циклики подняли голову и уже заранее были рады избавиться от священника-
публициста. В газете пионеров появилась безобразная переписка, где драки и все
настоящее и фальшивое о. Несправедливость Стрипайтиса.
Атмосфера в доме приходского священника была напряженной. Пастор боялся, что и
в этом случае цицилики не начнут его ловить. И начинать надо было вот с того
магазина, друзей и боев! Васарис тоже чувствовал себя пассивным участником этого
скандала. В первые дни после этого ему пришлось появиться в церкви. И когда он
услышал во время исповеди грех, что «я плохо говорил о священниках» или «я обиделся
на духовных наставников», он сам чувствовал себя виноватым и не знал, что сказать
такому кающемуся; он уже не мог ругать за такой «грех». Сам Стрипайтис старался не
обращать внимания на эту «историю», которую считал незначительным эпизодом
общественной работы.
- Плевать на весь шум, который производят цицилики! - он сказал. - Тут большое
дело, что пьяный мальчик при падении сломал себе затылок! Виноват ли я, если
безобразие лишило меня возможности выпрямить ноги?.. Я ничего не боюсь... И дураком
был бы епископ, если бы выслушивал все жалобы трактирщиков.
- Госпожа, вы вызвали скандал на всю Литву, - пробормотал пастор. Из-за вас
могут пострадать невинные люди. Я слышал, что учитель уже подсматривает, сколько
пшеницы я намолотил и какую зарплату будет платить рабочему. Ну, ничего хорошего из
этого не выйдет...
Сам Стрипайтис все больше тревожился на душе. Что «ничего хорошего из этого не
выйдет» — и это становилось ему с каждым разом все яснее. И еще раз он обратился к
Вазари:
- Знаешь, брат, меня начинают раздражать все эти наговоры и слухи о магазине. В
следующее воскресенье я объявлю, что созываю собрание через неделю. Возьмите на
себя смелость выйти к доске. И, возможно, мы выберем председателя. Я останусь
простым менеджером или, для многих, максимум кассиром.
Но Васарис категорически отказался:
— Я приду на встречу. Но меня ни в коем случае не изберут в правление. Я
чувствую себя совершенно неверным в этих вопросах.
- Какого черта ты здесь? - разозлился Стрипайтис - Фасолью слюни пускать?
Очереди виноваты? Почему ты все-таки пошел к священникам?
Но уже в тот же день Стрипайтис вновь был вынужден обратиться к Васарису и
попросить о помощи. Днем, как только священники встали из-за стола, вбежала Юле и
объявила, что пришла принять больных. В тот день настала очередь Стрипайтиса, и он,
разволновавшись и по обыкновению сокрушаясь, что конца этим больным не будет, вышел
в прихожую спросить, кто больной, где и как.
В передней он увидел неуклюжего человека, одетого в шерсть, и сразу узнал
старика Пиктуписа. Нехорошее предчувствие охватило о. Сердце Стрипайтиса, когда
старик согнул спину и поцеловал ему руку. Но он тут же подавил свое плохое
предчувствие другой мыслью. Злодеи славились на всю округу драками и раздорами.
Может быть, старик содрал свой боб, а она из-за большего скандала потребовала у
священника святые таинства.
- Ну, родители, разве вы не насолили Бобу, придя сюда и побеспокоив нас?
 Подлец стоял, опустив голову, и, даже не взглянув на священника, сказал:
- Прости, духовник, нет боба... Мой сын сейчас умрет...
- Что такое, сынок? - Стрипайтис снова попытался закрутиться.
- У меня дома только один, духовник... Андрюс...
- Это для тебя самое красивое! Был человек, похожий на дуб. Он любил напиться и
напиться... Что это за болезнь?
- Ты это уже знаешь, духовник. С того воскресенья. Когда его привезли с
проколотой головой, это не сработало. Бродил, кричал... Мотька выгнала священника.
- Иди почини лошадей, - сломленным голосом приказал священник. Сам Стрипайтис
прошел в номера.
Давно он не чувствовал себя так неуютно, как тогда. Отвезти его с таинствами к
умирающему Андрею Пиктупиасу, которого он избил?... Что он ему скажет, как заставит
его пожалеть о своих грехах, какого покаяния он потребует? Нет, эту ситуацию не
поднимал о. Стрипайте совесть. И он постучал в дверь Вазари.
«Знаешь что, брат, — сказал он, поправляясь, — отведи меня сегодня к больному».
Злодей прибыл. Мой сын болен. Вы сами понимаете, что мне некомфортно за рулём...
Сейчас, конечно, на меня сваливают...
Февраль съежился, как еж перед опасностью. Он знал, каким кающимся был этот
смуглый мальчик. Его исповедь и кощунственное Причастие застряли в памяти молодого
священника, как сценарий. Он инстинктивно встряхнулся и избежал вторичного
погружения в это жуткое сознание, и то перед лицом смерти! Но выхода не было.
Стрипайтис, конечно, не мог водить машину. С тяжелым сердцем Вазари отправился в
церковь, чтобы причаститься, освятыми елеями для последнего помазания и всеми
необходимыми вещами.
До Пиктуписа было около 5 километров, а дорога заняла час. Лошади были
маленькие, и с ночи шел дождь. о. Вазари, укутавшись в плащ от порывистого
западного ветра, мысленно повторял обряды посещения больных и размышлял о различных
возможностях этого визита. Одна из возможностей заключалась в том, что пациент
умрет к тому времени, как он уедет. От этой мысли в груди священника полегчало, что
ему не придется исполнять тяжелую обязанность, но и сердце его наполнилось ужасом,
вспоминая помощь больного и ужасную причину его болезни.
Наконец оно прибыло. Когда женщины увидели, что священник уже в деревне, они
побежали во двор Пиктупии, чтобы встретиться со Святым. Помимо христианских чувств,
их привлекало еще и большое любопытство, потому что больной был необыкновенный и не
был о. Придет ли Стрипайтис, чтобы подготовить его к вечной жизни? Двор был полон
людей. Когда священник появился у ворот, все упали на колени и запели «Да
поклонятся Святейшим Таинствам».
о. Вазарис еще не привык посещать больных и теперь впервые пришел к
тяжелобольному человеку. Ощущение, что пациент серьезно болен, можно было
почувствовать, как только вошел во двор. Об этом свидетельствовало большое
количество собравшихся людей, их взгляды, выражение лиц и все то напряженное
настроение ожидания, которое взрывалось, когда они падали на колени и пели
священную песнь.
Священник вышел из кареты и взволнованно пошел в сарай. Старушка Пиктупене
встретила его на коленях и открыла дверь. Священник, говоря «Pax huic domui» ,
окропил святой водой. Комната была темная и низкая. Перед ним, на покрытом белым
столом, стоял деревянный крест и горели две свечи. Священник приложил Причастие,
масло и знаком дал знак оставить его наедине с больным. В углу стояла кровать, на
которой лежал мужчина с перевязанной головой. Отец Васарис с трудом узнал его. Он
был спутанным, черно-зеленым, с небритой коричневой бородой. Лежа на высоких
каблуках, с перевязанной головой, с закрытыми глазами и запавшим лицом, он уже был
похож на мертвеца.
Священник подошел к скамейке и сел, чтобы начать исповедь. Но больной не
двигался. По его дыханию можно было сказать, что он спит. Что делать? Проснуться?
Но сам священник боялся будить больного. Он открыл дверь и позвонил матери.
- Больной давно спит?
- С полудня, жрица. Отец уже ушел, когда он заснул. Весь день он стучал и
бродил... Андриау!.. Андриау!.. - стала она будить сына, - пришел священник с
Пресвятой. Говори об этом, малыш!
 Андрюс затрепетал ресницами, но было видно, что он не понимал, что с ним
происходит. Он огляделся вокруг, но ничего не сказал.
- Посмотри, малыш. Священник пришел с Пресвятой, — повторила мать, махнув
рукой.
Священник снова попросил оставить его наедине с больным и придвинулся поближе.
Но больной молчал. Как с ним разговаривать, что ему говорить? Все формулы
ежедневной исповеди казались здесь незначительными и неуместными. Здесь нужно было
глубокое, искреннее, убедительное, но и авторитетное слово. Вот где проверка
талантов и священнического рвения священника! Здесь нужно было апостольствовать,
здесь нужно было найти ключ к сердцу грешника.
Священник Васарис начал говорить:
- Слушай, брат. Я пришел помочь тебе. Вы серьезно больны. Даст Бог, ты
выздоровеешь. Но все же готовьтесь. Исповедуйтесь, причащайтесь с чистой совестью,
чтобы можно было полностью отдать себя воле Божией...
Он говорил и чувствовал, что то, что он говорит, не то, что должно быть. Эти
слова были ему чужды и так неубедительно звучали в его устах. Так могли ли они
повлиять на кающегося? Больной мрачным взглядом посмотрел на священника и прошептал
единственное слово:
- Я не умру...
- Откуда ты знаешь, брат, что ты не умрешь? Не сегодня, завтра мы все умрем. Не
ждите последнего часа. Расскажи мне, какие грехи ты помнишь. А может, переходные
признания были нехорошими? Вы получили освобождение в прошлый раз?
- Я не умру, - повторял больной, - я не хочу...
- Все равно попробуй. Давно ли вы были на исповеди?
- Не знаю...
- Вы получили освобождение?
- Не знаю...
- Священник разрешил вам причаститься?
Лицо больного исказилось, и он крепко стиснул зубы.
Отчаяние охватило священника Вазари. Что будет? Нужно ли так возвращаться,
ничего не выиграв? Он слышал, как священники говорили, что едва ли найдется упрямый
человек, который при тяжелой болезни, а особенно перед смертью, не мог бы
поколебаться и обратиться к Богу. Вам просто нужно заплатить. Итак, о. Вазарис,
желая завоевать расположение больного, стал расспрашивать о его болезни.
- Что у тебя болит, брат? Голова? Очень больно? Я подожду. Ты подумай и
расскажи мне, что ты помнишь.
Но глаза мальчика вдруг сверкнули гневом, и он даже заскрежетал зубами.
- Все-таки я ему не отдам... Он обо мне упомянет... - пробормотал он,
нахмурившись.
- Кому не отдашь?... Кто об этом упомянет?...
- Большое дело, что он священник!.. Да мне все равно... Если он будет драться,
то он возьму это...
- О чем ты говоришь? - кричал испуганный Вазари. - Лежишь на смертном одре и
думаешь о мести? Христос повелел дать врагу своему, и сам дал. Предоставьте Богу
судить других и позаботьтесь о себе.
Он снова почувствовал, что говорит неубедительно, и замолчал, увидев, что
больной начинает волноваться и злиться. Кровь била ему в лицо, глаза горели
нездоровым жаром, он тяжело дышал и нервно сжимал кулаки. о. Вазари с растущей
тревогой следил за своим кающимся, опасаясь, что он снова уйдет.
«Успокойся, успокойся», — повторил священник. - Можете ли вы выпить немного
воды?
Но мальчик уперся руками в края кровати и сел. Он целый час смотрел на
духовника и вдруг придержал его за грудь. о. Стрипаит.
- Ах, не дам!.. Вы меня обыграли!.. Дивиденд!.. Джон, бей по бутылке!.. Мужики,
держитесь! - кричал он, все сильнее и сильнее впиваясь когтями в хитон и рясу
священника.
- Люди!.. Помогите!.. - крикнул испуганный священник. Дверь открылась, вбежали
родители и соседи и с большим трудом уложили больного обратно на кровать. Двум
мужчинам пришлось держать его за руки, пока он медленно не утих.
 — Он часто так бродит, жрица, — сказала мать. - Нельзя забывать священника
Стрипайтиса. Он угрожает отомстить, и этого достаточно. О Боже, Боже!.. Молчи о
нас, грешных!..
Об исповеди при таких обстоятельствах не могло быть и речи. Но мать
забеспокоилась:
- А как насчет таинств, жрица? Бедняк может умереть...
Но священник замялся:
- Это невозможно, матушка... Он не хотел исповедоваться, он не епитимью... -
Увы, жрица, он просто такой. из тепла. Только теперь ему в голову пришла такая
оплошность. С утра он сам позвонил священнику. Он также хотел исповедоваться и
получить последнее Помазание.
о. Вазари, хотя и сомневался в расположении кающегося, тем не менее решил
даровать ему отпущение грехов subconditione . Больной теперь лежал совершенно
спокойно, с закрытыми глазами и тяжело дыша. Неизвестно, слышал ли он слова
священника и шаблонное ворчание, которое он прочитал из «Ваде мекум».
Он также дал последнее Помазание. Священным маслом он крестился на глазах,
ушах, носу, рту, руках и ногах, произнося сакраментальную формулу, в которой
молился, чтобы Бог простил грехи, совершенные этими органами. Больной все время
лежал неподвижно. Все делалось очень аккуратно, чтобы он больше не начал шуметь.
Священник не причащал его и радовался в душе, что, забрав себе Святые Дары, избежал
общения с родителями и соседями больного. Он кратко выразил надежду, что пациент
выздоровеет и ему не придется второй раз вызывать священника.
Возвращаясь назад, о. Февраль был погружен в печальные размышления об этом
визите и вообще о пастырской работе в Калнынайском приходе.
Было уже совсем темно. Лошади рысью тащились по грязи дороги, карета двигалась
вперед медленно, скучно. В сердце молодого священника при этом было пусто. Эта
важная поездка к больному, куда он прибыл с такой тревогой, закончилась полной
неудачей, поражением. Больной отверг его, осквернил его, не проявил никаких
признаков покаяния, и он дал ему развязывание и таинство последнего миропомазания.
Он не мог поступить иначе, ну и что? Это была простая формальность, пустая,
незначительная. Он не тронул совесть и сердце больного, не примирился с Богом, не
приготовил его к смерти. Кто виноват? Настойчивость пациента? Тяжесть заболевания?
Дерзость стриптизерши? Неспособность его, духовника? Все вместе. Наконец, кто бы ни
был виноват, эта неудача тяжелым камнем упала на грудь молодого священника.
Столкнувшись во второй раз с этой непросвещенной совестью, с этой бесконечной
нравственной нищетой, о. Февраль почувствовал всю тяжесть и ответственность своего
призвания. И перед ним снова встал насущный вопрос: буду ли я продолжать?...
Пастырская работа в темном угловом приходе потребует всех его сил, всего его
времени. Священник сопровождает человека от рождения и до смерти, на протяжении
всей жизни. Будет ли он, поэт Вазарис, товарищем или вводящим в заблуждение?...
Законы, традиции и обычаи Церкви установили несколько форм пастырского попечения.
Совершение таинств, службы, проповеди, катехизация, посещение приходов – все это
формы апостольской деятельности.
Когда он еще учился на высших курсах семинарии, он не раз замечал и теперь
совершенно ясно испытал, что формы эти очень часто были пустыми или с таким
содержанием, которое не соответствовало мысли Церкви. Таинства совершаются наспех,
службы без благочестия, проповеди — ох уж эти проповеди! Это публичное осквернение
Евангелия и Слова Божьего с кафедры! Какие убожества и вздор можно услышать в
литовских церквях!.. Катехизис поверхностен и непедагогичен. В семинарии обучали
различным методам катехизации, но применять все это на приходе «некогда». Посещение
прихода превратилось в унизительное Рождество и делается не с целью узнать духовно-
нравственное состояние прихода, а с целью выбрать еще Рождество, заработать денег,
пировать.
Размышляя о таких мыслях, молодой священник Вазарис впервые почувствовал в
своем сердце гневное чувство не только на священника-земледельца, социального
работника и политика, но и на всю касту в целом, не исключая даже себя.
- Чем я лучше их, - подумал он про себя. - Ведь я хотел быть не столько
священником, сколько писателем, поэтом. Иногда я даже не чувствую себя священником.
Меня восхищает свобода поэта, мир, женщины... Как мне добиться успеха в пастырской
работе?...
Мысль о том, что он может стать священником неудачников, не раз приходила ему в
голову, и он не мог найти закрепиться в себе, чтобы победить эту мысль.