Masterson Poisk Realnogo YA 978 5 7312 0913 7

СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ:
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
James F.
MASTERSON
SEARCH FOR THE REAL

SELF
Unmasking The Personality Disorders
Of Our Age
Free Press
1990
Джеймс Ф.
МАСТЕРСОН
ПОИСК РЕАЛЬНОГО Я
Личностные расстройства нашего

времени
2-е издание, электронное
Инcтитут общегуманитарных
исследований
Москва
2023
УДК 159.972
ББК 88.3
М32
Научный редактор Влада Кислюк
Мастерсон, Джеймс Ф.
М32 Поиск реального Я. Личностные расстройства нашего времени / Дж. Ф. Ма-
стерсон ; пер. с англ. А. Багрянцевой. — 2-е изд., эл. — 1 файл pdf : 296 с. — Мо-
сква : Институт общегуманитарных исследований, 2023. — (Современная пси-
хология: теория и практика). — Систем. требования: Adobe Reader XI либо
Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10". — Текст : электронный.
ISBN 978-5-7312-0913-7
Личностные расстройства — пограничные, нарциссические и шизоидные — стали
классическими психологическими проблемами нашего времени. Люди с такими наруше-
ниями внешне успешны и обаятельны, и это сбивает с толку их коллег, родственников и
партнеров, а нередко и психологов. Эта книга поможет читателю понять таких пациентов.
В ней описывается развитие и функционирование здорового реального Я, а затем пока-
зывается, что может пойти не так. Автор приводит множество случаев из практики и
демонстрирует, как ложное Я ведет себя в личных и рабочих взаимоотношениях. Также
в книге содержатся описания методов лечения.
УДК 159.972
ББК 88.3
Электронное издание на основе печатного издания: Поиск реального Я. Личностные расстройства

нашего времени / Дж. Ф. Мастерсон; пер. с англ. А. Багрянцевой. — Москва : Институт общегумани-
тарных исследований, 2022. — 296 с. — (Современная психология: теория и практика). — ISBN 978-
5-88230-490-3. — Текст : непосредственный.
В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты автор-
ских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.
ISBN 978-5-7312-0913-7 © James F. Masterson, 1990

© ИОИ, перевод, издание на русском языке 2022
Предисловие
П оиск смысла – это стремление выразить свое реальное Я.

В данной книге мы поговорим о том, как реальное Я начи-
нает формироваться в самом в раннем детстве, каковы его воз-
можности, как человек определяет свое Я, соотнося это с теми
испытаниями и экспериментами в своем окружении, которые по-
зволяют ему обрести истинную гармонию с внешним миром бла-
годаря соответствующей работе и близким отношениям.
Говоря о поисках реального Я, мы также прежде всего имеем
в виду тех людей, у которых нарушено реальное Я, кто не в состо-
янии соответствовать требованиям собственного окружения и
в этой связи вынужден прибегать ко всевозможным саморазру-
шительным моделям поведения – что еще раз подтверждает лож-
ное Я, – которые защищают его от негативных ощущений. И все
это достигается ценой осмысленной и полноценной жизни. Лож-
ное Я, неспособное к экспериментам, вызывает у человека недо-
статок самоуважения к себе, поскольку он вынужден довольство-
ваться ригидным, деструктивным поведением, избегая при этом
всевозможных жизненных трудностей на своем пути. В результате
чувство неудачи, утраченные надежды, несбывшиеся мечты и от-
чаяние – вот неизменные спутники такого человека.
Эти поведенческие паттерны – которые называются расстрой-
ствами личности, – не только все чаще встречаются сегодня среди
людей, обращающихся за профессиональной помощью, но и от-
ражают главные психологические темы в американской культуре
в целом: страх быть покинутым, акцент на Я, вплоть до исключе-
ния других людей, трудности в личной жизни и творчестве, а так-
же проблемы с утверждением реального Я.
Подобные расстройства личности раньше считались неизлечи-
мыми. Но сейчас уже виден свет в конце туннеля благодаря новым
терапевтическим перспективам в области клинических исследо-
ваний, которые значительно улучшают эффективность психоте-
рапии: многие проблемы удается полностью разрешить, а другие
– значительно проработать. В настоящей книге рассказывается
5
Джеймс Ф. Мастерсон
об этих довольно распространенных проблемах нашего времени,

показывается, как и почему они возникли, как они выглядят и как
психотерапия помогает справиться с ними.
Психологические проблемы (у некоторых людей они домини-
руют и мешают нормальному функционированию, и до какой-
то степени все мы сталкиваемся с этим) – заключаются именно
в проблемах развития. Так что в первую очередь работать нуж-
но именно с этим, чтобы возникло здоровое реальное Я. Только
решив эти вопросы, мы сможем сфокусироваться на способно-
стях, необходимых для здорового роста и адаптации к жизненным
вызовам и возможностям. Только имея твердую почву под нога-
ми и сильное реальное Я, мы можем находиться с другими, разде-
ляя с ними свою жизнь. Это и есть здоровые, непосредственные
формы выражения наших глубочайших потребностей и желаний,
и именно это позволяет нам получать удовлетворение и находить
смысл жизни.
Описание Уинстоном Черчиллем внешней политики Советско-
го Союза, как чего-то загадочного и таинственного одновременно,
как нельзя лучше отражает клиническую дилемму работы с людь-
ми, чье реальное Я является серьезно нарушенным, а в их жизни
доминирует именно ложное Я. Прежде чем мы научились пони-
мать личностные расстройства так, как мы понимаем их теперь,
мы имели возможность десятилетиями наблюдать их в психоте-
рапии, когда пациенты описывали эти симптомы, делясь с тера-
певтами и консультантами своей тягостной жизнью, проблемами
и неудовлетворенностью. Совершенно запутавшиеся и неуверен-
ные в себе, они рассказывали различные истории из собственной
жизни, которые были непонятными и парадоксальными, непосле-
довательными и противоречивыми.
Не только наши пациенты испытывали замешательство, но
и мы тоже. Даже у одного только пациента мы могли наблюдать
множество запутанных, противоречивых симптомов. Чтобы как-
то скрыть наше собственное замешательство, мы стали называть
этих пациентов «пограничными», потому что они были более на-
рушенными, чем невротики, но не настолько, чтобы их можно
было отнести к категории психотиков. Эти пациенты находились
на грани, где-то посередине. И хотя это не совсем академичное
6
Поиск реального Я. Личностные расстройства нашего времени
определение представлялось вполне подходящим с точки зрения

описания, на самом деле оно больше говорило о непонимании дан-
ного предмета, нежели о том, что именно было не так с конкрет-
ным пациентом.
Итак, поскольку о пограничных и нарциссических расстрой-
ствах было известно крайне мало, неудачи в лечении были вполне
обычным делом. Среди путаницы, связанной с данной категорией
пациентов, единственный вывод, который можно было сделать, –
это то, что пациенты не могли выздороветь. Клинические исследо-
вания также не открывали ничего нового. А систематических ис-
следований тогда не существовало вообще.
Временами мы могли видеть определенные улучшения и изме-
нения у наших пациентов, а в других случаях ни мы, ни они не
могли сдвинуться с места. Терапевт мог наблюдать быстрое ис-
чезновение серьезных симптомов у пациента – тот соприкасался
с реальностью; а потом это сменялось неким причудливым отре-
агированием или аддиктивным поведением. Одного только фак-
та противоречивости симптомов было достаточно для того, чтобы
клиницист мог диагностировать у пациента пограничное или нар-
циссическое расстройство личности. Но данный диагностический
подход, основанный на симптомах, вводил в заблуждение, по-
скольку тогда акцент делался на наиболее странных, парадоксаль-
ных и поверхностных аспектах расстройства. Чтение соответству-
ющей литературы о пограничных пациентах давало нам больше
информации о данной проблематике для терапевтов, чем о самом
пациенте, страдающем пограничным расстройством личности.
Видение данной проблематики специалистом было обусловле-
но его собственным опытом и уровнем подготовки. Психиатры
с фокусом на клиническом описательном подходе были склонны
к использованию всевозможных ярлыков, допуская, что проблема
может быть той или иной формой шизофрении: зарождающаяся
шизофрения, латентная шизофрения, амбулаторная шизофрения,
псевдоневротическая шизофрения и хроническая недифференци-
рованная шизофрения. Другие терапевты предпочитали следую-
щие определения: тяжелое хроническое личностное расстройство,
тяжелое хроническое расстройство характера и нарциссическое
расстройство характера. С другой стороны, аналитики, работа-
7
ющие в парадигме классической теории инстинктов с акцентом

на Эдиповом комплексе, рассматривали проблему как невроз, воз-
никающий на эдиповой стадии – в возрасте примерно четырех или
пяти лет, – и относились к ней соответственно. Существующие ме-
тоды лечения – интерпретация бессознательного – не отвечали
потребностям пациентов в терапии, и поэтому лечение оказыва-
лось неэффективным. Эти трудности все больше укрепляли про-
фессионалов в мнении, к которому они постепенно стали прихо-
дить: пограничные пациенты не поддаются лечению. В сущности,
эти пациенты оказались между молотом и наковальней – между
описательным подходом психиатрии и классическим аналитиче-
ским подходом. Поскольку для них не было эффективного лече-
ния, терапевты, как правило, рекомендовали только поддержива-
ющую терапию.
Такое негативное отношение к проблемам успешного лечения
пограничных и нарциссических пациентов сохраняется и по сей
день во многих областях, где терапевтам пока еще недоступны
новейшие открытия. В непрофессиональных кругах и в сред-
ствах массовой информации такое отношение повсеместно, что
в общем-то и стало одной из главных причин написания данной
книги. Не все, но многие пациенты, при условии надлежащей те-
рапевтической поддержки, вполне могут преодолеть проблемы
развития, и тогда станет возможным появление их реального Я.
Совершая первые шаги в профессии, я работал с подростками
в стационаре, но тогда я еще не знал, что именно это позволит
мне прийти к пониманию истоков и первопричин погранич-
ных и нарциссических проблем, а также отыскать эффективные
пути их решения. В самом начале, когда меня настолько заин-
триговала эта пограничная дилемма, по счастливой случайно-
сти я оказался в эпицентре двух взаимодополняющих исследова-
тельских экспериментов: работы Малер о раннем формировании
нормального Я в ходе наблюдений за отношениями между мате-
рью и ребенком, а также моих собственных наблюдений в рабо-
те с пациентами-подростками (описание и наглядная демонстра-
ция проблем того же самого естественного процесса развития).1
Совокупность этих наблюдений позволила мне приоткрыть глав-
ную завесу этой тайны.
8
Окончательный же прорыв произошел благодаря теории объ-

ектных отношений, теории раннего доэдипального развития лич-
ности и связанных с этим теорий. О своих выводах я говорил
в статье, в которой эти три направления, наряду с вкладом других
исследователей в данной области, удалось интегрировать в идею о
том, что пограничное расстройство личности вызвано задержками
развития реального Я в доэдипальной фазе. Эта статья была пред-
ставлена на симпозиуме 1975 года в честь Маргарет Малер. Я был
уверен, что наконец-то разгадал эту тайну – по крайней мере для
себя, – и теперь будет совершенно иное видение пограничной пси-
хопатологии. Стереотипы восприятия – неправильное отношение
к пограничным пациентам на протяжении долгого времени – уда-
лось преодолеть.
Новый подход включал в себя два существенных изменения
моей позиции. Во-первых, изменение описательного подхода на
психодинамический. Меня больше не удовлетворяла работа с пог-
раничными пациентами только с точки зрения их текущих симп-
томов. Я хотел глубже узнать эти симптомы и попытаться разо-
браться с ними на психодинамическом уровне: понять, где возник-
ла проблема и как она развивалась с течением времени. Во-вторых,
изменился сам фокус: с эдипальной стадии на доэдипальную ста-
дию – критическую фазу развития, где и следует искать главные
корни проблемы. Изменившийся подход привел к переменам
в психотерапии, и результаты стали гораздо лучше. Кроме того,
понимание последствий нарушений Я (реального Я) позволило
иначе взглянуть на то, как развивается здоровое, реальное Я и как
облегчить это развитие.
Я очень надеюсь, что данная книга поможет как непрофессио-
нальным читателям, так и профессионалам в данной области ра-
зобраться в сложном прошлом людей, страдающих пограничны-
ми или нарциссическими расстройствами. Понимая природу этих
расстройств и методы их лечения, которые во многих случаях ока-
зываются вполне успешными, читатели смогут почерпнуть для
себя очень ценную информацию и научиться взаимодействовать
как с членами семьи и друзьями, так и с коллегами и пациентами,
реальное Я которых не было сформировано. Для людей с тяжелы-
ми нарушениями реального Я – чувствующими себя совершенно
9
обездоленными и всеми покинутыми в этой борьбе – психотера-

пия может стать спасательным кругом и маяком, который помо-
жет им преодолеть травму, восстановить свою психику и вернуть-
ся в нормальное русло жизни. Я очень надеюсь, что последующие
главы, в которых мы подробно поговорим о жизни таких паци-
ентов, прольют свет на борьбу реального Я и на его уязвимость
в процессе формирования, и это поможет нам лучше понять самих
себя, наши слабые стороны и наши отношения с другими.
10
Благодарность
Я очень благодарен Бруннеру Мазелу за его помощь в адапта-

ции материалов моих предыдущих работ, которые использо-
вались здесь. Кроме того, мне бы хотелось поблагодарить Тома
Коуэна за его квалифицированную помощь в подготовке данной
книги, а также старшего редактора Лору Вулфф, главу редакцион-
ного совета Эдит Льюис и выпускающего редактора Кенни Лай-
мана из Издательства «Фри Пресс».
11
Мне кажется, лучше всего человека характеризует та особая пси-
хическая или нравственная позиция, находясь в которой он ощуща-
ет себя наиболее активным и живым.
Именно в такие моменты некий внутренний голос неизменно
вторит нам: «Вот я – реальный!»
Уильям Джеймс – из письма к жене, 1878 год
13
1. Ложное Я: Внутренний
диверсант
«У меня такое чувство, что и из этих отношений вряд ли вы-

йдет что-то путное», – признавалась Дженнифер, трид-
цатипятилетняя высокая голубоглазая блондинка, актриса. Речь
шла вовсе не о героини мелодраматического сериала, которую она
играла и которая постоянно разрушала отношения других жен-
щин. Дженифер говорила о своих собственных отношениях.
Роль сильной волевой женщины, которую Дженнифер играла
в кино и которая принесла ей столь огромную популярность, ста-
ла ее визитной карточкой. Не так давно ей довелось играть похо-
жую роль во время летних гастролей, и она конечно же рассчиты-
вала на восторженные отзывы. Это должно было еще раз доказать
ей самой, что на театральной сцене у нее все получается ничуть не
хуже, чем в кино. Но рецензии и письма поклонников ее не обра-
довали – скорее наоборот. В них не было ни поддержки для нее са-
мой, ни добрых слов о ее актерском таланте. Без сильного режис-
сера и внятного сценария Дженнифер с трудом ориентировалась
в профессии, и прекрасно это знала. Она не была актрисой, рабо-
тающей по системе Станиславского и черпающей опыт из своей
жизни, так как у нее отсутствовало четкое направление или пони-
мание того, что происходило в ее собственной жизни, которую она
часто считала «совершенно бессмысленной». А после очередного
визита к родителям, которые были решительно против этой про-
фессии, она даже засомневалась в том, стоит ли ей вообще продол-
жать этим заниматься. Так что она всерьез подумывала о том, что
возможно они и правы и ей стоит заняться чем-то еще.
Дженнифер проходила у меня психотерапию чуть больше года.
Ее отношения с Роджером, тридцатисемилетним дантистом, по-
видимому, снова были на грани разрыва. Я часто спрашивал у нее,
что ей так импонирует в этом человеке, и всегда звучал один и тот
же ответ: «Он устойчивый, у него хорошая профессия, и с ним я
чувствую себя в безопасности. Мне нравится быть рядом с мужчи-
14
ной, на которого я могу положиться. Он успешен в карьере, так что

это придает и моей жизни некоторое равновесие».
Дженнифер пока еще не в состоянии была понять, что их от-
ношения вовсе не были прочными или стабильными, они были
скорее ненадежными и уж точно не вносили баланса в ее жизнь.
Кроме того, как бы она ни возражала против этого, создавалось
ощущение, что эта ненадежность как раз и была тем, что ей необ-
ходимо. Отношения с Роджером – последняя связь в череде шат-
ких, непродолжительных отношений, которые у нее были до этого.
Я решил поинтересоваться у нее, что именно беспокоит ее сей-
час, хотя несложно было догадаться, каким будет ответ. «Прибли-
жается Пасха, но Роджер опять что-то недоговаривает, хотя он
обещал жениться на мне весной. На самом деле я чувствую, что он
все больше и больше охладевает ко мне».
Я попытался напомнить ей, что несмотря на его признания
в любви, он никогда в общем-то и не испытывал к ней сильных
чувств. Именно поэтому они так часто расставались раньше, и оче-
редной такой эпизод лишь служил для Дженифер наглядной де-
монстрацией того, что Роджер всегда был достаточно закрытым
человеком, которому трудно показывать свои чувства или демон-
стрировать какую бы то ни было глубокую привязанность. Ей не-
чего было на это возразить. Разве что она заметила то, что они до-
статочно часто обнимались и целовались, и это ей нравилось, так
как в отличие от того сексапильного образа, который мы видели
на экране, саму Дженнифер не так уж сильно интересовал секс.
Ей больше нравились нежные, ласковые прелюдии, и Роджера это
тоже вполне устраивало. Так что физиологическая составляющая
их отношений, кажется, устраивала обоих.
«Понимаете, я уже не девочка, но я до сих пор не была заму-
жем. Тридцать пять – это уже половина жизни, ведь так? Скоро я
останусь совсем одна. Я знаю, что люблю его, просто он не хочет
связывать себя обязательствами, ведь мы встречаемся уже почти
год. Что же здесь не так? Не слишком ли я требовательна, раз жду
определенных обязательств? Проблема во мне или в нем? Или в
нас обоих?»
Мы уже говорили ранее о ее страхе отвержения, лежащем в ос-
нове сильнейшей потребности подтверждения ее значимости и
15
привязанности. Отчасти и сама профессия, в которой отказ всег-

да оказывался настолько критичным, также накладывала опреде-
ленный отпечаток. Отношения всегда были важны для Дженни-
фер именно потому, что это так или иначе помогало ей пережить
непростые времена, когда у нее не было постоянной работы. Она
ненавидела одиночество и не имела других постоянных интересов
или занятий, хотя у нее достаточно быстро возникали какие-то
временные интересы под влиянием новых связей или знакомств.
Она поняла, что старается заполнить каждую секунду своей жиз-
ни. Поэтому Дженнифер жаловалась на то, что когда она не заня-
та, она чувствует себя пустой и не видит цели.
Она размышляла, не требует ли сама природа актерской игры
того, чтобы в основе личности актера было пустое ядро. На са-
мом деле, многие из ее друзей – тоже актеры – даже гордились
этим, веря в то, что это позволяет им исполнять более широкий
диапазон ролей. Но Дженнифер боялась, что именно эта черта
помешает ей когда-нибудь обрести свое реальное Я, ведь в глу-
бине души она точно знала, что она совсем не похожа на тех уве-
ренных в себе женщин, которых она так убедительно изобража-
ла на сцене и на экране.
Потребность Дженнифер в поддержке возникла задолго до того,
как она получила свою первую роль. Роджер был лишь последним
в той длинной череде мужчин, которые ее чем-то не устраивали.
Паттерн был всегда один и тот же: вступая в отношения, она тре-
бовала от мужчины больше любви или обязательств, мужчина пы-
тался выйти из этих отношений, страх Дженнифер потерять его
возрастал, и отношениям приходил конец. И сейчас она собира-
лась повторить все то же самое, что делала всегда, еще с подрост-
кового возраста.
«Мы виделись с Роджером с выходные и занимались любовью.
Он был очень мил. А потом мне вдруг стало как-то не по себе,
к горлу подступила тошнота. Это было какое-то чудовищное на-
пряжение, и поэтому я вернулась к себе. Я понимала, что теперь
не смогу провести с ним эти два дня. Потом я почувствовала себя
виноватой и одинокой и решила вернуться. Мы даже поговорили
о свадьбе, но Роджер настаивал на том, что сейчас не самое под-
ходящее для этого время. Я снова почувствовала себя глубоко не-
16
счастной и опять ушла ни с чем. Я не выношу разлуки с человеком,

который любит меня, пусть даже он мне и не подходит».
Девятнадцатилетней Пэм пришлось бросить колледж на первом
курсе, потому что у нее были постоянные приступы панических
атак. В старших классах она подавала неплохие надежды, но низ-
кая самооценка не позволила ей воспользоваться своими успеха-
ми и применить их в дальнейшей научной карьере. В колледже она
никак не проявляла себя и вела довольно замкнутый образ жиз-
ни, совершенно отрезанная от других, даже от студентов, которых
считала своими друзьями. У нее всегда находились отговорки, по-
чему она не может принимать участие в спортивных состязаниях
или студенческих вечеринках. Как правило, это был предлог, что
ей нужно учиться, но оставшись одна, она редко брала в руки кни-
гу. Наука также стала интересовать ее все меньше и меньше. Она
отказывалась от приглашений вступить в научные кружки и при-
нять участие в экологических проектах, которыми славился этот
колледж – а ведь именно из-за этих проектов она его выбрала.
Порой она чувствовала себя настолько подавленной, что про-
сто не могла выйти из комнаты. Тогда она оставалась в постели и
предавалась мечтаниям, иногда о лучшей доле, но чаще всего в ее
памяти вновь оживали всевозможные каннибалистические фан-
тазии, которые увлекали ее еще с раннего детства (тогда ей нрави-
лись разные истории про Гензеля и Гретель или Красную Шапоч-
ку), где детей пожирали злые взрослые или животные. Иногда она
представляла себя именно таким ребенком, а порой и пожираю-
щим монстром. «Мне было все равно. Я чувствовала себя беспо-
мощной, одинокой. Никто меня не любил. Поэтому я целыми дня-
ми лежала в постели и предавалась фантазиям».
Мечты сами по себе не являются саморазрушительными. Зача-
стую именно фантазии становятся пусковым механизмом творче-
ства. Многие широко известные произведения искусства, научные
открытия и коммерческие предприятия сперва возникли в при-
чудливых фантазиях их создателей. Значимость наших мечтаний
зависит от их содержания и, что еще более важно, от того, почему
они нас увлекают. Если это эксперимент или репетиция, то мы чув-
ствуем себя свободными от каких бы то ни было ограничений ре-
альности и можем дать волю собственному воображению и фан-
17
тазиям: мы проверяем фантазии, размышляя о них, думаем, как их

можно реализовать. Здоровые фантазии достаточно пластичны и
спонтанны, мы можем с легкостью предаваться им – все это и есть
необходимые предпосылки для творчества.
И все же в фантазиях Пэм прослеживается достаточно силь-
ная патология: это фантазии о каннибализме. Единственной це-
лью этих фантазий было увлечь ее в этот таинственный мир, где
она могла бы справиться с депрессией и паническими атаками. На
каникулах или в выходные она часто оставалась дома, запиралась
в своей комнате и отказывалась видеться с друзьями, которые ей
периодически звонили. Она постоянно препиралась с родителя-
ми: те говорили, что ей совершенно наплевать на школу, она не хо-
дит на свидания и «бессмысленно тратит свою жизни», как они это
называли.
Как правило, все эти споры заканчивались тем, что она обеща-
ла обо всем этом подумать. На самом же деле она просто возвра-
щалась в свою комнату и вновь предавалась фантазиям и мечтам.
Все эти фантазии никак не обогащали ее жизнь и не позволяли ей
хоть как-то изменить прежние паттерны, которые больше не рабо-
тали, или же создать какие-то новые модели. Напротив, они заго-
няли ее в ловушку, где она чувствовала себя совершенно обесси-
левшей, беспомощной и нелюбимой.
Ситуация Марты в чем-то напоминает случай Пэм. Она тоже
считала, что ее никто не любит, и бросила колледж на первом кур-
се из-за депрессии. «Я просто больше не могла заставить себя хо-
дить на занятия, поэтому я оставалась в общежитии, смотрела
спортивные шоу по телевизору и ела. Теперь же, когда я так сильно
поправилась и совершенно не нравлюсь себе, я уже не хочу оста-
ваться в кампусе, где большая конкуренция и на новые отношения
рассчитывать не приходится. Я могу уехать до следующего семе-
стра и сесть на диету. Возможно, отрешившись от всего, я как-то
смогу отвлечься от своих мыслей и не буду так обжираться». Но,
увы, отъезд не помог ей справиться с этой проблемой. Дома она
продолжала переедать и уже набрала тридцать фунтов.
Наряду с проблемами избыточного веса у Марты были трудно-
сти и с соседкой по комнате в общежитии из-за неспособности от-
стаивать границы и распоряжаться своей частью комнаты. «Как
18
только я начинаю рассказывать своей соседке о своих мыслях по

тому или иному поводу или что бы мне хотелось сделать, она всег-
да находит возможность дать мне понять, что она относится ко
всему этому крайне неодобрительно. Поэтому я страшно боюсь
обидеть ее. Это совершенно невыносимо для меня. И тогда у меня
просто опускаются руки, и я предпочитаю не говорить вообще ни-
чего». Когда у Марты опускались руки, она уходила в себя, пассив-
но лежала, смотрела телевизор и ела.
Расстройства пищевого поведения – ярчайший пример само-
разрушительного поведения, независимо от того, выражается ли
это в форме анорексии (сильный дефицит пищи, приводящий к се-
рьезным потерям веса) или в форме переедания (ожирение). При
булимии съеденная пища не усваивается, и пациент ее отторгает;
булимия не приводит к потере или увеличению веса. Люди, стра-
дающие булимией, часто выглядят обычными людьми, находят ра-
боту и успешно с ней справляются. Но проблема в том, что все де-
виантные модели поведения, связанные с питанием, указывают на
патологию и являются симптомом более серьезных, но менее оче-
видных проблем, которые следует решить прежде всего, чтобы че-
ловек смог вернуться к нормальной модели питания.
Когда Дженнифер, Пэм и Марта впервые обратились ко мне,
никто из них не мог конкретно сформулировать свою проблему.
Дженнифер говорила, что ей «трудно найти подходящего мужчи-
ну», у Пэм было ощущение, что ее никто не любит, а Марта была
подавлена из-за того, что ей пришлось уйти из колледжа и она так
сильно поправилась. Наряду с этими проблемами каждая из них
говорила о чрезвычайной неуверенности. Эти женщины ощуща-
ли себя подавленными, боялись, что они где-то застряли и совер-
шенно не видели выхода из сложившейся ситуации. При этом ни
одна из них не имела четкого представления, почему ее жизнь за-
шла в тупик.
На самом деле проблемы вышеуказанных женщин далеко не
редкость. Психиатры постоянно сталкиваются с жалобами людей,
не укладывающимися в традиционные категории психиатриче-
ских проблем – будь то обсессивно-компульсивное расстройство
или фобия. При этом жалобы на жизнь довольно смутные и нео-
пределенные. Пациенты признаются, что получают мало удовлет-
19
ворения от своей работы, им скучно или они разочарованы в от-

ношениях. Такое ощущение, что они не способны взять себя в руки
и испытывать удовольствие в работе или любви. Но расплывча-
тое содержание, в конце концов, становится более четким, и по-
степенно пациент раскрывает перед нами долгую историю своих
проблем в работе и любви. Далее идет проработка более конкрет-
ных проблем, связанных с сохранением отношений или получени-
ем удовлетворения от работы.
Для Джун (служащая, тридцать четыре года) проблемы ока-
зались более серьезными, чем те, о которых я только что гово-
рил, – каждый день требовал от нее невероятных усилий. «Мне
постоянно приходится заставлять себя делать самые обычные
вещи: скажем, собраться на работу и выйти из дома. Я чувствую
себя мертвой, но при этом я должна как-то жить. Каждый день
я буквально на грани. Еще немного – и я готова перерезать себе
вены, выпрыгнуть из окна или броситься под машину». Работа
Джун была связана с рассмотрением исков, и ей не составляло
труда уйти в эту рутину, но усилия, необходимые для того, что-
бы выйти из дома утром и вернуться вечером, лишали ее всякой
энергии, которую можно было творчески использовать в чем-
то другом. Она вела затворнический образ жизни, жила с мате-
рью и младшей сестрой, у которой было двое маленьких детей, и
практически ни с кем не общалась. У Джун не было мужчины, и
социальная жизнь также не представляла для нее никакого ин-
тереса.
Джун поясняла: «Все эти восемнадцать лет как будто во сне».
Говоря о себе, Джун часто употребляла слова «она» или «вот эта».
«Если не брать в расчет обычную работу, все, чем вот этой хоте-
лось бы заниматься, – это вообще не выходить из дома и не де-
лать ровным счетом ничего», – признавалась она. Ее жизнь была
сплошной рутиной: абсолютная ригидность и однообразие, когда
дни сменялись неделями, а за ними следовали месяцы и годы без
малейшей надежды на какие бы то ни было изменения.
До двенадцати лет Джун училась в церковно-приходской шко-
ле. Там у Джун не было проблем, и ее очень любили монахини и
другие дети. Затем, в старшей школе она увлеклась музыкой, пела
в хоре и даже играла небольшие роли в постановках местного теа-
20
тра. Отец Джун считал, что ей следует работать на радио или теле-
видении, так как у нее был неплохой голос и она хорошо чувство-
вала сцену. Какое-то время она действительно всерьез подумывала
об этом, но когда ее родители развелись (она была тогда в выпуск-
ном классе), и отец переехал на западное побережье, без его под-
держки она вскоре утратила всякий интерес к этой теме. И хотя
она стала «очень замкнутой», казалось, ее интересовало все то же,
что и других подростков ее возраста, так что ближайшее окруже-
ние очень надеялось на то, что после школы у нее начнется пол-
ноценная взрослая жизнь. Но окончание школы не стало нача-
лом чего бы то ни было. «Это было началом конца, – признавалась
Джун. – Я не знала, что мне делать». Восемнадцать лет спустя, уже
после пяти лет терапии, Джун все еще не знала, чем ей заняться и
не видела никакой цели в жизни.
Истории этих четырех женщин наглядно показывают нам наи-
более распространенные проблемы людей, которые неосознан-
но делают все возможное, чтобы не испытывать радости ни в чем:
будь то любовь, работа или досуг. В любви они делают все возмож-
ное, чтобы пыл романтических фантазий заслонил серьезные не-
достатки в отношениях или проецируют собственные проблемы
на партнеров. Такие люди, как Дженнифер, испытывают трудно-
сти в близких отношениях, часто подрывают их, цепляясь или дис-
танцируясь, что в результате приводит к тому, что партнеры поки-
дают их.
Люди типа Пэм предпочитают уход в мир фантазий, чтобы не
чувствовать низкой самооценки, но избегающее поведение лишь
усиливает их чувство бесполезности. Именно из-за низкой само-
оценки Марты переедала, прибавляла в весе, испытывала чувство
вины и в результате ощущала себя совершенно бесполезной, – все
это она и пыталась «заесть». Она оказалась загнанной в ловушку
поведения, направленного на саморазрушение, что только усили-
вало ее желание есть еще больше.
Джун принадлежала к тому типу людей, которые держатся за
работу, которая ниже их способностей, влача жалкое существо-
вание и не пытаясь найти какую-то иную профессию, которая бы
больше отвечала их потребностям и возможностям и способство-
вала иному самоощущению. Такой человек может всю свою жизнь
21
влачить жалкое существование, в котором мало удовлетворения

или радости.
Многие люди оказываются под гнетом саморазрушительно-
го поведения и не способны увидеть или понять то, что на самом
деле это их рук дело. Каждый из них склонен считать, что его про-
блемы где-то «вовне»: окружают его, но вызваны внешними обсто-
ятельствами. При этом такому человеку кажется, что и решение
проблем тоже где-то «вовне»: правильный мужчина, идеальная
женщина, более адекватный босс, интересная работа, подходящая
диета.
Полное непонимание того, как поступить со своей жизнью, не-
способность принять решение или определиться с дальнейшим
предназначением – все это может закончиться крайне плачевно.
Привычка откладывать принятие решений на потом, нерешитель-
ность, попытки уклониться от действий – все это может лишить
жизнь настоящего удовлетворения и счастья. Дело в том, что чело-
веческий разум способен найти бесконечные самооправдания, все-
возможные «веские» причины для сокрытия «истинной» причины.
«Еще не время», «я еще не готов», «мне требуется больше информа-
ции», «мне нужно больше опыта, прежде чем сделать такой серьез-
ный шаг», «я еще слишком молод», «я уже слишком старый». Этот
перечень рационализаций можно продолжать до бесконечности.
Рассмотрим ситуацию Гарольда. После развода с женой, с ко-
торой у них был роман со школы, Гарольд решает продать свою
долю в семейном бизнесе. Хотя ему еще не исполнилось и трид-
цати, о его положении многие могли только мечтать: он был неза-
висимым состоятельным человеком, и ему не нужно было зараба-
тывать себе на жизнь. Этих денег ему вполне хватило бы до конца
дней. Тем не менее, Гарольд был не из тех, кто может жить только
за счет инвестиций. Он понимал, что ему следует чем-то заняться,
какой-то осмысленной деятельностью, чем-то таким, что способ-
ствовало бы формированию человеческих связей. Но выбор про-
фессии представлял для него серьезные затруднения.
Когда он только начинал работать в семейном бизнесе, он не
очень задумывался о том, что это значит для него лично. Он был
старшим сыном в семье с устойчивыми традициями и крепки-
ми родственными связями, и семья ждала, что он присоединит-
22
ся к одной из фирм, что он и сделал. Продажа доли в компании и

то, что это было его личное решение, – стало важной вехой в его
жизни. Это вызвало явное недоумение у большинства членов его
семьи, а кто-то из них вообще больше не захотел иметь с ним
никакого дела. Таким образом, это послужило пусковым меха-
низмом кризиса идентичности и необходимости пересмотра соб-
ственных ценностей. Теперь Гарольд не мог решить, что же ему
делать дальше.
В процессе работы в терапии он часто казался маленьким маль-
чиком, который рассматривает конфеты в магазине, боясь сделать
выбор и потратить свои пять центов на то, что ему потом может
не понравиться. Ему было трудно сосредоточиться на чем бы то
ни было. Любые его интересы вызывали у него амбивалентное от-
ношение, и он боялся, что каждый сделанный им выбор – это ко-
лоссальные риски в будущем. Он был убежден в том, что потер-
пит полное фиаско в любом деле, которое выберет сам, и тогда
выставит себя полным дураком. Он хотел избежать этого униже-
ния всеми правдами и неправдами, тем более что некоторые чле-
ны его семьи открыто предсказывали ему поражение, поэтому он
не предпринимал никаких активных действий. В итоге он вообще
ничего не делал. Когда он только пришел ко мне, его самооценка
была крайне низкой.
Профессиональное тестирование выявило определенные спо-
собности в некоторых областях, но дело в том, что тестирование
не может обеспечить мотивацию или указать человеку, чем имен-
но он хочет заниматься. В конце концов, совершенно отчаявшись
сделать что-то путное и все больше впадая в депрессию из-за не-
способности принять решение, Гарольд решил пройти курс обуче-
ния в местном колледже, надеясь, что это поможет ему найти хоть
какое-то направление в жизни. Он пошел на вечерние курсы бух-
галтерского учета, юриспруденции и живописи. Также он решил
стать спонсором одной небольшой театральной труппы и занялся
бегом. При этом доход он получал от инвестиций в бизнесе – это
то, что приносило ему реальные деньги, но никак не поддержива-
ло его самооценку и не удовлетворяло его реальные потребности.
Курсы в колледже помогали ему скоротать время, но мало что да-
вали в плане будущей карьеры. Он так и не мог решить для себя,
23
хотел бы он профессионально заниматься чем-либо из вышепере-

численного или просто рассматривает это как хобби.
Безусловно, выбор профессии – очень серьезное дело, и подхо-
дить к нему следует крайне осторожно, дальновидно и зная свои
предпочтения. Но проблема Гарольда типична для людей, склон-
ных все откладывать на потом. Это еще больше уводит их от са-
мой жизни, принятия непростых решений и взятия на себя ответ-
ственности. Ни один профессиональный тест не может указать
человеку, чем ему следует заниматься или какой вид деятельно-
сти сможет принести ему наибольшее удовлетворение и саморе-
ализацию. В лучшем случае тесты указывают на наши способно-
сти, но это многие из нас и так уже знают. Экспериментировать
с теми или иными направлениями обучения – чтобы понять, на-
сколько это нам интересно, приносит ли удовлетворение и можем
ли мы достичь в этом совершенства, – возможно, неплохо, если
ведет к чему-то серьезному, а не служит отсрочкой. Жизнь, кото-
рую можно считать плодотворной и приносящей удовлетворение,
предполагает определенную вовлеченность в то, что человек мо-
жет делать хорошо или что приносит ему удовольствие. Счастли-
вый человек находит и то, и другое в том, чем он занимается каж-
дый день.
Большинство людей, которые обращаются в терапию с пробле-
мами, связанными с принятием карьерных решений, можно отне-
сти к одной из трех категорий. Первый тип – это те, кто не знает,
что они хотели бы сделать со своей жизнью. Обычно они много
думают, мечтают, может быть, даже серьезно изучают варианты,
но ничто не привлекает их или все привлекает понемногу. Второй
тип – это те, кто хорошо справляются со своей работой и считают-
ся успешными (и даже сами себя считают успешным), но при этом
не получают никакого удовольствия или удовлетворения от сво-
ей работы. Такой человек может занимать должности ниже свое-
го уровня компетентности; задачи могут быть неинтересными или
слишком простыми, не бросающими вызов. К третьей категории
относятся люди, которые знают, какую работу они хотели бы вы-
полнять, и имеют все основания полагать, что они были бы успеш-
ны и счастливы, если бы перешли на эту работу, но они не в состо-
янии найти мотивацию, чтобы совершить этот шаг.
24
Вот как один из молодых топ-менеджеров объяснял дилемму,

которая была в чем-то сродни дилемме Гарольда: «Я не делаю того,
что хочу, потому что все мои представления о том, чего я хочу, про-
ходят через фильтр чужого отношения: моя работа; мысли; то, как
я одеваюсь; даже мои увлечения и то, как я отношусь к женщинам.
Тогда получается, что проблема в моем образе жизни. Я скорее
склонен видеть проблему в том, чем именно я занимаюсь, а не в мо-
тивации или в том, почему я это делаю. Я хорошо чувствую, что
нравится другим, и стараюсь давать им это. Но мне кажется, что я
плачу за это ужасную цену. Я пытаюсь как-то изменить свой образ
жизни, но ничего не получается. Я хамелеон, я постоянно приспо-
сабливаюсь к окружению, чтобы угодить другим, вместо того, что-
бы делать что-то важное для себя. Всю жизнь я себя чувствую за-
гнанным в ловушку, задыхающимся и жаждущим освобождения».
Однажды после встречи с клиентом – на улице светило солн-
це, и все вокруг благоухало – пятидесятишестилетняя Беверли,
художник-оформитель, вышла на Пятую авеню Манхэттена, и ее
внезапно охватило невероятное чувство свободы. Вот как она это
описывала: «Мы только что расстались с пациентом, и я поняла,
что у меня есть немного свободного времени. Я шла по улице, и
вдруг меня охватило чувство абсолютной свободы. Я буквально
ощущала вкус этой свободы. В тот момент я знала, что могу делать
все, что хочу. Когда я смотрела на других людей, я действитель-
но видела их, и меня совершенно не заботило то, как они смотрят
на меня. Это было подлинное самовыражение, я разговаривала
с людьми в магазинах, когда делала покупки; все эти чувства и экс-
прессия возникали спонтанно. Мне не нужно было планировать,
что я скажу или как буду действовать. Я просто была самой собой,
и мне казалось тогда, что я раскрыла, наконец, секрет жизни: быть
в контакте с собственными чувствами и открыто выражать их, не
беспокоясь о том, как другие воспримут это».
Для Беверли подобные моменты были достаточно редки. Когда
она рассказала мне об этом, я решил поинтересоваться у нее, когда
она в последний раз чувствовала что-то подобное, но она не мог-
ла точно вспомнить. Ей казалось, что это было несколько лет тому
назад. Чувство радости и свободы было похоже на глоток свежего
воздуха – и длилось недолго.
25
«Потом оно исчезло столь же внезапно, как и возникло. У меня

началась паника, и я в ужасе стала думать обо всех тех делах, ко-
торые мне предстояло сделать в студии, о том, что необходимо вы-
полнить после работы. Я почувствовала, как комок подступает
к горлу, и у меня началось сильное потоотделение. Я направилась
в сторону дома, но большую часть пути мне пришлось просто бе-
жать. Когда я вошла, у меня было такое ощущение, будто меня что-
то преследует. Что? Наверное, свобода. Чтобы как-то успокоиться,
я начала есть и никак не могла остановиться. Я поняла, что теперь
у меня нет никаких чувств, и я испытываю отвращение ко всему.
Стоит мне приблизиться к своему реальному Я, и я тут же превра-
щаюсь в робота».
Беверли не может позволить себе слишком много свободы. Не-
смотря на то, что мы живем в культуре, которая идеализирует и
превозносит свободу и самовыражение, большинство из нас на са-
мом деле втайне боятся этого. Многие люди чувствуют себя не-
комфортно, если у них нет человека или рутины, контролирующих
их; при мысли о том, что они должны управлять своей жизнью са-
мостоятельно, их охватывает тревога.
Однажды, возвращаясь с работы домой на поезде, Беверли вы-
тащила блокнот и написала стихотворение, чего она не делала с тех
пор, как закончила колледж. Стихотворение ей понравилось, она
даже гордилась им. На какое-то мгновение она задумалась, как хо-
рошо было бы иметь свободное время каждый день, чтобы мож-
но было писать, но тут же осознала, что это будет означать и то,
что у нее будет свободное время и тогда она будет предоставлена
сама себе. Она снова испугалась, разорвала стихотворение, пошла
в другой конец вагона и выбросила обрывки в мусорное ведро.
Беверли постоянно пробовала те или иные хобби и увлечения –
уроки балета, живопись, верховую езду, – и каждое из них (по ее
признанию) давало ей огромное чувство свободы и удовлетворе-
ния. Но каждое хобби она бросала вскоре после того, как за него
бралась.
Всякий раз, испытывая прилив свободы и вдохновения, Бевер-
ли тут же прекращала начатое из-за страха и паники. Вместо того,
чтобы получать удовольствие и наслаждение, она сразу же обру-
бала позитивные ощущения, отсекая все чувства вообще. Затем,
26
словно наказывая себя за то, что она вкусила запретного плода,

она начинала вести себя саморазрушительно, например, перее-
дать.
Рики, подросток, который проходил у меня терапию в рамках
стационарного лечения в начале семидесятых, практически перед
самой выпиской написал небольшое эссе. В этом эссе рассказыва-
ется о молодом человеке, путешествующем автостопом с косяком
марихуаны в кармане. Его останавливает дорожный патруль. За-
дав несколько вопросов о том, куда он направляется, и заподозрив
что-то неладное, патрульный решает обыскать молодого человека
и находит марихуану. Молодого человека арестовывают, и он ока-
зывается в тюрьме. После выхода Рики из больницы все написан-
ное в эссе стало правдой. Через месяц его арестовали на шоссе за
хранение марихуаны. Вскоре он снова оказывается в больнице.
Рики похож на бывшего заключенного, который хочет вернуть
свои оковы, повторно совершив преступление. Его случай – один
из ярчайших примеров того, как идеализация свободы и незави-
симости скрывает множество проблем, с этим связанных. Все это
оказывается пустыми словами, на практике же мало кто из нас мо-
жет справиться со свободой. Некоторым из нас требуется круп-
ная корпорация, профсоюз, группа, даже больница или тюрьма,
где мы могли бы оставаться в относительно анонимными и по-
зволять кому-то другому решать все за нас. Такие люди, как Рики,
чувствуют себя более комфортно и лучше функционируют, когда
рядом с ними есть кто-то другой – босс, лидер, надсмотрщик. Они
скорее предпочтут зависимость во враждебном окружении и еже-
дневную борьбу, чем необходимость управлять собственной жиз-
нью. Поэтому они предпочитают по возможности избегать столк-
новения со своими тревогами и переживаниями, связанными с ут-
верждением и отстаиванием реального Я.
Люди, о которых мы только что говорили, не могут эффектив-
но справляться с жизнью, не прибегая к саморазрушительному по-
ведению, способному защитить их от «плохих» чувств, но в то же
самое время не позволяющему им проживать собственную жизнь.
У этих людей нет чувства собственного достоинства, зачастую им
кажется, что их вообще нет, и они получают очень мало удовлет-
ворения от своей работы или отношений.
27
А теперь давайте поговорим о тех, кто на первый взгляд явля-

ется полной противоположностью таким людям: кажется, что они
обладают более чем адекватным чувством собственного достоин-
ства. Перед нами Дэниэл и Стюарт, ведущие образ жизни, о кото-
ром другие могут только мечтать. Оба они талантливые, обаятель-
ные, уверенные в себе люди, имеющие возможность реализовать
свои способности и таланты; они успешны в карьере и социуме.
Уж они-то, кажется, полностью контролируют свою жизнь, полу-
чая необходимое признание за свои достижения и соответствую-
щую обратную связь от коллег.
Тем не менее, ни Стюарт, ни Дэниэл не чувствуют себя счаст-
ливыми, и любопытный парадокс заключается в том, что оба они
несчастны точно так же, как и многие другие в этой главе. Вот что
скрывается за фасадом успешности, уверенности в себе и самомне-
ния: они оба чувствуют себя обманутыми; им кажется, что в осно-
ве их жизни лежит некая потребность, которая никогда не будет
удовлетворена; они тоже запутались в паутине саморазрушитель-
ного поведения; и они действительно верят в то, что глубоко вну-
три они ничего не стоят. Как и многие другие в этой главе, на более
глубоком уровне каждый из них хотел бы больше соприкасаться
со своими истинными чувствами, чтобы возник, наконец, тот че-
ловек, которого они могли назвать своим реальным Я.
Тридцатипятилетний Стюарт признался, что в последнее время
«опять чувствует себя неважно»: это означало, что он снова запил.
Как и раньше, он опять напивается несколько раз в неделю. Это
«плохое самочувствие» крайне разрушительно для Стюарта, кото-
рый в детстве фантазировал о том, что «сможет горы свернуть».
Теперь, когда он уже взрослый, он объясняет это следующим
образом: «Как правило, я уверен в себе. Я чувствую ответствен-
ность за свою жизнь, за свою работу, за самого себя. Я всегда по-
лон энергии и энтузиазма. Но я должен быть лучшим. Как в тен-
нисе. Для меня важно не просто получать удовольствие от игры;
похвала за победу в матче значит для меня гораздо больше, чем
сама победа. Мне необходимо, чтобы другие восхищались мной,
признавая то, что я – самый лучший.
В выходные я участвовал в теннисном турнире в загородном
клубе и с треском проиграл. Это была худшая игра за последние
28
месяцы. Я знал, что ничего путного из этого не выйдет, потому что

в последнее время мало тренируюсь, особенно сейчас, когда мне
приходится работать допоздна. Остальные участники в основном
были заядлыми теннисистами. Естественно, каждый божий день
они тренировались там до упаду. Так что не стоило рассчитывать,
что из этого что-то выйдет. Может быть, я еще потренируюсь и на-
беру форму к следующим соревнованиям».
Стюарту не всегда удается правильно оценить обстановку и по-
лучить на выходе точный результат. Если бы он сразу понимал, что
не готов к турниру и вряд ли стоит ожидать позитивных результа-
тов, ему бы не пришлось топить разочарование в джине с тоником.
Но жизнь Стюарта полна разочарований из-за желания быть луч-
шим. Он водит Кадиллак, но в душе мечтает о Мерседесе. Он вхо-
дит в Совет директоров престижного фонда искусств, но проекты,
которые спонсировались в последнее время, кажутся ему баналь-
ными и неинтересными. Он занимает достаточно хорошую долж-
ность в известной брокерской фирме на Уолл-Стрит, но признает-
ся, что работа не приносит ему удовлетворения, особенно с учетом
того, что ему приходится часто задерживаться по вечерам и рабо-
тать в выходные. Стюарт признает, что он трудоголик, но, по его
мнению, «трудоголизм должен окупаться». На самом деле он имеет
в виду следующее: если он будет достаточно занят, ему не придет-
ся соприкоснуться с тем, что он называет своим «Никчемным Я».
Вот уже двенадцать лет как Стюарт в разводе, и по вечерам,
когда он не задерживается на работе допоздна, он часто заходит
в бары и знакомится там с женщинами.
«На днях я как раз оказался в баре, и мне удалось продемонстри-
ровать свое «совершенное Я». В общем, я познакомился там с од-
ной девушкой. На самом деле, я ее уже видел там несколько раз.
Я знал, что в эту ночь все будет именно так, как я хочу. Со мной
творилось что-то невероятное, я был явно перевозбужден. И ко-
нечно же удача сопутствовала мне. Но это не принесло мне особо-
го удовлетворения. Возможно, она была недостаточно сексуальна
или недостаточно умная. Не знаю. Она предложила мне встре-
титься еще раз, но я испугался. Кажется, женщины не способны
меня надолго заинтересовать. Это как теннис. Мне нравится игра,
просто у меня недостаточно мотивации для того, чтобы продол-
29
жать тренировки, которые позволили бы мне добиться хороших

результатов. А если я недостаточно хорош – не самый лучший –
конечно же, меня это не устраивает, и тогда я сдаюсь. Самое важ-
ное для меня – чувствовать себя на коне (будь то теннис или отно-
шения), а не заниматься этим длительно.
Достаточно провести несколько ночей вместе с женщиной, и я
уже чувствую себя фальшивым. Иногда мне кажется, что я по на-
туре своей стеснительный и за фасадом этого «совершенного Я»
я полностью отрезан от своих настоящих чувств. На работе я чув-
ствую себя в ловушке, как будто я постоянно должен быть самым
лучшим, без конца вкладываясь в свою работу, только чтобы за-
служить похвалу руководства и коллег. Для нормального само-
ощущения я должен быть лучшим бизнесменом, спортсменом, лю-
бовником, игроком в бридж и тому подобное. Сами по себе эти
вещи не приносят мне удовольствия. Мне нужен трофей, на кото-
ром будет выгравировано мое имя. В противном случае все это не
имеет для меня никакого смысла».
В моменты, когда все это ему кажется не заслуживающим вни-
мания, когда его желание не исполняется и другие не восхищаются
им, Стюарт пытается заглушить свое разочарование джином с то-
ником.
«Я очаровываю людей, но не позволяю себе увлечься», – гово-
рил Дэниэл, пятидесятитрехлетний адвокат, который гордился
этим, когда только пришел ко мне на терапию. Он считал, что это
помогает ему достичь успеха в карьере. Теперь он уже не так в этом
уверен.
«На работе все восхищаются мной – начиная от коллег и клиен-
тов и заканчивая ассистентами и секретарями. Со мной весело, да
и вообще я неплохой парень. Достижения – вот что самое важное
для меня, в то время как другие всегда были где-то на втором ме-
сте. С глаз долой, из сердца вон – наиболее точное определение».
Дэниэл понял, что профессия юриста привлекла его именно по-
тому что она позволяла функционирования на автомате, механи-
чески собирать факты. Описывая свою способность непрерывно
работать, ни на что не отвлекаясь, он так это и называл – «ра-
ботать механически». «Мне нравится все контролировать. Если
у меня есть факты, то мой результат для клиента будет лучше, а
30
значит, и мой собственный результат будет лучше. И я смогу сде-

лать гораздо больше. Чувства только мешают». В университете он
с головой уходил в учебу, чтобы избежать чувств, пытаясь сохра-
нить безопасную дистанцию между собой и другими. «Чувства не
имеют значения», – сказал он мне однажды. По мере продвиже-
ния по карьерной лестнице, он действовал все более механистич-
но, все больше становился похожим на машину.
Я обратил внимание Дэниэла на то, что вся его жизнь строится
вокруг работы, а он сам является убежденным трудоголиком. Он
был зависим от «отсутствия чувств». Он испытывал «сильнейшее
беспокойство и панические атаки», когда ему нечего было делать.
По выходным он страдал от «невроза выходного дня», если не ста-
вил перед собой какие-то важные задачи и не находил домашние
дела, которые бы укрепляли его самооценку и не позволяли ему
осознать свои истинные чувства относительно работы, вечеринок,
жизни и самого себя. Как он сам выразился: «Задача, которая не
позволит мне почувствовать себя на высоте, просто бессмыслен-
на». В какой-то момент он подумывал бросить гольф – игру, кото-
рая ему так нравилась, – потому что друзья, с которыми он играл,
начали дразнить его из-за его неудач. Он не мог вынести этих шу-
ток и пришел к выводу, что друзья его не ценят.
Дэниэл был женат уже двадцать пять лет. Его супруга – неверо-
ятно привлекательная женщина, при этом он считал, что ее глав-
ная цель в жизни – поддерживать его во всех начинаниях, укреп-
ляя созданный им имидж. Она была своеобразным придатком его
жизни, и если она не восхищалась им и не благоговела перед ним,
он тут же впадал в ярость и не разговаривал с ней по две неде-
ли или даже не замечал ее присутствия. Со своими тремя детьми
он обращался практически так же, пока они были маленькими, но
стоило им вырасти, как они тут же разорвали с ним все отношения
и покинули дом. Дети приезжают к родителям всего несколько раз
в год, несмотря на то что живут недалеко. Сам Дэниэл считает, что
его дети просто неблагодарные, ведь он столько сделал для них.
Когда и жена покинула его, Дэниэл начал встречаться с други-
ми женщинами, чтобы заполнить брешь в своей жизни и полу-
чить сполна все те восторженные отзывы, в которых он так сильно
нуждался. Он не выносил одиночества и праздности. Ему была не-
31
обходима аудитория двадцать четыре часа в сутки. На самом деле,

«нерабочие часы» трудоголика выделить достаточно трудно, по-
тому что он никогда не замедляет свой темп и не сбивается с уста-
новленного ритма. С женщинами Дэниэл также испытывал злость,
ощущая себя убогим и подавленным, если не получал от них при-
знания, которого он так жаждал и считал заслуженным.
«Я только делаю вид, что они меня интересуют, – признавался
он мне, рассказывая о том, как он обычно знакомится с женщина-
ми. – Гораздо важнее, чтобы они интересовались темами, значи-
мыми для меня, ну и чтобы у нас была сексуальная совместимость.
Если лишить меня секса, когда он мне необходим, тогда я просто
никуда не гожусь. Я начинаю терять интерес к общению и заняти-
ям любовью, если у меня нет ощущения, что я на высоте».
Проблема Дэниэла в общем-то сродни тому, с чем сталкивает-
ся и Стюарт, – невозможность постоянно быть «на высоте» и «чув-
ствовать себя на коне». В какой-то момент фрустрация, связанная
с реальностью, будет влиять на это чувство, и обоим мужчинам
придется признать, что они далеко не лучшие во всем. Тогда им
придется смириться с глубоким чувством несоответствия, исхо-
дящего от их реального Я, лежащего в основе фрустрации и разо-
чарований.
Вся эта гремучая смесь симптомов, жалоб, жизненных проблем
и саморазрушительного поведения неслучайно представлена вме-
сте. Хотя вышеприведенные случаи могут показаться никак не
связанными между собой, и перед нами предстают самые разные
личности, у каждой из которых свои личные неудачи, утраченные
надежды и несбывшиеся иллюзии, – везде можно проследить одну
и ту же тему. В жизни каждого из этих людей доминирует ложное
Я. Молодой топ-менеджер, ощущающий себя загнанным в ловуш-
ку и задыхающийся изнутри, – который меняется всякий раз, что-
бы угодить другим, как хамелеон меняет свой цвет, – демонстри-
рует нам как раз то, чему бы другие точно воспротивились, если
бы они воспринимали это так, как он: они чувствуют собствен-
ную фальшь. Их жизнью не управляет реальное Я. На каком-то
глубинном уровне, часто слишком глубоком, чтобы они могли это
воспринять или признать, каждый из них чувствует себя лицеме-
ром, роботом, запрограммированным ложным Я, саботирующим
32
любое удовлетворение, которое они могли бы получить от работы

или любви.
Любовь и работа – вот то, что позволяет нам выразить себя. Как
отмечал Фрейд, развитие способностей «работать и любить» яв-
ляется основной целью здорового развития и психотерапии. Ведь
любовь и труд – это те самые краеугольные камни, благодаря ко-
торым мы испытываем удовлетворение во взрослой жизни. Они
придают смысл нашей жизни – за исключением тех случаев, когда
наша главная цель в том, чтобы избегать негативных чувств, а все
наши действия, связанные с любовью и работой, направлены толь-
ко в одно русло – на достижение этой цели. В каждом из рассмо-
тренных выше случаев мы могли наблюдать ситуации, когда у че-
ловека преобладает ложное Я, и в работе или любви он прибегает
к проблемному поведению, свято веря в то, что саморазрушитель-
ное поведение позволит ему справиться с негативными чувства-
ми, – а в действительности приводит в тупик, ведь только реаль-
ное Я способно придать подлинный смысл жизни.
Так как же мы находим «смысл» в жизни? Этот вопрос всегда
волновал людей, волнует сейчас и неизбежно будет волновать и
дальше каждое последующее поколение, которому, как и нам, при-
дется самостоятельно проверять испытанные временем советы.
И все же испытания и эксперименты – это не напрасные усилия.
В конце концов, ни одно человеческое существо не может просто
взять и перенять смысл жизни своих предшественников. Личные
смыслы мы должны создавать сами, и этот процесс требует опре-
деленной проверки и экспериментирования. Ложное Я не станет
проверять и экспериментировать; оно является защитой от экспе-
риментов.
Каждый из нас должен найти собственный способ выражения
и гармонии нашего внутреннего реального Я с внешним миром.
Многим удается это реализовать через любовь и работу, отноше-
ния с партнерами, проекты или хобби – все то, что позволяет удов-
летворить наши потребности. Ни один из упомянутых выше лю-
дей сделать этого не смог.
В случае Джун, служащей, которая живет с матерью и младшей
сестрой, поиски смысла завершились в тот момент, когда она за-
кончила среднюю школу. Дэниэл, трудоголик, похоже, нашел для
33
себя подходящий образ жизни, который он считает вполне стоя-

щим, а именно: быть лучшим во всех своих начинаниях и рабо-
тать еще больше и больше. Но этот стиль не позволяет ему и шагу
ступить, при этом он еще и не является адаптивным; он подводит
Дэниэла в ситуациях, когда тот не может быть лучшим, или не мо-
жет быть на коне, или постоянно занятым, или же когда ему при-
ходится общаться с женщинами, которые не отражают его гран-
диозный образ собственного Я. Беверли, художник-оформитель,
которая до смерти боится свободы, явно испытывает внутренние
блоки в связи с тем, что не может получать удовольствие от чего-
то, кроме привычного образа жизни, не может исследовать дру-
гие возможности. Она тут же паникует и бежит домой, в безопас-
ность собственного жилища, к еде. Дженнифер, актриса, способна
выстраивать отношения с мужчинами, требуя взамен от них та-
ких гарантий, которые вряд ли способен обеспечить ей даже са-
мый сговорчивый из них. Без этого она рассыпается на части, чув-
ствует себя нелюбимой и разрывает отношения.
В каждом из этих случаев мы можем видеть человека, способ-
ность которого справляться с трудностями постоянно меняюще-
гося мира в значительной степени ослаблена. Вы можете знать та-
ких людей лично или же тех, у кого подобные черты проявляются
в меньшей степени. На первый взгляд создается ощущение, что не-
которые из них в высшей степени профессиональны, но это только
фасад. В чем-то им действительно нет равных, но и в этом прояв-
ляется их патология. Они принимают послания от своего ложно-
го Я, что саморазрушительное поведение – это единственный спо-
соб справиться с конфликтом между чувствами и требованиями
реальности. Они верят в мудрость ложного Я и считают, что им не
следует пытаться отрезать большой кусок пирога – не стоит даже
рассчитывать на это.
У всех этих людей – как мужчин, так и женщин – ложное Я при-
шло на замену фантазии подлинного самоутверждения, обеспечи-
вающей им защиту; фантазии, которая обещает защитить их как
в любви, так и на работе. В личных отношениях ложное Я обеща-
ет защитить их от близости, которая может привести к поглоще-
нию или боли отвержения, заменяя реальные отношения вообра-
жаемыми отношениями с недоступными партнерами. На работе
34
ложное Я убеждает человека в том, что он может избежать кон-

фликтов и тревоги (которые могут возникнуть из-за открытого са-
моутверждения перед авторитетными фигурами и коллегами, из-
за конкуренции и дисциплины), работая не в полную силу или не
в полную меру своих возможностей.
Если мы позволяем ложному Я контролировать нашу жизнь,
это приводит к серьезным проблемам с самооценкой. И это вполне
объяснимо, ведь реальное Я слишком ущербное, слишком слабое
и неэффективное, чтобы заслуживать какого-то уважения. Когда
у человека есть ощущение, что он функционирует в жизни скорее
как робот, а не человек, он часто сталкивается с тем, что многие
называют «сущностной фальшью» или абсолютной жизненной
пустотой. Они обвиняют «жизнь», а не собственные проблемы,
уходят в раковину, где они могут избежать реальных проблем,
оставаясь пассивными перед возможными вызовами и отрицая
реальный хаос, который творится в их жизни.
Оставаться во власти ложного Я означает принять ригидный
способ решения проблем и вызовов. Так почему же человек пред-
почитает саморазрушительное поведение, не позволяющее ему
приспособиться или адаптироваться к многообразным ролям
окружающей среды? Почему предпочитает подчинение ложному
Я – диверсанту, не позволяющему реализовывать по-настоящему
самые искренние цели и мечты, которые действительно могли бы
сделать жизнь стоящей? Чем нас заманивает ложное Я, когда мы
сами отказываемся от исследования огромных возможностей, ко-
торые предоставляет нам жизнь, и открытия того, какие из этих
возможностей соответствуют нашей уникальной личности и мо-
гут дать нам ощущение смысла и цели? Иными словами, в чем же
основа силы ложного Я?
Давайте посмотрим, как тридцатилетняя Энн объясняет, поче-
му ее ложное Я имеет такую власть над ней. «Я ничего не стою, по-
тому что у меня нет реального Я. Я вампир, живущий за счет дру-
гих. Мне всегда что-то нужно. Я знаю, что обманываю себя, боясь
заглянуть внутрь, чтобы обнаружит там свое реальное Я. Если я
позволю проявиться своему реальному Я, то останусь совсем одна,
и мне не на кого будет опереться. Меня беспокоит все внешнее:
то, как я выгляжу, другие люди, то, что они могут подумать обо
35
мне. Невероятно трудно иметь дело с реальным Я. Встретиться,

наконец, со своим реальным Я – это все равно что выйти из тюрь-
мы через двадцать лет: все кажется слишком чужим; и я очень бо-
юсь этого, потому что не смогу держать себя в руках. Это слиш-
ком сильно фрустрирует. Мне нужно залезть в чужую шкуру. Мне
страшно даже подумать о том, чтобы сказать: «Да, это я; это моя
суть». Поэтому я отказываюсь от себя, принимая роль какого-то
другого человека, действуя согласно чужой фантазии. И это стано-
вится моей собственной фантазией. Я знаю, что это не мое реаль-
ное Я. Это какая-то подделка. Но я и есть эта подделка. Если я по-
зволю проявиться своему реальному Я, я останусь совсем одна, а
это совершенно невыносимо для меня».
Непреодолимый и всепоглощающий страх перед реальным Я –
вот что управляет жизнью Энн. Чтобы избежать возможного стра-
ха и депрессии в случае появления реального Я, возникает ложное
Я, что позволяет перестроить жизнь и сделать ее «безопасной».
Но это извращенная спасательная операция, осуществленная вну-
тренним диверсантом. Энн и все остальные пациенты в этой гла-
ве заключили в какой-то момент контракта со своим ложным Я.
Хотя каждый из них понимал это по-своему, итог для всех один и
тот же: «Мне следует отказаться от поисков своего реального Я и
всего того, что сделало бы меня по-настоящему счастливым – вза-
мен я перестану чувствовать страх одиночества наедине со своим
реальным Я или страх отвержения».
Хотя большинство из нас время от времени ставит под сомне-
ние свою личностную идентичность, собственную самооценку и
то, насколько мы счастливы, задаваясь вопросом, действительно
ли мы живем полной жизнью, все же большую часть времени мы
не находимся во власти ложного Я. У здоровых людей возникает
реальное Я, позволяющее им реально оценивать эту нерешитель-
ность и сомнения в себе, справляясь с трудностями и разочарова-
ниями, не прибегая при этом к саморазрушительному поведению,
только бы избежать депрессии и ощущения подавленности. Как
только мы поймем, что такое реальное Я и как оно формируется,
мы сможем идентифицировать все то, что мешает его формирова-
нию и позволяет ложному Я одержать над ним верх.
36
2. Формирование реального Я
П редставлений о самости существует великое множество. Че-

ловеческое Я ставилось во главу угла поэтами и философа-
ми еще с древнейших времен. Нас всегда интересовало истинное
предназначение человека и его цель в жизни, в то время как пси-
хологи и психоаналитики пытались постичь природу Я. За по-
следние сто лет психодинамические теории, особенно учения
Фрейда и Юнга, стали популярны и среди массового читателя.
В последние двадцать пять лет концепция самости является бук-
вально навязчивой идеей масс. Начиная с лозунга шестидесятых
«Я делаю свое дело, а ты делаешь свое дело» и заканчивая «поко-
лением Я» семидесятых (Кристофер Лэш называл его «культурой
нарциссизма»), концепция самости нашла выражение в самых
разных областях жизни. Самовыражение, альтернативные стили
жизни, взрыв в творчестве в связи с новыми видеотехнология-
ми, а также различные формы терапии «нового века», возникшие
в восьмидесятые годы и направленные на трансформацию лично-
сти, – все это неизменно напоминает нам о напутствии Полония
своему сыну Лаэрту: «Будь верен самому себе».
Можно было предположить, что после такой шумихи вокруг
Я нам не понадобится еще одна книга на эту тему. Если в каком-
то поколении в истории человечества и были знатоки природы
и цели Я, то, наверное, это как раз в нашем поколении. Но дело
в том, что поэты, философы и даже многие психотерапевты пред-
почитают не рассматривать Я с клинической точки зрения. И хотя
их труды могут быть достаточно вдохновляющими, жизнеут-
верждающими и мотивирующими, им все же не доводилось рабо-
тать аналитически с самостью с точки зрения ее происхождения,
развития и возможностей. В зависимости от своих теоретических
взглядов аналитики склонны либо минимизировать, либо преу-
величивать значение самости, обращая внимание на психологи-
ческую сложность формирования Я в раннем детстве и личност-
ное функционирование.
37
Фрейд, как отец психоанализа, повел первых пионеров в дан-

ной области по пути, где работа с самостью поддерживалась толь-
ко в самых общих чертах. Фрейда в первую очередь интересова-
ли инстинктивные влечения – секс и агрессия, – поэтому самость
в целом он воспринимал как должное. В своем исследовании вли-
яния Эдипова конфликта и тревоги кастрации на нормальное раз-
витие и развитие неврозов Фрейд обращал внимание на доэди-
пальное развитие, поэтому доэдипальное развитие личности он
в общих чертах описал; но в последующем он делал акцент на ис-
следовании именно эдипальной стадии, что же касается дальней-
шего и более глубокого изучения стадий раннего развития Я, то
это предстояло сделать другим.
Первые психоаналитики последовали примеру Фрейда, в ре-
зультате достаточно много было сказано и написано о самости
косвенно, но при этом так и не было целенаправленного анализа
или понимания ее структуры и функций.
Другим фактором, который уводил последующие поколения
психоаналитиков все дальше и дальше от Я, был печальный факт,
на который недавно обратил внимание Бруно Беттельгейм: когда
Фрейд говорил о Я – он называл его «душой», – это слово теря-
лось в переводе. В его знаменитой теории о «трех составляющих…
души» определения Я, Оно и Сверх-Я интерпретировались как Эго,
Ид и Супер-эго. То, что Фрейд называл «структурой души», стало
«ментальным аппаратом», а понятие «организация души» интер-
претировалось как «ментальная организация». В результате соз-
далось впечатление, что Фрейда волновало скорее то, как устроен
человеческий разум, нежели тайны человеческой души.1 По иро-
нии судьбы со временем данный термин был утрачен, хотя Фрейд
считал, что для понимания его системы психоанализа необходимо
мыслить в категориях души или Я.
Говоря о Я, Фрейд использовал ich в двух смыслах: Я как целост-
ная личность и Я просто как эго или орган сознания. Эти две кон-
цепции сохранились вплоть до настоящего времени, что приве-
ло к формированию совершенно разных представлений о самости
в двух школах психоанализа. Различие между этими двумя кон-
цепциями можно видеть в классическом расколе, который про-
изошел между Фрейдом и Карлом Юнгом в 1912 году. И того, и
38
другого интересовало то, как и почему у человека развивается пси-

хоз, но при этом они обращали внимание на совершенно разные
проблемы, с которыми сталкивается человек в первые годы жиз-
ни. Фрейд считал, что психотик достигает эдипальной стадии, но
потом, обнаружив, что Эдипов конфликт – сексуальное притяже-
ние к матери и последующее соперничество с отцом – представля-
ет слишком сильную угрозу, возвращается на более раннюю доэ-
дипальную стадию, где конфликта можно было избежать. Юнг же,
напротив, полагал, что Я психотика так никогда и не достигало
эдипального уровня, что развитие останавливается на доэдипаль-
ной стадии, когда Я прежде всего пытается положить конец тож-
деству с матерью. Вероятно, Юнг все же был ближе к истине, чем
Фрейд.
Юнг делал акцент на Я как первичном образе или архетипе, вы-
ражающем потребность человека в единстве, целостности и выс-
ших человеческих устремлениях. Из этого акцента на целостности
впоследствии возникла холистическая школа психоаналитиче-
ского мышления, и юнгианцы благодаря такому акцентированию
отошли от интрапсихической основы, от важности Эго, Ид и Су-
перэго и их роли в конфликте. Наряду с принятым в популярной
психологии понятием «целостной личности» в концепции целост-
ного Я, как правило, сводится к минимуму важность раннего раз-
вития для содержания бессознательного. Бессознательное разделя-
ется на личное и коллективное бессознательное, и первостепенное
значение придается коллективному, в какой-то степени действу-
ющему независимо от уникальной интрапсихической структуры
индивида. Таким образом, юнгианцы преуменьшали значимость
индивидуального бессознательного и придали большее значение
бессознательным структурам, которые являются общими для всех
людей.
С другой стороны, фрейдисты делали акцент на ich как Эго, об-
ласти сознания. Они относились к Я как чему-то абстрактному
или независимому, набору неких механических принципов, прак-
тически не связанных с индивидуальностью человека.2
В последнее время такие психологи фрейдистской школы, как
Хартманн и Якобсон, стали обращать внимание на важность Я
в теории Фрейда и таким образом восстанавливили это важней-
39
шее понятие и поместили его в контекст классической теории Ид,

Эго и Суперэго. Однако они все еще не акцентируются на более
личностных, творческих аспектах Я.³
Таким образом, требуется подход, интегрирующий концепцию
фрейдистской школы с ее акцентом на комплексном воздействии
раннего развития на интрапсихические структуры (Эго, Ид, Су-
перэго), и холистические теории с их творческим потенциалом и
признанием личной субъективности. Более полная теория Я (я на-
зываю его реальным Я) должна учитывать творческий потенциал
и субъективные эмпирические аспекты личности, которые фрей-
дисты сводят к минимуму (или считают вторичными дивиденда-
ми успешной терапии, а не важной ее частью), а также интрапси-
хическую глубину, которую юнгианцы обычно упускают из виду.
Я не думаю, что нам следует преуменьшать важность Эго, делая
акцент на всей личности, или же минимизировать интрапсихиче-
ские структуры и конфликт между ними с целью признания того,
что высвобождение творческого потенциала может быть главным
результатом терапии. Творчество – это нечто большее, чем побоч-
ный продукт терапии; оно может быть его прямым результатом.
Интрапсихический акцент может быть связан с глубинами бессоз-
нательного, при этом мы не должны отрицать важность уникаль-
ного эмпирического развития Я. Концепция реального Я включает
в себя как внутренние, так и интрапсихические, индивидуальные
аспекты целостной личности.
Реальное Я, с точки зрения теории объектных отношений, со-
стоит из суммы интрапсихических образов Я и значимых других, а
также чувств, связанных с этими образами, наряду со способно-
стью действовать в окружении в соответствии с этими образа-
ми. Образы реального Я в основном имеют отношение к реально-
сти и в меньшей степени к фантазиям (к тому, чего человек желает,
а также к тому, что он собой представляет), и мотивация Я связа-
на с постижением задач реальности для поддержания психическо-
го равновесия. С другой стороны, ложное Я напрямую связано с
инфантильными фантазиями, и его мотивы заключаются не в ре-
шении реальных задач, а в реализации защитных фантазий: на-
пример, избегание самоактивизации для поддержания фантазии
о заботе, которая впоследствии становится способом «хорошего
40
самочувствия». Цель ложного Я – не адаптация, а защита; оно за-

щищает от болезненных чувств. Другими словами, ложное Я стре-
мится не к постижению реальности, а к избеганию болезненных
ощущений – оно достигает этого, отказываясь от адаптации к ре-
альности.
Реальное Я можно рассматривать в основном как нечто осозна-
ющее, создающее образы и репрезентации личности и мира, опре-
деляющее наши уникальные индивидуальные желания и выража-
ющее их в реальности, а также поддерживающее непрерывность и
взаимосвязь этих разных образов. Реальное Я состоит из всех на-
ших образов Я плюс способность соотносить их друг с другом и
признавать их как нечто, формирующее единую, уникальную ин-
дивидуальность. Эти образы Я – это наши представления о себе
в определенное время и в конкретных ситуациях. Они включают в
себя образы нашего тела – сознательные или бессознательные, ре-
алистичные или искаженные. Реальное Я позволяет человеку рас-
познать, что он – это тот самый особенный «кто-то», непрерывно
продолжающийся во времени и пространстве, остающийся уни-
кальной сущностью, вне зависимости от изменения и модифика-
ции разных ее составляющих.
Путаница может возникнуть при попытке полностью и точно
дифференцировать концепции реального Я и Эго. Не только сам
Фрейд не делал этого, но и определения различаются в зависимо-
сти от теоретической перспективы. С точки зрения эго-психоло-
гии, определение Эго включает в себя реальное Я и его функции.
С точки зрения объектных отношений, реальное Я не включает
в себя Эго, а функционирует как некий параллельный партнер, ис-
пользующий некоторые функции Эго для выполнения своих за-
дач, в то время как остальная часть Эго выполняет традиционные
функции, описанные эго-психологами.
Эго посредством своих защитных механизмов поддерживает
интрапсихическое равновесие, регулируя внутреннее взаимодей-
ствие между Ид, Суперэго и реальностью. Кроме того, оно также
помогает реальному Я в выполнении его задач. Например, воспри-
ятие реальности необходимо для выполнения задач, связанных
с реальностью. Я можно рассматривать как репрезентативного
партнера Эго, хотя это и нечто гораздо большее, так как помимо
41
репрезентативных аспектов функций Эго, оно также имеет свою

собственную программу, состоящую в том, чтобы идентифициро-
вать и выражать уникальные желания личности. Эго можно рас-
сматривать как исполнителя на службе Я, но все же Эго – нечто
большее, поскольку оно также регулирует баланс между Ид, Эго
и Суперэго.
Аналогия Эрика Эриксона с сердцем и легкими полезна для по-
нимания бессознательной, автоматической, регулирующей роли
Эго. Так же как наше сердце и легкие работают автоматически для
поддержания нашего физического равновесия (мы не осознаем
эту работу), так и защитные механизмы Эго поддерживают наше
психическое равновесие без необходимости их сознательной акти-
вации. Мы полагаемся исключительно на накопленные нами ин-
трапсихические воспоминания и привычки, избавляющие нас от
необходимости продумывать каждое действие и чувство ежеми-
нутно и ежедневно – такая необходимость конечном счете блоки-
ровала бы нашу способность полноценно функционировать в ре-
альном мире. Далее Эриксон объясняет, что каждая личностная
идентичность имеет то, что он называет Эго-аспектом и аспек-
том Я. Аспект Я (или самотождественность) возникает тогда, ког-
да Эго-аспект (или эго-тождественность) успешно интегрирует и
синтезирует различные образы Я, которые формируются в психо-
социальном опыте индивида⁴; проще говоря, когда вы управляете
отношениями или решаете какую-то задачу, используя свой уни-
кальный стиль, вы интегрируете свой опыт для укрепления соб-
ственного образа Я.
Реальное Я сохраняет различные подчиненные образы, свя-
занные друг с другом, позволяя нам увидеть то, как эти образы
и поведение взаимосвязаны между собой, чтобы мы могли рас-
познать их как свои собственные, как честное самовыражения.
Это помогает нам осознать нашу сущностную, отдельную, уни-
кальную идентичность и позволяет творчески адаптироваться
к меняющимся ситуациям, чтобы мы могли продолжать выра-
жать непрерывность и уникальность своей идентичности, ощу-
щая себя «реальными».
Мы очень похожи на калейдоскоп образов Я: эти образы, напо-
добие кусочков цветного стекла, формируют и заново преобразу-
42
ют формы, паттерны и узоры, все время меняются, хотя кусочки

стекла остаются неизменными. В изменяющихся паттернах всег-
да много общего, и они кажутся вариациями друг друга, так что
вполне можно предположить, что независимо от того, насколько
сильно мы меняемся, что-то основное по-прежнему остается в нас.
Наряду с Я-образами, которые мы можем наблюдать в калейдоско-
пе своей жизни, есть еще одно Я: то Я, которое направляет прибор
к свету и поворачивает его, позволяя кусочкам создавать много-
численные мeняющиecя cиммeтpичныe узopы. Это функциональ-
ный аспект реального Я – все то, что выражает, организует паттер-
ны нашей жизни и наблюдает за ними.
Когда Малькольм Коули в восемьдесят пять лет писал мемуа-
ры, он пытался ответить не на вопрос: «Кто я?», а на вопрос: «Кем
я был?» То, что он обнаружил, не всегда соответствовало его ожи-
даниям, но он очень надеялся, что весь этот процесс – отражение
его жизни и воспоминаний на бумаге – откроет ему «человека, ко-
торый, возможно, и является настоящим мной»5. Приступая к на-
писанию автобиографии или мемуаров, или просто оглядываясь
на прожитую жизнь, мы видим себя, как в калейдоскопе: видим
жизнь, в которой множество самых разных ролей, ситуаций, лю-
дей, моделей поведения, идей, надежд, разочарований и успехов.
Как подлинные отражения нашего реального Я действительно ли
они все были равноценны? В каком смысле они были или не были
«реальными»? И являются ли они реальными сейчас, по-прежнему
формируя нас, как личность?
Оглядываясь на свою жизнь или пытаясь понять, где вы нахо-
дитесь «здесь и сейчас» и как оказались здесь, вы можете увидеть
различные отдельные образы своего Я, отражающие ваше интра-
психическое реальное Я. Многие из них основаны на отношени-
ях: сын, дочь, брат, сестра, муж, жена, родитель, друг, сосед, враг.
Другие образы Я непосредственно связаны с нашей работой и до-
сугом: врач, секретарь, адвокат, учитель, продавец, игрок в покер,
бегун, поэт, художник, пловец. Клубы, организации и учреждения,
к которым мы принадлежим или принадлежали ранее, также вно-
сят вклад в наше реальное Я: республиканец, демократ, католик,
еврей, легионер, скаут. Каждому из нас приходится носить самые
разные маски, играть многочисленные роли, неоднократно реша-
43
ясь на трудные переходы в своей жизни. У всех нас есть личные и

профессиональные образы Я, некоторые из них известны только
нам самим и нашим близким, в то время как другие мы демонстри-
руем окружению.
Под руководством реального Я мы можем определять наши
индивидуальные желания по мере того, как они меняются с года-
ми, и находить реалистичные способы их достижения в жизни.
Реальное Я позволяет нам предпринимать необходимые шаги,
чтобы найти свое место в мире, подходящую работу, образ жиз-
ни или партнера. Тогда наша жизнь характеризуется гармонич-
ным взаимодействием между интрапсихическим реальным Я и
внешней средой, которая, в свою очередь, поддерживает нашу са-
мооценку.
Реальное Я может принимать и модулировать различные, даже
противоречивые образы Я, разрешая любые возможные времен-
ные неурядицы. Оно может интегрировать различные аспекты на-
шей жизни в единое целое. Оно становится системой ориентиров,
мотивирующей большую часть нашего поведения и позволяющей
придерживаться определенной траектории. Реальное Я – это чело-
век, пишущий свои мемуары, а также те разные личности, которы-
ми он являлся когда-то. Реальное Я знает, как соотнести их между
собой, формируя целую жизнь и целостное Я. Реальное Я понима-
ет: то, какими мы являемся сегодня, – это результат постоянно ме-
няющихся ролей, поведения и обстоятельств, тех многочисленных
образов Я, которые вполне удовлетворяли нас на протяжении дол-
гого времени. Они устраивали нас тогда, и, если смотреть на них
через мудрость реального Я, они подходят нам и сейчас.
Еще двадцать пять лет назад большая часть того, что мы зна-
ли о психологическом развитии, была почерпнута нами из воспо-
минаний самого пациента в терапии и воспроизведенного детско-
го опыта, так что определенные пробелы и искажения, связанные
с этими воспоминаниями, были неизбежны. Как отмечала Марга-
рет Малер, информация, которая нам становилась известна о нор-
мальном развитии, часто резюмировалась из рассказов пациентов
о том, что, по их мнению, происходило не так. Впоследствии Ма-
лер пришла к выводу, что гораздо эффективнее получить общее
44
представление о том, «что происходило так, как надо» в процессе

очных исследований маленьких детей и их матерей.
Исследования Малер в конце пятидесятых и многие другие на-
блюдения за нормальными здоровыми двух- и трехлетними деть-
ми и их матерями в реальных жизненных ситуациях значительно
расширили наше понимание процессов, связанных с успешными
попытками ребенка отделиться от матери физически и психоло-
гически и формированием отдельного, автономного реального Я.
Основываясь на наблюдениях за детьми и их матерями в течение
нескольких лет, психоаналитики и психологи выделили различные
стадии развития, через которые проходит ребенок, когда у него
развивается реальное Я и он учится выражать его через собствен-
ную уникальную личность, определяя для себя копинговые пат-
терны, которых он будет придерживаться и в последующем.
Мы узнали, что структурные элементы реального Я включают
в себя генетические данные (хотя по-прежнему непонятно, из чего
именно состоят эти структурные элементы и в какой степени они
влияют на развитие Я), переживание ребенком проприоцептив-
ных и сенсорных ощущений собственного тела, а также удоволь-
ствие от совершенствования этих копинговых стратегий в той сре-
де, в которой находится ребенок. В ранние годы развитие ребенка
происходит через взаимодействие с матерью или лицом, которое
заботится о нем. Как отмечала Малер: «Поскольку развитие чув-
ства Я у ребенка происходит в контексте его зависимости от мате-
ри, чувство Я, возникающее в результате этого, будет нести на себе
отпечаток ее заботы». 6
У новорожденного ребенка есть одна главная цель: комфорт, то
есть получение удовольствия и избегание боли. Как и любой чело-
веческий организм, младенец испытывает голод и различные виды
дискомфорта, возникающие внутри и снаружи, такие как вну-
тренний дискомфорт переполненного мочевого пузыря или внеш-
ний дискомфорт комнаты, где жарко и очень душно. Что касает-
ся переполненного мочевого пузыря, ребенок в состоянии с этим
справиться; против жары в комнате он бессилен. Тонко чувствую-
щие своего ребенка мать или отец, конечно же, постараются сни-
зить температуру или откроют окно.
45
Достаточно долгое время считалось, что в первые три месяца

младенец является пассивной tabula rasa, на которую воздейству-
ют родители.7 В последние годы вторая волна наблюдателей за
младенцами использовала новейшие методы исследования и де-
лала акцент именно на этих трех месяцах, и их результаты ради-
кально изменили теорию tabula rasa. Они пришли к выводу, что
перцептивные способности ребенка проявляются очень рано: в
возрасте четырех недель у ребенка развивается особая реакция
на мать и отца, а к семи он уже может организовать свои визуаль-
ные наблюдения. Таким образом, достаточно рано в своем раз-
витии ребенок становится активным партнером через активный
диалог со своими воспитателями. Несмотря на то, что многие со-
временные мужчины гораздо сильнее, чем их предшественники,
заинтересованы в воспитание детей и вовлечены в этот процесс,
в большинстве семей мать по-прежнему является главным вос-
питателем, особенно в первые месяцы жизни ребенка. Отсюда и
разграничение между конкретными переживаниями и чувства-
ми, которые испытывает младенец по отношению к каждому ро-
дителя. Тогда этот диалог становится решающим для возникно-
вения Я.
На данном этапе ребенок по-прежнему ощущает слияние с ма-
терью. У него пока еще отсутствует чувство Я и не-Я. Родившись,
ребенок отделился от матери физически, но поскольку он воспри-
нимает себя и свою мать интрапсихически, разделения еще не про-
изошло. С точки зрения ребенка, он и мать – по-прежнему единое
целое, и все то, что окружает его, является частью его самого и ча-
стью матери.
Однако через два-три месяца все начинает меняться, так как
ребенок уже обнаруживает свою кожу и постепенно узнает, что
у него есть границы. Хотя понятия «внутри» и «снаружи» все еще
расплывчаты, он начинает осознавать то, что некоторые вещи на-
ходятся вне его, в том числе и мать. По мере изменения этого вос-
приятия на очень примитивном уровне он осознает, что некото-
рые потребности удовлетворяются только матерью, что именно
она, а не он, способна вызвать некоторые приятные чувства, из-
бавляя от неприятных. Он начинает понимать, что она не является
частью его собственного тела, как он когда-то воспринимал ее. Тем
46
не менее, поскольку мать все время рядом, она все еще восприни-
мается как часть его самого, хотя, строго говоря, она уже не явля-
ется телесной частью.
Она – некая таинственная его часть, другая половина, которая
отличается от него, всемогущий партнер или полюс его существо-
вания, который организует вещи и удовлетворяет его потребно-
сти, будь то молоко, смена подгузника или поддержка и утешение.
Ребенок постепенно начинает осознавать, что мать необходи-
ма для его благополучия. Она является главным организатором
его жизни, опосредующим любое восприятие, действие, инсайт и
каждую крупицу новых знаний, так что он постепенно начинает
отождествлять себя с ней и ее действиями; и она будет и дальше
заниматься организацией пространства для него до тех пор, пока
у него не разовьется собственная внутренняя организация.
В течение второго и третьего месяцев жизни ребенок будет бо-
лее прямо смотреть в лицо матери и более пристально фокусиро-
ваться на ее глазах. В конце концов, на четвертом или пятом месяце
жизни он начнет демонстрировать особую связь: будет улыбаться
особой улыбкой, предназначенной только для матери. До этой ста-
дии улыбка младенцев, столь очаровывающая всех нас, – на самом
деле неспецифическая, социальная улыбка, не имеющая никакого
отношения к нам лично (хоть нам и неприятно это признавать).
Однако особая улыбка для матери – совсем другое дело. Она дей-
ствительно что-то означает. Когда мать входит в комнату или по-
является в поле зрения, ребенок встречает ее особенной улыбкой
восторга, таким образом подтверждая уникальные отношения, ко-
торые, как он начинает понимать, есть у него только с ней и ни
с кем другим.
На этой стадии развития ребенок также более внимателен, ког-
да бодрствует. Его внимание более четко направлено вовне на
окружение и является более устойчивым и более постоянным. Ре-
бенок уже способен долгое время находиться в этом состоянии по
сравнению с тем, что было еще несколько недель тому назад. Ка-
жется, он уже не настолько занят самим собой. Он более охотно и
предсказуемо реагирует на окружающий мир. В шесть месяцев ре-
бенок дергает мать за волосы, нос, очки, украшения, пытается по-
ложить ей в рот еду. Можно заметить, что иногда, когда мать дер-
47
жит его, ребенок весь напрягается и изгибается так, чтобы лучше

рассмотреть ее. Тело новорожденного ребенка легко и удобно впи-
сывается в материнские контуры тела и рук, и эта метафорическая
поза указывает на то, что он чувствует себя симбиотически сли-
тым с ней.
Теперь же он хочет чего-то большего. Он пристально наблю-
дает за матерью, изучая ее лицо и тело, умудряясь одновременно
изучать даже то, что окружает их двоих, со своего безопасного и
надежного места в руках матери. Вскоре чувство Я крошечного су-
щества становится отличным от «матери» и «мира». Днем и но-
чью – в моменты кормления, когда ребенок плачет, когда его об-
нимают и невероятно любят – у него начинает формироваться
чувство собственного Я, которое будет отличным от его окруже-
ния и сохранится на протяжении всей жизни.
Ребенок сначала постигает эту новую личность физически, на-
чиная исследовать собственные пальцы рук, сами руки и пальцы
ног, ощупывая себя и убеждаясь в собственном существовании.
Он наблюдает за своими движениями в зеркале. К двенадцати-во-
семнадцати месяцам ребенок узнает собственное отражение в зер-
кале. Он может указать на него и назвать свое имя или исполь-
зовать личное местоимение, или же, если он еще не говорит, он
может указать на зеркало, а затем с гордостью на себя.
На этапе от семи-восьми месяцев до полутора лет реальное Я
ребенка активизируется бесконечными попытками исследовать
этот восхитительный мир; и действительно все в мире для него ка-
жется совершенно невероятным. Ребенок «влюблен в жизнь», ког-
да он учится сидеть, бегать, ползать и ходить. Он играет с игрушка-
ми, трогает и пробует на вкус все, что может засунуть в рот. Когда
он самостоятельно садится, встает, держась за стул или предмет
мебели, и учится ходить, то он приобретает новую визуальную
перспективу мира.
При поддержке матери – ее заинтересованность и энтузиазм
представляются крайне важными, – помогающей открыть фор-
мирующееся Я, ребенок одновременно практикует двигательные
навыки, необходимые для совершения этих открытий, а также
психологические навыки, которые впоследствии станут способ-
ностями к реальной самоактуализации, самовыражению и твор-
48
честву. На данном этапе качество материнства имеет решающее

значение. Способность матери улавливать определенные знаки и
сигналы, напрямую связанные с формирующимся Я ребенка, то,
насколько легко ей дается собственное самовыражение и креатив-
ность, а также ее способность к воображению – все это составля-
ет плодородную почву, на которой будет расти и развиваться ре-
альное Я ребенка.
Вскоре ребенок сам сделает этот первый шаг. Когда он учит-
ся самостоятельно ходить, мир для него расширяется, поскольку
увеличивается физическая дистанция между ребенком и матерью.
Нарциссизм на этой стадии максимален. Ребенок способен искать
игрушки, сам подбирать вещи, ощупывать их, пробовать на вкус
и приносить взрослым. Он чувствует себя всемогущим, он опья-
нен властью, не замечает собственных ограничений, его восхи-
щают открытия и освобождение из ограниченного материнского
мира. Даже падения, удары и прочие неприятности не могут оста-
новить его.
И все же маленький искатель приключений не так бесстрашен,
как может показаться на первый взгляд. Несмотря на ощущение,
что ему принадлежит весь мир, мать для него по-прежнему – ос-
нова и якорь. Ребенок может убежать, поддавшись сиюминутно-
му желанию, но потом сразу же возвращается к матери. Он мо-
жет вернуться только для того, чтобы слегка коснуться ее ноги или
схватить за юбку. Он может бросить мяч, кубик или погремушку
ей на колени. Вновь и вновь ребенок возвращается для эмоцио-
нального подкрепления, для подтверждения того, что мать все еще
здесь.
Столь хорошо нам известная игра в прятки – нечто больше, чем
просто развлечение. Это становится мини-драмой дилеммы ре-
ального Я. В этой игре ребенок куда-то прячется, временно теряя
образ матери, радуясь тому, что он не находится в слиянии с ней;
но он пока еще не в состоянии вынести слишком сильной сепара-
ции, поэтому он делает все возможное, чтобы как можно быстрее
появилась мать. Ребенок практикует важнейшие задачи, которые
будут ключевыми в его дальнейшей жизни: способность сепари-
роваться, в то же самое время сохраняя близость и дистанцируясь
от других, уходить и возвращаться, переносить изоляцию (и даже
49
самому ее создавать), быть способным находить себе друзей, быть

одному, но при этом находиться в социуме, быть самим собой и су-
ществовать для других.
Возьмем, к примеру, простую уловку: помчаться прочь от ма-
тери, побежать, куда глаза глядят, только чтобы мать бросилась
за ним по пятам и подхватила его на руки, пока он не ушел слиш-
ком далеко. Как будто между ними существует негласная догово-
ренность относительно этой хитрости – ребенок вовсе не наме-
рен убегать совсем. Он точно знает, что мать будет рядом, чтобы
спасти его и защитить от него самого, а также от реальных опас-
ностей в окружающем мире, о существовании которых ему пока
не известно: от оживленного движения на улице, от верхней сту-
пеньки лестницы, от низкого стола с множеством хрупких пред-
метов.
Как и прятки, это игра, связанная с потерей и нахождением,
утратой и обретением заново как матери, так и свободы. В каком-
то смысле это не более, чем игра, но одновременно и серьезная
практика для многих жизненных ситуаций, в которых человеку
придется так или иначе балансировать между потребностью зави-
сеть от других и собственным стремлением к свободе и незави-
симости. Кроме того, эта игра развивает способность справиться
с тревогой сепарации.
Ребенок нуждается в эмоциональной «подпитке» формирую-
щегося Я и будет постоянно возвращаться к матери, чтобы полу-
чить эту подпитку: в форме признания и поддержки уникальных
проявлений самовыражения и достижений, которые ребенок де-
монстрирует через любопытство и игру. Но ближе к концу второго
года жизни у ребенка все более возрастает чувство беспокойства
по поводу местонахождения матери; беспокойство было не столь
сильным и заметным в первые месяцы его жизни, когда он убегал
от матери в соседнюю комнату и радостно прибегал обратно. На
самом деле, это новое беспокойство не имеет отношения к прак-
тическим навыкам. Это нечто гораздо более серьезное. Мы можем
видеть это на лице ребенка: он выглядит взволнованным, обижен-
ным, раздраженным, иногда его охватывает чувство паники.
И даже по мере того, как возрастает его способность ходить и
контролировать мир, ребенок все больше нуждается в подтверж-
50
дении того, что он не один в этом мире. Ему требуется как-то урав-
новесить все возрастающую независимость уверенностью в том,
что мать разделяет его жизнь и поддерживает все его усилия, свя-
занные с развитием в качестве отдельной, автономной личности,
имеющей право на независимое от матери существование. Ему
необходимо как присутствие матери, что требуется для его под-
держки, так и возможность находиться вдали от нее. Его желание
исследовать мир самостоятельно сдерживается желанием воссое-
диниться с матерью, а это желание сдерживается страхом ребен-
ка быть поглощенным матерью. Жизнь теперь становится своего
рода танцем: ребенок то как тень ходит за матерью, удерживая ее
в поле зрения, то стремительно убегает от нее. Даже играя в дру-
гой комнате, в одиночестве или с кем-то из друзей, ребенок дол-
жен знать, где находится мать, и он может периодически прибегать
к ней, нуждаясь в дополнительных прикосновениях, в восстанов-
лении сил. Именно благодаря этим уходам и возвращению назад
у ребенка исчезает первоначальная фантазия о симбиотическом
союзе с матерью.
Потребность в одобрении возрастает параллельно с осознава-
нием ребенком того, что он действительно отделен от матери, и
усиливает это осознавание. В физическом смысле он учится уста-
навливать все большую дистанцию между собой и матерью; но и
на интрапсихическом уровне он ощущает себя объектом, отделен-
ным от того объекта, который он учится воспринимать своей ма-
терью. По мере того, как происходит внутрипсихическое разделе-
ние и появляется реальное Я, у ребенка развивается образ самого
себя, совершенно отдельный от материнского образа.
Ребенок стоит на важной развилке – решается то, как будет раз-
виваться его реальное Я. Он двойственно относится к своей по-
требности в матери, опасаясь, что его новое незрелое Я будет «по-
глощено» (захвачено матерью) и исчезнет. Его зарождающаяся
индивидуальность теперь проявляется, когда он учится уникаль-
но самоутверждаться, общаясь с другими детьми, находя свои
игрушки, общаясь со взрослыми и незнакомыми людьми, сооб-
щая о своих потребностях тем, кто может помочь ему удовлет-
ворить их. В отличие от игры в прятки, утрата и восстановление
здесь происходит не столь быстро и стремительно. Он переживает
51
фрустрацию, а его толерантность к фрустрации, когда-то высокая

и не вызывающая сомнений, снижается. Его что-то беспокоит, он
не всегда может добиться своего, он падает, ему больно. И в этих
новых столкновениях с реальностью кроются истоки тех вспышек
гнева, которые будут характеризовать этот период «ужасных двух-
леток».
Взаимодействовать с ребенком на этом этапе очень непросто.
Даже самые эмпатичные и понимающие родители порой не вы-
держивают. Но именно сейчас, под надежной защитой родителей,
способных принять его амбивалентное и нерешительное поведе-
ние и поддержать его формирующееся Я, и возникает реальное
Я ребенка. Ребенок оказывается на важнейшем пороге развития
личности, раздираемый противоречивыми потребностями и же-
ланиями. Малыш должен научиться так или иначе справляться
с окружающим миром в отсутствии матери, но для этого он дол-
жен быть отважным и готовым сепарироваться.
В эти первые годы отец играет ключевую роль в развитии ре-
ального Я ребенка. В то время как ребенку предстоит отделить ма-
теринский образ от слияния и симбиотического единства, в кото-
ром он первоначально пребывал с ней, относительно отца такая
задача не стоит. Напротив, образ отца всегда был чем-то совер-
шенно иным и отдельным и возникал, по словам Малер, как буд-
то из ниоткуда; отец – своего рода рыцарь в сверкающих доспехах,
которого ребенок осознает как раз в тот момент, когда сам отправ-
ляется на приключения, связанные с постижением мира. Именно
тогда, когда ребенок нуждается в нем, отец появляется и исчеза-
ет из поля зрения, представляя огромный и захватывающий мир,
который совершенно не связан с матерью и ребенком. Его появ-
ление и действия, даже если эти действия во многом совпадают
с поступками матери, «спасают» ребенка от его единственной за-
висимости от материнского образа. Подобно миру игрушек и дру-
гим таинственным комнатам в доме, отец – это тот, на ком можно
практиковаться и постигать что-то новое. Он другой и олицетво-
ряет собой опыт, никак не связанный с матерью. Изучение реаль-
ности через него – совершенно особый опыт.
На интрапсихическом уровне ребенок может использовать отца
для проверки возникающего образа Я как отличного и отдельно-
52
го от образа матери. С матерью у ребенка часто возникает ощуще-

ние повторного затягивания на ее орбиту, и это вызывает ужас и
ощущение поглощения. При этом с отцом ребенок может пережи-
вать свою собственную инаковость и индивидуальность без стра-
ха поглощения. Отец, приходящий из внешнего мира реальности,
а не из симбиотического союза слияния, не вызывает симбиоти-
ческих страхов. Когда образ отца становится одновременно ув-
лекательным приключением в окружающей действительности, а
также безопасным убежищем, где ребенок может проверить свои
интрапсихические представления об этой действительности, тогда
мы можем с точностью говорить о том, что малыш будет двигать-
ся в направлении собственной индивидуальности и важного пси-
хологического отделения от матери, и тогда реальное Я обязатель-
но сформируется.
В ходе сложного процесса психологического отделения от мате-
ри ребенок старается отделить «хорошие» образы от «плохих» точ-
но так же, как он отделяет свой собственный образ от образа мате-
ри. В ходе этого процесса он отделяет свой собственный «плохой»
образ от своего «хорошего» образа, а образ «плохой» матери – от
образа «хорошей» матери. 8
В периоды, когда ребенок чувствует себя хорошо – он сыт, ему
тепло, комфортно и безопасно, – у него возникает «положитель-
ный» образ Я. Когда же ему плохо – он голоден, устал, испуган или
ему некомфортно, – у него развивается «отрицательный» образ Я.
Эти образы удерживаются отдельно, и происходит разделение их
на два разных образа. Реальное Я, как мы уже отмечали, позволяет
удерживать разные образы Я вместе, и одна из его главных задач,
когда ребенку около трех лет, – это слияние и удержание двух па-
раллельных образов Я.
То же самое должно происходить и в отношении двух материн-
ских образов. У каждого ребенка есть два параллельных образа
собственной матери: «положительный» образ матери, состоящий
из тех переживаний, когда мать доставляет удовольствие, утеша-
ет, дает ощущение тепла и привязанности; и «отрицательный»
образ матери, который складывается из тех переживаний, в ко-
торых мать фрустрирует желания ребенка, проявляет недоволь-
ство, наказывает или действительно причиняет ребенку физиче-
53
скую боль. В случае нормального развития реальное Я сливает эти

два материнских образа в один. Со временем ребенок должен нау-
читься воспринимать и себя, и мать как цельных постоянных лич-
ностей. Не существует двух Я, двух матерей, хороших и плохих.
Хотя эта фантазия и возникает в тот момент, когда ребенок учится
дифференцировать себя, сепарируясь от матери, это продолжает-
ся недолго. Расщепленные предметы сливаются в целое, и ребенок
узнает, что они неизменны. Это осознание целостности и постоян-
ства является частью более общего знания о том, что и сама жизнь
неоднозначна, в ней масса оттенков серого, а не только яркие чер-
ные и белые тона. Для маленького ребенка окружающий мир дей-
ствительно непредсказуем и калейдоскопичен; и это огромный
подвиг – научиться реалистично смотреть на объекты, восприни-
мать их цельными: понимать, что мать, которая ругает, – это та же
самая мать, которая обнимает; что Я, которое разбивает лампу, –
это то же самое Я, которое учится держать пищу в ложке, уверен-
но направляя ее в рот. Жизнь приносит как удовлетворение, так и
разочарование. И мать тоже. И Я тоже.
Безусловно, образы матери, отца, самого себя и мира в целом
могут быть не совсем верными, искаженными и неполными. Возь-
мем, к примеру, восприятие ребенком окружающей среды. Комна-
та с мебелью кажется ему огромной, все то, что связано с приготов-
лением пищи, – таинственным и волшебным, место, куда исчезает
отец, уходя утром, – terra incognita, где, как писали на старинных
картах, «водятся чудовища». Дело не в том, насколько точны и пол-
ны представления ребенка о матери, отце или мире в действитель-
ности; набор психических репрезентаций любого ребенка субъек-
тивен и неполон. В этот период важна их целостность. Завершение
наших образов о матери и отце – это задача всей жизни, так или
иначе обреченная на провал. Но целостность – это совсем другое
дело. Реальное Я обладает способностью в этом раннем возрасте,
пусть и с трудом, усвоить то, что объекты целостны и включают
в себя как хорошие, так и плохие аспекты. Есть одно Я и одна мать.
В то же самое время, когда ребенку удается преодолеть расще-
пление, он, отождествляя себя с матерью, вбирает в себя функции,
которые мать выполняла для него до того, как его Эго стало доста-
точно сформированым, чтобы он мог выполнять их сам. Теперь он
54
начинает сам контролировать собственные функции Эго. У него

развивается лучшее восприятие реальности, толерантность фру-
страции, контроль импульсов и границы Эго. Вместо того, что-
бы разделять образы на положительные и отрицательные, ребенок
учится вытеснять негативные аспекты в бессознательное. Разви-
тие личности зависит от вытеснения, поскольку вытесненные вле-
чения и чувства проникают в бессознательное для сублимации.
Они становятся сырьем для творчества, источником нашей энер-
гии – всем тем, что лежит в основе нашего желания стать врача-
ми, юристами, матерями, отцами. Если у человека трудности с вы-
теснением, сублимация также становится невозможной для него,
потому что у него нет психической энергии, чтобы творчески и
успешно реагировать на жизнь.
В лучших семейных ситуациях методом проб и ошибок – как со
стороны родителей, так и со стороны ребенка – постепенно фор-
мируется уверенность ребенка в том, что мир не является ни одно-
значно угрожающим, ни однозначно приятным местом, в нем мас-
са самых разных противоположностей: безопасность и опасность,
успех и неудача, комфорт и боль, сила и беспомощность, друзья
и одиночество. У ребенка будут мгновения счастья и восторга, а
также разочарования и печали. Прежде всего, ребенку предстоит
узнать, что его мать также воплощает в себе как хорошие, так и
плохие качества. Иногда она оберегает и утешает его; иногда ста-
новится отстраненной, отчужденной, наказывающей. Но ребенок
понимает, что мать любит его, несмотря на возникающее и сепари-
рующееся Я, и что она искренне хочет, чтобы он исследовал мир,
развивался и рос так, как этого хочет он сам. Именно в ходе этого
процесса и происходит развитие Я, и у ребенка формируются спо-
собности успешно справляться с жизнью.
Реальное Я интрапсихически стабилизируется между тремя и
четырьмя годами, но это странствие еще далеко не окончено. На
самом деле, это только начало. Хотя интрапсихическая система
уже существует, потребуется еще не один год для того, чтобы эта
система могла работать во внешней среде – нужно научиться оде-
ваться, есть, ладить с другими людьми; находить интересы и силь-
ные стороны, развивая их в том направлении, которое будет при-
носить удовлетворение.
55
В школьные годы перед ребенком откроется самый широкий

спектр интересов и видов деятельности, некоторые из них он бу-
дет рассматривать в качестве хобби или потенциальных развлече-
ний, а от каких-то почти сразу откажется и займется чем-то дру-
гим. На этой стадии жизненные возможности слишком обширны
и многообразны, чтобы принимать трудные, быстрые решения и
брать на себя обязательства. Когда мальчика спрашивают, кем он
хочет стать, когда вырастет, он может ответить: «Водителем гру-
зовика или астрофизиком». Кажется странным, что и то, и другое
может привлекать одного и того же человека, – но это вполне объ-
яснимо, если мы вспомним, что в эти годы, которые принято на-
зывать латентным периодом, ребенок проверяет определенные
навыки и интересы, чтобы понять для себя, какие действия усили-
вают реальное Я. Отвечая на этот вопрос, маленький мальчик име-
ет в виду, что пока он не знает точно, где именно он будет чувство-
вать себя наиболее комфортно и что позволит ему выразить свои
собственные уникальные характеристики.
В подростковом возрасте реальное Я проверяет свои способно-
сти в сексуальной сфере и в независимости от родителей, находя
способы самопроявления в расширяющемся мире возможностей
и обязательств. Именно в этот период подростки отваживаются
ступить на неизведанную территорию личных и сексуальных от-
ношений, ища ответы на многочисленные вопросы о своем ре-
альном Я. Всевозможные увлечения, романтические отношения,
влюбленности и «лучшие друзья» – все это может меняться, когда
подростки ищут опору и дополнительные ресурсы, что позволя-
ющие им проверить и понять собственную идентичность. Может
показаться, что они проверяют своих друзей и знакомых на пред-
мет их личностных качеств, ценностей, сексуальных предпочте-
ний и совместимости, на самом же деле внутренне они стремятся
узнать больше о самих себе.
Для большинства людей вся жизнь – это период роста и разви-
тия, экспериментов и испытаний, поисков методом проб и ошибок
гармоничных путей, позволяющих интрапсихической структуре
реального Я выразить себя в физическом мире через отношения
и работу. Все вопросы невозможно решить к концу подростко-
вого возраста. Хотя большинство людей действительно приходит
56
к определенным выводам относительно собственных потребно-

стей и интересов ближе к двадцати годам – это касается личных
отношений и вопросов карьеры, – при этом нет ничего удивитель-
ного в том, что те же самые вопросы могут быть переосмыслены
вновь в середине жизни. Возможно, это приведет к смене профес-
сии или разводу.
В детстве и юности мы учимся стоять на своих собственных но-
гах как в физическом, так и в психологическом плане, при этом
у нас развиваются определенные паттерны – наши мысли и чув-
ства, – которые будут служить внутренней направляющей систе-
мой для преодоления проблем и трудных ситуаций. Эти паттерны
включают в себя определенные сильные стороны и способности
реального Я, которые указывают на то, как мы будет управлять от-
ношениями, выражая себя в работе и прочих вещах.
57
3. Реальное Я в действии
В отличие от людей, о которых мы говорили в Главе 1 (реаль-

ное Я которых было серьезно повреждено), человек со здо-
ровым реальным Я способен справиться не только со взлетами и
падениями в своей жизни, но и с самыми серьезными кризисами,
которые его могут настичь. Социальные, личные, финансовые и
профессиональные кризисы, хотя и являются тяжелым пережива-
нием, не парализуют и не могут полностью разрушить человека
со здоровым реальным Я. На самом деле многие люди со здоро-
вым реальным Я часто после кризисов становятся более обога-
щенными, понимающими и способными к состраданию.
Итак, давайте рассмотрим в качестве примера молодую жен-
щину со здоровым чувством реального Я. На этом примере мы
увидим те сильные стороны и способности, которые обеспечивает
именно реальное Я. Терри выросла в ирландско-немецкой семье на
Среднем Западе. Она была энергичным и активным ребенком, ко-
торый рано научился ходить, проявляя неподдельный интерес ко
всему тому, что окружало ее, и жадно познавая мир. И отец, и мать
поощряли ее любознательность и проводили с ней массу време-
ни, когда она была совсем маленькой, разделяя ее интересы и спо-
собствуя развитию ее навыков, что помогло ей успешно учиться
в школе.
В детстве Терри очень интересовалась животными, стремясь
узнать о них как можно больше. Кого у нее только не было: туш-
канчики, кролики, кошка и две собаки. Всякий раз, когда у Терри
появлялся новый питомец, родители внушали ей, насколько важ-
но заботиться о нем. Так она научилась быть ответственной. В бо-
лее старшем возрасте стало понятно, что животные – это истинное
призвание Терри. Она все знала про животных, умела обращаться
с ними, и ей это очень нравилось. Для нее правда было невероят-
ным счастьем проводить свободное время со своими любимыми
животными. Но ее интересы не ограничивались заботой о живот-
ных. Также Терри вела активную социальную жизнь, занималась
спортом, и ей всегда нравилось читать и слушать музыку.
58
Терри была первой женщиной в своей семье, которой удалось

поступить в колледж; она изучала гуманитарные и точные науки,
разрываясь между любовь к литературе, науке и животным. Она
занималась в театральном кружке и тесно сотрудничала с газетой
колледжа. Смелая и привлекательная, Терри всегда нравилась лю-
дям, окружающим ее, как мужчинам, так и женщинам. Обычно
у нее был постоянный молодой человек, но эта связь не мешала ей
дружить с другими мужчинами и группой в кампусе. Терри всегда
считалась общительной и веселой. У нее всегда были друзья, с ко-
торыми она могла бы поделиться какими-то проблемами, идеями
и целями.
В конце обучения случился кризис. Терри решила попробовать
свои силы в ветеринарной школе – в другом штате, – и ее приня-
ли туда. Когда она сообщила об этом родителям, они были очень
расстроены. Им всегда казалось, – учитывая любовь Терри к на-
уке и ее волонтерскую деятельность в местных больницах, – что
ей следует поступить в колледж для медсестер или в медицинский
институт. По правде говоря, ее отец, сам врач, очень рассчитывал
на то, что дочь поступит в один достаточно известный медицин-
ский институт в городе. Ее мать была не настолько консерватив-
ной в вопросах карьеры, но и ей идея переезда дочери за тридевять
земель была вовсе не близка. Оба родителя сообщили Терри о сво-
их чувствах и дали ей понять, что она подводит их своим решени-
ем поступать именно в этот институт. В довершение всего, Крейг, с
которым она встречалась уже два года, стал все чаще заговаривать
о женитьбе, очень рассчитывая на то, что они станут жить вместе
сразу же после выпускного. Крейг получил хорошую работу в од-
ной известной компании в городе и с нетерпением ждал того дня,
когда Терри наконец переедет к нему. Так что и он тоже воспринял
эту новость крайне болезненно. Если бы над Терри довлело лож-
ное Я, она не смогла бы противостоять тем, кто был так близок ей.
Тогда ее решение было бы основано не на том, что она считала луч-
шим для себя, и она автоматически уступила бы желаниям родите-
лей и Крейга, боясь лишиться их одобрения.
В ветеринарной школе у Терри все складывалось очень успеш-
но. Она хорошо училась и получала прекрасные оценки. Таким об-
разом, она все больше и больше убеждалась в том, что выбранный
59
ею путь правильный. Сначала они с Крейгом постоянно перепи-

сывались и звонили друг другу, но через несколько месяцев его
чувства к ней угасли, и он стал встречаться с другой девушкой.
Когда Терри приехала домой на День Благодарения, он сразу же
рассказал ей о своей новой подруге, и это очень сильно расстрои-
ло Терри. Однако, несмотря на то, что Терри очень любила Крейга,
она вполне могла представить свою жизнь без него. К тому момен-
ту у нее уже было достаточно опыта в личной жизни – она встре-
чалась с разными молодыми людьми в старших классах и коллед-
же, – чтобы понимать, что она сможет выжить без него.
В выходные ее ожидали новые проблемы и разочарования: ро-
дители Терри продолжали выражать свое неодобрение по поводу
ее решения о дальнейшей карьере, особенно отец, который считал,
что Терри тратит свои силы на животных, вместо того, чтобы за-
ниматься людьми. Когда Терри вернулась в колледж, она чувство-
вала себя ужасно. Целую неделю она ходила как в воду опущенная,
не понимая, как ей быть дальше, чувствуя себя отвергнутой как
родителями, так и Крейгом.
Однако, в конце концов она поняла, что учеба очень важна для
нее, а мечта стать ветеринаром вернула ее в привычную рутину
занятий и учебы. Полученное письмо от матери, где та говори-
ла о том, что именно из-за отъезда Терри их отношения с Крей-
гом разрушились, вызывало у нее еще большее чувство вины, но
именно это убедило Терри в том, что ей не следует проводить все
Рождество дома, хотя она обещала это на День благодарения. Она
обсудила свое решение с профессором, с которым поддерживала
дружеские отношения. Он согласился, что ей не следует отправ-
ляться домой на целую неделю, веди там на нее обрушится шквал
критики и обесценивания и от этого будут эмоциональные про-
блемы. Тогда она позвонила матери и сообщила, что приедет до-
мой только на три дня, а потом вернется в колледж. Человек с нару-
шенным чувством Я не смог бы справиться с подобной ситуацией
так, как это удалось Терри. Он либо уехал бы домой на все канику-
лы и чувствовал бы себя там ужасно из-за критики матери, или же
вообще не вернулся бы туда, испытывая чувство вины за то, что
подвел родителей.
60
В весеннем семестре Терри потеряла работу – она подрабаты-

вала в донорском пункте, и это были неплохие деньги, позволя-
ющие ей оплачивать дополнительные затраты. Хотя у нее и была
стипендия, она очень рассчитывала на эти деньги: она тратила их
на одежду, походы в кафе и развлечения. У нее появился новый
бойфренд, но поскольку он сам был аспирантом и зарабатывал
пока не так много, каждый обычно платил сам за себя. Терри ли-
шилась денег, на которые она рассчитывала раньше, и от этого в ее
отношениях с бойфрендом возникло напряжение. Но так или ина-
че они справились и с этим.
За годы учебы в ветеринарном колледже Терри постепенно на-
училась все меньше и меньше полагаться на свою семью и преж-
них друзей. У нее появлялись новые друзья, и она находила по воз-
можности работу на полставки. Таким образом, у нее началась
новая жизнь, совершенно отличная от прежней и, по мнению Тер-
ри, приносящая ей больше радости, чем могла бы принести учеба
в медицинской школе или школе медсестер, а так же жизнь дома
или с Крейгом. Когда у Терри возникали проблемы, то, как пра-
вило, она справлялась с разочарованием, обсуждая их со своими
друзьями или преподавателями.
Когда в прошлом году ее научному руководителю пришлось
уйти из колледжа, под угрозой оказалась вся ее программа, так как
больше никто не занимался ее специализацией. Появилась угро-
за, что ей придется переключиться на какую-то смежную область
против собственной воли. Тем не менее, при поддержке других
студентов ей удалось отстоять собственную точку зрения в наблю-
дательном совете и получить разрешение продолжать работу даже
без руководителя.
После окончания колледжа Терри вернулась домой и несколько
месяцев жила с родителями, поступив на работу в клинику иссле-
дования животных. К тому времени родители уже смирились с ее
выбором профессии, но теперь она совершенно отвыкла от них и
понимала, что вряд ли сможет сохранять прежнюю независимость,
если будет жить с ними. Ее реальное Я понимало, что в будущем
неизбежно возникнет напряжение, и напоминало, что данная си-
туация лишь временная и что скоро Терри будет жить отдельно.
61
Через несколько месяцев она нашла себе подходящую квартиру и

съехала от родителей.
В карьере Терри все складывалось вполне благополучно. Она
стала независимой, и вскоре у нее завязались отношения со Сти-
веном, коллегой из ветеринарной клиники. На тот момент она не
была готова выйти за него замуж или начать совместную жизнь,
поэтому любые предложения Стивена подобного рода всегда от-
вергались. Она объясняла это тем, что они и так видятся каждый
день на работе, при этом собственное пространство ей необходи-
мо как воздух. Стивен уважал ее решение, поэтому они продолжа-
ли просто встречаться. Итак, взрослая и профессиональная жизнь
Терри начиналась очень неплохо.
Переживания Терри вполне типичны, когда мы говорим об
обычных возможностях и трудностях, с которыми может стол-
кнуться молодой человек, переходя из колледжа в аспирантуру
или делая первые шаги в профессии. Подобные важнейшие жиз-
ненные изменения представляют для нас испытания на многих
уровнях: необходимость самостоятельных действий, принятия ре-
шений, реализации творческих импульсов, большей уверенности
в себе и способности поддерживать собственную самооценку и це-
лостность, оказавшись в незнакомых, возможно даже представля-
ющих угрозу ситуациях. Несмотря на то, что на разных жизнен-
ных этапах нас ожидают разные жизненные испытания, все это
позволяет еще раз проверить то, насколько прочным является
наше реальное Я, сформировавшееся в более раннем возрасте. То,
насколько успешным или нет оказался наш переход во взрослую
жизнь, зависит от первого важнейшего перехода – сепарации от
матери, и от пробуждения нашего собственного уникального ре-
ального Я.
Безусловно, проблемы и кризисы Терри были примерно такими
же сложными, как у большинства молодых людей и девушек. Пре-
одолеть их ей позволило прочное ощущение собственной ценно-
сти с учетом реалий, адекватное восприятие окружающих людей и
собственных способностей и возможностей, а также четкое пони-
мание того, что она имеет право на достойную жизнь. Реальное Я
Терри служило надежным ориентиром, направляющим ее жизнь
в нужное русло. Поскольку в детстве и юности у нее сформирова-
62
лось здоровое реальное Я, она была способна принимать жизнен-

ные вызовы и проблемы, изменяя то, что требовало изменений, и
принимая то, что изменить было невозможно. И, как говорится,
она могла отличить одно от другого.
Успешно преодолевая препятствия на разных этапах своей жиз-
ни, Терри полагалась на те важнейшие способности своего реаль-
ного Я, которые помогали ей справляться с неудачами и двигаться
вперед к целям, которые она ставила перед собой.
Во-первых, речь идет о способности испытывать самый широ-
кий спектр чувств: неподдельный интерес, радость, энергичность,
воодушевление и спонтанность. С момента поступления в кол-
ледж и уже потом в ветеринарной школе, а также во время первых
шагов в профессии – эмоциональные реакции Терри всегда соот-
ветствовали тем жизненным ситуациям, в которых она оказыва-
лась. Она была счастлива, когда все складывалось вполне благопо-
лучно, и расстраивалась, испытывала разочарование или злость,
если что-то шло не так. Реальное Я вовсе не блокирует чувства и не
подавляет эмоции, оно позволяет нам увидеть объективную кар-
тину.
Даже учитывая, что у всех людей разные характеры и темпе-
рамент, все мы так или иначе будем испытывать гнев и разочаро-
вание в случае разрыва отношений с парнем или девушкой, при
возникновении проблем в учебном процессе, и в случае, когда ро-
дители выражают нам собственное неодобрение или заставляют
нас чувствовать себя виноватыми. И даже чувство вины может
быть разным: его интенсивность и продолжительность зависит от
того, чем оно было вызвано. В случае Терри ее реальное Я знало:
выбор профессии (несмотря на то, что его не одобрял ее отец) был
правильным, а чувство вины в этом случае только подорвало бы ее
решение, и тогда она не смогла бы достичь успеха.
Здоровое реальное Я позволяет нам переживать самые разные
эмоции: как хорошие, так и плохие, как приятные, так и неприят-
ные. Это необходимая и важнейшая составляющая нашей жизни,
и реальное Я не создает барьеров на пути этих чувств и не прячет-
ся от них. Оно принимает самый широкий спектр чувств и не бо-
ится их выражать.
63
Во-вторых, способность рассчитывать на соответствующее

вознаграждение. Благодаря ранее приобретенному опыту контро-
ля, наряду с родительским признанием и поддержкой реального Я,
у здорового человека формируется ощущение права на соответ-
ствующий опыт контроля и получения удовольствия, а также по-
мощь окружения, – все то, что необходимо для достижения по-
ставленных целей. Мы приходим к убеждению, что действительно
способны управлять своей жизнью и достигать того, что может
принести нам удовлетворение.
Терри достаточно рано усвоила, что все ей действия, связанные
с самоактивизацией, вызывают положительную реакцию у окру-
жения. Ей нравилось все связанное с животными, и в точных на-
уках она делала определенные успехи. Соответственно, довольно
быстро она приходит к выводу, что может рассчитывать на успех и
получать удовольствие от карьеры, в которой будет возможно ин-
тегрировать и то, и другое. Что касается отношений, то поддерж-
ка матерью формирующегося Я Терри вселяла в нее уверенность,
что ее реальное Я может ожидать положительной реакции от дру-
гих. Поскольку в школе и колледже она была достаточно успеш-
ной, это укрепило ее уверенность, поэтому разрыв с Крейгом не
стал для нее концом света. Какое-то время она испытывала боль
и разочарование, – что совершенно естественно, – но она спра-
вилась с этим. Она верила в то, что обязательно встретит кого-то
еще. Так и произошло.
В-третьих, способность к самоактуализации и отстаиванию
собственной точки зрения. Здесь речь идет о способности иден-
тифицировать собственную индивидуальность и уникальность,
свои желания, мечты и цели, а также уверенность человека в том,
что у него не возникнет проблем с самовыражением. Эта способ-
ность предполагает осуществление необходимых действий, пре-
вращающих мечты в реальность, а также способность отстаивать
собственную точку зрения в случае нападок. Терри не поддалась
требованию родителей, но сделала это предельно вежливо. Она
поступила в ветеринарный колледж, как и планировала, а когда
смена преподавательского состава поставила под угрозу ее основ-
ную специализацию, сумела отстоять свое право продолжать за-
ниматься тем, чем она хотела.
64
В-четвертых, признание собственной ценности. Эта способ-

ность позволяет человеку понять и признать то, что он успешно
справился с проблемой или кризисом, т. е подошел к решению дан-
ной проблемы позитивно и творчески. Именно это поддержива-
ло Терри, даже когда у нее было ощущение, что весь ее мир ру-
шится. Многие люди, склонные видеть только негативную сторону
(в частности ошибочно полагающие, что у них нет таланта) не об-
ращают внимания на свои сильные стороны. Чтобы преодолеть
кризис, они должны вовремя напомнить себе, что они сами чего-
то стоят и обладают необходимыми навыками и способностями.
Как бы ни было для нас важно признание других, гораздо важ-
нее самим признать себя. Мы не можем всегда полагаться на дру-
гих в надежде на то, что они будут подпитывать нашу самооценку.
Это задача нашего реального Я. Независимо от того, признает мир
нашу ценность или нет, реальное Я обладает способностью сохра-
нять собственную ценность в сознании и самоутверждаться в слу-
чае необходимости. Это позволяет нам вновь обрести веру в то,
что мы действительно ценны и имеем право ставить перед собой
цели и достигать их.
В-пятых, способность справиться с болезненными чувствами.
Реальное Я не позволит нам погрязнуть в страданиях. Когда что-
то идет не так, как нам хотелось бы, и мы испытываем страдания,
реальное Я находит возможность как-то успокоить нас и мини-
мизировать эти болезненные чувства. Когда мать Терри в письме
пыталась обвинить ее в том, что она сама разрушила отношения
с Крейгом, именно благодаря своему реальному Я Терри с головой
ушла в учебу, и это помогло ей взглянуть на ситуацию совершен-
но иначе, так что она быстро справилась с чувством вины. Реаль-
ное Я также подсказало Терри то, что ей следует избегать длитель-
ного пребывания у родителей, что оказалось мудрым решением.
Длительные визиты только усилили бы болезненные ощущения:
сначала нужно было бы готовиться к этому визиту, потом выдер-
жать его и, наконец, справиться с болезненными ощущениями по-
сле него.
В-шестых, умение брать на себя обязательства и выполнять
их. Реальное Я позволяет нам брать на себя определенные обяза-
тельства – это касается как отношений, так и карьерных целей. Не-
65
смотря на препятствия и неудачи, человек с сильным чувством ре-

ального Я не откажется от собственной цели или решения, когда
поймет, что это действительно то, что ему нужно. Несмотря на фи-
нансовые проблемы, смену руководителя и отсутствие поддерж-
ки со стороны родителей, которых она сильно любила и которые
раньше всегда были на ее стороне, Терри твердо решила стать ве-
теринаром. У нее была цель, и она ее достигла.
В-седьмых, творчество. Существует множество определений
творчества. Одно из этих определений мне нравится больше все-
го: творчество пробуждает возникновение реального Я, творче-
ство – это способность заменить старые привычные модели жизни
и способы решения проблем новыми моделями, которые ничуть
не хуже или даже более успешны. Например, меняя место житель-
ства, всякий раз мы вынуждены более или менее творчески при-
спосабливаться к нашим новым условиям жизни. Психологически
мы также попадаем в новые ситуации, требующие определенных
творческих ресурсов. Мы должны что-то изобретать, чтобы спра-
виться с утратой, как это сделала Терри, когда Крейг порвал с ней
отношения. Возможно, нам придется пересмотреть собственные
приоритеты, когда у нас недостаточно финансовых ресурсов, что-
бы реализовать все наши потребности. Именно так поступила
Терри, когда лишилась денег, которые получала за подработку.
Творчество – это не только способность находить решение жиз-
ненных проблем в окружающем нас мире, но и способность пере-
страивать интрапсихические паттерны, которые угрожают блоки-
ровкой нашего самовыражения – а без самовыражения творчество
невозможно. Быть может, нам придется научиться смотреть на
вещи по-другому, чтобы избавиться от каких-то ложных ощуще-
ний и заменить их подлинными и реалистичными ситуациями.
Возможно, нам потребуется справиться с негативными воспоми-
наниями или чувствами, которые мы связываем с определенны-
ми действиями или ситуациями, чтобы мы могли принимать в них
участие эмоционально нейтрально или позитивно.
В-восьмых, близость, способность до конца и честно выра-
жать свое реальное Я в близких отношениях с другим человеком,
не страшась ощущения покинутости или поглощенности. Мы мог-
ли видеть, как Терри решала эти проблемы в двух ситуациях:
66
Без Крейга весь ее мир мог бы рухнуть. Это могло бы полностью

парализовать ее учебную деятельность и работу. Когда Крейг пре-
кратил отношения, она не блокировала и не подавляла свои чувства
(важнейшая способность реального Я); она ощущала себя одино-
кой и отвергнутой, испытывая сильное чувство обиды. И это по-
нятно, ведь ее отвергли. Но страх быть покинутой, страх, что это
может произойти вновь, если она откроет сердце другому мужчи-
не, не помешал началу новых отношений. По возвращении домой
после окончания колледжа, Терри вполне реалистично оценила
предложение Стива жить вместе, понимая, что это слишком пре-
ждевременно для нее и помешает ей реализовать другие цели. Бо-
лее неуверенная в себе женщина, не представляющая свою жизнь
без мужчины, вероятно, немедленно переехала бы к нему, а если
бы и не переехала, то сомневалась бы в правильности принятого
решения. У Терри же была достаточно высокая самооценка, чтобы
сказать Стиву «нет», не боясь, что он отвергнет ее, если она заде-
нет его чувства. Так что она была способна к близости, способна
сохранять отношения, при этом реализуя и другие цели.
В-девятых, способность выносить одиночество. Реальное Я по-
зволяет нам находиться в одиночестве, не чувствуя себя поки-
нутыми. Например, когда в нашей жизни отсутствует значимый
другой, это позволяет нам контролировать себя и собственные
чувства. Не стоит путать этот вид одиночества с психическим оди-
ночеством, возникающим из-за нарушенного реального Я и при-
водящим к отчаянию или патологической потребности наполнить
жизнь бессмысленной сексуальной активностью или обреченны-
ми на провал отношениями, только бы избежать встречи с соб-
ственным нарушенным реальным Я. Мы могли наблюдать у Тер-
ри эту способность найти себе достойные занятия, – в некоторых
случаях, чтобы достичь цели, ей требовалось покинуть семью и
друзей. Таким образом, Терри пришла к пониманию того, что спо-
собность находить смысл в жизни идет изнутри. Терри нравилось
общаться с другими людьми, и эти отношения ей доставляли удо-
вольствие, но она и без них могла активировать свое реальное Я.
И, наконец, в-десятых, целостность Я. Это способность осоз-
навать и признавать то, что у каждого из нас есть некое ядро, не-
зависимое от времени и пространства. Мы уверены в том, что «Я»,
67
связанное с каким-то одним переживанием, целостно и неразрыв-

но связано с «Я», испытывавшим прочие наши переживания. Тер-
ри, которая хорошо училась в колледже, любила Крейга, находи-
ла в себе силы бросить вызов родителям, испытывала финансовые
трудности, возражала администрации в колледже, успешно сдава-
ла экзамены, работала с животными, жила одна, откликалась на
вакансии и получала наконец хорошую работу – это все одна и
та же Терри. Независимо от взлетов или падений, в хорошем на-
строении или плохом, переживая неудачи или будучи на коне, –
у человека с реальным Я есть внутреннее ядро, которое остается
неизменным даже в процессе роста и развития. И в конце жизни
умирает то же самое «Я», которое родилось много лет тому назад.
В следующем примере с Мэри и Дэнни мы сможем увидеть, как
возникает реальное Я и насколько оно важно для семьи в целом, а
не только для мужа и жены по отдельности. Итак, обоим супругам
чуть за сорок, и у них трое детей-подростков. Оба супруга очень
серьезно относятся к своим семейным обязанностям и всегда ста-
раются быть хорошими родителями, поддерживая детей в их раз-
нообразных интересах: будь то школа, спорт, общественная де-
ятельность или хобби. Мэри и Дэнни разделяют взгляды своих
детей, готовые протянуть им руку помощи, но при этом сохраняя
дистанцию, позволяя детям развиваться самостоятельно. Родите-
ли знают, что они могут быть эмоциональным якорем для своих
детей, когда тем это необходимо. Если же говорить о каждом из
них по отдельности, то они неплохо справляются с собственными
аффективными реакциями. Если что-то не так, они испытывают
беспокойство по этому поводу и делятся своими переживаниями
друг с другом, готовые помочь другому пережить разочарование и
непростые времена. Точно так же они вместе переживают и пози-
тивные моменты семейной жизни, искренне радуясь успехам де-
тей.
Итак, у обоих партнеров мы можем видеть реалистичное ощу-
щение того, что они заслужили право на хорошие отношения
с детьми, друг с другом, а на успешную социальную и профессио-
нальную жизнь. Как и многие другие матери, Мэри училась мето-
дом проб и ошибок быть матерью, растить детей и вести домаш-
нее хозяйство. Набравшись опыта, она, естественно, рассчитывала
68
на успех. Когда планы порой рушились или все шло не так, как ей
хотелось бы, Мэри не теряла уверенности в себе и не сомневалась
в собственных способностях. Ее реальное Я подсказывало ей, что
у нее есть все необходимые навыки и возможности, чтобы забо-
титься о своей семье.
Дэнни по своему опыту молодого (а потом и не очень молодо-
го) отца обрел уверенность в том, что он может вырастить тро-
их детей, обеспечить семью материально и сохранить стабиль-
ные доверительные отношения с Мэри. На работе за это время
его повысили от младшего сотрудника до начальника отдела, а
потом – до главного управляющего. В результате у него сформи-
ровалось чувство компетентности и профессионализма, на ко-
торые он научился полагаться, когда что-то шло не так, как ему
бы хотелось.
Когда их младший ребенок перешел в старшие классы, Мэри ре-
шила пройти вечерние курсы по продаже недвижимости в мест-
ном колледже. Дэнни поддержал ее в этом, но дети возражали, так
как это означало, что им придется самим готовить ужин несколь-
ко раз в неделю, а потом убирать за собой. Эти новые обязанно-
сти мешали их привычному времяпровождению после школы, и
все это требовало от семьи реорганизации и более тесного сотруд-
ничества. Несмотря на недовольство детей, Мэри твердо решила
для себя, что она будет заниматься тем, что она считает важным
и интересным. Таким образом, ей удалось отстоять свое решение,
несмотря на недовольство детей, и она сумела справиться с чув-
ством вины, которое испытывала вначале из-за того, что переста-
ла играть традиционную роль матери, которой придерживалась до
того.
Из-за болезни она пропустила несколько занятий и провалила
свой первый экзамен по недвижимости. Но несмотря на все эти
неудачи, Мэри упорно шла к своей цели, прошла курс еще раз и,
наконец, сдала экзамен, дающий ей право на получение лицензии.
Когда Мэри начала работать в местном агентстве недвижимости,
ей пришлось творчески подойти к ситуации, ведь ей приходилось
одновременно работать с клиентами, показывая дома и совершая
сделки, и при этом выполнять свои обязанности по дому.
69
Работая, Мэри поняла – благодаря успехам и поражениям, – что

действительно необходимо для хорошей работы. Имея адекват-
ную самооценку и реалистично воспринимая собственный опыт,
Мэри знала, что в жизни успехи и неудачи сменяют друг друга, и
не позволяла проигранным сделкам разубедить ее, что она может
стать успешным агентом по продаже недвижимости.
Пока Мэри занималась своей карьерой в сфере недвижимости,
Дэнни переживал непростые времена на работе. По рекомендации
внешней консалтинговой фирмы он решил реорганизовать один
из крупнейших отделов своей компании. Он знал, что это вызо-
вет очень сильное неприятие как в его собственном отделе, так и
во всей компании.
Но у Дэнни было достаточно уверенности в себе и понимания
того, что у него есть ресурсы необходимые для того, чтобы управ-
лять изменениями и справиться с неизбежными в данной ситуа-
ции недовольством и разочарованиями. Он рассматривал этот
проект как вызов, даже если это и приведет к кризису.
Из-за кадровых перестановок пришлось уволить людей, кото-
рые были симпатичны Дэнни; он был опечален, но сумел сдержать
болезненные чувства, поскольку считал, что подобные изменения
были действительно необходимы. Таким образом, Дэнни был уве-
рен в своих решениях и действовал четко в соответствии с перво-
начальным планом. Именно благодаря высокой самооценке, Дэн-
ни удалось довести дело до конца и выдержать недовольство и
офисные интриги, которые, как он понимал, были совершенно не-
избежны. Именно поэтому реорганизация состоялась.
Одна из рекомендаций консультационной группы заключалась
в том, чтобы Дэнни взял себе помощника, которому он смог бы де-
легировать часть собственных обязанностей. Это требовало опре-
деленных изменений в режиме работы самого Дэнни. Это было
непросто, но Дэнни давно научился научился подходить к новым
ситуациям творчески, как к возможностям, а не как к препятстви-
ям, и научился получать от этого удовлетворение. Именно этим он
руководствовался, когда брал себе помощника и разрабатывал но-
вую схему распределения обязанностей и ответственности.
Как и следовало ожидать, отношения Мэри и Дэнни были на-
пряженными все то время, когда каждый из них с головой ушел
70
в свое новое дело. Они были заняты больше обычного, к кон-

цу дня сильно уставали, а их мысли были совершенно о дру-
гом. У них оставалось меньше времени и эмоциональной энер-
гии друг для друга. Однако, никто из них не начал испытывать
ощущение нелюбви, нежеланности и неблагодарности. За все те
годы, что они были вместе, они научились по-разному выражать
свои чувства друг к другу и оставаться близкими как в сексуаль-
ном, так и в несексуальном смысле. Они всегда были вместе, го-
товые вовремя подставить друг другу плечо, испытывали вза-
имное уважение и доверие, что и позволило им пережить эти
непростые времена.
Терри, Дэнни и Мэри – три ярких примера людей со здоровым
реальным Я, которое позволило им преодолеть кризисы, осозна-
вая происходящее, оставаясь целеустремленными и уверенными
в себе. Представив кратко в качестве примера эти случаи, я ко-
нечно же опустил все те мучительные духовные поиски, сомне-
ния и неуверенность в себе, без которых невозможна человеческая
жизнь. Безусловно, все трое порой чувствовали себя подавленны-
ми и одинокими, задавали себе вопросы, правильно ли они посту-
пают, злились на себя и других, а порой и просто «выходили из
себя». Тем не менее, несмотря на свои человеческие слабости, они,
как и многие из нас, продолжали находить смысл в том, что они де-
лают и надеялись на лучшее.
Если бы мы проследили их развитие в течение первых трех лет
жизни, то, несомненно, увидели бы общую закономерность в том,
как их воспитывали родители и другие близкие. Их родители, ко-
нечно, обладали уникальным набором личностных характери-
стик, и в каждой семье была поддержка, столь необходимая для
развития крепкого и здорового реального Я. Терри, Дэнни и Мэри
получали поддержку (каждый по-своему) от матери и отца, ко-
торые – в этом мы можем быть абсолютно уверены, – были дале-
ки от совершенства. Совершенных матерей не бывает. Совершен-
ных отцов тоже нет. К счастью, для развития здорового реального
Я вовсе не требуется совершенство. Достаточно, чтобы в семье
были «вполне хорошие» мать и отец .1
Реальное Я не изолирует нас от негативных чувств и разочаро-
ваний, которые являются частью человеческой жизни. Это не ко-
71
кон и не изоляция от страданий мира. Но по мере того, как ре-

альное Я формируется в раннем детстве и развивается на более
поздних этапах уже в подростковом возрасте, у человека появля-
ется все больше уверенности в том, что он – действительно уни-
кальная, одаренная личность, способная выдержать любые неуда-
чи и разочарования.
Именно благодаря реальному Я человек обладает способностью
успешно функционировать в реальном мире. Реальное Я дает нам
ощущение непрерывности; благодаря ему формируется крепкое
ядро в центре личной идентичности человека, которое остается
неизменным, несмотря на возможные проблемы или кризисы. Че-
ловек осознает, что он – личность, которая живет, работает, лю-
бит; он считает само собой разумеющимся, что эта личность яв-
ляется достойным, компетентным человеком, не застрахованным
от страданий жизни, но способным справиться с ними и расти
дальше благодаря им. Суть в том, что если мы хорошо выучились
этому в первые три года жизни, в дальнейшем это будет способ-
ствовать развитию нашего реального Я уже во взрослой жизни,
напоминая нам, что, хотя ситуация может оказаться непростой,
мы ценны сами по себе и внутри нас есть четко слаженный центр
и целостность, на которые мы можем полагаться. Таким образом,
мы можем успешно интегрировать множество разных ролей, ко-
торые нам приходится играть в жизни; при этом целостный чело-
век, реальное Я – это нечто большее, чем сумма наших индивиду-
альных достижений.
72
4. Страх отвержения:
осажденное Я
Д ля того, чтобы у ребенка сформировалось гармоничное ощу-

щение своего Я, в первые три года жизни он должен усвоить,
что не представляет собой единое целое (симбиотический союз)
с матерью. Как показывают исследования Малер и других ученых,
мать и ребенок (и отец) являются участниками своего рода танца:
отпускают и возвращают, рискуют и отступают, узнают и посто-
янно пробуют что-то новое. Ребенок убегает, мать бежит за ним;
ребенок исследует новую территорию и возвращается к мате-
ри за поддержкой; он осмеливается рисковать, воодушевленный
дальнейшими возможными открытиями, и возвращается за эмо-
циональным подкреплением, когда его приключения становятся
угрожающими или его собственное чувство идентичности и по-
стоянства становится достаточно хрупким, а ощущение покину-
тости переполняет его. При нормальном здоровом развитии ре-
бенка мать признает и поддерживает эти усилия. Но у тех людей,
в развитии которых преобладало ложное Я, этих паттернов само-
выражения и материнской поддержки не наблюдалось. Почему?
Три фактора объясняют неспособность некоторых детей к се-
парации и самовыражению (что впоследствии препятствует раз-
витию и укреплению реального Я): природа, воспитание и судьба.
Точно так же, как каждый человек рождается с определенны-
ми генетическими способностями, которые будут развиваться,
определенным образом направляя наш физический рост, так и
каждый из нас начинает жизнь с разным генетическим потенци-
алом, оказывающим влияние на наши психологические способно-
сти. Не каждый из нас сможет стать олимпийским чемпионом по
гимнастике, даже если будет очень много тренироваться. И дале-
ко не каждый из нас станет поэтом, равным Шекспиру или Кит-
су. Физические и интеллектуальные ограничения заложены в нас
уже с момента зачатия; в какой-то степени тренировка и практи-
ка могут способствовать улучшению этих способностей, но в кон-
73
це концов мы все будем испытывать те или иные ограничения,

за пределы которых нам выйти не дано.
То же самое верно и в отношении способностей реального Я.
При зачатии ребенок, скорее всего, получает некий потенциал – те
психологические способности, которые могут развиваться у него
в течение всей жизни. Часть нашей генетической наследственно-
сти и биологической предопределенности включает в себя огра-
ничения и недостатки, связанные именно с этими психологиче-
скими способностями. Например, некоторые дети и взрослые от
природы застенчивы, сдержаны, нерешительны; другие же, на-
против, – общительны, экстравертированы, склонны рисковать.
Кто-то нуждается в сильном руководстве; другие берут ответ-
ственность на себя. Кому-то всегда будет в большей степени тре-
боваться общество других людей, кому-то меньше. У одних людей
способность посвятить себя какому-то делу, карьере или другим
людям выражена сильнее, чем у других. У нас разные способности
и склонности, все мы отнюдь не равны и начинали свой путь с со-
вершенно разным потенциалом.
Исследуя подростков, у которых были проблемы с функциони-
рованием, я обратил внимание на то, что многие из тех, у кого на
первый взгляд отмечались некоторые улучшения во время лече-
ния в больнице, вернулись к своим патологичным паттернам по-
ведения вскоре после выписки. А последующие исследования по-
казывают, что они так и не выздоровели.1
Как объяснить тот факт, что в детстве у них не наблюдалось ярко
выраженных клинических проблем, но срыв произошел имен-
но в подростковом возрасте? Затем клиническое лечение принес-
ло определенные результаты, но потом снова происходит регресс?
Как отмечалось в Главе 2, когда Я выделяется из материнского об-
раза, оно интернализирует или усваивает как образ матери, так и
вспомогательные функции, которые она выполняла для него. Эти
функции (восприятие реальности, контроль импульсов, толерант-
ность фрустрации, границы Эго) в значительной степени способ-
ствуют автономной самоактуализации.
То обстоятельство, что данный образ и связанные с ним функ-
ции не были интернализированы у этих пациентов, отсылает нас
к их детству: судьба оказалась достаточно милостива к ним, и
74
эти дети не были подвержены чрезмерному стрессу сепарации.

Кроме того, существовал зонт зависимости, позволяющий ре-
бенку зависеть от внешних родительских авторитетов, помогаю-
щих ему функционировать. Другими словами, от ребенка не тре-
буется функционировать автономно. Однако, в подростковом
возрасте ребенок лишается этого зонта и должен решать зада-
чи эмансипации и необходимости автономного функционирова-
ния. Именно в этот момент его глубинные трудности, связанные
с активизацией образа Я, проявляются в клиническом синдро-
ме. Создавалось ощущение, что у подростков в моем исследова-
нии происходили определенные улучшения, так как присутствие
внешних авторитетов, от которых они могли зависеть, воспроиз-
водило более раннюю детскую среду. Казалось, что эти улучше-
ния достаточно прочные, тем не менее они не сохранялись без
поддержки терапевта и персонала клиники. Тот факт, что после
выписки из клиники наступило ухудшение, убедительно доказы-
вал, что у них не было базовой способности интернализировать
эти связи ни в младенчестве с матерью, ни позже с терапевтом,
и эта неспособность отделиться и стать автономными, сопрово-
ждающая их по жизни, вероятно, была вызвана врожденным ге-
нетическим дефицитом. Маловероятно, что это могло быть свя-
зано с серьезным травмирующим опытом развития, так как их
ранний детский опыт был ничуть не хуже, чем ранний детский
опыт других подростков, которые демонстрировали лучшие ре-
зультаты в исследовании.
Мы не располагаем достаточными научными подтверждениями
относительно точной природы данного типа генетического дефи-
цита, но мы могли видеть, что некоторые люди с серьезными проб-
лемами, которые нельзя напрямую отнести к аберрациям воспи-
тании или обстоятельствам жизни, никак не реагируют на какую
бы то ни было терапию; так что, согласно нашему предположению,
корень проблемы в этих случаях заключается именно в генетиче-
ском или биологическом дефиците. Например, как показывают
исследования, инфантильный психотик не реагирует даже на са-
мую лучшую материнскую заботу. В таких случаях причиной, по-
видимому, является некий врожденный недостаток, а не нехватка
материнской заботы.2
75
Итак, самой природой уже заложено то, что далеко не каждый

из нас проходит первые три года жизни одинаково легко или стал-
кивается с одинаковыми сложностями. Кому-то из нас будет лег-
че сепарироваться от матерей и выражать собственную уникаль-
ность; в то время как другим это будет сделать гораздо сложнее.
Природа не наделила нас одинаковым психологическим матери-
алом для развития реального Я. Поэтому во взрослом возрасте
каждый из нас обладает собственным уникальным диапазоном
сильных и слабых сторон, касающихся возможностей реального
Я. То, что было заложено при рождении, будет расти и развивать-
ся, подобно тому, как в мельчайших семенах дерева уже содержит-
ся вид будущих плодов, цветов, листьев, коры и общей структуры.
То, насколько полно, плавно или быстро раскроется врожден-
ный психологический потенциал ребенка, отчасти зависит от пси-
хологической способности матери и в меньшей степени – от пси-
хологической способности отца обеспечивать среду, в которой
смогут дать всходы ростки реального Я. Образ Я ребенка возни-
кает из симбиотического образа матери. В большинстве семей за
воспитание отвечает прежде всего мать, в то время как отец играет
лишь второстепенную роль, в связи с чем представляется особен-
но важной способность матери развивать и поддерживать психо-
логический рост ребенка. В данном контексте воспитание рассма-
тривается не как физическая поддержка (предоставление защиты,
тепла или пищи), а как особая форма воспитания, которая позво-
ляет проявиться уникальным, индивидуальным качествам ре-
ального Я ребенка. Родители должны уметь идентифицировать и
реагировать положительной эмоциональной поддержкой на уни-
кальные, индивидуальные аспекты формирующегося Я крошеч-
ного создания, которое сможет развиться должным образом толь-
ко в физически поддерживающей, но при этом безопасной среде,
представляющей ему социальные вызовы, но все же легко управ-
ляемой для данного этапа развития, интеллектуально возбуждаю-
щей, но эмоционально безопасной.
Самое важное здесь – это способность матери воспринимать
и поддерживать формирующееся Я ребенка, постольку без этой
поддержки он будет относиться к ней как к отстраненной и не
одобряющей его усилия. Мать может неадекватно реагировать
76
по целому ряду причин. У нее могут быть психологические нару-

шения: пограничные, нарциссические, психотические, психопати-
ческие или маниакально-депрессивные расстройства личности.
Она может быть не в состоянии адекватно реагировать, потому
что сама пережила утрату и находится в депрессии или даже фи-
зически больна. Она может действительно отсутствовать. Ее недо-
ступность создает среду, в которой реальное Я ребенка не сможет
сформироваться должным образом.
В исследовании подростков с ослабленным чувством Я3 мне уда-
лось сделать следующий вывод: у многих из них, хотя и не у всех,
были матери с ослабленным реальным Я. Матери боялись сепара-
ции и старались предотвратить ее любой ценой. В этих случаях це-
ной, которую им приходилось платить, становилось нормальное
развитие реального Я их детей. Например, мать, лишенная проч-
ного устойчивого Я, стремилась во что бы то ни стало продол-
жать и дальше симбиотический союз с ребенком и, чтобы сохра-
нить собственное эмоциональное равновесие, вынуждала ребенка
оставаться зависимым. Казалось, она чувствовала, что ей угрожа-
ет зарождающаяся индивидуальность ребенка, предупреждавшая
о том, что когда-нибудь он покинет ее навсегда. Не в состоянии
справиться с ощущением, что ее бросят, она не могла поддержать
усилия ребенка в его попытках отделиться от нее и выразить себя
через игру и исследование мира. Ее защитные механизмы, направ-
ленные на то, чтобы избежать собственной тревоги сепарации,
влекли за собой потребность цепляться за ребенка, чтобы предот-
вратить сепарацию, таким образом препятствуя его стремлению
к индивидуации и лишая его поддержки.
Коротко говоря, она не могла принять своего ребенка таким,
каким он был на самом деле, растущим и развивающимся, с по-
требностями, которые необходимо было удовлетворять. Она вос-
принимала его как вечного младенца – или, что еще хуже, как объ-
ект, – который можно использовать как защиту от собственной
депрессии по поводу сепарации. Следовательно, она не могла реа-
гировать должным образом на развитие индивидуальности ребен-
ка. Ребенок, в свою очередь, научился игнорировать и даже боять-
ся тех частей своего потенциального Я, которые, как он понимал,
угрожали матери. Со временем он научился сдерживать эти чув-
77
ства, желания и поступки, чтобы получать от нее одобрение. Впо-

следствии как мать, так и ребенок будут отрицать то, что это взаи-
модействие оказалось разрушительным для роста ребенка.
Неспособность матери обеспечить эмоциональную поддерж-
ку ослабляла или подавляла желание ребенка к индивидуации и
появлению реального Я, в результате чего ребенок цеплялся или
дистанцировался. Цепляющиеся отношения были взаимными, и
это происходило всякий раз, когда мать была не в состоянии отпу-
стить ребенка, потому что тогда бы вскрылась ее собственная тре-
вога сепарации. Поэтому и мать, и ребенок имели личную заинте-
ресованность в том, чтобы цепляться друг за друга, и произошла
фиксация психики ребенка на данном этапе развития. Если мать
цеплялась за ребенка слишком сильно, ребенок начинал испыты-
вать страх захвата или поглощения, поэтому он защищался от это-
го страха, эмоционально дистанцируясь от нее и других, но также
и потому что он боялся быть покинутым: поэтому он отказывался
от дальнейшей индивидуации.
Уязвимость родителей подростков с ослабленным реальным Я
связана с их собственным ослабленным реальным Я, что отчасти
было вызвано стилем воспитания уже их родителей. В результате
со своими собственными детьми они повторяют то же самое пове-
дение, которое они наблюдали у своих родителей. Возьмем, к при-
меру, Грейс, мать Нэнси. Грейс была ригидной, сердитой, депрес-
сивной, постоянно поучающей и порой играла роль мученицы.
К ее сильным сторонам можно было отнести готовность сразу же
делать все то, что она считала правильным как для себя самой, так
и членов ее семьи, – как только она убеждалась, что это необходи-
мо. Она была достаточно умной и способной женщиной и вполне
могла найти себе другие интересы, когда ее дети вырастут.
Свою мать Грейс описывала как подавленную, злую, крайне не-
последовательную, и часто вымещавшую свои обиды и разочаро-
вания на Грейс. Также она все время морализаторствовала и про-
являла ригидность в отношении установления границ для Грейс.
Например, она постоянно подозревала Грейс в том, что та курит,
пытаясь проверить ее дыхание всякий раз, когда девушка возвра-
щалась из школы, хотя реальных оснований для этих подозрений
не было. Ярким примером непоследовательного поведения этой
78
женщины было настойчивое желание, чтобы Грейс занималась

танцами, хотя она и запрещала ей посещать дискотеки. Грейс под-
чинялась ее желаниям, но до некоторой степени осознавала, что
поведение матери вызывает у нее гнев и страх.
Уже став матерью сама, Грейс с самого раннего детства испы-
тывала трудности с установлением границ для Нэнси. Она твердо
решила стать полной противоположностью собственной матери,
контролировать свой гнев и вести себя разумно, но в результате
это только привело к тому, что она игнорировала поведение Нэн-
си, пока оно не стало для нее невыносимым. Далее она переходит
от чувства безразличия к чрезмерным наказаниям. Она отстрани-
лась от Нэнси, чувствуя себя виноватой и испытывая страх, таким
образом в точности воспроизводя поведение собственной матери.
Однажды она пошла в школу и вытряхнула содержимое сумочки
Нэнси прямо перед ее сверстниками, чтобы удостовериться в том,
что там нет сигарет. Она также узнала код от шкафчика Нэнси и
рылась там в поисках сигарет и наркотиков.
Отцы пациентов с ложным Я также были недоступны им –
и их тоже нельзя было назвать «незапятнанными» членами се-
мейной орбиты, – и они не могли поддержать уникальное само-
выражение ребенка, его усилия исследовать мир без матери и его
попытки контролировать реальность. В каждой семье здесь свои
нюансы, но, как правило, отец пограничного ребенка предпочи-
тает не вторгаться в отношения мать-ребенок. Практически всег-
да он поддерживает цепляющиеся отношения матери и ребенка, а
не стремится увести ребенка в более широкий мир.
В своем исследовании4, изучая динамику браков родителей моих
пациентов, я пришел к выводу, что между партнерами чаще все-
го существовал некий бессознательный негласный эмоциональ-
ный контракт: мать позволяла отцу проводить вне дома столько
времени, сколько ему было необходимо (позволяла ему занимать-
ся карьерой, хобби или общением с друзьями) в обмен на исклю-
чительное право заботиться о ребенке и контролировать его. Мать
никогда не жаловалась на то, что отец столько времени проводил
вне дома. Я понял, что мать не хотела, чтобы отец был дома, осо-
бенно если он стремился играть естественную роль «спасителя»
или избавителя, чтобы вывести ребенка из-под ее контроля и по-
79
знакомить его с более обширной реальностью, выходящей за пре-

делы материнской орбиты, а также дать ребенку позитивный опыт
успешного преодоления этой реальности без нее.
Попытки сепарации от матери и стремление к индивидуации –
это двухсторонний процесс, включающий в себя отделение ин-
тернализированного образа Я от интернализированного мате-
ринского образа и параллельную эволюцию способностей Я. Эти
способности усиливаются и подкрепляются стремлением ребен-
ка к исследованиям и самоутверждению. Любые события первых
трех лет жизни, так или иначе оказавшие влияние на эти тенден-
ции, могут оказать решающее влияние на то, завершит ли ребе-
нок этот процесс или нет. Например, при врожденных проблемах
тазобедренного сустава ребенку приходится носить гипс в тече-
ние первых восемнадцати месяцев, и существующие ограничения
не позволяют ему более глубоко изучить собственную индивиду-
альность в мире вне материнских пределов, что является важней-
шей частью процесса сепарации.
В некоторых семьях мать и ребенок могут переживать физиче-
скую сепарацию до того, как ребенок будет психологически к это-
му готов. Смерть матери, развод, болезнь или другая ситуация,
когда ребенок лишен матери достаточно долгое время, – все это
не позволяет ребенку полагаться на ее присутствие и поддержку,
что необходимо для естественного протекания сепарации. Судьба
разлучает их, когда ребенок еще не в состоянии понять, что про-
исходит на самом деле. В ходе наших исследований в процессе на-
блюдения за детьми мы пришли к выводу, что сепарация от мате-
ри является важнейшей задачей для ребенка, с которой он должен
справиться самостоятельно (при поддержке матери и отца, конеч-
но). Нельзя произвести сепарацию ребенка извне, так как именно
процесс сепарации имеет решающее значение для развития реаль-
ного Я и его возможностей, а не факт сепарации как таковой.
Джон Боулби исследовал детей в возрасте тринадцати-тридца-
ти двух месяцев, отделенных от матерей (дополнительное исследо-
вание к работам Малер), и эти исследования помогли заполнить
недостающие части паззла: что происходит не так и мешает воз-
никновению уникального и целостного Я.5 Боулби анализировал
процесс скорби, через который проходили дети, госпитализиро-
80
ванные в связи с тем или иным физическим заболеванием и отде-

ленные из-за этого от матери. Боулби пришел к выводу, что дан-
ный процесс может пойти двумя путями. Первый вариант скорби
позволял индивиду установить контакт с новыми объектами, на-
ходя в этом удовлетворение. Это считается здоровым процессом
скорби. Также Боулби обнаружил второй вариант скорби, кото-
рый патологически препятствует развитию новых отношений и
возможности выхода из данной ситуации. Для этого вида скорби
характерны три фазы.
Первая фаза – это фаза протеста и желания воссоединения, ко-
торая может длиться от нескольких часов до нескольких недель,
когда ребенок, по-видимому, очень сильно страдает от того, что
лишился матери, и поэтому стремится вернуть ее любой ценой.
Вполне понятно, что его возможности крайне ограничены. Самое
важное для него сейчас, чтобы она как можно быстрее вернулась.
Он будет склонен отвергать других людей, например, медсестер и
врачей, которые пытаются ему помочь, хотя некоторые дети могут
начать отчаянно цепляться за какую-нибудь одну медсестру. Вто-
рая фаза – это фаза безнадежности. Ребенок погружается в отчая-
ние и может даже перестать двигаться. Он все время плачет и ста-
новится замкнутым и совсем неактивным, не предъявляя никаких
требований к окружению, по мере того, как скорбь становится все
сильнее и сильнее. В третьей фазе он начинает проявлять все боль-
ше интереса к окружению, и это обычно считается признаком вы-
здоровления. Ребенок больше не отвергает медсестер, он прини-
мает их заботу, пищу и игрушки, которые они приносят ему. Он
может даже улыбаться и становится все более общительным. Но
как только мать приходит его навестить, становится понятно, что
он еще не до конца выздоровел. Сильная привязанность к мате-
ри, характерная для детей этого возраста, совершенно отсутству-
ет. Вместо того, чтобы как-то поприветствовать ее, он может вести
себя так, словно вообще не знаком с ней; вместо того, чтобы це-
пляться за нее, он может оставаться отстраненным и апатичным;
вместо того, чтобы плакать, когда она покидает его, он, скорее все-
го, лишь равнодушно отвернется. Кажется, он утратил к ней вся-
кий интерес.
81
Если ребенок находится в больнице достаточно долгое время,

о нем будут заботиться несколько медсестер, но каждой из них так
или иначе придется покидать его, и всякий раз это будет воспро-
изведением первоначального опыта утраты матери. Со временем
он избавится от всех глубоких эмоциональных переживаний, свя-
занных с отношениями, и будет вести себя так, словно ни мать, ни
контакты с любыми другими людьми не имеют для него большо-
го значения. Этот опыт показал ему, что как только он начинает
доверять и привязываться к материнской фигуре, он сразу же те-
ряет ее. Он делает еще одну попытку и вновь теряет материнскую
фигуру. И так далее. В конце концов, он отказывается рисковать и
привязываться к кому бы то ни было. Он становится все более эго-
центричным и вместо того, чтобы испытывать какие-то желания и
чувства по отношению к людям, он все больше интересуется мате-
риальными вещами, которые точно не разочаруют его: сладостя-
ми, игрушками и едой. Отношения больше не могут приносить ему
удовлетворение, поэтому он начинает довольствоваться самосто-
ятельными немедленным удовлетворением. Ребенок, находящийся
в больнице или каком-то ином учреждении, которому знакомо по-
добное состояние, уже не будет больше расстраиваться, когда мед-
сестры меняются или уходят. У него уже сформировались защиты
от боли и разочарования. Он перестает показывать свои чувства
даже родителям, когда те навещают его и потом уходят. Они тоже
испытывают боль и разочарование, когда понимают, что ребенка
больше интересуют подарки, которые они приносят, чем они сами.
Размышляя над выводами Боулби применительно к моим соб-
ственным пациентам – подросткам и взрослым, – я осознал, что
можно провести определенные параллели между процессом тра-
ура и защитными механизмами, которые мы могли наблюдать
у субъектов Боулби, с тем, что переживали мои собственные па-
циенты. Я пришел к выводу, что когда мои пациенты пережива-
ют опыт сепарации, от которого они пытались защититься всю
свою жизнь, они реагируют точно так же, как дети, за которыми
наблюдал Боулби, во второй фазе отчаяния. Сепарация вызыва-
ет у них такой же набор катастрофических чувств, – я называю
его депрессией покинутости. Чтобы как-то справиться с этим, они
прибегают к защитным паттернам, которые поддерживает лож-
82
ное Я, – за прошедшие годы пациенты выучили, что такие паттер-

ны отгонят депрессию покинутости.
У взрослых, лишенных чувства реального Я, депрессия поки-
нутости символизирует воспроизведение инфантильной драмы:
ребенку необходима поддержка и опора, но мать оказывается не-
доступной или неспособной поддержать его. У него не было при-
знания и одобрения, столь необходимых для развития способ-
ности к самовыражению, ассертивности и целеустремленности.
Много лет спустя, уже став взрослыми, такие пациенты получа-
ют подобные послания от тех, кого они выбирают себе в партнеры,
чтобы повторить этот паттерн. В их представлении неправильно
быть уникальным отдельным Я, которым они на самом деле явля-
ются или которым могли бы стать.
Вот как шестнадцатилетняя Джейн, страдавшая от головных
болей, тошноты и проблем со сном, пытается описать собствен-
ную депрессию: «Мне кажется, что я умираю, совершенно обес-
силевшая и не в состоянии выдержать весь этот груз – многотон-
ное чувство ненависти к себе. Я ощущаю себя гнилым деревом,
заполненным отчаянием. Я совершенно обессилена и истощена,
мне не на что надеяться и я не знаю, что делать дальше. Как буд-
то я тяжело ранена; мне так больно, словно я раздавлена, а выхода
по-прежнему нет. Меня пугает собственная пустота. Если бы здесь
был яд, я бы тут же его выпила».
Двадцатипятилетнему Биллу настолько хотелось бросить ра-
боту компьютерного аналитика, что он говорил следующее: «Ког-
да я изо всех сил пытаюсь заставить себя работать, у меня совер-
шенно ужасные ощущения, как будто по мне катком проехались,
мне хочется все бросить. Я никогда не ощущаю ни поддержки, ни
связи с кем бы то ни было. Я совершенно потерян, беспомощен и
не в состоянии справиться с реальностью. Я чувствую себя бро-
шенным на произвол судьбы, одиноким. У меня нет ощущения
ценности или смысла. Чувство покинутости постоянно давит на
меня, и я не в состоянии работать. Заставить себя работать – зна-
чит искушать судьбу, а это рискованно и опасно. Я почти слы-
шу голоса, говорящие, что нельзя быть таким, как я. Я должен их
как-то блокировать или я умру. Поэтому я сдаюсь. Я чувствую
себя совершенно покинутым, и мне хочется воскликнуть: «Помо-
83
гите мне! Ну где же вы все?» Но голоса лишь отвечают мне: «Он

сумасшедший!»
Мадж, тридцатилетняя разведенная женщина, так объясняет
свою неспособность признать тот факт, что она взрослая: «Я всег-
да до смерти боялась мыслей о том, что когда-нибудь мне придет-
ся повзрослеть. Думаю, мне суждено умереть, потому что я взрос-
лею. Я не могу представить себе никакой другой жизни, кроме той,
которая у меня была в детстве. Я чувствую себя грязной и отврати-
тельной, когда думаю о том, что становлюсь женщиной. Занимать-
ся сексом, курить траву, выпивать – значит прожигать свою жизнь,
и здесь может случиться всякое. Я лишь пустая оболочка, которую
нужно заполнить взрослыми делами. Но проблема вся в том, что я
не могу ее наполнить, предварительно не разрушив, – не разрушив
того, что я из себя представляю. Взрослеть – это все равно, что пе-
речить Богу. Я чувствую себя виноватой и испуганной».
Скотт, идеализирующий Спока из-за того, что у того нет ника-
ких человеческих чувств, и мечтающий о переезде за Полярный
круг, где ему не придется общаться с людьми, придумал рассказ
об одной статуе в парке, которую он назвал Рич: «Рич ни на кого не
похож. Он не помнит своих родителей. Он не мог ни с кем общать-
ся, да ему в общем-то это и не требовалось; на него просто смо-
трели, и обычно это был пристальный, очень пристальный взгляд.
Хуже всего было по ночам. Днем он наблюдал за тем, чем зани-
маются нормальные люди. Они пели, танцевали, ели, разговарива-
ли да и просто наслаждались жизнью. Днем он мог притвориться,
что он один из этих счастливых людей. Но по ночам его фанта-
зии рассыпались в пух и прах. Ему было холодно и одиноко, он
чувствовал себя покинутым; каждую ночь ему хотелось плакать,
но какая-то невероятная сила удерживала его, говоря: «Не плачь,
не поддавайся этому миру». Неоднократно у него возникали мыс-
ли о самоубийстве, но это ни к чему бы не привело, потому что он
был бессмертным – бессмертным, одиноким, отвергнутым и неже-
ланным изгоем, который не в состоянии произнести ни звука, по-
тому что его губы из цемента и слишком тяжелы, чтобы двигаться.
Но однажды он нашел в себе силы и вскрикнул, но никто его и не
услышал. И тогда он воскликнул, обращаясь к этому миру: «Я не-
навижу, я ненавижу – я ненавижу быть статуей!»
84
Что такое депрессия покинутости, описанная этими четырьмя

людьми, способная настолько ослабить реальное Я, что оно так
никогда и не станет ядром личности? Как может депрессия поки-
нутости приводить к тому, что эти люди оказываются в состоя-
нии невыносимого одиночества, беспомощности и депрессии, и
не способны признать себя ценными человеческими существами?
Как могут вполне разумные мужчины и женщины поддаться на
аргументы ложного Я и решить, что избегание депрессии поки-
нутости любой ценой важнее гармоничной, вознаграждающей и
творческой жизни?
Депрессия покинутости – это общее определение, включаю-
щее в себя шестерку всадников психического Апокалипсиса: Де-
прессию, Панические атаки, Гнев, Чувство вины, Беспомощность
(безысходность) и Пустоту (вакуум). Подобно четырем всадни-
кам Апокалипсиса из Библии – Чуме, Войне, Голоду и Смерти –
они сеют хаос по всему психическому ландшафту, оставляя по-
сле себя только боль и страдания. Неудивительно, что многие из
нас предпочитают скорее нечестивый союз с сильным ложным за-
щитником, способным предотвратить психический хаос, который
эти всадники создают вокруг себя. Интенсивность и спонтанность
этих шести чувств могут оказаться совершенно невыносимыми
для людей с сильно нарушенным чувством Я.
Реальное Я этих людей постоянно переживает нападки, и не-
обходимость постоянно обороняться мешает этим людям воспри-
нимать себя и мир реалистично. В глазах блокированного Я мир,
близкие люди, даже собственное тело – все это видится врагами.
Мир представляется враждебным окружением, настолько чуждым
и угрожающим, что Я воспринимается чужаком в чужой стране,
ни в чем не уверенным и не владеющим обычными механизмами,
которые используют другие люди, чтобы справиться с этой реаль-
ностью. Отношения являются удушающими, поглощающими или
всегда находящимися на грани разрыва, оставляя Я уязвленным и
покинутым.
Каждому, кто находится во власти ложного Я, в той или иной
степени знакомо любое из этих болезненных ощущений. Все это
вызывает чувство паники, беспомощности и потери контроля, а
также непреодолимую потребность вновь и вновь чувствовать
85
себя защищенным, пусть даже в псевдо-броне патологического

удовольствия, которое ложное Я придумало для поверженного Я.
Ложное Я всегда приходит на помощь, но расплатой за ощущение
безопасности будет неспособность реального Я развиться авто-
номно.
Отсутствие поддержки формирующегося Я ведет к депрес-
сии. Нам всем хорошо знакомы проявления депрессии как у са-
мих себя, так и других: чувство подавленности, мрачное настро-
ение, уныние, хандра, отсутствие всяких желаний. Разные люди
описывают депрессию по-разному, но как правило мы способны
выявить причины и справиться с депрессией с помощью успеш-
ной тактики, которой мы научились ранее. Мы делаем все, чтобы
отвлечься: гуляем, ходим по магазинам, читаем книгу, включаем
телевизор, с кем-то разговариваем. Нам нужно как-то «взбодрить-
ся», и наше реальное Я знает, что для этого необходимо. Иногда
нам просто приходится переждать, зная, что это пройдет само со-
бой. Признак зрелости – способность пройти через периоды де-
прессии либо самостоятельно, либо с помощью кого-то, кто пони-
мает нас и разделяет наши самые сокровенные чувства.
Переживание депрессии покинутости гораздо более серьезное
и разрушительное, чем те формы депрессии, которые могут воз-
никать и проходить в нашей обычной жизни. В муках депрессии
покинутости человек будет ощущать, что часть его Я утрачена
или отрезана от источников, необходимых для поддержания жиз-
ни. Многие пациенты, описывая такое состояние, оперируют фи-
зиологическими терминами, скажем: потерять руку или ногу, ли-
шиться кислорода или истекать кровью. Как пытался объяснить
это один из моих пациентов: «У меня было такое чувство, что ноги
просто отказываются идти, поэтому я не мог выйти из дома, а ког-
да я решил что-нибудь съесть, я точно знал, что кусок не полезет
мне в горло – меня бы тут же стошнило».
При крайних формах депрессии человек может быть вообще не
уверен в том, что когда-либо ему удастся восстановить свое ре-
альное Я, поэтому мысли о самоубийстве далеко не редкость. Ког-
да человек постоянно или в течение длительного времени пребы-
вает в таком подавленном состоянии, ему все труднее и труднее
снова представить себя счастливым или способным смело и уве-
86
ренно идти по жизни – как это делают достаточно здоровые люди.

В такой момент человек может балансировать на грани отчаяния,
у него могут совсем опуститься руки и возникать мысли о самоу-
бийстве. Если сепарация, которую эти люди переживают во внеш-
ней жизни, оказывается достаточно болезненной, это еще больше
усиливает их чувства и страх покинутости, и некоторые действи-
тельно совершают самоубийство.
В терапии первые признаки депрессии обычно не настолько
мрачные. Достаточно часто пациенты игнорируют сложившую-
ся ситуацию, описывая ее следующим образом: “Жизнь так скуч-
на, я ощущаю полное оцепенение, у меня нет никаких чувств,
я всегда чувствую себя подавленным, даже когда делаю то, что
в принципе мне нравится». Характерно и то, что такие пациенты
не получают никакого удовлетворения от жизни. Они чувству-
ют себя загнанными в угол всевозможными обязательствами и
деятельностью, которая совершенно не интересна им. Даже ког-
да у них появляется свободное время, и они могут делать то, что
хотят, то занятия, о которых они так мечтали, не вызывают у них
интереса. Как только возникает возможность сделать то, к чему
они так стремились, все сразу представляется совершенно неин-
тересным, бессмысленным или слишком опасным. Оцепенение,
которое они испытывают, проникает во все сферы их жизни. Та-
кое ощущение, что этому никогда не будет конца и они так и не
смогут из этого вырваться. На первый взгляд это кажется про-
сто хандрой.
Но одна только хандра не приводит людей в терапию. Суще-
ствуют более серьезные вещи, которые пациент или терапевт мо-
гут вскрыть уже на первых сессиях. Корни депрессии уходят гораз-
до глубже в прошлое, чем это может показаться на первый взгляд.
Со временем истинные причины, разъедая человека изнутри, дают
о себе знать. Но изначально они хорошо защищены ложным Я.
«Жизнь совершенно бессмысленна для меня», – признавался
двадцатилетний Тед, который бросил колледж из-за тяжелой де-
прессии и неспособности сосредоточиться на учебе и на подработ-
ке. Его охватило оцепенение. «Я вдруг осознал, что у меня совер-
шенно отсутствует мотивация учиться; я не понимал, что я делаю
в колледже. Наверное, я там потому, что полагалось поступить
87
в колледж? У меня не было никаких целей. Я понял, что я настоль-

ко чувствительный, что меня все оскорбляет».
Он говорил о том, что всегда старался смотреть на вещи с точки
зрения других людей, а не со своей собственной, а потом почему-то
удивлялся, что не может выразить своего реального Я. Даже секс
для него мало что значил. «Я могу переспать с девушкой, но это не
имеет для меня никакого значения. Кроме физического удовлет-
ворения я не получаю больше ничего. Я не могу смотреть девуш-
ке в глаза и быть с ней откровенным». В терапии Тед смог понять,
наконец, почему так происходит. Он никогда не был самим собой.
Цель ложного Я состоит в том, чтобы уберечь нас от встречи
с нашим реальным Я, от соприкосновения с первопричиной на-
ших несчастий, от видения себя такими, какие мы есть: уязвимы-
ми, боящимися чего-то, напуганными и неспособными позволить
возникнуть нашему реальному Я. Однако, как только защитные
механизмы ослабевают и реальное Я оказывается в ситуациях,
требующих активного самоутверждения, ситуациях, запускаю-
щих вытесненные воспоминания о тревоге сепарации в раннем
детстве, чувство, возникавшее из-за отсутствия матери, – тогда
проглядывает и вся серьезность депрессии. Нередко в такие мо-
менты пациент паникует и скатывается на самое дно, откуда, как
ему кажется, уже не выбраться никогда.
Вот еще один пример: тридцативосьмилетний преуспевающий
юрист, жена которого решает уйти от него после двенадцати лет
брака, устав от того, что ее просто не замечают (для него само-
го это оказалось полной неожиданностью!). Вот как он описыва-
ет чувство утраты: «Ну это все равно, как если бы мне отрезали
руку. Как же я смогу теперь жить с одной рукой? И как она будет
без меня? Мы нуждаемся друг в друге. Я точно не смогу без нее».
Позже он признается, что женился, чтобы построить «семью, та-
кую же, как в детстве, что бы я мог посвятить себя работе, так же,
как в детстве посвящал себя учебе». Его мало интересовали пот-
ребности жены, а благодаря ложному Я вся его жизнь строилась
вокруг деловой активности, где как нельзя кстати был его эгоцен-
тризм, и все это приносило ему удовлетворение и одобрение дру-
гих. Излишне говорить, что главным источником похвал, конечно
же, была жена. И вот ей это надоело. Он совершенно не представ-
88
лял себе жизни без нее, тем более такой жизни, к которой привык-
ло его ложное Я.
Депрессия и ярость идут рука об руку. По мере того, как де-
прессия усиливается и начинает осознаваться, возрастает и гнев.
Поначалу большинству пациентов сложно определить, почему
они злятся. Цель их гнева довольно расплывчата и проецируется
на внешние источники. Эти люди говорят о том, что они злятся на
жизнь или мир в целом – или просто испытывают злость.
В современном мире масса фрустраций, которые порожда-
ют вполне оправданные гнев и обиду. На самом деле, если чело-
век вообще не испытывает злость в современном обществе, это
может показаться довольно странным. Такой гнев вполне норма-
лен; в действительности, найти конкретные причины этого не так
сложно: различные травмы, фрустрации, унижения, разочарова-
ния. Зрелый мужчина или зрелая женщина в состоянии распоз-
нать эти чувства и контролировать гнев в тех ситуациях, где его не
стоит проявлять. Однако, обычные жизненные фрустрации у этих
пациентов часто используются как мишень, на которую проециру-
ется глубокая внутренняя ярость.
Гнев, являющийся частью депрессии покинутости, имеет более
разрушительные последствия. Так, в случае одной молодой жен-
щины гнев привел ее к физическому и эмоциональному коллап-
су. Вот как она говорила про это: «Мой гнев был настолько силь-
ный, что я просто не могла защищаться от него. Меня начинало
трясти, и я просто выключалась. Я испытывала непреодолимую
жажду, это было похоже на стремление к героину. Я была абсо-
лютно убеждена в собственной ничтожности и беспомощности.
Мне требовалась какая-то помощь, скажем, алкоголь или наркоти-
ки. Я хотела просто свернуться калачиком на полу, как младенец.
Вот почему меня всю трясло. Я не в состоянии контролировать это
чувство, этот гнев. Я боялась, что буду вести себя по-детски – при-
ду домой и напьюсь, чтобы заглушить боль, или брошусь на пол и
заплачу». У этой пациентки интенсивность гнева вызывала дрожь
в теле. Пациента была не в силах справиться с этим гневом и поэ-
тому обратила его против себя. Ощущение себя ребенком, исполь-
зование детских стратегий избегания в случае столкновения с бо-
лезненными ощущениями – все это мы можем наблюдать у этой
89
пациентки и у многих других, которые пытаются избежать депрес-

сии покинутости. Их гнев возник не вчера и не сегодня, а накапли-
вался из болезненных детских переживаний, которые довольно
сложно вспомнить, потому что пациенты слишком надежно защи-
щены от них.
В конце концов, в ходе терапии пациент начинает фокусиро-
вать этот гнев на конкретных вещах. Недифференцируемый гнев
становится целенаправленным: его объектом может стать работа,
коллега, сосед, супруг, то, что происходит здесь и сейчас. Но это
только начало, потому что ложное Я все еще превосходно справля-
ется со своей задачей, маскируя настоящую цель – инфантильные
чувства и воспоминания – под тщательно сплетенной паутиной
саморазрушительной деятельности и мышления. Оно совершен-
но безжалостно и стремится доказать, что проблема второстепен-
на и ее следует игнорировать, что «зрелые» мужчина или женщина
не будут так расстраиваться из-за подобных пустяков, что необ-
ходимо сохранять баланс, даже если это означает бессмысленно
ограничивать надежды и мечтания и принимать жизнь в урезан-
ной форме. А между тем скрытые сценарии раннего детства – за-
ложившие основу для этого гнева, а теперь слишком болезненные,
чтобы их можно было вспомнить – умело скрываются.
Чем сильнее пациент впадает в депрессию, тем больше он злит-
ся, и, в конце концо,в обнаруживаются настоящие семена этого
гнева: те случаи из первых лет жизни, когда реальное Я пыталось
проявиться, но так и не смогло. Когда гнев достигает апогея, че-
ловек может даже фантазировать об убийстве. Точно так же, как
самоубийство кажется подходящим способом выхода из депрес-
сии, так и убийство кажется единственным выходом, когда гнев и
ярость достигают той критической точки, когда их уже невозмож-
но выносить.
Энн, привлекательная двадцатисемилетняя секретарша, жало-
валась мне, что ее жизнь разрушилась за последние полгода. Ее
крайне тревожил нарастающий гнев на мужа, который все боль-
ше и больше уходил в работу в одной крупной компании, зани-
мающейся электроникой. Муж, объясняющий свои постоянные
задержки на работе новыми контрактами и иностранной конку-
ренцией, казался ей бесчувственным и эгоистичным. По словам
90
Энн, его нисколько не заботили ее потребности. Она всерьез сом-

невалась, так ли она хочет провести всю жизнь с этим человеком.
Чем больше она думала о том, насколько безрадостным выглядит
ее замужество, тем сильнее злилась на себя и на мужа. Чтобы как-
то справиться с этими чувствами, она стала пить и курить травку.
В конце концов, у нее закрутился роман с одним из сотрудников на
работе. У этого мужчины было еще несколько отношений, о кото-
рых Энн знала, но она убедила себя в том, что он любит ее больше
всех остальных, хотя он был из тех людей, которые не открывают
другим душу. В каком-то смысле Энн это вполне устраивало. Она
призналась, что испытывала злость, когда с кем-то устанавлива-
лись доверительные отношения, ей сразу хотелось отстраниться.
Чрезмерно чувствительная к критике, Энн была убеждена в том,
что вряд ли кто-то сможет полюбить ее, если узнает, какую злость
она испытывает внутри.
Энн оказалась в ловушке потребности в близости, но она так
сильно боялась быть отвергнутой, что никому не могла позво-
лить сблизиться к собой. У нее была жутковатая способность-
радар, позволявшая ей определять любого реального кандидата
на отношения. Не в силах вынести возможность отвержение, она
отбрасывала эти отношения прежде, чем у них был шанс сфор-
мироваться.
Случай Энн не является экстраординарным. Ложное Я обладает
высокочувствительным защитным радаром, цель которого – избе-
жать ощущения отвержения, пусть и жертвуя при этом потребно-
стью в близости. Такая система формируется в первые годы жизни
ребенка, когда так важно определить, что именно может вызвать
неодобрение матери. Если терапия движется в правильном на-
правлении, такие люди, как Энн, начинают вскоре осознавать те
паттерны поведения, которые направлены против них самих, и по-
степенно изменяют их.
Гнев и страх могут привести к панике. Все мы в целом представ-
ляем, что это такое. Мы заблудились в лесу во время туристиче-
ского похода, мы видим, как наш сын или дочь выезжает на вело-
сипеде на проезжую часть, мы рисуем себе страшные образы, что
не успеем закончить важный проект вовремя. Все это естествен-
ные примеры паники, вызванной защитными механизмами, пред-
91
упреждающими нас об опасности, чтобы мы могли предпринять

необходимые шаги и в дальнейшем избежать этой опасности. Без
здорового чувства страха – и соответствующих предосторожно-
стей – вероятно, мы бы не выжили как вид.
Когда паника и страх – часть депрессии покинутости, они дей-
ствуют на более глубинном уровне, и вызваны не оправданны-
ми и действительно существующими опасностями, а постоянным
и бессознательным страхом. Ложное Я играет свою обманчивую
роль, якобы защищая нас, но при этом держа в состоянии жутчай-
шего страха: страха, что нас могут покинуть, что мы можем ли-
шиться поддержки, что мы не сможем с чем-то справиться само-
стоятельно или не сумеем быть наедине с самими собой.
Пэм, девятнадцатилетняя студентка первого курса коллед-
жа, о которой мы рассказывали в Главе 1, бросила занятия из-
за депрессии и паники. С детства она предавалась всевозмож-
ным каннибалистическим фантазиям, в которых она иногда
была жертвой, а иногда – каннибалом. Отчасти ее искаженный
образ Я говорил о том, что она ничего не стоит: она букашка или
насекомое, до которого никому нет дела, и уничтожить ее так
же легко, как прихлопнуть паука или наступить на муравья. «Я
чувствую, то все злятся на меня. Я боюсь, что на меня нападут.
Я чувствую себя насекомым, букашкой, которая не может посто-
ять за себя».
Панику питает страх выразить свой гнев в связи с тем, что нас
бросили. Это может проявляться в клаустрофобии (чувство уду-
шья и сокращение возможностей): либо мы выражаем свой гнев и
рискуем потерять любовь других, либо отрицаем гнев, чтобы оста-
ваться в беспомощном состоянии зависимости, цепляясь за дру-
гих. По мере усиления паники многие пациенты рассказывают
о том, что у них возникает ощущение, будто они оказались лицом
к лицу со смертью или их сейчас убьют.
Часто подобная тревога проявляется в тех или иных психосо-
матических расстройствах (например, в астме и язве), и каждое из
этих расстройств – прекрасная метафора глубинного страха. Ды-
хательные пути астматика сужаются, и тогда его дыхание стано-
вится напряженным и затрудненным. Человек, страдающий язвой,
отчаянно пытается восполнить те эмоциональные запасы, кото-
92
рые были утрачены им в детстве или же которых никогда не хва-

тало для того, чтобы поддержать его реальное Я. Став взрослым,
он не в состоянии сам найти такие источники эмоциональной под-
держки или же обходиться без них.
Страх играет важнейшую роль в жизни людей, у которых до-
минирует ложное Я. В начале семидесятых меня удивлял тот
факт, что огромное число моих пациентов были буквально за-
чарованы столь нашумевшим тогда романом «Крестный отец».
Безусловно, как бестселлер, книга привлекала и многих других,
кто вовсе не был жертвой ложного Я, но то, насколько персона-
жи и проблемы, затронутые в книге, резонировали с ситуаци-
ей некоторых из них, – именно это оказывалось для меня клю-
чом к чему-то очень важному, происходящему в их собственной
жизни. В этой книге, где красной нитью проходят темы мафии и
террора, а также страха смерти наряду с карательными мерами и
подчинением, конкретизируется ключевая тема, доминировав-
шая в рассказах пациентов о своей жизни. Как и преследуемые
жертвы мафиозного клана, мои пациенты четко понимали по-
слание: подчинись и получишь награду. Если ты не подчинишь-
ся, тебя убьют.
Человек, вынужденный жить под угрозой смерти – или в си-
туации, которая воспринимается, как угроза смерти, – обречен
на мучительную жизнь, где каждое его движение, направленное
на самовыражение и проявление реального Я, сопровождается не-
обходимостью постоянно оглядываться назад в страхе и панике.
В психотерапии паника может нарастать по мере того, как паци-
ент постепенно начинает осознавать депрессию и гнев, которые
он годами скрывал. Ложное Я всегда блокировало любые проявле-
ния этих чувств, поэтому всякий раз, когда им удается выйти на-
ружу, даже самое незначительное их проявление может оказать-
ся страшным и парализующим для человека. Страх выпустить
эти чувства наружу, даже в процессе терапии, может перерасти
в страшную панику.
Чувство вины – это «пятая колонна», следующая за главной ли-
нией обороны пациента. Вина – это настоящий всадник Апокалип-
сиса, это не та «обоснованная» вина, которую испытывает человек,
когда он действительно делает что-то, по его мнению, непра-
93
вильно (вина за травму или вред, причиненный другому). Обос-

нованная вина, осмысленная и в разумных пределах, позволяет
нашему обществу двигаться дальше и делает нас цивилизованны-
ми людьми.
Всадник Вины – совсем другое дело. Он подпитывается чув-
ством вины, которое мы усваиваем в раннем детстве из-за не-
одобрения, выраженного матерью в отношении нашей самоакту-
ализации или индивидуации. Потом она усиливается в детском и
подростковом возрасте. Как отмечала тридцатилетняя женщина
в начале этой главы, взрослеть неправильно. На самом деле стать
взрослым – это большой грех. Вот что она говорит дальше: «Ког-
да я делаю попытки самоутверждения, а не подчиняюсь, у меня та-
кое чувство, что я гадкая и дерзкая, и это всех злит. Все обязан-
ности и удовольствия взрослого человека взаимосвязаны между
собой. Если я выберу что-то одно, значит я выберу все, и таким об-
разом лишусь невинности. Другими словами, заниматься сексом –
это все равно, что лгать, воровать или отвергать ту хорошую доб-
ропорядочную маленькую девочку, которой я так старалась быть
всегда».
И даже если мы найдем в себе силы сделать это, сильный, упре-
кающий голос, прочно закрепившийся в нашей психике, – напо-
минающий родителей, учителей и прочих авторитетных фигур
из прошлого, – может эхом доноситься из нашего прошлого в на-
стоящее, где мы пытаемся разрешить для себя те вопросы и жела-
ния, которые бы точно раньше вызвали неодобрение. Однако, ис-
кренние импульсы реального Я – найти другую работу, вступить
в новые отношения, поменять место жительства, провести вечер
не с семьей, потратить деньги на какое-то новое хобби или что-
то интересное – все это не должно вызывать чувства вины. Ког-
да контроль осуществляет ложное Я, эти совершенно безобидные,
естественные желания самовыражения могут вызвать всевозмож-
ные предупреждения, упреки и неодобрения, ведь наша психика
все эти годы хранит их в себе.
У людей с сильным ощущением реального Я такие действия не
вызывают чувства вины, а если и вызывают, то реальное Я спо-
койно воспринимает их как отголоски неодобрительного голоса
матери или отца и, возможно, даже иронизирует над ними. Опи-
94
раясь на свое реальное Я, такие люди стараются не замечать за-

рождающееся чувство вины и действуют так, как они считают
нужным. При этом для людей с ослабленным реальным Я чув-
ство вины, вызванное этим предостережением, может оказать-
ся столь же парализующим, как и в пятилетнем возрасте. Они
чувствуют себя виноватыми из-за той части собственного Я, ко-
торая стремится к индивидуации. Не в состоянии противосто-
ять интернализированному чувству вины, эти люди подавляют
в себе любые попытки действовать в том направлении, которое
они считают запретным для себя, прибегая к механизмам цепля-
ния, столь хорошо знакомым им и позволявшим когда-то ощу-
щать себя в безопасности.
В некоторых случаях, особенно среди подростков и молодых
людей, цепляющееся поведение может быть направлено на настоя-
щую мать, что еще больше усиливает у человека ощущение, что он
недостаточно сильный, чтобы вести здоровый независимый образ
жизни. В иных случаях этот механизм (цепляние) может прояв-
ляться применительно не к настоящей матери, а к другому челове-
ку, который символизирует безопасность и одобрение. В сущно-
сти, мы ожидаем, что кто-то будет заботиться о нас как родитель,
хочет он того или нет. В любом случае ложное Я убедительно дока-
зывает, что цепляние – это единственная надежная стратегия, по-
зволяющая избежать чувства вины.
Беспомощность возникает из неспособности пациента активи-
зировать свое поврежденное реальное Я, чтобы справиться с эти-
ми болезненными чувствами. Каждый из нас иногда бывает бес-
помощным. Нам необходимы другие люди, мы получаем от них
помощь, знания и общение. В обществе мы полагаемся на других
в тех областях, где у нас мало или совсем нет навыков и опыта.
Обычно такой опыт напоминает нам о том, что мы не до конца
контролируем свою жизнь и нас нельзя считать совершенно неза-
висимыми. Как здоровые люди мы принимаем эти ограничения и
стараемся как-то сбалансировать это чувство беспомощности уве-
ренностью в том, что в некоторых областях мы можем и действи-
тельно поддерживаем себя и удовлетворяем свои собственные
потребности. Здоровые люди способны оценить ситуацию, при-
знавая степень собственной компетентности и получая необходи-
95
мую им помощь, а также точно зная, что в иных ситуациях они бу-
дут способны справиться с проблемой самостоятельно.
Однако беспомощность как часть депрессии покинутости яв-
ляется постоянной и тотальной. Хотя ее действительно могут за-
пустить определенные ситуации, беспомощность вызывается от-
нюдь не конкретными ситуация, она присутствует как мрачный
фон существования, отягощая многие сферы нашей жизни. В от-
личие от здорового мужчины или женщины, которые скажут себе:
«Ну, это одна из тех ситуаций, в которых я не очень уверенно себя
чувствую», – ложное Я говорит: «Ты совершенно беспомощен и ни
на что не годен».
Пенни, которой было немного меньше тридцати лет, не так дав-
но нашла хорошо оплачиваемую работу и переехала от родителей.
Вот как она описала мне собственное чувство беспомощности:
«Мне трудно справляться. До того, как переехать сюда, я никог-
да ничего не делала полностью сама. В средней школе и коллед-
же у меня не было никаких обязанностей. Это первая работа, где
у меня есть какая-то ответственность. Я чувствую, что сейчас мне
необходимо проявить инициативу и поставить перед собой опре-
деленные цели. Моя жизнь всегда была настолько структурирова-
на, что мне никогда не приходилось делать это прежде. Я никогда
не была одна. За меня всегда все делали другие».
У Пенни был бойфренд, и она очень надеялась, что цепляясь
за него, сможет внести в свою жизнь какую-то упорядоченность.
«Мне ненавистна сама мысль об ответственности и необходимо-
сти заботиться о себе. Не думаю, что я вообще это смогу; мне ка-
жется, я сломаюсь. Вот почему мне так нужен Род. Я не выдержу
такого давления. Я пустая личность. Я бы предпочла быть продол-
жением Рода. Я всегда так структурировала свою жизнь, чтобы от-
ветственным был кто-то другой».
И конечно же, в конце концов, вскрылась подлинная проблема
Пенни: у нее было нарушено реальное Я. Вот как она сама это объ-
ясняла: «Никто не поощрял меня за мою индивидуальность, за то,
что я была собой. И я очень боюсь депрессии и боюсь оставаться на-
едине с собой. Я никогда сама не развивала в себе никаких качеств.
Я хорошо училась в колледже, и у меня было множество самых раз-
ных интересов, но все это делалось для получения одобрения извне».
96
Освоение каких-то новых навыков зависит от способности че-

ловека к самоутверждению, но самоутверждение порождает страх
быть покинутым. Этот цикл, однажды запущенный, очень сложно
преодолеть, и он может проявляться даже в терапии, где трансли-
руется следующим образом: «Выздороветь – значит взять на себя
ответственность за собственную жизнь, но я не могу взять на себя
ответственность за свою жизнь, пока не преодолею чувство беспо-
мощности. Но ведь я по-прежнему беспомощный, иначе почему я
все еще хожу на терапию?!» И конечно же, чувство беспомощности
срабатывает: ведь именно оно характерно для депрессии покинуто-
сти, именно оно заставляет человека стремиться к цепляющимся от-
ношениям с партнером, другом, членом семьи или психотерапевтом.
Многие люди соглашаются с пассивной, беспомощной ролью
в отношениях, пытаясь найти человека, который будет заботиться
о них, а не того, кто будет любить и уважать их как равных. Лож-
ное Я будет заставлять человека играть роль «маленькой девочки»
или «маленького мальчика», который все еще нуждается в ука-
зании, что ему делать, а кроме того – в более мудрой и твердой
руке, которая поможет ему в этом. На работе ложное Я может ме-
шать нам брать на себя большую ответственность, двигаться даль-
ше, принимать решения, отстаивая то, что мы считаем правиль-
ным, даже если окружающие с этим не согласны. Многие люди,
у которых доминирует ложное Я, продолжают работать там, где
их совсем не ценят, не находят применение своим талантам и за-
рабатывают меньше, чем получали бы, если бы следовали своему
призванию. Чтобы не допустить ощущения покинутости, узник
ложного Я смиряется с тем, что его работу недооценивают и за нее
мало платят, а потом удивляется, почему эта работа приносит ему
так мало удовлетворения.
Но проблема гораздо серьезнее, чем просто недовольство рабо-
той. Все мы обычно жалуемся на то, что нам приходится работать
из-за денег. Здоровое реальное Я признает фрустрации и пробле-
мы на работе и либо решает их, либо воспринимает как должное в
ситуации, приносящей удовлетворение. Однако для ложного Я от-
сутствие удовлетворения имеет мало общего с конкретными про-
блемами, связанными с работой, оно связано с внутренним стра-
хом перед активизацией реального Я.
97
Питер, сорокалетний президент собственной крупной ком-

пании, смог добиться больших успехов благодаря превосходным
навыкам продавца, основанным на потребности угождать дру-
гим, – тот самый случай, когда ложное Я преуспевает в бизнесе,
не прилагая к этому особых усилий. К сожалению, другая сторона
ложного Я Питера – беспомощное Я – не позволяла ему управлять
компанией эффективно и получать от этого удовлетворение. Из-за
своей потребности угождать другим он ощущал бессилие в ситуа-
циях, когда ему следовало быть уверенным и проявлять настойчи-
вость. Он не мог смириться с неизбежными рисками, связанными
с необходимостью говорить «нет».
В самом начале, когда Питер только решил основать свою ком-
панию, был учрежден попечительский совет в соответствии с рег-
ламентом, но ложное Я Питера злоупотребляло этим. Убежденный
в том, что он не может самостоятельно принимать решения, Пи-
тер передал большую часть своих полномочий Совету директоров,
который считал скорее высшим органом власти, чем референт-
ной группой. Он постоянно добивался одобрения членов сове-
та, ожидая от них принятия решений, которые на самом деле дол-
жен был принимать он сам. Члены правления, естественно, были
этим крайне возмущены, так как они вовсе не планировали посто-
янно принимать решения. Через какое-то время они просто воз-
ненавидели Питера и решили сместить его. Поскольку он всегда
играл роль беспомощного ребенка, надеясь, что совет директоров
позаботится о нем, Питер не находил подлинного удовлетворения
в своей работе. Но чтобы разрешить эту дилемму, он должен был
заявить о себе по-настоящему и начать контролировать как биз-
нес, так и свои личные дела.
Жизнь, управляемая ложным Я, которое пытается защитить
человека от внутренней пустоты, оказывается действительно пу-
стой. При этом она не лишена боли, страданий, депрессии, чувства
вины и сложных схем отрицания собственных интересов. Мно-
гие пациенты называют себя, свои мысли и чувства омертвелы-
ми. Они занимаются ежедневными делами, но будто бы находятся
в одурманенном состоянии и неспособны увидеть в своей жизни
что-то, кроме надвигающейся пустоты.
98
Сразу же после возникновения ложное Я интернализирует

весь тот необоснованный гнев и обесценивание со стороны ро-
дителей, учителей, сверстников, а также негативный жизненный
опыт. Со временем эти негативные установки становятся уста-
новками самого человека и начинают преобладать в его взглядах
на жизнь, а также в подходах ко всевозможным сложным ситуа-
циям, подрывая или подавляя позитивные установки и представ-
ления о себе и усиливая чувство внутренней пустоты. Неспособ-
ный признать свои сильные стороны и творческие способности,
человек приходит к выводу, что на самом деле он ни на что не
способен, кроме ошибок, неудач и разочарований – всего того,
что он привык ожидать с детства. Эти саморазрушительные уста-
новки являются плохим базисом для дальнейшего развития, и
люди, которые всю жизнь считают, что они так и не сдвинулись
с места, действительно не видят никакого прогресса, и им кажет-
ся, что они по-прежнему ведут себя так же, как в детстве. Когда
они спрашивают себя: «Чего я достиг в жизни?», их обычный от-
вет: «Ничего».
Джин, редактор женского журнала, считала свою жизнь совер-
шенно пустой, несмотря на то, что была высококвалифицирован-
ным специалистом в одном из престижных изданий и имела мас-
су заказов помимо своей основной работы. Но свои обязанности
в компании она считала нудными и скучными, ведь ей ничего не
стоило выполнить эту работу. Когда ей перевалило за сорок, она
стала подумывать о том, не сменить ли ей работу или карьеру, не
вернуться ли к фрилансу, который ей так нравился, когда она была
помоложе. Однако мысль о фрилансе повергала ее в ужас. Пробле-
ма Джин заключалась в том, что она предпочитала работу в штате,
так как это обеспечивало ей необходимую безопасность, благода-
ря существующей высокоструктурированной системе, состоящей
из нескольких начальников, которые могли организовать ее рабо-
чий день, делегировать ей работу и следить за тем, чтобы она со-
блюдала сроки.
Очевидно, квалификация Джин была слишком высокой для той
должности, которую она занимала, но ложное Я убеждало ее в том,
что для удовлетворения своих потребностей в зависимости ей не
следует ничего предпринимать. В конце концов, она стала отно-
99
ситься к себе еще хуже и пришла к выводу, что ее прежние успехи

на поприще фриланса были результатом счастливой случайности.
Она была совершенно убеждена в том, что ничего из себя не пред-
ставляет и, в сущности, ни на что не годна, кроме этой скучной ра-
боты в журнале.
Когда ложное Я командует нами, как это происходило в случае
с Джин, мы не осознаем собственной ценности. Мы склонны при-
нижать собственные таланты и способности, легко довольствуем-
ся чем-то второстепенным, не способные справиться с зияющей
пустотой внутри нас, которую мы не в силах заполнить значимой
деятельностью или отношениями. Таким людям жизнь кажется
совершенно пустой и никчемной. У них слишком много свободно-
го времени. Часы и дни тянутся бесконечно, а жизнь так и уходит
в никуда. Так как же эти люди заполняют пустоту?
Многие из них склонны к саморазрушительному поведению,
похожему на поведение наркоманов. Так, у наркоманов есть вы-
ражение «заняться делом» – то есть сделать все, чтобы найти и
принять героин. Сначала найти деньги, потом достать наркотик,
не попасться в руки полиции, благополучно вернуться домой,
ввести наркотик и получить удовольствие от «кайфа». Те из нас,
кому мало что известно об этом мире, вряд ли могут понять, на-
сколько трудоемким и всепоглощающим может быть это заня-
тие. Каждый день наркомана посвящен тому, чтобы «заниматься
делом». Люди, не имеющие реального Я, не столь саморазруши-
тельны, как героиновые наркоманы, поскольку они еще в состоя-
нии функционировать в обычной жизни, но они похожи на нар-
команов в том, что необходимость «заняться делом» поглощает
большую часть их жизни. Колоссальное количество времени тра-
тится на «занятия», только бы избежать депрессии покинутости.
Такие люди научились совершать длинную цепочку патологиче-
ских действий, служащих для них своеобразной броней, защи-
щающей их от пустоты, беспомощности и депрессии, – которые
в противном случае поглотили бы их. Избегание депрессии по-
кинутости этими саморазрушительными способами – вот их «ре-
шение проблемы». Каждый день их жизни посвящен именно это-
му. Это и есть их «дело».
100
Иногда именно ложное Я является причиной попадания в ло-

вушку наркотиков, алкоголя или жестокого поведения. В других
случаях одни люди погружаются в пассивность или совершают
действия, лишенные всякой цели, например: чрезмерные мечта-
ния, бессмысленные покупки, переедание или сексуальные отно-
шения, не приносящие удовлетворения. Другие будут цепляться
за людей, знакомые места или вещи – мебель, одежду, интерьер
или максимально наполненный день, – за все то, что в общем-то
мало способствует осмысленной деятельности, которой они яко-
бы занимаются. Их главная цель – избежать страха, связанного
с независимостью и самовыражением. Это и есть страх депрессии
покинутости.
101
5. Портрет пограничной
личности
П ри нормальном развитии именно реальное Я и связанные

с ним возможности позволяют ребенку вырасти в автоном-
ного взрослого, способного к самоактуализации и самовыра-
жению, с ощущением своих прав и уверенностью в себе, что по-
зволит ему творчески справляться с всевозможными вызовами и
разочарованиями. Однако, когда ребенок переживает депрессию
покинутости в течение первых трех лет жизни, реальное Я за-
крывается, чтобы избежать дальнейшего усиления ощущения
покинутости. Эта приостановка задерживает психологическое
развитие и приводит к той или иной степени нарушения всех
способностей личности. Не в силах вынести чувство депрессии,
связанное с покинутостью, ребенок предпринимает ряд мер, что-
бы защитить себя от депрессии ценой роста и адаптации. Он из-
бегает всего того, что привело бы к появлению реального Я, и,
следовательно, все потенциальные возможности Я оказываются
ослабленными. Кроме того, потребность в защите вызывает ана-
логичную приостановку того, что классически принято считать
развитием Эго, так что и оно тоже продолжает функционировать
на примитивном уровне.
Определенные функции Эго (восприятие реальности, контроль
импульсов, терпимость к фрустрации и устойчивые границы Эго)
могут развиваться только в ходе успешной сепарации и индивиду-
ации. Ребенок, который не может сепарироваться от матери, не ус-
воит те функции, которые она выполняла для него, и не превратит
их в собственные функции. Следовательно, у него будет отмечать-
ся дефицит во всех этих областях. Когда Эго неспособно адекват-
но воспринимать реальность, ребенок продолжает полагаться на
мать или кого-то еще, чтобы разобраться в том, как устроен мир.
Собственное искаженное восприятие будет мешать такому ребен-
ку; а ребенку с более ясным восприятием реальности будет гораз-
до легче справиться с такими же ситуациями.
102
При нормальном развитии именно мать знакомит ребенка со

все более сложными уровнями фрустрации, и ребенок узнает, что
он не всегда может получить то, что хочет. В какой-то момент Эго
ребенка осознает, принимает и усваивает это, понимая, что это
нормальный, хотя и неприятный факт жизни. Однако, ребенок
с задержками в развитии Эго будет плохо переносить фрустра-
цию. Точно так же в ходе нормального развития мать, устанавли-
вая ограничения в поведении ребенка, дает ему соответствующие
наставления, чтобы ребенок научился самоконтролю. Но когда
развитие Эго приостановлено, контроль не будет интернализован
и не перейдет в надежную силу Эго.
Подвижные границы Эго не позволяют дифференцировать, яв-
ляются ли определенные чувства и состояния внешними или вну-
тренними. Ослабленное Эго будет с проецировать внутренние
ощущения на внешний мир, а также путать внешние обстоятель-
ства с внутренними ощущениями.
Из-за задержки развития реального Я и функций Эго ребенок
продолжает полагаться главным образом на примитивные ме-
ханизмы защиты: отрицание и цепляние, избегание и дистанци-
рование, проекцию и отреагирование. Чтобы избежать чувства
покинутости, ребенок отрицает реальность сепарации. И хотя фи-
зически он является отдельным, автономным Я, он так не чувству-
ет, не думает и не действует. У него развивается фантазия, что,
цепляясь за мать, он сможет осуществить свое желание воссоеди-
нения с ней; он представляет, что они еще находятся в слиянии,
как это было до и сразу после рождения. Эта фантазия напрямую
связана с потребностью защищаться и вести себя регрессивно, а не
поддерживать формирование реального Я. Эта фантазия – основа
такой потребности. Ребенок проецирует на мать собственную пот-
ребность в ней, и начинает считать, что это мать испытывает не-
утолимую потребность в нем. Отрицание и цепляние становятся
рефлексивным отреагированием, свойственным личности ребен-
ка, а впоследствии – главным способом, позволяющим справиться
с похожим стрессом сепарации уже во взрослом возрасте, особен-
но в ситуациях, связанных с близостью и сепарацией. В этих ситу-
ациях человек будет цепляться за любимых, надеясь достичь ис-
ключительных отношений.
103
Чтобы еще больше убедиться в том, что депрессия покинуто-

сти не появится, ребенок учится избегать возможностей самовы-
ражения, утверждения собственных желаний или активизации
того, что является наиболее уникальным в его личности и может
угрожать его эмоциональному равновесию, вызывая чувство по-
кинутости. Те ранние межличностные контакты, в которых он ис-
пытывал разрушительные последствия недоступности матери,
становятся интернализированными, фиксированными интрап-
сихическими образами, и именно это формирует его личностную
структуру. Этот инфантильный паттерн начинает доминировать
в его восприятии и последующих реакциях – независимо от того,
что на самом деле происходит в этих ситуациях. Он обнаружива-
ет, что для него жизнь становится более терпимой, когда он сдер-
живает себя и избегает ситуаций, которые стимулировали бы его
собственный рост через самоактивизацию и самовыражение. От-
каз от роста кажется незначительной платой за то, чтобы чувство-
вать себя в безопасности.
В отношениях человек склонен либо цепляться, либо оставать-
ся в стороне и не испытывать эмоциональной связи из-за страха,
что ему могут причинить боль или отвергнуть. Он приходит к вы-
воду, что жизненных трудностей следует избегать, а других людей
нужно либо собственнически удерживать, либо находиться от них
на эмоциональной дистанции, чтобы чувствовать себя в безопас-
ности. Ведь на интрапсихическом уровне он помнит, что в детстве
мать поощряла его, когда он избегал жизненных трудностей и от-
ношений с другими людьми и не демонстрировал свои истинные
чувства.
Поскольку ребенок отрицает сепарацию от матери, восприни-
мая ее сильнейшей частью собственного опыта, проблемы и труд-
ности могут быть спроецированы на нее. Боль, страдания, не-
счастья, разочарования, фрустрация – все это не просто факты
жизни, за них ответственна мать, а не он сам. Или, наоборот, он
может считать, что все эти неприятности полностью обусловлены
его собственными недостатками. Интрапсихический паттерн дей-
ствует таким образом, что ребенок, а потом и взрослый совершен-
но не имеет реального представления о причинах – или возмож-
ных решениях – собственных проблем.
104
Физически проецируя конфликт на окружение так, чтобы он не

ощущался внутренне, ребенок буквально «отыгрывает его» в по-
ведении. Из-за своей гиперчувствительности к отвержению такой
человек, как правило, избегает сталкиваться с депрессией поки-
нутости, отыгрывая болезненные отношения с родителем на том,
кого выбирает на родительскую роль. Таким образом, то, что было
когда-то интернализировано и вызывало боль в прошлом, экстер-
нализируется и рассматривается как нынешняя внешняя пробле-
ма. Создается иллюзия, что человек «справляется с этим» здесь и
сейчас. В отреагировании всегда есть эти две составляющие: психо-
динамический аспект (интернализированные отношения и связан-
ная с этим боль) и бихевиоральная связь с нынешним воспроизве-
дением первоначального сценария отвержения.
При этом для отреагирования не всегда требуется партнер. Это
определение также вполне применимо к поведению, обычно само-
разрушительному, которое человек использует в качестве защи-
ты от депрессии покинутости. Алкоголь, наркотики, трудоголизм
и другие аддиктивные действия могут в той или иной мере отвле-
кать от депрессии.
Наряду с возникновением этих примитивных механизмов за-
щиты есть и еще одно следствие задержки развития: Эго по-
прежнему руководствуется принципом поиска удовольствия и
избегания боли, а не развивает способность находиться в реаль-
ности и иметь дело с этой реальностью, вне зависимости от того,
является ли она приятной или нет.1 Боль по-прежнему означает
боль от депрессии покинутости; удовольствие остается поверх-
ностным «ощущением чего-то хорошего», возникающим из-за
того, что депрессия покинутости не возникла. Эта близорукость
сохраняется у ребенка и дальше, в результате чего большая часть
Эго минует трансформацию из Эго удовольствия в Эго реально-
сти. Со временем «Эго удовольствия» становится патологическим
Эго, которое предпочитает следовать ограниченным ориентирам
ложного Я, чтобы избежать боли и не иметь дело с реальностью.
Принципы реальности, из которых могли бы возникнуть реаль-
ные самоактивизация и самовыражение, развиты слабо.
Защитный механизм расщепления, который обычно утрачива-
ет свою значимость по мере формирования реального Я, сохраня-
105
ется в качестве основной защиты от депрессии покинутости. Про-

тиворечащие друг другу образы хорошей матери и плохой матери,
хорошего ребенка и плохого ребенка, а также связанные этим чув-
ства (быть любимым или быть отвергнутым) осознаются ребен-
ком, но они являются отдельными для него, поэтому не влияют
друг на друга. Они как будто бы заперты в двух разных шкафах.
Постоянное использование расщепления способствует развитию
и усилению других защитных механизмов, а также дефектам Эго.
Раздвоенное мировоззрение, вызванное этим расщеплением, уси-
ливает примитивные защиты человека, и структура его взгляда на
мир остается такой же, как в первые месяцы жизни: его самопре-
зентация состоит из хорошего образа Я, связанного с хорошим ма-
теринским образом, и плохого, неадекватного или сдутого образа
Я, связанного с плохим материнским образом.
В психодинамической парадигме ребенку не удается достичь
«постоянства объекта», поэтому он идет по жизни, относясь к лю-
дям как к частям – положительным или отрицательным, – а не как
к чему-то целостному. В состоянии фрустрации или злости он не
сможет последовательно выполнять обязательства в отношениях;
и ему будет трудно представить образ любимого человека, когда
этого человека не будет рядом с ним. Он так никогда до конца и
не осознает, что мать – это единая целостная личность, которая
иногда вознаграждает, а иногда разочаровывает ребенка. Он будет
продолжать считать ее двумя разными существами, первое – до-
брое, а второе – злое.
Точно так же он никогда не сможет прийти к единой целостной
Я-концепции, позволяющей ему признавать в себе как позитивные,
так и отрицательные аспекты. Вместо этого он будет считать «хо-
рошим» незрелое, цепляющееся, пассивное, неуверенное Я, и «пло-
хим» – то Я, которое хочет расти, самоутверждаться, быть активным
и независимым. «Хорошая» мать одобряет «хорошего» ребенка, в то
время как «плохая» мать не одобряет «плохого» ребенка. «Хорошая»
мать поддерживает и поощряет регрессивное поведение, в то время
как «плохая» мать становится враждебной, критичной и злой, стал-
киваясь с проявлениями самоутверждения ребенка.
Расщепление укрепляет в психической структуре ребенка раз-
рушительный лейтмотив, когда цепляние приравнивается к воз-
106
награждению, а сепарация – к брошенности. Эти темы-близнецы

неизменно возникали вновь и вновь, они глубоко интернализиро-
вались – как стереотипные, фиксированные и неизменные интрап-
сихические образы и чувства – на ранних стадиях межличност-
ного взаимодействия между матерью и ребенком, пока, наконец,
глубоко не укоренились структуре личности взрослого. Возна-
граждение и уход, теперь уже интрапсихические, начинают пре-
обладать над восприятием и реагированием человека в жизни. Он
считает, что всегда будет получать вознаграждение за регрессив-
ное поведение, в то время как всякие попытки самоутверждения и
автономии будут вызывать ощущение покинутости.
Чтобы облегчить депрессию покинутости и негативные чувства
в отношении образа собственного Я, человек отказывается от са-
моутверждения в реальной жизни и в качестве замещения исполь-
зует «хорошие чувства», которые получает от цепляния. Именно
этот процесс порождает «сдутое ложное Я», основу пограничной
личности. Сдутое, потому что негативный образ Я отражает сла-
бость и неуверенность, а ложное, потому что оно основано на фан-
тазиях. Цепляющееся поведение основано на фантазии (в качестве
основной модели берутся воспоминания о взаимодействии в дет-
ском возрасте), что люди будут поддерживать подобное цепляние
или избегание самоактивизации. Эти фантазии проецируются на
внешний мир (иногда даже на тех людей, которые вовсе не поддер-
живают пациента), и пациент испытывает при этом хорошие ощу-
щения. Может показаться парадоксальным, что он «ощущает себя
хорошо» с людьми, которые его не поддерживают. Но тут нужно
обратить внимание, что пациент может отрицать реальную важ-
ную тему, чтобы фокусироваться на слабо выраженной поддерж-
ке, которая усиливает его проекцию. Бессменный аргумент лож-
ного Я действует безжалостно: любые попытки активизировать
нарушенное реальное Я будут приводить к депрессии, что, в свою
очередь, потребует защитного поведения в дальнейшем, чтобы из-
бежать последующей депрессии.
Даже став взрослыми, люди со сдутым ложным Я будут ощу-
щать себя также, как ощущали в детстве: плохими, виноватыми,
уродливыми, беспомощными, неадекватными и пустыми из-за
того, что им совершенно незнакомо чувство самоутверждения;
107
и напротив они будут хорошо себя чувствовать и будут ощущать,

что их по-настоящему «любят», только когда они пассивны, уступ-
чивы и покорны человеку, за которого цепляются с целью эмоци-
ональной подпитки. Поскольку эти люди постоянно находятся
в ситуации, которая делает невозможным самовыражение или са-
моутверждение, то эмоциональная жизнь характеризуется хрони-
ческим гневом, разочарованием и ощущением того, что на пути
у них всегда что-то стоит. Депрессия покинутости постоянно за
углом, и ложное Я мешает человеку свернуть за этот угол.
Чтобы сдутое ложное Я могло хорошо к себе относиться, ему
крайне необходимо «подтверждение» того, что его действитель-
но любят. Фантазии о воссоединении с матерью проецируются
на окружение и отыгрываются с целью немедленного удовлетво-
рения. Ложное Я отказывается исследовать динамику нынешней
ситуации, которая может потребовать отсроченного удовлетво-
рения и самоотречения ради удовлетворения потребности дру-
гих или ради более реалистичного удовлетворения собственных
потребностей. Фантазии о воссоединении затмевают реальность
межличностного взаимодействия. Поведение становится неадек-
ватным в нынешних обстоятельствах, и движущей силой человека
теперь является только стремление к немедленному удовлетворе-
нию и осуществлению фантазий воссоединения, которые, по мере
того как их становится все больше и больше, сопровождаются все
возрастающим отрицанием реальности. К тому моменту, когда че-
ловек достигает зрелости, этот устойчивый паттерн фантазий и
отрицания настолько глубоко проникает в образ жизни человека,
что он уже не в состоянии дифференцировать адекватные модели
поведения, которые бы позволили ему реализовать собственные
потребности.
Тем не менее, взрослому человеку как-то удается с этим спра-
виться: он убеждает себя, что его представление о человеческом
поведении с точки зрения отдельных составляющих – вознаграж-
дение и уход – действительно работает. И в какой-то степени так
и есть. Он научился предотвращать уход важных для него людей
путем отрицания и рационализации, например: «Он нападает на
меня, потому что расстроен, а не потому, что у него всегда такое
отношение ко мне».
108
Человек ощущает, что любим, но эти чувства, независимо от

того, как сильно они переживаются, не являются реалистичны-
ми или уместными, так как основаны на ложном представлении
о себе и другом. Здоровые отношения возможны только тогда, ког-
да есть любовь, основанная на честном самовыражении и приня-
тии другого. Человек с ложным сдутым Я постоянно испытыва-
ет замешательство и не способен распознать защитные структуры
собственной жизни, мышления, способов восприятия реально-
сти. Он ощущает зияющую пустоту в своей жизни, но не может
ее понять. Он слишком долго жил обманом, фантазией и мифами
о ложном Я.
Эту дилемму в той или иной интерпретации мне доводилось
слышать от многих моих пациентов, и меня поразило ее удиви-
тельное сходство с двумя известными сказками, ставшими уже
классикой мировой литературы: «Белоснежкой и семью гномами»
и «Золушкой». Ранние воспоминания пациентов отражали архе-
типический паттерн этих двух сказок, в каждой из которых рас-
сказывается о молодой девушке, оказавшейся перед непростым
выбором: показать свое реальное Я или заискивать перед тем, что
может стать ложным Я. В обеих сказках героиня стоит перед вы-
бором: пойти или нет на патологическую сделку, которая должна
спасти ее от депрессии покинутости.
В обеих этих историях мы встречаем буквально хорошую мать и
плохую мать. Добрая настоящая мать навсегда сохраняется в фан-
тазиях ввиду ее безвременной смерти. Она никогда не станет на-
стоящей матерью, которая сможет так или иначе фрустрировать
ребенка; она не сможет угрожать ему или вызвать отчуждение; на-
стоящая мать никогда не лишит ребенка своей поддержки, одобре-
ния и любви. Эта роль совершенно четко предназначена для втор-
гающейся матери, мачехи, которую естественно описывают как
вероломную или злую ведьму.
Достаточно интересно, что отец вообще не играет никакой роли
ни в одной из этих историй. Есть разные варианты историй, но
отец всегда либо невовлечен в происходящее, либо где-то стран-
ствует. Тот факт, что отца нет, либо замалчивается, либо рацио-
нализируется. Многие пациенты настолько погружены в напря-
женный конфликт с матерью, что в начале терапии они вообще
109
не думают о том, что отца не было рядом, и он не мог играть реша-

ющую роль, вводя ребенка в мир, который гораздо шире материн-
ского мира. Конечно же, человек прочно защищает себя от гнева
на отца, и этот гнев проявляется в терапии позже.
Злая мачеха никогда не является кровной родственницей де-
вушки; и во всех этих сказках ее, как правило, представляют как
самое ужасное и отвратительное создание. Она тщеславная, над-
менная, гордая, ненавидящая, нарциссичная, подлая, эгоистич-
ная, ревнивая, завистливая, а в случае с королевой-мачехой Бело-
снежки, злая королева оказывается еще и потенциальной убийцей.
В «Золушке» порочные черты мачехи гиперболизированы в двух
ее дочерях, которые не только разделяют антагонистические каче-
ства мачехи, но еще и уродливы. Таким образом, эти сказки дают
нам раздвоенный материнский образ: хорошая мать, которая лю-
била дочь, но умерла, и вторая, злая мать, цель которой – фрустри-
ровать заветные желания своей падчерицы.
В «Белоснежке» для королевы совершенно непереносима красо-
та Белоснежки. Королева хочет быть самой красивой на всем све-
те. «Красоту» можно интерпретировать как реальное Я. Аллегори-
чески красота дочери угрожает матери, так как она представляет
реальное Я девушки, которому только предстоит возникнуть, се-
парироваться и стать уникальной личностью. В ходе этого мать,
у которой нет реального Я, оказывается отвергнутой.
В «Золушке» злая мачеха, желая исключить Золушку из жизни
своих двух дочерей (то есть продолжения ее самой), лишает Зо-
лушку какого бы то ни было удовлетворения или вознаграждения.
Аллегория такова: обреченная на роль служанки и вынужденная
жить на чердаке с мышами, Золушка вынуждена подавлять свои
истинные интересы и желания, а также проводить все свое вре-
мя, занимаясь черновой работой по дому, не требующей изобрета-
тельности и творческого подхода. Из-за этой работы Золушка по-
стоянно грязная и в лохмотьях, так что и красота ее тоже остается
незамеченной, поэтому гнев мачехи рассеивается и она еще боль-
ше идеализирует своих двух дочерей, что позволяет ей избежать
собственной депрессии покинутости.
Злая Королева в «Белоснежке» придумывает самые чудовищ-
ные ухищрения, только бы сжить со света свою падчерицу. Лю-
110
бопытно, что пациенты иногда признаются в ощущении, будто

единственный способ доставить удовольствие собственной мате-
ри – это покончить с собой. В интрапсихической парадигме это
может значить убийство реального Я, чтобы ему так и не было по-
зволено возникнуть и развиваться дальше.
Другая похожая тема, которая проходит красной нитью в жиз-
ни многих пациентов, – это предупреждение о необходимости
«вернуться до полуночи» (то, что мы хорошо знаем из сказки «Зо-
лушка»). Пациенты, как правило, испытывают сильное чувство
непостоянства хороших событий. Создается ощущение, что такие
пациенты постоянно находятся на острие бритвы; и хотя какое-то
время они способны получать удовольствие, они всегда ждут, что
вот-вот снова окунутся в чувство покинутости.
И в той, и в другой сказке присутствуют фантазии о спасении
и магических союзниках, которые помогут разрешить конфликт.
В «Белоснежке» семь гномов предлагают девушке пожить с ними,
а она за это выполняет работу по дому (что в данном случае по-
зволяет Белоснежке проявить свои творческие способности,
проверить свои навыки и расти дальше), и они действительно
любят ее. Некоторые психологи отмечают, что гномы представ-
ляют собой угнетенные аспекты личности Белоснежки, развитие
и укрепление которых было невозможно, пока она находилась
под влиянием злой королевы. В конце концов, Белоснежку спа-
сает прекрасный принц. В «Золушке» волшебным образом воз-
никает фея-крестная, которая помогает девушке отправиться на
бал. В некоторых вариантах этой сказки данная фигура являет-
ся реальной матерью, которая воскресает из мертвых, чтобы по-
мочь дочери. Золушка не возвращается в назначенное ей время,
за это ее наказывают, но все заканчивается хорошо и ее спасает
прекрасный принц.
Подобные фантазии о спасении невероятно привлекательны
для маленького ребенка, который еще не научился эффективно
справляться с реальностью, и тот же тип фантазий привлекает па-
циентов, чья способность иметь дело с реальной жизнью сильно
нарушена ложным Я. Кто-то продолжает надеяться, что каким-то
чудом им удастся найти подходящего мужчину или женщину, ра-
боту или ту жизнь, которая их будет устраивать, – все то, что смо-
111
жет решить их проблемы; другие, напротив, больше не верят, что

когда-нибудь это станет возможно.
То, что эти две истории (и многие другие, подобные им) так
нравятся нам, вовсе не означает, что практически каждый из нас
страдает синдромом ложного Я и узнает себя в героинях, которые
стремятся вырваться из ненавистного домашнего ада, в котором,
на первый взгляд, они обречены жить. И подобная интерпретация
сказок далеко не единственная. Нормально развивающиеся дети,
а также здоровые взрослые, могут получать удовольствие от этих
историй в силу разных причин, не в последнюю очередь – из-за ин-
тересного сюжета. Причина, по которой дети так жадно впитыва-
ют в себя все эти сюжеты и персонажей, объясняется следующим
образом: часто впервые они слышат эти истории в том возрасте,
когда эти темы наиболее важны для них. Сюжетных линии и раз-
витие событий в этих сказках опираются на прочные психологиче-
ские основы: борьбу за сепарацию и индивидуацию, близость с ма-
терью и сепарацию от нее. У детей, развивающихся нормально, а
также у тех, кто испытывает задержки развития на этой ранней
стадии жизни, важнейший конфликт с матерью четко и наглядно
прослеживается во всех аспектах: страх быть покинутым, с защи-
тами расщепления и отрицания; проекция гнева на мачеху; и фан-
тазии о спасении.
Безусловно, сказка всегда хорошо кончается. В реальных же
историях из жизни нет Прекрасного Принца, который бы мог
разрешить конфликт. Ребенок с ложным Я не может рассчиты-
вать на волшебного спасителя, но должен – все свои детские годы
– постоянно иметь дело с негативным отношением матери к воз-
никновению его реального Я. Когда ребенок становится стар-
ше, расхождение между его хронологическим возрастом и уров-
нем его психологического функционирования увеличивается. У
него развивается «пограничное личностное расстройство», кото-
рое со временем становится сильнее по мере того, как индивид на
каждой фазе жизни сталкивается с трудностями и пытается пре-
одолеть их.
Депрессия покинутости впервые возникает в том возрас-
те, когда ребенок не может осмыслить происходящее или четко
сформулировать свои мысли. Ребенок просто ощущает сильное
112
нарушение жизненного потока и чувствует, что если лишится

поддержки матери, столь необходимой ему в жизни, то окажется
на грани уничтожения. Ребенок растет, становится подростком, а
затем взрослым, у него появляются необходимые навыки, позво-
ляющие размышлять о том, что он чувствует, а также описывать
интенсивность этих чувств и то, что кажется их первопричиной.
В терапии клиническая картина, представленная пациентом, ясна
и подробна, и, несмотря на различия в возрасте, поле, карьере и
жизненном опыте пациента, эта картина также вполне предсказу-
ема, поскольку пограничная дилемма берет свое начало в общей
семейной динамике – обстоятельствах жизни и механизмах вза-
имодействия между членами семьи, часто связанных с соматиче-
скими проблемами.
Динамика покинутости всегда ускоряется следующими событи-
ями: сепарацией, утратой или ситуацией, требующей самоутверж-
дения и автономии и разрушающей при этом защиты, которые
возводились с целью предотвращения депрессии; в результате че-
ловек оказывается уязвим перед абсолютным натиском депрессии
покинутости. В такие моменты человек осознает, насколько неа-
декватно его ложное Я, пытающееся предотвратить болезненные
чувства депрессии. Он чувствует себя опустошенным. Ложное и
сдутое Я делает его жизнь пустой, уязвимой, а основной движу-
щей силой становится постоянный страх того, что защиты бу-
дут разрушены. И они разрушаются. Любой стресс сепарации, по-
добный первоначальному травматическому разрыву, пережитому
в детстве, может привести в действие динамику покинутости.
Предсказуемые события в нормальном жизненном цикле, пред-
ставляющие собой дальнейшие возможности для роста здорово-
го ребенка, могут спровоцировать срыв у ребенка со сдутым лож-
ным Я. Основные переходные моменты и этапы жизни угрожают
защитным механизмам и вызывают депрессию покинутости, ког-
да такой ребенок осознает, что у него недостаточно сил или ресур-
сов, на которые можно положиться.
Естественная зависимость, ожидаемая и допустимая в дошколь-
ном возрасте, помогает скрыть защитные механизмы цепляния
у ребенка и тот факт, что его реальное Я не развивается. В такие
моменты родители могут отрицать, что их ребенок не развивает-
113
ся. Эти защиты могут начать ослабевать, когда ребенок поступает

в ясли, детский сад или отправляется в лагерь; тем не менее, если
в этот период ребенку не придется пережить сильный стресс сепа-
рации, его проблемы могут остаться незамеченными.
В школе ребенок сталкивается с более сложными эмоциональ-
ными и социальными задачами, которые вскрывают его недоста-
точные способности к автономному функционированию, тем са-
мым выявляя проблемы. Каждый последующий год ставит перед
ребенком уникальные вызовы, на которые он не в состоянии отве-
тить так, чтобы это способствовало его росту и развитию. В кон-
це концов он заканчивает младшую школу и поступает в среднюю,
где его защитные паттерны оставляют ему еще меньше шансов
справиться с депрессией покинутости.
Поэтому совсем неудивительно, что наиболее отчетливо симп-
томы нарушенного реального Я прослеживаются в подростковом
возрасте, когда ожидается, что зависимость будет снижаться и че-
ловек уже будет в состоянии решать иные, более важные социаль-
ные задачи, связанные с независимостью. Старшая школа требует
от ребенка гораздо больше сил и энергии, чем средняя школа; за-
частую ребенок вынужден находиться вдали от дома и общаться
с более широким кругом детей из самых разных социальных сло-
ев. Довольно часто подростки, учась в школе, устраиваются на ра-
боту на неполный рабочий день или даже на полный день, что соз-
дает еще больший стресс для их способности функционировать
независимо, управлять временем, общаться со взрослыми и вы-
полнять свои обязанности творчески и автономно. Новые дру-
зья, свидания и эксперименты в сексе, – все это также предъявляет
требования к самоощущению подростка, проверяя его или ее жиз-
ненные ценности.
Для пограничного подростка эти годы могут оказаться мучи-
тельными, поскольку реальный мир приближается и молодой че-
ловек видит все меньше мест, где ему можно было бы так или ина-
че спрятаться. Пытаясь противостоять депрессии покинутости,
он может прибегать к тем или иным формам саморазрушитель-
ного поведения. К наиболее типичным механизмам отреагирова-
ния относятся: употребление наркотиков и алкоголя, помогаю-
щее хоть как-то заглушить или успокоить депрессию, сексуальная
114
распущенность, побеги из дома, прогулы, оскорбления или про-

вокации в отношении представителей власти, воровство, неосто-
рожное вождение автомобиля, насильственные действия против
людей или имущества, которые могут привести к прямому стол-
кновению с законом. Эти симптоматичные формы поведения де-
монстрируют опасность депрессии и связанного с ней напряже-
ния. Что касается школы, то стандартной защитой, позволяющей
избежать самоутверждения и самовыражения, может стать невы-
сокая успеваемость: с такими оценками ученик получает проход-
ной балл, но может заслужить репутацию отстающего. Окончание
средней школы, безусловно, грозит полным разрушением под-
ростковых защит, поскольку подросток понимает, что он скоро
окажется во взрослом мире колледжа или работы. Часто первые
признаки депрессии покинутости можно наблюдать уже в выпуск-
ном классе, и симптомы еще больше усиливаются по мере прибли-
жения экзаменов.
Первый год в колледже может быть крайне напряженным для
студента, который еще не сепарировался от родителей. Окруже-
ние в колледже, как правило, требует новых защит, хотя некото-
рым студентам удается выживать, совершенствуя и развивая свои
прежние защиты, которые они использовали в школе. Сохраняет-
ся прежнее отреагирование, а успеваемость так и не улучшается;
человек как будто продлевает подростковый период, но это лишь
откладывает неизбежный перелом, который произойдет во вре-
мя последнего года учебы в колледже. Нередко студенты колледжа
проваливают выпускной курс, и во всем этом можно видеть полу-
осознанное намерение продлить обучение еще на один год.
В начале взрослой жизни на первый план выходят трудности
в работе и личной жизни. К обычным пограничным защитам мож-
но отнести желание остаться дома из-за болезни или другого кри-
зиса, чтобы избежать какой-то ситуации на работе, предъявляю-
щей слишком много требований к автономии, самовыражению
или самоактивизации. На работе пограничный человек не слиш-
ком старается, делает минимум, позволяющий избежать увольне-
ния; как правило, такая «безопасная» работа намного ниже уров-
ня его квалификации и не особо интересна, но он предпочитает
ее, так как более серьезная работа потребовала бы гораздо боль-
115
шей самоактивизации и самовыражения. Типичный синдром, ко-

торый мы часто встречаем в терапии, – это неудовлетворенность
работой или проблемы с коллегами или начальством, часто указы-
вающие на то, что пациент проецирует проблему на других, избе-
гая увидеть ее в себе.
Годы перехода от пубертата к взрослой жизни требуют повы-
шенной самоактивизации или автономии и, следовательно, уси-
ливают тревогу сепарации, которой некоторые люди старают-
ся избегать, продолжая жить дома у родителей, даже если могут
позволить себе собственное жилье. Как правило, это нездоровая
и неприемлемая ситуация, так как становятся все более очевид-
ны избегание молодым взрослым индивидуации и неспособность
функционировать в роли взрослого в общении со сверстниками.
Тем не менее, динамика покинутости вынуждает его жертвовать
взрослыми жизненными целями ради сохранения внутреннего
равновесия. Возможно, он и не болен в клиническом смысле, но
вынужден платить высокую цену за собственный комфорт и по-
прежнему крайне уязвимым для различных угроз, которые могут
активизировать динамику покинутости.
Но далеко не все люди с ослабленным реальным Я плохо функ-
ционируют. Многие из них очень успешны на работе. Люди с хо-
рошо развитыми художественными способностями находит себе
нишу в таких областях, как актерское мастерство, сочинитель-
ство, живопись, фотография, скульптура или кинопроизводство.
Благодаря высокому уровню интеллекта и определенной дотош-
ности они могут получить профессию юриста, врача, архитекто-
ра или бухгалтера. Более подробный анализ может показать, что
мотивацией служит будет отнюдь не самовыражение, а удовлет-
ворение чужих ожиданий. Для кого-то важно добиться иллюзии
близких личных отношений или близости с четко заданными гра-
ницами; например, отношений адвоката и клиента или врача и па-
циента. В ходе анализа этих пациентов также становится ясно, что
они испытывают сильную тревогу по поводу своих достижений, а
личная жизнь их не удовлетворяет.
Ложное Я может доминировать даже у чрезвычайно талантли-
вых людей, для которых, скорее всего, будет привлекательной про-
фессиональная жизнь, где все будет происходить опосредованно,
116
где в безопасных рамках защит они смогут иметь дело с эмоциями

и поступками, которых они избегают в своей личной жизни из-за
страха, связанного с этими эмоциями и поступками. Профессио-
нальная деятельность корреспондента, фотографа, психиатра или
священника (во всех этих случаях требуется определенная профес-
сиональная отстраненность) ставит человека в такое положение,
когда он может проецировать, отождествляя себя с теми пробле-
мами, которые становятся ему известны, но при этом он не пере-
живает те же эмоции и ситуации в собственной жизни. Например,
у корреспондента может быть такое ощущение, что он действитель-
но участник некоего события. Священник или терапевт со сдутым
ложным Я может переживать в своих фантазиях радости и про-
блемы близких отношений без страха самоактивизации, самовы-
ражения или отвержения, возникающих при реальных обязатель-
ствах или близости. Готовность к проективной идентификации,
слабые границы Эго и неспособность адекватно воспринимать ре-
альность – все это помогает такому человеку опосредованно испы-
тывать удовлетворение, вмешиваясь в жизнь других.
Бунтарского поведения, типичного для подросткового возрас-
та, становится меньше, когда пограничная личность достигает
возраста двадцати-тридцати лет, и в работе и близких отношени-
ях возникают серьезные проблемы, связанные с реальным Я. Чело-
век, у которого к этому моменту не сложились постоянные близ-
кие отношения, вынужден столкнуться с проблемой одиночества.
Альтернативой будет установление близких отношений, но это со-
пряжено с риском страха поглощения или отвержения.
Когда пограничный пациент женится и заводит детей, у него
возникают трудности с воспитанием, так как он не в состоянии
поддерживать стремление своих детей к индивидуальному само-
утверждению. Предупреждением о грядущих неприятностях мо-
гут быть зарождающиеся пограничные симптомы у детей, а также
гнев и разочарование родителя. Пока дети еще маленькие, они бу-
дут мириться с тем, что к ним относятся как к продолжению роди-
телей, и будут стараться делать все возможное, чтобы их желания
были соразмерны тому, что позволяют им их родители. Но в под-
ростковом возрасте ребенок проявляет бунтарство, а родители ис-
пытывают гнев и депрессию.
117
Конфликт между поколениями обычно стихает в зрелые годы,

когда потребность воспитывать и заботиться уменьшается, но те-
перь может возникнуть депрессия, ведь пограничная личность
осознает, что время уходит, а юношеские мечты и фантазии мо-
гут так и остаться нереализованными. Интересно отметить, что
часто кризис среднего возраста – примерно сорок лет – ускоря-
ет стресс сепарации/индивидуации пограничных личностей. И ча-
сто этот стресс оказывается настолько сильным, что приводит их
в терапию. Говорят, что в сорок лет жизнь только начинается, но
многочисленные кризисы среднего возраста у вполне здоровых
людей свидетельствует о том, что мы сознательно или бессозна-
тельно боимся, что в сорок лет жизнь начинает заканчиваться. Мы
все больше и больше осознаем, что основной костяк нашей жизни
уже сформировался, и поэтому у нас не так много шансов для се-
рьезных перемен. И хотя эти вопросы касаются всех нас, особенно
острыми и разрушительными они оказываются для пограничной
личности среднего возраста, человека, который всю свою жизнь
подменял реальную жизнь удовлетворением фантазий. Когда пог-
раничные личности вступают во вторую половину жизни, они по-
нимают, что должны встретиться лицом к лицу с тем, что отрица-
ли и от чего защищались всю свою жизнь. Надежды на достиже-
ния так и не оправдались; попытки устроить личную жизнь так и
не были предприняты или же оказались неудачными; возможно-
стей вернуть себе утраченное либо нет, либо они быстро исчезают.
Слишком много воды утекло. Такое осознание может спровоциро-
вать динамику покинутости и вызвать депрессию, гораздо более
тяжелую, чем обычный кризис среднего возраста.
Зрелые годы сопряжены с различными социальными потрясе-
ниями и переменами в нашем окружении, они требуют эмоцио-
нальной гибкости и адаптивности, но эти свойства редко встре-
чаются у пограничных пациентов, которые никогда не были
способны эффективно справляться с изменениями или утратами.
Так называемые золотые годы становятся далеко не золотыми для
людей, которые оказываются неспособными приспособиться к но-
вым обстоятельствам.
Наряду со страданиями, связанными с обычными предсказу-
емыми событиями жизненного цикла, поврежденное реальное
118
Я всегда особенно чувствительно к событиям, связанным с сепа-

рацией или утратами, угрожающими защитному цеплянию погра-
ничных пациентов. Когда человек, за которого такие люди цепля-
ются, покидает их (например, отношения становятся невозможны
из-за новой работы или болезни, человек уезжает или умирает)
эмоциональное отражение может ускорить динамику покинуто-
сти пограничного пациента и довести депрессию покинутости
до такой критической точки, когда без профессиональной помо-
щи явно не обойтись.
119
6. Портрет нарциссической
личности
С уществует второй тип ложного Я, который, на первый взгляд,

кажется совершенно не связанным со сдутым ложным Я.
Оно является его полной противоположностью. Это «раздутое
ложное Я» нарциссического расстройства личности. На первый
взгляд нарцисс производит впечатление дерзкого человека, стре-
мящегося выставлять напоказ свою личность, самоуверенного,
целеустремленного, часто излучающего ауру успеха в карьере и
отношениях. Часто кажется, что у нарциссов есть все: талант, бо-
гатство, красота, здоровье и власть, а также они точно знают, чего
именно хотят и как это получить. Нам всем хорошо знакомы та-
кие люди, и нередко мы задумываемся, возможно, даже с некото-
рой долей зависти: не скрывается ли за этим великолепием неуве-
ренная и, возможно, даже несчастная личность.
На самом деле, структура нарциссической личности основана
на защитном ложном Я, которое должно быть надутым, как воз-
душный шарик, чтобы человек не ощущал скрытую ярость и де-
прессию, связанных с неадекватным, фрагментированным чув-
ством Я. Если в воздушном шарике образуется прокол и воздух
утекает, тогда такой человек почувствует себя столь же несчаст-
ным и неуверенным, как и человек со сдутым ложным Я. В то вре-
мя как ложное Я пограничной личности поглощено страхом и
уязвимостью, связанными с депрессией покинутости, ложное Я
нарциссической личности характеризуется невосприимчивостью
к депрессии. Складывается впечатление, что в жизни нарциссиче-
ской личности нет места депрессии.
Ложное Я нарциссической личности более успешно, чем сдутое
ложное Я пограничной личности, которое на самом деле мало что
может. Оно способно играть некую роль, но не может надежно за-
щитить пограничную личность от переживания депрессии поки-
нутости. Возникает стресс сепарации, защитные механизмы раз-
рушаются, и наступает депрессия. У нарцисса все по-другому: пока
120
его ложное Я достаточно раздуто, у него есть балласт, позволяю-

щий ему парить в вышине, не обращая внимания на фрустрацию
и депрессию. Нарциссу часто кажется, что он надежно защищен
от превратностей жизни; он похож на человека с маниакально-де-
прессивным психозом, но запертого в маниакальной фазе и вызы-
вающего восхищение или зависть окружающих.
Итак, если нарцисс так хорошо приспособлен к своему окру-
жению и кажется хозяином своей жизни, как же мы можем го-
ворить о том, что у него ложное Я? При более детальном кли-
ническом рассмотрении иллюзорность защитного Я становится
очевидной в трех ипостасях: содержание защитного Я, его моти-
вация и постоянное отрицание реальности, что в данном случае
неизбежно.
Для защитного Я характерны самомнение, мания величия и
всемогущество. Как мы видели на примере Стюарта в Главе 1, он не
мог быть счастлив, если не являлся лучшим; будь то теннис, бизнес
или женщины в его жизни – ему нужно было «одержать победу»
и получить свои трофеи. Для него жизнь была состязанием, но не
ради самой победы; победа использовалась как средство доказать
собственную уникальность и совершенство и получить восхище-
ние других. И Стюарт, и Дэниел – еще одна нарциссическая лич-
ность, о которой мы говорили в Главе 1, – в ходе лечения признава-
лись, что им требуются контроль и совершенство как необходимое
условие для хорошего самоощущения. Хотя для большинства лю-
дей восхищение других представляется крайне важным, это вос-
хищение не является главной целью. Точно так же все мы хотим
контролировать ситуацию, быть успешными и делать свою рабо-
ту как можно лучше. Но для здоровых людей эти цели являются
ценными сами по себе, а не только как средство получения восхи-
щения от других. Для стороннего наблюдателя, а также для самого
нарцисса (который никогда не проходил терапию) действия, на ко-
торые он тратит столько времени, кажутся вполне реалистичными
и имеющими под собой адекватную мотивацию; то есть создается
впечатление, что нарцисс делает это ради самого себя. Однако это
иллюзия. В данном случае их мотивация – использовать эти дей-
ствия для подпитки нарциссической потребности в совершенстве
и уникальности.
121
Нарциссу постоянно нужно «подпитывать» грандиозное пред-

ставление о собственном Я. «Подпитывать» в данном случае озна-
чает совершать те виды деятельности и вступать в те отношения,
которые усиливают ощущение собственного величия. Ложное за-
щитное Я ложно в том смысле, что оно основано на фантазии о ве-
личии, а не на реальности, а защитным оно является, так как его
цель состоит не в том, чтобы справиться с реальностью или при-
способиться к ней, а в том, чтобы усилить ощущение собственно-
го величия и не чувствовать себя подавленным. Нарцисс, как пра-
вило, – это человек, который постоянно испытывает беспокойство
и вынужден все время что-то делать для усиления чувства соб-
ственного величия. Часто нарциссы бывают трудоголиками и дей-
ствительно очень хорошо выполняют свою работу. Ничего не де-
лать для нарцисса крайне опасно, ведь это не удовлетворяет его
потребность в подпитке и не вписывается в его представление
о себе как об успешном человеке. Нарцисс твердо усвоил старое
правило: «Не идти вперед – значит отставать».
Определение «нарцисс» отсылает нас к древнегреческому мифу
о Нарциссе. Нарцисс – это молодой человек, который влюбился
в собственное отражение в озере. Он не мог оторваться от созер-
цания свой красоты и, в конце концов, умер с голода, упал в воду,
и больше его не видели. Человек с нарциссическим расстройством
личности воспроизводит в своей жизни две ключевые темы мифа:
он полностью поглощен собственным совершенством, а также
стремится получить подпитку для своего нарциссизма, чтобы под-
держивать собственный образ раздутым и неповрежденным. Но
за грандиозным ложным Я скрывается ущербное реальное Я, раз-
витие которого, как и развитие пограничной личности, останови-
лось, пытаясь справиться с депрессией покинутости. Грандиозное
Я управляет чувствами и поведением пациента, пряча лежащее
в основе нарушенное реальное Я с депрессией покинутости. По-
следнее обязательно проявится в психотерапии.
Нарциссические запасы связаны с отзеркаливанием, или тем,
что можно назвать усиливающей обратной связью. Нарцисс вос-
принимает других в своем окружении, а также вещи, окружаю-
щие его – одежду, автомобиль, дом, офис, – как нечто, отражаю-
щее его преувеличенное чувство важности и совершенства. Он
122
должен окружить себя нужными людьми, которые будут ценить и

рекламировать его лучшие качества, сообщая миру о том, какой он
уникальный, особенный, совершенный, идеальный и достойный
восхищения. Богатство, власть и красота в нем самом и тех, кто яв-
ляется частью его жизни – семье, друзьях, коллегах, – также долж-
ны быть совершенными, поскольку их совершенство подчеркива-
ет его грандиозный собственный образ и оправдывает его. Многие
внешние наблюдатели справедливо посчитают эти качества по-
верхностными и не совсем верными показателями истинной цен-
ности человека, но нарцисс воспринимает их всерьез, и пока у него
достаточно подпитки, он может продолжать верить в собственное
всемогущество. Многие люди стремятся к совершенству, зная, что
достичь его невозможно и что можно только желать этого. Одна-
ко, нарцисс не только верит, что это возможно, но и заявляет пра-
ва на совершенство, вместо того, чтобы к нему стремиться. Дру-
гими словами, он уже совершенен и имеет право на то, чтобы его
поступки и отношения отражали это. Ему не нужно прилагать для
этого усилия или вступать в борьбу. Если он не получает достаточ-
ной подпитки, чтобы оправдать это требование, или если отраже-
ние окружения не совсем то, которое ему нужно, его грандиозное
Я оказывается фрустрированным и начинают появляться лежа-
щие в основе гнев и депрессия.
Успешный нарцисс – успешный в том смысле, что его воспри-
ятие мира и своего места в нем позволяют ему не сомневаться
в собственной значимости, – должен быть творческим и наделен-
ным воображением, а зачастую и действительно достаточно та-
лантливым, чтобы выработать стиль жизни, который будет со-
ответствовать его грандиозным представлениям о собственном
Я и подпитывать его нарциссические потребности. Создание та-
кой автономной системы подкрепляющих и подзаряжающих тех-
ник само по себе является огромным достижением, требующим
огромной энергии и усилий; и когда эта система функциониру-
ет, как надо, она также становится источником удовлетворения,
способствуя чувству величия собственного Я нарцисса. До тех
пор, пока он нежится в созданной им комфортной среде обита-
ния, в герметичном коконе нарциссического наслаждения, жизнь
может казаться лишенной всяких забот. На самом деле он правда
123
чувствует себя хорошо; он ощущает себя в безопасности, и пока

ничто не вторгается в это замкнутое пространство, он не будет
осознавать каких-либо серьезных личностных проблем. Он дей-
ствительно считает, что у него все есть, и его знакомые вряд ли
подвергнут это сомнению, поскольку все они прошли тщательный
контроль и отбор с его стороны: он подпустил к себе тех, кто не из-
менит его представление о себе. Например, среди высшего руко-
водства Дугласа Макартура было широко распространено мнение
о том, что его роль в послевоенной Японии воистину огромна –
прямо как Второе пришествие Христа. Тот факт, что за пределами
его штаба так считали совсем немногие, позволяет предположить,
что Макартур очень тщательно отбирал своих сотрудников, кото-
рые должны были отражать грандиозный образ его Я и его роль
в истории.1
За этим стремлением к зеркальному отражению и нарциссиче-
ской обратной связи скрывается колоссальное отрицание реально-
сти, отличное от неспособности пограничной личности иметь дело
с реальностью; но их объединяют одинаковые саморазрушитель-
ные тенденции, препятствующие проявлению реального Я. Погра-
ничная личность отрицает свои истинные желания и цели, чтобы
избежать самоактивизации, которая могла бы вызвать депрессию
покинутости – реальность, столь хорошо знакомую ей, – а нарцисс
отрицает слабость собственного Я и в целом реальность, связан-
ную с депрессией. Поскольку нарцисс никогда не признает, что его
хорошо сформированное окружение может фрустрировать его, он
не может позволить себе сдуться от чувства депрессии. Он отри-
цает проблемы и неудачи, списывая их на то, что проблема в окру-
жающем мире или в других людях что-то не так, и не задумыва-
ясь о том, что проблема может быть вызвана слабостью его Я или
дефектами представления о собственном Я. Абсолютное убежде-
ние нарцисса в том, что он особенный и всемогущий, не позволяет
ему увидеть факты, противоречащие такому представлению о са-
мом себе. Например, когда жена нарцисса уходит от него, он не впа-
дает в депрессию; он впадает в гнев. Если бы он впал в депрессию,
ему бы пришлось признать собственную слабость. Гнев же указы-
вает на то, что с ним поступили несправедливо, и, следовательно,
он прав; соответственно, это можно рассматривать как его силу.
124
Но если произойдет достаточно серьезный кризис, когда гнев

не сможет вытеснить депрессию, нарцисс может в итоге придти на
терапию, где ему придется выйти из собственного кокона и попы-
таться активизировать свое реальное Я. Тогда для нарцисса стано-
вится очевидным – и крайне болезненным – насколько его Я на-
рушено в плане взаимодействия с реальностью. Все способности
реального Я нарцисса нарушены в той же степени, что и способ-
ности пограничной личности. Когда нарцисс отказывается от по-
иска нарциссического удовлетворения и пытается активизировать
реальное Я ради самих действий (а не для отражения) или всту-
пить в отношения из-за любви к другому человеку (а не для отра-
жения), тогда фасад рушится, и становится видно, насколько пока-
лечено его реальное Я.
Существует здоровый, уместный нарциссизм, без которого
наши уникальные самопрезентации не были бы наделены пози-
тивными чувствами, необходимыми для самоуважения или са-
моутверждения, а также для реализации наших уникальных ин-
тересов, идеалов и амбиций. Нормальный нарциссизм жизненно
важен для удовлетворенности и выживания. Все способности ре-
ального Я можно отнести к категории здорового нарциссизма, что,
в сущности, представляет собой способность определить то, чего
вы хотите и в чем нуждаетесь, собраться с силами и попытаться
это реализовать, также принимая во внимание благополучие дру-
гих людей. Это здоровый способ хорошо себя чувствовать. Данное
важное различие между здоровым и патологическим нарциссиз-
мом оказалось размытым из-за тенденции рассматривать любой
нарциссизм как патологию.
Различие между здоровым нарциссизмом и патологией можно
проиллюстрировать на примере разницы между здоровыми и нар-
циссическими отношениями между оратором и его аудиторией.
Люди, которым действительно нравятся публичные выступления
или лекции, говорят, что во время таких выступлений они чув-
ствуют себя хорошо. Они утверждают свое реальное Я, представ-
ляя свои идеи группе людей. Их мотивация – это представление
собственных идей, возбуждение интереса у аудитории и просве-
щение аудитории. Такие ораторы хорошо себя чувствуют, потому
что успешно достигают этой цели. Но если мотивация лекции или
125
обучения – просто демонстрация величия оратора, а роль аудито-

рии не в том, чтобы учиться, а в том, чтобы отражать величие и
важность лектора, тогда перед нами нарциссическая мотивация.
Нарциссами могут быть не только лекторы, но и члены аудито-
рии. Совершенно естественно посещать лекции или занятия, стре-
мясь повысить свои навыки или узнать что-то новое. Но если вы
поступаете на курс к какому-то известному профессору, потому
что вашу значимость повышает то, что вы находитесь в его груп-
пе, если вы ожидаете, что профессор признает ваши особые даро-
вания, – тогда это явный нарциссизм.
Показательный пример идеального отражения, в котором так
нуждаются нарциссы, произошел несколько лет назад, когда мою
статью, где говорилось об основных симптомах нарциссическо-
го расстройства личности, процитировали в журнале «Нью-Йорк
Таймс» несколько лет назад. Вскоре после публикации статьи мне
поступило двенадцать писем от людей, которые, прочитав ее, за-
подозрили у себя нарциссическое расстройство личности. Каж-
дый из них обратился ко мне, и все они оказались правы. У всех
этих людей были нарциссические нарушения, и поэтому каждый
из них интересовался, можно ли ему прийти ко мне на лечение.
Я дал им положительный ответ, но, поскольку сам не располагал
временем, чтобы принять двенадцать новых пациентов, я предло-
жил им встретиться с коллегой из моей группы. Ни один из них не
перезвонил, и это говорило о том, что на самом деле они не были
заинтересованы в лечении, они рассматривали меня как средство
нарциссической подпитки. Благодаря моей репутации и посколь-
ку мою статью процитировали в «Нью-Йорк Таймс», психотера-
пия со мной в очередной раз укрепила бы грандиозный образ их
собственного Я, в то время как психотерапия с кем-то другим вос-
принималась бы ими как слабость.
Рассказ о неперезвонивших двенадцати нарциссах не лишен
доли юмора, но общая тенденция высмеивать нарциссов в сущ-
ности дает некоторое представление о проблемах нарцисса и об
отношениях здорового человека с нарциссом и о его собственном
нарциссизме. В период раннего развития – на этапе научения – все
мы жили в единении с матерью, в состоянии нарциссизма. Мать и
ребенок представляют собой идеальный союз, управляющий ми-
126
ром – хотя это был всего лишь крохотный мир детской комнаты.
Но для нас тогда это был целый мир, и поскольку мы воспринима-
ли себя частью матери, которая была высшим звеном этого мира,
мы ощущали всемогущее чувство контроля.
В действительности никому из нас не хотелось покидать этот
рай, хотя рано или поздно пришлось. Но от некоторых его фраг-
ментов мы так и не отказались, и какие бы рудиментарные вос-
поминания о том времени у нас не оставались, они напоминают
нам о том, что с тех пор нам никогда не было так хорошо. С другой
стороны, нарцисс никогда даже частично не отказывался от этого
состояния. Он живет в иллюзии такого состояния, и поэтому мы
ему завидуем и не можем скрыть своей радости, когда видим, что
у него все рушится. Нам нравится видеть, как нарцисс получает
наконец по заслугам, когда его выводят на чистую воду и вскры-
вается то, что и он не застрахован от фрустраций. При этом нар-
цисс точно не поддержит никакие шутки в свой адрес, так как он
не может допустить собственную уязвимость. Нельзя сказать ко-
ролю, что он голый. В терапии я часто использую юмор с погра-
ничными пациентами, которые хорошо на это реагируют, так как
юмор помогает им увидеть собственные проблемы с определен-
ного расстояния. Юмор также служит передышкой, столь необхо-
димым островком веселья в море депрессии. Но нарцисса юмор
только оттолкнет. Нарцисс станет злым и агрессивным. Его всемо-
гущество и величие – не тема для шуток.
Чтобы проиллюстрировать, как ощущение, что «у него есть
право», может исказить восприятие нарциссом реальности, по-
пробуем рассмотреть, как три разных кандидата (человек с ре-
альным Я и адекватным чувством права на что-либо, кандидат
с пограничным расстройством личности, которому вообще не
знакомо это чувство, и нарцисс, у которого это чувство преуве-
личено) на степень доктора будут вести себя, если у них не при-
мут докторскую диссертацию. В большинстве случаев, студент
со здоровым реальным Я, услышав, что в его диссертации не хва-
тает информации, концепция недостаточно проработана, а кое-
где недостает четкости изложения, – огорчится, но поймет, что
цель получения обратной связи состоит именно в том, чтобы уз-
нать о возможных недостатках, а затем их исправить. Этот кан-
127
дидат подойдет к проекту творчески и целеустремленно вернется

к нему, постарается найти необходимую информацию, улучшить
работу и заново представить диссертацию. Его адекватное чув-
ство права на успех и самоуважение наряду со способностью
к самоутверждению – все это будет подпитывать данный про-
цесс. Как только студент справится с поставленной задачей, его
самооценка повысится.
Поскольку пограничный студент испытывает трудности с са-
моактивизацией, самоутверждением, принятием на себя обяза-
тельств и реализацией творческих импульсов, он может всячески
откладывать и сдвигать сроки сдачи диссертации. У него возник-
нет ощущение, что критические замечания относятся не к диссер-
тации, а к нему лично и являются подтверждением его никчемно-
сти. Это ускорит депрессию покинутости, и реакцией кандидата
станут либо попытки беспомощно цепляться за преподавателя
или другую авторитетную фигуру, либо полный отказ от програм-
мы. И, конечно же, это еще больше усилит неадекватное самоощу-
щение и представление о том, что он не имеет права на получение
докторской степени.
Студент с нарциссическим типом личности уверенно предста-
вит свои тезисы научному руководителю, убежденный в том, что
точно получит блестящую оценку. Он будет рассматривать кри-
тику как нападки лично на него, и ситуация может пробудить его
скрытый гнев. Кандидат будет защищаться, считая мнение коми-
тета жестким и несправедливым или обесценивая их способность
и право критиковать его, или и то, и другое. Он может оспорить
решение или отказаться от защиты. Тот факт, что диссертация не
отвечает требованиям и нуждается в доработке, будет всячески
отрицаться.
Не только работа, жизнь и ощущение собственного Я нарцис-
са искажаются потребностью поддерживать ложное Я, но и в от-
ношениях с другими людьми нарцисс также всегда преследует
скрытые цели. На первый взгляд создается иллюзия того, что че-
ловек дружелюбен и искренен; но на самом деле в этих отноше-
ниях преследуется одна-единственная цель: поддержание чувства
собственного величия нарцисса. Другие люди существуют в жиз-
ни нарцисса лишь для того, чтобы удовлетворять его потребности.
128
Он безжалостно эксплуатирует их, ожидая от них отражения его

уникальности, неповторимости и значимости.
Поскольку нарциссическая личность очень хорошо понимает
свои нарциссические потребности, она чрезвычайно чувствитель-
на к нарциссическим потребностям других (они есть у всех, и не
всегда это выражается в патологической форме) и манипулирует
ими, потворствуя их нарциссизму, чтобы и они потом поступили
точно так же. Ей хорошо известно, что нам всем хочется хорошо
относиться к себе, и что нарциссическая рана не только причиня-
ет боль, но ее и трудно принять.
Зная это, такой человек может с легкостью эксплуатировать
нарциссические потребности других людей, чтобы получить не-
обходимое ему. Другие люди часто не в состоянии распознать
эту уловку, так как нарцисс выглядит очень умным, очарователь-
ным, харизматичным, позиционирует себя другом и старается
вызвать самые позитивные чувства, делая комплименты, льстя и
восхищаясь собеседниками. Например, начинающая актриса мо-
жет пустить в ход все свои личные и физические качества, чтобы
бы привлечь внимание режиссера и получить роль в пьесе. Их ро-
ман будет продолжаться, пока ставится пьеса, но как только пье-
су снимают, прекращаются и отношения с режиссером. Тогда ак-
триса сразу же покидает режиссера, так как нарциссическая цель
отношений уже достигнута. Нарцисс не может эмоционально и
искренне посвятить себя другому человеку, потому что это ак-
тивизирует его глубинное чувство пустоты и ярости, а также де-
прессию поврежденного реального Я. У нарциссической личности
очень мало того, что не связано с самопоглощенностью и эгоцен-
тризмом. Эмоциональная вовлеченность предполагает направле-
ние собственных чувств и интересов к другому человеку, но в жиз-
ни нарцисса просто нет места «другому» человеку.
Всем нам доводилось сталкиваться с людьми с раздутым лож-
ным Я в социальном окружении, где они кажутся теплыми, заин-
тересованными и открытыми, но только пока они говорят о себе
или о собственных интересах. Они не спрашивают нас о наших
интересах или жизни, разве что задают формальные вопросы – из
чувства уважения к социальным нормам или для того, чтобы ма-
нипулировать нами и превратить нас в источник нарциссической
129
подпитки. Еще одним признаком выявления их истинной мотива-

ции является то, что как только мы перестаем спрашивать нарцис-
са о его жизни, отношения быстро сходят на нет, и он начинает из-
бегать нас. Когда в подобных ситуациях нарцисс предстает таким,
какой он есть, сразу можно видеть реальное отсутствие у него эм-
патии к другим.
Чтобы продемонстрировать это равнодушие к другим на сво-
их занятиях, я часто прошу всех тех, кто считает, что помимо
интереса к себе они проявляют еще и подлинный интерес к дру-
гим, поднять руки. Все поднимают руки, что вполне ожидае-
мо от студентов, которые собираются стать психотерапевтами.
И далее я говорю, что именно поэтому им будет трудно понять
логику действий нарцисса. Нарцисса в принципе не интересуют
другие сами по себе. В этом смысле нарциссы совершенно не по-
хожи на большинство людей. Нарциссы не понимают или не го-
товы признать, что в мире есть и другие люди, которые эмоци-
онально связаны друг с другом и у них также есть потребности
и интересы, которые являются не менее важными, чем у самого
нарцисса. И все же нарцисс научился выживать в этом мире, по-
тому что только через других людей он способен получать удо-
вольствие и поддерживать раздутое чувство собственного Я.
Следовательно, его нарциссические антенны всегда направлены
на поиск возможных источников обратной связи, которая мо-
жет подтвердить его представление о собственном превосход-
стве и значимости.
Таким образом, нарцисс находится в особом и уязвимом поло-
жении. Он нуждается в других людях для удовлетворения своих
нарциссических потребностей, но при этом он должен тщательно
выстраивать отношения, чтобы они не потребовали от него слиш-
ком большой эмоциональной вовлеченности или вложений. Ин-
вестировать эмоции в отношения означало бы активизировать
реальное Я, слишком нарушенное, чтобы справиться с послед-
ствиями этих эмоций, одной из которых может быть боль.
На работе нарцисс нуждается в таком же отражении, что и
в личных отношениях: обычно в форме похвалы и восхищения
результатами его великолепной работы. Нарцисс ожидает по-
добной похвалы от начальства, а также от коллег и сослужив-
130
цев. Любой, кому доводилось работать с человеком с нарциссиче-

ским расстройством личности, знает, насколько фрустрирующей
и стрессовой может стать ситуация. Несмотря на то, что нарцисс
обычно хорошо выполняет работу, он не всегда доволен работой
других. Поскольку он, конечно же, не способен допускать ошибки,
все шишки обычно летят на других.
Нарциссическую личность легко разглядеть на политическом
поприще, в бизнесе и в общественных движениях. Любой лидер
всегда находится в центре внимания, а это как магнитом притя-
гивает нарциссов, и, хотя успех требует от них массу времени и
изнурительной работы, та отдача, которую они получают взамен,
оправдывает затраты. Их подчиненные часто перегружены рабо-
той, и от них ожидаются идеальные или почти идеальные резуль-
таты. Нарциссический лидер или босс делает все возможное, что-
бы его сторонники были абсолютно преданы ему и готовы ради
него на любые жертвы. Для этого он манипулирует их желанием
быть сопричастными его достижениям. Прибегая к ораторско-
му искусству и определенным ритуалам, нарциссический лидер
стремится вызвать у своих последователей чувство восхищения и
цели, делая акцент на их особой миссии. Часто он преувеличенно
восторгается их преданностью. Однако проницательный наблю-
датель может увидеть, что за пустым фасадом похвалы и заботы
о других на самом деле скрывается озабоченность собственными
достижениями нарцисса и их оценкой, а другие представляют для
него ценность лишь постольку, поскольку они выполняют свою
роль в поддержании его величия.
Нарцисс, как правило, является трудоголиком, как мы могли
видеть в случае со Стюартом и Дэниелом, а для идеального отра-
жения трудоголику нужно быть окруженным другими трудого-
ликами, которые могли бы отвечать его требованиям. Если у вас
был начальник-трудоголик, вы должны помнить давление, кото-
рое оказывалось на вас – явно или исподволь, – чтобы вы труди-
лись не меньше, чем он; наверняка вы помните и его разочарова-
ние, если вы не вкладывались с той же силой. Часто складывается
впечатление, что любых ваших усилий все равно будет недоста-
точно, а в тех случаях, когда результат вполне устраивает босса-
нарцисса, он приписывает ваши заслуги себе.
131
Один мой пациент, работающий в крупной компании, очень

надеялся на то, что однажды его сделают президентом. Когда вы-
яснилось, что на эту должность все же назначили кого-то другого,
и он решил прояснить для себя истинную причину, ему объясни-
ли, что к его работе претензий нет, но у него очень плохие отно-
шения с сотрудниками. Они жаловались на его вечное стремле-
ние к совершенству, на то, что он не понимает их потребностей и
нетерпим к ошибкам. Все это застигло его врасплох. Вернувшись
домой, он поспешил рассказать эту историю своей жене, кото-
рая, к его величайшему изумлению, подтвердила мнение сотруд-
ников о нем, добавив к этому, что его отношения с ней и детьми
были ничуть не лучше. Он редко бывал дома, а когда присутство-
вал, то всегда бывал холоден и отчужден и не обращал внимания
на нужды других членов семьи. На нашей следующей встрече он
пытался прояснить для себя один-единственный вопрос: что же
не так со всеми этими людьми? Неужели они не видят, какой он
замечательный?!
Существует три уровня или типа нарциссизма: высший, сред-
ний и низший, в зависимости от степени, насколько человек яв-
ляется успешным нарциссом, то есть успешным с точки зрения
самого нарцисса. Успешный нарцисс – это тот, кому удается сде-
лать так, чтобы окружение резонировало с его нарциссическими
потребностями. Люди постоянно превозносят его и высказывают
свое восхищение; работа служит потрясающей демонстрацией та-
лантов и способностей нарцисса; развлечения и досуг поддержи-
вают его эмоционально и помогают плыть по морю жизни.
Нарцисс высшего уровня редко приходит на терапию. Все об-
стоит как нельзя лучше в его жизни, и ему удается справиться с
разочарованием в своей обычной эгоцентричной манере. Часто
его род деятельности так или иначе сопряжен с существенной нар-
циссической подпиткой. Если нарцисс находит правильную нишу
в жизни, он может годами не осознавать, что его жизнь в сущно-
сти пуста, а за нарциссическим блеском скрывается ущербное ре-
альное Я. Актерское мастерство, модельный бизнес, политика и
другие профессии, которые по природе своей предполагают экс-
гибиционизм, могут быть очень поддерживающей средой для нар-
цисса, обеспечивая ему непрерывную обратную связь и сохраняя
132
надутым воздушный шар его Я. (Безусловно, не следует считать

всех представителей этих профессий нарциссами.)
Всем нам известно, насколько серьезные проблемы высшего
уровня способен выносить или терпеть нарцисс до тех пор, пока
его воздушный шар не сдулся. Например, все мы знаем политиков,
чудовищных в работе, семьи которых обречены на одиночество и
вечные страдания из-за того, что эти предвыборные кампании ни-
когда не прекращаются, и при этом такие политики редко обра-
щают внимание на тех самых людей, от которых зависит их карье-
ра. Кажется, их вообще ничего не волнует, поскольку, проводя по
шестнадцать часов в день в предвыборной гонке, они испытыва-
ют эйфорию. Напряженный график работы и постоянные коман-
дировки – все то, что измучило бы обычного человека, – это элик-
сир для нарцисса.
Нарцисс среднего уровня вынужден прилагать гораздо боль-
ше усилий. Ему не удалось сформировать жизненную среду, кото-
рая обеспечивала бы ему необходимые ресурсы и нарциссическую
обратную связь. Он справляется главным образом через отрица-
ние трудностей, пока не сталкивается с серьезным стрессом се-
парации, против которого его защиты не срабатывают. Сильный
супружеский конфликт, болезненная неудача на работе или се-
рьезные проблемы со здоровьем – все это, как правило, приводит
к тому, что воздушный шар сдувается и нарциссическая личность
вынуждена обратиться за профессиональной помощью.
Нарциссы низшего уровня имеют очень слабые защиты и часто
испытывают депрессию подобно пограничной личности, так что
их можно перепутать с пограничными пациентами из-за симп-
томов, наблюдаемых в начале терапии. И только проанализировав
интрапсихическую структуру пациента, терапевт видит, в чем зак-
лючаются отличия. Если пограничная личность старается подчи-
ниться другим и избегает самоутверждения, чтобы получить одоб-
рение, то для нарцисса низшего уровня очень важны лесть, похва-
ла и совершенное отражение.
Корни развития раздутого ложного Я изучались не столь под-
робно, как истоки пограничной личности. До сих пор существу-
ет множество предположений о том, как развивается нарциссиче-
ская личность. По-видимому, нарцисс сталкивается с задержками
133
развития до появления реального Я, в период между восемнадца-

тью и тридцати шестью месяцами. Как и почему происходят эти
задержки не всегда понятно.
В некоторых случаях матери нарциссических личностей сами
являются эмоционально холодными и склонными к эксплуатации
других нарциссическими личностями. Они игнорируют потребно-
сти своих детей в сепарации и индивидуации, чтобы те соответство-
вали их собственным перфекционистским стандартам и удовлет-
воряли их эмоциональные потребности. Перфекционистка-мать
нуждается в идеальном ребенке, который будет служить зеркалом
ее собственного идеального образа. Эмоционально холодной ма-
тери необходим ребенок, способный как можно лучше функцио-
нировать самостоятельно, чтобы мать могла свести к минимуму
время и эмоции, которые она должна вкладывать в него.
В реальной жизни ребенок не может должным образом сепари-
роваться и сформироваться как личность, поскольку ему прихо-
дится отражать идеализированные проекции своей матери. Мно-
гократная и постоянная идентификация с идеализированным
образом ребенка, созданным матерью, способствует сохранению
грандиозного образа Я, характерного для ранней исследователь-
ской фазы, когда ребенку двух-трех лет кажется, что весь мир при-
надлежит ему, и ничто не может помешать ему получить желаемое,
вызвать разочарование или причинить боль. На самом деле мать,
конечно же, несовершенна, как и весь мир, но ребенок не замечает
неудач и несовершенства матери, ведь если бы он это признал, это
привело бы его к депрессии.
Такой ребенок-нарцисс так и остается в слиянии и симбиозе
с образом своего Я и с материнским образом. Матери нормальных
детей учат их реалиям обычной жизни, дозировано фрустрируя
ребенка, что постепенно позволяет ребенку понять, что подобное
слияние «грандиозного ребенка и всемогущей матери» не может
продолжаться вечно. Они стараются сдуть чувство собственного
величия ребенка, опуская его на землю. Мать будущей нарцисси-
ческой личности никогда не пытается развеять подобное видение.
Таким образом, симбиотическое слияние продолжается, и ре-
бенок, вырастая, продолжает ощущать себя столь же всемогу-
щим и грандиозным, как и в детстве. Внешне он отождествляет
134
себя с грандиозным образом всемогущей матери, которая может

все. Однако, под этим защитным симбиотическим грандиозным Я
скрывается неполноценное, фрагментарное, нарушенное реальное
Я с присущей ему яростью, депрессией и интрапсихическим об-
разом разъяренной, нападающей матери, которая не одобряла его
зарождающееся реальное Я, когда оно стремилось к самовыраже-
нию в других направлениях, кроме навязанного ей совершенного
образа. Когда ребенок вырастает, эти интрапсихические чувства и
образы активизируются и образуют основу его отношений с дру-
гими: когда другие отражают его величие, они ему нравятся; как
только они пытаются разрушить его потребность в отражении, он
тут же нападает на них или обесценивает их.
Вторая возможность происхождения нарциссического рас-
стройства личности может быть связана с отождествлением себя
с отцом. Когда ребенок переживает эмоциональную недоступ-
ность матери, которая эмоционально пуста и невосприимчива, он
может использовать опыт взаимодействия с отцом, чтобы скор-
ректировать ситуацию и спасти себя и мать от зарождающей-
ся депрессии. Ребенок переносит слитый, симбиотический образ
матери и себя вместе со всеми связанными с этим чувствами и же-
ланиями на отца, чтобы справиться с депрессией покинутости и
сохранить чувство всемогущества, которое он не хочет терять.
Если отец сам является нарциссической личностью и перенос про-
исходит в то время, когда ребенок все еще считает себя частью все-
могущих родителей, то грандиозное Я ребенка будет сохранено и
усилено через идентификацию с нарциссическим отцом. С другой
стороны, здоровый отец может помочь ограничить развитие нар-
циссизма ребенка.
На протяжении многих лет мне доводилось сталкиваться с теми
или иными вариантами нарциссического расстройства личности,
которые трудно идентифицировать и которые легко упустить из
виду или ошибочно диагностировать как что-то другое. Скрытый
нарцисс не готов прямо и открыто выражать собственное величие
и эгоцентризм, как это делает дерзкий нарцисс, склонный к экс-
гибиционизму. Скрытый нарцисс должен найти другого человека,
группу или организацию, с помощью которых он мог бы удовлет-
ворять свои нарциссические потребности, скрывая свою собствен-
135
ную нарциссическую личность. Скрытый нарцисс имеет ту же ин-

трапсихическую структуру (грандиозный образ собственного Я
в слиянии со всемогущим родительским образом), что и эксгиби-
ционист, но основные эмоции вкладываются не в грандиозное Я,
а во всемогущего другого. Поэтому такой пациент не ищет актив-
ного отражения своего грандиозного Я; он идеализирует другого
и надеется получить его восхищение или просто «купаться в лу-
чах чужой славы». Таким образом он защищает себя от скрытой
депрессии покинутости. Есть несколько вариантов, как это может
происходить. Либо один, либо оба родителя являются нарцисси-
ческими личностями, склонными к эксгибиционизму, и ребенок
должен идеализировать их, чтобы выжить, либо мать может пер-
воначально идеализировать величие ребенка на ранних стадиях, а
потом совершать нападки на него – по мере того, как ребенок ста-
новится старше и вступает в конфликт с ее желаниями.
В качестве примера скрытого нарциссизма рассмотрим соро-
касемилетнюю Фрэнсис. Она попала ко мне после долгой тера-
пии, которая началась, когда ей было двадцать семь лет. В тече-
ние двух лет она дважды в неделю посещала психолога, несколько
лет – психиатра и еще два года проходила гештальт-терапию. Ни-
чего не помогало. Она отметила, что постоянно сфокусирована на
других людях и вещах, никак не связанных с ее жизнью, и ей тре-
буется структура повседневной активности, а также постоянное
общение с друзьями. В противном случае она чувствовала себя со-
вершенно пустой, злой и подавленной. По ее словам, она нужда-
лась «в постоянной связи и непрерывном поглаживании со сторо-
ны других людей».
Фрэнсис – второй ребенок в неблагополучной семье. Всего в се-
мье было трое детей. Ее отец – священник, тихий, замкнутый и
эгоцентричный человек, перфекционист, – большую часть време-
ни проводил с прихожанами. Мать Фрэнсис полностью поддер-
живала и идеализировала мужа. В семье его перфекционистские
взгляды всегда были «правильными», и в детстве у Фрэнсис было
ощущение, что он знает все, но по каким-то причинам не делит-
ся этим с ней. Она утверждала, что получала еще меньше эмоцио-
нальной или интеллектуальной поддержки от матери, которую она
описывала как эгоцентричную, но при этом требовательную.
136
Уже став взрослой, Фрэнсис часто чувствовала себя беспомощ-

ной и одинокой, даже когда получала положительную обратную
связь от своих друзей и на работе. Она прекрасно понимала, что
вкладывалась в эти отношения только потому, что ей нравились
похвалы. Находясь с другими людьми, она часто ловила себя на
мысли о том, что ведет себя так, чтобы вызвать похвалу и восхи-
щение, даже если для этого она должна была сделать то, что по сути
ей не особо нравилось и было мало интересно. Одним из ее насто-
ящих увлечений была игра на фортепиано, и она была не менее
талантлива, чем многие выступающие с концертами; но она мало
упражнялась и относилась к этому занятию как к чему-то несерьез-
ному. Она признавалась, что сама очень чувствительна к критике,
и все же постоянно критиковала помощников из своего офиса за
то, что они не обеспечивали ей идеального отражения.
У нее было два долгих романа с очень успешными, но самовлю-
бленными мужчинами, и сепарация с ними, когда эти отношения
рушились, переживалась ею крайне тяжело. Она впадала в глубо-
кую депрессию и долгое время ощущала себя в изоляции. Фрэн-
сис считала, что любила каждого из этих мужчин, и поэтому она
была крайне удивлена, услышав от них, что они разрывают отно-
шения из-за того, что сомневаются в способности Фрэнсис кого-
то любить.
Фрэнсис была скрытым нарциссом, неспособным настойчиво
выражать свое нарциссическое Я; она избегала самоутверждения
и самовыражения эксгибиционистского, грандиозного Я. Вместо
этого она была вынуждена занимать оборонительную позу сдер-
жанности и пассивности, вступая в отношения с друзьями, муж-
чинами и коллегами по работе, которые, как она надеялась, будут
отражать ее собственный грандиозный образ Я. Если же ей не уда-
валось добиться от них идеального отражения, Фрэнсис впадала
в депрессию.
Анализ корней нарциссического расстройства личности сегод-
ня был бы неполным без рассмотрения роли культурных тенден-
ций и тем, обычно связанных с данной формой индивидуальной
психопатологии или приравниваемых к ней. В последнее время
нарциссизм ассоциируется со всем тем, что принято считать не-
правильным в американском обществе, начиная с революции ше-
137
стидесятых и заканчивая самовлюбленностью «Десятилетия Я».

На самом деле социокультурный сдвиг в сторону нарциссическо-
го общества начался гораздо раньше. Американское общество
было рождено революцией, направленной против того, что вос-
принималось, по крайней мере по эту сторону Атлантики, как ав-
торитарность или принцип, согласно которому отдельно взятый
человек должен подчиняться и повиноваться авторитету просто
потому, что это авторитет, а не потому, что он прав. Американская
революция была направлена против авторитарного отношения
британского правительства к налогам, правам собственности, зем-
лепользованию и экономическому развитию. Так родилось обще-
ство, которое теоретически должно было защищать права лично-
сти в соответствии с правилами, установленных властями. Тем не
менее, авторитарность продолжала процветать в системе воспи-
тания детей, в школах, в судах, в бизнесе и во многих социальных
структурах, особенно в тех из них, где регулировались отношения
между мужчинами и женщинами, а также группами меньшинств.
Одним из главных преимуществ протестов в шестидесятые
годы было изменение стандартов во всех этих областях: переход
от авторитарности к акценту на индивидуализме и правах. Эти
изменения создали благоприятную среду для расцвета и выраже-
ния реального Я – другими словами, для здорового нарциссизма.
Но в какой степени акцент на индивидуализме – который теперь
прочно вплетен в общую ткань нашего общества – также способ-
ствует и патологическому нарциссизму? Или, иначе говоря, яв-
ляется ли нарциссизм, который мы имеем в результате, вкладом
в уникальный и здоровый американский характер или же это па-
тологический национальный порок?
Нарциссическое хаотичное Я будет стремиться найти возмож-
ности для свободы и независимости, чтобы получить нарциссиче-
ское, а не реальное самоудовлетворение, и будет яростно бороть-
ся с любыми авторитетами, пытающимися посягнуть на его право
обладать чем-либо. Кристофер Лаш в своей книге «Культура нар-
циссизма» пишет, что маятник социокультурных ценностей мог
слишком сильно качнуться в этом направлении. В обществе есть
составляющие, сходные с чертами нарциссического Я, которые,
выходя за пределы здорового индивидуализма, приводят к пато-
138
логическому эгоцентризму, а впоследствии и к разрушению ре-

альных адаптивных социальных стандартов в пользу исключи-
тельного навязчивого самоудовлетворения. Это неизбежно ведет
к внутренней пустоте, изоляции и одиночеству, даже если человек
не страдает нарциссическим расстройством личности. Если чело-
век ведет себя как нарцисс, он испытывает изоляцию и одиноче-
ство нарцисса.
139
7. Вызов близости
Б лизкие отношения – это катастрофа для человека с нару-

шенным реальным Я, неспособного к самовыражаться, само-
раскрываться, независимо функционировать и разделять этот
опыт с другим человеком. Пограничные и нарциссические лично-
сти не способны вступать в здоровые отношения и поддерживать
их. Близость для них является главным камнем преткновения,
так как они должны войти в состояние, «когда необходимы очень
тесные связи, контакты или близость» (цитата из Вебстерского
словаря), и это требует от них соприкосновения «со своими са-
мыми глубинными переживаниями». Именно такого рода близо-
сти мы ожидаем от здоровых людей, которые способны раскрыть-
ся и поделиться тем, что является наиболее глубоким, истинным
и подлинным в них самих. Поэтому я бы дал следующее определе-
ние близости: способность двух людей к подлинной любви и при-
знанию в близких, непрерывных межличностных отношениях
Следовательно, возникновение реального Я имеет жизнен-
но важное значение для способности любить другого человека
в устойчивых взаимно удовлетворяющих отношениях. Автоно-
мия от матери и возможность активизации и свободного самовы-
ражения, когда мы уверены в поддержке и одобрении матери, име-
ет решающее значение для развития Эго, достаточно сильного и
надежного, чтобы поддерживать любящие взаимотношения. Здесь
особенно важна способность воспринимать любимого человека
как человеческое существо, обладающее как хорошими, так и пло-
хими качествами; способность быть в одиночестве и в то же самое
время чувствовать искреннюю обеспокоенность о благополучии
других – а не потребность в них; способность выносить тревогу и
депрессию; и способность эмоционально отдаваться другому без
страха быть поглощенным или брошенным им. Также очень важна
способность оплакать утрату, чтобы эмоционально освободить-
ся для новых отношений. Для нашего биологического выживания
как вида, крайне важно, чтобы мужчины и женщины вступали
в половую связь друг с другом, производя впоследствии потом-
140
ство, а в человеческом обществе были стабильные, устойчивые

отношения между родителями, так как такие отношения способ-
ствуют выживанию и развитию детей. Казалось бы, сама природа
должна была предусмотреть достаточно простой путь для форми-
рования способности к близости. Однако, на практике все проис-
ходит совершенно иначе: то ли для биологии эта задача – достиже-
ние близости – оказалась невыполнимой, то ли подобные средства
существуют, но всевозможные социальные нормы и ожидания от-
влекают нас от них, но ситуация такова, что человек испытывает
серьезные трудности с формированием подлинной способности
к близости. Если говорить о семейной жизни, то следует отметить
два важных порога близости, связанных с развитием, преодолеть
которые очень непросто: фаза сепарации/индивидуации и эди-
пальная фаза.
Первый важный порог способности к близости преодолевает-
ся тогда, когда у ребенка происходит сепарация и индивидуация –
выход из симбиотического союза с матерью – в период с года до
трех лет. Если индивидуация пройдена успешно, то между мате-
рью и ребенком возникают отношения взаимного доверия, обе-
спечивающие основу для чрезвычайно важного ощущения пра-
ва на поддержку и поощрение, столь необходимых для здорового
развития. Именно тогда ребенок впервые узнает – или же не уз-
нает в случае с задержками развития, – что на партнера (того, кто
заботится о нем) можно положиться и он поддержит формиру-
ющиеся способности реального Я к самоактивизации и самовы-
ражению. Прорастут ли семена доверия, брошенные на благодат-
ную почву – в психику ребенка – зависит от того, обеспечивает ли
окружение поддержку или нет. Теплые отношения, которые уста-
навливаются между матерью и ребенком в этот период, являют-
ся определяющими для той модели, которая станет впоследствии
естественной для ребенка в близких отношениях. Поскольку все
мы так или иначе оказываемся травмированными на этой стадии,
большинство из нас вырастает с несовершенными способностями
к доверию и близости; то же самое касается и других способно-
стей, например, способностей к автономии и творчеству.
Эдипальный порог близости возникает тогда, когда у ребен-
ка, обладающего автономным Я и способностью рассматривать
141
родителей как цельных отдельных личностей, возникают сексу-

альные чувства по отношению к родителю противоположного
пола и соперничество с родителем одного пола с ним. Ребенок
наделяет родителя сексуальными чувствами и важностью, выхо-
дящей за пределы одномерной роли заботящегося человека. Те-
перь отношения становятся сексуально-окрашенными. В латент-
ный период, предшествующий пубертату, эти чувства исчезают и
возвращаются вновь в подростковом периоде, когда не до конца
разрешенный бессознательный Эдипов конфликт прорабатыва-
ется в отношениях со сверстниками с целью сексуальной эманси-
пации. Инфантильная сексуальная привязанность к родителям
трансформируется и направляется на сексуальные фигуры вне
семьи. Стиль привязанности подростка все еще будет напоми-
нать тот, который установился в первые годы сепарации от ма-
тери, в то время как качество сексуальных отношений будет на-
прямую связано с тем, как ребенок прошел эдипальную стадию.
Главная психологическая задача, стоящая перед подростком, –
интеграция привязанности и сексуальности таким образом, что-
бы это подходило лично ему.
У подростковых влюбленностей две цели: установление уверен-
ной сексуальной идентичности в отношениях с другими; и экспе-
риментирование с целью понять, какой именно тип личности при-
влекает и способствует наибольшей привязанности. Подросток
знакомится и ходит на свидания с самыми разными людьми, что-
бы определить для себя различные типы людей и отношений. Если
у подростка здоровое реальное Я, то обратная связь, которую он
получает в ходе этого экспериментирования, поможет ему опреде-
литься с окончательным выбором партнера; и именно этот выбор
будет действительно подходящим для него, с взаимными компро-
миссами, усиливающими и укрепляющими реальное Я обоих пар-
тнеров.
С точки зрения развития, это действительно в какой-то степе-
ни дань человеческому инстинкту самосохранения, стремлению
преодолеть одиночество и получить сексуальное удовлетворение.
Именно поэтому многие люди успешно справляются с данной за-
дачей и получают возможность создать взрослую пару, пусть и ис-
пытывая при этом определенные проблемы. Сильный инстинкт
142
привязанности свидетельствует о важности близких отношений

как для отдельного человека, так и всего человечества.
Несмотря на то, что существует множество различных опреде-
лений и стилей любви, с точки зрения реального Я и его развития,
любовь – это способность безоценочно и безусловно признавать
реальное Я другого человека, не оказывая на него давления, по-
лучая удовольствие от сексуальной страсти, придающей энергию
этим отношениям так, что благополучие партнера, во всех смыс-
лах, становится столь же важным, как и наше собственное благо-
получие. На самом деле можно утверждать, что истинная любовь –
это союз двух людей, где каждый существует во благо другого, а
первостепенные интересы другого становятся, по меньшей мере,
равными нашим собственным интересам. В свете главной темы
нашей книги можно сказать, что любить – значит принимать, одо-
брять и поддерживать реальное Я другого человека, также побуж-
дая его активизировать, выражать и взращивать это реальное Я.
Такое вовлечение в другого человека расширяет, обогащает и за-
вершает формирование собственного Я.
Построение близких любящих отношений с другим челове-
ком – это путь, позволяющий нам преодолеть сущностное оди-
ночество и изоляцию своего взрослого Я. Без таких отношений
реальное Я всегда будет оставаться в какой-то степени нереализо-
ванным и незавершенным, поскольку отголоски первой интимной
симбиотической связи с матерью всегда так или иначе будут да-
вать о себе знать, навсегда сохранившись в нашей психике и вос-
поминаниях. Только рискнув окунуться в настоящую близость,
мы можем найти себе партнера, который будет укреплять здоро-
вые отношения и поддерживать их, – отношения, похожие на те,
которые у нас когда-то были, давно прекратились, но не были пол-
ностью забыты. Однако, в отличие от отношений зависимого ре-
бенка, стремящегося что-то получить от всемогущего другого, от-
ношения взрослого человека характеризуются балансом, в основе
которого лежит взаимное разделение двух независимых Я, при-
знающих и усиливающих друг друга.
Что касается способности любить, то здесь еще больше путани-
цы и всевозможных рационализаций, чем в отношении любых дру-
гих человеческих способностей. Не существует совершенных муж-
143
чин или женщин, поэтому вряд ли мы можем жить согласно нашим

собственным представлениям о совершенных отношениях или со-
вершенной любви. Каждый из нас ошибается по-своему, неохотно
признавая неудачи и собственные ограничения. Желание любить и
отдавать часто превышает наши способности, а справиться с разо-
чарованием мы можем только путем рационализаций.
В каждой патологии мы можем видеть определенную путани-
цу и искаженное представление о любви и отдаче. Для погранич-
ного пациента любовь – это отношения с партнером, от которого
он ожидает одобрения и поддержки его регрессивного поведения,
как правило, это выражается в принятии ответственности за по-
граничного пациента. Нарцисс считают любовью ситуацию, когда
другие восхищаются им и обожают его, а также идеально его отра-
жают. Шизофреник ищет любовника, который бы мог войти в его
психотический мир и создать симбиотические отношения, в осно-
ве которых лежит психотическая составляющая пациента. Психо-
паты ищут партнеров, которые бы реагировали на их манипуля-
ции, обеспечивая им вознаграждение. Шизоид (чье нарушение,
вызвано отсутствием поддержки в самом раннем детстве и похоже
на нарушения пограничных и нарциссических пациентов) находит
любовь во внутренних аутистических фантазиях.
Подлинная близость начинает формироваться в самом начале
отношений между двумя людьми, когда происходит их самоакти-
визация и самовыражение. Анализируя и проверяя те реакции, ко-
торые мы видим во время самого первого контакта, мы оцениваем,
насколько другому человеку важно наше реальное Я. Если обрат-
ная связь положительная, чувства привязанности и сексуально-
сти обычно усиливаются вместе с растущей готовностью двух лю-
дей к более тесным отношениям друг с другом на всех уровнях.
Скорость и глубина вовлеченности зависят от того, как каждый
из партнеров реагирует на этот эксперимент. Если это работает,
каждый из партнеров начинает спонтанно и гармонично любить и
признавать выражения реального Я другого и реагирует соответ-
ствующим образом. Со временем комбинация этих двух состав-
ляющих становится больше, чем сумма отдельно взятых частей; и
реальное Я обоих переживает чувство целостности и завершенно-
сти. Пара достигает подлинной близости.
144
Различные иллюзии могут создавать впечатление, что у пары

настоящая близость, но при более пристальном рассмотрении,
мы обнаружим вовсе не здоровый взаимообмен между двумя ре-
альными Я, выражающими и укрепляющими способности друг
друга, а патологический контракт между двумя ложными Я;
в данный момент этот контакт кажется прочным, но неизбеж-
но будет разорван. Неплохой иллюстрацией этого может быть
пара, которая всегда ругается на людях, а окружающие удивля-
ются, почему эти двое до сих пор вместе. Ответ прост: они вме-
сте, потому что они постоянно ругаются. Для них такие отноше-
ния работают. Классический пример – случай двух пограничных
личностей, проецирующих отдаляющийся неодобряющий ро-
дительский образ друг на друга; это делается для того, чтобы не
чувствовать и не осознавать связанную с этим депрессию. Пока
они злятся на своего партнера, они не замечают депрессию. Для
них межличностный конфликт предпочтительнее ощущения ин-
трапсихической депрессии. Если вы попросите их охарактери-
зовать эти отношения, выяснится, что они всегда «испытывают
трудности»; но на самом деле патология этих отношений как раз
состоит в том, что она работает на них и удовлетворяет потреб-
ности их ложных Я.
Подтверждение патологии, скрывающейся за такого рода «ра-
ботающими» отношениями, можно видеть в лечении как погра-
ничных, так и нарциссических пациентов. Когда пациентка со-
общает, что она нашла нового любовника, и отношения с ним
прекрасные и удивительные, у меня возникает очень сильное по-
дозрение, что новый партнер совершенно не подходит пациентке,
но обеспечивает своего рода защиту от ее болезненных чувств.
С другой стороны, если пациентка говорит о том, что новые от-
ношения доставляют ей удовольствие и возбуждают, но при этом
вызывают у нее сильное чувство тревоги, я понимаю, что новый
партнер является более подходящим для пациентки в долгосроч-
ной перспективе, так как он бросает вызов старым защитам па-
циентки и стимулирует ее к отношениям с позиции реального
Я. В данном случае тревога присутствует, потому что погранич-
ные и нарциссические личности не могут общаться на реально су-
ществующем уровне, не отказываясь от защиты ложного Я, что,
145
в свою очередь, заставляет их чувствовать себя незащищенными

и уязвимыми перед тревогой и депрессией, чего они изо всех сил
пытаются избежать.
В случае пограничных пациентов, главной целью которых явля-
ется защита от страха депрессии покинутости, отношения будут
ненадежными, подверженными фрустрациям и сильно зависящи-
ми от настроения или ситуации. Любовник, страдающий погра-
ничным нарушением, будет испытывать трудности с сохранением
этих отношений, потому что любимый человек будет рассматри-
ваться как две отдельные сущности, одна из которых вознаграж-
дающая и удовлетворяющая, а вторая – отдаляющаяся и разоча-
ровывающая.
В том, как пограничный пациент рассматривает своего пар-
тнера, вообще может не быть никакой последовательности. Здесь
все постоянно меняется, и партнер либо идеальный, либо ужас-
ный. В любом случае объект любви никогда не воспринимает-
ся как сложная неоднозначная личность, обладающая как до-
стоинствами, так и недостатками. Следовательно, пограничная
личность становится любовником, «переменчивым, как погода»,
и его эмоциональные инвестиции в партнера будут ослабевать
в периоды разногласий или недопонимания. Исключение, конеч-
но же, составляют случаи, когда обоим партнерам необходимо
ссориться друг с другом.
Не имея возможности воспринимать других людей как целост-
ные и постоянные объекты, достаточно трудно вызвать образ дру-
гого человека, когда он физически отсутствует. Чувство утраты
любимого человека порождает страх покинутости, что вызыва-
ет в воображении возможность того, что человек действительно
исчез, перестал существовать или уже никогда не вернется. Такие
чувства могут быть настолько сильными, что пограничная лич-
ность уже не может представить ничего другого. И напротив, ког-
да отношения завершаются, такой пациент оказывается не в состо-
янии отгоревать, не в состоянии оплакать утрату или сепарацию
здоровым способом, который может привести к катарсису, что по-
зволило бы ему справиться с утратой, жить дальше и формиро-
вать новые отношения. Поскольку в детстве такой человек так и не
смог до конца сепарироваться от матери, не «терял» ее, у него так
146
и не сформировалась способность отгоревать утрату и восстано-

виться после нее.
Большинство людей пережилит ту или иную травму в процессе
индивидуации и сепарации от матери: впоследствии это проявля-
ется как некоторые трудности в отношениях, ведь не существует
супер-матерей, способных стопроцентно позитивно реагировать
на любое проявление зарождающейся индивидуальности ребенка.
Но для человека с сильно нарушенным реальным Я конфликт по
поводу близости всегда связан с одной-единственной главной те-
мой: сильная эмоциональная вовлеченность в отношения с дру-
гим человеком активизирует и пробуждает страх поглощения или
покинутости. Если он подходит слишком близко, то ощущение,
что его снова затягивает в симбиотический водоворот, усиливает-
ся. Если он отходит слишком далеко, перед ним начинает маячить
страх, что его бросят.
На межличностном уровне пограничный пациент боится быть
поглощенным или покинутым другим человеком. На интрапсихи-
ческом уровне он страшится лишиться собственного образа, ко-
торый дает ему чувство идентичности, или утратить материнский
образ, который также является важной составляющей его иден-
тичности.
У любого пограничного пациента мы можем наблюдать оба этих
страха; их относительная сила зависит от того, насколько успешно
происходило развитие пациента до прекращения попыток сепа-
рации и индивидуации. Если остановка произошла в самом нача-
ле процесса, когда границы Эго еще не были надежно защищены,
то будет преобладать страх поглощения; если чуть позже – после
того, как у ребенка уже сформировалось чувство Я, пусть даже
слабое и непрочное – тогда будет преобладать страх быть поки-
нутым. Пограничные пациенты могут использовать в качестве ос-
новных защитных механизмов цепляние и дистанцирование, либо
по отдельности, либо чередуя их. Те защитные механизмы, кото-
рые использовались ребенком для проживания сепарации с ма-
терью, становятся преобладающим паттерном в близких межлич-
ностных отношениях.
Взрослый, использующий механизм цепляния, проецирует на
любимого человека и отыгрывает свое желание воссоединения
147
с матерью. В этом желании содержится фантазия о том, чтобы

быть в центре внимания, получая постоянное и абсолютное под-
тверждение собственной значимости от другого человека. Перво-
начальными жалобами в терапии, как правило, являются жалобы
на недостатки другого человека из-за его неспособности реализо-
вать это невыполнимое требование. При этом пограничный паци-
ент обычно не осознает, насколько невыполнимо это требование,
и склонен отрицать, что жаждет быть центром исключительных
отношений, что в принципе невозможно.
Взрослый, предпочитающий дистанцирование в качестве за-
щитного механизма, часто выбирает себе партнера, личностные
качества которого делают любые отношения чрезвычайно труд-
ными, если вообще возможными. Потенциальный партнер мо-
жет быть отстраненным, эгоцентричным, слишком занятым со-
бой или недоступным, безответственным или даже склонным
к насилию (физически или психологически), – и все это поддер-
живает или оправдывает отстраненное поведение пограничной
личности.
Близкие отношения в большинстве своем предполагают силь-
ный взаимообмен, при этом они достаточно подвижны и непред-
сказуемы, так что пограничному пациенту становится сложно
использовать защитные механизмы. Строительство Великой Ки-
тайской Стены невозможно в эмоциональной плоскости близости;
объект любви нельзя держать в страхе или окружить и поймать
в ловушку, как врага. В конце концов, неизбежная близость будет
угрожать этим защитным механизмам, и нарушенное реальное Я
будет вынуждено столкнуться с недостатком подлинной эмоцио-
нальной вовлеченности, необходимой для поддержания этих от-
ношений; в этом случае нарушенное реальное Я обнаруживает,
что оно не может справиться с ситуацией.
Близкие отношения – это всегда сильный стресс сепарации/ин-
дивидуации, поскольку они требуют самоактивизации и автоно-
мии; и пациент будет реагировать на связанную с этим тревогу
точно так же, как он реагировал бы на любой другой стресс сепа-
рации или индивидуации, то есть используя защитные механиз-
мы. Клинические проявления самые разные, а несколько конкрет-
ных примеров помогут конкретизировать данный портрет.
148
Типичная бессознательная стратегия многих пограничных лич-

ностей состоит в том, чтобы создать семью с человеком, которого
они знают с детства, – фактически они откладывают взросление,
пытаются сохранить детские паттерны, позволяющие ощущать
себя в безопасности. Такие браки, как правило, заключаются сра-
зу же после окончания средней школы или колледжа, то есть тогда,
когда человек должен бы отправиться во взрослый мир, где тре-
буется больше индивидуации и больше взрослых обязательств.
Брак с подругой или другом детства – это возможность зацепить-
ся за старые модели, связанные с детством и семьей, которые, как
кажется пациентам, не требуют от них взросления и необходимо-
сти самостоятельного вступления во взрослую жизнь. (Безуслов-
но, далеко не все, кто вступает в брак с другом или подругой дет-
ства, поступают так по этой причине).
Случай Бекки может служить неплохой иллюстрацией. Из-за
негативных чувств к самой себе и необходимости найти кого-то,
кто мог бы взять на себя ответственность за ее жизнь, Бекки каза-
лось, что встреча в колледже с Джоном, старым школьным прияте-
лем, вполне может решить все ее проблемы. Они влюбились друг
в друга и поженились на втором курсе. Джон относился к нарцис-
сическому типу, и Бекки чувствовала себя гораздо лучше, пото-
му что у нее появился идеализированный объект. В процессе лече-
ния она поняла, что именно это является причиной большинства
ее супружеских проблем, поэтому приняла решение расстать-
ся. Стресс, который она переживала в процессе развода, оказал-
ся крайне мучительным для нее, поэтому она тут же погрузилась
в бесконечное сексуальное отреагирование в качестве защиты
от ощущения покинутости. Такое поведение она объясняла тем,
что в старших классах практически ни с кем не встречалась и поэ-
тому не имела возможности сексуальных экспериментов. Она чув-
ствовала, что восполняет упущенное. Поэтому вместо того, чтобы
цепляться за своего самовлюбленного мужа, пытаясь справиться
с тревогой, она цеплялась за самых разных мужчин, не устанав-
ливая с ними никаких реальных отношений, кроме сексуальных.
В конце концов, она решает связать свою жизнь с мужчиной, у ко-
торого тоже были пограничные проблемы и он не мог взять ответ-
ственность ни за себя, ни за Бекки. Впоследствии она осознала это
149
и начала выплескивать на него свой гнев. Все это время ей удава-

лось скрывать свою тревогу по поводу близости. Интересно, что
все мужчины, с которыми у Бекки была связь, имели те или иные
сексуальные проблемы, но Бекки мирилась с этим и терпела – еще
одно прикрытие для ее огромной тревоги по поводу собственной
способности к близости.
Другой иллюстрацией пограничного пациента и проблем
с близостью может служить Рэйчел – красивая женщина из обес-
печенной семьи, которая воспринимала себя крайне неадекват-
но, пытаясь обнаружить у себя всякие несовершенства. Меня
всегда сначала удивляет (несмотря на то, что это распространен-
ная тема), что невероятно красивая и умная женщина с погра-
ничным расстройством личности зачастую оказывается совер-
шенно неспособна осознать свою красоту, таланты или другие
положительные качества. Это свидетельствует о способности
ложного Я искажать восприятие себя, о власти внутреннего об-
раза Я над внешним обликом. Как только Рэйчел – утонченная и
хорошо образованная – начала сепарироваться от своих родите-
лей в конце пубертата, она влюбилась в мужчину из другой этни-
ческой группы, менее образованного, чем она, и из более низко-
го социального класса. Отчасти это был бунт против ценностей
высшего класса, к которому принадлежали ее родители, но также
и избегание тревоги по поводу близости и подтверждение низ-
кой самооценки. Они поселились вместе, и вскоре Рэйчел забе-
ременела. Но сразу же после рождения ребенка Рэйчел покидает
своего любовника, в то время как ребенок становится объектом,
за который она будет постоянно цепляться. Потом она начинает
встречаться с другими мужчинами, но паттерн всегда был один
и тот же: как только она встречала подходящего ей мужчину (ко-
торый активизировал ее реальное Я), она сразу же испытывала
огромную тревогу и расставалась с ним. Но когда она находила
того, кто резонировал с ее отрицательным отношением к себе и
относился к ней так же плохо, как и она сама к себе, это ее устра-
ивало и она продолжала встречаться с ним. (Крайним воплоще-
нием такого типа отношений можно считать садомазохистский
альянс, в котором обе стороны получают патологическое удов-
летворение.)
150
Во многих пограничных отношениях пациент предпочитает

партнера, который доступен лишь частично; например, того, кто
живет далеко или доступен только по выходным, много работа-
ет или женат. На самом деле, пограничные пациенты как будто
имеют чувствительные антенны, позволяющие им угадывать едва
уловимые сигналы, которые они считывают во время случайных
встреч с потенциальными любовниками; эти сигналы указыва-
ют на то, что такие партнеры недоступны для постоянных отно-
шений. При первом упоминании о том, что партнер много рабо-
тает, живет за городом или женат, нормальный человек потеряет
надежду на длительные отношения, а пограничная личность, нао-
борот, заинтересуется. Это как раз то, что ей нужно.
Создается такое ощущение, что пограничные личности находят
друг друга и начинают отношения, которые удобны для них, бес-
сознательно игнорируя то, что они вступили на тупиковый путь.
Я часто говорю пациентам такого типа, что оказавшись в комнате
с двадцатью потенциальными партнерами, девятнадцать из кото-
рых подходят им, а один – нет, они сразу же выберут себе непод-
ходящего. Понимание того, что отношения не имеют будущего,
делает их уникально привлекательными для пограничных любов-
ников, потому что оба партнера знают, что у них нет необходи-
мости общаться друг с другом на реалистичном уровне, следова-
тельно, они защищены от тревоги сепарации, активизирущей их
реальное Я. Соответственно они могут совершенно свободно пре-
даваться романтическим чувствам и фантазиям о другом. Погра-
ничных пациентов также отличает постоянная сексуальная актив-
ность. Сексуальная активность выдается за реальную близость и
пограничная личность начинает думать, что такие отношения ре-
альны. Само собой, пограничный пациент обычно испытывает
шок и опустошение, когда партнер прекращает отношения.
Типичным примером того, как пограничная личность само-
ограничивает отношения, является Синтия, которая была заму-
жем и имела роман с женатым мужчиной. Пока они оба были не-
свободны, их встречи друг с другом были захватывающими, воз-
буждающими и приносящими удовлетворение. Но в конце концов
этот мужчина развелся со своей женой, у него возникли серьезные
намерения в отношении Синтии и он стал просить ее, чтобы она
151
тоже развелась и вышла за него замуж. Как только этот человек

стал свободен и доступен для серьезных постоянных отношений,
у Синтии появились сомнения на его счет. В ходе терапии она об-
ратила внимание на то, что с этими отношениями «было что-то не
так». Когда я спросил ее, что же не так, она стала указывать на лич-
ные недостатки партнера, а также на особенности его характера,
и долгое время проецировала на него эту проблему, вместо того,
чтобы увидеть свою собственную неспособность продолжать от-
ношения теперь, когда у них появилось будущее.
И таких примеров великое множество. Кто-то может испыты-
вать сексуальное возбуждение только с теми партнерами, с ко-
торыми они эмоционально не связаны, в то время как другие
воспринимают всерьез только тех, с кем у них нет сексуальных от-
ношений. Как только в эти отношения добавляет секс, интерес тут
же пропадает. Некоторым подходят только такие отношения, ког-
да о продолжении нет и речи, например, встречи на одну ночь.
Рассмотрим случай Эйлин, привлекательной женщины сорока
с небольшим лет, которая выглядела на тридцать с небольшим. Ее
первоначальная жалоба в терапии заключалась в следующем: в по-
следнее время ее очень сильно беспокоило то, что она стареет. Ей
не нравилось, как складывалась ее жизнь; она быстро впадала в де-
прессию, чувствовала себя одинокой, с трудом могла сосредото-
читься, замечала, что пьет больше обычного, и начала паниковать
из-за того, что в ее жизни нет постоянного мужчины. У нее была
хорошая работа – она работала редактором в нью-йоркском изда-
тельстве, но она считала эту работу скучной. Она не увольнялась,
потому что ей была важна безопасность и финансовое благополу-
чие; хотя иногда задавалась вопросом, не следует ли ей снова стать
фотографом-фрилансером – такой работой она занималась, когда
была моложе, и это ей очень нравилось.
Что касается отношений с мужчинами, то эта сфера оставляла
желать лучшего. Вплоть до последнего курса в колледже у нее не
было никакого сексуального опыта с мужчинами. Затем она стала
встречаться с одним из своих однокурсников, и дело дошло даже
до помолвки. Но после окончания колледжа она сразу же разры-
вает помолвку из-за сильной тревоги. Ее следующие отношения –
это роман с женатым мужчиной намного старше ее, в то время как
152
ей уже было под тридцать. Это был властный нарцисс, и для нее
он служил объектом, за которого можно цепляться. Она продол-
жала жить в родительской семье до тех пор, пока не умер ее отец,
и покинула отчий дом в возрасте тридцати одного года. Она впер-
вые вышла замуж за коммивояжера, который редко бывал дома, и
нормальная жизнеспособная семья ему была не нужна. Через год
их брак закончился разводом, и Эйлин переехала в собственную
квартиру.
С тех пор отношения Эйлин – это череда романов с мужчинами,
живущими или вынужденными находиться в самых разных угол-
ках земного шара: в Москве, Лондоне, Калифорнии. Они прилета-
ли к Эйлин в Нью-Йорк на неделю или дней на десять. Вместе они
выпивали, занимались сексом, прекрасно проводя время, а также
предаваясь романтическим фантазиям. Затем они уезжали. И на-
против, всякий раз, когда она встречала мужчину, который жил
в Нью-Йорке и оказывался доступным для более постоянных от-
ношений, она испытывала такую сильную тревогу, что вообще не
могла расслабиться, думать о чем-то или что-то делать.
Для Эйлин были характерны парадоксальные защиты, связан-
ные с цеплянием/дистанцированием. Чтобы избежать тревоги из-
за отношений с мужчиной, живущим в одном с ней городе, она
прибегла к дистанцированию, выбирая мужчин, которые редко
находились рядом с ней, и цеплялась за эти отношения, иниции-
руя немедленную близость. Немедленный случайный секс не мо-
жет привести к подлинной близости – близости к реальному Я.
Хотя секс – это действительно сильнейший эмоциональный опыт,
который может побудить людей к более тесным отношениям, эти
отношения не основаны на настоящей глубокой близости. Они
не признают и не поддерживают реальное Я и не ставят интересы
другого человека в один ряд со своими собственными. Напротив,
люди в таких отношениях склонны быть эгоистичными, используя
другого человека для удовлетворения собственных потребностей.
На самом деле, отношения, которые на самых ранних стадиях при-
нимают сексуальную окраску или даже начинаются с секса, могут
разрушить экспериментальный процесс, столь важный для уста-
новления подлинной близости. Секс позволяет паре закрывать
глаза на реальность друг друга и на то, как они функционируют
153
вместе, так что фильтрации и сортировки положительных и отри-

цательных качеств, необходимых, чтобы принять на себя чест-
ные обязательства, основанные на знании и понимании, никогда
не происходит. Процесс тестирования, естественно, может вызы-
вать тревогу и беспокойство, но здоровые люди способны выно-
сить эту тревогу, твердо зная, что со временем они так или иначе
будут узнавать все больше и больше о своем потенциальном пар-
тнере и о самих себе.
Важно иметь в виду то, что начало любых отношений может
быть захватывающим и романтичным именно потому, что мы так
мало знаем о новом партнере. Полная неизвестность открывает
возможности для самых разных захватывающих личных фанта-
зий, которые только усиливаются из-за возбуждения, возникаю-
щего благодаря сексуальным открытиям. Со временем, когда пара
лучше узнает друг друга, возбуждение становится все меньше, и
отношения переходят из плоскости фантазий в плоскость реаль-
ности. С этого момента, если этим отношениям суждено продол-
жаться дальше, они должны быть основаны на вовлеченности ре-
ального Я и соответствующих обязательствах, в противном случае
они будут только ухудшаться до состояния патологии, в основе ко-
торой лежат ложные самозащиты.
Я начал работать с Эйлин по поводу ее защит, связанных с дис-
танцированием, высказав следующую точку зрения: «Мне кажет-
ся, для того, чтобы мужчина мог рассчитывать на секс с вами, он
должен прилететь к вам откуда-нибудь издалека и иметь в руках
обратный билет». Я спросил у нее, почему она не может найти себе
мужчину в Нью-Йорке. Вскоре после этого она познакомилась
в Нью-Йорке с мужчиной и стала с ним встречаться, но всякий раз
ее охватывало чувство тревоги и, как она выразилась, она «снова
начинала вести себя как школьница», была не в состоянии ясно
мыслить, решить, что ей надеть, постоянно задаваясь вопросом,
нравится ли она ему, не знала, что сказать ему по телефону. Что ха-
рактерно, справиться с этой тревогой ей помогала только немед-
ленная близость в постели. Из этих отношений ничего не вышло,
и через несколько месяцев они закончились.
Защиты, связанные с дистанцированием, могут иметь реша-
ющее значение для успеха пограничной личности на работе или
154
в школе. Достаточно часто пациенты неплохо справляются с рабо-

той, и достигают успехов в профессиональной или учебной сфе-
ре. Но как только они кого-то встречают и влюбляются, их карьера
тут же разваливается. Дело в том, что когда им удается удержи-
вать потенциальных любовников на расстоянии, они ощущают
минимум тревоги или депрессии. Но когда близкие отношения ма-
териализуются, это активизирует реальное Я, которому недоста-
ет способности сделать так, чтобы отношения работали. Пациен-
ты отказываются от своих защит, связанных с дистанцированием,
но при этом они неспособны вовлекаться в отношения без защит
и переключаются на цепляние, которое, по сути, является беспо-
мощностью. Вскоре беспомощность начинает преобладать в их
жизни, в том числе и в карьере.
Их работоспособность при этом сильно страдает. Как прави-
ло, когда отношениям приходит конец, такие пациенты снова бе-
рут себя в руки и начинают вкладываться в работу, как это и было
раньше. У здоровых людей влюбленность может стать катализа-
тором для еще более высоких результатов, так как позитивное са-
мовосприятие переносится и на работу в том числе. В случае по-
граничного пациента негативные чувства также переносятся на
работу, и она сильно страдает.
Или же еще один признак того, что пограничный пациент не-
способен выстроить адекватные отношения, – это постоянное
цепляние, что проявляется вскоре после установления отноше-
ний. Человек полностью отдается отношениям с другим челове-
ком, становясь уязвимым для каждого его слова, жеста или пре-
небрежения. Пограничный пациент требует исключительного и
постоянного к себе внимания и испытывает ярость по отношению
партнеру, если тот не в состоянии этого обеспечить. Погранич-
ный пациент испытывает колоссальную тревогу, если эта сильная
связь прерывается в силу тех или иных причин, обоснованных или
нет. У женщин это часто один и тот же навязчивый вопрос, почему
мужчина не позвонил или не пришел.
У пограничных мужчин также возникают проблемы с бли-
зостью, характеризующиеся тенденцией к цеплянию и дистан-
цированию. Поскольку в нашей культуре инициаторами секса,
как правило, являются мужчины, пограничные мужчины зача-
155
стую используют немедленную близость, чтобы снизить трево-

гу, связанную с тем, что им придется узнать женщину на других
уровнях. Эрик, красивый, успешный тридцатипятилетний биз-
несмен, принадлежащий к бомонду, пытался справиться со стра-
хами поглощения и покинутости с помощью кратковременных
отношений с женщинами, которые, по его описанию, «должны
были быть красивыми и восхищаться мной. Тогда я испытываю
возбуждение и стремлюсь узнать их поближе. Но обычно через
несколько месяцев возбуждение проходит, мне становится скуч-
но, и я теряю к ним всякий интерес». Иными словами, как толь-
ко отношения становятся более близкими на психологическом
уровне, они начинают вызывать дискомфорт. По мере того, как
отношения переходили из парадигмы фантазии в парадигму ре-
альности, страх поглощения у Эрика приводил к депрессии, при-
чины которой он проецировал на свою партнершу, а затем раз-
рывал отношения.
Определенный тип пограничных мужчин женится на женщи-
не или устанавливает такие договорные отношения, которые по-
зволяют ему удовлетворить свои пассивные, зависимые потребно-
сти. Женщина соглашается содержать его или заботиться о нем, и
он становится «домашним мужем», который смотрит за домом, го-
товит еду и занимается другими домашними делами. Фактически
он переложил ответственность за свою жизнь на женщину. Таким
отношениям, как правило, приходит конец, как только женщи-
на осознает, что неспособность мужчины взять ответственность
за собственную жизнь подразумевает его неспособность по-
настоящему заботиться о ней или удовлетворять ее потребности.
Во всех этих патологических соглашениях может создаваться
впечатление, что отношения работают и что все идет хорошо, хотя
на самом деле партнеры реализуют собственные фантазии и учи-
тывают реальность другого человека. Они решительно отрицают
реалии своих ситуаций и используют любые уступки со стороны
партнеров, чтобы поддерживать собственные фантазии. Пока это
никак не влияет на их фантазии, они могут избегать тревоги и деп-
рессии, так как продолжают жить в неустойчивом мире сексуаль-
ного и романтического возбуждения, основанном на иллюзиях, а
не на реальности.
156
Ближе всего к пограничному пациенту находится пациент с ши-

зоидным расстройством личности. Шизоидная личность характе-
ризуется симптомами эмоциональной холодности и отчужден-
ности, безразличия к похвале или критике со стороны других и
близкими тесными отношениями не более чем с одним или дву-
мя лицами, включая членов семьи. Хотя в отношении шизоидной
личности не так много исследований, важные клинические дан-
ные свидетельствуют о том, что развитие шизоида сходно с разви-
тием пограничной личности. Шизоида от пограничного пациен-
та отличают основные защиты, связанные с дистанцированием и
изоляцией Я от внутреннего объекта.
Интрапсихическая структура шизоидной личности содержит
расщепленные образы другого человека. Сильный вознаграждаю-
щий образ требует полного повиновения в качестве платы за бли-
зость. Репрезентация Я, связанная с этим вознаграждающим об-
разом, – это репрезентация уступчивой, преследуемой личности,
раба или объекта манипуляций. В отличие от пограничных отно-
шений сильного, всемогущего родителя с беспомощным регресси-
рующим ребенком, отношения шизоида напоминают отношения
хозяина и раба. Доминирование и подчинение – главные темы.
Когда эта динамика активизируется, индивид чувствует себя свя-
занным с другим человеком, но цена этой связи такова, что он
всегда ощущает себя пленником: обманывающим, прячущимся,
страшащимся оказаться в ловушке. Тревога концентрируется во-
круг страха поглощения и полной утраты самоидентичности. Че-
ловек пытается во что бы то ни стало защитится от этих чувств, и
они проявляются только тогда, когда шизоидная личность прини-
мает вызов реальных отношений во внешнем мире.
Преобладающий и практически непрерывно активизируемый
образ удаляющегося другого человека воспринимается как опас-
ный, обесценивающий и депривирующий. Таким образом, свя-
занная с этим саморепрезентация должна быть в значительной
степени самоконтейнируемой, самодостаточной и самозащища-
ющей, чтобы предотвратить опасность атак, критики, насмешек
и оскорблений. Чувства, связанные с этим образом, также обла-
дают качествами «несвободы»; но в отличие от ощущения тюрь-
мы (связанного с вознаграждающим объектом), эти чувства
157
связаны с Я-в-изгнании: изолированным, заброшенным, поки-

нутым.
Шизоидная дилемма или компромисс заключается в следу-
ющем: нельзя оказаться слишком близко, ведь это провоциру-
ет страх быть пойманным в ловушку и порабощенным, и нельзя
оказаться далеко, ведь это вызывает чувства отчуждения и из-
гнанности. Чтобы защититься от этих страхов, шизоидная лич-
ность чаще всего будет в качестве защиты пытаться заменить
фантазируемыми или воображаемыми отношениями реальные
отношения. Все это похоже на карикатуру реальных отношений:
любовная история из дамских романов, садо-мазохистские фан-
тазии или грубые искажения реальных отношений, которые де-
лают их неопасными благодаря смене ролей. Например, человек,
который становится одержимым другим, часто садистически пре-
следует и контролирует его, что становится для него сродни риту-
алу, при этом он отождествляет себя с интрапсихическим агрес-
сором.
Раздутое ложное Я вызывает огромные проблемы с близостью.
На самом деле нарциссизм и проблемы близости – это практи-
чески синонимы. Нарцисс способен общаться с другими людьми
только в парадигме собственной завышенной самооценки и нере-
алистичных проекций своего Я на других. Нарциссу необходимо,
либо чтобы партнер обожал его и во всем содействовал, либо нуж-
на идеализация партнера, чтобы нарцисс мог купаться в лучах его
славы. Если эти требования не удовлетворяются или же они ока-
зываются недостаточными с точки зрения нарцисса, это вызыва-
ет у него ярость, которая всегда проявляется вовне и проецирует-
ся на другого.
Следующий шаг – обесценить партнера, поскольку он не соот-
ветствует желаниям нарцисса. Раздутое ощущение собственных
прав практически не позволяет нарциссу увидеть свои реальные
поступки, поскольку он не в состоянии представить, что его соб-
ственные проекции на партнера могут вызывать столь сильное
неудовлетворение в отношениях. Он чувствует, что имеет пра-
во на нарциссическую подпитку, и автоматически реагирует яро-
стью и обесцениванием других, когда не получает этой подпитки.
Способность нарцисса очаровывать и казаться тонко чувствую-
158
щим по отношению к другим действует подобно венериной мухо-

ловке, ловящей своих жертв – ничего не подозревающих любов-
ников, – которые потом не понимают, как им выпутаться из этой
гремучей смеси гнева и вины, порожденных нарциссическим ра-
зочарованием.
Чем больше подкрепления нарцисс получает от жизни в виде
успеха, денег, власти или престижа, тем больше нарциссическая
личность чувствует себя вправе рассчитывать на партнера, кото-
рый обеспечит ей то же самое. Это может быть одним из объясне-
ний того, что уровень разводов чрезвычайно высок среди власт-
ных и состоятельных людей; они настолько привыкли получать от
других то, что хотят, что ожидают то же самое и в близких отно-
шениях.
Чаще всего мы можем видеть мужа-нарцисса, пограничная
жена которого, склонная цепляться за отношения, идеализиру-
ет его и использует его чувство превосходства, чтобы поддержать
свое неадекватное Я. Как правило, она невероятно уступчива, по-
датлива и готова ему дать все, что он только пожелает, но ей никог-
да не удается соответствовать его стандартам. Тогда муж набра-
сывается на нее, обвиняет и тем самым усиливает ее негативное
отношение к себе. Часто только в терапии она начинает осозна-
вать, как мало она получает от этих отношений.
Случай Фрэнка, скрытого нарцисса, о котором мы поговорим
в десятой главе, – это яркий пример злоключений, с которыми
сталкиваются нарциссы, пытаясь найти себе идеальную пару. По-
скольку он испытывал трудности с самоактивизацией, ему была
нужна женщина, которая которая бы преклонялась перед ним и
вела себя соответственно. Тогда бы он мог прекрасно себя чув-
ствовать и, в свою очередь, идеализировал бы ее и считал, что
влюблен. Но как только конфетно-букетный период заканчивался,
а фантазии угасали и наступала реальность, он понимал (хотя и не
мог признаться себе в этом), что она вовсе не боготворит его, неза-
висимо от того, насколько сильна она его любит и восхищается им.
Тогда он впадал в гнев и начинал испытывать депрессию, проеци-
руя эти чувства на женщину и приходя к выводу, что отношения
не складываются. Он объяснял это так: «Я постоянно влюбляюсь
в женщин, которые мне не подходят. Поначалу мы неплохо ладим,
159
и это здорово, но потом все рушится. И тогда я оказываюсь в оди-

ночестве и изоляции и не могу никого найти себе».
Нарциссы часто испытывают сексуальные трудности, порой
очень серьезные, от преждевременной эякуляции до импотенции
у мужчин и неспособности испытывать оргазм у женщин, так как
сексуальное удовлетворение не является одним из важнейших
пунктов в скрытом списке приоритетов нарцисса. Нарциссиче-
ское удовлетворение стоит на первом месте, и угроза физической
близости двух тел и эмоций двух людей требует активизации за-
щит, чтобы оградить собственную нарциссическую уязвимость.
При активированных защитах нарцисс теряет сексуальную вос-
приимчивость, позволяющую получать удовлетворение от любви.
Тем не менее, если нарциссы не находятся в постоянных отноше-
ниях, у них часто можно видеть различное сексуальное отреаги-
рование, что создает иллюзию того, что они функционируют до-
статочно неплохо в сексуальном отношении. Как заметил один
пациент: «Когда я занимаюсь сексом с женщиной, важно, чтобы
она достигла оргазма, иначе я чувствую себя никудышным лю-
бовником. На самом деле я всегда больше беспокоюсь о ее реак-
ции, чем о собственном удовлетворении, потому что ее удоволь-
ствие является подтверждением того, насколько я хорош, и я не
могу поддерживать долгие отношения, если я не на пике сексуаль-
ности. Как только заканчиваются одни отношения, мне сразу же
приходится искать другие».
Постоянные поиски женщины, которая должна спонтанно реа-
лизовать невысказанные желания нарцисса, – типичны для скры-
того нарцисса мужского пола. Эксгибиционист-нарцисс будет рас-
сматривать сексуальные реакции женщины как часть своих прав
и будет открыто говорить, что она должна посвятить себя реали-
зации его потребностей. Он будет манипулировать ею таким об-
разом, что ей придется либо принять его требования, либо он по-
кинет ее. Как у мужчины, так и у женщины-нарцисса отсутствуют
фундаментальные знания или интуитивное понимание того, как
реально строить и развивать отношения; и эти идеи и навыки не
только чужды им, но и кажутся им угрожающими.
Два нарцисса, вступающие в брак или находящиеся в длитель-
ных отношениях, всегда сталкиваются с определенными трудно-
160
стями. Вначале они отзеркаливают друг друга и наслаждаются вза-

имным нарциссическим сиянием, которое они обеспечивают друг
другу, но это не может продолжаться бесконечно. Когда один или
оба терпят неудачу и наступает разочарование, они сталкиваются
с дилеммой сепарации или терпимости к ситуации, фрустрирую-
щей их нарциссические потребности.
Джуди, сороколетняя женщина-нарцисс с пятилетней дочерью
была очень успешным менеджером по продажам в коммуникаци-
онной компании. Ее муж, тоже нарцисс, часто злился и обесцени-
вал ее, а также сдерживал свои эмоции и чувства. Кроме того, он
не давал ей денег (их общий доход контролировал он), и не помо-
гал по дому. Несмотря на то, что она обратилась к терапии и жа-
ловалась на происходящее в их браке, она все это терпела. Глав-
ное здесь то, что она предпочитает винить его в своих несчастьях
и страданиях и не признает собственную роль в существующей
проблеме.
Ральфу под шестьдесят и многие годы он предпочитал кратко-
срочные отношения с женщинами, основанные на отреагирова-
нии. Обычно это был секс на одну ночь или секс с проституткой,
а не связь с какой-то одной постоянной женщиной. Наконец, он
встречает идеальную женщину и женится на ней. И она тоже ока-
зывается нарциссом. Когда она решает уйти с головой в карьеру,
она уже не может удовлетворять все его потребности. Тогда он
приходит в ярость, начинает обвинять ее в самых разных недо-
статках, и они разводятся. Он возвращается к своей прежней мо-
дели – связь на одну ночь, – которую потом находит неудовлет-
ворительной по мере того, как растет его одиночество и чувство
изоляции.
Билл, двадцатисемилетний мужчина с шизоидным расстрой-
ством личности, почувствовал себя совершенно парализованным
на последнем курсе аспирантуры, когда ему приходилось при-
нимать важные решения относительно собственного будущего,
включая необходимость покинуть отчий дом и начать встречаться
с женщинами. Ему всегда было трудно знакомиться и поддержи-
вать любые отношения. Он всегда был одинок и несчастлив из-за
этого. Он никогда не рассказывал о своих чувствах другим. Часто
у него возникало ощущение, что люди смеются над ним и унижа-
161
ют его. Прообразом этих ощущений было воспоминание о том,

как однажды вечером он лежал в своей комнате, – ему было лет де-
вять или десять, – и живо представил себе, как игрушечный кло-
ун показывает ему язык. Ощущение бессилия в отношениях было
взаимосвязано с ощущением насмешки и унижения.
Он связывал это чувство бессилия со своей матерью («вся сила
и энергия поступали ко мне через нее, это было что-то наподобие
пуповины»). У него было такое чувство, что без матери он не смо-
жет успешно функционировать. Еще одним условием их отноше-
ний было то, что он должен был стать тем, кем она хотела видеть
его, то есть асексуальным. Визуальным символом этих чувств, свя-
занных с его матерью, был тот факт, что у нее дома была только
одна его фотография – его портрет в возрасте пяти лет. На этой
фотографии сидел на коленях у матери, и ему казалось, что он по-
хож на куклу чревовещателя.
Билл оказался на том жизненном этапе, когда всегда так или
иначе усугубляется типичная шизоидная дилемма: необходимость
принимать решения, связанные с карьерой, а также риски сбли-
жения с другим человеком на эмоциональном уровне. Он неод-
нократно отмечал, что находится в постоянном страхе из-за того,
что мать его будет во всем контролировать и заставит заниматься
работой, которая ему совсем не нравится. Даже обсуждать с ней
что-то или отвечать на ее вопросы означало бы, что его идеи пе-
рестанут быть «его собственными» – они станут ее идеями, и ему
придется их отвергнуть. С другой стороны, отдаляясь от нее фи-
зически и эмоционально, он бы чувствовал себя «незнакомцем
на чужой территории, совершенно утратившим контакт и отбро-
шенным в бесконечную пустоту, – человеком на Луне». Как толь-
ко Билл осознал эту дилемму, он начал понимать необходимость
какого-то компромисса. Он должен был – и хотел – занять какую-
то иную позицию между рабской покорностью и отчужденностью;
это позволило бы ему быть ближе к другим, при этом оставаясь на
определенном расстоянии.
В конце концов он смог принять решение относительно сво-
его будущего и действовать в соответствии с ним, но это стало
возможно только благодаря крайним защитам: он отказался об-
суждать планы на будущее с матерью. Он смог справиться с воз-
162
никающей тревогой и «страхом изгнания», обсуждая эти чувства

со мной и постепенно выстраивая сеть социальных контактов. На
протяжении долгого времени это был высокоструктурированный
групповой сеттинг, где ему было достаточно просто регулировать
дистанцию, которую он был способен выносить между собой и
другими.
Билл проходил терапию уже два года, когда получил работу
в другом штате. Тогда он решил, что готов к переезду. Через год
он позвонил мне и сообщил, что дела у него идут очень неплохо
как на работе, так и с коллегами. Он прекратил все контакты со
своими родителями, потому что посчитал это целесообразным, и
смог приступить к реализации собственных интересов, что вклю-
чало в себя относительно успешную социальную жизнь с женщи-
нами. Однако, он сомневался, что когда-нибудь женится, посколь-
ку «слишком наслаждается своей независимостью».
Другая шизоидная пациентка, тридцатидвухлетняя Лили-
ан, одинокая женщина, жаловалась на хроническое возрастаю-
щее чувство одиночества и ощущение бесполезности. Она была
очень успешной в профессиональном плане, хотя несколько раз
меняла работу, и каждый такой шаг приводил к сокращению кон-
тактов с людьми, но также повышал ее экономическую незави-
симость. Контроль, страх и фантазии были главными темами ее
жизни. Контроль волновал ее больше всего, так как она чувство-
вала, что ее жизнь представляет собой непрекращающуюся борь-
бу с садистским, навязчивым и властным влиянием своей семьи.
Отношения в семье она воспринимала как противоборство жела-
ний. У нее было такое чувство, что если она попытается стать бли-
же к родителям, то ей придется полностью отказаться от своего Я
и буквально превратиться в их рабыню. Лилиан боялась, что не-
способна вести отдельную самостоятельную жизнь. Она приходи-
ла в отчаяние и корила себя за то, что совершенно бесполезна, без-
надежна, слишком ущербна и так далее, чтобы жить своей жизнью
и иметь собственные отношения.
Обычно она говорила об этом так: «Мне трудно общаться
с людьми… Я ограниченная, потому что мне всегда тяжело от-
крываться другим… Если я завишу от вас, значит, вы меня кон-
тролируете… Если вы важны для меня и знаете об этом, значит,
163
я сдалась вам… Когда я общаюсь с людьми, всегда существует раз-

рыв между тем, что я говорю, и тем, что я чувствую, или тем, что
я не чувствую: я просто говорю, это не часть меня. ...Мне требует-
ся одобрение, но я не чувствую себя достойной его, потому что не
принимаю себя».
Богатый внутренний мир позволил Лилиан справиться с соб-
ственным страхом порабощения и отчужденности; это был мир
фантазий, который она могла контролировать и которого ей не
нужно было бояться. Она вспомнила, что, когда ей было четыре
или пять лет, она с удовольствием играла одна со своими много-
численными куклами. Кроме того, к этому возрасту она уже не-
плохо читала и у нее были свои укромные места (например, под
столом), где она устраивалась и подолгу читала. Эта привычка со-
хранилась у нее и в дальнейшем. У нее появились фантазии о том,
что она «суперженщина» – могущественная и совершенная. Все ее
фантазии служили либо спасением от болезненного самоощуще-
ния, либо от угрожающего взаимодействия с другими.
Ее ключевой образ собственного Я состоял в том, что она ум-
ственно отсталая и ущербная. Она чувствовала себя никчемной,
не представляющей ценности ни для самой себя, ни для других.
Максимум, к чему она могла стремиться, – это быть компетентной
и самодостаточной и, соответственно, ни для кого не являться об-
узой (а следовательно, не быть рабыней). Как только она начина-
ла осознавать защитную цель своих фантазий, она объясняла это
следующим образом: «Я не знаю, использую ли я фантазии, когда
я не хочу общаться с людьми, или наоборот. ... Я вроде как реши-
ла, что мои фантазии и мечты – это и есть основная моя пробле-
ма ... Фантазии мне нужны для того, чтобы убежать от людей. Я
хочу быть одна – это менее болезненно, более интересно и продук-
тивно. Я думаю, что мои чувства к вам отражают суть проблемы.
В них есть две составляющие – во-первых, я нуждаюсь в вашем
одобрении и боюсь его; во-вторых, я пытаюсь видеть сексуальную
составляющую в том, что не является сексуальным».
На самом деле, Лилиан лишь однажды выразила свои сексуаль-
ные желания и фантазии в непродолжительных отношениях с те-
рапевтом, с которым она работала ранее. Все остальное время она
предавалась сложным и преимущественно садистско-мазохист-
164
ским фантазиям, в которых она была госпожой, а мужчины – ее

рабами. Она прибегала к этим садо-мазохистским фантазиям, ко-
торые должны были заменить ей более примитивные романтиче-
ские фантазии, из-за которых она чувствовала себя разочарован-
ной, отвергнутой, фрустрированной или бесполезной.
Все три личностных расстройства – пограничное, нарцисси-
ческое и шизоидное –порождают искаженные интрапсихические
образы партнера в отношениях. Пограничной личности и нарцис-
су удается поддерживать эффективную связь с этим образом, в то
время как шизоиду приходится прибегать к ригидным защитам,
дистанцируясь от другого настолько, что интрапсихическая связь
рушится и пациент вынужден вытеснить аутистические мечты
об отношениях, которые становятся суррогатом для любых по-
пыток установления подлинных отношений в реальной жизни.
Чувство уязвимости у шизоида (возникающее, если он позволя-
ет возникнуть ощущению привязанности) настолько велико, что
дальнейшая изоляция в фантазиях требуется ему в качестве за-
щиты.
Поскольку ставки высоки, а чувства настолько глубокие, тре-
вога по поводу близости является почти универсальной. Отноше-
ния на раннем этапе ставят человека в ситуацию, когда он оказы-
вается уязвимым и боится последующего отвержения. На раннем
экспериментальном этапе отношений все мы склонны справлять-
ся с возникающей тревогой посредством незначительных защит,
связанных с цеплянием и/или дистанцированием. Если экспери-
мент удается, а отношения укрепляются, тревога пропадает. Хотя
подобная тревога сродни тому, что наблюдается у пограничных
пациентов, у нормальных людей эмоциональный маятник не так
сильно раскачивается, и успешное взаимодействие между двумя
людьми обычно ослабляет тревогу.
Даже при достаточно успешном развитии в детстве и подрост-
ковом возрасте не так просто достичь зрелых отношений, обре-
сти готовность к близким отношениям, основанным на искренней
заинтересованности в другом человеке, – а самое главное, сделать
так, чтобы эти отношения работали. Но если мы ставим во гла-
ву угла благополучие наших партнеров, поддерживая и поощряя
их поступки и желания, основанные на реальном Я, мы будем по-
165
настоящему любить их, признавая их глубочайшие потребности

и желания. Как бы ни беспокоила нас проблема близости (даже
если мы не являемся пограничными или нарциссичными пациен-
тами), мы можем подходить к этому осознанно, прилагая все не-
обходимые усилия для того, чтобы ограничить влияние других
людей на наше поведение. Например, человек, который осознает,
что его чувство собственничества является защитой от тревоги,
связанной с отвержением, он может ограничить связанные с этим
действия и перестать требовать поддержки от другого. Таким об-
разом, в наших силах ограничить степень воздействия наших за-
щит и сделать так, чтобы они не вредили нашим близким и не раз-
рушали наши отношения. Если же тревога становится настолько
сильной, что связанные с ней защитные стратегии превращают-
ся в угрозу или могут привести к разрушению отношений с дру-
гими людьми, психотерапия способна дать понимание, необходи-
мое для изменения пограничных, нарциссических или шизоидных
паттернов.
166
8. Психотерапия с пограничным
пациентом
Д олгое время пациент со сдутым ложным Я считался неиз-

лечимым. Пограничное расстройство личности, которое
фрейдистские школы называли «нарциссическим неврозом», не
поддавалось классическому фрейдистскому анализу, так как по-
граничный пациент изначально не был способен сформировать
с терапевтом отношения переноса, которые являются важной
предпосылкой позитивных результатов в такой терапии. Несмо-
тря на проекции, которые пациент переносит на терапевта из сво-
его прошлого, он также должен быть способен видеть терапевта
таким, какой он есть – отдельной целостной личностью, облада-
ющей как позитивными, так и негативными качествами. В этом
сеттинге терапевт использует свободные ассоциации и интерпре-
тации, чтобы донести бессознательный конфликт между Ид и Су-
пер-эго до сознания пациента, и тогда уже Эго пациента сможет
перераспределить эмоциональные силы, которые являются ис-
точником его проблем. Мощные чувства, которые были глубоко
сокрыты в бессознательном и вызывали симптомы, получают до-
ступ к сознанию и функциям Эго, где они частично разряжаются
и частично перенаправляются в более адаптивные каналы. Пред-
посылкой успешности данного подхода является «терапевтиче-
ский альянс», осознанное понимание того, что пациент и терапевт
работают вместе, чтобы помочь пациенту достичь зрелого пони-
мания природы его проблем и способов облегчить их.
В самом начале терапии способность к созданию терапевтиче-
ского альянса у пограничного пациента минимальна, так как ему
не хватает зрелого Эго с его полностью развитыми способностя-
ми. Из-за остановки развития Эго на доэдипальной стадии у по-
граничного пациента ограниченные способности выдерживать
тревогу и фрустрацию, принимать определенные ограничения
реальности, различать фантазию и реальность, а также отличать
прошлое от настоящего, – а ведь именно все это необходимо для
167
классического фрейдистского анализа. Такой пациент изначально

почти не доверяет терапевту не относится к нему как к реальному,
отдельному человеческому существу с положительными и отрица-
тельными качествами. Кроме того, проблема пограничного паци-
ента возникает не из-за конфликта между Ид и Суперэго, а из-за
блоков развития Эго, а также защитных механизмов, возникаю-
щих для борьбы с депрессией покинутости при появлении реаль-
ного Я. Таким образом, установление терапевтического альянса
в случае с пограничным пациентом становится целью, а не пред-
посылкой; и это достаточно непростая цель, поскольку пациент
постоянно стремится уйти от такого альянса, переживая стресс
сепарации-индивидуации в ходе терапии.
В отличие от переноса классического психоанализа, в случае
пограничного пациента перенос – это не перенос как таковой, а
«отреагирование переноса», при котором пациент проецирует на
терапевта чувства по отношению к родительским фигурам из сво-
его прошлого, не осознавая их истинного происхождения, а также
не имея никакого представления о независимом существовании
терапевта в реальности. Вместо этого пациент воспринимает тера-
певта буквально как проекцию. Это позволяет пациенту воспро-
изводить более ранние сценарии «здесь и сейчас», не ощущая и не
видя их связи с прошлым. Он поочередно активизирует и проеци-
рует на терапевта каждую из расщепленных репрезентаций своего
Я и матери или другой значимой фигуры из своего детства. В ходе
сессий, проецируя на терапевта покидающий образ, пациент вос-
принимает терапию как то, что неизбежно приведет его к чувству
покинутости; поэтому пациент будет отрицать пользу терапии,
продолжая отреагировать этот покидающий образ или активизи-
ровать вознаграждающий образ в качестве защиты. Когда пациент
проецирует на терапевта вознаграждающий образ с фантазиями
о воссоединении, то вполне «неплохо себя ощущает», но попадает
под влияние патологического ложного Я, озабоченного немедлен-
ным удовольствием, а не долгосрочным выздоровлением, и воз-
вращается к регрессивному поведению, при котором собственные
саморазрушительные тенденции отрицаются.
Обе эти проекции представляют собой формы переноса, когда
терапевт рассматривается не как отдельная личность, на которую
168
пациент переносит инфантильные чувства с целью их понимания

и отреагирования, а как реальная материнская фигура, в отноше-
нии которой пациент может тут же воспроизвести сценарии по-
кинутости, закрепившиеся в его сознании в детстве. Не осозна-
вая этого, пациент переносит прошлое в настоящее и проецирует
его на терапевта. Задача терапевта состоит в том, чтобы помочь
пациенту превратить перенос отреагирования в реальный пере-
нос и в терапевтический альянс с помощью искусно созданной
конфронтации. «Конфронтация» употребляется здесь не в смысле
агрессивного противостояния (скажем, отношений США с Совет-
ским Союзом), а скорее в смысле эмпатической, но твердой демон-
страции пациенту саморазрушительных аспектов его защит.
Пациент начинает терапию с ощущением (опять же, не осозна-
вая этого), что поведение, основанное на расщепленном воспри-
ятии реальности и на патологической ложной самости, подходит
ему, так как это его обычный метод, который прошел проверку
временем, помогал избегать депрессии покинутости; то есть, го-
воря простым языком, это метод, который позволяет ему избе-
жать плохого самочувствия. Он хорошо себя ощущает в смысле
внутреннего равновесия, не осознавая при этом ущерба, наноси-
мого ему отрицанием его саморазрушительного поведения и иска-
женных взглядов на реальность. Первоначальная цель терапевта –
показать пациенту его собственную деструктивность. Поскольку
это побуждает пациента контролировать собственное поведение,
например, перестать пить или избегать ситуаций, требующих са-
моактивизации, терапевт воспринимается как отстраненный, не-
одобряющий материнский образ. Такое восприятие заставляет па-
циента сопротивляться контролю над собственным поведением,
возвращаться к ложной уступчивости и покорности, которые ак-
тивизируют вознаграждающие реакции терапевта; это единствен-
ная стратегия данного пациента, позволяющая ему преодолеть
последующую депрессию покинутости. В ходе этого взаимодей-
ствия возникает циклический процесс, состоящий из сопротивле-
ния, конфронтации, проработки чувства покинутости, последую-
щего сопротивления и дальнейшей конфронтации, – все это ведет
к дальнейшей проработке. Этот циклический паттерн может на-
блюдаться в течение нескольких лет терапии.
169
Пограничные пациенты крайне чувствительны к бессознатель-

ным вознаграждающим и отвергающим реакциям других, что по-
зволяет умелому терапевту, который в состоянии контролировать
свои реакции, вызвать циклический процесс проработки.
В конце концов, между здоровым Эго терапевта и пытающим-
ся справиться с реальностью Эго пациента возникает альянс: па-
циент интернализует терапевта как позитивную фигуру, чьи
конструктивные установки, как только они становятся интернали-
зированными в качестве образа во внутрипсихической структуре
пациента, начинают бороться против патологичного Эго пациен-
та, чтобы контролировать мотивации и действия пациента. В на-
чале терапии пациент будет сопротивляться этому альянсу – речь
идет об объединении его собственных эмоций с эмоциями тера-
певта, – поскольку это означает отказ от обычного метода избега-
ния болезненных ощущений тревоги сепарации и депрессии поки-
нутости. На данном этапе пациент склонен полагаться на хорошо
знакомую ему стратегию, которая, по его мнению, работает, а не
на нечто неизвестное и непроверенное. Но чем больше он вклады-
вает в терапевта, тем больше он отказывается от этих старых за-
щит, обращаясь к терапии, чтобы проработать чувства покинуто-
сти. Однако, сначала он должен «проверить» терапевта с помощью
привычных саморазрушительных стратегий, чтобы ответить себе
на два жизненно важных вопроса: действительно ли компетентен
терапевт? Можно ли ему доверять? Таким образом, первая фаза те-
рапии – это фаза проверки.
От терапевта требуется терпеливая и последовательная кон-
фронтация в работе с пациентом с явно деструктивным поведени-
ем и искаженным восприятием: терапевту кажется, что реальный
терапевтический альянс или вовлеченность в терапию равнознач-
ны болезненному состоянию поглощения или покинутости, –
тому, что пациент ощущал при активизации реального Я. В то же
время терапевт должен продемонстрировать (посредством реаль-
ных отношений с пациентом), что терапевтическим отношени-
ям необходимо и важно доверять. Самые разные терапевтические
установки и действия способствуют достижению этой цели: вдум-
чивая забота терапевта о благополучии пациента, точность его
конфронтаций, его надежность, отказ использовать пациента или
170
позволить пациенту манипулировать собой. И только в случае ре-

ального терапевтического альянса пациент будет готов отказаться
от хорошо знакомой ему опоры на уловки ложного Я, которые обе-
спечивали ему эмоциональную безопасность. Это важный пово-
ротный момент в терапии пограничного расстройства личности,
поскольку это означает, что перенос, связанный с отреагировани-
ем, переходит в терапевтический альянс и терапевтический пере-
нос, и пациент вступает во вторую фазу «проработки» в терапии,
где станет возможно проработать, ослабить и преодолеть депрес-
сию. На этот поворотный момент в клиническом сеттинге могут
указывать следующие изменения: (1) Пациенты дают своим лож-
ным Я, которые они теперь признают, пренебрежительные про-
звища, например: «отморозок», «странный», «малыш», «дьявол».
(2) Конфликтов с окружением наблюдается все меньше, а фокусом
терапии становится депрессия, что делает возможным появление
воспоминаний, фантазий и сновидений.
Депрессия поддерживает появление воспоминаний, которые
возвращаются, как кинопроектор, работающий в обратном режи-
ме; то есть от самого последнего стресса сепарации пациент после-
довательно переходит к более ранним воспоминаниям. И так про-
должается до тех пор, пока пациент не достигнет дна депрессии,
где он будет чувствовать, что мать недоступна именно потому,
что его реальное Я стремилось проявиться. Как только этот уро-
вень будет пройден, произойдет разрядка большей части депрес-
сии, угнетающей реальное Я, и начнутся серьезные изменения: ре-
альное Я расцветет. У пациента возникают новые мысли и идеи, по
мере того, как он прорабатывает оставшуюся депрессию. Теперь
он вступает в последнюю стадию или стадию сепарации.
На этом решающем этапе лечения, когда депрессия покинуто-
сти ослабевает и возникают трудности с реальной самоактивиза-
цией, пациенты часто исследуют новые интересы и виды деятель-
ности, о наличии которых они даже и не подозревали. Это может
быть хобби, новая карьера, спортивные достижения или чтение
определенных жанров книг или новые направления обучения, –
все то, что всегда привлекало пациента и на что у него никогда не
хватало сил и желания. На данном этапе он должен через перенос
проработать собственные ожидания того, что терапевт будет дей-
171
ствовать как мать, о которой пациент всегда мечтал – то есть под-

держивающая и одобряющая мать.
Основываясь на представлениях Малер о роли матери в «допол-
нительной подпитке» ребенка (поскольку именно мать побуждает
его к самоактивизации и самовыражению), терапевт начинает ис-
пользовать стратегию «коммуникативного соответствия», позво-
ляющую ему делиться с пациентом любыми знаниями по поводу
новых интересов пациента; эти обсуждения становятся неотъем-
лемой часть терапевтических сессий. По сути, терапевт, разделя-
ющий интересы пациента, обеспечивает поддержку и поощрение,
которых пациент был лишен в прошлом, когда пытался чем-то за-
ниматься или реализовывать интересы, отражающие его реаль-
ное Я.
Из-за задержки развития часть личности пациента так и оста-
лась в зачаточном состоянии – эта часть будто бы убрана с глаз
долой, подальше. Пациент не имеет ни малейшего представления
о том, как успешно реализовать то, что его действительно интере-
сует, будь то карьера, хобби или отношения. Психотерапевт, имея
дело с такой незрелостью, обучает пациента через соответствую-
щие коммуникативные реакции, которые также часто выполняют
роль конфронтаций. Он через конфронтации предлагает пациенту
то, что для любого обычного здорового человека, который научил-
ся этому на собственном опыте, интегрировав в свою психику, мо-
жет казаться совершенно естественным. Однако эти реакции во-
все не очевидны для пациента.
Такие «жизненные уроки» можно разделить на те, которые от-
носятся к работе, и те, которые относятся к отношениям. К рабо-
те относятся следующие уроки: чем больше работа соответствует
тому, что вы хотите, тем лучше вы будете это делать; чтобы вы-
яснить, что именно вы хотите, необходимо экспериментировать;
успешная работа требует инициативы, самоутверждения, прило-
жения определенных усилий, оттачивания и совершенствования
навыков, преодоления неудач, действие методом проб и ошибок.
Насчет отношений пациент должен усвоить следующее: для уста-
новления хороших отношений требуется время и эксперименти-
рование; необходимо проверить личность другого человека, что-
бы понять, насколько вы действительно будете соответствовать
172
друг другу; степень эмоциональной вовлеченности можно узнать

именно благодаря этим экспериментам; чем ближе отношения, тем
больше требуется осторожности, времени и экспериментирова-
ния; необходимо отгоревать прежнюю связь прежде чем перехо-
дить к следующим отношениям.
Пациенты воспринимают эти реакции терапевта как подтверж-
дение и подпитку своего реального Я, что побуждает их энергич-
но и настойчиво стремиться к новым интересам и, что не менее
важно, с такими новыми ощущениями, как спонтанность, уверен-
ность и энергичность. Реальное Я постепенно преодолевает труд-
ности и достигает своих истинных возможностей. Постепенно
человек учится распознавать свои настоящие желания и формули-
ровать их в своей обычной жизни; он учится мастерству и копин-
говым навыкам, формируя и дальше свою самооценку и продол-
жая поиски реального Я. Но терапевт не должен выступать в роли
группы поддержки реального Я. Он не должен направлять, соблаз-
нять или запугивать реальное Я, принуждая его к активации; он
может только реагировать на инициативу пациента. Если актива-
ция произойдет, то только силами пациента. Терапевт может толь-
ко создать необходимые условия, которые сделают самоактивиза-
цию пациента возможной.
В ходе терапии пациент снова будет испытывать депрессию
покинутости, вызванную новыми попытками самовыраже-
ния. Он будет колебаться между стремлением к новым интере-
сам и страхами, связанными с попытками активизации реаль-
ного Я. Здесь не избежать определенных взлетов и падений, и
терапевт должен будет вступать в коммуникативный резонанс
только тогда, когда пациент выражает свое реальное Я, и воздер-
живаться от коммуникативного резонанса, когда пациент воз-
вращается к защитному поведению ложного Я. В конце концов,
пациент интернализирует коммуникативный резонанс, подобно
тому, как здоровый взрослый интернализировал материнское
Эго в детстве. Безусловно, терапевт не может быть «родителем»,
потому что он не является матерью пациента; он не разделяет
личные эмоции, а удовлетворяет потребности пациента в тера-
пии. Успешное лечение позволит пациенту проработать фанта-
зии переноса о том, что терапевт – это мать, о которой пациент
173
всегда мечтал, и отчетливо осознать, что терапевт не является

заменой родителю.
Существует три вида терапии, подходящих для пограничного
пациента: краткосрочная, интенсивная аналитическая психотера-
пия и консультирование. (Определение краткосрочная использу-
ется для того, чтобы дифференцировать данный вид терапии от
«короткой» терапии, которая длится несколько недель.) Кратко-
срочная терапия, которая является наиболее распространенной
формой терапии, предполагает одну или две сессии в неделю, курс
продолжается от шести до восемнадцати месяцев. Цель кратко-
срочной терапии состоит не в том, чтобы преодолеть депрессию
покинутости, а в том, чтобы исправить дефекты в функциониро-
вании Эго и улучшить самоактивизацию. Дефекты Эго и прими-
тивные защиты мешают восприятию реальности. В этом смысле
Эго пограничного пациента испещрено дырами. Задача терапев-
та – закрыть эти дыры, чтобы пациент мог более целостно и уве-
ренно воспринимать реальность. Замечания терапевта в ходе
конфронтации относительно того, как пациент воспринимает ре-
альные жизненные ситуации и справляется с ними, обеспечивают
альтернативный взгляд на реальность, который пациент в конеч-
ном счете интернализирует. Краткосрочная терапия часто приво-
дит к неожиданным улучшениям в функционировании пациентов
в обычной жизни и во взаимоотношениях, и пациент, как прави-
ло, стремится прекратить терапию, как только проблемы, которые
привели его к терапии, удается решить.
Самооценка и самоутверждение пациента улучшаются вместе
с восприятием реальности, но нарушенное реальное Я пока еще
не удается до конца исправить, и депрессия покинутости все еще
присутствует. Однако теперь пациент может отнестись к этому
совершенно иначе: с необходимой энергией и оптимизмом, кон-
тролируя происходящее. Вместо того, чтобы прибегать к своим
старым саморазрушительным защитам, пациент теперь обраща-
ется к самоутверждению, что позволяет ему сдерживать депрес-
сию. Каждый пациент находит свой совершенно уникальный
стиль. Например, пациент с анорексией или булимией начинает
бегать, что позволяет ему справиться со стрессовыми ситуация-
ми, или же пациент, который раньше был алкоголиком, начинает
174
играть на музыкальном инструменте, что помогает ему сдержи-

вать чувства в моменты стресса. В случае сильного стресса, свя-
занного с сепарацией, пациенту, возможно, придется продолжить
лечение.
Интенсивная аналитическая психотерапия (длительное ле-
чение, предполагающее не менее трех сессий в неделю в течение
трех-пяти лет или более) ставит своей основной целью устране-
ние защит, связанных с депрессией покинутости, а также повтор-
ную активизацию реального Я, чтобы заново вызвать депрессию
покинутости с целью ее преодоления в тесных терапевтических
отношениях. В данном случае предварительная цель состоит
в создании терапевтического альянса, переносе и устранении па-
тологических защит, препятствующих депрессии. После чего бу-
дет происходить интерпретация прошлого через воспоминания,
сны и фантазии. Пациент опускается все глубже и глубже и у него
возникает депрессия покинутости, причем со всеми шестью пси-
хическими всадниками Апокалипсиса. Однако в ходе этой заклю-
чительной работы пациент осознает, что на протяжении многих
лет проблемы были вызваны не стрессами сепарации, а отсутстви-
ем материнской поддержки при первоначальных попытках отде-
литься и выразить свое реальное Я.
Как в краткосрочной, так и в интенсивной аналитической те-
рапии терапевт устанавливает терапевтический альянс и способ-
ствует возникновению реального Я пациента, прибегая к кон-
фронтации, как это будет показано на примере следующих двух
случаев.
Фред, девятнадцатилетний студент колледжа, бросает учебу из-
за тяжелой депрессии покинутости. «Жизнь не имеет для меня ни-
какого смысла. Я не могу не только учиться, но и думать», – так он
комментировал происходящее с ним в самом начале краткосроч-
ной терапии.
По воспоминаниям Фреда, выросшего в семье, в которой было
трое детей, его матери и отца никогда не было дома, и они ничего
не делали вместе. Он слушался свою мать, которая была властной,
никогда не ошибалась, не признавала ошибок и не принимала кри-
тики. Отец был адвокатом, постоянно работал и редко бывал дома.
Хотя отец был «добрым», он старался избегать неприятностей или
175
конфликтов с матерью, и он никогда искренне не поддерживал Фре-

да (когда тот был вынужден подчиняться требованиям матери).
В терапии Фред проецировал вознаграждающий родительский
образ (основанный не на реальных действиях отца, а на его пустых
вербализациях) на отца, а образ, связанный с неодобрением и ухо-
дом, – на меня. Фред был крайне пассивен на сессиях, ожидая, что
я возьму все на себя: предложу темы для обсуждения, направлю
его и дам совет. Фред часто сохранял каменное молчание, воспро-
изводя пассивную роль, которую он обычно играл дома, предпочи-
тая не вступать в открытое столкновение с матерью, чтобы полу-
чить любовь и поддержку отца. У него было такое чувство, что он
заслужил эту поддержку своим поведением. Если же я не брал ини-
циативу в свои руки и не руководил им, вместо этого пытаясь про-
тивостоять его пассивности, он испытывал злость и обвинял меня
в том, что я ему «не помогаю». Он выражал свой гнев, пропуская
сессии или опаздывая на них, прибегая к всевозможным блокиров-
кам, сохраняя молчание и обвиняя меня в том, что это я не инте-
ресуюсь им, что я жестокий, что у меня монотонный голос или что
мне скучно. Если же говорить о наших с ним финансовых догово-
ренностях, то они тоже приводили к тому, что он критиковал вра-
чей за жадность и говорил, что их интересуют только деньги. Если
я был невнимателен, или мне нужно было ответить на телефонный
звонок, или если я опаздывал, он тут же приходил в ярость.
Когда эти проекции достигли своего апогея, Фред попытался
отомстить отцу за свои неудачи, и направил месть на меня и тера-
пию. Я еще раз обратил его внимание на необходимость реальных
договоренностей, без которых невозможно подлинное сотрудни-
чество. Действительно я не всегда был доступен, я должен был ра-
ботать в обычное рабочее время, я брал плату с пациентов, пото-
му что таким образом зарабатывал себе на жизнь, но все это не
исключало моего искреннего интереса к его проблемам. Всякий
раз, когда я указывал ему на эти соображения, следовало гробовое
молчание. Фред интенсивно отреагировал в переносе со мной свое
глубочайшее разочарование и гнев на отца за то, что тот не вы-
полнил свою часть бессознательного контракта, связанного с по-
кинутостью Фреда его матерью. В этой ситуации терапевтический
альянс вряд ли был возможен.
176
В течение первых десяти месяцев терапии с сессиями два раза

в неделю я отказывался усилить его потребность в заботе и при
этом не отвергал его проецируемого гнева, а также постоянно ука-
зывал на ограничения реальности, – и постепенно и достаточно
медленно мне удалось создать плацдарм терапевтического альян-
са. Фред перестал критиковать меня и нападать на меня, начал ви-
деть во мне терапевта, а не собственные проекции, а также ана-
лизировать и исследовать первопричины в собственном прошлом
чувств, связанных с гневом, которые он ранее проецировал на
меня. Его избегание и пассивность уменьшились, и у него появи-
лось достаточно сил, чтобы вернуться в колледж.
Пенни также проходила терапию два раза в неделю. На первых
сессиях она подробно описывала свои панические атаки, самые
разные симптомы, страх перед физическим выражением, а также
неспособность управлять собой. Пытаясь противостоять ее бес-
помощности, я спросил у нее: «А почему вы чувствуете себя на-
столько беспомощной?» В ответ она описала собственные чувства
следующим образом: «Не думаю, что смогу сама с этим справить-
ся. Моя мать была моим злейшим врагом. Когда мне было одино-
ко в колледже, и я звонила домой, она просила звонить почаще.
Она полностью заботилась обо мне, баловала. И поэтому мне те-
перь так трудно справляться самой. Я никогда ничего не делала
для себя, пока не переехала в город. В старших классах у меня не
было никакой ответственности. Это первая работа, где у меня поя-
вились хоть какие-то обязанности. Я чувствую, что сейчас я долж-
на проявить инициативу и поставить перед собой свои собствен-
ные цели. Моя жизнь всегда была настолько структурированной.
Никогда раньше мне не приходилось ничего решать самой. Я ни-
когда не оставалась в одиночестве. Мне казалось само собой разу-
меющимся, что другие люди будут планировать все за меня».
После нескольких сессий, когда я прибегал к конфронтации,
острая симптоматика отступила; Пенни впала в депрессию и нача-
ла размышлять о проблемах, существующих между ней и ее мате-
рью. Например, обычно она говорила: «Мне не нравится брать на
себя ответственность и заботиться о себе»; «Не думаю, что у меня
это получится»; «Мне кажется, что я сломаюсь»; «Я не выдержу
такого давления»; «Я ничего из себя не представляю»; «Мне луч-
177
ше быть продолжением кого-то другого»; «Я всегда строила свою

жизнь так, чтобы кто-то другой планировал ее за меня»; «Когда я
обращаюсь к матери, а она мне не помогает, я злюсь на нее, а потом
впадаю в депрессию».
На тот момент у Пенни был бойфренд, за которого она цепля-
лась, чтобы избавиться от тревоги и обрести поддержку. Пенни
говорила: «Моя собственная индивидуальность никогда не поощ-
рялась»; «Я боюсь депрессии и одиночества»; «Мне никогда ниче-
го не удавалось развить в себе самостоятельно»; «Я хорошо учи-
лась в колледже, и у меня были самые разные интересы, но это все
было для того, чтобы меня похвалили». Пытаясь противостоять
этим защитам, я спросил у нее, почему ей так трудно делать что бы
то ни было самостоятельно.
Следующий уровень конфронтации касался отсутствия непре-
рывности между сессиями в связи с тем, что Пенни избегала ду-
мать о них, потому что потом чувствовала себя плохо. После од-
ной сессии она призналась, что ей очень плохо и она ощущает
абсолютную пустоту: «Как будто я что-то теряю, как будто я долж-
на быть самостоятельной и независимой, но потом я начинаю ис-
пытывать тревогу и – забываю об этом».
Я пытался поработать с ней по поводу ее звонков матери в по-
иске поддержки, после чего она стала меньше ей звонить и пы-
талась справиться со своими чувствами самостоятельно. В тече-
ние первых трех или четырех месяцев лечения Пенни описывала
свои симптомы и интерпретировала ситуацию на интеллектуаль-
ном уровне, но при этом не проявляла подлинных эмоций. Расска-
зывая о своих родителях, она чувствовала вину, депрессию и гнев
и всячески блокировала эти мысли, чтобы справиться с чувством
вины. Когда я пытался противостоять ее блокировкам, она озву-
чила пограничную дилемму: «Я не хочу признавать, что могу быть
компетентной или контролировать ситуацию. Мне нужно притво-
ряться беспомощной. Если я буду компетентной, то отсеку от себя
мать, или она отсечет меня от себя. Она мне больше не понадобит-
ся. У нее не останется никаких обязательств».
Пенни все больше и больше углублялась в конфликт с матерью
и столкнулась с отрицанием своих чувств в целом, а также с отри-
цанием гнева и чувства вины перед матерью. В какой-то момент,
178
отклонив просьбу матери провести с ней некоторое время, она за-

метила: «Мама использует меня в своих целях. Она вбила мне в го-
лову, что я не могу отделиться от нее и что за этим обязательно по-
следует наказание. Она была высшей силой. А я была пустышкой».
После этого ей приснился кошмар, что она теряет рассудок и
сходит с ума; ей снилось, что она не могла говорить и передвигать
ногами. В этот период она цеплялась за своего бойфренда, и воз-
никла необходимость бросить вызов этому цеплянию. Я поинте-
ресовался у нее, зачем ей требуется, чтобы он обеспечивал ее вну-
треннюю безопасность, и указал на некоторые деструктивные
аспекты такого поведения в отношениях. В течение первого года
терапии ее основными механизмами были: интеллектуализация,
отрицание, избегание индивидуации, блокировка и подавление
чувств, отреагирование в переносе и цепляние за своего молодо-
го человека. Конфронтация со всеми этими защитами постепенно
привела к терапевтическому альянсу и переносу.
Установление терапевтического альянса меняет перенос-отреа-
гирование на перенос. Например, в случае с Фредом, до того, как
был установлен альянс, пациент злился и нападал на меня за то,
что я не интересуюсь им и не беру на себя руководство сессия-
ми. Когда же терапевтический альянс был сформирован, и Фред
смог реалистично воспринимать меня как своего терапевта, ему
стало понятно, что чувства разочарования и гнева на сессиях не
имели ко мне никакого отношения. Как только это удалось прояс-
нить, пациент смог начать исследовать причины этих чувств в сво-
ем прошлом. Точно так же и с Пенни: когда она чувствовала в са-
мом начале терапии, что нуждается в том, чтобы о ней заботились,
она просила меня дать ей совет. Впоследствии, когда был установ-
лен терапевтический альянс, она осознала, что эти чувства (по-
требность в том, чтобы о ней заботились на сессиях) не имели ни-
чего общего со мной, а были выражением ее неспособности стать
взрослой и стремления передать эту функцию своей матери или
тому, кто замещает ее. Интенсивная психоаналитическая терапия
отличается от кратковременной терапии тем, что у нее более слож-
ная цель: помочь пациенту справиться с депрессией покинутости,
освободить нарушенное реальное Я, чтобы оно могло возникнуть
и признать свои возможности, а также завершить собственное
179
развитие через эдипальную стадию и вне ее. Соответственно, с

пациентом необходимо встречаться чаще и в течение более дли-
тельного времени. На первом этапе терапии терапевт использует
конфронтацию для установления терапевтического альянса, как
и в краткосрочной терапии. Но затем возникают существенные
различия. Вместо того чтобы просто помочь пациенту встретить-
ся лицом к лицу с депрессией и выразить ее, терапевт приступа-
ет к систематическому, глубокому, аналитическому исследованию
депрессии покинутости через воспоминания, сны, фантазии па-
циента и его перенос. По мере того, как пациент прорабатывает
депрессию, появляется его реальное Я, и пациент обретает способ-
ность развиваться до той стадии, когда он сможет рассматривать
других и себя как целостные объекты, преодолевая таким образом
расщепление и уязвимость перед стрессом сепарации.
Динамика интенсивной аналитической психотерапии погра-
ничного пациента хорошо видна на примере Линн, тридцатилет-
ней женщины-библиотекаря, а также писателя-фрилансера, изна-
чально обратившейся ко мне по поводу проблем с мужем. Линн
родилась в крупном городе на восточном побережье; ее мать была
холодной и бесчувственной. Линн всегда боялась того, что мать
может бросить ее: если Линн не подчинится, то мать оставит ее. На
протяжении многих лет мать внедряла Линн мысль о том, что она
должна стать писательницей – мать сама об этом мечтала, но так
этого и не добилась. Линн подчинилась ей, усердно училась и все
годы учебы была вполне успешной. Отец Линн – безответствен-
ный донжуан, который пытался покончить с собой, когда ей было
двадцать шесть лет. Младший брат Линн, на четыре года моложе
ее, с трех лет страдал хронической астмой. Брат явно был любим-
цем матери.
Линн пережила три сильных депрессии покинутости: первая
была в возрасте восьми лет, когда она оказалась в летнем лагере
(«самое жуткое лето в моей жизни»); вторая – когда она поступи-
ла в аспирантуру (в итоге она перевелась в университет поближе
к дому, и там у нее начался роман с одним из преподавателей); тре-
тья – когда ее мать развелась с отцом, после его неудачной попыт-
ки самоубийства, и Линн уехала из дома и поступила на работу
помощником библиотекаря в колледже в восточном Теннесси (где
180
она впала в жуткую депрессию, чувствовала себя одинокой и ис-

пуганной, и вышла замуж только для того, чтобы «не чувствовать
себя такой одинокой»).
Муж Линн был главной темой терапии в течение первого года.
Линн описывала его как холодного, бесчувственного, скупого, эго-
истичного и ограничивающего ее во всем – точно так же, как она
описывала свою мать. Он возражал против того, чтобы она рабо-
тала, но требовал от нее, чтобы она платила больше, чем состав-
ляла ее доля в семейном бюджете. У них была дочь Маргарет пяти
с половиной лет. У Линн были проблемы с мужем в сексуальной
сфере, хотя со своим любовником, одним из коллег по библиотеке,
она всегда достигала оргазма. Она прекрасно справлялась со сво-
ей работой, но находила в этом мало удовлетворения. Линн при-
знавалась, что ее главной радостью в этой жизни были дочь и лю-
бовник.
В течение первого года лечения, когда я показал Линн, что муж
ее использует, она была вынуждена признать, что он оскорбляет и
обесценивает ее. Как только она осознала, что муж редко ее под-
держивал (и при этом постоянно нападал на нее и вступал в от-
крытую конфронтацию, если она поднимала эту тему), она начала
задумываться о том, что я прав и ее брак не реален; терапевти-
ческий альянс, необходимый для дальнейшей работы, был создан.
Она решилась на развод.
В этот момент ее цепляние за Маргарет (дочь) усилилось, и я
попытался показать Линн пагубность этого для дальнейшего бла-
гополучия Маргарет. Я попробовал выяснить у Линн, как и ког-
да началось это цепляние. И вот что она рассказала мне: «Когда
родилась Маргарет, я почувствовала себя наконец полноценной
женщиной. Мне нравилось вставать к ней ночью, хотя я и уста-
вала. Мне была ненавистна мысль о том, что о ней будет забо-
титься кто-то другой. Мне так нравилось, что она нуждается во
мне; я наслаждалась этим. Очевидно, я реализовывала собствен-
ные потребности не в меньшей степени, чем ее». Когда я поинтере-
совался у Линн, как она себя ощущала, когда Маргарет научилась
ходить, она сразу же ответила: «Вот это было просто ужасно. Пом-
ню, как она вылезала из своей кроватки. Я почувствовала, что она
«двинулась дальше». Я вовсе не была счастлива, когда закончился
181
этот младенческий период. Мне бы хотелось, чтобы ее младенче-

ство длилось вечно». Линн вспоминала, что когда Маргарет пошла
в летний детский сад, ей часто приходилось оставаться по утрам
дома, потому что она плохо себя чувствовала. Иногда Линн ходи-
ла с ней в сад. «Всякий раз, когда она выходит из дома, я боюсь, что
она не вернется. Я стараюсь находиться рядом с ней при каждом
удобном случае. Я хочу, чтобы она знала, как сильно я люблю ее,
чтобы и она тоже любила меня в ответ. Я твердо решила не обра-
щаться с ней так, как моя мать обращалась со мной».
Этот последний комментарий характерен для пограничных па-
циентов с детьми. Вначале они приходят на терапию, абсолютно
убежденные в том, что не будут относиться к своим детям так, как
относились к ним их собственные родители, и все же, сами того не
осознавая, они оказываются вовлеченными в столь же деструктив-
ное поведение, которое препятствует появлению реального Я у их
детей. В процессе терапии они начинают видеть, что за этим стоит
в действительности, и их первоначальное желание стать лучшими
матерями или отцами, чем были их собственные родители, являет-
ся огромной мотивацией для исцеления своих жизней.
Когда Маргарет пошла в детский сад, каждое утро она не хоте-
ла выходить из дома, как будто она проверяла свою мать на пред-
мет того, можно ли ей остаться. Поначалу Линн склонялась к тому,
чтобы уступить своей дочери, поскольку нежелание дочери идти
в сад явно соответствовало потребности Линн цепляться за нее.
Цель была именно в этом. Дочери требовалось разрешение ма-
тери, чтобы пойти в сад. Я попытался обратить внимание Линн
на это, показывая ей, что оставлять Маргарет дома будет крайне
разрушительно, так как это подразумевает, что Маргарет не мо-
жет справиться сама. Я сказал, что Маргарет должна чувствовать,
что сможет вырасти, только лишившись поддержки матери. По-
сле этого Линн стала настаивать на том, чтобы девочка посещала
детский сад. Позже, когда Линн связалась с руководством детского
сада, выяснилось, что Маргарет прекрасно проводила время в дет-
ском саду, несмотря на ее утренние жалобы и желание остаться
дома. Поэтому Линн и в дальнейшем настаивала, чтобы Маргарет
посещала детский сад.
182
Однажды Линн призналась: «Я не могу видеть наши отноше-

ния ее глазами». Эта тема – одна из ключевых в данной проблема-
тике, поскольку пограничный пациент пребывает в ловушке тре-
бований ложного Я, предотвращающего депрессию покинутости,
и не может увидеть отношения глазами другого человека. Вся пси-
хическая энергия Линн была направлена на то, чтобы сохранить
цепляющиеся отношения с Маргарет, а не обеспечить то, что было
бы гораздо важнее для ее дочери и ее реального Я.
Линн вспоминала, что когда Маргарет уходила в детский сад,
Линн чувствовала себя так же, как тогда, когда ей было восемь лет и
она сама ходила в детский сад. Как только она перестала цепляться
и отпустила Маргарет, ребенок расцвел, но собственная депрессия
Линн усилилась. Другими словами, ей удалось преодолеть защит-
ные механизмы. Затем всплыли новые воспоминания об одиноче-
стве в аспирантуре, также Линн вспомнила, как она была не в со-
стоянии работать, проваливала экзамены и мечтала умереть от
голода, только чтобы ее мать испытала чувство вины. И тогда ей
удалось со всем этим справиться только благодаря тому, что у нее
начался роман с одним из преподавателей. Следующие две темы
были доминирующими в нашей работе с Линн в течение всего лета:
то, что у Маргарет все отлично в саду, а также повторное прожива-
ние Линн в психотерапии ощущения покинутости в возрасте двад-
цати одного года, когда она поступила в аспирантуру.
Осенью, когда Маргарет снова пошла в детский сад, Линн стала
лучше контролировать собственные импульсы (желание цеплять-
ся за нее). «Впервые я не могу дождаться, когда Маргарет же сно-
ва пойдет в детский сад, – сообщила она. – Я осознала, что присут-
ствие Маргарет больше не помогает мне, возможно, потому, что
я отпускаю ее. Я начинаю понимать, что она вырастет и у нее бу-
дут собственные интересы». Но стоило Маргарет серьезно про-
студиться, как прежние тревоги вернулись. Линн признавалась:
«Когда Маргарет кашляет, я боюсь, что она умрет! Она растет, и
я чувствую, что лишаюсь последней опоры. Я будто собственно-
ручно рою себе могилу». Но все же у Линн отмечался прогресс,
поскольку ей постепенно удалось ослабить контроль над жизнью
Маргарет. В преддверии дня рождения дочери, Линн размыш-
ляла о переменах, произошедших за последний год. «В прошлом
183
году, в день рождения Маргарет, мне хотелось покончить с со-

бой. В этом году я чудесно провела время. Маргарет все украси-
ла сама и была очень горда тем, что не нуждается в моей помо-
щи. Меня тоже очень радовало то, что теперь я могу принять этот
факт». По мере того, как Линн все меньше цеплялась за дочь, поя-
вились две предсказуемые тенденции: Маргарет успешно развива-
лась, а у Линн, лишенной обычной защиты-цепляния, усилилось
чувство покинутости. Чтобы компенсировать это, она стала боль-
ше цепляться за меня во время переноса, а также стала сильнее це-
пляться за эгоцентричного мужчину, с которым встречалась тогда.
Эти изменения сопровождались двумя новыми темами на сессиях
психотерапии: гневом и тревогой Линн по поводу ее одиночества
и ее страхом быть поглощенной или покинутой, если она позво-
лит себе погрузиться в по-настоящему близкие отношения с муж-
чиной.
«Я злюсь на вас, – призналась она мне, – потому что я должна
научиться справляться со всем самостоятельно, не ожидая помо-
щи со стороны». Тем не менее, она начала работать над книгой, по-
священной поэтессам, которую уже давно вынашивала. В качестве
демонстрации поддержки (коммуникативный резонанс) я поддер-
жал ее энтузиазм, и поделился своими мыслями по поводу темы
книги.
Когда Линн задумалась о самостоятельной поездке в Европу,
она спросила меня: «Почему это настолько болезненно? Когда же
станет хоть немного легче? Я боюсь оказаться там без дела». Эти
чувства типичны для пограничного пациента; отсутствие систе-
матического графика работы может вызвать тревогу сепарации,
так как постоянная необходимость делать выбор требует слишком
большой самоактивизации и самовыражения. Но Линн отправи-
лась в Европу одна и вернулась очень довольная. «Я очень горда
собой. Это было здорово, но и безумно страшно! Но я справилась!»
Вскоре после ее возвращения мужчина, с которым она встреча-
лась, предложил ей выйти за него замуж. После этого предложения
она оказалась на грани срыва, проецируя свою вину на Маргарет.
«Я чувствую себя виноватой из-за того, что придется рассказать
все Маргарет, но самое большое чувство вины я испытывала пе-
ред матерью. Это может закончиться катастрофой. Стоит ей толь-
184
ко услышать о моем браке, она точно сделает что-то ужасное». Как

оказалось, мужчина, за которого она собиралась замуж, не смог
реализовать свое предложение из-за собственных трудностей
с близостью и обязательствами. После расставания мы подробно
обсудили с Линн ее защитные механизмы, связанные с отреагиро-
ванием, а именно выбор неподходящих мужчин, с которыми близ-
кие отношения были невозможны.
«Поскольку моя мать не доверяла мне, я никогда не ожидала
любви от мужчин, и поэтому и встречалась с таким типом муж-
чин. Я скорее предпочту поужинать с мужчиной в ресторане, чем
вступить с ним в реальные отношения. Мой отец был замечатель-
ным, но я никогда не могла положиться на него. Меня всегда при-
влекал именно этот тип мужчин, и я никогда не ожидала большего,
чем просто слова и пустые обещания». Я указал ей на то, что по-
скольку она выбирала мужчин, неспособных любить, она факти-
чески соглашалась на некую договоренность, но не на отношения,
на свидания, а не на подлинную близость, и поэтому она всегда
попадала в ловушку разрушительного самореализующегося про-
рочества.
Потом Линн приснился сон, что на нее напали и ограбили быв-
ший муж и последний бойфренд. Метод свободных ассоциаций
показал ей всю пагубность этих отношений: «Я ожидала, что меня
отвергнут и причинят боль, и выбирала мужчин, которые глубо-
ко ранят меня». Я интерпретировал это следующим образом: она
притягивала к себе все негативное, потому что исполняла проро-
чество собственной матери о том, что будет выбирать себе муж-
чин, которые впоследствии отвергнут ее. Это было ее способом
отомстить матери, вместо того чтобы смириться с тем фактом, что
мать не поддерживает ее зарождающееся реальное Я. «Я бы точно
убила ее, – признавалась Линн, – если бы я знала наверняка, что
мне это сойдет с рук».
На следующей сессии Линн рассказывала о проекциях материн-
ского образа на мужчин. “В отношениях с мужчинами мне нужно,
чтобы он видел во мне изъяны, но, несмотря на это, хорошо ко мне
относился. То же самое я ощущаю и по отношению к вам». Иными
словами, таким образом Линн защищалась от безнадежности сво-
его желания получить безусловную любовь от матери. Она оты-
185
грывала эти проблемы с мужчинами. Я попытался сделать акцент

на том, что ей необходимо отказаться от желания воссоединения
с матерью, необходимо столкнуться лицом к лицу с полной безна-
дежностью той прошлой ситуации, и только тогда у нее могут воз-
никнуть реальные отношения с мужчиной.
После этого Линн приснился сон, что заблудившись в метро,
она позвонила матери и разозлилась, потому что та не захотела
придти. Я обратил внимание на то, что сновидение отражает ее не-
престанные поиски матери. Линн вспомнила, как когда-то она на-
деялась, что свекровь станет ей матерью, но я предположил, что
это скорее вариации на тему Золушки, где мачеха должна стать хо-
рошей матерью, чтобы заменить настоящую злую мать. Линн от-
ветила: «Я не могу смириться с тем, что ей было все равно. Если
я смирюсь с этим, значит, никому нет до меня дела». Но я попы-
тался объяснить ей, что верно как раз обратное, а именно: толь-
ко столкнувшись лицом к лицу с безнадежностью, связанной с ма-
терью, она перестанет ожидать от мужчин реализации фантазии
о любящей матери и только тогда, возможно, она сумеет найти
того, кто действительно будет заботиться о ней.
Далее ей снится сон, напоминающий реальную ситуацию из
подросткового возраста: она отправляется на первое свидание, а
вернувшись домой, застает свою мать, моющей пол. Я отметил,
что, быть может, послание матери было следующим: «Невозможно,
чтобы у тебя одновременно был и мужчина, и я». Линн вспомнила,
как ее мать ругалась на любого парня, с которым она встречалась,
и пыталась вызвать у нее негативные чувства перед свиданиями,
говоря о том, как плохо она выглядит. «Когда я заканчивала аспи-
рантуру, мама сфотографировала меня со спины и потом вставила
эту фотографию в рамку».
Далее ей снится один знаменательный сон, в котором умирает
ее мать, и вся семья злится на Линн, потому что она не приходит
на похороны. «Я спорила с братом с братом из-за одежды матери».
После этого сновидения сила материнского образа стала постепен-
но ослабевать в психической жизни Линн. Она также рассказала
о своем страхе, что в конце концов окажется такой же одинокой
и несчастной, как и ее мать. Мне ничего не оставалось, как согла-
ситься с этим, что это вполне возможно. Мать упорно и настойчи-
186
во обращалась с Линн, как с предметом собственного пользования,

и потеряла ее. Ее мать была не в состоянии эмоционально вклады-
ваться в собственную личность, как в отдельное Я. И Линн, воз-
можно, двигалась в этом же направлении. Эта конфронтация при-
вела к большей самоактивизации со стороны Линн. Она начала
работать волонтером в больнице, а также приступила к написанию
второй книги коротких биографий о женщинах-писательницах.
После нескольких лет работы над депрессией покинутости и
поддержания своего формирующегося Я теперь она была гото-
ва к новым отношениям, и провидение услышало ее, подарив ей
встречу с Робертом. Как только Линн осознала, что находит Ро-
берта привлекательным и что она ему тоже нравится, она сразу же
вспомнила свои прошлые отношения с мужчинами. «Боюсь, и с
ним будет все то же самое, как и со всеми остальными. Этот чело-
век – самое удивительное, что когда-либо происходило со мной. Я
чувствую себя вазой до краев наполненной взбитыми сливками. Я
боюсь, что он может бросить меня. Я его не заслуживаю».
Примерно тогда же ей приснилось, что какая-то старушка в ме-
тро попросила у нее «Хоббита», а Линн отказала ей в этом. Она
расценила это как противостояние матери и добавила, что толь-
ко недавно поняла, что в ее фантазиях матери всегда было трид-
цать пять лет, и она неизменно была красива, и ревновала к красо-
те Линн (все как в сказке «Белоснежка и семь гномов»). Я обратил
внимание Линн на путаницу в чувствах, связанную с желанием
отомстить настоящей матери, а также с потребностью сепариро-
ваться от психического материнского образа.
Через несколько сессий она призналась, что влюбилась в Робер-
та. «Это все равно что постоянно пить шампанское. Я не могу пове-
рить, что это продлится долго. Если бы я встретила его до терапии,
я бы точно убежала от него – слишком опасно». Она заметила с
волнением, что ей нравилось быть одной, но она всей душой стре-
милась к отношениям с Робертом. Также она допускала и то, что,
возможно, мать никогда не любила ее по-настоящему, потому что
с Линн было все в порядке в отличие от нее самой. Я обратил вни-
мание Линн на то, что данное утверждение может быть верным,
и предположил, что, поскольку она уже оплакала потерю матери
и сепарировалась от нее, ей удалось инвестировать позитивные
187
чувства, которые она заслуживала, в собственный образ Я. Теперь,

избавившись от эмоциональной привязанности к материнскому/
дочернему образу, она перестала бояться быть поглощенной и по-
кинутой, и могла позволить себе по-настоящему близкие отноше-
ния с мужчиной, который казался ей достойным.
Далее ей снится сновидение, что старуха ведет ее по улице.
Улица кишит змеями. Линн пришлось перепрыгивать через них,
чтобы сбежать. Она интерпретировала это следующим образом:
«Я чувствую, что изменилась, что все это куда-то уходит от меня –
Маргарет, мама и вы. Мне наплевать на мать. Мне страшно, но
в глубине души я уверена в себе. Жить без нее больно, но впол-
не возможно. Я не только выжила, но теперь полна сил и энергии,
как никогда. Когда я нахожусь с Робертом, я совершенно счастли-
ва. Такого со мной никогда не было».
Через какое-то время ей снится еще один сон про мать. Мать
приближается к ней все ближе и ближе, чтобы сообщить наконец:
«Магазин «Лорд и Тейлор» закрылся». Во время свободных ассо-
циаций Линн рассмеялась. «Восемь или девять лет назад я увиде-
ла свою мать в магазине «Лорд и Тейлор», но она меня не заметила.
Шопинг и одежда – идеальная метафора наших отношений. Мама
никогда не одобряла одежду, которую покупала я, поэтому я часто
испытывала самые противоречивые чувства в этой связи: с одной
стороны, мне хотелось купить то, что понравилось бы ей, а с дру-
гой – то, что ей совсем не нравилось; при этом оба варианта не
нравились мне самой. Одежда символизировала постоянные на-
падки с ее стороны. В тот день, когда я встретила ее там, я просто
хотела уйти и так и сделала». Я напомнил Линн, что она часто рас-
сказывала, как они с матерью могли целый день пропадать в мага-
зине «Лорд и Тейлор», выбирая что-то для себя, и мне показалось,
что это сновидение как раз и говорит о том, что она наконец-то по-
ложила конец желанию воссоединения с матерью. «Лорд и Тейлор»
действительно закрылся.
Прошло одиннадцать лет. У Линн было все прекрасно как в лич-
ной жизни, так и в профессиональном плане. Работа в терапии не
прошла даром, и Линн многое интернализировала тогда. Измене-
ния в ее психике были глубокими, устойчивыми и продолжитель-
ными. Борьба и усилия оказались не напрасными.
188
История Линн иллюстрирует то, как проблемы, связанные

с развитием в детском возрасте, подрывают возможность любви
и самореализации уже во взрослом возрасте, и жизнь превраща-
ется в ужасное повторение эмоциональных лишений детства. Лю-
бое усилие изменить трудную и болезненную жизненную ситуа-
цию приводит лишь к дальнейшим неудачам и разочарованиям.
Простого выхода здесь нет. Метафора детства пограничного паци-
ента – это концентрационный лагерь, который становится проро-
чеством на всю жизнь. Цепи, которыми человек был связан с само-
го раннего детства, прочно удерживают его.
Но именно благодаря психотерапии мы можем заново войти
в эту далекую мрачную реальность, осуществляя медленные, тя-
желые, порой невероятно мучительные, но подлинные изменения.
В случае Линн, сначала она развелась с мужем, потом смогла конт-
ролировать стремление воссоединиться с матерью, перенесенное
на дочь, и, наконец, Линн удалось оплакать утрату и таким обра-
зом позволить возникнуть реальному Я. Когда человек эмоцио-
нально вкладывается в собственный реальный образ Я, страх по-
глощения и/или покинутости ослабевает. Постепенно появляются
самоактивизация и самовыражение, а вместе с ними и творчество
в работе. Становятся возможными истинные, любящие и близкие
отношения. Линн могла отдаться работе и любви.
Консультирование показано тем пациентам, Эго которых не-
достаточно сильное, чтобы извлечь для себя пользу из психотера-
пии: если они откажутся от своих защитных механизмов, то это
прямой путь к психозу. Консультирование не требует от терапев-
та сохранения терапевтической нейтральности, так что здесь воз-
можен самый широкий спектр действий: советы, предположения,
руководство, лекарства и изменение окружения. Единственное,
на что нам бы хотелось обратить особое внимание: если в процес-
се консультирования удается достичь существенных результатов,
происходит значительное укрепление Эго, и пациент становится
кандидатом для последующей терапии. В этом случае консультан-
ту следует направить его к какому-то другому специалисту, по-
скольку сам он теперь не может гарантировать терапевтический
нейтралитет.
189
9. Синдром пограничного
расстройства личности
у подростков
Г орнило подросткового возраста накладывают определенный

отпечаток на клиническую картину сдутого ложного Я. Под-
росток пока еще зависит от семьи как внешне, так и внутренне,
но наряду с этим он решает для себя проблемы освобождения,
сексуальности и идентичности. Эти характерные черты создают
особые трудности: конфликт с родителями и сильное отреагиро-
вание из-за огромных внутренних эмоциональных потрясений.
Подобную пограничную динамику (активизация самости вы-
зывает депрессию, что, в свою очередь, приводит к защите от де-
прессии) я наблюдал в первую очередь у подростков, когда кон-
троль над их деструктивным поведением вскрывал глубинную
депрессию.
В нашем обществе, полном противоречий, непросто быть под-
ростком, ведь подростку приходится решать чрезвычайно труд-
ные задачи в период от полового созревания до зрелости. Под-
ростки в более простых культурах проходят четко определенный
путь – неизменные ритуалы перехода и ритуалы принятия, –
а современным молодым людям приходится двигаться через не-
определенные этапы, и этот путь растягивается на долгие годы.
И хотя большинству подростков так или иначе удается успешно
преодолеть внешние вехи в семейной жизни, социуме и во внеш-
нем мире, далеко не все они беспрепятственно проходят через
интрапсихические этапы, которые должны привести к возник-
новению реального Я.
Подросток действительно сталкивается с очень сильными вы-
зовами, особенно если перед ним стоит задача научиться интегри-
ровать сексуальность в образ Я, что влечет за собой разрешение
Эдипова конфликта, дремавшего с детства. Кроме того, подрост-
кам предстоит сепарироваться от своих родителей, покинуть от-
190
чий дом, принимая на себя социальные функции, начать самосто-

ятельно трудиться и найти собственные ценности, отличающиеся
от целей родителей. Им предстоит примириться с собственной со-
вестью, отделяя свои ценности и нормы поведения от родитель-
ской суровой критики. Как только они обретут независимость и
автономию, а также приемлемую для них сексуальную идентич-
ность, им необходимо будет научиться экспериментировать с вы-
ражением этих взрослых качеств уже во взрослом мире вне семьи,
сохраняя при этом гармоничные связи с родителями, братьями и
сестрами.
Еще совсем недавно было принято считать, что подростковый
возраст по природе своей настолько бурный и полный противоре-
чий, что у всех подростков возникают те или иные серьезные про-
блемы. Термины подросток и проблемы были практически сино-
нимами. Родители и учителя привычно занимали оборонительные
позиции, готовясь к предстоящей долгосрочной битве. Подрост-
ки, у которых отмечалось довольно мало проблем, считались боль-
шой редкостью, а их родители – счастливчиками. Профессионалы,
как правило, сходились во мнении, что в целом трудно, если вооб-
ще возможно, понять, есть ли у ребенка психические отклонения
или же он просто типичный подросток.
Мои собственные исследования позволили развеять этот миф,
и я сумел продемонстрировать, что дети с сильными симптомами
дезадаптации были вовсе не здоровыми подростками, которые
вскоре должны как-то с этим «справиться», а подростками, нуж-
дающимися в психиатрической помощи.1 Параллельные исследо-
вания здоровых подростков указывали на то, что они совсем не
похожи на моих пациентов.2 Здоровые подростки подходят к вы-
полнению стоящих перед ними задач с достаточно хорошо сформи-
рованным автономным Я, имеющим доступ ко всем необходимым
способностям и функциям. Поэтому, несмотря на многообразие
проблем и социально-психологических задач, здоровые подрост-
ки способны преодолеть данный этап с минимальными шрамами
и симптоматикой и полностью готовы к дальнейшему развитию,
которое им предстоит в начале взрослой жизни.
Однако подростков со сдутым ложным Я ожидают серьезные
трудности в этот период. Они не могут полагаться на автономное
191
Я и его способности, потому что развитие их Я было приостанов-

лено на более ранних стадиях и они изо всех сил защищаются от
депрессии покинутости, с которой их нарушенное реальное Я не
в состоянии соприкоснуться. Многим пограничным подросткам
удается проскочить этот этап без очевидных пограничных симпто-
мов, если их защитные механизмы пока не повреждены, а стресс
от сепарации не слишком сильный. Но рано или поздно за все это
придется заплатить слишком высокую цену – речь идет о дальней-
шем развитии Я, серьезных проблемах впоследствии в карьере, на
работе и в отношениях. Существуют два важнейших стресса сепа-
рации, которых большинство подростков просто не в состоянии
избежать: освобождение от родителей через укрепление собствен-
ных стандартов и ценностей и усвоение сексуальных инстинктов
(что также предполагает отход от родителей). Для многих погра-
ничных подростков эти два стрессовых обстоятельства вполне мо-
гут быть триггерами клинического срыва; но зачастую это сопро-
вождается и другими травмирующими событиями, такими как
развод родителей или смерть одного из родителей. Когда кризис
сепарации приводит подростка на терапию, симптомы могут быть
самыми разными. Это могут быть наиболее распространенные и
серьезные проблемы, с которыми мы сталкиваемся в нашем об-
ществе: подростковая преступность, прогулы занятий, подрост-
ковый алкоголизм и наркомания, преступления сексуального
характера, а также неспособность выносить дисциплину или от-
ветственность дома или в школе.
Другая группа подростков не столь очевидная (здесь не всег-
да признается наличие серьезных психологических проблем) –
это те подростки, которые выпадают из общества, чтобы «обре-
сти себя» или найти собственную идентичность. В то время как
некоторые подростки действительно бросают учебу или покидают
дом на какое-то время, а потом возвращаются здоровыми, боль-
шинство все же – пограничные пациенты, чей «поиск идентично-
сти» является прикрытием, за которым скрывается их истинная
потребность избегать обязательств и ответственности, чтобы не
столкнуться с депрессией покинутости.
В третью группу входят подростки, которые совершенно отка-
зываются от попыток справиться с депрессией покинутости и от-
192
даются во власть авторитетной фигуре, которая освободит их от

задачи принятия ответственности за себя и предоставит им аль-
тернативные авторитеты и систему убеждений и ценностей, ко-
торые будут направлять их по жизни. Они ослеплены много-
численными возможностями нового образа жизни и поначалу
им кажется, что они наконец «обрели себя» или «достигли своей
цели», но то чувство облегчения, которое они испытывают, – это
всего лишь временная передышка, препятствующая развитию их
реального Я. Данный тип подростков – главным образом те, кто
впоследствии пополнят ряды всевозможных религиозных сект
(фанатичные проповедники христианства или движение Хари
Кришна) или присоединятся к сообществам, отвергающим обще-
ство потребления. На самом деле они отвергают не социальные
ценности Америки, а необходимость установления и принятия от-
ветственности за себя.
Четвертая группа подростков может функционировать лучше,
но они платят за это невероятную эмоциональную цену: эти люди
страдают теми или иными фобиями, анорексией и прочими не-
дугами; сюда же можно отнести и тех, кто никогда не обращался
к психиатрам, но проводил жизнь в регрессии – они продолжают
жить с родителями, выполняют работу, не соответствующую их
уровню или интересам, избегают противоположного пола, посто-
янно на что-то жалуются, но врачи так и не могут найти причи-
ну головных болей, запоров и тому подобного. Безусловно, у этих
симптомов могут быть и другие причины, но многие из них носят
именно пограничный характер.
Ситуация, когда пограничный подросток не получает соответ-
ствующего лечения и вынужден в ситуации взросления как-то
сам справляться с депрессией, – может стать огромной трагеди-
ей как родителей, так и детей. Много лет назад я консультировал
родителей по поводу их единственного сына. Отец был очень со-
стоятельным человеком, мать – преуспевающей художницей. Их
сын – застенчивый и заторможенный – испытывал значительные
трудности с самоактивизацией, у него не было никаких интересов
или друзей, и он вел крайне уединенный, замкнутый образ жиз-
ни. Когда он провалил экзамены в выпускном классе средней шко-
лы, родители отправили его в школу-пансион, из которой он сбе-
193
жал в религиозную секту. Через год отец получил от него письмо и

всерьез испугался, что потерял сына навсегда. В письме говори-
лось о том, что его новая жизнь – это неземное блаженство и ра-
дость. Мальчик был на седьмом небе от счастья, что ему позво-
лили поцеловать ноги гуру. Родителей переполняло чувство вины
за то, что произошло с их сыном, а воображение рисовало самые
мрачные картины будущего без него. Они буквально умоляли
меня, чтобы я хоть как-то помог им вернуть его домой. Мне же
оставалось только подтвердить их худшие опасения, что, вероят-
но, действительно уже слишком поздно, и если давить на него –
это только оттолкнет его еще больше. Поскольку все это произо-
шло задолго до того, как возникла идея «перепрограммирования»,
единственным положительным аспектом, на который я мог обра-
тить их внимание, было то, что несмотря на все отрицательные
стороны этой секты, по крайней мере, он вел здоровый образ жиз-
ни и придерживался определенной дисциплины.
Неспособность разобраться с основными проблемами в пери-
од пубертата приводит к тому, что молодой человек оказывается
в ситуации, когда цена неразрешенного эмоционального конфлик-
та возрастает с течением времени в геометрической прогрессии.
Подросток, у которого не произошла сепарация от матери, не смо-
жет впоследствии решать те вопросы или задачи, которые ставит
перед ним жизнь; то есть он не сможет реализоваться в выбранной
сфере, не сможет любить своего партнера, а когда женится нако-
нец, не сможет стать заботливым родителем. С течением времени
этим глубоко несчастным людям неизбежно придется столкнуть-
ся с задачами, которые они решить так и не смогут, и они будут
«метаться между двух огней»: избегать вызовов, связанных с ро-
стом, браком и родительством, – пожиная соответствующие пло-
ды, – или же принять эти вызовы, хотя эмоционально они к это-
му плохо подготовлены. Если они выберут последнее, существует
огромный риск того, что их личные нерешенные проблемы дадут
о себе знать уже в их собственных детях.
Поскольку их эмоциональные конфликты вызваны неспособ-
ностью реального Я проявляться и развиваться, то для того, чтобы
решить эти проблемы, требуется противостоять ложному Я, под-
держивая рост реального Я. Всякие попытки решить проблемы
194
пограничного подростка «на скорую руку» приводят к тому, что

депрессия покинутости продолжает так или иначе давать о себе
знать до тех пор, пока это не приведет к дальнейшему срыву или
же защиты не трансформируются в патологические черты харак-
тера. То, что было подвижным, становится ригидным. То, что при-
чиняло страдания, тем самым вызывая мотивацию к переменам,
становится комфортной зоной, уменьшает тревогу и, в конце кон-
цов, представляет серьезное препятствие для лечения. Способ-
ность человека получать эмоциональное удовлетворение, выра-
жая свои чувства в реальности, по большей части утрачивается,
поскольку он постоянно пытается сохранить патологические чер-
ты характера. Со времене эти черты укрепляются все больше, ста-
новятся более ригидными, и человек лишается способности адек-
ватно реагировать на будущий стресс. Поэтому крайне важно,
чтобы подростки с пограничными симптомами получали эффек-
тивную психотерапевтическую помощь сразу же, как только эти
проблемы выявляются.
Существует несколько важных отличий в терапии погранич-
ного подростка и взрослого. Тем не менее, динамика лечения в
основном схожа, поскольку и тот, и другой страдают от одних и
тех же задержек развития. С одной стороны, подросток пока еще
не сформировался и находится на той стадии развития, где воз-
можны гибкость и изменения, что может способствовать прео-
долению старых паттернов, не таких прочных, как у взрослых. С
другой стороны, распознать их на ранних этапах гораздо слож-
нее, так как естественное недоверие пограничной личности к
другим усугубляется недоверием подростка ко всем взрослым.
Кроме того, подросток все еще зависит от родителей, поэто-
му возникает необходимость вовлечения родителей в терапию,
даже если пациент находится в больнице. Участие родителей
представляется крайне важным, поскольку проблемы подрост-
ка часто являются отражением более сложной семейной психо-
патологии, а подросток служит своего рода центром притяжения
для семейной коммуникативной системы. Если краеугольный ка-
мень такой коммуникативной системы будет устранен, родители
могут впасть в депрессию и постараются забрать сына или дочь
из терапии.
195
Исследование, которое позволило нам прийти к особой фор-

ме лечения пограничных пациентов, началось с лечения подрост-
ков в стационаре психиатрической клиники. Одно из моих глав-
ных открытий на тот момент – использование клиники в качестве
вспомогательного Эго с тем, чтобы контролировать процесс отре-
агирования у подростков, что в целом представляет собой пробле-
му, которую практически невозможно контролировать. Это вовсе
не значит, что их нельзя лечить амбулаторно, но зачастую процесс
лечения удается ускорит на ранних этапах госпитализации, после
чего следует амбулаторное лечение.
К госпитализации обычно прибегают в целях защиты: человек
сильно дезориентирован и подвергает себя и других опасности,
или же человек одержим мыслью об убийстве или самоубийстве.
Есть еще одна, более позитивная причина для госпитализации по-
граничного подростка: создание структурированной среды, по-
зволяющей контролировать поведение пациента двадцать четыре
часа в сутки и канализировать все его мысли, чувства и действия
в рамках психотерапии. В таком случае подростку становится
трудно поддерживать свойственные ему защитные механизмы:
расщепление, цепляние, отрицание, избегание, проекции и отреа-
гирование. Особенно наглядно это видно у пограничных подрост-
ков, которые не в состоянии преодолеть свои защиты, пока полу-
чают подпитку дома.
Характерные черты пограничного подростка сходны с харак-
терными чертами пограничного взрослого. Обоих мотивирует
принцип удовольствия, поэтому им требуется немедленное удов-
летворение потребностей и снятие напряжения. У них низкая то-
лерантность к фрустрации, плохое восприятие реальности, слабые
границы Эго, и они не способны выносить собственные чувства
или удерживать их внутри себя, поэтому им приходится их отре-
агировать. Неспособные получать удовлетворение в реальности,
они вынуждены прибегать к фантазиям, имея дело с эмоциями и
жизненными ситуациями пассивно или путем иррациональных
действий, расщепления, отрицания и избегания. Контроль отреа-
гирования является важнейшей предпосылкой терапии, посколь-
ку именно отреагирование позволяет разрядить чувства и эмоции
таким образом, что человек не осознает их, не может признать и
196
обсудить на терапевтической сессии. Пограничный подросток ли-

шен базового доверия и временами склонен к уходам, изоляции,
провокативности, манипулятивным и враждебным действиям. Он
воспринимает окружающих как копию собственных родителей,
которые, как ему кажется, собираются бросить его, а не как людей,
которые могут стать его друзьями. Отношения с другими людь-
ми, основанные на проекциях его родителей, становятся все более
далекими от реальности. Наконец, пограничный подросток зна-
чительно отстает от своих сверстников в плане различных дости-
жений и социальных навыков, которые большинство детей успеш-
но осваивает в возрасте от шести до двенадцати лет. Пограничные
подростки не научились этим навыкам, потому что их жизнь была
слишком нестабильной, часто это осложнялось приемом препара-
тов. Таким образом, они оказались загнанными в тупик из-за не-
способности самоутверждаться.
Мы создали терапевтическую среду специально для людей с та-
кими характеристиками. Принципы работы в стационаре отвеча-
ли необходимым требованиям взаимодействия персонала и паци-
ентов. Отдельного внимания заслуживает философия и методы
установления границ для контроля отреагирования. В результа-
те фрустрация и агрессия постепенно снижались, и пациенты на-
чинали понимать, что мы действительно интересуемся ими и их
проблемами. Многие из этих подростков впервые сталкивались
с положительной подпиткой, которая должна была помочь им
справиться с анархией их собственных импульсов. В то время как
для других твердые правила впервые позволили испытать удов-
летворение от успешного взаимодействия с окружением и форми-
рования социальных отношений, основанных на реальности, а не
на фантазиях.
Персоналу удалось установить стандарты адекватных реали-
стичных ожиданий здорового поведения, и если пациент откло-
нялся от таких стандартов, это не проходило незамеченным. На-
казание могло варьироваться от простых замечаний до целой
серии ограничений, в том числе до запрета выходить из комнаты
(от пятнадцати минут до двадцати четырех часов), когда паци-
ента просили подумать о своем поведении, помня, что это будет
главной темой обсуждения на следующей сессии с терапевтом.
197
Основное внимание здесь уделялось смыслу, который пациент

придавал подобному поведению, в то время как терапевт пытал-
ся соотнести это поведение с чувствами пациента. Со временем
пациенты начинали понимать, что мы действительно заинтере-
сованы в их поведении и, возможно, сможем помочь им контро-
лировать их импульсы. В сущности, мы делали то, что не могли
сделать для них родители, и то, что они так и не научились делать
для себя сами.
Этот процесс был нелегким. Как только были преодолены за-
щитные механизмы отреагирования у таких пациентов, на пер-
вый план сразу же выходила депрессия покинутости, а сбро-
сить напряжение было некуда. Теперь мы могли уже иметь дело
с болезненными чувствами непосредственно в терапии, где была
возможность их конструктивной разрядки через обсуждение,
направленное на инсайты, а не через разрушительное отреагиру-
ющее поведение. В начале пациенты относились к персоналу не-
дружелюбно, но даже то, как именно пациент пытался помешать
нам достичь поставленных целей, становилось топливом для тера-
пии. Наряду с экстернализацией своих прежних, негативных уста-
новок и взглядов пациент приобретал новые и более позитивные
способы, основанные на отношении персонала и на их ожидани-
ях. В конце концов, дезадаптивные защитные механизмы пациен-
та сменялись новыми техниками Эго, связанными с самооблада-
нием и адаптацией к окружению.
Тем временем в школе, на занятиях или в восстановительной те-
рапии пациенты впервые узнавали о новых социальных навыках и
достижениях, которые им не удалось интегрировать ранее. Персо-
нал обращал внимание пациента на его недостатки, подчеркивая
необходимость конструктивного отношения к реальности. Напри-
мер, девочка могла очень плохо подготовиться к экзамену, но не-
адекватно воспринимала ситуацию, и ей казалось, что она-то как
раз подготовлена очень хорошо. Преподавателю приходилось ука-
зывать на ее ошибки, а затем подвергать сомнению уровень ее под-
готовки, еще раз подчеркивая необходимость реалистично взгля-
нуть на проблему и решать стоящие перед ней реальные задачи,
что требует определенных усилий и способности откладывать не-
медленное удовлетворение. Мы также постоянно обращали вни-
198
мание на реалистичные достижения, в отличие от удовлетворения

фантазий (например, ситуация с мальчиком на уроке труда, кото-
рый плохо сделал ящик из-за собственной импульсивности, а по-
том утверждал, что ящик смотрится очень неплохо, что не соот-
ветствовало действительности).
Целью такой политики было: 1) создание среды, которая пока-
зала бы нашу компетентность в лечении подростка, избавляя его
от необходимости проверять наши намерения и что-то предпри-
нимать в отношении патологии, связанной с его развитием; 2) под-
готовка пациента к терапии, обеспечивание конструктивного опы-
та научения. Мы хотели, чтобы пациент со временем сам научится
самоконтролю – единственной основе самоуважения и подлинной
автономии. Как выяснилось, наши предположения оказались вер-
ными: подростки перестали быть рабами своих импульсов и соз-
дали структуру Эго, достаточно сильную, чтобы самостоятельно
решать, какие импульсы стоит выражать, когда это делать, где и
каким образом.
На примере пограничных подростков, с которыми мы рабо-
тали в рамках клиники, можно видеть извечную борьбу человека
с судьбой, – это проявляется как в поражениях, так и победах. Это
истории о людях, которые в силу факта своего рождения в опре-
деленной семье, плохого воспитания или каких-то иных обстоя-
тельств оказались жертвами, а не хозяевами собственной судьбы;
они эмоционально подавлены и истощены, и у них нет ресурсов
для дальнейшей борьбе. Они не в состоянии что-либо искать, по-
тому что слепы; они не могут сражаться, потому что у них нет ору-
жия. Неспособные взглянуть в лицо собственной судьбе, они дела-
ют добродетелью собственную некомпетентность и пассивность.
Их цепи становятся убежищем; они защищают свой образ жизни,
считают страдания путем к спасению.
Терапевтический процесс, наглядно представленный здесь на
примере следующих четырех случаев, – крайне тяжелый и травма-
тичный как для терапевта, так и семьи. И родители, и подростки
сильнейшим образом сопротивляются сепарации. Терапевту не-
обходимо огромное терпение, толерантность, он должен быть на-
стойчивым, постоянно проявляя бдительность. Он должен идти
на конфронтации, что позволит и родителям, и пациенту отка-
199
заться от сопротивления и искать какие-то иные, более приемле-

мые способы решений.
Как только терапевту удастся раскрыть эмоциональные ком-
промиссы семьи, высвободится огромный поток чувств, который
ввергнет членов семьи в эмоциональное смятение, но в то же са-
мое время подготовит почву для дальнейших перемен. Терапевту
следует иметь четкую единую терапевтическую цель, чтобы пре-
одолеть эти конфронтации и эффективно справиться с высвобо-
дившимися эмоциями. Терапевт должен быть смелым и настой-
чивым, чтобы получить необходимую информацию, каким бы
тяжелым ни был этот процесс.
Вначале терапия может казаться ареной сражений – терапевт
против семьи, члены семьи друг против друга. Глубинный семей-
ный конфликт, как болезненный чирей или нарыв, сильно огра-
ничивает способность членов семьи общаться друг с другом. Ког-
да терапевт исследует симбиотические связи, которые мешают
подростку отделиться от родителей и стать личностью, возника-
ет депрессия покинутости. Наряду с этим появляется сильное со-
противление терапевтическому процессу, поскольку члены семьи
отчаянно пытаются избежать тревоги сепарации. Терапевт, наи-
более объективный человек в группе, – единственный, кто может
направить семью к самому ядру проблемы. По мере того, как он
подходит все ближе и ближе, сопротивление пациента и родителей
возрастает. Как только ему удается вскрыть «абсцесс», обнажая
депрессию покинутости, члены семьи вновь соприкасаются с ис-
ходной болью и страданиями. Последующий эмоциональный ка-
тарсис позволит устранить этот «абсцесс», снимая тревогу и деп-
рессию и принося освобождение семье, а также делая возможным
дальнейшее решение проблем. Эмоциональный климат терапии
претерпевает существенные изменения, и атмосфера битвы сме-
няется общим терапевтическим консенсусом.
Все это можно наблюдать у тех пограничных подростков и чле-
нов их семей, которые обладают достаточной эмоциональной си-
лой, чтобы справиться с тревогой и депрессией, вызванными пере-
менами. Однако у некоторых пограничных подростков и их семей
не хватает сил, чтобы справиться со стрессом, и им такой строгий
подход может навредить. В таких случаях рекомендуется консуль-
200
тирование, в ходе которого терапевт помогает семье решить теку-

щие проблемы, не слишком углубляясь в их первопричины.
Чтобы проиллюстрировать проблемы лечения пограничных
подростков, мы рассмотрим истории четырех пациентов (разные
истории болезни и методы лечения как в стационаре, так и амбу-
латорно). Кроме того, мы поговорим и о том, что происходит по-
сле выписки, то есть покажем результаты лечения, которых следу-
ет ожидать в случае работы с пограничными подростками.
У Фреда была властная мать, которая пыталась контролиро-
вать каждое его действие, и отстраненный, вечно работающий, но
вполне преуспевающий отец. Фред реагировал на них замкнутым,
угрюмым и отстраненным поведением. Он плохо учился в школе,
у него было мало друзей, и он так сильно переживал сепарацию,
когда впервые отправился в летний лагерь, что ему пришлось вер-
нуться домой раньше времени. Вскоре у него развился страх тем-
ноты, правда это продолжалось совсем недолго. В школе у Фреда
всегда были сложности, несмотря на его высокое IQ. В возрасте
семнадцати лет (это было в шестидесятые годы), когда Фред учил-
ся в последнем классе школы-пансиона, его госпитализировали
из-за серьезных личностных проблем. Несмотря на то, что в нача-
ле года его успеваемость в школе стала улучшаться, теперь у Фре-
да отмечались значительные личностные изменения: из очень
спокойного, покладистого и консервативного ребенка он стал бун-
тарем, хиппи, которого интересовала Россия, коммунизм и группа
Битлз. Он начал прогуливать школу, иногда сбегал оттуда и расца-
рапывал себе вены (символическая попытка самоубийства).
Когда его госпитализировали, Фред отрицал какие-либо чув-
ства, включая депрессию. Он также отрицал попытки самоубий-
ства, объясняя это тем, что бритвенные лезвия, найденные у него
в ящике, лежали там «просто на всякий случай, если в больнице
вдруг возникнет какая-то угроза». Патологические защитные ме-
ханизмы Фреда включали в себя избегание и отрицание чувств,
избегание любых аспектов индивидуации или самовыражения,
интеллектуализацию и эмоциональные уходы. Он также пытал-
ся спрятаться за фасадом чрезмерной уступчивости, что выгляде-
ло насмешкой над тем, что ждал от него персонал. Например, как
только психотерапевт пытался убедить Фреда в деструктивности
201
его поведения, тот отрицал какие бы то ни было чувства в этой

связи и исполнял инструкции терапевта, но без какого-либо эмо-
ционального участия или чувств.
В конце концов, психотерапевту удалось-таки показать Фреду,
что тот боится откровенно проявлять себя. Когда он оказался в со-
стоянии признать это и понять смысл происходящего, он уже мог
связать это с тем, что не выражал гнев, так как боялся, что мать его
покинет. Время от времени, когда психотерапевту удавалось бло-
кировать защиту отреагирования, чтобы справиться с депрессией
и гневом Фреда, тот прибегал к защитам расщепления, обращаясь
к медсестрам, которые, как он рассчитывал, предоставят ему не-
обходимое одобрение и позаботятся о нем. Как только терапевту
удалось подвести его к этому, стала возможной дальнейшая работа
над депрессией и гневом. Фред довольно неплохо выдерживал се-
мейные встречи, несмотря на то, что мать жестко и яростно напа-
дала на него за попытки самоутверждения. Тем не менее, у него от-
мечалось все больше и больше улучшений и, после восемнадцати
месяцев госпитализации, он смог вновь посещать школу, где про-
должил терапию с тем же самым терапевтом (это продолжалось
в общей сложности четыре года). Социальный работник на регу-
лярной основе проводил беседы с родителями, кроме того, один
раз в неделю они также посещали родительскую группу. Цель со-
стояла в том, чтобы помочь родителям осознать собственные не-
гативные проекции на Фреда, научить их правильному общению
с ребенком, а также заменить отреагироване прямыми, вербаль-
ными средствами коммуникации.
Родители рассматривали свое участие в лечении как нечто вспо-
могательное и считали, что их главная цель на сессиях заключает-
ся в том, чтобы предоставить социальному работнику информа-
цию; в свою очередь они ожидали, что он будет держать их в курсе
того, как продвигаются дела у Фреда. Отца особенно сильно впе-
чатлила групповая родительская терапия – он считал ее участ-
ников инфантильными людьми и считал логичным, что у таких
людей есть проблемы с детьми. Часто, после окончания группо-
вой сессии он чувствовал, что он здоровее, чем о себе думал, – по
крайней мере по сравнению с тем, «какие здесь все сумасшедшие».
И, хотя теперь он считал Фреда вполне адекватным взрослым, все
202
равно у него было ощущение, что это не имеет ничего общего с его
собственным участием в терапии. «Просто Фред вырос – вот и
все», – говорил он, полагая, что госпитализация сыграла решаю-
щую роль в его выздоровлении. Мать Фреда считала, что измени-
лась в лучшую сторону и теперь меньше шансов, что она «будет
накидываться на Фреда», чем это было до лечения. Позже она от-
мечала, что теперь гораздо лучше контролирует свой гнев. И мать,
и отец считали, что Фред слишком трепетно относится к обретен-
ной им независимости, которую они неохотно ему предоставили.
Фред не отмечал никаких изменений у своей матери и описывал
ее как жесткую, контролирующую и нетерпимую к его независи-
мости. В основном он старался избегать ее общества. Он чувство-
вал, что лечение изменило его, но родители остались прежними.
Тем не менее, ему стало гораздо проще общаться с отцом, и те-
перь он мог спокойно обсуждать с ним дела. «Его сила меня боль-
ше меня не страшит».
Через восемь лет после завершения лечения, – на тот момент
Фреду было двадцать пять лет, – он решает продолжить терапию.
Он добился значительных успехов. Он с отличием окончил кол-
ледж и уже несколько лет занимал руководящую должность в от-
цовском бизнесе. У него была собственная квартира, и он полно-
стью материально обеспечивал себя. За все это время ему удалось
пережить такие непростые события, как два неудачных любовных
романа и инсульт отца. Депрессия покинутости больше не повто-
рялась. В его жизни было множество разнообразных интересов:
кемпинг, теннис, путешествия на велосипеде, искусство, музыка,
балет и сочинительство. Он надеялся опубликовать несколько ко-
ротких рассказов. У него были близкие отношения с отцом и бра-
том, но Фред был склонен избегать общества матери, которая все
еще пыталась управлять его жизнью. Он взял на себя ответствен-
ность за собственную жизнь, смог заявить о себе, действуя соглас-
но своим представлениям и желаниям, поддерживая должный
уровень самооценки и преследуя те цели, которые считал важны-
ми, как в работе, так и отдыхе. Он был творческим и независи-
мым, и его реальное Я, похоже, проявилось. У него по-прежнему
были некоторые проблемы с близостью, и он признавал, что все
еще предпочитает недолгие связи устойчивым близким отношени-
203
ям. Кроме того, казалось, что он избегает брать на себя обязатель-

ства, постоянно поддерживая собственную занятость.
Пять лет спустя он писал своему терапевту, что счастлив в бра-
ке, у него двое детей и никаких признаков возвращения симпто-
мов. Фред – прекрасный пример того, как реальное Я оказалось
в ловушке потребности удовлетворять вознаграждающий мате-
ринский образ неассертивным поведением, не способствующим
самовыражению, скрывающим под собой глубокий гнев. Когда
Фред почувствовал в терапии, что терапевт способен выносить
его гнев, то смог выразить его и проработать связанную с этим де-
прессию. Как только гнев и депрессию удалось ослабить, появи-
лось реальное Я, которое стало направляющим в жизни Фреда.
Причиной госпитализации пятнадцатилетнего Скотта стало
агрессивное поведение. Проблемы начались в одинадцать-двенад-
цать лет, когда он крушил все, что только попадалось ему в руки
(здесь были и его собственные любимые вещи, и предметы домаш-
него обихода, например, телефон и телевизор, и даже некоторые
вещи его отца). Он мечтал поселиться на Северном полюсе, где
ему не придется общаться с другими людьми и испытывать эмо-
ции; он хотел уподобиться машине, и его любимым героем был
лишенный человеческих чувств Спок из «Зведного пути». Мате-
ри Скотта недоставало твердости и решительности, а отец, пре-
успевающий бизнесмен, часто надолго уезжал из города. В какой-
то момент Скотт стал говорить, что хочет убить своего младшего
брата и мать, а однажды, в припадке ярости, он и правда сломал
ей палец. После этого Скотта госпитализировали. Самым страш-
ным в этом поведении было то, что это была отчаянная мольба
о помощи. Психиатр диагностировал у Скотта параноидальную
шизофрению. Несмотря на историю отреагирований, главными
защитными механизмами Скотта были обсессивное поведение и
шизоидные и параноидальные реакции.
Его обсессивность, например, выражалась следующим образом:
он мог подолгу заниматься каким-то учебным проектом, который
вполне мог бы выполнить и без такого скрупулезного внимания
к деталям, которое, по его мнению, было крайне необходимо. Ши-
зоидность его структуры проявлялась в его стремлении быть клоу-
ном в классе, чтобы привлечь к себе внимание, или же в том, что
204
друзья вообще ему были не нужны. Общение со сверстниками да-

валось ему крайне тяжело.
Его страх нападений и отвержения приводил к тому, что ему хо-
телось скрыться на Северный полюс, подальше от людей. То же са-
мое можно было наблюдать и в больнице, где у него установились
с медсестрой такие же цепляющиеся, требовательные отношения,
как и с матерью. Тот факт, что его агрессивное отреагирование ис-
чезло, как только он попал в больницу, говорит о том, что в основе
такого поведения была просьба о помощи, а не потребность защи-
титься от депрессии. Другими словами, это не было его главным
защитным механизмом.
За те пятнадцать месяцев, пока он находился в больнице, Скотт
проецировал вознаграждающий материнский образ на некоторых
медсестер, которые позволяли ему цепляться за них и от которых
он настойчиво требовал внимания. Он проецировал образ поки-
нутости и на своего психотерапевта, на которого постоянно совер-
шал нападки за то, что тот не брал на себя ответственность в тера-
пии, за вопросы и советы, а также за то, что терапевт не уделял ему
достаточно внимания. Пытаясь справиться с собственным гневом,
он фантазировал, что на него нападают сверстники. И все это вре-
мя Скотт интеллектуализировал происходящее, все больше замы-
каясь в себе и отсекая всякие эмоции. У него были фантазии, что
он является комендантом в концлагере и пытает заключенных. В
то же самое время ему часто снились сны про Холокост и собствен-
ную смерть. Его психотерапевт увеличил количество сессий до че-
тырех раз в неделю вместо обычных трех, действуя и далее в на-
правлении твердой, последовательной конфронтации проекциям
Скотта, чтобы помочь ему войти в контакт с гневом и депресси-
ей. Со временем Скотту так или иначе удалось с этим справиться.
Как только Скотта выписали, он стал членом молодежной во-
лонтерской организации и продолжил обучение в одной из част-
ных средних школ. На момент выписки его отец и мать наблюда-
лись у психиатра. У его двенадцатилетнего брата отмечались те же
симптомы, что и у Скотта ранее. Скотт продолжал лечение амбу-
латорно в течение шести месяцев, три раза в неделю, пока его те-
рапевт не переехал в другой город, после чего Скотта перевели ко
мне.
205
Защиты Скотта от депрессии покинутости, которую он испытал

после выписки (предсказуемая и неизбежная реакция), выража-
лись в чрезмерной активности: он вечно куда-то ходил, посещал
всевозможные спектакли, концерты, постоянно искал себе компа-
ньонов и заводил короткие, зависимые, цепляющиеся отношения
с девушками. В терапии сначала он пытался справиться со свои-
ми чувствами, отрицая их и вымещая гнев на самом себе. Он гово-
рил: «С прошлым покончено, и я не хочу больше об этом говорить.
Я совершенно бесхарактерный. Я – ничтожество. Я полное убоже-
ство. Я недочеловек». Больше всего его волновали три темы, кото-
рые раньше, скорее всего, привели бы к панической атаке: гнев на
психотерапевта или на мать, депрессия и страх.
Во время терапии он рассказал о своей фантазии, о которой
впервые стало известно сразу же после госпитализации: «Малень-
кого ребенка четырех лет в одних трусах выпихивают за дверь. Он
оборачивается, смотрит на захлопнувшуюся прямо перед его носом
дверь, и в этот момент его охватывает чувство полного одиноче-
ства». Сейчас же фантазия изменилась: дверь за мальчиком захлоп-
нулась, но теперь он взирает на окружающий его мир, понимая, что
ему предстоит выйти в этот мир, и он хочет этого, хотя и боится.
Вот как Скотт описывает шесть месяцев амбулаторной терапии
после выписки и позитивные изменения своих фантазий: «Одно
из моих самых сильных чувств – это страх. Я становлюсь все бо-
лее независимым в общении с внешним миром, способным делать
все больше и больше самостоятельно, но у меня всегда было такое
ощущение, что мой терапевт без слов понимает, что происходит со
мной, и готов сформулировать то, что я только пытаюсь сказать.
Мне кажется, что никто другой на это просто не способен. Теперь
же, когда он уезжает, я понимаю, что мне придется справляться
со всем этим самостоятельно, и мне нужно быть гораздо сильнее,
решая все эти проблемы и соприкасаясь с внешним миром. Мне
страшно. Знаете, на следующий год мне придется уже жить само-
стоятельно. Я буду поступать в колледж в городе, и я очень это-
го боюсь – остаться совсем одному. При этом у меня ощущение
тотального одиночества. Мне очень тяжело прощаться с моим те-
рапевтом, потому что вместе мы столько всего преодолели. Мы
очень сблизились за это время».
206
Летом Скотт отправляется в путешествие по Европе на ве-

лосипеде, останавливаясь в разных хостелах. У него был корот-
кий любовный роман с девушкой, которая ему изменяла. Он рас-
стался с ней без депрессии покинутости. Летнее путешествие
ему очень понравилось, и осенью он приехал в Нью-Йорк, что-
бы продолжить обучение в школе и жить самостоятельно. Мы
встречались со Скоттом три раза в неделю на терапии. Когда мы
возобновили терапию, сначала он прорабатывал ощущение по-
кинутости в связи с разлукой с предыдущим терапевтом, а потом
свои сильные защиты, препятствующие дальнейшей индивиду-
ации. Через полтора года после госпитализации он заканчивает
школу с лучшими оценками в классе и поступает в колледж. Тог-
да наша с ним терапия завершилась, он еще раз съездил в Евро-
пу, а осенью поступил в колледж. Через два года после выписки
из клиники он прекрасно учился в колледже и посещал психоте-
рапевта только раз в неделю. Симптомы депрессии и паранойи
больше не возникали.
Четыре года Скотт проучился в колледже и закончил его с от-
личием. Во время учебы в колледже он работал в кампусе с пси-
хотерапевтом, с которым они не прорабатывали депрессию по-
кинутости. Как отмечал Скотт: «Мы в основном работали над
повседневными проблемами; он стал для меня отцом; ему удалось
реализовать мои фантазии о том, чтобы обо мне позаботились, на-
конец». Этот подход, как и следовало ожидать, привел к тому, что
депрессия и гнев Скотта уменьшились, и создавалось ощущение,
что у него все просто великолепно: многочисленные интересы и
несколько романов с девушками (которые, впрочем, бросали его
из-за его требовательного и собственнического отношения).
После окончания колледжа Скотт поступил в институт и опять
стал подавленным и одиноким, часто испытывая злость. Большую
часть своего гнева он проецировал вовне (на институт) и соответ-
ственно реагировал. Когда он был на первом курсе, умер его отец,
что только усугубило депрессию Скотта. Тогда ему казалось, что
он «неплохо» справился со смертью отца. После этого он был вы-
нужден возобновить лечение, и у него опять отмечались тенден-
ции к проекции и отреагированию собственного гнева на нового
терапевта, который, согласно описанию Скотта, напоминал замк-
207
нутую родительскую фигуру: холодную, отстраненную, дистанци-

рованную, ничего не дающую.
«Гнев, депрессия и желание, чтобы обо мне позаботились, ни-
куда не делись, – отмечал Скотт, – хотя я научился со всем этим
справляться гораздо лучше». Его навыки справляться с трудностя-
ми действительно значительно улучшились, учитывая два стресса
сепарации – уход психотерапевта и смерть отца. Он все еще исполь-
зовал избегание, отрицание, расщепление, проекции и отреагиро-
вание; но он больше не был параноиком и не скатывался к интел-
лектуализациям, пытаясь избавиться от собственных чувств. Его
самооценка стала гораздо выше. «Раньше я себя не видел, был как
слепой котенок – слепой, злой, испуганный. Я бы ухватился, как за
соломинку, за все, что угодно, лишь бы ничего не чувствовать, и
покончил бы с собой без терапии». Скотт был в состоянии иден-
тифицировать свои чувства, ему нравились многие аспекты соб-
ственного Я, и он считал, что обладает достаточным потенциалом
и способен делать значительно больше и справляться с какими-то
вещами гораздо лучше. Кроме того, теперь у него было более реа-
листичное видение родителей и не столь сильные проекции на сво-
их сверстников, хотя он так и не стал «одним из них». Тем не ме-
нее, у него было несколько близких друзей, с которыми он общался.
Отношения с девушками по-прежнему оставались сложными.
У него было немало сексуальных контактов и, кроме того, две про-
должительные связи, которые закончились из-за его требовательно-
го и собственнического поведения. После окончания школы, Скотт
уже жил самостоятельно и неплохо управлял собственной жиз-
нью. С внешним миром он соприкасался довольно автономно, но
что касается интрапсихического уровня, то здесь ему по-прежнему
было довольно трудно достичь автономии, и из-за этого он боялся,
что его бросят девушки, с которыми он встречался, что запускало
его требовательные и собственнические защиты. Скотт всегда был
творческим человеком, и после выписки из клиники его сразу же
стали интересовать самые разные вещи: биология моря, классиче-
ская музыка, подводное плавание, мотоциклы и путешествия.
Самооценка Скотта стала гораздо выше, и теперь он уже мог
взять на себя ответственность за собственную жизнь. Несмотря
на то, что он по-прежнему был склонен воспринимать других ис-
208
ключительно в черно-белых тонах (только как плохих или хоро-

ших), особенно своих психотерапевтов, и справлялся с тревогой
через отреагирующий перенос, его защиты от депрессии покину-
тости были уже не столь сильными и гораздо более адаптивными.
Он уже не был склонен к отстраненности, параноидальным проек-
циям, отчуждению или уходам. И хотя некоторые нарушения по-
прежнему сохранялись, это все равно был значительный прогресс
для юноши, которому в пятнадцать лет поставили диагноз пара-
ноидальной шизофрении и который мечтал скрыться от людей на
Северном полюсе.
Прошло достаточно много времени после нашей терапии, и
однажды ко мне неожиданно пришел Скотт. Ему было двадцать
шесть лет. Он учился на последнем курсе института, сменил спе-
циализацию (с отделения экологии он перешел на отделение мор-
ской биологии) и уже полтора года встречался с одной и той же де-
вушкой. Его депрессия и отреагирование исчезли, а перспективы,
связанные с терапией, значительно улучшились. Теперь он осозна-
вал регрессию, которая имела место в ходе работы с психологом
в колледже, и то, как у него происходило отреагирование, связан-
ное с защитой от депрессии по поводу окончания школы. Он ощу-
щал себя более «взрослым», «лучше понимал реальность», иногда
все еще впадал в депрессию, но считал, что вскоре сможет завер-
шить лечение. Сегодня Скотту тридцать три года, он женат и явля-
ется успешным морским биологом.
Когда Джилл попала в больницу, она повторяла: «Все, что
я хочу, – это пить, принимать наркотики и хорошо проводить вре-
мя». Ей было четырнадцать лет. Ее болезнь дала о себе знать при-
мерно в десять лет, когда ее семнадцатилетняя сестра стала бунто-
вать против родителей, а сводный брат пытался совратить Джилл.
Мать волновали в основном проблемы сестры, а Джилл тем време-
нем стала прогуливать занятия, принимать наркотики и торговать
ими, воровать и вступать в сексуальные отношения с юношами
старше нее. В итоге она связалась с девятнадцатилетним торгов-
цем наркотиками, поручения которого она выполняла, потому что
он убедил ее в том, что даже если их и поймают, Джилл тут же
отпустят из-за ее возраста. Сначала Джилл поместили в исправи-
тельную школу, а потом в больницу.
209
Проблемы, связанные с развитием, начались у Джилл из-за тя-

желых потрясений, которые она пережила в раннем детстве. Когда
ей было два с половиной года, ее вместе со старшей сестрой взяли
из приюта. Приемная мать умерла, когда Джилл было четыре года.
В возрасте с четырех до шести лет о ней заботились бабушка и не-
сколько домработниц. Когда ей исполнилось шесть, отчим снова
женился, и она стала образцовым ребенком. Когда ей было семь,
ее сестра увлеклась наркотиками и научила Джилл, как правиль-
но ставить жгут, пока она «кололась». До десяти лет Джилл хоро-
шо училась в школе и занималась общественной деятельностью,
но потом резко, раньше, чем у ее сверстников, наступило половое
созревание, и Джилл это очень смущало.
В больнице контролировать отреагирование Джилл было до-
статочно просто. Она пыталась справиться с гневом и депрессией,
а потом уже работа велась со всей семьей. Надо сказать, как у нее
самой, так и у членов семьи отмечалось сильное сопротивление ее
потребности в сепарации. Стоящая в планах выписка из больницы
осложнялась нежеланием Джилл отказаться от ее фантазии о вос-
соединении с родителями и сопротивлением родителей поддержи-
вать все возрастающую независимость Джилл. Это сопротивление
еще больше усиливалось из-за работы с психиатром в больнице
(он работал со всей семьей, включая Джилл). Тем не менее, Джилл
все же выписали, она пошла в местную школу-интернат неподале-
ку от дома и продолжила амбулаторное лечение у своего лечаще-
го врача.
Первый семестр дела шли неплохо, и Джилл продолжала посе-
щать своего терапевта амбулаторно два раза в неделю. Но вско-
ре, заявив, что ей очень плохо, Джилл решила прекратить лече-
ние у своего лечащего врача, бросила школу-интернат и вернулась
жить домой. Ее состояние стало критичным. Она постоянно пере-
живала острые депрессии, и у нее отмечались сильные перепады
настроения. Периодически у Джилл случались вспышки гнева, она
часто переедала, стала еще больше принимать наркотики и каж-
дый день курила марихуану. Иногда она воровала у мачехи и ког-
да ее ловили с поличным, то утверждала, что имеет полное право
на эти деньги. Она вновь связалась с тем же самым наркоторгов-
цем, и их отношения стали приобретать все более садомазохист-
210
ский характер, потому что он часто избивал ее. Джилл забереме-

нела от него и сделала аборт. Когда-то Джилл была в числе лучших
в школе, но после ссоры с матерью бросила учебу, стала опять ку-
рить марихуану и начала принимать ЛСД. При этом она пыталась
хоть как-то удержаться на работе, хотя и работала неполный рабо-
чий день. В этот период один раз в неделю она посещала другого
частного психотерапевта. В конце концов, терапевт решил прекра-
тить лечение, когда понял, что Джилл не в состоянии контролиро-
вать свое поведение.
Во время терапии с Джилл ее представление о себе, пусть оно
и стало немного лучше, по-прежнему оставалось довольно нере-
алистичным. Например, в семнадцать лет она думала, что может
поступить в колледж, чтобы стать педагогом, хотя тогда у нее не
было даже аттестата об окончании средней школы. Отчасти ее со-
стояние несколько улучшилось из-за отношений с новым бойф-
рендом, которого она идеализировала, «потому что секс ему был
не важен». Она по-прежнему плохо справлялась со стрессом сепа-
рации, прибегая к деструктивному поведению, что позволяло ей
справиться с депрессией покинутости.
В одной из последующих бесед с с родителями отец Джилл за-
метил ретроспективно, что, когда Джилл госпитализировали, его
семья была похожа на «гремучую смесь» – «разные люди, живу-
щие под одной крышей, при этом практически не общающиеся
друг с другом». Каждый из них был на своей волне и не слышал
других, не проявлял интереса к тому, чем занимались другие. Отец
Джилл также считал, что и он, и его жена склонны были отрицать
существование проблем и смотрели на мир через «розовые очки».
У него было такое ощущение, что большую часть времени он хо-
тел сохранить представление о Джилл «как о ребенке, защитить ее
и видел в ней только любящую дочь».
Благодаря индивидуальной терапии он смог взглянуть
на Джилл более полно и реалистично. Впервые он решился пого-
ворить с ней о смерти ее приемной матери. Раньше он всячески
старался «не травмировать ее, не напоминая ей о матери, чтобы не
заставлять ее страдать еще больше». Также у него было ощущение,
что теперь ему стало проще выражать и признавать свои чувства
ко второй жене. И все равно у него было слепое пятно, когда речь
211
заходила об установлении границ для Джилл. Он не возражал и

даже поддержал ее, когда она бросила школу-интернат и вернулась
домой. Также он купил ей машину, из-за чего ей еще больше захо-
телось жить дома. Оглядываясь назад, и родители, и Джилл видели
в этом ошибку. Отец по-прежнему испытывал трудности с уста-
новлением границ для своей дочери, которой уже исполнилось во-
семнадцать лет. Джилл описывала его как человека, которым легко
манипулировать, чтобы получить то, что ей необходимо. Однако
всякий раз, когда он баловал ее, она приходила в ярость, потому
что знала, что он не должен уступать ей, а также понимала, что не
должна просить.
Мачеха была очень благодарна за тот опыт, который она полу-
чила в ходе лечения Джилл в больнице. «Теперь я знаю, что долж-
на заботиться о себе сама, а не ожидать помощи от других, в част-
ности, от своих детей».
Возможно, Джилл удалось выразить это лучше всего: «После
того, как я покинула больницу, я почувствовала себя гораздо луч-
ше. Все было по-другому. А потом мне все это стало надоедать, и
я перестала заботиться о себе. Как только я сближаюсь с кем-то,
я становлюсь стервозной и злой, и тогда у меня возникает страх,
что меня все бросят или умрут».
Джилл до сих пор страдает от тяжелой травмы, полученной
в раннем детстве: самые первые признаки отреагирования можно
было видеть именно тогда. Также мы не можем сбрасывать со сче-
тов и крайне деструктивную семью, в которой она выросла. Ее же-
лание воссоединиться с семьей после выписки, наряду с сопротив-
лением родителей дальнейшему росту Джилл, – все это привело
к тому, что ей пришлось сдаться из-за страха перед депрессией по-
кинутости, которая является неотъемлемой частью любого опы-
та после выписки. Она вернулась к своим прежним привычкам и
по сей день находится в разрушительной ловушке ложного Я. Не-
смотря на то, что семья достигла определенных успехов, особенно
мать, отец по-прежнему не может установить границы для Джилл
и, таким образом, препятствует ее развитию. Смогут ли отец и
Джилл стать достаточно сильными, чтобы выдержать сепарацию
и проработать все связанные с этим аспекты, покажет время. Тера-
пия не всегда бывает успешной, и случай Джилл иллюстрирует со-
212
четание тех факторов, которые могут приблизить поражение. Са-

мые первые годы жизни, проведенные в приюте, смерть приемной
матери, когда Джилл было всего четыре года, несколько опекунов,
когда Джилл было от четырех до шести лет, и повторный брак при-
емного отца – все это вызвало огромный стресс сепарации в очень
раннем возрасте. Проблемы в отношениях с сестрой и отцом, – се-
стра приучила ее к наркотикам, а отец так и не может устанавли-
вать разумные границы, – тоже продолжало усиливать сопротив-
ление, которое она не могла преодолеть.
Амбулаторное лечение подростков предусматривает тот же
курс, что и стационарное, но с некоторыми отличительными осо-
бенностями. Во-первых, для того чтобы амбулаторное лечение
было эффективным, подросток должен уметь контролировать от-
реагирования после установления отношений с терапевтом. Также
подросток должен быть в состоянии стабилизировать ситуацию
в школе и перестать принимать наркотики. То же самое и с роди-
телями – в ходе работы с социальным работником они должны де-
монстрировать способность контролировать собственное поведе-
ние. Работа психиатра и социального работника может запустить
терапевтический процесс.
Принципиальное различие между стационарным и амбулатор-
ным лечением, а также успех амбулаторного лечения в целом зави-
сит именно от правильного управления отреагированием в рамках
терапии на начальных этапах. У пациентов, находящихся в стаци-
онаре, основным инструментом контроля поведения является ис-
пользование больничной среды, которая автоматически накла-
дывает ограничения на поведение пациентов. Естественно, это
недоступно терапевту, работающему в амбулаторных условиях,
для которого единственный возможный инструмент – это альянс
с пациентом. Но как только этот альянс будет создан, и подросток
начнет контролировать свои действия, весь этот процесс совер-
шенно идентичен лечению подростков в стационаре.
Шестнадцатилетняя Ян страдала депрессией, имела пробле-
мы с концентрацией при отсутствии мотивации, плохо училась
в школе, с трудом общалась со сверстниками и не проявляла ин-
тереса к мальчикам. Иногда она прогуливала занятия. Ян говори-
ла о чувстве собственной неполноценности и проблемах со сном.
213
В первый раз оказавшись в терапии, полная и неряшливо одетая,

Ян сразу же сказала, что в худшие дни ей трудно найти вескую
причину для того, чтобы встать с постели и пойти в школу. Поэто-
му она благополучно поворачивается на другой бок и продолжает
мечтать, пока мать не заставит ее подняться. В ходе первой беседы
она явно стремилась угодить, поэтому рассказывала о проблемах
из-за требовательности отца и безразличия матери. По признанию
Ян, иногда она употребляла марихуану и алкоголь, что позволяло
ей почувствовать себя лучше.
Мать жаловалась, что Ян ведет себя безответственно и не забо-
тится ни о себе, ни о своей одежде, ни о своей комнате. Мать раз-
дражало то, что Ян может спать весь день и при этом совершенно
безответственно относится к своему времени, ожидая от матери,
что та удовлетворит все ее потребности: «Ян хочет, чтобы я ее об-
служивала». Отец описывал Ян как эгоистичную, ленивую, тре-
бовательную, избалованную, ожидающую, что ей будут прислу-
живать, и всегда пытающуюся вытянуть из него все, что только
можно.
Отец Ян обладал нарциссической структурой личности, часто
испытывал злость и был требовательным. Ее мать обладала по-
граничным типом личности: покладистая, идеализирующая отца,
эмоционально пустая, неспособная проявлять нежность, недо-
вольная тяготами материнства. Она ожидала, что Ян будет соот-
ветствовать ее ожиданиям, что позволило бы ей чувствовать себя
лучше.
Что касается патологии Ян, то в детстве не было никаких клю-
чевых событий. У Ян была сестра на четыре года ее старше и брат
на два года младше, который считался в семье идеальным ребен-
ком. Сама Ян считалась вполне самодостаточным и счастливым
ребенком, не доставляющим никаких проблем своей матери. Она
с нетерпением ждала того момента, когда сможет, наконец, пойти
в школу. В младших классах в школе у нее все было хорошо. В дет-
стве у нее не было никаких симптомов, за исключением приступов
астмы в возрасте от шести до восьми лет. В течение первых вось-
ми лет семья много раз меняла место жительства из-за работы ее
отца в нефтяной компании. Месячные у Ян начались без проблем
в четырнадцать лет, за два года до начала терапии.
214
Мы договорились, что Ян будет видеться со мной три раза

в неделю, а ее родители – с социальным работником один раз в
неделю. Психотерапия началась с того, что я попытался сразу же
показать Ян ее дезадаптивные и регрессивные защиты. Я спро-
сил ее, почему она не в состоянии лучше заботиться о себе, поче-
му она плохо учится в школе и позволяет другим издеваться над
собой. «Почему ты не можешь позаботиться о себе сама? Поче-
му тебя так волнует то, что думают о тебе другие, а не то, что ты
сама думаешь о себе?» Я обратил ее внимание на то, что ее по-
требность угождать другим была настолько велика, что она под-
чинялась их желаниям, только бы заслужить их одобрение, пусть
и ужасной ценой.
В течение первого года терапии Ян удалось постепенно инте-
грировать наши конфронтации; она постаралась справиться с са-
моразрушительным поведением, утверждая и активируя соб-
ственное Я. Она стала больше заботиться о своей внешности и
одежде, лучше училась в школе и принимала более активное уча-
стие в жизни своих сверстников. По мере активизации своего ре-
ального Я в этих областях, ее депрессия и конфликт с родителя-
ми усиливались. «Я чувствую себя обманутой. Они ничего мне
не дали. У меня такое ощущение, что я застряла где-то. Но ведь я
этого не заслуживаю. И я только и делаю, что страдаю. Мои соб-
ственные чувства не важны. Я знаю, что вся моя жизнь проходит в
одиночестве и депрессии, но я просто не понимаю, где мое место.
Я ощущаю себя брошенной. Ничто не приносит мне удовлетворе-
ния, потому что ненавижу себя; я просто хочу свернуться калачи-
ком и умереть. На самом деле я уже чувствую себя практически
мертвой, так что это недалеко от правды. Теперь я знаю, что в дет-
стве я всегда ощущала то же самое, и все же мне казалось, что моя
мама такая замечательная».
В ходе дальнейшей работы ее представления о том, что имен-
но родители сделали ее козлом отпущения, становились все более
явными и отчетливыми. «Я чувствую себя отвратительно, потому
что они никогда не замечают меня и не заботятся обо мне. Я неу-
дачница, но это не моя вина, это их вина. Это они заставляют меня
чувствовать себя вещью. Но если я осмеливаюсь потерпеть неуда-
чу или впасть в депрессию, это все равно, что ударить их ножом
215
в спину. Мама такая милая на первый взгляд. Но ведь именно из-

за нее я испытываю такое огромное чувство вины, что мне хочет-
ся плакать. Отец настолько эгоистичен, что готов пожертвовать
чем угодно ради собственных интересов. Почему мамы никогда не
было рядом со мной? Почему она обращалась со мной как с ничто-
жеством? Почему папа обращается со мной как с рабыней?»
По мере того, как Ян прорабатывала свой гнев и депрессию на
сессиях, ее реальное Я становилось все сильнее. «Я хорошо себя
чувствовала после нашей последней сессии. Я понимаю, что до-
статочно умна, чтобы добиться всего того, что захочу, и я увере-
на в себе».
Ближе к концу второго года терапии я провел совместные сес-
сии с Ян и ее родителями, чтобы восстановить прямой, вербаль-
ный уровень коммуникации, который бы поддерживал формиру-
ющееся Я девушки. На первых сессиях оба родителя, несмотря на
терапию, все еще демонстрировали негативное отношение к само-
уверенности и самостоятельности Ян, неявно требуя, чтобы она
выполняла их желания. Тем не менее, благодаря своей вновь обре-
тенной способности поддерживать себя, Ян смогла противостоять
отцу по поводу его требований, чтобы она делала только то, что
хочет он, а также матери, из-за которой Ян постоянно испытыва-
ла чувство вины. Вспыхнувший конфликт удалось вербализовать и
разрешить. Сессии со всей семьей продолжались три-четыре меся-
ца, и в конце концов все участники научились вербально выражать
свои мысли. Теперь Ян знала, что она может постоять за себя, чест-
но признаваясь в своих чувствах родителям. В конце концов, они
научились контролировать свои негативные чувства. В индивиду-
альной терапии Ян сосредоточилась на тревоге по поводу автоно-
мии и через полгода прекратила терапию, достигнув более полной
самоактивизации.
Фред, Скотт и многие другие наши подростки имели достаточ-
но сильные проблемы, поэтому их пришлось госпитализировать
после попыток самоубийства или других отчаянных криков о по-
мощи. Без терапии этих расстройств, которые начались в раннем
детстве и постоянно усиливались в подростковом возрасте, мно-
гих из них давно бы уже не было в живых или же они находились
бы в больнице или тюрьме. Нам удалось предотвратить трагедии.
216
Итак, мы пришли к выводу, что у 90% подростков, проходящих те-

рапию в рамках стационара и выписанных с улучшением обще-
го состояния, сохранялась устойчивая ремиссия через четыре года
после завершения терапии.3 (Полученные результаты в два раза
превышают процент, на который указывается в других исследова-
ниях по поводу тех же расстройств.)
Многие из этих пациентов практически достигли полной авто-
номии, и им удалось устранить ложные самозащиты с тем, что-
бы возникло наконец их реальное Я. У всех отмечались отчетли-
вые признаки индивидуальности; они стали более творческими,
независимыми и способными к близости. Другая группа также де-
монстрировала значительное улучшение функционирования, спо-
собность к самоутверждению и адекватной самооценке, но все
еще нуждалась в защите от патологической тревоги сепарации и
депрессии покинутости (такой защитой могли служить цепляю-
щиеся отношения) для поддержания высокого уровня функцио-
нирования. Даже несмотря на то, что они оставались уязвимыми
к стрессу сепарации, эти люди научились более успешно самоут-
верждаться, полностью адаптируясь к самым разным жизненным
ситуациям и проблемам, тем самым уменьшая свою зависимость
от защит ложного Я.
Подростки, у которых отмечались улучшения, могли теперь
жить самостоятельно, отдельно от родителей, и продолжать тера-
пию амбулаторно (от нескольких месяцев до нескольких лет) при
необходимости, чтобы поддерживать свое реальное Я и бороть-
ся с регрессивными желаниями родителей. Некоторым пациентам
пришлось на длительное время прервать все контакты с родите-
лями, чтобы справиться с их негативным влиянием. Те, у кого не
отмечалось улучшений, как правило имели более сложную симп-
томатику и более сильную травму сепарации в детстве (как, на-
пример, у Джилл) и клиническое заболевание, которое началось
еще до пубертата. Они также, как правило, испытывали серьезные
трудности в рамках больницы, когда и родители, и пациенты со-
противлялись сепарации, а также у них было больше проблем, свя-
занных с терапевтом. Эти проблемы кристаллизовывались, когда
приходило время выписывать пациента, и многие вопросы так и
не были решены. Вскоре после выписки, проблематика станови-
217
лась более очевидной, подросток прекращал амбулаторное лече-

ние и возвращался жить домой.
Улучшения, достигнутые в терапии в клинике, были настолько
тесно связаны с определенной терапевтической моделью, что мож-
но было предсказать при выписке с достаточно высокой степенью
точности, насколько хорошо пациент будет чувствовать себя че-
тыре года спустя. Эти результаты являются убедительными дока-
зательствами точности теории и эффективности терапевтического
подхода. Длительный курс терапии – будь то в стационаре, или ам-
булаторно – оказался решающим в изменении регрессивной спи-
рали поведения на адаптивную спираль. Пациенты научились за-
менять свои защитные механизмы адаптивными стратегиями так,
что впоследствии уже могли принимать участие в амбулаторной
терапии, управляя собственной жизнью, реалистично восприни-
мая ситуации, конструктивно справляясь с трудностями на работе
и в отношениях и преодолевая стресс сепарации, не жертвуя при
этом адаптивными стратегиями. Именно это стало основой новой
жизни, поддерживало и вселяло в них надежду. Эти улучшения не
были основаны на переносе, поскольку лечение уже закончилось.
Им удалось интернализировать работу, проделанную в терапии и
изменить свою интрапсихическую структуру так, что они могли
уже функционировать самостоятельно.
218
10. Психотерапия пациента
с нарциссическим
расстройством личности
Н арциссическое расстройство личности лечить гораздо слож-

нее, чем пограничного пациента, поскольку защитные ме-
ханизмы, на которые опирается грандиозное Я пациента, совер-
шенно особенные. Он использует агрессию, направленную на то,
чтобы заставить других, включая терапевта, резонировать с его
грандиозным образом Я. Более того, пациент придерживается
этой позиции все время. Промежутков почти нет. Но под этой
грандиозностью лежит крайняя уязвимость. Нарцисс напомина-
ет психологическую черепаху с жестким, непроницаемым пан-
цирем, внутри которого прячется уязвимый, испуганный центр:
ослабленное реальное Я. Терапевт, привыкший к конфронтациям
с пограничным пациентом, в работе с нарциссическим пациен-
том должен кардинально изменить свой профессиональный под-
ход. Это практически то же самое, как если бы стайеру пришлось
в одночасье стать спринтером или актеру в музыкальной комедии
начать исполнять балетные «па».
Терапевт должен быть готов к совершенно иному общению
с пациентом и к совершенно иному его поведению. Если в рабо-
те с пограничными пациентами терапевту приходится сталкивать-
ся с попытками самоутверждения пациента, стремлением цеп-
ляться и отреагировать – и это проявляется как на сессиях, так и
в обычной жизни, – то здесь крайне важно сосредоточиться на не-
устойчивости нарциссического пациента, что связано с его край-
ней уязвимостью и всевозможными защитами на сессиях. Вместо
конфронтации нужно использовать интерпретации нарциссиче-
ской уязвимости. В то же самое время терапевт должен тонко чув-
ствовать происходящее, не резонируя с тем, что приносит выго-
ду пограничной личности с ее интрапсихической структурой, а
стараясь предвосхитить возможные неудачи, связанные с эмпати-
219
ей, сталкиваясь с особой уязвимостью нарциссического пациента.

Разница здесь заключается в том, что нарцисс чувствует, что ему
полагается абсолютная ответная реакция, в то время как погра-
ничный пациент будет довольствоваться гораздо меньшим.
Основная терапевтическая проблема заключается в следующем:
пациент представляет три фасада, два из которых – исключитель-
но защитные эмоции, а третий – отсутствие всякой эмоциональ-
ной вовлеченности в терапию и полная отстраненность от чувств.
Пациент либо демонстрирует свое грандиозное Я с потребностью
в идеальном отражении, либо идеализирует терапевта как всемо-
гущую родительскую фигуру и купается в лучах его славы. Но как
только появляется нарушенное реальное Я с гневом и депресси-
ей, то сразу же возникает эмоциональная отстраненность от те-
рапевта, что позволяет пациенту защитить себя от болезненного
ощущения уязвимости перед лицом утраты. Таким образом, паци-
ент может жаловаться на то, что терапевт «ничего для него не зна-
чит», что он не чувствует себя вовлеченным в эти отношения, не
воспринимает терапевта как реального человека или же что он во-
обще не задумывается о терапии между сессиями. Я помню одно-
го пациента, который проходил терапию три раза в неделю в тече-
ние пяти лет, а потом вдруг решил все это прекратить и утверждал,
что сразу перестал думать о терапии и терапевте. Терапевт – либо
идеализированный или отзеркаливающий объект, либо объект
нападок, либо он вообще не существует в психике пациента. Мы
видим, насколько это отличается от пограничных пациентов, для
которых терапевт становится центральной фигурой, как в их пси-
хике, так и в обычной жизни. Даже когда они не на сессии, они не
могут выбросить терапевта из головы. Связанное с переносом от-
реагирование, потребность в идеальном отражении, а также нар-
циссические раны нарушенного Я – все это не на реальные эмоци-
ональные отношения с терапевтом, а скорее защитный фасад, за
которым скрывается крайняя уязвимость.
И все же у нарциссического пациента есть иллюзия стабильно-
сти, потому что он научился мастерски подпитывать свое гранди-
озное Я, отрицая депрессию, обесценивая социальные травмы и
травмы, связанные с окружением, а также прибегая к самым раз-
ным ухищрениям, заставляющим мир резонировать с его гранди-
220
озным образом Я. До определенного момента отрицание нарцис-

сом реальности помогает ему сохранять психическое равновесие,
но если отрицание слишком сильное, это может вызвать кон-
фликт. Когда требования терапии вынуждают нарцисса выйти из
безопасного, стабильного кокона, активизируя свое реальное Я,
становится понятно, насколько в действительности ослаблено это
реальное Я. Именно тогда мы можем видеть у пациента огромные
трудности в функционировании и в области чувств.
Например, один нарциссический пациент, идеализировавший
меня как своего терапевта, утверждал, что без моей помощи он
точно не сможет сдвинуться с места на сессии. В данном случае
он имел в виду свое нарушенное реальное Я. Он не мог начать ди-
алог, ни о какой спонтанности не было и речи, и у него были труд-
ности с определением и выражением своих мыслей или чувств. И
даже в тех случаях, когда ему удавалось так или иначе активиро-
вать себя, он был не в состоянии признать, что сделал это именно
он. Было очевидным лежащее в основе отсутствие самоуважения
и чувства собственной значимости его ослабленного реального
Я. Тем не менее, когда его грандиозный ложный образ Я подкре-
плялся другими людьми, которые восхищались им или оказывали
ему знаки внимания, в чем он так сильно нуждался, он чувствовал
себя великолепно и мог без труда активировать ложное Я. Неуди-
вительно, что он путал свое ложное Я с реальным Я.
В работе с нарциссическими пациентами, терапевт должен из-
бегать ряда ловушек. Можно не заметить возникающую у пациен-
та манию величия, потому что она скрывается за обычными со-
циальными явлениями, скажем, за естественной потребностью
в одобрении, хотя на самом деле является нарциссической потреб-
ностью в абсолютном восхищении и обожания. Например, паци-
ент может говорить о том, что иногда испытывает потребность,
чтобы терапевт «хорошо к нему относился». Но на самом деле это
означает потребность пациента в том, чтобы терапевт восхищался
им, и не эпизодически, а все время и абсолютно. Другая терапевти-
ческая ловушка – это искушение преодолеть сопротивление паци-
ента, преждевременно интерпретируя его манию величия, прежде
чем она до конца проявится в отношениях. Пациент может гово-
рить о своей потребности в одобрении, не осознавая того, что на
221
самом деле ищет преклонения. И терапевт может раньше времени

пытаться это интерпретировать, хотя пациент еще не сможет это
принять.
Эмоциональная вовлеченность в отношения с терапевтом вы-
зывает такие болезненные чувства ослабленного Я, что пациент
пытается защититься от них полной отстраненностью (отключа-
ет способность чувствовать) и абсолютной невовлеченностью.
Возникает либо идеализация терапевта, либо отсутствие какой
бы то ни было вовлеченности. Единственный способ преодолеть
эту отстраненность и вскрыть уязвимость и боль пациента – это
тщательно подготовленная терапевтом интерпретация нарцис-
сического разочарования пациента из-за неспособности тера-
певта отзеркалить его. Анализ разочарования психотерапевтом
ведет к первоисточнику: потребности пациента в идеализации
или зеркальном отражении в качестве защиты от депрессии и ос-
лабленного реального Я. В процессе этого анализа, по мере того,
как удается проработать депрессию, мания величия ложного Я
и лежащая в его основе эмоциональная дезадаптация уступают
место подлинной эмоциональной вовлеченности в терапевтиче-
ский альянс с терапевтом.
Чтобы проиллюстрировать роль психотерапии в облегчении за-
висимости нарцисса от раздутого ложного Я, рассмотрим случай
Уолтера. Тридцативосьмилетний Уолтер, преуспевающий юрист,
женатый, с одним ребенком, обратился в терапию из-за того, что
его бросила жена, с которой они были женаты двадцать лет. По ее
собственному объяснению она «не хотела больше быть жертвой
насилия». Безусловно, это оказалось для Уолтера сильным ударом,
но то, что его тревожило больше всего, – это унижение и гнев из-за
того, что она решилась бросить его. «Она – часть меня, – кипел он
от негодовал, – как может часть меня отделиться от меня?»
Уолтер всегда относился к своей жене как к нарциссическо-
му объекту, от которого ожидал идеального отражения и вни-
мания, но когда их сын подрос, жена решила начать собственный
бизнес, который требовал от нее огромных временных и энерге-
тических затрат. Поэтому большую часть времени она проводи-
ла вне дома. Это вызывало огромное чувство злости у Уолтера, и
он стал еще больше времени проводить на работе, или запирался
222
у себя кабинете и читал там по ночам, обвиняя ее в том, что она

ничего не замечает, кроме своей работы или отношений с друзья-
ми и знакомыми. В конце концов, это переполнило чашу ее терпе-
ния, и она решила уйти от него. После того, как Уолтера бросила
жена и ему пришлось искать собственное жилье, он стал еще бо-
лее злым, ощущая полнейшее крушение и опустошение внутри, а
также чувство подавленности. Он все время опаздывал на сессии
и с трудом мог на чем-то сосредоточиться. Вот как он это объяс-
нял: «У меня была безумная идея, что все и вся должно приходить
ко мне само. Я постоянно нахожусь в ожидании какого-то маги-
ческого решения; я не способен противостоять реальности, осоз-
нать, что я один. Я не способен к решению задачи, никак не свя-
занной с подпиткой моего Я. Знаете, я ничего не хочу делать один.
Моя жена была частью меня. И я не могу с ней распрощаться. Вот
цена, которую мне приходится платить за то, что я живу в фанта-
зиях. Я не могу поверить, что это происходит со мной. Меня стол-
кнули в воду, и теперь я пытаюсь представить себе, что если я за-
крою глаза, то не промокну, хотя я уже давно насквозь мокрый».
Уолтер не мог смириться с тем, что его рассказ не вызывал
у меня каких бы то ни было сильных чувств. Поскольку я не про-
являл эмпатии к его ситуации, он пришел в ярость: «Я в бешен-
стве и сыт по горло вашим безразличием ко мне. Я истекаю кро-
вью, и никто, даже вы, не в состоянии прийти ко мне на помощь.
Это унизительно. Если я не смогу вернуть все назад, я вообще ни-
чего не буду делать».
В течение последующих сессий он продолжал рассказывать
о своей нарциссической зависимости от жены. «Моя целостность
возможна только благодаря союзу с другим человеком. Сепарация
действует на меня разрушающе, и тогда я рассыпаюсь. У меня та-
кое ощущение, что я оказался на съемочной площадке в качестве
статиста, хотя раньше я был там звездой. Мне не нужна была бли-
зость с моей женой. Только когда моя значимость была поставлена
под сомнение, я разозлился и отстранился».
Для создания терапевтического альянса и переноса, я сделал не-
сколько комментариев – отзеркаливая происходящее – по пово-
ду того, что его потребность в восхищении со стороны других лю-
дей, представляла собой не что иное, как возможность справиться
223
с болезненными чувствами, связанными с необходимостью на-

ходится в одиночестве. Таким образом, постепенно Уолтер начал
осознавать собственную манию величия, открываться и работать
в этом направлении.
«Эта утрата вскрыла то, что я пытался скрывать всю свою
жизнь, – нежелание отвечать за себя. Я всегда боялся быть один,
ведь это значит чувствовать себя совершенно беззащитным и уяз-
вимым, лишенным всего. Боюсь, что без мечты о совершенстве,
я ни на что не способен. Я держался, не терял равновесие и дисцип-
лину только из-за этой мечты, из-за ощущения, что я имею право
на определенные вещи».
После расставания с женой Уолтер начал встречаться с другими
женщинами, но и в отношениях с ними его нарциссические соб-
ственнические фантазии никуда не делись, и он начал их замечать.
«Я встречаюсь с этой девушкой и понимаю, что мне бы хотелось,
чтобы она делала исключительно то, что хочу я. Когда я говорю,
я хочу, чтобы она слушала. Я хочу заниматься сексом только тог-
да, когда этого хочу я, а не тогда, когда хочет она. Постепенно я те-
ряю интерес к тому, о чем она говорит и что ее интересует. Так
происходит потому, что у нас нет ничего общего, или же потому,
что я ожидаю слишком многого?» Со временем Уолтер начал по-
нимать, что сексуально его привлекали только те женщины, кото-
рые видели в нем короля или властителя, женщины, которые мог-
ли бы принадлежать только ему и которыми он мог бы управлять.
Он признавался: «Как только я проявляю к женщине какой-то ин-
терес, она должна полностью изменить свою жизнь, ставя во главу
угла то, что важно для меня».
Возвращение к своему реальному Я представляло для Уолтера
очень медленный и болезненный процесс. Он связался со своим
сыном, который жил с матерью, и они начали видеться. На сессиях
мы очень много говорили о том, как отличить потребности сына
от потребностей отца, а также о потребности отца исполнять ро-
дительские обязанности. Также он начал обращаться к своему ре-
альному Я на сессиях, чтобы переоценить свои отношения с же-
ной, и стал смотреть на них не с точки зрения утраты собственных
прав, а с точки зрения осознавания, как мало он давал ей эмоцио-
нального удовлетворения, пока они были женаты.
224
Вновь проявляя определенный интерес к работе, постепенно

он начал осознавать, что работа, прежде всего, позволяла ему еще
больше усиливать собственное Эго. Он понял, что его удоволь-
ствие от карьеры – это сочетание мастерства, достижений и того,
что он находился в центре внимания как уникальная, идеализиро-
ванная фигура для всего персонала. Также он начал понимать, что
подчиненные ощущали враждебность из-за его высокомерия, рез-
кости и обесценивающего поведения.
На наших сессиях мы подробно затрагивали тему коллегиаль-
ности среди подчиненных, а также то, насколько важно призна-
вать реальное Я других, если мы хотим иметь с ними отноше-
ния. Мы также исследовали роль совершенного владения тем или
иным предметом и достижений в получении удовлетворения. Со
временем Уолтер начал понимать, что он воспринимал работу ско-
рее как возможность прекрасного отражения, а никак не удовлет-
ворения и развития своего реального Я.
Иногда эти дискуссии проходили в рамках коммуникационного
резонанса. Уолтер на сессиях впервые услышал здравые рассужде-
ния относительно воспитания, работы, отношений, проживания
с другим человеком. Например, на работе Уолтер был трудоголи-
ком, и бизнес еще больше усиливал его нарциссическую броню и
эмоциональную отстраненность. Мы говорили о том, что его рас-
писание нереалистичное, и что на самом деле расписание суще-
ствует для человека, а не человек для расписания. Также он начал
понимать и то, что ему необходимо и отдыхать, чтобы был опреде-
ленный баланс между работой и отдыхом.
Главной же темой коммуникативного резонанса были его от-
ношения с женщинами. До женитьбы он практически ни с кем не
встречался. Все в его жизни должно было быть подчинено чувству
нарциссического превосходства. Он хотел быть центром в жизни
женщины и считал, что она, как и его мать, должна во всем ему
угождать. Я попытался объяснить ему разницу между реальным
Я и нарциссическим Я, особенно в формировании отношений. Но
Уолтеру было крайне сложно понять это или применить к своей
жизни.
Имея устойчивое финансовое положение и хорошую професси-
ональную репутацию, вскоре Уолтер оказывается в центре внима-
225
ния женщин, они начинают его преследовать. Сам же Уолтер был

склонен к эпизодическим отношениям. Социальное и сексуальное
удовлетворение – вот что было наиболее важным для него, но как
только его партнерши выражали потребности, связанные с более
длительными отношениями, он тут же спешил прекратить эти от-
ношения со свойственной ему нарциссической яростью. Этот опыт
позволил нам дифференцировать нарциссическое и реальное Я
Уолтера. Мы много говорили о его склонности импульсивно всту-
пать в отношения с женщинами, не поняв до конца их внутренне-
го мира, а затем прекращать эти отношения, испытывая при этом
чувство разочарования и гнева из-за обнаруженных недостатков,
разного отношения к жизни или же из-за потребности этих жен-
щин в постоянных отношениях. Это довольно распространенная
проблема тех людей, которые не понимают, что сначала необходи-
мо постичь внутренний мир другого человека и то, насколько этот
мир совместим с их собственным миром. Уолтер с трудом мог от-
ветить на вопрос, нравится ли ему женщина, как таковая, или про-
сто потому, что она ему подыгрывает. Чаще бывало последнее. Он
говорил: «Я так и не научился дружить с женщинами. Меня при-
влекают только те из них, которые видят во мне повелителя, кото-
рые принадлежат мне и позволяют мне управлять ими».
И только когда стало проявляться его реальное Я, он начал ис-
пытывать то, что он называл «глубочайшим изменением» своего
образа жизни. Ему доставляло удовольствие то, что на работе он
является истинным профессионалом, он научился общаться с кол-
легами на равных, не испытывая потребности в отражении и по-
лучении позитивной обратной связи. У него появилось больше
свободного времени, он стал контролировать свое беспокойное,
импульсивное желание организовать собственный досуг и уже
мог воспринимать себя и других, особенно женщин, более реали-
стично, экспериментируя со своим реальным Я. «Я пытаюсь сдер-
живать себя и думать, а не действовать, – объяснял он. – Я уже
меньше испытываю страх или дискомфорт по отношению к себе, и
больше стараюсь понять потребности других людей».
После нескольких неудачных романов Уолтер находит нако-
нец незамужнюю женщину, на десять лет моложе себя. И опять
он немедленно инициировал близость, и они начинают активно
226
встречаться. Между ними разгорается подлинная страсть, и они

уже даже поговаривали о женитьбе, поскольку Уолтер практиче-
ски оформил развод. Но как только эта женщина заговорила о ре-
бенке, Уолтер тут же пошел на попятную. Здесь сыграли свою роль
как его нарциссизм, так и то, что у него уже было два ребенка. Он
решает открыто признаться ей, что не хочет еще одного ребенка.
Сначала Уолтер отрицал для себя потенциальный конфликт, свя-
занный с женитьбой на женщине, которая хотела ребенка, в то
время как ему это было не нужно. Будут ли ее устраивать эти от-
ношения без ребенка? В конце концов, он приходит к выводу, что
они ее не устроят, и поэтому решает разорвать отношения.
Поскольку в компании Уолтера происходила реорганизация,
ему пришлось искать новую работу. Он устраивается в одну фир-
му, не изучив ее заранее, и в итоге приходит к выводу, что та долж-
ность, которую он там занимает, не очень подходит ему. Также
вскоре выясняется, что другие сотрудники тут весьма посред-
ственные, а его выдающиеся способности наряду с нарциссиче-
скими проявлениями быстро вызвали негативную реакцию, и кол-
леги буквально ополчились против него. Уолтеру пришлось снова
уволиться и искать новую работу. Он извлек уроки из этого опы-
та, на этот раз более тщательно подходил к поискам работы и, на-
конец, нашел подходящее место.
В конце концов, настал тот день, когда он признался: «Мое ре-
альное Я начинает проявляться. Хотя я и не совсем понимаю, кто
я, но я больше не король и не звезда. Речь идет о чем-то более важ-
ном. Наконец-то зарождается что-то более подлинное и реальное».
Уолтер больше не был трудоголиком, он стал придерживаться до-
статочно гибкого графика работы. Он стал больше осознавать и
намного более внимательно относиться к чувствам других людей.
Он уже мог гораздо лучше воспринимать критику и выполнять
работу, где он не был центром внимания. Прежнее ригидное соб-
ственническое отношение постепенно стало сменяться более гиб-
кой человеческой заботой не только о себе, но и о других.
Случай Фрэнка демонстрирует нам трудности в работе со скры-
тым нарциссом, у которого сформировались защиты, позволя-
ющие ему избегать признания собственного грандиозного Я.
227
Пятидесятидвухлетний Фрэнк, неженатый бизнесмен, до того, как

прийти ко мне, в течение двух лет проходил поведенческую тера-
пию без каких-либо существенных изменений. Фрэнк обратил-
ся в терапию, когда ему еще не было тридцати. И достаточно дол-
гое время он пробовал те или иные формы, но все безрезультатно.
По его собственному признанию, он по-прежнему ощущал какую-
то серость внутри, а также гнев, разочарование, депрессию и не
очень хорошо себя чувствовал. Он не надеялся, что терапия сра-
ботает, ведь он столько раз уже пробовал, но все оказывалось без-
результатно.
Фрэнк был вторым ребенком в семье со средним достатком. Все-
го в семье было четверо детей. Его отец был высокомерным, эго-
центричным художником, который редко бывал дома. Внешний
мир для него был важнее семьи. Мать, которую Фрэнк описывал
как эмоционально и интеллектуально недалекую, идеализировала
и превозносила своего мужа, таким образом поддерживая его по-
ведение. Фрэнк чувствовал, что не получал никакой эмоциональ-
ной или интеллектуальной поддержки ни от матери, ни от отца.
Он описывал себя как тихого, «хорошего и послушного маль-
чика», который довольно неплохо учился, редко кому-то достав-
лял неприятности в школе или дома, делал определенные успехи в
спорте и любил активный отдых. Тем не менее, его постоянно пре-
следовало следующее ощущение: «Мне скучно, я что-то упустил
в своей жизни. Я боялся, что я вырасту и останусь совершенно
один в этом мире». Фрэнк окончил среднюю школу. Затем он по-
ступил в колледж, служил на флоте и по возвращении открыл соб-
ственное дело, которое приносило ему неплохие доходы. Он был
вполне преуспевающим бизнесменом.
Фрэнк говорил о том, что он остро нуждается в других людях и
вещах, что ему необходима жесткая ежедневная структура, а так-
же постоянный круг друзей, иначе он будет чувствовать себя опу-
стошенным, злым и подавленным. Он нуждался в постоянном по-
ложительном подкреплении со стороны других, при этом сам он
очень мало вкладывался в дружбу, следовательно, большую часть
времени он чувствовал себя одиноким и изолированным. Фрэнк
был склонен игнорировать собственные желания, чтобы угодить
другим и получить их похвалу или одобрение. Он был чрезвычай-
228
но чувствителен к критике и нетерпим к ней. Часто он испытывал

разочарование. На работе он постоянно критиковал своих сотруд-
ников.
Когда мы только начали терапию с Фрэнком, у него вообще не
было отношений с женщиной. За все эти годы у него было несколь-
ко связей. Последние длительные отношения были восемь лет на-
зад с женщиной, которую он (по его словам) любил, но которая от-
вергла его, потому что считала, что он не способен любить. Ранее
похожие отношения у него были с другой женщиной, и кроме этих
двух связей, в основном у него были ни к чему не обязывающие
эпизодические отношения.
В свободное от работы время Фрэнк играл в местной коман-
де по софтболу, а также читал и коллекционировал старинные пи-
столеты.
Интрапсихически Фрэнк был типичным нарциссом в целом и
скрытым нарциссом – в частности. С самого детства ему был при-
сущ грандиозный образ Я, слитый с единым материнско-отцов-
ским образом, который представлялся ему чем-то всемогущим,
способным обеспечить совершенную мудрость, знание, направле-
ние и заботу. Мать Фрэнка идеализировала отца, выставляющего
напоказ свою личность, так что образ отца накладывался на мате-
ринский образ. Связанный с этим грандиозный образ собственно-
го Я мог черпать для себя что-то позитивное, уникальное или не-
повторимое только тогда, когда получал совершенную мудрость,
руководство и знания от всемогущих матери и отца, которых он
отождествлял с любовью. Когда же у него было ощущение, что он
не чувствует эмоциональной вовлеченности в отношениях с дру-
гими, это вызывало скрытое негативное представление о всемо-
гущей фигуре, которую он впоследствии воспринимал либо как
сдерживающую, либо как грубую и атакующую. Сопутствующим
образом Я было ощущение пустоты, ярости, подавленности, рас-
терянности и беспомощности.
Эти всемогущие, грандиозные образы были связаны с защит-
ным механизмом патологического избегания Эго, отрицанием,
расщеплением, отражением, проекцией и отреагированием. Как
правило, это происходило следующим образом: Фрэнк избегал
демонстрировать и выражать свое склонное к эксгибиционизму
229
грандиозное Я, выдавая себя за заторможенного и пассивного че-

ловека, и ожидал, что другие признают его величие. В основе это-
го поведения лежала фантазия о том, что ему лучше «держаться
потише» и никогда не демонстрировать свое грандиозное Я, по-
скольку таким образом он мог расстроить своего эксгибиционист-
ского, нарциссического отца и оттолкнуть его от себя. Скрывая
собственное грандиозное Я, он мог стимулировать эту всемогу-
щую фигуру, чтобы она обеспечивала ему отражение. Когда пове-
дение Фрэнка было обусловлено потребностью скрыться, он был
заторможен, уступчив, всячески стремился угодить, но при этом
страдал от сильного беспокойства и напряжения. Однако, когда
эта потребность была фрустрирована, это вызывало глубинную
депрессию и гнев.
Психотерапия начиналась именно с этого паттерна: защитные
стратегии Фрэнка постоянно активизировались, поэтому он избе-
гал самоактивизации и подавлял ее, пассивно ожидая и не очень
осознавая свои чувства. Он был склонен к всевозможным интел-
лектуализациям и рационализациям, отреагируя на меня всемо-
гущую фигуру, и говорил о том, что поскольку он сам не способен
к активизации, это должно исходить от меня, его терапевта. Как
психотерапевт, я обладал необходимыми ему знаниями, соответ-
ственно, он ожидал от меня, что я укажу ему определенное нап-
равление, дам совет и обеспечу должную поддержку. Но я в тера-
пии вел себя очень сдержанно (только слушал и задавал вопросы
по мере необходимости) – и это вызывало у Фрэнка глубокое чув-
ство депрессии и гнев. Тогда Фрэнк пришел к выводу, что я скры-
ваюсь от него или пытаюсь напасть и унизить его. Поскольку он
ощущал себя опустошенным, фрагментированным, «как будто
ему недоставало чего-то важного», а также беспомощным и бес-
сильным (наряду с этим он испытывал чувство разочарования и
гнев), он был неспособен действовать. И так как он не мог выме-
стить свой гнев на меня, он пытался справиться с ним, вымещая
его на других, ввиду их «неспособности удовлетворить его потреб-
ности».
Всякий раз, когда в своих комментариях или наблюдениях я об-
ращался непосредственно к его проблемам, он реагировал на это
с радостью, но поскольку эти темы больше никогда не возникали,
230
было очевидно то, что вряд ли он работает над ними в перерывах

между сессиями или же пытается найти какое-то решение. Этот
явный парадокс может быть понятным в свете потребности нар-
цисса в отражении и лежащей в основе ущербности его реального
Я. Пока я говорил с ним и о нем самом, он был в центре внимания и
купался в лучах своей славы. Но после сессии он не способен был
активизировать себя сам, чтобы интегрировать то, чего нам уда-
лось достичь с ним вместе на сессии. На самом деле, он даже ощу-
щал в этом некую угрозу. Следовательно, никакой последователь-
ности затрагиваемых тем на сессиях не было.
Начало каждой сессии было мучительным для Фрэнка, потому
что это ставило его перед основной дилеммой: поскольку я мол-
чал, то он должен был начать беседу; он же чувствовал, что не
может сделать этого сам; и когда ему не удавалось так или ина-
че спровоцировать меня начать беседу, он злился, что выражалось
в молчании. В тех редких случаях, когда он пытался хоть как-то
активизировать себя, его энтузиазм быстро сходил на нет, и мож-
но было наблюдать всевозможные блокировки, возражения по по-
воду того, что ему не хватает информации, а также чувства безна-
дежности и беспомощности.
Основная цель терапии состояла в том, чтобы подвести Фрэн-
ка к осознанию того, что за его потребностью в непрерывном пог-
лаживании и слиянии скрывается исключительная чувствитель-
ность к любым неудачам, ко всему, что не отвечает его потребно-
сти в идеальном отражении. Также требовалось показать ему, что
его стремление к нарциссическому отражению – хотя оно и обес-
печивало психическое равновесие – лишало его возможности ав-
тономии и подлинной самоактивизации.
Я начал с интерпретации нарциссического зеркального отра-
жения, чтобы снять защитные механизмы и установить терапев-
тический альянс. Я высказал предположение, что возможно его
молчание свидетельствует о том, насколько болезненно для него
рассказывать о самом себе. Когда я снова спросил его, почему ему
так трудно преодолеть собственное молчание, он рассердился на
меня, обвинив в том, что я не выполняю свою работу должным об-
разом и не задаю ему наводящих вопросов. Я решил поинтересо-
ваться, почему его так дестабилизирует то, что я просто выполняю
231
свою работу в качестве терапевта, и он ответил мне, что у него та-

кое ощущение, что я уклоняюсь от чего-то и на самом деле совсем
не интересуюсь им. Когда я уточнил у него, на чем основаны эти
выводы, он не смог ответить ничего вразумительного, настаивая
лишь на том, что мое молчание означает отсутствие всякого инте-
реса к нему.
Первые два года терапии состояли из молчания, споров, а так-
же отреагирования гнева за пределами терапевтического кабине-
та. Никакого материала из прошлого представлено не было, по-
скольку имело место отреагирование, связанное с переносом. Все
внимание и чувства Фрэнка были сосредоточены на отношени-
ях с терапевтом. Если бы терапевт все же попытался как-то из-
влечь исторический материал, расспрашивая пациента о его про-
шлом, пациент мог просто сообщить факты, не испытывая при
этом чувств. Когда пациент рассказывает о своем прошлом исклю-
чительно на интеллектуальном уровне, прогресс невозможен, по-
скольку отсутствует компонент, связанный с чувствами. Пациенту
может казаться, что таким образом он пытается справиться с соб-
ственным прошлым, но на самом деле это далеко не так. В кон-
це концов, мои нарциссические интерпретации-отзеркаливания
о том, что молчание Фрэнка вызвано его эмоциональной болью,
способствовали созданию терапевтического альянса между нами,
и Фрэнк впервые прервал молчание, пытаясь хоть как-то акти-
визировать себя и взять на себя ответственность за собственные
мысли и чувства во время сессии, а также постараться понять их.
Но потом он тут же приходил в замешательство, бормотал что-то
невнятное, начинал и тут же останавливался, и, в конце концов,
со слезами на глазах, произносил: «Я не знаю, как это сделать. Я
в полной растерянности. Ситуация безнадежна».
Далее все мои усилия были направлены на то, чтобы показать
ему его нарциссическую уязвимость (во время нашей работы на
сессиях) – насколько чувствителен он был к любым интонациям,
выражению лица и характеру моих комментариев. Как только я
произносил что-то, что, по его мнению, не соответствовало дей-
ствительности, его лицо тут же омрачалось разочарованием. Я не
идеально его отзеркаливал. Это происходило и когда я просто ме-
нял выражение лица или же мои веки могли чуть дрогнуть. Это
232
стало фокусом нашей дискуссии, и мы долго говорили о том, на-

сколько у него сильные эмоциональные антенны. Он был посто-
янно подключен к радиолокационной системе, фиксирующей не-
значительные изменения температуры или малейшие колебания
ветра. Он был вынужден признать точность этих наблюдений, и
сказал, что всякий раз, когда ему нужно было так или иначе ак-
тивизировать себя или самоутвердиться дома или на работе (от-
казаться от потребности в отражении), он испытывал все те же
чувства замешательства, гнева и депрессии, которые он демон-
стрировал на сессиях.
Примерно через два с половиной года терапии происходит про-
рыв в контексте новых романтических отношений. Фрэнк знако-
мится с женщиной по имени Нина, которую он описывает как «бо-
гиню совершенства». Нина была просто идеальной – физически,
эмоционально, интеллектуально – и она часто и открыто восхища-
лась Фрэнком. Если говорить о сексе, то и здесь все было превос-
ходно. В общем, Фрэнк был в эйфории. Однако, через несколько
месяцев, когда романтический шторм начал стихать, Нина по-
настоящему влюбилась в него. На этом этапе Фрэнка начали бес-
покоить ее «недостатки», и у него было ощущение, что она недо-
статочно хороша для него. Она перестала быть совершенной, и он
постоянно пытался отыскать у нее те или иные недостатки. Нар-
циссическое сияние стало меркнуть. Он так и не понял до конца,
что именно произошло, но эта женщина уже не была столь дорога
ему, как прежде.
Тогда мы смогли связать его потребность в идеальном отра-
жении на сессиях с потребностью в том идеальном отражении,
которое он ожидал от Нины. Я предположил, что в отношениях
вполне нормально, когда первоначальный романтический ореол
сменяется реальностью другого человека со всеми его недостат-
ками. Нормальный человек не склонен считать себя или своих
близких совершенными. Влюбленные, которые не являются нар-
циссическими личностями, продолжают любить друг друга, не-
смотря на недостатки. Для Фрэнка же разочарование стало смер-
тельным ударом, который привел к депрессии и ярости на Нину,
а его чувства к ней угасли. Я заметил, что его разочарование было
вызвано его потребностью в том, чтобы она была совершенной,
233
а не какими-то недостатками у нее, которые оказались непреодо-

лимыми. Он злился на Нину по той же причине, что и на меня. Мы
не оправдали его потребности в отражении. Я рискнул предполо-
жить, что вряд ли найдется кто-то другой, кому это удастся, и что
если он действительно хочет каких-то улучшений, именно в тера-
пии ему лучше попытаться понять, почему он чувствует потреб-
ность в этом.
Как только нам удалось вскрыть нарциссические защиты Фрэн-
ка, он впервые признался в активизации своего разозленного вну-
треннего Я: у него была фантазия, как он ломает стол у меня в ка-
бинете. «Мне хотелось, чтобы вы успокоили меня и проявили хоть
каплю сочувствия, но вы этого не сделали, так что мне хотелось
что-нибудь сломать, чтобы вы вышвырнули меня вон». Он про-
должал обвинять меня в том, что я «жесток и холоден» и не испы-
тываю к нему никаких чувств, никакого сострадания. Он говорил
о потребности в отражении: «Я требую и хочу, чтобы вы заботи-
лись обо мне и перестали преследовать свои собственные цели и
скрываться от меня. Я хочу, чтобы вы дали мне что-то, а не просто
предоставили меня самому себе». Фрэнк даже заплакал, испыты-
вая сильные чувства, но он не мог определить их причину и сказал
лишь, что так требует, чтобы я «обнял его и помог успокоиться».
На одной из сессий он рассказывал о том, как его взбесил юрист,
допустивший ошибку после десяти лет безупречной службы. Я по-
пытался провести параллель между его потребностью в идеаль-
ном отражении – как от меня, так и от юриста – и гневом, если он
этого не получал. Я добавил, что даже тогда, когда я просто зада-
вал какой-то вопрос, это нарушало отзеркаливание, и Фрэнк чув-
ствовал себя так, будто на него напали.
Дальнейшие сессии проходили неплохо, и Фрэнк даже призна-
вался в том, что испытывает подъем. «На той последней сессии
я вообще чувствовал себя с вами как равный. Все было отлично,
но стоило мне вернуться к работе, и все опять началось. Я почув-
ствовал, как во мне снова возникает гнев. Я испугался, что могу
сделать что-то не так или вдруг вскроется, что я что-то напутал.
Для меня крайне важно, чтобы окружающие видели, что я делаю
все хорошо (то есть совершенно)».
234
По мере того, как участие Фрэнка в сессиях становилось все бо-

лее активным, постепенно он начал вводить факты из прошлого,
делая это очень медленно и дозированно. «В моей семье было при-
нято указывать на недостатки и игнорировать достижения. Что
касается моего отца и брата, то они меня вообще не замечали, если
только я не делал что-то не так. Тогда они обращали мое внимание
на недостатки и начинали за это критиковать». В какой-то момент
он объяснил это следующим образом: «Мой отец всегда недоуме-
вал: «Неужели так сложно быть более компанейским?» Но я всегда
боялся попасть в глупую ситуацию и вызвать насмешки окружаю-
щих, если буду более общительным с друзьями и членами семьи».
Фрэнк рассказывал о чувствах, исходящих от защищающего-
ся Я: «Часть меня хочет, чтобы меня обожали, чтобы все внима-
ние уделялось только мне, чтобы меня любили». Но потом он го-
ворил о критике со стороны агрессивного Я: «При этом другая
часть меня вторит: «Ты совершенно никчемный». Я должен пря-
таться, пока кто-то другой не скажет, что я достоин чего-то лучше-
го. Только будучи уверенным в том, что я действительно лучший,
я могу куда-то рыпаться».
По мере того, как у Фрэнка активизировалось его ослабленное
реальное Я, депрессия покинутости становилась все более интен-
сивной. «Я ничего не чувствую внутри: ни мотивации, ни цели, ни
интереса к чему бы то ни было, ни энергии. Я ощущаю себя в пол-
ной изоляции, совершенно одиноким, где-то на задворках. Я ни-
кому и ничего не способен дать. Я должен это сделать, наконец, –
жить собственной жизнью, – но я этого не делаю. Не так давно
мне приснилось, что я нахожусь где-то со своей старой подругой
в ожидании секса. Сначала было такое ощущение, что она совсем
не против, но потом вдруг она говорит: «Нет»». Это вызвало у него
следующие свободные ассоциации: «Нет, ты этого не получишь; ты
этого хочешь, но не получишь. Поэтому я испытал чувство разоча-
рования, обиду, но я понимал, что она ведет себя честно. А я веду
какую-то игру. Так чего же я хочу?» Он проецировал это снови-
дение на меня. «Я бы хотел, чтобы вы оказались там, сказали что-
нибудь; но нет, вряд ли ваши слова способны мне помочь. Почему
бы мне не сказать все это, вместо того, чтобы просто сидеть здесь и
размышлять? И все это только для того, чтобы пустить пыль в гла-
235
за и получить от вас ответ, который позволит мне почувствовать

себя лучше? Мне бы хотелось куда-то уехать, убежать, скрыться,
но я знаю, что это ничего не даст. Я ненавижу все это, когда мне
приходится ходить кругами. Я чувствую себя беспомощным, как
будто никому нет дела до меня».
В этот момент его депрессия возобладала, и он расплакался.
«Этот плач тоже меня бесит. Это все равно ни к чему не приведет.
Это только мешает моим рассуждениям. Я чувствую себя старым,
умирающим, совершенно безнадежным. Мне нужно, чтобы вы
сказали что-то, иначе я так и останусь запертым в этой ловушке.
Мне нужен ваш голос, женщины, попытки уехать куда-нибудь, –
все это нужно, чтобы уйти от этих чувств». На следующей сессии
он заметил: «На работе я способен быть более реалистичным, не
скатываясь в перфекционизм. Там мне не нужно исправлять все
возникающие проблемы. В конце концов, я хожу к вам уже целых
четыре года, а вам и дела нет, что не наблюдается никаких улучше-
ний». Он впервые позволил себе какое-то чувство юмора на наших
сессиях, поэтому я ответил ему в таком же ключе: «Ну, если мне
удается так плохо делать свою работу, так что же мешает вам?» Он
засмеялся – первый едва заметный признак того, что терапия на-
чала действовать, а он – меняться.
Впоследствии Фрэнк рассказывал и о других улучшениях, кото-
рые имели место в его жизни, когда он чувствовал уверенность и
получал удовольствие от активизации своего реального Я. «Я ку-
пил прекрасное старинное ружье. Продавец обращался со мной
так, как будто я ничего не смыслю в оружии, и я уже готов был
отступить и позволить себя унизить. Но я не побоялся и сказал
ему все, что я думаю по этому поводу». Подобное поведение, ког-
да Фрэнк был уверен в себе и не боялся высказывать собственную
точку зрения, резко отличалось от обычной привычки Фрэнка все
время прятаться и отступать. Рассказывая об этом, он с трудом
сдерживал слезы, так как понимал теперь, что вполне способен от-
стаивать собственную точку зрения, быть твердым и решитель-
ным, не боясь того, что могут подумать о нем другие.
Как только он проработал эти болезненные эмоции, тут же
возникли фантазии. «Я сразу же представил вас, отца, и себя на
огромной сцене. Я был совершенно обескуражен. Я спросил: «Что
236
же это?» Я ждал одобрения отца, но его так и не было. Мама всег-

да говорила, что отец умный. Ну и в чем же, черт возьми, это вы-
ражалось? Я его вообще практически не видел».
В процессе терапии Фрэнк все больше и больше обращался
к образам своей семьи. «Мы никогда не ели вместе. Разговоры ма-
тери и отца всегда были тривиальными, скучными и неинтерес-
ными. Я презирал эгоцентризм отца. Я ведь был совершенно бес-
помощным и ничего не знал тогда, и задача отца состояла как раз
в том, чтобы научить меня всему. Но он этого не делал».
Одна из сессий, Фрэнк стал углубляться все больше и больше,
на которой оказалась очень непростой. Начав с поисков идеаль-
ного старинного оружия, он стал проводить параллели со своими
поисками совершенства в женщинах. Часто он не мог сделать вы-
бор, потому что у него было ощущение, что всегда окажется кто-то
или что-то гораздо лучше. Он не хотел остаться без самого лучше-
го. Я обратил его внимание на то, что эти две проблемы суще-
ствуют на разных уровнях: первый – это реальность, где он хотел
бы иметь старинное оружие или женщину, которые будут его ра-
довать; второй – это фантазия, где он искал совершенства, кото-
рое неизбежно приводило к разочарованию, неважно, шла ли речь
о старинном оружии, женщине или терапевте.
Он ответил мне, что фантазии о совершенстве делают его жизнь
яркой. Без них все – лишь разочарование и неминуемая смерть.
Только другие – вещи или люди – могли дать ему это ощущение на-
полненности. Фрэнк недоумевал: «Что же не так в этой терапии?
Если я все делаю правильно, что-то обязательно должно проис-
ходить!» На что я ответил ему: «Безусловно, что-то происходит,
но это неприятно». «Я не вижу и намека на какие бы то ни было
улучшения, – возразил Фрэнк. – Я хочу хорошо себя чувствовать,
но этого не происходит. Если я все делаю правильно, где же ре-
зультат?» Я объяснил ему: «Терапия заставляет вас признать соб-
ственное несовершенство, но это вызывает у вас злость, и тог-
да начинаются интеллектуализации». То есть, безусловно, что-то
происходило. Фрэнк погрузился в глубокие размышления о том,
как же ему защитить себя от негативных чувств к самому себе. Та-
ким образом, негативные чувства были частью всего этого процес-
са – погружения на самое дно с тем, чтобы попытаться найти вы-
237
ход. Фрэнк был вынужден признать, что терапевтический процесс

воспоминаний и выражения чувств работал лучше, чем когда бы
то ни было прежде, ведь появилась непрерывность процесса и воз-
ник общий паттерна.
На следующей сессии Фрэнк поспешил сообщить еще об од-
ном очень важном прорыве. Он рассказал, что после нашей по-
следней встречи он испытывал какие-то совершенно невероятные
чувства: он был абсолютно спонтанным, общительным, жизнера-
достным, его все интересовало. Конечно же, впереди была непро-
стая работа, принимая во внимание его отреагирование, связан-
ное с переносом; но самое главное, что Фрэнк постепенно начал
прорабатывать свои проблемы, целиком и полностью отдаваясь
терапевтическому процессу.
Терапия таких пациентов, как Фрэнк, – страдающих нарцис-
сическими личностными расстройствами, – в чем-то напомина-
ет процесс вхождения орбитальной космической капсулы в плот-
ные слои атмосферы. Эта капсула должна быть установлена под
определенным углом и двигаться с нужной скоростью, чтобы она
могла покинуть орбиту и снова войти в атмосферу. Если какой-то
из этих процессов окажется выполнен неправильно, возвращение
капсулы в атмосферу будет невозможно, и она «улетит» в безвоз-
душное пространство. Точно так же и нарциссическое расстрой-
ство личности требует грамотной своевременной интерпретации
нарциссической уязвимости, чтобы пациент мог покинуть орбиту
саморазрушительных защитных механизмов, вернуться в детство
и заново пережить и проработать ранние конфликты, чтобы ра-
сти и развиваться. Неподходящее время или неудачно выбранные
техники – все это может закончиться тем, что психотерапия будет
неэффективной, а пациент так и не вернется в мир детства, а по-
прежнему будет заперт на орбите саморазрушительных защит.
238
11. Терапевт как защитник
реального Я
«П очему он так мало говорит? Почему он не задает никаких

вопросов и не дает больше указаний и советов? Почему
он кажется таким холодным и равнодушным? Он ведь меня хо-
рошо понимает, и все то, что он говорит, соответствует действи-
тельности».
Эти постоянные жалобы в начале терапии от пациентов с раз-
дутым или сдутым Я выражают желание, чтобы терапевт «взял все
в своих руки» и укрепил их ложное защитное Я, что позволило бы
им «почувствовать себя лучше». И только потом, в процессе лече-
ния, они начинают осознавать тот глубокий вред, который это мо-
жет нанести их общему состоянию. Терапевтические отношения
носят профессиональный, а не социальный характер, так что пе-
ред терапевтом стоит задача защищать формирующееся реальное
Я, сохраняя при этом эмоционально нейтральную позицию. Это
позволяет защитить пациента и терапию от взрыва проекций лож-
ного Я пациента, создавая при этом условия для появления реаль-
ного Я.
Важнейшая роль терапевта в психотерапии пациентов со сду-
тым или раздутым ложным Я еще более усложняется уникально-
стью проблем, вызванных ложным Я. Терапевт должен сохранять
строгую эмоциональную нейтральность и объективность, чтобы
обеспечить нейтральную структуру реальности, в которой паци-
ент сможет идентифицировать, противопоставлять, сравнивать
собственные проекции переноса и работать с ними. Пациент-не-
вротик с хорошо развитым автономным Я и сильным Эго имеет
все возможности для восприятия и принятия нейтральности тера-
певта и терапевтического альянса (соглашения между терапевтом
и пациентом о совместной работе, которая будет способствовать
улучшениям пациента через инсайты, понимание и контроль мыс-
лей, чувств и поведения, – всего того, что представляет для него
проблему сейчас). Терапевтический альянс становится структу-
239
рой, позволяющей измерить и понять проекции пациента. Таким

образом, терапевт и пациент обретают общее восприятие и пони-
мание реальности отношений.
Каковы же мотивы пограничных пациентов? Не совсем верно,
что пограничные пациенты приходят в терапию, чтобы «им ста-
ло лучше», хотя они часто говорят именно об этом. Вполне воз-
можно, что пять процентов их мотивации – чтобы им стало лучше.
Остальные же девяносто пять процентов – это стремление, чтобы
терапевт должным образом позаботился о них, хотя они так это не
формулируют. Тем не менее, они стремятся «чувствовать себя хо-
рошо». Поправиться – значит пройти через депрессию, а большин-
ство пограничных пациентов вовсе не хотят впадать в депрессию.
Их скрытый посыл – сделать так, чтобы их потребность в вознаг-
раждении и поддержке находила отклик у терапевта. Они ожида-
ют от терапевта, что он станет новым человеком, который сможет
позаботиться о них, чтобы они могли почувствовать себя лучше,
получая те эмоциональные ресурсы, которых у них не было рань-
ше. Но если пациент преуспевает в этом, и данный паттерн, свя-
занный с вознаграждением, находит отклик у терапевта, который
отказывается таким образом от роли защитника реального Я, это
приводит только к регрессии пациента, а терапия не будет эффек-
тивной.
Другой скрытой целью пациентов может быть заманивание те-
рапевта в ловушку, ожидая от него, чтобы он резонировал с нега-
тивными образами его родителей. Если терапевт начинает испол-
нять роль отстраненного родителя, пациенты могут выместить на
терапевта весь тот гнев, который они не смогли выплеснуть в дет-
стве на собственных родителей. В любом случае, пациенты ока-
зываются в плюсе. В фантазиях они получают все то, чего им не-
доставало в детстве и в чем они по-прежнему нуждаются, или же
у них есть возможность облегчить гнев и разочарование, связан-
ные с тем, чего они были лишены. Иными словами, пограничный
пациент может получать в терапии то удовлетворение, которое он
больше не способен получить нигде. Мотивы нарцисса в чем-то
сродни мотивам пограничного пациента, но здесь есть определен-
ные нюансы. Как и пациент с пограничным расстройством, нар-
цисс использует терапию вовсе не для изменений, а для того, что-
240
бы терапевт восхищался им и демонстрировал свое преклонение.

В противном случае терапевт становится мишенью для его ярости
и разочарования из-за того, что пациент не получил ожидаемого
восхищения и преклонения.
Проблема пациентов с пограничными или нарциссическими
расстройствами – их Я, склонное защищаться, и слабо развитое
Эго, а также то, что они живут в мире, ограниченном их проекци-
ями. Установление терапевтического альянса, основанного на эмо-
циональной нейтральности терапевта, представляется непростой
задачей для этих пациентов, и даже в случае установления такого
альянса, необходимо будет постоянно его поддерживать в процес-
се терапии. Поскольку эти пациенты гораздо хуже воспринима-
ют реальность, нейтральность терапевта для них даже более важ-
на, чем для невротических пациентов. Терапия для них – вероятно,
единственное место, где они имеют возможность находиться ря-
дом с другим человеком, сохраняющим объективность, невзирая
на их явную неспособность справиться с реальностью, и выпол-
няющим стоящие перед ним профессиональные задачи. Именно
поэтому нейтральность и объективность терапевта действуют на
пациента как спасательный круг, защищающий его от проекций и
позволяющий сохранить индивидуальность.
Чтобы убедиться в подлинной объективности, терапевт дол-
жен понимать и тщательно выверять собственные чувства и эмо-
ции, связанные с его личным прошлым и имеющие мало общего
с терапией пациента. Также ему следует избегать реакций, кото-
рые могут поставить под угрозу терапевтическую нейтральность –
например, представлять информацию о своей собственной жизни
или реагировать на гнев, страхи или депрессию пациента вместо
того, чтобы отражать их. Контролируя то, с чем пациент в состо-
янии эмоционально справиться, и соответственно ограничивая
собственные интервенции, терапевт может обеспечить ему макси-
мальную поддержку. Терапевт становится защитником реального
Я пациента. Эмоциональное спокойствие терапевта, наряду с его
любопытством и желанием исследовать внутренний мир пациен-
та среди эмоциональной бури безнадежности и беспомощности,
передает пациенту скрытое послание о том, что он способен спра-
241
виться с собственными конфликтами. Это действует на него успо-

каивающе и побуждает продолжать борьбу.
Если терапевт перестает быть нейтральным и объективным и
у него наблюдается личная вовлеченность в жизнь пациента или
же он входит в жизнь пациента помимо терапевтических сессий,
это приводит к тому, что он утрачивает свой самый ценный ин-
струмент, помогающий пациенту выздороветь: объективность
собственного восприятия и суждений. Кроме того, он подтверж-
дает регрессивные проекции пациента и поддерживает сопротив-
ление пациента терапии. Однако, противостоя проекциям паци-
ента, терапевт помогает контейнировать их, что является первым
шагом к тому, чтобы позволить детским проекциям проявиться
в воспоминаниях, снах и фантазиях. Только контролируя отреаги-
рование проекции в переносе, пациент получает доступ к глубин-
ному гневу и депрессии и сможет в дальнейшем проработать их.
Поскольку нейтральность терапевта представляется жизнен-
но важной для успешной терапии, некоторые терапевты придер-
живаются искаженного, жестко детерминированного представле-
ния о том, что они никоим образом не должны выражать эмоции
или как-то иначе проявлять заинтересованность, так как это мо-
жет угрожать терапии. На самом деле, все совсем не так. Терапевт
должен быть реальным человеком, но не в том смысле, что он бу-
дет делиться своей личной жизнью с пациентом, а скорее в отно-
шении эмоциональной заинтересованности проблемами пациен-
та: терапевт сочувствует поражениям в реальной жизни пациента,
поздравляет его с победами и играет роль вспомогательного Эго
в его конфронтациях. В этом процессе терапевт должен не забы-
вать о том, что пациент сможет эмоционально выжить, только нау-
чившись справляться с ситуацией и приспосабливаться к ней. Это
не означает, что терапевт будет лично вовлечен в каждом конк-
ретном случае, как этого хотят и на этом настаивают многие по-
граничные пациенты. На самом деле, подобная вовлеченность
чревата полным эмоциональным выгоранием.
Параллельное заблуждение заключается в том, что единствен-
но верный путь в терапии – это анализ и проработка прошлого.
При таком подходе из виду упускается то, что сама структура ле-
чения, основанная на подразумеваемом предположении терапев-
242
та, что пациент всегда будет зрелым, адаптивным и действовать

в собственных интересах, обеспечивает огромную позитивную
поддержку. Подобный подход терапевта служит моделью, с ко-
торой пациент может отождествлять себя. Уверенность терапевта
в том, что пациент способен исследовать и проработать собствен-
ное прошлое, становится самоисполняющимся пророчеством,
если терапевт сохраняет необходимый для этого нейтралитет.
Регулярность сессий становится дополнительной поддержкой
в терапии. Сам формат беседы – это возможность выразить болез-
ненные эмоции и избавиться от них, пересмотреть и подвергнуть
критике прошлые попытки решения проблем, а также постараться
найти новые более адаптивные решения. Если терапевт должным
образом управляет терапевтическим процессом, это способствует
эмоциональной регуляции и исцелению, не вызывая при этом ре-
гресса.
Хотя большинство терапевтов признают, что терапевтическая
нейтральность представляется крайне важной для успешной тера-
пии, но все же терапевты – тоже люди с определенными особен-
ностями развития, недостатками и слабостями. В интенсивном те-
рапевтическом взаимообмене далеко не редко уязвимость самого
терапевта проявляется в том, что принято называть реакциями
контрпереноса. Существует два определения контрпереноса.
Классическое определение – бессознательное перемещение ра-
нее (особенно в детстве) пережитых чувств и отношений на паци-
ента и взаимодействие с пациентом как с воплощением этих про-
екций. Расширенное определение, которое мне представляется
более подходящим для работы с расстройствами Я, – это все эмо-
ции терапевта, которые вмешиваются в процесс терапии. Такое
более широкое толкование предупреждает терапевта о возможных
разрушительных эмоциях независимо от того, происходят они из
детства или нет.
Наша личность развивается в процессе идентификации, интро-
екции и проекции, когда мы перерабатываем эмоциональные по-
слания, которые получаем от своих родителей. Именно так фор-
мируется наша структура личности в процессе взросления, и эти
механизмы продолжают действовать потом, уже когда мы стано-
вимся взрослыми. Невозможно сохранять отрицательный контр-
243
перенос к проекции пациента, если это не связано так или ина-

че с нашей собственной динамикой развития. В чем-то это сродни
методу Станиславского, когда актер вспоминает и использует про-
шлый опыт с тем же эмоциональным содержанием, что и сцена,
которую он пытается воспроизвести. Испытывая на себе сильные
проекции пациента и начиная злиться на него, терапевт постепен-
но, сам того не сознавая, будет вынужден погружаться в собствен-
ное прошлое, пытаясь отыскать там определенную репрезента-
цию, которая поддержит его гнев.
Например, рассмотрим случай женщины-терапевта, чья паци-
ентка, девочка-подросток, на каждой сессии проявляла ярость и
сильное раздражение. Пациентка ненавидела терапевта, проеци-
ровала свой гнев на терапевта, и ей казалось, что и терапевт нена-
видит ее. Уже в собственной терапии со мной терапевт рассказы-
вала о пациентке с определенным сарказмом и не без некоторого
ехидства, что было для нее совершенно нехарактерно. Я указал
ей на это как на контрперенос. Обычно этого бывает достаточно,
чтобы идентифицировать и контролировать подобные проявле-
ния, но неоднократные попытки привлечь к этому ее внимание ни
к чему не приводили. Сарказм продолжался. Я решил поинтере-
соваться, не напоминает ли ей эта пациентка кого-то из ее окру-
жения. Чуть позже она призналась, что была вторым ребенком
в семье, а ее старшая сестра умерла в возрасте трех лет еще до ее
рождения. Мать души не чаяла в старшей дочери. Психотерапевт
знала, что она никогда не сможет соперничать со своей покойной
сестрой, чтобы заслужить одобрение матери. Она поняла, что про-
ецирует на пациентку образ покойной сестры. Как только она по-
няла источник своего контрпереноса, она смогла контролировать
его и продолжить работу.
Иногда контрперенос может быть связан с самыми рядовы-
ми вещами или проблемами. Однажды я опаздывал на работу, и
в спешке поцарапал машину в гараже. Надо сказать, все это меня
порядком вымотало. И потом я оказываюсь у себя в кабинете, и
мой первый пациент интересуется у меня, как поживает другая
моя пациентка, и называет ее по имени. Я удивился, потому что
сессии у них никогда не шли друг за другом. Возможно, они про-
сто знакомы. Может быть, они даже встречаются? И тут до меня
244
доходит, что произошло. Мысленно я все еще думал о поцарапан-

ной машине, поэтому машинально вытащил из ящика дело той
пациентки, так что пациент мог прочитать ее имя на папке. Моя
рассеянность представляла собой контрперенос – неспособность
уделить должное внимание пациенту. Я извинился и рассказал ему
об инциденте в гараже.
Почему контрперенос так важен в психотерапии личностных
расстройств? Когда пациенты с раздутым или сдутым ложным Я
вступают в фазу анализа и начинают вспоминать детские воспо-
минания, они описывают свое детство так, как будто они нахо-
дились в концентрационном лагере, а их родители были надзи-
рателями. Эти пациенты выжили благодаря тому, что им удалось
найти ахиллесову пяту собственных родителей и, используя эти
знания, манипулировать ими, чтобы те могли дать им то, что было
необходимо для выживания. В результате они выросли и стали
мастерами манипуляции, умеющими, как никто другой, вызывать
желаемую реакцию у других. Они провоцируют терапевта соб-
ственными проекциями, никогда не видя в нем потенциального
друга и союзника, которому можно доверять. В отличие от невро-
тиков и психотиков, люди с нарушениями ложного Я направляют
все свои действия на терапевта, проецируя на него собственные
манипулятивные стратегии. Терапевту, который оказался втяну-
тым в это, трудно сохранять терапевтический нейтралитет.
Чтобы иметь дело с проекциями пациента и поддерживать те-
рапевтический нейтралитет, терапевт должен соблюдать кон-
кретные практические условия терапии, такие как: время, место,
продолжительность сессии, оплата, возможные опоздания, отме-
ненные встречи, отпуск и так далее. Все это позволяет справиться
со случайными и побочными явлениями, которые могут произой-
ти в ходе лечения. Строгое выполнение подобных правил и требо-
ваний позволит терапевту не оказаться в ловушке проекций паци-
ента.
Подавляющее большинство проблем с контрпереносом возни-
кает из-за того, что терапевт невольно оказывается в поле проек-
ций пациента в качестве вознаграждающего родителя и выполняет
функцию того, кто заботится о пациента, изменяя терапевтиче-
скую структуру и тем самым способствуя сопротивлению тера-
245
пии. Цель терапевтической структуры – поддерживать объектив-

ность в терапии. Если с самого начала не определить должным
образом практические вопросы терапии и не соблюдать их, тогда
возникнут «лазейки» или «утечки», способствующие незаметному
отреагированию переноса, что может быть организационно закре-
плено в процессе регулярной терапии. Любая такая лазейка позво-
ляет пациенту заманить терапевта, предоставляя особые уступки,
либо в роль вознаграждающей родительской фигуры, либо в роль
неодобряющей фигуры, которая становится мишенью для гнева
пациента. Если не обращать внимания на эти нарушения терапев-
тической структуры, даже самый опытный и преданный своему
делу терапевт может оказаться неспособным избежать субъектив-
ной и разрушительной вовлеченности в отношения между паци-
ентом и терапевтом. Утрачивая объективную способность резо-
нировать с сопротивлением пациента, терапевт лишается своего
самого мощного инструмента. Настойчивые, искусные и коварные
усилия пациента часто сопряжены с таким накалом страстей и ха-
рактерными особенностями в реальности, что терапевт начинает
разрываться между гуманным отношением к пациенту и терапев-
тической объективностью. Как только терапевт начинает воспри-
нимать себя как того, кто должен заботиться о пациенте, а не как
охранителя его реального Я, – значит, терапевт уже захвачен контр-
переносом. Он уже начал реагировать на проекции пациента, а не
отражать их.
Превратности жизни не обходят стороной и психотерапию.
Поэтому неудивительно, что у многих психотерапевтов также
можно обнаружить раздутое или сдутое ложное Я, ведь терапев-
ты тоже живые люди, и в их семьях происходят такие же кон-
фликты. На самом деле именно людей с такого рода личностными
расстройствами и привлекает подобная работа. Например, по-
граничного психотерапевта с раздутым ложным Я может прив-
лекать эта профессия из-за защиты, которую она обеспечивает
ему от страхов быть поглощенным и покинутым, которые меша-
ют ему наслаждаться чувством близости в реальных отношениях.
Потребность в терапевтическом нейтралитете может защитить
такого терапевта от чувства тревоги, и он может использовать
профессиональные отношения с пациентом как фантазию, заме-
246
няющую ему подлинную близость, которой он избегает в реаль-

ной жизни. Терапевт с раздутым ложным Я может получать удо-
вольствие от самого процесса терапии, потому что он становится
центром жизни пациентов, и эта роль подпитывает его манию ве-
личия и обеспечивает нарциссическую поддержку, в которой он
так сильно нуждается.
То, насколько хорошим профессионалом является психотера-
певт, зависит от того, насколько он осознал собственные пробле-
мы самоактуализации и самореализации и насколько ему удалось
скорректировать их. Те терапевты, которым удалось обрести свое
реальное Я, – незаменимые специалисты для подобной работы, по-
скольку они побывали по обе стороны баррикад. Те, кто осознают
свои нарушения, но пока не исправили их, вполне могут эффек-
тивно работать в качестве терапевтов, если понимают и в состо-
янии распознавать те типы защит, которые они используют про-
тив собственной депрессии покинутости. В этом отношении лучше
всего, если психотерапевт сам прошел курс психотерапии или пси-
хоанализа. Одна из причин, почему терапевты выбирают терапию
в качестве профессии, – это возможность отреагировать фантазии
о спасении, корни которых уходят в далекое детство. Терапевт про-
ецирует на пациента отголоски своего депривированного Я, а затем
пытается сделать для пациента то, что он всегда хотел, чтобы сдела-
ли для него самого. Таким образом, в фантазиях он имеет возмож-
ность снова и снова исправлять собственное детство с каждым но-
вым пациентом.
Если в собственной семье терапевта было все благополучно
с точки зрения воспитания, он нормально сформировался и те-
перь способен четко дифференцировать собственное Я и объект-
ные отношения, он может получать огромное удовольствие и удов-
летворение, помогая пациентам преодолеть и заново воссоздать
собственное детство. Если же терапевт сам является пограничным
нарциссом или не проводит четких различий между собственным
Я и объектными репрезентациями, в конечном счете, он проеци-
рует свое депривированное Я на пациента и пытается лечить себя
через пациента. И, конечно же, пациент не будет возражать, ведь
пока терапевт удовлетворяет собственные потребности, стараясь
справиться с проблемами пациента, у пациента не будет необходи-
247
мости брать на себя ответственность за то, чтобы что-то предпри-

нять для улучшения ситуации.
Рассмотрим другой случай. Я был супервизором у прекрасно-
го профессионала – женщины-терапевта. Она специализирова-
лась на аналитической терапии. Ее пациентка – истеричная, пог-
раничная женщина – постоянно предъявляла к ней претензии,
в том числе звонила по ночам. Терапевт старалась так или иначе
контролировать поведение клиентки. Однажды терапевт позво-
нила мне и рассказала, что в тот день была продуктивная сессия
и все складывалось хорошо, но буквально вечером ей позвонили
из отделения неотложной помощи местной больницы и постави-
ли в известность, что пациентка пришла в клинику с жалобами на
суицидальные устремления. По мнению терапевта, это было свя-
зано с тем, что пациентка злилась на нее из-за того, что она устано-
вила для нее определенные границы. Я предложи позвонить в кли-
нику и попросить передать пациентке, что она должна выписаться
из больницы и прийти к терапевту на прием, чтобы решить все эти
вопросы.
В процессе терапии я тщательно изучал отчеты терапевта, ста-
раясь понять, будет ли пациентка и дальше впадать в депрессию,
когда терапевт установит границы ее отреагированию. Но ощу-
щений покинутости так и не наблюдалось. Я контролировал этот
случай в течение нескольких недель, стараясь понять, что же во
всем этом было не так, ведь подход терапевта мне казался впол-
не адекватным. И все же ожидаемая депрессия так и не наступала.
И вот однажды в разговоре со мной терапевт случайно упомяну-
ла, что пациентка не оплачивала ей счет за лечение в течение трех
месяцев, и в этой связи ничего не предпринималось. Вот и ключ
к разгадке: терапевт не ожидала от пациентки, что та возьмет на
себя ответственность и оплатит счет, и это усилило желание паци-
ентки не брать на себя ответственность во время терапии.
Или же другой пример – мальчик-подросток. Этот юноша бро-
сил школу, пил, принимал наркотики, дебоширил дома, и у него
развилось сильное обсессивно-компульсивное расстройство.
И пациент, и терапевт попросили о встрече со мной. Юноша,
только войдя в кабинет, тут же развалился на стуле, и мы нача-
ли пристально изучать друг на друга. Я смотрел на него. Он молча
248
смотрел на меня. Наконец, он поинтересовался: «Разве вы не соби-

раетесь задавать мне вопросы?» Я ответил, что раз ему потребо-
валась консультация, значит, ему есть что рассказать мне. Он на-
чал говорить медленно, запинаясь. Я почти ничего не отвечал ему,
но его тело и выражение лица – все это ясно указывало на то, что
он хотел бы, чтобы я руководил процессом. В конце я сказал ему,
что наверное потребуется еще одна сессия. Придя домой, он опять
стал крушить все подряд. Потом он позвонил своему психотера-
певту и сказал, что я шарлатан. Терапевт предложил ему прийти
ко мне вновь.
Во время нашей второй встречи, обвинив меня в шарлатанстве,
он просто сидел и дулся. Я объяснил ему, что не понимаю, почему
он сердится, так как мне необходимо получить больше информа-
ции, прежде чем я смогу давать какие-то оценки. Он согласился,
но ему по-прежнему было необходимо что-то услышать от меня.
Я поинтересовался у него, отличаются ли мои действия от того,
что делает его психотерапевт. Его ответ был вполне исчерпываю-
щим: «Да, он очень сильно отличается от вас. Он приятный чело-
век, и мне в общем-то с ним легко. Если мне нечего рассказать,
он сам может заговорить или же предложить тему нашего разго-
вора. Он задает вопросы и проявляет ко мне интерес». «В этом и
проблема, – заметил я. – Ваш терапевт берет на себя ответствен-
ность за вас и избавляет вас от гнева, связанного с необходимо-
стью взять ответственность за себя». Конечно же, терапевт должен
задавать вопросы, но они должны быть тщательно выверены, что-
бы процесс задавания вопросов не стал заменой спонтанных реак-
ций пациента, проявления его чувств. И снова ключом к решению
проблемы стал контрперенос: терапевт спасал пациента от самого
себя, выступая в роли того, кто заботится о нем, избавляя пациен-
та от необходимости что-то делать самому.
Оба вышеприведенных примера иллюстрируют, как препят-
ствием для изменений может стать принятие на себя терапевтом
роли, в которой он вознаграждает пациента. Среди других распро-
страненных ошибок можно назвать следующие: изменение време-
ни встречи по необоснованным причинам, неоплата пропущен-
ных или отмененных встреч, многочисленные беседы по телефону
с пациентом, опоздания на сессии или неспособность закончить
249
вовремя. Все это важно не столько для удобства терапевта, сколь-

ко для защиты терапевта и пациента от контрпереноса терапевта
и проекций пациента.
Контрперенос не должен подрывать терапию. Больше всего по-
могает терапевту сдерживать последствия контрпереноса осозна-
ние того, что осуществляемые им действия не совсем верные. Пер-
вый шаг состоит в том, чтобы определить контрперенос с точки
зрения чувств или установок, возникающих в процессе работы
с конкретным пациентом. Пока пациент не оказался в критической
точке, терапевт может сосредоточить внимание на собственном
контрпереносе, а не на сообщениях пациента. На самом деле тера-
певту необходимо это сделать, потому что в данный момент прег-
радой к успешной терапии является именно терапевт, и пока про-
блема не будет решена, терапия вряд ли к чему-то приведет.
Итак, первый шаг заключается в том, чтобы идентифицировать
контрперенос. Терапевту не следует делиться этой проблемой с па-
циентом. Он должен держать ее при себе, пока проблема не будет
прояснена. Терапевту следует оглянуться назад с тем, чтобы попы-
таться понять, что именно делает пациент, чтобы вызвать контр-
перенос. Чаще всего что-то в поведении пациента провоцирует
его, даже если это проблема не самого пациента, а проблема уязви-
мости терапевта. (Иногда пациент ничего не делает для того, что-
бы вызвать контрперенос. В этом случае контрперенос, скорее все-
го, является главной глубинной проблемой терапевта, и если эта
проблема не может быть решена, терапевт должен прекратить ра-
боту с этим пациентом или обратиться за лечением самому, что
поможет ему справиться с данной проблемой).
Идентифицировав и контролируя контрперенос, а также отсле-
живая то, что пациент делает для того, чтобы вызывать эти чув-
ства, терапевт может использовать контрперенос как сигнал, что-
бы привлечь внимание пациента к определенному поведению. Или
же, если контрперенос привел к каким-то навязчивым негативным
действиям со стороны терапевта, он должен признаться в этом па-
циенту, чтобы тот понимал, что не несет полной ответственности
за возникшие проблемы в терапии.
Например, однажды у меня была пациентка, с которой я рабо-
тал три раза в неделю, чтобы помочь соприкоснуться с ощущени-
250
ем покинутости. По мере приближения запланированного мною

отпуска, мне не терпелось как можно быстрее привести в порядок
все свои дела и конечно же сообщить своим пациентам о том, что
меня не будет две недели. Как раз в среду вечером я работал с этой
пациенткой, и она рассказывала мне о том, как она пытается спра-
виться с ощущением покинутости. Из-за того, что я мысленно уже
был в отпуске, я не понял, что она впервые соприкоснулась с чув-
ством покинутости и позволила себе выразить его. Едва пациент-
ка вышла за дверь после терапии, я тут же поспешил сообщить
ей, что планирую уезжать через пару недель. Как только она ушла,
я сразу же понял, что совершил ошибку.
Мы должны были встретиться с этой женщиной на следую-
щий день, поэтому я решил подождать, чтобы посмотреть, как
она справилась с этим, прежде чем заговорить о своем поведении
на прошлой сессии. Я подумал, что это будет хорошим показате-
лем того, насколько успешно она продвинулась в терапии. Если
бы она отрицала и избегала чувств, вызванных данной ошибкой,
это означало бы, что она продвинулась не так далеко, как я думал.
Если бы она решила обсудить это со мной, это бы подтвердило то,
что она делает определенные успехи. Но она вошла и тут же со-
общила мне, что я совершил ужасную вещь, объявив о своем от-
пуске в конце вчерашней сессии. Она заметила, что можно было,
по крайней мере, подождать до утра. В этом она была совершен-
но права, поэтому я поспешил извиниться перед ней, объяснил,
что думал об отпуске и из-за этого стал менее чувствительным,
чем должен был быть. (Мне не доводилось еще встречать пациен-
та, который не прощал бы ошибки и не принимал бы извинения,
если только их не слишком много. То, что пациенты действитель-
но не могут принять – это отсутствие честности.)
Зачастую определенный стиль или манера поведения пациен-
та становятся пусковым механизмом контрпереноса. Например,
один юрист, который проходил у меня терапию, говорил обо всем
с совершенно бесстрастным, каменным лицом. Я никогда не был
до конца уверен, выражал ли он истинные чувства или же это
были просто интеллектуализации. Прошло достаточно много вре-
мени, прежде чем я открыл реакцию контрпереноса, объясняю-
щую данную проблему. Если я испытывал скуку, у меня возникало
251
подозрение, что он склонен к интеллектуализациям и не выражает

подлинных чувств. Тогда я смог спросить его: «Вы действительно
ощущаете то, что рассказываете мне сейчас?»
Другой пациент – успешный, жизнерадостный торговый агент.
Также он входил в состав попечительского совета больницы, где
я работал. На каждой сессии этот мужчина увлеченно рассказы-
вал мне, как часто мое имя звучало на заседаниях совета дирек-
торов, и всегда подчеркивал то, какой замечательный я психиатр
и как много хорошего я сделал. Это явно было его лестью в мой
адрес. Это вызвало у меня злость, в какой-то момент я утратил те-
рапевтическую гибкость и пребывал в оцепенении, и как раз тогда
он совершенно справедливо обвинил меня в том, что я совершен-
но безжизненный, как дохлая рыба. Впоследствии я исследовал
собственные чувства, и на следующей сессии, когда он снова пы-
тался контролировать меня с помощью лести, я просто спросил
его, почему он пытается перетянуть меня на свою сторону, поче-
му не допускает мысли о том, что мне просто интересно работать
с ним.
С расстояния наблюдения, вызванного контролем контрпере-
носа, терапевт может определить основную клиническую пробле-
му, о которой сообщает пациент, и попытаться объяснить себе зна-
чение этой проблемы. В случае с пограничным клиентом проблема
может состоять из любой части пограничной триады: самоакти-
визации, тревоги или депрессии, защиты. Следующий шаг – раз-
работать стратегию вмешательства для решения этой проблемы
и выдвинуть гипотезу о том, каким будет результат этого вмеша-
тельства. Например, с пограничным пациентом терапевт может
принять решение противостоять защитным механизмам и ожи-
дать возникновения депрессии, если вмешательство будет успеш-
ным. Далее терапевт должен осуществить вмешательство и оце-
нить возникшую реакцию.
Танец переноса/контрпереноса между пациентом и терапевтом
неизбежен, независимо от того, имеет ли терапевт многолетний
опыт работы или является новичком в этой области. Однако, это
может быть особенно затруднительно для новых терапевтов, ко-
торые не научились пока распознавать контрперенос; они еще не
очень хорошо знают самих себя, особенно собственные реакции
252
на сессиях с разными типами клиентов; и не знают, как справлять-

ся с подобными ситуациями и рассеять контрперенос. Случаи из
практики, взятые из тридцати пяти семинаров, проводимых мной,
показывают, что в двенадцати случаях терапевты совершающие
свои первые шаги в профессии, явно демонстрировали неизбеж-
ный паттерн переноса/контрпереноса. В каждом из этих случаев
терапевт вступал в вознаграждающий паттерн с пациентом.
В начале терапии пациент ведет свой танец через отреагирова-
ние в переносе, так как терапевт захвачен контрпереносом. По мере
того, как терапевт учится контролировать контрперенос, он посте-
пенно берет на себя инициативу, и пациент переходит от отреаги-
рования в переносе к реальному переносу, и таким образом возни-
кает терапевтический альянс. В ходе терапии терапевт и пациент
по очереди исполняют руководящие роли, поскольку они возвра-
щаются в отреагирование переноса и контрпереноса. В конце каж-
дой фазы терапевт присваивает себе терапевтический контроль, а
пациент переходит к дальнейшей работе.
По мере того, как терапевт начинает все больше понимать ди-
намику контрпереноса, тот оказывает все меньшее влияние на те-
рапию. Контрперенос нельзя устранить полностью, так как все мы
люди и не можем функционировать в отношениях с пациентами
как роботы. Мы бы этого и не хотели. Важно, чтобы терапевт знал
о своей личной уязвимости, связанной с контрпереносом, и осоз-
нанно подходил к этому в работе. Также неплохо иметь суперви-
зора или коллегу по работе, с которым можно было бы поделиться
любыми проблемами, возникающими в этой области. У меня был
такой коллега, с которым мы были знакомы двадцать пять лет. Ему
было достаточно короткого рассказа о проблеме, и он тут же ука-
зывал мне на ловушки контрпереноса, в которые я попал. И мне не
составляло труда сделать то же самое для него, просто потому что
гораздо легче увидеть контрперенос у кого-то другого, чем у само-
го себя.
Поскольку контрперенос является неизбежным фактором в те-
рапии, важно, чтобы пациент понимал, что это такое и как это
работает. Однако пограничные и нарциссические пациенты, за-
частую не заинтересованы в идентификации контрпереноса тера-
певта, если этот контрперенос соответствует их вознаграждающим
253
или идеализирующим проекциям. Даже когда терапевт указывает

им на свой контрперенос, они могут отрицать, что это мешает их
прогрессу. Пациенту стоит не забывать обо всех факторах фрей-
минга, так как это позволяет оценить степень контрпереноса те-
рапевта, поскольку большая часть нарушений терапевтической
структуры связана именно с тем, что терапевт выполняет роль
того, кто заботится о клиенте. Фрейминг основан на практических
договоренностях, благодаря которым становится возможной те-
рапия: например, ожидает ли терапевт от пациента некой отчетно-
сти, или же задает слишком много вопросов, или пытается прини-
мать решения, или обсуждает свою личную жизнь, или пытается
вмешаться в жизнь пациента за пределами терапии? Спокойно ли
он настаивает на том, чтобы пациент встретился лицом к лицу со
своими конфликтами, или же предпочитает держаться на расстоя-
нии? Способен ли он выдерживать враждебное отношение, не ста-
раясь при этом защищаться? Реагирует ли он на разное настроение
пациента? Берет ли соответствующую плату и возлагает ли ответ-
ственность на клиента за пропущенные сессии?
Соответствуют ли его комментарии тому, что говорит паци-
ент, или же это перекрывает его суждения? Если у пациента соз-
дается ощущение, что терапевт небрежен в отношении фрей-
минга, это должно послужить для него предупреждением, что по
этому вопросу требуется прояснение, чтобы обеспечить дальней-
ший прогресс пациента. Пациент вправе поднять данный вопрос
с терапевтом и предложить назначить консультацию. Порой, если
контрперенос продолжается не слишком долго или не становит-
ся слишком интенсивным, консультация может помочь иденти-
фицировать эту проблему, и к терапии можно переходить имен-
но с этой точки; но глубокий длительный контрперенос не может
не сказаться на отношениях, поэтому маловероятно, что терапевт
сможет контролировать его. Если это так, то это явное свидетель-
ство, что терапевт утратил объективность в отношении данного
пациента и должен перенаправить его к другому терапевту.
Однажды мне позвонил знакомый терапевт и попросил про-
консультировать его по поводу пациентки, страдающей истери-
ческим неврозом. Пациентка узнала, что жена терапевта беремен-
на, и стала проявлять нездоровый интерес к этой беременности.
254
Все это навело терапевта на мысль о том, что их еженедельные сес-

сии – это нечто большее, чем просто терапия. Во время консуль-
тации с этой пациенткой я узнал, что она «влюбилась» в терапевта
с самого начала и почти не обращала внимания на то, что он го-
ворил на сессиях. Его беседы означали для нее то, что она ему не-
безразлична, и это все, что интересовало ее. Как только я обратил
внимание на то, что это совершенно недопустимо в терапии, это
вызвало у нее сильную злость в отношении меня. Позже мы об-
судили это с ее терапевтом; он пришел к выводу, что не очень хо-
рошо понимает, как нужно работать с такого рода личностными
расстройствами и не знает, как исправить ситуацию, поэтому па-
циентку перенаправили к другому терапевту.
Рассмотрим случай, когда пациент не перешел к другому те-
рапевту. Пациент – известный врач, дважды разведенный. Жен-
щина, с которой он в тот момент встречался, привела его к свое-
му терапевту на семейное консультирование. Врач тут же поведал
терапевту, что в течение последних восьми лет он проходил ана-
лиз пять раз в неделю. Заподозрив в этом что-то неладное, тера-
певт порекомендовал пациенту обратиться ко мне за консульта-
цией. Я спросил его, что происходит в ходе этого анализа, и он тут
же ответил мне, что терапевт – совершенно удивительный и про-
ницательный специалист, мастерски интерпретирующий его сно-
видения. Терапевт оказался прекрасным понимающим человеком,
всегда входящим в положение пациента, если тот опаздывал или
должен был отменить встречу в силу занятости. Я поинтересовал-
ся у пациента, сердился ли он когда-нибудь на своего терапевта
или же, возможно, иногда ему было тяжело рядом с ним. Он от-
ветил, что нет, а дальше стал говорить о том, что вряд ли когда-то
сможет найти идеальную женщину: всегда найдется какой-то не-
достаток или возникнет чувство разочарования. Я спросил у па-
циента, не замечал ли он каких-то недостатков у своего терапевта
и не разочаровался ли в терапии. Тотчас же последовал отрица-
тельный ответ. Иными словами, восприятие пациентом терапев-
та как совершенного было идеализирующим переносом, в то вре-
мя как сам терапевт, очевидно, использовал сессии для подпитки
собственных нарциссических потребностей и, вероятно, купался
в нарциссических лучах славы вместе с пациентом. В противном
255
случае он бы постарался преодолеть идеализирующий перенос,

чтобы пациент достиг большего прогресса. Я сказал пациенту, что
ситуация вряд ли изменится и что ему следует обратиться к дру-
гому терапевту. Впоследствии я узнал, что он так и не сменил те-
рапевта, продолжая купаться в нарциссических лучах славы, ни-
какого прогресса не было, и он по-прежнему находился в поисках
идеальной женщины.
Пациентам с личностными расстройствами также могут быть
показаны и другие формы терапии помимо индивидуальной:
групповая, семейная, медикаментозная терапии, а также терапия
в рамках стационара. Рекомендуя или претворяя в жизнь любой
из этих методов терапии, терапевт должен помнить о теоретиче-
ских соображениях, касающихся пациентов со сдутым Я. Для пог-
раничного пациента групповая, супружеская и семейная терапия
может оказаться крайне эффективной, если терапевт ограничится
конфронтацией, направленной на неадаптивное поведение, зло-
употребление наркотиками, сексуальное отреагирование и избе-
гание самоактивизации на работе. Невозможно проработать де-
прессию покинутости в присутствии других людей, потому что
у пациента возникает фантазия, что терапевт принадлежит ему
безраздельно. Пациент будет эмоционально вкладываться в пси-
хотерапевта как в объект фантазии только в той мере, насколь-
ко эта фантазия находит выражение в личных отношениях с те-
рапевтом. Присутствие других людей фрустрирует эти фантазии,
и пациент не будет вкладываться в терапию, так что и справить-
ся с депрессией вряд ли получится. Тем не менее, некоторые очень
важные цели терапии – скажем, восстановление Эго и лучшая спо-
собность адаптироваться в жизни, – могут быть достигнуты в про-
цессе конфронтации в групповом сеттинге. Однако если клиент
хочет двигаться дальше и справиться с депрессией покинутости,
ему необходима индивидуальная терапия.
Лекарства и госпитализация – извечная дилемма для терапевта.
Философия жизни пограничного пациента следующая: жизнь не
должна быть трудной, и я не должен заботиться о себе сам. Урок,
который пытается преподать ему терапевт, можно выразить сле-
дующим образом: жизнь не может быть простой, и если вы сами
не берете на себя ответственность, цена всегда будет непомерно
256
высока. Лекарства вписываются в философию пациента – облег-

чают жизнь, усиливая фантазию о вознаграждении, что проявля-
ется как сопротивление, и с этим необходимо бороться в процес-
се терапии. Для пациента лекарства – это знак, что терапевт готов
позаботиться о пациенте и облегчить ему жизнь. Если пациенту,
переживающему депрессию покинутости, назначить антидепрес-
санты, то депрессия может исчезнуть вместе с мотивацией паци-
ента к преодолению депрессии. Пациент будет пребывать в иллю-
зии, что депрессия прошла, при этом у него по-прежнему будут
все признаки отсутствия развития, и он будет все так же уязвим
к депрессии, как только лекарства будут отменены. Безусловно,
лекарства следует назначать в экстренных клинических случаях,
но они должны применяться только при определенных симптомах
и сразу же должны удаляться, как только эти симптомы пройдут.
Стационар – это поддерживающая среда, способствующая рег-
рессии, и прибегать к этому так же, как и с назначением лекарствен-
ных препаратов, следует только в экстренных случаях. Исключе-
нием являются пограничные подростки, о которых мы говорили
в Главе 9, так как им не подходит никакое другое лечение, кроме
длительного пребывания в больнице. Пребывание других пациен-
тов в больнице должно быть коротким, а фокусом лечения в усло-
виях стационара может быть любой стресс (как правило, стресс
сепарации), который переживает пациент. При этом следует под-
держивать контакт с терапевтом за пределами стационара, а тера-
певт в стационаре должен выдерживать конфронтацию и избегать
других аспектов проблемы пациента. Пациента следует как мож-
но быстрее выписать из стационара. Пограничные клиенты с бо-
лее серьезными проблемами, неспособные адекватно функцио-
нировать, могут нуждаться в большей поддержке Эго, чем спосо-
бен обеспечить терапевт в амбулаторных условиях. Эти клиенты
могут нуждаться в госпитализации и терапии в течение длитель-
ного периода времени, но об этом следует принять решение в на-
чале терапии.
Групповая терапия (семейная, супружеская терапия) не очень
подходит нарциссическим клиентам. Многим из них групповой
формат терапии не подходит до тех пор, пока они не осознают и не
257
будут готовы работать над своей нарциссической защитой. Им мо-

гут потребоваться лекарства и реже – госпитализация.
Для шизоидных клиентов групповая терапия может оказаться
сложной, но, в отличие от нарциссов, их все же следует по воз-
можности направлять в группу, чтобы они могли начать работать
с собственной изоляцией. Лекарства и госпитализация должны
быть минимальными.
Взаимные уступки, на которые приходится идти терапевту и
клиенту, могут быть неприятными и проблематичными для обе-
их сторон. В роли защитника реального Я терапевт должен во-
время распознать контрперенос и предпринять необходимые
шаги, чтобы справиться с ним, иначе терапия не будет эффек-
тивной. Терапевт должен быть тверд, сопротивляясь попыткам
пограничного пациента и нарцисса манипулировать терапией
в собственных целях, иначе пациент не сможет взять на себя от-
ветственность за собственную депрессию покинутости и прора-
ботать эту проблему.
258
12. Творческие решения –
Сартр, Мунк и Вулф
П сихотерапия – это лучшая возможность справиться с депрес-

сией покинутости и открыть для себя реальное Я, но дале-
ко не единственная. Некоторые люди с ослабленным Я обладают
определенными внутренними ресурсами, которые они могут ис-
пользовать для того, чтобы смягчить свою боль и выразить хотя
бы отчасти свое реальное Я.
Художник или другой творческий человек, чье реальное Я на-
рушено, владеет необходимым оружием для защиты от депрессии
заброшенности, недоступным людям, которых мы рассматривали
в предыдущих главах. Ведь талант творческого человека способен
привести к творческому самовыражению, что, в свою очередь, мо-
жет активизировать функцию реального Я. Художник использу-
ет творческий потенциал своего реального Я, чтобы справиться
с ощущением покинутости и состоянием подавленности и спра-
виться с депрессией покинутости, разрушающей его жизнь.
Неотъемлемое право реального Я – это творчество: способность
создавать что-то новое, распознавать старые паттерны под новым
углом или перестраивать прежние паттерны совершенно иначе.
У человека со здоровым реальным Я есть потенциал для творче-
ской жизни и новаторского решения проблем и вызовов. Далеко
не все люди обладают одинаковой способностью выражать свои
творческие импульсы, ведь способность эта, как и любые другие
способности – следствие нашей природы и воспитания, а также ге-
нетической предрасположенности и поддержки дальнейшего раз-
вития.
Как правило, творчество требует огромных усилий, способно-
сти вести борьбу и готовности выносить тревогу, так как творче-
ские усилия вполне могут ни к чему не привести, за этим может
последовать неблагоприятной критика и даже отвержение. Далеко
не каждый готов прилагать необходимые усилия, чтобы вынести
неизбежную тревогу; в результате люди зачастую вообще отказы-
ваются от творческих усилий и, надо полагать, примиряются с тем,
259
что их потенциал так и не будет востребован. Ну и, наконец, есть

те, чей творческий потенциал невысок от рождения.
Истории о борьбе художников со своими музами поистине ле-
гендарны. Творческий процесс не так уж прост даже для тех, кого
мы называем творческими гениями. Всевозможные трудности мо-
гут быть связаны с расстройствами личности или шрамами, не за-
жившими после обычной тревоги детской сепарации, влияющей
на творческий потенциал любого человека. Одной из наиболее рас-
пространенных проблем является проблема избегания, то есть не-
способность приступить к работе или довести ее до конца. Типич-
ный пример – писательский блок, который часто бывает вызван
потребностью писателя защитить себя от тревоги и депрессии,
связанных с творческим самовыражением. Другая сторона меда-
ли – это художник, завершивший работу и получивший огромное
признание; но впоследствии он не может справиться с тревогой,
боится, что не будет соответствовать своей репутации или испы-
тывает чувство вины, считая, что не заслуживает успеха; в резуль-
тате он впадает в депрессию и, возможно, начинает пить.
Полностью сформировавшееся реальное Я всегда имеет до-
ступ к своему творческому потенциалу, но творческие способно-
сти вовсе не гарантируют существование до конца сформирован-
ного реального Я. Многие художники с серьезными личностными
расстройствами благодаря таланту смогли обратиться к собствен-
ным творческим импульсам, тем самым находя и пробуждая сег-
мент реального Я, что позволило им адаптироваться к жизни бо-
лее успешно, чем если бы у них не было этого таланта. В сущности,
таким образом им удается облегчить депрессию и укрепить свое
реальное Я (даже если оно остается достаточно слабым) посред-
ством творческого самовыражения, что позволяет получить до-
ступ и к другим нарушенным способностям, таким как самоува-
жение и самоактивизация. Хотя эти связи хрупкие, тем не менее,
они позволяют художнику избежать многочисленных трагедий,
связанных с личностными расстройствами. Таким образом, твор-
чество становится для художника главным инструментом, позво-
ляющим ему выразить свое подлинное Я.
Итак, есть множество писателей, живописцев, художников,
скульпторов и актеров, чья жизнь может служить прекрасной ил-
260
люстрацией этого. Мой выбор пал на Жан-Поля Сартра, Эдварда

Мунка и Томаса Вулфа, так как именно эти авторы хорошо извест-
ны как представители трех разных художественных направлений,
и каждый из них использовал собственное средство выражения
реального Я и защиты от депрессии покинутости. Соответствен-
но, это философ, художник и прозаик, страдающие от депрессии
покинутости. Поскольку они выражают одну и ту же тему, которая
находит отклик практически у любого человека, кому так или ина-
че довелось соприкоснуться с их работами, их творческие удачи
позволяют предположить некие универсальные качества, харак-
терные для всех великих художников, которым приходится иметь
дело с конфликтами, связанными с развитием: например, взросле-
нием или утратой невинности (ведь все те же конфликты пережи-
ваем и мы с вами).
Жан-Поль Сартр: философ депрессии покинутости

То, что вспоминает Сартр о своем детстве, является наглядным
описанием неспособности матери, бабушки и дедушки признать
его формирующуюся индивидуальность, а также их неуместной
потребности идеализировать его; все это привело к серьезным на-
рушениям реального Я писателя.
«У меня не было ни малейшей возможности решать что-
либо «самому»… все делали за меня взрослые…одна из при-
чин, почему я всегда ускользал; неожиданно я вдруг обнару-
живал для себя, что на меня никто не обращает внимание, и
мне было стыдно за свое нежелательное присутствие в этом
упорядоченном мире.1 ... Моя истина, мой характер и мое
имя – все это было в руках взрослых. Я научился видеть себя
их глазами ... когда их не было рядом, я ощущал на себе их
взгляд, и он смешивался со светом. Я бегал и прыгал под этим
пристальным взглядом, а он заставлял меня соответствовать
образу образцового внука…но эта призрачная уверенность
все портила: я был самозванцем. …Безупречное солнечное
сияние – та роль, которую мне всегда приходилось играть, –
все это было вызвано отсутствием бытия, которое я не мог
тогда ни вполне понять, ни до конца прочувствовать»2.
261
Это «отсутствие бытия» у Сартра указывает на то, что он никог-

да и не знал своего реального Я, ведь в какой-то момент ему при-
шлось стать «образцовым внуком», и это было нарциссической за-
щитой от пустоты его собственной жизни. Пытаясь справиться со
страхом поглощения и пустоты, он стремился максимально удов-
летворить перфекционистские потребности взрослых. Благодаря
отождествлению себя с идеализированными проекциями матери
и бабушки с дедушкой ему удалось блокировать ощущение распа-
да и пустоты. Поскольку взрослые казались ему цельными и со-
вершенными, он мог наслаждаться этой цельностью и совершен-
ством, как если бы эти качества были его собственными. Он был
для них отражающим объектом, удовлетворяющим их потребно-
сти, а не свои собственные, завершающим их Я ценой собственно-
го реального Я.
Чрезмерное отождествление себя с всемогущими образами,
проецируемыми на него родительскими фигурами, провоцирова-
ло неизбежные страхи поглощения и утраты собственного Я. Он
ощущал свое реальное Я пустым, неясным, лишенным сущности.
Сартр решает для себя эту дилемму, начав писать. Поначалу его
мотивацией было, как обычно, желание угодить родительским фи-
гурам. Семья проигнорировала его писательские попытки, что по-
могло Сартру, так как без потребности отражать взрослых в соб-
ственном творчестве, он мог наслаждаться уединением и свободой
экспериментировать со своим новым реальным Я. Писательство
стало тайным местом, где он мог укрыться от других и быть самим
собой. Именно благодаря писательству он начинает дифференци-
ровать свое реальное Я от ложного; но для того, чтобы справить-
ся со страхом поглощения, спровоцированным этими поисками,
он сохраняет раскол между этими двумя Я и использует допол-
нительные средства защиты – отстраненность, дистанцирование
и интеллектуализацию – от тех болезненных чувств, которые это
разделение вызывало. В случае Сартра, как и во многих других
случаях, такой способ существования, а также мощный интеллект,
способствовали тому, что он стал интеллектуалом и философом.
Основные темы депрессии заброшенности появляются в фило-
софии Сартра в отношении сознания, бытия, небытия и человече-
ской природы: пустота ослабленного реального Я, борьба человека
262
в одиночку с миром, стремление выразить хоть каплю реального

Я, страх поглощения. В конце концов, Сартр приходит к выводу,
что бытие само по себе (то есть сознание) – это ничто, а небы-
тие не поддается определению. Обе позиции отражали и усили-
вали его собственное переживание пустоты, ассоциировавшее-
ся у него с его ущербным реальным Я. Для Сартра радикальная
свобода сознания означала признание себя абсолютным творцом
собственного Я и своей судьбы. Бытие для самого себя. Чрезмер-
ная ответственность, предполагаемая этой ролью, ощущается как
страдание, и тогда возникает страстное желание сбежать от свобо-
ды в безопасную гавань самоидентичности, в которой мы окруже-
ны важными для нас вещами. Но мы не вещи; мы обладаем созна-
нием и наш удел – быть свободными. И спасти нас от этой свободы
может только смерть.
Поскольку взрослые в семье не признавали и не поддержива-
ли развитие личности Сартра, он должен был создать ее сам. Та-
ким образом, согласно предположению Сартра, все человеческие
существа должны развивать свое реальное Я без посторонней по-
мощи, в абсолютной пустоте и полном одиночестве. Бездна и пу-
стота, окружающие Сартра, наполняются страхом поглощения,
который у него ассоциировался с усилиями по активизации ре-
ального Я и защите от этого с помощью грандиозного Я. Он не
понимал, что поддерживающая благоприятная среда может сде-
лать поиск реального Я чем-то приятным и захватывающим, как
это происходит у людей с нормальным развитием. Также он не мог
представить автономное Я как нечто завершенное и целостное без
страха поглощения, опустошенности, одиночества или страданий.
«Мы столь же одиноки, как и в наших снах», – замечал Сартр. Его
восприятие социальных отношений также было искажено; он не
знал, что значит делиться эмоциями и взаимно эмоционально обо-
гащаться. Его концепция Бытия-для-других по-прежнему пред-
ставляла угрозу его автономному Бытию-для-себя. Таким обра-
зом, философия Сартра стала своеобразной рационализацией его
эмоциональной дилеммы – бытия и небытия.
263
Эдвард Мунк: художник депрессии покинутости

Эдвард Мунк родился в Норвегии. Он был вторым ребенком в се-
мье: у него была сестра, на год его старше. Отец Мунка, военный
врач, был вдвое старше его матери, которая уже болела туберкуле-
зом, когда родила Эдварда. Она умерла, когда ему было пять лет.
После этого сестра матери переехала к ним, чтобы заботится о де-
тях. В детстве Эдвард много болел. Когда ему было пятнадцать лет,
умерла от туберкулеза старшая сестра Софи, с которой он был
очень близок. Эти события раннего детства оставили неизглади-
мый отпечаток на психике Мунка: на его характере, восприятии
и чувствах к женщинам, на его потребности создать через искус-
ство свое реальное Я, которое не могло проявиться, когда он был
ребенком. Судя по его изображениям тревоги сепарации и депрес-
сии покинутости, а также трудностей, с которыми он сталкивал-
ся в личных отношениях в жизни, я могу сделать предположение,
что Мунк был пограничной личностью и так и не смог отгоревать
смерть матери и сестры. На самом деле решающее значение имели
не только смерти, но и то, какое влияние они оказали на личность,
которая уже была пограничной. За свою долгую жизнь (Мунк про-
жил восемьдесят один год) Мунк более 50000 рисунков и полотен –
великолепное визуальное отображение поисков реального Я.
Мунк вел кочевой образ жизни, и самым важным для него была
живопись. Он страдал от депрессии, одиночества и алкоголизма,
подолгу находился в санаториях, но его пребывание там не силь-
но помогало. На протяжении всей своей жизни он так и не смог
связать себя длительными отношениями ни с одной женщиной;
большинство его связей были поверхностными, спорадическими
и эпизодическими, за исключением отношений с Туллой Ларсен –
эта связь длилась чуть более двух лет. Но как только Тулла загово-
рила о свадьбе, Мунка тут же и след простыл. Он рассуждал, что
женщины могут встать на пути реализации его подлинного потен-
циала – художественного самовыражения, – иными словами, мо-
гут встать на пути развития его реального Я. Его творческий поиск
реального Я был настолько хрупким, что Мунк не мог подвергать
его угрозе отношений.
264
В картинах Мунка отчетливо прослеживаются образы страха

сепарации, депрессии покинутости, смерти и страданий. Одна из
наиболее известных его картин «Крик» как нельзя лучше демон-
стрирует страх беспомощности и ужас сепарации. Тема смерти не-
изменно преследует Мунка. Он вновь и вновь возвращается к ощу-
щению утраты и заброшенности. Его болезненные воспоминания
о собственном детстве, а также преждевременная смерть мате-
ри и сестры находят отражение в полотнах «У смертного одра»
(1893), «Смерть в комнате больного» (1893-94), «Больной ребенок»
(1885-86), «Меланхолия» (1891), «Смерть в лодке» (1893), «Мерт-
вая мать» (1893), «Мертвая мать и дитя» (1897-99).
Трудности Мунка, связанные с пониманием и восприятием
женщин, находят отражение в его картинах «Мадонна» (1895),
«Вампир» (1893-94), «Сфинкс» (1893-94), «Ревность» (1895) и двух
его картинах, названием которых – «Разлука» (1894, 1896) – пере-
кликается с главной темой депрессии покинутости.
Мунк говорил: «Я никогда не любил. Я испытывал страсть, спо-
собную горы свернуть и сделать человека другим – страсть, раз-
рывающую сердце на части и совершенно испепеляющую, – но не
было ни одной женщины, которой я бы мог признаться: «Я лю-
блю тебя – ты для меня все»».3 Мунку было сорок пять лет, когда
его алкоголизм усиливается, у него развивается мания преследо-
вания и галлюцинации, и восемь месяцев он проводит в клинике
для душевнобольных. «Это что-то на грани безумия», – призна-
вался он впоследствии. Возможно, то, что переживал Мунк тог-
да – это психоз сепарации пограничного пациента или же его со-
стояние ухудшилось, и у него начинает развиваться психоз. Тем
не менее, через какое-то время Мунк восстанавливается и начи-
нает активно трудиться. Так же, как и Томасу Вулфу, Мунку уда-
лось избавиться от болезненных переживаний, активизировав
свое реальное Я посредством искусства, – вероятно, это и было
наилучшей адаптацией из всех возможных. При этом его базовая
структура личности не поменялась, как это могло бы произойти
в психотерапии.
265
Томас Вулф: писатель депрессии покинутости

Горы в его родном городе Эшвилле, штат Северная Каролина,
были подходящей метафорой тех защит, которые Томас Вулф
создавал вокруг своего заключенного в тюрьму Я. Только спо-
собность писать и признание уникальности таланта Вульфа важ-
ными людьми в его жизни позволили вызволить из этой тюрьмы
творческие способности его реального Я, точно так же, как и по-
езд, один из его любимейших образов, был единственным «вы-
ходом или бегством на свободу от этих гор, которые были в Эш-
вилле повсюду». Вот как он описывает чувства Юджина Ганта,
своего вымышленного альтер-эго: «... долгий удаляющийся гудок
заставлял его с диким экстазом, невыносимой и бессловесной ра-
достью тоски и желания, мечтать и тосковать по гордому неведо-
мому северу».4
Реальное Я Вулфа так и не смогло до конца вырваться из сво-
ей психической тюрьмы. Лишь его творческие импульсы смогли
вырваться на свободу; остальные способности по-прежнему так
и оставались неразвитыми. Вулф практически не был способен
к подлинной близости и автономии; его всегда отличали импуль-
сивность и неорганизованность, и он никогда не мог управлять со-
бой и собственной жизнью. И только его способность писать да-
вала ему более или менее стабильную идентичность и основы для
общения с людьми. Но что самое важное с интрапсихической точ-
ки зрения, творчество обеспечивало Вулфу наиболее адаптивную
защиту от депрессии покинутости, что позволяло адаптироваться
к жизни менее саморазрушительными способами, чем если бы он
не писал книг.
Пограничная неразрешенная дилемма Вулфа уходила корнями
в зависимость от матери. Всякий раз, когда он пытался хоть как-
то облегчить невыносимую депрессию заброшенности, связанную
с попытками отделиться от матери и выразить свою индивиду-
альность, он постоянно испытывал защитную потребность соот-
ветствовать ее желаниям. В основе его ложного Я, вынужденно-
го защищаться, лежало сильнейшее желание воссоединения (или
слияния) с идеализированным материнским образом. Но желание
воссоединения и связанная с этим привязанность были сопряже-
266
ны со страхом оказаться поглощенным тем самым человеком, с ко-

торым он жаждал слиться; это был страх утратить собственное Я.
Когда желание цепляться становилось слишком сильным, и Вулф
оказывался слишком близко от матери, то он старался дистанци-
роваться, чтобы как-то сохранить свое фрагментарное чувство Я.
Биографы Вулфа часто называют это его поведение стремлением
к свободе. Однако, в данном случае речь идет не о свободе, а о со-
хранении собственного Я.
Потребность дистанцироваться от матери была сопряжена с до-
полнительными проблемами. Разрушив свою главную защиту от
депрессии покинутости – цепляние, – Вулф впадал в депрессию,
требующую совершенно иных защитных механизмов. Вулф уез-
жал в другую местность, где он мог хоть как-то облегчить эту де-
прессию различными способами отреагирования, такими как
пьянство, сексуальная распущенность и бесконечные, бесцель-
ное странствия, которые он так романтично отразил в своих про-
изведениях. Темы воссоединения и слияния, страх утраты соб-
ственного Я, дистанцирование, депрессия и саморазрушительное
поведение преобладали в жизни писателя и его литературных про-
изведениях.
Полярные стратегии удержания и дистанцирования были его
главными защитными механизмами до тех пор, пока он не вошел
в контакт со своим реальным Я через творчество. Как и многие
из нас, Томас Вулф отказывался признавать инфантильность соб-
ственного поведения, стремление к идеализации, цепляние и дис-
танцирование. Но благодаря огромному творческому потенциа-
лу ему удалось трансформировать желание в объект, приносящий
вознаграждение, и выражалось это главным образом в поисках
отца. Молодые люди верят порой в существование героических
личностей, более сильных и мудрых, чем они сами, к которым они
могут обратиться за ответом поводу того, что их тревожит и бес-
покоит. Гораздо позже они понимают то, что такие ответы следо-
вало искать в собственном сердце, но сильное желание поверить
в то, что такая фигура существует, по-прежнему сохраняется.5
Навязчивые фантазии Вулфа подпитывались идеализацией
важных людей в его жизни: матери, миссис Робертс, Макса Перкин-
са и Алины Бернстайн. Однако, со временем, узнав их недостатки,
267
Вулф сильно разочаровывался. Никто из них не мог соответство-

вать его потребности во всемогущей вознаграждающей фигуре,
которая поддерживала бы его и заботилась о нем. Его стремление
к бегству ради избавления от страха утраты собственного Я ста-
новилось настолько мучительным, что его чувства к ним практи-
чески перерастали в ненависть. «Каждый их прыщик и болячка,
любая низость, мелочность и убогость – я просто не мог этого не
замечать… и я ненавижу все эти трансформации».6
История жизни Вулфа – это поиск подлинного Я через абсо-
лютно зависимые отношения с идеализированной личностью в
надежде на то, что именно этот человек обеспечит ему то призна-
ние, которое освободит реальное Я из тюрьмы, в которой оно пре-
бывало с детства. Как только желание единения и слияния ста-
новилось слишком сильным, он тут же совершал нападки на эту
идеализированную личность, ведь только нападая на нее он мог
отделить и сохранить собственное Я. Однако, поскольку он не
осознавал этого и не был способен взять на себя ответственность
за этот конфликт, он проецировал, рационализировал и обвинял
идеализированного человека в недостатках. Таким образом Вулф
избавлялся от этого человека, но извечные поиски вознаграждаю-
щего объекта по-прежнему сохранялись. Из-за этого он оставался
одиноким странником, нуждающимся в иных защитах от депрес-
сии покинутости.
Специалисты, изучающие творческое наследие Вулфа, выска-
зывают предположение, что эта идеализация других указывает на
то, что в действительности он искал Бога-отца, которого он не мог
принять интеллектуально, но к которому по-прежнему стремился.
Сначала он превращал фигуры, заменяющих ему отца, в богов, но
потом, обнаруживая, что они всего лишь люди, он чувствовал, что
его предали. Действительно ли он искал отца или религию? Мой
ответ на оба вопроса – нет. Он искал вознаграждающий объект,
который помог бы ему обрести свое реальное Я, и он действитель-
но нуждался в нем.
Загнанный этими поисками в ловушку, Вулф очень остро ощу-
щал все чувства и образы, связанные с утратой, которые погра-
ничные пациенты с депрессией покинутости испытывают в пси-
хотерапии в процессе активизации и индивидуации Я. Тот факт,
268
что Вулф часто для описания собственной депрессии покинуто-

сти обращался к тем же образам, что и подростки, страдающие по-
граничным расстройством (см. Главу 9), дает нам ключ к популяр-
ности книг Вулфа: красивое и поэтичное описание превратностей
одной из самых важных стадий человеческого развития. Вулфу не
было равных в изображении стремления человека к индивидуа-
ции и поискам реального Я, а также необычайной силы и глуби-
ны чувств утраты, когда появление реального Я не признается. Мы
также можем видеть одержимость Вулфа Эдиповым комплексом
(конфликт между стремлением к матери как к сексуальному объ-
екту и стремлением освободиться от нее), а также конфликты, ко-
торые проявились чуть позже, – стремление к экспериментам и
приключениям и к безопасности и близости.
Том был младшим из восьми детей. Его родители представля-
ли собой классический мезальянс. Казалось, единственное, что
объединяет этих людей, – это фантазия о бегстве от собственной
судьбы. Мать, практичная, приземленная женщина, занималась
спекуляциями недвижимостью и готова была принести в жертву
интересы своих детей ради жадности. Отец Вулфа, чувствитель-
ный и обаятельный человек, не мог взять ответственность за само-
го себя или свою семью. Он страдал тяжелой формой депрессии,
что проявлялось в сильнейшем алкоголизме. Он выражал недо-
вольство жизнью, безжалостно и жестоко нападая на жену и де-
тей, обвиняя их в своей никчемной жизни и внушая чувство вины
детям, побуждая их к спасательству.
Вся семья относилась к Тому, как к ребенку. Его мать писала:
«Он так и остался ребенком. Он спал со мной очень долго. До две-
надцати лет он спал с матерью в одной комнате. Его не отнимали
от груди, пока ему не исполнилось три с половиной года».7
С одной стороны, вероятно, именно эти глубокие симбиотиче-
ские зависимые отношения с матерью заложили основу его пло-
дотворного творчества, а с другой стороны, заключили его ре-
альное Я в тюрьму, где оно совершенно не могло развиваться. Его
почти рабская зависимость от матери продолжалась до двадцати
пяти лет, пока он не встретил Алину Бернстайн. Его отношения
с отцом были более ровными, но он не испытывал к нему таких
сильных чувств. Несмотря на многочисленные положительные ка-
269
чества отца – скажем, его интерес к поэзии, – по-видимому, он был

слишком подавлен и погружен в свои собственные проблемы, что-
бы быть хорошим отцом для Тома, который не был его любимцем,
хотя Вулф и утверждал, что боготворил отца и наслаждался лите-
ратурой и поэзией вместе с ним.
Впервые Вулф испытал депрессию заброшенности в возрас-
те четырех лет, когда его мать в первый раз решилась уйти мужа
и переехала с Томом и его братом Гровером в Сент-Луис, оставив
Мейбл, старшую дочь, заботиться об отце. В Сент-Луисе Гровер за-
болевает тифом и умирает, что, по словам Тома, становится для его
матери «самой тяжелой утратой в ее жизни».8 Через тридцать че-
тыре года, когда она узнает о том, что дни самого Тома сочтены,
она вновь возвращается к смерти Гровера и описывает ее почти
слово в слово, как это было описано когда-то Томом в его романе.
Второй раз Том переживает депрессию покинутости в возрас-
те шести лет, когда его мать снова решает уйти от отца и на сей
раз открывает пансиона в Сент-Луисе. Другие дети оказывают-
ся «в подвешенном состоянии», им приходится жить то в одном
доме, то в другом, но Том – собственность матери – всегда должен
был находиться при ней: наглядный пример неуважения его важ-
нейших потребностей. Тома забирают от отца и братьев вопре-
ки его собственному желанию, потому что так хотела мать. Она
неоднократно предавала его, и всякий раз он испытывал депрес-
сию покинутости, переживая соответствующие чувства утраты и
одиночества. Первым предательством был сам характер ее взаи-
моотношений с ним, в которых эгоцентризм, чувство собствен-
ничества и жадность не позволяли ей признавать формирую-
щуюся личность Тома; дальнейшими предательствами были ее
последующая депрессия в связи со смертью Гровера, а также на-
стойчивые просьбы, чтобы Том переехал к ней через два года. Все
эти события требовали усиления защитных механизмов, чтобы
Вулф мог защитить себя от страхов поглощения, утраты и поки-
нутости.
Именно это послужило основой его уходов в фантазии и после-
дующего развития и использования дистанцирования в качестве
основного защитного механизма. Пережив крайне болезненный
опыт в возрасте шести лет, когда его буквально вырвали с корнем
270
с того места, к которому он так привык, Вулф делает решительный

поворот в сторону фантазий и чтения, чтобы хоть как-то запол-
нить зияющую пустоту. Он часами просиживает в библиотеке, чи-
тая все подряд:и хорошие, и плохие книги. Так начало выкристал-
лизовываться использование фантазии и слов, что позволяло ему
защититься от реальности.
Чтобы хоть как-то справиться с чувствами разочарования, пре-
дательства и утраты, Вулф погружается в самодраматизацию, мир
воображения и все силы отдает поиску всемогущей материнской
фигуры, – этот поиск будет сопровождать его всю жизнь, – при-
знающей его возникающее Я и тем самым позволяющей ему ос-
вободить свое реальное Я из заточения. Однако это нарушение
приводило к тому, что всякий раз он испытывал одно и то же ра-
зочарование в своей личной жизни, изображая это потом в своих
произведениях. В романе «Взгляни на дом свой, ангел» он писал:
«Казалось, всю его жизнь его страстная привязанность отдавалась
людям – и принадлежала образам».9
Общеизвестно, что наши проблемы от родителей, но и все реше-
ния – тоже от них. Идеализируемая мать Вулфа, не раз предавав-
шая и бросавшая его, страдала сильными приступами ревматизма.
Каждую зиму она старалась проводить в санатории, чтобы попра-
вить свое здоровье, и всегда брала с собой только Тома. Там Тома
определяли в первую попавшуюся школу и так далее. Хотя это ни
было разрушительно, это также привело Вулфа к идее восприни-
мать путешествия как возможности дистанцироваться от депрес-
сии и страха поглощения. Впоследствии путешествия действи-
тельно становятся важнейшей составляющей его образа жизни и
литературных произведений. В 1929 году Вулф писал: «Так, при-
выкший к замкнутым горизонтам под плитой неба, где его хозяева-
ми были горы, он впервые увидел сказочный Юг. Эта картина мель-
кающих полей, лесов и холмов навеки осталась в его сердце».10 Но
это сердце вряд ли можно было назвать счастливым: непрерывные
путешествия (в возрасте от семи до тринадцати лет зима застава-
ла Вулфа в самых разных местах на юге) постоянно обрывали его
контакты со сверстниками, а также те социальные навыки, которые
были необходимы для формирования близких отношений. Позже
у него возникнут серьезные трудности и в той, и в другой области.
271
Не исключено, что по мере того, как эти поездки с матерью ли-

шали его всякой самостоятельности и индивидуальности, близость
с ней становилась слишком сильной; это настолько активизиро-
вало его страх поглощения, что уже и фантазии о воссоединении
с ней становились невыносимыми для него. Ему было необходи-
мо проецировать собственную потребность в матери на ландшаф-
ты, так что в своих фантазиях о слиянии с землей он мог испыты-
вать восторг и удивление, – все то, что раньше представляло собой
симбиотической фантазии о слиянии с матерью. Таким образом,
его восторг перед пейзажем отчасти смог заменить удовлетворя-
ющую симбиотическую фигуру матери. У него также вызывали
восторг поезда, лодки, автомобили и всевозможные путешествия;
вне всякого сомнения, он нуждался в романтизации своей потреб-
ности дистанцироваться от матери, чтобы справиться со страхом
утраты собственной идентичности. Он писал о том, насколько
важно для него было как можно быстрее покинуть то место, где
он испытывал какие бы то ни было обязательства или ловушки,
стремясь к открытым пространствам – это было для него равно-
значно свободе; и при этом он отрицал тот факт, что в конце пу-
тешествия – вовсе не свобода или освобождение, а все та же де-
прессия покинутости, всегда требующая дополнительной защиты.
Также он не признавался себе, что эта ловушка является внутрен-
ней, а не внешней, и что путешествия меняют только декорации,
но не суть проблемы. Мой опыт общения с пограничными паци-
ентами подтверждает закон Мерфи: жизнь отказывается помо-
гать нам – все плохое, что может случиться, обязательно случится.
Жизнь Томаса Вулфа – исключение в том смысле, что ему необы-
чайно повезло: ему встретились взрослые люди, которые искренне
интересовались развитием его карьеры и всячески поддерживали
его. Ему не довелось повстречать на своем жизненном пути мани-
пуляторов или отпетых негодяев. Он всегда мог рассчитывать на
прочную поддержку тех людей, которые почти идеально помога-
ли выражению его творческого Я. Первым таким человеком была
учительница Вулфа, миссис Робертс, у которой он учился с двенад-
цати до шестнадцати лет: она обучала его композиции, истории и
английской литературе. Ей довелось прочитать его сочинения еще
до встречи с ним, и уже тогда она подумала, что это работа насто-
272
ящего «гения». Она первой признала его творческий потенциал и

вдохновила его выразить свое реальное Я через сочинительство.
Он писал о ней: «Она была больше, чем просто учительница ... она
была источником моей души и наполнила меня светом».11
В средней школе Вулф получает бронзовую медаль одного жур-
нала за лучшее эссе в школе. Он еще больше укрепляется в сво-
ем желании писать дальше, и его врожденная способность к сочи-
нительству нашла свой выход; но ему все еще не хватает важного
психологического измерения для ощущения целостности, что по-
зволило бы ему получить доступ к своему творческому источнику
и активизировать его реальное Я. Он заканчивает среднюю школу
в шестнадцать лет и собирается поступать в Принстон, но не нахо-
дит поддержки у отца, поэтому решает поступить в Университет
Северной Каролины – впервые он уезжает из дома один. Этот пер-
вый год жизни в одиночестве становится крайне мучительным для
Вулфа: он впадает в депрессию, а у его отца развивается болезнь,
от которой он впоследствии и умрет.
На втором курсе Вулф получает место в университетской газе-
те, и в его жизни происходят серьезные изменения. Он становит-
ся членом различных сообществ, вступает в студенческую орга-
низацию и начинает получать все больше внешнего подкрепления
для своих работ. Он становится редактором журнала в колледже,
а также заместителем редактора другого журнала, который пу-
бликовал его стихи и статьи. Он находит себе другого наставника,
профессора Гринлоу, под руководством которого начинает изучать
литературу елизаветинской эпохи, проецируя на него собствен-
ные симбиотические потребности. Тем летом, вместо того чтобы
вернуться домой, он отправляется работать в Норфолк. Это было
очень непростое лето для него. Вновь оказавшись в одиночестве,
он сталкивается с депрессией заброшенности, начинает бродяж-
ничать и пить – первые проявления паттерна дистанцирования,
которому суждено будет стать одной из ключевых тем его жизни.
Том учится на третьем курсе, когда умирает его любимый брат
Бен, который всегда настаивал на том, чтобы он побыстрее поки-
нул отчий дом. Бен умирает от пневмонии, и возникает подозре-
ние, что мать не заботилась о нем должным образом. Бен всегда
поддерживал Тома. Поэтому сам Том всегда будет называть смерть
273
Бена самым трагическим событием в своей жизни. Когда не ста-

ло Бена, Том понял, что ему следует как можно быстрее покинуть
дом, но мать изо всех сил удерживала его, поэтому он испытывал
чувство вины за свой отъезд, ведь у нее остался только он.
Он возвращается в Северную Каролину и вновь добивается
успеха во всех своих литературных начинаниях, получив премию
за эссе по философии. Под влиянием Фредерика Коха, органи-
зовавшего кружок писателей в Каролине, Вулф с головой уходит
в сочинительство. Он пишет ряд пьес, которые были хорошо при-
няты. И все же он по-прежнему не понимает, чем ему следует
дальше заниматься. Его литературный дар и весь его творческий
путь указывали на то, что он должен быть писателем, так почему
же он не мог сделать решающий шаг к литературной карьере? На
мой взгляд, он не мог идентифицировать желания своего реаль-
ного Я (желание стать прозаиком) до тех пор, пока главной моти-
вацией его сочинительства было ложное Я. Другими словами, он
писал для того, чтобы угодить идеализированным авторитетным
фигурам вроде профессора Коха, а не для того, чтобы выразить
свое реальное Я. Только годы спустя, когда он поймет наконец, что
драматургия не является подходящим для него жанром, он смо-
жет установить связь с невероятным источником и основой своего
творческого таланта и написать романы, основанные на реальных
событиях своего детства. До этого момента его таланту суждено
было оставаться в тени из-за постоянной внутренней и внешней
зависимости от матери.
Окончание колледжа и необходимость жить одному обостри-
ли глубинные психологические проблемы Вулфа. Хотя он и не мог
активизировать свое реальное Я, определить, чего он хочет, и реа-
лизовать это, он понимал, что больше не может цепляться за свою
мать. Но куда же сбежать? На сей раз Север становится фантази-
ей, пока еще неисследованной областью для дальнейшего бегства,
новой средой, которая заменит всемогущую мать, местом, где мо-
жет быть признано, активизировано и реализовано его реаль-
ное Я. Поскольку Вулф больше не мог оставаться в Эшвилле, запу-
тавшись в паутине своих отношений с матерью, он отправляется
в Гарвард, чтобы продолжить там обучение драматургии в аспи-
рантуре под руководством профессора Джорджа Бейкера, своего
274
нового симбиотического бога. Но Вулфу постоянно приходится

переписывать свои пьесы из-за того, что там слишком много пер-
сонажей и сцен, и порой он не в состоянии сократить их. Как толь-
ко он понимает, что его пьесы не «работают», он решает препо-
давать. В свои двадцать четыре года он пока еще не осознает, что
именно романы позволят ему реализовать огромное желание пи-
сать и именно в этом и заключается его огромный талант. Он так и
не решился опуститься в эту глубину. Разочарование, которое он
испытывал всякий раз, когда его отношения с божествами терпе-
ли фиаско, теперь характеризовали и его отношения с Бейкером.
Он пишет миссис Робертс: «Я начал понимать, как горько осоз-
навать, что профессор Бейкер был прекрасным другом, истинным
критиком, но плохим советчиком. С тех пор я точно знал, что моя
дальнейшая жизнь находится главным образом в моих собствен-
ных руках».12
Оказавшись в тупике, Вулф без особого энтузиазма начина-
ет заниматься преподавательской деятельностью. И хотя у него
не было большого желания преподавать, его новая должность за-
ставляла его целиком и полностью рассчитывать на себя; теперь
он был совершенно независим от семьи и наставников, и поэто-
му у него не было другого выхода, кроме как подойти вплотную
к решению своих глубинных проблем. Он писал: «Я решил пол-
ностью посвятить себя этому делу, и назад дороги нет… Я вырвал
себя с корнем, практически отказавшись от всей своей прежней
жизни, своей семьи, своего родного города, своих прежних связей.
Теперь для меня не существовало ничего другого, кроме меня са-
мого и моей работы».13 На какое-то время он отказывается от сво-
их прежних защитных механизмов: пьянства, сексуальной распу-
щенности и привязанности к матери.
В отчаянии и полный решимости так или иначе справиться
собственными силами, он день и ночь трудится до изнеможения,
несмотря на одиночество и чувство опустошения. Он освоился
с работой и вновь начал получать удовольствие от жизни. Это по-
зволило еще больше активизировать его реальное Я. Обязанности
преподавателя были настолько тяжелы для Вулфа, что он не мог
писать. Главным спасением для него становится то, что ему разре-
шают взять отпуск на осенний семестр и поехать в Европу, что, как
275
ему казалось тогда, было важнейшей составляющей его дальней-

шего образования как писателя.
Каким же был этот сформировавшийся молодой человек, ког-
да он уезжал в Европу? Он был высок, вполне общителен, несколь-
ко шепелявил и держался достаточно неловко; он был лишен об-
щепринятых социальных навыков общения. У него были резкие
перепады настроения: от состояния эйфории до самой непрохо-
димой депрессии. И все же, несмотря на все это, он настолько при-
влекал к себе других людей, что они обеспечивали ему то, чего он
не в состоянии был сделать для себя сам. За время путешествий по
Западной Европе и Соединенным Штатам у Вулфа складывается
довольно обширный круг знакомств, – многие из этих людей го-
товы были взвалить на себя ответственность за него; и до тех пор,
пока отношения не были длительными или ни к чему не обязыва-
ли, он вполне был в состоянии управлять ими. Он прочно усвоил
отцовское послание, что ответственность взрослого за себя и дру-
гих напрямую ведет к депрессии и неприятию. Поэтому он всег-
да находил кого-то другого, кто бы взял ответственность за него.
Например, Вулф хронически не умел следить за временем, он
постоянно опаздывал на те или иные мероприятия, не приходил
вовремя на работу и срывал сроки публикаций. Он был не в со-
стоянии следить за собственными вещами, у него постоянно что-
то пропадало: одежда, рукописи, чеки и другие важные вещи. Он
не умел обращаться с деньгами. Он был импульсивным и крайне
недисциплинированным, за исключением своей работы, – в нее он
погружался с головой, ничего не замечая вокруг. Ему было сложно
организовать и координировать собственную жизнь из-за иска-
женного восприятия реальности, поэтому он так нуждался в дру-
гих людях, которые помогли бы ему сделать это за него, так как его
реальное Я не было на это способно. Он даже был не в состоянии
должным образом оформить свою рукопись, чтобы ее потом мог-
ли опубликовать. И все же Вулф был умен, обладал хорошим чув-
ством юмора и являлся неплохим собеседником. Он уже научил-
ся отыгрывать свою беспомощность так, чтобы другие не могли не
откликнуться на его потребность в поддержке и заботе. При этом
он мог относиться к ним с явным подозрением; в приступе депрес-
сии он боялся утратить собственное Я, а значимые другие люди
276
в его жизни, как ему казалось, не были ему в этот момент поддерж-
кой и опорой. В такие моменты он мог обвинить их в предатель-
стве.
Первая поездка Вулфа в Европу стала переломным моментом
в его жизни, но началась она неудачно. Теперь он остается один,
совершенно один, и его депрессия покинутости вновь нахлынула
на него, как в Норфолке и Гарварде. И снова он прибегает к своим
привычным защитным механизмам – пьянству и бесцельным ски-
таниям, – так что на несколько месяцев это путешествие стано-
вится полной катастрофой. Из-за депрессии ему было трудно са-
мостоятельно активизировать собственный талант и творческие
способности: он садился писать чернее тучи, но и те небольшие
фрагменты, которые ему удавалось создать, летели в мусорную
корзину. Но он не сдавался. Полный решимости, он продолжал
писать и неожиданно, по его собственному признанию, ему уда-
лось «вырвать из себя несколько фраз в кровавом поту. ... Они
были вырваны из последнего таинственного источника, из всего
того, что и составляло смысл его жизни, именно в них – его горь-
кое ощущение бездомности, желания, которым не суждено сбыть-
ся, его безумная тоска по возвращению».14
Во время этой поездки в Европу Вулф старается находить та-
кие места, где бы он был одинок физически и психологически, вда-
ли от тех, кто обычно поддерживал его. Его депрессия и одино-
чество вновь дают о себе знать, как и следовало ожидать, но он
уже контролирует защитные механизмы, связанные с отреагиро-
ванием, и ценой невероятных усилий ему удалось активизировать
творческую часть своего реального Я, чтобы преодолеть это рег-
рессивное поведение. Он пишет без цели или направления. Сам
он описывал этот процесс как «стремление обрести что-то свое,
т. е. Америку». Он имел в виду свои детские воспоминания об Эш-
вилле и матери. Во всех иных ситуациях крайне недисциплини-
рованный человек, к сочинению произведений он подходил край-
не педантично, и это было невероятно мужественным шагом для
него. И все же ему по-прежнему было трудно признать и опреде-
лить свою творческую цель без замещающей материнской фигуры.
Тогда ему на помощь приходит сама судьба.
277
После драматического путешествия по Европе, которое позво-

лило ему заново открыть для себя Америку, дом, детство – все
того, что станет основой его творчества, – он встречает на паро-
ходе Алину Бернстайн, и они влюбляются друг в друга. Сама Берн-
стайн уже имела успех как театральный художник, и была человек
ом мужественным, решительным и не лишенным административ-
ных способностей. Она была на двадцать лет старше Вулфа. Она
берет на себя заботу о нем – то, что ему всегда было нужно, – в том
числе оказывает ему финансовую поддержку, как это всегда дела-
ла его мать. Поскольку теперь он мог целиком и полностью поло-
житься на Алину, это и послужило необходимым условием для за-
пуска мощного двигателя творческого импульса Вулфа.
Теперь Вулф переносит симбиотическую зависимость от ма-
тери на Алину Бернстайн. Бернстайн делает две важные вещи: ей
удается убедить Вулфа в том, что весь его стиль – с обилием сцен
и персонажей – никогда не будет отвечать требованиям сцены,
ему стоит бросить драматургию; и поддерживая его творчество в
прочих направлениях, она выражала самое искреннее сочувствие
ко всем тем лишениям, которые он переживал в детстве и юности.
В сущности, она признавала ключевые аспекты его реального Я.
Как раз незадолго до встречи с Бернстайн Вулф уже научился до-
статочно контролировать свои защитные механизмы, связанные
с отреагированием, что позволяло ему входить в контакт с фор-
мирующимся реальным Я и нашло позже выражение в его работах
(но контакт этот был достаточно сбивчивым и без определенного
направления и цели). Признание, помощь и поддержка Бернстайн
еще больше укрепили это зарождающееся реальное Я, придав ему
направление и цель.
Триггер той динамики, которую Алина Бернстайн вызвала
в жизни Вулфа, сродни тому, что происходит в психотерапии с пог-
раничными пациентами с подобным типом симбиотической зави-
симости от матери. В начале терапии пациент совершенно отри-
цает негативные чувства (гнев, разочарование и крушение иллю-
зий), стараясь спрятаться за материнскую фигуру, что позволяет
ему сохранить ее в качестве вознаграждающей фигуры, реализую-
щей его потребности (находящие выражение через регрессивные
защитные механизмы), тем самым облегчая тревогу сепарации и
278
депрессию покинутости. Пациент боится, что выражение этих не-

гативных чувств может вызвать тревогу и депрессию. Кроме того,
он боится, что, если он выразит эти эмоции матери, она может от-
вернуться от него. Таким образом, он защищается от этих чувств и
воспоминаний посредством механизмов расщепления, избегания,
отрицания и проекции и, следовательно, эти чувства становятся
недоступными пациенту.
Вулф не мог войти в контакт с источником собственного твор-
чества – своими детскими воспоминаниями, гневом, разочарова-
нием и чувством обиды, – так как это поставило бы под угрозу
его зависимые отношения с матерью. Перенеся эту зависимость на
Алину Бернстайн, он смог трансформировать негативные образы
покидающих его властных/заботящихся о нем фигур обратно на
свою мать без угрозы быть покинутым, поскольку теперь он за-
висел от Бернстайн. Это позволило ему войти в контакт со «всеми
событиями его юности». Получив доступ к этому неиссякаемому
источнику творчества, реализуя собственный потенциал, он так-
же сумел выразить свое реальное Я. Теперь жизнь Вулфа соответ-
ствовала трем жизненно важным условиям для раскрытия твор-
ческого потенциала его подлинного Я: его привязанность к новой
материнской фигуре, Бернстайн, не требовала, чтобы он был ее
собственностью (напротив, Бернстайн поддерживала и поощря-
ла зарождение его подлинного творческого Я, выполняя за него
все то, что он не в состоянии был сделать сам); сам же Вулф кон-
тролировал собственные защитные механизмы отреагирования,
направленные против депрессии покинутости; симбиотический
союз с Бернстайн позволил ему покинуть Америку, исследовать
неизвестные для себя места и войти в контакт со своим страхом
поглощения и утраты собственного Я.
Все эти условия удивительным образом напоминают те усло-
вия, которые позволяют пограничному пациенту в психоаналити-
ческой психотерапии справиться с депрессией покинутости и от-
крыть дорогу его реальному Я: реальный терапевтический альянс,
в котором пациент поддерживает и признает свое реальное Я; кон-
троль защитных механизмов пациента, связанных с его стремле-
нием цепляться и дистанцироваться, когда он пытается спра-
виться с депрессией покинутости; возникновение нарушенного
279
реального Я и депрессии покинутости со всеми воспоминания-

ми из далекого прошлого. Всякий раз, когда защитные механиз-
мы прерываются или контролируется, сила, связанная с ощуще-
нием покинутости, приводит к возникновению соответствующих
чувств и их ассоциаций. Таким образом, задача терапевта состо-
ит в том, чтобы устранить любые дополнительные сопротивления,
препятствующие этому потоку.
Как только удастся преодолеть защитные механизмы, главным
фокусом терапии будет эмоциональная сила депрессии покинуто-
сти. Пациент не отвечает за этот процесс, разве что контролиру-
ет собственные защитные механизмы. Эта сила неизбежно прояв-
ляется во время сессий через воспоминания, а также через гнев
и депрессию, связанных с этими воспоминаниями. Пациенты бу-
дут говорить о том, что они находятся «во власти некой силы» или
что они являются сторонними наблюдателями некоего процесса, и
зачастую интенсивность и сила этих чувств и воспоминаний пере-
полняют и подавляют их. Именно так Томас Вулф описывал воз-
никновение своего подлинного Я в творческом процессе:
«Это была буря, наводнение, река, стихийное бедствие –

оно требовало выхода, – и если энергия не использовалась,
она продолжала бить ключом, так и не находя выхода. В конце
концов, это может разрушить и уничтожить человека, напол-
ненного ею. Я писал о вещах, известных мне, о жизни и опыте,
которые я знал не понаслышке с самого раннего детства. Мне
удалось преодолеть это и описать с той непосредственностью,
которая свойственна ребенку. Так что на моих страницах за-
печатлено не только то, что просто и понятно, но и чудовищ-
ное зло, как будто языком ребенка управлял Дьявол».15
Когда его творческое Я было в зените, ему требовалось «... как-

то выплеснуть это наружу, смыть, исторгнуть из себя до тех пор,
пока он не осознает собственное Я во всем этом бурном потоке…
но как только он пытался изложить это на бумаге, тут же из глуби-
ны возникали самые невероятные вереницы воспоминаний и ассо-
циаций, ведущие на еще большую глубину до тех пор, пока какой-
то ничтожный инцидент не воскрешал в памяти некий скрытый
280
отрезок опыта, и он был совершенно ошеломлен этим процессом

открытий и откровений». 16
Те же самые характерные черты можно наблюдать и в процес-
се психотерапии: невинность детского опыта и хлынувшие потоки
воспоминаний, которые ранее блокировались необходимостью за-
щиты. На мой взгляд, психологическая цель литературного твор-
чества отличается от той цели, которую преследуем мы в процессе
терапии. В последнем случае происходит разрядка болезненного
чувства утраты, связанного с депрессией заброшенности, и в ре-
зультате освобождается реальное Я, личность отделяется от ро-
дительской фигуры, формируется и становится автономной. По-
скольку Вулф не проходил терапии, для него это было невозможно,
но психологический эффект его сочинительства состоял в возвра-
щении болезненных чувств утраты – он смог навсегда запечатлеть
их в письменном виде, чтобы они никогда больше не были утра-
чены. Этот процесс активизировал и укрепил творческий аспект
его реального Я, но остальные способности Я по-прежнему были
сильно нарушенными. Вулф сам говорил о том, что ему хотелось
бы «обнаружить это, вскрыть, как-то зафиксировать ... пусть даже
на тысячах и тысячах страниц, которые никогда не будут напеча-
таны и которые никогда не увидит ни один читатель».17 Ему не тре-
бовалось публичного признания; ему была необходима деятель-
ность, направленная на то, чтобы «снять камень с души».
Сочинительство становится для него спасением от депрессии
покинутости, а его повседневная жизнь строится вокруг потреб-
ности писать; но он не мог писать непрерывно. Как только он прек-
ращал писать, он сразу же впадал в депрессию, пил и начинал бро-
дяжничать, звонить друзьям и обвинять их в предательстве.
На протяжении всего этого времени Алина Бернстайн, кото-
рая по возрасту годилась Вулфу в матери, и исполняла для него
функцию матери. В конце концов, симбиотические отношения
начали обостряться, активизируя его страх поглощения и утра-
ты собственного Я. У него было такое чувство, что если подобное
симбиотическое слияние с ней продолжится и дальше, он потеря-
ет самого себя, а это значит – потеряет творческое начало и спо-
собность писать. Мне кажется, это было одной из главных причин,
почему он решает покинуть ее и вернуться в Европу один, хотя,
281
очевидно, были и другие причины. За границей депрессия покину-

тости появилась снова, Вулф начинает бродяжничать, пьянство-
вать, при этом вступая в беспорядочные половые связи, и вновь
оказывается неспособным писать. Но в конце концов ему удает-
ся справиться с этим, и он снова принимается за работу. Симби-
отическая фантазия включает в себя понятие исключительного
обладания объектом. Проецирование Вулфом этой фантазии на
Бернстайн приводило к частым параноидальным вспышкам рев-
ности по поводу ее отношений с другими мужчинами, хотя, по-
видимому, для этого не было никаких оснований. Он обвиняет ее
в предательстве, а потом говорит, что именно из-за этого преда-
тельства ему и пришлось уйти. Он считал собственное самораз-
рушительное поведение «чем-то связанным с его природой, вос-
поминаниями, наследственностью, яркими образами юности, тем,
что не зависело от него и было внешним по отношению к нему, но
все же находилось внутри него, что постоянно двигало им и с чем
он не мог справиться».18
Пока Вулф пытался избавиться от того, что ему казалось вез-
десущими щупальцами Алины Бернстайн, жизнь вновь приходит
к нему на помощь с новой замещающей фигурой, которая могла
бы позаботиться о нем: его редактор Максуэлл Перкинс начина-
ет выполнять для Вулфа все те же психологические функции, что
и Бернстайн. Возникает та же симбиотическая зависимость, по-
скольку Перкинс не только заботился о Вулфе, но и организовы-
вал его литературную работу. По-видимому, это были взаимные
симбиотические отношения: Вулф видел в Перкинсе всемогущую,
мудрую, во многом превосходящую его фигуру, обеспечивающую
поддержку и заботу, столь необходимые ему, в то время как сам
Перкинс видел в Вулфе, как мне кажется, собственное альтер-эго,
автора, которым он всегда хотел быть. Перкинс признавал реаль-
ное Я Вулфа. Таким образом, желание Вулфа заручиться поддерж-
кой всемогущего значимого другого исполнилось.
Когда в 1929 году был опубликован роман «Взгляни на дом свой,
Ангел» (1929), принесший Вулфу известность, для Вулфа это озна-
чало серьезное признание его подлинного творческого Я. Критика
отнеслась к роману очень хорошо, а вот на родине писателя, в Эш-
вилле, разыгрался скандал, потому что жители города немедленно
282
«обнаружили» прототипы и восприняли роман как пасквиль. Так

что в течение семи лет Вулф не появлялся в этом городе. Он пытал-
ся дать какое-то логически обоснование тому, что в романе явно уз-
наваемы его старые друзья и члены семьи, говоря о том, что «в кон-
це концов, никто же не пострадал от этого произведения, а если и
пострадал, то это что-то незначительное и временное по сравне-
нию с тем хорошим, что роман скрывал в себе».19 Наверное, речь
шла о благе для всего человечества и самого Томаса Вулфа.
Вулф продолжает писать, проводя много времени с Перкинсом,
который становится его наставником, спасителем, советчиком, от-
цом, которому он мог поведать обо всем том, что действительно
важно для него. Он опять путешествует по Европе, где всегда пов-
торяется один и тот же цикл: необходимость скрыться, чтобы по-
быть одному, депрессия, защитные механизмы, связанные с от-
реагированием, контроль отреагирования, возвращение потока
воспоминаний и возвращение к сочинительству. Перкинс терпе-
ливо доводит до ума беспорядочные рукописи Вулфа, и в результа-
те рождается роман «О времени и о реке» (1935). Последовавший
шквал обвинений в том, что Вулф не является автором книги, по
всей вероятности, усиливает страх Вулфа утратить собственное
Я в близости с Перкинсом, и это побуждает его покинуть Перкин-
са точно так же, как когда-то он покинул Бернстайн. Вновь разо-
чаровавшись и испытав крушение иллюзий, он видит в Перкинсе
удаляющуюся от него родительскую фигуру и обвиняет его в пре-
дательстве. Еще одни отношения совершают полный цикл. Пер-
кинс больше не является героической фигурой, более сильной и
мудрой, чем он сам. Перкинс становится врагом.
После долгих колебаний Вулф решает сотрудничать с Эдвардом
Аснером в качестве редактора, и отправляется в свое злополучное
путешествие на Запад США. Ощущение, что его опутала паутина
симбиотической связи с Америкой, а также с Эшвиллом, Бернстайн
и Перкинсом, постепенно ослабевало. Но во время путешествия
его импульсивность и нежелание заботиться о себе послужили, на-
ряду со всем остальным, причиной его болезни и смерти. Он зараз-
ился пневмонией, когда вместе с другом пил виски из бутылки. Это
пробудило латентный туберкулез, дремавший в его легких, и в ре-
зультате наступил фатальный туберкулезный менингит.
283
Рассмотрение творчества Томаса Вулфа не должно сводиться

только к набору механических психологических принципов. Здесь
требуется иной взгляд на его огромный талант, главным источни-
ком которого была депрессия покинутости и его детские воспо-
минания. Движущей силой, позволившей открыть этот источник,
было его стремление отыскать свое реальное Я, что выражалось
в его невероятном писательском даре. Его контроль над собствен-
ными защитными механизмами, связанными с отреагированием,
а также способность выдерживать депрессию – все это позволи-
ло высвободить творческие способности его реального Я и явля-
ется психологическим достижением, столь же сильным, как и его
литературные успехи. Нам часто кажется, что творчество ограни-
чено той или иной формой художественного выражения, скажем,
живописью, литературной или актерской игрой; подобные приме-
ры в высшей степени выразительны и внушают нам благоговейный
трепет. Это то, на что мы можем равняться. Но существует фор-
ма творчества, которая не имеет ничего общего с художественным
талантом. Творчество реального Я в личностном плане способно
вызывать неподдельную, уникальную и эффективную перестройку
внутренней жизни человека, что, в свою очередь, находит внешнее
выражение в новых, более адаптивных и гармоничных формах су-
ществования. Мы говорим о перестройке внутренних психологи-
ческих паттернов – образов, чувств, ценностей, мыслей, – которые
впоследствии могут находить внешнее выражение, что и позволя-
ет формировать окружение человека, его поступки и взаимоотно-
шения. Для пациентов с нарушенным Я способность к творчеству
возникает в психотерапии наряду с другими способностями реаль-
ного Я, и зачастую сначала это находит свое выражение через опре-
деленный интерес или план, который терапевт усиливает комму-
никативным резонансом. Однако со временем это единственное
проявление творческих импульсов становится метафорой, пер-
спективой (как для внутренней, так и для внешней жизни), для ко-
торой характерны спонтанность, гибкость и непосредственность.
Многие люди, вероятно, реализуют лишь небольшой процент
своего творческого потенциала, не осознавая творческой энер-
гии как на художественном, так и на личностном уровнях. И тому
есть множество причин. Поскольку не существует ни совершен-
284
ных матерей, ни совершенных детей, у всех нас есть свои шра-

мы первых трех лет жизни, когда реальное Я только зарождает-
ся, чтобы потом трансформироваться в уникальное автономное
Я. Это не означает, что у большинства людей это приводит к рас-
стройству личности, например, к пограничному или нарциссиче-
скому расстройству. Но это говорит о том, что многие люди испы-
тывают трудности, напрямую связанные с мелкими конфликтами
на ранней стадии, что проявляется как незначительные проблемы
с творчеством, автономностью и близостью.
Любое творческое усилие, скажем, написание книги или пьесы,
создание картины или реализация нового проекта (дома или на
работе), – все это может вызывать тревогу, которая в свою очередь
может приводить к таким симптомам как бессонница, раздражи-
тельность или неспособность сосредоточиться. Эти симптомы яв-
ляются естественной реакцией на наш страх неизвестности и мо-
гут приводить к таким защитным паттернам как избегание этой
активности или же, напротив, навязчивая вовлеченность. Как
правило, подобные нарушения не принимают крайние формы, ко-
торые мы могли наблюдать у людей с ложным Я; наша тревога не
ведет нас к саботажу и полному крушению стоящих перед нами
творческих целей. Мы учимся идти вперед, несмотря на тревогу,
и обнаруживаем, что, после завершения того или иного проекта,
наша тревога снижается.
Как раз в творческих актах – от шедевров до повседневных от-
крытий и решения проблем – наше реальное Я ощущает себя наибо-
лее живым. Именно реальное Я позволяет нам экспериментировать
как в работе, так и в любви, находя и открывая для себя личностные
смыслы, необходимые нам для полноценной жизни. Многим людям
с сильно измененным реальным Я – пациентам с пограничными на-
рушениями, нарциссам и шизоидам – психотерапевтические техни-
ки, представленные в предыдущих главах, дают реальную надежду
на преодоление конфликтов и запретов, делающих жизнь ущерб-
ной. У других незначительные страхи заброшенности или погло-
щения не настолько травмирующие, но и они могут представлять
угрозу для автономии и творчества реального Я. Только распознав
детские корни этих страхов, мы получаем возможность ослабить их
влияние на нашу взрослую жизнь – и на жизнь наших детей.
285
Эпилог. Воскрешение
Я пыталась спрятаться от реального мира, создавая свой соб-

ственный …неприступный; я тогда не понимала, что мой
замок медленно рушится на моих глазах, постепенно исчезая при
каждом внезапном шторме.
Я окружила замок стеной из песка, а внутри выросли дубовые
стены.
Песчинками ненависти я укрепила стену из песка, но я не зна-
ла тогда, что поток слез, сметающий все на своем пути, смоет и
песок, и дерево тоже сгниет. И так было до тех пор, пока однаж-
ды – среди грохота, когда земля разверзлась подо мной и вспыш-
ка света озарила все вокруг – в этой ненависти я не попыталась
уничтожить его, не ведая о последствиях, моля о сострадании, но
при этом сознательно отвергая те руки помощи, которые были
протянуты мне.
Я стремилась прочь из замка грез, пыталась убежать оттуда –
буря отчаяния и ураган жалости к себе пронзили меня насквозь, и
тогда я бросилась к стене ... пытаясь взобраться на нее, но лишив-
шись последних сил пала ниц… не имея возможности карабкать-
ся дальше, я продолжала лежать на песке, стеная и плача; рев вет-
ра заглушал мои рыдания, и все, что мне оставалось, – заползти
в угол, ожидая там своей погибели, не заботясь больше ни о себе, ни
о своем мире, ни о тех, кто был рядом со мной…
И вот посреди зловония и клубов тумана я увидела силуэт, мед-
ленно приближающийся ко мне. Он не манил меня к себе, просто
ожидал... Он ни к чему не принуждал меня; выбор оставался за
мной. И тогда я, со слезами ненависти к себе и кипя от злобы, впол-
ном смятении сознания, поняла – хотя и сопротивлялась этому, –
что вряд ли смогу победить его, и мой разум, побежденный, сдался.
Но этого оказалось недостаточно для него; апатия не была ре-
шением. Я пыталась что-то произнести потрескавшимися и пе-
ресохшими от молчания губами.
Наконец, мне удалось произнести свой вопрос вслух, медленно и
многозначительно... «Так что же это?». И он взял меня за руку и
286
повел обратно в мир, созданный мной, а я, беглянка, так боялась

этого возвращения.
Он держал меня бережно, но крепко. И я доверилась ему – хотя
мне казалось, что я уже на это не способна.
Я побрела за ним к развалинам, зажмурившись, ведь я не жела-
ла смотреть на них. Я вслепую продиралась к стене, отказываясь
смотреть на то, что создала когда-то сама.
Он же взял мою руку и, приложив ее к песчаной стене, сказал ко-
пать, и я с радостью подчинилась, потому что мне было позволено
сделать это самой – но вскоре я устала, не понимая, почему, и от-
вет был: «Чтобы помочь тебе». Этот ответ был мне незнаком.
И тогда я воскликнула в темноте: «Помоги мне копать!» – и
тут же получила ответ, что должна помочь себе сама. Холодный
песок, мокрый от бессчетных слез был у меня под ногтями, но я не
останавливалась и продолжала копать дальше.
Дубовые щепки вонзились мне в пальцы, и я закричала от боли,
а потом от радости, поняв наконец, что мне удалось докопаться.
«И что же теперь?» – в благоговейном страхе прошептала я. Тогда
голос спокойно ответил мне: «А теперь перелезай».
Ветер выл все громче, стена казалась огромной, поэтому я сто-
яла в полной нерешительности. Но с его помощью, мне удалось раз-
двинуть эти доски, исцарапав все пальцы в кровь. И под досками,
уже распадающимися, я обнаружила все человеческие качества, ко-
торые давно считала отсутствующими и мертвыми, и осознание
этого удивило и напугало меня.
Постепенно, совершив этот переход, мне удалось принять для
себя многие вещи, я уже не удалялась от мира, но притягивала
к своей душе и добро, и зло, чтобы научиться отличать их друг
от друга. Я уже больше не хотела возвращаться в мир, созданный
мной когда-то, теперь все это казалось таким далеким... Я пол-
ностью приняла этот мир и чувствовала себя способной что-то
давать ему, наряду с этим получая то, что было необходимо мне.
Здесь я нахожу все то, чего мне так недоставало у других – вза-
имную любовь, терпимость, понимание... заботу. Я радуюсь на-
ступлению рассвета.
287
Все это время прошло не зря, и теперь я способна вздохнуть

с облегчением. Каждый день я ощущаю вновь обретенную свободу,
которая когда-то казалась доступной мне только во сне.
За оконными стеклами виднелся золотой полумесяц, и я чув-
ствовала, как его тепло ласкает мою щеку, ослепляя меня силой
своей любви.
В предрассветной тишине я шла по пустынным улицам, спеша
навстречу своей новой любви – радости жизни.
Сколько еще людей готовы разделить со мной эту любовь?
Я отнюдь не эгоистка... если бы только все совпадало с моими
чувствами!
Разве это справедливо, что я представляю себя теперь совер-
шенно свободной, свободной от человеческих недостатков, кото-
рые когда-то были во мне? Это справедливо для меня самой, и более
справедливо, чем когда-либо прежде... потому что мне не все равно.
Моя душа парит, и я ощущаю связь с другими.
Теперь я действительно одна, но мне не страшно. Никто не дер-
жит меня за руку; я стою здесь, совершенно одна, независимая...
живая. Глядя на рассвет, я чувствую, как кровь кипит в венах, и
я улыбаюсь, благодарная за возрождение моей души. Но в этом яр-
ком зареве воспоминания все еще возвращаются ко мне. Но они
больше не мешают мне, а помогают формировать будущее.
Л. М. (после окончания терапии)
288
Примечания
Предисловие
¹ Margaret Mahler, The Psychological Birth of the Human Infant (New York: Basic
Books, 1975).
Глава 2. Формирование реального Я

¹ Bruno Bettelheim, Freud and Man’s Soul (New York: Alfred A. Knopf, 1982).
² Исследователи-психоаналитики, рассматривающие Я как целостную личность,
продолжают предоставлять все новые факты, связанные с загадкой реального
Я. Отто Ранк в книге «Травма рождения» (New York: Harcourt, Brace 1929) вы-
сказывает предположение, что первоначальные переживания личности связаны
с травмой возникновения физического Я при рождении. Альфред Адлер в «Те-
ории и практике индивидуальной психологии» (New York: Harcourt, Brace 1940)
делает акцент на раннем ощущении собственной неполноценности и защитных
паттернах, необходимых для компенсации, которые сохраняются и во взрослой
жизни. В книге «Невроз и личностный рост» Карен Хорни обращает внимание
на идеализированное Я, создающее псевдо-единство или целостность, которая
фактически блокирует появление реального Я. Гарри Стэк Салливан в клини-
ческих исследованиях в области психиатрии (New York: W.W. Norton, 1956) ут-
верждал, что Я определяется его функциями, которые удовлетворяют наши по-
требности и поддерживают чувство безопасности.
³ Аналитик Х. Кохут в своей книге «Восстановление самости» (New York:
International Universities Press, 1977) придерживается совершенно иного теорети-
ческого подхода, основанного на его собственной теории психологии личности.
Широкое признание получила его клиническая работа, но не теория.
⁴ Erik Erikson, Identity, Youth, and Crisis (New York: W.W. Norton, 1968).
⁵ Malcolm Cowley, “Looking for the Essential Me” (New York Times Book Review,
June 17, 1984).
⁶ Margaret Mahler, The Psychological Birth of the Human Infant (New York: Basic
Books, 1975).
⁷ T. B. Brazelton, “Joint Regulation of Neonate-Parent Behavior,” in E. Tronick, ed.,
Social Interchanges in Infancy (Baltimore: University Park Press, 1982); R. N. Emde,
“Toward a Psychoanalytic Theory of Affect,” in S. I. Greenspan and G. H. Pollock, eds.,
Infancy and Early Childhood. The Course of Life: Psychoanalytic Contributions Toward
Understanding Personality Development, vol. I (Washington, D. C.: National Institute
of Mental Health, 1980); D. Stern, The Interpersonal World of the Infant: A View from
Psychoanalysis and Developmental Psychology (New York: Basic Books, 1985).
⁸ Mahler, The Psychological Birth of the Human Infant.
289
Глава 3. Реальное Я в действии

¹ D. W. Winnicott, The Maturational Process and the Facilitating Environment (New
York: International Universities Press, 1965).
Глава 4. Страх отвержения

¹ J. F. Masterson and J. L. Costello, Borderline Adolescent to Functioning Adult: The
Test of Time (New York: Brunner/Mazel, 1980).
² Margaret Mahler, On Human Symbiosis and the Vicissitudes of Individuation (New
York: International Universities Press, 1968).
³ J. F. Masterson, Treatment of the Borderline Adolescent: A Developmental Approach
(New York: Wiley, 1972).
⁴ Там же.
⁵ J. Bowlby, Attachment and Loss, vols. I and II (New York: Basic Books, 1969, 1973).
Глава 5. Портрет пограничной личности

¹ S. Freud, “Formulations on the Two Principles of Mental Functioning.” In J. Strachey,
ed. and trans., The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund
Freud, vol. 12 (1911), pp. 218-226. Ребенок изначально руководствуется принци-
пом удовольствия, стремлением поисков удовольствия и избегания боли. Испы-
тывая разочарование, он приходит к новому принципу – принципу реальности,
когда то, что он видит перед собой, является реальным, даже если это не достав-
ляет удовольствия.
Глава 6. Портрет нарциссической личности

¹ Eric Larrabee, Commander-in-Chief (New York: Harper and Row, 1987).
Глава 9. Синдром пограничного расстройства личности у под-

ростков
¹ J. F. Masterson, The Psychiatric Dilemma of Adolescence (Boston: Little, Brown,
1967).
² D. Offer and J. Offer, Normal Adolescents: From Teenager to Young Manhood (New
York: Basic Books, 1975).
³ J. F. Masterson and J. L. Costello, From Borderline Adolescent to Functioning Adult:
The Test of Time (New York: Brunner/Mazel, 1980).
Глава 12. Творческие решения – Сартр, Мунк и Вулф

¹ Jean-Paul Sartre, The Words (New York: Fawcett, 1964), p. 54.
² Там же, p. 52.
³ Ragna Stang, Edvard Munch, translated by Arnoldo Mondadori S. P. N. (Milan,
1979), p. 174.
290
⁴ Thomas Wolfe, Of Time and the River (New York: Charles Scribner’s Sons, 1935),
pp. 23-24.
⁵.Elizabeth Nowell, Thomas Wolfe, A Biography (New York: Doubleday, 1960), p. 157.
⁶.Там же, p. 28.
⁷ John Skally Terry, ed., Thomas Wolfe’s Letters to His Mother, Julia Elizabeth Wolfe
(New York: Charles Scribner’s Sons, 1943), p. XXII.
⁸ Thomas Wolfe, Look Homeward Angel (New York: Charles Scribner’s Sons, 1929),
p. 61.
⁹ Там же, p. 216.
¹⁰ Там же, p. 162.
¹¹ Thomas Wolfe, A Biography, p. 30.
¹² Elizabeth Nowell, ed., The Letters of Thomas Wolfe, collected and edited with an
Introduction by E. Nowell (New York: Charles Scribner’s Sons, 1956), p. 59.
¹³ Thomas Wolfe, A Biography, p. 74.
¹⁴ Of Time and the River, p. 859.
¹⁵ Thomas Wolfe, A Biography, pp. 105, 106.
¹⁶ Там же, p. 106, 107.
¹⁷ Там же, p. 194. J. F. Masterson, Treatment of the Borderline Adolescent: A
Developmental
¹⁸ Thomas Wolfe, The Web and the Rock (New York: Harper and Row, 1937), p. 405.
¹⁹ Thomas Wolfe, A Biography, p. 361.
291
Библиография
Adler, G. Borderline Psychopathology and Its Treatment, New York: Jason
Aronson, 1985.
Bowlby, J. Attachment and Loss, vol. II, Separating. New York: Basic Books
1973.
Erikson, E. Identity, Youth, and Crisis. New York: W. W. Norton, 1968.
Giovacchini, P., ed. Psychoanalysis of Character Disorders. New York: Jason
Aronson, 1975.
Gunderson, J. Borderline Personality Disorder. Washington, D.C.: American
Psychiatric Association Press, 1984.
Guntrip, H. Schizoid Phenomena, Object Relations and the Self. New York:
International Universities Press, 1968.
Hartmann, H. Ego Psychology and the Problem of Adaptation. New York:
Hortocollis, P. Borderline Personality Disorders –The Concept, The Syndrome,
The Patient. New York: International Universities Press, 1977.
Jacobson, E. The Self and the Object World. New York: International Universities
Press, 1964.
Kernberg, O. Borderline Conditions and Pathological Narcissism. New York:
Science House, 1975, pp. 163-177.
Kohut, H. The Restoration of the Self. New York: International Universities
Press, 1977.
Mahler, M. On Human Symbiosis and the Vicissitudes of Individuation. New
York: International Universities Press, 1968.
Mahler, M. The Psychological Birth of the Human Infant. New York: Basic
Books, 1975.
Masterson, J. F. The Psychiatric Dilemma of Adolescence. New York: Brunner/
Mazel, 1967.
Masterson, J. F. Treatment of the Borderline Adolescent: A Developmental
Approach. New York: Wiley, 1972, 2nd ed., New York: Brunner/Mazel, 1985.
292
Masterson, J. F. ed. New Perspectives on Psychotherapy of the Borderline Adult.

New York: Brunner/Mazel, 1976.
Masterson, J. F. Psychotherapy of the Borderline Adult: A Developmental
Approach. New York: Brunner/Mazel, 1978.
Masterson, J. F. Borderline Adolescent to Functioning Adult: The Test of Time.
Masterson, J. F. The Narcissistic and Borderline Disorders: An Integrated
Developmental Approach. New York: Brunner/Mazel, 1981.
Masterson, J. F. Countertransference and Psychotherapeutic Technique –
Teaching Seminars on Psychotherapy of the Borderline Adult. New York:
Brunner/Mazel, 1983.
Masterson, J. F. and Klein, R. eds. Psychotherapy of the Disorders of the Self.
McDevitt, J. and Settlage, C. F. Separation-lndividuation. New York:
Modell, A. H. Object Love and Reality. New York: International Universities
Press, 1968.
Olive Tree Productions. Borderline Syndrome: A Personality Disorder of Our
Time [Videotape]. Albany, NY: Olive Tree Productions, 1988.
Olive Tree Productions. Dr. James Masterson: Overview of the Borderline
Syndrome [Videotape]. Albany, NY: Olive Tree Productions, 1988.
Rinsley, D. Treatment of the Severely Disturbed Adolescent. New York: Jason
Aronson, 1980.
Rinsley, D. Borderline and Other Self Disorders. New York: Jason Aronson,
1982.
Spitz, R. A. The First Year of Life (A Psychoanalytic Study of Normal and Deviant
Development of Object Relations). New York: International Universities Press,
1965.
Stern, D. The Interpersonal World of the Infant. New York: Basic Books, 1985.
Stone, M. H. The Borderline Syndrome: Constitution, Personality and
Adaptation. New York: McGraw Hill, 1980.
Winnicott, D. W. The Maturational Processes and the Facilitating Environment.
New York: International Universities Press, 1965.
293
Содержание
Предисловие 5
Благодарность 11
1. Ложное Я: Внутренний диверсант 14
2. Формирование реального Я 37
3. Реальное Я в действии 58
4. Страх отвержения: осажденное Я 73
5. Портрет пограничной личности 102
6. Портрет нарциссической личности 120
7. Вызов близости 140
8. Психотерапия с пограничным пациентом 167
9. Синдром пограничного расстройства личности
у подростков 190
10. Психотерапия пациента с нарциссическим
расстройством личности 219
11. Терапевт как защитник реального Я 239
12. Творческие решения – Сартр, Мунк и Вулф 259
Эпилог. Воскрешение 286
Примечания 289
Библиография 292
Минимальные системные требования определяются соответствующими
требованиями программ Adobe Reader версии не ниже 11-й
либо Adobe Digital Editions версии не ниже 4.5
для платформ Windows, Mac OS, Android и iOS; экран 10''
Научное электронное издание
Серия «Современная психология: теория и практика»
Мастерсон Джеймс Ф.
ПОИСК РЕАЛЬНОГО Я
Личностные расстройства нашего времени
Перевод с английского А. Багрянцевой

Научный редактор В. Кислюк
Подписано к использованию 30.04.23

Формат 12,5×20,0 см
Гарнитура Minion Pro
ООО Издательство
«Институт общегуманитарных исследований»
119071, Москва, Ленинский проспект, д. 18
Электронное издание данной книги подготовлено

Агентством электронных изданий «Интермедиатор»
Сайт: http://www.intermediator.ru
Телефон: (495) 587-74-81
Эл. почта: info@intermediator.ru

Masterson Poisk Realnogo YA 978 5 7312 0913 7

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Masterson Poisk Realnogo YA 978 5 7312 0913 7

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ:

SEARCH FOR THE REAL

Личностные расстройства нашего

2-е издание, электронное

Научный редактор Влада Кислюк

Электронное издание на основе печатного издания: Поиск реального Я. Личностные расстройства

ISBN 978-5-7312-0913-7 © James F. Masterson, 1990

П оиск смысла – это стремление выразить свое реальное Я.

об этих довольно распространенных проблемах нашего времени,

определение представлялось вполне подходящим с точки зрения

ющие в парадигме классической теории инстинктов с акцентом

Окончательный же прорыв произошел благодаря теории объ-

обездоленными и всеми покинутыми в этой борьбе – психотера-

Я очень благодарен Бруннеру Мазелу за его помощь в адапта-

Уильям Джеймс – из письма к жене, 1878 год

«У меня такое чувство, что и из этих отношений вряд ли вы-

ной, на которого я могу положиться. Он успешен в карьере, так что

привязанности. Отчасти и сама профессия, в которой отказ всег-

счастной и опять ушла ни с чем. Я не выношу разлуки с человеком,

тазиям: мы проверяем фантазии, размышляя о них, думаем, как их

только я начинаю рассказывать своей соседке о своих мыслях по

ворения от своей работы, им скучно или они разочарованы в от-

влачить жалкое существование, в котором мало удовлетворения

ся к одной из фирм, что он и сделал. Продажа доли в компании и

хотел бы он профессионально заниматься чем-либо из вышепере-

Вот как один из молодых топ-менеджеров объяснял дилемму,

«Потом оно исчезло столь же внезапно, как и возникло. У меня

словно наказывая себя за то, что она вкусила запретного плода,

А теперь давайте поговорим о тех, кто на первый взгляд явля-

месяцы. Я знал, что ничего путного из этого не выйдет, потому что

жать тренировки, которые позволили бы мне добиться хороших

значит, и мой собственный результат будет лучше. И я смогу сде-

обходима аудитория двадцать четыре часа в сутки. На самом деле,

любое удовлетворение, которое они могли бы получить от работы

себя подходящий образ жизни, который он считает вполне стоя-

ложное Я убеждает человека в том, что он может избежать кон-

мне. Невероятно трудно иметь дело с реальным Я. Встретиться,

П редставлений о самости существует великое множество. Че-

Фрейд, как отец психоанализа, повел первых пионеров в дан-

другого интересовало то, как и почему у человека развивается пси-

шее понятие и поместили его в контекст классической теории Ид,

самочувствия». Цель ложного Я – не адаптация, а защита; оно за-

репрезентативных аспектов функций Эго, оно также имеет свою

ют формы, паттерны и узоры, все время меняются, хотя кусочки

ясь на трудные переходы в своей жизни. У всех нас есть личные и

представление о том, «что происходило так, как надо» в процессе

Достаточно долгое время считалось, что в первые три месяца

жит его, ребенок весь напрягается и изгибается так, чтобы лучше

честву. На данном этапе качество материнства имеет решающее

самому ее создавать), быть способным находить себе друзей, быть

фрустрацию, а его толерантность к фрустрации, когда-то высокая

го от образа матери. С матерью у ребенка часто возникает ощуще-

скую боль. В случае нормального развития реальное Я сливает эти

начинает сам контролировать собственные функции Эго. У него

В школьные годы перед ребенком откроется самый широкий

к определенным выводам относительно собственных потребно-

В отличие от людей, о которых мы говорили в Главе 1 (реаль-

Терри была первой женщиной в своей семье, которой удалось

ею путь правильный. Сначала они с Крейгом постоянно перепи-

В весеннем семестре Терри потеряла работу – она подрабаты-

Через несколько месяцев она нашла себе подходящую квартиру и

лось здоровое реальное Я, она была способна принимать жизнен-

Во-вторых, способность рассчитывать на соответствующее

ISBN 978-5-7312-0913-7 © James F. Masterson, 1990