Ya Budu Tonkoy Nityu

***********************************************************************************
************
Я буду тонкой нитью
https://ficbook.net/readfic/5398498
***********************************************************************************
************
Направленность: Слэш
Автор: Газоня (https://ficbook.net/authors/2055755)
Беты (редакторы): LenSmile
Фэндом: Импровизация,Антон Шастун(кроссовер)

Пэйринг и персонажи: Арсений Попов/ Антон Шастун, Антон Шастун
Рейтинг: R
Размер: Макси, 169 страниц

Кол-во частей: 26
Статус: закончен
Метки: Психические расстройства, Нецензурная лексика, ОЖП, Ангст, Драма,
Психология, Философия, Hurt/Comfort, AU, Учебные заведения, Нелинейное
повествование, Пропущенная сцена, Смерть второстепенных персонажей
Описание:
AU, в котором Антон страдает от нервной анорексии, а Арсений - врач, на голову
которого свалилось это ушастое чудо.
Посвящение:
Группам - https://vk.com/message_improfan за идею и https://vk.com/artonisreal за
вдохновение
Конфе
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
6 апреля 2017 - №14 в топе «Слэш по жанру Философия»
6 апреля 2017 - №50 в топе «Слэш по жанру Пропущенная сцена»
7 апреля - №9 в топе «Слэш по жанру Философия»
7 апреля - №36 в топе «Слэш по жанру Пропущенная сцена»
7 апреля - №43 в топе «Слэш по жанру Психология»
1 мая - №32 в топе «Слэш по жанру Философия»
13 мая - №15 в топе «Слэш по жанру Философия
18 мая - №46 в топе «Слэш по жанру Пропущенная сцена»
https://vk.com/photo-125132798_456250104
========== Part I. Chapter I ==========
Он зол, ненавидит родителей и, если бы он потерял остатки здравого смысла, точно бы

попытался выпрыгнуть из машины на ходу.
Антон просто не понимает, что он такого сделал? За что его решили отвезти к
психиатру месяц назад, а теперь ещё и везут невесть куда?
— Солнце, ты просто не осознаешь всю серьёзность ситуации, — успокаивала его мама,

пока сам парень и вовсе не знал, что это за «ситуация» такая?
Ему просто не удосужились объяснить, в чем вообще дело. Насильно запихнули в

кабинет, оставив парочку синяков на теле, и даже причину не назвали!
— Ага, мне бы знать, что произошло. Ну, это так, для начала. — Хмурится парень,
сидя на заднем сидении в машине.
Его мучило такое невыносимое количество вопросов, что голова была готова
взорваться, а натянутые нервы лопнуть. Ещё и предчувствие это нехорошее покоя не
дает, будь оно неладно.
Мать оставляет вопрос без ответа, пока парень дублирует свои слова сестре, но и она
отнекивается, сославшись на банальную отговорку из разряда «ничего не знаю, знать
не хочу». И Шастуну немного неприятно, потому что, да какого ляда тут вообще
происходит?
И понимание настаёт, когда машина паркуется у ворот здания, табличка на котором

даёт понять, что парень в жопе. «Санкт-Петербургский клинический детский
психиатрический диспансер».
Антона охватила паника. Он моментально вспомнил все рассказы о таких местах и

вжался в сиденье машины, крепко хватая руками ремень безопасности.
— Вы ахуели?! Какого хрена тут происходит, блять?! Я не пойду туда, мне семнадцать,
я могу забрать документы и отказаться от лечения! — буквально визжит парень, когда
отец отстегнул его ремень, и тот больно ударил по рукам. — Я вообще здоровый! У
меня нет никаких проблем, все хорошо!
— Антон, не ломай комедию, — просит его мама с тоской во взгляде всматриваясь в

лицо сына. — Это необходимо тебе. Тебя нужно спасти, пока не стало совсем поздно.
Подросток начинает злиться только сильнее, зажав руки в кулаки. Как они вообще
посмели?! Он здоровее всех, не должен он быть в «дурке», такое вообще не должно с
ним происходить.
— Я могу забрать документы по закону.
— Нет, мы об этом позаботились, — коротко отвечает его отец, доставая из багажника

чемодан с вещами ребенка.
— Ладно, вы обо мне не думаете, а как же Тася? Как ей будет без меня?! — В панике
подросток старается хоть что-то придумать, лишь бы его вернули домой.
— Она самая первая поняла, что с тобой что-то не так, — отвечает мама, закрыв лицо
руками. — Солнце, успокойся, пожалуйста. Всё будет хорошо. Если ты захочешь
лечиться, то через полгода вернёшься домой.
Антон в полнейшем шоке смотрит на родительницу, вскинув брови, потому что он не до

конца понимает, как это «хорошо» со справкой о психической нестабильности из
психушки.
— Идите-ка вы на хуй, родные мои люди. И Тасю туда же заберите, — выплёвывает он и

вылезает из машины. — Вы все в этой семье поехавшие, блять, а никак не я. Лесом,
блять. Знать вас не хочу больше, ебловозы хуевы, мрази последние, глаза бы мои вас
не видели. Суки, выблядки мудоебские, в пизду вас всех,— продолжая сыпать
ругательствами, вызывая полное непонимание ситуации теперь у родителей, блондин
достаёт из кармана мантии пачку сигарет и зажигалку.
Но ещё больше удивляется подросток, когда его выпады никто не оценивает, а просто
забирают сигареты и за руку ведут ко входу в здание диспансера. Любой нормальный
родитель, да и человек за такие слова в его адрес убил бы, как минимум.
Войдя в здание, Шастун резко чувствует острый запах медикаментов и морщится. Он

больницы не любил в целом, а тут нате-Боже, психушка, да ещё и на полгода! Он же
чертов везунчик! Охранник без особых проблем и вопросов пропускает родителей и все
ещё брыкающегося ребенка в просторный холл, где он ожидал увидеть людей, бьющихся
головой об стены, как минимум, но ничего такого здесь не было.
Медперсонал бродил по кабинетам, бросая печальные взгляды на неестественно худого

парня, застывшего посреди фойе больницы, понимая, по какой причине он здесь. Детей
здесь было немного, так что, должно быть, другие оставались в своих палатах или на
своих этажах.
К слову, Антон не сильно оценил внимание врачей и постарался закутаться в свою

мантию сильнее, будто бы пытаясь спрятаться в ней от этого места и мира полностью.
Мама, удалившаяся куда-то несколько минут назад, шагала по коридору с какими-то
врачами, немолодой женщиной и совсем юным мужчиной.
— Здрасьте, — небрежно кинул им блондин, окидывая их недоверчивым взглядом.
Мужчина посмотрел на него и мягко улыбнулся, пытаясь хоть немного ободрить

подростка.
— Антон, доброе утро, меня зовут Валентина Ренатовна, я заведующая отделением

расстройств пищевого поведения, а этот обаятельный юноша — твой лечащий врач,
Арсений Сергеевич Попов.
И парню захотелось выколоть себе глаза, лишь бы не смотреть на это доброе выражение
лица брюнета, но он обреченно улыбнулся, всем видом говоря «это пиздец, ребят,
валим».
— Думаю, нам пора прощаться с твоими родителями, у нас сегодня много дел,
— раздаётся бархатистый голос врача.
Шастун поворачивается к матери и отцу.
— Вам я могу повторить свою фразу, но, думаю, не стоит. Тасе привет большой от меня
и те же слова передайте, — с тем же выражением лица произносит он.
— Сыночка, ты только поправляйся,— плачет мать. — Тасеньке пиши, она переживает за

тебя и очень любит.
Парень машет им рукой, не желая больше задерживать их и тем более слушать эти
лживые, на его взгляд, фразы. Оставшись наедине с врачами, он пожимает плечами.
— Я точно не могу подписать отказ от лечения? — уточняет зеленоглазый, шагая за

Арсением Сергеевичем и Валентиной, как её там, Ренатовной. За собой он тащит
чемодан голубого цвета, который даже собирали, должно быть, родители.
До него медленно, но доходит, что бежать некуда. Территория точно охраняется, да и

куда ему идти? Лучше уж попытаться решить эту проблему более мирным и законным
путём.
— Об этом ты сейчас поговоришь со своим врачом, — отвечает женщина, — Так, Арсений,

определяй его в палату, потом всех врачей с ним, а после беседа. Удачи, Антон.
С этими словами немного тучная врач удаляется, оставляя на Арсения его подопечного.
Он молча ведёт пациента к его палате, следуя указаниям заведующей отделением.
— Оставляй вещи, бери то, во что переоденешься, и пошли. Дел много, — достаточно
спокойно и по-домашнему говорит врач парню, который летает в своих мыслях, не
обращая толком внимания на происходящее.
Вообще-то он думал над тем, что ему никто не сказал название его болезни. Может, у
него компульсивное переедание? Антон заходит в комнату, на двери которой висела
табличка «17А12», стены которой выкрашены в такой неприятный светло-жёлтый цвет,
хотя, возможно, они когда-то были белыми, и хмурится. И здесь ему предстоит
провести полгода?
На комнату приходится две кровати, раковина с зеркалом над ним, два больших шкафа,
письменный стол, два стула и одно окно с решётками и узким подоконником. На одной
из кроватей сидит девушка, выглядящая года на четыре младше самого Шастуна, скорее
даже девочка.
— Маруся, а вот и обещанный сосед, — улыбается ей Арсений.
— Привет, сосед, — в ответ раздаётся тихий голос, и подростку становится немного не

по себе от внешнего вида девочки.
Худая, раза в два меньше даже, чем сам Антон, её слова едва можно услышать, чёрные
волосы собраны в тонкий хвост, а глаза, тусклые, большие и полные печали,
уставились на парня, который махнул ей рукой и смущенно улыбнулся.
— Давай, побыстрее, — просит его врач уже в который раз, пока блондин достаёт
спортивные штаны и свитер, которые точно не подойдут ему по размеру, из чемодана.
— Всё я, всё. — Мужчина смотрит на вещи, изогнув бровь. — Господи, да что ещё?
— Ничего, не бесись, — улыбается он, глядя на то, как в подростке снова начинает
бушевать ярость.
Врач ведёт ребёнка в другое крыло диспансера, объясняя, что там находятся медики,
осмотр которых ему предстоит пройти. Он также упоминает о том, во сколько приемы
пищи, процедуры, отбой и подъем, а Шастун уже чувствует себя усталым и готовым лечь
прямо посреди больницы на пол.
Кардиолог, эндокринолог, хирург, уролог, общий анализ крови, анализ крови из вены,
терапевт, дерматолог.
«Хуелог, блять», — думает Антон, вглядываясь в листочек с врачами, которых
необходимо пройти, и номерами их кабинетов. Он немного поразился тому, что здесь
действительно было несколько этажей и два крыла. В одном крыле удобно расположились
врачи и остальной персонал больницы, а в другом — пациенты. Каждой возрастной
категории свой этаж. Антону семнадцать, и его определили на последний — шестой.
Значит, что Маруся, внешне выглядящая младше парня на несколько лет, на самом деле
его ровесница. Осталось только понять, какой у него диагноз и что значат буквы на
двери в их палату.
Закончив со всеми врачами, подростка потащили в кабинет Арсения, чем он был

раздосадован, потому что искренне надеялся избежать разговора о том, что он на
полпути на кладбище, но узнать, какой у него все же диагноз, намного интереснее.
Оказавшись за дверью кабинета своего лечащего врача, юноша сел в кресло, выпрямляя
длинные и тощие ноги в мешковатых серых «спортивках». К слову, они и правда
оказались большими, так что парню пришлось проделать небольшой разрез в области
резинки и завязать её на пару узелков. Штаны хоть и болтаются, но спасибо, что
вообще держатся.
— Так я могу забрать документы или хотя бы узнать, что со мной? Могу я пользоваться
телефоном или курить? — начал Шастун, не обращая особого внимания на взгляд своего
врача, в котором была непонятная доброта.
— Прости, но курить ты не можешь, пользоваться телефоном разрешено только один раз

в неделю и под моим присмотром, — мягко отвечает брюнет, опускаясь в кресло
напротив Антона. Его кабинет вообще казался намного уютнее, чем палаты. Тут тебе и
мягкие кресла, окно светлое и без решеток, много книг, фотографий, каких-то
стикеров и кипа бумаг. Бардак, конечно, тот ещё, но хоть создаётся впечатление
жизни. — Документы ты можешь забрать, но у меня есть к тебе один вопрос. Ты видел
Марусю? Девочку, которая с тобой в одной палате?
— Ага, типа этого.
— Она здесь уже в шестой раз, Антон. К сожалению, но всем понятно, что в последний.
Даже сама Маруся знает, что ей осталось немного. Знаешь, каково жить, считая дни до
собственной смерти? Знаешь, каково понимать, что ты не будешь никем? Осознавать,
что так и помрёшь здесь, не имея никакого опыта за спиной, так ничего и не увидев в
этом мире?
Блондин отрицательно покачал головой.
— Если ты продолжишь себя так вести в отношении питания, то узнаешь очень скоро.
Антон, у тебя нервная анорексия, ты должен сам понять, насколько серьёзен этот
диагноз.
Комментарий к Part I. Chapter I
Принимаю критику в любой форме, можете спокойно указывать на все недостатки
моей работы.
Жду отзывов, мр :з
Бета: отредактировано.
========== Part I. Chapter II ==========
Парень надменно усмехнулся, считая слова своего врача чем-то нереальным, тем, что
не случилось бы никогда, неким абсурдом. Ну, вот, где он и где анорексия?!
— А кто ставил диагноз, простите? — спросил Антон, изогнув бровь.

— Врач в поликлинике по месту жительства, — мягко ответил мужчина, закинув ногу на
ногу.
— Он хуевый врач, скажу я вам. — Подросток расползается в улыбке, надеясь, что смог
поразить врача своим поведением, — И вы, Арсений Сергеевич, если согласны с ним.
— Не считаю себя плохим врачом, но мне ещё есть чему учиться, спасибо, Антон. — Он
явно не оценил выпады своего пациента, — Не хочешь немного поговорить? Может, тебя
сейчас что-то беспокоит?
Блондин распахнул глаза, а его лицо скривилось в гримасе удивления.
— Меня очень сильно беспокоят дыры в озоновом слое, а все остальное — это так, не
проблемы даже, — выдыхает Шастун.
Если у него был какой-то план для своих дальнейших действий, то он имел риск
оказаться провалом, потому что таким поведением он не придёт ни к чему хорошему.
— А какие-то вещи, которые не касаются экологии, тебя волнуют? — продолжал врач

ровным и спокойным голосом.
Антона же шокировало то, что он не продолжил свои речи о том, что парнишка серьёзно
болен. Его в последнее время шокировало практически все, начиная от поведения Таси
и заканчивая тем, что утром поднимается солнце, а вечером оно прячется за
горизонтом.
— Ну, вероятность умереть от взрыва «сверхновой» считается проблемой экологии?
— Отчасти, но ответ не принят. Играем дальше.
Подросток покачал головой и поднялся на ноги, должно быть, слишком резко. Голову
как-будто сдавило железным венцом, перед глазами моментально потемнело, и он был
вынужден сесть обратно в кресло.
— Ты? Тебе плохо, Антон? — Моментально поднялся со своего места Арсений Сергеевич.
— Мне зашибись, — отмахивается парень.
А что он мог ещё ответить? «Не, Сергеич, хреново мне. Жрать хочу зверски, сестре
родной шею пережать, а затем и помирать можно». Тогда бы Шастун задержался здесь
немного дольше, чем на полгода.
— Врёшь, Антон. Сейчас я отвожу тебя в палату, ты ложишься отдыхать, а после —

процедуры.
Блондин может праздновать свою маленькую победу, потому что этого разговора из
серии «зачем, почему, сколько» ему все-таки удалось избежать. Но голова болит так,
что шевелиться стало достаточно тяжело. Такое случалось и раньше, но рядом никого
не было, поэтому сейчас Антон испытывал некую неловкость.
— Я сам, не надо, — попросил он у Арсения, который подхватил его под руку, помогая
встать с кресла.
Шум в ушах усиливался, пока зеленоглазого парня вели в его палату. 17А12. Он хотел
спросить, что это значило, но его уже уложили на кровать, укрыв тонким и немного
колючим, однако достаточно теплым одеялом.
— Раствор Рингера, пятипроцентную глюкозу подкожно. Будут проблемы — я у Валентины

Ренатовны, — мужчина обратился к медсестре, которая появилась немного неожиданно
для подростка. — Антон, отдыхай, я позже приду и проверю, как ты тут, хорошо?
Юноша кивнул, когда врач покинул палату, оставляя его с медсестрой и Марусей,
которая спала.
— Антон, давай руку правую, — попросила его совсем юная девушка со светлыми
волосами. Она натянула на тонкие пальцы резиновые перчатки голубого цвета и взяла
два шприца с растворами, название которых блондин слышал впервые. — Поскорее,
пожалуйста.
Как-то странно, что все его в этом диспансере торопят куда-то. То Арсений Сергеевич
к врачам, то медичка эта со своими уколами.
Ребёнок протянул ей правую руку, и девушка быстро и достаточно умело обработала

область плеча, а после ввела туда один из растворов.
— Прикольно, я почти наркоман, — улыбнулся парень, находившийся в состоянии

дремоты.
— Эх, прикольный ты мой, поправляйся. — Покачала головой медсестра, ввела второй

раствор и покинула палату.
Желудок сводило болевыми импульсами, из-за которых думать нормально было

невозможно. Антон хотел, невероятно хотел есть, но не мог себе этого позволить. Он
считал, что ему осталось ещё немного, но это немного может закончиться для него не
самым уютным деревянным ящиком.
Парень лежал на кровати, обхватив себя руками. Он считал себя настолько противным в
этот момент за то, что позволил испытать к себе жалость. Шастун никогда не наносил
себе вред намеренно, был противником самоповреждения, но неожиданно для себя понял,
что отказ от еды — такой же способ нанести себе увечья.
Он не ел нормально уже около двух недель. Его питанием обычно были чай, вода, кофе
без сахара. Иногда подросток «баловал» себя обезжиренным молоком, творогом,
огурцами и совсем редко яблоками. Правда, это уже не всегда могло усвоиться
самостоятельно. Неужели все дошло до точки невозврата?
Когда боли умерились, то Антон вспомнил, что не разобрал чемодан, собранный

заботливыми родителями, да и телефон у него почему-то не забрали, хоть Арсений
Сергеевич и сказал, что связь с родными раз в неделю и под его присмотром.
Но кому он сейчас напишет и сообщит радостную новость о том, что он лежит в

психушке? Друзьям? Или, может, сестре, благодаря которой он здесь и оказался?
Отчасти подросток понимал, что винить её в этом — бессмысленно, Тася просто
заботилась, но Антону не нужна была такая забота.
Преодолев слабость, парень встал с кровати и закинул на неё чемодан, стоявший

рядом. Шастун расстегнул молнию и два «замочка», после чего осторожно и тихо сложил
одежду в шкаф. Ему показалось странным, что родители накидали ему в чемодан вещи,
которые были ему велики, а не те, что хоть немного, но были по размеру.
Под одеждой находился типичный для таких чемоданов «потайной» отдел. Раскрыв его,
Антон увидел несколько книг, тетрадь на пружине и с обложкой, сделанной из плотного
картона, и маленький белый конверт.
«Любопытство — большой грех, но грешен не тот, кто искусился, а тот, кто

искушает», — пронеслось в его голове, когда он осторожно распечатывал белую бумагу.
Чемодан его, вещи в чемодане тоже его, одежда, книги и тетрадь — его, а значит, и
конверт тут не просто так лежит. Кстати, из-за того, что тут были собраны и убраны
любимые книги зеленоглазого, он быстро понял, что вещи ему также собирала сестра.
Распаковав конверт, парень обнаружил в нем несколько полароидных фотографий. На

первой, что попала к нему в руки, были изображены он и Тася. Фото сделано ещё
летом, когда ребята ездили в Ялту. И Антон, и Таисия счастливо улыбались, обнимая
друг друга. Парень был тогда полнее килограммов, должно быть, на десять и выглядел
здоровее.
Девушка рядом с ним ниже всего на пару сантиметров, с длинными русыми волосами и
такими же оттопыренными ушами — практически точная копия Антона. Она настолько
хорошо знает своего брата, что удивительно, почему она не заподозрила о том, что он
болен, намного раньше.
На обратной стороне корявеньким антоновским почерком выведено: «Шастун Антон

Андреевич, Шастун Таисия Андреевна, 12.07.16, Ялта. п.с. мы двойняшки!!!», — и
подросток грустно улыбается, убирает фото в конверт, не желая смотреть на них,
потому что лишних мыслей потом не избежать.
Он возвращается в горизонтальное положение, скинув чемодан на пол. Ему не плохо,

просто болезненная слабость давит на грудь, растекаясь по рукам, солнечному
сплетению и шее, где она задерживается дольше всего, желая удушить парня.
Шастун тяжело вздыхает, глядя перед собой.
— Антон, — едва слышно раздаётся голос Маруси.
И он чувствует себя немного неловко, борясь с собой, чтобы встать и подойти к

девушке.
— Что? — наконец спрашивает блондин, присаживаясь на кровати.
— Позови медсестру, — просит она, высовывая голову из-под одеял. — Давление и

тошнота, — добавляет спустя пару секунд.
Подростку не совсем приятно смотреть на неё, потому что её судьба понятна даже
дураку. Кости видно так, что становится страшно, губы потрескавшиеся, глубокие тени
под глазами, тонкие нитки вен оплетают её руки, веки и виски, и вот, как выглядят
больные анорексией, а Антон совсем не такой. Антон — толстый, угрюмый и просто
некрасивый.
Больших трудов ему стоило найти медсестру и объяснить, что ему от неё нужно, потому
что парень запыхался и ему с трудом удавалось говорить.
В палате Марусе измерили давление, а после прикатили капельницу, отчего Шастуну

становилось не по себе. Он на время забыл, что находится в первую очередь в
больнице.
Когда медсестра поставила девушке капельницу, она снова позвала зеленоглазого.
— Расскажи что-нибудь, так надоело здесь лежать, последний месяц вообще одна была.
— А, хм… Что тебе рассказать? — спрашивает парень, немного сдвинув брови. Он присел
на полу рядом с кроватью своей соседки, спиной к двери.
— Да что угодно. Хоть последнюю пройденную в школе тему, — пожимает плечами Маруся,
смотря на капельницу.
— Хочешь, я расскажу тебе про международное гуманитарное право? Это последнее, о

чём я читал, когда был дома.
— Отлично, — вздыхает она.
— Международное гуманитарное право — это совокупность норм, основанных на принципах

человечности и направленных на ограничение средств и методов ведения войны и на
защиту жертв вооруженных конфликтов, — Антон начинает свой рассказ, иногда повышая
голос и отвлекаясь на примеры, которые он приводил из своей собственной жизни и
курса истории.
Он настолько увлёкся этим, считая, что не должен давать этой девочке чувствовать
себя почти в могиле, потому что это ну не самые приятные чувства, если честно, что
не заметил, как Арсений Сергеевич приоткрыл дверь, застыв в проёме, и странным
взглядом уставился на своего пациента. Монолог подростка был прерван тем, что врач
очень не к месту шмыгнул носом.
— Арсений, блять, Сергеевич, вас совсем манерам не учили? И вообще чужие разговоры
подслушивают только ебломуды, знаете? — подскочил Антон, испуганно уставившись на
мужчину.
— Тише ты, Маруся спит, — покачал головой Попов. — Пошли, обедать пора.
Зеленоглазый мальчик испугался не на шутку, потому что перспектива приёма пищи его
пугала. Он жутко боялся, что из-за еды, даже из-за малейшего количества калорий
сможет набрать вес, поэтому сторонился тех мест, где он может не устоять перед
соблазном и поесть. Но даже больше этого парень не любил, когда кто-то смотрел за
тем, как он ел.
— Простите, но я не голоден, — выдохнул Шастун. — Можете даже не пытаться, я не

буду есть до тех пор, пока сам не захочу.
— Тогда раздевайся и на весы, — мягко ответил Арсений Сергеевич, явно надавливая на

нужные места в психике парня. Это не совсем гуманно, но зато действенно.
— Да как вы, блять… Вы ахуели?! — шипит блондин.
— Прекрати выражаться, спасибо, — настолько ровным голосом продолжает голубоглазый,

что Антону хочется уже ударить его.
Однако он этого не делает, а просто бросает в сторону мужчины гневный взгляд и

выходит из палаты. Его моментально ловят за плечо, настолько быстро, что парнишка
даже не успевает придумать, куда ему идти. За это плечо его ведут в сторону
столовой. Чувство тошноты и отвращения к себе моментально подступают к горлу.
Здесь не так шумно, несколько врачей сидят за столиками и болтают о чем-то своём,
пациентов тут мало, потому что обед, видимо, кончился уже давно. Шастун даже
немного жалеет о том, что носит браслеты, а не часы.
Арсений Сергеевич усадил его за стол и быстрым шагом направился в сторону кухни,
что было крайне неразумным поступком. Подросток запросто мог убежать, но куда ему
идти? Мест особых не было, а это пунктик номер два в списке того, что нужно сделать
в этом месте.
— Почему палата, в которую меня поселили, имеет номер «17А12»? — приступает он к

первому пункту в этом списке, когда брюнет подходит к нему с двумя баночками
детского питания.
— За каждый вопрос ты должен съедать по одной банке, — серьёзно говорит Попов,

открывая пюре из яблок с пометкой «6+», что означало — для детей старше шести
месяцев.
— Вы придурок? — искренне удивляется Шастун, потому что ему действительно страшно
есть даже это грёбаное пюре из яблок.
— Антон, я не шучу.
И подросток шипит, забрав баночку из рук Арсения Сергеевича. Он

недолго трясётся, взвешивая все «за» и «против», а после в несколько глотков
опустошает ёмкость.
— С палатой все просто, 17 — твой возраст и возраст Маруси, А — анорексия, 12 —

номер комнаты. Есть разные, вроде «15Б01» или «12Д29», — пожимает плечами
голубоглазый, когда убеждается в том, что Антон съел все содержимое баночки. —
Хочешь ещё?
— Нет, — фыркает Шастун, поднимается на ноги и несколько секунд хмуро смотрит на

Попова. — Я пойду, да?
— В день ты должен есть пять раз, отсчёт веду с завтрашнего утра. Узнаю, что ты
избавляешься от еды, не проглатываешь или просто отказался от приёма питания в то
время, когда меня, не дай Бог, не будет — зонд тебе обеспечен. Свободен.
И Антону стало противно, потому что он на момент представил, каково это есть с
помощью трубки.
Вернувшись в палату, подросток валится на кровать, потому что желудок «воет», а

есть хочется невероятно. Чтобы хоть как-то успокоить проснувшийся голод, блондин
начинает двигать челюстями, буквально «жуя» воздух, а его взгляд устремляется в
окно, где солнце уже уходило за горизонт.
Комментарий к Part I. Chapter II
Жду ваших отзывов, принимаю критику в любой форме.
ПБ открыта, спасибо, что исправляете мои ошибки.
~
Тем временем я ссусь кипятком, работа добавлена в популярное. После первой главы!
Спасибо большое, что читаете, надеюсь, не разочаровала вас этой главой :)
========== Part I. Chapter III. ==========
Антон высунул нос из-под одеяла, устремляя взгляд, полный гнева, на источник шума —
Арсения Сергеевича. Юноша жутко хотел спать, потому что полночи ему было плохо из-
за болей в желудке и сердце. Он посмотрел на врача, который держал в руках что-то,
что невозможно было разглядеть из-за слипающихся глаз.
— Доброе утро, вставай и на весы, — слишком спокойный голос, отчего парень отрывает
голову от подушки и накрывает себя одеялом, стараясь спрятаться от этого всего.
— Не буду.
Потому что это слишком жестоко. Мальчик не мог переступить через себя и встать на
эти чертовы весы. Это, получается, что-то вроде эмоционального барьера для него,
пройти через это — практически невозможно.
— К сожалению, но взвешиваться ежедневно ты обязан, Антон, — немного грустно

проговорил психиатр, опустив весы на пол.
— Антон-Хуён, обязан-хуязан. Сказал же, что не буду.

Подросток отвернулся лицом к окну. Сонливость мигом испарилась, оставляя на своём
месте лишь нестерпимую ненависть к себе и желание исчезнуть.
— Это несложно, ты можешь даже не смотреть, знаешь? Давай же, — всё тем же ровным
голосом упрашивает его лечащий врач. — Давай, Антон.
И он поддаётся, понимая, что от этого не уйти. Он встаёт с кровати, а после

перекидывает ноги на весы, жмурясь. Шастун однозначно не желает знать эту цифру
настолько сильно, что его могло вывернуть наизнанку прямо в ту секунду, когда он
запрыгнул обратно на кровать.
А Арсений Сергеевич записал в блокнот неутешительные цифры. Сорок шесть

килограммов.
— Собирайся и приводи себя в порядок. Через полчаса зайду и на завтрак, — с этими

словами брюнет покинул палату, как раз вовремя, потому что в дверь полетела
подушка.
Антон разозлился и понял, что жутко хочет курить, но в сумке, которую собрала
сестра, не было даже намёка на никотин, а оставшиеся сигареты родители забрали
вместе с пачкой.
«Да-а, а если бы не стал понты гнуть при родителях и не закурил бы при них, то
сигареты бы все ещё были с тобой, придурок», — подумал он, доставая из тумбочки
небольшую сумочку с ванными принадлежностями.
Дорога до общей ванной оказалась недолгой, но парень устал, появилась лёгкая одышка
и боль в груди. Но стоило ему понять, что душ ещё и общий на четыре палаты, так
тошнота снова подступила к горлу. Наспех Антон умывается и пулей несётся обратно в
комнату, надеясь не заметить обнажённых тел психически нестабильных детей.
Он залетел в палату, закрыл дверь и скатился по ней. Силы резко отступали, блондин
почувствовал себя слабым и жалким, устремляя взгляд на кровать Маруси, находившуюся
как раз напротив двери. Аккуратно заправленная, без намёка даже на складку на
покрывале, будто бы кровать убирали для витринного хранения.
А после его глаза поползли на собственную кровать. Тут вам и сбуровленная простынь,
и скомканное одеяло, подушка у кровати, прежде запущенная в врача. Шастун покачал
головой и принялся убирать бардак, размышляя над тем, куда они дели Марусю.
Когда он принялся переодеваться, то по иронии судьбы в палату прошёл Арсений

Сергеевич.
— Съебитесь отсюда, уважаемый, — тактично попросил его парень и не понял, почему.

Потому что он не хотел предстать перед врачом в относительном неглиже или потому
что силы на то, чтобы стоять, резко исчезли, что стоять стало немного тяжело?
Так или иначе, мужчина покинул комнату, давая время своему пациенту на
переодевание. Джинсы размера «икс-эс» болтались на тазовых косточках и грозились
свалиться не в самый удобный момент, толстовка была настолько большой (или Антон
был настолько маленьким), что туда можно было вместить ещё одну тушку парня.
Антон вышел из палаты и поблагодарил психиатра за то, что тот покинул её при первой
просьбе.
— Завтрак никто не отменял, после русский с историей, если сможешь заниматься, —

говорит Арсений Сергеевич по пути в столовую.
— Я ещё и учиться должен?! — возмущенно спрашивает зеленоглазый.

— Маруся же учится, — пожимает плечами мужчина. — Да, кстати, плохие новости, но
сегодня у тебя ещё капельница, приём таблеток и терапия.
Подросток поморщился и тяжело вздохнул.
— А когда ко мне сможет приехать, кхм, сестра? — уточняет он, потому что при
взгляде в зеркало заметил, что щетина начала пробиваться, а намёка на бритвенные
принадлежности не было.
— Сегодня понедельник, ты можешь спокойно с ней связаться сегодня во время терапии,

а посещение по субботам.
Юноша коротко кивнул, подходя к столовой. Слабость, тошнота, отвращение.
— Ты помнишь наш уговор? Или ты ешь то, что я тебе приношу самостоятельно, или я
назначаю тебе зондирование, помнишь ведь? — После очередного кивка от пациента,
Арсений Сергеевич идёт в сторону кухни.
Шастун усаживается за первый же удобный столик, быстро прокрутив в голове пару

вариантов, как бы избежать приёма пищи. И ему в голову приходит идея, кажущаяся
чем-то безусловно и несомненно великолепным. Мальчик хватает две салфетки и прячет
их в карман.
— Так, держи. — Протягивает вернувшийся брюнет точно такую же баночку, как вчера.
— Прости, что снова с яблоком, но так уж вышло, что это единственное, что не
нанесёт сильный удар по организму. Позже другие фрукты появятся.
Антон угрюмо смотрит на детское питание, после открывает крышечку, надеясь, что его
план пройдет прекрасно. Первый глоток, который показался мужчине большим,
зеленоглазый делает, не исполняя ничего типично «шастуновского». А вот со вторым
по-настоящему большим глотком детского пюре, юноша чихает, выплевывая все в
салфетку, которую он достал из кармана.
И так несколько раз, а Арсений, кажется, ничего и не заметил.
— У тебя есть с собой тетрадь какая-нибудь? — спрашивает мужчина, когда они

возвращаются в палату.
Вообще, Шастуну все ещё не нравилась эта идея. Вот, кто знает, чем это обернётся
для него? За последние месяцы подросток разучился вливаться в новые коллективы и
заводить общение.
— Есть, — всё же отвечает зеленоглазый, бежать-то некуда.
— Бери её и ручку, отведу тебя до учебного корпуса, но потом будешь ходить сам.
Мальчик кивает, но на самом деле хочет разбить кому-нибудь лицо. Однако этого не
позволяет сделать слабость, с которой он связан уже несколько месяцев. Это уже
вроде привычки, получается. Антон привык, что не может слишком быстро и долго
ходить, голова начинает болеть, слишком резко появляется усталость, как сейчас,
например.
До всего этого блондин вёл активную жизнь, занимался спортом, участвовал в КВН и
ещё много чего, но после событий, о которых он старается не вспоминать, всё пошло
под откос, но Антон привык говорить, что поехало по пизде.
— А я буду один на один с учителем? Или класс целый? — на всякий случай уточняет
юноша.
— С классом, но тут есть свои плюсы. Ты занимаешься только теми предметами, которые
сдаёшь, а не тем, что прописано в школьной программе, — отвечает Арсений Сергеевич,
дожидаясь, пока его пациент достанет всё необходимое для занятий. — Господь, да
пошевелись ты!
Шастун только развёл руками, достав всё необходимое. Он вообще жутко не любил куда-
то спешить и торопиться, потому что, хей, всё можно сделать спокойно и без лишней
суеты.
— А как сами занятия проходят? — спрашивает Шаст, снова покидая палату.
— Как обычные уроки в школе, но классы маленькие, человек десять-пятнадцать. Вы

занимаетесь, вам ставят оценки.
Учебный корпус находится в метрах ста от основного, так что путь до него оказался
коротким. Но Антон замёрз, что неудивительно. Питер никогда особой теплотой не
славился, а тут середина октября, он в тонкой «кенгурушке» и идти ещё куда-то надо.
Здесь не руководство, а изверги, издевающиеся над детьми!
Фойе корпуса выполнено в типичном стиле раннего Советского Союза или поздней
Российской Империи, окажись здесь парень раньше, сказал бы, что это ДК, а не место,
где больных на голову ребятишек учат.
К слову, здесь их было куда больше, чем предполагал Шастун. Его довели до кабинета
и «передали» преподавателю русского. Самому мальчику было немного непривычно,
потому что он не ходил в школу последний месяц.
Он уселся рядом с каким-то парнем, потому что мест свободных в кабинете не

оставалось. Два ряда, в каждом по две парты на два места.
— Привет, — улыбается подросток Антону, и последний замечает, что тот в очках.
— Привет, — мягко отвечает блондин.
— Ты здесь недавно, да? — продолжает парень в очках.
— Вроде того, вчера приехал, — несмотря на то, что зеленоглазый на разговоры не

настроен, он всё же не хамит ему, а отвечает спокойным голосом.
— Понятно, а врач который у тебя? — не унимается.
— Арсений, как его же там, блять… Не помню, как его по батюшке. — Пожимает плечами
мальчик.
— О, свезло тебе, говорят он хороший психиатр. Меня, кстати, Дима зовут.
— Антон. — Он протягивает ему руку, но Дима качает головой.
— Не, не надо.
И на момент Шастуну кажется, что все в этой больнице самую малость поехавшие.
***
Отмучив два часа русского языка, проведённые за разбором заданий, которые

встречаются в экзаменах, и два с половиной истории, Антон плетётся обратно в
основной корпус больницы. Если до этого он думал, что у него нет сил ни на что, то
он ошибался. Сейчас ему едва удаётся шевелить ногами, двигаясь по лестнице.
Голова болит ужасно, в груди щемит, и блондин понимает, что это что-то неладное. Но
не решается сказать об этом Арсению Сергеевичу, всё ещё не согласившись со своим
диагнозом.
Дойдя до двери в палату, Шастун искренне надеется, что больше не встретит сегодня
своего лечащего врача. Он уже дополз до кровати и упал на неё, полный искренней
радости, когда заметил Марусю.
— О, привет, Антон. Что-то случилось? — спрашивает девушка, и подросток пожимает

плечами в ответ, распластавшись на постели «звёздочкой» лицом вниз.
— Нет, наверное. Устал сильно, — Антон тяжело вздыхает.
— Уроки были? — Мычание, похожее на «да», послужило ответом. — Арсений Сергеевич

заходил, предупредил, что он придёт, когда ты освободишься.
— Ахуетительно просто, — бурчит он, складываясь на кровати в позу эмбриона.
Мыслей не было вовсе, даже внутренний диалог был неосознанно прекращён, и блондин
впал в прострацию, сконцентрировав взгляд в одной точке. Он не заметил, как вышла
Маруся, а после появилась в палате вместе с их врачом, который выглядел крайне
обеспокоенным.
Мужчина присел на корточки около кровати мальчика.
— Антон, ты как себя чувствуешь? Маша сказала, что ты так уже минут сорок лежишь, —
голос казался таким спокойным, но некоторые нотки переживания пробивались.
— Нормально.
— Что «нормально»? — на всякий случай уточняет Попов, явно не находя поведение

пациента чем-то из того, что должно происходить в порядке вещей.
— Всё нормально, отъебитесь. — Подросток переворачивается на другой бок.
Брюнет пожал плечами и неоднозначно хмыкнул.
— Вставай тогда, раз нормально. На обед пойдем.
— Нет.
— Почему это? — Арсений Сергеевич хмурится, из-за чего его брови сводятся к
переносице.
— Сил нет идти, — стыдливо признаётся Шастун.
«Мне очень стыдно за эту слабость», — почему-то всплывает строчка из песни, которая
одно время была достаточно популярной среди типичных быдло-подростков. Женской их
половины.
— Маруся, выйди, пожалуйста, — и девочка покорно встаёт и покидает комнату.

— Антон, ты же не ел сегодня за завтраком, да?
— Не ел, — соглашается блондин.
— Эгоист чёртов. — Психиатр садится на край кровати подростка.
А что Шастун? Он с ним согласен, он эгоист.

— Ты хоть раз думал о том, сколько ты причиняешь боли своим близким? Я видел, как
плакала твоя сестра, когда упрашивала сделать так, чтобы ты не мог забрать
документы, я видел, как твоя мама морщится от одного взгляда на тебя, потому что им
больно видеть тебя таким.
Зеленоглазый закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Если тебе не жалко себя, то пожалей хотя бы их, — продолжил Арсений Сергеевич. —
Пожалей своих родных, ты сделаешь только хуже, если умрёшь. А чтобы не умереть,
нужно есть, исправно есть, когда я приношу тебе еду, а не пытаться косить от этого.
Неожиданно для себя, но Антон согласен с ним, потому что он понимает, что Тася не
выдержит его смерти, как и мама. А он, хоть и хреновый сын и брат, но любит их и не
позволит себе такой наглости, как причинение им боли.
— Сколько я вешу? — спросил мальчик, буравя взглядом стену.
— Сорок шесть килограммов.
— Пиздец, — изрекает блондин.
— Красноречиво. Пойдём обедать, это тебе необходимо, если хочешь вылечиться. Ты же

хочешь? — спрашивает мужчина, надеясь на положительный ответ.
Шастун поднимается на ноги, поправляет волосы и заставляет себя кивнуть.
— Ради Таси, — бурчит он и идёт к выходу из палаты, делая шаги через силу.
Он сомневался в том, нормально ли это, быть здоровым ради кого-то другого, но

ничего не смог бы с собой поделать. Антон резко понял, зачем сестра сделала всё
это, из-за этого он почему-то решил, что ненавидит себя за это. Он столько дерьма
принёс в её жизнь, что становится плохо. Особенно от мысли, что он когда-то увёл
ухажёра у своей сестры-двойняшки.
В столовой подросток послушно съедает порцию яблочного пюре, запивая это обильным
количеством воды, чтобы всё усвоилось лучше, но не вышло. Его стошнило практически
сразу после выхода из-за стола.
— Господи, Антон, — хмурится психиатр, когда ведёт парня на капельницу. — Мне что с
тобой делать?
— Я не знаю, блять. Я же поел, — он разводит руками, после чего продолжает

протирать лицо от воды, которой его умыли.
— Это уже не от этого зависит, поел ты или нет.
Антон соглашается.
***
Он спокойно отсиживает весь сеанс капельницы, не уточняя, что ему вкалывают. Голова
гудит, появилась резкая апатия, которую вряд ли можно объяснить, но сейчас у
подростка было единственное желание — чтобы от него отстали и вернули в кровать.
— Будешь сестре звонить? — уточняет Арсений Сергеевич, когда отводит своего

подопечного в палату.
— Сообщение напишу, — пожимает плечами парень, ложась в кровать.

Из наволочки он достаёт телефон и быстро набирает сообщения, немного поразившись
тому, что тот ещё не разрядился.
Антоша (17:32)
Люблю тебя, не переживай за меня, Тасенька.
Приезжай в субботу, я буду ждать.
Возьми мне бритву.
Зеленоглазый не планировал дожидаться ответа, но девушка оказалась быстрее.
Таисия (17:33)
Приеду в субботу, и мы поговорим обо всём.
Я люблю тебя.
Подросток хотел убрать гаджет на прежнее место, но Арсений Сергеевич тактично

напомнил, что он должен быть у него. Изъяв телефон, психиатр тяжело вздыхает.
— Отдыхай, Антон. Завтра тяжёлый день.
Он уходит из палаты детей, погруженный в мысли о том, как сообщить пациенту о том,
что ему, вероятно, придётся сменить эту комнату на палату интенсивного наблюдения.
Комментарий к Part I. Chapter III.
Вымученная глава, которую я перечитала уже столько раз, что становится худо. Но
она мне всё ещё не нравится :(
Оставляю на ваш суд и надеюсь на ваши отзывы.
========== Part I. Chapter IV. ==========
Антон исправно ел, постепенно переходя от простого пресного детского питания к пюре
с добавлением сахара, фруктов и таким вещам, вроде «малоежки». Он ел шесть раз в
день, что было рекордом даже до. А что он имел в итоге? Абсолютное отсутствие новых
килограммов. И это начинало подбешивать, потому что мысли подростка были из серии:
«Хей, блять, ебучий желудок, когда ты начнёшь работать? Я заебался жрать».
Арсений Сергеевич постоянно контролировал его: чтобы внезапно не упал в обморок или
успел дойти до туалета, когда не был способен удержать еду в себе, но он так и не
сумел придумать, как сказать подростку, что ему действительно придётся сменить
место обитания на менее приятное и комфортное.
Зато сам зеленоглазый успел обзавестись хорошим знакомым, которого зовут Дима. Нет,
ну серьёзно, за пару дней этот человек стал ему практически другом, как и Маруся,
общение с которой значительно улучшилось. У Димы гаптофобия, что достаточно сильно
усложняет общение с ним, потому что Антон способен случайно задеть его руку,
например, а это уже могло привести к самой настоящей истерике. Но парень не спешил
рассказывать, на какой конкретно почве появилось это заболевание. Ровно так же, как
Шастун не хотел делиться с врачом тем, зачем он вообще решил худеть.
Вообще, в больнице немногое поменялось, только добавились ненавистные капельницы,

из-за которых обе руки мальчишки успели стать фиолетово-синего оттенка, что
достаточно сильно пугало. Он всё так же много спал, учился и ел. Мальчишка, к
слову, очень скучал по дому и понял, что сильно ошибался, когда перематерил
родителей и сестру.
Антон развалился на кровати, планируя уже ложиться спать, но всё никак не выходило.
Отвлекали то мысли о сестре, которая должна приехать утром, то опять тошнит, то
Маруся слишком громко дышать начинает. Крайней точкой стал Арсений Сергеевич, так
некстати появившийся в палате.
— Вы, блять, можете быть тише?! Я тут спать пытаюсь! — взорвался Шастун, подскочив
на кровати.
Мужчина удивлённо уставился на него, а затем его взгляд сменился на обеспокоенный.

Подросток схватился за голову и что-то тихо прошипел. На белом покрывале появилось
несколько красных капель, вскоре сменившихся на большое тёмно-бордовое пятно.
— Наташа, готовь палату интенсивного, — прокричал врач в телефон, после откинув его
в сторону.
Он опустился на кровати перед Антоном, оторвал кусок ещё не запачканного покрывала

и приложил его к носу мальчика. Странно, но в этот момент Попов больше всего хотел,
чтобы с ребёнком всё было нормально, но такое количество крови говорило об
обратном.
— Что-то ещё беспокоит? — спросил Арсений, подхватив мальчика под руку и заставляя
встать с постели.
— Голова раскалывается, дышать тяжело. — Подросток держит кусок ткани у носа и еле
передвигает ногами в сторону двери.
Покинув палату, парень вовсе перестаёт идти и, к страху Арсения Сергеевича, теряет
сознание.
***
Следующий час прошёл в странной спешке, состоящей из реанимирующих процедур, отчёта

перед руководством больницы, почему психиатр не перевёл мальчика в палату
интенсивной терапии раньше, и суматохи из-за заполнения некоторых важных бумаг.
В конечном итоге вымотанный врач сидел на кровати пациента и смотрел на него,

пытаясь перевести дыхание, которое сбилось не то из-за чрезмерной спешки, не то из-
за нервов. И Арсения Сергеевича немного поражал такой Антон, который сейчас лежал
на больничной койке.
На лицо подростка надели кислородную маску, подключив его тем самым к аппарату ИВЛ,
неведомое количество проводов тянулись от рук и груди юноши к мониторам, которые
показывали его артериальное давление и пульс. С капельницы медленно текло
лекарство. Эту палату весь медицинский персонал больницы в шутку называл «остановка
перед кладбищем». Даже медсестра Наташенька однажды неосторожно бросила: «Двери
открываются, остановка — палата интенсивной терапии, следующая остановка —
кладбище. Не забывайте свои вещи». Глаза Антона были прикрыты, но веки немного
дёргались, и во всём этом хаосе он становился ещё более худым, бледным, но
умиротворённым.
Мужчина почувствовал резкую и неприятную боль, растекающуюся по телу. Он поправил

волосы на голове мальчика, записал показания всех аппаратов и проверил, чтобы они
исправно работали.
— Я не дам тебе умереть, — прошептал психиатр и вышел из палаты интенсивной

терапии.
Погружённый в свои мысли, врач забирает сумку с документами и халат домой из своего
кабинета. Тихо проходит по палатам, в которых находятся его пациенты и понимает,
что он, должно быть, действительно хуёвый врач, как недавно сказал ему Антон.
Уже на выходе из здания больницы его ловит Валентина Ренатовна.

— Арсений, с ума сошёл, что ли?! У него пациент в реанимации, а он домой уходит! Вы
посмотрите на него! — недоумевает женщина. — Куда собрался-то?! Тебе с него глаз
спускать нельзя, дурной.
— Валентина Ренатовна, я увольняюсь. Медицина, судя по всему, не моё, — выдыхает

мужчина, поправляя сумку на плече.
— С кем поведёшься — от того и наберёшься, ей-Богу! Совсем поехал, да? Ну-ка пошли
в мой кабинет, — скомандовала заведующая отделением и подтолкнула молодого врача в
сторону лестницы.
В кабинете Валентины Ренатовны пахло какими-то дорогими духами и яблоками. Попов

без сил упал на кресло, потому что из-за мыслей о том, что он плохой врач, на него
напала странная апатия.
— Арсений, тебе сколько лет? — спросила женщина, усевшись в кресло напротив.
— Двадцать шесть.
— Сколько лет ты занимаешься медициной?
— Девять. Но я не понимаю, к чему Вы клоните?
— Подожди-подожди, получается, девять лет тебя ничего не смущало, а тут озарение

снизошло, что медицина — это не твоё? — возмутилась Валентина Ренатовна.
— Антон чуть не умер из-за моей халатности, — брюнет пожимает плечами. — Не могу я
взять на себя ответственность за смерть безобидного мальчика.
— Но он ведь не умер. Знаешь, Арсений, у врачей работа такая, в которой нельзя

знать заранее, сможешь ты спасти человека или нет. Тем более в психиатрии, где
далеко не всё зависит от тебя самого.
В ответ мужчина снова пожал плечами и сдвинул брови на переносице.
— Так что даже не думай мне увольняться, ясно?! Врач ты хороший, перспективный,
тебе бы только опыта поднабраться. Ну всё, теперь вперёд к пациенту.
***
Всю ночь и утро мужчина проводит в палате интенсивной терапии, вглядываясь в

аккуратные черты лица и донимая себя мыслями. Он всё ждал, что юноша придёт в себя,
но тщетно, он всё так же находился без сознания. И Арсению было до саднящей боли в
сердце неприятно видеть его таким.
Около десяти утра приехала Таисия, которая сама едва не упала в обморок от новостей
о брате. Девушка, только увидев Антона таким, какой он есть сейчас, упала рядом на
колени и заплакала.
— Тошенька, — вздохнула она и ухватила его за руку.
Арсений, посчитав это слишком личным и приватным, покинул палату и сел рядом с
дверью на кушетку. Голова болела жутко, и мужчина позволил себе закрыть глаза. Но
скоро их пришлось распахнуть, потому что Тася позвала его к Антону.
Мальчик всё так же лежал, но уже приоткрыв глаза и некрепко сжимая руку сестры.
— Антон, — выдохнул мужчина, а подросток указал на кислородную маску.

Психиатр сменил громоздкую маску на тонкую трубку, имеющую два отверстия у носа, и
помог пациенту нацепить её.
— Как ты себя чувствуешь? Что-то беспокоит? — уставшим голосом спросил врач,

записывая показатели аппаратов в блокнот.
— Нормально, ничего не болит. Есть хочу сильно. Только не пюре эти ваши, тошно от
них. Мяса хочу и шоколада.
Психиатр и Таисия переглянулись, потому что оба не верили в то, что слышали.
Девушка готова была поклясться, что не слышала эти слова от брата уже больше года,
не меньше. А Арсений Сергеевич мысленно улыбнулся.
— Думаю, что попробовать можно. Может, всё будет в порядке.
Через полчаса Шастун завтракал с таким аппетитом, что его сестра едва ли не
заплакала от счастья. Правда принёс Попов не совсем то, о чем просил мальчик. Такие
эксперименты ставить было рановато, поэтому завтрак состоял из бульона на курином
мясе и овощного салата. Но ещё лучше стало, когда все находящиеся в палате поняли,
что блондина не тошнит от еды. И врач наконец-то мог спокойно вздохнуть и
улыбнуться.
— Но это не значит, что ты теперь здоров, ты ведь понимаешь?
— Понимаю, Арсений Сергеевич, но давайте не об этом, — попросил зеленоглазый.
— Ладно, общайтесь. Таисия, потом зайдешь ко мне, ладно?
Врач покинул палату и отправился в свой кабинет, надеясь немного поспать. Но сон
никак не шёл из-за наличия мыслей о работе. Точнее об одном определённом ушастом
аспекте.
Комментарий к Part I. Chapter IV.
Простите за маленькую и отвратительную главу, такой себе конец и задержку
выхода продолжения.
Не поленитесь оставить честный отзыв, я спокойно отношусь к критике и даже
прислушиваюсь.
Спасибо за прочтение :зз
p.s. хотите ли видеть отдельные главы про Диму и Марусю? :)
просто у меня есть небольшая зарисовочка, хотелось бы узнать ваше мнение :)
========== Deviating chapter ==========
Позов Дмитрий Тимурович.
Дни в палате интенсивной терапии тянулись ещё дольше, чем до этого. Уже после
второй ночи, проведённой в одиночестве, Антон хотел лезть на стены. Это была
настолько раздражающая тишина. Писк всех приборов выводил из себя, а трубка, через
которую дышал подросток, грозилась быть порванной уже в третий раз. Блондин сначала
не понимал, в чём её суть, пока не порвал её от злости после разговора с сестрой, а
после прокусил два раза во сне. И оказалось, что ему действительно стало тяжеловато
дышать без неё.
Эти мучительные дни скрашивали только друзья, начавшие приходить после того, как
Шастун запустил подносом с едой в Арсения Сергеевича. Чаще, конечно, приходил Дима,
потому что Маруся заболела ангиной и пока не могла покидать палату.
И в одну из таких посиделок в палате интенсивной терапии Антон и Дима обсуждали не
самые приятные моменты из их прошлого.
— Так, ладно, — начал блондин. — Со мной мы разобрались, а почему ты здесь

оказался? То есть, как ты, блять, начал страдать от этого? И что это вообще за
штука, если подробнее и на нормальном русском, а не этими врачебными терминами?
Подросток замялся из-за того, что вопрос был поставлен в лоб, а избежать его было
уже немного невозможно. Протерев затылок, Позов вздохнул и немного, едва заметно,
нахмурился.
— Гаптофобия — это один из самых редких страхов. Это странно, когда ты боишься
почти всего мира, потому что, знаешь, люди могут быть такими грязными, а от их
касаний к твоей коже она начинает гореть, будто ты руку, например, в кипяток
опустил, — коротко объяснил Дима. — А появилась она как-то сама. Жить с такой
хуетой так себе, поэтому я и здесь.
И всё это наглая ложь.
***
Дима был долгожданным ребёнком своих родителей, с детства окружённый лаской и

любовью со стороны почти всех родственников. Его мама — врач, его отец — врач.
Несложно догадаться, кем решил стать мальчик ещё в раннем детстве.
Маленький Дима тянет ручки к папе и говорит: «Я буду врачом, совсем как ты». Но из-
за того, что он был действительно маленьким, слово «врач» звучало, как «влась». И
он так вдохновился этой идеей, что готовиться к экзаменам по биологии начал ещё с
шестого класса.
Всё действительно было прекрасно. Ребёнок отлично учится, имеет планы на жизнь,
которые медленно, но воплощает в правду. Однако всё это было до определённого
момента, изменившего не только Диму, но и его семью.
Вообще, Позов, несмотря на свою примерную учёбу и успеваемость, был не против

повеселиться по-настоящему. И предложение пойти на какую-то пьянку в девятом классе
его совсем не смутило. Не первая и не последняя, сказал он переживающим родителям,
назвав это всё «ночевкой у Сашки, да-да, того, который в „Г“ классе учится».
Он всё ещё помнит, что не пил ничего в тот вечер, кроме бутылки безалкогольного
пива. И он всё ещё не понимает, как это могло случиться.
Возвращаясь домой, к нему пристали ребята, которых принято называть гопниками, но

эти были намного хуже, чем просто гопники. На вопрос о том, нет ли у Димы сигареты,
он ответил отказом. И, наверное, сделал это зря.
Его избили. Руками, ногами прилетало по тем местам, которые подросток не успевал
закрывать. Но ещё более отвратительным и постыдным стало то, что его изнасиловали.
Подросток морщится от этих воспоминаний и надеется, что об этом ужасном промежутке
в его прошлом не узнает никто, кроме психиатра и родителей.
Мальчик вернулся домой с заплывшим кровью глазом, сломанными носом и судьбой.

Родители, конечно, согласились на его версию о том, что это было обычное избиение,
написали заявление, но тех мужчин всё ещё не нашли.
Странностей в поведении старшего сына Ангелина и Тимур не замечали значительное

время. Но через полгода отец Димы стал замечать, что его сын принимает душ раз
десять в день, как минимум, перестал смотреть в зеркало, а если его задеть, то он
сразу отпрыгивает и уходит в свою комнату.
И ребёнку домой привели психиатра, когда он отказался выходить из комнаты. Дима
боялся, что кто-то ещё может сделать с ним такое. Не мог позволить, чтобы его кто-
то касался, а засыпая каждый день, видел перед собой лица тех отморозков. А дальше
всё пошло по наклонной.
Психиатр, больница, терапия, гипноз, лекарства. Лекарства, гипноз, терапия,

больница, психиатр.
Ничего не помогало, а Дима понял, что все его планы на жизнь оказались полной
хуйнёй, если их способны сломать несколько больных придурков.
***
— Знаешь, я думаю, что скоро смогу с этим справиться, — улыбается Дима Антону.
— Лечись, ты нужен нам тут, но только в качестве гостя.
***
Файзулина Мария Агзамовна.
На следующее утро пришла Маруся, держа в руках поднос с завтраком для себя и
Антона.
— Привет, — она улыбнулась и поставила его на высокий столик на колёсиках, а после

уселась на краешек кровати.
Шастун, который едва успел открыть глаза и умыться, улыбнулся в ответ. В моменты,
когда приходили друзья, ему на самом деле становилось значительно легче. Он
спокойно ел, не мучая себя подсчётом калорий, не орал матом, как на Арсения
Сергеевича, например.
— Обычно завтраки приносит Арсений Хуеневич, где он сейчас? — с нескрываемым

интересом спросил подросток, начав есть салат.
— У него недельный отпуск, домой поехал, к семье, должно быть, — равнодушно бросила
девочка, пока зеленоглазый удивлённо на неё уставился.
Он почувствовал странный укол ревности, потому что, хей, это его Арсений Сергеевич,
куда он там, блять, решил смотаться на целую неделю?!
— Я не голоден, Марусь. Может, поговорим лучше? — он с непонятно откуда появившейся

силой отодвинул столик.
Девушка удивлённо на него уставилась и поправила тёмные волосы, заплетённые в две

косички, которые, как отметил Шастун, были с добавлением искусственных прядей.
— Так, ладно. Почему ты не хочешь есть? — продолжала удивлённая девочка.
— Просто не хочу, плохо себя чувствую. Давай ты мне что-нибудь расскажешь, а я как
раз усну по-нормальному, — странно, что он это не спросил, а просто сказал сделать
Марусе. — Знаешь, как тут хреново спать?
Брюнетка кивнула и понимающе улыбнулась.
— Знаешь, я это мало кому рассказываю, но тебе нужно, наверное, знать. Тем более,
что ты есть отказываешься, а ты дурной очень и ничего, кроме самого себя, не
видишь.
— Бля, давай без оскорблений, — попросил Антон.
— Ладно-ладно, слушай.
***
Марусе с семьёй повезло меньше, чем Диме или Антону с Тасей. Родители пили
настолько много, что девочку забрали в детский дом. Но ведь сначала всё было
хорошо.
Лет до девяти она была любимым ребёнком своих родителей, но после отца уволили с
работы и начались проблемы. Невероятное количество кредитов, алкоголь, неизвестные
люди дома и одна напуганная девятилетняя девочка.
Когда она не ела уже где-то неделю, потому что есть было просто нечего, то
попросила у мамы денег на продукты, но ей сказали, что она толстая, потому и
голодная. Маша улыбалась и не ела, пока не сказала учительнице, что устала и не
хочет больше идти домой.
Родных отца и мать лишили родительских прав, а Марусю удочерила её учительница.

Девочка буквально расцвела. Красивая, умная и талантливая танцовщица. Она безмерно
благодарна этой женщине, потому что это её настоящая мать.
Всё встало на свои места, пока Маша не попала в профессиональную хореографию, где
всё, как бы сказал Антон, если бы знал её в то время, пошло по пизде. На девочек
кричали, ругались и постоянно говорили, что они толстые. И Маруся невольно
вспомнила слова своей биологической матери. «Ты толстая, потому и голодная».
Её приёмная мама переживала, и ей пришлось отправить дочку на лечение в больницу.

Её вес был тридцать пять килограммов. А после был второй раз. Третий, четвёртый,
пятый и шестой.
***
— К чему эта история, Антоша. Есть люди, которые тебя любят и не хотят, чтобы ты
умирал, — Маруся протянула ему несколько фотографий, оставленных Таисией.
Подросток непонимающе смотрел на неё, а после взял снимки в руки. Маленькие Тася и
Антон на одной, пятнадцатилетний Антон и его первая девушка, оставшаяся хорошим
другом и по сей день, сестра, родители, общие снимки с ними на других.
Шастун нахмурился и понял, что сейчас начнётся истерика. Он попросил Марусю уйти,
пока не поздно, забрать с собой фотографии и закрыть дверь.
Блондин кричал, кусал свою кожу и задыхался в слезах, пока ему не вкололи
успокоительное и не привязали к кровати, вновь нацепив кислородную маску.
Комментарий к Deviating chapter
Вот и новая глава :)
Опять очень маленькая, но скоро, думаю, исправляться начну :)
У меня прекраснейшие новости, потому что я нашла чудеснейшую бету (скорее она меня)
и отметки "нравится" на этом фике перевалили за соточку :)
Большое спасибо всем, кто читает и оставляет отзывы, вы не представляете даже,
насколько сильно я этому рада и благодарна вам :)
p.s. что думаете, насчёт главы, оставьте, пожалуйста, отзыв. мне важно знать ваше
мнение.
p.p.s. тем, кто ждёт начала развития взаимоотношений Арсений/ Антон, прозрачно
намекнула одной мыслью Тоши, что ждать осталось не так много.
p.p.p.s. если я буду пропадать больше недели - я готовлюсь к экзаменам, так что
очень сильно извините. люблю вас <3
p.p.p.p.s. отдельное спасибо чудесной бете :з
========== Part I. Chapter V. ==========
После встречи и разговора с сестрой Антон чувствовал себя ужасающе подавленным.

Таисия не давила на него, они не затрагивали «тяжёлые» моменты во время разговоров,
простое общение. Но подростку стало действительно плохо после того, как ушла
сестра. Он неожиданно для себя понял, что сильно скучает по дому и родителям, что
ему не хватает общения с сестрой, их вечерних и ночных посиделок, друзей и прочего
из того, что было неотъемлемой частью его нормальной жизни. Наверное, это и было
мотивацией для дальнейших его поступков.
Блондин соглашался на всю еду, которую приносил Арсений в палату интенсивной

терапии. Через силу пихал её в себя, если уж точнее. Он не говорил толком со своим
лечащим врачом, потому что ему было достаточно тяжело с ним общаться в последнее
время. Голову давило от мыслей о том, что он приносит всем своим близким только
неприятности. Взять даже эту больницу и его недуг. И от этого он впервые захотел
нанести себе вред.
Арсению пришлось сорваться из дома. Ему позвонили с работы, и причиной звонка стал
его особый пациент, за которым нужно непрерывно следить в течение суток. Чёрт
знает, что вообще может вытворить это ушастое недоразумение. И он вообще не поехал
бы в больницу, а просто дал указания человеку, которого оставил ответственным. Но
не тут-то было.
— В каком смысле «вкололи успокоительное»? — удивлённо спросил Арсений, глядя на не

менее удивлённых мать и сестру.
В конце концов ему всё-таки пришлось уехать, потому что выбора особого не было.
Особенно после известий о том, что у Антона был припадок.
Попов себя корил всю дорогу от родного города до больницы. Он думал о том, как он
вообще смог уехать, оставить своего пациента одного в таком тяжёлом состоянии.
***
Уже стоя в палате, Арсений хмуро смотрел на Антона. Парень уже успел прийти в себя
после дозы успокоительного, вколотого в порыве истерики, но оставался с
привязанными руками к кровати.
— Вы бы не могли? — тихим голосом просит подросток, хмуря брови. — Руки зверски

затекли.
— Я хочу это сделать, но боюсь, что это может привести к повторению твоей
истерики, — грустно ответил мужчина, присев на край кровати. — Если ты пообещаешь
мне, что такого больше не повторится, ладно?
Он отвязал худые запястья, которые подросток был в силе самостоятельно вынуть из

кожаных ремней, и тяжело вздохнул.
— Спасибо, — пробурчал Антон.
Мальчик повернулся на бок и закрыл глаза.
— Арсений Сергеевич, извините меня, — начал Шастун, промолчав какое-то время. — Я

ведь столько дерьма натворил уже, не знаю, что с собой делать. Я устал от этого.
Мне семнадцать лет, через полгода уже восемнадцать. Это, по сути, совсем ничего, а
дерьма нахуевертил, что врагу не пожелаешь. Семье хуёво от всего, что я сделал и
продолжаю делать. Вы свои планы сорвали и приехали сюда, а у Вас ведь своя жизнь
есть. Простите, пожалуйста, мне следует забрать документы и прекратить лечение.
Психиатр странным взглядом посмотрел на своего пациента.
— Моя работа заключается в том, чтобы следить за тобой. А твоя семья переживает за
тебя, потому что они — твоя семья, как бы абсурдно это ни звучало. Тебе следует
понять, что я, твоя сестра и родители заинтересованы в этом и переживаем за тебя,
потому что это необходимо.
Зеленоглазый поднял глаза на Арсения Сергеевича и немного нахмурился.
— Вы полное хуйло. Как, блять, можно говорить, что Вы переживаете за меня, и так
спокойно свалить и оставить меня здесь в ебаном одиночестве?! Куда Вы там, блять,
ездили, уважаемый?! — слова звучали тихо, потому что подросток был морально
вымотан.
— Хватит, — мужчина поднялся на ноги. — Попробуй что-нибудь вытворить в моё

отсутствие.
Через пять минут мужчина вернулся с подносом еды и таблетками.
— Я не голоден, — пробурчал Антон и повернулся в другую сторону.
Врач пожал плечами.
— Плевать хотел. Поднимайся, будешь есть.
И Шастуну пришлось. Через силу, через себя, но пришлось съесть эту тарелку
непонятно чего, что больше напоминало не то пюре, не то желе. После этого пустая
тарелка полетела в стену, содержимое желудка на пол, а сам подросток на подушку.
Арсений Сергеевич подождал, когда придёт обслуживающий персонал и уберёт грязь и
осколки от тарелки, а после сел на кровать своего пациента. Он осторожно поправил
немного влажные волосы ребёнка и вздохнул.
— Антоша, — тихо и аккуратно позвал мужчина.
— Картоша, — психиатр не удержался от смешка.
— Ты не ел, пока меня не было? — мальчик отрицательно покачал головой. — Дурашка,

маленькая ушастая дурашка. Что хоть было тут?
На самом деле это важно, что Арсений может вот так спокойно говорить с пациентом.
Немного важнее, что ты можешь говорить конкретно с этим пациентом. Это помогает
ребёнку впоследствии открыться, он сможет рассказать психиатру о своих проблемах и
переживаниях, которые в большинстве случаев сильно влияют на его эмоциональное
состояние. А ещё Антону просто важно знать, что у него есть, кому выговориться, как
выяснилось на одной из прошедших терапий.
— Маруся приходила, рассказывала, что стало причиной для её местонахождения

здесь. — Блондин повернулся лицом в сторону Арсения Сергеевича.
— Всегда думал, что «пребывание» звучит лучше, чем «местонахождение», в таких

фразах. Странноватый у тебя оборот, — мужчина старался говорить максимально
спокойно и умиротворённо, но было тяжело, потому что внутри был самый настоящий
ураган из эмоций, способный переломать все чувства и мысли, как такой же, но более
реальный ураган переломал домик Элли в «Волшебнике Изумрудного города».
— Да я весь такой, — грустно улыбнулся мальчик.
— Какой?
— Странноватый.
— Дурашка, говорю же. — Мягкий смех прокатился по комнате. — Так что тебе
рассказала Маруся?
Шастун немного поморщился и замолчал, зажмурив глаза. Непонятно, это ему плохо
стало или он просто думает? Но ответ нашёлся самостоятельно, когда подросток начал
говорить.
— Это произошло из-за одного человека, которого принято называть первой любовью. Я
не помню… Была ли это любовь или нет, но если так, то обычно это всё имеет
трагичный конец, — зеленоглазый глубоко вздохнул и прочистил горло. — И я не стал
исключением. Мы ехали с этим человеком на машине, дорогущая была зараза, а система
безопасности такая хуёвая. Он был пьян в драбадан, а я влюблён. Машина слетела в
кювет, подушки безопасности не сработали, и я получил черепно-мозговую, и, когда я
лежал в реанимации, эта мразь пришла ко мне. Он думал, что я не услышу, что он
сказал. А он сказал, что уж лучше бы я умер тогда, — голос мальчика дрогнул.
В груди Попова что-то сжалось, и ему уже с трудом удалось бы слушать это дальше.
— Хватит, Антоша, — попросил врач.
— Нет, я уж закончу. Так вот, он сказал, что лучше бы я сдох, а я решил воплотить
его желание в жизнь. Я никогда себя толстеньким-то не считал, просто это оказался
более долгий и мучительный процесс самоубийства. А потом, после, кажется, первых
десяти скинутых килограммов я хотел остановиться, но мне начало казаться, что в
зеркале не худенький паренёк, а огромное и жирное нечто. Я насмотрелся на эти
фотографии мальчиков-моделей в интернете, на того же Стаса Милеева, слышали,
наверное? И понеслась. С семидесяти пяти до сорока, а самое сложное — это
преодолеть себя, — Антон притянул ноги к груди и обнял себя, закрывая глаза.
Если он сейчас говорил правду, то для Арсения всё встало на нужные места. Теперь
было понятно, откуда растут ноги в болезни подростка и на какие моменты стоит
сделать упор в лечении.
— Ты как? Всё хорошо? — уточнил мужчина, поправляя на себе рубашку.
Шастун не знал, в порядке ли он, просто было не совсем понятно. Вроде бы он уже
успел осознать, что у него болезнь, начал какую-то борьбу с ней, но хотел ли он
бороться? Ему морально плохо, как никогда до этого, потому что он через такую силу
вспомнил эту ужасающую боль, которую пришлось пережить, и просто не знал, как
назвать это. Так что подросток неоднозначно пожал плечами и попросил врача
задержаться ещё на немного, чтобы поговорить с ним.
— Ладно, — протянул Арсений Сергеевич. — О чём поговорим?
— Да хоть о втором законе Ньютона, я всё равно нихрена теперь не понимаю.
Психиатр растерянно оглядел палату интенсивной терапии. Он не понимал, что

происходит, должно быть, даже чуточку больше, чем Антон. Для него начал
складываться полноценный образ блондина, и это так путало, что хоть на стены лезь.
С Марусей и Димой он смеётся и не смеет им грубить, к Тасе он относится со странным
благоговением, родителям при последнем разговоре сказал больше матерных слов и
ругательств, чем Арсений за всю свою жизнь. Серьёзно, в двадцать шесть он так не
выражается, как Антон в свои семнадцать! Ему точно однажды намоют рот с мылом.
— Ты спросил, почему и куда я уехал, кажется, — начал было врач, но заметил, что
подросток уже задремал, и мягко выдохнул, поправляя влажные от пота волосы на его
лбу. — Дурашка.
***
Арсений заполнял какие-то бумаги, носился над другими пациентами, при каждом
удобном и не совсем случае проверяя, что там с его главным пациентом, но подросток
лишь тихо сопел, накрывшись одеялом практически до кончиков ушей. И это
успокаивало. Мысль о том, что он сейчас относительно в порядке. Но к вечеру мужчина
вымотался достаточно сильно. Садиться сейчас за руль и ехать домой — идея такая
себе. Чтобы не уснуть ещё немного и не мучить себя лишними мыслями, он ещё раз
обходит все палаты, включая 17А12 и палату интенсивной терапии. Если во второй
мирно сопел Шастун, то в первой из угла в угол металась очень нервная Маруся.
— Что с ним? — наконец спросила она. — Ты обязан мне сказать, что с ним.
Она — единственная из пациентов, кто может так разговаривать с Арсением.
— Всё очень сильно плохо, — ответил мужчина, усевшись на пол. — Поел, разбил
тарелку, его стошнило, уснул. Я уже не знаю, что делать. Он рассказал, что
случилось, а после уснул. Маша, я отвратительный врач? Тебя вылечить не могу, его
вылечить не могу. Да что ж со мной не так?!
Девочка пожала худыми плечами и аккуратно уселась рядом.
— Ты не плохой врач, я точно безнадёжный случай, а вот Антон… Я чувствую и вижу,

что он хочет бороться, но он быстро устаёт от этой борьбы. Боюсь, что уже устал, —
брови девушки сдвинулись к переносице. — А из-за чего это?
— Трагичная первая любовь. — От этой фразы Арсений словил себя на мысли о том, что
тот, кто смог так поступить с этим маленьким мальчиком, просто конченый «мудоёб»,
выражаясь словами этого маленького мальчика.
После разговора с Марусей стало немного легче. Проверив ещё раз Антона, мужчина
улёгся спать в своём кабинете. Такой себе вариант, конечно, но всё лучше, чем
ничего или риск поехать в полусонном состоянии почти через весь Санкт-Петербург. Но
даже из-за такой усталости ему не удалось уснуть сразу. Мысли о пациенте всё-таки
его достали. Что с ним делать? Как его лечить?
Утро началось с привычного визита к Антону, но без привычного подноса еды, а только
с бутылочкой «малоежки» и банки детского пюре. Из своих раздумий Арсений извлёк то,
что в питании следует сделать пару шагов назад, раз уж у подростка такая реакция на
нормальную пищу. В палате ребёнок всё ещё сопел, неудобно опустив голову на своё же
плечо. Психиатр поставил еду на металлический столик на колёсиках, куда опустил
контейнер с таблетками. К кровати он поставил весы и осторожно постарался разбудить
пациента.
— Доброе утро, Антон. На весы, — попросил Арсений Сергеевич, потягиваясь. Тело

ломило из-за не самого удобного кабинетного диванчика.
Блондин нахмурился и аккуратно открыл глаза. Полночи болел желудок, и ему было
сложно нормально выспаться. Ему было плохо, но теперь не только душевно, но и
физически.
— Доброе, как же… — Он поднялся на ноги и, держась за руку лечащего врача, встал на
весы.
Мужчина тяжело вздохнул, протягивая Шастуну баночку пюре. Как так случилось, что
все килограммы, набранные Антоном за последнюю неделю, проведённую в больнице,
каким-то странным образом снова ушли? В последний раз, когда Арсений проверял его
вес, он составлял сорок четыре килограмма, а теперь и вовсе тридцать девять. С этим
нужно что-то делать как можно скорее.
За всё то время, пока брюнет что-то записывал в свой блокнот, зеленоглазый успел
съесть баночку пюре и выпить содержимое бутылочки. Ему стало хуже за эту ночь, и
Антон понял, что скидывать вес было немного проще, чем набирать его. Да, и
вчерашний монолог о его первой любви подливал масла в огонь. Ему было пятнадцать,
он только расстался со своей первой девушкой, поняв, что лучше не стоит её мучить и
оставить лучшей подругой, коей она и являлась всё это время, когда ему повстречался
парень. На три года старше, красивый настолько, что все девочки из их общей
компании на самом деле хотели убить Антона, когда узнали, с кем он встречается.
Умный, поначалу казался даже воспитанным, но первое впечатление, как и первая
любовь, — хуета полная, знаете ли. В конце концов блондин не скучал по нему, а был
зол на него на самом деле. И кажется, что его посадили за хранение и
распространение запрещённых законодательством России веществ.
Так или иначе, но ребёнку придётся преодолеть себя, набрать вес и разобраться в
своих мыслях.
— Сколько? — наконец-то спросил зеленоглазый.
— Тридцать девять, — голос психиатра снова вернулся к спокойному, пугающему тону.

— Антон, ты вообще хочешь лечиться?
Подросток утвердительно покивал головой.
— Я хочу лечиться, я прошу у Вас помощи, Арсений Сергеевич.
***
Следующие несколько дней прошли в эмоционально тяжёлой борьбе с собой. Антон

рассказывал всё новые и новые подробности своей жизни Арсению Сергеевичу, Марусе и
Диме. Он упомянул всё, что помнил, и это должно было помочь ему в лечении.
Шастун Антон Андреевич.
Для точности стоит добавить ещё «Шастун Таисия Андреевна», потому что, хей, они
действительно всегда рядом. Во всём дерьме, какое бы ни постигало каждого из этой
парочки.
С раннего детства ребята говорили всем, кто называл их близнецами, что они
двойняшки! «Что, так сложно запомнить?! Двой-няш-ки!» — бурчали пятилетние Тася и
Антося всем и каждому.
Ребята были не долгожданными и не внезапными детьми. Их родители уже были в браке и

морально готовы к пополнению в семье, но не в составе двух маленьких сорванцов,
которые стремятся успеть и туда, и сюда, и на шкаф тоже очень важно забраться. Их
энергию пришлось направить в мирное русло, чтобы дети не натворили бед и не
травмировались. Да и рост был подходящий, так что Тасю отдали на занятия
волейболом, а Антона на баскетбол. Мальчик, к сожалению, быстро бросил это дело, а
вот его сестра серьёзно увлеклась занятием.
Друзья всегда были общие, как и игрушки, книжки и раскраски. Спасибо, что одежду
делить не приходилось. Это только в подростковом возрасте Таисия начала стягивать с
брата свитера. И то потому, что у них был почти один и тот же размер после его
похудения. Лучшая подруга обоих — Малика, после ставшая девушкой Антона. А вот с
парнями его сестре повезло меньше, потому что блондин пообещал поломать рёбра
каждому, кто попробует начать отношения с Тасей. Количество поклонников, правда, не
совсем сократилось, но вот их рвения поубавилось.
Учились ребята так себе. Антон потому, что просто не любит учёбу, а Таисия из-за
спорта, который отнимал уйму времени, так что пришлось попрощаться. Вот и стала с
пацанами собираться, чтобы поиграть в «стритбол», лет с тринадцати. А ещё она,
будучи немного умнее брата, контролировала его от различных необдуманных поступков,
но в конце концов смирилась. И с Маликой, и с выпивкой и сигаретами, и с первым
парнем, которого не одобрила сразу же. «Морда у него бандитская!»
Тася хочет поступать в педагогический, а Антону больше нечего ловить в жизни, так
что пришлось следовать примеру сестры и готовиться к выпускным экзаменам.
Антон попросил, чтобы ему привезли фотоаппарат-полароид и фотоальбом, чтобы

помнить, ради кого он набирает вес и лечится.
Комментарий к Part I. Chapter V.
Спасибо за все отзывы, очень приятно читать такие слова и знать, что вам
нравится :)
А ещё огромное спасибо за +100 "лайков"
Эта глава далась тяжеловато даже мне, особенно на монологе Антона о том, как он
начал худеть. Надеюсь, что начала двигаться в плане сюжета, потому что кажется, что
ещё немного и начну затягивать развитие взаимоотношений героев, становление новой
личности Тоши и его лечение так долго, что фик выйдет соразмерным с
"Обрати" и "Синг Ми" вместе взятыми. А ведь дала себе установку
не больше десяти глав в каждой части (их будет две), но уже чувствую, что их будет
гораздо больше *неловкое выражение лица*
Жду ваших отзывов и критики, можете высказывать всё, что думаете о моей работе,
спасибо <3
p.s. а вы тоже заметили, что комментарии к части больше, чем сама глава? :)
p.p.s. спасибо моей чудесной бете <3
========== Part I. Chapter VI. ==========
Антон проходит лечение в диспансере уже месяц. За это время его вес «прыгнул» до
сорока пяти и «сполз» до тридцати девяти, но сейчас он стабильно держится на
отметке в сорок шесть килограммов. Это ли не прекрасно? Подросток наконец понял,
что действительно болен, что ему необходимо качественное лечение. Но, так или
иначе, он всё ещё чувствует себя отвратительно и боится есть. Перспектива набрать
ещё больше заставляла его впадать в апатию и испытывать непонятный и
неконтролируемый страх. Об этом он всегда подробно рассказывает Арсению Сергеевичу
на терапии.
А ещё он перефотографировал почти всё и всех. Ему, Шастуну, так было легче. Он
отвлекался от ненужного мусора в мыслях, когда снимал на «полароид» Марусю, Диму
или своего психиатра. На душе спокойнее, когда мальчик делал несколько фотографий
холла больницы, коридоров и выкладывал это в «Инстаграм» по вторникам. Блондину
разрешили повесить на стены палаты «17А12» снимки, потому что это напоминало ему о
доме, а лечение шло быстрее. Каждую неделю приезжала Тася, остававшаяся до закрытия
больницы и уходившая вместе с Арсением Сергеевичем.
К слову о нём. Антону всё больше и больше нравилось общаться с ним, но «ведь это
нормально — открываться человеку, который твой врач». По крайней мере, так считал
сам мальчик. Он открывался ему, и теперь врач и пациент во время перерывов второго
болтались в кабинете или палате и говорили-говорили о всякой ерунде, часто надоедая
этим Маше, которая чувствовала себя хуже в последнее время. Зеленоглазый прожужжал
все уши подруге, что однажды она не выдержала. «Антон-мы-с-Арсением-говорили-о-том-
и-об-этом-а-я-буду-повторять-это-по-сто-раз-на-дню-Шастун, прекращай, ради Бога
тебя прошу», — взмолилась девочка, а сам парень так и не понял, чего ж это она так
разозлилась? Он же говорит об Арсении Сергеевиче совсем немного.
***
Утро очередной субботы началось с очередного взвешивания. Мальчик, потирая

заспанные глаза и хмурясь, встал на весы, привычно держась за плечо мужчины, потому
что по утрам он маялся от головокружения. Когда тот записал показатели в блокнот,
Антон бахнулся обратно в кровать. Однако валяться там долго не получилось, потому
что Попов считал, что парню вредят бессмысленные действия, вроде этих, да и Таисия
приехать должна совсем скоро.
— Эй, вставай, у тебя ещё посетители сегодня, — напомнил психиатр, подойдя к Маше.
— Антон, сходи пока умойся, тут важный разговор врача и пациента.
Шастун театрально вздохнул, цокнул языком и, разозлившись не на шутку, покинул

палату. И всё бы ничего, но даже самому блондину, который и без того считал себя
странноватым, его поведение показалось совсем из ряда вон выходящим. Вроде бы
обычная просьба врача, которому необходимо было что-то сказать своему пациенту так,
чтобы этого не слышали другие люди, а парня передёрнуло от злобы на весь окружающий
мир.
Оказавшись в душе, он попросил удалиться детей, которые там находились, если фразу
«Ну-ка, шизики малолетние, съебались отсюда быстренько так!» можно было назвать
просьбой. Стянув с себя одежду, Антон неожиданно обнаружил, что не появлялся здесь
в «законное» время, а только после отбоя. Ребёнок встал под обжигающе горячую воду
и медленно опустился на пол, обхватив себя за колени. В этот момент Шастун
чувствовал себя самым настоящим психом, разозлившимся буквально ни на что. Он
почему-то решил, что Арсений Сергеевич должен уделять внимание только ему, а не
кому-то другому, потому что это его врач!
— Глупый собственник, ебанутый эгоист, Антон Шастун, — буркнул себе под нос
блондин, ударяя кулаком по кафельной перегородке.
Разумеется, руку свело от боли, а сам подросток достаточно громко прошипел,

поднимаясь на ноги.
— Урод, блять! — ещё один удар, второй и третий. В конце концов из-под тонкой кожи
на костяшках начинает сочиться кровь.
Остатки здравого смысла заставили его прекратить этот ужас, потому что последствия
будут гораздо хуже. Если Арсений Сергеевич попросит объяснить, какого, собственно,
хуя у парня разбиты кулаки, то Антон вряд ли сможет адекватно разъяснить
произошедшее. «Ай, да всё окей! Не ссыте, я просто ревную Вас ко всему, что
движется, а что не движется — двигаю и ревную к этому. Это ведь в порядке вещей!» —
разве это он должен будет сказать? Ладно, если своему лечащему врачу он как-нибудь
да объяснит, а вот что делать, если это увидит Валентина Ренатовна, — уже вопрос.
Приняв душ и натянув на себя джинсы со свитером, подросток возвращается в палату, и

эта картина выглядит максимально комично. Замёрзший Антон, рост которого давно ушёл
за сто девяносто сантиметров, стоит в дверном проёме, а с его волос стекают капли
воды. Арсений, сидевший на кровати Маши, мягко и беззлобно засмеялся, а после
нахмурился.
— В мой кабинет. Живо! — достаточно злым голосом, который звучал так, что лучше не
протестовать, попросил его психиатр.
Дождавшись, когда мужчина покинет палату, Антон швырнул свои вещи в сторону
кровати.
— Марусь, ты как? — спросил он, присев на пол рядом с койкой девушки.
Она какое-то время промолчала, а после из её глаз крупным градом покатились слёзы,
падая на подушку.
— Месяц… Мне остался месяц, Антон, не больше, может, что даже меньше, — парень
погладил её по волосам, успокаивая. Сейчас ему совершенно без разницы на то, что
ему может сказать Арсений Сергеевич за опоздание. — Семнадцать лет, а я уже
подыхаю, дура!
Подросток, продолжая гладить подругу по волосам, уже окончательно залез на её

кровать, прижимая худое тело к себе. От этого легче становилось обоим.
— Знаешь, как я боюсь за маму? Не за ту, которая меня родила, а за настоящую. Она
ведь так переживает… Мне страшно, вдруг я своей смертью её за собой потяну? А
Серёжа? Он ведь всегда рядом был, слова лишнего не сказал, когда узнал, что я
здесь, а я дура! Только о себе и думала. Видишь, что такое умирать в семнадцать из-
за своей глупости?
— Вижу, Марусенька. Поздно говорить, что я не позволю тебе умереть, но самое время
сказать, что я жалею о том, что мы не познакомились намного раньше. — Шастун
прижимает к себе плачущую девочку, начиная «завывать» вместе с ней.
— Пообещай мне, что моя смерть не будет напрасной. Пообещай, что справишься и
выживешь. Пообещай, что ты не будешь врать никому о своих чувствах. У тебя есть все
шансы, в отличие от меня, у тебя есть, ради кого стараться. Пообещай, Антон!
Юноша нервно сглотнул и прочистил горло. Он опешил, услышав эти слова.
— Обещаю.
***
Влетев в кабинет психиатра, мальчик упал на кресло.
— Ну и? Как ты собираешься мне объяснять всё это? — спрашивает мужчина, стоя у

окна.
Сейчас он выглядел пугающе спокойным. Сосредоточенный взгляд устремлялся поверх

зелёных верхушек деревьев, губы плотно сжаты в тонкую линию. Нервный вздох.
— Что конкретно Вам объяснить? — ёрничает Шастун, закинув ноги на стол врача.
В ответ прозвучал глухой удар ладонью по поверхности подоконника. Подросток

вздрогнул и поджал ноги под себя.
— Надоело! Что ты сделал с руками? — не выдерживает Попов, который редко когда

переходит на повышенные тона в период разговора. Это начинает пугать мальчика.
— Неконтролируемая агрессия? — уверенным тоном спрашивает Антон и расплывается в

улыбке, но это всего лишь маска.
На самом деле ему страшно видеть Арсения Сергеевича таким, потому что это
действительно пугающая картина. Он будто собирался с силами перед убийством
мальчика. Ему стыдно перед ним за то, что он снова не совсем осознанно навредил
себе. А ещё у парня отвращение по отношению к себе, он ведь заставляет переживать
за себя людей, которым это, по правде говоря, не сдалось. Но он просто не знает
правды.
— Я тебе сейчас такую неконтролируемую агрессию устрою! Сюда смотри, когда я с

тобой говорю. — Мужчина наклонился через стол и начал буравить суровым взглядом
глаз свинцового оттенка Антона, отвернувшегося из-за такого близкого контакта.
Парень повернул голову обратно и уставился на психиатра в ответ, изогнув бровь в

типичном антоновском жесте. Он отметил, что глаза у него действительно
восхитительные. Даже такие, полные злобы и ненависти, они оставались красивыми.
Нет, не просто красивыми, а превосходными! Голубые с явным проблеском стали,
обрамлённые чёрными ресницами такой длины, что невольно вспомнилась строчка из
песни «хлопай ресницами и взлетай».
— Ты что с собой делаешь, Антоша? — И вновь этот бархатисто прекрасный тембр голоса
наполняет кабинет, ещё и «Антоша» это его. — Прекрати, пожалуйста.
— Хуёша. Ну, хватит меня так называть, мне не пять лет, Господи! А семнадцать, —
хмурится подросток. — Я просто разозлился, заебали с допросом.
— Я тебе сейчас рот с мылом вымою, если продолжишь выражаться! — Врач ударил по
столу кулаком. — Что конкретно тебя разозлило, Антон Андреевич?
Мальчик немного улыбнулся, стараясь внешне выглядеть спокойно, пока на самом деле
внутри себя он вскидывал все «за» и «против» того, чтобы сказать правду.
— Меня разозлило то, что вы… — дверь кабинета открылась и в проёме показалась
долговязая фигура сестры Антона. — Тася!
Он поднялся на ноги и подлетел к ней, прижимая к себе. Шастун был рад, что она
пришла настолько вовремя и он не успел наговорить всякого бреда, о котором жалел бы
впоследствии. Мальчик обнял девушку, мягко улыбаясь.
— Мы не договорили, кажется, — улыбнулся Арсений Сергеевич. — Ну ладно, у нас ещё

много времени, да, Антон?
Мужчина обошёл стол и поприветствовал Таисию, подталкивая подростков к выходу из

кабинета, потому что одному из них пора было обедать.
***
По просьбе Антона его врач быстро покинул родственников, оставляя их наедине в

столовой. Парень уже съел какой-то суп, а сейчас уплетал детское питание из разряда
десертов. Очередная «Фруто-Няня» или «Агуша», но, блять, такая вкусная!
— Антон, ты чувствуешь себя лучше здесь? — спрашивает Тася, глядя на то, как её
брат действительно практически по-нормальному питается.
— Да, думаю, что мне стало лучше, — искренне улыбается парень, оторвавшись от
детского питания в пакете-непроливайке. — Не совсем согласен с твоим суждением о
том, что именно это место так влияет на меня. Возможно, что терапия действительно
имеет смысл. Многие люди, с которыми я познакомился здесь, и их слова имеют смысл.
Таисия удивлённо посмотрела на брата, немного сведя брови к переносице.
— Это ты про кого, например? — решает уточнить девушка.
Блондин пожимает плечами.

— Маруся. Знаешь, Арсений Сергеевич сказал, что ей осталось меньше месяца… А я
пообещал ей, что справлюсь с этой болезнью, — как-то робко и неуверенно произносит
мальчик.
— Ты сам в это веришь? — Он утвердительно покивал головой, сложив на подносе пустую

упаковку от детского питания. — Тогда я рада за тебя, Тось!
Вообще, Таисия удивлена поведению своего брата, потому что он впервые за долгое
время начинает по-настоящему улыбаться и как-то более или менее адекватно
реагировать на происходящие события. Это именно то, о чём девушка мечтала, но,
видит Бог, не зря она жила с ним семнадцать лет, чтобы не понять, что чего-то Антон
не договаривает. Или сам пока не понимает, почему начал лечиться, или просто не
хочет рассказывать это сестре. Как бы оно ни было, Тася только надеется, чтобы с её
«маленьким» братиком всё было хорошо.
— Ой, да ну тебя с твоим «Тось-Тось»! Говорить ты вроде научилась, зубы все на

месте. Да и какой из меня Тоша? — недоумевает зеленоглазый, улыбаясь. — Ростом под
потолок, слушающий жойскую рэпчину и играющий в баскетбол мужичара, а ты всё меня
Тошей.
— И как мне тебя звать, не-Тоша? — смеётся девушка.
— Антон Андреич! — хохочет подросток. — Хотя, я для этого слишком молод, да,
Андрейна? — Видимо, так и выглядит счастье, по которому скучал Шастун. Он уже давно
не мог сидеть так с сестрой и болтать о всякой ерунде, не имеющей смысла.
Молодой человек успевает зайти в палату так, чтобы не разбудить Марусю, которую ему
удалось успокоить только путём долгих уговоров и обещаний, берёт «полароид» и
быстро выходит оттуда, предварительно сравнив себя с ниндзя. Он делает одну
фотографию моментальной печати с сестрой, сидя в холле, где сейчас было на
удивление мало людей, а также пару снимков на телефон сестры и выкладывает их в
«Инстаграм».
После болтаются по больнице и парку рядом с ней ещё какое-то время, а когда у
Арсения Сергеевича наступает обеденный перерыв, пьют чай в его кабинете. Антон
немного подавлен мыслями о том, что мужчина поступает так со всеми своими
пациентами, а особенно такими тяжёлыми, как он. В момент, когда блондин удаляется
по нужде, у Таисии и Попова случается достаточно неловкий разговор.
— Арсений Сергеевич, Вы считаете, Антону стало лучше? — спрашивает девушка, держа в

руке чашку с чаем.
Мужчина достаточно быстро находит ответ.
— Определённо. Думаю, ему стало лучше. Он поступил сюда с весом в сорок пять
килограммов, конечно, из-за своей упрямости потерял какое-то количество, ты знаешь,
в общем. Но, так или иначе, сейчас он весит сорок девять килограммов, а это уже
определённая победа. Только представь, какой результат будет ещё через пять
месяцев! — воодушевлённо говорит врач.
— А в плане общения с ним? — Тася медленно ведёт их диалог к теме с разбитыми

руками брата, надеясь, что успеет задать этот вопрос, который не даёт ей покоя.
— Он стал открываться мне с других сторон, не только со стороны забитого и

плаксивого мальчика, посылающего всех и каждого. К чему ты клонишь?
— Что с его руками? Почему он начал покрываться ссадинами, оказавшись здесь?

— Блондинка опускает чашку на стол. — Его костяшки — это вообще кошмар. Живого
места ведь нет, разбиты в пух и прах. Видно, что свежие.
Арсений вздыхает, поднимается со своего кресла и вновь подходит к окну, цепляя
взгляд за облако, плавно плывущее по небу. Вот так и он, словно это облако, плавно
плывёт по жизни, иногда ускоряясь, иногда замедляясь и цепляясь за какие-то скалы,
вроде Антона. Странное, конечно, сравнение.
— Я не знаю, он не успел рассказать мне, потому что как раз ты пришла. Но с его
первых слов о случившемся это была всего лишь неконтролируемая агрессия.
— Не было такого раньше, — вздыхает девушка, когда открывается дверь и в кабинет

возвращается Антон.
— О чём болтаете? — спрашивает он, мягко улыбаясь.
— Да так, о твоём питании, — отвечает психиатр, садясь обратно в удобное кресло.
— То-то Вы такой смурной, будто думу великую думали, — хохочет подросток.
***
Когда Таисия уехала, Арсений Сергеевич отвёл своего пациента на очередной приём
пищи, а затем на капельницу. Сорок минут для разговора у них есть точно, потому что
отсюда парень сбежать не сможет, а его сестра уже не вернётся.
— Так что у тебя с руками? — спрашивает врач, вытягивая ноги, обутые в белые кеды,
на кушетке, стоящей возле стены.
— Неконтролируемая агрессия.
— Из-за чего? — не унимается мужчина.
— Разозлился.
— На кого-то или на что-то?
Мальчик нервно потирает руки, разминает суставы пальцев, очень неприятно ими
хрустит, массирует костяшки на руках, чем вызывает ужасную боль. Его взгляд мечется
по стенам, потолку и полу, цепляется за всё, что угодно, но усердно избегает
Арсения Сергеевича. Врать ему как-то не хотелось, а правда звучит слишком дебильно,
чтобы быть ею. Вдох-выдох, решение принимается слишком быстро, и Антон не уверен,
чем сейчас руководствовался, волей разума или сердца, но пусть будет так, как
будет. Хуже уже не станет, он и так в психушке.
— На Вас. Я ёбаный придурок, который ревнует своего врача ко всему, блять.

Извините, ладненько, да?
Комментарий к Part I. Chapter VI.
Очень жду ваших отзывов. Вам несложно, а мне приятно :)
Большущее спасибо за прочтение и "лайки" :)
Это невероятно приятно :)
P.s. спасибо моей прекрасной бете :)
От беты: прошу прощения у всех читателей за то, что из-за меня выход главы
задержался на целых три дня
Бета(2): отредактировано.
========== Part I. Chapter VII. ==========
Мужчина сперва не понял слов мальчика и решил переспросить его, мало ли, не так
услышал.
— В каком смысле, Антон?
Подросток усмехнулся и подумал, что лучше бы врач продолжал называть его Антошей,
потому что теперь это звучит шибко официально и совсем не по-арсеньесергеевски.
— Господи, Вы придурок, что ли? М-да, — вздохнул Шастун, закатывая глаза: всё-таки
капельница — вещь не самая приятная. — Приревновал я Вас к семье Вашей сначала,
подумал, что жена Вас ждёт, наверное, есть отказался, истерику устроил, а Вы ведь
приехали ко мне. Но маразм крепчает с каждым днём, раз умудрился ревность свою и в
сторону Маруси распространить. Ну не дурак ли часом, а?
Попов устало потёр переносицу, после запустил пальцы в чёрные, немного отросшие
волосы и посмотрел на подростка.
— Дурашка, отчего так мало мозгов в твоей голове? — Психиатр опёрся спиной о стену,
запрокидывая голову вверх и закрывая глаза.
Блондин пожал плечами и, последовав примеру лечащего врача, закрыл глаза, сползая
вниз по больничному креслу.
— Вы же вроде не последний человек теперь, знаете про меня уж точно больше

остальных. Как думаете, что мной движет в таких ситуациях? И как быть, если снова
случится что-то подобное? — спрашивает он.
Арсений Сергеевич приоткрывает глаза, смотрит на Антона, который опять-таки

выглядел слишком спокойным и красивым, должно быть? Тонкая молочная кожа, большие
зелёные глаза, вечная лёгкая полуулыбка, точёные скулы, но это явный минус! Лучше
пусть будут щёки, чем этот ужас, появившийся в ходе постоянных голодовок. Тихий,
спокойный Антон — наверное, то, о чём в последнее время может мечтать врач. Об
ответах на вопросы пациента мужчина думал достаточное время. Что им может двигать?
— Откуда ты такой на мою голову свалился-то? — очередной тяжёлый вздох. — Ты сам

должен разобраться в себе, чтобы понять причину твоих поступков и срывов, а если
случится такое ещё раз, то ты спокойно можешь мне об этом говорить. Лучше я посажу
тебя рядом с собой, чем ты снова сделаешь то, о чём будем жалеть мы оба.
Парень рассмеялся, даже не глядя на врача.
— Легко Вам сказать, чтобы я предупредил Вас. Сами подумайте, как это будет
звучать, — он прокашлялся. — Сергеич, я собираюсь пойти попсиховать, ты ж не
против? Отличный вариант, Арсений Сергеевич.
— Не утрируй, ладно? Чувствуешь, что злишься, — подходишь ко мне и говоришь, понял,

Антош?
Подросток кивнул и посмотрел на врача, немного улыбаясь.
— Спасибо Вам.
***
После разговора с Арсением Сергеевичем Антону стало самую малость спокойнее. Он

прилепил на стену над кроватью фотографию с сестрой и врачом, на которой они пьют
чай в кабинете мужчины. Достаточно милый и слишком уютный снимок. Маша спала, а
блондину не оставалось другого выхода, кроме как последовать её примеру.
Развалившись на кровати, подросток всё думал и думал о том, почему, блять, внимание
брюнета к другим вызывает у него такую реакцию. Арсений Сергеевич, он какой? Шастун
не знает, какой он для других, но для него — он понимающий, заботливый, умный, но
такой долбоёб, что иногда хочется ударить. На момент подросток даже подумал о том,
что, ну мало ли, нравится ему мужчина, но нет. Он сразу вспомнил Женю, свою первую
любовь, и мальчику стало плохо. Он разозлился, захотел курить и разбить руки о
стены ещё раз. А ещё Антон неосознанно захотел, чтобы его успокоил Арсений
Сергеевич.
— Я должен был умереть тогда. — Сильный удар о стену рядом с фотографиями,

подросток падает на пол, прижимая руку к груди и шипя от боли, снимки опускаются
рядом. Вскакивает Маруся.
— Антон? Что случилось? — спрашивает девочка, глядя на него.
Зеленоглазый отмахивается от неё и встаёт с пола.
— Всё в порядке, порезался о бумагу, — бурчит он и вылетает из палаты. Не хватало

ещё, чтобы Маша из-за него плохо спала и тревожилась.
Шастун снова бредёт к душевым, проверяет, чтобы там было пусто, и встаёт под
ледяную воду.
— Идиот! — Удар о кафельную плитку на стенах. — Как ты мог решить, что о тебе кто-
то может заботиться? — Ещё удар.
Ему больно, а как может быть иначе? Только разбитые до состояния фарша руки
помогают не концентрировать внимание на собственной глупости, ревности к, по сути,
постороннему человеку, жалости к себе и многим отвратным моментам прошлого.
— Как ты можешь ставить его и себя рядом?
Удар.
— Ты просто урод, Шастун!
Удар.
— Тебе не жалко твоих близких, сука?
Удар.
— Тебе не жалко его?
Но удара не проследовало: кто-то сильный ухватил подростка за худую руку и сейчас

прижимает к себе. Вдох-выдох. Этот кто-то трясётся не меньше мальчика, который
бьётся в истерике, но неосознанно, на уровне инстинктов прижимается в ответ,
понимая, кто этот кто-то.
— Сильно болит? — спрашивает голубоглазый мужчина, а в ответ слышит лишь тихий

всхлип. — Ну ты чего, Антоша? — его голос звучит максимально мягко и аккуратно.
Шастуну холодно из-за воды, из-под которой его вытащили, плохо из-за истерики и
ужасно хочется бисквита.
— Я опять всё испортил, — он пытается вырваться, но Арсений Сергеевич мало того,

что имеет габариты больше, чем подросток, так ещё и сильнее его в несколько раз.
Прижав его обратно к себе, психиатр вздыхает. Он гладит непутёвого пациента по

волосам, растирает кожу на плечах, пытаясь согреть, но это не помогает — парня всё
так же трясёт.
— Ты ничего не испортил, Антон. Ты просто уже успел обрести эту ужасную привычку —
вредить себе, когда думаешь о плохом. — Попов его всё же отпускает, но ненадолго,
всего лишь, чтобы снять с себя халат и надеть на мальчика.
Брюнет видит его руки и неосознанно морщится. Живого места нет, разодранная кожа,
кровь, стекающая едва ли не струёй, а хуже всего — представлять то, что сейчас
испытывает Шастун. Это же невыносимо больно.
— У меня, кажется, костяшки сломаны. — Пожимает он плечами, глядя на то, как его
лечащий врач всматривается в эти раны.
— Разбиты, но не сломаны. Как ты, — врач немного смеётся. — Пойдём, обработать

нужно.
Арсений Сергеевич выключает воду в душевой, удивляясь тому, как Антон вообще мог
стоять под ней. Она же буквально ледяная! Ещё не хватало того, чтобы он разболелся,
и без этого тяжело лечению поддаётся. Мужчина ведёт его в свой кабинет, выслушивая
по пути речь о прелести бисквитов и жалея, что у него только имбирное печенье в
кабинете.
— Что случилось, а? — спрашивает брюнет, доставая из шкафа аптечку, а затем уже

оттуда перекись водорода, вату, какую-то заживляющую мазь и бинты.
— Вспомнил, что я тварь. Ничего интересного. — Шастун морщится при виде перекиси.
— А может, ну его?
Арсений достал ещё бутылку с водой и полотенце. Намочив ткань, он взял блондина за
запястье.
— Да успокойся ты! — Хмурится мужчина, стирая кровь с ободранной кожи. — С чего ты

вообще решил, что тварь?
— Не знаю, ай! Аккуратнее! — шипит Антон. — Я приношу только хуёвую хуйню в жизнь
других.
Попов покачал головой, смачивая полотенце ещё раз. С одной руки кровь была стёрта,
но не остановлена.
— Ты не тварь, Антоша. — Он отложил полотенце и промокнул вату в перекись водорода,

поудобнее ухватил пациента за запястье и принялся обрабатывать. — Ты просто немного
глупый и не видишь, что ради тебя готовы сделать твои близкие.
Мужчина дул на разодранную руку, обрабатывая её, а когда закончил, то взял бинт и
перевязал раны. То же самое он сделал и со второй, пока Шастуна «подбрасывало» на
каждом прикосновении ваткой к повреждённому месту.
— Больно, блин! Арсений Сергеевич, это издевательство над детьми! — возмущается

Шастун.
Голубоглазый пожимает плечами, достаёт коробочку с имбирным печеньем, а после

засовывает несколько в рот подростку.
— А твои поступки — это издевательство над Арсениями Сергеевичами! — хмыкает он.

— Дожёвывай, спать пойдёшь.
Блондин кивнул, подавился печеньем и выплюнул его на пол перед Поповым.

— Извините? — как-то нелепо спрашивает мальчик, поднявшись на ноги.
***
Лёжа в кровати и будучи крайне счастливым, Антону становилось так приятно на душе
от мысли, что о нём действительно только что позаботились. Он усмехнулся себе под
нос, вспоминая запах мужчины. Кофе, мятная жвачка и, ему показалось, или это на
самом деле были сигареты? Арсений Сергеевич же не курит. Мальчик насупился,
вжимаясь в одеяло. Шастун поджал ноги к груди, уставился в окно и несознательно
начал аккуратно, не надавливая, водить по бинтам. За окном, наверное, крайне
холодно. Дует приятный ветер, а Антона уносит от этой палаты далеко-далеко.
Когда-то в детстве он хотел научиться летать. С долговязым и странным мальчиком

мало кто хотел общаться, часто соседские мальчишки подшучивали по поводу его роста,
и зеленоглазому хотелось подняться над всеми этими детьми и улететь туда, куда
захочет. Сейчас бы ему такую возможность, и всё было бы прекрасно.
Вот он поднимается, открывает окно, будто на нём нет решётки, встаёт на самый край
не самого прочного карниза и прыгает. Но Антон не падает, а летит вверх. Внизу
бесцельно бродят люди, которые давно потеряли любой смысл для своего существования.
Работа, дом, работа, дом. И Антон боялся стать таким с самого детства. Боится до
сих пор, по правде говоря.
Часы идут, а Шастун всё летит. Он встаёт на крыше какого-то высокого здания, но уже
не в Питере, а где-то в другом месте. Он знает, что, когда ночь кончится, он не
сможет больше летать, и ждёт. Подросток терпеливо ждёт рассвета. И когда на небе
появляются первые лучи солнца, Антон делает шаг вниз и долго летит, а после
подпрыгивает на кровати.
Ему давно не снились сны, тем более такие красочные, наполненные воспоминаниями из
детства и точным знанием каких-либо фактов. Так или иначе, подросток встаёт,
проходит мимо сопящей Маруси, целует её в макушку, потому что чувствует братскую
любовь к ней, и идёт умываться. Его не мучают какие-либо мысли и вопросы, впервые
за долгое время Шастун чувствует себя настолько легко, спокойно и умиротворённо.
Возможно, что его шаг во сне можно сравнить со сбросом ненужных проблем и мыслей в
такую же пропасть? Антон надеялся на это.
Вернувшись в палату, подросток увидел Арсения Сергеевича, суровым взглядом

прожигающего стену, на которой красовалась вмятина от антоновского кулака.
— Доброе утро, — подросток улыбается, сразу вставая на весы. — Ох, Вы ж гляньте!

Пятьдесят шестьсот, с ума сойти, да?
Зеленоглазый достаёт из шкафа рубашку в клетку, свитер и тёмно-синие джинсы, пока

психиатр странно смотрит на него.
— Ты что-то принял? — наконец-то спрашивает темноволосый мужчина.
— Нет, подождите меня за дверью, я сейчас выйду. Да и Марусе тяжко, когда людей в
палате много.
Ничего не понимая, Арсений Сергеевич выходит за дверь. Он, в отличие от Шастуна,

спал довольно-таки плохо. Голова немного гудит, как от похмелья, но с этим можно
работать. Попов успел достать себя вопросами о том, как реагировать на такое
необычное признание ребёнка, да и не совсем было понятно, что он хотел этим
сказать, но спрашивать сейчас — идея такая себе, если вспомнить, что произошло
ночью. Да ещё и это… Врач надеется дожить до того момента, когда Антон начнёт
думать головой.
— Ты точно ничего не принимал? — всё же уточняет брюнет, потому что такое поведение
несвойственно его пациенту. — Не выражаешься, не хочешь убить всех и вся, светишься
весь. Что случилось этой ночью?
— Да нет, вроде. Всё нормально, — зеленоглазый улыбается. — Просто я всегда такой,

когда в нормальном настроении. Не думал, что Вы будете против такого моего
состояния, но ладно. Я есть хочу.
Шастуна на самом деле и самого пугали такие резкие перемены настроения, но поделать
что-то с этим он не мог. Возможно, что ему в очередной раз следует списать всё на
нарастающую луну.
***
Завтрак, принятие таблеток, терапия, снова возвращение в палату. В принципе, всё

циклично, кроме того, что Антон теперь всеми силами пытается избегать встреч с
лечащим врачом. Даже Маша, как бы плохо ей ни было, сказала, что парень просто-
напросто влюбился.
— Антошка влюбился в Арса, с ума сойти! — она хохочет из последних сил, потом долго
кашляет, просит что-то ей рассказать, чтобы она заснула поскорее.
Зеленоглазый не может отказать подруге, тем более не может, если учитывать тот
факт, что ей осталось не больше месяца.
— У меня уже истории для рассказов кончаются, может, лучше спеть? — решает всё же
уточнить молодой человек, удобно устроившись на полу возле кровати.
Это уже привычка какая-то — сидеть рядом с Марусей, рассказывать ей что-то, чтобы
она уснула, а после бежать разговаривать с Арсением, но сегодня последний пункт
сменится на «Прочитать Вольтера».
— У меня есть три футболки, две гитары, пара кед

И песенок эдак под сорокет на «болванке» в рюкзаке, — у Антона немного сиплый,
достаточно низкий голос с явной хрипотцой, которую многие знакомые женского пола
определяли как его сексуальную изюминку, так что слова песни лились плавно и
приятно для слуха.
— Я тебе их запишу и подпишу там в уголке

Свой дурацкий псевдоним на иностранном языке, — блондин не заметил, как в палату
вошёл Арсений Сергеевич, медсестра Наташенька, а после и Валентина Ренатовна.
Закончив с пением и убедившись, что Маруся достаточно крепко уснула, Шастун целует
её в лоб и хочет уйти, но, обернувшись, видит всю эту компанию, собравшуюся у
дверей.
— Антон, там родители приехали, — оповещает его Арсений Сергеевич, когда подросток
хмурится и вылетает из палаты.
Подросток жутко не любит, когда кто-то вторгается в такие личные, душевные моменты,
а тут едва ли не целая толпа собралась, чтобы посмотреть на то, как он помогает
скрасить последние дни жизни умирающей подруге. Отвратительные люди. Завидев
родителей в холле больницы, он хоть как-то успокаивается. Подойдя к матери, Антон
целует её в щёку, пожимает руку отцу и улыбается, опускаясь на мягкий маленький
диванчик, коих по периметру холла было достаточно много.
— Вы бы хоть предупредили, а! — он улыбается, и родители думают, что всё в порядке.

Они рады, что их ребёнок наконец-то чувствует себя лучше, чем раньше.
— Да ладно тебе, Тошенька, я так скучала по тебе. — Майя Александровна едва
сдерживает слёзы. — Твой лечащий врач — такой порядочный молодой человек,
рассказал, как ты тут и что с тобой. Я так рада, что ты поправляешься, золотце!
Мальчик морщит нос и расползается в улыбке, мысленно добавляя про своего лечащего
врача что-то вроде: «Да, он такой». Родители смотрят на его руки, но их ребёнок
быстро находится и говорит, что это всего лишь ожог, мол, пролил на руки кипяток из
чайника.
— Хватит тебе, мам. Тася приезжает каждую неделю, была у меня вчера и ничего не
сказала.
— Тошенька, сыночка, а ты разве не знаешь? — У Антона сердце в пятки ушло, потому

что, чего он, блять, такого не знает?!
— Что произошло с Тасей? — тяжело вздыхает он, сжимая руки в кулаки так, что
становится больно.
— Она живёт с парнем, ты только не переживай, — просит его отец.
— Пусть, блять, только попробует приехать. И вы тоже, пошли нахуй отсюда!
Антон встаёт на ноги и убегает в кабинет Арсения Сергеевича, понимая, что порыв
неконтролируемой агрессии уже совсем рядом. Мужчина сидит за столом, пьёт кофе из
маленькой чашки, расписанной розовыми цветами, и, завидев пациента, легко
улыбается, кивая.
— Ты прости за балаган в палате, просто так вышло. Мы совершенно не хотели

вторгаться в твоё личное пространство, извини нас.
Парню плевать на все эти извинения, он в жуткой ярости на весь мир.
— Арсений Сергеевич, сколько дают за убийство? — резко перебивает его парень.
— От шести до пятнадцати, а тебе зачем? — решает уточнить Попов.
— Да так, хочу голову оторвать тому, с кем Таисия живёт… Она ведь ещё девочка! А
родители так спокойно об этом говорят. Блядство! — Подросток ударяет кулаком по
столешнице, вызывая боль во всей кисти.
— Тише ты, сядь. — Арсений Сергеевич наспех заваривает ему чай с сахаром и ставит
перед ним вазочку с печеньем в шоколаде.
Антон жутко зол на того «урода всратого», который посмел посмотреть на его
маленькую, чудесную сестрёнку. Ещё больше он зол на родителей, которые нормально к
этому отнеслись, и на Тасю, которая всё это время молчала. Как так вообще можно
делать? Он ведь ещё тогда пообещал, что любому её ухажёру руки переломает при
первой же возможности, но, к сожалению, теперь эта возможность наступит только
через пять месяцев.
Шастун злится, а Арсений Сергеевич просто не знает, как его успокоить. Блондин
сыплет ругательствами и угрозами, но замолкает, когда психиатр мягко приобнимает
его за плечи и говорит, чтобы тот вдохнул поглубже.
Но что делать, если я не могу дышать вовсе, когда Вы рядом?

Комментарий к Part I. Chapter VII.
Внеплановая глава не по графику? Можем, умеем :)
Спасибо за ваши отзывы, именно они послужили "топливом" для написания
продолжения. Мне уже жалко мою бету становится, потому что сейчас у меня уйма
свободного времени. Майские, как никак. Но, скорее всего, я компенсирую таким
образом тот факт, что писанина закончится 23 мая и вернётся только после 8 июня.
Как бы я не любила писать, закончить школу всё-таки важнее. Самую малость,
конечно :)
-
Итак, что вы думаете насчёт этой главы? Нравится ли вам развитие взаимоотношений
Арсения Сергеевича и Антоши? Буду рада узнать ваше мнение :)
Также, при наличие каких-либо вопросов, вы можете смело их задавать :)
p.s. обещала себе, что в каждой части будет не больше, чем 10 глав, но нет,
примерно 15 глав в каждой части, а самих частей, вероятнее всего, будет три :))
p.p.s. спасибо большое моей бете за её труд. честно, если бы не она, то не было бы
столько читателей. я безмерно ей благодарна :)
p.p.p.s. я когда-нибудь перестану писать такие длинные комментарии к главам? :)
========== Part I. Chapter VIII. ==========
Парень делает глубокий вдох и падает головой на стол.
— Антоша, — начал было говорить что-то психиатр, но подросток его прерывает.
— Мне нужно кое-что узнать, — зеленоглазый прикладывает щёку к холодной поверхности

крышки стола. — По идее, родители могут забрать меня на один день? Предполагая Ваши
вопросы, я скажу, что мне необходимо встретиться с Тасей вне стен больницы. Ещё
немного — и я точно поеду дальше.
Блондин забавно хмурит брови. Ему порядком надоел диспансер, и он согласен на всё,
даже на прогулку в лесопарке рядом. Антон не дурак и понимает, что здесь наблюдают
за каждым его шагом и словом, поэтому все разговоры с сестрой концентрируются на
нелепых глупостях или лечении. А от этого бывает действительно тошно.
— Нет, прости, но никто не может забрать тебя из больницы даже на пять минут без
веских на то причин, — Арсений Сергеевич отпускает его плечи и садится в своё
кресло. — У тебя есть какое-нибудь тёплое пальто или куртка с собой?
Не совсем понятно, что от него хотел врач, но парень кивает в ответ.
— Тогда давай ты его возьмёшь, а после мы ненадолго выйдем подышать свежим

воздухом.
Это, наверное, то, что сейчас было необходимо загнанному в опять появившихся мыслях
ребёнку. Антон кивает, поднимается на ноги и быстро идёт в свою палату. День,
имеющий такое превосходное начало, рискует оказаться провалом. Перед родителями он
испытывает страшный стыд. Как он мог так на них накричать, если по идее они были
даже не виноваты? Антон однозначно псих.
Взяв пальто, Шастун возвращается к кабинету лечащего врача совсем смурной. Да, беда
у него какая-то с настроением, да и не только с ним. Есть уйма вещей, в которых в
одиночку разобраться Антон вряд ли сможет.
— Оно же тонкое совсем! — возмущается Попов, появившийся непонятно откуда. — На

улице ноябрь месяц, Антон!
— Да ладно Вам, мы же ненадолго. — Мальчик смущённо улыбается, глядя на своего

чересчур прекрасного лечащего врача. Он, должно быть, впервые видит его в чём-то,
кроме белого халата.
Эх, мне бы вашу идеальность, Арсений Сергеевич, — думает блондин, глядя на синий
шарф мужчины, а после вспоминая о своём внешнем виде. Становится достаточно
грустно. Шастун заскучал по тому времени, когда он не был похож на собственную
тень. До он на самом деле был статным молодым человеком: высокий, атлетически
сложенный парень, всегда одетый «с иголочки». А теперь что? Худые ляжки, обтянутые
синими джинсами, гигантских размеров пальто и острый нос, торчащий из-под
воротника.
— Ладно, — протягивает голубоглазый мужчина. — Так всё же, что тебя так сильно
беспокоит, из-за чего ты не можешь находиться в диспансере? Почему тебе нужен от
него, скажем, выходной?
Выйдя на улицу, Шастун делает глубокий вдох и улыбается. Ему сейчас абсолютно
хорошо и свободно.
— Я только вышел, а мне уже легче. Сами не понимаете, почему мне так нужен выходной
от этого места? — Парень спускается с крыльца и плетётся ногами в сторону
лесопарка.
Попов расползается в улыбке, глядя на такого своего пациента.
— Вернёмся к тому, что тебя беспокоит, — напомнил он.
— Много чего, а, по сути, и совсем немногое.
Антон пинает носами чёрных кед листья, поднимая при этом пыль. Он и чувствует себя
этой пылью, но с добавлением блёсток, потому что его жизнь — не такое говно, на
самом-то деле.
— Ты говоришь загадками, Антоша. — Мужчина идёт рядом, засунув руки в карманы

пальто.
Подросток пожимает плечами и прячется от резкого порыва ветра. Шастун и для себя, и
для всего мира — одна большая загадка. Кто он? Хуй его знает. Чего он хочет от
жизни? Ещё больший хуй его знает. Хочет ли он прожить эту жизнь и узнать, чем всё
кончится? Определённое, громкое и ясное «да».
— Просто есть очень много вещей, в которых Вы, как мой психиатр, можете мне
помочь, — начинает парень. — Первое: я абсолютно не знаю, что делать с Машей. Ей же
совсем немного осталось, а я хожу весь счастливый и радостный, как сволочь
последняя, килограммы набираю, а она всё теряет. Второе: мне совсем не понятно, как
забыть прошлое. Я практически каждый вечер думаю о том, как со мной поступил Женя.
А вдруг так могут сделать другие? Страх жить дальше вполне обоснован. Третье: я
переживаю за Тасю. Она ведь моя сестра, ей семнадцать, а уже живёт с каким-то,
блять, обмудохуем.
Арсения Сергеевича крайне забавляют эти ругательства, которые придумывает Шастун

каждый раз, но это не значит, что за них он не хочет прополоскать ему рот. Врач-то,
как-никак, петербуржец, воспитанный и культурный, в отличие от этого мелкого
матершинника. Ну в самом деле, не синдром ли Туретта у него, чтобы столько
выражаться? Причём постоянно! Это всё похоже на вокальные тики. А ещё мужчину
поразил тот факт, что мальчик в основном не за себя даже переживает. Это
заслуживает уважения, как минимум.
— Антоша, ты уже не изменишь судьбу Маруси. Ей осталось совсем немного, но ты

просто будь рядом, когда ей это необходимо, ладно? Так ей будет легче от… — он
осёкся.
— Отходить, я вас понял. Но я не могу просто сидеть и разговаривать с человеком,

который за месяц успел мне стать таким близким, зная, что ещё немного — и её не
станет. Как Вы этого не поймёте? — возмущается зеленоглазый.
И действительно, по его мнению, психиатр не понимал многих простых и очевидных,

казалось бы, вещей.
Например, того, что он тебе нравится? Признайся хотя бы себе, мудила!
Парень трясёт головой, что не пропускает мимо своего внимания врач, постоянно
наблюдающий за ним.
— Чтобы забыть прошлое, нужно понять, что этого уже не изменить. Стоит смириться и
принять факт того, что ты будешь носить с собой эти воспоминания, как груз прожитых
лет. Антоша, с этим нужно смириться и понять, что не все люди такие, как те, кто
причинил тебе боль в прошлом. Запомни это и иди по жизни с гордо поднятой головой,
ясненько тебе?
Блондин замер на месте и поднял голову к небу. В этот момент ему на нос упала
снежинка. Первый снег в эту осень пошёл именно в тот момент, когда Антон находился
рядом с Арсением Сергеевичем, который так удачно вывел его на прогулку. Каждая
перемена погоды из-за времени года означала начало чего-то нового. Эта снежинка
означала начало холодной и затяжной зимы для всех, а для Антона это был знак,
призывающий понять, что жизнь меняется и что больше не будет того обидного прошлого
со всеми его ошибками.
— Ясненько, — он легко улыбается, повернув голову к врачу. — Прикольно упала, да?
Попов рассмеялся. Какой же Антон, всё-таки, ребёнок. С этой придурью своей, вечно
улыбающимися глазами и со всей своей обаятельной несуразностью. Это привлекало в
нём, и брюнет даже задумался о том, как этого взрослого Женю из рассказов пациента
угораздило влюбиться в это ушастое чудо?
— Чё Вы ржёте, Арсений Сергеевич?! — возмутился ребёнок. — Я тут пытаюсь Вам, а Вы!

Эх…
Голубоглазый прыснул, жмурясь от смеха. Приведя в порядок дыхание, он посмотрел на

Шастуна.
— Ладно-ладно, извини. Ты ещё про сестру говорил, да? — Мальчик кивнул. — Она ведь
уже взрослая, Антош. Возраст согласия перешагнула, да и не думаю, что родители
отпустили бы её жить с кем попало.
— В том-то и дело! Значит, что он появился уж явно задолго до моего отъезда, а она
молчала. Вот тебе и сестра, называется, вот тебе и лучший друг, — парень со злостью
пнул сухие листья, поднимая ещё большую тучу пыли, чем в первый раз.
— Может, тебе следует поговорить с ней об этом во время её следующего приезда?

— предлагает врач.
— Да, следует, наверное.
Голос Шастуна звучал настолько неуверенно, насколько это было вообще возможно. А в
чём он вообще может быть уверен сейчас? Он же не просто так в психбольнице
находится! Мало ли там, не только расстройство пищевого, а что-то ещё.
— Ещё что-то заставляет тебя переживать или это всё? — спрашивает мужчина и смотрит
на то, как на чёрное пальто Антона падают белые снежинки. Брюнет снимает с себя
достаточно большой шарф и повязывает его на шею пациенту. — А что? Не хватало ещё,
чтобы ты тоже, как Маруся, ангиной переболел. Так что тебя беспокоит?
Антон спрятал нос в шарфе, опустил глаза вниз и несмело пробормотал:
— Вы.
— Что ты сказал? Смотри, пожалуйста, на собеседника в процессе разговора, Антоша.
— Вы меня, блять, беспокоите, — буркнул подросток, глядя в небесно-голубые глаза.
А что? Вполне себе правда. Ничего с собой зеленоглазый парень поделать не мог,
когда о нём заботились. Всем приятны переживания за них других людей, а Тоша просто
принимает всё слишком близко к сердцу.
— В каком плане, то есть в смысле, то есть, чего, Антон? — путается в словах

психиатр, и это позабавило Шастуна, потому что его врач с виду такой серьёзный и
неприступный, а тут с одной фразы растерялся.
Но в конце концов мальчик просто пожимает плечами.
— Знать не знаю, поэтому и говорю Вам об этом. Вы-то явно лучше, чем я, в людских
головах разбираетесь.
— Ну и что конкретно я в тебе беспокою? — Арсений Сергеевич надеялся, что его голос
звучит максимально недвусмысленно, но, чёрт, тут он проиграл.
— Боже, Вы о чём вообще думаете?! Просто, ну, любому ранимому подростку будет
приятна забота человека, который искренен в своих намерениях. А я прямо-таки очень
ранимый подросток, понимаете? И это будит во мне, должно быть, не самые лучшие
чувства.
Глаза Попова поползли на лоб.
— Да о чём Вы, блять, думаете?! Я влюбиться боюсь в Вас.
Антон закрыл рот ладошкой и закрыл глаза. М-да, если раньше он думал, что немного
поехавший, то сейчас только убедился в этом. Это же надо было такое ляпнуть, а
кому? Арсению, блять, Попову, собственному психиатру, от которого никуда, как
оказалось, не сбежишь ещё примерно пять месяцев. Ебень!
— Твои слова льстят мне, Антон. Спасибо, конечно, но ты должен сам всё понимать.
Пойдём, пообедаешь, — голос врача звучал по-странному отрешённым, оно и
неудивительно. — Но ты Бог признаний, Антоша.
***
Всю обратную дорогу подросток молчал, а психиатр не хотел нарушать эту немую
беседу, сложившуюся между ними. Каждые метров пятнадцать Шастун останавливался
посреди снегопада, пару секунд о чём-то думал и шёл дальше. Арсений Сергеевич думал
о том, что делать с этим мальчишкой теперь. Не самые детские фразы прозвучали в
ходе прогулки, финал разговора оставался открытым и непонятным.
Через пять минут после того, как мужчина отправил Антона переодеваться,
запыхавшийся парень ворвался в его кабинет, прося пройти к ним в палату, Маше
плохо. Попов кивнул, поймал в коридоре так кстати идущего Диму и вместе с Шастуном
отправил их на обед.
— Вперёд, я сказал! — скомандовал он, увидев недовольный взгляд пациента.
А самому Антону стало страшно. Маша что-то усердно бормотала, задыхалась и

постоянно закрывала глаза, будто засыпая. Неужели это всё? Этот маленький борец в
лице Файзулиной Марии умрёт? Это так пиздецки больно, что он не может помочь ей,
спасти её, да хоть собственную жизнь обменять на то, чтобы эта невиновная ни в чём
девочка осталась жива! И Дима это всё видел.
— Ты должен сам понимать, что мы не вечные. И тем более не вечная Маруся, которая
здесь в шестой раз за последние четыре года. Слышишь, блять? Ты должен принять её
уход как должное, сделать выводы и жить дальше, — пытался приободрить его друг.
— Я понимаю, но это страшно видеть, как умирают люди. И ты понимаешь, о чём я

говорю, Дим.
— Понимаю, Антон, но возьми себя в руки, сделай вдох и иди обедать. Маша точно не
желает тебе такого же конца! — В конце концов Позов открывает перед другом дверь в
столовую.
Шастун взял себе картофельное пюре, запечённую рыбу, овощной салат и суп без мяса,
потому что жутко хотел есть. В последние дни он стал возвращаться к тому образу
питания, с которым жил до появления навязчивой идеи похудеть. Исключением стало
только то, что за тем, что он ест, стали тщательно следить. Ну, и приём таблеток по
расписанию шесть раз в день. Дима же выбрал себе только суп и тушёные овощи с
говядиной. Ему-то без разницы, что есть, всегда будет в порядочной форме.
— Нужно как-то позвонить Тасе, но телефон у Арсения Сергеевича, а ему немного не до

меня сейчас, какие будут предложения? — спросил Антон у парня, активно жестикулируя
вилкой с наколотым на неё куском помидора.
— А зачем тебе Тася? — интересуется Позов, уплетая суп.
Антон уже доел салат, отставив пустую тарелку в сторону, и придвинул к себе чашку с
бульоном.
— Нужно обсудить две важные вещи. Первое: мне интересно, с кем она там, блять,
живёт, а второе: я кое-что ляпнул Арсению Сергеевичу, — голос Шастуна звучит крайне
разочарованно.
А ведь так и было. Это назойливое чувство разочарования накрывает его с головой,
словно волна. От него некуда было бежать или прятаться, потому что оно тяжёлым
грузом было привязано к шее парня, словно камень, тянущий на дно. Он с детства
разочаровывает всех и всё. Например, родителей, когда сказал, что не хочет больше
заниматься профессиональным баскетболом. И таких примеров было много.
— Та-а-ак, — протянул парень в очках. — Рассказывай, что ты там сказанул Арсению

Сергеевичу?
— Что влюбиться в него боюсь, ты, блять, прикинь, экий я долбоёб, да? — Дима
смеётся на эту реплику друга, а после понимающе кивает головой.
— Да, чувак, ты молодец. — Он отставляет тарелку из-под супа в сторону. — У меня

телефон второй есть, сейчас доешь, и дам позвонить.
Антон жутко благодарен за это другу. Ему нужно срочно поговорить с сестрой, лучше,
конечно, будет, если она сможет приехать, но с этим могут быть проблемы. Сегодня
воскресенье и это не будет согласовано с руководством диспансера, но, решив, что он
сможет договориться с Арсением Сергеевичем, а Тася ему в этом поможет, блондин
согласно кивнул.
Расправившись с обедом, парни плетутся в сторону палаты Димы. Он жил один, потому
что делить с кем-то личное пространство человеку, страдающему гаптофобией, было
тяжеловато, как минимум. Кто-то мог подумать, что это помогло бы справиться с этой
фобией, но на самом деле нет, это вызывало бы ненужные припадки каждый день. На
новенькой двери палаты красовалась табличка «17РФ01». Внутри было гораздо приятнее,
чем у Антона с Марусей, потому что в этой части диспансера уже был произведён
ремонт.
— На, набирай. Только вот ни слова никому о том, что телефон ты у меня взял, — Дима
протянул другу старую и потрёпанную «Нокию 3310».
— Ты где этот раритет достал? — удивляется Антон, покрутив аппарат в руках. Да, не
его «шестёрка», конечно, но всё лучше, чем ничего.
Он быстро набирает номер сестры — гудок, второй, третий. Никто не берёт трубку.
Шастун звонит ещё несколько раз, пока ему не перезванивают. Из телефона раздаются
жалобные всхлипы и шмыганье носом.
— Да? Кто это? Скажите же. — Это явно голос Таисии, но почему она плачет?
— Тась, это Антон. Что-то случилось? Ты сможешь в больницу приехать? — сразу

спрашивает блондин, понимая, что нужен сестре в такой ситуации.
— Да, Тоша, скоро буду. — В трубке раздался противный писк, и Антон вернул телефон
владельцу.
Его озадачил тот факт, что Таисия ревела, голос её явно был расстроенным. Это не
давало ему покоя, поэтому зеленоглазый ходил от одной стены палаты к другой
гигантскими шагами, пока его наконец не остановил Позов.
— Чё такое-то? — спросил он.
— Я нихрена не понимаю. Тася ревёт, Машке плохо, я запутался. — Подросток уселся на

пол, обхватив голову руками. — Ай, всё неправильно.
***
В этот раз Антон самостоятельно и достаточно быстро взял себя в руки, потому что
вновь раскиснуть, когда он необходим своим близким, — для него непозволительная
роскошь. Он отвешивает себе ментальных люлей, поднимается на ноги и кивает Диме,
что пора спускаться к Таисии. Парень жутко переживает за свою сестру, потому что
она — важнейший человек в его жизни, и не дай Бог, чтобы её кто-то обижал.
Ребятам с лёгкостью удаётся пройти мимо дежурной медсестры и усесться в вестибюле,

дожидаясь сестру. Охранника, на удивление, совсем не заботит, что двое пациентов
сидят в неположенных местах, хотя это и не его дело. Главное, чтобы не вышли.
Через несколько минут в диспансер проходит Таисия, и Антону становится плохо при
взгляде на девушку. Светлые волосы, которые всегда находились в идеальном
состоянии, были собраны в неряшливый пучок, на лице размазана косметика, колготки
порваны. Парень уж было решает, что его сестру изнасиловали, но нет. Он надеется,
что нет.
— Привет, Тася, — зеленоглазый чмокает её в щёку и указывает на друга. — Это Дима,

Дима — Тася.
Ребята были знакомы только косвенно, но сейчас, улыбаясь друг другу, оба
покраснели, а Позов, набравшись смелости, взял девушку за тонкие пальчики
протянутой руки и поцеловал их. Глаза Антона в этот момент уже находились где-то в
районе затылка. Дима, у которого гаптофобия, только что сделал самую милую вещь на
свете, а Шаст до этого считал, что самый воспитанный человек, которого он успел
повстречать, оказался его психиатром, но нет. Одно в этом всём было хорошо —
Таисия-то успокоилась.
— Смотри, нам нужно незаметно пройти мимо дежурной медсестры, но есть проблема, —
начинает Антон.
— Это ваш рост. Я-то мелкий, а вы — тут уж постараться надо, — заканчивает за него
Дима.
Операция под кодовым названием «двухметровые камикадзе и один выёбистый грек» имела
риск быть переименованной в «жопошные швабры и ловкий Димка-молодца». Ребята
дождались, когда тучная медсестра займётся наведением порядка в стопке с
медицинскими картами больных, и аккуратно начали проползать около её поста. Позов-
то оказался гораздо умнее, раз догадался нагнуться и пробежать, в отличие от
Шастунов, сгорбившихся в три погибели, чтобы остаться незамеченными, и начавших
двигаться со скоростью черепахи, не больше. Медсестра в конечном итоге покинула
свой пост, отлучившись по каким-то своим делам, а ребята быстро пробежали вперёд.
— М-да, ну вы и улитки, — откровенно смеётся Дима. — Я вам точно говорю, что она
вас заметила.
— Ой, и ладно тогда. Потом что-нибудь придумаю, — ответил Антон, открывая дверь в
палату Позова.
Тася уселась на пол, прижимая длинные ноги к груди, а рядом сел её брат, приобняв
за плечи. Дима же остался на кровати. Зеленоглазый юноша поправил волосы на голове
сестры, кое-как оттёр размазанную тушь и тяжело вздохнул.
— Что случилось-то с тобой? — наконец спрашивает он.
Блондинка мнётся с ответом, видно, что говорить не хочет, но придётся. Это ведь её
брат.
— Я с парнем жила, с Кириллом из «В» класса. Он меня выгнал сегодня, — Таисия

всхлипывает. — Мы полгода уже встречались, извини, что я не сказала тебе. Боялась
твоей реакции.
Шастун вспомнил, что ему сказал Арсений Сергеевич несколькими часами ранее. За
убийство дают от шести до пятнадцати, но то, что он проходит лечение в
психоневрологическом диспансере сможет, скорее всего, стать смягчающим приговор
обстоятельством. Сказать, что парень зол, — не сказать ничего, потому что он готов
самолично выдавить глаза этому гадёнышу Кириллу за то, что он просто посмотрел в
сторону его сестры. А тут ещё и выгнал из квартиры, паскуда!
— Так, ладно. У вас с ним что-то, ну… было? — спрашивает Дима, после чего ловит на
себе полный ярости взгляд Антона. — Что?! Это важно, может, его можно будет по
уголовке закрыть.
— Нет, не было, — честно признаётся Таисия, и у её брата буквально камень с души

упал.
— Ты ж моя хорошая. — Он целует её в лоб. — Обо всех твоих последующих парнях

говори мне сразу, ладно? А Кириллу этому я сломаю нос при первой возможности,
— лёгкая улыбка а-ля «всё пиздец».
Блондин рассказывает сестре и, так уж получается, что и Диме обо всём, что успело
случиться между ним и Арсением Сергеевичем за этот промежуток времени. Оба слушают
его, не прерывая и не перебивая, что не могло не радовать. Во время рассказа Шастун
постоянно активно жестикулирует, выдавая своё волнение, но хоть не выражается, что
уже впрок. В конце своей длинной речи парень просто ударяется затылком о стену и
долго причитает о том, какой он долбоёб.
— Ты говоришь, что боишься в него влюбиться? — спрашивает Таисия.
— Ага, — безучастно отвечает зеленоглазый.
— Дурак ведь, не понимаешь, что уже поздно, — подводит итог Дима.

Комментарий к Part I. Chapter VIII.
Собственно, прода. Пусть и с небольшой задержкой :)
Спасибо за ваши отзывы, надеюсь, успею написать ещё пару глав до временного ухода.
Как вам эта глава? Оставьте отзыв, даже самый небольшой, я буду рада :)
P.s.спасибо чудесной бете :)
========== Part I. Chapter IX. ==========
— Да вы чего, блять, говорите-то такое? — блондин нахмурился. — Ни в кого я не

влюблён.
И правда, чего это его друг и сестра сделали такие выводы? Ну и что, что Антон
каждый раз с таким придыханием говорит об Арсении Сергеевиче? Это вполне нормально,
в порядке вещей, что он таким образом общается с ним, разговаривает на настолько
личные и насущные темы, которые не всегда готов поднимать даже при встрече с
сестрой.
— Шастуны, матерь Божья! — Дверь палаты открылась, а в проёме застыл мужчина, о

котором шёл разговор. — Какого тут делается?
Выглядел он так, что сердце одного чувствительного подростка пропустило пару

ударов. На момент ему даже показалось, что психиатр постарел на десяток лет. Он
хмурился, но глаза были пустыми, словно стеклянными. Взгляд выдавал беспокойство, а
голос впервые не звучал убийственно спокойно. Явная нервозность, злость и неясная
зеленоглазому парню грусть.
— Таисия, прости, но тебе нужно покинуть больницу, Дима — на терапию. — Девушка

поцеловала брата в щёку, поднялась на ноги и тяжело вздохнула.
Она окинула взглядом парней и немного нахмурилась, будто собираясь с мыслями.

Антон, наблюдавший за этой по истине театральной сценой, которой позавидовал бы сам
Станиславский, практически ничего не понимал. Тася кивнула ему напоследок и после
подошла к Арсению Сергеевичу. Она что-то прошептала ему, пока её брата разрывало от
любопытства. Ему хотелось попросить сестру, чтобы она говорила чуточку громче, но
по странной улыбке, появившейся на лице врача, которое прежде выражало
отрешённость, Шастун понял, что она сказала брюнету что-то личное. Дима встал с
кровати, сострадающе покачал головой и вышел вслед за Таисией.
Таким образом, в палате остались только врач и пациент.
— В кабинет, Антон, будешь рассказывать, — голос голубоглазого мужчины должен был

звучать спокойно, но было очевидно, что он готов сорваться.
Мальчик молча и беспрекословно встал на ноги и покинул комнату, следуя по указанию

психиатра в его кабинет. Непонимание сложившейся ситуации доводило. Это имело риск
перетечь в очередную истерику, но сейчас это была бы непозволительная роскошь.
Голова блондина буквально готова взорваться от накопившихся мыслей и вопросов, но
для начала ему бы узнать, как там Маруся и почему Арсений Сергеевич выглядит так,
будто заглянул в глаза смерти.
И тут всё сложилось в идеальный пазл.
Дойдя до кабинета психиатра, Шастун опускается в кресло и думает о том, что Маша,
должно быть, тоже сидела здесь. Представил то, как она была напугана в первый раз,
и сердце сжалось от боли. Он знал, что она умрёт, но больно, так чертовски больно
понимать, что этой девочки больше нет. А он ведь не успел сказать ей некоторые
важные вещи.
Попов пришёл в кабинет через пару минут, налил воды в стакан и поставил его на
стол. Он суетился, бегал от шкафа к шкафу, явно пытаясь что-то найти. В конце
концов мужчина достаёт маленький пузырёк с этикеткой «Настойка Валерианы», но руки
дрожат слишком сильно даже для того, чтобы элементарно открутить крышку. Подросток
поднимается, не в силах больше смотреть на это, и самостоятельно добавляет
валерьянку к воде. Шастун вручает стакан Арсению Сергеевичу, и тот, опустошив его,
выпускает из рук, скованных тремором. Стекло с треском разбивается, а психиатр
садится в кресло.
— Она умерла? — несмело спрашивает мальчик, глядя на врача.
Его глаза прикрыты, веки дрожат. Грудь поднимается от тяжёлого дыхания, и странно,
но парню кажется, что по щеке Попова скатываются слёзы.
— Нет, Антош, но вряд ли дотянет до завтра. — Мальчик опускается на пол после этих
слов. — Я хоть врач, но не понимаю почему. Чем это заслужила именно она? Маша —
светлый человек, она не должна была так рано умирать.
Шастун оттягивает свои волосы у корней, а после обнимает себя руками. Ему страшно,
потому что в горле стоит неприятный ком. Взгляд поднимается к психиатру.
— Арсений Сергеевич, если так происходит, то это было необходимо. На небе нужны
ангелы.
Брюнет уже не скрывает своих слёз. Никто не знает о том, как сильно они с его
пациенткой сдружились за два года. Сначала интернатура, после которой он приходил
навещать девочку, а после и пришлёпал сюда работать, надеясь её спасти. Но не смог.
Он встаёт, подходит к окну и открывает его.
— Нет никаких ангелов, как и Бога, раз здесь умирают дети, — говорит мужчина,
выудив из кармана почти пустую пачку сигарет.
Чирканье зажигалки эхом раздаётся по кабинету. Антон осторожно встал рядом с

врачом, который наслаждался, пока из его глаз сочились слёзы.
— Их нет, но Маруся — явно одна из таких.
В кабинете висит тишина, пока мальчик не начинает пытаться достать из коробка

сигарету, за что получает несильный удар по рукам. Безысходность напала на него,
схватила прочным капканом. Маша умирает, а никто уже не в силах помочь. Собственная
абсолютная бесполезность доканывает окончательно.
— Помнишь, я говорил о веских причинах выхода за пределы территории диспансера? Так

вот, похороны — одна из них. — Мужчина выкидывает окурок в окно и поворачивается к
своему пациенту.
Подросток вспоминает обо всех моментах, которые успел пережить вместе с Марусей, и
начинает плакать, обхватив голову руками. Это просто невозможно, это добивает
окончательно. Как, блять, может умирать человек просто так? Она прожила не
достаточно счастливую жизнь, чтобы помирать в семнадцать лет. Её жизнь была
наполнена дерьмом изначально.
Шастуна осторожно обнимают за плечи, утыкаясь в затылок носом. Он не выдерживает,
прижимаясь в ответ.
— Она не должна была умереть так, — мальчик шмыгает носом. — Я должен был устроить
ей праздник хотя бы в конце, но не сделал этого.
— Ты забываешь о том, что она пока что жива.
И он действительно упустил этот момент. Антон кивает своему психиатру, отходит на

пару шагов и хмурится, вытирая тыльной стороной ладони слёзы, являющиеся
показателем его слабости. Парень он слишком уж критичный, выходит, если считает
проявление эмоций и чувств своим недостатком и вполне себе изъяном. Зеленоглазый
колеблется ещё пару секунд, прежде чем рвануть к подруге, которая находилась одна,
практически попрощавшись со всеми, в палате интенсивной терапии.
Он несётся по коридору больницы, не понимая, откуда взялись силы для бега.

Некоторые врачи смотрят на него, пациенты, явно считавшие себя лучше этого «худого
придурка», крутят у виска пальцем, а Шастун всё бежит, застывая лишь у маленького
окошка, отделявшего палату и коридор. Девочку подключили к аппарату ИВЛ, нацепили
кислородную маску, поставили капельницу, навешали кучу проводов и оставили в таком
состоянии. По изнеможённому лицу Маши было видно, что она устала, что ей
действительно необходимо умереть, чтобы больше не испытывать эту ненависть к себе
за причинённый близким вред, не чувствовать боль во всём теле и невозможность
шевелить своими слишком слабыми конечностями. Она устала болтаться и висеть на
волоске от смерти уже в последний раз. Ей просто необходимо, чтобы её отключили от
аппарата ИВЛ, но пока её стараются удержать здесь. А смысл?
Антон аккуратно приоткрывает дверь палаты, делает неуверенные шаги в сторону

постели Маши. Она распахивает красные глаза и совсем немного улыбается при виде
друга, стараясь его ободрить. Блондин садится на край её койки, поправляет волосы и
целует в лоб. Так много слов хотелось сказать, но сейчас в мыслях парня перекати-
поле.
— Маруся, я жалею о том, что мы не познакомились раньше. Если бы это случилось, то

я был бы готов на всё ради тебя. Да любой человек был бы готов на всё ради тебя. Я
бы отдал всё, даже самого себя, собственную жизнь, лишь бы ты осталась жива, но я
бессилен, — мальчик улыбается и гладит руку подруги. — Всё будет хорошо. Страшно
жить, а не умирать.
— Антоша, — девочка начинает плакать. — Спасибо, что ты здесь.
— Я не закончил, — попросил зеленоглазый. — Я благодарен судьбе за тебя, пусть и за

месяц, но он был таким счастливым, что я снова почувствовал себя живым. Благодаря
тебе и вещам, которые ты мне говорила, я пошёл на поправку, Маша! Я так рад, что
встретил тебя, пусть здесь, но это были прекрасные моменты. Я не понимаю, за что и
почему ты уходишь от нас так рано. От нас всех, не только от меня. Я не хочу жить в
мире, где не будет этого маленького бойца, но я обещал тебе, что выживу, справлюсь
с болезнью, никогда не буду врать о собственных чувствах, и я пообещал, что твоя
смерть не будет напрасной. Такого никогда не случится.
Шастун задрал голову к потолку — не то он надеялся скрыть слёзы, не то решил

обратиться к Богу.
— Арсений Сергеевич в истерике, я не знал, что он курит. Твоя жизнь уже не

напрасна, ты видишь, что происходит со всеми, кто узнаёт о твоём скором уходе.
Маруся, спасибо тебе большое за то, что ты появилась в моей жизни, позволила
приблизиться к твоей душе и дала мне надежду на светлое будущее, в котором не будет
больниц. Я люблю тебя, спасибо.
Антон обнимает девочку напоследок и выходит из палаты, закрыв лицо руками. Он
плачет всю дорогу до кабинета Арсения Сергеевича, рыдает вместе с ним, стоя в
обнимку у окна, а ночью бьётся в истерике, вглядываясь в фотографии Маши. Им
одолевают тревожность, страх и любовь к этой девушке. Чистая и братская любовь.
Блондин хочет защитить её, как Тасю, хочет стать для неё превосходным братом, каким
является для Таисии, но это всё безнадёжно и не имеет право на существование.
Маруся умерла в два часа сорок шесть минут ночи, одиннадцатого ноября две тысячи
шестнадцатого года.
***
Утром пришёл психиатр, и, признаться честно, выглядел он отвратительнейшим образом.

Синяки и мешки под глазами стали будто ярче, губы потрескались и пересохли, а
взгляд стал потерянным. Мужчина уселся на кровати Маши.
— Антон, — позвал он подростка, зная, что тот не спит. — Похороны будут

четырнадцатого ноября. Поеду я, Дима, Валентина Ренатовна останется. Ты как?
Шастун перекатился на бок, разворачиваясь лицом к Арсению. И чёрт его знает, идти
ему туда или нет. Мыслей туча, а верных нет. В конце концов, нужно почтить памяти
девочки, ставшей для него другом. Тем более, что он сказал ей, что её смерть не
напрасна. И ладно, будь это пустые слова, но это самая чистая на свете правда.
— Пойду, — шепчет мальчик.
— Уверен?
— Я обязан.
Брюнет вздыхает, поднимаясь на ноги. Он медленно бредёт к кровати подростка,

доставая белый конверт из кармана медицинского халата. По мужчине заметно, что у
него не было нормального сна уже пару недель, как минимум. Осунувшийся, постаревший
на десяток лет за две ночи. Попов протягивает конверт своему пациенту, вызывая у
того полное непонимание ситуации.
— Правда, она хотела, чтобы я отдал тебе его в день похорон, но не смогу я ждать
этого. Как дочитаешь, то приходи в кабинет мой. Пойдём на завтрак.
Как только врач покидает его, теперь уже точно только его, палату, юноша берёт в
руки конверт и открывает его трясущимися руками. Антон достаёт оттуда лист и
фотографию. На ней девушка, которую он никогда в жизни не узнал бы в таком внешнем
виде. Улыбающаяся, с красивыми «ямочками» Маша стоит на сцене, держа в руках
пуанты. Видно, что она счастлива. Её волосы длинные и густые, совсем не такие, как
сейчас. Глаза яркие и сияющие, совсем другие. Рядом с ней стоит молодой человек,
причёска которого в народе зовётся «гулечка». Он имеет кавказскую внешность, самую
малость крупное телосложение, но рядом с Марусей выглядит, как истинный джентльмен,
не иначе. На листе красивым почерком написан текст, подпорченный каплями. Видимо,
девочка плакала, когда писала это.
Шастун, я знаю, что ты читаешь это, сидя на своей кровати, скрестив ноги. Знаю, что
не в день похорон, но это уж не твой косяк, а Арса, но, если ты читаешь это, то
меня явно больше нет с вами. И это значит, что я наконец счастлива и свободна,
потому что последние недели дались мне особенно тяжело. Вечная предсмертная агония,
которая, похоже, никогда бы не кончилась.
Я должна сказать тебе «спасибо», потому что ты стал для меня, как брат. Самый
крутой брат в мире, жаль, что я так и не увидела того, как ты выглядишь в своём
здоровом весе, но я посмотрю, когда буду «там». Да, Антон, я верю в Бога и в то,
что нас всех ждёт хорошее место после смерти. Всех, кто находится в этой больнице.
Ты же сам понимаешь, каково это — смотреть смерти в глаза, потому что каждый день
ты борешься с собой и своим недугом. Но ты справишься, потому что ты сильный, а я
нет. У тебя не будет рецидивов, какие были у меня.
Когда я последний раз была в отключке, то мне снилось, как я танцую. Боже, как я
хочу станцевать сейчас! Невероятно сильно хочу услышать знакомые мотивы, встать в
нужную позицию и начать исполнять свою партию. Кстати об этом.
На снимке я и Серёжа перед выступлением в нашем училище. Серёжа, правда, бросил это
дело, да и я не так долго проучилась, но мне на фотографии примерно шестнадцать-
пятнадцать лет, один из тех моментов, когда я могла жить без мыслей о диетах.
Вернуть бы меня туда, никогда не стала бы худеть. Но я не об этом сейчас. Серёжу
обязательно найди, он точно будет на похоронах. Странный такой кавказец с пучком на
голове. Найди его и скажи, что я его сильно люблю и всегда буду рядом. У меня
просто не будет возможности передать ему что-то или связаться с ним.
Антон, что бы ни случилось, всегда помни, что тебе есть ради кого жить и ради кого
бороться за себя. А ещё, по секрету скажу, что твоя симпатия к Арсению Сергеевичу
видна половине нашего отделения, особенно медсёстрам Наташе и Оксане. Ты бы видел,
как они расстроились, когда увидели, как он над тобой носится. Зная его не первый
год, скажу, что ты для него сейчас далеко не на последнем месте. Не просри сей
шанс, ладно?
Я тебя люблю, дылда. Живи и радуйся этому, никогда не возвращайся в больницу,
улыбайся каждому дню, кричи о своих чувствах и просто будь собой. Это главное.
Подросток откладывает лист, едва сдерживая слёзы. Это как-то ненормально,

неправильно, что теперь Маши нет рядом. Да, знакомы немногим больше месяца, но,
Господи, каким близким человеком она стала для Антона. Он не хочет лицемерить,
разбрасываясь фразами а-ля: «она заменила мне дом и семью, это невосполнимая утрата
для каждого», потому что Маруся всё же не была настолько досконально изучена
парнем, как он ею. Она не раз давала ему советы, и именно к нему она обратилась с
последней просьбой отыскать этого Серёжу.
Едва собравшись с мыслями, ребёнок принимает душ, перебинтовывает костяшки и

плетётся в кабинет Попова. Мужчина снова курит в окно, когда Шастун выбивает
сигарету, зажатую между его пальцев, отправляет пачку на улицу и закрывает окно.
Нет, как бы эстетично это ни выглядело, это всё равно ужасно. Парню неприятно от
одной мысли, что его врач так запросто портит собственное здоровье, а ведь человек
с медицинским образованием, сам знает о вреде курения в окно в ноябре месяце со
средней температурой в плюс четыре градуса.
— Ты больной, Антон?! — Попов хмурится. — Что случилось-то?
Зеленоглазый пожал плечами и провёл рукой по немного влажным волосам.
— Просто не курите. Не нужно это Вам, — он отходит к своему креслу и опускается в

него. — Я уже потерянный, оттого и курю, а Вам не надо.
Весомый, однако, аргумент, ничего не скажешь, да и спорить бессмысленно. Браво,

Шастун! Превосходный довод.
— Тебя-то почему волнует моё здоровье? — спрашивает врач, обходя пациента.

— Приятно, конечно, но, Антоша, я что-то не понимаю, почему ты решил, что должен
обо мне заботиться?! Мне не пять лет, не семнадцать, я знаю, что я делаю и какие
это влечёт за собой последствия, а вот ты, засранец, губишь своё здоровье, потому
что тебе плевать не только на себя, но и на остальных. Маше тоже было плевать до
поры до времени, ничего, поздно одумалась. А из тебя я эту дурь буду выбивать, чего
бы ты там ни хотел. Запомни: если увижу с сигаретами, даже с моими, когда ты будешь
так учтиво выбивать их у меня, руки переломаю, как минимум! А теперь быстро пошёл
на завтрак.
Вот и что это сейчас было? Антон, если честно, совсем ничего не понял. Вот, вроде
бы приятно должно быть от фразы о том, что Арсений Сергеевич не хочет для него
Марусиного конца, а вроде бы он оскорбил его за эгоизм. Да, психиатру определённо
нужно поспать, потому что скоро он начнёт кидаться на стены с криками, мол, стоят
как-то не так. Это уже переходит все границы, особенно ранимого подростка задевает
мысль, что, получается, не нужна была его забота мужчине.
Вдох-выдох. Рядом истерика, похожая на начало шторма в море. Затяжные бурления

схожи с его тяжёлыми вздохами, а волны, бьющиеся о скалы, с его мыслями. Главное
суметь сдержать себя в руках, чтобы не жаловаться на это Арсению Сергеевичу. Он уже
успел многого ему наговорить после таких своих припадков.
***
Четырнадцатого ноября Антона разбудил Арсений Сергеевич, который по настоянию

Валентины Ренатовны взял пару дней выходных. Это явно пошло ему на пользу, потому
что руки больше не тряслись, лицо приобрело здоровый цвет, а ещё мужчина привёл в
порядок свои мысли и понял, что самую малость заскучал по одному своему ушастому,
длинноногому и худому пациенту. Юноша и сам чуть не на стены полз в связи с
отсутствием в больнице его лечащего врача.
— Как хорошо, что Вы приехали. — Ребёнок обнял брюнета, встав на кровати на колени.
— Как Вы себя чувствуете?
Попов удивился такому поведению подростка, но просто обнял в ответ. Его смутил
вопрос Шастуна, потому что чувствовал он себя действительно неважно. Голубоглазый
мужчина никак не мог смириться с фактом смерти своей пациентки, но понимал, что
нужно двигаться дальше, что у него в отделении ещё много детей, которым необходима
своевременная квалифицированная помощь.
— Я нормально, Антоша, не переживай, — блондин наконец-то отцепился от него,

возвращаясь в кровать и окидывая взглядом Арсения Сергеевича. — Ну, поднимайся,
взвешиваться нужно, тебе собраться и ехать.
Вообще, посмотреть-то было на что. Чёрная рубашка с закатанными рукавами идеально

очерчивала атлетическое телосложение мужчины, показывая лишь его достоинства. Вот
он, идеал, к которому стоит стремиться. Брюки такие же тёмные, слегка обтягивающие,
но ничуть не портящие фигуру. А потом парню вспомнился собственный внешний вид, и
смех раскатами отразился о стены палаты. Он в немного коротких пижамных штанах и
свитшоте, слишком домашний и не выглядящий по-арсеньесергеевски. А этого
действительно хотелось, в смысле, иметь такой же прекрасный внешний вид.
Мужчина изогнул бровь, стоило Антону засмеяться. М-да, чёрт знает, что у этого
мальчишки на уме. Он всё-таки встаёт на весы и улыбается.
— Пятьдесят! — Шастун хлопает в ладоши. — Это невероятно! Арсений Сергеевич,

спасибо Вам.
Мальчик обнимает врача.
— Маша гордится тобой, Антоша.
Сборы на похороны проходят в типичной для этого места спешке. Попов всё
расписывается в каких-то документах, подтверждая свою ответственность за Диму и
Антона. Последний же в это время только успевает позавтракать и принять таблетки. А
он говорил, что ненавидит куда-то торопиться! Но в конце концов все сидели в машине
психиатра и слушали какие-то важные наставления от Валентины Ренатовны, Михаила
Юрьевича, лечащего врача Позова, и Леонида Илларионовича, главного врача. Нет,
неужели они действительно думают, что Арсений Сергеевич настолько недалёкий, что
обязательно где-нибудь потеряет двух семнадцатилетних парней? Нет, ну это уже,
простите, бред!
Врач едет осторожно, но быстро. Понимает, что они опаздывают. В итоге на саму
церемонию они прибывают с задержкой ровно на полминуты.
Антон долгое время вглядывается в толпу, разыскивая того самого паренька с

фотографии. Его нет среди родственников Маши, среди её одноклассников, ребят из
училища. Его просто нигде нет. Подросток уже разочаровывается и идёт к гробу, чтобы
последний раз взглянуть на подругу. Лицо девушки безмятежно, она больше не
испытывает боль от всех инъекций, капельниц и прочего. Она теперь свободна. Лежит в
мягком белом платье, цвет которого почти сливается с оттенком кожи. Глаза Шастуна
поднимаются над гробом, и он видит того, кого искал всё это время в толпе людей.
Юноша сидит на засохшей траве, покрытой изморозью и снегом, и курит явно не первую
сигарету. Антон садится рядом, ему предлагают закурить, и он соглашается. А что
ему, собственно, делать, если предложили?!
— Ты же Серёжа? — Блондин закуривает.
— Ага, вроде того, — безучастно отвечает парень.
— Маша просила передать, что любит тебя и всегда будет рядом, — сразу выдаёт Антон,
глядя на реакцию молодого человека.
Он удивлёнными глазами, полными боли, смотрит на подростка. Окинув его взглядом,

брюнет немного качает головой из стороны в сторону.
— Ты её знал? — спрашивает наконец Серёжа. — Вижу, что с той же мозгоправни, что и

она.
Шастун наглеет и просит ещё одну сигарету, выкуривает и её, наслаждаясь никотином,
без которого жил по меньшей мере месяц.
— Я её люблю, всегда любил. Никогда бы не подумал, что этот жизнерадостный человек

с огнём в глазах, любовью к танцам и путешествиям так спокойно уйдёт, умерев от
анорексии. Это достаточно хреново, знаешь?
— Знаю, — выпаливает мальчик. — Знаю я, как это — умирать от анорексии.
Он докуривает, убирает руки в карманы пальто и смотрит куда-то перед собой. Шастун
видит, что Серёжа всё ещё курит, но не понимает, к чему так много.
— Меня Антон зовут. Если тебе станет легче, то ей сейчас лучше. Она не чувствует
этой боли, которую испытывала каждый день. Маруся сказала, что я должен тебя найти,
чтобы сказать, как сильно она тебя любит. Она знала, что умрёт, но никому не
говорила, только ругала себя за то, что оставляет маму и тебя. Она любит вас и
сказала, что всегда будет где-нибудь рядом. Она оставила единственную свою
фотографию до болезни, на ней она с тобой, и я думаю, это явный показатель. Маша
всегда будет любить вас.
Комментарий к Part I. Chapter IX.
приношу свои искренние извинения за эту главу, но, предвкушая ваши отзывы о
том, как же так-то, зачем и почему, скажу, что так было нужно. всё, что я описываю
в работе обязательно находит своё отражение в последующих главах. думаю, вы сами
поймёте, когда это произойдёт со смертью Маруси.
скажу сразу, что больше не собираюсь никого убивать в фанфике, но это только пока
что. кто же знает, куда меня унесут собственные мысли.
спасибо за ваши отзывы к прошлой главе, мы с бетой ждём ваше мнение насчёт этой
части :)
p.s.спасибо бете :)
От беты: кажется, бета оставила частичку своей души в этой главе. А ещё кажется,
что мы с автором немного садисты
Бета(2): отредактировано.
========== Part I. Chapter X. ==========
— Я надеюсь, ей стало легче там, — выдыхает очередную тучу дыма Серёжа.
А Антон не надеялся, в этот раз он знал точно. Подросток тяжело вздохнул и сморгнул
влагу, вновь проступившую на ресницах.
— Ты её давно знал? — спрашивает блондин, закуривая ещё одну сигарету, в который

раз протянутую новым знакомым.
Матвиенко недолго молчит, глядя на листву перед собой, припорошенную снегом. Он

вздыхает, протирает глаза руками и морщится.
— Давно. С того момента, как её Александра Вадимовна, соседка моя, удочерила. Она
ж, блин, мелкая была совсем. Худющая, ростом немного больше метра. Часто её ко мне
подкидывали, когда родная мать Машкина приходила. Тогда и подружились, поступили в
одно училище. Я бросил, ушёл в нормальный колледж, чтобы специальность получить, а
Маша… Она повернулась на этом, диеты соблюдала, игнорировала, когда я ей сказал,
что от неё половина осталась. Ещё чуть-чуть, бля! А я ведь её любил, следил, чтобы
она ела.
— И как? Получалось? — Шастун нагибается так, чтобы его не было видно психиатру,
выглядывающего кого-то в толпе людей.
— Ну как, получалось… Сперва думал, что да, а она поест — и два пальца в рот.
Зеленоглазый почувствовал тошноту, подступающую к горлу, и резкую слабость. Он

докурил сигарету, бросил окурок к кучке, образовавшейся рядом с ними, и посмотрел
на Серёжу. Парень протянул ему письмо от Маруси, адресованное себе. Просто решил,
что Матвиенко оно будет нужнее, а себе оставил только фотографию. Для него вообще
фотографии — это лучшая вещь, изобретённая человеком. Они способны сохранить в себе
эмоции, воспоминания и чувства к человеку, изображённому на снимке.
Шастун постоянно что-то фотографировал, но чаще всего близких людей, тех, кого
хотел навсегда оставить рядом с собой. Для него это было словно напоминанием, что
прошлое существовало, что всё было реальным, а не просто его бредом или
галлюцинацией. Антон с трепетом хранил каждый снимок, иногда пересматривая их и
вновь переживая эти события.
К ребятам подошёл Арсений Сергеевич, по его красным глазам было очевидно, что ещё
немного — и он этого не выдержит.
— Антон, нам пора ехать. — Он посмотрел сначала на своего пациента, а после на

друга Маруси и вздохнул. — Прости, Серёж, не можем на поминки остаться, в больнице
уже ждут.
— Да ладно, всё понимаю. — Матвиенко махнул на него рукой. — Спасибо, Антон. Удачи
тебе в лечении.
Они наспех обменялись контактами, и Шастун поплёлся за своим лечащим врачом обратно
к машине, где их уже ждал Дима. Подросток всё ещё испытывал чувство тошноты, но не
стал об этом говорить Попову, чтобы не расстраивать. Он лишь попросил сесть вперёд,
чтобы его не укачало.
Пристегнувшись, зеленоглазый словил на себе взгляд мужчины, наполненный

разочарованием, злобой и одновременно беспокойством и заботой.
— Опять курил, гадёныш? — спрашивает брюнет. — Тебе сколько раз было сказано, чтобы
я не видел у тебя сигарет в руках?! Ни черта не понимаешь ведь.
— Извините, — пропищал подросток, пряча нос под воротник пальто.
***
В больнице их и правда ждали. Дима вышел из машины первый. Он мало говорил сегодня,
ещё меньше людей трогал. Видимо, у него свой способ скорби.
— На вот, съешь, чтобы не так несло от тебя. — Арсений Сергеевич протянул Антону
шоколадный батончик.
Подросток покачал головой, показывая, что не хочет есть.
— Шастун, взял батончик и съел. Я не собираюсь играть с тобой в «хочу-не-хочу».

Меня не волнует, берёшь и ешь.
Зеленоглазый взял шоколадку из рук врача, открыл и откусил небольшой кусочек,

борясь с тошнотой, которая всё не покидала его.
— Довольны?
— Очень сильно доволен, Антоша, а теперь выходи из машины.
И мальчишка выходит. Правда моментально чувствует боль в груди, которая заставляет

его согнуться пополам, а после и вовсе упасть на землю, сжимая в руке «Сникерс». К
нему сразу подбегает лечащий врач, подхватывает его на руки и несёт в больницу.
— Антоша, ты меня слышишь? Что случилось? — спрашивает мужчина, крепко прижимая к

себе слишком лёгкого парня.
Им овладевало волнение за этого ребёнка. Мало того, что он не желал ему такого же
конца, какой был у Маши, так и просто странное желание помочь, не связанное с
профессией.
Вообще, все чувства Арсения Сергеевича по отношению к пациенту можно смело назвать
странными и противоречивыми, а может даже и неправильными. Антон Шастун не был для
него обычным пациентом, как и не был простым ребёнком, о котором хотелось
заботиться. Он является для него кем-то намного более значимым.
— Сердце болит, отпустите, пожалуйста, — просит ребёнок.
— Нет уж, давай-ка я тебя донесу, убьёшься ещё.
Признаться честно, Шастуну было очень приятно. На пару минут он даже забыл о боли в
сердце, прижавшись к врачу и вдыхая его запах, пока сердце снова не сдавило спазмом
и парень не сжал плечо Попова.
— Ай! — взвизгнул мужчина. — Откуда столько силы?
***
Антона заботливо уложили в кровать, стянули с него пальто и кеды, ругая за то, что
надо бы сменить их на более тёплую обувь, а после прикатили капельницу, которую
пришлось поставить, несмотря на уговоры мальчика.
— Лежишь здесь, отдыхаешь. Я приду скоро.
Шастун быстро покивал головой врачу, надеясь побыть в одиночестве хоть немного. Ему
просто необходимо было обдумать многие вещи, произошедшие за последние двенадцать
часов.
Первое. Серёжа по-настоящему любит Машу, которая, в свою очередь, испытывала

взаимные чувства к нему практически до последнего своего вздоха. Антон хоть и
старался смириться с её смертью, но всё ещё было немного тяжело понимать, что
теперь ему некому рассказывать всякий бред, успокаивая этим. Сложно мириться с тем,
что человека теперь просто не стало, но это необходимо. Подросток не так часто был
на похоронах. Один раз, когда умер какой-то дальний родственник со стороны отца, а
шестилетних Антона и Таисию было не с кем оставить. И вот второй раз — сегодня. У
него действительно никогда не умирал кто-то настолько близкий, что блондин думал,
будто его это не коснётся. Немного глупо, но всё же; ему никто не запрещал просто
надеяться.
Второе. Что за херню творит Арсений, сука, Сергеевич? То ругает за простую заботу,
то на руках носит, то наоборот начинает беспокоиться за всякий бред. В память
отчётливо врезались слова из письма Маруси: «Зная его не первый год, скажу, что ты
для него сейчас далеко не на последнем месте. Не просри сей шанс, ладно?» Вот и что
это всё значит? Антон запутался во всём этом, но пока что остатки здравого смысла
говорили орали что есть силы, прося не влюбляться и не подпускать мужчину слишком
близко к себе, напоминая, чем всё это может закончиться. Но было самую малость
поздно. Арсений Сергеевич знал слишком многое об Антоне, а Антон о нём ровным
счётом ничего, но очень хотел побольше узнать о своём лечащем враче. Единственное,
на что пока надеялся Шастун, так это на то, чтобы не влюбиться в брюнета, но чёрт,
видимо, в очередной раз было слишком поздно.
Парня жутко клонило в сон. Непонятно, это так на него влияет препарат или он просто
вымотался из-за такой нервной встряски? Скорее всего и то, и другое. Мальчишка
закрывает глаза, кутаясь в одеяло, и почти сразу же засыпает.
We talked about making it.

I’m sorry that you never made it
and it pains me just to hear you have to say it.
Антон идёт по больничному коридору, где непривычно светло. Он не видит, откуда

звучит мелодия, не понимает, куда идёт, и не слышит ничего, кроме песни. Спокойная
мелодия расходится эхом по пустому зданию, работая покруче любого усилителя.
Подросток осматривается и в просторном холле первого этажа, где обычно сидит
большое количество ребят, видит Арсения Сергеевича. Слишком прекрасного Арсения
Сергеевича. В превосходной белой рубашке, которая идеально облегала тело врача,
чёрных, слегка зауженных и укороченных брюках. Он посмотрел на Шастуна и расплылся
в улыбке.
— Здравствуй, Антоша, что ты здесь делаешь? — мужчина подходит ближе.
— Ищу Вас.
You knew the game and played it,

It kills to know
That you have been defeated,
I see the wires pulling
While you’re breathing.
Подросток сам сперва не замечает, что выглядит куда более здоровым, чем помнил себя
ещё сегодняшним утром. На нём чёрные узкие джинсы, такая же белая рубашка и пиджак.
Ноги не ужасно худые, а катастрофически прекрасные. Стройные и подтянутые.
— Ну, смею поздравить тебя, ты нашёл меня. Что дальше? — брюнет улыбается,
заглядывая в зелёные глаза, наполненные счастьем.
— Давайте потанцуем? — Шастун игриво изгибает бровь и улыбается в ответ.
— Давай, Антоша.
You knew you had a reason,

It killed you like diseases,
I can hear it in your voice
While you’re speaking…
You can’t be treated.
Правая рука психиатра опускается на талию чуть вздрогнувшего блондина, а левая

аккуратно берётся за худые пальцы на правой руке подростка. Он опускает свою ладонь
на плечо мужчины, надеясь, что делает всё правильно. Громкость звучания песни
усиливается, когда Арсений и Антон начинают двигаться в своеобразном вальсе совсем
не под вальсовую мелодию.
— Тебе нужно учиться танцевать, Антон.
Mr. Know-It-All
Had his reign and his fall,
At least
That is what his brain is telling all.
В конце танца голубоглазый мужчина останавливается, сильнее прижимает к себе своего

пациента и мягко целует его в губы.
Антон подлетает на постели, вскрикивая при виде Арсения Сергеевича посреди палаты.
— Чё за нахуй, ёб твою, Боже. — Юноша хватается за голову. — Вы что тут делаете?
— Я же сказал, что к тебе зайду, как освобожусь. — Брюнет усаживается на край

кровати ребёнка, потому что кровать Маруси всё-таки вынесли отсюда, намекая на то,
что теперь вся комната принадлежит одному Шастуну. — А ты чего так подскочил? Что-
то страшное приснилось?
— Ага, лютый пиздец, — выдаёт зеленоглазый, добавляя про себя: «Вы меня, блять,
засосали после того, как мы крутились в вальсе».
— Не выражайся, Господи. Что там было?
— Неважно.
Мальчишка укладывается обратно на кровать, прижимая ноги к груди. Психиатр

поднимается на ноги, снимает с его руки капельницу и отодвигает её в сторону.
— Лучше уж расскажи, а то знаю я, как на тебя собственные мысли влияют.
Антон немного мнётся перед ответом. Вот не расскажи он ему, и всё будет
замечательно, а если рассказать, то что? Какая будет реакция? И подростком, видимо,
движет небывалый интерес, поэтому он хитро улыбается, читая в глазах врача полное
непонимание ситуации.
— Мы с Вами танцевали вальс. — Глаза мужчины поползли на лоб. — А потом Вы меня

поцеловали. — Он покраснел, нервно хихикнул, а после странно улыбнулся.
Шастун был поражён такой реакции врача, потому что прежде не видел его в подобном
виде.
— Да не ссыте, это же просто сон был.
— Правильно, Антон, просто сон, — мужчина кивает ему в ответ. — Через двадцать
минут в столовую.
***
После обеда зеленоглазый по привычке идёт к Арсению Сергеевичу в кабинет. Психиатр

называет это терапией, а Антон — обычной беседой.
— Тебе осталось пробыть здесь ещё немного больше, чем четыре месяца. Что думаешь об
этом? Чувствуешь, что тебе становится легче? — спрашивает врач, сидя на
подоконнике.
— Ага, я чувствую себя лучше. Вы помогаете мне справляться не только с болезнью, но

и с другими проблемами, которые возникают у меня в процессе лечения.
— Это хорошо, Антон. Что было сегодня? Ты чувствуешь себя лучше после сна?
— Определённо. Думаю, это сказалась на мне эмоциональная встряска, сейчас уже всё
хорошо.
— Я смогу убедиться в том, хорошо тебе или нет, только тогда, когда измерю твоё
давление, ладно, Тоша?
Подросток быстро кивает, испытывая лёгкость от этого «Тоша». Арсений Сергеевич

самым простым тонометром измеряет давление мальчишки, делает записи и улыбается
Антону.
— Всё хорошо, Антоша. Всё наконец-то хорошо. Идём, нам нужно пройти врачей, чтобы
сделать заключение о первом месяце лечения.
Всё снова повторяется. Эндокринолог, невролог, терапевт, хирург, кардиолог,

дерматолог и ещё умотаться сколько врачей, но все как один твердят, что мальчику
ещё нужно лечение, но сейчас всё стало гораздо лучше, чем было.
Шастун понимал, что рад собственному весу. Пятьдесят два килограмма, но два
килограмма, прибавившиеся за день, — это вода и питание. Грустно становилось от
того, что здесь предстояло пробыть ещё четыре с половиной месяца, но ещё хуже было
от мысли, что через каких-то четыре месяца больше не будет посиделок с Арсением
Сергеевичем, не будет долгих разговоров с ним, останется только его подпись в
справке и единственное слово: «Здоров».
Это было очень больно и неприятно для понимания ребёнка.

Комментарий к Part I. Chapter X.
Песня из сна Антона - The Neighbourhood - Wires, надеюсь, она подошла под
обстановку главы :)
Извиняюсь за долгое отсутствие новых глав, я была занята в самых сложных, на мой
взгляд, экзаменах (история и ). Они забрали у меня максимальное количество нервных
клеток и здоровья, так что пожелаю удачи тем, кто сдаёт сейчас ЕГЭ или ОГЭ, и хочу
напомнить, что это всего лишь экзамен, который на самом деле не стоит вашего
здоровья :)
p.s. очень сильно надеюсь на ваши отзывы по поводу этой главы :)
p.p.s. спасибо оперативной бете :)
========== Part I. Chapter XI. ==========
Антон грустил и накручивал себя через неделю после похорон. Ему было страшно
понимать, что с каждым днём ему остаётся всё меньше дней в этом месте. Надо же, как
изменилось его мнение за полтора месяца! Перед госпитализацией он уверенно считал,
что не задержится здесь, но что-то теперь держит его. Точнее, кто-то.
Шастуна безусловно пугал и тот факт, что без должного контроля и лечения он снова
вернётся к прежнему образу жизни и пищевому поведению. Но это ли не хорошо, что он
больше времени проведёт с Арсением Сергеевичем? Нет, это совершенно не так.
Подросток всегда расставлял свои приоритеты таким образом, что желал лучшего для
других, а не для себя. Вот так же было и в этот раз. Лучше уж пусть Попов будет
знать, что с его пациентом всё в порядке, что он не нуждается в продолжении
лечения. Так что идея вернуться сюда после выписки отпадала напрочь.
После занятий в учебном корпусе, длившихся до шести часов вечера, зеленоглазый

наспех поужинал, принял таблетки и устало поплёлся в комнату. Его единственное
желание сейчас — встретиться с подушкой. Но, завидев у двери Арсения Сергеевича,
парень понял, что это желание останется неисполненным.
— О, Антош, вот ты где. Как ты себя чувствуешь? Выглядишь устало, — констатирует

психиатр, а подросток не сдерживает колкого ответа.
— Вау, как Вы, блять, это заметили? Я же просто бодрячком.
— Шастун, не дерзи. Тебе сестра звонила.
Блондина немного повергла в шок эта резкая смена «Антоши» на «Шастуна». Да и

вообще, голос лечащего врача звучал непривычно сухо. Странно это всё.
— Ну и? Может, дадите мне телефон? — всё же уточняет подросток.
— А, да, конечно. — Попов протягивает пациенту гаджет.
Антон бросает пустое «спасибо», а после набирает номер своей близняшки.
— Ой, Тося! — голос сестры звучит так по-домашнему, что ребёнок моментально
расплывается в улыбке. — Ты рядом с Арсением Сергеевичем?
— Ага. — Парень закатывает глаза. — Вот тебе и «Я так рада тебя слышать, любимый
братишка, я тут умираю без тебя!», а она сразу про него, ну тебя, Тася!
Арсений Сергеевич смотрит на эту картину и улыбается чему-то своему, а после спешит
уйти, сказав, чтобы парень после занёс телефон ему. И Антон несказанно рад этому,
потому что первое: говорить при ком-то по телефону — отвратительно, второе: не зря
же Таисия уточнила, рядом ли он со своим врачом. Интриганка чертова! Блондин
заходит в свою палату и падает на кровать, включая телефон на громкую связь, потому
что сил держать его в руках просто не было.
— Ну, что тебе нужно-то было? И что за вопросы про Арса?
— О, так ты теперь его так называешь, быстро, видать, развивается ваше общение, —
сестра смеётся.
— Слушай, его полное имя слишком долго говорить, а я слишком ленив для этого.
Короче, ты меня поняла.
— Ты разобрался, что к нему чувствуешь?
— Ага, как же. Ссыкотно мне, что скоро свалю от него, — искренне выдаёт подросток,
глядя на телефон.
Недолгое молчание повисло в трубке, а после сестра выдала:
— И ты типа влюблен в него?
— Ага, как же, — вздыхает Антон. — Не знаю я, Тась, давай сменим тему?
Шастун и правда запутался, а грузить себя этой информацией не было никакого

желания. Да и стоило ли? Лучше уж пустить всё на самотёк, само как-нибудь
рассосётся, — вот это явно в манере парня.
***
После разговора с сестрой становится самую малость легче, потому что Антон перестал
ломать себе голову на куски, думая о смерти Маруси (но начал думать о своей), более
или менее забил на мысли о влюблённости в Арсения Сергеевича, потому что самую
малость не хотелось об этом думать, что как бы логично. Лучше он поднимет этот
вопрос позже, когда сможет спокойно размышлять об этом. Парень слишком устал,
слишком много всего произошло, поэтому он сейчас мог лишь лежать на кровати в
одежде, обхватив себя руками и глядя в одну точку. Шастун просто хотел уснуть.
Антон открывает глаза и снова понимает, что он не в своей постели и даже не в своей
палате. Он лежит будто на полу, но, если судить по окружению сверху, то на земле.
Вокруг стоят родственники, Тася, которая едва ли не в истерике заходится, отчего
блондин поднимается на ноги и обнимает её, но девушка не обращает на это внимания.
Родители стоят где-то поодаль ото всех. Мама плачет, уткнувшись лицом в плечо отца,
но и они не замечают сына. Наконец среди всех этих людей подросток замечает Арсения
Сергеевича, который смотрит на то место, где он лежал до этого, но его лицо пустое,
не выражающее эмоций, будто бы это и не Арсений Сергеевич вовсе.
Зеленоглазый всё же решает посмотреть, куда устремлён взгляд его врача, и ему
становится плохо от увиденного. Там лежал он сам, в гробу.
— Но как же… — вздыхает мальчишка. — Вот он я, смотрите!
Он машет руками, кричит, но ничего не выходит. Антона тянет обратно в то место, где
он очнулся, но ребёнок продолжает кричать и звать наперебой то родителей, то
сестру, то психиатра.
— Арсений Сергеевич, я не умер, я живой! Смотрите! Пожалуйста, посмотрите на

меня, — просит зеленоглазый, уже захлёбываясь в собственных слезах.
И Попов смотрит на него, но не своим тёплым взглядом с заботой и злостью, в котором

читается: «Опять курил, бестолочь?» — а холодными глазами, будто и не его вовсе.
— Хорошо, что ты умер, — говорит мужчина с отвращением, но и голос не его. Голос

принадлежал его бывшему молодому человеку.
***
Антон поднимается на кровати, будучи в холодном поту и слезах. Его губы пересохли,
запястья ужасно болят, как, впрочем, и голова, которая была готова расколоться на
несколько частей. Подросток даже не сразу замечает Арсения Сергеевича, стоящего
возле шкафа, но как только он его видит, то едва ли не запрыгивает на узкий
подоконник, надеясь вжаться в него максимально сильно. Шастун не понимает, чем
вызван этот нелепый страх. Неужели его странным сном?
— Антоша, ты чего? — Брюнет делает пару шагов вперёд, но до пациента остаётся ещё
несколько метров.
— Не подходите! — кричит мальчик, снова начиная плакать. — Если подойдёте, то я

спрыгну!
В голове врача плывёт фраза «Ты придурок, что ли?», потому что за стеклом решётки,
но дело в том, что он может и разбить это самое стекло, поранив тем самым себя.
— Антоша, успокойся, что случилось? — осторожно, выделяя каждую фразу, спрашивает

Арсений Сергеевич.
Блондинистый юноша всё ещё вжимается в ветхую оконную раму за своей спиной,
уцепившись за старую ручку.
— Вы мне, блять, смерти желали пять минут назад, Вы чего?! Что, сука, случилось?
Нихуяшеньки, Вы рады, что я умер! — визжит мальчишка.
Попов тяжело вздыхает, цокнув языком. Ребёнок путает сон и реальность.
— Антошенька, солнышко, ты не умер, и я не пожелал бы тебе никогда смерти, ладно?

Так что слезай с подоконника и нормально объясняй, что случилось. — Психиатр
оказывается совсем рядом с Шастуном, аккуратно, под вопли а-ля «Мудохуёвина
голубоглазая, ну-ка отпустил меня, блять» поднимает на руки и укладывает в кровать.
— Тебе просто приснился страшный сон, успокаивайся, солнце.
Мужчина гладит ребёнка по волосам, и ему, кажется, становится даже как-то легче. Не
визжит, будто его убивают, — и уже хорошо.
— Арсений Сергеевич, Вы мне правда смерти не желаете? — спрашивает блондин.
— Никогда, Антоша, не переживай.
Шастун вздыхает и закрывает лицо руками, будто он совсем маленький. Ему хочется
верить Попову, он знает, что должен верить. Он чувствует себя так ужасно, что и
словами не передать всю боль, скопившуюся внутри. Ему страшно теперь спать, ему
страшно что-то делать, он чаще думает о смерти. И об этом пациент спешит
выговориться своему лечащему врачу.
— Антон, это, возможно, побочный эффект от препаратов. Я сменю дозировку и посмотрю

на то, как дальше будет протекать твоё лечение. Всё становится лучше. —
Голубоглазый смотрит на парня.
— Это побочный эффект от психушки, — бурчит Антон в ответ.
Психиатр недоволен таким изречением, но в чём-то согласен с ним, потому что это
место слишком сильно меняет людей. Арсений и сам боится, что рано или поздно
сломается, потому что ну просто невозможно оставаться самим собой, когда едва ли не
каждую неделю кто-то умирает на твоих глазах, но брюнет ничего, пока держится.
— Постарайся уснуть, — просит врач, погладив Шастуна по волосам.

— Легко Вам говорить, когда мне страшно. — Подросток кутается в одеяло.
— Постарайтесь остаться со мной, пока я не засну.
И это одна из тех слабостей, которые позволяет себе мужчина по отношению к

мальчишке. Он слишком сильно привязывается к нему, настолько, что это граничит с
запретами, а точнее, с нарушением этих самых запретов. Арсений Сергеевич понимает и
знает, что это всё неправильно, что все его чувства привязанности и светлой
симпатии противоречивы и неправильны, но он не может отказать этому парню, поэтому
лишь присаживается на край его кровати, гладит по волосам и надеется, что Антону
станет лучше.
— Выпишите мне снотворное, иначе я свихнусь, если продолжу такие ночные подскоки.
Мне страшно.
Попов напуган не меньше (даже скорее больше) своего пациента, но он не может начать
давать снотворное, но это из соображений совести, потому что брюнет до последнего
надеется, что скоро подростку станет легче и он начнёт засыпать по ночам.
— Не могу, Антош. Пока не могу. Давай сперва мы проверим, как ты себя будешь
чувствовать после того, как я снижу дозировку таблеток, а после будем решать,
хорошо? Тебе станет лучше.
Голубоглазый мужчина едва сдерживается, чтобы не закончить свою фразу словами «моё
солнышко», потому что ну он чё, не мужик, что ли? Вообще, он понимает, что слишком
уж разнежился с этим ребёнком, слишком близко подпустил к себе или подошёл сам, но,
так или иначе, это уже произошло.
— Спойте мне, пожалуйста, — канючит Шастун, пока психиатр закатывает глаза.
— Хорошо-хорошо, ладно, — он замолкает, прочищает горло и начинает тихим голосом

петь.
Нас с утра разбудил мой

Растреклятый мобильный.
О, мой Бог, кто мне
В такую рань мог, посмел звонить?
Антон смотрит на Арсения Сергеевича, высунув нос из-под одеяла, с неким

придыханием. Мужчина прикрыл глаза, но его веки подрагивали, он тяжело вздыхал, а
голос звучал просто превосходно.
Сонно беру трубку

И сначала за шутку
Принял слова, от которых жутко
Стало в миг.
Блондин чувствовал, как на него накатывает сон, он надеялся, что проведёт ночь
спокойно, без этих ужасающих картин, всплывающих в сновидениях из-за пошатнувшейся
психики.
Холодный голос проговорил:

«Мы из комитета
По концам света,
Уведомляем: сегодня ваша планета
Будет уничтожена,
Простите, что потревожили».
Шастун засыпает, и Попов замолкает, плотнее укрывая это «дитё» одеялом, а после
целует его в лоб, обещая, что это последняя вольность и слабость, которую он
позволит себе по отношению конкретно к этому пациенту. Мужчине жутко, потому что он
чувствует и понимает, что медленно тонет во всём этом. А хуже всего, что он
считает, что это пора прекращать. Так будет лучше для Антона, так будет лучше для
всех.
Однако это можно считать чем-то опрометчивым, потому что никто не спросил, как
будет лучше для Антона у самого Антона. В очередной раз.
Арсений Сергеевич плетётся домой после работы, надеясь потерять все свои вопросы,
сомнения и печали в бутылке с крепким алкоголем. В районе двух часов ночи
полупустая бутылка из-под виски разбивается о стену, пока мужчина орёт, что вот он,
по истине мужской поступок! Он зол и ненавидит себя, здравого смысла не осталось.
Психиатр становится психом из-за влюблённости в своего пациента.
Комментарий к Part I. Chapter XI.
Ма-а-а-аленькая глава, надеюсь, вам понравится :)
Песня ЛСП - Конец света
Жду отзывов :)
Воспринимаю любое мнение и критику :)
========== Part II. Chapter I. ==========
Арсений родился в Омске, Арсений вырос в Омске, Арсений хотел жить в Омске, но
всегда есть это маленькое «но», перечёркивающее все планы, которые строились
годами. Ещё в школе он влюбился в одноклассницу, всё как у всех: ухаживания,
свидания, первый букет ромашек, сорванных в каком-то дворе и, соответственно, крики
старушек, мол, кто ж цветочки-то рвёт?! Был и первый поцелуй, и первая ночь,
проведённая вместе, а после она уехала учиться в Петербург, а Арсений остался в
родном городе, получил специальность детского психиатра, напросился проходить
интернатуру в другом городе. Но, оказавшись в Санкт-Петербурге, юноша не нашёл
девушку, которую любил со школьных лет: она умерла от анорексии. И всё после
закрутилось, Попов ушёл в учёбу с новой силой, начал работать в больнице, где
познакомился с Машей, выписал её, а она возвращалась раз за разом. Интернатура
позади, а теперь, собственно, что он имел? Ничего.
Он работал, работал, работал и ещё раз работал, но так и не понял, что является
целью его существования. Был бы Попов более слабохарактерным, то определённо запил
бы или сторчался, но всё, что он делал, касалось исключительно его работы; но в
таких случаях, какой был у Маруси, руки непроизвольно опускаются. А потом в его
отделении появился Антон, сука, Шастун, который до ужаса ненавидел культурную речь,
это место, себя, родителей и сестру — так казалось только на первый взгляд. После
первых недель, проведённых за лечением этого нахального подростка, стало понятно,
что это его способ прятаться от внешнего мира. Оно и ясно: пережив такое
предательство со стороны любимого человека, вряд ли захочешь открываться кому-то
ещё.
Но ситуация стала сложнее после признания пациента в том, что он боится влюбляться
в своего лечащего врача. Нормальный человек забил бы, но Арсений любит своё дело и
желает помогать «своим» детям, но, вот незадача, он и сам боялся ответной симпатии
по отношению к Антону. Как говорится, за что боролся, на то и напоролся. Арсению
двадцать шесть, Антону семнадцать, и даже возможность их романтической связи для
некоторых звучит ужасно. Да и будем честными, брюнет желал только лучшего для
своего пациента, а не вечного осуждения со стороны общества. По этой причине он
решил, что не должен влюбляться в Шастуна, а только помочь ему в лечении.
Основное, о чём сейчас думает Попов, глядя на Антона, совсем неправильно. Нет, не
подумайте, он просто считает, что должен свести их общение исключительно до уровня
«врач-пациент», но вопрос только в том, сделает ли он лучше так? Шастун и без того
шипит, что всё происходящее в его жизни решают без его непосредственного согласия
или даже мнения. Это будет сложно, но голубоглазый врач готов бороться.
***
Утренний обход, Попов толкает дверь в палату «17А12», понимая, что сейчас ему
придётся сообщить ребёнку такую себе новость, которая вряд ли его обрадует.
— Доброе утро, Антон, — с улыбкой говорит врач, глядя на заспанное лицо мальчишки.
Ну вот как отказаться от такого?! — Как ты себя чувствуешь?
— Хуютро, нормально.
И вот опять, ёрничает на простое приветствие!
— Не выражайся, а вставай на весы. — На пол приземляется прибор, находившийся до

этого в руках мужчины.
Светловолосый юноша встаёт на агрегат, смотрит на то, как стрелка неуверенно

дёргается между числами пятьдесят пять и пятьдесят семь, а после останавливается,
замирая чуть правее пятидесяти шести, склоняясь к пятидесяти семи.
— Ох, ты ж… — Его последующий мат обрывают.
— Только попробуй выругаться, — шипит брюнет, которого порядком задолбало слушать

вечные маты.
— А то чё? — Подросток складывает руки на груди, а его брови изгибаются в

вопросительном жесте.
— А то подселю к тебе кого-нибудь.
Шастун с глазами «по пять копеек» смотрит на врача, вид которого остаётся
невозмутимым.
— Арсений Сергеевич, Вы не посмеете. Вы не можете так поступать, это место

исключительно Марусино, Вы не сделаете этого, — тараторит зеленоглазый, стягивая с
себя тёплое худи и оставаясь в обычной майке. — Если Вы это сделаете, то будете
полным мудоёбом в моих глазах.
«Уж лучше так», — думает мужчина, глядя на светлую кожу. Руки не болезненно худые;
пусть и с торчащими костями, но выглядит это уже намного лучше, чем было месяц
назад.
— И хули Вы так смотрите? — не выдерживает ребёнок.
— Потому что ты меня бесишь уже со всеми своими выходками, я тебе не друг, я твой
лечащий врач, Антон. К тебе всё равно через неделю заселят парня, с которым ты
будешь делить свою палату ещё четыре с половиной месяца. И ни меня, ни руководство
больниц не волнует твоё мнение, понял?
А что? Попов тоже не вечный, у него терпение рано или поздно должно было
закончиться. Пусть лучше дитё его ненавидит, чем любит. Так проще и легче.
— Идите на хуй, Арсений Сергеевич.
В этот же момент дверь палаты с силой закрывается: мужчина покинул своего пациента,
потому что не в силах больше терпеть его наглость и нахальство. Кажется, что даже
штукатурка, находившаяся рядом с косяком, обвалилась на пол. Нет, несмотря на всю
симпатию Попова к этому ребёнку, он не может так спокойно смотреть на то, как его
посылают. Это уже перебор дозволенного, даже в случае Антона.
Брюнет покупает себе кофе в столовой, а после плюхается на стул. Коллеги и друзья,
давно наблюдающие за этим недоразумением, лишь вздыхают.
— Арсений Сергеевич, что ж Вы так с утра? — осмеливается спросить медсестра Оксана.

— От Шастуна, поди, пришли?
— Это так очевидно? — вопросом на вопрос отвечает врач, сделав глоток

отвратительного кофе.
Все, кто находится сейчас за столом, издают неловкий смешок, а некоторые и вовсе
протяжно гогочут.
— Арсений Сергеевич, это не то чтобы прям очевидно, просто Вы носитесь над ним, как
курица над яйцами, не иначе. Да, и правду же говорят, что если ты испытываешь
какие-то сильные чувства по отношению к человеку, то он для тебя не на последнем
месте. — Девушка поправляет длинные светлые волосы, собранные в невысокий хвост.
— А злость
— тоже сильное чувство.
Попов почему-то не понял абсолютно всё, что до него пыталась донести Оксана, но,
завидев Антона, ввалившегося в столовую со всей своей природной грацией и
практически сбившего с ног других пациентов, он буквально подлетел к нему, пугая
тем самым, как говорится, до усрачки.
— Арсений, мать Вашу за ногу, Сергеевич, нельзя так людей пугать! — шипит
блондинистый подросток, уцепившись за поднос. — Чё хотели-то?
— Извиниться хотел, а то мало ли ты там опять что-нибудь учудишь, — искренне

произносит психиатр, на что получает лишь недоумённое выражение лица.
— Вот Вы, вроде бы, извиняетесь, а всё равно через жопу, — не менее искренне
признаётся Шастун. — Но окей, ладно, у всех бывают срывы.
— Вот и хорошо, — улыбается мужчина. — Позавтракаешь — шуруй ко мне, за таблетками.
***
Попов был рад и теперь уже спокоен, что извинился перед Антоном за своё утреннее
поведение, но отступать от своих планов он не был намерен, однако понял, что это
будет очень сложно. Нет, правда, тяжко было от мыслей о том, что придётся
игнорировать эту редкую, но такую тёплую улыбку, этот смеющийся взгляд зелёных глаз
и вообще все выходки этого лопоухого засранца. Но это необходимо. Так будет лучше,
но для кого?
— Арсений Сергеевич, — из мыслей врача вырвал сперва стук, а потом голос девушки,
появившейся на пороге кабинета.
— Доброе утро, Таисия, пойдём, я отведу тебя к Антоше.
Блондинка изогнула бровь и усмехнулась.
— А чёй-та Вы его так зовёте? — интересуется девушка, продвигаясь по больничному

коридору.
— Не придирайся к словам, дорогая.

В палате подростка их встретил не только Антон, но и Дима, который моментально
смутился при виде Таси, но если судить по раскрасневшемуся лицу зеленоглазой, то
можно было смело сказать: это у них взаимно.
— Тася. — Её брат едва удерживается, чтобы не свалить девушку на пол, но он так рад
их встрече, что сейчас даже наплевал бы на это.
Таисия в глазах Антона всегда выглядела идеально. Красивая фигура, длинные волосы,
большие глаза, а стиль в одежде — просто сказка. Не удивительно, что она не была
обделена вниманием парней везде, где ей только стоило появиться. Вот и сейчас на
ней короткая юбка цвета металлик, подаренная заботливым братом, простой белый топ и
странная безразмерная рубашка, вероятно, нагло позаимствованная всё у того же
брата; пальто, видимо, было оставлено в гардеробе больницы.
Дима так и сидел бы, уставившись на Тасю, если бы не Антон, прокашлявшийся

достаточно громко, чтобы подросток вышел из оцепенения. Парень подошёл к сестре
друга, аккуратно взял за руку и поцеловал молочную кожу в области пясти. Арсений
Сергеевич, наблюдавший за этой картиной, удивился: у этого ребёнка чёртова
гаптофобия, что он вообще творит?!
— Так, общайтесь, а я пошёл. Антон, не пропусти обед, — улыбнулся Попов и покинул

палату, оставляя детей в неком смятении.
Стоило брюнету уйти, как рядом с блондином оказалось двое подростков. И Дима, и
Тася накинулись на него с вопросами.
— Ну, чего там, как у вас всё продвигается? — спрашивает сестра, ухватившись за
плечо брата.
— Мы просто общаемся, — он тяжело вздыхает.
— А он что-нибудь говорит тебе? Типа намёки или ещё чё? — продолжает за Таисию
Позов.
— Мы просто общаемся, — повторно раздаётся тяжёлый вздох.
— Шастун, не молчи, уши вырву, блин! — девушка ударяет маленьким кулачком (хотя
какой он маленький, она ж столько лет в волейбол играла) Антона.
— Окей, — сдаётся подросток. — Он вчера остался со мной, пока я не уснул, и пел мне
песню.
Эта двоица улыбается, даёт друг другу «пять» под одобрительное улюлюканье с обеих
сторон.
— Всё, я буду крёстным ваших детей, не иначе! — улыбается Дима.
— Поз, ты дэбил?! Мы просто общаемся, — грустно вздыхает зеленоглазый.
Ребята лишь вздыхают в ответ, а Тася обнимает брата.
— Всё у нас, золотой, будет хорошо, — шепчет девушка, и Шастун хочет ей верить.
***
Всё-таки Попову стоило заниматься чем-то, что касалось бы работы, а не строением из

себя такого вечного пиздострадальца, курящего в окошко каждые пять минут. Ну хуже
подростка, ей-Богу. Но спасибо всем высшим силам, которые существуют, что сегодня
его решили достать документацией и не дали потратить очередной день на
прокрастинацию. Но это было только началом, потому что потом пришла Валентина
Ренатовна и сказала, что вечером привезут новую пациентку, а селить её некуда,
кроме как к Шастуну. Нет, Арсений Сергеевич, конечно, сказал, что к Антону кого-то
подселят, но он даже не мог подумать, что это случится настолько быстро.
— Они наворотят дел, а в последний момент скажут: «На, Сергеич, объясняй Шастуну,
что с ним будет кто-то жить».
А потом что-то кольнуло в сердце, вспомнилась Маша, её чудесная улыбка, и на глаза

навернулись незваные слёзы. Ощущение, что кто-то займёт место близкого человека, на
самом-то деле, штука отвратительная. Это как, знаете, если у тебя есть апельсиновое
дерево, настоящее, за которым нужно трепетно ухаживать, следить, чтобы было всё в
порядке, но однажды наступает длинная стужа, и дерево погибает, а на его место
ставят вроде бы такое же, но искусственное, незнакомое совсем, не такое родное,
каким было прежнее, и это пугает. А ещё пугает то, как другое, пока ещё живое
апельсиновое дерево, готовое распуститься и дать первые плоды твоих стараний,
отреагирует на новое. Вот об этом и думает горе-психиатр, когда к нему приходит,
наверное, гениальная идея. У Антона проблемы с общением, лучшим вариантом будет
организовать групповую терапию из пациентов примерно того же возраста, которым
тяжело общаться с окружающими. С этим предложением он поплёлся к Валентине
Ренатовне.
***
— Арсений, нет! — после очередной порции уговоров отрезает женщина.
— Почему нет?
— Это плохая идея от начала и до самого конца, потому что мысль о том, чтобы
собрать группу больных детей с наклонностями то ли социопатов, то ли социофобов,
может прийти в голову или смелого человека, или такого же больного. Если судить по
общению с тобой, на смельчака ты не тянешь.
— Дайте мне шанс, — просит мужчина, расхаживая по кабинету. — Это поможет выявить и
другие проблемы, которые нужно будет решить в ходе их нахождения здесь, понимаете?
Вот что будет, если мы того же Шастуна лечим от анорексии, а у него окажется
диссоциальное? А мы про это так и не сможем узнать, если не приведём его в новый
коллектив. Ко всему прочему стрессовые ситуации помогают в лечении.
— Ага, значит, дело опять в Шастуне? Арсений, ты с ума сходишь с ним, прекращай, он
такой же пациент, как и все другие.
— Он не такой, Валентина Ренатовна, Вы не понимаете, что ему нужна помощь.
— Если бы ему не нужна была помощь, его бы здесь не было. Прекращай, ваше общение
уже выходит за рамки «врач-пациент», а за такое увольняют. — Заведующая отделением
уже не хотела продолжать разговор, но Попов всё же продолжал, потому что эта
реплика повергла его в ужасающий шок.
— То есть Вы намекаете, что я неправильно его лечу?
— Лечишь ты его правильно, но методы лечения твои отвратительны. Арсений, тебе не

кажется, что лучше сменить место работы на простую поликлинику, поближе к дому
будешь, к семье? Просто я боюсь, что в конце концов ты пойдёшь по уголовке. Пойми,
я ничего не буду говорить, но другие люди, работающие здесь, — не я, они могут и
кому-то сказать о вашей связи.
— Да Вы чего?! Какая, к чёрту, связь? Вы думаете, что я настолько аморален, что

могу состоять в отношениях с ребёнком, у которого, к тому же, проблемы с
психическим состоянием? Вы меня за кого, простите, принимаете? Побойтесь Бога,
Валентина Ренатовна, — Попов не выдерживает, потому что такие слова слышать было
верхом неприятности.
— Господи, делай ты уже свою групповую терапию, после того, даю срок месяц, если не
сработает, то ищи новое место работы.
Новости, конечно, не самые приятные, но Арсений Сергеевич верит, что у него

получится выжать хоть что-то из этой групповой терапии, верит, что его апельсиновое
дерево зацветёт и подружится с тем, кого сегодня привезут.
***
Найдя Шастуна в палате, всё так же в окружении сестры и друга, мужчина улыбнулся.
Диме ходить на эти терапии не было надобности, а вот Антону точно не навредит.
— Антоша, иди сюда на пару слов. — Голубоглазый выходит за пределы комнаты.
— Да, Арсений Сергеевич, я Вас слушаю.
— В общем, дело такое. Первое: сегодня суббота, в понедельник начнётся групповая

терапия, где ты обязан присутствовать, второе: к тебе на самом деле подселят
девушку, точно такой же диагноз, что и у тебя, но дело запущенное, подкреплённое
диссоциальным расстройством личности и самоповреждением.
Мальчишка хмурится, но потом тяжело вздыхает.
— Весёлая история, ничего не скажешь. А что за групповая терапия, зачем она мне?
— Антон, у тебя проблемы с общением, этого не скроешь, так тебе будет лучше.
— Да Вы ахуели! Я чё, блять, по-Вашему, совсем конченный псих? Идите в пизду с

Вашей терапией, пожалуйста, — в конце ребёнок улыбается и возвращается в палату.
Если вам показалось, что Антон решил не приходить, вы ошибаетесь. Он, конечно,
дурак, но исправлять ситуацию пока что хочет, только боится, что его посчитают за
ненормального, если услышат его историю, а он мало того что псих, так ещё и гей,
так ещё и не самый симпатичный по собственному мнению, а это дело лишь создаёт
поводы для насмешек. Шастуну страшно, но он готов меняться, он боится, но двигается
дальше, ему нужно это.
День прошёл как-то слишком быстро, поэтому Попов уже хотел ехать домой, когда к
нему в кабинет постучали. На пороге оказалась симпатичная женщина средних лет,
стройная, ухоженная, а рядом с ней была её копия, только маленького роста, весом в
два раза меньше и немного диким взглядом. «Вот весёлая история намечается», —
думает мужчина.
— Здравствуйте, Вы Арсений Сергеевич? — спрашивает женщина. — Я Елизавета

Рабинович, это моя дочь — Абелия, мы направлены на госпитализацию в эту больницу.
— Здравствуйте, Елизавета, рад Вас видеть, — Арсений предлагает ей присесть, после

чего достаёт из папки документы, которые необходимо подписать.
Его внимание привлекает пациентка, Абелия Рабинович. Еврейка, что очевидно по имени
и фамилии, яркие рыжие волосы собраны сейчас в неаккуратный хвост, глаза густо
подведены чёрным. Ноги обтянуты в чёрные джинсы с дырками на коленях, а всё
остальное скрывала безразмерная рубашка, рукава которой покрывали всё, включая
пальцы рук. Но больше всего смущали ноги и то, где она нашла эти джинсы, потому что
у Попова рука толще, чем её бедро, а ткань ещё и неплохо обтягивает кости.
Когда мать пациентки ушла, то психиатр посмотрел на девочку, улыбаясь.
— Ну, здравствуй, Абелия, я твой лечащий врач, Арсений Сергеевич Попов.
— Меня зовут Белла, и идите нахуй, Арсений Сергеевич Попов, где моя палата?
Это ж где его так сильно прокляли, что к нему подослали второго Шастуна, только
женскую версию? Ужаса покруче этого не придумаешь, поэтому помощи нужно просить у
такого же странного и ненормального из своих пациентов. Сопроводив девочку в
палату, брюнет позвал к себе Шастуна.
— Антон, выручай, — просит мужчина. — Помоги мне с этой дамой, пожалуйста, потому
что она психологически твоя копия.
— Это с хуя ли я Вам должен помогать, Арсений Сергеевич? И почему беснующийся

подросток — моя копия?
Попов посмотрел на него взглядом «Ты дурак, что ли?» и добавил:
— Я тебя почти два месяца лечу, я знаю, о чём я говорю. Ну, Антошенька, ну помоги
ты, не сложно ведь.
Блондин кивает головой.
— Ладно, но это первый и последний раз, когда я Вам помогаю. — На него тут же
накинулись с объятиями. — Бля, да полегче.
Попов обнял Антона, рассыпаясь в благодарностях, пока тот лишь улыбался, вдыхая
запах лечащего врача, а его коленки тряслись.
— Доброй ночи, Антоша.
— Ага, доброй, Арсений Сергеевич, как же…
Ребёнок возвращается в свою палату, думая над тем, насколько же весёлой обещает
быть ночка.
Комментарий к Part II. Chapter I.
Добрейший вечерочек.
Сейчас объясняю сложившуюся ситуацию, потому что некоторые заметили пропажу
фанфика. Я добавила его в раздел "черновики", потому что поняла, что
разочарована в себе и в этом фике, а конкретно в последней главе, то есть первая
глава второй части. Не знаю, возможно ли это объяснить, но у меня буквально
опускаются руки с этой работой. Также глава была переписана, потому что я
прислушалась к словам своей беты. Наверное, за то, что я его не прохезаю, спасибо
надо говорить именно ей. Но кто-то скажет простую вещь - зазведилась.
Очень сильно проститеизвините за то, что я так резко убрала фик.
Спасибо, что остаётесь со мной, жду отзывов.
========== Part II. Chapter II. ==========
Комментарий к Part II. Chapter II.

АЛАРМ, АХТУНГ, ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ НА ЭТО
прошлая глава переписана, так что, если вы её не прочли, то есть огромная
вероятность, что вы не поймёте происходящего в этой главе.
жду ваших отзывов и спасибо моей чудесной бете :з
Шастуну соседство было не очень приятно, потому что первое: он не очень любит
делить с кем-то своё личное пространство, второе: он не очень-то и хорошо ладит с
людьми, и, наконец, третье: это место было исключительно Машиным, а никак не того
создания, с которым придётся жить ещё четыре месяца, не меньше. Перспектива не
самая вдохновляющая, но что уж тут поделаешь, выхода особого не наблюдалось. Ладно,
с этим мириться было можно, но с тем, чтобы начать общаться с этим чудом, — это уже
слишком, но не выручить Арсения Сергеевича он не мог. От этого становилось самую
малость грустно, парень снова начал жертвовать собственным комфортом ради других.
Следующее утро началось с крика соседки по палате.
— Сука, не подходи! Не буду есть, чё хочешь делай, не буду! — пищала девушка,

забравшись на кровать с ногами.
— Белла, спустись, будь добра. У тебя сейчас выбор: или раздеваешься и встаёшь на
весы, или идёшь завтракать. — Психиатр устало потирал глаза.
Антон накрыл голову подушкой, понимая, что долго такого соседства не вынесет.
— Блять, ну, почему сложно помолчать, сука, утро раннее, — взвыл парень и сел на
кровати, надеясь, что это прекратится.
— Антоша, помолчи немного, сейчас и до тебя дойду. — Попову надоели оры и крики
новой пациентки не меньше, чем зеленоглазому подростку. — Ну так что, Белла,
выбирай, что будешь делать.
Девушка долго не колебалась, увидев, что весы, принесённые лечащим врачом, уже
стояли на полу. Она скинула с себя рубашку и штаны, оставаясь только в носках и
нижнем белье, ну и на предплечьях были бинты, но это вряд ли можно назвать
элементом одежды, встала на измерительный прибор. У блондина глаза на лоб полезли,
он не знал, куда себя деть, поэтому сидел весь красный, потому что, ну, какой бы
худой девушка ни была, она в первую очередь девушка, а Антоша — подросток, у
которого бушуют гормоны.
— Записывайте, тридцать пять килограммов двести тринадцать граммов. Завтракать я не

намерена и свой выбор сделала, а ты, красавчик, не стесняйся так сильно в следующий
раз. — Белла улыбнулась, натянула на себя сброшенную одежду и покинула комнату,
оставляя психиатра и другого его пациента в полнейшем шоке.
Арсений Сергеевич, который всё это время смотрел в одну точку, расположенную на
стене, уставился теперь на Антона.
— Что это, блять, было? — спросил мальчишка, подходя к весам.
— Ты пялился на девочку, что такого-то? — быстро нашёлся мужчина. — Это нормально,

в твоём возрасте у меня уже девушка была.
Шастун пожимает плечами, понимая, что его врач не настроен на разговоры после
такого весёлого утра. Он встаёт на весы, видит цифру пятьдесят семь, берёт ванные
принадлежности и идёт умываться, размышляя над тем, как бы не убить случайно эту
гадину за то, что она испортила утро всем, включая Арсения Сергеевича, и за то, что
теперь придётся снова делить внимание Попова, что в прошлые разы особым успехом не
увенчалось, руки всё ещё болят при каждом неправильном движении.
Возвращается парень в палату минут через десять-пятнадцать и видит там свою

соседку.
— Так, Антоша, — девушка улыбается, сидя на кровати. — Почему он тебя так зовёт?
Шастун стягивает с себя толстовку, хмурится, но всё же отвечает:
— Какое тебе, блять, дело? — Парень поворачивается лицом к ней. — Ты меня лучше не
трогай сегодня, для своего же блага, потому что я не выспался из-за того, что твою
ебучую кровать полночи таскали, а потом подкручивали, ведь тебе нихуя не удобно
было спать, так ещё и утром закатила ссаную истерику. Сложно было, блять, сделать
вид, что будешь есть? Пиздец какой-то!
Мальчишка надевает свитер, а после достаёт джинсы.
— Антоша, — хотела было начать девушка, но её прервал блондин.
Он подходит к ней вплотную, практически нависая над девушкой, которая раза в два
меньше, чем сам парень, и хмурится.
— Белла, верно? Так вот, слушай сюда и запоминай, что так меня называть имеют право
три человека. Первый — врач, который твою жопу спасти пытается, второй — моя сестра
и третий — девушка, место которой ты занимаешь. Назовёшь меня так ещё хотя бы раз —
останешься без своих рыжих волос, ловишь связь? И это — лучший из вариантов, я
дурной и слов на ветер не бросаю. Поняла меня?!
Очевидно было, что девушка неплохо так испугалась, потому что то, с каким тоном и
ненавистью к ней обращался Антон, — это то, как он не разговаривал ни с одним
человеком. А кто ж ещё будет ставить на место, если не он?
— Я поняла, Антон, только знаешь что? — рыжеволосая улыбнулась. — Ты забыл, что я

здесь тоже не просто так, поэтому иди нахуй, если тебе что-то не нравится. Ни один
человек не будет прыгать под твою дудку, скорее наоборот, тварь ты эдакая.
Парню она уже успела надоесть, и он решает сменить технику своего поведения, пусть
она его всё так же сильно бесит, но с другим подходом он хоть Арсению Сергеевичу
поможет.
— Можешь это своему педику передать. — Этой фразой девчушка выкопала себе могилу,
потому что терпеть оскорбления в свой адрес — это одно, а в адрес близкого
человека — совершенно другое.
Ребёнок натягивает джинсы на худые бёдра, отмечая, что размер «икс-эс» теперь
приходится впору, и идёт на завтрак, но настроение отвратительно, от этого и есть
не особо хочется. По этой причине вместо обычного набора, состоящего из каши на
молоке, фрукта и обязательно сыра, Антон берёт еду не со стола для анорексиков, а
со стола для пациентов, не страдающих от расстройств пищевого поведения. Каша на
воде и чай без сахара. Он съедает всё быстро, пока не пришёл Арсений Сергеевич, а
потом плетётся в палату друга, но не обнаруживает его там. Сегодня ещё и
воскресенье, уроков нет, деваться особо некуда, поэтому Шастун возвращается в свою
комнату.
Беллы там не было, это уже хорошо, потому что сейчас зеленоглазый переполнен злости
по отношению к ней. Больше всего на свете он ненавидит детей, которых не смогли
нормально воспитать родители, которых хлебом не корми, но дай влезть в жизнь
другого человека. Но потом Антон вспоминает, почему всё так печально. Помимо
анорексии девочка страдает диссоциальным расстройством личности, Шастун знает, что
это такое, знает, как ведёт себя человек при этом заболевании, и всё понимает. Но
это не значит, что его теперь меньше бесит этот ребёнок.
***
Антон рассматривает фотографии, сделанные за почти два месяца его пребывания в
больнице, и грустно улыбается. На них видно, как угасала Маруся, но она сама всегда
ходила к парню, когда он лежал в палате интенсивной терапии, пока нуждалась в
помощи не меньше него, но она улыбалась ему, понимая, что скоро конец. По щеке
мальчишки покатились слезы, когда дверь открылась и рыжеволосый ураган залетел
внутрь, падая на кровать. Зеленоглазый моментально протёр щёки, сложил фотографии в
папку, которую после убрал в тумбочку. Когда он повернулся к своей соседке, она уже
содрала с рук бинты и принялась царапать ещё не зажившие порезы.
— Так, Белла, тише, — он подошёл к ней, аккуратно хватая за запястья. — Прекращай,

что случилось?
— Отпусти, — зашипела девочка, пиная Антона ногами.
— Не пущу, блять, если ты собралась наносить себе вред, то не здесь и не сейчас. А

теперь говори, что случилось?
Нет, Шастуну она, конечно, надоела, но не помочь ей он просто не мог, такой уж

человек.
— Я случилась, — всё же отвечает Белла. — Просто понимаешь, моей матери без разницы
на то, что я здесь.
— Понимаю, мои родители за два месяца приехали всего один раз, но, я думаю, твоя
мама ещё приедет, она ведь переживает за тебя, и ей просто так легче.
— Легче, как же. Она улетела в Израиль, к мужу своему новому, — постепенно девушка
успокаивалась, хмурилась, немного и неосознанно плакала, но успокаивалась.
Пока девочка наконец не уснула, Антон успел узнать о ней достаточно. Ей пятнадцать
лет, всего ничего, а такая вредная. Родители её в разводе, больше Белла склоняется
к жизни с отцом после выписки из больницы, но он остался практически нищим после
того, как её мать выиграла суд, но если девочка будет жить с отцом, то сможет
выкрутиться благодаря алиментам, потому что мать неплохо зарабатывает. У неё очень
много шрамов на теле, сделанных ею самой, потому что так она пыталась привлечь
внимание родителей, которые ссорились и ругались практически с её появления на
свет, но развелись только тогда, когда девочке было семь лет; шрамов тогда ещё не
было, они появились позже, когда горе-родители делили внимание подростка. А потом
появился отчим, который попытался изнасиловать падчерицу, но мать ей не поверила.
После этого Белла начала худеть, у неё появились проблемы с общением и ещё много
чего, а теперь она здесь. Это всё Шастун рассказал Арсению Сергеевичу.
— Ого, но я всё же не понимаю, почему она открылась тебе. — Попов опять курил в
окно, пока в кабинете становилось всё прохладнее.
— Я не знаю, просто она залетела, начала плакать, а потом с рук всё обдирать, я
помочь хотел, а она всё рассказала. Неужели это правда, что её мать улетела?
— Правда, Антон. К ней совершенно никто не придёт. Отец — не знает, мать — не

хочет, а такой Таси, как у тебя, у неё нет.
Шастуну становится стыдно за то, что он так сорвался на неё этим утром, поэтому
мальчик отмечает, что должен извиниться перед ней.
— Кстати, как дела у Димы и Таси? Я просто немного в шоке от того, что он может с
ней так спокойно контактировать, — мужчина возвращается в своё кресло, оставляя
окно открытым.
— У них всё хорошо, наверное, они не особо что-то мне говорят. Арсений Сергеевич,
Вы бы не могли закрыть окно? Холодно ужасно. — Подросток съёжился, поднимаясь на
ноги.
Голубоглазый закрывает окно, а потом подходит к своему пациенту.
— Антоша. — Психиатр смотрит на него, немного улыбаясь. — Ты такой красивый.
Блондин как-то нелепо улыбается, кивает и просто не знает, куда себя деть, желая
поскорее уйти. Ему в нос ударяет резкий запах алкоголя.
— Вы пили, Арсений Сергеевич? — Мальчишка хочет сделать шаг назад, но идти некуда.
За ним большое кресло, а впереди лечащий врач.
Мужчина обнимает его за талию.
— Для храбрости, Антоша. — После этой фразы Попов целует его.
Его губы такие мягкие, а действия такие нежные и аккуратные, что у подростка голова
кругом от происходящего, его ноги едва ли не подкашиваются, когда он начинает
отвечать на действия брюнета, но потом он открывает глаза и видит перед собой
медсестру Оксану.
— Шастун, столько нервотрёпки с тобой, Арсений Сергеевич уже постарел лет на

десять, пока ты тут лечение проходишь.
— А что случилось? — Ребёнок чувствует всем телом слабость, и до него не доходит,

куда делся Попов, если они только что целовались.
— Ты сознание потерял, пока с соседкой по палате говорил. Она прибегает и говорит,

что ты там отключился.
— А где Арсений Сергеевич?
— Успокоительное капает себе.
— А ты чего тут делаешь?
— Капельницу ставлю, тебя, видимо, сильно об что-то приложило, если такие вопросы
задаёшь.
Антон тяжело вздыхает, закрывая глаза. Ему так понравился сон, что он хочет
вернуться обратно. Впервые Арсений Сергеевич был настолько непозволительно рядом,
пусть и в мире грёз, но он был. Это так неприятно, осознавать, что это был лишь
сон.
— Антон, ты ел утром? — Мужчина появляется рядом, его взгляд был вновь беспокойным,
и блондину становится стыдно за это, очень сильно.
Он — вечная проблема для всех, постоянная нервотрёпка. Даже Оксана сказала ему об
этом, значит, это очевидно. Он надоедает всем, заставляя беспокоиться и переживать
о нём, но всё, что он может, он делает, однако это не помогает.
— Ел, — после пятиминутного молчания отвечает зеленоглазый.
— То же, что и обычно?
— Да.
Попов наклоняется так, что его глаза напротив глаз сидящего пациента. Становится
страшно, не на шутку.
— Зачем ты мне врёшь, Антон? Я видел, как ты брал кашу не своего стола, и эта была
вся твоя еда за день. Как ты можешь врать, объясни мне, пожалуйста. А главное,
зачем тебе это делать? Ты набрал уже больше десяти килограммов, осталось совсем
немного, и я верю, что у тебя получится. Твоя мама звонит мне в слезах, спрашивая,
как ты, твоя сестра улыбается ярче, когда видит, что ты поправляешься. Даже я едва
ли не плачу от счастья, понимая, что ты уже не тот ходячий скелет, которым ты был
два месяца назад. Ты худой, но уже не так болезненно. Зачем тебе врать, Антоша?
— Мужчина отворачивается, потому что на его глазах проступают слёзы.
Шастун чувствует себя самой настоящей свиньёй, потому что и сам начинает плакать,
поджимая ноги к груди. Как же сильно на него давит это место, он приехал в начале
октября, а уже почти декабрь, и подросток просто устал. Он стал забывать о том, за
что борется, ради чего и кого он согласился продолжить лечение. А ещё эти слова
Арсения Сергеевича о том, как сильно он рад тому, что его пациент поправился.
— Я новый год буду здесь встречать, верно? — шмыгает носом подросток.
— Тебя только это сейчас волнует? Если это единственное, о чём ты сейчас хочешь
поговорить, то да. Но я уеду.
Блондин поднимает глаза и испуганно смотрит на мужчину.
— Вы бросите меня?
— Нет, Антоша, не посмею, просто у меня семья, сестрёнка и мама, по которым я

соскучился. — Брюнет не стал говорить о том, что если его эксперимент с групповой
терапией провалится, то у них будет новый психиатр. — Уверен, что они соскучились
не меньше, я последний раз был у них когда-то давным-давно, ты в первый раз в
палату интенсивной терапии попал.
— Да, я тогда на Вас обиделся сильно, балбес. Это всё из-за того, что я овен, —
вздыхает мальчик, успокаиваясь.
— А ты овен?
— Ага, мы родились девятнадцатого апреля.
— Точно. — Попов хлопает себя ладонью по лбу. — И кто старше?
— Догадайтесь.
— Тася? — предполагает мужчина, усаживаясь на стул рядом с больничным креслом, на

котором сидел Шастун.
— Ну почему сразу Тася?! — Мальчишка обиженно надул губы. — Я старше.
— Ладно, извини, Антон.
Блондин вытянул свои длинные конечности и сморщился, увидев то, как они
распластались по креслу. Он даже подумал, что стал немного жирноват, но быстро
отогнал эти мысли, обещая себе, что впредь будет питаться только со своего
особенного и более калорийного стола. В кабинете, где подростку делали капельницы,
повисла странная тишина, от которой что-то сжималось внутри юноши.
— А Вы кто? — неожиданно спрашивает Антон.

— В смысле «кто»? Тебе память откинуло?
— Вы не поняли, я про знак зодиака. Хотя… Дайте угадаю, Вы, наверное, козерог?
— Парень делает задумчивое выражение лица, но по большей части он просто тычет
пальцем в небо.
— Нет, Антон, я рыбы. У меня день рождения двадцатого марта.
Шастуну был по душе такой разговор, открытый и добрый, будто они старые друзья. И
это радовало, что они не трогали какие-то запретные темы в ходе общения, просто
общие сведения, но так подросток уже больше узнал об этом человеке. И то, что ему в
марте будет двадцать семь, и то, что он практически живёт в больнице, и то, что у
него мама и сестра в Омске, и, к сожалению, про первую трагичную любовь.
— А какая она была? — спрашивает Антон, забывая о манерах, привитых бабушкой.
— Она была понимающая, возможно, даже чересчур сердобольная, но она всех жалела и
помогала. Вы чем-то с ней похожи в этом, потому что я заметил, что ты ничего не
делаешь для себя и ради себя. И ещё она была такая же упрямая и чертовски, просто
невероятно красивая, — Попов вздыхает и обречённо улыбается. Глядя на клюющего
носом подростка, мужчина быстро смахивает проступившую на глазах влагу.
— Арсений Сергеевич. — Парень начал зевать. — Простите, мне не стоило напоминать

Вам.
— Так, не извиняйся, я часто вспоминаю о ней в последнее время, и пойдём-ка спать,

золотой мой.
— Точно Ваш? — Антон уже засыпал, когда у него из руки была снята капельница.
— Мой, конечно, мой, Антоша, — вздыхает мужчина, заставляя подняться это создание,
что повисло на нём, подобно мешку. — Ты тяжёлый стал, в курсе?
Но парень уже не ответил, он спал, перебирая ногами. Арсений Сергеевич дотолкал его
до палаты, уложил на кровать и плотно накрыл одеялом. Мужчина посмотрел на него ещё
немного, понимая, что это странно, и поспешил уйти.
— Горе моё луковое, — вздохнул Попов, выходя из палаты.
Вот только он забыл о том, что теперь в комнате находилась Белла, от которой
неизвестно, что можно было ожидать.
========== Part II. Chapter III. ==========
Антон планировал откосить от занятий и чего-либо вообще, что подразумевает под

собой выход за территорию палаты, потому что на подростка напала внезапная хандра.
У него не было абсолютно никакого желания покидать кровать пятого декабря, и он
пытался сделать вид, что болеет. Несмотря на то, что через два дня его ждало
итоговое сочинение.
— Шастун, я вижу, что ты не заболел, — сказал Арсений Сергеевич, усаживаясь на

корточки возле кровати.
— Всё-то Вы видите, — буркнул зеленоглазый, кутаясь в одеяло.
— Что случилось? — настаивал врач.
— Ничего, я просто не хочу ничего не делать. И вообще, я хочу курить.

— По щам получишь за курение, а теперь поднялся с кровати, встал на весы.
Психиатр явно не был настроен на долгие разговоры с пациентом. Нет, он не был

конченым садистом, которому нравилось издеваться над ребёнком, просто иногда и к
такому особенному пациенту, как этот, нужно применять строгость. Попов уже,
откровенно говоря, жалел о том, что позволил ему так с собой общаться, потому что
теперь он с лёгкостью поддавался на его уговоры и манипуляции.
— Что Вы на меня ругаетесь, я, может, в депрессии, — ребёнок хоть и встал, но

пререкаться не переставал.
— У тебя нет депрессии, Антон, это больше похоже на липофрению. — Мужчина посмотрел
на весы, где стоял светловолосый юноша. — Итак, всё ещё пятьдесят семь. Видишь, что
случается, когда ты не ешь с нужного стола? Вес стоит, а потом будет падать.
— Откуда Вы знаете, что у меня нет депрессии, — это раз, и два: что такое
липофрения? — Антон достал из шкафчика зубную щётку и пасту.
Брюнет цокнул языком от недовольства.
— Ты забываешь, что у меня диплом психиатра. Липофрения — это, знаешь, когда у тебя
всё хорошо, а ты грустишь. Как ты сейчас.
— А что для Вас значит «хорошо»? Просто, если так разобраться, то у меня не очень-
то и хорошо. — Юноша уселся на кровать.
— Ну, для меня это в те моменты, когда близкие живы и здоровы, а самое главное, что
они рядом со мной, — пожимает плечами, явно не понимая, к чему ведёт это создание.
— Почему ты думаешь, что у тебя всё не так хорошо?
— Не знаю, но я в больнице до февраля, как минимум, послезавтра пишу сочинение, а

башку давит от препаратов. Я хочу курить, я соскучился по родителям, по дому, и
вообще, я устал.
Светловолосый едва ли не плачет от перспективы о том, что он без сигарет до

февраля, а брюнет чуть ли с ума не сходит, не понимая, когда это в Антоне
проснулись такие эгоистичные качества. Ведь родители ждут его, Тася приезжает
каждую неделю, за ним тут все носятся и бегают, будто он годовалый ребёнок.
— Так, хорош разводить чёрт знает что, поднимаемся и идём умываться. — Психиатр
буквально выталкивал его из палаты.
— Блять, ладно, хуй на Вас. Где вообще Белла шароебится? — И именно в этот момент
Шастун словил первый подзатыльник от своего врача. — Ай! Арсений Сергеевич, это не
педагогично!
— Пошёл умываться, не задавая никаких вопросов, понял? — Мальчишка кивнул, глядя на

достаточно сердитого мужчину, и поплёлся выполнять указания.
Ну устал Попов с ним, ну можно понять человека, который двадцать пять на восемь
слышит эти маты, препирания и прочее. Невозможно такое терпеть слишком долго, даже
в том случае, если ты психиатр, а объект, выносящий тебе мозг, — твой пациент. Даже
Белла в это утро оказалась куда более сговорчивой, не пикнула, взвесилась и пошла
есть. А Антон, который здесь уже не первый месяц, решает повыпендриваться. Это за
гранью понимания мужчины.
***
Антон более или менее попытался взять себя в руки и всё-таки дошёл до учебного
корпуса. Он отсидел несколько часов русского и вернулся обратно, потому что он
устал и чувствовал себя куском дерьма. Парень даже не мог предположить, почему это
происходит с ним, и решил свалить всё это на побочный эффект таблеток, которые он
сейчас принимает.
Юноша хотел улечься в кровать, но его встречу с подушкой опередила встреча с

лечащим врачом. В голове одна мысль: «Ебучий Арсений Сергеевич, никуда от Вас не
деться», — Шастун не хочет что-то делать вообще, тем более о чём-то разговаривать.
Он просто хочет спать.
— Антон, всё в порядке? — спросил мужчина, не понимая, почему ребёнок смотрит на

него не моргая уже пару минут. — Эй, Антоша.
Попов усадил его на кровать, потому что состояние пациента немного пугало. А сам
парень не до конца понимал происходящего и опомниться сумел только в тот момент,
когда рука голубоглазого покоилась на его плече. Было похоже на то, что он выпал из
реальности на какой-то промежуток времени, будто принял наркотики и потерял связь с
внешним миром.
Однако сказал он всего два слова:
— Я заснул.
— Ты что ночами делаешь? — удивляется мужчина, озабоченно глядя на мальчишку.
— Кошмары, Арсений Сергеевич. Они часто снятся, чаще с Вашим участием, ещё чаще я
их не помню. Типа ты просто подскакиваешь посреди ебучей ночи, смотришь вокруг и
ахуеваешь от происходящего, типа «шозанах». Понимаете меня?
— Не-а, ты столько материшься, что я потерялся в этом. Антон, я снизил концентрацию

препарата до минимума, но я не могу отменить его полностью. Но и посадить тебя на
снотворное я тоже не могу. Мне, получается, придётся назначать кого-то из сестёр,
чтобы следили за тобой? Или самому оставаться?
Брюнет устало потёр виски. До этого он считал, что самый сложный его пациент —
Маша, теперь он сильно сомневался на этот счёт, потому что в противовес вставал
Антон, организм которого не может нормально реагировать на минимальную дозу
лекарств, хотя сам парень давно согласен на лечение. От того, что проблема
практически нерешаемая, хочется лезть на стену.
— Ладно, Арсений Сергеевич, Вы зачем-то же ко мне пришли? — напомнил подросток.
— А, да, точно. Как бы тебе нужно пообедать, а потом сеанс групповой терапии.
Блондин закатил глаза, тяжело вздыхая.
— Почему именно я? — спросил Антон, обречённо падая на кровать.
— У тебя проблемы с общением, — практически сразу отвечает Попов, будто это такой
очевидный факт, что его не заметит только слепой.
— У меня нет проблем с общением, Арсений Сергеевич.
— Ага, именно поэтому ты материшься через слово, хотел убить свою сестру,
ненавидишь новые знакомства и несильно рад соседству, — напоминает мужчина.
Шастун на момент замолкает, размышляя над словами, сказанными лечащим врачом. Вроде
бы он даже прав, но это только в том случае, если не вдаваться в подробности,
которыми была вызвана такая реакция.
— Мат — моя естественная защита, я никогда не сделаю Тасе больно, это было сказано
на эмоциях, потому что, блять, я не каждый день в психушку попадаю. Новые
знакомства влекут за собой, чаще всего, новые разочарования, а соседству с Беллой я
не рад по той причине, что она занимает место Маши, — затараторил юноша.
Голубоглазый пристально посмотрел на него, а потом усмехнулся, будто его пациент

сказал что-то действительно нелепое.
— Ты говоришь, что никогда не сделаешь больно своей сестре, но при этом ты всё ещё
не доволен своим нахождением здесь. Это разве не причинять боль, Антоша?
— Хуёша, блять! Не надо меня так, сука, называть. И вообще, идите на хуй.
Что говорится, ушёл по-английски, ни здрасте, ни до свидания. Просто поднялся и

хлопнул дверью, потому что разговор-то становился не самым приятным. Шастун не
дурак и сам понимает, что делает больно своей сестре-двойняшке, у них типа
ментальная связь и все дела, но он не может измениться в один момент. Анорексия —
это не какой-то фокус, где по щелчку пальцев всё поворачивается в обратную сторону.
Нет. Нет. Нет. И ещё раз — нет. Это тяжёлый труд, в ходе которого ты переламываешь
самого себя, пытаясь вылечиться. Да, кому-то это даётся легче, но кому-то и
тяжелее. И Антон был тем вторым кем-то, кому было гораздо сложнее переступать через
себя. И он не любит, когда его в это тыкают носом.
***
Отобедав, юноша всё-таки приплёлся на эту «ебучую» терапию, потому что он пообещал
это своему лечащему врачу. И ему интересно, где ходит Белла, а ещё то, какие слова,
сказанные ею вчера, были правдой.
Антон не переставал хотеть спать и жаловаться на всё, что его окружает, своему
подсознанию. И подсознание это было настолько заёбанным из-за внутренних
переживаний типичного подростка, что было бы оно человеком, то полезло бы в петлю.
Открыв дверь в кабинет Попова, зеленоглазый широко распахнул глаза. Где, чёрт
возьми, кресло, в которое он любит падать?! Почему теперь тут стоит куча стульев,
на которых уселись какие-то левые ребята, которых он не видел прежде.
— Это ещё чё за поебатическая хуйдаблядина? — нервно воскликнул Шастун.
— Не выражайся, присаживайся на свободное место, — спокойно ответил психиатр,

«летая» между душевнобольными подростками.
Блондин оглядел ребят, выбирая место, куда бы ему упасть. Он увидел Диму, которого
по непонятным причинам не заметил минутой ранее, и Беллу. Юноша отмечает, что надо
будет с ней поговорить после этого сомнительного мероприятия. Усевшись около своего
друга, Антон немного нахмурился.
— Прикольно у тебя выражаться получается, не думал создать сборник собственных

нецензурных афоризмов? — предлагает ему Позов, поправляя очки.
— Ой, да ну тебя. Это не мой косяк, оно чаще всего само вылетает, — пожимает
плечами Антон. — А ты чего тут делаешь? Разве у тебя проблемы с общением?
— Ну, — протянул темноволосый подросток. — Типа знаешь, у меня немного гаптофобия,

это немного ухудшает взаимоотношения с другими людьми. И это одна из частей моего
лечения. Ну, и мне надо же тебя поддержать.
Шастун на момент замер, удивляясь сказанному. Неужели человек, который знает его
совсем немного, будет что-то делать для него? Это немыслимо, но приятно.
— Ого, уау, — лишь вздыхает в ответ зеленоглазый.
— Ага, а вот этот чертёнок с тобой теперь живёт? — Парень указывает на Беллу.
— Блять, ну вот не напоминай. Со вчерашнего дня её не видел, она чего-то тихая. Но

такая заёбчивая, что хоть на потолок ползи.
— Шастун, я всё слышу! — над самым ухом мальчишки раздался голос Арсения
Сергеевича. — Ты рано или поздно прекратишь выражаться, понял меня, уважаемый?
От такого простого и лёгкого тона становилось как-то не по себе. И ещё вот это вот
«уважаемый» звучит в разы хуже, чем тот же самый «Антоша». Вопрос о таких моментах
вроде тона голоса и особого отношения впервые встал ребром для Антона. Это же
просто ужасно, что он влюбился в человека, который старше его на девять лет. Это
даже звучит отвратительно, а он думал о том, чтобы признаться ему! Это настолько
противно, что у подростка начались рвотные позывы. Однако появляется естественный и
логичный вопрос, где же его мозги и здравомыслие были раньше? Почему он не подумал
об адекватности своих чувств самую малость раньше? Ответ логичен и очевиден, как
то, что солнце светит днём, а луна — ночью, — сердцу не прикажешь.
— Ну, думаю, следует начать с объяснения того, к чему я вообще собрал вас всех
здесь, — прокашлявшись, заговорил Попов. — Вы все — подростки, которые в равной
мере испытывают какие-либо определённые проблемы с общением. Просто поймите, что я
делаю это для того, чтобы облегчить вашу связь с внешним миром, а не по той
причине, что мне за это отвалят лишних денег к зарплате.
Антон вытянул ноги в центр круга, который образовывался из составленных подобным

образом стульев. Стулья были, по всей видимости, нагло позаимствованы в столовой,
потому что парень готов поклясться, что точно сидел на этом стуле сегодня утром на
завтраке.
— Ну знаете, по кругу говорите своё имя, возраст, основной диагноз и ту причину, по

которой вы не можете адекватно и нормально общаться с другими людьми. Договорились?
— Неуверенные кивки прокатились по кабинету, в котором находилось от силы человек
девять-десять. — Вот и отлично, Антон, ты первый.
Рыжеволосая девушка, сидевшая в углу, усмехнулась.
— Неудивительно, — буркнула Белла, чем привлекла лишнее внимание и Арсения

Сергеевича, и его основного пациента.
Светловолосый подросток почесал затылок, нахмурился и тяжело вздохнул, пытаясь уйти

куда-либо от ненужных взглядов. Но деться от них было некуда, потому что все девять
пар глаз, да, он подсчитал, что вместе с ним тут было десять человек. Один из них —
психиатр, второй — Дима, третья — Белла. Остальных он не сильно помнил и знал.
Однако делать что-то нужно было, Шастун просто не любит людей.
— Антон, семнадцать лет, нервная анорексия. Я ненавижу людей, но они в этом точно
не виноваты, — цитирует какую-то популярную песню подросток. — Кроме шуток, просто
я не люблю людей, потому что они всегда приносят боль в твою жизнь. Их проще
ненавидеть, чем общаться с ними. Не подумайте, я не против общения, просто я не
всем могу доверять. Это достаточно тяжело, знаете ли, когда тебя каждый раз
ебасосит жизнь так, что ты постоянно удивляешься чему-нибудь новенькому.
— Ты не пытался поверить в то, что не все люди приносят боль? Если тебя предали
один раз, не значит, что предадут и другой. А всё это является жизненным опытом. —
Голубоглазый мужчина смотрел на него, немного удивляясь такой откровенности перед
незнакомыми ребятами.
— Смотрите: Вы спокойно общаетесь с людьми, находите любимого человека, а потом Вы

попадаете в аварию. И он говорит, что надеялся на твою смерть. Как доверять после
этого людям?! Как, блять, доверять людям, если ты выходишь на улицу и видишь то,
как в тебя все тыкают пальцем, не спросив, что с тобой случилось. Поймите же, с
людьми проще не общаться совсем, чем терпеть унижения, предательства и боль.
— Прекрати вспоминать о том человеке, посмотри на мир другими глазами, будто этого
не случалось. — Групповая терапия перерастала в словесную перепалку психиатра и
пациента, где каждый отстаивал свою точку зрения.
— Вы не будете нужны людям, если вы к ним слишком привязаны, если вы имеете

недостатки и изъяны, и в том случае, если вы их любите. А теперь, простите, блять,
и идите куда подальше со всей этой ебучей терапией. Это нахуй не нужно никому из
сидящих здесь ребят, — с этими словами мальчишка поднялся на ноги и покинул кабинет
врача.
Он был переполнен злостью по отношению к человеку, которого, по сути, считает

близким.
— Антон, подожди. — За ним вышел брюнет.
— Что Вам ещё нужно? — едва ли не зарычал юноша.
— Эй, ты же парень, тебе не надоело убегать от проблем? Идёшь и решаешь их, а не

бегаешь, надеясь, что всё решится само собой. Возьми ты себя в руки и яйца в кулак,
иначе тебя втопчут в землю с таким отношениям к людям. Докажи всем, что они были не
правы, когда плохо поступали с тобой. Докажи тому парню, что его мнение — самое
неправильное из того, что может быть. И докажи, наконец-то, мне, что все мои
старания стоят того, чтобы помогать тебе.
***
Парень вернулся в кабинет, ему пришлось, потому что теперь было стыдно перед
Поповым. Прежде он не видел его более серьёзным и разъярённым, чем мужчина был в
момент их спора. Но это заставляло задуматься о переоценке собственных приоритетов.
Глядя на Тасю, Диму, Арсения Сергеевича становится понятно, что люди действительно
не самое большое дерьмо.
Отсидев там добрый час, Шастун остался в кабинете, чтобы просто оттянуть время до
возвращения в палату. Сил находиться рядом с Беллой не было, а извиниться перед
Поповым за свои выходки было бы достаточно неплохо.
— Антон, ты что-то хотел? — спросил голубоглазый, набирая воды в стакан.
— Да, извините за вот такие выходки с моей стороны, которыми заполнен сегодняшний
день. Я не всегда могу это контролировать, просто такое случается, — говорил это
всё мальчик, опустив глаза в пол, практически не делая остановок так, что это было
похоже на одно сплошное и длинное слово. И ему вдруг стало интересно, как звучит
самое длинное в мире слово.
— Хей, Антоша. — Мужчина в момент оказался рядом с ним. — Всё в порядке, успокойся.
Просто не нужно было так резко убегать, посылая всех. Это немного не этично.
— Не этично?! — рассмеялся парень.
— Вот видишь, намного лучше, когда ты улыбаешься.

— Спасибо Вам, Арсений Сергеевич.
Появилась неловкая пауза, во время которой оба не знали, куда себя деть от
стеснения. В конце концов брюнет просто обнял своего пациента, стараясь уловить его
запах, но понял, что этот человек не пахнет абсолютно ничем. Даже шампунь не
ощущался. Юноша отстранился, почти дошёл до двери, но неожиданно остановился,
решившись задать вопрос, который сейчас интересовал его больше всего остального.
— Арсений Сергеевич?
— Да, Антон?
— А какое самое длинное слово в мире?
— Ну, это даже моя младшая сестра знает. Это полное химическое название самого
большого белка, практически сто девяносто тысяч букв.
— А, спасибо. До свидания.
Вернувшись в палату, блондин увидел того, кого сейчас видеть не сильно хотел.
— И чё он над тобой так носится? — спрашивает Белла, удобно устроившись на кровати

Антона.
— Ты не ахуела? Попиздовала на свою кровать — первое. — Юноша сел на свою постель.

— Тебя не должно ебать то, почему надо мною так носится мой лечащий врач,
заинтересованный в моём лечении, — второе.
— Ого, а почему он так спокойно относится ко мне? Не называет там как-нибудь, вроде
Беллочка? Не затаскивает в палату и не называет своим горем? — С каждым словом этой
гадины, так некстати появившейся в его жизни, Шастун был готов забыть о том, что
нельзя бить девушек, и ударить её по этому нахальному лицу.
— Я че ебу? Свалила нахуй с моей кровати.
— Нет, ты мне объясни, это разве нормально, что взрослый мужик с тебя пылинки
сдувает?!
— Пошла нахуй, пока за волосы не оттащил.
Антон уже забыл о том, что он хотел спать, что он не бьёт девушек, не обижает
младших и вообще против насилия. А ещё, знаете, говорят же, правда глаза колет. Вот
это был именно тот случай, когда подросток не хотел слышать очевидное для всех. Он
продолжает считать это чем-то неправильным и даже отвратным.
— Это разве адекватно, что вы находитесь в отношениях, если у вас разница лет
пятнадцать?
Это стало последней каплей. Первый, второй, третий удар. Разбитые костяшки на
руках, практически полное отсутствие боли из-за выплеска агрессии и слёзы,
перемешанные с матом. Шастун устал слушать то, что говорит этот человек. Это
ненормально, что она за пару дней довела его до самоповреждения. Парень обещал
себе, что больше не будет наносить себе вред, но он в очередной раз прошёлся
кулаками по стене, оставляя уже второй след от ударов на грязно-белых стенах.
— Чё, Антон, хуёво осознавать, что это правда? — Девочка заулыбалась, слезая с
кровати, и ушла из палаты.
Подросток сделал ещё несколько ударов, совсем не понимая, откуда у него столько
силы взялось. Ненависть, злость, ярость. Это то, что сейчас испытывал парень. Он не
знал, что было лучше: навредить себе или Белле, но ребёнка трогать не стал. Ей
всего пятнадцать лет, а парень уже может понести ответственность за то, что ударит
её. И это будет совсем некстати.
Шастун поднялся на ноги, понимая, что надо обрабатывать руки, однако он отметил,
что в палате для этого ничего нет. Пришлось покинуть комнату, что оказалось очень
зря. Плачущий парень с капающей на пол кровью однозначно будет привлекать внимание
всех, кто попадётся ему на пути, включая медсестру Оксану, которая поспешила
позвонить Арсению Сергеевичу и сообщить ему об этом недоразумении, шагающем по
больничному коридору.
Уже в туалете юноша посмотрел на руки и понял, что лучше бы он не делал этого. Всё
в крови, вспухшие и синюшные участки кожи, на которых местами осталась краска,
содранная со стены. На некоторых местах был прямо-таки очень сильный «фарш», где
чуть ли не кости виднелись, однако спасибо, что это было не так.
Смывая кровь и кусочки краски, подросток не заметил, что рядом с ним оказался его
лечащий врач. Горячее дыхание опалило шею, а рядом с ухом раздался шёпот:
— Я устал уже от твоих выходок, Антоша.

Комментарий к Part II. Chapter III.
Ничего себе, она написала хоть что-то! - думают сейчас читатели этого фанфика.
Огромное спасибо, что пишите отзывы и остаётесь с нами (:
Также, я расписала все события, которые произойдут в фике, но пока что у меня два
варианта, это хэ или бэ, тут уж, не знаю, как буду выбирать.
Спасибо за прочтение <3
========== Part II. Chapter IV. ==========
Выпучив глаза, мальчишка уставился на врача через зеркало. Деваться было некуда, он
пойман с поличным.
— Мне пизда? — всё, что может выдать ошарашенный таким неожиданным появлением врача
Антон.
Это была в целом несвойственная ему реакция на что-либо, потому что, например,
месяц назад он бы сорвался, убежал, попытался придумать отговорки, но сейчас он
лишь терпеливо смотрел на мужчину, не смея перевести взгляд. Арсений Сергеевич
ровно и медленно выдохнул, немного прикрыв глаза.
— Именно. — Брюнет не сдвинулся ни на сантиметр, продолжая стоять на месте и дышать

в шею подростку.
От такой близости Шастуну становилось неловко и плохо, его бросило в жар, и парень
совсем позабыл о том, что смывал кровь с рук. Он плотно сжал кулаки, делая
маленькие и короткие вздохи, буквально «вдох-выдох-вдох-выдох». Зеленоглазый не
особо хочет, чтобы ему попало сейчас, и не имеет абсолютно никакого желания
смотреть на то, как Попов борется сам с собой, что было видно по его глазам,
раскрасневшейся коже, ходячим ходуном желвакам и вздутой венке на шее. Однако он не
мог отвести взгляд.
— Ты о чём вообще думаешь?! — сорвался на крик психиатр. — Тебе послезавтра писать

сочинение, ты хоть об этом подумать успел? Антон, объясни, как ты будешь писать,
если я сомневаюсь в том, сможешь ли ты вообще удержать ручку. Не надоело ещё
калечить себя?
Подросток всё же опустил взгляд, опять начиная стирать кровь, вновь выступившую на
руках. Не может он смотреть в глаза человеку, который кричит на него, — одна из
многих слабостей. Шастун заметно отодвинулся, не в силах больше находиться
настолько непозволительно близко с объектом собственного обожания.
— Ты можешь прекратить молчать? — продолжал злиться голубоглазый.
— А Вы можете прекратить орать на меня? Не надоело ещё со мной так возиться,

калечить этим себя? — В этот момент парень даже не подумал о том, что сказал. Но
лучше бы он это сделал.
Попов удивлённо глянул на своего пациента, но, дабы не ответить что-нибудь колкое,
что может быть использовано против него самого, крепко стиснул челюсти.
— Дай сюда свои руки, придурок, только хуже делаешь, — прошипел мужчина, начав
более осторожно смывать кровь с костяшек, дивясь тому, как так нужно бить, чтобы
настолько изувечить себя.
Теперь очередь Антона изумлённо смотреть на Арсения Сергеевича. Это вроде бы должно
было оскорбить подростка, но вышло наоборот, поскольку было сказано с такой
заботой, что на коже невольно проступили мурашки. После зеленоглазого, который
успел побледнеть от того, что кровь не переставала появляться снова и снова, повели
в кабинет лечащего врача, закрыв руки белым медицинским халатом. Сделано это было
исключительно для того, чтобы достаточно впечатлительные пациенты не видели
довольно отвратительной картины.
В кабинете мужчина обработал повреждённые руки, перебинтовал их под недовольные

шипения и болезненные вздохи со стороны ребёнка. Попов не говорил ничего
существенного или хотя бы имеющего смысл, только причитал о том, какой бестолковый
у него Антон. Причём он действительно говорил всё именно так: «Какая же ты у меня
бестолочь, Шастун» или «Ты такой у меня идиот». Примеров данной ситуации было уже
достаточно много, когда подросток намеренно попросил прекратить такое
издевательство, потому что терпеть оскорбления в свою сторону — удовольствие
сомнительное.
— А что я сделаю, если всё это правда? — уже более спокойным тоном спросил Попов.
— Ну, смотри, я тебе что говорю? Нельзя калечить себя, Антоша, нельзя наносить себе
вред, Антон, нельзя, нельзя, нельзя. А толку от этого никакого нет, следовательно,
ты у меня бестолочь.
Светловолосый мальчишка вытаращил глаза на него.
— Такая себе логика у Вас, Арсений Сергеевич.
— А логика-то моя тебе что сделала, Шастун?
— А чё вы ко мне по фамилии всё обращаетесь?
— Ты чё, еврей, что ли, чтобы вопросом на вопрос отвечать?
— Да что за тупой стереотип?
Очередная словесная перепалка, в ходе которой терялась вся суть спора, могла
затянуться на ближайшие минут двадцать-тридцать, но это не будет выгодно никому. В
конце концов, это даже не имеет смысла. Шастун уселся в кресло, которое уже стояло
на прежнем месте, и удивился, куда делись все стулья, находившиеся здесь совсем
недавно. А потом он вспомнил про терапию и Беллу. И слова полились из него одним
сплошным потоком.
— Я пришёл в палату, а там эта гадина, ну, блять, Белла которая, сидит на моей
постели. Я сперва попросил по-хорошему уйти, а она не ушла, а потом как начала
заливать мне в уши, что я с вами встречаюсь, так я вообще бледного словил. Она
давай мне говорить, что это ненормально, так это же она ненормальная, а не я, я же
не виноват совсем, — не делая никаких остановок в своей речи, пробормотал
подросток.
Его взгляд был где-то на уровне пола, а тело вжалось в кресло.
— А зачем было издеваться над собой? — будто не обратив внимания на очевидность их

странных взаимоотношений, спокойно продолжал Попов.
— Ну, у меня выбор был. Или я бью стену, или я бью Беллу. Как видите, я выбрал
первый вариант. — Зеленоглазый закрыл лицо руками, пытаясь спрятаться от
пронизывающего взгляда голубых глаз. — Она сказала, что мне просто правда глаза
режет. Это ведь не так.
— Антон, успокойся. Пусть говорит, что хочет. Можешь отвечать ей в лоб, что да, так
оно и есть.
— Но мы не в отношениях, Арсений Сергеевич, — сдвинув ладонь так, что было видно

один глаз, озадаченно спросил парень.
Мужчина присел на край кресла, легонько приобнимая мальчишку. Этот жест показался
Шастуну очень добрым и даже домашним.
— Дурашка, это, конечно, не так, — немного грустно заметил психиатр.
Если бы Антон не был его пациентом и был немного постарше, то это можно было бы
назвать исключительно вопросом времени, но тут уж ничего не поделаешь. Антон
пациент Арсения Сергеевича, ему нет восемнадцати, и Попов с ужасом понимает, что
влюбился. В такого на вид маленького, беззащитного мальчика, буквально
стереотипного гея, больше похожего на девушку по поведению. Однако это было совсем
не так: подросток может постоять за себя, он совершенно не безобиден и не
беззащитен, наоборот. Он грубый, но добрый, не любит все эти нежности, вроде лежать
вместе в кровати, слушая какую-нибудь ванильную песню. Это, конечно, прикольно на
его взгляд, но это не Шастун.
— Не зовите меня так, пожалуйста, — с возмущением пропищал юноша, поднимаясь на

ноги. — Я пойду поем.
***
Шастун едва шевелил ногами, потому что такой внезапный стресс был достаточно
большим ударом для организма. Вообще, он считал, что вся его жизнь была большим
стрессом, а следовательно, и ударом для организма, но его появление на свет
зависело не от него, так что поделать он ничего не мог. Вот вам и мысли сонного
подростка, который только и хотел, что поесть поскорее и лечь спать. Однако стоило
ему появиться в столовой и попытаться взять хоть что-то в руки, Антон понял, что
спать придётся с пустым желудком.
Сперва он чуть не разбил тарелку, едва-едва удержав её в забинтованных руках, после

столовые приборы отказывались оставаться в руках и так и норовили выпасть. Шастун,
который помимо сильного голода жутко хотел спать, плюнул на это дело, взял яблоко и
поплёлся в комнату. Юноша ненавидел сейчас себя, потому что послезавтра сочинение,
а у него всё из рук валится. И по этой причине он невольно согласился с
высказыванием Арсения Сергеевича о том, что он ни о чём вообще не думает, когда
совершает поступки. Хотя парень не был уверен в том, что сказали ему именно это, —
он так услышал.
Возвращаясь в комнату, Антон всё думал о том, как бы всё же нормально поговорить с
Беллой о том, что из сказанного ею ранее было правдой, а что нет. А задача немного
усложнялась, если учитывать тот факт, что мальчишка до этого покрыл её своим
любимым трёхэтажным, а после показал, что он может быть слабым, чего делать никогда
нельзя. Слабость, в его понимании, — это самая ужасная черта человеческой души,
потому что стоит тебе хоть немного показать, что у тебя есть страхи, запретные темы
и чувства, то тобой начинают пользоваться, зная, на какое место нужно надавить,
чтобы вызвать в тебе это чувство собственной ничтожности. И это место парня —
Арсений Сергеевич.
Он уже точно влюбился, это и глупому понятно, но что ему было делать теперь? Идти к
своему лечащему врачу и признаваться в чувствах? Простите, но это будет слишком
глупо, потому что подросток не до конца уверен в том, что его не пошлют куда
подальше вместе с его чувствами. Молчать? Это хороший вариант, однако не надёжный.
Антон может молчать, но точно не ближайшие четыре месяца, потому что Попов — его
психиатр, который всё замечает и всё видит. А юноша — создание такое, что может
сказать лишнего и не заметить. Но если старший мужчина всё видит, понимает и
молчит, то, выходит, и мальчишка должен молчать.
Уже лёжа в кровати, парень принимал довольно-таки тяжёлое решение о собственном

молчании. Просто, ну скажет он, и что из этого выйдет? Окей, предположим, что всё
взаимно. Они будут общаться и вести себя как все остальные парочки? Нет, нихуя не
так, потому что ничего не изменится. Они в больнице, Шастун заперт здесь и не может
позволить себе такую роскошь, ведь могут и другие прознать про их тайную связь. Для
Арсения Сергеевича это будет конец, его уволят, а в худшем случае и добавят что-
нибудь про педофилию. А если их симпатия односторонняя, то что будет тогда? Антон
просто проебёт тонкую связь врач-пациент, над которой работали оба молодых
человека, психиатр, скорее всего, откажется от него, потому что посчитает это
правильным.
Поэтому Антон должен молчать о своих чувствах.
***
Соскочил Шастун раньше утреннего обхода врача, потому что ему снился очередной
кошмар, который начался с сюжета фильма порнографического содержания, где главными
героями выступали он сам и его психиатр. А потом понеслось: кровь, кишки на стенах,
и парень, поднявшись на кровати, едва ли не закричал, увидев перед собой Беллу.
— Твою же мать, нахуя ты это делаешь?! — Подросток тяжело дышал, глядя на соседку
по палате, которая стояла в метре от него.
— Я наблюдала за тем, чтобы ты не прикусил себе язык, я думала, что у тебя

эпилептический припадок, — признаётся удивлённая девушка.
— У меня нет эпилепсии, у меня только анорексия, — отмахивается блондин, но он

находит, что это достаточно мило с её стороны. Сперва он вообще решил, что она его
задушить хочет, ну или глаза выцарапать. — Я разбудил тебя?
— Типа того, ты шипел, громко стонал и почти кричал. Неразборчиво, будто

действительно припадок, а потом ещё начал по кровати метаться.
— Извини, такое бывает. — Пожимает плечами зеленоглазый, подтягивая ноги к груди.
Белла уселась на край его кровати.
— Почему? У тебя же вроде только анорексия, — напоминает ему девушка.

— Арс говорит, что это влияние препаратов, а я уже устал от этого. Я просто, блять,
не высыпаюсь. У меня завтра сочинение, и всё, что мне необходимо, — это здоровый
сон, а мне спать страшно, когда такая чухня происходит, — парень едва ли не на крик
переходит.
— Тише ты, мне снотворное дают, а я его не пью, в носок складываю, типичный
барбитурат, не думаю, что он будет тебе опасен.
— Погоди, барби кто? — спросонья Антон не понимает, почему Барби — дура?
— Барбитурат, — по слогам произносит Белла, заправляя рыжую прядь за ухо.

— Препарат, который замедляет работу нервной системы или типа того. Может, слышал,
«Нембутал» называется.
Антон как-то несильно ей доверял, но выбора у него особо не было. Спать хотелось
ужасно, а ему ещё сочинение писать. И парню пришлось согласиться на предложение
соседки по палате. Правда, уже проглотив две таблетки, ну чтобы надёжнее было,
юноша понял, что не стоило соглашаться на сомнительные препараты, предложенные
такой мразью, какой была Белла. Но уже спустя полчаса блондин спокойно сопел,
подложив ладонь под голову.
***
Утро Арсения Сергеевича начиналось на другом конце Санкт-Петербурга. Он живёт в

самой что ни на есть холостяцкой квартире. Нет, не по той причине, что он баб сюда
водит, просто в дальних углах скапливалось особенно много пыли, а в холодильнике
частенько оставались только банки с заготовками на зиму, привезённые заботливой
мамой. Однако раз в полгода ситуация менялась, потому что к мужчине приезжали мать
и сестра из Омска, чаще всего они гостили летом и под новый год, но в этот раз
Попов сказал, что он просто обязан повидать родной город.
Его сестра — самая обычная девочка, почти девушка, ровесница Антона Шастуна, к
которому голубоглазый врач имеет неоднозначное влечение. Должно быть, это тоже
вызывало у него какие-то сомнения по поводу взаимоотношений с пациентом, потому что
это немного странновато: испытывать сильную привязанность, даже влюбленность к
человеку, который годится в партнёры по отношениям твоей младшей сестре. Но Арсений
очень сильно её любит, опекает и едва ли не сдувает пылинки. Как Антон с Таси.
Обстановка квартиры была достаточно обычной: светлые стены в гостиной, серого цвета
диван, шкафы с книгами и полка для телевизора из тёмного дерева. Много фотографий с
Машей, с сестрой, которую по иронии судьбы звали Сашей, с мамой, но в последнее
время мужчина понимал, что здесь ему не хватает фотографии с его особенным
пациентом. Спальня Попова также не отличается особой оригинальностью: стены тут уже
тёмного, почти графитового цвета, много полок с книгами из светлого дерева и просто
невероятных размеров кровать. Психиатр предпочитает минимализм, потому что в таком
интерьере ему проще поддерживать какой-никакой, но порядок.
После традиционного завтрака, состоявшего из того, что осталось со вчерашнего дня,

Арсений Сергеевич собирался, брал с собой чистую партию халатов, завязывал шарф
поверх тёплого пальто и покидал свою квартиру, никогда не зная на какой именно
срок. Спускается мужчина всегда пешком с двадцать четвёртого этажа, а после едет на
работу на другой конец серого Петербурга, о котором он грезил с детских лет.
По мере его приближения к больнице, брюнет загадывал, наберёт ли Антон сегодня вес,
а сколько наберёт, а какое будет его настроение, не покроют ли его матом при первой
возможности. И ещё очень многое. Его определённо беспокоили и другие пациенты,
например, Белла, которой придётся назначать зондирование. Не самая, конечно,
приятная процедура, но это рыжеволосое создание всё время пропускает приёмы пищи. А
Арсений Сергеевич слов на ветер не бросает, когда говорит, что его просьбы и
требования надо выполнять.
Оказавшись в излюбленной его вниманием палате «17А12», психиатр сперва подошёл к

Антону, который всё ещё умудрялся спать. Нет, ну, он не изверг какой-нибудь, просто
этот ребёнок никогда не спал настолько крепко, что его было сложно разбудить.
— Белла, он давно так спит? — спросил Попов, приподнимая веки подростка и

просвечивая его зрачки. — Складывается впечатление, что он что-то принял.
— Не знаю, Арсений Сергеевич, со вчерашнего дня, наверное.
— Вот сука! — шипит мужчина, по телефону набирая номер медсестры Оксаны.
Попов испугался так, будто это его собственная жизнь в данный момент висела на
волоске, даже не так. Будто жизнь его близких людей была на самой тонкой границе,
нарушив которую, можно умереть. Голубоглазый врач понятия не имеет, что происходит
с Антошей, но он в первую очередь его пациент, ребёнок, который, судя по
складывающейся ситуации, наелся чего-то, что ему нельзя было есть ни в коем разе.
Перед тем как провести процедуру промывания желудка, мужчина пригласил к себе
врача-педиатра, который в данный момент наблюдал за общим состоянием здоровья
мальчишки. Мужчина, осмотрев ребёнка, сказал лишь то, что он просто спит под
сильным снотворным, но доза была недостаточно большой, чтобы начать промывание. В
конечном итоге было решено просто наблюдать, ждать и надеяться, что Шастун скоро
придёт в себя.
Но по прошествию шести астрономических часов, половины пузырька пустырника и двух

пачек сигарет, Арсений Сергеевич начал понимать, что сам бы парень не догадался,
где можно найти таблетки в больнице. Нет, он, безусловно, умный, но мыслит в
достаточно узком направлении, что иногда мешает ему найти очевидный ответ. Это
могла сделать только одна хитрожопая, наглая и просто невыносимая девушка.
— Абелия! — Попов стоит посреди палаты, злясь Бог знает на кого за глупость
человека, в которого он ещё и умудрился влюбиться. — Ты что-то давала Антону?
Девочка загнанно сидела на своей кровати, явно пойманная с поличным. Она подняла
испуганные глаза на мужчину, её подбородок задрожал, а глаза наполнились слезами.
— Я его убила, да? — У неё начинается истерика. — Я не хотела, правда, я же просто

помочь хотела. Он спал так плохо, а мне это совсем не нужно было.
Белла продолжает плакать, когда брюнет осторожно обнимает её за плечи.
— Что ты ему дала? — спокойно спрашивает он.
— «Нембутал». — Она протирает мокрые глаза. — Он две таблетки выпил. Он умрёт, да?
Она явно была напугана, только непонятно чем. Тем, что убила человека, или тем, что
потеряла соседа по палате. Странные, конечно, мысли посетили голову Арсения
Сергеевича, но он теперь точно знал, что Антон не умер и умирать не собирается, он
действительно спит. Неестественным сном, который был вызван сильнодействующим
снотворным, побочными эффектами которого являются депрессия, кровотечение из носа и
пищевое отравление, но от двух таблеток будет исключительно сон. Стоило ему
объяснить всё это Абелии, которая усердно повторяла, что похоронила такого хорошего
человека, как её лицо вернулось к надменно-издевательскому выражению.
— Я так и знала, — бурчит девочка и уходит прочь, оставляя ничего не понимающего

психиатра в комнате одного.
Арсений Сергеевич поплёлся в палату интенсивной терапии, проверять, что там с
Антоном, но он всё так же спал. Как и следующие десять часов, пока голубоглазый
молодой человек не отходил от его койки даже на шаг, дожидаясь, когда проснётся это
ушастое недоразумение, чтобы всечь ему по этим самым ушам так, чтобы отпало желание
всякие таблетки неизвестные пить, а потом, разумеется, пожалеть и накормить всем,
чего захочет подросток.
Поморщив нос, мальчик разлепляет глаза. Картина, которую он явно никогда не ожидал
увидеть после пробуждения, была достаточно милой и уютной. Его лечащий врач сидел
на полу рядом, опустив голову на кровать, их руки почему-то были переплетены, но
Шастун был совсем не против, только «за».
— Арсений Сергеевич, — шёпотом произнёс зеленоглазый, свободной рукой поправляя

выбившуюся прядь из чёлки.
Несмотря на то, что Антон был в целом против их отношений, сейчас он не мог
отказаться от возможности прикоснуться к своему врачу. То, как сейчас выглядел
брюнет, вызвало у подростка какой-то непонятный шквал эмоций, а в голове чёткой
надписью всплыли слова Маруси: «Не просри сей шанс».
— О, Антоша, — приоткрыв глаза, просопел мужчина, оставаясь в полудрёме. — Антон!
Попов потирает сонные глаза, а после выписывает неслабый подзатыльник проснувшемуся

подростку.
— Ай, блять! За что? — шипит ребёнок.
Как бы мужчина ни был достаточно сильно рад тому, что его подопечный пришёл в себя,
но не сделать это исключительно в воспитательных мерах было бы глупо.
— Нечего было брать какие-то левые препараты, тем более от Беллы. У неё совсем
другие лекарства, которые нельзя принимать тебе. Тем более этот «Нембутал».
Шастун чувствовал себя достаточно пристыжённым, опустив взгляд на свои ладони. Нет,
он действительно придурок, спорить тут смысла не было, но в этом поступке был один
определённый плюс.
— Извините, пожалуйста, Арсений Сергеевич.
— Ай, иди ты к чертям. — Машет на него рукой голубоглазый, поднимаясь на ноги.
— Зато я выспался.
Комментарий к Part II. Chapter IV.
А вот и новая глава, извините за долгую задержку, я постараюсь исправиться и
вернуться в прежний режим, но не могу этого обещать, потому что я просто устала.
Как Марьяна.
А ещё у меня новая бета и спасибо ей за работу <3
Жду ваших отзывов :з
========== Part II. Chapter V. ==========
Арсений Сергеевич удивлённо уставился на парня, остановившись в дверном проёме.
— Выспался он, гадина. — Мужчина качает головой и собирается окончательно уходить,

не в силах больше терпеть такого поведения подростка.
Нет, он, конечно, его врач, но подобное он терпеть больше не намерен. Он только
пациент, и ничего больше.
— Куда Вы? — спрашивает Шастун, глядя на голубоглазого.
— К другим пациентам. Кстати, коли с тобой всё нормально, то шуруй есть, потом
примешь таблетки и к педиатру сходишь, чтобы он твоё состояние проверил.
Антон сидел на кровати, ещё не до конца проснувшись, и тупо глядел перед собой.
— Ты меня понял? Кивни хоть. — Мужчина уставился на пациента.
Его состояние сейчас было не самым лучшим, что, простите, было очевидно. Ну,
знаете, когда ребёнок спит под препаратами, которые не подходят к тем, что он
принимает в процессе своего лечения, а после вот так сидит, к тому же, совсем
бледный и едва ли не синюшный, — это пугает. Даже не учитывая факт того, что
Арсений — врач, который имеет высшее медицинское образование и знает, что значат те
или иные симптомы, он боялся просто как человек влюблённый.
Шастун повернул голову в сторону и отрицательно покачал головой. Голубоглазый

мужчина долго ждать не стал, быстро подскочив к мальчишке. Его лоб покрылся
испариной, глаза стали красными, а лицо ещё белее, чем было прежде.
— Тебе плохо? — Юноша кивнул.
— Меня тошнит. — Он прикрыл рот ладонью, пытаясь удержать в себе содержимое

желудка, пока психиатр пододвигал ему судно.
Долго ждать не пришлось, потому что Антона начало рвать исключительно желудочным
соком, поскольку парень уже достаточно долгое время не ел. Этот процесс
сопровождался мучительными вздохами и стонами, отчего Попову захотелось не то
покинуть палату, не то попытаться как-то уменьшить страдания ребёнка.
Когда всё прекратилось, блондин чуть ли не плакал, вытирая лицо и рот полотенцем,
принесённым заботливым врачом. Выглядел он действительно ужасно. Взмокшие волосы,
торчащие в разные стороны, потому что он уже давненько не стригся, испуганный,
потерянный взгляд, бегающий по палате интенсивной терапии, и ужасно быстрое
сердцебиение.
— Антон, — вздохнул Попов, поправив его волосы. — На кой чёрт такое горе мне?
Подросток усмехнулся.
— Ай, сам не знаю. — Он пытался выглядеть оптимистично, но факт того, что его
вырвало пару минут назад, всё портил. — Смиритесь и расслабьтесь — что могу
посоветовать.
Брюнет как-то грустно улыбается, глядя на всю эту картину.
— Дойдёшь сам к Павлу Алексеевичу? — Шастун кивает головой и встаёт на ноги.

— Хорошо, а потом поповторяй хоть немного про сочинение, ладно?
Уголки губ подростка ползут вверх, и он согласно кивает, покидая палату.
***
С того утра, когда Белла дала своему соседу по палате те злополучные таблетки,
прошло уже три недели. Двадцать один день, которые складываем с семью предыдущими
днями декабря, и получаем одного грустного и заболевшего мальчишку.
За три недели измениться успело немногое. Антон получил свой зачёт за итоговое
сочинение, чему был гораздо больше рад Арсений Сергеевич, нежели сам парень. Когда
он узнал эту новость, то был увлечён рассматриванием своих ног в зеркале. Видимо,
его в действительности больше волновала полнота собственных ляшек, нежели
перспектива незачёта. Попов едва ли не прыгал, поздравляя его, пока зеленоглазый
всего лишь недовольно хмыкнул.
Шастун внезапно успел понять, что он достаточно сильно поправился. Он даже хотел
предпринять попытку, но Попов, сука, всё видит. И ему пришлось продолжать есть в
таком же размере, только блондин никому не сказал, что начал заниматься какими-
никакими, но упражнениями. Однако это же Антон, который совсем не знает чувства
меры. Он делал эти упражнения до тех пор, пока не засыпал на полу от изнеможения. А
потом он просыпался ровно в тот момент, когда чьи-то сильные руки укладывали его в
постель. И Шастун начал чуточку чаще засыпать в интересных местах, лишь бы снова
оказаться на руках своего лечащего врача.
Короче, что касалось Антона, он оставался таким же влюблённым балбесом.
Как-то раз, числа примерно двадцать пятого, это недоразумение поплелось взять у
преподавателя по истории дополнительные конспекты, чтобы во время каникул почитать
их. Дело, по сути, благое, но стоит ли уточнять, что в те моменты, когда этот
человек пытается сделать что-то как лучше, то выходит как всегда? Антон пошёл в
одной толстовке, махнув рукой на минус десять градусов. А потом он заболел каким-то
ужасным простудным заболеванием, из-за чего у него появился просто жуткий кашель,
насморк и температура, которая то появлялась, то исчезала.
Арсений Сергеевич, будучи человеком, во-первых, заинтересованным в хорошем

состоянии здоровья своего пациента, а во-вторых, искренне влюблённым в него,
постоянно находился рядом, не отходя ни на шаг. И парня от этого уже так тошнило,
что на второй день он прямым текстом послал Попова куда подальше, пусть другими
пациентами занимается — Антон просто хочет побыть один.
Иногда, сейчас намного реже, на самом-то деле, приезжала сестра. Она частенько
таскала ему шоколадные конфеты, которые так любит её брат и против которых настроен
его лечащий врач. Девушка регулярно звонила своему брату-двойняшке и спрашивала о
том, как у него дела. Шастун всё улыбался и говорил Тасе, что всё хорошо, пока сам
впадал в очередной период странной апатии и меланхолии. Ему даже начинало казаться,
что девушка звонит ему, чтобы узнать о том, как дела у Димы, а когда приезжала, то
немного расстраивалась, что Позов спал или просто был занят в учебном корпусе.
Антон бесился, пока не понял, что эта парочка бесповоротно влюблена друг в друга.
Потом он лишь улыбался, думая о том, что хоть у кого-то всё будет хорошо.
К нему наконец-то приехали родители. Мама сначала даже не поверила, что это её сын,
а потом она долго-долго плакала, обнимая его. И подросток, кажется, снова улыбался
искренне, он как будто вновь почувствовал себя живым. Знаете, это ощущение
настигает вас в те моменты, когда вы находитесь на концерте любимой группы, мчите
на своём велосипеде вниз по склону, любите до беспамятства, когда сбывается ваша
мечта и ещё многое. И Антону в этот момент захотелось рыдать от того, насколько
настоящим и живым он чувствовал себя сейчас.
После того инцидента он пообещал Белле, что никому и ничего не скажет о том, где
именно он взял таблетки. Просто подросток сам взял у неё препараты, никто не
заставлял его делать это. И девушка была очень благодарна ему. Но это не значит,
что её отношения с Шастуном улучшились. Нет, просто они переросли во взаимное
игнорирование из взаимной ненависти. И это действительно был первый шаг на пути к
успеху. Вот только Белла никак не набирала вес, и психиатр боялся, что это её
последний новый год.
Шастун хотел немного побыть один, потому что не совсем любил новый год. Нет,
конечно, это классно, когда ты дома, в кругу семьи, но подросток в больнице. Он
болен, что всё ещё отрицает где-то в глубине души, он простывший, вокруг одни и те
же стены, те же люди. В конце концов, Антон просто устал. И мальчишка просто хочет
оказаться дома, в своей комнате, обнять маму и сестру, прочитать любимую книгу, а
не вот это всё. Он просто соскучился по домашнему теплу.
В утро двадцать восьмого декабря к ним в палату привычно заглянул Арсений

Сергеевич. Парень спал, укутавшись в одеяло с головой, пока его соседка по палате
уже вовсю занималась утренними процедурами. Измерив вес девушки, которая уже была
переведена с зондирования на общий стол, психиатр отпустил её, сделав пометку в
своём блокноте: «+1,2». Мужчина подошёл к кровати сопевшего ребёнка и осторожно
провёл рукой по лбу, пытаясь определить наличие температуры. Вот только он не учёл
чуткого сна подростка.
— Арсений Сергеевич, чё вам надо? — пробурчал Шастун, пряча под одеяло и лицо.
— Доброе утро, Антон, как ты себя чувствуешь? — спросил Попов, доставая градусник
из пластикового футляра.
— Всё хуйня, лучше не будет, и почему я не умер, — саркастично ответил подросток,

вылезая из своего тёплого мира. — Давайте как-нибудь побыстрее разберёмся со всем
этим. Я ужасно хочу спать.
Брюнет мягко улыбнулся, протягивая зеленоглазому градусник. Пока шло отведённое

время для измерения температуры, он решил узнать об общем самочувствии своего
пациента.
— Голова болит? Кашель, насморк? Какие-то проблемы, которые касаются ментального

состояния? — задал вопрос Арсений Сергеевич.
Антон лишь пожал плечами.
— Голова не болит, немного продолжаю кашлять, и насморк, соответственно, никуда не

делся. А так, просто хочу домой.
— Это странно, потому что пару дней назад ты швырнул в меня кружкой и сказал, что
хочешь побыть один, — немного усмехнулся врач.
— Извините за это, просто немного надоедает, когда над тобой чрезмерно много
носятся. Понимаете, о чём я?
— Понимаю, Антон. — Раздался писк градусника. — Давай-ка его сюда.
Взяв прибор, голубоглазый записал и его показатель. В принципе, всё было в пределах
нормы, тридцать шесть и семь.
— Знаешь, твоё состояние вполне объяснимо. Но с каждым днём, который ты проводишь

здесь, тебе остаётся всё меньше. До возвращения домой совсем немного осталось,
потерпи, солнце.
Подросток невольно улыбнулся и покраснел, на этот раз не из-за поднявшейся

температуры.
— Как Вы меня назвали?
— Солнце, — улыбнулся мужчина. — Вставай на весы.

Мальчишка, который в один миг потерял всё желание сопротивляться или
выпендриваться, как он это любит делать, покорно встал. Шестьдесят килограмм.
— До нормального веса при твоём-то немаленьком росте нужно набрать ещё примерно
пятнадцать килограмм, это будет минимальный порог. — Арсений Сергеевич взял весы в
руки. — А, забыл сказать, я уеду через пару часов.
После этих слов психиатр покинул палату, оставляя озадаченного Антона одного.
Парень вроде бы знал, что мужчина уедет, но от этого становилось немного более
грустно. Он всё-таки встретит новый год один, даже праздновать не будет, потому что
ну какой там праздник, когда вокруг такая угнетающая атмосфера? Ещё и есть ужасно
хочется.
Ребёнок даже не стал переодевать пижаму, натянув сверху тёплую кофту. Он сперва
умылся, а потом всё-таки поплёлся завтракать. Временами Антон продолжал
зацикливаться на своём внешнем виде, думая о том, что он уже достаточно сильно
поправился и на этом стоит закончить курс его лечения, но в те моменты рядом всегда
оказывался Попов, который выбивал эту дурь из головы ребёнка.
В столовой Шастун встретил очень недовольного Диму.
— Я уж думал, что ты опять решил перестать есть.
— Да нет, всё нормально. Просто я ужасно хочу спать. — Пожимает плечами Антон и
берёт себе порцию завтрака с раздачи.
Парни идут за стол, Шастун потому, что собирается завтракать, Позов потому, что ему
просто нечем заняться.
— Когда Тася опять приедет? — спросил последний, стоило ему оказаться на стуле.
— Не знаю. — Зеленоглазый взял в руки ложку.
— Она что-то обо мне говорила?
— Не знаю.
— Один ответ у тебя на всё, да?
— Бля, Поз, я есть хочу.
Заткнув неугомонного друга, Шастун снова погрузился в свои мысли о том, как было бы
круто оказаться дома. Или ещё лучше совсем забыть об этом месте, словно это сон, но
это была чертова реальность. Каждое утро парень грустил о том, что просыпается он
именно здесь, а не где-то, например, в своей комнате. А потом, когда тарелка была
уже пустая, а кружка могла быть опрокинутой, Антон понял, что Арсений Сергеевич
скоро уедет. До нового года.
Подросток подскочил на ноги, чем достаточно сильно напугал своего друга. Дима даже
ничего спросить не успел и просто убрал за ним посуду, после отправившись к своему
врачу.
Арсений Сергеевич собирал некоторые бумаги, которые ему будут нужны, несмотря на
отпуск. Сейчас время шло к десяти утра, у него самолёт в шесть вечера, но ему нужно
заехать в квартиру, так что здесь он может пробыть максимум час-полтора. Мужчина
уже снял рабочий халат и заполнял истории болезней, сидя в сером свитере, когда к
нему в кабинет ворвалось ушастое чудо. Запыхавшийся, закашлявшийся парень стоял и
смотрел на своего лечащего врача.
— Ну и? Что это такое? — спросил Попов, поднявшись на ноги, чтобы помочь сесть
своему пациенту, но тот просто налетел на него с объятиями.
— Вы надолго уедете, а? Скажите, что ненадолго, пожалуйста, я, знаете, как скучать

буду, знаете? Знаете? — затараторил подросток, пока брюнет не знал: то ли обнять
его, то ли что ещё сделать, и просто стоял.
— Антон, я вернусь четвёртого января. — Арсений Сергеевич наконец обнял его. — Я

тоже буду скучать по тебе.
— Да не, вы чё, это же вы. Чё вы гоните-то, чё вам по мне скучать? — со своей

природной быдло-обаятельностью начал смущаться Шастун, отстраняясь от объятий.
— Чё ты чёкаешь мне тут, а? Сказал, что буду скучать, — значит, буду.
Голубоглазый мягко улыбнулся, пока подросток усаживался в кресло, поджав ноги под
себя.
— Арсений Сергеевич, — протянул Антон. — Можно вас попросить кое о чём?
Мужчина посмотрел на своего пациента, изогнув бровь. Ему уже было немного не по
себе, потому что чёрт его знает, что там придумает это создание.
— Ну, попробуй.
Мальчишка широко улыбнулся.
— Можете купить кое-что? Подарки, скажем, на новый год для друзей.
Шастун ещё даже не успел подумать над тем, что он подарит Диме, Белле, Тасе и,
разумеется, Арсению Сергеевичу, но он решил, что сделать это нужно обязательно.
Правда, тот не должен знать, что подарок предназначен ему. Это, по-сути, должно
было поднять настроение самому подростку, потому что подарки приятнее дарить,
нежели получать, да и оставлять без внимания друзей, которые здесь не первый месяц,
и сестру, по которой он скучал двадцать пять на восемь, совсем не хотелось. А для
Попова это должна была быть своеобразная благодарочка.
— Ладно, Антон. Только напишешь точно, что именно? Я посмотрю в Омске и попытаюсь
сделать это здесь, но ничего не смогу обещать, — согласился голубоглазый, который
заваривал чай себе и ребёнку.
Он поставил перед ним большую тёмно-синюю чашку, в которой был заварен зелёный чай
с сахаром, и упаковку вафель.
— Я деньги верну, если что, — уточнил Антон, обхватив кружку худыми холодными
пальцами. — Спасибо за чай.
— Не за что, солнце.
— Что? — подавился чаем парень.
— Что?
***
Антон достаточно долгое время сидит и думает над тем, что подарить своим близким.
Он сперва думал над книгами, но это будет совсем не то. Диме он решил подарить свой
плеер, потому что пользовался им от силы пару недель, ну, не в прикол было
подростку с ним, куда удобнее сразу с телефоном. Однако к плееру нужны были
наушники, а на само устройство надо было записать музыку, о чём зеленоглазый
сообщил своей сестре. Она, разбираясь достаточно хорошо в музыкальных предпочтениях
Позова, пообещала, что всё будет по высшему разряду. Белле, над подарком для
которой юноша думал меньше всего, было решено подарить любимую книгу самого парня.
С Тасей всё было ещё проще, она давно просила брата о какой-то шмотке, на которую
ей вечно не хватало денег. У Шастуна их, конечно, тоже не особо много, но ради
любимой сестры можно было и опустошить заначку.
И самым сложным было выбрать подарок для Арсения Сергеевича. Эта вещь должна была
показывать то, что Антон чувствует, что он видит и хочет сказать, но не может. И
ему приходит в голову очень хорошая идея. Антон лежит здесь уже почти четыре
месяца, и это достаточно внушительное время, за которое у него накопилось огромное
количество фотографий с лечащим врачом. И всё, что ему нужно для этого подарка, —
лента любимого цвета мужчины. Оставалось только узнать, что именно за оттенок.
— Антон, я уезжаю уже, а ты так и не сказал, что тебе нужно купить. — В палате
оказался психиатр, который и вывел подростка из состояния транса.
— Вот над чем ты так долго думал, — воскликнула Белла.
— Агасики, — кивнул блондин. — Слушайте, а лучше запишите. Наушники, какие-нибудь

очень хорошие, но желательно Sony, модель я, по возможности, скину вам. Потом книгу
Пола Гэллико «Белая гусыня». С подарком для Таси есть небольшая проблема.
— Так, что за проблема? — спрашивает Попов, немного нахмурившись.
— Я сомневаюсь, что вы найдёте нужное платье в магазине.
— Господи, закажи его по телефону, я приеду и заберу. В чём проблема?
— Хорошо, на какое число?
— Давай на четвертое. Это всё?
Мальчишка немного покраснел.
— Какой ваш любимый цвет?
— Синий, а что? — Удивленно смотрит на него врач.
— Вот купите ещё ленту синего цвета, ширина четыре сантиметра. И носки шерстяные.
— Ладно. — Мужчина улыбается и протягивает зеленоглазому его телефон. — Я поеду,

свой номер я вбил, если что-то случится, то смело пиши. Ладно?
— Хорошо. — Шастун немного грустно посмотрел на брюнета.
— Иди, обниматься будем. — Попов крепко прижал его к себе, как будто боялся его
потерять.
Так, будто отпусти его — и он исчезнет.
— Ладно, до четвёртого января, Арсений Сергеевич, я буду скучать по вам.
Голубоглазый поправил волосы и кивнул мальчишке.
— Я тоже буду скучать, Антон.

Комментарий к Part II. Chapter V.
Рано или поздно я научусь не задерживать главы. Серьёзно, простите.
Кажется, что фанфик скатывается, и я это прямо-таки чувствую.
Короче, спасибо бете за работу, вам за прочтение. и жду отзывов :з
п.с. подержите за автора кулачки, мою работу (не эту) отправили на конкурс
сочинений.
========== Part II. Chapter VI. ==========
Арсений Сергеевич улетел в Омск, и Антон загрустил больше обычного. Он правда начал
скучать почти сразу, но писать мужчине не торопился. В конце-то концов, парень не
дурак и понимает, что у его врача семья и дела с ними, поэтому он просто доставал
сестру, наконец спокойно листал ленту Вконтакте, выложил пару фотографий с
поэтичными подписями в Инстаграм и был, по сути, доволен тем, что происходит в его
жизни. Шастун просто лежал на кровати, иногда ходил есть и принимать таблетки,
немного чаще разговаривал с Беллой, но это вряд ли можно назвать нормальной
беседой.
Тридцать первого утром приехала Тася. Она удивлённо посмотрела на своего брата,
который чуть не убил её, открывая дверь из палаты. Девушка широко распахнула глаза
и раскрыла рот.
— Что? — спросил блондин, изогнув бровь.
— Я, конечно, уже недели полторы не приезжала, но ты как будто ещё поправился.
Юноша грустно вздохнул, совершенно не зная, что на это ответить. Он видит, что стал
больше, что любимый размер «икс эс» теперь плотно обтягивает худые ноги, и, на
самом-то деле, было бы неплохо купить уже новые джинсы. Но, к сожалению, подростку
это совсем не нравится. Ему и без всего этого противно, что он внезапно стал таким
толстым, а тут тебя ещё и тыкают в это.
— Ага, ем и сплю, как тут не наберёшь. — В итоге лишь пожимает плечами Антон.
— Только это, ты если с подарками, то подожди. Мой ещё не приехал.
— Ой, знаешь, мне до лампочки. Не зря же я его пёрла через весь город, ну?
Таисия поправила волосы и достала из рюкзака коробку, пока её брат ничего и

говорить не стал, — его двойняшка упёртая, аки чёрт. Она более или менее
торжественно, настолько, насколько это возможно сделать в больничной палате,
вручает блондину коробку, обёрнутую в тёмно-фиолетовую матовую обёрточную бумагу.
Её размер был сантиметров десять в высоту, а в остальном она немного больше, чем
обычный лист бумаги.
Девушка не торопила Антона, отчего ему становилось даже немного не по себе. Он

осторожно развернул коробку, снял крышку, откуда на него высыпалось несколько
листов бумаги с напечатанными на принтере фразами. Зеленоглазый непонимающе
посмотрел на сестру.
— Читай, дурень.
Кивнув, он подробнее вгляделся в чёрные буквы на белом цвете.
«Он такой красивый, когда спит, что мне даже стыдно».
«Слишком нереальный, таких, как Антон, просто не существует».
«Господи, я его убью или поцелую, сделай что-нибудь со своим братом!»

«Нет-нет-нет, я не люблю его, хотя… Отрицание - первый пункт на принятии
неизбежного».
«Все вокруг намекают на наши странные взаимоотношения, боже, неужели это так
очевидно?»
«Этот придурок не ест, опять говорит, что он толстый. Как донести до его безмозглой
головёшки, что он самый идеальный, красивый, умный и славный на всём свете?»
Парень закусил губу, сжимая листы, содержание которых было таким полностью. Он
понимал, чьи это слова, зачем они напечатаны, но не хотел понимать то, что они
значат. Ему стало страшно в один момент.
— Это то, о чём я думаю? — немного дрожащим голосом спросил подросток.
— Антош, это из нашей переписки с Арсением.
— Зачем? Зачем мне это всё? Я не просил! — моментально начинает кричать парень.
Он не знает, что делать. Ему редко говорили, что его любят, настолько, что он даже
не знает, как на это реагировать. И его естественная защита — крики и маты. Шастун
по-другому не умеет, а сейчас он ещё и до жути напуган. Уставившись на сестру,
Антон ждёт хоть какой-то вразумительный ответ.
— А затем, что меня заебали ваши недомолвки. Ходите два влюбленных идиота, ноете
мне в уши, вот он такой, а он такой. Надоело, блять! — взорвалась Тася, прежде
отличающаяся таким спокойствием, будто она несколько раз подряд достигала нирваны.
— Делай теперь, что хочешь. Взрослый мальчик, почти восемнадцать лет. Если он тебе
нужен — говори, не нужен — оставь его в покое и не мучай. Он тоже человек, которому
тоже нужна забота, а ты не девочка пятнадцати лет, чтобы за тебя всё всегда решали.
Антон осел на кровать, раскрыв рот от удивления. Он был немного в шоке, да что уж
там, он искренне охуевал от тона девушки и того, что она ему сейчас сказала, и
парень просто смотрел на неё, потому что его впервые в жизни поставили на место.
— Понял?
— Принял, обработал.
— Тогда смотри второй подарок, он под этими листами лежит. — Таисия усаживается
рядом с братом и легко приобнимает его за плечо.
Шастун уже как-то полегче улыбается и достаёт из коробки толстовку бледно-розового

цвета. Она очень мягкая и приятная на ощупь, красивого оттенка, и парню вообще
понравится всё, что для него сделают, потому что ему важно внимание человека к
себе. Подросток незамедлительно примеряет её.
— Великовата, — грустно вздыхает Таисия. — Сними, я съезжу поменяю.
Зеленоглазый легко ударил её по рукам.
— Не трогай, меня всё устраивает.
И правда, несмотря на то, что кофта прилично так висела, это выглядело, выходит,
эстетично. Вообще, Тася смогла привести Антона в более или менее нормальное
состояние; день был очень хорошим. Они изрядно повесилились, достав, наверное, всех
других обитателей больницы. Шастун смеялся так, будто не было всего этого, словно
они сейчас дома, в полночь посмотрят поздравление президента по «Первому», поедят
приготовленный мамой оливье, а потом пойдут пускать салюты и жечь китайские
бенгальские огни. Было настолько хорошо, что Антон даже не хотел думать о том,
чтобы отпускать сестру. Но было уже около девяти вечера, ещё немного, и девушка
точно останется ночевать здесь.
Тася отдала брату плеер с музыкой, записанной специально для Димы, пачку сигарет,
дабы тот оторвался, пока Арсений Сергеевич в Омске, и, уезжая, оставила уйму
материала для размышления. Парень прижал к себе девушку, счастливо улыбаясь.
— Эх, Тасенька, как же я скучаю по тебе, — пропищал Антон.
— И я, Тосенька, только мои рёбра в этом не виноваты. — Они засмеялись.
Девушка уехала, а парень всё думал. Он никак не мог понять слов Арсения Сергеевича
из его переписки с Таисией. То есть, да, до него дошло, что они значат, что хотел,
но не ему, сказать мужчина, но что теперь ему с этим делать? Вести себя так, будто
ничего не происходит? После громкой сестринской речи это будет даже стыдно, ведь
она русским языком сказала, что подросток только мучает этим своего лечащего врача,
и он даже понимает почему. Это тяжело быть рядом с любимым человеком, который и не
посылает тебя, и не делает шагов навстречу. Девушка сказала, чтобы её брат уже
определялся, хочет ли он чего-то или нет? Это кажется простым, тем более сейчас,
когда юноша уже знает об истинных чувствах Попова, но это же не даст абсолютно
ничего. Они в больнице, они под наблюдением других людей, словно рыбы в аквариуме.
Но он не хочет терять своего психиатра.
Подсчитав разницу во времени с Омском, Антон решил, что не будет писать мужчине,
потому что у них сейчас как раз наступает новый год, пусть спокойно отдыхает.
Светловолосый мальчишка сделал фотографию нескольких из своих Полароидов,
обработал, что говорится, на скорую руку и написал очередной красивый пост для
своего блога в инстаграме.
«Это был тяжёлый год, после которого я уверен лишь в одном: всё, что будет далее —
абсолютно ничего, по сравнению с этими мучениями, подарившими мне многих
замечательных людей ♡♡♡♡»
Он, конечно, не большой любитель всей этой приторной сладости, исходящей из слов,
но это именно то, чем сейчас пропитано его сердце. Стоило Антону отложить телефон и
улечься поудобнее в кровати, надеясь, что он проснётся уже в две тысячи
семнадцатом, как ему пришло уведомление на телефон. Разблокировав его, парень
увидел сообщение от Арсения Сергеевича.
Твой врач (21:01)

Ты не написал мне ни одного сообщения, подозрительно тихо, не находишь?
Тошка (21:03)
Не хотел Вас отвлекать, Арсений Сергеевич, у Вас же семья там. Повеселитесь за
меня))

Навеселился уже, не переживай)
Как ты себя чувствуешь? Я действительно переживаю, так что давай-ка без шуток
Тошка (21:06)
Я нормально, приезжала Тася и подарила бомбическую кофту)))
К сообщению парень прикрепил фотографию в обновке.

Прелесть)
Мужчина практически на другом конце страны, — три тысячи километров это вам не за
хлебушком сходить, — вздрогнул и как-то спонтанно улыбнулся, глядя на зелёные
глаза, которые сейчас стали такими живыми, что этот взгляд заставляет забывать о
том, как правильно дышать. Недаром Тася рассказывала о том, как на Антона до всех
этих диет девочки гроздями вешались. Арсений сейчас хочет задать миллион вопросов,
на которые он вряд ли найдёт ответы, хочет, чтобы Антон был где-то рядом, дабы
накормить его, и, представляя это, он улыбается только шире.
— Парень твой? — раздаётся над самым ухом тонкий девчачий голосок.
Попов поворачивает голову на свою сестру, плотно сжав губы.
— Саша, мы, кажется, говорили о том, что, если ты что-то видишь в моём телефоне,
говори потише — мама услышит, весело не будет.
Девочка была очень похожа на Арсения. Такие же чёрные волосы, голубые глаза, та же
россыпь родинок на светлой коже, только ей пятнадцать и по характеру она просто
копия Антона. Гиперактивная, светлая, забавная, шумная и очень добрая.
— Успокойся, она уже уснула. — Девочка усаживается рядом с братом. — Рассказывай,

что за Тошка? И чё ты такую лыбу давить начал, когда в телефон залез?
Психиатр покачал головой.
— Эх, Сашка-Сашка, не твоего ума это дело.
Она сделала напускное грустное лицо и театрально вздохнула.
— Не хочешь — не надо, брат ещё называется. — Девочка закатила глаза и цокнула

языком.
Арсений усмехнулся, но стоило ему взглянуть на экран телефона, как стало не до

смеха. Он закашлялся и попросил сестру принести воды.
Тошка (00:16)
Арсений Сергеевич, мне Тася ещё кое-что подарила. Это были вырезки из вашей
переписки. Просто скажите мне, что это всё значит? Или убью, или поцелую… Донести,
что идеальный… Так очевидно? Простите, если я что-то не так понимаю или порчу Вам
праздник, просто мне непонятно это. Значит ли это, что Вы в меня, как это вообще
назвать-то блять, а

Значит. Ты не портишь мне праздник, просто давай разберемся с этим, когда я приеду,
у меня тут одна мартышка очень любит в телефоны чужие заглядывать. Отоспись, у тебя
такие мешки под глазами.
Такой подарок от Таси в планы Попова не входил. Он залпом выпил стакан воды и
сказал сестре, чтобы она шла спать в свою комнату, пока сам поплёлся на улицу
собраться с мыслями. Брюнет не думал, что если когда-то расскажет Антону о своих
чувствах, то таким образом. Это получилось так, будто он ставил мальчишку перед
фактом, не сильно приятно, не находите? Арсений закурил сигарету, стоя на улице в
одном джемпере, что для суровой сибирской погоды чревато ухудшением здоровья.
Попов не знал, что ему делать. Будь он в Питере — надрался бы до потери понимания
происходящего, уснул и встал, как новенький, однако он в Омске, в квартире матери,
где пить нельзя вообще. И его пугала даже не вероятность принять какие-то решения,
а то, что теперь он не сможет убежать сам от себя. Сейчас он точно должен решить,
как теперь быть с Антоном. Мальчишке почти восемнадцать, но он ещё ребёнок, как и
на законодательном уровне, так и в глазах врача. Он ребёнок, он его пациент!
— Какой же я извращенец, выходит, девять лет разницы в возрасте.
Голубоглазый понимает, что и так ситуацию оставить не может, поэтому приходит к

самому, на его взгляд, адекватному решению. Они решат всё вместе, вдвоём. Кто бы
мог сказать в этот момент, что это далеко не последний раз, когда они будут
принимать одно решение на двоих?
***
Внезапно первого января раздался звонок из больницы. Арсений, проснувшийся из-за

того, что его толкала в плечо сестра, откровенно говоря, вовсе ничего не понял.
Отчёт какой-то не сдал или что-то такое он там недоделал, но вместо того, чтобы
попытаться вникнуть в свою же ошибку, мужчина согласно мычал в трубку: лишь бы от
него отстали. Взять только что отложенный телефон пришлось из-за очередного звонка
из Санкт-Петербурга.
— Арсений Сергеевич, доброго вам утра, — раздаётся до неприличия весёлый голос

Шастуна.
Брюнет моментально сел на кровати, пытаясь сфокусировать взгляд в одном месте. Вот
вам и доброе утро в новом году.
— Доброе, чего это ты в такую рань подскочил?
Слушая рассказы своего пациента, Попов натянул спортивные штаны, поцеловал

проходящую в коридоре маму и попросил, чтобы она сделала ему кофе.
— Кого это Вы там просите, чтобы Вам кофе сделали, м? — По его голосу было слышно,
что он улыбается, а ещё то, что у него насморк.
Закрыв дверь на балкон и достав пачку сигарет с зажигалкой, Попов улыбнулся.
— Ревнуешь? — Брюнет подкурил одну никотиновую палочку.
— Какого же Вы о себе мнения, Попов Арсений Сергеевич, — фыркнул мальчишка, а после

залился хохотом.
Разговор их был каким-то наивно непринуждённым. Вот там у меня снег идёт. Ой, а у
меня, оказывается, такая дебильная родинка на руке, капец. И всё в этом духе. Он
даже не просто непринуждённый, он уютный, тёплый. Арсению будто снова шесть лет, и
его, закутанного в толстенное и колючее одеяло, знаете, прям советское, держит на
руках отец, стоя на балконе. Он показывает сыну яркие вспышки на небе, называя их
сложным словом «фейерверки». Или как в те моменты, когда шестнадцатилетний Арсений,
которому уже было бы неплохо выбрать направление подготовки, и пятилетняя Саша, у
которой днём ранее выпал очередной молочный зуб, сидели вместе на кровати, вырезая
снежинки.
— Антош? — спрашивает мужчина, закуривая очередную сигарету Попов.
— Чё Вам надо?
— Почему всё вокруг тебя такое тёплое? Тебя послушаешь, так и начинает казаться,
что даже снег тает. — Арсений хмурится из-за дыма, попавшего в глаз.
— Почему-то все считают наоборот, что моя стихия — разрушение.
Брюнет с этими людьми по определению не был согласен.

— Если твоя стихия разрушение, то что было с моей жизнью до тебя?
— Арсений Сергеевич, — растягивая буквы «е», засмеялся Антон. — Я ж не

пятнадцатилетняя девочка, чтобы мне такое говорить. Я, вообще-то, быдло.
— Быдло-быдло, не спорю, шуруй на завтрак.
Вернувшись с балкона на кухню, Арсений уселся на стул и стал смотреть на свою маму,
которая что-то усердно готовила, не понимая, к чему это, если ещё уйма салатов
стоит?
— Чего ты на меня уставился? — спросила женщина, поставив чашку с кофе перед сыном.
Мама Арсения выглядела, в принципе, молодой, стройной, с такой же живой улыбкой,

как у сына и дочери, короткой стрижкой и постоянным поиском чего-то нового. А ещё
она очень любила ругать своего старшего ребёнка за то, что он со своей работой мир
не видит, у самого детей нет, а чужие ему ближе своих будут, и всё в таком духе.
— А если у Саши будет молодой человек старше её, скажем, на девять-восемь лет?
— осторожно спрашивает Попов, взяв в руки чашку.
У его мамы буквально глаза на лоб полезли, по ней было видно, что она не знала, за
что взяться: за сердце или аптечку.
— У Сашеньки кто-то есть? — спросила женщина, поморщившись.
— Нет, мам, просто предположение, что бы ты сделала? Просто у меня в больнице есть
мальчишка, на два года старше Сашки, вот, а у него там что-то с человеком, который,
получается, мой ровесник.
Татьяна Юрьевна выдохнула, сев на стул. Она пристально посмотрела на сына, немного
нахмурившись.
— Сенечка, ты так и не научился врать, — произнесла она.
Арсений покраснел от того, насколько ему сейчас стало стыдно. Антон, мать его,
Шастун — ровесник его сестры, он никак не годится ему в партнёры. Этого просто не
может быть, больше похоже на какую-то ебучую шутку вселенной.
Комментарий к Part II. Chapter VI.
Каждый раз, когда обещаю главу раньше, то задерживаю её ещё больше, так что
сейчас я даже говорить ничего не буду.
Всех люблю, спасибо за три соточки <з
П.с. следующая глава будет задержана ещё больше, сорри. Просто я в больницах чаще,
чем дома появляюсь ): это только с этой главой будет.
Всех чмок, бете спасибо.
========== Part II. Chapter VII. ==========
Арсений всё-таки сумел поднять на маму своё пунцовое лицо.
— Арсюш, сколько ему лет? — осторожно спросила женщина, даже не планировавшая

реагировать на такую новость как-то негативно. В конце-то концов, у неё сыну уже
третий десяток, сам знает, что и как делается.
— Сейчас ему семнадцать, в апреле будет восемнадцать. — Пожимает плечами мужчина и

делает глоток кофе.
Ему неловко, что, в принципе, ожидаемо, он вообще до последнего думал, что мать его
отчитает за такую разницу в возрасте и за то, что он вообще парень.
— Ты же понимаешь, что он ещё ребёнок?
— Да, понимаю. Поэтому и спросил таким образом о твоём отношении к этому. — Брюнет
смотрит в чашку. — Если честно, то у нас ещё ничего не было, мы даже толком и не
поговорили обо всём этом.
Может показаться, что Попов слишком уж разоткровенничался перед родительницей, но у

него отношения с матерью и отцом были теплее, чем у Антона. Он, конечно, стыдился и
смущался, но не сказать о чём-то подобном матери для него было чем-то нереальным.
— На самом деле было очевидно немного, ты постоянно о нём говоришь последнее время.
Вот, Антон поправился, вот, наоборот, скинул. Ты не замечаешь этого, но он уже
давно проник в твою жизнь и плотно пустил в ней корни.
Голубоглазый мужчина на самом деле не понял практически ничего, но охотно кивнул,

как бы соглашаясь.
— Значит, всё в порядке? — решает уточнить он, подняв глаза на Татьяну Юрьевну.
— Да, всё хорошо, это ведь твоя жизнь, ты сам несёшь ответственность за
происходящее в ней, — она улыбнулась. — А теперь объясни мне, почему именно он?
Глаза Арсения загорелись каким-то огнём, сам он оживился и заулыбался, будто в один
момент обрёл самое большое счастье в своей жизни. А потом он очень-очень долго
рассказывал о том, какой Антон баран упрямый, какое солнышко и ещё много такого.
***
Днём третьего января, собирая небольшое количество вещей, Попов внезапно вспомнил о
том, что просил его купить Антон. Он даже не пытался понять, что и кому
предназначалось из всего этого списка, потому что знал: Шастун такое может
выдумать, что мама не горюй.
Взяв в охапку сестру и рюкзак, мужчина поехал в ближайший торговый центр. Он любил
Омск всей душой, но понимал, что этот город слишком маленький для него. Да, здесь
почти всё пропитано тёплыми воспоминаниями из детства и юности, практически каждое
место что-то значит, но это просто не его город. Такие, как Арсений, улетают в
Москву, Санкт-Петербург, потому что знают, что останься они в их родном, любимом,
но очень маленьком городе, — пустят корни и больше никогда не покинут его,
следовательно, не смогут реализовать всех тех возможностей, которые открываются
перед ними при переезде в столицу.
По дороге до автобусной остановки Попов ругался на сестру за то, что та ходит без
шапки и какого-то ляда в кедах, чем она напомнила ему Антона. На все эти выпады
девочка лишь пожала плечами, сказав, что её брат просто уже начал стареть и не
совсем понимает, как сейчас модно, отчего у Арсения глаза на лоб полезли. Ему всего
двадцать шесть, ну где он и где старость? Однако, вспомнив, что подарок нужен будет
и Антону, мужчина постарался умять эту «ссору».
Уже в торговом центре, гуляя меж внезапно опустевших витрин и полок, Попов понял,
что он понятия не имеет о том, что нравится парню. Серьёзно, он уже несколько
месяцев носится над ним, вроде бы даже чувства есть, а он элементарно не знает, что
подарить этому человеку. За помощью брюнет обратился к Тасе, но та сказала, что не
собирается ему помогать, взрослый вроде бы уже, да и если добиваться её брата, то
самостоятельно. Поэтому всё, что получил Арсений, — инстаграм своего пациента.
И Попов, будучи уверенным в том, что его сестра — чудный человек, который
действительно поможет, вручил ей свой телефон. Он почему-то посчитал, что Саша,
более приближённая к возрасту Антона, сможет лучше распознать его предпочтения, но
она просто пролайкала все двести публикаций и вернула телефон брату.
— Саш, серьёзно? Он не должен был знать, что у меня есть его инстаграм, — тяжело
вздохнул мужчина, принявшись самолично перечитывать подписи ко всем постам и лишний
раз вглядываясь в фотографии, пытаясь найти что-то, что поможет понять, чего хочет
на новый год Шастун.
— Да ладно тебе, ему это тоже будет приятно. И вообще, если ты хочешь чего-то от
него добиться или добиться его всего, то сам должен решать. Ты почему-то решил, что
всё сделается за тебя в очередной раз, — вздохнула девочка. — Кстати,
неудивительно, что тебе понравился именно он.
Арсений странно посмотрел на неё.
— В смысле?
— В прямом, он парень симпатичный, пишет без ошибок и через раз говорит почти то
же, что говорила тебе Алёна, — девочка с некой осторожностью произнесла имя. — А
вообще, был бы он тут, а не в твоём этом Питере, то я бы тоже обратила на него
внимание.
— Я тебе обращу внимание, не доросла ещё, — вздохнул мужчина.
Просмотрев все его фотографии, Арсений Сергеевич увидел то, как буквально угасал
Антон. Он был таким счастливым, когда катался с друзьями на скейтборде, играл в
баскетбол, а ещё курил, немного выпивал, ездил куда-то с сестрой. На одной из
фотографий, которая была выложена за месяц до его приезда в больницу, брюнет смог
разглядеть, что у Шастуна в комнате много книг, очень много книг. Настолько, что
они, видимо, не помещаются в шкаф, так как стоят в аккуратных стопках рядом.
— Саша! — Девочка удивлённо на него посмотрела. — Мы идём в книжный.
***
Этого возвращения в Санкт-Петербург Попов ждал с каким-то странным трепетом, будто

бы знал, что сейчас он приедет и вся его жизнь станет какой-то другой. Во время
недолгого отпуска он всё думал о том, что же сказать Антону, словно впервые
влюбился. Однако стоило ему увидеть парня, как тот повис на нём, обнимая и ногами,
и руками.
— Арсений Сергеевич, — запищал мальчишка. — Как же я скучал.
Он был удивительно тяжёлым, что не могло не радовать. Он был счастливый, как на тех
фотографиях годичной давности.
— И тебе привет, Антон. Я тоже скучал. — Брюнет уже был одет в свой привычный белый
халат, в его руках был небольшой свёрток. — Тебе Дима передал пакет?
Шастун кивнул.
— Да, поэтому у меня для вас подарок. — Он достал из тумбы что-то, что держал за
своей спиной.
Мужчина изогнул бровь, улыбаясь.
— Вот как, у меня тоже для тебя подарок. — Попов протянул Антону свёрток.
Подросток тот час же его развернул и увидел там книгу. Дуглас Адамс «Автостопом по
галактике». На внутренней стороне обложки было написано аккуратным
арсеньесергеевским почерком: «Она скрасила несколько моих вечеров, надеюсь, тебе
понравится. А. С. Попов, самому особенному пациенту Антону». Шастуну было жутко
приятно, что мужчина потратил на него время, выбрал книгу, подписал её. Особенно
радовала эта добавочка. Самому особенному пациенту.
— Спасибо, Арсений Сергеевич. — Улыбнулся парень, прижимая книгу к груди.
Он взял с кровати небольшую коробочку и отдал её своему психиатру. Тот аккуратно

снял обёртку, а после и крышку с коробки. Внутри лежало несколько полароидных
фотографий, где были и Арсений, и Антон, и Тася, пара тёплых носков и браслетик,
сплетённый из синей ленты. А ещё записка: «Вам тоже нужна забота». Попову стало
слишком тепло внутри, настолько, что он стоял и не знал, что делать, но в итоге
только лишь прижал к себе ребёнка.
— Спасибо, Антон. — Он улыбнулся ещё раз. — Мы, помнится, поговорить хотели, —

мужчина вздохнул. — Скоро Белла придёт с процедур, так что буду ждать в кабинете.
Шастун кивнул и сел на свою кровать. Он быстро пролистал страницы книги, вдыхая
запах, и понял, что эта книга пахнет не как новая. То есть нет запаха, присущего
всей свежей продукции типографии. Книга пахнет Арсением Сергеевичем, несмотря на
то, что она совсем недавно была напечатана. И от этого впечатлительному Антошке
сносило голову.
На самом деле он думал о том, что скажет своему психиатру, когда тот приедет.
Зеленоглазый юноша думал, что будет говорить всё как есть, вот нравитесь, влюблён и
всякое такое, потому что это правда, а за правду стыдно не бывает, как ему всегда
твердила мама. Но это, знаете ли, пиздёж.
Антон подошёл к кабинету Попова с серьёзными намерениями поставить всё на свои

места в их странных взаимоотношениях, но вся эта уверенность куда-то улетучилась,
когда он открыл дверь. Он вдруг понял, что на самом деле не нужны ему эти
отношения. Не хочет он их, потому что боится. От этого стало страшно, потому что
прежде его мнение не менялось с такой скоростью.
— Арсений Сергеевич, — внезапно начал подросток. — Вы, получается, правда что-то

чувствуете ко мне?
Брюнет, заваривавший чай, кивнул, не поворачиваясь на голос парня.
— Вроде как. — Он пожал плечами. — Ты мне нравишься, а ещё бесишь немного, я хочу
заботиться о тебе, сильно скучаю почти всегда и переживаю за тебя больше, чем за
себя. Мне кажется, это люди называют любовью. — Психиатр посмотрел на своего
пациента. — Так что я, наверное, даже люблю тебя.
То, с какой уверенностью это сказал голубоглазый, пугало ещё больше. Но Антон
чувствовал искренность в его словах, не просто хотел чувствовать, как это часто у
него бывает, а именно чувствовал. Но в итоге юноша лишь усмехнулся.
— Пиздец. — Парень сел в кресло. — Я бы не был так уверен, я же ужасный человек.
— Что за бред?! — возмутился Попов. — Антон, мы уже это проходили. Ты не ужасный

человек, просто хочешь казаться таким, чтобы людям проще было тебя ненавидеть. А я
не хочу этого делать и знаю, какой ты настоящий.
Подросток закусил губу.

— Да нихуя вы не знаете, — он тяжело вздохнул. — Я сам не знаю, какой я настоящий,
какая речь о вас?
В подростке сейчас говорило то, что он недолечился. Прошло слишком мало времени с
момента начала его лечения для того, чтобы он уже мог спокойно сказать, кто он
такой, что он за человек. Сейчас он не мог этого сделать даже при большом желании.
— Антон, ты прям придурок, я тебе серьёзно говорю. Я вижу, как ты меняешься, тебе
тяжело, но ты делаешь это. Ты любишь сестру, родителей, шоколадные конфеты с
орехами, баскетбольные матчи, путешествия, фотографии, книги, друзей и скейтборд, а
я, блять, люблю тебя.
Шастун немного опешил от такого, вытаращив глаза на брюнета. Ему только что
признались в любви. Не кто-нибудь, а Арсений Сергеевич, поражающий своей
идеальностью. Но парень снова постарался повернуть всё в шутку:
— Вы только что действительно сказали «блять»?
— Если это единственное, что ты услышал, то да, — мужчина вздохнул и сел на стул.
— Ай-ай-ай, Арсений Сергеевич, — он усмехнулся. — Материться плохо.
Антон поднялся на ноги.
— Я вас, должно быть, тоже люблю. Даже, наверное, сильно люблю, но, пожалуйста,
забейте на это. Не давайте мне никакого шанса и повода, я просто не хочу всего
этого, — блондин вздохнул, улыбнулся и вышел из кабинета лечащего врача, оставляя
его в полном недоумении.
Шастун просто испугался. Вдруг всё закончится так же, как было в прошлый раз?
Поэтому он просто надеется, что отболит, пройдёт, и всё вернётся на своё место, а
пока ему необходимо всеми возможными способами игнорировать мужчину, перестать с
ним общаться на какие-либо темы, кроме его лечения. Однако сейчас немного поздно
давать заднюю.
***
Попов совсем ничего не понял, но от слов подростка стало как-то больно. Он не

хочет, но при этом говорит, что любит. К чему тогда весь этот цирк с признаниями,
вопросами и подарками? Нет, брюнет явно не оставит всё так, но перед этим ему нужно
разобраться с тем, что происходит с его частью жизни, которая не касалась Антона.
С того момента, когда психиатр затеял групповую терапию, прошло уже явно больше
отведённого месяца. Шастун учтиво пропускал все занятия, поэтому не имел понятия о
том, что вообще происходило на них. А вот Попов всё видел и понимал, что эта идея
действительно была полным дерьмом. Никому не стало лучше в ходе подобного лечения,
скорее наоборот. Валентина Ренатовна пообещала, что стоит вернуться брюнету из
Омска, то она лично проведёт беседу с каждым участником групповой терапии. По их
уговору лучше должно стать хотя бы одному, но проблема была в том, что никто, кроме
Антона, на контакт не шёл. Но теперь появилась большая вероятность, что не пойдёт
на контакт и он. А проблема заключается в том, что если подросток не сделает этого,
то, вероятнее всего, увидятся они ещё не скоро.
Когда мужчина пришёл в палату, то там уже сидела и Белла. Блондин лежал на кровати,
уткнувшись в телефон, пока девушка кидала в него скомканными листами обёрточной
бумаги.
— Антон, поговорить нужно, — вздохнул Попов, намекая, чтобы тот вышел с ним.
Однако подросток, не отрываясь от телефона, пожал плечами.
— Говорите.
Арсений наклонил голову в бок, вздыхая.
— Прости, но я что-то сделал не так?
— Всё нормально. — Он всё-таки отложил телефон и посмотрел на психиатра. — Вы вроде

говорить пришли, а только молчите. Заёбывает.
Попов кивнул, почесав затылок.
— Да, Антон. Мне нужна твоя помощь, потому что я доверяю тебе больше всех, — он
вздохнул. — Ты помнишь, я устраивал групповую терапию, на которую ты сходил один
единственный раз? Так вот, у меня был уговор с начальством, что если она не
срабатывает, то я увольняюсь.
Парень подскочил на кровати, испуганно глядя на своего лечащего врача.
— Вы не могли так поступить.
— Я думал, она поможет тебе улучшить взаимоотношение с другими людьми. — Арсений

сел на кровать.
Мальчишка опустил голову на его плечо как-то спонтанно, будто так и должно быть, но
потом резко убрал, понимая, что вообще-то это не очень правильно и не входит в его
планы.
— А меня вы, блять, спросить не могли? Арсений Сергеевич, из-за вашего очередного
«я подумал» вы можете лишиться любимой работы, — он рассуждал так правильно, что
психиатру стало тошно от своего поступка.
Но голубоглазый пожал плечами.
— Да работу я найду, это не проблема. Я не хочу терять людей, которых обрёл здесь,
а ещё я не особо горю желанием оставлять тебя и Беллу на какого-то другого врача.
Девушка, которая до этого не вникала в разговор, улыбнулась.
— Как благородно с вашей стороны, Арсений Сергеевич. — Она поправила волосы,

собранные в хвост.
Грустно улыбнувшись, мужчина продолжил:
— Так вот, Антон. Так как я больше всего доверяю именно тебе, прости, Белла, мне
нужна твоя помощь. Валентина Ренатовна завтра собирает всех, кто ходил на терапию,
чтобы провести с вами беседу. Если хоть один будет идти с ней на контакт и хотя бы
сделает вид, что ему нравится общаться с ней, то я останусь здесь.
Шастун как-то неуверенно посмотрел на психиатра. Актёр из него никакой, врать он

совершенно не умеет, однако не помочь он не может. В конце концов, как бы он ни
хотел, но Попов всё-таки был ему уже достаточно близким человеком. А ещё он был
конченным придурком в некоторых вещах, и Антон бы не удивился, если бы вышел через
пару месяцев из больницы, а его психиатр работал бы где-нибудь в Омске, потому что,
знаете, это очень в его стиле.
— Я, конечно, постараюсь, — вздохнул блондин. — Но ничего обещать вам не могу: я не

умею врать.
Попов кивнул и обнял парня.
— Спасибо, Антон, просто постарайся это сделать, я верю, что у тебя получится, если
ты очень захочешь.
Шастун кивнул и натянуто улыбнулся. Он чувствовал себя подавленным оттого, что

теперь, по сути, будущее Арсения Сергеевича зависело от него. Парень притянул ноги
к груди и постарался заснуть, но мысли так и лезли в голову, не оставляя шанса на
здоровый сон. А что будет, если мужчина действительно уедет? Антону, вероятно,
назначат другого врача. Не того, который будет делать поблажки на его выходки, а
того, который в случае отказа от еды не будет уговаривать его поесть, а просто
назначит ребёнку зонд. И от этого стало мерзко и грустно. Антон ведь правда будет
скучать по Попову, потому что точно, на все сто процентов, он любит его.
***
На следующий день после обеда всех участников терапии собрали в холле возле
кабинета Арсения Сергеевича. Их вызывали по одному и отпускали только минут через
пять-десять, и Шастун, в принципе, не паниковал. По тому времени, которое там
проводили другие ребята, он сумел понять, что вопросов задают мало, и, скорее
всего, они из разряда: как ты себя чувствуешь, что ты думаешь и так далее. Когда их
осталось сидеть трое: сам Антон, Димка и Белла, — подросток запаниковал.
— Дима, я всё испорчу, — суетился парень, пока его друг, не посвящённый во все
хитрые планы, смотрел на него, словно на дебила.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Он просто белочку словил от лекарств. — Махнула на него рукой Белла, собирая

часть волос в пучок на макушке.
Когда Позов ушёл в кабинет, девушка схватила Антона за руку.
— Слушай сюда и запоминай: ты ходил на терапию и тебе стало лучше, ты не посылаешь

незнакомых людей нахуй, любишь жизнь и вообще тебе здесь очень помогли. —
Зеленоглазый уставился на неё, боясь дышать. — Понял?
— Блять, да, руку отпусти. — Он выдернул запястье и потёр его. — Ты весишь

килограммов тридцать, откуда столько силы?!
Рабинович пожала плечами.
— Я вешу сорок два, Антон.
Дима вышел даже меньше, чем через пять минут, улыбнулся Антону, немного ободряя
его, и пошёл в свою палату. Следом ушла девушка, которая, по неясным причинам,
задержалась там примерно на полчаса. Это парень понял по влаге, от которой ладошки
стали немного липкими. Чем больше он ждал, тем сильнее потели его ладони. Он очень
волновался, но Белла вышла, широко улыбаясь, и наклонилась к своему соседу по
палате:
— Я сделала всё, что могла, далее дело за тобой. — Она подмигнула ему и ушла.
Блондин поднялся на ноги и прошёл в кабинет. Он сел в своё любимое кресло и

натянуто улыбнулся. На месте Арсения Сергеевича сидела Валентина Ренатовна, пока
сам психиатр стоял у окна. Он старался не смотреть на своего пациента, но было
видно, что он очень хотел это сделать.
— Как ты себя чувствуешь, Антон? — спросила женщина мягким, на первый взгляд,
голосом. На самом деле, он немного давил на психику.
— Нормально, если не учитывать вероятность смерти от взрыва «сверхновой». — Шастун

поймал на себе удивлённый взгляд голубых глаз.
— Тебя беспокоит экология?
— Нет, меня беспокоит то, что это может навредить моим близким. — Пожал плечами
мальчишка, откидываясь на спинку кресла.
— Кого ты считаешь близкими людьми?
— Родителей, сестру, бабушку. — На этом месте мужчина, продолжавший молчать,

странно посмотрел на парня, потому что тот прежде не упоминал её. — Друзей своих,
Димку, Беллу отчасти, Арсения Сергеевича.
Валентина Ренатовна изогнула бровь, повернувшись на Попова, который только развёл

руками.
— Почему ты считаешь их близкими людьми?
— Каждый из них сделал что-то важное для меня, внёс это что-то в мою жизнь, и это
изменило её, если вы понимаете, о чём я.
Женщина кивнула и сделала пометку в блокноте.
— Что ты помнишь о Файзулиной Марии?
Подросток потупил взгляд и прикусил губу. Он сделал глубокий вдох, чувствуя привкус
крови на языке. Антон понял, что он не может ответить, у него началась паническая
атака. Парень забегал взглядом по стенам, тяжело дыша.
— Вы не можете задавать ему этот вопрос, он ничем не отличается от других, —

тяжёлым и суровым голосом проговорил Попов. — У нас был обговорённый список
вопросов и тех, которые нельзя задавать.
Однако женщина проигнорировала его, возвращаясь к подростку, поднявшему на мужчину

глаза, в которых застыли слёзы.
— Отвечай, Антон, я тебя слушаю.
Мальчик прочистил горло, прижимая колени к груди.
— Она тоже была близким для меня человеком, Маша научила меня любить жизнь,
радоваться каждому дню, будто он последний, потому что однажды это так и будет.
Правда, я так и не могу радоваться жизни, потому что я, блять, застрял в ебучей
психушке, — его голос сорвался на крик.
Арсений Сергеевич смотрел на своего пациента и не понимал, чем он заслужил всё это.
Он же просто ребёнок.
— Почему ты оказался здесь и считаешь, что ты здесь застрял?
Зеленоглазый покачал головой. Он сделал очередной глубокий вдох.
— Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что есть такое понятие, как врачебная
тайна. Я имею право оставить эту информацию между собой и своим лечащим врачом. —
Блондин продолжал кусать губы.
Женщина кивнула. Далее были вопросы, которые хоть как-то касались групповой
терапии. Антон отвечал на них более чем спокойно. Он не язвил, не выражался матом,
но голос его был болезненно безразличным. Он словно был и не здесь вовсе, слишком
спокойный. Однако ряд вопросов, заданных ему после, разозлил его и поставил в
тупик.
— Арсения Сергеевича и тебя что-то связывает?
Шастун поднял глаза наверх, сжимая ладони в кулаки. Разбитые ранее костяшки
заболели, а короткие ногти впились в кожу на ладонях.
— Нет, — сухо ответил он.
— Он тебя к чему-то принуждал?
Парень с отвращением посмотрел на заведующую отделением.
— Вы, блять, больная? — Он поднялся на ноги и посмотрел на Попова. — Вы точно

ебанутая, а у меня обдроченные проблемы с общением. Ебаный синдром Туретта, а
маты — мои вокальные, сука, тики. Идите, блять, в пизду, надеюсь, что вы,
законченная маразматичка, у которой просто давно мужика не было, отъебётесь от меня
и поймёте, что мне неприятно общение с незнакомыми людьми потому, что они мне,
ебитесь вы конём, незнакомы. С остальными я общаюсь нормально, а проблемы, сука, у
вас.
Антон пнул кресло и вышел из кабинета своего лечащего врача. Его просто довели до
этого всплеска агрессии. Первой каплей стали вопросы про Машу, о которой ребёнок
вообще старался не думать, а последней про Арсения Сергеевича. Антон избегал всяких
мыслей, которые наводили на воспоминания о Марусе, потому что ему становилось
больно от этого. Однако он уверен, что эти вопросы задавали только ему, но он не
может понять причину. А дело ведь, по сути, очевидное. Все вокруг догадались о том,
что Попов ему не просто близкий человек, который внёс что-то важное в его жизни, он
гораздо большее.
Открыв дверь палаты, парень практически сразу упал на свою кровать.
— Сколько меня не было? — спросил он.
— Где-то час. — Белла пожала плечами. — Что ты там так долго делал?
Девочка, увидевшая, что с её соседом по палате что-то не так, села рядом с его
кроватью.
— Они решили доебаться до меня полностью. Сперва начали тупые вопросы про Машу
задавать, будто после похорон мне память отшибло, потом ещё про Арса спрашивали. —
Шастун плакал, не замечая этого.
Он легко ударял по тумбе кулаком, держа при этом ровный ритм.
— А что спрашивали-то?
— То и спрашивали, что связывает, принуждал ли он меня к чему-то, прикинь?
Рабинович смутилась, обхватывая большой кулак Антона двумя руками.
— Я боюсь представить, что ты ответил, — она немного улыбнулась.

— Я дословно не повторю, но, похоже, что я здесь очень надолго задержусь, — он
улыбнулся в ответ. — Но если коротко, то я просто покрыл её трёхэтажным матом и
сказал, что у неё ёбыря давно не было.
Рыжеволосая девочка засмеялась.
— Вот это точно Антон. — Она протянула свою маленькую ладошку к верху. — Давай
«пять».
Парень аккуратно ударил по её руке и пожал плечами.
— Ты думаешь, Арса не уволят?
— Неа, я там такого наплела, что если его уволят, то только для того, чтобы он свою
клинику открывал.
Блондин мягко улыбнулся.
— Спасибо, Белла.
Полночи парень не мог заснуть. Он звонил сестре, но понял, что и его соседка по
палате, и Таисия хотят спать. После чего пытался слушать музыку, сходить покурить,
но пожалел последнюю сигарету из тех, что были привезены сестрой, в душ, но всё
было без толку. Сон не шёл, а дурные мысли гнали сплошной чередой. Он понимал, что
сделал всё не так, как хотел, как они договаривались, но он бы не смог ответить
как-то по-другому.
Около четырёх часов утра в палату постучали. В дверном проёме застыл Арсений
Сергеевич. Парень даже ущипнул себя, проверяя, не сон ли это, потому что подобное
уже было. Однако в этот раз он не спал. Мужчина показал жестом, чтобы тот вышел.
Антон удивлённо изогнул бровь, но поднялся на ноги и вышел в коридор. Брюнет стоял
возле двери и, стоило его пациенту выйти, как его за руку потянули к кабинету
врача.
— Что, блять, происходит?! — прошипел мальчишка.
Он правда надеялся, что спит, потому что новый год не может начинаться так плохо.
Сегодня только пятое января, а Антон уже хочет, чтобы это кончилось, и лучше бы всё
это было лишь сном.
В кабинете Арсений Сергеевич отпустил его руку и отошёл к окну.
— Ты сделал всё правильно, Антон. — Он улыбнулся, доставая пачку сигарет из кармана

своего халата.
Зеленоглазый странно посмотрел на него, подойдя ближе.
— В смысле?
Попов подкурил сигарету, выпуская дым в окно. Он посмотрел на светловолосого парня.
— Потому что она не имела права задавать тебе эти вопросы, это вывело тебя на такую
реакцию, потому что Валентина Ренатовна задавила тебя. И, если ты захочешь, то
можешь написать на неё жалобу, её уволят. Но я знаю, что ты не будешь этого делать.
Юноша кивнул.
— Верно, она, конечно, повела себя как мразь, но лишать её работы — это слишком.
Докурив, брюнет уставился на него, немного улыбаясь.
— Если меня уволят, то не завтра и даже не послезавтра, и точно не до конца этой

недели. Мне назначили проверку, пересдачу всех зачётов и все подобное. — Он немного
отошёл от окна, когда увидел, как сжался замёрзший подросток, и дал ему свою
толстовку, висевшую на спинке стула. — Ты почему-то сказал, что не хочешь всего
этого, но я не смогу себе простить, если сейчас что-то произойдёт, но так и не
сделаю этого.
— Чего «этого»? — не понял Шастун.
— Этого, — выдохнул Арсений Сергеевич, и, когда он оказался максимально близко к

нему, сердце Антона сжалось, пропуская удары.
Он приблизился к нему, накрывая искусанные губы своими.

Комментарий к Part II. Chapter VII.
Я даже говорить ничего не буду, мне стыдно.
Всех чмаф <3
п.с. большое спасибо бете
========== Part II. Chapter VIII. ==========
Антон стоял с широко распахнутыми глазами, глядя на мужчину, чьи тёплые, но

искусанные губы сейчас прижались к его собственным, совершенно не зная, что ему,
блять, теперь делать. Вот вы представьте, любите вы, скажем, кексы. И перед вами
ставят тёплый, красивый и очень любимый десерт, кладут на него записку «Съешь
меня», и вам ну очень его хочется, а вы на диете.
Вот и Антон стоял и смотрел на свой кекс, то есть на Арсения, и думал о том, что от
одного кусочка поцелуя ничего не произойдёт. И он несмело отвечает на поцелуй,
понимая, что это вряд ли повторится. Сейчас, ночью, рамки и границы стираются, это
завтра утром они снова будут врачом и пациентом, а пока они любовники, делающие
несмелые жесты, показывающие накопившиеся за несколько месяцев чувства.
Правда, страшно было так, будто у Шастуна вовсе не было опыта в отношениях, а
мальчик он уже давно не маленький, если вы понимаете, о чём я тут толкую. И он
целовал, прижимаясь к своему психиатру, забывая о том, что было днём, о том, из-за
чего он здесь, да, Господи, о том, почему Земля круглая, потому что всё это —
пустяки в сравнении с тем, что Антон наконец-то целовался с Арсением.
Попову не было страшно, он уже настолько сходил с ума, как считал сам, что
элементарный инстинкт самосохранения не срабатывал в последнее время. Он буквально
чувствовал, что помешан на этом лопоухом мальчишке, который так несмело прижался к
нему в данный момент. Смешно выходит: психиатр сошёл с ума от любви к своему
пациенту. И брюнет уже давно не думал о том, какой он извращенец, о том, что его
попрут с работы, даже о том, что, по факту, Антон болен, и всё это, по тому же
факту, неправильно.
Из транса их вывел тихий стук металлической застёжки на толстовке Попова, которая

слетела с худощавых Антоновых плеч. Подросток подскочил и оторвался от губ мужчины,
опуская взгляд на вещь, лежащую на полу.
Арсений повернул его к себе за подбородок, заглядывая в глаза.
— Зачем всё это? — тихо спросил Антон, всматриваясь в блестящие непонятно от чего
голубые глаза, больше похожие на метафорические маяки в его тёмной жизни, где уже
давно не было намёка на что-то светлое.
Как у Фицджеральда в «Великом Гэтсби», где главный герой верил в свет зелёного
маяка, который олицетворял его прекрасное будущее, Антон верил в свет глаз Арсения
Сергеевича, будто в этом свете и заключалось счастье всей его пока что недолгой
жизни. Как бы глупо и наивно это ни звучало, Антон просто верил, ведь верить-то ему
никто не запретит.
Вообще, за всё время своего лечения Антон толком и не рассказал Попову о том, что
же происходило в его жизни почти восемнадцать лет. О прожитых годах своего пациента
мужчина мог судить лишь по немногочисленным рассказам, случайно брошенным фразам и
его инстаграму. Вот вам и двадцать первый век в действии. Но поговорить было о чём.
Антон рос в какой-то странной любви, где родители думали о том, чем бы ещё
обеспечить своих детей, куда бы их ещё свозить, что бы им ещё купить, потому что
считали, что счастье в финансовой обеспеченности, коей не было в их детстве. У
Антона и Таси стабильно два раза в год поездка куда-либо, постоянно лучшие вещи,
лучшие книги, лучшая школа, лучшая секция, но надо ли было это детям? Парень не
знал о том, что думала сестра: об этом она предпочитала молчать, уткнувшись в плечо
брату, когда родители в очередной раз задерживались на работе. Однако он точно знал
о том, что ему никогда не говорили о том, что любили его, гордились им и ещё много
подобного. Он где-то в душе понимал, что его любят, но услышать эти три слова было
гораздо важнее нового гаджета. Просто ему больше было нужно, чтобы мама и папа
пришли на его матч, чем отправили на море. И именно поэтому в глазах своего врача
мальчишка видел надежду на прекрасное будущее.
— Ты постоянно недоволен тем, что я думаю о том, как бы сделать тебе лучше, —
мужчина вздохнул, отпуская пациента, но тот уходить не собирался. Так и стоял,
прижавшись к его груди. — Вот я и подумал о том, как будет лучше для меня.
Антон снова посмотрел на Попова, наморщив нос.
— Как эгоистично с вашей стороны, — он усмехнулся. — Что теперь будет?
— Ты о чём?
— О том, что делать дальше. — Шастун вернул голову на грудь мужчины, слушая
размеренное дыхание с хрипами из-за нескольких лет регулярного курения.
— Жить, Антон.
***
И вот обычно в такие моменты говорится, что жизнь делится на «до» и «после», но
Шастун у нас кадр совсем нетипичный. Он жил, пытался делать вид, что живёт, и
выходило даже неплохо. В общем-то, ужасно, но, учитывая все факторы, вроде того,
что он 25/8 заперт в психушке, это было вполне сносно. Но это только в том случае,
если учитывать всё.
Прошло около недели с того момента, как они поцеловались. И, будем честными,
подростку с его и без того бешеными гормонами хотелось ещё. Но хотелку пришлось
отложить в свой синенький чемодан и скинуть его под кровать. Они почти перестали
общаться, потому что Антон возобновил учёбу, где постоянно был занят в прорешивании
вариантов экзамена, от одних мыслей о котором хотелось умереть, а на Арсения
Сергеевича свалилась череда проверок. И виделись они редко: иногда в столовой, где
Попов пристально следил, пусть и со стороны, за тем, что ест его пациент, когда-то
в коридоре, проходя мимо друг друга, один — по уши в папках и историях болезней,
другой — с кипой книг по истории и кодексами, перекидывались грустными взглядами, и
всё. Времени побыть вместе не было, вес по утрам записывала Оксана, она же ставила
уже редкие капельницы и приводила сестру.
И за неделю Антон соскучился так, что опять захворал, проваливая свои же попытки
нормально жить. Он лишь считал месяцы, когда всё это кончится. И подобно человеку,
который сидит в тюрьме, он ждал, когда сможет зачеркнуть слово «январь», оставляя
впереди февраль и половинку марта. Совсем немного, по факту, всего два месяца, но
подросток устал от всего этого, ему просто хочется чувствовать себя нормальным.
Хотя понятие «нормальный» вообще не имеет определённого смысла, особенно когда ты в
психушке.
Психушка.
Одно слово, восемь букв, а уже становится тошно где-то внутри. Это давит
собственная отвратительность, напоминая о том, что Шастун теперь вряд ли сможет
подстроиться под категорию «нормальный». В школе уже все давно знают о том, что он
болен, что проходит лечение, но подростки до нечеловеческого безобразия противны,
потому что не думают о том, что делают и говорят. И Антон знал, что о нём давно
говорят за его же спиной, что он какой-то шизанутый. И теперь своим триумфальным
возвращением в середине года он только подтвердит это.
И на момент парень задумался о том, что будет в марте. Его выпишут, он вернётся в
школу, месяц будет ездить сюда на терапию, приезжать раз в полгода, пока
окончательно не снимут диагноз и… дальше-то что? Как ему жить без диет? Здесь за
ним следят, чтобы исправно ел и поправлялся, и он уже достаточно неплохо смог
набрать, но с каждым днём желание приходить в адекватное состояние уменьшалось. А
Антон такой человек, который может случайно забыть поесть, лечь спать, покормить
кота и ещё уйма таких примеров.
От размышлений о будущем парня отвлекло сообщение от психиатра, пришедшее на

телефон. Да, он такой вредный и упрямый, что наотрез отказался отдавать устройство
обратно, оставляя его себе.
Мой врач (23:06)

Антон, ты спишь?
Тошка (23:06)
Нет

И почему я не удивлён? Тащи себя ко мне в кабинет.
Тошка (23:07)
Опять приставать будете?

Антон, давай живее.
Шастун едва сдержал себя, чтобы не подколоть это создание ещё раз, но он успел
придумать не одну шутку насчёт такой спешки Арсения Сергеевича. Он натянул
толстовку с капюшоном, зная привычку его психиатра держать окна открытыми настежь.
Парень вошёл в кабинет, не постучав. Он встал рядом с Поповым, натянув капюшон

чёрной толстовки на голову. Тот опять курил, отчего в кабинете повис уже немного
привычный холод. Антон уставился на мужчину, потому что не мог позволить себе эту
роскошь в течение некоторого времени. Брюнет же, заметив своего пациента,
подскочил, выкидывая сигарету в окно.
— Антон, блин, — он выдохнул, испуганно глядя на него.
Мальчишка изогнул бровь.

— Че я?
— Ты, прости Господи, на смерть похож, нельзя же так к людям подкрадываться.
Шастун усмехнулся.
— Я здесь уже пару минут стою, странно, что вы не заметили, — он вздохнул. — Чего
позвали-то?
Голубоглазый мужчина пристально посмотрел на Антона, улавливая, наверное, все

изменения, происходящие в его лице. Он внимательно следил за тем, как дрожали его
ресницы, после сконцентрировал взгляд на губах, которые чуть-чуть потрескались.
Попов силился, собирался с мыслями, но потом всё-таки выдал:
— Меня не увольняют, но я уеду.
Вот так, без предисловий, он сходу решил ударить по Антону, который и без того себя
чувствовал подавленно.
Парень отвернулся лицом к окну, жмурясь. В голове эхом отдавалась фраза: «Ты не
должен плакать». Но чёрт бы побрал эти непрошеные солёные капли, градом катящиеся
по щекам. Обидно, больно и непонятно, почему всё так? Он же обещал, что не в этом
месяце. Шастун готов был бить себя в грудь, в очередной раз задавая вопрос в
пустоту: почему он? Почему всё это происходит именно в его, сука, жизни?!
Антон почувствовал, как его обняли со спины, прижимая к себе за талию.
— Уйдите, — прошипел он, утирая слёзы и пытаясь вырваться.
— Я и без того уеду через неделю. — Арсений только сильнее прижал худощавое тело к
себе.
Подросток повернулся, глядя на своего лечащего врача. Его глаза были красными, и
непонятно, от чего это: от злости или слёз. Шастун сжал челюсть, глядя брюнету
прямо в глаза.
— Я сказал, отпусти, блять.
Руки разжались, и озлобленный мальчишка сел в кресло. Для своего врача сейчас он
выглядел ровно таким же, каким он увидел его в первый раз. Такой же зажатый
ребёнок, которого вывели из себя.
— А теперь рассказывайте, какого хуя? — Он вытянул ноги, закуривая сигарету,

спёртую с подоконника.
Арсений такого поворота не ожидал, но в этот раз он ничего говорить не стал,

усаживаясь в своё привычное кресло.
— Приезжала проверка, меня не уволят, я ухожу сам, потому что мои методики, которые
столько лет отклонялись руководством больницы, дают хорошие показатели и вообще. —
Он зажмурился, когда блондин наклонился вперёд и выдохнул дым ему в лицо. — Это со
слов людей, организовавших проверку. И мне предложили открыть свою клинику, но
делать это нужно прямо сейчас, когда имеется спонсор.
Парень поджал губы, затушив сигарету о свою же костяшку, даже не поморщившись от

неприятных ощущений. И один Бог знает, что с ним, блять, происходит сейчас. Антон
никогда бы не позволил себе приложить к себе, по факту, тлеющий уголь или провести
чем-то острым по тонкой коже, потому что это — не Антон. Он бы никогда не стал
вести себя так с человеком, которого любит и от которого добивается взаимности.
Просто у него тоже есть своя точка кипения. А ещё теперь у него есть ожог от
сигареты.
— И вы сейчас так просто соберёте вещи и уедете? Бросите меня тут.
— Я почему-то и не рассчитывал на то, что ты поймёшь меня. Антон, я не бросаю тебя,

я просто двигаюсь дальше.
— Нет, бросаете.
— Может, я лучше знаю, что я делаю?
— Может, и лучше, но вы, сука, оставляете меня здесь одного.
— Может, ты перестанешь делать поспешные выводы?
— Может, вы уже заткнёте меня чем-нибудь вроде своих губ?
Антон распахнул глаза после того, что сказал. Он на самом деле не хотел этого
говорить, думал, что это обычная для них словесная перепалка, но, может, это было
нужно ему на подсознательном уровне? Как бы то ни было, его снова целовали. До
подкашивающихся ног, до дрожи в коленях, до покрасневших губ и щёк. А следующим
утром Арсений Сергеевич уехал, решив не ждать неделю.
Он ничего не сказал Антону, он просто собрал все свои вещи и испарился, теперь о
нём напоминала только фотография, висевшая на стенде с сотрудниками больницы. Будто
его и не было здесь, только взгляд синих глаз со старой фотографии ещё проходящего
интернатуру психиатра. И только наличие этой чертовой фотографии доказывало
подростку, что всё это не его бред, не галлюцинация.
Шастун сперва хотел отказаться от еды, потому что теперь никто особо не
контролировал его, однако вес-то измерять не переставал никто. Следующим же утром
ему пригрозили зондированием. И только эта не совсем радужная перспектива
заставляла подростка каждое утро есть хоть что-то, хоть немного, но теперь не для
набора веса, а для его удержания. Проблема его всё ещё оставалась в голове: парень
никак не может смириться с тем, что он достоин быть счастливым, здоровым, с тем,
что он может нормально есть. Для себя Антон навсегда останется неправильным,
нелепым и неидеальным.
Частица «не» читается во всем, что о себе думает юноша. Некрасивый. Несовершенный.
Невезучий. Несчастный.
Вот только звучит это всё так приторно-сладко, сопливо и так, будто всё
происходящее вокруг — ебаная дешёвая драма. А это жизнь, где всё вполне реально,
где финал может быть не таким, какой обычно в этих драмах, где все герои счастливы.
Доказательством для этого служит хотя бы то, что Шастун теперь считает, что
непременно умрёт, потому что его просто кинули. В очередной раз.
И пока он устраивает показательные выступления вместе со своими психозами, а все

практиканты из медицинского ВУЗа бегут при виде него, его сестра подумывает о том,
что Антона нужно переводить в частную больницу, где к нему будет другое отношение и
где не будет горьких напоминаний о психиатре.
***
К началу февраля руки Шастуна походили на что-то пугающе синее от постоянных

капельниц с транквилизаторами. Его больше не хотели лечить, его просто держали тут
до середины марта. И даже не верится, что осталось каких-то две недели, но провести
их в таком состоянии — перспектива не самая хорошая. Руки уже отнимались, а полное
отсутствие эмоций и адекватных желаний убивали.
И только друзья помогали Антону хоть как-то справиться с этим. Не было бы Димы,
Беллы и, разумеется, Таси, он бы уже сломал себя ко всем чертям. Сам, без помощи
врачей и транквилизаторов, потому что его рвало по Арсению Сергеевичу так, что
хотелось кричать и плакать, но капельницы.
Таисия вообще прилично надрывалась, уговаривая родителей на частную клинику на

последний месяц, потому что она, как его двойняшка, ощущала эмоции брата так, будто
это её собственные рёбра готовы порвать лёгкие. Однако смысла уже никакого не было:
две недели, после — выписка, и Антону придётся вернуться на учёбу. Оставалось
только попытаться уговорить врачей не ставить ему эти чёртовы транквилизаторы.
Из-за них Антон перестал быть даже подобием живого человека, которым он казался
прежде.
Из-за них Антон перестал даже пытаться жить.
Антон начал существовать, несмотря на старания своих друзей. Ему уже начинало
казаться, что будто это не Белла сидит на кровати, пытаясь хоть что-то вытянуть из
друга, а Маруся, и тихо зовёт его к себе. И тут Шастун вспомнил про единственного
человека, который сейчас смог бы ему помочь. Серёжа.
Комментарий к Part II. Chapter VIII.
ну, собсна. триумфальное, мать его, возвращение, спустя три? Четыре? месяца.
========== Part II. Chapter IX. ==========
Правда, Тася данную идею не поддержала. Она не была знакома с Серёжей и не сильно
хорошо знала Машу, чтобы понять, насколько это важно для Антона. Пришлось ему этот
вариант отложить на подальше.
Чтобы свести употребление транквилизаторов до минимума, Шастун решил подписать

отказ от лечения. Две недели ничего не сделают, лучше он их проведет дома. Парень
не был до конца готов к этому. Он хмуро смотрел на пустую кровать и собранный
чемодан, но ничего не мог с этим поделать. Оставаться в месте, где его уже даже не
пытаются лечить, не было ни сил, ни желания.
Блондин встал на ноги, поправил волосы, взял чемодан и, ещё раз посмотрев на стены,
вышел. Окна здесь так и не поменяли за полгода, из кровати Антона вылетел один
болтик, и она держалась несколько месяцев непонятно каким образом, на стенах
остались следы от фотографий. Внизу, около поста охраны, его ждали Белла, Дима и
Тася. Родители не приехали даже сегодня.
Почти полгода он провёл в этом месте. Для него это было более, чем достаточно,
чтобы хоть немного привязаться. Особенно Антон привязался к своим новым друзьям.
Что самое главное, парень был уверен, что это те настоящие друзья, о которых пишут
в книгах писатели вроде Джона Грина. Белла помогла ему, когда на Арсения напали с
проверками, хотя сперва Шастун её чуть ли не убить был готов. А ещё она
неоднократно помогала ему не впасть в себя.
А Дима? Боже, да этот коротышка в очках вообще чуть ли не спасал парня, ставя ему
мозги на место! А как он переживал за их недоотношения с Поповым? И самым странным
для Шастуна оставалось то, как Поз изменился из-за его сестры. Парень, страдавший
гаптофобией, крепко держал Таисию за руку всё то время, когда та приезжала. Правда,
Диме тут остался месяц, и пока забрать документы он не осмеливался.
Антон знает, что он приедет сюда уже через пару дней. И даже не для того, чтобы
посетить психиатра, а для того, чтобы проведать своих друзей. Если бы не они,
парень бы не выдержал всего этого.
— Вот только давай ты соплей разводить не будешь, — пробурчала Белла, когда блондин
обнял её. — Ну, Антон, фу, хватит.
Он усмехнулся и протянул руку Диме, надеясь, что тот хотя бы пожмёт её. Но он
крепко обнял друга.
— Только попробуй вернуться сюда, — сказал Позов и отстранился от Антона, снова

взяв Тасю за руку.
Они недолго простояли у выхода из больницы, пока приехало такси.
Антон вышел на улицу и оглянулся, кутаясь в куртку, которая наконец сидела на нём
хорошо, а не болталась. Он сделал глубокий вдох и кивнул сам себе. Мол, пора, Шаст,
шагай в «новую жизнь». Парень сел в машину и посмотрел на сестру.
— Тась, спасибо. — Он закусил губу.
Девушка поправила волосы и улыбнулась, опустив свою ладонь на руку брата.
— Ну, всё, Антон. Всё кончилось.
Блондин кивнул ей, но мысленно он ещё не понимал, что это конец. Ему казалось, что
он ещё вернётся сюда. Будто его покатают пару часов вокруг больницы и вернут назад.
Но внутри словно падал тяжёлый груз, когда он смотрел на отдаляющиеся ворота
диспансера.
***
В комнате Антона ничего не поменялось. Но он чертовски был рад лечь на свою кровать
и смотреть на родные стены, по которым он, будем откровенными, пиздец как скучал.
Шастун обнял подушку и уставился в потолок.
И что теперь? Что дальше-то?.. Парень тяжело задышал, закрыв глаза. Теперь его
никто не контролирует, он снова может есть то, что хочет, курить, пить убивать
себя. Антон был даже не в силах разобрать чемодан, потому что буквально все вещи
пропитаны Арсением. Мужчина так и не ответил ни на одно сообщение, ни разу не
перезвонил ему, а оставил после себя лишь несколько фотографий и метафорическую
дыру в сердце. И это после того, как он сказал, что любит парня?
Блондин достал телефон и открыл переписку с Поповым.
Тошка (12:07)
Знаете, что с Вашей стороны очень хуево было оставлять меня одного.
Тошка (12:08)
Неужели не боитесь, что я не смогу жить нормально?
Тошка (12:08)
Может, я убью себя завтра? А Вы и не узнаете.
Тошка (12:09)
Потому что Вы — мудак, Арсений Сергеич.

Какого черта ты уехал? Кто тебе позволил подписывать отказ от лечения?
Антон прокашлялся, когда увидел ответ от мужчины. Вот так он достаточное время
игнорировал его, а теперь что? Недоволен тем, что Антон сделал то, что ему было
действительно необходимо. Сперва парень хотел покрыть Попова любимым трёхэтажным, а
потом понял. Он не знает о том, что происходило с блондином, что достаточно
странно, потому что сам Шастун думал, что обо всех его изменениях Арсению говорила
Оксана.
Значит, не говорила. Или говорила, но не то.
Тошка (12:13)
Вы можете сейчас приехать? Иначе просто не поймете, какая срань со мной случилась.
И сразу станет ясно, какого черта я уехал и кто позволил мне подписать отказ от
лечения.

Пятнадцать минут — и буду.
Зеленоглазый встал с кровати и почесал затылок.
— Какой же ты слабохарактерный долбоёб, Антон. — Он нахмурился, одёргивая на себе

длинную футболку. — Только помани — и уже готов простить то, что тебя пережевали.
Парень пнул чемодан и упал на пол. Боль тут же пронзила позвоночник, и Антон
заскулил. Он посмотрел на белый потолок, будто тот был в чём-то виноват, и
отвернулся. Блондин уже ни черта не понимает, кто тут прав, кто виноват. Нужен ли
ему Арсений? Нужно ли ему, чтобы он приехал сейчас? Нужно ли было уезжать из
больницы? Надолго ли он вообще уехал?
Арсений был ему нужен, но непонятно, с какой целью: хвататься за него, как за якобы
спасательный круг, или просто постараться простить, попытаться построить нормальные
отношения и просто жить дальше? Вот тут у Антона, судя по всему, отключался мозг.
Он любит Арсения, правда любит, его чувства никуда не делись, но теперь он боялся
доверять даже ему. Разобраться в себе в одиночку парень уже не может.
Шастун закрыл глаза, концентрируясь на своих мыслях. Он почувствовал и услышал, что

рядом на полу кто-то лёг. Парень, не открывая глаз, решил, что это Тася, поскольку
звука открывания входной двери не было слышно, да и сестра позвала бы его, когда
Арсений пришёл.
— Тась, я опять запутался. — Он зажмурился, обнимая себя руками и заваливаясь на

бок. — Я люблю Арсения, на самом деле люблю, меня ломает по нему. У него такие
глаза добрые, ясные, что аж сдохнуть хочется, руки всегда тёплые и губы в
трещинках.
Антон тяжело вздохнул, вспоминая то, как он узнал об этом, и закусил губу.
— Придурок, он же просто кинул меня, а я все ещё готов броситься к нему на шею,
потому что люблю. И ведь это даже не мой выбор. Это всего лишь гормоны, просто
какие-то химические соединения, которые вызывают странные чувства в животе. Я,
когда первый раз это почувствовал, думал, что отравился, а это просто любовь. И я
должен ненавидеть его, но всё равно продолжаю чувствовать эти покалывания в животе,
как его крутит и вертит, при каждом воспоминании. Окситоцин, серотонин,
вазопрессин, дофамин и что там ещё?
— Эндорфин и адреналин, Антон, — раздался совсем рядом мужской голос. — Я тоже
люблю тебя. И это не тошнота, а пресловутые бабочки.
Шастун аккуратно открыл глаза и увидел перед собой Арсения Сергеевича. Он закрыл
лицо ладонями. Такое могло случиться только с ним.
— Так почему ты написал отказ от лечения?
Блондин прокашлялся, поправил волосы и мог более или менее адекватно смотреть в
глаза мужчине. Парень показал ему свои руки, всё ещё сине-лиловые от капельниц.
— Транквилизаторы в лошадиных дозах. — Зеленоглазый пожал плечами. — Когда вы

уехали, они просто перестали меня лечить. Я просто выпал из жизни на какое-то
время. Много думал, о Вас, о жизни после больницы, о жизни в целом, но в основном о
Вас.
Попов аккуратно провёл кончиками пальцев по синякам, Антон сморщился, словно ёжик,
и вздохнул.
— Даже поставлены коряво, — брюнет хмурится. — Сколько раз в день?
Шастун пожал плечами, пытаясь вспомнить, а он не знал. Да и какая теперь разница?

Сейчас-то их не ставят. Он упрямо смотрел в глаза Арсению Сергеевичу, который
несмело попытался переплести их пальцы. Антон отдернул руку.
— Вы знаете, вообще, что такое чувства людей? Вы меня сперва кинули, а теперь
вернулись и ведёте себя так, словно ничего не случилось. И думаете, что у вас всё
получится, как всегда, а вот хуй вам. — Шастун отвернулся от него, обиженно глядя
перед собой, как маленький.
Попов закатил глаза. Он уже успел забыть, что такое общение с Антоном. С просто
безумно упрямым, наглым и вредным комком нервов, который ещё и был прав.
— Ты имеешь право меня ненавидеть, ругаться на меня, но это было нужно. — Брюнет
поправил волосы на затылке мальчишки, но, судя по тому, как он дёрнулся, нужно было
объяснять, зачем и кому это было необходимо. — Антон, мне нужно было время, чтобы
до конца понять, что я люблю тебя. Чтобы не навредить тебе своей неискренностью.
Парень пожал плечами. По сути, психиатр сейчас прав, ведь Шастун и болезнью-то
обзавёлся по этой причине. С ним просто были не до конца честны. А что может лучше
испытать чувства, чем разлука?
— Почему Вы тогда не отвечали мне? Столько времени Вы молчали, даже звонки Таси вы
игнорировали! Ясен хуй, что я имею право ненавидеть Вас. Но вот только хрен Вы это
получите. Угадайте почему?
— Гормоны?
— Любовь.
Антон повернулся лицом к Попову и поцеловал его в губы. Он в очередной раз не

понимал, что и зачем он делает, но иногда это действительно полезно. Правда, в
некоторые моменты лучше делать то, что хочешь, не думая о последствиях. Сердце
знает лучше.
— Единственное, на что я надеюсь, — это то, что будешь пить свои таблетки, хоть
иногда есть и хотя бы попытаешься полностью доверять мне, — прошептал Арсений,
уставившись в глаза парня. — Антон, пообещай, что ты постараешься сделать это,
пожалуйста.
Шастун закатил глаза и лег на спину. Он взял мужчину за руку и переплёл их пальцы.
— Вот любите Вы всё усложнять, Арсений Сергеевич. — Парень посмотрел на потолок.

— Я только поцеловал Вас, а Вы уже начали: вот, Антон, пообещай, постарайся,
сделай. Я чё, железный, что ли? Я только из психушки вышел.
Попов усмехнулся и тоже посмотрел на потолок.
— Вот и на что мы смотрим? — вздохнул он через десять минут их молчания.
Антон пожал плечами, вглядываясь в белизну потолка.
— А вы не видите?
— Чего?
— Там звёзды.
Комментарий к Part II. Chapter IX.
итак, маленькая, безнапряжная глава, которой я поставила точку на второй части.
жду отзывов:)
========== Part III. Chapter I. ==========
Антон месяц жил вне больницы.
И Антон заебался жить вне больницы.
Во-первых, это происходило из-за тупых подколов не более одарённых одноклассников.

В школе знали, где он был, даже подозревали, что послужило тому причиной, но никто
не осмеливался сказать это вслух. Гораздо лучше пошутить про то, что он просто
неуравновешенный, псих, ненормальный. И Шастун бесился, но отвечать ничего не мог,
потому что рядом сидела сестра, которая хоть как-то пыталась его успокоить. Чаще
всего дело заканчивалось сломанной ручкой, карандашом или линейкой (один раз Антон
порвал наушники и перешёл на беспроводную гарнитуру). Иногда, когда парня выводили
из себя особенно качественно, он начинал отвечать, вставляя мат через слова и
бросаясь останками канцелярских предметов, вне зависимости от того, был
преподаватель в кабинете или нет.
Во-вторых, родители. Если до этого Антон привык страдать от недолюбленности, то

теперь его опекали. Даже слишком сильно. Над ним стояли, когда он ел, едва ли не
засовывая ему еду в рот. По тридцать раз за утро мама спрашивала у него о том, как
его дела, здоровье и не забыл ли он про таблетки. И, боже, это так раздражало, что
парень уже был готов сорваться, закричать, что у него всё, блять, нормально, потому
что так почти и было, но не мог. Потому что это же родители. Он обязан быть
благодарен им.
В-третьих, Арсений едва ли не поселился у него в комнате. Просто так вышло, что его
родители часто начали ездить по командировкам, семинарам и заниматься прочей очень
важной ерундой, связанной с работой. И всё это время мужчина находился рядом с
Антоном. И вроде бы нужно радоваться, но Шастун уже готов был на стену лезть.
Потому что если родители спрашивали у него о его самочувствии по тридцать раз за
утро, то Попов мог задать этот вопрос все сто раз. А ещё он возил парня в школу,
забирал оттуда, возил по репетиторам и курсам, гулял с ним, кормил булками так, что
блондин поправился на четыре килограмма за пару недель.
И после этого Антона прорвало на Попова. Он полчаса не переставая говорил брюнету о
том, что ему уже почти восемнадцать, он в состоянии отвечать за свои действия и
мысли, поступки и все остальное. И Арсений даже посчитал, что он выругался ровно
сто тридцать два раза, половину слов он услышал впервые. И пусть из-за своих
подсчётов брюнет пропустил почти весь монолог мальчишки, доверять он ему стал
гораздо больше.
И в этот момент Шастун даже дышать свободнее начал. Он мог спокойно покурить по
дороге в школу, а после пытаться разогнуть задубевшие из-за холодного марта пальцы.
Правда, Таисия его сдавала, но Попов ничего не мог поделать, потому что всё ещё
курил сам. Но оставался момент в жизни Антона, за которым уследить сестра была не в
состоянии. Это его питание.
Антон только завтракал. Он пил таблетки во время еды, шёл с сестрой в школу, а
после ехал к своему репетитору, а Тася — к своему. И тут парень начинал нагло
врать, что он зашёл в кафе рядом с домом, где жила его репетитор по математике,
плотно пообедал, а после так хотел есть, что купил батончик в супермаркете по пути
домой. А уже дома подросток сразу ложился спать, чтобы ему не задавали лишних
вопросов. И никто сильных изменений не заметил, потому что и Арсений, и мама, и
папа, и Тася видели его достаточно часто.
И никто бы ничего не заподозрил, если бы не день рождения Арсения. Родители были в

командировке, поэтому ребята поехали к Попову, к которому также приехали его сестра
и мама. И вообще, это была первая встреча Антона и семьи его парня, однако он не
волновался. Парень постучал в дверь, потому что мужчина никак не мог починить
звонок, а вызывать мастера он не хотел, потому что: «Антон, ну я че, не мужик, что
ли? Сам сделаю».
Дверь открыла Саша.
— Привет, — улыбнулся Антон, не зная, что ему делать и говорить.
Тут вмешалась Тася. Она отодвинула непутевого двойняшку и вздохнула.
— Привет, твой брат уже приехал? — Девушка поправила длинные волосы и удобнее взяла
коробку с подарком для Попова.
Девочка ей кивнула и странно посмотрела на эту парочку. Ну, естественно, худое

несуразно-высокое нечто и девушка, очень похожая на него, только более складная и
аккуратная, нечасто встречаются.
— А вы кто, простите? — Саша посмотрела на Антона, мусолившего в руках коробку,

обёрнутую в бумагу тёмно-синего цвета, и не сразу узнала в нём того самого «Тошку»,
о котором рассказывал брат. — Аа, ты, наверное, Антон, парень моего брата?
Шастун покраснел и кивнул.
— Вроде того, получается. Так он вернулся с работы?
Девочка покачала головой и пустила наконец ребят в квартиру.
— Мы ждём его, он позвонил полчаса назад, сказал, что скоро будет.
Антон угукнул, поставил коробку на пол и принялся разуваться. Он присел на корточки

и сперва вообще ничего не понял. У него закружилась голова, чаще забилось сердце, а
руки и вовсе перестали слушаться. В итоге парень просто стянул обувь и попытался
встать: его бросило в жар и закололо сердце. Перемену в лице мальчишки заметили
все: сестра, Саша и мама Арсения, вышедшая из комнаты.
— Антон? — Тася взяла пошатнувшегося брата за локоть. — Всё нормально?
Парень уверенно закивал, что да, нормально.
— Нет.
Перед глазами уже поплыли круги, и Тася, скинув обувь, отвела его в комнату и
усадила на диван. Она внимательно посмотрела на Антона и нахмурилась.
— Ты чего такой бледный, солнышко? — спросила подошедшая к нему с тонометром

Татьяна Юрьевна.
Шастун посмотрел на женщину и пожал плечами, с ним такое первый раз, поэтому он
даже не имел понятия, на что это списать. Ну ест он раз в день, и то как птичка, но
ведь это не повод. Он раньше вообще неделями воздухом и пивом питался, так ничего
подобного и не было. В итоге Антон просто смотрел на маму своего парня и вздыхал,
понимая, как Арсений на неё похож.
Антону начали мерить давление, как в комнату прошёл виновник торжества.
— Это ещё что за радость? — Попов нахмурился, глядя на Антона.
Татьяна Юрьевна показала сыну пальцем, чтобы он помолчал немного, и через полминуты
вздохнула, снимая с Антона манжету аппарата.
— У тебя давление упало, Антон, идём, я тебе чай крепкий сделаю.
Шастун, который пил некрепкий зелёный чай покачал головой и поморщился, он виновато
посмотрел на Попова и вздохнул.
— Всё в порядке, у меня всегда давление низкое. — Он кивнул и встал на ноги, чтобы
подойти к своему парню, который, кажется, вообще ничего не понимал.
Антону, кстати, очень нравилось называть Арса своим парнем, потому что, ну, это же
круто и правда. Однако он никак не мог отучиться выкать в его сторону.
— А что, собственно, случилось? — нахмурился Арсений и приобнял Шастуна за плечи.
Саша молчала, потому что совершенно не знала, что ей говорить, и вообще, она
достаточно сильно смущалась. Тася не хотела сдавать брата, а Татьяна Юрьевна просто
жалела этого бледного и худющего мальчика.
— У Антона голова закружилась, он почти упал, и ты только посмотри, какой он

бледный.
Арс кивает и смотрит на блондина, немного хмурясь.
— Я в порядке сейчас, правда. — Он кивнул, уверенно глядя на Арсения. — Не

переживайте.
Попов, убедившись, наконец, что с Антоном всё в порядке, обнял маму, сестру и Тасю.
Он был очень рад их видеть, потому что прошло почти четыре месяца с их последней
встречи. Саша, улыбаясь, вручила брату небольшую коробку с дисками Продиджи,
Арсений, безумно радуясь, поднял её над полом, крепко обнимая.
— Спасибо, малявочка. — Он улыбается, откладывая диски.
Мама подарила ему деньги, немного поплакала, обнимая сына, потому что ему уже
двадцать семь, он уже взрослый и умный, но в конце концов присела рядом с Сашей и
попросила её не взрослеть пока что. Девочка закатила глаза и засмеялась. Тася
подарила Арсению какую-то очень крутую, на её взгляд, книгу по психологии и коробку
шоколада. Правда, Попов шоколад не очень любил и решил, что точно накормит им
своего непутевого парня, который притащил из прихожей оставленную там коробку.
Арсений сел на диван и аккуратно снял обёрточную бумагу, совершенно не повредив

упаковку. Шастун выглядел немного хмурым, надеясь, что мужчине подарок всё-таки
понравится, потому что выбирал он достаточное время и хотел угодить любимому
человеку. Брюнет достал из коробки две виниловые пластинки и удивленно посмотрел на
мальчишку, прикрыв рот ладонью.
— Антон, они же диких денег стоят. — Попов улыбается и внимательно смотрит на

внешнюю упаковку пластинок.
Из-под них он достаёт много маленьких фотографий их с Антоном и по-детски радуется,

даже немного пустив слезу. Арс откладывает все подарки и встаёт рядом с Шастуном,
аккуратно целуя его в губы. И пусть так делать не совсем культурно, но никто из
находящихся в комнате им даже слова не сказал, потому что и Татьяна Юрьевна, и
Тася, и Саша понимали, что эти двое счастливы.
— Спасибо, солнце. — Арс улыбается, напоследок чмокая парня в щёку.
Антон краснеет, вспоминая, как он его впервые назвал солнцем, и кивает.
— Не за что.
Они садятся за стол, и парень хмурится. Антон отвёл взгляд и посмотрел на Сашу,
которая странно косилась на него.
— Что? — спрашивает блондин.
Девочка качает головой и вздыхает.
— Ничего, — она улыбнулась. — Ты же сейчас в одиннадцатом?
Антон кивнул и посмотрел на сестру.
— Ну, мы вместе с Тасей.
— И что скажете, стоит ли идти?
Светловолосый юноша откровенно признался, что лучше бы ушёл в шарагу, за что

получил пинок под столом со стороны сестры, которая, наоборот, ярко описала все
прелести получения полного среднего образования. Шастун же всё-таки закончил свои
слова тем, что эти два года были бесполезными только для него. Для кого-то они
могут быть гораздо более значимыми.
На самом деле, Антон пытался оттянуть момент, связанный с едой. Торт, конфеты,
шоколад и пицца, а ещё сок. Он прикинул калорийность и нахмурился, стараясь не
встречаться взглядом с Поповым. Однако тот уже заметил и хмуро посмотрел на него.
Татьяна Юрьевна положила всем по кусочку тортика и тут настала очередь Антона.
Парень прикрыл тарелку ладонью.
— Н-нет, спасибо, — он мягко улыбнулся.
Женщина посмотрела на сына и вздохнула.
— Антон, ну давай хотя бы небольшой кусочек. Может, у тебя сахар упал, оттого тебе
плохо и стало, — она попыталась уговорить его.
Парень покачал головой, поймав на себе злой взгляд брюнета.
— Давай небольшой кусочек, ради меня, Антон. Буквально пару ложек, — попросил его
Арсений.
Шастун опустил взгляд и кивнул, потому что смотреть в глаза Попова, который просил
его о чём-то, — больше, чем невозможно. Он съел действительно маленький кусочек
торта, запив его большим количеством чая, и, прикрыв рот ладонью, вышел из-за
стола. Его не тошнило, но Антон очень хотел, чтобы тошнило.
Парень прошёл в ванную и не закрыл дверь на замок, усаживаясь у белого друга. Он

попытался вызвать рвоту, но смог издать лишь жалкий скулёж, а в голове судорожно
неслись мысли о том, что избавиться от съеденного можно только в течении получаса,
дальше еда начинает перевариваться.
Арсений посмотрел вслед уходящего Антона и нахмурился. Он вздохнул и вышел из-за

стола, оставляя других в полном непонимании ситуации. И в ванной мужчина хотел
увидеть всё, что угодно, кроме блондина, склонившегося над унитазом и пытающегося
вызвать рвоту. Попов нахмурился, чувствуя прилив злости. Он поднял мальчишку за
локоть и усадил на край ванны.
— Значит, ешь, да? Нормально всё, да? — Брюнет разочарованно и обиженно смотрит на
Шастуна. — Да, Арсений Сергеевич, ем, да.
Он закрывает глаза и начинает аккуратно стучать по плечу парня, пытаясь выместить

на нём злость. Антону просто ужасно больно, как морально, так и физически. Плечо
очень быстро начало пульсировать, потому что Попов — парень далеко не слабый, а тут
ещё и в истерике бьётся. Но Антон терпит. Терпит, потому что заслужил.
— Сука, ест он. Ест, блять, — Арсений хмурится и уже не контролирует силу ударов.
— Идиот, Господи, придурок.
Шастун, кажется, впервые слышит, как мужчина ругается матом.
Останавливается он даже не тогда, когда чувствует, как крупные капли побежали по

щекам, а в тот момент, когда Антон шипит о том, что ему больно.
— А мне не больно? Антон, мне не больно? — Арс смотрит ему в глаза. — Мне обидно,
потому что я люблю тебя, безумно люблю, пока ты мне нагло врёшь.
— А ты чего от меня ждал? — мальчишка насупился. — Что всё так просто будет? Я
ненавижу себя за то, что не говорю тебе правду, но ещё больше я ненавижу себя,
когда ем.
Шастун встал на ноги и умылся, чтобы не было видно слёз.
— Я уйду сейчас, чтобы не портить тебе день рождения, посиди с мамой и сестрой,
поговорим завтра. — Антон вымыл руки и собрался выходить из ванной, как его
остановили за руку.
— Если ты сейчас уйдёшь, то мы так и не закончим, я знаю.
— Тогда давай не будем заканчивать, потому что у меня нет ни сил, ни желания, а
выносить сейчас всё наружу я не готов. Это только мои проблемы.
Арс хмурится, выпрямляясь.

— Как же ты достал, Антон. Как только мы начали встречаться, все твои проблемы — и
мои тоже. — Он прижал к себе мальчишку. — Я люблю тебя. Пожалуйста, прекрати
вредить себе.
Шастун поднял тёмно-зелёные глаза на него и пожал плечами.
— Я не знаю, смогу ли я.
— Сможешь, а теперь давай ты встанешь на весы.
Арсений чуть ли не силой поставил парня на весы и хмуро посмотрел на результат. Он

отвесил мальчишке подзатыльник и поцеловал в макушку.
— Антон, почему пятьдесят два? Ты приехал почти таким же. — Попов почти плакал.
— Ты должен весить семьдесят.
Шастун в очередной раз пожал плечами и вздохнул, выходя из ванной. Он и сам не

знал, почему. Просто врать не хотелось ни себе, ни Арсению, но сделать что-то нужно
было. И Антон выбрал худший вариант: он решил врать Арсению. Правда, как и любая
ложь, эта выплыла наружу. И правда была не самая приятная, которую лучше было не
знать вовсе, чем знать хотя бы так.
Попов вышел следом и хмурый сел за стол. Он продолжал обеспокоенно смотреть на

парня, иногда качая головой, но Антон наотрез отказался есть что-то ещё, чтобы не
тревожить себя и Арсения, и вообще. Шастун теперь чувствовал груз вины на себе за
то, что он испортил день рождения своему парню, который этого, на самом деле, не
заслужил.
Татьяна Юрьевна и Саша легли спать в гостиной, потому что после перелёта так и не
отдохнули. Тася была увлечена перепиской с Димой, сидя на кухне, поэтому Антон
спокойно увёл Арсения в его спальню. Попов всё ещё сердился на Антона за его ложь,
не понимая мотива его поступка. Он подошёл к окну и внимательно посмотрел на пелену
чёрного неба, освещаемого мелкими огоньками большого города. Шастун встал рядом и
опустил голову на плечо Арса.
— Простите меня, ладно? — он вздохнул, потирая глаза.
— Антон, я тут один.
— Хорошо, Арс, прости меня. — Блондин постарался заглянуть в глаза мужчине. — Я

ведь тебе праздник испортил.
Брюнет нахмурился.
— Прекрати извиняться, Антон, ты не испортил ничего, просто у всех бывают

трудности, да?
Шастун кивает и снова кладёт голову на плечо Арсения, положив его руку на своё
плечо.
— Я люблю тебя, — прошептал парень, также вглядываясь в пейзаж за окном.
— Я тебя тоже люблю, Антон, только пообещай, что теперь ты будешь есть. Это будет
лучшим подарком на мой день рождения. — Попов погладил его плечо, аккуратно сжимая.
— Обещаю. — Он уверенно закивал головой.
В очередной раз Антон пообещал себе, что будет есть. В очередной раз не для себя, а
для Арсения, потому что он его любит, потому что боится расстроить, просто потому
что он есть.
— А на что мы смотрим? — вдруг спросил Шастун.
— Ты не видишь? Там звезды. — Брюнет повернулся и поцеловал Антона в губы.

Комментарий к Part III. Chapter I.
ловите, как и обещала.
удивительное, главы не через полгода?!
также, надеюсь, никто из моих читателей и их семей не пострадал при трагедии в

Кемерово. надеюсь, вы в порядке, всех люблю.
п.с. спасибо моей чудесной бете.
========== Part III. Chapter II. ==========
Арсений проснулся раньше Антона с мыслями о том, что он хочет. В самом ужасном
значении этого слова желает тихо сопящего ему в плечо парня, который ещё и так
неудобно упирается коленом в причинное место, что ещё немного — и брюнету, кажется,
нечем будет хотеть.
Попов смотрит на Шастуна и не может смириться с тем, что у него уже пару недель
горит, касаемо его задницы, потому что даже тощая, по мнению мужчины, она была
прекрасна. В конце концов, он ведь взрослый двадцатисемилетний молодой человек в
полном расцвете сил, ему свойственно хотеть заняться сексом со своей второй
половинкой.
Ситуацию портило одно: было неясно, хотела ли чего-то вроде того его вторая
половинка, которая, слава Богу, повернулась на другой бок.
Арс поднялся на ноги, ещё раз посмотрел на спящего Антона с задранной футболкой и
тяжело вздохнул. Разговор о сексе с Шастуном сейчас будет очень необходим, потому
что голубоглазый уже устал морозиться в душе и стирать ладони. И ситуацию осложняли
многие вещи, начиная от возраста Антона и заканчивая тем, что это всё не по-
христиански.
Во-первых, Антону действительно всего семнадцать, а Арсений не сильно хотел

напрягать свою и без того уже запуганную совесть этим фактом. Для него всё ещё
неправильным было то, что они начали встречаться до совершеннолетия парня, но, будь
это по-другому, Шастун сам бы давно открутил ему голову. Арс почему-то больше всех
пугался их разницы в возрасте, даже больше, чем сам Антон, его сестра, родители и
золотая рыбка. Ну, возраст, вообще-то, — всего лишь цифры в паспорте; главное, что
они действительно счастливы.
Во-вторых, Антон всё ещё болен. И Попов не был бы собой, если бы в очередной раз не
упрекнул себя в том, что отношения с пациентами не самая лучшая вещь, которая могла
произойти в их взаимоотношениях. Но сейчас-то Арсений не врач Шастуну, он просто
его молодой человек, и стоит отпустить то, что они почти полгода были связаны одной
историей болезни.
В-третьих, Арсений не знает точно, готов ли Антон в ментальном плане. Как

рассказывал сам парень, его последние отношения не закончились ничем хорошим, а
травма от них ещё свежая даже спустя столько времени. Хоть и Шастун твердит
брюнету, что всё в порядке, когда тот боится иногда даже поцеловать парня, он всё
ещё с опаской ко всему относится.
Арсений в ванной уставился на своё отражение и, вскинув все «за» и «против», решил,
что случиться это должно в день рождения его парня. А это через целый месяц. Он
тяжело вздохнул, запрокинув голову, и залез в душ, включая холодную воду.
Шастун тем временем медленно начал просыпаться, потягиваясь в мягкой постели и

хрустя всеми косточками. Он взял телефон и быстро обновил ленту. Тася написала, что
она уехала к подруге рано утром, а завтрак уже ждёт их на плите. Антон улыбнулся,
понимая, что это доброе утро. Парень написал Попову о том, где его носит так рано
утром: «Где ты шароёбишься в такую рань, солнце моё». И пока Арсений принимал душ,
Антон ловил себя на том, что он давно не просыпался с хорошим настроением. Даже
слишком хорошим для него.
Попов вернулся в комнату и улыбнулся, поправляя влажные волосы. Шастун посмотрел на

него и растянулся на кровати.
— А с чего такие ранние подъёмы? — Мужчина сел на кровать и взглянул на мальчишку.
Антон пожал плечами и одёрнул футболку, утягивая брюнета к себе.
— Потому что ты свалил в душ и теперь припёрся ко мне мокрый и холодный. — Парень
улыбается и залезает в объятия Попова. — Ты хоть выспался? А то всю ночь пыхтел: то
я одеяло перетянул, то слишком близко лёг, то слишком далеко.
Арсений изогнул бровь и уставился на мальчишку, поправив волосы.
— Хм, не помню такого, значит, не было. — Он прижал его к себе за талию.
Шастун пискнул от того, что руки у Попова были ледяные, будто он только с балкона
или улицы.
— Ещё раз так сделаешь, я тебе твои холодные пальцы в жопу засуну. — Он серьёзно
посмотрел на Арсения.
— Ой, а вот это уже мой Антоша. — Мужчина засмеялся, выпуская руки из-под его
футболки и аккуратно обнимая его. — Извини.
Брюнет взял парня за кисть и переплёл их пальцы, улыбаясь и глядя ему в глаза.
Антон на момент о чем-то задумался, посмотрел на их руки и снова на Арсения, а

потом выдал:
— Арс, а за что я тебе нравлюсь?
Попов от неожиданности такого вопроса приподнял брови и приоткрыл рот. Он прочистил

горло, поправил волосы и посмотрел на Шастуна.
— За то, что о тебе можно заботиться, за твою обаятельную неуклюжесть и маты, хоть
я и надеюсь, что их станет меньше, но они мне нравятся тоже. — Он посмотрел на лицо
парня. — За милую родинку на кончике носа, тёплые руки и мягкие губы. А ещё глаза,
Господи, ты хоть знаешь, какие они у тебя красивые? Кажется, что в них отражается
всё лучшее, что есть в мире, всё, за что нужно и можно любить жизнь. О, а то, какие
фотографии ты делаешь? Это же произведения искусства, ну не меньше! Нелепые вопросы
вроде этого и вообще. Антон, я люблю тебя за то, что мне просто хорошо быть рядом с
тобой.
Шастун покраснел и опустил глаза, вспомнив песню Смэша и Моя Мишель «Хорошо быть
рядом с тобой». А после, видимо, осознав всё, что им было только что услышано,
серьёзно уставился на Попова.
— Подожди, что ты сказал?
— Что люблю тебя. А что?
Антон покраснел ещё сильнее, чем прежде, и кинулся на Попова, обнимая его за шею.
— Арс, я тоже очень люблю тебя. — Он сел на кровати. — И я не неуклюжий.
— Серьёзно? Ты хоть видел себя со стороны? — Брюнет мягко улыбнулся. — Ты каждый

раз залетаешь ко мне в квартиру, спотыкаешься об один и тот же торчащий кусок
ковролина и падаешь ко мне в объятия.
— Вообще-то, это моя природная грация.
Арсений изогнул бровь.
— Ну всё, хорош, иди сюда.
Он взял блондина за руку и резко потянул на себя, отчего тот упал сверху на него.
— Ну и задница ты, Попов. — Парень смеётся и целует его в губы, укрываясь одеялом.
В это утро Антон был особенно счастлив. И казалось, что теперь так будет всегда;
хотелось, чтобы утро не кончалось, потому что здесь и сейчас его всё более, чем
устраивало. Но ведь тогда бы это не было реальностью, а в ней всё очень редко
случается так, как хочется. Эх, эх.
***
Отправившись домой, Антон много думал. О том, что такое любовь, о её отличиях от
влюблённости, словах Арсения и прочем, пытаясь разобраться в том, что же он всё-
таки чувствует к нему.
Во-первых, стоит отметить, что любовь гораздо, блять, сильнее симпатии и всего
прочего дерьма. Не понимают этого только, должно быть, очень глупые и наивные люди
и подростки, что почти одно и то же.
Когда ты влюблён, тебе нравится получать. Всё, включая чувства, заботу, и кажется,
что тебе всё это так нравится, что всё это так круто и классно. Но при этом ты не
можешь привыкнуть к тому, что кто-то так отчаянно лезет в твою жизнь. И вот это
тебе уже нравится меньше. Влюблённость — это лужа, но ведь и лужа бывает тёплой и
приятной, да?
Но когда ты любишь, то тебе важнее больше отдать человеку, чем получить от него. Ты
привык к человеку, который заполонил твою жизнь так, что в ней осталось очень мало
от тебя самого. Ты привык к его волосам на своей расчёске, к тому, что он кладёт
четыре ложки сахара в чай, спит всегда с открытыми окнами и после жалуется на то,
что замёрз, а проснувшись утром, ты первым делом думаешь о том, что с тем
человеком, задаёшь себе вопрос о том, как бы он поступил в какой-либо ситуации. И
любовь — это не море, проводя сравнение с лужей-влюблённостью. Любовь — это
вселенная.
И вселенная Антона — это Арсений. И он более, чем просто уверен в том, что любит
его. Не влюблён, а действительно любит. Без причин, за то, что он просто есть. За
его заботу и опеку. Будь у Шастуна возможность, он бы сделал все для него.
В квартире Антона встретила оглушающая тишина. Тишину он любил, но эта была какой-
то странной. Казалось, будто даже электричество не гудело в проводах.
Юноша прошёл в гостиную, и увиденная картина шокировала его настолько, что слова
застряли где-то в глотке: Дима, мать его, Позов, страдающий, мать её, гаптофобией,
целовался с Тасей.
— Какого хуя? — в итоге всё же выдал Антон.
Ребята отпрыгнули друг от друга. Испуганные глаза Таисии уставились на брата. Она
было подумала, что её двойняшка не сильно рад тому, что у неё снова появился
молодой человек, ведь прошлые отношения ничем хорошим не закончились. Однако Антону
сейчас не совсем до этого, воспитательную беседу провести можно и позже.
— Дима, блять, у меня всего два вопроса: какого хуя ты не сказал, что приедешь
сегодня и какого хуя стало с твоей гаптофобией?
Позов поднялся на ноги, молча подошёл к блондину и крепко обнял его.
— Я говорил, что приеду, а это... — Он развёл руками. — Я здоров, получается. —

Парень широко улыбнулся и поправил очки. — А вот ты выглядишь очень даже хуёво. Что
с тобой стало, Шаст? Ты опять похудел и как будто посерел. Всё в порядке?
Антон потёр переносицу и поправил волосы. Он во всей этой суете с экзаменами, днем
рождения Попова забыл о приезде лучшего друга.
— Охуенный комплимент, спасибо. — Он нахмурился и посмотрел на Тасю.
Ноги его опять, как вчера, сделались ватными, а голова тяжёлой, перед глазами резко
потемнело, в висках отдалась давящая боль, руки затряслись, а после… После Антон с
глухим ударом свалился на пол.
***
Арсений едва успел проводить сестру и мать, которая пригрозила ему тем, что
самолично убьёт его, если при следующей встрече Антон будет так же плохо выглядеть
и чувствовать себя, как позвонила Тася. С телефона брата.
— Уже соскучился, Антоша? — Он расплылся в улыбке, затягиваясь сигаретой.
— Антона увезли на «скорой» пятнадцать минут назад, — её голос дрожал, да и вообще

было слышно, что девушка на грани то ли истерики, то ли сердечного приступа.
— Пятнадцать?! Тась, пятнадцать минут?! И ты только сейчас решила позвонить?

— Попов выбросил недокуренную сигарету и сел обратно в машину. — Номер больницы.
— Двадцать девятая.
— Ты там?
— Да.
— Скоро буду.
По дороге Арсений успел предположить всё: от отказа почек до инфаркта, пока не

вспомнил, что двадцать девятая больница это вообще институт кардиологии. И только
от случайно промелькнувшей мысли о том, что у Антона могло отказать сердце, Попов
был готов лечь в соседнюю палату. Он в очередной раз из-за Антона и спешки к нему в
больницу нахватал штрафов за превышение скорости и езды на красный огонь светофора,
чуть не сбил человека, но приехал.
На первом этаже сидели Тася и Дима. Арс, хмурясь, уселся рядом.

— Что случилось?
Девушка, которая уже, к счастью, успокоилась, протёрла ещё немного влажные щёки и
вздохнула, теребя подол платья.
— Затрясся, посинел, упал, а потом его увезли. Ничего не сказали.
Арсений ударил кулаком по ладони и поднялся на ноги.
— Сидите здесь.
Путем нехитрого флирта с медсестрой на посту, он узнал, куда сейчас направили

Антона, а уже там дождался врача, вышедшего из отделения реанимации.
— Добрый вечер, Антона Шастуна сюда направили?
— А кто спрашивает? — Немолодой мужчина оглядел Попова.
— Лечащий врач, он полгода провёл в отделении психиатрии. Что произошло?
Мужчина хмыкнул.
— Гипертонический криз, несколько минут позже — и парня бы не было. Как вы, лечащий
врач, могли не заметить такое состояние пациента? Его сердце работает на пределе.
Попов нахмурился ещё сильнее, понимая всю серьезность ситуации.
— Его сердцем занимался не я. Как Антон сейчас?
— Состояние уже стабилизировали, завтра переведут в обычную палату. Придёт в себя —

и можно будет навестить.
Арсений спустился к Тасе и Диме. Он посмотрел на сестру своего парня и закатил

глаза.
— Ну угомони ты её. — Он показал Позову на девушку. — Всё нормально, жить будет.
Блондинка облегченно вздохнула и более или менее спокойно схватилась за руку парня.
— А что это было, тебе сказали?
— Брат твой придурок, и всё тут.
— Тоже мне, удивил, — буркнул Дима. — Это уже давно не новость.
Арсений недоумевал, как можно было не заметить то, что у пациента сердечная
недостаточность? Он просмотрел всю амбулаторную карту парня, историю болезни,
результаты анализов, но так и не нашёл даже слова о его заболевании, несмотря на
то, что на это указывали все обследования.
Нет, ну один раз не заметить, второй раз закрыть историю болезни без определения
точного диагноза, а всё остальное больше походило на сущий долбоебизм, выражаясь
словами Антона.
Уснуть Арсений так и не смог, поэтому ему пришлось ехать на такси. У палаты, куда
перевели Антона, он увидел спящую Тасю.
— Сходила бы ты домой, поспала по-человечески. — Он присел рядом. — Не хватало,

чтобы и ты рядом легла.
Девушка села ровнее и поправила платье.
— Уходить сейчас, когда он просыпается, будет глупо.
Арсений усмехнулся, понимая разницу между Тасей и Антоном. Его парень бы сказал,
что это сущий долбоебизм, а девушка назвала это глупостью.
— А что насчёт школы?
— Все знают, что мы на больничный уходим вместе. — Тася глянула на часы. — Мама
приедет через час-полтора.
Попов привстал и посмотрел через окно на двери палаты на Антона. Спит, но очень
тревожно, вот-вот проснётся.
— Думаешь, он будет рад ей?
— Конечно. — Блондинка кивнула. — Он едва ли не умер, да и вообще. Иди пока, посиди

с ним, потом времени не будет вдвоём побыть.
Арс посмотрел на неё и улыбнулся.
— Люблю тебя.
Он прошёл в палату и зажмурился. Его Антоша казался ещё более маленьким и

беззащитным, чем когда-либо прежде. Со всеми этими датчиками, капельницами и
приборами мужчина видел Шастуна уже не впервые, но теперь-то он здесь не по своей
вине и казался ещё большим ребёнком.
Веки мальчишки дрогнули, и глаза открылись. Он посмотрел на Арсения и вздохнул.
— Опять всё по пизде, да?
Попов присел рядом и покачал головой.
— Да, но ты не виноват.
— Я умру? — Антон усмехнулся и закрыл глаза ладонью руки, свободной от капельниц.

— Чёрт, а я ведь даже не был в зоопарке.
— Серьёзно? Ты живёшь здесь столько лет и никогда не был в зоопарке? — Брюнет

посмотрел на мальчишку. — Подожди, и жирафа не видел?
Шастун надул губы.
— Нет, блять, не видел.
— Окей. — Арсений улыбнулся и взял его за руку, переплетая их пальцы. — Пообещай,

что не умрёшь, и на твой день рождения мы пойдем в зоопарк. Да?
— Да. — И Антон, кажется, даже порозовел и стал выглядеть более живым, да что там,
он чувствовал себя лучше.
А почему?
Потому что человек, которого он любит, был рядом.

Комментарий к Part III. Chapter II.
итак, привет:)
меня давно не было, простите, что пришлось ждать, просто сперва я попала в больницу
с проблемами, связанными с цнс и психическим состоянием, после были проблемы на
учебе, потом пропало все желание продолжать работу. просто хотелось все бросить, я
не видела в этом смысла, но в итоге собралась, взяла себя в руки и поехала в Питер
искать вдохновение. найдя его, я вернулась в Екатеринбург с мыслями о том, что
сейчас все напишу. но у меня не оказалось возможности попасть к компьютеру, поэтому
глава оставалась только в тетрадке в черновом варианте. окей, как только появилась
возможность дописать главу и выложить, я опять уехала в другой город, где
компьютера не было. пробовала писать с телефона - насилие над собой. вернулась
домой и заработала себе сотрясение, не могла писать чисто физически. и вот теперь,
спустя почти полгода, глава готова.
жду ваших отзывов.
========== Part III. Chapter III. ==========
Выписали Шастуна спустя неделю, прописав раз в три месяца проверяться у кардиолога
и пить очередные таблетки. Парню было бы всё равно на эту ситуацию, потому что
одной таблеткой больше, одной меньше, если бы не то, что после выписки с ним все
начали говорить, как с умственно отсталым.
То есть серьезно, все вокруг ходили и улыбались, вели какие-то странные разговоры и
усердно скрывали что-то плохое, что могло происходить вокруг парня. Практически
сразу Антон начал беситься, потому что ну даже Попов, который не имел привычки
врать своему парню, что-то да скрывал от него. Однако его можно было понять, потому
что сейчас он плотнее ушёл в работу и открытие клиники было совсем скоро.
И Антон бы ещё долгое время ничего не знал, если бы не стал случайным слушателем
разговора родителей, после которого его жизнь конкретно так перевернулась. Его
родители ругались, и, как понял подросток, одним из предметов их спора стал он сам,
и стало как-то неприятно и обидно. Но только оттого, что с Антоном даже нормально
поговорить не пытались.
— Андрей, ты прекрасно понимаешь, что ему сейчас нельзя нервничать, сам представь,
каким ударом станет наш развод, — все повторяла мать подростка.
— Майя, я это слышал уже тысячу раз. Сначала Антону нельзя волноваться, потому что
его бросил парень, потом потому, что он в больнице, дальше его выписали из
больницы, теперь это. Сколько ещё мы будем откладывать? — На этих словах отца
парень не выдержал и прошёл в гостиную.
Он серьёзно посмотрел на родителей.
— Вы ведь знаете, что могли спокойно со мной всё обсудить. — Шастун взял рюкзак,
который оставил на диване, придя со школы. — Я ведь не псих какой, не дурак, всё
понимаю.
Женщина уставилась на своего сына, тяжело вздыхая.
— Антон. — Он оборвал её:
— Когда решите все свои проблемы, то просто дайте мне знать, хорошо?
Шастун спокойно подошёл к матери, обнял её и поцеловал в щёку.
— Я пока просто поживу у Арсения, всё будет нормально.

После этого он ушёл. И вроде бы обычный для импульсивного Антона поступок, но с
другой-то стороны он действительно верный. Его родителям нужно разобраться друг с
другом: сохраняли они свой брак из-за болезней сына или это просто было оправдание,
потому что они действительно не хотели разводиться. В конечном счете им просто было
удобно так жить, да, погрязли в работе и пресности, но ведь они прожили вместе не
год и не два, а почти двадцать лет.
Выйдя из дома, парень набрал номер Попова. После трёх гудков раздался озабоченный
голос брюнета:
— Что-то случилось?
— Нет, Арс, всё в порядке. — Шастун улыбнулся. — Ты сейчас сильно занят?
— Ну, как сказать, я опаздываю на совещание с учредителями клиники. А что? Что-то

серьёзное?
Антон вздохнул, но решил не грузить пока своего молодого человека. У него

действительно очень важные дела сейчас, а его семейные проблемы будут отвлекать
Арсения. Уж он точно знает, что будут.
— Нет, просто хотел сказать, что очень тебя люблю. — Подросток улыбается.
— Эм. Хорошо, Антон, я тоже тебя очень люблю.
— Беги на совещание. — Он вздохнул и положил трубку.
После этого подросток вызвал такси и поехал домой к Попову, решив сделать ему
небольшой сюрприз.
***
Вот только сюрприз не удался, потому что Антон, приготовив какое-то подобие ужина,
уснул, перечитывая сборник по математике. Ну замаялся он и на учёбе, и вообще.
Попов, пройдя в квартиру, сперва нахмурился. Из колонок очень громко орал Канье
Уэст. Он прошёл в гостиную и увидел Шастуна, мирно сопящего на диване в обнимку с
книгой. Убавив музыку, мужчина присел рядом с диваном, где парень едва помещался,
прижав ноги к груди. Он погладил его щеку, улыбаясь, а после нахмурился.
— Антон? — Брюнет заметил, что мальчишка уже проснулся, просто хотел продлить
момент странного прилива нежности со стороны Попова. — Ты что, прости, тут делаешь?
Блондин приоткрыл глаза только для того, чтобы нервно закатить их.
— Вот и делай после этого тебе сюрпризы. — Он вздохнул. — Просто сказал родителям,
что немного поживу у тебя.
— Что случилось?
Арсений знал своего парня как облупленного: так просто он из дома уйти не мог.
Поэтому, закатав рукава рубашки, он уселся на край дивана рядом с Антоном.
Подросток недовольно фыркнул, но удобно устроил голову на коленях брюнета.
— Родители ругались из-за меня, типа и развестись не могут, и нормально обсудить

что-то, потому что у них такой особенный ребенок, как я. — На слове «особенный»
блондин скорчил недовольную моську. — И я решил, что им необходимо время, чтобы все
спокойно обсудить. Сказал, пока они мне не дадут точный ответ о том, определились
они с тем, что будет дальше, или нет, поживу у тебя.
Попов приподнял брови.
— Нет, ну с одной стороны все правильно. — Он вздохнул. — Но в другой раз лучше

предупреди меня, хорошо? Я бы не так задержался…
Шастун моментально подлетел на диване. Он уставился на своего парня, широко раскрыв

глаза.
— У тебя же, — Антон начал жестикулировать руками, — встреча сегодня была.
— Ну была, да. — Арс пожал плечами, желая насладиться такой реакцией своего парня.
Тот уже успел впасть в такое возбужденное состояние от того, что сильно переживал
за Попова, за его дело и клинику.
— Ну?! Что тебе сказали?
Арсений поправил волосы и вздохнул:
— Ну что мне могли сказать, — тянет он.
— Так, Попов, я тебя ударю сейчас.
Мужчина смеется.
— Всё хорошо, открытие назначили на шестнадцатое апреля.
И Шастун обрадовался так сильно, что в буквальном смысле выпрямился на ноги, стоя
на диване.
— Арс, это же пушка! — Он смеялся и радостно смотрел на своего парня ровно до тех
пор, пока не навернулся к нему в объятья, по пути словив бровью деревянный
подлокотник дивана.
Из рассечённой брови тут же закапала кровь, пока Антон шипел, пытаясь подняться с
Попова. Мужчина вылез из-под парня и попытался найти в аптечке хоть что-то, что
могло бы помочь. По иронии судьбы кроме пластыря и одной кровоостанавливающей
салфетки ничего в квартире врача не нашлось. Поэтому он едва уговорил Антона убрать
ладонь от рассечённой брови, чтобы заклеить её салфеткой.
— Блин, Арс, ну больно, — шипел мальчишка, не собираясь убирать ладонь.
— Ну Антон, нужно так, сейчас тут всё в крови уже будет. — Брюнет тяжело вздохнул.
— Дай поцелую, чтобы не болело.
В конечном итоге Шастун согласился. И теперь он сидел на диване с немного заплывшим

глазом и скулой, на которой оставалась все ещё влажная кровь. Зато блондин искренне
радовался тому, что его парень практически добился всего того, о чем раньше мог
только мечтать; оставалось всего немного подождать.
***
Открытие прошло спокойно, по заранее запланированной схеме. Об этом событии и

Попове написали пару статей в интернет-СМИ и в местных питерских газетах. На
большее он, в принципе, не надеялся, не рассчитывал, да и в принципе не хотел.
Хотел бы он большой поток пациентов — вернулся бы в муниципальную больницу, а не
открывал свою клинику, будучи там и директором, и главным врачом, и специалистом в
одном лице. Арсений успел рассмотреть истории пары людей, но его самый главный и
важный пациент всё ещё оставался для него на первом месте.
Арсений через два дня после открытия оставил буквально на пару дней вопрос об
управлении клиникой на своего заместителя, то ли близкого друга, то ли родственника
дальнего, Антон так и не понял. Он только и успел побурчать, что Арс ещё ни разу не
брал его к себе на работу. Единственное, что сумел уловить парень — Попов ради него
брал выходные, потому что у него был день рождения. Он в некотором роде не особо
любил этот праздник: не нравилось ему, что родители внезапно проявляют мнимый
интерес к ним с сестрой, звонят все дальние родственники, о которых вообще никто не
вспоминает практически никогда, а после дня рождения Антон и Тася снова оставались
вдвоем.
Утром Антон встал раньше Попова. Он принял душ и стоял в ванной, глядя на свое
отражение в зеркале. Он заметно прибавил в весе за время после последней
госпитализации. Немного стали появляться щеки, живот перестал быть болезненно
впалым, он просто был плоским, руки уже нельзя было обхватить двумя пальцами, на
него теперь было не так страшно смотреть. Парень встал на весы и вздохнул. Хоть он
и поправился, недобор в весе всё ещё оставался около десяти килограмм. В очередной
раз уставившись в зеркало, Шастун не заметил появившегося рядом Попова.
— Ну и кто у нас тут такой красивый?
— Ну Арс. — Парень немного покраснел, поцеловав брюнета в щеку.
— Да я о себе вообще-то.
Он поправил темные волосы и посмотрел на недовольное лицо Антона. Усмехнувшись,

Арсений обнял его за талию.
— С днем рождения, котенок. — Мужчина поцеловал его в нос. — Спасибо, что ты есть,
я очень тебя люблю.
Шастун широко улыбнулся и по-странному посмотрел в глаза Арсению.
— Я же по факту уже совершеннолетний. — Блондин обнял его за шею. — А у тебя было

одно условие: чтобы мне было восемнадцать лет.
Арс нахмурился.
— Потерпишь до вечера, нечего мне тут планы и романтику рушить.
Антон вздохнул и закатил глаза.
— Хорошо. — Он посмотрел на Арсения. — Что теперь?
— Собирайся. — Попов отцепился от талии парня и подошёл к раковине. — Поедем в одно

место.
Шастун закатил глаза в очередной раз и нахмурился. Нет, ну правда, че Попову дома
не сидится?
Выйдя из ванной комнаты, парень лишний раз позвонил и проверил доставку подарка для
сестры. Несмотря на то, что своё совершеннолетие ребята решили праздновать
отдельно, обделить подарком Тасю блондин не мог себе позволить. Поэтому он потратил
почти всё, что откладывал на новый фотоаппарат, лишь бы девушка была довольна.
Когда Арсений вышел из ванной, парень сидел за столом на кухне и пил чай, заедая
найденным твиксом.
— Может, ты нормально поешь? — Вздохнул Попов, взяв в руки свою чашку с кофе.
— Не хочу, — не отрываясь от телефона, ответил Антон.
— Завтрак — важный этап дня, знаешь, его нельзя пропускать, — не унимался брюнет.
— А я и не пропускаю.
— Антон, спизженный из моей заначки твикс — не завтрак. — Он закатил глаза и сел

напротив парня.
Блондин поднял на него глаза и отложил телефон в сторону.
— Я ем то, что захочу, когда захочу и столько, сколько захочу. — Шастун вздохнул.
— Мы об этом говорили.
Попов тяжело вздохнул:
— Да, прости, пожалуйста.
Антон спокойно кивнул, убрал посуду за собой и Арсом, а потом очень неожиданно
выдал информацию о том, что он собирается очень скоро съездить к Белле в больницу,
на могилу к Маше и встретиться с Серёжей. Мужчина на это лишь многозначительно
приподнял брови, потому что не совсем понимал подобный порыв к самонасилию со
стороны своего парня. Просто в последние дни его нахождения в больнице ему было не
особо хорошо, прошлый опыт общения с Серёжей случился как раз на похоронах Маши, а
к такой эмоциональной встряске он не казался готовым. Просто это же Антон, не так
давно выяснилось, что любой стресс для него не несет в себе ничего хорошего.
— Так всё же, куда мы сейчас поедем? — уже, наверное, шестой раз спросил Шастун,
выбирая себе ещё одно кольцо.
— Ты должен помнить, что это за место, я обещал, что отвезу тебя туда. — Арс
вздохнул и вышел в прихожую. — И оденься теплее, на улице холодно.
Антон вышел следом и натянул на себя тёмно-зеленую парку и конверсы.
— Значит, это место на улице? Это типа не какое-то конкретное здание?
Попов закатил глаза.
— Через полчаса узнаешь, ладно? — Он улыбнулся и поцеловал Антона в щёку. — А

вообще я очень надеялся, что ты запомнил.
***
И ровно через полчаса Шастун, приоткрыв рот, смотрел на красно-синюю надпись

«Зоопарк».
— Ты серьезно запомнил то, что я говорил тебе, когда лежал в кардиологии? — Он

повернулся лицом к Попову.
Брюнет пожал плечами.
— Я же обещал, что если ты не умрёшь, то на твой день рождения мы придём в

зоопарк. — Он вздохнул и улыбнулся блондину.
— Твою мать, я не знаю, что я делал в прошлой жизни и чем заслужил тебя, но, блять,
ты самый лучший парень, который может быть. — Антон обнял Попова, широко улыбаясь.
Арсений улыбался ещё шире, потому что не мог поверить в то, что счастье Антона,
который с родителями едва ли не полмира объехал, будет стоить ему всего двести
рублей.
Ещё легче ему стало, когда он смотрел на то, как парень с детским восторгом смотрел
на жирафа. Нет, ну правда, этот лосяра сам ростом почти два метра,
совершеннолетний, вроде бы адекватный и самостоятельный человек, который сейчас ещё
больше напоминал Попову мальчишку. А ещё Шастун умудрился убить всю память и в
своём телефоне, и в телефоне своего молодого человека, сделав фотографии всего,
чего можно было. И получились они действительно хорошими, потому что даже Арсению
было жалко удалять их.
Выйдя с территории зоопарка, Антон посмотрел на брюнета ещё раз и улыбнулся ему.
— Большое спасибо. — Он вздохнул и плотнее закутался в куртку, прячась от

очередного порыва ветра.
— Да не за что. — Мужчина открыл перед блондином дверцу машины. — Никогда бы прежде

не подумал, что ты можешь быть таким.
Антон пристегнул ремень и глянул на Арсения.
— Это каким «таким»?
— Таким ребёнком.
Шастун недовольно фыркнул, мол, да кто бы вообще говорил?! Но поспорить не мог,

потому что ну правда, он, к сожалению, всё реже стал радоваться простым вещам после
того, как попал в больницу, и ему очень сильно хотелось, чтобы так было почаще.
— Мы теперь домой? — Антон уставился на Попова.
— Не, в ещё одно место заедем, а потом сам решишь, куда поедем.
Парень нахмурился, не до конца понимая происходящее, но согласно кивнул. Спустя

какое-то время парни стояли перед крыльцом клиники Попова.
— Нет, подожди, мы ехали к тебе на работу? — Зеленоглазый тяжело вздохнул.
— Ну почти. — Арсений пожал плечами и повёл Антона за собой в клинику. — Ты же все

недовольный ходил, что тебя с собой никогда не берут.
Шастун недовольно цокнул языком и поджал губы.
— Так ведь это правда!
— Теперь уже нет. — Арс пропустил его вовнутрь. — Раздевайся и пойдём, у меня для
тебя один очень важный сюрприз.
Антон, признаться, уже устал от всяких сюрпризов, но, сняв куртку, покорно прошёл
следом за Поповым. На столе в его кабинете стояло красное вино, а вокруг было очень
много их совместных фотографий. Шастун прищурился и посмотрел в глаза Арсению.
— Арс, я тебе пизда ванильная на такое вестись? — Он вздохнул. — Или думаешь, все
восемнадцатилетние создания согласны дать только из-за этого?
Попов вручил ему бокал с вином и покачал головой.
— Вообще, исходя из твоего увлечения всякими фотографиями и подобным, я решил, что

тебе понравится.
— Ну мне понравилось. — Он вздохнул. — Но я всё ещё не понимаю, почему мы не могли

просто поехать домой. Что не так-то?
Арс вздохнул, он достал из своего ящика коробку и подошёл к своему парню. Серьёзно
посмотрев ему в глаза, он опустил взгляд на его правое запястье.
— Антон, наша история, как бы по-глупому это ни звучало, началась в психиатрии. И я

очень не хотел бы, чтобы она в психиатрии и закончилась, но понимаешь, через пять
или десять лет мы можем так круто поменять своё отношение к вещам, что перестанем
понимать то, как мы вообще могли сойтись. Я не хочу думать о том, что я влюбился в
тебя, потому что испытывал к тебе чувство жалости, но это правда так. Сначала мне
правда было тебя жаль, а уже после началось всё остальное. И я не хочу думать, что
ты влюбился в меня, потому что тебе нужен защитник от всего этого мира, и я не могу
знать, так это или нет, но.
— Это не так, Арс, — Шастун, который всё это время слушал молча, вдруг заговорил.
— Я не закончил. — Он прочистил горло и посмотрел в глаза Антону. — Но я хочу

верить в одну китайскую легенду, ты её точно слышал, но я повторюсь: «Невидимой
красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и
обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется». —
Арсений достал из коробки браслет, инкрустированный гранатовым камнем, но по
большей своей части представляющий металлическую цепь, и надел его на запястье
парня. — Я очень хочу верить в то, что мы всегда будем вместе, несмотря на время,
место и обстоятельства, Антон. Я хочу верить в то, что я буду любить тебя всегда.
Комментарий к Part III. Chapter III.
глава не бечена, лишь бы вы скорее увидели продолжение.
люблю целую, надеюсь, не заеблис с учебой так же сильно, как я.
========== Part III. Chapter VI. ==========
Антон молча приподнял брови, выпил вино из своего бокала, так же молча поставил его
на стол, забрал бокал из рук Попова, выпил его содержимое и опустил рядом со своим.
Он мягко улыбнулся, глядя в глаза своему парню, и закусил нижнюю губу.
— Ну? — спросил Арсений. — Может, ты что-нибудь скажешь?
Шастун пожал плечами. Вообще, сказать хотелось многое. Например, какой Арс придурок
или почему парень любит его, но почему-то он предпочел молчать.
— Ты уже все знаешь. — Он пожал плечами. — Наверное, глупо каждый раз говорить тебе
о том, как сильно я тебя люблю. В конце концов эти слова потеряют для тебя хоть
какой-то смысл, и ты будешь относиться к ним так, будто это дичайшая обыденность, а
не выражение моих искренних чувств.
— Ой, да ну тебя, Шастун, — фыркнул недовольный Арсений. — Тяжело было просто

сказать: «Я тоже тебя люблю больше жизни, Арс, а ещё я согласен завести с тобой
кошку, собаку, рыбок, павлина и черепаху»?
Блондин приподнял брови и усмехнулся.
— Черепаха-то тебе зачем?
— То есть тебя во всем этом списке смутила только черепаха?

Антон пожал плечами и подошёл к Арсению.
— Ладно. — Он обнял его за шею. — Я тоже очень сильно тебя люблю, готов прожить с
тобой до тех пор, пока ты не станешь слишком старым и противным, я согласен завести
с тобой кошку, собаку, рыбок, павлина, черепаху, да, блять, хоть игуану! Главное,
чтобы ты был рядом и сам убирал за всем этим зоопарком.
Парень потянулся и поцеловал его в губы.
А потом было ещё очень-очень-очень много «люблю».
Ещё позже Антон забрал документы из школы, потому что ему предложили стажировку в
качестве фотографа в одном журнале.
А домой он так и не вернулся. Их с Тасей родители так и не пришли к какому-либо

выводу, решив просто жить так, как они привыкли.
К слову о Тасе, она очень долго отрицала, что встречается с Димой, но её брат уже
давно всё понял. И совсем не потому, что Дима был его лучшим другом.
Беллу перевели в клинику Попова, который очень сильно пожалел об этом, когда
девчонка на пару с Антоном устраивала гонки по коридорам жилого корпуса.
А ещё спустя какое-то время Антон понял, что анорексия едва ли не лучшая вещь,
которая с ним случалась, потому что иначе рядом бы не было ни Арсения, ни Димы, ни
Беллы. Он бы не понял, что для него на самом деле значит семья, насколько он близок
со своей сестрой и ещё многие-многие вещи. И только проведя в психиатрическом
диспансере какое-то время, Антон осознал, насколько сильно он любит свою жизнь и
дорожит каждым её моментом.
Комментарий к Part III. Chapter VI.
ну вот, собственно, и всё:)
upd: Фикбук полетел, глава сама собой выложилась три лишних раза. (отвечаю,
нажимала один раз).
upd2: делитнула лишние главы, не посмотрев отзывы, ептижадчдвж.
люблю.
========== ну наконец-то. ==========
Погода, конечно, чисто по-питерски. Мерзкий дождь с ветром, а парень даже не в

куртке, которую кинь в «сушилку», и она высохнет, а в пальто. Ладно, хоть тёмное. А
ведь Попов утром сказал: «Возьми, Антон, зонт».
Угадали, что ответил Антон?
«Да не, Арс, все ок будет, я не попаду под дождь».
И вот, сворачивая во двор, Антон материл проклятый дождь, Попова, который его
сглазил, дурацкий ветер, да даже то, что он пальто купил. Такие вот дела-делишки.
Шастун матерился, поднимаясь на лифте, потому что холодный ветер сменило то, что
вся одежда прилипла к телу, было противно, неудобно и холодно. Если Арсений
предложит еще хоть раз надеть ему на съёмку, какой бы «деловой» она ни была,
рубашку вместо толстовки, то пойдет он вместе с этой мыслью в пешее эротическое.
Открыв дверь, Шастун встретился с недовольным взглядом своего парня. То ли он

сейчас начнёт ругать его за то, что с него вода течёт, то ли за пятна грязи на
вымытом полу, то ли еще за что-нибудь. Но начнёт точно, потому что, ну, когда твой
любимый парень стоит весь мокрый и трясётся от холода, ругаться придётся в любом
случае. А потом пожалеть, потому что любимый парень Попова то еще чудо ушастое.
— Не, Арс, не буду зонт брать, — передразнил Попов и фыркнул. — Раздевайся, чего
встал-то?
— Ты в окно смотрел вообще? Я бы на этом зонте улетел ко всем чертям, — пожал

плечами Антон, стягивая пальто, и протягивая его брюнету, который отнес его
сушиться в гостиную.
Шлёпая мокрыми носками по полу, парень прошёл мимо всё еще фыркающего Попова в
спальню, где оставил сумку с камерой и объективами на полу у шкафа, стянул рубашку
с джинсами и тут же надел футболку, наугад взяв ее из шкафа. Очевидно, куда более
приятно, чем насквозь мокрая рубашка. Натянув штаны, Антон снова прошёл мимо
Арсения, который, кажется, стал еще более недовольным.
Закинув вещи в стирку, парень прошёл на кухню.
— Если ты собираешься продолжать сверлить во мне дыру взглядом, то можно не надо?

— как бы невзначай поинтересовался Шастун, заваривая себе и своему парню чай.
— Ничего я не собираюсь, — отозвался из-за спины Арс, но слышно же, что всё также в
затылок пялиться. — Чего ты мою футболку надел опять?
— Она мне нравится, — пожал плечами парень и поставил перед брюнетом чашку. Антон
уселся напротив Попова и принялся закидывать кубики сахара в свой чай. Когда
последний насчитал четвёртый кубик рафинада, он немного сощурил глаза и покачал
головой. — Арс, что у тебя с настроением?
— Всё нормально. Ел сегодня?
Шастун закатил глаза.
— Давно ты превратился в молчаливую истеричку, м? — Шастун уставился на мужчину,

отставив чай.
Попов взял пряник и покачал головой.
— Это не по моей части, — он пожал плечами. — Я просто переживаю за тебя, чтобы ты

не заболел. Воспаление лёгких словить, как нечего делать. Только и всего, — мужчина
откусил пряник и сделал глоток чая. — Так вот, ты ел сегодня?
— Так, а вопросы поинтереснее сегодня будут?
— Нет, ты утром не ел особо, сейчас тоже, вот я и спросил, — Попов с тревожностью

взглянул на своего парня. Антон эти разговоры не любил, но, надо признаться, в
последний год их почти не было. Мужчина уже давно не спрашивал о том, ел ли парень,
потому что доверял ему. Но вот такие резкие отказы от еды случались иногда и
заставляли волноваться. В конце концов, у Антона в старших классах анорексия была,
а Попов не только психиатр, но и любящий его человек. Волновался сильно.
— Арс, я сейчас к Тасе с Димой уеду.
— Дурак что ли?
Шастун закатил глаза. Естественно, ни к каким Тасям и Димам он не поедет, потому

что те сейчас в Пушкине у родителей Позова. Но какая разница? Антона в момент мог
раскрутить любой вопрос обо всём, что было связано с ним, едой, расстройством
пищевого поведения. Хотя нет, не любой. Только те, которыми его пытались
контролировать. Ел? А что ел? А как ел? А когда ел?
Недоверие раздражало. Особенно со стороны Попова, потому что, ну, разве ему не
знать, что Антон как бы не очень-то и хочет возвращаться в состояние полуживого
скелета.
Парень пожал плечами, молча встал из-за стола, взял кружку и ушёл в спальню. С
момента его окончательного переезда сюда, тут все не сильно поменялось. Антон
порывался подбить перекрасить стены в более светлый оттенок серого или вообще
молочный, но Попов упёрся, и пришлось свыкнуться. Но с Шастуном тут и правда стало
как-то более уютно. Фотографий много, да и парень припёр сюда свою кливию. Это
цветок такой. Правда, после фразы парня: «Арс, я привёз тебе кливию», Попов подумал
о неизвестном прежде ЗППП.
Антон уселся на пол около кровати и достал камеру. Стоило включить — тут же
выключил обратно. Настроение работать сейчас не было. Парень поставил чашку с ещё
тёплым чаем на подоконник и залез туда сам. Он уставился на этот самый цветок и
тяжело вздохнул. Он живёт у Попова уже два года, и надеялся на то, что всё, что
было раньше, осталось в прошлом.
Шастун давно перестал считать себя депрессивным мальчиком, который ненавидел себя и
свое тело, наносил себе увечья и был безответно влюблён в лечащего врача. Ему
двадцать, он поправился. Он здоров. Просто у всех бывают дни, когда ничего не
хочешь есть, а тут еще и волнение из-за съёмки. В конце концов, Антон не каждую
съёмку проводил на закрытой премьере нового балета. Вот и волновался, вот и не
поел.
Хотя, если задуматься, у Попова были все основания переживать. Антон всё еще был
худой, не болезненно, конечно, но всё же. Он был его лечащим врачом, он настрадался
тогда и меньше всего мужчина хочет, чтобы это повторилось. Антон не заслужил.
Парень сделал глоток чая и тяжело вздохнул глядя в окно. Арсений прошёл в комнату и
подошёл к парню, облокотившись о стену рядом с подоконником, он уставился на
Шастуна. Тот сделал вид, что не заметил его.
— Антон, — тихо позвал Попов. — Прости, я не должен был думать о том, что ты снова
решил худеть.
— Все нормально. Ты имеешь полное право, — он вздохнул. — Должен же кто-то быть с

мозгами в этой квартире.
Парень отставил кружку подальше и повернулся лицом к Арсению, свесив ноги. Он мягко
улыбнулся, глядя на мужчину.
— Как твоя съёмка? — спросил Попов, встав между колен парня.
— Ну… — протянул Шастун. — Ничего интересного, снимаешь, как люди приходят, дают
интервью, но это не мое, — он скривил лицо.
— Твоё — это снимать меня, когда я сплю, — усмехнулся Попов и опустил ладони на
бёдра Антона.
— Моё любимое хобби.
— Знаю, — брюнет улыбается и тянется к Шастуну, аккуратно целую его в губы. — Но

Серёжа молодец, что выбил для тебя эту съёмку.
Парень кивнул и обнял мужчину за шею. Он на момент задумался о том, понравился бы

Маше балет или нет, а вдруг она смогла бы сегодня танцевать в нем?
— Как думаешь, Маруся, она бы оценила? — Антон закусил губу и опустил взгляд.
— Что именно? Балет или то, каким замечательным человеком ты стал? — спросил Арс,
тяжело вздохнув.
— Балет бы она оценила точно, да и всё остальное, — как-то грустно усмехнулся

Шастун. — Она, кстати, переживала за то, будем мы вместе или нет. Она была бы рада.
— Давай не будем об этом, — Попов взял в руки кружку с чаем парня и сделал глоток.
— Сладенький, а у тебя не слипнется?
— Разлепишь, — фыркнул Шастун и взял из сумки пачку сигарет, а потом поплёлся на

балкон.
Дождь поутих, но всё еще продолжался, ударяя крупными каплями по стеклам балкона.
Антон приоткрыл створку и закурил сигарету. Он старался не думать много в последнее
время, но получалось так себе. Всё прокручивал в голове события прошлого и думал,
как бы сложилось, если хоть что-то произошло иначе. Эффект бабочки, ага.
Бэлла сейчас в десятом классе, она сейчас в норме, но всё равно посещает
консультации у Попова. Ей всё также тяжело общаться с матерью, но ей хочется
наладить с ней отношения. Хотела, кстати, врачом быть, но сейчас уже вряд ли
получится.
Дима с Тасей снимали квартиру, учились, подрабатывали, когда могли и, кажется, они
абсолютно счастливы. Позов пару недель назад сообщил Антону, что собирается
жениться на его сестре. Шастун сперва не знал, как на это среагировать, но потом
сказал, что если Таисия будет жаловаться, он Позову уши отчекрыжет.
От размышлений парня отвлёк смачный удар ладонью по правой ягодице.
— Блять, Попов, — фыркнул он, выкинув сигарету. — Ты че делаешь?
— Не высовывайся сильно, когда куришь, приходишь потом мало того, что провонявший,
так еще и холодный.
Шастун опустил глаза, а потом резко поднял на мужчину взгляд:
— Между прочим, я пришёл замёрзший, и кто-то, вместо того, чтобы согреть меня,
начал бычку.
— Виноват, — усмехнулся Попов и притянул к себе Антона за руку, тут же целуя в

губы.
Парень улыбнулся в поцелуй, обняв холодными руками Попова за шею. Тот фыркнул и
притянул его к себе за тонкую талию. Руки у Шастуна ледяные на регулярной основе и,
высовывайся он на улицу или нет, всё равно пальцы были бы холодными.
Арсений, вдоволь нацеловавшись, перешёл губами на скулу, щеку и принялся целовать

шею парня. Дыхание последнего резко сбилось, когда мужчина едва ощутимо укусил
венку на шее, тут же прижавшись к ней губами. Шастун расцепил их объятия и
поцеловал брюнета снова в губы, подталкивая его в сторону спальни.
— Нет, если ты просто хотел секса, то можно было не пыхтеть на меня по поводу того,
что ты замёрз, — сообщил Попов, опустившись спиной на постель.
— Мне всё ещё холодно, — пожал плечами Шастун, который уже успел усесться на бедра
мужчины и стянуть с себя футболку. — Так что, грей меня давай.
Арсений закатил глаза и провёл ладонью вверх по худому животу парня. Вот дрыщ
дрыщом, а ему нравится и заводит каждый раз как первый. Антон торопливо целовал
губы брюнета, то опускаясь к шее, то поднимаясь обратно. Попов каждый раз лишь
смеялся с того, каким нетерпеливым становился его молодой человек, когда дело
доходило до секса.
Парень стянул с Арса футболку, как бы случайно ёрзая на его бедрах.
— Допрыгаешься, — усмехнулся мужчина, перевернув Шастуна под себя. — Греться будешь

на кухне с чаем.
Антон усмехнулся и опустил ладонь на промежность брюнета, сжимая уже заметную

эрекцию:
— Да ну?
Попов закусил нижнюю губу и тяжело вздохнул, целуя парня в живот. Знает ведь, что
уже никуда не деться ему.
— А нефиг руки распускать.
Шастун покачал головой и запустил пальцы в волосы мужчины, который вовсю целовал
его шею и торс. Как выяснилось почти сразу, Антон очень долго старался сдерживать и
на все действия Попова реагировал остро уже ближе к развязке. Он искренне
признался, что не актёр в дешевой порнухе и голос срывать не собирается. Да и
информировать подъезд о насыщенности сексуальной жизни как-то не хотелось. Но
иногда его срывало, и Антон старался не пересекаться с соседями в подъезде.
Парень заёрзал под Поповым, когда тот только оттянул резинку домашних штанов.
Мужчина усмехнулся, явно довольный собой. Шастун притянул его к себе, нежно целуя в
губы. Он запустил руку ему под бельё и обхватил ладонью его член, растирая смазку,
выступившую на головке. Арсений довольно промычал в поцелуй, после чего Антон
прикусил его нижнюю губу.
Мужчина усмехнулся и отстранился, глядя на своего парня, который лежал под ним и
хлопал глазками, а у самого рука продолжала надрачивать член Попова. Еще раз
поцеловал его в губы, брюнет убрал его руку от своего тела и стянул с него штаны
вместе с бельём. Эрекция Шастуна с едва различимым звуком встретилась с низом его
живота. Проделав то же самое со своей одеждой и вытянув из тумбочки пузырёк со
смазкой, Арс вернулся в прежнее положение.
Он притянул парня ближе к себе за бёдра и вновь наклонился к его шее, удерживая вес
тела на одной руке. Оставляя едва ощутимые на коже поцелуи, Попов всунул в ладонь
Антону баночку. Тот открыл колпачок, постоянно ёрзая и тихо поскуливая, и выдавил
необходимое количество на пальцы мужчины.
Секс у них был на регулярной основе, а Арсений очень нежный любовник. Поэтому
растягивал и подготавливал он Антона только в очень редких случаях, когда хотел его
особенно сильно раздразнить или так выходило, что у них действительно долго ничего
не было.
— Всё еще холодно, — прошептал Шастун, проведя кончиками пальцев по скуле мужчины.
Брюнет растёр смазку по своему члену и всё же, чтобы хоть немного, но подразнить
нетерпеливого Антона, недолго поиграл с ним, вставляя то один, то два пальца.
Парень уже готов был снова ворчать, когда Попов, наконец, вошёл в него. Шастун
кайфовал от чувства заполнености. Он притянул Арсения к себе и дёрнул бёдрами, чуть
сильнее разведя ноги в стороны.
Попов поцеловал его в висок и принялся размеренно двигаться, уткнувшись в ключицу
парня. Тот, в свою очередь, решил поиграть с ним и стал целовать и кусать доступные
ему участки лица и тела мужчины. Чем сильнее и резче двигался Арсений, тем
приятнее, казалось, были поцелуи.
Секс с Поповым Антону нравился целиком и полностью. Если он был нежнее и спокойнее
самого парня, когда речь заходила о ласках и прелюдии, то в сексе он был куда более
страстен. Арсений так увлекал своими действиями, что за два года у Антона и в
мыслях не было о том, как бы разнообразить их сексуальную жизнь.
Одним плавным движением Шастун сменил позу, оказавшись сверху на бедрах мужчины. Он
сперва плавно поёрзал, выбирая нужный угол, а после начал резко двигаться,
чувствуя, как глубоко проникал внутри него член Попова. Антон откинулся назад и
едва слышно прошептал:
— Господи, твою мать, Арсений.
Попов усмехнулся и стал помогать парню, двигая бедрами ему навстречу. Придерживаясь
рукой, Антон наклонился к мужчине. Он принялся тихо постанывать, едва ли не
мурлыча, на ухо Попову, тут же целуя и посасывая мочку его уха.
Чувствуя, как стал сжиматься вокруг него парень, Арсений опустил ладонь на его
член, свободной рукой придерживая его за бедра. Антон кончил спустя пару коротких
движений, простонав при этом куда-то в шею мужчины. Попов кончил следом, выйдя из
парня. Тот улёгся рядом, приводя сбившееся дыхание в норму.
— Согрелся? — усмехнулся брюнет.
— Ну, так, чуть-чуть, — совсем невинно улыбнулся Шастун, глядя на мужчину.
Тот притянул его к себе и оставил несильный удар ладонью на бедре парня.
— Сейчас на жару будешь жаловаться.

Комментарий к ну наконец-то.
не знаю, как вы, но я тут в шоках. кошка в шоках. все в шоках.
да, как-то так вышло, что меня чёрт дёрнул написать обещанную нц-у, спустя такое
количество времени. но ее многие просили, поэтому да, ловите держите. первый опыт в
проне, так что, надеюсь, вам понравилось.
п.с. вообще, я перечитывала фик и ловила резкие приступы стыда на некоторых

моментах. люблю <3

Ya Budu Tonkoy Nityu

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Ya Budu Tonkoy Nityu

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

***********************************************************************************

Беты (редакторы): LenSmile

Фэндом: Импровизация,Антон Шастун(кроссовер)

Размер: Макси, 169 страниц

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

========== Part I. Chapter I ==========

Он зол, ненавидит родителей и, если бы он потерял остатки здравого смысла, точно бы

— Солнце, ты просто не осознаешь всю серьёзность ситуации, — успокаивала его мама,

Ему просто не удосужились объяснить, в чем вообще дело. Насильно запихнули в

И понимание настаёт, когда машина паркуется у ворот здания, табличка на котором

Антона охватила паника. Он моментально вспомнил все рассказы о таких местах и

— Антон, не ломай комедию, — просит его мама с тоской во взгляде всматриваясь в

— Я могу забрать документы по закону.

— Нет, мы об этом позаботились, — коротко отвечает его отец, доставая из багажника

Антон в полнейшем шоке смотрит на родительницу, вскинув брови, потому что он не до

— Идите-ка вы на хуй, родные мои люди. И Тасю туда же заберите, — выплёвывает он и

Войдя в здание, Шастун резко чувствует острый запах медикаментов и морщится. Он

Медперсонал бродил по кабинетам, бросая печальные взгляды на неестественно худого

К слову, Антон не сильно оценил внимание врачей и постарался закутаться в свою

— Здрасьте, — небрежно кинул им блондин, окидывая их недоверчивым взглядом.

Мужчина посмотрел на него и мягко улыбнулся, пытаясь хоть немного ободрить

— Антон, доброе утро, меня зовут Валентина Ренатовна, я заведующая отделением

Шастун поворачивается к матери и отцу.

— Сыночка, ты только поправляйся,— плачет мать. — Тасеньке пиши, она переживает за

— Я точно не могу подписать отказ от лечения? — уточняет зеленоглазый, шагая за

До него медленно, но доходит, что бежать некуда. Территория точно охраняется, да и

— Об этом ты сейчас поговоришь со своим врачом, — отвечает женщина, — Так, Арсений,

— Маруся, а вот и обещанный сосед, — улыбается ей Арсений.

— Привет, сосед, — в ответ раздаётся тихий голос, и подростку становится немного не

Закончив со всеми врачами, подростка потащили в кабинет Арсения, чем он был

— Прости, но курить ты не можешь, пользоваться телефоном разрешено только один раз

— Ага, типа этого.

Блондин отрицательно покачал головой.

========== Part I. Chapter II ==========

— А кто ставил диагноз, простите? — спросил Антон, изогнув бровь.

Блондин распахнул глаза, а его лицо скривилось в гримасе удивления.

— А какие-то вещи, которые не касаются экологии, тебя волнуют? — продолжал врач

— Ну, вероятность умереть от взрыва «сверхновой» считается проблемой экологии?

— Отчасти, но ответ не принят. Играем дальше.

— Мне зашибись, — отмахивается парень.

— Врёшь, Антон. Сейчас я отвожу тебя в палату, ты ложишься отдыхать, а после —

— Раствор Рингера, пятипроцентную глюкозу подкожно. Будут проблемы — я у Валентины

Ребёнок протянул ей правую руку, и девушка быстро и достаточно умело обработала

— Прикольно, я почти наркоман, — улыбнулся парень, находившийся в состоянии

— Эх, прикольный ты мой, поправляйся. — Покачала головой медсестра, ввела второй

Желудок сводило болевыми импульсами, из-за которых думать нормально было

Когда боли умерились, то Антон вспомнил, что не разобрал чемодан, собранный

Но кому он сейчас напишет и сообщит радостную новость о том, что он лежит в

Преодолев слабость, парень встал с кровати и закинул на неё чемодан, стоявший

«Любопытство — большой грех, но грешен не тот, кто искусился, а тот, кто

Распаковав конверт, парень обнаружил в нем несколько полароидных фотографий. На

На обратной стороне корявеньким антоновским почерком выведено: «Шастун Антон

Он возвращается в горизонтальное положение, скинув чемодан на пол. Ему не плохо,

Шастун тяжело вздыхает, глядя перед собой.

— Антон, — едва слышно раздаётся голос Маруси.

И он чувствует себя немного неловко, борясь с собой, чтобы встать и подойти к

— Что? — наконец спрашивает блондин, присаживаясь на кровати.

— Позови медсестру, — просит она, высовывая голову из-под одеял. — Давление и

В палате Марусе измерили давление, а после прикатили капельницу, отчего Шастуну

Когда медсестра поставила девушке капельницу, она снова позвала зеленоглазого.

— Хочешь, я расскажу тебе про международное гуманитарное право? Это последнее, о

— Международное гуманитарное право — это совокупность норм, основанных на принципах

— Простите, но я не голоден, — выдохнул Шастун. — Можете даже не пытаться, я не