Строки имеют сквозную нумерацию по абзацам и страницам.

Красным цветом выделена

первая и последняя строка в абзаце.
 В переводе нумерация строк взята из оригинального отрывка
СКВОЗЬ ЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО
Джеймс Тайнион IV интервьюирует Скотта Снайдера
(1-12) Будь то клоуны-убийцы, преследующие тебя в темных переулках Готэм-сити,
вампиры, с боем прокладывающие себе кровавый путь на Диком Западе, древние ведьмы,
пожирающие детей в лесах Новой Англии, или русалки, убивающие все живое на своем пути
в Арктике, - Скотт Снайдер на протяжении своей богатой карьеры в комиксе писал о
монстрах всех форм и размеров. Но самая темная жилка в его работах проступает из
суровой и зачастую мрачной человечности. Издатель Razorblades Джеймс Тайнион IV
побеседовал с создателем комиксов "Wytches", "American Vampire" и "The Wake", чтобы
обсудить с ним мастерство создания хоррора.

(13-20) Джеймс Тайнион IV: В Ваших комиксах, начиная с самых интимных работ и
заканчивая самыми яркими супергеройскими проектами, всегда прослеживается сильная
линия ужасов. Насколько это происходит по собственному желанию, а насколько просто
естественно? Считаете ли Вы себя писателем в хоррор-жанре?

(21-46) СКОТТ СНАЙДЕР: Честно говоря, я в самом деле считаю себя хоррор-писателем.
Думаю, что долгое время я пытался сопротивляться этому ярлыку, а затем, в последние
несколько лет, решил полностью принять его. Думаю, это произошло потому, что,
оглянувшись на работы, которые вдохновляли меня на протяжении многих лет, я понял, что
хоррор действительно находится в центре моей ДНК как писателя. Все, к чему я тяготел в
детстве, было разновидностями хоррора - от фильмов-слэшеров 80-х годов до Стивена Кинга
и таких произведений, как "Франкенштейн", который является моей любимой книгой. И вот
последние несколько лет я пытался понять, что и почему так притягивает меня в ужастиках, и
что меня всегда так притягивало в них. И я думаю, что дело в том, что я всегда был очень
тревожным ребенком. Я всегда опасался каких-то неожиданностей. Я не был счастливым или
беззаботным ребенком. Я всегда беспокоился о том, что могу потерять родителей или что-то
пойдет не так. Я был крайне тревожным. И я думаю, что ужастики дали мне возможность
противостоять своим страхам в очень агрессивной и чистой форме, и в то же время в
безопасной. Думаю, что моим первым настоящим опытом в этом плане, [тем] ориентиром, с
помощью которого я понял это, был просмотр фильма "Ночь живых мертвецов", когда мне
было около 10 лет.

(52-80) Когда я был ребенком, я рос в Нью-Йорке, в Нижнем Ист-Сайде, и на

пересечении 26-й улицы и Третьей авеню был видеомагазин The Video Stop. Там не давали
напрокат детям фильмы с рейтингом R (фильмы, на показ которых лиц, младше 17-ти лет
пускают только в присутствии либо законного представителя, либо опекуна – прим. пер.),
но, если вы звонили в салон, кассеты доставляли на дом. Так что это был соседский секрет. И,
знаешь, в то время был самый разгар восьмидесятых годов, когда снимались все эти
неловкие, но веселые фильмы ужасов, фильмы-слэшеры, все эти "Пятницы, 13" и прочее. Я
заказал "Ночь живых мертвецов", потому что слышал, что фильм страшный, но когда я
получил кассету, я увидел, что он оказался черно-белым. Помню, как в первые несколько
минут я был невероятно разочарован и мне показалось, что фильм будет очень банальным,
потом я его досмотрел и остался с чувством какого-то беспокойства, а после всего мне
снились кошмары ночь за ночью, и я действительно был в ужасе от этого фильма и какое-то
время ненавидел его и не понимал в том возрасте, ну, знаешь, в 10-11 лет, почему он так на
меня подействовал. А потом, спустя годы, я вернулся к нему, посмотрел снова и понял, что
причина заключалась в том, что он заставил меня столкнуться с вещами, которых я боялся,
действительно честным, правдивым и ужасающим способом.

(81-99) Когда ужасы сделаны правильно, мне кажется, что монстры - это не страшные
существа, а продолжение страхов персонажей, создателей фильма о мире, о себе, о
человеческой природе. В этом отношении фильм был настолько беспощаден, что все, кто, как
вы думаете, выживет - потому что так было во всех других фильмах ужасов до этого момента -
не выживают. Молодая пара, живущая в подвале, которую укусили; все. У каждого персонажа
есть причина выжить. И один за другим все они погибают, и не только потому, что зомби
такие жуткие (а они в самом деле жуткие), а потому что персонажи не могут ужиться друг с
другом.

(100-136) И эта жестокость и грубость, эмоциональные жестокость и ужас просто

сразили меня наповал, и [именно] поэтому этот фильм теперь мой любимый. И точно так же,
когда я впервые прочитал "Франкенштейна", он меня очень встревожил, а позже я вернулся к
нему и понял, что он затрагивает все те страхи о смертности и о создании монстра из своих
собственных тревог. И поэтому я думаю, что для меня очень важна идея о том, что ужасы
дают мне возможность пережить страхи, которые мне действительно неприятны, в их
наиболее пугающей и чистой форме, чтобы я мог проработать их безопасным и в то же время
очень честным способом. Я люблю ужасы как чистую форму конфликта. И я стараюсь
придерживаться такого же подхода, когда создаю драматический сюжет или супергеройский
боевик. Я стараюсь поставить главного героя против того, чего, по моему мнению, он боится
больше всего, в дистиллированном или кристаллизованном виде, так что это может не иметь
семантики или эстетики ужаса, но всегда имеет тот самый приоритет, который ему присущ.

(137-152) Дж.Т.: Еще с тех пор, как много лет назад Вы были моим преподавателем в
колледже Сары Лоуренс, Вы всегда были большим сторонником того, чтобы писать от
сердца. Я говорю об идее того, что история должна иметь очень интимный страх или
эмоцию, которую она пытается затронуть. Вы всегда считали это в целом верным, но я
думаю, что в этой идее есть нечто, практически в нее заложенное, что делает ее особенно
подходящей для ужасов. Вы даете персонажу сильный страх или эмоцию, а затем атакуете
этот страх с самых мрачных сторон. Считаете ли Вы, что то, как Вы выстраиваете сюжеты,
приближает их к хоррору?

(153-172) СС: Да, это так. У меня в писательском деле были и учителя, которые
действительно склонялись к тому, что эмоциональный конфликт всегда преобладает над
сюжетным, и нечто на меня влияющее в том же ключе. Вот что, на мой взгляд, было одним из
самых больших уроков, которые я усвоил, когда учился писать в подростковые годы и уже в
более поздние: можно придумать любой сюжет, который будет удивительным, закрученным
и все такое, но если в нем не будет элемента - это звучит банально, но это правда - если в нем
не будет элемента личного и чего-то действительно эмоционально выматывающего, он будет
казаться пустым. Думаю, мы все можем вспомнить фильмы, книги или комиксы, которые нам
понравились, потому что они захватывают, увлекают, пугают, в них есть классные идеи, но со
временем ты отходишь от них, "вырастаешь" из них, и они так и не становятся любимыми,
потому что не задевают за живое.
 (173-193) Так что если перевернуть приоритеты, которые, как я думаю, ты считаешь,
присущи хоррору или комиксам о супергероях - что-то крышесносное или пугающее - и [те],
которые ты ассоциируешь только с драмой. Если перевернуть представление о том, что
сюжет важнее эмоций, то это, на мой взгляд, подтолкнет тебя к приоритетам хорошего
хоррора. И это справедливо для всех жанров, если присмотреться к ним повнимательнее. Это
относится ко всем произведениям, хотя я думаю, что это труднее увидеть через
своеобразный костяк боевиков, хорроров и приключений, но это всегда так. Я думаю, что
хоррор, если он сделан правильно, в самом деле является усиленной формой этого девиза.
Можно снять боевик и сделать его персонализированным, позволить ему быть личным
путешествием, но монстр будет страшен только тогда, когда он сыграет именно на твоих
страхах. Поэтому он требует такого глубокого интимного исследования.

(194-207) Дж.Т.: Одна из моих любимых концепций во всех Ваших работах - идея
"Черного зеркала" из Вашей серии для Detective Comics. Не только потому, что она лежит в
основе всей Вашей библиотеки работ DC, вплоть до "Бэтмена, который смеется" и "Темной
Мультивселенной", но и потому, что это великолепный тезис ужаса о взаимоотношениях
Бэтмена и Готэма. Идея о том, что сам город собирает худшие страхи и сталкивает с ними.
Как Вы думаете, почему Бэтмен и ужасы так хорошо сочетаются?

(208-222) СС: Потому что Бэтмен - это персонаж, который рожден в момент ужаса. То,
что происходит с ним в переулке, - это нуар, это криминал, но в своей основе это самый
жуткий страх ребенка. Потерять родителей на своих глазах в результате случайного акта
насилия, не имеющего почти никакой логики. Это разрушает все представления о мире, все
сказки на ночь и все то, что мы как родители - у меня есть дети такого же возраста - обещаем
им, что этого не случится. Знаешь, когда отправляешь их в школу или провожаешь в кафе-
мороженое и говоришь: "О, конечно, все в порядке". Это просто разрушает чувство
безопасности во всех отношениях.

(223-237) Поэтому истоки Бэтмена как персонажа лежат в ужасе. И то, что он делает,
выходя из дома ночь за ночью, чтобы обезопасить других детей от того, что случилось с ним, -
это противостояние этому самому страху раз за разом, снова и снова. Очевидно, что он
пытается остановить все возможные преступления, но на самом деле он пытается
предотвратить то самое убийство. Он хочет, чтобы дети не пережили того, что пережил он. А
если ему это не удается, он снова и снова сталкивается с необходимостью нести
ответственность за тот ужас, который он пережил в детстве. Поэтому я думаю, что в основе
Бэтмена как персонажа лежит ужас, террор, крепко вплетенный в его ДНК, — все это.
(238-254) Но я думаю, что именно поэтому он и является таким легко узнаваемым
персонажем. Потому что в конечном итоге он человек, у него нет способностей, и машина у
него классная, и все те вещи, которые нас в нем привлекают. Но я думаю, что в девизе
"Бэтмен всегда побеждает" заложена более глубокая истина, которая заключается в том, что
люди хотят видеть, как люди преодолевают свои самые глубокие страхи. Они хотят, чтобы
кто-то вышел на сцену и сказал: "Все страшно. Не бойтесь. Мы пройдем через это вместе. Мы
должны противостоять тому, чего боимся больше всего". И Бэтмен как персонаж построен на
этом. Именно то, что пугало его больше всего, является его символом – и это летучая мышь.
Он говорит о том, что нужно взять свой самый сильный страх и превратить его в свой
величайший триумф.
(255-263) Дж.Т.: На днях я дал интервью, в котором описал Джокера, созданного
вами, как дьявола на распутье. Не прекрасный трагический, падший Люцифер, а более
грубый, более мрачный Сатана. Одинокое, аллегорическое зло. Не могли бы Вы немного
рассказать о том, что Вас пугает в Джокере, и как это повлияло на Вашу работу с ним?

(264-286) СС: У каждого есть своя версия Джокера. Мне нравится, что ты делаешь с ним
сейчас в "Batman: Joker War". И мне нравится, когда можно прочесть версию Джокера,
которая отличается от моей собственной. Я думаю, что моя версия очень черная с точки
зрения его сердца. Я пытался сделать его почти таким же, как - и это сравнение пришло мне в
голову только недавно, - сама карта Джокера. Я говорю о том, что карта-джокер в колоде
может принимать любое значение, необходимое для победы в раздаче. Так и Джокер - этот
податливый и полностью адаптируемый персонаж, который пытается воплотить в жизнь твои
самые худшие страхи, или, в первую очередь, страхи Бэтмена, чтобы сказать: "Ты должен
встретиться с этими страхами лицом к лицу. И я сделаю их такими смертоносными, такими
ужасными, что ты почувствуешь, что все твои худшие кошмары и ужасы о себе, о мире, обо
всем этом - правда. И я буду смеяться над тобой, когда ты будешь отрицать, что все на самом
деле иначе. И в итоге сам сгоришь в огне".

(287-297) В глубине души в его поступках есть некое благородство, он видит себя
человеком, чья работа - быть повелителем кошмаров, быть дьяволом, потому что если
сможешь победить его или преодолеть, то станешь сильнее. Так что я всегда изображал его
именно так. Как того, кто готов сделать все, чтобы заставить тебя поверить, что вся та правда,
которую ты не хочешь, страшишься или боишься признать, правдой и является.

(298-307) В Джокере нет ничего откровенно сверхъестественного, но он граничит с

идеей быть таким. Он похож на нечто, что живет под твоей кроватью и знает твои все самые
страшные секреты, а потом вылезает и говорит: "Я точно знаю, чего ты боишься больше всего
на свете, уж поверь мне на слово. Позволь мне показать тебе, каким образом я узнал об этом,
и в тот момент, когда ты попытаешься со мной поспорить или сразиться, я посмеюсь над
тобой, пока ты бьешься до последнего". Для меня он - чистый ужас.

(308-311) Я люблю его, потому что он - генератор конфликтов. Он как двигатель,

воплощающий в жизнь худшие страхи абсолютно всех, включая мои собственные.