ВИДЫ АБЗАЦЕВ

ПО Н.С.
ВАЛГИНОЙ
Подготовила Гонопольская Анастасия
ПФ-19
Аналитико-синтетический абзац

■ Комната была очень высокая и просторная. Узкие стрельчатые окна

прорезаны так высоко от черного дубового пола, что до них было не
дотянуться. Слабые красноватые отсветы дня проникали сквозь решетчатые
витражи, позволяя рассмотреть наиболее заметные предметы обстановки, но
тщетно глаз силился различить что-либо в дальних углах, разглядеть сводчатый
резной потолок. По стенам свисали темные драпировки. Все здесь было
старинное - пышное, неудобное и обветшалое. Повсюду во множестве разбросан
были книги и музыкальные инструменты, но и они не могли скрасить мрачную
картину. Мне почудилось, что самый воздух здесь полон скорби. Все окутано и
проникнуто было холодным, тяжким и безысходным унынием. (Эдгар Аллан
По «Падение дома Ашеров»)
Синтетико-аналитический абзац

■ Контент женских журналов — отличный индикатор изменений в обществе.

Они заметны, даже если сравнить беллетристику, публиковавшуюся в журналах
в разные годы: готические и романтические повести постепенно сменялись
реалистическими, а главные героини, когда-то беспомощные, становились всё
самостоятельнее. Еще сильнее меняется основное содержание: если раньше
женские журналы были невинным чтением, куда не проникали ни политика,
ни «низменные материи», то во второй половине XIX века даже в традиционных
журналах появляются дискуссии о социальных проблемах и женском вопросе.
Возникают и откровенно профеминистские издания: например, Englishwoman’s
Journal (1858–1864), который пишет уже не о моде и домоводстве, а о правах
женщин. («От домоводства к эмансипации: как изменились женские журналы
за 300 лет своего существования», Нож, 16.04.2020)
Рамочный абзац

■ Это был тихий, глухой, быстрый звук, очень похожий на тот, который производят часы,
завернутые в хлопчатую бумагу. Я задыхался, а полицейские все еще ничего не слышали. Я
заговорил скорее, с большим жаром, но шум постоянно усиливался. Я встал и начал рассуждать
о пустяках, возвышая голос и сильно жестикулируя, -- но стук все усиливался. Неужели они не
думают уйти? Я тяжело шагал по комнате, как будто бы доведенный до бешенства замечаниями
моих собеседников; но стук постоянно усиливался. О Боже! что мне делать? Я был вне себя, я
говорил вздор, я произносил проклятия! Я поворачивал стул, на котором прежде сидел, и двигал
им по полу, -- но стук все-таки был слышен и все усиливался. Он становился все громче, громче
и громче! А полицейские все еще шутливо болтали и смеялись. Неужели они не слыхали?
Всемогущий Боже! нет, нет, они слышали, они подозревали, они узнали, и издевались над моим
ужасом! Я так думал тогда, так думаю и теперь. Хуже этой агонии ничто не может быть. Всякую
пытку было легче вытерпеть, чем такую насмешку. Я не мог более выносить эти лицемерные
улыбки! Я почувствовал, что должен закричать или умереть! И вот -- опять! -- громче!
громче! громче! (Эдгар Аллан По «Сердце-обличитель»)
Абзац – композиционный стык

■ Мы ранее уже говорили об игрореализации как одной из форм

деиндивидуализации личности. Но в том случае мы рассматривали очень узкий
смысл понятия: когда продукция СМИ для аудитории (гораздо реже для самого
журналиста) является своеобразным «сном наяву», т.е. средством реализации
неудовлетворенных и неосуществленных желаний, которые в действительной
жизни не получили осуществления. В данном же контексте речь пойдет о
реальности, именуемой игрой и доступной восприятию любого и каждого, ибо
она не может опираться на какой-либо рациональный фундамент, а является
проявлением сущностных начал личности. (Владимир Олешко «Психология
журналистики»)
Абзац-стержневая фраза

■ Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой лампы-молнии

залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой груди и на боках
проступала мраморная сыпь. «Как в небе звезды», подумал я и с холодком под
сердцем склонился к груди, потом отвел глаза от нее, поднял их на лицо. Передо
мной было лицо сорокалетнее, в свалявшейся бородке грязно-пепельного цвета, с
бойкими глазками, прикрытымн напухшими веками. В глазках этих я, к великому
моему удивлению, прочитал важность и сознание собственного достоинства.
Человек помаргивал и оглядывался равнодушно и скучающе и поправлял поясок
на штанах.
«Это он, сифилис», — вторично мысленно и строго сказал я. (М.А. Булгаков
«Звездная сыпь»)