Т. М.

ВЕЛИКАНОВА

ИСТОРИЯ
МАТЕМАТИКИ
 Содержание:

1. В начальной и средней школе - одна математика

2. ИСТОРИЯ МАТЕМАТИКИ
История математики в биографиях
Краткие биографии:
Эйлер
Галуа
Гаусс
Гильберт
Келдыш
А.Н.Колмогоров
Лейбниц
Н.Н.Лузин
Ньютон
Пуанкаре,
Понтрягин
П.С.Александров
Риман
Воспоминания о В.М.Алексееве и А.Н.Колмогорове

История математики в обзорах

История математики в Элладе
История математики в Средневековье
История математики в Новое Время (16-17 века)
МАТЕМАТИКА 16 ВЕКА: ЛЮДИ И ОТКРЫТИЯ
ВЕК 17: от КЕПЛЕРА до НЬЮТОНА
НЬЮТОНОВА РЕВОЛЮЦИЯ В НАУКЕ
Развитие Эрлангенской программы Клейна в наши дни
Как доказывали Большую Теорему Ферма

3. МАТЕМАТИКА ДЛЯ ГУМАНИТАРИЕВ

Натуральные числа и делимость
Точки и прямые, числа и плоскость
Функции и графики

2
 1. В начальной и средней школе - одна математика

Хотя начальная и средняя школы у нас, как правило,

организационно и территориально объединены, в отношении
преподавания они оторваны друг от друга. Единства и
преемственности нет даже в изучении тех предметов, которые в той и
другой школах по праву считаются важнейшими - родного языка и
математики. Учителя, преподающие их в средних и старших классах,
слабо представляют себе, каким образом они изучаются в начальной
школе, и еще более слабое представление имеют учителя начальных
классов об их дальнейшем изучении. Такое положение освящено
традицией. Но ведь традиция эта восходит к тем временам, когда
начальная школа и средняя школа были не звеньями одной системы
образования, а разными системами образования, предназначенными
для разных сословий. Может быть, пора от нее отказаться?
Мы публикуем здесь статью, в которой автор, опираясь на
собственный опыт, показывает преимущества единого курса
математики для начальной и средней школы.

Какие цели и задачи стоят перед учителем, преподающим

математику? Начну с начальной школы. В начальной школе первая и
всеми признаваемая цель - научить элементарным приемам и навыкам
счета. Вторая, не менее важная, - обеспечить успех каждому ученику.
Успешность или неуспешность ученика в начальной школе во многом
определяет его отношение к учебе, к школе вообще, и иногда всю его
дальнейшую судьбу. Третья цель (в равной степени относящаяся и к
средней школе) - привить вкус и любовь к интеллектуальной
деятельности, обеспечить возможность творческого, поискового
подхода к тому, чему его учат. В средней и старшей школе цели,
конечно, шире, и одна из главных целей, как мне кажется - научить
ребенка понимать, что мир сложен, но не хаотичен; что то, что мы
изучаем (и как мы изучаем), - это всегда модели сложного, но
реального; и, наконец, что любая модель действует в ограниченной
области, и очень желательно знать границы применения модели.
Я веду математику в начальной школе и продолжаю в тех же
классах до седьмого или восьмого. Такая организация преподавания
математики имеет существенные преимущества перед обычной, когда
математику в начальной школе ведет учитель начальных классов. Я
уверена, что математическому мышлению следует обучать с первого
класса.
Здесь я хотела бы поделиться своим опытом, некоторыми идеями
и приемами, которые помогают мне достигать (не всегда и не со
всеми, конечно) перечисленных выше целей. Сначала назову эти идеи
и приемы, а затем приведу примеры конкретных тем и задач.

3
 Первое - идея "опережения". Многие понятия и даже разделы
математики, которые даются в средних и старших классах, следует
вводить уже в начальной школе. Это не означает, что их нужно
"пройти" раньше, нужно только начать раньше. Пропедевтика
сложного на более простом материале существенно облегчает
прохождение этого сложного в дальнейшем. Дети радуются, встречая
уже знакомые им вещи, о которых теперь можно узнать больше, или
иначе, или в другом контексте. Задачу, которую они решали во втором
классе методом "подбора", оказывается, можно решить в шестом или
в восьмом классе с помощью уравнения, гораздо быстрее.
Вычислительные приемы, которые учитель давал без объяснения (с
обещанием объяснить в старших классах, "почему так получается"),
оказывается, можно легко обосновать с помощью алгебры. И так
далее. Идея "опережения" реализуется не только в отдельных темах,
но и в ряде понятий и языковых конструкций, используемых в
продолжение всего курса и постепенно математизируемых. Такие
понятия, как "множество", "все", "каждый", "некоторые", максимум и
минимум на некотором множестве, истинность и ложность
утверждения, утверждение и его отрицание и т. д. вполне доступны
ученикам начальной школы, а задачи, для которых эти понятия
необходимы, неизменно вызывают интерес.
Вторая идея - необходимость организации таких видов
деятельности ребенка и таких задач, в которых может быть проявлена
самостоятельная, поисковая активность ученика. Традиционно в
начальной и средней школе основное время уделяется изучению
правил и процедур, а роль задач скорее иллюстративная. Сами же
задачи - очень искусственно сконструированые модели, где все
необходимые данные присутствуют, ничего лишнего нет, и ответ
всегда получается "хороший". При этом однотипных задач много, и
весь набор задач сводится к нескольким типам. В результате сильный
ученик решает задачу сразу, а слабый ждет, когда решение появится
на доске, и обоим скучно. В качестве "поисковых" задач можно давать
такие, которые в начальной школе нельзя решить иначе, как
"подбором". Такие задачи требуют времени и готовности пробовать.
Учителю же нужно помочь ученикам в записи проб. Приученные к
такой форме работы ученики не говорят: "мы таких задач не
проходили", а начинают сразу действовать. У учителя же появляется
возможность наблюдать за процессом решения, помочь слабому
ученику, подтолкнуть, довести до результата, похвалить. Очень
важны такие задания, в которых ученики должны составить свои
примеры, уравнения, задачи, удовлетворяющие заданным условиям. В
таких заданиях тоже приходится пробовать, проверять, а в процессе
поиска может быть найден, понят алгоритм составления такого
уравнения или задачи. В средней школе в качестве "поисковых" задач
можно давать реальные проблемы, возникающие в жизни (или в
4
сказке!), решение которых имеет смысл не только тренировочный.
Такую задачу ученик должен еще и "поставить", найти или узнать у
учителя недостающие данные, отбросить лишние, выбрать
необходимые математические процедуры и их последовательность,
суметь все это записать удобным способом и т.д. На каждом этапе,
естественно, возможна помощь учителя. Конкретные примеры таких
задач будут даны ниже.
С идеей "поисковой" деятельности связана третья идея - работа в
малых группах. Группы могут быть от двух до шести человек, могут
быть составлены учителем, или "по желанию", или случайным
образом, с помощью заготовленных номеров. В зависимости от
задачи, которую предстоит решать, разбиение на группы можно
делать по-разному. Важно, что дети могут обсуждать внутри группы и
постановку, и способы решения задачи, и способы проверки, и даже
разделять работу между собой, когда задача требует многих
вычислений, например, проб. Обсуждение рождает идеи, идеи
вызывают другие идеи, поиск пошел! В удачных случаях при
наблюдении за работой такой группы возникало ощущение
творческой атмосферы маленького научного коллектива.
Наконец, последний принцип, или прием: объединять все, что
можно объединить; использовать все связи, аналогии,
противопоставления и т.д. Поясню на примере. В учебниках есть
задачи на скорость, на производительность, на наполнение бассейна и
т.п. Ученику самому трудно понять, что задача на встречное движение
двух поездов и задача о наполнении бассейна через две трубы с точки
зрения математики - одна и та же задача; что "скорость" - это не
только скорость поезда или машины, но и производительность. И если
учитель поможет ученику увидеть эту общность, его понимание и
умение решать такие задачи поднимутся на следующую ступень.
Теперь приведу примеры тем и задач, которые я использовала в
первых - седьмых классах.

Пример 1. Выбор самого дешевого (или самого быстрого)

способа доставки груза. Дается 2-3 вида грузовиков разной
грузоподъемности, общий объем груза, цена за 1 рейс для каждого
вида, время на 1 рейс и т.п. Задачу можно давать и в третьем, и в
пятом, и в седьмом классе, варьируя данные. Степень сложности
задачи меняется при этом очень сильно, но в любой постановке
требует многих вычислений и выбора "лучшего" варианта по какому-
нибудь параметру из нескольких возможных. В самом простом
варианте это задача на "деление с остатком", в самом сложном -
решение диофантовых уравнений.

Пример 2. Оклейка комнаты обоями. Даны параметры комнаты,

размеры и цена одного рулона (видов обоев несколько). Нужно
5
узнать, сколько и каких требуется рулонов, чтобы затраты были
минимальными или не превосходили некоторой суммы. В последнем
случае решений может быть несколько. Эту задачу, как и
предыдущую, можно варьировать от самой простой (два вида обоев,
оклеиваем одну стену) до значительно более сложной, когда,
например, нужно учесть еще и периодичность рисунка.

Пример 3. Задачу приведу буквально: "Было 22 кролика. Каждая

крольчиха родила 5 крольчат; из всех крольчат 20 оказались
"мальчиками". Через год опять каждая крольчиха родила 5 крольчат.
Всего стало 342 кролика. Сколько было крольчих сначала?". Задачу
решали в пятом классе методом подбора, затем в седьмом с помощью
уравнения.

Пример 4. Серия задач на решение уравнений в целых числах.

а) Кузнечик прыгает по размеченной дорожке (числовому лучу),
например, вперед на 8 единиц и назад на 5 единиц. Как ему попасть в
заданную точку 4 или в точку 14?
Задачи с кузнечиком годятся для любого класса, начиная с
первого.
б) Как сварить яйцо в течение 7 минут, если у нас есть только
двое песочных часов: на 8 и на 3 минуты? Дети пробуют, считают и в
какой-то момент радостно обнаруживают, что это "та же задача про
кузнечика". в) Та же задача с песочными часами, но у нас есть трое
различных часов и нужно найти самый быстрый способ.

Пример 5. Серия задач на комбинаторику. Эта серия бесконечна,

и каждый учитель может составить множество задач для уровня
своего класса, начиная с первого, когда перебор делается на реальных
объектах.

Пример 6. Тема "Геометрия". Мои ученики в последнем классе

начальной школы и в 5-ом классе в течение двух четвертей раз в
неделю занимались построениями с помощью циркуля и линейки.
Были проделаны все основные геометрические построения: деление
отрезка пополам, проведение перпендикуляра к прямой из заданной
точки, построение биссектрисы угла, треугольника по трем сторонам
и некоторые другие. Все построения делались, конечно, без теории, на
основе здравого смысла и симметрии. Строили биссектрисы углов
треугольника и обнаружили, что они пересекаются в одной точке; то
же самое с медианами и высотами. Вопрос "почему так получается"
остался открытым до изучения геометрии в седьмом и восьмом
классах. Таких "открытых" вопросов постепенно у нас накапливается
много, и момент, когда они "закрываются", всегда вызывает
оживление.
6
 В начальной школе понятия биссектрисы, медианы, высоты
треугольника можно проиллюстрировать перегибанием бумажных
треугольников. Опыт показал, что те дети, у которых была такая
"предварительная" геометрия в третьем и пятом классах, гораздо
лучше (и с большим удовольствием) занимаются ею в старших
классах.

Пример 7. Серия задач на решение систем линейных уравнений и

неравенств, или система квадратных уравнений с целыми корнями,
типа: x + 2y = 19 x + y = 13 3y < 15
3x + y = 22 x y = 42 x+y<8

Эти задачи в начальной школе дети легко решают подбором.

Такие задачи можно давать и с сюжетом, с текстом - тогда детям
нужно превратить текст в уравнения.

Пример 8. Вероятность. В пятом классе я давала задачу, которую

дети решали парами. Каждая пара получала две игральных кости
разного цвета. Нужно было выяснить, какую часть всех бросков
составляют те, в которых есть хотя бы одна цифра 4. Результаты
записывались, суммировались, затем полученное отношение числа
таких бросков к числу всех бросков сравнивали с долей двузначных
чисел с четверкой среди всех тридцати шести возможных чисел.

Список примеров, задач и разнообразных видов деятельности

можно продолжить, но, думаю, главное понятно. Ученик в школе не
только получает знания, но и учится учиться, учится подходу к
проблеме, задаче - не только интеллектуальному, но и
эмоциональному. Поэтому, как мне кажется, важно, чтобы
математику уже в начальной школе вел учитель, который ее знает и
любит. Начальная школа должна выводить на "большую" математику,
или, точнее - "большая" математика должна начинаться в начальной
школе.

7
 2. ИСТОРИЯ МАТЕМАТИКИ

История математики в биографиях

ЛЕОНАРД ЭЙЛЕР (1707-1783)

Идеальный математик 18 века ≈ так часто называют Эйлера. Это

был недолгий век Просвещения, вклинившийся между эпохами
жестокой нетерпимости. Всего за 6 лет до рождения Эйлера в Берлине
была публично сожжена последняя ведьма. А через 6 лет после
смерти Эйлера ≈ в 1789 году ≈ в Париже вспыхнула революция.

Эйлеру повезло: он родился в маленькой тихой Швейцарии, куда

изо всей Европы приезжали мастера и ученые, не желавшие тратить
дорогое рабочее время на гражданские смуты или религиозные
распри. Так переселилась в Базель из Голландии семья Бернулли:
уникальное созвездие научных талантов во главе с братьями Якобом и
Иоганном. По воле случая юный Эйлер попал в эту компанию и
вскоре сделался достойным членом базельского ⌠питомника гениев■.

Братья Бернулли увлеклись математикой, прочтя статьи

Лейбница об исчислении производных и интегралов. Вскоре вокруг
братьев сложился яркий математический кружок, и на полвека Базель
стал третьим по важности научным центром Европы ≈ после Парижа
и Лондона, где уже процветали академии наук. Каждый год на кружке
решались новые трудные и красивые задачи, а на смену им вставали
новые увлекательные проблемы.

Но когда ученые орлята подросли, выяснилось, что в Швейцарии

не хватит места для их гнезд. Зато в далекой России, по замыслу
Петра 1 и по проекту Лейбница, была учреждена в 1725 году
Петербургская Академия Наук. Русских ученых не хватало, и тройка
друзей: Леонард Эйлер с братьями Даниилом и Николаем Бернулли
(сыновьями Иоганна) ≈ отправилась туда, в поисках счастья и
научных подвигов.

Чем только не пришлось заниматься Эйлеру на новом месте! Он

обрабатывал данные всероссийской переписи населения. Эту
огромную работу Эйлер вел в одиночку, быстро проделывая все
вычисления в уме: ведь компьютеров еще не было. Он
расшифровывал дипломатические депеши, перехваченные русской
контрразведкой. Оказалось, что эту работу математики выполняют
быстрее и надежнее прочих специалистов. Он обучал молодых
моряков высшей математике и астрономии, а также основам

8
кораблестроения и управления парусным судном в штиль или в бурю.
И еще составлял таблицы для артиллерийской стрельбы и таблицы
движения Луны. Ведь в дальнем плавании Луна часто заменяла часы
при определении долготы!

Только гений мог, выполняя всю эту работу, не забыть о большой

науке. Эйлер оказался гением. За 15 лет своего первого пребывания в
России он успел написать первый в мире учебник теоретической
механики (не учить же простого студента по сложным книгам
Ньютона!), а также курс математической навигации и многие другие
труды. Писал Эйлер легко и быстро, простым и понятным языком.
Столь же быстро он выучивал новые языки, но вкуса к литературе не
имел. Математика поглощала все его время и силы.

В 26 лет Эйлер был избран российским академиком, но через 8

лет он переехал из Петербурга в Берлин. В чем дело? Да, тогдашнее
российское правительство было малограмотным и свирепым. Только
что завершилось правление Анны Иоанновны, и возобновилась
чехарда военных переворотов. Однако Эйлера это впрямую не
касалось: считаться ⌠немцем■ в Петербурге было безопасно и
престижно, а ученые немцы были на вес золота.

Но Эйлер уже почувствовал себя одним из сильнейших

математиков Европы ≈ и вдруг заметил, что ему не с кем на равных
поговорить о своей науке. Приезжая иностранная молодежь
повзрослела и либо уехала из дикой и опасной России, либо погрязла
в мелкой текущей работе. А первое поколение ученых россиян еще не
выросло. Вспомним, что Ломоносова тогда послали на учебу в
Германию! Эйлер решил переехать туда, где накал ученых дискуссий
был повыше. Он выбрал Берлин, где молодой король Фридрих 2
Прусский решил создать научный центр не слабее парижского.

Эйлер провел в Берлине четверть века, и считал эти годы

лучшими в своей жизни. У него вновь появилось много ученых
друзей, включая президента Академии Наук ≈ французского маркиза
Мопертюи. Физик и географ, он в молодости проверял гипотезу
Ньютона о сплюснутости земного шара возле полюсов. Мопертюи
измерял длину градуса меридиана в Лапландии, пока его коллеги
выполняли такую же работу в Перу. Теперь Мопертюи решил
превзойти Ньютона, открыв новый математический закон природы:
принцип наименьшего действия, который выделяет траектории
реального движения тел (например, окружности или параболы) из
огромного множества вообразимых траекторий.

9
 Догадка Мопертюи была хороша, но ее математическая суть
оказалась очень сложной, и понадобилась помощь Эйлера. Тот понял,
что новый закон относится к области вариационного исчисления.
Эйлер создал это исчисление в 1740-е годы: принцип Мопертюи стал
одним из первых приложений новой науки. К нему Эйлер сделал
замечательное добавление. Он заметил, что естественные
математические условия допускают траектории не только
минимального, но и максимального действия. Правда, в механике эти
максимумы почему-то не наблюдаются; но в других областях физики
≈ кто знает?

Эта догадка Эйлера подтвердилась в конце 20 века, когда физики

начали изучать неравновесные системы, способные изменять свое
строение и законы своего поведения. Оказалось, что переходы систем,
выражающиеся в изменении их симметрий, лучше всего описываются
траекториями экстремального (в частности ≈ максимального)
действия. Далеко залетела дерзкая мысль Эйлера из 1744 года!

В Берлине Эйлер занимался всей математикой сразу, и почти все

у него получалось. Например, захотелось ему перенести все методы
математического анализа на функции, зависящие от комплексных
чисел ≈ и создал он теорию функций комплексного переменного.
Попутно Эйлер выяснил, что показательная функция и синусоида суть
две стороны одной медали. Это выражается простой формулой:
exp(i*t) = cos(t) + i*sin(t), которая доказывается при помощи
степенных рядов.

Но если экспонента и синусоида ≈ сестры, то возникает

замечательная связь между двумя числами: Е (основанием самых
удобных логарифмов) и П (полупериодом синусоиды). И если
иррациональность Е доказывается в два счета (уж очень удобный ряд
сходится к этому числу: Е = 1 + 1/1! + 1/2! + 1/3! + ...), то, наверное,
этот путь приведет и к доказательству иррациональности П. Пусть
молодые математики одолеют эту древнюю проблему, а Эйлеру своей
славы достаточно!

Так рассудил Эйлер, и не ошибся: в 1766 году Иоганн Ламберт

нашел первое доказательство иррациональности П. Но самое простое
доказательство этого факта было найдено лишь в 1947 году ≈ хотя
открыть его мог бы и Эйлер, на 200 лет раньше!

Аналогично было с Большой Теоремой Ферма. Услыхав о ней,

Эйлер решил сам придумать утраченное доказательство ≈ и вскоре
обнаружил ⌠метод спуска■, найденный Ферма веком раньше.
Проверив этот метод для степеней 3 и 4, Эйлер стал проверять его для
10
следующего простого показателя ≈ 5. Тут обнаружились неожиданные
затруднения, и Эйлер оставил эту тему молодым исследователям. Но
только в конце 20 века эта проблема, кажется, приблизилась к
окончательному решению.

В геометрии Эйлер также оставил значительный след. Он искал в

ней не столько новые изящные факты, сколько общие теоремы, не
укладывающиеся в догматику Евклида. Например, теорема о связи
между числами вершин, ребер и граней выпуклого многогранника: В-
Р+Г = 2. Эту формулу знал еще Декарт; но он не оставил ее
доказательства. Эйлер легко нашел такое доказательство, а потом
задумался: если формула справедлива для всех выпуклых тел, то чье
же свойство она выражает? Может быть, свойство сферы, в которую
можно деформировать любой выпуклый многогранник? Если так, то
эта формула вряд ли верна для других замкнутых поверхностей ≈
вроде тора или кренделя!

Проверка показала: для некоторых карт на торе выражение В-Р+Г

принимает значение 0, а на кренделе ≈ значение (-2). Но доказать эти
равенства для всех карт на сложных поверхностях Эйлер не сумел, и
оставил эту проблему потомкам. Удача пришла в 1890-е годы к Анри
Пуанкаре ≈ и он создал науку топологию.

В Берлине ⌠король математиков■ Леонард Эйлер работал с 1741

по 1766 год; потом он покинул Берлин и вернулся в Россию.
Надвигалась старость, выросла огромная семья, а новая российская
царица Екатерина 2 (немка по происхождению) предложила Эйлеру
гораздо лучшие условия жизни, чем предоставлял своим академикам
скуповатый и капризный Фридрих 2. Тесное общение с научной
молодежью Эйлера уже не увлекало; он торопился успеть изложить на
бумаге те бесчисленные открытия и догадки, которые осенили его в
золотую берлинскую пору. Все научные журналы Европы охотно
печатали новые статьи Эйлера. Его трудоспособность и вдохновение с
годами нарастали, и многие тексты увидели свет лишь после смерти
автора.

Переезд Эйлера в Петербург мало что изменил для математиков

Европы. Великое светило лишь сместилось на восток, не исчезая с
горизонта. Удивительно другое: слава Эйлера не закатилась и после
того, как ученого поразила слепота (вскоре после переезда в
Петербург). Неукротимый старец продолжал размышлять о
математике и диктовать очередные статьи или книги до самой смерти.
Она настигла его на 77 году жизни и на 16 году слепоты...

11
 Именно в 1770-е годы вокруг Эйлера выросла Петербургская
математическая школа, более чем наполовину состоявшая из русских
ученых. Тогда же завершилась публикация главной его книги ≈
⌠Основ дифференциального и интегрального исчисления■, по
которой учились все европейские математики с 1755 по 1830 год.

Она выгодно отличается от ⌠Начал■ Евклида и от ⌠Принципов■

Ньютона. Возведя стройное здание математического анализа от
самого фундамента, Эйлер не убрал те леса и лестницы, по которым
он сам карабкался к своим открытиям. Многие красивые догадки и
начальные идеи доказательств сохранены в тексте, несмотря на
содержащиеся в них ошибки ≈ в поучение всем наследникам
эйлеровой мысли. Первый учебник, предназначенный не для
последователей, а для исследователей: таково завещание Эйлера и
всей эпохи Просвещения, адресованное грядущим векам и народам.

ЭВАРИСТ ГАЛУА (1811-1832)

За пять лет до гибели Пушкина сходная смерть на дуэли унесла

молодого француза ≈ Эвариста Галуа. Его мало кто знал. К 20 годам
он успел только поступить в Высшую Нормальную школу (это
педагогический университет в Париже), но был исключен оттуда в
числе прочих ⌠бунтарей■ в революционном 1830 году. Казалось, что
вскоре о Галуа забудут, как о многих других несостоявшихся
революционерах. Но позднее выяснилось, что Галуа успел состояться
как математик ≈ да такой, каких Франция не рождала со времен
Декарта. Этот удивительно ранний восход сделал короткую
биографию Эвариста Галуа в высшей степени поучительной для
братьев по мысли из последующих поколений.

Вспомним, что Декарт прославил свое имя в математике одной

блестящей идеей: нало придать наглядный смысл всем
алгебраическим уравнениям и их решениям! Из этой идеи вырос
координатный метод в геометрии. Евклидова плоскость и
пространство подчинились числам, и курс элементарной геометрии
превратился в один из разделов новой алгебры. Наилучший учебник
по новой ⌠аналитической■ геометрии написал в 1794 году
безработный академик Адриен Лежандр для студентов Высшей
Нормальной школы.

Дело в том, что годом раньше французские революционеры

распустили Парижскую Академию Наук, как безнадежно
монархическое учреждение. Но после свержения Робеспьера самые
здравомыслящие из революционеров поняли, что народное
12
просвещение отменить нельзя. Кто-то должен учить будущих
учителей ≈ и вот для них была открыта Высшая Нормальная школа.
Адриен Лежандр стал одним из первых ее профессоров. До рождения
Эвариста Галуа оставалось 16 лет...

Следующий рывок вперед сделал через два года молодой Карл

Гаусс. Он перевел привычную технику геометрических построений на
новый язык алгебраических действий с комплексными числами.
Оказалось, что суть дела ≈ в комплексных корнях разных
многочленов. Добраться до такого корня с помощью линейки и
циркуля можно лишь в том случае, если он достижим посредством
цепочки квадратных уравнений. Поэтому, например, правильный 7-
угольник нельзя построить в рамках ⌠греческой■ геометрии. Но в
рамках алгебры он вполне доступен: его вершины суть комплексные
корни уравнения Х.. ≈ 1 = 0.

Достигнув этого рубежа, Гаусс остановился, не задавая

следующий вопрос: какие задачи остаются неразрешимыми в рамках
алгебры комплексных чисел? Например, всякое ли уравнение-
многочлен разрешимо в радикалах ≈ то есть, можно ли добраться до
его корней с помощью арифметических действий и извлечения корня?
Или: всякая ли точка на числовой оси является корнем многочлена с
целыми коэффициентами? Оба эти вопроса очевидны, важны и
интересны ≈ но Гаусс уже исчерпал свой порыв в этой области, и для
новых подвигов понадобились новые богатыри.

Первый из них ≈ норвежец Нильс Абель ≈ заявил о себе в 1824

году (когда Эварист Галуа был уже школьником). Абелю удалось
доказать, что большинство уравнений-многочленов степени, большей
4, НЕ РАЗРЕШИМО в радикалах. Значит, итальянцы Кардано и
Феррари, решив в 16 веке уравнения степеней 3 и 4, достигли предела
в этой области ≈ хотя сами не подозревали о таком чуде. Следующий
вопрос возник сам собою: как узнать по виду уравнения, разрешимо
ли оно в радикалах? Абель начал заниматься этой проблемой ≈ но не
успел достичь цели, ибо умер от воспаления легких в 1829 году. Через
год Парижская Академия Наук присудила Абелю посмертную премию
за его открытия. В том же году Эварист Галуа вышел на передний
край математической науки.

Его взлет начался в 16 лет, когда в руки школьнику попал

учебник геометрии Лежандра. Эварист прочел эту книгу взахлеб, как
роман ≈ за двое суток. Он был потрясен: вот как рассуждают творцы
современной математики! И он все это понимает; значит, он тоже
может и должен делать математические открытия! Надо раздобыть

13
другие книги Лежандра, чтобы узнать: что в математике уже сделано,
а какие задачи остались на его долю?

Сказано ≈ сделано: в руках Галуа оказался солидный двухтомник

⌠Теория чисел■, где Лежандр изложил открытия Гаусса, наряду со
своими находками. Тут Галуа вновь ощутил восхитительный резонанс
рассуждений автора со своими мыслями и понял, чего ему хочется
больше всего. Надо понять самому и объяснить другим, почему
уравнения высших степеней не решаются в радикалах!

Гаусс изобрел в этой области замечательную конструкцию.

Можно присоединить к полю коэффициентов многочлена его корни, и
получить новое поле ≈ расширение прежнего поля. Эту процедуру
можно повторять много раз; в итоге возникает нечто вроде растущего
кристалла, оси и грани которого обладают особой симметрией. И
возможно, что от этой симметрии зависит разрешимость исходного
уравнения!

Такова была дерзкая догадка Галуа; она оказалась верна, поэтому

автора считают гением. Но не только поэтому! Еще важнее то, что
Галуа сумел довести свою гипотезу до строгой теоремы. Для этого
ему пришлось создать первую математическую теорию произвольных
симметрий ≈ так называемую Теорию Групп.

Именно Галуа ввел в науку такие понятия, как группа и

подгруппа, изоморфизм и гомоморфизм групп. Он заметил, что ядро
гомомоморфизма (то есть, прообраз единицы в группе) не может быть
какой угодно подгруппой. Это должна быть НОРМАЛЬНАЯ
подгруппа, переходящая сама в себя при внутренних изоморфизмах
группы. Только при этом условии факторизация группы по ее
подгруппе порождает новую группу, ≈ иначе получается обычное
множество, без алгебраических операций среди его элементов.

Если мы хотим, чтобы все элементы большого поля F получались

из элементов меньшего поля F1 с помощью арифметических действий
и извлечения корней, то факторгруппа симметрий поля F по
симметриям поля F1 должна не только существовать, но и быть
ЦИКЛИЧЕСКОЙ. При этом группа всех симметрий поля F
разложится в конечную цепочку нормальных подгрупп с
циклическими факторгруппами. Таким свойством обладают группы
перестановок 2, 3 или 4 символов. Поэтому все корни многочленов
этих степеней выражаются через коэффициенты многочленов с
помощью радикальных формул. Напротив, группы перестановок 5 или
большего числа символов НЕ ИМЕЮТ цепочки подгрупп с

14
циклическими факторгруппами. Оттого соответствующие уравнения
не разрешимы в радикалах.

Такова суть теории Галуа, созданной им в 19 лет. Даже в наши

дни она выглядит сложно, для неподготовленного человека. Каково
же было современникам Галуа ≈ даже самым маститым академикам?
Не удивительно, что при жизни Галуа (а жить ему оставалось два
года!) никто не оценил его открытия по достоинству, хотя Эварист
щедро рассылал свои тексты разным парижским математикам. Увы, ≈
Лежандр был уже глубокий старик, и не мог понимать новинки даже в
родной ему области алгебры...

Самым активным математиком в Париже был Огюстен Коши. Но

он был занят реформой математического анализа, и не хотел
отвлекаться посторонними проблемами. Направленная ему рукопись
Галуа, видимо, исчезла в корзине для мусора. А потом сам Коши
исчез за границей: как убежденный монархист, он не желал служить
даже королю из рода Бурбонов, если тот попал на трон в результате
революции!

Накануне дуэли Галуа по-настоящему испугался: что, если он

погибнет, и его открытия пропадут? Он оставил завещание своему
другу Шевалле с просьбой ≈ переслать копии его статей великому
Гауссу, в Геттинген. Тот бы все понял и оценил; но, видимо, тексты
Галуа так и не попали в Германию. Одним словом, великое открытие
могло уйти в небытие вслед за своим творцом.

К счастью, этого не случилось. Шевалле был едва причастен к

математике; но он хранил рукописи Галуа в течение 15 лет, а затем
показал их редактору нового ⌠Журнала чистой и прикладной
математики■ ≈ Жозефу Лиувиллю. Молодой академик родился за два
года до Эвариста Галуа и тоже увлекался теорией чисел; он построил
первые числа, не являющиеся корнями рациональных многочленов.
Лиувилль с трудом разобрался в сжатом тексте своего покойного
ровесника и был поражен: как могли эти чудесные находки оставаться
никем не замеченными и не повторенными так долго? Почему он сам
не был знаком с Эваристом? Правда, они учились в разных школах:
Лиувилль окончил Политехническую школу, а Галуа провалился там
на вступительном экзамене и не успел прижиться в Нормальной
школе из-за революционных потрясений...

Увы, судьба неистощима в злых шутках. В научной карьере

Галуа роковую роль сыграло его одиночество. В юные годы он не
смог лично познакомиться ни с одним из крупных математиков
Франции, а потом увлекся политикой и случайно погиб раньше, чем
15
успел стать известным в ученых кругах. Кто знает, скольких гениев
потеряла мировая наука при сходных обстоятельствах?

Мы знаем теперь, КОГДА открытия Галуа получили общее

признание. Это произошло в 1870-е годы ≈ после того, как геометры
оценили, наконец, ведущую роль симметрии в своей науке. В 1872
году Феликс Клейн объявил всему миру: геометрия имеет столько
разных ветвей, сколько разных групп симметрий могут иметь
геометрические фигуры. Теория групп вдруг стала всем нужна; труды
Галуа начали переиздавать, комментировать, пересказывать и
переосмысливать. Вскоре теория Галуа сделалась важнейшей частью
алгебры, а общая теория групп вторглась в математическую физику, в
топологию и даже в теорию вероятностей. В наши дни понятие
группы входит в первую десятку самых ходовых математических
терминов.

Галуа стоял у истока ручейка, превратившегося в эту могучую

реку, ≈ и всеми силами содействовал такому превращению. Поэтому
имя юного француза стоит в одном ряду с именами таких богатырей-
патриархов, как Эйлер или Гаусс. Интересный выкуп уплатила судьба
за свою немилость к юному гению!

КАРЛ ФРИДРИХ ГАУСС (1777-1855)

Гаусса нередко называют наследником Эйлера. Они оба носили

неформальное звание "король математиков" и удостоились
посмертной уважительной шутки: "Он перестал вычислять и жить".
Их родным языком был немецкий, но научные труды оба
предпочитали писать по латыни. Впрочем, Гаусс оказался последним
латинистом среди крупных ученых Европы.

Он с гордостью ощущал себя питомцем эпохи Просвещения.

Действительно, в какую иную эпоху талантливый сын садовника и
водопроводчика мог удостоиться персональной стипендии от герцога
Брауншвейгского и быть принятым в Геттингенский университет?
Этот долг Гаусс вернул родине с лихвой: математическая школа в
Геттингене сделалась сильнейшей в Германии и процветала более ста
лет ≈ пока к власти не пришел Гитлер.

Математический талант Гаусса проявился в раннем детстве ≈ и

конечно, первым его увлечением стала арифметика. В 9 лет он открыл
(во время школьного урока) формулу суммы арифметической
прогрессии. Позднее Гаусс перенес все теоремы арифметики
натуральных чисел на многочлены и на целые комплексные числа. В
16
итоге в алгебре появилось общее понятие кольца. Заодно выяснилось,
что множество простых чисел вида (4к+1) бесконечно, и что все они
представимы в виде суммы двух квадратов. Это был первый новый
факт такого рода, открытый со времен Эратосфена. Позднее ученик
Гаусса ≈ Петер Дирихле ≈ намного превзошел учителя, доказав, что в
любой арифметической прогрессии содержится бесконечное
множество простых чисел (если первый член и разность этой
прогрессии взаимно просты).

Гаусс до старости сохранил юношескую жажду знаний и

огромное любопытство. Например, в 62 года он быстро выучил
русский язык, чтобы самому разобраться в трудах своего коллеги ≈
Николая Лобачевского. Но обычно Гаусс избегал читать чужие статьи
или книги. Ему хватало формулировки основного результата;
доказательство он придумывал сам, заодно открывая многие факты, о
которых не подумал сам автор. Такая привычка оформилась в юности
≈ когда 19-летний Гаусс решил сам освоить все достижения и методы
алгебры, не пропуская ни одного яркого приложения этой древней
науки.

Результат был поразительный. Гаусс нашел алгебраическое

доказательство неразрешимости многих задач на построение
циркулем и линейкой, которые мучили еще Пифагора. Ключевая идея
Гаусса очень проста: надо изобразить точки плоскости комплексными
числами (как начал делать Эйлер), и тогда геометрическая задача
превратится в алгебраическую! Но как доказать неразрешимость
алгебраической задачи?

Гаусс заметил, что любое построение циркулем и линейкой

сводится на алгебраическом языке к решению цепочки квадратных
уравнений. А каждая "непокорная" задача на построение сводится к
решению уравнения-многочлена степени большей, чем 2. Почему же
решение такого уравнения иногда не сводится к решению квадратных
уравнений? Тут мало одних расчетов; нужно вводить новые
математические понятия, отражающие суть дела.

Гаусс изобрел два таких понятия: поле и векторное пространство.

В итоге векторная алгебра, давно привычная физикам и геометрам,
стала самостоятельной алгебраической наукой. Оказалось, что
комплексное число, достижимое с помощью циркуля и линейки,
лежит в некотором поле размерности 2.. ≈ а всякий корень
неразложимого многочлена степени (к) лежит в поле размерности (к).
Если интересующее нас число лежит в том и в другом поле ≈ значит,
число 2.. делится на (к); то есть, само число (к) является степенью
двойки.
17
 Из этого рассуждения следует, что корень любого неразложимого
многочлена степени 3 нельзя построить циркулем и линейкой.
Например, не удается разделить на 3 равные части угол в 60", или
построить треугольник по трем неравным медианам. Такой же запрет
препятствует делению окружности на 7, 11, 13, 9 или 25 равных
частей. Но для 5 или 17 частей запрета нет, поскольку числа 5-1 = 4 и
17-1 = 16 суть степени двойки. Поэтому эллины нашли способ
построения правильного 5-угольника, а Гауссу удалось построить
правильный 17-угольник. Он завещал изобразить эту фигуру на своем
надгробии ≈ что и было сделано. Однако проблема "квадратуры
круга" Гауссу не покорилась.

К 24 годам Гаусс вошел в число самых известных математиков

Европы. Но для полной славы нужно было отличиться в области
небесной механики; тут судьба подбросила Гауссу достойную задачу.
В первую ночь 1801 года астрономы обнаружили на небе малую
планету Цереру, чья траектория лежит между Марсом и Юпитером.
После немногих наблюдений планета была потеряна, и астрономы
обратились за помощью к математикам. Гаусс первым откликнулся на
этот призыв: по трем наблюдениям он сумел предсказать все будущие
положения Цереры. Полвека спустя теория возмущений Гаусса
позволила астрономам рассчитать положение на небе еще никем не
виданной планеты ≈ Нептуна.

В 30 лет Гаусс считался уже "королем" европейских математиков.

Соперничать ему было не с кем ≈ да он и не любил это занятие.
Материальное благосостояние не угрожало профессору. Всесильный
Наполеон тогда успешно грабил всю Европу, а Ганновер ≈ особенно,
поскольку это была вотчина короля непокорной Англии. Молодая
жена Гаусса умерла. Только поиск новых тайн природы (в той мере, в
какой они открываются через математику) помогал ученому отвлечься
от невзгод.

Замечательный успех в области геометрических построений

побудил Гаусса к поискам новых геометрических доказательств. Он
увлекся старой, как мир, загадкой евклидова постулата о
параллельных прямых. В 1818 году Гаусс догадался, что этот постулат
может иметь иную формулировку ≈ но не на плоскости, а на других
поверхностях, неведомых Евклиду.

До конца жизни Гаусс хранил молчание о своих открытиях в

области оснований геометрии ≈ даже после того, как их повторили
более молодые математики: Николай Лобачевский из Казани и Янош
Больяи из Темешвароша. В чем тут дело? Кое-что можно понять из
18
писем Гаусса к его друзьям; об остальном приходится догадываться.
Чтобы убедить научный (и околонаучный) мир в независимости
постулата Евклида ≈ надо предъявить наглядную модель, где
выполнены все прочие аксиомы, а эта заменена чем-то другим.
Например, параллельных прямых может вовсе не быть, если любые
две прямые пересекаются. Так обстоит дело на сфере, где роль
прямых играют окружности наибольшего радиуса. Позднее эту
геометрию назвали именем Римана, но в начале 19 века ее никто не
принял бы всерьез. Иной вариант геометрии ≈ со многими прямыми,
проходящими через одну точку и не пересекающими данную прямую
≈ называют геометрией Лобачевского. Она реализуется на
поверхности с постоянной отрицательной кривизной: на так
называемой псевдосфере, которая получается при вращении
трактрисы ("кривой преследования", похожей на гиперболу) вокруг ее
оси. Гаусс то ли не смог построить псевдосферу, то ли не заметил ее
уникальные свойства; а без этого он не решился огласить новую
"неестественную" геометрию перед широкой публикой.

Но почему Гаусс не распространил свою гипотезу о

параллельных прямых хотя бы в узком кругу математиков? Ведь
именно так поступил Пифагор, обнаружив несоизмеримость
диагонали квадрата с его стороной! Вероятно, Гаусс рассуждал так:
если постулат о параллельных прямых независим от прочих аксиом,
то исчезает единая наука геометрия! Она разделяется, по крайней
мере, на три ветви ≈ согласно трем вариантам постулата о
параллельных (по Евклиду, по Риману и по Лобачевскому). А что
дальше? Не продолжится ли ветвление геометрической науки
неограниченно ≈ по каждой новой аксиоме? Не охватит ли этот
процесс всю математику? И кто захочет работать в такой
раздробленной науке?

Видимо, так рассуждал Гаусс во второй половине своей жизни ≈

и молчал, не в силах ответить себе и другим на этот грозный вопрос.
Трудно ответить на него и в 20 веке ≈ после того, как смутная догадка
Гаусса превратилась в 1931 году в суровую теорему Геделя о
неполноте любой формальной системы аксиом.

Но ученому надо жить и работать ≈ даже когда его разум не дает

ответа на мучающие его вопросы. После 1820 года Гаусс увлекся
геометрией произвольных гладких поверхностей. Он дал определение
их кривизны и нашел неожиданную связь кривизны с эйлеровой
характеристикой поверхности. Занимался Гаусс и математической
физикой: он строил математическую теорию магнетизма, в то время
как в Англии Фарадей изобретал способы технического
использования этой природной силы.
19
 Не забывал Гаусс и о комплексных числах, которые так славно
помогли ему разобраться в тайнах геометрических построений. Как
будто развлекаясь, одинокий мудрец придумывал все новые
доказательства своей теоремы о том, что всякий многочлен имеет
комплексный корень. Видимо, Гаусс хотел понять: имеет ли эта
"чисто алгебраическая" проблема хоть одно число алгебраическое
решение, или неизбежны комбинации алгебры с геометрией, либо с
математическим анализом?

Оказалось, что такие комбинации неизбежны. Любая сложная

проблема решается лишь после нескольких ее переводов с одного
математического языка на другой. И вот уже два столетия вся
математическая наука развивается, а в режиме взаимопомощи и
сплетения ее различных ветвей. Гаусс первым начал работать в таком
режиме: как бы перебрасывая горящий уголек из одной ладони в
другую. За это его называют "отцом современной математики".

ДАВИД ГИЛЬБЕРТ (1862-1943)

Его называют последним всесторонним математиком и самым

замечательным учителем математиков 20 века. Но биография у
Гильберта была самая обыкновенная. Он родился в столице Пруссии ≈
Кенигсберге незадолго до того, как Пруссия под руководством
Бисмарка объединила все немецкие государства в новую (вторую)
Германскую империю. Гильберт пережил взлет этой державы, а затем
≈ ее распад в конце первой Мировой войны. Потом возникла
недолговечная Веймарская республика; за нею последовали
Гитлеровская империя и вторая Мировая война. Этих потрясений
хватило бы на много жизней; но до поры, до времени Гильберт
ухитрялся избегать участия в политике и войнах.

Вундеркиндом он не был, а был типичным "классиком". То есть,

Гильберт поочередно старался понять каждую область математики на
всю ее глубину и решить в ней те задачи, которые его интересовали.
Когда полет фантазии и творческий взрыв прекращались, Гильберт
оставлял это поле деятельности своим ученикам. Но оставлял в
полном порядке, написав хороший учебник для всех последователей и
прочтя соответствующий курс для студентов.

Бывало и наоборот: Гильберт объявлял на следующий учебный

год спецкурс по новой для себя области математики. За лето он
входил в курс дела и дальше изучал новую науку, обучая ей студентов
≈ как бы ведя группу альпинистов на траверс незнакомого хребта.
20
Попасть в состав такой штурмовой группы считалось большой честью
и очень трудным испытанием. Гильберт был заботлив со всеми
учениками, в которых он замечал "искру Божью". Но если она
угасала, то он вежливо советовал им сменить род деятельности, ≈
например, ограничиться преподаванием математики. Бывали и другие
варианты: ученики Гильберта становились физиками, инженерами и
даже литераторами. Об одном бывшем питомце Гильберт отозвался
так: "Да, он стал поэтом ≈ и правильно сделал. Для математики ему не
хватало фантазии!" О том, что кому-то может не хватить трудолюбия,
Гильберт не говорил; бездельников он не считал полноценными
людьми.

Еще в Кенигсберге Гильберт ощутил себя лидером среди

сверстников в науке, хотя зазнайство было ему чуждо. Стать главою
математической школы ≈ такая мечта пришла на ум сама собой. Но
где свить свое гнездо? Этот вопрос потребовал долгих раздумий. В
Кенигсберге профессия математика была не в почете; в столичном
Берлине слишком большую роль играли военные и чиновники. Зато
тихий Геттинген, осененный славными именами Гаусса и Римана,
оставался местом паломничества немецкой математической
молодежи. В 1895 году Гильберт переехал туда и успешно проработал
до 1933 года ≈ пока к власти не пришел Гитлер.

Подобно Гауссу, Гильберт начал свои исследования с алгебры. 19

век преобразил эту науку; пришла пора навести в ней порядок, и
Гильберт начал реформу с теории чисел. Поводом стал заказ от
Математического общества: сделать обзорный доклад о современном
состоянии теории чисел и о перспективах ее развития. С этим
заданием Гильберт справился бы за полгода, но увлекся этой работой
на добрых 5 лет. В итоге "Доклад о числах" превратился в учебник
объемом в 400 страниц, где отразились все яркие новинки. Например,
в целых кольцах разложение на простые множители бывает
неоднозначным: из-за этого Эрнст Куммер не сумел завершить
доказательство Большой теоремы Ферма. Или теория инвариантов
алгебраических групп: она стала модной с тех пор, как Феликс Клейн
объявил группу симметрий основным объектом геометрии. Гильберт
довел эту область алгебры до совершенства и оставил ее в покое.

Или давняя проблема англичанина Варинга. Известно, что

каждое натуральное число является суммой не более чем 4 квадратов,
или не более 9 кубов. Правда ли, что для всякой степени (n) найдется
число (к) такое, что любое натуральное N будет суммой не более чем
(к) разных (n)-ных степеней? Только в 1909 году эта проблема
покорилась усилиям Гильберта. Но его лучший друг и коллега ≈
Герман Минковский ≈ не успел услышать рассказ Давида о его
21
замечательном успехе: он умер после неудачной операции
аппендицита за неделю до решения проблемы Варинга... Через три
года сходная смерть унесла француза Анри Пуанкаре ≈ единственного
математика, чьи достижения Гильберт не успел превзойти до его
смерти.

Гильберт был удачлив в дружбе, но не так везуч в семейной

жизни. С женою Кете они жили, душа в душу; но единственный сын
родился слабоумным, и врачи сказали, что так будет и впредь.
Поэтому семьей Гильберта сделались его ученики почти из всех стран
Европы и Америки. Гильберт регулярно устраивал совместные
чаепития и турпоходы, во время которых математические дискуссии
прерывались студенческим трепом обо всем на свете. Для чопорной
немецкой профессуры такой стиль общения со студентами был
непривычен; но авторитет Гильберта сделал его нормой в Геттингене,
а ученики и стажеры разнесли эту норму по всему свету. В России ее
внедрили Дмитрий Егоров, Николай Лузин и их ученики: Павел
Александров, Павел Урысон, Андрей Колмогоров.

После первых алгебраических увлечений интерес Гильберта

сместился в геометрию, причем сразу в две ее области: классическую
геометрию Евклида и геометрию бесконечномерных пространств,
называемую функциональным анализом. Среди всех векторных
пространств, составленных из функций, Гильберт выделил самое
удобное: то, в котором определены расстояние между точками, угол
между векторами и предел последовательности точек. Этот аналог
евклидова пространства теперь называют гильбертовым
пространством. Его геометрические свойства проявляются в решениях
дифференциальных уравнений и в более сложных задачах
"криволинейной" геометрии.

В евклидовой геометрии Гильберт хотел просто навести порядок.

Ведь за 23 столетия требования к строгости рассуждений значительно
выросли, и пробелы в тексте Евклида сделались нетерпимы. В 1899
году Гильберт предложил новую систему из 20 аксиом, среди которых
явно не было ни одной лишней и (казалось) не было пробелов.
Гильберт подчеркнул логическое совершенство своей конструкции
шутливой фразой: "Справедливость аксиом и теорем ничуть не
поколеблется, если мы заменим привычные термины "точка, прямая,
плоскость" другими, столь же условными: "стул, стол, пивная
кружка"!

Этот успех внушил Гильберту надежду, что в каждой области

математики можно ввести полную и строгую систему из необходимых
и достаточных определений и аксиом. Вывод всех прочих
22
утверждений из этих основ можно будет формализовать так, что он
станет доступен вычислительной машине. Правда, она будет
медленно ползти к той цели, которой человеческий разум нередко
достигает одним дерзким прыжком. Зато каждую догадку можно
будет проверить ≈ медленно, но надежно.

Гильберт сознавал, что эта его надежда является гипотезой и

требует тщательной проверки. В качестве контрольного примера он
выбрал общую теорию множеств, а в ней ≈ знаменитую континуум-
гипотезу Кантора. Существует ли на отрезке несчетное множество
мощности меньшей, чем сам отрезок? Безуспешно пытаясь построить
такое множество, Георг Кантор довел себя до психического
расстройства. Напротив, Гильберт попробовал доказать
НЕДОКАЗУЕМОСТЬ континуум ≈ гипотезы ≈ и это ему удалось. Но
когда он попытался доказать ее НЕОПРОВЕРЖИМОСТЬ, то потерпел
неудачу. Успех в этом деле пришел лишь в 1963 году к американцу
Полю Коэну и чеху Карелу Вопенке.

Такой результат немало порадовал бы Гильберта: он доказывает,

что континуум-гипотеза является одной из необходимых аксиом
теории множеств. Но при жизни Гильберта постигло в этой сфере
тяжкое разочарование, В 1931 году молодой австриец Курт Гедель
доказал, что утверждения вроде континуум-гипотезы (не доказуемые
и не опровержимые) найдутся в ЛЮБОЙ системе аксиом. Были они в
системе Евклида: таков "пятый постулат" о параллельных прямых.
Есть они в теории множеств: такова "аксиома выбора", такова же
континуум-гипотеза. Есть они даже в арифметике ≈ и впредь будут во
всякой формальной модели любой из областей математики!

Значит, надежда Гильберта на полную формализацию каждой

области математики была ошибкой? Да, таков приговор природы;
обжалованию он не подлежит. Но его можно воспринять и с
оптимизмом: из теоремы Геделя следует, что развитие любой области
науки никогда не прекратится! Правда, для этого придется регулярно
изобретать новые определения и аксиомы, вытекающие из существа
дела. На это способен только человеческий мозг, но не компьютер.
Гильберт это знал по опыту; поэтому он не только огорчался, но и
радовался поразительному открытию Геделя. Приятно, когда природа
оказывается еще богаче, чем ты надеялся!

Но если изобретение универсальной системы аксиом не может

стать единственным или главным знаменем для развивающейся
математики, то, что нужно добавить к этому знамени? Ясно, что:
решение новых задач! Эта работа приносит ученому все новые
радости, побуждает его к новым усилиям. Значит, в любой момент
23
времени все математики должны иметь ясное представление о
важнейших не решенных проблемах своей науки. Долг сильнейших
математиков ≈ не только решать такие задачи, но и ставить новые
проблемы на смену решенным. Гильберт вступил на этот путь в 38 лет
≈ в 1900 году, когда он сделал на Парижском математическом
конгрессе доклад "Математические проблемы". С тех пор прошел
целый век ≈ и видно, что ни один математик не превзошел Гильберта
своим влиянием на развитие науки.

Какие же задачи Гильберт считал тогда главными для

математики? Во-первых, обоснование ее новых, бурно развивающихся
ветвей: теории множеств, математической логики, теории чисел,
алгебраической геометрии, функционального анализа. В каждой их
этих областей Гильберт выделил одну-две задачи, ≈ наиболее просто
формулируемые и трудные для решения. Таковы континуум-гипотеза
и непротиворечивость арифметики, распределение простых чисел и
трансцендентность числа е..., классификация непрерывных групп и
разрешимость диофантовых уравнений.

К концу 20 века все эти задачи либо решены, либо доказана их

неразрешимость. Но каждая решенная проблема породила букет
новых проблем еще большей сложности и такой же красоты ≈ так что
Гильберт верно угадал самые перспективные точки роста на
тысячелетнем древе математической науки.

Особняком стоит в списке Гильберта проблема 6: "Дать

математическое изложение аксиом физики". Это ≈ прямое развитие
программы Ньютона на пути великих успехов и неудач Максвелла,
Планка и Эйнштейна. Гильберт не стал подробно излагать этот
вопрос, будучи уверен: каждое крупное открытие в физике ставит
перед математиками уйму новых красивых задач, и этому процессу
конца не будет!

Лет через 20 молодые ученики в шутку спросили Гильберта:

решение какой задачи было бы сейчас полезнее всего для
математики? Стареющий профессор ответил вполне серьезно:
"Поймать муху на обратной стороне Луны!" Ученики опешили, а
Гильберт объяснил: "Сама эта задача никому не нужна. Но подумайте:
если она будет решена, то, какие могучие методы придется изобрести
для этого, и какое множество других важных открытий мы при этом
сделаем!"

Жизнь подтвердила правоту Гильберта и в этом случае.

Вспомним, что электронные компьютеры были изобретены по заказу
противовоздушной обороны и для быстрого расчета водородной
24
бомбы. Запуск искусственного спутника Земли, высадка первых
людей на Луне, прогноз погоды на всем земном шаре ≈ все эти задачи
были решены как "побочный продукт" гораздо менее красивых
проблем в гонке вооружений.

Сам Гильберт не дожил до этих событий. В последние 10 лет

жизни он бессильно наблюдал распад Геттингенской математической
школы под властью новых варваров ≈ нацистов. Понимал ли он, что
невежественное владычество Гитлера просто сдвигает центр мировой
научной мысли из Германии на запад ≈ в США? Вероятно, он
догадывался об этом ≈ и горько усмехался про себя, сравнивая
безумный проект построения "тысячелетнего царства арийской расы"
с ловлей мух на обратной стороне Луны. Странно шутит История...

Сейчас, в конце 20 века, мы видим: Давид Гильберт оказался

самым прозорливым и влиятельным математиком этого столетия.
Хорошо, если и впредь в науке будут появляться подобные лидеры!

ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646-1716)

Многие называют его последним ученым эпохи Возрождения,

или первым ученым эпохи Просвещения. То и другое верно. Первое ≈
потому, что до наших дней никто иной не сочетал столь яркий
математический талант с такой широтой гуманитарных склонностей.
В этом отношении Лейбница можно сравнить с Аристотелем или
Раймондом Луллием, с Леонардо да Винчи или Рене Декартом.
Второе прозвание Лейбница также оправдано. Ведь он стал первым
академиком двух виднейших научных содружеств Европы:
Лондонского Королевского Общества и Парижской Академии Наук. А
позднее Лейбниц оказался основателем еще двух академий. В 1700
году он стал президентом и организатором Прусской Академии Наук
в Берлине. До Петербурга он не добрался, но успел составить (по
заказу Петра 1) проект Российской Академии Наук, которая была
учреждена в 1725 году ≈ уже после смерти ее инициаторов. Чтобы
достичь таких результатов, нужно особое сочетание талантов. Во-
первых, надо быть вундеркиндом. Лейбниц им был: в 8 лет он
самостоятельно изучил латынь, а еще через два года ≈
древнегреческий язык. Тяга к экзотическим языкам не исчезла и
позднее: познакомившись с элементами персидского языка и хинди,
Лейбниц одним из первых высказал догадку об индоевропейской
языковой общности, за которой скрываются какие-то переселения
древнейших народов. В конце 17 века это была очень дерзкая мысль.

25
Обосновать ее помог труд многих миссионеров-лингвистов, и в
научный обиход она вошла лишь в 19 веке.

Спорить Лейбниц не любил ≈ но он любил и умел мирить

спорщиков, так что дипломатическая карьера была ему обеспечена.
Поступив в 15 лет в Лейпцигский университет, он к 20 годам стал
магистром философии, доктором права и дипломатом на службе у
курфюрста Майнцского. Перед юношей открылся путь в большую
политику. Однако Лейбниц уже понял, какое это ненадежное ремесло
для незнатного человека, и предпочел (не оставляя дипломатическое
поприще) вступить на путь большой науки. Перелом совершился в
1672 году, когда 26-летний Лейбниц попал с дипломатической
миссией в Париж и познакомился с главой новорожденной Академии
Наук ≈ Христианом Гюйгенсом. Прежде математические интересы
Лейбница ограничивались арифметикой и комбинаторикой; в этой
области он чувствовал себя хозяином. Уже готов был образец
механического компьютера, способного не только складывать и
вычитать (как более ранняя машина Паскаля), но также умножать и
делить. Это свое детище Лейбниц пестовал почти 40 лет, научив его
даже извлекать квадратные корни. При этом он (первым из
европейцев Нового времени) оценил преимущества двоичной системы
счисления и сформулировал основные положения математической
логики ≈ одним словом, стал "отцом" вычислительной математики. Но
встреча с Гюйгенсом повернула карьеру Лейбница на 90". Великий
голландец пленил молодого саксонца красотой и мощью
"непрерывной" математики и математической физики. К 1671 году
Гюйгенс уже создал математическую теорию колебаний маятника,
изобрел первые точные часы с маятником. Тем временем из Англии
доходили туманные слухи об удивительных открытиях молодого
Ньютона. Лейбниц решил: это надо увидеть своими глазами! В 1673
году он посетил Англию ≈ опять под дипломатическим предлогом, а
на самом деле ради знакомства с работой Королевского Общества.
Английские ученые приняли молодого немца любезно и деловито, но
без восхищения; шесть лет спустя Лейбниц был избран членом
Королевского Общества. Только Ньютон уклонился от личной
встречи с Лейбницем: он был поглощен общением с природой на
новом языке математического анализа, и не хотел тратить время на
беседы с иностранными туристами.

Это мелкое недоразумение обернулось большой бедой для обоих

ученых и для всей науки. Вероятно, при личной встрече
красноречивый, тактичный и быстро соображающий Лейбниц сумел
бы очаровать нелюдимого и глубокомысленного Ньютона, стать
одним из немногих его ученых друзей. Их совместные усилия быстро
сделали бы исчисление дифференциалов и интегралов достоянием
26
всех ученых европейцев ≈ а Германия стала бы третьей научной
державой Европы на полвека раньше, чем это произошло в
действительности. Но контакт с Ньютоном не состоялся, и Лейбниц
вернулся на континент с твердым намерением: открыть все факты и
методы математического анализа самостоятельно, в одиночку. Этот
труд занял 10 лет. Лейбниц меньше, чем Ньютон, думал о нуждах
теоретической физики, а больше ≈ об удобной системе обозначений
для новых математических понятий. В этой сфере успех Лейбница
бесспорен: сейчас мы пользуемся понятиями дифференциала и
интеграла, производной и первообразной функции в таком виде, как
их определил Лейбниц. Не случайно первые выдающиеся математики
следующего поколения ≈ братья Бернулли ≈ стали учениками
Лейбница, даже не встречаясь с ним: они учились математическому
анализу по его статьям. Напротив ≈ Ньютон не имел выдающихся
учеников и завидовал Лейбницу, обвиняя его в краже чужих
открытий. Эта нелепая и вредная распря затянулась на десятилетия,
обособив английских математиков и физиков от их коллег на
континенте. Примирение наступило лишь после смерти Лейбница и
Ньютона ≈ когда новое поколение математиков перешло к решению
новых проблем.

В математическую физику Лейбниц пришел своим путем,

независимо от Ньютона. Англичанин шел по стопам Галилея: он
старался упорядочить движения тел в пространстве, измеряя и
вычисляя те силы, которые действуют между телами. Напротив,
Лейбниц следовал примеру Гюйгенса: он изучал закономерности
периодических движений, выявляя те измеримые величины, которые
сохраняются при движении. Начав с маятника, Лейбниц в 1693 году
обнаружил, что при его колебаниях сохраняется сумма двух энергий:
кинетической и потенциальной. Факт сохранения кинетической
энергии при упругих столкновениях тел был уже известен, и Лейбниц
сделал общий вывод: закон сохранения полной энергии в
механических системах. Распространить этот закон на более общие
системы Лейбниц не мог, поскольку никто не умел тогда измерять
тепловую или электрическую энергию. Тем не менее Лейбниц пришел
к оригинальной гипотезе о строении Вселенной: что вся она состоит
из больших и малых "маятников" ≈ замкнутых систем, внутри
которых энергия переходит из одной формы в другую. Каждая такая
система неограниченно сложна внутрь себя. Но есть минимальные
системы ("монады"), на которые разлагается физический мир ≈
подобно тому, как текст разлагается на буквы, или как любое
логичное рассуждение разлагается на элементарные утверждения и
выводы. Например, свет Солнца, вероятно, состоит из монад. Поэтому
не имеет смысла спор о том, являются ли частицы света точками или
волнами: они ≈ и то, и другое! В 20 веке физики согласились с этой
27
моделью Лейбница; "монады" теперь называют элементарными
частицами и изучают их с помощью очень сложной математики. Но в
начале 18 века никто из физиков или математиков не принял догадку
Лейбница всерьез: ведь ее не удавалось проверить путем опыта или
расчета, а девиз эпохи был таков: Nullius in verba ≈ "Ничего на
словах"!

Из предложенной Лейбницем картины мира ясно следует главная

цель науки: открывать и исследовать природные "алфавиты" и
"грамматики" во всей Вселенной: от небесной механики и земной
химии до лингвистики или политики. По мысли Лейбница, вся наука
является как бы "алгеброй природы". Она состоит из исчислений
разной сложности ≈ от арифметрики и евклидовой геометрии до
математического анализа, римского права или христианского
богословия. Понятно, что человек, достигший столь глубокого
понимания науки и природы, способен быть президентом любой
академии или советником любого государя. Так думал и Лейбниц.
Поэтому он сначала принял приглашение на роль президента
Прусской Академии Наук, а позднее составил для Петра 1 проект
Российской Академии Наук и стал служить курфюрсту Ганновера ≈
будущему королю Англии. Но во всех трех случаях успех был
незначителен или непрочен: либо не хватало людей, способных
воплотить замыслы Лейбница, либо способные люди предпочитали
воплощать свои замыслы. В Берлине и Петербурге академии наук
заработали всерьез лишь в середине 18 века. Их лидеров можно
назвать "научными внуками" Лейбница: это были ученики его
учеников (например, Леонард Эйлер был учеником Иоганна
Бернулли). Парижская Академия Наук в 1700 году избрала Лейбница
и Ньютона своими первыми иностранными членами. При этом
французы демонстративно пренебрегли жестокими спорами о
приоритете двух ученых в создании математического анализа. Иначе
получилось в Англии, где авторитет Ньютона был непререкаем. В
1714 году курфюрста Ганновера пригласили на английский престол ≈
но предупредили нового короля, чтобы он не брал с собою Лейбница.
Не желая огорчать своих новых самоуверенных подданных, Георг 1
согласился ≈ и Лейбниц остался доживать свои дни в германской
провинции. Вскоре он незаметно умер: великий ученый, хороший
юрист и дипломат, но неудачливый политик; забытый властителями,
но бессмертный в делах своих учеников.

ИСААК НЬЮТОН (1642-1727)

Многие считают Ньютона величайшим ученым в истории

человечества. Действительно, он внес науку столько нового ,сколько
28
внесли Евклид и Архимед, вместе взятые. Или Гильберт и Архимед ≈
тоже вместе взятые. Но Ньютон придумал все это один ≈ и в
считанные годы! Впрочем, сам Ньютон не считал себя одиночкой в
науке. Вот его слова: "Если я видел дальше, чем другие, то потому,
что стоял на плечах гигантов". Но, конечно, не только поэтому!
Ньютон сам был гигантом; его фигура заметно возвышается над
плечами Декарта, Кеплера и Галилея. Ведь Ньютон изобрел первую
систему аксиом математической физики: это равносильно
достижениям Евклида в геометрии. Он создал также математический
анализ гладких функций: это сравнимо с изобретением планиметрии
или алгебры. Для таких успехов мало быть гением; надо еще вовремя
родиться. Ньютон родился под Рождество 1642 года ≈ в самом начале
Английской революции. Как только она закончилась, 18летний Исаак
поступил в Тринити колледж знаменитого Кембриджского
университета. Здесь он узнал, что в математике и физике тоже
происходит революция. Ньютон включился в нее ≈ и вскоре стал
главою партии победителей.

Научную революцию начал Декарт. Он показал, как задать

любую точку на плоскости или в пространстве набором чисел. После
этого любое движение физического тела можно описать набором
числовых функций. Оставалось придумать исчисление этих функций
≈ наподобие арифметики чисел или того исчисления плоских фигур,
которое развил Пифагор. Декарт научился свободно работать с
многочленами от одной или двух переменных; в итоге ему
покорились все плоские кривые, заданные многочленами. Но многие
важные кривые (например, синусоиду или экспоненту) нельзя задать с
помощью многочленов. Как их исчислять? Ньютон первый понял, как
это можно сделать. Любую функцию с гладким графиком нужно
представить в виде степенного ряда ≈ то есть, бесконечно длинного
многочлена с числовыми коэффициентами! Например, синус и
логарифм разлагаются так:

sin(x) = x ≈ x/6 + x/120 ≈ log(1+x) = x ≈ x/2 + x/3 ≈ ...

С помощью степенных рядов нетрудно вычислить производную

или интеграл от любой функции. (Ньютон называл эти операции
нахождением флюксии по флюенте, или обратно). Владея этими
двумя действиями в мире функций, можно решить любое
дифференциальное уравнение ≈ а значит, понять любой процесс в
физическом мире. Каждый шаг Ньютона на этом пути порождал
новую теорему или обнаруживал новый закон природы, сразу
попадающий в учебники. Например, операции дифференцирования и
интегрирования функций оказались взаимно обратными. Сейчас этот
факт называют теоремой Ньютона Лейбница( немецкий ученый
29
открыл ее независимо от англичанина), и постоянно используют при
составлении таблиц интегралов. Без этой теоремы жизнь студентов
первокурсников была бы намного тяжелее! Другой пример: законы
Кеплера, описывающие движение планет вокруг Солнца. Ньютон
попытался вывести из них свойства сил, которые связывают планеты с
Солнцем. Так получился закон всемирного тяготения: сила
притяжения между телами прямо пропорциональна их массам и
обратно пропорциональна квадрату расстояния между телами.
Одновременно получился третий закон Ньютона (равенство
действующей и противодействующей сил), а также правило
векторного сложения сил, действующих на одно тело. Второй закон
Ньютона (прямая пропорция между ускорением тела и силой,
действующей на него) был найден Ньютоном в ходе опытов с телами,
скользящими по наклонной плоскости. Только первый закон Ньютона
(принцип инерции) не был его изобретением: этот факт открыл еще
Галилей, а прежде его угадали средневековые богословы (например,
Жан Буридан из Сорбонны).

Интересно, что открытие всех этих законов заняло у Ньютона

всего полтора года. В 1665 году он уехал из Кембриджа в деревню,
спасаясь от эпидемии чумы. Осенью 1667 года Исаак Ньютон
вернулся в Тринити колледж с готовой математической теорией
движения любых тел во Вселенной. Через два года учитель Ньютона ≈
Исаак Барроу ≈ уступил своему питомцу кафедру математики, а сам
занялся богословием. Так 27летний профессор стал "королем
математиков и физиков". Королевская должность оказалась тяжкой и
хлопотной. Не так уж трудно сделать открытие, если ты гений. Куда
труднее убедить окружающих в своей правоте ≈ особенно если ты не
силен в ораторском искусстве (так было с Ньютоном), и если в ученом
мире действует закон: "Ничего на словах". "Nullis in verba" ≈ таков
был девиз английского Королевского Общества, первой академии
наук в Европе. К счастью, руки Ньютона работали не хуже, чем его
голова. Для проверки своих теорий астрономическими наблюдениями
он изобрел первый зеркальный телескоп и сам построил его. Чтобы
проверить предсказание о сплюснутости земного шара у полюсов и
его расширении возле экватора, понадобилось сравнить ход
маятниковых часов в Европе и в Южной Америке. Это сделали
французские астрономы ≈ а часы с маятником изобрел Христиан
Гюйгенс, президент Парижской академии наук, глубоко чтимый
Ньютоном. Превращение фонтана открытий в строгую и
всеобъемлющую книгу заняло у Ньютона 20 лет. Только в 1687 году
вышел из печати его главный труд: "Математические принципы
философии природы". Это был первый учебник новой физики.
Многие читатели жаловались, что книга написана тяжело: Ньютон
убрал те "лесенки", по которым он сам поднялся к своим открытиям.
30
Другие утверждали, что многие теоремы Ньютона был открыты
раньше другими учеными. Сам Ньютон не умел спорить и ненавидел
это занятие (а также всех, кто пытался втянуть его в ученый спор). Он
и смолоду не был общителен ≈ а после 40 лет стал настоящим
отшельником. Только постоянные размышления о науке в любой
обстановке (вплоть до заседаний парламента) позволяли Ньютону
сохранить вкус к жизни.

Итак, создана новая математика (исчисление флюксий и флюент)

и новая физика (исчисление сил и движений), Что делать дальше?
Ньютон решил разобраться в свойствах света ≈ самой неуловимой
вещи в природе. В 1704 году вышла из печати "Оптика" Ньютона; но
полного решения главной проблемы в ней не было. Из чего состоит
свет: из волн (как считал Гюйгенс), или из частиц (как думал
Демокрит)? Ньютону была ближе вторая точка зрения. Но доказать ее
опытами или расчетами он не мог, и был от этого в тихом бешенстве.
Неужели надвигается старость? Никто не мог подсказать Ньютону,
что споры о природе света продлятся еще 200 лет, и только новая
революция в математике позволит объединить свойства волны и
частицы в одном объекте.

Последние 40 лет своей долгой жизни Ньютон провел,

размышляя о тех явлениях, которые не удается объяснить с помощью
тяготения. Почему электрические заряды бывают двух сортов?
Почему одинаковые заряды отталкиваются друг от друга? Связано ли
взаимодействие зарядов со взаимодействием магнитов или с
притяжением масс? Какая сущность передает все эти силы от тела к
телу через пустоту? Может ли свет быть такой сущностью? Ни одну
из этих догадок Ньютон не сумел облечь в строгую математическую
форму. А высказывать гипотезы, не подкрепленные математикой, он
считал ниже своего достоинства. Лишь услышав о какой-либо новой
математической задаче, непосильной его современникам, Ньютон
брался за нее ≈ и обычно решал за несколько дней или часов. Порою
из такой работы вырастала новая наука. Так, задача о брахистохроне
(кривой наибыстрейшего спуска) породила вариационное исчисление.
Классификация кривых третьего порядка положила начало
алгебраической геометрии. Нелюдимый характер Ньютона всю жизнь
мешал ему сотрудничать с другими учеными. Так, Ньютон не придал
должного значения закону сохранения импульса, который открыл его
старший коллега и почитатель ≈ Джон Валлис. Лейбница Ньютон
считал слабым математиком и нечестным человеком: поэтому он не
обратил внимания на угаданный Лейбницем закон сохранения
механической энергии. А ведь это были новые аксиомы физики ≈
дополнительные к тем закономерностям движений, которые выявил
Ньютон! Только в конце 18 века Лагранж и другие математики
31
осознали роль законов сохранения в физической науке; еще веком
позже эти законы были связаны с математической теорией групп.

Кажется, лишь однажды резкий нрав Ньютона пошел на пользу

ученому сообществу Англии. В 1687 году самовластный король Яков
2 попытался ущемить привилегии Кембриджского университета.
Группа профессоров во главе с Ньютоном воспротивилась этому.
Вскоре король лишился престола, а Ньютон был избран членом
английского парламента. Там он просидел пять лет, не произнеся ни
одной речи: политические споры казались ему чепухой, по сравнению
с научной работой. Однако позднее Ньютон принял от умного и
тактичного короля Вильяма 3 пост директора Монетного двора ≈ и (к
удивлению многих) проявил себя в этой роли инициативным и
удачливым администратором, грозой фальшивомонетчиков.
Одновременно Ньютон стал президентом Королевского Общества. Но
этот высший пост в английской науке он согласился занять только
после смерти своего научного недруга и критика ≈ Роберта Гука,
замечательного экспериментатора. Увы: на всякого мудреца довольно
и простоты! К счастью, смерть престарелого Ньютона заставила
англичан забыть о скверном характере их прославленного
соотечественника. Ньютон был похоронен в Вестминстерском
аббатстве с почти королевским почестями. Надпись на его могиле
гласит: "Порадуйтесь, что на Земле жило такое украшение рода
человеческого!" Пожалуй, это главная часть правды об Исааке
Ньютоне.

32
 История математики в обзорах
ГРЕЧЕСКАЯ МАТЕМАТИКА

1. Рождение математики в Элладе

Появление этой науки в 6 веке до н.э. до сих пор кажется чудом.

В течение 20 или 30 предыдущих веков народы Древнего Востока
сделали немало открытий в арифметике, геометрии и астрономии. Но
единую математическую науку они не создали, да и не пытались ее
создать. Эллинам же это удалось с первой попытки, в течение одного
столетия. Что подготовило их к такому подвигу?

На полтораста лет раньше - в середине 8 века до н.э. - эллины

пережили культурную революцию. Под влиянием финикийцев они
изобрели свой алфавит, включив в него гласные буквы. Тогда же были
записаны поэмы Гомера. Они стали первым учебником культуры,
доступным каждому эллину - даже неграмотному. Ведь стихи
нетрудно выучить наизусть! В ту же эпоху начались Олимпийские
игры. На этих "съездах доброй воли" раз в 4 года встречались и
дружески общались самые активные и просвещенные граждане из
всех городов Эллады. Число таких городов с середины 8 века начало
быстро расти, за счет заморской колонизации.

Скудная почва Эллады приводила к перенаселению каждого

быстро развивающегося города. Тогда несколько десятков или сотен
семей вместе переправлялись за море и селились на берегу - рядом с
местными "варварами". У них эллины покупали зерно и различное
сырье, в обмен на продукты своего ремесла. Разведав окрестные моря
и земли, эллины знакомились с культурой соседних народов, учились
у них и сами пытались их просветить. Все это происходило в форме
народной самодеятельности, без приказа властей. Жители городской
республики - полиса - ежедневно обсуждали на улицах и площадях
все волнующие их вопросы: от видов на урожай и настроения
окрестных варваров до заморских вестей, привезенных заезжим
купцом.

Самые интересные вести приходили из царств Ближнего Востока:

из Египта и Ассирии, а после гибели Ассирийской державы - из
поделивших ее владения Вавилонии и Мидии. В середине 6 века до
н.э. все эти земли попали под власть нового народа - персов, которые
установили прочный мир в своей огромной империи. Теперь многие
любознательные эллины смогли безопасно путешествовать по землям

33
Персидской державы: одни - с торговыми целями, другие - в надежде
приобщиться к мудрости древних египтян и вавилонян.

Дома такой путешественник возбуждал жадное любопытство

сограждан. Но не во всем ему верили на слово. Например, он говорил,
будто в Египте стоят рукотворные холмы из камня - гробницы
древних царей, высотою в 200 или 300 локтей каждая. Неужели он сам
измерил их высоту? Как он это сделал? Пусть докажет, что его слова -
правда!

И еще: он сказал, что мудрые египтяне умеют предсказать срок

будущего затмения Луны или Солнца. Пусть объяснит, как они это
делают! И когда мы увидим очередное затмение в нашем городе?

Видимо, первым греком, который научился убедительно отвечать

на такие вопросы, стал Фалес из города Милета; он жил между 625 и
547 годами до н.э. Известно, что в 585 году до н.э. Фалес впервые
предсказал эллинам солнечное затмение. Позднее эллины признали
Фалеса одним из семи великих мудрецов основателей греческой
культуры и науки.

Сделал ли Фалес какие-то новые открытия в математике? Может

быть, и нет. Не исключено, что все приписываемые ему теоремы были
прежде известны, как факты, египтянам и вавилонянам. Но заслуга
Фалеса в том, что он превратил эти сведения и рецепты в доказанные
теоремы. Фалес приделал к научным фактам "корни", ведущие к
простейшим утверждениям - тем, которые доступны интуиции
обычного человека. Слушая рассуждения Фалеса, любой гражданин
Милета мог прийти к мысли, что не обязательно принимать на веру
всю древнюю мудрость. Каждое открытие мудрецов можно проверить
и повторить, следуя несложным правилам умозаключений. Сами эти
правила знакомы любому горожанину по опыту политических споров
в народном собрании.

Таким образом, Фалес превратил древнюю и священную

ученость в предмет сомнений и доказательных споров. Искушенные в
спортивных состязаниях, эллины не знали до той поры сложных
интеллектуальных игр, вроде шахмат. С легкой руки Фалеса,
геометрия стала первой такой игрой. Вскоре она сделалась в Элладе
почетным и увлекательным занятием, как бы национальным видом
спорта - наравне с политикой. В геометрии появились
"гроссмейстеры", которые превзошли достижения Фалеса и начали
открывать такие математические истины, которые не снились древним
мудрецам.

34
 Первым в ряду этих героев оказался Пифагор с острова Самос: он
жил примерно с 580 по 500 год до н.э. Около 540 года до н.э. Пифагор
основал в греческом городе Кротоне на побережье Южной Италии
первый "математический клуб", больше похожий на тайное
религиозное братство.

2. Первая научная школа Эллады

Стоя у истока греческой науки, Пифагор был вынужден

заниматься всем сразу: арифметикой и геометрией, астрономией и
музыкой. И цель он себе поставил богатырскую: разобраться в
строении Вселенной и человеческого общества (от движения звезд до
политической борьбы), а на основе такого знания исправить все, что
происходит в мире не наилучшим образом. Решить вторую часть этой
задачи Пифагор не сумел. На старости лет он погиб в городской
усобице, пытаясь установить в Кротоне "республику ученых". Но в
постижении Вселенной через математику Пифагор сделал огромный
шаг вперед. Он первый заметил, что сила и единство науки основаны
на работе с ИДЕАЛЬНЫМИ объектами. Например, прямая линия - это
не тетива натянутого лука и не луч света: ведь они имеют небольшую
толщину, а линия толщины не имеет. То же относится к
геометрической плоскости и поверхности воды в спокойном озере,
или к числу 5 и пяти пальцам на руке. Идеальные объекты (будь то
числа или фигуры) встречаются только в математическом
рассуждениии - зато там без них не обойтись. Только для них верны
строгие научные выводы! Поэтому математика является как бы
"вторым зрением" человека: она открывает разуму идеальные
объекты, тогда как обычные чувства говорят нам о свойствах
природных тел. Но если так, то какое из двух зрений важнее? Пифагор
не сомневался на этот счет. Конечно, идеальные объекты важнее
природных тел, поскольку о них мы знаем все - и знаем наверняка.
Несовершенные природные тела являются лишь грубоватым
подобием идеальных математических сущностей. Но где можно
увидеть эти сущности в чистом виде?

Конечно, на небе! Ведь видно, что звезды и планеты - это

идеальные точки, а Луна и Солнце - идеальные шары. Земля, видимо,
тоже шар - но далекий от идеального. А все звезды расположены на
поверхности огромной прозрачной сферы, которая равномерно
вращается вокруг Земли. Солнце, Луна и пять планет движутся по
небу иначе - значит, они не прикреплены к звездной сфере, а лежат на
особых сферах. Если бы еще удалось понять связи между восемью
небесными сферами: измерить их радиусы, или хотя бы отношения
этих радиусов...

35
 Такова первая научная модель мира, предложенная Пифагором.
Согласно ей, все природные тела и процессы суть искаженные
подобия идеальных тел и движений - а закономерности идеальных
объектов выражаются с помощью чисел. Короче говоря: числа правят
миром через свойства геометрических фигур! Но если так, то любые
свойства чисел приобретают особое (даже мистическое) значение.
Есть числа четные - а есть нечетные; есть простые, и есть составные.
И еще есть дроби - то есть, отношения натуральных чисел; их
Пифагор из осторожности называл не числами, а "величинами". О
том, что возможны даже иррациональные числа, Пифагор долгое
время не подозревал...

Конечно, столь замечательную модель надо проверить на

практике. Пифагор занимался этим делом всю жизнь. Начал он с
большой удачи: обнаружил связь между высотой звука и длиной того
инструмента (флейты, или струны), который издает звук. Оказалось,
что благозвучие (симфония) возникает, когда длины разных струн
относятся между собою, как близкие целые числа: 2/1, 3/2, 4/3 и так
далее.

Из этого факта Пифагор сделал смелый вывод: весь мир

упорядочен с помощью дробей! Например, окружность имеет длину, в
22/7 раза превышающую ее диаметр. Правда, не ясно, как это
доказать... Зато ясно, как вычислить отношение длины диагонали
квадрата или куба к длине ребра этой фигуры. Это можно сделать на
основе знаменитой теоремы Пифагора!

Согласно ей, сумма площадей квадратов, построенных на катетах

прямоугольного треугольника, равна площади квадрата, построенного
на гипотенузе этого треугольника. Пифагор проделал необходимые
вычисления и получил удивительный результат: отношение диагонали
квадрата к его стороне не может быть равно никакой дроби!

Пифагор был потрясен. Значит, даже среди идеальных тел

геометрии не господствует полная симфония! Этот факт нужно
скрыть от невежд до той поры, когда знатоки разберутся до конца в
гармонии математического мира! Так и было сделано. Поэтому
учение Пифагора не отразилось в какой-либо книге, а передавалось из
уст в уста - со строгим запретом откровенничать с чужаками.

После смерти Пифагора союз его учеников распался, и первая

научная школа Эллады перестала существовать. Подойдя вплотную к
открытию иррациональных чисел, пифагорейцы не сумели сделать
последний шаг. Они также не успели создать стереометрию -
геометрию фигур в пространстве, среди которых особенно
36
выделяются правильные многогранники. Сколько их в природе? Куб,
тетраэдр и октаэдр были давно известны; пифагорейцы добавили к
ним додекаэдр, но икосаэдр не заметили. А без стереометрии не
получается удобная астрономия! Создать все это сумели только
ученые из Афинской школы.

3. Афинское содружество ученых: школа Платона

В Афинах с 511 года до н.э. процветала демократическая

республика. Здесь не было никаких секретов, обсуждению
подвергалось все: от сообщений о том, что с неба выпал железный
дождь, до преданий о том, как финикийцы за три года проплыли
вокруг Африки и вернулись в Средиземное море мимо Геркулесовых
столпов (так эллины называли горы по берегам пролива Гибралтар).
Высочайший накал культурной жизни и научных споров привлекал в
Афины самых талантливых ученых Эллады. Среди них был Анаксагор
из Клазомен - последний питомец научной школы Милета. Он жил
примерно в 500-428 годах до н.э. и около 460 года до н.э. переехал в
Афины, где стал другом прославленного политика Перикла.

По складу ума Анаксагор был противоположен Пифагору: не

математик, а физик, предпочитающий измерения и расчеты строгим
логическим доказательствам. Он не верил ни в каких богов, кроме
(может быть) Мирового Разума, а все небесные тела считал
подобными Земле (то есть - не идеальными). Например, Солнце - это
раскаленный камень, а метеориты - осколки Солнца, упавшие на
Землю. Луна же - холодный шар, освещаемый Солнцем и равный ему:
это заметно во время солнечных затмений. А как можно вычислить
диаметр Солнца или Луны?

Очень просто: нужно спросить купцов, прибывающих в Афины

вскоре после солнечного затмения! В каких городах Эллады видели
полное затмение, а в каких - частичное? Расстояния между городами
нам известны; по ним мы рассчитаем размер лунной тени на Земле,
равный диаметру самой Луны или Солнца! Сказано - сделано. На
основе опросов и расчетов Анаксагор заключил, что диаметр Луны
или Солнца примерно равен диаметру полуострова Пелопоннес, где
расположена Спарта. Так впервые стереометрия была успешно
применена в астрономии и стала самостоятельной наукой - хотя не
столь полной и строгой, как планиметрия. Например, связь между
площадью круга и объемом шара оставалась не известна еще 200 лет -
пока ее не выяснил Архимед.

Мы знаем теперь, что Анаксагор ошибся в оценке диаметра Луны

примерно в 5 раз, а в оценке размера Солнца - еще больше, поскольку
37
Солнце дальше от Земли, чем Луна. Однако математическая основа
метода Анаксагора безупречна - если учесть зону частичного (а не
только полного) солнечного затмения. Но современников Анаксагора
волновали иные проблемы. Астроном подвергся осуждению
благочестивых афинских граждан. Как он смеет измерять размеры
бога Гелиоса (Солнца) и богини Гекаты (Луны)? Это - кощунство и
богохульство! Астронома привлекли к суду, и даже заступничество
Перикла не помогло; Анаксагор предпочел покинуть Афины. Вскоре
после его изгнания в Афинах родился мальчик Аристокл; позднее он
стал учеником Сократа и получил прозвище Платон -
"Широкоплечий".

Платон жил в 427-347 годах до н.э. и характером напоминал

Пифагора. Он тоже хотел постичь весь мир и исправить в нем все, что
неправильно. Но через сто лет после Пифагора всем было ясно: в
науке не надо секретничать! В 387 году до н.э. Платон основал
Академию - первый общедоступный университет Европы, который
действовал более 8 веков - до 529 года. Свое название эта школа
получила от имени древнего героя Академа. Ему была посвящена
роща, в которой прогуливались ученики Платона, ведя бесконечные
споры обо всем на свете. Требование к участникам споров было одно:
хорошее знание геометрии. Кто ее освоил - тот может постичь все, что
пожелает, ибо геометрия правит всем миром! При этом сам Платон,
кажется, не сделал крупных открытий в математике: основные
теоремы геометрии были уже всем известны, а споры кипели вокруг
их осмысления. Например: есть ли предел дробления природных тел?
Демокрит из Абдеры считает, что существуют мелкие частицы -
атомы, которые нельзя разделить пополам. Напротив - Зенон из Элеи
уверен, что каждый отрезок можно неограниченно делить пополам, не
достигая неделимой точки. Кто из них прав? Может быть, правы оба -
но в разных областях? Допустим, что Зенон прав относительно
идеальных математических сущностей, а Демокрит прав относительно
природных тел. В таком случае получают разумное решение
предложенные Зеноном парадоксы - вроде Ахиллеса и черепахи,
которую быстроногий герой никогда не догонит.

Но если прав Демокрит, то геометрам нужно подумать о форме

загадочных атомов. Это, наверное, самые совершеннвые тела - вроде
правильных многогранников, которых в природе всего 5 (как было
доказано). Интересно, атомы каких веществ имеют форму тетраэдра,
куба и октаэдра? Может быть, такова форма атомов воздуха, воды и
огня?

Если же прав Зенон, то путем последовательного деления

пополам можно сколь угодно точно установить длину любого отрезка
38
- даже диагонали квадрата, которая несоизмерима с его стороной.
Интересно: можно ли таким путем узнать точную длину окружности и
площадь круга?

Эта задача не покорилась ученикам Платона. Они не смогли

построить циркулем и линейкой ни отрезок с длиною, равной длине
данной окружности, ни квадрат с площадью, равной площади данного
квадрата. Так проблема "квадратуры круга" вошла в число
классических задач древности - наряду с удвоением куба и трисекцией
угла.

В середине 4 века до н.э. наследники Платона поднялись на

вершину классической геометрии - но в то же время достигли
пределов этой науки. После этого школа Платона разделилась. Одни
питомцы Академии принялись наводить порядок в уже освоенном
мире планиметрии и стереометрии; другие старались выйти за его
пределы с помощью новых методов работы.

Самым упрямым и непослушным из учеников Платона был

Аристотель из Стагиры. Он жил с 384 по 322 год до н.э., и после
смерти учителя основал в Афинах свою школу - Ликей. Позднее
Аристотель уехал в Македонию, где стал учителем царевича
Александра - будущего завоевателя Эллады и восточных стран.
Аристотель считал, что главные открытия в геометрии уже сделаны.
Пора переносить ее методы в другие науки: физику и зоологию,
ботанику и политику. Но самое важное орудие геометрии - это
логический метод рассуждений, который ведет к верным выводам из
любых верных предпосылок. Этот метод Аристотель изложил в книге
"Органон"; сейчас ее называют началом математической логики.

Впрочем, для обоснования физической науки одной логики мало;

нужны эксперименты, измерения и расчеты вроде тех, которые
проводил Анаксагор. Ставить опыты Аристотель не любил. Он
предпочитал угадывать истину интуитивно - и в итоге нередко
заблуждался, а поправить его было некому. Поэтому греческая физика
состояла, в основном, из гипотез: иногда гениальных, но порою грубо
ошибочных. Доказанных теорем в этой науке не было.

В противоположность Аристотелю, Евдокс из Книда не выходил

за рамки точных наук: математики и астрономии. Зато в этой области
он превзошел Пифагора, создав первую теорию иррациональных
чисел.

Основная идея Евкдокса проста: назовем "числом" (или

"величиной") длину любого отрезка! В таком случае все числа можно
39
изобразить точками на луче, ведущем из центра в бесконечность.
Одна из этих точек особенно замечательна: это правый конец отрезка
длины 1. Другие замечательные точки - концы отрезков, соизмеримых
с единичным отрезком. Их мы называем рациональными числами.

Но, согласно Пифагору, есть отрезки, не соизмеримые с

единичным отрезком. Их длины (которые мы называем
иррациональными числами) тоже можно сравнивать между собой.
Например, соизмерима ли диагональ единичного куба с диагональю
единичного квадрата? Оказывается, нет - потому, что их отношение
(равное ..6) - иррациональное число. Таким образом, иррациональные
числа распадаются на классы чисел, соизмеримых друг с другом.
Один из таких классов порожден числом ..2, другой - числом ..3,
третий - числом ..6. А что дальше? Можно доказать, что для любого
простого числа Р число ..Р иррационально; первым это сделал
ровесник и однокашник Евдокса - афинянин Тэетет. Несколько позже
другой афинянин - Евклид - доказал, что множество простых чисел
бесконечно. Значит, множество всех чисел (или всех отрезков) похоже
на бесконечный архипелаг. Лишь один его остров составлен из
рациональных чисел! Так мал оказался "симфоничный" мир Пифагора
в рамках огромной математической Вселенной...

Большинство геометров Эллады испугались нежданной

бесконечности и не стали изучать ее свойства. Только Тэетет заметил,
что в множестве иррациональных островов есть свой порядок. До
одних островов можно добраться из рациональной гавани с помощью
линейки и циркуля - за один ход, или за несколько ходов. До других
островов так добраться нельзя: по этой причине некоторые задачи на
построение неразрешимы. Например, построить биссектрису угла
совсем легко; построить правильный пятиугольник гораздо сложнее, а
разделить произвольный угол на три равные части не удается. Мы
знаем сейчас причину такой разницы: первые две задачи сводятся к
решению квадратных уравнений, а трисекция угла требует решения
кубического уравнения. Но эллины не знали таких понятий, как
многочлен или алгебраическое уравнение. Они не владели даже
позиционной системой счисления. Без такого аппарата греческая
арифметика (в отличие от геометрии) не имела опоры в наглядном
воображении ученых, и не могла помочь геометрии при решении ее
самых трудных задач.

Нам сейчас кажется странным, что Евдокс не развил теорию

чисел в более простом направлении. Ведь он фактически открыл
числовой луч. Почему он не открыл числовую прямую, введя нуль и
отрицательные числа? Видимо, Евдокс попал в плен к придуманному
им самим определению: числа суть длины отрезков. Что такое отрезок
40
длины (-2)? Чем он отличается от отрезка длины 2? На такой вопрос
Евдоксу было бы нечего ответить. Другое дело, если бы
отрицательные числа уже были в ходу у математиков Эллады.
Например, такое число может обозначать долг купца - если
положительное число изображает его имущество. Тогда имущество
нищего придется изобразить нулем! Но увы - это "купеческое"
представление о числах сложилось где-то на Ближнем Востоке через
5-6 веков после открытий Евдокса...

4. Математическая Вселенная Евклида

По сравнению с Платоном и его современниками, следующему

поколению математиков пришлось жить в ином мире. В 338 году до
н.э. царь Филипп Македонский разгромил ополчение греческих
полисов; кончилась эпоха демократии, началась имперская эпоха.
Сын Филиппа - Алекандр завоевал весь Ближний Восток, вплоть до
Индии. Наследники Александра стремились удержать завоеванное не
только силой меча, но и внедрением греческой культуры в умы новых
подданных. Обученные Аристотелем, эти новые цари - Птолемей в
Египте, Селевк в Сирии и Иране, Антигон в Малой Азии - считали
греческую науку важнейшей частью эллинской культуры. Поэтому в
новых греческих столицах на Востоке сразу появились
общедоступные библиотеки, а при них - первые "научно-
исследовательские институты". Самым известным учреждением этого
рода стал Музей ("храм всех муз") в Александрии Египетской. Здесь
собрались сильнейшие ученые грекоязычного мира, и начался новый
расцвет науки. Самое заметное различие в положении науки "при
царях" и "при демократии" - в том, что достижения ученых перестали
волновать столичную толпу. Наука (как и политика) сделалась
"спортом для избранных", хотя школьников продолжали учить
геометрии и арифметике. Но большая часть учителей теперь не
занималась научным творчеством; поэтому понадобились хорошие
учебники. С этой целью Аристотель написал "Физику", "Зоологию" и
"Органон", а Евклид - знаменитую книгу "Начала", первую и лучшую
энциклопедию элементарной математики.

Если бы Евклид захотел только создать хороший школьный

учебник - он легко достиг бы этой цели. Но через сто лет его имя
забылось бы, заслоненное именами новых авторов. Мы знаем, что
получилось иначе: книга Евклида прожила 20 веков, прежде чем у нее
появились достойные соперницы. Дело в том, что Евклид сумел
навести порядок во всем мире идеальных математических объектов -
подобно тому, как Пифагор наводил порядок в реальном мире с
помощью идеальных понятий. И пока "зоопарк" этих понятий не
расширился более чем вдвое по сравнению с эпохой Евклида - не
41
было нужды в иных книгах на ту же тему. Только в конце 18 века
Эйлер добавил к "Началам" Евклида свои "Основы" - первую
энциклопедию новой алгебры и математического анализа.

Мы очень многое знаем об Эйлере; почему мы так мало знаем о

личности Евклида? Он родился в Афинах, учился в Академии. В
начале 3 века до н.э. переехал в Александрию и там работал в Музее.
Наверняка у него было много учеников. Но никто не оставил об
учителе таких сочных рассказов, какие сохранились о Платоне или
Аристотеле. Известно лишь, что на вопрос царя Птолемея: нельзя ли
попроще объяснить содержание геометрии тем, кто не силен в этой
науке? - Евклид резко ответил: "В геометрии нет царской дороги!"

Рискованно делать глубокие выводы из одной фразы; но ясно, что

Аристотель никогда не говорил таких слов царю Филиппу
Македонскому. Возможно, Евклид был демократ по убеждению и не
одобрял того факта, что геометрия стала "придворной" наукой?
Может быть, не случайно он употребил слова "царская дорога"? Так
называли систему отличных дорог, проложенных в Персидской
империи. Двигаясь по ним, небольшая армия македонцев за 4 года
покорила весь Ближний Восток. Покорила - но не освоила; науку же
нужно осваивать, а не покорять! Таков, видимо, был смысл выговора,
сделанного греческим ученым египетскому царю. А ведь Птолемея в
Египте считали живым богом! Вероятно, Евклида царь просто терпел
- и то недолго, а потом его подвергли забвению. Но книга осталась
жить, и число ее читателей превысило число подданных царя
Птолемея.

Как же выглядит в трактате Евклида математическая вселенная,

составленная из фигур и чисел? С фигурами работать проще: каждый
видел их на чертежах и может вообразить мысленно. Поэтому Евклид
не дает строгих определений основных объектов геометрии: точки,
линии, прямой, поверхности, плоскости. Вместо этого даны словесные
описания важнейших свойств этих фигур. Например: "Точка есть то,
что не имеет частей"; "Линия - это длина без ширины"; "Окружность -
это кривая, которая около каждой точки устроена одинаково".

Самые общие свойства фигур, которые многократно

используются в рассуждениях и не выводятся из более глубоких
фактов - эти свойства Евклид назвал аксиомами. Например: "Все
прямые углы равны между собой", или "Целое больше части".

Кроме аксиом, Евклид ввел ПОСТУЛАТЫ: это утверждения о

свойствах основных геометрических конструкций. Например: "Через
две точки проходит лишь одна прямая", или "Через точку вне прямой
42
на плоскости проходит лишь одна прямая, не пересекающая эту
прямую". Это последнее утверждение называют пятым постулатом
Евклида.

Конечно, представить всю геометрию в виде идеального здания

из определений, аксиом, постулатов и теорем Евклид не сумел. Ведь
каждое необходимое утверждение кому-то покажется скучной
мелочью, а каждое интересное утверждение у кого-нибудь вызовет
возражение. И это хорошо: в науке важнее всего те утверждения,
которые сами интересны и не очевидны, и их отрицания обладают тем
же свойством. Таков оказался пятый постулат Евклида о
параллельных прямых на плоскости.

Он имеет два возможных отрицания. Во-первых, можно

предположить, что через точку вне прямой не проходит НИ ОДНА
прямая, не пересекающая данную прямую; то есть, что параллельных
прямых на плоскости вовсе нет! Во-вторых, можно предположить, что
таких прямых через одну точку проходит НЕСКОЛЬКО; может быть,
их бесконечно много. Евклид не рассматривал такие возможности. Он
старался сжато и полно описать единственно возможный ("плоский")
геометрический мир. Только в 19 веке другие математики - Гаусс и
Лобачевский, Больяи и Риман - задумались о возможном
существовании многих разных геометрических миров. Тогда
выяснилось, что новые миры отличаются от старого евклидова мира
всего одной-двумя аксиомами. Достаточно заменить пятый постулат
Евклида одним из его возможных отрицаний - и мы попадаем в иной
мир, носящий имя Лобачевского или Римана.

Но Евклида больше беспокоило другое. Какие факты геометрии

нужно вкючить в создаваемую энциклопедию, а какими придется
пренебречь, поскольку они не совсем ясны? Например, в "Началах"
используются всего две разные линии - прямая и окружность. Но в
эпоху Евклида уже были известны эллипс, парабола и гипербола. Сам
Евклид изучал эти кривые, даже написал о них особую книгу (которая
не сохранилась - но послужила основой для сходной книги
Аполлония). Почему он ни словом не упомянул о новых кривых в
"Началах"?

Видимо, потому, что Евклид и его современники не знали об этих

линиях всего, что им хотелось знать. Например, как вычислить
площадь, ограниченную эллипсом или параболой? Как провести
касательную к эллипсу или гиперболе в данной точке? Это сумел
сделать только Архимед - через полвека после Евклида. Автор
"Начал" этого не умел - и предпочел умолчать о сложных кривых,
чтобы не смущать умы новичков-геометров необоснованными
43
рассуждениями. Видимо, Евклид был прав; так же поступают авторы
современных учебников или той энциклопедии, которую вы читаете.

Иначе получилось с арифметикой: здесь Евклид сам был

перевопроходцем. Но беда в том, что у эллинов не было удачной
системы обозначений даже для натуральных чисел. Вместо цифр
греки пользовались буквами; позиционной системы для записи
больших чисел они не знали. Поэтому даже обычная (для нас) таблица
умножения имела в Элладе вид довольно толстого свитка. А работать
с числами, когда они изображены буквами, очень не просто! Этим
занимается особая наука - алгебра; современники Евклида о ней не
подозревали.

В арифметике Евклид сделал три значительных открытия. Во-

первых, он сформулировал (без доказательства) теорему о делении с
остатком. Во-вторых, он придумал "алгоритм Евклида" - быстрый
способ нахождения наибольшего общего делителя чисел или общей
меры отрезков (если они соизмеримы). Наконец, Евклид первый начал
изучать свойства простых чисел - и доказал, что их множество
бесконечно. Но правда ли, что любое целое число разлагается в
произведение простых чисел единственным способом? Доказать это
Евклид не сумел - хотя располагал всеми необходимыми для этого
средствами.

Только через 5 веков после Евклида александриец Диофант

заполнил этот пробел строгим рассуждением. Он уже владел
понятием отрицательного числа и "играл в арифметику" так же
уверенно, как семью веками раньше Пифагор "играл в геометрию",
работая с плоскими фигурами. Но создать богатую теорию чисел и
уравнений эллины не успели вплоть до гибели Римской империи и
гибели античной цивилизации в бурях 4-5 веков.

5. Наследники Евклида: Эратосфен и Архимед

Напротив, в привычной геометрии эллины успели продвинуться

заметно дальше Евклида. Третий век до н.э. украшен славными
именами Аристарха и Архимеда, Эратосфена и Аполлония. Все они
были скорее универсалы, чем "чистые" математики. Аристарха
считают астрономом, поскольку он первый обосновал гипотезу о том,
что все планеты обращаются вокруг Солнца. Но рассуждение
Аристарха - это чистая стереометрия, в духе Анаксагора.

Разница в том, что Аристарх изначально предположил: Солнце

может иметь иной размер, чем Луна! Так в старой задаче появилась
новая неизвестная величина. Чтобы справиться с нею, нужно добавить
44
еще одно уравнение, а для этого - изобрести новый метод наблюдения
небес. Аристарх сделал это, рассуждая просто и красиво.

Земля, Луна и Солнце - это три шара; их центры лежат в одной

плоскости. Когда мы видим ровно половину лунного диска,
освещенную Солнцем - луч нашего зрения образует прямой угол с
осью, соединяющей центры Солнца и Луны. Чтобы узнать отношение
сторон в этом огромном прямоугольном треугольнике, надо измерить
в нем хоть один угол. Мы можем это сделать, наблюдая Солнце и
Луну одновременно - на рассвете, или на закате. Выполнив эти
наблюдения и расчеты, Аристарх сделал вывод: лунный диаметр
втрое меньше земного, а диаметр Солнца в семь раз больше, чем
диаметр Земли.

Эти оценки так же грубы, как расчеты Анаксагора. Но верен

главный вывод Аристарха: Солнце больше Земли, поэтому Земля
вращается вокруг Солнца! Так астрономия получила, наконец, от
геометрии верную модель Солнечной системы. Увы - модель
Аристарха оказалась слишком груба для астрономических
предсказаний. Поэтому большинство звездочетов не верили ей, а
пользовались более могучей вычислительной техникой Гиппарха.

Большее доверие вызывал у своих современников ученик

Аристарха - Эратосфен. Он жил в 276-194 годах до н.э. и многие годы
возглавлял Александрийский Музей. Ученики дали ему прозвище
"Бета" - по имени второй буквы алфавита, поскольку Эратосфен был
"вторым специалистом" в очень многих областях. "Альфой" в
математике был его лучший друг и ровесник - Архимед из Сиракуз
(280-212 годы до н.э.)

В арифметике Эратосфен стал вторым гроссмейстером - после

Евклида. Он составил первую таблицу простых чисел ("решето
Эратосфена") и заметил, что многие простые числа группируются в
пары близнецов: таковы 11 и 13, 29 и 31, 41 и 43. Евклид доказал, что
множество всех простых чисел бесконечно. Верно ли то же самое для
чисел-близнецов? Эта задача не покорилась Эратосфену. Знать бы ему
и его насмешливым питомцам, что она не будет решена даже через 22
столетия! В наши дни "проблема близнецов" остается единственной
не решенной задачей, которая досталась нам от Античности.
Справятся ли с нею математики 21 века?

В стереометрии (то есть, в математической астрономии и

географии) Эратосфен был более удачлив. Он составил карту неба с
675 звездами, вычислив их координаты в градусах (Этот способ
численного хранения геометрической информации изобрел Евдокс).
45
Далее последовала карта известных Эратосфену областей Земли: от
Британии до Цейлона, от Балтики и Каспия до Эфиопии. Оставалось
узнать размер земного шара и его положение по отношению к Солнцу
- то есть, угол наклона земной оси к той плоскости, в которой
движутся Земля и Солнце. То и другое Эратосфен сумел рассчитать на
основе несложных наблюдений и простых картинок. Например, для
определения радиуса Земли оказалось достаточно узнать расстояние
от Александрии до Сиены (Асуана) и измерить высоту Солнца в
полдень одновременно в этих двух городах (которые они лежат на
одном меридиане).

Но мало кто из эллинов поверил этому расчету. Ведь получалось,

что вся известная грекам Ойкумена (населенная часть Земли)
составляет меньше одной сотой доли от поверхности земного шара.
"Не может быть, чтобы мы так мало знали!" - таков был единодушный
приговор просвещенных жителей Александрии. Что поделать! Только
ученые (и то не все и не всегда) смеют догадываться о том, как мал
объем их знаний - даже вместе с догадками...

Успешно проверив географию с помощью геометрии, Эратосфен

решил проверить историю с помощью арифметики. Он знал, что от
эпохи Пифагора и Фалеса его отделяют примерно 300 лет. Но какой
срок отделяет Пифагора от Гомера, или от героев Троянской войны?
Что творилось в те далекие времена в Египте? Сколько веков
простояли до той поры великие пирамиды? Эратосфен был уверен,
что все природные факты можно упорядочить с помощью здравого
смысла и строгой математики. В датировке Троянской войны он
ошибся менее чем на сто лет! Так что были основания для веры во
всемогущество точных наук у ученых Александрийской эпохи...

Наибольшее основание для такой уверенности имел Архимед из

Сиракуз - величайший ученый в истории Эллады и во всей
Античности. По интересам он был скорее физик (как Анаксагор или
Аристарх), но по методам работы - универсальный геометр и
начинающий алгебраист. Юность он провел в Александрии, учась у
Аристарха и Конона - ученика Евклида. Там он подружился с
Эратосфеном. Всю жизнь друзья переписывались, причем Эратосфен
представлял собою весь коллектив Александрийского Музея.
Архимед же один стоил целой академии наук.

Гения в науке можно распознать по тому, как быстро он

осваивает достижения предшественников и как неудержимо бросается
вперед с этого стартового рубежа. Для Архимеда стартовыми опорами
стали Евклид и Евдокс. Высшим достижением Евдокса была
геометрическая теория чисел, которая привела к построению
46
числового луча из точек. Высшее достижение Евклида - это
вычисление объема пирамиды методом "исчерпания", когда фигура
разбивается на тонкие ломтики-призмы, а их объемы суммируются с
помощью арифметики.

Сопоставив эти две теории, Архимед понял, что любую плоскую

или пространственную фигуру можно разбить на мельчайшие
области-песчинки (как Евдокс разбил на точки луч), а потом
суммировать площади или объемы песчинок, как Евклид суммировал
объемы ломтиков пирамиды. При этом арифметика и геометрия
работают, как две руки - передавая задачу из ладони в ладонь, пока
она не будет решена. Конечно, это трудное ремесло - даже два разных
ремесла; но Архимеду то и другое было по плечу.

Несмотря на неудобную запись чисел, Архимед уверенно

суммировал последовательности натуральных чисел, или их
квадратов, или кубов. Используя эти суммы и не зная таких понятий
"из будущего", как многочлен и интеграл, Архимед, по сути дела,
интегрировал многчлены - и ни разу не ошибся в этой работе! Сначала
он вычислил площадь фигуры, ограниченной отрезками параболы и
прямой. Затем были найдены объемы тел, полученных при вращении
этой фигуры вокруг разных осей; по этим данным Архимед нашел
центр тяжести плоской фигуры. Сейчас такие задачи решают
студенты-математики, сдающие зачет на первом курсе; но сделать это
впервые в истории было гораздо трудней!

Покорив первые вершины в неведомом хребте Математического

Анализа, Архимед пожелал новых подвигов. Его увлекла главная
проблема астрономии - движение планет вокруг Солнца. Архимед был
уверен: существует простое описание этого движения, и найти его
можно тем же "методом песчинок"! Конечно, понадобятся точные
измерения положений планет; придется очень много вычислять; и,
наверное, полезны будут механические модели Солнечной системы...

Пройти этот путь до конца Архимед не сумел. Великая проблема

движения планет была решена только 18 веков спустя. Ради этого
результата были потрачены жизни трех замечательных ученых:
астронома Браге, вычислителя Непира и математика Кеплера. В своей
работе они использовали алгебраический аппарат, изобретенный
учеными итальянцами - а также числовые координаты на плоскости,
введенные Декартом. Без этих новых понятий (не говоря уже о
позиционной системе записи чисел) "метод песчинок" не обладал
нужной мощностью; с ними он превратился в могучий
Математический Анализ. Архимед предвидел это будущее - но не мог

47
ни достичь его одним прыжком, ни убедить своих коллег-
современников присоединиться к его геройскому штурму.

В 212 году до н.э. гордый консул Метелл, взяв штурмом

Сиракузы, доставил в Рим небывалый трофей: металлическую модель
Солнечной системы из подвижных сфер и окружностей,
изготовленную самим Архимедом. Тот экспериментировал с нею,
когда нехватало прямых наблюдений над звездами и планетами. В
наши дни такой прибор называют "механическим аналоговым
компьютером". Римляне с изумлением глядели на чудесную игрушку,
вертели ее так и сяк... Как это похоже на современного ребенка,
который играет за экраном компьютера, не подозревая о том, на что
способна эта машина!

6. Закат греческой математики

Во 2 веке до н.э. расцвет греческой науки прекратился. Это было

неизбежно: толпу на улицах имперских столиц теперь волновали
совсем иные проблемы, чем квадратура круга или движение Марса
среди звезд. Математика стала игрой для избранных, и приток
талантливой молодежи в ряды ученых сократился. Поэтому
уменьшилось число крупных астрономов и геометров, живущих
одновременно и побуждающих друг друга к новым открытиям. Теперь
юноши постигали науку по книгам, а не по лекциям или письмам
действубющих исследователей. Эти книги годами или десятилетиями
пылились в библиотеках в ожидании достойного читателя. Так
исчезло могучее ученое сообщество Эллады; осталась редкая россыпь
гениев, не способных жить без научного творчества и способных
заниматься им в одиночку.

Самый яркий представитель этого поколения - Гиппарх из Никеи

- жил между 190 и 120 годами до н.э. В юности он побывал в
Александрии - но не встретил там великих ученых и поселился на
острове Родос, построив там астрономическую обсерваторию. Через
полвека после смерти Архимеда Гиппарх принял его дело в свои руки.
Но подход Гиппарха к математике был несколько иным. Он не
придавал большого значения геометрическим построениям и
доказательствам, а старался по возможности заменить их расчетами.
Так Гиппарх заложил основы алгебры и алгебраической (то есть,
вычислительной) астрономии. Это было за 1000 лет до появления
слова "алгебра" и за 700 лет до изобретения позиционной записи
чисел.

Начал Гиппарх с составления новой карты звездного неба.

Используя угловые координаты звезд (введенные Евдоксом), Гиппарх
48
сравнил свою карту с теми, которые были составлены в Афинах и
Александрии на два века раньше. Оказалось, что за это время все
звезды сдвинулись в одну сторону на один и тот же малый угол.
Значит, звездное небо обращается вокруг Земли не равномерно - либо
сама Земля вращается вокруг своей оси не равномерно, а покачиваясь,
подобно волчку! Итак, сложное движение звезд разлагается в сумму
двух равномерных вращений по окружности. Может быть, и планеты
движутся так же - но еще сложнее? Попробуем разложить их
наблюдаемое движение среди звезд в сумму нескольких равномерных
вращений с разными центрами!

Гиппарх был великий вычислитель: он попробовал это сделать, и

у него получилось. Так в науке появилась модель эпициклов.
Согласно ей, каждая планета укреплена на некой сфере, которая
катится по другой сфере, та - по третьей... и так далее, а центр
последней сферы равномерно вращается вокруг Земли. Например, для
Венеры и Меркурия хватает одного эпицикла: они обращаются вокруг
Солнца, а вместе с ним вокруг Земли. Но для Марса, Юпитера и
Сатурна требуется несколько промежуточных эпициклов: их центры
не отмечены на небе какими-либо яркими точками...

С точки зрения современной физики, эта модель абсолютно

неверна. Ведь она не учитывает разницу в размерах и массах
небесных тел! Например, Солнце больше Земли - это выяснил еще
Аристарх. Поэтому не оно обращается вокруг Земли, а наоборот! Как
мог Гиппарх не учитывать эти факты, и как могла его неверная модель
верно предсказывать наблюдаемое движение планет?

Ответ на второй вопрос математики получили лишь в начале 19

века - когда Шарль Фурье разложил любую периодическую функцию
в ряд Фурье из синусов и косинусов. Оказалось, что Гиппарх делал то
же самое: он разлагал периодическое движение планет в сумму
равномерных круговых движений. Но Гиппарх довольствовался
конечным набором слагаемых, обеспечивающим достаточную
точность расчетов и предсказаний.

Верна ли гипотеза об эпициклах? Этот вопрос Гиппарху, видимо,

в голову не приходил. Раз она дает верные предсказания - значит, она
верна! Возразить против такого рассуждения смог бы только Ньютон,
вооруженный законом всемирного тяготения и другими аксиомами
физики. Но в античном мире этих аксиом никто не знал...

Оценки размеров Солнца и Луны, полученные Аристархом,

также не убеждали Гиппарха. Но проверить их стоило - и Гиппарх
занялся этим, используя простые геометрические соображения.
49
Эратосфен вычислил диаметр Земли. Находясь на ее поверхности и
вращаясь вместе с нею, астроном в течение ночи сдвигается на
расстояние, близкое к земному диаметру. Из-за этого смещения
астроному кажется, что близкая к нему Луна сдвигается на фоне
далеких звезд. При этом одни звезды (заслоненные "вечерней" Луной)
становятся видимы ближе к утру, а другие - наоборот. Имея карту
неба с точными координатами около 1000 звезд, Гиппарх сумел
измерить кажущийся сдвиг Луны за ночь, а вместе с ним - и
отношение расстояния до Луны к земному диаметру.

Оно равно 30: таков был первый успех вычислительной

астрономии в измерении космических расстояний. Следующий
крупный успех - измерение расстояний до планет - пришел к
астрономам лишь в 17 веке, после появления телескопов и точных
маятниковых часов. А для будущей алгебры Гиппарх оставил другое
ценное наследство: первые таблицы длин хорд, стягивающих дуги
данной угловой меры. Сейчас мы называем их таблицами синусов; но
это слово появилось на много веков позже.

Итак, Гиппарх первый подошел к созданию алгебры и

тригонометрии. Но основателем алгебры с большей справедливостью
можно считать Диофанта из Александрии: он первый начал
составлять и решать алгебраические уравнения. Было это в 3 веке н.э.
- когда Римская империя переживала первый кризис, а подпольная
христианская религия распространилась по всему Средиземноморью.
Античная ученость сохранилась лишь на редких островках - вроде
Александрийской библиотеки, которая понесла огромный урон еще в
47 году до н.э. Тогда Цезарь пытался возвести Клеопатру на
египетский трон; вспыхнула война, пожар уничтожил весь египетский
флот и большую часть свитков библиотеки. Но математикам легче
восстановить утраченное знание, чем историкам или литераторам.
Поэтому в эпоху Диофанта ни одно достижение геометрии еще не
было забыто. В арифметике же появилось нечто нове, неведомое
Евклиду и Эратосфену: отрицательные числа.

Диофант уже свободно работал с ними; он знал, что "минус,

умноженный на минус, дает плюс". Возможно, что именно он угадал
это не очевидное правило - хотя понять его геометрический смысл
удалось лишь в 17 веке, когда европейские математики привыкли к
комплексным числам. Но понятием нуля и позиционной записью
целых чисел Диофант не владел.

Книга Диофанта "Арифметика" стала основой алгебры и теории

чисел. В ней автор изучал решение уравнений-многочленов в целых
числах. Он решил знаменитое уравнение Пифагора: X..+ Y.. = Z.. - и
50
таким путем нашел все прямоугольные треугольники с целыми
катетами и целой гипотенузой. Оказалось, что любое несократимое
решение этого уравнения имеет вид: Z = A.. + B.., Y = A.. - B.., X =
2AB, где А и В - взаимно простые числа разной четности.

Конечно, Диофант пытался решить и следующее уравнение этого

типа: X.. + Y.. = Z.. - но ни одной подходящей тройки чисел он не
нашел. Только через 14 столетий случайно уцелевшая книга Диофанта
из Александрии попала в руки к его достойному преемнику - Пьеру
Ферма их Тулузы. В итоге родилась великая теорема Ферма...

Напротив, открытия Гиппарха сохранились не случайно. Ведь

астрономия во все века была популярнее математики - ввиду ее
родства с неизменно процветающей астрологией. А у Гиппарха
нашелся через 300 лет достойный ученик - Клавдий Птолемей. Он
составил удачный учебник: "Мегале Математике Синтаксис", где
изложил систему Гиппарха со всеми необходимыми обоснованиями.
Это пособие приобрело огромную популярность среди астрономов и
астрологов, встало вровень с великой книгой Евклида. В переводе с
греческого название книги Птолемея звучит: "Правила Великого
Учения". Столь длинное название средневековые европейцы
сократили до второго слова: Математика, или "Учение". Так мы
называем теперь геометрию, арифметику, алгебру и все науки,
которые позднее родились на стыке со строгой античной мудростью.

51
 МАТЕМАТИКА В СРЕДНИЕ ВЕКА

Начиная с 3 века н.э., все крупные государства Античного мира

вошли в эпоху кризисов. Многие из них - как Римская империя в
Средиземноморье и китайская империя Хань на восточном краю
Евразии - распались на мелкие княжества и вскоре стали добычей
соседних варваров. Затем эпоха распада империй сменилась эпохой
переселения народов. На просторах Евразии разноплеменные варвары
вновь и вновь делили наследство древних государств. Большая часть
античной культуры погибла в этом пожаре: города были разграблены
и покинуты, библиотеки сгорели, университеты закрылись, а ученые
вымерли, не оставив учеников. В новом мире невежества островки
науки и просвещения сохранялись только в монастырях разных
религий: христианских на западе, буддийских или индуистских на
востоке и юге Евразии. Позднее (с 8 века н.э.) в новой империи -
Арабском Халифате - возникли исламские монастыри.

Большинство богословов Средневековья не одобряло античную

мудрость; об ученых-исследователях говорили, что они "ум свой
ставят в Бога место". Но в монастырях сохранилось уважение к
древним рукописям: монахи переписывали их дословно, не вникая в
смысл того, что написано. Таким путем многие достижения ученых
эллинов или римлян сохранились в течение веков и достигли новых
мыслителей, пройдя сквозь множество невежд.

Любознательные представители каждого нового народа,

включаясь в мировую культуру, были вынуждены осваивать древнюю
мудрость самостоятельно - без помощи старших коллег. Эта работа
занимала века и поглощала все силы новых ученых. Поэтому в
большинстве стран нового мира дело не дошло до оригинальных
открытий вроде тех, которые сделали эллины. В средневковом мире
нехватало городов-республик, подобных полисам Эллады; пока они
не появились, наука развивалась очень медленно.

Из всех ойкумен Земли Индия оказалась наименее затронута

переселением народов. Не удивительно, что именно здесь в 6 веке н.э.
расцвела самобытная математическая школа. Познакомившись с
достижениями эллинов, индийцы были удивлены: какая совершенная
у них геометрия, и какая неудобная арифметика! Хуже всего
греческая система записи чисел: с помощью букв, без всякой связи с
привычным счетом на пальцах. Надо связать обозначения чисел с
процедурой счета! Индийские ученые сделали это, создав
позиционную десятичную систему счисления.

52
 Первый шаг к этой цели сделал около 500 года молодой
математик Ариабхата из города Кусумапура. Он начал изображать
каждый разряд в десятичной записи целого числа парой букв.
Согласная обозначала цифру, а гласная - номер разряда, так что
символ ВА означал В*10.. Эти пары букв записывались по
возрастанию степеней числа 10. Но различить такое слово-число в
обычном тексте было не просто; поэтому вскоре начертания букв-
цифр были изменены, и появились первые десятичные цифры. Нуля
среди них еще не было - но вскоре пришлось его ввести, для удобства
чтения десятичной записи. Через сто лет после Ариабхаты его
соотечественник Брахмагупта уже свободно оперировал с
отрицательными числами и нулем и решал целочисленные уравнения
с таким же искусством, как Диофант.

Оставалось разнести эту полезную новинку по всему свету. Тут

важнейшую роль сыграл современник Брахмагупты - пророк
Мухаммед из Мекки. Он сам и многие его сподвижники были в
равной мере воинами и купцами. Поэтому как только арабы покорили
Иран и вторглись в Индию (в 660-е годы), они сразу оценили
индийскую систему счета и переняли ее. Вскоре позиционная система
счисления распространилась во всем арабском Халифате - от Индии
до Андалузии (будущей Испании), от Египта до Поволжья. С тех пор
во всем мире (кроме Индии) десятичные цифры называют
"арабскими". Но, конечно, скорость усвоения этой новинки разными
народами зависела от их экономического развития.

В конце 8 века мировое научное первенство перешло из

Индийского мира в Исламский мир, центром которого стал Багдад,
расположенный на Тигре - вблизи развалин Вавилона. Основатель
Багдада - халиф Мансур (707-775) - хотел, чтобы его столица
превзошла великолепием и ученостью Александрию и
Константинополь. Но ученых арабов в ту пору было еще мало;
ведущую роль в новом "Доме Мудрости" в Багдаде играли сирийцы и
персы, согдийцы и греки, принявшие ислам.

Наибольших успехов в математике достиг согдиец Мухаммед

ибн Муса аль-Хорезми (то есть, родом из Хорезма - с берегов Сыр-
Дарьи). Он работал в первой половине 9 века и был любимцем
ученейшего из халифов - Маамуна (сына знаменитого Гаруна ар-
Рашида). Главная книга Хорезми названа скромно: "Учение о
переносах и сокращениях", то есть техника решения алгебраических
уравнений. По арабски это звучит "Ильм аль-джебр ва"ль-мукабала";
отсюда произошло наше слово "алгебра". Другое известное слово -
"алгоритм", то есть четкое правило решения задач определенного типа
- произошло от прозвания "аль-Хорезми". Третий известный термин,
53
введенный в математику знаменитым согдийцем - это "синус", хотя в
этом деле не обошлось без курьеза.

Геометрический смысл синуса - это половина длины хорды,

стягивающей данную дугу. Хорезми назвал эту вещь красиво и точно:
"тетива лука"; по арабски это звучит "джейяб". Но в арабском
алфавите есть только согласные буквы; гласные изображаются
"огласовками" - черточками, вроде наших кавычек и запятых. Мало
сведущий человек, читая арабский текст, нередко путает огласовки;
так случилось с переводчиком книги Хорезми на латынь. Вместо
"джейяб" - "тетива" - он прочел "джиба" - "бухта"; по латыни это
пишется "sinus". С тех пор европейские математики используют это
слово, не заботясь о его изначальном смысле.

В последующие века ученые Ближнего и Среднего Востока

продолжали развивать наследие Эллады, стараясь объединить его с
новым алгебраическим учением. При этом индийские математики
больше уклонялись в арифметику, следуя по стопам Диофанта.
Напротив, арабские ученые следовали по пути Архимеда. Они
пытались разобраться в новом мире кубических уравнений:
классифицировали их, выделяя те, которые решаются так же просто,
как квадратные уравнения.

Наивысших успехов в этой области достиг ученый поэт Омар

Хайям из Нишапура (1048-1131). Стихи он писал по персидски,
научные трактаты по арабски, а в служебных делах пользовался
тюркским языком. В 11 веке тюрки-сельджуки захватили большую
часть Ирана и византийсих владений в Малой Азии. На этих землях
новые народы осваивали и развивали наследие всех
предшественников - от вавилонян до арабов.

Потерпев неудачу в прямом поиске корней произвольного

кубического уравнения, Омар Хайям открыл несколько способов
приближенного вычисления этих корней. Это была блестящая идея:
добраться до неведомых чисел, используя хорошо знакомые кривые!
Как только (в 17 веке) Рене Декарт добавил к ней вторую идею -
описать любую кривую с помощью чисел - родилась аналитическая
геометрия, в которой решение алгебраических уравнений слито
воедино с теорией чисел и с наглядной геометрией. Предчувствуя эту
связь, Омар Хайям поставил много интересных вычислительных
опытов. Он нашел приближенные способы деления окружности на 7
или 9 равных частей; составил подробные таблицы синусов и с
большой точностью вычислил Пи.

54
 Хайям догадался, что это число и ррациональное, и даже не
квадратичное - но доказать эту гипотезу не смог. Не удались Хайяму и
попытки доказать пятый постулат Евклида о параллельных прямых.
Не удивительно, что на отдыхе от таких трудов Омар Хайям писал
довольно грустные стихи...

Тем временем на дальнем востоке Евразии другие математики и

астрономы пытались постичь те же тайны природы на своем научном
языке. В Элладе этот язык состоял, в основном, из чертежей - а в
Китае из иероглифов. В сущности, иероглиф - это тоже чертеж
особого рода, составленный из простых значков: каждый значок
изображает одно простое понятие. Например, знак Шу означает
"число", а знак Сюэ - "учение". Однако их сочетание - Шу Сюэ -
обозначает не только учение о числах (то есть, арифметику), но и всю
математическую науку. Как в таком случае назвать геометрию? Очень
просто: Цзи Хэ Сюэ - "учение о том, сколько чего". То есть,
геометрию китайцы воспринимали как науку, рассчитывающую
свойства фигур - и только!

С этой точкой зрения наверняка согласился бы ученый из

древнего Вавилона; но Пифагор или Платон ни за что не признали бы
правоту китайцев. Если геометры займутся одними только расчетами -
кто будет выяснять сущность природных тел или научных понятий?
Ученый китаец отвечал на такой вопрос кратко и просто: ничего не
нужно выяснять! Вся суть природы и науки уже выражена в
иероглифах. Небо даровало их нашим предкам 20 веков назад - и
ничего тут ни убавить, ни прибавить. Можно комбинировать
известные иероглифы в новом порядке; но изменять их смысл нельзя -
это противоречит законам природы и воле Неба!

Сравнивая этот консерватизм китайцев с новаторством эллинов

или индийцев, невольно изумляешься: как многое зависит от удачной
системы обозначений! Переход от смысловых иероглифов к
звуковому алфавиту избавил Элладу от груза мертвых традиций
Египта или Двуречья. Эллинам пришлось многому учиться заново -
зато они смогли усвоить древнюю мудрость без множества
сопутствующих заблуждений. Китайцам не выпало это трудное
счастье. Их иероглифическая культура устояла даже под натиском
переселения варварских народов - после крушения империи Хань. В
итоге мудрецы средневекового Китая остались в плену древнейшей
натурфилософии из всех, сохранившихся на Земле. Поэтому заочное
соперничество между математиками Запада и Китая напоминает
состязание двух бегунов - одного в легком платье, а другого - в
кольчуге. Исход соревнования ясен: в античную эпоху эллины
вырвались далеко вперед. В Средние века разрыв между китайцами и
55
арабами заметно сократился, но в Новое время западные европейцы
решительно опередили своих ближневосточных (и тем более -
дальневосточных) коллег.

В течение всего Средневековья медленно развивавшаяся наука

Исламского мира служила как бы "холодильником открытий". Здесь
высшие достижения Эллады дожидались дерзких и умелых
пользователей и продолжателей. Напротив, застывшая ученость
имперского Китая стала в ту пору "холодильником интеллигенции".
Только в 18 веке, когда новые дерзкие европейцы прорвались в Китай,
они вызвали там пробуждение великих природных сил. К 20 веку
китайские ученые вновь вошли в число передовых умов человечества:
это выразилось и в нобелевских премиях, и в математических
открытиях.

Вернемся в Европу, где после распада Римской империи

наступили "Темные века". Нельзя сказать, что в эту пору исчезла
государственность или прекратилась торговля. Напротив, они
процветали в Восточной Римской державе, созданной новыми
грекоязычными христианами - ромеями. Их часто называют и
византийцыми - в честь древнего города Византия на Босфоре,
который был тогда переименован в Константинополь и прозван
"Вторым Римом". Умением плавать по морю и строить города ромеи
не уступали своим предкам-эллинам; в государственных делах они
подражали своим предшественникам - римлянам.

Но любви к натурфилософии или к точным наукам ромеи от

эллинов не унаследовали; для них главным видом интеллектуального
спорта сделалось богословие. Монахи и императоры косо смотрели на
"языческую премудрость" эллинов. Не случайно самый
прославленный император Византии - Юстиниан 1 (483-565) начал
свое правление с того, что закрыл в 529 году Академию в Афинах.
Прекратилась научная работа и в Александрийском Музее. В
последующие века христианские и исламские богословы яростно
спорили между собой, но сходились во мнении, что "из увлекшихся
математикой лишь немногие не сделались вероотступниками и не
сбросили с голов своих узду благочестия". Казалось, что золотой век
греческой науки никогда не повторится в Европе.

Однако всему приходит конец - даже темным векам. Через 6

столетий после победы христианства - в 10 веке - в Западной Европе
началась очередная культурная революция. Как прежде в Элладе, она
охватила молодые народы: французов и немцев, бургундцев и чехов,
которым от роду было не более ста лет. Вновь опорой культурного
взлета стал новый образ жизни - но в этот раз не городской, а
56
феодальный. Вместо былых республик-полисов в Европе
размножались республики-монастыри и рыцарские замки. В тех и
других господствовали строгий устав и трудовая дисциплина; но во
всех вопросах, не охваченных Священным Писанием, допускалась
немалая свобода мысли. "Мы наш, мы новый мир построим" - таков
стал настрой мысли диковатых западных европейцев, не стесненных
ни королевской, ни папской властью.

Рыцари стремились в крестовые походы, чтобы помериться силой

с язычниками или мусульманами и разбогатеть. Многие монахи
стремились крестить иноверцев, превратить их в свое подобие. Но
другие мечтали о богатствах иного рода - тех, которые питают
любознательный ум. Вот, лежит за Пиренеями загадочный Исламский
мир, обильный ремеслами и ученостью. Как хорошо, что Карл
Великий отвоевал у мусульман пограничную Барселону! Теперь в
этом городе рядом с католиками живет немало ученых мусульман и
иудеев. Любознательный христианин может многому у них научиться.

Так рассуждал французский монах Герберт из Орильяка - первый

профессиональный ученый католической Европы. В 970-е годы он
поселился в Барселоне, выучил арабский язык и начал беседовать с
учеными иноверцами обо всем на свете. Астрономия и арифметика,
изготовление бумаги и музыкальных инструментов - во всем этом
жители Андалузии превосходили лучших мастеров Франции или
Италии, и все это Герберт старался перенять. Через пять лет он сделал
очередной шаг: направился в центр Андалузии - Кордову - и три года
учился у местных мудрецов. Ему не раз предлагали принять ислам и
стать цивилизованным человеком. Но Герберта интересовало только
второе из этих предложений. Соединить арабскую мудрость, ученость
древних греков и римлян с христианским богословием; сделать этот
сплав достоянием всех католиков - такую цель поставил перед собою
отважный и упорный Герберт из Орильяка.

Вернувшись во Францию, Герберт устроил в городе Реймсе

училище по своему вкусу. В нем юношей обучали латыни и
греческому, а желающих - также арабскому и древнееврейскому
языкам. Кроме этого, преподавались астрономия и музыка,
арифметика на основе арабских цифр. Все необходимые приборы
строил сам Герберт с помощью учеников. А какую библиотеку он
привез из-за Пиренеев! В ней были Платон и Аристотель, Евклид и
Птолемей, множество арабских рукописей...

Многие европейские правители стремились отдать своих сыновей

в учение к Герберту. В 996 году один из его питомцев сделался
королем Франции Робертом 2; тогда Герберт был назначен епископом
57
Реймса, и этот город на века стал церковным центром Франции. В 999
году другой ученик Герберта - Оттон 3 - стал правителем Римско-
Германской империи. Тут уж Герберту пришлось стать римским
папой - Сильвестром 2.

В Риме нового папу многие восприняли, как чернокнижника.

Ведь он удивительно быстро считает с помощью арабской доски -
абака - не пользуясь римскими цифрами! Да еще умеет предсказать
исход бросания костей в игре! Он сам следит за движением звезд,
строит благозвучные органы - хотя богословских споров избегает.
Вдобавок, папа вместе с юным императором раздает королевские
короны новокрещеным варварам Европы - норвежцам, мадьярам.
Небывалый человек на престоле святого Петра!

Впрочем, политика Сильвестра 2 была успешна, и римляне

начали понемногу привыкать к ученому папе. Но после смерти о нем
пустили анекдот: будто в полночь на папском надгробии сами собой
подпрыгивают игральные кости! Пятнадцатью веками раньше эллины
сочинили немало сходных историй о Фалесе из Милета...

В отличие от Фалеса, пример Герберта не сразу сделался для

европейцев предметом подражания. Нехватало широких контактов
между Католическим и Исламским мирами. Они начались только в
эпоху Крестовых походов - в конце 11 века, когда кастильские рыцари
захватили половину Пиренейского полуострова и его древнюю
столицу - Толедо. Вскоре туда потянулись многие последователи
Герберта из Орильяка: Аделяр из Бата в Англии, Герардо из Кремоны
в Италии. Все они стремились перевести на общедоступную латынь с
арабского или с греческого языка труды древних ученых Эллады и
Рима. Аделяр перевел "Начала" Евклида и ряд книг Хорезми; Герардо
открыл для католиков Аристотеля и Птолемея.

Длинное название книги Птолемея ("Мегале Математике

Синтаксис") арабы сократили до первого слова: получилось
"Величие" - Аль-Магест. Новым европейцам понравилось второе
слово - "Учение" (Математика). И вот с 12 века все европейцы
называют так науку о числах и фигурах.

Первое столетие крестовых походов расширило кругозор очень

многих европейцев. Особенно отличились жители приморских
городов Италии: Венеции, Генуи, Пизы. Здешние мореходы
переправляли крестоносцев и паломников в Святую землю, а купцы
наживались, продавая добычу крестоносцев и иные "восточные"
товары по всей Европе. Постепенно многие города католической
Италии превратились в торговые республики, похожие на полисы
58
античной Эллады. С начала 13 века в этих республиках заметна
научная самодеятельность не только церковников, но и мирян -
прежде всего, купцов.

В 1202 году появился первый "самодельный" учебник

арифметики для широкого читателя - "Книга Абака". Его составил
Леонардо Фибоначчи из Пизы (1180-1240), с детства причастный к
торговым делам своего отца. Арифметике он научился в Алжире у
местных мусульман, а теперь сам обучал единоверцев новому
десятичному счету. Позднее Фибоначчи написал учебник
"Практическая геометрия" и "Книгу квадратов". В них впервые были
изложены (на латыни) правила действий с нулем и отрицательными
числами, а также появились знаменитые числа Фибоначчи.

Тем временем на папский престол взошел второй ученый

человек: Лотарио ди Конти ди Сеньи (1160-1216), выпускник
Парижского университета. Потомки запомнили его под грозным
именем Иннокентия 3 - "Раба рабов Божьих", помыкавшего королями
и свергавшего герцогов или князей по всей Европе. Только король
Франции Филипп 2 Август порою осмеливался противоречить
грозному папе - в тех случаях, когда он мог опереться на авторитет
Парижского университета. Так первые католические университеты
заявили о своей независимости от любой духовной или светской
власти. Наряду с городами-республиками Италии, они сделались
рассадником независимой учености в Европе. Процветающий
Католический Интернационал начал походить на созвездие полисов
Эллады.

Английские университеты заявили о себе в середине 13 века.

Тогда англичане, опираясь на свою первую конституцию (Великую
Хартию Вольностей), попытались взять под контроль
легкомысленного короля Генри 3 и его алчных фаворитов. Духовным
лидером этого движения стал ученейший богослов - Роберт Гросетест
("Головастый"), епископ Линкольна (1175-1253). Он увлекся оптикой
и пришел к мысли, что весь мир возник из света - самой совершенной
формы материи. Более грубые тела получились при застывании света.
Таким образом, Гросетест представил мир как результат игры двух
начал - света и порядка, или (в понятиях 20 века) энергии и
симметрии. Ни один современный физик или математик не станет с
этим спорить!

Подобно античным натурфилософам, Гросетест не мог

рассчитать свою физическую модель. Зато другая таинственная вещь -
бесконечность - поддавалась расчету, и Гросетест увлекся этим делом.
Он начал суммировать бесконечные ряды чисел, и вскоре научился
59
отличать сходящийся ряд от расходящегося. Но и расходиться ряд
может с разной скоростью. Гросетест заметил, что сумма натуральных
чисел растет гораздо медленнее, чем сумма их квадратов, а сумма
квадратов - медленнее, чем сумма последовательных степеней двойки.
Так первый из христиан проник в область бесконечно больших и
бесконечно малых величин - вслед за Архимедом и на 4 столетия
опережая Ньютона. Хорошая компания для богослова!

Подобно Платону и Аристотелю, Гросетест очень заботился о

воспроизводстве ученого сословия в Англии. Он считал, что античных
классиков (особенно Аристотеля) нужно изучать в подлиннике, а не
по дурным переводам на латынь, сделанным с арабских переводов
оригинала. Для этого Гросетест пригласил в Англию ученых греков -
беглецов из Константинополя, разоренного крестоносцами в 1204
году. Так в Оксфорде и Кембридже появились первые греческие
профессора. Этот посев принес замечательные плоды. Среди учеников
Гросетеста оказались выдающийся алхимик Роджер Бэкон (один из
изобретателей пороха) и граф Симон де Монфор - организатор
первого выборного парламента в Англии. Платон и Аристотель
гордились бы такими учениками!

Коллегой и соперником Роберта Гросетеста на европейском

континенте стал другой богослов - Фома Аквинский (1225-1274). Этот
мрачноватый итальянец шел по стопам Аристотеля и Евклида,
пытаясь изложить всю христианскую ученость в виде цепи
определений, аксиом и теорем.

В отличие от Гросетеста, Фома не признавал рассуждений о

бесконечности. Он был уверен, что у всякой вещи в природе есть
исток, в котором она достигает наивысшего совершенства.
Первоисток всех вещей - то есть, наиболее совершенную вещь в
природе - Фома отождествил с Богом. А можно ли измерить степени
совершенства разных природных объектов и самого Бога? Такая
мысль не казалась Фоме ересью - но ответить на этот вопрос он не
смог. Было ясно, что известных чисел нехватает для такого измерения.
Только в 19 веке европейские математики Эварист Галуа и Феликс
Кляйн научились измерять совершенство (то есть, симметрию)
природных тел с помощью особой ветви математики - теории групп.

Итак, в 13 веке католические богословы научились задавать

природе такие вопросы, которые потребовали создания новых
разделов математики. Этот уровень знаний можно сравнить с уровнем
пифагорейцев. Вскоре те же богословы достигли уровня сомнений
Зенона из Элеи. Рядом с древними парадоксами об Ахиллесе и

60
черепахе и о делении отрезка пополам появились парадоксы о
Буридановом осле и о неподъемном камне.

Жан Буридан (1300-1358) был профессором Парижского

университета (Сорбонны) в тяжкие годы Столетней войны между
Англией и Францией и раскола в католической церкви. Король
Франции попал в плен к англичанам; в Риме и в Авиньоне правили
двое пап, не признающих и проклинающих один другого. В этих
условиях "Святая Сорбонна" сделалась высшим авторитетом
католической мысли: ее ученый совет не раз выносил приговоры в
спорах между графами или кардиналами.

Например, Буриданов осел стоит между двух одинаковых

кормушек с сеном. Какую из них он выберет, не зная понятий
"правое" и "левое"? Или всемогущий Бог: может ли он создать такой
камень, который он сам не сможет поднять? Вероятно, эти вопросы
родились из студенческих шуток - но отвечать пришлось
профессорам, и это было совсем не просто. Ведь спор шел не в
тишине монашеской кельи, а в пылу ученого диспута - в присутствии
сотен смышленых болельщиков. Согласно преданиям, Буридан был
непобедим в подобных спорах; за это его выбрали ректором
Сорбонны. Но окончательное решение таких парадоксов математики
нашли лишь в начале 20 века - в рамках созданной Георгом Кантором
теории множеств, которую один из ее противников назвал "не ветвью
математики, а разделом богословия". Трудно привыкнуть к
неожиданным новинкам в той области, где ты издавна чувствуешь
себя знатоком и мастером!

Современники больше всего уважали Буридана за то, что он

переспорил папу Иоанна 22 в споре о Страшном Суде: когда человек
попадает в рай или в ад - сразу после смерти, или только в конце
света? Для ученых 20 века важнее то, что Буридан переспорил
Аристотеля: он первый открыл принцип инерции в прямолинейном
или вращательном движении. Позднее этот постулат Буридана
называли либо первым законом Ньютона, либо законом сохранения
импульса, либо описанием наименьшей группы симметрий в
классической механике. Слова могут быть разными, но суть одна: был
сделан первый шаг дальше того рубежа, на котором остановились или
споткнулись античные мыслители.

Другой шаг в ту же сторону сделал еще один профессор

Сорбонны: Раймонд Луллий с острова Мальорка (1235-1315). Он не
собирался спорить с Аристотелем или Евклидом - но он прочел их
книги ("Органон" и "Начала") глазами инженера и подумал: можно
построить машину, которая будет автоматически выполнять все
61
арифметические действия с числами и логические операции над
любыми утверждениями! Так в начале 14 века в Европе родился
первый проект механического компьютера. Построить его Луллию не
удалось: слишком низок был тогда уровень механического ремесла во
всем мире. Но из книги Луллия "Великое искусство" видно, что автор
сознавал возможные последствия компьютерной революции.

Раймонд Луллий вырос в Каталонии - отвоеванной у мусульман

приморской части Андалузии. Он был разочарован прекращением
крестовых походов: ведь юг Пиренейского полуострова все еще
находится во власти мусульман, и Святая Земля вырвана ими из рук
католиков. Но если мы не сумели одолеть иноверцев мечом - надо
одолеть их умом! Аристотель и Евклид изложили все правила и
методы верных умозаключений. Если нам удастся воплотить эти
правила в механическом устройстве, то христианская наука быстро
превзойдет все достижения мусульман, и на земле наступит царство
Христа!

Эти мечты католического мыслителя до странности напоминают

мечты Аристотеля: стоит эллинам покорить всех варваров, как на
Земле наступят общий мир и благодать. Однако Аристотель видел
лишь один путь к этому счастью - политический, через всемирную
монархию Александра Македонского или иного просвещенного
завоевателя. Воображению Луллия открылся другой путь - через
научно-техническую революцию. Ее зарю возвестил гром пушек: они
появились в Европе еще при жизни Луллия.

Однако решающий прорыв из Средневековья в Новое время

европейцы совершили, когда изобрели печатный станок с подвижным
металлическим шрифтом. В 1454 году Иоганн Гутенберг напечатал в
Майнце первые 300 экземляров Библии и положил начало
информационной революции - столь же важной, как появление
алфавита в Элладе в 8 веке до н.э., или появление электронных
компьютеров в середине 20 века. В 1482 году в Венеции была
впрервые напечатана (по латыни) книга Евклида "НГачала". С этого
момента для математиков кончилось Средневековье и началось Новое
время.

62
 МАТЕМАТИКА 16 ВЕКА: ЛЮДИ И ОТКРЫТИЯ

В 16 веке европейские математики сумели, наконец, сравниться в

мудрости с древними греками и превзойти их там, где успехи эллинов
были не велики: в решении уравнений. Такой прорыв в неведомое
стал итогом долгой культурной революции. Она началась в 14 веке,
когда в Италии появились первые великие поэты Нового времени:
Данте Алигьери (1265-1321) и Франческо Петрарка (......). Подобно
Гомеру, они объявили своим современникам: пришла пора строить
новый мир, равняясь на античные образцы и стараясь их превзойти!

Городские коммуны Италии 14-16 веков были во многом похожи

на полисы Эллады. На их улицах гремели столь же бурные
политические споры и религиозные проповеди, а в залах
университетов обычные лекции чередовались с публичными
диспутами на самые разные темы. Существуют ли в природе те
"универсалии", о которых писал Платон? Например, законны ли
общие понятия "овощ" и "фрукт" - или существуют только репа и
капуста, яблоко и персик? Возможны ли в геометрии новые теоремы,
не известные Евклиду? Можно ли решить те геометрические задачи,
которые были не под силу древним грекам - например, разделить
любой угол на три равные части?

Когда распространилось книгопечатание, споры этого рода

начали волновать не только узкий круг профессионалов. Теперь
каждый образованный человек мог заглянуть в книгу Евклида или
Архимеда и составить свое мнение об их открытиях. Итальянские
художники 15 века научились применять стереометрию в живописи.
Они изобрели технику перспективы, благодаря которой плоские
изображения пространственных тел кажутся неотличимы от реальных
предметов. Особенно отличился в этой области Леонардо да Винчи из
Флоренции (1452-1519). Следуя по стопам Архимеда, он применял
геометрию к решению механических задач: например, Леонардо
рассчитал и построил водолазный колокол, создал проекты подводной
лодки и вертолета.

Ровесник Леонардо - профессор Сципион дель Ферро из Болоньи

(ум.1526) посвятил всю жизнь решению различных алгебраических
уравнений. Затруднения, связанные с неудобными обозначениями
неизвестных величин и действий над ними, были огромны.
Попробуйте, например, решить квадратное уравнение, не используя
знаки (+), (-) и .., а заменяя их словами! Сципион преодолел эти
трудности. Комбинируя решение квадратного уравнения с
извлечением кубического корня, он сумел решить уравнение вида (х..
= рх + q). Оказалось, что оно имеет 3 разных корня, и что к нему
63
сводится произвольное кубическое уравнение вида (ах.. + вх.. + сх + d
= 0). Сейчас эти факты очевидны для каждого старшеклассника,
видавшего график функции (у = х..) и понимающего, что такое
линейная замена переменной в многочлене. Но итальянцы 16 века не
ведали понятий "функция", "график" и "многочлен"!

Характерно, что Сципион дель Ферро не опубликовал свое

открытие в печати. Он не смог изложить его просто и доступно для
любознательного студента, а оставил лишь записи, понятные
математикам высшей квалификации. Один из таких читателей -
Никколо Фонтана из Брешии (...) по прозвищу Тарталья ("Заика") -
разобрался в записях Ферро и начал применять кубические уравнения
при составлении и решении новых алгебраических задач. Эти задачи
он предлагал своим коллегам-соперникам на регулярных диспутах,
похожих на современные олимпиады для школьников или на
шахматные турниры. Победа на таком турнире была очень важна для
профессора: чем ярче его успех, тем больше студентов посещают его
лекции, и тем выше оплачивают его труд городские власти!

Некоторое время Никколо Тарталья был почти непобедим в

математических соревнованиях; сравниться с ним мог только
Джироламо Кардано (.......) из Павии. В 1535 году, обсуждая итоги
очередного турнира, Тарталья и Кардано заговорили о решении
кубических уравнений. Тут Тарталья (нечаянно, или ради похвальбы)
сообщил Кардано, что он знает способ решения кубических
уравнений, открытый еще профессором Ферро.

Мы не знаем, сколь много нового рассказал Тарталья Кардано.

Но мастеру хватило этой информации для полного решения
кубического уравнения; в итоге Кардано сравнялся с Тартальей в
алгебраическом мастерстве. Он не стал скрывать свое умение от всех,
а поделился им со своим лучшим учеником - Лодовико Феррари (....).
Тот, придя в восторг, попробовал развить новую технику для решения
уравнений степени 4 - и преуспел в этом деле. Тут Кардано
почувствовал, что в математике назревает переворот. Кто первый
поведает людям о новых алгебраических открытиях - тот прославится
на весь мир и встанет вровень с Евклидом!

В 1545 году Кардано опубликовал книгу "Великое искусство", в

которой дал полное решение уравнений-многочленов степени 3 или 4
и тех задач, которые к ним сводятся. При этом Кардано честно
написал о заслугах Ферро, Тарталья и Феррари. Тем не менее,
Тарталья был возмущен: у него украли его тайную славу! Последовал
долгий ожесточенный спор, завершившийся уроком на все времена.
Честь нового открытия достается тому, кто первый сообщит о нем
64
широкой публике во всех подробностях! Так способ решения
кубического уравнения (х.. = рх + q) получил название "формула
Кардано":

Формула Феррари для корней многочлена степени 4 выглядит

еще сложнее, поскольку в ней решение идет в два этапа. Сначала по
уравнению степени 4 составляется вспомогательное кубическое
уравнение, а потом по нему - квадратное уравнение.

Можно было надеяться, что такой прием позволит решить любое

уравнение-многочлен. Но эта гипотеза не оправдалась. Через 300 лет
после открытий Ферро его коллеги - норвежец Нильс Абель и француз
Эварист Галуа - доказали, что корни некоторых многочленов степени
5 НЕ выражаются через их коэффициенты с помощью
арифметических действий и извлечения корней любой степени.
Оказалось, что в алгебре (как и в геометрии) существуют задачи, не
разрешимые теми методами, которые использовали изобретатели этих
задач!

Но в 16 веке такие мысли не приходили в голову математикам.

Им важно было разобраться в способах решения тех задач, которые не
поддаются усилиям отдельных умельцев. Как сделать эти способы
общедоступными? В алгебре эту проблему удачно решил Франсуа
Виет (1540-1603) - первый крупный математик Франции. Он впервые
использовал привычные нам знаки арифметических действий над
известными числами или над буквами, изображающими неизвестные
числа. Изложив на этом языке все известные факты о решении
уравнений-многочленов, Виет заметил: если многочлен имеет полный
набор корней (число которых равно его степени), то сам многочлен
разлагается в произведение множителей вида (х-а), где символ (а)
обозначает любой корень многочлена.

Из этой формулы: Р(х) = (х-а..)(х-а..)...(х-а..) - видно, как выразить

любой коэффициент многочлена через его корни. Например,
свободный член равен произведению всех корней, а их сумма равна
коэффициенту при неизвестном в степени (n-1). Все эти соотношения
названы формулами Виета. Они позволяют быстро находить "в уме"
корни многих многочленов по их коэффициентам, но общего пути для
таких поисков они не дают.

Открытие Виета выявило неожиданную аналогию между

многочленами и целыми числами: они одинаково просто разлагаются
на неразложимые множители! В мире чисел такими множителями
являются простые числа - а среди многочленов двучлены вида (х-а)
или более сложные неразложимые многочлены. Каковы они могут
65
быть? Например, можно ли разложить на линейные множители
многочлены (х..-2) или (х..+1), не имеющие рациональных корней?

Первый из них имеет два иррациональных корня: один -

положительный, другой - отрицательный. С таким числами Виет
обращался свободно. Он даже сумел выразить через них знаменитое
число П - правда, лишь в виде бесконечного произведения:

2/П = (соs п/4)*(cos п/8)*(cos п/16)...

Все множители, стоящие в правой части этого равенства, Виет

выразил через корни разных степеней из рациональных чисел.
Получилась такая формула:

К сожалению, она не удобна для вычисления П с любой

точностью. Более удобные формулы этого рода были найдены
другими математиками: Джоном Валлисом в 17 веке и Леонардом
Эйлером в 18 веке.

Решение уравнений-многочленов степеней 3 и 4 стало крупным

успехом новой европейской математики. Но за всякий успех
приходится платить. Платой за удачи Кардано и Феррари оказалось
появление МНИМЫХ чисел. Так были названы квадратные корни из
отрицательных чисел. Они неизбежно возникают при решении
кубического уравнения по способу Кардано, даже если такое
уравнение имеет три действительных корня.

В середине 16 века европейские математики уже привыкли к

целым и дробным, отрицательным и иррациональным числам. Любые
два числа этих сортов можно сравнить по величине и изобразить
точками на числовой прямой: (а) лежит справа от (в), если а<в. Но
выражения вида .... или 1 +..... не удается вписать в эту общую
картину! И хотя было понятно, как проделывать над ними
арифметические действия и даже как извлекать из них корни - но
придумать для новых чисел удачные геометрические "портреты"
математики сумели лишь к концу 18 века. До тех пор "мнимые" числа
считались безобразным промежуточным продуктом неискусных
вычислений: их терпели, но избегали говорить и думать о них.
Вспомним, что на 20 веков раньше Пифагор и его ученики так же
относились к новонайденным иррациональным числам!

Одновременно с такими спорами и мучениями первопроходцев-

теоретиков, привычная арифметика целых чисел и десятичных дробей
уверенно проникала в быт новых европейцев Учебники практической
геометрии и арифметики издавались тиражами в сотни экземпляров
66
на живых языках: итальянском, французском, немецком, английском.
Картографы составляли новые варианты глобусов с новыми
континентами и океанами и старались изобразить земную
поверхность на плоской карте с наименьшими искажениями.
Особенных успехов в этой прикладной геометрии добился фламандец
Герард Кремер (по латыни его называли Меркатор). В 1559 году он
предложил цилиндрическую проекцию глобуса на плоскость. Она
удобна тем, что сильно искажает лишь те земли, которые (как
Гренландия) лежат вблизи земных полюсов и не очень важны для
мореходов.

В эту же эпоху Франсуа Виет был вынужден то и дело

отвлекаться от алгебраических исследований ради дешифровки
очередной испанской тайнописи. Шла упорная религиозная война
между католической Испанией и французскими протестантами
(гугенотами). Король-гугенот Генрих 4 хотел вовремя узнавать
коварные планы могучего короля-католика Филиппа 2 - и его
придворный математик Франсуа Виет успешно справлялся с этой
задачей. Среди испанцев он заслужил славу непобедимого колдуна;
это очень похоже на репутацию Архимеда среди римлян, осаждавших
Сиракузы! Но уже наступила иная эра. Научно-технический прогресс
сделался неудержим, и политические победы доставались тому, кто
раньше включился в общую гонку за научной истиной и упорнее
следовал по этому пути.

67
 ВЕК 17: от КЕПЛЕРА до НЬЮТОНА

Принято считать, что вся современная наука оформилась в 17

веке. Действительно, в конце этого столетия образовались первые
академии наук и была создана первая научная картина мира,
объединившая механику с астрономией. Основу такого синтеза
первым угадал Галилей, заявивший около 1630 года: Природа говорит
с нами на языке математики! Вернее сказать, что природа обращается
к нам сразу на многих диалектах единого математического языка. Мы
называем эти диалекты арифметикой, геометрией, алгеброй или
математическим анализом, но не всегда чувствуем их единство, а
многих диалектов мы еще не знаем. Оттого в любой момент времени
наше представление о законах природы не полно, и нередко оно
противоречиво.

Устранение каждого противоречия требует серьезной

перестройки в системе математических понятий. Что-то привычное
мы вынуждены отвергнуть, как заблуждение; другие знакомые слова
приобретают новый смысл. Начиная с 17 века, это "понятийное
землетрясение" сделалось в науке обычным явлением: все к нему
привыкли и терпят его, а многие радуются такой беспокойной жизни.
Но войти в этот режим работы нелегко даже в наши дни; насколько же
труднее было первопроходцам! Не удивительно, что у истока новой
науки собрались люди с причудливыми характерами. Всех их
объединяло безграничное любопытство, беспредельное трудолюбие и
буйная фантазия.

Первым в этом ряду богатырей оказался немец Иоганн Кеплер

(1571-1630) - неутомимый наблюдатель и неугомонный вычислитель.
Он вошел в большую науку в 1600 году - когда императорский
астроном Тихо Браге принял его на работу в Пражскую обсерваторию.
Тщательно наблюдая за движением планет среди звезд в течение 30
лет, Браге накопил огромный запас точных данных - но не мог
привести их в единую систему. Он быстро отверг давнюю
геоцентрическую модель Птолемея и недавнюю гелиоцентрическую
модель Коперника (в которой сохранилась система эпициклов,
введенных Гиппархом). Но каковы истинные траектории полета
планет в пространстве ? В каком режиме они движутся по этим
кривым? Браге поручил Кеплеру разобраться в движении Марса: оно
более всего противоречит здравому смыслу, ибо временами Марс
вдруг останавливается среди планет и пятится назад.

Кеплер сразу догадался: если орбита Марса не может быть

окружностью, то, скорее всего, она - эллипс. Кажущееся движение
Марса вспять можно объяснить просто: Солнце находится не в центре
68
эллипса, а сдвинуто куда-то вбок. Куда? Скорее всего, в фокус
эллипса - самую замечательную точку, связанную с этой кривой. Но в
каком режиме движется Марс по своему эллипсу - это можно
выяснить только путем громоздких расчетов. Эта работа заняла у
Кеплера 8 лет; он испытал и отверг около 20 разных гипотез, пока не
нашел (в 1609 году) истинную: за равные отрезки времени вектор,
соединяющий Солнце с Марсом, заметает в плоскости их общего
движения секторы равной площади.

Чтобы справиться с огромным объемом вычислений, Кеплеру

пришлось сделать два замечательных изобретения. Во-первых, он
научился заменять умножение многозначных чисел сложением их
логарифмов. Во-вторых, Кеплер научился вычислять путь,
пройденный планетой за данное время, по известной (переменной)
скорости планеты.

Переход от чисел к их логарифмам и обратно требует громоздких

и точных таблиц. Сначала Кеплер составлял их сам; но в 1614 году
появились подробные таблицы логарифмов Чарльза Непира. За 20 лет
упорного труда этот шотландец рассчитал не только логарифмы
чисел, но и логарифмы значений всех тригонометрических функций:
они постоянно встречаются в астрономических расчетах. Таблицы
Непира открыли путь к автоматизации всех арифметических
вычислений; первым шагом в этом направлении стала привычная нам
логарифмическая линейка.

Ее изобрел в 1622 году англичанин Вильям Оутред. При этом он

использовал десятичные логарифмы: они более удобны в расчетах,
чем натуральные логарифмы, с которыми работал Непир. Следующие
шаги в автоматизации вычислений сделали француз Блез Паскаль (в
1642 году) и немец Вильгельм Лейбниц (в 1671 году). Паскаль
построил первый механический арифмометр, выполняющий сложение
и вычитание многозначных чисел. Арифмометр Лейбница позволил
также умножать и делить многозначные числа. Следующий важный
шаг в развитии вычислительной техники был сделан только в 20 веке -
когда развитие физики позволило создать электронные
вычислительные машины (компьютеры).

Успехи Кеплера в расчете пройденного планетой пути по

известной скорости ее движения стали первым шагом в новой науке -
интегральном исчислении. Сам Кеплер воспринимал его просто: как
способ вычисления площади фигуры, ограниченной плоской кривой,
либо объема тела, ограниченного данной поверхностью. В 1615 году
Кеплер опубликовал книгу со странным названием: "Новая
стереометрия винных бочек, по преимуществу - австрийских". Это
69
был первый сборник задач на вычисление интегралов; он содержал
около ста разных примеров с подробными решениями. В частности,
площадь криволинейной трапеции, ограниченной графиком (у = х..),
осью (Х) и отрезками (х=а) и (х=в), равна (в...-а...)/(к+1) - если к = -1.
Если же к = -1, то эта площадь равна разности логарифмов ln(в) - ln(а).

Таким образом, одна строчка в таблице интегралов от функций

соответствует огромной таблице логарифмов чисел. Из этого видно,
что для будущей математики исчисление функций гораздо важнее
привычной арифметики и алгебры чисел. В новом мире функций,
кроме арифметики и алгебры, действуют особые операции. Первые
две из них - проведение касательной прямой к данной кривой и
вычисление площади, которую ограничивает кривая - угадал еще
Архимед. Теперь Кеплер разработал удобную технику решения
второй задачи. Но исчислять кривые так же просто и непринужденно,
как числа, Кеплер не умел. Революцию в этом ремесле произвел в
1637 году другой великий математик - француз Рене Декарт (1596-
1650).

В отличие от Кеплера, Декарт не любил долгих расчетов. Он

предпочитал наглядно-геометрические рассуждения и хотел работать
этим методом с любыми сложными кривыми - а не только с прямыми
и окружностями, как делал Евклид. Для этой работы полезно уметь
складывать, вычитать и умножать кривые между собой - так же, как
мы это делаем с числами. Возможно ли это?

Декарт изобрел такой способ, заметив, что многие кривые на

плоскости задаются простыми уравнениями - после того, как мы
введем на плоскости координаты, изобразив каждую точку ПАРОЙ
чисел (х,у). Например, параболу можно задать уравнением (у = х..),
или (х = у..).

Окружность задается уравнением (х.. + у.. = а..), а эллипс -

похожим уравнением (х../а.. + у../в.. = 1).

Уравнение гиперболы может иметь вид (ху = 1), или (х../а.. -

у../в.. = 1). И вообще: каждое уравнение с двумя неизвестными F(x,y)
= 0 задает на координатной плоскости некую кривую! Но над
уравнениями легко проделывать любые арифметические операции.
Все они приобретают геометрический смысл, когда мы чертим или
мысленно воображаем кривую, соответствующую данному
уравнению.

Таким образом, плоские кривые можно описывать на одном из

двух эквивалентных языков: наглядно-геометрическом, или
70
аналитическом (через формулы). Двусторонний "словарь",
переводящий фразы одного из этих языков в равнозначные фразы
другого языка, Декарт назвал аналитической геометрией.

Он заметил, что методы этой науки нетрудно перенести и в

пространство. Для этого достаточно изобразить любую точку
пространства ТРОЙКОЙ чисел (х,у,z). После этого любое уравнение с
тремя неизвестными F(x,y,z) = 0 задает в пространстве некую
поверхность, а пересечение двух поверхностей задает кривую в
пространстве. Правда, не ясно: всякую ли кривую в пространстве
можно задать системой из двух уравнений с тремя неизвестными?

Положительный ответ на этот вопрос математики получили

только в 20 веке. Для этого потребовались сложные расчеты и
введение многих новых понятий, которые не приходили в умную
голову Декарта. Сам он ограничился классификацией тех кривых на
плоскости, которые задаются многочленами степени 2. Оказалось, что
новых кривых в этом классе нет: только эллипс, парабола и
гипербола. Классифицировать все плоские кривые степени 3 Декарт
поленился: это требовало сложных вычислений, которые позднее
проделал Ньютон.

Декарт не стал всерьез развивать аналитическую геометрию

трехмерного пространства: он не мог предугадать, какие задачи
окажутся там наиболее интересны и полезны. И конечно, Декарт ни
словом не обмолвился о четырехмерном или многомерном
пространстве, точки которого изображаются наборами из четырех или
более чисел: (x,y,z,t,...). Аналитический подход наиболее удобен для
исследования многомерных пространств; но в середине 17 века любое
упоминание о такой возможности было бы расценено как чепуха или
как ересь. Декарт любил жизненные удобства и не хотел разделить
судьбу Галилея, осужденного церковью за слишком смелые мысли о
научном познании природы.

Еще спокойнее прожил свою жизнь великий современник и

соотечественник Декарта - Пьер Ферма из Тулузы (1601-1665). По
основной профессии он был юрист, а математикой занимался на
досуге - читая книги классиков или современников и размышляя о тех
задачах, которые те не заметили или не сумели решить. Понятно, что
при таком способе работы Ферма ни в одной области науки не был
первым. В математический анализ он вошел вслед за Архимедом и
Кеплером, в аналитическую геометрию - вслед за Декартом, в теорию
вероятностей - вслед за Паскалем, в теорию чисел - вслед за
Диофантом. Но в каждом случае Ферма добавлял в уже готовую или

71
только рождающуюся науку столь важные открытия, что превзойти
его результаты могли только гении - порою много десятилетий спустя.

Например, Ферма заинтересовался простой задачей: при каких

условиях функция достигает минимума или максимума в данной
точке ? Оказалось, что необходимо простое условие: производная от
функции в этой точке должна быть равна нулю. В наши дни этот факт
известен каждому старшекласснику: он помогает строить графики
довольно сложных функций. Но Ферма попробовал распространить
свое открытие на функции, зависящие от многих переменных - и
пришел к замечательному физическому открытию. Оказалось, что
свет движется по такой траектории, на которой производная по
времени равна нулю. Значит, время движения света вдоль этой
траектории - минимальное! Лишь сто лет спустя Пьер Мопертюи и
Леонард Эйлер открыли аналог принципа Ферма в механике; это
стало первым шагом к объединению механики с оптикой в рамках
квантовой теории.

Теорию чисел Ферма строил почти в одиночестве: из всех его

современников только англичанин Джон Валлис интересовался ею.
Но Ферма имел важное преимущество перед Валлисом и перед своим
античным предшественником - Диофантом. Он хорошо знал
аналитическую геометрию и оперировал уравнениями так же
свободно, как числами. Поэтому он легко доказал "малую теориму
Ферма" и узнал, что существуют конечные поля вычетов - системы
чисел, устроенные (в смысле арифметики) еще удобнее, чем
множество целых чисел.

Развивая этот успех, Ферма заинтересовался пифагоровыми

тройками чисел - целыми решениями уравнения (х.. + у.. = z..).
Существуют ли целые решения уравнений (х.. + у.. = z..) при n>2?
Диофант не нашел ни одного решения для n=3; Ферма доказал, что
таких решений не может быть. Оставалось обобщить метод Ферма для
других простых показателей: 5, 7, 11... К сожалению, Ферма не стал
проводить в этих случаях подробные расчеты - и поэтому не заметил
удивительных алгебраических препятствий на своем пути. Например,
при n=5 необходимо использовать комплексные числа: это первым
заметил в конце 18 века Адриен Лежандр, а Ферма всю жизнь
сомневался в полезности таких чисел! Далее, при n=23 доказательство
"большой теоремы Ферма" натолкнулось на неоднозначное
разложение комплексных чисел определенного вида на простые
множители. Эту новую революцию в алгебре вызвал Эрнст Куммер в
середине 19 века...

72
 В целом, деятельность Ферма (как и деятельность Архимеда)
можно сравнить с работой полноценной академии наук. Но увы - при
жизни Ферма таких академий еще не было! Не было и научных
журналов для публикации новых открытий. Поэтому все крупные
ученые Европы узнавали о новых достижениях своих коллег из
взаимной переписки. Некоторые любители математики (как аббат
Мерсенн в Париже) сделали такую переписку своим главным вкладом
в науку. Они регулярно сообщали всем своим корреспондентам о том,
какие факты открыли их далекие коллеги. Если новый факт привлекал
чье-то внимание, то от автора требовали письменного доказательства.
В противном случае сообщение повисало в воздухе. Так случилось со
многими объявлениями Ферма в теории чисел; оттого две его ошибки
в этой области (с уравнением х.. + у.. = z.. и с простыми числами вида
2....+1) остались не замечены.

Такой "любительский" стиль коллективной работы в науке был

неизбежен и даже удобен, пока во всей Европе одновременно
работали два-три десятка крупных ученых. Как только их стало
больше - общую работу пришлось организовать с помощью научных
учреждений. Этот перелом произошел в 1660-е годы. В 1662 году
объявило о своем рождении Королевское Общество в Лондоне, а в
1666 году по его образцу возникла Парижская Академия Наук. Оба
эти содружества ученых сразу начали публиковать отчеты о своих
собраниях и о тех открытиях, которые там обсуждались. С этого
момента научный интернационал европейцев начал развиваться
быстро и неудержимо. В год смерти Ферма в науку вошел самый
прославленный ученый 17 века - Исаак Ньютон...

НЬЮТОНОВА РЕВОЛЮЦИЯ В НАУКЕ

Так математики и физики называют последнюю треть 17 века и

первую четверть 18 века - то время, когда был создан современный
математический анализ (исчисление производных и интегралов от
любых гладких функций). Эту огромную работу проделала большая
группа ученых из разных стран Европы. Но англичанин Исаак Ньютон
занимает среди них особое место. Он был на редкость талантлив, ему
во многом повезло, и он с блеском использовал это везение.

Будучи студентом, Ньютон прочел изданную в 1656 году книгу

Джона Валлиса "Арифметика бесконечно малых". Ее автор свободно
работал с интегралами, бесконечными рядами и бесконечными
произведениями, не очень заботясь о корректности своих
рассуждений. Вот типичный результат Валлиса:
73
 2*4*4*6*6*8*8*.....
П/4 = ----------------------
3*3*5*5*7*7*9*.....

Валлис первый начал рассматривать интеграл не геометрически,

а арифметически - как предел последовательности чисел. И в
геометрии Валлис предпочитал алгебраические доказательства теорем
(в стиле Декарта) наглядно-геометрическим рассуждениям Евклида. В
1660-е годы Валлис, будучи духовником короля Карла 2, сыграл
важную роль в учреждениии Лондонского Королевского Общества -
английской академии наук. Позднее он стал горячим пропагандистом
математических открытий Ньютона.

Другой учитель Ньютона - Исаак Барроу - первый заметил, что

вычисление площади под графиком функции и проведение
касательной к графику функции - взаимно обратные операции. Но
Барроу избегал алгебраических доказательств, а работал в стиле
Евклида; поэтому его книги были мало понятны молодым читателям.
Когда Барроу услышал от Ньютона новое изложение основ
математического анализа ("метод флюент и флюксий"), он пришел в
восторг и вскоре уступил своему ученику кафедру математики в
Кембриджском университете, а сам занялся богословием.

Третий предшественник Ньютона - Роберт Гук - был

замечательный физик-экспериментатор. Он также пытался вывести
открытые Кеплером законы движения планет из притяжения Земли к
Солнцу. Гук угадал, что для справедливости законов Кеплера
необходимо, чтобы притяжение между телами было обратно
пропорционально квадрату расстояния между ними. Но строго
доказать этот факт Гук не сумел или не успел; Ньютон опередил его, и
с тех пор они стали соперниками на всю жизнь.

Опираясь на достижения этих первопроходцев, Ньютон совершил

в 1665-67 годах великий прорыв в новую математику. Эти два года он
провел в одиночестве, скрываясь в деревне от эпидемии чумы и
неустанно размышляя о том, как описать законы природы с помощью
исчисления сил, действующих между природными телами и
вызывающих движения этих тел. Понимание существа дела пришло к
Ньютону на очень высоком уровне абстракции. Что, собственно,
происходит в природе?

Есть некие величины, измеряемые числами и изменяющиеся со

временем - как бы текущие; Ньютон назвал их по латыни -
"флюенты", а мы называем их функциями. Можно вычислить
74
скорость изменения такой флюенты - "флюксию" (или производную);
она тоже изменяется со временем. Любой природный закон
выражается некой алгебраической или геометрической связью между
разными флюентами и их флюксиями. Такую связь математики
называют в наши дни дифференциальным уравнением.

Чтобы эти общие рассуждения превратились в строгую науку,

нужно придумать удобный "портрет" флюенты или флюксии,
доступный как для геометрического воображения, так и для
алгебраических расчетов. Первую часть такого портрета открыл
Декарт: это график функции. Вторую (алгебраическую) часть
портрета функции предложил Ньютон. Он стал изображать любую
функцию степенным рядом, то есть бесконечно длинным аналогом
многочлена. Например:

sin(x) = x - x../6 + x../120 - x.../5040 + ...

Таким образом Ньютон навел порядок в новом сложном мире

гладких функций и дифференциальных уравнений, связывающих эти
функции между собой, согласно законам природы. В этой картине
мира многие сложные проблемы прошлого стали простыми
вычислительными упражнениями. Такова, например, теорема
Ньютона-Лейбница о том, что операции интегрирования и
дифференцирования функций взаимно обратны. Аналогично, из
угаданной Гуком формулы закона притяжения между массивными
телами Ньютон алгебраически вывел все возможные типы орбит, по
которым движутся небесные тела. Это оказались кривые второго
порядка: эллипс, парабола и гипербола. Режим движения тел по этим
кривым удовлетворяет законам Кеплера.

Так новая математика Ньютона свела экспериментально

обнаруженные законы движения планет и комет к более глубоким
законам, которые регулируют силовое взаимодействие любых
природных тел. Можно ли свести законы природных сил к еще более
глубоким природным закономерностям?

Ньютон был уверен, что это возможно. Но он догадывался, что

новый шаг в познании природы потребует создания совсем новых
разделов математики - и не мог угадать, какими они должны быть.

Между тем современники Ньютона постепенно открывали новые

законы механики: законы сохранения различных числовых
характеристик природных тел в наблюдаемых нами процессах. Так,
Валлис открыл закон сохранения импульса, а Лейбниц - закон
сохранения кинетической энергии. Гюйгенс вывел дифференциальное
75
уравнение колебаний маятника: в них кинетическая энергия
переходит в потенциальную, и обратно.

Но на рубеже 17-18 веков никто не догадался, что именно законы

сохранения составляют следующий по глубине слой природных
закономерностей. Их понимание потребовало новой революции в
математике: изучения природных симметрий с помощью теории
групп. Ее создание и применение заняло весь 19 век и большую часть
20 века. Предугадать такое развитие математики Ньютон не мог - хотя
в его книгах содержатся проекты изучения симметрий природных тел,
их связей с силами взаимодействия между телами. Самым
интересным явлением этого рода Ньютон считал отталкивание
электрических зарядов, а также удивительно правильную форму
кристаллов.

Научную биографию Ньютона можно разделить на три неравные

части. В 1665-67 годах он вдохновенно трудился, угадывая основные
законы природы и математики. Следующие 20 лет Ньютон посвятил
строгому доказательству открытых им законов, расчету важнейших
примеров (включая движение Луны и планет) и написанию своей
главной книги: "Математические принципы философии природы". В
последние 40 лет жизни Ньютон мало занимался наукой: он лишь
публиковал ранее подготовленные им книги, временами отвлекаясь на
решение особенно трудной и красивой задачи с помощью
математического анализа.

Например, Ньютон решил задачу о брахистохроне - пути

наибыстрейшего спуска тяжелой точки, скользящей по гладкой
кривой. Оказалось, что такой кривой является циклоида.
Доказательство этого факта потребовало работы с гладкими
функциями, зависящими от бесконечного множества числовых
переменных. Ньютон справился с этой задачей с помощью ряда
смелых гипотез, которые позднее составили особый раздел
математического анализа - вариационное исчисление.

Так Ньютон работал всю жизнь, создавая все новые разделы

математики или физики для решения новых сложных проблем. Мы
называем Ньютона гением за безупречный вкус и удачливость в этой
работе. Каждая построенная им теория (будь то механика, оптика или
вариационное исчисление) решала не только исходную задачу, но и
множество других задач, о которых прежде никто не задумывался. Но
подражать Ньютону в этой героической работе могли очень немногие
современники - тем более, что по характеру он был одиночка и не
стремился воспитывать учеников личным примером.

76
 Поэтому в распространении методов матматического анализа
среди математиков Европы главную роль сыграл не Ньютон, а его
единомышленники: голландец Христиан Гюйгенс (он стал первым
президентом Парижской Академии Наук) и немец Готфрид Лейбниц
(он возглавил Академию наук в Берлине и составил проект
Российской академии наук). Оба они уступали Ньютону в "пробивной
силе" при решении труднейших задач; но они не уступали Ньютону в
научной фантазии и превосходили его в мастерстве учителя и
просветителя.

Например, Лейбниц научился основам математики и механики у

Гюйгенса. Как только до него дошли слухи о замечательных
открытиях Ньютона (который еще ничего не опубликовал в печати),
Лейбниц сумел повторить эти открытия самостоятельно и раньше
Ньютона опубликовал свои рассуждения в форме, удобной для
большинства математиков. Именно Лейбниц ввел современные
обозначения производной, дифференциала и интеграла. Он составил
первую таблицу производных и интегралов от элементарных
функций. Поэтому самые сильные математики следующего поколения
- братья Бернулли и Лопиталь - изучали свою науку по статьям
Лейбница, а не по книгам Ньютона. В итоге европейская математика
18 века оказалась исключительно "континентальной"; достойных
наследников мысли Ньютона в Англии не нашлось.

Подобно Гюйгенсу и в отличие от Ньютона, Лейбниц был очень

разносторонним ученым. Кроме "непрерывной" математики функций
и производных, он очень интересовался "дискретной" математикой.
Начав с изобретения удачного арифмометра, Лейбниц вскоре заметил
особое удобство двоичной системы счисления для математических
машин. Он также развил математическую логику, перейдя от
словесных рассуждений (силлогизмов) Аристотеля к алгебраическому
исчислению логических высказываний. Об этом еще в 14 веке мечтал
Раймонд Луллий; развивая его идеи, Лейбниц задумался о полной
формализации человеческого мышлениия, о создании "мыслящих
машин". В этой надежде Лейбниц ошибся - но чтобы обнаружить его
ошибку, математикам 20 века пришлось построить электронные
компьютеры и сравнить их работу с деятельностью человеческого
мозга.

Христиан Гюйгенс (1629-1695) был на полтора десятка лет

старше Ньютона и Лейбница. Поэтому он не смог соперничать с
молодыми коллегами, когда они начали изобретать математический
анализ. Однако у Гюйгенса было замечательное чутье в области
математической физики: им восхищался даже Ньютон, который
никого другого не считал равным себе талантом. Поэтому в
77
математической оптике Гюйгенс сумел превзойти и Ферма, и
Ньютона.

Он предложил волновую теорию света, которая удачнее

описывала природные явления (дифракцию и интерференцию), чем
корпускулярная теория Ньютона. В рамках своей теории Гюйгенс
выдвинул замечательный принцип: каждая точка, возбужденная
проходящей волной, сама становится источником таких же волн. Этот
принцип Гюйгенса и старый принцип Ферма (о движении света по
траектории наименьшего времени) в 20 веке составили основу
квантовой физики, слившись в единый принцип Фейнмана.

Но для построения полной математической теории света

Гюйгенсу нехватило многих экспериментальных результатов и еще
одной ветви математического анализа: теории функций комплексного
переменного. Ее создал Леонард Эйлер - самый знаменитый
математик 18 века.

ЭРЛАНГЕНСКАЯ ПРОГРАММА: ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Переворот в геометрической науке, произведенный Феликсом

Кляйном в конце 19 века, часто и справедливо сравнивают с реформой
Евклида в античной геометрии. До Евклида был хаос (то есть, ⌠газ■)
из разрозненных объектов и фактов древней науки. После него возник
⌠кристалл■ из тех же атомов (теорем, аксиом и определений),
объединенных новыми логическими связями. Аналогично, до Кляйна
была россыпь непохожих друг на друга кристаллов, синтезированных
в разное время Евклидом, Гауссом, Лобачевским или Риманом. После
Кляйна эта россыпь превратилась в упорядоченную коллекцию, где
каждый экспонат задан своей группой допустимых преобразований
интересующих нас фигур.

20 век колоссально расширил эту коллекцию, введя в арсенал

математиков бесконечное семейство новых групп и соответствующих
им геометрий. Чтобы не утонуть в новом хаосе ≈ ⌠газе■ из групп и
однородных пространств, математикам пришлось упорядочить разные
способы сравнения групп между собою. Так в 1900-е годы в трудах
Исайя Шура возникла теория представлений групп; вскоре она стала
важнейшей опорой теоретической физики и новых геометрий
(бесконечномерных, или неархимедовых), которые Кляйн не мог
вообразить в 1872 году.

Двойной опыт Евклида и Кляйна в перестройке и упрощении

высокоразвитой науки заслуживает рассмотрения с позиций
78
обновленной физики. Если в обоих случаях мы имеем дело с фазовым
переходом в структуре научной теории, то какова энергетика этого
перехода? Можно ли описать его на языке Кляйна-Шура, сопоставив
каждой геометрической теории некую группу допустимых
преобразований каких-то фундаментальных объектов? Эти проблемы
мы намерены обсудить.

Вспомним, что система Евклида охватывала далеко не все факты

и объекты греческой геометрии 4 века до н.э. Конические сечения
(эллипс, парабола, гипербола) не упомянуты в ⌠Началах■ ни единым
словом. Конечно, Евклид был недоволен таким положением дел.
Известно, что он написал трактат о конических сечениях ≈ но не
сумел унифицировать его с логической структурой ⌠Начал■, поэтому
трактат не сохранился. Вскоре Аполлоний повторил (или превзошел)
этот труд Евклида; но его книгу о конических сечениях также не
удалось стыковать с ⌠Началами■.

Унификация этого разнообразия началась лишь в Новое время - в

трудах Декарта, на базе итальянской алгебры 16 века и новой системы
числовых координат на плоскости. Этот подход соединил две,
казалось бы, независимые ветви математики: геометрию фигур и
арифметику чисел. Понятно, что такой синтез вызвал восторг многих
поколений молодежи: от Ньютона до Галуа, который сформировался
как математик под влиянием учебников Лежандра по аналитической
геометрии и алгебраической теории чисел.

Итак, между реформой Евклида и реформой Кляйна геометрия

пережила еще один фазовый переход: ⌠координатную революцию■
Декарта. В сфере исследований эта революция совершилась за одно
поколение ≈ между появлением книги Декарта (1637) и ньютоновским
открытием исчисления флюксий и флюент (1667). Напротив ≈ в
учебный процесс идеи Декарта проникали долго и мучительно. Не
случайно Ньютон изложил свои открытия в ⌠Математических
Принципах Натурфилософии■ (1687) на сложном, но привычном
геометрическом языке ≈ вместо новой и простой, но не обоснованной
алгебры степенных рядов, которая вела мысль Ньютона от одного
открытия к другому. Лишь сто лет спустя, когда новые
вычислительные методы сделались основным аппаратом математики
и механики, Адриен Лежандр использовал эту систему в
преподавании геометрии будущим учителям и инженерам в
Нормальной и Политехнической школах, порожденных Французской
революцией.

После этого (в начале 19 века) классическая геометрия оказалась

расщеплена на две половины: ⌠евклидову■ и ⌠декартову■, которые
79
медленно развивались, почти ничем не помогая друг другу. Это
особенно заметно в творчестве Карла Гаусса. В юности, идя по пути
Декарта, он достиг замечательного успеха: доказал невыполнимость
многих построений циркулем и линейкой. Двадцать лет спустя (в 1818
году) Гаусс решил испытать путь Евклида: насколько далеко может
завести ⌠тонкая хирургия■ принятой системы аксиом геометрии? При
этом зрелый Гаусс как будто забыл те алгебраические методы,
которые он успешно применял в юности. В итоге долгих интуитивных
и логических поисков, не вводя в геометрию или логику новых
понятий, Гаусс сумел лишь угадать новую великую истину: неполноту
любой богатой системы аксиом и правил вывода, неизбежность
ветвления каждой формальной теории по очередному постулату,
который не удается ни опровергнуть, ни доказать. Видимо, эта
перспектива потрясла Гаусса ≈ и он предпочел умолчать о своих
догадках, чтобы не вносить разврат в умы научной молодежи, не
делать математику посмешищем для окружающих невежд.

Выход из этого кризиса геометрии был возможен лишь с

помощью алгебры ≈ и Феликс Кляйн нашел этот выход, как только
новая алгебра (теория групп) достигла необходимой понятийной
зрелости в трудах Камилла Жордана. Вспомним, что создавать теорию
групп перестановок S(n) начал Огюстен Коши в 1810-е годы. Вскоре
юный Эварист Галуа с блеском применил алгебраические свойства
групп S(n), доказав неразрешимость уравнений-многочленов степени
n>4 в радикалах. Но рання смерть Галуа не позволила ему (в отличие
от Ньютона или Гаусса) изложить свои открытия на общепонятном
языке. Этот труд был завершел Жорданом лишь к 1870 году, когда
Кляйну исполнилось 20 лет и он прибыл в Париж.

Слушая лекции Жордана, юный Кляйн испытал такое же

потрясение, какие прежде посещали Евклида и Ньютона, Гаусса и
Галуа. Группы перестановок конечных множеств оказались могучим
рабочим средством для геометрии и алгебры. Можно ожидать того же
от групп взаимно-однозначных преобразований геометрических
фигур! Эти группы различны в трех известных геометриях: Евклида,
Лобачевского и Римана. Вероятно, они различают любые возможные
геометрические миры! Так родилась в 1872 году Эрлангенская
программа 23-летнего профессора Кляйна ≈ первый манифест новой
синтетической математики, не расщепленной на алгебру и геометрию.
Вскоре Георг Кантор огласил второй манифест обновленной
математики: общую теорию множеств, которая быстро переросла в
топологию метрических пространств и окончательно срастила
исчисление функций с исчислением фигур или чисел. Кляйн горячо
приветствовал эту новинку, предлагая считать функцию (и ее символ

80
≈ график) столь же универсальным ⌠иероглифом■ математической
науки, какими издавна служили числа и фигуры.

Очень важно, что (подобно Ньютону и Гауссу, но в отличие от

Евклида или Галуа) Кляйн смолоду получил хорошее образование в
области теоретической физики, считал ее сестрой и союзницей
⌠чистой■ математики. Выдвигая Эрлангенскую программу, Кляйн не
мог не задуматься о той группе преобразований евклидова
пространства, которая соответствует ньютоновой механике
массивных точек и твердых тел. Тем более, что в эти же 1870-е годы
Джемс Максвелл создал теорию электромагнитного поля (вторую
главу единой математической физики), а Джозайя Гиббс
распространил математическую термодинамику в область химических
реакций.

Успехи Максвелла убедили Кляйна, что Эрлангенская программа

неизбежно включит геометрические исследования новых физических
миров ≈ с использованием той же теории групп. Но научный талант
Кляйна явно уступал таланту Ньютона или Гаусса. Понимая это,
Кляйн не пытался стать законодателем мод в рождающейся
геометрической физике, предоставив эту честь друзьям и ученикам ≈
прежде всего Максу Н╦теру, который в 1918 году установил взаимно-
однозначное соответствие между геометрическими и физическими
мирами. Н╦тер доказал, что всякий закон сохранения в физике
соответствует симметрии физической среды относительно некоторой
группы ее преобразований ≈ одной из возможных групп Ли. Так
теория групп объединила, наконец, математическую физику с
геометрией и алгеброй; главная мечта Кляйна исполнилась. Незадолго
до этого правоту Кляйна признали главный математик и главный
физик нового века: Давид Гильберт увлекся математической физикой,
Альберт Эйнштейн выразил суть общей теории относительности на
языке дифференциальной геометрии.

Для нас, профессионалов, все это ≈ события далекого прошлого,

давно понятые и по достоинству оцененные мировой научной
общественностью. Но для абсолютного большинства школьников
(даже в математическом классе) это ≈ Terra Incognita, об открытии
которой не прочтешь ни в одном учебнике математики, физики или
истории. Узнают ли российские юноши 21 века о надеждах и
опасениях, удачах и ошибках научных Колумбов и Магелланов 17-20
веков ≈ это зависит только от решимости и эрудиции того учителя, с
которым их столкнула судьба. Не важно, какова узкая специальность
такого учителя. Автору этих строк доводилось успешно излагать
драму идей, завязанную Евклидом и развязанную Кляйном, в рамках

81
разных учебных курсов, перед разными аудиториями ≈ от
математиков до гуманитариев.

Вывод прост: понять суть дела способны все любознательные

подростки, хотя каждая их категория говорит на своем диалекте и
задает вопросы особого рода. Современных подростков объединяет
еще одна черта: справедливо считая начало 20 века ⌠древней
историей■, они требуют от учителя связать высшие достижения
Эйнштейна, Гильберта или Г╦деля с наукой и бытом наших дней.
Кляйн предвидел такую ситуацию в 1910-е годы, когда он боролся за
очередную реформу математического и общенаучного образования в
⌠классических■ (то есть, застывших на уровне Евклида или
Лежандра) немецких гимназиях. Увы ≈ даже лучшие гимназии и
лицеи современной России сходным образом застыли на уровне
Резерфорда и Бора, Менделя и Моргана, Ключевского и Моммзена, и
наконец ≈ самого Кляйна, который не одобрял превращения
Эрлангенской программы в вечную икону.

Если оказалось, что миром чисел или фигур управляют группы

симметрий, то что может управлять самими группами Ли? В природе
такое управление наблюдается на каждом шагу ≈ от фазовых
переходов в физике твердого тела, через перестройку ценозов и
ветвление таксонов в биологии, до переворотов в российской или
всемирной истории 20 века. Ради объединения столь разных и важных
взглядов на природу учителю математики стоит потрудиться! Тем
более, что путь этого объединения был намечен топологом Пуанкаре в
начале нашего века, а вскоре физики-теоретики проверили этот путь.

Он ведет через известный принцип наименьшего действия в его

квантовой формулировке, найденной Фейнманом: в природе
наблюдаются все те и только те траектории движения тел или систем,
которые соответствуют экстремальным значениям функционала
Действия. Если эти траектории ≈ минимальные (как в механике), то
поведение системы качественно не изменяется. Если же траектория ≈
экстремаль ненулевого индекса (то есть, седло или максимум на
графике Действия), то движение по ней вызывает фазовый переход в
системе ≈ будь то тающий лед, осенний лес или российское общество
1917 года.

Согласно топологической теории Морса (созданной в 1930 году),

совокупность всех экстремальных траекторий задает клеточное
разбиение гладкого многообразия с двумя краями, или БОРДИЗМА,
заменяющего в новой физике классическое понятие мировой линии. В
1950-е годы Рене Том создал теорию бордизмов любой размерности.
После этого топологи и физики начали изучать бордизмы
82
произвольных фигур, особенно групп Ли ≈ и к 1970 году алгебро-
геометрический аппарат общей теории эволюции был, в основном,
создан (хотя биологи и социологи не сразу заметили это). Вспомним,
как тремя веками раньше Ньютон создал на основе
дифференциальных уравнений единую математическую теорию
механических процессов, не вызывающих эволюции. Осмысление и
совершенствование механики Ньютона затянулось на полтораста лет -
до эпохи Лагранжа и Лапласа, которые сумели объяснить все, кроме
происхождения Солнечной системы.

Сейчас Эрлангенской программе Кляйна исполнилось 125 лет.

Видно, как 25 лет назад математики завершили ее понимание, создав
топологическую теорию управления симметриями природных систем.
После 1967 года началось проникновение этой теории в физику
элементарных частиц и вакуума. Сейчас, поколением позже, пора
начинать экспорт новой модели физического мира в умы школьников!
Первые опыты этого рода в ведущих физматшколах России прошли
успешно. Старшеклассники быстро привыкают к тому, что программа
Кляйна охватывает всю природу ≈ включая биоэволюцию,
социальные катаклизмы и деятельность людей-творцов, чьи
биографии изображаются траекториями максимального действия.
Конечно, вычислительные трудности на этом пути огромны ≈ но ведь
и школьный курс математического анализа включает далеко не все,
что умел делать Ньютон!

Нужно крепить наметившуюся связь, наводя все новые мосты

между школьными курсами математики и разных ветвей
естествознания ≈ включая историю науки, неразделимо сплетенную с
историей человечества. Чем больше учителей разного профиля
увлечется этой мечтой, тем более зрелым и уверенным вступит в 21
век нынешнее поколение юных россиян. Феликс Кляйн, Давид
Гильберт и Николай Лузин решали сходную задачу в начале 20 века.
Опыт развития российской науки в нашем столетии показал, что эти
труды не пропали даром. Очень хочется, чтобы через полвека или
через век потомки сказали нечто подобное о наших усилиях...

83