Безумие.

Было ли оно со мной, когда я ступил на скользкую

от дождя поверхность этой прогнившей до ядра планеты?
Скорее нет, чем да… Тогда я был кем-то. Сейчас же… нет. Я
часть лишь продолжение тех капель, что монотонно сыпались с
неба, заставляя мое сознание с каждым тиком забиваться все
дальше от головы. Оно хочет бежать, оно уходит в ноги и
заставляет их, поскальзываясь, нести себя под любое укрытие,
лишь бы острые, режущие плоть и тяжеленные, словно молот
обрушивающиеся на голову капли не терзали его. Когда же глаза
уже совсем не могли видеть от крови, стекающей со лба и
различать что-либо от нахлынувшей ярости, я руками рыл
покрытую ржавчиной землю. Жгучая боль в пальцах. Ногти
мгновенно отломались или набрали под себя тонкие колкие
растения, которыми было здесь усеяно все вокруг. Но это было
ничто по сравнению с той агонией, что заполняла мой разум.
Я видел, как ранее тех-эксплоратор срезал с себя уши,
мехадендриты, под конец просто скрутил с себя руками голову.
Как же я хотел сделать тоже самое. Кап-кап-кап. Никогда не
слышать и не чувствовать этот стук. Единое целое падает на
твое тело, выбивая фонтанчик крови и разлетаясь на много
маленьких частей, уже смешанное с частичкой тебя. С каждым
таким ударом уходит твоя жизнь и твой разум. Много ли я
тогда потерял под тем дождем, пока не зарылся в землю со
сточенными до костей подушечками пальцев, окровавленными
лоскутами кожи, свисающей с черепа, изрытой в лохмотья плотью
на спине? Наверное, все. Но потом я обрел ЕЕ. ОНА. ТИШИНА.
Полметра сырой почвы между мной и гнетущим ливнем. Боль
по всему телу была ничем по сравнению с тем, что я чувствовал.
Точнее не чувствовал. Не чувствовал грохочущих по телу ударов
и это было блаженство.
Здесь не должно было быть такого… Либо мы ошиблись
континентом, либо вся эта планета проклята. Хотя что значит
либо. Проклята. Она проклята. И по итогу я узнал, что
ферросцедентные дожди периодически забредают на Малефицио,
чего наша экспедиция явно не учла. При высадке на берегу
газового моря все было спокойно. Легкий запах углеводородов,
доносящийся от подножия прибрежного утеса. Бескрайний простор
в обе стороны с завораживающими видами: серого тумана,
стелящегося куда-то в темную бесконечность, поглощающую
горизонт и красного теплого свечения от горной гряды,
скрывающей под собой миллионы тонн раскаленной магмы. Тогда
там я чувствовал безмятежность и уверенность в успехе. Мелкие
насекомые, похожие на броневики с ножками колонной двигались
меж скудной флоры этого места. Их сходство с Химерой было
очень сильным. Проржавевшей старой химерой с огромными
наростами окислов и одним здоровенным глазом вместо башни,
который вылезал из-под панциря только когда этот жук
наталкивался на местную колючку. Ими было усыпано здесь все.
От уступов камней, до каждого квадратного метра гнилой
поверхности прибрежной пустыни. Первый же мой шаг с борта
Арвуса отразился острой болью в ноге от, казалось бы, мягкого
тонкого растения, которое должно было прогнуться от военного
берца, но на деле… Здесь даже растения были наполнены металлом.
Они жили им. Он тек по их каналам, он и был их питательным
веществом. Однако не это было самое интересное. И даже не
остатки покореженного саркофага Астартес. Там было нечто гораздо
более ценное. Как мы его тогда прозвали – часовщик. Останки
семиметровой человекоподобной фигуры в лохмотьях. Она была
крайне тощей, и думалось, что крайне слабой. Но осмотр тех-
эскплоратора показал, что сервомышцы даже пары пальцев этого
существа могли с легкостью перекусить наш Арвус, словно ножницы
пергамент. Даже кожа Часовщика была мягким сплавом,
покрывающим разнообразные сервоприводы и силовые кабели, то и
дело проблескивающие в лучах светошаров. И самый главный элемент
– это часы вместо головы, циферблат с неестественно зеленым
свечением, до сих пор проходящим сквозь треснутое подобие
бронестекла, и погнутые стрелки. У существа не было шеи, просто
плечи переходили в горб, к которому стекались все силовые кабели.
Именно часы были своеобразным сердцем этой твари. В ее груди
красовалась прожжённая насквозь дыра, судя по всему сделанная
термальным орудием установленном на саркофаге Астартес, в котором
ныне торчал исписанный рунами серп. Черный саркофаг с золотой
окантовкой был богато украшен военными трофеями – черепами
ксенотварей, иссушенными головами Астартес, какой-то поломанной
техникой песчанного цвета. Однако внутри было пусто. Тяжелая броня
получила критические повреждения севроприводов ног и полностью
лишилась правой руки, которую так и не удалось обнаружить. На
земле у саркофага было несколько пар следов от бронеботинок,
которые таки смогли примять местную флору. Судя по всему, трое
в силовой броне вытащили тело из саркофага и забрали установку
с правой руки. Их следы просто исчезают через пару метров. Все
найденное могло бы быть отличным урожаем, который уже неспешно
перемещался внутрь Арвуса. Но когда тех-эксплоратор начал
операцию по исследованию внутренностей 'часов' с целью поиска
источника зеленого свечения – махина ожила. Сзади появились
зеленые энергетические дуги, в мгновение испепелившие пару
сервиторов, а тонкие руки с болтыляющимися кабелями начали искать
опору, чтобы встать. Команда ринулась к Арвусу, побросав остатки
скарба, кто-то просто начал убегать в пустоши от этой твари.
Паника. Пилоты, ослушавшись приказа, запустили движки и решили
слинять с уже набитыми ништяками от саркофага. Но твари этот гул
явно не понравился. Следующие энергетические потоки направились
к Арвусу, заставив его дрожать и буквально таять в воздухе, после
чего он устремился в сторону газового моря, резко теряя высоту
после прохода утеса. Беспорядочный огонь по часовщику не нанес
каких-либо видимых повреждений… Под смертоносными лучами этой
твари ее цели исчезали в считанные секунды, оставляя в памяти
лишь мгновение, когда виднеется истончаемый скелет. Но целями
становились не все – даже я, отчаянно выпускающий потоки плазмы
в разные ее части, остался жив. Часовщик подошел ко мне и
вручил пару переливающихся металлом карт Таро с Водолеем и
исчезающим иллюзионистом. Еще одну карту, он отдал тех-
эксплоратору с самого начала валяющегося с переломанной ногой
где-то в стороне. Нас осталось двое. Часовщик же принял прежнее
положение, улегшись на свое место, где и покоился около десяти
лет до этого. Что это было… Почему… Оставалось только гадать.
Гадать по пути через пустоши. Челнока больше не было и
единственный путь был искать здесь жизнь. Мы до прилета находили
сведения о примитивных обществах, образовавшихся на Малефицио.
Надо было найти болота… Однако через день болото нашло нас
само. С небес. Потоки холодных, но обжигающих болью капель
обрушились на наши тела. Стена дождя начала свою с первых минут
невыносимую пытку.

Несколько пар рук поднимают меня из земли. Пронзающая боль

от перемещения. Снова хмурое небо Растрейна над головой.
Истерика. Отрицание. Только не снова на поверхность. Но дождя
уже не было. Двое людей в обносках тащат меня на
импровизированных носилках. Кто они, зачем это делают. Мне уже
было абсолютно все равно. Все тело ныло от боли, истекая кровью,
которая просачивалась через вязанные лианы и капала на подсохшую
землю, оставляя за путниками характерный красный след. Время от
времени начали появляться ложбинки, где собиралась вода с
серебряной взвесью. Начали проглядывать сквозь ржавую корку почвы
лишайники и шапки мха. Облака спускались к поверхности все ближе
и ближе, плавно перетекая в туман, проглатывающий нас своей
неизвестностью. Хотя эти двое явно знали куда идти. Они знали
куда ступить, чтобы не наколоться, чтобы обойти стороной лужу,
которых становилось все больше и больше, и теперь пустошь стала
походить на кластерное поле из выемок с водой, рядом с которыми
стелилась растительность. Встречались кустарники и деревья, с виду
полностью высохшие и без зелени, однако это было их особенностью.
Корни, впитывающие влагу с металлическими примесями, передавали
дереву сухой белый оттенок и невероятную хрупкость. Пройдя сквозь
небольшой пролесок, мы оказались на берегу мутно-белого озера,
покрытого мглой, через которую кое-где виднелись местные деревья,
выглядывающие из воды. И самое главное, теплый свет огня,
струящийся от десятка прибрежных построек. Примитивные дома на
сваях из местной древесины, покосившиеся от несовершенности
материалов и методов постройки, словно многоножки, замершие в
лужице, взирали в затуманенную даль сквозь свои оранжевые окна.
Поселение оживает. Власть интереса и любопытства. Десяток человек
в длинных рясах осматривают меня, один самый толстый с какими-
то костяшками на лбу что-то кричит. Интуитивно понятное, но не
различимое. Я уже на койке из сухих веток. Ужасный запах гнили.
Меня посыпают кучей смердящих личинок, которые щекочут все мое
тело, но это притупляет боль. Жирный что-то мычит себе под нос.
Я проваливаюсь в беспамятство. Образы людей, смотрящих на меня.
Желтый туман заполняющий помещение. Все плывет перед глазами.
Опять запах ужасной гнили, от которого выворачивает на изнанку.
Если бы я и так не был частично выпотрошен… Не знаю сколько
я провел в таком состоянии. День… Два… Неделю… Может месяц.
Но когда я очнулся, на моих пальцах уже была зарубцевавшаяся
кожа, обтягивающая остатки дистальных фаланг пальцев. С головы
свисали несколько прядей волос, видимо единственные которые
остались и смогли вырасти из оставшихся луковиц. Все ужасно
чесалось от налета ржавчины, покрывающей мое тело, словно слой
ужасного загара.
Запись завершена 1 113 774 часов назад.

Давон не заыписвался. Жизнь, нет – существование сдезь больше

похоже на борства. Все жилтеи запуганы и именно сущвестуют
в одижании чего-то. Ион видят саму л'ец как служеени и
посоивамотережна. Во имя Них. Лкоорей этих мест, в леезванотых
металлических доспехах, скрывая свои зеынобобежнаре лица под
белыми миафта. Отгда я не понимал этого, но двивуе,
вучсе'тввуш их вса'лт. А когда ОНО рядом, будто те'шря что-
то. Цачтису себя. Есил не лоноспьют. Рядмо с Ними тетсеряя
связь с чем-то зеносымяаем но очень жваным. Чем-то
унежнным, но без чего мозвевожнон жи'т, и даже тущвессто'ват.
Они вели нас куда-то сковьз чащи быхезжиненнз лесов и
раскаленные скалы, поющблескииаве в красноватых тонах неба.
А мы шил. Просто лиш будто это и была анша судьба. Это и
была ншаа судьба. Увидеть монгурою пирамиду, которая уже у
подножия зврыкаета собой пнеабол, а подъем к нвшиере кажется
просто нереальным. Она окружена улитгыны'омечхре каменными
столбами, соенинедными кладкой. На фалптморе установлены
некие автар из переливающегося металла. Ворота полностью
украшены иконографией и неизвестными глифами, которые иногда
юеатреплисвя зеленым светом. Я знаю, что неимон здесь и
сейчас, под ворпмливны дождем этого проклятого чужой ювято'сст
места и закончится мой путь. Так туебд же так, так как желают
иОн.
Запись завершена 1 113 078 часов назад.