Алена Кумари

АнандЛа
Десять лет с йогами, целителями и
шаманами. Индия — Непал — Суматра
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Алена Кумари, 2020

Жизнь с йогами, целителями и шаманами. Путешествие

и обучение секретам йоги и тантры. Реальная история
русской девушки в Индии. История о поиске себя, любви
и счастья.
Глубокое путешествие — это целебный инструмент. Оно
уводит нас туда, где мы были, когда у нас не было дома.
Лунная Дорожка тихой ночью посреди лесного озера. Это
всегда спонтанно. Это красиво. Это останавливает мысли.

18+

ISBN 978-5-4498-4851-2
Создано в интеллектуальной издательской системе
Ridero
Оглавление
1. АнандЛа
2. Молитва
3. СИЛА
4. «Русское затмение»
5. Перемены
6. Накануне
7. Граница
8. Внутренний голос
9. Дели
10. Поезд в Варанаси
11. Варанаси
12. Философия
13. Жизнь в Варанаси
14. Йога в Варанаси
15. Время
16. Ночь
17. Трансформация
18. Жизнь в Индии
19. Танец освобождения
20. Иллюзии
21. Магия любви
22. Сила разочарований
23. Любовь
24. Осень в горах
25. Амарнатх-ятра
26. Кашмир
27. ДУХОВНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
28. Мира
29. Жизнь в джунглях
30. Esistenziale
31. Лакшми
32. Хелена
33. Бина
34. Землетрясение — Непал 2015
35. Суматра
36. Шаман
37. Обратно в Дели
38. Церемония для ушедших душ
39. Гуджарат
40. Озеро нагов
41. Долина Куллу
42. Озеро Нагов
43. Йоги джунглей
44. Рудра
45. Будь счастлив!
46. Десять лет в Индии
47. Долина Спити
48. АнандЛа
49. Это счастье

Посвящается Сатурну — планете йогов и тех,

кто умеет ждать.

Молитва
Сначала был человек, который постучал в мою дверь,
но ушел, не дождавшись когда я открою. Я сразу решила,
что это знак, потому что это событие повлекло за собой
второе — такое же неясное, как и первое.
Под дверью была записка с изображением Ганеши —
индийского божества. «Продолжай говорить с богами» —
так было сказано на обороте.
А вы — обращаете внимание на знаки?
Я думаю, что знаки есть всегда.
Вселенная как-то умещается в этом мире. Я имею
ввиду — весь этот Абсолют умещается в нашей личной
жизни. Отсюда такое немыслимое противоречие
разумности, логичности, планированию — и результатам
жизни, которые непредсказуемы.
Я больше не уверена, что мы обладаем разумом. Я
думаю, что разум существует нами, живет нами. И он где-то
больше в душе или в сердце.
 Я думаю, разум в теле, и тело говорит мудрее, и есть
отдельные личности, умеющие читать это тело, как я иногда
умею читать знаки.
Так вот, в тот день, когда человек ушел не дождавшись,
я поняла о чем идет речь. Я поняла предыдущий странный
сон. Сон, где мое тело состояло из звезд.
Среди этих звезд была одна большая, темная,
фиолетовая звезда, и каким-то внутренним знанием она
отразилась как Сатурн.
Несколько дней после этого, я получала из разных
источников новости — все они как-то были связаны
с Сатурном.
Эта планета приходит за душой человека.
Нет, она не забирает нашу душу, она предупреждает
о том, что есть что-то такое, что ты уже не видишь, что где-
то в тебе есть какая-то темная, запретная зона, есть
внутренние похороны на которых ты не выплакал слезы.
Если бы ты тогда заплакал — ты бы переродился.
С этим пониманием и картинкой с Ганешей я улетела
в другую страну.
Звезды мне напомнили о странных явлениях, которые
мы не можем контролировать, которым нет места
в обычной жизни. Они совершенно бесполезны. Как этот
стук в дверь — а за ней никого. Как эта записка:
«продолжай говорить с богами».
В нашей жизни существует множество незамеченных
нами, мало осознаваемых событий, смысл которых —
изменять нас. Не созидать, не заботиться о нас,
не провожать нас каждый день на работу — изменять.
Эти события… Возможно, они самые главные в нашей
жизни. В них существует какая-то особая, мистическая сила
быть непонятыми нами, неподвластными нам,
превосходящими нас. У этих событий есть абсолютная
власть над нашими правилами. Они разрушают то место,
где мы хотим сохраниться как старое.
 Если очень присмотреться, то самые важные события —
не создают нас. Они вызывают сильную химическую
реакцию. Внешне кажется, что все ужасно. Внешне кажется,
что это бесполезно, глупо.
Но посылка уже пришла.
Человек за дверью никогда не появится снова. Он был
просто посланником. И послание уже вошло в самую нашу
темную точку.
Там, где невозможно измениться самостоятельно — все
теперь безвозвратно меняется.
Это все, что я могу рассказать об этих явлениях: я умею
их читать. Я не могу управлять ими. Я не могу влиять
на них. В этом месте я остаюсь только писателем того, что
уже случается…
Если бы я имела власть творить, я бы сама придумала
такую силу, которая знает все сама за меня, которая лучшее
из всего, что я могу придумать в своей жизни: что-то такое,
что превосходит мой контроль, что-то очень-очень сильное.
Возможно, эта сила была бы планетой, я назвала бы ее
Сатурном, я бы окрасила ее в фиолетовый, точно как во сне,
что я видела.
СИЛА
Женщина приручает зверя руками.
Пока он дикий, она становится сильнее, она тренируется
на тиграх, на волках. Потом она вырастает из всех своих
зверей, как дети вырастают из одежды. Ломаются кости, она
оглядывается по сторонам. В ее стране не существует
других животных. Ей нужен новый зверь, чтобы
тренироваться. Она охотится за силой, а значит, вначале
должна быть слабее.
Дверь кабинета со скрипом открывается, выворачивается
наружу. Сначала появляется край ботинка, потом край
пальто и вот, сам господин. «Я не хочу, чтобы ты
задерживалась в офисе. Перегоришь, потеряешь вкус
к делу».
Он уходит, не прощаясь. Я его глаза и уши. Прихожу
первой, ухожу последней. Кажется, у меня нет личной
жизни, но она принесена мною в жертву — на алтаре,
на камне, в глубине леса.
«Перегоришь, потеряешь вкус к делу» — слова людей
создают реальность. Но если это так, то что такое
реальность и что такое слова людей?
Я ухожу из офиса в последний снег города. Каким-то
чутьем я знаю, что дальше уже только лето.
Пройдет совсем немного времени. Снежинки будут
таять, уходя в подземные воды. Последний снег не так
заметен как первый.
Мы здесь перестали замечать переходы. Почти скрылись
от всего земного, от всего, что пробуждает наши чувства.
Даже высший разум нам не нужен. Что у нас осталось?
Вера? Вера, во что-то такое прочное, механическое,
объективное. Я часто думаю об этом когда хожу. Хожу
от офиса к метро, от метро к квартире.
В Москве ты можешь много ходить. Простор ощущается
даже здесь, на улицах города. Простор изоляции — не тот,
что бывает в поле, не тот, что образуют уходящие
в горизонт ромашки. Здесь это скорее про холод. Про то,
что мы друг с другом совсем не связаны.
Я называю этот простор отсутствием самого важного,
потерей забытого. Что мы потеряли? И откуда все эти
мысли про жизнь?
Сколько свободы у меня сейчас? Можно ли выбрать
выход отсюда? Я будто двигаюсь совсем не туда. Но вот
уже сейчас, постепенно, что-то громче и сильнее чем я
заполняет меня собой.
Я будто бы цепляюсь за край чего-то большего.
Дома субботним утром я заполняю страницы
ежедневника.
 Мой мужчина варит мне черный кофе. «Из кофеварки
или в турке»? Я почти его не слышу. Я отчитываю свой
новый проект по маркетингу. Он садится рядом
и исправляет мою орфографию.
Мы отладили нашу жизнь. Мы отвлекаемся на нее лишь
когда что-то ломается. Если поломка невелика — мы
делаем вид, что все в порядке.
Он работает инженером, я руковожу торговым
маркетингом. Нам удобно вместе. Я давно не помню как
было до него.
Мы проживем вместе до смерти… в этой маленькой
уютной квартирке.
Старый шкаф с книгами. Желтые тома индийских
священных текстов. Упанишады. Старое издание
«Махабхараты». Китайские предсказательные заклинивания
«И цзин».
Я выделываю из них цитаты. Запоминаю их наизусть,
вырезаю, помещаю под рамки.
Книга о Раджастане. Там, под деревьями баньяна,
в городах, где говорят с богами…
Где это — «Раджастан»?
Я не перечитываю эту книгу жизни в желто-розовых
разводах неизвестного мира.
По ночам мне почти ничего не снится.
Я теперь пустая и бесформенная. Я расплываюсь внутри
равномерного. Я уже не голодная, не борюсь за свою жизнь.
Я неинтересная.

Яркий белый свет во сне.

Что это за свет?
Я не могу вспомнить.
«Русское затмение»
Затмение — это демон, создатель иллюзий. Он мягко
касается тебя лунной тенью. Там, где ты соединяешься
с ним, возникают перемены. Реальность меняется здесь
и сейчас, пока ты сидишь в своем доме, пока «ничто
не предвещало», какая-то сила меняет привычное «здесь»
и «сейчас» и, словно змея, незаметно кусает. Яд меняет тебя
изнутри. Ты ощущаешь тяжесть всего, что умерло, ты
становишься ею — этой самой пластичной змеей,
проникающей туда, где раньше ты никогда ни был.
Затмение 1 августа 2008 года началось в 13:21 на севере
Канады, близ залива Королевы Мод. Позже его назовут
«Русским затмением». Двигаясь в восточном направлении,
лунная тень прошла Северный Ледовитый океан, коснулась
России, вступила на полуостров Ямал. В 14:02 затмение
достигло пика.
Солнце почернело. Люди смотрят на небо в специальных
очках. Офисы, магазины, школы — вывернуты наружу.
Люди так редко смотрят на небо. Только когда что-то
ломается, только когда что-то не так… Может, для этого
существуют затмения? Что бы заставить нас
останавливаться.
Четвертый этаж по лифту с двумя линиями кнопок:
вверх и вниз. Одно помещение, другое, а между ними
стены. Деловые сумки, плащи, блокноты, распечатанные
факсовые сообщения. Мой стол и компьютер. Я открываю
«МС Word», набираю несколько строк, перечитываю:
«Заявление на увольнение». Набрано по образцу.
Через 20 минут люди вернулись к работе.
Перемены
Пять утра. Мне не спится. Надо только набраться смелости.
Сказать, что это серьезно, что это не просто одинокое
путешествие.
Я уезжаю для себя, я уезжаю насовсем. Я не хочу ничего
из того, что могу иметь. «Не удерживай меня, пожалуйста.
Мне тоже трудно».
 — Ты кого-то встретила, влюбилась? — спрашивает он
меня снова. — Мы ведь так хорошо жили.
— Не влюбилась, просто хочу уехать. Уезжаю. Я
не бросаю тебя.
Я оставляю все целиком. Ты не виноват, просто ты и был
всем, что у меня было.
— Значит, это все? И ты мне сообщаешь это вот так?
Мы — самые близкие друг другу люди.
— Ты просто не заметил как между нами выросла стена,
что у меня теперь свои интересы. Мы давно
не разговариваем по вечерам. У тебя свой досуг, а у меня —
свой. Помнишь, недавно, уезжая в командировку, я
спросила тебя: «Будешь ли ты по мне скучать»?
Ты даже не посмотрел на меня, ты смотрел на экран
телевизора.
— Всем иногда нужен перерыв, поэтому я так ответил.
— Вот и мне тоже нужен перерыв. Только очень
длинный.
— Давай решим так, — говорит он спустя паузу. — Ты
поедешь, но мы не будем расставаться. Просто побудь там
одна. Сделай что хочешь, а затем приезжай обратно, я буду
тебя ждать. Знаешь, я совершенно не ожидал ничего
подобного. Я думал, что это все навсегда: ты и я. Я думал:
«Вот моя женщина, я нашел ее, это на всю жизнь». Я
не понимаю что происходит. Чем я тебе мешаю?
Я как будто под водой. Я и сама хотела бы его услышать.
Но это уже такое «далекое».
— Я просто хочу понять себя. Мне нужно пожить
несколько месяцев без телефона, без ноутбука. Без планов.
Самое главное, я не хочу никаких планов. Мне надо
вернуться назад — до того как я начала планировать эту
жизнь. Что там было? Я не помню.
Нет, ты не сделаешь меня сильнее. Ты поддерживаешь
меня, но не развиваешь. Ты оберегаешь меня, но не даешь
расти. Тебе нечего мне предложить, потому что внутри я —
сама неизвестность, само разрушение. Скрытое землей
подземелье, где живут драконы. Мне нужна моя сила, я
хочу разбудить ее.
Следующим днем, как ни в чем ни бывало, мы идем
в кино, на обратном пути заходим в кафе. Мы не говорим
о моем отъезде. Мы не разговариваем снова. Он пытается
отвлечь меня городом, улицей которую мы любили, едой
которую выбирали.
Мы приходим домой и еще у порога, по звону ключей
в замочной скважине, по дребезжанию ушедшего лифта
за спиной, я чувствую негу дома.
Как быстро забирает это убаюкивающее, с желтым
светом, теплое пространство. Календарь на стене —
от понедельника до красных «праздничных» точек.
Остаться еще на немного?
Остаться?

Наверное, так было задумано Вселенной — чтобы

вернуть мужчину, надо вернуться к себе. Теперь он ждет
меня. Он здесь, со мной, он смотрит на меня и слушает. Мы
говорим — как никогда не говорили, гуляем вместе
по улицам Москвы. Вечером он читает мои книги — книги,
которые ему были безразличны: «Старик у моря» и «Сто лет
одиночества». «Мы ведь так хорошо живем, посмотри», —
говорит он, открывая двери квартиры. Я смотрю через
коридор, через кухню,… вижу Индию.
Так проходит лето и осень.

Накануне
Центр Москвы, маленькое кафе на Таганке. Это наше кафе.
Мы встречаемся здесь по пятницам, когда есть время. Моя
подруга… она похожа на кошку — свободная, любопытная,
гуляет сама по себе.
 Она кладет локти на стол, опирается подбородком
в сжатые кулаки и глядит на меня исподлобья. Мы
называем друг друга сестрами.
Я не помню, чтобы я плакала так раньше — чтобы слезы
приходили в начале, а потом я чувствовала их на коже. Я
не знала, что в этом может быть спасение — накалить
ситуацию до предела, а потом опустить ее.
— Ты знаешь, делить… Делить нам нечего. За два года
мы ничего с ним не нажили… Только книги. Заберешь мою
половину?
— Заберу и буду читать!
— Иногда я просыпаюсь по ночам, сползаю с дивана,
обнимаю себя за коленки и думаю: «Что же я делаю»?
Несколько месяцев назад я зашла в магазин и поняла, что
больше там ничего не хочу. Мне больше не интересно это:
ни еда, ни одежда. Но дело не в этом безразличии к тому,
что у меня есть, а в том, что я знаю, что есть что-то еще. Я
чувствую ясное, сильное притяжение к неизвестному мне
будущему. Я знаю, что будущее есть. Оно совсем другое.
Оно заполняет все. Оно одолевает меня днем и ночью. Ни
в чем и никогда я не была так уверенна, как в этом
путешествии.
— А как же работа? Ты же так любила свою работу.
— А так ли хороша жизнь, если единственное, что я
люблю в ней — это тяжелый, спертый воздух в офисе? Я
как будто где-то в финале всего, и, подойдя к такому
финалу, я хочу вернуться в мое сейчас, в эти 24 года, чтобы
исправить все заранее. Понимаешь?
— Не понимаю. Мне было бы страшно. Одна,
в незнакомую страну, в первый раз.
— Люди боятся самих себя, собственной глубины,
неизвестной бури, которая затихла где-то внутри.
Я думаю, есть два типа людей. И здесь деление людей
имеет место быть, оно полагает наш путь. Первые: мечтают,
и делают все, чтобы исполнить свою мечту, а за ней
следующую. Вторые: просто осуждают такую жизнь.
У меня всегда была мечта в жизни. Отсюда ранняя
карьера, любовь, жизнь, которую я вела в Москве,
возможность покупать разные вещи… Все это было одной
мечтой, когда-то я мечтала, что будет так.
Если ты стал тем, кто исполнят мечты — ты не можешь
бояться. Тебе прийдется жить очень сильно. И я живу
за мечту.
Страх не является опцией выбора, нет смысла принимать
решения из страха.
Люди не живут, потому что они реагируют на страх.
Родители их погасили, мир их раздавил, теперь их нет.
Но есть еще другие соблазны — стабильная жизнь — страх
потерять то, что имеешь. Я не боюсь ничего из этого. Мне
противно бояться. Я готова умереть, чтобы жить.
— Умереть от дизентерии? От чего умирают в Индии…?
— Индия — только начало большей свободы. Я иду
за жизнью. Жизнь нужно собирать, отвоевывать. Но люди
не понимают этого, они думают, что важно просто мечтать.
Но ни одна истинная мечта не стоит того, чтобы ее
не воплотить. Только так мы становимся тем, для чего мы
были рождены. Нам прийдется завоевывать свое счастье.
— Резюмируя это, ты не делаешь прививки перед
отъездом. Верно?
— Я сделала выбор не делать.
Понимаешь, самое важное не то, что я не делала их.
Важно, что я не пошла за всеми, я не отдала
ответственность другим. Я размышляла об этом, я взяла
ответственность на себя. Не делать прививки — мое
решение. Мое решение могло быть и другим.
Знаешь, я думаю, люди кормят либо злое, либо доброе.
Они либо выбирают любовь — либо страх, либо доверие —
либо страх. По сути, здесь, вокруг, очень многие сейчас
чего-то боятся. К нам приходит миллион разных страхов,
но не все говорят им «да».
Люди принимают миллионы неверных решений из-за
страхов. Люди, которые кем-то стали, я думаю, это
случилось с ними случайно. Потому что они просто шли,
не выбирая страх.
— Как… он? Что говорит?
— Он смотрит футбол и пьет пиво. Я сажусь рядом. Чем
это закончится для нас обоих если я останусь?
— У тебя будет пивной живот.
— Это было бы смешно — если не было бы так грустно.
— Ты его не любишь?
— Знаешь, есть миры где мы ничего не знаем друг
о друге. Мы никогда не встречаемся там. И это состояние —
как фон. Я всегда чувствую, что могу быть только одной
из своих граней с ним. Он не принимает меня разную. Он
давно определил меня как что-то понятное ему. Все
остальное — он не хочет это знать, это пугает его.
— Может, люди не могут быть ближе чем просто рядом?
Кто сказал, что можно по-другому? Может, люди просто
делят личное одиночество?
— Я научилась быть с ним, но при этом быть неделимой,
жить в одиночестве. Каждый день я задаю себе вопрос —
«зачем я здесь»? Но он говорит, что это просто глупости.
Что надо «быть проще».
Такая простота побеждает сложность, и с ним я
чувствую, что проигрываю. Но виноват ли он? Если бы
внутри было все хорошо, то и наружу проливалось бы
счастье. Как там говорят люди? «Все проблемы внутри нас
самих». Верно?
Он — это он, какой есть… Я — это то, что я буду
дальше, когда уеду.
— Ты хочешь уехать, а чего хочет он?
— Он хочет дом и детей.
 — Ну, это нормально. Ты уедешь, у него будет шанс
создать все это для себя с другой женщиной. Дети — это
важно.
— Я согласна с тобой.
— Может, ты все это усложняешь? Если ты не счастлива
с ним, то можно ведь просто расстаться — не обязательно
улетать так далеко. Или ты решила искать в Индии
духовное просветление?
— Дело не в Индии. Это могло быть любое другое место.
Я слишком много набрала не своего. Мне нужно… Как
это называется? Обнуление? Никакого Гоа, никаких
индийских ашрамов и гуру. Никакой «духовной тусовки». Я
слишком грешна для подобного. Просто остаться внутри,
для себя самой. Ничего не копировать, никакой чужой
истины. Если ты заметишь, что я становлюсь излишне
религиозной — вытаскивай меня, это знак, что я попала
в секту. А до тех пор, куда лететь — нет разницы.
— Ну хорошо. Вот ты прилетела в Дели, что потом?
— Пока не знаю. Буду чему-то учиться.
— Учиться йоге?
— Учиться читать внутреннюю суть вещей и событий.
— Ого! Как звучит!
Знаешь, это все несправедливо! Я всегда мечтала поехать
в Индию, а уезжаешь ты. Все детство я смотрела
болливудские фильмы. Танцевала. «Джими, Джими, ача,
ача». Знаешь этот фильм?
— Никогда не смотрела.
— Давай еще поговорим про мечты, про что-то
в будущем времени…
Мы выходим из кафе. Прямо над нами низко-низко
пролетает сова. Она почти касается нас крыльями
и бесшумно исчезает на чердаке старого дома Таганской
площади.
Первые звезды на небе.
 Я спускаюсь в метро, как в последний раз рассматриваю
мраморную плитку на стенах станции.
Вижу туристов — они, наверное, японцы. Они делают
фотографии и глядят во все глаза на то, что было
не замечено мною. Стены большого города. Подземелье
из мрамора. В таких подземельях обитают драконы.
Рядом с ними гид с белым флажком. Что-то в этой сцене
от немого кино. Это как холод пробирает меня до костей,
до дрожи.
В вагоне одни и те же лица.
Слишком близко, чтобы взглянуть в глаза друг другу.
Завтра этого мира для меня уже не будет. Завтра я
улетаю в Индию.
Граница
Мы не спим, просто ворочаемся в кровати. Когда он,
наконец, засыпает, то обнимает меня так сильно, что мне
становится больно.
Я аккуратно выбираюсь из его объятий и иду глядеть
в окно на сереющее небо.
Осторожно, чтобы не разбудить.
Иду на кухню в полутьме, по свету фонарей улицы,
почти сквозь стены, наружу.
Плоские, серые здания куда ни глянь. Узкие дорожки
тротуаров ведут из нашего двора в другие. Супермаркет
прямо через дорогу — еще закрыт. Ряд машин
запорошённых утренней дымкой, и песочница в которой
никто никогда не играет. Небо черное, точное, звонкое,
переплетенное с тишиной. Вся суть бытия перед глазами.
Когда только зачинается утро, где-то в четыре или
в пять. Повсюду. В тот день, когда я улечу в Индию.
Я почти не помню этот наш последний рассвет вместе. Я
уверенна, что дело было во времени, сегодня оно
замедлилось.
 Собранный рюкзак кланяется у порога, вот-вот упадет
на мои зимние сапоги. Одна чашка кофе и вторая. Сколько
их сегодня будет еще?
Мой вылет через восемь часов, два часа до аэропорта.
Два часа там и еще четыре, чтобы поспать, но не спится.
Как открывается коридор в новый мир — этот небесный
портал, где за шесть часов можно попасть в новую жизнь,
не умирая в промежутке? Что такое тибетское «Бардо»? Я
читала об этом в наших книгах. Я оставлю эти книги ему.
Он проверяет крепления на рюкзаке, упаковывает мне
бутерброд в дорогу, кладёт несколько запасных кусочков
сыра, аккуратно заворачивает всё в пластиковый контейнер.
Он пытается шутить, а я подыгрываю его шуткам, и у нас
почти получается растворить многодневное напряжение. Он
уверен, что все еще вернется и будет как прежде. Он умеет
молчать ради мира и гармонии.
«Остаться и передумать?» — смотрю я на него. —
«Никуда не ехать? Провести две недели дома, просто
отдохнуть»?
Но когда мы выходим на тающий снег, чувство дома
проходит.
Я улетаю в Индию. Это сегодня, и это лучшее, что
случится со мной.

Перемены окрыляют. Они врываются сначала в мысли,

но не хватает сил. И ты бродишь с этими мыслями,
перебираешь их и спишь с ними. И потом начинает
приходить сила. Эта сила приходит из какой-то
бесконечности. Из точки летоисчисления,
из божественного.
А затем в метро и гул людей. Я хочу спать и почти
не чувствую тело. Так волнительно, что я как будто взлетаю
вверх до начала посадки на самолет.
Каждые 2–3 минуты я проверяю часы.
Каждая минута — как удар, который нужно отбить.
 Кажется, мне стыдно.
Вот это новое для меня чувство.
Теперь я грешна, и так начинается мое падение.
Я не еду работать, не еду учиться.
Меня не за что уважать.
Здесь моя самооценка рушится.
Я всегда презирала бездельников.
Я просто улетаю, убегаю от проблем.
Убегаю от всего, что знаю, где работаю, где люблю
и сочиняю письма. Письма по работе, письма
с регистрацией и номером на каждом. Эти письма запирают
в папки. Но теперь у меня свободные мысли.
Как же будет там, без всего этого, после этого?
Белый лист, о котором пока ничего не известно.
Мы, за три часа до вылета, проверяем мой рейс
у электронного табло внутри аэропорта.
Я прошу: «Скорее-скорее».
— Давай просто вот так постоим еще немного, —
говорит он.
Мы так и не поговорили откровенно. Ему так проще —
не знать ничего.
Я опять смотрю на часы.
— Ты так остановишь время, — шутит он.
Он обнимает меня. Снег на его кожаной куртке
превратился в мутную воду.
Еще одна чашка чая и кофе. Он говорит о своем отце,
об их новой квартире. Еще одна квартира. Но мне ничего
не нужно — ни тогда, ни теперь. Мне безразлично все, что
останется за полосой этого вылета.
Он шутит, что его не касается этот быт. Он пытается
быть свободным, но в нашей паре свободу выбрала я. Его
свобода ему просто досталась. Как этот счет за кофе — его
свободу принесли ему на подносе.
Он говорит: «Еще рано, куда тебе спешить, еще почти
три часа до вылета». Мы кружим новые десять минут между
стойками регистрации. И вот я сдаю вещи без очереди, одна
из первых.
Рейс «Москва — Дели».
Мое сердце медленно закрывается.
Желтая полоса и дальше провожающим нельзя.
— Напиши мне когда прилетишь… или позвони.
Хорошо?
Лишь бы отпустил.
Он удаляется с моими сапогами в пакете. Я в красных
мокасинах «Adidas». Тогда еще мне нравился красный.
Когда он спускается по эскалатору, я думаю о себе, про
себя:
«Я заплачу за твою боль, но не сегодня. Сегодня я
счастлива».
Теперь я одна.
Теперь печати в паспорте.
Я бы осталась просто здесь, в этой беспошлинной зоне.
«До свидания» — на всех языках мира — «Покидать.
Уходить. Отправляться».
Дверка, разрешающая выход на посадку, — открывается.
Дальше только ручная кладь, самое необходимое.
Звонила мама и снова повторила, что уже сказала.
Ничего по существу: «Никому не доверяй». Последний
звонок из офиса, мы выбираем подарки для партнеров. Я
говорю им: «Заверните в синюю бумагу». — Дорогой
шоколад и красное вино. — «Прикрепите визитку к пакету
с подарком».
«Поднимите шторки иллюминаторов. Пристегните
ремни.
Наш самолет вылетает в Дели. Полет займет шесть
часов».
Внутренний голос
Человек стремится к системе и порядку только для того,
чтобы иметь возможность управлять другими: вещами,
жизнью, людьми.
Но правила не защищают.
Сама жизнь не имеет правил.
Это тайна и неизвестный закон.
Глубоко внутри нас есть еще один голос, а за ним
другой, и под самым дном этот голос толкает нас
от привычного в тайное. Но вначале, вначале всегда это
чувство: «что-то не так».
Что-то не так, и ты не находишь себе места.
Ты ходишь по кругу и, кажется, этот привычный день
тебя спасет, тебя спасет пятница, а затем суббота, спасет
позвонивший друг и книга, и потом кино. Но «что-то
не так», и это не проходит.
Снаружи все как было, но внутри — этот голос.
Возможно, ты сходишь с ума. Возможно, это мир снаружи
безумен. Ничто теперь не логично, не выверено, не истинно.
Мы просто что-то такое осознали, словами не выразить.
Кто из нас улавливал этот голос, просыпаясь в три часа
ночи, ощущая нереализованность жизни?
Или этот белый свет, который приходит на рассвете,
и ты знаешь откуда этот свет пришел. Из какого-то
близкого, родного мира. Из страны, которую мы
предчувствуем.
Мысли о переменах делают нас задумчивыми. Вслед
за этим приходят долгие, безразличные ко всему реальному
и логичному мечты. Мы мечтаем о новой жизни.
Если смириться с этим голосом, возможно, однажды, он
притупится, но никогда не замолчит. Мы всегда будем
лишены этого «чего-то нового», «чего-то своего».
Раскол, противоречие и неудовлетворенность
общепринятым счастьем толкает нас к самим себе,
к решению, за которым скрывается путешествие.
 Искать, когда у нас уже есть, чувствовать без внешнего
знания, жить по ощущениям. Совершать ошибки на первых
порах. Разрушать когда-то построенное.
Все это разделяет нас с другими, как и любой
внутренний мир — он всегда отделяет нас от близких.
Мы не будем поняты другими. Невозможно объяснить
другим что произошло. Мы должны обращаться
за поддержкой к «внутреннему».
Тогда мы еще не знали. Тогда было слишком рано,
чтобы знать. Тогда мы должны были отдаться внутренним
мирам.
Мы полны этими мирами.
Мы наполнены ими до краев.
Первый шаг — это шаг в пустоту, это мир где живут
миражи. Я зову этот мир безумным, потому что он еще
не освоил мой разум.
Тот, кто признает свое безумие, тот, кто приглашает
говорить безумие со сцены — становится автором.
Не важно, что за автором скрываются другие миры,
не важно, что творит не он, а целое бесконечное. У этого
мира, у этих миров, есть абсолютная власть над
«порядком».

Дели
Запах горячей влажной земли, запах бензина. Гладкие
линии крыш перронных автобусов. Нас доставляют в здание
третьего терминала. Аэропорт Индиры Ганди. Быстрый
паспортный контроль. «Первая индийская виза
в паспорте», — замечает улыбчивый клерк c густыми
закрученными усами.
Так ли чувствуют себя обрётшие свободу? Или это
замаскированный в эйфорию страх? Страх все-
возможности. Способен ли человек ощущать эту все-
возможность всегда? Свободу творить все, что пожелаешь,
в одно мгновение перекроить все, что осталось, перекроить
следующие 30—40 лет. Сколько раз подобная возможность
открывается перед нами? Создаем ли мы это сами,
по своему велению — или и в этой свободе скрывается
предназначение?
Было ли запланировано это путешествие? Кем и когда?
Что будет дальше?
Что я буду здесь делать, например, уже завтра?
Пока получаю багаж, рассматриваю других пассажиров.
В них ничего знакомого. Я не могу рассказать о них,
прочитать их лица.
Несколько иностранцев. Они тут же сливаются с общей
массой круглолицых, гладко сложенных индийцев.
Пританцовывая, вырываются, торопятся наружу в город.
Они взволнованы, они меняют одежду на индийскую.
До этого они были будто запечатаны. Похоже, они
не первый раз в Индии.
Могу ли я довериться всеобщей радости? Или остаться
собой? Нет, лучше не смешиваться. Лучше не заимствовать
чужое пока не обрету свое. Сохранить себя такой —
удивленной, в ожидании нового, ничего не знающей. Ни
к кому не присоединяться, никого не копировать, ни с чем
не соглашаться без интуитивного, четкого «да».
Путешествовать в одиночестве.
Я оборачиваюсь назад посмотреть на путь, который я
прошла: светящееся квадратное здание с небесным
коридором.
Аэропорт — особое, волшебное состояние.
Я не спешу пока не начинаю видеть в темноте.
Не покидаю зону света. Здесь новая черта. Я чувствую ее.
Толчок. Пинок. Откат назад. В такси на полной
скорости, буквально отходя, ювелирно отступая другие
автомобили — шустрые рикши, маленькие цветные жуки.
Автомобили побольше, грузовики. Который час в Дели?
Куда все это спешит?
 Наверное, три утра. Почти накатывая, наезжая друг
на друга, мы отталкиваемся и продолжаем уверенно
двигаться. Этот город переполнен. Этот город свободен.
Вырванные светом фонарей прямо на улицу.
Промышленные зоны. Улица тает в неизвестном мне
окружении. Промышленные районы, правительственные
линии. Снова пустырь и ничего, а затем — плотно
построенный «Новый Дели». Все это ночью.
Водитель такси — слишком молодой, слишком
уверенный в себе. Глаза у него лукавые, а речь пламенная
и порывистая. О чем он говорит? Я совсем не понимаю. Это
английский или хинди?
Нужно, вероятно, несколько дней, чтобы научиться
улавливать акцент. Быстрые, неизвестного рода буквы.
Классический британский английский по-индийски. Мне
нужно некоторое время, чтобы заполнить предложение
союзами, поставить подлежащее и сказуемое в нужное
место.
«Зачем приехали в Индию? Сколько дней проведете
в Дели? Первый раз в Индии?»
Он не снижает скорость. Долгоиграющий ряд
вопросов — не для того, чтобы уловить ответ, а для того,
чтобы поймать зрителя. «Давайте я отвезу вас в другой
отель! Хороший отель, мэм. Давайте я отвезу вас завтра
на экскурсию»!
Водитель говорит, разметывая сети, а ты ускользаешь
от пищи для рыб и крючков. Я только что перестала быть
пойманной.
Нарезав несколько лишних кругов по улице где нельзя
заблудиться (меня об этом предупредили), я, наконец,
прощаюсь с разочарованным водителем такси. Куда он
теперь поедет? Обратно в аэропорт? Кто прилетает в Индию
сегодня?
Амбассадор, словно мерцающий жук скарабей, уползет
обратно в темноту города.
 Всего четыре утра, мне надо удержать, захватить это
утро. Сколько еще будет таких «первых утр» в моей жизни?
Сколько поднялось осознанности из обычной дорожной
пыли. Как же дешево продаются сюда билеты!
Спящие улицы, спящие люди прямо на тротуарах.
Жизнь — что-то такое как сейчас. Это свобода.
«Мэм, вы здесь живете? …Мэм, вы бронировали
номер»? — окликает меня мальчишка, выглядывая через
отверстие в двери.
Я киваю и протискиваюсь в полутемное помещение.
Всего одна дежурная лампа под потолком. Здесь не хватает
света. Возможно, все же, стоит подождать рассвет? «Когда
взойдет солнце»?
«Не раньше чем в полседьмого, Мэм. Примите душ,
отдохните с дороги. Я попрошу приготовить для вас чай.
Хотите индийский чай со специями?»
Я смотрю на него еще раз. Волосы, словно перья вороны,
иссиня-черные, пропитанные маслом, отливают
электрический свет синим бликом. Он нагибается над
бланком, царапает в полутьме ручкой по бумаге. Звук
острый, будто когтем по стеклу.
Я разглядываю стены, потолок отеля. Ничего
из мебели — только стойка ресепшена и простые
деревянные стулья.
По коридору, мимо спящих на полу людей. Натянутые
на голову серые одеяла, босые ноги. Уборщики номеров
не имеют дома.
Нужно некоторое время чтобы понять «свою правду»
этого места. Что у всего есть своя правда и в ней можно
жить как угодно.
Пока я могу воспринимать только так — обрывками,
символами. Все это — картинки Дели — еще не слились
в единое.
Двадцать часов в невесомости звуков. Сон. Редкие,
разбивающие голову потоки. «Выезжающие»
и «заезжающие» гости Дели. Голос различных языков мира.
Скрежет по стенам.
Следующим утром, отоспавшись за последнюю
бессонную неделю, я открываю окна и двери. Чувствую
руками новую влажную кожу.
Старый знакомый — встретивший меня парень, снова
у двери.
— Доброе утро, мэм! Вы очень долго спали. Сейчас,
подождите, мне нужно отдать вам паспорт. Я не хочу
отвечать за ваши документы. Паспорт — это очень важный
документ в Индии. Лучше сделайте несколько ксерокопий
и не оставляйте паспорт на ресепшене.
Я гляжу через просвет за его спиной. В Дели только
занимается утро.
Делаю несколько глубоких вдохов — выдохов.
Осторожно, тихо — тихо. Дверь-гармошка со скрипом
разъезжается. Запах раннего города, дымка, продавившая
воздух. Воздух, будто поскрипывающий от мороза. Эта
влажность реки Ямуны.
Линии домов в светло-фиолетовом небе. Порванные
в клочья воздушные змеи на крышах. Небо, перечеркнутое
электричеством: провода поверх проводов, намотаны друг
на друга клубками как гнезда ворон. Гаснущее перед
рассветом уличное освещение. Запахи утренней жизни:
мыло и омлет. Запах индийского дома, запахи, которые я
не могу различить. С ними в меня входит Индия.
Улица отелей и дешёвых гестхаусов. Вывески
вкрученные друг в друга. Зеленые, желтые — как ящерицы:
«Харе Кришна», «Кришна Плаза», «Хари ОМ».
Рикши — водители велосипедов с колёсами и прицепом.
Самый дешёвый транспорт Индии. Самые худые люди,
которых я когда-либо видела. Они еще спят накрывшись
козырьками своих повозок, укрывшись пледами.
В семь утра Дели уже разогнался и движется. Бойко
распаковывает коробки утренний овощной рынок. Коровы
в попытке сорвать угощение отогнаны и пробуют
подступиться снова. Собаки: оранжевые и белые, как линии
переходящие друг в друга. Серые мартышки в ветвях
деревьев охотятся за попкорном и мороженым. Женщина
торгует чаем и сладостями у лотка на улице. Она наливает
горячий чай в прозрачные стаканчики. Пар с ароматом
специй поднимается в воздух, смешивается с туманом.
Дальше этот запах становится водой.
Куда делись мужчины в дорогих костюмах, которые
носят одеколон, который носит дорогое имя? Где эти
бесконечные, взмывающие до неба офисные леса? Здесь,
вместо них, вытянутые наружу деревья-храмы, в них
вплетены магические красные нити.
Храм Ханумана, храм Кали, храм Шивы.
Как входить в эти храмы?
В какой одежде?
Я внимательно наблюдаю снаружи.
Пахнет душистым маслом.
Что это за масло?
«Шива, Дурга, Парвати», — бросает на ходу человек
в тюрбане. Что у него под этим тюрбаном? Длинные волосы
или короткая стрижка? Люди сгибают голову перед черным
камнем в центре храма.
Этим людям нравятся ритуалы.
Жрец храма улыбается, дает мне белые шарики с алтаря.
На вкус они приторно-сладкие. «Это „прасада“ —
божественная милость».
Я гуляю, я ем в кафе. Возвращаюсь в храм, нахожу
другие храмы. Наконец, я смотрю на людей. Я смотрю
на еще непонятых, непрочитанных мною европейцев.
Длинноволосые мужчины и женщины, худые, плоские,
с невыраженными формами. Все, как один, облаченные
в медленные жесты. Мужчины похожие на женщин,
и женщины похожие на нимф. Они поклоняются друг другу.
Что они делают? Танцуют? Совершают предсказания? Как
в этой одежде можно путешествовать?
Он звонит и рассказывает мне новости.
Новость номер один рвет на части сигналом телефона.
Мне кажется, что шум на линии устроен мною тоже.
«Мне трудно возвращаться домой без тебя».
Он рассказывает, что у него новый объект на работе. Он
заканчивает каждое предложение словами о том, что
скучает и ждет.
Но я — как под водой.
Меня это не касается.
Как провода на слепках электрических мотков на небе
Дели: сигнал мистически идет, но поступает лишь для
избранной информации.
Поезд в Варанаси
Девушка на железнодорожном вокзале старого города Дели.
Она притягивает взгляды даже будучи одета почти по-
индийски, даже скрывшись под этим платком. Она
отличается от этого мира, как от любого другого,
но в Индии это особенно заметно.
Разносчик чая наливает жирный горячий напиток. Нос
чайника ныряет в маленькие глиняные чашечки. Глиняная
посуда ручной работы — дешёвая рабочая сила, пластик
дороже.
Горы полуразбитых чашек валяются в урнах, вокруг урн,
на платформе и прямо под поездами.
Всюду жизнь, движение людей и направлений.
Носильщики вещей «кули». Женщины с красивыми лицами
в расшитых сари. Женщины, несущие тюки на головах,
держащие за руки детей. Старики в оборванной одежде
присели отдохнуть на рельсы.
Пять часов назад я стояла здесь, в руках билет на поезд
в Агру, но так и не села в вагон. «Тадж-Махал» — это
единственное, что я знаю об Индии. Но название
не вибрирует. Другое дело — «Варанаси».
В поезде — важный железнодорожный служащий
в форме. Он проверяет билеты, прокалывает их дыроколом.
Я забираюсь на свое место. Натягиваю на себя все майки
и спальник, укрываюсь с головой. Соседи принимаются
ужинать. Запах пряной индийской еды, движение колес
по рельсам. Во сне я то здесь, то в России.
Утро пробирается вместе с холодом. Щели на окнах,
и напротив сломанное окно тоже. Ветер гуляет по вагону.
Люди лежат спина спиной друг к другу. Эти люди родились
в Индии.
Вагон еще спит, и серый туман окутывает все без
промежутка.
Я кладу слова друг в друга, впервые доверяю порыву
Индии — не спать, но чувствовать и писать все, что вижу.
Пальмы по линии через поле. Новая деревня или город.
Здесь никто не объявляет следующую станцию.
«В Индии 500 тысяч деревень у дороги», —
регистрирует туристический путеводитель.
Люди идут с кувшинами к железнодорожной линии.
Какают и писают повернувшись к вагонам спинами, моются
водой из кувшинов. Рисовые поля, словно кирпичики
конструктора «LEGO», разбиты на квадраты и выделены
по цвету: нежно-зеленый, коричневый, терракотовый,
желтый, пшеничный.
Это не уловит ни одна фотография — слишком велик
объем.
Мы как в туннеле из белой пены.
Мы рассекаем воды на кольца и оставляем их лежать под
колесами. Ветер разносит туман и обнажает суть
деревенской жизни. Поезд снижает скорость, поезд стоит
среди полей.
Люди выходят в поле и теряются в облаке.
 «Чай-чай-чай!» — проносится по вагону. Торговец чая
идет в один конец поезда, возвращается, проходит мимо
и снова возвращается. Поезд внутри поезда, течение внутри
течений.
Чай в маленьких стаканах по сто грамм. Чайный человек
разливает горячий напиток из железного баллона
с краником. Стерилизация и безопасность уходят в сторону,
когда ты в индийском поезде.
Ты пробуешь все.
Я пробую все.
Сначала осторожно — только рис, потом рис и вареные
овощи — кари. Потом первый стаканчик чая, за ним —
третий. В конце приносят мороженое.
Люди в вагоне обсуждают газетную новость: «Поезд
вышел из южного города Тирупати и должен был ехать
в Варанаси. Однако на развилке в Вийяваде вместо того,
чтобы повернуть на север, поехал на восток. Он проехал
980 километров в неправильном направлении. Чудо, что
поезд не столкнулся ни с одним встречным составом».
Это не наш поезд?
Пригород Варанаси тянется, как третья сигарета моего
соседа. Он наполовину вынырнул из дверей тамбура. Двери
теперь не закрываются. Влажный, теплый, искристый
от солнца воздух гуляет по вагонам, пересекает
дребезжащие окна и двери-гармошки.
Индийцы в маленьких городах очень любопытны. Кто-то
машет мне рукой на платформе. Я успеваю разглядеть
только руку — она худая и тонкая, как крылья птицы.
Любое движение сейчас завораживает. Я ощущаю, как все
предметы и формы обретают новый смысл. Теперь у меня
есть возможность видеть заново.
Нет ярлыка или бренда на упаковке «Индия».
Нет ожиданий.
Мы входим в промышленную зону Варанаси, поезд
снижает скорость, мы почти плетемся пешим ходом.
 Всюду непонятные полуразрушенные здания. Один
фундамент поверх другого. Заводские объекты, высокие
кирпичные заборы, один переезд, другой переезд. Все это
не запланировано, без номеров и названий улиц. Сюда,
наверное, не пишут писем.
Рядом со мной женщина, которая молчала всю дорогу.
Она неожиданно берет меня за запястье, кладет свою руку
на мою. Мужчина рядом с ней, по возрасту муж или брат.
Он улыбается, глядя искоса на свою спутницу.
«Варанаси — это священный город, золотой город», —
говорит эта женщина. На глазах у женщины слезы: «Мы
попрощались здесь с сыном. Раз в год мы ездим сюда,
чтобы делать церемонию его памяти». Моя рука в ее
ладонях становится горячей. Глаза у нее теперь
не черные — прозрачные. Глаза цвета пепла с молоком.
Когда мы прибываем к перрону, начинается дождь.
На стекле появляются длинные капли.
— Дождь — это к счастью. Хороший знак.
Она отводит свою ладонь, и проводит ею по стеклу,
будто бы может схватить эту воду.
Суета в вагоне. Я сижу поджав под сиденье ноги,
поднимаю их выше, в сторону. Из-под меня выворачивают,
выдавливают, выжимают огромные сумки, коробки
и валуны. Багаж у этих путешественников поистине
пугающе гигантский, он пристегнут цепями, ремнями,
привязан, прибит друг к другу: чтобы не украли за ночь.
Вот они — люди маленькой земли, живущие
в непосредственной близости друг к другу. Они не боятся
толкнуть того, с кем недавно говорили. В этой суете
не звучит «извините» и «пожалуйста». Эти слова
не переводятся с английского на хинди.
Плоский вокзал Варанаси. Плоские крыши платформы.
Прямо на земле, среди встречающих и приезжающих,
поляна тех, кто не торопится. Последние — в оранжевой
одежде йогины-аскеты «садху». Удар за ударом со всех
сторон. Через вокзальную площадь на стоянку моторикш,
мимо небольшого рынка. Коровы Варанаси такие же как
в Дели — худые и спокойные. Все остальное рвется вперед
и движется.
Десятки водителей такси и рикш делят на части меня
и рюкзак, но мы неразделимы. Когда я, наконец,
договариваюсь о цене в 50 рупий, меня накрывает счастье.
Я в Варанаси — самом священном городе Индии.
Варанаси
«Хануман-гестхаус» — небольшой семейный отель
выкрашенный в красный цвет, названный в часть бога
обезьян — Ханумана. С первого этажа по крутым
ступенькам на крышу. Лестница такая узкая — вдвоем
не пройти.
Моя единственная комната — пристройка на крыше.
Пространство вокруг — собрание строительных балок. Вся
жизнь, весь город и улицы — отсюда сверху, как
вывернутая одежда — швами наружу. «Если убрать весь
этот мусор, было бы прекрасно, но нет-нет-нет»… Это
лучшее место, какое только можно представить.
— Сколько дней вы рассчитываете здесь прожить? —
деловито спрашивает хозяин.
Мы договариваемся о цене в восемь долларов за ночь
за номер на крыше без соседей. Прежде чем оставить меня
одну, он наставляет: «Если вам нужна горячая вода, то
нужно использовать бойлер. Двадцать минут и вода
нагрелась! Закрывайте окна, когда уходите», — тыча
пальцем в сторону карниза. — «Обезьяны! Они повсюду,
унесут все, что только оставите: еду, одежду. Закрывайте
входную дверь, даже когда находитесь в комнате».
Я закрываю входную дверь изнутри, оглядываю все углы
и заплатки пространства: краска поверх краски, стены
в малиново-зеленых разводах. Матрац еще новый, с пакетом
и фирменной наклейкой из магазина. Комплект коричневого
спального постельного белья с извилистым узором как
на индийских сари. Старый, вероятно хозяйский, тяжелый
комод с книгами на хинди. Всюду пленка из времени
в форме пыли.
Комната, в которой я буду жить, пока не найду
отдельную квартиру.
Когда, спустившись по лестнице, я сталкиваюсь с сыном
владельца гестхауса, он предлагает: «Вам показать дорогу
к Ганге? Здесь всего три минуты. Короткий путь».
Ганга — вроде бы река, но течет как по небу.
Образ не соответствует отражению.
Образ проникает вовнутрь, входит и закручивает,
высверливает.
Что-то холодное и горячее забирается под кожу,
тревожит тонкими мелкими ударами.
Электричество просветления носится в воздухе.
Люди, но в этой плотности — одиночество. Масса
печали и тоски по утраченному.
Что я утратила?
Я не помню точно.
С первой секунды я решаю здесь жить.
Абсолютно сдаться этой неопределённо-родной,
слишком близкой реальности.
Покидать, но всегда возвращаться обратно в Варанаси.
Что бы ни происходило, сколько бы смертей между нами
не было.
Два неразделенных ума, две линии жизни.
Я и этот город — одно целое.
Старые трехэтажные дома, ступеньки, сырость.
Дворцы — словно мудрые старики глядящие в воду.
Недействующие старые здания, некогда бывшие палатами
царей, не ставшие коммерческими, доставшиеся людям как
наследство. Теперь в этих дворцах живут деревья, цветы
и обезьяны. Ничто здесь не приручено.
 Разноцветные сари. Белые хлопковые простыни — они
раскиданы, раскатаны, растянуты и сушатся под ногами. Их
стирает специальная каста людей — «дхоби».
Молочно-белые коровы, смолисто-черные быки,
обряженные в старые футболки козы. Там и тут гнёзда
маленьких щенков. Бродячие йоги — «садху». Одни
в длинных платьях отреченных от мира — оранжевых,
цвета охры. Другие не носят ничего кроме набедренной
повязки. Третьи — самые худые, в черных одеяниях.
Все это переплетено кружевами тумана и надписей. Все
напоминает мне все мои прошлые жизни в Индии. Все эти
люди совсем как я сейчас — не имеют завтра.
Варанаси — центр классической индийской музыки.
Здесь родился музыкант Рави Шанкар. Здесь практикуют
«раса йогу» — очищение чувств и эмоций при помощи
звука.
К реке приходят два флейтиста. Слышны припевы
и музыка: «Харе — Рама — Харе Рам — Сарасвати Мата —
Дурга ма — Харари ла-ла Харари-ла-ла… Морарилал-
сурисури — Сарасвати Мата»
Ганга застыла, движется без течения.
Вместе с этой музыкой под желтым светом высоких
фонарей вырастает человеческая фигура. Мужчина
закатывает обе штанины и погружается по колено в воду.
Он наматывает на локоть толстый канат и уходит по воде,
на лодке, в совершенную темноту.
«Плюх-плюх» — веслами по лунной глади. Пока совсем
никого не остается. Ни лодочников, ни музыкантов. Только
вода и девушка.
Я смотрю на саму себя в отражении. Слева дворец,
справа — дворец, дальше — густой туман. Стряхиваю воду
двумя руками, складываю ладони у сердца — это
приветствие и прощание с Гангой.
Жизнь в Варанаси начинается в четыре утра — над рекой
медленно проступает рассвет и утренний холод обжигает
реальностью нового дня. Я одеваюсь в длинное хлопковое
платье. Выскальзываю в город и угадываю путь к Ганге.
Окна невысоких, не более трех этажей зданий. Долгая
полоса рекламных надписей на стенах: «Исцеление методом
рэйки», «Курсы поднятия кундалини», «Чтение прошлых
жизней». Общий вес всех этих вывесок падает на первые
этажи расплывшихся от старости зданий. Швейные
машинки тарахтят, нашивают новую одежду, подгоняют
под размер старую.
«Качаури Гали» — улица индийского фаст-фуда. «Кхоа
Гали» — районы молочных продуктов. «Татри Базар» —
рынок медных изделий. Всюду, в витринах магазинов
и на прилавках — выставка сари из шелка.
Интернет-кафе: пыльные компьютеры с тяжёлыми,
вздутыми, стеклянными мониторами — такие теперь нигде
не делают, но здесь они как все — реальность.
Мелкими шагами, из квартала где живут и торгуют
коврами мусульмане, в старую часть города. На обед
в маленькое кафе «Sai» у храма Кали. Здесь готовят
печеные лепешки с маслом. На завтрак кофе по-турецки,
одно спелое, совершенное яблоко. На обед — лепешки
с сыром из печи и «palak panir» — творожный сыр
со шпинатом.
Всегда пешком, чувствуя телом каждое мелкое событие.
По пути музыкальные классы. «Ta Da Da Da — Ta Da Da
Ta», — слышно, как распевают дети.
Жизнь в Варанаси течет незаметно, однообразно
и прекрасно. Она идеальна в молитвенном смирении,
в попытке разобраться в этой жизни без карты. Пешком
брожу по миллионному городу. До последнего не требую
транспорт. Верю в собственные ноги — как в Бога.
Те же торговцы сувенирами, лодочники и продавцы
гашиша. Здесь медитируют, поют мантры и занимаются
йогой. Здесь моются, чистят зубы, стирают. Здесь делают
поминальную церемонию шраддх. Весь мир этого города —
пособие по изучению жизни.
Храм Бхайравы — грозной формы бога Шивы —
разрушителя, где у входа встречают священные собаки.
Храм «Каши Вишванатх» с крышей, на которую вылито
830 килограммов золота. Красный храм Дурги — где
продают корзины с розами.
Гхаты — ступеньки к Ганге. Священны, как все в этом
городе. «Дасашвамедх-гхат», где бог Брахма поклонялся
богу Шиве. «Нарада гхат» — в честь сына Брахмы —
божественного музыканта Нарады. «Тулси-гхат» — в честь
поэта Тулсидаса, который написал «Океан деяний Рамы».
«Чаусатти-гхат», в честь свиты воинственной богини Дурги.
Паломники приходят сюда весной, во время темной
половины месяца Чайтра.
На «Харишчандра-гхат» 24 часа в сутки идет кремация.
По ночам я прихожу сюда, чтобы покормить собак.
Поднимаюсь повыше, обхожу кремационные костры
с догорающими в них телами. Наблюдаю
за медитирующими садху. Наливаю молоко в тарелку
щенкам.
Днем город немного спит, немного останавливается,
к вечеру все начинается сначала. Куда уходит история? Она
всегда остается в настоящем — пока есть камни.
К вечеру снова открываются многочисленные «магазины
у дороги». Продавцы чая возвращаются с тележками
на улицу.
Я захожу в магазин «Haldiram’s» — здесь продаются
лучшие индийские сладости. Покупаю молочные шарики
«ladhoo».
— Пообещай, что будешь моей женой в следующей
жизни, — обращается ко мне писклявый детский голос. Я
оглядываюсь назад, мальчик лет семи держит меня за край
юбки. Мать тянет его обратно. Мальчишка не отступает:
 — Пообещай, что будешь моей женой в следующей
жизни. — Повторяет он опять.
Мать виновато пожимает плечами, поднимает ребенка
на руки и уносит. Прежде чем они уходят, я говорю ему:
«Обещаю».
Спустя месяц настойчивых молитв и общения
с местными жителями я, наконец, нахожу здесь редкую
квартиру, уставленную старинной мебелью, с красными
старинными стульями и занавесками на окнах, расшитыми
бисером. Я иду на «Татри Базар», выбираю посуду
из красной меди. Теперь у меня есть квартира, а вместе
с ней появляется и первое имущество.
Поздно вечером я лежу на полу, целиком погруженная
в воспоминания этого города. Сколько месяцев прошло?
Все дороги, все храмы, которыми я иду — сейчас внутри
моего тела.
Аромат сладкого риса, пыльца из оранжевых ноготков,
жасминовое масло. Сколько бы я ни смывала с себя эти
звуки, запахи, события — они смотрят на меня изнутри как
подводное течение.
Я ощущаю нехватку слов, а затем не даю им выхода.
Как можно записать, исчеркать чернилами этот город?
Город, который лучше чем все, что я видела. Город,
в котором я ощущаю себя призраком.
Философия
Ашиш — продавец тканей и одежды для туристов. Я
прихожу к нему, чтобы смотреть на город как смотрят
местные — через витрину.
В глубине его лавки уютно как дома, можно развалиться
прямо на тюках с запасами тканей и наблюдать
за причудливым миром снаружи.
Приходят покупатели, заказывают одежду по своему
вкусу: просторное, длинное, «оригинальное». Ашиш водит
мелом по ткани, раскраивая юбки и платья. Внутри у него
всегда какая-то своя мелодия, он напевает ее за работой.
Мимо лавки проходит человек в оранжевой одежде
каких много на улицах старого города. Он протягивает
металлическое ведерко. Ашиш молча кладет туду монетку
и поясняет:
— Время меняет многое. Варанаси очень изменился
со времен моего детства. Ты не представляешь что это был
за город! Раньше здесь жили настоящие садху —
«отречённые».
— А кто тогда этот человек в оранжевой одежде?
И почему вы даете ему деньги?
— Индия — очень духовная страна. У нас здесь много
божеств и мы боимся оскорбить кого-то из них. Мы
не знаем кто и когда приходит к нам. Любой человек может
оказаться божеством.
Этот человек попросил без слов, я дал ему без слов. Я
дал ему всего монетку, две рупии. Скорее всего, он просто
бездомный, бедняк в одежде отреченного, в одежде садху.
Настоящих садху сейчас не часто встретишь.
— Садху — это путешественники у которых нет денег?
— Некоторые садху живут в одном месте, при духовных
организациях, при «ашрамах». Другие все время
бродяжничают, ходят от одного священного места Индии
к другому. В Индии ведь много священных мест. Главное
правило садху — жить как можно дальше от места
рождения. Дом нас расслабляет.
— Зона комфорта?
— Верно, зона комфорта — соглашается Ашиш.
— Возможно я — это «садху»? Я как будто теряла дома
силу. Все было хорошо, но не развивало. Я как будто жила
только для тела, а здесь, в этом городе, мне будто совсем
не нужно есть — везде энергия.
— Да, настоящие садху собирают не деньги, а духовную
силу. Они называют эту силу «шакти». Истинным садху
не нужно собирать деньги. Деньги приходят к ним сами.
Это люди носят им деньги — когда садху это нужно.
— Как же такое возможно?
— Это называется «сиддхи».
— «Сиддхи» у «садху»? — шучу я.
— Когда ты живешь как истинный йогин, все что тебе
нужно — приходит к тебе само по себе, естественно. Но для
этого нужно быть немножко безразличным к тому, что тебе
нужно. Я понял, что в жизни это тоже работает: нельзя ни
за что цепляться. Нужно быть немного отреченным
и смотреть на все желания со стороны.
— Вы говорите как мудрец.
— Все в Индии немного мудрецы. Наша жизнь обучает
нас мудрости. Таково свойство Востока. Мудрость — это
Восток. Запад — это острый ум.
— Мудрость и ум не одно и тоже?
— Нет.
— Мудрость — это искусство. Ум — ремесло.
Мудрец может не учиться в университете, но быть очень
мудрым, знать то, что не знают другие люди.
— Как такое возможно?
— Мудрость в Индии — это божественное качество.
Ум — человеческое. Мудрость спонтанна, она
«самопроявлена». Мудрость не является приобретенным
качеством.
— Как интересно! А какая бывает мудрость?
— Мудрость универсальна, а мудрецы разные. Кто-то
мудр в зарабатывании денег, кто-то в духовной жизни. Если
на нашем рынке есть успешный торговец — значит он мудр
в зарабатывании денег.
Кто-то мудр в исцелении тела — тогда он хороший
доктор. Это не значит, что он таков только из-за своего
медицинского образования, у него есть мудрость
в исцелении.
 Каждый человек мудр — кто в чем. Нужно найти этот
дар, эту мудрость. Найти свой дар — значит прожить жизнь
очень счастливо.
— У каждого свой талант?
— Да!
— Мне нравится ход ваших мыслей.
В России у нас есть тоже мудрецы. Например Михаил
Фридман.
— Михаил Фридман?
— Он бизнесмен на рынке,… но рынок побольше чем
этот.
Или… вот еще, мой бывший босс… Когда он уезжал
отдыхать, то его телефон был всегда отключен. Я думаю,
если ты можешь отладить до подобной точности свой
бизнес, то ты мудрец. Если ты можешь жить без стресса
и руководить собственной компанией — ты мудр.
В России есть и духовные мудрецы — старцы
в христианских монастырях. Но их мало, как и ваших
«садху». Сложно найти истинного христианина. В Библии
сказано: «Много званых, но мало избранных». Это значит,
что многие будут интересоваться духовным, многие пойдут
в храмы, многие станут священниками, но мало кто избран
жить в Боге.
— Это находится в полном согласии с моей философией.
Многие интересуются духовным, но не многие могут
получить истинный опыт.
— Получается, что истинная духовность — это тоже
талант, то что дает Бог?
— Я думаю, что это так. Этому нельзя научиться. Но это
можно активировать или развить. Чтение книг, встреча
с другими мудрецами, особый стиль жизни — все это
активирует мудрость. Вот сейчас, приехав в Индию, ты
активируешь что-то духовное.
— Это как?
 — Раньше в Индии была такая традиция: мастер
отправлял ученика по местам его прошлой жизни. Тот
должен был путешествовать, чтобы вспоминать себя. Мы
говорим, что духовное пробуждение — это воспоминание,
самореализация того, что есть внутри.
Для души нет памяти и душа перерождается. Прежде
чем стать просветленным, человек учится духовной науке
много жизней, пока не вспомнит себя совсем.
— Но у меня нет мастера. Я приехала… Мне снились
сны и…
— Что было в твоих снах?
— Там были люди в белом, они стояли в белом зале,
в белой одежде. Там всегда был очень яркий белый свет.
Когда я просыпалась, то помнила этот белый свет
и ощущала страдание от разлуки с тем миром… Но тот мир
каким-то образом заполнял меня и мои дни между снами.
Во мне родилась тоска по другой жизни, но и встреча с этой
жизнью одновременно.
— В Индии мы верим, что если мы были с учителем
в одной жизни, он найдет нас снова в другой. Лучшие
учителя не имеют тела, лучшие посвящения приходят
во сне. Когда ты приходишь к настоящему садху, он всегда
спросит тебя: «что тебе снится»?
Твои сны были хорошими.
— Что если я не верю в прошлые жизни и во все
такое…?
— Ты поверишь, потому что увидишь.
— Значит я сейчас не вижу?
— Когда человек утратил связь с Богом, он потерял
возможность видеть. Он духовно ослеп. Свет твоих снов —
это свет, который мы больше не видим, но он повсюду.
Когда я много медитирую, то я вижу этот свет повсюду,
в обычных местах. Я вижу ауру людей. Но когда я перестаю
медитировать, то погружаюсь в тьму дней.
 Просветление — это возможность вернуть особое
зрение. Когда ты возвращаешь это зрение, то ты видишь
Бога и себя. Сейчас ты не видишь себя истинную, ты
не видишь Бога. Но все это здесь.
— Как вернуть это зрение?
— Для этого существует духовная дисциплина.
— Медитация является духовной дисциплиной?
— Да, как медитация, так и молитва…
— Как научиться медитировать?
Духовную дисциплину дает гуру, учитель. Для каждого
она своя. У гуру есть духовное зрение, он видит тебя и знает
как сделать тебя видящей.
— Как же мне найти гуру?
— Сначала надо подготовить себя. Молись Богу, проси
Его об этом.
— Кому же молиться, если у вас так много богов?
— Все эти боги — есть божества, они не финальная
форма Творца. Творец — это Абсолют, у него нет имени
или формы.
Ты знаешь о нашей богине Дурге? Она побеждает
демонов. Ее создали все другие боги, отдавая в нее свою
энергию. Представ пред богами, она сказала, что не будет
поклоняться ни Шиве, ни Брахме, ни Вишну… Она сказала,
что поклоняется только Единому Творцу.
Я тоже поклоняюсь только Ему. Я не хожу в храмы.
Разве если только ради эстетического наслаждения.
В наших храмах поют, в наших храмах много покоя. Но я
ничего там не прошу.
Ты знаешь, что когда в Индии устанавливают статую
божества в храме, то говорят: «На Тасйа Пратима Асти»,
что означает «у Него не может быть формы». Таким
образом жрец в храме подчеркивает, что несмотря на то, что
здесь есть некий образ Высшего, у Высшего не может быть
формы.
— Ни одна статуя не может воплощать форму Бога?
 — Все статуи индийских храмов живы. В них есть
энергия. Прежде чем статуя станет жить — жрец храма
проводит церемонию оживления этой статуи. В статую
перемещают — «шакти», жизненную силу. Это происходит
со всем. Если ты возьмешь камень и будешь долго-долго
читать над ним молитву, то он станет особенным. Мы
называем такие камни — «философскими», такие камни
могут говорить, отвечать на твои вопросы… Но сможешь ли
ты этот камень слышать?
— Я точно не смогу.
В христианских храмах у нас тоже есть много
намоленных предметов. Они считаются тоже святыми,
живыми…
— Принцип всегда одинаков. Молись над водой и она
будет живая. Ругай воду и она будет мертвой. Ты смотрела
фильм «Вода»? Посмотри.
— Все это не религия, а философия. Верно?
— Верно, это духовная философия, это не догматы.
Но философия не для всех. Философия — для зрелых
людей, которые готовы мыслить.
— А что остальным?
— Остальным нужно быть управляемыми. Они не ходят
думать. Они хотят, чтобы им говорили что делать.
— Поэтому в моей стране так развит догматизм? Нам
нужно, чтобы нам говорили что делать? Мы не хотим
думать?
— Это страх остаться одному. Страх небезопасности.
Но в Индии нет ни каких гарантий. Ты спишь на улице —
и при этом ты можешь продолжить существование. Что
будет если ты окажешься на улице в России?
— Я замерзну или пострадаю от людей. У нас бы всех
этих ваших «садху» заклеймили. У нас есть русское слово-
клеймо, очень страшное: «бомж». Мы думаем, что такие
люди сами виноваты в том, что с ними произошло. Мы
редко смотрим в глаза таким людям, тем более, мы
не думаем, что в ком-то из таких людей может быть
святость. И уж тем более, мы не думаем, что бездомный
может оказаться божеством.
— Отправляйте таких в Индию, здесь они не пропадут.
У нас есть множество ашрамов, которые бесплатно кормят
таки людей, у нас есть традиция духовного подаяния. У нас
теплый климат.
— Скоро я и сама начну всем этим пользоваться… Что
вы думаете?
— А что думаешь ты? Зачем ты приехала в Индию?
— Думаете у таких вещей есть противосила? Я имею
ввиду, что есть вещи которые просто сносят тебя — вроде
сильного горного ветра. Жизнь подхватывает тебя и несет.
Я имею ввиду, что мы не выбираем, но выбор уже несется
сквозь нас.
Я не думаю, что я выбрала Индию. Все эти дни здесь
одно сплошное «да». Я все здесь предчувствую… Все это
мне знакомо, уже встроено в меня. Я интуитивно ощущаю
этот город, эту страну.
…Но есть есть у вас… Есть у вас откровенные
глупости…
— Это что?
— Ваши касты. Ваше попустительство грязи. Ваше
неравномерное распределение доходов… Понимаете, эти
глупости, я не принимаю, не понимаю их нигде. Я
надеялась, что в Индии этого нет. Но здесь есть та же
дискриминация, та же алчность, тот же эгоизм… Вы ничем
не отличаетесь от другого мира. Имея столько добра
от предков, имея такую философию, вы продолжаете быть
глупцами. Я разочарована Индией. Я очарована ей. Я снова
разочарована. Все точно так, как с вашими богами.
Вишну — бог, Шива — бог, брахма — бог. Ганеша — бог.
Кто есть бог? Вы сами ничего не знаете и запутываете друг-
друга, вы ничего не знаете, как и мы — образованные
«светлокожие» люди. Между нами нет разницы. Мы все
красиво говорим, но творим одинаковое зло. Весь мир
болен тем, что наши слова расходятся с нашими
действиями.
— Вишну — бог. Шива — бог, брахма — бог. Ганеша —
бог. Все есть бог. Мы не сравниваем. В Индии каждый
верит в то, что хочет и никому нет дела до того, что у меня
свой бог — а у тебя свой. В Индии нет культа.
— Что это значит?
— Слово «индуизм» придумали не мы. Западная
культура, которая отравила нас, пришла к нам сама. То
бескультурье, грязь, бедность, что ты видишь здесь —
результат разорения варварами. Варварами были не мы.
Индия существовала, никогда не нападая ни на одно
другое государство. Мы сражались между собой —
княжество с княжеством, но в остальном, мы не пытались
захватить ни одно другое государство — ни разу.
Мы никогда не были «индийцами» и не были
«индуистами».
Сначала нас так назвали исламские захватчики —
императоры моголов, пришедшие в Индию в 11 веке.
Позже, эти слова стали очень популярны среди европейских
колониальных хозяев Индии. Кто бы ни захватывал нас —
они смотрели со стороны и говорили: «индуисты»,
«индуизм». И на этом они успокаивались, потому что,
чтобы захватить что-то, надо либо это поделить, либо дать
этому свое имя и так «присвоить». Но мы никогда
не следовали какой-либо «религии». Индуизм — это
фикция. Концепция общенародной религии или веры нам
чужда. Каждый верит здесь в то, что хочет. Каждая семья
имеет свое родовое божество, свой храм… И никто ни с кем
не спорит: «твоя вера хуже, моя лучше».
— То есть, вы не осуждаете, не сравниваете и вы
не думаете, что бог живет в статуях?
— Храмы в Индии появились не очень давно,
изображений статуй божеств тоже никогда не было. Мы
проводили ведические церемонии — ягьи. Ягья — это когда
люди сидят в кругу у огня, и брамины зачитывают молитвы,
кидая рис и другие вкусности в пищу огню.
— Кто такие эти брамины? Расскажите мне о них
больше.
— В Индии есть четыре варны. То, что вы на западе
называете «каста» — на самом деле «варна».
«Брамины» — жрецы храмов. «Кшатрии» — воины
и цари. «Вайшья» — торговцы. «Шудра» — земледельцы
и ремесленники. Все это варны.
— Что же такое каста?
— Их целое множество. По касте мы можем понять
откуда человек вышел: его клан, его деревню, его род
деятельности.
Я ведь не всегда занимался торговлей. Моя семья
принадлежит высокой касте и высокой варне «браминов».
— Верно, и много-много поколений мы — моя семья —
были жрецами храмов, а я стал инженером, а после того как
стал инженером и проработал двадцать лет как инженер —
я стал торговцем. Теперь ты понимаешь?
— Очень много новых слов, но вы мне понятны. У вас
такой же поиск себя, как у меня. Вы решили искать свой
путь независимо от того, что было вам дано с рождения. Вы
больше философ и искатель, чем торговец. Вы больше
брамин, чем вайшья.
— Да, я не очень хорош в торговле. Я говорю в моем
магазине о Боге, о карме и прошлых жизнях. Вот как сейчас.
Ты ничего у меня не купила, но отняла море времени.
Но если в какой-то день ты не приходишь, я начинаю
по тебе скучать и забываю о том, что должен прежде всего
заниматься в магазине торговлей.
— Вы слишком легко даете скидки.
— Я не умею торговаться, я привык, что друг — это
друг. Но в Индии друг — это еще и бизнес, особенно, если
этот друг иностранный. Не доверяй людям в Индии…
Сначала долго смотри и выбирай, потом торгуйся, и только
потом «покупай».
— Каковы еще инструкции для жизни в Индии одинокой
девушке? Мужчины в Индии?
— Мужчины в Индии всегда будут делать тебе
комплименты. Называть тебя самой красивой. Но это
ничего не значит. Они привыкли к другим женщинам дома,
а каждый мужчина выбирает женщину похожую на мать.
Матерей здесь очень уважают, и ни одна индийская мать
не захочет тебя в качестве жены своему сыну. Здесь браки
по соглашению родителей, здесь умножение богатства
и усиление традиций. Поэтому, не обращай внимания
на внимание мужчин. Не вступай с ними в близкие связи,
это ни к чему не приведет.
Приходи только ко мне. — Заканчивает он свои
наставления, посмеиваясь.
— Я не собираюсь замуж — говорю я, наблюдая
за реакцией Ашиша.
— Нет? Что так?
— Я одену это оранжевое платье садху. Буду жить
на подаяние. Буду заниматься йогой, спать на улице и все
такое.
— Этот путь заведет тебя в тупик, как и многих
иностранцев, оставляющих свои жизни, чтобы
бродяжничать по Индии. Поверь мне, быть хорошим йогом
на много сложнее, чем быть хорошим продавцом
в магазине. Иначе я был бы йогом.
— Что же мне здесь делать? Безделье невыносимо.
— Да, чтобы развивать себя и при этом быть без дела
нужен талант. В Индии мы умеем это.
— Как же найти себя среди всей этой философии? С чего
начинается этот поиск?
— Сначала ты начинаешь чувствовать майю. Это
начинается с ощущения иллюзорности, неистинности себя
и неистинности внешнего мира. Когда ты чувствуешь
неистинность внутри себя или снаружи — ты начинаешь
пробуждаться.
— Как же найти себя истинную?
— Это ежедневный путь. Твой стиль жизни, ежедневная
молитва, твои обязанности перед миром. Это наша
Санатана-Дхарма — религия Индии.
— В нашей стране нет Санатана-Дхармы, но есть
возможность самореализации. Я думаю, что поняв себя, я
смогу вернуться и сделать что-то важное для других, для
людей..
Но что это «важное»…? Я не знаю.
— Верно, предназначение существует. Линии на наших
руках указывают на это. Звезды указывают на это. Ты
должна обучиться в Индии астрологии. Я здесь знаком
со многими иностранцами и многие приезжают в Варанаси,
чтобы учиться. Они останавливаются здесь, рядом,
на «Асси-гхат», живут здесь до лета, до конца учебного
семестра, потом уезжают в горы переждать жару, а затем
снова возвращаются.
— Они ваши клиенты?
— Они мои клиенты, но еще мои партнеры
по философии.
Я не люблю когда меня называют торговцем, все же я
больше философ и даже немножко теософ. Ты уже видела
наш университет? Это один из самых важных
университетов Индии! Там учатся будущие астрологи,
доктора аюрведы, менеджеры — все. Его основала
иностранка, теософ — Анни Безант. Было время, когда я
сам был увлечен теософией, но я был слаб. Моя сила
пришла здесь, когда я пошел работать на рынок, заговорил
с людьми, стал шить для них одежду, делая людей
счастливыми.
— Нет ничего сильнее чем человек, который идет своей
дорогой, время от времени поворачивая в неизвестность —
соглашаюсь я.
 — Верно, у каждого человека есть предназначение, путь.
Мудрецы Индии всегда утверждали это.
— Я думаю, это сложно. Мы всегда соблазнены чем-то
не своим. Уезжая в Индию, я встречала лишь тех, кто
пытался расшатать мою уверенность в этом решении.
Потом я поняла, что эти люди боялись за самих себя.
А вдруг я окажусь права — а они нет? А вдруг я сделаю то,
от чего отказались они — и у меня получится? Я пошла
на это ради всех… Чтобы исполнить мечту… У мечты
не может быть хозяина, она как пламя на алтаре —
разжигает сразу много других огней.
— Но за мечту нужно платить всей жизнью…
— Вы думаете я рискую?
— Всякий человек оказывается соблазненным не своим
путем, чужим мнением. Это влияние современной
культуры, влияние окружения, влияние других людей,
которые пытаются навязать нам что-то более простое, более
тривиальное — но не оригинальное нам, не наше. Я тоже
рисковал, когда начал шить ткани и работать на рынке. Мои
друзья не поняли мой выбор, но торговля не только
заработок — это древний способ собирать знание. Все
торговцы Индии были еще и философами. Они
путешествовали по миру, не сходя с места. Люди которые
приходили за товарами были ото всюду. Теперь я общаюсь
здесь с туристами со всего мира. Помимо этого, в Варанаси
приезжают особые люди, искатели Истины, они бывают
очень интересны.
— Вы очень любите людей.
— А как иначе?
— Я люблю людей, но не с рождения, понимаете, я
думаю, что человек должен еще стать человеком. Нам
нужно изучить свои лучше стороны и укрепиться в этом.
Эти сильные стороны должны быть действием и быть
полезны другим людям. Мы должны нести добро и свет,
должны стимулировать рост и развитие лучшего в этом
мире. Только так человек становится человеком. До этого
момента я не могу любить человека, я не интересуюсь им.
— Человек еще должен стать человеком?
— Я думаю, что самое важное — дело нашей жизни.
Делая то, что мы пришли делать, мы занимаемся духовной
практикой. Все это ближе мне, чем ваше многобожие. Я
рождена в другой культуре, я больше уважаю практику,
материю.
— Вся философия Индии очень практична, и она служит
поиском предназначения. Ты должна прочитать наши
священные тексты — «Махабхарату», «Рамаяну», Пураны,
Веды, Упанишады. В этих книгах есть ответы на все
вопросы о жизни. Это очень практичные книги.
Варанаси — самый священный город Индии. Иногда мы
собираемся семьей дома и рассуждаем о том, как нам
повезло здесь родиться. Мы философствуем о йоге
и духовных традициях Индии. Все великие мудрецы и йоги
Индии приходили и оставались в Варанаси.
Тебе надо прожить здесь очень-очень долго, чтобы
понять нас. Индийцы — мы не то, чем мы кажемся
снаружи. Мы всегда торгуем, понимаешь? Даже если ты
мой друг, я постараюсь сделать на тебе бизнес, получить
свою выгоду… Не доверяй людям… Не доверяй никому
прежде чем проживешь здесь лет десять.
— Никому не доверять? Неужели?
Так говорит и моя мама.
— Твоя мама, вероятно, в прошлой жизни жила в Индии.
— Да, у нее даже смуглая кожа.
— Недоверие бывает разным.
Недоверие должно быть уравновешено верой. Есть вещи
в которое мы не должны верить, чтобы верить в то, что
нужно верить.
То, во что ты веришь — определяет тебя.
Не сиди здесь со всякими йогами и саньяси, как это
делают иностранцы. Не кури с ними марихуану. Все они
могут болеть чем угодно. Многие из них торгуют
наркотиками. Ты никогда не сможешь так просто отличить
настоящего йога от шарлатана. Не доверяй этим людям.
— Расскажите мне об этих … «шарлатанах»
в оранжевом.
— Оранжевый — это цвет отречения от мира. Поэтому,
саньяси носят только оранжевый. Есть два вида саньяси —
те, кто становятся таковыми, отрекаясь от мира в юности,
и те, кто принимают саньясу после того, как они прожили
жизнь. Мы называем всех их просто йогами или «садху».
— То есть йог и садху — одно и тоже?
— Верно, но не все они настоящие. Настоящие йоги —
почти легенда… Они жили в старой Индии,
были блуждающим аскетами и алхимиками, нищими
и волшебниками.
Эти йоги обладали способностью изменять свою
физическую форму, летать по воздуху, ходить по воде,
получать пищу из ниоткуда, общаться с птицами и дикими
животными, исцелять больных, спасать людей от укусов
змей, делать землю плодородной, даже возвращать мертвых
к жизни. Их магические силы — сиддхи — связывались
с безбрачием и чувственным воздержанием.
— То есть не заниматься сексом — это полезно?
— Это сохраняет энергию, которую ты можешь тратить
на что-то другое.
— Энергию нужно сохранять?
— Верно, энергия — это то, с чем работают тантрики.
Они собирают сверх-большое количество энергии
и совершают духовную эволюцию. Ты можешь собирать
энергию когда ты спишь или ешь, когда не общаешься,
когда не занимаешься сексом. Поэтому, йоги отказываются
от общения, от женщин. Они экономят ресурс.
— Кто такие «тантрики»?
— Те, кто практикуют тантру. Тантра — это один
из путей к Богу. Самый короткий, но очень сложный.
 Воспринимай это как институт, где на первом уровень
идет йога, затем тантра. В Индии много религиозных школ
и путей. Каждый здесь верит в то, что хочет и не требует
от других того же. Это дает нам чувство свободы… Индия
очень свободна.
— Неужели философия должна быть такой сложной?
Мне казалось, что простота всегда побеждает сложность.
— Только если простота от слова «святость». В обычном
мире, среди обычных людей, простота — это невежество,
исключающая вечный поиск.
— Поиск? Поиск истины, совершенства, поиск ответов
на вопросы…
— О смысле?
— О смысле.
— И те йоги, что ходят по Индии — они нашли этот
смысл и совершенство? Или только ищут?
— Настоящих йогов, йогов с сиддхами, — почти
не осталось. Они живут в удаленных от людей горах, либо
просто постоянно странствуют, избегая славы и внимания
людей.
— Расскажите мне о йоге. В чем весь смысл?
— В писаниях по йоге нет божеств. Йога говорит только
о твоем уме. Если ты пойдешь туда, вовнутрь — ты
встретишь там себя, но встретив себя, ты встретишь и Бога.
— Вероятно, мне нужно заниматься йогой…
— Может, это то зачем ты приехала в Индию? Где еще
учиться йоге — если не в Индии? Йога возникла в Индии.
— Не в Америке?
— Не в Америке — смеется Ашиш.
— Йоги жили уединенно и не собирали ничего снаружи,
они работали с тем простым инструментом природы,
которое им было дано — с телом.
Йоги, которые дали миру асаны, пранаяму и все такое —
верят в Бога, который не имеет формы. Они говорят «Алах
Ниранджан» — «Тот, кто без атрибутов (лакшан) или гол
(лакша)».
У них нет имущества только лота — чаша для подаяний;
трезубец Шивы; йога-данда — деревянная подпорка для
практики мантры и пранаямы. Чаша для подаяния
используется для еды и для омовения. Трезубец для
разжигания очага, для сбора золы. Щипцами йоги
благословляют и отгоняют негативную энергию. С самого
начала йоги были отшельниками, которые презирали жизнь
домовладельца. Йоги дистанцировались от ведической
мысли и храмовых религиозных ритуалов, от всех
обязательств и всех ограничений.
— Я их очень понимаю.
— Да, но это очень сложно.
Первого из йогов звали Матсьендранатх.
— Если он был первым из йогов, то у кого же он учился?
— Он учился всему от Даттатрейи.
— У кого учился… Даттат… рейя?
— Даттатрея приобрел мудрость, наблюдая и анализируя
природу. Он учился у двадцати четырех естественных
учителей, среди которых были земля, небо, паук и даже
проститутка по имени Пингала.
— Так… Все становится еще сложнее… Как Даттатрейя
учился у них?
— Через гхьян.
— Что такое «гхьян»? — Теряю я терпение, не успевая
впитывать в себя новые имена и термины.
— Гхьян — это слово, означающее вспышку спонтанной
реализации истины. Это духовный инсайт.
Гхьян повсюду. Ты никогда не знаешь кто будет твоим
учителем: земля, небо, паук или змея. Вопреки
общепринятой европейской традиции образования,
философия в Индии — это то, что случается случайно.
Например, в магазине, за чаем, в случайном общении.
— Как сейчас?
 — Да. Мы пьем чай, и мы не торопимся. Очень важно
не торопиться. Терпение — главное качество йогов. Этим
качеством обладает планета йогов — Сатурн.
— И планета может быть тоже гуру? Однажды во сне я
видела свое тело состоящее из звезд. И там была синяя
планета, и я знала, что…
— Сны — очень важная часть обучения природой.
Мы в Индии никогда не шли к известному духовному
лидеру или «гуру» из тех, которые теперь вещают
с телеэкранов. У гуру нет и не может быть имени, потому
что его нет. Гуру — этот тот, кто растворил себя, свою
личность, свое эго.
Ты никогда не знаешь кто здесь мудрец, кто истинный
философ.
Множество настоящих мудрецов и просветленных
Индии скрывают себя. Они занимаются обычной работой,
они ни чем не примечательны. Истина, гхьян — не могут
быть куплены. Остерегайся гуру, которые пытаются что-то
тебе продать, пытаются тебе понравиться. Настоящему гуру
не нужны твои деньги или внимание.
В лавку заходит девушка. Ашиш здоровается, говорит
с ней по-японски. Он снимает с нее мерки, записывает их
в свою тетрадь, уточняет фасон одежды. Девушка
заказывает тонкое пальто из синей шерсти. Она говорит по-
английски, но очень медленно: долго подбирает слова,
тщательно выстраивает каждое предложение.
— Я люблю азиатов, их английский очень понятный, —
говорит Ашиш. — Мне приходится знать немножко
японский, немножко китайский. Китайцы и японцы очень
любят Варанаси, но они не говорят по-английски. Русские
раньше тоже не говорили. Мне приходилось учить азы
русского языка. Но теперь, знаешь, прошло лет шесть,
русские стали говорить намного лучше.
И Ашиш снова продолжает свой рассказ:
 — В старое время Индия имела особую систему жизни:
«варна-ашрама».
«Варна» — значит цвет.
«Ашрам» имеет два значение.
Первое значение ты, наверное, слышала. Это это место,
где живет гуру. Раньше дом гуру был в лесу, в уединении.
Теперь это большие владения с администрацией,
гостиницами и настоящими тронами для гуру.
Второе значение слово «ашрам» — это «период жизни»,
значительный отрезок, около 20—25 лет. Первые двадцать
пять лет, ты должен жить в «брахмачарья-ашраме» — как
ученик; затем ты должен создать семью — это «грихаста-
ашрам»; затем «праста-ашрам» — ты покидаешь дом
и странствуешь по святым местам, ты живешь в маленьком
шалаше, в ашраме. В конце ты достигаешь «саньяса-
ашрама» — полного отречения.
Каждые 20—25 лет, человек так сильно меняется, что
символически его уже нет, он умер и возродился — его
жизненная цель изменилась.
Но цели меняются всегда, маленькие цели нужно
пересматривать ежегодно, ежемесячно и ежедневно.
Каждый отрезок жизни ты должна пересматриваться свои
цели и корректировать свою жизнь относительно
обстоятельств.
— Знаете, в моей стране многие пятидесятилетние
мужчины снова женятся и опять начинают старый 25-
летний период. У них снова рождаются дети. Что вы
об этом скажете?
— Возможно, они не насладились любовью достаточно,
они что-то не дожили с первыми детьми. Возможно, они
были заняты чем-то другим. Если бы я решил повторно
жениться, моя жена убила бы меня, моя мать отказалась
от меня, мои соседи зарыли бы меня под землю,
поддавшись на уговоры моей жены скрыть преступление.
 Ты не представляешь сколько силы у наших женщин.
С виду они милые как Парвати, а внутри сильные как Кали.
— Почему кто-то рождается женщиной, а кто-то
мужчиной? Почему кто-то рождается богатым, а кто-то
бедным. Почему кто-то рождается брамином, а кто-то
шудрой?
— Это прошлая жизнь, твои хорошие и плохие поступки
в прошлой жизни позволяют тебе родиться в семье жреца,
воина, торговца или земледельца.
— То есть карма?
— Да!
В Индии мы говорим, что три вещи наверняка
определяются только судьбой: рождение, брак, смерть.
У нас нет контроля над рождением и смертью. Многие
люди думают, что сами выбрали своего брачного партнера,
но, на самом деле, все уже предопределено.
— То есть любой брак будет кармическим?
— Как брак так и безбрачие.
Это предназначение. Это судьба. Это происходит само
по себе. Независимо от того, как сильно ты стараешься
выбрать себе мужа, в конечном итоге, ты окажешься только
со своим человеком.
— Что такое карма? Как она возникает?
— Карма начинается с мысли, мысль рождает эмоцию
или чувство, чувство рождает действие. Действие — это
карма, но только если оно основано на твоем личном
желании. Из-за кармы мы страдаем или наслаждаемся.
— Что делать чтобы не было кармы? Совсем перестать
действовать? Это ведь невозможно. Да и к чему приведет
такая жизнь? Все будут бездельниками.
— Нужно работать без привязанности к плодам
действия.
Вы, европейцы, делаете все либо потому, что очень чего-
то хотите, либо потому, что очень чего-то не хотите. Мы
действуем из долга.
 Мы не обращаем внимание на желания, когда выбираем
что делать. Мы смотрим на то, что является нашим долгом,
и что им не является. Когда ты действуешь из долга, без
желания, твоя карма заканчивается, обнуляется.
— Тогда мне нужно знать в чем мой долг.
— Верно, поэтому существует воспитание долга.
— Вы знаете в чем ваш долг с рождения?
— Наша религия определяет наш долг.
Религия Индии — это Санатана-Дхарма. «Санатана» —
значит вечная, «дхарма» — долг.
Теперь ты понимаешь как много мы ставим на долг. Весь
этот «индуизм» держится на долге.
Мы не живем желаниями, мы живем по распорядку
жизни.
Этот распорядок жизни называется Санатана-Дхарма.
Слово «дхарма» не нуждается в переводе, оно нуждается
в осмыслении.
Санатана-дхарма держится на четырех столпах:
«дхарма» — долг перед обществом и перед собой;
«артха» — деньги, «кама» — секс и мирские удовольствия;
«мокша» — духовное освобождение, просветление.
— Как же все усложняется!
— Да! Первая часть Санатана-Дхармы — долг.
Это общий долг перед всеми и собой в том числе.
Например, забота о матери когда она стара — это долг.
Но это долг старшего сына. Поэтому муж может уйти.
Почему он может уйти? Потому что пришла пора для долга
перед собой — для мокши. Дхарма женщины, если у нее
есть дети, быть матерью им и заботиться о них, пока они
сами не обретут свою семью. Так, если она пожелает
работать или заниматься духовностью, то всякий укажет ей
на то, что ее долг — прежде всего заботиться о маленьких
детях. Если ее работа или духовность мешают ей заботиться
о ее детях, ей нужно будет оставить работу и духовность.
 Если женщина хочет посвятить себя Богу — она
не может выходить замуж, она должна принять отречение.
Иначе у нее не будет времени на ее духовную практику, она
будет очень занята в семье. Она должна заботиться о муже,
о детях и о семье мужа.
Дхарма мужчины, если он не принял отречение, —
жениться, растить своих детей, обеспечивать жену,
заботиться о матери.
Все распределено.
Есть дхарма перед страной, перед семьей, перед своей
душой и телом. Заботиться о теле, поддерживать его
в опрятном и здоровом состоянии — это долг, это
не прихоть. Для этого создана аюрведа и обязательная
панчакарма — целительные индийские массажи раз в году!
Теперь пойми, что дхарма — это немного субъективно…
О дхарме спорили многие мудрецы. Какая дхарма выше?
Остаться в мире или отречься? Стать домовладельцем или
с юности практиковать йогу в лесу? Здесь до сих пор нет
единой высшей истины. Ты должна понять, что индуизм —
это не религия, это философия.
— То есть это обсуждаемо?
— Верно, все это не догмы. Мы можем поспорить обо
всем. И долгое время в Индии устраивались «философские
бои», соревнования между мудрецами. Это потому, что
«индуизм» — это Санатана-Дхарма» — не религия —
философия.
— Где в этом всем работа и деньги? Можно ли иметь
богатство?
— Да, но мы не знаем где начинается богатство, и где
оно заканчивается.
— Второй столп Санатана-Дхармы — это артха, деньги.
Если ты не садху, не отрекся от мира, то деньги — это
важная часть жизни.
— Деньги тоже определяются кармой?
 — Все определяется кармой. Если ты богата, то это
результат твоей хорошей кармы в прошлой жизни.
Вероятно, в прошлой жизни ты была щедрой с другими,
теперь твое богатство к тебе вернулось.
Помимо денег есть еще кама: удовольствия, секс, отдых.
Это все, что делает обычную жизнь приятной. Это тоже
является необходимой частью жизни людей.
После этого идет мокша. Нужно стремиться к познанию
души, чтобы освободиться от страданий новых жизней.
Теперь посмотри: три первых элемента — долг, деньги,
удовольствия — материальны. Четвертое, мокша, — можно
назвать универсальным, духовным.
Если где-то нарушен баланс, если чего-то слишком
много и чего-то слишком мало, то возникает недовольство
жизнью.
Первые три части Санатана-Дхармы очень активны
в юном и зрелом возрасте. Когда наступает старость, они
автоматически отходят на второй план. Удовольствия
больше не манят нас, мы прожили уже много, и мы
насытились. Это время для четвертой части — для мокши.
Для для мокши, для просветления — людям были даны
различные духовные дисциплины — «садханы»,
включающие йогу и медитацию. Они должны были
выполняться телом, чтобы подчинить себе ум.
— Что такое «садхана»?
— Садхана — это духовная практика. Ее выполняют
йоги и обычные люди. Для кого-то это 10 минут медитации,
для кого-то это 10 часов йоги. Садхана нужна для полного
контроля над умом. Когда ум подчинен, то человек
встречается с собой.
— Я бы хотела встретиться с собой. Встреча с собой —
тоже результат кармы?
— Верно, ты можешь получить мокшу только если это
предначертано.
 — Вы — фаталист, я поняла. Вы верите, что все уже
предрешено.
— Можно сказать и так.
Видишь как здесь много объявлений о духовных
практиках, как много курсов — кундалини, очищение
кармы рода… Все это принесли западные туристы, хиппи.
Мы, индийцы, не верим в это. Все это влияние западной
моды.
Западные люди, эти современные учителя по йоге,
приезжают сюда, собирают здесь слухи о духовности, затем
едут на Запад и учат других тому, что не могут понять сами.
Они думают, что могут изменить чью-то судьбу, используя
какой-то магический кристалл или медитацию. Это
невозможно.
— Что на счет жрецов в ваших храмах, которые
проводят ритуальные церемонии. Это помогает изменить
судьбу? В этом есть толк?
— Индийские жрецы не дают гарантий. Жрецы
в индийских храмах могут только просить Бога, но они
не могут ничего сделать сами. Подумай сама, если бы было
так легко стереть с лица земли нашу карму — никто бы
в мире не страдал. Сам мир не выжил бы, потому что
каждый мог бы создавать абсолютный хаос,
удовлетворяющий его постоянно растущие желания.
— То есть ни у кого нет власти над кармой?
— У истинных йогов, у мистиков. Но ты их вот так
просто не встретишь.
— Почему «истинные» йоги могут властвовать над
кармой?
— Они безразличны к тому, что с ними случится. Если
ты безразличен к карме — она не может запугать тебя. Она
отпускает тебя на волю.
Йоги стоят на гвоздях, голодают, сидят под палящим
солнцем — чтобы развить в себе безразличие к боли. Они
не принимают даров, не нуждаются в славе и внимании.
Карма не властна над такими людьми, что с ними сделать —
только убить? Но они не боятся и смерти. Они практикуют
на местах смерти — на смашанах, там где сжигают людей.
Ты уже была на главном смашане Варанаси? Ты должна
туда пойти, посмотреть. Это место, где карма умирает.
— Получается, что мы перерождаемся из-за кармы,
а йоги не перерождаются, потому что у них нет кармы?
— Но сначала может понадобиться несколько раз
родиться йогом. Это долгое путешествие.
Каждое действие создает последствие. Если мы
натворили кучу бед в одной жизни, то мы можем оплатить
наш баланс не сразу. Наши мучения растягиваются
на несколько жизней. Природа настолько добра, что
никогда не причиняет боль больше той, что человек может
выдержать за одну жизнь. Иногда плохая карма настолько
велика, что на ее «отмывание» уходят сотни жизней.
Чистый результат всех наших прошлых кармы мы называем
судьбой, предназначением, роком.
Наши личные отношения так же результат кармы. Мы
встречаемся с разными людьми в разные жизни и создаем
с ними кармические связи. Мы снова встречаемся с ними
в других жизнях, чтобы заплатить кармический баланс.
В процессе мы создаем новую карму и очищаем ее снова.
И это продолжается и продолжается.
— Как начинается кармическая связь между людьми?
— Если ты привязана к кому-то на эмоциональном
уровне в этой жизни, то ты можешь встретиться с этим
человеком снова, в другое время, в другой жизни.
Привязанность не обязательно основана на любви.
Ненависть тоже привязанность, ревность тоже
привязанность, жадность тоже привязанность.
Твои родители связаны с тобой кармой. Ты
не выбираешь их. Вас свел баланс ваших карм.
Теперь, предположим, что у тебя нет привязанности
к отцу. Ты его уважаешь и почитаешь, но ты не привязана
к нему эмоционально. В этом случае твоя карма с отцом
закончится. Вы больше никогда не встретитесь. То же самое
верно для любого человека, который приходит в твою
жизнь.
Мы любим, ненавидим, мучаемся, снова любим. И мы
запоминаем друг-друга. И мы теперь — родственные души.
Но и у этого есть финал. Брачные отношения, например,
очень яркие. Между людьми очень много химии, реакций,
уроков, эмоций. Люди в браке очень связаны. Если такая
любовь естественно затихает, если расставание между
парой происходит очень тихо и легко — отношения
трансформированы. Карма заканчивается. Карма
завершается, когда исчезает эмоциональная привязанность.
Нет ничего вечного! Нет людей, которые ближе нам, чем
другие. Наша дружба определяется кармой, но она
завершается.
Каждый раз мы слышим историю о том, как герой
X встречает героиню Y. Они встречаются, рожают детей
и все потому, что были связаны в прошлой жизни. Встреча
этой пары всегда будет выглядеть как любовь. Так
включается карма, так она сводит людей. Это происходит
совершенно естественно, и мы сдаемся этому. Настоящая
любовь всегда естественна.
Бывает, наша любовь оказывается неразделенной. Это
потому, что человек который любит без взаимности,
не отвечал на чувства объекта своей любви в прошлой
жизни. Теперь он страдает. За все нужно платить. Закон
кармы.
Есть люди, которые находят свою любовь и остаются
счастливы друг с другом на многие годы. Это потому, что
они отвечали взаимностью на чувства друг друга
в прошлом.
Есть люди, которые любимы многими. Это потому, что
они любили многих в прошлой жизни. Мы всегда пожинаем
то, что сеем. Это называется кармой.
 Ты видишь как много в Варанаси бедняков, как много
бездомных, голодных. Мы говорим, что они рождаются
такими, чтобы заплатить карму. Затем их страдания
заканчиваются, и они перестают страдать. Мы не осуждаем
этих людей, мы даем подаяние, но мы знаем, что у каждой
боли есть причина, как и у каждой радости.
Далее пойми, что будущее делается в настоящем. Если
мы начнем делать что-то хорошее и доброе сегодня, то наше
завтра будет лучше. В конечном итоге, карма — это
результат только наших хороших и плохих действий.
Каждая жизнь — это возможность. Если мы извлечем
уроки из наших страданий и больше не повторим одни
и те же ошибки, мы больше не будем страдать.
Каждый день — это возможность исправить себя.
Что я могу сделать сегодня, чтобы стать лучше?
Как я могу избежать ненависти, ревности, жадности
внутри меня?
Кому я могу простить сегодня все, простить от всего
сердца?
Как я могу помочь тем, кто сегодня нуждается?
С этого, с этих вопросов, начинаются перемены. Так мы
создаем наше будущее, нашу благую карму. Когда у тебя
нет кармы — ты получаешь мокшу. Ты уходишь к Богу
и растворяешь свою душу в его душе. Это блаженство
и любовь другого рода, она — наш дом, и к ней мы
стремимся вернуться. Эта любовь, которая есть наша
природа. Эта та истина, которая потеряна. Любовь
становится причиной духовного поиска.
— Получается, что все это для того, чтобы найти
любовь?
— Да! Но мы не отзываемся на этот голос любви, мы
отзываемся на желания, страсти, страхи. Но все это только
любовь и только из-за любви. Приходя к любви, ты больше
не перерождаешься.
 — Что если у меня будет только хорошая карма, но еще
не будет любви?
— Хорошая карма тоже приводит к перерождению. Нет
ни каких гарантий, что переродившись царицей, ты
не начнешь потакать своим слабостям. И если это
произойдет, то ты опять свалишься в пучину негативной
кармы. И так по кругу. Поэтому, это «колесо самсары». Оно
все время крутится. Йоги останавливают это колесо.
Одни люди верят, что если ты умираешь в Варанаси, то
больше не переродишься. Другие говорят, что это
невозможно, что ты родишься опять, но в более «лучшем
теле», с лучшей судьбой. Так или иначе, люди приходят
в Варанаси доживать свои жизни, умирать.
Ты должна сходить на «Маникарника гхат» — там есть
кремационная земля где у реки, у самой кромки Ганги,
постоянно сжигают мертвых. Йоги медитируют там, чтобы
остановить колесо самсары. Говорят, что смашан — это
место, которое освобождает от иллюзий своих желаний. Все
чего ты хочешь — смертно, все за что ты держишься
однажды покинет тебя. Все люди, которых ты любишь —
умрут — до или после твоей собственной смерти.
Ты видишь смерть и понимаешь, что все тщетно. Ты
видишь мертвое тело, как оно раскрывается огнем, как
трескаются кости и череп, и ты отворачиваешься
от иллюзии этого тела. Ты видишь как богатый и бедный
сгорают одинаково. Никто не может взять с собой свои
драгоценности. И ты отворачиваешься от майи. Ты
медитируешь там, глядя на то, как от тела остается только
пепел, поэтому йоги все время обмазывают себя пеплом.
Майя боится пепла.
— Что такое майя?
— Это змей, который соблазнил Адама и Еву. Он был
иллюзией.

***
 В один из дней я прихожу в лавку к Ашишу, мы снова
говорим обо всем. О философии. О майи, о карме. Я почти
создала собственный словарь самых важных для Индии
слов: «гхьян», «садхана», «сиддхи», «садху».
Я пробую работать с мантрой бога Шивы — бога
Варанаси. Я нашла ее в интернете. Мой ум слишком
подвижный, мне скучно и сложно, но я пытаюсь
разобраться во всем этом…
Я, как обычно, несколько раз в неделю, звоню маме.
Потому что такова моя дхарма. Я думаю о новой работе
в Индии, потому что деньги важны… Мои удовольствия,
кама… Кама повсюду. Каждый день в Индии наполнен
удовольствием.
Однажды, Ашиш показывает мне чудесный расшитый
бисером пояс.
— Это пояс из Раджастана, — говорит он.
— Так же, как мой прадед, — говорю я. — Он был
цыганом. Ученые считают, что цыгане пришли из Индии,
из Раджастана и Гуджарата. Так что, возможно, во мне
течет индийская кровь. Цыгане — мистический народ, они
видят будущее и прошлое людей по линиям рук.
— Скажи мне что ты видишь, цыганка? — смеется
Ашиш.
— А вы мне дадите скидку на этот пояс?
— Конечно дам!
— Вижу, что вы не торговец, а бедный садху.
— Это правда, — смеется он. — Я должен был стать
садху. Я расскажу тебе мою историю, послушай.
Однажды мне посчастливилось встретить очень
известного индийского астролога. Он был знаком с моими
родителями и приехал в Варанаси на съезд лучших
астрологов Индии. Он остановился в нашем доме. Ты
знаешь, что в Индии гость — это Бог. Мы говорим:
«Atithidevo Bhava» — «Мой гость равен Богу».
 — Вы говорите «Vasudhaiva Kutumbakam».
— Если ты знаешь эту фразу, то позволь мне произнести
ее полностью. «Этот человек мой, а этот нет» — так думают
только ограниченные и недалекие люди. Для людей
познавших истину, весь мир един: «Vasudhaiva
Kutumbakam».
Итак, я завершал обучение в школе, я хотел поступить
в инженерный колледж. Я упорно готовился к сдаче
вступительных экзаменов. Я волновался, так как понимал,
что на карту поставлено мое будущее. Наш гость —
астролог — посмотрел на мои звезды и сказал: «Экзамены
ты провалишь и станешь садху».
Услышав это, моя семья пришла в ужас. Учился я тогда
хорошо, но слова этого астролога имели очень большой вес.
Много раз он рассказывал нашей семье о будущем. Все его
предсказания точно сбывались.
Услышав его предсказание, я перестал учиться как
раньше.
Я почти забросил подготовку к экзаменам. Бог меня
интересовал всегда. Я вполне представлял себе жизнь садху.
Я продолжал учиться, но теперь без энтузиазма.
Одним жарким днем я вышел из дома, чтобы съездить
в библиотеку. В то время услуги рикши стоили очень
дешево. Люди жили ближе друг к другу. Было принято
делить рикшу с кем-то еще, если было по пути.
Так, я поймал рикшу и поехал куда планировал. Человек,
одетый в оранжевую одежду садху, махнул рукой
и попросил подвезти его.
Я согласился. Он сел со мной рядом, внимательно
посмотрел на меня, и какое-то время мы ехали молча.
Прямо перед тем как мы подъехали к библиотеке, он
обратился ко мне со словами: «Не беспокойся, ты сдашь
экзамены в школе, и ты не станешь садху». Это были его
единственные слова.
Я был ошеломлен.
 Рикша поехал дальше. Я больше никогда не видел этого
человека в нашем городе. Тридцать — сорок лет прошло
с тех пор. Все эти годы я заглядывал в лицо каждого
встречного садху. Я не знаю откуда он взялся.
— И вы сдали экзамен?
— Я сдал экзамен, но не на столько хорошо, как
планировал. Тем не менее, этого было достаточно, чтобы
поступить в колледж и получить профессию инженера. Еще
до сдачи экзаменов тот астролог срочно вернулся в наш
дом. Его первыми словами были: «Твои звезды изменились.
Ты не будешь садху!»
Он не мог объяснить это явление. Он отменил свое
предсказание.
Я прожил жизнь обычного человека — «грихастха
ашрам», ты знаешь — у меня есть жена, дети и работа.
Но внутри я чувствую… «отрешенность».
Сюда, в мой магазин, приходит много иностранцев,
духовных искателей. Им нравится здесь сидеть, я чувствую
с ними родство, я чувствую, что они…. моя семья.
— Vasudhaiva Kutumbakam.
— Да.
Все, почти все — предначертано заранее. Все, кроме
будущего, которое мы создаем в настоящем… Будущее
в Индии — это очень отдаленное время, это следующие
жизни, это то, на что мы можем повлиять сейчас. Будущее
не знает никто, будущее будет определено результатом
наших настоящих выборов.
Люди, у которых почти нет груза кармы — относительно
свободны и могут решать многое… Некоторые из них могут
изменять нашу судьбу. Йоги очень сильны, но встретить
настоящего мудреца лишенного груза кармы почти
невозможно. И все же, эта цель стоит того, чтобы
попытаться. Я думаю, ты встретишь много интересных
людей на своем пути.
 Жизнь в Варанаси
Свет — это что-то,… что просто падает — но не сверху
вниз. Он отталкивается от земли, поднимается к небу. Он
снова падает с неба на землю. Что такое земля? Свет ведёт
за собой…
Чтобы усилить этот процесс, я сижу под палящим
солнцем, выбираю долгую дорогу, иду ради самого
путешествия.
Бедность и багатство вокруг. Нищие, безногие,
умирающие, доживающиеся своей смерти… Старые
дворцы, новые торговые центры Варанаси. Большой,
развитый до коммерческих высот «новый город», …
а потом снова старый Каши — «город света».
Все это тоже скоро перестроят. Важно остаться
свидетелем переходов. Важно снова не заснуть посреди
этой внутренний жизни.

***

Стук железа, подскочившие, вздрогнувшие на столике

ложки пробуждают спящее от жары пространство.
В полдень никогда ничего не случается. В Индии это время
дневного отдыха.
Завтраки закончились, обед еще не начался. Обедают
здесь поздно. Ужинают прямо перед сном в 11 ночи —
от того здесь у многих проступает огромный живот… «Это
не живот — это символ удачной жизни» — поправляют
меня индийцы. «Это благословение Ганеши — бога
с хоботом, который записал «Махабхарату»…
Ты не можешь сделать индийскую историю короткой. Ей
уже пять тысяч лет, и она тянется, не прерываясь, как этот
город, который никогда не перерывал свою жизнь.
«Махабхарата» огромна. У нее нет начала и конца —
поэтому ее называют «итихаса».
 Итихаса — это то, что осталось в памяти людей —
а поэтому живет само по себе, пока живы люди. Истории
в Индии становятся живыми существами. У них есть
плотное тело — это слово. Тонкое тело — это энергия
истории. И эфирное тело — это память, призрак истории.
Когда человек рассказывает историю, призрак истории
вселяется в того, кто ее рассказывает. Так история говорит
сама за себя. Такую историю нельзя прерывать — это
плохой знак.
Мистерии рассказывания историй происходят
непрерывно — по множеству дней. Эти истории
зачитывают нараспев брамины — жрецы храмов. Люди
приходят послушать их, или соприкоснуться с призраком
истории. Все, что они услышат, передано им призраком
лично, персонально. Поэтому, любые истории древней
Индии — пророческие, личные.
Это не ты слушаешь историю, это история говорит для
тебя. Ты открываешь ее не на случайной странице. Это она
выбирает тебя.
Есть истории хорошие и светлые. Есть «Махабхарата» —
которую не разрешают читать детям. «Махабхарата» — это
сказка для взрослых, чтобы ее понять нужно вырасти. Рост
в Индии подразумевает мудрую жизнь. Поэтому
«Махабхарата» — сказание для тех, кто обладает не только
умом, но и мудростью — «Буддхи». Буддхи — это
интеллект Ганеши, который пишет. Буддхи — это
Меркурий.
«Рамаяна» начинается с рождения Меркурия — бога
слова, и проклятия, налаженного на Меркурия — «быть
не мужчиной и не женщиной». Проклятия
и благословения — вот на чем стоит этот город. Часть его
давно разрушена. Другая часть постоянно получает
благословение. Часть его угнетает, разрушает,
разочаровывает, а другая постоянно питает надеждой. Эта
надежда есть вера в Бога. В Индии вера в Бога —
благословение.
Впервые «Махабхарату» пригласили рассказывать
мудрецов. Но те ее не знали полностью. В итоге ее
рассказали двое птенцов. Птицы имеют речь, люди
знающие птиц — зовутся истинными йогами.
И сейчас, я слышу, слышу историю.
И записываю ее.

***
— Меня зовут Ганеш. — представляется человек,
склоняясь над моим столиком в жесте «намасте». Руки его
собраны у сердца, глаза игривые, живые, и в глазах нет
почтения — есть уверенность, которой боятся люди.
Он оборвал мои мысли на середине. О чем я думала?
Об Индии… о Махабхарате… О Ганеше, который
записал ее?
Я рассматриваю незнакомца. Он тащит стул с другого
края кафе. Металл царапает пол. Металл, и грохот, и город,
замерший посередине.
Как объяснить, нарисовать эту встречу? Этот человек
подходит без приглашения. Он нарушает покой
пространства, внося в него что-то собственное. Он берет
салфетку из стопки, и чуть нависнув надо мной,
не присаживаясь за стол, выводит черными чернилами:
«Ганеш».
— «Ганеш — это Бог в Индии…» — говорит он,
склоняясь совсем низко, прямо над моим лицом.
Он садится на стул, ну тут же привстает и подтягивается
ко мне еще ближе. Мне кажется, он разглядывает радужку
моих глаз.
Он доволен, он перебирает какие-то слова себе под нос.
Нос у него обычный, без хобота Ганеши. Какое-то время он
вроде бы читает мантру… Или это мысли вслух? Кто он?
 Еще не старик, но уже совсем седой, с бородой. Такие
люди еще рождаются в Индии. Как будто их не посетила
рабская британская кампания. Они — те редкие, что
остались здесь безучастно независимыми.
Бывает ли свобода внутри, сильнее, чем внешняя
зависимость?
Пока на нас никто не смотрит, но что-то начинает
стягиваться… Какая-то волна пробирается в мое тело, я
чувствую бодрость. Возможно, это эффект его мантры?
Возможно, это совпадение.
— Ты уже не хочешь спать, верно? … Полуденное
солнце даже зимой забирает из нас силу. Не делай прогулок
в такое время. — Говорит он мне, медленно наращивая
скорость слов. Английский у него чистый. — Нужно
просыпаться очень рано, приветствовать солнце, молиться,
а днем нужно отдыхать. Если ты приехала в Индию, ты
должна научиться жить как мы. Только так можно что-то
понять.
Я наблюдал за тобой целый час. Скажи мне что ты
знаешь. О чем ты думаешь? Ты думаешь очень много.
— Разве думают только те, кто что-то знает?
— Очевидно.
— Возможно я ничего не знаю.
— Если бы ты ничего не знала, ты была бы святой.
— Что есть святость в вашем понимании?
Он громко рассмеялся, и смех привлек внимание гостей
кафе. Он говорил для всех. Очень громко. Изредка
возвращаясь к шепоту. Но что он шептал — я не могла
разобрать…
— Видишь этот шнур через плечо. Знаешь, что это
значит? — он оттянул веревку цвета льна, захватив ее
пальцами через вырез своей белой хлопковой футболки.
— Это значит, что вы, как и все здесь, очень набожны.
Это нательный шнур браминов.
 — Это символ второго рождения. Первое рождение —
рождение тела. Второе рождение — рождение в Боге.
Каждый рождается в теле, но не каждый рождается в духе.
— Вы говорите, как говорил Иисус.
— Я считаю, что учение Иисуса выше, чем учение
Индии. Мы в Индии потеряли очень много мудрости.
Другой вопрос, в том — что в мире почти нет тех, кто понял
Иисуса. Христианство давно отделилось от Христа
и выполняет мирскую функцию. Оно поддерживает
политическую и социальную стабильность.
— Моя религия живёт проповедями и запугиванием
народа, ваша религия живет суевериями.
— Именно так, поэтому я ушел из всякой религии,
выбрав йогу и тантру. В йоге нет ни проповедей, ни
суеверий. Все требуется проверять тренировками.
— Вы имеет ввиду упражнения?
— Асаны, пранаяма, медитация — все это тренировка.
Через какое-то время есть результат. Результат — это
активация души.
— Активация души? Это значит, что нужно сначала
умереть?
— Пока ты не полна внутри сама собой — в тебе нет
души. Когда же душа активируется, она начинает
переполнять тебя. Это переполнение — самая высшая
форма счастья. В Индии мы называем такое счастье
«Ананада».
«Om Puurnnam-Adah Puurnnam-Idam Puurnnaat-Purnnam-
Udacyate
Puurnnashya Puurnnam-Aadaaya Puurnnam-Eva-
Avashissyate»
«Это — Полнота и то — Полнота. Если ты отдашь что-то
в полноту — то полнота останется полной. Если ты
заберешь что-то из полноты — то полнота останется также
полной». Это счастье!
 Если ты видишь свет, не физическим, но внутренним
видением, то ты видишь единую материю из которой все
состоит. Все состоит из света. Этот свет — это золото.
Поэтому Варанаси называют золотой город. Когда
возникает я — этот свет уходит.
— Вы говорите о разделяющей нас гордости?
— Об ахамкаре, об эго. Йога говорит об этом очень
много. Либо Атман — душа, либо ахамкара — эго. Если
есть одно, то нет другого… Что ты знаешь о Вишну, Шиве
и Брахме? В Индии верят, что они творцы мироздания.
— Это написано даже в путеводителе Lonely Planet.
— Что еще там написано?
— Что всех индийских богов не упомнишь.
— Все начинается с разрушения. Как ни удивительно,
но все это нужно разрушить потому, что нам требуется
отдых. Когда нам требуется отдых, все разрушается Шивой,
а за ним приходит Брахма. Брахма символизирует этап
бездействия после разрушения и начало возникновения
жизни. Когда Брахма пробудился к творению, он испытал
первый страх на земле. Это был страх одиночества. Так
из этого страха он начал творить миры. Теперь ты
видишь — одиночество — первичный страх всех людей.
Люди много чего создают из страха остаться в одиночестве.
Итак, Брахма создал мир и Веды — священные писания
Индии. Создав все это, Брахма посмотрел на свое творение
сверху, своей пятой головой.
— И возгордился…
— Верно. Пятая голова Брахмы была эго, ахамкара. «Я
это сделал» — вот как эта голова выглядит.
Шива обратился в Рудру — свою же устрашающую
форму. Он увидел, что кое-что не было разрушено до конца.
Эго — это то, что сложнее всего уничтожить на земле,
поэтому, разрушая старое, Шива не сразу смог
разрушить эго. Рудра отрубил голову Брахме, но, сделав
это, стал грешником. Ибо он, в некотором смысле, убил
брамина. Грех убиения брамина — очень велик, а Брахма —
первый из браминов.
Шива был вынужден испытать свое наказание.
Наказание есть всегда — если есть карма. Не бывает
беспричинных страданий, поэтому мы в Индии так терпимы
к страданиям, болезням, бедности. Мы не нарушаем Небо
вопросами: «отчего такая несправедливость?»
— Голова Брахмы приросла к Шиве и упала здесь,
в Варанаси.
— Это верно, но не прерывай истории. Не торопись
рассказать ее за меня. У любой истории, которую ты уже
знаешь — может быть совершенно иной финал. Голова
Брахмы упала в Варанаси. Таким образом появились особые
йоги — те, кто носят черное, как-бы повторяя за Шивой…
Сейчас они превратились в школу «Ахгори», а раньше у них
было другое название… Эти йоги носят черный цвет, ибо
они видят Творца во всем: и в нечистотах, и в лишениях,
и в немощи, и в невзгодах. Их покровительница Кали —
богиня трансформации… Она, поверь мне, совершенно
реальна.
Йоги в черном — их нет, они умерли для социума.
— «Для социума»?
— Для обычных людей жизнь возможна, только если
они в социуме — если у них есть паспорт. Задумайся
об этом. Что бы ты делала, если бы у тебя не было
паспорта? Кем бы ты была? Формально тебя бы не было.
Человек существует, если у него есть право подписи
на документе под фотографией. Если он зарегистрирован
в толстой книге — среди миллионов других
зарегистрированных. Нет имени, нет мирской жизни — нет
жизни вообще.
— Шива не терпит эго. Брахма становится эгоистичным
когда творит мир. Что делает Вишну?
— Ах, Вишну! Вишну — это самое прекраснейшее
из трех. Он наслаждается этим миром, но при этом не здесь.
Он поддерживает покой людей, растений, животных. Он
покровитель самой жизни. В жизни, где нет Вишну — нет
благополучия. Он есть само воплощение счастливой жизни,
равновесия. Но все трое — Брахма, Шива, Вишну — все
трое не имеют друг с другом проблем. Они — это Единое,
они — это ОМ. Слышишь ли ты ОМ? ОМ повсюду. Мантры
повсюду. Слушай. Что ты слышишь?
— Я слышу шум улицы. Слышу людей вокруг.
Слышу….
— Если собрать все звуки в единое — будет ОМ. Это
единство всех звуков. ОМ — это первая мантра, которую
дали людям йоги.
— Мне сказали, что мантры нельзя читать без учителя.
Вы — учитель?
— Ты думаешь, что роль учителя выше уровня того, кто
просто знает? Это не так. Выше всегда тот, кто просто
знает. В Индии, если кто-то знает, он не хочет учить.
Поэтому, если кто-то хочет учить, он находится всегда
на ступень ниже того, кто просто знает.
Почувствуй пространство вокруг нас. Какое оно сейчас?
Здесь есть что-то еще. Помимо меня и тебя. Это — Учитель.
Это создает для нас все само по себе. Наша встреча
случилась благодаря энергии, которая возникла благодаря
этому часу, этой координате, этой лунной стоянке
в накшатре Шравана. Шравана любит слушать, и ты.. у тебя
такие уши — чтобы слушать.
— Нужно попасть в нужное время, в нужное место
и иметь нужные уши? Варанаси такое место?
— Варанаси — это место, где раньше обучались йоге
и священным наукам… Таким как алхимия, например.
— Алхимия?
— Индия — родина алхимии. В самые ранние дни
алхимия здесь называлась сначала «лобхед», потом «хем-
видья». В древнее время это знание совершило путешествие
из Индии в Египет, где все эти индийские термины
обратились в единое, красивое, мистическое «алхимия».
— Вы говорите о превращении металла в золото?
— Что такое металлы и что такое золото?
— Вам лучше знать, я послушаю вас.
— Однажды Агни, бог огня, попросил Гангу заняться
с ним любовью.
— Так…
— Ганга согласилась, но когда Агни вошел в Гангу, его
семя начало течь в реку через каждую часть его тела.
У семени Агни было так много жара и энергии, что Ганга
не могла слиться с Агни. Она просто не выдерживала его
напора. Ганга спросила Агни что ей со всем этим делать —
она больше не могла справляться с горячим и сильным
семенем Агни. Агни попросил Гангу вылить его семя
на землю. Ганга так и поступила. После чего, семя Агни
превратилось в различные металлы.
Все металлы земли — семя Агни, обладающее разным
потенциалом, которое определяет качество и структуру
металла.
Поскольку источник металлов один и тот же, мы делаем
вывод — металлы обладают свойством преобразования друг
в друга. Верно? У них ведь ОДИН источник — семя Агни.
Золото получилось из самой заряженной, сильной, горячей
части семени Агни, поэтому, для превращения других
металлов в золото требуется добавлять вещество с большей
энергией. Единственным веществом, превосходящим
по силе золото является ртуть, потому что ртуть — это семя
Шивы. Вот почему в алхимии для превращения других
металлов в золото используется ртуть.
— Существует ли алхимия в Индии сейчас?
— Конечно!
— Могут ли люди учиться алхимии в Индии?
— Это невозможно, и для этого есть причины.
 Прежде всего, алхимия в Индии — это знание
о божественном. Все учителя этого «специфического»
ремесла были только риши, йоги, мудрецы. Знание
об алхимии осталось и живет только в духовных традициях.
Это знание никогда не будет доступно для обычных людей.
— Я очень сомневаюсь, что все это правда.
— Наука, в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, —
крошечная капля воды в огромном океане знаний. Все мы
знаем, что когда мы нагреваем металлы при высоких
температурах, они плавятся и принимают форму жидкости.
Но когда температура понижается, эти металлы снова
затвердевают. Раньше индийцы знали о методе разжижения
драгоценных металлов и драгоценных камней — топаза,
рубина и других камней. Эти металлы сохраняли свою
жидкую форму даже после охлаждения. В старой-доброй
Индии люди использовали эти разжиженные металлы
и драгоценные камни, чтобы писать определенные книги.
Эти книги все еще есть в наших библиотеках.
В индийской традиции, все, что мы делаем, имеет связь
с духовным. Алхимия всегда использовалась для духовного
совершенствования. Даже процесс изучения алхимии очень
духовен. Мы говорим о пяти первоэлементах из которых
состоит наше тело. Мы говорим о сверх-способности
нашего тела алхимически трансформироваться.
Со временем, мы стали придавать большее значение
физическим удовольствиям, материальным благам. Все
духовное стало материальным, все настоящее —
фальшивым. В этом мире полном секретов была древняя
наука алхимии… Это было давно.
— Расскажите мне еще о теле.
— То, что ты знаешь о теле — ограничивает тебя.
Требуется очистить это знание. Этим и занимались
в Варанаси. Здесь жили мудрецы, которые занимались
превращением, возвышением душ через работу с телом.
Обучение не сводилось к наставлениям, оно было чередой
ежедневных ритуалов. Все имеет значение — как ты
сидишь, как ты ешь, как ты спишь.
— Эти йоги жили всегда только здесь? На одном месте?
— Большинство йогов не нуждались в развлечении
путешествиями. Их ум был очень спокоен. Они могли
странствовать сидя, наблюдая за жизнью вокруг…
Но к старости, как правило, они странствовали из-за долга
перед традицией. Эти йоги были «даршаниками».
— Что это значит?
— Быть даршаником — значит быть тем, кто наблюдает,
тем, кто знает жизнь. Вот ты — не слишком наблюдательна,
ты очень сильно погружена в свои мысли. Ты не замечаешь
жизнь вокруг себя. Чтобы видеть мир вокруг, нужно
опустошить свой ум. Надо быть пустым стаканом.
— Может быть я и «полный стакан», но у меня есть
границы. У вас же их нет.
— Я тебя разозлил своей критикой? Гнев разрушает все.
В «Бхагавадгите» есть строка: «Когда вы злитесь, вы
обманываетесь, и когда вы обманываетесь, вы путаетесь,
и когда вы путаетесь, вы теряете свой разум, и так вы
теряете все остальное». Что-то высшее хочет тебя одарить,
но в последний момент ты проявляешь гнев и теряешь
награду. Одна минута твоего гнева уничтожает твои
достижения. Научись контролировать свой гнев.
Я осмотрелась по сторонам. Все официанты
и посетители кафе слушали нашу беседу. Были ли границы
в этом городе? Звуки были повсюду, люди были повсюду.
— Ты приехала из-за больших беспокойств в жизни. Ты
думаешь, что приехала в новую страну. Но ты все знаешь
здесь, и все здесь знает тебя. Мне достаточно посмотреть
на радужку твоих глаз, на вкрапления в их цвете — чтобы
оценить твое прошлое, твое настоящее… Можешь сдать
свой обратный билет в Россию.
— Он невозвратный.
 — Я расскажу тебе то, что знаю о Варанаси. Этот город
очень старый. Бывала ли ты, скажем, в квартале
молочников? Ты должна попробовать наше мороженное…
Ты можешь попробовать его только сейчас — когда
по ночам можно выставлять молоко под небо, на холод…
Что ты знаешь о Варанаси? Древние мудрецы называли его
Каши — состоящий из света… Потом его назвали
Варанаси — по именам двух рек которые образовывали
границы города. Затем пришли британцы и назвали его
Бенарес, и теперь мы снова вернули его как Варанаси…
Но для меня он всегда будет Каши — город из света. Мы
говорим, что те, кто знает о свете — приходят сюда
и не уходят до той поры, пока в их душе не появится тот же
свет, какой живет здесь. Ты ведь видишь этот свет тоже?
«Кто видит свет — тот истинно пришел в Каши», — эта
фраза было написана над воздушными воротами в этот
город. АнандЛа!
— «АнандЛа»?
— «Ананда» — это счастье, «Ла» — благословение
на это счастье. Ты еще не слышала эту фразу? Ты
услышишь ее много раз. Вы, западные люди, вы не знаете,
что вы ищете. Вы предполагаете, что когда найдёте это, то
вы узнаете. Мы же в Индии не имеем свойства
беспокоиться без толка. Ум спокоен и тогда все самой собой
образуется в совершенное. Многие йоги Варанаси
срываются с этого пути, потому что торопятся. Ганеша же
не торопится, он очень медленный. Помнишь историю
о Ганеше? Я расскажу тебе ее, расскажу очень медленно.
Слушай.
Пять тысяч лет назад — когда Варанаси еще не было,
здесь была земная обитель Шивы. Шива жил здесь
с Парвати. У них было двое детей — Ганеша и Картикея.
Однажды в их дом пришел знаменитый странствующий
мудрец — Нарада. Он был одним из сыновей Брахмы
и не имел особых занятий, но любил подшучивать над
небожителями и испытывать богов. В этот раз он попытался
совершить нечто подобное с божественной семьей Шивы
и Парвати. Придя в их дом, он, по доброй традиции, принес
подарок детям. Но всего один — плод манго. Нарада
объяснил, что принес манго для лучшего из двоих детей.
Но в ответ на вопрос «кто из ваших сыновей достойнее
и мудрее?», получил ответ: «у нас нет достойнейшего».
Нарада выразил сожаление, что никто еще не выбрал
первого среди двоих: Картикеи — бога войны и активности
и Ганеши — бога, устраняющего препятствия. «Кто же
из вас первый?» — произнес Нарада, чем смутил двух
подрастающих детей: Ганешу, с животом как у индийцев,
и Картикею — с телом планеты Марс.
Нарада предложил провести испытание: кто первым
обежит вокруг Света три раза — тот получит подарок
Нарады и станет первым.
Картикея сразу бросился бежать. Он старался изо всех
сил использовать свое тело. Ганеша использовал интеллект.
Он обошел своих родителей три раза и сказал, что его семья
является для него целым Светом. А Свет — без его семьи,
не является Светом.
Так Ганеша стал первым из двоих сыновей Парвати
и Шивы, но благодаря своему интеллекту, а не благодаря
скорости. Теперь в Индии есть традиция — прежде чем
принимать решение — не спеши, сначала активируй
интеллект — буддхи.
— Как это сделать?
— Вспомни что есть Свет для тебя. Для Ганеши — это
были Шива и Парвати. Что является твоим миром, твоим
Светом? В чем живет твоя душа? Сохраняя это, выбирая
это, ты пройдешь любое испытание.
Оглянись вокруг. Этот город переполнен. Эта страна
переполнена. В Индии проживает более 1\7 части Земли.
Что ты думаешь? Почему мы живем в мире между собой?
Почему мы еще не перестреляли друг друга? Первое —
потому, что наш ум спокоен, он находится в относительной
благости. Второе — потому, что у нас нет границ. Тех
искусственных границ, тех заборов, что вы возводите
на западе. То, что ты пытаешься сохранить, должно быть
расплескано. Опрокинь стакан и вода утечет глубоко…
А сейчас ты думаешь, что сохраняешь важное. Не думай так
много.
Йога в Варанаси
Я сижу на полу на коленях, на шерстяном коврике. Комнату
заливает мягкий свет Варанаси. Свет не выбирают. Это
состояние незнакомо мне в мирской жизни. Я искала
источник этого света в моих снах, я приехала в Индию.
Я все еще не знаю что ищу здесь… Ганеш говорит, что
подобные вопросы никогда не приведут к ответам. «Просто
будь, занимайся йогой, ни с кем не разговаривай. Что есть
цель йоги? Просветление? Цель йоги — это стать
счастливым. «АнандЛа»! — «Ты должна быть счастлива,
и ты будешь!»
Когда он говорит, то внутри него разгорается страсть.
Но это не такая страсть, что сжигает разум людей. Это
страсть воина, который вдохновляет войско на бой. Это
страсть Арджуны, получившего знание о себе от Кришны.
В Индии вы должны научиться отличать похожие между
собой вещи. Обычную, мирскую любовь —
от божественной. Обычные, мирские отношения,
от отношений с учителем.
Вы должны научиться отличать божественную красоту
от манящей, одурманивающей. На эту, первую,
божественную красоту, — нужно время.
Ганеш — популярное в Индии имя. Как и многие имена
в Индии — они принадлежат не родителям, а самой земле.
Они принадлежат Дурге, Кришне, Шиве. Люди ощущают
сопричастность с чем-то высшим, нарекая своих детей
именами чего-то вечного.
 После долгих споров мы пришли к тому, что я здесь
живу. Как будет обустроена моя жизнь в Индии, какой
силой? Я не знаю.
Я все еще сомневаюсь, все еще просыпаюсь рано утром,
не от звука — а от собственного внутреннего голоса.
«Долго ли я останусь в Индии»? «Как зарабатывать себе
на жизнь»? «Где»?
Но, с другой стороны, есть еще один, мой же голос, он
говорит: «все образуется само собой, все уже образовано».
Иногда мне кажется, мой учитель безжалостен,
несправедлив. Пока я иду к нему в дом, я вся уверенная
в этом дне, уверенная в себе. Затем, все выходит
из равновесия. И оказывается, равновесия во мне никогда
и не было. Еще недавно я жила и работала в России. Я
привыкла решать вопросы силой. Но Ганеш говорит, что
важно быть гибкой.
«Посмотри на дерево за окном, когда дует ветер дерево
гнётся. Если оно не гнётся, то оно ломается. И так во всем.
Если ты не гнешься — ты ломаешься. Если ты
не гнешься — у тебя нет йоги. Твое эго протестует. Но я
пришел за твоим эго».
«Ты не умеешь расслабляться! Даже когда ты делаешь
асану, ты так торопишься, так напряжена. Ты не веришь
в себя. Ты боишься. Ты падаешь не потому, что у тебя
слабые руки — ты не веришь в себя».
«Ты еще не разогрела тело, но уже закидываешь ногу
за голову. Что ты хочешь показать? Что ты лучше всех?
Йога — это не соревнование. Йога — это не спорт.
Не спеши, двигайся вместе с дыханием».
«Тело человека очень лениво, а ум — слишком
подвижен. Йога соединяет ленивое тело с подвижным
умом».
«Главное — это верить! Все, во что ты веришь, придет
к тебе обязательно. Йоги верят абсолютно. Так они могут
создавать все, что пожелают. Если ты веришь, что это будет
так, это будет так. Главное — верить»!
Он говорит «оставайся на одном месте», но не поясняет
как это сделать. Он не любит отвечать на вопросы. Все мои
ошибки выглядят в его присутствии «прошлыми», весь мой
путь — «начальной точкой». Я не помню зачем приехала
в Индию… Была ли в моих планах йога?
«Люди родились для счастья. Посмотри на маленьких
детей — они знают о счастье. Куда уходит счастье? Найди
его! АнандЛа! Когда ты будешь счастливой, я пойму, что
у тебя есть йога! Другие достижения йоги — ахамкара —
эго, а значит, они отсутствуют».
Днем он носит одну и ту же одежду: белое лунги
и домотканую шаль. Но когда мы делаем асаны, он
приходит в белых шароварах и тунике. Он закатывает эти
смешные широкие белые штаны до колен и показывает
новую асану. Затем опускается на пол, отвязывают свою
бороду от уха и что-нибудь рассказывает. Он рассказывает
истории.
По утрам мы вдвоем в этом зале. Обычная жилая
комната, свободная от всякой мебели. Это не модная
«студия йоги», это «йога-шала» — духовное жилище.
Двенадцать раз поприветствовать солнце. Затем
упражнения для ног и балансы.
На мгновение я слышу голос из офиса, будто бы смотрю
из окна Москвы, но вижу другое — индийское солнце.
Здесь нет зеркал. Мне не на что ориентироваться.
Я закрываю глаза. Сначала падаю, затем
концентрируюсь на чем-то внутреннем и так обретаю
баланс.
«Йога — это как плыть против течения. Весь мир течет
вместе с потоком, а ты в противоположном направлении.
Что является твоим слабым местом? Найди свои слабые
места и сделай их сильными»!
 «Не читай современные книги по йоге! Все эти авторы
врут! Они врут, глядя друг другу в лицо! Йоги никогда
не заучивали анатомию тела. Они уделяли внимание тонким
каналам — „нади“ и „чакрам“. Когда я даю тебе асану,
осознай, зачем йоги дали эту асану? Что они хотели
сказать»?
«Иногда надо проявить усилие, чтобы раскрыть тело,
но ты не имеешь права себя не любить. Когда любовь к себе
исчезает — возникает травма. Ты не должна себя
травмировать. Асана должна выполняться с чувством
счастья и радости. Когда выполняешь асану, ищи внутри
счастье».
«Sthira sukham asanam» — «Каждая асана выполняется
до той грани, где телу удобно находиться».
«Духовные тексты, которые ты читаешь, должны быть
немножко сложными, немножко непонятными. Хорошая
книга не дает ответ на вопрос, она задает его, понимаешь?
Твое другое, „тонкое“ тело, слушает эти тексты
и пробуждается. Духовные тексты — тексты для души,
не для ума».
«Не развлекайся с помощью книг. Ни один объект
снаружи не служит йогу развлечением или источником
счастья. Счастье — изнутри, из души. Ты есть и на этом
есть счастье».
В России я была голодной. Сначала потому, что не было
денег. Затем я получила хорошую работу и зарплату. Затем
я снова ощутила голод. Я думала, что это голод по любви. Я
нашла мужчину. Мужчина меня полюбил. Мы жили так, как
я хотела. Но голод вернулся. Этот голод никогда не исчезал.
Он был внутри меня столько, сколько я себя помню. Он
лишь иногда замирал. Теперь мне кажется, что я нашла
источник моего несчастья…
«Жрецы большинства храмов Варанаси очень богаты.
Они сидят на пачках с деньгами. Их дети учатся заграницей,
они имеют много земель. Брамины храмов зависят
от обычных людей и их пожертвований. Эти обычные люди
зависят от своих желаний и обещания жрецов, которые
делают ритуалы. Все это держится на идее, что Бог
снаружи, что этот Бог исполняет желания.
Это все, что нам осталось от Золотого Века Индии. Йоги
знали это и ушли в собственное, внутреннее путешествие.
Они поняли, что у Бога не нужно просить. Его нужно
слушать и понимать. Но человек не способен просто
слушать. Он все время пытается говорить с Богом в своей
голове». — Говорит Ганеш.
«Вначале, мы опустошаем запас наших старых
верований и знаний. Далее, нам нужно повернуть снаружи
вовнутрь. Потому что в духовном путешествии дорога идет
не снаружи, а внутри. В древней Индии это называли
четырьмя воротами в божественное. Слушать неслышимый
звук. Видеть невидимый свет. Чувствовать неощутимое
кожей. Трогать не имеющее формы. Обонять не имеющее
запаха. Поворот вовнутрь — это переход из состояния того
кто знает, в того, кто не знает ничего и слушает это
незнание».
Пока мы говорим сидя в том первом кафе, снова
о философии, о Боге, о йоге… в кафе заходят новые люди.
Ко-то замечает Ганеша, склоняется в жесте «намасте». Он
говорит с ними на хинди. Я ничего не понимаю. Рядом
с нами, за столиком напротив, сидит небольшая группа
туристов.
«Йога — это естественно как природа. Посмотри
на природу… Что ты видишь? Гармонию, покой, красоту.
Посмотри на этих западных преподавателей йоги — они так
напряжены, так стараются куда-то попасть… Йога — это
не отрицательный шпагат, это не высшая математика!
Йога — это способ стать счастливым»!
«Йога — это то, что выполняется для получения
контроля над умом. Все начинается в уме и заканчивается
в уме. Все, во что ты веришь, придет к тебе. Йоги верят
абсолютно. Когда делаешь асану, главное — верить. Если
ты сомневаешься в себе, ты упадешь».
«Когда люди осваивают йогу, у них появляется желание
использовать йогу как форму личной власти. Духовные
знания позволят управлять вниманием других».
«Я предупреждаю тебя, что если ты обретешь контакт
с силой внутри тебя и начнешь использовать ее как пищу
для своей духовной гордости, то истинный смысл йоги
будет для тебя потерян. Ты упадешь и уже
не поднимешься».
«Пока есть эго — йога остается неосвоенной!»
Время
Время в Индии течет по-другому. Кто-то говорит, что его
вообще здесь нет. Кто-то говорит, что есть только время
и именно здесь его можно увидеть… Можно увидеть его
по смерти. «Смерть — это богиня Кали». — Говорит
Ганеш. — «Сначала низ. Сначала темная сторона. Без
темной стороны нет светлой. Найди свою темноту, заполни
ее сознанием. Прими её и так ты полюбишь себя. Без любви
к своей темноте — нет второго рождения».
«В йоге мы работаем с нижним центром, создавая там
узел. В тантре мы расслабляем низ, соединяя центр
с энергией земли. Мы медитируем на Кали».
— Кто такая Кали?
— Тебе никто об том не расскажет.
Образ Кали плотно связан со смертью и кровью. Она
изображается с высунутым окровавленным языком. Кровь
связывает человека со страхом. Кали обращает наше
внимание к этому.
«Ты боишься»?
Сначала Кали была известна как Неврити. Ей
поклонялись как разрушительному аспекту природы. Затем
Кали появилась в Бенгалии порабощённой британцами.
Бенгалия была административной столицей британского
правительства в Индии. Первое время «Черной богине» —
Кали — там покланялись разбойники.
С растрепанными волосами, в разорванных лоскутах,
обнаженная — она была самой Индией того времени.
Разоренная, опустошённая, устрашающая своей наготой.
Поклонники Кали устроили партизанскую войну против
самозваного британского правительства. Для них была
другая, свободная Индия. Разбойникам были чужды
красивые манеры. Они похищали британцев и отрубали им
головы, отдавая их Кали.
Теперь, после ухода англичан, вся Индия почитает Кали.
За двести лет она заняла главнейшее место среди других
богинь Индии. Женщина изменилась. Женщина стала
свободнее.
«Вспомни историю Драупади». — Говорит Ганеш. —
«Она была женой Пандавов в „Махабхарате“. Она была
проявлением „высшей светлости“. Когда же ее предали, она
проявила себя по-новому, обещая стереть кровь со своего
тела волосами своих врагов. Она ушла в лес, она пожирала
там слонов и буйволов. Так проявляется темная женская
сторона, темная сторона природы». — Заканчивает новую
историю Ганеш.
В тот момент, когда сознание мертво, и мир кружится
в агонии, богиня садится сверху на труп безразличного ко
всему Шивы, пробуждая в нем сексуальное желание,
а вместе с этим и желание быть. Шива становится живым.
Сознание пробуждается. Кали является причинной
творения.
Период безразличия к миру — есть результат
совершенного очищения от страха потерять что-либо.
Абсолютного отречения от мира и желаний. Когда человек
отказывается от всего, что было ему необходимо — он
становится мертвым. Страх потери жизни и даже, что еще
более ужасающее, страх потери души, глубоко укоренён
в нас. Он покоится на самом дне нашего сознания
и проникает, как кровяные артерии, во все тонкие тела,
до того места где начинается Космос — чистое
пространство.
В этом Космосе существует только Кали, танцующая
свой танец «Каларатри». От ее танца идет вибрация,
которая задевает нас от самых тонких тел — к более
плотным. Так возникает распад зависимости от условностей
этого мира. Так мы перестаем бояться, обретая свободу
путешествовать вглубь себя, принимая весь хаос
собственного непостоянства и многообразия.
Страхи лежат в основе систем современных религий,
но не в основе первоначальных учений святых. Страх лежит
в основе управления людьми. Кали предлагает разрушить
сам источник управления.
Страхи — сильнейший источник потери силы. Мы
сдерживаем свои страхи внутри. Они управляют нами. Мы
отдаем на них большую часть своей жизненной силы.
Потому Богиня так сильна в своем танце жизни. Она
отпустила вожжи, она ничего не контролирует. Ее волосы
растрёпаны, ее тело обнажено. И она двигается в своем
непостоянстве.

***
Индийские люди опаздывают. Западные слишком
торопятся. Йоги же живут интуитивно.
Я прихожу к нему в дом в восемь. Жду его и час, другой.
Он говорит, что это не йога. «Есть учитель или нет
в „йога-шале“ — надо все равно заниматься»! Он дает мне
одну асану, а затем отправляет домой тренироваться.
Мой ум замолчал. Мое страдание улеглось. Едва ли я
живу воспоминаниями или мечтами… Я просто делаю
асаны. Я занимаюсь на крыше по утрам, на Ганге ночью.
Когда у меня есть время… Оказалось, что времени
много… Проходят дни. Начинается новый год в Индии.
 Ночь
Ночью мысли такие чистые, внутренний свет такой ясный,
он забирается глубже и выводит на поверхность то, как я
жила до Индии. Сейчас, в мою первую бессонную ночь
за много веков, меня одолевают сомнения. Эти сомнения
приходят сквозь мой пустой ум, сквозь мое уставшее после
дневных асан тело. Чем дальше в глубину вопроса, тем
отчетливее — другой, не мой, лишенный меня внутренний
голос. Он гонит из меня остатки прошлого.
Карьера утоплена, личная жизнь разбита, коленки —
такие же острые, как у местных индийцев. Сколько же
килограммов я сбросила в бесконечных прогулках?
Ни телефонных звонков, ни писем уже несколько
месяцев. Все приходит не словами, а образами, разводами
красок. Три утра, три часа, три ночи. Сна сегодня не будет.
Голова тяжелая, тело горит, за окном, внутри, в комнате —
огонь.
Нет, прошлое не умирает в Индии. Оно, как
и будущее, — свет планет на небе.
«Ya nisa sarva-bhutanam tasyam jagarti samyami yasyam
jagrati bhutani sa nisa pasyato muneh» — «То, что ночь для
всех, для мудрого — есть время бодрствования. Когда же
все остальные бодрствуют, для мудрого время ночи».
Храп людей, шепот неспящих садху, зевание собак…
Здесь, сейчас — ночное лунное пространство. Пространство
без истории.
Кто-то устроил ночной насест прямо на улице. У кого-то
нет ничего. У других есть дворец. У кого-то есть ночь. Кто-
то пришел сюда из крайней точки Южной Индии босиком.
Это называется «духовное подвижничество» — «ятра».
Пока идешь — страдаешь — так сжигаются грехи. Люди
идут босыми, без денег. Такая вот странная форма
поклонения — просто идти.
 Вдруг, посреди моих мыслей, появляется дружелюбная
рыжая собака. Она смывает своим простым собачьим
счастьем мою грусть. Просит поласкать.
Мы сидим вдвоем посреди немого блеска ночной Ганги.
Ни единого движения, ни единого взмаха крыльев птиц,
где-то вдалеке плеск воды — ближе к середине реки.
Разбуженный ночью йогин. Он сидит в молитвенном
лотосе.
Я гляжу на него украдкой, снова обращаю взгляд
к темноте. Он меня замечает и зовет к себе — на другую
сторону ступеней.
Мы разговариваем, я не могу оторваться от его лица.
Оно меняется каждые несколько минут. Я вижу молодого
человека, вижу старого бородатого йога, вижу мужчину
средних лет.
— У тебя все время разное лицо.
— Мой учитель говорит, что это все мои прошлые
жизни.
— А кем ты раньше был?
— Я был животным, был человеком, был опять
животным. Мы все были.
—…
— Там, вдалеке, темное пятно. Смотри. Видишь?
Сколько бы люди не меняли там лампы, свет все время
тухнет. Люди говорят, что там живет дух.
— А ты видел духов?
— В Варанаси они повсюду. Варанаси — город смерти.
Люди боятся смерти, люди не чувствуют Варанаси.
Варанаси — город Шивы. Но Шивы нет без Шакти.
— Что такое.. «Шакти», что такое «Шива»?
— Возьми футбольный мяч и раскрути его… Где в этом
мячике будет центр? Он будет вращаться, он будет
повсюду. Это Шива. Шива — это центр всего. Смысл всего.
Его нельзя описать, поймать, объяснить. Шакти — это
форма мячика, это форма всех вещей, то из чего они
сделаны, свойства предметов, материал, цвет, запах.
Посмотри на Гангу, на деревья, на людей. Все это Шакти,
все это Мать. У Нее много имен: Парвати, Кали, Сати.
— Все это майя? Иллюзия?
— В тантре нет иллюзий. Все реально. Мы не отрицаем
мир. Мир невозможно покорить или отвергнуть. Мир — это
Мать…
— Тогда куда вы стремитесь.. К просветлению?
В нирвану?
— В тантре нет мокши или нирваны. Нирвана уже здесь.
Нужно только увидеть это. Посмотри какая красота вокруг
нас. «Тат твам Аси» — «Ты уже ТО, просто
реализуй это».
— Что такое тантра?
— Однажды к моему мастеру пришел человек. Он хотел
написать книгу о камнях. Тогда он спросил моего мастера:
«Учитель, как мне написать хорошую книгу о камнях?»
Мой учитель сказал: «Есть два пути, чтобы написать такую
книгу. Первый: возьми все написанные книги о камнях,
выбери из них лучшее и напиши это. Тогда это будет
хорошая книга.
— Что такое второй путь?
— Второй путь — это путь тантры. Для этого тебе будет
нужно забыть все, что ты уже знаешь о камнях. Взять
один — единственный камень и познать его, слиться с ним.
Ты должна быть поглощена этим камнем, стать с ним
единым… Чтобы познать — нужно этим стать. Это тантра.
Полчаса мы молчим, и под утро, совсем перед рассветом,
к реке спускается человек одетый во все белое. На голове
у него национальный головной убор — знаменитая «шапка
Ганди». Он садится на ступеньки у реки и играет на флейте.
— Для кого он играет?
— Для Бога.
Ветер подхватывает звуки. Духи, которыми наполнено
пространство, — смиряются. Ветра нет совсем. И по реке,
по глади молочно-серой Ганги поднимается
предрассветный туман.
Утром йоги выходят на этот гхат медитировать. Ровно,
когда исчезает мрак, с первой секундой света гхаты
заполняют люди. К шести утра, когда солнце поднимается
выше, к берегу приезжают сотни туристов. Они не живут
в старом Варанаси. Их привозят сюда из другого, «нового»
города — где стоят дорогие пятизвездочные отели. Я шепчу
этим людям через Гангу: «Уходите. Если только
задержитесь здесь на мгновение, эта сила проникнет в вас.
Вы усомнитесь во всем, за что держитесь, во что верите.
Все обесценится. А пока вы просто собираете чужую
историю сквозь объективы ваших камер. Мертвые
цифровые жизни. Вас никогда здесь не было».
В семь утра город еще не проснулся, еще красивый
в своём умении начинать день. Первые
открывшиеся дхабы — простые кафе для местных — варят
горячий чай со специями.
День возвращает меня домой, гонит в сон. «То, что ночь
для всех, для мудрого — есть время бодрствования.
Когда же все остальные бодрствуют, для мудрого время
ночи».
Я иду обратно в свой дом узкими улочками старого
города, через резную арку большого полу обрушенного
дома в узкий перешеек между двумя параллельными
улицами, на базар — от него на другой базар. Собирающая
мусор корова перекрыла узкую улицу. Она священна
в Индии, как все коровы. Никто не осмеливается отогнать ее
в сторону. Какой-то храбрец закатывает рукава своей
рубашки, хватает корову за рога и отводит от кучи
с мусором. Та издает недовольное мычание и несколько раз
виляет рогатой головой. Дорога свободна.
Я поднимаюсь на второй этаж в мою квартиру. Тяжелый
подвесной замок, ключи, кровать. Усталость в теле. Ближе
к обеду проваливаюсь в сон. Звуки улицы: каждое движение
внутри моей комнаты. Этот город никогда не замолкает,
этот город мне снится.
Трансформация
У главных ворот храма где продают арабские духи
на основе масел. По линии лавочек с благовоньями
и серебром. Налево, направо, налево. В новый узкий
переулок (не перепутать с другим — один в один как этот).
Снова по узкой улочке где продают сувениры и одежду для
туристов. Кафе «German Bakery» — пыльные витрины
с дорогим европейским сыром.
Просунуться в безобразно узкий коридор меж двух
домов. Пройти мимо храма богини «Вишалакши» — сюда
запрещено входить «не индуистам». Это «Маникарника
гхат» — «маха-смашана» Индии — главное место кремации
во всей Индии. По пути сюда попадаешь в другой мир.
Очень важно не заблудиться.
Когда мёртвое тело несут на носилках, через город,
процессия выкрикивает: «Рам — Рам!» — «счастливого
путешествия». Связаны только большие пальцы ног, чтобы
душа не цеплялась за прошлое.
Если вы не житель «Маникарника гхат», не бездомный
или аскет в оранжевом платье, возвращаясь отсюда домой,
вы должны омыться с головой. Ваше тело будет покрыто
пеплом сожжённых тел.
Старая хрупкая женщина в черном. Эта женщина
пришла издалека. Раджи (цари) Раджастана и правители
Гуджарата построили здесь свои владения и дворцы. Их
люди, не имея ничего, устремились тоже в Варанаси.
Люди говорят, что Шива сам перевозит души умерших
на другой берег Ганги. Оттого он такой пустынный.
И неважно, что в сезон дождей этот берег покрыт
двухметровым слоем воды. Лодка Шивы все еще ходит
туда, помогая духу оторваться от старого тела.
 Носилки с телом украшены гирляндами цветов. Тело
укутано, как куколка, в золотую ткань. Тело опускают
в воду три раза. Старший сын обходит тело читая мантру,
поджигает тело с трех сторон. Тело уходит ногами на юг —
в царство бога смерти — Ямараджи. Каждая сторона света
в индуизме имеет свою сакральную важность.
Тело готовят словно божество — оно омывается
и наряжается в траурные ткани. Близкие ушедшего в это
время повторяют мантру ОМ. Сначала тихо, затем все
громче и громче, пока звук не проникает на улицу. Так
соседи получают новости о смерти. Если после этого
покойный вернется к жизни, то это будет расценено, как
явление призрака (пишача, бхута, прета) — который
вселился в мертвое тело. Истинный дух уже ушел. Прана
покинула тело.
Свет жизни циркулирует в теле пока оно «живо».
С прекращением функции тела, прана — жизненная
энергия — покидает его вместе с жизнью. Тело становится
ненужной оболочкой. «Подобно шкуре, сброшенной змеей,
в ней больше нет жизни».
Собравшиеся выполняют «прадакшину» — ритуальный
обход вокруг тела. Этот ритуал выполняется также вокруг
индуистских святилищ. В это время жгутся благовонья
и камфара. В рот умершего кладется несколько листиков
священного дерева Туласи, несколько капель вод
священных рек Ганги или Ямуны.
Тело очерчивается специальной защитной мандалой.
«Черные маги» охотятся за мертвыми телами, похищают их,
проникают вовнутрь, пытаются использовать для своих
магических целей. Бдящие над телом (близкие ушедшего)
тщательно сторожат тело, оберегая от кошек, змей или сов.
Люди в Индии говорят, что сильный маг способен вселяться
в тела «ночных» животных.
Плакать нельзя. Близкие могут выразить свои чувства
лишь после кремации. «Сначала надо думать о душе —
душа уходит». И еще раз: «Рам-Рам», — эту мантру
выкрикивают во время паломничества в святое место. Душа
отправляется в путешествие, а тело отдает последую дань
предкам.
Три часа горит огонь кремации. За ним следит
специальная каста рабочих, они подкладывают в огонь
топленое масло и благовонья. Тело прогорит и станет
пеплом, останки из углей будут сброшены в Гангу.
Йоги медитируют на местах кремации. Йоги медитируют
на смерть и бренность всего живого. Созерцание смерти
проясняет жизнь.
Здесь, в мире, не может быть достижений. Положи все
вещи в огонь и увидишь их истинную природу — это пепел.
Так разрушается ахамкара — чувство «я», эго. Йоги уходят
из этой жизни в асанах, сидя. После смерти йогов
не кремируют, у них нет привязанностей, их хоронят, ничем
не отмечая погребальное место.
Первые 10 дней после кремации — «ожидание». Семья
ушедшего соблюдает строгий пост и молится за ушедшую
душу, душа еще не родилась в мире предков. Три дня душа
находится в воде, три дня в огне, три дня на земле,
и в последний день она касается воздуха.
«Они голодные и жаждущие не могут говорить. В них
нет ментального баланса, они не понимают кто они и бродят
неприкаянные… Куда им идти?.. У них нет тела». — Так
описывает «Гаруда-Пурана» посмертное состояние. —
«Первые десять дней они пытаются адаптироваться к новой
форме существования. Потеряв оболочку, «индивидуальное
я», они все еще существуют как непроявленное —
«праджня».
Смерть — великая метаморфоза, выходящая за грани
линейного сознания, напоминающая мгновение перед
зачатием. Это состояние неосознанного сна. Промежуток
в процессе трансформации когда гусеница уже не гусеница,
но еще не бабочка. Жизнь не имеет начала и конца. Смерть
в Индии противопоставлена рождению.
На одиннадцатый день после кремации, старший сын
идет в храм Шивы и очищает себя мантрами перед алтарем.
Затем он идет к берегу реки и очищает землю семенем
кунжута. Вместе с брамином, помогающим провести эту
церемонию, они сидят на ковриках из священной травы
куш. Третий коврик перед ними пуст, на него они
призывают бога Вишну.
Они лепят белые шарики пинда сделанные из риса,
пшеничной муки, сливочного масла гхи и семян черного
кунжута. Процесс рождения новой формы связывают
семенем — они лепят это семя.
Они кладут пинда на северо-восток. Священник говорит
на санскрите: «Может эта часть быть головой, может эта
часть быть сердцем, может эта часть быть ногой». Так они
вылепливают человечка. Это начало новой формы.
Священник читает мантру, льет воду на новое тело
из шариков. Вода течет по хлопковой нити — так это новое
тело впервые получает воду.
Четыре шарика отдаются Ямарадже — богу смерти. Два
шарика принесены в жертву четырем элементам творения:
земле, воде, огню и воздуху. Последний шарик
символически отдается в пищу умершему. Теперь он
получил первую пищу.
У души нет имени. Они говорят: «Шарма» — если он
был брамином; «Варма» — если он был кшатрием;
«Гупта» — если он был вайшья; «Даса» — имя для нижних
сословий и каст.
В Индии верят, что в отсутствии подобного ритуала
покойный может превратиться в пишачу — злобного духа.
Предки получают свое место в «питра-локе» — мире
предков. Они помогают живым и ожидают своего
воплощения в образе внуков. Отсюда такая важность
продолжения рода.
 «Пусть твоё зрение вернется обратно к солнцу. Пусть
твоя прана растворится в атмосфере. Пусть твоя душа
отправится в путешествие от смерти к жизни. Пусть ты
вновь родишься в мире людей, на небесах, в мире воды или
там, где ты выберешь сам. Пусть твои поступки и дела
будут совершенны!»
Рождается тело, рождается прана (эфирный двойник),
астральное тело (теджас), ментальное тело. Точно также
происходит постепенный их распад и растворение. Человек
становится «призраком», а затем предком. Путешествие-
превращение призрака в предка занимает один год. В это
время умерший посещает различные миры, города и реки,
пока не приходит в царство мертвых — дворец Ямараджи,
бога смерти. Там его судят и, выходя оттуда, он обретает
еще одну форму бытия. Бытие в форме предка.
Костры на «Маникарника-гхат» горят днем и ночью.
Сидящие вдовы и старики, не имеющие ничего кроме
надежды умереть и получить лучшее рождение, читают
мантры. «Бхавани-хаус», старый дом позади костров, живет
на пожертвования. Он принимает дожидающихся смерти.
Если человек не умер в течение двух недель — его
выселяют обратно.
Йоги медитируют на неизбежность всего естественного.
Ткани распадаются, клетки переходят в песок, их смывает
мутная вода Ганги.
Жизнь — ограниченная временем ценность, она только
сейчас. Где бы ты ни был в Варанаси, ты всегда ощущаешь
эту точку смерти. Где бы ты ни был, свет всегда смешается
с тьмой, он омрачит твои мысли. Отвернуться — значит
забыться, провалиться в сон.
Сколько времени мы теряем впустую? Сколько
проносимся, не успев прожить? Люди, несущие жизнь как
бремя, здесь прозревают от слепоты и иллюзий. Смерть —
трансформирует.
 Жизнь в Индии
Сначала жара под 45 градусов, когда тяжело даже
пошевелиться, а ночью все также невыносимо душно.
Затем, почти без промежутка, резкий декабрьский холод
сквозь пледы и одеяла.
Я нахожу альтернативой разведение костра в домашних
условиях — так это делают местные жители. Закупаюсь
дровами, сижу, укрывшись пуховым спальником, глядя
на мерцающее пламя.
В жару, когда солнце раскаляет мир дотла, я
засиживаюсь в кафе с кондиционерами. Священные тексты
Санатана-Дхармы: Упанишады, Пураны, Сутры и Тантры.
Ужины в кафе у реки в окружении звуков мантр
и колокольчиков. Новые тома древних писаний. Интернет,
чтобы работать, а затем глубокий, подавленный волнами
сон. Целый год, а затем второй — в Варанаси,
в библиотеках. Между всем остается йога.
Моя работа в офисе не напоминает о себе. Странно
представить этот мир: письменные столы, большие стекла,
графики, планы, отчеты. Личная жизнь остановилась
навсегда. Мы не пишем друг другу письма — в них нет
пользы. Нет старых друзей.
Месяц за месяцем возвращается сила. Она приходит
через непонятную, отовсюду поднимающуюся боль. Через
скрытые, затертые внутренние раны, через асаны в йоге.
Ближе к месяцу Шивы все становится еще плотнее,
теперь сюда приезжают йоги из всех краев Индии. Они
с колокольчиками на ногах, босые, с объемными
многослойными чётками на шеях. Они молятся, спят, снова
молятся. Вдохновленные страстью к возлюбленному ими
Шиве, они достают маленькие ручные барабаны,
поднимают их высоко над головами, призывая энергию,
Шакти, а затем танцуют с поднятыми к небу руками.
 Танец переливается через край, вынося нас в транс. Дым
от костров превращает людей в одержимые духами тени.
Что я здесь делаю и почему не могу сдвинуться с места?
Танец погружает меня в гипноз.
Сколько дней я уже не ела? Я ощущаю физическую,
плотную привязанность к пище. Она в моей голове, в злобе
и гневе, который выходит наружу. Мои мысли раздражают
мой аппетит. Я смотрю на этих людей — они теперь еще
более вытянутые, тонкие как листья… внутри спокойные. Я
пытаюсь присоединиться к ним. Что ими движет? Они
отказались от секса, от дома, от денег. Они ничего
не делают, чтобы утвердить себя в мире.
Затем, когда фестиваль Шиваратри заканчивается,
проходит Холи — индийский праздник красок и вслед
за ним апрельская жара. Когда в Варанаси, даже в тени,
не меньше +45С, я уезжаю в Гималаи, пересекаю северный
штат Химачал-Прадеш, и возвышаюсь над миром в горах.
«Средь гор я — Гималаи» — сказал Кришна.
Первые три года в Индии — это очень быстро. Кажется,
две недели — это мало, затем месяц — это мало, затем один
год — это ничего. Я смотрю на карту… земля, по которой я
ходила. Здесь лежит граница кашмирских гор. Здесь
разрезанная тибетская земля. Двести километров
Каракорума (горная система Центральной Азии), за ними —
Пакистан и Афганистан. Древняя история тонула здесь,
а затем поднималась со дна.
Индуисты, буддисты, зороастрийцы, мусульмане, суфии
и джайны. Долины трех рек: Сарасвати, Ганга и Ямуна.
Древние города, еще не ставшие руинами. Храмы, где
когда-то было золото. Храмы, разоренные португальцами
и британцами. Здесь делали шёлк, там делали шёлковые
сари — каждое княжество, каждый штат, с уникальным
орнаментом.
Шесть сезонов года в Индии. Сухой и жаркий май
с ветрами, которые выжигают глаза. Напряжение в воздухе
перед муссоном. Дождь три месяца подряд. Пустые облака
и розовое небо в середине сентября. Теплая, спелая сухая
осень. А затем снова ветер, но уже холодный.
От периода манго до сладких мандаринов и папайи
зимой. Зеленые финики, которые сразу и не узнать — их
заплетают в авоськи и сбрасывают в горы на овощных
базарах. Жареная кукуруза через окно автобуса. Соленый,
жирный тибетский чай. Острое кари. Рамешварам в штате
Тамилнаду. Запах пойманной в сети рыбы, грузовые
корабли на горизонте, старые порты, растянутые
на километры.
Образ моей жизни в Варанаси тает как снег по весне.
Моя душа так наполнена памятью, так благодарна
за несколько лет тишины. Я не стала ни кем, как и прежде
остаюсь пустой, прозрачной. В этой прозрачности передо
мной встает еще один город, а затем еще.
Солнечный, весь состоящий из военных фордов
и дворцов Раджастан, земля Великих Моголов (империя
мусульман). Верблюды и пустыня Тар. Пушкар — дворцы
среди пустыни и кружевные арки озер. Цветные хатки-
хавели, их розовые и фиолетовые двери. Через Бунди, где
писал Киплинг, в Удайпур — где дворцы, в храм Джагдиш,
где мальчик танцевал для Кришны.
Я впала сюда из только что найденной йоги, через океан
лирики индийской поэзии. Из любви, которая утратила для
меня красоту и смысл, в другую любовь — любовь к Богу.
Мне не важно, что каждый раз нужно быть
новообращенной. На какое-то время потеря неизбежна. Она
ведет за собой к новому посвящению. Одна религия сменяет
собой другую. Одна философия говорит вслед за другой.
Из Раджастана в Гвалиор — самый большой и,
возможно, самый красивый форд во всей Индии. Когда-то
на месте этих супермаркетов и автострады ведущей в Агру,
лежало безлюдное плоскогорье. Город Гвалиор родился
от мудреца Гвалипы. Семья мудреца обучала молодых
юношей мистическому знанию, тантре и йоге. Юноши
медитировали, размышляли, созерцали что-то вечное,
абсолютное. Они строили храмы Солнца, храмы Кали,
вплетали в стены медитирующих йогов и ноль — пустоту.
«Испуская радиус какой пожелает, точка очерчивает
вокруг себя окружность и расширяется». Из этого
расширения возникает жизнь, а также люди, города,
университеты. Бинду — красная точка на лбу индуиста —
ежедневный ритуал, чтобы помнить о нуле.
Пока мы сражаемся над догматами, мудрецы обходились
тем, что все это «пустое». Затем сюда приехали математики,
ученые и сказали: «Нам нравится ваша идея, мы возьмем ее
себе». И они срисовали с древних трактатов этот круг —
центр, бывший просто мистической концепцией тантриков
Индии. Из Гвалиора к Морене, в заброшенный
таинственный храм «Чаусатти Йогини». «Чаусатти» —
значит «шестьдесят четыре». По пути мы встречаем садху
одетого во все белое. Он седой, с длинными волосами:
очень благородное лицо, возвышенная стать… Он смотрит
сквозь нас и проходит дальше. Так ходит Сатурн — планета
аскетов. Я оборачиваюсь посмотреть ему вслед. Белая
от пыли и песка дорога, желтая сухая почва. Он идет босым,
словно по снегу.
Для запада йог — это спортсмен с хорошей растяжкой
и строгой диетой. Для Индии — это странствующие
мистики, наделённые властью управлять материей. Их
жены — полуженщины, полубогини — йогини.
Под палящим солнцем храм «Чаусатти Йогини»
и подход к нему, и холм — выглядят как греческий
амфитеатр. Без куполов, без четко выделенного святилища.
Идеальный круг, точка и ее расширение в форме поля
жизни. Британские правители Индии, вдохновленные этим
храмом, построили Индийский парламент Дели в форме
круга.
 Здесь нет туристов, нет местных жителей. Только
неуверенный водитель: «Куда же мы приехали?»
К холму, на котором возвышается храм, ведет
ступенчатая дорога. Я поднимаюсь наверх. Отсюда
открывается пейзаж на бескрайние земли Индии. Деревни,
поля, дороги. Всюду за пределами ледяное плоскогорье,
выжженная солнцем бесконечная долина. Нет гор, нет моря,
нет четкого горизонта. Небо и земля смешаны туманной
дымкой. Как слепая, вожу руками по стенам: «Камень
из камня, все ли ты отдал другим?» Нет украшений, нет
указателей и имен, нет росписи. Стены из разрушающегося
песчаника. Тысячу лет назад, до строительства великих
храмовых комплексов Вишну и Шиве, еще раньше,
до прихода ислама, Индия строила храмы женственности,
тантрические храмы.
Тантра в Индии имеет запятнанную репутацию.
Женщина в тантре ставит свою ногу на голову мужчины —
это символ благословления. В тантре мужчина учится
у женщины. Тантризм пришел как биение сердца.
Дискретной, неравномерной линей, пунктиром. Он
прошелся по княжествам Индии, остановился в некоторых
точках и исчез. На месте этих точек сохранились храмы
«Шестидесяти Четырёх Йогинь». Кто эти йогини, стоящие
на животных: одна на черепахе, другая на слоне? Они, как
говорит санскритский справочник, имеют магические
способности — сиддхи — и посвящают в тайное знание
о мире. Они не выполняют мирских желаний, не помогают
в человеческих проблемах. Йогини помогают только йогам.
Они их невидимые жены и подруги. Йогини здесь
празднуют жизнь. В противовес аскезе йога — они танцуют,
едят, празднуют жизнь. Вся тантра в этом: не подавление,
не отречение — но празднование. Она — «тантрическая
женщина». Любовница, богиня, гуру. Она — танцовщица
с округлившимися бёрдами. Она улыбается, смотрит
в зеркало.
 Я испытываю зависть к такой уверенной женственности.
Эта женщина, волшебна, просветлена и самодостаточна. Ее
тело — победа над мужской сухостью. В наше время такое
тело немодно, оно призывает к жизни, оно возбуждает
аппетит.
Мудрецы тантры не считали необходимым запрещение
или сдерживание сексуальных желаний. Они знали, что
моральные ценности сами собой проникнут в жизнь
человека, когда энергия достигнет высших чакр,
поднимется наверх. Не покинув сферу чувств невозможно
избежать мирских желаний, а когда желание исчезает —
останется «ноль», нирвана, шунья.
Санскритские тексты двусмысленны в отношении
йогинь. Йогини — есть принцип первоначальной женской
спонтанности. Они танцуют, охотятся, играют
на музыкальных инструментах, занимаются домашними
делами. Они выражают всю палитру эмоций: гнев, милость,
сострадание, страсть. Они не связаны с традиционными
индийскими сказаниями и легендами — они весь
мистицизм Индии, который всегда немного припрятан,
немного сокрыт.
Стены храма говорят: «один здесь запутается и погибнет,
другой увязнет в страсти и гневе». Что для обычного
человека — табу, под запретом, для тантрика — путь.
Ученик тантры идет к самой майе, чтобы просить у нее
освобождения.
Душа, попадая в тот мир, запутана силками «майи».
Майя — это покрывало мира, скрывающее суть вещей. Она
отвлекает от главного, она очаровывает с помощью органов
чувств и вызывает желания. Выход из круга майи,
осуществляется не на физическом плане. Человеку
предлагается духовная практика, эта практика состоит
из тайн и секретов.
 Танец освобождения
Из Гвалиора через Каджурахо — на восток, в штат
«Орисса», к Индийскому океану. Ночью меняется запах,
меняется климат. У океана свой отличительный голос.
Город Пури на берегу Бенгальского залива встречает
разбитыми улицами и браминами в белой одежде.
Последние — строгие и важные, они не пускают в храмы
западных туристов.
«Храм Ка» — последняя остановка культа таинственных
«девадаси». Теперь они исчезли во времени. Храм «Черного
Солнца» заложен камнями, построен в спешке, без
перерыва на сезон дождей. При строительстве с вершины
храма упал и разбился насмерть мальчик — сын
архитектора, — теперь этот храм проклят.
Индийский штат Орисса — центр индийского танца.
К шестнадцатому веку здесь было распространено три вида
танца, три вида танцовщиц: девадаси которые танцевали
при храмах, начуни при королевском дворе, и готипуа —
они выступали перед зрителями. Лишь девадаси имели
разрешение входить во внутренние священные помещения
храма. Девочек, которые будут танцевать для Бога,
выбирали в раннем детстве по их астрологическим картам
и знакам на теле. Девадаси были высокого рождения
и проводили всю жизнь, от рождения до смерти, —
в храмах.
«Одисси» — один из восьми классических стилей
индийского танца, традиционный танец Ориссы, выросший
на камнях этих древних храмов. Стиль танца
«Одисси»называется «мокша» — «танец, который дарит
освобождение». Индия связывает просветление
с блаженством, это блаженство называется «Ананда».
Древние изображения этого танца на стене одного
из храмов оцениваются возрастом двух тысяч лет.
Возможно, стиль «Одисси», самый старый
из существующих в наше время.
Погружаясь в движение танца, девушка становилась тем,
что она изображает. Это принцип истинного искусства.
На какое-то мгновение мастер и его творение становятся
единым. Это философия тантры, которую вобрали в себя
трактаты по танцу в Индии. Орисса — центр искусств
Индии. Даже племена этих земель рисуют, танцуют, поют,
высекают из камня прекрасные скульптурные работы.
Женщины, одетые в драгоценности на храмах Индии,
искушают ум европейца. Они заигрывают с жизнью. Они
очаровывают своими формами, чувственностью. В трактате
по танцам и пластике «Натьяшастра» описан костюм
танцовщицы. Главный элемент ее платья — неприкрытый
пупок — центр творческой силы. Древнее искусство
танца «Одисси»будило эротизм, оно предназначалось для
выполнения в спальне божества. Светские формы этого
танца также вбирали в себя элемент телесной
сексуальности. Индия говорит, что танец — это
не движение тела, а движение души. Девадаси кормили
и укладывали спать божество храма — как жены
укладывают спать своего мужа. Всему этому предшествовал
танец.
Исторически справки говорят, что культ девадаси
утратил себя с приходом британцев. Британцы обвинили
этих женщин в проституции. Они запустили
движение «Анти-Наитч» — борьбу с эротичными танцами
Индии. Они почти искоренили этот «танец мокши», как
«морально недопустимый». «Девадаси» всегда занимали
особое место в южноиндийском обществе. Они
подталкивали знать Индии к протесту европейским
колонизаторам. Британцы вмешивались в традиции Индии,
разоряли храмы, вывозили из Индии драгоценные камни
и золото. В 1890-х годах индийские «реформаторы» начали
движение за социальную чистоту Индии. Они вытеснили
«девадаси» из социального пространства и объявили их
проститутками. К 1920-м годам движение «Анти-Наич»
достигло своего апогея, многие «девадаси» были помещены
в специальные «реабилитационные центры», которые
стремились «приручить» девадаси, поместить их
в социальную структуру мира.
В настоящей форме танца «Одисси» нет прежнего,
сексуального, интимного контекста. Теперь, танец Индии —
танец Ориссы, — это история. Иногда история полна,
иногда в ней нет ничего.

После путешествия через храмы Ориссы (Бхубанешвар

и Конарк), я возвращаюсь в Пури — большой индийский
город с центральным храмом «Джаганнатх» где почитают
бога Кришну. Прожжённые солнцем, укутанные лианами
и пальмами улицы. Со всех сторон, за городом, поля и рис.
Повсюду небольшие деревенские храмы. Здесь почитают
Кали, Кришну и Нагов — священных змей.
Я прихожу на площадь рядом с Джаганнатхом. Всего
одно современное кафе. Я захожу туда и встречаюсь
взглядом с сидящей в одиночестве иностранкой. Она
приглашает меня присесть к ней за столик.
— Я из Италии, приезжаю сюда много лет учиться
индийскому танцу, — представляется она.
Копна черных волос, черные глаза, загорелый оттенок
кожи. Она похожа на птицу, на ворону.
Ей приносят заказ: двойной эспрессо и шоколадный
торт.
— Я — «шоколадная девочка», — говорит она,
заливаясь смехом, и откусывает кусочек торта «брауни» —
Девадаси? Когда-то я встречалась с одной из девадаси,
говорят, что она была последней из живых девадаси
в Ориссе. Теперь ее уже нет, она была уже совсем стара —
ей было около ста лет. Она все время говорила только
о Кришне. Она уже не могла танцевать. Люди говорили, что
она сошла с ума, но я знаю, что это не так. Она была
настоящей девадаси.
— Как ты познакомилась с ней?
— Моя гуру по танцам отвезла меня к ней. Это было
давно, тогда я только начала танцевать.
Говорит она ярко, быстро, с сильным итальянским
акцентом. Она, наверное, похожа на Кали — такая же
свободная и темнокожая.
— Ты училась танцам в Индии?
— Да, как-то мы с мамой смотрели телевизор, и там
танцевали эти индийские женщины в красивых костюмах
из шелка. Тогда я сказала матери: «Это то, чего я хочу»! Я
купила билет в Индию и отправилась в долгое путешествие.
Я приехала в Ориссу и нашла здесь мою гуру, я учусь у нее
уже много лет.
— Твоя мать поддержала тебя?
— Да! К тому моменту мы уже жили с ней вдвоем. Мой
отец умер, после его смерти мы с ней сблизились.
По образованию я философ, мне дали грант
на исследование. Сначала я приехала, чтобы изучить храмы
Ориссы. Я ходила по храмам, делала фотографии,
зарисовывала барельефы. Затем, я встретила мою «гуру» —
учительницу по танцам.
Я вернулась обратно в Италию за новой визой и опять
поехала в Индию. Стояла жуткая жара. Мы танцевали
по шесть часов в день.
Я почти не ела, только танцевала. Я стала жить на две
страны: шесть месяцев в Индии, шесть месяцев в Италии. Я
была одержимой танцем. Когда я танцевала, то каждую
ночь у меня были путешествия. Каждую ночь я летала
на разные планеты! Это был бесконечный транс. Танец
меня раскрыл, он дал мне больше, чем я могла себе
представить. Так длилось целых семь лет. В то время у меня
была любовь в Италии. Его звали Марио.
 М-а-р-и-о, — протянула она. — Эх! Какая это была
любовь! Я знала, что когда улетала в Индию, у него были
другие женщины. Он всегда был против моих путешествий,
он скучал. Мы ругались, расставались, сходились, снова
расставались. Мало кто мог укротить меня, но у него это
получалось. Я бы вышла за него замуж, но он не был готов
к браку. Мне было 32, ему всего 27, он сказал: «Я еще
не готов, мне нужно время». Итальянцы женятся поздно.
Однажды, когда я вернулась из Индии, то почувствовала,
что у него есть другая женщина. Это было серьезно. Я его
не осуждала, но я поняла, что это серьезно. Мы расстались.
Я вернулась в Индию снова. У меня был шанс завести
отношения с местным, с индийцем. Моя жизнь была бы
здесь проще. Но потом я поняла, что индийцы всегда хотят
контролировать свою женщину. Они хотят решать что ты
будешь сегодня делать. Они хотят знать где ты находишься
каждый час времени. Я решила никогда не повторять этот
опыт снова. Кроме того, я поняла, что не хочу жить
в Индии. Я люблю Индию, да. Но Италия — это «моя
Италия».
Италия очень свободна. Индия — это очень интенсивно.
Когда ты родился в Италии, ты кожей ощущаешь вес
людей, человеческую плотность. Я чувствительна
к личному пространству. В Индии личного пространства
нет. И потом — еда в Индии… Я люблю эту еду,
но итальянская еда — самая лучшая на свете. Ты не можешь
есть эту жирную или острую индийскую пищу постоянно.
Чтобы переварить тарелку индийского блюда мне нужен
крепкий эспрессо. Поэтому я прихожу в это кафе.
— Итак, ты не вышла замуж за индийца, и ты не вышла
замуж за Марио?
— Я встретила другого человека. Это было семь лет
назад. Был индийский праздник в Италии. Собрались все,
кто любит Индию. Там был «хаван» — ритуальная
церемония для Кришны. Во время церемонии я молилась
Кришне. Я попросила Кришну дать мне мужа. Через три
дня я встретила Альберто.
Это было так быстро. Я переехала в его дом сразу после
знакомства. Потом я очнулась, огляделась по сторонам
и поняла, что все очень серьезно: «Я живу с мужчиной, я
его люблю, у него есть ребенок семи лет». Мне стало
страшно. Через неделю я собрала чемодан и тайком улетела
в Индию.
Я думала, все будет как обычно: Индия, Орисса, танцы.
Когда я прилетела в Дели, то поселилась на несколько дней
в доме моих друзей. Стояла жара, они включали в доме
кондиционер. За один день я заболела так, что оказалась
в госпитале Дели, с температурой под сорок. У меня была
пневмония. Вся вода из моего тела вышла через нос. Я
провела там неделю. Помню, я была такой слабой, что еле
ходила.
Я не могла ехать танцевать в Ориссу, я поняла, что
Индия не желает меня. «Очевидно, не в этот раз». —
Подумала я тогда. Я вернулась в Италию к Альберто.
Вскоре мы поженились. Когда приходит любовь — то
вместе с ней приходит страх. Но в любовь нужно прыгать
как ты прыгаешь со скалы. Это не была пневмония — это
была любовь, которую я отказывалась вмещать в себя.
Когда приходит любовь, ты задыхаешься от страха. В моих
легких была вода… Я задыхалась.
Мой муж… Он стал мне подарком. Он очень серьезный
человек и очень известный в Италии учитель Айенгар-йоги.
Моя духовная практика обрела глубину. Мой муж дал мне
опору и уверенность. Он дал мне развитие. Этот брак
не имеет ничего с общего с моей любовью до этого. Между
нами почти никогда не было физической близости. Мы
распределили обязанности. Я полюбила его, почти
не проникая в его личное пространство. Я понимаю, что
есть еще какая-то большая, всепоглощающая сила, которая
руководит нашими отношениями. Иногда я скучаю
по другой любви, которая у меня была много лет,
по страсти, по телу. Но, возможно, это и есть «духовный
брак»: я никогда не принадлежу ему до конца, как и он мне.
Следующие три года после брака моя болезнь постоянно
напоминала о себе. Иногда я ложилась в клинику
на лечение. Йога помогала мне восстановиться, симптомы
болезни возвращались. Спустя три года мы с мужем
приехали в Индию. Это было наше первое совместное
путешествие. Мы шутили, что это был запоздалый
«медовый месяц». Мы путешествовали по Индии
и возвращались в Дели через госпиталь, где я когда-то
лечилась от пневмонии. Проезжая мимо здания, я сказала
ему: «Вот здесь». Мой муж взглянул из окна, и это было
странно… Как будто что-то вернулось обратно в меня,
обратно в мое тело. С того момента моя болезнь
не возвращалась. В этом всем было что-то кармическое…
Сейчас мне 44 года. Я приезжаю в Индию, потому что
продолжаю учиться танцевать у моей гуру, но я очень
люблю мою жизнь в Италии. Дома я просыпаюсь и сразу
занимаюсь йогой, затем читаю мантры, потом занимаюсь
танцами. Вечером я преподаю йогу в доме моей матери.
Представляешь! В доме моей матери!
Много лет назад я увидела сон. Я, вся покрытая пеплом,
хожу вокруг дома моей матери. Полкруга в теле мужчины,
покрытая пеплом, как йог — «шайва». Другие полкруга как
я сейчас — женщина, рожденная в Италии. Люди смотрят
на меня и смеются: почему эта хрупкая женщина носит
огромные гирлянды из четок Шивы — рудракши? Но я
знаю почему. Наше существование не измеряется
рождением и смертью!
Прежде чем выйти замуж, я получила от Марио письмо.
Он написал, что «готов жениться», что купил дом, что хочет
взять меня в жены. Он человек, который прежде строит дом,
а затем ищет женщину. Я приехала к нему. Я хотела его
увидеть. Я сказала, что уже помолвлена. Он сказал, чтобы я
делала то, что обещала сделать. Он попросил меня больше
никогда не возвращаться.
Марио никогда не проявлял интереса к восточной
философии. Он не был религиозен. У него был очень
сильный ум. Если он говорил слово, то всегда держал его. Я
всегда знала, что это и есть «духовность». Не важно во что
ты веришь. Важно как ты живешь. Альберто, мой муж,
не знает о Марио. Не думаю, что ему было бы приятно
узнать о нем. Все же, он мужчина. Все мужчины
собственники. С тех пор мы никогда не встречались
с Марио. Иногда я слежу за ним в социальных сетях. Я
думаю, что настоящая любовь не умирает. Я делала
регрессию — воспоминание о прошлых жизнях с помощью
гипноза. Я видела все очень четко. Мы с Марио встречались
много жизней. Я была его матерью, он был моим отцом —
много жизней. Между нами есть карма прошлого.
— У тебя нет детей?
— Только сын моего мужа. Когда я была молодой,
однажды, я почувствовала что-то такое в животе. Знаешь,
это было физическое желание беременности.
Я подумала, что скоро буду беременна. Но вместо
ребенка в мою жизнь пришла йога. Это было просто так,
от нечего делать. Мои друзья позвали меня с собой
на занятия по йоге. Я сказала: «Йога? Ну, хорошо».
До этого моя жизнь была… странной. Я была плохой.
Много тусовалась. Однажды я так напилась, что
отключилась в луже посреди улицы. Я гуляла как
беспризорный мальчишка, позволяя себе все. Я помню, как
в 14 лет привела первого мальчика к себе домой
и закрылась с ним в комнате. Никто не мог мне сказать ни
слова. Отец меня обожал. Я вила из него веревки. От меня
требовались только хорошие оценки. Училась я хорошо,
после школы я поступила в университет на факультет
философии. Я закончила ВУЗ с отличием, но моя личная
жизнь оставалась такой же… безобразной.
 Я не осуждаю себя. Я просто была такой как была: вся
пропитанная плохими привычками. Но, постепенно,
занимаясь йогой, я поняла, что здесь мой предел: если я
хочу заниматься дальше, мне нужно бросить курить и пить.
Но я не могла этого сделать в городе. Слишком много
соблазнов, слишком много старых друзей. Мне нужно было
изолировать себя.
Я нашла очень тихое место в горах в Италии. Со мной
жила художница, мы делили этот дом на двоих. Там было
тихо. Безлюдные километры, никого вокруг. Я начала
читать «Йога-Сутры» Патанджали, книги Айенгара.
Целыми днями я читала, делала асаны… И не курила,
не пила… Ничего. Так я узнала, что йога — это не только
тело, это глубокая философия.
Постепенно я поняла, что в том доме помимо нас двоих
жили еще…«другие». Они приходили каждую ночь.
Будили нас.
Я поделилась с моей соседкой, художницей. Она видела
то же самое. Мы описывали друг другу то, что видели,
чтобы проверить, что нам не показалось все это. Например,
там был мужчина в странной шапке. Был ребенок, мальчик.
Их было много, и они приходили по ночам.
На какое-то время я вернулась в город, встретилась
с подругой. Она преподавала Кундалини-йогу. Я рассказала
ей о призраках в доме. Она дала мне мантры, чтобы их
прогнать. Это были какие-то «сикхские» мантры. Я
вернулась в дом и в первую же ночь начала читать эти
мантры. Я надеялась их выселить. Они набросились на меня
все сразу. Утром следующего дня я упаковала свои вещи
и уехала. Через год, ровно через год, день в день, тот дом
сгорел. Ничего не осталось.
— Ты все же победила их.
— Да, — смеется она.
Недавно мне приснилось, что я жду поезд на вокзале
Дели.
 Ко мне подходит Айенгар. Мы сидим вдвоем
на скамейке и ждем поезд. Он смотрит на меня и говорит:
«Ты родилась не в Италии, ты родилась в Индии. Тебя
удочерили». Я плачу и кричу: «Нет, нет, не может быть».
Ох, как сильно я тогда плакала! Я плачу, а он все повторяет:
«Да! Тебя удочерили! Ты родилась в Индии!»
Знаешь, когда я родилась, я была вся черная: черные
волосы, черные глаза, черная кожа. Моя мать мне
рассказывала, что мой брат всегда очень хотел сестричку.
Но когда он увидел меня — всю черную — он испугался
и расплакался. Такая черная я была.
Индия мне как мать, но я люблю ее без привязанности…
как любят что-то вечное, что всегда к тебе возвращается…
Как все люди, которых мы любим, которые возвращаются
к нам опять и опять…
Иллюзии
Иногда ничего не происходит. Проходит 2—3 месяца
и никаких встреч или знаковых событий. Просто поток
жизни. Я знаю, люди боятся этого состояния. Я сама раньше
боялась, но теперь я знаю — это начало, всегда начало
нового.
Ты можешь тосковать по Индии, находясь внутри.
Можешь путешествовать по Индии, неустанно опаздывая
на каждый следующий поезд, в нерешительном: «я
не понимаю, куда мне двигаться дальше». Но каким-то
образом вера в себя одерживает силу над беспокойством.
Вера во все, во что верят индуисты и буддисты становится
такой всепоглощающе-сильной, что она подмывает весь
остальной фундамент.
В сезон дождей ты чувствуешь, что не можешь встать.
Просторное заполняется водой, все приостанавливается.
За чертой гор дальше идет покой. Дождь нагнетает с утра,
серое небо прижимает все ниже, давление опускается. Мы
пьем черный кофе.
 Я впервые разглядела иностранных туристов, русских.
Они рабы этой красоты, рабы утопии «Индия». Их верой
стало безразличие к любому смыслу жизни.
«Что привело вас в Индию?» — Задавала я вопрос
в ожидании увлекательной истории. Но там, на том конце,
ничего не было, кроме разве: «Я встретил закат на Гоа. Я
сдал квартиру и уехал в Индию».
Одни пытались понять себя и жизнь при помощи
доступной и дешёвой марихуаны, другие наоборот
проявляли повышенное внимание к «чистому сознанию»:
ни каких наркотиков, ни какого кофеина. Во всем этом
присутствовало какое-то неясное ожидание изменений,
прихода чего-то особенного.
«У нее был индийский гуру во Вриндаване —
в индийском городке, где живет много русских
и „кришнаитов“. Она отдала ему сваю квартиру. Она была
его женщиной, но оказалось, что не только она. Она
разочаровалась во всем, в религии, в этом гуру, и переехала
сюда — в Гималаи, на север Индии. Мне кажется, что она
очень красива, слишком красива для какого-то индийца». —
Рассказал мне один встречный знакомый, русский парень
ищущий «духовную любовь» в Индии.
«Что вы будете делать, если заболеете? Где вы возьмете
деньги на лечение»? — Спрашивала я иногда, просто так,
из любопытства. — «Будем лечиться травами
и голоданием».
«Что ты думаешь о Гессе? Он пишет о том, что все это
майя — „самсара“, не так ли»?
«Важно не то, о чем он пишет, а кем является Гессе. Он
делит с другими свое путешествие — в этом красота. Чтобы
так творить нужно куда-то уходить. Современные писатели
так не делают. Они не жертвуют. Нет ни какого смысла
в духовном путешествии, если ты не можешь вернуться
и однажды рассказать об этом людям».
 Мы сидели в кафе, под китайскими фонарями, пока оно
не закрывалось. Последний официант провожал и ждал нас
у выхода. Мы видели, как он одевался, как собирали
столики в саду… в саду, где мы сидели днем и ночью. Мы
шли в другое кафе — единственное работающее до трех
утра — кафе внутри отеля. Нам резали сыр и приносили
с фруктами на длинном блюде.
Весь этот год, проведенный среди бесполезных вещей.
Год в бездействии, который я обесценила, спустя декаду,
оказался очень важным. И так со всеми явлениями: мы
ничего о них не знаем так сразу. И это свойство многих
явлений жизни — обретать значение не сразу, а где-то
во времени.
Странно, но внутри иллюзий ты не видишь их таковыми.
Я могу разложить на мотивы это чувство иллюзорности.
Оно заменяет собой все остальные чувства. Любовь, моя
любовь ко всему, теперь зародилась как фон для всего.
Любовь стала фоновым состоянием.
Снова зажигались огни кафе. Снова наступала ночь.
Если были звезды — мы их провожали с карниза. Звуки
неспящих обезьян, звуки сов… Музыка суфиев
из проигрывателя. Запахи благовоний — каждую ночь
разные. Пространство изгибалось, вставало задом наперед.
Все это без наркотиков, все это в опьяняющем чувстве
любви, которая стала моим фоновым состоянием. Первые
годы заблуждений самые важные: если ты их
не переживешь, если не зачерпнешь эту нирвану
иллюзий — никогда не поймешь в чем разница между
реальным опытом и придуманным. Иллюзорное
и реальное — никогда не найдут замену друг-другу. Они —
это сила, которая сама по себе, каждая отдельно. Что может
первая? Обойти логическое и проникнуть в потустороннее.
Обойти семь замков человеческой души и разрыть
закрытое. Обнаружить ошибку и исправить ее. Что может
логика? Логика строит свой дом на очищенном от иллюзий
месте.
Люди престали уважать иллюзии, они сравняли их с чем-
то абсолютным бесполезным. Я же хочу доказать тот факт,
что иллюзии — это мир, который тоже нужен. Мы живем
только там, где прибывает наше сознание. Иногда — мы
живем в иллюзии.
— Что ты делаешь со всеми этими девушками? —
спрашивала я молодого индийца. Ему было лет тридцать, он
обучал нас йоге по утрам. Всю нашу иностранную общину.
— Сначала я очень сильно вовлекался, привязывался
к ним ко всем, затем я понял, что любовь никому никогда
не принадлежит. Если эта девушка хочет сделать мне
подарок — я его приму. Если она хочет приехать ко мне —
пусть приезжает. Если она хочет уехать — я не буду
грустить по ней, я ее отпущу. Все в этом мире приходит
и уходит. Понимаешь?
— Нет.
— Сейчас я люблю тебя, завтра я буду любить ее, я
люблю весь мир. Посмотри как прекрасно мы живем. Зачем
печалиться о том, что кто-то уходит? В жизни так много
красоты.
— И как давно у тебя эта философия?
— С того момента, как я понял йогу.
— Как ты стал преподавать йогу? Как все это началось?
— Я из высокой, но обедневшей семьи. Моя семья была
богата, но в какой-то момент правительство Индии
сменилось, моего отца обманули, у нас забрали наши земли.
Все, что я знал, чему я смог научиться, был английский.
— И ты мечтал научиться йоге?
— Нет, ну что ты! Я мечтал покинуть родительский дом
и встречаться с молодыми девушками — иностранками. Эти
блондинки в обтягивающей одежде! Я мечтал только о них!
Я понял, что если стану учителем по йоге, то смогу
иметь к ним доступ. Я понял, что они приезжают в Индию,
чтобы учиться здесь йоге, и что они очень доступны,
на много доступнее чем индийские девушки. Я пытался
найти курсы по йоге, но это было очень дорого.
Я закончил обычный инженерный колледж и решил
искать путь в йогу самостоятельно. Я поехал на ГОА
работать в обычном отеле.
Я решил, что приехав туда, смогу постепенно всему
научиться.
Я знал, что в отелях ГОА преподавали йогу, и работники
отеля могли заниматься йогой тоже.
Я приехал на ГОА и обалдел. Я не знал, что Индия
может быть такой: дискотеки, иностранки, дешёвые
наркотики. Я устроился в отель моего друга, и, со временем,
он разрешил мне заниматься йогой, которую преподавали
в этом отеле. Я почувствовал, что моя мечта начинает
сбываться. Во время йоги я все время смотрел на этих
девушек, иностранок в облегающих леггинсах. Я видел, что
они очарованы учителями по йоге, они смотрели на них
с открытыми ртами — о чем бы те ни говорили. Я понял,
что должен стать учителем по йоге, и тогда все женщины
будут моими.
Я занимался йогой, занимался телом, я тратил на это все
свободное время. Это приближало меня к моей цели —
встречаться с женщинами. Несколько лет я потратил
на воплощение моей мечты.
Я посещал курсы по йоге и добрался до «бандх» —
замков в теле, с которыми мы работаем в йоге. Я узнал, что
одна из «бандх» помогает телу вырабатывать особый
аромат, который привлекает женщин. Я стал заниматься
по пять часов в день, только чтобы освоить эту «бандху».
Итак, я стал преподавателем по йоге. Я хорошо помню
первый день — я пришел в зал на полчаса раньше, я увидел
эти коврики для йоги и мой коврик преподавателя, который
располагался отдельно. Я не мог поверить, что все это
действительно происходит со мной. Тогда, впервые,
на мгновение, я почувствовал нечто большее — незнакомое
мне притяжение к самой йоге, к источнику. Но вскоре в зале
появились женщины…
Я стал успешным преподавателем йоги, одним
из лучших на ГОА. У меня были все эти девушки, многие
моложе меня. Я встречался с ними всеми. Теперь я сам
выбирал — хочу ли я пригласить ее попить со мной кофе
или нет. Я выбирал между шведкой, немкой или русской…
Я выбирал, а они ждали. В моей жизни появились деньги,
секс, любимая работа, даже море. Это был мой личный рай
на ГОА.
Но однажды кое-что случилось. Я как обычно
практиковал дома — сначала асаны, а затем бандхи
и медитацию. И потом что-то будто подхватило меня
и стало поднимать в воздухе. Я буквально стал комнатой, я
разлился по ней, а затем что-то вошло в мой самый центр,
поднялось по позвоночнику. Вместе с этим я испытал
удовольствие, которое я не могу сравнить ни с чем. Это
было как та секунда, когда ты теряешь семя во время
близости с женщиной, но эта секунда длилась час или два.
Это было блаженство внутри меня. Блаженство без
женщины, благодаря йоге. И оно было сильнее чем весь мой
взятый сексуальный опыт.
С того момента все изменилось. Сначала я погрузился
в тоску и печаль. Несколько месяцев я просто пытался жить
как раньше. Но я не мог вернуться к моему обычному
состоянию. Я стал искать ответы на многие вопросы. Я
понял, что йога — это то, чего я на самом деле хочу. Я
утратил интерес ко всему. Сейчас я здесь, в горах, я
преподаю йогу просто потому, что мне нужен рис и чай два
раза в день. Меня не волнуют деньги и не волнует секс. Я
не могу преподавать йогу как раньше. Я не хочу заниматься
бизнесом под именем Бога. Есть что-то последнее,
чистое — которым я не хочу торговать.
 Йога и тантра — не для семейных людей. Я говорю это
людям.
Я говорю им: вы можете интересоваться йогой,
заниматься телом, не погружаясь в это слишком глубоко.
Вы можете ходить на занятия по йоге пока это не имеет
отношения к настоящему опыту. Пока это не глубоко. Затем
вы становитесь безразличным ко всем, ко всему. Вы
изменитесь, вы найдете другой источник любви.
Но женщины требуют от меня хотеть только их. Каждая
претендует на эксклюзивные права. Это любовь? Это
собственничество.
— Кто они — эти «индийские йоги»? — спрашивает
меня одна из его подруг.
— Некоторые из них соблюдают целибат, другие
практикуют тантру» — отвечала я.
— Нет, Хари точно не соблюдает целибат. С ним у меня
лучший секс в моей жизни. Но я замужем. Мой муж
француз, мы живем в Париже. Мой муж… он очень
хороший человек, я люблю его, но он меня не вдохновляет.
Моя любовь к Хари какая-то другая… Когда я покидаю
Индию, то начинаю считать недели, месяцы
до возвращения. Мой муж ничего не знает о нем. Он дает
мне право путешествовать сюда, он дает мне деньги. Вот
насколько мой муж прекрасен.
— Но Хари — йогин — говорю я ей — у него нет
особенных планов на жизнь. Он свободный человек.
— Я знаю мужчин. Он тоже хочет любви. Этого хотят
все. Я подарю ему машину… Да! Я подарю ему машину,
и мы сможем путешествовать…
Правда ли что он ничего не ест кроме риса? — добавляет
она внезапно.
— Я не знаю. — Пожимаю я плечами.
— Во Франции очень много вкусной еды, особенно
пирожные, булочки. Может, я должна прекратить это есть?
Что если мне начать питаться как йоги — очень мало.
Может это мне поможет?
— Поможет в чем?
— Поможет понять себя, обрести внутренний покой.
— Ты не знаешь Хари. Ты не знаешь из какой он семьи,
что у него была за жизнь до этого. Ты не знаешь его
характер. Как ты можешь любить его? — Пыталась я
вернуть ее на землю.
— Я не знаю его, но я люблю его. Я полюбила его
с первого дня как встретила. В нем нет ни капли
притворства. Я люблю его и у этой любви есть абсолютная
власть надо мной. Я вынуждена путешествовать в Индию.
В конце-концов такова моя карма. Я хотела позвать его
во Францию, но ему не выдали визу. Он ходил в посольство
три раза. Это странно, ведь многие йоги сейчас
путешествуют заграницу, преподают йогу. Но Хари три
раза ответили отказом. Теперь я думаю о том, чтобы
переехать в Индию. Но я не представляю себе даже поход
к местному стоматологу. Я понимаю, что комфорт делает
нас слабыми. Дома я уже начала спать на полу и мыться
в холодном душе, но во Франции так много комфорта, что
каждый раз возвращаясь туда я начинаю сомневаться
в своем решении…
Я слышу подобные слова не в первый раз. Я знаю
нескольких девушек Хари — все они щедрые красавицы,
каждая достойна счастья. Будет ли эта дорога ведущей
к счастью… или просветлению? Ищем ли мы здесь
просветление — или все это та же попытка найти
божественную, идеальную любовь? Что такое случается
с нами в Индии…? Это ли прошлые жизни которые нас
настигают? Или это Бог и «судьба»? …Или мы все просто
романтики…
Магия любви
«Увидишь нагруженную демонами телегу. Сначала
натянешь лук, а потом окажешь уважение, подняв над
головой чайник: это не грабители, а сваты. Если
направишься вперед, и пойдет дождь — тогда счастье».
(предсказание из «Книги Перемен»)
Пешком до этой крайней точки города, по бескрайней,
засохшей до камня дороге. По линии прерывистых, узких
троп, не отмеченных на картах. Через старый, заваленный
камнями колодец для «неприкасаемых». По этим дорогам
давно никто не ходит.
Автобус не доехал несколько километров до станции.
Нас просто выкинули из салона — какой-то фестиваль
с движением паломников. Дорогу перекрыли. В сереющем
утре я плетусь полтора часа с рюкзаком за плечами.
Мальчишка в рваных штанах обещает довести меня
до нужного дома. Я даю ему сто рупий за услугу, в придачу
он подхватывает мой рюкзак.
— Я никому не сдаю этот дом меньше чем на месяц, —
встречает меня хозяин у ворот в частные владения. Здесь
мне порекомендовали снять жилье на долгий срок.
— Я ждал вас почти час, — жалуется он и ведет меня
в глубину сада. Здесь, под ветвями деревьев, несколько
небольших коттеджей, которые сдаются туристам.
— Я прошу вас смотреть под ноги, это джунгли,
понимаете? Недавно мы нашли сброшенную змеиную кожу.
Иногда змеи приползают прямо к дому, это бывает в сезон
дождей, когда змеиные норы заливает водой. Не ходите
здесь без фонарика после заката солнца. Не ходите после
заката к реке — там ходят тигры, недавно они украли
корову. Не ходите по земле босиком, здесь бывают
скорпионы. Мою мать они кусали уже семь раз! Это
не шутки — это джунгли, понимаете?! Никогда
не оставляйте открытой входную дверь дома. Мало ли кто
приползет: вараны, скорпионы, змеи.
 — Вараны, скорпионы, змеи, — повторяю я про себя,
пока мы идем по дорожке вниз.
Он отдает мне ключи и показывает как открывается
входная дверь. Сначала плотная железная решетка, другая
дверь со сложным навесным замком, затем — москитная
сетка.
— Можете повесить свой замок. Тогда ни у кого
не будет второго ключа от ваших дверей. Некоторые
жильцы так делают.
Помещение темное, ставни окон закрыты. Он открывает
их снаружи, впуская небо в окна. В доме две комнаты.
Гостиная, совмещенная с кухней, и небольшая спальня
с широкой кроватью. В центре гостиной большой
деревянный стол. Кухня красивая — современная. Газовая
плита, барная стойка.
— Это почти европейская квартира, — говорю я,
осматривая идеально чистое помещение. Кажется, здесь
никто еще не жил — так здесь чисто.
— Я каждый год я уезжаю путешествовать по Европе.
Хочу хотя бы один месяц в год не видеть индийцев. Я
смотрел как строят в Европе, и решил построить также. Я
построил этот дом сам. Не то чтобы своими руками, нет. Я
очень занят, но я руководил строительством.
Я попросил рабочих не вырубать деревья, не передвигать
камни, так, чтобы все это было внутри дома, чтобы дом был
живым. А сейчас, простите, формальности. У меня совсем
нет времени. Мне нужно вас зарегистрировать.
Мы садимся за стол напротив друг друга. Он аккуратно
разглядывает мой загранпаспорт, переверчивает одну
за другой страницы.
— Я возьму ваш паспорт, чтобы сделать ксерокопию
и принесу вам вечером. Хорошо? У нас с этим очень строго.
Если полиция придёт с проверкой, а вы еще
не зарегистрированы, меня могут посадить в тюрьму.
 Его голос черствый, как наждачная бумага. Его голос
некрасив, а лицо слишком привлекательно для мужчины.
Магия, возникшая близко-близко, растворяется — как
и не было. Чтобы замести ее следы окончательно, я вношу
арендную оплату заранее, отсчитываю ему 300 долларов
в рупиях.
Он медленно пересчитывает деньги, переворачивая одну
к другой купюры — «чтобы было ровно». Разглядывает,
разглаживает каждую денежную банкноту. Это странно,
как-то не по-мужски.
— Давным-давно я прочитал в газете, что какой-то
парень из Индии искал банкноту, которая бы заканчивались
на номер «786». Тот человек нашел такую банкноту
и заработал миллион рупий.
Тогда я тоже стал искать такую банкноту, с номером
786 на конце — и нашел. Я тоже заработал миллион рупий.
На самом деле я заработал гораздо больше. У вас есть
мечта? Я всегда хотел производить и продавать чистую
воду, знаете, как в Европе — целебную воду из источника.
Я нашел деревню в Гималаях и очень чистый источник
с хорошей водой. Я купил эти земли и построил здесь
небольшой завод. Моя мечта сбылась. Я никогда не думал,
что буду делать, когда моя мечта исполнится, теперь я
в замешательстве. Я думаю продать бизнес и уйти жить
в горы.
Совсем недавно у него были дела, он был суетливым
и торопился, теперь он погрузился в кресло и размышляет
о природе жизни.
— Вот-вот прилетят павлины, ближе к закату — вот
с той стороны, — показывает он рукой направо.
Окно выходит в сад, деревья бьются ветками
о москитную сетку. Мне еще предстоит узнать этот дом.
Надо отдохнуть от переездов и утомительных путешествий.
Нужно выполнить заказы по работе.
 — У вас здесь есть WI-FI? — Спрашиваю я, возвращая
разговор к бытовым частностям.
— Пока нет, но я отдам вам свой мобильный модем.
У вас будет интернет. Я все настрою вам завтра. Завтра я
постараюсь вернуться пораньше с работы.
— Без интернета мне сейчас никак нельзя — много
работы.
— Сейчас здесь бывают перепады электричества. Свет
то приходит, то уходит. Электрическое напряжение тоже
нестабильно. Все в ожидания дождя. Даже небо, видите,
какое красное. Сейчас здесь фиолетовые, малиновые,
красные закаты. Вы никогда не увидите такой закат
в другое время года. Скоро начнется сезон дождей.
— А какой сезон сейчас?
— Сезон перед сезоном дождей. Мы в Индии живём
вместе со временем. Каждый сезон — своя жизнь. Жизнь
всегда разная. Человек всегда разный.
— Видите, — показывает он на тропинку, виднеющуюся
из окна, — Та широкая дорога, что за калиткой, пойдет
через ашрам. Не ходите через этот ашрам. Там живут очень
странные люди. Я не знаю кто продал им эту землю. Я сам
пытался ее купить, но она принадлежала государству.
Он идет к окну на кухне, там шумит поток падающей
воды: вода несется прямо с гор, насквозь по руслу
с камнями.
— В этом году будет очень много воды. Вода размоет
фундамент здания. Я пришлю к вам рабочих, чтобы они
укрепили дом камнями. Есть еще три дня, в пятницу
начнется сезон дождей.
— Откуда вы это знаете?
— Каждый здесь это знает.
— Что вы еще знаете?
— Зимой солнце встает вот с того края, — проводит он
рукой в воздухе, — а летом — вот с того края, — проводит
он рукой в другой стороне. — Я люблю сезон дождей, —
добавил он, чуть помолчав, уже по-другому.
— Я тоже люблю дождь.
— Я очень рад, что вы приехали. Здесь сейчас никого
нет, туристы не приезжают в это время. Мне здесь сейчас
бывает одиноко. Моя мать и отец живут на другом конце
деревни. Я живу здесь рядом, вот там — видите малиновый
дом? — Он показывает на двухэтажный, одиноко стоящий
коттедж в глубине сада. — Это мой дом. Но он мне
не нужен. Мне нужна всего одна комната. Там, на крыше,
видите эту пристройку? Я еще не решил, что делать с этим
домом. Он очень старый, он достался мне, когда я покупал
эту землю, пока я не могу разрушить его…
Он о чем- то думает, о чем-то своем. Я не могу
предположить о чем, я не хочу его спрашивать. Я хочу
остаться одна. Ночь без сна, долгий переезд на автобусе.
— Теперь вы отдыхайте. Я должен идти. Я принесу вам
прекрасный травяной чай. Однажды мы устроим чаепитие,
возможно, когда начнется дождь. Хорошо?
Он оставляет номер своего телефона: «На случай, если
что-то понадобится». Он смотрит на меня выжидающе. Что
я должна сказать? Я говорю: «Спасибо, до свидания»,
быстро отвожу взгляд в сторону.
— Вы избегаете контакта глаз. Я заметил сразу. Раньше
в нашей деревне женщинам не разрешалось смотреть
в глаза посторонним мужчинам — только мужьям, только
родным.
Застывший вентилятор под потолком медленно
раскачивается. Вернулось электричество. Он еще раз
прощается и уходит, аккуратно закрывая входную дверь,
еще раз проверяет замок. «Все хорошо, если будут
проблемы — обязательно звоните».
Мои книги — самая тяжелая часть багажа, я выкатываю
их как колесо со дна моего рюкзака. Пять обложек, я
раскладываю их на полу, медленно проводя ладонью
по каждой. Одежда здесь почти не нужна, она ничего
не весит, она одноразовая из хлопка, который линяет
и мнется. Книги — это мой дом.
Зайдя в ванную комнату, я замечаю огромного
лохматого чёрного паука. Чтобы выгнать его из дома мне
приходится использовать все возможные подручные
инструменты. Но паук не хочет уходить. Он перемещается
по стенам, перескакивает на пол, он пересекает кухню и уже
на полпути в спальню. Я распахиваю настежь входную
дверь, чем привлекаю внимание хозяина дома. Он остался
в саду. У него ведь были какие-то планы. Почему он все
еще здесь?
— Это просто паук, — говорит он недовольным
тоном. —
Я предупреждал — здесь горы, джунгли, природа.
— Вы говорили только о змеях и скорпионах.
Он оглядывает созданный мной беспорядок. Его взгляд
скользит по столу через многочисленные предметы: книги,
тетради, шкурку от банана. Этот мужчина любит порядок.
«Нужна какая-то палка». Швабры нет, веник
не подходит. Ершик для унитаза. Он берет его, морщится,
но успешно выгоняет паука из дома.
Брезгливый, молчаливо осудивший меня за беспорядок.
Несколько секунд я слышу его за дверью. Что за люди эти
индусы? Он уходит снова.
Хочется спать, но тело наполняется энергией — так
бывает, когда приезжаешь в новое место. Новое место
стимулирует жизнь, наполняет новыми ощущениями. Оно
как бы говорит: «Посмотри на жизнь, проснись…»
Я перекусываю сыром, который привезла с собой
и решаю отправиться в деревню за продуктами. Ближе
к закату в сад прилетают павлины. Их голоса — крики
диких кошек, они взлетают в небо наперегонки.
Первая ночь, новые звуки, редкие крики зверей или
птиц. Здесь изолированное, ночное, собственное
пространство. Я устала, но не спится. Я брожу по дому,
возвращаюсь к ноутбуку, начинаю печатать текст.

***

Дождь приходит ровно по расписанию. В пятницу

в десять утра.
Я сижу, закрыв глаза, на пороге дома, вытянув ноги.
По ногам струится вода. Первые капли не уходят в землю,
их забирают люди — языком, руками, кожей. Капли
сильнее и больше. Кажется, они вот-вот пробьют и крышу.
Настоящий тропический ливень, долгожданный муссон.
Земля, обратившаяся в камень за месяцы зноя, отбрасывает
эту воду обратно, все тяжелее и настойчивее, но камень все
равно сдается — принимает воду.
Снова пропадает свет. Я выключаю экран монитора.
Дождь приходит по новой вместе с громом и молнией. Я
накидываю тонкий палантин, как простынку сверху
на ноги — долгожданная прохлада в доме.
Вода в реке становится сильной. Большая вода муссонов
приносит мусор, подгнившие палки деревьев, кожаную
туфлю и порванный кроссовок. Бутылки проплывают мимо,
по течению ниже, дальше в священный город, еще в один
священный город, еще в один священный город, пока река
не впадет в океан — на самом краю земли.
Я не умела чувствовать дождь до приезда в Индию. Он
мешал, он ломал планы, он убеждал меня бежать куда-то
быстрее. Но в Индии сезон дождей — это время, когда все
замирает. Хочется писать стихи, хочется рисовать — все
вокруг замедляется, повсюду столько застывшей красоты.
Хочется забрать ее с собой в следующие месяцы.
День за днем облака двигают воду все выше и выше,
на север Индии, пока они не упрутся в Гималайскую
крышу, Тибетское плато.
 Для Индии муссон — это время, когда все соединяется
и течет. Люди поют мантры на берегу священной реки.
Кому они посвящают эти мантры сегодня? Кобрам, которые
принимают правление от богов на сезон дождей? Каме —
богу любви? Шиве, который убивает Каму?
Однажды вечером он приносит «пакет с подарками».
— Здесь, из магазина в деревне, чай и сладости.
Два манго аккуратно завёрнуты в газету. Этот шрифт —
смесь санскрита и деванагари — отпечатался на желтой
кожуре плодов.
— У нас в родительском доме растет очень много манго.
Мать постоянно дает мне их на обед, но я не могу столько
съесть.
— Вы часто видите вашу мать?
— Каждый вечер.
— Вы, наверное, очень дружны с ней. У вас есть друзья
кроме неё?
— Последний мой друг женился полгода назад.
Раньше мы с ним ходили в кино по пятницам, теперь он
всегда «забронирован». Моя мать говорит, что я должен
жениться тоже. Она говорит, что нужно жениться, чтобы
не остаться одному в старости. Мне всего 36, я не думаю,
что должен жениться только для того, чтобы не остаться
в одиночестве. Я люблю одиночество, люблю природу,
птиц. Люди часто приносят суету и хаос.
— Я вижу, что вы много работаете днем в саду. Зачем?
У вас ведь есть садовник, Рамеш.
— Я работаю в саду для удовольствия. Когда я работаю
там, мой ум приходит в порядок. С моим умом не все…
хорошо. Мне приходится все записывать — только тогда я
не забываю детали. Если я что-то запишу, то это всегда
перед моими глазами, всегда в моей памяти. Но я почти
ничего не пишу и почти не читаю. Я читаю утренние газеты
и иногда книги о звездах, о космосе. Что вы думаете
о звездах? Вы думаете мы одни во вселенной?
 — Конечно нет — отвечаю я, — расскажи мне о звездах,
например, о Венере.
— Венера окружена облаками, как мы сейчас.
На следующий день я снова застаю его в саду, в тех же
белых шортах, в красной майке — что и вчера вечером. Его
лицо кажется мне другим — более женским или мягким. Я
обескуражено смотрю на него. Возможно, это из-за яркого
света.
— Что ты любишь больше всего? — Спрашиваю я
его. — Назови пять вещей.
— Мою мать, мою работу. Бабочек. Горы…
Но зеленые — с деревьями…
— А что не любишь?
— Суету. Не люблю суетливых людей. Что ты любишь
больше всего? — Возвращает он мой вопрос.
— Свободу, Бога, этот дом, дождь и горы.
— Ты хочешь жить в горах?
— В горах есть тишина и свежий воздух, — отвечаю я.
— Я жил в горах.
Я снимал целый дом и платил всего 100 рупий в день.
Каждый день я поднимался на новую вершину. Как же это
было хорошо!
Я жил там три месяца, даже моя мать не знала где я,
хотя, по правде, она знает обо мне все. Я звонил ей всего
пару раз оттуда. Для остальных я просто исчез, никто
из моих братьев не знал где я нахожусь. Это было еще
до покупки моего завода и этой земли. Это было давно.
У меня был очень разный жизненный опыт. Я работал
в Европе, я жил в горах, теперь я живу здесь. Да, я родился
в горах.
Я горный человек.
Знаешь, что такое «горный человек»?
— Нет.
— Мы ценим простую жизнь и порядок.
 В один из дней он снова приходит в гости. Он приносит
с собой аюрведический травяной чай. Мы разговариваем.
Он любит задавать вопрос «как прошел твой день», затем
рассказывает сам о мелких деталях прошедшего дня — кого
он встретил, с кем говорил, как идут дела на заводе. Теперь
я знаю эти мелочи. Они делают нас ближе. Он называет
меня «мой лучший друг», мы смеемся и решаем не называть
друг друга по имени.
Он спрашивает меня как я живу, где живут мои
родители, почему я решила уехать в Индию. Я рассказываю
ему о том, что работаю проводником в Гималаях. Ему
нравится моя работа. Сколько групп я уже проводила
в горы? Иногда на джипах, иногда пешком, иногда совсем
другие маршруты — Варанаси, Пури, Дварка.
Я полюбила всей душой эту работу.
Наши встречи ни к чему не обязывают, ни к чему
не приводят. Мы просто разговариваем часами обо всем —
от политики до бизнеса. Единственная тема, которая ему
неприятна — религия.
Однажды он приходит ко мне совсем уставший
и разбитый.
— Вчера ночью моего отца забрали в больницу. Я
привык его видеть очень сильным. В детстве мы очень
много работали, даже ночью, мы работали в нашей
деревне — убирали урожай, выращивали овощи
и продавали их оптом.
У нас ничего не было, мы все сделали сами — все это
сделал мой отец. Сейчас у нашей семьи отельный бизнес.
Сейчас я смотрю на отца — он стареет, он стал слабым, он
как беспомощный ребенок. Это разбивает мне сердце, —
делится он.
Сегодня ночью мне приснился плохой сон.
В течение дня я устаю, к вечеру хочу спать, а засыпая,
не могу расслабиться. Какая-то волна беспокойства
окутывает мое тело ночью. Я начинаю принимать
купленное в магазине снотворное. Из-за него, по утрам,
чувствую себя разбитой, не могу проснуться. Даже выпивая
две чашки кофе, все еще чувствую себя сонной.
В одну из ночей мне снятся змеи. Я встаю с кровати,
опять и опять хожу по дому.
— Что тебе снится, «мой лучший друг»? —
спрашивает он.
— Вчера ночью я не спала. Ночью в три утра я начала
смотреть фильм.
— Почему ты не позвала меня?
— Потому что я забочусь о тебе.
— Что ты думаешь о любви? Ты хочешь замуж?
— О таких вещах просто так не говорят. Нужен повод.
— Повод?
— Посмотри, как я живу — все время переезжаю. Чтобы
остановиться, нужен повод.
— Я думаю, что обычная любовь — это иллюзия.
Настоящая любовь приходит позже. Сначала очень важно
говорить друг с другом. Общение очень важно.
В один из дней он приглашает меня к себе: «Посмотреть,
как я живу». Как он и сказал, весь первый этаж заперт,
комнаты заперты. Мы поднимаемся вдвоем на крышу
здания, оттуда вид на горы, там есть пристройка —
небольшая квартира.
Жилая комната совсем маленькая. Вещей почти нет —
небольшое углубление под кухню, спальня размером только
под кровать. На входе у двери прямо на полу — медная
чашка, наполненная водой, в ней плавает цветок оранжевой
мимозы.
— Это традиция. Когда ты убираешь комнату, ты
ставишь эту воду и цветы для богини — для Лакшми. Я
убираю свою комнату каждый день, если пропущу, то…
не очень хорошо себя чувствую. Я знаю, что вы, «западные
люди», убираетесь всего один раз в неделю и уже горды
этим.
 На стене огромное полотно с изображением Кришны,
рядом другое, поменьше — тоже Кришна. Вот он
раскрывает тайны йоги Арджуне. Теперь он вместе
с подругой — Радой — играет в свою «лилу», играет
на флейте. Вся квартира уместилась бы в половине моего
дома.
— Я никому не позволяю приходить сюда… Люди ходят
в храмы, но мой храм здесь.
На книжной полке всего одна книга, на хинди.
— Это старая книга о животных, — он показывает мне
картинки, — я люблю старые книги. Я редко читаю, только
газеты по утрам за чашкой кофе. Я привез с собой
кофеварку из Италии, видишь.
Я самый богатый человек и я самый бедный.
— Твоя комната…
— Я знаю, здесь не очень уютно, — не дает он мне
закончить.
— Эта комната похожа на комнату монаха,
на пещеру, — продолжаю я.
— Я люблю, когда так. Я никогда не готовлю дома. Я
обедаю в кафе на заводе, а ужинаю у родителей. Я люблю
как готовит моя мать.
— Сколько «портретов» Кришны… почему?
— Я попросил моего друга-художника что-нибудь
написать, просто так, чтобы оформить комнату. Я не знаю
почему он написал только Кришну. Наверное, он любит
Кришну. Что ты думаешь о наших богах? Я думаю, все они
были обычными людьми. Затем они сделали что-то
хорошее, и люди стали почитать и превозносить их.
Со временем они превратились в богов. Если кому-то очень
долго служить, он превратится в бога…
— Я думаю, что ты не говоришь мне всего. Тебя как
будто несколько. Сначала ты один, потом — другой.
Каждый раз ты выглядишь иначе. Ты богат, но живешь
в маленькой… келье… На твоей тумбочке лежат чётки
из дерева Туласи, их используют только кришнаиты,
на стенах — только изображения Кришны. Кто ты такой?
— У меня есть некая… связь,…возможно, однажды я
расскажу тебе.
— Связь с кем?
— С этим, — делает он жест, указывая пальцем вверх,
на небо.
— Что это значит?
— Возможно, я расскажу тебе… потом,… но не сейчас.
Он садится передо мной на одно колено, берет мои руки
в свои ладони:
— Смотри, какая у меня прямая линия жизни. Моя
жизнь очень прямая, четкая — я не могу изменить свою
судьбу, — говорит он и тут же становится отстраненным. —
Ты проживешь на много дольше чем я. Моя жизнь будет
короткой.
Когда я читаю мантры, я постоянно вижу себя йогом,
сидящим в пещере. Я был йогом в трех прошлых жизнях,
и в следующей жизни я тоже им буду. До того как ты
появилась, я планировал продать мой бизнес и уйти жить
в горы. Но теперь я не уверен. С тех пор, как я встретил
тебя, я не сплю. Едва я дохожу до постели, как
проваливаюсь в глубокое забытье, но мой разум возвращает
меня наружу. Я все время думаю о тебе. Я думаю, что
одержим тобою. Я чувствую, что ты забрала мое тело.
Потом, я снова прихожу домой и работаю в саду — хотя
мне это не нужно. Ищу тебя у дома и, если не нахожу, то
удаляюсь разочарованным.
Я все время думаю: «Кто эта женщина?»
Как только я покидаю твой дом, я начинаю скучать, как
будто то, что я оставил там, тянет меня обратно.
Я смотрю на него как в первый раз. Красивый мужчина.
Но что-то в нем недоступно, скрыто.
— Я давно одна, я никогда ни по кому не скучаю.
 — Ты будешь скучать. — говорит он. Взгляд его
становится чужим и холодным. — Я провожу тебя. Уже
поздно. Тебе нужно спать, ты выглядишь уставшей.
Я обнимаю его, прежде чем покинуть эту комнату.
Какое-то время он просто стоит, безразлично принимая мое
объятие, затем обнимает меня в ответ.
— Я чувствую, что у тебя есть боль, что-то
недоступное мне.
Я не могу это выразить. Я не знаю тебя до конца.
Лицо его искажает боль. Я чувствую сочувствие
и жалость, не знаю почему — здесь, в этой комнате, очень
много печали.
Мы спускаемся в темный сад. Свет фонаря нарушает
гармонию ночи. Что-то пробуждается вслед за нами,
сопровождает нас. Это звуки насекомых, звуки ночных
существ, которые сейчас невидимы. Сад говорит
не словами, а жизнью — это ночная жизнь — скрытая.
Он уходит обратно, не оборачиваясь. Я смотрю на небо.
Звёзд нет, собирается дождь.
Проходят недели, он становится добрее, теплее
и ближе… Мы провожаем сезон дождей, а за ним и раннюю
осень. Дни теперь жаркие. Мы проводим их в тени своих
жизней. Ночью мы всегда рядом. Мы выходим из дома, мы
идем взявшись за руки. Мы обходим все дворы вокруг
и позади, узнаем, где заканчиваются многочисленные
тропы — они приводят к обрыву, к рисовым угодьям,
к воде.
Он обнимает меня и укутывает в шаль от ветра. Мы
молчим, все будто застыло. Ветер со свистом приближается
и бежит еще быстрее. Лист срывается с дерева
и запутывается в моих волосах. По рукам, в ладонях,
в ногах — всюду электричество.
Привязанность приходит еще до того, как я осознала ее.
Она медленно приживается, пускает свои корни.
 Он дарит мне кольцо своей бабушки — оно
переливается, как радуга. Это редкий камень, который
меняет цвет.
Он то близко, то закрывается в себе. Он вдохновляет
меня носить черный, носить темно-синий. Это мрачные
тона. Я так чувствую его внутри — с темнотой
в сердцевине. В какие-то дни мне хочется уехать, вырваться
отсюда — из этого непонятного, не дающего глубоко
засыпать, дома.
Я все время в легком напряжении… Как будто все
пространство имеет уши. Это место дарит мне разные
эмоции, но забирает покой.
У меня плохое предчувствие. Каждый раз оно
подступает как море — в полнолунье, и потом, когда новая
луна. Каждый раз я закрываю глаза. «Просто показалось».
Его ежедневные ритуалы изменились, мои ритуалы
изменились тоже. Он жалуется, что у него нет времени
на себя. Я жалуюсь тоже.
Он несет цветы для алтаря в своей комнате, но по пути
встречает меня и отдает их мне. Он опускается на пол перед
моими ногами и поет какую-то песню на хинди. Он
смущает меня своей открытостью. Я забыла, что такое
принимать ухаживания.
Потом он снова другой, опять закрытый и печальный.
Его нет сутками. Он раздражён и скрывается от меня
в своей комнате как капризный маленький мальчик. Я
терплю, а потом разрешаю себе высказаться.
Я требую внимания. Когда мы ссоримся, то я как
в трансе. Я теряю мысль. Я чувствую себя ровно так, как
если бы ветка дерева хлестнула меня по лицу — немного
раненой. Я не могу без него дышать, спать, есть. Я
абсолютно одержима нашим контактом, этой энергией
между нами.
Он испытывает меня на прочность, бросает мне вызов.
Страсть заполнила каждую щель, где должно было
оставаться пространство. Мы нарушили собственные
законы. Воздуха нет, мы начинаем задыхаться. «Я построю
нам дом — для тебя и меня. Я хочу, чтобы ты всегда была
со мной. Я увидел тебя такой, какой не видят другие —
неуверенной в себе».
Я сижу на полу в его комнате. Его глаза светятся гневом,
у него меняется голос. Он говорит, а потом совершенно по-
новому, в перерывах, будто навсегда исчезает. Я жду его
настороженно. Сейчас он опустошенный, лишенный
силы — а потом будто выпил чьей-то крови. Это сезоны
года или фазы луны?
Порой он совсем не человек. Он будто видит меня
на десять миль вперед, когда я еще не покинула город.
Задолго до отправления он знает — я уже еду. Он знает,
какой час и минута. Он может читать мои мысли.
Я ничего о нем не знаю. Приходит время писать. Когда
оно приходит, я поминаю: «вот оно»… И не пишу. Пока
не приходит строчка. Первая строчка, которую я стираю
со стекла. И я продолжаю двигаться дальше. Куда я
двигаюсь, во что?
И вот он останавливает меня и говорит: «Куда ты опять
бежишь, от чего? Зачем опять уезжать? Куда? Останься».
Однажды он прижал оной рукой меня к полу, взглянул
в мои глаза и расхохотался как дикий зверь. Через
мгновение он исчез из дома и не возвращался весь
следующий день.
Теперь я знаю, что эта сила никогда не была его. Эта
сила приходит, когда желает этого. Он не контролирует
себя, не контролирует ничего. Он жалуется на постоянные
головные боли, на боли в спине, но отказывается идти
к доктору. «Я не доверяю докторам», — говорит он
и агрессивно отбрасывает меня в сторону.
Он говорит, что он призрак, что его душа не с ним, что
его два. «Однажды я расскажу тебе, как я потерял свою
душу». Что это значит? В этом состоянии он бредит, его
слова накладываются друг на друга — в них нет
связующего смысла, нет логики.
Затем все опять приходит в порядок. Мне кажется, что я
счастлива, мне больше никуда не нужно ехать. Я снова
отменяю все свои маршруты и планы.
В храмовой комнате, которая всегда закрыта, наводится
порядок. Он сам вытирает стены и пол, водой
с растворенной в ней солью, читает мантру и снова
вытирает пол.
Он забывает обо мне. Он снимает со стен обычные
картины и возвращает туда Кришну. «Ты не можешь
молиться только за себя, ты должна молиться за других,
другие страдают».
Время от времени индийский календарь
переворачивается.
Я покидаю этот дом, ухожу в единственное пригодное
для жизни помещение. Я оборудовала себе здесь стеллаж
с книгами.
Кто я теперь, когда он рядом? Где остался мой мир, моя
йога?
Я променяла на него все, что обрела в Индии. Когда я
иду по улице, от рынка к дому где мы живем, мне кажется,
даже так, он касается моей руки — он держит меня
невидимой цепью.
Он говорит мне что делать, как ходить, как заплетать
волосы. Он сам присаживается на край дивана
и расчесывает меня. Я та, какой он хочет меня видеть. Я
задыхаюсь, мне не хватает воздуха. Но теперь без него
очень трудно.
Когда он счастлив, весь мир счастлив, когда на него
накатывает тоска — он изолирует себя на несколько дней.
Он меняется в лице и говорит, что не доживёт
до следующей весны. Если мы разрушаем друг друга,
разрушаются предметы в доме. Он говорит, что все живое,
«все имеет жизнь». Он возвращается с рынка с баллоном
красной краски. Он разбрызгал ее разводами по полу,
изобразив следы, которые я оставила в его жизни.
«Однажды ты покинешь меня».
Он берет меня за руку: «Будь со мной. Просто будь
со мной».
Нет, это не любовь — это зависимость и боль, которая
на мгновение приносит облегчение. Мы радуемся какой-то
самой острой грани бытия. За ней ничего не стоит, у нас нет
будущего.
В ванной комнате я оглядываю свои костлявые плечи.
Пища давно уже не задерживается во мне. Я накидываю
старую серую шаль, выхожу в город и… уезжаю
в Варанаси… На какой-то последней волне сознания,
на последней силе внутреннего голоса. «Все это
к несчастью, к несчастью» — слышу я внутри себя.
Поезд приходит почти вовремя, тот же перрон Варанаси.
Тот же необъяснимое, громкое, ясное чувство дома.
Утро такое яркое. Свет — как раньше — золотой. Я
чувствую, помню, другое — светлое счастье.
Утренние смски приходят пакетом, все сразу, только я
успела включить телефон. Я уехала не попрощавшись,
не забрав свои вещи.
Он ничего не спрашивает, он описывает весь вчерашний
день, как это было между нами раньше. «Вчера вечером я
пошел к моей матери на ужин. Мы долго говорили с ней, и я
остался ночевать дома у родителей.
Я не могу здесь быть без тебя.
Ты мой лучший друг.
Ты здесь?
Когда ты вернешься?»
Сила разочарований
Человек в белой шапке сидит на берегу реки. Спина его
прямая и крепкая. Лицо выражает покой, а в глазах вода. Я
встретила его пять лет назад. И вдруг опять — спустя мою
жизнь в Индии, на том же месте, сидит, будто не уходил.
За это время он почти не изменился.
Он смотрит сквозь меня на бурлящий поток реки
и говорит на смеси хинди и английского. Очень медленно,
будто чья-то сила входит в меня через мягкий тембр его
полуголоса — полупесни.
Я сама замедляюсь и попадаю в поток, где время совсем
не течет и все не так уж и важно.
— Слышишь ли ты ОМ?
— Не знаю, — качаю я головой: «ни да, ни нет» по-
индийски.
— Слышишь, как шумит вода? Шшршш, шшршш, —
напевает он. — Это песня Ганги. Слушай, как она поет.
Слушай!
— Шшршш, — повторяю я за ним.
— Теперь деревья. Слышишь их? У деревьев своя
песня. Ухх-уухххх, — вот какая песня. Слушай!
— Ухх-ууххх-уухх.
— Теперь слушай ветер: Чаммм-Чаммм.
— Чаммм, — пропела я.
— Теперь слушай себя — то, что всегда есть, то, что
в середине всех звуков, между звуками.
Он положил свою ладонь мне на голову и пропел близко-
близко: «ОМммм».
— ОМмм, — повторила я.
— Смотри на небо — только на небо. Смотри на землю.
Смотри на реку. Теперь закрой глаза. Смотри на «это».
Смотри глазами внутри. Что ты видишь?
— ОМмм.
Проходит долгая пауза и много тишины и мира. Он
возвращается ко мне, без церемоний:
— Ты выглядишь по-другому.
— Возможно просто устала.
— Ты возвращалась в Варанаси три раза, каждый раз
твое лицо было другим.
 — Лицо — это просто тело, оно ничего не значит.
— Лицо — этот твой разум.
В какой-то момент он смотрит мне в глаза и запрещает
отводить взгляд в сторону. Когда он «читает», то смеется,
будто подмечает что-то забавное. Кивает, качает головой,
шепчет мантру.
— Ты начала много работать. Последние два года —
очень много работала. Я рад, что ты не отрываешься
от земли. Помнишь первый закон йоги?
— Это закон гравитации. Никогда не отрываться
от земли.
Он качает головой и смотрит на меня гипнотизируя. Это
взгляд человека, который много медитирует. Глаза такого
человека становится очень глубокими.
Между его фразами–песнями течёт Ганга, поднимается
солнце и появляется моё маленькое, но очень важное «я».
Здравствуй, гордость — как давно я тебя не замечала.
«Эго обычного человека не выдерживает присутствия
учителя. Поэтому ты не живешь рядом со мной…
Верно?» — потешается он.
Здесь и сейчас мне не о чем спрашивать, все, что
случилось до Варанаси — сразу становится мертвым. Этот
город — такое место.
«Люди страдают из-за излишнего внимания
к собственным мыслям и чувствам. Йог не идентифицирует
себя с личными эмоциями, мыслями, чувствами. Он
наблюдает их — не отождествляясь.
Дыши и наблюдай за дыханием. Множество йогов
достигло просветления только лишь через непрерывную
концентрацию на дыхании».
Сколько месяцев я уже не медитировала?
Мы приходим в его дом — пространство воспоминаний.
Я бросаю обувь у входа, он сдвигает мои сандалии так,
чтобы они стояли идеально прямо.
 — Я же говорил тебе, что концы обуви должны всегда
смотреть в одну сторону. Не бросай обувь как попало!
Иначе твоя жизнь будет беспорядочной.
Ты была с человеком, который накормил тебя «едой
с мантрами». Он хочет, чтобы ты вернулась обратно.
Поэтому ты приехала.
Ты очень обеспокоена!
Почва уходит у меня из-под ног. Волнение подступает
комком к горлу. Я хочу вылить из себя всю скопившуюся
боль. Мне нужен отец, которого у меня никогда не было.
— Он называл тебя «мой лучший друг», верно?… Ты
не знаешь его, не знаешь его характер. Он кое-чего достиг,
он йогин, садхака, но, как многие, не справился с духовной
силой, не уберег себя от соблазнов. Сила — это большой
соблазн. Магия, сиддхи — для них нужно сначала быть
очень мудрым. Ганеша имеет двух жен, помнишь?
— Одну зовут Сиддхи, другую Буддхи.
— Верно, Сиддхи это сверхспособности, магия.
Буддхи — мудрость, высший интеллект. Почему у Ганеши
две жены? Потому, что Сиддхами можно распоряжаться
только в паре с высшим интеллектом, мудростью — буддхи.
Без мудрости магия опасна. Когда Ганеша приходит — ты
не получаешь то, что ты хочешь. Ты получаешь то, что тебе
дано Богом. Это лучшее. О лучшем не просят. Это
милость… Занимаясь магией, мы требуем то, чего мы
хотим, но это не всегда нам нужно. Получать то, что ты
хочешь — значит заниматься магией.
Когда Сиддхи без Буддхи — без мудрости — это
сумасшествие. Многие йоги сходят с ума. Вот почему так
важно в начале занятий йогой получить благословение
Ганеши.
— У него нет Ганеши?
— Верно.
 — Как это возможно, йога — это ведь что-то священное,
что-то высокое… Как можно заниматься йогой
и практиковать магию?
— Йоги начинают хорошо, но когда начинают достигать
совершенства — их испытывают. Большинство из нас
на что-то падок, на что-то слаб. Помнишь я говорил тебе —
узнай в чем твоя слабость и покори ее. Если ты
не покоришь ее сама, она придёт к тебе и победит. Многие
йоги в Индии очень легко привлекают к себе женщин,
деньги, учеников. Они используют некую форму магии,
сиддхи, которые связаны с нижними чакрами. Женщины
испытывают очень сильное притяжение к таким мужчинам.
Их нижние чакры начинают питать подобных индийских
«гуру». Затем они ездят по миру и просто заражают других
своей грязью.
— Я стала жертвой гипноза?
— Нет, он использовал настоящую любовную магию.
В Индии это многим знакомо. Это называется «вашикаран».
В Кали-Югу любовь — большая редкость. Это была
не любовь.
Душа и тело поднимаются в воздух. Холодная волна,
горячая волна. Я не могу скрывать эмоций. Я не могу в это
поверить. Я не могу скрывать эмоций.
Ганеш рассматривает радужку моих глаз, мои ресницы
и говорит:
— Индийская магия очень проста и очень сложна. Ее
простота заключается в доступности, а сложность в том, что
магия действует и на того, кто исполняет ритуал
и на жертву. Он не получил полного контроля над тобой.
Вместо этого он повредил твое здоровье. Ты как решето
из которого пьют воду множество темных душ. Ты ешь,
но не получаешь питательные силы из пищи. В тебе
множество дырок. Ты не спишь, твои нервы горят. Твои
глаза стали другими.
— Я ем фрукты, чтобы оставаться более энергичной.
 — Ты ешь фрукты, но не получаешь их силу. Прана
твоей пищи кормит других. «Ваши» — значит подчинение,
«карана» — действие. «Вашикаран» — это подчинение воли
живого существа.
Видела, как люди играют с куклами? Ты сейчас как
кукла. Пока иди домой, отдохни с дороги. Ни с кем
не разговаривай. Завтра утром приходи. Я посмотрю на него
ночью, в медитации. Я расскажу тебе кто он.
Я проспала всю ночь и пол следующего дня. Все, что
было до этого — мне всего лишь приснилось.
— Это не был сон — покачал головой Ганеш. — Ночью
я видел как это с ним случилось. Он был в храме, он
молился там. Это был храм Кришны недалеко от места, где
он живет. В храм зашел йогин знающий магию, он ударил
его по спине сзади, а затем предложил ему пищу. С того
момента он не принадлежит себе. Он стал способен
на самые разные вещи. Его душа почти не связана с его
телом. «Авесья» — «одержимость духами мертвых» —
очень распространённая форма «душевной болезни»,
описанная древними трактатами аюрведы. Ты думаешь, что
он плох — ты ошибаешься. Ты думаешь, что он хороший —
ты тоже ошибаешься. Его почти нет.
— Он не может быть плохим. Он йогин, он молился, он
читал мантры.
— Йога, мантра, тантра — универсальны и используются
для творения разной «кармы» — для управления
реальностью, для трансформации материи, предметов,
людей и чувств. Можно пожелать что угодно, и это
исполниться. Можно забрать себе чужое, можно убить,
можно наслать болезнь. Можно исцелить, можно
остановить беду, можно вернуть к жизни. Есть миры
животных, растений, бактерий, вирусов. Есть сообщества
звезд, планет. Сообщества подземных жителей. Все они
имеют определенную форму жизни и со-существует с нами.
Кого-то мы видим невооруженным глазом, кого-то можно
увидеть лишь под микроскопом. Но есть еще другие
сообщества существ — для которых человек еще не создал
механическое устройство видения. Это боги, божества,
духи, негативная энергия, позитивная энергия и так далее.
Сначала идут три высших прародителя мироздания:
Брахма, Вишну, Шива. Они создают, поддерживают
и разрушают всю эту вселенную снова и снова. Затем есть
божества. Эти божества играют свои особые роли.
Варуна — дает воду в виде дождей. Вайю поддерживают
воздух в атмосфере. Агни — поддерживает элемент огня
в природе. Есть 64-йогини. Они — свита Бога. Есть
божества рода, божества различных качеств природы. Эти
невидимые нашему глазу эфирные тела. Они бывают
светлые и темные, они намного более могущественны, чем
люди. У них нет физического тела, но если они желают
проявить себя — то принимают любую форму. У всех этих
существ есть свои условия для жизни. Есть природа или
зона где они проживают. Проблемы начинаются, когда
наши миры смешиваются.
Есть люди которые обращаются только к Богам, к очень
высокой энергии. Светлая энергия живет очень далеко.
Поэтому, большинство людей поклоняется сейчас
негативной энергии. Негативная энергия приходит быстрее
и начинает давать быстрые результаты. Низким сущностям
легко угодить через определенные подношения. Если
низкий дух получает что-то, то часто оказывает услугу
заинтересованному лицу.
Многие йоги Индии знают как захватить и использовать
этих духов в своей работе. Так они могут получать
информацию, деньги, власть — все, что захотят. Сначала
такой дух помогает, то затем подчиняет себе. Сначала
страдает психика. Затем начинаются болезни. Если ты
увидишь, что йог говорит сам с собой, то знай, что это он
разговаривает с таким духом. Эти духи выполняют разные
поручения. Пишачини — женская демоническая сущность.
Твой друг общается с ней.
— Я не очень верю в демонов.
— Если ты не веришь в демонов, то, возможно, ты
веришь в негативную энергию. Достаточно
непродолжительной ночной садханы с призывом
Пишачини, после чего, душа человека который ее
выполнял — теряет свой свет. С демонами нельзя
договориться, в итоге они всегда берут свое. Они забирают
свет и любовь у всех, кто к ним приближается. Они поедают
душу человека, поедают свет души.
Твой друг — он йогин, он практик. Он кое-чего достиг,
но затем он пошел за своим эгом. «Посмотри что я
сделал!» — это всегда начинается так… Сначала он
получил свои дары от этой сущности. Но как я уже
сказал — с ней нельзя договориться. Теперь решать тебе.
Если ты сильна — ты уйдешь, если он сильнее — он заразит
тебя. Сначала меняются зрачки глаз. Я сказал, что твое лицо
изменилось — изменились глаза. Ты сама на себя
не похожа.
— Почему это все со мной случилось?
— Плохая карма — попасть в такую ситуацию.
Хорошая — стать от нее свободной.
Большинство женщин реализуют себя только в семье.
Но ты создана для другого, поэтому он тебя нашел. Ты
думаешь все случайно, но ваша встреча была
предначертана. Вы оба ученики Бога. Один из вас пошел
не туда. Ты должна была снова вернуться к нему, чтобы
вернуть к свету. Так уже было ни один раз. Тьма играет
со светом. Тьма обманывает Свет. Они снова и снова
теряют друг друга, становятся врагами. Ты трофей для этих
сущностей.
Я видел разных женщин. Европейских, индийских, я жил
в Африке. Все везде одинаково. Женщина не использует
свой прекрасный, данный ей Богом интеллект. Женщина
низводит себя до тела. Это все, чему научила ее мать: быть
привлекательной, быть глупой, быть проще, чем она есть.
Я не говорю о нашем обществе в Индии. Я говорю
о странах Европы, где у женщин так много возможностей. Я
наблюдал эту жизнь, когда был молод. Но, наблюдая
за женщинами запада, я был поражен, ибо они не знают что
им делать с их личной свободой.
Самореализация в женском теле всегда считалась
уникальным, редким явлением. У женщины есть огромная
творческая сила, столь великая, что она способна умножать
мир, создавать подобных ей, приумножать божественное.
Но женщина отдает себя мужчине, детям, приготовлению
пищи. В древней Индии — это было хорошо, в ведическое
время — это было хорошо. Но сейчас все изменилось. Мы
живем в век Кали, в век женщины. Ты сама создала эту
ситуацию. Ты отдала контроль над собой другому.
Грех находит грех. Одержимый дух входит в тело
пьяницы — ибо дух был пьяницей. Дух соблазна входит
тело того, кто склонен соблазнять. Нужна подходящая
вибрация. Ты должна понять, что дело не в этом человеке,
не в магии… дело в постоянном соблазнении. Ты сама
выбираешь свое несчастье. Ты доказываешь свою
непричастность к нему, но боишься признаться себе, что
сама выбрала это.
Мы вернем негативную энергию обратно, — говорит
Ганеш, завязывая на моем запястье маленький красный
мешочек. — Мы называем это «кавача» — «защита», —
поясняет он.

***
Я не могу поверить в то, что это происходит. Здесь,
в моей комнате без света, только телефон и его голос. Я
хочу вырваться на воздух. Он начинает громко
всхлипывать, и так я понимаю что он там и он еще жив,
и он пока еще человек а не чудовище.
 — Я все знаю.
— Что ты знаешь?
— Что ты используешь магию, что ты пытался привязать
меня к себе.
— Все оставляют меня, все уходят. Я хотел, чтобы ты
осталась.
Я надеялась, что он будет все отрицать, что все это
нереально.
Я не могу в это поверить. Я не знаю как с ним говорить,
с кем я говорю. Я не знаю кто он, где он настоящий. Я
пытаюсь нащупать пол, чтобы сесть, но будто падаю ниже,
под землю. Неужели все это происходит со мной.
За дверью, за окном, в глухой ночи будто что-то слушает
наш разговор. Сегодня канун Наваратри. Девяти ночей
Дурги. Ночь первая — Кали. Люди поют мантры на улице.
— Пожалуйста, возвращайся обратно. — Говорит он —
Я сделаю все, что ты хочешь. Я думал, так будет лучше. Я
боялся, что ты оставишь меня.
— Есть две огромные силы — одна соединяет нас,
другая разделяет.
— Что это за силы?
— Одна светлая и большая, другая маленькая и темная,
живет с тобой. Мой учитель все видел и рассказал мне. Я
знаю…
— Что ты знаешь?
— Я знаю об этом духе, который живет в твоем доме.
— Это… божество, богиня.
— Это не богиня — просто маленькая темная сущность.
— Я не думаю, что она уйдет от меня. Она живет в этом
доме, она жила здесь всегда. Но что мне делать? Что ты
хочешь? Я сделаю все, что ты хочешь.
— Мы должны очистить все это…
— Я не могу сделать что-то сейчас… Мне нужно
завершить дела в бизнесе, мне нужен год, чтобы все
уладить… Я не могу сейчас думать об этом. Я очень занят,
у меня много проблем на работе.
— Значит я не смогу вернуться.
— Хорошо, я сделаю что ты хочешь. Что ты хочешь?
— Есть только один вариант — все очистить. Мой
учитель может помочь. Он может сделать все
на расстоянии.
— Но зачем все это…? Это все ерунда… Просто
приезжай.
— Ты не здоров… Эти твои головные боли
и депрессия — это все из-за этого.
— Я сделаю все, что ты скажешь, только приезжай
ко мне.
— Сначала мой учитель все очистит. Достаточно только
твоего желания. Мы сделаем все на расстоянии. Мы
выберем день, тебе не нужно даже приезжать.
Я слышу, как этот мужчина плачет снова.
— Пожалуйста, ничего не делай, — просит он. —
Пожалуйста, ничего не делай! Я сделаю все сам. Я попрошу
нашего семейного жреца. Он живет в деревне рядом. Мы
всегда заказываем все ритуалы у него…
— Твой семейный жрец с этим не справится, нужен
очень сильный человек. Мой учитель сможет все сделать…
— Она не уйдет. Я пытался, но она не уйдет. Мне
прийдется разрушить этот дом, потому что она живет в этом
доме.
— Ты не хочешь ничего менять верно? Она помогает
тебе. Так?
— И как она помогает мне?
— Помогает тебе в бизнесе.. помогает со всем.
— И как давно она помогает мне?
—…
— Я не думаю, что мы можем быть вместе, — говорит
он совсем другим голосом. — Проблема в том, что ты
слишком… «духовная».
 Я говорил, что я не подхожу тебе. Я говорил, что у меня
есть свои секреты. Смотри что получилось. Тебе нужен кто-
то другой, кто-то такой же как ты. И мне, наверное, тоже —
нужен кто-то другой.
— Я знаю, что ты хочешь чтобы я изменилась. И я знаю,
что уже начала меняться. Но то, что изменилось во мне —
мне противно.. Пожалуйста, не беспокой меня теперь. Ты
принял решение, ты в ответе за него.
Он вешает трубку, мы не прощаемся.
Звуки первой пуджи для Кали раздаются всю ночь
и следующее утро. Мантры, песнопения, молитвы —
собирали всю грязь из мира вокруг.
Я вижу Кали, которая танцует все девять дней, пока
внутри горит.
Каждый день я прихожу в дом моего учителя. Я ничем
не занимаюсь — не поднимаются руки, ослабло тело.
Асаны, йога, медитации — все это меня раздражает. Я
растеряна, обездвижена.
Я испытываю однообразную ноющую боль. Я обижена.
На кого я обижена? На Бога.
Йог говорит — вселенная божественна и полна. Йоги
заглядывают в суть иллюзии, которая живет в нас, пуская
корни. Йоги смотрят — как глубоко эти корни пустили свой
сок, — и если на то воля Бога — они их вырывают.
Время идет. Мир внутри и мир снаружи возвращается.
«Если ты посылаешь в пространство искреннюю любовь,
такую, в которой нет твоего желания, то такая любовь
свободна. Она вернется к тебе. Это твоя карма. Если ты
используешь любовь, чтобы манипулировать другими, ты
будешь управляема сама. Все вернется».
Теперь я сплю со стальным ножом под подушкой. Нож
под подушкой защищает от магии. Тут же, под подушкой,
сложенный в несколько раз пальмовый лист «Хануман —
Чалисы».
 «Сознавая своё невежество, я прошу тебя, о Хануман,
сын ветра, даруй мне силу, мудрость и знание, отврати все
несчастия! Твое имя устраняет страх перед темными
духами, ты освобождаешь от духовных болезней
и негативных сущностей. Ты очищаешь ум от колебаний
и волнений».
Храм Ханумана есть в Варанаси на Ланке. Теперь я хожу
туда по четвергам и субботам — в день, когда сюда
приходят те, кто не желает быть в чьей-либо власти.
Хануман очищает от всего: от навязчивых мыслей,
от необузданных желаний, от колебаний ума, от черной
магии, от приворотов, от проклятий.
Храм огромен, музыканты бьют в барабаны, люди поют
гимны Хануману. Кто-то танцует, кто-то молится, кто-то
плачет. Свет и тьма, любовь и ненависть.. все здесь в одной
комнате жизни.. Жизнь — это комната с разными людьми.
Кто-то грустит, и тогда эта жизнь грустная. Кто-то
смеется — и тогда эта жизнь радостная. Кто-то стар —
и тогда эта жизнь полна печальной мудрости, полна
прощания. Что такое жизнь? Она всегда кружится.
К вечеру в главное святилище собирается больше всего
людей.
Я приношу в этот храм сладкие шарики ладху, брамин
касается ими статуи бога обезьян и отдает мне их обратно,
как прасад. Вокруг храма читают поэму-восхваление
Ханумана: «Хануман Чалису». Здесь верят в то, что
повторение «Хануман Чалисы» семь раз, в течение сорока
четвергов, очистит любую магию.
По верованию индуистов (которые со временим
становятся и моими) — нас окружают самые различные
существа и духи. Некоторые из них — божества света
и служат Единому, Абсолюту, Брахману. Другие — отводят
душу от Бога. Они — демоны. Одни духи — есть
проявление позитивной энергии, другие — руки
невежества. Чем более развит человек, тем тоньше он
воспринимает мир, тем больше перед ним открывается.
Территория храма Ханумана огромна, двор огромен.
В центре храма тишина, скрытая от гама большого города.
Я вхожу в эти стены. Сначала во двор, затем в место
собраний, затем к святилищу.
Храмы Кришны и Вишну строят на светлой земле,
храмы Кали — на черной. Белая почва сладковатая
и относится к браминам. Красная почва, кислая, относится
к кшатриям, желтая почва, горькая, и относится к вайшьям,
чернозем имеет вяжущий вкус и принадлежит шудрам.
Перед постройкой храма люди испытывают землю
на плодовитость. Они отбирают семена риса, кунжута,
горчицы. Это семя опускается в землю. Если земля покажет
проросток в течение трех дней, значит небо благословило
будущий храм. Значит, эта земля живая. Если семя не дает
всходов — благословение не получено.
День Рождения храма — есть день клятвы о его
строительстве. Этот день должен быть счастливым
и выбирается астрологом. В этот день дается санкальпа —
обещание, клятва перед Богом: «Я построю этот храм,
чтобы Ты мог в нем жить, по всем космическим законам».
Закреплено. Земля «выкупается» у «духов места» шанти-
пуджей — дарами с мантрами. Брамины читают
санскритские молитвы и чертят «космического человека» —
Васту-Пурушу. Сетка квадратов храма должна находиться
в гармонии с решеткой земли — каналами энергии. Все, что
создается на земле, ведет себя подобно живому организму
и обладает дыханием. Земля дышит медленнее чем человек,
космос дышит медленнее чем земля. Храм должен дышать
синхронно с дыханием человека, земли и космоса. Важно
поймать этот ритм. Если при постройке храма допущена
ошибка, храм разрушает гармонию. Это законы васту —
сакральной индийской архитектуры.
 «В следующий раз ты приедешь в Варанаси
и не найдешь меня здесь. Мои дела скоро завершатся, и я
уйду. Не печалься, в йоге нет привязанности к земле или
месту жительства. В йоге нет привязанности
к изображениям божеств или храмам. И более всего нет
привязанности к людям», — говорит Ганеш.
«Духовность — это тайна. Здесь нет людей. Человек
не важен. Он просто посланник. Я уйду, но придут другие.
Учись у всех. Занимайся йогой».
Мы льем воду на алтарь с шивалингамом — символом
духовной силы Шивы. Ганеш читает
«Махамритьюнджаяна» -мантру.
«Шива — гуру йогов и отреченных. Его нельзя
околдовать. Он убивает Каму — бога любви. Видишь, это
изображение?» — указывает он на рисунок на стене
храма. — «Шива — учитель, сидящий в позе лотоса
на вершине горы Кайлаша под Полярной звездой.
Шанкарачарья, великий мудрец Индии, так сказал о Нем:
«Я увидел Его, молодого учителя, посвящающего пожилых
мудрецов в тайны мироздания при помощи мауны —
передачи мысли на расстоянии». Шива не использует речь
для обучения. Он передает знание через телепатию,
на расстоянии. Когда ум становится тихим, спокойным —
ты получаешь постоянное озарение. Мы называем это
«даршан».
Все эти лики богов нужны лишь для концентрации: ум
очень подвижен. Скульптура божества помогает остановить
беспокойный ум. Сначала ты концентрируешься на чем-то
внешнем, затем ты медитируешь на внутреннее —
на мантру, на дыхание. Шива» — значит «ничто». Положи
перед собой камень, и он будет Шивой. Шива — это
непроявленное. Когда ахамкара, «чувство я», исчезает,
тогда приходит ананда — счастье. Счастье — это результат
йоги. Шива всегда прибывает в ананде. Кали — это супруга
Шивы. Она создает миры и поддерживает творение. Она все
время умирает и рождается, но смерть — лишь
трансформация. Теперь ты немножко умерла, немножко
изменилась. Разочаровавшись в иллюзиях, мы поднимаемся
выше над миром.
Йоги не волнуются о бренном, и ты не волнуйся. Ты
должна быть счастлива — только это важно. Посмотри,
рядом с Шивой дерево баньяна. Баньян — очень старое
и мудрое дерево. Баньян не волнуется, он устойчив.
Баньян — это символ постоянного перерождения, ветки
баньяна постоянно падают на землю и пускают корни, так
это дерево бесконечно продолжает свое существование.
Когда падаешь на землю — прорости снова. Пусти еще
один, новый корень, ты будешь неубиваема.
Шива обращает взгляд на Юг. Юг — это направление
смерти и трансформации, это сторона богини Кали. Оттуда
не возвращаются собой. Бог есть всегда. Как бы ни было
плохо, не переставай верить. Йоги видят в Кали мать, они
не боятся ее, и тогда она дарует им просветление.
Внешность обманчива. Тот, кто не может быть обманут
внешностью, готов для йоги.
Нужно прожить очень много жизней, прежде чем
сожжешь всю негативную карму прошлого. Накопления
прошлой жизни очень сильны.
Йоги верят в два вида счастье — одно мирское — «малое
счастье». Оно непостоянно. Другое — вечное, «большое
счастье». Мы, йоги, отказываемся от временного, «мирского
счастья», чтобы получить «большое счастье».
Посмотри на этих пожилых мудрецов, окружающих
Шиву. Каждый из них находится в своей асане».
Ганеш подводит меня к скульптуре из камня. Там
изображение медитирующего йогина. Лицо его отмечено
счастьем, глаза закрыты, ноги отведены назад. Он сидит,
касаясь копчиком земли.
«Это твоя асана для медитаций. Сиди в этой асане как
можно дольше. Ничего не делай, ни на чем
не концентрируйся. Сначала нужно просто сидеть. Асаны
в йоге нужны, чтобы подготовить твое тело к поднятию
божественной силы — кундалини. Когда энергия
поднимается снизу, ломаются кости, сжигаются нервы.
Тело нужно подготовить, сделать его здоровым,
пластичным, свободным. Кундалини не нужно форсировать.
Мало-помалу она пробудится сама. Если ты насильственно
начнешь осваивать эту энергию — она тебя
накажет. Мудры —соединения пальцев рук, — это кнопки,
которые включают или выключают духовный свет в теле.
Вот ты зашла в дом, нажала на кнопку, энергия потекла,
и зажегся свет. Мудры не работают если тело не очищено,
если нади — тонкие каналы тела — закрыты. Ты жмешь
на точки пальцев, но эффекта нет. Поэтому сначала нужны
асаны и пранаяма — после нех мудры начинают работать.
Когда возникает расположенность против кого-то или
к кому-то, не отождествляйся с этим. Йог равнодушен
к удачам и неудачам, счастью и печали, друзьям
и недругам. Это пратьяхара.
Мантра — это самая мистическая часть йоги. Мантра
воздействует на физическое тело через воду. Тело
на человека на 70% состоит из жидкости. Вибрация мантры
заряжает твое тело энергией, которая тебе нужна:
солнечной, лунной, энергией любви, покоем.
Мы используем три способа чтения мантр. Чтение
мантры вслух, чтение шепотом, чтение мантры без
использования тела — внутренним голосом. Последний,
третий способ, является наиболее сильным. Это
«аджапа» — чтение мантры без чтения… В этом случае
мантра проникает глубже — в подсознание, воздействует
на тонкие тела и ум. Такая мантра продолжает звучать сама
по себе, когда мы общаемся с кем-то, читаем, едим или
спим. Ты становишься слушателем. Ты становишься
свидетелем этого звука. Эта мантра в твоей голове!
 Когда это чтение случается, то тогда, независимо
от того, спишь ты или пробуждена — мантра длится.
Мантра проникает в подсознательный ум и тогда все твое
существо трансформируется.
Ты приехала в Индию, чтобы найти себя… Что эти
люди?…Эти люди так… ничего: пришли и ушли. Для йога
нет закона кроме закона гравитации. Помни об этом, помни
о своей цели! Когда падаешь вниз, цепляйся изо всех сил
за землю и снова прорастай».
Любовь
Мир начался с любви и однажды закончится любовью. Все
остальное, все, что между этим, делается для того, чтобы
эту любовь найти.
Каждый из нас отделился от Бога, источника высшей
любви, на Заре мира. И каждый из нас сознательно или
неосознанно ищет только эту чистую любовь. Этот поиск —
наше центральное управление, наш самый сильный
инстинкт. И люди, которые не хотят найти подобную
любовь — они врут, потому что все в этом мире создалось
из любви. Мы продолжаем искать это чувство быть
любимыми, быть принятыми, это чувство безопасности —
на протяжении всей нашей жизни. Некоторые люди ищут
такую любовь в отношениях, некоторые в успехе,
доминировании, некоторые во власти, но суть остается
той же — быть защищенными, быть окруженными заботой,
быть полностью принятыми.
Человек находит любовь только после того, как он
испытал много ее «проблесков» через разные формы
отношений, после того как он прошел свою эмоциональную
эволюцию.
На Земле мы, чаще всего, любим кого-то до тех пор, пока
этот человек соблюдает условия. Мы движемся через
саморазрушение, ныряем в пучину желания владеть,
желания поработить другого…
 В тот момент, когда объект нашей любви начинает вести
себя по-другому, выберет себе других возлюбленных,
нарушит обязательства — наша любовь станет, испытана
на прочность, и, чаще всего, рассыплется. И тогда мы ищем
снова.
Эта драма человеческой любви длится очень долго. Мы
становимся сами испытаны любовью, пока в нас однажды
не начинает прорастать другое качество. Это то, что я
называю любовной эволюцией. У любви есть эволюция.
В Индии мы оставляем условную любовь, мы ищем
любовь безусловную. Мы открываем ее новые формы.
Во имя чего-то вечного. И мы открываем свое сердце
заново, и мы отказываемся от тьмы, которую берегли
с рождения.
Все это сталкивает нас кармически друг с другом.
Заставляет учиться друг у друга. Без любви ничего здесь
не делается, без любви нет Бога.
Когда человек выходит за рамки одержимости — он
может видеть любовь, чувствовать любовь. Такая любовь
случается с нами, когда мы в природе. Когда мы пережили
любовь природы к нам. Тогда, наше путешествие к любви
заканчивается. Душа готова раствориться в любви. Нет
смысла больше рождаться.
Все дело в этой любви.
Все дело в любви — что бы ни происходило. Либо ее нет
и мы ее ищем, либо мы ее нашли.
Осень в горах
Я вижу кусочек серого неба. Круглые кроны деревьев
и отражение лампы на окне. Я бесконечно наполнена этим
вечером, хочу его проглотить, запомнить, унести туда, где
он никогда не будет забыт.
В шкатулке бусины от порванных вчера четок. Все
рвется, когда заканчивается. На моей руке длинная красная
полоска от плеча к ладони — царапина от ветви
неизвестного мне дерева.
Первая ночь наполненная стрекотом сверчков. Лес
у подножья горы затягивается туманом, и когда растущая
луна поднимается над поляной — я смотрю в окно, ухожу
на поляну посидеть под луной, а затем, наконец, засыпаю
в доме на подушке.
Трава, бледнеющая днем от осеннего солнца, царапает
ноги, цепляет одежду. Дорожка домой еле видна. Гербарий
из целого леса и ночь. Гербарий, источающий запах
прошедшего здесь лета. Двадцать минут по-над утесом,
а затем поворот в район к отелям, где живут
многочисленные западные туристы.
По ночам снова сижу на камне-валуне и смотрю
на блики, падающие с гор, и на звезды. И пока луна еще
не взошла, темнота вымывает как решето самое главное.
Осень пришла. Ветер уже все расставил, размел по своим
местам. Все упаковки, сброшенные с пригорка, обертки
от печенья собраны и сожжены в кострах. Ветер уже
холодный, он раскачивает деревья, разбивает мои двери
по ночам, только ближе к полуденному солнцу все сходит
на нет и затихает. Пятеро собак, которым я не даю имена,
всегда со мной.
Иногда он присылает мне короткие письма. В них…
странные обрывки человеческого и родного «Сегодня
пошел дождь, я проснулся и мне было очень одиноко. Когда
ты приедешь. Ты здесь?»
Я не пишу где я.
Я где-то далеко и скрыта от мира.
Я все еще не могу заблокировать его в почте, но никогда
не отвечаю на письма. Я возвращаюсь к жизни. Когда упала
надо подниматься — это закон йоги.
Амарнатх-ятра
В Индии есть традиция паломнических походов. Мы идем
по горам, мы идем босыми, мы идем, преодолевая
трудности. Приходя в святилище, мы касаемся священного
камня. Камень увидел нас. Мы коснулись камня. Встреча
с камнем — внутренняя алхимия, об этом нельзя рассказать
руками, словами…
Для этого нужно путешествовать.
Палаточный лагерь в горах Кашмира переполнен
звуками. Рой — липкий рой мух, воздух — когда его
вдыхаешь слишком плотно, то ощущаешь всю палитру
вкусов земли. Запах лошадиного навоза вращается ветром
по кругу.
В середине ночи, звуки — как люди. Они проникают
в мою палатку. Кто-то приходит из паломничества, кто-то
возвращается. Ночь переходит в утро без промежутка
на тишину. Перед рассветом начинается дождь, громкие
раскаты грома. Люди покидают лагерь, несмотря
на непогоду. Новая полоска голосов и образов. Гроза,
между сном и явью такая громкая. Я пытаюсь провалиться
в сон — ничего не получается. В моем уме поднимается
другая гроза. Я спрашиваю себя: зачем мне это?
Ум всегда советует убежать, передумать, остаться там,
где комфортно, остаться в безопасности. Если бы не какая-
то третья, высшая сила, не было бы Индии, не было бы
сейчас Кашмира. Притяжение такое сильное, оно исходит
не из ума, оно приходит из будущего. И если в будущем
свет, то свет и в настоящем.
Ранним утром десятки людей. Поверх их одежды
дешевые прозрачные дождевики-пакеты. Их продают прямо
здесь, повсюду. Дождевики и бамбуковые палки
по 20 рупий. Когда вы возвращаетесь обратно, в базовый
лагерь для паломников Амарнатха, вы можете продать их
обратно продавцу лавки, вернув половину цены.
 С полчаса я обездвиженная. Завернувшись в плащ как
у других, накинув его на плечи, я раздумываю:
«А не вернуться ли обратно?»
Какой же липкий ум.
Каждые полчаса отсюда отходят обратные автобусы:
от базового лагеря обратно в Пахалгам, где начинается
курортная зона Кашмира — отели, рестораны, даже бары,
а здесь и дальше больше ничего. Серые, слившиеся
с дождливым небом горы. Скалы с блестящими линями.
Долгие пологие ущелья Каракорума.
Погода в этих горах непредсказуема. Возможно, пойдет
дождь, возможно — снег.
Горизонт изрезан вершинами. В нем то падает, то
поднимается тропа к священной пещере Шивы.
Паломники — маленькие, слившиеся в ручей фигуры —
идут один за другим, почти без расстояний. Рядом с нами
граница с Пакистаном. Здесь волнения, здесь терроризм,
недавно здесь была война. От этого, по всей длине
паломнической тропы, военные посты и лагеря. Они
проверяют документы и осматривают содержимое наших
сумок.
Принято считать, что дорога в Амарнатх очищает
от грехов и дает счастье. Счастье не в вещах, счастье
в покое. Я делаю первый шаг в направлении Амарнатха.
Теперь и здесь — только монотонность неизвестного пути
снизу наверх.
Резкий подъем высоты, резкий перепад температур,
вдруг среди солнца и теплого ветра — дождь, а потом мороз
и все заново тает. В воздухе запах свежей горной породы.
Травы, фрукты, а потом ничего — только снег и снег,
черный, смешанный с грязью дороги.
По пути, на привалах, истории и легенды о Шиве. Кто-то
начинает, а другой хочет продолжить. Женщины
и мужчины согнулись у огня, сидят, закутавшись в платки
и одеяла. Все мы сливаемся в этой одежде — лишаемся
пола.
По пути к пещере в Амарнатхе Шива оставляет всех
своих вечных спутников: быка Нанди в Пахалгаме, Луну
в Чанданвари. На берегу озера Ананта-Шеша он выпускает
своего змея — Шеша. В Махагунах Парват он оставляет
своего сына — Ганешу. В Панджитани он оставляет все
пять первоэлементов: землю, воду, воздух, огонь
и пространство (эфир). Как символ принесения в жертву
земного мира, Шива совершает свой танец Тандавы.
В пещере Амарнатха он посвящает Парвати в тайну
бессмертия. Никто не должен его услышать — ни
небожители, ни животные, ни люди — не имеют вечной
жизни.
Шива говорит, а из его слов рождается реальность.
Голуби, привлеченные этой энергией, прилетают к пещере.
Голуби остались здесь по сей день — среди снега и ветров.
Кто их кормит, когда здесь нет людей, когда мороз?
Люди в Индии верят в легенды. Они собирают их
и раздают как пищу всякому встречному. И легенда льётся,
принимает форму дороги.
Паломников доставляют на носилках, на лошадях, даже
вертолетами. Всюду, по кругу, вытянутые в линию лагеря
с бесплатным прасадом — горячей едой для «ятри» —
идущих в паломничество. «Вы можете есть все, что хотите,
сколько угодно — это бесплатно».
Дорога среди величественных, серых, лишенных
растительности скал. Это не живописные Альпы, это
не нежные луга Северной Индии. Это холод,
безжизненность и тишина. На высоте четыре тысячи метров
приходит усталость. Палатки уже расставлены, часть из них
служит для ночлега. Всюду проведено электричество.
Справа от огромного лагеря длинная линейка платных бань.
Ведро горячей воды и второе, чтобы ее разбавить. Душ
в горах — непомерное расточительство, лучше отдаться
суровой стезе путешественника.
Мы пересекаем границу, дорога становится уже. Снег
идет и тут же тает. Впереди, передо мной, двое молодых
людей одетых в спортивную темно-синюю форму. Они
ведут под руки бабушку. Кажется, ее почти нет — такая она
хрупкая и тонкая. Ближе к «финалу» ятры люди покупают
корзины с фруктами. Финики несут для Шивы, красные
розы — для Парвати. Благовонья — в подношение духам.
Духи любят сладкие запахи — сандал или мяту.
Рядом со мной улыбающийся молодой парень
в оранжевой одежде отреченного — садху. Он обгоняет
меня, но затем возвращается обратно.
— Трудно? — спрашивает он. — В йоге ничего не может
быть без труда! Это только в самсаре можно наслаждаться
комфортом… Россия?.. Я читал книгу «Мать» Максима
Горького. Я и сам написал книгу, но потерял ее. Я помню ее
наизусть, она, моя книга, в моей голове.
— О чем твоя книга? — спрашиваю я.
— О путешествиях, о музыке. Там столько историй —
плохих и хороших! Я всегда притворяюсь глупее, чтобы
посмотреть на природу человека. Я притворяюсь дураком,
чтобы посмотреть, как далеко зайдет человек, чтобы меня
обмануть, — смеется он. — Однажды, я сидел на берегу
реки и ко мне подошел человек. Он начал заговаривать
меня — убеждать пойти с ним. Я притворился, что поверил
ему и пошел за ним. Он привел меня в госпиталь. Он хотел
забрать мои органы на трансплантацию. Я шел за ним,
понимая, что он хочет сделать, я хотел понять, как далеко
он зайдет. Как далеко может зайти человек в творении зла?
Прости, как ты сказала тебя зовут…?
…У меня в голове все время мантра. Я не запоминаю
имен.
 Я не всегда понимаю о чем говорят люди — в моей
голове всегда моя мантра… Я читаю ее постоянно, без
остановки, даже сейчас».
Мы останавливаемся в чайном шатре, дальше тропа
заканчивается. Широкая пещера и к ней — огромная
очередь. Люди уже счастливы, люди стоят на холодной
земле босыми. «Bam bam bole!» — выкрикивают ликующие
бхакты (преданные) Шивы.
«Bam bam bole!» — выкрикивает встреченный мной
молодой йогин.
— Мы не торопимся, правда? — предлагает он присесть.
— Как ты стал таким — отречённым, саньяси, йогом? —
спрашиваю я его, пытаясь подобрать верное слово.
— Я не достиг успеха ни в чем другом. — Произнес он,
поразив меня откровенностью. — Я был гидом, был
официантом в дорогом ресторане в Мумбае. Я ни в чем
не преуспел, но когда я стал йогом, то сразу обрел внутри
покой.
— Как ты решился на это? В каком выросте…
Я ушел, когда мне было 24 года. Я ушел в один день —
пришел домой и сказал об этом моей матери.
Она плакала пять часов. Я плакал рядом с ней. Мы оба
плакали, но она дала мне благословение. Я бы не смог уйти,
если бы она не благословила меня.
Мы в Индии говорим, что без благословения матери
не будет успеха ни в чем. Моя мать — лучшая мать
на свете. Бог знает, эта женщина ничего не делала в своей
жизни для себя. Она все время работала заботясь о нас.
У меня четверо братьев и одна сестра, я самый младший
в семье. Моя мать была моим главным другом.
Представь — я приходил из школы, мы вдвоем садились
на крыльцо и курили. Да-да — не удивляйся! Она
разрешала мне курить вместе с ней. Все время, помимо
школы и дома я проводил в храмах. Я ходил из храма
в храм с самого детства.
 Моя мать говорила, что когда я был совсем маленьким,
в наш дом приходили йоги, чтобы забрать меня. Ты знаешь
эту индийскую традицию? Не рассказывай о ней своим
друзьям из России! Они решат, что индуисты варвары.
Йоги не забирают всех детей. Они знают, где родится
йогин, и приходят забирать только йогов.
Они ждут, когда ребенку исполнится семь-восемь лет,
чтобы он мог жить самостоятельно, независимо от матери.
Я пришел из школы и увидел очень много йогов у крыльца.
Среди них был один йогин, очень важный, он обратился ко
мне с просьбой дать ему денег, он назвал точную сумму,
очень много денег — 985 рупий. Я точно помню сумму.
Тогда это было очень много.
Я ответил, что у меня нет денег, что я только начал
ходить в школу, и не зарабатываю. Тогда он громко
рассмеялся, и вслед за ним рассмеялись другие йоги. Моя
мать вышла из дома. Тогда тот йогин обратился к моей
матери с просьбой отдать меня им. Он сказал, что я рожден
быть йогом.
Моя мать отказалась. Она была напугана. Из вежливости
она предложила им пищу, которая была в доме, но еда им
была не нужна.
Тогда тот главный йогин сказал, что если она не хочет
отдать им меня, то должна отдать им 985 рупий. Моя мать
ответила, что в нашем доме нет и никогда не было таких
денег. Он ответил моей матери чтобы та пошла в дом
и подняла статую Шивы на нашем домашнем алтаре. Он
сказал: «Пойди туда и ты найдешь там эти деньги». Она
пошла в дом, подняла статую Шивы и нашла там 985 рупий.
Удивительно, да?
Теперь я понимаю, что я всю жизнь жил как садху. Все
детство я сидел в храмах. Я просто любил так жить. Я
любил одиночество, музыку и храм. Наша семья
принадлежит касте музыкантов. В старое время мы играли
на свадьбах на пяти инструментах. Теперь я просто люблю
музыку. Даже будучи садху, я не расстаюсь с аудио-
плеером. Люди говорят мне: «Ты аскет — ты должен
оставить свою музыку». Но я не согласен с этим. Мой
учитель говорит, что время от времени нужно выходить
в мир — заземляться. Он говорит, что многие йоги сошли
с ума, потому что совсем оторвались от земли.
Сначала, когда я ушел в отречение, было очень трудно. Я
носил обычную одежду, я никогда не просил денег или еду,
никогда не сидел с протянутой рукой. Я не мог одеться
в одежду садху, я считал, что это… «невежественно».
Первые семь месяцев мне встречались
только…«странные» люди. Я сидел у реки и молился как
умел, по-своему. Время от времени ко мне подходили
разные йоги, некоторые из них были очень богаты, у них
были ашрамы. Они все спрашивали меня: «Хочешь быть
моим учеником?» Я не знаю что они видели во мне, чем я
их привлекал. Я смотрел на них и говорил: «Я уже ученик
Шивы». Это был мой ответ для них, для всех.
Да, они были популярны, богаты, но их душа меня
не касалась.
Я голодал и ходил без денег. Я продолжал скитаться,
придерживаясь своей одной мысли, одной цели.
Спустя семь месяцев ко мне подошел мой будущий
учитель. Он закрыл собой солнце, я взглянул на него, он
спросил: «Хочешь быть моим учеником?» Шива забрал
с моего языка ответ: «я уже ученик Шивы». Я ответил:
«Да». Я увидел в моем учителе то, что искал. В нем было
что-то очень знакомое, очень родное.
С первого дня мы говорили с ним — как сейчас с тобой.
Он относился ко мне как к равному. Потом было долгое
испытание. Мой учитель увел меня в настоящие джунгли.
Мы сидели там на деревьях. Десять тигров под нами. Я
не спал, мой учитель тоже не спал. Я не ел, мой учитель
не ел тоже. Так было много дней. Я прошел это испытание.
 Потом я встречал других йогов. Они убеждали меня
оставить учителя и перейти в их школу. В йоге ведь много
школ. Одни говорят: «Мы лучше», другие: «Мы лучше».
Когда я ехал в Кашмир, то встретил нага-баба — это еще
одна школа йогов. Они спросили меня — «чему тебя учит
твой учитель? Пойдем с нами, ты получишь больше
знаний»! Но я никогда не слушаю других, мой ум смотрит
только на одну цель. Ум должен быть устойчив. Это мое
правило — смотреть только в одном направлении,
не менять цель. После того, как я встретил моего учителя, я
не меняю свой путь.
Моя школа называется «натхи». Чтобы стать йогом
школы натхов, нужно учиться 12 лет. Тогда ты получаешь
особые серьги — символ нашей школы. Ты видела натхов
с этими огромными серьгами, верно? Натхи — это йоги,
которые дали людям «хатха-йогу». Они прокалывают
не мочку уха, а ушной хрящ. Это делается для того, чтобы
лучше управлять лунной и солнечной энергией. Вся йога
создана, чтобы балансировать эти два канала — солнечный
и лунный. Йоги все время наблюдают за балансом, они
ищут центр.
Сейчас, каждый желающий выглядеть как натх,
прокалывает себе ушной хрящ и вставляет эти серьги. Люди
думают: «наверное, он настоящий йогин, дадим ему
подаяние». Ведь подаяние, «даана», — это улучшение твоей
кармы. Когда ты подаешь «человеку Бога» — чистому,
живущему в молитве — Бог награждает тебя тоже, ты
очищаешь свою карму. Люди в Индии часто делают
«даан» — раздачу денег или еды.
Но люди обманываются. Они не знают кто настоящий
йогин, а кто — нет. Внешний облик очень обманчив,
не так ли?
Можно не работать, но и не заниматься духовной
практикой. Кто узнает?
 Раньше натхи были главной школой йогов Индии. Ты
видела уши у статуи Будды? Они огромны! Будда носил
серьги натхов.
Люди говорят, что Будда был волшебным человеком, что
он родился через подмышку матери, что у его тела сразу
было 32 волшебных признака: «ноги, подобные «черепахе;
пальцы рук соединены перепонками». Представь, если бы
у царя Индии родился сын с перепонками на пальцах.
Стал бы он наследным принцем? Люди любят все
приукрашивать.
Послушай, что я расскажу тебе.
Будда родился в семье богатого человека, возможно, он
был царем небольшого княжества. Его мать не была
благородных кровей. В то время каждый царь имел
по несколько жен и множество наложниц. У царей были
гаремы! Майя, мать Будды, была йогини в традиции тантры.
Только мать-йогини могла родить столь великого йога! Все
женщины тантры принадлежат низким кастам.
Отец Будды выселил его мать из дворца сразу после
рождения мальчика.
Дальше ты знаешь легенду. Будда вырос в богатстве,
но разочаровался во всем и покинул дворец. В то время
в Непале была всего одна секта йогов — натхи. Сначала
Будда учился у натхов — поэтому его все время
изображают с оттянутыми вниз, проколотыми ушами. Будда
практиковал медитацию и йогу. Затем он покинул общину
и ушел в пещеру. Ты видела эту пещеру? Ты видела, что
Будда там сидит как йогин: он очень худой.
Люди изображают Будду сидящим с цветами на теле —
как будто он какой-то волшебный. Но Будда был человеком,
который достиг самореализации в таком же теле, как наше,
без перепонок между пальцами.
Будда был мастером медитации. Он медитировал
не двигаясь, много дней подряд. В Индии летом очень
сильный зной. Когда он сидел, то земля, поднятая ветром,
спадала на его тело. Пот Будды сдабривал эту землю
влагой. Туда попадали семена растений. Затем эти растения
прорастали на теле Будды. Но людям надо украсить все
какими-то «небесными цветами»… Почему люди столь
наивны, столь привязаны к иллюзиям?
Теперь люди культивируют и продают буддийские
«поющие чаши». Какое невежество!
В каком веке жил Будда? В железном! Тогда вся посуда
Индии была железной. Это была просто чаша для еды.
Когда Будда стал йогином, он взял с собой только
несколько предметов: три части одежды, бритву, сито для
просеивания воды, иголку и чашу для еды. Но теперь эта
чаша стала «особенной». Теперь на них делают деньги, их
покупают и продают, как если бы они давали просветление.
Будда не привязывался к вещам, но человек все равно
покупает вещи. «Ведь это чаша Будды! Нет, я не буду
медитировать как Будда, ведь у меня нет перепонок
на пальцах… Вместо того, чтобы практиковать медитацию
я куплю эту чашу»!
Когда Будда достиг просветления, он захотел уйти,
умереть. Он сказал: «Люди не готовы к моему Учению
(дхарме), они слишком привязаны к мирскому. Они
не оставят свои привязанности». Есть известный
буддийский текст, который описывает этот момент. Будда
хотел уйти, умереть, сразу как достиг просветления,
в возрасте 35 лет. Тогда Будде явился Брахма и убедил его
остаться. Он сказал: «Нет, ты должен жить. Среди людей
есть небольшая часть, которые примут твое Учение».
На вопрос, какая мантра самая сильная среди всех, Будда
указывает «Гаятри-мантру». Откуда же теперь все эти
различия на буддизм и индуизм?
Буддизм — часть общего духовного наследия Индии —
«Санатана-дхарма». Но приехали иностранцы и начали все
упорядочивать. Появился «индуизм», потом «буддизм».
Сейчас люди спорят — где родился Будда? В Непале или
Индии? Мы люди очень много думаем о себе.
— Почему мы много думаем о себе? — спрашиваю я.
— Потому что мы все очень «экстраординарны», —
смеется он. — Не так ли? Мы все очень «э к с т р а о р д и н
а р н ы»!
Ближе к вечеру я, наконец, поднимаюсь к пещере. Люди,
дошедшие к святыне, падают на землю в глубоком поклоне.
Люди получают «даршан». Холод по ногам. Лед и снег под
босыми ногами. Люди верят в Бога, но повсюду только лед,
только холод.
Этот холод пробирается под кожу, и приходит энергия.
«Bam bam bole!»
Мы расстаёмся с моим случайным спутником так просто.
Мы всего лишь теряемся в толпе. Нас смывают другие
жизни, другие истории. Часть из них навсегда останется
не узнанной никем. Другие — будут кем-то подслушаны.
Кашмир
Я в круглом доме на краю самого большого кашмирского
города. Люди приходят сюда с самого утра. Разуваются,
кидают обувь. Женщина в черном мусульманском наряде
складывает их палкой, не касаясь руками.
Дым, стоящий в воздухе, не духовный. Это соседи
по другую сторону улицы жгут старые вещи. Палки
от ножек деревянных стульев, очертания разбитых кроватей
виднеются в огне.
На мгновение я остаюсь снаружи, рассматриваю весь
этот горящий хлам. Женщина, заметив меня машет мне
рукой. Дым пробирается в мои волосы, я ныряю вслед
за другими — в круглую комнату суфийского мастера.
Здесь, по обе стороны, разделившись на два ряда, сидят
женщины и дети, а затем мужчины.
В самом главном углу сидит кашмирский пир-баба,
суфий — так его прозвали в Шринагаре.
 Утром я была на лодке-доме окруженной старинными
узорами, полями лотосов и звуками хлопков по воде
от весел. Сейчас я здесь — у ног почти старика. Зачем я
здесь? Что привело меня сюда?
Это была снова одна и та же женщина. Женщина,
которая писала мне о случившимся с ней в другой стране.
Странные смутные описания проблемы, мы обсудили все
утром с моим другом из Кашмира. Я назову его Али. Утром
мы взяли эту женщину за плечи, отвели ее в этот странный
круглый дом и теперь лечим. От чего? От того, что придёт
и уйдет и никто не заметит.
— Как тебя зовут — спрашивает женщину старик.
Она вертит головой и смотрит на меня. Она не знает
местный язык. Я перевожу с английского моего друга
на русский.
Женщина называет свое имя.
— Что привело тебя сюда? Какая у тебя проблема?
Долгий рассказ этой женщины приводит нас в другую
страну, в ее странную жизнь. Она перечисляет все
симптомы одержимости — отсутствие личной жизни
многие годы, навязчивые темные сны. Голоса в ее голове.
Старик напротив понимающе кивает и делает микстуру
из воды и заклинаний. Я видела это раньше. Это называется
сура. Дальше эту молитву надо пить. Он кладет ей
на голову ладонь. Женщина пятится назад. Вслед за этим
в помещение входит еще один человек, а за ним еще…
Люди не перестают прибывать.
Я сижу в неподвижности.
Что я делаю здесь? Почему моя жизнь превратилась
в постоянное свидетельство подобных вещей?
Девочка лет 15-ти в школьной форме вслед за мантрами
суфия поднимается. Вслед за ней поднимается ее дядя, он
пытается вернуть девочку.
 Это Кашмир. Страна игрушек из папье-маше. Почти
отдельное, отделившееся государство внутри Индии. Здесь
верят в джиннов, здесь выгоняют джиннов из людей.
Я пришла сюда не по своей воле тоже. Странный
сценарий моей жизни вынуждает меня следовать за людьми,
быть свидетелем решения их проблем, наваждении,
жизненных сложностей.
Новый человек входит в помещение. Женщина в черном.
Она садится не со всеми, она приходит чтобы сесть
по правую руку от суфия.
Она смотрит на нас — иностранных для всех гостей.
Ты знаешь, что ты здесь делаешь? — переводит мой
друг Али.
«Она говорит, что у тебя есть сила».
Что это за сила? — спрашиваю я.
«Выбери один камень из всех». — она выкидывает
горсть камней на стол.
Я выбираю черно-синий.
— Вот такая сила. Сила синего сапфира — отвечает
женщина.
После долгой процедуры экзорцизма мы получаем
синюю воду. Я сама пила такую воду много лет. Воду
из индийских рек, воду из священных озер. В этой воде
тоже есть сила. Сила есть во сем и во всем, где живет Бог.
Я закрываю женщину рукой, как-бы помогая суфию
вливать в ее горло синюю от чернил воду.
Мы уходим с благословением людей в комнате.
Круглое помещение — а за его пределами все еще яркий
огонь. В нем все еще горят старые предметы.
Все наполнено знаками. Все говорит.
Что-то здесь кардинально меняется, навсегда
преображается и уходит в прошлое. Жизнь — это комната
полная людей, мы — это все, что в нее приходит.
ДУХОВНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Мы путешествуем для духовной цели. Мы всегда
путешествуем так. Душа требует: «Выйди из тела, не спи».
Мы как бы становимся сильнее за этой чашкой кофе
в незнакомом городе, мы становимся спокойнее, сидя
на вокзале, ожидая наш автобус. Люди, которых мы
встречаем в дороге — каждый из них интересный. И вся эта
ясность в голове, когда ты вроде бы нигде, но понимаешь:
«Да, все правильно». А раньше тебя все время беспокоило:
«Куда же я иду, зачем я здесь?» Но путешествие это лечит.
Когда за окном бесконечный поток деревьев и чай
в дребезжащем стакане. Когда выходишь на трап самолета
в новой стране, впервые вдыхая новый воздух. Когда твой
отель — единственное жилое место, где никто не живет.
И ты кидаешь сумки на пол, проходишь по этой комнате,
заполняешь ее своей энергией. Какая чудесная ночь тебе
предстоит в совсем незнакомом городе. И ты не хочешь
есть, ты потребляешь новые впечатления. Ты
вглядываешься в окна, в лица. А там барахтается волна
на волне — огромный незнакомый город, и жизни людей
наполнены неизвестным. И самые лучшие люди — когда
путешествуешь.
Потом пустыня или горы, и тебе страшно подниматься
туда… И это твое испытание на выдержку. Нехватка денег,
языковой барьер, тяжелый рюкзак за спиной. Но душа, это
что-то… Она тянет туда, где жара, где холод. Высоко, я
не могу подняться, но душа сможет! И путь укрепляет
душу, и так мы рождаемся для новой жизни.
Мира
Она живёт одна. Её маленький ашрам на три месяца в году
заливает водой. По высохшему устью реки по которому я
иду к ней зимой, летом льётся полноводная душа муссонов
Индии.
«Знание не может быть передано словами. Истина
приходит тайно. Ты никогда не знаешь, как и когда тебя
посвящают». — говорит она. — «В 25 лет, получив высшее
образование в области права, я сказала отцу, что хочу уйти
в ашрам. Я не хотела иметь семью, я хотела жить для Бога».
Она улыбается. Одна из самых красивых женщин,
которую я только видела. Она невысокого роста, очень
хрупкая. Её волосы скрыты под шапкой из оранжевого
хлопка. На ней светло-оранжевая туника и белая юбка.
— Сначала джунгли были другими, закрытыми. Какое-то
время они изучали меня. Затем лес меня принял.
Она отводит меня в сторону от друзей и говорит:
«Приезжай ко мне пожить. Возвращайся одна. Ты увидишь
как много даёт такая жизнь — жизнь в джунглях».
Молодая роща обращается в джунгли. Пение птиц —
тонкое, редкое. Грунт пересохшей реки, ветер поднимает
пыль, ветер — перекати-поле. Почва под ногами: твёрдая,
сухая, сбитая в камень — такую землю не хочется трогать
руками. Сначала по мертвой долине слонов, теперь по тропе
где водятся тигры.
Как по велению волшебной флейты раскрывается путь.
Это королева леса играет здесь на свирели. Фея, которая
обитает среди животных и чудесных растений.
Маленькая женщина одетая во все оранжевое, торопится
мне навстречу. Из-за деревьев она, как оранжевое облако
где-то вдалеке — то исчезает, то проявляется.
Я слышу звонкий голос: «Ах, это ты? Я давно ждала
тебя»! Она не знает моего имени.
Она совсем еще не бабушка, но в общине йогов ее
почтительно называют «Матаджи». Она обнимает меня
и берет под руку. В воздухе от ее волос остается запах
«Брахми». Это пахучее масло помогает йогам
медитировать.
Мы поднимаемся по каменным ступенькам к ее
небольшому лесному ашраму. Нас окружают густые
заросли, поляна заполненная чистым светом. Аккуратные
клумбы с овощами, набирающая объем молодая капуста,
картофельная ботва и редис. Зеленые плоды манго,
невызревшая папайя.
В доме прохладно. Чистый бетонный пол, пара рыжих
собак дремлют на одеялах.
Всю дорогу сюда я была не уверена в том, что она
обрадуется моему приезду.
— Я ждала тебя раньше, — говорит она, читая мои
мысли.
— Я боялась вас побеспокоить.
— Я же сама пригласила тебя. Я думала: что я могу
сделать для этой девушки? Потом я поняла, что тебе все
дает природа. Здесь, под землей, находится храм Кали. Все,
кто связан с Кали, приезжают в это место.
В моем рюкзаке пакеты из магазина: рис, сахар, зеленая
чечевица, финики, молоко и топленое масло.
— Я не знаю любите ли вы конфеты… — говорю я ей.
— По утрам я наслаждаюсь чашкой чая с чем-нибудь
сладким. Как много всего ты привезла! — разводит она
руками. — У меня как раз закончился сахар, и я думала:
«Как же я буду готовить чай?» Но посмотри, Бог каждый
раз посылает мне все, что мне нужно.
Недавно двое жрецов пришли сюда, чтобы сделать
ягью — ведическую церемонию. Я думала: «Как я буду
с ними расплачиваться?» В Индии ведь браминам надо
платить. Это называется «правила дакшины». Но в самый
последний час церемонии приехали мои ученики, они
привезли топленое масло и деньги, и я сразу же отдала это
жрецам. Это было для них.
Когда у меня заканчивается что-то нужное, как,
например, молоко или сахар для чая гостям — кто-то
приходит и приносит мне это. Давай приготовим масала-чай
и поговорим.
— Я всегда хотела научиться готовить настоящий
масала-чай как готовят его в деревнях.
 — У тебя будет много времени на это. Ко мне приходит
много гостей, и все они пьют этот чай в огромном
количестве. Смотри и запоминай. Сначала нужно
вскипятить воду с молоком, затем добавить чай и сахар,
дать покипеть несколько минут, добавить специи,
выключить огонь и дать настояться. Чай готов.
— Молоко сухое, из голубого пакета «Nestle», —
удивляюсь я… — Это что — пища йогов?
— У меня нет правил. Я люблю это молоко. Но не все
его пьют. Брамины, ты знаешь их, они очень «трудные».
Высшая каста, много правил, они очень переживают
за чистоту своего питания. Они привозят свое молоко. Они
говорят, что сухое молоко — слишком горячее для их
крови.
Кухня браминов — святая святых. Пища впитывает
энергию повара и любого, кто к ней прикасается. Так эта
энергия перемещается в того, кто ее ест. Повара в богатых
семьях Индии очень часто — обедневшие брамины.
Мы садимся на пол, по-индийски, опираясь на холодную
стену.
— Возьми для нас по одеялу вон оттуда, — показывает
она на длинную, в человеческий рост, стопку одеял
у входной двери. — Я расстилаю эти одеяла каждую ночь,
для моих деток — говорит она, имея в виду своих собак. —
Я зову их детьми, потому что мы здесь как семья. Мы едим
из одних тарелок. Я не считаю, что собаки чем-то хуже
меня… Я сплю с ними здесь, в этой комнате. Вечером я
расстилаю им одеяла, каждая из них занимает свое место.
Они очень умные, умнее многих людей что я видела.
Люди говорят: «Матаджи, почему ты тратишь свое
наследство на этих животных?» Я говорю, что собаки
не могут работать, поэтому я покупаю им еду. Каждый
в Индии при желании может работать, но собаки не могут.
У собак нет рук. Разве это не очевидно?
 Иногда я не сплю из-за них целую ночь. Какой-нибудь
зверь приходит на территорию ашрама, особенно они
не любят павлинов, тогда они лают всю ночь. Я не сплю
вместе с ними, ругаюсь, а затем говорю себе: «Мира, ты
сама выбрала такую жизнь».
До 10 лет я ходила в католическую школу. Да,
не удивляйся, я родилась в Керале, на юге Индии. Там
очень сильна католическая церковь. Многие жители
Кералы — не индуисты, а католики, но я родилась
в индуистской семье, просто образование в католической
школе было лучшим.
Когда я была подростком, то вступила в тайную
коммунистическую партию.
Ты знаешь, что в Индии все еще очень сильна система
каст? В детстве мы всегда спрашивали друг друга: «Какая
у тебя каста?» Если каста была высокой, то мне можно было
дружить с этой девочкой, если низкой — я не могла
общаться с ней.
Все браки тоже определялись кастами. Богатство, власть,
уважение — определялось кастами. Я была из семьи очень
высокой касты, но стыдилась этого. Коммунизм привлёк
меня из-за идеи всеобщего равенства. Я стала
коммунисткой, чтобы поддерживать бедных. Мы боролись
с кастовой дискриминацией.
Моя семья была очень богата, но я не хотела быть одной
из нашего круга. Я хотела быть с простыми людьми. Тайно
мы строили коммунистический порядок. Мы помогали
самым бедным семьям Кералы, иногда тайком воровали
у богатых и отдавали бедным. Мы воровали лекарства
и еду — только то, что было необходимо.
Я так активно учувствовала в этой деятельности, что
была приглашена на особую встречу с главой нашей тайной
организации коммунистов. Эта встреча проходила ночью,
в лесу, она была секретной. И вот он говорил там речь, и он
сказал, что Бога нет. Тогда я подумала: «Нет, нет. Этого
не может быть. В этом что-то не так, мне это не подходит».
После этой встречи я навсегда покинула эту
организацию. Я присоединилась к моим родителям.
Каждую ночь у нас дома читали «Бхагавадгиту» — учение
Кришны. Мы просыпались в три утра, каждый день, ничего
не ели и не пили, собирались в круг и читали священное
писание.
Когда я закончила школу, то сказала отцу, что не выйду
замуж, а приму отречение — стану саньяси, уйду в ашрам.
Это было ненормально. Дети богатых семей не уходят
в ашрамы — они проживают богатое наследство, выходят
замуж и женятся по расчету, рожают умных детей
и продолжают расширять свое богатство. Но мой отец очень
любил меня. Он сказал: «Хорошо, но сначала ты должна
получить профессию». Я согласилась.
В 21 год я получила диплом юриста. Мой отец отправил
меня в путешествие по Европе. Я побывала в Италии,
Париже, Берлине — везде. Один год я жила в Европе ни
в чем себе не отказывая, но эта жизнь не захватила меня.
Мой отец надеялся, что увидев другую жизнь, я изменю
свое решение. В нашем обществе в ашрамы уходят
в старости, когда лучшая часть жизни прожита, а дети
выросли.
Путь саньяси больше не пользуется уважением в Индии.
Оранжевое платье «отреченного» можно купить в любой
лавке. Раньше человек проходил множество испытаний
и лишь потом надевал такую одежду. Теперь, эта одежда
ничего не значит.
Сейчас одиноким йогам сложно выжить. Йогов в этих
краях находят с отрубленными головами. Это своего рода
духовная мафия. Если ты не живешь в организованном
ашраме какого-нибудь духовного гуру, ты не участвуешь
в распределении денег. Деньги должны поступать в один
канал. Все подаяние садху должно учитываться и делиться
между всеми.
Ты знаешь сколько иностранцев является жертвами
названных гуру? Внешне эти гуру выглядят одинаково.
Вокруг них ходят одинаковые удивительные легенды,
но когда живешь с этими людьми очень близко, годами,
проступает нелицеприятная правда.
Йоги, аскеты прячутся в джунглях не от животных,
не от тигров — а от людей. Мой отец предупредил меня обо
всех испытаниях. Когда я уходила, он сказал: «Если ты
решила отречься от мира, то не должна возвращаться
обратно в мир. Приняв однажды духовный путь, нельзя
менять его снова на «мирской». Я сказала: «Хорошо отец, я
не вернусь».
Моя мать не дала мне своего благословения. Но сейчас
наши соседи постоянно спрашивают ее: «Когда приедет
Мира?» Они касаются ног моей матери как святой, потому
что у нее такая дочь. Это все, чем я могу отплатить ей.
Когда я покинула родительский дом, я поехала в Ашрам
Бихарской школы йоги в Мунгере. Это был ашрам с очень
хорошей репутацией. Кто-то из моих знакомых
порекомендовал его.
В Ашраме было много работы, был очень жесткий
распорядок дня. Мы не покидали стен ашрама без
необходимости, не пользовались деньгами. У нас было все:
одежда, еда. Мы не пользовались деньгами.
По вечерам все собирались в большом зале. Глава
ашрама, мы звали его просто Свамиджи, устраивал
сатсанг — общение, ответы на вопросы. В первый вечер он
посмотрел на меня и сказал: «О, новый ученик? Что ты
умеешь?»
Я сказала, что знаю наизусть «Бхагавадгиту». Он
попросил меня зачитать двенадцатую главу. Я прочла. Ему
очень нравилось мое южное произношение. Потом он
попросил прочитать «Лалита-сахасранаму». Я прочла ее
тоже. В конце сатсанга он сказал: «Мира, ты ведь
не оставишь меня?» Я сказала: «Нет, Свамиджи,
не оставлю».
Очень быстро я получила расположение старших людей
ашрама. В отличие от большинства — у меня было
образование. Мне была поручена административная
работа — заполнение документов. Вечером, когда
наступало время вечерней пуджи, мне давали статую Шивы
и Шакти, я должна была пронести их вокруг ашрама. Это
было очень почетно. Новичкам не поручали такую работу.
Это было забавно, я ведь невысокого роста — всего метр
пятьдесят. Статуи Шивы и Парвати были примерно
такого же размера как я сама. Но я бойко шагала с ними,
а затем возвращалась в офис заполнять документы.
Так, однажды, идя с этими статуями, я увидела, как одна
из собак нашего ашрама покакала во дворе, у небольшого
алтаря. Я пронесла эти статуи как обычно, затем вернулась,
взяла в голые ладони то, что наделала собака и выбросила
все в мусорный бак. Затем вернулась в офис и продолжила
заполнять документы. Люди в офисе смотрели на меня
во все глаза. Наверное, они подумали: «Она чего-то
достигла, раз ей так просто выносить за собаками». Они
не знали, что в доме где я выросла — были слуги. Но придя
в ашрам, я оставила все. Я стала никем.
Это смешно, да, но новость об этом дошла до Свамиджи
и мне тут же дали высокий пост в ашраме.
Работать на благо других, жить в скромности
и смирении — это путь «карма-йоги».
Мы много служили людям и занимались социальной
работой. Мы помогали ста восьми окружающим ашрам
деревням. Бихар — штат, в котором находился наш
ашрам — самый бедный штат Индии. Когда кто-то женился
или выходил замуж, мы помогали с организацией свадьбы,
дарили приданое, чтобы семье было проще начинать жить.
 Последующие двенадцать лет я жила в ашраме будучи
вторым или третьим человеком после Свамиджи.
Я никак не использовала возможности моего положения.
В ашраме было несколько тысяч людей, многие были
иностранцами. Это был ашрам с очень прочной репутацией,
старая традиция, у нас был порядок и дисциплина.
Я взяла на себя руководство всей административной
работой ашрама. Я ложилась спать в два часа ночи,
а вставала в четыре утра. У меня не было времени на йогу
или медитацию, я просто работала. Иногда Свамиджи
подходил ко мне и говорил: «Мира, читай вот эту мантру»,
и я читала. Я никогда не спрашивала его: «Почему?» Потом
я поняла, что это и есть путь. Я поняла что такое жить
рядом с учителем. Учитель меняет твое поле. Он
трансформирует твою энергию, преображает тебя. Аура
учителя становится твоей аурой. Я была приближенной
к нему. Меня спрашивали: «Почему ты ничего у него
не просишь». Но я знаю, что он всегда был со мной, он учил
меня на расстоянии.
Когда ум спокойный, ты слышишь мысли. Позднее
Свамиджи написал об этом книгу — книгу об общении
на расстоянии.
Днем мы работали. Вечером у нас была мауна. Приём
пищи тоже в мауне. Мауна — молчание — была
необходимой практикой для того, чтобы привести ум
в порядок и проанализировать все, что мы сделали
в течение дня. В это время можно было думать только
об этом: «Что я сегодня сделал? Верно это было или нет?»
Я не покидала стен ашрама кроме исключительных
случаев. Мы очень «чисто» питались, жили по строгому
распорядку. Впервые я покинула ашрам сразу, как его
покинул Свамиджи. Я могла остаться в ашраме и стать его
заместителем. Спустя 12 лет у меня был выбор. Но как раз
в это время в ашрам позвонили и сказали, что мой отец
умер, и я должна ехать домой. Я ехала двое суток в поезде,
сидя у туалета. Моя мать могла бы прислать мне денег
на самолет, но я бы никогда не попросила.
Спустя 12 лет жизни в ашраме я вышла, как и была:
всего 500 рупий в кармане (примерно 10 долларов). Я
пришла и ушла с одним чемоданом. Я ничего не нажила.
Я вернулась домой, чтобы почтить память отца. Моя
мать очень переживала утрату, я осталась дома и прожила
вместе с ней три месяца.
Тогда я только спала и ела. Я ела обеими руками
огромные тарелки еды, одну за другой. Моя мать говорила:
«Мира, что происходит? Тебя там не кормили?» Интересно,
что мой вес никогда не менялся, я всегда была очень
худой — сколько бы ни питалась.
Три месяца я только ела и спала. Я спала
по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Моя мать
спрашивала: «Что происходит? Ты там не спала?»
Я ведь действительно почти не спала в ашраме, иногда
один час в сутки, иногда три, иногда ничего.
Спустя три месяца, я решила купить квартиру на берегу
Ганги, в Харидваре, чтобы продолжить духовную практику.
Харидвар — священный город на Ганге. Веками там
медитировали йоги, теперь это место превратилось
в большой город, но его энергия все еще сильная.
Пять лет я жила там одна, выполняла свою практику:
читала мантры, медитировала. Из окна моей спальни я
видела Гангу.
Однажды, я нашла на пороге своего дома щенка. Он
сидел с таким жалким видом! Я взяла его на ночь в дом,
а на следующий день отнесла в один из ашрамов Харидвара.
Я знала, что в том ашраме принимали животных. Но когда я
вернулась, то у двери появились еще двое щенков, один
из них был совсем взрослый. У него был такой серьезный
взгляд, я назвала его Бхайрава (грозная форма Шивы), он
стал полководцем среди остальных. Видишь — вот, он
дремлет у стены. Он совсем черный. Когда другие собаки
не возвращаются в дом на ночь, он загоняет их и затем
ругает, он помогает мне с ними.
Постепенно у меня собралось двенадцать щенков.
Соседям это не нравилось. В Индии собака — это грязное
животное. Если, конечно, это не пес какой-нибудь важной
породы. Однажды мой дом окружили люди. Пришло
множество людей — женщины и мужчины, они требовали,
чтобы я избавилась от всех собак. Они угрожали мне
физической расправой, они хотели убить собак.
Эти люди сами были похожи на зверей.
В момент когда это случилось, мне позвонили мои
подруги из ашрама в Бихаре. Они спросили меня: «Мира,
как дела? Чем ты занимаешься?» Я сказала: «Я стою
на дороге, и меня окружают люди с камнями и палками».
Не прошло и пятнадцати минут, как пришла другая
толпа людей, их послали мои подруги из ашрама. Эти люди
встали на мою защиту. Сотня людей вышла на улицу
Харидвара. Был огромный переполох — и причиной этому
были мои собаки.
На следующий день я приняла решение покинуть свою
квартиру.
Я ушла в тот ашрам, где принимали саньяси вместе
с животными.
Это был грязный ашрам — там не было никакой
системы. Там было много иностранцев, они курили
марихуану и гашиш. Там не было дисциплины. В моем
ашраме, в Бихаре, мы регистрировали и встречали каждого
гостя, мы давали чистые комнаты, но тут все было…
в беспорядке.
Первое, что я стала там делать — мыть туалеты. Ты
можешь себе представить? После того, как я была одной
из главных в ашраме Бихарской школы йоги, я стала мыть
туалеты другого ашрама.
Я никого ничему не учила. Я просто молча делала то, что
не делал никто другой. Однажды по ашраму проходил его
глава. Он славился тем, что просидел шесть лет в пещере
и получил особые сиддхи — способность видеть прошлые
жизни людей.
Он посмотрел на меня и спросил: «Кто ты такая и что ты
здесь делаешь?»
Он просил меня остаться в ашраме, помогать ему
с организацией, но я сказала, хочу уйти в лес — подальше
от людей. Тогда он предложил мне этот дом. Ему подарили
эту землю какие-то ученики. Теперь ты понимаешь, что это
не моя земля, у меня нет денег на покупку этой земли.
Земля в Индии стоит очень дорого. Все что у меня есть —
наследство от отца. Я живу на 300 долларов в месяц.
Приказчик перечисляет мне эту сумму на карту, иногда я
выезжаю из джунглей в город, снимаю в банкомате деньги
и покупаю оптом продукты. Я покупаю только муку, сахар,
сухое молоко и этот корм для собак — видишь сколько
здесь мешков «Pedigree» — это запас к сезону дождей.
В сезон дождей я изолирована от мира на три месяца.
Устье реки наполняется водой, река становится глубокой
и сильной. Это мое любимое время, вся природа расцветает
и наполняется влагой. Тогда сюда никто не приезжает, здесь
только я и мои собаки.
Когда я пришла сюда, здесь ничего не было, только этот
дом поросший травой. Всюду бродили дикие звери — тигры
и слоны, всюду ползали змеи. В первую ночь мы с моими
собаками забились в эту комнату… один, два, пять, семь
скорпионов на стенах. Я присела на корточки, мои собаки
окружили меня, так мы и провели первую ночь. Каждое
утро я просыпалась и думала: «Еще жива».
Здесь были скорпионы, змеи и тигры. Это была их
территория.
Когда тигры утащили одного из моих псов, я взяла топор
и начала рубить все деревья вокруг дома. Я рубила их без
остановки, по семь часов в день. Животные не могли
больше прятаться в деревьях. Они почувствовали, что это
место занято человеком.
Первые полгода Свамиджи, глава ашрама, который
отдал мне этот дом, ничего не слышал обо мне. Он велел
своим людям навестить меня. Потом он сказал, что
сомневался — жива ли я. Но когда они приехали, я
встретила их живая и здоровая, да еще и с расчищенной
территорией и клумбой у дома.
Я развела хозяйство и наняла себе в помощь несколько
мальчишек из соседних деревень. Месяц за месяцем, я
обустраивала эту землю, превращая дикую почву в сады.
Люди из разных мест стали говорить обо мне. Они
приходили сюда, чтобы просто получить благословение.
Я никому не даю мантры. Я учу очень медленно. Я даю
одно задание в год — одно качество для проработки. Если
ты изменишь что-то одно — это уже очень много, это уже
достижение!
Кому-то я запрещаю гневаться, другому воровать или
изменять жене. Когда человек проходит это испытание, я
могу помочь ему духовной силой, мантрой.
Если я дам кому-то мантру, то я всегда буду стоять за его
спиной, сколько бы он не перерождался. Мантра очень
связывает, а я здесь не хочу образовывать новых связей. Я
хочу завершить отношения с миром.
В соседних деревнях меня невзлюбили. Они знали, что я
живу с собаками, ем с ними из одних тарелок. Однажды
сюда пришла группа людей в пиджаках и галстуках. Они
хотели прогнать меня, сказали, что эта земля принадлежит
им. Мне пришлось поехать в ашрам к Свамиджи, затем
пойти к юристам и найти документы на землю. Мне
пригодилось мое юридическое образование.
Всегда, запомни, всегда будь сильной!
Жизнь в джунглях
Моя пещера размером два на полтора метра окрашена
в розовый цвет. В углу скатанный матрац — я раскатываю
его перед сном, и на этом никакого личного быта.
Душ по утрам. Простая кабинка с унитазом и дыркой для
отвода воды. Кто-то оставил здесь кусочек мыла. Сверху,
в бак над кабинкой, собирается вода из источника — она
всегда очень холодная. Время от времени шланг, стоящий
под напором воды у реки, забивается камнями и глиной. Мы
пробиваем его вместе с йогиней, очищаем поток от старых
листьев и камней.
Каждое утро, собравшись с духом, я выливаю на себя
ведро этой холодной воды, закрываю глаза и сжимаю зубы.
Через мгновение в тело приходит легкость. «Холодно
только вначале, правда?» — смеется Мира.
Порядочный индиец принимает душ три раза в день —
больше, чем житель любой другой страны. Здесь
не пользуются антиперспирантами — люди просто часто
моются, часто меняют платье.
«Сначала пища для бога», — она протягивает мне
поднос с готовой едой — несколько плодов фиников
и теплую пшеничную лепешку. — «Сперва нужно омыть
Ганешу. Омой его водой, положи один из цветов на его
голову. Затем налей масло в светильник, зажги огонь
и благовонья, поставь на алтарь стакан с чистой водой
и финики с лепешкой. Потом звони в колокол, читая
мантры.
Ты приехала в Индию, чтобы познать себя. Ты
перестанешь получать информацию из книг, ты будешь
получать ее по-другому. Я научу тебя.
Хочешь, быть как я? Ты должна быть очень сильной.
Если хочешь замуж, то выйди замуж на короткое время
и, когда случится большой конфликт — уходи. Не оставляй
ни одно желание подавленным, иначе тебе придётся
«возвращаться».
 Здесь сейчас становится многолюдно, рядом собираются
строить отель для сафари-туров, это ведь заповедник. Когда
я приехала сюда, то здесь были джунгли. Теперь это город.
Сюда приходят все эти люди. Они приносят мне ненужные
вещи — одежду, еду.
Я раздаю все обратно, в ближайшие деревни, прямо
у них на глазах, чтобы они перестали приносить все это. Я
пришла сюда с одним небольшим чемоданом, подаренным
мне моим отцом много лет назад. Я уйду обратно с этим
чемоданом. Больше мне ничего не нужно».
Мы обедаем тарелкой риса и стаканом молока.
— В Индии я часто вижу садху, которые ждут
бесплатную еду у ашрамов.
— Когда садху стоят за едой, они сдают свое эго. Они
принимают и едят любую еду, какой бы она ни была. Они
не имеют права отказаться.
— Получается, все что ни происходит, служит отказу
от эго?
— Да. Монахи буддийских монастырей ходят с чашей
для подаяний. Они могут питаться всего один раз в день.
Так было в старой традиции буддизма, в тхереваде.
Я была в гостях у моего друга буддиста на юге Индии.
Он жил в монастыре традиции тхеревады. У него был всего
один прием пищи — обед. В остальное время кухня
монастыря была закрыта. Ни чая, ни печенья с чаем.
Недавно я узнала, что его убили, его повесили,
инсценировав самоубийство. Его убили, потому что
в монастыре была коррупция, он выступал против.
Я питаю большую симпатию к традиции тхеревады. Они
живут как жил Будда. Будда ходил босым и собирал
подаяние. Цари, богатейшие люди Индии, могли дать ему
все, но он проживал жизнь странника. Единственное время,
когда монашеская община Будды прерывала странствия —
сезон дождей. Тогда они уходили на ретрит.
 Здесь в горах живут йоги разных школ. Между собой,
когда мы встречаемся, то не делим друг друга на религии.
Мусульмане, йоги, буддисты, индуисты. Какая разница, как
я поеду в Дели — на поезде или самолетом? Очевидно, что
я все равно достигну Дели.
Ты помнишь Хэппи, который приходил сюда навестить
меня? Он приезжал сюда три года подряд из Дели. Он
всегда участвовал в наших ведических ягьях, я знаю, что он
любил это место. Спустя три года, он прислал мне
приглашение на свадьбу, тогда я впервые увидела его
фамилию. Это была мусульманская фамилия. Я спросила
его: «Хэппи, ты мусульманин, и все это время приходил
сюда?» Он сказал: «Матаджи, я никогда не думал, что есть
какая-то разница».
Самые сильные йоги живут в пещерах высоко в горах.
Они находятся в глубоких медитациях и передают послания
в форме мысли. Дальше это послание уходит ниже
по ступенькам, к другим йогам. Так мы работаем в одной
связке. Все йоги трудятся на благо общества, они молятся
за других и делают ритуалы, поддерживающие покой земли.
Я надеюсь, что в следующей жизни мне не нужно будет
жить среди людей, я надеюсь, моя карма с людьми
завершится, и я смогу жить далеко от людей, среди йогов.
Я часто слышу от людей жалобы на жизнь. Они
приезжают сюда, чтобы получить мое благословение или
чтобы я их исцелила.
Я спрашиваю их: «Что вы сами сделали для Бога? Вы
только жалуетесь. Вы не умеет благодарить».
Я заставляю их работать. Они приходят и косят траву,
рубят кусты и деревья по пять часов в день… Ты видела
Пандитджи с его женой? У него не было детей, три года он
делал здесь работу. Рубил деревья. Затем я дала ему то, что
он хотел. Его жена родила сына.
Сначала работа и служение. Это очищение. Через
очищение открываются ворота в духовность. Сначала ты
должна понять что такое ум. Если ты не научилась работать
с умом, ты не сможешь медитировать. Как ты будешь
медитировать? Ты не сможешь усидеть и нескольких минут
в состоянии покоя.
Риши — мудрецы Индии — знали, что придёт Кали-
Юга. Они знали, что наступит время, когда концентрация
людей будет очень низкой, и люди не смогут медитировать.
Они создали изображения богов — «мурти». Когда человек
смотрит на изображение, статую, то ему легче
концентрироваться. В другом случае Бог повсюду и он
не имеет формы.
Сюда приезжают люди и сразу несут пищу на алтарь
Ганеше. Они так стараются показать мне, что они набожны.
По пути к Ганеше они так несутся, что сбивают с ног
божеств, которые сами идут к ним навстречу. Ты
торопишься в храм, но вот сам Бог идет тебе навстречу.
Но у них нет глаз, чтобы видеть, нет ушей, чтобы слышать.
Здесь, в пустынных, поблёкших после зимы джунглях,
ты почти неотличим от зверей. Я ношу одну и ту же
одежду, повторяю день за днем практику, данную мне
Матаджи. Я учусь получать знания без книг.
Утром омовение и пуджа, днем работа, а вечером
мауна — молчание, когда я думаю о моей жизни.
Нет телевизора, нет интернета, нет музыки. Нет вкусной
еды. Ночью я ложусь и в мгновение проваливаюсь в сон.
Утром просыпаюсь с птицами. То, что должно оказаться
видимым — становится видимым. Больше ничего
необычного.
К ночи мы устраиваем теплую беседу под звездами.
— Ночь — лучше время в джунглях, — говорит
Матаджи.
— Вы никогда не хотели выйти замуж? — задаю я ей
вопрос, который давно уже крутится у меня в голове.
— Нет, никогда — качает она головой отрицательно. —
Все мужчины, которые приходят сюда за благословением,
находятся в замешательстве. Они не знают сколько мне лет.
Я выгляжу очень молодо, но я сразу называю каждого
мужчину «beta» — «сын».
Они удивляются: «Хм, она еще молодая и называет меня
сыном». Но так я формирую отношения с ними. Я была
красивой, но в Индии было много красивых женщин,
отказавшихся от своей красоты.
Женское тело — это проблема. Посмотри на женщин…
как они наряжаются, как желают всем нравиться. Женщины
соблазняют мужчин. Женщины соблазняют других женщин:
«я красивее, нет я красивее». Если женщина отрекается
от соблазнения, то она погружается в природу бытия,
в такое счастье, которое нельзя передать… Я выбрала это
состояние, я его знаю. Это благодать, которой пропитаны
мои дни.
Что брак? Брак — это как конфетка. Ты хочешь
конфетку и говоришь себе: «хорошо, ну вот еще конфетка».
Потом ты все это проживаешь и больше не чувствуешь
желание, не чувствуешь голод.
Ты знаешь индийскую легенду о Шандили?
Шандили была красива и знала, что любовь ее мужа
обусловлена красотой ее тела. Шандили покинула мужа,
чтобы заниматься аскезой в Гималаях. Там она достигла
успеха и обрела магические способности. Сияние ее аскезы
привлекло бога-орла. Он увидел Шандили и пожелал ее
тело. Тотчас его крылья исчезли, и он потерял свою
духовную силу. Шандили оказалась сильнее богов
и мужчин.
В Индии женщина не может совмещать дом, быт, детей
и духовную практику. В наши дни мир меняется,
и женщина в городах Индии активна и работает, но если ты
вернешься в глубинку, в деревни, то ты увидишь, что
женщина в Индии очень зависима от мужчины.
В Европе женщины более свободны и независимы. Все
мои подруги из Германии, Франции… вот еще ты —
русская. Когда я увидела тебя, то подумала: «Пригласи ее
сюда. Пусть она посмотрит, как я живу. Ведь она хочет
прожить эту жизнь так же».
Нет ничего плохого в том, что женщина выбирает семью,
но она так же имеет право быть свободной и жить
в одиночестве.
Йогин, аскет — всегда один. Негативная энергия
собирается вместе, а позитивная действует в одиночку.
Люди пьют вместе, они собираются в пивных барах.
Негативная энергия очень соблазнительна, она действует
количеством, а не качеством. Аскет всегда один, в своей
келье или пещере. Его сила велика сама по себе.
С приходом марта меняется воздух, ночи становятся
теплее. Теперь я ухожу глубоко в джунгли, я пахну этим
лесом и знаю тропы. Даже мой утренний душ из ручья,
из ведра — больше не вызывает возбуждения. Вода
перестала быть ледяной. Ледники тают, солнце поднимается
выше, дни становятся жаркими.
В марте, один раз в году, Индия не спит и не ест. Люди
собираются в храмах, во дворах домов, делают огненную
церемонию — хаван — для Шивы.
Махашиваратри нельзя пропустить. В джунглях
вечеринка йогов.
Мы собираем гостей с самого утра. Всюду ставятся
барабаны, настраиваются музыкальные инструменты.
Сначала приехала группа диких йогинов. Они страшно
худые, голые, в набедренных повязках. С прыжка
заскакивают на крону дерева и рубят все нужные для огня
ветки. «Манго — лучшее дерево для хавана, священного
огня, которому жертвуют дары», — объясняет йогиня. —
«Ничего не делай, отдыхай. Посмотри сколько здесь
мужчин, как хорошо они сегодня работают!»
В канун Шиваратри Индия молится и голодает.
 «Голодать мы сегодня не будем!» — объявляет
Матаджи. — «Будем готовить халву из морковки» —
продолжает она, критически оценивая наши запасы.
Морковка мелкая, ее растили не проредив, взошла она
густо, но вырасти в размерах не смогла.
«Только на халву».
С заходом солнца собираются брамины. Они приезжают
на машинах, бросают их у нашего священного дерева. Они
поднимаются по ступенькам. Мира встречает всех на пороге
дома. Каждый из браминов делает полный «пранам» —
земной поклон перед ногами Матаджи.
— Сколько лет этому баньяну?
— Тысячи лет — отвечает Матаджи. — Мне снилось это
дерево и поляна, когда я была еще маленькой девочкой.
В тот момент я не могла понять значение этих снов. Потом,
приехав сюда, я узнала это дерево. Я жила здесь уже много
жизней. Баньяны — долгожители, они притягивают тех,
кого знают и помнят. Йоги возвращаются к своим деревьям
даже переродившись в новых телах.
Брамины, красиво наряженные, в шелковых и хлопковых
одеждах — лунги и накидках. Жрецам запрещено носить
шитую одежду когда они исполняют свои обязанности.
Люди из Дели, люди из Мумбая, люди из Харидвара
и Бихара. Больше десятка машин, им тут не разместиться,
и они отъезжают обратно, за пределы леса, к устью реки.
Теперь я понимаю почему йогиня называет этот лес
городом.
Она планирует сбежать от людей. «Уйду, когда уйдут
мои собаки», — приговаривает она.
Ведическое представление начинается с молитвы. Мы
сидим на разорванных коробках от сухого молока Nestle,
вокруг шивалингама. Мы льем на этот круглый камень
молоко и воду. Брамины перечисляют имена Шивы. «Вот, я
подношу лист дерева бильвы, который возник из сердца
богини Лакшми и нравится Шиве». Каждый лист бильвы
предварительно отбирается. Он не должен быть поврежден
насекомым или временем.
Закрыв глаза, покачиваясь в такт мантры, я напеваю
вслед за браминами и собираю пальцы в различные мудры.
Они разводят жертвенный огонь и призывают Агни. Глаза
слезятся от дыма.
Энергия в своем чистом виде — это сознание.
Сознание — это Шива. «Ом Намах Шивайя», — повторяем
мы мантру Шивы.
Ближе к утру, поборов сон несчитанным количеством
чая, я чувствую, как в тело приходит новая энергия…
Солнце поднимается все выше. Люди едят праздничный
завтрак — халву из морковки.
Завтра я покидаю джунгли.
Матаджи останется одна, скоро придёт большая вода
муссонов. Маленький волшебный дом и пещеру, где я сплю,
отрежет от мира.
В глазах у меня слезы, а йогиня улыбается: «Если это
дерево позовет тебя обратно, ты вернешься даже
в следующей жизни».
Esistenziale
Непал — маленькая страна вся покрытая складками, на деле
оказывается большой. На каждой горе свой дух, своя
Вселенная. Одна гора для покорения вершины, другая
священная — вход на нее запрещен.
Горы, земли, деревни Непала всегда были
независимыми, разделёнными на множество языков,
традиций, народностей: таманги, лепча, лимбу, магар,
шерпа, бхутия, гурунги.
До 1964 года Непал был закрыт для иностранцев.
Открытие границы породило настоящий туристический
бум. Началась эпоха хиппи.
 Здесь и теперь, повсюду, кажется ничего не изменилось.
Рок-музыка шестидесятых годов из каждого ночного бара
в Тамеле.
Тамель — туристический район в центре города
Катманду. Иностранцы прилетают в Непал, заселяются
в один из отелей Тамеля, покупают здесь снаряжение для
походов и через день уходят в горы. Затем они снова
возвращаются в Тамель на 1—2 дня, перед отлетом. Они
празднуют удавшийся отпуск в одном из ночных баров,
закупаются сувенирами, здесь, на рынке, и улетают обратно
домой.
Все остальное — остается нам. Все остальное — наше.
Катманду — живое тело. Город — мандала в окружении
снегов и величественных вершин. В древнее время в долине
Катманду жили только йоги и шаманы. Легенды говорят,
что раньше на месте долины лежало огромное озеро.
Ученые подтверждают это.
Здесь находят окаменелые ракушки — шалиграмы. Их
продают на рынках Катманду как душу — богатую
и старую.
Манджушри — бодхисаттва мудрости — пролетал над
огромным озером и увидел в нем лотос. Он прочитал этот
знак, как пророчество. Он разрушил своим «мечом
благоразумия» горную породу дна озера. Вода ушла через
щель, долина стала пустой, подходящей для жизни.
На месте лотоса теперь находится ступа Сваямбху —
достопримечательность Непала. Буддисты говорят, что
когда люди перестанут почитать эту ступу, Катманду падет.
Не важно так ли это или нет на самом деле — это духовное
учение буддизма.
После «бегства» тибетского народа из Тибета, Непал
расширился. Катманду превратился в город с населением
почти в полтора миллиона жителей. Будучи недавно
отдельными городами долины — Патан, Катманду,
Бхактапур — стали едиными, превратившись просто
в Катманду. Дальше расширяться некуда. Катманду — как
блюдце, на котором плавает лотос.
Раз в сто лет здесь случается сильное землетрясение,
другие храмы и части города рушатся, но ступа Сваямбху
остается невредимой.
Бедность и святость многократно помноженные друг
на друга. Высокие идеалы и падение нравов. Детская
проституция, грязные ночные бары. А потом вдруг почти
святые: садху, шаманы, йогины. Кто-то из них настоящий,
а кто-то «ряженый». Все перемешано красной краской.
Красный — цвет Катманду.
Ночью краски города сгущаются, красный цвет
сменяется жёлтым. Желтый — цвет фонарей по кирпичам.
Катманду уделяет огромное значение цвету.
Я влюбляюсь в этот город, в его, сменяющийся громом
шёпот и тишину. Когда он пустой, пробитый влагой дождя,
и в сентябре — когда дождевые облака уже пустые.
Непал — бедная страна с богатой душой, и я люблю эту
душу. Я безнадежно идеализирую все, что здесь вижу.
Ревную этот город ко всякому новому туристу.
Ночью вместо солнца — красно-желтый свет десятка
старых храмов. Я сижу на втором этаже старого дворца.
Город сформирован в 17 веке, чтобы увидеть его таким —
незатронутым временем — я иду сюда, на старую площадь
Дурбар. В полночь под фонарями ничто не движется, ничто
не дышит. Только беспризорные дети счастливы
поговорить. Сейчас они спокойные и безобидные, а днем
выкручивают руки, строят рожицы, выпрашивают деньги
и еду.
Справа от меня такой беспризорный, лишенный дома
мальчишка. На вид ему лет десять. Он все время говорит
и смешно надувает щеки. Он поет непальские народные
песни и расспрашивает меня обо всем на свете, что придет
ему в голову. «Я живу здесь, на ступеньках храма Кали», —
говорит он. «Почему ты ходишь по ночам? Почему ты
одна?» — Он опускает глаза и говорит с полуулыбкой:
«Мой друг, который много медитирует, говорит, что если
ты медитируешь, то тебе никто не нужен. Это правда?»
«Давным-давно, когда боги и люди жили очень близко,
Непалом правил один король. Однажды к этому королю
пришла богиня Дурга. Она пригласила его играть с ней
каждую ночь в «Лилу» — игру богов. Что это за игра?
Никто не должен был увидеть.
Король был счастлив принять приглашение богини
и покидал каждую ночь свои покои, чтобы встретиться
с Дургой.
Жена короля, не зная о том куда отлучается ее муж,
потребовала, чтобы тот брал ее с собой. Но он отказал жене.
По условию Дурги, король не мог никого посвящать в тайну
«Лилы». Тогда, хитрая женщина незаметно проследила
за своим мужем и нарушила таинство встречи короля
и богини. Дурга прокляла короля: «Ни ты, ни один из твоих
детей или внуков никогда не встретятся со мной. Если ты
захочешь увидеть меня, ты должен найти меня среди
маленьких девочек, которые будут рождаться в твоем
королевстве. В них будет моя энергия».
Сказав эти слова, Дурга исчезла.
С тех пор ни один другой потомок короля не встречался
с Дургой. Чтобы посмотреть в глаза Дурге, в Непале стали
искать девочку, в которой есть частичка разгневанной
богини. Эту девочку зовут Кумари. Внешне она как
девочка, но внутри — как Дурга, понимаешь»? —
заканчивает свою историю Ашок. — «Ну что, хороший я
гид? А говорила, что сама все знаешь».
Ночь уже смещается к утру. Я обхожу дворцовую
площадь Дурбар еще раз, по кругу, сворачиваю на улицу
хиппи — Фрик Стрит, иду по красному кирпичу, иду
в темноте. Бездомные дети спят на земле, укрывшись
с головой пледами, так, что стопы остались наружи.
Реальное и нереальное сливается.
 Кажется, что тень, а на самом деле человек.
Ночь — удивительный мир. Ночью все выглядит краше:
здания, люди, образы мыслей. Мысли теперь такие яркие,
точные, громкие.
Днем все немного тускнеет. Обычные люди, приехавшие
в страну на две недели. Туристы с рюкзаками и палками для
треккинга.
В кафе экспаты и волонтеры-иностранцы, работающие
в благотворительных центрах. Я прихожу сюда, чтобы
греться «ginger tea» — горячей водой с имбирем и лимоном.
Я вижу эту женщину часто, ей около пятидесяти. Она
уже, конечно, не молода, но все еще очень красива.
Свободных столиков не осталось, она приглашает меня
присесть рядом с ней.
— Вы одна?
Она смеется, глаза лучистые и яркие.
— Здесь все спрашивают одна я или нет, — говорит
она. — Я из Италии, в моей стране много одиноких
женщин. Все они живут в свое удовольствие. Путешествуя
по Индии и Непалу, я постоянно слышу этот вопрос: «Вы
одна? Почему вы одна?»
Женщина и мужчина имеют многовековой конфликт.
Очень старый… Одни говорят, что женщина должна
служить мужчине. Другие, что женщина всегда ведет свою
игру. Но люди всё слишком упрощают. Мы — это
многовековая память и история. Женщина страдала
от притеснений и несправедливости много-много веков.
— Вы одна, потому что вы ведьма — говорю ей я. —
Ведьма не может быть замужем.
Я пробую шутить, но ее взгляд становится серьезным.
— «Strega», — говорит она. — На итальянском
ведьма — это «strega».
Сколько женщин сгорело на кострах католической
церкви. «Inquisizione». Инквизиция…
 Мы, женщины, все это помним — всю эту боль, которую
нам причинили мужчины. Это невозможно просто пережить
и забыть за одно поколение. Женщина никогда до конца
не доверяет мужчине. Мужчина все еще пытается
контролировать женщину. Даже мужчины церкви
вмешались в это.
Сжигали не просто женщин, нет, сжигали самых умных,
красивых, свободных. Мужчин сжигали тоже, но в сотни
раз меньше.
— Я вижу вас здесь уже месяц — меняю я тему.
— Да, мне нравится это кафе. Здесь очень много зеркал.
Я люблю зеркала.
Я приехала в Непал за индийской визой, — рассказывает
она. — Подала документы в посольство, теперь жду. Я
решила продлить мое путешествие по Индии, у меня есть
чувство незавершённости.
— Что вы видели в Индии? Где вы были?
— Я посетила Дхарамсалу и ашрам Ошо в Пуни.
Два года назад я уволилась с работы и с тех пор не знаю
как жить дальше. Я решила, что пока у меня нет работы, я
могу поехать в Индию. Я думала, что Индия даст ответы
на мои вопросы.
— Какие у вас вопросы?
— Это… «esistenziale» — экзистенциальное. Тоска
по смыслу жизни, память об Источнике, желание вернуться
домой. Знаешь про такое? Это просто накрывает…
В Италии у меня была интересная жизнь. Двадцать лет я
работала архитектором. Я жила в Венеции, путешествовала,
встречалась, любила, расставалась, любила опять. Все как
у всех. Я ни о чем особенно не задумывалась, много
и увлеченно работала. Иногда у меня были мужчины,
иногда нет. Я не волновалась по этому поводу. Я вообще
не волновалась.
Однажды я проходила мимо одного медитативного
центра и заглянула в окно. Там было много людей в темно-
бордовой одежде, они двигались, танцевали как
сумасшедшие. Я не могла оторвать от них глаз. Так и стояла
там, смотрела на них через окно.
Через несколько дней я вернулась туда и узнала
о «динамической медитации Ошо». Я присоединилась
к этой группе, они собирались два раза в неделю. Сначала
было очень сложно, у меня ничего не получалось. Я
не могла отпустить себя. Я постоянно думала: «Как я
выгляжу когда танцую»?
Всю жизнь я зависела от мнения окружающих. И вот я
просто расслабилась и начала двигаться, я начала плакать,
а потом смеяться… Из меня вышел комок каких-то
непонятных мне эмоций.
Я помню первый вечер после медитации. Я шла домой
с чувством, что похудела на двадцать килограмм. У меня
будто забрали какой-то груз. Я шла домой, улыбаясь
прохожим. Я открыла что-то новое для себя, но это было
лишь началом. Да… лишь началом.
Я стала читать книги Ошо и познакомилась с его
философией. Но это не помогло мне, не помогает сейчас.
Однажды ОШО очень точно сказал о свободе… Он
сказал, что свобода бывает двух видов: свобода «от чего-то»
и свобода «для чего». После того как ты обретаешь
«свободу от чего-то», ты должен ее заполнить «свободой
для чего-то». У меня есть свобода. Я не знаю что делать
с ней. Я хочу понять чем заниматься, в чем смысл моей
жизни.
Я точно знаю, что у каждого человека есть
«предназначение».
Я приехала в Индию, чтобы найти его. Мне не нужна
свобода, мне нужна реализация. Я не хочу строить дома —
как раньше, я не могу это делать, больше нет.
Тогда, в Венеции, медитации Ошо стали что-то
раскрывать во мне. Я стала видеть свое будущее. Не все,
кое-что, иногда. Я знала, что тот или иной человек вскоре
позвонит или напишет мне. Иногда я просто усаживалась
у телефона, смотрела на трубку, и человек о котором я
думала звонил мне.
Я стала очень чувствительна к настроениям людей
и вдруг на меня навалилась жуткая депрессия. Я не знала
зачем все это. Для чего эта бессмысленная жизнь: магазины,
пустые разговоры, пустое время…
Я тосковала, не зная по чему: по «дому», по Богу,
по чему-то вечному… Esistenziale
Однажды я увидела сон. Он касался одного проекта
на моей работе — мы готовили строительство жилого дома.
Я видела очень яркий сон о том, как этот дом горел в огне.
Все было очень живо и ярко, люди выпрыгивали
из горящих окон. На следующий день у нас было
генеральное совещание с заказчиком этого проекта. Мы
сидели за длинным столом, обсуждая строительство. Тогда
я рассказала им о моем сне. Они отказались
от строительства этого дома. Итальянцы верят в такие вещи,
они восприняли это очень серьезно. После этого случая я
поняла, что больше не могу работать как прежде.
Я уволилась.
Я затронула слишком глубокий слой существования,
проникла в темную комнату. Знаешь эту сказку
о путешествии Алисы? Сейчас я ощущаю себя именно так.
Я поняла, что духовные откровения плохо уживаются
с обычной жизнью. Ты касаешься этой двери и думаешь,
что это так … «просто игра», но то, что поднимется изнутри
наружу — опасно для нас. Теперь я не понимаю что с этим
делать, как это встроить в обычную жизнь. Как соединить
мирское и духовное.
Я покинула Венецию где жила и работала, и вернулась
к родителям. Они живут в деревне среди природы, я
подумала, что это мне поможет. Мой отец заболел, и я
решила побыть с ним.
 У моего отца была боль в груди. Мы пошли в больницу,
ему сделали рентген. Доктор посмотрел на снимок и сказал,
что это опухоль. Я сказала, что это не так. Я сказала, что это
тимус — вилочковая железа. Обычно она растет до 30 лет,
но у моего отца она начала расти снова. Доктор решил
проверить мои слова, он был очень удивлен. Я оказалась
права. Не знаю откуда я это знала, просто знала. У меня нет
медицинского образования.
Чем больше времени проходило, тем больше я начинала
понимать и «видеть». Я знала какой травой лечится эта
болезнь, какой — другая. Помню, в наш дом пришла
медсестра, она проверяла здоровье отца.
Я отвела ее в сторону и сказала, что у нее проблема
с ушами, что она теряет слух. Та удивилась — откуда я
могла это знать? Тогда я сказала, что уши надо смачивать
тампоном с настоем одной из трав, которая растёт в наших
местах. После этого к женщине вернулся слух.
Постепенно люди стали приходить в наш дом. Я
принимала их, видела болезни, давала травы для лечения.
А затем я попросила больше никого не приходить. Я
не хочу помогать людям, нет…
Я понимала, что все это следствие какого-то внутреннего
процесса, все это было мной еще до рождения. Я не могла
научиться этому в настоящей жизни.
Я поехала в гости к моему другу. У него был дом
на границе Бельгии и Франции. Однажды, к нему приехал
какой-то знакомый.
Я готовила на кухне ужин, а они говорили в другой
комнате, они говорили на французском. Я не знаю
французский. Я не понимала их. Но вдруг я упала
от сильной внутренней боли. Какая это была боль!
Я лежала на полу, слезы заливали мое лицо. У меня была
беспричинная истерика.
Мой друг и его знакомый прибежали на кухню. Я
спросила их: «О чем вы говорили?» Мой друг ответил: «Мы
говорили об инквизиции. О том, что много веков назад
здесь, рядом с этим домом, сжигали ведьм».
Потом я все вспомнила, я увидела сон. Я видела, как
помогала людям, леча их травами, и как меня сожгли за это.
Потом я поняла, почему выбрала университет в Венеции,
я отказывалась учиться где-либо еще. Я посмотрела фильм
«Итальянский ренессанс» и узнала, что Венеция была
единственным городом, где не сжигали ведьм.
Я не могу помогать людям, нет. Я чувствую, что люди
не заплатят добром. Я помню эту боль. Мне снятся сны. Там
я горю на костре рядом с другими женщинами.
Все, кто творил добро были распяты. Иисус распят.
Мухаммеда закидывали овощами, когда он шел по улицам.
Эта память за то, что люди сделали…
Она живет во мне.

Мы пьем зеленый чай из чайника, завернутого

в махровое полотенце. Зимой температура в Катманду
опускается до +4 по цельсию
Отопления нет.
Мы греемся пледами, чаем и теплым освещением.
— Я никогда не была в Пуни. Тебе понравилось
в ашраме Ошо? — Спрашиваю я.
— Там очень дорого. Мне приходилось жить
за пределами ашрама и приходить туда на медитации. Мне
говорили, что после ухода Ошо этот ашрам стал
«коммерческим», но каждый день в холле для медитаций, я
чувствовала присутствие Ошо.
Я жила там тридцать девять дней и решила, что после
сорока дней я могу ехать дальше. В последний, сороковой
день, я пришла в ашрам, но меня не пустили.
Ты знаешь, что в ашраме Ошо есть правило: приходить
в белой робе, все должны быть одеты либо в темно-
бардовый либо в белый. Они сказали, что моя белая роба
«недостаточно белая».
 Я была в гневе, я написала всем друзьям из моей
общины Ошо в Италии. Говорят, что когда Ошо был жив,
рядом с ним было много просветлённых, но сейчас эти
люди тоже покинули ашрам. Ошо перед смертью сказал:
ищите живых учителей.
Кафе закрывается, за нами задвигают высокие железные
ворота. По улице проносится эхо.
Сегодня полнолунье, мы вдвоем одновременно смотрим
на небо. Мы идем как немые до перекрестка трех дорог.
Сейчас мы ведьмы.
Она глядит на меня — прощается глазами. В каком
пространстве мы были в этот вечер?
Все неважное навсегда удалится, исчезнет из памяти.
Самое важное останется.
Лакшми
По рождению она мужчина. В ее жестах, одежде, мимике
и прическе — женщина. Её не обслуживают в магазинах
и ресторанах. К ней не прикасаются доктора. Место, где она
живет известно всему району, а дом помечен крестом. Её
хороший день — когда на улице её не остановят, не дернут
за подол сари или не оскорбят дурным словом.
Эпатажная, харизматичная, притягательная. Только что,
идя с ней по рынку, я видела, как она рассыпала гору
мандаринов — за то, что их продавец показал на нее
пальцем. Десять человек — друзья «жертвы», увидев это,
топали ногами и ругались, и она отвечала им, как это может
делать только женщина: высовывала язык и поднимала
подол сари до неприличной высоты.
Где-то под ореолом закатного красного неба ушедшего
далеко под землю, через перелив вечерних колокольчиков,
струйка людей вылетает из храма Дурги — среди них
хиджры.
Хиджра — третий пол в Индии. Их приглашают
на свадьбы, чтобы они обругивали, осмеивали счастье
жениха и невесты. Их зовут на открытие офисов, бизнесов,
ресторанов, чтобы они насмехались над успехом. Они
приходят на рождение ребенка, поднимают пеленку
и говорят грязные слова, тем самым замыкают поток
других — сладких слов, которые приводят к сглазу.
Хиджра — лекарство от сглаза и зависти. Не плюйте через
левое плечо и не стучите по дереву. Зовите хиджру.
Они приходят ближе к ночи. Стучатся в проезжающие
автомобили, чтобы взять подаяние и не принимают отказа.
Они занимаются любовью с мужчинами, которые прячут
свою нестандартную сексуальную ориентацию. Я
не смотрю на их лица, никто не смотрит. Они как мрачные
тени. Цвета на яркой картине. Их нужно хранить вдалеке
от света, их нужно немножко бояться.
Встретиться с хиджрой — стало моей мечтой. Их
община, их тайны, их традиции — часть Вечного Завета
Индии. Часть сакрального. Часть неизменного.
«Я не могу дать тебе денег, но могу подарить тебе свое
украшение», — говорю я одной из них на улице. Я снимаю
с себя серебряную цепочку с кулоном, она с радостью
принимает ее, осматривает меня с головы до ног, обходит
как столб по кругу: «Хочешь быть моей подругой?»
На следующий день я отправляюсь к ней домой. Адрес
записан на обратной стороне открытки с богиней любви —
Лакшми. Крупный мужской почерк.
Она встречает меня у дверей. Я вижу ее вблизи при
ярком дневном свете. Слишком яркая косметика на лице,
растертая за края красная помада, толстый жирный слой
тонального крема затирающий поры. Даже в этом свете,
даже в этих тонах, она симпатична мне. Лакшми — не ее
настоящее имя. «Покажи мне что здесь настоящее», —
говорит она, поправляя волосы.
Теперь она не старается, не жеманничает. Она как
женщина — фурия.
 Красное расшитое цветами сари. Черные завитые
волосы, острые плечи, мужской рельеф рук и десяток
тонких браслетов на запястьях. Она суетливо готовит обед,
отвечает на звонок любовника, а затем бросает все дела,
выключает кипящий рис и садится напротив.
Мы сидим на красных шелковых стульях. Я тону в мире
такой притягательно-густой женственности, которой еще
не знала. Ее квартира — смесь пряных индийских тканей
и запахов, смесь красного и золотого. Мечта богини.
Она задает мне кучу вопросов о России, о Москве, о том,
почему я здесь. Потом включает музыку и говорит:
«Лучший способ понять друг друга — это танец». Так мы
танцуем под какой-то болливудский саундтрек. Она учит
меня двигать руками, и говорит, что я виляю бедрами как
вульгарная женщина с улицы.
«Если есть правое и левое, то естественно, что между
этим есть центр», — говорит она.
«Хиджра — это не транссексуал. Это религия, традиция
и история Индии. Если ты думаешь, что я женщина — ты
ошибаешься. Если ты думаешь, что я мужчина — ты
ошибаешься тоже. Хиджра — это третий пол. В „Ману
Смрити“ — священных текстах Индии — нас называют
„триття-пракрити“. Мы не мужчины-гомосексуалисты.
Быть гомосексуалистом — это значит быть мужчиной,
которому нравится секс с другими мужчинами. А мы
думаем не о сексе, а о душе», — говорит она, выпуская
прозрачный дымок густо накрашенными губами. Сигареты
«Vogue Slim» — легкие, тонкие, дорогие.
«В старой Индии — мы благословленные Богом. В новой
мы занимаемся проституцией, не имея возможности
получить нормальную работу, уважение или хотя-бы
безличное отношение. Но весь парадокс в том, что ни пол,
ни секс для нас не имеет большого значения. Ты можешь
сказать «хиджра», когда увидишь меня одну, без мужчины,
просто идущей по улице. Мы не скрываем себя. Мы
содержание в форме. Мы вносим хаос там, где он нужен…
Хаос ведь нужен повсюду. Чтобы разбить формы.
Что может хиджра? Быть агрессивной, быть смелой,
быть смешной, высмеивая тех, кто смеётся над нами.
Люди — злые животные без мира внутри. Нас спасает
религия. Помнишь Шикханди из Махабхараты? Религия
Индии никогда не высмеивает нас. В религии Индии нет
дискриминации. Здесь мы часть истории».
— Не трудно ли всегда играть? — спрашиваю я ее.
— Вся жизнь — театр. Здесь нет ничего настоящего.
Игра — эпатаж, единственный способ сохранить себя.
Человек так озабочен собой, так серьезен. Он думает, что
все знает. Когда он видит меня, он теряет свою
безопасность. Я не вписываюсь в его рамки. Мир на самом
деле гораздо шире.
Хиджра есть везде, где есть индуизм — в Пакистане,
Индии, Непале.
Мы не одеваемся со вкусом или по моде, или как это
принято. Только самые яркие цвета, нарочито
неподходящие друг к другу. Самая яркая помада, самая
бледная пудра. Хиджра не может быть красивой, она может
быть только хиджрой.
Когда я решила пройти обряд обрезания половых
органов (обряд хиджры), я знала, что могу умереть. Умереть
будучи посвященной — значит пройти очищение. Моя гуру,
наставница, сказала, что у каждой хиджры есть этот выбор,
но решает в итоге только Бог.
Хиджра — это та, кто ждет Раму. Рама был изгнан
из царства принадлежавшего ему по праву. Уходя
в изгнание, он вызвал волну негодования. Рама был
единственным царем Айодхьи. Простые люди всегда все
знают, их не запутать политикой. Все люди устремились
вслед за ним, за ворота города. Они рыдали из-за
несправедливости, они не отпускали Раму. Рама обернулся
и сказал: «Женщины и мужчины, утрите слезы и вернитесь
в город». Хиджры так и остались стоять в ожидании Рамы
14 лет. Хиджра — не женщина и не мужчина. Почитай
Рамаяну.
— Ты общаешься со своими родителями?
— Да. Мне повезло. Моя мать и отец очень
прогрессивны. Чудом и любовью моей матери я получила
лучшее частное образование в Лондоне. Там я чувствовала
себя свободной.
Сначала, приехав туда, гуляя по кварталам где живут
гомосексуалисты, тусуясь в их клубах, я чувствовала себя
чужой. Красивая одежда, макияж, идеальная белая кожа,
туфли на высоких каблуках. Первый месяц они не обращали
на меня никакого внимания. Сначала я думала, что это из-за
моего цвета кожи, нетипичной внешности, но потом
оказалось, они думали, что я женщина.
В Европе каждая первая женщина — уже почти
мужчина. Современные женщины не хотят быть
женщинами. А в Индии быть женщиной — значит держать
себя как богиня. Что ж, у моего путешествия был
счастливый финал. Я быстро поняла, что нужно делать
и стала индийской королевой. Меня любили, меня
добивались. Ко мне приходили ученики, чтобы учиться как
ходить, как держать спину, как быть женщиной с телом
мужчины. Я была их гуру.
— А сейчас ты в Непале, живешь здесь из-за своего
любовника и ругаешься с продавцом мандаринов. Зачем?
— Индия и Непал… Не такая уж большая разница. Я
вернулась домой потому, что я кое-что поняла. Хиджра —
это не женщина в теле мужчины. Хиджра — это часть
Индии. Часть ее сакральной тайны. Без моей страны нет
меня. Без меня — нет Индии. Я вернулась домой.
Мы выходим из ее дома, пока на нее косятся дети,
отводят глаза взрослые. Она снова принимает роль Лакшми,
проходит, разглядывая симпатичных мужчин идущих в паре
с другими женщинами.
 Она провожает меня до перекрестка двух главных улиц.
И напоследок дает мне наставления хиджры: «Запомни —
чтобы выжить в этом мире, нужно играть. Не будь
серьезной, Бог этого не любит. Запомни раз и навсегда:
переплачивать за рис или чечевицу — значит унижать
человека, который их вырастил. Женщина всегда должна
ценить свое тело, но душа — это ее храм… Туда нельзя
входить посторонним».
Она смеётся и кокетливо выставляет ножку.
Я не уверена увижу ли ее опять. И может ли быть между
нами что-то общее? Мне просто приоткрыли дверь
в небольшую тайну: как жить, выживать во всеобщем
театре, при этом не сливаясь ни с одной ролью.
Хелена
Выйти утром из номера отеля, который снимаю
за 5 долларов. Не забыть поклониться храму Шиве…
Перечеркнуть базар не поднимая глаз — одни и те же лица:
«Намасте! Доброе Утро!» Двадцать человек за десять минут
обязательно спросят: «Как ваша жизнь?» Я никогда так
хорошо не жила.
Кафе «Калди» в центре туристического Тамеля. Здесь
удаленный «офис» для фотографов, блогеров
и журналистов. Они говорят вполголоса на десятках разных
языков, стучат по клавишам, обрабатывают фотографии
и программируют.
После активного трудового дня, или если обвалился
интернет, или нет электричества, мы сдвигаем наши
столики и кресла в самый центр помещения и сидим до двух
ночи за закрытыми дверьми.
После всего ты выходишь на улицу, вдыхаешь аромат
жасмина… Никакого телевизора, из новостей — самые
важные, брошенные кем-то случайно.
Рядом, на перекрестке торговых улиц, ночной бар
«Регги» — самый популярный в Тамеле. Здесь играет
гитарист Карма и местные рок-группы. Здесь они сочинили
хит «Намасте», написали на бумажной салфетке во время
сбора средств на музыкальный лагерь для бездомных детей
Непала.
Я прихожу сюда только из-за звука музыки регги: пока
идешь домой этот звук цепляет тебя, забирает на террасу
кафе. Все музыканты — знакомые лица — делают перерыв
и выходят покурить.
Свет проносится по проводам и зажигается над
столиками. «No woman No cry» — слышится
из проигрывателя.
Я вижу женщину. Она сидит в одиночестве за столиком
у сцены. Рядом с ней футляры для барабанов и гитар
оставленные музыкантами. Я видела эту женщину
накануне, выходящей из кафе «Калди». «Я видела вас
вчера», — обращаюсь я к ней. Блестящие, наполненные
радостью глаза, лицо, обрамлённое седыми волосами.
Короткая мальчишеская стрижка.
Мы говорим спокойно, вполголоса, но вот музыканты
выходят на сцену, затягивают первые аккорды «Аnother
brick in the wall» Pink Floyd, и в бар врывается мощный звук
гитар и барабанов. Теперь этот звук как живой — вращается
повсюду. Какое-то время мы пытаемся вести беседу,
но наши слова разбиваются о звуки музыки.
«Сегодня играет „Cobweb“ — одна из лучших групп
Катманду», — говорит Хелена. Мы с ней почти тезки, и она
знает русский язык.
«Я живу в Германии, но родилась в Словакии.
В Словакии мы учили русский в школе… Сейчас сложно
говорить, ничего не слышно. Когда закончится музыка, я
покажу тебе где живу. Приходи ко мне завтра в гости».
Следующий день. Третий этаж нежилого офисного дома.
Квартира без номера — одна среди других на этажах. Все
остальные двери — с вывесками туристических офисов.
Хелена встречает меня на лестничной площадке.
 — Было очень трудно найти хорошую квартиру. Все
непальские дома с местными туалетами, я их не люблю, мне
нужен был европейский туалет. В первой комнате сплю я,
а там спальня моего сына, — показывает она помещение.
Из мебели у нее только набор плетеных из бамбука кресел.
Непал производит бамбук на экспорт.
— Я живу просто, по-непальски, мне так нравится. Я
не люблю когда много вещей в доме. Я люблю когда много
книг. Эти книги, видишь, я держу для красоты. Я ничего
не привозила сюда — только эту электрическую плиту
из Германии. Непальские электрические плиты взрываются.
Последние четыре дня нет воды. Вчера я ходила
в ближайший отель, чтобы помыться. У них есть общий
душ. Я зашла туда, и такая, уверенная в себе, поднялась
на второй этаж и помылась. Я знала где у них общий
душ, — смеется она, пародируя саму себя, крадущуюся
по отелю. — Конечно, здесь очень просто, не так как
в Германии. Но я знала на что иду когда ехала сюда.
В Германии есть все, но я там несчастлива. Много лет я
пила антидепрессанты, но когда прилетела в Непал, то
отказалась от них.
— Как долго ты живешь в Непале? — спрашиваю я.
Мы уже давно перешли на русское «ты», хотя между
нами лет тридцать разницы в возрасте.
— Я приезжаю сюда… Сколько? Дай подумать, шесть-
семь лет…
Я не могу жить в Непале больше пяти месяцев в году, ты
знаешь, это правило для всех: визу в Непал выдают не более
чем на пять месяцев в году, потом нужно ждать семь
месяцев, чтобы получить новую.
Пойдем, я покажу тебе комнату где работаю! — тянет
она меня за рукав в соседнее помещение. Через лестничный
пролёт, еще одна дверь, еще одна квартира. Между ними
«европейский» туалет.
 Здесь все еще менее обжито. Из мебели совершенно
ничего: только обустроенное на полу спальное место —
одеяла и подушки. На окнах нет занавесок.
— Когда я здесь переодеваюсь голая, то кто-то может
наблюдать за мной. В Непале вся жизнь наружи, ничего
не спрятать, — смеется она. — Здесь я работаю и пью кофе.
Я не могу проснуться без кофе. Если я знаю, что утром
не будет электричества, то я готовлю кофе с вечера, а утром
выпиваю его холодным.
Здесь я работаю с ноутбуком. У меня есть небольшой
интернет-магазин товаров из Непала. Я продаю изделия
ручной работы. Wi-Fi я ворую из соседнего кафе, их сигнал
как раз достает до этой комнаты. Это кафе никогда
не меняет пароль для Wi-Fi!
— Хочешь пирожное с чаем? Я купила специально для
тебя! Здесь, в Непале, я худая, но, возвращаясь в Германию,
я набираю пять-шесть килограмм веса. У нас в Германии
повсюду «German Bakery» — пекарни с булочками,
чизкейками и вкусным хлебом. Когда я приезжаю обратно
в Непал, все спрашивают меня: «Хелена, почему ты так
растолстела?» — она выпячивает живот, изображая себя
толстой и ходит взад-вперед по комнате. Сейчас у нее
девичья фигура.
Мы усаживаемся на пол рядом с креслами. «Кресла для
гостей, а мы как дома, по-непальски». Она смешно качает
головой, соглашаясь присесть на пол.
— Я родилась в Словакии. Тогда мы были связаны
с СССР, в школах мы учили русский. Мой будущий муж,
рок-музыкант, приехал из Германии с гастролями в наш
город. Мы встретились и сразу поженились. У нас не было
времени на свидания, все было очень быстро. Я уехала
с ним в Германию когда мне было 18 лет.
— Родители отпустили тебя?
 — Да, мы не были близки. Я очень хотела покинуть
родительский дом. Сначала мы с мужем жили вместе, потом
я купила себе квартиру, и мы стали жить «на два дома».
— Почему?
— Мне всегда была нужна свобода, личное
пространство. Я очень уставала от постоянного присутствия
мужчины.
У нас родился сын, через 10 лет мы развелись. У мужа
были другие женщины, и я сказала: «Нет — это мне
не подходит».
— Где теперь твой сын?
— Сейчас ему 28 лет, он живет в Германии и работает
программистом. Он тоже занимается музыкой, как его отец.

Я прошу рассказать ее историю. Как все начиналось?

Как женщина, рожденная в Словакии, прожившая жизнь
в Германии, оказалась в «Регги-Баре», оказалась в этой
квартире в центре Катманду. Что за жизнь привела ее сюда?
«Лет пятнадцать назад я начала читать книги Далай-
ламы, я увлеклась буддизмом. Затем я стала ездить
в Индию. Потом у меня нашли рак.
Я лечилась и параллельно ездила в Индию.
Мой доктор говорил: «Хелена, если узнают, что ты
ездишь в Индию, то у тебя заберут страховку». Но я все
равно ездила в Индию между курсами химиотерапии.
У меня уже не было ни волос, ни бровей, но Индия давала
мне силы бороться с болезнью.
Однажды, когда стало совсем трудно, и я уже не знала
буду ли жить, моя подруга посоветовала мне одну
женщину. Эта женщина видела будущее. Тогда я не очень
верила в подобные вещи. Сейчас я думаю, что пока сам
не проверишь — не поверишь.
Эта женщина принимала людей дома, в соседнем городе.
Я ни на что не надеялась, я просто поехала… так, просто
потому, что не было уже надежды ни на что другое.
 Как только я ступила на порог ее дома, она сказала, что
рядом со мной стоит девочка, которая должна была у меня
родиться, что она не родилась, но теперь мой «ангел-
хранитель». Тогда я поняла, что она и правда что-то видит.
Восемь лет назад у меня был выкидыш. Врачи не могли
сохранить ребенка. Никто об этом не знал, я не сказала даже
сыну. Врачи сказали, что это была девочка. В тот момент ей
было бы восемь лет.
Итак, мы стали говорить. Эта женщина в деталях
описала моё прошлое, моих родителей, а потом она сказала:
«Ты победишь рак и будешь жить». Я очень обрадовалась, я
поверила ей, потому что все, что она рассказала до этого
было правдой. Затем она стала описывать мое будущее. Она
сказала: «Ты будешь жить и вернёшься домой. У тебя будет
еще один ребенок». И тогда я сказала: «Нет, этого не может
быть». Я родилась в Словакии, но я… ненавижу эту страну.
Я ни за что туда не вернусь. Я не могу иметь детей —
у меня удалили матку.
Но все случилось именно так, как она предрекла. Мое
здоровье улучшилось, и я впервые посетила Непал. Когда я
пересекала границу из Индии в Непал, мое сердце так
сильно забилось! Я поняла, что я дома. Я плакала
от счастья.
Однажды, идя по улице Катманду, я увидела мальчика,
беспризорника, сидящего в коробке. В Катманду ведь
многие дети живут на улице. Я увидела этого мальчика,
только посмотрела на него и поняла: да, это мой сын, «я его
знаю»!
Сачан сказал, что его родители живы, но оставили его.
Я узнала о его бабушке и дедушке, они жили в горах
Лангтанга.
Лангтанг — это горный район Непала, который
начинается примерно в семи часах езды от Катманду, там
очень красиво. Мне пришлось поехать туда вместе
с Сачаном, к счастью, он помнил дорогу. Ох, как же долго
мы добирались туда! Сначала надо было приехать
в Дхунче — деревню с которой начинаются походы в горы
Лангтанга, затем нужно идти вверх по тропе. Когда я
поднималась там, то думала, что у меня случится сердечный
приступ! Никогда в жизни я не повторю этого! Никогда!
Как же это было тяжело!
Когда мы поднялись, я увидела их дом и удивилась:
бабушка и дедушка Сачана — очень хорошие люди. Они
не бросали его, нет, но они уже очень старенькие.
Оказалось, что родители Сачана живы и здравствуют. Они
занимаются своими жизнями.
Отец Сачана живет в Катманду, но почти не работает,
а мать сбежала к любовнику в Индию. Любовник матери
не хочет, чтобы Сачан жил с ними, и поэтому она
отказалась от сына. Да, женщины так иногда делают…
Тогда я спросила Сачана — хочет ли он остаться
с бабушкой и дедушкой или хочет учиться в школе,
в Катманду. Сачан очень умный мальчик, он очень любит
учиться, он захотел пойти в школу. Мы вдвоем вернулись
обратно в Катманду. Теперь я оплачиваю его обучение
в очень хорошей школе. Там он учится и живет, их очень
хорошо кормят. У них есть много дополнительных занятий:
рисование, пение, языки. Он очень умный, лучший в классе
по математике.
Я забираю его на выходные на каникулы. Я говорю ему:
«Не называй меня мамой, называй меня просто Хелена.
У тебя ведь есть мама и папа, ты не сирота».
Недавно у него был день рождения. Я позвонила отцу
Сачана, у меня был его номер. Я пригласила его на день
рождения сына в ресторан. Сачан так ждал его! Тот пришел,
но даже не смотрел на сына. Потом я поняла, что он
пришел, не чтобы увидеть сына, он хотел посетить дорогой
ресторан.
Я увидела как живут женщины-матери в округе
Лангтанга. Очень бедно. У них много детей, но нет работы.
Их мужья либо убиты во время революции в Непале, либо
уехали в Индию на заработки. Многие мужчины Непала
уезжают работать в Индию, находят там новых женщин,
создают новые семьи и не возвращаются.
Женщинам которым я помогаю не на что содержать
детей — я даю им работу. Видишь, все эти вещи: здесь
сумки из экологичного сырья, расшитые ремни
и этнические украшения. Это все делают мои женщины. Я
выбираю на рынке образцы модных сумок и одежды,
привожу это в горы моим женщинам. Они шьют точные
копии этих вещей. Мы используем только натуральные
материалы: хемп и крапиву. Крапива — очень модное
и востребованное в Германии сырье. Хемп, конопля —
очень жесткая, а крапива тоже «organic» — натуральная —
но очень мягкая, нежная. Этот «мягкий» сорт крапивы
можно выращивать на высоте от двух до трех тысяч метров.
Здесь, в Гималаях, идеальные условия для этого. Когда
крапива собрана, то сначала ее нужно замачивать в воде,
а затем выбивать. Это тяжелая работа, ее может выполнить
только мужчина — нужны сильные руки. Затем побеги
крапивы становятся очень нежными, и из нее можно делать
пряжу. Изделия из крапивы очень хорошо продаются, это
ведь ручная работа. Из этой пряжи можно ткать или вязать
аксессуары — сумки, футляры к коврикам для йоги, пояса.
Все это делают мои женщины в Лангтанге. Потом я
посылаю все в Германию и продаю на рождественских
базарах. Так я даю этим женщинам работу.
Мой муж привил мне любовь к рок-музыке. Теперь я
не могу без нее жить. Каждый вечер я слышу музыку
из разных баров Тамеля. В этой квартире никто не хочет
жить. Хозяин квартиры — мой друг, он берет небольшую
плату, всего 120 долларов в месяц. Другой человек здесь бы
не выдержал. Очень много звуков, все они смешиваются
и превращаются в какофонию. По голосам музыкантов я
понимаю в каком баре играет та или иная группа. Я знаю
всех музыкантов. Музыка делает меня счастливой, она дает
мне энергию».
Хелена сидит вытянув ноги, покачиваясь в такт музыке.
Я гляжу на аккуратно расставленные книги по медитации
и буддизму, автобиографии известных музыкантов. Мы
ужинаем в ее квартире: растворимый кофе и тарелка риса
на двоих.
После сорока лет человек отказывает себе
в удовольствии раскрывать себя. Меняться, менять свою
жизнь в пятьдесят — это неприлично, это противоречит
правилам социума. К сорока пяти годам человек стареет,
после пятидесяти он сдается, а в шестьдесят, независимо ни
от чего, умирает. Но эта женщина в свои почти
шестьдесят — носит джинсы и спортивные футболки,
танцует под регги, ходит в горы и занимается
благотворительностью.
Следующим утром Хелена ведет меня «в жизнь». Она
говорит, что я не знаю Непал, что его невозможно узнать
пока не увидишь как живут самые обездоленные, лишенные
всех благ люди.
«Они очень простые, но очень хорошие, настоящие. Я
люблю этих людей», — говорит Хелена.
Туристический Тамель — центр бесчестия и падения.
Только для туристов, только для бизнеса. Пятьсот
туристических агентств и столько же отелей. Бары тянутся
один за другим. В перерыве будто орнамент из бисера:
рестораны, магазины, казино. Ровно за границами
Тамеля — нищета и трущобы, а потом опять дорогие дома,
королевский дворец Катманду и отели с бассейнами.
«Здесь есть все, включая детскую проституцию», —
рассказывает Хелена. — «Богатые мужчины, иностранцы
приезжают сюда и заказывают маленьких девочек
и мальчиков, а затем ведут их к себе в номера. Это страшно
что мы живем в таком мире! Это страшно!
 Многие иностранцы, приезжая в Непал, видят только
святость и красоту, но я здесь живу. Я знаю всю
подноготную этой страны.
Я сделала выбор видеть правду, не жить в розовых
очках. В Германии все живут будто спят, но мир не такой.
В мире голодают дети, в мире убивают и насилуют детей.
Хватит с меня розовых очков, достаточно!»
Мы выходим из туристического района, пересекаем
Сундупалчок и мост над грязной, но священной рекой
Багмати. По дороге покупаем пять килограмм риса, два
пакета сахара и масло.
Крыши к крышам. Храмы на храмах — в каждом дворе
по одному. Здесь и там, нарушая границы, мимо нас
проносятся дети. Они заигрывают с Хеленой. Хелена
смеется. Она принесла им подарки из Германии.
Эти дети нюхают клей и спят на тротуарах. Они
выпрашивают у туристов деньги и шоколадки.
«В Катманду почти нет мусорных урн. Четыре раза
в неделю специальная машина объезжает город. Эти
машины принимают мусор у детей. Пакеты с пластиком,
пакеты с бумагой, другой мусор. За эту работу дети
получают один доллар за ночь работы. Эти дети спят
на улице и питаются где придётся. Они убирают мусор
после заката солнца, чтобы никто, особенно туристы,
не обратили внимания на «детский труд» в Непале.
Я оплачиваю школу трем мальчикам и семи девочкам
из очень бедных семей. Это называется «спонсорство
образования» — «school sponsorship».
Мне хватает моего «пособия по болезни» из Германии.
После болезни государство выплачивает мне пенсию,
благодаря этому я могу жить в Непале и не работать. Да,
приходится экономить, но помощь другим делает меня
счастливой».
Мы проходим между шалашами и коробками — домами
без дверей и окон. Скверный запах от затлевшей реки
и прогнивших отходов, это попросту городская свалка.
«Дом на свалке у реки не требует уплаты налогов», —
говорит Хелена.
Наконец, мы подходим к … «жилищу» из камней
и досок. Коробка два на три метра — вроде автобусной
остановки без ограждений. Вместо стен здесь куски пакетов
и клеёнок. Жалкое на вид строение едва ли подойдет скоту,
но в нем живет человек, и он с блаженным видом
обнимается с Хеленой.
— Это мой друг — Багадур, — подзывает она меня. —
Это моя подруга из России.
Тот складывает ладони в жесте «намасте». Хелена
обнимает его снова, без всяких церемоний. Я оглядываюсь
вокруг. Вместо спальни походная серая пенка и одеяло,
вместо кухни — камни для печи. Четыре кирпича и сверху
одна кастрюля.
— Сегодня он будет печь картофель, — говорит
Хелена. — Он очень хороший друг. У него ничего нет, он
живет на улице. Он никогда-никогда меня ни о чем
не просит, не жалуется на жизнь.
— Сколько он так живет?
— Кажется уже десять лет.
— Как же он оказался в таких условиях?
— Из-за разгильдяйства чиновников Непала — все они
взяточники и коррупционеры. Они поддерживают
незаконную кампанию банков. Представители местных
банков объезжают неграмотных людей, они обманом
заставляют людей подписывать документы на кредиты,
а затем забирают имущество, взятое под залог.
Раньше у Багадура был небольшой дом и лавка
с товарами прямо под домом. Работники банка предложили
ему взять кредит. Он не мог даже писать, он не знал что он
подписывает. Он не смог выплатить кредит и у него забрали
дом и магазин. Теперь он очень тяжело работает —
собирает мусор, бутылки. Я не знаю сколько у него силы,
чтобы жить эту жизнь… Я хочу эту жизнь немножко
облегчить, хочу привезти для него специальную коляску
для сбора мусора, такие используют в Германии. Он уже
совсем стар, он мало ест, ему тяжело носить большой вес
на спине.
Пока Хелена беседует с Багадуром на непальском, я
задыхаюсь от жары и пыли. Автомобили чихают газами
прямо в его жилище. Здесь просто невозможно дышать.
Они обнимаются, прощаются, Хелена ведет меня
дальше — «в жизнь без прикрас».
По дороге она здоровается с безрукой женщиной,
забирает ее с собой, дальше мы идем втроем, снова
к трущобам. В одном, построенном из досок и пакетов
доме-коробке, сидят три девочки. Мне сразу бросается
в глаза их внешняя аккуратность. Они обычные школьницы
в форме. Их волосы — как у многих женщин Непала —
черные как смола, блестящие, туго заплетенные в косы.
Главное, когда общаешься с этими людьми — ничем
не выдать свое превосходство. Если они сидят на земле, ты
садишься рядом. Если они едят руками рис — ты
принимаешь еду и ешь вместе с ними. Где они берут
питьевую воду? Прямо из реки. Река грязная, наполненная
мусором города. Все вокруг пропитано вонью гниющих
отходов. Мы на свалке.
— Их отец работает в Индии, — говорит Хелена. — Он
присылает им деньги, но этого недостаточно. Мать работает
уборщицей на трёх работах. Я сама была с ней и видела ее
труд. Это хорошие люди. Мой друг из Германии платит
за обучение этих девочек. Я хочу прислать ему
фотографии — отчет об их успехах в учебе.
Я влюбляюсь в этих людей сразу. Они скромные,
воспитанные, много улыбаются и гостеприимны. Сами
сидят на земле — а тебе предлагают подстилку.
— Они учатся прямо так. До пятого класса в Непале
бесплатное образование, но за экзамены, книги и школу все
равно нужно платить. Они получают только лучшие оценки.
Мой друг обрадуется, — говорит Хелена.
Лампа свисает с потолка, детские книги сложены в углу
комнаты, три матраса друг на друге. Как они спят, как
выживают?
Я не знаю. Я не задаю этот вопрос. Следующие
несколько часов я молчаливая, парализованная,
обездвиженная.

В день рождения Хелены мы едем получать

гуманитарный груз в отделение Карго, в аэропорт
Катманду.
— Стоимость доставки груза 1500 долларов;
500 из них — мои деньги, и еще 1000 долларов передал мой
друг. Представь себе, в горах Лангтанга есть госпиталь, я
заходила туда, там делают уколы без дезинфекции. Один
и тот же шприц используется для нескольких людей.
Доктор, который лечил меня от рака, узнав об этом,
пожертвовал 1000 долларов на доставку некоторых
медикаментов в этот госпиталь. Я решила собрала детскую
одежду, лекарства — все, что передали мои друзья,
и отправила это из Германии перед отлетом в Непал.
Теперь, спустя месяц, груз, наконец-то, пришел. Вчера
мне позвонили из Карго, чтобы я его забрала. Нужно только
забрать коробки и доставить их в квартиру. У моего друга
есть небольшой грузовик, он согласился мне помочь
за небольшую плату. Затем я найму машину и отправлю
одежду и лекарства в Лангтанг. Мои женщины помогут все
раздать наиболее нуждающимся семьям, а лекарства
заберут из госпиталя — я уже сказала им, что придёт
помощь.
В грузовом отделении Карго холодно и темно. Пол
усыпан газетными стружками, этикетками и соломой. Здесь
не убирались много дней. Мы отдаем оплаченные
документы, платим еще небольшой стандартный взнос
за получение груза — примерно 45 долларов. Нам выносят
16 коробок общим весом 400 кг, ставят их на грузовой
перевозчик и мы катим их к выходу. Какой-то рабочий
в синей форме догоняет нас, останавливает у выхода.
— Вы должны оплатить налог на продажу.
— Эти вещи не для продажи. Это частные
пожертвования. На вещах нет этикеток, они не новые,
посмотрите сами — говорит Хелена.
Он режет картонные коробки ножом для бумаги.
Из коробок вываливаются детские игрушки, одежда,
шприцы, бинты, детское питание — все вперемешку друг
с другом.
— Это помощь деревням Непала, — объясняет
Хелена. — Люди собирали что у кого было. Даже доктора
больниц отдавали образцы лекарств, которые приносят им
для рекламы. Я привожу сюда такие грузы регулярно, я
никогда не платила налог на продажу.
— Новое постановление правительства.
— Покажите это постановление.
Он приносит обрывок какого-то текста на пожелтевшей
от времени бумаге. Если это и документ, то очень старый.
Буквы кучерявые, непальские.
— Мы не можем это прочитать.
— Заплатите деньги, — повторяет тот. — Еще
шестьдесят тысяч рупий (примерно шестьсот долларов).
— Мы не будем платить.
— Непал коррумпированная страна. Люди наживаются
на всем, на чем могут. У вас нет стыда! — бросает Хелена
в воздух, так чтобы всем было слышно.
Проходят часы, за нами наблюдает охрана. Коробки так
и стоят посреди склада, нам не разрешают к ним
прикасаться. Я гуляю по складу, нарезаю круги. Проходят
часы.
— Как только люди видят деньги, они теряют разум, —
говорит Хелена.
 Мы не намерены сдаваться — ведь сегодня у Хелены
праздник, День Рождения.
— Мы останемся здесь, мы можем даже объявить
голодовку, — говорит она, присаживаясь на коробки.
В джинсах, в клетчатой рубашке, худая, с мальчишеской
стрижкой. Она сама напоминает мне непальских
мальчишек, которых мы кормим. Она напоминает воробья,
который бьётся о стекла. Женщина, которая научила меня
сражаться.
Проходит целый световой день. К закату на территории
склада появляется новый человек. Он одет в темно-синий
костюм, он здесь самый важный.
— Вы хотели поговорить с нашим начальником? —
возвращается уже знакомое лицо.
Мы заходим в кабинет руководителя склада Карго,
высыпаем на стол последние деньги. Забросав весь стол
мелкими купюрами, мы насчитали 3940 рупий (меньше
40 долларов).
«Отдайте им груз», — командует тот, провожая нас
обратно к коробкам в центре огромного склада.
На самом выходе из склада нас догоняет тот же клерк
и снова не пускает выкатить коробки.
— Заплатите за мою работу.
— Почему мы должны платить? Это твоя работа! —
кричит уже совсем уставшая Хелена.
— Вы должны заплатить 500 рупий за мою помощь
и только потом можете забрать груз.
— Покажите документ на тарифы ваших услуг, —
вмешиваюсь я.
— Такого документа нет.
— Покажите ваше удостоверение, мы сделаем вашу
фотографию и узнаем у вашего руководства, должны ли мы
платить за ваши услуги. Мы напишем в газету и вышлем им
фото, — говорит находчивая Хелена.
— Не надо фото… Забирайте ваши коробки.
 Поднимая шестнадцать коробок на третий этаж, без
света, наощупь, мы обе невозможно счастливы.
В темноте мы лежим на полу, взявшись за руки.
Двери окон открываются. Сонный город пробуждается.
В комнату вливается рок-музыка 60-х…
Бина
Стопка обуви на пороге: детская, мужская, женская. Все
беспорядочно свалено в общую кучу. Когда в Непале
холодно, местные жители продолжают носить дешевые
китайские шлёпанцы под носки.
Шкаф с прозрачными створками плотно набитый
баночками с самоклееными этикетками. Белые пилюли
и гомеопатические капли на спирту. Огромные бутылки
из коричневого стекла — все с наклеенными белыми
бирками.
Она сидит на первом этаже холодного дома. Тень
от цветов на окнах. Шишки с кедровыми орехами
в корзинах.
Я смотрю на нее, пока она записывает в тетрадь мое имя,
мой возраст. Она миниатюрная, невысокая. На ней
индийский шальвар-камиз — широкие штаны и длинная
туника.
Бледное открытое лицо — да, не индийское, очень
бледное. Седые волосы отброшены назад и стянуты
в высокий пучок. Сквозь стекла очков — обожжённые
рыжим золотом глаза. Их теплый тон становится холодным,
когда она смотрит в глаза другим. Теперь и тогда, я
запомнила ее такой — немного отстраненной.
— Как ты обо мне узнала?
Одного она вылечила от рака, другого от диабета. Она
поднимала на ноги парализованных… используя только
бананы.
«О вас говорят», — отвечаю я.
 Она остается довольной ответом и отмечает его
в записях.
Я присаживаюсь на край тяжелого кожаного кресла
справа от нее. Она касается моей руки, закрывает глаза
и нащупывает пульс. Я уже чувствовала это раньше,
в тибетской клинике в Индии.
Она просит другую руку, снова слушает пульс
полминуты:
— У тебя очень слабый пульс. Как ты приехала сюда?
Я не знаю. В моей голове пробегает все сразу.
Служит ли ее вопрос приглашением к беседе? Нет, она
не ждет моего ответа. Она просто слушает — и если ответ
не приходит — она продолжает слушать тишину. Наверное,
больше всего меня поразила тишина ее дома. Она сама была
этот дом. Сама маленькая, но внутри огромная. Мне
предстоит познакомиться с ней в следующий год.
Я останусь здесь больше чем планировала.
Я проживу здесь историю.
Постепенно она узнает все. Сквозь молчание можно
лечиться и говорить друг с другом — больше чем в густоте
скороспелых предложений. Мне предстоит учиться здесь
этому. Учиться слушать из тишины. Учиться забывать
о себе.
Она встает. Медленно, не от старости, просто медленно,
открывает шкаф с лекарствами.
— Сначала я дам тебе смесь «Амрита». Ее нужно
добавлять в чай. Заваривать нужно в термосе, вот так —
молоко, черный чай и «Амрита». Пусть настоится и тогда
можно пить.
Она кладет передо мной лист бумаги, чертит загадочные
линии, соединяет их в квадраты и круги.
— Вата, питта, капха. Это силы природы — тридоши.
Если они в балансе, то и человек здоров. Мы не лечим
болезнь, мы создаем баланс. Во всем и всегда важен баланс.
Аюрведа, йога, здоровье — это образ жизни. Индия создала
множество правил в образе жизни и питания, чтобы
поддерживать этот баланс природных сил. Мы не пытаемся
поменять мир, не боремся — мы пытаемся понять
манускрипт жизни. Вата — это ветер, Питта –это
огонь. Капха — это земля. Не пытайся победить болезнь —
верни баланс, и тогда тело станет таким сильным, что
болезнь не выстоит.
Вот, посмотри,… — она объясняет, как будет
действовать лекарство.
Я забираю себе этот белый лист, ее почерк, — как
доказательство. Я сохраню этот лист на память о Бине.
Женщина входит в дом. На ней такая же пестрая
непальская одежда как на Бине. Она приносит нам чай
в белых, фарфоровых чашках. Он почти прозрачный,
светло-желтый, по-видимому, из лекарственных трав.
— Это Сита — она помогает мне, — представляет нас
друг другу Бина. — В Непале и Индии ты не можешь
продавать аюрведический чай по своему рецепту. Если ты
захочешь запустить производство аюрведического
лекарства, потребуется очень много разрешений. Все
доктора аюрведы делают лекарства в домашних условиях —
они лучше чем те, что выпускают на больших заводах. Мы
не можем продавать свои лекарства через магазины. Все
аюрведические лекарства должны быть приготовлены
по рецепту книги «Чарака-самхита», это древнее собрание
традиционных рецептов аюрведы.
Часть болезней я лечу гомеопатией, часть аюрведой,
часть мантрой. Нет единой системы. Все мои лекарства
заряжены мантрами — без мантр лечение не работает. Меня
научил этому дед, он был целителем и лечил только
амлой — индийским крыжовником — и мантрами. Когда он
умер, я получила его предсмертное письмо с просьбой
исполнить его волю. Но он не указал, какова эта «воля».
Следом за этим я стала лечить людей, у меня появилась
сила. Да,…я думаю, что он хотел, чтобы я лечила людей.
 До этого момента я знала аюрведу и гомеопатию, но мне
чего-то не хватало. Знаешь, так бывает… ты как-бы
не уверен в том, что тебе делать. Ты чего-то ждешь.
Возможно, ты ждешь момента… Когда я получила письмо
от деда, я обрела силу. Дар — это сила. До этого момента я
была очень не уверена в себе. Без силы, без особого
духовного благословения, очень сложно начать.
Помощь людям, молитва за других — это «карма-йога».
Я говорю людям, что моя религия не индуизм,
а человечность.
Я всегда читаю «Бхагавадгиту». «Бхагавадгита» — это
религия человечности. Гита — это «итихасы», у этого нет
истории. Это никогда не происходило, это длится
постоянно. Время — иллюзия.
Сколько мы проговорили? Никто не приходил. Никто
не беспокоил. Бина провожает меня во двор. Мы говорим
о погоде в Катманду, о горах, которые окружают долину.
— Здесь ты найдешь покой. Природа исцеляет душу.
Завтра мы начнем лечение. Приходи ко мне рано утром.
Ничего не ешь. Пульс в аюрведе измеряют на голодный
желудок.
Я возвращаюсь к себе в отель, в комнату с видом
на горы. Теперь я живу здесь, недалеко от Бины.
Широкая — очень просторная кровать, красивый комод
и шкаф — все из темного тяжелого дерева. Шикарное
кресло в котором тоже можно спать и лампа с ободком
на письменном столе.
Я включаю Рагу Бхайравы — знаменитую индийскую
мелодию, привезенную из Варанаси. Медленно-медленно
в окно втекает Ганга. Она исцеляет больных и уносит в свои
воды все мертвое.
К ночи на небе остаются только звезды, они в мгновение
уводят в сон, а на утро я снова в Катманду. Жизнь —
бесконечное путешествие между светом и тьмой, между
днем и ночью.
 Завтрак оставлен на столе. Овсяная каша с бананами,
принесенная хозяйкой моего отеля отдана в жертву духу
Солнца. Прежде чем начать что-то новое в Индии отдают
дары богам, сначала Солнцу, потом птицам — потом
собакам. Хотя-бы что-то одно из этого обязательно
присутствует рядом.
Бина открывает ворота двора — дверь открывается
с грохотом, железные своды трутся друг о друга. Мелкими,
крошечными шагами мы приближаемся к крыльцу ее дома.
Клумбы с цветами, будка для собаки, маленькая черепашка,
живущая в собственном пруду. А затем мы снова ныряем
в холодное мрачное пространство. Этот дом является
храмом — здесь у входа тоже нужно разуваться.
«Вчера, когда я увидела тебя, то подумала: «Эта девушка
пришла не в первый раз… Я ее знаю». Я отправилась
медитировать и вспомнила тебя. Иногда, очень долго
ничего не происходит. Люди могут жить годами, готовясь
к одной встрече, а затем мост между двумя мирами
открывается. Так мы встречаем людей, с которыми нам
предстоит прожить историю.
Когда твой ум саттвичный, ты можешь видеть очень
многое. Мы — доктора аюрведы — уделяем внимание уму.
Ум должен быть очень спокойным. Наше питание, образ
жизни, распорядок дня влияют на ум. Я все время
медитирую. Когда слушаю пульс, когда смотрю
на человека. Мой ум очень спокоен.
Ты была со мной три жизни. Ты вернулась снова. Все
прошлые жизни ты рождалась в Непале и Индии. В этот раз
ты вошла в утробу матери очень быстро, не разбираясь как
и где ты должна родиться. Тебе просто было очень нужно
новое тело. Ты «наша», из нашей культуры.
Оставайся здесь, со мной. Живи и учись.
Моя жизнь очень проста. Мой сын умер. Моя дочь
в Америке.
 Я живу с моим внуком. У меня есть ученики. Недавно
здесь были женщины из Канады, я обучала их как лечить
болезни медитацией. Если тебе интересно, я дам тебе
почитать их записи.
Хотя, это не главное, записи, книги — больше
не являются надежным источником. Главное — это твое
прошлое, истоки. Все самое главное дали нам предки, риши.
Все это внутри нас. Нужно медитировать.
Когда практикуешь мантру или медитируешь, делай это
так, будто ты уже это делала много жизней. Делай это так,
как будто ты хочешь вспомнить. Ты уже все знаешь, ты
здесь жила, ты практиковала йогу. Теперь — ты должна это
вспомнить!
Я научу тебя тому, что знаю. Есть много способов,
чтобы исцелять других — руками, энергией, глазами. Ты
можешь посылать им мантры во сне — эти мантры
исцеляют.
Лечить аюрведическими травами или гомеопатией —
легко. Люди любят лекарства. Но я говорю людям: «Я
не буду давать вам много лекарств». Я даю им особую
пищу.
Так я подняла мою мать, когда она была парализована.
Мне были нужны лишь три банана. Это особый сорт
круглых непальских бананов, они должны быть
органическими, выращенными с использованием только
органических удобрений.
Я варила эти бананы, а на ночь я выставляла их наружу,
чтобы они собирали росу, затем я давала эти бананы
матери. Через три дня она встала на ноги.
Сейчас все фрукты в Непале выращены на химикатах.
Мне приходится прикладывать много усилий, чтобы
получать чистые лекарственные травы и фрукты. Травы
находят шаманы. Они ходят в горы в сезон цветения трав
и продают их мне. Так я делаю мои лекарства».
 Я не люблю давать людям таблетки, таблетки
неестественны для человека. Даже если это аюрведа или
гомеопатия. Я учу моих пациентов медитировать
и петь ОМ.
ОМ — это вибрация. Когда направляешь ее в больной
орган, то он гармонизируется — усиливает свое здоровье.
Когда поешь ОМ, то нужно быть внутри органа, петь так,
будто это сам орган поет. Петь нужно громко, глубоко,
сначала животом, затем, направляя энергию в больной
орган.
Однажды у меня был сердечный приступ, меня
парализовало. Несколько месяцев я лежала и лечила себя
только медитацией, я посылала энергию в позвоночник. Так
я научилась делать такую медитацию и стала обучать
других».
Позже я стала записывать наши диалоги, рецепты. Я
записывала на пленку ее шуршащий голос — голос,
который нельзя было обесцветить. Он превращался в ноты
земли. Позже я узнала, что мудрецы Индии наделяли
музыку мистическими качествами, я узнала, что у музыки
может быть особый пробуждающий душу код — или центр.
«Звук имеет четыре слоя» — говорила Бина — «Сначала
богиня, Вак. Из него возникает мысль. Мысль — это
второй, уже более грубый звук. Затем звук превращается
в образ. А образ можно выразить голосом. Звуки создают
этот мир, поэтому ОМ и другие мантры — лечат».
Теперь я знаю её ритм. Ритм есть во всем. В каждом дне,
в каждом сезоне, в музыке. В восемь утра она принимает
коктейль из зеленых трав собранных у дома. «Это энергия
на весь день. Лучшая трава для такого коктейля — трава
куш. Это трава йогов».
Затем завтрак. После девяти приходят пациенты — это
основное приемное время в клинике. Обед из нескольких
блюд, так чтобы присутствовали все шесть вкусов.
 В полдень, когда солнце начинает припекать, «энергия
уходит из тела» — говорит Бина. В это время хорошо
просто отдыхать, читать книгу, смотреть телевизор. Бина
смотрит политические новости и читает Марию Корелли.
После трех дня снова приходят пациенты. На ужин
только половина спелой папайи. В восемь вечера она уже
готовится ко сну. Здесь очень строгий распорядок.
Главное время — это ночь. Бина просыпается в два часа
ночи и до восьми утра не выходит из комнаты. Слышен
только звук пуджи.
«В это время я молюсь за всех моих пациентов. Это моя
садхана» — говорит Бина. Я хочу научиться этому…
скрытому. Заучиваю наизусть «Шива-стотрам», пытаюсь
разобраться в Абхишеке Рудре. Как, с какой ноги вставать,
на какой бок ложиться перед сном. С кем встречаться
и говорить, а кого нужно избегать даже в мыслях.
По ночам я ускользаю отсюда. Беру такси и еду
медитировать к храму Шивы. Утром прихожу к Бине. Она
недовольна, у нее много правил.
— Не ходи по ночам в храмы.
— Почему?
— Ночь — это время для богов. Ты можешь
побеспокоить их и так навлечешь на себя немилость.
—…
— Не ешь после заката солнца.
— Почему?
— Есть надо вместе с солнцем. Солнце усиливает
пищеварительный огонь, и так питательные вещества
хорошо усваиваются. Ночная еда формирует токсины.
—…
— Не ходи по ночам в лес.
— Почему?
— Ночью лес забирает энергию.
—…
— Не плавай по ночам в наших реках.
 — Почему?
— Наши реки священны. Ночью на берегах рек
появляются духи и небожители. Они любят заигрывать
с людьми, особенно с молодыми девушками. Если ты
будешь купаться в три часа ночи в Багмати, то
забеременеешь от одного из этих небожителей. Так уже
было! Все чему я учу тебя — это не просто правила, это мой
жизненный опыт.
Однажды в дом приходит красивый йогин в черной
одежде ахгори. Я наблюдаю за ним через проем кухонной
двери. Бина запретила выходить к нему.
— Из его плеча выходит огонь. Это огонь его духовной
жертвы — «тапасьи», — сказала она. — Не встречайся
с этими йогами… Не сиди в их пещерах. Ничего не ешь
с ними. Тантрики могут привязать к тебе духа, могут
забрать твою силу.
— Зачем вы его лечите, в таком случае?
— «Бедного и богатого, хорошего и плохого — лечи как
одного» — это правило аюрведы!
В один из дней в доме появляется рыдающая женщина.
Она дала посмотреть свои руки какому-то астрологу-
хироманту, после чего потеряла дар речи.
«Не показывай никому свои ладони, не ходи
к астрологам или йогам, если не знаешь, что они надежны.
Они могут забрать твою судьбу! Посмотри на эту
женщину — она пошла к хироманту — колдуну, и тот
забрал ее линии… Теперь она не может даже говорить. Я
отправлю ее к Ананде. Только он может помочь! Здесь
нужно духовное лечение, нужна пуджа».
«Свежие помидоры вредны, от них появляются камни
в почках. Если хотите их есть — сначала выбрасывайте
косточки», — наставляет Бина новых пациентов.
«Молоко на ночь успокаивает ум. Это лучший рецепт
йогов. К молоку надо привыкать постепенно, начинать
с одной столовой ложки и доводить до стакана в течение
21 дня. Так организм начинает вырабатывать ферменты для
его переваривания».
«Не ешьте орехи в жару — они сделают вас более
горячими».
«Вы хотите похудеть? Пейте больше воды, она очищает
печень, гормоны — и вы скинете вес. Видите, какая у меня
подтянутая кожа? Я пью по пять литров воды в день».
«Ним», «алое», «барбарис» — для очищения кожи.
«Туласи» при температуре. «Ашваганда» при упадке сил,
«Шатавари» — тоник от женских проблем. Если возникает
солнечный ожог, надо порезать головку лука и приложить
его колечками к задней части шеи. Весь жар уходит в лук».
«Есть обычная соль — „Калиум Фосфорикум“. Есть
сера, которая помогает при болезнях кожи. Есть жемчужная
басма и смесь из ртути — это „медицина сиддхов“,
медицина Южной Индии, ее я тоже знаю», — говорит
Бина. — «Эти люди, европейцы… я не понимаю их. Я даю
им лекарства, но прошу соблюдать диету. Они берут эти
лекарства, но едят полуфабрикаты. Они почти не пьют
воду — только чай или кофе. Они ложатся в два ночи
и встают в 11 утра! Как я могу им помочь? Я закрою эту
клинику»!
Солнце в горах не такое, как в России. Оно давит. Когда
в марте заканчивается зима, оно обрушивается на каждого,
кто попадает под его лучи. Смешенное с особой горной
атмосферой, оно будто служит не людям, а ледникам,
стоящим на горизонте.
В марте становится совсем жарко. Болезни и аллергии
приходят в долину Катманду. Они проникают как
инфекция, они приходят в овощах и фруктах. Бина не любит
это время. Она капризничает, жалуется и готовится
к смерти.
Когда она нужна пациентам — она говорит о жизни,
о том, что проживет еще 12 лет. Какая-то новая сила входит
в нее, все вокруг наполняется светом. Так работает
предназначение — оно дает силу жить.
Иногда она обходит ближайшие районы где ютятся
бездомные. Она проверяет их пульс и выдает бесплатные
лекарства.
«Такую работу я делала, когда работала с принцессой
Непала. Раньше я очень много помогала бедным. Моя семья
была богата, я спала на золоте, но меня всегда волновало
положение других людей.
Сначала я помогала тем, кто не может заплатить
за лечение. Об этом узнала принцесса Непала: до нее дошли
слухи, что есть женщина, которая лечит простым
и доступным способом.
Тогда я уже переехала в Непал к моему мужу. Он был
очень богат, мы ездили на слонах. Даже король Непала
не мог приехать к нам без разрешения. Тогда я встретилась
с принцессой, и она предложила работать вместе с ней,
на государственном уровне.
Я открыла две фабрики по производству лекарств, мы
открыли первые клиники для людей, которые не могут
заплатить за лекарства. Это были первые бесплатные
клиники Непала с бесплатными лекарствами. У меня
не было времени на пациентов, я занималась
административной работой, много летала. Друзья
спрашивали нас с мужем: «Где вы встречаетесь?» Мы
встречались в аэропорту!
Затем, в июне 2001-го, королевская семья была
расстреляна. Люди говорят, что виновного так и не нашли,
что виновный тоже скончался, но поверь, я знаю кто это
сделал — этот человек еще жив.
Власть изменилась. У меня забрали все, что было. Мой
муж умер, я не могла заниматься своей работой. Я помню
это время — самое трудное время в моей жизни. Это был
сильный стресс, месяц я почти не спала. Я не могла
расслабиться. Помню, один друг заставил меня выпить
пятьдесят грамм коньяка. Тогда я, наконец, отключилась
и уснула.
Мне был поставлен диагноз «рак костной ткани
позвоночника».
Я начала поднимать себя сама. Я медитировала,
проникая вниманием в больные органы. Я вылечилась
медитацией и своими гомеопатическими каплями. После
этого я начала лечить рак. Часто болезнь приходит, чтобы
научить».
В отдельные месяцы в Катманду никто не приезжает.
Низкий туристический сезон. Облака затягивают небо
и приходит дождь. Бина читает наверху, не поднимается
с постели. Слышен шум телевизора. Чтобы ее поднять
нужен пациент. Тогда внутри нее что-то бурлит,
просыпается.
В полночь, после двух ночи, дом наполняется голосом
жизни.
— Очень много душ помогают мне. Ты их слышишь,
верно?
— Я слышу, но не могу проснуться.
— Однажды в мой дом постучался йог. Он сказал, что
в нашей долине умер один известный целитель. Я знала
о нем.
Вначале этот целитель был обычным доктором аюрведы,
но однажды он заблудился в лесу. Там он встретил одно …
«божество». Это божество сделало ему подарок — дар
целительства. Он стал лечить людей от всех возможных
болезней, прославился, но со временем возгордился и стал
использовать свою силу во вред людям. Он освоил магию
и стал захватывать души. После его смерти души, которые
он захватил, оставались несвободными. Они явились моему
друг — йогу. Но тот не мог им помочь, он мог только
слышать и понимать их.
Тогда он пришел ко мне, а я пришла к Ананде
и заплатила ему за проведение большой пуджи. На пуджу
ведь нужно очень много сливочного масла, нужно платить
за работу жрецам. С помощью пуджи души получили
свободу. Теперь эти души из благодарности возвращаются
в мой дом, они помогают мне в лечении людей,
в понимании диагноза. Они всегда поют ОМ, поэтому ты
слышишь ОМ по ночам.
В один из дней Бина и Ананда собираются в доме,
обсуждают лечение новых пациентов, спорят о чем-то,
а затем приходят ко мне.
— Тебе нужно новое имя, — сообщает мне радостно
Бина.
— Это имя должно начинаться на «Ку», — подхватывает
Ананда, указывая на гороскоп на индийский лад,
построенный им на дату моего рождения.
— «Кумари» — говорит Бина … «К у м а р и»! Имя
Дурги. Мое имя мне выбрала моя гуру. Твое имя выберу для
тебя я! — добавляет она для ясности.
Ананда настаивает на том, что имя нужно получать
с хаваном — ведической церемонией. Нужна «дикша».
— А еще ей нужна мантра…
И вот в этом доме все крутится и вертится без меня.
И эти двое принимаются разводить огонь в центре дома.
— Ей нравится хаван, — кивает Бина в мою сторону,
будто меня нет в этой комнате.
— Знаешь, тебе еще нужна мантра Сарасвати. Ты много
общаешься с людьми, с этой мантрой ты можешь их
заговаривать… Однажды, когда я регистрировала клинику,
я обманула одного местного министра. Я заболтала его!
Тогда я «работала» с мантрой Сарасвати, чтобы иметь
сильную речь! — Хвастается она.
— Когда я даю тебе мантру, то прошу повторять точно
за мной, с этим же напевом и ударением. Мантра — это
не слово, это вибрация.
— Новое имя меняет судьбу, — говорит Ананда. — Ты
всегда будешь жить у гор, ты очень упрямая и свободная.
 Лучшие предсказания Ананды обязательно сбываются.
Я полюбила горы всей душой… Только так и тогда,
поднимаясь на холм, выезжая за пределы Катманду, я
чувствую счастье. Море не волнует меня, оно для меня —
далекое. В горах я как дома.
Личность уступает духовной силе, сила не принадлежит
никому. Она приходит и уходит, подключаясь снова
к источнику души. Пока мы поклоняемся мудрецу, мудрец
настаивает на своей непричастности к явлениям
и пророчествам.
— Бина, как получается, что человек без медицинского
образования лечит лучше чем тот, у кого есть диплом?
— В таком случае мы говорим, что помогает не лечение,
а доктор. Что Аюрведа….? Знание потеряно. Все теперь
говорят о дошах: вата, питта, капха. Но люди не имеют
этого знания — каким оно было раньше.
Когда в XI веке мусульмане заняли Индию, они
запретили аюрведическое лечение. Аюрведа ведь часть
нашей религии — пятая Веда. Они пытались уничтожить
индуизм и все, что связано с нашей религией. Видьям,
докторам аюрведы, отрубали головы за то, что те пытались
«незаконно» лечить. Мусульмане сожгли университет
«Наланда», где хранились основные знания об аюрведе.
Семь веков Наланда являлся центром знаний Индии. Там
находились миллионы томов с древними писаниями. Три
огромных корпуса, по девять этажей в каждом, горели три
месяца. Все богатство аюрведического знания было
уничтожено.
Затем в XVI и XVII веке Индию пришли грабить
португальцы, голландцы и британцы. Вместо аюрведы они
привезли парацетамол. Берешь таблетку и через полчаса нет
проблем. И только после обретения независимости Индией
в 1947 году, аюрведа стала постепенно возвращаться.
 Нас всегда спасает «традиция устной передачи» текстов.
Это благодаря ей некоторые знания об аюрведе
сохранились.
Видишь ли, все древние книги Индии являются поэзией.
Веды, упанишады, тантры, книги по индийской астрологии
и аюрведе написаны в особом ритме. Этот ритм называется
«чандан». Мудрецы Индии — риши и йоги — на то
и «мудрецы», что были крайне умными. Они знали, что
если знание передавать в стихотворной форме, то его будет
проще заучивать наизусть. Практика запоминания,
заучивания текстов сохранила нам часть знаний. В древних
книгах есть только код, но ключ к нему передавался на ухо,
через «парампару» — от учителя к ученику.
— Вы делали ошибки, когда лечили людей?
— Несколько лет назад в мой дом пришел один йог,
потом я узнала, что он занимался черной магией.
Он загипнотизировал меня, дав особое указание. Под его
влиянием я стала убивать черных козлят. Каждый день я
убивала по одному козлу в моем дворе. Затем приехал
Ананда, увидел меня во дворе с топором и закричал: «Что
ты делаешь, сумасшедшая женщина?» Тогда я как будто
очнулась ото сна. Тогда Ананда научил меня защищаться
от подобных вещей при помощи мантры. После этого я
стала более сильной. Все мои проблемы и болезни
оказываются моими учителями.
— Ананда тоже ваш учитель?
— Я называю его так из уважения. Он старше меня
и в Индии так принято…. На самом деле, мы помогаем друг
другу. Что-то вижу я, что-то видит он. Я консультируюсь
с ним в сложных случаях с пациентами. У него есть ашрам
где живет 108 мальчиков.
Не все болезни имеют материальную природу,
множество болезней приходят из тонкого мира. В таких
случаях лекарства не помогут. Я отправляю пациентов
к Ананде. Ананда вместе с учениками делает пуджу, он
помогает мне.
— Как вы познакомились с Анандой?
— Мы с мужем были в Баратнагаре, это один из городов
Непала.
Кто-то сказал нам, что там живет уважаемый всеми,
«духовный» человек. Мы с мужем хотели встретиться
с ним. Знаешь, в Индии принято приходить в дом к «святым
людям», просто так, чтобы получить благословение.
Мы пришли в его дом, он посмотрел на нас и попросил
вернуться следующим утром с цветком. К духовным людям
не принято приходить с пустыми руками, хотя-бы цветок,
но нужно принести.
На следующее утро я очень долго выбирала цветок.
Когда мы, наконец, пришли к Ананде, он спросил меня:
«Почему ты так долго колебалась, выбирая цветок?» Я
сказала ему с запалом: «Если вы знаете это, то знаете
почему я колебалась!» Он рассмеялся. Так началась наша
дружба.
Дождь забирается в клинику с потолка. Вчера приезжали
рабочие, но приехали без инструментов, сегодня они
обещали вернуться, но не доехали из-за нового дождя.
Сезон дождей — лучшее время для панчакармы, системы
очистительных, целебных, питательных процедур
в аюрведе. Жаркий и влажный воздух раскрывает поры.
Лето в Индии — период, когда все отдыхает, готовится
к новому году.
Зажимая каждый палец руки, Бина ставит непонятные
буквы и символы в карте пациента. Я регистрирую все, что
прописано, перевожу с русского на английский и обратно.
Дерево под окнами разбухло, электрические розетки
могли запросто провести ток. Утром меня будят рабочие,
они двигают забор на новое место. В начале июля самый
пик сезона — первые дни, когда к нам привозят автобусы
и машины с пациентами — людей так много, что не хватает
стульев. Я провожаю пациентов в кабинет ожидания, затем
на кухню, кто-то сидит прямо на ступеньках.
«Слушать — значит исцелять. Слушать нужно глазами,
сердцем, ушами… Некоторые травмы — это невысказанная
боль». — Говорит Бина. «Ты знаешь историю о Савитри?
Нет? Тогда слушай, я расскажу тебе.
У короля Аштапати была прекрасная дочь по имени
Савитри. Король дал ей разрешение выбрать мужа,
но девушка не торопилась. Однажды, гуляя по лесу, она
встретила молодого человека. Он нес на себе слепых
родителей в двух корзинах, сбалансированных по обеим
сторонам палки — как коромысло.
Юношу звали Сатьяваном, он был царских кровей,
но потерял свое царство. Впечатленная преданностью
Сатьявана его слепым родителям, Савитри сразу же решила,
что Сатьяван должен стать ее мужем.
Аштапати, отец Савитри, знал, что Сатьяван был
проклят и умрет через год. Конечно, не такого жениха он
желал для своей дочери. Вначале он отказал Савитри
в благословении на брак, но та была непреклонна. Царь
понял, что не сможет с ней спорить и дал согласие.
Савитри и Сатьяван поженились. Год прошел очень
быстро. Савитри знала о точном дне смерти своего мужа.
За три дня до дня смерти Сатьявана, она начала голодать.
В тот день, когда Сатьявану суждено было умереть,
Савитри последовал за ним в лес. Она увидела как тот упал
на землю под деревом баньяна.
Савитри поняла, что настал час. Она почувствовала
присутствие Ямы — бога смерти, и увидела, как тот уносит
душу Сатьявана.
Савитри последовала за Ямой. Яма игнорировал
Савитри, думая, что она вернется к телу своего мужа.
Но она упорствовала и продолжала следовать за ними. Яма
испробовал несколько трюков, чтобы убедить Савитри
вернуться в мир живых, но у него ничего не получилось.
Савитри сказала, что она будет следовать за своим мужем
куда бы тот не пошел.
Тогда Яма сказал, что он не может возвращать мертвых,
потому что его долг — забирать их. «Яма — царь закона,
царь Дхармы. Возвращение из мертвых противоречит
закону, Дхарме».
Но преданность Савитри поразила Яму. Он решил
наградить ее, сделав ей целых три дара. «Проси все, что
хочешь, кроме возвращения своего мужа», — сказал он
Савитри.
С первым даром Савитри попросила, чтобы вся семья ее
мужа была восстановлена в их королевстве с полной славой.
Яма сказал: «Дано». Со вторым даром она сказала: «Хочу
иметь детей». Яма сказал: «Дано». Затем Савитри сказала:
«Теперь, когда вы дали мне благословение иметь детей,
пожалуйста, верните моего мужа, поскольку я не могу
иметь детей без него».
Яма понял, что его обманули и ответил: «Я ценю вашу
настойчивость. Но более всего я ценю то, что вы вышли
замуж за Сатьявана, зная, что он проживет только год.
Вернитесь к вашему мужу! Он скоро проснется!»
Вскоре Савитри вернулась к дереву баньяна, где ее муж
лежал мертвым. Она начала ходить вокруг дерева, и когда
она сделала семь кругов, Сатьяван вернулся в тело как
будто пробудился ото сна.
Такова история о Савитри и Сатьяване.
Ты не можешь жить одна. Тебе нужен муж“, — подводит
черту Бина. — „Я тоже не хотела замуж. Перед свадьбой
мне показали маленькую фотографию паспортного размера,
черно-белую. Моя гуру сказала мне, что я должна выйти
замуж, теперь — я тебе как гуру.
Ты думаешь, что после брака потеряешь связь с Богом,
но это не так. Я тоже так думала, но мой муж стал мне
настоящим другом. Он тоже, как и ты, очень любил Шиву.
Я всегда спрашивала его: «В какой храм мы сегодня
пойдем?» Он всегда отвечал: «В храм Шивы».
Я надеялась, что никогда не выйду замуж и стану писать
книги. Я любила книги. Но все вышло по-другому. Вначале
я не была счастлива в браке. Я считала, что Бог наказал
меня. Женщины в нашей традиции, считают — что Кришна
уже муж. Не обязательно выходить замуж. Это похоже
на традицию христианства, когда монахиня символически
выходит замуж за Христа.
Я согласилась выйти замуж с одним условием — что
сначала я получу образование. В колледже я изучала
английскую литературу.
Я вышла замуж за мужчину из Непала, но жила
и училась в Индии, в родной стране. Старое общество
не приемлет подобной самостоятельности женщин. Обо мне
стали ходить слухи. Мой муж стал сомневаться во мне,
тогда я сказала ему: «Ты мой муж! Если ты не защитишь
меня, то кто защитит?»
Когда я переехала в его дом, в Непал, там был бардак. Я
жаловалась моей гуру, и тогда она сказала мне: ты пришла
не только для своего мужа, ты пришла для всей его семьи.
Ты должна навести там порядок! И я наводила порядок
в доме мужа, меняла все правила, устанавливала рамки
и традиции.
Нужно сказать, что семья моего мужа была очень знатна.
В дом мужа приходило очень много уважаемых людей.
В древнее время в Индии и Непале самыми уважаемыми
людьми были цари и садху.
Садху — бродячие йоги — обладали великими знаниями
и мистическими способностями. Я видела левитацию,
оживление мертвых, исцеление от страшных болезней. Все
это происходило в нашем доме. Мне не нужно было никуда
ходить.
Постепенно эти йоги посвящали меня в тайны их
практик. Они передавали мне рецепты разных лекарств.
Они объяснили мне, как работать с мантрами
и медитировать. Так я начала молиться по шесть часов
в день, только ночью. Ночь — это время для йогов и для
богов.
Теперь ты видишь. Я стала «йогиней» будучи замужем
и имея двоих детей. Смотри сколько всего я делаю для
людей. К чему твоя свобода? Помощь людям, «карма йога»,
нет ничего выше этого»!
Землетрясение — Непал 2015
Прежде чем случаются землетрясения, люди видят световые
явления — вроде северного сияния. Никто не обращает
на это внимания, потому что землетрясение все равно
невозможно до конца предсказать. В Непале они случаются
примерно раз в сто лет, их запечатлевают в летописи времен
в главной библиотеке Катманду на дворцовой площади
Дурбар.
Волнение приходит ниоткуда. Земля не шепчет, не поет
тебе. Она как обычно тиха, и только если очень
прислушаться, ты ощущаешь тонкие перемены. Мартышки
покинули город, муравьи ушли под землю. Дождь идет уже
целый апрель. «Непогода — не к добру», — говорит Бина.
25 апреля 2015, почти полдень.
Я сижу в пещере Зеленой Тары, здесь маленькое тесное
пространство. Кто-то из местных заходит, быстро молится,
оставляет на алтаре подношение — монетку, фрукты —
и уходит. Справа от меня совсем юный буддийский монах,
он читает мантру, покачиваясь в такт слога.
ОМ Таре Туттаре Туре Соха
Первые толчки неопределенные, странные. Страха еще
нет. Страх приходит потом — он парализует внимание,
отвлекает от других страхов. Все другое теперь неважно.
Есть только страх и голос инстинкта, голос горячей, вшитой
в тебя мысли, голос паники.
 Я никогда не видела этого страха. Он разделяет тело
на части — плотное и тонкое, неощутимое.
В первый раз ты не знаешь что происходит — земля
точно стала водой. Это живая вода, двигающаяся
волнами — та же змея, что вызывает затмения. «Мне
показалось, что машина сорвалась с ручника и покатилась
вниз», — сказал мой друг, оставшийся ждать меня
в машине. — «Потом я понял, что это и есть земля, как она
есть. Глубоко внутри земля жидкая, как море, она там
двигается волнами».
Я говорила, что раньше Катманду было озером?
Долина обрывается в саму себя.
Высотные и низкие, старинные здания, храмы
и монастыри разъезжаются в разные стороны,
раскалываются пополам, обваливаются частями друг
в друга. Под ними гибнут люди и животные.
Сейсмические волны прокатываются снова и снова. Мы
откинули ремни безопасности — они не спасут. Мы
могли бы погибнуть несколько минут назад, но остались
жить. Как это странно. Вот ты живешь, а потом
просыпаешься.
Мы въезжаем в ворота города, обратно в долину
Катманду. По счастливому стечению обстоятельств, утром
этого дня мы выехали из опасной зоны на окраину долины,
в небольшое поселение с монастырями, деревню Парпинг.
Тот ли это Катманду, что я знаю? Все осталось где было,
но теперь опрокинуто, вывернуто наизнанку.
Обрушившиеся здания, «мигалки» машин и пробки. Только
дети, как и прежде, играют на улицах.
Мы за стеклами машины, будто плывем по слегка
колышущемуся морю. Толчки то и дело повторяются,
но уже не столь сильные. Отсутствие телефонного сигнала,
паника и слезы на лицах людей… Люди бегут в разные
стороны. Люди пробуют дозвониться другим.
 Мы в эпицентре крупнейшего землетрясения —
7,9 баллов по шкале Рихтера, где максимальная отметка
9,5 баллов. Город Катманду, стоящий на блоке земной коры
размерами примерно 120 на 60 километров, сдвинулся
на три метра к югу — всего за 30 секунд.
Повсюду новые и новые медицинские центры — они
устанавливают медицинские ширмы прямо на обочине,
у дороги, на пустыре где есть свобода от зданий. Когда
трясет, то главное, чтобы ничего не упало сверху.
Теперь эта земля живая. Ее словно пробудили и качают.
Одни толчки продолжительные и важные — их
регистрируют. Другие короткие — их почти не чувствуешь.
Тело напряженно слушает, улавливает малейшие
движения и звуки. Я в каком-то новом для меня,
нечеловеческом режиме жизни, на высшей точки своей
осознанности. В воздухе густая пыль, в воздух взмывают
горные вертолеты. Раньше они возили туристов вокруг
Эвереста.
Эти непальские дома построенные из стен тонкого
красного кирпича. Эти мощеные кирпичом дорожки —
выбиты, вывернуты наизнанку — там, изнутри, в просветах
щелей, виднеются предметы домов.
Людей извлекают из обломков.
Новые толчки, снова пыль от разрушившихся зданий.
Пыль проникает в легкие.
Все это началось 25 апреля 2015. Теперь эта дата станет
красной, как все самое важное в Катманду — обязательно
красное.
Я возвращаюсь в комнату где жила. Трещинки с мелом
на стенах — будто кровь засохшая на коже. Моя комната,
только, будто кто-то в ней раздвинул стены. Книги,
рухнувшие в гору. Когда я уходила, здесь все было
расставлено по-другому. Бутылка с водой валяется у двери.
Стеллаж с одеждой перевернут.
 Бина звонит по телефону, связь прерывается, с ней
остался внук и помощник.
Проходят первые сутки и вот — первые цифры
и о жертвах: три тысячи погибших, пять тысяч погибших,
шесть тысяч… Землетрясение вызвало сход снежных лавин
на Эвересте, альпинисты погибли.
Проходят дни, все они смешиваются друг с другом.
Земля качается в мелких потоках. Мы почти здесь не спим.
Я просыпаюсь в три часа ночи, выхожу в черном платье
на улицу. Этот черный, этот траур, сменил собой
красный — красный цвет Катманду.
Вокруг моих коленей собираются собаки. Они двигаются
по кругу, но так и не находят себе места. Одна из них
остается со мной, ложится рядом, кладет передние лапы мне
на ступни и притворяется, что засыпает. Я откидываю
голову на железные ворота. Грохот прокатывается по спине,
новая волна толчков, четыре-пять баллов. Все, что
не закреплено падает.
Мы с собакой несколько секунд глядим друг на друга,
но вот она уже улетает к другим, в общую стаю.
Струйки прошлого нарушают зеркальное присутствие
настоящего.
Теперь мне кажется, что ты так близко, когда весь
город спит на улицах, и я могу смотреть на небо. Теперь,
когда оборваны телефоны и нет никакой связи с миром,
когда все вокруг застыло в надежде, что хуже ничего
не случится — я чувствую целый мир.
Мне нужно рассказать тебе зачем много лет назад я
уехала.
За чудом как это.
Мы выброшенные землей лежим на земле. Создаем
временные шалаши.
И я не читаю, не смотрю, но участвую в этом.
Проходит целая густая ночь. Все время ощущаю
движение земли под нами. Толчки три и четыре балла
теряют свое значение, потому что мы все еще здесь
расколоты. Такая плотная и новая реальность. И мы
не знаем, что с ней делать.
Мы просто сидим и черпаем время на землю.
У Катманду не такая история.
Мы оба пропали здесь.
Ты в моих снах, я — в надежде изменить мир. Сделать
его лучше, сделать его добрее, сделать его ближе
к планете на которую мы летаем, когда засыпаем друг
с другом. Когда мы вместе.
Вчера, проснувшись утром, я поняла, что не спала. Мне
это не приснилось и в Катманду действительно
землетрясение.
Я не могу теперь спать как раньше — проваливаться
в забытье будто умираешь. Не знать, что происходит
с твоей душой и телом. Теперь я сплю как напуганный
зверек.
То ветер, то движение ветки в окно, то карканье ворон.
Теперь я зависима не от утреннего кофе. От этого.
От внешнего, Абсолютного, этого.
Мне хочется, чтобы ты видел все это.
Как удивительно жить на границе жизни и смерти,
заглядывать туда, где люди прощаются с жизнью, без
слов, быстро-быстро.
Я чувствую нашу связь как собственное платье
из черного хлопка. Я вижу намотанную на руки веревку —
она от тебя ко мне.
Я знаю, что ты меня помнишь.
Но это был мой собственный выбор — уехать сюда,
остаться здесь.
***
Первые дни ты не умеешь в этом жить. Ты
поднимаешься, оглядываешься, но уже не здесь. Ты как бы
должен решить: остаться в прошлом или жить теперь по-
новому.
 Первые дни я не знаю что делать. По ночам, поднимаясь
еще выше, на крышу, — наше здание такое крепкое
и устойчивое.
Я забираю с собой одеяло и коврик для йоги, сплю под
звездами. Я гуляю по городу, собирая прах своей кожей.
Смотрю на обустроенные лагеря, на лица людей —
осунувшиеся, уставшие, лишенные покоя. Спасатели всех
стран посылают самолеты, забирают домой иностранных
туристов. Аэропорт переполнен, консульства принимают
беженцев, они устраивают лагеря «для своих». Русские для
русских, французы для французов, американцы для
американцев.
Как разделят нас национальность. Как объединяет
человечность.
Куда я полечу?
Мой дом оказался раздавлен стихией.
Я не могу рассуждать объективно.
Новые толчки врезаются в тело в форме инстинкта.
Чувства отключаются, смерть подходит ближе, а затем
отступает.
Я собираю команду непальских мальчишек и деньги
на помощь пострадавшим. Что и как я буду делать дальше?
Пусть меня ведет это течение жизни.
Деньги приходят быстро. Деньги от моих друзей,
от моих родственников, от родственников моих друзей.
Дальше эта цепочка теряется. У меня просто список
фамилий. Точные суммы, номера переводов, мой паспорт.
«Western Union» отозвал проценты по переводам, рядом
работает всего один центр, к нему длинная очередь.
Родственники со всего мира посылают непальцам помощь.
Люди закупают продовольствие, посылают его дальше —
в зоны наибольших потерь, в деревни.
Мы с ребятами закупаем тенты и рис, чтобы нести его
в удаленные места трагедии — там, куда еще не приходила
помощь. Эпицентр землетрясения Сундапалчок. «Это вот
здесь» — показывает Дипа на карте Непала. Семь часов
по дороге, а дальше все тропы уничтожены. Десятки
деревень остались без крова. — «Сначала им нужна еда
и лекарства, затем нужна одежда, затем, возможно, вода
будет загрязнена. Нужно подумать о таблетках для
очищения воды».
Мы собираем совет в фойе моего отеля, чертим от руки
карту Непала. Со мной мальчишки от 20 до 28 лет. Они
знают ландшафт Гималаев.
Через завалы в горные деревни. Самая старшая из нас —
Дипа, она работает директором школы, но сейчас эта школа
закрыта. «Что я буду делать с этими деньгами? Есть?» —
Спрашивает Дипа, выворачивая карманы. — «Нет, я не могу
есть деньги, но на них можно купить еще немного риса.
Нам повезло, что землетрясение случилось в субботу.
В субботу школы не работают. Многие школы Непала
очень старые, они не выдержали толчков и полностью
завалились. Представь, если бы там были дети в это
время!».
Менеджер отеля приносит нам дополнительные стулья,
мы остаемся допоздна и составляем план действий.
«Отсюда, выше, в Таркехганг и Шерматанг — там очень
много жертв, нет даже троп, все завалено».
Я прошу Динеша, одного из ребят команды, пойти
сегодня поспать. Он похудел, его куртка в дорожной пыли.
— Сколько дней ты уже не спал?
— Какая разница, — отвечает он еле слышно.
— Сначала нужно доехать до старых троп, проверить их.
— Автомобиль туда не доедет.
— Нужно ехать на байках — дорога развалилась,
но узкая часть осталась, на байках мы сможем проехать.
В этот раз мы не можем нанимать грузовик, придётся
распределить тенты и рис в рюкзаки, ставить их за спинами
каждого водителя байка.
 Я слушаю их быструю английскую речь. Все эти
мальчишки образованны, из богатых непальских семей.
Некоторые получали образование в Японии и Англии.
— «Красный Крест» уже здесь и вовсю работает.
— Если мои друзья узнают, что я работаю на «Красный
Крест», то мне дадут пощечину. — Говорит Динеш.
— Почему? — спрашиваю я.
— «Красный Крест» собирает себе все частные
пожертвования. Все знают «Красный Крест» и посылают им
деньги, потому что у «Красного Креста» хорошая
репутация.
Но «Красный Крест» не идет в труднодоступные места,
они не рискуют жизнью своих волонтеров. Гуманитарная
помощь распределяется неравномерно, она остается только
здесь, в Катманду.
Помощь нужна в труднодоступных удаленных деревнях,
где был эпицентр землетрясения.
Больше всего я рад за то, что наш народ очень сильный.
Горные люди сильнее других. Мы привыкли заботиться
о себе сами, простыми и доступными средствами. Моя
бабушка была в этом очень хороша. Она знала как
простыми средствами справляться с болезнью.
Спасатели со всего мира — прилетают и улетают.
Пустые самолёты доставляют туристов обратно домой.
Люди толпятся в переполненном аэропорту Катманду
«Трибхуван», теперь все рейсы восстановлены, и люди
покидают страну.
Ночь за ночью множество мелких движений, ударов.
Четыреста микро-толчков за одну неделю. Когда это море
успокоится?
По оценкам ООН, землетрясение затронуло 8 миллионов
жителей страны.
Нам звонят отовсюду: из России, из посольства, мне
звонит моя мама. Я не знаю, как объяснить что теперь это
мой город. Я не могу уехать.
 Навесы и тенты стали дефицитом. Их шьют по ночам
там, где раньше шили одежду — снаряжение для треккинга,
горных походов. Россия выписывает 500 килограммов
консервированной рыбы. Посол предлагает мне раздать ее.
Рыба в Непале, в стране где нет выхода к морю? Рыба
как знак?
«Непальцы в деревнях не умеют есть консервированную
рыбу. Если еда слишком хорошая, то они съедят ее
слишком много и заболеют. Ты хочешь быть ответственной
за это?» — говорит Дипа.
Оказывается, что и этому надо учиться.
Жаркий день и инфекция в воздухе. Люди в масках
от пыли. Женщина толкает меня со спины, прямо в очередь,
ближе к окошку кассира «Western Union». Минуя сразу
двадцать-тридцать человек, без очереди, я получаю
денежные переводы.
В воздухе слишком много пыли, я болею тоже.
Но теперь это где-то там, несущественно, неважно…
Просто тело…
Переход в Йамганг, Гумду и Лапсибот. Новые толчки
по дороге в деревни. Страх, который доходит до такой
жизненной точки внутри, а потом я опять его теряю. Дорога
очень сложная и мы нанимаем носильщиков, чтобы унести
больше риса в горы. Выше, по тропе, от которой почти
ничего не осталось, к людям, которые стоят на краю
деревни. Мы распределяем помощь вместе со старостой
деревни, под запись.
Люди ночуют на голой земле — нам дают подстилки.
Сами едят муку с водой — нам варят рис. Люди в деревне
касаются наших стоп в знак высшего уважения.
«Мы ни от кого не ждали помощи, мы привыкли, что
никому не нужны».
В газетах новости, которые вызывают недоумение.
Премьер-министр Непала требует прекратить частную
помощь пострадавшим. «Мы все пересчитаем сами, затем
распределим без вашей помощи». Когда это будет? Через
две-три недели, через месяц?
Непал требует другие страны не вмешиваться в их
внутреннюю политику и отправлять всю помощь
не частным лицам, а государству.
На эти деньги здесь будут строить частные особняки
и виллы. Все как везде — «человеческий фактор».
Через три дня они конфискуют все, что везут небольшие
волонтерские команды. Они свалят еду в свои лагеря
и оставят там на недели, без распределения. Еда будет
гнить.
Апокалипсис — «обнажение сути» — по-гречески.
Государственный «подсчет пострадавших» опережает
новые толчки. Новые 7 баллов и сотни погибших. Снова
самолеты спасателей в воздухе. Снова в субботу, когда
не учатся дети.
Теперь, чтобы помогать деревням Непала, мы должны
согласовывать свой план с армией Непала. Они забирают
все, что мы везем на участке от Катманду в Горкху. Там
стоит огромный военный лагерь.
Мы меняем наши планы, снова расчерчиваем карту.
Здесь пока еще не видно ни одной правительственной
машины, ни одного спасательного лагеря — мы первые
волонтеры в деревне. Бабушка и дедушка сидят
у рухнувшего дома: «Мы никого не ждали, ни на кого
не надеялись».
В Катманду начинается паника. Сюда приходят
пострадавшие. Всюду бесконечные лагеря лишившихся
крова. Мы спим на улице под открытым небом. Кто-то
играет на гитаре, кто-то рисует свечами огромное сердце.
Это Любовь вливается в долину.
Сейчас Непал наводнили другие люди. Обычные
мужчины в костюмах спасателей, с европейскими лицами.
Я никогда не замечала обычных людей до этого времени —
только йогов, монахов, целителей. Но вот мои новые герои
и святые — обычные люди, спасатели.
Спустя два месяца с апреля 25-го все ощутимо
успокаивается. Это случается тоже в один день. Ты
выходишь из того же номера отеля где два месяца назад
была разруха. Смотришь по сторонам, смотришь на людей,
читающих газеты. Тишина.
Молодое море шумит иначе.
Что-то ушло и пришло, новые побеги чего-то важного —
где-то в воздухе весна.
Кафе возвращаются к работе, не повышают цены,
выпекают яблочные пироги, достают сыр яка и чистое
сливочное масло. Фрукты присылают из Китая. Жёлтые
и красные манго из Индии.
Йога на крыше вновь, спустя два месяца после трагедии.
Первая книга в руках. Последний поход в горы — один
из самых успешных: еду и тенты удалось пронести очень
высоко, в очень бедную деревню, куда еще не поступала
помощь.
Спасибо всем, кто помогал эти два месяца.
Беда приходит и забирает с собой всех…
Бина ушла утром 28 июня.
Здесь, в Непале, провожают огнем.
Был человек — тело, личность — через 3 часа остался
только пепел.
Опустошение.
Мой знакомый увозит меня за край долины, «чтобы
подышать», «чтобы попрощаться с городом». Воздух здесь
чистый и влажный, воздух развевает волосы. Здесь,
с вершины, весь Катманду как на ладони — страницы
перевернутой книги, она прочитана и отброшена.
Ты видел мое падение.
Теперь смотри, как я буду подниматься.
 Два месяца между мирами, два месяца только здесь…
Завтра я улетаю на Суматру. Непальская виза закончилась
и не подлежит продлению.
Суматра
Индонезия, остров Суматра. Аэропорт в городе Медан —
неприветливый, еще спящий. Только один уборщик
монотонно протирает пол.
Много тысяч лет назад здесь случилось извержение
вулкана Тоба, поменявшее местами полюса Земли. Пепел
от Тоба находят при раскопках в Индии, и на этом мы
связаны где-то в Космосе.
Новый воздух, новая еда, новые люди. Если верить
историческим справкам попавшим в Google, еще сто лет
назад эти люди поклонялись духам природы и занимались
магией. Так ли это и сейчас?
Кажется, теперь на острове Суматра царит покой. Теперь
здесь мир между мусульманством и христианством.
Пять часов от Медана — столицы Суматры, вдоль
вулканического озера Тоба, к поселку Парапат. Мы
путешествуем в длинном, напоминающем консервную
банку автобусе. Три кресла слева и справа, жесткие прямые
сидения. Люди засыпают от монотонной качки. Вдруг
дорога резко забирает вверх. Все просыпаются. Воздух
меняется. Воздух становится холодным и сухим. За окном
начинается еловый лес, а под ним идет теперь горная
порода.
Парапат — маленький город на берегу вулканического
озера Тоба. Каждые 30–40 минут отсюда отплывают
паромы и лодки на полуостров Тук-Тук. Туда мне и нужно.
Женщины и мужчины Суматры — низкорослые,
немногословные. В них нет этих ярких эмоций горного
Непала или равнинной Индии — они жители воды.
Марко Поло пишет странные вещи об этих людях. Он
называет их «людьми холмов и каннибалами». Невысокие,
темнокожие, с острыми скулами. Эти люди произошли
от австралийских аборигенов. Были ли каннибалы
в Австралии? Марко Поло говорит, что были. В дневнике
Марко Поло сказано, что он не решился пробраться в чащу
острова Суматра — к народу батак.
Он собирал здания «по берегам», не проникая в глубину
этой земли: «Я не хотел испытывать судьбу». Вместо своего
личного опыта, он приводит в отчетах слухи: «Если батак
захватит человека, то его нельзя после этого выкупить.
Батак убьют его и затем съедят. Они задушат его. И когда
человек умрет, то батак приготовят его как пищу. Я уверяю
вас, что они будут сосать его кости до тех пор, пока в них
не останется хоть частички костного мозга, и когда они
завершат это пиршество, то они захоронят останки человека
в сундуках, глубоко в джунглях, так, что ни одно живое
существо не найдет их».
Так ли это и сейчас?
Передается ли каннибализм из поколения в поколение?
Ходят разные слухи.
— Я хочу найти шамана — пишу я моему другу.
— Ты путешествуешь по сейсмически-опасным местам.
Говорят, что вулкан начал подогреваться. Пишут
в новостях, погугли.
— Здесь очень много от смерти, я чувствую воду, но под
ней как будто голоса людей. Такое же море как в долине
Катманду. Здесь как мост между мирами. Смерть — это
мост.
— Вулкан молчит? Что ты чувствуешь там?
— Он не молчит. Он просто под водой. Чтобы услышать
вулкан, надо войти в эту воду, а там такое чувство: то ли ты
умираешь, то ли вспоминаешь о рождении.
— Ты не боишься?
— Если произойдет извержение Тоба, то погибнет пол-
Земли, а может и вся она целиком.
 После последнего извержения этого вулкана, 70 000 лет
назад, в воздух проник отравляющий пепел лавы. Он
вращался над землей как бело-серый дым и выпал снегом,
уничтожив всю живую растительность. Сернокислые дожди
лились на землю в течение следующих шести лет. Пылевые
тучи закрыли солнце. Это было похоже на ядерную зиму.
«Когда происходит что-то страшное, то уже не очень
важно где ты: в Катманду или на Суматре…
«С-у-м-а-т-р-а», почувствуй какое слово».
Как бы рассказать о том, где я оказалась? Проще
нарисовать карту. Остров Самосир — конус супервулкана
Тоба. Тук-Тук — крохотный полуостров на острове
Самосир. Все это обилие островов внутри островов — как
обилие цветов и пряных трав — север Суматры,
принадлежащий сейчас Индонезии.
Днем мой номер на двоих — бассейн из сине-белого
света. Белое плотное солнце. Блики от воды по стенам. Вода
качает, облизывает балкон и карниз. Озеро Тобо меняет
цвет, шепчет по ночам волнами прибоя.
Время от времени на берегу появляется паром, он
отходит каждые тридцать минут — обратно в Парапат.
Если паром не приплывает, то мы все в ловушке.
Дорога вокруг острова — по кругу.
Здесь можно проходить насквозь, срезая сердцевину,
прорывая линии рисовых и ананасовых полей.
Широкие пальмы и дерево «супер-фрукта», авокадо
и манго — их снимают с деревьев и сразу продают на мини-
рынке. «Волшебные грибы» — самая популярная вывеска
среди других туристических.
— Грибы сейчас плохие, слишком молодые, ничего
не почувствуете, — объясняет мне случайный встречный
парень. — Вот если поехать отсюда в горы, то там можно
найти очень много интересного.
— Не знаете ли где найти настоящего шамана? —
прерываю я его эмоциональный рассказ о грибных
галлюцинациях. Он покачивает головой и уходит, пожелав
мне доброго дня. Американцы очень доброжелательны.
Здесь, на Тоба, есть один единственный продавец
овощей — велосипедист. Каждое утро он объезжает
полуостров на своем велосипеде с тележкой. Он
останавливается у каждого кафе и жилого дома и громко
поет какую-то песню. Если никто не выходит на его голос,
он едет дальше, к следующему дому, снова поет.
Остров маленький, словно игрушечный, сплошь
состоящий из отелей и кафе. Главное в таких кафе — это
свет. Он пробивается сквозь тонкие линии бамбука,
преломляется и создает искристый снежный узор. Кафе
«Вулкан» такое же -с верандой из бамбука и недостроенной
крышей.
Я поднимаю глаза наверх. Там, где заканчиваются
ступеньки крученой лестницы, улыбающееся, обрамленное
кудрями лицо: «Мы наблюдаем за вами уже неделю. Вы все
время здесь ходите. Что вы здесь ищете? Не двигайтесь! Я
сейчас к вам спущусь»!
Он торопится, бежит, летит кубарем вниз по ступенькам.
Хрупкое здание качнулось и еще раз качнулось. Вот-вот
этот теремок двинется в путь.
— Меня зовут Джимми. Это мой ресторан «Вулкан».
Там, наверху, мои друзья. Видите, они выглядывают сейчас
через окно. Мы смотрели на вас несколько дней. Вы все
время ходите туда и обратно. Вы не похожи на других
туристов. Другие ходят очень быстро, а вы когда ходите, то
улыбаетесь. Что вы здесь ищете?
— Возможно, я ищу Бога, — отвечаю я неожиданно для
самой себя.
— Ох, это очень хорошо! Этот остров очень подходит
для того, чтобы искать Бога. Вы знаете, что много тысяч лет
назад здесь было извержение вулкана. Теперь здесь все
растет в два раза быстрее, чем везде. Все: овощи, фрукты —
огромных размеров! Извержение Тоба было таким сильным,
что часть лавы попала в космос и достигла планеты Марс.
Знаете такую планету? Она там, на небе. Она красная. Часть
Марса упала обратно на Тоба, в центр нашего озера.
Поэтому тут все так быстро растет! Пойдемте к нам в кафе!
Мои друзья очень хотят познакомиться с вами!
Нет, еще не поздно! Мы проводим вас обратно в отель!
Где вы живете?
Я поднимаюсь вслед за ним, проваливаюсь в это длинное
здание с полусветом… Всего одна, висящая низко, прямо
над столом лампочка. Свет вытекает медленно и тускло.
В комнате все еще много темноты, много природы и улицы.
Стекол на окнах нет. Любой желающий может проникнуть
сюда без ключей, и так на всем острове: здания открыты
днем и ночью.
В темноте, повсюду, джунгли. Дальше несколько
километров — ничего, а затем новая деревня.
— Это Бандан и Рикки.
— Добро пожаловать в «Вулкан», — отвечает на мое
приветствие один из них, — это наш дом, наше кафе.
На какое-то время все трое говорят между собой
на языке батак.
Вытянутое помещение с диванами и мини-столиками
друг напротив друга. Позади всего барная стойка без
алкоголя. Из барной утвари только музыкальный
проигрыватель и стопка CD-дисков.
Люстры, кресла, столики — все из бамбука.
— Вы не боитесь, что мы вас съедим? Батак были
каннибалами, — смеется Бандан. Глаза его блестящие,
рот — идеальный для улыбок. Все жители Тук-Тук широко
улыбаются. — Ты из России, да? У меня много друзей
из России. Раньше я жил на Бали. На Бали очень много
русских туристов. На Суматру приезжают американцы,
немцы, англичане, а русские любят Бали. Я знаю русских.
— А это наш Рикки — он гитарист, — говорит
Джимми. — Рикки, поздоровайся!
 Но Рикки молчит, уронив голову в ключицу,
спрятавшись за длинными волосами.
— У него нет одной руки, но он очень известный
гитарист, — говорит Бандан, — Только вот гитары у нас
нет. Вот, посмотри, наше фото 15 лет назад. — Протягивает
он чуть затертую по краям фотографию. На ней все
в едином объятии, все в одинаковых ярких рубашках. Какие
цвета любят на Суматре? Ярко-зеленые, малиновые,
фиолетовые, темно-голубые. Все цвета природы и неба над
островом.
— Рикки здесь выглядит по-другому, да? — говорит
Бандан, разглядывая фотографию вместе со мной, — тогда
он был самым известным музыкантом Суматры. Он играл
без одной руки. Можешь себе такое представить? Тогда
здесь было очень много туристов. Затем пришел кризис
1998 года, и туристы перестали сюда приезжать. Наверное,
ты заметила, что здесь очень много кафе и отелей, но они
почти пустые.
— Тогда он еще не уезжал в Голландию. Затем он поехал
в Голландию и потерял свою душу. — Добавляет Джимми.
— Да, Рикки встретил женщину из Голландии. Ее звали
Бланка. Она полюбила Рикки, но не по-настоящему. Мы
думаем, что она полюбила его только за талант, а Рикки
любил ее за душу. Эта Бланка пригласила Рикки с собой
в Голландию, они жили в ее доме. Но потом она выгнала
его. Вероятно, ее любовь прошла, когда она стала жить
с ним как с человеком, не как со звездой. Рикки остался
в Голландии и жил на улице. Он играл на гитаре и накопил
на обратный билет на Суматру. Но когда он прилетел
обратно, на Тук-Тук, он заболел, он потерял душу. Рикки
стал ходить вокруг озера. Он перестал говорить с людьми.
Люди, которые знали его, отвернулись от него. Ведь
дружить с человеком когда у него есть талант — это очень
приятно, а с больным человеком дружить трудно.
 Рикки не мог есть плохую пищу: отбросы из урн
ресторанов. Поэтому, он престал есть совсем. Он ел только
фрукты, которые падали с деревьев.
Я нашел Рикки таким, как ты видишь его сейчас. —
Говорит Джимми. — Он не мог сказать ни слова. Он просто
хрипел и мычал.
Я забрал его в «Вулкан» и начал о нем заботиться.
Когда Рикки был знаменит, он очень мне помог. Тогда
у меня не было денег. Рикки платил за меня, он покупал мне
одежду.
Я думаю, что такое бывает очень редко… Я про то, что
мы очень редко можем оплатить добром за добро. Теперь я
чувствую, что мы в расчете. Я покупаю для него таблетки
на китайском рынке. Вот, посмотри… Еще одна таблетка
осталась. — Джимми удаляется и приносит какие-то
таблетки в красной упаковке. — Они совсем ему
не помогают.
— Ему не нужны таблетки, ему нужна музыка. Почему
у вас нет гитары? — спрашиваю я.
— Была, но мы ее продали, — говорит Бандан.
Рикки глядит на меня искоса. Он, похоже, все понимает
и смущен тем, что мы говорим о нем. Тело его совсем
тонкое. Волосы длинные, до груди — не расчесаны.
— Что случилось с его рукой?
— Это случилось еще в детстве, когда Рикки было пять
лет. В их доме был пожар, он пострадал, его руку отрезали.
Уже тогда он начал играть на гитаре. Сначала это была
маленькая детская гитара, потом он перешел на обычную,
большую гитару. Постепенно он стал очень популярен, он
играл очень хорошо. Его приглашали с концертами по всей
Индонезии. Туристы очень любили его.
Сейчас мы втроем — одна семья, — добавляет Джимми,
возвращаясь с кружкой горячего напитка. Куркума, имбирь,
красные листья неизвестного растения.
 — Ты отличаешься от туристов. Ты ходишь здесь очень
много и очень медленно. — Говорит Бандан.
Все это время он поглаживал лежащую на его коленях,
спящую серую кошку.
— Ты боишься кошек?
— Нет.
— Это очень хорошо. Многие здесь боятся кошек,
потому что они у нас дикие. К нам пришла эта кошка,
поднялась в наше кафе, легла на диван и буквально в тот же
день окотилась. Было так много крови! Я так испугался!
Потом я пошел купить ей мяса. Я подумал: «Что делать?
Это кошка, она окотилась, она вся в крови. Ей нужна
энергия. Надо покормить ее мясом».
По дороге я нашел еще одного котенка — будто бы
специально брошенного. У него еще были закрыты глаза. Я
забрал его и принес кошке. Я потыкал им ей в морду
и сказал: «Это твой! Я взял тебя, а ты должна принять его
и воспитывать как своего!»
Мои друзья сказали: «Что? Мясо и рыба для кошки? Нам
самим нечего есть». Но я так счастлив. Я приготовил ей рис.
Все перемешал. А сегодня я покормил ее только рисом —
без мяса. Я сказал ей: «Дорогая, иногда еда есть, иногда —
нет».
— Кошка мне нравится. — Говорю я. — Я ищу шамана.
Не знаете ли вы какого-либо шамана?
— Все шаманы которых я знаю живут в джунглях, —
возвращается к разговору Джимми. — Эти шаманы
помогают людям, но взамен они просят жертву. Ну, ты
знаешь, курицу, козленка… Иногда даже ребенка, —
полушепотом добавляет он. — Я не думаю, что такой
шаман подойдет тебе, да? Наверное, тебе нужен
другой,…«духовный шаман», да?
Все замолчали и, кажется, перебирают в своей голове
картинки из прошлого. Незнакомый мне народ, незнакомое
место и уже почти родные люди… Странное чувство дает
путешествие. Способность терять контроль, расслабляться
даже в обществе бывших каннибалов.
Джимми закуривает, располагается на полу, на циновке,
опирается на локоть. Он запускает ладонь в свои густые
кудри и громко размышляет.
— Сейчас ты спросила меня о шамане, и я подумал
о моем прадеде. Посмотри на меня — я простой парень
родом из Самосира, но принадлежу королевской семье!
Мой прадед был великим королем и шаманом, после него
у нас не было такого правителя! Он исцелял людей травами
и руками. Он мог передвигаться по воздуху и призывал
людей быть правдивыми. Он погиб внутри дерева. Его
заманил туда черный маг. Он убил моего деда хитростью.
Теперь к этому дереву ездят паломники: буддисты
и индуисты. Говорят, что это дерево исполняет желания.
Люди, которые чего-то очень сильно хотят, едут к этому
дереву и делают там ритуальную церемонию. Про это
дерево даже сняли фильм!
Люди знают об этом дереве, но не знают о доме
в котором жил наш король — мой прадед! Этот дом всегда
закрыт. Внутри дома личные предметы нашего царя, его
оружие для охоты. Знаешь что, я отведу тебя к этому дому.
Это очень хороший дом, ты сама увидишь. Так больше
не строят, без единого гвоздя. Внутри все сохранившееся,
как будто сделали только сейчас. Мой брат приходит туда
убираться, подметать, вытирать пыль. У него есть ключ.
Я отведу тебя туда и оставлю там на ночь. Я буду
снаружи, я не буду спать. Если тебе станет страшно, ты
позовешь меня. Ты встретишься с моим дедом и получишь
от него дар. Я знаю, ты станешь известной в России. Тогда
ты вспомнишь обо мне и поделишься своим счастьем,
хорошо?
— Джимми, почему бы тебе самому не поспать в этом
доме? Ты получишь дар от своего прадеда и станешь
известным.
 — Я не знаю, — пожимает плечами Джимми. — Я
не верю в магию. Всю жизнь я читал только Библию. Я
верю только в Иисуса.
Он приносит мне толстую книгу. Это Старый и Новый
Завет на языке батак.
— Я читаю ее всю жизнь, каждый день, говорит
Джимми. — Я верю только в Иисуса.
Следующим вечером я снова прихожу в «Вулкан», чтобы
приготовить всем ужин. «Здесь спагетти, сыр и овощи.
Будет настоящая домашняя еда!»
Джимми доволен. Пока мы идем на кухню, он
признается:
— Джимми — не мое, не настоящее имя. Джимми — это
имя для друзей. Настоящее имя очень сложное, вот
посмотри. Он достает удостоверение личности —
пластиковую карточку. То же улыбчивое лицо обвитое
кудрями, но имя длинное, другое. Ничего в нем нет
от Джимми. — Вот и я тоже думаю — сложное имя. Его
не смогут произносить иностранцы. Английские слова
простые.
Каждое утро я просыпаюсь, беру словарь английского
и учу одно английское слово. Я выучил уже 320 слов. Я
не хотел учить больше. Одно слово в день — это то, что я
могу по-честному, каждый день, без исключений.
— А где кастрюля чтобы готовить?
— Можешь ли ты готовить вот в этом? — Ставит он
передо мной огромный чугунный таз.
— Спагетти в этом? Легко!
Спустя час трое мужчин едят под абажуром. Батак
не едят руками как это принято в Индии. Они аккуратно
и с толком управляются ложками и вилками, как
каннибалы, которых описывал Марко Поло. После обеда мы
перемещаемся в глубину зала, на диваны с продолговатыми
валиками для спины.
 — Эти подушки расшивали женщины моей деревни, —
говорит Джимми.
Бандан и Джимми курят. Рикки сидит рядом, свесив
голову в волосы. Сегодня после ужина он сказал «спасибо».
Бандан, который все это время больше слушал, берет
право голоса:
— Ты говоришь, что живешь в Индии. В Индии верят
в священных животных, да? Поэтому они не убивают коров,
да?… «Священная корова», да?…
Ты знаешь, однажды я работал в джунглях, —
продолжает Бандан уже другим тоном, — один человек
попросил отвезти его в город. Он хотел купить масло
в магазине. Я сказал ему: «В городе очень много всего, ты
можешь купить сахар, сигареты или и кофе». Но он сказал:
«Нет, только масло». Этот человек впервые выехал
из джунглей. Он никогда не видел город. Когда мы
проезжали мимо светофора, он выскочил из машины и упал
на землю. Он припал к светофору, решив, что если это свет,
то это Бог.
Я очень смеялся и с трудом убедил того человека
оставить светофор и поехать дальше. Мне кажется, что
поклоняться священным коровам — это также нелепо, как
поклоняться светофору.
Понимаешь?
Я не обидел тебя?
Ты не думай, что я смеюсь над тобой. Я тоже кое-что
видел. Я тоже искал Бога. Меня всегда очень волновало что
скрывается… «Там», за всем «этим».
Я родился здесь, в деревне на Самасире. Мы с Джимми
дружили с детства. Затем я уехал в один город Индонезии,
потом в другой.
Я был очень беден, я спал на земле и читал под одеялом
эти книги «О Боге». Тогда я зарабатывал чисткой обуви.
У нас в Индонезии обувь чистят в автобусах… И я чистил
обувь в автобусах, спал на улице и читал книги о Боге.
Затем я связался с мафией. Я сделал много «плохого».
Но все это время я читал Библию, Коран, Бхагавадгиту.
Я чувствую, что ты другая. — Завершает внезапно он.
На столе лежит скорлупа от кокоса, самодельная
пепельница. — Этот кокос у меня над головой, — кладет он
скорлупу на голову. — Он ограничивает меня, давит сверху,
но я чувствую, что у тебя его нет.
— Расскажи мне про своего Бога, — подключается
к диалогу Джимми. Он покурил, поел, расслаблен
и доволен.
— Мой Бог Един, и Бог всегда Един. Но в Индии верят,
что он проявляется в трех качествах Вселенной — сначала
трансформация, разрушение. Затем созидание. Затем
поддержание.
Сначала нужно все разрушить — все старое, понимаешь?
Сначала нужно как бы умереть.
— Это я очень хорошо понимаю. — Кивает Джимми. —
Однажды я тоже умер.
Тогда я работал в лесах Папуа Новая Гвинея. Там я
заболел малярией. Друзья пошли к доктору и принесли мне
таблетки. Доктор сказал, что их нужно пить две недели. Я
пил их шесть дней и почувствовал, что они стали мне
помогать. Я перестал пить таблетки раньше срока, я решил,
что они мне больше не нужны. Я никогда не любил
таблетки.
Я решил, что уже выздоровел и пошел опять работать
в джунгли. Там мне снова стало плохо. Все случилось очень
быстро, за несколько часов. Я уже ничего не помню, я
потерял сознание.
Мои друзья сказали, что я уже умер, мое сердце
перестало биться. Я могу лишь сказать то, что видел
дальше. Я увидел, как появилось облако. Оно было темное,
как темный, серый туман. Я почувствовал, что это облако
плохое. Затем, вместо него пришло что-то другое. Это был
белый туман, это было другое, «белое облако». Я
почувствовал огромную любовь и счастье. Я решил, что,
наверное, это один из Ангелов, о которых говорится
в Библии. Это существо из света отогнало первое, темное
облако, и я очнулся. Белое облако это твой Бог? Или черное
облако Бог тоже?
Бандан провожает меня к отелю. Джимми остается
вместе с Рикки. Он помогает ему помыться перед сном. Я
смотрю на спортивного и уверенного в себе мужчину.
Сильные жилистые ноги, крепкое поджатое тело.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я его.
— Мне 52 года — бойко отвечает Бандан.
— Ты еще молод и силен, ты ведь можешь работать. Это
плохо, что у вас не хватает еды. Кафе не приносит вам
денег. Вы же сильные мужчины, неужели здесь нет другой
работы?
— Хочешь, чтобы я опять работал в одном из этих
отелей? Пять дней в неделю? Нет, я не хочу опять
«в систему».
Я не хочу работать. Я хочу жить в джунглях. Я видел
жизнь, с меня хватит!
— Расскажи мне о том, что ты видел.
— Когда я связался с мафией, у меня появились деньги.
Я жил на Бали, в районе для туристов, и познакомился там
с одной японкой. Она влюбилась в меня, мы поженились
и уехали жить в Японию. Она была единственной дочерью
очень богатого человека. Ее отец не любил меня. Он очень
нервничал, думал, что я альфонс, шарлатан и заберу его
бизнес. В чем-то он был прав.
Я не был хорошим мужем. Я делал глупости, но моя
жена меня любила. Она думала, что все изменится, что
любовь все лечит. Годы шли, я проигрывал ее деньги
в казино. Никто из нас не должен был работать — она была
очень богата, я тоже стал богат. Я не заслуживал ничего
из того, что она мне давала.
 Мы прожили пять лет и развелись. Я проиграл очень
много денег и стал работать в Японии как чернорабочий.
Да, это было очень непросто! Я убирал улицы в жару —
в Японии летом страшная жара! С тех пор я ненавижу жару!
Я жил очень просто, спал в маленькой комнате и смотрел
как один сезон года сменяет другой, а потом уехал обратно
домой — в Индонезию.
Я занялся здесь бизнесом, привозил антикварные дома
из деревень и собирал их на Бали. Затем я сдавал и продавал
эти дома туристам. И тут случился этот террористический
теракт 12 октября 2002 года.
Я видел как одних людей разорвало на части, а кто
остался жив, те бежали в разные стороны. Я побежал
к морю. Я подумал: «они не могут взрывать в воде». Затем я
пошел к джунглям! Я не знал куда еще бежать. Я остался
там, я спал на деревьях, иногда выполнял небольшую
работу для местных жителей. Я понял, что в социуме очень
опасно. Я попросту мог бы умереть от нового взрыва!
Сначала спать в джунглях было очень страшно. Я видел
очень много такого… Ух! Летающие в темноте глаза,
звуки… Семь раз я вылетал в открытый космос…! Я
не хотел смотреть, но голос говорил мне: «Смотри», и я
открывал глаза. Земля оттуда была песчинкой. Такой
маленькой! Затем мне становилось совсем страшно, и я
возвращался обратно в тело.
Мои друзья из Новой Зеландии, сказали мне: «Бандан,
ты — счастливчик. Люди уходят в Гималаи, сидят
в пещерах, чтобы получить этот опыт. Ты же просто спал
на деревьях в джунглях».
Через день мы встречаемся с Джимми и идем гулять
вдвоем.
Он хочет показать мне «чудесный вид на Тоба». Мы
медленно бредём по молодой бамбуковой роще.
 — У меня и Бандана разные взгляды на жизнь. —
Признается он, расчищая перед нами путь, отодвигая
тонкие молодые ветви деревьев и кустарника.
— В чем различие ваших взглядов? — Спрашиваю я.
— Бандан не хочет денег. Он не берет их даже
у туристов, которых он водит в горы. Он собирает деньги
на кошку, когда я прошу у него деньги на нашу общую еду,
он говорит: «Я не дам тебе денег. Это для кошки».
Кошка ест мясо и рыбу, а мы едим рис с овощами.
Он совсем не участвует в нашем бюджете, он просто
приходит и ест.
Когда я вернулся сюда с Борнео, я нашел его в бедной
деревне. Бандан знает японский и английский. Я подумал:
«Будет хорошо если я возьму его с собой, в кафе. Он
сможет говорить с туристами». Но прошло семь месяцев,
а он все еще не работает. После тех лет, когда он спал
в джунглях, он говорит, что деньги ему не нужны.
Первое время он ходил есть в нашу деревню. Он ел
по очереди в каждой семье. В некотором смысле это
нормально: наша деревня имеет одну фамилию, мы все —
одна семья.
Я забрал его сюда, просил его помогать, но он все время
уходит в джунгли. Утром он приходит есть из своей
комнаты, вечером возвращается и снова ест.
— Какие у Бандана планы на жизнь?
— Он говорит, что хочет встретить здесь какую-нибудь
женщину-иностранку и путешествовать с ней. Он хочет,
чтобы она платила за него, и они жили как он хочет —
свободно, возможно в хижине, в джунглях.
— И что, Бандан нравится женщинам?
— Да, очень нравится. Например, он нравится русским
женщинам. Вы ведь русские любите все … «экзотическое».
Да? Бандан очень «экзотический». Он жил в джунглях, он
говорит по-японски, он живет без денег. Но я хочу жить,
как ты… Я хочу научиться медитировать. Сегодня я делал
все, как ты сказала: я медитировал и убирался в «Вулкане».
Я вымыл все, что было, даже стены. Когда я закончил, то
пришли клиенты, много клиентов! Они заказали много еды,
и мы заработали деньги.
Знаешь, прежде чем открыть свое кафе, я размышлял:
почему в некоторых кафе много людей, а в других мало.
Тогда я заметил, что иногда люди в кафе «плохо едят». Я
стал ходить в кафе и смотреть кухню и туалет. Я понял, что
люди едят плохо там, где грязно. Особенно там, где грязный
туалет.
Возможно, пространство может притягивать или
отталкивать. Что ты об этом думаешь?
Знаешь, я чувствую себя зажатым в скорлупе. Мне
нужна помощь, чтобы выбраться оттуда. Я чувствую, что ты
другая. У тебя такой скорлупы нет. Однажды я встретил
людей у которых этой скорлупы не было совсем. Это было
в Папуа Новая Гвинея. Я работал там в лесах, искал золото.
В Папуа не вырубают леса, их невозможно вырубить.
Стволы тех деревьев слишком широкие, слишком большие
чтобы вывезти их из леса. Туда приезжает много людей,
чтобы искать золото. Некоторым везет, они становятся
богатыми, они находят целые куски золота. Мне повезло
немножко.
Однажды, работая там, в лесах, я заблудился. Три дня я
шел по джунглям и, наконец, вышел к поляне на которой
жили люди. Я был очень счастлив, я думал, что умру, так
и не выбравшись оттуда.
Я увидел племя аборигенов. Они почти не носили
одежды. Когда они увидели меня, то окружили меня и стали
смеяться. Они смеялись над моей одеждой. Я сказал им, что
очень голоден и хочу купить у них немного тапиоки —
сладкого картофеля. Я протянул им небольшой кусочек
золота в качестве платы. Они посмотрели на это золото
и стали смеяться еще громче. Теперь они смеялись надо
мной, потому что я был одет и потому, потому что я
предложил им это золото. Они смеялись в два раза громче.
У этих людей не было денег, они не пользовались
деньгами и не носили одежды. Они никогда не видели
цивилизации, но они были счастливы. Тогда я понял, что
живу неправильно.
Я никогда не видел более счастливых лиц. Как ты
называешь это…? «Просветление»? Эти люди были
просветленными — у них не было кокосовой скорлупы над
головой.
Я все время вспоминаю лица этих людей. Когда я думаю
о них, мне становится очень грустно, потому что сам я
не знаю такой жизни, не знаю того счастья. Я не живу
хорошо, мой ум зажат в какие-то рамки.
Тогда я решил, что не хочу больше искать золото. После
Папуа я уехал на Борнео и купил там землю и дом. Я решил,
что жизнь на земле более счастливая.
На Борнео почти не осталось деревьев. Там идет самая
большая вырубка тропических лесов в мире! Сначала они
сжигают или вырубают все деревья. Затем они засаживают
землю масленичными пальмами. Эти пальмы вытягивают
весь сок, всю силу из земли, и потом на этой земле ничего
не может расти. Эти масленичные пальмы дают пальмовое
масло.
Пальмовое масло поставляется в Японию и Европу.
Верхнюю часть для внутренних нужд, а внутреннюю —
на экспорт. Сравни стоимость пальмового масла
и стоимость фруктов. Выращивать фрукты намного
прибыльнее! Я умею выращивать очень хорошие
органические фрукты!
Спустя несколько лет работы на земле, я затосковал
по людям. Я решил, что хочу немного поговорить с людьми
и приехал на Тук-Тук. Когда я вижу иностранцев на улице,
я сразу зову их в кафе, чтобы поговорить. Но кафе
не приносит доход. Я думаю, что все же лучше выращивать
фрукты на Борнео.
Еще я жил на Яве, в Джакарте — столице Индонезии.
Джакарта большая, там много работы.
Один человек… ему, вероятно, сказали, что мне нужна
работа, приехал ко мне на очень дорогой машине. Он
спросил меня — нужна ли мне работа. Он спросил: «Как
насчет зарплаты восемь миллионов в месяц?» Это были
гигантские деньги для моей страны. Я сказал, что за такие
деньги я могу делать все, что угодно.
Тогда он пригласил меня поехать с ним в его красивой
машине. Мы приехали к квадратному высокому зданию без
окон — это была башня. Мы поднялись наверх по лифту,
и он попросил меня остаться в помещении и просто
наблюдать за тем, что будет дальше.
Вскоре туда пришли люди. Оказалось, что они
родственники погибшего, который ждал своей кремации
в этом здании. Комната, где мы были, имела два огромных
выдвижных холодильника и большую печь для кремации.
Тогда я понял, где я оказался.
Тот человек, который пришел за мной, вышел к нам
в другой одежде. Он был весь в белом. Он достал тело
человека из холодильника. Это был молодой мужчина — он
был буддист, его родственники были буддистами. Ява —
буддийский остров.
Затем, человек, предложивший мне работу, положил
мертвое тело на железный противень и задвинул тело
в печь. Через некоторое время он достал пропекшееся тело
и начал чисть кишечник. Затем он удалил все нечистоты
и зашил живот обратно, он задвинул тело в ящик для
кремации опять. Тогда эти люди — семья покойного —
начали громко плакать.
Я был удивлен. Почему же они не плакали раньше?
Но потом я понял, что эти люди не хотели плакать в первый
раз. Они плакали после того, как был почищен живот этого
человека.
Мужчина, предложивший мне работу, сказал, что это
обычай буддистов. Он сказал, что только очень богатые
буддисты могли себе позволить такой ритуал. Сначала надо
лишь слегка подпечь тело, затем нужно было вытащить
тело из печи и почистить кишечник. Это надо было делать
аккуратно, не кривя лица, — объяснил он мне тогда. Он
сказал, что если я стану кривить лицо, то мне не заплатят
чаевые. Но если я буду все делать с состраданием
и любовью на лице, то каждая семья заплатит мне еще
500 долларов чаевых в дополнение к ежемесячной зарплате.
— Ты согласился на эту работу?
— Как ты думаешь?
— Я не знаю.
— Я не смог. Я просто не предполагал, что существует
что-то такое, чего я не смогу сделать. Но эта работа была
не для меня… Эти люди плакали только после того, как
живот их родственника был почищен.
— Это ужасно!
— Да, всю жизнь я работал очень тяжело, но эта работа
была… страшной! Нельзя давать обещание заранее. Вдруг
ты не сможешь его исполнить. Тогда я это понял. Это был
мой урок.
Они были «буддистами». Они считали, что если ты
уйдешь с чистым кишечником, то ты попадешь прямо в рай.
— Это не буддизм, Джимми. Будда не учил этому.
Религия тут ни при чем. Дело в уме этих людей — они
безумны.
Шаман
Ранним утром, на следующий день, стук в двери моего
номера в отеле. Я еще не успела проснуться.
Джимми в голубом костюме и белой шляпе на пороге.
Никогда не видела его таким красивым.
 — Джимми, ты что так разоделся?
— Вчера ночью я думал о тебе и вспомнил о шамане! Я
думаю, что этот шаман может подойти тебе! Это «духовный
шаман». Я забыл о нем, но внезапно вспомнил! Может, это
знак? Знаешь, как духи посылают нам мысли? Эта мысль
появилась внезапно — из ниоткуда! Этот шаман очень
знаменит. Он победил на конкурсе шаманов всего мира,
который проходил в Германии. Его показывали
по телевизору. Он живет совсем близко, рядом с Тук-Тук.
Этот шаман дружит с королем Индонезии. Ты хочешь его
увидеть?
— Конечно!
Мы тут же отправляемся в путь — сначала на Парапат,
затем на такси в сторону Медана — столицы Суматры.
Спустя час или два мы у ворот нужного нам дома. Нас
встречает собака и женщина, которая выходит на голос
Джимми.
«Шамана нет дома. Он уехал сегодня утром в аэропорт
Медана чтобы улететь на Ломбок — один из островов
Индонезии».
Молодая на вид женщина, симпатичная и немного
суетная. Она разводит руками и извиняется, провожает нас
обратно к воротам дома, но тут внезапно раздается
телефонный звонок. Это звонит шаман. Он спрашивает:
«кто приехал к ним в гости». Он знает о нас, он говорит, что
ему «передали духи», он хочет вернуться и просит нас
подождать, он обещает приехать после полуночи.
Мы возвращаемся в прохладный дом, разглядываем
многочисленные портреты на стенах гостиной. Вот шаман
обнимается с иностранцами, вот получает награды, вот он
с королем Индонезии. Мы соглашаемся его подождать. Что
еще делать?
— Как ты думаешь — он высокий? Мне кажется, он
очень высокий — говорю я Джимми, указывая ему
на шамана в полный рост на фото рядом с другими людьми.
 — Я думаю, что он такого же роста как батак.
— Я думаю, он высокий.
— Как ты смотришь на то, чтобы ждать шамана
в деревенском кафе? Я не очень люблю ждать людей
в гостиной, это сковывает меня.
Мы покидаем прохладу большого дома и оказываемся
в деревне, рядом с кофейными плантациями. Кофе
зелёный — я никогда его таким не видела. В Индии
повсюду выращивают чай. Индонезия — страна кофе.
Мы отдыхаем до вечера на острове, гуляем, говорим
о жизни и возвращаемся в деревню шамана ближе к закату.
— Знаешь, Джимми, я представляла себе шамана по-
другому. У него не должно было быть жены и детей.
— Но у него есть жена и пятеро детей. И он победил
в том конкурсе шаманов в Европе. Он очень знаменит,
поэтому я и привел сюда тебя. Я никогда не встречался
с ним. Я снимаю с себя всю ответственность.
— Хорошо, Джимми.
— Я все думаю — почему он возвращается? Возможно,
он понял, что встреча с тобой важнее чем другие люди?
— Я не знаю.
Джимми уходит пить пиво в деревенскую пивную
неподалеку от дома шамана. Я гуляю по лесу, провожая
закат. Вечер падает на землю Суматры. Мало-помалу
пустота заполняется, и все становится голубым, все
пронизывает аквамариновый свет. Такая неописуемая
свежесть природы. На горизонте появляется длинная линия
огоньков. Где-то там «Тук-Тук» и «Вулкан».
Когда я возвращаюсь в кафе, то вижу Джимми
в окружении дюжины мужчин. Они прессуют его словами
и буйно жестикулируют.
— Эти люди постоянно говорят, — оправдывается
Джимми, когда я присаживаюсь рядом на пластиковый
стул. У Джимми под рукой опустошённый пивной бокал
с пенкой по краям.
 — О чем они говорят? — спрашиваю я.
— Я сказал им, что ты пришла к шаману. Но они
не верят этому шаману, — произнес Джимми, получив
новую кружку с белым пивом от полненькой женщины-
официантки.
— А во что они верят?
— В Иисуса. Они спросили кто я, и я назвал им мою
фамилию. Так они поняли, что я принадлежу роду королей
батак. Потом они стали спрашивать о тебе. Теперь они
спорят — не террорист ли ты.
Они не спрашивают меня кто ты — нет. Они просто
спорят между собой.
Они говорят, что никогда не знаешь кто террорист, а кто
нет. Они говорят, что любой иностранец может быть
террористом. Они разделились на два лагеря. Первый
лагерь говорит, что ты дурочка, раз приехала к этому
шаману. А второй лагерь считает, что ты можешь быть
террористом. И что? Я должен вмешаться в их спор,
рассказать им о тебе? Они должны сами меня спросить,
не так ли? Но они ведь не меня спрашивают, они просто
спорят между собой.
По телевизору в кафе показывают «Хроники Нарнии».
Помещение в котором мы сидим очень простое: стены
из тонких досок. Кафе переходит в частные владения
и жилые комнаты семьи. Меня накрывает чувство дома.
Где-то в районе живота я испытываю тоску
по собственному детству. Такое иногда находит на меня
в сумерках.
Я отсаживаюсь в сторону, чтобы не слышать их громких
криков, но Джимми возвращается ко мне снова. «Они
играют в лотерею. Они просят тебя назвать номер».
— Скажи им, что настоящий мужчина должен работать,
и тогда он заработает деньги.
— Они делают ставку на номер 22. Это число
переводится как «турист» по книге чисел.
 — Признавайся Джимми, ты тоже купил лотерею?
— Да. — Ответил он с хитрой улыбкой. — Завтра я
узнаю, выиграл я или нет.
Ближе к полночи мы возвращаемся в дом шамана. Его
жена предлагает нам черный кофе. Снова кофе.
«В Индонезии это нормально», — говорит Джимми. —
«Здесь все постоянно курят и пьют черный кофе. Кофе,
сигареты и ящерицы — национальные символы нашей
страны».
К двум часам ночи подъезжает машина, она заезжает
во двор. В дверях, из темноты открытого пространства,
проступает образ. Шаман среднего роста, «как батак». Он
смотрит на меня, мы встречаемся глазами. Такое выражение
лица я видела раньше у Бины.
Он смотрит на меня и он меня видит.
Я не иностранка. Я не белый человек с деньгами. Он
не знает меня. Он рассматривает меня как предмет. Я могу
быть кем угодно, чем угодно.
У него чистый взгляд, взгляд аборигена.
Он устраивается на диван. Он устал с дороги.
Появляется его жена, и внимание от меня перемещается
в сторону.
Я немного разочарована тем, что между нами появился
кто-то.
Я хотела бы захватить его внимание снова. То как он
смотрит на меня, выпрямило мою спину, выровняло меня
без всякой йоги. Что-то, будто вошло в меня, очень чистое.
Но теперь выскользнула обратно… Вышло из комнаты.
Или это просто ночь среди джунглей?
Ветер по комнате. Еле ощутимый.
Он пожимает руку Джимми, они говорят между собой
на батак.
Джимми переводит мои слова шаману. Я не улавливаю
какое у шамана имя. Оно индонезийское, очень длинное,
как у Джимми.
 Через полчаса, преодолев все возможные стены
коммуникаций, разности культур и религиозных
убеждений, я рассказываю ему о землетрясении в Непале,
о Бине. Я рассказываю ему о йоге — он говорит о культуре
шаманов, о том, как он управляет погодой, призывает дождь
и успокаивает вулкан, когда тот подогревается.
«Человек упал с неба на землю и разбился на части» —
говорит он. «И с тех пор человек болеет. Есть дух, но дух
отделен от человека, есть душа, но душа отделена, есть
физическое тело. И все эти тела — отдельны друг от друга.
Тело, которое ты знаешь — его нет. Есть общее тело
земли, тело космоса. Мы ветки на дереве жизни. Это дерево,
эти деревья, лес — джунгли Бога. Когда ты смотришь
на тело… Что ты чувствуешь? Ты чувствуешь напряжение.
Но когда ты здорова, ты как яйцо с многими телами.
Последние тела живут очень далеко. Они есть материал
из которого состоит Бог. Поэтому — мы есть Бог.
Мы упали на землю, и, падая, мы разлетелись
на осколки. Все начинается с объединения всех тел в одно.
Вот, что делает шаман — он просит духов твоего рода
сделать тебя целой. Когда я улетал из Медана, я услышал
голос человека. Этот голос был голосом духа — мужчины.
Это был твой прадед, он попросил меня помочь тебе. Я
позвонил жене и спросил, есть ли в нашем доме гости. Меня
предупредили о тебе.
Все наши люди очень сильны, потому что их защищает
род. Тебя не защищает никто. Я соединю тебя с родом
и с твоими семью телами. Без этого нет смысла совершать
духовное путешествие. Дух озера Тоба поможет мне. Я
научу тебя медитировать на облака. Ты должна
представлять, как дышишь облаками, пропускать облако
через нос и выдыхать через рот. Это техника шаманов
Индонезии. Это очень просто! Все шаманы дышат
облаками!»
 Он рисует мелом прямо на деревянном полу. Сначала
круг — «это ты». За ним еще и еще, так что получается семь
тел. «Наше тело начинается в космосе, и, оказавшись
внутри органов, оно продолжает развиваться вместе
с космосом. Меня зовут «духовным шаманом». Но ты
видишь — я не приношу в жертву животных. Я
не совершаю аскезу. Посмотри на мою жизнь, у меня нет
проблем с миром, у меня пятеро детей. Духовный человек
становится духовным когда он с миром. Я не использую
силу воли, не сражаюсь. Я сдался силам природы…
Проблема в том, что ты очень много всего контролируешь.
У тебя очень сильная воля. Но ты не даешь силам
Вселенной работать через тебя. Они не могут перетекать
по границам семи тел.
Число семь для нас очень важно. Род тоже состоит
из семи поколений. Пока они окружают тебя, ты сильная.
Смотри, твой дед помог тебе. Он попросил меня — я
вернулся. Предки все время помогают, слышим мы их или
нет. Они делают все, что возможно. Если что-то не так,
помолись своей прабабушке или прадедушке, а затем
подожди. Придёт помощь, придёт покой. Обязательно будет
помощь».
Он сидит на полу, по-индийски, скрестив ноги. Его
длинные, сбитые в дреды волосы струятся по спине
и спадают на пол.
— Сколько же метров в ваших волосах? — спрашиваю я.
Джимми усердно переводит все, что говорит Шаман,
по всему видно, что ему приятна эта роль.
— Волосы — это тоже сила, — смеется он.
— Как вы стали шаманом?
— Я просто умер без всяких на то причин. Я не болел,
но мое сердце остановилось. Мое тело было теплым,
и поэтому меня никто не хоронил. Я просто лежал десять
дней, мое тело оставалось теплым. Люди в моей стране
знают, что иногда так бывает, говорят, что душа человека
уходит и может вернуться вновь, поэтому тело
не разлагается. Через 10 дней я очнулся и увидел рядом
с собой светящееся существо. Оно стало учить меня как
помогать людям. Теперь это существо всегда рядом. Это
дух природы, он все знает, он стал моим учителем. Природа
очень мудра. Это страшно сколько всего не знаем мы —
люди, и сколько всего знает она — природа. Я никогда
не перестану учиться у нее и никогда не узнаю и малой
части от всего, что знает она.
Итак, я помогу тебе. Это все, что я могу сделать. Ты
согласна?
— Согласна на что?
— Завтра мы поедем на озеро. Там мы проведем ритуал.
Этого хочет твой дед. Он устал, он переживает за твои
скитания. Их ведь было уже много.
Я соглашаюсь попробовать.
Все утро следующего дня в дом шамана приходят люди.
Они приходят по одному, по трое, парами. Все ожидают
его, сидят на ступеньках у дома.
Шаман позволяет мне взглянуть на его работу.
— Это пара индийцев. Несколько лет назад они пришли
сюда, потому что у них не было детей. Теперь у них есть
сын и дочь, сейчас они пришли за помощью в другом деле.
За ними была девушка четырнадцати лет. Около года
назад ее мать умерла, отец женился во второй раз, теперь
у девочки депрессия. «Это очень просто для меня», —
говорит шаман, читает какую-то молитву, дает ей воду
с лимоном, дает настой из какой-то травы.
— Всего две недели и ей будет лучше, — переводит
Джимми.
Девушка действительно поправилась. Мы подружились
с ней и переписывались весь следующий год. Она расцвела
и вернулась к жизни.
 Шаман не просит денег, но принимает пожертвования.
Люди уходят оставив деньги в специальном блюде. Никто
не смотрит кто и сколько туда положил.
Шаман курит. Пациенты говорят. Шаман молчит. Его
жена внимательно слушает, что-то уточняет и передает
шаману суть вопроса.
— Мне нравится, что он мало говорит, — признается
Джимми. — Настоящий шаман должен мало говорить.
— Вы очень много курите, — обращаюсь я к шаману
через Джимми. — Джимми, как ты думаешь, что внутри
у человека, который курит пять пачек в день? Скажи ему,
что я волнуюсь за его здоровье.
— Он говорит, что дышит облаками и так очищает
легкие, — переводит Джимми.
Жена шамана зовет меня за собой, я поднимаюсь с пола
и иду в соседний дом-пристройку.
— Это женский дом, — объявляет она. — Здесь только
женская энергия. Сюда не могут входить мужчины, даже
мой муж. Этот дом хранит травы и настои — всё это
женская энергия. Травы помогают усиливать твою
собственную «шакти», они ее высвобождают. Эта трава
освобождает от влияния матери, — показывает она на сосуд
с травой, — Некоторые болезни приходят от матерей. Когда
ребенок развивается в животе у матери, мать чего-то хочет
от ребенка, она хочет, чтобы он принадлежал ей. Такие дети
очень несчастны. Мать навязывает свои желания ребенку,
тогда ребенок болеет. Мы даем ребенку это растение, и он
разлучается с матерью. Мать больше не подчиняет себе
ребенка. Он проживет свою собственную судьбу.
Джимми переводит все ее слова с порога, не заходя
в помещение.
— Это другая трава, она помогает услышать душу. К нам
приходят молодые юноши и девушки, которые не знают,
какую профессию им выбрать. Ты выпиваешь эту траву
и слушаешь, что говорит тебе твоя душа. Душа все знает,
эта трава помогает услышать свою душу.
К двум часам прием официально закончен. Ворота дома
закрываются, последние посетители прощаются с женой
шамана. Шаман отдыхает, лежа на боку, прямо
на деревянном полу в гостиной дома. Здесь еще остались
вчерашние рисунки с кругами.
— Сейчас моя жена заведет машину, и мы отправимся
на озеро. Там ты должна будешь войти со мной в воду,
затем я разобью куриное яйцо и положу его тебе в рот. Ты
выпьешь его под водой — это часть ритуала. Ты согласна,
ты готова ехать?
— Но я вегетарианка, я не могу есть яйца! — объясняю я
взволнованно Джимми. — Этот ритуал нам не подходит,
давайте другой!
— Это ритуал для тебя. Нужно ехать на озеро! —
Настаивает шаман. — Всего одно яйцо — ничего
страшного.
— Я так не думаю.
— Что было раньше: яйцо или курица? —
спрашивает он.
Через час, после кружения по спирали трассы что лежит
над озером Тоба, мы, наконец, останавливаемся
у мелководья.
— Не всякий берег подходит — некоторые пляжи сразу
очень глубокие, — объясняет жена шамана. Она лихо
управляется с рулём автомобиля.
— Это «Семь колодцев». Ритуальное место батак. Вода,
очень чистая! Можно пить!
Шаман уходит готовиться к ритуалу. Он меняет одежду,
готовит воду с какими-то травами, нагибается и шепчет над
землей.
— Подождем здесь, — говорит жена шамана.
— Ты боишься? — спрашивает меня Джимми почти
на ухо. Он замечает мое волнение.
 — Я не знаю.
— Я думаю, если ты начал читать книгу — надо ее
дочитать, — говорит он.
Сколько же книг я не дочитала? — размышляю я. —
Если книга мне не нравится, я оставляю ее недочитанной.
— Когда вы с шаманом войдете в воду, он разобьёт яйцо
и положит его тебе в рот. Яйцо нельзя глотать сразу. Его
нужно глотать под водой, понимаешь? Он окунет тебя
с головой и тогда глотай! Ты поняла?
— Поняла! Хорошо!
Внутри, озеро не такое как снаружи — оно не голубое,
не бирюзовое. Оно мутное. Все это время оно просто
отражало небо над островом, небо здесь яркое, пестрое. Я
вхожу в это озеро по колено, по пояс, наконец, мы
встречаемся с шаманом. Он чуть ниже меня ростом. Он
разбивает сырое куриное яйцо в плошку и дает мне его
выпить. Я не глотаю его сразу — как учила меня жена
шамана.
Шаман опускает меня под воду — за плечи. Вода
мутная, с пузырями воздуха. Я не тону, мне не страшно,
но какой-то первичный инстинкт лишает меня на мгновение
разума. Проглотив под водой яйцо, я нащупываю длинную
бороду шамана и тащу его за собой на дно.
Жена шамана и Джимми хохочут на берегу. Довольный
шаман танцует, расплёскивая руками воду. Я стараюсь
избавиться от вкуса желтка на языке.
Второпях мы покидаем озеро. Все потешаются надо
мной, Джимми тоже очень доволен.
«Почему бы мне не работать переводчиком»? —
Размышляет он вслух. — «Это прекрасная работа, очень
веселая!»
После заката приходит время отдыхать, мы
возвращаемся обратно в дом шамана. Это наш последний
вечер, завтра шаман улетает на Ломбок, как он
и планировал накануне.
 — Как ты смотришь на то, что мы пойдем в кафе, и я
выпью бокал рисового пива? Я совсем не хочу спать, —
сообщает Джимми.
Мы возвращаемся во вчерашнее кафе. Там те же лица,
снова только мужчины.
— Победил номер 11, — объявляет Джимми.
У стены сидит человек с гитарой. Он не смотрит
на других, он натянул шапку на лоб, он говорит
на английском, он говорит сам с собой.
— Видишь того старика с гитарой? Вчера его не было
здесь. Сегодня он пришел. Этот старик говорит по-
английски, но это говорит не он, это говорит его душа.
— Откуда ты знаешь, Джимми?
— Я знаю. Просто посмотри на него.
— Может быть, если я выпью стакан этой штуки, моя
душа тоже заговорит по-английски?
— Нет, твоя душа заговорит на «батак».
У тебя бывает такое чувство, что ты с кем-то общаешься
и наполняешь этими словами свой живот? — спрашивает
Джимми. — Когда я говорю с тобой, то мне кажется, что я
могу говорить с тобой четверо суток. Я никак не могу
наполнить свой живот — мне все время этого мало.
— Да, дорогой брат. У меня тоже есть такое чувство.
В Индии я совершенно оторвалась от корней, от семьи
и родственников. Теперь мне есть о чем подумать. Шаман
был убедителен в своих доводах о роде, о семи поколениях
предков. Мы — люди Запада — не уважаем свои корни,
а здесь молятся предкам.
Джимми, обещай мне, что ты поедешь в дом своего
прадеда и попытаешься вспомнить свои корни тоже.
— Может быть,… когда я буду совсем печальным.
Совсем скоро я покидаю Тук-Тук, уезжаю на пароме.
Меня провожает трое братьев, они — моя новая семья.
Позже я обратила внимание на семантику этого русского
слова: «семь-я». Семь я. Семь тел. Семь поколений рода.
 Работа шамана или целителя — это тайна душ, в нее
не пускают быстро. Очень медленно: сначала одна история,
затем другая. Как лечат люди в Азии? У них есть духи,
травы, традиции. Кому-то помогают умершие
родственники, кому-то духи природы, облака и Солнце.
Исцеление — это дружба одной души с другой, в результате
их союза рождается любовь, и такая любовь рождает
здоровье.
Гуджарат
Гуджарат — индийский штат, который лежит между
государством Пакистан (на северо-западе), Раджастаном
(на северо-востоке) и Аравийским морем (на западе). Этот
штат Индии славится своим разнообразным ландшафтным
рельефом, бесчисленными храмами, родством с Ганди
и обилием удивительных племен «Адиваси».
«Адиваси» — первые жители Индии, аборигены. Они
так и не стали частью «большой Индии». Они сохраняют
этническую обособленность, чтят собственные традиции
и имеют независимый взгляд на мироустройство. Здесь,
на территории Гуджарата, около сорока таких племен.
Племя Сиддхи — выходцы из Африки. Барда — знают
множество народных танцев. Бхилы попали под влияние
мусульман и теперь молятся пять раз в день.
Одни племена исповедуют индуизм, другие поклоняются
животным — тиграм, змеям, крокодилам. Есть племена —
христиане и другие, что произошли «от Солнца». Есть
племена, которые поклоняются растениям, духам трав
и холмов. И есть особые, охраняемые государством
племена. В деревнях этих племен женщины беременеют,
девять месяцев вынашивают плод, их живот увеличивается
в размерах, а затем они рожают невидимое божество. Все
эти народы имеют свой язык (диалект), свою музыку
и костюм. Все они живут на территории Гуджарата
и Раджастана — так, что границы племен переходят друг
в друга, нарушая границы штатов. Говорят, что цыгане
вышли отсюда.
Когда женщины Гуджарата танцуют, то они не следуют
сложной структуре танца — как это происходит в Ориссе.
Они не заучивают жесты и мудры, они чувствуют ритм
и следуют за движением звука барабанов. Когда барабан
звучит, женщина начинает отчаянно кружиться. Лицо ее
прикрыто вуалью. Лицо не отвлекает от танца. Слоистые
юбки — широкие, многослойные. В конце она открывает
лицо и смеется.
Мой дед был цыганом, но я не похожа на этих женщин.
Между ними я выгляжу бедно, а они богато. Что бы ни
делали эти женщины — они красивы. Кость у этих женщин
тонкая, а спина всегда прямая. Тяжелые браслеты на руках
и кольца на шее. Я чувствую себя несвободной в любых
украшениях, а они по-другому не ходят.
Этих женщин не выдают замуж без согласия.
В Гуджарате — браки по любви, независимо от каст
и достатка. Когда женщина в эти племенах чего-то хочет, то
она начинает голод, и пока ее желание не реализуется, она
не начинает есть. Точно так же поступил Ганди,
родившийся в Гуджарате. Отстаивая независимость Индии,
он начал долгую голодовку, все остальные люди
подтянулись за ним. Британцы, уже уставшие от проблем
с Индией, вернулись домой. Так Индия получила
независимость.
Метод Ганди — метод женщин Гуджарата: «Не гонись
за желаемым, отвернись от войны с желаемым. Стань
неподвижным». Ганди скопировал этот метод у женщин
своего штата. Вот насколько эти женщины сильны.
Постепенно все меняется, мы меняемся целиком —
до глубины самых пронзительных идей, самых устойчивых
убеждений. Все уходит, мы остаемся собой. Йог
не стремится туда, где находится желанное. Он погружается
в неподвижность.
 Дварка — город на берегу Аравийского моря
в Гуджарате. Идеальное место, чтобы познавать себя
в одиночестве. Удаляться, останавливаться, замедляться.
Сжиматься внутри маленького, внутреннего, личного
мира — обязательно. Находить на карте белые пятна —
обязательно. Находить неизвестное место, неизвестный
город, просто комнату — обязательно.
Заброшенный, оставленный на века город. Даже воздух
здесь немного притаившийся, неприручённый, дикий.
Улицы, выжженные солнцем. Люди, которые редко
видят туристов. От храма Сиддхешвар Махадев, через
старую арку полуразрушенного дома, мимо пасущихся
в стаде быков. Через пустырь, к трехэтажному
недостроенному общежитию.
Здесь сейчас никто не живет. Комнаты пустые.
«Выбирай любую», — говорит Ишварбхаи, провожая меня
на третий этаж этого дома-призрака.
Двери открываются — комната с видом на море полна
белого света.
Два жёстких матраса — один, чтобы спать — другой как
спинка дивана, пристроен сверху. Широкое окно и балкон,
оттуда вид на пустырь. За ним гостиница «Лорд». Там
останавливаются богатые индийцы. Теперь я вижу их
по утрам за завтраком. Они всегда торопятся, постукивая
стульями, позвякивая ложками. По вечерам к этому окну
подходят павлины. Они распускают свои хвосты,
вышагивая друг перед другом.
На потолке всего одна электрическая лампочка, она
покачивается на сквозняке. Ее не хватает, чтобы читать
после заката солнца. Нет мебели, нет даже стула.
Ночью я всегда ухожу гулять, ухожу к точке, где
соединяется река Гумата и Аравийское море. Это
«сангам» — священное место для индуиста.
 Три раза в неделю, когда солнце начинает садиться,
хозяин квартиры поднимается ко мне в комнату и учит меня
йоге, которую он собрал, путешествуя на байке по Индии.
«Когда я был молодым, то объехал пол Индии, я учился
йоге».
Он уходит после заката. Его сын, видя меня в окне,
машет мне рукой и заводит свой «Royal Enfield».
Просыпается Дварка поздно. Утром можно созерцать,
бесконечность поглощать, впитывать в себя запах этой
вечности. Все магазины и лавочки еще закрыты. Ветра еще
нет, первый «чайный человек» приходит в восемь утра. Я
сижу на ступеньках магазина. Рядом коровы. В моих руках
«Шива-сутры» Васугупты. Я путешествую с этой книгой
всегда.
Несколько благотворительных организаций собирают
деньги, выкрикивая из громкоговорителей: «Одна рупия
на корову». Мне больше нравится покупать для них хлеб
и кормить.
ИшварБхаи приглашает меня на ужин. Его жена готовит,
сидя прямо на столе. Женщины в этом штате позволяют
себе и такое.
Он показывает мне вытянутые со дна океана реликвии.
«Останки» великого города Кришны.
«Я отправляю их на экспертизу в Лондон», —
рассказывает он. — «Ученые в Англии подтверждают их
возраст. Этим реликвиям 5000 лет, они остались здесь
со времен Кришны, тогда здесь стояли дворцы. В Дварку
приходит много йогов», — продолжает он. — «Дварка —
это «Сапта Пури» — один из семи священных городов
Индии. Ты видишь как сюда идут люди? Они идут босиком,
иногда через всю Индию. Теперь здесь все немножко спит,
а раньше здесь кипела жизнь, сюда приходили святые
со всех концов Индии!
Мне очень интересна религия моей страны, но сам я
очень занят. У меня три бизнеса, у меня жена и двое детей.
Мои сыновья еще не женаты, но когда они женятся, то
покинут мой дом. Что я буду делать? Я буду снова
путешествовать!
Иногда я встречаю какого-то йога, я смотрю на его лицо.
Да, да! Я умею читать по лицам! Если я вижу, что этот
человек мне интересен, то приглашаю его в дом на ужин,
и затем говорю с ним.
Я никогда не видел, чтобы кто-то молился так много как
ты. Зачем тебе работать? У меня есть дом на берегу моря,
здесь в тридцати километрах от Дварки. Я дам тебе этот
дом — живи, делай садхану. Тебе не нужно работать».
Я отрицательно киваю головой. «Нет, слишком рано,
чтобы уходить из мира».
— Что я могу еще для тебя сделать? Гость в нашем
доме — это Бог! Если тебе нужна помощь — просто
позвони мне. Мой сын сейчас дома, он может повозить тебя
на байке по округе. Тебе не стоит выбираться из города
в одиночку. В соседних местах не любят европейцев.
Раньше наш порт был очень знаменит. Британцы
приплывали сюда и разворовывали эти земли. Многие
жители все еще помнят это. Люди в наших деревнях
не очень приветливы.
Рам — сын Ишварбхаи, симпатичный высокий юноша.
Он очень серьёзен, немногословен и скромен. Он хорошо
воспитан.
— Ты ладишь с отцом?
— Да, что бы я ни делал, он поддерживает меня. Он
говорит: «Дерзай! Реализуй свои идеи!» Так я стал
сценаристом фильмов для Болливуда. Я победил в двух
конкурсах фильмов как сценарист. Мой отец всегда верил
в меня. Он ездил со мной в Мумбай во время конкурсов,
поддерживал меня. Обычно родители говорят своим
сыновьям что делать, но мой отец никогда не ограничивал
меня.
 Мы встречаемся следующим днем, едем по окрестностям
Дварки. Тридцать километров, сорок. Всегда по кромке
дикого, неспокойного, бурлящего моря.
Из заброшенного, но очень почитаемого храма змей
в Храм Кали и Небесных Танцовщиц. Сита Кунд,
построенный Шанкарачарьей, и снова в храм Кали —
теперь в другой деревне. В полдень, когда жара достигает
своего максимума, в воздух поднимается пыль, она
вращается мелкой пудрой, осыпается колючей стружкой
мне на плечи. Всюду один и тот же приморский белый свет.
— Раньше люди Дварки выходили на закате к морю.
Кришна сказал: «Я уйду, но каждый вечер на закате я буду
наблюдать за вами с неба». Сейчас мы утратили этот
обычай. Все слишком заняты делами. Но в этом обычае вся
красота нашей жизни! Представь, весь город выходит
к морю и смотрит на небо! — рассказывает Рам.
В один из дней Ишварбхаи уговаривает меня встретиться
с «волшебным человеком».
— Он помогает мне.
— Как он помогает вам?
— Однажды один человек очень долго не отдавал мне
долг. Тогда я пришел к этому «волшебному человеку». Он
нацарапал особенную янтру на листе и сказал, чтобы я
положил ее внутрь ботинка и ходил вместе с ней. Я
положил эту янтру в ботинок и начал ходить. Я ходил очень
быстро, не останавливаясь. Когда я вернулся домой, то
увидел что человек, который должен мене деньги, уже ждет
меня у дома. Тогда он вернул мне весь долг…
Это «волшебный человек»! Ты должна его увидеть!
«Волшебный человек» похож на птицу с огромным
носом и маленькими глазами. Ему около шестидесяти лет,
он костлявый и худой — как многие жители Дварки.
Здесь его дом, и ворота, и высокая ограда, непривычная
для других домов Дварки.
 Он говорит с парой женщин, консультируя их
по проблемам брака. Пока мы ждем его, сидя на диване, он
извиняется и дает нам альбом со своими фотографиями.
— Как вы обучались этим чудесным знаниям? —
Спрашиваю я.
— По книгам, — показывает он мне развал старинных
книг на кровати — им не меньше ста лет.
Недавно здесь был мужчина, который хотел себе жену
своего брата. Я сразу его прогнал. Эти две женщины,
которые были до вас, приходили из-за денег. Сын одной
из них потерял большую сумму денег. Я сделал для них
специальную янтру. Перед уходом эти женщины спросили
меня: «Сколько мы должны за вашу работу?» Я ответил:
«101 рупию!» Как я могу брать деньги у людей, которые
пришли ко мне из-за проблемы с деньгами? Я сказал им, что
достаточно «дакшины» — 101 рупии.
— Вы лечите людей?
— Я помогаю справиться с бесплодием. Видишь все эти
семьи в фотоальбоме? Они живут в самых разных городах
Англии и США. Я летал к ним повсюду! Смотри, у них
не было детей, но потом они прислали мне эти фотографии
с рожденными детьми, — показывает он на фотографии. —
Здесь мои главные достижения! Фотографии детей.
У меня есть валюта почти всех стран мира. Вот тут,
в конце альбома, смотри, — показывает он разворот
альбома с различными денежными банкнотами — я богатый
человек! — хвастается он. — Магия… это так, просто. Я
могу научить тебя этому…
Я могу сделать так, что один человек будет думать
о другом. Я могу заставить одного человека сделать то, что
хочет другой. Но это не Бог.
Индийцы знают об этом, а вы европейцы — вас очень
легко обмануть. Вы думаете, что если у этого человека есть
«сиддхи» — магические способности, если он залазит к вам
голову и читает ваши мысли, то он святой, а то и сам Бог.
И вы начинаете поклоняться этому человеку… Но магия,
«сиддхи» — это очень легко. Другое дело встретить Бога.
Не поклоняйся людям, только Богу. Я желаю тебе этого —
встретить в Индии Бога.
Мы уходим поблагодарив за чай. Я все еще чувствую
запах чернил для янтр, запах старых книги.
— У меня есть друг — у него дома огромная коллекция
старых книг. Он преподаватель санскрита. Ты хочешь
изучить санскрит? Я попрошу его тебя учить, он очень
хороший учитель, — говорит Ишварбхаи.
— Я не сомневаюсь, что он хороший учитель, вот только
я плохой ученик — отвечаю я.
Моя память стала пропадать. Раньше я так много знала,
столько держала в голове. Сейчас я не могу вспомнить
элементарные вещи. Мой ум становится другим. Он
спокойный, он не волнуется, я его не слышу. Но я почти
ничего не помню из университетских и школьных знаний.
Когда Дварки становится «слишком много», я снова
ухожу в ресторан дорогого отеля «Лорд», смотрю как
индийские семьи едят огромные блюда с подливками
и рисом.
За ними в окно проступает полоска белого света над
морем.
Море я дварке бывает разных. Для одних оно немножко
чужое, другие знают его с рождения.
Настоящая Дварка — это жизнь у маяка, у моря, вместе
с рыбаками, сетями, лодками. Вместе с людьми, для
которых я не существую. Эти люди наполнены стихией.
В их глазах нет ничего, что было бы мне знакомо.
Дома у Ишварбхаи я всегда свободна. Здесь есть
интернет и горячий душ. Я слышу как печатает свои тексты
Рам, должно быть, очередной сценарий для Болливуда. Он
спускается в столовую, долго нарезает круги, задумчиво
перечитывает распечатанный лист.
 — Я никак не придумаю как соединить двух людей
в сценарии? Один из них — потерявшийся в жизни юноша,
другой — индийский мудрец.
— Такие встречи происходят как бы сами по себе
и вместе с этим неслучайно. Соедини их Аравийским
морем.
Озеро нагов
Жара — плотная, забравшая под себя весь зимний холод,
смешанная с испарениями городских рек. Каждый градус
в тени очень важен.
Жара, которую так трудно представить в любом другом
месте — здесь, как стекло бутылки, увеличивает саму себя,
нагревается и проникает в самое пекло собственной
сердцевины.
Люди в Индии умирают от этой жары, люди сходят
с ума.
Люди в Индии молятся деревьям, потому что они дают
тени.
Полуденное солнце, утреннее и вечернее — одинаково
горячее.
К ночи, в прохладе, которая почти неощутима, —
надежда на сон.
Без кондиционера, с окнами насквозь помещения.
Огромный тяжелый фен под потолком, и он гоняет
воздух — но это ничего не меняет. Сквозь первый сон —
начало образов и сновидение.
Ночь. Полная луна сквозь белые облака. Воздух словно
застыл. Тысяча капель на теле. Женщина сидит у двери
открытой комнаты отеля, опирается спиной о дверной
проем. Ее почти не видно в темноте.
Я сплю, укрывшись мокрым полотенцем, намочив водой
простыни. Возвращаюсь в старую, разбитую тысячами
постояльцев ванную комнату. Открываю дверь в коридор,
сажусь у двери на полу.
 Звуки… неразборчивые оттенки новых звуков под
окном, за дверью.
Капли… Первые капли… Бум- бум.
Первый дождь, отошедший к чертам других городов
на недели, появился здесь снова и теперь торопится
пролиться. Так, по каплям, вода набивает собой колдобины
асфальта. Сверху дорога словно стекло — отражает ночную
жизнь жаркого мира.
Были ли часы, когда я спала? Или все это было парением
над городом? Над его улицами, переходящими в деревни
и снова в деревни, а затем в какой-нибудь новый город.
Отсюда есть лишь один основательный выход —
вернуться в горы, в прохладу Гималаев.
Автобус в долину Куллу, долину в Гималаях Индии,
выходит ранним вечером.
Сначала мы выбираемся на трассу, замираем в пробках
на выезде и медленно плетемся через города-спутники
Дели.
Ближе к ночи мы чувствуем изменение рельефа пути.
Теперь дорога кроется петлями — повороты и горные
подъемы.
— Вы из России? — отвлекает меня мужской голос.
Сразу не различить акцент. Молодой парень, на вид ему лет
27. — Я говорю по-русски.
Как неожиданно.
— У вас очень хорошее произношение, — отвечаю я,
не скрывая удивления.
— Моя мать из России, а отец из Марокко, но сам я живу
в Израиле. Как долго ты в Индии?
— Девять лет.
— Девять лет в Индии? Как ты здесь живешь? Россия
ведь лучше. Даже Камчатка лучше.
— Ты, наверное, только прилетел?
— Да, семь дней назад.
— Ты еще не видел Индии.
 — Возможно, Индия другая, но Дели!.. Как ты здесь
живешь?
— Мы говорим, что Дели — это город джиннов, это
странный город… Он затягивает на пустом. Если ты
поймешь Дели, то ты уже не покинешь Индию, что бы ни
случилось.
— Возможно, это правда. Я целую неделю не мог от туда
уехать, каждый день откладывал отъезд. Дорога
не складывалась. Подожди, я сейчас вернусь, я хочу
подарить тебе карту! Я купил ее сегодня перед выездом!
— Карту? Какую карту? Карту Индии?
— Нет, карту. Подожди меня. Я сейчас вернусь. Я
чувствую, что должен подарить тебе эту карту.
Он встает и возвращается к своему рюкзаку. Автобус
трясет, мой новый знакомый не выдерживает новой петли
и падает на сидящего слева соседа.
— Извини, это заняло больше времени, чем я думал, —
возвращается он. В его руке небольшое изображение.
Открытка с Ганешей. — Это не карта! Это Ганеша!
— Эй, только не кричи на меня, ладно?! Я же только
приехал! Я еще ничего не знаю!
— Хорошо, — говорю я спокойным тоном. — В Индии
мы верим, что есть вещи, которые нельзя купить. Например,
нельзя купить Бога. Мы не покупаем себе ритуальные
предметы: четки или подобные ритуальные изображения.
Эти вещи просто приходят. Когда они приходят, то мы
говорим, что это приходит Бог.
— Я это очень понимаю, — кивает он. — Я хочу
рассказать тебе мою историю. Ты готова меня послушать?
Нам ведь еще долго ехать до ночного ужина.
— Как минимум два три.
— Два часа? Ужинать в полночь? Я напуган этой
страной!
— Зачем же ты приехал в Индию?
 — Чтобы разобраться в себе. Я рано начал работать,
в 25 лет у меня уже была своя звукозаписывающая
компания. Сейчас наши офисы находятся в Тель-Авиве,
Японии и Калифорнии. Я знаю богатейших людей мира,
но я не знаю себя.
— Это знакомо многим, — киваю я.
— Недавно умерла моя бабушка. Нет… Понимаешь, она
не моя бабушка по крови, но я всегда называл ее бабушкой.
Я прилетел в Дели, и через несколько дней она позвонила
мне. Я сказал: «Бабушка все отлично, я прилетел в Дели,
здесь я начну мое путешествие».
Мы поговорили и в конце, прежде чем попрощаться, она
сказала, что это наш последний разговор, и вечером она
умрет. Я сказал: «Как такое может быть? Ты даже
не больна! Ты не можешь сегодня умереть!» Но она сказала:
«Да, сегодня я умру, но, пожалуйста, не переживай из-за
моей смерти». Она сказала это так, будто это была просто
очередная новость. «Ничего особенного».
Потом я узнал, что она предупредила свою дочь о том,
что к вечеру умрет. Но та ей не поверила. Потом я говорил
с дочерью, и она сказала, что бабушка чувствовала себя как
обычно. Она занималась делами по дому, но сообщила, что
проживает свой последний день. Она попросила свою дочь,
чтобы после ее смерти никто не переживал.
К вечеру ноги бабушки похолодели. Ее дочь вызвала
скорую помощь, но по дороге в госпиталь бабушка умерла.
Теперь ты понимаешь: Дели ужасный город для меня.
Бабушка была самым близким мне человеком. Только
с ней я говорил о том, о чем сейчас говорю с тобой —
о Боге, духовности. Ни с кем в моем окружении я не мог
говорить о том, о чем я говорю сейчас с тобой. Мои
друзья — либо ортодоксально религиозны, либо не верят
в Бога.
Я приходил к ней домой, она доставала карту, и чаще
всего это была «карта ангела». Тогда она говорила: «Ты
не понимаешь, это очень редкая карта. Нужно очень много
„работать“, чтобы получать такую карту».
— Как ты познакомился с ней?
— Израиль — очень дорогая страна.
— Я слышала об этом.
— Да. Я начал подрабатывать когда мне было 16 лет. Я
работал в ее семье и сначала общался только с ее дочерью.
Работал я тогда медленно: то, что другие делали за три часа,
я делал за семь, но мне платили одинаково со всеми. Тогда я
подумал: «Что-то здесь не так, мы, евреи, очень
внимательны с деньгами, мы не переплачиваем».
— И об этом я слышала тоже.
— Да! — смеется он. — Это была другая семья.
Однажды, когда я закончил работать, эта семья
пригласила меня в дом на ужин. Там я встретил бабушку.
Она смотрела на меня, на всё… с огромными глазами.
Когда она смотрела на тебя, то ее глаза забирали тебя
целиком. Она смотрела прямо в центр. У нее были
удивительные голубые глаза!
Тогда она сидела, раскладывая карты на столе. Но это
были не карты таро, это были очень большие и старые
карты. Она предсказывала будущее и подробно описывала
детали настоящего разным людям. Вначале я не поверил
в то, что вижу. Там была девушка, и бабушка делала ей
подробные предсказания. Она говорила об очень тонких
деталях прошлого этой девушки. Я видел всю палитру
эмоций той девушки — она была потрясена. Там были
люди, которые ждали своей очереди.
Я спросил ее дочь: «Что все это значит»? Но затем я сам
поговорил с бабушкой. Я был уверен, что раскушу ее,
выведу на чистую воду. Но то, что она рассказала,
перевернуло мой мир. Она читала мои мысли, видела мое
детство, видела прошлое и описывала будущее. Я сказал
про себя: «Не может быть — это противоречит моей
картине мира».
 В то время мне были безразличны все еврейские
догматы. Накануне встречи с бабушкой мои друзья
пригласили меня на собрание с раввином. Мне казалось, что
они были религиозными фанатиками. Знаешь, как это было?
Люди в несуразных шляпах танцевали и пели с поднятыми
руками. Я пошел туда из солидарности. Но затем я честно
им сказал: «Я уважаю ваши чувства, но я не верю в Бога. Я
поверю, только если увижу чудо. Тогда главный раввин
подошел ко мне и сказал: «Тебе нужны доказательства? Ты
получишь их!»
Через неделю я встретил бабушку.
После того, как я встретил бабушку, я пошел учиться
в специальную религиозную школу. Я хотел знать все! Я
хотел понять как она все это делала!
Полгода я не выходил за стены этой школы, это было
исключительно религиозное образование: чтение
религиозных текстов, молитва, ритуалы. Тексты, которые
мы читали, являются тайными, я бы сказал, эти знания
доступны лишь ограниченному кругу людей. Мало кто
в нашей стране знает о существовании подобных вещах.
— Это кабала?
— Да, но это очень глубокие знания. Мне трудно
объяснить тебе, не пользуясь специальными терминами. Я
соблюдал много ритуалов и очень много молился…
В какой-то момент я стал слышать голоса… Я не мог это
объяснить. Я шел куда-то глубже и глубже, но вместе
с этим меня стал звать обратно мир, нормальный мир. Я
захотел снова получать удовольствия от жизни. Я хотел
встречаться с девушками.
Я не мог вытерпеть целибат! Это мое слабое место.
Бабушка всегда говорила мне об этом. Я приводил к ней
своих девушек, и она отбраковывала их одну за другой. Она
говорила, что моя настоящая духовная жизнь начнется
когда я женюсь.
 Через неделю, после того как я покинул религиозную
школу, я познакомился с очень привлекательной девушкой.
У нас было первое свидание, мы гуляли по городу, но вдруг
я остановился и сказал ей: «Твой дедушка изнасиловал
тебя». Она была в шоке. Я был в шоке тоже. Откуда я это
знал? Это просто вырвалось из меня. Она плакала
и кричала. Она говорила: «Как ты узнал? Никто не знает
этого!» Это был первый раз, когда я получил видение
и смог его подтвердить.
Я ушел из религиозной школы, но понял, что опыт
жизни в стенах той школы нельзя просто зачеркнуть, что-то
во мне изменилось раз и навсегда, и это окрашивало все мои
отношения с людьми. Я больше не мог быть нормальным. Я
стал медитировать, нашел йогу и, конечно, Индию.
Моя бабушка поддерживала меня в этом. Она была
религиозна, но также «человеком Вселенной». Она знала
эзотерику. Она учила меня как делать защиту, как устранять
черную магию, как читать знаки. Прежде чем встречаться
с человеком который мне неприятен, я медитирую на Свет,
представляя, как он заполняет пространство. Бабушка
обучила меня разным медитациям, разным способам
усиления энергии и защите. Затем я понял, что тело меня
ограничивает, и я занялся телом, я пошел в «хатха-йогу».
— У твоей бабушки был учитель? Она научилась всему
сама?
— Я говорил тебе, что ее семья была особенной. Так
было всегда, весь их род был таким… Она была из очень
духовной семьи.
Она рассказала, что когда была маленькой девочкой, они
бежали от нацистов в Америку. По морю шел корабль
и туда не пускали евреев. Духовный учитель их семьи
посадил ее на плечи и пошел по воде. Тогда вся её семья
пошла по воде вслед за ним. Люди увидели их и взяли
на борт. Какая разница еврей ты или нет — если ты можешь
ходить по воде? … Верно?
 И знаешь что, она получила свои карты и дар
предсказаний от мусульманина! Она говорила, что тот
мусульманин был суфием, мистиком. Представь себе!
Мусульмане и евреи — вечные враги, но бабушка получила
дар от мусульманина! Ты даже не представляешь
на сколько это невероятно! В духовности нет
дискриминации по религиозным или половым признакам!
В духовности Бог един! Поэтому я стал интересоваться
йогой, Индией, я приехал понять это Единство.
Итак, получив этот дар, она начала предсказывать
будущее, но вскоре заболела. Она рассказывала, что лежала
три месяца, не поднимаясь с постели. Затем в ее дом
пришел раввин. Он спросил ее: «Женщина, ты хочешь снова
ходить? Хочешь заботиться о своей семье?» Она ответила:
«Конечно, хочу!» Тот сказал: «Тогда ты должна прекратить
принимать людей, прекратить гадать на картах!»
Он растянул специальную ритуальную нить между ними,
она должна была держать ее с одной стороны, а он держал
с другой. Так, она дала обещание, что больше не будет
гадать.
Понемногу она снова начала ходить. Но послушай, что
случилось дальше!
Через несколько месяцев в их дом пришел еще один
раввин. На этот раз это был очень важный раввин — один
из главных духовных лидеров нашей страны. Такие люди
не ходят в дом к обычным людям. Он сказал: «Женщина, ты
делаешь предсказания на картах?» Бабушка ответила:
«Больше нет». Он сказал: «Ты должна делать. Ты хочешь,
чтобы твоя семья была здорова?» — Спросил он ее. —
«Тогда ты должна продолжать принимать людей».
Он помог, наставил ее, как именно это делать. Прежде
чем раскладывать карты, бабушка должна была
произносить специальную еврейскую молитву и зажигать
еврейское благовонье. С того момента и всю жизнь она
принимала людей и делала предсказания.
 — Это удивительная история.
— Сейчас ее нет, я чувствую себя странно. Мне кажется,
что я потерял свою семью.
— В Индии мы верим, что есть два типа отношений:
отношения внутри мира и другие отношения —
«духовные». Первую семью мы получаем от рождения,
вторую мы находим со временем. Духовная связь не имеет
границ, она — как знаки — всегда и повсюду с нами.
Всю ночь мы говорим, а прощаемся на рассвете. Автобус
уже проехал сквозь горы, пересек все мыслимые
и немыслимые земные границы и линии. Линии повсюду —
они на ладонях, на картах, на небе. Мы читаем линии —
йоги так делают.
— Прежде чем подняться с кровати и начать новый день,
осознай, что судьба в твоих руках. Просыпаясь утром, йоги
смотрят в ладони, осознавая их…
— Что в этом кроется?
— Просто смотри в ладони. Это секрет йогов.
День обнажает линии Гималаев. Сегодня здесь длинные
волны тумана. Этот туман провожает нас от реки Вьяс
к почти облысевшим скалам и снова в зеленую
гималайскую долину.
Автобус приближается к моей станции, оттуда мне
нужно подняться выше. Сначала на такси, затем пешком.
Он смотрит в окно, ловит мой взгляд. «Знаешь, я могу
говорить с тобой вечно. Мне кажется, что мы уже давно
знакомы. Это очень странное чувство, ты мне ближе, чем
мои друзья в Тель-Авиве.
Я надеюсь, ты будешь в порядке и Бог будет тебя
хранить, но в жизни бывает разное. Я не хочу ничего
предрекать, я не знаю. Но вот, что я тебе скажу: я очень
богатый человек. Я даже не знаю за что я получил все эти
блага. Пожалуйста, запиши мой телефон и е-мэйл. Ты
всегда можешь мне написать, а я всегда постараюсь быть
тебе полезным… Помни, что я жду тебя в Тель-Авиве!
 Тель-Авив лучше, чем Дели!»
Долина Куллу
Маленькая деревня и всего одна тропа — насквозь,
по холмам. Здесь только начинается сезон сбора яблок, он
растянется на все лето до октября. Долина Куллу —
«долина трехсот богов». Говорят, у них свое подземное
государство, и если приложить ухо к земле — то можно его
услышать.
— Какие это боги? — спрашиваю я Абхишека. Он сын
владельца дома, который я снимаю.
— Эти боги пришли сюда с юга.
— Из Дели? — вспоминаю я моего знакомого
из автобуса. Что бы он сказал о долине Куллу?
— Возможно из Дели тоже. На юге Индии было много
распрей, и боги пришли сюда за покоем. В этой деревне
очень тихо. События случаются очень редко. Нужно быть
очень внимательным, чтобы не пропустить событие когда
оно приходит.
Каждый раз, путешествуя по Индии, я возвращаюсь
сюда и удивляюсь: «Как же здесь тихо и хорошо». Если ты
и слышишь здесь что-то раздражающе громкое, так это гул
ритуальной трубы. Богам здесь служат постоянно. Без их
участия ничего не происходит. Иногда боги говорят: «Если
вы перестанете нам служить, то мы уйдем на другую
планету».
— Как они это говорят?
— Они говорят через гуров.
— Кто такие «гуры»?
— Гуры — оракулы нашей долины. Эта традиция есть
только в Куллу.
Гуры — не жрецы храмов, не брамины, скорее, они —
шаманы, медиумы, которые могут контактировать
с разными мирами. Смысл жизни оракула — передавать
послания от богов к людям и от людей к богам. Гуры живут
между мирами. Когда появились первые гуры, никто
не знает. Ведь в этих местах веками ничего не меняется.
Все что мы знаем, так это то, что в каждой деревне
обязательно рождается какой-нибудь мальчик, который
становится гуром. У мальчиков начинаются особые…
«приступы», и так все понимают, что рожден новый гур.
Дальше этого гура нужно «проверить»…выдержит ли он
быть гуром. Новый гур должен пройти испытания.
— Что это за испытания?
— В одном из испытаний гур должен поднять очень
большой камень со дна реки.
Этот камень такой огромный и тяжелый, что его
не может поднять ни один, даже очень сильный человек.
Но гур может. Гур обладает невероятной силой! Но это
не его сила. Это сила божества, которое входит в гура.
После испытания с камнем мальчика на несколько дней
закапывают в землю. Если земля даст ростки, значит он
готов быть гуром.
— Какой ужас!
— Не волнуйся, это неопасно для жизни мальчика. Он
может дышать и получает пищу, за ним наблюдают 24 часа
в сутки.
Далее, будущий гур должен получить посвящение
от божества деревни. Божество должно передать ему дар.
Гур покидает деревню и удаляется в лес, к храму деревни.
Он живет там один, почти не принимая пищу. В Индии
верят, что голод усиливает энергию в теле, поэтому
во время всех священных праздников мы голодаем или
соблюдаем строгий пост.
В один из дней, гуру является божество деревни, и они
обмениваются между собой обещаниями. Первое и главное
обещание, которое дает гур божеству, а божество гуру:
всегда говорить правду. Гур ведь передает послание людям,
а божество передает послание гуру. Каждый из них должен
говорить правду, тогда предсказание будет точным. Затем
гур танцует, но это танец божества. Затем гур делает какую-
то церемонию, но это делает божество. Все это уже
не человек, а божество. Гура приглашают в семьи Куллу.
Он делает важные предсказания, помогает найти
потерянные вещи, отвечает на вопросы об урожае, браке,
финансах и так далее. Куда бы он ни пошел, его всегда
сопровождает музыка — трубы и барабаны. Звуки
музыкальных инструментов «свиты» гура разлетаются
на всю соседнюю округу. Других звуков в долине
Куллу нет.
Посмотри на наши дома — здесь никто не бедствует.
В каждой семье есть машина, в каждой семье образованные
дети. Мы не суетимся, мы не пытаемся нажиться за счет
других. Если кто-то тут и занимается бизнесом, то это всего
пара магазинов. Посмотри на людей из Дели или
Калькутты. Они либо загнаны жизнью, либо просто
бедствуют. Теперь еще раз посмотри на долину Куллу. Что
ты видишь? Эти водопады, эту зелень и чистую еду.
Отсутствие бедности и суеты, приятный климат. Ты видишь
эти горы и чувствуешь этот воздух по утрам…
Много лет я изучал наши легенды. Я хотел жить, как
живут йоги — в одиночестве, практикуя йогу и ритуалы,
но моя мать не позволила мне. Она сказала, что я должен
жениться и жить как все. Она нашла мне жену. Теперь
у меня есть дети, я ни на что не жалуюсь, но моя душа
всегда отзывается на другую красоту, духовную.
Я ем всего одну тарелку риса в день. Мои родители
удивляются: почему я не ем другой пищи? Но я чувствую,
что традиция гуров — отказ от еды — дает мне больше
энергии. В горах энергия повсюду, не только в еде. В этих
горах происходит очень много всего. Раньше здесь были
демоны, но сюда был сослан Рама. Ты читала
«Махабхарату» и «Рамаяну»? Это здесь Рама охотился
на демонов. В наших лесах. Теперь здесь остались тишина
и свет. Послушай эти названия и имена: Вьяса, Парашара,
Васиштха, Бхарадваджа, Джамадагни, Гаутама, Атри,
Агастья — первые риши — мудрецы и йоги Индии. Они —
мудрецы, которые практиковали здесь и затем передавали
знания людям. Они написали здесь первые трактаты
по ведической астрологии и йоге. Посмотри на небо,
видишь там созвездие — вон то, семь звезд, «созвездие
Большой Медведицы» — это семь риши Индии. Сила этих
йогов была настолько великой, что они обратились
в звезды, но сначала они жили здесь.
Мы спускаемся по узкой каменистой горе, осматриваем
храмы деревни.
— Что еще удивительного есть в вашей долине?
— У нас есть дайны, хотя я никогда не сталкивался
с ними, только по слухам… Дайны — это ведьмы. Их сила
приходит перед полнолуньем в 14-й и 15-й лунные дни.
В это время гуры обходят деревню, каждый дом, и раздают
специальную смесь из семян горчицы и листьев кустарника
«бхекхал». Это служит оберегом от «ведьминого глаза».
Считается, что в это время ведьмы заглядывают в каждый
дом. Спать в эту ночь можно только на левом боку, чтобы
ни один злой дух не смог проникнуть в спящее тело.
Люди говорят, что каждый год происходит борьба между
светом и тьмой. Иногда побеждают боги, иногда дайны.
Если побеждают боги, то будет хороший урожай, если
побеждают ведьмы — то год будет бедным. Дайны обязаны
встречаться один раз в год на «обмен знаниями». Они
не встречаются здесь. Это происходит в соседних горах,
за пределами Куллу. Здесь, в Куллу, правят только светлые
силы.
Озеро Нагов
Единственный автобус, следующий к таинственному
«Озеру Нагов». Дорога отстроена всего три года назад,
но и сейчас часто закрыта из-за дождей. Кабина автобуса
переваливается с ноги на ногу, колеса стучат о неровный
асфальт, колдобина переходит в колдобину. На повороте мы
с трудом притормаживаем, чтобы не сбиться с другой
машиной. Внизу вырисовывается пропасть реки.
Ровно в четыре вечера, за первым прохладным ветерком
по ногам, дышать становится легче. Впервые за целый день
я снова смотрю на горизонт, чтобы увидеть солнце. Оно
сползает все ниже и ниже и теряется в кедровом лесу.
Я выхожу из салона автобуса последней — вслед
за семьей из пяти человек. Отец семейства несет за спиной
привязанного ребенка. Мы идем друг за другом, человек
тридцать через горбатый перевал к озеру.
«У этого озера нет дна. Озеро такое глубокое — никто
не знает на сколько. В прошлом году приезжали ученые,
делали замеры и потерпели неудачу. Нет дна и все тут»!
Священник в храме на озере (единственное место, где
можно переночевать) оглядывает меня и улыбается. На нем
нарядный костюм и бордовая шапочка, расшитая местным
узором. Он соглашается дать мне место для сна в храме,
просит не спать ногами к святилищу.
— Спи головой к святилищу, а ногами к горам.
Калитка стучит о забор. Со свистом что-то срывается
и проносится, уходит выше. Через время к закрытому
святилищу храма приходит молодой человек — еще один
священник храма. Он кладет у моих ног одеяло
и молчаливо, улыбаясь себе под ноги, мягко закрывает
стены храма — чтобы их не раскачивал ветер.
Нужно лишь дождаться этой первой секунды — когда ты
вдруг замечаешь перемены. Вот здесь — просто покрывало
облаков, а затем совершенно чистое звездное небо. Я одна,
как и было в начале.
Теперь здесь хорошо. Совершенная тишина, только
звезды. Воздух теперь очень теплый. Ветер стихает вместе
с первыми звездами. Тишина и покой выравнивают время.
Я в далеком прошлом — когда меня еще не было. Три круга
под звездами вокруг озера — не различить тропу пока
не поднялась луна.
Последнее кафе — просто загон из досок и огонь. Его
держит бородатый горец. Я прошу у него чай и лепешку
с картошкой. Он приносит «в подарок» чашку с вареными
овощами. Остались. «Не выкидать же». Утром будет
свежая еда.
Ночью я укладываюсь спать, натягиваю на себя всю
одежду что взяла с собой, засовываю ноги в пустой
рюкзак — как в бочку. Я знаю как суров предутренний
холод гор. Последняя ночная пуджа у храма. Проваливаюсь
в глубокой сон, но внезапно оказываюсь снаружи.
Ночью я вижу как кто-то приходит в комнату. Он ставит
стол между нами. У него монгольское лицо, острые скулы,
он не молод. На нем длинный халат c широкими рукавами.
Мы сидим друг напротив друга, стол размером в школьную
парту. Он разворачивает ткань, там несколько кусочков
дерева. «На этой земле любовь бывает разная. Ты можешь
любить кого-то как друга, как мужа, как сына». Называя
каждую «любовь», он касается вниманием разных кусочков
дерева. Есть ли у любви запах? Больше я ничего не помню.
Сны в горах откровение и священное писание.
Путешествие превосходит любой другой опыт.
Путешествие переворачивает душу, обнажает душу,
соединяет с душой.
Утром на крыльце храма новые гости, паломники. Они
приезжают сюда, чтобы поклониться «Нагам» —
волшебным змеям Индии. По легенде Наги — это существа,
превосходящие людей в своей мудрости. Они живут между
миром богов и миром людей.
В Индии существует два типа змей — божественные
и обычные. Обычные змеи ничем особенно
не примечательны, их не почитают. Наги — божественные
змеи, они боги, которые лишь иногда, на время, принимают
физическую форму кобр — змей с капюшонами.
 Такие божества-Наги могут жить внутри людей, могут
вселяться в людей, и тогда такие люди лечат, помогают
людям в духовных делах. Один из таких священных Нагов
живет в этом озере. Он путешествовал через это озеро
в соседнюю долину, но остался здесь, потому что полюбил
эту тишину.
«Наг — это божество, которое живет на дне этого озера.
Наги — хранители тайн Индии. Они живут в царстве «Бхог-
вати» — под землей. Вход в «Землю Нагов» лежит через
«термитовый холм» (холм белых муравьев). Знающие люди
говорят, что этот холм состоит из золота и драгоценных
камней. Благословение Нагов сделает человека богатым,
а проклятие — разорит. Наги управляют золотом. Наги
стерегут подземные клады.
«У Каа не было ядовитых зубов — он даже презирал
ядовитых змей за их трусость, — вся его сила заключалась
в хватке, и если он обвивал кого-нибудь своими огромными
кольцами, то это был конец». Это Киплинг, который знал
правду о волшебных Нагах Индии.
В Индии случайно убитых кобр кремируют как людей,
чтобы стереть следы преступления. Но те все равно находят
людей, они находят их даже в следующей жизни. В Индии
говорят: «Нет более точной мести, чем месть Нагов. Они
просто лежат, свернувшись в кольцо, терпеливо дожидаясь
удобного момента, и затем наносят удар, забирая самое
ценное — что для кого — деньги, здоровье, любовь».
С другой стороны, благословение Нагов дает главное
богатство мира — кундалини, просветление. Поэтому,
поднятие кундалини изображают в форме двух танцующих
кобр. Энергия кобры движется пластично, без преломлений.
Это цель йоги — сделать тело столь же пластичным как
тело кобр. Тело должно быть очищено, подготовлено. Тогда
Наг благословляет йога и дает ему главное сокровище —
духовное. Это всегда начинается с затмения. Наги
управляют затмениями солнца.
 Йоги джунглей
Ранним утром я просыпаюсь на крыше частного дома,
посреди обезьяньей ругани, из-за их оживленных баталий
и громкого визга. Просыпаюсь, а затем вспоминаю, что
у меня есть кровать. Сонная, путаясь в отрезе сари
на котором спала, иду в свою маленькую комнату, где
вентилятор как вертолет, — гоняет мои вещи в разные
стороны. Страницы моего дневника, салфетки
с орнаментом, визитки, открытки.
На рассвете приходит звук из храма, люди собираются
из всех концов Индии, они тянут за собой свои проблемы
и надеются обменять их на что-то хорошее.
Я единственная белая девушка. Чтобы быть
незамеченной, я прячу волосы под платок, накрываю плечи
шелковым шарфом. Все мои рецепторы, все представления,
все мысли, тают вместе с телом. Я почти не ем и не сплю, и,
чтобы не потерять юбку, скалываю ее найденной
прищепкой.
Ночью снова приходит большая темная вода. Как
однажды, несколько лет назад, я вхожу в собственную грязь
и сажусь на колени. Теперь я знаю — внутренние реки
не так глубоки, чтобы утонуть. Но на этом все. Больше
никакой истины. Я просто — просто свидетель потока.
Кто-то зовет меня встретиться с бабаджи. Местным
йогином, аскетом. Он не ест, ему 120 лет. Он обладает
необычно-огромной силой.
«Никогда не видела ничего подобного» — думаю я,
глядя на его невообразимый возраст. — «Живые мощи.
Только кости, обтянутые кожей. И эта кожа как-то еще
живет, но не естественно…»
Каким-то образом, мое тело отзывается, оно понимает,
что видит что-то другое… «Этот человек отличается от нас.
Люди так долго не живут. Как такое возможно?»
 Они называют это «смерть праны» — когда он сидит без
движения сутками. В такие дни его ученики начинали
кружиться вокруг него — никто из них не в состоянии
определить его диагноз. Его «болезнь» была смесью
старческой деменции, общения с духами и природной сверх
силы. Если он не уходил в многодневную медитацию, то
постоянно давал указания другим… Он клал перед собой
бревно и рубил его одной рукой на две части. И такое он
проделывал бесконечно долго. Он подпускал к себе
нескольких людей. Если к нему обращались
за благословениями, то следовало сначала подождать
снаружи его маленькой хатки, обратиться к одному
из учеников, и тот решал. Дело было серьезным: бабаджи
обладал невероятной силой. Теперь он бил людей. Он бил
своего ученика, заподозрив его в том, что тот ворует его
деньги. Зачем ему были деньги — никто не знает — ведь он
не ел и не носил одежды, — но он собирал все деньги под
своим матрасом.
Подношения сюда приносились неимоверно щедрые.
Люди не смотрели сколько и как оставлять — они просто
скидывали то, что у них было в огромный ящик. К вечеру
Бабаджи забирал все деньги себе под матрас. На нем он
и жил. Погружаясь в медитацию, он снова открывал глаза,
оглядывал всех вокруг.
Как видно табу здесь не было. Табу были интересны
только иностранцам. Это нас, иностранцев, так легко было
привлечь запретами. Запретом на секс, на алкоголь,
на деньги. В запретах есть что-то привлекательное.
Бабаджи был забавным исключением из всех правил. Он
чудачил и дурачил всех. Он рассказывал анекдоты, когда
к нему приходили с серьезными вопросами и говорил
о вечном, о Боге — когда к нему приходили из-за проблем
с женой и имуществом.
 И когда он говорил, то выдавал свой свет. И я знала, что
он настоящий. И для этого я осталась здесь жить, среди
йогов.
Те, кто приезжали в общину йогов, обычно были
временными посетителями. Они приезжали к Бабаджи,
оказывались в его энергии, и уезжали другими. Каждый
из таких гостей был интересен мне своей историей. И я
собирала их, я научилась слушать истории в Индии.
Я поняла — каждый из нас — это история, которая
живет и потом.. Когда все заканчивается, когда мы уходим
куда-то еще, куда-то где Свет и Любовь.
«В детстве я любил убегать к морю. Я в нем тонул.
Сидел часами и смотрел на волны.
Мои родители владели большим промышленным
бизнесом в Керале. Единственный сын, семейный бизнес,
брак по соглашению — такой жизни я не хотел. Я закончил
школу и сбежал из дома.
Однажды, в Мумбае, на берегу Аравийского моря, я
встретил Ошо. Он забрал меня в свою общину. Все это было
еще до начала его империи. Я был там самым молодым! Мы
строили первую немецкую пекарню «German Bakery»
в Пуни. Я работал в ней днем, а утром и вечером
медитировал как учил Ошо.
Ошо много говорил. В своих речах он был против
религии, но сам использовал многие религиозные техники.
Он был очень умным, он прочел много книг и собрал
разные техники. Знаешь, он мог просто исчезнуть
и не выходить неделями, не появляться. Мы все ждали его,
и когда он в итоге выходил, то никто не имел права
спрашивать ни о чём. Знаешь как говорил Ошо? Посмотри
его видео в интернете. Он говорил, гипнотизируя нас.
В ашраме Ошо было много свободных европейцев. Я
был потрясен их свободой. Потом я женился, и мы с женой
уехали к ее родителям в Германию. Она хотела родить
ребенка дома: «в безопасных условиях». Когда я приехал
в Германию, то понял, что европейцы свободны только
в Индии, и я был потрясен второй раз — свободой моей
страны.
Я пробовал работать в Германии, как все, но офис после
ашрама Ошо казался тюрьмой. Жена стала совсем другой,
с заморочками в виде стабильности. Ты слышала чтобы
Ошо когда-либо говорил о стабильности? В итоге семейная
жизнь не сложилась, жена забрала нашего сына. Теперь я
не вижу его. Такой закон в Германии, понимаешь, нельзя
видеться с собственным ребенком. Как я могу жить
в стране, где существует такой закон?
Когда я оставил семью… Ты понимаешь… Я не мог
больше… Она меня выгнала… Я стал сходить с ума. Я
утратил способность нормального общения с людьми. Это
случилось со мной после долгих кундалини-медитаций. Я
не знаю, что со мной случилось. Мой ум не работает как
раньше. Я не могу воспринимать этот мир нормально, как
ты, например, как другие. Мой ум — он то здесь, то там. Я
не знаю, куда ухожу, но иногда меня как бы «нет». Когда я
начинаю предложение, то забываю о чем хотел сказать,
и долгое время брожу в моем сознании, пока вновь
не возвращаюсь к вопросу. Ты знаешь что такое кундалини?
Это большая священная змея, кобра… Это такая змея,
которая спит, и ты лучше не буди ее. Когда она начинает
просыпаться, ты уже больше не владеешь телом. Я терял
сознание, разум, на недели. Я писался по ночам в кровать
как маленький ребенок. Я видел разных существ, которые
пробирались в мое тело. Дважды я лечился в психбольнице.
Да… вот так, кундалини.
Такую змею я видел однажды в Керале, на закате —
гигантскую, бесконечно длинную змею. Она скользила
в закатных лучах солнца по глади морской воды. Она была
огромной — как корабль, и она смотрела на меня.
 Теперь я приехал к этому йогу, бабаджи. Я не был
уверен, что он поможет мне. Я не доверяю йогам Индии. Я
поведал их много! Я был разочарован, изранен, разбит.
Но этот старик не взял ни копейки моих денег — ты
можешь себе представить это? Он берет деньги у других —
но отказался от моих. Десять дней назад он дал мне мантру,
сейчас я очень стабилен. Вот если бы ты увидела меня
десять дней назад… Тебе повезло, что ты живешь с ним!
Я приехал сюда из-за проблем. Когда я вернулся
из Германии в Индию, я решил восстановить наше родовое
поместье в Керале. У нас очень большой дом у моря, но там
давно никто не живет. В доме достаточно комнат
и красивый вид на Аравийское море. Я решил, что это
идеальное место для небольшого отеля. Я знаю что такое
европейский вкус. Я хотел «заточить» этот отель под
туристов, которые приезжают в Индию чтобы заниматься
йогой. Йога сейчас самый выгодный бизнес.
Дом требовал капитального ремонта. Я пригласил
рабочих, первоклассных специалистов, они сразу взялись
за дело. У меня чутье на таких людей. Они бы никогда
не украли, не позарились на чужое добро. Вначале все было
хорошо. Начались работы, мы закупали материалы.
Но дальше что-то не заладилось. Все валилось из рук,
работа не шла. Люди ругались между собой. Они дрались.
Один из рабочих упал с лестницы, сказав, что «кто-то его
столкнул». Он повредил позвоночник. Я устал от этих
проблем, я тратил деньги, но все ломалось. Люди стали
говорить, что этот дом проклят, что он сводит всех с ума.
Я пошел к нашему семейному брамину, и он сделал
пуджу, но это не помогло. Тогда я позвал очень сильного
«тантрика». Ты знаешь, что в Индии если брамин не помог,
то может помочь только «тантрик», который знает магию.
Я пошел к одному из них, тот осмотрел дом и сказал, что
в этом доме когда-то давно изнасиловали молодую
девушку. Девушка покончила жизнь самоубийством, дом
был проклят. Он сказал, что он не может помочь, но он
знает того, кто может и дал мне адрес своего учителя. Так я
приехал сюда.
Теперь я чувствую, что мне стало легче. Я понял что
делать, что дело во мне. Бабаджи сказал — что это моя
собственная карма, которая мне вернулась. Он сказал, что я
должен попросить у всех прощения. Что это мой
собственный гнев притягивает в мою жизнь войну
с другими людьми. Я ведь до сих пор не общаюсь
с родителями как должен. Я ненавижу всех. Он сказал, что
вокруг меня живут очень тяжелые энергии, они питаются
гневом. Он дал мне мантру, чтобы я очистил свое поле
и заодно поле дома. Но даже сейчас, проведя здесь всего
десять дней, я чувствую как много внутри меня изменилось.
Ты должна быть счастлива, что живешь рядом с ним, что
осталась здесь. Если бы у меня был выбор, я бы все оставил
тоже. Но я не чувствую, что готов к такой жизни. Мне еще
хочется пожить, просто пожить. Сделать бизнес, вернуть
моего сына».

***
Йоги джунглей — как закрытые, непрочитанные книги,
стоящие на полках. Кажется, протяни руку, открой эту
книгу и все узнаешь, но в ней — только чистые, белые
страницы. В них ничего. Личность медленно умирает, тело
носит в себе пустоту и горящие, как угли глаза, выжженные
силой.
Пространство растворяется само в себе. Сначала земля
уходит из-под ног, вместо нее — темная река. Я не умею
плавать в таких реках. Босая, по дороге через пруды, через
священные храмы, по кочкам где ползают скорпионы
и змеи. Мимо бродячих йогов, среди нищих и богатых
духом. Я ем вместе с ними, живу вместе с ними. Что-то
меняется, что-то уходит… Это естественное очищение
полем отрешенной святости.
 Йоги учатся контролировать чувства и ум, помещают
себя в мистическую практику, обращаются в целое,
прекращают поверхностное общение, заменяя его глубоким
созерцанием.
Я растворяюсь в этих людях, которые по пути к истине
теряют форму, теряют личность. В йоге очень-очень много
секретов. Все эти секреты приходится извлекать,
завоёвывать. Пока идешь в далекое, неприступное место —
обязательно встретишь подсказку… Если упадешь, нужно
всегда подняться. Если страшно… Иногда должно быть
страшно.
Рудра
«Я был молод и учился в колледже». — Говорит Рудра —
«Я всегда был высоким, выше всех в школе, выше всех
в колледже. И я был очень сильным. Сила была моей
базовой мотивацией. В то время я упражнялся в боях
на руках. Я побеждал всех.
Но однажды я встретил старого йога, это был этот
бабаджи. Тогда ему еще не было и ста лет, всего лет
девяносто. Да, он был молодым и полным сил. Но он был
таким же костлявым. И у него уже не было эго. Как
и сейчас — он всех дурачил.
Когда я увидел его, то подумал, что этот старик,
вероятно, никогда не ел даже мяса. Я же пил кровь
животных. Я выпивал каждый день по литру крови
животных. Я думал, что спорт и моя диета сделают меня
самым сильным. И я был сильным.
Этот старик, увидев меня, спросил — не желаю ли я
сразиться с ним на руках. Он победил меня в секунду. Он
победил меня, не используя тело или мышцы. Я был
потрясён этим. Я все оставил и пошел за ним. После него я
пошел дальше, я нашел своего учителя, женщину —
«ахгори», которая была исключительным мастером тантры
и йоги. Но бабаджи навсегда будет почитаем мною как
первый гуру. Он сам нашел меня. Он знал, что должен меня
найти. Мало кто знает его настоящего, но он редкий мудрец
и проживет еще долго.
Послушай, что я тебе скажу. В моей традиции, в тантре
и ахгоре, очень важен учитель, очень важен гуру. Люди
приезжают в Индию и они ищут гуру, но не могут его
найти — потому что у них нет глаз, у них нет ушей. Сами
индийцы не способны различить гуру и лже-гуру. Что
говорить об иностранцах? Но когда я увидел тебя
у бабаджи, то как ты мыла посуду и ухаживала за всеми, я
подумал, что уже знаю тебя. Видишь как хорошо быть
естественной! Если ты естественна — ты стала опять собой,
стала природой. Личность еще не родилась, она не ворует
тебя у тебя. Так бывает у детей, но лишь до определенного
возраста. Дети, в некотором смысле, еще не люди.
Природа заботится обо всем сама. Все происходит
естественно. Птицы поют естественно, солнце встает
и садится естественно. Люди думают, чтобы встретить
гуру — надо делать что-то неестественное. Но гуру — это
природа, это естественно. Когда ты ественна, без личности,
без эго — с тобой случается волшебство. Мы называем это
природой — естественным. Но люди всегда в образе, всегда
в личности. Поэтому с ними ничего волшебного
не происходит. Будь ественной.
Послушай сейчас природу вокруг нас. Мы называем это
воротам и в божественное: слышать неслышимый звук;
видеть невидимый свет; чувствовать неощутимое кожей;
трогать, не имеющее формы; обонять, не имеющее запаха».
Это я уже слышала раньше…
Я оглядываюсь вокруг. Что я вижу? Что я слышу?
Мы в простом индийском кафе. Это кафе у дороги —
дхаба. Я слышу движение машин, постоянные сигналы
байков. Вокруг нас пластиковые столы. Позади нас
начинается мост над рекой. Слышу ли я реку? Что я слышу
еще? Как слышать то, что нельзя услышать?
 Рудра пьет горячий молочный чай, громко отхлебывая.
Он одет как обычный индиец — во все белое. Пот
выступает на его лбу, он вытирает его краем своей туники.
Кто-то из персонала дхабы пытается наладить
неработающий потолочный вентилятор. В конце концов,
тот раскручивается, приводя в движение тяжелый влажный
воздух. Люди в кафе издают радостный гул.
Рядом с Рудрой другие мужчины. Они слушают его речь,
обращенную ко мне. Они одеты не по погоде — в деловые
костюмы и рубашки с длинным рукавом.
Пока мы ехали — нас сопровождал кортеж
из нескольких машин. Мы с Рудрой сидели в первой
машине.
— Эти люди — моя семья. Они приезжают просто чтобы
поговорить о Боге. Все они работают на разных уважаемых
должностях. Я же не работаю, я служу людям. Все что
у меня есть, а живу я очень скромно, могло бы принести
мне золото. Но меня интересует другое богатство. Смотри,
сколько сахара я кладу? Ты считаешь? — Обращается он
ко мне, набирая полную ложку сахара и мягко опуская ее
в стакан с чаем.
— Пять ложек. Как вы можете это пить? — говорю я.
— Так устроено мое тело. Этот сахар прекрасно
усваивается.
Я никогда не ем соль и почти не ем вареную еду. Я не ем
сладости, кроме этого чая с пятью ложками сахара. Как ты
думаешь, сколько чашек чая я выпиваю в день?
— Я не знаю.
— Обычно не меньше восьми.
Его громкий смех оглушает пространство. Он делает
жест, приглашая меня прогуляться. Теперь мы втроем —
Рудра, Динеш и я. «Динеш — очень хороший друг, в его
присутствии я могу говорить обо всем. Я проверял его
много раз», — говорит Рудра, обращая взгляд к Динешу.
 Динеш довольно улыбается. Улыбка у него как
у ребенка — наивная. Он не разделяет, говорят о нем
хорошо или плохо, он слышит свое имя и уже улыбается.
Так поступают многие индийцы. Эту простоту мы
принимаем за счастье…
Пока мы идем, я меряю их рост. Оба они очень высоки
для того, чтобы быть индийцами. «В эту семью выбирают
по росту…» — думаю я, следуя за ними.
Кто такой Рудра? Рудра — это индийский Бог, который
не думает дважды, прежде чем отсечь голову Брахме.
Рудра — грозная форма Шивы.
Вот я и дошла до самого главного — до моста с рекой
индийских течений. Там, где они собираются, возникает
круг, «чакра».
— Что такое чакра? — спрашиваю я о том, что пришло
ко мне как образ.
— Чакра — это семья духовных центров. Всего их семь
или девять. Зависит от того, считаешь ли ты две над нашей
головой. Чакра — это сила. Семья дает нам силу всегда.
И если у тебя есть духовная семья, то ты становишься очень
сильной. Ты ведь почувствовала это сегодня.
— Я чувствовала себя с вами очень легко.
— Чтобы встретить такой круг, свою семью, нужно
много пройти. В самом начале духовного путешествия
нужно посвятить время себе. Понять природу, понять курс
ее действий. Понять причины своих ошибок,
заблуждений… Задать себе вопросы о жизни, поставить под
сомнение свои убеждения. Вначале — только это. Обычно,
когда человек начинает искать Бога, он идет наружу. Он
идет искать новую религию, где ему все расскажут.
Но через время человек уходит разочарованным. Дело
не в плохой религии, не в плохих духовных учителях, дело
в том, что духовное путешествие всегда внутреннее.
— Но как пойти вовнутрь?
 — Чтобы идти вовнутрь, надо сначала остаться
в уединении. Но чтобы остаться одному, нужно быть очень
смелым, поэтому мы говорим, что духовность — для
бесстрашных.
Две вещи поражают меня в людях: то, как сильно они
всего боятся и отсутствие у них пути. Страх… Если бы я
был у власти, проще всего было бы управлять людьми через
страх. Потому что это то, на что люди больше всего
отзываются. Люди очень предсказуемы в своей массе. Они
не выбирают милость. Люди выбирают страх, он заражает
людей как вирус. Вирусу, чтобы он распространялся, всегда
нужна маса. Если бы ты читала труды по психологии
масс — как я, — то ты бы поняла как легко манипулировать
массой через страх.
Масса — это уже не человек, это живой организм.
Главный вирус человечества — это страх. Страх передается
и люди, которые живут в страхе — больны. Все что они
делают, они делают, чтобы сохраниться. Но они
не сохраняют себя, они становятся питательной массой.
Они кормят другую форму жизни. Страх — это базовое
состояние обычных людей. Любовь — состояние того, кто
понял природу и себя.
Правда в том, что страх и любовь доступны для всех. То,
что ты выбираешь из этих двух — определяет твой путь.
Все боятся, но кто-то отзывается на свой страх и заражает
страхом других, а кто-то ищет внутри что-то еще. И если ты
ищешь внутри любовь, а не страх — ты найдешь любовь.
Любовь — более тихая, нежная, скромная чем страх.
Страх — это выскочка.
Сначала всегда есть страх, болезнь, недостаток. Но если
ты не доверяешь этому, если ты отказываешь этому как
недостойному любовнику — у тебя есть шанс дождаться
истинной любви. Если ты проходишь страх — к тебе
приходит истинная любовь. Разве не этому учат нас добрые
сказки? Не обращать внимание на страх! Если ты веришь
во что-то высшее, то это приходит как явление безусловной
любви и милости. Это очень нежное, тихое чувство. Выбор
за тобой. Что ты выберешь. Что будет твоим ориентиром.
Бог дал нам возможность выбирать, это наша
ответственность. Никто не сделает за тебя выбор — любовь
или страх?
— Страх живет в теле?
— Нижняя чакра — это страх. Если ты отказываешься
от страха и живешь очень смело — нижняя чакра
становится открытой. Есть много современных слухов,
мифов о чакрах. Люди думают, что занимаясь дыхательной
практикой, они смогут открыть чакры или поднять
кундалини. Люди думают так, потому что кто-то написал
об этом в какой-либо книге. Но это ложь.
Во-первых, ни одна из чакр не находится в физическом
теле. Чакры определяют состояние сознания. Они
индексируют наше психическое состояние. Чакры
ориентированы по телу, но не находятся в нем. Они просто
индикаторы духовного прогресса. Они отображают
результат нашей эволюции. Чем больше мы
эволюционируем, тем больше наших духовных центров
будет открыто. Мы не можем заставить чакры открыться,
используя какие-либо техники. Мы должны воспитывать
себя, менять сознание, менять свою жизнь — тогда чакры
будут открываться. Мы должны выбирать милость —
вместо жадности, любовь — вместо страха. И так
далее… Это сложнее чем дуть в чакры внутри тела,
согласись. Жизнь и выборы которые она задет сложнее, чем
какая-то там духовная садхана. Поэтому так важно понять
жизнь, ее мудрость. Поэтому в тантре мы не уходим
в пещеру. Мы живем и выбираем высшую этику жизни. Мы
живем как скромные, милостивые, любящие.
Дыхательные упражнения выполняются нашим телом,
но открытие чакр — это вопрос уровня сознания. Чакры —
стали модны за счет лже-гуру, которые породили огромный
духовный бизнес. Эти люди продают воздух.
Моей главной гуру была женщина. Она жила
на смашане, на месте кремации. Но я считаю себя
самоучкой. Я учился у всех и оставался верен себе. Меня
интересовал только Бог. Я не отзывался на что бы то ни
было другое. Я оставил деньги, хотя мог иметь очень много.
Я, понимаешь, продолжатель древней индийской
традиции… В этой традиции мы не принимаем денег.
В моем доме — когда идет дождь — вода течет с потолка
повсюду. Многие люди пытаются дать мне деньги
на ремонт, но если я приму от них, то буду им должен. А я
не хочу быть должным никому кроме Бога. Это старая
традиция Индии, я чту ее.
— Как вы начали свой путь?
— Я пошел вовнутрь. Чтобы отправиться в духовное
путешествие, нужно идти вовнутрь. Как идут вовнутрь
в христианстве?
— Через покаяние и молитву?
— Покаяние — один из способов. Верно. Но, чтобы
покаяться не нужно знать о хорошем и плохом. В тантре нет
хорошего и плохого. Нужно просто знать. Знать себя
истинного — без приукрашивания. Знать о мотивах своих
прошлых действий. Знать о том, к чему они привели. Нужно
понять жизнь. Отразить ее. Увидеть себя без прикрас.
И лишь потом, спустя годы такой созерцательной жизни
в самоанализе, ты получаешь второе рождение. Ты готова
вернуться в майю и понимать ее. В тантре нельзя жить без
майи, но нужно очистить свои глаза и уши, надо родиться
в ней как божественный ребенок. Нужно вернуться
в природу. Чакры, их открытость, степень их открытости, —
показывают нам то, где мы сейчас находимся, где мы
прогрессируем на нашем духовном пути. Это наш
«мильный камень».
 Мы не форсируем наши духовные центры так, чтобы они
лопнули и свели нас с ума. Мы не читаем книги на эту тему.
Это бесполезно.
Я знаю, что на западе люди сошли с ума. Американцы
предлагают даже лечение чакр. Я слышал, что есть люди
которые лечат прану. Думаю, Америка может продать все.
Людям, просто не приходит в голову, что существуют вещи,
которые не продаются. Прана — это богиня. Получается,
что в Америке есть люди, которые исцеляют божество.
В России тоже продают подобные глупости?
— В России это очень хорошо продается.
— Значит это уже повсюду.
Вот что я тебе скажу, в тот момент, когда ты начинаешь
торговать этими знаниями — они для тебя навсегда
закрываются.
Человек начинает двигаться к Богу, потом у него что-то
получается и он начинает притягивать к себе людей. Это
естественно. Но эти люди платят деньги и так ты теряешь
силу, теряешь бараку.
Барака — это милость бога, благодать. Когда у тебя есть
это, ты не хочешь ничего другого. «Барака» — знаешь это
слово?
— Очень хорошее слово, оно пришло из суфизма. —
Отвечаю я. — Но ведь никто не заставляет людей платить
за духовные знания.
— Верно — люди невежественны. Нам не нужны
ведомые люди. Нам нужны мудрые люди. Люди, которые
начнут с собственного сознания, которые будут способны
на глубокий самоанализ, на прогулки у реки в одиночестве,
на созерцание.
Потому что если у тебя нет стабильного ума и четкого
мышления, ты не можешь идти в тантру или йогу.
Индийские лже-гуру строят большие ашрамы, в них
приезжают европейцы, американцы. Они привозят деньги.
Некоторые индийцы грабят европейцев, полностью зная,
что они продают наивным людям воздух. Другие —
не осознают, что делают. Какой-то другой лже-гуру научил
их ерунде, называя это «тантрой», теперь они продают это
другим.
Но все это не о том где ты сейчас. Сейчас, мы в природе.
Посмотри вокруг. Что ты видишь?
— Вижу реку, вижу лес, вижу деревню за рекой…
— Верно. Люди не понимают, что природа всегда
важнее.
Мы останавливаемся у леса, садимся на камень. Какое-то
время мы втроем молчим, затем Рудра обескураживает меня
новым вопросом.
— Любишь ли ты себя?
— Люблю — отвечаю я, чуть помолчав. Самый простой
вопрос и самый странный из всех, что сегодня звучал.
— Почему ты себя любишь? — продолжает он.
— Я не знаю — пожимаю я плечами.
— Спроси любого человека — любит ли он себя
и каждый скажет, что он себя любит. Посмотри вокруг,
посмотри на эту природу вокруг нас. На этой земле так
много существ, так много животных. Такое разнообразие
видов и человек стал высшей формой творения. И Бог… то,
что он создавал — это было очень красиво. Поэтому — нет
ничего более красивого и божественного, чем человек.
И люди должны любить себя уже за это.
Но люди не оправдали надежд Бога. Люди забыли о том
кто они. Теперь, скажи мне, живет ли человек как сын или
дочь Бога? Достоин ли человек положения вершины
эволюции мира природы? Достоин ли человек места,
которое дал ему Бог? Я склонен сомневаться в этом.
Ты любишь себя — потому что все в этом мире,
в природе, создано тебе служить. Это то, чего потребовал
Бог от Ангелов. Преклониться перед человеком — Его
высшим творением.
 Один из Ангелов отказался это сделать, ты знаешь кем
он стал теперь. Ты ведь читала Библию? Я прочел ее много-
много раз.
Мы спускаемся снова к реке. Рудра разворачивает
бумажный пакет над рекой. В нем в нем обычное тесто. Он
разделяет его на три части, одну оставляет себе, другие две
вручает мне и Динешу.
Мы скатываем это тесто в шарики и бросаем их в реку —
в пищу рыбам.
Когда мы заканчиваем, он возвращается ко мне,
и говорит:
— Могу ли я посмотреть твою ауру?
— Вы спрашиваете об этом?
— Конечно! Это можно делать только с разрешения
человека!
— Да, только так, — вмешивается в наш диалог Динеш.
Судя по всему, он часто был свидетелем подобных
разговоров.
— Я доверяю вам, — отвечаю я.
— Не доверяй мне, не доверяй никому.
Он смотрит над моей головой, там ничего нет. Он
смотрит и вслед за этим говорит: Ты делаешь практику,
но используешь слишком много всего одновременно. Все
перепутано, знаешь, как эти итальянские спагетти? Вот
точно так — над твоей головой спагетти из разных мантр.
— Как вы это видите?
— Над твоей головой, прямо здесь. В центре над
головой — весь твой опыт. Кого ты пришла найти — Бога
или себя?
— Себя.
— Это правильный ответ, потому что когда найдешь
себя — найдешь Бога.
Каждая нация или религия создает группу людей,
которые думают, что они превосходят других. Все они
налагают монополию на высшие знания… Все говорят:
«наш путь самый быстрый». В исламе и христианстве
религия делит людей между верующими и неверующими.
В буддизме, джайнизме и сикхизме религия делит людей
между буддистами и не буддистами, джайнами
и не джайнами, сикхами и не сикхами. В индуизме религия
делит людей на такие группы как, например, шайвы, шакты,
вайшнавы.
Духовность начинается когда человек освобождается
от границ созданными религией и политикой. Все
начинается с любви к человечеству и ощущению того, что
мы едины. Религия вредна, если она подменяет
самостоятельный поиск себя. Как говорили в твоей стране
коммунисты: «Религия — это опиум для народа». И я с этим
согласен.
— Вы знаете о политике моей страны?
— Конечно, все мои друзья так или иначе связаны
с политикой. В этой жизни меня интересуют три вещи:
тантра, физика и политика. У меня есть два образования,
но главная школа — это мой путь. Возможно, я расскажу
тебе об этом позже.
— Вы не берете денег у людей за помощь. Тогда как вы
едите, как одеваетесь? На что вы живете?
— Динеш и другие люди, которых ты видишь сегодня
с нами, заботятся обо мне, они моя семья. Сколько мы
знакомы, Динеш? Десять лет? Не меньше чем десять.
Ты знаешь чем тантра отличается от йоги? Прежде всего,
мы против изоляции в пещере. Вместо этого мы создаем
духовную семью. Семья есть всегда. Поэтому духовные
искатели подсознательно ищут группу единомышленников.
Мы ищем духовную семью.
Найти семью — значит найти путь. Майя — хитра,
но тантра обходит майю. Ты знаешь о тантре? Скажи мне,
что ты знаешь? Тебя зовут Кумари… Кто дал тебе имя?..
Кумари — значит «та, что убивает двойственность, майю».
Думаешь, ты достойна носить такое имя?… В Индии, имя
данное тебе, — обязывает соответствовать. Если ты
не соответствуешь, недотягиваешь, лучше поменять его
на более подходящее, простое. Поэтому у каждого индуиста
несколько имен. Так ты никому ничем не обязан.
Лучший способ спрятаться от врагов — поменять имя.
Имя меняет твою вибрацию, те, кто шел за тобой, потеряют
след. Это как перейти через воду. Собаки тебя не унюхают.
Поэтому садху меняют имя — они обрезают след кармы,
след прошлого.
Второе — это ритуальные украшения. Если ты носишь
что-то во имя Бога — я найду тебя в любой точке мира.
— Как вы найдете меня?
— В моих медитациях я могу путешествовать куда
захочу. Мы, йоги Индии, можем путешествовать
в различные места и даже на различные планеты… Йоги —
путешественники!
— Что такое медитация? — спрашиваю я.
— Природа постоянно медитирует. Йоги заметили это
давно. Это случается по всей Индии — на закате
и на рассвете — мир погружается не в спящее состояние, он
глубоко пробужден. Следующий шаг будет ночь. И, перед
этой трансформацией есть эта точка высшего
пробуждения — медитация. Медитация — это состояние
пробуждения.
Когда мы медитируем, мы возвращаемся в зону своего
естественного состояния. И эго, наше «я это сделал»,
не знает этого состояния. Эго не может уйти туда вместе
с нами, и когда мы вернулись — оно не может сказать «я
это сделал». В этом весь ужас, вот почему люди не могут
медитировать. Им страшно. Их эго контролирует все.
Природа синхронизирует все, что попадает в нее.
Но выйдя так высоко за горизонты природы, мы ничего
о ней не знаем. Мы ничего не знаем о природе для нас.
И от этого, возвращаясь домой — мы чувствуем эту тоску
и разделение… И это разделение — всегда живет в нас.
С чувства разделения, с тоски по утраченному миру Бога,
мира природы — начинается духовный поиск. Эта тоска —
это знак.
— Люди, которых я встречала в Индии, очень
обеспокоены денежным вопросом. Впервые за долгие годы
я встречаю того, кто отказывается от денег.
Он смеется во весь голос, оглушая пространство.
Говорить с ним легко и просто.
— У меня очень много друзей — влиятельных людей.
Ты их увидишь. Они все ездят на «мерседесах». Я
не позволяю им помогать мне. Иногда, я звоню Динешу или
кому-то из моей семьи, я говорю — у меня нет одежды, она
порвалась. И кто-то привозит мне новую одежду. Раньше я
делал очень разные вещи. Теперь я служу людям.
Я надеюсь, что я сделал достаточно, чтобы изменить
свое прошлое.
— Вы говорите о Боге… Но вы все смешиваете. Вы
говорите о Христе, вы знаете суфийское слово «барака».
Как зовут вашего Бога?
— Когда человека нет в комнате, тогда ему нужно имя,
тогда его зовут. Но зачем звать того, кто уже здесь?
Из Корана я люблю «Алла», из индуизма — «Шива».
— Вы помогаете иностранцам?
— Я помог нескольким иностранцам. Одному из них я
помог ходить. Он прыгнул в реку со скалы… Его принесли
ко мне, и я пообещал, что уже через год он снова будет
ходить. Я очень много молился и поднял его на ноги!
Теперь раз в год он приезжает в Индию, чтобы навестить
меня. Его жена все время передает мне странные подарки —
в основном, алкоголь. Некоторые привычки иностранцев
мне совсем не понятны.
— Что вы еще думаете о нас — духовных искателях,
которые приезжают в Индию?
— Вы потеряны. Вы приезжаете в Индию с надеждой
найти путь и практику, но часто возвращаетесь
обманутыми. Ваше разочарование — негативная карма
Индии. Я хотел бы это изменить.
— Люди приезжают сюда не за Богом — иначе они бы
нашли его в других странах. Я думаю, у меня существовали
подобные иллюзии. У меня было много иллюзий. Когда они
ушли, то у меня был выбор — уехать или остаться
и продолжать путь. Я осталась. Теперь мне нужен кто-то,
кто поведёт меня дальше.
Он кивает, соглашаясь.
— Чтение духовной литературы, следование духовным
лидерам ворует у людей настоящий опыт переживания Бога.
Молись и медитируй — но без всякой цели. Бог всегда
здесь, в этой комнате. Его не надо звать по имени.
Люди желали бы продать и это священное, они пытаются
торговать эзотерикой, но к сожалению эго не может
отправиться в это путешествие, и оно не имеет отношение
к божественному.
В прошлой жизни ты была очень сильной… Затем ты
потеряла эту силу. Я верну тебе ее. Об остальном — я
не знаю. Мне нужно время, чтобы понять кто ты — говорит
он загадочно.
Мы возвращаемся к его друзьям. Они говорят между
собой на хинди. Я жду в стороне. Я еле различаю их язык.
— Сейчас я должен идти, — возвращается он ко мне. —
Скоро настанет время моей молитвы. Сегодня перед сном
ты должна спросить у Бога — подхожу ли я тебе в качестве
учителя, твой ли я учитель.
— Как я должна это спросить?
— Вечером, прежде чем спать, прими душ, надень
новую одежду и помолись так, как ты это обычно
делаешь — своим способом. Попроси Бога дать тебе знак —
твой ли я учитель. Теперь не касайся моих ног — как это
делают в Индии. Этим ты унизишь меня. Зачем касаться
ног, если есть сердце?
 ****

Ближайший от нас город на расстоянии почти сорока

километров. Оттуда идет автобус в Дели, а здесь ничего —
только река, деревня и горные холмы штата «Химачал
Прадеш». Сегодня он приехал на белом автомобиле.
Выходя, он даже не касается дверей, он не касается ничего.
— Вчера, после нашей встречи, случилось кое-что
удивительное. Дело, которое у меня не складывалось…
сложилось. Теперь я знаю, что ты для меня позитивна, —
говорит он.
— Вы делите людей на «позитивных» и «негативных»?
— Я оцениваю не человека, а то, что он в себе несет.
Люди нейтральны пока они не вступают во взаимодействие
с другими. Две энергии могут усилить друг друга, и тогда
возникнет синергия.
Если человек делает правильный выбор, то в лице
другого человека он всегда обретет удачу. Если же выбор
сделан неверно, то другой человек принесет ему
несчастье…
Ты спросила у бога — твой ли я учитель?
— Да.
— Хорошо, теперь я хочу понять, как много я должен
тебе дать… Отнесись к этому серьезно.
— Хорошо.
— Я дам тебе одно испытание. Если ты ответишь на мой
вопрос правильно, я дам тебе все, что ты захочешь. Если ты
не сможешь ответить верно на мой вопрос, я тоже помогу
тебе, но…«немного». Я помогу тебе вернуть твою силу, но я
не буду твоим наставником. Это будет справедливо.
— Я согласна на это условие.
— Я дам тебе три попытки. Если тебе нужно
помедитировать или успокоить свой ум, прежде чем
ответить — сделай это. От того, как ты ответишь на этот
вопрос зависят наши отношения.
 — Хорошо. Я готова.
— Ты должна угадать мою природу, мою суть, —
говорит он, глядя мне в глаза.
— Что это значит?
— Я спрашиваю тебя, кто я.
— Вы Рудра… Вы можете быть чем угодно… Вы
можете быть йогином, садху, мудрецом — затараторила я.
— Нет, это все другое… — останавливает он меня,
отрицательно качая головой. — Ты должна сказать мне
какова моя природа… Люди, пришедшие сегодня со мной,
знают о чем я тебя спрашиваю. Они будут свидетелями
твоему ответу. У тебя есть три попытки.
— Хорошо, — неуверенно начинаю я. — Вы высокий,
широкоплечий, вы похожи на медведя. Вы медведь?
Только что я сказала откровенную глупость, но он так
и остаётся серьезным.
— Я знал, что ты скажешь «медведь». Сейчас я немного
раскрою свое «пространство», расширю мою… ауру…
Теперь попробуй еще раз.
— Хорошо… Вы высокий, вы похожи на медведя. Но вы
не медведь. Возможно, вы волк? — говорю я со смехом.
Эксперимент кажется мне откровенной глупостью. О чем он
говорит? Что я должна увидеть?
Он отрицательно качает головой.
— Осталась последняя попытка.
— Нага… кобра.
— Что? — переспрашивает он.
— Нага! — показываю я жестом, согнув руку, как это
делают в танце змей.
Он издает он неразборчивый звук. И говорит через
паузу.
— Ты знаешь, что наги не имеют век, чтобы моргать?
Посмотри на мое лицо. Сколько раз я моргнул с момента
нашей сегодняшней встречи?
— Я не знаю.
 — Возможно, один раз. Возможно, ни одного. Сколько
раз моргнула ты? Возможно пятьдесят. Ты не знала кто я.
Ты не очень наблюдательна. Это «Они», — показал он
жестом вверх, — сделали так, чтобы ты сказала это.
Никто и никогда не проходил это испытание. У меня
не было учеников, которые бы ответили на этот вопрос
верно. Я готов тебя учить, но прежде я должен получить
ответ на свой вопрос. От кого и для чего ты пришла. Мне
нужно несколько дней, чтобы погрузиться в медитацию.
Скоро будет очень хорошая ночь, я смогу обо всем узнать.
У меня есть идеи, но есть сомнения.
— Какие у вас сомнения?
— Бог редко присылает ангелов. В основном, это
джинны обращаются в ангелов. Джинны становятся чем
угодно и запутывают как обычных людей, так и духовных
практиков. Я был обманут много раз. Когда я вижу ангелов,
я все время проверяю верно ли мое видение, верна ли
информация, которую я получил… Я должен быть уверен,
что ты «безопасна». Я должен знать кто ты, и зачем ты ко
мне пришла. Сейчас ты должна практиковать тратак. Это
твоя база для развития других способностей.
— Я практикую тратак.
— Ты не знаешь, как выполнять тратак. Расскажи мне,
как ты делаешь тратак?
— Хм… Я ставлю свечу перед собой и гляжу на нее,
не моргая. Свечу надо ставить на расстояние примерно
полутора метров, дальше нужно смотреть на пламя, пока
не польются слезы…
— Хватит-хватит! Я все понял! Глупость, которой ты
начиталась в книгах. Знания о тантре никогда не были
записаны. Если бы я дал тебе единственное точное
описание в двух словах, знаешь какими бы были эти два
слова?
— Нет.
— «Не-интеллектуальная».
 Чтобы сделать правильный тратак, ты должна измерить
свое тело, затем измерить расстояние от ног до шеи, и это
будет,… но помни — эти знания нельзя записывать
и передавать другим.
— Почему?
— Потому что тогда ты их потеряешь.
В следующий раз ты должна прийти с блокнотом
и карандашом. В тантре ничего не может быть записано,
поэтому ты можешь писать только карандашом, чтобы
выучить это, а затем стереть.
Прежде чем уйти он смотрит на меня испытывающее:
— Ты ведь не будешь это продавать, как сейчас продают
йогу? Пообещай мне.
— Обещаю.
— Я скажу тебе, что такое учитель. Учитель — это тот,
кто раскрывает твою природу. И я помогу тебе узнать,
кто ты. Нага — это последняя ступень между человеком
и Богом. В своих медитациях, на последнем уровне — ты
встретишь меня. Подумай, чему ты хочешь учиться. Я могу
учить тебя «агхоре», «тантре», «магии».
Проходят дни… Дни, наполненные молчанием.
«Сначала важно прочитать тело. Длина пальцев, рук,
строение черепа — все это говорит о типе человека, о его
природе».
«Есть два типа женщин — для семьи и для практики.
Длина твоих пальцев, изгиб шеи все говорит об этом».
«Как мы идем к свету? Сначала надо встретиться
с темнотой! Где живёт темнота? Она живет в твоей первой
чакре! Когда ты рождаешься, ты включаешься в мир через
чакры. Сначала включается самая высокая чакра — она над
головой, она не имеет связи с центром в теле. Тогда ты
знаешь только Бога. Затем включается „сахасрара“
и „аджна“, затем „вишудха“, затем все остальные
до „муладхары“. Возвращаться к Богу нужно тем же путем,
но только наоборот. Сначала ты работаешь с „муладхарой“,
затем со „свадхистаной“, затем с „манипурой“ и так далее».
Рудра «объясняет» как работать с чакрами.
Все это время мы сидим у его дома, под навесом. Рядом
с нами только Динеш, он подслушивает все секреты, все
тайны, в которые посвящает меня Рудра. Рудра любит его
как сына и все время над ним подшучивает.
Время от времени Динеш уходит на кухню, готовит кофе
с молоком — как всегда очень сладкий.
Мы говорим о чем-то индийском — о бесконечных
легендах, о богах, которые как люди, и о людях, которые
не люди… Мы скользим по этим темам, то касаясь, то уходя
в сторону.
Некуда спешить. Ночи длинные, время тянется
медленно. Воздух как масло увлажняет кожу. Все еще пока
летний, пряный, сладкий воздух Индии.
Пространство раскрывается и возникает круг. В тантре
этот круг называется «чакра», то, что происходит внутри
недоступно другим, скрыто вуалью.
Круг в Индии защищают мантрами. Круг поддерживает
мастер. Круг — это сама по себе традиция: либо ты рожден
для тантры — либо нет. Ты не выбираешь этот путь, ты
принадлежишь ему с рождения. Рано или поздно ты
находишь семью.
По четвергам, перед большой молитвой, мы собираемся
в доме на окраине деревни. Это старинный индийский
ритуал, не имеющий отношения к религии, касте или
национальности. Этот ритуал выполняется группой людей,
объединенных единым желанием — познать Бога.
Минимум нас всегда пять — максимум не определяется
правилом.
В этом ритуале один человек становится учителем,
начинателем, он пьет особый напиток из сосуда, а затем
этот сосуд передается другим участникам, и все они пьют
из этого сосуда один за другим, затем сосуд возвращается
учителю. Так круг замыкается, возникает единое. Затем это
повторяется с пищей.
Тот, кто различает по признаку религии, национальности
или социального статуса — не приходит участвовать в этом
ритуале.
Сейчас здесь все: мусульмане, йоги разных школ
и традиций, христиане, суфии. Рудра говорит, цитируя
Библию и Коран. Кто-то присоединяется. Я зачитываю
стихи Руми из суфизма.
«Много лет я медитировал на смашанах, местах
кремации, такие есть почти в каждом городе Индии. Рядом
со мной умирали йоги. Практика дает силу, но она опасна.
Скажи мне — как увидеть Бога»?
Перед глазами темнота. Ночь никуда не двигается. Он
отвечает сам на свой вопрос.
— Не пытайся увидеть Бога глазами! Бога нельзя
увидеть глазами. Ты можешь почувствовать божество как
вибрацию. Божества живут в мире вибраций, чтобы видеть
их, нужно развить чувствование вибрации — это орган
видения, как и другие органы чувств.
И божества видят тебя вне тела. Им не нужно видеть
твое тело! Им нужна вибрация!
Боги должны обратить на тебя внимание — поэтому йог
меняет свою вибрацию. Для этого нужны все духовные
практики. Ты работаешь только с собой и постепенно
трансформируешь свои вибрации.
— Как изменять вибрации?
— Я скажу тебе. Я никогда не меняю времени моей
молитвы. Однажды я был в поезде и понял, что не могу там
молиться. Это был тот самый индийский поезд где так
много людей, что негде стать. Тогда я спрыгнул с поезда
прямо на ходу. Я счастлив тем, что двадцать лет
не пропускал ни дня своей практики. Если ты это
сможешь — у тебя будет огромная сила, твоя вибрация
будет непохожей на «обычную», «среднестатистическую».
Практика меняет вибрацию, но ее нельзя прерывать ни
на один день.
Самая сильная практика — это «агхора». Для женщины
«агхора» — очень просто.
В начале я изучал хатха-йогу, затем я прошёл школу
натхов, затем я получил агхору. Агхора — самая высшая
ступень индийской Санатана-Дхармы. Если ты можешь
агхору — ты можешь все.
Однажды я попал в мечеть и услышал там одну суру —
священную фразу из Корана. Меня привлекли эти слова,
но я не мог их понять.
Я подошел к одному, на вид очень достойному человеку,
и спросил его: «Уважаемый, что означают эти слова?» — я
повторил ему молитву из Корана, которую услышал.
Он посмотрел на меня и сказал: «Эти слова не могли
быть здесь произнесены….Кто вы? Как давно вас здесь
не было», — сказал он тогда. Я попросил его объяснить
значение этих слов, но он отказался. Затем я обратился
к другим людям — все как один говорили, что они никогда
не слышали эту суру.
Я выучил урду, чтобы читать Коран. Я хотел найти
значение услышанных слов. Столь велика моя тяга
к божественному! Я прочел Старый и Новый Завет. Теперь
я хочу изучить Тору. Но у меня пока нет для этого учителя.
Ничто в этой жизни не мотивирует меня большее, чем Бог.
Вот что меняет вибрацию. Ты должна быть такой же
голодной до этих знаний.
Ты больше не можешь медитировать на коврике
из травы куш. Коврик из куша — это для йоги, но не для
тантры. Ты должна медитировать как медитируют агхори.
Найти учителя — значит понять кто ты. Я должен
поместить тебя в мою реальность и оставить там жить. Я
помогу тебе — как помогла мне моя гуру.
Много лет назад я заболел и умер. Мое дыхание, мое
сердце остановилось. Люди уже начали готовиться
к прощальной церемонии, отпевать мое тело мантрами.
Через 10 минут я вернулся обратно в тело. Все, кто меня
окружал, сказали: «Это плохо». Они сказали, что тот, кто
живет в моем теле — не есть я. Возвращение покойника
в Индии — к несчастью. Тогда я захотел понять, кто я
теперь, чем я стал.
Я покинул мой дом и нашел мастера. Она была очень
известной среди женщин тантры и ахгоры, хотя бы потому,
что каждая женщина в тантре будет сильнее любого
мужчины. Эта женщина раскрыла мне мою природу.
Тантра– это очень просто для женщины.
Но в Индии не учат женщин, очень часто им не дают
даже школьного образования. Женщина ориентирована
на мир, женщина — это майя. Но что будет, если майя
захочет обрести свободу? Ей нужно лишь немного помочь,
совсем немного…
Женщину легко сбить с пути. Она выбирает цель,
но в какой-то момент она предает ее. Утром ты накопила
энергию, днем ты увидела приятного мужчину и привлекла
его внимание, послав в него свою силу. Ты получила его,
но у тебя больше нет духовной силы.
Я скажу, что ты очень привлекательна. Но в мире очень
много привлекательных женщин. Сможешь ли ты
распорядиться этой красотой и молодостью? Молодость,
жизнь, сила — всем этим нужно уметь распоряжаться.
Мы идем по улице — всего одна длинная улица
с бесконечным числом одноэтажных домов. Идем мы
медленно, прерываясь. Он извиняется, принимает звонок.
Если его телефон в активном режиме, то мы почти
не можем говорить. «В моем телефоне более тысячи
номеров. Другие несколько тысяч — это неизвестные мне
люди. Я вынужден отвечать им».
Дети, женщины, старики — все приветствуют его.
Одного он благословляет, другого обнимает, всех
поднимает с колен, не позволяя касаться его ног. Это жест
единения: «Зачем ты касаешься моих ног, если есть
сердце?» — говорит им он.
— Почему эти люди не идут в храмы к браминам,
жрецам? Ведь это их работа — помогать людям в духовных
вопросах.
— Два разных человека произнесут одну и ту же мантру,
но у одного она приведет к позитивным результатам,
а у другого нет. Скажи мне почему?
— Я не знаю.
— Если ты занимаешься духовным трудом, ты
не можешь врать, потому что тогда твой рот будет грязным,
твое слово потеряет силу. Если ты берешь своими руками
грязные деньги, то ты не можешь делать этими руками
пуджу или ягью. Ты видела статую Кали-Юги?
— Статую богини Кали?
— Нет! Статую Кали-Юги!
Кали-Юга — это существо мужского пола. В одной руке
он держит пенис, в другой — язык. Чтобы чисто жить
в Кали-Югу, нужно научиться контролировать секс и речь.
Поэтому мантры жрецов в храмах больше не работают. Они
говорят: «Мы сделаем ягью, но мы не знаем поможет это
или нет».
Если ты хочешь изменить кусочек тяжелой кармы, ты
должна читать мантру много часов подряд, много дней, а то
и месяцев. Вместе с особой диетой — это огромный труд!
Ты можешь заплатить брамину, который почитает эту
мантру вместо тебя. Брамин приносит клятву, что будет
читать эту мантру такое-то количество раз в такой-то срок.
Но он не обещает результата. Но моя молитва помогает
всегда! Почему? Потому что я не беру за это денег!
Многие брамины стали как вайшья — они торгуют.
Поэтому люди уходят из индуизма. Поэтому я ушел
из индуизма в йогу и тантру, а затем в мусульманство.
Не одна религия не даст тебе все воды одной реки!
Но до какого-то берега ты доберешься! Не привязывайся
к пути, познавай саму себя, познавай все вещи и все
религии внутри самой себя… Смотри на этот мир, как
на расширение вселенной, которое выходит из тебя.
Медитируй на себя как на «Шакти» — энергию, которая
творит.
Скажи мне, что написано в Библии? Как так получилось,
что мать Иисуса была девственницей? Как она могла родить
Иисуса?
— Я не знаю.
— Семя — всего лишь информация. Нужно найти
способ как передать определенную информацию в тело
матери. Отец — всего лишь отправитель информации. Мать
не нуждается в отце, чтобы зачать ребенка. Она нуждается
в информации. Информация может быть привнесена любым
способом. Поэтому мать Иисуса могла быть девственной.
Поверь, я могу сделать так, что женщина, сидящая в трех
метрах от меня, забеременеет — мне не нужно прикасаться
к ней.
— Пожалуй, я отойду от вас подальше.
— Зачем тебе люди, когда ты можешь заниматься
любовью с рекой или луной? Все вокруг создано, чтобы
наслаждаться. Секс — это самое последнее, на что можно
тратить энергию. Знаешь, сколько капель крови требуется,
чтобы получить одно семя? Тридцать! Глупцы
растрачивают семя направо и налево.
Есть такая мантра «…» Если ты читаешь эту мантру,
когда мужчина теряет свое семя, ты получаешь всю его
силу. Этим может быть оправдан секс. Глупый мужчина
не знает, какая женщина заберет его силу.
Я записываю мантру карандашом.
— Чувства делают нас животными — на этой планете
они очень сильные, будь осторожна!
— Хорошо. Что на счет тантрического секса?
— Тантрический секс — майтхуна — не служил поиском
удовольствия. Майтхуна символизирует контроль над
сексом. В Индии есть несколько видов или школ тантры.
Всего одна из этих школ использовала тантрический секс,
майтхуну. Это школа каулы. Это было давно, до Кали-Юги.
В Кали-Югу наши чувства столь сильны, что мы не можем
полагаться на секс, мы не можем достаточно очистить себя.
Многие люди сейчас влюбляются в этот путь, надеясь,
что это имеет какое-то отношение к духовности, к йоге,
к Индии. Но это глупость. Это тантра, которая стала
бизнесом.
— Что представляла собой изначальная тантра «каула»?
— Тантра включает в себя три элемента: мантру, янтру
и крию. Но в каула-тантре ничего этого не было. Учеников
этой школы готовили к пробуждению только через секс.
Если секс совершенно очищен — он приносит
просветление. Такова была идея каулы. Практик каулы —
это тот, кто достиг уровня, когда его семя стало ртутью —
как у Шивы. Истинный символ каулы, символ тантры —
возможность полностью контролировать секс, выйти за его
пределы.
Слово «каула» состоит из двух слов: «кул» и «акул».
«Кул» — символизирует, богиню Парвати, жену Шивы.
«Кул» — значит родословная. У Парвати есть родословная,
она дочь царя Гималаев. «Акул» — символизирует Шиву —
того, у кого нет родословной. Шива не имеет начала. У него
нет родителей, социальной роли, варны, касты. Приставка
«а» — означает «не» или «нет». «А-кул» — «без
родословной». Здесь сливаются двое, у кого есть царская
родословная (Парвати) и тот, кто не имеет начала, некто
бездонный (Шива).
Парвати и Шива всегда являются полными
противоположностями друг друга. Когда две
противоположности сливаются, они создают нечто,
не имеющее аналогов во Вселенной — нечто Единое,
подобно неделимому Космосу. Возникает абсолютная
гармония, которая равна гармонии Всевышнего. Таким
образом, это путь, на котором человек пытается достичь
более высоких духовных сфер, посредством объединения
мужского и женского. Это тантра, которая связана
с интимным таинством двоих. Практику «каула-тантры»
могли выполнять простые люди или йоги и йогини, которые
могли полностью контролировали свои инстинкты. Сначала
они поддерживали половое воздержание.
Духовность — это развитие отвлеченности,
а не влечения. Истинный йогин этот тот, кто остается
неподвижным, даже когда он как Шива, соединенный
с Парвати в интимной близости. «Девасья Пуджйате
Девтах» — «Чтобы поклоняться божеству, нужно сначала
стать самим божеством». Прежде чем претендовать
на такой «духовный» секс человек должен разобраться
с духовным и только потом с сексом.
— Что делать, если секс еще нужен, обычный,
не духовный? Подавлять желания?
— Бесполезно избегать объектов удовольствия. Если
у тебя есть вкус к наслаждениям, ты вернешься к ним.
Вместо этого найди вкус, превосходящий первый. Если ты
почувствуешь вкус к духовному, то ни один другой вкус
не сможет удовлетворить твой голод. Секс постепенно
уйдет сам по себе.
Когда вибрация повышается, приходят темные силы, они
пытаются уничтожить твои достижения. Я видел это много
раз! Они заставят тебя предать твой путь. Они предложат
тебе взамен секс, зависимую любовь, каму, деньги или
власть. Когда чувства проникают в наш разум, мы
становимся животными. Каждый, кого ты встречаешь
в жизни, может оказаться вором, который пришел забрать
у тебя силу. Я проверяю всех!
В это время кто-то стучится в его дом…
Дорогие часы, дорогие машины, богатые люди. Все это
как вода заполняет пространство где еще недавно было
очень тихо, где еще недавно был круг.
 Мы говорим на английском, а они на хинди. Все
переплетается звуками Индии… Какие у Индии звуки? Они
как музыка, как религия, как мистические учения — их
не разобрать, они перепутаны друг с другом. Я слушаю эти
звуки как истории.

***
Запах дыма раздражает горло, я начинаю кашлять. Чьи-
то руки наклоняют мою голову, вода скатывается с живота
на колени, запах сырости внутри, прямо внутри моего тела
и опять огонь. Боль, я почти ее не ощущаю, будто она стала
частью другой моей боли. Слезы льются из глаз — так ко
мне возвращается память. Все в моей голове вновь
вращается как надо.
Рудра вытирает меня ткаными одеялами
и обкладывает — как будто я в могиле — сухой травой. Он
поет мантру. Я ее знаю. Хочется спать, но в полусне я все
время слышу его пенье. Мантра меня не отпускает, будто
по лабиринту я следую за ней.
Полумрак в музыке, слова почти шепотом, в темноте.
Утро приходит как мягкое одеяло. Пение птиц.
«Когда человек превращается в практика тантры, его
настраивают как музыкальный инструмент. Сначала его
вырезают из дерева. Как ты поймешь, что уже готова для
музыки? Когда внутри появится пространство вместо
мыслей».
«Тело — это вибрация. Все в этом мире есть вибрация,
важно только это… Сколько ты весишь на божественном
интервале? Что ты за звук? Что ты за цвет? Тело не имеет
веса — тело незначительно. Все определяет твоя
тональность, твоя музыка. Ты — это музыка. Слушай себя
изнутри!»
«Ты поживешь здесь немного, ты уйдешь, ты вновь
поживешь и вернешься снова».
 Он приносит стопку бумаг из древесины. Стержень для
черчения и специальные чернила. Он садится напротив
и показывает на первую открывшуюся страницу.
Случайностей не бывает.
«Я прошу тебя открыть любую страницу в этой книге.
Теперь это твоя мандала. Ты должна выстраивать ее снова
и снова, пока не освоишь. Когда рисуешь, читай эту мантру.
Делай это только на этом расстоянии глаз. Твои глаза
улавливают верный уровень света и цвет. Цвет воздействует
как длина волны. Ты не создаешь рисунок, ты формируешь
свой ум».
«Мандала для устранения духов. Мандала для твоего
пупка — женская сила внутри пупка… мандала для
женской силы… Если этот центр закрыт, женщина не верит
в себя…»
«…Мир состоит из треугольников, квадратов и точек.
Мир состоит из желаний и чувств. Посмотри на мандалу.
Где твоя мандала? Мандала — это центр, все остальное —
расширение. Ты должна завершить эту мандалу!»
«Здесь есть треугольники, квадраты и круги. Они же —
чувства, мысли, желания. Они же элементы творения —
земля, вода, огонь, воздух, пространство».
Месяц без праздных мирских разговоров и жизнь у леса.
Святое время — сначала поминание предков (шраддх),
затем Наваратри. В это время «открывается мост между
«живыми и мертвыми», оба мира перетекают друг в друга.
Индуизм утверждает существование этого моста, индуизм
утверждает существование духов. Индуизм широко
обращается к призракам в различной духовной литературе.
Духов, застрявших между миром мертвых и живых,
называют бхута, прета, пишачи, пишачини. Их жизнь была
прервана, они не хотят или не могут идти в мир Ямы —
на суд. Они остаются на мосту между мирами. Подобная
участь ожидает тех, кто ушел без нужных погребальных
обрядов.
 В Ригведе, особенно в Атхарваведе, есть много гимнов,
адресованных богам, таким как Индра, Агни и Сома. Они
призваны уничтожать ужасных демонов. Бхагавата-пурана
сообщает, что Брахма в состоянии лени создал бхута-
пишачинов или призраков. Они были уродливы, обнажены,
их волосы были спутаны и сбиты в колтуны. Увидев их, он
сам закрыл глаза.
«В странах, где повсеместно процветает депрессия, как
например Германия, не были проведены шраддхи —
поминание предков», — объясняет Рудра. — «Депрессия —
главный симптом духовной болезни». «Одержимость»
имеет разную форму и степень тяжести. Любой контакт
с неупокоенной душой вызывает тоску. Люди лечат
депрессию, но это не поможет. Покаяние, молитва, храм —
все это помогает. Святая вода, молитва из любой религии
и пост. Когда голодный дух приживается, то жертва
не хочет идти ко мне. Она отказывается от лечения. Она
знает, что будет дальше. Тогда пациентов приводят силой».
Девушку ведут в дом под руки.
«… Несколько месяцев ее лечили в психиатрической
больнице, но симптомы лишь усилились», — объясняет ее
дядя.
Ей семнадцать лет, волосы связаны в длинные косы. Она
одета в школьную форму. Внешне я бы не разглядела в ней
ничего необычного, только глаза выдают безумие. Слишком
много воды, слишком сильно затягивают. Это красота,
но она не божественна. Эти глаза я видела давным-давно,
на лице, которое теперь не вспоминаю.
Сама она идти не хочет. Она смеется как ребенок, она
уговаривает дядю: «Пойдем, пойдем домой». Теперь она
отказывается держать во рту камфару, она ее глотает
и смеется. Камфара помогает успокоить дух, в Индии ее
часто используют для очищения от негативной энергии.
Рудра кладет ей в рот кусочек камфары. Девушка
не удерживает камфару во рту, она её глотает. Рудра снова
кладет ей в рот кусочек камфары, и она хочет проглотить
его опять, но он останавливает ее мантрой. На столе у нас
заготовленный dhoop — зола от ягьи, которая теперь
используется в лечении. Он растворяет dhoop в воде
из Ганги, дает ей пить. Девушка смеется и выплескивает
воду на пол.
Он вяжет засушенную траву ей на руку, она отводит
локоть. Она сообщает всем, что теперь точно уходит, но,
к своему удивлению, не может идти. Кожа на ее лице
двигается, как будто под ней что-то ползает, как будто это
маска.
«Он что-то подарил ей, надо все снять». Она снимает
подаренные женихом сережки, всю ее старую одежду. Я
увожу ее в свою комнату, и она одевается в мое платье.
Через полчаса происходит что-то очень странное: она три
раза сильно вздрагивает, как-будто что-то пробегает
по всему ее телу, от головы до стоп.
Даже черты ее лица поменялись. Уходит
привлекательность. Она пустая, уставшая, но она
настоящая.
«Это сделал твой молодой человек… Он пытался сделать
три вещи. Первое — он хотел забрать твою силу, но он
потерпел поражение. Когда он не смог забрать твою силу,
то попытался использовать тебя на пользу себе. Третье —
он пытался взять тебя как женщину. Первое и второе — это
грех, я верну ему это обратно. Третье — это только между
вами». И такое мне больше не в новинку.
Люди, а потом никого. В тишине — звездное небо
Индии, а затем рассвет и солнце, и опять розовый закат
и новые люди.
Политики, администраторы бизнеса. Дорогие машины
ожидают, когда он выйдет. В эти двери не стучатся. Гостей
слышно по голосам снаружи. Здесь вроде бюро потерянных
вещей — возвращают удачу, жизненную энергию — все,
что потеряно.
 Он не берет с них денег. В крыше дома пробоина, вода
стекает вниз. Когда идет дождь, нужно аккуратно следить,
чтобы пол не поднимался от влаги. Мы меняем ведра, вода
опускается в воду. Этот монотонный звук отбивает время.
Он всегда ходит с компасом. Кажется, все пространство
стало математикой, раньше я думала, что индуизм —
духовная философия. Но я так и запомню его навсегда —
с компасом в руке, любящим рассуждать о квантовой
физике. Вчера они с Динешем управляли забравшейся в дом
ящерицей. Один направлял ее взглядом влево, другой
вправо. Ящерица следовала за их взглядом.
«Кто победил?» — спросила я сегодня. Закончили они
уже заполночь.
— Время — это иллюзия, — говорит Рудра.
Он объясняет мне движения планет и космическую
математику.
— Ты похожа на женщину-амазонку. Слыша легенды
об этих женщинах? Они охотятся и живут в лесу. С виду ты
образована, но внутри, как эти женщины-амазонки.
Ближе к вечеру чайный дяденька приходит в дом. Он
оставляет сосуд со свежей масалой. Чая здесь человек
на десять с двойной добавкой. Рудра уверен, что сегодня
будут еще гости, и они, конечно, приходят.
Лучшее средство от болезней: «МахаМритьюнджаяна —
ягья». Жрецы, брамины, отказываются делать эту
церемонию за деньги. Болезнь переходит на жрецов. Когда
они не способны помочь — люди идут к агхори. Я сажусь
к ритуальному огню, вливаю масло и рис в огонь, читаю
Махамритьюнджаяна-мантру. Огонь принимает пищу
со словом «сваха». Сваха — это шакти, энергия Агни.
Проходит час и второй. Время от времени накрывает
сон. Вдруг возникает этот звук. Что это за звук? Все
прикованы глазами к женщине, вот она уже катается
по полу. Несколько мужчин сдерживают ее,
но не справляются. Потом она падает у стены и издает
громкий визг.
— Почему дух вошел в тело этой женщины?
— Тантра — это только вибрации, энергия. Дух видит
только это. Он замечает знакомую вибрацию и входит
в тело. Он входит через стопы ног, через большой палец
ноги, через глаза, через сильный удар. В какой-то момент
человек теряет сознание, контроль, например, из-за
испуга — и тогда дух проникает в тело, соединяясь
с праной живого человека.
Душа грешника не может уйти. Она застревает между
мирами. Она находит новое тело и вселяется туда, как гость.
Дух, который употреблял алкоголь в прошлой жизни, ищет
человека, который любит выпить. Дух, который испытывал
гнев — ищет гневливого. Дух, который испытывал тягу
к разврату — ищет развратника. Подобное притягивает
подобное.
Если двадцать человек сидят под деревом, и в этом
дереве живет неприкаянный дух, из этих двадцати у одного
будут слабые планеты. Дух войдет в этого человека. И все
что ты видишь — одержимых, зараженный черной магией
в нашем доме — результат того, что человек перестал быть
достойным Бога. И то что происходит сейчас в мире, все
беды мира — результат того, что человек забыл о том,
кто он.
— Почему вы помогаете всем этим людям?
— Мир приходит к людям, когда они делают то, что они
есть. Действие человека — это он сам и больше ничего.
Иногда ты начинаешь что-то делать, что-то свое, и дела
идут не так. Люди говорят тебе: «ты ошибаешься, оставь
это». И ты сомневаешься в себе… Ты расстроен и огорчен,
ты обманут своим эмоциональным состоянием. И это может
повторяться много раз. Что-то идет не так, но ты не знаешь
причину этого. Ты думаешь: «Вероятно, все эти люди
правы, и мне нужно оставить это занятие». И ты отрезаешь
это от сердца. Но если ты продолжаешь делать то, для чего
ты создан — приходит мир.
Много людей приходило ко мне, чтобы посеять во мне
сомнение. Но я никогда не обращал внимание на мнение
людей. Я хотел познать Бога. То, что у меня есть, то что я
сохранил за эти годы — мир внутри.
Люди всегда будут говорить тебе: «займись чем-то
другим, живи вот так и вот так, будь как все». Но дело
не в голосах снаружи. Проблема в уме. Ум обманывает тебя.
Мысли создают в твоей голове искажение реальности.
Я просто делаю то, во что я верю. Это моя дхарма —
помогать людям. Это не важно, что они мне не отплатят
за это. Дхарма — это делать то, что ты должен, не обращая
внимание на результат. Это приносит мир.
Знаешь о Матери Терезе из Калькутты? Теперь она
Святая Тереза Калькуттская. Некоторые люди сейчас
говорят не очень хорошие вещи о ней, но я знаю сколь
велика была эта женщина. Однажды ее попросили
поддержать борьбу против терроризма. Как ты думаешь,
что ответила Мать Тереза?
— Я не знаю.
— Она сказал, что не будет поддерживать борьбу, она
может поддержать только мир. Вот и я тоже —
поддерживаю только мир.
— То есть, вы никогда не мстите людям?
— Мне не нужно даже перемещаться по земле, чтобы это
сделать. Виновные даже не поймут, от кого эта месть
придёт. Есть люди вне закона — они убивают, они
насилуют детей. Они остаются безнаказанными, потому что
связаны с фигурами мира мафии и политики. Я делаю то,
что могу, чтобы наказать их. Здесь есть моя дхарма тоже. Я
обязан это делать, потому что я могу.
Все остальное не требует моего вмешательства, потому
что во всех обычных случаях наказывает жизнь. Карма
всегда возвращается. Жизнь наказывает лучше, чем любой
из нас. Не дай Бог кому бы то ни было быть наказанным
самой жизнью!
Три месяца, а затем четвертый, пока жара не сменилась
прохладой… Горы собирают плотный воздух, в который
не проникает ни капли влаги. Теперь я живу прямо здесь,
в маленькой, отведенной мне комнате. Ездить из города
в деревню потеряло всякий смысл. И потом, все эти
разговоры об особом «поле учителя».
Я стараюсь следовать тому, что знаю пока в теории. Я
провожаю и встречаю людей, которые приходят к Рудре.
Варю им чай. Как тогда — у йогини в джунглях. Я целиком
и полностью посвятила себя служению — как тогда, вместе
с Хеленой и Биной… Один учитель уходит, приходит
другой и дополняет имеющееся знание. Но в коком-то
смысле я всегда одна, сама по себе. Я могу выбирать.
Несколько месяцев я почти не вижу иностранцев, затем
уезжаю в Россию проведать маму, затем работаю
с группами как проводник и гид. Затем опять возвращаюсь
в этот дом. Не знаю сколько времени прошло, но я
«расту» — так говорит Рудра.
Теперь я вижу что-то тоже, и это странно. И это
беспокоит меня ночами. И по ночам я не сплю. И мир,
и Индия, и как все начиналось — так странно снится мне
из этой яркой ночи.
Все кажется сном наяву.
Как было давно…
Начало истории…
Прошло десять лет.
В один из дней в дом Рудры приходит девушка из Кореи.
Ее приводит гид, который знаком с Рудрой. Накануне у нее
украли кошелек с деньгами. «Вот уж не наш случай» —
думаю я, качая головой. Но Рудра поможет и здесь. «Все
деньги, наличные, карточки… Не осталось ничего», —
говорит она на неразборчивом английском. Рудра и уходит
в молитвенную комнату — святая святых этого дома. Через
два часа в наш дом стучится человек. Это парень лет
двадцати, худой, неопрятный. Он приносит кошелек
девушки. Будто какая-то сила вошла в его тело, заставив
пройти целый путь из города в нашу деревню, чтобы
вернуть украденное обратно девушке..
— Я молился очень сильно, — объяснил Рудра.
Девушка, не веря своему счастью, бросается обнимать
Рудру. Тот смеется. Сейчас он все же похож на довольного
медведя.
Она отдает ему часть денег из вновь обретенного
кошелька, но тот не берет.
Как он это сделал — я не знаю. Как нужно молиться
в таких случаях?
В этом доме много радости. Здесь не критикуют,
не сплетничают. Здесь много смеются, готовят еду
и собирают воду, которая течет через прохудившуюся
крышу. В некоторое часы здесь просто молчат. В это время
Рудра спит или медитирует.
У кого-то забрали удачу, повредив бизнес, кто-то
покрылся родимым пятном, которое растет, не переставая.
Девушка видит во сне мужчину, он не имеет тела, «как бы
сделан из облака». Рудра читает над ней молитву–суру
из Корана. «Никогда не спи без одежды! Женщины должны
спать в одежде!»
— Почему вы используете мусульманскую суру?
— Сколько раз молятся индуисты?
— Два…
— Сколько раз мусульмане?
— Пять.
— Вот и ответ.
Динеш — с котором мы встретились тогда, у реки, в том
кафе — оказался доктором аюрведы. Его клиника находится
в соседнем городе. Мы часто ездим с ним туда, ходим
по магазинам, заезжаем куда-нибудь попить кофе.
Постепенно, я вывожу на первый план его молчаливое
и скромное присутствие в круге Рудры. Он начинает
рассказывать мне о себе.
— Мне стоит только попробовать еду, и я уже понимаю
как ее приготовить — хвастается он. Если у него есть время,
он всегда что-то готовит на кухне у Рудры.
— Как ты узнал о Рудре? — спрашиваю я его.
— Я пришел к нему как и все остальные — когда попал
в беду.
Я понимающе киваю.
— Это солнце напоминает мне о Японии, — говорит он,
глядя на закат. Ты была в Японии?
— Нет. — Отвечаю я. — А ты?
— Я работал в Японии. Однажды меня пригласили туда
в качестве доктора аюрведы.
— Наверное, ты очень хороший доктор. Ты ведь совсем
еще молод, сколько тебе лет?
— Сейчас мне 30. Но тогда я был совсем начинающим
доктором. Хочешь узнать как я оказался в Японии? Это
очень забавная история… и очень страшная история. Я хочу
рассказать ее тебе.
Итак, слушай.
Большая часть докторов аюрведы Индии учатся
в Керале. Наверное, ты знаешь это. Я получил тоже получил
образование в Керале. Я только закончил колледж и работал
в небольшой клинике. Ты знаешь, что у меня с детства были
способности. Я видел то, что не видят другие люди. Я
никогда не обращал внимание на это, моя мать тоже что-то
видела. Вся моя семья не обращала внимание на такие
вещи. Когда я делал массаж, то видел прошлое людей,
болезни людей. Когда много молишься, то часто что-то
такое видишь — что не видят другие. В Индии это
нормально.
Итак, я делал массаж и что-то видел в телах людей. Я
не придавал этому большого значения. Когда я чувствовал
что люди поймут меня правильно, я рассказывал пациентам
то, что видел. И вот, однажды, у меня была пациентка,
девушка из Японии. Я рассказал той девушке то, что я
увидел, когда делал ей массаж. Она была очень взволнована
и сказала, что хочет привести своего отца.
— Ее отец тоже был в Керале?
— Да, она и ее отец были вдвоем в Керале. Мы
встретились с ее отцом, мы пообедали вместе, и он сказал,
что хочет пригласить меня в Японию в качестве доктора
аюрведы.
— У него была клиника?
— Да. У него была клиника аюрведы.
— И ты согласился?
— Конечно! Я был рад поехать в путешествие, я всегда
хотел путешествовать! Я прилетел туда и начал работать. Я
проверял пульс, назначал аюрведическое лечение,
«панчакарму». Я делал все, что делает доктор аюрведы.
Но мне платили слишком много. Понимаешь, пациенты
были довольны лечением. Все было хорошо, но я был
не достоин этой должности. Я не дурак. Я понимал, что это
подозрительно. Они носились со мной слишком много. Я
думал: «Кто я такой? Почему эти люди так много мне
платят?» Это были странные люди.
— «Странные люди»?
— Я чувствовал, что они наблюдают за мной.
— Как ты это чувствовал?
— Ну, знаешь, такое видно сразу.
Однажды они повели меня к астрологу. Астролог
составил мой гороскоп и долго говорил с тем человеком,
с отцом той девушки.
Я не знал японский. Мой переводчик не переводил мне
всего. Я не знаю точно что он сказал, но все были очень
довольны. Все было странно. Они платили мне очень много
денег. Я получал удовольствие от моей новой жизни! Я
старался не думать о плохом, но вместо этого думать
о деньгах. Только представь: я простой парень из Индии,
живу в дорогой квартире, ем в лучшем индийском
ресторане города.
Я очень люблю хорошую еду. Пробуя каждое новое
блюдо, я пытался понять, из чего оно было приготовлено.
Затем я воссоздавал этот рецепт дома. У меня всегда
получалось!
У меня была кредитная карточку, личный переводчик. Я
не уставал на работе. По вечерам я играл в казино.
— В казино?
— Там было бесплатное спиртное!
Три месяца прошли, и тот человек сказал: «Мы хотим,
чтобы ты снова приехал в Японию». Но я не мог получить
новую визу сразу, должно было пройти несколько месяцев
между выездом и новым въездом в страну. Он сказал: «Мы
оставляем тебе банковскую карту. Путешествуй и живи где
хочешь: хочешь в Индии, хочешь поезжай в Европу, мы все
оплатим. Но ты не должен уезжать домой».
Когда я улетел из Японии, он каждый день звонил мне
по скайпу, всегда только по видео-связи. Он хотел видеть
«бэкграунд» с видео, он хотел знать где я нахожусь.
Вероятно, они думали, что если я вернусь домой, то дом
вернет меня к себе обратно, и я передумаю возвращаться
в Японию.
Я не поехал домой. Я жил в Мумбае, на 200—
300 долларов в день. Деньги поступали мне на карту.
Прошло три месяца, и они сказали, что я должен идти
в посольство, чтобы получить новую визу в Японию.
Люди в посольстве посмотрели на документы, которые
мне прислали к визе и спросили: «Кто вы такой?» Я сказал,
что я просто доктор аюрведы. Они сказали: «Вас
приглашают очень высокие люди. Вероятно, вы очень
значительная личность». Я был горд собой, но я знал, что
меня ждут сюрпризы, я понимал, что за это прийдется
платить.
 Я прилетел. И в этот раз меня встречало очень много
важных людей. В аэропорту были не только японцы,
но и американцы. Они были одеты в костюмы и на вид
были очень важными. Я подумал: «Что здесь происходит?»
Тогда тот человек стал говорить со мной по-другому. Он
сказал, что все они занимаются определённой духовной
работой. Он сказал, что уже стар и теперь ищет себе замену,
и что я, по его мнению, подхожу на замену ему.
Я всегда мечтал заниматься духовной работой, как,
например, это делает Рудра. Я сказал им, что буду
очень рад.
Теперь я жил в еще более шикарной квартире, мне
выдали машину и водителя — черный «Мерседес-Бенц».
Они поставили в мой холодильник японскую водку — саке
и постоянно пополняли ее запас. Это было очень дорогое
саке, на дне этого саке плавало золото. Представь себе — я,
простой парень из Индии, ездил на «мерседесе» с личным
водителем и пил саке с золотом! Но самое смешное, что
теперь я даже не должен был работать! Все, что я должен
был делать — так это есть, пить «саке» и встречаться с тем
человеком для выполнения одной практики.
— Что это была за практика?
— Он говорил, что готовит меня к духовной работе.
Мы смотрели на солнце и на луну через определенную
геометрическую фигуру. Он показал мне ее пальцами, и мы
вдвоем повторяли ее. По уговору мы должны были
встречаться в течение сорока дней. Мы встречались
на восходе солнца, а затем мы встречались, кода всходила
луна. Утром мы смотрели на небо через эту геометрическую
фигуру. Мы прогуливались и говорили о разном. Он
наблюдал за мной. Он раскрывал мне те или иные вещи,
и смотрел, как я реагирую. Он был очень доволен тем, что я
согласился на это «посвящение» в духовную работу.
Мои запасы алкоголя бесконечно пополнялись. Я
приходил в квартиру, а холодильник снова был полон. Это
был очень дорогой алкоголь. И, ты знаешь, одна вещь была
странной — я выпивал пол-литра водки и не пьянел, я пил
литр и не пьянел. Я не закусывал. Представь себе! Как такое
возможно? Что это было? Я до сих пор не могу это себе
объяснить. Я пил в барах и дома, но алкоголь
воспринимался мной по-другому, я не пьянел совсем.
Однажды, я проснулся и понял, что у меня взяли
на анализ кровь. Знаешь, как они это сделали? Из области
третьего глаза, между бровями. Потом я стал видеть очень
плохие сны.
— Какие сны?
— Я просыпался с очень плохим ощущением. Я видел
существо с черными, разлетающимися, длинными
волосами. Это был бы человек.
Раньше я очень много молился. Не так, как молится
Рудра. Я молился, когда у меня было время. Но в Японии я
престал молиться совсем. Я не знаю почему. У меня
не было настроения к этому.
В те дни мне стала сниться наша семейная богиня. Ты,
наверное, знаешь что в Индии у каждой семьи есть свое
божество, покровитель рода, кулдэвта. Храмы кулдевта или
кулдэви — храмы семейных богов и богинь — маленькие,
непримечательные. Эти храмы и божества не так известны,
как Шива, Лакшми или Кали. Храм нашей семейной богини
находится далеко от людей, в горах. Возможно, однажды я
тебе его покажу.
Моя семья очень религиозна. У моей семьи есть
особая… «связь» … Моя мать обладает одной
способностью. В ее тело входит божество нашего рода
и говорит через нее. Это происходит в особые дни, тогда
моя мать танцует особый танец у храма нашей богини.
Сначала играют ритуальные инструменты: барабаны
и трубы, потом она читает мантру и начинает танец. Мы
верим, что в это время в ее тело входит наша богиня,
покровительница рода. Все наши предки молились и делали
подношения этой богине, она помогает нашей семье.
Сначала моя мать танцует, затем входит в транс и начинает
говорить от имени богини.
Тогда наша богиня, кулдэви, стала мне сниться. Во сне
она сидела напротив меня, как девушка, как ты сейчас,
и говорила: «Динеш, тебе надо уезжать домой». Затем мне
позвонила мать. Она сказала, что я должен вернуться
в Индию. Она говорила, что у нее плохое предчувствие.
В то утро, когда мне позвонила мать, я понял, что все
серьезно.
Я пришел к тому человеку, чтобы опять смотреть
на солнце и сказал, что не буду сегодня этого делать. Он
спросил: «Почему? Что случилось?» Я сказал, что очень
плохо себя чувствую. Он сказал: «Хорошо, давай вернемся
в офис». Мы вернулись в его офис, он поставил передо
мной две чашки свежего пива, но я отказался пить.
Он был влиятельным человеком. Помимо этого,
аюрведического центра, у него была обычная клиника. Как-
то он показал ее мне. Это была очень большая клиника
с большим количеством докторов и пациентов. Бог знает,
что они там делали! Теперь я не знаю что и думать об этих
людях! Они занимались духовной работой — но их работа
была разрушительной. Это было не то, что делает Рудра.
Это была духовная работа, но темная. Эта работа
выполнялась на очень «высоком», на политическом уровне.
Я понял все лишь со временем. Этот человек говорил мне
что-то, и затем наблюдал как я отреагирую, он подводил
меня к этому постепенно. Они работали с негативной
энергией, но они не делали этого сами. Через них работало
другое существо. Они называли его «Габриэль» — я видел
его в моих снах, существо с длинными черными волосами.
Тот человек, которого я встретил в Керале, больше
не годился на роль проводника, он был стар. Они искали
другое тело. Но не каждое тело подходило. Они проверили
меня, и я подошел им. Они возлагали на меня надежды,
понимаешь? Они «настраивали» меня, они меняли меня. Я
думаю, мое тело не подходило им полностью, поэтому они
заставляли меня пить алкоголь.
— И как же ты уехал из всего этого?
— Это было не просто.
Я сказал им, что моя мать больна, что я должен
вернуться в Индию. Они ответили, что они оплатят ее
лечение в любом госпитале Индии. Я отказался, я сказал,
что уеду в любом случае. Я пообещал, что вернусь, как
только ей станет лучше. Они не хотели меня отпускать, но я
настаивал. Я думаю, они не могли заставить меня силой, без
моей воли. Были границы через которые они не могли
переступить.
Я не мог поверить, что смог вырваться. По прилету
в Дели я испытал неимоверное облегчение. Когда я
вернулся в Индию, то сразу поехал в храм нашей богини. Я
взял такси и, не заезжая домой, поднялся на машине в горы.
Я пришёл в храм, я сидел и смотрел на нее, смотрел ей
в глаза. Затем я вернулся обратно домой. Но все было
плохо. На меня накатилась страшная депрессия. Внешне все
было нормально, но я не хотел жить. Я не видел смысла ни
в чем.
Я вспомнил о Рудре, но он не принимал меня, как сейчас
не принимает других. Слишком много людей. Я ждал его
у дома, но он был занят с разными людьми. Я нашел работу
на семь тысяч рупий в месяц, это примерно 150 долларов. Я
не знаю, как я отработал этот месяц. Семь тысяч рупий
были деньгами, которые я тратил за 1—2 дня в Японии.
После того, как я отработал один месяц, я ушел. Я был
полностью дезориентирован, понимаешь. Как многие
из этих людей, которые приходят к Рудре. Я не связывал это
с Японией, я вообще не мог думать. Но я хотел увидеть
Рудру. Это был период неудач и постоянных преград. Я
звонил Рудре, но он не отвечал. Я приезжал к его дому,
ждал его, и постепенно он стал уделять мне время,
постепенно что-то поменялось.
Примерно через полтора года с момента как я покинул
Японию, я обрел душевный покой. Теперь, на память обо
всем что случилось, у меня осталась банковская карта и две
японские визы в паспорте.
Он показывает мне свой паспорт, две японские визы
внутри и банковскую карту японского банка. Я верчу
документы в руках.
— Что было бы, если бы ты остался в Японии?
— Меня бы здесь не было. Осталось бы только тело,
в котором бы жило другое существо.
У этих людей есть доступ к деньгам, политике, власти —
но, наверное, у них нет полной свободы. Они не могли
забрать меня силой, без разрешения. Им пришлось
отпустить меня.
— Поэтому, ты никогда не пьешь алкоголь? Я помню,
что ты говорил об этом.
— Я понял, что алкоголь делает меня подходящим для
низких энергий.
Знаешь, я благодарен за все. Это было как кино: я,
простой парень из Индии, имел личного водителя
и «Мерседес-Бенц». Можешь себе представить? — смеётся
он. — Сейчас я могу об этом шутить, но тогда мне было
не до смеха.
Я попал в эту ситуацию не из-за денег — меня
привлекала духовная работа на благо людей. Я хотел быть
полезным людям, поэтому стал доктором аюрведы, но я
понимал, что аюрведа ограничена. Мои видения давали
ответы, которые не давала традиционная индийская
медицина. Поэтому, сейчас я провожу все свободное время
с Рудрой, я хочу у него учиться. Я говорю ему: «Учи меня».
Но он отвечает, что надо немного подождать.

***
 — Ты веришь в «нади»? — Спрашивает меня Рудра —
Нади — это тонкие каналы внутри тела по которым течет
энергия. Йоги всегда замечают как течёт эта энергия. Когда
ты сидишь, то твоя правая нога должна лежать на левой,
перекрещивая ее. Это привлечет удачу. Йоги Индии
способны вырвать часть своего тела, если она мешает их
практике. Вот смотри, ты будешь смотреть какой-нибудь
фильм, вовлечено переживать его сюжет, и затем ты снова
сядешь как привыкла. Это получится непроизвольно. Ты
не можешь постоянно помнить, держать в своей голове, что
ты должна сидеть именно так.
Я меняю ноги местами, а затем, чтобы не смущать его,
усаживаюсь в полный лотос. Как мне кажется, это
совершенная асана, не придраться. Но он опять меня
критикует:
— Сиди в этой асане только если тебе комфортно.
— Это же «хатха-йога».
— «Хатха-йога?» Что такое «хатха-йога»?
«Падмасан», «ширшасана», «вриштикасана». Откуда
пришла йога?
— От Шивы.
— Где Шива вязал йогу?
— Я не знаю. — Сдаюсь я.
— Шива и Парвати — йоги. Люди называют их мужем
и женой, но вначале Шива и Парвати были парой йогов.
Они практиковали вместе. Они прибывали в высоких
состояниях, путешествуя по другим мирам, мы называем
эти миры «локами». Когда оттуда возвращалась Парвати, то
она смотрела на Шиву и видела его в той или иной асане. Та
лока, тот мир в котором находился Шива, то состояние
сознания в котором он прибывал на физическом уровне,
соответствовало той асане, в которой он в итоге оказывался.
Парвати видела Шиву и запоминала эту асану. Затем
Парвати уходила в одну из лок, Шива открывал глаза
и видел ее в определенном положении — в определенной
асане. Тогда Шива запоминал это положение, потому что
оно было физическим выражением особого, измененного
сознания Парвати. Так появилась йога. Асаны — это
результат путешествия сознания в другие локи.
Люди не могут путешествовать как Шива и Парвати,
и они пытаются идти наоборот. Они повторяют положения
тел Шивы и Парвати, таким образом призывая это
изменение сознания через асану. Когда делаешь асану,
наблюдай за сознанием, оно должно смещаться. Каждая
асана — новая лока, новый мир.
— Это совершенно другой взгляд на йогу, — говорю
я. — Я никогда ничего подобного не слышала.
— Верно, это тоже агхора! Твои книжные знания пусты.
Ум — не твоя сильная сторона, забудь об уме.
Все эти мантры, которые записаны в книгах —
пустышки. Ты слышишь, как женщины здесь читают
«Сурья–Гаятри Мантру»? В конце концов, они разрушат
и себя и то место, где они читают эту мантру. Сурья
Гаятри — мантра для мужчин.
Ничего без тапасьи, — продолжает он.
— Что такое «тапасья»? — спрашиваю я. Ноги у меня
снова перекрестились в «неправильное» положение. — Я
забыла, — говорю я, заметив его хитрый взгляд. — Лучше
уж совсем не скрещивать колени, чем все время помнить
об этом.
— «Тапасья» — это основа любой духовной практики.
Для спортсмена тапасья — это выполнение физических
упражнений, для фотомодели — строгая диета. Для тебя —
это работа с мантрой, ритуалы и медитация. Когда ты идешь
в паломничество — это тоже тапасья. Ты не хочешь этого,
в этом нет никакой материальной пользы, тебе не заплатят
за это. Возможно ты умрешь по пути… Многие агхори
умерли в результате тапасьи. Знаешь, что такое «тапасья»
в агхоре?
 Ты сидишь на смашане и медитируешь на Шиву.
В одной из последней стадий ты обращаешься к Шиве
с просьбой сходить на свидание с его женой — Парвати.
Конечно, Шива откажет тебе. Тогда агхори должен украсть
Парвати… Шива попытается тебя убить! Но ты должен
обойти Шиву. Тогда ты получаешь «шакти» — силу! С этой
шакти ты можешь многое. Теперь ты знаешь, как я получил
свою силу! Я сходил на свидание с Парвати! — Смеется
рудра и продолжает. — Когда я начал мою практику, я ушел
из дома и десять лет провел на смашане. Я видел как рядом
со мной умирали другие йоги. Ты умираешь не от голода
или холода. Чтобы практиковать на смашане или кладбище,
нужно быть «вирой». Вира — это особая конституция
сознания, сознание воина.
Теперь я сделаю тебя охотницей за силой, ты будешь
голодной до силы как я!
Когда агхори заканчивает садхану, сходив на свидание
с Парвати, он полностью вегетарианец. Он больше
не питается трупами. Любое мясо — это труп. Ты видишь,
что я ем сейчас. Я ем пророщенное зерно. В нем очень
много силы. Йоги выбирают пищу, задаваясь вопросом –
есть ли в этой еде сила, есть ли здесь прана — энергия?
В йоге мы любим самые чистые и наполненные силой
продукты: финики, гранат, яблоки, чистый мед, и,
в некоторых случаях, масло гхи.
В деревнях Индии, если кто-то хочет навредить соседу
по огороду, люди берут бочку с горохом и заливают ее
водой. Ночью бочку закапывают в огород соседа. Через три
дня горох прорастает и взрывается, разнося этот огород
вместе с его урожаем. Такова сила пророщенного зерна!
Все мертвое, не имеющее праны или жизненной силы
внутри, — есть труп. Мы оживляем труп мантрой. Агхори
едят трупы… и читают мантру, данную от агхори —
к агхори. Это самая тайная мантра из всех!
 Мы не принимаем мертвую плоть в больших
количествах — агхори всегда вегетарианцы. Мы берем
лишь маленький кусочек мяса, сначала долго медитируя. Ты
читаешь мантру и принимаешь эту пищу, представляя, как
в этом тоже есть Бог. Бог повсюду!
Мы всегда совершали долгую молитву,…мы
медитировали на Шиву и Кали. Дело не в пище — дело
в твоем уме. Когда я принял первый раз кусочек мёртвой
плоти, то почувствовал силу. Я подумал: «Это странно.
Черви едят трупное мясо постоянно, но они не становятся
сильнее»! Тогда я понял, что дело только в уме, дело
в подсознании. Скажи мне, когда человек поедает трупы
животных: молится ли он, медитирует ли он? Нет — он ест
как свинья, не различая что ему подали на тарелке…
Теперь, скажи мне, кто из нас более невежественен: я или
люди запада, которые бесконечно едят мясо животных,
запивая его пивом? — Завершает он свой монолог, подходя
к окну, чтобы взглянуть на новых гостей.
Люди обходят дом, общаются друг с другом. Я смотрю
на них: они суетятся, много говорят… Они уж точно ни
в чем себя не ограничивают, никто из них не контролируют
ни секс, ни свою речь.
— Посмотрите на этих людей за окном…. Посмотрите
на их животы! Они не знают, что такое «тапасья». Вы
отпеваете их грехи, а не лечите! Теперь, когда Бог их
наказал, они приходят сюда, и вы им помогаете. Вы
не живете для себя!
— Ты отчитываешь меня как подростка. Эти люди любят
меня.
— Почему вы столь наивны? Эти люди любят вас только
из-за вашей помощи. Если вы откажете им, перестанете
помогать, они забудут о вас. Вы не заботитесь о себе. Вы
мало спите, плохо едите, вы не берете денег. Эти люди
богаты, но никто из них не приехал и не починил эту
крышу. Здесь же все течет и скоро совсем развалится.
Только не философствуйте снова! Вы же человек науки.
Возможно, вы можете обмануть других, но не меня.
Какое-то время мы молчим. Всем видом он дает понять,
что эта тема закрыта. Здесь, в этом доме я ощущаю себя
полноправной хозяйкой. Я могу передвинуть мебель,
покрасить пол. Но он не дает нам починить эту крышу! Он
бесконечно принимает озабоченных мирскими делами
людей. У кого-то мало денег, у кого-то украли бизнес. Кто-
то не может выйти замуж. Для чего это все?
— Не меняйте тему! Только не меняйте тему! — кричу я
на него. За окном поднимается волнение. Я не даю ему
покинуть этот дом…
— Ух… сейчас я жалею, что оставил тебя здесь жить!
Ты можешь разнести здесь все!
Разговор обрывается, но тема еще не закрыта. Новая
волна пациентов вливается в наш дом. Он уделяет им время
и следующие несколько часов я — просто женщина,
которая учится.
— Что надо делать, чтобы получить энергию? —
спрашивает он меня. Теперь он серьезен.
— Пойти в храм и помолиться.
— Это глупость.
— Я всегда так делала в детстве. Я убегала в церковь все
детство.
— Верно, храм — это игрушка для детей. Думаешь, мне
нужен храм, чтобы поговорить с Богом? Я практикую везде.
Храм — это вибрация Будды или Шивы. Когда ты
приходишь в храм, то усиливаешь себя, но это не твоя
энергия — это вибрация Шивы или Будды. Она уйдет очень
быстро.
Сила приходит в природных местах. Ты должна идти
туда, где расширяется твоя грудь, где начинает трепетать
твое сердце. Природа дает нам силу… Где это происходит
для тебя? В горах! Верно? Ты любишь горы. Сейчас время
для уединения и гор. Там ты должна практиковать все, чему
научилась. Ты должна это взять, захватить, сделать своим.
— Я хочу написать книгу.
— Книгу?
Будет ли в твоей книге что-то обо мне?
— Вы — это тайна, покрытая тайной.
Он громко смеется. Кажется, никто в моей жизни
не смеялся больше него. Мы падаем на диван. Стены дома
чуть пошатываются.
— Вот насколько здесь необходим ремонт, капитальный
ремонт, — говорю я.
Он дает мне последние наставления. Я записываю все
карандашом, запоминаю, а затем стираю.
Мы прощаемся быстро, как и встретились — без лишних
церемоний. Он дает мне фрукт граната — красный фрукт,
который мы подносим богине в храме. «Этот фрукт —
символ шакти, — объясняет Рудра. — Йоги едят гранат,
чтобы получать энергию».
Прежде чем уйти, Динеш читает линии на моей ладони,
повествуя о ближайшем будущем. «Линии меняются
каждые полгода».
— Сколько же у тебя талантов! — говорю я ему.
Он смущённо опускает глаза. У него я научилась
скромности.
Я ухожу не оборачиваясь.
Что-то теплое касается меня и уходит обратно.
Возможно, это всего лишь поток воздуха. Последнее летнее
дыхание, потерявшееся в нашем семейном доме.
Горизонт скользит над обрывом. Автобус медленно
поднимается в горы. Через час небо затягивает закатным
заревом. Скоро станет совсем темно. Ночи в Гималаях —
это космос. Порой безоблачное небо становится таким
черным, что сливается с землей. А звезды теряются
в огоньках горных деревень. Так, что не очень понятно —
то ли это красный Марс, то ли домашний костер. Так или
иначе, здесь у нас есть время, чтобы видеть звезды.
Звезды, как и планеты, как и чакры — все это
совершенные центры с энергией. Звезды, планеты
и чакры — все это духовные семьи. Круг — самый древний
из существующих духовных символов. Что он означает? Он
означает — что истина — в Целом.
Истинная духовность не разделяет нас. Она приносит
нам семью, где живет здоровье. Это здоровье божественное,
что течет универсально, никого не обделяя. Преступника
или святого лечат одинаково. Духовная семья рассказала
мне это. Она объединила меня с собой, лишила меня моих
несчастий и даже, в некотором смысле, памяти. И все что
мне остается — записать последнее, что я помню. Записать
все эти хроники чужих историй: каждая из которых
исцелила меня, закрепила меня в своей вере быть собой.
Решения, которые я приняла — все они были верными.
Пока я слушала сердце, что-то еще говорило со мной. Что-
то бесконечное, выходящее за границы линейного, что-то
метафизическое. Если бы я хотела дать этому имя, то это
имя было бы очень простым: как счастье, как любовь.
Но все эти слова давно утратили свой смысл, хотя у слова
изначально было другая роль.
На высшем уровне слово создает и убивает, а затем
опять создает. На высшем уровне слово — это Шакти, это
Парвати и Кали… и Логос и Творец… И мы от Него
пришли. В начале было Слово и слово было у Бога…
Вернее у Иоанна:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было
Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть,
и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем
была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме
светит, и тьма не объяла его».
 И здесь, я начинаю по-особенному восхищаться
словом… Мы ничего не знаем о словах, пока они
не превращают нас в нечто новое.
Об этом я буду писать.
Будь счастлив!
Когда вы приезжаете в Индию, то кто-то вам сразу скажет:
«Ты не должен волноваться. Все будет в порядке. Делай
свое дело, а результат, об этом позаботится Бог.
Наслаждайся жизнью! Не волнуйся, расслабься…»
Это будет какой-нибудь старенький учитель по йоге,
буддийский монах, доктор в тибетской клинике,
проверяющий твой пульс. Он найдет твой стресс и твое
несчастье. Он найдет эту точку — там, где у тебя внутри
комок слез.
«Всю жизнь я так много пытался, так много сражался
за лучшее.
Я был обучен этому, я стал надежной лошадкой, которая
быстро идет. Ну почему же я здесь? Почему эти слезы?
В этой бедной стране, среди бедных людей. Почему мне
здесь хорошо? Что случилось с моей жизнью? И тогда все
это выливается как вода, которая была очень глубоко.
И если я не найду такого человека сразу, то я иду дальше.
Мне нужен такой человек. Мне нужен учитель, мне нужен
отец, который не успешен, но счастлив. Мне нужен человек,
который примет меня как родного и скажет: «Все хорошо.
Расслабься — будь счастлив!»
Но ведь это должен был быть наш собственный
родитель, который бы сказал: «Не волнуйся, ты не должен
быть лучшим. Успевай наслаждаться жизнью, купаться
в любви этой жизни. Успевай понять ее мудрость. Живи
в душе».
Но нет — мы воспитываем себя и своих детей теперь по-
другому. лучший вуз, лучшая школа, высокая должность,
страховка, безопасность, квартира, кредит. «Ты еще
не счастлив? Нет? работай больше!»…Но однажды…
но однажды… Тибет, Индия, Непал — и другой родитель.
Эта бабушка, которая тебя обнимет — несмотря ни на что.
Потому что любовь она одна, она по всюду и она
не зависит — не зависит ни от чего. И такой любви нам
не дали. И теперь мы ее должны найти… почему-то
в других людях, в других странах.
Мы давно не любим жизнь, мы не чувствуем ее.
Приезжая на отпуск, мы так куда-то несемся. От чувства
вины за безделье на пляже, до другой крайности —
забыться глубже. Но Индия разрешат жить всегда, и Индия
показывает как это делать.
На заборе моего друга, доктора аюрведы — Динеша,
не висит вывеска «аюрведический доктор». «Если я хорошо
делаю мой труд, то люди придут. Почему я должен
волноваться? Волнение создает все болезни. Мне хватает
на еду, а в остальном, я просто выполняю мою работу
от сердца».
И если кто-то может жить вот так — он почти святой. Он
святой, потому что в нем есть мир с жизнью, потому что он
знает, что солнце встает само по себе… Жизнь идет, сезоны
года меняются, все течет — все в гармонии.
Мы не замечаем этого, мы не живем в контакте
с жизнью, а для этих людей — это реальность. Это
чувствуется в их присутствии, в их уверенности и доверии,
в той любви, которая в них живет. Что-то недоступное
нам — «достиженцам» из лучших вузов. Мы стремимся,
но не находим счастья… Но однажды… Индия, Непал,
Тибет… или что-то еще, где нам скажут: «Ты не должен.
Расслабься. Будь счастлив. АнандЛа!»
Десять лет в Индии
По дороге в горы, в долину Спити, я останавливаюсь
в знакомой деревне долины Куллу. Здесь заканчивается
сезон туристов. Я обхожу знакомые тропы, сажусь напротив
храма Нагов. Стены этого храма молчат, но я помню слова
моего учителя. И еще одного учителя… И еще одного…
И еще одного. Теперь я понимаю почему родилась в России.
Из-за зимы, которую я люблю, из-за медитаций, которыми
наполнена земля шесть месяцев в году — когда в Россию
приходит осень, а за ней зима и снег.
Все закончилось — и это чувствуется в воздухе,
и об этом говорят люди.
Я присаживаюсь в кафе их послушать.
Люди говорят об итогах года, об урожае, о будущем
снеге. Люди кутаются в шали, обсуждают газетные новости,
смотрят телевизор. «Что там в мире?» … «Все как обычно,
ничего нового», — отвечает скучающий официант.
Один из постоянных клиентов кафе «разговаривает»
задержавшихся туристов. Но теперь они тоже уходят. Я
смотрю, как он ищет слово с которого здесь начинают
беседу. Это слово «Бог», «Будда», даже слово «грех»
могло бы подойти. Я предпочитаю слово «смирение».
Сначала мы говорим о том, что похолодало,
о приближающемся фестивале огней — Дивали. Нас
поддерживают местные жители.
Он берет свою чашку кофе и пересаживается рядом,
за мой столик.
— Вы… буддист? — спрашивает он.
Я качаю головой по-индийски.
— Вы занимаетесь йогой? Может, кундалини-йогой»? —
продолжает он.
— Разве что-то выдает меня как духовного искателя?
Посмотрите, как я одета.
— Я заметил вас давно. Вы приходите в это кафе,
приветствуете всех, но в основном вы сами по себе. Это
не очень хорошо… Надо говорить с людьми… Вы можете
упустить какое-нибудь «знание»… В Индии много
мудрецов… Даже обычный дворник может знать наизусть
«Бхагавадгиту».
 — Знать очень легко. Следовать знанию — очень
трудно.
— Я рассердил вас?
— Один мой учитель научил меня тому, что гневаться
нельзя. Другой мой учитель — йогиня, живущая
в джунглях, научила меня как защищаться.
— Я думал, что у вас нет учителей.
— У Даттатреи был 21 учитель. Я жила в джунглях
с йогини, которая училась у собак и с другой йогини,
которая училась у болезней.
— Вы жили в джунглях, в Индии?… Когда же начался
ваш духовный путь?
— Все началось с самого начала, когда я родилась.
Долгое время моими учителями были мои ошибки.
— Все бы ехали вниз. Скоро выпадет снег, здесь
холодно. — Советует он.
— Многих людей привлекает океан, а мне нравятся этот
снег и горы. Пока ты здесь, сидишь и смотришь, —
реальность меняется. Она меняется медленно, но как бы
сама по себе, каждый день. Когда я вижу, как на вершине,
вот, прямо напротив, ветер сдувает снег… Видите, вон
там, — показываю я точку на горизонте. — В Индии я
не встретила ни одного совершенного человека.
Совершенство — препятствие. Мы приезжаем сюда,
в Индию, с иллюзиями о некой святости и совершенстве,
но иллюзии растворяются. Совершенство — огромное
препятствие в проживании жизни. Люди несовершенны,
и чем ближе подходишь к жизни святых, тем отчетливее
понимаешь это. Каждый идет как может, по пути он делает
ошибки, он учится…
Я не встретила в Индии святых, я нашла горы. Бог что-то
оставил в них для меня… Это поймало меня и возвращает
сюда снова и снова.
Сейчас, здесь, каждый день, выпадает все больше
и больше снега. Я прихожу сюда, чтобы посмотреть
на вершины — сколько там снега… Каждый миллиметр
меняет картину… Видите, как меняется оттенок
неба….Простите, я забыла ваше имя. Я запомнила ваше
лицо, но не запомнила ваше имя. Здесь, в Индии, я
не помню ничего, что казалось мне раньше важным.
— Скоро эту дорогу закроют, тогда здесь никого
не останется… Не планируете ли вы уезжать? — Повторяет
он снова.
— Завтра я уезжаю выше, в долину Спити.
Долина Спити
Ночью я не сплю, испытываю свое желание. Если я поеду
в эту глухую пустыню, то останусь там душой, прикиплю
к этому месту, буду всегда возвращаться.
— Возможно, мы уже не успеем? — спрашиваю я
водителя такси.
— Нет-нет! Успеете! — энергично протестует он.
Машина завелась без разогрева, через девять минут мы
на автобусной станции. Дороги скоро закроют, последние
автобусы отправляются к перевалам. В любой день может
начаться снегопад, тогда перевал закроют до весны.
Он выгружает мои вещи. Нет права на отходную.
Но мысли еще кружатся… Куда я еду? Зачем? Одной
зимовать в горах?
Грузовые джипы, набивающие крыши тюками с вещами.
Туда везут продуктовые запасы в коробках и ящиках:
помидоры, капуста, мандарины.
Рядом со мной другие пассажиры, такие же растерянные,
сонные. Я почти не вижу их в синем тумане утра. Два дня я
почти не вставала с кровати моего отеля. Мое окно
выдавало панораму зеленой долины. Я говорила по видео-
связи с мамой, гуляла в лесах и ела поздние абрикосы.
«А там не будет ничего», — проносятся мысли.
— Автобус. Это ваш автобус? Какое у вас место?
 Я открываю ладонь с зажатым в ней, смятым в несколько
граней номером 12.
— Давайте я помогу, — он закидывает мой рюкзак
в кабину, утрамбовывает его под сидение, — Поднимайте
ноги, ставьте на рюкзак. В автобусе нет багажного
отделения, понимаете?
Горная дорога — это камни, ушибы, овраги и холод. Это
остановки раз в 2—3 часа с туалетами под открытым небом.
Чай здесь не греет, а вызывает боль в желудке. Впереди
автобусы, позади изрядно подбитые, черные от грязи
джипы. По линии ветров, по краю воды, по влажному
пределу речного песка, по кромке снега… Проходят
странники — погонщики овец. Они здесь временно.
От закрытия к закрытию перевалов — 4—5 месяцев в году.
Через время появляются облака, они ложатся под колеса
так, что мы рассекаем их и оставляем за собой затягиваться.
После перевала Рохтанг — почти 4000 метров высоты —
море каменных соцветий Гималаев. Красно-зелено-желтый
ковер с пока еще преобладающим зеленым фоном
из колючих кустарников. Из окна еле слышное гудение
горной реки, мы спускаемся к ней совсем близко — будто
кланяемся, а затем вновь взлетаем к пятитысячному
барьеру.
Человек не должен уходить так далеко. У него всегда
должен быть хотя бы телефон для связи с прошлым. Иначе
новый мир заберет у него все. Остановит старые мысли.
По пути сюда — через эти скалистые, повисшие в небе
горы — ничего не пройдет, ничего из прошлого. Имеет
значение только настоящее — вечно обновлённое я, вечно
обновлённое тело. Даже одежда выглядит здесь странной —
ее слишком много, она совершенно неважная.
Когда автобус добирается до этого малозаметного
на горной трассе поворота (здесь только неразборчивый,
будто бы от руки написанный указатель) — ты попадаешь
на неудобную, всю покрытую кочками, извилистую,
продырявленную льдом и снегом, почти пешую тропу.
Водитель упирается в скорость 20 км и плетется так десять
часов. Бог знает что здесь происходит зимой. Тогда,
наверное, здесь тихо, очень тихо.
«Если река не разливается вовремя — нет урожая,
и деревня погружается в голод». О таких вещах говорят
заранее. Эти истории рассказывают местные гиды, когда ты
только договариваешься с ними, водители джипов, когда ты
только обсуждаешь дорогу. Они говорят: «Там песок,
который способен утопить караван, ветер, который
стремится разорвать одежду. Там нет еды, нет деревьев —
люди живут только в монастырях, закрывающих стенами
от ветра. Дорога туда открыта три месяца в году, поэтому,
если останешься и опоздаешь выехать, придётся ждать
несколько месяцев, чтобы покинуть монастырь».
Они набирают корзины абрикосов, засушивают их,
а затем полгода пьют только этот компот. А если повезет
и год был урожайный — то лепешку, суп или чай из ячменя.
Я говорю им: «Как вы выживаете — у вас ничего нет?»
А они мне отвечают, что это у меня нет веры, у меня нет
ветра, песка и воды — тогда бы я поняла что такое
настоящая независимость.
Кто-то курит, наблюдая за потоком машин по хребту,
кто-то ищет укромное место — рядом ничего нет, ни одного
дерева, только палатка с «чайной женщиной», только
временные. Они — кочевники с обветренными лицами…
шли куда-то и остались здесь. Живут внизу, в больших
семейных караванах, приходят на лето и сворачиваются
осенью. Всё одного цвета: люди, трава, жилище.
Водитель автобуса выискивает меня на бугре, отсюда
вид на всю долину. Он раздражен: «надо ехать». Но когда я
поворачиваюсь и смотрю на него — уголки его губ
поднимаются. Он улыбается мне в ответ.
— Хорошо, да?
— Красиво.
 Чем дальше вглубь пустыни, тем более сухой воздух. Он
заглушает все мирские звуки оставленные за перевалами.
Лишь свист песчинок да шуршание колес сопровождают
наш путь.
Песок поднимается вверх вихревыми струйками. Ветер
усиливается и, дюйм за дюймом, вся земля превращается
в поток вихрей. Крупные камешки больно ударяют
о голени, колени, бедра, мелкие песчинки забивают лицо
и волосы. Небо темнеет, почти ничего не видно.
Вселенная в песке.
Пустыню нельзя затребовать либо завладеть ею,
пустыней нельзя управлять — она гордая, свободная,
жадная до воды и жизни женщина. Такую женщину
любишь как есть. Она — словно кусок ткани, уносимый
ветрами. Её нельзя прижать к земле, освоить, сделать
полезной…
По этим уступам, над пропастью, прошли величайшие
йоги, познавшие тайны жизни и смерти. Здесь рождались
и жили тибетские учителя. Они проходили здесь,
основывали монастыри.
Я достаю свой походный блокнот и записываю все, что
вижу. Маленькая девочка, завернутая в бежевый плед.
Синее-синее небо. Почва — как камень. Деревня у устья
реки. Река серо-глиняного цвета. Река, текущая снизу вверх.
Рядом со мной буддийские монахи.
Ветер — холодный и суровый. Он продувает мои мысли,
прячет от меня внутренние слова. Я еду в горную долину
с населением менее 0,09%. Дорога с колдобинами,
оврагами — бесконечно тяжелая. Сначала кружится голова,
потом голова и тело разделяются и каждый переживает
свою историю. Все 14 часов меня выбивает из себя
и выворачивает наизнанку. Но эта дорога не может быть
другой. Она — наш малый остаток прошлого… Когда мы
все — были кочевниками. Когда мы шли караванами. Когда
все было простым и естественным.
 Последние блики света на вершинах гор. Сад недозрелых
яблок, однообразные хатки из глины в просветах деревьев.
Ночь, и темнеет до шести.
Симптомы горной болезни случаются под утро. Я
чувствую, как сбивается дыхание и снова просыпаюсь.
А за окном ничего, ни кусочка света. Только мир в котором
что-то происходит. Рассвет собирает в ладошки воздух. Сны
возвращаются, воскрешаются, переходят порог реальности.
Сны в долине Спити особенные, яркие. И даже если они
навсегда потерялись, исчезли по пути из детства
в настоящее, теперь они здесь.
В четыре утра я сижу на краю кровати. Пальцы
растекаются в свете. Это галлюцинация — признак горной
болезни.
Телефонной связи больше нет. За тонкой, белоснежной
занавеской — прозрачный желтый свет поднявшегося над
горами солнца. В первые дни ты фиксируешь все, что
видишь. Будто кто-то подвел линию резкости, а потом эта
резкость уходит, ты сливаешься со всем, что раньше было
отмечено как «новое» или «чудесное».
Тишину надо понимать, выдерживать и просить — тогда
можно ехать в расщелины и скалы этих гор. Здесь больше
ничего нет. Электричество отрезают на часы или сутки…
Телефонной связи нет тоже… Здесь все еще Шанг-Шунг,
земля, о которой никто ничего не знает. Монастыри
изучают астрологию, сны, калачакра-тантру и ваджраяну —
высшие формы буддизма. Пожалуй, я назову их так —
«монастыри снов».
Табо, Дханкар, Кии-гомпа. Никто не знает как возникли
эти имена. Они «добуддийские». Они не вышли ни из одной
из четырех буддийских школ, скорее, это буддийские
школы взяли мудрость долины Спити.
Монахи предсказывают будущее по крикам ворон,
кидают камушки «МО» (тибетское гадание). Монастыри
обучают монахов разжигать огонь при помощи взгляда.
Маленькие дети, помнящие свою прошлую жизнь, делают
пуджи.
Фольклор Тибета, такой сдержанно немногословный,
здесь кажется особенно очаровательным. Я заново
перечитываю песни Миларепы и наставления Гуру
Падмасамбхавы.
Все настоящее — просто. Дома согреваются огнем, пища
сдобрена маслом, соседи ходят друг к другу в гости.
Крошечные деревни каким-то чудом стали у устья реки,
и несколько десятков домов хранят секрет средневекового
образа жизни в 21 веке. Они обеспечивают себе пропитание,
разводя огород на крошечной полоске земли обнимающей
реку. Деревья: ивы, кустарник, абрикосы. Последние —
самые нежные и сладкие из всех, что приходилось
пробовать.
Буддизм — всего лишь религиозная философия. Здесь
нет Бога-творца, зато множество других — что летают
по небу, превращают огонь в воду, управляют дождем
и приносят радугу. Буддисты больше чем остальные
не верят в смерть, но странным образом сохраняют тела
ушедших монахов. После смерти монахов, их тела
аккуратно перемещают в глиняные сооружения —
«чортены» (ступы), что строят вокруг особых священных
зон и монастырей долины.
Справа от монастыря — продолжительной длины
неприглядное строение. Как и все другое здесь — из глины.
Огороженное монашеское хозяйство напоминает
студенческое общежитие. Туалет — отдельная пристройка
на улице. За ним, еще дальше, непонятного назначения
узкая кабинка — в ней прячутся щенки. Они голодные
и жадные до еды, ловят с воздуха куски хлеба. «Это наши
щенки», — говорят монахи — «Мы заботимся о них, отдаем
часть своего ужина».
Монахи в красных платьях и желтых жилетках. В белых
юбках с длинными косами. Худые, болезненно худые
с впавшими глазами, острыми подбородками и обветренной
кожей. В теле, с круглыми светлыми лицами и широкими
улыбками. Они бьют в барабаны на утренних службах
и восседают как полубоги, на красных узорных креслах.
Они создают вокруг себя атмосферу покоя, а затем резко,
с последней нотой их громкой ритуальной песни,
разлетаются в разные стороны. Внешне необщительные,
закрытые и сдержанные. Тают как масло в горячем
тибетском чае при первой шутке, при первом встречном
вопросе.
В средние века буддийские монастыри строили как
военные крепости. Они были призваны защищать деревню
от набегов соседних княжеств. Сейчас они — пристанища
одиночества похожие на гнёзда диких птиц. Ты обходишь
эту звенящую тишину по часовой стрелке, это называется
«кора». Там, над стенами, мистические колокола вылеплены
из стали и мантр. Они призывают души паломников.
Когда свет меняется в Гималаях, он меняется
от голубого к малиновому. Свет лежит по горам полосами,
переходит в искристые волны и заканчивается с первой
звездой над головой.
Днем горное солнце раскалывает землю, в ней
образуются трещины. Ночью становится холодно, приходит
мороз.
Днем деревенский монастырь закрыт на громоздкую
щеколду. После обеденного перерыва молодой монах
открывает двери. Монах с ключами.
Темный коридор, за ним — холодные мрачные стены.
Я смотрю на монаха. Он сливает воду с алтарных
блюдечек, зажигает свечу в тайной комнате за алтарем.
Наливает новую, свежую воду в блюдца на алтаре у статуи
с Буддой.
— Не важно что подносить Будде, главное — как это
делать. Меня зовут Стензин, — представляется он.
— Что значит «Стензин»?
 У всех тибетских имен глубокие значения.
— Это имя очень важное. Я недостоин этого имени. Оно
значит: «превосходный в дхарме». Это имя обязывает меня
больше трудиться.
— Тебе нравится быть монахом? — пытаюсь я
подружиться с ним.
— Когда я был маленьким, моя мать спросила меня —
хочу ли я быть монахом. Я думал, что быть монахом значит
бить в барабаны и сидеть на службе. Но оказалось, что
нужно столько всего учить! Мы учим математику, мы
заучиваем сутры, мы медитируем… Это сложно!
Мимо нас проходит другой, совсем старенький монах.
Он обут в тяжелые кроссовки «Найк» и несет котелок
с благовониями. Он обкуривает, орошает дымом меня
и Стензина, обходит все помещение, каждый угол
монастыря.
Затем, закончив работу, он оставляет свой котелок,
возвращается к алтарю. Несколько движений — словно
в танце — поворот и обратно.
— Это очень уважаемый монах нашего монастыря, он
очень продвинут в практике и много лет подряд находился
в пещерах, в ретритах. Если ты захочешь что-то сделать для
него, купи ему в магазине «яблочный лимонад», он очень
его любит.
Старенький монах подходит к нам, улыбается. Улыбка
у него широка и беззубая, но он ее совсем не стесняется. Он
протягивает мне лист бумаги в клеточку, на ней русские
буквы, мелкий женский почерк.
— Кто-то оставил на алтаре, а я и не знаю хорошо или
плохо там написано. Приходят корейцы, японцы. Я
спрашиваю их: «Ваше?» Все смотрят и говорят: «Нет». Что
там написано? Ты можешь это прочитать? Почитай мне.
Только читай все, ничего не пропускай, читай медленно.
Я читаю: «Встретить богатого, здорового, красивого
мужчину в течение шести месяцев. Выйти за него замуж.
Родить здоровых детей — девочку и мальчика. Купить
красивый дом, купить машину».
Монах звонко смеётся.
— Читай до конца!!! — приказывает он мне. — Читай
подробно, ничего не пропускай!
«Здоровья маме и папе, богатого мужа для сестры».
Он снова смеется, а я все читаю. Список огромный.
Желаний у русских женщин много. Сможет ли Будда ей
помочь?
Наконец, монах успокаивается и довольно хлопает
в ладоши.
— Это хорошее. Значит, надо оставить, — говорит он
и возвращает бумажку с желаниями на алтарь.
Буду ли я когда-нибудь такой же счастливой, как этот
монах? Сколько ему лет? Девяносто? Пожалуй, я куплю ему
«яблочного лимонада», а затем выпытаю его секрет. Я ведь
здесь собираю секреты… Что касается моих желаний,… что
я хочу, находясь в доме Будды. И хочу ли я чего-то? Будда
учил, что все желания нужно оставить: «Жизнь — это
страдание. Чтобы избавиться от страданий, нужно
избавиться от желаний». Это драгоценные сутры Будды,
учение о «Четырех Благородных Истинах». У меня одно
желание — чтобы все это никогда не заканчивалось. Пусть
путешествие продолжается.
В монастырь набиваются женщины, они оглядывают
меня с ног до головы.
— Все женщины Спити крайне любопытны. Смотри как
нарядились. Достали из своих сундуков все семейное
наследство, всю бирюзу и серебро! — говорит Стензин.
Он приглашает меня в дом своей матери. Это старое
здание с темным коридором, множеством комнат
и лестницей, ведущей наверх. Первый этаж используется
для коров. На втором — гостиная и молитвенная комната,
спальни, кухня и туалет.
 — Зимой очень холодно. Мы приводим скот на первый
этаж, там есть печь. Верхние комнаты тогда
не используются. Все дома Спити строятся из глины. Дома
из кирпича не выдерживают перепадов температур.
Несколько местных семей пытались здесь построить дома
из кирпича, но они не прошли испытания холодной
пустыни. Глины очень много. Древесины не хватает. Дерево
используется только для постройки полов, крыши
и оконных рам. Камня также недостаточно. Камень
используется только для фундамента.
Раньше Долина Спити была закрыта для посещения.
Туристы не могли путешествовать в Спити, — в голосе
Стензина чувствуется гордость, — даже люди из других
частей Индии не могли приезжать сюда. Каждый, кто желал
посетить Спити, должен был получать специальное
разрешение от государства Индии. Эти разрешения
выдавали крайне редко.
Теперь сюда приезжают индийцы из Дели. Они говорят:
«Мы бы хотели купить здесь землю». Но эту землю могут
покупать только жители Спити. Она не продаётся другим.
Если другие придут, то они развернут здесь бизнес, и сюда
придёт суета, но эта земля не создана для суеты — только
для уединения, для медитации.
Это земля йогов. Все индийские йоги и монахи, включая
Далай-ламу XIV, медитировали здесь. Моя мать держит
здесь, недалеко, небольшой ретритный дом. Раньше на его
месте была пещера. Там медитировало множество йогов!
Теперь мы достроили к пещере стены, иногда этот дом
занимают монахи и йоги. Не хочешь ли ты тоже в нем
пожить?
АнандЛа
Кажется, жизнь беспрепятственно, «беспредметно»
вливается в меня только так. Когда я в молитвенном образе
жизни или как отшельник, или так устала, что на мысли
у меня уже нет сил. Тогда я вижу. Встаю и иду в такое-то
место и стою там, в темноте, пока не приходит тот человек,
что вначале виделся мне как образ. И тогда я творю через
этого человека или через этот образ. Пока он не исчахнет.
Пока я не вытяну у него всю жизненную силу и не познаю
все, что должна познать. А затем я возвращаюсь.
Возвращаюсь в мир и отдаю свое знание земле. Хороню
и так питаю то, что питает меня.
А затем пустая, снова запираюсь в своей молитвенной
комнате, брожу по ней — пустой, холодной — пока
смиренно не позволяю этой силе опять ворваться в меня
и наполнить…
Бессмысленное существование и пустота опять обретают
бескрайнюю цельность. Я словно океан, тяжелый… Я где-
то даже прошу, чтобы эта сила сдвинулась, освободив
во мне место для чего-то еще, но она отдает и отдает.
Она откликается не на просьбу, а на новый вопрос,
вопрос не в словесной форме, а как само оборванное бытие
лишенное начала и конца — стремится к замкнутости
в нечто цельное.
И снова взрыв. И этот взрыв гонит меня вперед, ломает
мои кости. «Я не могу вместить этот поток», — объясняю я
кому-то. «Он все расширяется и новая волна, а за ней
знание, только такое, где все, что я уже познала — умерло».
И снова похороны, но уже без меня. Потому что я опять
иду к этой силе, иду за ней. Она не любит покоя, она
срывает цепи с дверей, зовет меня к миру и к перемене
мест, и, может, к перемене формы жизни… И я
путешествую. Только для этой, превосходящей меня силы,
только она и она закладывает мой маршрут. А я, опускаясь
ниже, пытаюсь оправдать свои решения… и вру. Вру, что я
просто человек. Но я не человек, я — сложенное
во множество слоев человечество.
Я — мнение людей, которые противоречат друг другу.
И я война и мир между ними и между собой.
 ***
Снег повсюду, и я счищаю его с порога. Теперь я здесь,
одна. Теперь здесь холодно. Туристы не приезжают. Отели
закрыты. Снег за горами — цель для альпиниста, а для меня
всегда другая цель. Она где-то далеко, где-то в космосе
и опускается ногами на землю. И я смотрю, как приходят
люди в спортивной горной одежде. Дальше,
за перевалом, — ледник, который нужно покорить. У них
снаряжение, рюкзаки, альпинистские кошки. Я вижу их,
но они меня не видят — один нависающий над деревней
дом под снегом.
Разжигая печь в этом доме без источника света
(электричества нет уже шестой день), я спрашиваю себя:
замерзнет ли однажды мое сердце и откуда в нем столько
силы продолжать гореть? Но мое сердце день за днем еще
сильнее.
Бронзовая посуда: чашки, ложки, пара кастрюль —
составляют всю мою кухонную утварь. Все это неимоверно
старых времен, брошенное кем-то, оставленное от прошлых
хозяев. Эта посуда ранит меня своим мудрым возрастом,
своей обожженной мудростью и смирением служить людям.
«Может, это моя собственная душа сотню лет назад ела
из этой плоской, звенящей вмятостями тарелке», — думаю я
иногда, собирая яркие зернышки риса, остающиеся
на ее дне.
Мебель здесь не поместилась бы. Всего одна узкая
кровать, на ней четыре одеяла и пуховая перина. Мои
дневники, записи, оставленные в поблекших желтыми
разводами листах бумаги — они переплетаются между
собой, некогда оторванные, теперь указывают на что-то
общее. Пока мне сложно их сложить и прочитать. Я только
учусь этому искусству: разгадывать судьбу по линиям
жизни.
 Когда наступает ночь и становится совсем холодно, я
залезаю под толстое одеяло похожее на матрац и читаю
мою мантру.
Тусклый свет, иногда масляные свечи — они здесь
в изобилии. Чтобы очищать помещение, которое и без того
чистое, я не мою пол, я смешиваю чанг — высушенный
можжевельник, догорающие окурки восковых свечей
и камфорные таблетки. Все это вспыхивает и горит минут
десять. Дальше дым вытягивает черную сажу на стены.
Медленно, перекладывая дрова застывшими пальцами, я
чувствую свой каждый новый вдох и выдох. То чуть
ускоряясь, то замедляясь вновь, я не перестаю слушать мое
дыхание. Одна волнительная мысль сбивает меня, сбивает
все. Я погружаюсь в пучину воспоминаний.
Самое главное для меня теперь — не забывать дышать.
Если я забываю об этом, то меня уносит вниз, обратно
в зеленую жаркую Индию, обратно к людям. Я опять
становлюсь человеком, забившимся в единственно
найденное теплое место среди дикого холода гор.
В тысячах метрах от меня — зеленые луга, долины, реки
Индии. А здесь, на вершине, дождь — и тогда только
дождь, снег — и тогда только снег. Один, второй, третий
вдох крепкого морозного воздуха.
Я раскрываю грудь, омываю вчерашним снегом лицо
и возвращаюсь в дом. Мои худые, тонкие запястья
перевязаны красными нитками из всех храмов, где я
побывала. Некоторые из них совсем выцвели.
Мое тело гудит от перепада температур. Как будто
миллионы маленьких звезд вместо клеточек тела. Я чищу
снег наваливающийся на прочную крышу. Убираю
тропинку к дому. Машины больше совсем не ездят.
Каждый новый день я смотрю на мои руки. Костяшки
пальцев с отмеченными на них линиями морщинок,
напоминают мне как я шла сюда, с самой первой точки
линии жизни. Просыпаясь, я касаюсь пола своей правой
ногой, подставляю ладони под лунный свет. Йоги смотрят
в ладони, когда просыпаются.
Не успев сложить дрова в одну стопку, я усаживаюсь
напротив печи, начинаю считать свои вдохи и выдохи.
Главное — постоянно наблюдать за собой. Рис стоит
в высоком мешке, нагнувшись над краем печи. Я
зачерпываю из него, разбрызгивая мелкие белые семена
вокруг. Пламя разгорается очень быстро, поднимается вверх
по трубе и теряется в холоде. Больше ничего не происходит.

***
Скалы желтого, красного цвета, белые вершины
переходят в синее небо. Ранняя весна, белые поля, чуть
проступающая черная дорога, первые машины. Все еще нет
травы, серебристые ивы пускают первые почки. Скалы,
вбирающиеся в небо — пока еще стройные, но это
ненадолго. Движение уже началось, и все идет к новой
жизни и новому сезону.
Теперь я молчаливая. Теперь я верю в тайну обратившую
меня в пыль, подарившую мне эти низкие звезды. Она
призвала меня в Индию. Она мне приснилась.
Ночью, когда звезды здесь низкие и холодные, я слышу
голос, и приходит жар. Он как дракон летает вокруг меня,
отпугивая от источника. И я воображаю рядом с собой
защитников и тайные символы-обереги, а затем беру кисть,
ставлю первую точку, и все демоны за ней исчезают.
Я беру цвет — сначала тяжелый и плотный как земля
и рушу им всю гармонию. И узнаю, что гармонии во мне
никогда не было, и отхожу в сторону, и кладу кисть в воду,
жду, когда что-то еще появится во мне. А затем сама рука
выводит мое сознание наружу, и она показывает мне когда-
то недописанные линии, а в них — лица людей, которых я
любила. И вот я с ними снова. Поглощаю их, принимаю
до конца такими, какими они и были в своем замысле.
 Я чувствую пламя любви и отпускаю их на волю.
Прощайте.
Однажды понимание становится таким переполняющим
и глубоким, что ты отпускаешь этих людей и начинаешь
служить просто краскам, потому что источник возник
благодаря им.
Я верю: каждый человек однажды завершит, заполнит
свою мандалу. Не в этой, так в следующей жизни.
Возможно, он пойдет ее писать в пустыню, возможно,
в горы. Но он услышит этот голос, и голос будет таким
сильным, что сдвинет человека с его прошлого пути
и обратит в новое рождение — духовное.
Теперь я вижу как прекрасны звезды посреди черного
моря, когда над небом возвышается этот вечный
космический свет — он никогда не исчезнет по закону
причин и следствий.
Однажды мы поднимаемся с колен перед миром,
перестаем поклоняться навязанным нам ценностям. Мы
собираем свою волю обратно и решаем пройти свою
уникальную дорогу. У нас нет никаких доказательств, что
это именно наша дорога, кроме смутного интуитивного
«знаю», и мы отдаем все, что у нас есть, чтобы начинать
сначала. И это та самая свобода быть собой, свобода
познавать себя, свобода жить.
Теперь мы слегка отрешены. Слегка не в мире
и не с миром. Мы используем монастырскую жизнь,
уединение, йогу.
Здесь мы оказываемся в непривычном состоянии. Мысли
здесь суетливые, отвратительно громкие — внутренняя
грязь проступает на поверхность. Мы занимаемся йогой,
чтобы очиститься от наносного и лишнего.
Здесь нет больше места «случаю». Любая встреча данная
в пути — учитель. Любая встреча — порядок.
Случайность — невежество.
 Две точки на карте сливаются в одну, обмениваясь друг
с другом, из этого возникает все живое.
Дорога — больше чем инстинкт, больше чем голод
по пище. «Двигайся к тому, что выше, смотри на то, что
далеко».
Сначала надо идти по тропе темноты и иллюзий. Там ты
встретишься с подземной рекой. Ты победишь внутренних
демонов, которые придут в форме людей, которые напомнят
о себе таким образом. Ты поймешь как легко отвести тебя
от пути, как легко запутать следы истины. Ты потеряешь
себя, оказавшись на самом дне. Там ты начнёшь молиться.
Жизнь в Индии трудна, индуист выработал вековую
способность находить счастье, убеждаться в нем —
несмотря на отсутствие внешних причин для этого счастья.
Индия придумала йогу, которая раздувает огонь счастья
из угольков разочарования.
Здесь, в Индии, мы так запутанны с тем, чтобы
объяснить Бога. Столько имен, столько храмов. Здесь среди
других имен мы зовем творца — «Ананда» — «Тот, кто
испытывает счастье, когда существует».
Ананд Ла! Ты должен быть счастлив, и ты будешь!

Продолжить связь с автором, прочесть новые истории:

www. aleona-kumari.ru
www.moon-way.ru (сайт авторских туров и глубоких
путешествий)
Facebook: Aleona Kumari Instagram: alyona_kumari
Это счастье
Ветер — Ветер: волнующе нарастает.
Что-то новое идет, поднимется под его силой. Тихой
цепью, китайским драконом в небе, поднимается слой
времени. Кто-то заметит, коснется его рукой, будто
шелковая одежда струится между пальцев.
Ты и я — мы свидетели.
 Где века начинали их ход. Где горели города, где
строились империи. Где могилы, океаны, и снова могилы.
Где не важно кто умер…
Мы остались здесь, чтобы ветер вновь спутал наши
волосы.
Для кого это все бесконечное?
Кто создатель?
Я люблю Его, даже здесь, в изоляции замкнутого круга
Земля… И на крайней точке моих сил…
Я люблю.
Смыло дождем совсем недавно кричащий город. Будто
время отправило всех спать. Мы остались здесь чудом,
чтобы видеть, как все меняется. Это счастье.
Кто-то умер и кто-то родился. Дождь и град хлынул
с неба. Если бы он пролился еще сильнее мы поплыли бы
по морю…
Это счастье.
Мы повсюду… Мы повсюду нет слов и нет формы… Мы
повсюду. Нищие и голодные, не имеющие и незнающие как
иметь, собираем брошенные кем-то вещи: смех,
воспоминания, фрагменты диалогов.
Все ненужное обретает смысл там, где теперь наш дом.
Звуки музыки как цветы. Их приносишь ты бережно-
бережно… Кто обронил их? сколько веков назад? Где ты
нашел этот клад — эту бездонную музыку Космоса?
Здесь по капле, день за днем, в океан веков вливается
вечность. Мы остались, чтобы быть свидетелями, как
долину наполняет новое море.
Это счастье.