СП ∙КВАДРАТ∙

Москва 1994
ББК 84 Р7—4
К—66

Корецкий Данил Аркадьевич — доцент Ро­

стовской высшей школы МВД РФ, кандидат
юридических наук, полковник милиции, член Со­
юза российских писателей. Работал следовате­
лем прокуратуры, старшим научным сотрудни­
ком лаборатории судебной экспертизы. Многие
сюжеты его книг взяты из реальных уголовных
дел.
Д. А. Корецкий — неоднократный лауреат
литературных премий МВД СССР и централь­
ных журналов, его произведения переводились за
рубежом.

4702010200 — 082
К без объявлен.
Л 66 (03) — 94
ISBN 5-8498-0074-3
© Корецкий Д. А., 1994
© Оформление СП «Квадрат», 1994
 МОЗАИКА
Слухи буквально душили город. Всегда сопутствующие
пожарам, авариям, несчастным случаям, оживленные прямо
пропорционально необычности события, сейчас они бурли­
ли как никогда — настолько чрезвычайным, из ряда вон
выходящим было происшествие.
— ...У них еще за углом машина стояла, а в ней три
здоровенных битюга... — шептались на троллейбусной
остановке.
— ...Двести тысяч, жена в банке работает, в курсе дела...
— слышалось в толпе у кинотеатра.
— ...Так и написали: мол, и судью, и прокурора, и на­
чальника милиции...
Вот уже несколько месяцев изощрялась взбудораженная
фантазия обывателя, компенсируя недостаток информации
вымыслом или преувеличениями. Кто-то напрягается, из­
мышляя, чтобы продемонстрировать причастность к сведе­
ниям, недоступным ”простому” человеку, кто-то добросове­
стно пересказывает услышанное в очереди — приятно хоть
на несколько минут оказаться в центре внимания, кто-то
просто болтает от скуки.
— ...А я слыхала: грозятся сорок детей украсть, — веща­
ет старушка на лавочке у подъезда. — Я своего Игорька на
шаг не отпускаю...
Молва стоуста и безлика. Но в основе слухов — болт­
ливость и некомпетентность — качества, которые порознь
не живут. Игнат Филиппович Сизов, известный множеству
хороших и еще большему числу совсем скверных людей под
прозвищем Старик, знал это лучше, чем кто бы то ни было.

4
 — ...Она в тот день снимала с книжки деньги и все
видела. Так они ее выследили и через окно застрелили.
Вчера вечером, истинная правда, я живу напротив...
Протискивающийся в трамвайной толчее к выходу, Си­
зов раздраженно взглянул на массивную челюсть и толстые
накрашенные губы, вплетающие еще одну чушь в букет
небылиц о ”Призраках”.
Спрыгнув на серую булыжную мостовую, он слегка
качнулся от толчка в левом подреберье, но тут же выпря­
мился и ускорил шаг. Через несколько кварталов отыскал
нужный адрес, открыл ветхую калитку и прошел в угол
захламленного двора к запущенному покосившемуся флиге­
лю.
Последний раз он был здесь давно, лет пятнадцать на­
зад, да, точно, декабрьской ночью шестьдесят четвертого.
Желторотый Мишуев, подчиняясь короткому жесту, стал
под окно, а он взлетел на крыльцо и с маху вышиб дверь.
Может быть, именно эту — растрескавшуюся и многократ­
но латаную.
Не приглушая шагов, он поднялся по скрипучим ступень­
кам и вежливо постучал.
В это время на другом конце города в своем кабинете
Мишуев, поучая, как обычно, Кранкина и Гортуева, тоже
вспоминал Старика.
— Не учитесь работать у Сизова! Его слава сильно
преувеличена, хотя когда-то, возможно, он чего-то и стоил.
Но теперь выработался и списан в тираж. Одно слово —
пенсионер. Чтобы не скучать, ходит, копается в мелочах,
занимается всякой ерундой.
А Сизов сидел в убогой, пахнущей сыростью комнатенке
и толковал с субъектом весьма предосудительного вида
о каких-то котах и кошках, выяснял, сколько у них усов
и когтей на лапах, как расположены хвосты, есть ли кисточ­
ки на ушах.
Если бы молодые сотрудники увидели эту картину, они
согласились бы со словами Мишуева, тем более что гово­
рить он умел очень убедительно.
Но Александр Крылов знал цену мишуевской убеди­
тельности, знал Сизова и потому ни при каких обстоя­
тельствах не признал бы, что Старик может заниматься
ерундой. Крылов вообще позволял себе не соглашаться
с начальством, а Мишуева откровенно недолюбливал, по­
тому и сидел в районе, хотя несколько раз подворачива­
лась возможность уйти с повышением в областной аппа­
рат.

5
 Иногда он об этом жалел, сейчас наступила как раз такая
минута: рутинные обыденные бумаги, осточертевшая повсе­
дневная мелочевка, а там, в Управлении, другой уровень
работы, другой масштаб, именно там осуществляется на­
стоящий, главный розыск, к которому районные отделы
подключены постольку поскольку...
Крылов меланхолично глядел в окно, туда, где, стал­
киваясь, перекручивались и втягивались воронкой подзем­
ного перехода плотные потоки прохожих. Навязанная мо­
дой униформа, печать дневной озабоченности на лицах,
поспешная целеустремленность движений делали их похо­
жими. То, что отличает каждого, запрятано глубоко внутри
и проявляется в привычках, поступках, линии поведения.
Беглым, да порой и пристальным взглядом этого не ух­
ватишь. Лишь в конкретной жизненной ситуации личност­
ные свойства обнаруживают себя, и человек может рас­
крыться с совершенно неожиданной стороны.
Крылову и его товарищам подобные превращения были
хорошо известны, но и они к ним не привыкли. Одно дело —
когда в основе содеянного лежит неконтролируемый взрыв
эмоций, вспышка страстей, аффект, и совсем другое —
подленький расчет, похоть, корысть.
Сизов особенно ненавидел трусость, двоедушие и ковар­
ство, считал, что эти свойства натуры ни при каких обсто­
ятельствах понять и объяснить невозможно. Превыше всего
Старик ставил уверенность в человеке, ненадежность, по его
мнению, тоже не могла быть ничем оправдана.
Крылов, делающий жизнь со Старика, старался, чтобы
на него самого можно было полностью положиться. До сих
пор ему это удавалось — он никогда никого не подводил,
даже по воле объективных обстоятельств, на которые часте­
нько списывают необязательность и разгильдяйство.
Ветер вогнал в кабинет облако пыли, Крылов захлопнул
раму и вернулся к работе. Настроение понемногу улучшалось.
А Сергея Элефантова угнетала тоска и тревога, окружа­
ющие замечали его состояние, но не удивлялись: очередной
отказ Комитета по делам изобретений и открытий поступил
в институт, и канцелярия еще до обеда разнесла весть по
всем этажам.
Орехов проснулся с тяжелой головой, но ”поправился”
и, весело насвистывая, загрузил в багажник ”ЗИМа” ящик
чешского пива и связку воблы — сегодня он организовывал
баню для уважаемых людей. Один из них — Алексей Андре­
евич Бадаев был не в духе, нервничал, даже париться не
хотел. Но Кизиров с Платошкиным уговорили — дескать,

6
все обойдется, не впервой. Кизиров накануне крупно выиг­
рал в преф и был доволен собой, а Полковник и того
больше: он купил Элизабет давно обещанные бриллиан­
товые серьги, та пришла в восторг и сделала все, чтобы
Семен Федотович ощутил себя настоящим мужчиной.
Надежда Шеева и вовсе находилась на седьмом небе: все
складывалось отлично, один к одному. Хорошо съездила
в столицу, удачно скупилась и выгодно расторговалась,
Владимир позвонил в магазин и сообщил, что у них с бра­
том все в порядке, скоро ожидается партия импортной
обуви, и Марианна пообещала принести чеки... Да Галка из
посредбюро пригласила к себе на вторник, познакомит с со­
лидными людьми, может, и решится вопрос с кооперативом...
Вот только Нежинская не забрала набор на шубу, хотя
и обещала зайти сегодня утром, а держать товар Надежда
не любила. Бортануть бы ее — та же Марианна просила
шкурки, — да не стоит — баба деловая, со связями, может
пригодиться...
Вадик Колосов был, пожалуй, счастливей всех: на детс­
кой площадке он нашел интересную тяжеленькую штучку —
сплющенный кусочек металла с четкими косыми вмятинами
сбоку, Витька сразу предложил в обмен никелированный
шуруп, да и другие дети просили подержать или хотя бы
посмотреть. Меняться Вадик не стал, держать и смотреть
давал, а потом сунул находку в карман, куда складывал все
нужные и полезные вещи. Вечером, когда он спал, мама
вытряхивала из штанов в мусорное ведро граммов триста
всякой всячины.
Если рассматривать вблизи стекляшки мозаичного пан­
но, нипочем не поймешь, что же оно изображает. Но чтобы
охватить взглядом всю картину, надо, по крайней мере,
догадываться, что цветные осколки связаны между собой
определенной логикой единого замысла.
В кабинете Крылова звякнул внутренний телефон.

I. ПРОИСШЕСТВИЕ
1

Хуже всего было то, что не удавалось установить напра­

вление выстрела. Крылов все-таки пригнулся к пробоине —
будто ребенок продышал в мутном стекле чистый кружочек,

7
позволяющий без пыльной пелены видеть серый бетонный
скелет двенадцатиэтажной ”свечки”, колкие огоньки элект­
росварки, оранжевые жилеты и коричневые каски монтаж­
ников, зависшую неподалеку кабину башенного крана, си­
яющие свежей краской рамы и балконы недавно заселен­
ного дома.
Работы предстояло много, потому что и каркас двена­
дцатиэтажки, и кран, и добрый десяток квартир новострой­
ки могли иметь отношение к этому окруженному паутинкой
радиальных и круговых трещин отверстию с выщерблен­
ными краями, сквозь чешуйчатую воронку которого тянуло
пыльным ветром и просачивался грохот близкой стройки.
Если соединить ниткой точку попадания с пробоиной
и продолжить воображаемую линию, она упрется в место,
где находится стрелок. Но сейчас обычный способ не годил­
ся: экспериментальная планировка — окна в противополож­
ных стенах. Всегда светло, сухо, хороший обзор. И возмож­
ность сквозного пролета пули.
Крылов повернулся, сделал несколько шагов по пушис­
тому ковру, по которому нужно ходить босиком, чтобы он
упруго щекотал подошвы, переступил через ползающего на
четвереньках Зайцева и подошел к окну, выходящему на
южную сторону.
Перекресток внизу казался игрушечным, напоминающие
божьих коровок легковушки, дожидаясь разрешающего сиг­
нала, накапливались перед светофором, затем срывались
с места и, набирая скорость, растягивались на подъеме
к Южному микрорайону. До седьмого этажа доносился
тугой гул протекторов и едва ощутимый запах выхлопных
газов.
Крылов потрогал раму с неровными осколками оста­
вшихся стекол. Второй опорной точки, необходимой для
визирования, увы, не существовало. Может, необычная пла­
нировка способствует сквознякам... А в остальном экспери­
мент удался: квадратная комната, много солнца, воздуха.
Распахнутость стен создавала ощущение простора, сохраня­
ющееся даже сейчас, когда в сумятице осмотра здесь толк­
лись шесть человек.
Средних лет супруги — жильцы с четвертого этажа,
вполглаза наблюдая, как Ивакин штангенциркулем замеря­
ет пробоину, то и дело непроизвольно осматривались по
сторонам. Крылов замечал: люди охотно идут в понятые,
наверное, потому, что получают возможность на законном
основании приобщаться к тайнам чужой жизни. Он попро­
бовал взглянуть вокруг их глазами.

8
 Солидный импортный гарнитур, низкие, располагающие
к отдыху кожаные кресла, матово отблескивающий жур­
нальный столик, пружинящие блестящим ворсом ковры на
стене и на полу — все тщательно подобрано, гармонирует
между собой и составляет законченный интерьер. У хозяйки
хороший вкус.
”Интересно, сколько стоит выстроить и обставить это
кооперативное гнездышко?” — подумал Крылов, направля­
ясь в прихожую и вновь переступая через Зайцева.
— Не мельтеши, Саша, — сквозь зубы процедил тот. —
Пойди лучше побеседуй с соседями.
Следователь старательно растягивал рулетку, конец ко­
торой держал Гусар, и диктовал сам себе:
— В трех метрах двадцати двух сантиметрах от северной
стены, возле застеленной простыней тахты, на ковре, темно­
бурое пятно неправильной формы размером семнадцать на
двенадцать сантиметров, по внешнему виду напоминающее
кровь...
Крылов щелкнул затейливым замком и едва успел схва­
титься за ручку: невесть откуда взявшийся ветер резко рва­
нул дверь. Подъезд играл роль вытяжной трубы.
В трех соседних квартирах никого не оказалось, Крылов
спустился на шестой этаж, потом поднялся на восьмой, для
очистки совести заглянул на девятый. Безрезультатно. Ник­
то ничего не знал, не слышал и не видел.
Когда Крылов вернулся, Зайцев, неловко согнувшись
у простреленного окна и закрыв левый глаз ладонью, смот­
рел через бумажную трубочку, вставленную в пробоину.
Трубочка свободно двигалась вправо-влево и вверх-вниз, но
следователь упрямо пытался сориентировать ее по единст­
венной опорной точке. Крылов понял, что он хочет хотя бы
приблизительно представить, откуда могли стрелять.
— Диаметр отверстия от девяти до девяти с половиной
миллиметров, — значительным тоном сообщил Гусар. —
Можно было бы предположить ”ПМ”, но расстояние...
Сотня метров — для пистолета далековато... Скорей всего
какой-то из девятимиллиметровых охотничьих карабинов
— ”Лось”, ”Медведь”...
— В стекле пуля оставляет отверстие больше своего
калибра, — вмешался Ивакин. — Так что здесь не ”девят­
ка”...
— Вы уже начали оперативное совещание? — недовольно
спросил Зайцев, отрываясь от своего занятия и выразитель­
но посмотрев на превратившихся в слух понятых. — Пусть
лучше Гусаров ознакомит товарищей с протоколом.

9
 Сделать это вызвался Ивакин, и, пока он выразительно
читал казенный текст, следователь и оба сыщика вполголо­
са переговаривались в противоположном углу просторной
комнаты.
— Или с двух верхних площадок этой башни, — Зайцев
кивнул в сторону стройки, — или из кабины крана. Может,
крайние окна нового дома, но маловероятно.
— Однако! — лицо Гусара выражало полнейшее недо­
умение. — Прямо итальянский детектив! И ради чего? Уж
точно не из ревности!
— Почему же, мой юный друг? — поинтересовался
Зайцев.
— Слишком сложно. Обычно кухонный нож, кирпич,
топор, кастрюля с кипятком... Да и потом... Видели ее
фотографию? Вот, на серванте лежала.
Он протянул маленький прямоугольник. Вытянутое ли­
цо, длинный нос, запавшие щеки, мешки под глазами. Вид
нездоровый и изможденный. Крылов испытал некоторое
разочарование, наверное, оттого, что по ассоциации с обста­
новкой и убранством квартиры представлял хозяйку иной.
— Внешний вид ни о чем не говорит, — сказал Зайцев. —
Слышал поговорку: ”На каждый товар есть свой покупа­
тель, только цена разная”? А в любовном ослеплении люди
склонны переплачивать...
Крылов кивнул. Кровавые драмы разыгрываются, как
правило, вовсе не из-за красавиц.
— И вообще, юноша, избегайте категоричных суждений,
— нравоучительно произнес Зайцев. — Особенно, если они
поспешны и непродуманны.
Следователь зевнул.
— Устал и есть хочу. По ”Призракам” ничего нового?
Крылов качнул головой.
Понятые подписали протокол, но уходить не спешили.
Тайны хороши, когда они разгаданы.
— Сколько стоит такая квартира? — неожиданно бряк­
нул Гусар.
Женщина обиделась.
— Это вы не у нас спрашивайте. Мы пять лет за гра­
ницей работали, в тропиках, в обморок от жары падали!
И на заводе уже пятнадцать лет! — Тон ее стал язвитель­
ным. — Потому вы у других спросите: на какие деньги, да
как попали в кооператив... У нас своим поотказывали!
— А что вы можете сказать о Нежинской? — продолжал
наступать Гусар.
— Да ничего. Встречаемся в подъезде. Здороваемся.

10
 — Культурная дамочка, — подал голос мужчина, но под
взглядом жены осекся.
— Знаем мы таких культурных! Я горбом, а они...
Женщина замолчала. Крылов дернул Гусара за рукав,
предупреждая следующий вопрос.
— Большое спасибо, товарищи, — Зайцев с открытой
улыбкой пожал понятым руки. — Вы нам очень помогли.
Сейчас опечатаем квартиру и все — можете быть свободны.
Через полчаса Крылов обследовал строящееся здание.
Кроме неогороженных лестничных маршей и междуэтаж­
ных перекрытий еще ничего смонтировано не было, поэтому
путешествие на двенадцатый этаж производило сильное впе­
чатление. Трудно представить, чтобы кто-нибудь отважился
подняться туда в сумерках. Бригада рабочих сваривала
арматуру железобетонных плит с каркасом и заделывала
раствором монтажные проемы. Пахло горящими электро­
дами и мокрым цементом, трещала вольтова дуга, громко
перекрикивались монтажники. Под ногами змеились черные
провода с неизолированными медными скрутками соедине­
ний.
— А если наступят? — Крылов пальцем показал со­
провождавшему прорабу опасные места.
— Не наступят! — преувеличенно весело ответил тот. —
Ребята опытные, со стажем!
— Опытные, говоришь? — недобро глянул Крылов. —
А в прошлом месяце на котловане неопытного убило? Си­
деть-то кому — знаешь?
Прораб поскучнел.
— Сейчас сделаем! — и с натугой рассмеялся. — Если днем
черт ногу сломит, то ночью и подавно! Никого здесь не было!
Действительно, рабочие не заметили следов пребывания
постороннего человека. Крылов походил по площадке. При­
чудливая башня экспериментального кооператива ”Уют”
хорошо просматривалась почти отовсюду, но прилепившая­
ся, как ласточкино гнездо, квартира Нежинской то пряталась
за колонну, то перекрывалась сварочным агрегатом или
бетономешалкой, то оказывалась в створе с тросами лебед­
ки. Одно место было подходящим, но оружие пришлось бы
держать на весу, что снижает вероятность верного выстрела.
А вот кабина крана расположена подходяще...
Направляясь к лестнице, Крылов заметил, что провод
надежно изолирован.
— Сказано — сделано! — похвастал прораб.
— Пока гром не грянет... — пробурчал инспектор. —
Кто охраняет стройку по ночам?

11
 — Есть люди, специальный штат держим. И днем
и ночью сторожат...
— Не спали этой ночью?
Небритый, неопределенного возраста сторож, часто мо­
ргая красными веками, отрицательно покачал головой.
— Кто-нибудь посторонний на стройку заходил?
Он снова мотнул головой.
— Вы что, немой?
— Гы-гы-гы... Почему немой? Очень даже разговорчи­
вый! Только не с милицией, гы-гы-гы...
Он старался дышать в сторону, но хитрость не помогла
— запах перегара чувствовался даже на расстоянии. Понят­
но, как он сторожил территорию в минувшую ночь и что
мог видеть.
Крылов подошел к прорабу, ожидавшему в стороне
с безразличным лицом.
— Кабина крана заперта?
— Должна. Но точно не скажу, а спросить некого —
крановщик болеет.
— А ты слазь, посмотри, гы-гы-гы, — прогнусавил сто­
рож. — Могу подсадить, гы-гы-гы...
Лезть на верхотуру не хотелось, да Крылов и не соби­
рался. Зачем? Вызвать крановщика, поручить ему осмотреть
свое хозяйство, допросишь — и дело с концом! Но Крылов
разозлился. Не столько на пьяного полудурка, неспособного
хорошо выполнять любую работу и начисто отрицавшего
в других возможность риска ради своего дела, сколько на
себя, готового подтвердить эту тупую, примитивную уве­
ренность. Сплюнув, он шагнул к лестнице.
Самое главное — не смотреть вниз, но и тогда ощуща­
ешь под ногами многократно увеличенную воображением
бездну. И приходит мыслишка, что рука или нога могут
соскользнуть, проржавевшая скоба — отвалиться либо по­
рыв ветра опрокинет кран...
Когда видишь вблизи много аварий, несчастных случаев
и катастроф, очень легко представить, как все это может
произойти с тобой. И хочется замереть, а потом медленно,
осторожно сползти туда, где твердо, привычно и безопасно.
Кто что скажет? А на гыгыканье какого-то пьянчуги —
плевать...
Но Крылов не спускался, а карабкался вверх, пока не
уткнулся в исцарапанную, мятую, с облупившейся краской
дверь. Ему нужна была передышка, и, к счастью, кабина
оказалась не заперта. Забравшись внутрь, Крылов перевел
дух и плюхнулся на крохотное жесткое сиденье. Руки и ноги

12
дрожали. Он с такой силой хватался за скобы, что ладони
саднили, в них глубоко въелась ржавчина, кое-где содрана
кожа.
Балкон Нежинской находился почти прямо напротив, и,
если поднять половину рамы, получится прекрасный упор
для винтовки. Стрелять отсюда очень удобно. Удобно? Он
с сомнением посмотрел на дрожащие пальцы. Вначале надо
успокоиться. Крылов расслабился, закрыл глаза и вдруг
ощутил... Или показалось? Вроде бы нет. Даже не запах,
а слабый его оттенок. Знакомый, но очень неподходящий
для этого места. Кислый, острый, несмотря на ничтожную
концентрацию. Так пахнет в тире, круглосуточно, им пропи­
тан воздух, стены, пол стрелковой галереи. Запах сгоре­
вшего пороха.
Встрепенувшись, он тщательно осмотрел кабину: шарил
по полу, заглянул за кресло, проверил пазы рычагов, припо­
днял резиновый коврик. Что надеялся найти? Гильзу? Оку­
рок со следами слюны и характерным прикусом? Визитную
карточку или паспорт преступника? Он бы не смог объяс­
нить. Просто делал то, к чему был приучен многими годами
розыскной работы с ее основным принципом — не упускать
ни малейшей возможности добыть новое доказательство.
Достаточно четкое, материальное, не допускающее двояких
толкований. Более веское, чем не поддающийся фиксации
запаховый оттенок. При этом Крылов не особо рассчитывал
на успех. Чудеса случаются крайне редко.
Несколько минут он спокойно посидел в металлическом,
обтянутом потрескавшимся дерматином креслице, смотрел
на ведущую к Южному микрорайону дорогу и размышлял
о делах, не имеющих ни малейшего отношения к службе.
Потом начал спускаться, и получалось это гораздо лучше.
Ступив на землю, он с облегчением вздохнул и с удово­
льствием сказал сторожу:
— Может, тебя подсадить? Слазишь, проветришься!
— Не надо, гы-гы-гы... Мы не милиция, нам это ни к чему.
Издевательские нотки в голосе исчезли, Крылов усмех­
нулся...

Когда Крылов вернулся в отдел, кабинеты коллег пусто­

вали, все напряженно работали по ”Призракам”. Дело Не­
жинской возникло совсем не ко времени, отняв почти пол­

13
дня. Впрочем, новые происшествия никогда не приходятся
кстати. Он тоже окунулся в водоворот событий: проверил
несколько сообщений о подозрительных лицах, обошел ра­
нее работавших врачами пенсионеров.
В конце дня Крылов сидел в кабинете и, глядя в простра­
нство перед собой, оттягивал момент, когда надо будет
заняться оформлением собранных материалов.
— Это вы следователь Крылов?
Дверь открыл высокий и полный мужчина лет шестиде­
сяти. Красное лицо, седые, стриженные ”под ежик” волосы.
— Если вам угодно называть следователем инспектора
уголовного розыска1, то да.
Он помолчал, переваривая нарочито запутанную фразу,
потом махнул рукой.
— Какая разница! Я живу по Каменногорскому проспек­
ту, двадцать два, и дежурный сказал, что мне надо раз­
говаривать с Крыловым! — в голосе слышались нотки
раздражения.
— Все правильно, это моя зона, — вспомнился четырехэ­
тажный дом старой постройки, стоящий на пересечении
двух оживленных магистралей. — И что случилось?
— Бабков Егор Петрович, председатель домкома, — отре­
комендовался посетитель. — К тому же председатель товари­
щеского суда и командир народной дружины. И, чтобы вы
были в курсе, в прошлом — ответственный работник.
Крылов едва заметно поморщился.
— Я звонил вам два месяца назад и сообщал о подозри­
тельном факте. Теперь хочу узнать, какие меры приняты.
— Что за факт?
— Вечером, около десяти, слышу — кто-то прошел мимо
моей двери. Я живу на четвертом этаже, квартира — в конце
коридора, дальше — только лестница на чердак. Кого туда
может понести? Тем более что он заперт!
Председатель домкома многозначительно поднял палец.
— Жду, что дальше будет. Полчаса, час — тишина. Не
спит же он под дверью! Оделся, вышел, глядь — чердак
открыт! Значит, воры? Но что там красть? Подхожу, а на­
встречу — человек! Меня что удивило: тепло, сухо, а он
в плаще болонье и в таком же берете!
Я удостоверение дружинника предъявляю, говорю: ”Кто
вы такой и что здесь делаете?” А он в ответ: ”Из райжилуп­
равления, состояние крыши проверял”. — ”Почему ночью?”

1 В настоящее время должность Крылова именуется ”оперупол­

номоченный уголовного розыска”.

14
”Днем, — говорит, — времени нет”. ”Тогда покажите до­
кументы!” И что вы думаете?
Бывший ответработник раздулся от негодования.
— Он меня отталкивает с улыбочкой: ”Ложись спать,
папаша, а то бессонницу наживешь!” И пошел себе. Я за
рукав — хвать! Только он вырвался и вниз. Тут я какое-то
звяканье услышал... Мне с самого начала показалось: что-то
у него спрятано под плащом! Ну, бежать за ним я не стал,
пошел позвонил, ваши приехали, осмотрели чердак и ушли.
”Не волнуйтесь, — говорят, — все в порядке!” А где же
порядок? Вот вы мне разъясните: кто это был, чего хотел?
— Может, бродяга? Ночлег искал или собирался белье
украсть?
Заявитель с сомнением покачал головой.
— Не похоже. Лицо, манеры, поведение... Какой там
бродяга! Я подумал, что и правда из РЖУ, сходил, поин­
тересовался — никого не посылали.
Наступила пауза:
— Знаете, что я думаю?
Под требовательным взглядом Крылову стало неловко
за свою недогадливость.
— Может, он из тех бандитов? — со зловещей интонаци­
ей выпалил седоволосый. — Кстати, сколько человек они
убили? Болтают разное, а мне для информированности...
— Почему у вас появилось такое подозрение? — Мили­
цию буквально засыпали сообщениями о предполагаемых
”Призраках”, не имеющими под собой абсолютно никаких
оснований.
— Честному человеку ночью на чердаке делать нечего...
А денег много забрали? Неужто правда сто тысяч? И визит­
ную карточку оставили?
Посетитель утратил сановитость: любопытство переси­
ливало привычный стереотип поведения.
— Сколько их — трое? Я все-таки представитель обще­
ственности!
— Спасибо за сигнал, мы проверим, если понадобится —
примем меры.
То, что инспектор оставлял вопросы без ответа, вызвало
у посетителя раздражение.
— И дайте письменный ответ, чтобы все было официаль­
но!
Дверь за Бабковым закрылась.
Управившись почти со всеми бумагами, Крылов сделал
то, в чем отказывал себе три дня: набрал знакомый номер
и попросил Риту Владимировну.

15
 — А кто спрашивает? — после паузы поинтересовался
женский голос. Он назвался.
— Рита Владимировна в командировке, звоните послеза­
втра.
— Вы это не всем говорите? Иначе для чего представ­
ляться?
На другом конце провода чувствовалось замешательст­
во.
— Она в командировке, — заученно повторили в ответ
и отключились.
Крылов очень тихо положил трубку.
С Ритой они познакомились год назад во время опера­
ции ”Прыгающие тени”. В городе совершались разбойные
нападения на гуляющие пары, приманкой для преступников
пустили поисковые группы, Лешку Волошина сопровождала
высокая худая дружинница, на них и вышел расстрелянный
ныне Толстых. Волошин сумел обезвредить бандита, но
получил серьезные ранения, Крылов с товарищами ожидали
в ”неотложке” до часу ночи, пока хирурги не сказали, что
опасность миновала. Врачи попросили доставить домой
выведенную из нервного шока Риту, Крылов отвез ее —
нашпигованную транквилизаторами, безвольно-молчали­
вую, с огромными синими кругами вокруг запавших глаз.
А через неделю они встретились у Волошина в больнице,
Лешка шел на поправку, и Рита улыбалась, но синие тени
остались, и когда улыбка исчезла, девушка выглядела уста­
лой и грустной.
Впечатление осталось неверным, просто такова особен­
ность ее лица, но это Крылов узнал позднее, а тогда они
вместе вышли из больницы, пошли пешком, поужинали
в кафе, гуляли по набережной, рассматривая огромные бе­
лоснежные теплоходы.
Прогулка удалась на славу, они обменялись телефонами,
стали встречаться регулярно.
Одно время Крылову казалось, что он влюблен, но
отношения их складывались не просто, светлая полоса сменя­
лась черной, и вот странная и неожиданная командировка...

Через несколько дней Крылов сидел в прокуратуре ря­

дом с Зайцевым, рассматривая аккуратно вычерченную сле­
дователем схему.

16
 — Значит, пуля попала сюда... — Тонкая линия,
проведенная от кабины крана через квартиру Нежинской,
уперлась в фасад девятиэтажного дома. — И рикошетиро­
вала.
Несколько секунд он посидел молча.
— К тому же, если стреляли не из мощного оружия —
боевой винтовки, карабина, автомата, пуля, потеряв энер­
гию, вообще не долетела до стены, а упала где-то тут, на
детской площадке...
Он ткнул карандашом в прямоугольник между домами.
— В любом случае шансов найти ее практически нет. Но
мы все же попытаемся...
— А что дал визит в больницу?
— Посмотри сам, — Зайцев протянул тонкую папку. —
А потерпевшую можешь даже послушать, кассета внутри.
Крылов пробежал глазами протокол допроса дежурного
хирурга, отыскивая интересующий вопрос. Ага, вот...
”— Почему вы сразу не сообщили в милицию о поступ­
лении пациентки с огнестрельным ранением?
— Раненая заявила, что она сама позвонила ноль-два,
поэтому дублировать звонок необходимости не было, тем
более, началась подготовка к операции. Утром заведующий
отделением, обнаружив в регистрационном журнале отсут­
ствие пометки о передаче телефонограммы в милицию, дал
указание оформить все как полагается. Тогда я на всякий
случай позвонил еще раз”.
Отложив протокол, Крылов вставил кассету в видавший
виды магнитофон и нажал клавишу.
— Следователь прокуратуры Центрального района
юрист первого класса Зайцев сего числа в помещении хирур­
гического отделения горбольницы № 2 допросил в качестве
свидетеля Нежинскую Марию Викторовну, русскую, беспар­
тийную, незамужнюю, имеющую на иждивении сына семи
лет, с высшим техническим образованием, работающую
инженером в научно-исследовательском институте проблем
передачи информации...
Зайцев говорил без выражения, монотонно, привычно
перечисляя все то, что требуется отражать во вводной части
протокола. Качество записи неважное: плывет звук, время
от времени раздается шорох или громкий треск.
— ...Нежинской объявлено, что допрос производится
с применением звукозаписи. Используется магнитофон ”Ве­
сна”, пленка шестого типа, скорость — четыре и семь
десятых сантиметра в секунду.
Зайцев перевел дух и продолжил обычным тоном:

17
 — Мария Викторовна, расскажите о вчерашнем проис­
шествии.
— Даже не знаю, что рассказывать...
Пауза. Чувствовалось, что она сосредоточивается.
— ...я приняла душ и собиралась ложиться спать... Толь­
ко подошла к кровати, застелила, вдруг удар, как будто
кнутом или, точнее, раскаленным прутом... Не поняла, в чем
дело, схватилась за бок — кровь...
Долгая пауза.
— Продолжайте, пожалуйста.
Пауза.
— Ну вот и все... Что еще рассказывать?
— Во сколько это было?
— Где-то в начале одиннадцатого.
— Слышали выстрел?
— Нет. Я даже не могла понять, что случилось, откуда
кровь...
— В каком положении вы находились?
— В каком? Попробую вспомнить...
Пауза.
— Наклонилась, выпрямилась, повернулась... Нет, не
помню...
— Кто кроме вас находился в квартире?
— Никого... — в голосе явно слышалось недоумение.
— В двадцать два двадцать в диспетчерскую ”скорой
помощи” позвонил неизвестный мужчина, который расска­
зал о случившемся. Кто это был?
— Ах вот вы о чем, — недоумение в голосе исчезло. —
Я выбежала на лестничную площадку, сверху шел человек,
я попросила его вызвать ”скорую”...
Крылов удивился: в это время никто из квартир, рас­
положенных на восьмом и девятом этажах, не выходил. Да
если бы и выходил, то ехал бы в лифте. А чердак заперт на
замок, он лично проверял.
— Почему вы не постучали к соседям? Ведь по лестнице
мог никто и не идти?
— Все правильно. Но в такой момент разве об этом
думаешь...
— Скажите, как получилось, что кровь осталась только
на месте ранения? Если вы выходили, то пятна должны быть
и в прихожей, и на лестничной площадке...
Пауза.
— Так я же зажала рану полотенцем...
— И полностью остановили кровотечение?
— Ну, не совсем...

18
 — Да, в комнате много пятен — между кроватью, сер­
вантом и столом. Но ни одного — за пределами этого
участка. Ни одного в коридоре. Ни одного — на лестничной
площадке.
Долгая пауза.
— Что же вы можете сказать по этому поводу?
— По какому? Вы же ничего не спрашиваете?
— Относительно локализации пятен крови на определен­
ном участке вашей квартиры и отсутствии их за его пре­
делами.
Крылов одобрительно хмыкнул. С Зайцевым подобные
номера не проходят. Чем менее понятлив допрашиваемый,
тем терпеливее следователь.
— Просто у тахты я находилась больше времени — пере­
вязывалась, ждала ”скорую”... А на площадку выскочила на
секунду...
— Понятно. — Зайцев секунду помолчал. — А как
разбилось стекло в окне?
— Сквозняк. Когда открывается входная дверь, я всегда
его закрываю. А тут было не до того...
— И с этим ясно, — мягко произнес Зайцев. — Но на
осколках — брызги крови. Как они могли появиться, если
вас в этот момент не было в комнате?
Пауза.
— Ну потом же я вернулась! А кровотечение продол­
жалось!
Судя по голосу, она вполне искренне хотела помочь
следователю разобраться в неясных для него вопросах.
— Недавно вы сказали, что зажали рану полотенцем
и почти остановили кровь...
— Да, но она просачивалась, продолжала капать...
— Все ясно, все ясно...
Крылов достаточно хорошо знал Зайцева, чтобы понять,
что он намеревается задать неожиданный вопрос.
— А чьи тапочки стояли возле тахты?
— Ничьи. Их надевают мои гости.
— В этот день у вас были гости?
— Нет, я же сказала, никого не было.
— Почему же домашние туфли стояли возле тахты, а не
в прихожей?
— Не знаю. Это такая мелочь, на которую не обраща­
ешь внимания. Наверное, переставила во время уборки...
— И, наконец, основной вопрос: кто мог в вас стрелять?
— Понятия не имею! Скорее всего, кто-то ошибся... Или
случайность...

19
 — Враги у вас есть?
— Нет, что вы! Наоборот — друзей много!
Короткая пауза.
— И последнее. Почему вы сказали врачу, что звонили
в милицию?
— Я сказала?
Удивление было ненаигранным.
— Да, вы.
— Ах да, действительно...
Вспомнила? Что ж, звучит вполне естественно.
— Я же попросила того мужчину вызвать ”скорую”
и позвонить в милицию. Разве он этого не сделал?
— Вы хотите еще что-нибудь сообщить по существу
дела?
— Нет, больше добавить нечего.
— В таком случае вам предлагается прослушать звукоза­
пись допроса...
Крылов выключил магнитофон.
— Ну, что скажешь?
Судя по едва заметной улыбке Зайцева, он был не очень
склонен верить показаниям потерпевшей, во всяком случае
в отдельных деталях. О том же говорила и схема, по кото­
рой он построил допрос.
Крылов пожал плечами.
— Есть кое-какие логические противоречия. Но это если
придираться. Она работает на ”Приборе”?
— Нет, никакого отношения к заводу, а значит — и к ко­
оперативу. Инженер НИИ проблем передачи информации.
Очевидно, ее имела в виду та суровая женщина, помнишь?
Крылов кивнул.
— Я бывал в этом институте. Месяца два назад, сразу
после разбоя. Их сотрудник видел, как уходили ”Призраки”,
чуть не раздавили его в лепешку! Кстати, как себя чувствует
потерпевшая?
— Нормально... Ранение касательное, повезло: пуля
скользнула по ребрам. Кстати. — Зайцев улыбнулся, — она
совсем не похожа на свою фотографию.
— Когда выписывают?
— Обещают через неделю. За это время отработай ин­
ститут, если не будет других зацепок — займись версией
ревности. Пройдись по ее связям, установи круг общения...
— Характер взаимоотношений с окружающими, особое
внимание — бывшему мужу, — продолжил Крылов. — Так?
— Иными словами, не учи ученого. Что ж, вас понял. Но
хотя бы докладывай вовремя о ходе работы.

20
 — Может, прикажешь докладывать и о ходе личной
жизни?
Следователь улыбнулся.
— Не стоит. Это оставь для дневников. Или мемуаров.
— При том объеме заданий, которые ты мне даешь,
мемуары останутся ненаписанными — на личную жизнь
просто не остается времени...

II. КРЫЛОВ
В шутке Крылова имелась немалая доля истины. Когда
он учился в школе, его время четко делилось на урочные
часы и часы отдыха. Распорядок дня висел над столом,
перед глазами, и неукоснительно соблюдался: строгий отец
и властная мать поддерживали в доме железную дисци­
плину. Выйти гулять с пятнадцати до восемнадцати —
промежуток, отведенный для выполнения домашних за­
даний — было так же невозможно, как, например, за­
курить за семейным столом, высморкаться пальцем на
воскресной прогулке или привязать банку к хвосту со­
седского кота.
Зато в восемнадцать наступала свобода, которой можно
было пользоваться как угодно (не нарушая, разумеется,
принятых в семье принципов поведения) с одним обязатель­
ным условием: вернуться не позже установленного срока.
И насколько Саша помнил, это условие соблюдалось им
при любых обстоятельствах.
После восьмого класса родители отдали Александра
в техникум, чтобы приобрел хорошую специальность, при­
учился работать и не стал, упаси боже, валять дурака с ран­
них лет. Техникум был выбран не просто так — престиж­
ный, радиотехнический, программа оказалась сложной, не
имеющий склонности к точным наукам Александр учился
с большим трудом, и только выработавшаяся привычка
подчиняться дисциплине помогла пересилить неоднократно
возникавшее желание бросить все к чертовой матери и пой­
ти рабочим на завод.
Свободное время для него продлилось до двадцати двух
часов, но и в этот период Саше не удавалось избавиться от
неприятных опасений, что зазубренные формулы по элект­
ротехнике могут к завтрашнему дню вылететь из головы,
или что курсовой проект рассчитан неверно, или что в сегод­

21
няшнюю контрольную по математике вкралась ошибка, да
не одна, а может, и не две...
Он возвращался домой раньше положенного, испуганно
просматривал конспекты, читал учебники — родители не
могли нарадоваться прилежанию сына — и рано ложился
спать, чтобы с утра еще раз повторить заданный материал.
Так продолжалось все четыре года, Александр ухитрялся
неплохо учиться и окончил техникум почти без троек, роди­
тели были довольны и настаивали на продолжении учебы —
радиотехнический институт находился всего в двух квар­
талах от дома, очень удобно, но отказался наотрез, первый
бунт на корабле, оказавшийся, как ни странно, успешным:
отец усмотрел в нем проявление воли, а мать — признак
взросления.
Александр работал на радиозаводе, в конструкторском
бюро, с восьми до семнадцати. Работа не увлекала, и он
забывал о ней сразу же, как переступал порог проходной.
Если попытаться найти в его жизни предпосылки перехо­
да в милицию, это вряд ли бы удалось: в отличие от
сверстников, Саша Крылов не увлекался даже детектив­
ными книжками.
Но в нем жили стремление к справедливости и ненависть
к торжествующему хамству, к грубой, не знающей сомнений
силе. В школе, а позднее в техникуме он вступался за
слабых, не всегда это проходило для него удачно: случалось
получать синяки, шишки и ссадины, но они не останавли­
вали. Несколько раз Александр одергивал на улице распо­
ясавшихся хулиганов, при этом не всегда удавалось обой­
тись без стычек. Однажды одурманенный алкоголем длин­
новолосый юнец вытащил нож, Крылов еле успел
перехватить руку, и тут рядом скрипнули тормоза патруль­
ного автомобиля.
В милиции отчаянный парень понравился, лейтенант
Свиридов, документировавший происшествие, пригласил
его заходить, Александр зашел — раз, второй, третий.
Инспектор был немногим старше — года на три-четыре, они
подружились, все свободное время Александр стал прово­
дить в райотделе, выезжал на места происшествий, раз­
бирался с доставленными, отбирал объяснения, участвовал
в обысках и не слишком рискованных задержаниях.
”Свободное” время стало для него более насыщенным,
чем рабочее, и он с нетерпением ждал момента, когда
можно будет оторваться от ватмана, покрытого замыслова­
то пересекающимися линиями очередной радиосхемы, от
листков с расчетами частотных характеристик приемного

22
или усилительного блока, от толстых, пестрящих цифрами
справочников и окунуться в хитросплетения человеческих
отношений, в анализ чужих, не охватываемых поправоч­
ными коэффициентами поступков, в разгадывание тайн,
перед которыми бессильна даже высшая математика.
У него появились новые друзья, новые интересы, новые
проблемы, и желание поступить на юридический факультет
возникло как бы само собой. Родители его не одобрили —
отец всю жизнь работал мастером, потом начальником
участка станкостроительного завода, мать трудилась там
же нормировщицей, и в их представлении уважения заслу­
живала только деятельность, непосредственно связанная
с материальным производством. Но препятствовать замыс­
лам взрослого сына они благоразумно не стали, понимая,
что вряд ли сумеют его переубедить.
Год Александр проучился на вечернем отделении, потом
перевелся на стационар, все это время поддерживал самые
тесные связи с милицией, и, когда подошел момент рас­
пределения, судьба нештатного инспектора уголовного ро­
зыска Крылова решилась, как и следовало ожидать.
Он пришел на службу не новичком, но бремя ответствен­
ности, которое раньше не ощущалось, придавало работе
совсем другой смысл. Александр попал на стажировку
к Старику и потом считал, что именно Старик сделал из
него настоящего сыщика. Отчасти это соответствовало дей­
ствительности, хотя огромную роль тут сыграли трудолю­
бие, добросовестность, точность и обязательность — каче­
ства, привитые Крылову в семье.
На самостоятельной работе Крылов показывал неплохие
результаты, сразу ощутив, путем каких затрат удается этого
добиться.
Время перестало делиться на рабочее и личное, в любой
момент он мог перейти из обычного, знакомого всем при­
вычного мира в другой — тревожный, нервный, нередко
опасный. Иногда для этого надо было войти в дверь —
райотдела, служебного автомобиля, следственного изолято­
ра, больницы или морга, чаще граница перехода не имела
материальной формы — просто незримая черта вокруг ме­
ста происшествия, известных немногим адресов, людей,
внешне ничем не отличающихся от окружающих, или опре­
деленный рубеж времени, рассекающий его жизнь надвое.
И когда он возвращался в обыденный мир, мысли оста­
вались там, за чертой: не темнил ли на допросе Валерка
Котов по кличке Фингал, где, кроме автоматической каме­
ры хранения, могут быть спрятаны вещи с квартирной

23
кражи на Садовой, почему не удалось тралом и магнитом
вытащить из озера нож Николаева и есть ли смысл об­
ращаться за помощью к водолазам.
Да и можно ли разграничить служебную и личную жизнь
инспектора Крылова, если даже с Ритой он познакомился
в связи с розыском ”прыгающих теней” — разбойников
Толстых и Браткова!
И потом... Они встречались три месяца, что-то не кле­
илось, в отношениях стал чувствоваться холодок, и, судя по
всему, они должны были расстаться. Наступил день, когда
Крылов решил: пора, не следует дожидаться, пока она сама
тебя бросит.
Дело было вечером, моросил дождь, скверная погода,
скверное настроение, он медленно брел по улице и бездарно
вмешался в драку, вспыхнувшую у винного магазина. Двое
били одного, и, как нередко бывает, вся троица обрушилась
на непрошенного чужака, имевшего наглость их растаски­
вать. Представляться работником милиции было поздно,
положение складывалось глупое, Крылов вяло отмахивался,
калечить нетрезвых драчунов он не собирался и пытался
придумать, как выпутаться из этой истории. Проще всего,
конечно, было убежать, мокрые улицы пустынны, никто не
увидит, но такой позорный путь не годился для уважающего
себя человека.
Скованность жертвы вдохновила нападающих, они при­
жали Крылова к стене и энергичней замолотили кулаками,
а низенький кривоплечий субъект, тот самый, которого
только что били, подобрал ящик из-под бутылок и бросил
ему в голову.
Крылов разозлился, на счастье его противников из мага­
зина выскочила женщина в некогда белом халате и истош­
ным голосом закричала: ”Милиция!”, после чего компания
без малейшего промедления бросилась наутек.
Спасительница завела Крылова в подсобку, смазала вод­
кой ссадины и предложила принять стаканчик внутрь. Он
отказался, чем окончательно расположил продавщицу,
и она выпила за его здоровье, ругая разных шаромыжников,
нападающих на приличных трезвых людей.
Дождь усилился, болела голова, нос распух, кровоточи­
ли царапины на лице, магазин закрывался. Идти домой не
хотелось, чтобы не пугать мать, да и вообще не хотелось
двигаться — досталось ему все-таки прилично.
Было только одно место, куда хотелось попасть, и, если
бы его там ждали, это окупило бы все неприятности сегод­
няшнего вечера. Крылов последовал совету многоопытной

24
продавщицы, настойчиво рекомендовавшей запастись от
простуды бутылкой водки, взял такси и поехал к Рите,
В этот вечер он впервые остался у нее ночевать. Некоторое
время спустя она рассказала, что если бы он, избитый, не
пришел к ней, доказав тем самым, как она ему необходима,
они бы наверняка расстались.
— Перст судьбы! — улыбнулся Крылов, а сам подумал,
что судьба только поставила на его пути пьяных дебоширов,
а довершила дело въевшаяся в кровь привычка пресекать
беспорядки независимо от того, находишься ты на службе
или нет. И еще раз отметил, что служебное и личное пере­
плетается в жизни инспектора настолько тесно, что иногда
их трудно разделить.
Пожалуй, только один раз удалось это сделать: когда
они с Ритой уехали на месяц в небольшое село под Анапой.
Жили во флигеле без удобств, зато рядом с широченным
песчаным пляжем, тянувшимся до самого горизонта. Ку­
рортники толклись на маленьком пятачке вокруг лежаков
и тентов, они уходили подальше и, перейдя вброд неширо­
кую протоку, устраивались на небольшом островке — ос­
татке размытой волнами косы.
Лежали под пощипывающим кожу солнцем на чуть
влажном песке, ели с хлебом и солью огромные — три
штуки на килограмм — розовые помидоры, поднимая фон­
таны брызг, бегали по мелководью, любили друг друга
в теплой соленой воде, смотрели, как погружается в море
багровый солнечный диск, пытаясь поймать приносящий
счастье зеленый луч, устало брели по остывающему рых­
лому песку к далеким маленьким домишкам...
Этот месяц у моря остался для Крылова воспоминанием
о личной жизни в чистом виде, полностью освобожденной
от служебных забот, но и тогда ниточка, связывавшая его
с райотделом, не обрывалась: начальство знало, где искать
инспектора в случае необходимости, и он был готов к тому,
что в любой момент местный участковый может принести
предписание прервать отпуск и возвратиться к месту служ­
бы. Может быть, эта готовность и позволяла ему острее
ощущать прелесть каждого дня, каждого часа отдыха.
Вспоминая лето, Крылов думал, что тогда у них с Ритой
было лучшее время. И, пожалуй, оно уже не вернется.

Рита позвонила как ни в чем не бывало, скороговоркой

сказала про неожиданную командировку и пригласила вече­
ром сходить в гости к подруге. Он как ни в чем не бывало
согласился.

25
 Крылов пришел вовремя и издали увидел ее — высокую,
стройную, с огромными синими глазами. Он знал, что это
обман зрения, на самом деле глаза у Риты густо-янтарного
цвета, природная синева вокруг создавала эффект, которого
модницы добиваются с помощью косметики.
Они поздоровались, молча прошли два квартала, со­
кращая путь, свернули на узенькую старую улочку: облупив­
шиеся фасады, выбоины на мостовой, низкие мрачные под­
воротни.
— Как съездила? — нарушил молчание Крылов. — И по­
чему не позвонила перед отъездом?
— Да все так неожиданно, еле успела собраться... А съез­
дила нормально, только много работы...
— Странная командировка! — не сдержался он. — Как
на пожар. Даже у меня давно таких не было.
Переулок закончился. Крылов с Ритой вышли на свет­
лый широкий проспект, Рита вздохнула.
— Здесь все совсем по-другому. Бедный ты мой сыщик!
— Почему бедный?
— Тебе большую часть приходится проводить в таких
закоулках. Путаться, подозревать...
— На красивых улицах тоже есть для меня работа...
Они шли мимо модного в городе коктейль-бара. За
тяжелыми портьерами метались сполохи цветомузыки, гре­
мели динамики мощных стереоустановок, клубился табач­
ный дым, но толстые стекла наглухо отгораживали все
происходящее внутри от неудачников, не догадавшихся за­
ранее приобрести входной билет и томившихся в отдалении
от интимного полумрака, подсвеченного изнутри танце­
вального круга, модерновой, обтянутой красной кожей
стойки с высокими табуретами, коктейлей в запотевших
стаканах. Томление усиливали яркие блики, прорывавшиеся
сквозь щели в шторах.
Среди ожидавших у Крылова было много знакомых,
большинство отворачивались или делали вид, что не узна­
ют инспектора, который вряд ли вызывал у них положи­
тельные ассоциации, наоборот — напоминал о старых гре­
хах, забытых обещаниях, невыполненных обязательствах,
так и оставшейся неизмененной жизни и других неприятных
вещах.
Три грубо оштукатуренные дермаколом девицы все же
поздоровались, с явным интересом разглядывая Риту.
— Это есть твоя работа? — с сарказмом спросила она.
— Именно.
— Молодые, красивые...

26
 — С расстояния не меньше трех метров.
— ...одеты, как кинозвезды.
— И что интересно, стоимость наряда на каждой превы­
шает сумму годового заработка. А две вообще не работают
последнее время.
— Как же им удается?
— По-разному. Клянчат у родителей, это называется
”доить стариков”, спекулируют, не брезгуют проституци­
ей...
— Плесень! Только вид фирменный.
— ...И резоны у них свои имеются: дескать, умеют жить
красиво, не в пример сереньким мышкам, вкалывающим на
зарплату и попадающим в ресторан два раза в год. У них
каждый день праздник: такси, бары, шампанское, коньяки.
Они выходят ”на охоту”, чтобы самим выбирать себе парт­
нера, как это делают мужчины. И тешатся мыслью, что это
им удается.
— А на самом деле разве нет?
Крылов знал, что нет. Обойти особенности пола нельзя,
и срабатывают извечные законы природы: выбирают все-
таки их, хотя они и получают некоторую возможность
корректировать этот выбор — возможность, ограниченную
степень спроса на предлагаемый ими товар. А выглядит
такая, с позволения сказать, ”охота” гораздо постыднее,
чем соответствующее занятие мужчины, и обозначается сло­
вом, не допускающим двояких толкований. Они знают это
и пытаются изобразить себя этакими свободными женщина­
ми, стоящими выше предрассудков...
Говорить об этом Крылов не хотел и только покачал
головой.
— Ты, оказывается, еще и философ, да вдобавок знаток
женских душ... Бедный Сашка...
— Опять ”бедный”? Почему же?
— Нельзя быть знатоком женских душ. Иначе неизбежно
станешь циником или несчастным разочаровавшимся чело­
веком, а то и подлецом. Да, да, не перебивай меня, я знаю,
что говорю. Так что ты не заглядывай, пожалуйста, мне
в душу, ладно? И вообще никому, если не по службе. Пока
бродишь там, в нехороших темных переулках — дело одно,
а вышел — все!
— Ты меня пугаешь. У тебя в душе есть что-то такое, что
не хочется показывать?
Крылов хотел сказать это весело, но шутливый тон не
получился. Он привык находить ясность во всем и не терпел
недомолвок, умолчаний, туманных намеков. С Ритой до­

27
стигнуть полной ясности не удавалось. Иногда у нее резко
менялось настроение — и он не мог понять почему. Как-то
раз она неделю избегала его, потом все пошло как прежде,
объяснить, что произошло, она отказалась. Она вообще не
любила рассказывать о своей прошлой жизни, Крылов так
и не узнал, кто был холеный в летах мужчина, поздоровав­
шийся как-то с Ритой на улице, почему она не ответила
и у нее на весь вечер испортилось настроение. И что она
имела в виду сейчас?
— Просто предостерегаю тебя. Это еще хуже, чем иде­
ализировать нас: когда стремишься к идеалу, всегда раз­
очаровываешься. Вот я и предупреждаю: не надо загляды­
вать внутрь, копаться в чувствах, мыслях, поступках, не
надо...
Неясности, связанные с Ритой, задевали Крылова за
живое, вызывали беспокойство, он понимал, что ревнует,
а поскольку считал ревность свойством слабых натур, злил­
ся на себя и отчасти на Риту. Сейчас он тоже ощутил
раздражение и не посчитал нужным, а может, просто не
сумел его скрыть.
— Я не патологоанатом, чтобы ”заглядывать внутрь”
и в чем-то там ”копаться”! Но анализировать чувства близ­
кого человека, стремиться узнать его духовный мир, радо­
сти, сомнения, переживания — естественная потребность
каждого. Исключая, конечно, дураков. И если тебе это
неприятно, если есть что скрывать, то, может, имеет смысл
подыскать мне замену?
Крылов остановился, Рита, по инерции сделав несколько
шагов, обернулась, они напряженно смотрели друг на друга.
Рита не терпела резкого тона, при каждом удобном случае
любила подчеркнуть свою независимость, и Крылов был
почти уверен, что сейчас она вздернет подбородок и медлен­
но, почти по слогам скажет: ”Может, и имеет”.
И все закончится, он повернется и уйдет, забудет адрес
и телефон, а она, конечно, тоже не придет и не позвонит. Но
получилось по-другому.
Рита подошла вплотную, взяла его под руку, коснулась
губами щеки.
— Ладно, извини, не будем... Это я так. Да мы уже
пришли.
Обойдя припаркованный вплотную к подъезду массив­
ный черный ”ЗИМ”, они поднялись на второй этаж.
— Хотя бы сказала к кому. И по какому поводу.
Крылов оглядел обитую обожженными досками дверь,
бронзовую табличку с витиеватой надписью ”Р. Рогальский”.

28
 — Галка — школьная подруга, сто лет не виделись, а на
днях встретились случайно в магазине... — Рита не закон­
чила фразу.
— Наконец-то!
На пороге стояла миниатюрная симпатичная брюнетка
в рискованно декольтированном платье, подвижная, быст­
рая — этакий живчик с голой спиной.
— Думала, уже не придете!
В одно мгновенье она расцеловала Риту в щеки, царст­
венно подала Крылову расслабленную кисть и, явно удивив­
шись, что он ограничился рукопожатием, увлекла их в ком­
нату.
Во главе богатого стола сухопарый с длинным лицом
человек в сером, отлично пошитом костюме стоя произ­
носил тост. Прервавшись на полуслове, недовольно повер­
нул к вошедшим строгое лицо с бородавкой на правой щеке.
Эту бородавку Крылов уже видел, но когда и где — не
помнил, очевидно, в одну из необязательных мимолетных
встреч, которыми изобиловала его служба.
— Подруга немного задержалась, — извиняющимся то­
ном сказала Галина и, указывая пальцем, спешно пред­
ставила десяток напряженно застывших с рюмками гостей.
Не успев опомниться, Крылов оказался между круглоли­
цей, скованно чувствующей себя Надеждой и крепко пах­
нущей дорогими духами Викой, похожей на маленькую
тропическую птичку с ярким оперением.
— ...Но теперь, Ромик, работать тебе будет сложнее, —
продолжил тостующий. — Больше ответственности, стро­
же спрос. Из рядового труженика ты превратился в руково­
дителя, в подчинении у тебя люди, на плечах — план. От
души поздравляя, хочу пожелать успеха в новой должности
и не сомневаюсь, что ты сумеешь преодолеть все трудно­
сти!
Растроганный хозяин протянул через стол мощную,
длинную как оглобля руку, тонко запел хрусталь.
— Ты молодой, растущий, дай Бог, не последний раз
пьем за твое повышение.
Очевидную снисходительность интонации Рогальский
принимал как должное.
— Спасибо, Иван Варфоломеевич, большое спасибо...
Необычное отчество оказалось второй броской приме­
той, и Крылов вспомнил все, вплоть до фамилии: лет семь
назад у Кизирова обворовали дачу, и он почему-то старался
приуменьшить размер ущерба, чем удивлял работавшего по
делу Волошина: странный потерпевший.

29
 Судя по уверенным манерам, обкатанно-официальным
оборотам речи и властному тону, он перерос должность
прораба стройуправления. Вон как почтительно слушают
его Рогальские, да и остальные, кроме, пожалуй, Семена
Федотовича. Тот всем своим видом дает понять, что тоже
важная шишка...
Крылов терпеть не мог незнакомых компаний, пришел
сюда только из-за Риты, которую хозяйка посадила между
собой и пегим — неудачно покрасился, что ли? — Толиком,
и сейчас, подавляя нарастающее раздражение, пытался
определить, что же за люди выпивают, закусывают, смеют­
ся и оживленно болтают вокруг него.
— Ах нет, Семен: я плохо переношу тропики, и потом
змеи... Хочу в круиз по северным морям, — капризно гово­
рила остраненно красивая Элизабет, отправляя в рот про­
зрачно-розовый ломтик семги.
— ...выменял малый альбом Дали — ну и вещь, доложу
я вам, — ум за разум заходит!...
— ...достань, не пожалеешь: вся жизнь царского двора
описана, министры, военные, и как его убили...
— ...Алексей Андреевич специальный экстракт принес,
финский — капнешь на камни — пар мятой пахнет... Что-то
последний раз его не было, видно, ревизия не окончилась...
— Тихо, товарищи! — внушительно сказал Семен Федо­
тович, поднимаясь с рюмкой, и шум моментально стих.
— Я предлагаю поднять бокалы за нашего друга Алек­
сея Андреевича Бадаева. Многие из присутствующих его
знают — это честный и порядочный человек, готовый
прийти на помощь в трудную минуту. Сейчас у него непри­
ятности по работе — козни недоброжелателей и завист­
ников, но мы не дадим Алексея в обиду, каждый найдет
веское слово, чтобы защитить его от кляузников и аноним­
щиков!
— За Алексея Андреевича!
С суровой сосредоточенностью все истово, будто оказы­
вая помощь попавшему в беду товарищу, выпили до дна.
Крылов поставил на стол чуть пригубленную рюмку,
поймал осуждающий взгляд Кизирова и принял его, увидел
мелькнувшую искорку узнавания, которая тут же потухла:
где уж там — мимолетная встреча в коридорах отдела, вот
Волошина он бы узнал... И все же что-то удержало неглас­
ного тамаду от готового сорваться замечания, он отвернул­
ся и принялся за бутерброд с икрой.
Строгость момента прошла, снова ели, благодушно улы­
бались, разговаривали.

30
 — ...с моего номера ничего не видно, тем более туман,
ну, думаю, зря все, расслабились, а он как раз на меня
и вышел...
Начинающий полнеть парень с развитыми надбровными
дугами и носом бывшего боксера вскинул воображаемое
ружье, и жест получился убедительнее, чем его недавние
рассуждения о сюрреализме Сальвадора Дали.
— Ты, Орех, не первый раз засыпаешь, — хохотнул
гориллообразный Рогальский и угодливо добавил: — Хо­
рошо, что Иван Варфоломеевич не дремал — ушел бы
зверь!
— ...Никогда не подумаешь, что из воска! В зале ужасов
— мороз по коже, одна из нашей группы чуть в обморок не
упала!
Элизабет повернулась к Рите, в мочке уха остро вспых­
нула сине-зеленая искра, Крылов перехватил жадный взгляд
Ореха.
— Вы были в Англии? А во Франции? Где же вы были?
Ну что вы, обязательно поезжайте! Париж, Эйфелева башня
— на фотографиях совсем не то...
— ...Зауэр ”три кольца” лучше, тут меня никто не пере­
убедит...
Крылову казалось, что все эти разговоры нарочиты
и призваны создать некий уровень, отвечающий представле­
нию собравшихся об атмосфере светского общения.
Но все их старания изобразить если не интеллектуаль­
ную элиту, то по крайней мере достаточно близкий к ней
круг были напрасны. Хотя Крылов мог поклясться, что
сами они этого не понимают и любуются собой: умными,
развитыми, осведомленными о вещах, недоступных всяким
середнячкам. Но разве может напыжившаяся кошка выдать
себя за тигра?
— Первый раз попала в избранное общество, все такие
умные, культурные, — приняв молчаливость Крылова за
смущение, Надежда почувствовала в нем родственную ду­
шу, а выпитый коньяк способствовал доверительности и от­
кровенности. — Мы люди простые — я в магазине, муж
слесарем...
Она вдруг осеклась, будто сболтнула лишнее, даже испуг
метнулся в глазах.
— ...В таких домах никогда не бывала, вот и сижу как
дура... Когда кругом незнакомые и сказать нечего — каж­
дый себя дураком почувствует, правда ведь?
— Как же оказались у незнакомых? — нехотя спросил не
расположенный к беседе Крылов.

31
 — Галину знаю, доставала ей кое-что: сапоги, пиджак
кожаный...
— Наденька, милая, мне тоже сапоги позарез нужны! —
перегнулась через Крылова, щекоча лицо густо надушен­
ными волосами, Вика. — Зима на носу, а я разута, сделай,
век не забуду! Что надо — с меня!
Надежда выпрямилась, ощутив привычную почву под
ногами, куда делась сконфуженность!
— Приходи в универмаг, пятая секция, спросишь Шееву,
— с достоинством сказала она. — Мы хоть и не начальники,
но тоже кое-что можем!
— Поменяемся местами? — возбужденно попросила Ви­
ка, переставляя тарелки. — Хочу выпить с подругой. А паль­
то с ламой сейчас есть?
Крылов пересел, оказавшись рядом с Рогальским.
— Все кричит: ”Ах, какой спектакль!”, билетов не до­
стать, по четвертаку продают, ну купил — чепуха на по­
стном масле...
— ...Ты не прав, Ромик, надо воспитывать вкус, чаще
бывать в театрах, постепенно начинаешь понимать... — вто­
лковывал Семен Федотович.
Они продолжали пыжиться. Но запал скоро пройдет,
иссякнет запас умных слов, а выпитое спиртное довершит
дело, и вечеринка войдет в привычное русло, когда сразу
станет видно: кто есть кто.
Так и получилось. Минут через сорок в комнате стало
шумно, чинный строй застольных бесед разлетелся на рав­
ные осколки, и содержание их стало более приземленным
и практичным.
— ...с лидазой очень тяжело, но для Бадаева я, конечно,
постараюсь...
— ...стекла на веранду и шифер. Иван Варфоломеевич
все подписал, надо машину подогнать и вывезти...
— ...пятнадцать метров сверх нормы — очень много,
придется переписать акт обследования, я скажу кому следует...
— ...если переведут на безалкогольные, да еще пиво
запретят — нам всем труба...
— ...провели инвентаризацию — опять недостача двести
рублей! Я говорю: Катька, раз вместе работаем, надо друг
другу доверять. А ты что делаешь?
”В чудную компанию мы попали”, — Крылов снова
ощутил волну раздражения, тем более что Толик с видом
записного соблазнителя обхаживал Риту.
Какого черта вообще его сюда занесло? Впрочем... Обы­
чно они проводили время вдвоем или в узком кругу с дру­

32
зьями, подругами — устойчивые связи, привычные отноше­
ния, неожиданности исключены. Другое дело сейчас: незна­
комое окружение, новые знакомства, обильная выпивка,
соблазны — вон как сосед старается, тут возможны всякие
зигзаги, этакий ”люфт” поведения, когда человек раскрыва­
ется с неизвестной стороны... Значит, первый раз появилась
возможность посмотреть, как Рита проявит себя...
Крылов отогнал возникшую мысль как недостойную,
она просочилась из тех участков мозга, которые пропитаны
сомнениями и недоверием, но все-таки, что ей говорит этот
хмырь?
Крылов напряг слух.
— Такой женщине обязательно надо иметь свободные
деньги, чтобы не задумываться, сколько можно потратить...
— На тряпки? Я сама шью и прекрасно обхожусь.
— Не только. От красивой женщины должно хорошо
пахнуть, значит — французские духи, мыло по два рубля...
— Не обязательно. Нужно мыться каждый день, и запах
будет не хуже.
— Можно в этом убедиться? — в голосе пегого Толика
появились многозначительные интонации, и он потянулся
носом к шее собеседницы.
— Конечно, — Рита с улыбкой качнула в пальцах вилку,
и Толик едва успел отдернуть голову. — Попробуйте мыть­
ся каждый день.
Крылов рассмеялся.
— Выпьем за чистоплотных людей! Ваше здоровье, То­
лик!
Тот натянуто улыбнулся и поднял рюмку.
В компании возникло некое замешательство, никто не
понял, чем вызван странный тост Крылова.
— И за хороший слух! — низкий баритон Семена Федо­
ровича прозвучал как разрешение, рюмки опрокинулись,
хотя вряд ли сказанное Крыловым стало понятнее. А сам
Крылов уяснил две вещи: во-первых, Семен Федорович
здесь главный, во-вторых, он пристально наблюдает за ним
весь вечер.
— Хватит пить! — весело закричала хозяйка. — Давайте
танцевать. Ромик, сделай!
Хозяин подошел к сверкающей никелем стойке, вывел
звук на полную мощность и приглушил свет в соседней
комнате.
— Здесь у нас будет танцзал. Прошу. Только хрусталь не
бейте.
— Пляшем?
2 Вопреки закону 33
 Сухой лапкой с хищными кроваво-красными ноготками
Вика вцепилась Крылову в локоть, подалась к нему, почти
вплотную приблизив бледное лицо. По расширенным зрач­
кам и прыгающему взгляду было видно, что она сильно
пьяна.
— Следующий танец.
Крылов высвободил руку и, успев оттеснить быстро
оправившегося от неудачи Толика, увлек Риту в розовый
сумрак, где, тесно прижавшись друг к другу и не прислуши­
ваясь к музыке, колыхались несколько пар.
— Зачем ты меня сюда привела? — отодвинув прядь
волос и прикоснувшись губами к чуть оттопыренному ушку,
спросил он. — Ты хоть знаешь, что это за публика?
Прикосновение и исходивший от Риты родной будора­
жащий аромат успокоили его, раздражение начало прохо­
дить.
— Не сердись, Сашок, — Рита провела ладонью по его
щеке. — Люди как люди. Лиза-Элизабет — заваптекой,
Галка работает в посредбюро по квартирам, Романа —
только назначили заведующим в баре на Широкой. Оста­
льные тоже приличные люди. Нам-то что до них?
”Действительно, чего я взвился? — подумал Крылов. —
Ничего страшного не происходит: пришли в гости, посиде­
ли, потанцевали и разошлись. Водить дружбу с четой Ро­
гальских или их приятелями никто меня не заставляет”.
Но в глубине души он понимал, что, успокаивая себя
подобным образом, сознательно закрывает глаза на важное
обстоятельство: далеко не все равно, с кем садишься за один
стол, неосмотрительность здесь оборачивается неразборчи­
востью, диктующей свои правила поведения, порождающей
компромиссы с самим собой, настолько мелкие и незначи­
тельные, что никогда не поверишь, если не знаешь навер­
няка, будто они способны до неузнаваемости перекроить
человека и тот даже не поймет, что в длинной цепи уступок
собственным слабостям, порокам или бесхарактерности ре­
шающую роль сыграла та, первая, самая маленькая и без­
обидная.
— И все-таки, давай уйдем отсюда.
Рита замешкалась с ответом.
— Так сразу неудобно. Побудем еще немного для прили­
чия. Хорошо?
Крылов нехотя кивнул.
— Вот и умница.
Рита поцеловала его в подбородок.
— Пойдем к остальным, а то мы остались в одиночестве.

34
 Гости сидели за столом и оживленно разговаривали, при
их появлении наступила пауза.
”Похоже не на веселую вечеринку, а на деловую встре­
чу”, — отметил Крылов.
— Присаживайтесь, сейчас Ромик сделает всем коктейли,
— с обворожительной улыбкой произнесла хозяйка, приста­
льно рассматривая Крылова.
— Только не такие, как на работе, — ухмыльнулся
Толик.
— Все равно они лучше твоих котлет, — парировал
Роман. — По крайней мере, от них никто не болел дизен­
терией.
— Не ругайтесь, мальчики, — вмешалась Галина. — Лу­
чше пусть кто-нибудь расскажет интересное.
— А в мою знакомую через окно стрельнули, — сооб­
щила раскрасневшаяся Надежда. И, оказавшись в центре
внимания, бойко пояснила:
— Я ей иногда кое-что доставала, а тут договорились —
не пришла. Оказывается, какие-то бандиты убить хотели,
хорошо, промахнулись, ранили только, сейчас в больнице.
И никого не поймали...
Напрягшийся было Крылов расслабился. Такими сведе­
ниями располагает полквартала.
— И не поймают! — дряблые щеки Толика, обвисая,
делали его похожим на бульдога. — Даже этих, которые
банк ограбили, найти не могут!
— Не банк, сберкассу, — поправил тот, кого называли
Орехом. — Троих охранников перебили, у них обрез из
пулемета. Забрали двести тысяч и визитную карточку оста­
вили — череп с костями и подпись: Призраки.
— Вранье, — авторитетно перебил Кизиров. — Не две­
сти тысяч, а восемьдесят. Никаких пулеметов, никаких кар­
точек. И застрелили не трех, а одного.
— Я слышала, они письмо в милицию прислали: если
будете нас искать, убьем сто человек!
— Какой ужас! — Вика схватила Рогальскую за руку. —
Неужели правда убьют?
— И про письмо вранье! Весь город кишит самыми
нелепыми слухами, меньше верьте сплетням!
— Иван Варфоломеевич, конечно, более информирован,
но люди зря говорить не будут, — не сдавалась Рогальс­
кая.
— Вот сволочи, работать не хотят, грабят, людей убива­
ют! — Роман сжал огромные кулаки. — Надо будет ружье
зарядить!

35
 — Такие жулики серьги вместе с ушами вырвут! — по­
ежилась Элизабет. — Хоть бы их поскорей посадили!
— Ты бы выдала их, если б знала? — Вика налила
очередную рюмку.
— Вот еще! Чтоб дружки отомстили?
— Поймать их не так-то просто, — сказал Орех, плото­
ядно щурясь на Элизабет. — Все учтено, все продумано,
видать, умные люди. К тому же за свою жизнь борются, да
за деньги большие. А милиционеры за зарплату работают,
да за медальку... У кого интерес больше?
Элизабет поощряюще улыбнулась, Семен Федотович на­
хмурился.
— Неверно говоришь, голубок, найдут, из-под земли
достанут! Государственных денег да крови им не простят!
— Государственных денег и без крови не прощают, —
бросил реплику Кизиров. — Девяносто три прим, в особо
крупных — и к стенке...
— Интересно, где они сейчас, в эту минуту? — спросил,
обращаясь ко всем, бывший боксер. — И что делают?
— Сидят в каком-то подвале, деньги пересчитывают,
пьют...
— Да они, видать, совсем не из нашего города: свои-то
разве пойдут на такое? — с житейской мудростью рассудила
Шеева. Она снова утратила бойкость и держалась скованно
и напряженно, как в начале вечера. — Небось, уехали давно
за тысячу верст, схоронились где-то на Севере...
— ...Может, даже в этом доме сидят в подвале, на
чердаке или в квартире за стеной, — Орех постучал по ковру.
— Не нужны мне такие соседи! А ружье заряжу, мед­
вежьими пулями...
— Пошел бы охотиться на них?
— Нет уж, лучше на кабанов, у тех пулемета нет!
— Я бы тоже не хотел этих ребят ловить — терять ведь
им нечего.
Крылов почувствовал гордый взгляд Риты.
— Однако здесь немного смелых мужчин!
— Сколько же? — поинтересовался Кизиров. — И что
считать смелостью?
— То, что противоположно трусости! Давайте выпьем за
Сашу...
Крылов досадливо поморщился, протестующе поднял
руку, но она не остановилась.
— Он совсем недавно награжден орденом...
— За трудовую доблесть? Передовик? Пятилетку в четы­
ре года?

36
 Толик оживился, и даже в глазах невозмутимого Семена
Федотовича мелькнула тень интереса.
— Саша получил боевой орден. Красное Знамя!
В голосе Риты отчетливо читалось удовлетворение со­
бственницы.
Что с ней происходит, черт побери!
— Вы военный?
Это спросил сам Семен Федотович.
— Летчик! — со смехом сказала Рита, давая возмож­
ность Крылову молчанием подыграть ей и скрыть профес­
сию, которая, судя по всему, не должна была вызвать
у собравшихся теплых чувств.
Но зачем вообще она это затеяла?
— Вы правда летчик? — поинтересовалась хозяйка.
— Я работник уголовного розыска, — отчетливо выго­
ворил Крылов, и в голосе прозвучало больше вызова, чем
бы ему хотелось.
— Какой ужас! — ахнула Вика, — теперь нас всех
посадят!
Роман резко ткнул ее локтем в бок, водка выплеснулась
на платье.
В компании наступило замешательство.
— Ну и ничего, — сглаживая возникшую неловкость,
бодро проговорила хозяйка. — В милиции тоже есть хоро­
шие люди. Вот один раз, когда у меня украли сумку...
— Конечно, ничего, — тоном, которым тактичные люди
разговаривают с тяжело больным, поощрил Крылова Се­
мен Федотович и отпихнул возбужденно шепчущего ему на
ухо Толика. — У нас любой труд почетен... Тем более
угрозыск... Это ОБХСС придирается, а угрозыск ловит бан­
дитов, жуликов.
— Ничего себе... — хихикнула Вика и выпила. — А ты
можешь этому бульдогу руку сломать?
— Убери ее, Рома, — обиделся Толик. — Каждый раз
одно и то же.
— Пусть умоется! — распорядился Семен Федотович,
и Роман утащил упирающуюся Вику в ванную.
— Вам тоже нехорошо? — наклонился Кизиров к Надеж­
де Шеевой, которая побелела, словно перед обмороком.
Та беззвучно шевельнула губами.
— Перебрали девчата! — деланно весело сказала Гали­
на, выводя Надежду в другую комнату. — Ничего, оклема­
ются!
— Да, пить — здоровью вредить! — скорбно кивнул
Кизиров. И без всякого перехода продолжил:

37
 — Так что там с этими бандитами? Сведения есть раз­
ные, а как на самом деле?
Крылов пожал плечами.
— Я занимаюсь другой работой.
Кизиров переглянулся с Семеном Федотовичем.
— Понимаю, понимаю... Служебная тайна, бдитель­
ность — все правильно... — Он сделал паузу. — Но объяс­
ните мне, как специалист, дело Волопасского... Мы все его
знали, человек порядочный, не бандит, как же он мог заду­
шить эту девку? Да еще из-за денег? Ерунда какая-то! Все
равно что представить, будто Семен Федотович убьет Эли­
забет, чтобы забрать серьги!
— Ну и сравнения, — недовольно поджал губы Семен
Федотович.
Крылов повторил тот же жест.
— Вина Волопасского доказана, приговор вступил в за­
конную силу. О чем тут говорить?
— Не приставай к человеку, Иван, — прогудел Семен
Федотович. — У него работа болтовни не любит, понимать
надо! Давайте лучше выпьем за человечность...
К столу вернулась Галина Рогальская, поискала глазами
по сторонам, рассеянно сообщила:
— Полегчало Надьке. Воды попила, на воздухе постояла
— и очухалась. Я ее в такси посадила.
— Работать можно везде, — продолжил Семен Федото­
вич, — главное, надо оставаться человеком.
— Что вы имеете в виду? — Крылов уже понял, как
закончится этот вечер.
— Вот вы пили за чистоплотных людей. И я о том же.
Неважно, какая у тебя профессия, важно быть порядочным,
принципиальным. Если там вор, бандит, убийца — никакой
пощады, крути его в бараний рог! А если хороший человек,
по работе неприятности, попался, семья, дети — надо ему
помочь. Ведь правильно? У него ни ножа, ни пистолета. Он
никому не опасен, зачем же его за решетку сажать вместе
с преступниками? Люди должны помогать друг другу! Ты
его поддержал в трудную минуту, он тебя — всем хорошо,
все довольны. По-моему, так и надо. Правда?
Слова Семена Федотовича проще всего было расценить
как призыв к индивидуализации ответственности, гуман­
ности закона, глубокому и всестороннему выяснению всех
обстоятельств дела — основным принципам советского су­
допроизводства, с которыми солидарен любой юрист.
Проще всего было неопределенно кивнуть головой, про­
мычать что-то вроде согласия, как принято среди воспитан­

38
ных интеллигентных людей, чтобы не вступать в ненужный
спор и не портить настроения себе и другим. Ведь ничего не
стоило сделать вид, что не понимаешь, какой смысл прячет
сосед по дружескому застолью за хорошими и правильными
словами о порядочности, принципиальности, человечности.
Но сам-то Семен Федотович знает, что ты прекрасно
понял подтекст, да и остальные — Толик, Галина, Элизабет,
— и все они ждут твоего кивка, потому что это и будет тот
самый, первый маленький безобидный компромисс...
— Правильно я говорю? — Семену Федотовичу не тер­
пелось получить подтверждение своей правоты.
— Не понял. Вы хотите сказать, что грабителя и хулига­
на надо сажать в тюрьму, расхитителя и взяточника от­
пускать, рассчитывая на его ответную благодарность?
Называть вещи своими именами не принято по прави­
лам игры, и Семен Федотович оторопело замолк. Наступи­
ла короткая пауза, вдруг Галина, которая уже несколько
минут напряженно прислушивалась к чему-то, вскочила
и бросилась в коридор. Распахнулась дверь ванной, раздал­
ся хлесткий шлепок.
— Идиотка, глаза!
В комнату вбежал Роман с расцарапанным лицом, одна
щека сохранила отпечаток ладони супруги.
— Вот дура! Я же ничего не делал!
Из ванной донеслись еще несколько шлепков, Элизабет
поспешила туда.
— Хорошо сидим. Еще по одной? Ваш тост, Семен
Федотович! — откровенно издевался Крылов.
— За чувство долга, — Семена Федотовича было трудно
выбить из колеи даже таким убийственным юмором. —
А вам что же, действительно никогда не предлагали?
Крылов вспомнил тамбур ночного скорого, замызган­
ный железный пол, по которому катались они с Глушако­
вым, тусклый свет слабой лампочки где-то далеко вверху,
противную мысль о возможной смерти и о том, что провод­
ник плохо подметает: в углу у распахнутой в грохочущую
темноту двери валялись окурки. Как он все-таки заломал
противника и отобрал у него пистолет, но поверил в победу
и ощутил радость только тогда, когда бандит срывающим­
ся от боли голосом выдавил: ”В купе чемодан, там сорок
тысяч. Бери себе — и разошлись, я здесь спрыгну...”
— Отчего же! — весело сказал он. — Было дело!
— Раз рассказываешь, значит, не взял. Почему? Побоял­
ся?
Семену Федотовичу действительно было интересно.

39
 — Побоялся, — кивнул Крылов. — Что он может в один
прекрасный день прийти не к тебе, а к какому-нибудь при­
личному человеку.
Он посмотрел на Риту.
— Не знаю, как вы, мадам, а я ухожу. У хозяев и без нас
много дел.
Из ”танцзала” доносились крики Галины и успокаива­
ющее бормотание Романа. В коридоре Крылов столкнулся
с Элизабет, которая выводила из ванной закутанную в ха­
лат и, казалось, совсем протрезвевшую Вику.
— Вы уже уходите? — как ни в чем не бывало спросила она.
— Да, все было очень мило, как в лучших домах. Пере­
дайте привет хозяевам. До свиданья.
На углу Крылов остановился и взглянул на часы, твердо
решив не ждать больше пяти минут. Рита выбежала через три.
— Зачем ты это затеяла?
Она почувствовала, что скрывается за ровным тоном, но
виду не подала.
— А что такого? Разве я сказала неправду?
Но, встретив яростный взгляд Крылова, осеклась и про­
должила, как бы извиняясь:
— Все бабы хвастались — одна бриллиантами, другая —
заграницей, третья — платьем, четвертая — мужем. А я что?
— Зачем тебе меряться с ними? И выставлять мой орден
против чьих-то побрякушек? Считаешь, это сопоставимые
вещи?
— В том-то и дело, что нет! Орденов ни у кого нет...
Они долго препирались под яркой ртутной лампой, вок­
руг которой кружилась в таком же бессмысленном, как их
перебранка, хороводе всякая ночная мошкара, наконец
поссорились окончательно. На такси Крылов отвез Риту
домой, не выходя из машины, сухо попрощался, усталый,
злой и раздраженный поехал к себе.

III. РАССЛЕДОВАНИЕ
1

Пулю найти не удалось. Человек десять дружинников

тщательно обследовали пространство между домами, осмо­
трели детскую площадку и даже просеяли песок в песочнице,
но безрезультатно.

40
 Крылов возлагал большие надежды на допрос бывшего
мужа потерпевшей, но оказалось, что Михаил Нежинский
полтора года назад утонул, купаясь в реке.
В архиве прокуратуры Зайцев нашел уголовное дело,
возбужденное по факту его смерти.
Крылов рассматривал фотографию симпатичного парня
с тоскливыми глазами, читал характеристики, отзывы зна­
вших его людей. Инженер, характеризуется положительно.
Замкнут, иногда вспыльчив. Очень тяжело пережил развод
— болел, хандрил, даже начинал пить, но это у него не
получалось. Хорошо плавал, уверенно чувствовал себя в во­
де. Между строк дела отчетливо проступала никем прямо не
высказанная мысль о самоубийстве.
Допрошенная в числе других свидетелей Нежинская на
вопрос о возможности самоубийства четкого ответа не да­
ла, но пояснила, что муж страдал нервными срывами и от
него всего можно было ожидать.
Уже неделю механизм следствия крутился вхолостую.
На это и намекнул замначрайотдела Фролов, вызвав Кры­
лова после утреннего селектора.
— Скучаешь? Съезди с Широковым на задержание, по­
моги ОБХСС, а то совсем мохом обрастешь!
Когда они приехали, на трикотажной фабрике шло со­
брание по вопросу сохранности соцсобственности. Выступал
директор — Бадаев Алексей Андреевич, бичевал группу
расхитителей, действовавшую здесь несколько лет. Увидев
Широкова, он удвоил энергию, заклеймил позором всех, кто
халатно относится к сохранности народного добра, и себя
не пожалел — покаялся в благодушии, доверчивости, но тут
же заверил: с этим покончено, железной рукой наведем
порядок, личный контроль и все такое. Зал аплодировал.
Потом оперативники прошли к Бадаеву в кабинет, Ши­
роков положил перед ним постановление об аресте, ощупал
карманы, осмотрел сейф и ящики стола.
Алексей Андреевич вначале возмутился, к телефону бро­
сился, фамилиями ответственными пугал, потом сник, как
будто стержень из него вытащили.
— Оговорили, сволочи, — сипло произнес он. — Только
я тут ни при чем, сами убедитесь...
Выходил из кабинета он уже не тем человеком, которым
вошел в него сорок минут назад.
С фабрики поехали к Бадаеву на дачу, и, когда выкопали
из клумбы две литровые банки, туго набитые крупными
купюрами, с ним произошло еще одно превращение: на
глазах осунулся, постарел, даже ростом меньше стал.

41
 — Оболгали, подкинули, — монотонно, как автомат,
бормотал он, не вникая в смысл произносимого. — Руково­
дитель всегда за всех отвечает...
Бадаева отвезли в прокуратуру. Крылов стал у окна,
Широков — позади стула допрашиваемого, как положено,
тот еще ощущал себя директором, косился непонимающе,
но в мыслях у него был хаос, глаза беспокойные, оторопе­
вшие, и видел он все не так: и стандартный, казенно пах­
нущий кабинет, и зеленую листву за окошком, и следова­
теля, молодого еще, но цепкого, с тремя звездочками юри­
ста второго класса в петлицах, который коротко рассказал
Бадаеву, как обстоят его дела.
А обстояли они скверно. Его зам оказался человеком
ушлым и дальновидным: сохранял все записочки, докумен­
ты на левый товар с бадаевской подписью, да еще переписы­
вал номера купюр, когда отдавал директору его долю.
А пришло время отвечать, — он все это на свет божий
и вытянул — любуйтесь, мол, не я здесь главный, меня
прямой начальник вовлек, с него и основной спрос! Паскуд­
ная публика, подленькая, эти друзья-расхитители.
Деваться Бадаеву было некуда, но он от всего отказался,
даже от подписей собственноручных отперся и только по­
вторял, что это происки недругов, дескать, запутать, грязью
замарать кого угодно можно.
В машине Бадаев заплакал.
— Как же так, сколько лет на руководящей работе,
грамоты, премии и все — коту под хвост. Оказывается, вор
я, преступник... Да где же тогда справедливость?
Крылов поморщился. Тягостная сцена. Воры, мошен­
ники, грабители — тоже справедливости хотят, требуют
даже. Только справедливость для всех них заключается
в том, чтобы можно было красть и грабить сколько угодно,
в любое время суток, у кого захочется, и при этом оставать­
ся безнаказанными. А так, к счастью, почти никогда не
бывает.
Когда арестованного сдали в следственный изолятор
и возвращались обратно, Широков неожиданно спросил:
— А ведь тебе стало жаль Бадаева?
— Пожалуй, — ответил Крылов. — Когда задерживаешь
убийцу или насильника — все на своих местах. А тут —
вроде бы приличный человек...
Разбитый ”уазик” завывал надсаженным движком, и им
приходилось повышать голос.
— Вид респектабельный: костюмчик финский, рубашка
крахмальная, галстук выглаженный, а выбрит как! Бритва

42
у него ”Браун” — из ”Березки”. — Медленно продолжил
Широков. — Да если бы только это! Авторитетный руково­
дитель, хороший семьянин, куча благодарностей. Собрания
проводил, обязательства брал, речи пламенные произносил!
Душой за производство болел, фонды на реконструкцию
выбивал, станочный парк обновлял! Вот что страшно! В ка­
бинете своем за одним столом начальников цехов, охрану
инструктировал насчет контроля, бдительности, а потом
с шайкой своей делишки грязные обсуждал. Одной ручкой
благодарности передовикам производства и липовые наря­
ды подписывал. Ну да кабинет, стол, ручка — ерунда,
а сам-то он, сам — тоже один: то в президиуме заседает, то
о сбыте левака договаривается, то с трибуны правильные
слова говорит, то в подсобке, в закутке, деньги за украден­
ное получает! Ты знаешь, сколько работаю, а привыкнуть
к такому не могу. Иногда думаю: вот найти бы у него
в мозге участочек, откуда все идет, облучить рентгеном,
ультразвуком, вырезать, наконец, к чертовой матери и гото­
во — выздоровел человек!
— Что ж, он — больной, по-твоему? — спросил Крылов,
хотя знал ответ.
Широков невесело усмехнулся.
— Это я для примера. Нету, конечно, вредоносного
кусочка в мозге, есть натура двойная — одна для всех,
другая — для себя да для таких же, как сам, которых не
стыдишься. Оборотни.
Завтра он, конечно, начнет ”колоться” и обязательно
найдет для себя что-нибудь в оправдание. Или обманули
его, или впутали, или соблазнили, или запугали... А сам он
хороший, не такой, как другие...
Крылов прищурился.
— А ты вообще видал хоть одного преступника, кото­
рый считал бы себя хуже других, не оправдывал бы то, что
он сделал? Лично я не видел. Даже всякая опустившаяся
пьянь — ворье, бродяги, и то находят кого-то более жал­
кого, грязного и вонючего, у кого больше трясутся руки, кто
совершил еще более мерзостную пакость и на кого можно
презрительно указать пальцем сверху вниз! Разве кто-то из
них судит себя полной мерой?
— А Волопасский?
Крылов поерзал на вытертом, видавшем виды сиденье.
Действительно, Волопасский...
Его знали и Крылов и Широков — высокого крепкого
импозантного мужчину с густой, чуть начинающей седеть
шевелюрой. Завсегдатай ресторанов, большой любитель

43
скачек, уверенный, напористый, умеющий постоять за себя
в споре, ссоре, а если понадобится — то и в драке. Со
звучным и необычным именем Цезарь.
Когда-то он учился в юридическом, его отчисляли за
пропуски и неуспеваемость, потом восстанавливали, и никто
уже не помнил, получил он в конце концов диплом или нет.
В последние годы Цезарь Волопасский возглавлял само­
стоятельные строительные бригады, работавшие по догово­
рам в колхозах области. Его шибаи возводили коровники,
асфальтировали тока, ставили навесы над площадками для
хранения техники. Работа шла аккордно, от зари до зари, не
обходились и без приписок, на которые в таких случаях
заказчики смотрят сквозь пальцы: лишь бы получить в срок
готовый объект.
Сам Волопасский не брал в руки инструмента, иногда
неделями вообще не появлялся на стройке — у него были
иные функции: представительствовать в областных учрежде­
ниях, выбивая технику, фонды, стройматериалы. Он не за­
бывал однокашников — некоторые уже занимали ответст­
венные должности, и неопределенность рода занятий бы­
вшего соученика их смущала, но в конце концов ничем
противозаконным он не занимался, хлопот не доставлял,
напротив — прекрасно организовывал рыбалку с ухой, мог
раздобыть лицензию на отстрел кабана, знал нескончаемое
число тостов, блестяще вел стол, — почему не потрафить
старой дружбе?
В охотничье-рыболовных компаниях Цезарь встречался
с друзьями своих однокашников — тоже руководителями
различных уровней и впоследствии мог заходить в их каби­
неты без стука.
Он никогда не просил для себя лично: хлопотал для
колхоза ”Рассвет” или ”Заря”, представлял необходимые
документы, так что все было законно и официально, требо­
валось только небольшое участие, желание пойти навстречу.
И он его получал вместе с визами, подписями, резолюци­
ями.
Расчеты со строителями шли через руки Волопасского,
члены бригады получали до тысячи в месяц, сам Цезарь, не
зарываясь, расписывался в ведомости за полторы.
Такого рода деятельность безгрешной не бывает, логика
событий требовала, чтобы Волопасским рано или поздно
заинтересовалась служба БХСС. Но случилось по-другому.
Цезарь был жизнелюбом. Вкусные обеды, марочные ви­
на, дорогие коньяки, азарт ипподрома... Вокруг него всегда
крутились приятели, он не мелочился, и все это знали;

44
веселье, шоколад, шампанское, яркие тряпки... Как мотыль­
ки на огонь, летели на Волопасского девицы определенного
сорта. Цезарь отбирал красивых. Отношения между ними
складывались легко, просто и бездумно.
Таня Линник скиталась по чужим углам и попросила
Цезаря помочь ей получить квартиру. Тот пообещал — он
любил показать себя влиятельной фигурой. Посоветовал
собрать нужные документы, стать на квартирный учет.
Тем временем на ниве шибайничества произошли серьез­
ные перемены. Началось все с разоблачения нескольких
наемных бригад, бригадиры которых в сговоре с руководи­
телями хозяйств разворовали сотни тысяч рублей. Прошли
громкие судебные процессы, были вынесены частные опре­
деления, выступила пресса, полетели из своих кресел многие
приятели Волопасского. А сам он оказался не у дел.
Надвигались праздники, жене он обещал увлекательную
поездку, приходилось лихорадочно врать, что вот-вот ему
должны выплатить крупную сумму, надо только подождать
чуть-чуть, самую малость.
А на горизонте снова появилась Таня Линник со своей
просьбой. Волопасский повел ее в крупный строительный
трест, посадил в приемной, а сам зашел к управляющему —
одному из тех шапочных знакомых, с которым как-то раз
вместе ловил рыбу. Поговорил десять минут, посетовал на
трудные времена, спросил, не найдется ли для него место
в юридическом бюро или отделе снабжения. Потом вышел
к Тане Линник и сообщил, что все в порядке: ее включат
вместо выбывшего члена кооператива, дом сдается в следу­
ющем квартале, надо довершить формальности и внести
паевой взнос.
Таня Линник сняла с книжки деньги, снесла в ломбард
зимние вещи и золотые украшения, позанимала у знакомых.
Когда в следующий раз она встретилась с Волопасским, в ее
сумочке лежали четыре тысячи рублей.
В загородной шашлычной выпили за будущее новоселье,
затем Волопасский предложил прогуляться в рощу. Там
и нашли на следующий день Таню Линник задушенной.
Раскрыть преступление не составило труда. Хотя Воло­
пасский предупредил, чтобы она никому не рассказывала,
куда и с кем идет, но, видно, Линник чувствовала опасность,
потому что оставила дома записку: ”Если я не вернусь,
ищите Цезаря”.
Цезаря Волопасского взяли в столичной гостинице, где
он с присущим и привычным размахом проводил празд­
ники. Слово, данное супруге, он сдержал — отдых удался на

45
славу: номер ”люкс”, увеселительные поездки на такси,
рестораны, шумные компании новых друзей, словом, все
как обычно. Жене он сказал, что один из задолжавших ему
колхозов выплатил, наконец, кругленькую сумму. Деньги
были небрежно рассованы по карманам пиджака — остава­
лось почти три тысячи.
Все, кто знал Волопасского, не хотели верить в проис­
шедшее: ”Цезарь не из тех людей. Подумаешь, четыре
тысячи! Мало через его руки денег прошло? Он же деловой
мужик, ну, афера какая, хищение — это он еще мог, но
убийством себя замарать — извините! Тут что-то не так”.
На скамье подсудимых Волопасский выглядел почти как
обычно, только бесследно исчезла импозантность, согну­
лась спина, да взгляд не поднимался от пола. Усталый
сорокашестилетний мужчина, считающий жизнь оконченной.
Он признался сразу, на первых допросах, лишь корыст­
ный мотив отрицал: якобы Линник передала ему деньги для
сохранности, потом они поссорились, он пришел в ярость,
а когда опомнился, было уже поздно...
Могло показаться, что Волопасский изворачивается, пы­
тается избежать высшей меры, но когда ему предоставили
последнее слово, он глухо, но отчетливо проговорил: ”Я
убийца. Прошу меня расстрелять. Не хочу жить”.
Ему дали пятнадцать лет. После суда он пытался покон­
чить с собой.
— Так что скажешь про Волопасского? — переспросил
Широков.
Крылов, не отрываясь, смотрел в окно.
— Волопасский не исключение. На убийстве сломался,
жить не захотел, попросил расстрела, это достаточно непри­
вычно. А в остальном? Осудил себя, пришел в ужас, пытался
очиститься? Нет, обычная история: ”себя не помнил, как все
получилось не знаю, деньги взял случайно”. Вроде и не
особенно виноват. Самоубийство не получилось — и ничего,
живет. Ест с аппетитом, спит крепко, смотрит кино в клубе,
передачи получает. Небось рассказывает, что попал случай­
но...
Машина приближалась к отделу. Крылов потянулся,
одернул пиджак, Широков ждал продолжения.
— На днях я дежурил, пьяный ножом ударил прохожего.
Ни за что. И туда же: ”Это все он — дал бы мне закурить —
ничего бы и не было”. В чем же разница между ним и Цеза­
рем? Один — опустившийся бродяга, другой — лев полусве­
та. Но и в нем было что-то этакое: недаром Линник записку
оставила... А в остальном полное сходство. — ”Уаз” со

46
скрипом затормозил, оперативники выпрыгнули из прово­
нявшей бензином кабины. — Так всегда, — подвел итог
Крылов. — Каждый находит себе смягчающие обстоятель­
ства. Пусть притянутые за уши, глупые, пусть для окружа­
ющих их нелепость очевидна, ничего, сойдут для самого
себя, для дружков, родственников, соседей — для всех, кто
хочет, чтобы они были.
Широков неопределенно улыбнулся и, прощаясь, протя­
нул руку.

Возвращаясь после обеда к себе, Крылов привычно огля­

делся на этаже. Длинный пустынный коридор упирался
в окно, яркие солнечные лучи высвечивали плавающие
в воздухе бесчисленные пылинки, казенные стулья у стен —
жесткие, с вытертыми сиденьями, отбрасывали длинные
тени.
У окна, спиной к Крылову, стояла женщина: высокая,
стройная, он подумал, что это Рита, но тут же понял, что
ошибся. Когда щелкнул замок, она обернулась, но против
солнца лица видно не было, только светлым ореолом
вспыхнули волосы.
”Наверное, красивая, — подумал Крылов. — Интересно,
кого она ждет?”
Оказалось — его. Когда она без стука распахнула дверь
и положила на стол повестку, Крылов быстро прикинул:
по какому делу и в качестве кого может проходить такая
дама.
Худощава, тонкие черты лица, красивые задумчивые
глаза: маленькая головка на длинной шее. Подчеркнуто
прямая спина, плечи шире бедер, длинные тонкие ноги.
Несмотря на рост — высокая ”шпилька”, безукоризненно
сидящий дорогой велюровый костюм, который не найдешь
в свободной продаже. Картинка из французского журнала
мод.
В прошлом году, когда обворовали городской Дом мо­
делей, к Крылову приходили многочисленные свидетель­
ницы — яркие экзотические пташки: манекенщицы, модели,
со стандартными фигурами, в броских ультрасовременных
нарядах, и это служило коллегам источником однообразных
и не слишком остроумных шуток. Но сейчас у него в произ­
водстве не было ни одного подходящего материала.

47
 Разглядывание посетительницы затянулось, и уголки ее
губ дрогнули в едва заметной улыбке. Крылов перевел
взгляд на повестку и чуть не присвистнул.
— Это вы — Нежинская?!
Улыбка стала явной.
— Да, Нежинская Мария Викторовна. Почему вас это
удивляет?
Крылов достал нужную папку и вытряхнул маленькую
фотографию.
— Вашего фотографа следует привлечь к уголовной
ответственности за такой снимок!
Нежинская рассмеялась. Она не стала говорить обычных
в подобных случаях слов о своей нефотогеничности, просто
приняла комплимент как должное, так же, как свое право
без стука входить в любую дверь. Но Крылов не собирался
говорить ей комплиментов! А получалось — сказал. Впро­
чем, скорее она своей реакцией превратила нейтральную
фразу в комплимент.
”Пожалуй, ухо с ней надо держать востро!” — подумал
Крылов и указал на стул:
— Садитесь.
— Спасибо.
Села она аккуратно на краешек сиденья, положив изящ­
ную кожаную сумочку на плотно сдвинутые колени.
— У вас, наверное, уйма работы, как в фильмах про
следователей?
Держалась Нежинская уверенно, даже первой начала
разговор, превращая допрос в светскую беседу.
— Я не следователь.
Она вопросительно подняла брови, ожидая разъяснений,
но Крылов вовсе не собирался объяснять разницу между
следователями и инспектором уголовного розыска и сразу
задал встречный вопрос:
— Как себя чувствуете?
Она улыбнулась.
— Почти нормально. — Улыбка ей шла, и она это знала,
поэтому выработала манеру разговаривая улыбаться. —
При резких движениях рана побаливает, но это скоро прой­
дет. Врач сказал, что мне повезло. — Она опять обаятельно
улыбнулась.
— Потому что в вас выстрелили?
Почувствовав в тоне Крылова раздражение, она стала
серьезной.
— Ну, что вы! Потому что не попали.
— А кто мог в вас стрелять?

48
 — У меня уже спрашивали, — Нежинская совсем по-
девчоночьи пожала плечами. — Но я не знаю. Тут какая-то
ошибка.
Она поморщилась, видно, пошевелила рану, и Крылову
стало ее жаль, разом пропала настороженность и желание
ловить на мелких неточностях и противоречиях в пре­
дыдущих показаниях. Он все-таки попробовал зайти то
с одного, то с другого бока, но ничего нового не услышал:
не знаю, ума не приложу, понятия не имею.
В том, что не касалось происшествия, Нежинская была
словоохотливой, непринужденно поддерживала разговор,
по своей инициативе пересказала несколько городских
сплетен, вспомнила забавный случай из студенческой жиз­
ни.
Она была приятной собеседницей и вообще производила
хорошее впечатление.
Чувствовалось, что она привыкла находиться в центре
внимания и умеет такое внимание поощрять. Это могло
ничего не значить, а могло значить очень многое.
Беседа затянулась почти на час, хотя протокол получил­
ся коротким — неполный лист специального бланка.
Когда Нежинская подписывала показания, Крылов заме­
тил, что у нее крупноватые кисти, сильно выраженные суста­
вы пальцев и морщинистая кожа рук. Общего впечатления
эти недостатки не портили и компенсировались ухоженны­
ми, миндалевидной формы ногтями, покрытыми перламут­
ровым лаком. С таким маникюром не очень-то удобно
стирать, мыть полы, готовить.
— Когда вы выписались из больницы? — спросил Кры­
лов напоследок, чтобы заполнить паузу между окончанием
допроса и прощанием.
— Позавчера. Еще с неделю амбулаторное лечение. Ужа­
сно надоело. Невезучий у меня этот год — второй раз по
врачам: уколы, лекарства.
— А что с вами случилось в первый раз? — привычно
поинтересовался Крылов.
— Не так давно я попала в аварию. Переходила улицу —
на Фонарной, напротив промтоварного, там стояла очередь,
давали какую-то ткань красивую, думаю, дай посмотрю.
Ну, и угодила под машину. Хорошо, водитель затормозить
успел — ушибы, синяки, легкое сотрясение мозга. Проваля­
лась в клинике почти месяц. И вот опять.
На прощание Нежинская еще раз улыбнулась, и Крылов
проводил ее до двери, хотя вообще не имел такой привычки
и сейчас тоже не собирался этого делать.

49
 ”Черт возьми, как ей удаются подобные штуки, — подумал
он. — Флюиды какие-то, биотоки, неотразимое обаяние?”
Если бы Крылова спросили, он вряд ли смог бы объяс­
нить, зачем позвонил в ГАИ и запросил данные по наезду на
пешехода у промтоварного магазина. Но он это сделал
и получил ответ, что в текущем году ни одного подобного
происшествия на улице Фонарной не зарегистрировано.
”Неужели соврала? Но зачем?!”
Он набрал номер травматологического пункта. Здесь
подтвердили: да, три месяца назад с автодорожного проис­
шествия доставлена гражданка Нежинская, ей оказана пер­
вая помощь, выписано направление на госпитализацию.
Странно. Раз пострадавшая госпитализирована, авария
не могла не попасть в сводку происшествий и учеты ГАИ.
Возникшее противоречие следовало разрешить.
”А нужно ли? — спросил он сам себя. — Какое мне дело
до этой аварии, до полноты учета происшествий госавтоин­
спекцией, до противоречий, не имеющих отношения к вы­
стрелу в окно квартиры Нежинской? Этак можно закопаться
по уши и никогда не переварить обильный поток лишней
информации!”
Поразмышляв с минуту, Крылов решил, что целесооб­
разнее попытаться установить какие-нибудь новые обсто­
ятельства по месту работы Нежинской.

IV. ИНСТИТУТ
1

Научно-исследовательский институт проблем передачи

информации размещался в новом четырехэтажном здании
кубической формы.
Здесь ничего не изменилось: тот же стенд передовиков
в отделанном мрамором вестибюле, та же деревянная стойка,
за которой подслеповатый вахтер мирно читает газету.
Однако в кресле заместителя директора находился неиз­
вестный Крылову красивый молодой человек. Идеальный
пробор, идеальный узел галстука, идеальный костюм.
Крылов представился.
— Кабаргин Вадим Михайлович, — здороваясь, замди­
ректора вышел из-за стола, и оказалось, что у него широкие,
как у женщины, бедра.

50
 — Два месяца назад я разговаривал в этом кабинете
с другим человеком. — Крылов подумал, что не очень
удачно начал беседу.
— Меня недавно назначили. — Кабаргин улыбнулся
идеальной улыбкой. — Но почему к нам зачастила мили­
ция?
— В прошлый раз я встречался с Элефантовым...
— Вот как! И сейчас к нему? За прибором для чтения
мыслей? — Кабаргин разволновался. — Все это липа, новый
вариант вечного двигателя! И с идеологических позиций
крайне сомнительно! Мистика какая-то! Моя бы воля...
Если бы не директор...
— Я хочу познакомиться с сотрудниками четвертого
сектора, — сумел вставить Крылов.
— Вот-вот! Все им интересуются. Умеет себя подать.
Нашел какого-то шарлатана и дурачит людей. На конфе­
ренциях выступает, статьи печатает...
Крылов с трудом прервал Кабаргина и спешно распро­
щался. Полдня он провел в отделе кадров, затем отправился
в четвертый сектор.
Часть комнаты, отгороженная некрашеной фанерой от
пола до потолка, напоминала пенал; кофейные чашки, чай­
ник, окурки со следами помады показывали, что атмосфера
тут довольно свободная.
У дальней стены на белом лабораторном табурете си­
дел высокий человек с изможденным лицом, глаза у него
были полузакрыты, руки лежали на коленях, тонкие паль­
цы заметно вздрагивали. В унисон со стрелкой какого-то
небрежно смонтированного — все потроха наружу — при­
бора, на который Крылову порекомендовал смотреть Эле-
фантов.
— Евгений Петрович, посильнее, пожалуйста, два мак­
симума, если можно. — Тон Элефантова был явно проси­
тельный.
Человек на табурете поморщился. Стрелка резко — до
середины шкалы — качнулась вправо, потом еще раз.
— Все, хватит, мне это уже осточертело, — человек
рывком встал, нервно хрустнул пальцами. — Тем более что
твоему гостю это неинтересно. У него на уме какие-то
головоломки, он ищет сам не знает чего, почти как ты.
Пореев насыпал в чашку растворимого кофе, сахара,
капнул воды и начал взбивать ложкой пену.
— На эти сеансы у Евгения Петровича тратится много
нервной энергии, поэтому он бывает раздражительным. Да­
вайте мы тоже выпьем кофе с пенкой.

51
 Элефантов постарался сгладить резкость Пореева, а тот
принял это как должное, чувствовалось, что такова обычная
манера отношений между ними.
— Вот так мы и работаем. — Элефантов сосредоточенно
размешивал светлеющую на глазах смесь. — Экранировки
помещения практически нет — тонкий лист свинца по пери­
метру — и только, технического персонала нет: то дадут
лаборантку, то заберут снова, индуктор — капризный эн­
тузиаст, если бы он работал за плату, то вел бы себя более
спокойно. Кустарщина!
Он налил в чашки кипяток, поднялась густая светлая пена.
— То что надо. А результат, между прочим, налицо.
Сами видели: мозговая энергия фиксируется на расстоянии,
несмотря на помехи.
— А каков практический выход вашей разработки? ”Не
считая того, что вы научились готовить вкусный кофе?” —
вторую часть фразы Крылов произнес про себя.
Пореев хмыкнул.
— Индуктор может передать нужную информацию. По­
ка — азбукой Морзе или двоичным кодом, вот у нас целая
груда лент, а потом — непосредственно образами: зритель­
ными или смысловыми. Это, конечно, дело не сегодняшнего
дня... — Элефантов зачем-то продолжал размешивать кофе.
— Значит, сейчас работа носит абстрактный характер? —
спросил Крылов.
— Ну почему же? А кофе, товарищ сыщик? — издева­
тельски заметил Пореев.
Крылов подумал, что Порееву он не представлялся.
— Не абстрактный, а теоретический, — поправил Элефа­
нтов, недовольно покосившись на Пореева.
— Все упирается в одну вещь: мой прибор фиксирует
пока только мощное биополе, которое встречается у очень
немногих людей. Уважаемый Евгений Петрович — один из
них, потому я и терплю его скверный характер. А вот если,
например, вы или еще кто-то сядет на это место, — Элефан­
тов кивнул в сторону белой табуретки. — Стрелка не сдви­
нется с места...
— Насчет нашего гостя ты ошибаешься, — с усмешкой
проговорил Пореев. — Попробуй и убедишься: у него мощ­
ный биопотенциал. Хотя, конечно, с моим не сравнится.
Элефантов усадил Крылова на табуретку, щелкнул тум­
блером.
— Невероятно!
— Примерно в два раза меньше моего, — в голосе
Пореева чувствовалось нескрываемое самодовольство.

52
 — Сосредоточьтесь! Попробуйте еще сильнее! Э, черт, не
так!
Крылов встал.
— Спасибо за кофе. Признаться, первый раз в жизни
меня делают объектом лабораторных опытов. Но, очень
жаль, вряд ли смогу пригодиться вам в этом качестве.
Элефантов потух так же внезапно, как и вспыхнул.
— Извините, я увлекся...
— Где там увлекся. — Пореев поднял палец к потолку.
— Если бы товарищ сыщик попался тебе полгода назад, ты
бы его отсюда не выпустил. Даже если бы пришлось связать
его по рукам и ногам и посадить меня ему на голову.
А сейчас ты какой-то другой, надорвавшийся, что ли...
— Вам бы не понравилось у меня на голове, — довольно
недоброжелательно оборвал Крылов Пореева. — Кстати,
откуда вы взяли, что я сыщик?
— Вижу, — он опять самодовольно улыбнулся. — Весь
вы у меня на ладони. Хотите, скажу, о чем думаете?
Хотя потом ему было смешно, в этот момент Крылов
действительно поверил, что Пореев умеет читать мысли,
и поспешно ретировался с неприятным ощущением челове­
ка, попавшего в дурацкое положение.

Неделю Крылов провел в лаборатории и, можно сказать,

без особых успехов. Сослуживцы ничего не знали о проис­
шедшем с Нежинской. Ее отсутствие на работе объясняли
обострением травмы, полученной недавно в автоаварии.
Любой разговор, как правило, скатывался на Элефантова.
Одни говорили, что он талант, сделал крупное открытие
и стоит на пороге славы. Другие считали, что Элефантов —
шарлатан, да еще с заскоками, а Пореев — настоящий
душевнобольной. Впрочем, такое мнение исходило от тех,
кто не замахивался на открытия, тихо греясь возле науки да
подаивая ее дважды в месяц. Таких людей видно за версту.
Перечитывая и группируя записи в блокноте, Крылов
обнаружил, что противоречивые мнения вызывал только
Элефантов. Суждения о его сослуживцах совпадали у всех
опрошенных. Нежинская — вежливая, приятная, обходи­
тельная, хороший работник... Спиридонов — культурный,
доброжелательный, знающий специалист... Зелинский —
грамотный инженер, активный общественник. И так далее.

53
 К этому времени Крылов наверняка знал одно: Спиридо­
нов — пьяница. Боязливый, тихий, избегающий конфлик­
тов, соблюдающий законы.
Но пьянство — самый наглядный и очевидный из челове­
ческих пороков, участковый инспектор, побывавший в доме
Спиридонова, за двадцать минут собрал исчерпывающую
информацию о его образе жизни, и предполагать полную
слепоту сослуживцев, ни один из которых не обмолвился
о наклонностях коллеги, было, конечно, нельзя.
Когда инспектор напрямую задал вопрос профгрупоргу
лаборатории — услужливой и словоохотливой женщине,
она округлила глаза, будто ее спросили о чем-то неприличном.
— Позвольте, как же я могу об этом говорить? В вытрез­
витель его не забирали, в милицию не попадал, писем от
соседей не поступало — никаких официальных материалов
нет. А без документов разве можно? Мало ли кто что видит,
кто чего знает...
После такого ответа Крылову стало ясно, что возлагать
большие надежды на собранную информацию не стоит.
Перед тем как покинуть институт, он заглянул в четвер­
тый сектор.
Прощание затянулось, Элефантов уговорил-таки его
снова измерить биополе.
— Блестящая динамика! Если вам потренироваться...
Знаете, я буду просить, чтобы вы выделили для меня как-
нибудь половину дня. Можно в выходные, когда удобно.
Это очень важно!
Элефантов оживился, стал быстрым, бодрым и деятель­
ным. Пореев меланхолично поглядывал на внезапно объяви­
вшегося конкурента, механически взбивая кофейную смесь.
— В последнее время я тебя таким не видел, Сергей.
И тонус подскочил, и, по-моему... Ну-ка, сам сядь, попробу­
ем... Гляньте-ка на стрелочку, товарищ майор, колыхну­
лась? Нет? Жаль.
”Откуда он знает мое звание?” — подумал Крылов.
Пореев налил в чашку кипятку, помешал, неожиданно
достал плоскую бутылочку коньяку, приглашающе припод­
нял в сторону Крылова, потом повернулся к Элефантову.
— Майору не предлагаю, знаю — он ответит: ”На
службе не пью”, а мы с тобой можем принять по сто
граммов, тем более что рабочий день на исходе.
Именно такими словами Крылов и собирался отказаться.
”Неужели он действительно читает мысли?” — поразился он.
Элефантов пить не захотел, отмахнулся, записывая что-
то в толстый лабораторный журнал.

54
 — Давай, давай, взбодрись! И биопотенциал подскочит.
Помнишь, у тебя уже было такое? Стрелка отошла деления
на четыре, я глазам не поверил! Значит, и в этом деле есть
допинг. Ты почему-то здесь нелюбопытен!
Элефантов раздраженно бросил ручку.
— Хватит трещать! И убери бутылку, ты не в кабаке.
Пореев долил в чашку коньяк.
— Приказывать ты мне не можешь, я не твой подчинен­
ный и нахожусь не на работе. Правда, употребление спирт­
ного в общественном месте чревато, но можешь спросить
у майора: многих ли оштрафовали за то, что они пили кофе
с коньяком не там, где положено?
На улицу они вышли втроем. Пореев опьянел и болтал
без умолку.
— ...И тогда они идут к Порееву — сделай, чтобы не
болела голова, заговори зубы, одна дура попросила даже
бесплодие вылечить. И никто не вспоминает, как косились
на того же Пореева и называли шарлатаном.
— Шарлатан и есть. — Элефантов еще был не в духе. —
Девчонки из отдела кадров болтали про молодого майора,
а ты делаешь вид, что мысли прочел!
— Мало ли кто что болтает. Я и так все про всех знаю.
Но раз ты меня обижаешь, я ухожу.
Он свернул в первый попавшийся переулок. Элефантов
покачал вслед головой.
— Человек-уникум, но со странностями. Огромный
биопотенциал, умение концентрированно излучать мозго­
вую энергию, но надо же — пытается выдать себя за
этакого сверхчеловека, всеведущего и всезнающего. Он
очень чуток, по вегетативным реакциям — взгляд, непро­
извольное сокращение мышц, подрагивание век — может
определять приблизительный ход мысли собеседника, кое-
какие несложные мысли, допускаю, улавливает, но ему
этого мало. Бывает, исподволь узнает о человеке все, что
можно, а потом вдруг огорошит: три года назад вы
сильно болели, даже оперировались, точно, вам удалили
желчный пузырь и так далее. Такое фанфаронство комп­
рометирует саму идею, а она и без того... — Элефантов
безнадежно махнул рукой. — Но что делать! Приходится
мириться: люди его типа встречаются редко, методики их
отбора не существует — наткнулся случайно — благодари
судьбу. Правда, опыт с вами навел меня на интересную
мысль...
Элефантов говорил медленно, монотонно, недавнее ожи­
вление прошло бесследно. Глаза тусклые, ничего не выража­

55
ющие, как у оглушенной рыбы. Казалось, его что-то гнетет.
И эта неадекватная ситуации вспышка раздражения...
— Вам приходилось задерживать преступников?
— Много раз, — ответил Крылов.
— Можете рассказать?
”Чего это его вдруг понесло в эту сторону?” — подумал
инспектор.
— Сейчас я объясню.
”Ну вот, совсем необязательно читать мысли, чтобы
ответить на незаданный вопрос”.
— Понимаете, большинство людей выполняют обыден­
ную работу: вовремя пришел, стал за станок, сел за стол,
сделал то, что тебе предписано, — и домой. Самим образом
жизни они не приспособлены к решительным действиям.
А у вас совсем другое. Противостояние преступнику, готов­
ность рисковать, вступить в единоборство, преодоление
страха, естественного чувства самосохранения. Не исключе­
но, что все это способствует росту биопотенциала, и я хочу
поближе познакомиться с людьми действия, замерить...
”Именно этого не хватало нашим ребятам — стать
объектами лабораторных опытов!” — Крылов ухмыльнул­
ся, тут же почувствовал неловкость и попытался немедленно
ее загладить.
— Самый активный ”человек действия”, которого
я знаю, — это Старик. Замерьте его, и, если результата не
будет, можете бросить свою идею.
— А кто он? — мгновенно заинтересовался Элефантов.
— Наш сотрудник, сейчас пенсионер. Когда я пришел
в органы, проходил у Старика стажировку.
— Он что, уже тогда был старым?
— Да нет. Это псевдоним, с войны. Командовал дивер­
сионной группой для выполнения специальных заданий, ре­
бятам по двадцать, двадцать два, а ему двадцать пять —
вот и Старик.
— Не хотите про себя — расскажите о нем.
О Старике можно рассказывать долго, даже написать
книгу, что Крылов и предложил однажды писателю, у кото­
рого обворовали квартиру. Но тот ответил: дескать, до­
кументалистика — дело журналистов, а художественные
образы должны быть рождены фантазией, тогда они, как ни
странно, получаются более яркими и объемными.
Крылов рассказал Элефантову, как впервые увидел Ста­
рика в деле. Это было двенадцать лет назад, он работал
второй день, и Старик взял его на обход зоны. Показал
охраняемые объекты, проходные дворы, расположение те­

56
лефонов, сторожевых постов, познакомил с помощниками
из числа местных жителей, провел по местам сбора подучет­
ных элементов; проверили несколько квартир, хозяева кото­
рых представляли интерес для уголовного розыска.
О Старике ходили легенды, и Крылов не спускал с него
глаз, впитывая каждое движение, жест, манеру держать себя
и разговаривать с людьми, перенимая его тон, фразы, слова,
начинающие и заканчивающие беседу. Никаких особых пре­
мудростей не уловил: он держался спокойно, вежливо, до­
брожелательно, хотя доброжелательность эта вовсе не рас­
полагала к тому, чтобы похлопать его по плечу или просто
первым протянуть руку.
Уже смеркалось, ноги гудели, хотелось есть, они шли по
старым кварталам, их давно снесли и, гуляя в городском
саду с кинотеатром, кафе, аттракционами, плавающими
в искусственном озере лебедями, трудно представить узень­
кие кривые улочки этого ”шанхая”, убогие покосившиеся
домишки, помойки в ямах под ветхими заборами.
Последний адрес оказался небольшим домишкой, сло­
женным из обломков кирпича, почерневших досок, с кры­
шей, покрытой толем. В нем веселилась большая и весьма
живописная компания; когда Крылов рассмотрел лица со­
бравшихся, ему захотелось попятиться. Старик поздоровал­
ся, спокойно сел за стол, сдвинул в сторону карты, вынул
из-под чьего-то локтя финку в черном футляре, вылил на
пол водку из початой бутылки, потом, указывая пальцем,
пересчитал собравшихся.
— Двенадцать. Иди, позвони, пусть пришлют автобус.
Держался Старик так, что было сразу видно, кто здесь
хозяин положения. Почти все присутствующие его знали
и вели себя тихо, но один оказался залетным, у него задер­
галась губа и налился кровью тонкий бритвенный шрам
через левую щеку.
— Это еще что за чучело? Пошел вон, а то кусков не
соберешь!
Компания зашевелилась, на пьяных лицах явственно
проступала угроза, руки полезли в карманы, опустились под
стол к пустым бутылкам. Атмосфера мгновенно накали­
лась, теперь достаточно было одного слова, чтобы сработал
стадный инстинкт и пьяная толпа, не думая о последствиях,
начала бить, топтать, калечить, убивать.
Крылов не считал еще себя настоящим работником ми­
лиции, но фактически им являлся, и до сих пор ему было
стыдно вспоминать накативший страх и чувство беспомощ­
ности перед надвигающейся опасностью.

57
 А Старик молча запустил руку за борт пиджака, так
неспешно и даже лениво, что у Крылова мелькнула глупая
мысль, будто он хочет почесать под мышкой, вытащил свой
наградной ”ТТ” — табельного оружия он никогда не носил
— и выстрелил. В замкнутом пространстве небольшой ком­
натки грохот мощного патрона больно ударил по барабан­
ным перепонкам, так что у всех заложило уши, пуля вывали­
ла кусок стены с два кулака в полуметре над головой
человека со шрамом, тот побелел, а Старик уже спрятал
пистолет и спокойно, будто ничего не произошло, сказал,
продолжая прерванную мысль:
— Так и объясни дежурному: в газик все задержанные
не поместятся, нужна ”Стрела” или что там есть под ру­
кой.
Инцидент был исчерпан. С этого момента Старик стал
для Крылова кумиром.
Рассказанная история произвела на Элефантова сильное
впечатление, и он спросил, не может ли Крылов познако­
мить его со Стариком. Инспектор ответил, что может,
и если его удастся застать, то прямо сейчас.
Старик оказался дома. Разговор завязался быстро. Эле­
фантов изложил, что его интересует. Старик порасспраши­
вал о новом приборе и, к удивлению Крылова, легко со­
гласился подвергнуться измерениям.
Потом Старик затеялся заваривать чай, гости остались
одни, наступила пауза. Крылов незаметно рассматривал
Элефантова. Рост под сто восемьдесят, костистый, умные
глаза, высокий, с залысинами лоб, интеллигентные манеры.
Крылову он понравился с первой встречи. Но за прошедшие
два месяца он как-то изменился.
Элефантов почувствовал, что за ним наблюдают.
— Не поймали бандитов? — вяло поинтересовался он. —
Скорей бы: какой только чепухи не болтает обыватель...
Сник, утратил оптимизм и жизнерадостность. Да
и внешне осунулся, круги под глазами... Болеет? Или затра­
вили, перегорел? Если так — жаль, не видать ему лаврового
венка.
— Скоро поймаем, — как всегда в таких случаях, от­
ветил Крылов.
Вновь наступило неловкое молчание.
— Кого только здесь не было, — с воодушевлением,
чтобы расшевелить Элефантова, заговорил Крылов. — За­
мполит приводил молодых милиционеров — встречу с вете­
раном устраивал, пионеры приходили, журналисты. А Иг­
нат Филиппович...

58
 Старик принес чайник, поставил на стол сухари, пиленый
сахар. Крылов, прервавшись на середине фразы, подставил
чашку под тугую коричневую струю.
Элефантов отхлебнул, обжегся, потряс головой.
— Расскажите о войне, — неожиданно попросил он. —
В кино и в книжках настоящей правды мало. Все под
сладеньким сиропом...
Старик чуть заметно улыбнулся.
— Это верно. Только я не больно люблю казалы-маза­
лы. Хотя знаешь, Сашка, — повернулся он к Крылову, —
последнее время тянет поговорить. Видно, старею. А о вой­
не можно неделю рассказывать.
— Ну, самым трудным что было? — допытывался Эле­
фантов.
— Трудным? — Старик задумался и показал вымочен­
ный в чае сухарь. — Самое трудное — быть сытым среди
голодных.
— Как так?
— А вот слушай, — продолжал Старик. — Нас готовили
на задание. Особое задание, особая подготовка. Усиленный
рацион: белки, жиры, углеводы — все по научным табли­
цам, по формулам. Хочешь, не хочешь — ешь! Я за три
месяца набрал два кило, и это при изнурительных трениров­
ках, такой и был расчет — организм укрепить, запасы впрок
сделать. А через поле от нашего лагеря — голодающая
деревенька. Детишки, женщины в мерзлой земле ковыряют­
ся, картошку ищут, кору с деревьев дерут... Кожа до кости,
еле на ногах стоят, ветром качает. Через день похороны.
А у нас сахар, масло, мясо, консервы, шоколад... Увольне­
ний у нас не было, они тоже близко не подходили —
запретная зона, ничего не передашь... Ребята в бинокли
смотрят да зубами скрипят, стыдно, кусок в горло не идет.
Старик со стуком отставил чашку.
— А один был в группе — Коршун, здоровый такой,
краснощекий, бодрячок, он жрал в три горла да приговари­
вал: нас не зря кормят, подкожный жир поможет задачу
выполнить, так что ешьте, раз положено, это дело государ­
ственное...
Все правильно говорил. Потом голодали неделями, три
дня под снегом лежали, по сто километров за сутки прохо­
дили. Если б не подкожный жир, не запасы энергии —
нипочем не выдержать. Только Коршуна с нами не было.
Перед самой заброской ногу подвернул. Может, правда,
и не нарочно, но у меня к нему веры ни на грош! Если
человек не стыдится брюхо набивать, когда кругом голод,

59
то дрянь он и больше ничего! — Старик стукнул по столу.
Он всегда очень спокойно рассказывал о боевых действиях,
но здорово горячился, когда речь шла о трусости, пре­
дательстве, шкурничестве. — Среди своих такая сволочь
маскируется, а вот в оккупированной зоне их сразу видно!
И одежда не та, и курево, и жратва. Особенно это на
женщинах заметно. Одна изможденная, в ватнике и сапогах,
другая — ухоженная, нарядная, чулочки шелковые, туфель­
ки, духи французские. И пусть ее не видят с немцами
в автомобиле или за столиком в варьете, все равно все ясно!
— в голосе Старика появилось ожесточение.
— А боевой случай вы можете рассказать? — Элефантов
перебил довольно бесцеремонно, как будто хотел сменить
тему разговора.
— Случай? Случаев всяких хватало. Вот смотри...
Старик любил вспоминать прошлое, но его рассказы
напоминали кусочки мозаики, из которых нельзя было сло­
жить цельную картину.
— Когда освобождали Польшу, мы вчетвером на ”гази­
ке” заехали в маленький городишко, какой там городишко
— одни развалины. Немцы ушли, наши еще не пришли,
пусто. Улицы завалены обломками, где-то что-то горит, ни
души не видно, тишина такая, что жуть берет. Искали
помещение для контрразведки, ничего подходящего — все
дома сильно повреждены, наконец смотрим — целое здание,
только стекла выбиты. Во дворе парты сломанные, глобус,
муляжи всякие — школа. Я говорю Сашке Бурцеву — пойду
посмотрю, как там внутри, а вы поезжайте дальше, может,
что получше найдете...
Крылов знал эту историю, но слушал с интересом.
— ...Зашел, осмотрелся, наверх поднялся — подходит:
лестница в порядке, перекрытия крепкие, полы целы, только
убрать надо, мусора много, бумаги, мебель поломанная
навалом. Слышу, мотор шумит, что-то, думаю, рано вер­
нулись, дверца хлопнула, и машина уехала. Ничего не пони­
маю. А по лестнице шаги, ага, Бурцев, куда же он остальных
послал? Вышел из-за угла, а передо мной, метрах в пяти —
эсэсовский офицер! Я стою и смотрю на него, а он на меня
пялится, оба словно оцепенели, потом одновременно —
к кобурам. Время как остановилось: у него рука медленно­
медленно крышку отстегивает, и у меня застежка не подда­
ется, наконец вытащили шпалеры, я упал на колено, он тоже
не лыком шит — отскочил за колонну, короче, оба промаза­
ли. А потом началась перестрелка, как в кино, только
безалабернее и не так красиво. Бегаем друг за другом,

60
палим, не попадаем. Наконец, подстерег я его в спортзале,
там посередине целая куча всякой всячины: конь, козел,
брусья, маты горой, спрятался за ними, он в другую дверь
входит, бах — готово! — Старик азартно рассек рукой
воздух. Рука у него была тяжелой, пальцы плотно сжаты
и чуть согнуты, большой прижат к ладони. Попади под
такой удар — не поздоровится. — Я на нем бумаги важные
нашел и вот эту штуку с пояса снял... — Старик покопался
в ящике и положил на стол нож в кожаных ножнах с краси­
вой костяной ручкой.
— Японский, для харакири. Символ чести, презрения
к смерти. Эсэсманы себя тоже вроде как самураями считали,
вот и таскал для форсу.
Элефантов снял ножны и зачарованно рассматривал
тусклый клинок, а Крылов смотрел на Старика. Обычно
всех завораживали смертоносные железки: пистолет с неров­
но выгравированной наградной надписью на затворе, эк­
зотический трофей, добытый в перестрелке, рукоятка индук­
тора, поворот которой отправил на тот свет несколько
сотен фашистов... Предметы ”оттуда” резко отличались от
повседневных вещей привычного мира, от них пахло опас­
ностью, порохом, гарью, кровью, они гипнотизировали,
вызывали волнующее тревожное чувство причастности к да­
вно прошедшим героическим событиям. А сам рассказчик
отодвигался на второй план, уходил в тень: в нем не было
никакой экзотики, обычный человек, такой же, как все вок­
руг. Трудно представить, что это он стрелял из наградного
пистолета, поворачивал рычаг взрывной машинки, обыски­
вал убитого врага.
Старику на вид не дашь его шестидесяти трех: сухой,
энергичный, крепкий, всегда загорелый, только глубокие
морщины вокруг рта и глаз, морщины на лбу, белые волосы
говорили о том, что человек много испытал на своем веку.
Тонкий крючкообразный нос придавал ему сходство с хищ­
ной птицей, и были моменты, когда это сходство усилива­
лось выражением лица, взглядом и прищуром глаз, неотв­
ратимой целеустремленностью.
Нет, Старик не был обычным человеком. Он был челове­
ком государственным. В свое время ему доверяли очень
многое и от его решений зависело немало. В его мозгу
хранилось тайн не меньше, чем в бронированных сейфах
специальных архивов, и сведения эти не выходили наружу —
например, Крылов, много раз слышавший отдельные эпизо­
ды его биографии, так и не представлял, как они увязывают­
ся между собой и как связаны с более широкими событиями.

61
 Но он точно знал, что Старик абсолютно надежный,
железный человек. Его нельзя купить, запугать, обмануть,
сбить с толку, выведать или пытками вырвать то, что он
не считал нужным сообщать. Даже убить его было нельзя,
во всяком случае многие пытались это сделать и не
смогли. В Старике сидели четыре пули, все пистолетные —
он близко сходился со смертью, и казалось, они не
причинили ему вреда, даже шрамы заросли и стали почти
незаметны.
Старику не везло, и оттого он получил меньше, чем
заслуживал. Дело не в знаках отличия, наград у него хвата­
ло не только советских — и польские кресты, и венгерские
ордена, и именное оружие, которое и тогда вручалось неча­
сто, а уж сейчас разрешалось хранить в единичных случаях.
Судьба Старика вообще сложилась как-то неудачно. Вроде
все было хорошо — выполнял задания, возвращался жи­
вым, в званиях рос быстро, капитаном он вообще не ходил:
прыгнул в тыл врага старшим лейтенантом, а вернулся
майором. Но потом все пошло наперекос: что получилось —
Крылов не знал, хотя был уверен, что вины Старика тут не
было, просто время жесткое, да служба, не слушающая
оправданий, — только он чуть не угодил под трибунал, но
отделался разжалованием в лейтенанты.
После войны тридцать лет прослужил в милиции, рабо­
тал фанатично, по-другому не мог, сумел стать классным
профессионалом, знатоком преступного мира, точнее, того
мирка, который еще оставался, обычаи, традиции и язык
которого берегли вымирающие ”паханы”, редкие, как зуб­
ры, даже в колониях особого режима.
Он дни и ночи проводил в своей зоне, всех блатных знал
как облупленных, и они его знали, боялись, уважали по-
своему. Нераскрытых преступлений у Старика почти не
было, на допросе он мог разговорить любого, даже к самым
отпетым, ворам в законе, находил подход.
Но все тридцать лет Старик оставался исполнителем,
выше старшего инспектора и майорского потолка так и не
поднялся, потому что образования не имел, начальства не
чтил, ”подать себя” не умел. Каждый из этих недостатков
в отдельности, возможно, и не сыграл бы большой роли, но,
взятые вместе, они служили надежным тормозом при реше­
нии вопроса о выдвижении.
Всю жизнь, за исключением нескольких лет неудачного
опыта супружества, Старик прожил в общежитии, уже перед

62
самой пенсией получил квартиру в ведомственном доме,
и нельзя сказать, чтобы очень этому обрадовался. Он всегда
был выше житейских забот, не думал о быте, да и о себе,
пожалуй, не думал.
Война пращой запустила его в самое пекло, туда, где
надо мгновенно ориентироваться, принимать единственно
правильное решение, быстро стрелять и уворачиваться от
выстрелов, входить в контакт с людьми, определяя, кто
друг, а кто — враг, рисковать своей и чужими жизнями,
предугадывать действия противника и переигрывать его,
прятаться, маскироваться, атаковать, где все подчинено од­
ной цели — выполнению задания и где именно это является
смыслом жизни, а еда, отдых, одежда, место ночлега пре­
вращены во второстепенные, обеспечивающие детали, без
которых при необходимости можно обойтись.
Такое же отношение к быту Старик сохранил и в мили­
ции, поэтому он никогда не добивался ни путевок, ни квар­
тиры, ни садового участка, поэтому же не стал отвлекаться
на институт, хотя был не глупее тех, которые учились у него
азам сыска, а получив дипломы, поглядывали уже несколько
свысока.
Пять лет как Старик на пенсии, но от дел не ушел:
стажировал начинающих, учил молодых, консультировал
опытных, помогал асам. Бывали случаи, когда дипломиро­
ванные сыщики заходили в тупик и не могли помочь им ни
справочные картотеки, ни информационно-поисковая систе­
ма, ни машинная память, — тогда шли к Старику, не то
чтобы на поклон, а вроде бы просто рассказать, посовето­
ваться, мол, одна голова — хорошо, да две лучше, и Старик
брался за дело, рылся в собственной памяти, тянул за
тоненькие, одному ему известные ниточки, находил давно
забытых осведомленных людей и, глядишь, давал резуль­
тат. Отставка ничего не изменила, Старик продолжал жить
так же, как раньше, так, как привык. И по-прежнему ни во
что не ставил комфорт и материальные блага.
Да, Старик не был обычным человеком, таким же, как
все вокруг. К сожалению. Если бы все были такими, как он...
Увы! Крылов изо всех сил старался походить на Старика, но
сомневался, что это удается.
Правда, тогда, в ночном поезде, когда внутренний голос,
основанный на инстинкте самосохранения, убеждал, что
отвернувшийся к двери тамбура с сигаретой человек не
Глушаков и проверять его нет никакой необходимости, во

63
всяком случае сейчас, одному, он примерил к ситуации
Старика и спросил у курящего документы.
И Элефантова, который сейчас вертит в руках самурайс­
кий нож, снятый Стариком тридцать семь лет назад с убито­
го им эсэсовского офицера, захватывающие истории ин­
тересуют не сами по себе, он же не мальчик десяти лет от
роду. И не научный интерес им движет, хотя, может, и игра­
ет какую-то роль, но не основную: а главное, что подающе­
го надежды ученого волнует, теперь это видно невооружен­
ным глазом — смог бы он сам в пустом городе выйти один
на один с врагом? Смог бы победить и с теплого еще тела
снять документы и трофей?
Крылов не знал, что стряслось у этого парня, — сим­
патичный, талантливый, с перспективой, а вот забрали же
сомнения; ”мол, чего я стою”, и пытается их разрешить —
присматривается к ”людям действия”, примеряет их поступ­
ки, ищет отличия себя от ”них”.
”Да, отличий уйма, — думал Крылов. — Ни я, ни
Старик в жизни не изобретем никакого прибора и не до­
думаемся до десятой доли тех вещей, которые ты придумал,
зато отобрать у пьяного нож, пистолет выбить, наручники
надеть, в притон ночью войти — это у нас лучше получится.
Каждому свое. И мы от нашего неумения и незнания не
страдаем, а ты свое, похоже, болезненно переживаешь. По­
тому, что еще в каменном веке выслеживать, убивать и све­
жевать дичь считалось делом сугубо мужским и потому
почетным, а вот там звезды рассматривать, огонь жечь, на
стенах рисовать — мог вроде бы каждый кому не лень.
И хотя охотники обеспечивали день сегодняшний, а созерца­
тели и рисовальщики — завтрашний, сейчас это всем ясно,
в генах все равно сохранилось деление на мужское ремесло
и всякое там разное.
Но чтобы вылезло наружу это запрятанное, чтобы нача­
ли сомнения мучить, нужна какая-то встряска, взрыв какой-
то нужен, да чтобы он наложился на давний душевный
надлом, неуверенность в себе, скрытую, залеченную, похо­
роненную как будто, а оказывается — живущую. И отгадку
надо искать в прошлом твоем — юности, а может, и детст­
ве...”
Интуитивная догадка Крылова была верной. Чтобы по­
нять специфические черты характера Элефантова, сыгра­
вшие определяющую роль в рассказываемой истории, сле­
довало заглянуть на тридцать лет назад...

64
 V. ЭЛЕФАНТОВ
1

Сергей Элефантов рос единственным ребенком в семье,

и, если исходить из стереотипных представлений, его долж­
ны были безмерно баловать. Всю жизнь ему внушали, что
именно так оно и было, в качестве примеров приводили
необыкновенную, приобретенную на толчке за большие де­
ньги коляску, покупаемые на рынке апельсины и всегда
наполненную вазочку с конфетами на обеденном столе. Сам
Сергей ничего этого не помнил.
Семейная хроника сохранила факт прибытия новорож­
денного к домашнему очагу — счастливая мать неловко
захлопнула дверцу такси, прищемив ему руку. К счастью,
резиновый уплотнитель смягчил удар, а компрессы и при­
мочки привели распухшую и посиневшую кисть в норму.
Сергей этого не помнил, но случай многократно пересказы­
вался как забавный курьез, и только много лет спустя,
сжимая и разжимая кулак, он смог оценить истинную юмо­
ристичность давнего события.
Помнить себя в окружающем мире Сергей стал с трех
лет, хотя потом родители не верили этому, тем более что
в его памяти откладывались события, которые они, конеч­
но, давно забыли. Например, попытка вызвать большой
снег. Отец сказал, что снег выпадает от дыхания людей,
и Сергей, лежа закутанный в одеяло на санках, всю прогулку
старательно выдыхал воздух ртом прямо в небо.
На следующий день, проснувшись, он бросился к окну,
ожидая увидеть сугробы вровень с подоконником, и ис­
пытал первое в жизни разочарование.
Второе разочарование связано с отношением взрослых
к правде, которую они учили его говорить всегда и везде.
Был праздник, гости сидели за столом, он вышел из спаль­
ни, где прихорашивалась перед зеркалом мать, и на шут­
ливый вопрос, что там делает твоя мама, серьезно ответил:
”Красит щеки губной помадой”.
Гости захохотали, появилась мать с натянутой улыбкой
и румянцем, забивающим помаду, весело сказала, что он все
перепутал, но потом на кухне отвесила подзатыльник.
Какое разочарование было третьим, Сергей не помнил.
То ли старшие мальчишки под предлогом испытания смело­
сти и умения писать склонили его изобразить на цементном
полу подъезда неприличное слово, а потом, пока двое дер­

3 Вопреки закону 65
жали его под руки, чтобы не стер, третий позвал родителей:
”Посмотрите, что ваш Сережа написал”; то ли Моисей,
поклявшись страшными клятвами, что вернет, взял посмот­
реть чудесный черной пластмассы — большая редкость по
тем временам — подаренный бабушкой пистолет и неожи­
данно убежал вместе с любимой игрушкой; то ли... Раз­
очарований приходилось переживать все больше и больше,
Сергей потерял им счет. Одни проходили безболезненно,
другие наносили глубокие раны, повзрослев, он понял, что
самый верный способ избежать их вообще — не очаровы­
ваться, и заковался в броню скепсиса и сарказма, будто
предчувствуя, что самое горькое, перевернувшее всю его
жизнь разочарование еще впереди.
До семи лет мир Элефантова делился на две неравные
части. Первая ограничивалась высоченными, покрытыми
золотым и серебряным накатом, потрескавшимися стенами,
стертым желтым паркетом и бурым, с громоздкими леп­
ными украшениями потолком. Двадцать восемь квадратов
жилплощади неоднократно подвергались перестройке,
и о прошлом квартиры можно было судить по заложенным
и вновь пробитым дверям, неудобствам планировки да не­
истребимому запаху коммуналки.
Здесь негде было играть и прятаться: жили тесно, углы
и простенки были плотно заставлены разномастной обша­
рпанной мебелью, в чулане размещалась фотолаборато­
рия, даже заглядывать в которую Сергею строго-настрого
запрещалось. Запреты вообще пронизывали всю детскую
жизнь Элефантова и мешали резвиться и шалить в гораздо
большей степени, чем скученность и теснота. Запреты и по­
стоянно царящая в семье атмосфера тревожной напряжен­
ности.
Мать Сергея закончила ветеринарный институт, его рож­
дение совпало с моментом распределения, и много лет
спустя, сопоставив эти обстоятельства, Сергей пришел к вы­
воду, что обязан своим появлением на свет ее отвращению
к сельской глубинке и боязнью любых животных крупнее
кошки. Прав он был или нет — сказать трудно, но факт
остается фактом: Ася Петровна, благополучно избежав рас­
пределения, осталась на кафедре ассистентом, лелеяла
мысль об аспирантуре, а когда выяснилось, что научную
стезю ей не одолеть, пристроилась в отраслевую лаборато­
рию, здорово напоминающую эффективностью проводи­
мых исследований контору ”Рога и копыта”, где всю жизнь
составляла таблицы, чертила диаграммы эпизоотий крупно­
го рогатого скота и видела бодливых коров, кусачих бара­

66
нов и лягающихся лошадей только на цветных плакатах,
преимущественно в разрезе.
Однажды, правда, Асе Петровне пришлось две недели
провести в непосредственной близости от настоящих живо­
тных, и еще два года она с ужасом вспоминала об этом.
А было так: кафедра проводила исследование эффектив­
ности новой вакцины, и Асю Петровну послали в глубинку
собирать материал. Она предусмотрительно взяла с собой
пятилетнего Сергея, и у того воспоминания о жизни в дерев­
не навсегда врезались в память яркими красочными обрыв­
ками.
...Вечером с пастбища гонят коров, женщины выстраива­
ются вдоль улицы, ожидая, скорее это дань традиции, а не
необходимость: животные прекрасно знают свои дома, без­
ошибочно сворачивают к нужным воротам, лбом открыва­
ют калитку и сами заходят во двор.
Оживленно, шум, гам, звяканье колокольчиков, мыча­
нье... Солидно шествует стайка гусей, вид у них грозный и,
чтобы они не подумали, что он испугался, Сергей швыряет
в вожака камнем. Гусак расставляет крылья, угрожающе
вытягивает шею, с шипением раскрывает клюв и гонится за
ним. Приходится бежать в спасительный двор, но гусак не
прекращает преследования, сердце уходит в пятки, Сергей
вбегает в сени и закрывает нижнюю половину двери, опаса­
ясь, что метровое препятствие не остановит рассерженную
птицу. Но гусь удовлетворенно складывает крылья и враз­
валку, важно удаляется.
На двуколке подъезжает мать, прощается с тетей Кла­
вой, та взмахивает вожжами, Ася Петровна видит, что
Сергей ест цибулю — только выдернутую луковицу и круто
посоленный хлеб — самый вкусный ужин на свете, но это
криминал, дома не миновать бы скандала, здесь все по-
другому, дети тети Нюры, хозяйки, едят то же самое,
и мать, улыбаясь, чмокает Сергея в макушку...
...Жаркий полдень, слепни, матери нет, Сергей каприз­
ничает, тетя Нюра отвлекает его: ”Видишь, дедушка мимо
пошел”. Сергей решает, что дедушку зовут Мимо. Хочется
с ним познакомиться, дедушка живет страшно далеко —
через два дома, тетя Нюра разрешает: ”Сходи, тут рядыш­
ком, дедушка хороший”. Сергей, замирая, шагает по пыль­
ной дороге, пугливо озирается, подойдя к дому, нерешите­
льно заглядывает сквозь дырку в заборе, дедушка Мимо
приглашает во двор, угощает помидорами с грядки. Сергей
отказывается: немытое есть нельзя, заболеешь. Дедушка
смеется и надкусывает помидор: ”Видишь, не болею”.

67
 Они подружились, дедушка Мимо удивлялся, что Сергей
знает наизусть много стихов, умеет рассказывать сказки,
что он ходит в сандалиях: ”Босиком надо, полезнее”, и в па­
намке — от солнца. Как-то вышли в поле — зеленое,
бескрайнее, деревня скрылась за косогором, кругом только
ровная, колышущаяся зелень да яркое солнце, Сергей ощу­
тил какое-то незнакомое волнение, потом, много времени
спустя понял — чувство привольного простора. Хотелось
бежать плавными огромными скачками, полубег-полуполет,
мчаться вперед, куда глаза глядят, долго бежать, до самого
синего горизонта. Попробовал, но поле только казалось
ровным: под зеленью скрывались ямки, рытвины, сусличьи
норы, Сергей упал, ощущение приволья проходило, хотя
потом возвращалось во снах, да и наяву: когда на душе
было очень хорошо, Сергей стремительно несся по бес­
конечному упругому изумрудному покрывалу, приятно пру­
жинящему под ногами. Как резвый, сильный, немного дура­
шливый молодой конь...
И неприятное воспоминание оставила деревня: Сергей
и дедушка Мимо наткнулись на умирающего коня. Сергей
сильно расстроился, а Мимо, поговорив с хозяином, со­
крушенно качал головой: ”Загнал по пьянке, печенка лоп­
нула у коняги. У них сердце крепкое, а печенка послабее,
чуть что — трах и пополам!”
...Сергею казалось, он живет в деревне очень долго, муж
тети Нюры соорудил ему в тени трактор из чурбака и раз­
битого ящика, и он твердо решил стать трактористом, что
веселило дедушку Мимо и тетю Нюру. Появились друзья —
несколько соседских пацанов, босоногих, исцарапанных, чу­
мазых, не понимающих, почему Сергей не ест с земли
яблоки и груши.
Но однажды Ася Петровна привела Сергея в кабинет
к строгой женщине с седыми волосами, посадила рядом
с собой на жесткий, обтянутый черной клеенкой стул, и он,
безуспешно пытаясь вытащить за большие блестящие шляп­
ки хоть один диковинный гвоздь, краем уха слышал слова:
городской мальчик, другой рацион питания, постоянный
уход, похудел на два килограмма...
Потом они с матерью шли к ”пассажирке” — автобусу
с выступающей мордой радиатора и одной дверью впереди,
которую водитель открывал длинной блестящей ручкой,
тетя Клава несла чемодан, жалела Сергея и обещала прове­
сти все необходимые опыты и выслать результаты.
— Главное соблюдать методику, — озабоченно поучала
Ася Петровна.

68
 На станции в ожидании поезда мать развеселилась, купи­
ла мороженое и мечтательно сказала:
— Сейчас сядем в вагон, ту-ту — и больше нас в эту
дыру не загонишь.
Сергей поинтересовался, кто и в какую дыру хочет их
загнать, мать в ответ рассказала сказку про тетку-профес­
соршу, которая копает в разных далеких местах глубокие
ямы и прячет туда непослушных детей, иногда вместе с ро­
дителями.
Сказка произвела на Сергея удручающее впечатление,
когда состав тронулся, он тревожно выглядывал в окно: не
бежит ли следом злая тетка-профессорша.
Но оказалось, что она поджидала мать в городе, пыта­
лась-таки загнать ее в дыру, строила козни, решила загу­
бить, но Ася Петровна сумела избежать всех опасностей
и переселилась в комнату с муляжами коровы и лошади
в одну шестую натуральной величины, к цифрам и графи­
кам.
Перемены не помешали Асе Петровне считать себя высо­
кообразованной и тесно причастной к большой науке, не
сделавшей блестящей ученой карьеры только из-за происков
менее талантливых, но более пронырливых завистников.
Муж это мнение разделял и полностью поддерживал.
Николай Сергеевич Элефантов образования не имел, рабо­
тал фотографом по договорам, часто выезжая в сельские
районы, допоздна возился в лаборатории, иногда прихваты­
вал ”левые” работы или производил съемку на дому. Сергей
не понимал, чем левые работы отличаются от правых, но
знал, что следует опасаться каких-то финов, которые могут
обложить налогом, а потому нельзя разговаривать с незна­
комыми людьми, рассказывать кому-либо о занятиях отца,
приводить домой товарищей и даже возвращаться самому,
когда у него клиент.
Последний запрет был самым неудобным. Сколько раз
Сергей, разгоряченный беготней, был вынужден терпеть
жажду в то время, как другим пацанам ничего не стоило
забежать домой и напиться. А однажды, когда он, не в си­
лах больше терпеть, справлял нужду за сараями, его засту­
кала дворничиха и подняла крик на весь двор. Он чуть не
сгорел от стыда и запомнил свой позор на долгие годы, но
по-прежнему соблюдал запрет, нарушив его только один
раз: когда распорол ногу осколком бутылки и, истекающий
кровью, заколотил в родную дверь в неположенное время.
Ему долго не открывали: отец прятал фотокамеру и снимал
софиты, а он стучал все сильнее — инстинкт самосохране­

69
ния оказался сильнее страха родительского гнева, к тому же
где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что происшед­
шая с ним беда важнее, чем все левые и правые работы
Элефантова-старшего.
Наконец, отец с перекошенным лицом и безумными
глазами выскочил на порог, оглядел заполненную детьми
и вышедшими на шум соседями площадку, схватил Сергея
за грудки, втянул в дом, изо всех сил захлопнул дверь
и принялся орать, вымещая на нем злость за пережитый
испуг. При этом он оказывал сыну помощь: промывал рану,
останавливая кровь, бинтовал, но Сергей плакал уже не от
боли и страха, а от обиды и думал, что лучше бы он остался
во дворе, забился за сараи и умер от потери крови.
Отец всегда был нервным, взвинченным, очень мнитель­
ным и многократно преувеличивал опасность и рискован­
ность своих занятий. Допускаемые им финансовые наруше­
ния не шли ни в какое сравнение с размахом коллег по цеху:
Иваныча, Краснянского, Наполеона, но боялся он больше,
чем все они вместе взятые. Двадцать пять лет спустя, раз­
глядывая длинный белый шрам на ноге, Элефантов пожалел
отца, посчитавшего, что его выследили и настигли с полич­
ным, и ожидавшего увидеть за дверью целую бригаду фи­
нов и милиционеров. Но тогда отсутствие сострадания, на
которое он имел право рассчитывать, повергло шестилет­
него Сергея в отчаяние. Вечером в постели он плакал,
накрывшись одеялом, и ему казалось, что ничего хорошего,
радостного и веселого в жизни у него не будет.
Правда, утром это ощущение прошло, родители его
пожалели, делая перевязку, отец говорил ободряющие сло­
ва, и неприятный осадок в душе растворился без остатка.
Но детские переживания Элефантов не забыл и старался
не доставлять их своему сыну, а если случалось накричать
на Кирилла под горячую руку, потом он обязательно изви­
нялся.
Перед ним в детстве не извинялись, и даже мысль об
этом не могла прийти в голову отцу или матери. И друг
перед другом они не извинялись, хотя поводов хватало: шел
период притирки характеров, процесс происходил болезнен­
но, часто вспыхивали скандалы, отец, утверждаясь в роли
главы семьи, орал так, что дребезжали стекла в буфете, и не
подозревал, что бросает бумеранг, который через несколько
десятков лет ударит его самого.
Мать плакала, Сергей успокаивал ее и выслушивал упре­
ки и обвинения в адрес мужа, тот, в свою очередь, жаловал­
ся на жену, иногда в конфликт вовлекались обычно со­

70
блюдающие нейтралитет дедушка и бабушка со стороны
отца, тогда ссора приобретала такие масштабы, что Сергей
убегал во вторую половину своего мира.
Двор с проходняками на сопредельные территории; про­
хладными, пахнущими сыростью подъездами; тенистым па­
лисадником перед окнами тети Вали; длинным рядом сара­
ев у задней стены, за которыми можно было жечь костер
и заниматься другими столь же запретными делами; пуга­
юще высокими пожарными лестницами, деревьями, забора­
ми, кошками и собаками, полутора десятками пацанов раз­
личных возрастов, — засасывал Сергея, как омут.
Здесь играли в казаков-разбойников, пиратов, в войну,
делали воздушных змеев — драночных и простых — ”мона­
хов”, рассказывали в темных подвалах страшные истории,
зажигали костры и жарили насаженные на прутики куски
колбасы.
Здесь Сергей общался со сверстниками из так называ­
емых неблагополучных семей, которые хвастались друг пе­
ред другом, чей отец больше отсидел или чей брат больше
знает самых отпетых уркаганов. У них был особый язык,
и кроме ругательств Сергей узнавал новые для себя слова,
удивляясь пробелам собственного образования. Васька Сы­
роваров долго смеялся, обнаружив, что приятель не знает,
что такое чекушка, а Моисей надрывал живот, когда Сергей
отвечал, что малина — это ягода, а пером пишут буквы.
У них существовала своя система ценностей, по которой
опрятно одетые и не знающие простых вещей Сергей, Юрка
Рогов да еще несколько ребят считались маменькиными
сынками, негодными к сколь-нибудь серьезному делу. То,
что Сергей мог рассказать уйму сказок, Юрка Рогов гово­
рил по-английски, Павлик Сизов прекрасно рисовал и учил­
ся играть на скрипке, положения не меняло, эти достоинства
во дворе не котировались, скорее напротив — подтверждали
неполноценность их обладателя.
Пытаясь добиться расположения, Сергей скармливал
вынесенные из дома бутерброды вечно голодному Моисею,
тот поощряюще хлопал его по плечу и говорил, что теперь
они навек кореша. Но когда Сыроваров и пацаны постарше,
перемигиваясь, шли с соседкой Веркой в подвал ”смотреть
курицу”, Моисей давал Сергею шалобан и прогонял, приго­
варивая: ”Пойди кошке под хвост загляни”. Оскорбленный
Сергей бродил по двору, ощущая свою ущербность.
Он догадывался: то, что делается сейчас в пыльном,
пахнущем мочой подвале связано с довольно распростра­
ненной, хотя и запретной игрой ”в доктора”, когда мальчик

71
и девочка, уединившись в укромном месте, делают щепоч­
кой уколы друг дружке, но это вводная, для приличия, часть
игры, а главное, ради чего, собственно, нарушали запрет
и прятались, происходило потом: снимали трусики и рас­
сматривали стыдное, трогая иногда палочкой, вроде как
медицинским инструментом, и испытывая пугающее и при­
ятное возбуждение. Но в подвале все, конечно, было ин­
тересней, и, хотя представить подробностей Сергей не мог,
он ощущал то же острое запретное чувство, будто касался
палочкой белого девчоночьего тела. Потом жадно вгляды­
вался в щурящуюся на свет ватагу, безуспешно выискивая
следы тайны. Моисей как ни в чем не бывало обнимал его,
называл корешом и жарко шептал на ухо, чтобы он вынес
еще пожрать.
Дворовые авторитеты были маловпечатлительны и
практичны, обладали неразвитым воображением и слабой
эмоциональностью. Как-то Сергей стал свидетелем жуткой
сцены: троллейбус сбил слепого побирушку, пострадавшего
увезла ”скорая”, а на асфальте осталась запачканная кро­
вью старая кепка, дно которой едва закрывалось собран­
ными медяками.
Под сильным впечатлением Элефантов пересказал уви­
денное во дворе, и Васька Сыроваров, хищно блеснув глаза­
ми, тут же убежал, а вернувшись, долго сокрушался, что на
месте наезда много людей и милиции, поэтому взять деньги
не удалось.
Уже тогда у Сергея зародилась смутная, неоформившая­
ся мысль о том, что внутренне люди отличаются друг от
друга гораздо сильнее, чем внешне. Его поражало пренеб­
режение дворовых пацанов всеми запретами и ограничени­
ями, которые сам он даже в мыслях боялся нарушить.
Моисей, Васька и Рыжий Филька курили за сараями собран­
ные на улице ”бычки”, играли в айданы, ели убитых из
рогаток и зажаренных в маленьких, сложенных из трех
кирпичей печках воробьев, утоляли жажду снегом или со­
сульками, никогда не мыли рук.
Сергей рассказывал об этом дома, когда ему в очередной
раз сулили воспаление легких от едва заметного сквознячка,
но родители многозначительно покачивали головами и зло­
веще предрекали нарушителям запретов скорую и немину­
емую кару в виде брюшного тифа, холеры, дизентерии,
менингита и других столь же страшных заболеваний.
Сила родительского авторитета в те годы еще была
велика, и на следующий день Сергей выходил во двор
с опаской, ожидая увидать валяющихся прямо на улице

72
в страшных мучениях детей или вереницы санитарных ма­
шин у каждого подъезда. Но все оказывалось как обычно —
Моисей, Васька и Филька, здоровые и веселые, затевали
очередную игру, рвали зеленые жерделы, запивая сырой, да
к тому же холодной водой из дворовой колонки. А сам
Сергей начинал кашлять, шмыгать носом, или у него рас­
страивался желудок, и отец с матерью в два голоса ругали
его за недостаточно тщательное мытье рук и нежелание
носить джемпер.
Вконец растерянный Сергей вновь пытался сослаться на
Моисея или Фильку, но мать раздраженно говорила, что
просто им до поры до времени везет, а отец запальчиво,
хотя и довольно непоследовательно, кричал, чтобы он себя
с ними не равнял, так как ему до них далеко. Так опять
проявлялась мысль о какой-то второсортности Сергея.
Дело в том, что на свою беду Сергей плохо ел. Как
удалось родителям отбить у него естественно существу­
ющий у каждого человека аппетит, осталось загадкой даже
в зрелом возрасте; очевидно, сказывалась давящая необ­
ходимость садиться за стол в строго определенное время
и без остатка съедать то, что дают. Любое отступление от
предписываемого домашним уставом процесса потребления
пищи считалось грубейшим нарушением порядка и строго
каралось. Мать запирала нарушителя в темной ванной,
секла ремнем, ставила в угол, однажды вылила недоеден­
ный суп на голову. Затем кормление продолжалось, как
будто наказания могли способствовать появлению аппети­
та.
Неудачи за обеденным столом Сергей переживал очень
болезненно, тем более что они служили основанием для
сравнения его с соседскими детьми, и сравнение всегда было
не в его пользу. Даже когда речь шла о Моисее, Фильке,
Ваське Сыроваре, слывших беспризорниками и хулиганами,
оказывалось, что у них есть и достоинства — они ”хорошо
кушают”, потому и могут отколотить во дворе любого,
потому инфекции и простуды их не берут. Любимцем роди­
телей был толстенький розовощекий Вовочка Зотов из сосе­
днего подъезда, его ставили в пример чаще других.
У Вовочки была педальная машина, велосипед, элект­
рическая железная дорога и другие шикарные игрушки,
заслуженные, как внушалось Сергею, округленькими щеч­
ками и заметным животиком.
Элефантов не хотел походить ни на расхристанного гряз­
ного Моисея, ни на жирного Вовочку; к последнему он
ревновал родителей, тщетно пытался понять, почему посто­

73
ронний мальчик может быть для них более привлекатель­
ным, чем собственный сын.
Став взрослым, он понял, что родители, хотя и не со зла,
а от педагогического невежества, отсутствия элементарной
чуткости, сделали все, чтобы выработать у него комплекс
неполноценности, и не их вина, если это в полной мере не
удалось.
Сергея спасли книги. Его воображение пробудили сказ­
ки, которые бабушка рассказывала, как только выдавалась
свободная минута, а иногда — не отрываясь от хлопот по
хозяйству.
Бабушка говорила особым, сказочным голосом, и он
полностью погружался в мир удалых богатырей, хрусталь­
ных замков, добрых и злых волшебников.
...И прикинулась гадюка черная красавицей девицей,
Иванушка склонился поцеловать уста сахарные, тут бы ему
и смерть пришла, да крестная спасла, не дала пропасть,
палочкой волшебной взмахнула — чары злые развеялись,
увидал Иванушка перед собой змею ядовитую, раз! — и от­
сек ей голову!
Здесь Сергей заплакал, бабушка всполошилась, что напу­
гала ребенка, долго утешала, обняв за плечи и приговари­
вая: ”Да не бойся ты, не бойся, ведь все хорошо кон­
чилось...”
Но Сергей плакал не от страха, он сам не смог бы
выразить чувства, которые испытывал. Эту сказку он запом­
нил на всю жизнь и много раз, то в кошмарном сне, а то
и наяву в угнетенном состоянии духа, видел жуткую своей
противоестественностью картину: ослепленный колдов­
ством добрый молодец тянется губами к брызжущей ядом
гадюке.
Он научился читать рано, пяти лет, помогло желание
самому, без посторонней помощи уходить в сказочный мир.
Через год-два Сергей читал толстые книжки, намного об­
гоняя сверстников и удивляя сотрудников районной библио­
теки.
Книги помогли ему понять, что умение ”хорошо ку­
шать” вовсе не главное в жизни, а розовые щечки и складка
под подбородком — совсем не те добродетели, за которые
можно уважать или любить. Собственно, он и сам детским
умом и неразвитой интуицией понимал это, но поскольку
родители утверждали обратное, необходимо было найти
союзников, и Сергей их нашел: дядя Степа, пятнадцатилет­
ний капитан, Дон Кихот и Тиль Уленшпигель авторитетно
подтверждали его правоту.

74
 И все же в жизни Элефантова нет-нет да случались
моменты, когда из глубины памяти выплывало унизитель­
ное ощущение собственной ущербности и какой-то несосто­
ятельности, приходилось делать усилие, чтобы его преодо­
леть, доказать всем окружающим, а в первую очередь само­
му себе, что он, Сергей Элефантов, ничуть не хуже, не слабее
и не трусливее других.
Доказывая это, он не обходил острых углов, лез на
рожон, встревал в необязательные драки, с пятого класса не
расставался со складным ножом, старательно создавая об­
раз человека, способного пустить его в ход. Сверстникам, не
знавшим истинных причин такого поведения, казалось, что
оно объясняется особой уверенностью в себе, хотя на чем
базировалась эта уверенность у худого, не отягощенного
мышцами Сергея, было совершенно непонятно. Кто-то пу­
стил слух, что он связан с компанией лихих уличных ребят,
такая версия вроде бы расставляла все по местам, поэтому
в нее поверили.
Сергей по мере возможности подкреплял сложившееся
мнение то многозначительным намеком, то упоминанием
прозвищ признанных уличных авторитетов, то появлением
в школьном дворе с Моисеем и его дружками.
Все шло хорошо до тех пор, пока в восьмом в их класс не
пришел Яшка Голубев, отпущенный из специальной школы,
где провел два года за уходы из дома, кражи и хулиганство.
По комплекции такой же, как Элефантов, Голубь об­
ладал природной наглостью, развинченными манерами
и бесцветными маленькими глазками, бесцеремонно каря­
бающими всех вокруг. Пару раз поговорив с Сергеем, он
установил его полную неосведомленность в целом ряде
специфических вопросов, после чего обозвал фраером и ска­
зал, что в воскресенье приведет на пустырь ”своих ребят”,
а Сергей пусть приводит своих.
Предложение было простым и понятным: если бы за
спиной Сергея стояли реальные ”свои ребята”, во время
встречи в каждой компании нашлись бы общие знакомые,
и дело кончилось бы мирной выпивкой к обоюдному удово­
льствию и взаимному укреплению авторитета. Но ”своих
ребят” у Элефантова не было.
Дело в том, что когда Сергей пошел в школу, его мир
расширился ненамного. Снедаемая неудовлетворенным
тщеславием Ася Петровна во всеуслышанье объявила
о своем намерении ”вывести сына в отличники”. Очевидно,
несостоявшаяся научная карьера требовала компенсации:
она с таким рвением взялась за дело, что в первый же день

75
чуть не отбила у Сергея всякую охоту к дальнейшей учебе,
пять раз заставив его переписывать домашнее задание: пол­
страницы палочек и полстраницы крючочков.
Сергей вконец занудился от непривычно долгого сидения
за письменным столом, пальцы, сжимающие ручку, затекли
и начали дрожать, палочки и крючочки выходили все хуже
и хуже. Ася Петровна обзывала его олухом и бездарностью,
щипала за руку, клянясь, что он не встанет из-за стола, пока
не напишет все идеально, хотя как именно ”идеально”,
показать не могла, ибо сама писала словно курица лапой.
Стемнело, выведенные дрожащими пальцами палочки
и крючочки не шли ни в какое сравнение с первым вариан­
том, безжалостно изодранным Асей Петровной в клочья,
наконец вмешался отец, и Сергей, получив напоследок звон­
кий подзатыльник, был отпущен в постель, где долго плакал
под одеялом в тоскливой безысходности от предстоящего
ему такого долгого кошмара, называемого учебой в школе.
Скоро запал у матери прошел, и свою роль домашнего
педагога она свела к наказаниям за плохие оценки. Плохой
оценкой считалась тройка, а с наказанием вышла неувязка.
Самое распространенное — не пускать на улицу — здесь не
годилось: бесконечные ограничения, преследовавшие Сергея
во дворе, привели к тому, что он потерял интерес к прогул­
кам, предпочитал провести время за книжкой. И Ася Петро­
вна, идя он противного, придумала уникальное взыскание,
от которого впоследствии, когда Сергей стал взрослым, изо
всех сил пыталась откреститься: запрет на чтение. Проштра­
фившийся Сергей выставлялся ”дышать свежим воздухом”
и томился обязательное время на просматриваемом из окон
пятачке, прикидывая, удастся ли выкрасть хоть одну из
конфискованных книг, чтобы урывками почитать в ванной
или туалете.
Такие явно не способствующие обзаведению друзьями
”прогулки”, запрет водить мальчишек домой и замкнутый
характер Сергея объясняют, почему у маленького Элефан­
това не было верных, надежных ребят, на которых можно
было бы положиться.
К восьмому классу положение не изменилось. Одно­
классники, соседи, несколько чистеньких опрятных филате­
листов — и все. Никого из них нельзя было привлечь к столь
щекотливому и в известной степени рискованному делу, как
столкновение с компанией Голубя. Вот если бы Моисей или
Васька... Но они только посмеются над сопливой беззащит­
ностью маменькиного сынка, которого всегда в глубине
души недолюбливали.

76
 Оставался мир взрослых — любой из них мог в два счета
разрешить проблему, поставив Голубя да и всех, кого он
приведет, на место. О вечно куда-то спешащем, затуркан­
ном и крикливом отце Сергей как о возможном защитнике
даже не думал, хотя однажды тому уже приходилось высту­
пать в этой роли.
А дело было так: классе во втором или третьем Сергей,
катаясь с Горного спуска на санках, заспорил с каким-то
пацаном, у того оказался великовозрастный приятель, кото­
рый без лишних разговоров ударил Сергея в лицо, рас­
квасив нос. Сдерживая слезы бессилия и унижения, Сергей
отошел в сторону, размазывая снегом не желавшую остана­
вливаться кровь, и тут увидел отца. Помня урок с раненым
коленом, он обреченно пошел навстречу, жалко улыбаясь,
чтобы показать: ничего страшного не произошло. Но про­
тив ожидания отец не стал его ругать, кричать и топать
ногами, он коротко спросил: ”Кто?”, Сергей показал: обид­
чик, видя надвигающуюся опасность, спешно покатился под
гору, а отец выхватил у Сергея санки и помчался в погоню.
Неожиданное заступничество и позорное бегство против­
ника привели Сергея в ликование, он испытал такой прилив
любви и нежности к отцу, которого не ощущал ни до, ни
после этого случая. Но вечером отец стал насмехаться над
ним за то, что он подставил свой нос под чужой кулак, и все
стало на свои места, а Сергей зарекся обращаться к отцу за
защитой.
Правда, у Сергея был знакомый, который с удовольстви­
ем взялся бы уладить щепетильное дело и выполнил бы это
весело, блестяще, со смаком, как делал все, за что брался.
Любимец дворовой детворы Григорий — разбитной бес­
шабашный мужик, за грехи молодости ”оттянувший срок”
и теперь стремящийся быть праведником. Жена не выпуска­
ла Григория из-под надзора, бдительно следила, чтобы он
не сбивал компанию, но не возражала, когда он возился
с пацанами. Он показывал ребятам фокусы, делал змеев,
лазал с ними по чердакам, рассказывал, сильно привирая,
про собственные приключения, бесплатно водил в зоопарк,
где работал смотрителем животных.
Григория можно было просить о чем угодно, он умел
держать тайну и любил выступать арбитром во всех дворо­
вых конфликтах. К тому же обладал могучей фигурой,
зычным голосом и огромными кулаками. Один вид его
вызывал страх и почтение уличной шпаны. Григорий был
козырной картой, обещавшей легкую победу в любой игре.
Стоило только попросить.

77
 Но просить Григория Элефантову не хотелось по причи­
не, казалось бы, совершенно незначительной, но для него
весьма существенной: однажды Григорий его предал. Ни
сам Григорий, ни присутствовавшие при этом пацаны не
видели в происшедшем никакого предательства: один из
уроков жизни, щедро и главное охотно, от чистого сердца
преподаваемых старшим товарищем. Но Сергей расценивал
полученный урок по-другому.
Тогда он еще был первоклашкой и во время очередного
похода в зоопарк завороженно замер у клетки куницы.
Красивый мех, симпатичная мордочка, мягкие грациозные
движения буквально пленили ребенка. Он долго любовался
куницей, жалея, что не может ее погладить, и когда Григо­
рий вернулся за ним и спросил, чего он тут прилип, попро­
сил взять куницу на руки.
— Тю, — удивленно сказал Григорий. — Ты что? Она
ж тебя сожрет!
Такой красивый зверек не может никого сожрать, для
Сергея это было совершенно очевидно, он добрый и ласко­
вый и уж, конечно, не способен обидеть другое живое суще­
ство, но Григорий, которого он попытался в этом убедить,
схватился за живот.
— Да это же хищник, понимаешь, хищник, — втолковы­
вал Григорий. — Она мелкую живность жрет, птиц, гнезда
разоряет: то яйца выпьет, то птенцов передушит. И тебе
палец отхватит — глазом не успеешь моргнуть.
Сергей спорил, защищая куницу, и у Григория лопнуло
терпение.
— Добрая, говоришь? Никого не обижает? Ладно.
Он немного подумал, посмотрел на часы.
— Вот если в клетку цыплят пустить, как думаешь, что
будет?
— Мирно жить, играть начнут, — убежденно ответил
Сергей.
Григорий захохотал, снова посмотрел на часы и махнул
рукой.
— Ладно. Хотя и рано еще... Погоди, я сейчас.
Он вынес картонную коробку, в которой копошились
хорошенькие желтые цыплята, открутил проволоку задвиж­
ки.
— Значит так, я открываю дверцу, а ты пускай, посмот­
рим, в какие игры она с ними поиграет.
— Сожрет — и все дела, — хмыкнул хорошо знающий
жизнь Васька Сыроваров.
— Готов?

78
 Григорий открыл дверцу, и Сергей вывалил в нее сума­
тошно попискивающих цыплят. Куница подняла голову,
лениво зевнула, обнажив мелкие острые зубы, и в сердце
Сергея шевельнулись на миг нехорошие сомнения. Но ниче­
го не произошло. Цыплята с гомоном разбрелись по клетке.
Зверек снова положил голову на лапы, только глаза уже не
закрывались, да нервно подергивался хвост. Слова Сергея
сбывались, он с гордостью оглядел затихших в ожидании
пацанов. Васька Сыроваров скверно улыбнулся.
Потом куница встала, неторопливо подошла к ближай­
шему цыпленку, мягко тронула его лапой. Сергей понял, что
затомившийся в одиночестве зверек хочет поиграть с новы­
ми товарищами.
— Сытая, зараза, — проговорил Васька.
— Ничего, сейчас разойдется, — ответил Григорий.
Они говорили как о неизбежном, их уверенность Сергея
удивила, и он дружелюбно смотрел на гладкого, мягкого,
блестящего зверька, которому предстояло посрамить так
плохо думающих о нем Сыроварова и Григория.
Раз! Голова куницы метнулась вперед, щелкнули зубы,
и безгранично доверявший ей Элефантов не понял, что
происходит. Но зверь метался по клетке, безошибочно на­
стигая всполошенные желтые комочки, до Сергея начал
доходить ужасный смысл того, что не могло, не должно
было происходить, но тем не менее, вопреки всем его ожи­
даниям, происходило прямо у него на глазах и больше того,
с его помощью.
Он закрыл глаза ладонями и затрясся, безуспешно сдер­
живая рыдания.
— Еще не время кормить, вот и не проголодалась, —
пояснял Григорий. — Передушила и бросила, потом сожрет.
А ты, Сергей, чего ревешь?
Сергею было стыдно перед ребятами, он вытер глаза,
глубоко подышал носом и успокоился.
Куница снова дремала, и вид у нее вновь был мирный,
располагающий, хотя желтые пятнышки, разбросанные на
грязном деревянном полу, неопровержимо свидетельствова­
ли, что впечатление это обманчиво.
— Она их потом сгребет в кучу, аккуратная, зараза, —
продолжал учить жизни пацанов Григорий.
Элефантов молчал до самого дома, чувствуя себя нагло
и бессовестно обманутым. Кем? Он не мог бы ответить на
этот вопрос. Было жаль цыплят, которых он собственными
руками отдал на съедение красивой, но злой и хищной
твари. И ощущалась глухая неприязнь к Григорию.

79
 Со временем неприязнь прошла, но остался горький
осадок, Сергей избегал Григория, хотя тот, не задумывав­
шийся над мелкими деталями жизни, ничего не подозревал,
громогласно здоровался, шутливо замахивался пудовым
кулаком. И, конечно, начисто забыл случай в зоопарке.
Строго говоря, Сергею тоже следовало его забыть: как-
никак прошло восемь лет!
Подумав хорошенько и понимая, что лишает себя
единственной надежды, Сергей решил к Григорию не
обращаться. Положение складывалось безвыходное, Сергея
захлестнула тоска, и, как всегда в таких случаях, он нырнул
инстинктивно в вымышленный мир, существующий парал­
лельно с настоящим и служащий убежищем в трудные
минуты.
Сколько раз маленький Элефантов убегал от обид и ого­
рчений в бескрайние зеленые луга под ярким желтым солн­
цем, всегда сияющим на голубом, с легкими перистыми
облаками небе! Здесь прямо в воздухе были распылены
радость и спокойствие, надо только расслабиться, и тогда
они беспрепятственно проникают в мысли, вытесняя все
тревожное, угнетающее и печальное. Здесь жили его друзья
— герои прочитанных книг, и здесь трудности определен­
ного сорта легко преодолевались с помощью кольта или
навахи, которой бесстрашный Элефантов мог с двадцати
шагов пронзить горло злодею. Здесь было кому за него
заступиться, примчаться на помощь в нужную минуту
и метким выстрелом или точным броском лассо перевесить
весы удачи, если они вдруг начнут склоняться не в его
пользу. Здесь Сергей предложил Голубю стреляться по-мек­
сикански: с трех шагов через пончо и тот, конечно же,
струсил, принес извинения и, заискивающе кланяясь, по­
спешно удалился.
Единственным недостатком этого чудесного мира была
необходимость возвращаться в суровую реальность и зано­
во делать то, с чем уже успешно справился. Можно, конеч­
но, и не возвращаться — сказаться больным, просидеть
неделю дома, момент пройдет, и все забудется, но Сергей
понимал, что это самый короткий и верный путь в лентяи
и трусы.
Он вернулся и в четверг вечером уже знал, что надо
делать: решить все вопросы с Голубем один на один. Инту­
итивно он чувствовал, что тот не очень большой смельчак,
и если ощутит опасность для себя, то быстро скиснет. Но
это было в теории, а как обернется дело на практике?
Ткнуть бы ему под нос кольт или наваху...

80
 В столовом наборе Сергей отыскал нож для резки лимо­
нов, новый, блестящий — им никогда не пользовались —
с волнистым лезвием и пластмассовой ручкой. На ручку он
надел кусок резиновой трубки, а сверху намотал изоляцион­
ной ленты. В безобидном фруктовом ноже сразу появилось
нечто зловещее.
В пятницу Сергей подстерег Голубя в мрачном сыром
подъезде, вышагнул из-за двери на ватных ногах, схватил
левой рукой за ворот и рванул в сторону, слабо рванул, руки
тоже были ватными, но Голубь подался и оказался притис­
нутым к стене в темном углу, как и было задумано. В пра­
вой руке Сергей держал нож, который намеревался приста­
вить к горлу противника, но не решился и водил им влево-
вправо напротив живота Голубя. Теперь следовало сказать
что-нибудь грозное, и слова соответствующие были приго­
товлены, но сейчас они вылетели из головы, да и горло сжал
нервный спазм.
Сергей видел себя со стороны, ужасался, представляя,
что к подъезду уже бегут вооруженные милиционеры с соба­
ками, и нож в руке прыгал все сильнее. Но на Голубя его
молчание и пляшущий клинок, будто выбирающий место
для удара, произвели ошеломляющее впечатление: он по­
бледнел, вытаращил глаза, и фальцетом крикнул:
— Ты чего, Серый, не режь, я пошутил!
Еще не выйдя из столбняка, Сергей чуть опустил нож,
и Голубь обрадованной скороговоркой уверил его в вечной
дружбе, готовности к услугам, пообещал сводить к тай­
нику с оружием и подарить браунинг. Испуг противника
привел Сергея в равновесие, он спрятал нож в карман
и сказал:
— Если что — разбираться не буду, и виноватых искать
не буду, с тебя спрошу! — При этом многозначительно
хлопнул по карману.
— Замазано, Серый, о чем разговор, я и так видел, что
ты свой парень, просто решил на испуг попробовать, а ты
молоток!
Голубь мгновенно пришел в себя, повеселел, обрел обыч­
ные манеры и лексикон.
— Покажи финарик, ух ты, уркаганский, таким брюхо
пробьешь — все кишки вылезут, обратно не затолкаешь!
Продай, червонец даю!
— Не продается.
Элефантов засунул руки в карманы, чтобы не была
видна дрожь пальцев, и на подгибающихся ногах пошел
домой.

81
 На следующий день в школе Голубь рассказал всем, как
Серый его чуть не запорол специальной бандитской финкой,
оставляющей незаживающие рваные раны, но произошло
это по недоразумению, и теперь они большие друзья, водой
не разольешь.
Он действительно стал набиваться к Сергею в друзья,
знакомил с ним своих приятелей, и Элефантов ощутил
оборотную сторону репутации отчаянного головореза: к не­
му стала подходить известная в школе шпана из старших
классов с просьбой ”показать финочку” и с предложением
выпить вина на черной лестнице.
Выпутаться из сложившегося положения было трудно,
но Сергей придумал, что финку отобрала милиция, самого
его поставили на учет и, возможно, даже следят, в связи
с чем он должен хорошо себя вести. Такую версию приняли
с полным пониманием и оставили в покое, даже Голубь
отстал, пояснив, что не хочет попадать с поле зрения мили­
ции, так как с его прошлым это небезопасно:
— Извини, Серый, сам понимаешь, пока мне лучше
держаться от тебя подальше.
Сергея такой оборот вполне устраивал.
Анализируя происшедшее, он испытывал двойственное
чувство. Радовала победа над заносчивым и наглым Голу­
бем, но способ, которым он ее достиг, не доставлял удов­
летворения.
Во-первых, он блефовал и никогда не смог бы дейст­
вительно применить нож, а это ставило его на одну доску
с жирным неопрятным Юртасиком, который в любой ссоре
хватал доску, палку, гвоздь, кирпич — что под руку попадет­
ся, дико выкатывал глаза и, пуская слюни из перекошенного
рта, гонялся за своим недругом. Юртасика побаивались,
считали психом, тем более что мамаша периодически укла­
дывала его в нервную клинику, убивая сразу двух зайцев:
учителя делали скидку на болезненное состояние Юртасика,
и он благополучно переходил из класса в класс, что вряд ли
бы ему удалось при других обстоятельствах, а милиция
списывала на психическую неустойчивость многие проделки
этого субъекта.
Одноклассники Юртасика презирали, понимая, что ника­
кой нервной болезни у него нет, он просто истерик и трус,
выбравший такую необычную форму защиты от любых
внешних влияний, и Сергею никак не хотелось ему уподоб­
ляться.
Но ему не хотелось походить и на всех этих голубей,
моисеев, блатных, полублатных и приблатненных, использу­

82
ющих нож как аргумент в споре и способных при случае
пустить его в ход.
В результате Сергей решил, что в данной ситуации дей­
ствовал правильно, но в дальнейшем надо пользоваться
другими методами.
Алик Орехов занимался боксом, и Сергей попросился
к нему в секцию, походил неделю, но был отчислен как
неперспективный. Орехов предложил тренироваться дома
и старательно учил Сергея ударам: прямой, крюк сбоку,
снизу... Потом сказал: ”Зачем тебе это нужно? Ты же не
собираешься участвовать в соревнованиях? А для уличных
ситуаций я покажу тебе одну серию... Смотри: правой в со­
лнечное, левой — в челюсть, можно наоборот, а потом или
коленом снизу, или двумя кулаками сверху. Раз, два, три!
Готово! Или так: раз, два, три!”
Орехов долго возился с Сергеем и даже подарил старую
боксерскую грушу, объяснив, что надо ”накатывать” эту
серию ежедневно, утром и вечером, чтобы выработать авто­
матизм.
Незаметно они сдружились, к ним примкнул сосед Оре­
хова — Костя Батурин, за малый рост прозванный Молеку­
лой, и высокий крепкий Валера Ломов, по кличке Лом. Так
сложилась компания, в которой Сергей провел юношеские
годы.
Элефантов больше других читал, много знал, умел дале­
ко просчитывать жизненные ситуации и, хотя физически был
слабее приятелей, по существу являлся лидером. Фокусы
и выверты трудного возраста преломлялись через ковбой­
ско-гусарскую атмосферу компании, обильно читавшей при­
ключенческую литературу. Они играли в карты на деньги,
пили коньяк — напиток ремарковских настоящих мужчин,
культивировали обычаи рыцарства, и когда однажды Сер­
гей, а кличка у него была Слон, так как познаний компании
в английском хватило наконец, чтобы перевести его фами­
лию, так вот, когда Слон сильно поссорился с Ломом
и дошло до взаимных оскорблений, то дело было решено
кончить, как и положено среди благородных джентльменов,
— дуэлью.
Стрелялись из пневматического ружья Элефантова на
огороженной забором территории стройки поздно вечером
при тусклом свете фонарей.
Сергею секундировал Орехов, Лому — Молекула. Огово­
рили условия: расстояние тринадцать шагов, стреляют по
очереди, согласно жребию, в любую часть тела противника,
который поворачивается спиной, чтобы пуля не попала в глаз.

83
 Первым стрелял Лом, он целил в голову, но пулька
прошла рядом с ухом Сергея, тот услышал даже свист
рассекаемого воздуха.
Потом выстрелил Сергей, раздался шлепок, Лом схва­
тился за затылок, и резко согнулся, чтобы кровь не запач­
кала одежду. Все вместе пошли в травмпункт, где Лому
выстригли клок волос и наложили скобку, посоветовав акку­
ратней ходить по улицам и не падать на спину.
На следующий день дуэлянты торжественно помирились
и долго гордились тем, что испытали ощущение человека,
стоящего под дулом и ожидающего выстрела. Никто в их
окружении не мог этим похвастаться.
В десятом классе Элефантов уже не сомневался в своей
самостоятельности. Он учился лучше многих сверстников,
знал больше других, с ним советовались, его уважали. Орех,
Лом и Молекула молчаливо признавали его верховенство
в компании, он неоднократно доказывал окружающим,
а еще больше самому себе свою смелость и умение риско­
вать.
Поступив в радиотехнический институт, он записался
в парашютную секцию и совершил два прыжка, несколько
лет занимался альпинизмом и обрел полную уверенность
в себе, хотя дома продолжали считать его растяпой, неуме­
хой и грубияном; он не оставался в долгу, когда вспыхивали
домашние скандалы, а случалось это, как и раньше, доволь­
но часто.
Сергей учился легко, занимался в научных кружках, по-
прежнему много читал. Он чувствовал себя повзрослевшим
и часто задумывался, какие перемены ждут его после окон­
чания вуза.
Со сверстниками он часто обсуждал проблему, как жить,
чем заниматься, к чему стремиться. Сокурсники по этому
поводу имели разные мнения: кто-то хотел поступать в ас­
пирантуру, кто-то мечтал о конструировании сверхсовре­
менной, опережающей время аппаратуры, некоторые не за­
думывались о будущем, настроившись спокойно плыть по
течению жизни.
Чистенький и аккуратный Вадик Кабаргин был единст­
венным, кто собирался стать большим начальником. Прав­
да, эту мысль он высказал только однажды в колхозе после
первого курса, когда они узкой компанией сидели у ночного
костра, ели печеную картошку и пили купленный специаль­
но снаряженным за три километра в сельмаг гонцом креп­
кий портвейн. Тогда его высмеяли, и он замолчал, тем более
что после второго семестра у него оставался ”хвост” еще за

84
первый и возможность выдвижения в крупные руководи­
тели, наверное, даже ему самому в тот момент казалась
малореальной.
Но потом Кабаргин выучился виртуозно шпаргалить,
умело пользоваться помощью сильных студентов (особенно
часто он обращался к Элефантову), активно занялся обще­
ственной деятельностью: стенгазета, художественная само­
деятельность, на третьем курсе его выдвинули в профком...
У него была выигрышная внешность: высокий, правиль­
ные черты лица, умный взгляд — картинка. Когда он мол­
чал и вдумчиво смотрел на преподавателя, не могло возник­
нуть сомнений, что он знает предмет не меньше, чем на
отлично. Стоило заговорить — впечатление мгновенно пор­
тилось, но по инерции преподаватели ставили активному
студенту четверки.
Удивляясь успеху ничего не смыслившего в науках Вади­
ма, Элефантов все чаще вспоминал его ночную откровен­
ность и подумывал, что, может быть, зря они смеялись над
далеко идущими планами соученика.
Как-то раз, на вечеринке у школьных товарищей, в оче­
редной раз толкующих о дальнейшем житье-бытье, Элефан­
тов рассказал о феномене Кабаргина.
— Умеет крутиться парень, — одобрил Орехов. — Вот
увидишь — выбьется в начальники. Раз есть хватка...
— По-твоему, хватка главное? — спросил Элефантов.
— Конечно. Впрочем, еще нужно везение, удачное стече­
ние обстоятельств.
— А знания, умение, способности?
— Без них можно распрекрасно обойтись. Деньги платят
за должность. А что у тебя за душой — никого не интересу­
ет.
— Я буду в международный поступать, — икнув, вме­
шался Юртасик. — Мать протолкнет.
— Ты серьезно, Орех? — не поверил Элефантов.
— Вполне. В жизни надо уметь устроиться, отыскать
уютное теплое местечко. Ум кое-что значит, но не всегда,
к тому же он не главное. Иначе все дураки на свете переве­
лись бы, а их кругом тьма. И процветают. Зачастую и ум­
ный дураком становится — так проще жить. И удобней.
— А не получится, пойду на кладбище могилы копать, —
бубнил Юртасик. — Там зашибают — куда профессору!
— Слышишь? — Элефантов показал на Юртасика. —
Вот дальнейшее развитие твоей мысли. — И, обращаясь
к кандидату в дипломаты или могильщики, спросил: —
Если предложат такую работенку: сидишь на скамеечке,

85
физиономия в окошке, человек проходит мимо — плюет,
второй — плюет, третий, десятый, сотый... Сто рублей
в день. Пойдешь?
— Еще бы! — расплылся Юртасик. — Не надо над­
рываться, землю ворочать, а в месяц три штуки набегают.
Я бы без выходных сидел!
— Может, и ты бы сел к такому окошку?
— И сел бы! — ответил Орех. — Сильное дело! Какой
тут ущерб? Вечером умылся душистым мылом, французс­
ким одеколоном протерся — чего жалеть, денег хватит —
и все! Иди с девочками на танцы, в ресторан, машину
можно купить, катайся, музыку слушай, летом — море,
шикарные бары. Красиво!
— А если в таком шикарном баре ты встретишь того,
кто плевал тебе в физиономию? Красиво? Смотрит на тебя,
пальцем тычет и смеется!
— Подумаешь, — сказал Юртасик. — Можно и в маске
сидеть.
— Ничего страшного, пусть, мне-то что! Да и не будет он
смеяться, если узнает, сколько я заколачиваю, еще позави­
дует, — буркнул Орех.
— Попросится рядом сидеть, на полставки! — хохотнул
Юртасик.
— Чушь говорите! — злобно бросил молча потягива­
ющий пиво Ломов.
— Подожди, — остановил его Элефантов. — Так что же,
Орех, деньги главнее всего в жизни?
— А то! — авторитетно откликнулся Юртасик, хотя его
мнением никто не интересовался.
— А как же честь, достоинство, самоуважение? — Элефа­
нтов завелся, разговор перестал быть обычным трепом, его
задело за живое. — Что ты будешь рассказывать своему
сыну о своей работе, за что тебя будет любить жена, как
представишься при знакомстве?
— Дипломатом, — снова икнул Юртасик. — Или дирек­
тором магазина. Мало ли что можно выдумать!
Орехов молчал.
— Говори, Орех, — поддержал Элефантова Ломов. —
Что сын напишет в сочинении про своего папочку?
— Сына у меня пока еще нет, значит, и говорить не о чем
— все слова. А в жизни часто придется морду под плевки
подставлять, без всякого окошка и бесплатно. Иначе не
проживешь. Всегда кто-то над тобой, кто-то сильнее, глав­
нее, от кого-то зависишь... Так что никуда не денешься,
придется терпеть.

86
 — Точно, Орех, правильно говоришь, — одобрил Юр­
тасик.
— Два придурка, — высказался Ломов.
— А ради чего терпеть? — не успокаивался Элефантов.
— Ради чего унижаться, себя ломать?
— Да мало ли... У каждого своя цель. Деньги, карьера,
успех... Один за десятирублевую надбавку начальнику за­
дницу лижет; ты этого, конечно, делать не будешь, а вот
подвернется возможность съездить в загранкомандировку
на пару лет или какой другой серьезный вопрос, и придется
подсуетиться, про свое достоинство позабыть...
— Черта с два! У каждого своя цена, суетись не суетись,
карлик и на ходулях остается карликом. А если я чего стою,
то и унижаться ни к чему!
— Правильные слова, ты сочинения всегда на пятерки
писал, не то что я... Все ломаются. Кто на водке, кто на
славе, кто на женщине... А когда сломался — правильные
слова побоку...
— Я на водке сломался, — вставил Юртасик. — Не стал
бы закладывать — ого-го-го!
— ...И ты сломаешься, рано или поздно, не знаю только
на чем. Тогда меня вспомнишь.
Элефантов снисходительно улыбнулся. Он не знал, как
сложится его жизнь, но был уверен, что обладает достаточ­
ным потенциалом, чтобы добиться любой цели, которую
поставит, не прибегая к методам, противоречащим его при­
нципам и убеждениям. И жалел Орехова, готового капиту­
лировать еще до начала боя.

Институт Элефантов окончил с отличием, получил дип­

лом радиофизика и возможность свободного распределе­
ния, которую использовал совсем не так, как принято: уехал
радистом на метеорологическую станцию в южной части
Сахалина. Там он провел около трех лет и там же наткнулся
на идею экстрасенсорной связи, идею, которая определила
направленность его научных увлечений на последующие
годы.
Как часто бывает, наткнулся он на нее случайно. В соро­
ка километрах от метеостанции находился небольшой аэро­
дром, принимавший самолеты с грузом для геологических
партий и рыбоконсервного комбината. Рейсы случались не­

87
часто, каждый был событием, привлекавшим внимание не­
многочисленного населения района. Элефантову приходи­
лось бывать на аэродроме и по делу, и просто так —
поглазеть на свежих людей, расширить круг общения, что
в условиях отдаленных и малонаселенных местностей так
же важно, как регулярный прием витаминов и противоцин­
готных препаратов.
С радистом Славой Мартыновым он сошелся вначале по
профессиональному интересу, но они понравились друг дру­
гу, и знакомство переросло в дружбу. Общались не столько
лично, как по рации, когда позволяло время и обстановка.
Когда аэродром готовился принимать очередной рейс, Эле-
фантов передавал Мартынову прогноз, они обменивались
новостями, рассказывали относительно свежие анекдоты.
С оказиями передавали друг другу книжки и журналы.
Погода в тех краях менялась быстро, и однажды Элефа­
нтов, через час после того как передал благополучный про­
гноз, получил новые данные: со стороны Тихого океана
к острову приближается мощный циклон. Тяжело гружен­
ный борт уже находился в воздухе, на этот раз рейс вы­
полнялся с материка, и скоро самолет должен был завис­
нуть над Татарским проливом. Его следовало вернуть.
Пока еще ничего страшного не произошло, связь с аэро­
дромом поддерживалась периодически до момента посадки
опекаемого самолета, и в любой момент в полет можно
было внести необходимые коррективы. Но атмосфера была
насыщена электричеством, ни в основном, ни в запасном
диапазоне установить связь не удавалось, Элефантов стал
нервничать.
Он не знал, что передаваемые им данные дублируют
и уточняют применительно к месту посадки метеосводки,
получаемые центральной диспетчерской во всей трассе поле­
та. Циклон своевременно обнаружили, и экипаж уже полу­
чил приказ на возвращение. Мартынов спокойно пил чай,
а Элефантов, представляя летящий навстречу катастрофе
самолет и чувствуя себя виновником его предстоящей гибе­
ли, лихорадочно щелкал переключателем настройки.
Он отыскал диапазон, на котором в силу причуд приро­
ды оказалось меньше помех, и принялся вызывать Мар­
тынова, хотя и понимал, что тот понятия не имеет, где
искать позывные его радиостанции. Элефантов отчетливо
представлял радиорубку аэропорта, ручку переключателя
диапазонов мартыновской станции, руки Мартынова, вы­
ставляющие нужную волну, бывает же раз в жизни чудо, так
необходимое сейчас для спасения человеческих жизней!

88
И чудо произошло: Мартынов ответил, выслушал сбив­
чивое сообщение Элефантова, спокойно проинформировал
его о действительном состоянии дел и отключился.
Сергей сразу обмяк, ощутил чудовищную усталость,
проспал двенадцать часов кряду и чувствовал себя скверно
еще несколько дней: врач станции определил у него нервное
истощение.
Потом все вошло в норму, а через пару недель, на дне
рождения одного из метеорологов, Элефантов встретился
с Мартыновым, и тот рассказал, как интуитивно почув­
ствовал, что надо прослушать именно этот диапазон, боль­
ше того, ощутил смутное неопределенное беспокойство, свя­
занное с изменением погоды, хотя причин для беспокойства
явно не было.
Необычный случай тут же стал предметом всеобщего
обсуждения, все вспоминали аналогичные происшествия,
с которыми сталкивались они сами, их знакомые, а чаще —
знакомые знакомых, потом затеяли пересказывать читанное
про таинственные явления: телепатию, снежного человека,
космических пришельцев, короче, все вылилось в обычный
застольный треп.
А Элефантов подробно зафиксировал происшедшее в до­
кументе, скрепленном подписями Мартынова, его самого
и двух очевидцев, завел общую тетрадь, на первом листе
написав следующее: ”Не исключено, что человеческий мозг
испускает неизвестные современной науке волны, способные
распространяться на значительные расстояния, и способ­
ность эта усиливается крайними ситуациями...” Дальше де­
ло не пошло, потому что проверка предположения требо­
вала специальной аппаратуры, отработанной методики
и других условий, которых на метеостанции, да и вообще на
острове, естественно, не было. И Элефантов вернулся на
материк.
Несмотря на телеграмму, его никто не встретил, дверь
долго не открывали, наконец мать страдальческим голосом
спросила: ”Кто там?” — и лязгнула замком.
Из фотолаборатории, сильно щурясь, вышел постаре­
вший отец в запачканном химикатами фартуке, долго тер
тряпкой желтые пальцы и жаловался на большую загружен­
ность, потом, опомнившись, стал расспрашивать Сергея
о житье-бытье, но быстро остыл и, сославшись на срочность
заказа, вернулся в темный чулан. На секунду Сергей, как
бывало в далеком детстве, ощутил себя приемышем. Но
вечером за праздничным столом собрались приглашенные
на торжество родственники и знакомые — Элефантовы

89
отмечали приезд сына. Как положено — родители всегда
стремились, чтобы ”все было как у людей”.
Потом начались будни. Отвыкший от напряженной ат­
мосферы отчего дома, Сергей заново удивлялся беспочвен­
ности родительских ссор и ничтожности существующих
у них проблем. Правда, перемены в расстановке сил, кото­
рую Элефантов наблюдал вторую половину своей жизни,
уже окончательно завершились. Теперь скандал, устроен­
ный мужу Асей Петровной из-за непроветренной после раз­
ведения химикатов квартиры, ничуть не уступал скандалам,
учиняемым двадцать лет назад Николаем Сергеевичем по
поводу пропажи воронки для переливания фиксажа.
Несостоявшийся глава семьи, не сопротивляясь, прятал­
ся в чулан или убегал разносить заказы. Ася Петровна
сломала его окончательно и полностью подчинила себе, но,
не довольствуясь достигнутым, постоянно утверждала свое
превосходство и делала это мстительно, изощренно и зло.
Успехи, которых она достигла в подавлении личности суп­
руга, несомненно, могли заинтересовать психологов.
И дрессировщиков.
Сергея раздражало безделье матери, никчемность ее под­
ружек, их пустопорожние разговоры, злила ее высокомер­
ность и безапелляционность по отношению к отцу, безвыла­
зно ковавшему в темном закутке фундамент ее безбедного
существования.
Он пытался изменить отношения в семье, порывался
рассказать про большие проблемы жизни, вспоминал масш­
таб работы на Сахалине, заступался за отца и тем самым
вызывал громкие скандалы, в которых отец примыкал к Асе
Петровне и оба родителя высказывали свое мнение о нем
в тех же выражениях, что и двадцать лет назад.
Когда Сергей женился, обстановка в семье вообще нака­
лилась. Вначале Ася Петровна стала опекать Галину, ис­
ходя из того, что та, конечно, хозяйка никудышная, но под
руководством свекрови когда-нибудь научится хоть как-то
вести дом. Все это говорилось вслух, без обиняков, молодой
жене ясно давалось понять, где ее место, и само собой
подразумевалось, что с Асей Петровной она никогда срав­
ниться не сможет.
Но Галина оказалась старательной, способной, умела
шить, стирать, убирать, готовить и, самое главное, любила
Сергея. Жили они хорошо, и Асе Петровне, внушавшей
невестке, что семейные скандалы неизбежны, и лицемерно
утверждавшей, что при этом женщина должна во всем
уступать мужу, хотя и добавлявшей осмотрительно: ”Если

90
он, конечно, прав”, такая идиллия не нравилась. Не нрави­
лось ей и то, что Галина быстро и умело управлялась по
хозяйству, все у нее получалось ловко и весело, в то время
как Ася Петровна всю жизнь жаловалась на тяжелый воз
домашнего хозяйства и волокла его медленней с каждым
годом, а в последнее время и вовсе перестала заниматься
домом.
Сергей расценивал все эти конфликты как естественный
результат притирания нового человека к сложившейся в се­
мье обстановке, успокаивал жену, утихомиривал отца, при­
зывал мать на роль миротворца и удивлялся, когда та
расписывалась в полной своей неспособности повлиять на
мужа. После рождения Кирилла у него открылись глаза.
Когда мать сварливо требовала делать ребенку клизмы,
потому что маленьким это полезно, когда давала совершен­
но невежественные советы, как лечить мальчика, когда изда­
ли, спрятав руки за спину, кричала, что Галина неправильно
пеленает малыша, он отчетливо понимал, что она заботится
не о крохотном беспомощном существе, а о своем авторите­
те самой умной и знающей в семье, отстаивает свое право
давать обязательные указания и подавлять волю ближай­
шего окружения. Давая безапелляционным тоном глупые
советы, она вовсе не думала, как это скажется на здоровье
внука, — важно было показать, кто в доме настоящий
хозяин.
Сергей понял, что и раньше поведение матери в семье
диктовалось теми же соображениями, просто он не прида­
вал этому значения и никогда не стал бы отыскивать истин­
ные мотивы ее поступков, если бы не новое чувство —
безраздельной ответственности за сына. Он решительно
выступил против Аси Петровны, такого домашнего бунта
она перенести не смогла, и в квартире началась настоящая
вражда.
Ася Петровна устраивала безобразные сцены, истерики,
Николай Сергеевич в унисон вторил своей повелительнице,
но, когда она начинала кричать: ”Вон из моего дома!”, он
смущался и прятался в свой чулан. Иногда Ася Петровна,
театрально схватившись за сердце, валилась на кровать,
и тогда Николай Сергеевич, суетливо заламывая руки и вы­
таращив глаза, шепотом кричал Сергею: ”Видишь, что вы
наделали!” — и возмущался бездушием и черствостью сы­
на, которого разыгрываемые Асей Петровной трагедии на­
чисто перестали трогать.
Так продолжалось около трех лет, но затем в квартале
началась реконструкция, дом снесли, и Элефантовы рас­

91
селились не только в разные комнаты, но и в разные здания.
Некоторое время они вообще не ходили друг к другу, потом
отношения восстановились, но оставались натянутыми,
мать в своем доме Элефантов видел только по семейным
праздникам и сам без крайней необходимости к родителям
не заходил.

Элефантов поступил инженером в научно-исследова­

тельский институт средств автоматики и связи. Здесь он
быстро пошел в рост: стал старшим инженером, потом
заведующим сектором. Оформил соискательство, хотя с ут­
верждением темы сразу возникли сложности: вопросы вне­
чувственной передачи информации еще не были объектом
научных исследований и, как выразился ученый секретарь
Совета, ”это не тема диссертации, а заголовок сенсацион­
ной статьи в газете”.
Элефантов настаивал, и тему за ним закрепили: умудрен­
ные опытом члены Совета знали, что начинающие быстро
утрачивают желание ниспровергнуть основы, спускаются
с небес мечтаний на житейскую твердь и, бывает, превос­
ходят своих наставников в практичности и осторожности.
А сменить тему никогда не поздно.
— Напрасно ты, Сергей, ерундой занялся, — по-при­
ятельски, но уже несколько свысока сказал бывший одно­
кашник Кабаргин. — Всякими глупостями настроишь лю­
дей против себя, прослывешь выскочкой — какой в этом
толк? Тебе же надо защититься? Иди в аспирантуру, к Пал­
тусову, его конек — системы автоматического пожаротуше­
ния, все ясно и понятно, к тому же у него вес, а значит —
сила продавливания... Через три года — кандидат наук,
а тогда пожалуйста — можешь оригинальничать.
Кабаргин прошел такой путь, защитился и потому гово­
рил веско и значительно, чувствуя свое моральное право
поучать. Конечно же, он начисто забыл, как списывал у Сер­
гея задачи по радиотехнике, как просил сделать расчетную
часть дипломного проекта, как ждал на экзамене спаситель­
ной шпаргалки.
— А ты уже начал оригинальничать?
— Не понял, — поднял брови Кабаргин.
— Ну, после защиты вернулся к смелым и интересным
идеям?

92
 Элефантов хотел сбить спесь с Кабаргина, у которого
никогда не возникало самой завалящей идеи, но это не
удалось.
— Зря ты так! — надменно бросил он. — Я — по-
хорошему... Мне твои дела не нужны, у меня порядок...
Действительно, Кабаргин уверенно двигался по админи­
стративной линии, и перспективы у него были самые радуж­
ные. Ходили даже слухи о предстоящем головокружитель­
ном взлете, никто не знал, насколько они достоверны, но
ссориться с ним избегали.
Элефантов подумал, что последняя фраза имеет целью
напомнить ему о могуществе собеседника, и, если он смол­
чит, Кабаргин решит, что сумел запугать его.
Поэтому он сдержанно улыбнулся и кивнул головой.
— Знаю, как же, читаю твои статьи. Только почему
у тебя столько соавторов, да еще все аспиранты?
Вопрос был лишним, к тому же Элефантов не собирался
его задавать и сделал это по въевшейся привычке не до­
пустить, чтобы кто-нибудь заподозрил его в трусости. Но
впоследствии, когда слухи подтвердились и Кабаргин, став
заместителем директора, при каждом удобном случае ста­
вил ему палки в колеса, Сергей понял, что тот не забыл
дерзости. Но не пожалел о проявленной независимости,
считая, что гнуть себя для достижения благосклонности
начальства — последнее дело.
Элефантов работал напряженно, за обилием дел стало
казаться, что он никуда из города не уезжал и вообще
только-только окончил институт. Но когда он возвращался
в реконструированный двор со снесенными сараями, выпря­
мленными закоулками, приметы прошедших лет били в гла­
за со всех сторон.
Моисей сидел в тюрьме, а Васька Сыроваров уже
освободился и, встречая под хмельком Сергея, любил
рассказывать, как его ценит начальник и уважает участ­
ковый.
Григорий растолстел, здорово сдал, жаловался на сердце
и пересказывал публикации в журнале ”Здоровье”. Элефан­
тову стало жаль его, но Григорий вдруг отвлекся от болез­
ней и развеселился: ”Помнишь, Серый, как ты цыплят с ку­
ницей сдруживал? Ну и смехота была!” Сергей вспомнил
и вновь ощутил к Григорию глухую неприязнь.
Пример детских лет — Вова Зотов — стал телемастером,
женился на кассирше химчистки, такой же бледной и пре­
сной, как макароны, которые она готовила мужу с удиви­
тельным постоянством.

93
 Тучный, рыхлый, с мучнистым лицом и ранней одыш­
кой, он ухитрялся сохранить детский оптимизм и жизнера­
достность, для которой, по мнению Элефантова, не было
никаких оснований.
Элефантов как-то не вошел в дворовую жизнь. Его не
привлекало домино на дощатом столе, пиво с водкой в уви­
той виноградом беседке, беседы про футбол у подъезда,
субботние застолья с музыкой и песнями. Основные ин­
тересы его лежали за пределами этой сферы, в институте,
куда он, бывало, приходил и в выходные дни.
Экспериментируя с чувствительными микроволновыми
приемными устройствами, Элефантов пытался обнаружить
электромагнитные поля, которые могли быть носителями
внечувственной информации. Однажды стрелка дрогнула,
Сергей утроил усилия и почти переселился в лабораторию.
Через два месяца он, не веря себе, смотрел на выполза­
ющую из-под пера самописца подрагивающую линию: при­
бор фиксировал неизвестный вид мозговой активности. Но
торжество первооткрывателя омрачалось мыслью, что так
просто великие открытия не делаются, как бы не попасть
впросак...
Показал ленту в мединституте и был убит ответом:
обычная энцефалограмма, причем очень некачественная. Но
когда специалисты узнали, как она получена, то поздравили
с успехом: бесконтактных энцефалографов в стране не суще­
ствовало.
Элефантову предложили должность на кафедре физиоло­
гии мозга и помощь в доработке прибора, кто-то заговорил
о бесконтактной кардиографии, локации желчного пузыря,
почек, перед ним раскрывали необозримые перспективы, но
отказываться от своей цели ради побочного эффекта Элефа­
нтов не собирался.
Полгода он занимался доводкой прибора, дело шло на
лад; когда настал момент оформлять заявку на изобрете­
ние, Кабаргин попытался навязаться в соавторы, Элефантов
резко отказал. Завлаб Боря Никифоров его одобрил, Алик
Орехов обвинил в близорукости: дескать, умные люди так
не поступают.
Элефантов отмахнулся:
— Лизоблюды они и жулики, твои ”умные люди”!
— Дурачок! — снисходительно улыбнулся Орех. — Надо
будет тебя познакомить с Семеном Федотовичем...
Через пару недель, когда Элефантов уже забыл об этом
разговоре, Орехов притащил его на дачу, где веселились
пятеро дородных, похожих на лоснящихся бобров мужчин.

94
 Алик был здесь своим, но как шофер, повар или банщик,
Элефантова приняли как равного, хотя дали понять, что для
него это большая честь.
Семен Федотович умело говорил тосты, впрочем, в этом
ему никто не уступал, и застольные речи выходили красивы­
ми, мудрыми и поучительными.
Выпили за гостей и за хозяев, за родителей, за насто­
ящую дружбу, за порядочных людей. Слова ”порядоч­
ность” и ”честность” употреблялись здесь очень часто, но
смысл в них вкладывался совсем не тот, к которому Элефа­
нтов привык и который считал для этих понятий единствен­
ным.
Например, Семен Федотович очень хвалил какого-то
Мамонова, отсидевшего семь лет, а потом отдавшего круп­
ную сумму долга.
— Был бы непорядочным — сказал: все забрали, описа­
ли, конфисковали, сколько времени прошло, я совсем го­
лый... И мне стыдно требовать. А он по-честному посту­
пил.
— А сидел за что? — поинтересовался Элефантов.
— Не за кражи, конечно! — хмыкнул Семен Федотович.
— Неприятности по работе...
”Не в лоб, так по лбу”, — подумал Элефантов и хотел
спросить: какая же честность может быть у человека, осуж­
денного за противозаконные махинации, но передумал.
В этой компании существовала своя система представлений
о хорошем и плохом, похвальном и постыдном, она от­
личалась от общепринятой, и исповедующие ее должны
осознавать собственную ущербность среди нормальных лю­
дей, когда они загоняют свою сущность глубоко-глубоко,
позволяя ей только настороженно выглядывать наружу че­
рез глазницы оболочки.
И сейчас компенсационный комплекс заставляет их пре­
возносить высокие человеческие качества друг друга и по­
вторять, до затертости, слова, которые не принято произ­
носить всуе.
Жалкая жующая и пьющая протоплазма!
Честность не появится оттого, что за нее сто раз выпито!
Любой из вопросов, которые хотелось задать Элефан­
тову, прозвучал бы сигналом тревоги: в лагерь единомыш­
ленников проник чужак, сумевший заглянуть под тщательно
пригнанные маски, ату его, бей и в воду!
Элефантов усмехнулся.
До этого бы, конечно, не дошло, но взаимная неприязнь
обеспечена, зачем портить вечер? Посижу молча.

95
 Вместе со всеми он выпил за честность в человеческих
отношениях, за настоящих людей, поел приготовленной
Ореховым ухи.
После кофе затеялись купаться, Элефантов хотел уйти,
но Семен Федотович пошептал что-то на ухо Ореху, и они
ушли втроем.
Элефантов думал, что его просто завезут домой, но
”ЗИМ” Орехова затормозил у красивого девятиэтажного
здания в новом микрорайоне.
— Теперь прошу ко мне, — радушно прогудел Семен
Федотович и первым вышел из машины.
— Везет тебе, старик, — подмигнул Орех. — У Полков­
ника немногие дома побывали.
— Почему ”Полковника”? — спросил Элефантов первое,
что пришло в голову. Его ошеломило непонятное внимание
со стороны Семена Федотовича, и он пытался понять, чем
вызван такой интерес к его персоне.
— Полковника он давно перерос, это верно, — ухмыль­
нулся Орех. — Да прозвище не поменяешь, так и осталось
с молодых лет.
Семен Федотович жил на втором этаже в четырехком­
натной квартире, воплотившей последние достижения домо­
строения. Цветной паркет, мягко отсвечивающие в тон што­
рам обои, сплошные, без переплетов стекла окон, космичес­
кого вида сантехника, необыкновенные мебельные гарни­
туры должны были сразу демонстрировать неординарность
хозяина.
Семен Федотович усадил гостей в глубокие, податливо
охватывающие серебристым велюром кресла и удалился
дать распоряжения, а Орех с видом победителя уставился на
приятеля.
— Ну как? Умереть и не встать?
Сказать, что второй раз за сегодняшний вечер он ис­
пытал опасливую брезгливость, Элефантов посчитал не­
удобным: все-таки его приглашали в гости, и ответить так
значило проявить черную неблагодарность. Поэтому он
молча пожал плечами, что Орех расценил как сдержанное
проявление восторга.
— Еще не то увидишь! — гордо посулил он, удобнее
устраиваясь в мягком кресле.
Вскоре к ним присоединился Семен Федотович, а через
несколько минут холеная молодая женщина в дорогом до­
машнем платье выкатила уставленный деликатесами сер­
вировочный столик.
— Элизабет, — коротко представил хозяин.

96
 Орехов галантно приложился к ручке, Элефантов, чуть
замешкавшись, тоже ткнулся губами в гладкую, пахучую
кожу.
— Сядешь с нами, малыш? — явно для приличия спро­
сил Семен Федотович.
— Нет, пойду видик посмотрю.
У нее было красивое лицо, холодные безразличные гла­
за, ленивая походка.
— Я хочу выпить за тебя, Сергей, — хозяин наполнил
хрустальные рюмки пахучей темно-коричневой жидкостью,
положил всем бутерброды с икрой.
— Я много слышал о тебе от Олега, — он указал
на почтительно замершего Орехова, — а сегодня вни­
мательно наблюдал за тобой и понял, что не ошибся:
ты умный и перспективный парень, ты можешь далеко
пойти при определенных условиях. Но об этом потом,
а сейчас я желаю тебе достигнуть того, чего ты за­
служиваешь.
Тонко прозвенел хрусталь.
— Так вот об условиях, — продолжил Семен Федотович,
прожевывая бутерброд. — Для достижения цели надо уметь
ладить с людьми, обладать гибкостью, быть дипломатом.
Этих качеств тебе не хватает. Да, да, не улыбайся. Хотя ты
и сидел молча весь вечер, твое неприятие нашей компании
отчетливо проступало на лице. К слову, совершенно напрас­
но. Мы можем тебе во многом помочь...
— Например? — дерзко перебил Элефантов.
— Да в чем угодно. Я, например, хорошо знаю Быстро­
ва, бывал у него в доме, при случае могу замолвить за тебя
словечко...
— Да я и сам говорить умею.
— Важно, как и когда сказать, — Семен Федотович
держался с ним терпеливо, как опытный учитель с тол­
ковым, но недисциплинированным учеником.
— С Быстровым, положим, и ты поговоришь как надо.
А вот с Кабаргиным ты отношения испортил.
Элефантов бросил недовольный взгляд на Ореха.
— Вы хорошо информированы.
— И не Олегом. В основном не Олегом. Мой сын
работал у вас в институте, только в другой лаборатории.
Так вот, Кабаргин, да и другие недоброжелатели, а у тебя
их немало, способны причинить массу неприятностей, осо­
бенно если ты будешь вести себя так же неосмотрительно,
как и раньше.
Семен Федотович говорил веско и основательно.

4 Вопреки закону 97
 — Не вижу оснований менять свое поведение, чтобы
подлаживаться под кого-то! — огрызнулся Элефантов.
— Тем больше неприятностей ты получишь. А я берусь
нейтрализовать этих людей. Закадычными друзьями они
тебе не станут, но мешать не будут! При твоих способностях
этого вполне достаточно.
Элефантов открыл было рот, но Семен Федотович про­
тестующе поднял руку:
— И еще. Ум сам по себе не оплачивается, ты никак не
наберешь даже две сотни в месяц, а это никуда не годится.
— Вы и в этом хотите мне помочь? — засмеялся Элефан­
тов. — Может, вы мой настоящий отец, бросивший несчаст­
ного младенца и терзаемый муками совести?
— Нет, интерес к тебе у меня чисто деловой. Ты —
генератор идей. У тебя материалов и задумок на три диссер­
тации. Многое ты отбрасываешь, как побочный продукт,
хотя он тоже может быть полезен. А мой сын сейчас —
аспирант второго года, и дело у него не клеится. Понима­
ешь, о чем речь?
Семен Федотович внимательно смотрел Элефантову
в глаза.
— Услуга за услугу, баш на баш, и квиты? И как вы
представляете мою помощь? Консультации, занятия по ин­
дивидуальному графику, снабжение полученными мной дан­
ными?
— Нет. Я хочу заключить с тобой договор, — рука
Семена Федотовича нырнула во внутренний карман пиджа­
ка. — При Олеге можно, он свой. Ты полностью сделаешь
Василию диссертацию, а я помогу тебе всем чем надо
и кроме того...
Семен Федотович вынул из кармана записную книжку
и сунул в руки Элефантова.
— Это компенсация затрат времени и сил.
Элефантов непонимающе посмотрел на Семена Федото­
вича, увидел отвисшую челюсть Ореха и понял, что держит
не записную книжку, а пачку денег в банковской упаковке.
Все, что говорил до сих пор Полковник, было чепухой на
постном масле, и предложение его являлось совершеннейшей
нелепицей, стопка сотенных купюр призвана была перевести
дело на твердую почву реальности, но получилось наоборот.
— Здесь десять тысяч, должно хватить, — Семен Федо­
тович говорил обычным своим уверенным тоном, как будто
не первый раз заключал договор о написании диссертации.
— Ты, наверное, никогда в жизни не держал в руках столько
денег?

98
 — Я столько и не потратил за всю жизнь, — выдавил из
себя Элефантов.
— За скорость и качество будут надбавки.
Неужели он это всерьез? Бредятина!
— А научный руководитель, контроль за подготовкой
работы, общественность, Совет, оппоненты...
Как будто кто-то другой говорил за Сергея, притом не
то, что следовало.
— Это мои печали.
По логике вещей Элефантов должен был оскорбиться
неслыханным нахальством проходимца, пытающегося ку­
пить его мозг, мысли, способности. Но абсурдность ситу­
ации только усугублялась баснословностью предложенной
суммы, и Элефантов не воспринимал происходящее как
реальность.
Тугая пачка в его руках не расценивалась как обычные
деньги, это было нечто абстрактное, чуждое, пугающее, —
кусок того тайного мирка, в котором обитают Семен Федо­
тович и ему подобные.
Вместо возмущения Элефантов ощутил брезгливость
и инстинктивно бросил пачку на стол.
— Нет уж, это вы не по адресу.
Избавившись от денег, Сергей почувствовал облегчение,
к нему вернулись самообладание и обычный сарказм.
— Обратитесь лучше к Алику, по глазам вижу — со­
гласится!
Орех догнал его на улице и, не утруждая себя подбором
изысканных выражений, высказал все, что он думал о не
привыкших к большим деньгам, а потому неполноценных
чистоплюях, не умеющих удержать то, что само падает
в руки.
— Ты можешь только по ведомости получать? Да? Ну
так столько ты никогда не заработаешь!
— Посмотрим. А вдруг?
Элефантова забавлял неподдельный гнев Ореха, он ост­
ро ощущал сейчас свое превосходство и над ним, и над
ошалевшим от неожиданности Полковником, и над всеми
кичащимися неправедно добытым богатством дельцами.
Они копошились где-то там, далеко внизу, а он чув­
ствовал себя великаном, которому нипочем любые ухабы,
рытвины, завалы на прямом, отчетливо видимом пути.
Человеку не дано заглядывать в завтрашний день, и Эле­
фантов не знал, что все переменится, станет расплывчатым
и обманчивым. Полутона и оттенки вытеснят любимые
цвета, а сам он превратится в маленького издерганного

99
человечка, путающегося в бесконечном лабиринте вопросов,
на которые нет однозначного ответа, и что он позавидует
незыблемости жизненной позиции, четкости принципов и яс­
ности цели у себя сегодняшнего.
И уж, конечно, он не знал, что его поступки, даже
чувства и мысли станут предметом расследования по уго­
ловному делу.

VI. РАССЛЕДОВАНИЕ
1

В диспетчерской станции ”скорой помощи” Крылов уз­

нал, что записи вызовов хранятся две недели, после чего
стираются, и пленки вновь поступают в оборот. Узнал он
и то, что свободного времени и лишних рук у сотрудников
нет, поэтому архивные поиски вести некому. Впрочем, по­
следнее не явилось неожиданностью, скорее наоборот —
подтвердило, что он поступил предусмотрительно, взяв
с собой двух внештатников.
Пока ребята перебирали гору потертых коробок с кас­
сетами, Крылов отправился в клинику мединститута, где
лежала Нежинская после аварии. В толстой истории болез­
ни его интересовало только одно: как она представила
причину травмы? Ничего нового: попала под автомобиль на
Фонарной улице.
Ему захотелось плюнуть и бросить эту линию как бес­
перспективную, но, вспомнив слова Старика о том, что
отличает профессионала от дилетанта, он поехал в трав­
матологический пункт городской больницы. Полистав жур­
нал регистрации, нашел нужную запись: ”Нежинская М. В.
— автомобильная авария на 14-м километре Загородного
шоссе. Диагноз: ушибы, закрытая черепномозговая травма,
подозрение на сотрясение мозга. Выдано направление на
госпитализацию”.
Крылов тут же позвонил в дежурную часть ГАИ. На
этот раз осечки не произошло — авария на Загородном
шоссе нашла отражение в журнале учета происшествий, по
данному факту в возбуждении уголовного дела отказано,
материал проверки сдан в архив. Все начинало становиться
на свои места. Если еще магнитофонная запись в ”скорой
помощи” оправдает интерес...

100
 И надо же — оправдала. Пленка зафиксировала тороп­
ливый мужской голос: ”Срочно приезжайте к раненой, силь­
ное кровотечение... Запишите: Нежинская Мария, адрес...”
Диспетчер, как и положено, спросил, кто говорит, но звони­
вший уже положил трубку. Постороннему человеку, случай­
но встреченному потерпевшей на лестничной площадке, но
знающему ее имя, фамилию и адрес, представляться явно не
хотелось.
В отделе ГАИ Крылов получил проверочный материал,
просмотрел тонкую, в бумажной обложке, папку, нашел
объяснения участников.
Хлыстунов Эдуард Михайлович, тридцать лет, музы­
кант оркестра ресторана ”Дружба”: ”Я со своей знакомой
Нежинской провел выходные на базе отдыха, в понедельник
рано утром мы возвращались в город, так как Марии надо
было идти на работу. Стоял туман, и я не заметил поворо­
та... Накануне мы пили шампанское, но я был совершенно
трезв. Только ушибся о руль, в медицинской помощи не
нуждаюсь”...
Нежинская Мария Викторовна пояснила то же самое,
только добавила: ”Претензий к Хлыстунову я не имею, от
госпитализации отказываюсь”.
Вот так. В деле появляется новый фигурант, о котором
не упоминала ни сама Нежинская, ни люди из ее окружения.
Хлыстунов — музыкант, характеризуется положительно,
ранее не судим, но что-то в его установочных данных насто­
раживает, причем непонятно, что именно и почему... Про­
живает по улице Речной, 87, кв. 8. Этот адрес и задевает
какую-то зарубку в памяти, вызывая смутное беспокойство.
Речная, 87. Посмотрим по схеме... Вот здесь, угловой
дом, одна сторона выходит на Каменногорский проспект.
По Каменногорскому этот дом номер двадцать... А напро­
тив, через улицу — двадцать второй. Каменногорский, 22...
Где-то он слышал этот адрес. Точно! Заявление пенсионера-
общественника о незнакомце, забравшемся на чердак! Со­
впадение? Нет, оставлять такой факт без тщательной про­
верки нельзя.

На осмотр Крылов взял кинолога с собакой, пригласил

двух дружинников, запасся мощным фонарем.
Массивный замок легко открывался гвоздем. На чердаке
было темно и пыльно, пахло сухим деревом, ржавым желе­
зом и битым кирпичом.
При косом освещении на полу проступали потерявшие
отчетливость, запорошенные пылью следы: к слуховому

101
окну и обратно. Убедившись, что индивидуальные признаки
оставившей их обуви отсутствуют начисто, Крылов подо­
шел к раме с выбитым стеклом и выглянул наружу. До
фасада дома № 87 по улице Речной было рукой подать,
и восьмая квартира окнами выходила на эту сторону, эта­
жом ниже, если таинственный незнакомец хотел заглянуть
сюда, то найти лучшее место вряд ли возможно.
— Пускай, — скомандовал Крылов, проводник отцепил
поводок. Пес метнулся к окну, пробежал вдоль стены, при­
нюхался и стал скрести лапой пол. Крылов присел на кор­
точки, направил фонарь: в щели под плинтусом что-то
поблескивало. Сдерживая нетерпение, он осторожно просу­
нул в щель карандаш и выкатил винтовочный патрон с хищ­
но вытянутой остроконечной пулей.
Патрон лежал недавно и даже не успел потускнеть. Кры­
лов был уверен, что его обронил неизвестный, заглядыва­
вший в окно Хлыстунова — тайного друга Марии Нежинс­
кой.
Первый добытый вещдок относился к редкой категории
боеприпасов, в экспертных справочниках не значился, пото­
му баллисты ограничились краткой справкой: полевой охот­
ничий патрон калибр 8 мм иностранного производства.
Заступив на ночное дежурство, Крылов долго размыш­
лял о странностях этого дела. Реальность, окружавшая Не­
жинскую, была зыбкой и призрачной, связанные с ней факты
при ближайшем рассмотрении оказывались домыслом или
прямой ложью, дымовой завесой, за которой скрывается
неизвестно что. И поведение Риты бывает странным... Ко­
мандировки планируются заранее, а невзначай она прогово­
рилась, как неохотно оформляют отпуск ”за свой счет...”
Одна ложь порождает другую, и иногда он уставал проди­
раться сквозь мешанину дурно пахнущих противоречий,
скользких недомолвок, двусмысленных оговорок.

В тишине шаги отдавались громко и многозначительно,

лестничные марши без перил казались гораздо уже, чем
в действительности, а пропасть между ними зияла совершен­
но зловеще. Зачем его понесло сюда второй раз, да еще в такое
время, он не знал, но чувствовал, впереди — важное открытие.
С прошлого раза строители успели смонтировать пото­
лочное перекрытие — на двенадцатом этаже царил плотный

102
черно-серый полумрак. Стен по-прежнему не было и, по­
дойдя к краю, он невольно отпрянул: казалось, что ”свеч­
ка” накренилась, как Пизанская башня, угрожая сбросить
непрошенного гостя туда, где точечные огоньки уличных
фонарей обозначали широкий и оживленный обычно про­
спект.
Там, внизу, лежал другой мир, но в нем сейчас жизнь
приостановилась: ни одной машины, ни одного движения,
ни звука.
Предчувствие необыкновенного охватило его — что-то
должно произойти! Прямо сейчас, сию минуту! Может, по
темно-синему небу, перекрывая звезды, косо скользнет круг­
лая, издающая легкое жужжание тень летающей тарелки,
перемигнутся разноцветные сигнальные огоньки и выйдет
инопланетное существо — зеленое, с глазами-блюдцами
и рожками-локаторами...
Подул ветер, на этаже нехорошо завыло, зашевелились
силуэты бетонных опор, из углов полезли бесформенные
угрожающие тени. Желтый лунный свет поблек, и все окру­
жающее приобрело неправдоподобный призрачный вид.
И тут раздался отдаленный звук... Или показалось обо­
стренному слуху? Нет... Вот еще... И еще... Неужели... Он
уже понял, но пытался не признаваться в этом. Шаги! Мед­
ленные, крадущиеся, — шерк, шерк, шерк. Кто-то подни­
мался по лестнице, и разумного объяснения — кому могло
понадобиться в полночь забираться на верхотуру недостро­
енного дома — в голову не приходило. Он инстинктивно
спрятался за железную бочку из-под цемента, искренне наде­
ясь, что сию минуту все разъяснится — появится нетрезвый,
обросший щетиной сторож, и можно будет перевести дух
и посмеяться над своим глупым страхом. Шерк, шерк,
шерк... Шаги приближались, уже должен был показаться
и человек, если сюда поднималось материальное существо,
но в поле зрения никто не появлялся.
Шерк, шерк, шерк... Пол на этаже покрывала цементная
пыль, и сейчас она поднималась столбиками, зависала на
несколько секунд и медленно опускалась на черные руб­
чатые следы, проявлявшиеся один за другим на сером бето­
не. Крылов впал в оцепенение: руки и ноги стали чужими,
голос пропал, как будто кто-то другой вместо него находил­
ся здесь и, безгласный и недвижимый, наблюдал картину,
противоречащую самим основам с детства привычных пред­
ставлений об окружающем мире.
Шерк, шерк, шерк... Следы протянулись к дальнему
краю площадки, луна, наконец, вынырнула из облаков, и на

103
полу вырисовалась квадратная, немного скособоченная
тень, упиравшаяся основанием в замершие у обрыва сле­
ды.
Очевидно, разум у него не функционировал, но где-то на
уровне подсознания он почему-то отчетливо понимал: это
не бестелесный пришелец из космоса, нет, не научной фан­
тастикой тут пахнет, совсем другим, дремучим, многократ­
но опровергнутым и разоблаченным, осмеянным и развен­
чанным, чепухой, предрассудками, ставшими вдруг
и впрямь реальностью, страшненький такой запашок, от
которого, оказывается, и впрямь волосы дыбом встают
и кровь в жилах стынет. А ведь и выпьют, чего доброго, ее,
кровушку твою, и пистолетик макаровский девятимиллиме­
тровый не поможет, и приемчики всякие хитрые, быстрые
и надежные тоже не сгодятся против потустороннего, нема­
териального, тут иные средства нужны, простые, проверен­
ные: заговор там или молитва подходящая, кол осиновый,
на худой конец пуля серебряная, водица святая.
Нету у тебя ничего такого, нетути, вон ты какой голень­
кий, мягонький да беззащитненький, и сиди потому тихонь­
ко, не рыпайся, не кличь беды, может, стороной пройдет,
если не учуют они духу человеческого. Почему они? Да
потому что сейчас еще кто-то явится, не любит их брат
поодиночке-то шастать...
И точно: раздалось какое-то мявканье, сверху голова
чья-то свесилась, осмотрелась и спряталась, а вместо нее
ноги показались, потом вся фигура кругленькая на руках
повисла, покачалась над пропастью, прогнулась пару раз
и исхитрилась на этаж запрыгнуть, прокатилась по полу
колобком, вскочила, отряхнулась по-кошачьи, так что пыль
цементная во все стороны полетела, и прямиком к лебедке:
корыто металлическое для цемента тросиками прихватила,
вниз столкнула. Завизжала лебедка, ручка закрутилась как
бешеная, а рядом, оказывается, Семен Федотович Платош­
кин стоит, директор заготконторы, пиджак платочком очи­
щает. Почистился, прихорошился, хвать за ручку и крутит,
корыто свое обратно поднимает. Хитрец великий, живет
будто на пять зарплат, а как ревизия или проверка какая —
у него полный ажур. Чего это он ночью по крышам лазит?
Любит на здоровье жаловаться, валидол показывает, а сам
может акробатом в цирке работать. Да и ручку лебедки
вертит легко, свободно, а когда поднял корыто, в нем целая
компания: и Рома Рогальский с женой, и Иван Варфоломе­
евич Кизиров, и две девочки из ”Кристалла”, и тетя Маша,
и пегий Толик-повар, и какие-то незнакомые.

104
 Веселые, нарядные, но не такие, как внизу, отличаются
чем-то, хотя сразу и не разберешь, в чем тут дело.
— Ромик, включи электричество, — Кизиров к бетоно­
мешалке подошел, голову внутрь засунул. — Страсть раз­
мяться хочется.
Рогальский зажал своей лапой кабель, мотор взвыл, ноги
Кизирова дернулись полукругом, но он их подобрал, только
туфли снаружи остались, кожаные югославские, на молнии
сбоку. Грохотало и грюкало сильно, а все равно хруст
слышался, у Крылова чуть внутренности не вывернуло.
А Платошкин еще раз свой лифт поднял, и опять там
была знакомая публика: Козлов, что в прошлом году жену
зарезал, не признался, хотя улик было два вагона, и на суде
в последнем слове клялся, мол невиновен, плакал, уверял:
ошибка вышла; Бадаев — растратчик и взяточник; Вика —
секретарша большого начальника.
Бетономешалка остановилась, видно, Ромке надоело ка­
бель держать, оттуда какой-то куль бесформенный выва­
лился, полежал, поохал, а потом опять собрался в Кизиро­
ва.
— Ох и здорово же, Ромик! Куда там массаж в сауне!
— А ты свое начальство приезжее сразу с вокзала не на
базу вези, а на стройку, — захохотал Рогальский. — Да
прокрути с песочком! Дешево и сердито. Заодно посмотрят,
что ты строишь. А из финского домика этого не увидишь,
даже через коньячную бутылку!
— Видят, Рома! Начальство — оно все видит! Недаром
я из передовиков не выхожу! Строить каждый может, один
лучше, другой хуже — не в этом дело! Да и какая ему,
Ромик, начальству, разница, у кого качество выше — у меня
или у Фанеева? Для него лично другое важно: кто умеет
уважить, развлечь, внимание оказать! Ко мне приедут —
отдых на природе, икорка, коньячок, банька, девочки...
А к Фанееву — жалобы да проблемы: качество бетона
низкое, поставки неритмичны, столярка сырая... Потому
я всегда на первом месте, а он на втором. Кто из нас лучше?
Честно скажу — он, Фанеев! Зато я щедрее, удобнее, прият­
нее. А потому — впереди. И точка! Раз я первый, значит,
и лучший. Это и справедливо. Организовать развлечения
уметь надо, средства изыскать, иногда свои деньги доло­
жить приходится... А дипломатом каким надо быть! Чтобы
все тонко, прилично, да что там — простая заминочка
пустяковая, неловкость минутная и все — пропал, сгорел
синим пламенем! А строить, — Иван Варфоломеевич мах­
нул рукой, — это штука нехитрая. Я девять домов поставил,

105
он — шесть, и тут я впереди. А что у меня щели в стенах,
крыша течет, двери не закрываются — ерунда, частности.
По бумагам мои дома ничуть не хуже. А новоселы поти­
хоньку, как муравьишки, щелочки заделают, двери починят,
крышу залатают.
— Что-то ты, Иван, те же песни поешь, как давеча на
ухе. Я же тебе не председатель исполкома, чего меня охму­
рять, — насмешливо прогудел Роман и хлопнул Ивана
Варфоломеевича по плечу так, что у того подогнулись ко­
ленки. Похоже, заведующий баром чувствовал себя с упра­
вляющим треста на равных.
— А ведь ты прав, братец! — визгливо засмеялся Кизи­
ров. — Язык, проклятый, привык туману напускать. А сей­
час кого стыдиться? Кого бояться? На равных мы! Жулик я!
— завопил он дурным голосом и запрыгнул на бетономе­
шалку. — Все мы жулики!
Платошкин уже давно перестал крутить ручку лебедки,
на этаже собралось человек двадцать. Они не разбредались,
держались кучно, пространство их было явно ограничено
неимоверно увеличившейся тенью Бестелесного, которая
занимала теперь половину площадки. Стояли небольшими
группами, прогуливались по двое, по трое, чего-то ожидая,
так зрители в фойе театра проводят время до первого
звонка.
Вопль Кизирова послужил сигналом. Оживились, загал­
дели, руками замахали.
— За два месяца четыре тысячи украл! — сообщил
Платошкин с нескрываемой гордостью. — Кому рассказать
— не поверят! И главное — концы в воду. Копай не копай —
бесполезно!
— А я и не знаю, сколько ворую, — пожаловался Ро­
гальский. — Пиво — дело текучее. Недолив, замена сорта,
чуть-чуть разбавил — не для денег, для порядку — доход,
но тут же и расход идет: кому на лапу подкинул, а тут бочка
протекла или недоглядел — прокисшее завезли, запутался
вконец!
— Чего бухгалтерию разводить, хватает — и ладно! —
рассудительно сказал Толик-повар, щеки которого отвисали
сильнее обычного. — Мне хватает! Вот вчера книжек купил
на пять тысяч, полгрузовика, толстые, зараза, и тяжелые,
чуть грыжа не вылезла, пока таскал. Соседям сказал — что­
бы дети читали. Ха-ха, курам на смех! Надо было шкаф
загрузить в немецком гарнитуре, не ставить же и туда
хрусталь! Обложки глянцевые, одинаковые — красиво полу­
чилось!

106
 — Это БВЛ, — вмешалась аптекарша Элизабет. —
Я себе тоже взяла. В школе двойки да тройки получала,
потом, правда, всех отличниц и самих училок за пояс за­
ткнула — живу как хочу, бриллиантами обвешалась, но они,
дуры, думают, что это фианиты со сторублевой зарплаты.
Так я их и в книжках переплюнула!
— МВЛ! — передразнил Толик и с похабной улыбкой
ущипнул ее за грудь. — Хватит умную корчить! Не внизу!
— Да ничего я не корчу! Верно, как была дурой, так
и осталась. Зато при голове и всем прочем! Чего захочу, то
и получу!
— Расхвасталась! — завизжала толстая вульгарная
блондинка не первой молодости в скверно сидящем кожа­
ном пиджаке. — Я, может, еще дурее тебя, а бабки девать
некуда! Это я придумала вместо хрусталя и ковров книги
скупать! У меня уже сорок полок, на грузовике не увезешь,
и ХМЛ, и энциклопедии разные, доцент с третьего этажа
как в библиотеку приходит. Я ему даю, пусть читает, дочке
на тот год поступать...
Атмосфера вседозволенности опьяняла собравшихся, на­
пряженность нарастала, они перестали слушать друг друга,
каждый орал свое, брызгала слюна, судорожно дергались
черные фигуры; выкрики, вой, хохот сливались в оглуши­
тельную какофонию, в которой время от времени можно
было разобрать обрывки отдельных фраз.
— ...сто двадцать тысяч чистыми, не считая того, что
роздал — ревизору, начальнику...
— ...два этажа наверху и один подземный, с виду обыч­
ный домик, никто не догадается...
— ...они, идиоты, улыбаются, просят кусок получше,
а я каждого накрываю — хоть на пять копеек, хоть на
копейку...
— ...жена ему давно надоела, так он мне и путевку,
и одежду, продукты завозит, деньги дает...
— ...а мне директор сказал — поставит заведовать секци­
ей, потому и терплю, хотя он противный, потный...
— ...я сразу с тремя живу и никаких проблем не знаю,
люди солидные, что захочу — тут же сделают...
Они взахлеб хвастались пороками и мерзостями, кото­
рые внизу старательно прятали, маскировали, чтобы кто-
нибудь, упаси Бог, не догадался, и этот тяжкий труд утом­
лял настолько, что сейчас, сняв ограничения, они буквально
шли вразнос, стараясь перещеголять друг друга в мерзости,
подлости, отвратительности. И внешность их стала изме­
няться, и поведение в соответствии с тем, что произносилось

107
вслух, — глубоко скрытые качества пробивались сквозь
привычную оболочку наружу: свиные рыла, вурдалачьи
клыки, рога, острые мохнатые уши...
Галина Рогальская превратилась в плешивую мартышку,
кривлялась, корчила рожи, остервенело выкусывая блох.
В опасливой, хищно нюхающей воздух гиеносвинье угады­
валась Надежда Шеева.
Девочки из ”Кристалла” стали похожи на драных гуля­
щих кошек, они сидели на ведрах в похабных позах, курили,
несли нецензурщину, похотливо поглядывая на мужчин,
подавали недвусмысленные знаки.
— ...весь вечер гудели, коньяк, шампанское, на девяносто
шесть рублей, а потом я в сортир пошла и смылась...
— Поймают, набьют... Я всегда расплачиваюсь по-чест­
ному.
Клыкастый, хищный Платошкин втолковывал низкорос­
лому живчику с лицом сатира:
— Твердо решил: накоплю миллион и фьюи, туда...
Деньги переправлю по частям, вызов пришлют. Хочу раз­
вернуться, настоящим миллионером себя почувствовать, не
подпольным.
— Мне и здесь хорошо: жратва, водка, девочки... Вот
сейчас с шестнадцатилетней...
— Говнюки вы все! — истошно заорал Козлов. — Сво­
лочи трусливые! Я вот жену пришил, а вы по-тихому пако­
стите, чистенькими остаетесь, порядочными прикидывае­
тесь! Да я вас, если захочу!..
Он явно чувствовал свою ущербность: считал-то себя
отъявленным злодеем, самым страшным здесь, уважения
ждал, авторитета, а на него никто и внимания не обращал.
И рожа у него оказалась не устрашающей, а противной —
обычное свинячье мурло. Не дотянул Козлов по своим
душевным свойствам до волкоподобных дельцов Платошки­
на и Кизирова, жутковатого упыря Рогальского, спрутооб­
разного Бадаева. А уж с благочинной продавщицей пирожков
тетей Машей жалкий свинтух ни в какое сравнение не шел, вот
уж у кого харя наикошмарнейшая! Помесь Медузы-Горгоны
и кровососущего монстра из заокеанских фильмов ужасов!
Ей выкрик Козлова, видать, сильно не понравился —
шасть сквозь толпу, вплотную, а с боков его уже вол­
коподобные обступили, морды клыкастые приставили, гля­
дят недобро, плотоядно облизываются.
— Чего. Чего... Ну, — если и была у Козлова душа, то
точно в пятки ушла, жалел он уже, что повел себя не по
чину; зачастил, сбился и еще хуже себе сделал.

108
 Тетя Маша впилась в него высасывающим взглядом,
и он все меньше становился, и рыло съеживалось, и пятачок
посинел.
— Это, да, ножом... Думаете, просто...
— Рви!
Тихо выдохнула тетя Маша: однако все услышали. Ли­
ловое щупальце перехватило Козлова поперек лба, голову
запрокидывая, тетя Маша в кадык зубами впилась, захри­
пел Козлов, кровь брызнула, тут со всех сторон клыкастые
налетели, хруст, чавканье, брызги... В мгновенье ока все
кончилось. И какой тут поднялся ор, вой, галдеж!
Кизиров запихал Гришку в бетономешалку, придержива­
ет, чтоб не вылез, и метет, дробит, перемеливает. Платошкин
пиджак сбросил, вокруг своей лебедки гопака отплясывает,
тетя Маша козловыми костями в городки играет. Бадаев
щупальцами толстую блондинку обхватил, под юбку залез,
под кофточку, сопит, потеет, а она смеется га-а-аденько так...
Вика на плитах стриптиз изображает, а девочек из ”Кристал­
ла” уже давно в темный угол утащили, только и слышно, как
повизгивают... Шум, гам, хруст, стук, рев, визг. Меняются
картинки, как в калейдоскопе, одна другой мерзостнее. Не
позволили бы себе такого бюрократизированные чиновники
из орловских Девяти Слоев, и булгаковская свита Князя
Тьмы, грешащая иногда забавными безобразиями, но со­
бранная и целеустремленная, тоже бы не позволила. Вот
гоголевская нечисть устраивала подобные шабаши без смыс­
ла и цели, но этот все равно был хуже, потому что смысл
и цель здесь как раз имелись и заключались именно в упоении
бессмысленностью и бесцельностью запретных и предосуди­
тельных там, внизу, действий, которые здесь можно было
совершать абсолютно безнаказанно и, более того, при пол­
ном одобрении и поддержке окружающих.
Крутится колесо дьявольского веселья, все сильнее рас­
кручивается, уже отдельных фигур не различишь и слова не
услышишь, как в кинозале, если запустить проектор с беше­
ной скоростью. Чем же закончится эта ночка? Хорошо еще,
что они за границу тени не выходят, а то сожрали бы и тебя,
Крылов, косточками твоими в городки сыграли б...
— А ну хватит! — голос несомненно принадлежал Бес­
телесному. — Не за этим собрались, к делу!
Колесо резко остановилось, распалось на множество
частей, и каждая поспешно приводила себя в порядок. По­
правлялись платья, вытирались красные пятна вокруг жад­
ных ртов, да и внешность изменялась: рожи оборотней
приобретали первоначальный вид.

109
 Мимо прошел возбужденный, тяжело дышащий Кизи­
ров, рядом семенил Платошкин с неизменным платочком
в руке.
— Зарвался он совсем, — злобно шипел Иван Варфоло­
меевич, и Семен Федотович согласно кивал. — В кои веки
соберемся, где еще так отдохнешь, так нет, надо свою власть
показать! ”К делу, к делу”, — передразнил он, скорчив
гримасу. — Надо будет его прокатить на отчетно-выборной!
Между тем на площадке появился стол под сукном,
цвета которого было не разобрать, и несколько рядов
стульев. Начали рассаживаться. Девочки из ”Кристалла”
и Вика сзади примостились — растрепанные, красные.
— Ужас какой-то! Все хорошо, весело, только не нравит­
ся мне, когда людей жрут... Каждый раз кому-то кровь
выпускают — бр-р-р...
— Ничего, привыкнешь.
— Привыкнуть-то я привыкла, только знаешь, какие
мысли в голову лезут? Сегодня его сожрали, а завтра меня
сожрут.
— Не бойся, дура, нас не тронут, мы для другого нужны,
в худшем случае морду набьют, ну да это и внизу схлопо­
тать можно. Особенно если из кабака сбегать...
Раздался смешок.
— Тихо!
За столом появился председатель — солидно надувший­
ся Алик Орехов в строгом официальном костюме.
— Не для того мы собрались, чтобы веселиться и зубо­
скалить, совсем не для того...
Начал он привычно, нравоучительным тоном, но тут же
увял, запнулся и, махнув рукой, выругался сквозь зубы.
— В общем, заслушаем Терентьева, пусть расскажет,
какую пользу он приносит нашему делу...
— Опять Терентьев! Что я, крайний, что ли! — заныл
пегий Толик-повар, скисая на глазах. — Показатели у меня
хорошие: за последний месяц две души уловил, а развратил,
растлил, разложил морально — без счета. Три инженера
дипломы спрятали, двое в мебельный пошли, грузчиками,
а один — на пиво, к Ромочке подручным.
— Точно, — сочным басом подтвердил Рогальский. —
Дельный парень, сразу видно — толк будет.
— Во-во! А институт с отличием окончил, между про­
чим, в аспирантуру собирался. Думаете, легко было его
с прямого пути сбить?
— Ты расскажи лучше, как материальные фонды исполь­
зуешь? — перебил его Орехов, и чувствовалось, что он

110
большой дока по части всяких вливаний и нахлобучек, и уж
если надо кого-то с толку сбить да дураком выставить, то за
ним не заржавеет...
— А чего фонды... Я знаю, это Бадаев написал... Да врет
он все, гад! Я в поте лица тружусь, тенета расставляю,
в соблазн ввожу...
— Пышные фразы для низа оставьте, — снова перебил
председатель. — Про доблестный труд, недосыпы, нервот­
репки, горение на работе, инфаркты. А нам факты подавай­
те.
И, расчетливо выдержав паузу, когда пегий Толик ре­
шил, что настал его черед говорить, и раскрыл рот, кляпом
вбил следующий вопрос:
— Дубленку серую заказывали?
Повар снова раскрыл рот, закрыл, собрался с мыслями,
набрал в грудь воздуха, но Орехов опять не дал ему от­
ветить.
— Сорок восьмой размер, четвертый рост, женская?
Почему молчите? Или сказать нечего?
— Так это для искушения, душу ловил... — промямлил
Терентьев, но видно было, что вину за собой он чувствует.
— А без строго фондируемых материалов душу поймать
нельзя было?
Председатель явно расставил ловушку, но глупый Толик
охотно сунул голову в петлю.
— Никак! Женщина попалась с принципами, высоких
моральных качеств, тут какой-то мелочью не отделаешься!
— Да-да-да, — сочувственно проговорил Орехов. — То­
лько нам известно, что ту душу, по которой вы отчитались,
удалось искусить флакончиком ”Же-о-зе”, бутылкой ликера
”Арктика” и коробкой шоколадных конфет. А дубленку
серую вы презентовали собственной супруге, душа которой
и так целиком и полностью нам принадлежит! Как вы это
объясните?
Терентьев молчал, растерянно хлопая глазами, щеки
скорбно отвисали почти до плеч. Голос председателя об­
ретал обличающую силу.
— Привыкли там внизу! Все к рукам липнет, даже своих
обманываете! Думаете, мы с вас не спросим?
Терентьев явно чувствовал недоброе, огляделся по сто­
ронам.
— Товарищи, дорогие, — он не обратил внимание на
пробежавший шумок и театрально ударил себя в грудь. —
Ошибся, виноват! Но по-человечески можно ведь меня по­
нять, по-людски?

111
 Собрание возмущенно зашумело.
— Наглец, совсем стыд потерял!
— Людьми нас обзывает!
— С кем сравнивает, мерзавец!
— Да неужели мы еще оскорбления терпеть будем?
По рядам вновь прокатилось опасное возбуждение. За­
вертелись головы, замелькали хищные хари, злые ожида­
ющие взгляды отыскивали тетю Машу. Она неторопливо
поднялась с места и немедленно направилась к трясущемуся
Толику. Он дернулся было, да не тут-то было: предусмот­
рительные соседи вцепились в волосы, рукава, брюки — все,
амба, деваться некуда.
Тетя Маша подошла вразвалочку вплотную, повернула
Терентьева за плечи поудобнее, в глаза уставилась.
— Ну, что с ним делать, с голубчиком?
Лениво так спросила, не скрывая даже, что для профор­
мы.
Терентьев побледнел, схватился руками за горло. На­
пряжение стремительно нарастало. Созревал тот самый
момент, когда оно прорвется свалкой, топотом, хрустом,
брызгами. Девочки из ”Кристалла” изо всех сил шеи вытя­
нули.
И тут в зловещей тишине трубно раздался голос Бес­
телесного:
— Баста на сегодня. В другой раз. А сейчас все вон.
Некогда мне.
— Зарвался, зарвался, — снова зашипел Иван Варфоло­
меевич, но тень Бестелесного начала уменьшаться, и ее
границы одного за другим слизывали участников шабаша.
Через минуту площадка была пуста. Только истоптанная
пыль, пятна подозрительные, перевернутые стулья, да горка
свежих, дочиста обглоданных костей — все, что осталось от
убийцы Козлова.
— Насвинячили-то как, — сказал Бестелесный обычным
голосом справного хозяйственного мужика. — Разве можно
тут женщину принимать? Культу-ура-а...
Пронесся легкий ветерок, заклубилась пыль, и следы
шабаша исчезли. Остались отпечатки рубчатых подошв
и скособоченная квадратная тень у края этажа. Впрочем,
тень стала понемногу выправляться, а на фоне звездного
неба проявился силуэт, загустел и превратился в отлично
одетого красавца-мужчину, лет сорока, дородного, пред­
ставительного, из тех, которые, как говорится, умеют жить.
Он явно кого-то ждал.
И дождался.

112
 Между звезд появилась прямая фигура, бесшумно сколь­
зящая снизу вверх, как будто по натянутому под углом
канату. Вот она ближе, ближе, ближе...
— Добрый вечер.
Теперь она стояла рядом с Бестелесным. Тот церемонно
поклонился.
— Добрый, добрый. Рад вас видеть. Как здоровье?
Фигура повернулась, и луна осветила впалые щеки, длин­
ный нос и мешки под глазами. Нежинская! Точно такая, как
на неудачном маленьком снимке!
— Уже хорошо. Легко отделалась.
— Да, вам повезло. Эта штука, — в руках Бестелесного
оказалась короткая, тускло поблескивающая винтовка.
Длинная трубка телескопического прицела, на конце ствола
— цилиндр глушителя. — Эта штука и ее хозяин обычно не
оставляют раненых. Но вам нечего опасаться, мы его устра­
нили.
Нежинская захлопала в ладоши.
— Браво!
— Теперь о делах.
Винтовка куда-то исчезла, и Бестелесный вынул флю­
оресцирующий блокнот.
— Только... Как видите, я учел, что вам неприятно
разговаривать с пустотой. Снимите и вы это...
Бестелесный неопределенно провел пальцем полукруг.
— Что ж, пожалуй...
Нежинская ухватила себя двумя пальцами за нос и потя­
нула. Нос вытянулся, за ним, деформируясь, подались лоб,
щеки, подбородок, раздался щелчок, какой бывает, когда
стягивают хирургические перчатки.
Рита?! Крылов чуть не вскрикнул.
— Вот так-то лучше.
Бестелесный протянул руку, за подбородок повернул
новое лицо к лунному свету. Крылов перевел дух — нет, не
она.
— Вы поработали неплохо. Теперь вам предстоит за­
няться этим.
Бестелесный протянул ей блокнот.
— Так, так, ясно. Завтра же приступлю.
— Канал связи меняем. Здесь все записано, — Бестелес­
ный передал Нежинской пакет. — Там же батарейки к ап­
паратуре. И старайтесь меньше пользоваться внушающим
блоком. Он на пределе ресурса, а новый поступит только на
той неделе. По-прежнему опирайтесь на наших помощни­
ков.

113
 Бестелесный ткнул в место шабаша.
— Жадны, глупы, беспринципны, злы, завистливы — это
как раз то, что нам нужно. И старайтесь насаждать такие же
качества в ком только сможете. Самое главное — находить
неустойчивых и подталкивать для первого шага. А дальше
они пойдут сами!
Задания, формы связи, технические средства, инструк­
тирование исполнителя — события вошли в более-менее
привычное русло, и Крылов почувствовал необыкновенное
облегчение. Да это же обычные шпионы! А оборотни-крово­
сосы всего лишь гипнотические штучки! Все логично, рацио­
нально, материально! Он испытал почти нежные чувства
к Бестелесному и Нежинской. Происходящее получало впо­
лне удовлетворительное объяснение и становилось с головы
на ноги. Антигравитационные летательные аппараты, при­
боры невидимости и гипноза — все это творения человечес­
ких рук, хотя и созданные в секретных заокеанских лабора­
ториях, но использующие законы природы и укладывающи­
еся в привычные представления об окружающем мире. Он
ощутил почву под ногами и готовность действовать. Надо
было спешить: Бестелесный шагнул с этажа и унесся прочь,
превращаясь в крохотную точку, растворившуюся в черно­
синем небе.
Нежинская осталась одна.
С трудом распрямляя затекшие ноги, Крылов вышел
из-за бочки.
— Что вы здесь делаете?
Его появление не произвело никакого эффекта. Нежинс­
кая не проявила ни удивления, ни испуга.
— Добрый вечер.
Она была в обтягивающем черном без украшений пла­
тье, перехваченном широким кожаным поясом с массивной
резной пряжкой, на ногах — узкие черные туфельки на
высоченной ”шпильке”. Крылову стало неловко за свой
мятый, перепачканный цементом костюм, взъерошенный,
возбужденный вид, грубый бесцеремонный тон.
Нежинская улыбнулась, и Крылов понял: именно этого
— смущения и замешательства она и добивалась фаль­
шивым спокойствием и светскими манерами, уместными,
если бы они встретились вечером в парке возле ее дома.
На него накатила волна злости.
— Уже не вечер, а ночь! И когда вы теми же словами
приветствовали своего шефа, тоже была ночь! Что вы здесь
делаете в такое время?
— Дышу воздухом.

114
 Ее пальцы скользнули по пряжке ремня.
— Я ведь живу поблизости, вот мое окошко.
Она показала пальчиком.
— Когда не спится, прихожу сюда, немного погулять.
— По воздуху?
— Почему по воздуху? — удивилась Нежинская. — По
асфальту.
Они стояли в парке возле цветочной клумбы, мимо
проходили нарядные люди, где-то играла музыка, и Крылов
не мог понять: что он здесь делает, где находился раньше,
почему на нем такой грязный жеваный костюм и с какой
стати он задает незнакомой женщине бестактные вопросы.
Да это вовсе не незнакомая женщина, это Рита...
— Я была в командировке, дорогой, вот командировоч­
ное удостоверение, посмотри и убедись...
Но тут в поясе у нее что-то затрещало, заискрило, вырва­
лась тонкая струйка дыма; деревья, кустарник, цветочная
клумба и прохожие заколыхались, как киноизображение на
раскачиваемом ветром экране, в картине окружающего ста­
ли появляться трещины и разрывы, в которые прогляды­
вали бетонные балки, перекрытия, звезды, и они вновь
оказались на двенадцатом этаже недостроенного дома.
Крылов все вспомнил и полез за пистолетом.
— Не шевелиться!
Но было поздно: Нежинская прыгнула вперед, вытянув
руки с растопыренными пальцами, из-под ногтей торчали
отсверкивающие в лунном свете бритвенные лезвия. В этот
миг на ней вспыхнуло платье, удар не достиг цели: пальцы
скользнули по пиджаку, располосовав его в клочья. Нежинс­
кая закричала, извиваясь змеей, сорвала через голову пыла­
ющее платье, под ним ничего не было, даже тела, только
голова, шея, руки до плеч и ноги до бедер были из плоти,
потом шли шарниры и пружины, которыми они крепились
к металлическому туловищу.
Крылов бросился к лестничному пролету и покатился
вниз, чувствуя омертвевшей спиной жадное леденящее дыха­
ние. Лестничные марши мелькали один за другим, где-то на
седьмом или восьмом этаже он почувствовал опасность
впереди и, свернув по изгибу лестницы очередной раз, уви­
дел впереди страшную паукообразную фигуру Нежинской,
к которой его неумолимо несла сила инерции.
Крылов выстрелил. Бесшумно вспыхнул оранжевый
шар, заклубилось облако дыма, его он проскочил на скоро­
сти, ожидая каждую секунду, что десяток бритв раскромса­
ет ему горло.

115
 Он бежал, прыгал, катился, сумасшедший спуск должен
был уже давно кончиться, но лестница по-прежнему уходила
вниз, и у него даже мелькнула ужасная мысль, что поверх­
ность земли осталась наверху, а его умышленно гонят даль­
ше — прямо в преисподнюю!
Но нет, вот знакомая груда кирпичей, деревянные носил­
ки — последний пролет. Он пролетел его как на крыльях и,
не успев затормозить, с маху врезался в бетонную стену.
Выход был замурован.
Он обернулся, прижавшись к преграде спиной, и увидел
Нежинскую, распластавшуюся в прыжке, рука машинально
вскинула пистолет и правильно выбрала прицел, но он знал,
что это не поможет, и точно — спуск не поддавался, мгнове­
ние растянулось, Нежинская наплывала медленно и неотв­
ратимо, тускло отсвечивало металлическое туловище, яр­
ким огнем полыхали бритвы из под ногтей, и на ногах был
этот ужасный педикюр, и все двадцать острых, чуть изогну­
тых лезвий нацеливались в наиболее уязвимые и незащи­
щенные места — шею, живот.
Крылов дернулся, закричал, проснулся и еще несколько
минут не мог поверить, что не надо никуда бежать, ни от кого
спасаться, докладывать начальству о шабаше упырей, подве­
ргаться освидетельствованию у психиатра... Все позади!
Но позади ли? Он лежит на стульях, кругом толстые
каменные стены, сводчатый потолок, сбоку кто-то сопит
в ухо... Поворачивает голову и прямо перед собой видит
волчью морду!
Черт побери! Теперь он проснулся окончательно.
— Пошел вон!
Буран, не привыкший к такому обращению, обиженно
отворачивается и уходит, Крылов встает с болью во всем
теле и, поднимаясь в дежурку, клянет на чем свет стоит свое
жесткое ложе и заодно тех, кто уже два года ремонтирует
комнату отдыха. И все же, к чему этот сон?

До конца недели Крылов приложил все усилия, чтобы

раскрутить колесо розыска.
В комитете ДОСААФ договорились о включении в рай­
онные соревнования по пулевой стрельбе команды НИИ
ППИ. Институт выставил пятерых стрелков, в том числе
Спиридонова.

116
 Через областное общество охотников вышел на крупно­
го знатока охотничьего оружия, владельца богатейшей
коллекции патронов Яковченко, провел с ним два часа,
получил уйму интересных, но не относящихся к розыску
сведений, а напоследок узнал, что неопознанный экспер­
тами патрон — японский, от двуствольного прямолиней­
ного промыслового штуцера, снабженного точным при­
цельным устройством. Такие штуцеры в небольших коли­
чествах раньше поступали к нам по береговой торговле,
как правило, оседали в пограничной полосе и в глубь стра­
ны не попадали, во всяком случае сам Яковченко ни одно­
го не видел.
Проверил Спиридонова — тот никогда не бывал в зонах
береговой торговли, родственников или знакомых там не
имел, охотой не увлекался. И вдруг неожиданность: десять
лет назад он занимался стрельбой, выполнил первый раз­
ряд! Этот факт Крылова насторожил.
Несколько дней инспектор собирал фотографии лиц из
окружения Нежинской, наклеивал их на бланки фототаблиц
вперемешку со снимками посторонних людей. Потом при­
шел в экспериментальный дом кооператива ”Уют”, в бес­
шумном лифте поднялся на седьмой этаж и позвонил
в дверь против квартиры потерпевшей.
— Здравствуйте, я из милиции, майор Крылов.
У соседки Нежинской острый нос, тонкие выщипанные
брови и быстренькие маленькие глазки. Такими любят изоб­
ражать на карикатурах сплетниц.
— Заходите, — взгляд обшаривал, перебегал с лица на
руки и обратно, как будто посетитель должен был принести
гостинец. — Вот ужас! Инкассаторов грабят, по квартирам
стреляют!
— Как вас зовут? — Крылов достал блокнот.
— Валентина Ивановна Прохорова, — нетерпеливо от­
рекомендовалась она. — А что милиция думает? Подозре­
вает кого?
Крылов без приглашения прошел в кухню, сел на табу­
ретку, приготовил бланки допроса.
— Нет, нет! — замахала руками хозяйка. — Не хочу
всяких протоколов, судов, повесток. А без записей — все
расскажу!
Прохорова быстрым шепотом поведала, что Нежинская
давно ведет далеко не монашеский образ жизни, сын посто­
янно живет у бабушки, а она часто принимает гостей,
в основном мужчин (бабенка интересная, следит за собой,
хотя и тоща больно, а мне в глазок все видно).

117
 Крылов положил на скользкий пластик кухонного стола
фототаблицу.
— Вот этот был в день выстрела, — ткнула Прохорова
в Хлыстунова. — С час просидели, потом выбежал, как
ошпаренный, дверью — трах! А вскоре и врачи приехали.
И этот хаживал.
Палец с неровно подрезанным ногтем указал на Спири­
донова, потом уперся в лицо Элефантова.
— Вот он раза два-три приходил. Однажды аж в пол­
ночь заявился. Да вы не всех принесли. К ней много ходи­
ло...
Улыбка Прохоровой была явно ехидной.

VII. ПРЕДЫСТОРИЯ
Нежинская пришла на работу в НИИ средств автомати­
ки и связи три года назад. Ей было двадцать семь, но
Элефантов отметил, что выглядит она моложе. Тонкая,
хрупкая, узкобедрая, она казалась совсем девчонкой, школь­
ницей.
Элефантов слыл в институте весельчаком, остряком и,
хотя по натуре не являлся ни тем ни другим, вынужден был
оправдывать сложившуюся репутацию. Его считали люби­
телем ”клубнички”, и он, подыгрывая, привык отпускать
соленые шутки, рассказывать рискованные анекдоты.
К его удивлению, Нежинскую это нимало не шокиро­
вало, она громко и весело смеялась и даже, не оставаясь
в долгу, поведала несколько пикантных житейских историй
с забавным концом.
Такую простоту в общении Элефантов расценил как
признак раскрепощенности, этакой эмансипированности со­
временной молодой женщины, которой, впрочем, трудно
было ожидать от Марии с ее внешностью и манерами
прилежной скромной старшеклассницы.
Свое открытие Элефантов не обнародовал, но стал при­
сматриваться к Нежинской повнимательнее. И обнаружил,
что в ее поведении проскальзывают черточки, приглаша­
ющие к ухаживанию, а загадочный взгляд наводит на мысль
о тихом омуте, в котором, как известно, водятся черти.
Все это удивляло, будоражило любопытство, предпола­
гаемая тайна притягивала как магнит. И тогда Элефантов
решил попробовать ее разгадать.

118
 Случай представился, когда Алик Орехов предложил
съездить в модный загородный ресторан поужинать. Элефа­
нтов пригласил Марию, она на миг задумалась, потом
медленно и, как ему показалось, со значением наклонила
голову.
Орехов подкатил на своем ”ЗИМе”, познакомил с мол­
чаливым увальнем Толиком и всю дорогу ругал неблаго­
дарную работу снабженца.
В ”Нептуне”, после первых рюмок, Орех начал корить
Элефантова за неумение жить.
— С твоей-то головой за сто восемьдесят вкалывать!
А защитишься — двести пятьдесят... Разве это деньги?
Элефантов снисходительно улыбался. ”Неисправимый
фанфарон. Мария видит его насквозь, вон, смешинки в гла­
зах. Сказано — человек моего круга. Живет на зарплату и не
страдает от этого”.
Действительно, наряд Нежинской был очень скромен,
чем она отличалась от сидящих за соседними столиками
расфуфыренных женщин.
— Давайте выпьем за удачу, — весело сказал Элефантов.
— Я еще ни разу в жизни не чувствовал себя ущербным
из-за недостатка денег. И надеюсь — не почувствую!

Вечер подходил к концу, и Элефантов задумался: как

вести себя дальше?
Логика развития событий требовала, чтобы на обратном
пути он попытался поцеловать Марию. Но, в отличие от
большинства мужчин, Элефантов не считал, что, принимая
приглашение в ресторан, женщина автоматически дает со­
гласие и на все остальное, что может за этим последовать.
Более того, он опасался, что Мария расценит его пополз­
новения, как стремление заставить ее расплатиться за уго­
щение.
Но с другой стороны — вдруг он все усложняет? Если он
нравится Марии, она с удовольствием проводит с ним
время и ждет чего-то большего, то его пассивность может ее
разочаровать...
Элефантов знал за собой склонность к самокопанию.
Часто оно приводило к раздуванию из простых вещей труд­
норазрешимых проблем, созданию препятствий, которые не
мешали никому, кроме него самого; сверстники, проще
смотревшие на мир, их попросту не замечали, а потому
успешно преодолевали.
Особенно наглядно это проявлялось в отношениях с жен­
щинами. В решающий момент любая, за редким исключе­

119
нием, говорит: ”Не надо, перестань”. Девяносто девять
процентов за то, что это притворство, обычная женская
уловка, но все же появляется мысль: а вдруг она дейст­
вительно не хочет? Тогда всякое продолжение будет грубым
и некрасивым домогательством, нарушением необходимого
в подобных случаях принципа добровольности... Чувствуя
его колебания, партнерша досадует на такую нерешитель­
ность и была бы рада, прояви он настойчивость и не послу­
шайся... Но он слушался, боясь совершить недостойный
поступок, после которого будет стыдиться сам себя и не
сможет смотреть в глаза обиженной...
Иногда подобная щепетильность, возвращаясь как не­
умело запущенный бумеранг, причиняла болезненную трав­
му. Как с Настеной. Они встречались довольно долго и,
пожалуй, он даже был в нее влюблен. Она позволяла цело­
вать себя, ласкать, раздевать донага, но потом говорила
”нет”, и он останавливался, в полной уверенности, что у нее
есть веские основания не позволять ему большего. А потом
он узнал: в то же самое время она спала со своим соседом,
красивым нахальным парнем, не отягощенным иллюзиями
насчет женских добродетелей. Ему стало горько и почему-то
стыдно, хотя ничего позорного он не совершил. Он понял,
что, хотя женщине нравится, когда о ней думают хорошо
и возвышенно, проще ей с приземленными, практического
склада людьми, умеющими помочь согрешить, подтолкнуть
к постели обыденно и как будто против ее воли. А романти­
кам достается только лирика: прогулки при луне, походы,
кино да поцелуи.
Это показалось Элефантову ужасно несправедливым,
становиться грубо приземленным и практичным он не хо­
тел, да и не мог, оставалось примириться с мыслью, что
отрицательные свойства человеческой натуры имеют в лю­
бовных делах преимущества перед порядочностью и благо­
родством. Но принять настолько чудовищную мысль было
совершенно невозможно! И он решил: нельзя всех стричь
под одну гребенку! Утонченная умная женщина никогда не
клюнет на нахальство и плохо задрапированную похоть!
Стало легче, но где-то в глубине сознания шевелилось:
объяснить можно все что угодно, особенно когда хочешь
успокоиться. Надо переделывать себя, братец, становиться
проще!
Однако это оказалось трудной задачей. Сколько раз он
давал себе зарок покончить с бесконечными сомнениями,
”упроститься” до предела, но болезненно обостренное само­
любие перестраховывалось в стремлении избежать даже

120
возможности какой-либо унизительной ситуации, заставля­
ло ”прокручивать” все варианты поведения и анализировать
возможные последствия — не представляют ли они опас­
ности для его достоинства?
Выбраться из клубка сложностей он так и не смог, решив
в конце концов, что комплексы есть у каждого человека,
а боязнь ”потерять лицо” — не самый худший из них.
— Эй, ученый! — окликнул его Орехов. — О чем заду­
мался? Опять решаешь мировые проблемы?
Элефантов вздрогнул и принужденно улыбнулся. Для
Орехова все в жизни было просто, никаких проблем не
существовало. Тем более с женщинами. И как ни странно,
их не отпугивала его прямолинейность, нахрапистость
и бульдожья хватка.
Сам Орех утверждал, что все бабы одинаковы и чем
больше с ними церемониться, тем больше они выкобенива­
ются.
”Как лошадь! — хохотал он. — Если почувствует, что
наездник неопытный, сам не знает чего хочет, или не умеет
правильно узду держать — мигом сбросит! А настоящего
жокея почует — и пошла, милая, как по струнке!”
Такие откровения Элефантова коробили, и верить им не
хотелось. Для себя он твердо решил, что Ореху просто не
приходилось встречать порядочных женщин, которые дали
бы ему прочувствовать всю глубину его заблуждений.
— Нам пора, — негромко произнесла Мария.
Через несколько минут они вышли к машине.
Элефантов устроился на широком заднем сиденье и,
потянув за ремень, откинул приставное кресло. Тут же
сообразил, что особенность конструкции ”ЗИМа” предоста­
вляет Марии свободу выбора — она может сесть в кресло,
отгородившись от него проходом, а может рядом с ним.
Как женщина сообразительная, она, безусловно, выберет
место, которое ее больше устраивает не только удобством...
Мария села рядом, и они целовались всю обратную
дорогу.

Выходные Элефантов провел в напряженных раздумьях.

До сих пор Мария откликалась на его ухаживания, значит,
в принципе, их отношения могли зайти достаточно далеко,
в область, которая благодаря стараниям Настены казалась
недоступной. Эта возможность будоражила и притягивала,
как давняя запретная игра в ”докторов”, хотя каких-либо
чувств или даже физического влечения к Нежинской он не
испытывал.

121
 Все произошло очень просто: преодолевая смущение,
Элефантов предложил Марии ”сходить в гости” в уютную
свободную квартирку. Она согласилась.
Уезжая в двухмесячную командировку, приятель оста­
вил Элефантову ключи от новой квартиры и поручение
приглядывать, чтобы все было в порядке, но за прошедшее
время он так и не удосужился выбраться сюда. Вся об­
становка единственной комнаты состояла из двух стульев
и массивной тахты без спинки и ножек, стоявшей прямо на
полу. Везде лежала пыль, застоявшийся воздух тоже пропах
пылью.
Мария должна подойти через пять минут — чтобы не
привлекать постороннего внимания, они решили заходить
порознь — и до ее прихода следовало хотя бы немного
навести здесь порядок.
Намочив тряпку, Элефантов протер подоконник, стулья,
поколотил ладонью матрац и распахнул дверь на балкон.
Окраина. Частный сектор. Маленькие покосившиеся до­
мишки, бесконечные заборы, прямоугольники приусадеб­
ных участков, крохотные огородики. Размеренный, почти
деревенский уклад жизни. Старый, обреченный на снос рай­
он — новостройки подошли уже вплотную.
Внизу толпились люди, вначале показалось — вокруг
прилавка. Небольшой базарчик, что ли? Присмотревшись,
он понял, что ошибся. Это прощались с покойником.
Элефантову стало неприятно. Подумалось: увиденная
картина символична и как-то связана с тем, что сейчас
должно произойти. Но в чем смысл этого символа? Дурное
предзнаменование? Грозное предостережение: мол, ничего
хорошего греховная связь с Марией не сулит? Или наобо­
рот: напоминание о бренности и кратковременности челове­
ческого существования, о том, что часы, дни, недели, меся­
цы и годы пролетают быстро, и если не заботиться о ма­
леньких радостях, то можно безнадежно опоздать?
А может быть, это выражение философской концепции:
мертвым — небесное, а живым — земное? Или еще более
глубокой: хотя человек и умер, но жизнь продолжается,
молодость берет свое, а любовь обещает зарождение новой
жизни?
Впрочем, он не может сказать, что любит Марию, и вряд
ли она любит его, к тому же адюльтерные связи, как
известно, не преследуют цели продолжения рода...
Но тогда вообще зачем он здесь?
Элефантов закурил, выпуская дым в проем балконной
двери.

122
 Если Нежинская размышляет о том же самом, она тоже
задаст себе этот вопрос. Ответить на него ей очень просто:
достаточно повернуться и уйти. Может, так будет лучше...
Кстати, сколько минут уже он ее ждет?
”Плям-плям”, — раздельно проговорил звонок.
”Утри слюни, братец, — посоветовал Элефантов сам
себе, направляясь к двери. — Опять тебя потянуло на высо­
кие материи. Горбатого могила исправит!”
— Сразу нашла? — спросил он.
— Конечно. Ты же объяснил.
Лицо Марии было совсем близко, глаза загадочно по­
блескивали. Губы у нее оказались мягкими и влажными.
Когда он начал ее раздевать, она в свою очередь, стала
расстегивать на нем рубашку, сняла и положила на стул
галстук.
— Чему ты улыбаешься? — Элефантову показалось, что
она почему-то смеется над ним.
— Я всегда улыбаюсь, — немного напряженным тоном
ответила она.
Оказалось, что Нежинская худее, чем он предполагал.
Выступающие ключицы, оттопыренные лопатки, торчащие
кости таза — во всем этом было что-то болезненное. Когда
она нагнулась, чтобы расшнуровать свои полуботинки, Эле­
фантов с трудом заставил себя поцеловать узкую спину
с отчетливо выделяющимися позвонками.
Нагота Марии не располагала к ласкам, и Элефантов
поспешил быстрее закончить то, ради чего они сюда пришли.
В последнюю минуту Мария сказала:
— Иногда я думаю, что этого не следовало бы делать...
— Перестань, — приникнув к влажному рту, он подумал,
что она тоже не удержалась от кокетства. От тахты почему-
то пахло мышами.
Близость с Марией не доставила Элефантову удовольст­
вия, и она, почувствовав его холодность, поспешила высво­
бодиться.
— Все, я убегаю. — И тут же добавила: — Это наша
последняя такая встреча.
”Ну и хорошо”, — подумал он. Теперь, когда все кон­
чилось, он жалел, что вступил в связь с женщиной, к кото­
рой не испытывал никаких чувств. Сейчас он потерял к Ма­
рии всякий интерес, но допустить, чтобы она это поняла,
было нельзя: некрасиво, неблагородно.
Поэтому он вслух произнес:
— Не надо так говорить. — И постарался, чтобы в голо­
се чувствовалась некоторая укоризна. Когда она встала, он,
вспомнив что-то, сказал:

123
 — Посмотри в окошко.
Мария босиком подошла к окну. Ноги у нее были пря­
мые, длинные, икры почти не выражены, узкие щиколотки
и широкие пятки.
— Продают что-то?
— Присмотрись повнимательнее.
— Фу! Зачем ты это сделал?
— Я размышлял, как соотносится то, что происходит
там, и то, что происходило здесь. И не пришел к определен­
ному выводу. А ты что скажешь?
— Да ну тебя! — она действительно была раздосадована.
— Испортил мне настроение!
Собрав свои вещи в охапку, Мария ушла на кухню
одеваться.
Выходили они тоже раздельно, договорившись встре­
титься на стоянке такси. Элефантов пришел туда первым и,
ожидая Марию, размышлял о том, что произошло.
Все очень просто, как и говорил Орех. Неужели он во
всем прав? И действительно, ни к чему сомнения, пережива­
ния, а вера в идеалы попросту глупость?
На другой стороне улицы показалась Мария. Немного
угловатая, с сумкой через плечо, она шла как ни в чем не
бывало.
Впрочем, а как она должна идти? Судя по уверенному
поведению в постели, она не первый раз изменяет мужу.
А так никогда не скажешь... Хотя некоторые сомнения
появились уже во время знакомства... Но мало ли что
может показаться. Да и сейчас: разве поручишься за прави­
льность выводов? Предположения остаются предположени­
ями. Возможно, это ее первое грехопадение... К тому же по
существу вынужденное — под натиском домогательств
очень напористого субъекта... Не исключено, что она сожа­
леет о случившемся...
”Опять? — одернул себя Элефантов. — Когда-нибудь ты
покончишь с этим самоедством?”
Близость с Марией не помогла ее понять, и Элефантов
продолжал ломать голову над вопросом: что же представ­
ляет из себя Мария Нежинская?
Он знал, что мужа она не любит. Об этом свидетель­
ствовал ряд косвенных признаков: она почти никогда не
вспоминала о нем, в то время как он звонил несколько раз
в день, беспокоился, не заставая ее на месте, расспрашивал,
куда пошла и скоро ли вернется. Коллеги иронизировали по
поводу такой опеки, и Мария не только не пресекала шуток,
но охотно к ним присоединялась. Да и при разговоре с суп­

124
ругом в ее голосе часто проскальзывали высокомерные,
снисходительные или раздраженные нотки.
Однажды, возвращаясь с обеденного перерыва, Элефан­
тов увидел за рулем проезжающей ”Волги” главного ин­
женера ”Прибора” Астахова. Рядом с видом послушной
школьницы сидела Нежинская. ”Ай да Мария, — удивленно
подумал Элефантов. — Правду говорят про тихий омут!”
У них все продолжалось по-прежнему: время от времени
она соглашалась на его уговоры и они ходили ”в гости”.
Каждый раз Элефантов спрашивал себя: сколько знала Ма­
рия чужих полужилых или ненадолго оставленных хозя­
евами квартир, сколько повидала продавленных незастелен­
ных диванов? Наиболее вероятный ответ аттестовал бы ее
как шлюху, но Нежинская совсем не походила на женщин
подобного сорта, к тому же Элефантову казалось, что,
уступая его настояниям, она делает над собой усилие и по­
ступает нетипично, вынужденно, вопреки своим принципам
и убеждениям. Поэтому ни к какому определенному выводу
он прийти так и не смог. Тем более что вскоре пища для
размышлений исчезла — Мария прервала с ним связь и бо­
льше на уговоры не поддавалась.

VIII. СТАРИК
1

Биопотенциал у Старика оказался немногим выше обыч­

ного, но Элефантова это не особенно огорчило. В последнее
время работа отошла на задний план, на первый же выдви­
нулись проблемы, ранее для него не существовавшие, в ко­
торых он мучительно пытался разобраться, путался, не
получая прямого, однозначного и ясного ответа, и оттого
злился сам на себя.
Теперь он пытался сделать то, чего обычно не признавал:
прибегнуть к посторонней помощи и использовать уникаль­
ный жизненный опыт Старика в качестве рабочего инст­
румента для решения задачи, оказавшейся не по зубам ему
самому.
Старик пошел навстречу: рассказывал, отвечал на воп­
росы, приводил примеры. Они побывали в гостях друг
у друга, однажды далеко за полночь пили водку, которую
Элефантов не переносил, а Старик глотал, как воду.

125
 Элефантова удивляла монолитность личности Старика,
исходившая от него внутренняя сила и непоколебимая уве­
ренность в себе, он остро ощущал: именно этих качеств не
хватает ему самому и в глубине души надеялся, что общение
с новым знакомым поможет их почерпнуть. Но передерги­
ваясь после пятой рюмки, от которой он, при других обстоя­
тельствах и в другой компании, несомненно бы отказался,
Элефантов позволил себе понять, что твердость характера
и другие привлекательные личностные качества — штука
незаемная и, например, Старик не стал бы делать того, что
ему не хочется, чтобы не отстать от него, Элефантова, либо
от кого-нибудь другого, сколько бы уважаем и авторитетен
не был этот самый другой. Потому что Старик не ориенти­
ровался на других, не чувствовал зависимости от них и от­
того не старался им подыграть, не стремился понравиться,
произвести благоприятное впечатление. Поддержку своим
решениям и поступкам он находил в себе самом. Элефантов,
опьянев, представил, что вместо позвоночника у Старика
стальной стержень, откованный в жестоком страшном гор­
ниле и имеющий форму трехгранного штыка. И тут же
почувствовал собственные гибкие позвонки, готовые в лю­
бой момент изогнуться самым удобным образом.
Он был не прав, доходя до крайности в болезненном
самоанализе. Он не был трусом, подхалимом и приспособ­
ленцем, не кланялся начальству, не угождал людям, от
которых в какой-либо мере зависел, и твердостью позвоноч­
ника выгодно отличался от многих из тех, кто его окружал.
Если бы он хотел покоя, достаточно было оглянуться вок­
руг. Он, истязаясь вопросом о своей состоятельности как
личности, искал критериев высшей пробы и потому прово­
дил сравнение со Стариком, которое, естественно, успоко­
ить не могло, хотя и в Старике отыскивались крохотные
человеческие слабости.
Некоторые странности поведения. Иногда он пропадал
неизвестно куда, появляясь так же внезапно, как исчезал.
Однажды Элефантов случайно встретил его у привокзаль­
ной пивной в компании нетвердо стоящего на ногах тату­
ированного субъекта, и, пока растерянно думал, следует ли
подойти, Старик равнодушно повернулся спиной.
Были у него и свои болевые точки, которые Элефантов
тоже нащупал случайно.
Из потертой планшетки вывалился пакет со старыми
фотографиями. Пожелтевшая бумага, растрескавшийся гля­
нец, на обороте чернильным карандашом короткие помет­
ки.

126
 Группа немецких офицеров возле заляпанного грязью
”опель-капитана”. Первый слева — Старик. Псков, 1942.
Трое обросших, изможденных, но весело улыбающихся
парней в фуфайках с автоматами. Лес. 1942.
Печальный очкарик с впалыми щеками. Вася Симкин.
Пог. в 1942.
Старик в польской форме, конфедератке, грудь в кре­
стах. Радом, 1944.
А вот совсем другие снимки — портреты в три четверти,
чуть нерезкие, переснятые с официальных документов —
кое-где в уголках просматривается идущий полукругом го­
тический шрифт печати. Одинаковые мундиры, похожие
лица — властность, высокомерие, презрение. Отто фон
Клейнмихаль, Фриц Ганшке, Генрих фон Шмидт... И даты:
4 октября 42, 12 ноября 43, 3 января 44...
Последняя фотография того же формата, но отличная от
других: коротко стриженная симпатичная девушка, прямой
взгляд, советская гимнастерка с лейтенантскими погонами.
Нерезкость, характерная для пересъемки, здесь отсутствует,
имени и фамилии на обороте нет, только цифры: 9.12.1944.
Старик заваривал чай на кухне, и Элефантов пошел
к нему спросить, действительно ли он снят с немцами или
это переодетые разведчики, зачем в его архиве хранятся
портреты врагов, что за девушка запечатлена на последней
фотографии и что обозначают даты на каждом снимке.
Но он не успел даже рта раскрыть, как Старик почти
выхватил фотографии, сунул их в пакет, пакет — в планшет­
ку, до скрипа затянул ремешок и запер ее в стол.
— Ничего не спрашивай — про это говорить мне нельзя,
время не вышло.
Элефантов, конечно, поверил бы в такое объяснение,
если бы у Старика вдруг резко не изменилось настроение: он
замкнулся, ушел в себя, а потом неожиданно предложил
выпить водки и вместо обещанного чая поставил на стол
литровую бутылку ”Пшеничной”.
Тут-то Элефантов, которому подобные перепады на­
строения были хорошо известны, понял, что дело не в ка­
ких-то запретах, а в глубоко личных, тщательно запрятан­
ных причинах нежелания ворошить некоторые эпизоды
своей жизни. Он понял, что у железного Старика в душе
тоже есть незажившие раны, которые он неосмотрительно
разбередил. И, не попытавшись отказаться, с отвращением
проглотил содержимое первой рюмки.
— Вот этот твой прибор, он мог бы мысли читать? —
неожиданно спросил Старик, будто продолжая давно нача­
тый разговор.

127
 Элефантов качнул головой.
— Жалко. А то б я за него руками и ногами схватился —
и людей подходящих разыскал для опытов, и у начальства
вашего пробил все, что надо: деньги, штаты, оборудование!
— Для чего?
— Нужная штука. И нам для работы, и вообще всем.
— Непонятно.
— Вот смотри, — Старик загнул палец. — В прошлом веке
разбойники изгоями жили, кареты грабили, купцов потроши­
ли, женщин захватывали, награбленное в пещеры прятали да
в землю зарывали. К людям путь заказан — на первом же
постоялом дворе, в любом кабаке узнают — в клочки
разорвут. Одним словом — полная ясность: кто есть кто.
Тридцать лет назад на притонах да малинах всяких жизнь
ключом била: воровские сходки, гулянки, ”правилки”, разбо­
ры — блатное подполье, — документов нет, железяки разные
в карманах, облаву устраивай, хватай — тоже все понятно! —
Старик загнул второй палец. — А сейчас совсем по-другому...
Выровнялось все, сгладилось, малин нет, профессионалы
вымерли или на далеком Севере срока доматывают, кто же
нам погоду делает? Пьянь, шпана, мелочь пузатая, вроде
работает где-то, дом есть, какая-никакая семья, а вечером или
в праздник глаза зальет и пошел — сквернословить, бить,
грабить, калечить... И снова под свою крышу, в норку свою —
юрк, сидит, сопит тихонько в две дырочки, на работу идет, все
чин-чинарем, попробуй с ним разберись! В душу-то не загля­
нешь! Да это еще ерунда, а вот валютчики, взяточники,
расхитители и прочая ”чистая” публика так маскируются, что
бывает их тяжело раскусить — можно себе зубы поломать.
Вот тут-то такой прибор очень бы пригодился! И вообще, —
Старик загнул еще два пальца. — Очень много живет на свете
перевертышей. Внешность у них обычная, может, даже прият­
ная, а нутро черное, гнилое...
Элефантов почувствовал, что у него захолодело сердце,
а в голову ударила знакомая горячая волна, как обычно,
когда он вспоминал о человеке, которого хотел вычеркнуть
из памяти навсегда.
— ...одежда, слова, косметика — шелуха, а попробуй
докопаться до сути! Поступками человек меряется, только
они тоже разные: для всех — одни, правильные, похвальные,
а для себя — другие, тайные, которые повыгоднее. В войну
шелуха слетала, настоящие люди на фронт рвались или
в тылу на победу до кровавого пота вкалывали, а сволочь
всякая до тепла и сытости дотягивалась, продбазы, склады
— и тогда жирные коты жировали, среди смертей, голода,

128
разрухи сало со спиртом жрали, баб пользовали, золото на
хлеб выменивали, впрок запасались... Только когда попада­
лась такая мразь, разговор короткий... — Старик скрипнул
зубами. — Да не все попались, не все, многие так и про­
скользнули в хорошую жизнь на ценностях, мародерством
добытых, благополучие свое построили и не сгорели синим
пламенем, не провалились под землю. — Старик зло усмех­
нулся. — И смех и грех. В сорок втором в Пскове охотились
за одним эсэсовцем, большая шишка, вредил нам много
и хитрый, гад, осторожный, как лис, всегда с охраной,
маршруты меняет, каждый шаг в секрете держит, никак
добраться до него не можем. Потом отыскали зацепку: он
с секретаршей бургомистровой спутался, молодая сучонка,
красивая, ушлая... Пришли к ней, прищемили хвост, де­
скать, сдавай, овчарка подлая, своего любовника, если жить
хочешь; она шкурой почувствовала, что на краю стоит,
и сдала его с потрохами. У него, оказывается, для постель­
ных делишек специальная квартира была, ясное дело, без
охраны — шофер с адъютантом и все, так мы его и шлеп­
нули, даже штаны одеть не успел. Ее, как обещали, от­
пустили: живи, сучонка, да держись от фашистов подальше,
а то заработаешь свою пулю. Пропала она куда-то, да иначе
ей не уцелеть было: гестапо ее разыскивало, а лет пять назад
выплыла — хлопочет о льготах как участник партизанского
движения. Я, мол, помогала подпольщикам в ликвидации
крупного эсэсовского чина, скрывалась от гестапо. — Ста­
рика передернуло от отвращения. — Так что не только
ценности мародерством добывали, но и славу, почести,
пенсии... Этой-то овчарке не удалось: факты вроде сходи­
лись один к одному, да вспомнил ее кто-то, а сколько
проскочило таких перевертышей! Тех, кто сильно напако­
стил, до сих пор находят и судят, а другие скрипят поти­
хоньку, коптят белый свет, слюной заразной брызжут во все
стороны. Они свое дело сделали — пронесли в наше время
бациллы жадности, подлости, жестокости, посеяли их, пото­
му что хорошего сеять не умеют, — щеки Старика побаг­
ровели от гнева. — Когда юнцы своего сверстника до
полусмерти избивают, чтобы джинсы содрать, завскладом
товар дефицитный прячет и спекулянтам отдает за взятки,
контрабандист икону старинную через границу тащит, —
все это всходы тех посевов... Так что нужен нам прибор,
чтоб мысли читать, очень нужен! — Старик разлил водку,
подвинул Элефантову банку консервов. — Ну, а пока его
нет, давай выпьем, чтобы передохла нечисть двоедушная.
Я ее всю жизнь давил и до самой смерти давить буду!

5 Вопреки закону 129

 В сознании Элефантова мелькнула догадка, связыва­
ющая рассказ Старика с содержимым его архива. Вот оно
что...
— Фотография того эсэсовца у вас в планшетке? В фу­
ражке с черепом? Фон... как там его?
— Клейнмихаль. Все они там, — мрачно процедил Ста­
рик и перевел разговор на другую тему, предупреждая воп­
рос, который неминуемо должен был последовать. — Одна­
жды я здорово жалел, что у меня такого прибора нет...
Провалилась наша группа, серьезное задание сорвалось,
шесть человек погибли — ребята на подбор. Такое проис­
ходило по двум причинам: случайность или предательство.
Здесь случайность исключалась — операция готовилась дав­
но, все продумано, взвешено, отработаны запасные вариан­
ты... Предательство исключалось тоже — люди испытан­
ные, проверенные много раз, стальные люди. А факт нали­
цо! Ломали головы, ничего не придумали. И вдруг
оказывается, что немцы пятерых расстреляли, а шестой
через пару дней к нам в лес пришел. Коля Финько — коман­
дир группы. Я ему как самому себе доверял. Раньше... До
того...
Рассказал он, как их врасплох захватили, у самого глаза
тоскливые, ждет вопроса: а как ты-то жив остался? Спраши­
ваю. Отпустили, говорит, почему — не знаю.
Вот такой расклад. Сидим, молчим. Дело ясное — про­
сто так немцы не отпускали. Он первый начал: если
бы я ребят выдал, если бы на гестапо работал, они
бы как-то правдоподобно все обставили — побег бы
имитировали, меня подготовили: синяки, ссадины, следы
пыток, сквозное ранение... А то ничего — выпустили
и все. Логично? Логично! Только логика тут факты не
перевесит: группа погибла, а его отпустили. За какие
заслуги?
Мне говорят, чего, мол, с иудой церемониться, присло­
нить к дереву — и дело с концом! А я его хорошо знал, на
задания вместе ходили, один раз думали: все, амба, гранаты
поделили, попрощались... Достойно он себя вел, хорошим
другом был, надежным. И вдруг — гестаповский агент,
предатель — чушь собачья! Что тут делать? Вот ты как
думаешь?
— Не знаю, — растерянно проговорил Элефантов.
— И я не знал. Только решение-то все равно надо было
мне принимать, больше некому.
— Можно испытать его как-нибудь... В бою или задание
специальное...

130
 — Да он уже двадцать раз испытан! Вопрос так стоит:
верить ему или не верить? Пускать в свою среду или нет?
А испытание он любое пройдет — и если не виновен ни
в чем, и если к немцам переметнулся.
Так я промучался всю ночь. То ли психологи гестаповс­
кие испытание такое изощренное придумали для него да
и для нас тоже — честного человека изменником выставить,
то ли это хитрость, уловка, чтобы от настоящего предателя
подозрение отвести, то ли тщательно запутанный план вне­
дрения агента.
Ох, и жалел я тогда, что не могу Коле в душу заглянуть,
ох, жалел!
— Но вы же знали человека, другом ему были, неужели
поверить нельзя? — не выдержал Элефантов. — Не мог же
он так маскироваться и измениться мгновенно тоже не мог!
— Ну почему же... — У Старика дернулась щека. —
И маскировались, и ломались порой — всякое бывало... Не
в том дело: раз есть вероятность, хотя самая ничтожная, что
он враг, если даже просто сомнение появилось, нельзя его
к работе допускать, никак нельзя, это значит, других людей
не беречь, их жизни на карту ставить.
Да и не в моих силах было веру ему давать. Я только два
решения мог принять: расстрелять на месте или на большую
землю отправить, чтобы трибунал разбирался. Что в лоб,
что по лбу... Факты-то никуда не уберешь; догадки, пред­
положения и сейчас суды на веру не берут, а тогда война —
сам понимаешь... Шпионов, паникеров, дезертиров, дивер­
сантов, провокаторов — пруд пруди. И Коля Финько, от­
пущенный гестапо... Он у меня пистолет попросил — застре­
литься, я не дал — если он фигура во вражеской ком­
бинации, то и на тот свет отпускать его нельзя, надо
попробовать для контригры использовать. Короче, отпра­
вил Колю к нашим, что там дальше получилось — не знаю.
Старик запустил руку в ящик стола, что-то искал, пере­
бирая невидимые для Элефантова увесистые предметы, и за­
думчиво смотрел перед собой, хотя видел наверняка кар­
тины далекого прошлого, которые, судя по окаменевшему
лицу и крепко сжатым губам, не могли его успокоить.
— С любой стороны, крути-верти как хочешь, поступил
я правильно. А душа, поверишь, до сих пор болит... — Он
наконец нашел то, что искал, и зажал в руке металлический
цилиндрик с набалдашником на конце. — Вот ты говоришь
— поверить, люди, мол, не могут сразу меняться, маскиро­
ваться не могут... — Старик задумчиво постукивал набал­
дашником по столу. — А ведь в те годы мы на всякие чудеса

131
насмотрелись. Война такие свойства людской натуры об­
нажала, о которых порой и сам человек не знал. Простые
ребята подвиги совершали, на героев не похожие, раньше
скажи — не поверят. И наоборот было.
Ты знаешь, предательство оправдать нельзя, но если кто
под пытками ломался — тех хоть понять можно. А некото­
рые продавались — за деньги, звания их паршивые, за
корову, домик с усадьбой, да мало ли за что! — Старик
шевельнул рукой — щелк! — из цилиндра выпрыгнул шило­
образный клинок, резать хлеб или открывать консервы им
было нельзя, это орудие предназначалось для одной-единст­
венной цели, и Элефантов, читавший много книг о войне,
понял, что Старик держит немецкий десантный нож. —
А бывало, и вовсе ничего не понимаешь — человек как
человек и вдруг, вроде беспричинно, продает товарищей,
только причина, конечно, есть, хотя глубоко спрятанная;
какая-то изначальная подлость, склонность к предательст­
ву, найти бы их, выжечь, ан нет, не найдешь, а зацепит
обида какая-то или самомнение, выхода не нашедшее, и го­
тово!
Щелк, щелк. Клинок мгновенно спрятался и выскочил
опять. Элефантову это напомнило нечто никогда не виден­
ное, но знакомое.
— А вы можете рассказать хоть один такой случай?
— Лучше б не мог!
Старик провел свободной рукой по лицу. Щелк-щелк.
— В школе с нами училась девушка, хорошая девчонка,
нормальная, веселая, компанейская. Радиодело знала хоро­
шо, стреляла прилично, ножом работала, со взрывчаткой
свободно обходилась, многие парни за ней не могли угнать­
ся. — Старик говорил медленно, неохотно, как бы вытал­
кивая слова. — И только одна странность: псевдо она себе
выбрала какое-то неприятное — Гюрза. Зачем себя такой
пакостью называть? А она смеется: быстрая, говорит, хит­
рая, для врага опасная... Все правильно объяснила. — Ста­
рик поморщился и машинально пощупал под сердцем. — Да
не в прозвище дело. Заканчивали школу — получили зада­
ние, вроде как выпускной экзамен. Задание простое: выйти
в город и собрать разведданные, кто какие сможет. Военное
положение, документов никаких, город всем незнакомый.
Попадешься — выкручивайся сам. Каждый понимает: если
что — помогут, но и риск имеется — могут на месте
расстрелять как немецкого шпиона.
И пошли в город поодиночке. Я по легковым машинам
штаб вычислил, офицеров, что входят и выходят, сосчитал,

132
к номерам машин их привязал, вернулся, в общем, не
с пустыми руками. Ну и ребята: кто на станцию проник,
сведения о военных перевозках собрал, кто оборонный за­
вод установил, кто склад боеприпасов... А Гюрза всем нос
утерла: принесла пакет с совершенно секретными докумен­
тами!
Спрашиваем: как удалось? Смеется: работать надо
уметь! А в отчете написала как полагается: познакомилась
с летчиком — подполковник, молодой, лет тридцать, не
больше, переспала с ним, а на следующее утро пакет из
планшетки вытащила, проводила от гостиницы до штаба
попрощалась до вечера. Как показатель полного доверия
письмо приложила: подполковник ее к своей матери направ­
лял, рекомендовал невестой. В общем, виртуозная работа,
и Гюрза явно гордилась, она вообще любила быть первой,
чтобы замечали, хвалили...
Щелк, щелк, щелк. Жало змеи, тонкое и быстрое — вот
на что это было похоже. Опасной ядовитой змеи. Может,
гюрзы.
— ...только тут ее хвалить не стали. С одной стороны,
подполковника жалко — его разжаловали за потерю бдите­
льности и разгильдяйство, в штрафбат отправили, да и во­
обще, нехорошо как-то, нечистоплотно. Но результат-то
Гюрза дала!
Среди ребят мнения разделились: кое-кто говорил: мо­
лодец, сумела объект выбрать, в доверие войти, документы
важные добыть, но большинство по-другому рассудило:
курва она, и все тут! Короче, отвернулись от нее многие, да
и комиссия, с учетом всех обстоятельств, вывела ей ”четвер­
ку”, а многие ”пятерки” получили, хотя таких важных сведе­
ний, как Гюрза, никто не собрал.
И Гюрза обиделась, хотя виду не подала. Вела себя как
всегда, шутила, смеялась, а когда перебросили ее за линию
фронта, застрелила напарника и явилась в гестапо. Вот так.
Старик замолчал.
— А что было дальше?
— Дальше? Работала на немцев, великолепно провела
радиоигру против нас, несколько групп провалила, дезин­
формации куча... — Старик бросил нож, со стуком захлоп­
нул ящик. — И что интересно: не изменилась она — такая
же улыбчивая, компанейская. Только компания другая.
Жила в специальном особняке гестапо, сошлась с кем-то
из начальства, тот ей туалеты из Парижа выписывал, драго­
ценности дарил... Авто, рестораны, вечеринки. А в оста­
льном все по-прежнему: добрая, отзывчивая, простая.

133
 На допросы к нашим приходила, советовала по-хоро­
шему, по-дружески, как товарищам: не надо, мол, дурака
валять и в героизм играть, переходите на эту сторону, не
прогадаете. При пытках и расстрелах не присутствовала,
считала себя выше грязной работы. Сама с собой комедию
ломала: выставлялась порядочной, благородной.
Но знала, что ее к смерти приговорили, с оружием не
расставалась: ”вальтер” в сумочке и на теле маленький
”браунинг” спрятан, ”шестерка”. Надеялась — поможет...
Старик снова разлил водку, выпил, не чокаясь, шагнул
к холодильнику, обратно и, как будто забыв, зачем поднял­
ся, зашагал взад-вперед по тесной кухоньке, отражаясь в че­
рноте незанавешенного окна.
— Так что не обойтись без твоего прибора, делай его,
Сергей, пробить надо будет — помогу! Если бы нам его
тогда, в войну...
— А чем дело-то закончилось? — спросил Элефантов. —
С Гюрзой?
— Чем и положено. — Старик сел к столу, протянул руку
к бутылке, но передумал. — Исполнили приговор — и точ­
ка. — И прежде, чем Элефантов успел задать следующий
вопрос, Старик решительно рубанул ладонью воздух: —
Хватит об этом. Сыт по горло. Сколько раз зарекался не
вспоминать! Газетчиков отшивал несколько раз — не хочу,
мне бы вообще забыть все к чертовой матери! А сейчас
опять разболтался. К дьяволу! Давай лучше выпьем.
Элефантов опять подумал, что Старик не стал бы пить,
если бы не хотел, кто бы его ни приглашал, но приложился
к рюмке, хотя и не допил до дна.
Старик покосился на него и улыбнулся.
— Когда что-нибудь делаешь, на других не оглядывайся,
прислушивайся к себе. А то не идет, а пьешь... Зачем?
Элефантов пожал плечами.
— Это называется... — Старик пощелкал пальцем. —
Когда ориентируются на окружающих, стремятся не от­
стать от них... Как же... Ведь читал, а забыл!
— Конформизм.
— Вот-вот! — обрадовался Старик. — Во дворе у нас
десятка два пенсионеров. У каждого сад с домиком, фрук­
ты-овощи, сто пятьдесят на свежем воздухе, интересы об­
щие и всем понятные. Встретятся: удобрения, ядохимикаты,
посев, полив, плодожорка, медведка, опыление, подрезка.
А я к ним подойду — и поговорить не о чем. Мне с ними
неинтересно, им — со мной. Агитируют: возьми участок,
подберем в товариществе хороший и недорого — будешь

134
как все... Вот ведь аргумент — ”быть как все!” Отказываюсь
— посмеиваются, чудаком считают. Что же ты делаешь,
говорят, ты же отдыхать должен, для себя ведь тоже пожить
надо! А я и живу для себя. Только так, как мне нравится! Не
верят. Ничего, говорят, еще надумаешь, мы тебе садик
полузаброшенный придержим, придешь — доволен будешь.
Им так удобней — считать, что рано или поздно стану ”как
все”.
— А действительно, чем вы занимаетесь?
Видя, что Старик резко сменил тему разговора, Элефан­
тов пошел ему навстречу.
— Пенсионеры рыбу ловят, пчел разводят, огороды
копают, а у вас, наверное, даже удочки нет!
— Точно нет. Я как списанный по старости охотничий
пес: на медведя или на волка не гожусь, а перепелов поднять
или утку в камышах отыскать — могу. Вот и шустрю по
мелочи, помогаю ребятам чем могу...
Старик говорил неправду. Последние пятнадцать лет
службы он работал по тяжелым делам, раскрывал особо
опасные преступления. Выход на пенсию ничего не изменил:
если к нему обращались за помощью, то речь шла не
о похищенном кошельке или пропавших курах. Сейчас Ста­
рик занимался разбойным нападением на инкассаторскую
машину.

Преступление было столь же дерзким, сколь и необычным.

Сберкасса № 6 являлась последней точкой инкассаторс­
кого маршрута, после которой машина возвращалась
в банк. Собирающий вошел в здание и занялся оформлени­
ем документов, как вдруг с улицы донесся дробный звук,
напоминающий автоматную очередь, и грохнул пистолет­
ный выстрел. Он выбежал на крыльцо и успел несколько раз
выстрелить в уходящую машину, два раза — прицельно.
Водитель лежал на земле перепуганный, но живой и нев­
редимый. В нарушение инструкции он ел пирожок; когда
дверь распахнулась и в лицо ткнулся холодный предмет, он
подавился, был выброшен на мостовую, получил пинок под
дых и сделал вид, что потерял сознание.
Старший инкассатор схватился за оружие и был сражен
автоматной очередью, но успел выстрелить и, по свидетель­
ству очевидца, ранил одного из нападающих в плечо.

135
 Преступников было трое, с нейлоновыми чулками на
головах, в неприметной, скрывающей фигуры одежде. При­
мет их никто не запомнил.
Через пятнадцать часов на пустыре за городом нашли
пропавшую машину с трупом в багажнике. Убитый имел
пулевое ранение правого плеча и касательное ранение чере­
па, оба не смертельные, смертельным оказался ножевой
удар в сердце. Мешок с деньгами исчез.
Бандиты, заплатив за тридцать четыре тысячи рублей
двумя человеческими жизнями, ухитрились не оставить ни­
каких следов. Кроме одного — трупа соучастника. Лег­
кость, с которой они на это пошли, подсказывала: тесной
связи между ними нет.
Установить личность убитого по дактилоскопической
картотеке не удалось: очевидно, ранее он не судим.
Старик обратил внимание на татуировки: кошачья голо­
ва на левом предплечье, кот в сапогах с котомкой — на
бедре, кошачья лапа на кисти, — и вспомнил старого зна­
комца с аналогичной, символизирующей волю и удачу,
картинной галереей на теле.
Того разыскали, сравнили татуировки и, убедившись в их
идентичности, допросили. Оказалось, что ”кошачью” серию
ему наколол дядя Коля Соловей во время совместной отсид­
ки. Отыскали Соловья, который давно освободился и, бросив
старое, мирно жил-поживал в небольшом уральском городке.
Едва взглянув на фотографию убитого налетчика, дядя
Коля опознал в нем своего бывшего соседа — Вальку
Макогонова, в тюрьме не сидевшего, но стремившегося
пустить пыль в глаза и выставиться ”авторитетом”. Ради
этого он не пожалел богатого угощения и претерпел болез­
ненную процедуру, зато потом очень гордился залихватс­
кими картинками и хвастал, что у него впереди большие
дела и что все, в том числе и Соловей, о нем еще услышат.
В этом он оказался прав, хотя возможности убедиться
в своей правоте уже не имел.
Заслуга в установлении личности Макогонова целиком
принадлежала Старику, благодаря ему розыск вышел на
новую спираль, и руководство это отметило. Он даже полу­
чил возможность определять наиболее перспективные на­
правления работы группы, выбирая для себя то, что больше
соответствовало его интересам. И через день-два Старик
рассчитывал ухватиться за ниточку, ведущую к преступ­
никам.
Но рассказывать обо всем этом Элефантову Старик не
мог, да и не хотел, он не отличался болтливостью и никогда

136
не говорил с посторонними о работе. Он вообще не любил
откровенничать, на это были свои причины, и сейчас немно­
го досадовал на себя за то, что дал возможность Элефан­
тову догадаться о некоторых вещах.
Впрочем, о самом главном он, конечно, не догадается, не
узнает, что для двадцатитрехлетного Старика из далекого
грозного года Гюрза была не просто товарищем по оружию
— умелым, решительным и надежным, но любимой женщи­
ной с нежным именем, волнующим голосом, пахучими шел­
ковистыми волосами и ласковыми руками. Старик помнил,
как поздравлял ее с удачей после выпускного экзамена, что
самое страшное — она была такой, как всегда: так же мило
щурилась, чуть-чуть кокетничая, смеялась переливчатым
смехом, наклоняя голову к левому плечу. И когда выяс­
нилась история с подполковником, тоже держалась совер­
шенно естественно, как ни в чем не бывало, а на его первую
реакцию — ужас и растерянность — холодно бросила:
”Нечего распускать слюни — это война”.
И потом, когда он встретился с ней там, у немцев, это
было очень трудно, почти невозможно, но он прошел сквозь
все заграждения и посты охраны, как нож сквозь масло, не
случайно послали именно его: он лучше других знал повад­
ки Гюрзы и наверное больше других хотел добраться до
нее, потому ему это и удалось; когда он встретился с ней
там, она почти не выдала испуга, как будто пришел званый
гость, и вела себя приветливой хозяйкой, только чаю не
предлагала — про жизнь спросила и про ребят и смотрела
чистыми ясными глазами, так что он растерялся и смущение
некоторое ощутил, но это там, во второй своей половине,
а первая действовала автоматически и ошибки сделать не
могла.
А ведь сделал он все-таки ошибку, и не одну: в разговор
с ней вступать не следовало, ни к чему, слова ласковые,
дурманящие слушать нельзя было, и, хотя веры ей он не
давал, обмяк, растекся, как толовая шашка в костре, тут-то
она пистолетик свой второй и вытащила.
Старик машинально потер левый бок под сердцем, он
часто так делал, со стороны посмотришь — барахлит мото­
рчик, ан нет — рана там у него, самая болезненная, всю
жизнь не рубцуется.
Не догадается обо всем этом Элефантов, да и никто не
догадается, если не узнает, потому и откровенничать не
след: с женой своей откровенно поговорил, душу раскрыл,
считал — секретов между близкими не должно быть, да
и тяжело все внутри держать, а оно вот как обернулось...

137
Когда не сжились они, покатилось дело к разводу, она
небось решила, что он на жилплощадь позарится да имуще­
ство делить начнет, и упредила — явилась к замполиту да
вывалила целый короб: дескать, допоздна где-то шляется,
в воскресенье, праздники дома не сидит, ночами зубами
скрипит и ругается страшными словами, а то и немецкие
фразы выкрикивает, боится она его, и недаром: он в войну
невесту убил, рука не дрогнула, сам рассказывал... В одну
кучу все свалила, вот ведь дура!
И лицо исказилось гневом, будто он ей ужасное горе
причинил, у Гюрзы, кстати, тоже, когда стреляла, можно
подумать, это он товарищей предал и к врагу перешел.
Вообще палачи и предатели люто ненавидят тех, кого они
казнят и предают, очевидно, в том есть своя логика, так им
легче жить...
Но когда Старик сказал, что на жилплощадь и вещи не
претендует, прошел гнев, сразу прошел, она даже вроде как
в оправдание его промямлила: дескать, жертва войны, а что
она знает о войне, девчонка, на молодой женился, бес
попутал, хотя и разница не особо — десять лет, да вся жизнь
в этих годах. Потом встречались на улице, здоровались, она
про здоровье спрашивала, вежливая.
Но откровенничать с кем-либо Старик зарекся, хотя,
бывало, прямо распирали воспоминания, видно, к старо­
сти... Только с Крыловым говорил иногда о прошлом, да
сейчас вот с Элефантовым, хороший парень, а неустроенный
— тоска в глазах, сидит ночью в чужом доме, хотя к водке
интереса нет, слушает жадно, что-то жжет его изнутри,
мучает...
Старик допил водку, Элефантову уже не наливал, чему
тот явно радовался, потом они пили крепкий чай, потом
Элефантов ушел, задаваясь вопросом, какая же невидимая
субстанция отличает Старика от других людей, в чем секрет
его силы, уверенности и спокойствия, а Старик сидел в пус­
той кухне, глядя остановившимися глазами в черное блестя­
щее стекло окна, о чем-то крепко думал и, наверное, не
считал себя самым сильным, уверенным и спокойным.

Утром Старик вышел во двор, как всегда, бодрым,

собранным и энергичным. К проходной завода он подошел,
как и рассчитывал, предъявил вахтеру удостоверение — не

138
внештатного сотрудника, а старшего инспектора по особо
важным делам, оставленное ему по особому распоряжению
генерала — и беспрепятственно прошел на территорию.
Через два часа Старик вышел за проходную, имея в на­
грудном кармане список рабочих инструментального цеха
и схему расположения их станков, а в боковом — два
десятка пронумерованных полуторасантиметровых отрез­
ков бронзы диаметром шесть миллиметров.
Вряд ли кто-то из помогавших Старику работников
завода догадался, что именно он ищет. Понять это мог
человек, знающий, что инкассатор был убит из самодель­
ного автомата, самодельными пулями калибра 5,6 мм, изго­
товленными из бронзового стержня. И что прутики бронзы
соответствующей марки поступали только на один завод
в городе.
Физико-техническая экспертиза подтвердила идентич­
ность отобранных Стариком образцов бронзы составу пуль.
И если бы трасологи сумели ”привязать” пули к конкрет­
ному станку, на что Старик, хорошо знающий цену подо­
бным удачам, не очень-то надеялся, дело было бы наполо­
вину сделано. Но в данном случае наука оказалась бессиль­
ной.
Старик считал, что ничего страшного не произошло,
круг поисков достаточно сужен и дальнейшая работа в этом
же направлении является перспективной. Однако руководя­
щий розыском подполковник Мишуев на ближайшем опера­
тивном совещании высказал другое мнение. Дескать, подо­
брать несколько прутиков бронзы мог кто угодно: грузчик,
сторож или совсем посторонний еще до того, как они попа­
ли на завод, поэтому ковыряться там — только время
терять, на что штатные сотрудники не имеют права.
В его словах был известный резон, к тому же он не
препятствовал Старику ковыряться на заводе, теряя пенси­
онерское время, но фраза прозвучала обидно, Старика поко­
робило.
Когда-то Мишуев стажировался у Старика, и тот считал,
что толку из него не выйдет, но ошибся. Мишуев активно
брал на вооружение тактические новинки, постоянно ис­
пользовал научно-технические средства, охотно, с жаром
выступал на совещаниях, писал блестящие отчеты, из кото­
рых было видно, что он не щадит себя в работе и делает все
необходимое, и если положительный результат все-таки не
достигнут, то не по его вине. Он оказался неплохим ор­
ганизатором и, хотя хорошей работы у него было больше,
чем раскрытых преступлений, стал двигаться по служебной

139
лестнице, окончил Академию, и последние два года Старик
прослужил под его руководством.
Мишуев был хорошим администратором, но Старик,
считавший, что руководить сыском должен классный сы­
щик, относился к нему довольно скептически, не скрывал
этого, что приводило к конфликтам и, в конце концов,
послужило одной из причин его отставки.
Надо сказать, что Мишуев не был безразличен к мнению
Старика о себе: зародившееся еще во время стажерства
желание завоевать у наставника авторитет не исчезло, пере­
родившись в скрытое состязание, в котором подполковник
стремился превзойти Старика, да так, чтобы это было на­
глядно не только для окружающих, но, в первую очередь,
для самого Старика.
Однако добиться превосходства Мишуеву не удавалось,
наоборот, выигрывал пока Старик — сыскная машина, как
называли его в Управлении друзья и недоброжелатели,
вкладывавшие в это прозвище различные оттенки.
Для установления личности убитого налетчика Мишуев
использовал возможности информационно-поисковых си­
стем почти всей страны, его сотрудники безрезультатно
перебирали тысячи карточек подходящих по возрасту уго­
ловников с кошачьей символикой на теле, а Старик, покопа­
вшись в памяти и поговорив с двумя людьми, безошибочно
вышел на жителя далекого уральского городка Валентина
Макогонова, ранее не судимого и, естественно, не попа­
вшего в картотеки информационных центров.
Но сейчас Старик шел долгой кружной дорогой, Мишуев
указал на это и сам почувствовал, что тон оказался слиш­
ком резким.
Чтобы сгладить возникшую неловкость, он перешел
к анализу данных, полученных на родине Макогонова. Уби­
тому было двадцать семь лет, по профессии — шофер,
последний год работал слесарем автобазы, так как за пьян­
ство его лишили водительских прав. Болтун, враль, любил
хвастать уголовным прошлым, особенно когда выпьет. По­
падал в вытрезвитель, доставлялся в милицию за распитие
спиртного в общественных местах, за нецензурную брань на
улице, штрафы платил исправно и обещал впредь ничего
подобного не допускать. Серьезных правонарушений за ним
не водилось, контактов с уголовными элементами не подде­
рживал.
Жил с престарелой матерью, соседями характеризуется
положительно, по работе в целом тоже, хотя отмечается
пристрастие к алкоголю.

140
 Знавшие его люди обращали внимание, что он хочет
казаться значительнее, чем есть на самом деле, отсюда
бахвальство связями с преступным миром. Лишившись во­
дительских прав, он потерял возможность ”калымить”
и в последнее время жаловался на нехватку денег.
За месяц до нападения на инкассаторов Макогонов уво­
лился с работы и, объяснив матери, что поехал на заработ­
ки, отбыл в неизвестном направлении. Больше в родном
городе его не видели.
Дядя Коля Соловей, опознавший Макогонова по фото­
графии, на повторном допросе вспомнил многозначитель­
ную подробность: летом тот отдыхал на море, в Новом
Афоне, и, вернувшись, поставил магарыч в знак благодар­
ности за хорошие татуировки. Дядя Коля удивился, так как
Валька уже рассчитался с ним сразу же по выполнении
работы, но Макогонов, размякнув после двух стаканов,
пояснил причину повторного угощения: ”Молодец, поста­
рался, от души сделал. Большие люди за своего принима­
ют”.
Соловей попытался расспрашивать, что за люди и за
кого они приняли Вальку, но тот только довольно щурился
и повторял: ”Большие люди, авторитетные. И меня за
своего посчитали”.
— Какие ”большие и авторитетные люди” могли при­
нять Макогонова за ”своего”? — поднял палец Мишуев. —
Министры, начальники главков, директора заводов? Ясное
дело — он имел в виду каких-нибудь рецидивистов! Те
увидели на пляже татуировки, подумали: крупная птица,
”вор в законе” — пошли на контакт, а потом привлекли
к участию в нападении. Резонно?
— Нет, — сказал Старик.
Мишуев был настолько уверен в логичности своих рас-
суждений, что даже поперхнулся от неожиданности.
— Почему нет? — растерянно переспросил он, преврати­
вшись на миг в не очень толкового стажера, понимающего
свою несостоятельность в премудростях сыска.
— Так серьезные дела не делаются. Солидные блатные
случайного знакомого в долю никогда не возьмут. И потом,
какой он ”вор в законе”? Жаргоном не владеет, обычаев не
знает, авторитетов лагерных назвать не может, о распоряд­
ке дня в зоне — и то представления не имеет! Любой вор его
за минуту раскусит!
— Во-первых, лагерей и зон у нас нет, а есть исправите­
льно-трудовые учреждения, поэтому не нужно таким об­
разом демонстрировать знание терминологии преступни­

141
ков. — Мишуев опять превратился в начальника отдела по
раскрытию особо тяжких преступлений и досадовал на себя
за минутную растерянность, проклиная гипнотизирующее
влияние Старика. Он выдержал паузу, давая Старику воз­
можность в полной мере ощутить, что роли давно и безвоз­
вратно переменились. — Во-вторых, Макогонов познако­
мился на отдыхе с какими-то людьми, вскоре принял уча­
стие в вооруженном ограблении, и этот факт перевешивает
ваши рассуждения о том, что серьезные преступники не
взяли бы его в дело! Резонно? — В кабинете воцарилась
тишина. Старик сказал дело, но его слова опровергались
происшедшими событиями, всем присутствующим было яс­
но, что прав Мишуев. — Вот так, — удовлетворенно прого­
ворил подполковник и командным голосом подвел итог: —
Кранкин и Гортуев завтра выезжают в Новый Афон устана­
вливать ”авторитетных” друзей Макогонова, мы тут пой­
дем пока по линии оружия, проверим любителей изготавли­
вать всякие стреляющие штучки... Ну а если у вас есть
желание работать на заводе, — он сделал неопределенный
жест в сторону Старика, — пожалуйста, я не возражаю.
Если Мишуев ждал возражений, то он накрепко забыл
характер своего первого наставника: Старик промолчал.
Старик отрабатывал начатую линию три дня, вычерки­
вал одну за другой фамилии в своем списке. Наконец их
осталось две, каждую он подчеркнул красной пастой, потом
одну подчеркнул еще раз, а через некоторое время поставил
рядом с ней восклицательный знак.
— Два человека представляют для нас интерес, — док­
ладывал он Мишуеву на четвертый день. — Пузанов, судим
за грабежи и разбойное нападение, отбыл семь лет, суди­
мость скрывал...
— Что удивительного? — снисходительно улыбнулся
начальник. — Это же не правительственная награда!
— ...часто выпивает, вспоминает старое, в день нападе­
ния был в отгуле. Второй — Владимир Шеев — слесарь
пятого разряда, с металлом творит чудеса, рационализа­
тор...
— За что же вы его в подозреваемые записали? — снова
хмыкнул Мишуев, безразлично рассматривая крышку стола.
— Дома у него есть маленький токарный станок...
— Если бы автомат!
Старик докладывал в обычной манере — спокойно и не­
возмутимо, не обращая внимания на реплики подполков­
ника, на его снисходительный тон и демонстративное отсут­
ствие интереса.

142
 — Пять лет назад Шеев работал инкассатором в гос­
банке, — монотонно продолжал он, и шутливо-снисходи­
тельное настроение Мишуева как ветром сдуло. — Летом
Шеев отдыхал в Новом Афоне, вместе с братом, тот дваж­
ды судим за мошенничество и подделку денег, провел в ко­
лонии почти двенадцать лет, злостный нарушитель режи­
ма, на свободе три года, ведет себя тихо, работал грузчи­
ком в речпорту. — Мишуев слушал с явным нетерпением,
от безразличия не осталось и следа. — Вернувшись с моря,
братья уволились, окружающим говорили, что собираются
на Север, на прииски... — Мишуев потянулся к селектору.
— В настоящее время братья дома не живут, якобы поеха­
ли отдохнуть перед тяжкими трудами в холодных краях...
— Подполковник опустил руку. — На хозяйстве осталась
жена Владимира, ведет замкнутый образ жизни, на улицу
почти не выходит. Братьев несколько раз видели в городе,
но домой они не показываются. — Мишуев опять потянул­
ся к селектору. — Здесь данные на братьев, — Старик
положил на стол несколько схваченных скрепкой листков,
и рука подполковника повисла над клавишами. — Прово­
дить у Шеевых обыск или какие-нибудь другие активные
действия в настоящее время нецелесообразно и даже вред­
но.
— Почему?
Мишуев отдернул руку, снова превратившись в неуве­
ренного стажера, полностью полагающегося на своего на­
ставника.
— Братья чрезвычайно хитры и подозрительны, дома
у них, конечно, ничего компрометирующего нет, они дер­
жатся в стороне и выжидают, а если почувствуют, что на их
след напали, скроются из города — и ищи ветра в поле! Мы
и розыск не сможем объявить — даже косвенных доказа­
тельств их причастности к нападению нет. Все, что находит­
ся здесь, — Старик постучал по исписанным мелким почер­
ком листкам, — только основание для того, чтобы тщатель­
но проверять эту версию.
Пожалуй, Старик допустил слишком нравоучительный
тон, потому что Мишуев поморщился и пренебрежительно
махнул рукой.
— Это ясно даже ребенку. Но сидеть сложа руки и ждать
неизвестно чего мы не имеем права. Впрочем, я сам решу,
как поступать.
— Целесообразно подождать возвращения ребят из Но­
вого Афона, — не обращая внимания на происшедшую
с начальником перемену, сказал Старик. — Надо передать

143
им фотографии Шеевых. Если удастся привязать братьев
к Макогонову, это будет уже серьезной уликой.
— Понятно, понятно, — Мишуев, не слушая, перебирал
листки, и Старик знал, что ему не терпится доложить ре­
зультат руководству. Он даже представлял, как будет подан
собранный им материал.
— Чем вы думаете заниматься? — не поднимая глаз,
спросил подполковник.
— Отработаю Пузанова.
— Кого?
— Ранее судимого за разбой рабочего инструменталь­
ного цеха.
— А-а-а... А чего его отрабатывать?
— На всякий случай. Вдруг и он отдыхал в Новом Афоне.
— Что?!
— Отпуск провел на море, где — я пока не знаю. Что
делал в отгуле в день преступления — не знаю тоже. Поэто­
му буду все это проверять.
Мишуев посмотрел на Старика долгим пронзительным
взглядом. Старик не знал, что он научился так смотреть.
— Не надо разъяснять мне азбучные истины. Сейчас я не
хуже вас разбираюсь в работе! И вам следовало давно это
уяснить!
— Я постараюсь, — улыбнулся Старик и вышел из
кабинета, оставив Мишуева в состоянии, близком к бешен­
ству.

Розыск по делу об убийстве инкассатора вступил в реша­

ющую стадию. Кранкин и Гортуев отыскали в Новом Афо­
не хозяина квартиры, где жил Макогонов. Тот пояснил, что
несколько дней квартирант отдыхал один, потом познако­
мился с двумя мужчинами и они проводили время вместе.
В основном квартирант дома не находился, с его слов,
новые друзья оказались денежными людьми, щедрыми на
угощенье, и почти каждый вечер приглашали его в ресторан.
Сам хозяин видел новых знакомых Макогонова издали
и примет не запомнил, но в ресторане несколько официан­
тов опознали по фотографиям всю троицу.
Протоколы опознания послужили первыми официальны­
ми документами, подтверждающими причастность братьев
к преступлению.

144
 Установленное Мишуевым скрытое наблюдение за до­
мом Шеевых результатов не принесло, осторожные попытки
обнаружить их в городе тоже успехом не увенчались.
Следователь по особо важным делам областной проку­
ратуры Трембицкий, в производстве которого находилось
уголовное дело, потерял терпение и вынес постановление
о производстве обыска, но согласился с предложением
руководства уголовного розыска подождать еще пару
дней.
Выдвижению такого предложения во многом способ­
ствовал Старик, считавший, что надо усыпить бдительность
братьев и застать врасплох. Если же их спугнуть, последст­
вия трудно предугадать, так как придется иметь дело с чре­
звычайно опасными вооруженными преступниками, кото­
рым нечего терять. А он хорошо знал, какой ценой прихо­
дится платить в таких случаях.
Собственно, это знали все. Но розыскная работа так же,
как любая другая, требует определенной отчетности, а пас­
сивное выжидание сродни бездеятельности, в отчетах по
столь громкому, привлекшему внимание многих инстанций
преступлению его не покажешь. К тому же, когда имеешь
дело с убийцами, медлить нельзя ни минуты.
Так и получилось, что обстановка требовала активных
действий, которые в свою очередь могли резко обострить
обстановку. Никто не знал, как разрешить это противоре­
чие.
Не знал и Старик. Он тоже понимал, что сидеть сложа
руки и ждать у моря погоды нельзя: неизвестно, сколько
времени братья будут проверять реакцию милиции, к тому
же он признавал только наступательную тактику и сейчас
лихорадочно продумывал, как заставить Шеевых выйти из
укрытия. И у него появилась идея.
Когда он высказал свои соображения Мишуеву, тот
покачал головой.
— Это детские игры. Сегодня суббота, понаблюдаем за
домом до понедельника, если они не появятся, сделаем
обыск, объявим розыск, перекроем выходы из города — все
как положено, и никуда они не денутся.
— А оружие?
— Ну и что? — презрительно выпятил губу Мишуев. —
Первый раз, что ли, задерживаем вооруженных бандитов?
Старик попытался вспомнить, в скольких рискованных
операциях участвовал Мишуев, но ни один эпизод так и не
пришел в голову. Впрочем, он мог просто не знать всех
деталей жизни подполковника.

145
 — Вы, наверное, переутомились, — продолжал тот. —
Эти угнанные машины, беспочвенные догадки, теперь фан­
тастические идеи. Отдохните, и все войдет в норму.
Старик скрипнул зубами.
Выйдя в коридор, он направился к высокой, обшитой
дубом двери, но оказалось, что начальник уголовного ро­
зыска выехал в область.
Старик хотел было пойти к начальнику управления или
к его заму, но передумал и махнул рукой.
— Ладно. Сам управлюсь.
Он никогда не любил ходить к руководству, и даже
сейчас желание доказать Мишуеву, прозрачно и обидно
намекнувшему на его возраст, что Старик — сыскная маши­
на, а он гордился этим прозвищем, — еще не вышел в ти­
раж, не могло перевесить этой нелюбви.
Переступая порог управления, он ощутил полное удов­
летворение от принятого решения и весело подумал: сами
управимся. Попрошу Крылова — подстрахует.
У Старика было много благодарных учеников, в их числе
и начальник уголовного розыска, но самые теплые отноше­
ния связывали его с Крыловым. И сейчас, продумывая
предстоящую операцию, он знал, кого взять в прикрытие.
Мысль о том, что подавляющее большинство людей,
с которыми пришлось работать, ценит и уважает его, со­
грела сердце Старика. Но Мишуев...
Старик выругался про себя.
Нельзя ставить хорошего администратора руководить
раскрытием преступлений. Никак нельзя. Он неспособен
охватить детали, не укладывающиеся в привычные схемы.
Как получилось, например, с угнанными машинами.
Угонов было четыре. Объединяла их одна странность:
совершались профессионально, умело, с учетом расположе­
ния постов ГАИ выбирались маршруты движения, и когда
казалось, с добычей можно было делать все, что угодно, —
ее бросали. Машины выглядели как после гонок по пересе­
ченной местности: запыленные, смятые фартуки, разболтан­
ные крепления ходовой части. Все остальное — в полном
порядке, ни одной детали не снято. Создавалось впечатле­
ние, что это дело рук подростков, любителей острых ощу­
щений, именно к такому выводу и пришли в конечном счете
все, кто занимался этим делом.
Старика насторожил класс преступлений, гораздо более
высокий, чем можно ожидать от озорующих юнцов. Полное
отсутствие следов, стертые с рулевого колеса отпечатки
пальцев и другие приметы почерка опытных преступников.

146
 Но какую цель они могли преследовать? И Старик дал
ответ — тренировка.
Николай Шеев когда-то был шофером, но за двенадцать
лет, проведенных в колонии, естественно, утратил необходи­
мые навыки. К тому же на работе он неудачно поднял
мешок и вывихнул левое плечо. Случилось это перед отпус­
ком, и если предположить, что братьям понадобился води­
тель, то становится понятен их интерес к татуированному
вралю Макогонову и объясняется та снисходительность
к дилетанту, выдающему себя за отпетого рецидивиста,
которая сразу же удивила Старика. Очевидно, судьба Мако­
гонова была предрешена еще до того, как в него попала
инкассаторская пуля.
Но полностью полагаться на Вальку бандиты не могли,
он играл роль запасного варианта, и Николай, по пред­
положению Старика, подлечив плечо солнцем и морскими
ваннами, занялся тренировками, восстановив забытые спо­
собности.
Версия Старика подтверждалась тем обстоятельством,
что во время нападения за руль захваченной машины сел не
Макогонов.
Но Мишуев не оставил от нее камня на камне, и слова
”беспочвенное фантазирование” были не самыми худшими
из тех, которые он при этом использовал.
— Сами справимся, — повторил Старик. — Сами. Будет
результат — тогда и посмотрим, кто чего стоит.
Вечером Старик встретился с Крыловым, описал сложи­
вшуюся ситуацию и изложил свой план.
— Вместе пойдем, — сказал Александр. — Я прикрою.
Он хотел добавить, что вообще-то положительный
результат представляется ему маловероятным, но ав­
торитет наставника оставался непререкаем, и он про­
молчал.
Обговорили детали у Старика дома, за приготовленным
на скорую руку немудреным ужином. Потом Крылов стал
советоваться по делу о покушении на Нежинскую, но тут
пришел Элефантов, и разговор пришлось прекратить.
— Я вот шел мимо, думаю — загляну на огонек... —
сбивчиво начал Элефантов, чувствуя, что помешал. — Я на
минуту, сейчас пойду дальше...
— Спешишь?
Он вздохнул.
— Да нет. Никто меня не ждет, дома пусто...
— Что так? — спросил Крылов, знавший, что от Эле­
фантова ушла жена, но не докопавшийся до причин этого.

147
 — Полоса неудач. И в одном, и в другом, и в третьем...
А я всегда боялся стать неудачником.
— Неудачи — понятие относительное. То, что для тебя
представляется дном пропасти, для другого — недостижи­
мая вершина. Все зависит от точки отсчета.
— И от мнения окружающих, — вмешался Старик. —
Каждый смотрится как в зеркале: каков он в глазах друзей,
родственников, соседей? Нравится ли он им, уважают ли,
любят? И волей-неволей старается угодить, сделать то, что
от него ожидают. И здесь вся штука в том, какое зеркало
перед глазами. Окажется кривое, начнешь приспосабливать­
ся, искривишь сам себя, да так, что потом и не выправишь!
— Кривое зеркало! — повторил Элефантов. — Точно!
Только как узнать, что оно кривое? Сразу, бывает, и не
увидишь...
— Тут нет рецептов. Я тебе так скажу: надо веру в себя
иметь, к душе прислушиваться, не спешить под других
подстраиваться, так проще всего, но опасно — раз, два, три
— и ты уже не ты. А когда произошло превращение — и сам
не заметил. — Старик встал, стремительно прошелся по
комнате, развернулся на каблуках. — Да и не сразу оно
происходит — превращение-то. Не бывает, чтобы заснул
честным человеком, а проснулся преступником. Нет, послед­
ний шаг всегда подготовлен предыдущим. А знаешь, какой
самый опасный? Первый шажочек...
— Работник уголовного розыска любой разговор к пре­
ступлению сводит, — улыбнулся Крылов. — Сергея-то не
это волнует. У него дела не ладятся, в личной жизни непоря­
док, вот и упало настроение.
— Ничего! — Элефантов тряхнул головой и встал. — Все
имеет свое начало, и все имеет свой конец. Я пошел.

— Как твое расследование? — вдруг спросил Старик,

проводив Элефантова. Крылов заметил в глазах наставника
огонек настороженности.
— Пока никак. Отработал институт, ни за что не заце­
пился...
— А этот парень, — Старик кивнул в сторону двери. —
Он сблизился с тобой — зачем? И чего он мечется? Чув­
ствую — нервничает, весь дрожит внутри. Почему? В чем
причина?
— Работа не ладится. В один миг все, чего достиг со
своими биологическими полями, могут объявить шарлатан­
ством: завистников и недоброжелателей полно. Жена ушла
к тому же! Причина? Одинок, к людям тянет.

148
 — Может быть, может быть... А оружия у него нет?
— Что вы, действительно подозреваете...
— Не знаю, но сдается, что он прикасается каким-то
боком к этой истории. Парень самолюбивый, в себе, видно,
не очень уверенный, такие могут самые неожиданные штуки
выкидывать. Чтобы доказать нечто окружающим, а чаще —
себе. Так что проверь хорошенько все, что с ним связано.
А я при очередной встрече присмотрюсь к нему хорошень­
ко, прощупаю. Чувствую: там что-то есть!

IX. МАРИЯ
1

Когда организовывался научно-исследовательский ин­

ститут проблем передачи информации, Элефантова пригла­
сили туда, и он охотно согласился. К этому времени его
первое детище — бесконтактный энцефалограф — удосто­
ился серебряной медали на ВДНХ.
Минздрав заинтересовался новым прибором, разраба­
тывалась документация для запуска его в серию, и товари­
щи шутили, что сумм вознаграждения Элефантову хватит
до конца жизни. Завистники и недоброжелатели кисло до­
бавляли, что иногда этих денег приходится ждать всю
жизнь.
Прошло три года. Нежинскую Элефантов не забывал,
иногда ему приходилось преодолевать непонятное влечение
к этой женщине, но работа помогала отвлечься. Одна за
другой выходили публикации, его имя становилось извест­
ным в кругах специалистов.
Однажды он встретил Марию на улице, в связи с со­
кращением штатов она искала работу, а в его лаборатории
как раз открылась вакансия, так они снова стали работать
вместе.
Мария заметно изменилась за прошедшие годы. У нее
появилось много модных дорогих вещей, со вкусом подо­
бранных и максимально подчеркивающих достоинства тон­
кой фигуры. Шатенка, она перекрасилась в брюнетку, небре­
жно собранную на затылке косичку сменила продуманная
стрижка, которая очень ей шла.
Из серенькой неприметной девчонки она превратилась
в броскую, яркую, красивую женщину. Соответственно из­

149
менилось и поведение. Окружающие ее на работе мужчины
наперебой предлагали свои услуги, и Мария снисходительно
позволяла подавать пальто, мыть чайную посуду, выпол­
нять мелкие поручения.
Как-то незаметно она сдружилась с тщетно маски­
ровавшимся пьяницей Валей Спиридоновым, человеком
то ли тихим и бесхарактерным, то ли покладистым и до­
бродушным. Они стали работать в паре, зачастили на
”Прибор”, проводя там гораздо больше времени, чем
требовалось. Однажды Элефантов, направляясь в библио­
теку, увидел: Мария и Валентин, прислонившись к ци­
стерне с квасом, едят пирожки, весело и понимающе
глядя друг на друга и оживленно беседуя. В двадцати
метрах от дома Спири. Элефантову стало неприятно.
А однажды, когда они вернулись ”с объекта”, Элефантов
заметил на обычно бледных щеках Марии румянец и об­
мер: он-то хорошо знал, после чего лицо Нежинской
розовеет.
Да нет, чушь, не может быть! Она никогда не опустится
до этого! Ну Астахов — понятно, ну кто-нибудь другой,
только не Спиря...

Неожиданно Мария оставила мужа. На вопрос Элефан­

това ответила, что не испытывает к нему чувств, а жить
с нелюбимым человеком не хочет. Такое объяснение вызы­
вало уважение к мужеству и принципиальности молодой
женщины, которая предпочла одиночество с ребенком на
руках внешне благополучному браку без любви. Решиться
на это, несомненно, способна не каждая.
Нежинский сильно переживал, пытался сохранить се­
мью, но Мария была непреклонна. Через все неприятности
процедуры развода она прошла гордо, не показывая окру­
жающим, что творится в душе.
После развода Спиря стал часто бывать у Марии. Он
хорошо изучил ее вкусы, привычки, черты характера, сове­
товал коллегам, что нужно купить ей ко дню рождения или
женскому празднику, словом, превратился в этакого офици­
ального друга дома. Он давал понять, что знает Нежинскую
гораздо лучше других, и как-то удивил Элефантова, обмол­
вившись, что кроткая и добрая на вид Мария на самом деле
резка, эгоистична, часто зла. Его осведомленность касалась
самых неожиданных сторон, так, например, он знал, что
Мария летом бреет ноги, а зимой этого не делает, что она
любит драгоценности, хотя их и не носит, что она рациона­
льна и практична, хотя не производит такого впечатления.

150
 Элефантову не нравилась подобная информированность
Спири, и, осознав это, он понял, что Мария ему не безраз­
лична. Зароненная в душу несколько лет назад искорка не
погасла, она тлела все это время и сейчас начинала раз­
гораться.

Наступил сезон отпусков. Мария собиралась на море,

в Хосту.
— Будь осторожна, — пошутил Спиря. — Там сердце­
еды так и ищут жертвы!
— Ну и что? — засмеялась она. — Я женщина свободная!
Эти слова резанули Элефантова по сердцу. Не может
быть, чтобы она действительно так думала!
Элефантов спросил, каким поездом она уезжает, но Не­
жинская отшутилась, оставив вопрос без ответа.
Шестым чувством Элефантов ощутил, что она едет не
одна. Интуиция подсказывала: в жизни Марии есть неиз­
вестные обстоятельства.
И Элефантов решил получить ответы на интересующие
его вопросы у более осведомленного Спирьки.
Однажды, возвращаясь с работы, они остановились вы­
пить по кружке пива возле обшарпанного ларька. Под яркой
табличкой ”пиво есть” у мокрой стойки толкались несколь­
ко человек со стеклянными баллонами и алюминиевыми
бидончиками. Чуть в стороне две размалеванные девицы
в шумной компании лихо пили водку из замызганных стака­
нов. Элефантов поморщился.
— Мария тоже пьет! — перехватив его взгляд,
пакостно засмеялся Спирька. — Когда мы были на
курсах, в кабаке раздавили по бутылке коньяка и ша­
мпанского! На равных! А вторую бутылку распили
у нее в номере!
— А что потом? — тихо спросил Элефантов, чувствуя,
как у него похолодело внутри.
— Потом? — Спирька бросил на него короткий взгляд
из-под опухших век. — Потом ничего. Я попрощался
и ушел. Давай и мы водочки выпьем?
Ни обстановка, ни компания, ни окружение не распола­
гали к выпивке, но Элефантова охватило болезненное жела­
ние узнать, было ли что-нибудь между Спиридоновым и Не­
жинской, а ситуация для этого складывалась подходящая:
выпив, Спирька обязательно развяжет язык.
— Давай.
Спирька быстро принес бутылку, Элефантов придержал
горлышко, дав налить себе только четверть стакана.
151
 — Напрасно, — Спирька наполнил свой до краев. — Ну,
будем! — Водку он запил пивом, лицо сразу покраснело
и покрылось каплями пота. — Зачем отказывать себе в удо­
вольствиях? Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким
помрет, ха-ха!.. Пей, пока пьется, гуляй, пока гуляется, да
баб не пропускай, покуда получается! — Он снова разлил
водку. — Видишь, как девочки веселятся! — он кивнул на
шумную компанию.
— Шлюхи! — брезгливо сказал Элефантов.
— Так все бабы шлюхи! И ничего плохого в этом нет:
что естественно — то не безобразно.
Элефантова бесила привычка Спирьки подводить ”те­
оретическую” базу под всевозможные гадости и оправды­
вать любые гнусности. Если послушать его рассуждения, то
пьянство, подлость, разврат являются естественными свой­
ствами человеческой натуры, и потому их не следует сты­
диться и осуждать. Он был последователен и, придержива­
ясь этого принципа, рассказывал о таких своих похождени­
ях, о которых нормальные люди предпочитают умалчивать.
— По-моему, тебе известно, что я придерживаюсь иного
мнения. И если хочешь знать, этих стерв вообще за людей
не считаю. А ты делаешь на их примере широкие обобще­
ния!
— Просто в них порок более нагляден. Они опустились,
деградировали. И я с тобой согласен — на них неприятно
смотреть. С Марией, например, их не сравнишь. Она чистю­
ля, следит за собой, одевается по высшему разряду. Все
подобрано со вкусом: белье — французское, трусики —
”неделька”: понедельник, вторник...
— Откуда ты знаешь? — у Элефантова снова похолодело
внутри, и он до боли сжал ручку пивной кружки.
— Откуда? — Спирька безразлично махнул рукой. — Да
зашел как-то, а она гладит, на столе — куча белья.
Применительно к любой другой ситуации Элефантов
назвал бы такое объяснение ширмой для дурака, но, глядя
на неопрятного потного Спирьку, он не мог представить
другого источника его осведомленности.
Они выпили еще: Элефантов четверть стакана, а Спирька
— полный.
— А ты к Марии неровно дышишь! Думаешь, я не вижу,
как ты у меня все про нее выпытываешь? — Элефантов не
нашелся, что ответить, и сделал вид, что занят пивом. —
И к Астахову ее ревнуешь...
— С чего ты взял? — придя в себя от неожиданной
прозорливости Спирьки, изобразил удивление Элефантов.

152
 — А с того! Ты же знаешь, что она с ним живет. Знаешь!
И тебе это неприятно! — в голосе Спирьки явно чувст­
вовалось удовлетворение.
— Чушь какая-то! — продолжал лицемерить Элефантов.
— Какое мне до всего этого дело?
— А вот такое? — с пьяным упорством настаивал Спирь­
ка. — Ты еще не все знаешь! Думаешь, она на море одна?
На этот раз Элефантова бросило в жар. Сначала стала
горячей голова и лицо, потом горячая волна прокатилась по
всему телу и он ощутил прилив тошноты.
— Конечно. А то с кем же? — голос звучал хрипло, но
контрвопрос он поставил умело.
— Этого я тебе не скажу. Если она узнает, то не простит,
а я не хочу портить с ней отношения.
”Мразь! — подумал Элефантов. — Но врет или нет?”
— Просто имей в виду, что кроме Астахова у нее есть
и кое-кто еще...
”Врет или нет?”
— Ну да какое это имеет значение? Молодая, красивая,
свободная женщина... Ей поневоле часто приходится ис­
пользовать свои прелести. — Он шумно отхлебнул, на верх­
ней губе повисла пена.
— Хочешь сказать, что она тоже шлюха? — Элефантова
затрясло от ненависти к этому жалкому пропойце, походя
поливающему грязью женщину, даже ногтя которой он не
стоит.
— Ну почему обязательно шлюха? Жизнь есть жизнь, —
Спирька развел руками. — Вот представь: заболел у нее зуб.
В поликлинике очередь, два дня потеряешь, намучаешься,
да еще сделают плохо... А она пришла, улыбнулась ласково,
и через полчаса все готово в лучшем виде. Ну а потом
обменяются с врачом телефонами: у нее еще зубки есть,
а ему, может, захочется с ней в ресторан сходить, так что
интерес взаимный...
Спирька сделал несколько жадных глотков.
— Да так и везде. Одеться красиво хочется, а в магази­
нах товары — только на пугало надевать. Чтобы ”фирму”
достать, тоже надо людей хороших знать, а раз так —
принцип простой: услуга за услугу...
Элефантов вспомнил, что в последнее время Мария од­
евается с иголочки и немалую помощь в этом ей оказывает
Спирька, и его опять затошнило.
— Портной, скорняк, сапожник, да мало ли к кому еще
приходится обращаться. И везде нужно внимание, качество,
так сказать, индивидуальный подход. Значит что? Ну, одно­

153
му достаточно глазки построить да дать ”на чай”, а друго­
му этого мало, интерес у него в ином... Не страшно, от нее
не убудет...
Первый раз в жизни Элефантову захотелось убить чело­
века.
— Так что не обращай внимания: Астахов, или кто-то
там другой, третий — все это в порядке вещей. Она обычная
баба, нечего делать из нее святую и молиться на нее. Тем
более что другие не тратят время на подобные глупости,
а ложатся с ней в постель и развлекаются как душа пожела­
ет! Понял, наконец? Обычная баба! И каждый может с ней
переспать!
— Чтобы так говорить, надо, как минимум, самому
это испытать, — голос был спокойный, но чужой и страш­
ный. Внутри туго, до отказа закрутилась опасная пружина,
которая, сорвавшись, должна была толкнуть его на
неожиданные, совершенно непредсказуемые действия. —
Иначе все твои слова — гнусная брехня. Ты сам спал
с ней?
— А может быть, и спал! — торжествующе захохотал
Спирька, с превосходством глядя на него, и эти торжест­
вующие нотки, это пьяное превосходство убедили Элефан­
това в том, что Спирька сказал правду.
Его плешивая голова была совсем рядом, один взмах
тяжелой кружки, хруст костей, кровь... Крик, шум, толпа
любопытных, милиция и самое главное — допросы, выясне­
ние мотивов, копание в самом сокровенном... Но Спирьку
спасли даже не эти картины, которые мгновенно прокрутил
мозг Элефантова. Он вдруг ощутил сильную слабость, го­
ловокружение, к горлу подкатил комок и, едва успев от­
бежать в сторону, его вырвало, прислонившись лбом к гряз­
ному некрашеному забору.
— Нажрался как свинья, интеллигент вонючий, — зло­
бно ощерился мордатый татуированный парень с желез­
ными коронками. — Пошел отсюда, не порть аппетит лю­
дям!
Элефантов никому не позволял разговаривать с собой
таким тоном, и в другое время обязательно бы завязался
с наглецом, несмотря на то, что тот был явно сильнее, но
сейчас он молча повернулся и пошел, с трудом переставляя
тяжелые ноги.
— С чего это ты, Серега? Вроде и не пил почти!
Спирька шел рядом, как-то суетливо заглядывая ему
в лицо, и наверно жалел, что сболтнул лишнее.
— Сейчас я тебя доведу...

154
 Добрый заботливый друг. Впрочем, он, наверное, ис­
кренен и действует в соответствии со своеобразным кодек­
сом чести — ни в коем случае не бросать собутыльника и,
оградив его от возможных в таких случаях неприятностей:
милиции, вытрезвителя — доставить до самого порога
и сдать на руки домочадцам. Добрый заботливый друг!
Элефантов испытывал к Спирьке такую ненависть, что
не мог на него смотреть. Но проявить это — значило
выдать себя окончательно.
— Все уже прошло. От жары ударило в голову. Ну, пока,
мне сюда.
Не подав руки, Элефантов свернул в первый же переулок.
На неприглядном, поросшем бурьяном пустыре возле
трамвайного депо громоздились штабеля черных, крепко
пахнущих смолой шпал. Выбрав относительно чистое ме­
сто, Элефантов растянулся на земле и, положив руки под
голову, уставился в яркое голубое небо. Если бы кто-то из
знакомых увидел его в таком месте и в такой позе, он бы
несказанно удивился, да и сам Элефантов никогда раньше
не поверил бы, что будет валяться в жухлой вытоптанной
траве на окраине города и думать тяжкую думу о вещах,
которые не волновали его уже много лет.
Он понял, что неимоверно любит Марию, не представля­
ет себе жизни без нее и бешено ревнует. Удивительно! Когда
все это зародилось в его душе, почему так неожиданно дало
столь бурные всходы? Он испытывал горечь и обиду, и мыс­
ли были горькими и обидными.
”Спирька... Жалкий, ни на что не годный человечишко,
пьянь... Пусть бы кто-нибудь другой, это можно было бы
понять... Впрочем, я сам виноват... Тогда, три года назад,
Мария доверилась мне — и что получила взамен? Ни люб­
ви, ни тепла, ни участливости...
Потом чертовы курсы... Вдвоем в чужом городе, это
невольно объединяет. А в один прекрасный вечер он вос­
пользовался ситуацией, подпоил ее и добился своего. Потом
это могло войти в привычку — женское сердце мягкое, а он
умеет быть обходительным, услужливым, необходимым...
Ей же надо на кого-то опереться в жизни, и она, конечно, не
подозревает, что он способен предать за бутылку водки...
Он хамелеон — с ней совершенно другой, и она пребывает
в заблуждении... Несчастная женщина. А все потому, что
я вел себя, как животное...”
И Элефантов твердо решил, что, как только Мария
вернется, он вступит в игру и вытеснит Спирьку из ее жизни.
В том, что это ему удастся, он не сомневался: Мария —

155
умная женщина и может определять цену людям. И если
Элефантов по ряду показателей проигрывал Астахову, то
безусловно превосходил Спиридонова.

Мария вышла на работу в пятницу, и, увидев ее — краси­

вую, загорелую, Элефантов ощутил такое волнение, что
у него закружилась голова. С трудом он взял себя в руки, но
она заметила необычность в его поведении, хотя и не подо­
зревала, что является ее причиной. В первый день Элефан­
тов не стал с ней объясняться: сейчас его намерения открыть
Марии душу казались глупыми и совершенно мальчишес­
кими. К тому же такой порыв сердца оправдан только
тогда, когда встречает понимание и сочувствие, в против­
ном случае есть риск оказаться в глупом положении. А глу­
пых положений Элефантов боялся пуще всего на свете.
”Ладно, подождем до понедельника, — решил он. —
Там будет видно”.
Но в понедельник Нежинская на работу не вышла. В кон­
це дня позвонила ее мать и сказала, что Марию сбила
машина.
Отделалась она относительно легко: ушибы, несколько
ссадин и слабое сотрясение мозга. Элефантов ходил в боль­
ницу почти каждый день.
Мария похудела и осунулась, под глазами появились
темные круги, челка не могла замаскировать кровоподтека
на лбу, но для Элефантова она ничуть не утратила очарова­
ния и притягательной силы.
В отличие от большинства находящихся здесь женщин,
растрепанных, неопрятных, расхаживающих в рваных хала­
тах и стоптанных шлепанцах, Мария не перестала тщатель­
но следить за собой. Красивые отглаженные платья, модные
босоножки. И пахло от нее совсем не больничным: чистым
телом, шампунем и импортным мылом.
— Как тебе это удается? — поинтересовался как-то
Элефантов.
— Очень просто: познакомилась поближе с сестрой-хо­
зяйкой и теперь принимаю душ каждый день!
Элефантов пытался расспросить, что же с ней произош­
ло, но Мария отвечала кратко, без всяких подробностей:
— Пошла на красный свет, а из-за поворота — ”Волга”.
Хорошо еще, что водитель успел затормозить.

156
 У Элефантова на миг возникло неприятное ощущение,
что она лжет. Но с какой стати?
— Если посмотреть на твои ушибы, то может показать­
ся, что ты сидела в самой машине, — осторожно сказал
он. — Знаешь, такие ссадины остаются от удара в лобовое
стекло во время резкого торможения...
— Ну почему... Ссадины все одинаковы...
То же самое ощущение шевельнулось опять, хотя Эле­
фантов не смог бы объяснить, каким чувством он улавлива­
ет оттенок фальши в невозмутимо-спокойном голосе. Да
ему и не хотелось ничего объяснять и ни о чем задумывать­
ся. Сомнение шевельнулось и исчезло.
Часы их свиданий пролетали очень быстро, она прово­
жала его до ворот и возвращалась, а Элефантов смотрел
вслед, лаская взглядом легкую фигурку до тех пор, пока она
не скрывалась из глаз. Каждый раз он ожидал, что она
обернется, помашет рукой, улыбнется на прощание и будет
понятно, что между ними протянулась какая-то ниточка,
пусть пока еще тонкая... Но Мария никогда не оборачива­
лась, и это его обижало, хотя обида оставалась глубоко­
глубоко внутри, а в голову одна за другой приходили
тягостные мысли.
Да, Мария радовалась его приходу, да, она целовала его
и охотно проводила с ним время, но он чувствовал, что она
рассматривает его просто как хорошего знакомого, отвлека­
ющего от однообразия больничной жизни. И не больше.
Наверное, так же, а может быть, еще радостнее, она встре­
чала и Спирьку, который тоже часто приходил сюда.
Элефантов поморщился, как от зубной боли.
По молчаливому уговору они со Спирькой проведывали
Марию в разные дни, и тот тоже суетился, собираясь к ней.
После беседы у пивной Элефантов почти перестал с ним
разговаривать, но по отдельным репликам, которые пред­
назначались специально для него, понял, что к Марии ходит
кто-то еще.
Угнетаемый подозрениями, Элефантов, скрывая нотки
волнения в голосе, спросил Марию напрямую:
— Что у тебя со Спирей?
— Он хороший человек — добрый, мягкий, отзывчи­
вый, — волнение Элефантова передалось Марии, она гово­
рила напряженно и нервно. — Но он не тот, кого я могла бы
любить и находиться в близких отношениях...
Она прикрыла глаза и, закрыв ладонями лицо, приложи­
ла пальцы к векам. Такая реакция настолько не соответ­
ствовала ее обычной невозмутимости, что у Элефантова

157
мелькнула чудовищно нелепая мысль: Мария играет, при­
чем хорошо играет... Он даже не успел устыдиться:
подозрение бесследно растворилось в нахлынувшей теплой
волне. Она говорила искренне, она открыла свою душу,
которую обычно прятала за напускным равнодушием
и рискованной бесшабашностью, поэтому ее поведение
и кажется необычным! Мария оказалась такой, какой
он ее видел, и от этой мысли Элефантову захотелось
плясать!

В эти дни, размышляя о взаимоотношениях с Марией,

он неожиданно сочинил стихи. Они родились сами — оста­
валось только перенести на бумагу:
Будь все это игрою от скуки,
Я, конечно, спокойней бы был
И забыл твои нежные руки,
Запах бархатной кожи забыл.
Я не ждал бы тебя, как прохлады,
И не видел бы в розовых снах,
Позабыл бы я привкус помады
На податливых мягких губах.
Постоянство мне служит укором,
Но в привычном мелькании дней
Все стоит перед мысленным взором
Хрупкость стройной фигуры твоей.
Когда-то давно он писал стихи Настене, но так и не
показал их ей. Сейчас его тоже охватили сомнения: не будет
ли он смешным?
Но колебался Элефантов недолго: он же решил быть
откровенным и полностью доверять ей. А она сумеет прави­
льно оценить его поступки.
— Удивительно... — Мария внимательно посмотрела на
него и перечитала еще раз. — Удивительно... — медленно
повторила она. — Просто так этого не напишешь... Тут
нужно вдохновение...
Мария с каким-то новым выражением рассматривала
Элефантова, а он радостно думал, что не ошибся: только
тонкая натура способна так точно все понять.
Фактически он признался ей в любви. Он чувствовал, что
она стала относиться к нему лучше, и еще, уже в который
раз, выругал себя за излишнюю гордость, мешавшую рань­
ше открыться любимой женщине.
Но через несколько дней произошло событие, вновь
выбившее его из колеи. Было воскресенье, и он приехал
к Марии во внеурочное время — перед обедом.

158
 Они сидели на скамейке у входа в клинику, когда к ним
вприпрыжку подбежал Игорек.
— Мама! — он обхватил Марию за шею, и она прижала
сынишку к себе.
Вслед за внуком, не торопясь, шла мать Нежинской —
Варвара Петровна, а следом, широко улыбаясь — их
бывший сослуживец Эдик Хлыстунов с объемистой хозяй­
ственной сумкой в руках.
— Здравствуй, Серега, — он протянул руку, ничуть не
удивляясь встрече. — Как наша больная?
— Да вроде поправляется. — Элефантов лихорадочно
думал: почему Хлыстунов здесь? Обычная услужливость
свойского парня — подвезти, поднести, проведать? Или
нечто другое? Он умел быстро реагировать на неожиданные
ситуации, но сейчас настолько растерялся, что не мог
прийти ни к какому выводу.
— Пойдем, Мария, я тебе передачу до палаты донесу,
а то сумка тяжеленная!
Элефантов первый раз встретился с матерью Марии,
говорить им было не о чем, и он стал беседовать с Игорь­
ком на школьные темы, одновременно напряженно обдумы­
вая ситуацию.
Нежинской и Хлыстунова не было долго, раза в три
дольше, чем требовалось, чтобы отнести передачу. За это
время Элефантов связал воедино целую цепь, казалось,
разрозненных фактов.
Эдик иногда звонил им и, поболтав с кем-нибудь из
сотрудников, звал Марию к телефону. Время от времени он
заходил, и Мария выходила его провожать. Все, как в случае
с Астаховым, один к одному, но Элефантов никогда раньше
не обращал внимания на это совпадение, не проводил между
Петром Васильевичем и Хлыстуновым никаких параллелей.
Когда однажды Нежинский приревновал Марию к Эдику,
Элефантов первым посмеялся над вздорностью подобных
подозрений. Глупец! А цепочка разматывалась все дальше.
Неоднократно Мария беседовала по телефону с матерью
Эдика, на вопросы отвечала, что они знают друг друга
давно, через общих знакомых. Элефантову показалось
странным, что только после знакомства с Эдиком Мария
выяснила, что давно знает его мать, но значения этому не
придал. В прошлом году Эдика видели в Хосте в то же
время, когда там отдыхала Нежинская. Но и это он посчи­
тал случайностью.
И наконец, последнее — недавно Эдик на своем ”Моск­
виче” попал в аварию. Сам он не пострадал, но сетовал, что

159
сильно повредил машину. Вот и разгадка таинственного
происшествия с Нежинской!
Хлыстунов! Элефантов чувствовал себя последним идио­
том, которого только что обвели вокруг пальца. И не один
раз. Он вспомнил придуманный Честертоном эффект почта­
льона: от привычного, примелькавшегося человека не ждут
чего-то необычного.
Вернулись Эдик с Марией. Веселые, оживленные. Он
сыплет анекдотами, она смеется.
— Ну что, поехали? Я тебя подвезу!
Эдик всегда был услужливым парнем, мог доставать
”дефицит” и охотно оказывал знаки внимания нужным
людям.
Эдик завез домой Варвару Петровну и Игорька, друже­
ски попрощался и пообещал еще заехать. Чувствовалось,
что он в семье свой человек.
— Где ты отдыхал? — спросил Элефантов, когда они
остались одни.
— На море, — беспечно ответил Хлыстунов.
— В Хосте?
— Ага, — он отвел глаза и не спросил, откуда Сергей это
знает.
— С Марией? — продолжал Элефантов, подумав, что
любой на месте Эдика послал бы его к черту за такую
назойливость.
— Ну, как тебе сказать... Я в санатории, а она дикарем...
Эдик не любил ни с кем ссориться. Элефантов
почувствовал, что он врет, но даже эта ложь дела не
меняла.
— Я слышал, ты разбил машину?
— Кошмар! Вернулся из отпуска и на второй день —
бац! Пришлось крыло менять и лобовое стекло! Еще повез­
ло — нашел знакомого, он все быстро сделал, и обошлось
не так дорого!
”Марии обошлось дороже, — зло подумал Элефантов.
— До сих пор расплачивается”. Он вспомнил, сколько уко­
лов и других неприятных процедур пришлось перенести
Нежинской. И из-за чего? Из-за этого благополучного и са­
модовольного везунчика? Впрочем...
— Ты жениться не думаешь?
— Нет, — Эдик бросил быстрый взгляд и опять не
поинтересовался, чем вызван подобный вопрос.
То, что таинственный соперник оказался всего-навсего
Эдиком Хлыстуновым, вызвало у Элефантова двоякие чув­
ства.

160
 С одной стороны, было досадно, что Мария связалась
с мелким коммерсантиком, но Элефантов ее за это не
осуждал: женщина — слабое существо, ее легко увлечь,
особенно если рядом никого нет. Он вновь выругал себя за
старые ошибки.
С другой стороны, Элефантов не считал Хлыстунова
серьезным конкурентом. Так же, как и Спирька, он во
многом проигрывает ему, Элефантову, и Мария это увидит.
Нежинская не спросила, почему он не приходил несколь­
ко дней, а Элефантов, естественно, не стал ничего объяс­
нять.
— Скоро меня выписывают, — по тону нельзя было
понять, радует это ее или нет. — Надо готовиться к нор­
мальной жизни. В воскресенье нарушу режим и отправлюсь
к маме. Тут мне уже изрядно надоело!
— Отлично! — обрадовался Элефантов. — Давай встре­
тимся.
— Ну что ты, — Мария покачала головой. — Проведу
целый день с Игорьком.
— Тогда я позвоню.
Но когда Элефантов в воскресенье позвонил, ответила
Варвара Петровна.
— Марию? — голос у нее был несколько растерянный...
— Она уже уехала.
”Куда?” — хотел спросить Элефантов, но не спросил.
Возвратиться в клинику она не могла: еще рано, на какой-то
час не стоило и вырываться. Значит...
Ему опять стало тошно.
Сев в такси, он поехал к дому Нежинской. Если у подъез­
да стоит машина Хлыстунова, значит, догадка верна.
Еще издали среди нескольких автомобилей, припарко­
ванных на тротуаре, он заметил светлый ”Москвич”. Тот
или нет? 12-27 КЛМ. Но какой номер у Эдика? Этого он не
помнил. Вроде бы его машина чуть светлее... А на крыше,
кажется, багажник...
Элефантов поймал себя на том, что нарочно занимает
голову всякими мыслями, лишь бы не представлять проис­
ходящего наверху, на седьмом этаже, в квартире Марии.
”Кого обманываешь? Сам себя? Ты же рассчитал, что
они здесь, и приехал убедиться! Вот, пожалуйста, то, что ты
и ожидал увидеть — автомобиль, светлый ”Москвич”! Не
будь его — это ничего бы не означало: Эдик мог повезти ее
к себе на Южный, но ты бы тешил себя иллюзиями —
дескать, ошибся... Так не прячь голову в песок! Ты же не
открыл для себя ничего нового!”
6 Вопреки закону 161
 Но одно дело — представлять отвлеченно, а другое —
знать, что это происходит именно сейчас, сию минуту,
совсем неподалеку...
Элефантов задрожал от горя и унижения. Подняться
наверх и колотить в дверь? Скорее всего ему не откроют...
А если и откроют? Элефантов почувствовал, как кулаки
наливались свинцовой тяжестью. Раз! В солнечное правой!
Два! Крюк слева в челюсть! Три! Сплетенными в замок
руками добить ударом по шее!
Он никогда не решал таким путем никаких вопросов,
считая, что драка — не метод достижения целей. Но сейчас
испытывал острое желание избить Эдика. Жестоко. В кровь.
Хотя никогда в жизни он по-настоящему не дрался, он ни на
минуту не сомневался, что ему это удастся. Благопристой­
ный, не любящий ссор Эдик — обыкновенный трус, он
ничего не сможет противопоставить его ярости! Ну, а что
потом?
Элефантов представил отвращение в глазах Марии, и ку­
лаки разжались. Но ярость требовала выхода. Проколоть
шины ”Москвичу”! Разбить стекла? Еще глупее.
Ссутулившись, Элефантов побрел прочь.
В конце концов, Эдик ни в чем не виноват. И она тоже.
Когда у них все начиналось, он был равнодушен к Марии
и его не стоило принимать в расчет. А сейчас изменить
устоявшиеся отношения не просто. Для этого недостаточно
дарить женщине цветы и писать стихи. Надо убедить ее
в глубине и искренности своих чувств, войти в ее жизнь,
стать для нее необходимым... И он сумеет это сделать!
Но безукоризненная логичность рассуждений не помогла
Элефантову.
”Значит, все верно! Женщина, которую ты любишь, спит
с каким-то хлыщом, а ты считаешь это правильным? —
внутри сидел злой бес, считавший своим долгом как можно
сильнее растравить ему душу. — Браво! Ты прямо образец
объективности! И всепрощенчества!”
У Элефантова пропал аппетит и появилась бессонница.
Осунулся, похудел. Как оленю с простреленными легкими,
ему не хватало воздуха, и он ходил с полуоткрытым ртом,
не видя ничего вокруг.
Как-то вечером его неудержимо повлекло к дому Марии,
он надеялся на чудо, и оно произошло: ”Москвич” 12-27
КЛМ по-прежнему стоял у подъезда. Значит, машина при­
надлежит кому-то из жильцов! Значит, когда он в прошлый
раз мучался подозрениями у безобидного автомобиля,
в квартире на седьмом этаже никого не было! И хотя он

162
понимал: это дела не меняет, то, чего он стыдился и боял­
ся, скорее всего происходило в другом месте, у Эдика,
в Южном микрорайоне, у него будто камень с души сва­
лился.
Правда, через некоторое время тоска нахлынула снова
и с утроенной силой. Мария готовилась к выписке. В боль­
нице он разнообразил длинные часы вынужденного безде­
лья, помогал отвлечься от невеселых размышлений, обо­
дрял и поддерживал ее... Такая роль стала привычной для
обоих. А как сложатся их отношения теперь? Ведь он может
попросту оказаться ненужным...
— Я пока живу у мамы, но буду звонить, — рассеянно
сказала на прощание Мария. — И ты звони, когда захочешь.
Конечно, она не привязалась к нему так, как он бы этого
хотел. Пока. Но скоро все переменится.
Сидящий в Элефантове бес издевательски засмеялся.
”А, собственно, отчего все должно перемениться? Поче­
му Мария вдруг предпочтет тебя остальным? Что есть
у тебя за душой? Возможности, власть, деньги? Вот то-то!
Зато у меня голова на плечах!
Эка невидаль! Посмотри вокруг — вон их сколько, го­
лов-то! Да еще каких, не чета твоей! Модные прически,
фирменные шляпы, кожаные и замшевые кепочки! А что под
ними — никого не интересует. К тому же там у всех
одинаково — серое мозговое вещество. И каждому хватает:
на недостаток ума никто не жалуется. Правда, ты гордишь­
ся своей способностью быстро перерабатывать информа­
цию, выдавать качественно новые мысли, идеи, теории... Но
кому это нужно? И какая польза, например, Марии от
твоего хваленого интеллектуального потенциала?”
И тут Элефантова осенило. Надо предложить Марии
заняться наукой! Это ее захватит, отвлечет от глупостей
и мелочей, на которые можно незаметно растранжирить
всю жизнь. Скоро он получит отдел, и Мария сможет
беспрепятственно разрабатывать свою тему...
Идея Нежинской понравилась.
— Я и сама думала над этим. Я себя знаю, я справлюсь,
буду работать, как вол, надо только взяться. И чтобы меня
кто-то подталкивал, направлял... Вот только... — на лице
Марии появилось сомнение.
— Не беспокойся, я сумею помочь. Я отдам половину
своих материалов, определю направление поиска, не будет
получаться — напишу сам!
— Вот это меня и смущает: все будет находиться в твоих
руках...

163
 — А чем плохи мои руки? Ничем не хуже чьих-либо
других!
Бодрым тоном он пытался скрыть неприятное ощуще­
ние: Мария боится зависимости, но от друга, к которому
искренне расположен, нельзя зависеть...
— Да, не хуже... — неуверенно согласилась Мария. — Ну
что же, попробуем...
Прощаясь, он напросился к ней в гости и, дожидаясь
назначенного дня, страшно волновался. Если раньше он
ждал каждого телефонного звонка, то теперь боялся, что
Мария передумает и отменит встречу.
Он не стал вызывать лифт и пошел пешком, опасаясь,
что Марии не окажется дома. Когда дверь открылась, вол­
нение не прошло, к нему добавились неловкость и скован­
ность, которых он не испытывал даже при первом свидании.
Он неуклюже вручил Марии цветы, положил на стол
фрукты и поцеловал в щеку, ощутив горький привкус.
— Ты как будто продолжаешь проведывать меня в боль­
нице — засмеялась Нежинская.
— Наверное, уже привык, — Элефантов старался никак
не проявить волнения и неловкости. — Ты ничего не чув­
ствовала вчера, да и сегодня с утра?
— Ничего, — непонимающе посмотрела она. — А что?
— Ужасно тосковал по тебе, просто выть хотелось.
Задрать голову и выть по-собачьи...
Он уткнулся лицом в ее ладони, по одному целовал
тонкие пальцы.
— Какой ты нежный... — задумчиво сказала Мария. —
Я давно тебя таким не видела...
— Ты никогда меня таким не видела. Я люблю тебя.
Этого он не говорил ни одной женщине, даже собствен­
ной жене. Чтобы избежать красивостей.
Он привлек Марию, целовал щеки, лоб, глаза.
— Почему ты такая горькая?
Мария тихо засмеялась, и он уловил ответный порыв.
— Это косметическая притирка. Я же не думала...
Она не договорила.
Губы Элефантова вобрали привкус лекарства, и теперь
горьким казалось все: нежная шея, трогательно худенькие
ключицы, горькой была плоская чуткая грудь, с большими
коричневыми сосками, упругий живот, длинные гладкие
ноги... Горькими были мягкие губы и быстрый горячий
язык, и она, ощутив эту вернувшуюся к ней горечь, на миг
отстранилась:
— Горькая любовь?

164
 — Нет... Вовсе нет... — ему хотелось высказать все, что
делалось на душе, но слов катастрофически не хватало.

Принимая душ, Мария прихватила волосы резинкой,

и они торчали вверх как корона. Она ходила по комнате
обнаженной, Элефантов любовался ею, про себя удивляясь
переменчивости восприятия.
— Почему у тебя нет занавесок! — ревниво глянул он на
голое окно.
— Присмотрела симпатичные в ”Березке”, да чеков сей­
час нет. И потом — дома далеко, кто увидит?
— Есть любители с биноклями...
Мария захохотала.
— Пусть смотрят, если охота, не жалко!
Набросив халат, она включила утюг и принялась гла­
дить. Элефантову не понравился ее смех, не понравился
ответ и та легкость, с которой она вернулась к обыденным
делам.
Но когда он покинул квартиру Нежинской, все неприят­
ные мысли исчезли без следа.
Прыгая через три ступеньки, он выбежал на улицу. Возле
подъезда стоял светлый ”Москвич” 12-27 КЛМ. И хотя
Элефантов понимал, что это совершенно не нужно, не соли­
дно и даже глупо, он не удержался и показал ему кукиш.
Упругим пружинящим шагом Элефантов шел по сказоч­
ному, раскинувшемуся на огромной зеленой равнине горо­
ду. Городу счастья из мечты своего детства. Он чувствовал
себя молодым, бодрым, стремительным. Кровь играет, сила
бьет через край. Сейчас он может бежать без устали неско­
лько километров, прыгнуть на асфальт со второго этажа,
драться один против троих, пробить голым кулаком стену
в полкирпича!
И весь этот физический и духовный подъем, это чудо
перевоплощения вызваны чудесной женщиной, которая до­
верилась ему и ответила любовью на его чувство.
Элефантову хотелось петь.
”Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила,
лишь бы выдержали подковы и печенка не подвела!”
Огромными упругими скачками он несся по бескрайнему
зеленому простору, в лицо бил встречный ветер, Спирька,
Эдик и даже Астахов остались далеко позади. Мария пред­
почла его им! И, черт побери, она не пожалеет об этом!
У нее не сложилась судьба, она металась из стороны в сто­
рону, наделала уйму ошибок... И все потому, что рядом не
было надежного любящего человека, на которого можно

165
положиться... Но теперь такой человек у нее есть! Он сдела­
ет все, чтобы помочь ей стать счастливой!
Все, что сможет!
В состоянии блаженной прострации Элефантов перехо­
дил через дорогу, как вдруг из-за остановившегося перед
светофором троллейбуса с ревом выскочил автомобиль, он
инстинктивно отпрыгнул, и машина пронеслась впритирку,
обдав волной спрессованного воздуха и парализующего ужа­
са: слишком невероятной была это бешеная скорость на
красный свет по полосе встречного движения, гипсовая маска
водителя, не сделавшего попытки объехать или затормозить,
чудовищная реальность неожиданной, а оттого еще более
нелепой смерти, которой только чудом удалось избежать.
”Пьяный, что ли?” — подумал ошалевший Элефантов,
глядя вслед серой ”Волге”-фургону с круглым пятнышком
облупившейся краски на задней стойке кузова и вывалив­
шимся уголком матового стекла.
Трудно было поверить, что похожий на человека шофер
только что, походя, готов был раздавить его и оставить
расплющенным на асфальте на полпути от дома Марии
к его собственному. Элефантов с болезненной ясностью
почувствовал, что его смерть стала бы подлинным несча­
стьем только в одном из этих домов. От хорошего настро­
ения ничего не осталось.
Вечером по телевизору передали про нападение на инкас­
саторскую машину, свидетелей просили сообщить об уви­
денном. Элефантов позвонил, в институт пришел поджарый
целеустремленный инспектор с волевым лицом, они погово­
рили в вестибюле, Крылов записал его адрес и служебный
телефон, если понадобитесь — вызовем, хотя вряд ли, раз
опознать не сможете...
Разглядывая собеседника, Элефантов думал, что этому
обычному на вид парню предстоит стать на пути той самой
темной и беспощадной силы, которая вчера пронеслась
рядом, внушив ощущение беспомощности, растерянность
и страх. А майору, похоже, не страшно, он рвется встретить­
ся с взбудоражившими весь город ”Призраками”, тем ост­
рее ощущается собственная несостоятельность: даже примет
бандитов не запомнил... Впрочем, ерунда, у каждого своя
работа, а у него еще есть Мария, которая сочувственно
выслушала рассказ об этой ужасной истории. Мария, Ма­
рия...
Если бы в этот момент кто-нибудь сказал, что слова
Марии про горькую любовь окажутся пророческими, он бы
только презрительно усмехнулся.

166
 X. РАССЛЕДОВАНИЕ

Слова Старика запали Крылову в душу. Рассматривая

вразброс усеянную пробоинами мишень, он невольно по­
думал: а как бы отстрелял Элефантов? У него не дрожат
руки, взгляд тверд и цепок, к тому же занимался альпиниз­
мом. А Спиридонов, кстати, боится высоты...
Зуммер внутреннего телефона прервал размышления ин­
спектора.
— Саша, на задержание, — коротко бросил дежурный.
— Котов уже в машине.
Крылов скатился по стертым каменным ступеням, при­
вычно впрыгнул в неудобное, вечно воняющее бензином
чрево желто-синего ”уазика”, поздоровался с участковым.
— Что там?
— Ножевое, на бытовой почве, — раздраженно сказал
Котов. — Черт его знает, дом спокойный... Есть, правда,
один — по пьянке нервнобольного изображает, но серьез­
ного за ним не водилось...
Возле подъезда стояла ”Скорая”, толпился народ.
— В живот, проникающее, — на ходу сказала врач. —
Состояние средней тяжести, нетрезв. После операции можно
будет делать прогнозы...
Мигнул маячок, ”Скорая” рванула с места. Врачам пред­
стояла одна работа, милиционерам — другая.
— ...На кухне со всех столов ножи собрал и бегает по
квартире, мать-перемать, всех порешу...
— ...думали, притворяется, а видно, вправду дурной —
глаза вытаращены, красный, ничего не соображает...
Возбужденно гомонили женщины в шлепанцах и до­
машних халатах, непривычно выглядящие на оживленной
улице.
— Пойдешь с нами, Василич? — спросил Котов у креп­
кого, средних лет мужчины в майке и тренировочных брю­
ках и расстегнул кобуру.
Василич без особого воодушевления кивнул.
По крутой лестнице они поднялись на третий этаж,
Котов осторожно толкнул дверь, возле которой лепился
добрый десяток звонков.
— Заходи, кому жить надоело! — вырвался на площадку
истеричный крик.
— Не дури, Петя, милиция.

167
 Котов нырнул в дверной проем, что-то ударилось о стен­
ку, зазвенел металлический таз. Крылов прыгнул следом.
В длинном коридоре голый по пояс человек с добрым
десятком ножей подмышкой занес над головой руку, Котов,
закрываясь табуреткой, двигался на него. Рука резко опу­
стилась, нож пролетел над головой и хлестко ударился
о дверь. Крылов схватил таз, защищаясь им как щитом.
Бам! Звонко отозвался импровизированный щит. Хлоп.
Третий нож стукнулся о табуретку.
Петя, как заправский метатель в цирке, выхватывал из-
под мышки ножи и бросал, а Котов с Крыловым наступали,
оттесняя его в глубь коридора. Когда они приблизились,
Петя повернулся и побежал, Крылов схватил с подоконника
цветочный горшок и бросил вдогонку. Горшок угодил в го­
лую спину, дебошир шлепнулся на пол. В каждой руке он
держал по ножу и отчаянно размахивал ими.
— Все равно не дамся! Всех порежу!
— Сейчас поглядим!
Котов длинными деревянными щипцами, с помощью
которых хозяйки вынимают из выварки белье, прижал шею
хулигана к полу, Крылов наступил на одну руку, осмеле­
вший Василич — на другую.
— Докатился, поймали тебя, как гадюку! — укорил он
соседа.
— Убью и отвечать не буду! — продолжал хрипеть тот.
— Ты, сука, считай, уже мертвец!
— Сейчас, сейчас...
Котов защелкнул наручники.
— Вот теперь пугай как можешь!
— Что же вы со мной делаете, — Петя неожиданно
жалобно заплакал. — Я больной, у меня нервы, в психиат­
ричке лежал, а вы — в кандалы... Да знаете что вам за это
будет?! У меня справок полный чемодан...
— Все, Петя, кончились твои справки. — Котов перевел
дух, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поправил
галстук, поднял с пола и отряхнул о колено фуражку. —
Кончились. Подошьют их, конечно, к делу, экспертизу тебе
проведут и напишут: психопатические черты личности, ал­
когольный невроз... — Петя притих, слушал внимательно,
а при последних словах участкового блаженно улыбнулся
и согласно закивал головой. — А в конце добавят: способен
отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, вменя­
ем. Значит, можешь отвечать перед судом, перед людьми,
потерпевшим...
Петя икнул, из носа выскочила сопля.

168
 — А если я извинюсь? Извинюсь я? Я ж его не сильно
порезал! И перед вами на колени встану...
— Пошли в машину!
По дороге Петя плакал, жаловался на горькую судьбу:
нервное расстройство, помешавшее стать дипломатом; ру­
гал потерпевшего, который сам во всем виноват.
Сдав его наконец в дежурную часть, Крылов с облегче­
нием вздохнул и тщательно вымыл руки. Но через час
пришлось повторить эту процедуру, потому что к нему
пришел сотрапезник по вечеринке у Рогальских — велича­
вый Семен Федотович, который начал с приглашения пото­
лковать в ресторане по душам, а закончил обещанием за­
втра же вручить сберкнижку со вкладом на предъявителя.
Между этими предложениями он невнятно бормотал
что-то про неприятности на работе, непорядок в докумен­
тах, из-за которых образовалась недостача, упоминал Ши­
рокова, опечатавшего склад, и делал многозначительные
жесты, сопровождавшиеся столь же многозначительным
подмигиванием.
Он изрядно порастерял свою важность, был явно напу­
ган и выглядел довольно жалко, если бы не эти потирания
пальцами и подмигивания — как своему, Крылов бы не
вышел из себя, не стал бы хватать его за шиворот и выбра­
сывать из кабинета и уж, конечно, не наподдал бы коленом
под зад.
Тем более что к двери приближался очередной посети­
тель, и посетителем этим, как ни странно, оказался Сергей
Элефантов.
— Я насчет Юртасика. Его мать на работу прибежала:
узнай, что теперь будет...
— Какая мать, какой Юртасик? — недоуменно спросил
Крылов.
— Вы сегодня задержали Петю Юртасика, он соседа
ножом пугал, что ли... Я с ним в школе учился. Вот мать
и пристала: сходи, узнай у Крылова, он тебя допрашивал,
вроде как знакомый...
— А чего узнавать? Дело передадут в прокуратуру,
потом — в суд.
Крылов не успел окончить фразу: в кабинет влетела
плотная краснолицая женщина в черном траурном платье
с ворохом бумаг в одной руке и клеенчатой хозяйственной
сумкой в другой.
— Кого в суд? Петю моего?! — с негодованием закрича­
ла она и, отпихнув Элефантова в сторону, плюхнулась на
стул.

169
 — Да вы знаете, какой он больной? Он себя не помнит,
не отвечает за себя, его психозы накрывают... Вот, вот, —
она бросила на стол перед инспектором неразборчиво ис­
писанные листки с лиловыми печатями и прихлопывала
сверху толстой ладонью. — А вот от самого профессора
Иваницкого — победно хлопнула посетительница послед­
ний раз и снисходительно глянула на Крылова. — А вы
говорите под суд! — в голосе Петиной мамы слышались
великодушные нотки, извиняющие человеческую глупость.
— Так что оставляйте себе справки, какие надо, кроме,
конечно, профессорской, а Петьку отдавайте, мы его с Сере­
гой сейчас в психдиспансер отвезем, я уже договорилась.
— Как у вас все просто получается! — сказал Крылов.
— Не думайте, я через час заявление от Кольки привезу,
что он претензий не имеет. Если надо еще чего — тоже
привезу. Хотите, напишет — сам на ножик напоролся?
— Ничего он не напишет.
— Да ну! Как же иначе! Я ему уже апельсинов купила, —
посетительница приподняла, как бы взвешивая, свою сумку.
— Меду купила, курицу, орехов...
— Потерпевший сейчас на операционном столе, неиз­
вестно, выживет ли...
— Ничего, завтра напишет. Я ему бульон понесу вместе
с Серегой... — Элефантов незаметно выскользнул за дверь.
— Так где Петька? — деловито спросила она. — Смиритель­
ную надевали? Можете снять, мы с Серегой его управим, он
меня слушается.
Крылов вызвал помощника дежурного и, с трудом пре­
рвав словоизвержение Петиной мамы, объяснил, что от­
пускать ее сына никто не собирается, интересующие воп­
росы она сможет выяснить у следователя, а сейчас ее просят
покинуть кабинет. Сержант с трудом вытеснил рассержен­
ную родительницу в коридор.
Крылов взглянул на записи в календаре. Через час
должен явиться председатель домкома по Каменногорско­
му, 22. Он пришел даже раньше.
— Егор Петрович, вы узнаете человека, которого встре­
тили на чердаке?
— Конечно! Только покажите!
Крылов пригласил понятых, положил лист с фотографи­
ями.
— Не этот, не этот, не этот...
Палец миновал фото Спиридонова, не остановился и на
снимке Элефантова.
— Вот он!

170
 — Точно?
— Абсолютно, так и запишите: твердо опознал на девя­
той фотографии, ну и так далее.
Бабков ”опознал” подставную фотографию, на которой
изображен человек, заведомо не имеющий отношения к делу.

На следующий день Крылов допрашивал Эдуарда Хлы­

стунова.
— Здравствуйте, я по повестке.
Скороговорка, проглоченные окончания слов — именно
этот голос записал магнитофон диспетчерской ”скорой по­
мощи”.
Вначале Хлыстунов от всего отказался: отношения с Не­
жинской чисто товарищеские, дома у нее никогда не был,
про покушение ничего не знает.
Крылов напомнил об аварии на утреннем шоссе, Хлы­
стунов немного растерялся, но продолжал заученно повто­
рять про чисто товарищеские отношения и полную неос­
ведомленность.
Тогда Крылов рассказал про неизвестного снайпера, по­
сетившего чердак дома напротив.
Хлыстунова бросило в жар.
— Думаете, меня тоже хотел...
Инспектор пожал плечами.
— А ведь правда, Машка... То есть Мария Викторовна
сказала: ”От него всего можно ожидать!” Вот ввязался
в историю!
Хлыстунов обхватил голову руками. Он был готов.
— Рассказывайте все, что знаете, — резко сказал Кры­
лов. — Для вас же лучше, если мы скорее обезвредим этого
любителя стрелять по окнам!
Хлыстунов кивнул.
— С Марией мы давно... И отдыхали вместе, и вообще...
А тут пришел, кофе попили, короче, остаюсь ночевать
и вдруг — дзинь! Стекло вылетело, она за бок... Эх, говорит
зря связалась с этим полудурком, и мне — быстро звони
в ”скорую”!
— Нежинская знает, кто в нее стрелял?
Хлыстунов глянул настороженно, задумался.
— Если не для протокола... Конечно, знает! Не каждый
же день в нее стреляют! Но не скажет. Ни в жизнь! Она

171
вообще скрытная. Кремень! И меня предупредила: не бол­
тай!
Крылов дописывал протокол. Хлыстунов шумно сглаты­
вал слюну.
— Как быть? Может, держаться от Машки подальше?
Что вы посоветуете?
— Я не советчик, — протянул бланк Крылов. — Особен­
но по отношениям с женщинами. Прочтите и распишитесь.
Неожиданно позвонила Рита. С момента ссоры у Ро­
гальских они не виделись.
— Ты еще злишься? — она говорила примирительным
тоном.
— Да нет...
Крылов действительно не злился, но что-то в отношении
к Рите изменилось, хотя он еще не понял, что именно.
— Может, встретимся вечером?
— В восемь возле речного вокзала?
— Хорошо.
Положив трубку, Крылов долго смотрел перед собой.
Набрал номер. На работе Элефантова не было. Позвонил
по домашнему.
— Вас слушает автоматический секретарь, алло, я слу­
шаю, хозяина нет дома, да здесь я, говорите, — два оди­
наковых голоса накладывались друг на друга, — ...магнито­
фон запишет, черт, опять... — Раздались короткие гудки.
Крылов глянул на часы. Восемнадцать десять. А Элефа­
нтов живет на полдороге к речному вокзалу...
Дверь открылась после второго звонка, Элефантов дер­
жал в руке паяльник, пахло канифолью.
— Только влез в схему, пока не сделал пайку, не мог
оторваться, — пояснил он. — Проходите.
Элефантова, похоже, не удивил визит. А может, он хоро­
шо владеет собой.
Серый, выкрашенный эмалевой краской ящик возле те­
лефона был раскрыт, наружу торчали жгуты разноцветных
проводов.
— Автоматический секретарь барахлит. Не отключается,
когда я беру трубку. Вы по делу?
Крылов спросил, где он был в вечер покушения на
Нежинскую, Элефантов пожал плечами.
— Может, гулял, ходил в кино, может, дома: работал
или читал. Не помню. Да для вас это и неважно. Вас
интересует, чтобы кто-нибудь подтвердил, где я находился
в тот момент. А я веду довольно замкнутый образ жизни,
мало с кем общаюсь. Так что алиби у меня нет.

172
 — А что вы можете сказать о Нежинской?
Лицо Элефантова окаменело.
— Почему я должен о ней говорить?
Он принялся запихивать жгуты проводов в нутро авто­
матического секретаря, лица его Крылов больше не видел.
— Вы с ней долго работали, ее научные исследования
соприкасаются с вашими, она написала статью под влияни­
ем ваших идей.
Плечи Элефантова дернулись.
— Черт, током ударило! Работаю я со многими. А идеи
носятся в воздухе...
— Вы приходили к ней домой, один раз довольно по­
здно...
Элефантов выпрямился.
— Исключительно по служебным надобностям. Думаю,
что она подтвердит то же самое.
Он даже не старался, чтобы тон казался правдивым.
— Ясно, — сказал Крылов. — Осталось только записать.
Элефантов не глядя подписал протокол. В дверь позво­
нили.
— Зотов Володя, — представил Элефантов жизнерадост­
но улыбающегося толстяка с грушевидным лицом.
— Я к тебе за шнуром, — объявил Зотов и капитально
уселся в кресло. — Хочу переписать пластинку, а подсо­
единить проигрыватель к магнитофону нечем. Проигрыва­
тель старый, там выход двухконтактный, а сейчас на всех
шнурах штепсельные разъемы, — пояснил он Крылову.
— Снова будешь два часа голову морочить? — Элефан­
тов протянул целый моток разнообразных шнуров, но Зотов
не обратил на них внимания.
— Может, пива попьем? — предложил он. — Я схожу.
Только баллон дай, да и деньги у меня в других штанах.
— Пива не хочу. Выбирай шнур, я спешу.
Элефантов мученически вздохнул и вышел на балкон.
— Чего это он такой нервный? — добродушно улыбаясь,
спросил Зотов, и Крылов понял, что выносить его в боль­
ших дозах очень трудно.
Зотов рассматривал шнуры вместе и по отдельности,
сравнивал длину, толщину и другие, известные только ему,
параметры, морщил лоб, хмурил брови, но сделать выбор
не мог и вновь положил шнуры на пол.
— Интересно, как он починил свой автоответчик?
Выставив массивный, обтянутый вылинявшим трико
зад, Зотов склонился над аппаратом, чем-то щелкнул, по­
слышался характерный звук движущейся ленты.

173
 — ...Ты даже этого не смог сделать! Я буду молчать, мне
ни к чему скандал, думаю, у тебя хватит ума...
Злой женский голос был чем-то знаком. Крылов бы
вспомнил, кому он принадлежит, если бы послушал еще
немного, но Элефантов вихрем влетел в комнату, отшвыр­
нул Зотова в сторону и выключил магнитофон.
— Какого черта! Ты мне все испортил! Я не закончил
ремонт, а теперь надо все начинать заново!
По ярости Элефантова Крылов понял, чей это голос.
— Ничего ему не сделалось, Серый, давай посмотрим, —
рассеянно бубнил Зотов.
Крылов встал и попрощался. Взгляд Элефантова был
прямым и твердым.

У речного вокзала Крылов встретился с Ритой. Она

сбивчиво оправдывалась: дескать, пошла к Рогальским ”для
установления контактов”, так как Галка обещала помочь
в размене квартиры.
— Не могу же я вечно жить с родителями! А разъехаться
на хороших условиях тяжело. Пообщались для дела, ничего
страшного, не понимаю, почему ты вдруг стал на дыбы!
— ”Для дела”! Ко мне на правах друга приходил Семен
Федотович, просил уладить его неприятности! — недоволь­
но отозвался Крылов.
— Кстати, Галина мне об этом говорила. Ты можешь
что-нибудь сделать?
— Уже сделал. Дал коленом под зад и выбросил из
кабинета.
Рита надулась.
— Не исключено, что она так же поступит со мной.
— Может, прикажешь ”для дела” влезть в грязные махи­
нации твоих приятелей? — Крылов начал злиться всерьез.
— Галина сказала, что там недоразумение с докумен­
тами, надо просто объяснить...
— За такое ”недоразумение” положено лет десять-пят­
надцать. И помогать в этих делишках я никому не намерен.
Даже ради твоей квартиры.
— Ладно, не сердись. — Рита взяла его под руку, плотно
прижалась, заглянула в лицо. — Я же не знала, что это так
серьезно. Больше никогда не обращусь с подобными
просьбами, обещаю.
— И вообще держись подальше от этой публики, — все
еще раздраженно сказал Крылов. — Их взаимные услуги,
встречные уступки засасывают как болото. Дашь палец —
руку откусят.

174
 — Хорошо, милый, — кротко согласилась она. И с лука­
вой улыбкой сообщила: — А ты меня ревнуешь. Девчонки
сказали, что голос был ужасно ревнивый. А потом еще
в отдел кадров позвонил проверить...
Крылов опешил.
— С чего ты взяла? В кадры я не звонил... — Он
вспомнил, что собирался это сделать. — Интересно. Видно,
кто-то еще тебя проверяет... — Он нахмурился.
Рита веселилась.
— А ты бы мог застрелить меня на почве ревности?
— Конечно. Из служебного пистолета, — мрачно от­
ветил Крылов.
— Ну, перестань дуться. Улыбнись! Я знаю, что надо
жить правильно, но получается не всегда... Я буду исправ­
ляться.
Дурацкие отношения, дурацкий разговор. Крылов с тру­
дом сдерживался. Рита щебетала, смеялась, тормошила его.
Мало-помалу Крылов оттаял. Они погуляли по набереж­
ной, поужинали в крохотном кафе над самой водой, потом
поехали к Крылову — его родители были в отпуске. Все как
обычно. И вместе с тем что-то не так.
На следующий день Крылов зашел в прокуратуру, к Зай­
цеву. Следователь просмотрел принесенные протоколы, ле­
ниво вложил их в картонную папку.
— Значит, ничего? — скучным голосом спросил он. —
Похоже, дело придется приостанавливать. И обжаловать
такое решение никто не будет. Даже потерпевшая. Странно,
правда?
Крылов молчал. Он помнил злой женский голос на
магнитной ленте.

XI. ПРЕВРАЩЕНИЕ
1

После близости с Марией все переменилось. Исчез сгиба­

ющий в три погибели гнет, стало легко дышать, жизнь
снова наполнилась смыслом. Элефантов расправил плечи,
ощущая, что к нему вернулась былая энергичность и уверен­
ность в себе. За неделю он разобрал гору накопившихся
бумаг: возвращенные на доработку статьи, отклоненная
заявка на изобретение, черновики неоконченных работ, бег­

175
лые заметки по проведенным опытам. Еще недавно ему
казалось, что справиться со всем этим будет невозможно
и за полгода.
Все шло хорошо, все получалось и удавалось. Наступила
полоса везения, и Элефантов не сомневался: удачу ему
приносит Мария. Она же — источник вдохновения, муза,
способствующая его творчеству. Он хорошо спал, часто
снилась Мария, и сны эти были легкими, радостными и при­
ятными.
Они встречались несколько раз в неделю, и каждый раз
Элефантов волновался, отправляясь на свидание. Он об­
наружил, что для него стало потребностью дарить Марии
цветы.
По дороге он внимательно осматривал встречающихся
женщин, сравнивая их с Марией. И сравнения были явно не
в их пользу. Мария никогда не наденет желтые туфли под
зеленое платье. Не будет зевать и лузгать семечки на улице.
Не станет перекрикиваться с подружкой через дорогу. Разве
что вот эта стройная девушка в джинсовом костюме и кра­
сивых солнцезащитных очках... Но когда они поравнялись,
Элефантов заметил, что модные дорогие босоножки откры­
вают давно не мытые ступни, и брезгливо передернулся.
Представить, чтобы Мария легла в постель, не вымыв ноги,
было, конечно, совершенно невозможно. В Марии его вос­
хищали чистоплотность и аккуратность: даже в сильный
дождь она не забрызгивала ноги, не надевала несвежих или
чуть примятых вещей. На стельках ее обуви не было следов
пота, а кожа ступней была тонкой и гладкой, ни огрублений,
ни мозолей, будто она ходила, не касаясь земли.
Он умилялся детской привычке употреблять слова с ла­
скательным оттенком: дождик, трамвайчик, зубик, полоте­
шко.
В объятиях Марии он забывал обо всем на свете. Но
неприятное чувство ревности никогда не исчезало совсем,
проявляясь в самые неподходящие моменты.
Она говорила ”спасибо” после каждой близости, и это
расценивалось им, как признак внутренней культуры и ду­
шевной тонкости. Но иногда мелькала болезненная мысль:
какой предыдущий любовник научил ее этому?
Он ругал себя, обзывал ханжой, но отделаться от раня­
щих переживаний не мог. Ему казалось, что Мария холодна
и не испытывает таких же чувств, как он. Изо всех сил он
старался убедиться в том, что он ошибается.
— Ты вспоминала обо мне?
— Конечно, глупый...

176
 И на сердце сразу становилось легко и спокойно.
”Время, на все нужно время. Она привыкнет ко мне,
убедится в моей искренности, моих чувствах, поймет, что
я совсем не тот, каким был три года назад. И тогда доверит­
ся мне полностью”.
Но время шло, а спокойствие не приходило. Скорее
наоборот.
— Надо менять работу, — заявила как-то Мария. —
Надоела копеечная зарплата. А без денег ты не человек...
— То есть как? — Элефантов не поверил ушам. Это была
”философия” деляг и коммерсантов, которых он откровен­
но презирал. — Выходит, Никифоров не человек?
У него самого тоже не было денег, но он привел как
пример безденежья своего бывшего завлаба, непрактич­
ность и житейская беспомощность которого вошли в пого­
ворку у всех, кто его знал.
— Человек, конечно, человек, — голос у Марии был
скучный, казалось, она жалеет, что сболтнула лишнее.
Интересно, где она набралась этой дури? Сама-то она
так думать не может, это ясно...
— ...Но без денег не обойтись, — вслух размышляла она.
— Нужна дубленка, а это как-никак восемьсот рэ. А то
и больше. Где их взять?
— Может, купить пальто? — нерешительно посоветовал
Элефантов, ощущая радость от сопричастности к делам
и заботам любимой женщины.
— В нем мне будет холодно, — чуть капризно прогово­
рила она, и Элефантов понял, что сморозил глупость. Сте­
реотип мышления! Жена прекрасно обходится стареньким
пальто, дубленка для нее — недостижимая мечта. Но Мария
— совсем другое дело! Ей, худенькой и нежной, красивый
тулупчик просто необходим!
И тут же остро ощутил свою несостоятельность. Он
всегда считал, что деньги — всего лишь бумажки, которые
не определяют человеческого счастья. Но если бы сейчас
случилось чудо и откуда-то появились эти проклятые
восемьсот рублей, он был бы счастлив, что может порадо­
вать Машеньку, защитить любимое существо от зимнего
холода. Хотя дубленки в большом дефиците... Просто так
не купишь, надо доставать, а для этого — знать ходы-
выходы, иметь ”контакты”, связи с нужными людьми...
Жизнь повернулась непривычной стороной, и Элефантов
почувствовал незнакомое чувство беспомощности.
Вдруг вспомнилась тяжесть десятитысячной пачки, кото­
рую он весело швырнул перед Семеном Федотовичем, и он

177
с удивлением ощутил сожаление... Да что это с ним! Через
некоторое время подоспеет крупная сумма за внедрение
в производство бесконтактного энцефалографа, и тогда ...
— Пока я не могу тебе ее купить... Но через годик...
— Да ну тебя к черту! — раздраженно сказала Мария. —
Что я, тебя прошу?
Элефантов ошеломленно замолчал. Он никогда не ду­
мал, что корректная и тихая Мария способна на грубость.
Тем более что он ее не заслужил.

Однажды, досрочно закончив дела в командировке, Эле­

фантов вечерним рейсом прилетел в город и сразу направил­
ся к Марии. Она должна была ждать, но света в окнах не
было, на звонок никто не откликался. Нет дома? Но они же
договорились! Или наоборот — дома, но не одна? Его
бросило в жар.
К будке телефона-автомата он подошел с ужасным на­
строением. Если ее нет у матери... Но Мария отозвалась и,
хотя тон у нее был довольно скучный, согласилась приехать.
Он ожидал на скамейке, чуть в стороне от дома, успокаивал
себя мыслью, что раз Мария идет к нему по ночным улицам
— значит, она любит! Как бывало почти всегда, размышле­
ния о взаимоотношениях с Марией вызывали у него горький
осадок своей шаткостью и неопределенностью. Ночной ве­
терок продувал насквозь, и Элефантов поежился.
Вдали показалась пара, Элефантов не обратил на нее
внимания, но когда они подошли ближе, в девушке он узнал
Марию.
Вот тебе на! С кем это она? С Эдиком? Или с кем-то еще,
неизвестным ему, Элефантову, но имеющим на нее доста­
точные права? Откуда он взялся? Находился в гостях у Вар­
вары Петровны и пошел ее проводить? А у Марии не было
повода отказаться?
У него опять стало муторно на душе. Ситуация склады­
валась совершенно нелепая. Если сейчас они как ни в чем не
бывало поднимутся к Нежинской... Да нет, она этого не
допустит, она же знает, что он здесь и ждет... Но она тоже
может быть связана обстоятельствами, возможно, потому
у нее и был такой грустный голос. Элефантов сжал зубы.
Еще никогда неопределенность его положения по отноше­
нию к Марии не проявляла себя так наглядно.

178
 Пара подошла поближе, и Мария протянула парню руку,
но тот покачал головой и пошел с ней дальше. Свет фонаря
упал на лицо — Элефантову оно было незнакомо. Кто же
это?
Они подошли к дому, Мария снова попыталась рас­
прощаться, и вновь ее спутник не захотел этого сделать,
а указал на дверь подъезда. Мария возражала и осматрива­
лась по сторонам, и вдруг Элефантов понял, что это совер­
шенно посторонний человек, который скорее всего увязался
за ней в поисках легкого приключения. У него будто гора
с плеч свалилась. Ситуация упростилась до предела. Он
устал, перенервничал, замерз, ему совершенно не хотелось
драться, да и настроение было совсем не боевое, но расклад
был стократ лучше любого другого.
— Мария!
Он вышел из тени и направился к ней. Мария пошла
навстречу.
— Это что — уличные приставания?
Он крепко взял Марию за руку, высоко, ощутив тепло ее
подмышки.
— Да, — она засмеялась. — А я ищу тебя, ищу.
Они подошли к подъезду. Парень стоял на месте. Года
двадцать два, довольно нахальное лицо, кажется, нетрезв.
Надо было отдать Марии портфель, но теперь этот жест
мог излишне обострить обстановку.
— Он тебе ничего не сделал?
— Нет, что ты, — она весело улыбалась.
Элефантов предпочел бы обойтись без драки, но был
готов в любую минуту бросить портфель и выполнить
отработанную серию: раз, два, три!
— Ну вот вы меня и проводили, — весело обратилась
Мария к парню. — Как и договаривались. До свидания.
Она протянула руку, тот попрощался и молча ушел.
Элефантов расслабился. Ему не понравилось, что Мария
слишком приветлива с каким-то пьяным уличным пристава­
лой.
— Почему ты его сразу не отшила?
— Ну, я же не грубиянка... Я не могу рычать на челове­
ка...
”Странное рассуждение”, — подумал Элефантов.
— К тому же на свету такая публика не опасна. Вот
в темном месте им лучше не попадаться. Тогда они уже
ничего не слушают.
От такой осведомленности Элефантова несколько поко­
робило, но, поглаживая сквозь мягкую ткань тонкую руку,

179
он чувствовал, как все его печали, тревоги и сомнения
улетучиваются без следа.
Лифт не работал, они поднимались пешком.
Только попав наконец в квартиру Марии, Элефантов
почувствовал, как он устал. Она готовила ужин, а он, сидя
на табуретке, привалился спиной к стене и, любуясь каждым
ее движением, рассказывал о результатах своей поездки,
жаловался на бюрократизм чиновников министерства
и ограниченность экспертов Комитета по делам изобрете­
ний. Мария возмущалась вместе с ним, и ее поддержка так
радовала Элефантова и прибавляла ему сил, что все препо­
ны, которые совсем недавно раздражали и несколько пуга­
ли, теперь казались совсем несерьезными и легко преодоли­
мыми.
Когда он вышел из ванной, Мария, как обычно,
приготовила постель, убрала верхний свет и включила
ночник.
— Уже поздно, а я так устала сегодня, — ему показалось,
что она смотрит немного виновато. — И чувствую скверно.
Голова кружится, поташнивает...
— Значит, давай спать, — не раздумывая ответил Элефа­
нтов. — Просто спать.
Жертвуя радостью, которую ему доставляла близость
с Марией, он не испытывал ни малейшего разочарования
или досады. Напротив — удовлетворение от того, что мо­
жет таким образом проявить искренность и чистоту своих
чувств.
Предусмотрительная Мария достала два одеяла и лежа
рядом, они не касались друг друга. Чуть слышно тикал
будильник, четко прорисовывалась на полу посередине ком­
наты тень от рамы. Лунный свет ласкал полированную
”стенку”, отражался в зеркалах, дробился в рюмках и фуже­
рах. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Было хоро­
шо, покойно, уютно. Нервотрепка в министерстве, спешка,
неурядицы с билетами, ночной полет — совсем недавние
события казались страшно далекими и совершенно нереаль­
ными. А остальное? Призрачный серебристый свет, зыбкие
очертания малознакомой комнаты, блики и полутени, уп­
ругость чужой тахты... Это разве реально? Или всего-навсе­
го чуткий предрассветный полусон, который легко исчезает,
оставляя разочарование и огорчение от того, что не сбылось
что-то желанное, важное и хорошее, до которого было
рукой подать?
За завтраком Мария спросила:
— Почему ты вчера сидел в сторонке и не встречал меня?

180
 Элефантов пожал плечами. Говорить напрямую об уни­
зительной неопределенности своего положения ему не хоте­
лось.
— Я же не знал, с кем ты идешь... Вот и ожидал, как
развернутся события.
— А представляешь, если бы мы с тем парнем спокой­
ненько зашли в дом и поднялись ко мне? — пошутила
Мария и засмеялась.
Шутка удалась. Элефантову захотелось плакать.

За следующий месяц Элефантов оформил первую главу

диссертации, подготовил выступление к предстоящей кон­
ференции и написал статью ”Биополе человека как носитель
информации (постановка проблемы)”. Внизу он поставил
фамилию автора — М. Нежинская.
Мария прочла, размашисто подписалась, поблагодари­
ла.
Нежинская лечилась в пригородном санатории, но часто
приезжала. Она предупредила, что будет давать один звонок
и класть трубку, это послужит условным сигналом, и, когда
через несколько минут звонок повторится, у телефона до­
лжен будет находиться Элефантов. А он в разговоре назы­
вал ее именем товарища и, таким образом, коллеги не
должны были ничего заподозрить. Правда, Спирька каким-
то шестым чувством улавливал, в чем дело, вздыхал, хму­
рился и мрачнел. Но Сергей не обращал на это внимания:
все мысли концентрировались на взаимоотношениях с Ма­
рией. Наличие общей тайны, казалось, объединяло их, и он
даже не задавался вопросом: откуда у Нежинской опыт
в ухищрениях по части конспиративных телефонных звон­
ков? Может быть, оттого, что самый естественный ответ
был бы ему неприятен. Как правило, она назначала свида­
ние, он отвечал нейтральными, ничего не значащими фраза­
ми, а в условленное время уходил по выдуманным неотлож­
ным делам.
Они встречались у Марии, и встречи эти были кратков­
ременными: она спешила к ребенку, или на очередную про­
цедуру, или куда-то еще, и самое неприятное заключалось
в том, что Элефантов в глубине души не верил вполне
убедительным и, казалось бы, безупречным во всех отноше­
ниях объяснениям. Хотя очень хотел им верить.

181
 Он влюблялся в Нежинскую все сильнее и сильнее.
Необыкновенная, возвышенная, чудесная — женщина из
мечты. Прекрасная Дама. И помыслы она пробуждала соот­
ветствующие: чистые, романтические и возвышенные. Пре­
клонять колени, стремглав поднимать упавшую перчатку,
салютовать шпагой, целовать край платья, выполнять при­
хоти и капризы, драться из-за нее на дуэли. Прекрасной
Даме должны были соответствовать окружение и обстанов­
ка, и Элефантову хотелось ходить с ней в картинные гале­
реи, театры, на концерты. Вспоминая свое прежнее отноше­
ние к ней, вспоминая пыльные неприбранные квартиры и не­
застеленные диваны, Элефантов содрогался от ужаса
и отвращения! Надо же! Он обращался с ней, как со шлю­
хой! Она не подавала виду, что это ее унижает, но в душе,
наверное, сильно переживала. Забыла ли она? Простила ли?
Или до сих пор стоят между ними эти проклятые замызган­
ные комнатушки с мышиным запахом и порождают тот
холодок, который, он явственно ощущает, иногда проскаль­
зывает в ее отношении?
Мысли Элефантова самопроизвольно возвращались
к тому, о чем он старался не думать. Как относится к нему
Мария? Что она любит и что ненавидит, чем увлекается,
где, как и с кем проводит время в промежутках между
встречами? Скрытность Марии настораживала и вызывала
тягостные раздумья. Так же, как некоторые слова и фразы,
проскальзывающие в безобидном разговоре.
— Можешь надеть эти тапочки, они специально для
гостей.
— И часто у тебя гости?
— Довольно-таки. У меня ведь много друзей.
”Откуда ты их берешь?” — хотелось спросить Сергею.
Круг его друзей был довольно узок — в основном,
бывшие соученики, несколько сослуживцев да люди, с кото­
рыми его связывали длительные отношения и общие ин­
тересы. Он знал, что некоторые легко зачисляют в друзья
случайного знакомого, попутчика в поезде, особенно если
он может оказаться чем-то полезен, обмениваются телефо­
нами и обращаются за помощью, если понадобится.
Сергею такие легкие поверхностные отношения казались
какими-то недостойными, хотя иногда он думал, что чего-
то не понимает и его взгляды чересчур консервативны.
Но Мария, по идее, тоже должна быть консервативной
— женщинам, во всяком случае порядочным, вообще свой­
ственна сдержанность при установлении контактов. И тем
не менее ее пухлая записная книжка с трудом вмещала

182
многочисленные номера телефонов, в основном с мужскими
именами.
Откуда? Где она знакомится с ними и на какой почве
находит общий язык, оставалось загадкой. Она вообще не
афишировала свои знакомства, раскрывались они обычно
случайно: неосторожной фразой, неожиданным телефонным
звонком, нежданной встречей на улице.
Объяснить подобную контактность с противоположным
полом у любой другой женщины Элефантов смог бы двумя-
тремя словами, но применительно к Прекрасной Даме такое
объяснение, конечно, не годилось.
Он отказался надевать ”гостевые” тапочки и ходил боси­
ком, решив, что со временем заведет здесь собственные
домашние туфли. В своем воображении Сергей рисовал
приятные картины: как квартира Нежинской станет для него
вторым домом, а он сам превратится в необходимого Ма­
рии человека, с которым можно посоветоваться, поделиться
горем или вместе порадоваться, которому можно полно­
стью доверять и на которого можно рассчитывать в труд­
ную минуту. И тогда все остальные ”друзья” станут ей не
нужны, ибо женщине достаточно одного преданного и лю­
бящего мужчины. А ”гостевые” тапочки она выбросит.
Согреваемый такими размышлениями, Элефантов купил
комнатные туфли, но вытащить их из портфеля в послед­
нюю минуту постеснялся: в столь тонком вопросе иници­
атива должна была исходить от Нежинской. Но...
Похоже, что Мария и не помышляла об этом. Когда она
встречалась с ним, улыбалась, разговаривала, его не оста­
вляло болезненное чувство, что на его месте мог быть
любой другой, ничего бы не изменилось: те же обезличенно­
ласковые фразы, тот же внимательный, ничего не выража­
ющий взгляд, те же округло-вежливые благодарности в от­
вет на знаки внимания...
Внешне казалось, что все хорошо, нормально, но между
ними существовала какая-то стена. И только в минуты
близости стена растворялась. Мария принадлежала ему вся,
целиком и полностью. Исчезала тень отчужденности, холо­
док, бесследно пропадала горечь, постоянно сопутствующая
их отношениям.
Но когда все кончалось, между ними вновь постепенно
появлялась проклятая преграда, и вместе с тем возвраща­
лась мысль, что и в постели на его месте мог быть другой,
ничего бы не изменилось, и вела бы она себя с другим точно
так же. У него сразу портилось настроение, и съеденная
ложка меда начинала горчить и отдавать дегтем.

183
 Он мучительно размышлял, почему сила и искренность
его любви не вызывали у Марии такую же волну ответного
чувства. Не находя ответа, он начинал опять винить себя,
свою черствость и бестактность, проявленные тогда, три
года назад. Что сделано, того не вернешь. А Марию можно
понять: душевные травмы не затягиваются очень и очень
долго, и трудно сразу изменить отношение к тому, кто их
причинил. Но он не пожалеет усилий, чтобы убедить Ма­
шеньку: того, прежнего Элефантова, больше нет!

Однажды вечером они сидели на балконе.

— ...Да и вообще он был со странностями. Иногда его
накрывало: внешне вроде нормально, а на самом деле на­
пряжен, взвинчен, все внутри буквально дрожит. А я это
хорошо чувствовала. Даже к психиатру ходил, какие-то
таблетки принимал... Давай не будем об этом!
Мария всегда обтекаемо отвечала на вопросы о причи­
нах развода, уходила от разговоров о трагедии Нежинского.
Элефантов пожалел, что затронул запретную тему, и попы­
тался отвлечь Марию от неприятных воспоминаний.
— Смотри, какие звезды! Сюда бы телескоп... Может,
увидели бы марсианские каналы.
— А что это такое?
— Ну и темная ты, Маруська!
— Какая есть! — она своенравно поджала губы.
— Только не вздумай обижаться! — Сергей схватил ее
в охапку и, преодолевая шутливое сопротивление, прижался
лицом к теплой шее Марии.
Ночь он опять провел без сна, любуясь спящей Марией,
но утром чувствовал себя бодрым, сильным и отдохну­
вшим. До тех пор пока не увидел, как Мария, собираясь,
надела подаренный Астаховым браслет. Враз все измени­
лось. Улетучилось приподнятое настроение, навалилась сла­
бость, он сел на тахту и откинулся к стене — вялый,
разбитый бессонной ночью, удрученный нахлынувшими
мыслями.
Она не упоминала, даже намеком, о других мужчинах,
которые были в ее жизни. Больше того, держалась так, как
будто упрекнуть себя ей решительно не в чем.
— Представляешь, — пожаловалась как-то она, —
к Вальке пришли гости, — она показала пальчиком в сторо­
ну квартиры соседки, — а среди них оказались друзья
Нежинского. Так они стали жалеть его, а меня поносить:
дескать, я от него гуляла налево и направо. Представляешь?
Налево и направо!

184
 В голосе Марии было столько возмущения, что вздор­
ность порочащих ее небылиц казалась очевидной, и Сергей
сочувственно кивал головой, разделяя ее негодование, хотя
глубоко-глубоко, где под чувствами и эмоциями сохраня­
лась способность объективно мыслить, проскальзывало
удивление: как может Мария так искренне жаловаться на
несправедливость обвинений человеку, наверняка знающе­
му, что она, мягко говоря, не являлась образцом супружес­
кой верности? Ведь она изменяла мужу с ним, Элефан­
товым, и прекрасно знает, что ее отношения с Астаховым,
Спирькой, да и связь с Эдиком, которая, судя по всему,
возникла давно, еще в период замужества, не могут быть
для него тайной. То ли у нее короткая память и она дейст­
вительно верит в собственную непогрешимость, то ли разы­
грывает специально для него сцену оскорбленной невин­
ности. Оба объяснения не укладывались в облик той Марии,
которую Сергей любил, и он вообще выбросил из памяти
этот эпизод.
Но однажды Мария рассказала про свою стычку с на­
чальством и непрошеная мысль появилась снова.
— Вызывает меня Бездиков и говорит: ”Вы почему
отказываетесь работать по второй теме”? Ну, а я немного
сартистировала и отвечаю: ”Как же я могу по ней работать,
если меня не включили в список исполнителей?”
Непривычное слово ”сартистировала” резануло слух, но
в большей степени царапнуло душу. Вспомнился разговор
в больнице, после которого он решил быть с ней во всем
и всегда откровенным, и мимолетное подозрение в неиск­
ренности ее поведения.
Если такое словечко обыденно в ее лексиконе и привыч­
но употребляется в доверительных беседах с подружками...
Значит, она ”артистка”? Элефантов знал, что существует
категория женщин, у которых фальшивы смех и слезы,
взгляды и жесты, горячие слова и пылкие клятвы. Тогда она
сыграла блестящую роль, возможно, лучшую в жизни. Под­
ружки, наверное, обхохотались, слушая, как она обвела его
вокруг пальца!
В память врезался давний эпизод: они очередной раз
собирались в ”гости”, Мария позвонила мужу и озабочен­
но-деловым голосом сообщила: ”Меня посылают на завод,
так что приду попозже. Да, да... Ну, что делать — работа...”
Интонации передавали и огорчение, и вынужденную уступку
настоятельной необходимости, проскальзывала даже тон­
чайшая нотка желания как можно скорее разделаться с дела­
ми, чтобы быстрее оказаться дома, рядом с супругом.

185
 А Элефантов, оглаживая взглядом угловатое девчоночье
тело, которое меньше чем через час будет принадлежать
ему, задумчиво удивлялся: ”Ну и хитра, чертовка! А ведь
никогда не подумаешь!”
Тогда он не оценил эту хитрость: во-первых, она была
направлена не против него, а во-вторых, тогдашнее отноше­
ние к Марии не вызывало потребности или даже желания
анализировать руководящие ею побуждения или каким-ли­
бо иным путем проникать в ее внутренний мир.
— Да-а-а...
Вот и пойми ee! Настораживающие, пугающие черты
настолько тесно переплетались с вызывающими уважение
и нежность, что Сергей так и не мог разобраться, что же
представляет из себя Мария Нежинская.

Он съездил в командировку, и, хотя отсутствовал всего

неделю, Мария заметно отдалилась от него. Иногда оказы­
валось, что им не о чем говорить, и Сергей, многократно
извинившись, рассказывал привезенные анекдоты, большин­
ство из которых совсем не подходили для нежных ушек
Прекрасной Дамы. К его удивлению, Марию это ничуть не
шокировало, более того, многие она уже откуда-то знала.
Пытаясь вернуться к общему делу, Элефантов завел раз­
говор о науке, но выяснилось, что Мария не раскрывала
принесенных им книг.
— Знаешь, все некогда: то домашние дела, то с Игорь­
ком надо позаниматься. Да и чувствую себя неважно: голо­
вокружения донимают.
Это объяснение тоже не показалось убедительным, тем
более что Мария затеяла ремонт и тратила уйму сил и вре­
мени, чтобы добыть паркет, импортную плитку, необычную
сантехнику.
— Валечка, здравствуй! — радостно говорила она в те­
лефонную трубку, и Сергей удивлялся такой сердечности,
ибо Мария всегда была невысокого мнения о соседке, счита­
ла ее сплетницей и за глаза пренебрежительно называла
Валькой. — Я достала тебе чудесные сапоги. Да, да, шпиль­
ка, двенадцать сантиметров, Надька принесла. Что-что?
Австрийские. Да, две сотни. В общем принесу, посмотришь.
А как там мой вопрос? Сейчас запишу. Как зовут? Моло­
дой? Ха-ха-ха, постараюсь. Ну, всего доброго... Здравствуй­
те, это Алик? Я от Валентины Ивановны. Да, Прохоровой.
Вы мне поможете с чешским компактом? Я буду очень
признательна. Да, да. Ха-ха-ха. Ну, может быть. Так когда
подъезжать?

186
 Несколько раз приходила надменная Надежда Шеева из
универмага, обменивалась с Марией какими-то свертками,
обещала достать шкурки на шубу.
— Натуральная спекулянтка, — сказал Сергей. — От нее
потом несет, даже французские духи не забивают...
— Много ты понимаешь, — отмахнулась Мария. —
Очень деловая женщина.
Элефантов давно чувствовал, что интересы Марии лежат
в чуждой для него сфере. Он никак не мог понять, чем
салатный или голубой унитаз лучше обычного и стоит ли он
таких усилий.
Дела захватили Нежинскую целиком. Алик достал, нако­
нец, голубой унитаз и раковину для ванной, Толян — фар­
форовые краны и какой-то необычный душ, неизвестный
Саша — паркет. Эдик Хлыстунов и Толян перевозили все
это на квартиру Нежинской, Виктор монтировал.
Сергей оказался вне круга ее дел и интересов. Она его ни
о чем не просила, хотя он был бы рад выполнить ее просьбу.
Впрочем, он не умел ничего доставать и даже не знал, где
водятся импортные унитазы, паркет и тому подобное добро.
Мария это прекрасно понимала.
Зато Хлыстунов проявил способности незаурядного сна­
бженца. То он принес образцы немецких моющихся обоев,
то нашел человека, имеющего выходы на розовый кафель,
потом договорился насчет уникальной газовой плиты. Сло­
вом, незаменимый, очень полезный и практичный друг.
Теперь Эдик заходил к Марии почти каждый день, ждал ее
после работы на своем ”Москвиче”, несколько раз она
уезжала с Толяном.
Все эти Алики, Эдики, Толяны, Саши и Викторы роились
вокруг Марии, как мошкара вокруг яркой лампы, наперебой
выполняя ее желания: договориться, достать, обеспечить,
привезти. Вряд ли можно было предположить, что эта
прожженная публика просто так, бескорыстно, оказывала ей
всевозможные услуги, не ожидая ничего взамен.
Ну, Эдик понятно, но остальные... Глядя, как мило
обращается Мария со всей этой братией, Элефантов вспо­
минал слова Спирьки о товаре, которым она расплачивает­
ся за услуги, и ему хотелось кричать. Разве она не понимает,
как могут истолковать эти прохвосты ее любезность? А если
понимает, почему так держится с ними?
Душа у него все время болела, он тосковал, не находя
ответа на мучающие вопросы. Тугой узел проблем следо­
вало решать радикальным способом. Так будет правильно
и честно.

187
 — Выходи за меня замуж.
Он ожидал любой реакции, но не такой. Мария просто
пренебрежительно скривилась.
— Ответь, почему?
— Да потому! У тебя хорошая семья, любимый сын.
О тебе заботятся и, к слову, лучше, чем это делала бы я...
Разрушать все? Ради чего? Ведь нечто необыкновенное у нас
будет недолго, от силы год. А потом — все то же самое.
Мария не была мудрее его и не сказала ничего нового.
Обо всем этом он думал и сам. Но она рассуждала трезво,
отстраненно, чего он делать не мог.
— Пусть только год, я согласен...
— Согласен? — раздраженно перебила она. — А о Гали­
не и Кирилле ты подумал? Она отдала тебе лучшие годы
жизни, родила сына, а теперь ты хочешь бросить ее? Раз­
рушить семью? Ведь семья — это самое главное, что есть
у человека!
— Постой, постой, — на этот раз он осмелился не
оставлять без внимания неоднократно подмечаемое проти­
воречие между словами Марии и ее поступками. — От тебя,
мягко говоря, странно слышать панегирики в защиту семьи!
Ты же сама развелась с мужем! И по своей инициативе!
Мария запнулась, как плохо подготовленный оратор при
неожиданном вопросе, и Элефантов испугался собственной
дерзости: никогда раньше он ей не перечил.
— Да, я разошлась с мужем и живу одна, и мне это
нравится! — она быстро оправилась, и теперь в голосе
слышалась злость. — Но я не ставила развод в зависимость
от каких-нибудь причин. И не спрашивала ни у кого пред­
варительного согласия на замужество! А ты это делаешь!
Элефантов смутился, почувствовал себя уличенным
в чем-то предосудительном, недостойном, хотя, на его
взгляд, ничего предосудительного или недостойного не сде­
лал. А в мозгу раскаленным гвоздем торчала в запале
вырвавшаяся у Марии фраза: ”Я живу одна, и мне это
нравится!”
Впервые пришла ужасная мысль, что она вовсе не жен­
щина с несложившейся судьбой, напротив, она выбрала ту
судьбу, которая ей больше подходит. Представления о Не­
жинской как о матери, в одиночку поднимающей ребенка,
развеялись, еще когда он поближе познакомился с ее бытом.
Игорек, о котором она много говорила, жил с Варварой
Петровной сам по себе, лишь изредка на выходные Мария
брала его погостить. Все остальное время она была свобод­
на от семейных обязательств и тех ограничений, которые

188
неизбежно связаны с замужеством. ”Свободная женщина!”
Когда-то он считал это позорящим ярлыком. И это, оказы­
вается, ее вполне устраивало! Как же так?
От растерянности и недоумения у Элефантова перехва­
тило горло. Как же так? Совершенное только что открытие
перечеркивало облик Марии. Значит, в его логические по­
строения вкралась какая-то ошибка. Но какая? Он искал ее
и не находил, спорил сам с собой, и все это вовсе не
способствовало душевному покою.

Домой он приходил рассеянным и раздраженным, Гали­

на ничего не спрашивала, обходясь с ним бережно и осторо­
жно, как с тяжелобольным. Они прожили почти десять лет.
Она работала медсестрой и втайне стыдилась своего средне­
го образования, тушевалась в компаниях, по натуре была
домоседкой. Но Элефантов не знал, что такое обед в столо­
вой, никогда не пришивал себе пуговиц, не носил мятых
брюк. Они жили ”как люди”, и среди тысяч опутанных
обыденностью семей могли даже служить эталоном, потому
что не ссорились из-за денег, не кричали друг на друга
противными голосами, не обзывались бранными словами.
Словом, так жить было можно. И если бы не появилась
Мария, Элефантов не ощутил бы пресности и скуки своей
семейной жизни. Наступил день, когда он объяснился с Га­
линой. Дескать, она хорошая жена и прекрасный человек,
но, к сожалению, любовь прошла, и семейная жизнь начала
его тяготить. Он пытался бороться, но с этим ничего не
поделаешь. Так что...
Высказавшись, он вышел на балкон и закурил, ощущая
себя предателем. Галина весь вечер тихо плакала в спальне,
потом пошла к матери, а на другой день, вернувшись с ра­
боты, он обнаружил, что ее и Кирилла вещи исчезли. Квар­
тира сразу опустела, и Элефантов почувствовал себя осиро­
тевшим.
”Ничего, — стиснул зубы Сергей. — По крайней мере,
так честнее”.
Мария и ухом не повела, когда он рассказал о случив­
шемся, как будто его личная жизнь не имела к ней ни
малейшего отношения. Она была целиком поглощена сво­
ими новыми заботами. Толян принес ярко иллюстрирован­
ный западногерманский каталог ”Квартирные интерьеры”,

189
и она с упоением подробнейшим образом изучала его.
У Элефантова мелькнула мысль, что если бы она так же
самозабвенно занималась теорией передачи информации, то
достигла бы значительных успехов. А если бы уделяла
столько времени чтению, то перечитала бы все книги из
своей библиотеки.
Увы... За последние годы она прочла только несколько
повестей, да и то таких, которые пользовались шумной
популярностью у играющих в интеллектуалов обывателей.
Читала очень медленно, как второклассница — сказывалось
отсутствие навыка. Суждения ее о книгах и кинофильмах
были несамостоятельными, поверхностными, чтобы не ска­
зать примитивными. Все это ей снисходительно прощалось:
мол, что взять с красивой женщины!
Влюбленный Элефантов собирался подтянуть ее до свое­
го уровня, подбирал книги любимых авторов, представлял,
как они станут обсуждать их, надеялся, что сможет сфор­
мировать у нее собственную позицию.
Но у Марии находились сотни причин, мешающих выпо­
лнять намеченную программу. В ее объяснениях все свобод­
ное время тратилось на хозяйственные заботы и воспитание
ребенка. Однако Элефантов видел, на что у нее уходили
часы, а то и целые дни.
Съездить в дальний конец города к Шеевой посмотреть
шкурки для дубленки, потом по рекомендациям искать хо­
рошего скорняка, договариваться с ним, записываться в оче­
редь. Постепенно Элефантов понял, что эти дела никогда не
кончатся, на смену одним придут другие, отнимая у Марии
силы и время. Бег в беличьем колесе? Но можно ли осуж­
дать женщину за то, что она хочет быть элегантной? Жизнь
есть жизнь, она молода и вынуждена сама заботиться о се­
бе. Неужто было бы лучше, если бы она просиживала над
книжками и одевалась в то вторсырье, которым завалены
промтоварные магазины? Элефантов представил, как вы­
глядела бы Мария в платьях, туфлях и пальто, купленных
в свободной продаже. Нет, сказать такое мог только самый
отъявленный ханжа. И все же... Есть немало женщин, успеш­
но сочетающих природную тягу к красивым нарядам с заня­
тием настоящим делом! Может быть, и Мария научится
совмещать?
Поэтому он обрадовался, увидев у нее только что куп­
ленный томик Грина.
— Десять рублей отдала. Пусть лежит для Игорька.
Элефантов был противником покупок у спекулянтов.
Хотя, с другой стороны, где еще взять хорошую книгу? Вот

190
только прочтет ли ее Игорек? Достать книжку легче, чем
прививать интерес к чтению. А кто занимается воспитанием
парня? Бабушка знает одно: накормить и напоить. Приходя­
щая мама? Она больше говорит, чем делает. Многочислен­
ные дяди, играющие с ним, как с котенком? Впрочем, это
уже другая тема.
— Дашь почитать? — Элефантов провел рукой по об­
ложке. Феерическая фантазия Грина увлекала его с детских
лет.
— Конечно.
— Кстати, ты знаешь, что Грин никогда не путеше­
ствовал?
— Знаю. Он был пьяницей, работал в порту, ничего не
видел... Выдумывал и писал...
Такая уничижительная оценка великого романтика сразу
отбила охоту продолжать разговор. Но книжку он взял.
Сергей уже понял всю бесплодность своих мечтаний.
Нежинскую не интересовало то, что по его представлениям,
должно было интересовать. В этом заключалась горькая
правда. Точнее, ее половина. А вторая половина была еще
более горькой: он сам тоже не очень-то интересовал Марию.
Сославшись на дела, она отказывалась провести с ним
выходные, а в субботу он видел ее в машине Хлыстунова.
В воскресенье он искал ее целый день, на стук никто не
отозвался, номер Варвары Петровны долго не отвечал,
потом трубку взял Игорек и ответил, что мамы дома нет
и когда придет — он не знает. Голос у ребенка был печаль­
ным, Элефантова он называл дядей Валей.
Где она? С кем? Эти вопросы грызли Элефантова, не
давали ему работать, читать, отдыхать, спать. Он чувство­
вал себя больным.
В понедельник Мария долго беседовала с Эдиком по
телефону, он что-то предлагал, она соглашалась. После
работы Сергей пошел ее проводить, пригласил в кино, но
она ответила, что спешит к Игорьку.
”Почему так?” — недоумевал Элефантов.
”Да потому, что ты отъявленный собственник и гордец.
Ты презираешь Спирьку и Эдика, считаешь себя выше их,
а почему собственно? Они добрые, отзывчивые, покладис­
тые ребята, они помогают Марии, не претендуя на монопо­
лию в чувствах. Ей с ними легче и проще, чем с тобой,
недаром она поддерживает с ними ровные отношения уже
много лет. А ты вспыхнул как порох и требуешь исключи­
тельного внимания, такой же пылкой, как сжигающая тебя,
страсти! Ты нетерпим, неуступчив и к тому же семейный,

191
любые отношения с тобой создают женщине репутацию
разрушительницы семейного очага! Что, съел?”
Невидимый собеседник был желчным, беспощадным
и злым. Но был ли он правым?

Настала пора сдачи годового отчета. Мария неожиданно

подобрела, благосклонно разговаривала с Сергеем и даже
согласилась заглянуть вечером в гости.
Элефантов от радости подпрыгнул на стуле. Сейчас ему
казалось, что все недавние сомнения не стоят выеденного
яйца.
Он с трудом дождался условленного времени, после
работы томился, ожидая звонка в дверь. Мария запаздыва­
ла. С улицы донесся замысловатый автомобильный сигнал:
фа-фау-фау! Он вышел на балкон. Мария переходила улицу,
а на противоположной стороне стояла украшенная разными
побрякушками ”Лада”, шофер которой — молодой усатый
парень — высунулся в окно и пытался привлечь ее внимание
не только фасонистым сигналом, но и гортанными криками.
Мария не реагировала, и ”Лада” тронулась с места.
— Чего же ты опаздываешь, я заждался, — он поцеловал
Марию в гладкую пахучую щеку.
— Спиря увязался. Шел до самого дома. Там я с ним
попрощалась, подождала немного — и в машину.
— Вот в эту?
Элефантов кивнул в окно.
Мария захохотала.
— Нет. Из одной вышла, а другая уже тормозит. С со­
бой звали.
Если Мария приехала в автомобиле, то только в этом —
никакой другой машины поблизости не было. Но уточнять
ничего не хотелось, и несоответствие между тем, что гово­
рила Нежинская, и тем, что видел сам Сергей, прибавилось
ко многим неясностям, не дающим ему покоя в последнее
время.
Едва разомкнулись объятия, Мария заспешила.
— Оставайся у меня.
— Не могу, обещала маме прийти. И так задерживаюсь,
надо позвонить.
Она забралась на письменный стол, положив ноги на
подлокотники кресла, и придвинула телефонный аппарат.
Изнывающий от нежности Сергей гладил узкие ступни,
хотел перецеловать пальцы, но постеснялся. И тут же под­
умал, что если бы Мария полностью отвечала взаимностью,
он не боялся бы уронить себя в ее глазах таким проявлением

192
чувств. Нет, не все у них гладко, далеко не все. И именно
предчувствие близкой потери обостряет любовь и делает ее
такой мучительной.
— Мам, здравствуй! Да, да, сейчас приду. Да так получи­
лось, задержалась. Из автомата, да, около дома...
Сергей любовался ее телом, маленькой аккуратной го­
ловкой, миндалевидными ноготками, покрытыми темно-
бордовым лаком, но его второе ”я” бесстрастно отметило,
что врет она умело — и интонации и выражение лица были
абсолютно правдивыми. Однако ко лжи она прибегла ради
него, поэтому осуждать ее он не мог.
— Знаешь, что я тебе хотела сказать, — одевшись,
Мария села рядом, но смотрела куда-то в сторону. — Ты
должен быть спокойней.
Она сделала паузу, но он молчал, ожидая продолжения.
— Ты все время смотришь на меня, ходишь по пятам,
ревнуешь. Так нельзя! Это привлекает внимание и вообще...
Надо держать себя в руках...
Второе ”я” Элефантова подсказало: ”Уж она-то умеет
держать себя в руках! Разговаривает с тобой, Спирькой,
Эдиком, Астаховым, как с посторонними. Ни один мускул
на лице не дрогнет! Артистка!”
Сергей не собирался выяснять отношения и не был готов
к этому. Единственное, что он смог ответить после рас­
судительной и в общем-то правильной тирады Марии, про­
звучало как детский лепет:
— Но я же люблю тебя!
— Ну и люби себе на здоровье! Кто тебе мешает?
”Она говорит так, как будто это касается тебя одного!”
— Но любовь порождает ревность и все остальное...
Мария тряхнула головой, и в этом движении чувствова­
лась некоторая раздражительность.
— Да что ты заладил про ревность! Смотри, какой
Отелло! Держи себя в руках! Вот Валентин, — голос ее
приобрел явную назидательность, — ведь он не изменил
своего отношения ко мне. Понимаешь? Не изменил.
”К чему она клонит?” Но задумываться над мелькну­
вшим вопросом он не стал. Раз она сама заговорила
о Спирьке...
— Кстати, Машенька, давно хотел тебя спросить... —
Она выгнула бровь. — Однажды Спирька рассказывал, что
вы с ним пили коньяк у тебя в номере...
— Ну и что? — Мария смотрела с вызовом, холодно
и презрительно. — Да, я могу выпить с мужчиной в номере
гостиницы. И что из этого следует?

7 Вопреки закону 193

 Следует из этого обычно то, о чем взахлеб рассказывают
любители похвастать пикантными похождениями, что об­
суждают и смакуют всякие грязные типы и на что, не без
умысла, расчетливо намекнул сам Спирька, чтобы вывести
его из себя.
Мария почувствовала — вопрос получился риторичес­
ким.
— Ты ведь знаешь, что я выпиваю очень умеренно
и никогда не теряю контроля над собой. Даже если выпито
много, это не значит, что пили поровну...
Спирька уверял — именно поровну. Да какое значение
имеют детали! Кто сколько выпил — велика важность! Дело
не в частностях, о которых она говорит, а в главном, что
обходит молчанием. Хотя и намекнула, мол, может позво­
лять вольности, обычно расцениваемые как предосудитель­
ные, но это ничего не значит: в последний миг она превра­
щается в неприступную крепость! В тот самый миг, когда
свидетелей такому удивительному превращению уже не бы­
вает...
— И вообще, — Мария перешла в атаку. — Я тебе уже
говорила насчет отношений с Валентином! Сейчас я повто­
рялась! Надеюсь, ты удовлетворен? Или хочешь обсудить
кого-либо еще? Давай! Кто же следующий?
Неприкрытая враждебность тона испугала Элефантова.
Копаясь в прошлом, он может только озлобить Марию
и потерять ее совсем.
— Да нет, ты меня не так поняла, — жалко залепетал он
опять. — Я никого не хочу обсуждать и не хочу раздражать
тебя... — Он оправдывался, и в глубине души это было ему
противно.

Назавтра Элефантов опять уехал в Москву. Его вопрос

стоял последним в повестке дня Ученого совета.
Председатель кратко доложил суть дела, охарактеризо­
вал предложение Элефантова как новое и представляющее
несомненный интерес, суммируя мнения членов Совета,
предложил доработать представленный материал, в частно­
сти, показать практические возможности внечувственной пе­
редачи информации, после чего на следующем заседании
Совет даст рекомендацию включить тему в план их ин­
ститута. Другие мнения есть? Других мнений не было.

194
 На улицу Элефантов вышел в хорошем настроении
и сразу столкнулся с Борей Никифоровым, своим бывшим
завлабом, с которым он продолжал поддерживать добрые
отношения.
— Пробил-таки тему? Молодец! — обычно флегматич­
ный Никифоров был оживлен. — А я закрепляю тему
докторской. Надо же, встретились за тридевять земель.
Пойдем пообедаем?
Элефантов согласно кивнул.
— Хочешь кваску? — спросил Никифоров.
На углу вилась к квасной цистерне огромная очередь.
— Тут человек девяносто, не меньше!
— Ничего, движется быстро.
— Пошли, пошли, — Элефантов потащил Никифорова
за собой. Тот рассмеялся.
— Я и не думал становиться. Это был тест. Вот объясни:
почему ты ушел? Ты же хочешь пить?
— Ну и что? Потратить сорок минут из-за кружки кваса?
Да дело не только во времени. Изнывать, томиться, смот­
реть на потные физиономии вокруг... ”Кто последний? Нет,
я за этим мужчиной... Вы здесь не стояли!” Да лучше
перетерпеть!
— Прекрасно, прекрасно, — Никифоров сиял от удово­
льствия. — Но люди-то стоят! Почему?
— Не знаю. Наверное, меньше ценят свое время. Или
больше хотят пить.
— Вот тут ты не прав. Сам же сказал, дело не только во
времени. И умирающих от жажды здесь нет — любой
может потерпеть часок. В чем же загвоздка?
Элефантов пожал плечами.
— В разном отношении к своим желаниям, прихотям,
потребностям! Эта очередь — только модель. Миниатюр­
ная, но исправно действующая и достаточно наглядная.
Тебе неприятно целый час изнывать на жаре, и ты уходишь,
а есть люди, которые очень заботятся о каждом, даже
самом маленьком своем желании. И удовлетворяют их, не
считаясь ни с чем! Живоглоты! — Никифоров оживленно
жестикулировал, так что Элефантов отошел на полшага
в сторону. — И рассуждают живоглоты совершенно иначе.
Когда пить хочется, подумаешь — потерять полчаса-час!
Зато возьму уже не одну маленькую кружечку, а две боль­
ших и напьюсь от пуза. А значит, не зря стоял! Улавлива­
ешь? Они каждый раз собирают все силы и бьют в одну
точку. И достигают цели! Кстати, зачастую за наш с тобой
счет!

195
 — Вот даже как? — удивился Сергей. — Это уж ты
загнул!
— Вовсе нет! Ты же ушел? Значит, очередь на одного
человека короче! И я ушел. На двух! А сколько еще прошло
мимо тех, кому лучше потерпеть, чем в толпе толкаться?
Соображаешь? — Никифоров сделал короткую паузу, пере­
водя дух. — Ты сколько раз отдыхал по профсоюзным
путевкам? Ни разу? Мол, чего там, и так обойдусь! А ведь
наверняка есть у вас в конторе человечек, который через год
да каждый год ездит! Есть ведь?
— Есть, — кивнул Элефантов.
— А приглядись для интереса к очереди, — продолжал
Никифоров. — Один стоит и ждет, настырно, терпеливо,
только с ноги на ногу переминается да пот утирает. Другой
ловчит: вроде бы прохаживается от нечего делать, а сам
норовит вперед пролезть, хоть несколько человек обойти. —
Никифоров сделал паузу. — Лица у всех какие-то, — он
пощелкал пальцами, подбирая нужное слово. — Невырази­
тельные, что ли...
— Да уж... Одухотворения на них не увидишь. Занятие-
то мало способствующее самоуважению. И удовлетворения
не приносит.
— На твой взгляд. И на мой тоже. Действительно, силы
распыляются, дробятся, и цели достигаются только мелкие,
сиюминутные. Но сами-то они этого не понимают! Урвал
путевку, приобрел ковер, достал цветной телевизор лучшей
марки, выбил квартиру — и рад!
— Гм... Квартира, по-твоему, тоже мелочь?
— Смотря с чем сравнивать. По их масштабам — собы­
тие грандиозное, главное в жизни. А Карпухин уже доцен­
том был, докторскую писал, а жил в коммуналке. Только
недавно трехкомнатную получил. Ну, новый дом, как обыч­
но: обои отваливаются, плинтусы отходят, в рамах щели,
кухня — темно-синей масляной краской выкрашена, как
общественный туалет. Жена жалуется: надо ремонт делать,
а ему не до того — то монографию заканчивает, то рецензи­
ями завален, то с аспирантами возится. Так и живут.
— За научными материями забывать о делах мирских
тоже не годится. А то вся наша ученая братия будет в лох­
мотьях ходить да в винных бочках спать.
Полгода назад Элефантов бы этого не сказал. А сейчас
пытался оправдать повышенную активность Марии по бла­
гоустройству своего жилья, чтобы не относить ее к обидной
категории живоглотов, давящих друг друга в очереди за
квасом. Впрочем, она не стала бы стоять в очереди. И тер­

196
петь жажду не стала тоже. Элефантов совершенно точно
знал, как бы она поступила. Нашла бы знакомых, стоящих
у самого прилавка. Или познакомилась бы с продавцом. На
худой конец, послала бы Спирьку, тот исправно выстоит
сколько нужно и принесет ей кружку на блюдечке. Могла
попросить Эдика или Толяна — те привезли бы по целой
цистерне. А если бы очень захотела, нашла бы среди своих
друзей такого, который может пригнать полную цистерну
прямо к ее дому. Да, именно так привыкла она решать все
проблемы. Но...
— Все правильно, старик, кто спорит! — Никифоров
говорил по-прежнему с жаром, увлеченно. — Но дело в про­
порциях — сколько приходится на духовное и сколько на
материальное. Вот я на тот год во Францию по научному
обмену еду. Буду читать лекции, заработок приличный,
валюты — завались. Некоторые завидуют — оденешься во
все фирменное, ковров накупишь, сервизов, а может, и авто­
мобиль привезешь! Да разве в этом дело? Ну, куплю я,
конечно, дубленку эту проклятую, пиджак кожаный, джинсы
и другого говна наберу, но разве я из-за этого еду? Мне надо
в ихнем котле повариться, литературу перекопать, с ведущи­
ми физиками пообщаться, материала для докторской под­
набрать! Да еще хочу погулять, по кафе, бистро, ресторан­
чикам пошляться! Это же интересно, старик! И впечатлений
— на всю жизнь! А у меня от хороших впечатлений вдох­
новение появляется, идеи новые приходят, мысли кипят,
работа сама идет! Может, привезу болванку диссертации!
— Смотри, если будешь во всеуслышанье кричать о сво­
их намерениях ходить по парижским ресторанам, то мо­
жешь дальше Тулы не уехать, — мрачно пошутил Элефан­
тов.
Никифоров криво усмехнулся.
— Пару лет назад доцент Парненко вернулся из ФРГ.
Нигде не был, ничего не видел, дом — лаборатория, лабора­
тория — дом. В кино ни разу не сходил, лишней чашки кофе
не выпил. Аскет, да и только. На четырнадцать килограм­
мов похудел! Зато навез десять чемоданов шмотья да ”Вол­
гу” на чеки взял. Теперь отъелся опять и важный — не
подступись, даже с Карпухиным свысока разговаривает.
А научный результат загранкомандировки — ноль! Вот
кого надо было в Тулу посылать!
Они, наконец, добрались до маленькой шашлычной
в старом покосившемся доме. Темноватый зал был почти
полон, но заказ официантка приняла быстро, быстро прине­
сла закуску, графинчик водки и бутылку ”Цинандали”.

197
 — Что-то ты поскучнел, старик, — сказал Никифоров. —
В чем дело?
— Тебе не кажется, что жизнь устроена несправедливо?
— спросил Элефантов. Водка быстро ударила в голову, и он
сразу захмелел.
— Бывает, — крякнул Никифоров. — С чего это ты?
— Твоя теория насчет квасной очереди навела меня на
мысль: а ведь настырные, не отличающиеся щепетильно­
стью люди находятся в лучшем положении, чем скромные
и застенчивые.
На самом деле эта мысль периодически мучила Элефан­
това, и сейчас она появилась тоже не без причины. Но
раскрывать ее Сергей не хотел и предпочел сослаться на
теорию Никифорова.
— Почему?
Никифоров наколол на вилку маслину и вопросительно
посмотрел на собеседника.
— Да потому, например, что могут большего добиться.
— Чушь.
Никифоров аккуратно съел маслину и положил косточку
на край тарелки.
— Настырность и бесстыжесть не заменят ума, способ­
ностей, таланта.
— Я опять не о том. Возьмем, например, успех у жен­
щин...
— О да! — Борис рассмеялся. — Тут, как говорится,
нахальство — второе счастье. Но... — Он съел еще маслину.
— Но тоже с оговорками. Женщины есть разные. И та,
о которой стоит говорить, не подпустит к себе нахала
и проходимца на пушечный выстрел.
Элефантов тоже всегда так думал. Но теперь он любил
женщину, которая постоянно общалась с проходимцами, не
считая их таковыми. И поскольку сам он не мог объяснить,
чем это вызвано, пытался получить ответ у свежего, незаин­
тересованного и умного человека.
— Не скажи. На лбу у такой публики ничего не написано,
а маскироваться умеют отлично. Забьют баки — будь здо­
ров!
— Ты рассуждаешь абстрактно? — проницательно по­
смотрел на него Никифоров.
— А что?
— Да то, что когда говоришь о женщинах вообще — это
одно, а если при этом имеешь в виду определенную — жену,
сестру, любовницу или кого-то там еще — то совсем другое.
— Никифоров ожидал ответа, но Сергей заговорил о своем:

198
 — Помнишь, в детстве в Опанаса играли? Глаза завяза­
ны — и хватай кого сумеешь. У меня сосед был — Колька,
лет на пять постарше, так вот его я никогда поймать не мог.
По всей комнате тычусь, под стол, на шкаф, нигде нету.
Расспрашиваю — он смеется: ”фокус”, — говорит. — Эле-
фантов помолчал, приложился к почти пустой рюмке. —
Недавно встретил его, посидели, выпили, он и вспомнил:
”Помнишь, как я тебя, маленького, дурил? Выйду на балкон
и смотрю, как ты корячишься. Ну и умора! Неужто не
догадывался?”. — Никифоров грустно усмехнулся и нако­
лол очередную маслину. — А я и вправду не догадывался.
Не потому, что совсем дурак, просто балкон — запретная
зона, у меня и в мыслях не было, что он туда пойдет... Ну,
да это так, к слову.
Элефантов замолчал, конец обеда оказался скомканным.

Сергей вернулся из командировки в субботу, в середине

дня. Несколько минут размышлял, куда ехать. Собственно,
такого вопроса перед ним не стояло: конечно, к Марии! Но
он боялся появляться у нее без предупреждения, чувствуя,
что то горькое и стыдное, что вплеталось в их отношения
и на что он старательно закрывал глаза, может проявиться
при неожиданном визите.
Правда, однажды он спросил у нее, вкладывая в ин­
тонацию особый смысл:
— Я могу приходить к тебе без приглашения?
— Ну... меня трудно застать дома...
— Неважно. Могу или нет?
— Конечно.
Она ответила так, будто не существовало никакого скры­
того смысла в этих вопросах и ответах, словно в их отноше­
ниях не было двойного дна. И он не поверил в искренность
ответа, ни к чему ее не обязывающего, так как запертая
изнутри дверь гораздо надежнее скрывает от глаз незваного
гостя то, что ему не следует видеть, чем словесный запрет.
Но не поверила одна, рассудочная половина его ”я”, а дру­
гая, чувственная, возликовала: ведь если не очень задумы­
ваться, то именно так и должна ответить Мария. Он рассер­
дился на себя за эту радость и никогда не пользовался
предоставленным ему правом.
— Ладно! Почему надо предполагать что-то нехорошее?

199
 На этот раз он поднялся в лифте и, в напряжении выйдя
на площадку, увидел, что дверь в квартиру Нежинской
распахнута настежь. В недоумении он замешкался.
— Руки вверх!
Мария с красным пластиковым ведром стояла у него за
спиной и широко улыбалась. Понятно: выбрасывала мусор.
В домашнем халатике, без грима, с веником в руках, она
казалась совсем девчонкой, помогающей матери по хозяй­
ству.
— С приездом! Ты чего молчишь?
— Ты одна?
— Конечно! — ее голос звучал так, будто иначе и быть
не могло. У него отлегло от сердца.
— Проходи, раздевайся. Как съездил?
Она была приветлива, доброжелательна, и ему стало
стыдно за свои сомнения. Похоже, что Мария рада ему,
значит, соскучилась, значит... Сергей поцеловал ее, она от­
ветила, но вдруг высвободилась.
— Не надо.
— Почему? Что случилось?
— Да то, что я не терплю, когда сразу берут быка за
рога!
— О чем ты говоришь, Машенька? Какого быка? Я люб­
лю тебя, я очень скучал, я хочу...
— Посмотри на себя, у тебя на лице написано, чего ты
хочешь!
Это было обидно и несправедливо, Элефантов отчетливо
почувствовал, что она лжет и раздраженность в голосе —
попытка как-то замаскировать ложь. Между ними вползло
нечто скользкое и постыдное, он сразу подумал, что Мария
встает очень рано и с утра занимается уборкой, а сегодня
обычный распорядок нарушен и это нарушение как-то связа­
но с ее ложью и неестественным поведением. У Элефантова
задрожали губы. Он чувствовал себя, как ребенок, потянув­
шийся к близкому человеку за лаской, а вместо нее получи­
вший пощечину.
— Я должна собираться, меня Игорек уже заждался.
— Собирайся, я зашел на минутку повидаться.
Ему удалось совладать с собой, голос звучал ровно, и он
постарался, чтобы фраза получилась небрежной: дескать,
забежал мимоходом, и то, что она уходит, его вовсе не
огорчает.
Как неприкаянный, он прошелся по коридору, заглянул
зачем-то на кухню, выкурил сигарету на балконе и вернулся
в комнату.

200
 Мария сидела перед зеркалом, уверенно манипулируя
затейливыми флакончиками, замысловатой формы коро­
бочками, разноцветными тюбиками. Все яркое, красочное,
с вытисненными золотом названиями известных европейс­
ких фирм. Руки ее так и летали — штрих, черточка, мазок,
точка...
Элефантов никогда бы не подумал, что она употребляет
краски не меньше, чем вульгарно размалеванные девицы.
Напротив, чистое гладкое личико убеждало каждого, что
она совсем не прибегает к косметическим уловкам. Вот что
значит вкус. И умение скрывать свои секреты. И то и другое
у Марии несомненно имелось.
Раз, два, три... Не глядя, как хирург инструменты, она
безошибочно выбирала то тонюсенькую кисточку, то кро­
хотный карандашик, то пушистый тампончик. Движения
быстрые, точные, расчетливые.
Спирька утверждал, что она чрезвычайно расчетлива
и практична. Элефантов был уверен в обратном, но ему все
чаще приходилось убеждаться: тот болтает не зря и знает
Марию гораздо лучше. Ведь сдружилась она с Толяном,
имеющим выходы на импортную мебель, именно с началом
ремонта! Совпадение? Но тогда же появился Алик, Саша,
Виктор — сантехника, паркет, монтажные работы. И вооб­
ще, у нее не было бесполезных друзей, каких-нибудь роман­
тических мечтателей или мечтательных романтиков. Все
они обладали связями и какими-то возможностями. Вот
разве что он сам...
Хотя... Эта мысль раньше не приходила в голову, и сей­
час он даже вздрогнул. Ведь когда они начинали вместе
работать, он заведовал сектором, был ее непосредственным
руководителем! Конечно, невеликий начальник, но всегда
мог прикрыть опоздание или неуважительную отлучку, вы­
полнить часть ее работы, представить в выгодном свете
перед завлабом и руководством института. Кстати, он и де­
лал все это, а значит, тоже был полезен. Неужели... Сейчас
он уже не являлся начальником, к тому же прошлого хвата­
ло, чтобы относиться к Марии не так, как к другим, помо­
гать с расчетами, когда она не укладывалась в срок. Значит,
ей не было необходимости пускать к себе в постель. До тех
пор пока он не подал идею насчет диссертации...
Черт побери! Это не совпадение — это продуманная
линия поведения, образ жизни, круто замешенный на лич­
ной выгоде! Проклятый Спирька кругом прав! ”А впрочем,
так даже лучше, — мелькнула подленькая мысль. — Если
Мария действительно настолько расчетлива, то она будет

201
двумя руками держаться за меня! Ведь то, что я могу для
нее сделать, не идет в сравнение с импортным унитазом!”
Мыслишка, что и говорить, недостойная. Плевать! Лишь
бы Мария была с ним! Цель оправдывает средства? Раньше
он так не думал. Изменился? И не только в этом. Он стал
другим в тот момент, когда Мария заявила, что не может
принадлежать только ему. Этим она перечеркнула образ
Прекрасной Дамы, а он сделал вид, будто ничего не заме­
тил. Один компромисс рождает второй, третий... Новый
Элефантов мирился с унизительной неопределенностью
своего положения и докатился до того, что готов вместо
любви довольствоваться расчетливостью! И самое главное
— он прекрасно понимал все это, как понимает очнувшийся
после наркоза хирургический больной, что ему ампутиро­
вали ногу. Но боль заглушена морфием, и в одурманенном
сознании еще теплится надежда, что это только страшный
дурной сон, проснувшись, он окажется здоровым, и обе
ноги, конечно, будут на месте... И ему только и остается
пестовать сомнительную надежду — ведь больше он ничего
сделать не в состоянии...
Мария тщательно красила губы. Сначала темно-корич­
невой помадой, потом малиновой с перламутровым отли­
вом.
Элефантов почему-то вспомнил, как три года назад во
время очередного свидания попросил ее вытереть губы: ”А
то явлюсь домой разрисованным”, а она, хладнокровно
посмотревшись в зеркальце, спокойно сказала: ”Ерунда, еще
пара поцелуев — и все сотрется”.
— Ну вот и все, я готова.
Лицо Марии неуловимо изменилось, вначале он не мог
понять отчего, но потом взгляд зацепился за одну мелочь:
у нее были нечетко очерченные губы, и это ее нисколько не
портило, но сейчас помада, скрыв незначительный промах
природы, добавила ее внешности микроскопический плюс.
Мария хорошо знала цену детали — десятки таких крохот­
ных плюсиков, складываясь воедино, давали явный эффект.
Она подошла совсем близко и смотрела в упор, как бы
пытаясь разглядеть отражение своих усилий, но ничего не
спрашивала, она вообще никогда не интересовалась мнени­
ем окружающих о себе. Или делала вид, что не интересует­
ся.
— Ты просто красавица! Красивее тебя в городе нет
женщины!
— Есть, есть, — снисходительно проговорила Мария,
явно довольная произведенным впечатлением.

202
 — Для меня нет...
Она так же снисходительно махнула рукой, и Элефантов
совершенно ясно понял, что хотя ей и приятно его восхище­
ние, но глубоко не затрагивает и что это не для него она так
старательно делала макияж, не для него надела новую
кофточку с каплевидным вырезом и бюстгальтер, поднима­
ющий грудь. Она стояла рядом — ослепительно красивая,
нарядная, любезно улыбающаяся, и внешне все было в по­
рядке, никаких поводов для беспокойства, но он чувствовал,
что между ними тонкая ледяная пластинка и женщина по ту
сторону ее — совершенно чужая, далекая и недоступная.
Вернувшись домой, Элефантов выпил снотворного
и впал в тяжелый сон до утра. Ему приснилось, что Эдик
целует Марию, уверенно, по-хозяйски, прямо у него на
глазах; не перенеся такого позора, он вступил в драку, но
силы оказались равными, а применять жестокие, эффектив­
ные приемы, которые сразу же принесли бы победу, он
почему-то не стал.
Проснувшись, он долго думал о Хлыстунове, недоуме­
вая уже в который раз: чем тот мог так расположить к себе
Марию? Чем он лучше его, Элефантова?
Не находя ответа на эти вопросы, он испытывал к Эдику
все большую неприязнь, временами доходившую до ненави­
сти.
В воскресенье время тянулось еще медленней, а вечер
и вовсе оказался бесконечным. Он ходил из комнаты в ком­
нату, не находя себе места. Дьявольски хотелось увидеть
Марию, услышать ее голос, погладить нежную кожу пред­
плечья, уткнуться лицом в ладони... Но она сказала, что
будет сегодня занята домашними делами. Девяносто девять
процентов за то, что это обычная отговорка, но он пред­
почитал верить в остающийся один процент.
Элефантов опустился в кресло. В квартире был полу­
мрак, сильно пахло сигаретами. Галина не разрешала ку­
рить в доме. Четко высвечивались зеленые цифры на цифер­
блате электронных часов. Нервно прыгали точки, отмеча­
вшие ход секунд. Они уходили быстро. И впустую. Раньше
Элефантов считал себя рационалистом и не допускал непро­
изводительных затрат времени. ”Надо спешить, — считал
он, — только так можно успеть что-то сделать, чего-то
достигнуть”. У него была четкая, последовательно проду­
манная программа, ясная, реально достижимая цель. Как
давно это было!
Сколько времени потрачено на бесплодные раздумья
и переживания! И цель теперь у него какая-то туманная

203
и временами мало реальная, как мираж. Интересно, какая
цель в жизни у Марии?
Элефантов распечатал очередную пачку, щелкнула зажи­
галка, неверное газовое пламя выхватило из темноты стел­
лажи с книгами, стол, платяной шкаф.
Вопрос, который он задавал себе и раньше, но мимохо­
дом, вскользь, не стремясь ответить. Красивое лицо Ма­
рии не было затуманено раздумьями о своем месте в жиз­
ни. Она производила впечатление женщины, которая знает,
чего она хочет. Но предпочитает не распространяться об
этом. Даже становясь свидетельницей споров: что главное
для человека, как нужно жить и для чего вообще живем
мы на земле, споров, в которых люди часто против воли
обнажают свое существо, она отмалчивалась, не определяя
собственной позиции. О чем думала Мария, чем жила? Что
волнует ее, что радует и что огорчает? Этого Элефантов не
знал, хотя был знаком с ней несколько лет, и не просто
знаком...
Мария очень скрытная по натуре. О себе она практически
не рассказывала. Хотя оброненные невзначай фразы — да­
же очень осторожный человек иногда проговаривается, ред­
ко: раз-два в год, но он хорошо помнил все, связанное
с Марией, так вот эти случайные фразы, выстраиваясь одна
за другой, могли дать представление о внутреннем мире
Нежинской. И хотя Элефантов противился этому, давние,
однажды произнесенные и уже забытые ею слова стали
вспыхивать у него в памяти, как яркие цифры электронных
часов, складываясь в цепочку, отражающую логику харак­
тера женщины, которая все годы оставалась для него загад­
кой.
”Знаешь, как женщина становится другом? Знакомая —
любовница — друг... У меня много друзей... Без денег ты не
человек... Я немного сартистировала... Они говорят, что
я гуляла от мужа налево и направо. Представляешь? Налево
и направо!.. Ну я же не грубиянка. Я не могу рычать на
людей... Ведь семья — это самое главное, что есть у челове­
ка... Я — женщина свободная... Я живу одна, и мне это
нравится! Да, я могу выпить с мужчиной в номере гости­
ницы. И что из этого следует?”
Цепочка потянулась скверная, от нее за версту несло
изощренной ложью и пороком. Эти сорвавшиеся с языка
фразы, соединенные друг с другом, приобретали совершен­
но иное звучание. И никак не могли принадлежать Прекрас­
ной Даме. За ними крылась логика хищницы — недалекой,
но хитрой, жадной, расчетливой и распутной.

204
 Элефантов так вдавил сигарету в пепельницу, что обжег
себе пальцы. Однажды они с Марией заспорили: что есть
хитрость. Он считал, что это способ компенсировать недо­
статок ума, она же отстаивала прямо противоположное.
Элефантов с горечью усмехнулся. Он не раз говорил ей,
что она умная женщина. Да и другие говорили. Лесть?
Отчасти, но не только. Она умела производить такое впеча­
тление. Интеллигентное лицо, задумчивые глаза, немногос­
ловность, за которой должно скрываться нечто значитель­
ное, определенный житейский опыт. Вот, пожалуй, и все.
Маска, прикрывающая пустоту. Широтой кругозора и глу­
биной мышления, она, конечно, не обладала. Умение ”по­
дать себя” — другое дело. Например, когда нечего сказать,
сделать вид, будто есть о чем промолчать.
Стемнело, но свет включать не хотелось. Элефантов
встал, наощупь нашел диван, растянулся, не забыв поста­
вить на пол, чтобы были под рукой, пепельницу и сигареты.
Курил он обычно немного и сегодня втрое перекрыл норму,
во рту было горько, в горле першило. В открытую балкон­
ную дверь тянуло свежим ветерком.
На душе тоже было горько. По всем канонам сейчас
следовало напиться, но для него такой рецепт не годился:
будет еще хуже.
Конечно, Марию не назовешь умной женщиной — вер­
нулся он к прерванной мысли. Или хотя бы последователь­
ной.
Сквозь разрывы в облаках просматривались звезды. Дул
ветер, облака двигались, и казалось, что светящиеся точки
летят по небу, как армада ночных бомбардировщиков. Хотя
ночные бомбардировщики наверняка не имеют сигнальных
огней. Вот что значит стереотип мышления.
Она мыслила стереотипами, подходящими для данной
конкретной ситуации, в отрыве от которой они вступали
в противоречие. Вот, например, как в разные моменты она
оценивала их отношения. Снова в телетайпной ленте памяти
отчетливо пропечатывались давно умершие фразы.
”Это оправдано, если есть чувства. А если их нет... Я не
могу быть только с тобой! Мне надо выйти замуж, у ребен­
ка должен быть отец!.. Нет, не выйду, все это глупости...
А о Галине и Кирилле ты подумал?”
Элефантов глубоко затянулся и, ощутив прилив дур­
ноты, погасил сигарету.
Кто же такая Мария Нежинская?
Если быть объективным и придерживаться логики фак­
тов, получить ответ нетрудно. Как называется женщина,

205
постоянно изменяющая мужу? Да еще с несколькими лю­
бовниками? Идущая на связи без любви вопреки объявля­
емым вслух принципам? Привыкшая изощряться, выкручи­
ваться, лгать и предавать? Ничего не стесняющаяся и до
бесстыдства раскованная в постели? И, конечно, научившая­
ся всем своим постельным штучкам не в супружестве? Не
пощадившая мужа ради сомнительной ”свободы” и откро­
венно упивающаяся ею?
Ответ так и вертелся на языке — короткое, хлесткое
и оскорбительное бранное слово. Если бы кто-нибудь по­
смел так назвать Нежинскую, Элефантов сцепился бы с ним
насмерть, бил, кусал, царапал, грыз, пока не прикончил или
пока сам оставался жив. Но сейчас к страшному ответу он
пришел сам! На основе бесстрастного анализа неопровер­
жимых фактов.
Но ведь Мария, чистоплотная и аккуратная Мария с не­
жным лицом и прекрасными глазами, с милой привычкой
добавлять уменьшительные суффиксы в слова, с синей жил­
кой на левой щиколотке, которую он так любил целовать,
не могла, никак не могла быть...! На этот раз он даже
мысленно не произнес грязного, обжигающего, как позор­
ное клеймо, слова.
Элефантов вскочил и щелкнул выключателем. Как вооб­
ще можно было додуматься до такого! Он стоял посередине
комнаты, щурясь от яркого света, и постепенно приходил
в себя.
Виноваты темнота, одиночество, ударная доза никотина,
гипнотизирующие мерцающие часы.
Человек, который несколько минут назад в темноте,
с холодной безжалостностью патологоанатома препариро­
вал светлый облик Прекрасной Дамы, не был Сергеем
Элефантовым!
”Как раз он им и был! Нормальный человек — спокой­
ный, трезвый, с цепким аналитическим умом! А не слепой
сентиментальный олух, в которого ты превратился за по­
следние месяцы!”
Такое с Элефантовым случалось уже не впервые: его ”я”
раздвоилось, одна часть управлялась разумом, вторая —
чувствами, и эти части спорили между собой. Расщепление
сознания — признак шизофрении. Он вспомнил рассказ
Марии, как ее муж лечился у психиатра.
”Да ее просто нельзя любить, если не хочешь сойти
с ума. Нежинский испытал это на себе, теперь ты почув­
ствовал то же самое. Так всегда бывает, когда любимая
женщина оказывается дрянью”.

206
 Элефантов привык спорить аргументированно, даже
с самим собой. Но сейчас у него был только один, весьма
шаткий, чтобы не сказать более, аргумент — Мария не
может быть такой. Почему? Да нипочему. Не может —
и все тут. И хотя он понимал, что голословное утвержде­
ние и доводом-то считать нельзя, он ухватился за него
обеими руками. Что еще ему оставалось делать, если
чувства вступили в непримиримое противоречие с разу­
мом?
”Все это чушь, — обратился он к своей разумной поло­
вине. — Ряд неблагоприятных жизненных обстоятельств
может, конечно, представить ее в неверном свете. Но это
если пользоваться только двумя красками — черной и бе­
лой. А разве можно все упрощать там, где речь идет о слож­
ной человеческой натуре? Легче всего свести ее слова, дейст­
вия и поступки к привычным шаблонам: хорошо и плохо.
Попробуй понять ее до конца, разобраться во всех нюансах
руководивших ею побуждений! Может, она стоит выше всех
тех предрассудков, которые называют моралью! Ведь есть
вольные, свободолюбивые лошади, на которых нельзя наки­
нуть узду!”
Там, где касалось Марии, быть объективным он не мог,
а придерживаться логики не хотел. И все же, несмотря на
все хитрости и уловки, избавиться от терзающего его смяте­
ния, тягостных, на грани уверенности подозрений и острой
тоски, не удалось.
Вдруг ему показалось, что виновник всего — Хлыстунов,
вот кто вытесняет его из сердца Марии! Но за счет чего?
Чем он лучше? Подходящего ответа не было. Так внезапно
оказавшийся в цивилизованном мире дикарь не смог бы
понять, отчего все его огромное богатство — дюжина кон­
сервных банок, десяток разноцветных осколков и даже це­
лая бутылка с яркой этикеткой — ровным счетом ничего не
стоит.
Что же делать? Что? Что?!
Нет, надо отвлечься, так недолго и сойти с ума! Он не
глядя взял с полки книгу и усмехнулся подсознательной
целенаправленности немотивированного внешне движения.
Тот самый томик Грина. Принадлежащий Ей. Помнящий
прикосновение Ее рук...
Он перелистнул несколько страниц.
”...Черняк слушал, недоумевая, что могло так мучить
контрабандиста. Логика его была совершенно ясна и непо­
колебима: если что-нибудь отнимают — нужно бороться,
а в крайнем случае — отнять самому.

207
 — Вас это мучает? — спросил он, посмотрев на Шмыгу­
на немного разочарованно, как будто ожидал от него твер­
дости и инициативы. — А есть ли у вас револьвер?..”
Это место, да и весь рассказ производили на него силь­
ное впечатление. Группка нагло обманутых, застывших
в беспомощной растерянности людей, и их случайный зна­
комый, бродяга и авантюрист, мимоходом решивший все их
проблемы. С помощью твердой натуры, крепкой руки и ре­
вольвера.
Сюжет не новый, постоянно повторяющийся: герой-
одиночка, восстанавливающий справедливость мощным
ударом и метким выстрелом. Но гриновский Черняк вовсе
не супермен, у него обычные, а не пудовые кулаки, и даже
револьвер — только атрибут, не столько решающий довод,
сколько необходимый довесок к спокойному умению отчет­
ливо видеть цель и с непреклонной решительностью ее
добиваться.
Сам Элефантов, привыкший действовать только в рам­
ках дозволенного, не представлял, как можно без колебаний
и сомнений идти напролом через все преграды и запреты,
и всегда немного завидовал тем, кто на это способен.
Он положил книгу на стол.
А ты, Серега, можешь стремиться к заветному рубежу
без оглядки, не считаясь ни с чем? Ведь ты не трус, и если
раньше не делал ничего запретного, то только потому, что
не было значительной цели. Сейчас она есть...
Он прислушался к себе. Та же тоска, растерянность,
горечь. ”Если что-то отнимают, надо бороться, а в крайнем
случае отнять самому”. Уже давно он не испытывал душе­
вного покоя, метался, ревновал, переживал... ”Вас это муча­
ет? А есть ли у вас револьвер?”
Сергей открыл платяной шкаф, и пошарив среди изрядно
поредевших вещей, вытащил из дальнего угла тяжелый,
глухо лязгнувший чехол зеленого брезента. Пальцы привыч­
но расстегнули два ремешка, присоединили стволы к ложу,
защелкнули цевье. В руках у него был короткий японский
штуцер. Верхний ствол гладкий, двенадцатого калибра, под
дробовой патрон, нижний — нарезной. Из любого он легко
попадал на пятидесяти метрах в консервную банку.
Двадцать два тридцать семь. Самое время. Элефантов
читал достаточно детективных романов, чтобы знать, что
делают в подобных случаях. Он положил в карман два —
хватит и одного, но всегда должен быть запас — хищно
вытянутых остроконечных патрона, связку ключей, накопи­
вшихся в хозяйстве за долгие годы, фонарик. В футляр для

208
чертежей поставил разобранный штуцер, завернутый в ста­
рую болонью. Готово. В двадцать два сорок пять вышел на
улицу, на такси подъехал к нужному месту, последний квар­
тал прошел пешком. В темном углу двора, на детской
площадке надел плащ и дождевую кепочку, спрятал в песоч­
ницу футляр, накинул на шею ружейный ремень и, придер­
живая через карманы части оружия, чтобы не звенели, за­
шел в подъезд и поднялся наверх.
Вопреки опасениям, подобрать ключ к чердачной двери
удалось довольно быстро. Здесь было душно и темно, фона­
рик пришелся как раз кстати. Осторожно ступая, Элефантов
подошел к слуховому окну. Нужные ему окна располагались
как раз напротив и чуть ниже — очень удобно. Лампа под
старинным оранжевым абажуром освещала обеденный
стол, за которым ужинал Эдик Хлыстунов.
”Какие-то тридцать пять — сорок метров”, — прикинул
Элефантов, собирая штуцер. Патрон мягко скользнул в пат­
ронник, четко щелкнул замок. Отличная машина.
В оранжевой комнате появилась мама Эдика со стака­
ном чая в руках. Элефантов прицелился. Он охотился на
кабана, лося и волка, но в человека целился впервые. Как
всегда, перед выстрелом он сросся с оружием, стал продол­
жением непомерно удлинившегося ствола и перенесся в миг,
следующий за спуском курка. Резкий, усиленный замкнутым
пространством звуковой удар, красно-желтая вспышка, сла­
бо тренькнувшее в комнате со старомодным абажуром стек­
ло, опрокинувшийся навзничь вместе со стулом Хлыстунов,
безумное лицо и истошный душераздирающий крик его
матери...
Отраженное от цели воображение вернулось на захлам­
ленный чердак, где остро пахло бездымным порохом
и убийца лихорадочно разбирал сделавший свое дело шту­
цер.
Элефантов вернулся из будущего мгновения, которому
так и не суждено стать настоящим. Нажать на спуск и хлад­
нокровно влепить пулю в лоб Хлыстунову он, конечно, не
мог.
Собственно, он с самого начала знал, что не выстрелит.
Сделанное до сих пор — только попытка доказать самому
себе нечто весьма существенное, но настолько неуловимое,
что точно сформулировать это словами было затруднитель­
но. А приблизительно, огрубленно... Что ж, можно сказать
так: способность бороться за свою возлюбленную метода­
ми, свойственными настоящему, не знающему сомнений
мужчине. И тем, что он уже выполнил, а на юридическом

209
языке это называлось приготовлением к убийству, он до­
казал требуемое.
Ведь от научного сотрудника Сергея Элефантова — на­
чинающего ученого, соискателя степени кандидата техни­
ческих наук, законопослушного гражданина и члена профсо­
юза, все совершенное за последний час потребовало не
меньше напряжения воли, смелости и решительности, чем
расправа с шайкой бандитов от лихого ковбоя из заокеанс­
кого вестерна. А стрелять в людей он, естественно, не умел.
Эта способность, наверное, требовала каких-то особых ка­
честв, которыми он не обладал.
Элефантов переломил ружье. С отрывистым щелчком
вылетел и шлепнулся где-то позади неиспользованный пат­
рон. ”Черт, забыл выключить эжектор! Теперь не найдешь!
Ну, да хрен с ним!”
Все. Игра в гриновского героя кончилась. В реальной
сегодняшней жизни пуля козырем не является. Элефантов
снова повесил разобранное ружье на шею, под плащ.
Он ощутимо почувствовал свое превосходство над Хлы­
стуновым, и у него улучшилось настроение. Что Мария
в таком нашла? Нет, это не соперник!
”Все равно обойду любого, в порошок разгрызу удила,
лишь бы выдержали подковы и печенка не подвела!” —
насвистывая, он направился к выходу, не зажигая фонарика,
так как прекрасно ориентировался в темноте.
Но по дороге домой настроение снова стало портиться
от мысли, отогнать которую не удавалось. Элефантов по­
старался думать о чем-либо другом, но она упорно выплы­
вала на первый план, настолько короткая и четкая, что не
воспринять ее однозначно было невозможно при всем жела­
нии.
Дело вовсе не в Хлыстунове!
Когда Элефантов прятал штуцер обратно в шкаф, его
второе ”я” ехидно шептало: ”Тебе пришлось бы перестре­
лять полгорода. Патронов не хватит. Лучше уж выстрели
один раз в нее — и дело с концом!”

Утром он позвонил Орехову.

— Скажи своему купчику, что если он не раздумал,
я готов. Да, по тому самому делу. И чем скорее он рас­
кошелится, тем лучше.
Орех поощряюще закудахтал в ответ, но Элефантов не
стал слушать.
”Попробуем по-другому, — с тяжелой злостью думал
он, захватив ладонью нижнюю часть лица. — Всей этой

210
свистобратии до меня далеко. И если я возьмусь за крапле­
ные карты и сяду играть по их же правилам — все равно
буду первым!”
Под пальцами скрипнула щетина, Элефантов достал
бритву. Из зеркала на него смотрело незнакомое лицо:
запавшие щеки, туго обтянутые кожей скулы, мешки под
глазами, лихорадочный недобрый взгляд.
— Ну, здравствуй, — сказал Элефантов. — Только имей
в виду: не ты победил меня, а я поддался тебе.
”А это имеет значение?” — глазами спросил тот, новый.
И Элефантов должен был признать, что никакого.

XII. РАССЛЕДОВАНИЕ
1

Ответ с Сахалина пришел раньше, чем можно было

ожидать. Крепкий парень с обветренным лицом уверенно
распахнул дверь кабинета, резко протянул руку, и, еще до
того как представился, Крылову стало ясно: свой.
— Палатов, Холмский уголовный розыск. — Он друже­
любно улыбнулся. — Исполнял запрос, а тут появилась
необходимость проскочить в ваши края: интересующий нас
человек здесь объявился. Вот, думаю, два дела сразу и сде­
лаю. — Палатов положил на стол несколько бумаг. —
Посмотрите вначале это, а потом о моих нуждах потолку­
ем.
Протоколы допросов нескольких сотрудников метеоста­
нции, знавших Элефантова.
”...Хороший, дельный человек, знающий специалист,
в общем надежный парень. Увлекался охотой, хорошо стре­
лял. Своего оружия не было, пользовался ружьями товари­
щей...”
Во втором протоколе то же самое, в третьем... Вот оно!
”...Несколько раз охотился с двуствольным карабином
иностранного производства, который одалживал у кого-то
из местных жителей. Собирался купить его, но купил или
нет — я сказать не могу...”
Справка Холмского РОВД: ”За Элефантовым С. Н. ог­
нестрельного либо холодного оружия не зарегистрирова­
но”.
Крылов отложил бумаги.

211
 — Что у вас там за карабины иностранного производст­
ва?
— Японские двустволки. Верхний ствол под дробовой
патрон, нижний — пулевой. Хорошая штучка. Откидной
диоптрический прицел, автоматический выбрасыватель
гильз. У местного населения их много, да и в экспедициях...
Крылов порылся в сейфе, поставил на стол патрон.
— От нижнего ствола?
— Точно! — Палатов подбросил патрон на ладони
и вернул на место. — Этот парень, которым вы интересо­
вались, стрелял классно. На пари вешал на палку консерв­
ную банку, отходил и метров с пятидесяти — бах! Вся
в пробоинах! Ну, дробовой сноп — понятно, многие попа­
дали, а потом он пулей — бац! И опять в цель. Вот этого
почти никто повторить не мог. Кстати, в связи с чем вы
его проверяете?
— Покушение на убийство, — Крылов сложил докумен­
ты, аккуратно подколол скрепкой.
— Из этой японской штучки?
— Похоже, что да.
— А почему ”покушение”?
— Промахнулся, чуть зацепил по ребрам.
Палатов с сомнением покачал головой.
— Судя по тому, как о нем отзываются, непохоже, чтобы
он выстрелил в человека. Да еще промазал! — Палатов
невесело улыбнулся, глядя, как Крылов прячет патрон. —
Впрочем, чего в жизни не бывает! И люди меняются, и от­
личные стрелки промахиваются. Давайте перейдем к моему
делу...

Окно Сизова было темным, на стук никто не отозвался.

Элефантов решил ждать. Чтобы убить время, забрел в гре­
мящий музыкой парк и почти сразу наткнулся на аляповато
раскрашенную будочку с заманчивой надписью: ”Иллюзи­
он”. Пожелтевшая табличка у входа пояснила: аттракцион
создает иллюзию вращения, полета и падения.
Хорошая иллюзия! Элефантов нагнулся к крохотному
окошку кассы.
— А иллюзию радости не создает?
— Нет, — старушка в круглых очках поджала губы. —
Это в комнате смеха...

212
 Элефантов долго бродил по окраинным аллеям, сидел на
мокрой скамейке, бесцельно глядя перед собой, наконец
встал. Пора идти. Только куда?
”Австралийские аборигены и бушмены Южной Африки
— бродячие собиратели и охотники, на стоянке вкапывают
в землю шест, развешивают на нем скарб, вытаптывают
вокруг ямку, а после ночлега кочуют в том направлении,
куда укажет наклон шеста”, — вспомнил он вычитанную
где-то фразу и выругал сам себя. Надо было меньше читать!
Тогда бы не рефлексировал, как прыщавый гимназистик!
Он снова направился к Сизову. Вывалить, к чертовой
матери, весь груз, накопившийся на душе за последнее
время, вдавливающий его в землю с каждым днем все
сильнее, не дающий спать, есть, пить, жить. И получить
совет. Элефантов знал, каким будет этот совет, но хотел
выслушать его от Игната Филипповича.
Старика дома не оказалось.
Элефантов посидел на скамейке возле подъезда, посло­
нялся по двору и медленно побрел восвояси. Когда он
проходил мимо недавно открывшегося и потому самого
модного ресторана ”Турист”, с автостоянки выкатился зна­
комый ”ЗИМ”, проехал было мимо, но тут же мигнул
стоп-сигналом и сдал назад.
— Садись, не зевай! — с обычным смешком бодро
крикнул Орехов.
Рядом с ним сидела женщина, и Элефантов тяжело плю­
хнулся на заднее сиденье.
— Вечерний моцион? А мы вот поужинали... Кстати,
познакомьтесь: Сергей, Элизабет.
Женщина полуобернулась. Красивая. Обольстительная
улыбка, равнодушные глаза. Волна дорогих духов.
— Мы уже знакомы. У Семена Федотовича вы были за
хозяйку.
— Ах да, правда.
Улыбка потухла.
— Давно не виделись, Серый, надо поговорить. Сейчас
завезем даму...
Орехов завез Элизабет домой, и это был совсем не тот
дом, в котором Сергей с ней познакомился.
— Пока, зайка, не скучай, я заеду.
Орехов чмокнул ее в щечку, ароматное облако вытекло
из авто.
— Она теперь здесь живет?
— Да. У Полковника неприятности, вот и сменила квар­
тиру.

213
 — И не только квартиру, я вижу.
Орех довольно рассмеялся.
— Семену Федотовичу все равно не до нее.
Это точно. Элефантов вспомнил, как тот вылетел из
кабинета Крылова, жалкий, испуганный, словно побитая
собака. Если бы Сергей не был уверен, что такого не может
быть, он бы решил, что ему наподдали пониже спины.
— А что случилось?
— Что случилось?
Орехов резко затормозил и повернул к Элефантову круг­
лое лицо с испуганно вытаращенными глазами.
— Время наступило другое, вот что случилось! Строго­
сти, учет, контроль, ответственность! С ума посходили!
Элефантов горько усмехнулся.
— А как твои дела?
— Нормально. Мне то что до них! Я сам по себе. Когда
ловят китов, плотве бояться нечего. — Орехов включил
передачу и плавно тронулся с места. — С ребятами сошелся
замечательными: спортсмены — здоровые, веселые. На ста­
дион с ними хожу, в сауну — жир сбрасываю, пить почти
бросил — только по субботам. Так что все хорошо! Хочешь,
познакомлю с друзьями?
Характерной чертой Орехова было то, что у него в дру­
зьях никогда не числились больные и неудачники.

XIII. МОТИВ
1

— Твоя ошибка в том, что ты ее обожествил. Неземная,

возвышенная, необыкновенная, единственная, неповтори­
мая! Этими представлениями ты связал себя по рукам и но­
гам, отсюда твоя скованность, заторможенность, дрожащие
губы, отсюда необоснованная требовательность, подозрите­
льность, глупые претензии... Все это только отпугивает
женщину!
— Но...
— Она хорошая девочка, холостячка, отдельная квар­
тира, кофе, коньячок, музыка. Можно отлично отдохнуть,
развлечься, для этого надо вести себя свободно и раско­
ванно, твоя закомплексованность сюда никак не вписыва­
ется!

214
 — Но вся жизнь не сводится к отдыху и развлечениям,
музыке, коньяку и постели, кое-что существует и за пре­
делами этого круга...
— Немногое!
— ?!
— Особенно для свободной женщины.
— Говори прямо — для шлюхи!
— С твоей прямолинейной категоричностью можно при­
лепить оскорбительный ярлык куда угодно. Работать в на­
ше время необходимо, ну а после... Тут есть два пути:
бежать в магазин, на рынок, выстаивать очереди, тащить
тяжеленные сумки, торчать в жаре у чадящей плиты, сти­
рать, гладить, шить, кормить мужа, проверять уроки у ре­
бенка, убирать квартиру, размораживать холодильник, —
я даже перечислять устал!
— А второй путь?
— Парикмахерская, косметический салон, маникюр-пе­
дикюр, цветы, поклонники, шампанское, автомобили, музы­
ка, рестораны, танцы, волнующий флирт, новые увлечения...
— Так живет бабочка-однодневка.
— Ну и что? Для нее этот единственный день длится
очень долго, всю жизнь. Радостную, красочную, беззабот­
ную... Ласковое солнце, изумрудная трава, сладкий клевер,
веселые товарищи и подружки, непрерывный причудливый
танец... Удовольствие, удовольствие и еще раз удовольст­
вие! Если бабочка понимает что-нибудь, то наверняка ощу­
щает счастье. И уж, конечно, не завидует ломовой лошади,
которая весь свой век тянет лямку в каменоломнях!
— Но в конце концов наступает время расплаты.
— Знаю, знаю. ”А зима катит в глаза”! Такие поучитель­
ные концовки встречаются только в баснях. В жизни рас­
плачиваются другие: растолстевшие, потерявшие привлека­
тельность, пропахшие кухней... Извини меня, но где твоя
Галина? И почему ты сохнешь по яркой и бездумной стреко­
зе?
— Она вовсе не такая!
— Конечно, конечно. Вечное заблуждение влюбленных.
Но сказал ты это без убеждения. Значит...
— Хватит копаться в душе!
— Помилуй, ты же для этого меня и пригласил! Или я не
прав, тебе не нужен мой опыт в чуждой для тебя сфере и мой
дельный совет?
— Совета я пока не слышал — одни поучения.
— Значит, так, Полковник в отъезде, вернется через
неделю. Получишь свои десять штук, я тебя веду к одному

215
человечку, отовариваешься по большой программе: сапоги,
дубленка, норковая шапка — размеры знаешь? И отлично.
Упаковываешь в красивую сумку, прикупаешь гастрономи­
ческий набор: ”Мартель”, икра, балык, две палки сухой
колбасы — все это я тоже обеспечу — и двигаешь к ней.
”Примите, маркиза, в знак моей любви”.
— По-моему, это все ерунда... Не возьмет.
— Берут не у всех, это верно. Тут надо постараться,
дипломатично, тонко все изобразить. Будто не ты ей, а она
тебе одолжение делает, и взамен ты ничего не просишь,
просто уважение оказал, внимание проявил... Поломается
немного для вида и возьмет. А какая любовь меж вами
вспыхнет! Все другие враз с горизонта смоются...
— Так не подарки делают, а взятки дают! — Элефантов
выругался.
— Много ты знаешь про взятки! — почему-то озлился
Орех. — Просил совета — слушай!
В прокуренном зале третьеразрядного ресторана шло
бурное веселье. Здесь жрали, пили, орали, пели, заключали
сделки, ругались с официантами, ссорились, выходили
драться и блевать в туалет, мирились, слюняво лобызались,
клялись в верности и вечной дружбе. Оглушительно гремела
музыка, черноволосые усатые молодцы, удачно торгова­
вшие мандаринами на рынке, выводили из-за столиков то­
ропливо дожевывающих некрасивых потасканных женщин,
прекрасно понимающих, где и как закончится сегодня их
путь, начатый первым шагом к пятачку для танцев.
Элефантов был пьян. Он с отвращением смотрел на
колышущуюся толпу потных, разгоряченных тел, белые
и красные маски, соответствующие старательно разыгрыва­
емым ролям. Здесь не было отрицательных персонажей: все,
как сговорившись, лепили только два образа — галантного,
мужественного, обходительного мужчины и добродетель­
ной, безусловно порядочной женщины, хотя липкие похот­
ливые руки и бесстыдно вихляющие зады напрочь перечер­
кивали старания актеров.
— Протоплазма. Танцующая протоплазма...
Ему было противно все происходящее, и сам себе — а он
в любом состоянии умел видеть себя со стороны, — и сам
себе он был противен.
Но слова Ореха казались убедительными, и он не жалел,
что обратился к нему за советом. В последнее время он
начал подозревать, что в опьяняющей вседозволенности,
легкой бесшабашности отношений есть притягательная си­
ла, которую он, жестко стиснутый рамками положенного

216
и недопустимого, не в состоянии понять, и это делает его на
голову ниже Марии. Рамки следовало раздвинуть или даже
сломать вообще, и лучшего помощника, чем Орех, для
этого не найти...
— Сейчас присмотрим баб-с... Классных девочек тут,
конечно, нет, ну, да какая разница, нам же не жениться...
— Я не желаю связываться с проститутками, — надмен­
но сказал Элефантов.
— Опять ярлыки! Смотри на вещи проще — в этом твое
спасенье. Все бабы одинаковы. Стоит тебе уяснить эту
простую истину, и ты уже никогда не будешь мучаться
любовными переживаниями.
— И превращусь в животное, — прежним тоном прого­
ворил Элефантов, но Орех пропустил его слова мимо ушей.
— Кстати, вношу поправку в свой совет: зачем тебе
тратить на эту птичку столько денег? Я подберу ей замену
с учетом всех твоих пожеланий: рост, упитанность, цвет
волос...
— В тебе пропадает торговец лошадьми! — изрек Элефа­
нтов. — Лучше ее никого нет!
— Бедняга, ты зациклился. Верней всего от подобных
заблуждений способна излечить дурная болезнь. Если пона­
добится хороший доктор — у меня есть...
— Я тебе морду набью!
Элефантова бросило в жар.
— Хо-хо-хо! А хорошо бить старых друзей? К тому же
я тебя учил драться, а не наоборот! — Орех выпятил че­
люсть.
— А мне плевать!
— Это за тобой водится, потому и уважаю. В бой
с открытым забралом, не считая врагов! Молодец. Но
обязательно сломаешь шею, и никто тебя не похвалит.
Скажут — дурак!
— Боря Никифоров похвалит. Он молодец. Разделал
вчера на партсобрании этого индюка Кабаргина. И за соав­
торства липовые, и за чванство, некомпетентность. Не по­
боялся!
— Тоже неумно. Доплюется против ветра! Чего ж ты
у него совета не спросил?
— А он всякий хурды-мурды не знает. Он правильно
жить учит, честно.
— Ты был с ним всегда заодно.
— Был. Пока не сломался...
— Вот то-то! Помнишь, что я когда-то говорил? Все
ломаются! Рано или поздно.

217
 — Не все. Никифоров не сломается, потому мне ему
в глаза глядеть стыдно. И другим — инспектору Крылову,
Игнату Филипповичу... Уверен, еще много есть людей та­
ких, как они, только я их, жалко, не знаю.
— Нету их, потому и не знаешь. Нетути! Раз, два — и все!
Элефантов уперся в Орехова долгим изучающим взгля­
дом.
— Жалко мне тебя, бедняга.
— Себя пожалей.
— И себя жалко. Только я стал таким, как ты, сознатель­
но и понимаю, что спустился на десяток ступеней вниз. А ты
ничего этого не осознаешь.
Орехов зевнул.
— А какая разница?
И снова Элефантов подумал, что никакой особой раз­
ницы тут нет.

В его жизни опять наступила черная полоса. Мария

вертелась в суматошном колесе ремонтно-приобретательс­
ких забот, в хороводе многочисленных друзей, разрывалась
на части телефонными звонками, постоянно куда-то спеши­
ла. С Элефантовым она была обычно улыбчивой, стандарт­
но-любезной и чрезвычайно занятой, вопрос о свиданиях
отпадал сам собой.
Чтобы поговорить наедине, Элефантов поджидал Ма­
рию утром на остановке, она приехала с противоположной
стороны. Откуда? Не скрывая раздражения, ответила, что
была у портнихи.
— В восемь утра у портнихи?
Невинный вопрос, обнажающий всю нелепость ее объяс­
нения, привел Марию в ярость:
— А почему, собственно, я должна перед тобой от­
читываться? Кто ты такой?!
Элефантов растерянно молчал, сраженный откровенной
враждебностью и расчетливой безжалостностью тона.
— Ты же никто, понимаешь, никто!
Мария прошла сквозь него, как через пустое место. Цок,
цок, цок — постукивали об асфальт высоченные каблуки.
Независимая походка, гордо вздернутый подбородок. От­
ставая на шаг, за ней плелся уничтоженный Элефантов.
— Ты все хочешь выпытать, расспрашиваешь обо мне
Спирьку, Эдика! — Нежинскую распирало от негодования,

218
она остановилась, повернув к Сергею злое красивое лицо. —
Что тебя интересует? Хочешь, чтобы я сказала: ”Сережа,
после развода, — она не забыла вставить это реабилитиру­
ющее ”после развода”, — я спала с тем, с тем, с тем?”
Резкими жестами она загибала пальцы — один, второй,
третий...
”Не хватит пальцев...” — мелькнуло в оглушенном со­
знании.
— Это идиотское желание разложить все по полочкам,
вместо того чтобы довольствоваться тем, что есть! — Ма­
рия снова двинулась к институту, бросив через плечо: — ...
Тем более что претендовать на большее ты не можешь!
Элефантов, как привязанный, потащился следом. Кабан
с простреленным сердцем иногда пробегает несколько сот
метров, пятная кровью жухлую траву или ослепительно
белый снег. Но на асфальте, как ни странно, крови не было.
Впрочем, еще не все выстрелы сделаны.
— Ты почему-то решил, что имеешь на меня исключи­
тельное право. Думаешь, я не чувствую, что с тобой проис­
ходит, когда мне звонит Эдик, Алик, Толян? Ты бы хотел
отвадить их всех и остаться один! Свет в окошке!
Хотя последняя фраза сочилась сарказмом, Элефантов
беспомощно объяснил:
— Я же люблю тебя...
— Брось! — Мария презрительно отмахнулась. — По­
мнишь, как это начиналось? ”Нептун” помнишь? Ты хотел
похвастать перед друзьями — вот и все! И усадил рядом
с собой на заднее сиденье!
— Подожди, подожди, — Элефантов встрепенулся.
Он хорошо помнил тот вечер, и свои сомнения, и то, что
Мария сама выбрала место рядом с ним. Нацеленные в са­
мое уязвимое жаканы упреков пролетели мимо. Благород­
ное негодование Нежинской было игрой, и сознание этого
придало ему силы.
— Опомнись, милая! А то договоришься до того, что
я совратил невинную девушку!
Мария опять отмахнулась, не желая слышать его воз­
ражения.
— Когда ты вызвался помочь мне с научной работой,
я думала, что это от чистого сердца, для моей пользы...
— А для чего же? — Элефантов остановился, будто
ударившись лицом в фонарный столб.
— Для зависимости! — Мария пронзила его ненавидя­
щим взглядом.
От чудовищной несправедливости этого обвинения у
Сергея перехватило дыхание.

219
 — Дура. Ты просто дура!
Язык сам произнес слова, которых он не посмел бы
сказать Прекрасной Даме, ноги круто развернули туловище
и понесли прочь, телом управляли рефлексы прежнего Эле­
фантова, не сносившего оскорблений, а новый жалко наде­
ялся, что Мария догонит, извинится и разрыва, несмотря ни
на что, не произойдет, хотя прекрасно понимал тщетность
этой надежды.
Возмущенное цоканье каблучков растворилось в шуме начи­
нающего день города, и для Элефантова все было уже кончено.
Ничего не видя вокруг, он добрел домой, разбито прова­
лялся три часа в постели, уткнувшись лицом в мокрую
подушку, потом, следуя неистребимой привычке к порядку,
пошел в поликлинику и получил освобождение от работы.
Диагноз: переутомление, нервное истощение. Рекомендова­
но получить консультацию у психоневролога.
К психиатру Элефантов не пошел. Он сидел дома, глотал
пригоршни транквилизаторов и целые дни проводил в глу­
хом оцепенении, много спал, старательно вытеснял из памя­
ти подробности и детали своей беды и учился переносить не
проходящую ни на минуту ноющую боль в душе.
Когда он вернулся на работу, то с удивлением обнару­
жил, что здесь ничего не изменилось и Мария была такой же,
как прежде, разве что держала себя с ним чуть суше, чем
с остальными. Внешний, видимый всем слой жизни оставал­
ся вполне пристойным, благополучным, а более глубокий
и скрытый от глаз окружающих струился теперь для него
отдельно, был сумрачным и тоскливым, тем более что
тайная жизнь Марии оставалась яркой, красочной и веселой.
Он определял это по ее улыбке, по возбужденному шушука­
нью с привлекательной блондинкой Мартой Ереминой, ко­
торая стала заходить к подруге почти каждый день, по
отрывкам телефонных переговоров с чрезмерно накрашен­
ной Верой Угольниковой, по односложным, чтобы не поня­
ли посторонние, ответам в плотно прижатую к уху трубку,
по хихиканью в ответ на шутки невидимых собеседников.
Стараясь уберечься, Элефантов выходил из лаборато­
рии, как только Нежинскую просили к телефону, медленно
гулял по коридорам, иногда спускался вниз, во внутренний
дворик, неспешным прогулочным шагом проходил в неви­
димый из окон закоулок и со всего размаха ввинчивал кулак
в кирпичную стену. Но отвлечься удавалось только на миг,
когда в мозг ударяла первая, самая острая волна боли,
потом, когда он не торопясь шел обратно, рассеянно поли­
зывая ссадины, боль в разбитых фалангах жила на равных
с той, другой, не заглушая ее, и облегчения не наступало.

220
 Потом он возвращался на место, органично вписывался
в рабочую обстановку, и никто ничего не замечал, кроме
одного человека: он знал, что Мария чувствует его внутрен­
нее состояние, видит его полную растерянность, смятение
и боль, понимает, что причиной этому — она сама. И он
подсознательно ожидал, что Женщина-Праздник придет
ему на помощь, ведь от нее одной зависело его восприятие
окружающего мира, и, конечно, ей об этом было известно.
Но Мария никак не проявляла свою осведомленность и,
судя по всему, не собиралась приходить ему на помощь.
И такое бессердечие, безжалостность Прекрасной Дамы
угнетали Элефантова больше, чем все ее предыдущие поступки.
Мир сузился, он загнанно выглядывал наружу через
черную, с острыми рваными краями щель, пьянки с Орехо­
вым не помогали ее расширить — даже во время самого
развеселого застолья щемящая боль в сердце не отпускала,
а утром похмелье добавляло к душевным мукам физические
страдания.
Из головного института пришло недоумевающее пись­
мо: почему не представлен доработанный проект заявки на
предложенную Элефантовым тему. Устанавливался послед­
ний срок — неделя. Элефантов бросил письмо в ящик стола
и больше о нем не вспоминал.
Сияющий Орехов принес радостную весть: приехал Се­
мен Федотович и готов ”отгрузить хрусты”, можно прямо
сегодня.
— К черту! — ответил Элефантов.— Я передумал прода­
ваться.
— Дурак! Продаются все! Не обязательно за деньги:
должность, квартира, почести, женские ласки, — что угодно
может служить разменной монетой! — Орех даже охрип. —
Разница лишь в цене! Десять тысяч — достаточная сумма,
чтобы тебя стал уважать каждый, кто об этом узнает!
Обычно продаются гораздо дешевле!
— А по-моему, женщина называется продажной незави­
симо от того, за сколько ее купили. И я не желаю уподоб­
ляться этим...!
Орех поднял руку.
— Подумай хорошо, Серый! Десять штук тебе никогда
не заработать.
— Плевать мне на твои десять штук, — устало сказал
Элефантов. — И на всех, кто продается, кто покупает и кто
в этом посредничает.
Орех побагровел.
— Тогда какого черта ты морочишь голову солидным
людям? Из-за тебя и я попал в глупое положение! С какими

221
глазами я приду к Полковнику? В общем так, — он перевел
дух. — Больше я с тобой никаких дел не имею! А ты сядь
перед зеркалом и подумай, что у тебя есть и что ты потерял!
Вряд ли Орехов предполагал, что Элефантов последует
его совету. Итог коротких размышлений оказался убийст­
венным: в активе не было ничего! Ничего...
Вспомнился давно прочитанный в фантастическом сбор­
нике необычный по сюжету рассказ: атомная война — нажа­
та роковая кнопка, вспыхнул ослепительный шар, и все
кончено... Но в мертвой пустыне чудом уцелел крохотный
островок жизни. Не атомное убежище — обычная вилла,
тонкие стены, зловещий мутный свет проникает сквозь по­
крытые радиоактивной пылью стекла, но люди внутри жи­
вы. Смертоносное излучение не может повредить, потому
что они защищены Светлым Кругом любви и счастья. Их
воля и любовь мешают невидимой неуловимой смерти про­
никать внутрь дома, поэтому опасней жестокого излучения
любое сомнение, недоверие, недостаток любви... У Элефан­
това тоже был свой семейный Светлый Круг, в котором он
чувствовал себя защищенным и неуязвимым. Но любовь он
предал, волю потерял...
”Здесь нет моей вины: рок, судьба... И необыкновенно
сильное чувство к Марии”.
”Найти себе оправдание проще всего, — возразила вто­
рая половина его ”я”. — Нежинская тоже легко объяснит
свое бессердечие и жестокость отсутствием чувств к тебе,
влечением к кому-нибудь другому, да мало ли чем еще.
А как ты оправдаешься перед Галиной? И Кириллом?”
Предательство не имеет смягчающих обстоятельств,
Элефантов это прекрасно понимал, и возразить ему было
нечего. Мелькнула мысль о зеленом чехле в шкафу. Тради­
ционный конец банкротов...

Как-то после работы Марию встретили Еремина и Уго­

льникова, оживленно болтая, они пошли рядом — броские,
яркие, нарядные. Элефантов с Пореевым отставали шагов
на пятнадцать, Сергей с болезненной чуткостью улавливал
слова и фразы, обостренной интуицией восполнял пробелы,
когда проехавший автомобиль или громыхающий трамвай
заглушал звонкие голоса.
Марту и Веру пригласили в ресторан какие-то парни, но
их трое, и они просили прихватить подружку для комплекта.

222
Марии предлагалось дополнить компанию, чтобы развлече­
ние было полноценным.
Предложение знакомиться с посторонними мужчинами
для ресторанного веселья должно было оскорбить Марию.
К тому же она до предела занята, страдает от головных
болей и каждую свободную минуту спешит провести с сы­
ном. Элефантов был уверен: откажется, дав понять, что
такое времяпрепровождение не для нее.
Но Мария соглашалась идти в ресторан, ее интересовал
только один вопрос: что из себя представляют предполага­
емые спутники и можно ли будет ”убежать в случае чего”.
Еремина и Угольникова в один голос заверили: ”Ребята
хорошие, убегать не захочешь...” Мария засмеялась и сказа­
ла, что доверяет мнению подруг.
Подслушанный разговор просветил Нежинскую как
рентген. Знание правил постыдных игр, в которых уход из
ресторана домой является запрещенным ходом, готовность
следовать этим правилам: делить красиво сервированный
столик с незнакомыми мужчинами, получающими право
требовать ответных услуг, — все это не оставляло места
иллюзиям.
Элефантов заскрежетал зубами.
Спирька был прав. С ней действительно может переспать
каждый. Почему бы и нет? Если отсутствует фильтр чувств,
разборчивости, взыскательности... Каждый. Кто захочет.
И кто может оказаться полезным. Или вызовет ответное
желание. Или просто будет достаточно настойчив. Почему
бы и нет? С ее пониманием ”свободы”, взглядами на ”дру­
зей”, со свободными подружками, считающими семью по­
мехой и имеющими отдельные квартиры.
Будто пелена с глаз! Элефантов прозрел.
Он приписывал ей мысли, которые никогда ее не посеща­
ли, и чувства, которые она никогда не испытывала, находил
сложность в натуре простой, как кафельная плитка.
Прекрасная Дама... Гордая, честная, бескорыстная...
Идиот, господи, какой идиот!
Прекрасная Дама умерла. Придя к Нежинской, он по­
просил вернуть адресованные покойной письма и стихи.
Мария на миг растерялась, но тут же небрежно пожала
плечами.
— Пожалуйста, они мне не нужны... Но что, собственно,
случилось?
— Ты слишком долго морочила мне голову... — объяс­
няться Элефантов не собирался, но не удержался. Забытый
с детства спазм обиды бессовестно обманутого, верящего
в идеалы мальчика перехватил горло.

223
 — Все твои слова, жесты — все было ложью! Я мешал
тебе, путался под ногами со своими глупыми притязаниями
на любовь, верность и тем злил тебя, ибо посягал на весь
твой жизненный уклад...
Мария смотрела презрительно и спокойно.
— Ты хотела знакомиться с кем хочешь, с кем хочешь
кататься на машине, ходить в ресторан, ложиться в по­
стель...
— У тебя одно на уме! — резко бросила Нежинская.
— Эти твои ”друзья”... Они подобраны как инструменты
в мастерской: продукты, промтовары, сантехника... А я ниче­
го не мог, поэтому должен был радоваться объедкам с чужо­
го стола, но не довольствовался этим и опять злил тебя...
— Просто ты чувствовал, что не нужен мне, вот и дер­
гался, пытался подкупить диссертацией...
Она уже не была спокойной, только делала вид.
— Подкупить... Ты настолько привыкла к сделкам... Я же
от чистого сердца... Готов был вывернуться наизнанку...
— Когда делают от чистого сердца, не требуют ничего
взамен. А у тебя тысяча условий!
— Ты всегда передергивала факты, подтасовывала сло­
ва, искажала события — ставила все с ног на голову,
и в результате виноватым оказывался я! Но ты-то знала,
что я ни в чем не виноват, ты все за собой знала и ненавиде­
ла меня, как предатели ненавидят тех, кого предают!
Нежинская сбросила маску спокойствия.
— Истерик! Я тебе ничем не обязана! Почему я должна
выполнять твои прихоти? Кто ты такой?!
— Все мои прихоти сводились к тому, чтобы ты была
порядочной женщиной. Но ты просто шлюха!
Элефантову стало страшно от тех слов, которые он
бросал в красивое лицо Марии, но еще страшнее было
оттого, что говорил он чистую правду.
— Да я тебя! — Нежинская бросилась вперед, целясь
ногтями в лицо, Элефантов перехватил руки, она откинула
голову, чтобы плюнуть, но что-то в его взгляде удержало,
она только нехорошо выругалась.
Перегоревший Элефантов обессиленно плюхнулся на ди­
ван. Оглушенный разум плохо воспринимал происходящее,
он только отметил: даже искаженное злостью лицо Марии
оставалось красивым — еще одна несправедливость в длин­
ной цепи связанных с ней несправедливостей, унижений
и обид, испытанных им в последнее время.
Нежинская пошарила в шкафу, сунула ему пакет с пись­
мами, сказав почти спокойно:

224
 — Так меня еще никто не оскорблял. И я никого... Ты
испортил мне настроение. И это все, что ты мог. Ведь на
большее тебя не хватит?
В голосе слышалась издевка, но уже потом Элефантов
понял: она хотела узнать, не собирается ли он рассказать
кому-нибудь о случившемся и приклеить ей позорящий яр­
лык, как полагалось по правилам известных ей игр.
Он отрицательно покачал головой.
— Прощай.
Мария распахнула дверь.
— Я и тогда, три года назад жалела, что была близка
с тобой, и сейчас жалею.
— Наверное, потому, что я хуже всех этих твоих...
Дверь захлопнулась прежде, чем Элефантов закончил
фразу.
На строительной площадке Элефантов сжег письма, гля­
дя воспаленными глазами, как корежатся стихи, превраща­
ются в пепел ласковые нежные слова. На душе было пусто,
затхло и страшно, словно в разграбленном и оскверненном
склепе.
Мир поблек, краски выцвели, силы иссякли.
Вдруг судьба обожгла как крапивою.
И не веря, трясу головой,
Что кобылка, до боли любимая,
Оказалась распутной и злой...

Маленький Сергей стоял рядом с дедушкой Мимо, жа­

лея умирающего жеребца. И немного — себя!
”Хватит, Серый! Все ясно, точки над ”и” расставлены,
надо брать себя в руки. Черт с ней, жизнь продолжается!”
Но по-прежнему солнце сияет,
Зеленеет трава на лугах,
И другие кобылки играют
На высоких и стройных ногах!

Он пытался взбодрить себя, но это не удавалось. Переби­

раясь через рельсы башенного крана, посмотрел вверх. Ка­
бина находилась напротив окна Марии. Интересно, что она
сейчас делает? Он испытал болезненное желание заглянуть
в квартиру Нежинской и тут же понял, что произошло самое
худшее: даже после всего случившегося Мария не перестала
для него существовать!
В правильных и поучительных книгах, прочитанных Эле­
фантовым, на последних страницах обязательно торжество­
вала справедливость: добродетель побеждала, а порок при­

8 Вопреки закону 225

мерно наказывался: ударом шпаги, приговором суда или, по
крайней мере, всеобщим презрением. Закрывая книгу, он
был уверен, что разоблаченному злодею нет места в жизни
и, даже избегнув физической гибели, тот неизбежно обречен
на моральную смерть.
Но в отличие от художественного вымысла реальная
действительность не обрывается на сцене развязки, а течет
дальше, буднично пробегая тот момент, на котором любой
писатель обязательно поставил бы точку. И оказывается,
что закоренелый преступник не сгинул навечно в ледяных
просторах Севера, а, отбыв свой срок, возвратился в при­
вычные места, приоделся, набриолинил остатки волос, вста­
вил вместо выпавших золотые и фарфоровые зубы, прика­
тил к морю и посиживает на веранде курортного ресторана,
кушая цыплят-табака и посасывая коньяк под ломтики ана­
наса. И, представьте, не отличается от веселящихся вокруг
курортников, потому что клеймить лбы и рвать ноздри
каторжникам перестали больше ста лет назад.
А что же говорить о каком-нибудь мелком негодяе!
Вчера он, красный и потный, ежился под взглядами товари­
щей, выслушивал гневные слова, боялся протянуть руку
сослуживцу, а сегодня оклемался, ходит с улыбочкой, будто
ничего и не было!
Перипетии отношений Элефантова с Нежинской не стали
достоянием общественности, страсти кипели и отношения
выяснялись в глубинном слое жизни, недоступном посто­
ронним взглядам. Верхний, видимый слой казался гладким
и незамутненным.
Впрочем, окружающие заметили замкнутость и угрю­
мость Элефантова, но отнесли это на счет неудач в научной
работе. В поведении Нежинской никаких изменений не про­
изошло. Она не провалилась сквозь землю, не ссутулилась,
не утратила царственной походки и гордой посадки головы.
Такая же общительная, веселая и обаятельная, как обычно.
На людях она даже вежливо здоровалась с Элефантовым,
хотя без свидетелей обходилась с ним, как с пустым местом,
явно давая понять, что он — жалкое ничтожество, с кото­
рым порядочная женщина и знаться не желает.
И если бы Элефантов испытывал такие же чувства, их
судьбы могли разойтись навсегда, как пересекшиеся в оке­
ане курсы двух приписанных к разным портам судов. Но
с ним творилось нечто совершенно непонятное: он презирал
Нежинскую и вместе с тем продолжал любить Прекрасную
Даму. Его по-прежнему волновал ее смех, голос, быстрые,
чуть угловатые движения, тонкая девчоночья фигура. И на­

226
прасно он убеждал себя, что Прекрасной Дамы нет и никог­
да не было, существует только оболочка, алчный порочный
оборотень, принявший ее облик, — двойственное чувство
разрывало его пополам.
Мучало одиночество и ощущение брошенности, оттого,
наверное, и забрел в холостяцкую квартиру Никифорова,
где раньше часто проводил вечера и куда в последнее время
избегал заходить. Здесь ничего не изменилось: рабочий
беспорядок на столе, живописный бедлам в комнате, до­
брожелательно улыбающийся хозяин в неизменном растя­
нутом трико и клетчатой рубашке с вечно оторванной пуго­
вицей.
Как всегда, Элефантов отказался от супа из концент­
ратов и яичницы на маргарине, пока хозяин варил кофе,
полистал бумаги на столе и удивился, тоже как всегда,
целеустремленности, с которой непрактичный, не приспосо­
бленный к обыденной жизни Никифоров двигался вперед
в профессиональной сфере.
— Когда отправляешься в заграницы? — он зашел на
кухню, где Никифоров спешно освобождал стол от грязной
посуды.
— Обещают до конца года. А у тебя как дела?
Сергей промолчал.
Никифоров варил кофе неважно, но это не имело значе­
ния. В дружеской атмосфере неприбранной кухни Элефан­
тов оттаял, расслабился, чего с ним не случалось уже давно.
Все было как раньше, когда они с Никифоровым говорили
вечера напролет на любые темы, в основном острые, вол­
нующие, и хотя не всегда полностью сходились во мнениях,
но хорошо понимали друг друга.
— У тебя, я слышал, работа не заладилась? И вроде руки
опустил?
Элефантову не хотелось обсуждать эту тему.
— Расскажи лучше, как разгромил Кабаргина?
— Земля слухом полнится! Все подходят, спрашивают...
Велика доблесть: сказать кретину, что он кретин!
— Многие не решаются. Орехова помнишь? Предрекал,
что ты сломаешь голову.
— Орехов? Предприимчивый молодой человек, который
хотел купить у нас якобы списанные осциллографы? Хм...
Вполне понятно! Те, у кого рыльце в пуху, никогда не
выступают против начальства. А также лентяи, бездари,
карьеристы. Им необходимо быть удобными: ведь безро­
потность и покорность — единственное их достоинство.
И мне нашептывали: напрасно ты так, как бы хуже не

227
вышло! — Никифоров улыбнулся. — А чего мне бояться? Не
пью, не ворую, взяток не беру, с женщинами тоже не
особенно... Даже на работу не опаздываю! Темы заканчиваю
успешно, в сроки укладываюсь, процент внедрений — самый
высокий в институте. Потому очень легко говорить правду!
И Кабаргин, заметь, без звука проглотил критику. Он же
прекрасно понимает, что ничего не может мне сделать!
— Я тоже так считал. Но у сидящего наверху много
возможностей нагадить на нижестоящего, несколько раз
приходилось убеждаться. Помнишь, как он отменил мне
библиотечные дни? А сейчас представился случай навредить
по-крупному — вообще рубит тему!
— Знаю, слышал, — кивнул Никифоров. — Только
высокие каблуки роста не прибавляют. В жизни существует
определенная логика развития: каждый получает то, чего
заслуживает, и никакие уловки, хитрости не позволяют
обойти эту закономерность.
— Тогда на земле должны царить справедливость и гар­
мония, — зло усмехнулся Элефантов. — Ты впадаешь в иде­
ализм чистейшей воды! Вон сколько кругом сволочей, мер­
завцев, приспособленцев процветающих, вполне довольных
собой!
— Отдельные частности, да еще взятые в ограниченном
временном диапазоне, не могут отражать общую картину.
В конечном счете жизнь все расставляет по своим местам.
Правда, если вычертить график, некоторые точки окажутся
выше или ниже: кто-то урвал больше положенного, кто-то
недополучил своего. Но в целом...
— Я знаю одного парня, который боялся стать точкой
ниже графика справедливости, — перебил Элефантов. —
Начал суетиться, менять себя в угоду окружающим, посту­
пать вопреки принципам, в суматохе совершил предательст­
во... Когда дурман прошел, он ужаснулся и мучается в спо­
рах с самим собой — можно ли оправдаться логикой, не
укладывающейся в твой график?
— Так не бывает! — Никифоров поучающе покачал
пальцем перед носом собеседника. — Негодяев не мучают
угрызения совести!
— А если он не негодяй? Обычный человек, в какой-то
миг проявил слабость... И раздвоился...
Никифоров посмотрел испытующе.
— Случайно раздвоился? Не знаю... Только скажу тебе
так: он пропащий человек. Надо иметь либо чистую совесть,
либо не иметь никакой! Половинчатость немыслима. По
логике развития, о которой я сейчас говорил, обязательно

228
перерождается и вторая половина: с самим собой прими­
риться легко — и вот уже нет никакого внутреннего спора!
Процесс завершен — перед нами стопроцентный негодяй!
Элефантов поморщился.
— Чересчур прямолинейно!
Он поймал себя на мысли, что повторяет упрек Орехова
в свой адрес.
— А если вторая, добрая половина сохраняется без
изменений? И примириться с самим собой не удается? Что
по твоей логике должно последовать тогда?
— То, что много раз описано в классике, — буднично
сказал Никифоров. — Безумие. Или самоубийство.
В разговоре возникла пауза. Элефантов допил свой кофе,
задумчиво покрутил чашку.
— Если бы человеческие пороки были наглядны, как бы
все упростилось!
Никифоров хмыкнул.
— Радужная оболочка вокруг каждого? Доброта, чест­
ность, порядочность — светлые тона, подлость, похоть,
коварство — черный... Так, что ли?
— Хотя бы... Тогда все мерзавцы вымрут, как блохи на
стерильной вате.
— Ошибка, Сергей, — Никифоров привычно свалил
в раковину грязные чашки. — Эта публика так легко не
сдается! Перекрашивались бы сами, чернили других, сры­
вали и напяливали на себя чужие цвета! А то и попросту
объявили бы, что черный — и есть признак настоящей
добродетели. — Никифоров грузно опустился на колчено­
гий стул. — Нет, Сергей, надо рассчитывать на себя. Рабо­
тай, как можешь, живи, как считаешь правильным, не огля­
дывайся на других, не подстраивайся ни под кого. И время
покажет, чего ты стоишь!
— Тебе надо быть проповедником, — саркастически
сказал Элефантов. — Или профессиональным утешителем.

Никифоров его не убедил. Терпеливо ждать, пока восто­

ржествует справедливость, Элефантову не хотелось. Тем
более — его судьба могла оказаться частным случаем, не
отражающим общей закономерности. Когда он смотрел на
чистенькую, модную, красивую Марию, ему казалось, что
так оно и есть.

229
 Нежинская преуспевала, находилась в полном согласии
с собой и окружающими. Ее, безусловно, не мучали угрызе­
ния совести, если она и вспоминала о существовании Эле­
фантова, то с раздражением.
”Она рассчитала точно: о тебя можно вытереть ноги
и выбросить, никакими неприятностями это не грозит”, —
издевательски констатировало его второе ”я”.
Мысль о том, что Мария, обходясь с ним так, как она
это сделала, учитывала его неспособность к решительным
действиям, угнетала Элефантова с каждым днем все силь­
нее.
”Что же, мне следовало убить ее?”
”Следовало быть мужчиной, а не тряпкой. С Ореховым
она никогда не позволила бы таких штук!”
”Я же не Орехов!”
”Оно и видно”, — не унимался сидящий внутри злой бес.
В конце дня Марии позвонили. Она разговаривала под­
черкнуто любезно, пригласила собеседника вечером на ча­
шечку кофе. В голосе ее явно слышались обещающие нотки.
Элефантова бросило в жар, когда вернулась способность
думать. Он понял, что Нежинская умышленно сделала его
свидетелем разговора, прекрасно понимая, что причиняет
боль, и желая этого.
Дома, мучительно размышляя, как быть, Элефантов
снова подумал о зеленом брезентовом чехле в шкафу.
— Да нет, бред!
”Вот в этом ты весь! Недаром она умышленно пинает
тебя, как безответную собачонку, которая заведомо не осме­
лится показать зубы!”
Внутренний голос, как всегда, был язвительным и бес­
пощадным. И он был, как всегда, прав. Мария хотела,
чтобы он корчился от ревности и бессильной ярости, глядя
на часы, отсчитывающие время ее свидания, уверенная
в том, что на большее он не способен. Так что, расписаться
в своей ничтожности?
Элефантов ощутил чувство, заставлявшее в детстве ввя­
зываться в неравные драки и, сжав зубы, ринулся доказы­
вать всем, а в первую очередь самому себе, что он не тряпка,
не трус и не размазня.
Когда он укладывал штуцер в чертежный тубус, когда
шел, спотыкаясь о кучи строительного мусора, к притягива­
ющему и пугающему огоньку на седьмом этаже, когда лез
по решетчатой черной громаде крана, он был уверен, что все
кончится, как в случае с Хлыстуновым, и демонстрация
готовности действовать, ”как подобает мужчине”, успо­

230
коит и заменит само действие. Но, заглянув в окно Не­
жинской, Элефантов понял, что сам загнал себя в ловушку
и отрезал путь к отступлению.
Потому что на тахте сидел без рубашки мужчина, рас­
смотреть лицо которого на таком расстоянии было нельзя,
а Мария в легком халате, надетом, как знал Элефантов, на
голое тело, вышла из ванной, она чистоплотная, как кошка,
хотя можно ли назвать чистоплотной женщину, меняющую
любовников чаще, чем простыню, на которой их принимает!
— и того, что должно было сейчас произойти, прямо у него
на глазах, он допустить, конечно, не мог.
Ах, если бы он сидел у себя дома — догадываться и даже
знать — совсем не то, что видеть или если бы у него была
безобидная рогатка — разбить стекло, спугнуть, предотв­
ратить, но вместо рогатки в руках смертоносный штуцер,
когда и кто успел его собрать, поднять рамку прицела?
Мария направилась к тахте, включила ночник, сейчас
пройдет через комнату и уберет верхний свет, но раньше
ваза на столе разлетится вдребезги, насмерть перепугав
милую парочку и испортив им вечер...
Мария мимоходом коснулась рукой прически гостя, так
она ерошила волосы Элефантову, и улыбается, наверное,
так, как когда-то ему — ласково и откровенно.
Мушка прицела метнулась с вазы на левую сторону
груди Нежинской, но в последнее мгновенье, когда палец
уже выбрал свободный ход спуска и все его существо сжа­
лось в ожидании выстрела, Элефантов шевельнул ствол на
долю миллиметра вправо, через девяносто два метра откло­
нение составило одиннадцать сантиметров, и пуля вместо
того, чтобы пробить сердце Нежинской, оцарапала ей бок.

XIV. РАЗВЯЗКА
1

Разговор с Зайцевым оставил у Крылова неприятный

осадок. Следователь позвонил перед тем, как идти ”на
ковер”. ”Что нового?” — ”Ничего”. — ”А в перспективе?”
— ”Ноль”.
Сейчас Крылов размышлял: сказал он правду или солгал
товарищу. Случайно услышанный злой женский голос на
магнитной пленке. Предположение, что у Элефантова мо­

231
жет быть штуцер. Сюда бы Шерлока Холмса с его дедуктив­
ным методом — он бы мгновенно выдал ответ!
Беда в том, что умозаключения Холмса невозможно
подшить в дело. Каждый сюжет завершается блестящим
описанием того, как могло быть совершено преступле­
ние. А так ли было на самом деле? Предположения великого
сыщика чаще не подтверждаются однозначными доказате­
льствами, и обвиняемый найдет имеющимся фактам деся­
ток других объяснений! Мол, откуда я знаю, где бегала моя
собака, вымазанная фосфором для забавы? Но по воле
автора злодей сам изобличает себя: нападает на детектива,
пытается бежать... Аплодисменты, занавес закрывается! Хо­
тя отчаянная выходка — тоже не подтверждение вины...
Крылов рассуждал логично. Если бы даже он изъял
пленку, Нежинская истолкует сомнительную фразу самым
невинным образом. Ей совершенно ни к чему выворачивать
наружу свое несвежее, хотя и импортное бельишко. А пред­
положение о штуцере... Ни один прокурор не даст санкции
на обыск по предположению, ни один преступник не держит
дома такую улику.
Все логично. Но Крылова не оставляло ощущение, что
он солгал.
Он вспомнил обольстительную улыбку Нежинской, тоск­
ливый взгляд Элефантова,. Почему-то в памяти всплыло
лицо Риты.

Элефантову было худо. Он сидел за письменным столом,

бессмысленно вертя пачку сотенных купюр в банковской
упаковке — бесконтактный энцефалограф пошел в серийное
производство. Будто навощенные, новенькие бумажки не
вызывали у него никаких эмоций. Может, из-за нереаль­
ности суммы, может, оттого, что он вообще был равноду­
шен к деньгам, может, потому, что он проиграл игру,
в которой эта тугая пачка ровным счетом ничего не значила.
Если бы немного раньше... Нет, все равно... Деньги не
приносят счастья и не решают жизненных проблем. Хотя
Орех считает иначе... Орех!
Элефантов оделся, небрежно сунул пачку в карман. По
дороге он представлял, как тот удивленно выпучит глаза,
потеряет на минуту дар речи, как оживленно затарахтит
потом, и вопросы представлял все до единого: неужели

232
успел у Полковника? Или тот сыну оставил? А может, с кем
другим договорился?
А вот выражения лица Ореха, когда тот узнает, что
вопреки его предсказаниям Элефантов заработал фантасти­
ческую сумму честным трудом, он не представлял. И очень
хотел увидеть, как переживет тот крах своих убеждений,
непоколебимой уверенности в невозможности достичь мате­
риального благополучия иначе как всякого рода уловками,
ухищрениями, мошенничеством. Потому и шел: наглядно
подтвердить свою правоту теми аргументами, которые
Орех чтил превыше всего. Порадовать себя напоследок.
Не получилось. Крах своего мировоззрения Орехов уже
пережил накануне, во время ареста.
Известие Элефантова не удивило, впрочем, сейчас его
было трудно удивить чем-нибудь. Он тяжело брел сквозь
плотный вязкий воздух, по щиколотки проваливаясь в ас­
фальт. Толчок в спину он оставил без внимания, но его
трясли за плечо, и он повернулся к изрядно поношенному
субъекту, обнажавшему широкой улыбкой плохие зубы с ту­
скло блестящими ”фиксами”.
— Серый, ты чего, пьяный? Или обкурился до одури?
Я ору, ору...
— Пойдем, Яша, чего к приличным людям вязнешь,
опять обознался, — плачущим голосом причитала невзрач­
ная бледная женщина с плохо запудренным синяком на
скуле и тянула фиксатого за рукав в сторону.
— Да отвяжись ты! Это же Сережка Слон, мы вместе
в школе учились! Помнишь?
Элефантов посмотрел в маленькие бесцветные глазки,
окруженные теперь густой сетью морщин.
— Помню, Голубь.
— Вот, — восторженно заорал тот. — А ты, дура,
лезешь! Говорю тебе — кореш мой!
Женщина заискивающе улыбнулась и стала счищать
с плеча Голубя засохшую грязь.
— Помнишь, как ты меня чуть не зарезал?
Голубь хлопнул Элефантова по плечу, его спутница бро­
сила испуганный взгляд, но тут же недоверчиво покачала
головой.
— Я уже завязал, — гордо сообщил Голубь. — Надоело
сидеть, четыре ходки, сколько можно! По молодости два
раза на квартирах рюхался, потом гоп-стоп пришили, а по­
следний раз по-глупому — хулиганка. Вот она меня посади­
ла!
— Яша, перестань, что человек про тебя подумает!

233
 — Отвяжись! — он привычно ткнул ее локтем. — Серый
сам был приблатненный, да и сейчас за ним небось много
чего есть! Точно, Серый?
— Точно. Такое, что тебе и не снилось.
— Неужто мокряк? Ну ты даешь! Пойдем, тут забегалов­
ка рядом, потолкуем...
— Нет, Яша, домой идем. Я тебе налью, у меня припря­
тано...
Опасливо втянув голову в плечи, женщина снова пота­
щила его в сторону и вновь получила локтем в бок.
— Давай водки возьмем ради такой встречи, а то у меня от
”чернил” желудок болит — язва проклятая... Трояк найдется?
— Можно разменять...
Элефантов вытащил пачку сторублевок.
— Спрячь! — Голубь отскочил. — Ты что, сдурел? Так
и сгореть недолго...
— А ну, домой иди, кровосос проклятый, — неожиданно
фальцетом завопила женщина и с отчаянной решимостью
толкнула Яшку кулаком в шею. — Мало по тюрьмам
мыкался? Хватит с бандитами якшаться! — Она с ненави­
стью посмотрела на Элефантова. — Может, он и правда
людей убивает, мильены в кармане носит, а ты за него
сидеть будешь! За две сотни четыре года отмотал, а тут всю
жизнь просидишь!
— Пока, Серый! Я по натуре завязал... — извиняющимся
тоном проговорил Голубь и скрылся за углом.
— Вот люди! Напьются и хулиганят! — сочувственно
сказал Элефантову какой-то прохожий. — Не расстраивай­
тесь. Чего обращать внимание на всякую пьянь!
Элефантов побрел дальше. Симпатии прохожего были
на его стороне. Хотя мелкий уголовник и пьяница Голубь не
идет в сравнение с человеком, совершившим покушение на
убийство. Он почувствовал себя оборотнем.
Такое чувство уже возникало — сразу после выстрела,
когда он, спрятав оружие, шел по оживленным вечерним
улицам, ничем не отличаясь внешне от окружающих, и ник­
то не показывал на него пальцем, не кричал ”держи!”, не
бежал звонить в милицию. Встреченные люди смотрели на
него доброжелательно, знакомые здоровались, не зная, кто
сидит в оболочке талантливого научного сотрудника, кто
испуганно и настороженно выглядывает наружу через его
глаза. Быть оборотнем оказалось легко, для этого не надо
было делать никаких усилий. И оттого особенно противно.
Изгнать, выжить как-нибудь того, другого, тщательно
спрятавшегося глубоко внутри было нельзя. Можно было

234
смириться, взять его сторону и превратиться в него полно­
стью — это очень простой путь: ничего не надо специально
делать, живи себе спокойно, и все произойдет само собой.
Многие так и поступают.
Сергей решил сделать еще попытку. Сел в троллейбус,
проехал шесть кварталов, свернул за угол.
”Надо было сразу, с утра идти к нему, — нервно под­
умал он. — Сейчас Игната Филипповича может не быть
дома”.
И точно, Старика дома не оказалось. Они разминулись
буквально на полчаса.

— Ну, расскажи, за сколько ты продался немцам?

Несмотря на ужасающий смысл, вопрос был глупым.
И любой ответ тоже оказался бы глупым. Впрочем, ответа
не требовалось: обыденно произнесенная фраза с легкой —
для проформы — вопросительной интонацией просто стави­
ла точку над ”и”.
Вот, значит, ради чего этот непонятный срочный вызов,
спешная дальняя дорога... Все думали — особое назначение,
и он сам так считал. Оказывается, нет. Старик слышал про
подобные случаи, о них сообщали шепотом самым близким
друзьям и никогда не обсуждали, но он и представить не
мог, что такое произойдет с ним самим.
Яркий круг света падал на зеленое сукно, освещая какие-
то бумаги — самые важные в жизни Старика, выше, в зеле­
ном от абажура полумраке тускло отблескивали четыре
шпалы в петлицах — недавно Грызобоев получил капитана,
что соответствовало общеармейскому званию полковника,
а еще выше начиналась густая тень, голос звучал из пусто­
ты, лица видно не было.
Но Старик его отчетливо представлял, потому что видел
лицо рослого адъютанта, отобравшего пистолет в прием­
ной, — грубую маску с презрительным выражением тор­
жествующей силы и особым отблеском беспощадной готов­
ности в холодных глазах. Сизов не любил людей с такими
глазами. И когда ему приходилось подбирать исполнителей
для жесткой, страшной, противной нормальному человечес­
кому существу работы, он выбирал тех, кому предстоящее
так же неприятно, как и ему самому, кто выполнит свой
долг на нервах, преодолевая естественные чувства, не при­

235
выкнув к тому, к чему человек привыкать не должен, если
хочет остаться человеком. В первую очередь он руководст­
вовался моральными соображениями, но оказывался прав
и в практическом смысле: охотно готовые на все, беспощад­
ные молодчики были крайне ненадежны, ибо, не имея внут­
реннего стержня, легко ломались в критических ситуациях,
подтверждая, что мощный скелет и крепкие мускулы не
могут заменить тех скрытых качеств, которые Сизов ценил
в настоящих людях.
— Расскажи, за сколько они тебя купили со всеми потро­
хами! Или язык проглотил от страха?
Что бы он ни сказал, значения не имело, все уже решено.
Опытный Старик знал, что жить ему меньше, чем идти до
проходной: первый поворот налево, лестница в подвал —
и все. И ему действительно было страшно, пожалуй, впервые
в жизни он ощутил липкий ужас обреченного, неспособного
повлиять на ход событий беззащитного человека, мечущего­
ся по тесной камере газвагена. Но не таков был Сизов, чтобы
поддаваться страху, тем более обнаружить его.
— Посмотрите в моем личном деле, где я был и что
делал, — зло сказал он. — И никогда не трусил. И язык не
глотал!
— Читали твое дело, — мучнисто-белая с прозеленью —
от абажура? — рука вползла в светлый круг и многозначите­
льно опустилась на проштампованные листки. — Весь ты
здесь, как голенький...
Задребезжал звонок, белая рука неожиданно резко схва­
тила тяжелую эбонитовую трубку.
— У аппарата!
Дальше звук пропадал — в реальности Старик не по­
мнил разговора, только общий смысл: Грызобоева насто­
ятельно приглашали куда-то, он с сожалением отказывался,
говоря, что ему еще ”надо разобраться с одним изменни­
ком”, — это я изменник, отстраненно подумал Старик,
неужели ребята поверят?! — его уговаривали, убеждали,
дескать, изменник никуда не денется, и в конце концов он
согласился, потому что хотел согласиться с самого начала.
— Ладно, иди пока, подумай... Да напиши чистосердеч­
ное раскаяние... Утром придешь. И без глупостей — не
мальчик!
Грызобоев нажал скрытую кнопку, в дверях тотчас воз­
ник пружинисто-подтянутый, готовый действовать адъю­
тант — бдительный, знающий службу, исполнительный,
хороший верный парень, на которого можно во всем поло­
житься. Образец подчиненного.

236
 — Машину к подъезду. А этот пусть идет... пока.
По доброму лицу пробежала тень неприятного удивле­
ния.
— Оружие?
— Верни... пока...
В этот миг Старик отчетливо понял, что на самом деле
его вовсе не считают изменником и немецким агентом.
И ему стало еще страшнее.
Ночь прошла в мучительных размышлениях. Чрезвычай­
но ответственная работа, которой занимался Сизов, предъ­
являла особые требования к причастным людям и имела
жесткие правила, не признающие исключений. Пустяков
и мелочей в ней не существовало, погрешности и просчеты
не прощались — слишком много стояло на карте. Незначи­
тельная ошибка — своя или чужая, любая шероховатость
или сбой проводимой операции, отсутствие ожидаемого
результата, не говоря уже о провале, — могли дать повод
для подозрений. А еще существовала контригра немецкой
разведки: дезинформация, подставка, клевета...
Провалов в работе Старика не было, по крайней мере, он
о них не знал, всего остального со счетов не сбросить, но,
получив обратно тяжелый пистолет и беспрепятственно
пройдя мимо часового сквозь огромные, в два человеческих
роста, обитые понизу медью двери, он мог абсолютно
уверенно сказать: поводов для обоснованных подозрений
у Грызобоева нет! Значит...
В спартанской обстановке ведомственной гостиницы
Старик докручивал догадку, испугавшую при выходе из
солидного кабинета.
Если его скомпрометировать и убрать, а еще лучше —
чище и грамотнее — дать возможность сделать это самому
— тот, кто недостаточно знал Старика, мог однозначно
рассчитывать, как он распорядится полученной до утра
отсрочкой и возвращенным ”ТТ”; если его опорочить, мерт­
вого проще, чем живого, то автоматически потеряют до­
верие работавшие с ним люди, оборвутся связи с многочис­
ленными источниками информации на оккупированной тер­
ритории, обесценятся добытые с неимоверным трудом
сведения, свернутся начатые им и замкнутые на него опера­
ции.
Это могло быть выгодно только коварному и изощрен­
ному врагу, оборотню, получившему возможность под
предлогом борьбы за безопасность фронта и тыла одним
махом срывать тщательно продуманные и перспективные
планы командования.

237
 В Управление Старик шел в таком напряжении, в ка­
ком обычно переходил линию фронта. Утреннее мироощу­
щение отличается от ночного большей рассудительностью,
и он хорошо понимал, что такая логичная и убедительная
для него самого догадка в глазах руководства будет вы­
глядеть иначе — как попытка изменника спасти свою
шкуру ценой оговора. Да и скорей всего, ему вообще не
удастся попасть к кому-нибудь выше уровня Грызобоева.
Но оставлять вредителя в святая святых Сизов не собирал­
ся.
Вчерашний липкий ужас беспомощности исчез бесслед­
но, то, что в основе страшных обвинений лежало не ошибоч­
ное подозрение, а злонамеренный расчет, меняло дело корен­
ным образом. Перед ним был враг, а как поступать с врага­
ми, Старик хорошо знал.
Недооценив Сизова, Грызобоев допустил главный
в своей жизни промах, и зря он надеется на правило от­
бирать оружие в приемной, потайную кнопку сигнализации
и здоровенного адъютанта с беспощадным взглядом...
Старик двигался стремительно и неотвратимо, как мчит­
ся навстречу взрыву самонаводящаяся торпеда, намертво
вцепившаяся в цель акустическими захватами. Собственная
судьба его не интересовала, так как находилась за пред­
елами поставленной самому себе задачи.
Многие считали Старика везунчиком, хотя чаще всего
его удачи объяснялись железной волей, целеустремленно­
стью и бесстрашием, но надо признать, что судьба благо­
волила к нему и иногда подбрасывала счастливый билет.
Пост на проходной он миновал беспрепятственно, рас­
ценив это как первую удачу, вытекающую из самоуверен­
ности и недальновидности Грызобоева, но через несколько
минут, столкнувшись с тремя мужчинами, выходящими из
приемной начальника Управления, понял, что дело не в еще
одной ошибке оборотня, а в резком изменении обстановки.
Вид адъютанта, зажатого с двух сторон не уступающими
ему телосложением спутниками, был жалок: распахнутый
ворот, споротые петлицы, болтающийся клапан кобуры,
а главное — лицо: растерянное, с перекошенным ртом
и умоляющими глазами.
— Покажу... все... Я-то ни при чем... За него, гада, не
ответчик, — мокро шлепали безвольные губы.
Порученец в приемной отвечать на вопросы не стал,
другие сотрудники ничего не знали или делали вид, что не
знают. Наконец замнач оперативного отдела, служивший
одно время с Сизовым, рассказал, что Грызобоев минувшей
ночью пойман на контакте со связником абвера и убит

238
в перестрелке. Перед этим он развлекался в интимной ком­
пании, и Сизов понял, что уцелел только благодаря при­
страстию оборотня к сомнительным увеселениям, которые
даже заставляли его откладывать на завтра незавершенные
дела.
— Дерьмо — оно кругом дерьмо! — только и произнес
Старик и вытряхнул из правого рукава последнюю тех­
ническую новинку немецких диверсантов — тонкую, с авто­
ручку, трубочку, бесшумно выбрасывающую на десяток
метров трехгранный отравленный клинок.
— Держи, вы таких еще не видели.

Старик открыл глаза. Трудно, даже невозможно было

определить, с какого момента страшный сон перешел в не­
приятные воспоминания. А он пытался это сделать: если сон
прервался до разоблачения оборотня — дурной знак, если
после — счастливая примета. Когда-то давно они старались
перед выходом на задание отыскать доброе предзнаменова­
ние в любой мелочи. Но шли независимо от того, находи­
лось оно или нет.
Он встал, размялся, глянул в окно. Утро выдалось со­
лнечным, но прохладным, приближение осени ощущалось
все явственней. Старик поджарил картошку, выпил запре­
щенный врачами кофе, посидел на продавленном диване,
сосредоточенно размышляя, и стал собираться.
Он надел клетчатую домашнюю рубашку, мятые брюки,
лет десять валявшиеся в шкафу, и такой же старый, с потер­
тыми локтями, пиджак. Вещи висели свободно, и эта нагля­
дность происшедших с ним перемен была неприятна.
Выгоревшую, с обвисшими полями шляпу, Старик взял
у соседа, заранее раздобыл очки, обмотанные на переносье
изоляционной лентой — глаза могли свести на нет весь
маскарад, и он это знал.
Поглядев в зеркало, он оторвал пуговицу на вороте,
подумав, потянулся за иголкой и добавил на месте отрыва
несколько свисающих белых ниток. Двухдневная седая ще­
тина придавала Старику неопрятный старческий вид, и сей­
час он выглядел неухоженным, провинциальным дедом,
неизвестно по какой надобности попавшим в город.
Внимание к деталям сохранилось еще с тех времен, когда
ему приходилось погружаться в чуждый враждебный мир,
грозящий смертью за малейшую оплошность.
Во дворе гомонили дети, стукали кости домино, взревел
и тут же заглох двигатель старой ”Победы”. Старик достал
из ящика тщательно смазанный пистолет, вогнал обойму,
дослал патрон в ствол. Пошарил в карманах мелочь, нашел

239
несколько двухкопеечных монет, порадовался, что не надо
менять — одной заботой меньше.
Соседи смотрели с недоумением, и Старик опять порадо­
вался, что не столкнулся с Семеновым, тот задал бы кучу
вопросов по поводу его странного вида.
Он медленно шел по улице среди знакомых домов и мир­
ных людей и с каждым шагом все больше казался себе
впавшим в детство стариком, играющим в давнюю, забы­
тую всеми игру. Сейчас он не находился во враждебном
мире, напротив — все, что его окружало, было привычным,
близким и родным, это был его мир, который если и таил
опасности, то как раз для тех, кого он собирался сегодня
найти.
И Старик вдруг устыдился своего маскарадного костю­
ма, пистолета, натиравшего левый бок, договоренности
с Крыловым, отрывавшей того от законного отдыха. Дру­
гой на его месте вообще бы отказался от задуманного, но
Старик не привык бросать начатое на полпути, хотя сейчас
мало верил в реальность своего плана.
Он позвонил Крылову, сказал, что необходимость в его
помощи отпала и он может отдыхать. Крылов возразил,
и они условились, что Старик позвонит через час, расскажет
о результатах, а если звонка не будет, Крылов выедет на
место и будет действовать по обстановке.
Потом Старик приехал на тихую кривую улочку, подо­
шел к маленькому аккуратному домику и постучал в зеле­
ную калитку, представляя, как пост наблюдения фиксирует
этот факт и какой шум поднимет завтра Мишуев.
Когда к нему вышла миловидная располневшая жен­
щина (Надежда Шеева, 27 лет, жена младшего, старший —
холостяк, а люди болтали, что она живет с обоими), Старик
спросил Владимира или Николая, увидел, как напряглось
лицо хозяйки, и услышал, что их дома нет, когда будут —
неизвестно и вообще непонятно, зачем они нужны совершен­
но незнакомому человеку.
Тогда Старик с простецкой откровенностью поведал, что
он является родным дедом Вальки Макогонова, который
поехал в гости к своим новым друзьям, брательникам Ше­
евым Володьке и Николаю, а обратно не возвратился. Обес­
покоенный дед приехал следом, в справочном получил адрес
и хочет узнать, где его внук, а если здесь ответа не найдет,
то останется только один путь — идти в милицию.
Надежда слушала настороженно, губы ее сжались, руки
комкали какую-то цветастую тряпку. Сохранить незаинте­
ресованный вид ей не удалось, а при последних словах
в глазах явно мелькнул испуг.

240
 ”Знает, все знает, — подумал Старик. — Без деталей: кто
за рулем, кто стрелял, да кого убили, да куда Валька
девался — подробности ей не нужны, без них спокойней,
а догадки не в счет, так легче прикинуться, будто живешь не
с бандитами и убийцами, да не на кровавые деньги жиро­
вать собираешься”.
— Вообще-то муж сегодня обещал заявиться, — расте­
рянно лгала хозяйка и этой ложью выдавала свое тайное
знание, хотя приехавший в поисках внука простодушный
старичок не мог бы определить ни растерянности, ни лжи, ни
тем более предвидеть собственную участь, намек на которую
читался в бегающем, беспокойном взгляде Надежды Шеевой.
— Заходите, дедушка, отдохните, а то знаете, как у му­
жиков — кружка пива, потом стакан вина, потом бутылка
водки... Вот и гуляют... На дачу поехали отдохнуть, да там
и застряли...
Она сыпала словами, провожая Старика в дом, но когда
дверь на улицу закрылась, вдруг замолчала и обессиленно
опустилась на старинный, обитый железными полосками
сундук.
— А что, и Валек мой с ними загулял? — спросил дед
Макогонова слегка неодобрительно.
— С ними, — готовно кивнула Надежда, и Старику
стало ясно: она знает, что Макогонова нет в живых.
Но у деда пропавшего Вальки подобной ясности не
было, да и быть не могло. Хозяйка показалась не только
красивой, но и приветливой, говорливой, обстановка в доме
не внушала тревоги и беспокойства. Разве придет в голову,
что ты неожиданный, крайне нежелательный свидетель, спо­
собный провалить так удачно начатое дело, а потому об­
реченный...
Дед Макогонова расслабился на кушетке.
— Отдохните, дедушка, я сейчас, в магазин и обратно...
В Шеевой появилась целеустремленность, очевидно, она
приняла решение, как надо поступать.
Хлопнула дверь. Дед Макогонова исчез, как только шаги
Надежды пропали вдали. Пружинистой кошачьей походкой
Старик скользнул по комнатам, осматривая дом.
Три комнатки. Маленькие, опрятные, плотно заставлен­
ные. Хельга, набитая разномастным хрусталем и аляповато
расписанным золотом фарфором, ц�