ОБ ИСТОЧНИКАХ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ.

ОПЫТ РЕТРОСПЕКТИВНОГО АНАЛИЗА

Стратегией научно–технологического развития Российской Федерации

(2016) предусмотрена возможность «эффективного ответа российского
общества на большие вызовы с учетом взаимодействия человека и природы,
человека и технологий, социальных институтов на современном этапе
глобального развития, в том числе применяя методы гуманитарных и
социальных наук». Для исторической науки это положение означает призыв к
широкому применению новых информационных технологий в
исследовательских практиках и к активизации поиска исторических корней
взаимоотношений Человека и Природы. Их обнаружение способствует
решению актуальных экологических проблем, обусловленных возрастанием
антропогенных нагрузок на окружающую среду, и обогащенной природными
данными реконструкции исторической реальности.
Впечатляют первые опыты создания
1
национальных/всемирных/глобальных историй окружающей среды . Недавно
применительно российской истории такая заявка была сделана коллективом
авторов «Истории России с древнейших времен» под редакцией акад. Л.В.
Милова, хотя в полной мере и последовательно ее выполнить оказалось трудно
выполнимой задачей. Во введении Л.В. Милов писал, что, изучая аграрную
историю страны, он «обнаружил четкие контуры существенного влияния
природно-климатического фактора на российский исторический процесс»2. Но,
во-первых, и другие стороны отечественной истории существенно были
обусловливаются феноменами, находящимися за границами ортодоксального
антропологического понимания и объяснения: и политика, и социальная
история, и экономика, и культура. А во-вторых, невозможно игнорировать
обратное воздействие людей, обществ и государств на изменяющуюся
природно-географическую среду. Об этом писал еще С.М. Соловьев.
«Внимательное изучение внешней природы уяснило для нас многое отно-
сительно влияния этой природы на жизнь человека, на жизнь человеческих
обществ; но это только одна сторона дела, ограничиваться которой и
увлекаться опасно для науки... Если народ, особенно во время своего
младенчества, сильно подчиняется природным условиям обитаемой им
местности, то, с постепенным развитием его духовных сил, замечается
обратное действие, изменение природных условий под влиянием народной
деятельности… Климат изменяется, природные условия продолжают
действовать; но это уже другие природные условия, на которые воздействовал
человек»3. Полнокровное объединение интеллектуальных усилий в сфере
взаимного изучения антропологической истории и истории окружающей среды
пока остается задачей историографии будущего. Впрочем, последние
десятилетия ознаменовались многочисленными примерами таких подходов на
региональном материале4.
 Размывание дисциплинарных границ, характерное для современного
научного познания, реальное, подчеркнем, не декларативное или
поверхностное, применение междисциплинарных подходов в исторических
исследованиях наиболее эффективно проявляется в одном из ведущих
направлений мировой историографии – Environmental History/Истории
окружающей среды, а в русской версии – Экологической истории.
Это научное направление в системе исторических наук заявило о себе во
второй половине минувшего века в американской историографии, затем
охватило большинство научных центров европейского континента и, наконец,
стало объектом пристального изучения и научного освоения мировым научно–
историческим сообществом. Оно изначально заявило о себе как
междисциплинарное предприятие, позволяющее придать конкретный и
действенный характер интеграции исторических и естественнонаучных
дисциплин. Обострение внимания историков к изменяющимся природным
условиям человеческой истории совпало с процессами «историзации природы»
в естественных науках, развитием проблематики глобальной истории,
исследующей историю человечества в контексте социоприродной динамики,
пониманием исторического характера самих природных законов (идеи
глобального эволюционизма).
Переход антропологически ориентированной историографии на новый
уровень – изучения Человека и Природы в их историческом взаимодействии –
протекает не гладко, и этот процесс не только не далек от завершения, но и
вряд ли вообще возможен. История людей во всех ее проявлениях не всегда
обусловливается природными факторами, а их настойчивый поиск
увлеченными адептами экоистории может стать подобным поиску
отсутствующей черной кошки в темной комнате. Судьба географического
детерминизма, хотя он фактически не был реализован в исследовательских
практиках, достаточно поучительна. Но это был один из первых вызовов
традиционной историографии. Впрочем, есть и обратный пример –
историческая география, развитие которой вплотную подвело историческую
науку к новому витку ее развития.
Благодаря включению природных данных, традиционные
информационные ресурсы историографии необычайно расширяются.
Переосмысливаются представления об источниках исторического изучения.
Обогащаются и методы историописания. Историографическая ситуация схожа
с той, какая была отмечена в свое время Мишелем Фуко применительно к
позапрошлому веку. «Все более и более полное сбережение письменных
источников, учреждение архивов, их упорядочивание, реорганизация
библиотек, создание каталогов, репертуаров, инвентариев представляют собой
в конце классической эпохи нечто большее, чем просто новую
восприимчивость ко времени, к своему прошлому, к глубинным пластам
истории; это способ введения в уже сформировавшийся язык и в оставленные
им следы того же самого порядка, который устанавливают между живыми
существами. Именно в этом зарегистрированном времени, в этом разбитом на
квадраты и пространственно-локализованном становлении, историки XIX века
возьмутся за написание наконец «верной» истории, то есть освобождённой от
классической рациональности, от её упорядоченности и от её теодицеи, —
истории, отданной во власть неистовой силе вторгающегося времени»5.
Именно так. Осознание реальной угрозы человеческому существованию
привело к вторжению в антропологическую историю исследований
окружающей и постоянно меняющейся среды, с которой в далеком и недавним
прошлым взаимодействовали люди, а вслед за этим пересмотр, казалось бы,
очевидных, оправданных многими столетиями приемов и процедур,
представлений о том, по каким лекалам, инструментам и на каком материале
должна создаваться история.
Востребованность экологической истории, ее актуализация возрастает по
мере обострения экологических проблем. Их решение так или иначе
включается в общественную и политическую повестку и предполагает
обращение к историческому опыту, а не только к выводам и рекомендациям
практикующих экологов.
Понятно, что антропологическая история, ставящая в центр внимания
Человека, основывается на продуктах, произведениях, остатках его
жизнедеятельности, и преданиях о них. Но вот что однажды сделал автор
«Крестьян Лангедока»: «Я временно прекратил изучение истории человечества
и на некоторое время стал историком, для которого человек перестал быть
центром внимания». Историк, написавший историю климата за 1000 лет, Э. Ле
Руа Ладюри, сожалел, что историки интересуются лишь историей человечества,
полагая, что изучение явлений природы не дело гуманитарных наук, и даже в
некотором отношении занятие для них недостойное. Ученик Ф. Броделя, он
даже утверждал, что «превратить историка в специалиста в области
гуманитарных наук, значит, искалечить его», а однажды призвал: «Давайте-ка
изучать историю без людей». Но природно-географическая среда функция
времени; изменяясь, преобразовываясь людьми, она становится объектом
истории. Исторические источники как продукты человеческой культуры
фиксируют эти изменения. Однако исторические эпохи представлены и
данными естественно-природного происхождения. И это тоже исторические
источники – и также могут быть включены в информационные ресурсы
исторического исследования. В этих обновленных исследовательских
практиках нет мелочей и все важно – метеорологические наблюдения,
фенологические и гляциологические тексты, суждения о климатических
событиях, данные дендрологов, палинологов и многое-многое другое.
«Могут возразить, – продолжал Э. Ле Руа Ладюри, – что этот вид
исследования, категории документов и методы сами по себе не относятся
непосредственно к истории человечества, а представляют интерес для некой
истории физической, истории природных условий. Не рискует ли историк,
настойчиво пытающийся применять указанные методы, изменить той миссии,
которую ему предначертал Марк Блок: «За впечатляющими штрихами пейзажа,
за самыми с виду бесстрастными сочинениями… историк хочет в первую
очередь видеть людей. Тот, кому это не удается, будет в лучшем случае лишь
показывать свою эрудицию. Хороший историк похож на людоеда из легенды.
Если он чует запах человеческого мяса, он знает, что это по его части.
Хорошо сказано. Но не буду отрицать, что эта мысль (при всем моем
огромном уважении к Марку Блоку) всегда казалась мне слишком
ограниченной, не соответствующей истинно научному мышлению. Разве время
не опередило греческих философов и физиков, утверждавших, что человек –
«центр вселенной» и «мера всех вещей»? Ведь после досократовского периода
и Птолемея появились революционные идеи Коперника»6.
Предложения расширительного понимания исторического источника
давно поступали и от русских/советских историков7. С.О. Шмидт, безусловный
сторонник именно такого понимания, часто напоминал слова Т.Н. Грановского:
«История по необходимости должна выступить из круга наук филолого-
юридических, в которых она долго была заключена, на обширное поприще
естественных наук»8. Однозначно высказывались на этот счет многие историки.
«Исторический источник – это все, откуда можно получить информацию о
развитии человеческого общества… все то, что может источать информацию,
полезную для историка, а не только результаты целенаправленной
человеческой деятельности, хотя именно источники исторического
происхождения (т. е. памятники материальной и духовной культуры)
составляют основной массив исторических источников. Но источники – это и
окружающая человека естественно-географическая среда, и физико-
биопсихические свойства самого человека, во многом предопределяющие и
объясняющие деятельность и отдельных индивидуумов, и общества в целом»9.
Так или иначе, сведение массива исторических источников
исключительно к результатам человеческой деятельности, явлениям культуры
подвергалось сомнению задолго до возникновения Environmental History. Но
именно экологическая история, а ранее археология10, внесли решающий вклад в
преодоление антропологической традиции. А.П. Першиц писал: «Теоретически
совершенно очевидно, что человеческая история разыгрывалась на каждом из
своих отрезков в определенных условиях географической среды и что
биологическая динамика человеческого вида является таким же важным
источником для реконструкции многих событий человеческой истории, как и
другие собственно исторические источники. Поэтому дискуссия о том, есть ли
естественноисторическая информация исторический источник или нет, в
сущности говоря, бесплодна»11.
Популярная классификация исторических источников по типам и видам
жестко связывает исторический источник с «продуктами», оставленными
людьми. Она в целом соответствует общей историографической ситуации в
прошлом и позапрошлом веках. Но даже тогда у нее были оппоненты,
расширяющие горизонты исторического познания за счет окружавшей
человека, общества и государство природной среды, что, если не подрывало, то
существенно ограничивало потенциал многих последующих
классифицирующих и систематизирующих источники версий.
Л.Н. Пушкарев обратил внимание на то, что в русском источниковедении
мысль о феноменах географической среды как исторических источниках
впервые высказал Н.И. Надеждин. Он разделил материалы для исторического
изучения на естественные или физические (физико-географические) и
искусственные или собственно исторические12.
Но не только для экологической истории, что понятно, традиционная и
распространенная в советской, а затем и в российской историографии
классификация по типам и видам имеет ограниченное значение, например, она
приемлема в учебных целях. А.А. Зимин однажды признался, что ему чуждо
применение термина «вид» и стоящее за ним понятие. А.К. Соколов увидел в
типо-видовой классификации серьезное препятствие на пути обращения к тем
группам источников, которые не укладываются в жесткие классификационные
схемы, углубляют разрыв между источниковедением и конкретно-
историческими исследованиями. «Признание возможности объективного
познания прошлого восстанавливает в правах любые методы, которые на это
направлены. Одновременно становится ясным, что сегодня необходимы: а)
существенное пополнение подходов и методов в свете особенностей истории
как научной дисциплины, свойственных историческому исследованию
принципов разнообразия и развертывания; б) модификация уже используемых
методов, например, количественных или компьютерных, применительно к
специфике исторического познания. Однако вместо сознательного запутывания
его методологических проблем следует, видимо, выдвигать принцип
адекватности предлагаемых подходов и методов объекту и предмету
исследования, а также используемых в нем источников»13.
Бережное, но разумное сохранение вековых традиций российского
исторического источниковедения означает их последовательное творческое
развитие, интеллектуальную готовность к трансформации, а иногда и
опережение динамичной историографической ситуации и обновляющихся
стратегий научного исследования. Информационные ресурсы современной
исторической науки несопоставимы по всем показателям с «сырьем» для
историков в эпоху классической историографии. А информационная революция
и понимание исторического источника в свете учения об исторической
информации, обоснованное И.Д. Ковальченко и его школой, оказалась
успешным преодолением традиции. И.Д. Ковальченко отмечал, что опыты
реконструкции исторической реальности могут быть успешными только в том
случае, когда будет учтена вся совокупность эндогенных и экзогенных
факторов, т.е. естественно-природных, планетарных, космических, всеобщих и
локальных условий человеческой цивилизации14.
Environmental History/История окружающей среды/Экологическая
история существенно увеличивает информационную емкость исторической
науки. Это научное направление признает обусловленность истории природы и
людей, привлекает в свои ряды представителей естественных наук, обогащается
их данными, и свою очередь, с готовностью споспешествует их интересу к
антропологической истории, делится с ними специальными методами
исторических исследований.
Принципиальное единство информационного массива «двух культур» (Ч.-
П. Сноу) влечет за собой конвенциальную проблему исторических источников
в контексте их классификации и систематизации. Нам представляется, что она
принципиально разрешается обращением к хорошо известному делению
«припасов» истории на первичные, вторичные и даже третичные исторические
источники. Именно оно характерно для абсолютного большинства
западноевропейских и американских методологических и методических
дискурсов. Условность и схематичность играет на пользу такого подхода, а
готовность ее сторонников до известных пределов согласиться с
контраргументами только усиливает ее позиции. Согласимся отчасти с О.Г.
Эксле, который, размышляя о понятии «исторический источник», предложил
от него отказаться, «поскольку с ним до сих пор неизбежно и открыто связаны
эмпиристские и метафизические эпистемологии», а заодно «от всякой иерархии
и сегментирования исторического материала в пользу его свободного
понимания»15.
Разумеется, граница между первичными и вторичными источниками
проницаема, какие бы то ни было методические или методологические
рекомендации тут не могут подменяться директивными указаниями. Замысел
историка, степень его внутренней свободы обусловливают переходы из одного
в другое.
Первичные источники максимально приближены к событиям и явлениям,
которые являются объектом критического анализа. Этот информационный
массив, как и пути способы получения достоверной информации, в полной мере
освоен классической историографией и связанной и сопровождающей ее
пакетом вспомогательных и специальных исторических дисциплин. Но
первичные источники – это и природно-географическая среда, в которой
развертывается человеческая история. Данные о ней на каждом витке
исторического развития добывают, как правило, представители естественных
наук, обладающие своими методами и инструментарием и, само собой
разумеется, транслирующих результаты своей работы на естественных языках.
Вторичный источник для историка – это по преимуществу тексты,
запечатлевшие работу исследователя над избранной темой, раскрывающие его
лабораторию, связь с современной ему исторической действительностью,
позволяющие критически оценить источниковую оснащенность его
исследовательской работы. Короче говоря, по преимуществу, это
историографический источник.

Идеальный рабочий стол в лаборатории экологического историка –

материалы, принадлежащие человеку, и результаты наблюдений за феноменами
природы, предполагающими свободное владение языком естествознания и
особенно экологии. Оформленные на естественном языке, они содержат слои
анализа и интепретации специалистом, которым историк по большей части не
является. Вступив на стезю экологической истории, он использует эти данные в
своих целях как вторичную информацию, как вторичный источник. Это
«литература» с явственными признаками вторичного источника, которым
пользуется экоисторик, не вовлеченный непосредственно в ранее проведенное
исследование.
 Но в то же время именно научная литература, созданная экологами,
биологами, геофизиками, геологами, химиками, лесоводами, специалистами
множества других профессий, находится в одном ряду с традиционно
понимаемым первичным источником. Реконструкция экоисторической
реальности основывается на данных, полученных из другой «культуры».
Свободное владение методами естественных и социогуманитарных наук
достаточно проблематично. Но именно трансдисциплинарные подходы
обеспечивают согласие и содружество обеих сфер научного познания в ходе
мониторинга экологических преобразований во времени.
Как известно, Л.Н. Пушкарев клал в основу деления исторических
источников способ кодирования заключенной в источниках информации и
получил в результате семь известных типов – вещественных, письменных,
устных, этнографических, данных языка, кинофотодокументов,
фонодокументов и два типа переходных, являющихся одновременно
историческим и биологическими (данные антропологии), историческими и
естественными (географическая среда)16. Переход завершился.
Информационная неисчерпаемость исторического источника оказалась не
методологическим допущением, но реальностью познавательной деятельности.
Бурное развитие экологической истории вызвано внутренней
потребностью научно-исторического познания и необходимостью выполнения
исторической наукой социальных функций. Ход современной истории
человечества, включающий феномен глобального потепления, распространения
новых вирусных инфекций, уменьшение биоразнообразия, захоронение
радиоактивных отходов, ущемление прав животных и др. объективно повышает
статус историописания, обращающегося к историческим страницам
взаимодействия человека и природы.
Демаркационная линия, отделявшая один массив «припасов» истории от
другого, не принципиальна и означает включение субъекта изучения в процесс
критического анализа источников, содержащих естественно–историческую
информацию. В конечном итоге рождается «литература», которая является
вторичным источником полнокровной исторической реконструкции.
Вторичные источники, созданные экоисториком, насыщены данными
первичных источников, преимущественно обработанными с разной степенью
профессионализма и моральной ответственности представителями
естественнонаучного знания.
1
Hughes, J.D. An Environmental History of the World: Humankind's Changing Role in the Community of Life (Oxford:
Routledge, 2001; John Robert McNeill, Alan Roe. Global Environmental History: An Introductory Reader. Routledge, 2013;
Радкау Й. Природа и власть. Всемирная история окружающей среды. М.: ВШЭ, 2014.
2
История России с древнейших времен до конца XVII века. М.: Эксмо, 2009. С. 5.
3
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. 13. Кн. VII. М., 1962. С. 9.
4
The Oxford Handbook of environmental history / ed. by A.C. Isenberg. Oxford Univ. Press, 2014; Экологическая
история в России: этапы становления и перспективные направления исследований. Материалы международной
научной конференции (Елабуга, 13-15 ноября 2014 г.). Елабуга: Изд-во Елабужского института КФУ, 2014;
Экологическая история России: локальные измерения и перспективы интегральных исследований. Материалы
Всероссийской (с международным участием) научной конференции. Череповец, 2017. Проблемы экологической
истории/ истории окружающей среды. Сборник статей. Выпуск I. М.: РГГУ. 2019.
5
Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. — СПб., 1994.
6
Ладюри Э. Ле Руа. История климата за 1000 лет. М., 1971. С.18.
7
Пушкарев Л.Н. Классификация русских письменных по отечественной истории. М.: Изд–во «Наука», 1975.
8
Шмидт С.О. После 75: Работы 1997–2001 годов. М., 2012. С. 160.
9
Шмидт С. О. Проблемы взаимодействия общества и природы в источниковедческом аспекте. // Путь историка:
Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997. С. 64-91.
10
Клейн, Л. С. Археологические источники. Л. : Издательство Ленинградского университета, 1978; Алексеев В.П.,
Першиц А.И. История первобытного общества. М.: Высшая школа, 1990.
11
Першиц А.И. Понятие и классификация первобытно-исторических источников//История первобытного общества:
Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза. М., 1983. С. 35; он же. Непреобразованная природная среда как
источник изучения древнейшей истории//Источниковедение и краеведение в культуре России. М., 2000. С. 18
12
Пушкарев Л.Н. Указ. соч. С.77.
13
Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика. М.: РОССПЭН, 2004. С. 59,64.
14
Дурновцев В.И. Экологическая история как история окружающей среды//И.Д. Ковальченко: Человек. Ученый.
Профессор. Материалы VI Научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко (к 95–летию со дня рождения).
СПб.: Алетейя, 2020. С.155–158.
15
Эксле О.Г. Что такое исторический источник? //Munuscula К 80-летию Арона Яковлевича Гуревича. М.: ИВИ
РАН, 2004. С. 181.
16
Пушкарев Л.Н. Указ. соч. С. 255.