***********************************************************************************

************
треугольники
https://ficbook.net/readfic/12083656
***********************************************************************************
************

Направленность: Фемслэш
Автор: kami.v (https://ficbook.net/authors/6918014)
Соавторы: HighVoltage

Фэндом: Фигурное катание

Пэйринг и персонажи: Анна Щербакова/Александра Трусова, Камила Валиева/Анна
Щербакова
Рейтинг: NC-17

Размер: 43 страницы
Кол-во частей: 13
Статус: завершён
Метки: Любовный многоугольник, Отношения втайне, Сложные отношения, Underage,
Драма, Психология, Элементы гета, Элементы ангста

Описание:
Ане казалось, что все налаживается. Ей казалось, что она почти счастлива. А потом
она в очередной раз собирала своё сердце по крупицам, видя совместные фотографии с
Марком.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

========== первая ==========

Анна Щербакова, как никто другой знает, что это такое – любить безответно. Она о
такой любви читала не только у своих любимых авторов, но и выносила это на
собственной шкуре. Она почувствовала каждой клеткой своего тела, что это такое –
нуждаться в человеке, для которого ты не входишь даже в первую пятерку необходимых
для счастья людей.

Она чувствует опустошение каждый раз, когда Саша улыбается (не ей), губу нижнюю
закусывая – то ли специально, то ли случайно, разницы нет никакой, – а Марк
улыбается в ответ, руками крепко талию обхватывает и к себе прижимает. Её в миг
прошибает и кислород из лёгких выбивает, когда она слышит смех Саши – ей только и
остается наблюдать за их появляющимися совместными фотографиями, душить себя снами
с присутствием знакомого силуэта с рыжими прядями и наслаждаться мимолетными
касаниями перед прокатами.

На фотографиях Аня как всегда солнечно улыбается, но эта улыбка совершенно не

отражается в её глазах. Что-то в ней сломано. За ней тянется череда нездоровых,
неразрешенных и уродливых мыслей. Она позирует и разрушается ради чужих
высказываний о совершенстве. «Анюта, ты такая хрупкая!» – слышит она с трибун в
конце своего маргаритовского проката и вскидывает руки вверх, окидывая взглядом
пространство.

«Хрупкая»,
не покидает её этот голос, когда она в очередной раз слышит ядовитые высказывания в
свой адрес по поводу физической составляющей и незаслуженных высоких баллах;

«Хрупкая»,
доносится до неё, когда она срывает своё выступление на чемпионате России, падает с
четверного флипа и трясущимися руками касается бронзовой медали;

«Хрупкая»,
шепчет ей её внутренний голос, вторгаясь в сон, и превращая всё в самый настоящий
кошмар.

У Ани, кажется, сердце скоро не выдержит. Запуталась во всём, как в паутине. Ей

хочется облокотиться об чьё-то плечо, высказать всё накопившееся, и наконец-то
вздохнуть полной грудью. И первый человек, в котором она видит искренность и
неподдельное беспокойство о ней – это Саша.

Саша пахнет приятно – цитрусами? – безопасностью и абсолютным превосходством. Она

всегда близко к ней – сделай одно движение и можно коснуться прядей апельсинового
цвета, но одновременно так далеко – и жизни не хватит, чтобы приблизиться.

«Ты самая сильная»,

говорит Саша, целуя её в макушку, а та слабо улыбается,
«Ты забираешь у меня все первые титулы, только сегодня тебе не очень повезло».

Аня захлебывается по самые гланды, падая в бездну зеленых глаз и рыжих прядей.
Готова сойти с ума от прикосновений, которые доводят до дрожи в коленях.

– Олимпийскую медаль себе возьмешь? – лукаво спрашивает Саша, смотря искрящимися

глазами.

– Обменяю на твой поцелуй.

Саша смеется, переводя все сказанное в шутку; только вот шуточной формы нет, да и
Аня в принципе не умеет шутить – она больна ею, а вылечить никто не в силах.
Щербакова тянется к огню, обжигается, еле сдерживает истерику и тянет ладони к
яркому пламени снова. Марк, как обычно, радостный подходит к Саше, целует её в
оголенное плечо так нежно и заботливо, так сладко, что аж приторно. Аню
передергивает.

Аня тонет и не замечает ничего вокруг. Она в очередной раз срывает элементы на
тренировке, ощущает спиной холодный взгляд Тутберидзе, и даже то, как Глейхенгауз
начал активно жестикулировать руками, приговаривая: «Не знаю я что делать, она сама
на себя не похожа». Аня разбита на крохотные осколки и с несколькими заплатками на
сердце.

Анюта ничего не может поделать со своими чувствами. «Мы не выбираем в кого

влюбляемся» – и плачет ночами в подушку, а утром скрывает все душевные терзания за
привычной выученной улыбкой на устах. Она до невозможного влюблена в Сашу, та –
счастлива с Марком, и это заставляет в очередной раз проклинать судьбу.

В Олимпийский сезон она умирала и возрождалась, словно феникс – до сих пор ощущает
на своих костях солёные слезы Саши, её разочарование во взгляде и дрожащий голос,
пропитанный обидой. После – шоу Тутберидзе, благодаря которому она почувствовала,
будто начинает новую жизнь – Саша одаривала её ласковой улыбкой, незаметно
касалась, совершенно невесомо и не отрывала от неё искрящегося взгляда. Ане
казалось, что все налаживается. Ей казалось, что она почти счастлива.

А потом она в очередной раз собирала своё сердце по крупицам, видя совместные
фотографии с Марком. Они держались за руки и счастливо улыбались друг другу.
Обнимались так, будто боялись отпустить. Аня видит улыбку, появляющуюся на её лице
при взгляде на него. В очередной раз отмечает, что та абсолютно потеряна в его
глазах.
Аня не замечает ничего и никого вокруг, кроме рыжей макушки с яркими глазами и
заразительным смехом. И это медленно убивает её.

– Ань, – в её мысли врывается нежный, тихий голос, – можешь помочь мне застегнуть?

Аня поднимает голову и встречается взглядом с Камилой. Её пунцовые щеки заставляют

Анюту улыбнуться. Щербакова, конечно, кивает. Как можно ей не помочь?

Валиева поворачивается спиной к ней, и Аня сразу отмечает странную и довольно

сложную застёжку, до которой та никак не смогла бы самостоятельно дотянуться. А еще
замечает, что кожа у Камилы нежная, и покрывается мурашками, когда Аня невесомо
касается её своими холодными пальцами. Она слышит запах малины, исходящий от её
тела, которая мгновенно начинает щипать где-то на кончике языка. Приятно.

– Всё готово, – изрекает Аня, в последний раз касаясь оголенного участка кожи.

Камила сглатывает и пытается унять дрожь, так предательски охватившую её руки. Аня
совершенно не замечает этого, поглощенная своими мыслями и складыванием вещей в
рюкзак.

– До завтра? – напоследок спрашивает Аня, направляясь к выходу.

– До завтра...

Слышит хлопок двери.

– Анют...

В лёгких Камилы оседают осколки чувств – губят и разрушают изнутри.

Только Щербакова этого не замечает.

========== невысказанное ==========

Если бы Аня Щербакова знала, чем закончится её обычное «привет», сказанное Саше
Трусовой несколько лет назад, она бы вообще разучилась здороваться. И лучше бы –
зашила себе рот, предпочитая общаться жестами.

Она вспоминает свою подругу, которая страдала по своему другу, ждала, тосковала в
одиночку, писала стихи. Аня так не сможет. Ей, наверное, никогда не быть главной
героиней романа. Красиво страдать она не умеет.

Получается не как в романах двадцатых годов. Слезы перерастают в некрасивую

истерику, она бьется на плече у кого-нибудь-кто-выслушает, не говоря самого
главного – имени своей любви, и заканчивает, грустно хлюпая носом. Трусова, ее
цитрусовая девочка, увидела бы – ни за что не подошла. Хотя она и так не подошла,
предпочтя Марка.

«Да у него прыщей больше, чем титулов у Саши» – возмущается кто-то в комментариях,
но Аня не совсем согласна. Она не поливает грязью тех, к кому испытывает симпатию
ее любовь. Это неэтично и совсем неспортивно.

Они ходят гулять с Камилой раз в неделю – на большее Анечки и не хватает, чисто
развеяться.

– Даниил Маркович на тебя жалуется, – говорит Валиева между делом, будто это совсем
что-то незначительное.

– На что? Что я проспала последнюю тренировку? Я уже извинялась перед всем

тренерским штабом. Просто устала. Переутомилась, – как можно безобиднее пожимает
плечами Щербакова.

– Нет. Что ты совсем не та Аня, которую он знал раньше.

– Ему стоит привыкнуть. Люди меняются и взрослеют, вырастают.

больнобольнобольно

Щербакова помнила, о чем мечтала лет в семь. Выиграть какие-нибудь серьезные

соревнования, где на тебя вешают блестящую медаль с триколорной ленточкой.
Порадовать родителей своей победой.

Щербакова помнила, о чем мечтала в тринадцать лет. Поскорее вырваться во

«взрослые», она знала, что всё возможно, особенно для гениальных. Она ни в коем
случае себя не считала гениальной, так, добивалась результатов упорным трудом.

И помнила, о чем мечтала в шестнадцать лет. Прижать к себе эту «ракету» с русой
макушкой сильнее и дольше, чем обычно, вдыхать запах юной кожи, такой горячей,
манящей, терпко-мускусной. Губами прижаться к щеке... И уехать с ней куда-нибудь
далеко, запостив загадочную сторис с авиабилетами. Вот такое вот простое желание.

Которое исполнилось не у нее.

– Ну что ты, Анечка, не дуйся на тренеров, – Валиева улыбнулась как-то очень по-
доброму.

От «Анечки» Щербакова едва не заскрежетала зубами. Все эти уменьшительно-

ласкательные производные от имени ее раздражают, и она ничего с этим поделать не
может.

– Пойдешь на встречу с ребятами? Они собираются на квест какой-то сходить, Саша

тоже там будет.

От упоминания имени практически тошнит. Естественная физиологическая реакция.

– Нет желания. Я бы лучше в кино сходила. Только не на драму, на легкую комедию.

– Пойдем, – Валиева сразу вытащила телефон и начала листать афишу. – Как ты

относишься к азиатским фильмам?

– Средне.

Как и ко всему происходящему вокруг.

– А к американским? – не унимается Камила.

Аня соглашается, потому что знает, что та не успокоится. Это мило и ни к чему не
обязывающе, так что можно и сходить, отвлечься хотя бы на пару часов. Не трогать
телефон каждые пару минут и не проверять истории этих... Она даже не может
выговорить про себя слово «двух». Парочка.

Иначе она остается наедине c раздавленной собой.

«Если очень больно, пиши».

И Щербакова писала, да только не выходило. Какие-то наивные четверостишия,

куплетики, короткие рассказы, мрачные сказки. Все хранилось в отдельном
запароленном документе. Пароль прост – день рождения Саши Трусовой. Родители точно
не догадаются о таком шифре. Каким-то подсознанием она понимала, что нельзя вечно
страдать от безответной любви. Но пока не получалось.

Не сегодня, не завтра, все потом.

Я вижу в каждой детали тебя. В апельсинах, выложенных на общем шведском столе; во

всех песнях о любви, в мимолетных взглядах, отражениях, смехе, касаниях рук. С
удовольствием променяла бы на прежнее спокойствие, да кто мне ответит на то, что
происходит? Точнее, почему это произошло именно со мной, Аней Щербаковой. Можно мне
новое тело, новую память? Быть может, новую планету. Я совсем не против.

– Ты так красиво улыбалась в том интервью. Настоящая чемпионка.

И Ане отчаянно хочется разлить масло и самой лечь на эти трамвайные пути.

***

– Аннушка! Может, вы уже соберетесь и начнете прыгать четверные так, как это делали
раньше? – почти кричит Тутберидзе.

Она бы с удовольствием, да только начинает готовиться к прыжку и заходит на него –

видит огненный вихрь вдали и представляет, сколько поцелуев подарено шее,
спрятавшейся в вороте тренировочной кофты.

– Что между вами? – тихо спрашивает Женя, наклонившись у выхода на лед.

– Между кем? – так же тихо отвечает Аня.

– Между тобой и Сашей.

Между ей и Сашей – абсолютное ничего. Ноль. Зеро.

– Просто на друзей так не смотрят. На соперниц тем более. Не пытай меня вопросами,
я так вижу. Она, кстати, тоже не в форме.

Щербакова торопится быстрее выйти на лед, чтобы не задеть раны, еле покрытые тонкой
кожицей. Нельзя это показывать остальным, что у нее болит от жизни в целом, от
Трусовой в частности.

На тренировке Ане не очень интересно, она впервые не может дождаться конца этого,
казалось бы, бесконечного часа. Тренерский штаб в гневе от их формы, лед какой-то с
щербинками, юниорки дышат в спину, новая форма натирает шею. Все отвратительно. И
еще кто-то последние пятнадцать минут пристально смотрит на нее. Щербакова
старается игнорировать, восстановить флип, но в ней уже клокочет раздражение и
легкая ненависть.

– Ну привет, – насмешливо говорит та, которая ей снилась последние месяцы.

========== дура-судьба ==========

– Ну привет, – насмешливо говорит та, которая ей снилась последние месяцы.

– Привет, – собственный голос Ане кажется чужим, отрешённым, отголоском эха,

доносящимся из их прошлого совместного и прекрасного.

– Пойдёшь с нами на квест? – интересуется Саша, а сама улыбается экрану, и Аня

сразу понимает, с кем она сейчас переписывается.

Становится тошно.
Ане хочется, чтобы Саша коснулась её запястья и оставила нежный поцелуй на макушке
– невероятно сильно, до безумия, всепоглощающего желания. Но единственное, что она
чувствует сейчас – деградацию чернильных бабочек в животе в кокон.

– Нет, у меня другие планы на вечер, – пожимает плечами, как можно более
непринужденно.

Саша отрывается от переписки и устремляет взгляд на Щербакову, буквально высекая им

молнии.

– Да? Учти, пропустишь все веселье, – ее губы расплываются в улыбке, а Аня

отворачивается.

Не хочет смотреть. Устала.

– Я пойду с Камилой в кино, там мне будет очень интересно.

Взгляд Саши мутнеет, принимая непривычный темный оттенок.

– А теперь мне надо идти, – смотря на время, выдаёт Аня, поправляя рюкзак на плече.
– Увидимся ещё.

Она направляется к выходу, чувствуя на себе чужой испепеляющий взгляд.

У Саши за фаянсовыми ребрами нитями алыми вышито «победа» и «Марк Кондратюк». Ни

единого слова о Щербаковой. Аня никогда не хотела быть зависимой от обезоруживающей
улыбки, хриплого голоса и цитрусового аромата. Ей было приятно, что её принимали,
понимали и давали возможность высказаться, – и больше всего Ане хотелось рассказать
о своей боли именно Саше.

Ей бы хотелось, чтобы её сердце находилось в ладонях, а не в грудной клетке – тогда

бы Саша могла увидеть, как оно бьется в агонии: «Мне больно, очень больно, а ты
этого не замечаешь». Но разве кто-то хочет слышать о боли, которую они причинили?

Аня постоянно дополняет записи в своём электронном дневнике, чувствуя, что это
единственное, где она может высказаться, не боясь осуждения.

В один момент ты протягиваешь мне ладонь и говоришь, что скучала, а в другой даже
не можешь посмотреть мне в глаза, а затем мы не говорим на протяжении месяца.
Почему так, ответь мне? Я умоляю своё сердце отпустить тебя, но оно никогда не
слушает.

Она не могла сосчитать, на сколько осколков каждый раз разбивалось её сердце, видя
Сашу в объятьях другого. И Аня прекрасно понимала, что это ненормально –
чувствовать постоянное опустошение при взгляде на знакомый силуэт, как сердце
перетирается в пыль, когда любимая апельсиновая девочка улыбается не ей – вся эта
больная зависимость заставляет лезть на стену и изнывать от нехватки банальной
взаимности в жизни.

Анюта – умная, понимающая и искренняя. И понимает, что Марк, в общем-то, хороший

парень, добрый, готовый всегда помочь, но когда его руки дотрагиваются до бедер
Трусовой, Аня чувствует, как неприязнь начинает внутривенно распространяться по
организму. Саша говорит «покажешь, как умеешь плавить своим прокатом лёд?» и
смотрит по-особенному, но никогда так, как на него.

Щербакова больше не верит в их прошлое «мы», но всё же не может её отпустить.

Потому что касаться ярких прядей и тёплых лучей лишь изредка намного лучше, чем не
видеть вовсе. Наверное.
***

«Сегодня в 17:30 на Ленинградском? И какой ты попкорн больше любишь: солёный или

сладкий?»

Аня кусает губы, поглядывая на сообщение Камилы. Откладывает телефон в сторону.

Закрывает глаза и усиленно растирает виски, задыхаясь от удушающего вопроса,
крутящегося в голове целый вечер: «От чего так паршиво на душе?».

Валиева не виновата. Абсолютно. Тут совершенно другое.

Ане кажется, что цитрусовый аромат, настолько приевшийся и уже вызывающий

головокружение, проник внутривенно, а знакомая тень всё преследует и преследует, не
давая свободного пространства и даже воздуха. Она постоянно в её мыслях. Всё время.
Щербакову начинают выворачивать наизнанку собственные чувства.

Она говорит себе, что всё пройдет. Надо немного потерпеть.

«Терпи, терпи, терпи»,

оглушает собственный голос;

«Ты сильная»,
голос Саши добивает и ей кажется, что в воздухе витает знакомый аромат и
безмятежное счастья.

Аня пытается выкинуть будоражащий тембр Саши из головы. Ей не нужно это. И

совершенно не нужны непрошенные воспоминания, прогуливающиеся по узким улочкам
черепной коробки, когда они разгуливали по солнечной аллее и ждали под липами
вечерний сеанс романтической комедии. Саша тогда недовольно бурчала насчет выбора
фильма, Аня улыбалась до боли в щеках, да приговорила о том, что они обязательно
должны купить газировку с попкорном. Сладкий. Сашин любимый.

Аня зажмуривается, как от больного удара. Вдох-выдох. Смотрит на время, осознавая,

что Камиле надо ответить. Понимает, что юная Ками, свитая из добродетели и лунного
света, самого приятного и нежного, не заслуживает быть рядом с вечно тоскующей
девушкой, из боли сотканной и с беспокойства слитой. Валиева создана для других:
светлых, верных и правильных. Щербакова под это описание не подходит: у нее в
мыслях только одна, разбивающая ей сердце.

«Да, в 17:30»

И через несколько секунд дополняет сообщение.

«Солёный»

***

Камила встречает Аню с улыбкой на лице, неловкими объятьями и протянутыми билетами.

В взгляде Валиевой всегда что-то неуловимо успокаивающее – кажется, Щербакова ловит
связь с иным миром, где царят спокойствие, безмятежность и тот особенный лунный
свет. Аня не может удержаться от ответной улыбки – никто не может, проверено.

До сеанса остаются считанные минуты, а Валиева, увлекшаяся разговорами о татарской

кухне, посчитала обидным, когда Щербакова промолвила что-то про «пирожки
треугольной формы». Её забавляла смена эмоций на лице Камилы, которая очень
настойчиво ей объясняла о правильности названия – с надутыми губами, цоканьем
языком и недовольным взглядом, что вызывало только улыбку, которую Аня еле
сдерживала.
«Не треугольники, а эчпочмаки, Аня!»

Аня слушает рассказы Камилы о готовке, чае с молоком, Лёве, а через некоторое время
Ками заботливо интересуется, как проходят дни у неё. Щербакова пожимает плечами,
отвечая: «Все как обычно. Тренировки, учеба, семья и Мафия». Конечно, опуская
подробности о каждодневной тяжести на душе, непрошенных слезах и коротких рассказах
в электронном документе, посвящённой только одной.

Камила ни разу не отрывала взгляда от Ани. И, пожалуй, впервые Щербакова чувствует

его на себе так явно и ощущаемо и может назвать «особенным» – ласковым, понимающим
и дарящим спокойствие. Красивым взглядом темно-карих глаз. Анюта словно видит ее в
первый раз и отмечает приятные черты лица восточной принцессы. А ещё – исходящий от
неё запах пряностей, мёда и карамели. «Совсем не такой, как у Саши» — отмечает ее
внутренний голос.

Камила выбрала удачный сеанс – людей было мало, человек десять, разбросанных по
разным частям зала. И это создавало приятную атмосферу для диалога, который
вертелся у неё в голове и душе долгое-долгое время.

– Скажи, ты когда-нибудь любила?

От неожиданности вопроса Аня давится газировкой. Вопросительно смотрит на вдруг

принявшую серьезный вид Валиеву. Сглатывает. Зачем ей эта информация?

Не понимает, но отвечает.

– Да.

– И чем это закончилось?

Анюте больно: за ребрами всё болит и рушится-ломается-крошится. Грустно улыбается.

– Не закончилось.

Чувствует, как ей не хватает воздуха. Впервые она говорит об этом открыто, не

слёзному документу, а живому человеку, чувствует заинтересованный взгляд, и
касание тонких пальцев на ее ладони.

– У меня тоже, – шепчет Камила, еле слышно, а Аня покрывается неприятными

мурашками.

Она сжимает ладонь Камилы, будто говоря: «Все нормально, я здесь, я тебя понимаю»,
а после – переплетает пальцы, наблюдая, как нервничает Ками, сглатывает и отводит
взгляд, хотя старается казаться сильной и непоколебимой.

– Извини за вопрос, но этот человек знает о твоих чувствах?

Камила смотрит таким взглядом, что у Ани перехватывает дыхание.

– Нет. И вряд ли когда-нибудь узнает.

Ками улыбается грустно-грустно, убирая руку от приятных касаний Ани.

– Почему?

– Потому что я вижу, что этот человек любит другого. Этого недостаточно?

Аня кивает. Ещё как достаточно.

И пока Анюта собирается с мыслями, анализируя все сказанное, Камила отсчитывает
каждый лопнувший в ее сердце капилляр.

«В другой вселенной, я бы могла влюбиться в тебя, ты бы сделала меня счастливой, я

уверена», – смотря на очертания лица Ками, проносится в мыслях у Щербаковой.

Но единственное, что у неё получается делать касательно любви в этом мире –

наблюдать, как чужие губы прикасаются к ее вечной мечте, рассматривать с глупой
улыбкой совместные фотографии и не замечать других с искренними чувствами.

Судьба, действительно, такая дура.

Комментарий к дура-судьба
От автора соавтору: посылаю тебе лучи любви (своей, конечно).
Читателям: спасибо за интерес к этой истории, мы это очень ценим!

========== дельфины ==========

И в сущности, сейчас ничего не имеет значения, как поется в песне Мумий Тролля.

Она понимает, что Трусова – это болезнь, которая пустила корни где-то в её легких.
На каждом вдохе и выдохе – ее имя, но благодаря Камиле, брезжит надежда на
выздоровление. Хотя бы в плане дружбы.

– Ты плачешь? – как-то спрашивает Ками, когда они смотрят контрольные прокаты.

– Это просто дождь, – печально улыбается Щербакова.

Валиева хмыкает как человек, который ничего не понял, но абсолютно согласен.

Аня забывает, как дышать, поймав на себе пристальный взгляд Саши со льда. Это
невероятно глубокое и вопиюще-больное чувство внутри перерождается в то, о чем
пишут в статьях по психологии. За-ви-си-мо-сть.

Огнем охватывает буквально до кончиков пальцев, когда Саша начинает свой прокат.
Либо Щербакова сошла с ума, либо Трусова действительно продолжает на нее смотреть.
Выжигает взглядом, будто гвозди вбивает в ноги. Пошевелиться невозможно, только
стоять и смотреть.

Это не Круэлла. У нее новый образ. Сильной, раскрепощенной девушки, победительницы,

обладающей «самым милым парнем в российском фигурном катании». Платье цвета крови и
волосы цвета апельсина. Слишком ярко. Слишком больно.

Камила говорит что-то восхищенное, но слова совершенно не воспринимаются. Время

вязкой патокой течет до того момента, когда девушка на льду заканчивает короткую
программу. Она опять смотрит не перед собой, где должны сидеть судьи, а на Аню.

– Чего застыла? – поторапливает ее Этери Георгиевна. – Аннушка, ваш выход!

Она не знает, что ответить, будто сходит с ума каждую минуту. Коньки касаются льда,
приятный звук, и вот Анечка встает в начальную позу. Первые ноты, и она ловит два
взгляда: приятный – Камилы, и внимательно-стальной – Саши.

Руки будто становятся деревянными, и Глейхенгауз кричит что-то ну совсем

неодобрительное со своего места. Да плевать, главное докатать и добраться до Саши с
вопросом: какого черта?

На флипе ее будто ломает, и она падает, ударяясь телом о бортик.

– Ань, ты как? В порядке? – кричит Даниил Маркович.

Она хватается за ушибленный бок. Наверняка, останется синяк.

– Ты цела? – обеспокоенно спрашивает Валиева после проката.

Аня априори цела, куда же деваться. Впрочем, такие вещи по барабану, когда на нее
смотрит Саша. Она медленно подошла к апельсиноволосой, ноги подкашивались и бок
ужасно ныл. Глейхенгауз обеспокоенно бегал вокруг нее, словно курица-наседка.
Спрашивал, не травмирована ли она. Девушка только рукой махнула: мол, неважно.

– Поговорим? – хрипло спрашивает Аня, не ожидая отказа.

Прогулки после тренировок. Неравнодушные взгляды. Разговоры до утра, любовные более

чем, да только не об их любви. Вспоминать совершенно не хотелось, да только мысли
так и лезли в голову, как рой пчел.

– О чем? – улыбается Саша как ни в чем не бывало.

– О тебе. Пойдем, пока есть время.

Она потом обязательно объяснит Камиле, в чем дело, и почему так сбегает, когда-
нибудь, не сегодня, не завтра, все потом. А сейчас только эта цитрусовая боль
внутри и запах чужих духов, а на льду – разрывающая сердца Селин Дион.

Душная подсобка, все как в дебильных романах. Маты на полу и ещё какие-то снаряды,
видимо, принадлежащие Самбо-70. Воздуха откровенно не хватало, а у Анечки он так
вообще был на минимуме.

– Почему ты так на меня смотришь? – зло спрашивает Щербакова, скрестив руки на

груди.

– Совершенно обыкновенно смотрю. Или тебя что-то не устраиваешь? Могу смотреть на

твою Валиеву, да только ты не будешь рада.

– Она не моя.

– Не со своими в кино на последние ряды не ходят.

Разгоряченный воздух обжигает легкие, а девушку трясет, то ли от холода, то ли от

волнения, то ли от всего сразу.

– Просто на друзей так не смотрят.

– А ты мне друг, Щербакова?

Серо-зеленые глаза сузились до минимума. Ещё немного, и она своим взглядом

просверлит, к стене припечатает, за воротник стекла насыпает.

Свежие раны болят ещё сильнее. Самоедство – удел ранимых, нежных, тонко
чувствующих, а Анечка-Анюта русский танк, у нее не болит от жизни в целом. От
Сашки-ракеты – в частности. Все совершенно безвкусно, когда объекта любви и
обожания нет рядом.

– А кто я для тебя? – слова будто царапают горло изнутри. Хочется ли знать ответ?
Анечка не знает. Сашка изменилась за этот год, черты лица стали мягче, улыбка –
сильнее, руки – ещё более накаченными. Неизменными остались только её хитрые глаза
и улыбка Мона Лизы, которую отчаянно хотелось вытравить с лица. Провести рукой,
смочив пальцы.
– Ты? – медленно, будто подбирая слова, говорит Саша. – Ты мне нравишься, Аня,
точнее нравилась раньше. Ты такая не замечающая ничего вокруг, честно. А теперь
посторонись, меня ждут.

Внутри Анечки словно что-то ломается. Как будто попала под фуру, потом кома,
аппарат искусственного дыхания, клиническая смерть головного мозга и долгожданное
спасение реаниматолога.

Все должно было закончиться не так. Ты нужна мне.

========== точка невозврата ==========

Все должно было сложиться по-другому.

Саша Трусова всегда была яркой, с живыми глазами и амбициями. С желанием покорить
мир и быть кому-то нужной. Жаль, что она не замечала одного – как Аня сходила с
ума.

Сашенька, любимая Сашка обнимала долго-долго, окутывая её ароматом цитруса и мятной

жвачки, смотрела с искренней улыбкой, и вроде как даже на неё, но потом – спуск с
небес на землю и принятие реальности, где Трусова в отношениях, а Щербакова ей не
нужна.

Ты мне нравишься, Аня, точнее, нравилась раньше.

Как спасти себя? От этой информации, болезненных взглядов и новой трещины в и без
того покалеченных рёбрах?

Анюта прекрасно видит, как Саша смотрит на Марка – и никогда так на неё. Может, она
и не замечала этого ранее. Апельсиновая девочка с нежностью целует парня,
совершенно забывая обо всем. Сашенька улыбается на совместных фотографиях,
прижимается к Кондратюку, оставляет лёгкий поцелуй на его щеке. А Аня... Она –
рассудительная, умеющая держать эмоции в себе, перманентно-идеальная, ломается под
натиском чувств, глотает на ходу слёзы с противным липким комком отрицательных
эмоций, который копился на протяжении долгого времени.

Голова пустеет, а тело теряется в пространстве – Щербакова совершенно не может

контролировать свой рассудок. Она обливается слезами от несправедливости и нелюбви.
«Я так люблю тебя, вернись ко мне» растворяется в мертвой тишине, оседая тонким
слоем пыли в душной подсобке.

– Аня... Что же ты...

Кто-то присаживается рядом с ней на корточки, мягко разговаривает с ней,

успокаивает, вытирает солёные слёзы и растекшуюся тушь с щёк.

– Если я ей сейчас не нужна, то и не буду. Да и кому я вообще сдалась? – сломанная

Анечка всхлипывает на плече девушки.

– Анюта, – шепчет нежный голос, – посмотри на меня, пожалуйста.

Щербакова вглядывается в лицо Камилы – Аня не привыкла к нежности и заботе, которые

плескаются на дне её угольных глаз.

У Ками сердце, наполненное солнечным светом. Эфемерная, сладкая, тёплая, как летние
дни и проведенные вечера у костра. Рёбра Анечки раскрашены в лиловый, а сквозные
раны затягиваются слишком долго. Но когда тонкие пальцы девушки касаются её, боль в
сердце, кажется, перестаёт так сильно рвать грудную клетку.
– Анечка... моя Анечка, – вырывается из уст Камилы, когда она прикасается губами к
виску Ани, оставляя нежный поцелуй. – Ты самая талантливая, красивая, лучшая. Ты
нужна всем: родителям, друзьям, поклонникам. И я...

Её голос впитывается в её организм, заполняя внутренности приятным теплом и

спокойствием. Анюте уютно. Она позволяет себе грустно улыбнуться.

– Я в тебе нуждаюсь, Ань.

Щербакова поднимает взгляд на Валиеву. Смотрит долго, изучающе, заставляя кожу

покрываться мурашками.

И тянется ближе.

Камила – противоядие, приторное и одновременно обжигающее нёбо, и Анечка так хочет

её коснуться, испить, почувствовать на себе хоть раз влюбленно-томный взгляд.
Завтра она будет об этом сожалеть, послезавтра она будет боятся смотреть Камиле в
глаза, через неделю с ней заговорит об этом, но сейчас – это самое правильное, что
может быть.

У Камилы сердце заходится аритмией, когда Аня обхватывает ладонями её лицо. Чернота
зрачка топит радужку, оставляя малый ореол цветом в арманьяк. С трудом унимает
дрожь в теле, чувствуя на своих губах чужое горячее дыхание. Фейерверки оглушающе
взрываются в голове, сносят последние связные мысли – Аня целует её.

Целует.

Поцелуй выходит на грани – рвано, дико, совершенно неподходяще под слово

«нежность». Острое колено упирается в бедро, тонкие ладони невесомо касаются плеч,
ключиц, бессовестно притягивая к себе за шею всё ближе и ближе.

– Ками... Боже мой, какая я дура... Прости меня.

Камила вздрагивает от услышанного, но смотрит тем взглядом, о котором мечтала Аня –

влюбленным, томным и совершенно сказочным. У Щербаковой начинает колоть сердце,
биться бешено об грудную клетку – перед своими глазами она видит Сашеньку, её
улыбку, даже может услышать смех. Воспаленное сознание сотворяет дикие вещи,
заставляя лезть на стену от нахлынувших эмоций.

– Нет, только прощения не проси. Я этого не вынесу.

У Ками дрожат губы, но она уверенно притягивает к себе Аню и снова касается её губ
– осторожно, чуть дыша, будто боясь навредить. Щербакова не хочет ни о чем думать,
кроме приятных поцелуев Камилы и её аромата, заполняющего лёгкие.

Анечке хочется прижаться ближе, запустить пальцы в волосы цвета горького шоколада и
провести так несколько часов, уткнувшись носом в ключицы/плечи. Камила целует
нежно, сладко, льнет ближе; Аня – горячо, жадно, до пятен перед глазами. Проводит
губами по щеке, шее, ловит рваные вздохи. Аня слышит «поцелуй меня» возле своего
уха – Ками говорит тихо, соблазнительно, оставляя горячее дыхание на коже.

Щербаковой хорошо – ей приятно касаться чужих губ до такой степени, что к чертям
сгорают предохранители в голове, а внешний мир расплывается ненужным фоном.

– Ты мне так давно нравишься, Ань, – шепчет та, – как ты могла это не замечать?

Ты такая не замечающая ничего вокруг, честно.

Саша застревает где-то на уровне сознания, постоянно мельтешит перед глазами и
врезается в подкорку едким сарказмом.

Аня снова слышит её голос. И цитрус. Везде.

Чувствует, как вокруг её шеи затягивается невидимая веревка, лишая дыхания.

Целует Камилу нежно-нежно и шепчет что-то на прощание – Ками пробирает до костей,

говорит ей в спину слова о том, что будет ждать и даже не просит вернуться к ней.

– Ты сама придёшь ко мне, когда поймешь, что я тебе нужна.

Порочный круг. Их точка невозврата.

========== быть нужной ==========

Комментарий к быть нужной

* Г.Х. Андерсен - «Снежная королева»
И она словно шепчет так сладко «Замени мне Сашку», улыбается хитро, прищуриваясь
лишь уголками глаз, что Ками чувствует: все – личная игра Щербаковой, ее новая
медаль, даже не золотая, а платиновая.

У Анечки холодные руки и губы, но обжигающе теплый язык, она любит целоваться
только когда совсем стемнело за окном, и вокруг тишина. Целует иногда небрежно, как
будто для галочки, и Камила с каждым месяцем все бледней, а внутри нее становится
очень холодно.

Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце
превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их
можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих
добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда
была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее!*

– Ты любишь... – пытается сказать Камила, но слова проглатываются, будто воздух

внутри кончился. Анечка поднимает тонкие брови.

– Если ты о том, какой сок я буду, то предпочитаю апельсиновый.

– Да-да. Спасибо.

Они гуляли по парку, который приятно манил прохладой под ветвистыми кронами. Ками
даже улыбалась, что было странно для тех дней. В какой-то момент даже показалось,
что счастье тихонько тлеет внутри, и надо подождать, чтобы разгорелся огонь.
Отречься от собственной ревности и довериться Ане.

Сама же Аня думала, что никаких случайных столкновений с Сашей она больше не
допустит. Рядом есть человек, которому она нужна – разве это не счастье? Глядя ей в
глаза, безраздельно веришь ей, потому что чувствуешь, что она тебя не обманет, кем
бы ты ни был. Она не врала, презирая лицемерие и любую ложь.

С Ками всегда чувствуешь себя спокойно, она никогда тебя не поставит в неудобное
положение, не будет шутить над тобой, а если ты уж, Анечка Щербакова, попала в
сложную ситуацию, она протянет руку, и выведет тебя в этом танце, искусно, изящно,
джентльмен в женском обличье.

И понимает это, как и то, что дважды два равно четырем.

– Аня, – как-то ласково-нежно говорит Камила, и сердце тает. – Ты знаешь, что такое
эскимосский поцелуй?
– Ну... – пытается предположить она, накручивая прядь на палец. – Когда вы греетесь
от холода телами?

– Ты пошлая, Ань. Это когда люди трутся друг о друга кончиками носа, не касаясь
губ.

– И в чем смысл? – смеется Щербакова, и Валиева в ответ широко улыбается.

– Разнообразить общение. Это как приветствие.

– Тогда попробуй поздороваться так с Этери Георгиевной в следующий раз.

– Ань!..

Звучание ее имени от Камилы как-то удивительно приятно ложилось на слух. Хотелось,

чтобы она повторяла ее имя, и не раз, не два, а много-много, чтобы приклеилось в
памяти ярким стикером.

А не грубо-хриплое «Щербакова!», брошенной Трусовой на льду вчера. Лицо, голос,

жесты – все они будто были вырублены топором, а опилки летели во все стороны, пока
лесоруб впопыхах работал. Анечка смотрит на ее искаженное злостью лицо, и
чувствует, словно застыла где-то. Ничего не доходит.

– Что, Трусова? – спокойно спрашивает Аня.

– Границ не видишь, Щербакова?

– А ты? Может, к психологу сходишь, раз так нервничаешь? Ты здесь не одна на льду,
извини, не королевские условия.

– Ещё что сделать? Почести, может, тебе отдать? – выплевывает Сашка в ответ, и
набирает скорость.

Вопрос ты все ещё в нее влюблена больно жжет изнутри. Она понимает, что быть
влюбленной в такого человека – это добровольно подписать себе приговор. Документ о
капитуляции. Анечка чувствует вину, обвивающуюся вокруг шеи, как ядовитую змею.
Переводит взгляд на Камилу, но та, слава богу, занята обсуждением программы с
Глейхенгаузом.

– Знаешь, я сегодня прочитала в СМИ... – говорит Ками, вырывая Щербакову из

воспоминаний вчерашнего дня, когда они сворачивают на узкую и малолюдную аллею.

– Ты читаешь их? – по-настоящему удивляется Анечка.

– А что, мне их игнорировать теперь? Скорее всего, это слух, но пишут о том, что
Трусова хочет либо уйти из одиночного фигурного катания, либо выступать под другим
флагом.

– Да, конечно, слухи, – как можно беззаботнее отвечает Щербакова, но внутри

неприятно сдавило где-то в районе сердца. – Куда она денется от своего Кондратюка.

– А он инициатор.

И вот в очередной раз Аня чувствует, что на минуту умирает. До встречи с Сашей ей
казалось, что у нее всё хорошо, а потом, когда апельсиновая девочка уже
систематически и окончательно внедрилась в сознание, Аня поняла, что раньше всё
было таким однотипным, безликим и безвкусным.
Как тот попкорн в кино.

– Ты расстроилась? – спрашивает Ками, и в ее интонации слышны переживания.

Аня хочет сказать, что все летит в одно место, но почему-то говорит, что все
хорошо, ей все равно на Александру Трусову, время лечит, и вообще Сашка слишком
эмоциональная, она и тренерский штаб меняла на эмоциях, и в интернете вечно пишет
на эмоциях, и на пресс-конференциях тоже...

Ками молчит, и Анечка понимает: ей не верят. Хочется вывалить все начистоту,

развернуться и уйти, но у Валиевой глаза такие чисто-печальные, и может, ещё не
время, надо немного подождать. Потерпеть.

Тем более, если она расскажет правду, то Камила воскликнет в сердцах «черт побери,
я люблю тебя. Я очень люблю тебя, ты мне крайне нужна. И ты... скажи мне, что
любишь. Это ведь так просто».

Только вот любви нет, и эти слова застрянут где-то в легких, что хоть разрезай
грудную клетку и ищи там, копаясь в требухе внутренностей кровавыми перчатками.
Ками нежно целует ее в висок и Анечка понимает: никого в их треугольнике не
отпустило.

– Может, поговоришь с ней? – предлагает Ками так наивно-нежно.

– О чем?

– О ее переходе. Узнаешь, зачем Саша так поступает. А если неправда, то грош цена
новостям, которые я тебе пересказываю.

Аня вздыхает.

– Если даже это правда, я последний человек, которому она это расскажет.

У голоса Ками интонация «все-будет-хорошо», и это самое важное.

***

Камила всегда знала, что все люди желают быть нужными. С сегодняшнего дня Ками
знает, что и она тоже желает быть нужной, но с определенными, четко вычерченными
условиями, желательно зафиксированными на бумаге и скрепленной печатью.

Условий всего два: необходимо, чтобы человеку нужна была именно она, Камила Валиева
(не как замена), и чтобы ее любили.

Иначе она сбежит – Ками так устала ждать.

========== камила ==========

«На лёд приглашается Камила Валиева..»

«Пишется новая книга. Книга, посвящённая только Камиле Валиевой»

«Новый мировой рекорд, дамы и господа!»

«Допинг-проба Валиевой дала положительный результат»

Ками зажмуривается, будто от яркого света, закрывает уши ладонями, и тихо-тихо

считает до десяти, пятидесяти, ста – она надеется избавиться от пожирающих
бесконечно-утопных мыслей.
У Ками в пятнадцать – расшатанная психика, грязные обвинения и комочек счастья в
руках в виде любви к Щербаковой. Маленькая Ками льнет к Ане после чемпионата мира
среди юниоров, с восхищением смотрит на улыбчивую Анюту, которая тормошит ее темные
волосы, поздравляет и крепко-крепко обнимает. «Пахнет домом и цветами» – отмечает
тогда Камила, утопая в объятьях и наслаждаясь ее присутствием рядом.

Ками сжимает ладонь в маленький кулачок, прижимает к губам и очень волнуется за

прокат Ани – оглядывается, где она, что делает и как выглядит. Знакомый цветочный
аромат заполняет её легкие, она оборачивается и видит перед собой яркую-яркую
Анечку, такую прекрасную и совершенную – Валиева сразу оказывается согретой ее
тёплыми касаниями.

– Ань, у тебя все получится!

Камила шепчет это, смотря открыто, совершенно чисто и восхищенно. Аня улыбается
ласково, по-особенному.

– Спасибо, малыш. Это для меня действительно важно.

Аня мажет тёплыми губами по ее виску и уходит. А Ками не может оторвать от неё
взгляд – следит за тонким силуэтом везде, куда бы та не пошла.

Камила смотрит на неё всегда с полным доверием во взгляде; сладостно называет

«Анюта»; отправляет ей «спокойной ночи» с сердечком в конце, получая ответное
сообщение, заставляющее сердце выписывать такие кульбиты, что представить страшно.

Аня часто приходила к ней. Играла с Лёвой, говорила, что такой вкусный чай только у
неё, касалась тонкими холодными пальчиками её души, пробираясь с каждым разом всё
дальше и дальше – ближе к сердцу. Камила готовила пасту, понимая, что немного
пересолила соус, а ещё, что Анюта не любит, когда много базилика и специй. Анечка
говорила, что все вкусно, хвалила ее кулинарные способности, просила добавки и
заставляла щеки Камилы покрываться предательским румянцем.

Аксиома первой любви – она всегда должна быть взаимной. Но не в этой жизни, к
сожалению.

Маленькая Ками уже тогда заметила странно-изучающий взгляд Саши на Аню, скрытно-
влюблённый Анюты на Сашку. Камила обижалась, держала всё внутри себя, свыкаясь с
мыслью, что непонятное чувство, раздирающее грудную клетку, обязательно
пройдет/исчезнет/испарится. Щербакова ведь не виновата, что не любит её: она же
всегда любила свою яркую девчонку, а Камиле по-дружески улыбалась, тормошила волосы
и помогала с выбором платья, застегивая молнию на спине и оставляя на чужой коже
касания холодных пальцев.

– Малыш, ты чего грустишь?

Трусова врывается в её мысли. Камила смотрит на неё и перед глазами цветными

пятнами плывут вишнёвые губы Ани; их касания под столом во время конференций,
которые заметила Валиева, совершенно случайно, и теперь никак не сотрёт из памяти;
как копна её предзакатно-рыжих волос касалась лица Щербаковой; и взгляды,
направленные друг на друга, заставляющие коленки сломанной-переломанной Валиевой
подгибаться.

«Малыш»

Камилу передергивает. Так называет ее только Аня. Больше никто.

– Все нормально. И не называй меня так.

Валиева покидает раздевалку, а Трусова провожает ее шокированным взглядом. «Чего на
неё нашло?» – вопрос уже в пустоту.

Камила по-детски ревнует, понимая, что не должна, но ничего не может с собой

поделать. Она ведь тоже хочет взять Аню за руку на конференции, и чтобы её улыбка
была направлена только ей – хотя бы на несколько секунд.

Четырнадцатилетняя Ками с восхищением смотрит на Анюту, поддерживает её всем своим

маленьким сердцем, хлопает во время прокатов и кричит, кажется, громче всех, что-то
вроде: «Анюта, ты умница!». Пятнадцатилетняя Камила Валиева чувствует, как силы
покидают ее, когда она ступает на пекинский лёд в индивидуальном турнире. Аня
хватает ее за локоть, – нежно, как всегда, – и ведёт в свою комнату. Ками морщит
носик, совсем по-детски: она же в этом номере живет с Сашей, но, к счастью, ее там
не оказывается.

– Малыш, что такое? Где моя сильная девочка?

«Малыш»

«Моя»

Камила расплывается в грустной улыбке. Она устала, но сердце наполняется теплом от

услышанных слов.

– Ань, они же сделают так, чтобы я не выиграла. Никто не отдаст мне медаль.
Сказали, что награждения не будет, если я буду в тройке.

Голос Ками дрожит, а глаза начинает застилать пелена. Аня притягивает девушку к
себе, оставляет нежный поцелуй на макушке, и укутывает привычным цветочным ароматом
со спокойствием. Раскачивается с ней из стороны в сторону, будто убаюкивая,
поглаживает волосы, пропуская пряди сквозь пальцы, и шепчет на ухо, что все будет
хорошо.

– Ничего не будет хорошо, как ты не понимаешь?! Медали нет, награждения из-за меня
не будет!

Камила чувствует, как истерика начинает рвать все изнутри, и неприятный ком
подкатывает в горлу, вместе с солеными слезами, так предательски стекающими по
щекам.

– Ками, малыш, послушай меня! – Аня кладёт ладони на ее щеки и вытирает дорожки
слёз. – Ты в курсе про: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее»? Ты пройдёшь
через всю эту боль и возродишься, как феникс. Я знаю. В конце концов, кто тут у нас
феномен и самая уникальная фигуристка на свете?

– Даже не знаю кто это может быть.

Камила наигранно хмурится, будто размышляя, а Аня расплывается в улыбке. Легонько

щёлкает ее по носу, предлагает пройтись и выпить по чашечке чая с мятой.

Валиева понимает, что все это причиняет боль. Она наслаждается Аней, ее касаниями,
трепетными поцелуями и нежным «малыш», произнесенным шепотом на ухо. Но она ещё
понимает, что все это – игра. И когда все закончится, ей будет очень больно.

Ками предлагает Ане поговорить с Трусовой. «Дурочка ты, Камила» – говорит она самой
себе, задыхаясь от боли в грудной клетке, когда видит, что они вместе зашли в
знакомую ей подсобку.
Делает шаг – и оказывается у приоткрытой двери.

Ками чувствует, будто умирает, а сердце разбивается на сотню маленьких осколков –

Саша целует Аню, прижимая тонкие бёдра к маленькому столику; её руки жадно
исследуют чужое тело, а губы проводят линию поцелуев от шеи до ключиц, оставляя
жгучие чернильные отметины.

Камила давится слезами и умоляет боль отпустить её. Она чувствует, как задыхается.
Внутри что-то ломается и оставляет после себя руины боли и разочарования. То, что
раньше казалось сказочным, вмиг рассеивается и превращается в останки былого
великолепия.

Валиева хочет исчезнуть.

Комментарий к камила
люблю соавтора <3

========== надо ли? ==========

Саша слегка щурится и буквально впечатывает хрупкую Анечку в злосчастный столик –

он, кажется, не выдержит такой страсти. Сломается, а они сделают вид, что
случайность.

А сама Анечка не могла сказать, что она согласна. Придя месяц или хотя бы неделю
назад с подобным предложением, она бы не стала долго раздумывать и с удовольствием
приняла бы внезапно пробудившуюся страсть у ее любви. Но теперь есть два момента, и
один из таких важных оскольчатых-в-сердце моментов – Камила. Которая её все же
любит. Ценит. Не раскраивает на куски-цветные лоскуты.

Ее шею покрывают невесомые поцелуи, ее густые волосы гладит чужая рука; Саша, такая
родная, притягивает лицо вплотную к своему, касается губами, изучает, нежно целует.
А Аня не может ее оттолкнуть. Предоставляя ей свое тело в полное распоряжение.

Саша будто любит. Не грубая, не агрессивная, а такая спокойная, нежная, при этом
крайне горячая. Щекочет своими длинными ресницами нежную кожу Анюты, спускаясь ниже
(а надо ли?..). Обнажает хрупкие плечи, стягивая с них мягкую ткань футболки. Внизу
живота сладко заныло.

«Интересно, а она с Марком такая же?» – вспыхнула первая молния в голове. Больно.

В голове всполохи, как рыжеволосая девушка обнимает своего парня, ласкает его торс,
спускается ниже – и от этого хочется блевать. Невыносимо наслаждаться моментом,
когда понимаешь, что человек ни капли не свободен, и ты для него – средство для
вымещения эмоций.

«А ведь Камила тоже любит, когда ее целуют в шею» – вторая вспышка, пронизывающая
насквозь. Самый сложный поцелуй в ее жизни, самый запоминающийся.

И Аня не сдерживается, ломается, трещит по швам, рассыпается на куски. Отталкивает

от себя свою апельсиновую девочку и плачет навзрыд, тяжело, в голос; Саша в шоке,
пытается ее успокоить, обнять, но Щербаковой все равно. Уйди. Не прикасайся. Ты не
моя.

Да, она безответно влюблена в Трусову почти всю свою жизнь. И что с того? Что с
того, если она с другим, и ценит Анечку только как сексуальный объект? С ней не
поговоришь, не обсудишь последние фильмы, не выберешь попкорн в чертовом
кинотеатре, не посмеешься над Глейхенгаузом и его взаимодействии с Алиной. Все это
пустое. А надо ли?

Недостаток воздуха обжигает легкие, происходящее отравляет кровь до черноты.

И Аня остается одна в этой подсобке на пыльном полу в море своих слез.

***

Где-то не в своем доме Камила пытается сдержать снова подступающие слезы, но

выходит, честно говоря, не очень. Боль внутри расползается огромным черным пятном,
а его края – как лезвие опасной бритвы. Каждый раз натыкается и наносит себе
чудовищно ноющие раны.

Ее опухшие губы приоткрываются, и с них срывается непонятный звук – нечто среднее

между тяжелым вздохом и жалобным стоном.

– Ну что ты, – ее по голове гладят так нежно и приятно, – что ты, Ками...

– Она же была со мной, – эта фраза вырывается откуда-то из дыры внутри.

– Она никогда не была с тобой, – слова обманчиво мягкие, но острые. – Я видела, как
вы друг на друг смотрели и поняла, что Аня тебя вовсе не любит.

– Ты знала? – слезы, кажется, наконец кончились.

Когда их взгляды встретились, девушка поспешно отвела взгляд, понимая, что выглядит
она, мягко говоря, не очень: осунувшееся лицо и мешки под глазами.

– Я замечала. Не нужна ты ей. Ей только Саша Трусова интересна, будь она даже в
другом штабе или в другой стране. Неважно.

Ками разочарованно опускает голову, и веки прикрывают ее усталые покрасневшие

глаза. Вслушивается в слова песни из динамиков, которая как никогда подходит под
данную ситуацию. Даже странно, что такие песни пишут те, кто даже близко не знаком
с феноменом «Аня Щербакова и ее случайные влюбленности».

Я знаю, это не секрет

Я не даю тебе совет
Она продала бы тебя за 30 монет...

Слова вновь задевают тебя за живое, которого почти-то и не осталось в груди, оно
раздерганное, как ненужная тряпка. Как будто песня ставит все на свои места сразу.
Безжалостно, расчетливо, обезоруживающе.

И с головой накрывают воспоминания.

///

– Кофе, крепкий.

Утреннее кафе радует своей пустотой. Тишина в помещении приятно убаюкивает, а

нежный голос Ани заставляет Камилу ощущать себя не здесь – будто сидишь возле
потрескивающего костра, укутанная в теплый плед.

– Это идеальное времяпровождение перед тренировкой. Как насчет тирамису?

Ками играет бровками, а Аня смеётся. Что только Валиева не сделает ради вкусного
десерта. Или мороженого.

– Этери Георгиевна потом тебе атата сделает, если будешь так на сладкое налегать.

– Да ладно, у меня по венам уже сахар и течет. Это будет наш маленький секрет.
Обещаешь никому не рассказывать?

– Зуб даю.

Камила делает глоток чая, Аня – кофе с молоком. Они не сводят друг с друга взгляда.
Даже когда приносят обещанное тирамису, посыпанное какао; и пару пончиков с
вишневой начинкой.

– И ты точно не захочешь меня сдать? – игриво спрашивает Ками, упершись локтями в

деревянный стол.

– Если ты уберешь крошки с лица. Да не здесь...

Аня прикасается губами к ее щеке, где остался кусочек торта. Ками смеётся
заливисто, а глаза искрятся счастьем. Они нежно обнимаются и сплетают тонкие
пальчики в замок; Аня видит, как губы Валиевой растягиваются в улыбке, а дыхание
становится прерывистым. Ками шепчет что-то наподобие: «Я вся твоя», аккуратно
обхватывая пальцами чашку с напитком и вдыхая полной грудью запах, витающий в кафе.
Кажется, он весь был пропитан ароматом «Анечка Щербакова, №5».

– Конечно, моя, – смущенно отвечает Аня.

///

Воспоминания Валиевой прерывают слова:

– Ками.... Не смейся над тем, что я скажу. Я хочу быть с тобой. Очень. Но я вижу,
что я тебе сейчас не нужна. Но если буду нужна позже, то обязательно скажи мне,
хорошо? Я обязательно приду. Всегда.

Валиева молчит, тяжело дышит, пытаясь вернуть себе прежнее спокойствие. Ещё один
треугольник. Мало ей было.

Она помнит лишь одно. Тонко вычерченный профиль Анечки, ее шоколадные волосы,
упрямый взгляд искристых глаз, и как всем этим обладает Саша, которой, казалось бы,
Щербакова в жизни не была нужна. Это воспоминание оставляют после такую горечь, что
хочется прополоскать рот мятным ополаскивателем.

Принять предложение – и ее внезапно покосившаяся жизнь вернется в прежнюю колею.

Заманчиво и неправильно одновременно. Ками лишь кивает, обещая подумать. Она правда
подумает, но позже. Сейчас надо свои раны залечить, а потом доверять их другим
людям.

Ей отвечают:

– Хорошо, я буду ждать, кот.

Комментарий к надо ли?
люблю автора <з

========== тень моей любви ==========

Камила чувствует себя морально истощенной – блеклой версией себя с признаками

явного недосыпа и опухшими от слез глазами. Тихо всхлипывает в туалете и опускает
голову совсем в пол.

Её не отпускает вторые сутки. Перед глазами яркими пятнами чужие губы на шее её
вечной мечты; то, как Аня запрокидывает голову и прикрывает глаза; и как Саша
тянется к ней, притягивая в требовательном поцелуе – жаждущем, жарком. Даже во сне
она видит этот момент, будто кто-то включил проигрыватель в голове. Просыпается со
слезами на глазах и бешено колотящимся сердцем.

Камила делает все, чтобы не видеть Щербакову – после тренировок как можно скорее
собирает свои вещи, бросает беглое «пока» и переходит с медленного шага на бег,
когда слышит знакомый голос рядом. Она сбрасывает звонки и игнорирует сообщения –
не хочет слышать ее голос, видеть эти глаза и смотреть на излюбленные очертания
лица. Не хочет. По крайней мере, сейчас.

Ками чувствует себя тенью (души) Ани.

Ками чувствует, будто она та – ради которой Щербакова никогда и ни за что.

После очередной тренировки Ками в привычном для себя быстром режиме переодевается и
буквально впихивает вещи в сумку за несколько секунд. Кидает быстрый взгляд на
зеркало, висящее напротив неё. Выглядит… жалко. Даже смешно. Как можно довести себя
до такого состояния? Бледная, осунувшаяся, пропитанная слезами и постоянными
мерзкими, удушающими воспоминаниями о том дне.

Мотает головой, желая выкинуть все эти утробные мысли из своей головы. «Хватит» –
говорит самой себе. Срабатывает не очень, потому что через несколько секунд глаза
снова наполняются влагой, а к горлу подкатывает ком. Швыряет мятую футболку в стену
и закрывает лицо ладонями.

Камила невероятно пугается, когда касаются ее запястья и притягивают к себе. Тонкие

пальцы впиваются в ее ладонь, заставляя неприятные мурашки пробежать по телу.

– Ками, что происходит? Почему ты меня избегаешь уже неделю?

Валиева ощущает, как ловит расфокус с появившейся пеленой перед глазами. Анечка.
Как всегда пахнущая розовыми лепестками, нежная и смотрящая на неё своими
невероятными темно-карими глазами. Правда взгляд у неё потускнел, а к привычному
аромату добавились нотки печали, и всепоглощающая нехватка чего-то особенного осела
на хрупких рёбрах.

– Не избегаю. Просто делаю так, как лучше.

Ками, кажется, сейчас начнёт задыхаться. Чувствует, как её мир сводится к одной
лишь Щербаковой, крутится вокруг неё, согревая тёплыми лучами: и это заставляет ее
склонить голову перед воображаемым палачом – «казните меня, пожалуйста, я больше не
могу этого выносить».

И сейчас от непонимающего взгляда Ани, которая ищет в ее лице ответы, сводит все
тело новой порцией боли.

– Я ничего не понимаю. Поговори со мной, пожалуйста.

– Не хочу, Ань.

Щербаковой, черт подери, так не хватает слащавого «Анюта» из уст Камилы. Касается
ее ладони, но сразу отпускает, когда видит мелькнувшую эмоцию на лице Валиевой –
боль.

– Ками, давай прогуляемся в нашу кофейню. Она же недалеко. Я закажу тебе твое
любимое мороженое, а ещё чай с…

– Я видела вас тогда.

Камила не произносит имя, но Аня сразу все понимает. Щербакова замирает на месте.
Она смотрит на родное лицо – соленые слёзы стекают по её лицу. Дотрагивается до
своих щёк – слезные дорожки и растекшаяся тушь.

Аня хочет подойти, но Ками встряхивает головой и протягивает руку, прося

остановиться.

– Скажи, почему? Она же тебя не любит! Я за тобой, как собачонка, с юниорок бегала!
Аня, Аня, Аня – да я только твоё имя в голове у себя в голове держала, будто ничего
другого не знаю! А ты что? Ничего! Абсолютно ничего! В тебе нет ничего святого! Ты
просто использовала меня.

– Я не использовала…

– Даже сейчас ты мне врешь, Ань! Перестань.

Ками дышит часто, стараясь не впасть в окончательную истерическую бездну и касается

дрожащими ладонями своего лица. Пытается спокойно дышать. Ничего не выходит.

У Ани взгляд побитой собаки. У Ками – не лучше. Истерзанные, истощенные и

полуживые.

– Я помню до сих пор Олимпиаду. И никогда не забуду. И не из-за допинга, нет. А из-
за того, что ты первый раз пришла ко мне сама в тот вечер. Ты обнимала меня,
говорила, что все будет хорошо. Хорошо вышло, да? Просто отлично, Щербакова! Это
твое новое золото за мое разбитое сердце, вот, возьми, – со слезами на глазах, Ками
стянула с себя воображаемую медаль и протянула ее Ане. – К сожалению, реальной у
меня нет с этих Игр. От меня же они шарахаются, как от чумной. Никто не собирается
мне ее отдавать.

– Ками…

– Нет, ничего не говори. Просто уходи. Куда хочешь. Я не хочу тебя больше знать.

Камила схватила сумку с вещами и быстрым шагом направилась к выходу. И только

коснулась ручки, как ощутила, будто ее ударили по голове чем-то тяжелым. Стало
трудно дышать, а сердце норовилось выпрыгнуть из грудной клетки.

– Я тебя люблю.

Валиева остановилась, как вкопанная, так и держа руку в воздухе.

– Что?

Камила нервно сглотнула. Нет, ей послышалось. Не может быть такого. Она не могла ей
это сказать.

– Я люблю тебя. Не уходи от меня, прошу.

Она почувствовала, как дыхание спирает, а сердце выписывает кульбиты невероятной

мощности – вибрацией доходя до кончиков пальцев. Любит. Ее? Или эмоции, которые
получает с ней от нелюбви Трусовой?

Камила не знает. Но точно знает, что она любит ее всю, без остатка – со всеми
недостатками, совершенствами, глупыми шутками, дурацкими танцами, которые они учили
вместе, чтобы снять для социальных сетей; она любит то, как Аня забавно морщит нос,
улыбается и искрится, когда все запланированное получается; любит ее глаза,
касания, голос и сладостное «малыш»; ее невероятную, сонную, уставшую, счастливую,
недовольную и злую.

Она любит ее.

– Ками, почему ты молчишь?

Аня мечется взглядом по ее лицу в поисках ответа.

– Больше никогда мне этого не говори.

Камила уходит, оставляя Анечку одну. Между ними всего несколько шагов, но уже
размером с пропасть.

***

Валиева задыхается от слез и снова стучит в дверь знакомой квартиры. Пелена перед
глазами смазывает четкость изображения до непонятных пикселей. Камила чертыхается,
рукавом стирая слёзы с щёк, но они продолжают пропитывать собой ткань кофты, никак
не прекращаясь.

– Кот, ты что?… Боже мой, иди ко мне.

Женя укутывает в своих объятьях, и только рядом с ней Камила даёт волю эмоциям,
рыдая на её плече, с вырывающимися жалобными стонами.

– Жень, ты мне нравишься.

Камила говорит это тихо, полушепотом. Женя замирает, не в силах пошевелиться.

– Это значит что?…

– Ты мне нравишься, но люблю я только её.

***

Щербакова сидит на полу, в пустой раздевалке, совершенно не заботясь о том, кто

может сюда зайти. Тутберидзе? Глейхенгауз? Дудаков? Все вместе? Плевать. Абсолютно.

Аня прижимает коленки к груди. Слёзы закончились двадцать минут назад, теперь лишь
пустота.

Она так измотана, что ей кажется галлюцинацией огненные ладони на ее запястьях и

тихий шёпот на ухо, обжигающий внутренности.

– Камила?…

Пиксели постепенно складываются в четкую картинку. Аня снова чуть не плачет. Перед
ней на корточках сидела Саша, смотрящая испуганно-взволнованным взглядом.

«Я скучаю по запаху горького шоколада и муската» – прорывается в мысли Ани.

Перед глазами пролетает образ улыбчивой Камилы; то, как она мажется мороженым и
смеётся; обнимает нежно, укутывая своим теплом и спокойствием; целует, вставая на
носочки и улыбается в поцелуй.

Больше никогда мне этого не говори

Ане плохо. Щербакова никогда не думала, что будет буквально умирать здесь – на
холодном полу, сидя рядом с Трусовой. И чтобы причиной слез являлась не она.

– Ань, что случилось? Болит что-то? Все из-за того падения, да?
Аня не слышит и половину того, что говорит Саша. Легкие вдруг снова заполняет
знакомый запах цитрусов. Душит, словно горло стягивают веревкой.

– Саш, если я попрошу тебя кое о чем, сделаешь это?

– Что?

– Поцелуй меня.

========== hassliebe ==========

Комментарий к hassliebe
От авторов: спасибо каждому за отзывы! Мы все читаем и всех любим ❤️
Ее руки скользят по волосам с ароматом и привкусом апельсина; губы жадно хватают
воздух, пока ее целуют в шею, собирают соль и влагу с кожи. Горячо, очень горячо,
почти сжигает насквозь. Аня и сама не понимает, как это допустила, что невинный
поцелуй перерос в то, что она стоит сейчас перед Сашей без футболки и страстно
желает только одного.

И Саша восполняет ее потребность.

Она мягко касается ключиц, проводит языком по выступающим косточкам – так приятно,
отмечает про себя Анечка; спускается ниже, проводит языком над линией бюстгальтера.
Мгновение – и застежка глухо щелкнула, как ненужная вещь. В голове Щербаковой тоже
щелкнуло: это точка невозврата. Ну и пусть. Зато на этот момент она будет
счастлива.

Саша, ее единственная и неповторимая Александра, целует нежную кожу сосков,

проводит языком, прикусывает, и сдержать стон – просто невозможно. Это нереально,
она и сама в какой-то другой реальности, где Трусова ее любит. Пускай и физически –
но ей это так было нужно. Аня прижимается сильнее, и апельсиноволосая девочка
понимает это как призыв к более грубым действиям.

Одним движением руки Саша снимает с нее легинсы, и сейчас ее прикрывает только
тонкая ткань, которая уже стала влажной от касаний Саши. Пальцы изучают, мнут через
ткань, оттягивают ее, скользят внутрь – и Аня почти кричит от нахлынувшего
возбуждения вперемешку с чувством «возьми меня черт подери».

И Трусова оправдывает ожидания. Берет, прижимает спиной к стене, заводит руку за

спину, больно сжимает тонкое запястье Анечки. Почему-то Щербакова не чувствует
боли, она вообще ничего не чувствует, кроме пьянящего тумана в голове. Даже не
замечает, как пальцы Саши в нее входят, заставляя спину дугой выгибаться, а затылок
– больно касаться стены.

– Люблю, – шепчет Аня, царапая ногтями чужую спину.

– Люблю, – кротко отвечает Саша.

Темп становится все жестче.

– Ненавижу, – почти всхлипывает Анечка, закусывая губу. Слезы выступают в уголках

глаз.

– Взаимно, – улыбается Саша и толкается грубее.

– Ненавижу! – кричит Анечка, слезами захлебываясь. Противно стекают в само горло,

их соль заставляет отрезветь.

– Тише, тише, милая, – так сладко говорит Саша, наваливаясь на нее всем телом.
– Ненавижу!!! – срывает голос обычно нежная Аня, и в тот же момент ноги сводит
судорогой, а в животе будто развязывается тугой узел, сплетенный их страстью до
этого. – Ненавижу тебя, Трусова!

Она с силой отталкивает от себя апельсиновую девочку, у которой страх в глазах и

непонимание происходящего. Только что всё было хорошо, а теперь Щербакова стоит
перед ней, обнаженная, потерянная, несчастливая, а по лицу стекают треклятые слезы.
Хочется встряхнуть ее за плечи и спросить: какого черта? Что пошло не так? Кто
виноват?

Но Саша не хочет задавать эти вопросы. Она молча одевается под аккомпанемент
всхлипывающей Анечки, кидает вещи в сумку, брезгливо вытирает руку влажными
салфетками.

– Знаешь что, Щербакова. Пошла ты к черту, – зло выплевывает Трусова, и эта фраза
хуже яда. – Со своими люблю, ненавижу. В голове своей разберись, влюбленная.

Она выходит из раздевалки, и Аня остается наедине с запахом цитрусовых, удушающей

веревке на горле, спадающим возбуждением. Совершенно одна. Впрочем, как и всегда.

Щербакова встает на ноги и медленно идет в душ. Под холодными струями воды она
вспоминает фразу, оброненную Алиной: никто не придет и не спасет тебя, будучи
героем из сказки. Ты должна сама все сделать.

В конце концов, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Аня молча соглашается с этим и с остервенением сдирает с себя мочалкой запах

апельсина, так въевшийся ей под кожу.

***

Камила щурится на пробивающееся солнце через окно чужого дома, надеясь, что эти
солнечные лучи залечат ее раны в душе. Получалось плохо, раны не хотели
затягиваться, ужасно кровоточили, постоянно напоминали о себе ноющей болью.

Она начинает смеяться, потому что скоро – годовщина того, как они с Анечкой
познакомились. Да-да, такая она влюбленная дура, что отсчитывала дни и месяцы на
календаре, надеялась, что придет к ней с букетом и скажет – мы знакомы почти четыре
года, а теперь давай будем вместе. И Щербакова, как в фильмах, помнется минутку, а
затем согласится, бросившись ей на шею.

Валиева мотает головой, сбрасывая с себя воспоминания. Ни к чему это.

– Что смешного? – спрашивает заспанная Женя, войдя в гостиную. Камила невольно

любуется ей: сонная, в огромной белой футболке, с какой-то непонятной прической на
голове – но все равно красивая.

– Да так. Птица смешная пробежала, – отшучивается Валиева и спрыгивает с

подоконника.

– Не помню тут смешных птиц, кроме голубей да ворон, – хмурится Женька, откидывая
волосы с лица.

Аня не пишет и ничего не выкладывает в инстаграме. Ее как будто бы вообще больше не

существует. Это не пугает, к этому можно привыкнуть, но Камиле кажется, что после
того дня между ними разлом какой-то огромный, как на шельфе льда в Арктике – не
перепрыгнуть. Они же не просто влюблялись и по кино ходили за ручку; они были
друзьями – людьми друг для друга, к которым можно прийти и выплакать всю горечь, и
сейчас этого нет.

Сейчас есть Женя. Женя хорошая, добрая, поддерживающая. Но Женя – не Анечка, по ней
так не скучаешь, от нее не ломит сердце, не сводит горло судорогой при обычном
«привет», ничего нет.

Есть только огромная больная любовь Камилы, и невзаимные чувства Жени.

– Я, видимо, слепая идиотка, потому что не видела, как Саша с Аней перекидываются
взглядами, – оправдывается Женя, ставя перед ней чашку с горячим чаем.

Ками не злится ни на кого, она просто поедает себя изнутри, как Чужой.

– Не ты одна.

Медведева вздрагивает и кладет скрещенные руки на грудь. Она не пытается даже

мимолетно улыбнуться в ответ.

– Надо было сразу тебя предупредить, – бросает Женя.

– По-другому было никак, Жень. Оставь это уже.

Ей хочется Медведеву взять за плечи острые и напомнить, предварительно отрезвляюще

встряхнув: как ты убегала по вечерам к той, кого любила больше жизни, и кто был
старше ее на многие годы. А та ее оставила наедине вместе со своей любовью и
пылающим гневом.

Женя приподнимает ее лицо прохладными пальцами и внимательно смотрит в глаза.

Женечка не бросит Камилу. Впрочем, она так думала и об Анечке пару недель назад – и
вот оно как все обернулось. Все стало таким хрупким, ненадежным, по-настоящему
хрустальным. Казалось, коснись – и не соберешь осколков. Будешь мучительно из
сердца выковыривать, страстью томясь.

Камила подается вперед, ближе к Жене, и неловко, почти что виновато касается ее
губ.

========== прости меня, моя любовь ==========

Саша ворвалась в жизнь Ани, как ураган, и растоптала её, как цунами.

«Ань, я сейчас занята»

«Ань, потом»

«Ань, как тебе этот наряд? Секси, да? Хочу надеть на встречу с Марком»

Аня душит себя этими мерзкими воспоминаниями, всхлипывая, касаясь голой кожей
холодной плитки душевой кабины.

«Анютик, выглядишь сегодня невероятно круто»

И эта яркая улыбка. Предзакатно-рыжие локоны. И аромат, заполняющий собой все

пространство.

«Знаешь, что я хотела бы сейчас сделать? Поцеловать тебя»

Вечеринка, устраиваемая Медведевой пошла не по плану. Аня чувствует, как её

существо заполоняют пары алкоголя, запах апельсина и легкое головокружение. Саша
смотрит на неё откровенно, обезоруживающе и до бесстыдства бестактно – обводит
взглядом выпирающие ключицы, тонкие запястья и оливковую кожу. Среди всей этой
атмосферы духоты и алкогольного опьянения Щербакова была перманентной идеальностью
с запахом полевых цветов и вкусом белого зефира.

Аня глупо улыбнулась, поднося к губам пластиковый стаканчик. Она шепчет ей: «Не
сегодня».

«Ненавижу! Ненавижу этот спорт! Никогда больше не выйду на лёд! Я всё сделала! Всё!
Я забирала на главных стартах серебро и бронзу, шла к цели, думала, что если сделаю
то, что не делал никто - буду первой! А ты – девушка с двумя четверными смогла
взять Олимпийское золото, обыграв меня. В который раз. Поздравляю».

Аня чувствует, как рассыпается. У Щербаковой тушь на губах горчит, а в груди холод
морозит, по клетке отдирая её от реальности. Она переступает порог, оставаясь в
полумраке одна. Мгновенный порыв – вернуться к Саше, ворваться в знакомую комнату,
где в стены въелся аромат апельсина, обнять её, чтобы не было так холодно, страшно
и одиноко, но вместе этого она прижимается мокрой от слёз щекой к холодной стене и
впитывает в себя каждый звук, доносящийся из их номера. «Ненавижу! Ненавижу!
Ненавижу этот спорт», как мантра из уст Саши.

– Я тоже достойна этой медали.

Шепчет Аня – отрешенно, холодно, безэмоционально.

Аня не винила Сашу в произошедшем. Она была разочарована, зла и моральна убита,
потому что она возвращалась к ней каждый раз – любимой, тёплой, той ласковой
девочкой, которая существует только для Щербаковой. Трусова нежно обнимала,
касалась невесомо, проводя пальчиками по светлой коже, заставляя дыхание Ани
сбиваться, а щеки покрываться румянцем. Анюта любила. Самой первой, искренней и
всепоглощающей любовью: когда кроме неё – никого.

Вина Саши не в том, что она встречается с Марком, целует его сладостно-нежно,
трепетно касается и смотрит на него так, как на седьмое чудо света. Вина в том, что
она возвращается, думая, что может получить Аню, когда удобно, и бросить, когда
нет.

***

Аня несколько недель живет, будто не своей жизнью – просто существует, наблюдая за
всем со стороны, всё больше погружаясь в тренировки. Каждый раз чувствует на себе
чужие испепеляющие взгляды, но предпочитает не обращать на них внимания – так
лучше, так проще и доставляет меньше боли ее раздробленному сердцу.

– Ну вот, Аннушка, совсем другое дело! Можешь ведь, когда захочешь. Последние
тренировки ты у меня прямо зажигаешь, налюбоваться не могу.

Тутберидзе улыбается, кивая, а Аня – подтягивает уголки губ в снисходительной

улыбке в ответ, хотя в голове – пусто, а душу наполняет мерзкий холод, вырубающий
все остальные эмоции. Абсолютно ничего на сердце, кроме тоски по цветущей весне,
яркому и солнечному, с сияющей улыбкой и запахом горького шоколада.

Аня впервые за последнее время поднимает долгий, изучающий взгляд на Камилу.

Щербакова сглатывает, потому что Валиева смотрит на неё в ответ.

Анюта сама не понимает, как оказывается рядом с ней, и поправляет воротник

спортивной кофты. Что руководило ей? Только желание хотя бы на несколько секунд
оказаться рядом с человеком, который преследовал её во снах, со своим терпко-
сладким ароматом муската и шоколадного крема.
Камила не отшатывается, а надо бы – в конце концов, пламя любовного треугольника
окончательно поглотило их обеих, пропалив их тела насквозь и оставив опалённые
кости и опустошенные сердца. Ками не говорит это вслух, в глотке застревают
последние события, и кислотой на коже прожигают воспоминания, но мысленно
прокручивает в голове одну фразу: «Я бы выпила до дна бокал с ядом, если бы он был
из твоих рук».

По отдельности друг от друга их жизнь остаётся бесцветным текстом на бумаге, а

вместе – она наполняется жизнью, яркими красками, и дарит такую гамму эмоций,
которую некоторые и не смогут пережить.

– Прости, я не должна была подходить.

Ками сглатывает, ощущая холод на коже, когда Аня убрала руку от её шеи. Было так
тепло и уютно – впервые за столько времени.

Анюта улыбается грустно, по-особенному тоскливо, оглядывая черты лица напротив.

«Ты не была моей первой любовью, но ты та, которая превратила прежнюю в ничто»,
остаётся лишь в мыслях у Ани.

– Да. Не должна.

Щербакова кивает. Отъезжает от неё на приличное расстояние, давясь таким режущим

ощущением, будто боль наполняет каждую частичку твоего тела.

Женя, смотрящая за этим со стороны, лишь цокает и закатывает глаза, опуская взгляд
на бледную Валиеву, еле сдерживающую слёзы.

***

Женя ждёт, когда все разойдутся, включая Камилу, чтобы была возможность притянуть к
себе Щербакову за локоть и сказать одни особенно важные слова, душащие её своей
терпкостью последние дни.

– Анют, никуда не торопишься?

Щербакова поднимает на неё усталый взгляд.

– Нет.

«Отлично» – проносится у Медведевой в мыслях.

– Поговорить с тобой хотела.

– О чём?

– Не о чём, а о ком. О Ками.

Аня поднялась с места и начала собирать свои вещи, грубо заталкивая их в сумку.

– Я не хочу разговаривать на эту тему.

Женя скрестила руки на груди. «Лучше бы с Валиевой пообщалась».

И как только Аня направилась в сторону выхода, Медведева преградила ей путь.

– Что за детский сад, Аньк? Вы обе себе места не находите уже какую неделю, на вас
смотреть страшно. Обе осунулись, постоянно уставшие, огня в глазах нет.

Аня лишь пожимает плечами.

– Это из-за тренировок. Много времени на льду…

– Ну хватит уже, а! Любит она тебя, как ты не поймёшь? Она на глазах чахнет, вы что
друг с другом делаете?

Я тебя люблю

Больше никогда мне этого не говори

– Не любит она меня.

– Любит. Я знаю.

– Откуда?

Женя вздыхает, до ярких искр зажмуривая глаза, а воспоминание того дня так и
проскальзывает по маленьким улочкам черепной коробки.

/ / /

Камила подается вперед, ближе к Жене, и неловко, почти что виновато касается ее
губ.

Они целуются нежно, сладостно, до боли трепетно. Ками чувствует знакомый привкус
фруктового блеска на своих губах и цветочный аромат духов оседает в лёгких. Валиева
проводит подушечками пальцев по чужой нежной коже, касается волос и пропускает
пряди сквозь пальцы.

Камила выдыхает имя: «Аня».

И спустя несколько секунд она начинает понимать, что эти волосы не такие
шелковистые, как у Ани, они пахнут лимоном и ореховым гелем для душа, совсем не как
у Щербаковой; и губы у Жени более податливые, пропитанные вкусом ментоловой жвачки
и кофе, совсем не как у Анечки; и горячее дыхание начало опалять чужую кожу лишь
из-за того, что ей предвиделся аромат, совсем не принадлежащий Жене.

– Аня? – переспрашивает Медведева.

Осознав, что только что произнесла, Ками замирает на месте. Она молчит. А Жене и не
требуется от неё ответа – она все прекрасно понимает.

Медведева хмыкает. Вляпалась.

– Я сделаю тебе чай, а потом отвезу домой. Считай, что этого не было.

/ / /

– Ты должна понять, что тебе важно, и сделать выбор. Если ты не хочешь её потерять
окончательно, то поговори с ней. Она все простит, если это ты.

========== и нам с тобой некуда бежать ==========

Серые камни падают на водную гладь, оставляя круги, не более двух-трех. Надо бы
найти идеально плоский булыжник, но таковых у небольшого озера нет. Да и не озеро
это, а какое-то весеннее месиво из воды, грязи и отпечатков утиных лап.
Грязные капли падают на идеально белые кроссовки Щербаковой, но та будто и не
замечает, погруженная в свои собственные мысли. А мыслей этих – рой жужжащих пчел,
которые все никак не могли успокоиться, кружили, кусали. Продолжали свой безумный
полет.

Скоро надо будет идти в Хрустальный на тренировку, а Аня пропадает здесь, рискуя
простыть, шмыгать носом, сбивать температуру; а сначала опоздать, извиняться перед
Этери Георгиевной, ловить удивленные взгляды девочек из группы. Среди них – шоколад
и апельсин, внутреннее тепло и пылающий огонь. Такие разные, важные, значимые для
Анечки.

Она поднимает ворот куртки. Становится холодно, ветер задувает куда-то за шею, где
так грубо прикусывала кожу Саша; и где ее нежно-нежно целовала Камила, оставляя
свои поцелуи как лепестки ромашки.

Действительно, ромашка, любит-не любит, нужна-не нужна. Если верить Медведевой, мы

загружены в матрицу, то есть Ками ее любит.

– Эй, – ее плеча осторожно касаются, и Аня остро чувствует аромат апельсина,

царапающий ноздри. – Замерзнешь ведь.

– Не сахарная, не растаю, – хмыкает Щербакова, продолжая бросать камни в воду.

Неуспешно.

– Поговорим? – предлагает Трусова, аккуратно садясь рядом на тонкую двухместную

скамейку.

– Как ты меня нашла?

– Проследила. Так ты ответишь на мой вопрос?

Аня поворачивает голову и встречает цепкий взгляд Сашиных глаз. Старается не

отводить взгляд, как бы это тяжело не давалось. Веревка уже не так стискивала
горло, удушение чередовалось со спокойными вздохами. На улице холод и слякоть, а в
душе одиночество.

Аня вспоминает, как когда-то они возвращались вдвоем с тренировки, обсуждали

прокаты, и после глотка горячего латте из автомата Саша неожиданно поцеловала ее в
уголок губ. Так несмело, а Анечка слизнула с губ вкус орехового сиропа. Все
перевернулось тогда, хотелось рассказать, что она чувствует; а в голове –
осуждающий взгляд Камилы.

Ещё Аня вспоминает, как взяла Сашу за руку после того, как завалила два четверных
подряд – то неосознанное движение, от которого даже Трусова вздрогнула. Но ей так
хотелось с кем-то разделить эту боль, поэтому она подъезжает, неразборчиво скулит в
апельсиновое плечо, берет за руку, перебирает чужие пальцы и сжимает их крепко.

И чувствует холод. Будто читает чужие мысли: «да, я возьму тебя за руку, вытащу из
твоей беды, если ты захочешь; но я способна утянуть тебя в любое болото, и ты не
будешь против».

Щербакова резко отстраняется, спешно извиняется, и уходит со льда. Трусова что-то

кричит вслед, Валиева нервно кусает губы, Этери Георгиевна только машет рукой.

«Пройдет, девочки. Работаем».

– Я не хочу с тобой разговаривать, Саша, – качает головой Анечка.

Та пытается ее схватить за запястье и жарко говорит:

– Если это из-за Марка, скажи, я с ним разойдусь. И у нас с тобой все будет иначе,
без тайн и спонтанного секса в раздевалке.

Анечка вздрагивает, как ужаленная очередной пчелой-мыслью.

– Дело ведь не только в этом, – почти шепчет она. – Не в тайных отношениях, я могла
бы тебя любить и без них.

– А в чем? – серо-зеленые глаза смотрят испытующе, цитрусовый запах давит под

ребрами.

– Жаль, что у нас все это не по-настоящему. А теперь прости, мне надо бежать.

Саша пытается что-то сказать, задержать ее, но все впустую. Все уже не имеет
никакого значения, что связано с апельсинами внутри нее. В голове вспышками
появляются воспоминания.

Анечку обнимают после успешных прокатов и гладят по волосам, успокаивая. Запах

дезодоранта вперемешку с запахом какао. Какао – исключительно горячий, а вот чай
лучше прохладный, зеленый, с долькой лимона. А если черный – то непременно с
молоком. Анечка каждую мелочь помнит, как молитву.

Вот они садятся в самолет на соседние места и хихикают, дурачатся, тихий смех
согревает душу. На сборах остаются в одном номере допоздна, разговаривая или просто
сидя молча за чашкой чая. Одним вечером у Алены они слушают песни под гитару,
знакомый голос даже подпевает, и получается тонко-красиво. Эти моменты навсегда в
памяти.

Щербакова смахивает некстати подступившие слезы почти у дверей Хрустального.

Ты мне нужна, Аня

На её день рождения Аня заходит в цветочный магазин, выбирает букет розовых

гиацинтов и плюшевого котика.

– Неужели это мне?

– Да, вы так похожи!

– Ой, ну не ври, Анечка!

Запах шоколада становится невыносим, он душит её, и Аня не сдерживает слез,

остановившись в коридоре по пути к раздевалкам и упираясь лбом в холодную стену.
Грудная клетка вздымается от зарождающейся истерики внутри, но со спины ее обнимают
чьи-то теплые руки.

– Тише, Анечка, тише.

– Ками, – выдыхает Аня, чувствуя знакомый запах. – Ками, прости меня!

– Я же сказала быть тише, – нежный голос раздается над ухом.

Она кивает, лишь бы только ее не отпускали.

Иногда, чувствуя внутри себя ворочающуюся совесть, Анечка винила себя за то, что
приучила Камилу к невыносимой безмолвной любви. Она обещала себе давным-давно, что
если в нее кто-то влюбится так, как она в Сашу, она обязательно сделает для своего
избранника все, что нужно, чтобы тот был просто счастлив. А теперь она сама загнала
себя в беспросветный тупик.

– Камила, я была неправа, – шепчет Анечка, обмякнув в чужих объятиях.

– Это твой выбор, – печально говорит Валиева, чуть отстранившись от нее.

– Поверь, ты мне нужна. Никто более.

– Саше своей это скажи, – почти выплевывает Ками, разжав свои объятия, и Щербакова
чуть не падает на колени. – Думаешь, если я тебя жалею, то приму обратно?

Страх сковал Аню своими тяжелыми тисками. Вдруг действительно Камила больше никогда
не посмотрит в ее сторону, ничего не сделает с ней такого теплого, пьянящего,
нежного? Но стоит ли ждать, когда хоть кто-нибудь решится сделать повторный шаг
навстречу?..

– Она не моя, – на нее вопросительно смотрят. – Она с Марком... Мы поговорили...

– Очень за вас рада, – в голосе Валиевой все те же металлические нотки равнодушия.

– Нам нужно идти на тренировку. Ты просто стояла, ревела в коридоре, вот я и решила
подойти по старой дружбе. Не думай ничего такого.

И в этот момент все предохранители внутри слетели. Уменьшив расстояние между ними,
Аня взяла за руки Камилу и притянула ее к себе. Два горящих темных глаза будто
хотели сжечь ее насквозь; но не отталкивали, наоборот, разжигая огонь внутри.

Анечка поднесла свои губы к чужим чуть быстрее, чем следовало, но их могли
заметить, поэтому скорость была оправдана. Это оказалось так искренне и пылающе,
что она прокляла себя сто раз за то, что могла променять их на чертов апельсин.
Губы у Ками мягкие, податливые, а на вкус – словно самая спелая и вкусная черешня
с сада.

– Люблю, – шепчет Аня.

На какой-то миг все стало совсем неважно. Хрустальный, их треугольники, чужие люди,
разговоры, тренировки. Их любовь была уж слишком больной, чтобы вообще иметь место
быть в нормальной жизни. Их любовь была непритязательной и одновременно – крайне
зависимой.

Только мелькнувшие на льду темные угольки глаз и незаметное прикосновение рук,

большее – под запретом. Только Саша да Женя знали, что за искры между ними обеими.

– Если бы ты знала, Анечка, как сильно я тебя люблю.

Сердце совершило больной удар о ребра, будто расколовшись изнутри на мелкие

осколки, а в грудь выплеснув горячую кровь. Воздуха резко перестало хватать, как у
рыбы, выброшенной на берег. Все оказалось вмиг таким простым и ненужным, а слова
легко слетали с языки, а искры глаз напротив – такими родными.

Она так скучала.

========== заключительный аккорд ==========

Саша нервно теребит салфетку и оглядывается – Марк опаздывает на несколько минут, а

она вся на иголках и взгляда от двери не отрывает. Привычные встречи в кафе,
сырники и кофе без сахара – всё так неественно нормально, что Трусова к этому
привыкнуть не может.
Она не думает, что в её жизни способно быть хоть что-то перманентно-естественно.
Лёгкая влюбленность юниорки в девочку, разделявшую с ней лёд и главные старты
превратилась в ноющую зависимость, отдающую резкой болью в сердце. Маленькая,
стержневая и идущая напролом Анюта всегда казалась для Саши недосягаемой – нежной,
романтичной, но с такой ледяной завесой, что не увидишь истинных чувств.

Саша поступала по-разному – пропитывала холодным-теплым отношением, обнимала-

уходила, оставляла-возвращалась, и так по кругу.

У Трусовой сдвиг по фазе из-за Щербаковой, которая заставляет её задыхаться от

неопределённости и мерзкого чувства использования. У неё перед глазами яркими
вспышками то, как она целуёт тонкие бедра Ани; смятая, задранная юбка, томное
дыхание, горячие касания – грубые, быстрые, жаждущие разрядки; внутри узлом
скручивает от воспоминания о чёрном кружевном на её мокром стане – влажном,
разводящем внутри пожар, оставляющий за собой лишь табачный пепел разочарования и
неоправданных ожиданий на фаянсовых рёбрах.

А потом Аня плачет. Плачет так громко, так сильно, заставляя ноги подкашиваться – у
Саши выбивает дыхание из лёгких.

После – она замечает еле сдерживаемые слёзы Валиевой, отстраненность Щербаковой, с

пропиткой блеклости и взаимно-болезненных взглядов. И всё, всё понимает.

От Марка пахнет приятной терпкостью морозной мяты и бергамота, шея блестит от пота
– день выдался поистине жарким. Он улыбается открыто, по-настоящему, и Саша думает
о том, что она может меняться каждый раз, а Кондратюк остаётся неизменно добрым,
исцеляющим её разбитые мечты и болезненные ссадины на коже своей искренностью,
заботой и нежными касаниями.

– Прости, пробки, – садится рядом, целует её в щеку и девушка устало улыбается. –

Сырнички?

– Да. Хочешь тоже?

– С твоих рук – всё, что угодно.

Саша улыбается, смотрит на него и думает о том, что хочет полюбить взаимно, без
боли, искренне. Марк смотрит на неё, как на самое прекрасное создание, постоянно
изнывает от нехватки её касаний и спасает. Он – теплота, с дуновением вечернего
летнего ветра, яркий и солнечный, полная противоположность с сияющей улыбкой. Марк
Кондратюк, конечно, замечательный, но не такой, как Анна Щербакова.

Саша ищет возможность поговорить с Аней, бежит за ней, наплевав на гордость, но

девушка уже давно принадлежит другой, как бы она не хотела отчаянно привязать её к
себе.

она не вернется,
шепчет ей разум,

но она должна,
заныло сердце.

– Я тут подумал, – Марк медленно поглаживал её ладонь большим пальцем, делая

небольшие глотки холодного черного чая, – как насчёт того, чтобы рвануть отдохнуть?
Сезон-то у нас закончился.

– Вместе? Ты и я?

Саша произносит это неуверенно, но тут же рассеивает свои сомнения, когда видит его
улыбку.

– Да. Вместе. Как насчет Дубаи?

Трусова улыбается.

Как бы не изнывало собственное сердце сейчас, потом будет лучше. Она забудет всё:
несчастную-глупую-безрассудную любовь, сведёт общение на минимум, будет счастлива с
другим, и в её глазах будет блистать другое чувство – взрослое, осознанное,
искрящееся. Она будет целовать его, не вспоминая о ней, выкладывать совместные
фотографии в социальные сети, совсем не заботясь о реакции на них, ходить на
интервью, не думая постоянно о прошлой влюбленности. Она будет другой. Влюбленной и
счастливой.

Саша утопает в объятьях парня.

Всё будет хорошо. По-другому быть не может.

Любовь обязательно придёт. И когда это случится, она назовёт тебя по имени,
растопит твоё сердце, привяжет к себе и никогда не отпустит. Эта любовь будет полна
смеха, заботы и нежности; она тоже может разбить твоё сердце, пропитаться ссорами и
недосказанностью, но точно не будет играть с тобой в различные игры – такая любовь
знает, что жизнь итак тяжела, безобразна и жестока.

***

Аня поправляет футболку, отбрасывая каштановые пряди назад и поднимается с кровати.

Ночной город отражается в расширенных зрачках – пульсирует ярким светом и гудит в
ушах вечной скоростью и гулом моторов.

– Ты чего проснулась?

Щербакова улыбается и поворачивается к источнику тихого, нежного звука: Камила

зевает, сонно потирая глаза, а Аня до сих пор не верит: прошло несколько недель с
момента их поцелуя, которое поспособствовало созданию такого хрупкого «мы».

Анюта смотрит в шоколадную радужку напротив, а там искры ночного костра

завораживают своим блеском. Ками в лунном свете с раскинутыми по подушке тёмными
волосами – на Аниной подушке – смотрится чертовски эстетично, прекрасно; и
захватывает дух. Они смотрят друг на друга и чувствуют пожар, разгорающийся где-то
под тонкими рёбрами.

Щербакова присаживается рядом, нагло, по-собственнически касаясь её оголённого

бедра, по-родному мажет кончиком носа по щеке и опаляет горячим дыханием чужую
кожу. Камила оставляет на губах долгий приторно-сладкий поцелуй и хвойный запах на
подушке.

– Ками, кушать хочешь? У нас там роллы остались.

Аня улыбается, поглаживая её волосы. Шелково-приятно.

– В два часа ночи? Конечно, хочу.

Щербакова смеётся, а Камила смотрит очарованно-влюблённо.

В чёрной-чёрной ночи они смеются, танцуют под любимые песни, доносящиеся из

динамика Аниного телефона и целуются сладостно-нежно. Они чувствуют одно на двоих
сердце. Вселенная отпечатывает в памяти двух по уши влюбленных девушек, касающихся
друг друга и оставляющих поцелуи на чужой коже – чувствовать себя дома в объятьях
другого принято называть счастьем.

Камила прижимается к Ане, и та вдыхает её аромат: пахнет шоколадным кремом,

клубничной тянучкой и любовью.

– Ками, помнишь ты спрашивала меня, что с тобой будет на следующей Олимпиаде?

Валиева замирает от неожиданности вопроса. Сглатывает.

– Помню. Ты тогда мне не ответила.

Аня смотрит на неё, не в силах оторвать взгляд.

– Я с тобой буду.

Щербакова верит в себя, в неё и такое родное, без которого невозможно жить – «мы».

Спустя ещё месяц Аня удаляет с ноутбука все старые электронные записи, касающиеся
её первой изнеможденной влюбленности. Стирает с грустной улыбкой на лице, в сердце
ощущая даже некую благодарность. Если бы не она, Щербакова могла не осознать того,
как для неё важна одна особенная девушка с чарующей улыбкой.

А в их первую годовщину она создаёт один-единственный документ, в котором оставляет

пару слов, сохраняет их и выходит. Надеяясь не возвращаться и не писать туда больше
никогда.

«Дорогой дневник, не поверишь, но теперь я счастлива».

И воздух, кажется, навсегда пропитался тонким ароматом шоколада.