Ссылка на материал: https://ficbook.

net/readfic/9291104

Парень из квартиры напротив

Направленность: Слэш
Автор: Bunny Kam (https://ficbook.net/authors/838868)
Беты (редакторы): weronicue (https://ficbook.net/authors/1473769)
Фэндом: Импровизация
Пэйринг и персонажи: Арсений Попов/Антон Шастун
Рейтинг: NC-17
Размер: 110 страниц
Кол-во частей: 14
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Домашнее насилие, Русреал, Современность,
Курение, Подростки, Рейтинг за лексику, Рейтинг за насилие / Рейтинг за
жестокость, Сложные отношения, От врагов к возлюбленным, Преподаватели,
Грязный реализм, Россия, Как ориджинал, Влюбленность, Смерть основных
персонажей, Насилие, Нецензурная лексика, Underage, Драма, AU, Учебные
заведения, Любовь/Ненависть, Упоминания алкоголя

Описание:
Антон, прошмыгнув мимо кухни, где началась очередная ссора, выходит на
лестничную клетку, садится на пол, просунув ноги между прутьями,
ограждающими лестницу, и закуривает. Из квартиры напротив выходит Арсений
— их сосед. О нём Антон знает лишь то, что он учитель, а еще пидор. Он
смотрит, недовольно сощурив голубые глаза, и Шастун показательно фыркает,
отвернувшись.

AU, в котором у Антона не всё в порядке дома, а Арсений действительно пидор.

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика
 Оглавление

Оглавление 2
Часть 1 3
Часть 2 8
Часть 3 15
Часть 4 21
Часть 5 28
Часть 6 34
Часть 7 41
Примечание к части 47
Часть 8 48
Примечание к части 54
Часть 9 55
Часть 10 62
Часть 11 69
Часть 12 75
Часть 13 83
Часть 14 98
Примечание к части 117
Сноски: 118
Часть 1

Слышу голос из прекрасного далёка, голос утренний в серебряной росе.

Антон громко хмыкнул, а на губах проявилась ироничная усмешка, когда у

соседа сверху на всю громкость заиграла старая песня. Этот придурок
постоянно включает какую-то херню с утра пораньше. Шастун уже даже
перестал на него злиться за это.

— Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко. Не будь ко мне жестоко, жестоко

не будь, — с чувством подпевает подросток, сжимая в руке свой старенький
самсунг с потресканным экраном и размахивая в такт мелодии. Он лежит на
кровати, которая слегка поскрипывает, когда он размахивает рукой особенно
эмоционально, и смотрит в потолок, закинув ногу на ногу. Тут же другой его
сосед — тоже сверху, но живущий справа от приёбнутого дяди Славы, который
вечно крутит совковские песни на магнитоле, — начинает рассерженно стучать
по батарее. Вот оно — утро обычного школьника Антона Шастуна, который
застрял в отдалённой от центра хрущёвке на долгие шестнадцать лет.

Антон даже немного расстроен тем, что сегодня суббота — выходной и у

него, и у мамы. Возможно, в детстве он и был рад проводить с ней время, но,
если честно, он смутно помнит те времена, когда всё было не так, как сейчас…

— Антон!!! — кричит мама откуда-то из другой комнаты надломленным голосом.

Вчера была пятница, и этот факт легко объясняет её сегодняшнее состояние.
Парень нехотя сползает с кровати и выходит в коридор. В глаза бросается
отвисший кусок обоев, который мозолит взгляд не первую неделю, и он
раздражённо сдирает его, оголяя часть серой стены, а бумагу комкает и бросает
в мусорку на кухне. Кажется, ремонт здесь и впрямь не проводился с периода
«оттепели». В квартире пахнет сыростью и алкогольным душком, от чего пацан
раздражённо открывает настежь окно, хоть там и не май месяц, и проветривает
помещение. Под столом валяется несколько пустых полторашек «Арсенального»
по акции, а в мусорном пакете перезваниваются две бутылки беленькой. Антон
уже даже не закатывает маме скандалы и не читает нотации, он смирился
настолько, что чувство апатии стало его привычным состоянием.

Потянувшись к навесному шкафчику, который никогда плотно не закрывался,

и одна дверца держалась только на добром слове, он вынимает из поржавевшей
подставки для посуды кружку «любимой маме», на которой от времени уже
появились несколько сколов и не было половины ручки. Сполоснув её под
краном, парень наливает в ёмкость воду из фильтра и относит в мамину
комнату. Шторы плотно закрыты, вокруг беспорядок, на полу чужое грязное
бельё, отчего даже Шаст, привыкший к подобной жизни, с отвращением
морщится и поскорее вручает кружку в дрожащие женские руки.

— Сыночек мой, — нараспев тянет она не протрезвевшим до конца голосом,

потянувшись к сыну, стараясь поцеловать его в щеку. Антон лишь
уворачивается, испытывая желание поскорее выйти на свежий воздух. Ему эти
ласки ни к чему, он от них устал. Сейчас она готова признаваться ему в любви и
расхваливать, а вечером снова нажрётся со своим новым быдловатым дружком и
начнётся «принеси-подай, свали — не мешай». — Ну Тошенька, — жалостливо
произносит она, пытаясь встать с кровати, но путается в одеяле и проливает на
себя половину содержимого кружки. — Сук-ка! — ругается она сквозь зубы.
3/118
Антон молча выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Однажды он уйдёт
отсюда насовсем, но ему всё ещё нужно где-то жить и как-то закончить школу, а
потом… потом он что-нибудь придумает. Постарается поступить и заселиться в
общагу, начнёт работать. Он обязательно уедет из Воронежа. Эта мысль —
единственное светлое и желанное, за что он цеплялся каждый день.

Бутылки в мусорном мешке палевно звенят, когда он выходит на лестничную

клетку, чтоб выбросить их на помойку. На нём по-прежнему растянутая почти до
середины бедра тёмно-серая футболка, в которой он спал. Вещь висит на нём,
как мешок, визуально делая ещё более худым, чем он есть. Поверх чёрная
распахнутая спортивная кофта из тонкой ткани, в которой он гонял почти везде
и всегда. На худых ногах болтаются чёрные джинсы. Он весь серо-чёрный, под
стать атмосферке дома. Ему удобно гонять в тёмной одежде — на ней почти не
видно пятен и чёрных стежков, которыми иногда приходится её штопать.

Почти одновременно с ним выходит и сосед из квартиры напротив. Антон

чувствует себя неуютно под его взглядом пронзительных голубых глаз, а брюнет
смотрит на него всегда, стоит им столкнуться. Пидор, — думает про себя
Шастун, поджав губы. И одет, как всегда, с иголочки. Как пидор, — тут же
подбрасывает сознание.

Арсений Сергеевич Попов — его сосед последние полгода. Как жизнь

занесла его сюда — сплошная загадка для школьника. Как-то раз к ним домой
завалился очередной мамин «друг», который заставил Антона сесть с ними за
стол и выпить по бокалу пива, то ли желая просто попиздеть с ним за жизнь, то
ли желая как-то наладить контакт, ведь мало ли — ещё станет его отчимом
(Антона от этой мысли натурально тошнило). Он тогда сказал, что знает, что их
новый сосед — точно пидор, и с тех пор мама не называла его никак иначе.
«Антон, сходи к пидору за солью, дома нет», «Опять этот пидор с утра на меня
пялился, наверное, влюбился, ха-ха», «Красивый мужик, неудивительно, что
пидор», — постоянно причитала она.

— Доброе утро, — здоровается первым Арсений, чуть сощурив свои голубые

глаза и склонив голову. Антон ничего не говорит, только смотрит исподлобья с
каким-то неоправданным презрением и уходит. Бутылки в мешке всё ещё
звенят. Арсений сочувственно смотрит вслед.

Арсений работает в школе учителем русского языка и литературы, об этом

Шаст узнал уже от своего одноклассника — Серёжи Матвиенко — с которым они
сидят вместе на алгебре. Серёжа вообще не очень разговорчивый, но иногда
делится интересной информацией. Антон в ответ рассказывает, где купить
сигареты без паспорта. Серёжа говорит, что и так знает. На этом их разговор
заканчивается. Это было несколько месяцев назад.

Димка Позов, зубрила из параллельного класса, рассказывает своим друзьям,

столпившимся в кучку в коридоре, что записался на репетиторство к Арсению, и
он теперь будет заниматься с ним два раза в неделю после уроков. А потом кто-
то пихает Антона в плечо со словами: «Хватит тут вынюхивать, крыса», и больше
ничего нового парень не узнаёт. 9 «А» и «Б» классы друг друга ненавидят.
Серёжа Матвиенко втайне от всех после уроков курит за школой с Димкой
Позовым. Если их классы узнают — будет драка стенка на стенку. Антон думает,
что не будет драться за Серёжу, и потому никому ничего не рассказывает, когда
видит их вместе за заброшкой, находящейся рядом со школой.

4/118
 Арсений красиво одевается и выглядит всегда так, будто идёт на свидание.
Это Антон наблюдает уже сам. Они почти каждый день одновременно выходят
из квартир, чтоб пойти в школу. Арсений у него ничего не ведёт. И к лучшему,
вряд ли этот пидор может научить чему-нибудь хорошему. Хотя Шаст всё равно
учится на сплошные тройки и редкие четвёрки, маловероятно, что стало бы
хуже.

У Арсения своя машина, мицубиши лансер 2008 года выпуска, чёрного цвета.
Антон иногда даже завидует, когда этот пидор проезжает мимо него, выезжая
со двора. Шаст же сорок минут идёт в школу пешком или же, если у него есть
хоть какие-то карманные деньги, ездит на маршрутке. Проезд опять подорожал,
поэтому чаще всё-таки ходит пешком.

Арсений никогда не водит домой женщин, но иногда водит парней, — об

этом время от времени шепчутся сплетники в их подъезде, особенно часто тётя
Маша с тётей Любой, живущие на первом этаже, они просто обожают обсуждать
всё, что происходит в подъезде, и делают это нарочно громко, чтоб все
желающие могли услышать. Они говорят, что Попов — точно гей, что мама
Шастуна постоянно пьёт с разными мужчинами и бросила бедного сыночка на
произвол судьбы, что надо бы позвонить в органы опеки, чтоб его забрали, что
дед Ваня из тридцать шестой скоро умрёт от рака лёгких, что они будут
вызывать милицию, если ещё хоть раз перед входом в подъезд будут пьяные
потасовки. Они всегда говорят и никогда ничего не делают. Про органы опеки и
милицию они угрожают уже лет пять, а дед Ваня умирает от своего рака уже
больше трёх лет и всё никак не откинется. Иногда Антон думает, что они эти
сплетни сами сочиняют, чтоб им было не скучно.

Антон без дела шатается по улицам ещё полдня, лишь бы не возвращаться

туда, где ему некомфортно — домой. Он гуляет по паркам, сворачивает через
дворы, шарится где-то за гаражами, стреляет у какого-то незнакомца сигарету,
знакомится с такими же простыми парнями, как он сам, и они пару часов гоняют
по крышам гаражей, пока какая-то вредная бабка не разгоняет их. Приходится
свалить обратно в свой двор и обхаживать его по кругу. На улице ближе к
вечеру холодает, он кутается в свою чёрную кофту и стучит зубами. Спустя
двадцать минут всё-таки сдаётся и заходит в подъезд. Ужасно хочется поесть и
заснуть в тишине.

В холодильнике валяется парочка полусгнивших овощей и две полуторные

бутылки крепкого на вечер, в навесном шкафчике — манная крупа и лапша
быстрого приготовления. Заварив свой роллтон, он уходит есть его в комнату.

Через полчаса в доме появляются незнакомые мужские голоса. Антон

закатывает глаза и ругается матом себе под нос, лёжа в постели, натянув
одеяло до подбородка. Не успел уснуть. Когда гул за стенкой становится громче,
а мама заливается пьяным хохотом и пытается перекричать своих гостей, Шаст
не выдерживает, подрывается с места, хватает из кармана зимней куртки,
висящей на крючке рядом с дверью, помятую красную пачку «ротманса»,
спизженную на прошлой неделе с подоконника (видно, кто-то из дружков забыл
своё добро), выхватывает из неё сигарету и, тихо прошмыгнув мимо кухни,
откуда несёт табаком и пивом, выходит на лестничную клетку. Он хмуро
осматривается и, не заметив ни одной живой души поблизости, чиркает
колёсиком зажигалки и подпаливает кончик сигареты. Опираясь спиной на
перила, ограждающие его от неминуемого падения вниз с высоты в несколько
этажей, он смотрит себе под ноги. В квартире пидора тихо, как в гробу, а вот за
5/118
его собственной дверью даже отсюда слышны громкие басистые голоса.

Спустя двадцать минут, из которых курил он только две, парень всё же

возвращается обратно в свою комнату. Он подпирает ручку двери стулом,
надеясь таким образом избежать нежеланных гостей и, накрывшись с головой
одеялом, пробует уснуть.

В комнату начинают настойчиво стучать.

— Тоха, иди поздоровайся! — знакомый мужской бас заставляет вздрогнуть.

Этого мужика мама приводит домой уже не в первый раз, Шаст побаивается, как
бы он не стал её хахалем на постоянной основе.
— Отвали от пацана, пусть спит, — слышит он уже другой мужской голос,
незнакомый ему.
— Сыночек, тут Славик пришёл, выйди на минутку, — тянет мама. Антон
чувствует себя, как в кошмаре. В дверь стучат без остановки, а потом сосед
сверху начинает колотить по батарее чем-то металлическим, взывая к тишине.
Шаст трусливо кусает губы. Ему всего шестнадцать, что все эти люди от него
хотят? Он просто хотел лечь спать пораньше и проснуться, когда будет уже
светло. Утром не страшно.
— Да отъебись от него, — всё так же защищает его незнакомец. Голоса
возвращаются на кухню, но тише не становятся. Опять ругаются. Лучше бы
смеялись. Антон думает о том, что когда-то кого-то точно убьют в этой квартире
в пьяном угаре. Может быть, даже его. Или маму. Он слышал много таких
историй во дворах.

Убрав стул от двери, он вынимает всю пачку «ротманса», где осталось всего-
то три сигареты, снова тихо прошмыгнув мимо кухни, где разгорается
очередной конфликт, который он уже не в силах выслушивать, выходит на
лестничную клетку, садится на пол, просунув ноги между прутьями,
ограждающими лестницу, и закуривает.

Из квартиры напротив выходит Арсений. О нём Антон по-прежнему знает

лишь то, что он учитель, а ещё пидор. Он смотрит, недовольно сощурив голубые
глаза, и Шастун показательно фыркает, отвернувшись.

— Я вызову ментов, если это будет продолжаться, — говорит брюнет,

привалившись плечом к дверному косяку. На нём белая свободная футболка и
серые пижамные штаны, а обут он в обычные синие тапочки. Наверное, он уже
тоже лёг спать, но шум разбудил и его.
— Не надо, — просит негромко Антон, уткнувшись лбом в железный прут и
опустив вниз руку с зажатой сигаретой, и пепел с её кончика сыпется вниз — на
далёкий первый этаж.
— Назови хоть одну причину, — закатывает глаза Арсений. Шаст, затянувшись
снова, выдыхает:
— Меня забрать могут. Не хочу, — пожимает он плечами, взглянув на пидора.
Тот хмурит свои чёрные брови и качает головой недовольно. — Они скоро
вырубятся и так, — со знанием дела говорит пацан. Сверху снова стучат по
трубе. От этого звука в голове пульсирует уже. «Бам, бам, бам» — прямо по
вискам. Шаст морщится и думает о том, что то самое «прекрасное далёко» к
нему жестоко.
— Нет, они так будут ещё долго, — Арсений тоже опытный, он тут живёт с
сентября, он тоже хорошо выучил, что если не разошлись до двенадцати —
значит будут продолжать так до трёх-четырёх утра.
6/118
— Ладно, вызывай, — всё-таки соглашается Антон, услышав, как голоса стали
громче, и что-то стеклянное разбилось о стену. Блять, завтра придётся убирать
осколки, — думает он, поморщившись, как от боли. Сигарета горчит, но он
продолжает затягиваться.
— А ты? — сочувственно интересуется брюнет. Шаст встаёт, отряхивается от
пыли и застёгивает на себе кофту, которую и не снимал.
— Погуляю до утра где-то, — отвечает он, пряча в карман почти пустую пачку
сигарет.
— Бред какой-то, — качает головой Арсений, словно вслух отвечая на
собственные мысли. — У меня сегодня переночуешь. Заходи, — в приказном тоне
добавляет он громче.
— Я не буду с тобой этим заниматься, — фыркает недовольно парень, сразу же
представляя себе все самые негативные варианты развития событий.
— Что? — подавившись этой фразой, переспрашивает мужчина.
— Ты же пидор, ну, по парням, типа, — морщится Антон. Ему не противно от
этого даже, просто страшно как-то — переспать с мужиком. Он даже не до
конца понимает, как это вообще происходит, но чувствует, что не хочет.
— Я — гей, а пидор — это не ориентация, — говорит он наконец, выдержав
паузу. — И прекрати выёбываться. Заходи, ты не в моём вкусе, — Антону даже
немножко, самую малость, обидно за последнюю фразу.
— Точно не изнасилуешь? — сужает глаза Антон, рассматривая брюнета перед
собой, словно стараясь вычислить, каков процент вероятности такого исхода.
— Дурашка, — фыркает Попов, разворачиваясь и уходя, но дверь оставляя
открытой. Антон, помявшись у порога ещё пару минут, всё-таки заходит, тихо
прикрывая её за собой. Он слышит, как Арсений по телефону вызывает ментов в
другой комнате.

В квартире у пидора тепло и на удивление уютно. Ремонт здесь явно делали

не сорок лет назад, не двадцать даже, а совсем недавно. На стенах не висят
плётки и фаллосы, а кровать не завешана бордовыми балдахинами. Антону даже
становится легче дышать. Кажется, этот Попов такой же человек, как и
остальные. Только пидор.

— Прими душ, если хочешь, спать будешь на диване, — командует Арсений,

протягивая ему свежую футболку и пижамные штаны из своего гардероба.
Антону дважды повторять не надо — он с удовольствием понежится в горячей
воде перед сном.

Через полчаса приезжают менты — Антон слышит это по сиренам. Больше из

его квартиры шум не доносится. Ему наконец-то спокойно спится на
застеленном цветастым покрывалом диване.

7/118
Часть 2

Единственное, что не меняется этим утром — это подъём под

громко играющую из магнитолы «Пачку сигарет» Цоя. Сосед сверху всё ещё не
помер и включал свою шарманку в девять утра, чем порядком надоел всему
дому.

— Как же он заебал, — слышит парень бурчание Арсения, когда тот, накинув на

плечи полотенце, проходит мимо него в ванную. Антон усмехается. Ему, как ни
странно, эта песня близка, оттого он даже готов подпевать ей спросонья, но не
делает этого, а то ещё пидор подумает, что он ёбнутый, и выставит за дверь.
Хотя, в общем-то, пора уже съебать обратно к себе. У Арсения, кстати, окно в
зале выходит на восток, поэтому солнце заливает всё помещение, и здесь
светлее, чем во всей квартире Шастунов в самый солнечный день.
— Доброе утро, — хриплым ото сна голосом здоровается Антон, когда брюнет
идёт уже обратно — из ванной. Его волосы слегка влажные на лбу и висках, а по
шее к ключицам скатилось пару капель воды, оставив мокрый след на белом
воротнике футболки.
— Доброе, — кивнул головой Попов. — Завтракать будешь? — неожиданно
предлагает он. Антон, сладко потянувшись, во весь рост вытягиваясь на диване,
тут же согласился:
— Буду, — ответил он, пока Попов не передумал его накормить. Всё-таки
пресловутый роллтон уже приелся, и он согласен вообще на любую
альтернативу.
— Ты какой чай пьёшь? — уточняет брюнет на ходу.
— Любой, — несколько растерянно отзывается Шаст. Он вообще-то никогда не
был избирательным в этом плане и даже не задумывался. В его понимании чай
просто должен быть горячим — и всё. Арсений усмехнулся, но не
прокомментировал этот ответ, а молча ушёл на кухню. Спустя минуты две
раздался звук шипящего на сковородке масла.

Антон, опустив ноги на пол, сел и стал разминать немного побаливающую

затёкшую шею. Он слишком привык к своей небольшой подушке, а эта,
превосходящая в размерах в пару раз, была не очень удобной, но отрубился он
ночью всё равно быстро. В солнечном свете можно было рассмотреть квартиру
учителя.

В зале, где он спал, помимо дивана располагался ещё и телек на деревянной

подставке с выдвижными шкафчиками, и стеклянные полки на стене напротив,
где находились несколько бутылок с каким-то янтарным алкоголем — скорее
всего, коньяк или виски, а также какие-то бессмысленные фигурки из
крашенного стекла и пустая ваза. Ни фотографий, ни личных вещей. А так лишь
сейчас парень заметил, что из зала есть выход на балкон. У Шаста дома тоже
был балкон, но он так давно был захламлён старыми ненужными вещами, что он
не выходил на него лет десять точно.

Парень прошлёпал босыми ногами по полу и дёрнул на себя пластиковую

ручку двери — та поддалась. Он вышел на балкон, надел какие-то тапочки,
стоящие рядом, и, щуря глаза от яркого солнечного света, осмотрелся вокруг.
Он даже и не догадывался, что с высоты пятого этажа действительно
занимательно смотреть на свой двор.

Антон принял решение вернуться в зал, чтоб вытянуть из кармана лежащих

8/118
там штанов пачку сигарет, и за этим делом его застал Арсений. Пацан невинно
взглянул на учителя, открывая красный «ротманс», и даже было подумал, что
может поделиться с ним и отдать предпоследнюю сигарету.

— В моём доме ты курить не будешь, — жёстко обломал он его строгим голосом.

Шаст посмотрел на него исподлобья недовольно, словно силой взгляда мог
поменять решение старшего. К сожалению, не сработало.
— Пидор, — недовольно фыркнул себе под нос пацан, рассчитывая, что скажет
это достаточно тихо, чтоб не быть услышанным, одновременно с этим досадливо
убирая коробок обратно.
— Ещё раз назовёшь меня пидором — и я тебя выебу, — предупредил его вполне
серьёзным голосом Арсений, отчётливо расслышав оскорбление, и добавил в
конце «милую» саркастичную улыбку. «Пидор», — снова подумал про себя Антон,
но сдержался, чтоб не произнести вслух. — Что притих сразу, солнце? — Антон,
не зная, что на это ответить, слегка нахмурился. Солнцем его мужики ещё не
называли. — Ладно, буду считать, что ты это запомнил. Завтрак на столе.
Можешь побыть у меня ещё час, но потом я уезжаю, — предупредил его
учитель, теряя интерес к мальчишке.

Шаст пошёл на кухню, потому что есть хотелось жуть как, а Арсений скрылся
за дверями своей комнаты. Антон туда вчера успел мельком заглянуть, пока
пидор вышел на лестничную клетку — проверить, как ситуация, и ничего
криминального в ней не числилось. Как у всех: кровать, правда не полторушка
какая, а широкая двуспальная, письменный стол, на нём ноутбук и какие-то
учебные пособия, компьютерный стул и шкаф со шмотками. Ничего пидорского,
кроме хозяина квартиры.

В кухне было так же светло, как и во всей квартире, на подоконнике стояли

алоэ в горшках, а вся мебель была в тёмно-коричневых тонах, кроме
поверхностей кухонных тумб — они были оформлены под белый мрамор, и
смотрелось это красиво. Холодильник был классического белого цвета, на нём
всего пара магнитов из разных городов и тупая крыса с красными глазами,
посвящённая 2020 году. Плита обычная серо-чёрная, современная. Антон был
удивлён, что в их многоквартирном доме вообще есть такие нормальные
квартиры, не советские, как его собственная. Интересно даже стало, сколько
Арсений платит за аренду, если он её, конечно, арендует, а не купил.

На столе Шаста ждала сваренная на молоке овсянка с шоколадной крошкой

наверху и воздушный омлет на молоке. Пацан с такого расклада просто охренел.
Он ждал максимум какой-нибудь подгоревшей яичницы или бутербродик с
маслом, а тут прямо комплексный завтрак, причём вкусный. Также Арс заварил
ему чашку ароматного зелёного чая, даже не в пакетике, а рассыпного, и на дне
прозрачной кружки осели распустившиеся листья. Антон давно так не кайфовал
от еды.

После трапезы он, как послушный мальчик, моет за собой посуду, а потом
возвращается на балкон и просто смотрит по сторонам. Возле помойных баков
какой-то бомж копошится в куче мусора, что заставляет Антона скривить губы в
отвращении. Он не понимает, как люди приходят к такой жизни, и не слишком
им сопереживает. На парковке возле машин цыганка в оборванных тряпках, в
которых едва угадывается платье, просит милостыню и хамит тем, кто отшивает
её. На детской площадке группа подростков лет по двенадцать-пятнадцать
курит одну сигарету по кругу, при этом они громко ржут и ругаются матом,
отчего эхо разлетается по двору довольно отчётливо. Говоря другими словами,
9/118
жизнь на периферии Воронежа кипит!..

— Антон, собирайся, я ухожу, — доносится из-за спины голос Арсения. Пацан

понятливо кивает, наскоро переодевается в свои шмотки, набрасывает на плечи
кофту и сваливает, стараясь не думать о том, что ему предстоит вернуться
домой. Казалось бы, каких-то десять метров, а ведь какая пропасть лежит
между этими квартирами.

Первое, что с порога бросается в глаза — это беспорядок в прихожей.

Вешалка для одежды, представляющая собой металлическую палку с парой
ответвлений, лежит поперёк коридора, обувь и верхняя одежда либо сбита в
бесформенные кучи, либо просто лежит на полу. Шаст закатывает глаза и,
подняв вешалку и пристроив её обратно в угол, идёт на кухню. Мама сидит на
табуретке и с уставшим видом курит перед закрытым окном, стряхивая пепел в
пустую консервную банку.

— Где ты шлялся? — интересуется она бесцветным голосом, окинув сына

взглядом. Что же, хотя бы не «Тошенька, сынок мой любимый» — уже хорошо,
потому что от этих приторных речей парня уже порядком тошнило. На маме
какой-то ужасный аляпистый халат, а её рука дрожит, когда она держит
сигарету на весу. — Хотя хорошо, что тебя не было. Менты ночью пришли, —
повествует она, раздражённо стряхивая истлевший кончик об неровный
жестяной край банки. — Суки, штраф впаять собирались… Наверно пидор
вызвал, уёбок этот, — она указывает сигаретой в направлении, где расположена
квартира соседа. — Может, ты ему машину расцарапаешь? — кривит губы
женщина, с надеждой взглянув на сына.
— Это, наверное, тётя Маша, она давно грозилась, — переводит стрелки с
Арсения на заебавшую весь подъезд сплетницу. Антону как-то не хочется, чтоб
мама натворила глупостей по отношению к учителю, он всё-таки даже не
приставал к нему, а дал халявно перекантоваться ночь и даже покормил. Антон
вроде как ему благодарен.
— Стерва, — легко соглашается родительница.

Она продолжает задумчиво курить у окна, безэмоционально водя взглядом

от одного конца двора до другого, а Антон садится на колени посреди кухни и
начинает аккуратно собирать в руку осколки, стараясь не пораниться.
Тщательно проверив все углы, где мог упустить узорчатые куски бывшей
тарелки, Шаст выбрасывает их в мусорку, а затем ещё проходится веником, чтоб
собрать мелкую крошку. Так начинается его новый день — воскресенье.

***

Антону нужны деньги — на сигареты, на продукты (мама часто забывает

позаботиться об этом аспекте их жизни), на банальное «хочу шоколадку»… А
ещё Антону — шестнадцать, хотя скоро уже будет семнадцать, и найти для себя
работу по возможностям в сравнительно небольшом городе, особенно на его
окраине — занятие повышенного уровня сложности, со звёздочкой, как в
учебнике по алгебре.

Он шатается по улицам в поисках объявлений о помощи, оставляет свои,

написанные от руки, с номером телефона, спрашивает знакомых о возможных
вариантах. Пару раз, будучи ещё младше на два года, пытался стать местным
частным детективом и искал сбежавших питомцев, объявления о которых
10/118
висели в каждом дворе. Он очень серьёзно рассекал по улицам с блокнотом,
ручкой и зачем-то лупой, которую не использовал даже, так, чисто для
профессионализма совал за ремень, чтоб все видели, что он не просто
развлекается, а серьёзно подходит к делу. Ни одного беглеца найти так и не
удалось, поэтому его карьера завершилась спустя неделю, как началась.

Сейчас Антон чаще шатается возле гаражей, где местные мужики

собирались поиграть в карты, послушать шансон и просто попиздеть под пиво.
Нередко кто-то ставил в свой гараж старую ненужную мебель — диван, кресла,
стулья, мастерил из подручных средств стол и собирал вечером компанию таких
же бездельников. Шастун пару раз впрягался помочь перетащить диван или
стол там какой с какого-нибудь надцатого этажа в гараж и получал за это одну-
две сотни, чем, в общем-то, был доволен. Иногда сам подходил и интересовался,
может ли что-то сделать. Пару раз его кидали после сделанной работы, и с этим
иногда приходилось мириться. Жизнь бывает несправедливой — и доказывает
это Антону с завидным постоянством.

Сегодня Шаст весь день пытается найти какой-нибудь вариант, но в итоге

под вечер приходит домой ни с чем, понимая, что, видимо, опять придётся
неделю поэкономить. Супер нестабильная финансовая ситуация уже даже не
вызывает злости, отчаяния или грусти — он привык. Привык есть роллтон за
одиннадцать рублей, который почти всегда валялся в каком-то из шкафчиков,
привык отказывать себе в своих желаниях, как бы ни хотелось позволить себе
лишнюю покупку, привык стрелять сигареты у прохожих, когда свои
заканчивались, просто привык к своей жизни. Через три месяца он закончит
девятый и попробует куда-то поступить. Хотелось бы, конечно, закончить
одиннадцатый, тогда горизонты возможностей расширяются, но даже
перспектива незаконченного среднего образования его устраивала. Мысль о
переезде — единственное, что ему осталось в этой серой многоквартирной
хрущёвке.

Вынув из заднего кармана джинсов самсунг с паутиной трещин на экране, он

втыкает в разъём штекер от наушников, минуту крутит его во все стороны, с
точностью до миллиметра подбирая положение, в котором они работают оба и
не шипят, и включает на полную громкость «ЛСП — Номера». Под музыку идти
как-то веселее, интереснее. Она как будто преображает мир вокруг.

В подъезде дома, около лестницы, сидит в зажатой позе знакомый Антона.

Парень явно не в себе и его всего трясет, а под глазами залегли глубокие
синяки, особенно явно контрастирующие с его болезненно-серой кожей. Олег из
двадцать второй квартиры. Снова достал где-то наркотики и, видимо, вставило
достаточно сильно, чтоб он не смог дойти домой. Антон его не трогает,
проходит мимо, взглянув почти без жалости. Не всем хватало мотивации, чтоб
начать новую жизнь. Олег, видимо, решил закончить её здесь, а с его образом
жизни он даже не успеет закончить школу, — думает парень, поднимаясь по
ступенькам. Каждый справляется со своим стрессом, как может. Шаст,
например, зарекался самому себе дальше сигарет не заходить.

В квартире, как всегда, стоит неприятный душок, потому что помещение

никогда не проветривается, разве что Антон не психанёт и не откроет пару окон
в доме. На полу грязные следы от обуви — не его и не мамины, а, значит,
остались от «гостей». Шаст, неприязненно оттолкнув от себя пару маминых
ботинок, стоящих посреди коридора, отправился в свою комнату.

11/118
 Ближе к ночи к ним приходит Славик. Один, без компании. От него несёт
дешёвым табаком и водкой. Мама ему рада, утаскивает сразу на кухню,
обхаживает, наливает большую кружку крепкого пива и ему, и себе. Антон
неприязненно скалится в ответ на его «Привет, сынок», не понимая, в чём
прикол называть сыном неродного человека, и хочет поскорее уйти куда-то —
погулять где-то по округе пару часов, но мама крепко сжимает его руку и
просит никуда не уходить сегодня, она видела патрульную машину час назад, а
если несовершеннолетнего поймают одного на улице так поздно — будут
проблемы.

— Да, садись с нами, — ржёт Славик, весело улюлюкая, пародируя мамин

настоятельный тон. — Маленьким мальчикам нельзя так поздно шароёбиться по
улочкам, их там могут убить и изнасиловать плохие дядечки, — продолжает
хохотать он с одного ему понятного юмора. Мама вдруг тоже заходится
неприятным смешком, легонько ударяя Славика по плечу.

«Но ты ведь уже здесь», — думает про себя Антон, произнося эту фразу в своей
голове раздражённо-саркастичным тоном.

— Иди к себе, малыш, — машет руками «от себя» родительница, как-то не особо
тактично прогоняя сына с кухни.
— А я говорю, с нами пусть сядет, — уже жёстче, с давлением произносит Слава,
выдвигая соседний стул.
— Слав, ну он мешать будет… — с неясным намёком говорит мама.
— Ладно, вали, — вяло согласился мужчина. Его мутные болотные глаза
сфокусировались на маме, и он потерял интерес к школьнику. Его грубая
большая рука легла на бедро женщины, и он бесцеремонно и резко откинул в
сторону халат, закрывающий нижнее бельё. Шастун в это время ещё не успел
отвернуться.
— Ну не при нём же! — возмущается громким шёпотом мама, мешая руке Славы,
но тот и не слушает, резко хватаясь за пояс на халате, развязывая его и
продолжая оголять тело. Она заливается краской, но всё равно сопротивляется
как будто нехотя, для вида.

Антон выбегает нахуй из комнаты, закрывается у себя и поплотнее

приставляет стул к дверной ручке. Его живот сводит спазмом тошноты от
отвращения из-за увиденного.

Мама, похоже, любит Славу.

Шастуну хочется рыдать и пинать мебель в комнате от осознания этой

простой вещи.

Он Славу ненавидит.

За стенкой смесь из пыхтения и покрикиваний и ритмичные звуки удара

кухонного стола об стену. Антон до боли затыкает уши руками. Он давно
осознал, что у мамы кто-то есть, и, скорее всего, это разные мужчины, но её
личная жизнь никогда не касалась его настолько близко. Прямо сейчас мужик,
которого он во снах видит, как сбрасывает со своего пятого этажа, долбит маму
на столе, за которым он не раз и не два обедал, и он вынужден это
выслушивать.

Антона изнутри разрывает от непринятия происходящего. Только не он, не

12/118
он, не он.

Парень хватает свой телефон, наскоро пихает его в карман, набрасывает на

плечи куртку, потому что ночь сегодня холодная, и пулей вылетает из квартиры,
не забыв громко хлопнуть дверью. Он выбегает во двор, его всего трясёт от
кипящей внутри ненависти, а перед лицом — рука Славика, бесцеремонно
раздевающая маму на его глазах. Смотри, мол, она — моя, и я с ней могу делать,
что хочу, а ты иди, Антош, иди к себе, не мешай.

Удар, удар, удар — с ненавистью он колотит руками по бетонной колонне,

подпирающей козырёк здания. Белая штукатурка идёт трещинами и летит под
ноги. Красные отпечатки крови наслаиваются один на другой. Антон упирается
раскрытыми ладонями в колонну, тяжело дышит, приникает к ней лбом, и с губ
срываются беспорядочные ругательства. Он разворачивается на месте, теперь
упираясь в бетон затылком, и тяжело дышит. Вытягивает руки, смотрит на них и
убирает в карманы, потому что кровь на холоде начинает застывать коркой, и
ставшие липкими пальцы сводит судорогой.

Антон сидит на детской площадке, кусает губы до крови и курит последнюю

сигарету, а красно-чёрная пачка ротманса валяется где-то под ногами. Он залез
на качели, сел на спинку, а ноги поставил на сидение. От ветра качели чуть
покачиваются, и картинка перед глазами немного плывет в такт этим
колебаниям. Он думает о том, что ему стыдно за маму, он-то верил, что у неё
ещё есть гордость, что хоть её она не пропила. Думает, что жалко, что отец
ушёл из семьи до того, как он родился, всё сложилось бы по-другому, задержись
он в их жизни. И ещё думает о том, что, может быть, он и вправду мог бы
скинуть Славу с балкона? Он ведь алкаш, это все знают. А ментам расскажет,
что сам выпал в пьяном угаре… А потом ни о чём не думает. Курит просто и
смотрит, как дурак, на свой дом. Замечает свет в одном из окон и смутно
угадывает, чья квартира может там располагаться. А потом на балкон выходит
знакомый мужской силуэт. Антон узнаёт в нём Арсения.

Антон думает о том, что ему завидует. А ещё хочет к нему в квартиру
обратно — сложиться калачиком на диване, подоткнуть под себя одеяло со всех
сторон, а утром проснуться от бьющего в глаза солнца. И никого в квартире,
кроме них двоих.

Антон думает, что Арсений его отсюда не видит.

Арсений с пятого этажа смотрит на красный огонёк от сигареты в темноте

площадки и почему-то уверен, что там сидит Шаст. Кто ещё будет сидеть в
одиночестве в такой поздний час, да и в такой холод?.. Арсений слышал, как
кто-то хлопнул дверью десятью минутами ранее в квартире напротив. Арсений
думает спуститься к парню, не знает даже, зачем, хотя бы просто спросить, что
произошло, но оборачивается на шорох за спиной.

— Ну ты чего тут так долго? Пойдём в постель, я хочу ещё раз, — на ухо говорит
ему парень, обнимая руками со спины и прижимаясь щекой к лопаткам.

Арсений про Шастуна забывает, когда Саша под ним так самозабвенно
стонет.

Антон замерзает окончательно через два часа и возвращается домой. В

квартире тихо. Слава ушёл. Мама спит.
13/118
14/118
Часть 3

Антон уходит в школу раньше, чем мама встаёт на работу.

Удивительно, как ей ещё хватало мотивации вставать пять дней в неделю в семь
утра и к восьми приходить в сомнительного рода колледж, куда поступали в
последнюю очередь ради учебы. Она числилась то ли уборщицей, то ли
вахтёршей — Шаст даже в этом не уверен, потому что мама работает там только
полгода, а они не особо много общаются внутри семьи. Она что-то упоминала
про подростков, которые не уважают старших, про вечно грязные сортиры и
окурки по всему периметру, а выводы о её должности он сделал уже сам. Похуй,
кем, главное, что ей платят зарплату, и она хотя бы сама оплачивает
коммуналку и не напирает на него, чтоб он тоже приносил доход в семью. Это
стало бы большой проблемой, потому что в шестнадцать не так-то просто найти
постоянную подработку. Он знает, что некоторые сверстники из его школы
занимаются репетиторством с младшеклассниками, но у Антона так не
прокатит, он реально оценивает свои способности и умение разъяснять
материал — и это не тянет даже на уровень «удовлетворительно».

Первым уроком алгебра. Серёжа Матвиенко, как и всегда, садится с ним и

даже даёт списать самостоятельную, которую им дали в начале урока.

— Русичка заболела, может, урок отменят, — бросает он ни с того ни с сего,

отчего Антон вздрагивает и случайно чиркает в тетради ручкой, резко дёрнув
рукой.
— Бля, Серый, ты хоть предупреждай, когда собираешься что-то сказать, —
бурчит недовольно Шаст, стараясь оттереть след синей стороной стёрки, но в
итоге лишь протирает тетрадный лист чуть ли не насквозь и бросает эту
задумку. Матвиенко тихо усмехается и продолжает переписывать с доски уже
решённое уравнение.
— Или замену поставят, — добавляет Матвиенко.
— Надеюсь, что нет, — морщится недовольно Шаст, крутя в руках циркуль от
скуки.

На перемене Матвиенко сваливает в столовую, а Антон плетётся на второй

этаж школы, потому что замену им, сука, всё-таки ставят. Ещё непонятно с кем,
но сказали идти в кабинет русского, и если кто-то сбежит — поставят в
известность родителей. Для Шаста это так, не угроза даже, хоть тыщу раз
пускай мать вызывают, она всё равно не придёт, ещё и попросит сына лично
передать, чтоб послал нахуй директора от её имени.

Шаст садится на подоконник напротив входа в класс и ставит ноги на

батарею под ним. Никто и слова не говорит. Здесь всем давно всё равно, только
некоторые учителя разве что могли развести истерику на ровном месте, но, к
счастью, приёбнутая математичка и слишком вспыльчивая завуч тусуются на
первом этаже, а самых апатичных, видимо, сослали на второй этаж, потому что
даже проходящий мимо него физрук, один из немногих мужчин в
преподавательском составе, только закатывает глаза на нарушителя порядка и
тихо-мирно уходит дальше по коридору, где расположен спортзал. На парне
сегодня тёмно-вишнёвая ветровка — его личная гордость, он её, между прочим,
за свои деньги купил, когда смог немного подзаработать летом, а всё остальное
по классике чёрное — джинсы, вязаный свитер и кроссовки.

Антон слышит гул шагов справа от себя в относительно безлюдном во время

15/118
большой перемены коридоре и рефлекторно поворачивается на звук. Арсения он
узнает сразу, тот ещё относительно далеко — в начале коридора, но парень уже
отсюда может с точностью угадать этот силуэт, походку, стиль в одежде. Шаст
почему-то отводит глаза, как будто побоявшись встретиться взглядами, но тут
же поднимает его обратно, в упор пялясь на учителя. Он редко встречает
Попова в школе — он ведёт занятия вообще в другом крыле, у младших классов,
и видятся они разве что на общешкольных собраниях и изредка на улице, ещё
реже — в столовой, которую Антон посещал нечасто.

Арсений его тоже узнаёт и даже замедляется, когда подходит ближе. Антон,
положив руки на согнутые колени, ступнями всё ещё упираясь в батарею, со
стороны, наверное, смотрится гоповато, но, в общем-то, Арсений его и не таким
беспризорником видел.

— Доброе утро, — здоровается первым брюнет, чуть щуря свои голубые глаза.
— Здравствуйте, — слово по обращению к Арсению звучит для Шаста странно,
как будто наигранно. Вне школы он может ругаться при нём матом, курить,
просить не вызывать ментов в свою хату, а тут, в школе, раз — и «здравствуйте».
Как-то глупо, диковато и словно не к месту. Попова приветствие тоже как будто
по ушам резануло, он даже подзавис на секунду и как-то не в тему качнул
головой, но тут же вернул себе прежний расслабленный вид. — Вы что-то
хотели? — тон выходит уже более агрессивным, как будто даже хамским. Антон
смотрит на Арсения снизу вверх, сидя на полуразъёбанном от времени
подоконнике, и вздёргивает бровь, а руки на коленях держит сцепленными в
замок. Попов смеряет его непонятным взглядом и произносит перед тем, как
уйти:
— С подоконника слезь, ты в школе вообще-то, — тихим, но оттого звучащим
пассивно-агрессивным тоном произносит учитель. У Антона с той ночи как будто
в мозгу заложено Попова слушать, и он реально становится на ноги даже
прежде, чем осознаёт, что этот Арсений только что приказал ему, как собачонке,
выполнить команду.
— Пидор, — шипит ему в спину Антон, но всё равно почему-то на подоконнике
больше не сидит. Ему уже и не хочется как-то. А если уж речь зашла о хотелках,
то вот чего реально не хватало — так это закурить. Или поесть. В принципе, и
то, и другое способно если не утолить, то хотя бы притупить голод. Стоило
этому Арсению появиться рядом — сразу вспомнился и омлет, и овсянка на
молоке, сработал условный рефлекс — и вот Шаст уже чуть на стенку не лезет
от того, что банально хочется пожрать.

Замену проводит биологичка. Пол-урока она рассказывает про то, какой 9

«Б» молодцы, а они, 9 «А», так — есть, и хуй с вами. Антону как-то всё равно, а
другие поднапрягаются, спорят даже, мол, и мы не пальцем деланы, а этот ваш
«Б» — лохи выпендрёжные, и талантов-то у них нет, но лезут везде, куда не
просят.

Молчит только Шаст. И Серёга Матвиенко.

А ближе к концу занятия училка зачем-то начинает пытаться в русский язык.

Она и биологию-то ведёт не очень, хотя преподаёт уже больше двадцати лет, а с
русским получается вообще как в той самой мемной предвыборной речи: «Давай
по новой, Миша, всё хуйня» и «Текст немножко по-дебильному написан»,
видимо, именно так она мысленно оправдывает свои потуги, силясь без ошибок
прочитать вслух параграф из учебника, но потом бросает это дело и просит
Оксану — их одноклассницу — читать до конца урока.
16/118
 ***

Дома Антон один до вечера. Парень приготовил себе яичницу, которая,

конечно же, пригорела, он всё грешил на старую плиту и сковородку, на которой
пригорало вообще всё, но в последнее время стал задумываться, что проблема
всё же в его кулинарных способностях.

Абсолютно дурацкая мысль приходит в голову, когда он сидит в комнате на

своей кровати и слушает в наушниках ЛСП. Он вспоминает голубые глаза
пидораса из квартиры напротив и тут же задумывается о том, а как это
вообще — быть геем. Он раньше особо в эту тему не погружался, что, в
принципе, нормально для воронежского пацана, но внезапно осознал, что даже
не понимает, как у «них» всё устроено. Он оглядывается по сторонам, как будто
бы за его спиной не бетонная стена, а как минимум целая группа
заинтересованных людей. Выключив громкость, Шаст вбивает в поисковик «гей-
порно», и медленный интернет прогружает картинки около минуты.

Не удовлетворив свой интерес в полной мере, он переходит на рандомное

видео и полминуты смотрит, как какой-то мужик вдалбливает свой член в рот
другому парню, стоящему на коленях. Тот облизывает его с таким
удовольствием, будто ему на язык положили сладкий леденец. Антон не знает,
как он к этому относится. Это… странно. В чём-то неприятно. Как-то
неправильно. Но, в принципе, минет в привычном понимании, когда сосёт
девушка, не сильно отличался от увиденного зрелища. Если бы кто-то из
местных пацанов узнал, чем он тут интересуется, его бы, наверное, вечером
пришли пиздить всем двором. Эта мысль пугает ровно настолько, чтоб он
закрыл все вкладки и вернулся к прослушиванию ЛСП.

Но он всё равно не может перестать думать у себя в голове: Арсений сосёт

или ему сосут? Зачем он об этом думает — Антон объяснить не может. У него в
башке много опилок и ваты.

Мама приходит в девять, приносит домой какие-то продукты, чему Антон

искренне рад, и сразу уходит спать, чему парень рад ещё больше. Последующие
четыре дня проходят спокойно. Шасту даже кажется, как будто в жизни
наступил штиль. Дома есть еда, он почти не пересекается с Арсением, а дед
Ваня всё ещё жив и не помер от рака легких — ура, товарищи! Но мысль о том,
что близятся выходные — настораживала и пугала.

***

В пятницу после уроков Шаст пытается найти Матвиенко, потому что зубы
уже сводит от недостатка никотина, и ему жизненно необходима сигарета.
Серёжа не жадный и точно угостит, если нормально попросить, и он тоже курит
красный «ротманс» — его любимую марку. Надо только найти этого ниндзю,
который растворялся сразу, стоило только звонку прозвенеть.

Антон в курсе, что если в школьном дворе его нет, то, скорее всего, Серёга
курит с Димкой Позовым в заброшке. Он давно знает об этом, но молчит, никому
не рассказывает. Может быть, даже Димка подкинет ему пару сиг, лишь бы язык
за зубами держал и дальше. Девятые «А» и «Б» воевали друг с другом, как
17/118
Монтекки с Капулетти, а в последнее время гнёт в сторону друг друга лишь
усилился, потому что одни учителя встали на защиту «А», другие только и
говорили, что о «Б», из-за чего возникало субъективное оценивание
обучающихся только по принадлежности к тем или другим.

Антон, преодолев недолгую дорогу к старой бетонной заброшенной стройке,

где должен был расположиться новый жилой многоквартирный дом, ловко
взобрался в него через квадратное отверстие, служившее рамой для будущего
окна.

В тишине гулко отдаётся каждый шаг, и Антон начинает красться, как

мышка, мягко переставляя ногу с пятки на носок, чтоб отчётливее слышать
звуки и уловить, где именно спрятались эти шифровальщики. Он был уверен, что
они ещё не ушли.

Наконец Шаст замечает знакомую макушку и облегчённо выдыхает — не

прогадал. Он заходит в просторное помещение, где сейчас мог бы располагаться
большой зал или спальня одной из квартир, и застывает на месте, словно его
резко связали по рукам и ногам, не давая двигаться.

Выкуренные до фильтра сигареты лежат на полу и ещё едва заметно

испускают дым. Димка сидел на подоконнике напротив входа, обнимая Серого
за шею. Они целовались.

— Какого… — фраза срывается с языка резко, неосознанно, неожиданно даже

для Антона, который оборвал и не договорил её. Парни дёргаются, словно их
резко огрели чем-то, Серый отскакивает в сторону на полметра, Димка
спрыгивает на пол. Немая сцена. Драма в двух, блять, актах.
— Сука, Шастун, — рычит Матвиенко, резко сгибаясь пополам, словно едва
сдерживая порыв упасть на колени и закричать в небо «Ну какого хуя это всегда
происходит именно со мной?!». Он так же резко выпрямляется и тычет в парня
пальцем. — Сука, стой, даже не думай сбежать, — наезжает на него Серый,
замечая, как Антон уже сделал было шаг назад, словно собираясь дать дёру.
— Блять, это не то, что ты… Да блять, — ругается Позов, стыдливо закрывая
лицо руками. По выражению лица Антона понятно, что он увидел достаточно.
— Если ты хоть кому-то скажешь, — Матвиенко подлетает к нему в секунду,
хватает за такую излюбленную хозяином вишнёвую ветровку и припирает к
стене. Антон айкает, ударяясь затылком. — Шаст, мы, конечно, друзья, но сука,
если ты…
— Пацаны, — Шаст выставляет вперёд руки в капитулирующем жесте и
отталкивает ладонями от себя разозлённого одноклассника. — Ваще поебать, —
заверяет он, бегая взглядом от одного к другому, удивляя этим обоих. — Это
ваше личное дело, — а в голове сплошная строка: «Блятьблятьблять, они
вместе, сука, ахуеть, он его засосал, они сосались, блять, сосались! Два пацана!
Мой друг и этот из параллели! Блятьблятьблять». С другой стороны, Антон
понимает, что ему, в общем-то, нет до этого дела. Он, конечно, вряд ли уснёт
сегодня после увиденного, но и не то чтобы у него появилось желание
поделиться такой новостью с кем-либо или отпиздить пацанов, как это делалось
в Воронеже «по понятиям». Может быть, только Серому бы рассказал, но Серый
и так, блять, в курсе, даже точнее выразиться — в эпицентре событий.

Матвиенко смотрит на него, сощурив карие глаза, и делает шаг назад. По его
выражению лица можно прочитать «Ты кукухой тронулся?». Позов смотрит на
Серёжу, словно ожидая, справится ли его мужик с ситуацией, и стыдится
18/118
поднять взгляд на Антона.

— Серый, прости, конечно, но я ради вас «стенка на стенку» не пойду, —

неудачная локальная шутка, связанная с тем, что и «А», и «Б» заявляли, что
будут пиздиться в школьном дворе, если вычислят крыс, которые общаются
между собой, вызывает неуверенную усмешку у Матвиенко.
— Обещай, что это останется между нами, — настойчиво просит одноклассник.
— Так вы, типа, реально вместе? — всё ещё не перестаёт ловить ахуй парень.
— Антон, — с нажимом повторяет Матвиенко.
— Обещаю, Серый, — кивает головой Шаст и протягивает руку, которую
Матвиеныч тут же пожимает, скрепляя уговор. Позов выдыхает облегчённо. Он
хватает с пола свой рюкзак и идёт на выход, где в проёме всё ещё стоят эти
двое.
— Ты чё вообще припёрся? — осведомляется Серый, толкнув рукой в грудь
Позова, который пытался пробиться сквозь них к выходу. — Меня подожди, щас
вместе пойдём, — говорит он уже Диме, взглянув на него. Позов молча ждёт,
переминаясь с ноги на ногу, ощущая себя в крайней степени неловко.
— Знаю, что вы тут месяц точно уже курите вместе. Хотел сигу стрельнуть, —
признаётся Шаст.
— Ты месяц в курсе, что мы общаемся? — округляет глаза Матвиенко. — И
никому не сказал… даже у меня ничего не спросил… — Антон пожимает
плечами.
— Да мне, если честно, похуй, война между классами — какой-то бред, — Димка
коротко и неуверенно улыбнулся этой фразе, словно хотел её услышать.
— Согласен, хуйня полная. Бля, спасибо, я прям ахуел, когда ты зашёл, думал,
пиздец, — чешет затылок Серый. «А я как прихуел-то», — думает Шаст. — На,
бери, — одноклассник протягивает всю пачку «ротманса», почти новую, и
впихивает Шасту в ладонь.

Пацаны уходят. Антон не понимает, как относиться к новой информации.

Антон курит, сидя на том самом подоконнике, где Димка так самозабвенно
лобызался с его другом.

Антон вспоминает пидора и думает, что тот бы в такой заброшке целоваться,

наверное, побрезговал.

Антон понимает, что слишком часто думает об Арсении.

Антон курит две подряд.

***

Что дома настораживает с порога — так это запах… борща? Шаст

шароёбится по улицам до семи вечера, чувствуя, что ему надо прогуляться,
подумать над всем произошедшим, привыкнуть к мысли, что эти двое вместе, и
перестать каждый раз думать «вот же блять», вспоминая их поцелуй. Он
рассчитывает, что всё равно придёт домой раньше мамы, но забывает, что по
пятницам она заканчивает на пару часов раньше.

— Привет, — настороженно здоровается Шаст, проходя на кухню. Мама не

варила борщ уже, кажется, больше года. На неё изредка снисходило понимание
того, что неплохо бы и покормить сына нормальной едой, да и себя тоже, но
19/118
обычно женщины хватало на то, чтоб отварить макарон или на скорую руку
нажарить котлет, в которых хлеба было больше, чем мяса.
— Привет, порежь сыр, — даже не обернувшись, просит она. Антон моет руки в
ванной и возвращается к маме. Берёт разделочную доску и нож, располагает их
на столе и выполняет поручение. Откуда у них вообще сыр?
— Мам, у нас какой-то праздник? — принюхавшись, Шаст понимает, что в
комнате наконец-то за долгое время не пахнет алкогольным душком, а только
домашней едой и моющим средством для посуды.
— А я что, не могу просто приготовить поесть? — воспринимает фразу в штыки,
смеряет сына недовольным взглядом. Антон ничего не говорит, только мысленно
фыркает. — Славка вечером придёт, хочу его порадовать, — наконец объясняет
причину мама.

Шаст резко проводит ножом по сыру, отрезая большой неаккуратный кусок,

и лезвие впивается в доску. Он сжимает зубы до боли, а желваки проступают на
скулах от напряжения.

Антон резко стряхивает нарезанный неодинаковыми слайсами сыр в тарелку

одной сплошной кучей, резко и с грохотом бросает доску с ножом на край
ближайшей к нему кухонной тумбы.

— Ты мне ещё попсихуй! — повышает на него голос мама.

— Опять напьётесь? Опять дашь ему на столе?! Посмотри на себя! На кого ты
стала похожа! — от злости кровь как будто вскипает в венах и жжётся изнутри
по всему телу. Он надвигается на маму, желая вразумить её, взять за плечи,
встряхнуть, достучаться до воспалённого от вечных пьянок разума!..
— Следи за языком! — она замахивается рукой, словно вот-вот отвесит
пощёчину.
— Следи за собой! — Антон, разочарованно поджав губы, смотрит на неё с
презрением, и даже видеть её такой тошно. Рука на весу трясётся, кожа лица
серая, под глазами синяки, сальные волосы не причёсывались уже неделю и
были собраны на голове в бесформенный пучок при помощи старой чёрной
резинки, из которой торчали белые нитки, которыми она была прошита.

Шастун уходит к себе в комнату. Хочется открыть окно и сделать шаг, в этот
момент почему-то кажется, что это лучший выход из этого положения. Глупые
мысли выветриваются из головы, когда он приоткрывает форточку и закуривает
прямо в комнате. Хорошо, что Серый отдал ему свою пачку, хорошо… Он ему
реально благодарен. Может быть, эта пачка сейчас вообще единственное, что
могло его успокоить.

Раздаётся звонок в дверь.

Славик пришёл.

Может быть, его всё-таки удастся выкинуть из окна, когда они опять
нажрутся?..

20/118
Примечание к части Вы же внимательно читали метки?..

Часть 4

Антон сидит на кухне с ними. Назло. Он чувствует себя чуваком в

зоопарке, который не даёт двум животным спариваться. Интересно, в зоопарке
вообще есть такой чувак, который за это отвечает?..

Антону всё равно на косые взгляды мамы. Славик его не гонит, наливает в
гранёный стакан водку, но Антон с ними не пьёт, только следит, чтоб этот алкаш
руки не распускал. Шаст всё сидит и думает — рука поднимется выкинуть этого
упыря в окно? Сил хватит? А духу?.. Антон честно не знает. Но всё равно сидит с
ними. Мама его, наверное, ненавидит в этот момент. Славке весело.

— Малыш наконец-то до водки дорвался, — ржёт он, опрокидывая в себя

очередной стакан, на котором с одной стороны скол, отчего малая часть
проливается мимо рта — на воротник измятой рубашки в уебанскую крупную
клетку. Пока они с мамой пьют, Шаст выливает свои порции в горшок с цветами,
стоящий по правую руку от него. Всегда считал этот завядший фикус
бесполезным, а тут смотри — пригодился. Впервые в жизни. — Вкусно?
Нравится? — Антон выдавливает усмешку — какую-то неестественную,
наигранную, полудикую, но Славка ей верит, он же дебильнутый, ещё и бухой.
Сыр уходит на закуску. Борщ никто так и не ел. Славка принёс две бутылки
водки, перешли сразу к главному «деликатесу».
— Антон, тебе уже спать пора, — с нажимом намекает мама, всё ещё обиженная
на него за сцену на кухне. Её голос замедленный, словно записали на диктофон
и поставили скорость «0,75».
— Пусть сидит, — махнул рукой дебильнутый. Мама поджимает губы, обиженно
сопит, но в спор не лезет.

На кухне опять воняет спиртягой. На кухне опять мигает тусклая лампочка

над их головами. На кухне опять неуютно и мерзко, но Антон упрямо сидит, и эта
атмосфера его ест кусок за куском — ещё немного, и рука сама дрогнет, схватит
гранёный стакан совковского производства и опрокинет в рот. Он себе мысленно
даёт оплеуху за такой порыв и снова выливает алкоголь в фикус. Если взрослые
увидят — конкретных дадут пиздюлей за перевод продукта. Насрать.

— Славка, — вдруг подаёт голос женщина, подавшись корпусом вперёд. — Я о

тебе всю нед-неед-неделю думала, — кокетничает мама пьяным весёлым
голосом, отчего язык заплетается, и ей едва удаётся выговорить слово
«неделю». Её рука, которой она, видимо, хотела накрыть большую ладонь
мужика, приземляется рядом, не дойдя до цели, и она переставляет её. Антону
стыдно и хочется больше никогда не видеть её такой. Уже даже реакцию
растеряла.
— А чё обо мне думать, — отмахивается он от неё, как от навязчивой мухи.
— Давай выпьем лучше.
— За что-о-о-о? — тут же оживляется мать, хватая рюмку, которую Слава уже
обновил. — За лю-б-бов-вь? — с надеждой выговаривает она почти по слогам.
— Да чё это мы с тобой за неё, — он осекается, делает громкую отрыжку и
заканчивает предложение. — Пить будем, — смеётся он хрипло, переходя на
кашель. — За то, чтоб водка не кончалась, — предлагает альтернативу, ответ не
слушает — опрокидывает в себя до дна. Антон губы кривит, отворачивается.
Мама расстраивается.
21/118
— А по-о-чему это ты со мной за любовь не пьё-ш-шь? — встрепенулась она,
резко приосанившись и глядя обиженно. Шаст уж было дёрнулся схватить её за
руку, угомонить, но она его ладонь отбросила, как ненужную вещь, и вплотную
приблизилась к лицу Славы. Его болотные глаза скосились на её дрожащие
пальцы, которые она положила на его лежащую на столе руку.
— Да нахуй она нужна, — скривился он, стряхивая с себя её касания. — Да,
Антоха? — «Антоха» молчит, губы поджав. Ему хочется встать, уйти, но ещё пару
раз оставит этих двух наедине — и точно станет «сыном» для Славы. Лучше
застрелиться. Но мама Славе не нравится — это хорошо, от этого немного легче.
— Значит, ребёнка моего сыном зовёшь, а я так — прост-т… Просто, да? — вдруг
выдаёт мама, силясь подняться на ноги, видимо, чтоб выглядеть более весомо в
глазах мужчины, но лишь оступается и громко плюхается на скрипнувшую под
ней табуретку.
— А ты не выёбывайся, смотри, разошлась! — грозным голосом пытается
поставить её на место Слава. — Мамка-то твоя, Тоха, того — алкоголичка, да?
— смотрит на Шаста своими мутными болотными глазами, и на губах
дебильноватый оскал.
— Я алг-л-чка? Ты сам не прс-со-просхыешь, — слово «просыхаешь» ей так и не
даётся, а вялый язык едва ворочается во рту, не поспевая за мыслями. Она таки
встаёт на полусогнутые, шатаясь и держась руками за край стола. Антон
думает, что сейчас опять будут орать и ругаться. Думает и о том, что, наверное,
Арс снова вызовет ментов, если их не успокоить. И сам уже весь на иголках, не
знает, встрять в разговор или лучше и дальше делать вид, что его здесь нет.
— Ебало завали и сядь на место, — тихий рычащий голос страшнее громкого
крика. Он предупреждающий, звенящий от раздражения. Антон, не выдержав
напряжения, вскакивает на ноги, хватает шатающуюся мать за плечи и пытается
вывести из кухни, только она это действие не оценила по достоинству: стала
брыкаться, орать, чтоб не трогал её, рукой даже заезжает по лицу, и Антон
раздражается от этой тупости. Славик ржёт с них, как будто смотрит
представление мартышек в цирке. Сцена длится несколько минут, как самый
настоящий сценический номер. Славка заливается, веселится, что-то под руку
комментирует, явно ироничное, Шаст не слышит из-за маминого кряхтения и её
попыток высвободиться.
— А ты чё ржёшь?! — кричит мама почти в истерике, резким смазанным жестом
хватаясь за рубашку Славы, жутко обиженная на его реакцию. Антон пытался
схватить её под руки, но всё боялся причинить боль, а потому особо ситуацию не
спасал. Слава в этот момент пил водку из стакана и, когда мама так резко
потянула его за воротник, подавился и пролил всё на штаны. Он больше не
смеётся. И Антон больше не боится сделать ей больно, когда видит, как в
мутных глазах загорается опасный блеск. Пацан хватает родительницу, с силой
толкает в сторону и становится вперёд, словно рассчитывая, что сможет
защитить.
— Не трогай её! — пытается крикнуть громко, уверенно, но вместо уверенного
«тигриного рыка» выходит лишь «кошачье мяуканье», и голос надломленный,
испуганный срывается на хрип. Славка на ноги встаёт, слегка покачнувшись
своим массивным корпусом, одной лапищей Шаста отталкивает в сторону, и тот
летит на пол, как ничего не весящая пластиковая кукла. Антон, правда, не
теряется, тут же на ноги подскакивает и, схватив табуретку, не задумываясь,
бьёт по спине. Слава хрипит, стонет от боли и сквозь зубы выдавливает: «Убью
нахуй, пиздец тебе», и выпрямляется, смотрит грозно. Шасту страшно, и у него
дрожат ноги.
— Не трогай его! — оба оборачиваются на мамин хрип рефлекторно. Антон
думает, что до неё наконец-то дошло. — Не трогай Славу, блять! — и Антону
хочется огреть её по голове, чтоб в себя пришла. — А ты уйди! Нахуй съеби! Вид-
22/118
ите-ть не х-хтчу! — мама ударяет Славу в грудь, а он, словно от этого действия,
а, может, и от того, что женщина его так грубо за дверь выставляет,
распаляется только больше, толкает её с силой вперёд, и она падает спиной на
край кухонной тумбы, прогибается и кричит то ли от страха, то ли от боли. Антон
смотрит ошалевшими глазами, тяжело дыша, и у него даже руки дрожат. Он, как
дебил, стоит посреди комнаты, смотрит, как в пьяном угаре мужик начинает
душить его родительницу огромными лапищами, а в голове только: «Нет, такого
сил не хватит из окна выкинуть». А потом Шаст наконец отмирает и начинает
осознавать, какой пиздец творится. Делает первое, что в голову приходит —
хватает рюмку со стола и думает о том, что надо кинуть её в Славку, попасть
чётко в затылок, хоть бы он только растерялся на секунду. А потом? Что дальше,
Антон не знает. Боится, что он так маму и убьёт, если ничего не предпринять. Не
додумывается схватить что-то побольше, потому что времени на размышления
нет.

Но Слава нож хватает раньше. Тот самый, который Антон с психу бросил на
эту самую тумбу, когда сыр резал. Хватает и замахивается. У Антона будто
спусковой крючок срабатывает — в эту же секунду бросает свою рюмку, только
промахивается, и та в стену летит, с громким звуком рассыпаясь на сотни
осколков, некоторые из которых рикошетом прилетают и в лицо Славы, и на
маму, и немного на самого Антона попадает даже. На стене отпечатывается
мокрое пятно от водки. Он это пятно в своей памяти на всю жизнь сохранил в
эту самую секунду. Время вокруг словно замедляется.

Слава делает шаг назад, как будто пошатнувшись, дышит тяжело. Мама
соскальзывает по тумбе на пол, падая в ломанную позу, и хнычет от боли, ещё
не до конца понимая, что произошло. Антон забывает дышать и понимает это,
когда чуть не задыхается, а потом начинает дышать громко и часто,
восстанавливая баланс, и Славка, всё ещё сжимая нож, словно пальцы
расплавились и прикипели к рукоятке, оборачивается на его пыхтения. У него
глаза нечитаемые, застеленные какой-то невидимой пеленой. Шаст видит на
полу кровь, его тошнит и всего трясёт.

Слава молча надвигается на него. Антон всхлипывает от недостатка воздуха

и охватившего ужаса. Трясёт головой лихорадочно из стороны в сторону, делает
несколько шагов назад, падает, запнувшись за неровно торчащий из пола кусок
линолеума, отклеившийся от времени. Всё ещё ползёт спиной назад, следя за
каждым шагом Славы, у которого походка шаткая, нетрезвая, и губы всё время
что-то шепчут, но в голове у парня набатом стучит собственное сердце, и он не в
силах даже расслышать. Упирается лопатками в холодную стену.
Звук сирен во дворе врывается в его поле слышимости резко, и в эту секунду
ощущение такое, словно его кто-то с силой выдернул из воды, в которой он уже
почти утонул. Кто-то всё-таки вызвал ментов, когда началась шумиха в их
квартире.

Слава отмирает. Смотрит более осознанно, словно начав понимать, что

происходит.

— Если кто-то узнает, я тебя убью, — говорит он вдруг, глядя поверх Антона — в
окно, стараясь рассмотреть, сюда ли едут машины с сиренами. А потом резко
срывается с места и хлопает входной дверью, так и унеся с собой нож, чтоб не
оставлять улику.

Щёки мокрые и горят. Кажется, рыдает неосознанно. Смотрит по сторонам,

23/118
словно ища поддержку, но перед глазами только стонущая от боли мама.
Подползает к ней на четвереньках, трясущимися пальцами водит над животом,
из которого вытекает кровь, но даже коснуться боится, просто нависает над ней
и задыхается от накатывающего волнами ужаса.

— Он убеж-жал? — дрожащим голосом уточняет мама, силясь сесть, как-то

подняться с пола, и Шаст инстинктивно толкает её обратно, заставляя лежать.
Она косит на него глаза, ожидая ответа.
— Да, — выдавливает, почти выплёвывает он из себя, слыша приближающиеся
сирены.
— Хорошо, — вдруг отвечает она. Антон недоумённо хмурит брови. — У него
судимость, его пос-садят. Никому не говори, слыш-шь-шишь? — парень до крови
закусывает губу, но прежде из груди вырывается короткий истеричный смешок.
— Дура, — говорит он, кривя губы. — Он убить тебя хотел! Очнись! — но мама
только как сумасшедшая головой качает, бледнея на глазах, и всё шепчет: не
говори никому.

Антон слышит, как хлопают дверцы машин около подъезда. Поднимается с

колен, выбегает в коридор, в панике оглядывается по сторонам. Его не должны
найти, не должны, они его заберут, как только узнают, что шестнадцать лет,
заберут и наверняка отнимут у мамы родительские права. Он слышал истории о
детдомовцах, о том, как с ними обходятся там, о том, как психики ломают и учат
молчать и выполнять команды, как собачонки.

Как дурак забегает в ванную, будто сможет здесь спрятаться. В

надтреснутом пополам зеркале напротив видит своё отражение с диковатым
взглядом и побелевшую кожу. Но видеть себя не хочет, взгляд отводит.
Всматривается в маленькую комнату, будто всё ещё рассчитывает слиться с ней
воедино, но ни старая, ставшая коричнево-бежевой плитка, которая некогда
была белой, ни поржавевшая ванна, ни даже раковина, у которой труба для
отвода воды оголена и смотрится небрежно, не помогают найти ответ на вопрос
«что делать?». Шаст слышит шаги за дверью, быстрые и громкие.
Разворачивается, бежит в свою комнату, прикрывает дверь и, выхватив
взглядом из темноты шкаф, бросается к нему, открывает дверцы, неловко
залезает в него, прячась за куртками и кофтами, расположенными на вешалках,
и притихает, закрываясь изнутри.

Менты вызывают скорую, громко ругаются матом, докладывают начальству,

и двое заходят в его комнату. Осматривают её бегло, но к шкафу не подходят
даже, уходят. Потом опять сирена. Приезжает скорая, врачи маму увозят. Антон,
притаившись, ловит каждый шорох и пытается прийти в себя от шока.

Около двух ночи, становится спокойней. Менты всё ещё во дворе, кажется,
вышли покурить. Антон думает, что надо бежать, и не понимает, куда. Он не
хочет оказаться заложником собственной квартиры. А ещё ему страшно, потому
что он вспоминает угрозы от Славы и искренне в них верит. Он ведь не сказал,
что убьёт, если Антон расскажет. Сказал, что убьёт, если узнают. А наверняка
следователь разберётся, что к чему… Ему тут оставаться нельзя.

Шаст открывает громко скрипнувшие дверцы шкафа, вылезает осторожно,

стараясь не шуметь, проходит мимо кухни, стараясь не смотреть, но
любопытство перебарывает, и на секундочку всё же смотрит. На полу небольшая
лужа крови. Внутри всё леденеет. А ведь там могла бы быть и его кровь.

24/118
 Антон смотрит на время на своём самсунге: «1:43». Надеется, что Арсений
ещё не спит. У него плана «Б» просто нет. Перебегает пространство между их
квартирами и начинает давить на кнопку звонка, не переставая. Когда не
слышит никакого отклика, начинает долбить по двери руками и ногой. Боится,
что менты вернутся, что увидят его, что заберут.

— Арс! Арсений, пожалуйста, открой! — сам, не замечая, начинает подвывать и

более остервенело давить на кнопку, та обещает вот-вот заесть и никогда не
вернуться в исходное положение. За дверью недовольное «Какого хуя?»,
которое Антон едва ли улавливает, и дверь приоткрывается, из-за неё
выглядывает растрёпанная макушка брюнета. Арсений, похоже, уже собирался
пойти спать, или Антон вообще разбудил его, что ещё более вероятно.
— Какого. Хрена. Ты тут делаешь, — цедит раздражённо и недовольно, глядя
сощуренными голубыми глазами, сильно жмурясь от света лампочки на
лестничной клетке.
— Арс, пожалуйста, впусти! Мне надо… Арс, — отчаянно, сумбурно, с отпечатком
шока на лице. Пытается внаглую протиснуться в проход, но пидор его
отталкивает рукой, не понимая, с чего вдруг он себе всё это позволяет.
— Антон, ты ахуел? — просто спрашивает он, злясь и глядя сверху вниз.
— На одну ночь, пожалуйста… Мне надо… Я не могу домой… — снова делает шаг
вперёд и снова натыкается на чужую руку. Не может внятно объяснить
ситуацию и видит, что Арсений слушать не в настроении.
— Пацан, я тебе не Мать-Тереза, если ты нажрался грибов, то лови приходы
дома, — обрубает жёстко Попов и громко захлопывает дверь перед его носом.

Внизу хлопает дверь в подъезд. Возвращаются, — беглая мысль

подстёгивает мозг соображать быстрее. Или он сейчас найдёт весомый
аргумент — или поедет в детдом.

Антон снова с силой нажимает кнопку звонка.

Шаги внизу приближаются. Группа ментов уже на втором этаже.

У Арсения на лице читается: «Я не поленюсь и сброшу тебя с лестницы,

пиявка», когда он всё-таки снова открывает дверь.

— Я тебе отсосу, — выпаливает Антон на одном дыхании и замолкает, прикусив

язык. Арсений смотрит на него, нахмурив чёрные брови, и молчит. — Прямо
сейчас, только пусти на ночь, — добавляет севшим голосом.

Шаги всё ближе. Даже Попов, кажется, слышит их и, видимо, испугавшись,

что их застанут за таким интимным разговором, отходит в сторону и кивком
головы приказывает заходить.

Шаст почти плачет от облегчения.

Арсений, не дав ему и минуту на передышку, хватает за шкирку и тащит за

собой в зал. Нажимает на плечи, вынуждая упасть перед собой на колени,
включает приглушенный мягкий настенный свет.

— Пообещал — выполняй, — говорит строго, приказывает даже. Он как будто

ждёт, что Шаст встанет и выбежит вон. Но Антон притихает только, как мышка,
и продолжает тупо сидеть на коленях, пялясь вниз. Арсений замечает, что у него
искусаны в кровь губы, но не придаёт этому наблюдению большого значения.
25/118
— Я жду. Или уёбывай, — Антон смотрит снизу вверх жалостливо и растерянно.
Ему кажется, что в этот момент он переживает невъебенно огромную
психологическую травму, потому что всё, что произошло за последние три часа,
представляет из себя больший пиздец, чем всё, что было в его жизни раньше.
— Хорошо, — говорит на удивление покорно, хоть и стыдливо, касается рукой
пижамных штанов Арсения, с силой дёргает вниз. Попов удивлённо выгибает
бровь, словно не ожидая такого развития событий, но не останавливает, желая
узнать, как далеко зайдёт этот мальчишка. Антон кусает щёку изнутри,
опускает пальцы на края чёрных трусов и медленно опускает их к коленям.
Чувствует себя странно, подаваясь вперёд. Арсений вдруг сжимает его челюсти,
не давая даже рот открыть, и вздергивает за подбородок, продолжая
сдавливать до боли.
— Не так быстро, сначала рукой, — говорит он, рассматривая припухшие от ран
губы Антона. Шаст издаёт в ответ непонятный звук, похожий отдалённо на
скулёж, и ещё секунд десять просто смотрит в пол, сложив ладошки на своих
коленях, а потом наконец собирается с мыслями и обхватывает пальцами член.
Поднимает голову, смотрит в глаза Арса, ища одобрение. Попов в этот момент
думает, что достаточно, пора прекратить, слишком далеко это всё зашло, перед
ним всё-таки несовершеннолетний, к тому же он преподаёт в его школе…

Антон ведёт рукой вверх-вниз, от основания к головке и обратно. Член

реагирует мгновенно, приподнимается и начинает наливаться кровью, становясь
твёрже. Арсений проглатывает своё «Прекращай и иди к себе, Антон, неудачно
пошутил и хватит», даже не успев воздуха в лёгкие набрать для этой фразы.
Сжимает челюсти, чувствуя, как пацан повторяет движение снова и снова ещё
несколько раз. Неосознанно хватает за волосы на затылке. Антон, приняв это за
призыв к действию, берёт в рот головку. Арсений с силой давит на его голову,
вынуждая взять сразу глубже.

Шаст давится моментально, закашливается, отстраняется, испытывая

рвотный рефлекс.

— Не подавись, — едко комментирует Арсений, находя время для шутки-

минутки. Антон смотрит на него снизу вверх со злостью, но Попов на это хуй
клал, в прямом и переносном, и снова толкается членом в слегка приоткрытые
губы, раздвигая их.

У Шаста по щекам катятся слёзы, когда Арс уже несколько минут без
перерыва вдалбливается в его рот, придерживая за волосы на затылке и
направляя так, как удобно ему. Антон постоянно давится и пытается вытолкнуть
половой орган, который больно давит на язык и упирается, кажется, в самую
глотку, перекрывая доступ к кислороду. Арсений рычит, недовольный
отсутствием опыта и какой-либо инициативы от младшего, а потому толчки
становятся агрессивнее, сильнее.

Спустя ещё минуты две с трудом кончает в рот и, несколько раз ударив
головкой по языку, оставляя на нём остатки спермы, отстраняется, натягивает
на себя бельё со штанами и смотрит недовольно, как на провинившегося
ученика.

— Слабая тройка, Шастун, — словно они на уроке русского языка, и парень

только что отвечал у доски, говорит Попов, разворачиваясь и уходя в свою
комнату, оставив Антона стоять на коленях с дорожками от слёз и слюны,
пролегшими через подбородок, со спермой во рту. Через полминуты
26/118
возвращается, бросает на диван сложенную прямоугольником простынь, одеяло,
подушку и чистую одежду для сна. — Спокойной ночи, — бесцветным голосом
желает напоследок. Антон смотрит на него, и чувство апатии заслоняет все
остальные.

Он с трудом поднимается на ноги, его колени саднят. Заплетающейся

походкой вдоль стенки доходит до ванной, упирается руками в раковину, суёт
два пальца в рот и выблёвывает содержимое желудка, где давно не было еды,
так что выходит только желудочный сок. Язык трёт смоченной в воде ладонью.
Несмело поднимает взгляд в зеркало. Глаза красные, на щеках явные дорожки
от слёз, губы болезненно припухшие, в уголках запеклась кровь, которой раньше
не было. Видимо, Арсений был настолько неосторожен с ним, что кожа в этих
местах слегка порвалась.

Антон думает, что теперь он тоже пидор.

Антон думал, что Арсений с ним будет нежнее.

Парень залезает в душ, отмывает себя всего, насколько хватает сил. Почти
кипяток, бегущий из лейки, ошпаривает и обжигает до покраснения. Когда
вылезает, заворачивается в полотенце и плетётся в зал. Не доходит немного,
падает ничком рядом с диваном, как будто силы резко закончились, и упирается
спиной в подлокотник. Рукой нащупывает лежащую на диване одежду, кое-как
натягивает на себя пижаму, всё ещё сидя на полу, почему-то даже не желая
переползать на диван — всё-таки его надо застилать. Сидит так ещё час, глядя
перед собой и думая о прошедшем дне.

Арсений в соседней комнате ворочается, не может уснуть.

Антон, очнувшись, когда часы показывают уже половину четвёртого утра,

всё-таки заставляет себя кое-как расстелить простынь и заваливается на диван,
накрываясь одеялом с головой.

Думает, что надо бы уйти из школы после девятого и уезжать отсюда.

Думает, что не ел уже сутки или около того.

Думает, что Слава, наверное, найдёт и убьёт его.

Думает, что Арсений не такой хороший, как он о нём думал.

Думает, что покончит с собой, если его попробуют забрать в детдом.

Засыпает в пять утра, когда начинает рассветать.

27/118
Часть 5

Антон просыпается от того, что его сильно тормошат за плечи.

Недоуменно открывает свои зелёные глаза, жмурится от света, видит нависшего
над собой Арсения и не понимает, какого хуя этот пидор от него хочет.
Выгоняет?.. Что, настолько негостеприимно?

— Какого хуя ты мне не сказал! — кричит он на Антона, который только больше

запутывается в происходящем. Он приподнимается на локтях, следит за
Поповым, который, добившись своей цели, а именно разбудив его, начинает
махать руками, активно жестикулируя, и ходить по комнате, продолжая
кричать. — Ты мог нормально сказать! Ты, сука, почему внятно не объяснил, что
вчера случилось! — Антон морщится, у него пульсирует в висках от такого
пробуждения, и в горле сухо, говорить тяжело. — Я же, блять, тоже человек, мог
бы понять ситуацию, а ты просто нахуй припёрся и просил впустить, — всё ещё
ругается Попов, постоянно бросая взгляды на юношу.
— Что? — тупо переспрашивает сиплым голосом Шаст, пытаясь приподняться
повыше, подоткнуть подушку под спину и сесть. Арсений замолкает, смотрит
только с сожалением на него сверху вниз, прикусывает язык, сжимает губы в
тонкую полоску, подходит ближе. Пальцами берёт за подбородок, отчего Антон
дёргается, ожидая, что снова будет больно, но на удивление нежно
поворачивает его лицо на себя, внимательно рассматривая рваные ранки в
уголках губ. Морщится, как от сильнейшей зубной боли, снова ругается матом
сквозь зубы, убирает руки, одной ладонью трёт глаза.
— Антон, блять, Антон… — причитает вслух, немного пугая своим странным
поведением. — Я только что узнал, что у тебя вчера дома случилось. Ну какого
же хуя ты об этом ни слова не упомянул, — Шаст наконец понимает. Даже
слегка усмехается, сам не зная, почему, и шипит, потому что губы болят. Антон
даже не говорит ничего в ответ, не находит нужных слов. Скажет как есть, что
Арсений его и слушать вчера не хотел, а времени не было совсем, чтоб долго
разглагольствовать, то Попов почувствует себя виноватым, а, может, даже
разозлится, что его в итоге сделали вселенским злом, и за дверь выставит. Он не
знает, куда ему идти, если выгонит… — Я думал, ты не всерьёз всё это вчера,
уверен был, что уйдёшь, как только я… блять, — снова ерошит смолянистые
волосы на затылке, ходит нервно по периметру комнаты, на школьника не
смотрит почти.
— Ментов ты вызвал? — подаёт голос юноша, прерывая несвязные фразы
учителя.
— Нет, — отвечает просто, без заминки, искренне.
— Хорошо, — Антону надо было это знать. Он хотел убедиться, что Арсений бы
не вызвал, зная, что они его упекут в детдом, что не подставил так крупно.
— И… откуда ты, ну, узнал? — непонимающе хмурится школьник. Неужели слухи
так быстро распространились и до учителя?
— Пару минут назад пришли из полиции, расспрашивали, слышал ли я что-то, —
отвечает Попов.
— А ты слышал? — тут же становится интересно. Неужели, если ответ «да», то
Арсу настолько всё равно, что он решил даже не вдаваться в подробности, когда
Шаст прибежал к нему ночью.
— Нет, я уснул в наушниках, — досадливо поморщился Арсений, явно сожалея в
этот момент об этой тупой привычке. Антон кивнул, приняв эту информацию к
сведению. — Понимаю, сейчас вопрос тупо прозвучит, но… как ты? — запинаясь,
вопрошает Попов, глядя с сожалением. Шаст рассматривает его чёрные
ресницы, брови, волосы, сравнивает мысленно с вороном и думает, что Арсений
28/118
красивый, когда волнуется. И не понимает, как относится к нему. Он вчера вроде
сам припёрся, заявил с порога, что готов отсосать, Арсений, как и обещал,
оставил его на ночь — всё так, как и планировалось, но внутри всё равно кошки
скребутся от того, как грубо с ним обошлись этой ночью. Хотелось верить, что
будет как в детской сказке с хэппи-эндом, что Попов вдруг станет его принцем-
спасителем и обережёт от всех невзгод, не требуя ничего взамен. Но он живёт в
России, а не в сказке.
— Можно ничего не отвечать? — наконец отзывается Шаст. Арсений кивает
понимающе.
— Можешь пожить у меня, сколько нужно, — говорит вдруг неожиданно,
удивляя этим юношу. Антон таращит на него свои зелёные глаза, не моргает
совсем и на всякий случай переспрашивает:
— Ты серьёзно сейчас? — Арсений, прислонившись спиной к дверному косяку,
соединяющему коридор и зал, подтверждает своё предложение кивком головы.
— У меня репетиторство через час, наверное, будет лучше, чтоб тебя не видели.
Мы будем заниматься на кухне, просто в это время посиди где-то здесь, ладно?
— обводит взглядом зал и дверь в свою спальню.
— Димка, да? Позов, — догадывается Шаст, вспоминая подслушанный в школе
диалог. Арсений выгибает бровь, смотрит слегка прищурено.
— Откуда ты?..
— Он никому не расскажет. Ну, что я тут. За это я ручаюсь, — вспоминая тот
самый день в заброшке, заверяет подросток, поднимаясь с дивана и разминая
затёкшую шею.
— Вы же 9 «Б» ненавидите, — хмурится учитель, не понимая, с чего вдруг такая
уверенность.
— Не все, — фыркнул парень. — Мы с Позовым в одной связке. Только никому, —
тут же серьёзно произносит Шаст. Всё-таки никто другой знать не должен.
— Ла-а-адно, — протянул несколько недоверчиво брюнет, но спорить не стал.
— Завтракать будешь? — осведомляется, вспоминая, что школьника надо бы
накормить.
— Нет, — подумав, качнул головой, шутку про «сытный ужин» проглотил вместе
с комком рвоты, вставшим поперёк горла. — В больницу пойду, узнаю, как
мама, — Арсений снова виноватый взгляд отводит, смутившись.
— Денег дать на проезд? — интересуется сухо, не жалостливо — и на том
спасибо.
— Нет, прогуляться хочу, — Антон слепо верит, что днём его Славка не тронет,
не посмеет: слишком много свидетелей кругом.

***

Антон, преодолев дорогу за час с небольшим, устал уже хмуриться в лицо

каждому прохожему, который пытался с интересом рассмотреть его разбитые
губы, которые парень про себя иронично прозвал «улыбка Джокера». На самом
деле, внимание привлекали не небольшие ссадины в уголках, оставленные
Арсением, а как раз запёкшаяся тёмная кровь посреди верхней и нижней губ,
кожу на которых он остервенело грыз, пока прятался от ментов в шкафу и пока
пытался прийти в себя вечером после произошедшего. И теперь навязчивые
бордовые ранки стали интересны каждому третьему встречному-поперечному.
Шаст натянул воротник ветровки повыше и ускорил шаг. Джинса стягивала
стёртую на коленях кожу и добавляла дискомфорт к ходьбе.

Вытягивает пачку «ротманса» на ходу, закуривает. Теперь прохожие смотрят

разве что с возмущением, но жалость с их лиц как будто стёрли ластиком — и
29/118
это Антона устраивает больше.

Видит издалека городскую больницу, рассматривает её осыпавшийся фасад,

думает, каким образом здание ещё не развалилось, фыркает, выбрасывает
бычок от сигареты, заворачивает во двор. Крыша из шифера, окна старые, в
деревянных рамах, зато одно крыло полностью новенькое, недавно только
отремонтированное, и выделяется из всей больницы выбеленными стенами и
евро-окнами. Смотрится чужеродно, странно, будто вырвали из одной картины и
приклеили к другой. Антон думает, что вот так же и квартира Арсения
смотрится в их хрущёвке — слишком свежая, напичканная евро-мебелью,
светлая. И сам он какой-то непонятный, загадочный. Антон привык, что его
соседи простые как пять рублей, и достаточно на них один раз взглянуть, чтоб
понять, что каждый конкретный человек из себя представляет. С Поповым так
не канало.

Мерзкий скрипучий голос интересуется у него, куда собрался. Антон

объясняет полной медсестре, что к ним вчера должны были привезти маму, она
долго ищет в своём журнале соответствующую информацию и наконец называет
палату, даже не уточнив, кем парень приходится, то ли забыв об этом, то ли
совсем не имея интереса.

Шаст перепрыгивает через ступеньку, поднимаясь на третий этаж, залетает

в отделение, угрюмо рассматривает выцветший план эвакуации, чтоб
сообразить, куда ему повернуть, и проходит в нужный коридор. Мелкие плитки-
мозаики уже поотлетали, оголив серый бетон под ногами. Побелённые стены
наполовину выкрашены голубой краской, причём не особо ровно. Здесь темно,
лампочки ещё не включены в пользу экономии, а единственный источник
света — окно в конце коридора. Здесь узко и пахнет больницей, её
специфический запах, наверное, знаком каждому.

Антон находит нужную палату, стучится в дверь.

Восемь металлических каркасов кроватей стоит вдоль стен — по четыре друг

напротив друга. Пять из них застелены матрасами и бельём, что говорит о том,
что они заняты. На стенах, выше к потолку, видны мутно-зелёные и чёрные
следы от плесени, которую пытались вывести раствором хлорки, но в итоге
стало выглядеть лишь небрежнее и грязнее. В углу ржавая раковина,
отделённая невысокой перегородкой. В палате две старые бабушки стоят возле
окна и заинтересованно обмениваются своими диагнозами, перебивая, чтоб
рассказать, что ещё у неё болит и как давно она числится по больницам. Антон
сильно не вникает, сразу находит глазами маму. Она лежит на дальней койке
около второго окна и выглядит бледно-болезненной.

— Привет, — здоровается негромко, садится на краешек, отчего пружина под

его весом прогибается. Господи, он надеялся, что эти пружинные матрасы
остались в далёком совковском прошлом.
— Привет, сын, — смотрит на него мимолётно и переводит глаза на потолок,
словно там интересней.
— Как ты? — чуть громче, чуть напористее, с ноткой раздражения. Ну какого
чёрта она даже видеть его не хочет? Неужели ждала своего этого
дебильнутого?
— Ничего, — шелестит сухими бледно-бежевыми губами. — Прооперировали
ночью, — добавляет, понимая, что ответ слишком короткий, а пауза — долгая.
— Ты с полицией общался? — переводит взгляд, смотрит в упор с каким-то
30/118
испугом.
— Нет, — качнул головой, сложил руки на коленях, сплетая ладони между собой
в замок. — Ты заявление написала уже? — спрашивает с надеждой, что она
протрезвела и осмыслила произошедший пиздец.
— Ты что! — даже приподнимается с подушки от негодования, но обессиленно
падает обратно. — Только скажи кому-то, что было, я не знаю, что с тобой
сделаю, — шипит зло, глядя, как на врага народа. Антон всё больше рот
приоткрывает от удивления, думает, что это шутка какая-то несмешная. — Я их
еле убедила, что не знаю, кто это сделал. Слава одумается, придёт, извинится. И
у нас всё снова будет нормально, — говорит последнюю фразу с надеждой,
отворачивается к окну и как будто забывает, что Антон пришёл, что он всё ещё
здесь, рядом.
— Ты со стороны себя слышишь? — хмурится, черты лица сразу становятся
взрослее, строже. — Приди в себя уже! — повышает резко голос, подрываясь на
ноги. Бабушки у окна, слушавшие их заинтересованно, начинают кудахтать, чтоб
вышел из палаты. — Он убьёт тебя! Не сегодня, так в следующий раз! Мама!
— кричит, стараясь дорваться до воспалённого, не иначе, рассудка.
— Вон, или мы вызовем охрану, — слабым старческим голосом ругается одна из
пожилых. Антон пинает зло ногой железную ножку кровати, на которой лежит
мама, нежелающая его слушать, и выходит, истерично то ли смеясь, то ли
задыхаясь в собственных вдохах.

У него внутри всё горит от разочарования и непонимания.

Он думает, что любовь — это яд, в нужной пропорции самый смертельный и

обезоруживающий.

Он думает, что лучше не любить совсем, чем так.

Он выкуривает по дороге домой ещё четыре. Голод притупляется. Не хочется

ничего.

***

Антон, поднявшись на свой пятый этаж, замирает напротив двери в

собственную квартиру, которую даже не удосужились опечатать, а потом
вспоминает, что и дело-то не завели, мама показаний не дала. Интересно
узнать, какой бред она несла, если её ножевое ранение как-то сняли с
расследования. Снова разочарованно выдыхает, думая, что потерял к ней
последнее уважение. Касается дверной ручки, с надеждой дёргает. Не
поддаётся, заперто. Может, оно и к лучшему. Наверное, пожилая соседка
позаботилась. У неё, кажется, были ключи. Антон подходит к третьей двери на
этаже и нажимает на звонок.

— Здравствуйте, — здоровается первым, выдавливает из себя натужную улыбку.

— Здравствуй, Антош, — улыбается ему сочувственно, приобнимает с порога.
— Ты за ключиком пришёл? Я закрыла утром, подумала, так лучше будет. Я
просто в шоке была, когда узнала, что у вас произошло… Меня ж не было ночью,
я на дачу ездила с дедом, надо было вещи перевезти, — всплеснула ладонями,
изменила интонацию, будто пересказывала сюжет страшного кино. Шаст
активно закивал головой, мол, очень интересно, но давайте к делу.
— Да-да, спасибо за беспокойство, ключи можно? — женщина, шоркая
тапочками, подходит к комоду со всяким хламом, стоящему в прихожей, и
31/118
приносит связку ключей с дурацким значком в виде дельфина с отколотым
плавником, который маме подарила подруга, ездившая в Крым в отпуск.
— Спасибо, — забирает и сразу убирает в карман.
— Может, ты кушать хочешь? Давай оладушков сделаю. Или супчик сварить?
Какой любишь? — Шаст, поджав губы, чувствует себя по-дурацки, потому что
буквально секунду назад был о бабушке Маше не лучшего мнения, а вот она уже
готова бросить все свои дела ради него. Качает головой, неловко улыбаясь.
— Не голодный, спасибо, — не врёт даже. Да, он не ел уже давно, но сигареты
голод притупили, и как-то не до еды было в связи с последними событиями. Не
сахарный, не растает из-за пары дней голодовки.
— Ну как знаешь… как мама? — осведомляется, поправляя очки с круглыми
линзами в роговой оправе, которые делают её глаза комически большими.
— Нормально, ночью прооперировали, — говорит уже менее радушным тоном,
начиная внутренне закипать от любой мысли о родительнице. Слишком свежа
обида на её предательство. Он не может забыть, как она защищала его той
ночью, и становится невыносимо больно, поэтому эту внутреннюю рану он
мысленно заклеивает огромным пластырем «забудь» и старается больше не
думать и не ковырять это воспоминание.
— Ну дай Бог здоровья, дай Бог… — причитает она, качая головой. На этом
наконец прощаются и расходятся.

Дверь в квартиру Попова вдруг открывается, отчего Антон крупно

вздрагивает всем телом от неожиданности и оборачивается на звук. Арсений
вышел проводить Позова, с которым, видимо, уже закончил, пока Шаст гонял по
району, от больницы домой. Дима удивлённо таращится на Шаста, не ожидая
его тут встретить.

— Привет, — отмирает первым Антон, протягивая руку, которую Дима пожимает

без всяких. Что же, глядя на этих двоих, Арсений недоуменно переводит взгляд
с одного на другого и не может уложить в голове, что они из двух
противоборствующих классов. А ему-то в учительской по секрету рассказывали,
что «А» и «Б» прямо с младших лет воюют! А преподаватели только этим и
пользуются. Дело в том, что один класс лучше проявляет себя в гуманитарных
науках, а именно класс Шаста, а второй хорош в точных — математика, физика.
И чем больше они ненавидят друг друга, тем больше доказывают, что одни из
них — ничтожество, а другие — цари, из-за чего лезут выше собственной
головы, активно участвуют в олимпиадах, литературных вечерах и прочих
культурных событиях, тем самым повышая репутацию школы. Арсению это
кажется диким: директор и учителя буквально натравливают одних на других и
наблюдают со стороны, как это сказывается на всей жизни школы. А дети растут
и учатся ненавидеть. — Серёга внизу? — интересуется Шаст, почему-то
уверенный, что где Димка — там и Серый. Позов краснеет, взгляд отводит,
мол — ну не при Арсе же, но кивает головой. — Ну пойдём покурим тогда, —
решает парень, указывая головой на лестницу, намекая, что им пора отделаться
от компании учителя.
— Так, ну-ка стоять, — закатывает глаза брюнет, обиженный тем, что его
авторитет так нагло проигнорировали только что. — Дима, можешь идти, —
кивает Позову. Парень, неловко пожав плечами, хлопает Тоху по плечу и уходит.
— А ты и так пахнешь табаком, будто с утра пачку выкурил, — хмурится
недовольно, указывает рукой на дверь. — И вообще, тебе надо сначала поесть,
пока не свалился в обморок, — отмечая общую бледность Антона, произносит
тем самым командным тоном. Парень смотрит на него недовольно, вздёрнув
бровь, мол «ещё чё скажешь?».
— Какого хера вы все пытаетесь меня накормить сегодня, — рычит как-то зло,
32/118
делает шаг назад, не оборачиваясь, идя спиной вперёд к лестнице.
— Антон, ты сейчас свалишься, — констатирует Попов, глядя, что до лестницы
остаётся пару метров.
— Вообще похуй, веришь, нет, — как-то диковато скалится, подражая улыбке. А
в глазах — непреодолимая грусть. Арсений вздыхает, привалившись плечом к
дверному косяку, смотрит на него неотрывно, не моргает даже.
— Тебе вещи перенести помочь? — ошарашивает вопросом, вводя в крайнюю
степень непонимания.
— Какие вещи, куда? — осведомляется подросток, тормознув и обернувшись
через плечо. У него в голове, конечно, вата пополам с опилками, но лететь вниз
пять этажей он сегодня не планировал. Может быть, в другой день, и из окна.
— Поживёшь у меня, пока мама не вернётся хотя бы. Одежду, учебники
перенести надо… или тебе удобнее каждый день ходить за ними туда-обратно?
— ироничная ухмылка против воли возникает на губах. Антон мнётся на месте,
не зная, что ответить. Понимает, что надо соглашаться и валить к Попову, у него
хотя бы безопасно… а безопасно ли? Не повторится ли вчерашний инцидент? А
вот хер его знает.
— Я всё-таки схожу покурить, — ставит перед фактом и уходит.

Арсений думает, что Антон держится молодцом.

Арсений думает, что поступил с ним жестоко ночью.

33/118
Часть 6

Антон быстро догоняет Позова, который шагает вдоль высокой

многоэтажки. Серый уже идёт навстречу, до этого он проводил время на
разъёбанной детской площадке, где обычно тусовался и сам Шаст, если других
вариантов не было.

— Здорова, — говорит первым Матвиенко, пожимая руку Антону.

— Привет, — кивает головой Шаст. С Димоном Серый не здоровается, потому
что, ну, а смысл? Он его с утра уже видел, даже провёл к репетитору, потом
пошароёбился по району, купил пачку сиг, выпил колы и вернулся на площадку
за десять минут до того, как его парень должен был освободиться, чтоб
встретить его. Вот это — романтика, а остальное Антон называть этим словом
отказывается. — Пойдёмте покурим? — предлагает он, из-за чего изначально и
вернулся к Позову, примыкая к их компании.
— Без б, — пожимает плечами одноклассник. Они неспешным шагом доходят до
той самой заброшки, даже не сговариваясь, потому что срабатывает какой-то
внутренний рефлекс, в силу вступает привычка. Да, до подворотни было ближе,
но как-то… не то.

Они поднимаются на второй этаж. Антон обводит взглядом бетонную

коробку изнутри, вспоминает, какой громкий скандал был здесь восемь лет
назад, когда застройщик и строительная бригада бесследно исчезли, прихватив
с собой деньги, которые были заранее уплачены за будущие квартиры. Сейчас,
спустя годы, этот фрагмент из прошлого не вызывает никаких чувств, а тогда,
будучи ещё ребёнком, он тоже подхватил всеобщую волну возмущения и даже
нарисовал плакат для митинга, хотел пойти бастовать вместе со всеми, но мама
его не пустила, сказала, что маленький, и что всё равно никто деньги не вернёт.

Мама была права — не вернули.

— Чё случилось у тебя? Мина кислая, — комментирует Серж, обводя пальцами с

зажатой в них сигаретой физиономию вышеупомянутого. Он стоит около того
самого подоконника, где Шаст застал их несколько дней назад, присев на самый
его край, и обнимает за торс Димку, прижимая к своему тёплому медвежьему
боку. Позов, перестав смущаться присутствия Шаста, так же расслабленно
курил, только не «ротманс», как эти двое, а «бонд» с капсулой.
— Да так, хуйня, — поморщился парень, глубоко затягиваясь. Голова слегка
кружится. Наверное, надо всё-таки сожрать чё-нибудь, пока не откинулся, а с
другой стороны — не хочется совсем. — Короче, один конченный алкаш вчера
напился у нас дома, и всё перетекло в поножовщину, — делится без особого
энтузиазма, но эти двое вроде как его единственные друзья, и с ними можно
немного посекретничать. Всё же сложно держать всё в себе.
— Е-е-ебать, — тянет Матвиенко, закашлявшись дымом.
— Что? Ты в порядке? — ужаснулся Позов, дёрнувшись, чтоб подойти к Антону,
но Серёжа прижал его обратно к себе, никуда не отпуская. Шаст усмехнулся,
уловив это.
— Да, нормально, — закивал, выдыхая дым. — Он маму задел, она в больнице
сейчас. Но так, если честно, даже лучше, — покачал головой, невесело
улыбнувшись. Пацаны пытаются развить эту тему, выразить своё беспокойство,
узнать, как могут помочь, но Шаст поскорее сводит тему на «Нет», желая
больше её не обсуждать. Она того не стоит, всё уже произошло и осталось в
предыдущем дне, а осадок внутри горчит до сих пор. В школе все и так в курсе,
34/118
что у Антона в семье какой-то пиздец творится, и что мама ни разу не была на
школьных собраниях за последние пять лет, поэтому парни в душу не лезут, в
принципе, понимая причинно-следственную связь.

Спустя десять минут Шаст сидит на полу, облокотившись на стену, сказав,

что пока не хочет уходить, ему надо немного подумать, побыть одному, а парни,
уточнив, что они его разбору полётов никак не мешают, остаются на своём
месте. Парень смотрит в пол, сложив руки в замок на согнутых коленях, и по
взгляду понятно, что он сейчас немного в другом измерении.

Антон думает, что всё-таки надо остаться у Арса, потому что одному пиздец
как страшно.

Антон думает, что Арс больше ничего с ним не сделает, всё-таки он выглядел
виноватым с утра.

Антон думает, что надо забрать из квартиры только самое необходимое, если
что — проще сходить ещё раз, чем полностью обустраиваться у Арсения.

Антон поднимает взгляд и видит, как Серый целует Диму, забравшись

руками ему под футболку. Антон ловит себя на мысли, что любовь бывает
красивой.

— Не пялься, Шаст, — мычит в поцелуй Матвиеныч, запуская руку в короткие

волосы Позова и чуть оттягивая, заставляя прогнуться и дать больше доступа к
излюбленным губам.
— Вы как будто с гей-порно сошли, — юморит с улыбкой, но взгляд отводит.
— А ты поменьше его смотри, — смеётся в поцелуй, отчего Позов закатывает
глаза и хочет уже отстраниться, чтоб эти двое попиздели как следует, но
Матвиенко его хватает за ягодицы, сжимает и дёргает, впечатывая Димкино
худое тело в себя. Целует его в уголок губы нежно, спускается к скуле, слегка
прикусывает уголок зубами, заставляя парня зашипеть. Антон хмыкает,
пронаблюдав за этим действом, потому что инстинктивно поднял голову на
голос, встаёт с пола и тихо уходит, оставляя голубков наедине. Он тут, в данной
ситуации, третий лишний.

***

Антон, остановившись на последней ступеньке лестницы, смотрит то на

дверь Арсения, то на дверь собственной квартиры, и внутри него в этот момент
идёт борьба, которая и определяет решающий шаг влево. На ходу вынимает
ключ, вставляет в замочную скважину, где тот заедает и с полминуты не
прокручивается, но стоит приложить больше усилий и упереться плечом,
раздаётся жалостливый скрип, и дверь открывается.

В прихожей всюду пыльные следы от подошв обуви, в которой туда-сюда

сновали полицейские. Антон проходит на кухню, осматривается. Подходит к
раковине, берёт тряпку для протирания столов, щедро смачивает в средстве для
мытья посуды и бросает её на пол, прямо на лужу застывшей крови. Начинает
остервенело вытирать, кровь смешивается с пеной, которая быстро розовеет.
Затем споласкивает тряпку и снова трёт пол. Повторяет процедуру несколько
раз, и, удовлетворившись бледно-розовым следом, оставшимся на линолеуме,
выбрасывает тряпку в мусорное ведро. Хватает кастрюлю с уже скисшим за ночь
35/118
борщом, выливает в унитаз, спускает вместе с водой, кастрюлю моет и убирает
на место — в тумбу. Заглядывает в холодильник, бросает скоропортящиеся
продукты в мусорку, чёрный пакет вытягивает из ведра, завязывает в узел и
оставляет его посреди коридора, чтоб не забыть вынести на помойку.

Заходит в свою комнату, долгим взглядом обводит каждую деталь. Подходит

к столу, кончиками пальцев поддевает книгу в мягкой обложке — самоучитель
по математике — и, пробежавшись глазами по именам составителей, с размаху
бросает её в противоположную стену. Всё, что копилось в нём всё это время,
вырвалось наружу. Он хватает учебники один за одним и бросает их. Те,
ударяясь о стены, раскрываются, некоторые рвутся, пару выпавших листов
оседает на пол вслед за ними. Антон не думает, а делает. Выбрасывает наружу
все накопившиеся эмоции, пока окончательно не тронулся головой. Начинает
сгребать руками всё, что есть на столе, и резкими движениями сбрасывать в
сторону, на пол. В этот момент не жалко ни настольную лампу, ни стопку
тетрадей, ни спутанные проводные наушники, ни подставку с карандашами и
ручками… Объёмный звук падения различных предметов заполняет собой
пространство. Шаст дёргает на себя выдвижные шкафчики, вываливает на пол
их содержимое и бросает в сторону, к остальному хаосу. Рычит, бьёт ладонями
по опустевшему столу в каком-то отчаянии, заходится в немом крике,
выворачивая всего себя наружу. Напрягает пальцы рук, запускает их в волосы и
ерошит. С губ срывается едва слышное сипение, но у себя в голове пацан кричит
так громко, что заглушает все мысли.

Он чувствует себя сломанным, брошенным и преданным. Остервенело пинает

стол, тот жалобно кряхтит. Диким взглядом окидывает комнату, резко
пересекает её, подцепляет пальцами одеяло с простынёй, резко дёргает в
сторону, стряхивая с кровати, бросает к остальной импровизированной свалке. И
чем больше он потрошит комнату — тем легче становится дышать. Как будто,
устраивая бардак в помещении, он наводит порядок в голове. Открывает резко
двери шкафа, грозясь их выломать, хватает вешалки с одеждой, стягивает
каждый элемент с «плечиков» и кидает в разные стороны.

Спустя минут пять успокаивается, приходит в себя. Безэмоциональным

взглядом оглядывает комнату, садится на кровать, где нетронутым остался
только голый матрас, упирается руками в согнутые колени и смотрит прямо
перед собой. Не жалеет даже о бардаке, потому что, в принципе, ничего сейчас
не чувствует. Антон и рад бы ничком упасть на кровать, уткнуться лицом в
подушку и плакать от того, сколько пиздеца навалилось на него воедино, но
даже сама мысль об этом вызывает усмешку. Он никогда не плакал, может,
только если в детстве. Жизнь сложилась по-другому, и как-то не было времени
на выплеск эмоций. Ударить в стену — да, устроить бардак — да, бить
стеклянные бутылки на заброшке — да, выйти на стрелку, чтоб выпустить пар —
да, плакать — точно нет. Он рос в таком районе, где для пацана это стыдно, где
и побить за такое могут. Здесь не принято распускать нюни. Правда, никто и не
рассказал, что делать, если тебя фактически изнасиловали, а ты не особо и
сопротивлялся.

— Ебать, — коротко резюмирует Арсений, заглянув в его комнату. Антон

переводит на него взгляд, усмехается невесело уголком губ и отворачивается.
Наверное, парень забыл закрыть входную дверь. — Ты что здесь устроил?
— смотрит на хаос широко распахнутыми глазами, явно не ожидая увидеть
такой переполох.
— Моя комната, делаю, что хочу, — пожимает плечами, не чувствуя ни капли
36/118
вины.
— Убирать тоже сам будешь, — отзывается Попов, присаживаясь на корточки и
подцепляя с пола книжку по химии за девятый класс. Одна из картонных
сторонок отвалилась и валялась рядышком. — Это пиздец, — качает головой
брюнет, замечая ещё несколько учебников в таком же состоянии.
— Согласен, химия — тот ещё пиздец, — кивает головой Антон, пытаясь в юмор.
В такой обстановке получается не очень хорошо, но Арсений всё равно коротко
улыбается — может быть, даже наигранно. Шаст встаёт, берёт с пола наушники,
которые чудом не порвались, учебник по одной лишь русской литературе и с
готовностью произносит: — Я готов.
— К чему ты готов, чучело? — фырчит Арсений, всё ещё ползая на коленках и
собирая выпотрошенные книги. — Может, хотя бы из одежды что-то возьмёшь?
— саркастичным тоном добавляет учитель. Антон молча вытягивает из-под
теперь уже сломанной настольной лампы какую-то чёрную футболку.
— Взял, — констатирует он. Попов тяжело вздыхает.
— А теперь помоги мне собрать всё, что осталось от твоих учебников, и сегодня
будем как-то оживлять их при помощи скотча, — качает головой недовольно,
хмурится, видно, что хочет поругать, но сдерживает себя. Антон вздыхает,
словно не он устроил этот кавардак, и всё-таки молча присоединяется к
учителю, вместе с ним собирая книжки.

У Антона, несмотря на всё его напускное спокойствие, дрожат руки, поэтому

Арсений молча забирает из его рук ключ и сам закрывает квартиру, когда они
заканчивают с небольшим переездом. Шаст берёт с собой только школьные
книги, тетради, рюкзак, конечно же, наушники с зарядкой, стопку одежды и
нижнего белья и с твёрдостью говорит, что ему этого хватит на все случаи
жизни. Попов ему почему-то верит, потому что, ну правда, а что этому ещё
может понадобиться?.. Наверное, с Антоном было бы очень удобно
путешествовать — он берёт только самое практичное.

— Был у мамы? — осторожно интересуется учитель.

— Был, — подтверждает Антон и замолкает, не желая развивать эту тему.
— Поешь что-нибудь? — просит Попов, обводя взглядом зал, где временно и
обустроился его новый сожитель. К сожалению, стола здесь не было, так что
Тохе придётся делать домашку на кухне, но школьника это, вроде бы, смущает в
самую последнюю очередь. Учебники и то, что от них осталось, ровной
растрёпанной стопкой лежат на одной из стеклянных настенных полок, одежда
лежит на кресле, которое стоит рядом с диваном, телефон лежит на полу,
заряжается, белый провод от него тянется к низко расположенной на стене
розетке.
— Хочу мясной стейк, — хмыкает он, с вызовом посмотрев на брюнета.
— Губу закатай, — с той самой «милой и саркастичной» улыбкой ответил ему
старший, чуть склонив голову.
— Стоило попытаться, — усмехнулся школьник. — Хочу какао, — говорит
внезапно, чуть засмущавшись своего иррационального желания. Он и какао —
очень странное сочетание вещей в природе. Крепкий чай, кофе три в одном,
энергетик, безалкогольное пиво — эти напитки смотрелись с ним органично, а
такой миленький и сладенький напиток как-то совсем уж не к месту. Но
захотелось.
— У меня где-то должен быть несквик, — сообщил Арсений, уходя на кухню.
Шаст заторможенно вздёрнул бровь, когда Попов уже скрылся за стеной. Это
что же, его сейчас даже нахуй не послали с таким желанием? Даже мягко не
отшили? А прямо вот приготовят какао?.. Удивительная штука — жизнь.

37/118
 Именно с этой мыслью Антон заходит на кухню, наблюдая, как учитель
кипятит молоко в сотейнике и добавляет в него две с горкой ложки коричневого
порошка.

— Тебе сахар добавлять? — уточняет мужчина, обернувшись через плечо.

— Да, три, — отзывается парень, приземляясь на угловой диванчик и складывая
руки перед собой на столе.
— Серьёзно? — уточняет на всякий случай брюнет, скривившись от того,
насколько приторным обещает быть этот напиток.
— Да, — подтверждает парень, и Арсений, чувствуя себя как-то неправильно,
потому что, ну что за пиздец, какие три ложки на одну порцию сладкого
несквика, всё-таки кладёт их в молоко и перемешивает, после чего наливает в
высокую белую кружку и подаёт на стол. Шастун блаженно прикрывает глаза,
наслаждаясь нежным и вау каким сладким вкусом во рту.
— Завтра у меня репетиторство с одиннадцати до часу, — предупреждает на
всякий случай. — С Димой, — добавляет очевидное. — Ещё иногда у меня
бывают… гости. Не пугайся, — добавляет, вытирая руки кухонным полотенцем
после того, как моет в раковине сотейник.
— Мне типа уходить, когда ты не один? — уточняет Шаст, чуть хмурясь. Он не
любит общение с намёками. Хочешь что-то спиздануть — говори прямо, а не
юли.
— Как хочешь. Просто знай, что у меня есть и личная жизнь, и иногда я
занимаюсь сексом, — говорит, глядя прямо в глаза собеседника, ощущая себя
странно от того, что ведёт подобный диалог с девятиклассником.
— С парнями, — зачем-то подчёркивает парень, фыркая недовольно.
— Проблемы? — скрещивает руки на груди Попов.
— Только у тебя. С головой, — ехидничает Антон, допивая какао. Попов цокает и
закатывает глаза. Наверняка с трудом сдерживается, чтоб не напомнить, как
Шаст сосал ему, но понимает, насколько это неуместно и неправильно.
— В холодильнике суп и овощное рагу. Захочешь есть — разогрей две минуты в
микроволновке. Можешь брать любые продукты, если захочешь. Можешь
уходить куда и когда хочешь, но чтоб дома был не позже одиннадцати, потом я
закрываю дверь и ложусь спать, — предупреждает его брюнет. — Из школы я
ухожу где-то в пять, можешь дожидаться меня или шариться до этого времени,
где хочешь, — другими словами: «Хер тебе, а не ключ от квартиры». Ясно-
понятно. — Кивни хоть, если понял. — Антон выдавливает ту самую милую «я-
ненавижу-тебя-и-твой-сарказм» улыбку, чуть склонив голову, как это обычно
делал пидор, и тот усмехнулся в ответ, ретируясь из комнаты.

Антон сидит на кухне ещё полчаса, перебирая пальцами по бортикам пустой

кружки, и ни на чём не фокусирует взгляд, глядя одновременно перед собой и
никуда.

Думает, что нужно пойти в ментовку и добиться, чтоб у него приняли

заявление на Славку.

Думает, что мама его домой больше не пустит после такого.

Думает, что менты его, шестнадцатилетнего, даже всерьёз не воспримут,

хорошо, если хоть для вида дадут бланк заполнить.

Думает, что какао было очень вкусным, и он бы выпил ещё, потому что
желудок сводит неприятным спазмом от голода, и нужно дать ему хоть что-то,
лишь бы не урчал.
38/118
 Не замечает, как, спустя тридцать с лишним минут, Арсений снова
появляется в комнате, закатывает глаза и достаёт из холодильника что-то.
Антон окидывает его спину взглядом и возвращает внимание к пустой кружке с
остатками застывшей на бортиках воздушной светло-коричневой пенки.
Приятный запах приготовленных овощей застилает пространство. Что же,
видимо, Попов проголодался и собирается пообедать. От запаха еды
просыпается ещё больший голод и вместе с ним тошнота. Слишком уж долго он
голодал, чтоб так просто перебороть рациональное желание перекусить чем-то.
Казалось, что его вырвет раньше, чем он насытится.

— Заебал, ешь, — резко врывается в его личное пространство учитель русского,

с громким звуком ставя перед носом тарелку с рагу, от которого исходил
приятный жар после подогрева в микроволновке. Арсений стоит по ту сторону
стола, упирается в него руками, склоняется чуть ниже и смотрит зло и
раздражённо. — Шастун, я сказал — ешь, — добавляет он грозно, подталкивая
ближе ложку.
— Попов, отстань, — в той же манере отвечает подросток, но ложку в руку всё
равно берёт. — Не стой над душой, — как дикий волчонок скалится Антон,
недовольный сложившейся ситуацией. Еда выглядит вкусно, во рту даже
начинает активнее выделяться слюна, но вот этот пристальный взгляд голубых
глаз убивает всякое желание поднести к губам первую ложку.
— Не выёбывайся, — рычит на него недовольно, но отстраняется и
отворачивается, берёт чайник с подставки, набирает воду, ставит кипятиться.
Антон затыкает рвущееся наружу «Не я первый начал» ложкой рагу, смакует во
рту, облизывается, берёт ещё. Всё-таки даже через силу пихать в себя не
приходится, потому что приготовлено слишком уж вкусно, чтоб отказываться от
этого удовольствия.

Антон думает, что Арсений хорошо готовит, и это круто.

Антон думает, что у него теперь начнётся новая жизнь, наверное, даже
лучше старой.

Антон думает, что всё-таки сходит в ментовку и попытает удачу.

А вечером того же дня Шаст тихонько выскальзывает на балкон, где уже

стоит Арсений, и видит, как старший курит айкос. Пацан улыбается как дурак,
осознавая это. Арсений настолько пидор, что у него даже курение с изъёбом.

— Воняет отвратительно, — заявляет он. Попов оборачивается на звук, хмыкает,

снова складывает руки на ограждении балкона и смотрит вниз, размахивая
своим айкосом, зажатым между пальцами.
— Зато не так вредно, как твоя херня, — просто пожимает плечами мужчина. Он
в белой футболке, а на плечи накинута чёрная джинсовка. — Он не поджигает, а
подогревает табак, — объясняет он, заметив замешательство на лице
школьника. — Можешь попробовать, — вдруг разрешает брюнет, протягивая
свою нанотехнологию в руки Шаста. Парень обводит его недоверчивым
взглядом, перенимает трубку мира и затягивается. — Есть разница?
— интересуется, разворачиваясь и опираясь спиной и согнутыми в локтях руками
на ограждение. Антон думает, что эта херня просто пафоснее и дороже обычных
сижек, потому что вкус его особо не впечатлил.
— Думаешь, это спасёт тебя от рака лёгких? — фыркает вместо ответа,
рассматривая ночной Воронеж. Небо тёмно-голубое, ещё не сине-чёрное, и
39/118
притягивает взгляд.
— Не знаю, хочется верить, — просто отвечает Попов, снова затягиваясь.

Антон думает, что ему на душе спокойно, когда он стоит на балконе,

рассматривает красивейшего цвета небо и вдыхает в себя мерзковатый запах от
айкоса. Хоть на одну крошечную секундочку ему наконец-то спокойно. Он как-то
не думает о прошлом, не думает о будущем, а только живёт этой секундой и
смотрит наверх, задрав голову, и ему, в общем-то, нормально. Он бы хотел
остаться жить в этой секунде.

40/118
Часть 7

Антон, проспав аж до половины двенадцатого дня, быстро

одевается и выходит в коридор. У Арсения кухня и коридор совмещены, даже
двери нет, только деревянная арка, поэтому Попов его сначала слышит, а потом
и видит.

— Далеко собрался? — осведомляется с интересом, наблюдая, как Шаст

заворачивает в ванную, находящуюся напротив. Судя по звукам, умывается.
Димка, который как раз пишет вступление к эссе, удивлённо вздёргивает бровь,
не ожидая встретить знакомого в доме их учителя. Он вчера не совсем понял,
что у них за общение, но чтобы прямо так… Так, значит, Антон тут… живёт?
Позов отмечает этот факт с большой долей ахуевания.
— Неважно, ты говорил, что до одиннадцати я предоставлен сам себе, —
напоминает Шаст, заходя на кухню. Его волосы были влажными на висках и
чёлке. Точно умывался.
— Может, хотя бы позавтракаешь? — повёл бровью старший.
— Привет, Димка, — наконец обращает внимание на присутствие Позова,
пожимает ему руку. Арсений усмехнулся. — Какао хочу, — снова заявляет Антон,
игнорируя один большой знак вопроса на лице друга.
— Тебя не смущает, что у меня занятие? — голос становится строже. Мужчина
приосанился, глядя недовольно.
— Тогда ничего не хочу. Поз, через два часа на нашем месте, — обращается в
конце уже к Диме. Парень просто кивает головой.
— Что за «ваше место»? — Шаст исчезает так же резко, как и появился, поэтому
Арсений спрашивает у ученика.
— Не могу сказать, — виновато ведёт плечами девятиклассник.
— Ну понятно, — закатывает глаза Попов. Сплошные партизаны. — Давай
вернёмся к структуре эссе…

***

Антон заходит в участок, неуютно передёргивает плечами и идёт дальше по

плохо освещённому коридору.

— Я заявление хочу подать, — объясняет он уже в третий раз дежурному,

который смотрит на него подозрительным взглядом.
— Тебе лет-то сколько? — осведомляется напускным строгим голосом, словно
Шаст его испугается и передумает.
— Шестнадцать, — отвечает тоже без робости, громко и чётко, показывая, что
его не смущает этот факт. — Я свои права знаю и могу подавать заявление в
любом возрасте, — подчёркивает он, не добавляя, что эту информацию вычитал
по дороге сюда из интернета. Дежурный нехотя проводит его в какой-то
стрёмненький кабинет с малым количеством мебели, где на него хмуро смотрит
ещё более угрюмый мужик в форме.

Антон сидит перед ним, распинается, что есть некий человек, который
угрожал ему и его маме, что его надо обязательно поймать и посадить, что он
уже был судим, что он опасен для общества, и снова подчёркивает, что он
угрожал ему самому.

— Имя, фамилия, отчество, — говорит монотонным голосом мужчина.

41/118
— Антон Шастун Андреевич, — цедит раздражённо, повторяя уже не в первый
раз.
— Не твоё, мамино, — перебивает его старший.
— Зачем? — подбирается всем телом, садится менее вальяжно, хмурит брови и
смотрит, не моргая.
— Пошлю к ней участкового, он поговорит, возьмёт показания, и будем заводить
дело, — объясняет полицейский.
— А я для вас что, шутка какая-то?! — эмоционально восклицает Шаст,
подскакивая на месте и заставляя себя сесть обратно. — Она ничего не даст, —
угрюмо добавляет он, спрятав руки в карманы и нервно постукивая ногой.
— Так на какой ляд ты меня морочишь?! — громко ударяет по столу рукой
мужчина лет сорока пяти на вид, с пробивающейся в волосах сединой и
старомодными усами.
— Я пришёл подать заявление! — настаивает на своём Антон, поднимаясь с
места.
— Ты перепутал цирк с полицейским участком, — говорит грозно, снова по столу
ударяет, словно может этим запугать. — А ну-ка уходи по-хорошему, пока мы
тебя не закрыли на пару суток. Ишь чего напридумывал, — Шастуну на стену
лезть хочется от твердолобости собеседника.

Антон попробовал. Не получилось.

Через два часа встречается с пацанами в заброшке, как и договорились.

— Этот долбоёб не принял у меня заяву, — жалуется Шаст, спуская пар и

выкуривая две подряд. Серёжа сидит на кортонах, вынимает из кармана
металлическую коробочку размером со спичечный коробок с нюхательным
табаком и, сделав дорожку на второй руке, вдыхает в одну ноздрю. Со стороны
выглядит как-то страшненько, будто он употребляет наркотики, но последствия
от такого порошка — всего лишь ментоловое пощипывание в носу и небольшой
заряд бодрости. — Блять, ты опять на снафф перешёл? — усмехнулся Антон,
наблюдая эту картину.
— А он с него слезал? — подстебнул Позов, забирая у Серого баночку с
измельчёнными табачными листьями и, обмакнув в неё указательный и большой
пальцы, начинает мягко втирать в ноздри, чтоб не вдыхать слишком глубоко.
— Неженка, — улыбается по-доброму Матвиенко, глядя снизу вверх на парня, не
поднимаясь с корточек. — А насчёт ментовки вообще не удивил… Они по закону
будто бы обязаны принимать заявления вне зависимости от возраста, а вроде
как всегда всё равно приплетают родителей, типа дети пиздят часто, возни
много из нихуя… У меня как-то для вида приняли заяву, когда из кармана
вытащили кошелёк с десяткой, я тогда пол-лета работал, и больше никакого
отклика. Думаю, они даже не заморачивались, сразу в печку кинули, — Шаст
обиженно сопит, понимая, что одноклассник прав, что никто ему не поможет, но
всё равно как-то несправедливо это. Вот его этот Славик убьёт — тогда и
вспомнят знакомое ушастое лицо, а будет уже поздно!.. Вообще-то грустно, м-
да.
— Дай мне тоже, — вытягивает руку, бросает на пол сигарету, затаптывает
бычок. Берёт коробку, достаёт свой телефон, выводит на нём две большие
дорожки и вдыхает поочередно каждой ноздрёй. Потом долго трёт пальцами
нос, который чешется из-за покалывания от ментола, и чувствует себя каким-то
крутым, даже покруче, чем Арсений с его навороченным айкосом.
— Расскажешь, что ты утром у Арса забыл? — повёл бровью Позов, опираясь
рукой на плечо Матвиенко, который из-за такого давления теперь даже при
желании не встанет с кортанов.
42/118
— Живу теперь у него, так звёзды сошлись, — чихает от перебора снаффа в
носу. — Он предложил, я согласился. Это лучше, чем квартира, где до сих пор
мамина кровь на полу, — шмыгает носом, снова трёт его ребром ладони. Пацаны
согласно кивают. Ещё полчаса обсуждают, что скоро начнутся олимпиады, и
снова будет мясо между «А» и «Б», обсуждают предстоящий матч по футболу и
делают ставки на любимые команды и даже каким-то боком задевают
математичку и то, насколько она заебала задавать много домашнего на
выходные. Потом расходятся.

***

— Я постирал твои вещи, — говорит Арсений, стоит только Антону появиться в

квартире.
— Они были чистые, — недовольно закатил глаза парень, скидывая с себя
ветровку и бросая её на кресло. Первый денёк он, конечно, побудет хорошим
мальчиком и даже бардак разводить не будет, но всё равно знает, что уже через
неделю все его шмотки будут хаотично валяться по периметру всего зала —
такой он у себя неорганизованный человек.
— Только в твоём воображении, — фыркнул Попов. — Где ты был? Это просто
вопрос, я не допытываю. Не хочешь — не отвечай, только не надо делать такой
взгляд, — по Антону видно, что он от учителя всё воспринимает в штыки, а
потому недовольно вздёргивает бровь, и по зелёным глазам можно прочесть: ты
лезешь не в своё дело.
— Ответ «гулял» тебя удовлетворит? — Арсений, пробурчав под нос
«удовлетворит», проходит мимо, и через минуту слышится хлопок двери. Ушёл
куда-то. Никто не отчитывается ни перед кем, для Шаста такой расклад вещей
приемлем.

Парень заваривает себе чашку чая с яблочным запахом, добавляет много

сахара, а из холодильника достаёт приглянувшийся ему сырок в глазури, не
исключает даже, что специально для него и оставили, хотя кто знает этого
Попова, может, сам рассчитывал съесть. Что же, его за язык не тянули, когда он
разрешал брать любые продукты.

Антон раскладывает перед собой на столе учебники и при помощи скотча

старается соединить обрывки. Арсений возвращается через двадцать минут с
пакетами продуктов, явно из магазина, и молча присоединяется, даже как-то не
удосужившись спросить, а нужна ли его помощь. Антон, в принципе, никак не
комментирует, просто разрешает тому быть рядом.

В четыре руки они за полчаса справляются с поставленной задачей и так же

молча расходятся, словно не было этой работы. Антон сгребает теперь уже
поблёскивающую прозрачным глянцем стопку воскресших книг и тащит обратно
в комнату.

***

Арсений просыпается чуть позже обычного — в семь двадцать вместо

привычных семи утра. Он нарочно отложил будильник, чтоб полежать ещё
немного. Мужчина думает, что ему предстоит сейчас разбудить ещё и
девятиклассника, но с удивлением не обнаруживает Антона в зале. Его диван
абсолютно точно пуст. Словно в подтверждение мыслей из ванной навстречу
43/118
выходит Шастун: одетый, умытый и, кажется, полностью собранный. Попов…
удивлён. Да, точно. Это верное слово. На всякий случай перепроверяет время на
своём телефоне и убеждается, что до начала занятий ещё час с небольшим.

Подросток, особо не обращая внимания на заспанного учителя в серо-

полосатых пижамных штанах и чёрной футболке, стоящего посреди комнаты,
берёт с пола рюкзак, бросает в него учебники по расписанию и, уверенно
закинув сумку за плечи, идёт на выход.

— Антон, — прокашливается брюнет, вынуждая Шаста остановиться и

обернуться. — Ты… далеко собрался? — уточняет он.
— Угадай, — Арсений уверен, что научил его очень плохой привычке, когда
пацан опять улыбается сворованной у него же саркастичной улыбкой.
— Тебе больше нет необходимости выходить за час до занятий, я буду отвозить
тебя на машине, — говорит учитель мягким голосом.
— Мне и так нормально, — выпустил свои иголки парень, явно намеренный уйти
сейчас.
— Может быть, всё-таки позавтракаем и поедем? Какао и омлет ведь лучше, чем
час ходьбы на пустой желудок, — говорит очень логичные вещи учитель. Шаст
теребит лямку рюкзака, размышляет над предложением и всё-таки принимает
его. Попов своё обещание исполняет и завтрак школьнику готовит, даже кладёт
в напиток три ложки сахара, как тот любит.

Антон впервые оказывается внутри салона дорогой иномарки, пусть и не

самой современной, но всё равно крутой. Он вальяжно раскидывается в кресле,
пристёгивается и следит за тем, как умело Арсений выезжает с парковки. Попов,
увидев этот внимательный взгляд, ухмыляется кончиком губ и понтуется,
вдавив педаль газа до упора, проезжая короткий пустой участок дороги от
дворов к трассе. Шаст вжимается в сидение, хватается за свой ремень
безопасности обеими руками и сжимает его.

— Больше так не делай, — просит негромко, без тени улыбки, и учитель едва
заметно кивает головой. А он думал, Антону это понравится…
— Да, хорошо, — добавляет он уже вслух. — Знаешь, я… В общем, понимаю, что
это сейчас не к месту, но я слабо могу представить себе ситуацию, где это
вообще к месту… Антон, прости меня. Я клянусь, что сожалею о той ночи, и мне
жаль, что я не остановился вовремя, просто я был так зол, что ты меня разбудил,
и… Прости. Меня. Пожалуйста, — говорит внезапно на одном дыхании, пытаясь
как-то жестикулировать и одновременно вести машину. Антон напряженно
следит, как его пальцы то отрываются от руля, то снова ложатся на него.
Больше всего он не хотел бы в дополнение ко всему ещё и попасть в аварию.
— Я постараюсь, — честно отвечает Шастун, понимая, что тупо говорить
«Прощаю, чего уж там», потому что нихуя он ещё не примирился с мыслью о
том, что фактически Попов применил насилие, которого в жизни и так через
край, хоть отбавляй. Ему сложно забыть это, а тем более перестать вспоминать
с внутренним содроганием.

Парень просит остановить перед поворотом в школу, настаивает даже, и сам

пешком доходит последние двести метров, не желая, чтоб кто-то из школьников
узнал, что Арсений его подвозит. Он не любит становиться объектом чужих
разговоров.

***

44/118
 Привычный ментоловый холодок покалывает ноздри, когда Шаст вдыхает
табачный порошок. Конечно же, он не стал ждать Арсения, смысла в этом не
было никакого, ведь уроки закончились ещё в два, и до пяти было ещё куковать
и куковать… А вот Серый с Димкой быстро откликнулись на предложение
прогуляться до заброшки. Для них стало уже своеобразной традицией
собираться здесь каждый день. Парни всё равно не знали больше безопасных
мест, где могут побыть одни, а Антон никогда не мешал.

Серый стоит около подоконника, прислонившись к нему, и обнимает поперёк

живота Димку, который, в свою очередь, прислонился к Матвиенко. Антон, глядя
на эту сладкую парочку, всё больше верит в то, что любовь существует, потому
что вместе смотрятся они действительно… правильно, что ли. По одному он их
уже не воспринимает, для него парни — единое целое. Неплохо так друг друга
дополняют…

Димка опускает голову на плечо Серого, расслабляясь в его медвежьих

объятиях, и Матвиенко, улыбнувшись этому действу, целует парня в
подставленную щёку, висок, загривок. Антон тихо ржёт, но не насмешливо, а,
скорее, умилённо.

Антон думает, что ему тоже не хватает таких объятий.

Антон завидует, потому что хочет, чтоб кто-то так же целовал его, дарил
свою любовь.

Антон некстати вспоминает пидора, внутренне чертыхается, ловит с этого

триггер.

Вынимает из кармана сигарету, закуривает.

— Тебе снаффа мало, да? — недовольно цокает языком Серый. — Тох, смотри,
чтоб не схуёвило, — обеспокоенно произносит одноклассник.
— Нормально, — отмахивается Шаст, присев на корточки и привалившись спиной
к бетонной стене.

Щёлкает зажигалкой, вдыхает, держит пару секунд в легких и выпускает из

себя дым.

Вспоминает извинения Арсения в деталях. Вспоминает почему-то его руки,

сжимающие руль, и то, как он перебирал его пальцами, то выпрямляя их, то
снова обхватывая ими кожаный чехол, которым тот был обшит. Вспоминает и
делает более глубокие и долгие затяжки. Странное саднящее чувство скребётся
в груди. И что самое интересное — это даже не обида. Не злость. Что-то более
новое, ещё не испытываемое раньше, и пока совершенно точно непонятное.

— У тебя всё нормально? — выдёргивает его из мыслей Позов, приподнимая

голову, отрываясь от надёжного плеча. Смотрит пристально на парня из-за
своих очков.
— Да, нормально, — отзывается Антон, поднимаясь на ноги. В голове чуть
туманно. Он мало ест и много курит — это не слишком хорошо сказывается на
его организме.
— Домой проводить? — спрашивает Серый серьёзно.
— Димку проводи, — сипло смеётся Шаст. — Ладно, пойду, наверное. Давайте,
45/118
до скорого, — отбивает кулачки вместо официального рукопожатия поочередно
обоим девятиклассникам, затем поправляет съехавшую лямку рюкзака и уходит,
уже за стенкой закуривая ещё одну сигарету, чтоб парни не видели, не
волновались… Чё за него переживать, ну правда?..

Думает, что, если честно, хочет, чтоб за него переживали.

Закатывает глаза, недовольный собственными размышлениями, и всю

оставшуюся дорогу до хрущёвки пинает подвернувшийся под ноги камень, что
здорово отвлекает от бардака в башке. До самого подъезда он не Антон
Шастун — шестнадцатилетний ученик девятого класса с очень посредственной
успеваемостью, а, как минимум, Криштиану Роналду.

Напротив двери оказывается без десяти минут, понимает, что пришёл чуть
раньше Арсения. Решает не идти в свою квартиру, не возиться ради пары минут
с замком, просто садится на бетонный пол и просовывает ноги в решётку,
ограждающую лестницу, как в тот самый день, когда впервые остался на ночь у
Попова. Эта мысль заставляет грустно усмехнуться. Тогда всё было по-другому,
тогда всё было проще.

Антон снова курит и думает о том, что эта отрава скоро его убьёт, если не
сбавит обороты. Думает и всё равно продолжает вдыхать дым. Есть ощущение,
что только эта горечь во рту и держит его в тонусе, не даёт выпасть из
реальности. Методично так, вдох-выдох, вдох-выдох… Это как считать до
десяти, тоже помогает сконцентрироваться на реальности.

— А я вот даже не удивлён, — усмехнулся Арсений, поднявшись по лестнице и

застав здесь Шастуна. — Ещё бы ты дождался меня, — фыркнул он, в шутливой
манере отчитывая. Антон закатывает глаза, встаёт на ноги, топчется на месте,
пока учитель открывает перед ним дверь, сделав шаг в сторону, приглашает
младшего войти первым. — Давно ждёшь меня?
— Нет, — коротко отзывается парень, закашлявшись дымом. Голова слегка
кружится. Нужно поесть и лечь спать, тогда наверняка сразу отпустит.
— Антон, можно я задам тебе вопрос, а ты на него максимально честно
ответишь? — парень доходит до зала, бросает на пол рюкзак, стягивает с себя
водолазку, надевает чистую футболку и кивает головой, наконец соглашаясь.
— Насколько ты ненавидишь меня по шкале от одного до десяти? — сразу же
тушуется, как только слова слетают с губ, прижимается плечом к дверному
косяку, смотрит в пол.

Антон думает, что нужно сказать «десять» и не робеть.

Антон всё это время думал, что Арсения ненавидел.

Антон понимает, что то самое чувство — и не злость, и не обида, —

разрывает его в эту секунду изнутри на клочья.

Антон ненавидит себя, когда говорит:

— Пять, — вместо тех самых десяти, что планировал сказать в самом начале.
Арсений удивлённо вздёргивает подбородок, смотрит своими сощуренными
голубыми, ищет подвох.

Антон понимает, что всё это так неправильно и мерзко, но сознание говорит
46/118
ему: «Он нравится тебе, всегда нравился, ещё до того, как всё началось, и ты не
можешь возразить», и ему хочется выйти в окно вместе с осознанием этой
простой вещи в таких непростых условиях. Антон вспоминает, как все в
подъезде называли Арсения пидором, и вспоминает, что он был, пожалуй,
единственным, кто говорил это без злобы. Глубоко внутри даже сочувствовал
ему.

Больше не сочувствует. Больше не вкладывает в обидное слово

беззаботность, теперь для него Арсений реально пидор — не как ориентация, а
как человек. И ему этот пидор нравится. И Антон ощущает себя мерзко и
неправильно.

Антон всегда думал, что сложные отношения — это как у мамы и Славика. И
лишь сейчас Шастун понимает, что по-настоящему сложные отношения — вот
они. Когда ты человека ненавидишь, презираешь, но всё равно сердце бьётся в
его присутствии быстрее. И Попов об этом никогда не узнает. Пошёл он, мать
его, нахуй.

Примечание к части

Для полноты паззла, который представляет из себя этот фанфик, выкладываю

эту часть. Хочу сразу сказать, что ближайшую неделю обновлений скорее всего
не будет. Всем спасибо за внимание.

47/118
Часть 8

Месяц назад.

Арсений открывает дверь, услышав звонок, и за ней обнаруживает

подростка, который смотрит хмуро, исподлобья, недружелюбно, словно это не
он пришёл, а к нему. Попов едва заметно улыбается уголком губ, приваливается
плечом к дверному косяку в вальяжной манере, чуть вздёргивает бровь.

— Привет, ты что-то хотел? — спрашивает первым, перебивая мальчишку,

который уже рот открыл, чтоб начать. Антон вздыхает, борется с желанием
закатить глаза, потому что это как-то, ну, не очень красиво будет, особенно
учитывая, что он пришёл с просьбой. Пидор прожигает его взглядом, обводит с
ног до головы, прикусывает нижнюю губу, скрещивает руки на груди и
терпеливо ждёт продолжения диалога.
— Можно немного соли одолжить? — с трудом выуживает из себя слова юноша,
явно отправленный сюда не по своей воле. В одной руке он сжимает пустую
стеклянную банку из-под кофе с остатками соли, вторую прячет в кармане
мешковатой чёрной кофты.
— Конечно, — тут же отзывается Попов, забирая у него банку и возвращая её
уже полной до горлышка.
— Спасибо, — говорит из приличия, хоть и не привык пользоваться этим словом.
Поднимает робкий взгляд, смотрит в голубые глаза. Арсений ему улыбается
спокойно и как-то по-домашнему. Антон неловко улыбается тоже, думает на
задворках о том, что Попов, наверное, не такой уж и плохой человек, каким его
рисуют сплетни, основанные на ориентации.

Арсений смотрит вслед удаляющемуся от него худому силуэту и слегка

щурит голубые глаза. Он думает, что ему жаль, что этот мальчишка не
улыбается чаще, потому что ему идёт. Арсений вообще нередко думает о нём,
потому что видятся часто.

Антон думает, что устал. От всего. От всех.

От мамы, которая расстраивает его своим отношением. В детстве казалось,

что её увлечение алкоголем — это временное, что ей просто нужно время, чтобы
прийти в себя, но вот ему уже почти семнадцать, а мать осталась всё той же, что
и пять, шесть, семь лет назад…

От Славы, мысль о котором заставляет его почувствовать себя загнанным в

угол зверьком. Он стал реже выходить на улицу, старается не задерживаться
допоздна, не ходить в свою квартиру, сидеть в своем островке безопасности —
квартире напротив.

И он устал от Арсения. Если поначалу тот постарался включить режим

«ничего не произошло» и вёл с ним какие-то отвлечённые разговоры, то сейчас,
видимо, наконец осознав всю глубину своего поступка, выглядел виноватым и
старался лишний раз не докучать своим присутствием. Антон вроде и
радоваться должен, что от него отстали, да только он теперь слишком часто
оставался один — совсем один — и отсюда вытекало следующее:

Антон устал от себя. От своей вечной привычки думать о последствиях, от

размышлений, от самоанализа, от попыток оправдать поступки других людей в
48/118
своих глазах. Ему особо больше и делать нечего, кроме как по полочкам
раскладывать опилки в своей голове.

Он думает, что Арсений сначала действует, а потом думает. У него желания

застилают рациональность. Сначала эмоции — потом последствия. Антон от него
отличается кардинально, хотя тоже думает, что и он тот ещё дурачок. Он мог бы
надавить на жалость, объяснить кратко ситуацию, мог бы с силой оттолкнуть
учителя от двери и зайти в квартиру, мог бы… Но он хотел тогда сказать ему про
«отсосать». Он его хотел. Хотел как в том самом злосчастном видео, которое
зачем-то смотрел в своей комнате. Ему Арсений нравился, как по-другому
показать это гею — он понятия не имел. И то, как ему на это ответил Попов —
вот это было больно, а не ранки в уголках рта, которые уже зажили. Шастун
хочет его ненавидеть, всеми фибрами души реально хочет, но видит перед
собой виноватые голубые глаза — и злость резко спадает, будто её и не было. И
поэтому Антон для себя — дурак. А Арсений всё ещё пидор.

Об этом Антон думает почему-то в четыре утра вместо того, чтобы спать. Он
вообще стал мало спать по ночам. Видимо, такой период бессонницы. Всё-таки
он пережил большой стресс, который не мог пройти бесследно. Парень, не
выдержав молчаливого ёрзания по дивану на протяжении нескольких часов
подряд, всё же нехотя встаёт, в полутьме нашаривает джинсы и кофту,
натягивает их на себя и выходит на балкон покурить. Арсений хоть и говорил,
что ему нельзя делать этого здесь, уже несколько раз палил его с сигаретой, но
особо не ездил по мозгам, видимо, не желая лишний раз доёбываться.

Холодно. Мёрзнет нос. Мёрзнут пальцы. Парень сжимает сигарету и

переминается с ноги на ногу в тапочках, желая поскорее выкурить её и уйти
обратно. За спиной вдруг открывается дверь, Антон крупно вздрагивает всем
телом, не ожидая появления кого-то другого, и роняет сигарету вниз с высоты
пяти этажей.

— Ты громче, чем слон в посудной лавке, — недовольным голосом заявляет

заспанный Арсений, стоя в проходе. Он кивком головы указывает себе за спину.
— Минус два на улице, в дом зайди, — говорит негромко, отходит на шаг назад,
ожидая исполнения приказа.
— Может, я тут пытаюсь прыгнуть, — выпускает наружу колкие иголки,
хмурится недовольно, мнётся в метре от учителя, мёрзнет, но упорно игнорирует
просьбу. Арсений уже ёжится от холода, проникающего в квартиру.
— Тогда тем более вернись в постель, — закатил глаза старший, сбросив всё на
юношеский максимализм и отсутствие здорового юмора у девятиклассника.
— Что, даже самоубийство мне запрещаешь? — скалится Шастун из вредности,
но, выдохнув в сторону, выпуская остатки дыма из лёгких, как обычно делают
перед тем, как опрокинуть в себя стопку залпом, всё же заходит внутрь.
— Ты сейчас серьёзно? — наконец реагирует учитель, глядя более осознанно и
менее заспанно. Щурит свои голубые глаза, хмурится, напрягается от этих слов.
Антон усмехнулся, оценив реакцию. — Антон, я очень надеюсь, что в тебе
говорит желание разозлить меня, — Шаст фыркает, но не может не согласиться,
что все его фразы вызывают рациональную злость у Попова. Он вообще не
помнит, когда был с ним искренним.
— Забудь, — ответил юноша, стаскивая с себя кофту и бросая её на кресло.
Арсений уже разворачивается, возвращается в спальню, но оборачивается в
дверях, прожигая взглядом худую спину школьника, обтянутую белой
футболкой.
— Антон, — говорит негромко, хрипловато, привлекая к себе внимание парня.
49/118
Тот оборачивается, уже взявшись за пояс джинс, чтоб стянуть их и вернуться в
кровать, и ведёт бровью, ожидая продолжения. — Я знаю, что ты даже видеть
меня не хочешь, что тебе приходится перебарывать себя каждый день, и что ты
даже уйти не можешь, но поверь, я ужасно расстроюсь, если с тобой что-то
случится, слышишь? Я… я ужасно сожалею о той ночи. Если кто-то и должен
понести наказание — то это я. И если я могу чем-то тебе помочь — скажи мне об
этом, — говорит, глядя прямо в глаза, не громко, но и не тихо. Антон слушает,
не моргая. Ему эти слова были нужны, если честно, очень нужны. Не очередные
извинения, а именно признание того, что Арсений боится, что он что-то сделает
с собой, что он ему… небезразличен, что ли.
— Хорошо, — только и находит одно-единственное слово в своём словарном
запасе, чтоб ответить.
— Спокойной ночи, — желает ему Арс перед тем, как закрыть дверь в свою
комнату.
— Да, тебе тоже, — отвечает на выдохе парень.

Антон садится на край дивана и тупо смотрит в пол. Перематывает слова

Попова в голове. Анализирует. Бесится с самого себя, что уже не может без
этого анализа, но всё равно поддаётся ему.

Антон думает, что он та-а-акой дурак, каких свет не видывал, потому что
Арсения он видеть хочет. Хочет. Хочет. Хочет. Его голубые глаза, его тёмные
волосы, его родинки на шее, его губы. Хочет его слышать и слушать. Хочет
вдыхать его запах. Хочет пить какао, которое он ему сварил. Хочет есть еду,
которую он в него пичкает, лишь бы в обморок не свалился. Хочет жить рядом с
ним. Хочет. Хочет. Хочет быть рядом. А Арсений думает, что ему противен.
Наивный.

А если говорить обобщённо — то жизнь как-то стала… возвращаться в норму,

что ли. Антона понемногу отпускало чувство тревоги, с которым он провёл не
один день. Димка с Серёгой всё ещё были милой парой, о которой никто в школе
не знал, кроме одного-единственного очевидца. Мама шла на поправку, хоть
парень с ней и не разговаривает, потому что не видит смысла и тупо злится от
любого свежего воспоминания о ней. В школу пришло распоряжение о
нескольких городских олимпиадах, а 9 «А» и «Б» снова сцепились. Все шло
своим чередом, только все внутренние органы Антона как будто перемололи на
мясорубке и попытались засунуть этот фарш обратно. Но, нацепив на лицо
едкую усмешку, он продолжал гордо смотреть этому миру в лицо и с упреком
говорить: «Не ожидал, сука? А я всё ещё на ногах». Мысль о будущем переезде
поддерживала его, и он старался не думать ни о чём другом.

Но не всегда получалось.

***

Утро субботы началось привычно — Димка снова сидел за столом и возился

со структурой эссе, пока Арсений пытался помочь ему разгрести эти дебри.

— Доброе утро, — здоровается Антон, проходя в комнату в ночных шортах и всё

той же футболке. Волосы — взрыв на макаронной фабрике, на щеке след от
подушки, глаза заспанные, большая футболка не по размеру съехала с плеча,
оголяя ключицу. Арсений не смог сдержать улыбку, глядя на такого уютного
школьника.
50/118
— Привет, — отбивает кулачок Димка, повеселев при виде друга.
— Доброе, — произносит учитель, рассматривая худого длинного мальчишку.
Откормить бы его, приласкать да к рукам приучить, да только добровольно не
дастся… Арсений, проглотив вставший поперёк горла ком от этой досадной
мысли, поспешил вернуться к репетиторству.

Шаст заваривает себе чай, сыплет в него побольше сахара, берёт из вазочки
со сладким печеньку-полумесяц и удаляется восвояси. Арсений заметил, что
юноша любит начинать своё утро со сладкого, и был уверен, что его в случае
необходимости будет сложно разбудить без плитки шоколада или супер-
сладкого напитка. Какао бы подошло отлично.

Занятие подходит к концу, Димка уходит. Антон напоследок, застав его уже
в дверях, просит завтра в определённое время встретиться на «их месте»,
просто покурить, пообщаться.

— Сегодня придёт мой друг, — говорит Попов, ставя на плиту сковородку,

намереваясь пожарить омлет.
— Твой любовник, ты хотел сказать? — ухмыляется Шастун, но эта догадка его
отчего-то не веселит.
— Да, — подтверждает мужчина, решив не отвечать колкостью.
— О-о-о, да всё серьёзно… И на каких поверхностях будешь его трахать? Ну мне
чисто иметь в виду, чтоб знать, где хлоркой пройтись, — Арсений с громким
звуком накрывает сковородку крышкой и оборачивается, прожигая недовольным
взглядом дыру в мальчишке, который залез на кухонный стол и вертел в руках
зелёное яблоко.
— Где, сколько и в каких позах — моё личное дело, советую в него не лезть, —
отвечает отрезвляюще-строгим тоном. Антон выдаёт на это кривоватую
неправдоподобную усмешку.

Антон думает, что ему неприятно слышать это. А тем более представлять.
Он-то уже было привык к мысли, что особенный, что только он может здесь
находиться, общаться с Арсением, есть приготовленную им еду, в общем-то —
сосуществовать вдвоём.

— Ты будешь завтракать, — не дождавшись ответа, произносит Арсений.

— Нет, — качнул головой, слез со стола, положил на место яблоко и двинулся на
выход из кухни.
— Ты. Будешь. Завтракать, — по отдельности чеканит каждое слово Попов,
неожиданно поймав за руку и развернув юношу к себе. Антон неловко уткнулся
в его шею и тут же оторопело попытался сделать шаг назад, но Арсений прижал
тонкое запястье к своей груди, запросто удерживая школьника на месте. Тот
рыпнулся, постарался высвободиться, но учитель явно превосходил его в силе.
По телу пробежали мурашки. Антон буквально чувствовал сердцебиение Арса и
ловил каждый его вдох. — Я не спрашиваю, понятно? Тебе нужно поесть, ты
ужасно худой и постоянно отказываешься от еды, я понимаю, что у тебя стресс,
что аппетита нет, но я не хочу потом откачивать тебя, так что ты сейчас
позавтракаешь, — и отпускает, осознав, что держит слишком долго. Антон,
сбросив с себя наваждение, показательно скалится, смотрит как-то обиженно
исподлобья, делает шаг назад сразу же.
— А что ты со мной хочешь? — выпускает наружу привычные иголки, цепляясь к
словам. Говорит с провокацией и явным намёком на совершённую в прошлом
ошибку. Мужчина тяжело вздыхает, поднимает глаза к потолку, словно ища в
нём ответ на вопрос о том, как сменить наполнитель в голове школьника,
51/118
потому что его опилки явно испортились.

Антон думает, что ему обидно, что Арсений так и не ответил на вопрос.

Антон думает, что он расстроен новостью о любовнике Арсения.

Антон хотел и дальше думать, что он особенный.

Антон завтракает в пустой кухне. Аппетита нет, но Арсений прав — надо.

***

Любовника зовут Саша. Он красивый и улыбчивый. Антон понимает, почему

Арсений предпочитает его. Антон ругает себя за такие глупые мысли. Антон
ревнует.

Саша появляется в квартире в восьмом часу, Арсений формально знакомит

его с парнем.

— Антон, это Саша. Саша, это Антон, я говорил тебе о нём, — кареглазый парень
со светлыми волосами и смуглым оттенком кожи выглядит так, словно прилетел
сюда с какого-нибудь ЮБК*. Ему не хватает солнцезащитных очков и дурацкого
брелка с Чёрным морем, настолько он летний и солнечный. А у Антона вот есть
такой дурацкий брелок из Крыма.
— Привет, я рад с тобой познакомиться, — искренне заверяет его парень. Антону
стыдно от того, насколько фальшивую улыбку он натягивает в ответ. Саша,
кажется, с искренним дружелюбием пожимает ему руку, а Шастун думает лишь
о том, что этот парень намного лучше, чем он сам — и это только первое
впечатление.
— Вино или коньяк? — на ходу уточняет Попов, проходя на кухню.
— Конечно коньяк, — парень всё ещё стоит в прихожей, напротив Антона,
который прожигает его взглядом, и, стянув с себя куртку, весело подмигивает
замершему на месте Шасту и выключает теперь уже ненужный свет возле
входной двери. — Присоединяйся, если захочешь, — шепчет на ухо, проходя
мимо, опаляя кожу горячим дыханием.

Антон остаётся стоять в полутёмной прихожей. Свет сюда льётся лишь из

кухни, которая расположена в трёх метрах. Он смотрит в пол, на стоящие рядом
ботинки Арса и его гостя, и ощущение такое, будто щедро ливанули спирта на
открытые раны. Внутри всё жжётся и болезненно горит.

Из кухни раздаётся громкий смех, слышно, как алкоголь льётся по рюмкам,

как Сашка нетерпеливо нарезает что-то на закусь и как полушёпотом
спрашивает: «Этот мальчик уйдёт через полчаса? А то неловко как-то…», на что
Арсений не отвечает.

Антон чувствует себя уроненной на пол кружкой, по которой пошли

трещины, и она вот-вот лопнет, если слегка сдавить края. Он впервые чувствует,
что действительно может заплакать. У него спёрло дыхание, и он постарался
сконцентрироваться на вдохах и выдохах, приводя его в норму.

Антон думал, что Арсений больше не сможет сделать ему больно.

52/118
 Антон думает, что Арсений смог.

Антон тихонько проходит в зал, садится на диван и утыкается взглядом в

телефон, а уши затыкает наушниками, лишь бы не слышать. На улицу идти
страшно, он вечером ещё ни разу не появлялся на ней с той самой ночи.

В квартиру тоже страшно. Там ужасно тихо. А ещё грязно. Антон так и не
убрал свою комнату. И Славик будет искать его там в первую очередь. Шаст
догадывается, что он уже там был, потому что замок явно пытались чем-то
вскрыть, он весь в царапинах.

Через полчаса в зал, который соединяет коридор и спальню учителя,

заваливается Сашка. А следом Попов. Арсений целует его на ходу в губы, парень
идёт спиной назад, и Арсений фактически ведёт его, чтоб тот ни во что не
врезался. Антон ставит громкость в наушниках на минимум рефлекторно.
Арсений приникает спиной к стене рядом со входом в спальню, Саша
наваливается на него сверху, он чуть ниже, и целует Попова в шею, скулу, щёки.
Попов неотрывно смотрит на Антона, сидящего напротив в зажатой позе. Шаст
смотрит на него.

Антону кажется на секунду, словно Попову даже не интересен Саша,

старательно выцеловывающий его тело, потому что он неотрывно смотрит на
Шаста и как будто хочет прекратить всё это. А потом вдруг хватает Сашу за
загривок, заставляя его запрокинуть голову и, не отводя взгляда, впивается в
губы своего любовника, всё ещё наблюдая за тем, следит ли за ними Шаст.
Антон вырывает из ушей наушники, бросает телефон на диване и, подорвавшись
с места, в одной лёгкой футболке выбегает на лестничную клетку, а по ней
вниз — на улицу, потому что в лёгких закончился весь воздух.

Антон думает, что вот теперь он Арсения, пожалуй, наконец-то ненавидит.

— Кажется, мы его напугали, — улыбается беззаботно Саша, обернувшись через

плечо. Арсений хмуро смотрит вслед убежавшему Антону. Так лучше. Он не
хочет, чтоб Антон был здесь, когда они занимаются сексом.

Арсений пытается убедить себя, что поступает правильно.

Арсений пытается убедить себя, что он совсем не использует Сашку, чтоб

перестать думать об Антоне.

Арсений пытается убедить себя, что не любит этого зеленоглазого ушастика.

Арсений втрахивает Сашу в кровать, но это не приносит того

удовлетворения, что во все предыдущие разы. Ему хочется быть грубее, жёстче,
потому что он зол. Саша терпит все шлепки, укусы, царапины и громко под ним
стонет. Арсений думает, что этот юноша — просто чудо, но он не хочет быть с
ним.

***

Антон громко дышит, прогоняя через лёгкие морозный воздух, без маршрута
идёт куда-то, дрожит и обхватывает себя руками. В глазах стоят слёзы, которые
он в жизни не позволит себе пролить из-за пидора, и пытается сморгнуть их.
53/118
Перед взглядом всё размыто из-за этого, и Антон чувствует себя чашкой.
Чашкой, на которой много трещин. Чашкой, которую уронили, и она разлетелась
на осколки.

Шастун думает, что не представляет, что дальше. Вернуться в квартиру

Арсения? Сделать вид, что ничего не произошло? Сделать вид, что ему вовсе не
разбили сердце?

Антон натурально всхлипывает без слёз и тут же испуганно затыкает себе

рот ладонью. Нет. Он не будет истерить. Не будет плакать. Не будет проявлять
лишних эмоций. Арсений ему ничего не должен был. У Арсения своя личная
жизнь, о которой он предупреждал. Это его квартира. Его любовник. Его жизнь.
И Антону нет места в этой жизни — этот факт нужно принять.

Антону нет места в его жизни.

Антону нет места в жизни.

Антону нет места.

Антон один. У него разбитое сердце и желание больше никогда и ничего не

чувствовать. Напихать бы в сердце сухой травы, чтоб в нём не осталось места ни
для кого другого.

Шаст уже подходит к подъезду, жутко замёрзнув, когда его резко хватают за
шкирку и куда-то тащат. Он хватает чужие руки, стараясь оттянуть их от себя, и
его грубо швыряют к стене в темноте, куда не попадает свет от единственной
лампочки под козырьком входа в хрущёвку.

Но даже в темноте он узнает лицо Славы. Внутри всё холодеет, и тело

сковывает дикий животный страх. Кажется, что сердце вот-вот остановится от
этих американских горок.

В руке у Славы блестит и отливает стальным холодом металла в слабом

лунном свете балисонг, он же нож-бабочка. Крепкая хватка на шее перекрывает
дыхание.

Антон думает, что шестнадцать лет — слишком мало, и что он не успел

ничего сделать в своей жизни.

Примечание к части

*ЮБК - Южный Берег Крыма.

54/118
Часть 9

Антон видит перед собой болотные замутнённые и покрасневшие от

недосыпа глаза — и это глаза человека, который в этой жизни потерял всё. У
Славы во взгляде только неоправданная ненависть и лёгкая затуманенность. Его
кожа серая, потому что он отравил свой организм долгими годами запоев, и
руки дрожат, но холодная рукоятка бабочки в хватке зажата крепко.

— Я же говорил, что таким мальчикам, как ты, опасно выходить ночью на улицу,
— скалится ему в лицо, Антон морщится от противного запаха, как будто
испорченного спирта и дешёвых сигарет, жмётся к стене, как последний дурак
на задворках сознания думает: «А я ещё тогда был уверен, что ты — тот самый
дядя, из-за которого таким, как я, опасно выходить на улицу».
— Я никому не сказал, — пыхтит из-под хватки, сжимает руку, которой его
придушивают, но недостаточно сильно, чтоб перекрыть доступ к кислороду.
— Не ври мне, сука, — сжимает хватку сильнее. Антон чувствует, как начинает
кружиться голова, причём как по щелчку пальцев — мгновенно. Надо было
больше есть и меньше курить, может, сейчас бы не дрожал как осиновый лист
на ветру. — В ментовке приняли заявление? Приняли?! — настаивает на ответе
Слава, занося нож-бабочку, чтоб припугнуть. Шаст действительно ахуеть как
пересрал в момент, когда над ним вознеслось лезвие. Перед глазами всё ещё
свежи воспоминания, как мама лежит на полу, зажимает рану и стонет в голос.
Антон боится боли. Антон боится смерти. Антон в этот момент понимает как
никогда, что хочет жить.

Парень качает головой, насколько позволяет крепкая хватка, и старается

оттянуть от себя руку Славы. У него начинает темнеть в глазах, и он чувствует,
как его лицо покраснело, и глаза стали снова слезиться. Антон пытается пнуть
ногой наобум, но попадает лишь по воздуху.

— Ты думаешь, мне есть что терять? Думаешь, не убью тебя? — Шаст готов во
всё горло кричать «Нет!», потому что знает, что этот может. Он думает, что все
проблемы уже и не кажутся ему такими проблемными в эту секунду. Вот
высвободиться бы — и, в принципе, жизнь сразу наладится. Жаль, что дошло
только сейчас, когда хороших исходов ситуации так ничтожно мало.

Антон думает, что задохнётся.

Антон думает, что его несколько раз пырнут ножом и оставят лежать на
земле, пока не истечёт кровью.

Антон представляет, как захлёбывается кровью, и его тошнит.

Издалека раздаются весёлые голоса девушки и парня. Они идут к их

подъезду, от входа в который они стоят в метрах четырёх. Антон дёргается,
надеясь, что их услышат, и Слава, разозлённый этим, размахивает ножом рядом
с его лицом с большой силой, свист рассечённого воздуха звенит в ушах. Шаст
как-то инстинктивно выставляет вперёд согнутую в локте руку, и предплечье
тут же пронзает острой болью, от которой он вскрикивает, потому что хватка
ослабевает. Парень фактически отталкивает раненой рукой громоздкое тело от
себя и сломя голову бросается к подъезду. Он падает на колени, тут же встаёт
обратно, вздымая всю пыль вокруг, бежит на полусогнутых, цепляясь правой
здоровой рукой за стену, отталкиваясь от неё, помогая себе. Слава догнать его
55/118
не пытается, потому что появляются свидетели — та самая весёлая парочка
целенаправленно движется в их сторону, видимо, покурить в темноте. Антон
выбегает на свет, девушка с парнем, заметив его, шарахаются и тоже бросаются
бежать подальше от стрёмного места, не пытаясь разобраться, что произошло.
Девятиклассник залетает в подъезд, плотно прикрывает за собой дверь и бежит,
спотыкаясь, на пятый этаж. Его трясёт. Его тошнит от вида крови. Он упал,
наверное, уже раз пять, пока пытался подняться в квартиру. Он постоянно
оборачивается назад, больше всего боясь, что его схватят за ногу.

Антон с силой дёргает ручку двери и, оказавшись за ней, запирает изнутри

замок, дышит загнанно, тяжело, и оседает на пол, прижимая пульсирующую от
боли руку к груди, сжимая её второй ладонью. Белая футболка безнадёжно
перепачкана алым. От запаха крови тошнит. В ушах шум, как будто сердце
громко стучит, перекрывая все звуки.

Вдох-выдох. Вдох.

Пульс зашкаливает. В горле сухо. Джинсы на коленях порваны и

перепачканы в пыли.

Антон думает, что ему бы сейчас в чьи-то объятия и почувствовать себя

защищённым.

Антон думает, что совершил огромную ошибку, непривычно для себя

поддавшись эмоциям.

Антон слышит стоны и ритмичные вдалбливающие звуки.

Антон вспоминает, что он, в общем-то, по-прежнему лишний в жизни

Арсения.

Парень встаёт на дрожащие ноги, пошатывающейся походкой доходит до

ванной, вваливается в неё и плотно закрывает за собой дверь на щеколду.
Раненую руку всё ещё прижимает к груди, здоровой цепляется за все
поверхности, лишь бы не ёбнуться на пол, потому что чувствует, что вряд ли
поднимется. Делает ошибку — поднимает взгляд и видит своё отражение в
зеркале. Бледный, даже синеватый, жутко замёрзший, и единственное яркое
пятно в этом силуэте — кровь. Она везде. На футболке, на джинсах, на разбитых
от падений коленях, на губе, которую прикусил, когда ударился подбородком об
ступеньку, пока карабкался по ним. Она сочится отовсюду, но особенно обильно
из пореза на предплечье. Широкая рана пролегает под запястьем неровной
линией. Антон вздрагивает, увидев себя со стороны. Руки начинают дрожать
сильнее, задубевшие от холода пальцы он опускает под струю тёплой воды из
крана и греет с полминуты, пока к ним не возвращается чувствительность.
Школьник, стянув с себя ремень, который опоясывал джинсы, уверенным
движением складывает его пополам и рассматривает его ещё секунд тридцать
прежде, чем наконец решительно поднести к приоткрытым губам и с силой
закусить зубами. Он бы, конечно, мог просто закусить губу, но та и так ужасно
саднит, прокусанная чуть ли не насквозь.

Собравшись с силами, он настраивает температуру воды, включает

небольшой напор и, мыча от боли, промывает рану. Если бы не ремень —
наверное, уже заорал бы в голос благим матом. Арсению сейчас явно не до него,
да и Антон его видеть не особо хочет. Пусть, сука, дальше налаживает свою
56/118
личную жизнь.

Бросив ремень на пол, Антон вынимает из навесного шкафчика рядом с

зеркалом аптечку, в ней находит банальный бинт, вату и перекись.
Удовлетворившись набором юного медика, переваливается через бортик ванны и
поудобнее устраивается в ней. Ноги ожидаемо не помещаются и приходится их
согнуть. Шаст испытывает большое желание включить лейку над собой и
принять душ прямо вот сейчас, чтоб смыть с себя всю грязь, кровь, чужие
прикосновения, но порыв сдерживает.

Пока он возился у раковины с ремнём, стоны стихли, и он обратил на это

внимание лишь сейчас. Коряво вскрыв пачку с бинтом, парень сначала думает
обмакнуть его в перекись и пройтись по порезу, но потом решает, что
эффективнее просто лить сразу на рану. Собравшись с духом, выдыхает в
сторону весь воздух из лёгких, как перед приёмом алкоголя, и надавливает на
пластиковую тару над краем раны. Тут же его всего подбрасывает, и он
выгибается в спине, крепко сцепив зубы. Было, сука, больно. До звёздочек перед
глазами. Шаст тут же начинает дуть на зашипевший участок и думает, что
банально боится продолжать обработку, не готовый умышленно причинять себе
боль. Его слегка трясёт от пережитого шока, и он просто сидит в ванной, глядя в
никуда, стараясь прийти в себя.

Дверь с той стороны пытаются открыть. Шаст испуганно дёргается и

замирает на месте.

— Антон, ты раньше в туалет сходить не мог? — рычит недовольным голосом

Арсений по ту сторону, зачем-то ещё раз настойчиво ударив по двери. — Если не
выйдешь через две минуты, пеняй на себя[1], — заканчивает тем же тоном и
уходит, судя по шагам, на кухню. Антон невзначай думает, что если он после
секса такой злой ходит, то в обычные дни он вообще, блять, монстр. Сраный
Попов, какого ж хуя ты всегда такой недовольный пидор.

Шаст лихорадочно думает, как быть. Он залил кровью часть ванной —

отпечатки были и на двери шкафчика, и на раковине, и капли на полу, и на
бортике ванны, и вот он, такой красивый, сидит тут в состоянии амёбы и
чувствует себя просто ужасно, потому что в теле нет сил даже для того, чтоб
банально встать. У него трясутся ноги и кончики пальцев на руках. Его тошнит
почти беспрерывно от плотного металлического запаха. Он всё ещё тяжело
дышит и ощущает на шее проступающие синяки. И он понимает, что всё, блять,
приплыл, пришвартовался нахуй у берега полного пиздеца.

— Арс, тебе не понравилось? — раздаётся на кухне второй голос.

— Нормально, — совсем не нормальным голосом отзывается Попов, словно
отвечая лишь для вида. Шаст зачем-то прислушивается, ему же, блять, надо
хоть на чём-то концентрироваться.
— Тебе не понравилось, — вздохнув, подтверждает свою догадку Саша.
— Извини, — только и отвечает мужчина, возвращаясь к запертой двери и стуча
в неё уже более настойчиво. — Если ты там пытаешься покончить с собой, то я
убью тебя, а если нет, то я не знаю, что с тобой сделаю, — строгим тоном
произносит Попов, снова ударяя ладонью. — Антон! — в конце рычит, взывая
хоть к какой-то ответной реакции. Шаст откидывается на край ванны затылком,
смотрит в потолок и не понимает, как выходить из ситуации. — Я выбиваю дверь
через три секунды, — настороженно добавляет учитель, видимо, испугавшись
уже всерьёз.
57/118
— Я не пытаюсь покончить с собой! — единственное, что додумывается
выкрикнуть младший севшим голосом. — Но мне определённо нужна помощь, —
заканчивает обречённо. Дверь Арсений выламывает с ноги, снеся щеколду,
которая, отлетев вместе с куском дерева, падает у противоположной стены,
рядом с раковиной.
— Блять! Антон, какого хуя, — мужчина со степенью полного ахуевания
осматривает комнату, которая горит красными отпечатками крови, ремень на
полу и самого парня, лежащего в максимально незащищённой позе. Юноша
бледный, под глазами особенно ярко выделялись синие тени, на шее усиленно
пульсировала артерия, которая словно могла вот-вот лопнуть от напряжения,
некогда белая футболка, намокшая от крови, облепила худые рёбра. — О Боже…
— вот теперь он выглядит уже обеспокоенным. Оказывается рядом в мгновение,
обхватывает руками лицо, осматривает болезненно опухшую и отдающую
вкусом металла губу, осматривает рану на руке, и его голубые глаза широко
распахнуты, а губы приоткрыты, но он словно не может выдавить из себя ни
слова.
— Твою мать, — констатирует всю ситуацию Саша, стоя в дверях.
— Что с тобой, блять, случилось? — шокированно спрашивает Арсений,
склонившись над ним и положив руку на щёку, повернув лицом на себя,
вынуждая смотреть в глаза. Антону больно от любого прикосновения, он
морщится и едва слышно скулит.

Даже в таком состоянии Антон думает, что был прав. Арсений сначала
эмоционирует, а потом уже включает рациональность. Значит, все расспросы
будут потом. Отлично.

— Отойди, Арс, — командным тоном, который никак не сочетается с его

солнечной внешностью, произносит Саша, отталкивая мужчину в сторону. — Так,
перекись — неплохо, — замечая антисептик, со знанием дела кивает он. — Арс,
тащи зелёнку или йод, что есть, нужно обработать рану, — добавляет он,
обернувшись через плечо. — Так, Тош, сейчас мы тебе поможем, — сжав его
плечо и глядя в глаза, уверенным тоном произносит Саша.

О том, что этот самый Сашка — врач, и ему не двадцать с мелочью, как
предполагал Антон, а двадцать шесть, подросток узнаёт, когда его рану
тщательно полоскают антисептиками. Он громко шипит, выгибается от боли и
скулит, как побитый щенок. Арсений в этот момент ощущает, как его сердце
сжимается и сам едва не кривится от боли, глядя на страдания тощего
мальчишки.

— Обхвати мою руку, — говорит он тихо, присев рядом на коленях и протянув

широкую ладонь. Антон сжимает её насколько хватает сил, вкладывая всю
ненависть, ревность и боль. Арсений сдавленно мычит, но кроме этого никак не
подаёт виду, что Шаст сжимает его пальцы ощутимо сильно, даже болезненно.
— Надо в больницу поехать, зашить, — говорит Саша серьёзным голосом, хмуро
рассматривая рану и принимаясь за её перевязку.
— Нет, — твёрдо заявляет подросток.
— Антон, — строгий голос учителя вклинивается в разговор. — Если Саша
говорит, что нужно зашить — значит, нужно.
— Я не поеду никуда, — хмурится школьник.

Спор продолжается ещё около минуты, в конечном счёте Антон остаётся

непоколебим в своём решении.

58/118
— У тебя останется большой шрам. Есть вероятность, что попадёт инфекция,
нужно будет постоянно менять повязки… — всё старается переубедить его
Саша.
— Я не позволю протыкать мою кожу иголкой, — ерепенится парень. Он думает
о том, что больше не хочет чувствовать боль. Не хочет покидать квартиру. Не
хочет выходить на улицу. — Я не поеду.
— Блять, ты просто невыносимый, — закатывает глаза Арсений, стоя уже в
центре комнаты. Саша принимается обрабатывать губу подростка зелёнкой.
Учитель, заприметив валяющийся ремень, поднимает его и рассматривает
отметины от зубов. Внутри что-то больно колется от понимания того, что юноша
закусывал его, чтоб быть тихим.
— Что с тобой произошло? — обеспокоенно спрашивает Саша, переключаясь на
разбитые коленки. Антон шмыгает носом, ужасно вымотанный испытанием
болью.
— Славик, — говорит одно слово и затыкается. Арсений медленно убирает
ремень на край раковины, всё ещё пытаясь уложить у себя в голове
произошедшее.
— Славик? — переспрашивает Саша, наклеивая пару пластырей на царапины на
коленках.
— Он напал на тебя? — оторопело переспрашивает Арсений, обернувшись на
Шастуна. Тот кивает головой, морщась от вкуса зелёнки во рту. — Он угрожал
тебе раньше? — Антон снова кивнул. — Бля-я-ять… Почему ты молчал об этом?
Антон, какого хуя ты ничего об этом не рассказывал? Мы могли бы… могли бы
вместе разобраться, подать заявление, сделать хоть что-то… Как он вообще
тебя нашёл? Куда ты убежал? — Шастун, вздёрнув подбородок, прожигает
Попова таким взглядом, от которого учителю мгновенно становится стыдно.
— Мне надо было остаться и слушать вас? — ужасно обидчивым тоном
выдавливает он и сжимает губы в тонкую полоску. В этой фразе всё — обида,
недопонимание, злость и ревность, которую он почти готов начать
демонстрировать активно, настолько ему неприятно видеть Арсения с кем-то
другим. Он ненавидит его. Он любит его. Он не понимает себя.
— Саш, ты можешь уйти сейчас, пожалуйста? — оторопев на мгновение,
уставившись в глаза мальчишке, вдруг совсем не гостеприимно просит своего
любовника Арсений. Парень, понятливо кивнув, быстро покидает комнату, а
затем и квартиру. Попов даже не провожает его. Антон думает, что это как-то…
ненормально. — Завтра же мы поедем в участок и составим заявление. Он
пытался тебя убить — и это очень серьёзно, — подходит ближе, смотрит сверху
вниз. Тон становится тише, как будто что-то в голове у Попова встало на свои
места.
— Я пытался, заяву не приняли, — отстранённо произносит Шаст, пытаясь
встать, держась за бортики, но ноги не слушаются. Он оседает обратно и
сдавленно стонет сквозь стиснутые зубы.
— Блять, полный пиздец, — запрокинув голову, ругается Арсений, словно
обращаясь к кому-то свыше. — Ненавижу этот район, — рычит звенящим от
злости голосом, говоря фразу действительно искренне. Затем подходит ближе,
присаживается на край ванны, смотрит на парня своими сощуренными, взглядом
прожигает. Антон поднимает на него свои большие зелёные глаза, смотрит в
ответ с вызовом. Попов качает головой, сочувствующе поджимает губы,
рассматривая перепуганного девятиклассника, который пытается показать, что
ситуация под контролем, но ни черта это не так. — Хочешь, я твоего Славика
напою и из окна выкину, скажем, что в пьяном угаре выбросился? — говорит
вдруг, не отводя глаз. Антон нервно улыбнулся, а затем тихо рассмеялся, тут же
зашипев от боли.
— Он с тобой пить не сядет, — говорит в ответ, думая, насколько их мысли
59/118
сходятся насчёт этого долбоёба. Даже забавно, если не вспоминать, как Славик
уже дважды чуть его не убил. Если честно, это страшно. Но у Шаста уже нервы
сдают по полной, поэтому он усмехается как последний дурачок, представляя,
как Арс выбрасывает того через окно. Попов сильный, он сможет.
— Почему? — вздёргивает бровь Попов, склоняясь над юношей и осторожно беря
за перевязанное запястье, разворачивая на себя и убеждаясь, что кровотечение
остановилось, и на марле крови не больше, чем было, когда Сашка закончил
перевязку.
— Ты пидор, — с полным удовлетворением от того, что произнёс это вслух,
ощущая собственную безнаказанность в данном контексте, с улыбкой отвечает
ему Шаст. Арсений усмехнулся, ничего не ответил на это. Встал на ноги,
склонился над юношей, протянул руки.
— Давай, — тихонько шепнул где-то над ухом, призывая к действиям. Антоха
сильно выёбываться не стал, осознавая, что сам далеко не уйдёт. Подался
корпусом вперёд, завёл руки за шею учителя и ждал, пока тот поможет
привстать. Попов, видимо, решив долго не изъёбываться, подхватил его под
колени и поднял на руки, как девчонку. Антон против воли всхлипнул от боли и
сильнее вжался в учителя, плотным кольцом рук обнимая за шею.
— Тш-ш, — успокаивающе произносит над ухом он, бережно прижимая к себе.

Арсений пахнет потом и почти выветрившимся приятным одеколоном.

Арсений тёплый.

У Арсения сухая свежая футболка, в которую уткнулся носом парень, и она

пахнет порошком для стирки.

— Ты ненормально лёгкий для своего роста, — отмечает вслух мужчина

негромким голосом, осторожно опуская тело мальчишки на диван. Антон
морщится и прикрывает глаза. Он ужасно устал и хочет вырубиться. У него всё
болит. Ему тошно. Его как будто пару раз пропустили через мясорубку вместе со
скелетом. Он — просто биомасса в этот конкретный момент. Он хочет, чтоб
просто перестало болеть. И снаружи, и внутри. Его словно наизнанку вывернули
и поменяли всё местами. — Я помогу переодеться, — тихим успокаивающим
шёпотом произносит Попов, видя общее подавленное состояние подростка, и
приносит из своей комнаты свежую чёрную пижаму. — Я чувствую себя
неправильно, — говорит он вслух, включая мягкий настенный свет, чтоб
ориентироваться в пространстве.
— Почему? — тихо осведомляется парень.
— Нужно было снять номер в отеле, а не приводить Сашу сюда… Я привык так
делать, но ведь я теперь живу не один, это неправильно по отношению к тебе, —
Антон усмехнулся, мысленно послав Арсения нахуй. Что же он раньше не
включил эту логику. Но он ничего не говорит вслух. Смотрит только так, что
Попову хочется обратно свет выключить, лишь бы этот взгляд не видеть. —
Осуждаешь меня? — Антон, подумав, кивнул головой. — И на сколько же ты
теперь меня ненавидишь? От одного до десяти, — Шаст прикрывает глаза,
думает над ответом тщательно. Попов напрягается. Он-то даже не уверен, что
всерьёз хочет знать ответ.
— Девять, — произносит Антон.

Арсений думает, что сильно проебался.

Арсений думает, что не хотел бы знать этот ответ.

60/118
 Арсений бережно снимает футболку с парня, протирает его торс влажной
тканью, смывая разводы крови, просочившейся в нескольких местах, затем
аккуратно сдёргивает джинсы. Антон шипит, когда снова саднят коленки, но
позволяет себя раздеть. Затем учитель помогает надеть свежий комплект и
приносит таблетку обезболивающего, потому что смотреть на такого Антона
больно. Он привык, что Шаст всегда сильный, дерзкий и колючий. И всё это
время в голове пульсирует «девять… девять… девять…». Почему девять?
Почему не чёткая десятка? И что именно испортило эту оценку? Повлияли сухие
поступки? Или эмоции?

— Можно ещё один вопрос? Тоже от одного до десяти, — накрывая мальчишку

тёплым одеялом, спрашивает Попов задумчивым тихим голосом.
— Угу, — не сразу соглашается подросток.
— На сколько я… нравлюсь тебе? — задавать вопрос было страшно, и ожидание
ответа было томительным. Антон смотрит на него так, словно Арсений попросил
ему помочь спрятать труп.
— Я не хочу отвечать, — наконец произносит парень, глядя серьёзно и
недовольно. — Это идиотский вопрос, — добавляет он, чтоб укольнуть.
— Я расстанусь с Сашей, — говорит невпопад, выключает свет в комнате.
— Мне похуй, — фырчит в ответ уже в темноте школьник. Арсений уходит в
спальню.

Антон переворачивается набок, утыкаясь в спинку дивана, и сжимает в руках

одеяло. Его всего всё ещё наизнанку выворачивает, и этот разговор лишь
подлил масла в огонь.

Шаст наконец разрешает себе. Впервые искренне разрешает себе

расплакаться в подушку, беззвучно закусив край одеяла. Он Арсения ненавидит
не больше, чем на девятку. На десятку тянет только Слава.

Ему Арсений нравится на десятку.

И эта единица перевеса заставляет его дрожать как в ознобе, не понимая,

почему нормальная жизнь так внезапно превратилась в это.

Антон думает, что хочет знать, как на вопрос о симпатии ответил бы сам
Арсений.

Антон думает, что так низко в собственных глазах ещё не падал.

61/118
Часть 10

Антону крайне тяжело проснуться утром. Он выпадает из дрёмы и

лежит, не меняя позы, пока снова не вырубается, но долго это длиться не
может. У соседа сверху начинает хреначить на всю многоэтажку «Утренняя
гимнастика» Высоцкого, и Шаст даже тихонько скулит в подушку, надеясь, что
ему это лишь снится.

— Я умру, и в аду будет играть его плейлист, — комментирует Арсений, в этот

момент заходя в зал с балкона, где до этого курил айкос и думал о том, каким
образом ему теперь строить отношения с этим мальчишкой. С каждым его
необдуманным поступком всё становилось лишь сложнее и хуже, и вот теперь
пришло время вспомнить, что он взрослый мужчина и должен думать головой, а
не тем, чем думал ранее. Антон — несовершеннолетний парень, погрязший в
проблемах, и его задача сейчас — окружить его комфортом, и даже если юноша
по-прежнему будет ненавидеть его, Арс хотя бы будет знать, что старался это
исправить.
— Может, ты уже в аду? — вопрошает подросток, приподняв свою русую
макушку и уставившись на учителя слипающимися от недосыпа зелёными
глазами. Арсений хмыкнул, прошёл в комнату, присел на край дивана. Антон
инстинктивно отодвинулся к спинке, то ли освобождая больше пространства, то
ли избегая контакта.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мужчина, протянув руку к его лицу, и,
не увидев сопротивления, нежно коснулся щеки замявшегося от этого жеста
подростка. Он повернул его лицо на себя, внимательно рассматривая
запёкшуюся полоску крови на губе от сильного укуса, и, сместив большой палец
на нижнюю, слегка оттянул её вниз, рассматривая, как далеко уходит
рассечение. Антон скривился от боли и ушёл от касания, отпрянув назад.
— Я живой, — только и произносит он. Арсений удивлённо приоткрывает рот и
тут же закрывает. Ему нечего ответить на это. Антон чертовски прав — он
живой. Это определённо хорошо. Попов вряд ли бы смог смириться с обратным
исходом. Он не хочет об этом думать.
— Дать тебе обезболку? — интересуется учитель, переводя взгляд на
перебинтованное запястье. Он старается не думать о том, что Шаст мог соврать
про Славу. Старается не думать, что такой порез подросток мог бы и сам
оставить на своём запястье. Старается не думать, что Антон действительно мог
умышленно причинить себе боль. Ведь у него разбиты коленки и губа, а глаза
были полны страха… Но Арсений не может не думать об этой теории. Шаст
заперся в ванной, лежал в ней в крови, не пытался позвать на помощь, а до
этого завёл разговор о суициде… Арсений крепко сжал зубы, отчего желваки
заходили на скулах, и отвернулся, чтоб не видеть этот бинт, служивший ему
упрёком — не уследил, не уберёг.
— Вряд ли она поможет, так что не надо, — со скептицизмом отозвался
младший, садясь на диване и опуская ноги на пол. Он морщится и шипит от
боли, но всё равно отказывается от помощи, когда поднимается на ноги и
бредёт в ванную комнату, чтоб умыться и почистить зубы. Арсений молча
следует за ним, только сворачивает в противоположную сторону — на кухню.

Антон видит так и не убранный никуда со вчера ремень и берёт его в руки.
Проводит по крепкому материалу подушечками пальцев, рассматривает следы
от зубов и ёжится от воспоминаний о пережитой вечером боли, которую он
боится, не любит, не хочет испытывать больше никогда. Шаст ведь реально
даже думал когда-то порезать себе руку, именно так делали девчонки в школе,
62/118
чтоб как-то справляться со стрессом, да вот только рука не поднялась.

Невзначай девятиклассник вспоминает, как один из маминых дружков

пытался выпороть его ремнём — только другим, более крепким, совковым,
кожаным. Она тогда совсем не выбирала мужчин, приводила всю компанию,
которую могла собрать за вечер, в дом и не вмешивалась, когда кому-то что-то
не нравилось в поведении Антона, позволяла как-то наказать его, приговаривая,
что в воспитании сына не хватает крепкой мужской руки. Благо, он был
достаточно смышлёным в свои пятнадцать, чтоб дать дёру и не появляться в
квартире до рассвета.

На парне сейчас обычные чёрные пижамные штаны Арсения, которые слегка

велики, но держатся на резинке, но так как возвращаться в зал лень, Антон
опоясывает бёдра ремнём и туго затягивает его, чтоб не падал, так как шлёвок
на этих штанах, конечно же, не было. Ремень особенно сильно подчёркивает
общую худобу, но Шаст с ней давно свыкся.

Освежившись и приведя себя в порядок, он заходит на кухню, так как

больше идти ему особо некуда. Здесь Арсений заваривает себе кофе. Антону
приятно смотреть на его сосредоточенное лицо, и он понимает, что пялится,
стоя в проходе, но не может заставить себя отвернуться.

И вот его ты любишь? — с отвращением спрашивает внутренний голос.

И вот его я люблю, — вежливо отвечает его подсознание.

— Саша написал, чтобы я прямо сейчас поменял тебе повязку, — произносит

мужчина, не поднимая головы. Антон дёргается. Старший всё это время знал,
что он на него пялит? Что он в комнате? Вот дерьмо.
— Я сам справлюсь, — неловко отвёл глаза Антон и поспешил выйти в коридор,
смутившись того, что спалился. Он не должен смотреть на Попова. Не должен
думать о нём и любить тоже не должен. Это глупо и странно. Это неправильно.
— Антон! — строго одёргивает его учитель, выходя следом. Когда парень совсем
не реагирует на него, продолжая свой путь в одному ему известном
направлении, Арсений ловит в воздухе его здоровую руку и тянет на себя, а в
следующую секунду прижимает к стене ойкнувшего от неожиданности
подростка, нависая сверху и поставив руки по обе стороны от его головы. Антон
замер, как загнанная в угол мышка. Он уставился на мужчину своими большими
зелёными глазами и вздрогнул всем телом. Запах учителя ударил по обонянию,
и Шаст стыдливо втянул в себя воздух носом, опустив голову, стараясь сделать
это незаметно, ощущая мятный гель для душа, дезодорант и аромат кофе.
— Посмотри на меня, Тош, — сердце пропустило удар от этого нежного «Тош».
— Арс, отвали, — противореча собственным мыслям, прорычал Антон, беря себя
в руки. Он сощурил глаза и уставился на учителя с прежней холодностью,
которая давалась ему тяжело.

Ятебяненавижу, — пытался убедить себя мальчишка, но его уверенность

разбивалась о скалы ледяных айсбергов в глазах напротив.

— Слушай, ну хочешь, я не знаю, ударь меня? Только хватит так смотреть, —

видимо, влюбленный взгляд Антона мужчина трактовал по-своему и отнюдь не
столь радужно.
— Что ты несёшь? — поморщился парень, спрятав руки в карманах пижамных
штанов, подпирая лопатками стену. Руки Арсения по обе стороны всё ещё не
63/118
давали сконцентрироваться на чём-либо другом, как и его пытливые глаза
напротив. Они стоят так близко, так непозволительно близко друг к другу. Антон
может рассмотреть волокна в голубых радужках.
— Я знаю, что виноват, вижу, что ты меня избегаешь. Если это хоть немного
поможет тебе сбавить обиду — ударь меня. Я заслужил, — Антон фыркнул и
показательно растянул губы в улыбке, которая означала «ты такой идиот».
— Может, лучше отсосёшь мне? — нахально предлагает он, поиграв бровями,
как последний мудак. Попов оторопел на минуту, крепко стиснул зубы и даже
отстранился, убрав наконец свои руки. Антон всё ещё смотрит с вызовом и даже,
в принципе, не жалеет, если ему за такое немножко всекут по лицу. Он
откровенно нарывается, потому что видеть жалость в глазах любимого человека
по отношению к себе — последнее дело.
— Ладно, — наконец отвечает Арсений. Шаст замирает, теряя всю свою
напускную крутость, и удивлённо приоткрывает рот. Руки мужчины ложатся на
такой ненужный этим штанам ремень и начинают ловко расстёгивать его.
Школьник, испуганно распахнув глаза, схватил эти самые руки, блокируя их и
удерживая на месте.
— Ты что?! — восклицает парень, тут же уходя от прикосновений и шарахаясь в
сторону.
— Определись уже, что тебе нужно, — закатывает глаза Арсений. — Всё,
успокоился? — добавляет он спустя ещё несколько секунд напряжённого
молчания.

У Антона сердце бьётся так, словно вот-вот выпрыгнет. Учитель почти сделал
ему минет по его же просьбе. Что за нахуй происходит в этом доме…

— Теперь дашь мне спокойно обработать твой порез? — Антон, всё ещё
пребывая в странном состоянии, не говорит ничего, только молча уходит в зал и
садится на диван. Попов приносит аптечку и садится перед ним на колени,
берёт в свою ладонь руку мальчишки и вытягивает её вперёд так, как ему
удобно. Аккуратно поддев кончик бинта, мужчина разрезает его ножницами
сбоку, и от металлического холода, который касается кожи, мальчик
покрывается мурашками. — Эй, меня пугает, когда ты так долго молчишь и даже
не язвишь, — с несколько нервной усмешкой произносит мужчина, подняв
взгляд на загруженное лицо подростка. — Тоша-а, — протягивает Арсений.
— Я не хочу сейчас говорить, — отзывается притихший парень, внимательно
следя за руками учителя.
— Ладно, — отвёл взгляд старший, возвращаясь к запястью. Сняв бинт, он ещё
раз придирчиво осмотрел порез на левой руке. — Подадим заявление на этого
Славика? — спрашивает Попов, вынимая мазь, которую советовал Сашка, и
нежными прикосновениями покрывая ею края раны.
— Я же сказал, что не хочу сейчас разговаривать, — насупился Шаст,
окончательно закрываясь в себе.
— Ты ведёшь себя, как ребёнок… — фырчит Арсений и тем не менее осторожно
сжимает запястье, боясь причинить боль, и так же бережно наносит широкие
ровные слои бинта один поверх другого, формируя надёжную повязку.
— Зато ты, как взрослый, — ёрничает Шаст, явно произнося фразу с долей
иронии.
— Не больно? — уточняет мужчина, пропустив колкость мимо ушей.
— Нормально, — кивнул головой школьник.

Учитель, отложив аптечку в сторону, сложил обе руки на худых коленках

подростка и положил на них подбородок, всё ещё не торопясь вставать с колен.
Антон уставился на него оторопело. Арсений мягко ему улыбнулся.
64/118
— Тош, мне невыносимо видеть тебя такого, — говорит он вдруг, рассматривая
снизу вверх красивое лицо юноши. Мальчишка выглядел растерянным. — А ещё
мне невыносимо видеть, какой ты худющий, — добавил он, приподняв
подбородок. — Пойдём завтракать, — уютно, по-семейному произносит он,
выпрямляясь и протягивая руку. — Пожалуйста, — добавляет Попов, заставляя
выкинуть из головы все протесты. Антон, всё ещё подозрительно косясь на
старшего, принимает протянутую ладонь, и учитель легко вздёргивает его на
ноги.

Антон ест вкусное пюре с мясными котлетами и не может поверить, что

Арсений реально так заморачивается с едой.

Арсений думает, что у него может получиться сделать Антона чуть

счастливее, если он очень сильно постарается.

Арсений звонит своему бывшему однокласснику, который сейчас работает в

прокуратуре, чтоб проконсультироваться. Ситуацию с приёбнутым Славой
необходимо решать.

***

— Выглядишь пиздецки, — комментирует Матвиенко, окинув взглядом друга.

Шаст, всё такой же высокий и тощий, что совсем не удивительно, был
бледноват, его волосы растрёпаны, а его губа, всё ещё распухшая и болезненно
саднящая, была с запёкшейся ниткой крови. Его ноги слегка подгибаются, когда
он поднимается по ступенькам на второй этаж заброшки, потому что колени всё
ещё ноют и саднят.
— Чувствую себя так же, — фыркнул Антон, придавая тону напускной весёлости,
чтоб не напрягать парней. — Привет, — он пожимает руки парням и
расслабленно приваливается плечом к стенке. Запястья надёжно скрыты
рукавами серой толстовки, так что девятиклассники точно не спалят его
перебинтованную рану. Шаст… не хочет, чтоб за него переживали.
— Как дела вообще? — осведомляется первым Дима обеспокоенным голосом.
— Да нормально всё. Правда, всё ок, хули вылупились так, — улыбнулся Антон,
скрывая за этим игривым настроем общее подавленное состояние. Ему хотелось
увидеться с друзьями, убедиться, что у них всё хорошо, выкурить по сигарете и
немного сбавить нахлынувший стресс. Шаст чувствует, как все отрицательные
эмоции копятся в нём, и просто надеется, что не сойдёт от этого с ума в
будущем. — Есть что вкусненькое? — улыбается уголком разбитых губ, смотрит с
прищуром.
— Ха, бро, ты щас ахуеешь, чё Димка достал, — смеётся Матвиенко, пихая парня
в плечо. Позов недовольно поправляет слетевшие от толчка очки средним
пальцем и стаскивает с плеча рюкзак, с которым не расстаётся даже на
будничной прогулке.

Школьник, недолго копаясь, вынимает железную круглую банку стильного

чёрного цвета. Антон выгибает бровь.

— Этот задрот заказал по интернету снюс, — горделиво улыбается Серёжа, явно

довольный своим парнем. Димка, усмехнувшись, открывает крышку и подходит к
Шасту. В банке полно небольших, как будто бы крафтовых, полупрозрачных
пакетиков с табаком внутри, размером не больше маленькой карамельной
65/118
конфеты.
— Нихуя-я-я кошерно, — отзывается Антон, беря один из таких пакетиков. — Как
его правильно?.. — уточняет он.
— Под губу или за щеку положи и рассасывай. Только не проглоти, — добавляет
Матвиенко.

Стоять в одной комнате с табаком за щекой довольно странно. Но, в

принципе, опыт интересный.

— Бля, а снафф остался? — не выдержав такой скуки, осведомляется Шаст.

— Ой, блять, эстет, — закатил глаза Серж, но всё-таки протянул баночку с
остатками нюхательного табака. Шаст, сплюнув снюс под ноги, щедро вдохнул в
себя снафф. Глаза защипало от ментола. Стало как-то лучше. Легче.

Парни говорят о какой-то ерунде и больше всего о школе. Они тактично

избегают темы с Арсением, хотя им и интересно, какие отношения между
парнями, но не вмешиваются.

***

Когда Антон возвращается в квартиру, тихо прикрыв за собой дверь, он с

порога понимает, что дома не один. Рядом с привычной обувью Арсения стоят
яркие красные кроссовки, выделяющиеся из общей гаммы бело-серо-чёрных
оттенков. На кухне раздаются спокойные мужские голоса — в одном сразу
угадывается Арс, а во втором узнаётся Саша.

— Надеюсь, ты спокойно отнесёшься к моему решению, — произносит Попов.

Антон, тихонько сняв с себя обувь, крадущейся походкой подбирается к кухне,
останавливается в паре шагов, чтоб лучше слышать разговор. Ему интересно, и
он ничего не может с собой поделать.
— А мне казалось, у нас могло что-то получиться, — вздохнул Саша, и Антон тут
же живо представил, как парень отвёл взгляд к окну.
— С самого начала у нас были свободные отношения. Секс — и ничего больше,
мы договаривались, — напомнил Арсений, судя по звуку, поставив на кухонную
тумбу стеклянный стакан.
— Так почему бы не оставить всё как есть? — уточняет Саша, подходя ближе к
мужчине — это Антон понимает по звуку шагов и приближению голоса. Парень
до этого стоял в дальней части комнаты, а сейчас переместился к Арсению,
который стоит около плиты.
— Потому что я больше не могу и не хочу заниматься сексом с тобой, —
подчёркнуто выделяет последнее слово брюнет. У Антона от такого грубого
отношения даже рот приоткрывается. Попов, где твои чёртовы манеры!
— Понятно, — досадливо хмыкнул Саша. — Это из-за того мальчика? Он…
милый, — Арсений замолчал на долгие секунды. У Шаста сердце пропустило
удар, и его словно током прошибло. Разговор идёт о нём?.. Антон испуганно
смотрит по сторонам, словно его могли застать в эту самую секунду, и его уши
предательски краснеют от стыда. Он не должен это слышать, не должен знать.
Всё и без того слишком сложно.
— Да, из-за него. Надеюсь, мы с тобой останемся друзьями? Я бы не хотел
потерять тебя, — Саша хмыкнул, что-то негромко ответил, а после продолжил
громче:
— Дружим и никакого секса… Эх, Арсений, я буду скучать по этому, — Попов
рассмеялся первым, парень подхватил весёлость. — Но у меня всё равно будет
66/118
вставать на тебя каждый раз, — игривым тоном добавляет парень.
— Мне приятно это знать, — смеётся в ответ Попов, приобнимая парня.
— Так какие у тебя… планы? На этого мальчика, — наконец, осведомляется тот.
— Если бы я знал… — ответил голубоглазый, покачав головой. — Просто…
просто он не заслужил этого всего. Я и так наделал много ошибок.
— Значит, обрубаешь все концы и пробуешь начать сначала? — хмыкнул Саша.
— Вроде того, — задумчиво отозвался учитель.

Антон ощущает себя жутко неправильно, ведь он этого слышать не должен

был. Всё и так было сложно, а теперь он чувствует себя совсем сбитым с толку,
растерянным и ошарашенным. Шаст, сделав глубокий вдох, испуганно смотрит
по сторонам, словно его могли заметить в этот момент, и инстинктивно
бросается к двери, чтоб поступить, как всегда: сбежать от проблем.

И тут же замирает на месте, уже потянув ручку вниз и приоткрыв дверь. В

подъезде тихо, слабо сияет лампочка, пахнет сигаретным дымом. Шаст, немного
приведя дыхание в норму, делает шаг назад и нарочно громко захлопывает
дверь, обозначая своё появление.

Антон думает, что надо было зайти так с самого начала.

Антон думает, что ему бы сейчас спрятаться ото всех и обдумать

услышанное.

Голоса на кухне замирают, а затем слышатся шаги.

— Привет, — махнул рукой из-за спины Арсения Саша, когда оба вышли в
коридор.
— Тебя долго не было, — осведомился Попов, окидывая юношу пристальным
взглядом. — Ты такой бледный. Всё нормально? — обеспокоенно добавил он.
Антон и сам понимал, что на нём лица нет, и даже не мог выдавить из себя
улыбку, только лишь кивнул головой и двинулся вперёд.
— Привет, — отозвался он негромко, стремясь скрыться в зале, но Попов
феерично обламывает его, когда пацан пытается протиснуться мимо. Мужчина
просто выставляет руку и обхватывает ею плоский живот мальчишки, и
притягивает к себе, вынуждая Шаста притормозить и оказаться вжатым спиной
в мужскую грудь. Антон пыхтит недовольно, как рассерженный ёжик, и чужие
руки ложатся на плечи, разворачивают его лицом к учителю. У Арсения взгляд
встревоженный и напряжённый.
— Мне, наверное, пора, — неловко отзывается Саша, понимая, что в этой
ситуации он уже третий лишний.
— Нет, — не оборачиваясь, продолжая смотреть в зелёные глаза мальчишки,
отвечает старший. — Я бы хотел, чтоб ты осмотрел его порез, если ты не
против, — добавляет он. Шаст, чуть прищурившись, смотрит на него глазами
ядовитой кобры и едва сдерживается, чтоб не оскалиться, как бездомный пёс на
угрозу.
— О, хорошо, без проблем, — тут же отозвался Александр, неловко улыбнувшись
школьнику, который перевёл на него взгляд из-за плеча учителя.

Антон думает, что сейчас пошлёт их обоих нахуй и убежит на балкон курить.

Антон вспоминает, что порез и правда надо бы продезинфицировать, он ведь

не дурашка, и лучше пускай это сделает Саша, чем Арсений.

67/118
 Антон смирно сидит, пока парень довольно нежно обращается с его
запястьем.

Саша уходит, как только заканчивает с обработкой.

— На ужин гречневый суп, — информирует Арсений, привалившись плечом к

дверному проёму и наблюдая, как младший переодевается. Парень его
совершенно не стеснялся, всё же Попов уже видел его в одних трусах, когда
переодевал, да и вообще они оба парни и вряд ли чем-то сильно отличаются.
— Я хочу лечь спать, — упрямо поджимает губы Шаст, стягивая вслед за
футболкой джинсы. Тощий силуэт кажется болезненным, Арсений недовольно
покачал головой. Парень стоит спиной к нему и этот жест не замечает.
— Поужинай — и ложись, — отзывается учитель. Парень, бросив шмотки на
диван, развернулся в профиль к старшему, копошась в вещах, разбросанных на
кресле.
— Я устал, хочу спать, — упрямо продолжает младший, вытягивая из кучи
чёрного что-то чёрное и рассматривая в полумраке комнаты. Понюхав и
удовлетворившись запахом, он натягивает на себя футболку с надписью
«Полетели» на груди и следом выуживает из бардака шорты, в которых спится
уютнее всего.
— Ты анорексик? — хмурится Попов. Антон, не сдержавшись, коротко заржал.
— Нет, — фыркнул он, заканчивая с переодеванием.
— Так какого хера тебя так сложно накормить, — недовольным тоном
произносит мужчина, закатив глаза.
— Я привык есть мало, окей? — Попов внимательно наблюдает за тем, как
парень хмурится и отводит взгляд. — Мама не заботилась о том, чтоб накормить
меня, а нормальных продуктов дома почти никогда не было, так что тебе не
нужно пытаться заставлять меня есть по три раза в день. Если я захочу — то
пойду и сожру что-то, не сомневайся, — Антон не часто бывает столь
откровенным с ним, и Арсению действительно стыдно, ведь он и сам должен был
понять это.
— Прости. Просто ты такой худой… Да, я понял, это не моё дело, а ты уже
взрослый мальчик, — заметив колкий взгляд Антона, быстро капитулировал он.
— Спокойной ночи, Тош, — и это ласковое прозвище раз за разом разбивает
парня на куски. Арсений уходит на кухню. Антон обессиленно падает на диван и
запрокидывает голову на его мягкую спинку.

Антон думает, что «Тош» из губ Арсения звучит как то, что он хотел бы
слушать вечно.

Антон думает, что всё стало слишком сложно. Антон боится. Антон хочет
другую — нормальную — жизнь. Но погряз в этой руками и ногами. И что с этим
делать — он пока не придумал.

68/118
Часть 11

Дверь в его квартиру заперта. Буквально.

Антон, если честно, в таком ахуе, что сложно даже не забывать вдыхать и
выдыхать воздух.

Маму выписали вчера — об этом он почему-то узнал не от неё лично, а из

сплетен в подъезде. Шаст думает, что пора валить, и сам мысленно чертыхается
и себя не понимает совсем: сбежать из нормального места, где даже, можно
сказать, уютно, в ту самую квартиру, от мысли о которой тошнит? Да вот только
мысль развить не успевает.

Потому что, блять, изнутри закрыто, а когда в скважине с той стороны

вставлен ключ — нельзя открыть дверь с другой стороны. Такая дебильная
особенность. Антон звонит, ждёт, стучит рукой по двери, пару раз зовёт маму.

— Уходи, — слышит он вдруг спустя несколько минут в ответ из-за двери.

— Чего? — подумал, что показалось, прижался ухом к мягкой обивке, снова
ударил рукой, привлекая к себе больше внимания.
— Я не хочу тебя видеть, уходи! — повышает голос мама. — Ты такой бардак в
комнате устроил, засранец неблагодарный! Даже не удосужился убрать к
приходу матери! Уходи, живи дальше у этого пидора, а дома больше не
появляйся! Додумался, блять! — ядовитым от неприкрытого отвращения и
раздражения голосом цедит родительница и, судя по шагам, уходит, решив
дальше не выслушивать сына.

И вот Антон стоит в полном ахуе и слов цензурных подобрать не может.

Делает шаг назад от двери, растерянно смотрит по сторонам. Что делать

дальше — не понимает. А как тут быть?

Садится на пыльную ступеньку, вытягивает длинные ноги, смотрит бездумно

перед собой и чиркает зажигалкой в тишине подъезда. Достаёт покоцанный
телефон, подрубает наушники и включает на полную громкость
«Порнофильмы — Это пройдёт». Делает глубокую затяжку, прикрывает глаза,
выдыхает, чуть запрокинув голову, и неожиданно для самого себя ухмыляется.
Даже не контролирует это. Уголок губы дёрнулся, как в истеричной усмешке, и,
дрогнув, вернулся в прежнее положение. Антон устало привалился виском к
железным прутьям лестницы. Хотелось простой нормальной жизни и уехать
нахуй из Воронежа подальше, а больше всего не хотелось сидеть на холодном
бетоне на пятом этаже и понимать, что ему в этом городе места нет.

По плечу ударяют несильно пару раз, и Шаст, одним быстрым движением

вытянув наушники за провод, уставился на нависшего над ним Арсения. Из
школы пришёл сегодня пораньше. Классно ему.

— Всё нормально? — спрашивает негромко, подавая руку, чтоб помочь встать.

Рядом с подростком лежат два погашенных бычка от сигарет, и брюнет смотрит
на них неодобрительно, но вслух не говорит ничего. Антон, вздохнув, прячет
телефон обратно в карман и крепко обхватывает пальцами ладонь учителя. На
его фоне кисть у парня почти болезненно-бледная, тонкая, худая и длинная,
будто катком по ней проехались.
69/118
— Пока не знаю, — неопределённо отвечает он на вопрос.
— Что-то случилось? — настороженно добавляет Арсений, отворяя дверь и
пропуская вперёд подростка.
— Типа того. Арс, я… я выпить хочу. Можешь купить? Мне не продадут, — если
совсем честно, то Антону вот вообще не стыдно, когда он просит об этом
старшего. Он Попова не воспринимает в образе строгого папочки, который
всыпет ремня за такие просьбы.
— Антон, что произошло? — настойчиво повторяет мужчина, оставляя в
прихожей на вешалке верхнюю одежду.
— С мамой поругался, — отчасти говорит он правду. Там не то чтобы ругался —
он-то как раз особо ничего сказать и не успел. Но и как-то распинаться перед
Поповым сейчас не хотелось совсем. — Мне кого-то другого попросить?
— недовольно фырчит парень, уронив своё тощее тело на угловой диванчик в
кухне. Арсений, смерив его взглядом, молча вытянул из навесного шкафчика
полную бутылку чего-то прозрачного и с громким стуком поставил её на стол
перед юношей. — Спасибо, — удивлённо произнёс подросток, не веря своим
глазам. Он заинтересованно вытянул ладонь, желая изучить алкоголь, но
мужчина легонько ударил по ней и отодвинул бутылку чуть дальше. — Э-эй, —
обиженно выпалил юноша, не поняв, за что его так жёстко обломали.
— Сначала поешь нормально. Я не хочу, чтоб тебя унесло с первого же глотка. И
пить будем вместе, — произносит железным тоном, не сводя взгляда с парня.
Антон даже ёжится от такого близкого контакта взглядами.
— Тяжёлый день? — выпаливает, чтоб как-то сгладить повисшую тишину.
— Типа того, — отвечает Арсений, ставя на плиту разогреваться обед.

***

— Это белый ром, — отвечает на немой вопрос школьника мужчина, ставя на

стол две прозрачные рюмки. Антон заинтересованно вертит бутылку в руках,
цепляясь взглядом за пометку «40%». — Знаешь игру «Я никогда не…»?
— вопрошает Попов, знатно удивляя этим Шастуна.
— Не думал, что ты её знаешь, — чуть нахмурился Антон, взглянув на старшего.
— Я не намного тебя старше, — отметил вслух Арсений, приземляясь рядом на
свободное место и подталкивая ближе блюдце с нарезанным лимоном. Шаст
молча фыркнул, не соглашаясь с этими словами. — Разливай, — даёт добро и
ждёт, пока подросток наполнит обе рюмки почти до краёв.
— Может, просто будем пить? — замялся юноша, понимая, что ему сложно
придумать хоть какой-то вопрос.
— Так неинтересно, — резонно заметил брюнет. — Я начну, — добавил, негромко
постукивая пальцами по столу. — Я никогда не сбегал из дома, — Антон
хмурится, не готовый к такому вопросу, но, выполняя правила игры, выпивает до
дна и тут же морщится, поддевает пальцами лимон и крепко стискивает между
зубами, вытесняя вкус крепкого алкоголя. Арсений тихо ржёт, наблюдая за
скривившимся лицом младшего, тоже пьёт и сразу, не делая даже вдоха в
перерыве, прокусывает лимонную дольку, выпуская сок. Даже не кривится,
потому что тупо не чувствует алкоголь, умея правильно и быстро закусить его.
Шаст себе мысленно заметку делает, что не надо делать паузу, а сразу
закусывать, и снова наливает.
— Разве по правилам ты не должен рассказать эту историю? — повёл бровью
Антон, желая просто взять небольшую паузу между первой и второй, потому что
тупо не придумал вопрос до сих пор.
— Я сильно поругался с отцом, когда признался, что мне нравится мой лучший
друг. Я сбежал на неделю, затем отец сам вышел на связь, простил, хоть до сих
70/118
пор и не принимает это во мне, поэтому наши отношения, мягко говоря,
натянутые, — выдаёт, совсем не пытаясь избежать этой темы, честно так, как на
духу.
— Мою историю сам знаешь, — удручённо комментирует юноша, не желая
распинаться на тему того, как много раз приходилось убегать из квартиры и
шататься до рассвета по переулкам, лишь бы не закоченеть где-то от холода.
— Я никогда не занимался сексом с несовершеннолетними, — говорит первое, до
чего додумывается. Арсений, на миг запнувшись, громко засмеялся, запрокинув
голову.
— Думаешь, я спал со своими учениками? — смеётся он, качая головой. — Антон-
Антон, — цокнул языком старший. — Нет, не было. Вернее, было, но очень давно,
я тоже был несовершеннолетним, — добавил он, задумчиво касаясь пальцами
рюмки и покручивая её на месте. Шаст смутился, но постарался не подавать
виду. — Я никогда не задумывался о самоубийстве, — всё ещё задумчиво
улыбаясь уголком губ, произносит брюнет и несмело поворачивает голову в
сторону школьника, наблюдая за его реакцией. Шатен, сглотнув ком в горле,
молча выпивает до дна. Внутри у Арсения что-то неприятно колит от этого, хотя
он, в принципе, был готов к такому ответу. — Поговорим об этом? — охрипшим
голосом спрашивает старший, облизнув пересохшие от напряжения губы.
Девятиклассник мотнул головой.
— Это правилами игры не предусмотрено, — произносит, не поднимая взгляд.
— Я никогда не…
— Тош, — перебивает учитель. — Твой порез на руке, — говорит неуверенно,
словно понимая, что чушь несёт. Он просто хочет знать наверняка.
— Я же сказал — это Славик. Я не сам… ты реально так подумал? Я бы не стал
резать вены, — фыркнул, находя в этом разговоре что-то забавное даже. — Я бы
сразу сиганул с крыши, так что не переживай, — Арсений напряжённо сжал
горлышко бутылки рукой, намереваясь наполнить рюмку юноши. Он хочет что-то
сказать, но Шаст опережает. — Я никогда не влюблялся в парня, — говорит
раньше, чем думает, и сам ужасается, понимая, что загнал себя в капкан. Хотел
перескочить на другую тему поскорее, но лажанул. Уже порядком опьянев —
ему много для этого и не нужно — решает быть честным до конца, потому что
Арсений с ним искренний.

Оба пьют.

Оба удивлены.

— Расскажешь? — нарушая долгую паузу, первым говорит Арсений, глядя на

младшего чуть сощуренными голубыми глазами. Только лишь ром, которого в
нём уже пара приличных стопок, помогает сдерживать эмоции. Он, блять, в
жизни бы не подумал, что Антон — этот самый Антон — мог полюбить парня.
— Нет, — резко ответил юноша, как-то неловко скосив взгляд на сидящего
рядом мужчину и тут же отворачиваясь. Он хотел проверить, не понял ли
учитель, что единственный мужчина, в которого он когда-либо влюблялся — это
он сам, Арсений.
— Тогда я тоже не буду, — решил Попов, заинтересованно разглядывая, как
смутился девятиклассник. Создалось ощущение, что он всё ещё не разлюбил
человека, которого подразумевал, выпивая, и это по-прежнему гложет его. — Я
никогда не любил русскую литературу, — с ироничной усмешкой произнёс
брюнет, желая свести обороты игры на нейтральные. Слишком много резких
вопросов уже было озвучено.
— Ты учитель русского, — осуждающе напомнил ему Антон, подцепив рюмку
двумя пальцами и пододвинув ближе к себе, выпил. Арсений, почему-то
71/118
донельзя довольный этим, пьёт тоже, выдержав недолгую паузу. — Удивлён?
— фыркнул парень, замечая улыбку учителя. — Ну да, я ж быдло, мне читать не
надо, — закатил глаза мальчишка, оскорбившись такому неверию в себя со
стороны старшего.
— Дурашка, — цокнул языком мужчина. — Читать — не значит любить. Расскажи
о любимом писателе? — продолжая уводить разговор в сторону простого
повседневного обсуждения, добавил брюнет.
— Чехов. Не потому, что он писал кратко и я лентяй, которому было проще
прочесть короткий рассказ, хотя, в принципе, и это тоже, — речь спокойная, чуть
замедленная из-за опьянения, и весь Антон сейчас предстаёт в глазах Попова
расслабленным, разморённым, с растрёпанными волосами и замедленной
реакцией, как после долгого сна. — Мне нравится, что он пишет о простом и
нормальным языком, не изъёбывается. И человеком он был хорошим. Больше
всего понравилась его «Чайка», это единственная пьеса, которую я прочёл от
начала и до конца, — Арсений слушает внимательно, хмыкает одобрительно,
когда речь заходит о конкретном произведении.
— Ты знал, что Акунин, современный писатель, написал к ней своё
продолжение? — Антон, подавшись корпусом вперёд, подпёр рукой ставшую
тяжёлой голову и вздохнул.
— Да, я начинал читать. Как по мне, так это хуйня хуйней, и Чеховская «Чайка»
закончилась яркой точкой, а Акунин просто превратил всё в сомнительный
детектив, даже не попал в канонные характеры, — старший усмехнулся,
наполнил рюмки.
— Сказать честно, я приятно удивлён, — посчитал важным заметить он вслух.
— Ну да, я ж быдло, — фыркнул Антон, недовольно посмотрев на мужчину.
— Я никогда этого не говорил, — чуть нахмурившись, возразил Арсений.
— Прекрати выёживаться там, где это неуместно, — вздохнул мужчина,
обращаясь куда-то в пустое пространство, даже не глядя на Антона в этот
момент.
— Не могу, — честно сознаётся Шаст, поджав губы. — У меня никого нет, Арс.
Меня не защитит никто. Только я сам, — откинувшись на спинку стула, трёт
покрасневшие щеки, чувствует, как алкоголь расслабляет каждую клеточку тела
и развязывает язык. — Вот я и выёживаюсь. Инстинкт такой. Дурацкий, —
добавляет он с небольшими промежутками в словах.
— Мне жаль, — после долгого молчания говорит Попов, аккуратно касаясь бинта
на запястье парня. Антон смотрит чуть расфокусированным взглядом, позволяет
поглаживать кожу рядом с повязкой и склоняет голову набок.
— И как давно? — вопрошает, поднимая взгляд и сталкиваясь с голубыми
глазами. — До того, как я попросил о помощи, а ты заставил меня отсосать тебе
и был груб, словно со шлюхой, или после? Просто интересно, — хмыкает,
выдёргивает запястье из хватки, берёт рюмку со стола, пьёт, морщится, но не
закусывает. Арсений закусывает губу, отворачивается.
— Я знаю, что поступил как мудак. Знаю и ничего не могу уже исправить. Если я
могу как-то загладить вину — я хочу знать об этом, — с трудом находит нужные
слова, запрокидывает голову, упираясь затылком в стену позади себя, и смотрит
перед собой, медленно выдыхая. Ему и вправду хуёво из-за того, как он
обошёлся с мальчишкой, тот такого отношения к себе ничем не заслужил. — В ту
ночь ко мне должен был приехать Саша, но его оставили на ночное дежурство в
последний момент. Я был очень раздражён, в школе меня отчитали как
первоклассника за неправильно оформленный тематический план. Я просто
хотел сбросить стресс. А потом прибежал ты — растрёпанный, на взводе, с
таким предложением. Я не думал головой в тот момент. Понимаю, меня это
вообще не оправдывает, но мне искренне жаль, что ситуация сложилась так.
Если бы мы сблизились при других обстоятельствах — я бы обязательно
72/118
пригласил тебя на свидание, и у нас всё было бы нормально, по-человечески.
Наверное, я уже наговорил лишнего. Прости, — тянется рукой к рюмке, залпом
выпивает, закусывает лимоном и впервые за весь свой длинный монолог бросает
взгляд на Антона.
— Я бы никогда не пошёл на свидание с парнем, — вновь наполнив рюмки,
осипшим голосом отзывается парень и понимает, что врёт. Арсений хмыкает,
выпивает. Шаст злится на свою честность и тоже пьёт. Арсений тихо смеётся.
Брюнет, недолго думая, наливает по последней рюмке, почти на самом
донышке, едва ли на четверть, и убирает на пол недопитую бутылку, осознавая,
что им обоим уже хватит, в особенности Антону, который, широко зевнув, начал
оглядываться по сторонам расфокусированным взглядом.
— Я бы никогда не простил Арсения, — говорит он. Шаст, какое-то время
потратив на то, чтоб срастить, что за вопрос выдал старший, возмущённо
открыл рот и протянул недовольное «эй-й, нечестно», глядя своими большими
зелёными глазами на Попова. Антон, внимательно рассмотрев мужчину, долго
взвешивает что-то в своей голове, где туго двигаются шестерёнки сквозь
плотный слой ваты, которой у него набита вся башка вместо нормального мозга.
Брюнет напряжённо ждёт, слегка постукивая пяткой по полу.

Арсений думает, что себя действительно не простит, поэтому не пьёт.

Арсений думает, что Антон ожидаемо не выпьет тоже.

Антон пьёт.

Попов удивлённо вздёрнул подбородок, до этого понуро отводя взгляд.

— Я стбой пи-и-ть больше не буду, — стараясь контролировать свой

заплетающийся язык, выдавливает Антон, шаткой походкой вставая из-за стола
и плетясь на выход, по пути цепляясь своими длинными руками за кухонные
тумбы, навесные шкафчики, дверной проём. Арсений провожает его силуэт
долгим взглядом.

Арсений думает, что Шастун всегда умел его удивить.

Арсений думает, что с удовольствием поиграл бы с Антоном в эту игру ещё

раз.

Юноша засыпает на диване прямо так — в одежде. Попов, вздохнув,

стягивает с парня неудобные джинсы и натягивает пижамные штаны, а сверху
накрывает пледом. На всякий случай подставив рядом тазик, если вдруг
младшему станет плохо, с чувством выполненного долга уходит в магазин за
продуктами, да и просто, чтоб освежиться по дороге.

Шаст забывается беспокойным сном и просыпается лишь один раз под утро,
чтоб сходить в туалет. Он давно так долго и крепко не спал. Наутро голова
слегка кружилась, однако он отлично помнил весь предшествующий вечер.
Утром, правда, так долго мешкается, что начинает опаздывать, и Арсений
просит его быть расторопней, из-за спешки поговорить и обсудить вчерашний
день не успевают.

И хорошо, — думает Антон, направляясь в школу.

***
73/118
— Зря ты это, Серый, — резонно замечает Антон, наблюдая, как Матвиенко
отправляет в общий чат класса фотографии с контрольными заданиями на
следующий урок математики. Все начинают удивлённо оборачиваться на
соседей за партой. Шаст, поправив рукава чёрной кофты, снова неодобрительно
покачал головой, но, открыв чат на своём телефоне, фотографии сохранил. Тут
же стали прилетать вопросы: «Откуда?».
— Без комментариев, просто скиньте решения в чат, и все будут в плюсе, —
отмахнулся от класса Серёжа, довольно улыбаясь тому, какой он у себя
молодец. У 9 «Б» эта контрольная прошла на прошлом уроке, и Позов прислал
парню и первый, и второй варианты, правда, без решений, ведь не успел
сфотографировать их, когда пришёл момент сдавать, а вот условия скинул.
— Серж, «Бэшки» узнают — будет конфликт, — снова попытался добиться
благоразумия от друга, хотя понимал, что процесс уже неизбежен.
— Да пошли они нахуй, и так по физике лучше всех, видите ли, контрольную
написали, — закатил глаза Матвиенко, явно злясь из-за этого, ведь учительница
много раз обращала внимание «А» на это достижение параллельного класса.
— Пускай утрутся, — добавил чуть злобно.
— Думаешь, не додумаются, что нам слили контрошу заранее? — повёл бровью
Шаст, покручивая ручку между пальцами.
— Или просто смирятся, что в этот раз они были хуже, — тихо ответил сосед по
парте, так как в класс уже зашла учительница. Сейчас у них биология, а
дальше — контрольная, которую уже во всю решали главные отличницы класса.
— Ну-ну… — голос у Шаста был более пессимистичен.

74/118
Часть 12

— В классе завелась крыса, — недовольно подводит итог минувшему

спору Макар — самый крупный в «Б» классе парень.
— Думаешь? — задумчиво уточняет Кузнецова, наматывая на палец прядь
каштановых волос.
— «Ашки» никогда не шарили в матане, думаешь, они резко поумнели за
неделю? Кто-то слил им всё! У нас ведь эта контрольная была в тот же день,
только раньше, — Макар, как в общем-то и весь остальной класс, был
раздосадован и разгневан, ведь учительница по математике долго и нудно
отчитывала их за то, что «лучший математический класс» написал контрольную
очень посредственно, а их соперники — 9 «А» — удивили её своими хорошими
результатами.
— Значит, это был кто-то из наших, — уже увереннее произносит Ира,
недовольным взглядом обводя одноклассников. Они собрались после урока в
коридоре.
— Или они заранее узнали задания, — Позов попытался звучать убедительно, но
и у него зубы сводило от злости на Матвиенко. Он рассчитывал, что максимум
тот поделится с Антоном, но парень сильно подставил его, сам того, наверное,
не подозревая.
— Класс на переменах закрыт. Или кто-то из них научился проходить сквозь
стены? Бред, Дим. Точно кто-то слил. Кто-то из присутствующих здесь, — Макар
выглядел не на шутку серьёзным.

Звенит звонок на следующий урок. Приходится разойтись. Дима рад, что

ситуация не накалилась до предела, а сошла на нет, хоть и понимал, что это
временно и скоро вся эта история приобретёт новые обороты, и какого
характера они будут — даже думать не хотелось. Единственное, чего сейчас
хотел Позов — это высказать в лицо Матвиенко, что он о нём думает.

***

— Серж, нет, не смешно нихуя! — Дима редко когда бывал настолько злым и
раздражённым, но сейчас был именно такой случай. Он едва сдерживал порыв
обругать парня матом с ног до головы, потому что не мог до конца отключить
свою черту характера — всегда думать о последствиях. Позов едва выдержал,
пока они втроём добредут до заброшки, которая находилась рядом, лишь бы не
быть услышанными или увиденными другими учениками, иначе было бы совсем
плохо. И сейчас он наконец мог выпустить пар, стоило им подняться на ставший
уже «своим» второй излюбленный этаж. Антон пошёл с ними из привычки, он
даже не задумывался, — а надо ли ему там присутствовать? Да и парни ни слова
не сказали против.
— Димка, остынь, ты чё, — всё ещё не понимая, почему парень так зол, закатил
глаза Матвиенко. Позов, схватив его за воротник, резко толкнул ближе к стене,
отчего Матвиенко вытаращился на него как на незнакомца, словно перед ним
вовсе и не любимый человек стоял. Антон, рассматривая большое помещение,
залитое сплошным бетоном, слушал вполуха, как милые бранятся. Он понимал,
что это ненадолго.
— Серж, вот реально, мозги включай! — рычит парень, всё ещё сжимая воротник
девятиклассника. — Если они поймут, что я слил, меня так отпиздят, что мало
никому не покажется! Я как-то не соскучился ещё по травмпунктам. А не
узнают — отпиздят вас всех! Или ты думаешь, что они шутят про стенку на
75/118
стенку? Да им только повод нужен, чтоб пустить кулаки в ход! Они ебанутые,
Серж, весь мой класс почему-то думает, что они самые охуенные во всей школе
и должны быть везде первыми! Да ты, ты… — понижая голос к концу речи, он
расслабляет хватку, делает шаг назад. Серёжа меняется в лице, ловит его руку
в воздухе, когда Позов отойти пытается, тянет на себя, делает шаг ближе,
целует в губы. Антон, обернувшись на них, глаза закатывает и идёт дальше
изучать заброшку.
— Извини. Я понял, я дебил, — вздыхает Матвиенко, прижимая к себе
обиженного девятиклассника, уволакивая в свои медвежьи объятия. — Я их сам
отпизжу, если тронут.
— Выёбывайся больше, — фыркнул Позов, избегая взгляда Серёжи.
— Захотят драку — будет им драка. Если что, то я виноват, — Димка глаза
закатывает на это и продолжает недовольно сопеть, как ёжик. — Тоха, пойдём
пиздить «Бэшек»? — громко спрашивает Матвиенко, взглянув на русую макушку
в конце коридора.
— Не-а, — отзывается Шастун. — Я не хочу! Сам пиздов получай, — добавляет,
даже не обернувшись, заинтересованно изучая лестницу, ведущую наверх.
— Неженка, — фыркнул Серёжа.
— Тут походу на крышу подняться можно, вы знали? — обернувшись, произносит
Антон. — Идёте? — пацаны, недолго думая, всё же поднимаются.

Вся лестница, не ограждённая перилами, покрыта большим слоем пыли, кое-

где валяются пустые картонные коробки из-под сигарет и крышки от пива.
Конечно же, они не единственные посетители этого места, но вообще кто-то
редко бывал тут в такое время, обычно какие-то компании появлялись здесь с
наступлением сумерек.

Дверь на крышу приоткрыта, и хватает небольшого толчка, чтоб она со

скрипом открылась.

— Стрёмно тут, — первым подаёт голос Димка, осматривая низенький барьер-

ограждение по краям крыши и торчащие повсюду ржавые проволоки, которые
выглядывали из-под раскрошившегося слоя бетона.
— По-моему, прикольно, — усмехнулся Антон, подходя к краю и рассматривая
город внизу с высоты восьми этажей.
— Димка у нас ссыкун, — осмелился пошутить Матвиенко и получил тычок под
рёбра от парня.
— Зато не долбоёб, — оскалился тот в ответ. Серёжа заржал, легко принимая
такой камень в свой огород. Взяв Позова под руку, он потянул его за собой к
Шастуну.
— Удивительно, что отсюда ещё никто не прыгнул, — задумчиво произнёс
Димка, рассматривая серые крыши других домов внизу и такие же безрадостные
дороги, тротуары. Окраина города и впрямь нагоняла депрессию одним лишь
своим видом.
— Сплюнь, — нахмурился Матвиенко. — Помните, девчонка из седьмого сиганула
с вот той многоэтажки три года назад? — указывая пальцем вдаль, где
располагалось несколько высоток, вспомнил парень. — Пиздец… такая мелкая и
столько дури в голове.

Трое замолчали ненадолго, погружаясь в воспоминания о том, как школа

проводила похороны столь юной самоубийцы. Это была одна из самых мрачных
страниц истории их учебного заведения. Историю тогда постарались замять как
можно скорее, отчего на душе остался ещё более мрачный осадок. Разве это
нормально, когда взрослые делают вид, что ничего не произошло, что всё
76/118
нормально, когда произошёл откровенный пиздец?.. Наверное, в этом и
заключается взросление — тупо включать режим игнорирования происходящего
вокруг и зацикливаться на своей жизни.

— Есть закурить? — осведомился Антон, понимая, что его ротмансы пусты.

Встряхнув коробок, в котором шевелилась лишь обёрточная бумага, он кинул
его с восьмого этажа вниз, наблюдая за ним до того момента, пока не раздался
звук приземлившейся на каменное ограждение пустой пачки. Димка быстро
протянул бонд с красной кнопкой, на который перешёл недавно. — Спасибо, —
прикурив у всё того же Позова, отозвался юноша, тут же затягиваясь.

Они сидят на крыше ещё несколько минут, пока курят, а потом расходятся
по домам.

Антон идёт, срезая маршрут через знакомый двор. Около подъезда стоит
женатая пара, Антон когда-то даже помнил их имена, но уже вряд ли вспомнит.
В его детстве они были другими людьми — молодые, красивые, счастливые. Они
только отгуляли свадьбу, а Шасту было года четыре. Сейчас она, бледно-серая,
сильно состарившаяся, с неопрятной копной волос на голове, истерично кричит
и топает ногами на пьяного вдрызг мужа в грязной рваной одежде, бьёт его
выцветшим болотным вафельным полотенцем и поднимает шум на весь двор.
Судя по обвинениям, он ей снова изменял с кем-то. Антон морщится, как от боли,
отворачивается, смотрит тупо вперёд, стараясь не замечать ни эту ссору, ни
развалившуюся детскую площадку, на которой и сам когда-то бегал, будучи
младше, ни осыпавшийся фасад многоэтажки. Раньше всё было по-другому:
лучше, красивее, добрее.

Шаст, глубоко вздохнув, стал инстинктивно искать в карманах сигареты,

поздно вспоминая, что выбросил пустые. Он думает, что, возможно, пора
бросать, но одного взгляда по сторонам хватает, чтоб понять, что без табачного
дыма он тут не проживет. Слишком депрессивен город вокруг него, слишком
сдавливает своей атмосферой.

Антон покупает новые ротмансы в ларьке.

***

— Антон, привет. Как в школе дела? — Шаст окидывает Арсения взглядом,

смотрит чуть прищуренно, словно ищет подвох.
— Почему ты так рано дома? — спрашивает он в ответ, обращая внимание на то,
что время — всего половина четвертого, а Попов уже тут как тут, сидит на
кухне, чай пьёт. Арс в ответ смеётся, мол, ничего себе ты обалдел, кто из нас тут
хозяин квартиры.
— Я через десять минут уезжаю, у меня встреча с другом. Ушёл с работы
пораньше, — всё же отвечает старший, поднимаясь из-за стола. Антон лишь
сейчас обращает своё внимание на то, что мужчина одет в рубашку и выглядит
полностью готовым к выходу из дома, а, значит, и впрямь куда-то собирается.
— В школе нормально, — отвечает невпопад на озвученный ранее вопрос,
проходит в зал, бросает на пол рюкзак, снимает кофту и надевает домашнюю
футболку, после чего возвращается на кухню.
— Я тут кое-что принёс тебе, чтоб не скучал, — Арсений берёт с подоконника две
книги — одна объёмная, многостраничная, вторая в три раза тоньше — и
протягивает обе парню. — Это сборники Чехова. Здесь и рассказы, и пьесы. Свои
77/118
любимые я пометил в содержании звёздочкой, если тебе будет это интересно, —
Антон смотрит на протянутые книги, переводит взгляд на Арсения и снова на
два томика в его руках. Шаст явно не привык к тому, что кто-то воспринимает
его как читающего человека. Обычно судили по внешнему виду, а по нему не
скажешь, что он вылитый ценитель искусства.
— Спасибо, — говорит вполне искренне, принимая наконец подарок. Шаст
неловко прижимает к себе книги, смущается под взглядом Арсения и спешит
ретироваться в зал, чтоб оставить их там.
— Пожалуйста, — слышит вслед.

Арсений уходит, как и говорил, спустя десять минут. Антон, полностью

переодевшись в домашнее и даже успев сгонять перед этим в душ, сидит на
диване, забравшись на него с ногами, и рассматривает лакированные
современные обложки книг, перебирает белые страницы и думает — неужели
Попов ради него съездил в книжный и купил новые издания?.. Это приятно и
немного смущает. Им не задали важной домашки на завтра, — будто бы Антон
её выполнил, — поэтому парень решает занять себя чтением, а именно
перечитывает «Чайку» с самого начала, решив освежить воспоминания. Странно
снова держать в руках книгу, если честно. Странно сидеть в свежей пижаме,
которую ему на постоянное пользование выделил Попов, странно при желании
идти на кухню и варить себе кофе, странно не бояться наступления вечера,
странно любить мужчину.

Антон думает, что он начинает привыкать к этой жизни.

***

— Хочешь сказать, мы ничего не можем сделать? — старательно скрывает

злость и раздражение в голосе Арсений, касаясь пальцами белых бортиков
чашки с кофе. Они сидят с его знакомым в небольшом ресторане. Олег, а именно
так его звали, почти допил свой кофе и ждал, пока приготовится его основной
заказ.
— Боюсь, что да. Он много дел натворил, но доказать это мы не в силах. Вы не
вызвали полицию в тот вечер, не сняли побои, не подали заявление. Мама
Антона по твоим словам тоже ни за что не собирается писать заявление, да и её
дело уже закрыто. Слава, хоть и редкостный мудак, по сути виноват во многих
нарушениях, но привлекать к ним спустя такой срок уже не имеет смысла. Ты
знаешь местную полицию, это просто худший отдел, с которым я когда-либо
имел дело, — Арсений сжимает зубы, подаётся корпусом назад, откидываясь на
спинку мягкого кресла, и задумчиво барабанит пальцами по подлокотнику.
— Он постоянно бухает, насколько я понял. За нарушение порядка его хотя бы
могут забрать на несколько суток? Антон боится даже на улицу выйти вечером
после того случая, — Олег сочувственно разводит руками.
— Здесь постоянно кто-то бухает, если бы менты всех запирали, как положено, в
участке не хватило бы мест. Скорее всего, они просто сделают предупреждение,
разгонят компанию алкашей и максимум выпишут штраф, и то вряд ли. Арс, мне
жаль, но таковы здешние реалии. Я уезжаю отсюда через месяц, в Ярославль,
надеюсь, навсегда. И тебе советую валить и не оглядываться, — учитель
усмехнулся на то, как у друга всё просто: бери — и вали, раз не нравится. И
оставить здесь Антона? В этом районе, на произвол судьбы? Нет, парня оставить
ему духу не хватит. Слишком прикипел. Он за него в ответе.
— Я хочу, чтоб этот мудак получил по заслугам. Меня раздражает мысль о том,
что он остался безнаказанным после всего произошедшего. Каковы реальные
78/118
шансы посадить его за решётку? — поднял напряжённый взгляд на Олега,
уставился почти просяще, и от напряжения, с которым он сцепил зубы, под
скулами заходили желваки. Мужчина напротив покачал головой как-то
раздосадованно, словно врач, вышедший из операционной, чтоб сообщить, что в
ходе операции возникли осложнения.
— Надо ловить его с поличным. Как только ступит за черту закона — тут же
привлекать к этому внимание всех служб. Как там говорится?.. Куй железо, пока
горячо. Так что ничего не остаётся, кроме как ждать, пока он оступится, —
Попов, усмехнувшись совсем не по-доброму, отвёл задумчивый взгляд в окно,
продолжая барабанить пальцами по мягкой обивке сидения.

Арсений думает, что теперь жажда справедливости — дело его принципа.

Арсений думает, что Антона одного в этом аду не бросит.

Арсений думает, что уже соскучился по парню и надо бы возвращаться

домой, но, к сожалению, у него есть ещё несколько своих дел в городе, и вряд
ли он окажется на квартире раньше полуночи, учитывая вечерние пробки.

Мужчина заезжает в несколько магазинов, покупает продукты на неделю

вперёд, пока находится относительно близко к центру Воронежа, где качество и
цены радовали больше, нежели в его районе. Заодно приобретает пару бытовых
вещей, вроде нового набора ножей, ведь старые, взятые ещё с прошлой
квартиры при переезде, изжили себя, и кое-какой посуды, так как ранее он жил
один, и его холостяцких запасов хватало с лихвой, а сейчас ситуация
кардинально изменилась. Также на час отгоняет машину в СТО, ведь пришли
детали, которые он ранее заказывал, и чёрную малышку мицубиси лансер давно
пора было загнать на ремонт.

Дома брюнет оказывается в десять минут первого, чему совсем не удивлён. В

квартире тихо настолько, что даже настораживает. Неужели Антон уже спит?
Довольно рано, как для него. Парень нередко бодрствовал и в два часа ночи.

Арсений оставляет покупки на кухне, обещая себе разложить их сразу после

того, как переоденется. Он тихой крадущейся походкой ступает в зал. Свет
горит, словно его забыли выключить, а школьник, расположившись в неудобной
позе, тихонько сопит в уголке дивана. На краю, рядом с его рукой, лежит
раскрытая на двухсотой странице книга. Попов, умилённо улыбнувшись,
подошёл ближе, аккуратно подцепил пальцами томик Чехова. Антон, видимо,
уснул вместе с книгой, перечитав таки «Чайку», о которой отзывался с
восхищением накануне. Арсений и подумать не мог, что этот парень готов
провести полдня за чтением пьесы, ведь он производил совсем иное
впечатление, и этот факт заставил что-то внутри дрогнуть. Арсений окинул
спокойное лицо подростка внимательным взглядом. Антон, слегка приоткрыв
губы, выглядел умиротворённым, когда спал. Мужчина ощутил необъяснимый
прилив нежности и желание лечь рядом и спать, прижимая во сне это тощее
тело к себе. Эта мысль отступила так же неожиданно, как и нагрянула, когда
Шастун дёрнул рукой, словно стараясь нащупать ею книгу, и что-то промычал,
не просыпаясь.

Убрав томик на полку, мужчина выключил основное освещение и включил

мягкую приглушённую подсветку. Подойдя к юноше, он неуверенно обхватил
рукой его тонкую у основания щиколотку и, не почувствовав сопротивления,
медленно вытянул её вперёд, укладывая парня по-человечески, во весь рост. Ту
79/118
же манипуляцию он провернул и со второй. Поправив подушку, к которой Антон
прильнул щекой, Попов взял смявшееся в его ногах одеяло и накрыл до плеч,
чтоб младший не замёрз во сне.

Арсений возвращается на кухню, убирает крупы на полку, мясо и рыбу в

морозильную камеру, молоко и прочие продукты, которые должны храниться
при низкой температуре, — в холодильник. Всё то время, что он занимается
сортировкой, мужчина с трудом отгоняет от себя навязчивую мысль о том, что
он хотел бы быть ближе к Антону, иметь право спать рядом с ним, обнимать,
целовать по утрам.

Арсений думает, что этот мальчишка влияет на него странным образом.

Арсений думает, что с Сашкой было проще, что парень его, наверное, даже
любит до сих пор.

Арсений думает, что Саша ему и в половину не так интересен, как Антон.

***

Атмосфера в школе напряжённая. Хотя, на самом деле, совсем ничего не

поменялось, но «Ашкам» и «Бэшкам» кажется, словно жизнь во всём учебном
учреждении остановилась и сфокусировалась на их конфликте, который начался
со слитой контрольной работы. Антон чувствует эти тяжёлые взгляды вслед,
стоит ему пройти мимо параллельного класса, когда те стоят под дверями химии
и ждут, когда учитель откроет им класс. Ему не по себе от столь пристального
внимания.

Наверное, ситуация с контрольной как-нибудь нормализовалась бы сама

собой, но не прошло и нескольких дней, как появилась новая проблема. Хотя
сложно назвать её таковым словом, ведь для всякой школы это было бы
прекрасной новостью — два ученика показали лучшие результаты среди
участвовавших в районной олимпиаде по биологии!..

Один ученик — из 9 «А» класса, второй — из 9 «Б» класса. И именно этот

факт натянул отношения между параллелью до предела.

— Ко мне Макар подошёл на перемене, — внезапно произносит Серёжа, отчего

Антон вздрагивает и роняет на пол штрих. Матвиенко каждый раз словно
специально выжидает момент, когда Шаст наименее всего ожидает услышать
его голос. Парень уставился на одноклассника недовольно, но тут же
переспросил, не послышалось ли ему. — Да, Макар. Короче, он забил стрелку
сегодня после уроков. Стенка на стенку. Будем выяснять, кто всё-таки лучше, —
поморщился, как от боли, сильнее сжал в руках ручку и посмотрел на доску,
заполненную формулами, злым взглядом, словно именно математика испортила
ему жизнь.
— Нахуя? Реально, какой смысл? Отмените эту херню, вы только покалечите
друг друга, — возмущённо шепчет Антон, жестикулируя руками. Он привлекает
к их парте излишнее внимание учительницы, но это не слишком волнует его,
когда речь идёт о драке.
— Я не лох, чтоб сбегать. Хочет драку — значит, будет махач. Да и даже если
добровольно не согласимся, они нас подкараулят после урока, будет ещё хуже.
Шаст, не гунди, тебя никто не заставляет, неженка, — фыркнул и отмахнулся
80/118
ладонью от соседа. Антон сглотнул ком в горле. Стало обидно от этого прозвища
и небрежного жеста в свой адрес. Да, он не хочет получать пиздюлей ни за что,
он боится боли, но он не хочет быть трусом, и это противное чувство ест его
изнутри до конца урока. Матвиенко хмур и сосредоточен на своих мыслях,
иногда начинает отбивать подошвой о пол, но Шастун ничего не говорит ему по
этому поводу, понимает прекрасно, что друг волнуется.
— Кто из наших пойдёт? — спрашивает тихонько в конце урока, не выдержав
напряжения. Серж усмехнулся невесело.
— Данька, Юра, Илюха и, может быть, Эльдар, но это вряд ли, — вздохнул
раздосадованно, откинулся спиной на спинку стула, обвёл весь класс взглядом.
Антон закусил губу, понимая, что людей мало.
— А из «Бэшек»? — обеспокоенно уточнил он.
— Все, кроме Сашки, у него гипс только неделю назад сняли, — проведя пальцем
по брови, на которой затянулся старый шрам от прошлой драки с Макаром, ещё
в шестом классе, ответил Серёжа. Антон приоткрыл рот, но не нашёл
подходящих слов и тупо сомкнул губы обратно. То есть, семеро против
пятерых — и это в лучшем случае, если никто не сольётся.
— Вас же уделают без шансов, — покачал головой, глядя нахмуренно, взглядом
вопрошая: «Ну зачем ты в это влез?».
— Знаю. Лучше бы присоединился, чем сочувствовать, — добавил, вставая из-за
парты вместе с прозвеневшим только что звонком. Антон поёжился неуютно,
собирая мятую тетрадь и ручку с обгрызенным колпачком в рюкзак.

Антон не хочет получать ни за что и друга бросать не хочет тоже. И весь

день мечется меж двух огней.

Парень идёт по коридору, немного опаздывая. Остался последний урок, а он

так и ходит в сомнениях, не понимая, как быть. Не хотелось возвращаться домой
с разбитым носом: Арсений не поймёт, рассказывать будет стыдно, а
расстраивать его почему-то ужасно не хочется. Но и Сержа бросать было как-то
стыдно, не по-мужски. Антон был растерян и на уроках прослушал весь
материал, даже не записал ни единого конспекта.

Антон останавливается в конце коридора, перед аркой, ведущей к лестнице,

чтоб завязать шнурки, которые игнорировал на протяжении нескольких
перемен. В школе было тихо, звонок уже прозвенел и все, кто ещё не сбежал,
разошлись по классам, и на этом фоне особенно отчётливо выделялись два
мужских голоса за стеной. Шаст не дошёл до поворота направо пару шагов,
поэтому видно его не было, зато он по голосам сразу узнал Макара и Макса —
парня, который почти всегда ходил с ним в паре, из-за чего по школе даже
гуляли неоднозначные слухи. Оба высокие, в теле, Антон такую комплекцию
называл «Шкаф 2×2».

— Как думаешь, кто точно придёт? — спрашивает Макс с усмешкой в голосе,

словно они заранее знали, что одержат победу.
— Серж сто процентов, даже не сомневаюсь. Наверное, шайка-лейка тоже —
Даня, Юра, Илья. Они же никогда такой движ ещё не пропускали. Эльдар… не
знаю, ссыканёт, наверное. Может, Вадим… — стал перечислять Макар, начав
подниматься по лестнице. Голоса удалялись, но всё ещё были разборчивы.
— А этот, странный?.. Антон, ну, шпала, — Макар рассмеялся.
— Шаст? Да он через окно сбежит со второго этажа, лишь бы в заварушку не
попасть. Он ссыкло, точно не пойдёт. Знает, что пизды больше всех получит, за
него даже заступиться некому. И правильно делает. Пусть знает своё место…
— дальше парни исчезают на втором этаже, и различать их слова становится
81/118
невозможно.

Антон остаётся сидеть на корточках в коридоре, тупо сжимая в руках

шнурки, которые так и не завязал. Он поднимает голову, смотрит на стенку
впереди в упор с такой злобой и решимостью, словно сейчас вскочит на ноги и
примется ебашить её руками и ногами. Шаст встаёт, сжимает руки в кулаки и со
злостью, застывшей во взгляде зелёных глаз, как в эпоксидной смоле, громко
шагает по лестнице наверх. Подслушанный разговор сильно ударил по
самолюбию.

— Антон? — удивлённо произносит вслух Арсений, стоит парню резко свернуть

налево, куда загибался коридор. — Что-то случилось? — читает по глазам
учитель, подходя ближе, хотя между ними и без того было едва ли полтора
метра пространства.
— Нет, ничего, — произносит нарочито спокойно, сбитый с толку появлением
мужчины в его зоне комфорта.
— Время видел? На урок уже опоздал, — цокнул языком Попов, подсмотрев
время на наручных часах.
— И опаздываю ещё больше, — подмечает вслух юноша, намекая, что ему пора
идти.
— Ну так беги, — хмыкает Арс.

И Антон идёт нарочито неспешно.

Потому что ему надоело бегать.

В класс его пускают легко, ведь это Шастун, что с него взять. Учительница
чуть ли не в открытую закатывает глаза, разрешая ему занять своё место.
Серёжа хмуро смотрит в тетрадь и не поднимает взгляд на парня.

— Эльдар слился, — уведомляет, взглянув на затылок упомянутого

одноклассника с раздражением.
— Я с вами. Я пойду, — полным решимости голосом отвечает Антон. Матвиенко
удивлённо вздёрнул подбородок, уставившись вопросительно на друга.
— С дерева ёбнулся? — решил уточнить парень, как будто Шаст сморозил какую-
то чушь. Антон усмехнулся.
— Не, Серый, я тоже хочу въебать Макару, — отзывается парень, приподняв
уголок губ в недоброй улыбке. Серёжа удивлённо повёл бровью, а на губах
появилась улыбка. Он слабо ударил парня в плечо кулаком в подбадривающем
жесте.
— Не ожидал, Шаст, красава, — реагирует он, всё ещё не веря, что Антон
реально добровольно решил полезть в драку.

82/118
Часть 13

— Ты, главное, не бойся, — ободряющая речь и хлопок по плечу от

Матвиенко не помогают от слова «совсем», но Антон всё равно улыбнулся на эту
попытку поддержать его. Он-то всё уже для себя решил, и пути назад тупо нет.
— Шаст, ты только помни, что чем больше шкаф — тем громче он падает, —
прыснул со смеху Даня, идя позади парней и параллельно вытягивая шнуровку
из капюшона своей худи, чтоб у «Бэшек» не было возможности потянуть за неё и
придушить.
— Ой, завали, а, — фыркнул на него недовольно Матвиенко. — Ты, кстати, тоже
шнур вытяни, — посоветовал он другу, кивнув на рыжего одноклассника, как бы
показывая, что он имеет в виду. Антон понятливо кивнул и выдернул белую
верёвку, капюшон ослаб.
— Где стрелка намечается? — спросил Шаст, осматривая свою одежду на
наличие других ненадёжных элементов, за которые можно потянуть или
порвать. После небольшого анализа он снял с запястий несколько браслетов и
два стальных кольца, подаренных ему тётей когда-то давно.
— Да я хер знает, во дворе, наверное, — безразлично пожал плечами Серый.
— То есть, ты даже не удосужился узнать, куда нам идти? — изогнул бровь
Шастун.
— Ой, блять, Тох, мне, может, ещё точное время надо было уточнить, чтоб не
опоздали на раздачу пиздюлей? — Антону хотелось закричать «да, время тоже
надо было узнать!», но он сдержался. Понятно, они явно топают не на светское
культурное мероприятие.
— То есть, прям в школе ебашимся? Зашибись, а если учителя спалят? — привёл
логический довод девятиклассник.
— У них сейчас следующий урок начнётся, разбегутся. А если спалят — так нам
же лучше, разбежимся и меньше отхватим, — Шаст в какой-то момент даже
нашёл для себя такой аргумент вполне логичным.

Компания из пятерых девятиклассников вышла во двор. Серёжа качнул

головой влево, направляя всех в эту сторону. Там раскинулся небольшой
школьный садик, а точнее — просто небольшой лабиринт из низеньких кустов, а
за ними начиналось спортивное поле, где сейчас не проводился урок — физ-ра
ещё шла в спортзале по причине «холодно как-то».

Макар со своей братией сидел на траве около турников, и, заприметив

«Ашек», они поднялись на ноги, выстраиваясь грозной стеной перед ними.

— Чё делать? — растерянно уточнил Антон, никогда ранее не участвовавший в

таких заварушках.
— Ничё не делай, подходи и бей первым, будут бить — беги, — видно, что
Серёжа и сам напуган, когда подошло время действовать, но, как лидер класса,
держится он уверенно, идёт чуть впереди остальных.
— Ага, понял, — отозвался Шаст, заставляя себя делать каждый следующий шаг
вперёд.
— Ого, кого я вижу, — просиял Макар и показательно сплюнул на землю. Антону
захотелось закатить глаза: что, серьёзно, настолько фильмов пересмотрел?..
— Не трепись, Макар, мы тут не за этим, — Антон бросил удивлённый взгляд на
Матвиенко. Его голос звучал непривычно уверенно и вместе с этим спокойно,
будто они собрались здесь сканворды решать или рисовать плакат ко дню
победы. «Бэшки» уставились на параллельный класс с какой-то неописуемой
злостью. И что только Макар им наговорил, чтоб так настроить?.. Или они просто
83/118
любят драться? Антон разбираться не стал. Почувствовав, как в крови закипает
обида и злость на Макара, а в голове снова начал звучать диалог с лестничной
площадки, засевший так глубоко внутри, он делает несколько быстрых шагов
вперёд, вызывая удивление у всех, и с размаху бьёт Макара по лицу, попадая
куда-то между носом и скулой. Больно сводит кулак.
— Ёп твою мать! — от неожиданности восклицает даже Матвиенко, не успев
сообразить, как неженка вдруг феерично открыл эту стрелку. Тут же Шаста кто-
то хватает за воротник и тянет на себя — и очень вовремя! Кулак Макара
пролетает перед самым носом. Серёжа спас его от очень неприятных болевых
ощущений своей быстрой реакцией.

Даня сцепился с Пашей и даже успел повалить его на лопатки в первую

минуту драки и сильно заехать по лицу. Матвиенко закрывает собой Антона,
пока парень, тяжело дыша, переваривает, что только что произошло, и потирает
свободной рукой саднящий кулак. У Серого, как бы он ни старался, долго
сдерживать Макара не выходит, тот, распалившись из-за обидного
пропущенного удара, бьёт наотмашь, сильно и резко, не боясь всерьёз
причинить кому-то вред. Серый теряет равновесие, падает на пол, тяжело
дышит и хрипит, держась рукой за рёбра, в которые прилетел совсем не детский
пинок, и Димка Позов, застыв на месте за спинами одноклассников, смотрит на
него с таким сочувствием в глазах, что вот-вот расплачется. Он плюёт на всё,
подбегает к Матвиенко, садится рядом с ним и помогает подняться на ноги, пока
«Бэшки» самозабвенно заняты тем, что пытаются начистить морды «Ашкам».

— Давай уйдём, — просит почти умоляюще, рассматривая кровь на руках

Серёжи, которые он порезал, когда упал на мелкие камни под ногами.
— Нет, — почти рычит, отталкивает от себя Позова и внезапно бьёт его в скулу,
смазанно, почти не больно, но так неожиданно и обидно, что парень теряется,
отлетает на шаг назад и, запнувшись о щель между бетонными плитами,
падает. Поднимает непонимающий взгляд и видит на себе взгляд
одноклассника, и соображает, что Серж их обоих только что прикрыл.
Матвиенко чувствует себя полным мудаком, подняв руку на любимого человека,
но он выбрал меньшее зло. Узнай другие, что они между собой вовсе не враги,
всё закончилось бы куда более болезненно для двоих.

Антон остаётся один на один с Макаром. Даня, Илюха и Юра отвели в сторону
всех остальных и устроили нормальный замес. Больше всего с драки кайфовал
Поперечный, который с таким энтузиазмом бросался на «Бэшек», словно ему за
это платили. У него была рассечена бровь и разбита губа, но он всё равно
ухмылялся, отвешивая очередной удар.

Шаст поднимает решительный взгляд на Макара, тяжело сглатывает ком в

горле и старается увернуться от летящего в него кулака, но тот всё равно
угождает под дых. Парень кривится, сдавленно стонет и начинает оседать на
пол оттого, что дыхание перехватило и ноги подкосились, но инстинкт
самосохранения буквально толкает его вверх, и он выпрямляется, делает шаг
назад и наотмашь отчаянно бьёт ногой по солнечному сплетению врага. Макар
хватается за место удара, отходит на шаг назад, смотрит исподлобья зло и
раздражённо. Шастун хочет развернуться и убежать, но он устал вести такой
образ жизни. Антон, криво усмехнувшись своим мыслям, делает уверенный шаг
вперёд и бьёт в лицо, отчего руку простреливает новой волной боли. Макар тут
же хватает его за ткань кофты на груди, сминает, тянет на себя и резко толкает.
Антон падает, больно ударившись затылком о бетон. Голова начинает
кружиться, во рту собирается привкус металла.
84/118
 Периферийным зрением он замечает, как от мощного удара в челюсть
падает Даня, и слышит треск ткани, когда Матвиенко так крепко хватают за
рукав, что тот не выдерживает и идёт по швам. Они проигрывают.

В лицо прилетает кулак. Антон старается не хныкать и не рыдать, но ему так

больно, что он до скрипа сжимает челюсти и зажмуривает глаза. Пинок по
рёбрам выбивает вскрик. Следующий попадает в живот, и парень, свернувшись в
клубок, пытается прикрыть себя руками. Его тошнит и ему физически плохо от
запаха крови.

— Блять, Антон! — слышит он голос друга, быстрые шаги, переходящие в бег, и

снова получает сильный пинок по рукам, которые сводит судорогой от боли,
которая электрическим током бежит по каждой косточке. В голове сплошное
«хватит, пожалуйста, я больше не могу», и он задыхается от нового удара.
Макара оттаскивают за плечи, а Шаст не перестаёт дрожать и сжиматься,
стараясь прикрыть себя от уже прекратившихся ударов. Ему ожидаемо
досталось больше всех на этой стрелке.

Потому что Антон — ненужный. Ни себе, ни родителям, ни школе. Антона

тупо не жалко. За Антона никто не вступится — и «Бэшки» это знают.

— Блять, пиздец! Антох, Тоха, вставай, давай, нас спалили, бегом, валить надо!
— трясут его за плечи Серёга и Димка. Шаст неуверенно убирает руки от лица,
медленно переворачивается на спину, тяжело и громко дыша.
— Блять, ты как? Ты встать можешь? — подключается Позов, помогая сесть,
поддерживая за спину. — Нас поставят на учёт, о Боже, — начинает паниковать
Позов, замечая, как в окнах второго этажа школы мелькает несколько силуэтов.
Учителя идут.
— Валите, — хрипит Шаст, заваливаясь набок, но его ловит Серый.
— Да нахуй иди, — отвечает ему Матвиенко дрожащим, но злым голосом. Сам
понимает, что будет, но друга одного не оставит. — Дим, ты реально вали, мы
тут сами. Беги, блять, говорю! Тебе нельзя на учёт! — повышает на него голос и
толкает в плечо для убедительности. Позов, покачав головой, остаётся.
— Нет, — твёрдо произносит он. — Вместе получим.
— Долбоёб! — ругается Серый, смотрит по сторонам отчаянно, словно ища вход
в Нарнию, где они смогут спрятаться. — Шаст, вставай, ну пожалуйста! — Антон
хочет, правда хочет, но сил в избитой тушке просто нет. Его организм и так
время от времени сбоил, а сейчас тем более отказывался идти на контакт.

Основной вход в школу находится за их спинами, второй — слева, прямо за

углом здания, там пролегает проезжая часть. Они находятся метрах в двадцати
от этого выхода и потому синхронно оборачиваются, услышав, как кто-то резко
дал по тормозам на машине прямо перед входной аркой. Из машины выходит
Арсений. Антон удивлённо наблюдает за тем, как учитель стремительно
направляется к ним, и парни рядом особенно очкуют, не понимают, к чему идёт
дело.

— Идиоты, — шипит он на них, опускаясь рядом и кладя обе ладони на лицо

своего подопечного, заглядывая в бездумные зелёные глаза. Он злой, сердитый
и взволнованный. — Бегом отсюда! Бегом, я сказал! — кричит на парней Попов,
приобнимая Шаста за спину, освобождая от этого занятия ребят. Антон кивает
парням, подтверждая, что просьбу лучше выполнить. Димка с Серым бросаются
бежать в сторону заброшки. Арсений быстро и не очень бережно сгребает тело
85/118
Антона, поднимает на руки и так быстро, как может, направляется с ним к
машине. Разместив парня на заднем сидении, он огибает машину, садится за
руль и срывается с места. Учитель переводит напряжённый взгляд с дороги на
школьный двор и видит группу учителей, которые пришли выяснить, что
произошло, узнав о стрелке.

Арсений думает, что успел.

— Антон, — говорит он, подняв взгляд на зеркало заднего вида. Мальчишка тихо
скулил, поджав под себя длинные ноги, и кусал губы, чтоб быть как можно тише.
Услышав своё имя, девятиклассник открывает глаза, и Арсений даже через
отражение отчётливо видит, что в них стоят невыплаканные слёзы, которым
парень не даёт пролиться, вытирая рукавом кофты. — Как ты? — сначала думал,
что будет ругаться, но, увидев, в каком состоянии мальчишка, решил отложить
это дело в долгий ящик.
— Больно, — произнёс он слабо, прижимая обе руки к животу.
— О Боже… — выдыхает мужчина, ощущая прилив жалости к подростку. Он
берёт телефон из подставки на приборной панели, набирает Сашу, который у
него стоит в быстром наборе, и просит приехать как можно скорее.

Антон закрывает глаза.

***

— Какого хера ты смеёшься? — устало спрашивает Арсений, помогая Антону

выйти из машины. Парень, повиснув на его плече, начал вдруг тихо
посмеиваться, уткнувшись ему в шею разбитым носом. За то время, что они
ехали, ему стало чуть легче, и пришло осознание того, что он, мать вашу,
навалял самому Макару — этому шкафу! Антон на поставленный вопрос не
отвечает, сдавленно охает только, делая шаг, и накрывает рукой саднящие
рёбра. — Дурак, — добавляет Попов, открывая перед ним дверь подъезда.

Энтузиазма Шаста, обоснованного тем, что он был нереально крут, когда

пару раз ударил Макара, хватает ровно до двери в квартиру. Арсений и так
почти весь путь протащил его на себе, а сейчас парень и вовсе растёкся по полу,
осев на него.

— Это додуматься только — забить стрелку в школе!.. — злится Арсений, под

подмышки поднимая лёгкую тушку и усаживая на мягкий пуф в коридоре. Антон
усмехается тихонько и устало откидывается спиной назад, упираясь лопатками
в стену. — У тебя хоть ничего не сломано? — не очень-то своевременно уточняет
брюнет, садясь на колено перед подростком и принимаясь распускать шнуровку
на кроссовках.
— По ощущениям — всё, — поморщился пацан, с трудом отрывая затылок от
стены, чтоб посмотреть в голубые глаза Арсения. Сердечко от его заботы
забилось чаще, и парень почувствовал странное желание запустить руку в его
тёмные пушистые волосы, но тут же решил, что это плохая идея.
— Давай конкретнее, — заглянув в зелёные глаза, произнёс он, параллельно
обхватив рукой тонкую щиколотку. Потянув на себя кроссовок, он освободил
первую ногу от обуви, затем вторую.
— Рёбра, руки, затылок и животик, — перечислил, прислушиваясь к ощущениям
своего тела. — Можно я в школу завтра не пойду? — внезапно для самого себя и
тем более для учителя, на полном серьёзе, попросил разрешения у него, как
86/118
будто Арсений его родитель или родственник.
— Конечно, не пойдёшь, — заторможено отозвался старший. — Тош, по голове
сильно прилетело? — уточнил, выгнув бровь. Антон обиженно фыркнул: «Сам
дурак!». — Так, ладно, иди сюда, — он попытался поставить подростка ровно, но
его ноги разъезжались, как у новорожденного Бэмби, а рукой он хватался за всё
подряд, чтоб удержать равновесие, но в основном — за Арсения. — Понятно, —
закатил глаза Попов и, не теряя больше времени, поднял тощее тельце на руки.
Антон стыдливо уткнулся лицом в его плечо.

Мужчина, проигнорировав диван в зале, проходит в свою спальню и

осторожно опускает Шаста на мягкую кровать.

— Тебе здесь будет комфортнее, — со знанием дела заверяет старший, отвечая

на немой вопрос. — Теперь раздевайся, — Шаст уставился на Арсения, не
моргая. — Давай-давай, надо посмотреть, что с тобой, — юноша вздыхает, снова
ощущая себя виноватым за то, что его избили, и со стоном опускает дрожащие
руки на края кофты, чтоб стянуть её. Пальцы перебиты, на них к вечеру
проступят синяки, кое-где кровь — то ли его, то ли Макара, и силы в них совсем
нет, едва ли получается их полноценно сгибать и разгибать. Арсений, мягко
обхватив ладони, опускает их обратно на одеяло, поверх которого лежит
школьник, и сам принимается медленно и бережно стягивать верхнюю одежду.
— Тш-ш, немного осталось, — успокаивающе шепчет на ухо, когда дыхание
подростка учащается и он едва не хнычет, когда ему приходится поднять руки и
сесть на кровати. Каждое движение отдаётся болью.

Антон думает, что Арсений бывает на удивление заботлив.

Антон думает, что он любит его успокаивающий шёпот и нежные касания.

Антон думает, что он боец, что теперь его не будут считать трусом.

Антон тихонько всхлипывает, когда ткань кофты проезжает по открытой

ссадине, розовеющей сбоку на впалом животе.

— Зачем ты в это влез, а, малой? Сейчас не болело бы ничего, прими бы ты

благоразумное решение. В конце концов, мог бы сказать мне, и никакой стрелки
не было бы, — Шаст шмыгнул разбитым носом, медленно повернулся набок и
сжался в комочек, крепко жмуря глаза, чтоб из них, не дай Бог, не покатились
слёзы. Раны саднили слишком остро. Ему тяжело даётся переносить боль, а
нотации Арсения ничуть не помогали в данной ситуации. — Принесу обезболку и
воду, — решил старший, осмотрев подростка, и отошёл на пару минут за
поиском перечисленного.

Антон, тяжело пыхтя, как рассерженный ёжик, приподнимается, упираясь

локтем в подушку, быстро проглатывает белую таблетку в сладкой оболочке
прямо из рук Арсения, немного задев влажными губами кончики его пальцев.
Мужчина подносит стакан к его рту, ждёт, пока младший сделает пару быстрых
глотков, и убирает его в сторону, на прикроватную тумбочку.

— Саша приедет вечером, осмотрит тебя. Если станет очень плохо — не молчи,
поедем в больницу, — предельно серьёзным голосом произносит учитель,
помогая парню перевернуться обратно на спину, чтоб обработать все ранки.
Шаст сдавленно хнычет и тяжело дышит, отчего его грудная клетка часто
вздымается. Парень всё ещё без верхней одежды, и бледная кожа начала
87/118
покрываться мурашками от холода. Пальцы Арсения пробежали по его рёбрам,
едва ощутимо щекоча, пока он с сосредоточенным видом проверял, не сломана
ли ни одна из костей.
— Не нужно никому меня осматривать, — тон у Антона вышел почему-то
обиженным, хотя у парня вроде и нет причин обижаться на кого-либо, кроме
себя, дурашки такого.
— Нужно, — подняв взгляд на мгновение, оторвавшись от изучения тощего
тельца, заверяет его брюнет, глядя в зелёные прищуренные глаза. Его тёплые и
сухие руки приятно ощущались на коже, согревали и ласково поглаживали,
давили почти не больно, когда он прощупывал перебитые руки мальчишки.
— Арс, там больно, — просипел девятиклассник, сдавленно простонав, когда
пальцы Арса сошлись на особенно болезненном участке — между указательным
и средним пальцами, где пролёг болезненный след от ботинка, которым с силой
ударил Макар. Кожа чудом не содралась, но опухла и покраснела.
— Извини. Надеюсь, обошлось без переломов, было бы жалко такие
музыкальные пальцы, — Антон заржал в голос с этой фразы, а Арсений, явно
добиваясь именно такой реакции, поднял на него взгляд, рассматривая улыбку
на припухших от укусов губах.
— Из меня музыкант как из тебя танцор, — выдавил в ответ юноша. Попов,
смочив заранее принесённую вату в перекиси, стал аккуратными движениями
оттирать запёкшуюся под разбитым носом кровь с красивого личика парня.
Антон сосредоточенно наблюдал за его действиями и морщился от неприятных
ощущений, когда вата касалась особенно чувствительных зон около крыльев
носа.
— Я, кстати, три года танцами занимался в детстве, — Антон улыбнулся,
представляя себе танцующего Арсения. Было забавно и мило. — Так что ты мог
бы стать вполне сносным музыкантом, исходя из этой логики, — Шаст
усмехнулся и отвёл взгляд.
— Может, и стал бы, родись в другой семье, — голос звучал тише и грустнее, чем
раньше. Попов промолчал на эту фразу, не найдя нужных слов. Антон был прав.
— Что теперь будет? — нарушил тишину девятиклассник. — В школе всё равно
узнают, кто был на стрелке. Свои же и сдадут. Как думаешь, меня поставят на
учёт? — Арсений категорично качнул головой.
— Мы всё уладим, — произнёс он уверенно. — Думаю, из этой ситуации найдётся
выход, если немного подумать.
— Было бы хорошо. Ладно я, а Димке на учёт нельзя, — Арсений по-доброму
усмехнулся. Избитый мальчишка лежит перед ним, едва шевеля конечностями,
ему грозит постановка на учёт в полиции, а он волнуется лишь за друга,
которому досталось вдвое меньше.
— Разберёмся, — и этому голосу Антону хотелось верить. — Хочешь чего-нибудь?
— спросил мужчина, закончив с обработкой и помогая младшему натянуть
футболку обратно, чтоб не смущать его лишний раз.
— Нет… хотя… какао, если не сложно. Сладкое. Две… нет, лучше три ложки
сахара, — Арсений, растянув губы в умилённой улыбке, тихо рассмеялся, не
сдержавшись при виде смутившегося от своей же просьбы Антона.
— Ух ты, вот таким ты бываешь?.. — вопрос повисает в воздухе без ответа.
— Конечно, сейчас сделаю, — легко похлопав его по коленке, заверил учитель и
поднялся с края кровати. — Отдыхай, — бросил он, обернувшись через плечо в
дверном проёме.

Попов задумчиво помешивает молоко в сотейнике и смотрит перед собой, не

особо обращая внимание на то, что пришло время добавлять какао-порошок. Он
думает о мальчике, который остался лежать в его постели. О его красивой
улыбке, тихом голосе, которым тот озвучил просьбу, о перебитых пальцах и его
88/118
ссадинах на рёбрах и животе.

Арсений думает, что Шастун не заслужил того, что с ним происходит.

Арсений думает, что он многое бы отдал, чтоб вернуться в тот день, когда
испортил его жизнь своим необдуманным поступком.

Арсений думает, что Антону бы уехать из этого города поскорее и начать

нормальную жизнь.

Арсений добавляет какао-порошок и три ложки сахара.

— Держи, — он аккуратно опускает в протянутые ладошки парня тёплую чашку

и помогает приподняться.
— Спасибо, — искренне произносит Шаст, отведя взгляд вниз, рассматривая
свои руки и фиолетовую пузатую кружку.
— Поспишь? Тебе бы сил набраться, совсем бледный, — вздыхает Арсений, с
сожалением осматривая мальчишку и чувствуя свою ответственность за его
состояние.
— Да как-то не хочется, — подумав, покачал головой Шаст. Как назло, именно
сегодня он выспался.
— Как хочешь, но с кровати я тебе встать не дам, — предупредил Попов, щуря
свои голубые глаза и следя за тем, как щёки парня розовеют от горячего пара
какао. Сладкое немного отрезвляет его, даёт заряд бодрости. Антон тихонько
шипит, когда напиток обжигает ранки на губах, но пьёт.
— А пописать? — задаётся вопросом, который первым приходит в голову.
Арсений тихо смеётся и качает головой, мол, Шастун, ну какой же ты Шастун.
— Ну только если пописать, — согласно кивает головой, всё ещё не переставая
усмехаться.
— Уговорил, — ответил со смущённой улыбкой подросток.

Весь он — съёжившийся от боли, обиженный и сломленный — стал вдруг

нежным и чувственным, сидя на мягкой кровати в тёплой комнате и сёрбая
вкусное какао, приготовленное с любовью. Арсений его таким раньше не знал.
Мальчику всего-то нужно было немного внимания, заботы и сочувствия, чтоб
стать лучшей версией себя. И улыбка у него красивая, и голос милый, тихий и
как будто немного заспанный, когда он говорит после долгого молчания. Глаза у
парня светло-зелёные, как будто в эпоксидной смоле застыло отражение летней
травы под палящим солнцем. И брови у него трогательно вздымаются наверх,
когда он удивлён или испуган, а ресницы дрожат, когда он злится. Попов
раньше ошибочно думал, что мальчик таким никогда не был.

А на деле Антон таким был всегда, пока не стал взрослее. И вовсе он не

грубый, не злой. Он — это сгусток защитной реакции на реалии жизни, в
которые погружен многие годы. И Арсению кажется, что медленно, шаг за
шагом, он открывает для себя настоящего Антона Шастуна.

Арсений смотрит на разбитые губы, которые опухли и наверняка очень

болезненно саднили, на застывшую на них сладкую плёнку от напитка и ловит
себя на мысли, что хочет эти губы поцеловать.

Арсений ловит на себе ответный отрезвляющий взгляд и отмирает.

— Почитать тебе вслух?.. — спрашивает он немного растерянно, испугавшись,

89/118
что Антон прочитал его мысли — на лице же всё наверняка написано было.
— Да? — удивлённо отвечает Шастун, подрастерявшись от такого внезапного
предложения. Попов кивает, встаёт и берёт с края стола томик в простом
зелёном переплёте.

Арсений целый час читает ему вслух Булгакова, пока Антон, убаюканный его
размеренным голосом, не засыпает, поджав ноги к животу и обняв руками
подушку. Во сне он дрожит, и мужчина укрывает его тёплым одеялом.

Саша, уставший после смены в больнице, пьёт с Арсением кофе на балконе,

пока Антон, разбуженный его приходом, а точнее звонком в дверь, приходит в
себя после долгого дневного сна.

— Вечно ему достаётся, — поджимает губы Саша, делая затяжку сигаретой, а

следом глоток кофе.
— Да, он магнит для неприятностей, — невесело хмыкнул Арсений, оборачиваясь
через плечо на стеклянную дверь — не вышел ли Антон, не ждёт ли уже их?.. Не
хотелось надолго оставлять его одного.
— И… как складывается ваше общение? — неловко интересуется парень, бросая
сигарету в пепельницу и перебирая в руках белую чашку.
— Лучше, — пожимает плечами брюнет.
— Надеюсь, он будет счастлив рядом с тобой, — подытожил Саша, вздохнув.
— Хотел бы я сказать, что без тебя плохо, но знаю, как ты не любишь все эти
разговоры о прошлом, — Арсений ответил таким взглядом, что сразу стало
ясно — он действительно не рад, что врач произнёс это вслух. — Но я по твоим
объятиям всё равно скучаю пиздец, — добавляет он и быстро уходит в квартиру,
чтоб не нарваться на пару ласковых от бывшего. Попов все эти сопли
размазывать не любил никогда. — Ну давай, показывай свой боевой раскрас, —
сменив тон на весёлый, с порога произносит Саша, проходя в комнату Арсения,
где на кровати сидит Антон, ощущая себя неловко под двумя внимательными
взглядами.

Спустя недолгое время парень заключает, что серьёзных последствий не

обнаружил, но всё равно настоятельно рекомендует постельный режим и отдых.

— Если я в школу не приду без причины, то точно поймут, что я на той стрелке
был, — хмуро резюмирует Антон. — И парней одних оставлять не хочу, им
достанется…
— А если пойдёшь, то, блять, не догадаются, — закатывает глаза Арсений. — По
тебе же прямо не видно, — рыкнул он недовольно.
— Блин, — вздохнул Шаст, соглашаясь с аргументом.
— Саш, сможешь ему справку нарисовать, что он болеет? — врач задумчиво
смотрит на школьника.
— По закону только на десять дней могу, потом надо больничный оформлять, а
он, как я понял, добровольно на это не пойдёт… — Антон утвердительно качнул
головой, Арсений вздохнул, скрестив руки на груди. — Но раны за это время
подзатянутся, я думаю, и история замнётся, скорее всего.
— Осталось только убедить учителей, что тебя там быть не могло и вообще ты
просто болеешь, — заключил Попов.

***

— Павел Алексеевич, не понимаю, о чём вы. Я лично видел, как Шастун покинул
90/118
школу сразу после завершения уроков, да и выглядел он неважно — бледный,
уставший, я ещё на уроке внимание обратил, — врать директору было на
удивление просто. Арсений и бровью не повёл, говоря это всё. Благо, ученики и
«А», и «Б», принимавшие участие в стрелке, оказались благоразумны и не стали
сдавать друг друга, хотя по боевому раскрасу многих вычислили сразу, а те, кто
оказался смышлёнее — остались дома.
— И всё же удивительное совпадение, что он заболел именно сегодня. Я звонил
его маме, она даже не в курсе, а на просьбу прийти в школу для выяснения
обстоятельств никак не отреагировала, уже в который раз… — Арсений стиснул
зубы. — Надеюсь, у Шастуна будет официальная справка из больницы, иначе,
если он просто прогуливает, у меня будут основания предположить, что он всё
же участвовал в драке, — Арсений едва удержался от того, чтоб довольно
хмыкнуть. Потому что справка у Шастуна уж точно будет.
— А что там с Макаровым? Видел его с утра, весь в синяках, — «Мой мальчик
постарался», — проскочила донельзя довольная мысль в голове.
— Будет поставлен на учёт, он там был без сомнений. Он, кстати, и утверждает,
что Шастун тоже был там, но его слова не сходятся с вашими, а доверять
учителю я склонен больше, чем хулигану, — Арсений кивнул головой.
— Не в первый раз Макаров пытается испортить кому-то жизнь. Проблемный
ученик, — перевести тему получилось идеально. Павел Алексеевич согласно
покивал головой, поворчал на девятиклассников и покинул учительскую.

***

— Что-то ты неважно выглядишь, — причитает Арсений, осматривая худой

силуэт посреди смятых простыней. Антон плохо спал ночью, поскольку выспался
накануне днём. Он лениво валялся в своём гнёздышке хаоса и пожаловался, что
ему жарко. Попов прошедшей ночью спал на диване.
— Мне просто жарко, — фыркнул Антон, не соглашаясь с этой претензией.
Брюнет молча подсел рядом и накрыл рукой его лоб. Щёки у мальчишки были
розовые, одет он был в лёгкую светлую пижаму, а кожа была горячей.
— Не просто жарко, у тебя температура. Антош, ну как ты умудряешься?..
— Шастун проворчал в ответ что-то невнятное.

Попов принёс градусник, заставил измерить температуру, послушал

недовольное сопение подростка на протяжении пяти минут, а затем принёс
разбавленный порошок от простуды, который должен был снизить температуру.
Тело Антона с трудом восстанавливалось, и, конечно, такая нагрузка на
неокрепший организм ослабляла здоровье.

— Это побочный эффект от твоей дурости, — со всей серьёзностью заявил

Арсений. Антон смешливо фыркнул, его эта фраза повеселила. — Я буду спать с
тобой сегодня, мне не нравится твоё состояние, — вот тут Шастуну уже
перестало быть смешно.
— Мне не нужна нянька, я уже взрослый, — Арсений смерил его таким взглядом,
что школьнику захотелось заткнуться сейчас же.
— Тебе может стать плохо ночью, а я смогу на это вовремя отреагировать. И
даже не бухти, — Антон закатил глаза, но в душе ему стало тепло. Он хотел
спать рядом с Арсением. Он любил Арсения. Он чувствовал себя придурком.

Учитель спит на другой половинке кровати и никак не нарушает личное

пространство подростка. Антон не спит, он смотрит на закрытые веки, губы,
уголок скул мужчины и не может заставить себя отвернуться. В полумраке
91/118
спальни он вытягивает вперёд руку и кончиками пальцев несмело касается
открытых ключиц брюнета. Его кожа тёплая, она почти обжигает подушечки
пальцев. Антон, осмелев, накрывает её всей ладонью. Арсений во сне реагирует
на касание, слегка меняет своё положение и неожиданно накрывает тонкую
кисть мальчишки своей рукой.

— Хочешь, чтоб я обнял тебя? — хрипло спрашивает он, сонно приоткрыв глаза.
Антон почти что готов вслух запищать от ужаса и стыда. Он выхватывает
ладошку из слабой хватки, прижимает к груди и отворачивается к учителю
спиной, с ужасом ощущая ускорившееся сердцебиение, когда накрывает руками
грудную клетку. Он боится, что Попов тоже его слышит.
— Нет, — отвечает он, закусив уголок подушки.

Божечки, какой дурак, просто пиздец.

На утро Арсений не помнит этой ситуации, он уже был в полусне.

Антон помнит её прекрасно.

***

— Антон, — Арсений, вернувшись вечером домой, настойчиво зовёт подростка с

порога. — Антон! — Шастун высовывает голову из кухни.
— Что? — спрашивает он, высовываясь в коридор полностью. Арсений
взволнован, и он быстрым шагом подходит к мальчишке. Парень отшатывается
на шаг назад неосознанно, побоявшись такого напора. — Да что, блин, такое?
— не выдержал он.
— Я только что узнал, когда поднимался наверх… Весь подъезд гудит, — Шастун
всё ещё не понимает, случилось что-то хорошее или плохое, потому что по лицу
Арсения угадать просто невозможно. — Слава, он… — Антон рефлекторно
стискивает зубы. Единственная новость, которую он хочет узнать о Славе — это
когда он наконец сдохнет, а остальное его не слишком волнует. — Он мёртв, —
Шастун неосознанно приоткрывает рот, потрясённый этими словами. Да ладно,
блять, вот настолько мысли материальны?..

Антон подаётся вперёд и попадает в тёплые объятия Арсения. Ему ни капли

не совестно, что он рад этому известию.

— Он заслуживал этого, — шепчет Попов над ушком, ласково гладя по спине и

волосам. — Он больше не причинит тебе вреда, — Антону хочется плакать от
облегчения.
— Как это произошло? — спрашивает пацан, вздёрнув голову. Их лица
оказываются так близко, что в других обстоятельствах это было бы даже
неловко. Арсений смотрит на него сверху вниз.
— Не поверишь, но этот мудак подскользнулся на бутылке, которую сам же и
выпил, и разбил башку о бордюр, сразу насмерть, — и эта ирония судьбы
заслуживает высшей оценки по мнению подростка.
— Эта смерть ему к лицу, — хмуро произносит юноша, и его взгляд полон
холодного безразличия.

Антон не спит всю ночь. Прокручивает в голове по сотому кругу, что Славы
больше нет, что он мёртв и это навсегда, и это вызывает бурю чувств внутри.
Арсений обеспокоенно спрашивает, в порядке ли он, когда просыпается посреди
92/118
ночи, чтоб выпить воды, и заодно проверяет подростка, а Антон смотрит на него
из темноты и даже не сразу замечает, погрузившись глубоко в свои мысли.
Мужчина снова спит отдельно, ведь температура у мальчишки спала и его
восстановление шло своим чередом.

Шастун в деталях представляет себе, как это произошло. Вот он, громоздкий
и мерзкий, уже пьяный и весь серый, ведь тело давно изуродовано
последствиями такого образа жизни, делает неловкий шаг назад, пытаясь,
видимо, поймать равновесие, и натыкается стопой на пустую бутылку, вот она с
характерным звоном катится вперёд под его весом, и наконец он громко падает
на асфальт, а затылком ударяется о бетонный бордюр. И снова, снова, снова в
голове эта картинка. И в какой-то момент на губах мелькает полная
удовлетворения усмешка. Он заслуживал именно такой смерти.

Антон с удивлением думает о том, что, кажется, его жизнь налаживается.

Антон думает, что можно снова выходить на улицу и не бояться, что Слава
найдёт его.

Антон думает, что его мерзкие руки больше никогда не коснутся мамы.

Антон думает, что он действительно может уехать отсюда, из этого серого

прогнившего города, и от облегчения на закрытых глазах проступают слёзы.

Он так рад мысли, что сможет оставить этот груз за плечами.

Ему всего шестнадцать, он просто хочет жить.

***

Антон, идущий с заброшки, где они собрались с парнями впервые после

стрелки и обсудили все последние слухи, просто радуется, что ни Серегу, ни
Димку не поставили на учёт, хотя разбирательства всё ещё идут полным ходом,
но, кажется, директор начинает терять интерес к этой драке, ведь на носу
проверка из района, и он куда больше обеспокоен, в порядке ли вся
документация и готова ли их школа с достоинством пройти эту проверку.

Когда парни уходят, он поднимается на крышу, окидывает долгим взглядом

раскинувшийся внизу вид. Это становится «его» местом, Антону нравится
находиться здесь, наверху. Город как на ладони, свежий ветер и никого рядом.
Он смотрит на покосившиеся дома в округе и думает о том, что обязательно
доучится и уедет, и не вернётся больше никогда. И хочет оставить плохие
воспоминания в прошлой жизни, закопать их в этом районе и не возвращаться к
этой могиле никогда. Хочет оставить эту жизнь здесь и не вспоминать о ней.

Антон вынимает из кармана полный коробок с сигаретами, ещё

запечатанный в плёнку, и прячет под неровно лежащую плиту у края крыши. Он
чувствует, что впереди ждут нелёгкие месяцы учебы в школе, и он наверняка
вернётся сюда ещё не раз в поисках успокоения, так пускай они всегда будут
под рукой, когда понадобятся.

Парень, недолго постояв у края, уходит домой.

93/118
 И, погруженный в свои мысли, он не сразу замечает её.

Мама, одетая во всё чёрное, вероятно, возвращалась с похорон этого

ублюдка. Она даже в чистой чёрной юбке в пол и вязаном кардигане выглядит
как-то небрежно. Сухие дрожащие руки сжимали чёрные перчатки. Волосы были
наспех собраны в какой-то странный то ли распавшийся пучок, то ли хвост.
Осунувшееся лицо с морщинами как будто состарилось на десяток лет за
прошедшее время с момента, когда она оказалась в больнице с ножевым
ранением. Удивительная собачья преданность к отбросу общества вызывала у
Антона то ли жалость, то ли брезгливость.

Мама заметила его, уже стоя около подъезда их дома, когда курила дешёвые
«Родопи», которыми провоняли её пальцы. Антон поджимает губы. Внутри него
какой-то отчаянный порыв подойти, обнять, отвести её в квартиру и поговорить
по душам, но мама смотрит на него зло, как на врага, и отводит глаза, как будто
это он — грязный, пропахший дешёвой «Беленькой» и тяжёлым табачным
смогом. Она докуривает и молча уходит, не сказав ни слова.

Антон как никогда ясно осознаёт, что у него больше никого не осталось,
кроме Арсения. И никому он больше нахер не нужен.

***

— Думаешь об этом, да? О его смерти, — Антон вздрагивает от голоса Попова и

согласно кивает головой, возвращаясь к своей чашке чая, которую
гипнотизирует на кухне взглядом уже долгое время. — Знаешь, что на этот счёт
сказал бы Булгаков? — Антон тихонько усмехается — в этом весь Арсений.
Учитель русской литературы.
— Что? — всё-таки любопытство берёт верх.
— «…Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда
внезапно смертен, вот в чём фокус». Это цитата из его «Мастера и Маргариты»,
и она как никогда уместна сейчас, — Антон одобрительно хмыкает.
— Человек смертен… — задумчиво вторит он.

А потом накрывает какое-то неудержимое желание прочитать всего

«Мастера и Маргариту» от начала до конца. В голове слишком много своих
мыслей, и ужасно хочется послушать каких-нибудь чужих. Он слишком устал
быть наедине с собой.

Антон хватает томик Булгакова и жадно вчитывается в каждую строку. Он

читает весь вечер напролёт, всю ночь и, чем дольше делает это, тем больше
расслабляется. Эмоции, штормящие внутри океаном, угасают, а размышления в
голове теперь связаны только с сюжетом книги.

Шастун так взволнован событиями последних дней, что сон ушёл на второй
план. Он как будто приходит обратно в себя, когда за окном уже рассветает.

«Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым.

Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не
потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор
Иудеи всадник Понтийский Пилат…».

Последние строки прочитаны. Антон трёт красные от чтения всю ночь

94/118
напролёт глаза и удивляется самому себе. Раньше таких порывов он за собой не
наблюдал. И вырубается Шастун почти мгновенно, как касается головой
подушки, и спит так крепко, что даже утром Арсению не удаётся поднять его к
завтраку.

***

Антон резко садится в кровати и загнанно дышит. Он весь взмокший от пота,

волосы налипли на лоб, футболка прилипла к телу. Сердце бешено колотится в
грудной клетке. Кажется, он даже вскрикнул. Шасту давно не снились кошмары,
он совсем отвык от этого чувства страха и дезориентации, когда тебя застаёт
столь резкий подъём посреди ночи. По комнате разливается мраморно-синий
цвет от луны, и пацан откидывается обратно на подушку, рассматривая потолок.
Он всё ещё тяжело дышит.

Ему снился кошмар, в котором он видел Славу. А парень уж было

размечтался, что больше никогда не увидит эту рожу. Снова этот ублюдок шёл
на него с ножом, снова угрожал, а когда замахнулся и ударил, то парень резко
проснулся. Сон был реалистичным и оттого таким пугающим.

Антон прокрадывается на кухню, стараясь по пути не разбудить мирно

спящего учителя, набирает себе воды и жадно пьёт. Затем выходит на балкон,
курит и возвращается обратно на кухню. Снова шумит, пока достаёт чашку,
пытается тихонько заварить себе какао, но в гулкой тишине слышится каждый
шорох, и, забив на это дело, Антон пытается всё же вернуться в спальню и
просто попытаться уснуть, а вдруг получится.

— Ты такой тихий, — слышит он сонный, но уже полный сарказма голос. Замерев

на месте, мальчишка тихо ругается себе под нос и оборачивается через плечо на
приподнявшегося с дивана мужчину.
— Прости, пожалуйста, — стыдливо извиняется Антон. Он искренне не хотел
мешать сну учителя.
— Кошмар приснился? — угадывает Арсений.
— Да, вроде того, — отвечает парень, неловко сжимая одной рукой запястье
другой.
— Я могу лечь с тобой, если ты боишься сейчас спать один, — Антон
показательно громко фыркает.
— Ещё чего, я не ребёнок, ничего я не боюсь, — Арсений падает обратно на
подушку, зевая.
— Как хочешь. Но, если что, зови.

Антон уходит в спальню и закрывает дверь, а затем припадает к ней спиной.

Антон думает, что, может, и стоило бы согласиться, но слишком стыдно.

Антон думает, что, наверное, Арсений бы его даже обнимал ночью.

Антон осуждает себя. Он всё-таки большой мальчик!

Антон пытается уснуть.

Перед глазами отрывки из сна. Он накрывается одеялом с головой, как будто

это спасёт, как будто так не будет страшно. Но это не помогает. Едва ли он
95/118
начинает проваливаться в дрёму, как жуткое лицо всплывает в подсознании.
Слава нанёс слишком много морального и физического ущерба, чтоб так быстро
выкинуть его из мыслей.

Шаста бросает в дрожь и всего потряхивает. Он даже неосознанно

всхлипывает и тут же затыкает себе рот руками. Он сделал это неосознанно,
само вырвалось из груди.

Дверь открывается. Антон вздрагивает. Арсений молча заходит в спальню,

бросает свою подушку на соседнюю часть кровати и залезает под одеяло, а его
теплые руки притягивают дрожащее тело к себе.

— Упрямый, — говорит он негромко, опуская русую макушку на свою грудь.

Шастун облегчённо зажмуривает глаза и сильнее обнимает мужчину поперёк
живота рукой.
— Спасибо, — шепчет он с искренней благодарностью. Антон засыпает,
убаюканный размеренным дыханием учителя и мягкими поглаживаниями по
лопаткам.

А ближе к рассвету он снова просыпается от кошмара. И на этот раз его

щёки мокрые от слёз, он бледен и испытывает настоящий ужас.

Во сне он видел мёртвого Арсения, который истекал кровью в его объятиях, а

он не мог сделать ни-че-го. И это бессилие вымотало его во сне, будто он всю
ночь разгружал вагоны. Антон откидывает одеяло с себя по пояс, тянется к лицу
брюнета, кладёт ладошку на его скулу, ведёт по ней дрожащими пальцами и
заплаканными глазами смотрит на его закрытые веки. Он дышит, и он живой, а
очередной кошмар наяву был лишь сном, но он должен был в этом убедиться.
Крошечная капелька влаги срывается с глаз, падает на губы учителя, и тот,
нахмурившись во сне, открыл свои голубые глаза. Шаст дёрнулся.

— Ты чего? — сонно, но уже взволнованно спрашивает Попов. Антон свою руку с

его лица так и не убрал. — Снова кошмар? — спрашивает он, думая, что ему
показалось. Шастун стыдливо тянется рукой к лицу, чтоб стереть влагу, но
Арсений перехватывает его ладонь, которую тот наконец убрал с его скулы, в
воздухе и внезапно подносит к губам, оставляя легкий поцелуй-касание. Антона
всего передёргивает от этого нежного жеста. — Всё хорошо, я рядом, — шепчет
он хрипло, глядя снизу вверх на нависающего над ним подростка. И снова
целует, теперь чуть ниже, у основания запястья. От этой успокаивающей заботы
всё внутри сбивается в ком.

Подросток подаётся лицом вперёд, всё ещё не осознавая, что решился на

этот шаг, и Арсений, поняв, чего тот хочет, немного раньше, чем сам Антон,
приподнимается, отрывает голову от подушки и касается приоткрытых
мальчишеских губ своими. Он кладёт руку на его тонкую талию, а вторую
заводит за ушко, поглаживает чувствительную кожу подушечкой большого
пальца. Арсений мягко переворачивает Шаста на спину, нависает сверху и
целует мягко, с нежностью, с любовью, ласково поддевает то нижнюю, то
верхнюю губу, не пытается сделать поцелуй жёстким или властным. Его рука
оглаживает впалый живот и тазовые косточки, а другая гладит по волосам.

И Антон неумолимо тает от этой нежности.

Антон никогда не чувствовал такой ласки и трепета по отношению к себе.

96/118
Антон даже не осознаёт до конца, что Арсений реально целует его.

97/118
Примечание к части В моей группе вышел мерч (стикеры, браслеты, открытки,
футболки и толстовки) по фанфикам "Любишь кусаться, Шастун?", "Обрати на
меня внимание", "Парень из квартиры напротив" и "Siempre estoy solo" -
https://vk.com/public141087067. Спасибо за внимание!

Часть 14

Антон просыпается в тёплых объятиях и непонимающе хмурится. А

спустя всего пару мгновений он резко распахивает глаза и дёргается, порываясь
встать, но рука Арсения крепко прижимает его к своей груди, и он падает
обратно на его плечо. Мужчина сдавленно мычит что-то сквозь сон,
недовольный таким пробуждением, и приоткрывает глаза.

— Чё суетишься? — спрашивает он, принимая более удобное положение и не

спеша убирать руку с тощего бока. А у Шастуна код тревоги в голове красный:
они целовались!
— Бля… — тихо выдаёт он, снова пытаясь подняться, и снова преграда в виде
руки учителя не даёт ему выбраться из постели.
— Тош, тише будь, — просит мужчина, явно не успев ещё проснуться.

С третьей попытки мальчишка всё же выбирается из объятий и бежит в

ванную комнату. Ему срочно нужно уйти подальше от Арсения, потому что
воспоминания прошедшей ночи ужасно смущали, а ещё ему нужно умыться
холодной водой, чтоб побыстрее прийти в себя и окончательно проснуться.
Попов остаётся досматривать свой сон и ещё долго не выходит из комнаты.
Вернуться обратно в свою мягкую кровать для него было блаженством. И как
Шастун только так долго спал на диване с его-то ростом?..

— Доброе утро, — раздаётся хриплый голос. Антон вздрагивает, оборачивается

на Арсения, который проходит на кухню в свободной белой футболке и серых
пижамных шортах, берёт со стола чашку и, набрав воды из фильтра, осушает в
пару глотков. Весь его вид расслабленный и заспанный, оттого донельзя
уютный. Шастун рядом с ним — комочек сжатых нервов. Он не может перестать
думать о поцелуе, о горячих руках на своём теле, о нежных успокаивающих
прикосновениях, о шёпоте на ушко. Юноша краснеет и прячет глаза. — Тош, на
меня посмотри, — просит мужчина уже более твёрдым и настойчивым голосом.
Не увидев ответной реакции, он вздыхает, убирает чашку в сторону и,
преодолев расстояние между ними в пару шагов, кладёт ладонь на подбородок
младшего и вынуждает поднять голову. Их взгляды пересекаются. Антон
пытается отвернуться, но Попов не даёт, лишь усиливает хватку, которая
становится почти болезненной. — Ты жалеешь о том, что было ночью? —
напрямую спрашивает Арсений. У Антона от такой прямолинейности из груди
вылетает сдавленный вздох, и он выгибает свои бровки домиком, а слов найти
не может.

Он целовался ночью с мужчиной и получал от этого удовольствие. И его

заставляют признать это вслух. Он просто не может.

— Арс, — отведя взгляд, цедит подросток. — Отстань, — добавляет он неловко,

делая шажок назад.
— Да ладно, — усмехнулся Арсений, и лицо его озарилось, будто он застал
какое-то счастливое событие. — Ты стесняешься? — почему эта догадка
вызывала у старшего столько радости, Антон категорически понять не мог. — Я
98/118
поражаюсь тебе с каждым днём всё больше, — Шастун зло взглянул на мужчину
исподлобья, как будто тот стоял и оскорблял его.
— Хватит так улыбаться, — рыкнул мальчишка недовольным голосом, скрестив
руки на груди.
— А то что? — откровенно веселится собеседник. Шастун закатывает глаза, как
будто он вёл разговор с раздражающим ребёнком, который не понимает
очевидных вещей, и шагает вперёд, намереваясь избавиться от пристального
внимания. Арсений перехватывает его за руку и прижимает к себе, заключая в
тёплые объятия. Антон замирает на месте от неожиданности, рвано выдыхает
воздух из лёгких, и его брови вздымаются вверх домиком, когда он смотрит на
учителя снизу вверх в силу небольшой разницы в росте. — Я обидел тебя? —
нахмурившись, серьёзным тоном спрашивает мужчина. — Или я тебе неприятен?
— добавляет он, пристально рассматривая зелёные глаза.
— Нет, — тихонько отвечает подросток, сбитый с толку такой сменой
настроения.
— Ты жалеешь о нашем поцелуе ночью? — с той же серьёзностью спрашивает
Попов.
— Нет, — понимая, что от него действительно ждут честного ответа, произносит
мальчишка севшим голосом. Арсений удовлетворённо улыбнулся уголком губ.
— Я хочу, чтоб ты знал, что я хотел этого. Давно хотел тебя поцеловать. Это не
была случайность. И, если ты не против, я хочу сделать это снова, — Антон
мгновенно заливается краской, его как будто прошибает электрическим
разрядом, и по коже ползут мурашки. Вместо ответа подросток легонько
подаётся вперёд, привстает на носочки и утыкается губами в губы напротив,
растворяясь в этой желанной ласке.

Это было спонтанно, необдуманно и так странно, а вместе с этим приятно,

что мальчишка теряется, не понимает, как нужно реагировать, и просто
прикрывает глаза и наслаждается ощущением. Тёплые губы Арсения нежно
касаются его собственных, ладони мужчины смыкаются за его спиной и
прижимают к себе.

Антон аккуратно отстраняется, прячет взгляд зелёных глаз, смотрит в пол,

но всё равно улыбается, как будто это был первый в его жизни поцелуй с
любимым человеком. Арсений смотрит на него, улыбается, чуть щурит голубые
глаза, всё ещё не выпускает из объятий.

— Будешь завтракать? — по-семейному, так просто и уютно спрашивает

мужчина, переместив одну руку на подбородок юноши и легонько вздёргивая
его голову, вынуждая заглянуть себе в глаза.
— Да, — расплывается в неловкой улыбке Шастун.

Антон думает, что его никогда и никто так не комфортил, как Арсений.

Антон думает, что его улыбка совершенно точно дурацкая, но не может

надолго стереть её с лица.

Антон облизывает влажные от поцелуя губы, и по телу бегут мурашки.

***

Антон, сидя на пыльной бетонной ступеньке, часто бьёт подошвой кроссовка

по полу и нервно затягивается сигаретой. Димка с Серёгой смотрят на него
99/118
заинтересованно, но пока ничего не говорят, дают первому начать этот
разговор, который Шастун явно хотел затеять, хоть ещё и не понятно, на какую
тему. Они встретились в заброшке пятнадцать минут назад, обсудили все
недавние события, повспоминали прошедшую стрелку, а потом Антон заикнулся,
что хочет кое о чём им рассказать, но тут же затих, словно сказал что-то не то.

— Короче… — выдавил он из себя наконец, бросая окурок в сторону и до

последнего наблюдая, как красные искры разлетаются в сторону от каждого
столкновения подожжённого фитиля с бетонной поверхностью.
— У кого короче — тот дома сидит и отращивает, Тох, резче давай, — закатывает
глаза Матвиенко, не любящий все эти долгие паузы и интриги. Позов беззлобно
ткнул его локтем под рёбра.
— Завались, ты же видишь, он нервничает, — цедит Димка.
— Короче, я с Арсом засосался, — зажмурив глаза, словно ожидая удара, быстро
протараторил Шаст.
— Ты чего сделал? — переспросил Серёжа, нахмурившись, словно ему могло
послышаться.
— С Арсом поцеловался, — вздохнув, обречённым тоном повторил Антон.
— Оу… — неловко проронил Димка, почесав затылок.
— Нихуя себе, как это произошло? Ты его поцеловал? Он выгнал тебя из дома?
Ударил? Что?! — перечисляет худшие исходы вслух Матвиенко, паникуя от этого
ещё больше.
— Нет… совсем нет, — покачал головой Шастун, глядя на ребят снизу вверх и
неловко поджимая губы. — Он… это он меня поцеловал. Точнее, я как бы хотел,
но он опередил. Ночью. И сегодня утром мы тоже целовались. Бля-я-ять, —
парень закрывает лицо руками, тяжело вздыхает, затем трёт виски, словно у
него разболелась голова от всех мыслей, связанных с учителем.
— Так ты… был не против? И вообще, что? Он поцеловал тебя?! — Димка делает
шажок вперёд, не замечая этого, заинтересованный такой новостью, и смотрит
на Шаста пристально.
— Ебануться, — резюмирует Серёжа.
— Ты хотел этого? — уже тише спрашивает Димка, переварив всю информацию.
Этот вопрос внезапно стал единственным важным для него.
— Да?.. Да, я хотел, — неловко произносит Антон севшим голосом. — И я захотел,
чтоб вы знали. Сложно держать это в себе, — он кусает губы, смотрит себе под
ноги, сцепляет руки в замок и неловко перебирает пальцами.
— С нашей стороны было бы странно осудить тебя за это, — произносит Серёжа
задумчивым тоном.
— Да уж, — хмыкнул Димка, поддерживая слова своего парня. — Хорошо, что вы
с Арсением смогли поладить. Ты с ним, кажется, стал чувствовать себя лучше,
чем когда жил с мамой, так что это правильно. Я рад за вас, — тщательно всё
обдумав и взвесив в голове, говорит Позов.
— Согласен, главное, чтоб тебе было комфортно, — поддакивает Серж,
затягиваясь сигаретным дымом.

У Антона невольно улыбка на бледных губах, и в глазах читается радость.

***

Антон лежит на кровати Арсения в его объятиях и прикрывает глаза от

удовольствия. Мужчина ласково гладит его по лопаткам сквозь пижамную серую
футболку и нежно целует в губы. Он улыбается и смотрит так по-доброму, что у
Шаста сердце, пожалуй, впервые сжимается от нежности.
100/118
— Тош, — шепчет брюнет на ушко, касаясь губами хрящика. У Антона от этого
мурашки по всему телу.
— М-м? — спрашивает подросток, приоткрыв зелёные глаза. Парень всё ещё не
может понять, как так вышло, что они вдруг легли спать вместе и вот уже
полчаса вместо сна нежатся в ласках друг друга.
— Я люблю тебя, — произносит Арсений, заглядывая в глаза напротив. Антон
замирает, словно испуганный кролик при виде света фар, и зрачки его глаз
расширяются. Антону никто не говорил, что любит, с такой уверенностью в
голосе. Да и вообще он давно не слышал подобных слов, тем более по
отношению к себе. — Ты согласен стать моим парнем? — добавляет Попов,
словно желая окончательно добить юношу эмоциями.
— Арс, — к Шастуну способность говорить возвращается не сразу. — Ты это
серьёзно? — спрашивает он, непонимающе нахмурив брови и слегка приоткрыв
губы.
— Абсолютно, — кивнув головой, заверяет учитель.
— Я… Я в отношениях никогда не был. Не умею, — испуганно произносит Антон,
приподнявшись на локтях. Арсений, тихо рассмеявшись такой растерянности,
положил руку поперёк груди подростка и одним движением вернул его обратно
в постель.
— Научим, — заверяет он, наклоняясь к лицу юноши и проводя кончиком носа
вдоль линии его скул. — На то я и учитель, — добавляет он шёпотом. Такой
каламбур немного расслабляет повеселевшего мальчишку, и он успокаивается,
подставляя свои губы под очередной поцелуй.
— Хорошо, я согласен, — в приоткрытые губы мужчины шепчет он, когда они
прерывают поцелуй, чтоб вдохнуть глоток воздуха. — И я люблю тебя, Арсений,
— добавляет он пристыженно, и кончики ушей начинают пылать. Он не привык
признаваться в чувствах, да и все эти пафосные фразы не звучали раньше в его
лексиконе. Антон скорее спешит углубиться в очередной поцелуй, спасаясь от
смущения, которое его настигло.

***

До окончания девятого класса остаётся какая-то неделя. И всего-то. Антон

нервничает, потому что не знает, что его ждёт дальше. Он всё это время жил
одной лишь мечтой — свалить бы из этого города навсегда и не возвращаться,
но осталось совсем немного времени, а у него даже чётко сформулированного
плана на будущее нет. Да ещё и отношения с Арсением… Он к учителю привязан
до невозможного. Эти мысли о будущем пугают. Антон начинает курить больше
и есть меньше. Попов это замечает, ругается на него время от времени, но сам
почти дома не бывает: много бумажной волокиты на работе, всё-таки к концу
подходит учебный год, осталось немного поднажать, а там можно и
расслабиться.

Вечером того же дня оба сидят на кухне. Оба уставшие. За окном уже
сумерки, на столе дымится горячий чай с лимоном, в пиале конфеты и печенье.

— Антон, — обращается к нему мужчина, поддевая рукой тонкую кисть Антона и

сплетая пальцы.
— М? — коротко отзывается юноша, покусывая нижнюю губу и всё думая о том, а
как они будут дальше.
— У меня есть предложение, только условие — обдумай его серьёзно, ладно? —
мальчишка слегка хмурится и усмехается уголком губ. Ну что этот невероятный
101/118
человек снова удумал?..
— Слушаю, — кивает головой парень, подползая ближе к Попову и зарываясь в
его тёплые объятия. Мужчина, не задумываясь, целует его сухими губами в
висок и растирает вечно холодные предплечья.
— В этом году я подавал заявку на вакансию учителя старших классов по
русскому и литературе в один питерский лицей, я и сам учился в нём когда-то, —
Антон вздёрнул голову, глядя на мужчину снизу вверх. — Сегодня мне
позвонили. Меня готовы принять. Дослушай, кому говорю, — беззлобно рыкнул
он на задёргавшегося в объятиях мальчишку. — У меня в Питере есть квартира,
её когда-то подарили родители. Я знаю, что ты хочешь уехать отсюда, и я хочу
того же, здесь невыносимо. Я смогу преподавать в лицее, ты сможешь получить
образование за десятый и одиннадцатый класс в хорошей школе, будем так же
жить вместе. Как тебе такая альтернатива, устроит? — Антон нахмурился, убрал
руки учителя в стороны от себя и сел напротив него, чтоб говорить, глядя в
глаза.
— В Питер?.. И дальше учиться там? — Антон покачал головой из стороны в
сторону, поджал под себя ноги и закусил губу. — Я боюсь, Арс. Я не смогу. У
меня знаний никаких, они не захотят меня даже брать в десятый, я толком не
учился, — Арсений, ласково улыбнувшись мальчишке, вновь притянул его к себе
с чуть большей силой, потому что ощутил лёгкое сопротивление.
— Всё будет хорошо, малыш, я буду рядом, я помогу, — заверил его мужчина,
снова успокаивающе целуя в висок. — У тебя будет много свободного времени,
чтоб подтянуть себя по всем предметам. Я всегда буду рядом, слышишь? Мы
справимся вместе, — и Антону вдруг стало так хорошо от представлений о такой
жизни, что на губах проступила улыбка.
— Думаешь, получится?.. — спросил он.
— Уверен, что получится. Ты и я, и новый город. Оставим всё это в прошлом,
начнём с чистого листа, — и Шаст принимает единственное правильное решение
— соглашается.

Антон думает, что, кажется, он вытянул счастливый билет впервые за всю

жизнь.

Антон думает, что уехать из этого Воронежа — лучшее решение в его жизни.

Антон думает, что он снова хочет по-настоящему жить, будто ему снова
двенадцать, а впереди — только прекрасное безоблачное будущее.

Антон любит Арсения.

Арсений любит Антона.

Антон хочет, чтоб их история закончилась в этот момент. И чтоб дальше —

только прекрасное далеко, как в песне.

***

Антон, собравшись с мыслями, пару раз стучит костяшками по поверхности

двери и остаётся ждать отклика. Он кутается в свою толстовку, словно стараясь
упрятаться в ней и отгородиться от окружающего мира, и хмуро смотрит по
сторонам. Разбитая плитка под ногами, потрескавшиеся бетонные ступеньки,
ведущие вниз, пыльные перила — всё это настолько приелось глазам, что он и
не замечал этого антуража последние несколько лет, а сейчас вдруг заострил
102/118
внимание на каждой детали. В этом подъезде прошло слишком много моментов
его подростковой жизни, и почти все они имели негативный окрас. Уехать бы
поскорее…

Дверь приоткрывается немного, не на четверть даже, и то меньше, и через

образовавшуюся щёлку на него тяжёлым взглядом замутнённых глаз смотрит
мама. Волосы на голове небрежно собраны в пучок, сальные пряди
поблёскивают на слабом свету, льющемся из коридора. Одной худой рукой она
обнимает себя поперёк живота, прижимая грязный розовый в аляпистых пятнах
халат к телу, второй держит дверь. На ногах облезшие серые тапочки со стёртой
подошвой, которые противно шоркают всякий раз, когда она переминается с
ноги на ногу. У неё болезненный вид. Вся бледная, высохшая, серая. Смотрит
недружелюбно, не рада этой встрече. Антон сглатывает ком в горле, чувствует
себя неприятно. Из квартиры несёт запахом перегара и тяжёлого табачного
дыма, а ещё затхлостью, будто эти стены давно не видели свежего воздуха.
Парень старается дышать неглубоко и через раз, чтоб не стошнило.

— Мам, — говорит он, едва найдя в себе силы разомкнуть губы. Слово тонет в
булькающем звуке, и он, прокашлявшись, повторяет. — Мам, — голос звучит
твёрже, отчётливее. — Я уезжаю завтра. В Питер. Наверное, навсегда. Пришёл
сказать, чтоб ты знала, — и застывает на месте, глядя на маму зелёными
глазами, в которых как в эпоксидной смоле застыла жалость и грусть.

Антон хочет, чтоб мама ответила хоть что-нибудь.

Женщина, поджав сухие губы, слабо кивает головой.

— Правильно, — голос у мамы хриплый и прокуренный, почти неузнаваемый. Не

тот родной, каким Антон запомнил его, когда был маленьким. Чужой, словно и
не её вовсе. — Хорошо, что уезжаешь. Здесь у тебя будущего нет, — и слова эти
почему-то режут по живому. Шастун сильнее кутается в кофту, в глазах
появляется влага, которую он старательно сдерживает, но глаз от мамы не
отводит. Он её, наверное, в последний раз видит. Она даже не расстроена, как
будто даже рада. — Да, правильно, — повторяет она снова, отведя взгляд, и
снова головой качает пару раз. — Уезжай поскорее, а то в подъезде и так слухов
много. Уезжай, — повторяет сухими губами снова и, не поднимая взгляд на сына,
хлопает дверью, закрывая её перед носом подростка.

Антон руки сжимает так, что ногти на внутренней стороне ладоней

оставляют следы-полумесяцы, почти до крови. Он крепко-крепко зажмуривает
глаза, чтоб не расплакаться как маленький, и глубоко дышит носом, чтоб
успокоиться. Родная мама его даже на порог дома не пустила.

Антон чувствует остро как никогда раньше — надо валить отсюда навсегда,
его здесь ничего не держит.

Снизу доносятся голоса двух женщин, которые медленно поднимаются

наверх, бурно обсуждая свежую сплетню. Тётю Машу и тётю Любу Антон узнаёт
издалека.

— Слышала, вчера ночью скорая приезжала? Дед Ваня из тридцать шестой-то

помер. От рака легких, — нарочно громко, чтоб побольше людей услышали,
говорит одна.
— Да ты что?! — натурально удивляется другая и начинает охать. — Ой, ужас
103/118
какой… Я думала, выздоровеет…
— Да куда там, — причитает собеседница.

Антон уходит в квартиру Арсения. Не хочет больше в подъезде находиться.

Атмосфера слишком угнетающая.

***

— Готов? Все вещи собрал? — спрашивает Арсений, подойдя со спины и по-

свойски приобняв парня поперёк живота.
— Шутишь? У меня вещей — раз-два и обчёлся, — фыркнул Антон, рассматривая
один-единственный рюкзак со шмотками и пакет рядом с ним. — Я с пацанами
схожу попрощаюсь, ладно?.. — обернулся через плечо юноша.
— Конечно, — тепло улыбнулся ему брюнет. — Только недолго там, ладно?..
Хочу, чтоб мы сегодня засветло выехали, не хочется ехать в потёмках, — Антон
кивает понятливо пару раз.
— Не верится даже, — лёгкая улыбка коснулась мальчишеских губ. — Реально
уезжаем…
— Давно пора было, — решительно произнёс в ответ мужчина. — Вообще не
знаю, зачем сюда приезжал… Видимо, судьба привела, чтоб я тебя встретил, —
Шастун закатил глаза от такой романтики и негромко хмыкнул.
— Судьба у тебя с юмором, — Арсений коротко рассмеялся, соглашаясь с этой
фразой. — А реально, зачем ты приехал сюда, если у тебя квартира в Питере? —
непонимающе нахмурился юноша.
— Искал тут лучшей жизни, хотел залечь на дно, сбежать ото всех. Вот и залёг.
А теперь понял, что зря бежал. Меланхоличное настроение испарилось, домой
потянуло, — Попов ещё раз бросил взгляд на часы. — Так, выезжаем часа через
два, не позже. Переночуем в отеле этой ночью, а завтра к вечеру будем в
Питере. Так что беги давай к пацанам, не теряй времени, в машине ещё
наговоримся с тобой, — мужчина ласково целует парня в макушку, благословляя
в путь-дорогу.
— Понял, побежал, — шутливо отчитался Шаст и, не тратя время впустую,
отправился в заброшку, где договорились встретиться.

Серый с Димкой уже на месте. Матвиенко сидит на бетонной ступеньке,

Позов у него на коленях, курят одну сигарету на двоих, о чём-то шепчутся
между собой и смеются.

— Э, пидоры! — окликает их Антон, и голос эхом отражается от стен.

— От пидора и слышу, — растягивает губы в улыбке Матвиенко. Димка ржёт с
этих придурков, поднимается с тёпленького места и обнимает Антона.
Матвиенко поступает так же. — Чё, прям окончательно всё решено, уезжаешь?
— уточняет на всякий случай парень.
— Да, уже вещи собрали, — подтверждает юноша, счастливо улыбаясь. Он
вообще стал чаще улыбаться в последнее время.
— Круто, молодец, Тох, здесь ловить нечего, — ободряюще хлопает его по спине
Позов. — Я тоже свалю после одиннадцатого подальше отсюда.
— Ну, а я туда, куда и этот, — пожимает плечами Матвиенко, указав на своего
парня.
— Пойдём наверх, покурим? — предлагает Антон. Пацаны соглашаются,
поднимаются на крышу.

Погода в этот день пасмурная и ветреная. Антон зябко кутается в толстовку,

104/118
садится на брошенную посреди крыши бетонную плиту и закуривает последнюю
сигарету из пачки. Пацаны поступают так же.

Они вспоминают все моменты из школы, которые всплывают в памяти.

Обсуждают учителей и учеников, припоминают самые интересные истории и
время от времени ненадолго затихают полностью, осознавая, что прощаются,
наверное, надолго, может быть — навсегда. Питер от Воронежа далеко.

Несколько холодных капель дождя падают сверху, разбиваются о пол.

Начинает моросить.

— Холодно. Может, пойдём уже?.. — робко предлагает Позов, растирая

замёрзшие руки.
— Конечно, — поддерживает его Антон, ощущая, что вдоволь наговорился с
парнями.
— Да, прохладно как-то, — поддерживает Серёжа.

Парни втроём спускаются вниз, выходят из заброшенного здания и

направляются к развилке, где их дороги расходятся — Димке с Серёжей в одну
сторону, Антону в другую.

— Блять, сиги купить забыл в дорогу, мои кончились, — вспоминает Шаст,

досадливо поджав губы. Он заглядывает в пустой коробок, словно намереваясь
найти там припрятанную сижку, но, смирившись с положением, выбрасывает её
в мусорку.
— До ларька минут двадцать идти в одну сторону, успеешь? — интересуется
Серёжа.
— Блин, да уже выезжать через полчаса…
— Я бы свои отдал, но тут только две, вряд ли сильно спасут, — сочувственно
пожимает плечами Позов.
— А я его курю, свои дома забыл, — добавляет Серж. — Да на заправке купишь,
чё ты паникуешь, — Антон вздыхает. Ну не скажет же он пацанам, что его
накрыла дикая ностальгия, и он внезапно захотел выкурить сигарету на том
месте, где всё это началось — на лестничной клетке, свесив ноги вниз, просунув
их через перила. Грёбаный он символист. Да и Арсений не в восторге будет, если
он при нём будет покупать сигареты. Он при мужчине вообще старается особо
много не курить, Попову это не очень нравится.
— Да есть попроще план, — вдруг вспоминает Антон, поднимая голову и глядя
на многоэтажку, которую они уже оставили за спиной. — Я там пачку сиг
припрятал, всё равно уезжаю, это последний шанс ими воспользоваться. Пойду
заберу свой тайник, и всё, можно ехать со спокойной душой.
— С тобой сходить? — спрашивает первым Димка.
— Да не, щас сгоняю быстро — и домой сразу. Ну всё, пацаны, до скорого, — он
крепко жмёт руку Серёжи, тот притягивает в объятия, хлопает по спине пару
раз, затем прощается с Димкой.
— Хорошей дороги, — желает ему Позов.
— Напиши, как доедешь, — добавляет Матвиенко.

Антон поднимается по ступенькам наверх. Эхо шагов отражается от стен. В

здании тихо, пусто. Он смотрит по сторонам, идёт нарочно медленно.

Вот место, где он застал Диму с Серёжей.

Вот место, где они пробовали снафф.

105/118
 Вот их пустые банки из-под энергетиков стоят в углу.

Вот куча бычков валяется, и следы от подошв. Здесь они часто курили.

Это — их место, и оно, пожалуй, единственное, по которому Антон будет

скучать в Воронеже.

Антон выходит на крышу. Ветер ударяет в лицо, забирается под кофту.

Вроде как обещали неделю дождей, а потом резкое потепление. Интересно, а в
Питере сейчас солнце или так же пасмурно?..

Шастун вынимает свою старую нычку — нетронутую пачку сигарет. Какое-то

время крутит её в руках, рассматривая со всех сторон, хотя она точно такая же,
как и десятки предыдущих, которые он скурил. Но парень чувствует — эта
особенная. Эта — последняя. Стоя посреди крыши, честно клянётся самому себе,
что бросит сразу, как скурит последнюю сигарету из этих двадцати. Арсений
будет рад. Да и в новой школе, наверное, дела с курением обстоят жёстче, ведь
это не его воронежская шарага.

Антон вскрывает упаковку, закуривает, стоя посреди крыши. Делает

затяжку, выдыхает, запрокинув голову и прикрыв глаза. Кайфово. Смотрит по
сторонам и поверить самому себе не может, что сваливает. Ходит вдоль
низеньких ограждений крыши, смотрит вниз, узнаёт каждое местечко.

Вот как на ладони гаражи. Он там слонялся всё детство, искал подработку,
курил, изредка вынужденно дрался на стрелках.

А с другой точки видно уже его хрущёвку. Старенькая и обветшалая. И двор

рядом с ней маленький, неухоженный, заросший сорняками.

А вот там вдалеке — школа. Бетонное здание, кажется, навечно впечатанное

в маленький уголок периферийного Воронежа.

Антон медленно ступает дальше, останавливается около торчащих из крыши

толстых ржавых проволок. И ограждение рядом с ними всё рассыпалось
крошкой. Самый ненадёжный участок всей крыши. Он осторожно подходит чуть
ближе, ступает между проволок, останавливается у края, отсюда лучше всего
видно дорогу, которая ведёт из города на выезд. Затягивается сигаретой. Ещё
шаг вперёд — и пропасть. Чувство адреналина Антону нравится, но он всё равно
соблюдает осторожность, даже придерживается за одну из металлических
проволок, чтоб подстраховать себя. Мыслей о суициде в голове больше не
возникает. Наконец-то.

Парень вздрагивает, когда холодный ветер проникает под кофту, кутается в

неё сильнее и хмуро смотрит на небо над собой. Оно тяжёлое, серое, нависает
как купол, не пропускающий солнце. И вдобавок продолжает моросить мелкий
дождь. Бетон под ногами начинает блестеть от влаги.

Докуривает. Бросает бычок вниз, с высоты восьми этажей. Окидывает

последним взглядом пейзаж. Разворачивается и делает шаг по направлению к
двери, через которую зашёл сюда. Арсений его ждёт, пора возвращаться домой.
Туда, где его ждут. Единственное место в этом огромном, почти бесконечном
мире, где ему будут рады, где на него не всё равно.
106/118
 Его домом стала даже не чужая квартира, его домом стал парень из
квартиры напротив. Арсений Сергеевич. Школьный учитель, гей, питерский
интеллигент и просто пидор. Антон хмыкает. Арсений бы его по головке за
такую характеристику не погладил.

***

— Как думаешь, мы с ним ещё встретимся? — спрашивает Дима задумчивым

голосом. Жалко было расставаться с другом.
— Уверен. Сами к нему поедем, если он не вернётся сюда… да вряд ли вернётся.
Да, к нему лучше поедем, — заверяет Матвиенко.
— Да, съездим, если будет возможность. Хорошо, что он уезжает, ему этот город
вообще не на пользу…
— Будто нам здесь офигенно, — ворчит Серёжа. — Я бы тоже уехал…
— Уедем через два года. Надо школу закончить, без неё в вышку на врача не
возьмут… А тебе, чтоб пойти в физвоз, тоже 11 классов нужно закончить, так
что не ворчи.
— Скорее бы уже… Дим! — резко обрывает свою речь на полуслове, кричит не
своим голосом Серёжа. Они все это время шли по краю обочины, отделённой от
проезжей части лишь линией разметки, и вдруг впереди идущая им навстречу
машина вылетает на встречку. Серёжа это замечает первым, она буквально
метрах в двадцати, а по встречке едет другая машина. Матвиенко толкает парня
на себя, ведь он шёл по левое плечо от Позова, чуть дальше от края дороги.
Громкий звук от двух столкнувшихся в лоб машин всколыхнул, кажется, весь
район. В парней летят осколки стекла и мелкие обломки от корпусов машин, но
оба целы, отделались лишь царапинами. — Пиздец! — громко ругается вслух
Серёжа, широко распахнутыми от шока глазами осматривая аварию всего-то
шагах в тридцати от них. Поднимается гул машин, оба встречных потока
останавливаются. — Чё это, блять, было…
— Ахуеть, — часто дышит Позов, так же находящийся в состоянии шока.

Начинается суета.

***

В кармане Антона раздаётся звонок. Он останавливается на месте, отойдя на

два шага от края, лезет в карман, вынимает гаджет. Арсений, видимо, уже его
потерял.

— Тош, ты там скоро? — спрашивает он без предисловий.

— Уже лечу, Арс, — с улыбкой отозвался младший.
— Давай, жду. Тебя может на машине забрать? Ты где сейчас?
— Да не парься, уже подхожу к дому, — немножко сочиняет на ходу мальчишка.
Ему идти минут десять, если перейдёт на бег — и того быстрее.

Антон убирает телефон в карман. Сильный поток ветра вырывает из его руки
пачку сигарет, которую он едва ли сжимал в пальцах, и парень раздражённо
оборачивается через плечо, замечая её в шаге от края крыши. Досадливая
мысль о том, что за новой он уже не успеет, заставляет недовольно насупиться
и, недолго помявшись на месте, развернуться, чтоб забрать её.

107/118
— Дебил криворукий, — шепчет он себе под нос беззлобно. Антон уже был
решительно настроен уходить. Ещё и этот раздражающий моросящий дождь…
Воронеж словно пытается поскорее избавиться от него и посылает плохую
погоду. Пацан делает пару быстрых шагов, останавливается у края,
придерживается за ржавый металлический прут, потому что размокшая
кирпичная крошка в выбоинах на полу у края крыши не внушает чувство
безопасности, наклоняется, резко подхватывает картонный коробок с
сигаретами и, развернувшись, заносит ногу для шага, желая как можно скорее
уйти.

Резкий громкий звук рассекает воздух. Земля под ногами по ощущениям

содрогнулась вместе с ним. Антон, не ожидавший его, рефлекторно дёргается
всем телом, испугавшись. Он резко поворачивается на то ли взрыв, то ли
сильный удар и неловко оступается. Нога скользит по влажной крошке, потому
что бетон под ногами неровный, весь в выбоинах и заполненный этой размокшей
кашей. Он хаотично машет свободной рукой, стараясь найти опору, и, бросив
сигареты, хватается второй рукой за торчащий в бетоне прут, делает попытку
подтянуть своё тело ближе к нему, подальше от края, но сырая крошка скользит
под ногами, и он с замиранием сердца ощущает, как близко оказался рядом с
краем. Старый ржавый металлический прут в руках гнётся и с треском ломается
ещё до того, как парень успевает предпринять хоть какое-то действие. Он
теряет опору, а самый край крыши, на котором он стоял опорной правой ногой,
рассыпается, будто кусок прогнившего дерева. Старые низкие ненадёжные
камни, кое-где всё ещё ограждавшие край крыши, высохли за годы и
превратились в пыль и требуху. Это всё происходит за каких-то пару секунд,
словно прошёл лишь один миг, но для Антона как будто прошла целая вечность
между этим ужасно громким хлопком и ощущением падения.

— Нет! — кричит он не своим голосом.

Антон не чувствует под ногами твёрдый бетон, и это ощущение пугает его
так сильно, что тело словно покрывается холодом изнутри и снаружи, и крик
замирает в грудной клетке, не в силах прорваться сквозь вставший поперёк
горла непроглатываемый ком.

Руками он всё ещё пытается найти опору, но её уже нет. Он лишь царапает
воздух.

Антон думает, что совершил ужасную ошибку.

Антону страшно так, что дыхание спирает, и он не может сделать даже

крошечный вдох.

Антон падает.

Он открывает глаза на одну крошечную секунду, и изображение всё

размытое, словно погружённое в водоворот, и расплывшееся от слёз в глазах,
которые появились из-за слишком быстрой скорости падения. Зелёные кусты
смешались с серым бетоном, коричневой землёй… Антон закрывает глаза.
Единственное, чего он хочет — не видеть, как быстро приблизится к концу
своего падения. Потому что в голове пульсирует одно сплошное: ты сейчас
умрёшь. Шаст боится боли так сильно, что разрыдался бы в голос прямо сейчас,
если бы у него было время, чтоб поставить эту секунду на паузу, взять хоть
короткую передышку перед тем, как всё закончится.
108/118
 Его последняя мысль, за которую он цепляется: Арсений. Имя пульсирует на
задворках сознания, электрическим разрядом бежит под кожей. Арсений —
единственный, о ком вспоминает Антон за секунду до финала своей истории.
Остальное в его жизни не имело никакого смысла.

Его сосед из квартиры напротив — единственное, в чём был смысл

существования.

Один миг — и удар всем телом о твёрдую землю.

Антон больше ничего не думает.

Антон больше ничего не чувствует.

Антону больше не страшно.

Антону не больно.

***

Арсений роняет на пол чашку, на дне которой ещё плескался остывший

кофе, когда за окном раздался резкий и громкий звук удара, от которого даже
окна в рамах затрещали. Мужчина дёргается рефлекторно, а затем резко
переводит взгляд себе под ноги, где только что разлетелась на сотни осколков
кружка. Он досадливо поджимает губы, берёт с кухонной тумбы бумажные
полотенца, отрывает несколько штук и бросает сверху, чтоб жидкость не
растеклась дальше.

Направляется в подъезд, чувствует смутное ощущение тревоги. Слишком

громким был звук, слишком внезапно он нарушил тишину их района. Другие
заинтересованные соседи тоже подтягиваются на улицу, узнать, что произошло.
Арсений быстро преодолевает ступеньки, отворяет тяжёлую дверь, ведущую из
подъезда, смотрит по сторонам.

— Что случилось? — шевелит сухими губами, хмурится, смотрит по сторонам,

чувствует себя как будто не к месту среди небольшой группы уже собравшихся
людей, которые так же как и он пришли выяснять произошедшее.
— Кажется, авария, — неуверенно отзывается какой-то молодой человек. —
Хотите пойти со мной, посмотреть? Выясним заодно, — предлагает мужчина.
Сейчас Арсений фокусирует на нём своё внимание, понимает, что сделал
поспешные выводы и назвать его молодым не так-то корректно, ведь мужчине,
судя по внешности, лет за сорок, но коротко стриженные волосы, гладкая кожа
лица и повседневный прикид, состоящий из кроссовок, джинсов и простой белой
футболки, поначалу ввели в заблуждение.
— Пойдёмте, — легко соглашается Попов. На ходу мужчина набирает номер
Антона, потому что странное чувство тревоги щекочет изнутри по рёбрам, но
телефон оказывается недоступным. Учитель задумчиво поджимает губы и
думает о том, что хорошенько отчехвостит мелкого засранца за то, что
заставляет так за него переживать, но успокаивающее «я уже на подходе к
дому», сказанное парнем недавно, немного расслабляет. Наверняка они с
Димкой и Серёжей уже там, первыми побежали выяснять, что случилось и
откуда шум. А телефон мог тупо разрядиться, с Шастом такое происходило
109/118
регулярно.

Арсений предпочёл бы доехать на машине, но он не заводил её с прошлого

утра, а, значит, ей понадобится минуты три-четыре, чтоб прогреться и прийти в
рабочее состояние, а пешая прогулка вряд ли займёт больше пяти минут, всё-
таки звук раздался неподалеку, за углом улиц.

Мимо проносится машина скорой помощи с мигалками, а следом, спустя не

больше двух минут, ещё одна.

Но, когда Арсений оказывается на месте аварии, где жёстко столкнулись лоб
в лоб две иномарки, он чувствует, как малейшая толика спокойствия, которую
он внушал себе всю дорогу, исчезает, как только он видит перепуганных и
белых, как мел, подростков.

Среди них нет Антона.

— Что случилось? — напряжённым голосом спрашивает Арсений, а у самого руки

дрожат и голос охрипший. Димка смотрит на него растерянно и двух слов вслух
связать не может.
— Один погиб, его только что погрузили, — первым подаёт голос Серёжа. Он
кажется отрешённым. Они с Димой никогда раньше не видели смерть так
близко, и это потрясло подростков. — Мы рядом шли, на наших глазах всё
случилось, — добавил он с запинкой, и было видно, что ему тяжело говорить,
словно в горле пересохло и язык плохо слушался. Может, ему просто не
хотелось сейчас говорить после увиденного, но он заставил себя.
— Блять, — еле различимо шепчет Позов, уткнувшись лицом в ладони. Его всего
потряхивало. Арсений окинул его сочувственным взглядом. Обернувшись,
учитель наблюдает, как рядом с ними проезжает ещё одна — уже третья —
скорая.

Третья?

Почему их три, когда пострадавших двое?

Скорая заворачивает в сторону заброшенной многоэтажки. Арсений не

придаёт этому большого значения в первые минуты.

— Где Антон? — первым спрашивает Матвиенко, опережая идентичный вопрос

Арсения. Мужчина медленно переводит на него взгляд, словно до последнего
думая, что ему послышалось.
— Что? — переспрашивает он.
— Антон с вами? Домой пришёл? — Арсений так крепко стискивает зубы, что
желваки проступают под скулами. Он коротко прочистил горло, крепко сжал
руки на груди, едва заметно повёл бровью и напряжённо ответил:
— Я думал, Антон ещё с вами, — Серёжа слабо качнул головой из стороны в
сторону.
— Он ушёл минут двадцать назад. В смысле?.. Арсений Сергеевич, что
происходит… — хмурится Матвиенко, весь места себе не находит после
услышанного, топчется на месте и не может перестать смотреть по сторонам.
— Не понимаю, — честно отзывается Попов.
— Звонили? — вскидывает на него взгляд карих глаз с какой-то растерянностью,
отражённой во взгляде.
— Звонил, — коротко отзывается мужчина, набирает номер парня ещё раз, и
110/118
снова — абонент недоступен.
— Он за сигаретами в заброшку ушёл, должен был уже быть дома, — произносит
парень, чешет затылок, словно это поможет думать. — Да нет, по-любому
должен был домой пойти сразу…
— В заброшку? — переспросил учитель, силясь держать себя в руках при
учениках, но его всего потряхивает от напряжения. Вокруг гул машин, сирен,
люди в форме мелькают перед глазами, Димка как будто вот-вот потеряет
сознание от эмоционального потрясения, Серёжа еле на ногах стоит и пытается
делать вид, что взрослый и может держать эмоции под контролем, а у самого
кожа — белое полотно, и ноги чуть не подгибаются, а губы вместе с голосом
дрожат, когда говорит.
— Да, вон та недостройка, — кивком головы указывает на неё. Арсений
замечает, как рядом с заброшкой останавливается третья скорая.

В голубых глазах словно вспыхивает холодный синий огонь вместе с

осознанием, что третья скорая приехала совсем не на аварию. Что Антон домой
не дошёл. Что абонент вне зоны доступа. И всё это так быстро мелькает в
мыслях, что Арсений замирает на месте, не реагирует ни на шум вокруг,
который словно весь погас, ни на Серёжу, который ругается матом, сильно
выражения не выбирая, и трясёт учителя за плечо, пытаясь достучаться.

— Что? Что, блять, вы так туда смотрите? Чт… — осекается Матвиенко и вдруг —
уже осознанно — смотрит туда же, куда и Попов. Заброшка. Скорая. Антон не
пришёл домой. — Не-ет… — голос скачет на середине слова. — Нет-нет-нет, —
быстро-быстро тараторит подросток, делая быстрый шаг вперёд. Арсений
жёстко хватает его за плечо, дёргает на себя, останавливая.
— Здесь будьте, — и голос у мужчины будто не его вовсе.
— Почему?! — не выдерживая, срывается на крик Серёжа.
— Потому что я так сказал! — кричит на него Арсений Сергеевич, смотрит сверху
вниз рассерженно и взволнованно, и Матвиенко неловко шаг назад делает,
испугавшись.

Серёжа начинает тупо раз за разом набирать номер Антона. Автоответчик

раз за разом напоминает о бесполезности этого действия.

Антона там нет, — говорит себе мужчина, всё равно срываясь на бег.

А если он там — то скорая не к нему, — твердит себе учитель.

А если и к нему — то он просто порезался. Да, порезался, он же такой

неловкий, — убеждает себя он.

А у самого ноги от шага к шагу всё более ватные. Он бежит по земляной

неровной дороге, ветки деревьев закрывают вид на заброшку, не видно первых
этажей, и лишь между ветками кое-где мелькает жёлтая машина реанимации.

Реанимация не приезжает на порезы, — думает учитель, и дыхание

сбивается. Замедляется, пытается отдышаться, а по телу — холодный пот.

И, наконец, оказывается рядом с машиной. Та закрывает весь обзор на

врачей, которые работали чуть поодаль. Идёт к ним, решительно настроенный
узнать о произошедшем, убедиться, что Антона там нет, потому что его там
точно быть не должно. Наступает на пачку сигарет, которая валялась под
ногами, и замирает на месте. Делает шаг назад, садится на корточки, берёт
111/118
раздавленную его же подошвой кроссовка пачку. Он не почувствовал пустоты,
когда наступил на неё. Открывает — и, действительно, только одной в
комплекте не хватает. И пальцы начинают дрожать. И перед глазами будто
темнеет. И сердце бьётся внутри так громко, что оглушает.

Сигареты, которые курит Антон.

Рядом с заброшкой, где двадцать минут назад был Антон.

И только одна — выкуренная.

Антон бы никогда не выбросил полную пачку и вряд ли мог бы случайно

обронить — у него все кофты с карманами на застёжках.

Несколько быстрых резких шагов по ощущениям — как погружение в

ледяную прорубь. Не хочется, страшно, но деваться некуда, и чем быстрее —
тем лучше.

И замирает, прикованный к земле эмоциями.

— Жалко, такой юный, — вздыхает девушка-фельдшер, встаёт с колен, что-то

быстро-быстро записывает.

Худое тело Антона не узнать невозможно. Даже с ракурса Арсения.

— Мужчина, что вы здесь делаете?! — рыкает на него недовольно старший врач,

мужчина лет сорока, закрывает собой тело, делает пару шагов вперёд.

У Арсения внутри обрывается все.

У Арсения в одну секунду будто мир ушёл из-под ног.

У Арсения такой взгляд, что мужчина перед ним смягчается.

У Арсения сердце разрывается, и ему впервые настолько больно, как сейчас.

Антон похож на сломанную куклу, сложно описать его иначе. Неестественно

выгнутые руки заставляют всё внутри перевернуться. Он не выглядит таким, как
показывают в кино. Ни одна кость не выпирает наружу сквозь кожу, хоть и
одного взгляда достаточно, чтоб понять — сломаны многие. Глаза закрыты, на
бледной коже лица яркими дорожками застыла кровь. Она во рту, в волосах,
застыла под носом. И он весь — такой хрупкий и маленький на фоне земли в
своей изломанной позе и с навсегда закрывшимися глазами.

— Он мёртв? — срывается с губ. Арсений свой голос не слышит, будто не он

вовсе говорит, а кто-то рядом. Он потерял связь с собой в эту самую секунду.
— К сожалению. Вы его знаете? Можете опознать личность? — Арсений может.
Арсений знает.

Арсений закрывает глаза.

Раз — и все цвета гаснут.

Два — и мир вокруг становится будто серым и выцветшим.

112/118
 Три — всё вокруг внезапно потеряло смысл.

Четыре — тщательно отстраиваемый годами мир рухнул, будто Арсений и не

жил никогда.

Он впервые испытывает такую сильную боль, которая словно изнутри

пытается разорвать тело.

У Арсения всё как в тумане. Он будто наблюдает со стороны и сделать

ничего не может. Он впервые настолько беспомощен.

Антона накрывают белой простыней. Погружают в машину.

Серёжа кричит так громко и отчаянно, что пробирает до дрожи. Ослушался,

пришёл.

Арсений сказать слова вслух не может. Его эта новость парализовала. И вся
разрывающая боль сидит внутри и так хуёво её чувствовать на каждом колючем
вдохе, на каждом болезненном выдохе, на каждой попытке пошевелиться. И он
задыхается. Он впервые задыхается от чувств.

Так просто. Так сложно. Антона больше нет. Так бессмысленно. Так страшно.
Так больно.

Антона больше нет.

Арсений не помнит, как и когда оказывается дома. У него сплошной туман

перед глазами, и в голове тупая пульсация.

На ощупь находит дверную ручку, дёргает на себя пару раз, закрывает за

собой дверь, проходит в зал, приваливается спиной к стене и чувствует, как к
горлу подходит ком. Долгим нечитаемым взглядом обводит каждую деталь.
Собранные в рюкзак вещи Антона, заправленный диван, полки, телевизор. И
впервые наружу вырывается отчаянный крик, который так долго таился в
грудной клетке. Он кричит, запустив пальцы в волосы, сжимает пряди с силой и
не видит перед собой ничего из-за слёз, задыхается в собственном отчаянии и
думает, что ему никогда не станет ни капельки легче. Что он захлебнётся и
останется в этой боли навсегда.

Оседает на пол, затыкает рот обеими ладонями, стараясь затолкать этот

неконтролируемый крик обратно, но не получается. Дикими глазами мечется
взглядом по комнате, не может найти себе места, его всего ломает как
наркомана, он то подгибает ноги под себя, то снова выпрямляет их и снова
царапает подошвой неснятой обуви пол. Не хватает воздуха. Боли внутри так
много, что кислороду места не осталось.

А приходит в себя уже посреди беспорядка. Он не помнит, в какой момент

это случилось, но начинает понимать, что вокруг — разбросанные и разорванные
книги, страницы которых всё ещё летают по воздуху, подушки и простынь с
одеяла скомканы и лежат где-то в углу, вещи с полок свалены на пол, и вокруг
— сплошная свалка. И он узнаёт этот почерк.

— Ты что здесь устроил? — смотрит на хаос широко распахнутыми глазами, явно

113/118
не ожидая увидеть такой переполох.
— Моя комната, делаю, что хочу, — пожимает плечами, не чувствуя ни капли
вины.
— Убирать тоже сам будешь, — отзывается Попов, присаживаясь на корточки и
подцепляя с пола книжку по химии за девятый класс. Одна из картонных
сторонок отвалилась и валялась рядышком.

Теперь Арсений понимает его. Понимает как никогда раньше.

Но слишком поздно.

Страница из Булгакова, которую он в порыве истерики разорвал в клочья,

падает уголком на носок его кроссовка. Антон любил эту книгу. Арсений
медленно опустился на колено, подобрал страницу и тут же разорвал её на
сотни мелких кусочков, потому что эта страница — та самая, с подчёркнутой
карандашом фразой, которую Арсений сам обвёл, потому что любил её ровно до
этой секунды.

«Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда
внезапно смертен, вот в чём фокус!».

У Арсения внутри что-то с громким хрустом разбивается снова и снова.

Наверное, сердце.

Он отползает к стене, опускает на неё затылок, дышит часто и загнанно. В

голове яркими вспышками — воспоминания.

— Антон, ты сейчас свалишься, — констатирует Попов, глядя, что до лестницы

остаётся пару метров.
— Вообще похуй, веришь, нет, — как-то диковато скалится, подражая улыбке. А
в глазах — непреодолимая грусть. Арсений вздыхает, привалившись плечом к
дверному косяку, смотрит на него неотрывно, не моргает даже.

Арсений рычит в голос, сжимает руки в кулаки, и с силой бьётся затылком об

стену несколько раз, словно стараясь вытрясти все эти флэшбеки из памяти.

— Ты громче, чем слон в посудной лавке, — недовольным голосом заявляет

заспанный Арсений, стоя в проходе. Он кивком головы указывает себе за спину.
— Минус два на улице, в дом зайди, — говорит негромко, отходит на шаг назад,
ожидая исполнения приказа.
— Может, я тут пытаюсь прыгнуть, — выпускает наружу колкие иголки,
хмурится недовольно, мнётся в метре от учителя, мёрзнет, но упорно игнорирует
просьбу. Арсений уже ёжится от холода, проникающего в квартиру.
— Тогда тем более вернись в постель, — закатил глаза старший, сбросив всё на
юношеский максимализм и отсутствие здорового юмора у девятиклассника.
— Что, даже самоубийство мне запрещаешь? — скалится Шастун из вредности,
но, выдохнув в сторону, выпуская остатки дыма из лёгких, как обычно делают
перед тем, как опрокинуть в себя стопку залпом, всё же заходит внутрь.
— Ты сейчас серьёзно? — наконец реагирует учитель, глядя более осознанно и
менее заспанно. Щурит свои голубые глаза, хмурится, напрягается от этих слов.
Антон усмехнулся, оценив реакцию. — Антон, я очень надеюсь, что в тебе
говорит желание разозлить меня, — Шаст фыркает, но не может не согласиться,
что все его фразы вызывают рациональную злость у Попова. Он вообще не
114/118
помнит, когда был с ним искренним.
— Забудь, — ответил юноша, стаскивая с себя кофту и бросая её на кресло.

Нет. Нетнетнетнет.

— Всё нормально? — спрашивает негромко, подавая руку, чтоб помочь встать.

Рядом с подростком лежат два погашенных бычка от сигарет, и брюнет смотрит
на них неодобрительно, но вслух не говорит ничего. Антон, вздохнув, прячет
телефон обратно в карман и крепко обхватывает пальцами ладонь учителя. На
его фоне кисть у парня почти болезненно-бледная, тонкая, худая и длинная,
будто катком по ней проехались.
— Пока не знаю, — неопределённо отвечает он на вопрос.

Тош, — перебивает учитель. — Твой порез на руке, — говорит неуверенно,

словно понимая, что чушь несёт. Он просто хочет знать наверняка.
— Я же сказал — это Славик. Я не сам… ты реально так подумал? Я бы не стал
резать вены, — фыркнул, находя в этом разговоре что-то забавное даже. — Я бы
сразу сиганул с крыши, так что не переживай, — Арсений напряжённо сжал
горлышко бутылки рукой, намереваясь наполнить рюмку юноши.

— Я бы сразу сиганул с крыши, так что не переживай

Арсению никогда так сложно не давалось просто дышать.

Арсений думает, что он нужен был Антону намного больше, чем думал.

Арсений думал, что Антон никогда не говорил о самоубийстве всерьёз.

Арсений хочет застрелиться, настолько плохо перебирать эти воспоминания

в голове, и они режут его без ножа, режут, режут…

***

Расследование о деле юноши Антона Шастуна зашло в тупик. Дождь в тот

день смыл все следы с крыши и разобраться в том, было ли это самоубийство
или несчастный случай, было почти невозможно.

Арсений с трудом надевает на себя официальный костюм ранним утром

четверга. Он не смотрит в зеркало, ему всё равно, как он выглядит. Он
чувствует колючую щетину на лице, но нет ни малейшего желания заниматься
бритьём. Он перестал готовить себе, хоть и любил это, и в основном вообще не
ел. Бардак в зале так и не убрал. Сухо общался со следователями, которые
приходили выяснять обстоятельства, но так ни к чему и не пришли.

Он впервые выходит из дома спустя три дня. Солнце режет по глазам, он

щурится, опускает взгляд, садится за руль, едет медленно, всю дорогу курит
одну за другой, не айкос, а тяжёлые ротмансы, потому что лишь крепкий
никотин придавал сил держаться на ногах. Он нормально не спал со дня, когда
Антона не стало.

На похороны приходит весь класс. Арсений хмуро смотрит перед собой,

видит спины выпускников и некоторых учителей и собирается с мыслями
прежде, чем подойти к ним.
115/118
 Димка стоит рядом с Серёжей, они совсем не говорят, просто держатся
рядом. Матвиенко выглядит совсем плохо, и, кажется, он подвыпивший. Макар
пытается сказать что-то о том, что какого хера Дима трётся рядом с «А-шкой»
Матвиенко, хотя это так глупо, учитывая, что они уже окончили школу
несколько дней назад, на что Серёжа срывается на крик и выглядит при этом
настолько агрессивным, что Макар тупо уходит в другую часть небольшой
толпы, не желая нарываться на неприятности.

Арсений видит Антона впервые за три прошедших дня. Он оплатил все

расходы на похороны, он был единственным, кому было не всё равно, ведь даже
родная мать не удосужилась заняться организацией.

Бледное лицо, отмытое от крови, безжизненное и такое родное. Арсению

хватает одного взгляда, чтоб глаза наполнились слезами. Антон одет в красивый
костюм, и цвет его белой рубашки сливается с кожей. Ресницы кажутся такими
контрастно черными, а губы почти незаметные, сухие и такие же бледные, как и
всё тело. Арсений когда-то целовал эти губы.

Арсений понимает, что в нём нет сил оставаться здесь дальше. Он только
приехал, но больше не может выдержать. Он плачет. Его сердце разрывается.
Он не может больше видеть это лицо. Эти руки. Он хочет помнить Антона таким,
каким он был при жизни. Арсений разворачивается и уходит, не дожидаясь
конца церемонии прощания, садится в машину и срывается с места, оставляя
чёрные следы от колёс на дороге перед кладбищем.

Арсений не берёт с собой никаких вещей. Вообще. Он забирает только

кошелёк с деньгами и картами и документы, садится в машину и уезжает из
этого города навсегда. Воронеж сломал его. И Арсений никогда не сможет
вернуться к прежней жизни, он явно чувствует это каждой клеточкой тела.

Он сбегает в Питер.

Он ненавидит Воронеж.

Он любил Антона как никого другого.

Он не знает, как ему жить дальше. Он просто не знает. Он вернётся домой, к

родителям, и будет заново собирать самого себя по кусочкам, но понимает, что в
этом пазле никогда не найдётся одна потерянная деталь, без которой пазл
навсегда останется незавершённым. Он никогда не станет прежним собой без
Антона.

***

Тяжёлый табачный дым поднимается к потолку. Мерное тиканье старых

часов нарушает тишину комнаты. Женщина смотрит перед собой
затуманенными зелёными глазами на подоконник, где в рамках стоят две
фотографии, перевязанные чёрными лентами. На одной — человек, которого она
любила, на второй — её сын, которому на этом фото около четырнадцати лет. У
неё нет ничего более свежего, чем эта старая фотография из потрёпанного
фотоальбома. Подоконник покрыт пылью. Она сидит на поскрипывающем стуле,
слегка покачиваясь, и курит «Родопи». Бросив очередной окурок на помятую
116/118
консервную крышку, используемую вместо пепельницы, женщина вздыхает,
отворачивается, сухими и слабыми руками сжимает грязный махровый ремешок
от аляпистого халата, в котором было так удобно ходить по дому.

Под столом — четыре пустых бутылки водки, скопились за последние

несколько дней.

Раздаётся дверной звонок.

Она быстрым движением собирает жирные у корней волосы в хвост, обе

рамки с фотографиями опрокидывает изображением вниз, закрывает штору,
пошатывающейся походкой идёт к двери.

Пришли собутыльники, которых она встретила недавно, и они принесли с

собой начатую бутылку. Хорошо, что пришли. Она ждала их.

А на кухне пахнет затхлостью и неуютно мигает лампочка. На дворе —

туманный вечер. Пидор из квартиры напротив, кажется, съехал, она слышала
такие слухи с утра. Хорошо, что он оплатил похороны сына, иначе пришлось бы
туго. Антон похоронен на хорошем кладбище, ухоженном и чистом, и она даже с
гордостью упоминает этот факт за очередным тостом.

И жизнь у неё продолжается, и вся ночь — впереди, и водки ещё —

полбутылки.

Примечание к части

Я осознаю, что многие из вас останутся недовольны таким финалом, ведь Антон
должен был быть счастлив!.. По всем канонам мы привыкли, что
положительному герою, который страдает на протяжении всей истории, должно
воздаться, что он, наконец, будет счастливым, что у него все будет хорошо. Но,
как и в жизни, никто никому ничего не должен, и смерть - это
неконтролируемое, внезапное явление, которое может настигнуть в любую
чертову секунду. Просто живите. Занимайтесь тем, что вы любите. Бросайте
токсичных людей и токсичные отношения. Сделайте все, чтоб не жалеть, когда
придет эта самая роковая минута.

Я с самого начала искренне не видела хорошего завершения этой истории, оно

совсем не вязалось бы с этой тяжелой, мрачной атмосферой, которой пропитана
каждая глава. Я осмысленно шла к этому финалу и ни о чем не жалею. Это не
спонтанное решение, не импровизация, это - моя задумка, и мне жаль, если вы
считаете ее неоправданной, но я - автор, и я так это вижу. Это закончилось так,
как и должно было.

Спасибо, что были со мной на протяжении этих 14 глав хх

117/118
Сноски:
[1] устойчивое выражение, если не верите — загуглите

118/118