Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Александра Бракен
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Благодарности
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
Александра Бракен
Темные отражения
Немеркнущий
В память о моем отце, чья любовь к жизни и
непреклонное мужество продолжают вдохновлять
меня каждый день.
* * *
Пролог
Впервые я увидела этот сон на второй неделе пребывания в Термонде,
и с тех пор он повторялся, по крайней мере, дважды в месяц. А где еще ему
было присниться, как не за гудевшей от пропущенного через нее
электричества оградой? Неважно, сколько лет пройдет: два года, три, шесть
– это место высосет из тебя все, до дна. Зеленая униформа, набившая
оскомину каждодневная рутина: время постепенно начинало буксовать,
словно глохнувший автомобиль, пока наконец не останавливалось. Я
понимала, что взрослею: ловила свое меняющееся отражение в
металлических поверхностях в столовой – но не чувствовала этого. Связь
между прошлым и настоящим была разорвана – я зависла где-то
посередине. А может, это вовсе была уже не я? В лагере, как только ты
покидал камеру, лишался своего имени. Я была номером: 3285. А еще
файлом, хранившемся на сервере, или «делом», запертым в сером
бронированном шкафу. Люди, знавшие меня ДО, были знакомы с совсем
другой Руби.
Сон всегда начинался одним и тем же: грохотом, резкими звуками. Я,
старуха – кривая, сгорбленная и больная, – стояла посреди оживленной
улицы. Возможно, даже где-то в Вирджинии, где жила наша семья, но меня
так давно забрали из дома, что я вряд ли узнала бы родные места.
По обеим сторонам неосвещенной дороги неслись машины.
Временами я слышала раскаты надвигающейся грозы, порой это был
нараставший рев автомобильных клаксонов. Иногда я оказывалась в
полной тишине.
Но дальше всегда происходило одно и то же.
Одинаковые черные машины с визгом останавливались прямо передо
мной, а потом, когда я поднимала глаза, давали задний ход. Как и все
остальное. Дождь отлеплялся от липкого черного асфальта, поднимаясь в
воздух идеальными блестящими капельками. Солнце скользило по небу
обратно к востоку, подгоняя Луну. И с каждым новым оборотом я
чувствовала, как косточка за косточкой расправляется моя древняя сутулая
спина, – и вот я уже снова стою прямо. Когда я поднимала руки к глазам,
морщины и сине-фиолетовые вены на коже разглаживались, старость
словно бы таяла и стекала с меня.
А потом мои руки стремительно уменьшались. Угол обзора дороги
менялся; я тонула в огромной одежде. Звуки становились оглушительнее,
резче – и я переставала понимать, что это и откуда. Время катилось назад,
сбивая меня с ног, разрывая голову.
Мне снилось, что время повернулось вспять, и я вновь обрела то, что
потеряла, и стала прежней.
А потом сны прекратились.
Глава первая
Сжав горло часового в локтевом захвате, я усилила давление, и
резиновые подошвы тяжелых ботинок замолотили по земле. Ногти
вонзились в черную ткань моей куртки и перчаток в отчаянной попытке их
разодрать. Мозг, лишенный кислорода, все еще пытался найти выход,
которого не было. Я видела их. Чужие воспоминания и мысли белыми
вспышками жгли мне глаза, но я не ослабила хватки, даже когда
охваченный ужасом разум охранника вытащил наружу изображение самого
себя, уставившегося широко открытыми глазами в потолок темного
коридора. Неужели умер?
А я и не собиралась его убивать. Солдат был выше меня на голову,
широкоплечий, с мощными бицепсами. Я справилась лишь потому, что он
стоял ко мне спиной.
Инструктор Джонсон называл этот прием «захват шеи», он же научил
меня и множеству других. «Консервный нож», «распятие», «ущемление
шеи», «Нельсон», «торнадо», «захват кисти», «спинолом». Благодаря им я,
будучи всего-то полтора метра ростом, смогу обездвижить даже того, кто
превосходит меня физически. И удерживать до тех пор, пока не пущу в ход
настоящее оружие.
Теперь мужчина находился в полуобморочном состоянии. И я легко и
уже безболезненно скользнула в его сознание: фрагменты памяти,
хлынувшие мне навстречу, были окрашены в черный. Цвет проступал
сквозь них, словно клякса на мокрой бумаге. Только уверившись, что
солдат полностью в моей власти, я позволила себе ослабить хватку на его
шее.
Да, не этого он ожидал, когда вышел покурить через неприметную
боковую дверь магазина.
На морозном воздухе покрытые белесой щетиной щеки солдата
покраснели. Я выдохнула облачко горячего пара из-под лыжной маски и
откашлялась, каждой клеточкой чувствуя на себе внимание десяти пар глаз.
Я провела пальцами по его коже, чувствуя, как они дрожат. От солдата
пахло табаком, а еще мятной жвачкой – попытка скрыть дурную привычку.
Я наклонилась вперед, прижимая два пальца к его шее.
– Проснись, – прошептала я. Мужчина широко, по-детски, открыл
глаза. В животе у меня что-то сжалось.
Я полуобернулась на группу захвата – бойцы собрались за моей
спиной и молча наблюдали за нами из-под масок.
– Где заключенный 27?
Здесь камеры не могли бы нас засечь – потому-то, полагаю, солдат без
опаски позволял себе незапланированные перерывы, – но мне не терпелось
скорее разделаться со всем этим.
– Не тяни, черт возьми! – процедила сквозь стиснутые зубы Вайда.
Когда сзади подошел командир нашей группы, по моей спине волной
прокатился жар, а руки снова дрогнули. Проникновение в чужие мозги не
причиняло боли, как раньше, не выжимало, скручивая разум болезненными
узлами. Но обостряло восприятие сильных эмоций любого, кто находился
рядом. И я ощущала отвращение, которое испытывал этот человек. Его
черную-черную ненависть.
Краем глаза я видела темные волосы Роба. Приказ двигаться вперед,
оставив меня здесь, готов был сорваться с его губ. Из трех операций под
его командованием мне удалось закончить лишь одну.
– Где заключенный 27? – еще раз спросила я, подтолкнув разум
солдата своим собственным.
– Заключенный 27. – Мужчина повторил эти слова, и его густые усы
дернулись. Из-за проступившей в них седины охранник казался намного
старше своих лет. Ориентировка, выданная нам в штабе, содержала краткое
описание всех военных, прикрепленных к данному бункеру, включая и
этого: Макс Броммель, сорок один год, родом из Коди, штат Вайоминг.
Переехал в Пенсильванию, в Питтсбург, устроился программистом. После
того как экономика рухнула, был уволен. Милая жена, тоже безработная.
Двое детей.
Оба умерли.
Поток мрачных образов затопил каждый темный уголок, каждую щель
его разума. Я увидела с десяток мужчин в одинаковом летнем камуфляже,
выпрыгивающих из фургона, и еще несколько, вылезающих из
«Хаммеров», окруживших огромную машину. В ней привезли
преступников – тех, кого обвиняли в терроризме. И если данные,
полученные Детской лигой, не врут, один из наших лучших агентов тоже
находился там.
Я отстраненно наблюдала, как эти солдаты выводят из фургона
одного… двоих… нет, троих. Конвоиры не были офицерами СПП или
фэбээровцами, или церэушниками, и уж точно не полицейскими
спецназовцами или «морскими котиками», которые, скорее всего, одним
ударом уничтожили бы наш крошечный отряд. Нет, это были всего лишь
резервисты Национальной гвардии, призванные в тяжелые времена на
действительную службу. По крайней мере, в этом сведения оказались
верны.
Плотно натянув капюшоны на головы заключенным, солдаты погнали
их вниз по ступенькам заброшенного магазина к раздвижной серебристой
двери бункера, скрытого под ним.
После того как большая часть Вашингтона была, как утверждал
президент Грей, уничтожена группой пси-детей, которым вывернули мозги,
он приложил все усилия, чтобы возвести эти так называемые мини-
крепости по всему Восточному побережью на случай нового столь же
масштабного катаклизма. Некоторые построили под гостиницами, другие
укрыли в склонах гор, а третьи, вроде этой, спрятали у всех на виду под
магазинами или административными зданиями в маленьких городках. Они
предназначались для защиты Грея, его министров и важных военных
чиновников, а еще, как выясняется, чтобы держать в заключении «особо
опасную угрозу национальной безопасности».
Таких, как наш заключенный 27, для которого, судя по всему, были
подготовлены особые условия.
Его камера находилась еще двумя уровнями ниже, в конце длинного
коридора. Камера-одиночка с низким, темным потолком. Стены, казалось,
сдавливали меня, но воспоминание было четким. Не снимая с
заключенного 27 капюшона, солдаты привязали его ноги к металлическому
стулу, стоящему в центре камеры прямо под единственной голой
лампочкой, освещавшей помещение.
Я вынырнула из головы мужчины, освобождая его от физического и
психологического захвата. Он сполз вниз по испещренной граффити стене
в заброшенной прачечной, все еще находясь в плену собственного
затуманенного мозга. Стереть из его памяти мое лицо и остальных было
все равно что вынуть несколько камушков из неглубокого прудика с чистой
водой.
– Два этажа вниз, помещение 4-Б, – сказала я, поворачиваясь к Робу.
Мы располагали наброском плана этого бункера, но без подробностей – мы
не были слепы, однако «белых пятен» хватало. Впрочем, в общих чертах
все бункеры строились одинаково: вниз ведет лестница или лифт, на
каждом этаже по длинному коридору.
Роб поднял руку в перчатке, не нуждаясь в дополнительных деталях и
подавая сигнал стоящим сзади. Я сообщила ему код, добытый из памяти
солдата: 6-8-9-9-9-9-*, и отошла, потянув за собой Вайду. Та, что-то
проворчав, отпихнула меня прямо на ближайшего солдата.
Я не видела глаз Роба за прибором ночного видения, вспыхнувшим
зеленым светом, но его намерения были очевидны и так. Мы изначально не
были ему нужны, и, конечно, Роб не хотел, чтобы мы потащились за ним
туда, где он, бывший армейский рейнджер – о чем мужчина напоминал нам
при каждом удобном случае, – управился бы сам с несколькими своими
бойцами. Больше всего, думаю, Роб злился из-за того, что его вообще
отправили на это задание. Политика Лиги – отрекаться от схваченных
агентов. Провалился – помощи не жди.
Если Албан хотел вернуть этого, причины должны быть очень
вескими.
Дверь отъехала в сторону, и обратный отсчет начался. Пятнадцать
минут на то, чтобы войти, вытащить заключенного 27, выбраться и свалить
к чертовой матери. Хотя, кто знает, есть ли у нас даже эти пятнадцать
минут? Роб мог только грубо прикинуть, как скоро после срабатывания
сигнализации прибудет подкрепление.
Дверь вела на лестницу в задней части бункера. Пролет за пролетом
уходили вниз, во тьму, ориентироваться приходилось по немногим
лампочкам, установленным вдоль металлических ступенек. Я услышала,
как один из бойцов перерезал провода камеры наблюдения, расположенной
где-то над нами, почувствовала руку Вайды, толкающую меня вперед, но
потребовалось время – слишком много времени, – чтобы глаза привыкли к
темноте. В сухом застоялом воздухе, раздражая легкие, все еще ощущался
запах средства для стирки и других химикатов.
Потом мы побежали вниз по лестнице. Быстро и так тихо, насколько
позволяли наши тяжелые ботинки.
Когда мы с Вайдой оказались на первой лестничной площадке, в моих
ушах бился пульс. Шесть месяцев занятий – не слишком большой срок, но
достаточный, чтобы научиться снова натягивать на себя привычную броню,
сосредоточившись на главном.
Что-то твердое врезалось в мою спину, потом еще более твердое –
плечо, автомат, потом снова и снова, пока я не поняла, что надо прижаться к
двери, ведущей в бункер, чтобы пропустить солдат. Вайда резко выдохнула,
когда последний из команды пролетел мимо.
– Прикрывайте нас. – Рядом с нами остановился Роб. – Пока мы не
зашли, потом следите за входом. Оставайтесь здесь. Не покидайте позиций.
– Мы должны… – начала было Вайда, но я шагнула вперед, не давая
ей договорить. Да, нас инструктировали иначе, но так даже лучше для нас
обеих. Смысла спускаться за ними в бункер, возможно, навстречу смерти,
нам не было. И Вайда знала – это вбивали в наши головы миллион раз, –
что нынешней ночью командиром был Роб. Самое первое правило,
единственное, что имело значение в мгновение между двумя паническими
ударами сердца, гласило: ты всегда, даже под огнем, под угрозой погибнуть
или оказаться в плену, всегда должен слушаться командира.
Вайда стояла у меня за спиной, достаточно близко, чтобы я
чувствовала ее горячее дыхание через толстую черную вязь лыжной маски.
Чтобы излучаемая ею ярость выплеснулась в морозный филадельфийский
воздух. Вайда всегда фонтанировала кровожадным рвением, особенно
когда командиром назначалась Кейт: стремление проявить себя перед
Наставником вечно сводило на нет все усвоенные навыки. Для Вайды это
было игрой, вызовом, чтобы продемонстрировать свой идеальный дар,
боевую подготовку, отточенные способности Синей. Для меня – еще одной
прекрасной возможностью оказаться убитой. В свои семнадцать Вайда,
возможно, была идеальным стажером, стандартом, которому должны были
соответствовать и остальные чудны`е дети, вытащенные и опекаемые
Лигой. Однако единственным, с чем Вайда никак не могла справиться, был
ее собственный адреналин.
– Не смей ко мне прикасаться, стерва, – огрызнулась Вайда низким от
гнева голосом и уже отвернулась, чтобы пуститься за группой вдогонку. –
Ты настолько труслива, что собираешься безропотно подчиниться? Тебе
плевать, что он ни во что нас не ставит? Ты…
Лестница выгнулась подо мной, словно глубоко вдохнула, и снова
опала. Шокированная, я наблюдала происходящее как в замедленной
съемке: меня подбросило и сбило с ног, с такой силой швырнув о дверь, что
череп должен был оставить на ней вмятину. Вайда рухнула на пол,
прикрывая голову, и только тогда до нас долетел хлопок гранаты,
взорвавшей нижний вход.
Снизу поднимались горячие волны, заполненные густым дымом.
Стало трудно дышать. Но дезориентация пугала гораздо сильнее. Когда я
заставила себя открыть глаза, веки казались ободранными до мяса. В
темноте, пробиваясь сквозь облака цементной пыли, пульсировал
малиновый свет. Что-то приглушенно билось в ушах – но не пульс. Сигнал
тревоги.
Почему использовали гранату, если знали, что код от той двери
совпадает с кодом наружной? Никто не стрелял – отсюда мы бы
обязательно услышали, если бы группа вступила в бой. Теперь наше
присутствие было раскрыто, и это работа «команды профессионалов»?!
Я сорвала маску с лица, ощупывая правое ухо, которое резануло
колющей болью: гарнитура связи разлетелась на куски. Прижав к уху руку
в перчатке, я поднялась на ноги, стараясь превозмочь приступы тошноты,
накатывающие один за другим. Но когда повернулась, чтобы найти Вайду и
вытащить ее вверх по лестнице в зябкую пенсильванскую ночь, той нигде
не было.
Массачусетс. Это еще куда ни шло. Там пока работает часть железных
дорог.
Что я могу сказать о таких местах, как Бостон: неважно, какими они
были раньше, что представляли собой их жители, какой процветал бизнес,
какие родились в них великие люди, – города, какими их знали прежде,
исчезли. Это все равно как смотреть в зеркало заднего вида на того, кого ты
любишь. Видеть, как он становится все меньше и меньше, пока уже не
становятся неузнаваемыми очертания его фигуры.
Краснокирпичные здания все еще прочно врастали в землю, но окна в
них были разбиты. Трава на лужайках Общественного парка местами
пожухла, местами сильно вымахала, а там, где раньше росли деревья, –
выгорела до корней. Великолепные таунхаусы были заперты и заколочены,
лед и снег выбелили их темные камни. На мостовых были оставлены узкие
проезды для машин и велосипедов, но большинство улиц старого центра
были уставлены импровизированными палатками, в которых ютились
люди.
Эти самодельные укрытия из разноцветных старых зонтов и детских
простынок выглядели пугающе. Беднейшие из беднейших спасались от
холодного воздуха в спальных мешках или просто прижавшись к стене.
– Не понимаю, – пробормотал Джуд, глядя сквозь тонированные
стекла.
Уличные фонари не работали, зато пылали костры, и нам было видно
все – и то, как закружила первая метель, – из машины «скорой помощи»,
услужливо предоставленной больницей в обмен на привезенное нами
оборудование от «Леды-корпорейшн».
– Многие люди потеряли свои дома, когда обвалился рынок, –
терпеливо объяснила я. – Правительство не смогло погасить свой долг, из-
за этого люди лишились работы и не смогли сохранить то, чем владели.
– Но если так обстоят дела везде, почему банки не позволят людям
оставить то, что у них есть, пока жизнь не наладится? Разве людям не
нужно помогать?
– Потому что мир так не работает! – крикнул Роб с водительского
сиденья. – Привыкай.
На мужчине была темно-синяя униформа санитара «скорой помощи»,
и он, казалось, наслаждался возможностью мигать фарами и сигналить тем,
кто недостаточно проворно давал ему дорогу. Рядом с ним сидел один из
членов команды «Бета», Рейнольдс, назначенный помогать нашей половине
опергруппы. И когда они с Робом похлопали друг друга по спинам, мне
хватило одного взгляда на лицо Джуда, чтобы понять: Рейнольдс – один из
участников заговора против нас, это их разговор подслушал Джуд.
Остальные семеро членов «Беты» ехали впереди на приличном от нас
расстоянии в кузове старого пикапа. Они были похожи на протестующих,
ни чем не отличаясь от другой молодежи этого возраста: кепки «Ред Сокс»,
всклокоченные волосы и толстые куртки, под которыми было легко
скрывать оружие.
Профессор, которого мы искали, жил в Кембридже, прямо за Чарльз-
ривер. Гарвардская медицинская школа, где он проводил свои
исследования, удачно располагалась в центре самого Бостона. Роб, который
мудростью никогда не отличался, решил разделить операцию на два
одновременных нападения. Команде «Бета» предстояло вывести из строя
лабораторию, нам с Джудом – проникнуть в дом и «задержать» профессора
для допроса.
По крайней мере, так думал Роб.
По мосту Лонгфелло мы переехали через реку под бесконечные
вопросы Джуда о бейсболе, о реке, о липкой гадости на полу автомобиля, о
том, как мы планируем возвращаться домой, пока, наконец, в наушниках
наших коммуникаторов не зажужжал голос Бартона.
– Это Командир, готов начать операцию в двадцать два тридцать.
Доложите о местоположении, Наставник.
– В пяти минутах от Гусиного гнезда, – ответил Роб, и
я почувствовала, как «скорая» рванула вперед. Во мне разгоралось
нетерпение. Я выпрямилась, подтянула колени к груди и обхватила их
руками.
– Мы контачим с тылом?
– Тыл на связи. Линия защищена, я отслеживаю обе группы. Даю
добро начинать в 22.30. Судя по спутниковым данным, помехи у Второй
Цели минимальны. Но в вашем, Наставник, секторе замечена значительная
активность.
Даже не знаю, кто испытывал большее отвращение, когда Роба
называли «Наставником», – он или я. У Роба не было своей команды детей,
как у Кейт, но этот ярлык навешивали на любого, кто руководил чудными
детьми на операции.
– Да тут просто митингуют, – проговорил мужчина.
Встав на четвереньки, чтобы дотянуться до заднего окна, я выглянула
наружу. Роб оказался прав. Мы проезжали обсаженный по периметру
деревьями университетский парк, изборожденный дорожками. Сотни,
может, и тысячи человек, не обращая внимания на мокрый снег, столпились
вокруг огромного костра. Единственным, что разделяло протестующих и
небольшое кольцо раздраженных полицейских вокруг, были плакаты и
барабаны, валявшиеся здесь же в снегу. Люди замерли на краю небольшого
парка, словно ожидая, когда подвернется возможность прорвать линию
мундиров и пистолетов.
– Против чего они протестуют? – прошептал Джуд, затуманив
дыханием стекло. Я не ответила, только махнула ему пригнуться, и
принялась считать кварталы, которые мы проезжали: один, два, три,
четыре, пять.
«Скорая помощь» резко остановилась недалеко от профессорского
симпатичного белого домика с покатой шиферной крышей. Роб отстегнул
ремень безопасности, встал и, слегка потянувшись, полез в кузов.
– Мы на месте, – сказал он, прижимая руку к уху. Я почувствовала, как
его глаза заскользили по мне, но сама сосредоточилась на Джуде, который
снова затрясся.
«Этот ребенок сам себя угробит», – подумала я, потирая переносицу.
– У вас все чисто, – предупредил агент, руководивший операцией из
Штаба. – Гусиное Яйцо идет.
– Роджер, – сказал Бартон, и Роб повторил.
Вид у него был усталый, квадратная челюсть заросла щетиной, но
взгляд говорил о полной боевой готовности. Роб бросил мальчику куртку и
кепку фельдшера, словно это могло скрыть, что Джуд выглядел еще на пару
лет младше, чем был на самом деле.
– Все время молчи, не суетись, иди прямо за мной, а потом тащи свою
задницу обратно, – напутствовал мальчишку Роб. Потом, повернувшись ко
мне, спросил: – Ты знаешь, что делать?
Я поймала взгляд его темных глаз:
– Знаю.
Джуд должен был отключить сигнализацию и выкатить профессора на
каталке, на тот случай, если любопытные соседи решат в самый
неподходящий момент раздвинуть занавески. Нам предстояло долгие
пятнадцать минут возить профессора по городу, чтобы я смогла с ним
поработать, потом, стерев память, выбросить его на тротуаре. Если сразу
расколоть ученого окажется непросто, у Роба была явочная квартира, где,
догадываюсь, мы могли бы подвергнуть его более… болезненным методам
убеждения.
Роб открыл заднюю дверь, впуская порыв морозного воздуха. Они
с Рейнольдсом спустили на землю каталку и мешок. Джуд снова начал
выкручивать руки.
Я схватила его за запястье, прежде чем мальчишка спрыгнул вслед за
Робом:
– Будь осторожен.
Джуд отсалютовал мне, стиснув зубы в попытке то ли ободряюще
улыбнуться, то ли не облевать самого себя.
– Поки, кроки.
Дверь за ними захлопнулась. «После двух, подсолнух».
Даже в самых невероятных фантазиях о том дне, когда я наконец-то
соберусь убежать, я даже представить не могла того, что должно было
случиться сейчас. И я не ожидала, что буду настолько спокойна. В мой
первый побег от Кейт и Роба страх обуял меня мгновенно, как настоящее
пламя, и ноги пустились наутек еще до того, как мозг успел принять какое-
то решение. Тогда я понятия не имела, куда направляюсь и что собираюсь
делать. Просто бежала. Мне крупно повезло, что я наткнулась на Зу и на
остальных.
Но второй раз полагаться на удачу я не могла. И у меня не было
времени на то, чтобы испугаться того, что произойдет, если меня поймают.
Самообладание сделало меня намного сильнее, чем неконтролируемые
эмоции, которым я поддалась тогда на заправке. У меня было дело, которое
я должна была закончить, люди, которых поклялась защитить, и никто – уж
в особенности Роб Мидоус – не мог остановить меня, пока я еще жива.
Когда трое поднялись на крыльцо, включилась лампа. Джуд быстро
взглянул на меня через плечо и исчез, завернув к маленькому щитку,
обслуживавшему дом.
Наконец свет погас, и Роб склонился над золотистым дверным замком.
Я же стянула тяжелую черную куртку Лиги, вытащила зажигалку и
швейцарский армейский нож, спрятанные в одном из карманов, и
распихала их по ботинкам. Старая кожаная куртка Лиама вряд ли спасет от
холода, зато в ней не водилось «жучков».
Я выбралась наружу через водительское сиденье, и только мои
ботинки коснулись снега, как со стороны задних дверей «скорой» показался
Джуд.
– Что ты?..
Я ринулась вперед, зажимая ладонью его рот. Глаза мальчишки
расширились от страха, пока я не прижала палец к губам. Джуд был
слишком сбит с толку, чтобы сразу разобраться в происходящем. Схватив
парнишку за руку, я подтащила его к себе, туда, где нас не могли увидеть.
– Мы внутри, – гаркнул в ухо грубый голос Роба. – Готовность,
Командир?
– Все по графику, Наставник.
Я взглянула на уличный знак – Гарфилд-стрит – и попыталась
сориентироваться. Нужно оторваться от Роба, прежде чем этот урод поймет,
что мы слиняли. Я быстро бегаю, но не быстрее машины, а сейчас со мной
еще и Джуд. Если успеем добраться до парка с теми протестующими,
можно попробовать скрыться от Роба с Рейнольдсом в толпе. Роб не
догадается искать там, где поймать нас легче легкого. Он жесток и злобен,
но не слишком сообразителен.
Джуд тяжело дышал мне в затылок – сегодня ему досталось, но в
общем-то он был в норме. Ветер трепал его шапку и пытался сорвать мою,
и я натянула ее пониже, так чтобы из-под нее не выбивались мои длинные
волосы. Голоса обеих опергрупп сразу сделались глуше.
В Вирджинии никогда не было такого холода: резкий, кусающий за
каждый сантиметр открытой кожи. Я постепенно увеличивала скорость,
смаргивая слезы и снег, Джуд, как мог, старался не отставать. Под ногами
сверкали кусочки льда, когда я пробиралась через растущие между домами
деревья, трещали ветки, скрытые под настом. На юг, на юг – просто
продолжать двигаться на юг, найти Гарвард-ярд, митингующих и сбежать.
– Цель захвачена. Мандарин, периметр чист?
Джуд в страхе метнулся ко мне, но я предупреждающе покачала
головой.
Голос Роба прошелся по моему позвоночнику, словно спичка по
коробку. Огонек вспыхнул небольшой, но достаточный, чтобы мне
пришлось напрячься, чтобы ответить.
– О да, – подтвердила я, надавив пальцем на коммуникатор. – Горизонт
совершенно чист.
Я знала, что Роб уже обнаружил наше исчезновение – в ту же секунду,
как открыл дверь «скорой». На его конце линии повисла тишина, он молчал
и тогда, когда Штаб и Бартон запросили у него обновление статуса. Я могла
представить себе его лицо: белое, быстро багровеющее от усилий, чтобы
сдержать ярость. Еле заметная улыбка изогнула уголки моего рта. Он не
мог вызвать меня, не раскрывая, что потерял. Самая важная часть работы
Наставника состояла в том, чтобы держать фриков под постоянным
наблюдением.
– Ман… – начал было Рейнольдс, но тут же осекся.
– Эй, Роб, – позвала я тихим, спокойным голосом.
Я увидела во дворе свет от костра, и небо, окрашенное новым
оттенком оранжевого. Джуд ухватился за полу моей куртки – длинные
пальцы вцепились в ее кожу: мальчишка изо всех сил пытался держаться
моей скорости. Снег усилился. Пересекая последнюю улицу, я натянула на
голову капюшон поддетой под куртку флиски, засунула руки в карманы.
– У меня к тебе вопрос.
– Ру, – зашептал Джуд. – Что мы творим? Куда идем?
– Мандарин, не засоряй сеть разговорами, не касающимися
операции, – подал голос Бартон.
Отлично. Я хотела, чтобы он услышал. Хотела, чтобы все они
услышали.
Круг полиции и национальных гвардейцев был разорван, и
протестующие готовились рвануть в открывшуюся брешь, сжимая в руках
плакаты, колотя в барабаны. «Полуночный марш, – подумала я, хотя знать
не знала, к чему он приурочен. Быстро оглядев разномастные плакаты, я
поняла, что собравшиеся и сами не очень-то знали, против чего
протестуют. Против всеобщего призыва в СПП? Нежелания президента
Грея вести переговоры с правительством Западного побережья? Против
общего состояния ужаса, расползавшегося по стране, как загрязнение по
Лос-Анджелесу?
Вокруг нас собралась в основном молодежь – подростков среди них не
было. Большая часть университетов и колледжей страны была временно
закрыта из-за отсутствия финансирования, но, если бы где-то еще
оставались средства, полагаю, Гарвард был бы одним из таких мест.
«МЫ – ИЗМУЧЕННЫЙ, БЕДНЫЙ, ЗАБИТЫЙ НАРОД…» – гласила
табличка рядом со мной. Я позволила протестующим обогнать нас,
немного отставая, чтобы никто не услышал треск коммуникатора.
Подождав, пока на площади никого не останется, я снова тронула
коммуникатор, активируя микрофон.
– Я просто хочу знать – как их звали?
– Мандарин, – напряженно проговорил Роб, казалось, он слегка
запыхался. – Я понятия не имею…
– Мандарин, прекрати… – Голос женщины из Штаба тоже звучал
недовольно.
– Что, черт возьми, происходит, Наставник? – Бартон по-прежнему нас
слушал.
– Те два ребенка, которых ты вытащил из лагеря в ночь перед тем, как
мы с тобой встретились, – продолжала я, не отрывая взгляда от молодого
парня в дредах – он махал руками, показывая нам всем идти вперед. –
Мальчик и девочка. Уверена, ты их помнишь: столько усилий, чтобы их
вытащить, не говоря уж о том, чтобы крепко связать по рукам и ногам.
Джуд уставился на меня, его темные брови сдвинулись в
замешательстве.
– Я никак не могу понять. Ты их вывел, а потом убил в переулке и
бросил – зачем? Какой в этом был смысл? Что они сказали или сделали,
чтобы так тебя разозлить? Девочка умоляла тебя. Она не хотела умирать, но
ты забрал ее из лагеря и казнил. И даже не снял маску с того мальчика.
Я сжала кулаки, чтобы унять дрожь в руках. И в ту же секунду в моем
ухе внезапно затрещал голос Албана.
– Что происходит? – Он глубоко вдохнул. – Я хочу, чтобы вы оба
явились к Командиру. Если ты не хочешь возвращаться в Штаб
с Наставником…
– Мы не вернемся в Штаб, – заявила я, – пока он не уйдет навсегда.
Опасная игра: если Албан проглотит наживку и вышвырнет Роба,
остальные из его кровавой стаи все еще могут нанести ответный удар по
детям, которые оставались в Штабе. Но – но – теперь, когда Албан знал, что
Роб – чудовище, он сам и те агенты, которым мы могли доверять, станут
внимательнее присматриваться к остальным, по крайней мере, в
ближайшие несколько недель. В то же время Джарвин и другие
заговорщики, зная, что Джуд сбежал и не может их заложить, будут считать
себя в безопасности. Мне и не требовалось много времени – через
несколько недель я бы вернулась со всем необходимым, чтобы от них
избавиться.
– Роб, слушай, я просто хочу знать их имена. Просто интересно,
удосужился ли ты узнать их, прежде чем убить этих детей.
– Думаешь, все это шутки? Прекрати, черт возьми, свое вранье! Когда
я тебя найду…
– Молись, чтобы никогда меня не найти, – сказала я, чеканя каждое
слово. Мне не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть лицо той
девочки. Я чувствовала, что она идет рядом со мной, с открытыми глазами,
навсегда застывшими на дуле пистолета и на руке, которая твердо его
сжимала. – Ибо то, что я с тобой сделаю, будет гораздо хуже пули в черепе.
Я не стала дожидаться ответа. Сдернув коммуникатор, я бросила его
на землю, и его сразу раздавила толпа, следующая за нами. Я показала
жестом Джуду не отставать и припустила бегом, догоняя протестующих.
Нас прибило к потоку людей, хлынувшему на пустынную Массачусетс-
авеню. Меня толкали со всех сторон – отовсюду тянулись руки, люди
скандировали и кричали. Но за многие месяцы я вдруг ощутила себя в
безопасности. Устремившись вперед, я оглянулась, ожидая увидеть бледное
лицо Джуда – вот он: глаза широко раскрыты, щеки и нос покраснели от
лютого холода. Я плыла на волне кипящей энергии и власти. Мы уже
оказались достаточно далеко, и никто уже не обращал на нас внимания.
Я почувствовала, как Джуд снова вцепился в мою куртку, и двинулась
дальше, лавируя вместе с толпой. Барабаны впереди воодушевленно
выбивали бешеный ритм, и тут я ощутила первый укол паники. Мне
показалось, кто-то сзади окликает меня по имени, но ярость, затопившая
разум, заглушала даже лозунги митингующих.
Толпа вокруг меня все увеличивалась, и чем дальше мы продвигались
по улице, тем, казалось, сильнее росло возбуждение протестующих. В их
крови ревело в унисон: «Больше, больше, больше, больше». Это было
единственным, что их объединяло. Единственное, чего они хотели все:
больше еды, больше свободы, больше денег, больше…
Я уже поняла, куда мы направляемся: в самое сердце Бостона. Впереди
виднелся мост Массачусетс-авеню – и знакомые синие и красные
сигнальные огни полицейских машин, его перекрывавших.
Люди продолжали свой марш.
В защитном снаряжении стояли десятки полицейских, национальные
гвардейцы направили на толпу автоматы, но ни один из протестующих
даже не остановился. И когда я попыталась замедлить шаг, инерция толпы
толкала меня идти дальше.
Один из полицейских, седовласый мужчина, который стоял перед
строем автоматчиков и смотрел, как толпа приближается, поднял мегафон:
– Говорит сержант Бауэрс из Бостонского полицейского управления.
Вы нарушили Конституцию Массачусетса, главу двести шестьдесят
шестую, раздел двадцать первый, и подлежите аресту. Вы собрались
незаконно. Я требую, чтобы вы немедленно и мирно разошлись. Если этого
не произойдет, вы будете арестованы. Это последнее предупреждение.
Я не видела, кто бросил первый камень. Не видела, как пролетели
второй и третий. Но слышала грохот ударов по прозрачным щитам
полицейских.
– Тогда стреляйте! – выкрикнул кто-то. – Стреляйте! Стреляйте!
Стреляйте!
Девушки вокруг меня подхватили его слова и тоже начали
выкрикивать.
– Стреляйте! Стреляйте! Стреляйте! – надрывалась толпа.
Я шагнула назад, пробиваясь сквозь давку, которая только усиливалась.
Они хотят, чтобы полиция открыла по ним огонь?
Чтобы показать превосходство или…
Снять расстрел на видео. Я увидела портативные устройства, зажатые
в негнущихся окоченевших пальцах. Снежинки липли к стеклянным
глазкам камер, следивших за траекторией каждого камня, снежка и
кирпича, запущенных в сторону женщин и мужчин в униформе. Я
пригнулась, держа руки над головой, пробиваясь к задним рядам. Шальной
локоть прошелся по моему затылку, и этого оказалось достаточно, чтобы я
снова начала соображать.
Я обернулась, хватая Джуда за руку – но человек, цеплявшийся за мою
куртку, оказался невысокой азиаткой в толстых темных очках,
таращившейся на меня с таким же удивлением, как, должно быть, и я – на
нее.
– Извини! – крикнула она. – Думала, ты – моя подруга.
«Черт, – я завертела головой, сканируя толпу. – Где он?»
Выстрел оказался единственным звуком, который пробился сквозь
непрерывное скандирование и заставил их замолчать. Мы с девушкой обе
рванулись назад, натолкнувшись на тех, кто все еще двигался вперед.
Возможно, стрелявший, кем бы он ни был, офицером или солдатом,
надеялся таким образом разогнать толпу, но серьезно недооценил гнев,
подпитывавший этих людей. Протестующие во главе шествия явно
привыкли к подобным запугиваниям. Я оглянулась, чтобы увидеть, как они
бросились на черные щиты, преграждавшие им путь, навалились на капоты
полицейских машин. Тех, кому не повезло, отпихнули назад, сбив на землю
дубинками.
– Джуд! – кричала я, чуть не падая на колени, придавленная чувством
вины. – Джуд!
Зловеще зашипел первый баллончик слезоточивого газа, но и этого
оказалось недостаточно, чтобы толпа рассеялась. Волна протестующих
рванулась в сторону офицеров. Я почувствовала, как кто-то попытался
схватить меня за руку и развернуть, но вырвалась.
«Это был плохой план, Руби, – думала я, давясь отравленным
воздухом. – Плохой, плохой, плохой план».
И тут – чудом – я увидела его. Я уже отворачивалась, чтобы
посмотреть в другую сторону, как вдруг заметила курчавую голову.
Синяя куртка санитара хлопала по ветру, один из рукавов порвался.
Джуд стоял на цыпочках, одной рукой вцепившись в уличный фонарь,
другую сложив рупором у рта, непрерывно голося: «Руби! Ру!»
Теперь я понимала, что получалось, когда соединялись вместе
нетерпение и страх, – полный хаос. За облаком слезоточивого газа, за
толпой, внезапно рванувшей в разные стороны, пытаясь убраться подальше
от выстрелов, дыма, моста, фигурка Джуда пропала из вида. Люди кричали,
выстрелы не смолкали. Добавился и новый шум – над нами, обрушивая
вниз свет прожектора, завис вертолет. Трещавшие винты разогнали дым,
расчищая национальным гвардейцам путь. Впервые в общей мешанине
показались черные униформы.
Если бы не ночь, если бы слезы не застилали глаза, если бы я слышала
хоть что-нибудь, кроме гулкого буханья собственного сердца, то заметила
бы это раньше. Воздух словно завибрировал, касаясь моей кожи, и
я ощутила запах озона секундой позже того, как успела что-либо сделать.
– Джуд, не надо!
Фонари вдоль дороги начали гудеть, оранжевые огни раскалились
добела и через секунду потухли, обрушившись каскадом стекла и искр на и
без того напуганных протестующих.
Не уверена, что кто-либо понимал, кто такой Джуд, пока в соседних
зданиях, которые месяцы, если не годы, стояли темными, не зажегся свет.
Я домчалась до мальчика, на долю секунды опередив национального
гвардейца с «пушкой», врезавшись плечом ему в грудь и увлекая нас обоих
на землю. Удар выбил воздух из моих легких, но я боролась, защищая
Джуда от приклада солдатской винтовки. Удар пришелся мне по черепу,
отправляя во вращающуюся тьму.
Глава седьмая
Под щекой гремел пол, низкое гудение еще больше усиливало тупую
боль в черепе. К онемевшим ногам и рукам медленно возвращалась
чувствительность. Я глубоко вздохнула, пытаясь проглотить вкус железа и
соли на пересохшем языке. Спутанные волосы комком прилипли к шее.
Когда я попыталась двинуть рукой, чтобы их смахнуть, обнаружила, что
запястья связаны за спиной, и в них впивается что-то острое.
Когда я завертелась на грязном полу фургона, стараясь передвинуться,
плечи заныли еще больше. Внутри было темно, но время от времени
вспышки света проникали через металлическую решетку, отделяющую
передние сиденья от кузова. Достаточно, чтобы увидеть, что водитель и
человек на пассажирском сиденье одеты в черное.
Черт. Сердце отдавалось в ушах, но страшно не было, пока я не
увидела на одной из лавок связанного, с заткнутым ртом Джуда,
застывшего неестественно прямо.
Хотя СПП связали мне руки, почему-то – возможно потому, что я уже
была без сознания, – рот, слава богу, кляпом не заткнули. Желчь поднялась
по пищеводу, обжигая заднюю стенку горла. Не хватало еще захлебнуться
собственной рвотой. Я почувствовала, как медленно нарастает и
пульсирует отчаяние: «Только не снова, только не снова, я не могу
вернуться туда, только не снова».
«Успокойся, – приказала я себе. – В таком состоянии ты бесполезна.
Возьми себя в руки».
Я не могла заставить челюсти ворочаться, чтобы окликнуть Джуда.
Прошло несколько драгоценных мгновений, пока мальчик не заметил, что я
пришла в себя, а заметив, подскочил от удивления. Он безуспешно
попытался вытолкнуть кляп, потеревшись ртом о плечо. Я затрясла
головой. Если мы что-либо и предпримем, все должно быть тихо.
Страх Джуда казался живым существом: он нависал над его плечами,
черный, разрушительный. Неистово задрожав, мальчик вскинул голову,
отчаянно пытаясь заполнить легкие воздухом.
«У него приступ паники», – неожиданно спокойно подумала я и
удивилась тому, что осознание этого только придало мне сил.
– Все хорошо, – прошептала я, надеясь, что парни впереди не услышат
меня за трескотней радиоприемников. – Джуд, посмотри на меня. Ты
должен успокоиться.
Мальчик покачал головой, и я прочитала его мысли так же ясно, как
если бы оказалась внутри него: «Не могу, не здесь, не сейчас, о боже, о
боже!»
– Я здесь, с тобой, – проговорила я, подтягивая колени к груди. Было
больно, но мне удалось протащить руки под ногами, и связанные запястья
оказались спереди.
– Глубоко вдохни через нос, – продолжала я. – Выдохни. Ты в порядке.
У нас все будет хорошо. Ты просто должен успокоиться.
И как можно скорее. Мысли разбегались, когда я попыталась
вспомнить, где тут ближайший лагерь, – на севере штата Нью-Йорк? Или
в Делавэре, рядом с городом, вокруг которого простирались заброшенные
сельскохозяйственные угодья? Где мы сейчас?
Я поймала взгляд Джуда.
– Успокойся, – повторила я. – Мне нужно, чтобы ты сосредоточился.
Ты должен остановить машину. Помнишь Саратогу?
Если и можно сказать что-то хорошее о методах обучения в Лиге, это
лишь то, что наставники подходили к делу творчески. Они будто
сверхъестественным образом предугадывали, в какие ситуации мы можем
угодить, и прогоняли почти точные сценарии. В одной из симуляций Вайда,
Джуд и я участвовали в воображаемой операции в Саратоге и оказались в
заложниках. Наша с Вайдой попытка сбежать из фургона закончилась
«смертью». Инструктор Фьори подробно разобрал, что мы должны были
сделать: от Джуда требовалось нечто большее, чем просто съежиться в
уголке.
Мальчик глубоко вздохнул и кивнул.
Когда я путешествовала с Зу, самое трудное, с чем ей приходилось
справляться, это управлять своими Желтыми способностями. Большую
часть времени девочка носила резиновые перчатки, чтобы не вывести из
строя технику и нашу машину, но, когда Зу теряла контроль, не помогали
даже они. Другое дело Джуд – он был обучен. Мальчишке повезло
оказаться среди других Желтых, которые с радостью помогли ему постичь
эту науку. Хотя Джуд и развивался раз в десять быстрее всех остальных, он
держал свои возможности в узде. Там, на митинге, он впервые на моей
памяти прокололся, но, конечно, прокололся так, что хуже и быть не могло.
Джуд закрыл глаза, и я перекатилась на колени, пытаясь собраться с
духом. Я почувствовала внушительный выброс электричества – он
всколыхнул волоски на руках, заполнил уши треском, нагрел воздух
добела.
Для автомобильного аккумулятора этого оказалось достаточно. Мотор
заглох, даже не чихнув – машина словно наткнулась на невидимую стену.
Инерция проволокла меня к решетке. Оба СППшника завопили от
неожиданности.
Но я не продумала все. Из-за дороговизны бензина и обслуживания
автомобилей на Восточном побережье было мало, и я рассчитывала, что
когда фургон остановится, мимо никто не поедет, и у меня получится
вытащить солдат по одному.
Я увидела ослепительный белый свет фар в тот же миг, что
и СППшники. Огромная фура, зацепив переднюю часть нашего фургона,
мгновенно закрутила нас на месте. Распространяя запах гари, взорвались
подушки безопасности. Меня приложило о скамью напротив рухнувшего
на пол Джуда.
Фургон встал на правые колеса, и я уже приготовилась к тому, что мы
сейчас перевернемся и на этом все закончится. Но фургон качнулся назад,
опустившись на все четыре колеса. Сквозь шипение дымящегося двигателя
и череду проклятий, которыми разразился один из СППшников, я
расслышала, как завизжали шины останавливающейся фуры.
– …Букет, Букет!
Я потрясла головой – в глазах двоилось – нащупывая Джуда на полу.
Наконец-то я нашарила его костлявую горячую лодыжку и почувствовала,
как он дернулся в ответ. Жив. Но было слишком темно, чтобы увидеть, был
ли он еще и цел.
– Букет! Черт возьми!
Окажись в машине не СППшники, а кто-нибудь другой, я бы,
возможно, пожалела о том, сколько неприятностей мы им доставили. Один
из мужчин в униформе – наверное, тот самый Букет – завалился вперед,
перемазав кровью сдувающуюся подушку безопасности.
– Дерьмо! – Водитель шарахнул по рулю, потом завозил рукой по
разбитой приборной панели, пока не наткнулся на радиоприемник. Однако
Джуд спалил всю электронику в радиусе десятка метров.
– Это Морено; как поняли? – бормотал мужчина, тыкая пальцем в
приемник.
И тут СППшник, должно быть, вспомнил инструкцию, потому что,
дотянувшись до двери, распахнул ее и выпрыгнул в снег. Он должен был
проверить нас, убедиться, что мы в порядке.
Я была готова.
Когда я бросилась мимо распростертого Джуда на полу, толкая солдата
к двери, ноги мои дрожали, как у новорожденного жеребенка. В одной руке
у солдата был пистолет, но, чтобы отпереть заднюю дверь, ему нужна была
другая. Я забросила руки ему на шею, и, прежде чем он успел ахнуть от
неожиданности, его лицо оказалось между моих ладоней.
Солдат Морено напугался достаточно, чтобы его мозг почти не
сопротивлялся. Овладеть им оказалось легко и совсем не больно.
– Сними… с нас наручники, – приказала я, подождав, пока он это
сделает, после чего вырвала пушку из его руки. Избавившись от
металлических оков, Джуд издал блаженный стон.
– Поворачивай и иди обратно в Бостон. Не останавливайся, пока не
дойдешь до Чарльз-Ривер. Понял? – Мой палец лег на курок.
– Иди обратно в Бостон, – повторил солдат. – Не останавливайся, пока
не дойдешь до Чарльз-Ривер.
Я чувствовала, как Джуд стоит, покачиваясь, у меня за спиной, но не
отводила черный ствол от головы СППшника, пока тот уходил в ночь,
растворяясь в клубящихся облаках снега. Руки тряслись от
пронизывающего холода и от усилий, которых мне стоило, чтобы самой
удержаться на ногах.
Со стороны бокового водительского окна возник водитель фуры и
постучал в стекло:
– Вы как там? В порядке? Я вызвал подмогу!
Я кивнула Джуду отойти. Несмотря на темную форму на фоне черной
как смоль дороги, удаляющийся по шоссе СППшник был все еще виден.
Водитель грузовика тут же его заметил. Я считала его шаги, когда он
побежал за солдатом, окликая его:
– Эй! Куда ты? Эй!
Увидев это, Джуд выронил наручники из дрожащих рук, и они
громыхнули о пол. Когда водитель повернулся в нашу сторону, я уже ждала
его, уверенно держа пистолет.
Лицо мужчины побелело под бородой. Мгновение мы просто пялились
друг на друга, снег падал на его жесткие волосы. На водителе была ярко-
красная клетчатая куртка и такого же цвета вязаная шапка, натянутая низко
на уши.
Мужчина медленно поднял руки.
– Дети, – начал он дрожащим голосом, – о боже… вы, ребята…
Рука Джуда сжалась на моем плече:
– Ру, – неуверенно начал он.
– Вали отсюда, – буркнула я, демонстрируя водителю пистолет у себя в
руке.
– Но… ближайший город находится очень далеко.
Я увидела, что мужчина расслабился, его шок прошел, и он опустил
поднятые руки. Очевидно, водитель не верил, что я способна или готова
выстрелить в него, если вдруг придется. Я не знала, злиться ли мне или
радоваться этому.
– Куда вы направляетесь? Вас нужно подвезти? У меня не слишком
много еды, но… будет тепло и…
Возможно, водитель думал, что он добр к нам. Джуд, очевидно, тоже
так считал. Я еле поймала мальчика за полу куртки, когда тот уже
собирался сигануть из фургона и броситься к незнакомцу с благодарными
объятиями.
Может, водитель просто хотел получить по десять кусков за каждую
нашу голову.
– Я хочу, чтобы ты отвалил, – повторила я, снимая пистолет с
предохранителя. – Давай.
Мужчина явно хотел сказать что-то еще, но слова застряли у него в
горле. Он мотнул головой один раз, второй, потом слабо кивнул. Джуд
сдавленно запротестовал, протянув к водителю руку, словно мог его
остановить. Мужчина медленно повернулся и неторопливо зашагал по
шоссе.
– Зачем ты это сделала?! – закричал Джуд. – Он просто хотел помочь!
Когда я спрыгнула вниз на дорогу, тонкая корочка льда, покрывающая
асфальт, треснула. Я снова была в полной боевой готовности. На
объяснения времени не было – не сейчас, когда вены гудели от желания
бежать. Ночь была длинной, сугробы в простиравшихся вокруг нас лесах –
девственнобелыми. Нужно двигаться быстро и заметать следы.
– Мы сами себе поможем, – ответила я и повела его в темноту.
БЕРЕГИТЕ
БЕРЕГИТЕ СЕБЯ
Очевидно, я не смогла овладеть ее разумом. Было глупо пугаться
сейчас, когда женщина осталась за сотни километров отсюда, но я не могла
заставить себя не представлять худший исход. Она могла бы рассказать
всем о террористах, которых везла на заднем сиденье своей машины. Могла
вернуться на станцию и выдать нас ближайшему агенту-ищейке. Могла
получить вознаграждение, удовлетворенная осознанием того, что мы
больше не шляемся по улицам и не угрожаем ей.
Но она сделала это. Энди сделал это.
Я разорвала билеты, пока Джуд не проснулся и не увидел их. Я не
хотела давать ему ложной надежды, что эти люди были чем-то большим,
чем одинокий свет свечи в бескрайнем море черноты.
Ну конечно.
Эти слова пришли на ум первыми, когда я почувствовала на какой-то
момент облегчение: они живы. Ну конечно. Система Клэнси так здорово
сработала в первый раз, почему бы не попробовать снова? Ну конечно. И не
важно, кем были те дети, важно, что они жаждали – или под его влиянием
проникались этой жаждой – пойти войной на президента Грея.
Ну конечно.
Когда из леса появились еще четверо, мне пришлось отпустить
подростка. Они окружили нас, пытаясь понять, что произошло. Я могла
держать под контролем только одного человека. Но я – не Клэнси; на
большее я была неспособна, и любые попытки попробовать только бы
раскрыли предел моей силы. Я шагнула вперед, демонстрируя отсутствие
оружия, и кивком показала Толстяку, чтобы он сделал то же самое.
– Мы хотим увидеть Беглеца, – сказала я. – Мы не доставим вам
неприятностей.
– Да что ты? – усмехнулся один из тех четверых, уставившись на
подростка, который свалился к моим ногам. – Майкл, ты слышишь, или с
катушек слетел от того, что тебе врезали?
Кровавый Нос – Майкл – покачал головой, пытаясь прийти в себя.
Травма головы послужила отличным прикрытием того, что я сделала с ним,
но небольшому мозгу требовалось слишком много времени для
восстановления. И я боялась, как бы другие подростки не заподозрили
неладное. Похоже, что они ждали его разрешения.
– Забираем их, – объявил Майкл. – И быстро. Двое остаются на посту.
Я пришлю кого-нибудь за вами.
«Так он командует?» – подумала я. А почему бы нет. Тем более что
парень был нехилого телосложения. Такой может напугать.
Бродяги толкнули Толстяка ко мне, закинули наши сумки на плечи, и
мы направились обратно к реке. Я обхватила друга за пояс, притягивая
ближе.
– Вот, – пробормотал Толстяк, – дерьмо.
Мы снова вышли на открытое место: рядом с замерзшей рекой и, что
гораздо важнее, на линию прицела стрелка на дереве.
Там меня обыскали, не забыв посмотреть даже в обуви. Я попыталась
не реагировать, когда из ботинка вытащили швейцарский нож. Холодный
воздух щипал лицо, но от мысли о том, что могли бы найти в карманах
Толстяка, меня пробрало до костей.
Толстяк, должно быть, прочитал вопрос на моем лице, потому что едва
заметно покачал головой. Мальчишка, который обшарил его одежду, нашел
только нож и полный карман фантиков от леденцов. Должно быть, Толстяк
выбросил удостоверение агента-ищейки в лесу во время нападения или
вообще оставил в машине. Слава богу.
Когда я повернулась посмотреть на другой берег, в меня чуть не
врезался ботинок Толстяка, когда парень оторвался от земли и взлетел в
воздух.
Протянувшему руку ребенку потребовалось полсекунды, чтобы
поднять своими способностями моего друга над землей и перебросить на
другой берег.
Я почувствовала знакомую теплую тяжесть в животе и не успела даже
возмутиться, как меня тоже вздернули вверх и швырнули через реку прямо
на Толстяка, даже не подумав смягчить удар.
Остальные дети с хохотом переправляли один другого через
замерзшую реку с плавностью легкого ветерка. Они ничего не говорили –
не объясняли, куда нас ведут, не отвечали на наши вопросы. Двое отстали
замести следы, оставленные нами на мягком снегу.
Мы шли в тишине. Пошел снег, оседая на волосах и ресницах, под
кожаную куртку Лиама постепенно заползал холодный воздух. Толстяк
напрягся, рассеянно потирая больное плечо. Поймав его пристальный
взгляд, я увидела свое тревожное лицо, отражавшееся в его темных глазах.
– Поверить не могу, – пробормотал парень. – Снова.
– Беру его на себя, – пообещала я, сжимая его руку.
– А что, в прошлый раз сработало?
– Эй! – Майкл поднял свой серебристый пистолет. – Заткнитесь, блин!
Прошло уже немало времени, я даже начала сомневаться, дотащимся
ли мы когда-нибудь до лагеря или куда там они нас вели. И пока в поле
зрения не появилась широкая река, мне и в голову бы не пришло, что мы
направляемся в Нэшвилл.
Теперь я поняла, почему закрыли город: хотя наводнение случилось
уже пару месяцев назад, уровень воды, которая почти не замерзла, еще не
вернулся до прежнего. Разлившаяся река затопила берега. Она казалась
чудовищем, и чем ближе мы подходили, тем больше оно вырастало,
оставаясь единственной преградой между нами и смутными очертаниями
белого склада на другой стороне.
На берегу нас ждали три маленьких плоских плота: ящики и доски,
связанные ярко-голубой виниловой веревкой. На каждом стоял ребенок в
белом с длинным шестом в руках. Рассадив всех по трем плотам, дети
оттолкнулись шестами от берега и медленными ритмичными движениями
повели плоты по грязному мелководью.
Руки сжались в кулаки. Один из доков склада выжидательно распахнул
свои двери. Удивительно, но плот уверенно проделал остаток пути до
гофрированной серебристой двери, за которой темнело помещение.
Грузовая платформа выступала над водой. Так что надобность в плотах
отпала. Меня подняли за талию и передали другому ребенку, который уже
ждал на краю платформы. Девочка, поймавшая меня, была тощей и
бледной, зеленые глаза – в половину ее плоского лица. Она зашлась
влажным, клокочущим в груди кашлем, после чего молча схватила меня за
руку и втащила внутрь.
Стены и полы были цементными, потрескавшимися и покрытыми
старыми выцветшими граффити. Размером склад был примерно со
спортзал средней школы и все еще хранил напоминания о прошлой жизни
– отметины от кабелей. Дальняя стена, та, к которой мы направлялись,
была выкрашена в светло-голубой. И я все еще могла прочитать на ней
выведенное черным «ДЖОНСОНЭЛЕКТРИК», хотя надпись и попытались
закрасить белым.
Толстяк, шагавший рядом со мной, кивнул на коричневую линию,
которая шла вдоль стен, перерезая их практически пополам. Значит, вода
поднималась так высоко?
Каждый сделанный шаг, каждый голос вокруг нас, каждая капля воды
из трещин в сводчатых потолках отзывались эхом. Звуки отскакивали от
голых стен и заколоченных окон. Укрывавшее от снега и ветра, здание
беспрепятственно пропускало внутрь холод. Старые металлические
мусорные баки использовались в качестве кострищ, но большинство из них
стояли на другом конце склада, вдали от стаек детей, столпившихся у
входа, через который мы вошли.
Это совсем не походило на Ист-Ривер…
И сидевший на возвышении парень, смутно различимый за завесой
сигаретного дыма и чада от костров, не был Клэнси Греем.
Вайда ответила:
Если такое вообще возможно, этот туннель оказался еще более сырым,
чем тот, через который мы обычно попадали в Штаб, а еще раз в десять
длиннее и грязнее. Идущий передо мной Клэнси, выругавшись, споткнулся,
еле удержавшись на ногах. Стены, вначале позволявшие идти втроем,
сужались, пока нам не пришлось протискиваться по одному. Лиам шел
сразу за мной, и хрипы, с которыми он вдыхал и выдыхал сырой,
прогорклый воздух, беспокоили меня все сильнее.
Я замедлила шаг, позволяя ему нагнать и подтолкнуть меня:
– Я в порядке, – пообещал он. – Не останавливайся.
В далекой тьме я услышала шум воды, хотя густая грязь, через
которую мы только что перебрались, явно сформировалась здесь очень
давно, потому что загустела и воняла тухлятиной.
Сколько пленных провели этой дорогой, подумала я, и сколько тел
выволокли обратно? Я пыталась не дрожать и не опускать фонарик, чтобы
посмотреть, так ли вода красна от крови, как рисует мое воображение.
Пыталась изгнать из сознания картины того, как Джарвин и остальные
вытаскивают Албана… Кейт, Коула, а их застывшие открытые глаза,
уставившись вверх, смотрят на вереницу мелких мерцающих огней над
головами.
– Потом придется отмокать в отбеливателе, – сообщил нам Толстяк. –
И сжечь одежду. Я все пытаюсь понять, почему здесь воняет серой, но
думаю, оставлю это на потом.
– Возможно, и к лучшему, – заметил Клэнси. Его лицо стало костяно-
белым, когда он повернулся в луче моего фонарика, темные брови и глаза
казались окрашенными сажей. – И сколько Лига нарыла таких туннелей?
– Несколько, – ответила я. – А что? Уже планируешь побег?
Он фыркнул.
– Время? – крикнула я.
– Три пятьдесят три, – ответила Вайда. – Ты видишь конец?
Нет. Я почувствовала, как по позвоночнику скатилась первая холодная
капля паники. Нет, не вижу. Мы шли уже почти полчаса, а по ощущениям –
не продвинулись ни на шаг. Все те же цементные стены, то же хлюпанье
под ногами – время от времени луч фонарика выхватывал крысу, бегущую
к стене или исчезающую в темной щели в земле. Туннель, казалось,
втягивал нас в свою темноту, словно глубокий вдох. Стены снова сжались
вокруг наших голов и плеч, заставляя пригнуться.
Сколько это будет продолжаться? Еще полчаса? Час? А сколько
останется времени, чтобы найти детей и вытащить их оттуда?
– Почти пришли, – прошептал Лиам, сжав мою руку и направляя
фонарик в сторону дальнего конца туннеля, где дорога начинала
подниматься вверх, становясь чище и суше.
Там же была большая металлическая дверь.
– Она?
Я кивнула, чувствуя волны облегчения и адреналина, и повернулась к
остальным:
– Итак. Вот она. Вайда, начинай отсчет. Пятнадцать минут, чтобы
войти-выйти. Все помнят, кто что делает?
Джуд протиснулся мимо нас к электронному замку, мигнувшему при
его приближении.
Я пробежала глазами по потолку и стенам и все же удивилась, не
найдя ни одной камеры. Интересно. Албан решил держать существование
«пыточной» в тайне ото всех, кроме старшего персонала и советников? Или
был обеспокоен, как бы кто-нибудь не увидел тех, которых он перемещал
туда-сюда. А может, и то и другое.
Отлично. Меньше головной боли.
Стоило мне только щелкнуть фонариком, как теплая ладонь сжала мое
предплечье. Повернувшись, я попала прямо в протянутые руки Лиама.
Поцелуй оказался таким коротким. Болезненное, единственное
касание, но полное такого нетерпения, такого волнения и желания, что у
меня вскипела кровь. Я все еще пыталась отдышаться, когда он
отстранился, его руки сжимали мое лицо, губы замерли так близко к моим,
что я чувствовала: Лиам тоже задыхается.
Тогда он отступил подальше, позволяя расстоянию снова разделить
нас. Его голос был низким, грубоватым:
– Устрой им ад, милая.
– И во имя Христа, сука, на этот раз не подставляйся под нож! –
добавила Вайда.
Я бы улыбнулась, если бы не слабый смех Клэнси справа от меня.
– Только рыпнись – и получишь вот это, – предупредила я, приставив
пистолет к его голове. – Пойдешь на корм крысам.
– Понял, – низким бархатным тоном ответил Клэнси. – А если я буду
паинькой, ты меня тоже поцелуешь?
Я пихнула Клэнси вперед, придерживая за воротник рубашки.
– Оʼкей, я готов, – сказал Джуд, опуская руки на замок, чтобы его
поджарить. – Командуй, командир.
И мне, чтобы понять: его разум снова закрыт для меня – окошко
захлопнулось.
Бой снаружи увял до одиночных автоматных очередей, раздававшихся
этажом выше. Рассчитывать на то, что мой уровень уже полностью
зачистили от агентов-предателей, было рискованно, но здравые
размышления одержали верх над страхом. Когда Коул и другие проникли в
здание, большинство агентов находились на первом уровне – спали в своих
комнатах, только обычная смена часовых, включая Джарвина,
патрулировала территорию.
Я бы сделала все быстро. Если коридор чист, я могла бы спуститься
вниз и найти остальных. Убедиться, что Лиам с Толстяком прятались
вместе с Вайдой и Джудом в безопасной забаррикадированной спальне.
Только сначала нужно было разобраться с Клэнси – его нужно было
запереть, а замки в этой комнате вышли из строя.
Я обхватила Клэнси со спины, хорошенько вцепившись в его куртку –
пуговица с золотым покрытием оторвалась и куда-то укатилась.
– Ты… – Я крякнула от натуги, чувствуя, как натянулись стежки на
спине, – официально признаешься самой большой занозой в моей заднице.
Мне пришлось бросить его, чтобы отпихнуть с дороги стол.
Оказавшись у двери, я глубоко вздохнула, приготовившись увидеть тела
Джарвина и других агентов, но коридор оказался пуст. Вытащив Клэнси
наружу, я было подумала дотащить его до медицинского блока, но заметила
движение за занавесками. А вдруг это не кто-то из команды Коула? Вдоль
коридора тянулась вереница дверей – большинство из них вели в
помещения, куда раньше мне входить запрещалось. Открыт оказался только
один чулан с пустой стойкой для оружия внутри – тело сюда вполне
помещалась.
Я едва успела засунуть Клэнси в каморку, как услышала, что кто-то на
всю чертову базу выкрикивает мое имя.
Я завертелась, чтобы понять, откуда идет звук. И в тот же момент из
медицинского блока выбежала Кейт. Подхватив ремень винтовки, она
стянула ее с плеча, стащила и отбросила в сторону черную лыжную маску.
И пока мой мозг обрабатывал эту информацию, я уже оказалась в ее руках,
в ее тепле, прежде чем приготовилась держать удар. Стоило только
привалиться к ней, как меня накрыла неожиданная волна облегчения.
– Что ты делаешь? – спросила Кейт.
Если честно, я была так потрясена ее появлением, что выложила
правду:
– Запираю Клэнси Грея в чулане.
Кейт резко отпрянула, уставившись на скрючившееся у наших ног
тело. Она впервые в жизни не спросила меня, не хочу ли я поговорить о
том, как себя чувствую. Мне не пришлось объяснять, почему его нельзя
оставить в медблоке или в одной из комнат, откуда он мог сбежать. Она
знала, кто он и чего стоит.
– Оʼкей. Принесу ключи.
– Кейт, – окликнула я ее, поймав за руку, – все закончилось?
Та улыбнулась:
– Минут десять назад.
– Правда? – прошептала я так тихо, что и сама себя почти не
услышала. Так чувствует себя маленький ребенок, который заблудился в
магазине и вдруг, после безуспешных поисков, снова нашел папину руку.
Конечно, глупо плакать от радости, но крайняя степень усталости,
доведенной до истощения, стала моим пределом, когда меня захлестнуло
внезапное освобождение от страха и боли.
Кейт шагнула ко мне и взяла мое лицо в руки. Я словно наблюдала
восход полной луны, прорезающей ночь.
– Я знала, что вы сможете.
Я зажмурилась, и за моими веками вспыхнула белая палатка.
Последний вздох Мейсона. Запах жесткого кожаного намордника.
Кричащий, кричащий, кричащий Роб… Хотелось рассказать ей все,
переложить это на нее и позволить разделить со мной сокрушительную
тяжесть этих событий. Кейт столько раз предлагала мне это, а я каждый раз
ее отвергала. Даже сейчас я чувствовала то же сопротивление,
сжимающееся в груди в попытке защитить слабое сердце.
– Это было ужасно, – прошептала я.
Женщина стерла одинокую слезу с моей щеки:
– Но ты была сильной.
Я затрясла головой:
– Нет… Я была…
Как объяснить ей, чтобы она поняла?
– Вайда с Джудом сказали мне совсем другое.
Я распахнула глаза, пытаясь найти в ее лице любой признак лжи.
– Они в порядке?
– В порядке, – заверила меня Кейт. – Волнуются за тебя. Я могу тебя к
ним отвести, но сначала нужно уладить нашу маленькую проблему. – Она
кивнула на Клэнси. – Хорошо?
– Да, – согласилась я, делая глубокий судорожный вздох. – Хорошо.
Завершив свою речь, Коул исчез, бормоча что-то типа «надо это
проверить», но ни словом не обмолвившись, что или кто «это» такое. Я
понимала, что надо пойти за ним и убедиться, что «это» – не Клэнси Грей,
но сил встать из-за стола не было. Джуд, Вайда, Толстяк, Нико и я – мы
пятеро заняли один из круглых столиков возле телевизора, в основном,
думаю, чтобы держаться подальше от агентов, которые в этот момент
«демонтировали» здание, собирая все и вся, что им могло бы понадобиться.
Так прошел час. Более чем достаточно времени, чтобы Джуд наконец
спросил: «А Кейт уже вернулась?». И чтобы я начала волноваться о Лиаме.
Казалось, чем дольше я там сидела, тем большей тяжестью наливались
руки и ноги. В конце концов я, последовав примеру Нико, уткнулась
головой в локоть.
– Она же предупредила, что это займет какое-то время, – сказала
Вайда, снова проверяя время на своем старом переговорнике. – Нас
семьдесят человек. Представляешь, сколько надо тачек?
– Мы ведем прямую трансляцию из Капитолия, где президент Грей и
представители Федеральной коалиции менее чем через пятнадцать минут
откроют Саммит Единства…
Джуд потянулся к пульту, чтобы прибавить громкость. Все утро он был
само спокойствие: почти не ныл, что проголодался или устал. Из нашей
скорбной группы он оказался единственным, кто заинтересовался тем, что
происходит на экране. Погрузившийся в себя и еще не вернувшийся к нам
Нико находился в каком-то коматозном состоянии. Взгляд Толстяка метался
между часами и дверью.
Новости, освещающие Рождественский саммит мира, начались в
восемь сорок пять по техасскому времени. В основном показывали толпу и
только на очень небольшом пятачке. Когда оператор случайно выхватил
группу протестующих с их лозунгами, как можно дальше оттесненных от
здания, передача прервалась.
Коул втиснулся между мной и Джудом, чуть ли не столкнув ребенка со
стула.
– Эй, конфетка, можно одолжить тебя на пару секунд?
Я отвернулась, поглубже зарывшись лицом в руки:
– А это может подождать?
– «Это» пришло в себя и негодует, и я был бы признателен за совет,
который можешь дать мне только ты: как к нему подступиться, чтобы он не
расплавил мне мозг.
– Люди знают, кто он на самом деле? – удивленно спросил Толстяк. –
Ты им рассказал?
– Албан знал, – сообщил Коул. – Он видел, как Клэнси влияет на
одного из агентов секретной службы во время своего выступления в рамках
пресс-тура после выхода из лагеря.
И тут я встрепенулась. Если Албан знал, кто такой Клэнси и что он
может делать, первую записку Лиллиан Грей можно понять совершенно по-
другому. «Я должна оказаться вне его досягаемости, если собираюсь его
спасти». Возможно, Лиллиан поняла, даже раньше президента Грея, что ее
сын использовал свои способности, чтобы влиять на людей.
Хронология событий наконец-то выстроилась. Албан увидел, на что
способен Клэнси, как раз перед тем, как уйти в подполье и основать Лигу.
Он казался вне пределов «досягаемости» Клэнси, как называла это
Лиллиан. Если бы она попыталась попросить мужа или кого-нибудь из его
советников помочь Албану исчезнуть, Клэнси мог бы об этом узнать. План
был действительно отчаянным.
– Тогда какого черта он с этим ничего не сделал? – раздался голос
Лиама позади нас. Лицо его было хмурым, черты заострились. – Это могло
бы взорвать весь этот цирк с лагерями.
Коул закатил глаза.
– И как бы он это доказал? Парень был призраком. Мы пытались
закинуть удочку, чтобы он пришел добровольно, но хитрец никогда не
заглатывал наживку.
– Потому что вы ему не нужны, – вдруг заговорил Нико. – Никто из
нас. Он сам о себе заботится.
Я открыла рот, чтобы объяснить свою теорию, но Лиам меня оборвал.
– Разве ты не должен помогать остальным зачищать территорию? –
поинтересовался он, демонстративно скосив глаза на руку брата на моем
плече.
Было так странно видеть их, стоящих рядом с практически
одинаковым гневным выражением на практически одинаковых лицах.
– Можешь уйти, когда захочешь, Ли, – бросил Коул, отмахиваясь от
него. – Никто тебя здесь не держит. Как найти маму с Гарри, я рассказал,
так что давай. Беги и прячься. Хотел бы я тоже быть там, когда ты станешь
им объяснять, как фактически кинул целую группу детей. А все потому, что
ты слишком туп, чтобы думать о том, что делаешь и куда идешь. Конечно,
сначала тебе придется им рассказать, что произошло, когда ты попытался
сбежать из лагеря.
Я слышала, как Вайда шепотом выругалась, хлопнув Толстяка
ладонью по руке, удерживая от попытки вскочить. А вот меня никто не
удерживал.
– Прекратите! – крикнула я. – Послушайте, что вы…
– Ты… – шея Лиама побагровела – парень с трудом сдерживался,
чтобы не взорваться. – Ты понятия не имеешь…
– Ох, ты еще поплачь, – хмыкнул Коул. – Разве ты еще недостаточно
меня опозорил? Просто… иди. Господи, просто вали уже, если так сильно
хочешь свалить. Хватит тратить мое время впустую!
– Ребята… – Голос Джуда взметнулся вверх и оборвался. – Ребята!
– Пожалуйста. – Я снова пыталась вмешаться. – Просто…
Перегнувшись через стол, Джуд схватил меня за руку и развернул
обратно к телевизору:
– Заткнитесь и смотрите!
Президент Грей вышел из автомобиля и, окинув взглядом толпу,
поднял руку в отрепетированном приветствии. За несколько месяцев его
голова поседела еще больше. Под темными глазами появились мешки. Но
это все равно было лицо Клэнси, намек на то, каким он станет лет через
тридцать или сорок. И мне сразу захотелось отвести от экрана глаза.
– Что за… – начала было Вайда, когда камера выхватила маленькую
фигурку в капюшоне, которая, протолкнувшись мимо симпатичной
светловолосой дикторши, перемахнула через установленное полицией
ограждение.
Президент медленно поднимался по девственно-белым ступеням
Капитолия, протягивая руку губернатору. На заднем плане реяли по ветру
флаги США и Техаса. Казалось, Грей не замечал опасности, пока мужчины
в костюмах рядом с ним не вытащили пистолеты, и лицо губернатора не
побелело как мел.
Полицейских, выстроившихся на ступеньках, расшвыряло в стороны,
да так, что они, рассекая воздух, влетели в ряды операторов и фотографов.
Незнакомец даже не коснулся никого из них – он просто развел перед собой
руками, словно распахивая тяжелую штору.
– Господи! – воскликнул Лиам позади меня. – Это ребенок!
Худой, сухопарый, загорелый, как бегун, что провел лето на школьной
беговой дорожке. Длинные волосы стягивала резинка: чтобы не лезли в
лицо и не заслоняли обзор, когда подросток вытащил из кармана толстовки
небольшой пистолет и дважды спокойно выстрелил в грудь президента.
Телевизоры, настроенные на другие станции, в тот же момент
переключились на ту же сцену – камеры нацелились на нее из разных
углов.
– Боже мой, боже мой… – стонала дикторша. Она осела на землю – мы
видели только ее затылок, а она уставилась туда, где полиция и секретная
служба навалились на ребенка, хороня его под морем униформы и пальто.
Толпа позади нее кричала, камеры теряли фокус, поворачиваясь, чтобы
сопровождать ее бегство. Каждое испуганное лицо. Каждое лицо,
охваченное отвращением. Теперь все внимание было сосредоточено не на
президенте, а на ребенке, который только что его убил.
– Ты это сделал?! – прорычал Лиам, качнувшись к брату. – Ты
приказал этому ребенку это сделать?
– Он не один из нас, – возразила Вайда. – В жизни не видела этот
кусок дерьма!
В Атриуме воцарилась тишина, а Коул резко повернулся и рванулся
прочь из помещения. Никто не отодвинулся с его пути, и я даже не
представляла, куда он направился. Вайда схватила пульт и прибавила
громкость.
– Дамы… Дамы и господа… пожалуйста… – Дикторша по-прежнему
сидела на земле, стараясь, чтобы ее не затоптали разбегавшиеся в панике
зеваки. Картинка перескочила на испуганные лица журналистов в студии,
но только на секунду, потом экран почернел и на нем появились слова.
notes
Примечания
1
Героиня комиксов, любительница подсматривать в замочные
скважины.
2
Шутливое название Филадельфии.
3
Аббревиатура: Будет Назначен Позже.
4
Американская железнодорожная компания.
5
От англ. fancy, иллюзия, несбыточная мечта.
6
Ruby Tuesday (рус. «Рубиновый вторник») – песня «Роллинг-стоунз».
7
Брюс Спрингстин, американский рок– и фолк-музыкант.
8
Песня группы ZZ Top.
9
Поллок, Пол Джексон (1912–1956) – американский художник,
работавший в технике капания или разбрызгивания.
10
Born in the U.S.A. – альбом и одноименная песня Брюса Спрингстина.
11
Born to Run – альбом и одноименная песня Брюса Спрингстина.
12
Листер, Джозеф (1827–1912) – выдающийся английский хирург и
ученый.
13
Капитан Америка (настоящее имя – Стив Роджерс) – супергерой из
комиксов компании Marvel Comics.
14
Фетт, Боба – персонаж киносаги «Звездные войны», охотник за
головами.
15
«Белый клык» – приключенческая повесть Джека Лондона.
16
Траляля и Труляля – персонажи произведения Льюиса Кэрролла
«Алиса в Зазеркалье».
17
Во второй половине XIX века «полуостров» штата Оклахома называли
«Ничьей землей» – no man’s land или «Нейтральной полосой», потому что
он не подпадал под юрисдикцию ни одного из штатов.
18
«Молочная королева» (англ. Dairy Queen) – американская сеть кафе-
мороженых.
19
O Come, All Ye Faithful – католический рождественский гимн.