***********************************************************************************

************
Вопль
https://ficbook.net/readfic/5761647
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: Анна Элис (https://ficbook.net/authors/1931125)

Фэндом: Bangtan Boys (BTS)

Пэйринг и персонажи: Ким Тэхён/Чон Чонгук, Чон Чонгук/Ким Тэхён
Рейтинг: NC-17

Размер: 313 страниц

Кол-во частей: 29
Статус: завершён
Метки: Ангст, AU, Любовь/Ненависть, UST

Описание:
Чонгук опускает взгляд на свои руки, исполосанные неровными шрамами, запятнанные
синяками от насквозь проколотых вен, изуродованные ожогами. На правой – бинт поверх
содранной кожи, на левой – свежая «Убей своих любимых» под плёнкой: любимый фильм
Тэхёна, биография Гинзберга. Чонгук выучил его «Вопль» наизусть.

Посвящение:
korean_sоul.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Первое правило «Вопля»: не читать его, если в данный момент вам морально плохо.
Второе правило «Вопля»: всегда помнить первое правило.

**Важно:**
1. Тех, кому неприятна тема психических расстройств и расстройств поведения, прошу
работу не открывать.
2. Этот фанфик по большей части о переживаниях, душевных терзаниях, о чувствах,
эмоциях, о сожалениях и ошибках. О том, как разные люди защищают себя от боли и как
по-разному они с ней справляются. Тех, кто подобное считает скучным и неинтересным,
прошу работу не открывать.
3. Одна из целей, которые я преследую, создавая этот сюжет, – показать на примерах
персонажей, что зависимость – это одна из самых худших вещей, которые могут
случиться с человеком и его близкими. Здесь нет и не будет пропаганды. Все
подробные описания состояний добавлены мной в текст исключительно для того, чтобы
показать, что вероятность необратимых последствий для психики велика, а риск
погубить своё здоровье или вовсе жизнь слишком высок. Не хотите прислушиваться ко
мне, как к автору, прислушайтесь ко мне, как к человеку в белом халате.

Благодарю persy за бесценную поддержку и помощь.

Стихи, используемые в тексте, написаны мной. Разрешение на публикацию можно не

спрашивать, но если берёте, то указывайте, пожалуйста, авторство.

========== «Howl» ==========

Поудобнее усевшись на стуле, Чонгук направляет на себя лампу и, удостоверившись в
том, что запись началась, безмолвно смотрит в объектив, подбирая нужные слова.

— Знаешь, это чертовски странно, но я ничего о тебе не помню, — он задумчиво

опускает глаза и прикусывает губу. — Намджун говорит, что такое случается из-за
сильного стресса. Но я… — перерыв на тяжёлый вздох. — Всё равно пытаюсь, — чешет
затылок. — На самом деле, я уже много чего пробовал: ходил по нашему дому, смотрел
совместные фотографии, спал в твоих вещах. Но первое воспоминание о тебе вернулось
в тот момент, когда меня, пьяного, практически до смерти избили в баре. И это
воспоминание было таким ярким… — грустно улыбается. — День нашего знакомства. Я,
кажется, влюбился в тебя с первой минуты. Ты тогда слишком много болтал, а я сидел
рядом и не мог наслушаться, — усмехается и откидывается на спинку стула. — Тот
вечер… Точнее, те твои слова, — нервно сжимает край футболки. — Они звенели в моих
ушах так громко и отчётливо… Я сквозь них не слышал даже, как чужие острые кулаки
резкими ударами ломают мне кости. Я слышал только тебя. Видел только тебя. Одно
маленькое воспоминание действовало на меня, как мощнейшая доза морфина. Тотальное
обезболивание, — у Чонгука дрожат губы. — Я его сохранил. Прокрутил в голове такое
количество раз, что вряд ли теперь когда-нибудь забуду, — смотрит в камеру и давит
из себя улыбку. — Я понял эту схему сразу: ты являешься ко мне, когда я на краю.
Когда мне чуть-чуть остаётся до беспросветной тьмы. Сумасшествие, наверное, но я
уверен, что могу ощутить тебя только через боль, — часто кивает сам себе.

/flashback/
«Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием, оголившимися в
припадочном голоде».

Чонгук лежит головой на подушке Тэхёна и мягко выстукивает «Реквием» Моцарта на его
щеке.
Чонгуку не до сна – учащённый пульс гулко отдаётся в его висках. Рядом с Тэхёном
всегда так: дыхание ни к чёрту, тремор, инсомнический синдром. Рядом с ним
непосильно страшно. Панически. Чонгук сходит с ума от каждой ноты, звучащей в
голове, стоит только коснуться тэхёновой кожи кончиком пальца: у этих музыкальных
галлюцинаций самая красивая мелодия на планете.

Чонгук одержим.
Чонгук в Тэхёна давно, безрассудно и фанатично.

— Хватит пялиться, — ворчит Тэхён, так и не открыв глаза.

— Ты опять бормотал во сне, — Чонгук смотрит влюблённо и, за мгновение

приблизившись, начинает коротко касаться губами ресниц, носа, складок под ним.
Целует каждый сантиметр, как маниакально помешанный, шепчет что-то об иллюзиях. Не
может остановиться. Растекается, почувствовав ухмылку Тэхёна, и, пальцем
вырисовывая на его щеке звёзды, поцелуями пробирается к уху. — Снова Гинзберг. Ты
выучил его наизусть? Я начинаю ревновать.

/end of flashback/

— До сих пор крики Намджуна слышу. Его «Где этот чёртов ингалятор?» и отборный мат,
отскакивающий от стен нашей комнаты, — Чонгук виновато прикрывает глаза. — Астма и
курение – вещи несовместимые. Я знал, на что шёл. Точнее говоря, надеялся. И это
сработало, — победно усмехается. — Второе воспоминание дало мне хороший толчок идти
дальше. Однако вскоре я выяснил, что пары экспериментов со смертью будет
недостаточно, чтобы приблизиться хотя бы на миллиметр к правде. Я понял это спустя,
кажется… — он задумчиво щурит глаза. — Двадцать четыре попытки. К тому моменту я
выжег почти все свои вены: я мешал «смертельные» инъекции, от которых меня то
выкручивало наизнанку, то медленно усыпляло, то заставляло кричать в приступе
нестерпимой боли. Я пытался задохнуться: в петле, в дыме, в воде. Отравиться.
Сгореть. Застрелиться. Но что бы я ни делал и как бы сильно при этом ни старался,
моё продвижение по линии нашей истории не набирало обороты. Сомнений не оставалось
– мы с тобой были вместе вечность.

/flashback/
«…которые, в лишениях и лохмотьях, пустоглазы и возвышенны, сидя курили в
надприродной темноте холодноводных квартир, плывущих над вершинами городов в
созерцании джаза».

— Давай заведём собаку.

Тэхён разворачивается к Чонгуку и щурится. Всем своим видом кричит, мол, ты

головой, что ли, стукнулся, Чонгук, какую собаку, самим жить негде. Становится
тревожно. Чонгук телепатически передаёт Тэхёну: «Ты, главное, не нервничай», — и
смотрит добрыми преданными глазами. Намекает, что это только начало разговора.
Набирается смелости.

— Как репетицию, — вдруг поясняет Чонгук и неуверенно поднимает глаза.

— Репетицию чего?

— Ребёнка.

Тэхён немного удивлён. Кажется. Может быть, не немного. Чонгук не знает, как вести
себя в таких ситуациях и что говорить впавшему в шок человеку. Его никто не учил
такому. Он подходит к Тэхёну, застывшему с футболкой в руках, усаживает на диван
рядом с чемоданом и берёт его ладони в свои.

— Я проходил недавно мимо детдома. Там был малыш, он… — Чонгук не решается
посмотреть на него. — Мы могли бы забрать его домой…

— Чонгук, — прерывает Тэхён и приподнимает его голову за подбородок: смотрит

строго, но доверительно. — Нам по двадцать два, о чём ты говоришь?

— Я хочу, чтобы мы стали семьёй, — ласково, с надеждой. — Настоящей. Хочу семейных

праздников втроём, походов в зоопарк или цирк, посиделок в кафе с мороженым. Хочу
дарить ему подарки, покупать для него тёплую одежду, учить играть на гитаре. Хочу,
чтобы ты привил ему потрясающий литературный вкус, чтобы воспитал его прекрасным
человеком, — Чонгук поджимает губы. — Я хочу, чтобы наш ребёнок был таким же, как
ты.

— Тебе мало одного меня? — заигрывает Тэхён, вновь принимаясь складывать вещи.

— Всегда будет мало, — шепчет Чонгук и, подхватив Тэхёна, вмиг усаживает к себе на
бёдра: смотрит долго и серьёзно, чертит линии по тэхёнову лицу от родинки до
родинки и в тысячный раз восхищается мыслью о том, что это совершенство досталось
именно ему. Тэхён не любит, когда его так пристально и близко рассматривают,
поэтому сразу целует настойчиво и больно кусает, наказывая. Ты, главное, не
нервничай, повторяет про себя Чонгук. А потом ведёт кончиками пальцев по его рёбрам
медленно, успокаивающе, преступно нежно, и, разомкнув губы, запрокидывает голову на
спинку дивана. — Клянусь, Тэхён. Всегда.

/end of flashback/

— Наша вечность была мне не на руку, — Чонгук трёт переносицу. — У меня все цели в
жизни стёрлись, кроме той, чтобы узнать, почему мы с тобой расстались. Почему ты
оставил меня, ведь мы так сильно друг друга любили, — он смотрит в объектив
разочарованно, будто ждёт ответа. — Я чувствую. С каждым разом, с каждым новым
воспоминанием чувствую, что не могу дышать без тебя, — глаза становятся мокрыми. —
Это не астма, Тэхён. Мне никогда не ставили этот диагноз. Я просмотрел свою
медицинскую карту. Я украл её из больницы и посмотрел, — мычит, проглатывая слова
и подступающие слёзы. — Там нет этого диагноза. Я задыхаюсь из-за тебя.

/flashback/
«…которые снова и снова ходили по вокзальной площади в полночь, не зная, куда идти,
и уходили, не оставляя нигде разбитых сердец».

— Вэйк ап, — слышит Чонгук и распахивает ресницы.

В аэропорту многолюдно и шумно, и Чонгуку становится слегка стыдно за то, что даже
в такой обстановке он умудрился отрубиться.
Тэхён сидит, закинув ноги на подлокотник кресла, и, исписывая свой затасканный
блокнот, выжидающе на него смотрит.

— Ты же знаешь, Чонгук, я ненавижу перелёты, — обиженно кидает он. — И планировал

выспаться на борту. А как я должен выспаться, если ты – мистер-«а нам ещё долго
лететь?» – теперь точно не уснёшь?

Чонгук вспоминает все их совместные перелёты и вжимает голову в плечи: каждый раз,
стоит только самолёту попасть в турбулентность, он начинает сильно трясти Тэхёна за
плечо и орать на весь салон, дескать, я люблю тебя, Тэхён, но мы, кажется, падаем,
прости, мне очень жаль.

— Ты мне расскажешь или нет, куда мы летим? — состроив жалобную физиономию, тянет
Чонгук.

— Я же говорил, — загадочно улыбается Тэхён и опускает глаза на исписанные

страницы. — Сюрприз.

— Сюрприз к пятой годовщине наших отношений?

Тэхён перестаёт писать. Не двигается. И это очень странно – видеть его таким,
похожим на статую. Чонгуку хочется кричать, что нет, я не забыл, какой завтра день,
да и вообще, эй, что это за взгляд такой? Но ни на произнесённый, ни на мысленно
заданный вопрос Тэхён, неверяще смотрящий на него и нахмуривший лоб, не отвечает.
Молчание – это не то, что Чонгук ожидал услышать, задавая вопрос. И он слегка
сердится. Но Тэхён вдруг улыбается ему тепло, слишком ласково, и Чонгук, нервно
дёргающий коленкой и мысленно перебирающий все существующие в языке слова, в миг
остывает, оставляя все отрицательные переживания в прошлом. Волшебство, не иначе.

Начинается посадка на рейс, и Чонгук чувствует, как Тэхён, до этого момента

стесняющийся проявлять на публике чувства, берёт его за руку и тянет за собой в
нужную сторону. Этот отдых обещает быть потрясающим.

/end of flashback/

— Пять лет... — прикрыв глаза, Чонгук еле заметно мотает головой. — Мне пришлось
проявить креативность. Намджун пресекал любой мой шаг навстречу правде, поэтому
повторить какую-либо из попыток мне не представлялось возможным. Знаешь, говоря о
Намджуне… Он хороший. И любит меня искренне. Буквально оберегает от смерти. Думаю,
я мог бы начать новую историю. С ним, — вновь смотрит в объектив. Не моргает. — Вот
только я не смогу. Никогда и ни с кем не смогу. Во мне так много тебя, Тэхён, что
для кого-то другого уже точно не найдётся места.

/flashback/
«…которые трижды резали вены успешно безуспешно, сдаваясь, открывали лавки старья,
где думали, что стареют, и плакали».

— Да не может быть, — оказавшись на пороге, бубнит Чонгук; он выпускает из рук

сумки, которые тут же с грохотом падают на пол, и с восторженным визгом бежит к
стеклянной двери. — Я что, умер? Это рай?

Помещение огромное и светлое, точно ожившая картинка пентхауса из комикса о Тони

Старке, только в уменьшенном её варианте: на огороженной площадке за стёклами, на
открытом воздухе, располагаются бар, два шезлонга и большой бассейн, а за ним –
ничего, лишь вода на несколько километров.

— Нет, — гордо заявляет Тэхён. — Это всего лишь дом на обрыве скалы.

— Там, внизу, океан? — уже кричит восхищённый Чонгук и указывает рукой на воду.

— Я бы сказал – пропасть, — под нос мычит Тэхён и уставшим валится на огромную

двуспальную кровать. — Аккуратно там, ты ведь плавать не умеешь, — напоминает
заботливо и через несколько секунд начинает смеяться в голос от по-детски наивного
«Я – железный человек!».

/end of flashback/

— Я вернулся, — Чонгук берёт камеру в руки и поворачивает объективом к океану. —

Смотри, здесь за три года ничего не изменилось, — аккуратно снимает панораму и,
полюбовавшись пару минут видом, возвращается на место. — Разве что кровать скрипит
только подо мной и жарко мне далеко не от твоей ненасытности.

/flashback/
«…которые проезжали страну в семьдесят два часа, чтобы выяснить, было ли у меня у
тебя у него видение, чтобы выяснить, где же все-таки Вечность».

Чонгуку душно. Завтра вряд ли удастся вспомнить, сколько раз они менялись местами
за эту ночь.
Тэхён то узкий, то громкий – Чонгук теряется и не может точно определить, какое
слово его характеризует в определённый момент. Он изучающе смотрит, боясь упустить
что-то важное, разглядывает, будто никогда не видел до этого, упивается зрелищем.
Не может перестать молиться на его красоту. Чонгуку не нужно даже двигаться: он
несдержанно кричит от одних только тэхёновых стонов.

Ему на ухо умоляющее «ещё, Чонгук», грубое «сильнее, Чонгук», добивающее «ты такой
красивый, Чонгук». Ему щиплет плотно зажмуренные глаза, жжёт кожу на лопатках от
вонзающихся ногтей, ломит поясницу с непривычки. Тэхён не осторожничал в прошлый
заход, был слишком резок и страстен – искромсал его вдоль и поперёк, перетёр в
песок. Чонгуку больно. У него нет никаких сил. Но он толкается короткими рывками
всё глубже, глубже и глубже. Чтобы Тэхён ещё больше выгибался, ещё больше
царапался, больше задыхался. Чонгук соврёт, если скажет, что Тэхён своей отдачей не
собирает его по кускам и не воскрешает, готового на любые подвиги.
Чонгук хочет быть для Тэхёна самым красивым и сильным.

Чонгук хочет быть тем, с кем Тэхёну всегда будет так же хорошо, как сейчас.

/end of flashback/

— Я почти раскрошился, — хрипит Чонгук. — Видишь? Моё лицо, руки, плечи… Там под
футболкой ещё хуже. Ожоги совсем не заживают. Горят немыслимой болью, напоминая о
том, как полыхала моя кожа, стоило тебе прикоснуться к ней. У меня есть мазь, —
хватает со стола тюбик и, не поднимая головы, машет перед камерой. — Намджун
положил. Я её даже не открывал, — откидывает обратно и часто моргает: больше не в
состоянии сдерживать влагу в глазах. — У меня кожа ночью липнет к простыням,
приходится по утру её с мясом отдирать. И одежда липнет, вода липнет, воздух
липнет. Каждую грёбанную секунду меня разрывает в лохмотья этой болью. Но это
ничего, Тэхён. Я потерплю, — мычит сквозь стекающие по щекам слёзы и прячет свой
взгляд от камеры. — Я потерплю, правда. Я не хочу перестать ощущать тебя. Я просто
не могу позволить тебе вновь бесследно исчезнуть.

/flashback/
«…которые падали на колени в безнадежных церквях, молясь за спасение друг друга за
свет и за груди, пока душа на мгновение не освещала свои покровы».

Чонгук уверен, что этот закат особенный. Солнце садится чрезмерно медленно, мутнеет
за горизонтом, и от кровавого света вмиг не остаётся и следа – слишком прекрасно,
чтобы когда-нибудь забыть об этом. И чтобы забыть два шезлонга, и этот воздух, и
эту ночь. Невообразимо.

О том, что можно забыть Тэхёна, Чонгук даже не думает – абсурд.

Он вспоминает родителей и, посмотрев в небо, мысленно передаёт, что неистово

влюблён и до безумия счастлив. Что скучает по ним каждый день и молится за их
покой. Что благодарен за то, что приглядывают и за Тэхёном тоже.

— Может быть, наконец, искупаешься? — кивает на бассейн Тэхён.

— Я понял, — ухмыляется Чонгук и поворачивает голову. — Тебе стыдно за меня. За то,

что я уже такой взрослый, а до сих пор нырять не умею, — Тэхён смотрит серьёзно, а
Чонгук приближается к нему и, прокравшись пальцами в волосы, улыбается. —
Признавайся, ты привёз меня сюда для того, чтобы научить плавать?

Тэхён прикрывает глаза и шумно втягивает носом воздух. Настраивается.

— Я привёз тебя сюда, — он осторожно перехватывает чонгуково запястье и, отстранив

от себя, выпускает из рук. — Для того, чтобы сказать, что я ухожу.

/end of flashback/

— Сокджин. Его, кажется, зовут Сокджин, — без доли обиды произносит Чонгук. — Я
думаю, он красивый. Красивее меня, во всяком случае. Я теперь… — он шмыгает носом
и, посмотрев на своё отражение, вымученно приподнимает уголок губ. — Сам видишь. Ты
не вини себя за это. Это мой выбор, — вытирает щёки о футболку на плечах. — Чёрт, я
ведь даже не знаю, как ты и где ты... Может быть, ты ищешь меня в эту секунду, —
горько усмехается. — Я много думал о нас. Пытался вспомнить момент, когда упустил
тебя. Наверное, я был сильно ослеплён своими чувствами, поэтому его не заметил.
Даже сейчас, проматывая всё в своей голове, я не могу отыскать отправную точку.
Кажется, я до сих пор ослеплён. Неудивительно. Эти воспоминания о тебе – мощнейшая
сила. Подумать только, сколько раз они вырывали меня обратно всего за шаг до
смерти. Сколько раз толкали к краю и сколько подхватывали в самый последний момент.
Твоя любовь ко мне фантомна, но моя к тебе – выше всех существующих законов. Я
заклеймён тобой на каждом миллиметре. Буквально, — двигается ближе, совсем
вплотную. — Я тогда... Прости меня, я обиделся. Стушевался. Не сказал тебе самое
важное. Думаю, ты и так это знаешь, но всё же… — Чонгук какое-то время
успокаивается, окончательно стирает с лица остатки слёз и невероятно счастливо
улыбается. Притворяется, точнее, но весьма правдоподобно. — Я люблю тебя, Тэхён. И
всегда буду. Я не в праве требовать от тебя взаимности, но хочу попросить кое о
чём. Пожалуйста, никогда не забывай нашу историю. Никогда не забывай о нас, —
секунда, и запись закончена.

Шторки еле заметно развеваются в стороны, приглашая Чонгука выйти на площадку и

посмотреть на закат. Чонгук улыбается. Ему стало легче. Он поднимается со стула,
выходит на воздух и, присев на самый край бассейна и свесив ноги в пропасть,
смотрит на кроваво-красное небо.

— Помнишь... — выдыхает, прикрывая на мгновение глаза. — Я спросил «Ты привёз меня

сюда для того, чтобы я научился плавать»? Ты ответил, что для того, чтобы уйти.

Опускает взгляд на свои руки, исполосанные неровными шрамами, запятнанные синяками

от насквозь проколотых вен, изуродованные ожогами. На правой – бинт поверх
содранной кожи, на левой – свежая «Убей своих любимых» под плёнкой: любимый фильм
Тэхёна, биография Гинзберга. Чонгук выучил его «Вопль» наизусть.

— Ты мне соврал тогда.

«…колеблясь и гремя на скамьях полуночного одиночества в каменных королевствах

любви, сны о жизни становятся кошмарами, тела обращены в камни, огромные, как
луна».

— Ты привозил меня сюда для того, чтобы я утонул.

Комментарий к «Howl»
Цитаты взяты из поэмы Аллена Гинзберга – «Вопль».

========== Prologue ==========

Комментарий к Prologue
Об источнике вдохновения персонажей и моём лично можете прочитать здесь:
https://vk.com/wall-149273802_4740
Чонгук думает, что Юнги убьёт их, если застукает. Этот гамак, подвешенный между
двумя шершавыми плакучими вязами, для Юнги обитель, священное место для мыслей о
смысле жизни. Никто не имеет права сюда приходить, никому не дозволено сюда
садиться. И если бы только Юнги увидел сейчас, с каким наслаждением Чонгук трахает
здесь Тэхёна, едва не раскачиваясь в такт достаточно громких стонов, он бы попросту
сошёл с ума. А потом, конечно же, прибил их к чёрту. Наверное, именно страх
оказаться растерзанными Юнги, а ещё бушующий в крови адреналин и толкают Чонгука с
Тэхёном на это безрассудство. Это жутко заводит.

У Тэхёна осипший от начинающейся простуды голос, его губы дрожат, а лоб наморщен,
да так сильно, будто он кончает в эту самую секунду. Чонгук ухмыляется этому
довольно и, с трудом не теряя голову, продолжает страстно толкаться в него – иногда
слишком резко и грубо, чтобы наверняка слышать, как он вскрикивает и шумно дышит, а
иногда слишком медленно, мучительно, чтобы он мычал неразборчиво и умолял не
издеваться. Чонгук любит издеваться. Любит смотреть, как Тэхёна накрывает всеми
эмоциями одновременно: как он злится, когда его провоцируешь, как улыбается, когда
слегка кусаешь его за подбородок, и как растекается по плотному «священному» куску
ткани, стоит только дать ему то, что он просит. Чонгук любит давать. Любит
вбиваться в него так мощно, чтобы у обоих от таких далеко не нежных соприкосновений
краснела кожа, любит впиваться в коленные чашечки ногтями, раздвигая его ноги в
стороны. Любит не останавливаться. Ни за что, ни при каких условиях, как бы тот ни
просил, как бы ни смотрел жалобно. Потому что у Чонгука какое-то помешательство на
Тэхёне, мания. Потому что вгоняя в него член под разными углами, в разном темпе, с
разной силой он думает только о том, что хочет сделать максимально хорошо ему. На
себя плевать абсолютно.

Приспущенные джинсы мешают сильно, футболки, особенно тэхёнова, – ещё сильнее.

Чонгук оголяет его плечо с напором, делая вид, что не обращает внимания на звук
рвущейся ткани, нетерпеливо целует его в шею, в ключицу и очень хочет, чтобы Тэхён
перестал цепляться за него так крепко и ненасытно вжимать в себя, потому что жарко,
чёрт возьми, очень жарко и дышать уже практически нечем. Заняться сексом в гамаке –
самая идиотская и опасная идея, которая когда-либо посещала голову Тэхёна, но
Чонгук, даже если бы очень хотел, всё равно не смог бы ему отказать: когда тэхёновы
глаза загораются желанием, у Чонгука не выходит ему противостоять. И сейчас,
максимально стараясь довести Тэхёна до пика, делая эти быстрые длинные рывки, от
которых Тэхёну сносит крышу и которые их обоих предельно выматывают, Чонгук обещает
себе не отпускать его, пока тот не устанет и, едва не отключившись, не сдастся. Для
него это самая сладкая пытка.

Тэхён уже затраханный донельзя – наверное, Чонгук сегодня перестарался, – его

отросшие пепельные пряди слипаются на мокрых висках, а над кожей шеи выступают
вены. Чонгук видит это даже в свете уличных декоративных гирлянд, неряшливо
раскиданных Юнги по веткам обоих деревьев. И как же красив Тэхён, когда такой
распалённый, отзывчивый на каждый поцелуй и прикосновение, когда он слёзно и
предупредительно скулит, намекая Чонгуку, что пора бы ускориться, когда вслепую
ищет руками его лицо, чтобы подобраться ещё ближе. Чонгуку, ощущающему его горячее
дыхание рядом с ухом, приходится стиснуть зубы, чтобы не потерять контроль и не
сделать ему больно. Потому что Тэхёна нельзя ранить. На нём не должно быть ни
одного шрама, ни одной царапины. Он совсем не создан для боли.

— Чонгук, — задыхается Тэхён, стягивая в кулаках пряди его взмокших волос.

— Что? — спрашивает тот, уже не слыша практически ничего, кроме оглушающих звуков
колотящегося сердца.

— Чонгук.

Реальность слишком тихая для таких громких воспоминаний. Чонгук открывает глаза,
окидывая взглядом свою тёмную полупустую комнату, тяжело вздыхает, немного злясь
из-за того, что его вытащили из такого яркого прошлого, и закидывает наверх руку,
размещая голову на ладони.

Стрелка настенных часов показывает десять утра, за окном бушует ветер и собирается
дождь, и Чонгуку очень хотелось бы забить на свой первый день на новой работе, вот
только позволить это он себе не может. К тому же вчера он пообещал Юнги, что в этот
раз постарается продержаться хотя бы до конца испытательного срока. А перед Юнги
нарушать свои обещания нельзя.

— Сейчас встану, — отзывается он, не предпринимая никаких попыток осуществить

озвученное.

— Кофе на столе, — сухо бросает Намджун, испаряясь из вида раньше, чем Чонгук
успевает поблагодарить его.

Надо поднять себя с кровати и собраться с мыслями. Чонгуку отказывали слишком

часто, иногда даже до собеседования, а если и брали, то выкидывали через пару
месяцев, ссылаясь на глупейшие причины. Например, на перекрывающие всю его верхнюю
часть тела татуировки, которыми «можно народ распугать», конец цитаты. Или рубцы на
лице и следы от ожогов. Чонгук каждый раз искренне возмущался на тему того, как же
татуировки могут помешать ему убираться или, к примеру, доставлять товары. И каждый
раз получал в ответ огромное и целое ничего.

Он нехотя встаёт, разглаживая ладонями смявшуюся во сне футболку, заправляет

постель под подгоняющие его крики Намджуна и, наскоро умывшись в ванной комнате,
плетётся на кухню, из которой тянется запах свежесваренного кофе.

В помещении светло, в люстре горят все до одной лампочки, а пол, как и столешницы
гарнитура, с которых убрано всё, что было раньше раскидано, блестят от чистоты.
Чонгук смотрит на Намджуна, уткнувшегося в экран телефона, всё с той же
благодарностью, но теперь уже за наведённый порядок, неловко топчется в паре шагов
от стола и в очередной раз не понимает, почему тот с ним до сих пор возится.

— Я ничего не приготовил, — хрипит Намджун, не отрываясь от телефона.

— Я ничего и не хочу, — Чонгук подходит и садится рядом с ним, беря кружку в руки.
— Волнуешься?

— Облажаться и не получить работу уборщика? — он делает глоток кофе и опускает

взгляд на стол.

Со стороны Намджуна слышится усталый вздох. Чонгук хорошо выполняет любую работу,
он организованный, дисциплинированный и трудолюбивый. Да, он нестандартно выглядит,
да, по его лицу разбросаны шрамы от не до конца заживших ран, а во взгляде –
минимум заинтересованности жизнью, но это не делает его плохим работником.

Чонгук, как и все остальные покалеченные обстоятельствами люди, имеет право хотя бы
на маленький шанс.

— Я подвезу тебя, — по факту оповещает Намджун. — Не торопись. Я пока покурю на
улице, — он выходит из-за стола и направляется на выход. — И да, Чонгук, — но
неожиданно тормозит в дверном проёме и разворачивается к нему полубоком. — Ты
подумал над тем, что я тебе сказал?

— Я не буду с ним разговаривать, — резко меняясь в тоне, отвечает Чонгук.

— Он может помочь тебе, — мягко настаивает Намджун.

— Помочь? — Чонгук усмехается, вскидывая на него голову. — Кто? Мозгоправ?

— Врач-психотерапевт, — поправляет тот, взглядом пытаясь до него достучаться.

Вместо ответа следует молчание. Чонгук ставит перед собой кружку с недопитым кофе,
отворачивается к окну, притворяясь, что очень увлечён видом серого неба, и,
дождавшись, пока Намджун, не вытянувший из него и слова, закроет за собой дверь,
облокачивается о стол, пряча лицо в ладонях.

Ему не нужен никакой психотерапевт. Он не болен. И он не собирается никого пускать

в свою голову. Там, в его воспоминаниях, живёт Тэхён. Тэхён, к которому у Чонгука,
несмотря ни на что, самые светлые чувства, ради мыслей о котором он соскребает себя
с кровати каждое утро. Которого всё ещё любит, как бы ни обманывал себя самого.
Чонгук собирал эти воспоминания через невыносимую боль, через крики, слёзы и кровь,
и он не готов делиться ими с кем бы то ни было. Он лишь хочет, чтобы его оставили в
покое.

Чонгуку понадобилось три года, чтобы распасться на части, и два, чтобы собрать себя
заново. Намджун самолично провёл его по всем докторам: Чонгуку подлатали все
последствия его игр cо смертью, подлечили нервную систему, и грубо дали понять, как
это важно – беречь своё здоровье. Единственным врачом, кабинет которого он всегда
обходил стороной, был психотерапевт. При его упоминании в Чонгуке просыпалась
агрессия. Намджун видел в посещении этого специалиста острую необходимость, но
Чонгук взрывался каждый раз, как только слышал «Он поможет тебе». Он бы напомнил
Намджуну о своей сестре и том, что с ней случилось, но не видел, да и не видит до
сих пор никакого смысла в этом. Тот в любом случае придумает тысячу аргументов в
поддержку того, что беседа с психотерапевтом обязательна для того, чтобы начать
жить дальше. Чонгук же уверен в том, что со всеми тараканами в своей голове сможет
разобраться сам.

Они не виделись уже пять лет. От Тэхёна за все эти годы не было никаких новостей,
он будто пропал, испарился. Чонгук не искал его, боясь разрушить его счастливую
жизнь с Сокджином, да и сил на то, чтобы бороться за любовь, в которой нуждался
только он один, у него не было. А вот Юнги после всего случившегося спокойно сидеть
на месте не мог. Для него это стало вопросом принципа – найти Тэхёна, посмотреть
ему в глаза и спросить, каким нужно быть моральным уродом, чтобы поступить так с
человеком, которому ты клялся в любви. Но и план Юнги потерпел провал. Тэхён
бесследно исчез, и кого бы Юнги ни подключал, у кого бы ни просил помощи в поисках
и какие бы методы ни использовал, ничего не срабатывало. Ему попросту пришлось
смириться.

За окном стремительно темнеет, небо затягивает большими тучами. Чонгук недовольно

мотает головой, поднимаясь на ноги, выливает в раковину почти целую кружку кофе и,
дошагав до шкафа, стоящего в спальне, переодевается в чёрные джинсы и футболку,
раздумывая над тем, что при уборке тёмные вещи будет замарать сложнее. Он уже
привык к косым взглядам на свои зататуированные до кончиков пальцев руки и такую же
зататуированную шею, поэтому даже не пытается, как раньше, скрывать их от
работодателя за высокими воротниками и длинными рукавами. Если внешний вид Чонгука
его не устроит, пусть он озвучит это сразу, не отнимая ни у себя, ни у него время.

С другой стороны, если он, предлагая эту должность, закрыл глаза на чонгуковы
проблемы с законом и неоднократные приводы в полицию, то, скорее всего, на
татуировки он вообще не должен обратить внимание.

* * * * *

— Ну? — нетерпеливо отдаётся в трубке.

— Вроде взяли, — тихо произносит Чонгук, осматривая служебное помещение, набитое

швабрами, тряпками, вёдрами и моющими средствами. — Даже форму дали. Отвратительную
тёмно-синюю форму.

— Ого, — смеётся Юнги, делая глоток из бутылки. — Всё серьёзно.

— Я вечером приеду. Хочу добить рисунок, — Чонгук осторожно высовывается из

подсобки, оглядываясь по сторонам и переживая за то, что его застукают за
разговором в рабочее время.

— Постараюсь не выпить всё пиво, — кидает тот и отключается.

Не постарается, говорит про себя Чонгук, убирая в карман телефон, и начинает

собирать всё необходимое для сегодняшней смены. Это же Юнги. Он любит блэкворк и
нео-традишнл, много и, как правило, без повода пьёт, а на уме у него Шопенгауэр,
Сартр, Ницше и Мерло-Понти. Юнги – татуировщик-философ, который вкладывает в каждый
свой эскиз глубокий смысл. Иногда настолько глубокий, что без бутылки виски его не
понять. Чонгук видит в Юнги чистоту души и искренность, а вместе с ними
глубокомыслие и серьёзное отношение к жизни в целом. Он хороший друг, который за
несправедливость к близкому человеку разобьёт кулаки в кровь и не задумываясь
нарвётся на неприятности. Именно поэтому Юнги и хочет найти Тэхёна – в нём бушует
желание отомстить за бесчестный поступок по отношению к своему другу и напомнить об
ответственности за свои слова. И он, вероятнее всего, не успокоится, пока это не
сделает, но Чонгук не собирается забивать этими рассуждениями голову.

Высотка, в которой он должен наводить чистоту, очень просторная изнутри; таких

уборщиков, как он, ещё три десятка как минимум. Чонгук искренне верит в то, что
здесь он задержится дольше, чем на два месяца, и собирается приложить максимум
усилий для того, чтобы у работодателя даже мысли не возникло о том, чтобы уволить
его отсюда.

Посетителей, в отличие от представителей и персонала, в холле практически нет, все

кожаные диваны пустуют; Чонгук идёт по широкому белоснежному коридору, осматривая
стеклянные столы, позолоченные вазы с живыми цветами и массивные люстры, которые
висят для красоты, и, задумываясь над тем, в какую сумму мог обойтись этот
интерьер, несёт в руке ведро с водой и разведённым в ней моющим раствором.
Раньше, когда у Чонгука и Тэхёна совсем не было денег, последний подрабатывал
мойщиком полов после основной работы, а Чонгук, приходя его встречать, помогал
закончить смену, без лишних вопросов беря в руки вторую швабру. Тогда им обоим было
стыдно за то, что они вынуждены заниматься уборкой помещений, чтобы заработать хоть
что-то на еду и одежду, сейчас Чонгуку абсолютно плевать, кто и что о нём подумает.
Ему всё равно на свой статус, всё равно на чужое мнение на этот счёт. Всё равно на
то, как девушки администраторы наблюдают за тем, как он отжимает тряпку на швабре,
закатав рукава и обнажив свои забитые руки, и отработанным движением начинает
вымывать с пола грязь. И на то, что они теряют к нему всякий интерес, когда он
поворачивается к ним лицом, – тоже. Чонгуку не впервой. Он научился не придавать
значения пристальным взглядам людей на гипертрофический рубец на своей щеке,
неудачно заживший химический ожог и на небольшую татуировку над скулой. И если
любой другой на его месте лез бы из кожи вон, работал, не покладая рук, чтобы найти
денег на пластическую операцию для устранения таких видимых дефектов, то Чонгук об
этом даже не думает. Ему нет никакого дела до того, как он выглядит, он не хочет
нравиться окружающим. Он хотел быть красивым только для одного человека. Теперь
этого человека рядом с ним нет.

— Новенький? — вырывает Чонгука из мыслей женский голос.

Он поворачивает голову на звук и видит перед собой пожилую женщину в такой же

тёмно-синей форме. У неё добрые глаза и усыпанная морщинами кожа, а ещё, очевидно,
больная нога, на которую она прихрамывает, обходя Чонгука и становясь к нему лицом.
Она напоминает Чонгуку его бабушку.

— По мне заметно, да? — он возвращает взгляд полу.

— Да, — улыбается та. — Слишком стараешься.

— А что, здесь за это могут уволить? — пытается пошутить Чонгук.

— Уволить здесь могут только за одно, — она опирается подбородком на ручку швабры.
— Если не понравишься кому-то из них, — и указывает рукой в сторону входа, но
Чонгук на это никак не реагирует. — Поверни голову, сынок, там…

— Чем меньше я знаю, тем спокойнее я выполняю свою работу, — на автомате выдаёт
тот. Он трудится по этому принципу последние два года.

— Верхушку этой корпорации нужно знать в лицо, — качает головой женщина. — Но
главное, не попадаться на глаза одному из них – Чимину. Донельзя избалованный и
жестокий мальчишка, — она нагибается к своему ведру, заторможенно окуная в воду
тряпку и выжимая её достаточно долго, примерно с минуту. — Сколько уже работников
из-за него вышвырнули… Если встретишься с ним один на один, просто делай вид, что
тебя не существует. Избежишь проблем, — а затем выпрямляется и, сморщив лоб,
заглядывает Чонгуку за спину. — Знаешь, он…

Повисает тишина. Чонгук останавливается, с недоумением на лице смотря на неё,

застывшую на месте, и, по тому, как та практически не дышит, понимает, что позади
него, кажется, именно Чимин сейчас и находится.

Чонгук прикрывает глаза и вздыхает. Чёрт, ему здесь нравилось. Неужели он потеряет
работу в самый первый день, да ещё и таким глупым образом – не понравившись какой-
то шишке?

Поворачиваться не хочется. Напарываться на проблемы – тем более. Слова «делай вид,

что тебя не существует» снова и снова повторяются в голове, подталкивая Чонгука к
правильному выводу. Лучше не вступать в контакт. Он стоит, притворяясь, что не
замечает нервных кивков женщины на того, кто у него за спиной, и размышляет о том,
что бы такого сказать начальнику в своё оправдание. Чонгук ведь ни в чём не
виноват. Он усердно мыл пол, его старания видны невооружённым глазом. А потом
пришёл некто Чимин, встал сзади, мешая работать, и Чонгуку просто пришлось начать с
ним диалог. А дальше всё как в тумане.

Он присаживается рядом с ведром, демонстративно продолжая играть в молчанку,

слишком долго промывает тряпку, которая замараться ещё толком не успела, и хочет
уже было подняться и направиться прочь, как чувствует ладонь на своём плече и
непроизвольно вздрагивает от неожиданного прикосновения.

«Чонгук?» — разбегается мурашками по коже низкий хрипловатый голос.

Чонгук с точностью в сто процентов уверен, кому этот голос принадлежит.

========== Part 1 ==========

Комментарий к Part 1
Мало ли кто-то упустил, я днём кидала пост в группу с визуализацией всех
персонажей этой работы: https://vk.com/wall-149273802_4780
— Что-то случилось?

В голосе Юнги слышатся волнение и тревога. В тату-салоне, помимо них двоих, никого
больше нет; тишину нарушают лишь звуки завывающего за окном ветра и ливня. Чонгук
сидит в чёрном кожаном кресле, запрокинув назад голову, смотрит на пустую стену,
практически не моргая, и не знает, как сказать Юнги правду. Тот ведь точно вспыхнет
яростью, слетит с катушек молниеносно, не дослушав до конца. И его не остановит ни
время, давно перевалившее за полночь, ни погода. Он всё ещё одержим только одной
целью.

— Случилось, — хрипит Чонгук, уже заранее жалея о том, что завёл этот разговор.

— Выкладывай.

Даже думать об этом больно. Не говоря уже о том, чтобы рассказать всё как есть.
Чонгук подаётся чуть вперёд, облокачиваясь о колени, и смотрит в пол, стараясь не
пересекаться с Юнги взглядом, и у него у самого сейчас в мыслях тысяча вопросов и
оправданий не в свою пользу, а также разобранных не до конца мотивов. И Чонгук
понятия не имеет, что со всем этим делать. 

Прошло целых пять лет. Пять лет борьбы за воспоминания, которые ранят с каждым днём
всё сильнее и сильнее и которые были прокручены в голове такое абсурдное количество
раз, что теперь уже никогда не забудутся. Чонгук осознаёт, что его страдания были и
продолжают быть напрасными, но не может прекратить терзать себя ими. Потому что
ничто, кроме этой зверской моральной боли, не способно заставить его чувствовать
себя живым. 

— Я видел его, — почти шепчет Чонгук, надеясь, что Юнги не расслышит.

Напрасно.
Все те несколько секунд, пока шокированный и неспособный сдвинуться с места Юнги
молчит, Чонгуку, который все свои фразы сегодня произносит тихо и неразборчиво,
хочется закричать во весь голос. Потому что господи, почему именно сейчас, когда я
совершенно не готов, когда я только нашёл хорошую работу и начал, точнее попытался
начать жить заново? Почему именно я, ведь я не искал встреч, не хотел встревать в
его отношения и рушить то, что он построил за эти годы без меня?

— Я видел Тэхёна, — повторяет чуть громче, зажмуривая глаза и стараясь прогнать из

памяти выражение тэхёнова лица, по которому прочитать что-либо было просто
невозможно.
Чонгуку нечем дышать, и это не приступ астмы. Он сплетает пальцы в замок,
прислоняясь к ним лбом, сжимает крепко челюсти, держа себя в руках из последних
сил, но не может подавить в себе эмоции, что завладевают им и вынуждают
превращаться в человека, потерявшего внутреннее равновесие. Его рвёт на куски, хоть
он этого и не показывает, ему сдавливает грудную клетку и саднит горло.

И он не хочет, чтобы Юнги видел его таким и жалел, приговаривая, что всё будет
хорошо, что они обязательно справятся. Чонгук уверен, что не справится. И дело
вовсе не в Юнги и его колоссальной поддержке, а в том, что Чонгук попросту устал.

— Когда? — Юнги делает пару шагов и присаживается перед ним прямо на пол, обняв
одно колено руками.

— Примерно через полчаса после того, как начал работать.

— Он… — Юнги щурится, смотря на прячущего лицо Чонгука. — Тоже в штате?

— Нет, — тот мотает головой и устремляет на него взгляд. — Кажется, он как-то

связан с главой корпорации. 

— Какой-то бред… — неверяще усмехается Юнги. — Я искал его столько лет, Чонгук, я
обшарил почти всю страну, — по контексту слышится «Не без помощи Намджуна». — И не
нашёл ни одного его следа. Я даже думал о том, что он захотел, чтобы никто не смог
его найти. Хочешь сказать, что…

— Он явно не ожидал меня увидеть, — зачем-то вступается за Тэхёна Чонгук, спускаясь

с кресла на пол, чтобы говорить с Юнги на одном уровне. — Наша встреча точно не
была запланирована. Это случайность.

Юнги не надо объяснять, каково сейчас Чонгуку. Как ему хочется отмотать назад
время, отказаться от предложения этого работодателя и выбрать другую компанию.

Безразличие в его взгляде ненастоящее, наигранное: Юнги слишком давно и слишком

близко его знает, чтобы не заметить этого, но он не собирается читать нотации и
спрашивать о том, что тот собирается делать дальше. Ответ очевиден. Чонгук не из
тех людей, кого можно напугать такого рода проблемами.

— Что ты ему сказал? — осторожно интересуется Юнги. 

— Я не сказал, — Чонгук откидывается спиной на кресло, стоящее позади,

располагается затылком на сиденье, задумчиво прикусывая губу, и вглядывается в
потолок. — Я спросил.

/flashback/

— Чонгук? — разбегается мурашками по коже низкий хрипловатый голос.

Чонгук с точностью в сто процентов уверен, кому этот голос принадлежит. Боковым
зрением он видит, как милая бабушка, которая, по всей видимости, устала намекать,
что необходимо повернуться к человеку, стоящему у него за спиной, медленно пятится,
бесконечное количество раз кланяясь Тэхёну, продолжающему держать ладонь на плече
Чонгука, и уже буквально через минуту отступает окончательно, оставляя их наедине. 

Тряпка выпадает из рук прямо в воду. Чонгук боится повернуться. Боится наткнуться
на взгляд, полный сожаления или, ещё того хуже, равнодушия, увидеть губы, к которым
он так давно мечтал вновь прикоснуться, ощутить, что чувства стали только сильнее.

Сердце начинает биться так, будто вот-вот откажет, ноги немеют, горло пересыхает,
словно после самой страшной пьянки, но Чонгук находит в себе силы, чтобы стереть с
лица оцепенение, подняться на ноги и повернуться к человеку, по которому у него
столько лет нестерпимо болела душа. И чтобы погибнуть за одну секунду, лишь подняв
на него взгляд. Тэхён, в отличие от Чонгука, нисколько не изменился. У него всё
такие же отросшие серые волосы, худое лицо, на котором нет и тени усталости от
жизни, и невероятной глубины глаза. Правда, выглядит он в разы солиднее в этой
бордовой шёлковой рубашке и чёрных брюках, с этими часами на правой руке, которые,
кажется, стоят целое состояние, и бриллиантами в мочках. Тэхёну идёт каждая мелочь
его образа, он дьявольски красивый, нет, потрясающий, и Чонгук не идеализирует, это
действительно так. Он бы всё сейчас отдал, только бы обнять его на одно мгновение,
упасть лбом на его плечо и, ощутив его успокаивающее поглаживание ладонью по спине,
выдохнуть ему жалко на ухо «Господи, как же я скучал по тебе». И он бы рассказал,
как выл в подушку и рвал наволочку, сжимая её ткань в кулаках, как сотни раз умолял
чёрт знает кого дать ему шанс либо всё исправить, либо позволить безболезненно
умереть, чтобы больше не мучиться, но Тэхёну лучше не знать, что это такое –
задыхаться от агонии и не иметь возможности с собой справиться. Потому что Тэхёна
нельзя ранить. Он совсем не создан для боли.

Опомнившись, Тэхён убирает руку с чонгукова плеча, и неловкая улыбка, которую

Чонгук увидел ещё в тот момент, когда повернулся, вмиг исчезает с его лица.

Чонгук догадывался, что так будет. Поначалу все пугаются, взглянув на его
изуродованную шрамами щёку, отсутствие здорового румянца и бледную кожу. Чонгук
вынес столько боли, сколько не снилось всем, с кем Тэхён знаком, вместе взятым, и
это попросту невозможно не заметить – всё читается бегущей строкой в его взгляде.
Наверное, именно поэтому Тэхён стоит, смотря ему в глаза, и не может выдавить из
себя даже банальное «Привет».

— Я… — начинает он, в ту же секунду замолкая, и, проглотив непроизнесённые слова,

виновато опускает голову.

— Почему? — в тоне Чонгука отчётливо слышится безысходность.

Почему ты оставил меня?

Почему позволил мне утонуть?

И Чонгуку необязательно говорить это вслух. Тэхён прекрасно понимает, к чему

вопрос, вот только не в силах решить, что лучше, – соврать, чтобы не сделать ему
ещё больнее, или сказать правду, проявив к человеку, которого до сих пор любит,
хоть какое-то уважение. Слишком ответственный выбор. Возможно, самый ответственный
из всех, что Тэхён когда-либо принимал.

Он думал, что сможет собрать волю в кулак, когда встретит Чонгука, а на деле стоит
перед ним, распадаясь на части, и отказывается верить в то, что у Чонгука без него
не получилось жить дальше. Почему он так выглядит? Что с ним случилось? На его лице
маленькая татуировка, на его шее татуировки, на его руках, пальцах – тоже. Чонгуку
никогда не нравились рисунки на теле. Ни разу за все года, что они были вместе, он
не изъявлял желание набить себе что-то. Тэхёну запрещал даже думать об этом. А
сейчас на нём нет живого места. И Тэхён не может перестать искать причины этого. 

— У меня не было выбора, Чонгук, — изрекает он, поднимая взгляд. — Я должен был
уйти.

— Нет ни одного сценария, в котором мы не могли бы придумать хоть что-то, — Чонгук

смотрит ему в глаза и старается не показывать, как душит его от своих же слов. —
Разве что тот, в котором ты меня разлюбил.

В ответ тишина. Тэхён стоит неподвижно и молчит, вглядываясь в него строго,

серьёзно. Ему нечего ответить. Какое-то время он действительно старался не думать о
Чонгуке, не искать информацию о нём, не следить за ним в соцсетях. Тэхён боялся
сорваться и бросить всё, что у него есть и ради чего он жертвовал самым дорогим. И
он не хочет говорить Чонгуку о том, что бросил его ради такого. Чонгук не простит.
Никто на его месте не простил бы.

— Давай поговорим вечером, — аккуратно просит Тэхён. — Ты ведь работаешь до десяти?

Я мог бы…

— А стоит? — в момент отзывается Чонгук.

— Я должен всё объяснить, — настаивает тот. 

— Себе должен? — практически шепчет Чонгук. — Или мне?

Тэхёну многое хочется сказать прямо сейчас, но вокруг сотни наблюдающих за ним
глаз, готовых донести о каждом его шаге, и десятки камер, записывающих происходящее
в качестве и с хорошим звуком. А он не может так рисковать. Он потерял уже
достаточно. 

— В десять на парковке, — не реагирует на вопрос Тэхён. — Один разговор, Чонгук, —

он начинает отступать, не отрывая взгляда от его глаз и умоляя дать шанс. —
Пожалуйста.

Смотреть на то, как он снова уходит, невыносимо, но Чонгук стойко держится. Его
рабочий день только начался, до десяти вечера ещё уйма времени, и Чонгук понятия не
имеет, как вынесет каждую минуту, думая о том, что наконец-то увидел его, услышал
его голос, а вечером и вовсе сможет побыть с ним дольше, чем пару минут.

Чонгук – сказочный идиот, влюблённый в Тэхёна настолько, что готов простить ему
всё, если только услышит «Я всё ещё люблю тебя». И это определённо болезнь, которую
должен лечить опытный доктор, вот только Чонгук как оправдывал своё поведение тем,
что ненавидит больницы и выздоравливать не хочет, так и продолжает оправдывать до
сих пор.

Кажется, чувство собственного достоинства, гордость и самоуважение разом покинули

его после неожиданного возвращения Тэхёна. У Чонгука отключился рассудок. Моя пол,
протирая на стойках пыль и разбрызгивая на живые розы воду из пульверизатора, он
размышляет над тем, что точно сошёл с ума, раз всерьёз думает о том, что они
поговорят, всё обсудят и придут к какому-то решению. Но всё равно с замиранием
сердца ждёт вечера, чтобы если и не услышать всей правды и нормального оправдания,
то хотя бы провести время с Тэхёном наедине. 

Чонгук искренне верит, что ему этого будет достаточно, чтобы протянуть ещё какое-то
время. На большее он не мог надеяться даже в своих самых больших мечтах.

/end of flashback/

— Он не пришёл, — еле слышно заканчивает Чонгук и поджимает губы, когда Юнги,

громко выдохнув, начинает растирать лицо ладонями. — Я немного задержался,
буквально на пару минут. А когда вышел на парковку, его там не было.

— Может быть, возникли какие-то обстоятельства или…

— Юнги, — перебивает Чонгук, улыбаясь грустно, тоскливо. — Не надо.

Какое-никакое понимание того, что этого следовало ожидать, у Чонгука присутствует.

У Тэхёна ведь прекрасная жизнь: у него много денег, если судить по его часам и
одежде, отдохнувший вид и отличное самообладание. Так выглядят успешные, счастливые
люди, которые не держатся за прошлое и не тратят время и силы на ненужные
телодвижения и ненужных людей. И не надо быть гением, чтобы сделать правильные
выводы: Чонгуку рядом с Тэхёном не место. Их чувства здесь совсем не играют роли.

— Вернёшься туда? — Юнги поднимается на ноги и кивает Чонгуку на рабочее кресло,

приглашая разместиться.

— Я не могу не вернуться, — Чонгук послушно шагает за ним, снимая по пути футболку,

и уже вскоре устраивается на твёрдом сиденье. — У меня неоплаченные счета, долги.
Еда и лекарства тоже сами себя не купят, — флегматично добавляет он, прикрывая
глаза. — Я должен работать, Юнги, иначе сдохну от голода. Или от астмы. Так что без
вариантов.

Юнги в курсе, поэтому не возражает. Ему тяжело даже от мыслей о том, через что
Чонгук будет вынужден проходить, встречаясь в рабочее время с Тэхёном. Это точно не
пройдёт для него бесследно.

Юнги тоже оттаскивал Чонгука от смерти в самый последний момент и тоже пережил
многое. Если бы Тэхён только узнал, сколько раз Чонгук почти умирал и сколько раз
Юнги с Намджуном, залатав его раны, слышали бесцветное «Хватит меня спасать», он бы
вряд ли стал разбрасываться обещанием, которое не в состоянии выполнить. Которое
дало Чонгуку огромную надежду на то, что всё наконец-то наладится, и разрушило её в
один миг, оставив внутри ещё большую горечь. 

— Расстегни джинсы и спусти немного вниз, а то запачкаю краской, — Юнги, настроив

лампу и усевшись на стул, надевает перчатки и, взяв в руки антисептик, подъезжает
ближе, терпеливо наблюдая за тем, как Чонгук оголяет низ живота для того, чтобы тот
мог закончить рисунок. — Постой.

— Что? — Чонгук поворачивает к нему голову и в недоумении морщит лоб.

— У тебя тут рубец, — тихо говорит Юнги, наклоняясь ближе. 

— И?

— Нельзя по нему бить, — Юнги внимательно рассматривает его, будто в этом

разбирается. — Надо для начала показать кому-нибудь из людей в белых халатах и
получить разрешение.

— Да что может случиться? — безразлично бросает Чонгук. — Цвет потечёт? Плевать я

хотел.

— Интоксикация может случиться, — переводит на него взгляд Юнги и смотрит так,

будто просит одуматься.

— Я похож на человека, которому есть до этого дело?

Юнги знает, что с Чонгуком бесполезно спорить. И что он просто добьёт рисунок в
другом месте, с другим мастером из числа их общих знакомых, или закончит его сам –
Чонгук сделал себе не одну татуировку. Поэтому Юнги недовольно вздыхает,
обрабатывая его кожу, наносит сверху гель и берёт в руки машинку, подбираясь вместе
с ней максимально близко. За свою работу он хотя бы может ручаться.

— Я посмотрел тот фильм, — вдруг произносит он, ведя по коже иглой. — «Убей своих
любимых».

— Понравился? — Чонгуку упоминание об этой картине делает физически больно.

— Нет. Но мне зашла одна фраза, — Юнги ненадолго замолкает, сводя от старания
брови. — Есть то, что, однажды полюбив, ты продолжаешь любить вечно. И, если
ты пытаешься их отпустить, они просто, сделав круг, возвращаются обратно к тебе.
Они становятся твоей частью. Или...

— ...разрушают тебя, — беззвучно заканчивает Чонгук.

Всё оставшееся время они проводят в тишине, разбавленной жужжанием машинки и

непрекращающегося ливня, бьющего по оконному стеклу. Чонгук прокручивает эту фразу
в своей голове сотни, тысячи раз и пытается отогнать от себя думы о том, что Юнги
напомнил ему о ней специально.

Да, Чонгук полюбил и, к своему сожалению, будет продолжать любить вечно. Да, он
попытался отпустить, но к нему вернулись обратно. Наверное, Юнги попросту не
понимает, что Тэхён уже разрушил его, Чонгука, и очень давно. Давить на это
бессмысленно.

Вот только то, как умолял Тэхён хотя бы об одном разговоре, у Чонгука выбросить из
головы не выходит никак абсолютно. 
И внутри у него стойкое ощущение того, что сегодняшняя их встреча точно не была
последней.

========== Part 2 ==========

Мне смешно от «прибудет подмога»

И от «точно должно полегчать».

Я устал избегать монолога,

Но не знаю, как можно начать.

О тебе ярких грёз слишком много,

По тебе нестерпимо скучать.

Я прошу, отпусти, ради бога.

Мне так больно, что нет сил кричать.

Дом Юнги полон незнакомых людей. Чонгук, крепко сжимая пальцами горлышко бутылки с
пивом, пробирается сквозь танцующие тела к коридору, ведущему на выход, где
планирует выбраться на свежий воздух и хоть чуть-чуть протрезветь. Он не фанат
алкоголя, да и шумных компаний, пусть и наполовину состоящих из одноклассников, –
тоже, но сегодняшний день ознаменовался окончанием учебного года, а Юнги сказал,
что иногда, для сохранения психического здоровья, полезно отрываться, и что ребята
из других школ знают толк в вечеринках. Теперь его дом набит гиперактивными парнями
и шумными девушками, которые действительно умеют веселиться, вот только самого его
нигде не видно. Чонгуку одному скучно. Он поправляет по пути белую футболку, а
заодно и клетчатую рубашку, накинутую сверху, закатывает рукава, пытаясь не разлить
на себя пиво, и, надев кроссовки, выходит на крыльцо, закрывая за собой дверь и
глубоко вдыхая ночной воздух.

— О, а вот и Чонгук, — слышится справа голос Юнги. Чонгук, повернув на звук голову,
сразу натыкается взглядом на него. — Знакомься, это Тэхён. Не гений, не плейбой,
гуманитарий, мизантроп, — продолжает Юнги, кивая на него и улыбаясь немного пьяно.
— И он меня утомил. Редкостный зануда.

— Я бы попросил, — смеётся Тэхён, делая глоток пива из своей бутылки.

— Не представляю, как можно общаться с ним на трезвую голову, — явно не в шутку

говорит Юнги, продолжая пробираться к двери. — Мне нужно что покрепче.
Чонгук в растерянности. Юнги – очень умный человек, способный найти подход к
каждому и поддержать совершенно любую тему, а теперь он сбегает, скрываясь в доме и
оставляя Чонгука наедине с «занудным» незнакомцем, и, кажется, не собирается даже
объяснять мотивы своих действий. Хорошего мало.

Чонгуку в обществе непонравившегося Юнги человека не особо комфортно. Тэхён

выглядит, как обычный старшеклассник: у него дурацкая причёска, какие-то
хипстерские очки в чёрной оправе на носу и тонкие браслеты дружбы на запястьях, а
одет он так же, как Чонгук, только рукава на его рубашке не закатаны. Чонгук
смотрит на него с прищуром, забывая на какое-то мгновение о пиве, молчит, потому
что не знает, как начать разговор, и, остановившись около перил и облокотившись о
них, ждёт, пока тот сам подойдёт. Не то чтобы из-за трусости. Скорее от нежелания
вступать в диалог.

— Он всегда такой? — снова смеётся Тэхён и, дошагав до Чонгука, опирается локтями о

перила буквально в нескольких сантиметрах от него.

— Какой? — не вразумляет Чонгук.

— Знаешь, что он сказал мне, когда мы столкнулись на крыльце? — Тэхён смотрит на

профиль Чонгука, притворяющегося, что ему нет до этого никакого дела. — Не «Привет,
я Юнги, очень приятно познакомиться», — Чонгук сдаётся и поворачивает на него
голову. — А «Мы различным образом возбуждаемся внешними причинами и волнуемся,
как волны моря, гонимые противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и судьбе».

Чонгук еле сдерживает в себе смех, смотря на то, как Тэхён, приоткрыв рот, часто
хлопает ресницами и машет свободной рукой в жесте «Что это ещё за способ
приветствия такой?». Тот явно удивлён, быть может, даже поражён; у него огромные
глаза, полные непонимания, а ещё он, по всей видимости, очень сильно хочет узнать,
что творится у Юнги в голове, раз он начинает знакомства с таких слов. Чонгуку это
кажется забавным. Тэхён достаточно открытый в своих эмоциях, он не пытается
притвориться крутым, столкнувшись с незнакомым человеком, хотя это именно то, чем
все одногодки Чонгука сейчас занимаются, и не хочет показаться лучше, чем он есть
на самом деле. Это определённо заслуживает уважения.

— Ну и? — Чонгук из последних сил сохраняет невозмутимое выражение лица. — Что в

этом такого?

— В том, что семнадцатилетний парень цитирует Бенедикта Спинозу? Даже не знаю, — с

сарказмом отвечает Тэхён, недовольно поджав губы. — И это он ещё меня занудой
называет?

Чонгуку не хочется отворачиваться. У Тэхёна завораживающая мимика: он красиво

хмурится и не менее красиво смеётся; его расширенные от темноты зрачки заставляют
Чонгука залипнуть и на какое-то время потерять способность формулировать фразы. Ко
всему прочему Тэхён ещё и умён и откуда-то знает про Бенедикта Спинозу. Да кто
вообще о нём знает в их возрасте? Наверное, Чонгук просто перебрал с пивом, и образ
Тэхёна, да и сам Тэхён ему сейчас чудятся, но даже если это и так, он не желает
расставаться с этим странным чувством, расплывающимся внутри. Чонгуку думается, что
Тэхён – тот самый человек, с которым было бы неплохо провести остаток этого вечера.

— О чём вы вообще разговаривали? — тихо спрашивает Чонгук, внимательно вглядываясь

в тэхёновы глаза.

— О рисунках члена и черепа с перекрещенными костями, — спокойно выдаёт Тэхён,

улыбаясь лучезарно. — И о нецензурных высказываниях в отношении евреев.

— Прости? — переспрашивает Чонгук, в недоумении вскинув бровь.

Вот оно. Кажется, это именно то, о чём говорил Юнги.

— Аллен Гинзберг выразил так свои эмоции по поводу того, что руководство
университета влепило ему парочку административных правонарушений из-за беспокойства
о его гомосексуальном контакте с Керуаком.

— Гомосексуальном?

— Гомосексуальном.

Да, пива тут точно недостаточно. Чонгук разворачивается к Тэхёну, облокачиваясь

теперь уже на одну руку, смотрит на него, одним своим взглядом требуя объяснений, и
не хочет, чёрт возьми, определённо не хочет, чтобы Юнги возвращался к ним сейчас.
Чонгуку нравится слушать тэхёнов голос, нравится находиться здесь с ним вдвоём. В
доме жутко громко орёт музыка, слышны крики и смех тех, кто внутри, и там сто
процентов весело, там можно забыться и расслабиться, но Чонгуку почему-то на это
плевать, пока он находится в обществе Тэхёна. Для него их диалог становится важнее,
чем кураж с «дорогими» сердцу одноклассниками и даже со своим лучшим другом.

— Кто такие эти Гинзберг и Керуак? — Чонгуку совсем не интересно, но Тэхён, видимо,
любит обсуждать эту тему и разбирается в ней. А Чонгуку сейчас крайне необходимо,
чтобы тот продолжал говорить. И, в идеале, делал это как можно дольше.

— Это поэты «бит-поколения», — Тэхён, смотря Чонгуку в глаза, медленно отпивает из

бутылки. — Романтики, писатели-экзистенциалисты, представители богемы, — Чонгук не
может оторвать от него взгляд, и чёрт, этот его хриплый голос… — Символы революции
американских нравов.

— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — тихо произносит Чонгук, еле заметно мотая
головой.

А потом слушает. Об исчезнувшем «потерянном поколении», об андеграунде в Нью-Йорке,

о нонконформистском молодёжном движении. Тэхён болтает без умолку, присаживаясь на
крыльцо, спиной к перилам, и улыбается, когда Чонгук садится с ним рядом и
очарованно смотрит на его губы, движущиеся во время разговора. Потому что
насмотреться на Тэхёна попросту нереально. Ему идёт каждая мелочь его образа, он
дьявольски красивый, нет, потрясающий, и Чонгук не идеализирует, это действительно
так. Внезапно для самого себя он осознаёт, что если бы у него была такая
возможность, то он слушал бы Тэхёна каждый день, каждую минуту, целую вечность, и
списывает свои странные желания и чувства на алкоголь, мысленно повторяя, что
больше не будет пить. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах.

Ведь это так страшно – влюбиться в кого-то за один миг, по щелчку. А потом всю
оставшуюся жизнь бояться потерять его.

Чонгук, любуясь безумно обаятельным Тэхёном, думает, что всё это пройдёт, как
только он протрезвеет. Но всё равно составляет в своей голове план, как бы
ненавязчиво узнать тэхёнов номер и пригласить его сходить куда-нибудь. Они должны
встретиться ещё хотя бы один раз.

— Что ты там бубнишь? — вырывает Чонгука из воспоминаний женский голос. Сунан – так
представилась пожилая женщина, которая решила в рабочее время не отходить от
Чонгука ни на шаг.

— Ничего. Это… — Чонгук на мгновение останавливается на месте, стуча большим

пальцем по палке швабры, и старается смотреть куда угодно, только не на Сунан. —
Отрывок из поэмы Гинзберга.
— В школьные годы мы тоже заучивали маленькие отрывки из всяких поэм, — улыбается
она, продолжая мыть пол. — Ты до сих пор держишь это в голове?

— Я знаю её наизусть, — беззвучно заканчивает Чонгук.

И ему больно, больно, больно. Потому что всякий раз, когда Чонгук целовал Тэхёна,
тот мычал в его губы цитаты из этого чёртова «Вопля». Чонгук помнит каждый этот
момент, каждый их поцелуй и каждую фразу, когда-либо сказанную Тэхёном. Теперь
память о тех мгновениях будет преследовать Чонгука вечно, и только он один виноват
в этом. Он сам поместил все до последней секунды, проведённые рядом с Тэхёном, в
свою голову, и сам их там забетонировал. От них теперь никуда не сбежать.

— Я не хочу потерять эту работу, — невпопад говорит Сунан, наклоняясь вниз и

хватая ведро в руки.

— Что? — Чонгук нахмуривает лоб, следя за её суматошными движениями. — Куда вы?

— Не знаю, что нужно от тебя Ким Тэхёну, но мне точно не сдались проблемы с
начальством, — уходя, говорит она.

Чонгук за одну секунду соображает, в чём дело. И отчётливо слышит шаги у себя за
спиной.

Только этого не хватало.

— Чонгук…

— Нет, Тэхён, — Чонгук поворачивается моментально, заставив Тэхёна резко

затормозить. — Даже не думай нести чушь о том, что у тебя появились важные дела и
ты не успел меня предупредить.

У Тэхёна во взгляде сожаление вперемешку со злостью. Он делает ещё один шаг к

Чонгуку, вставая к нему практически вплотную, долго смотрит ему в глаза, смыкая
челюсти от раздражения, и ничего не говорит, не произносит ни одного слова. Он
будто вот-вот взорвётся и начнёт драку на глазах у всего персонала, и Чонгук не
знает, что со всем этим делать, как успокоить его и успокоиться самому. И какого
чёрта тут вообще происходит.

От Тэхёна веет отчаянием и «Заткнись и выслушай меня». И его страшно хочется

поцеловать, пока он так близко. Чонгук еле держит себя в руках, потому что
поступить так сейчас было бы верхом дебилизма. Каково это – чувствовать своей кожей
дыхание человека, которого мечтал увидеть целых пять лет? Только увидеть, ничего
больше. Чонгук не хотел прижать Тэхёна к стене и отыметь его настолько жёстко,
насколько позволило бы ему такое длительное воздержание, не хотел устраивать ему
истерик, не хотел махать кулаками из-за огромнейшей обиды. Ему нужно было именно
это – чтобы тот стоял совсем рядом, смотрел в глаза, а не на шрамы, и не отходил,
какой бы сумасшедшей ни казалась ситуация.

Чонгук понимает, что Тэхёну плевать на всех, кто уставился на них и ждёт, что же
произойдёт дальше. И из Чонгука рвётся наружу крик о том, что ему тоже и что
«Пожалуйста, дай ещё одну минуту, не уходи, я прошу тебя». Но Тэхён, опустив взгляд
на его губы и прошипев себе что-то под нос, вдруг отступает от него, начиная
расстёгивать пуговицы своей чёрной рубашки, и у Чонгука становится ещё больше
вопросов, когда он видит белую повязку на животе Тэхёна и проступающую через неё
кровь.

— Знаешь, что такое ножевое ранение? — цедит Тэхён и сразу же начинает застёгивать
рубашку обратно. — Как думаешь, насколько меня хватило бы в тот вечер, прежде чем я
умер бы?
— Кто это сделал? — строго спрашивает Чонгук.

— Он уже мёртв, — отвечает Тэхён с пугающим спокойствием. — А теперь давай

поговорим.

— Ты идиот? — вспыхивает Чонгук, отбрасывая швабру на пол и подходя к нему ближе. —

Какого чёрта ты разгуливаешь с такой раной?

— Давай поговорим, Чонгук, — с нажимом повторяет Тэхён.

— Тебе нужно в больницу, — не поддаётся тот.

— Я буду стоять здесь до тех пор, пока ты не согласишься на разговор.

Тэхён издевается. По-другому Чонгук не может объяснить его поведение.

Зачем он кладёт свои ладони на его плечи, зачем сжимает их пальцами и пронзительно
смотрит в глаза, умоляя пойти с ним? Чонгуку страшно. Ему не нужно объяснять, что
такое ножевое, и насколько больно делать каждый шаг, когда у тебя такой глубокий
порез. Тэхёну нужен покой и медицинская помощь. Он может сколько угодно строить из
себя героя, но он обычный человек, и эта рана не заживёт на нём только потому, что
он этого сильно хочет.

— Я не могу, — Чонгук решает пустить в ход самую глупую отмазку. — Если я уйду с
тобой, то начальник меня уволит.

— Чонгук, — чёрт, этот его хриплый голос… — Если ты со мной не уйдёшь, то тебя
уволю я.

Чонгук прекрасно понимает, что имеет в виду Тэхён. И ему не остаётся ничего, кроме
как сдаться, согласно кивнув, и тяжело выдохнуть, подняв швабру с пола и взяв в
руки ведро. Всё время, пока он идёт до служебного помещения, он думает о том, что,
наверное, не готов сегодня узнать всю правду. Может быть, завтра. Или в следующем
году. Но не сейчас. Сейчас ему слишком плохо, тяжело и больно, и он не хочет
допускать вариант, при котором ему станет ещё хуже.

Однако вся эта боль всё равно уходит на второй план и сменяется переживаниями за
состояние Тэхёна. Чонгук осознаёт, что является самым глупым и слабым от своей
любви человеком, но отказывается отрицать факт, что для него в данный момент нет
ничего важнее здоровья Тэхёна.

* * * * *

В машине пахнет духами. Не тэхёновыми. Тот сосредоточенно ведёт машину, обделив

Чонгука всяким вниманием, и нервно прикусывает нижнюю губу, периодически
посматривая в зеркало заднего вида.

Какой-то фарс. Абсурд. Чонгук в чёрной футболке, рваных чёрных джинсах и дешёвых
поношенных кедах; Тэхён в чёрной приталенной рубашке, чёрных классических брюках и
новых, явно дорогих туфлях. Что они делают в одной машине? О чём они должны
разговаривать?

Тэхён деловитый, вдумчивый. Чонгук наблюдает за ним краем глаза и размышляет над
тем, когда же тот в последний раз улыбался. Ни часы, ни Астон Мартин, внутри
которого Чонгук старается не дышать лишний раз, не делают его счастливым. Тэхён так
рвался к богатству, так мечтал выбраться со дна, на котором они с Чонгуком жили
годами, в лучшую жизнь, что это граничило с умоповреждением. А теперь он сидит в
машине, продав которую, можно купить с десяток хороших квартир, смотрит перед собой
через лобовое стекло и, такое ощущение, что ничего не видит. У него ясный,
глубокий, но в то же время абсолютно отсутствующий взгляд. И Чонгук не знает, как
реагировать на это.

Зато знает, как реагировать на его выходку, когда тот въезжает во двор их старого
дома и молча паркуется, видимо, не додумавшись заранее предупредить Чонгука о своих
планах.

— Это что, шутка? — не выдерживает Чонгук, смотря на него, копающегося в бардачке.

— В чём проблема? — флегматично спрашивает тот.

— В том, что я не живу здесь больше.

— Я знаю.

Безразличие в его тоне настораживает. Тэхён продолжает искать что-то, перерывая всё
содержимое бардачка, и морщится – скорее всего, от болезненных ощущений в области
раненого живота. Чонгук только сейчас понимает, что сел в машину с человеком,
которому пока нельзя водить. И тут же оправдывает себя тем, что не испугался бы
смерти, если бы Тэхён в этот момент был рядом.

— И умерли бы они в один день, — бубнит Чонгук неразборчиво.

— Что? — поднимает на него голову Тэхён.

— Я говорю, там наверняка живут другие квартиросъёмщики.

— Я её купил, — отвечает Тэхён, не отрывая от него взгляд. — Как только ты съехал.

Чонгук терпеть это больше не намерен. Он открывает дверцу, выходит из машины и идёт
в сторону входной двери, пытаясь не обращать внимания ни на заполонившие голову
мысли, ни на догоняющие его шаги Тэхёна.

Это было обязательно? Усадить в дорогую машину, привезти в квартиру, заявив, что
купил её. Чонгук ещё в ту минуту, как они встретились, понял, что денег у Тэхёна
столько, сколько Чонгук не сможет заработать за всю свою жизнь. Так и зачем тогда
было всё это? Тэхён хотел показать, что он многого добился? Что достиг своей мечты?

Чонгук рад, видит бог, очень рад за него и желает ему только лучшего. Но для Тэхёна
это, кажется, развлечение – надавить на больное, показать своё настоящее место. По-
иному Чонгук не может это интерпретировать. Вот каким он стал? Вот в какого
человека превратился?

Злость, даже ярость постепенно подчиняют рассудок. Чонгук, заходя с Тэхёном в узкий
лифт и считая про себя, сколько поцелуев, нежных взглядов, чутких касаний помнят
эти стены, думает о том, что его просто разорвёт, раскидает по всем поверхностям.
Сознание мощно заваливает самыми яркими воспоминаниями, флешбеки появляются из
ниоткуда и давят на мозг, давят, давят. Да так сильно, что Чонгук непроизвольно
сжимает в кулаки пальцы, готовый в любую секунду сорвать свою агрессию на
тоненьких, почти картонных стенах, на панели с дисплеем и кнопками, на чём угодно,
даже на себе самом.

Сейчас не время для разговора. Чонгуку нужно собраться и отпустить эти эмоции,
иначе они съедят его. Он так долго держал их в себе и убеждал себя в том, что Тэхён
хороший, что когда-нибудь он поймёт, что ошибся, и вернётся, что теперь не может
контролировать ни внезапно появившуюся ненависть, ни обиду, ни всё остальное, что
скопилось за эти годы.
Человек может годами глушить внутри боль, терпеть её, выдумывая невероятные
оправдания, но рано или поздно ему сорвёт тормоза. Чонгуку их срывает по полной
программе. Он выскакивает из лифта, уверенно направляясь в нужную сторону,
останавливается, позволяя Тэхёну открыть квартиру и зайти внутрь, и, забежав следом
и повернув защёлку, со всей силы бросает его в дверь, сжав в кулаках рубашку в
районе его груди. Ему кажется, что если тот сейчас скажет хоть что-нибудь, то он
просто размажет его одним ударом, покалечив, как в своих самых страшных кошмарах.
Убьёт к чёртовой матери, а потом ляжет рядом и тоже сдохнет.

Чонгук не хочет действовать на эмоциях, но эта злоба кипит в нём, подрывая

отточенное долгими копаниями в себе равновесие. Остыть совершенно не получается.

И, наверное, он смог бы сбежать в комнату и, закрывшись там на несколько минут,

перевести дыхание, вот только…

— Я так сильно по тебе скучал… — шепчет Тэхён, и в его взгляде такая невообразимая
искренность, что хочется задохнуться на месте.

…он не умеет уходить от Тэхёна, не умеет оставлять его и бросать одного.

Чонгук никогда не умел.

========== Part 3 ==========

Комментарий к Part 3
Начало главы – флэшбек.
— Как он? — первое, что произносит Намджун, стихийно влетев в собственную квартиру.

— Ответ будет неутешительным, — встречает его на пороге Юнги, сразу же

разворачиваясь в сторону комнаты Чонгука и рукой позвав Намджуна за собой.

— Сколько раз я должен повторить, что ему нужен врач? — шипит сквозь зубы Намджун и
хватает Юнги за локоть.

— Сколько раз я должен объяснить, что он не пойдёт на контакт с врачом? — Юнги

вырывает из его хватки руку и тычет пальцем в его грудь. — Ты не знаешь Чонгука
так, как знаю его я. Ты понятия не имеешь, как повлияет на него встреча с
мозгоправом, — Намджун только приоткрывает рот, чтобы возразить, но Юнги опережает
его. — Он воспримет это не за попытку спасти. Для него это станет предательством.

— А что ты предлагаешь? — тихо возмущается Намджун, раскидывая руки в стороны. —

Ждать, пока его организм просто не выдержит?

— Ты прекрасно видишь, что он делает, — злится Юнги, на мгновение оборачиваясь на

закрытую дверь. — Если бы он действительно собирался умереть, а не только
приблизиться к смерти, он бы давно уже прекратил пытаться, — Намджун не согласен,
но Юнги опять не даёт ему сказать и слова. — Чонгук не дурак. Если бы он захотел
отравиться насмерть, он бы выпил достаточное количество таблеток. Если бы захотел
истечь кровью, он сделал бы надрезы поглубже. И так далее, по аналогии.

— У него крыша едет, — Намджун не понимает, почему Юнги смотрит на ситуацию сквозь
розовые очки.

— Он себя контролирует.

— Посмотри на него, — тот указывает рукой на дверь, за которой, по всей видимости,

сидит Чонгук. — На нём уже места живого нет. Даже если у тебя, философа тире
психолога самоучки, получится вытащить его из этого дерьма, это ничего не изменит.
Он не сможет жить дальше с такой физической болью и со всеми этими шрамами,
страшными рубцами, следами от ожогов…

— Я найду способ ему помочь, — перебивает тот.

— Да? — усмехается Намджун. Юнги видит, что тот ему не верит. — Что, забьёшь его
чёрной краской с головы до ног? Спрячешь все последствия его попыток убиться,
заставив снова терпеть боль?

— Я буду с ним рядом каждую секунду, ясно? — цедит Юнги, ударяя его ладонями в
грудь и отталкивая в сторону. — И буду уважать его просьбу касательно врачей,
копающихся в чужих головах. Он, между прочим, и тебя умолял не вмешивать в его
жизнь этих твоих психотерапевтов, — Намджун недовольно поджимает губы и опускает
взгляд, не зная, как его ещё можно вразумить. — И я бы давно забрал его к себе, но
он хочет остаться здесь, с тобой, — выделяет Юнги и, смотря на Намджуна,
прикрывшего глаза, тяжело выдыхает. — Он просит лишь о доверии, потому что сам
доверяет тебе. Для тебя это значит хоть что-то?

Намджун молчит несколько секунд, вглядываясь в пол тёмной прихожей, а затем кивает,
отвечая разом на все вопросы Юнги. Каждый из них и прав, и не прав одновременно.
Для Юнги Чонгук – самый близкий друг, самый важный человек в жизни после мамы. У
Намджуна к нему совершенно другие чувства. Он больше всего на свете боится упустить
Чонгука, не оказать ему нужную помощь. И он точно никогда не простит себе, если
однажды не успеет примчаться вовремя.

Намджун любит, он до абсурда сильно любит Чонгука – настолько, что каждый раз
погибает вместе с ним, только морально, и каждый раз вполне себе отчётливо
чувствует всю его до последней капли боль. Чонгук для Намджуна – всё. И он не
собирается даже представлять, что может потерять его из-за пустых попыток вспомнить
хоть что-то о человеке, который ушёл в один миг и перечеркнул его будущее чёрным
жирным крестом. Поэтому грохот за дверью чонгуковой комнаты пугает его с такой
страшной силой, что он резко перестаёт здраво мыслить.

Это не иначе, как помутнение, какой-то резкий избыток эмоций, в частности страха.
Он пробегает мимо Юнги, задев его плечом, врывается к Чонгуку, еле удержавшись на
ногах, и в панике заглядывает в его влажные покрасневшие глаза, молящие избавить от
этих страданий навсегда.

— Я устал, — мычит Чонгук и дрожит, оставаясь стоять на месте. — Я не могу больше,

парни. Я не хочу, — он часто мотает головой, смотря по очереди то на Намджуна,
подошедшего к нему близко, то на Юнги, застрявшего в дверном проёме. — Почему он
ушёл от меня? Он ведь обещал, нет, он клялся мне в том, что мы всегда будем вместе,
что никогда не оставим друг друга, — Намджун сводит брови, смотря на него, тихо
плачущего, с сожалением. — Почему, Намджун?

— Мне очень жаль, — шепчет тот, кладя ладонь на его щёку.

— Он сказал «Я люблю тебя» так много раз… — Чонгук смаргивает первые слёзы. Его
впервые накрывает такой сильной истерикой. Он ни разу не позволял себе проявить
слабость, держался до последнего, строя из себя самого безэмоционального человека
на планете. А сейчас ему так больно от того, что ответ на главный вопрос не
приходит, как бы он ни старался, что вслед за всей этой темнотой и пустотой
приходят светлые и счастливые воспоминания о том, как они с Тэхёном боролись
вместе, строили будущее вместе и любили тоже вместе, что Чонгук элементарно теряет
способность давить в себе эти эмоции. — Я знаю, что он любил меня, я чувствую это,
— он отшатывается от Намджуна и хватается за голову, сжимая пальцами пряди волос. —
Как же я мог забыть его? Как я мог забыть нас?

Чонгука тошнит от себя самого, от своего глупого рвения к неизвестности и знанию об

их с Тэхёном отношениях, закончившихся явно не хэппи эндом. Ему в тысячный раз
хочется бросить эту затею с возвращением воспоминаний, потому что от каждого из них
душу перемалывает в пыль, и выносить это снова и снова становится уже просто
невозможно. Но Чонгук не может. Он застрял в том мире и упрямо не желает выбираться
оттуда без ответа.

Наверное, это и есть истинное безумие.

Наверное, только по-настоящему сумасшедшие люди позволяют себе влюбиться в кого-то.

Чонгук не видит и не хочет видеть способ выбраться из этого состояния. Ему давно
чужда радость, он забыл, как улыбаться, а апатию и отчаяние видит единственными
спутниками своей никчёмной жизни. И это злит страшно. Чонгук начинает метаться по
комнате в поисках предметов, которые можно уронить, раскидать, раскрошить, и
находит только искусственный стеклянный цветок, стоящий прямо под рукой, на
подоконнике. Эта квартира – Намджуна, все вещи принадлежат тоже ему, но Чонгука это
совершенно не волнует. Ему нужно куда-то деть все свои отрицательные переживания.

Разбившийся о стену цветок разлетается по полу; осколками, к счастью, не задевает

никого. Чонгук понимает, что этого недостаточно, что нужно что-то помасштабнее,
например, разрушить всю комнату полностью, а может, и квартиру, но вместе с тем
осознаёт, что даже если он и сделает это, то его всё равно отпустит только на
время. Это замкнутый круг. У Чонгука нет никакого выхода, кроме как действовать на
поводу у своего больного сознания. А оно требует узнать, почему Тэхён исчез, из-за
чего разлюбил его. И всё другое его абсолютно не волнует.

— Чонгук, — Юнги пробирается к нему на носочках через осколки и, кое-как успокоив

его, машущего руками и не подпускающего к себе, крепко обхватывает за плечи, обняв,
что есть сил. — Мы справимся с этим. Мы обязательно справимся.

Вопль. Чонгук издаёт жуткий вопль, заставляющий Юнги плотно зажмурить глаза и сжать
его в объятиях ещё сильнее. Он рыдает навзрыд, завывает, будто его смертельно
ранили и причинили нестерпимую боль, и хочет захлебнуться своими же слезами, чтобы
никогда, никогда больше в будущем не слышать этот бред о том, что они справятся.

Чонгук любит Тэхёна всем сердцем. Он сходит с ума по человеку, которому попросту не
нужен. И с этим не нужно справляться, это ни к чему не приведёт. Чонгук потерял не
Тэхёна. Он потерял смысл жить дальше.

— Я так сильно по нему скучаю… — всхлипывает Чонгук, падая лбом на плечо Юнги.

И в один момент возвращается в реальность, где он вжимает Тэхёна, ожидающего от

него хоть каких-то действий, в холодную дверь и хочет приказать ему не смотреть в
глаза так преданно. Чонгук всё ещё в ярости, которая никак его не отпускает, и он
хочет раздробить эти бетонные стены в мелкую крошку и закопать в ней их обоих.
Потому что, что бы Тэхён ни сказал сейчас, какую бы причину их расставания ни
озвучил, они уже точно не смогут вновь построить прежние отношения после всего, что
случилось.

— Скажи что-нибудь, — умоляет Тэхён, аккуратно поднимая руки и обхватывая ладонями

запястья Чонгука. — Что угодно.

— Я ненавижу тебя, — врёт тот, не опуская от его глаз голодный до понимания взгляд.
— Ты – худшее, что было в моей жизни.

Я люблю тебя.
Я тоже безумно сильно скучал.
Воспоминания о нас – самые лучшие из всей моей жизни.
Тэхён грустно улыбается, поджимая губы. Он слышит все непроизнесённые фразы и
главный посыл, потому что знает Чонгука слишком хорошо и догадывается обо всём по
его тону. Зря они затеяли этот разговор здесь. Один только коридор хранит уйму
самых добрых и красочных воспоминаний. Чонгук помнит, как Тэхён встречал его
вымотанного с работы, обнимал, мурлыча на ухо «Наконец-то ты пришёл», и целовал в
щёку, в губы, в кончик носа. Он помнит, как они бежали домой, держась за руки, а
потом смеялись здесь, на этом самом месте, потому что были промокшими до нитки из-
за дождя. И конечно же он помнит, как накрывало их страстью в узком лифте и как они
раздевались прямо в прихожей, нетерпеливые и неспособные добраться до кровати.
Чонгук помнит всё, каждую деталь, каждую мелочь.

Тэхён – тоже. И он хочет повторить хотя бы что-то одно, поэтому неуверенно тянется
к губам Чонгука, останавливаясь в паре-тройке миллиметров и замешкавшись. Тэхёну
стоит огромных трудов стоять вот так, прикрыв глаза и практически касаясь его губ
своими, и ждать, пока тот хоть как-то отреагирует.

Будет справедливо получить от Чонгука отказ. Но Тэхён внутри себя очень жаждет
согласия.

— Только попробуй, — выдыхает Чонгук, и Тэхён слышит, как бешено колотится его
сердце.

Невыносимо. Чонгук сходит с ума, теряет остатки разума. Если бы Тэхён узнал, если
бы он только смог догадаться о том, что прямо сейчас чонгукова стальная выдержка,
которая позволила ему дожить до этой самой минуты и не размозжить себе голову о
стену, трещит по швам, то он бы не стал действовать так безрассудно.

Чонгук мечтал поцеловать Тэхёна. Он этим бредил, он внушал себе мир, в котором тот
отвечает ему и улыбается в поцелуй. И он готов был отдать всё, что у него было,
ради хотя бы одного такого момента в реальности.

Но не здесь, чёрт возьми, не в их доме, не в месте, которое видело первые попытки

Чонгука вспомнить, кто такой этот Тэхён, почему он ушёл и почему в районе грудины
такая зверская боль, будто все рёбра выломаны.

— Именно этого я и хочу, — поясняет Тэхён, перенося свои ладони на его кулаки,
которые всё ещё сжимают ткань его рубашки.

Хочется закричать «Убери от меня свои руки». Или «Не смей отстраняться». Чонгук
путается. Тэхён полностью в его власти, он слабее, как физически, так и морально, и
Чонгуку не стоит ничего отпихнуть его сейчас от себя, бросить на прощание «Никогда
больше не подходи ко мне», сменить работу, город, страну, и исчезнуть точно так же,
как тот пять лет назад, навсегда потеряв возможность почувствовать когда-нибудь
движение его губ на своих.

Но Чонгук не может, потому что он истинный безумец. Потому что только такие
сумасшедшие люди позволяют себе влюбиться в кого-то так сильно.

Чонгуку бы вылить на Тэхёна весь негатив, показать ему, рассказать, что он

натворил, бросив его, Чонгука, без ничего, но он не хочет быть чудовищем. Не хочет
поступать с Тэхёном так же, как тот поступил с ним. Не в таком ключе должен был
пройти их разговор, не в настолько тесном контакте. Это их странное влечение друг к
другу необходимо срочно прервать, вот только у Чонгука не получается преодолеть
себя.

— Мне нет никакого дела до твоих желаний, — говорит он Тэхёну, а сам движется
только ближе, понимая, что тело его совершенно не слушается.

— Ты не умеешь врать, Чонгук, — серьёзно отвечает Тэхён, запрокидывая голову, и,

прислонившись затылком к двери, смотрит ему в глаза. — Но я сделаю вид, что не знаю
этот факт о тебе.

Как же он красив, господи.

Какой бы стресс Чонгук ни испытал, какое бы потрясение ни перенёс из-за их

расставания, он не должен был забывать Тэхёна. Он не имел право на это. Такую
любовь, эти невообразимые чувства нельзя было отпускать. Как же он мог допустить
это? Почему довёл себя до состояния, когда психика ради того, чтобы защититься,
стёрла всю память о самом счастливом промежутке его жизни?

Чонгук винит в случившемся только себя. И ненавидит себя за слабость. Он как был
дефектным от своей влюблённости к человеку, который променял его на роскошь и
власть, так и остался. А Тэхён победил. И теперь уже не имеет значения, как они
пришли к этому, что одному пришлось вынести, а другому пережить. Значение имеет
только конечный результат.

— Зачем ты привёл меня сюда? — Чонгуку интересно, на какие ещё оправдания способен
Тэхён.

— Это наш дом.

И это последнее, что хотел услышать Чонгук.

— Я ухожу, — говорит он, ослабляя хватку и дёргаясь в сторону выхода.

— Постой, — Тэхён останавливает его рукой и заглядывает в глаза. — Мы перенесём

разговор в любое место, которое ты назовёшь. Только останься со мной хотя бы на то
время, пока я обрабатываю рану.

— Почему я вообще должен оставаться? — хрипит Чонгук.

— Потому что ты никогда не оставлял меня, — тихо произносит Тэхён. — Я тебя – да.
Ты – никогда.

Чонгук не нуждается в лишних напоминаниях. И он прекрасно понимает, что Тэхёну не

нужна никакая помощь в обработке раны: тот лишь давит на жалость и ищет какой-
никакой повод, чтобы они могли побыть здесь, в их доме, наедине.

Но Чонгук почему-то решает поддаться.

* * * * *

Комната выглядит в точности так же, как тогда, четыре года назад – в день переезда
Чонгука на квартиру к Намджуну. Перед диваном, на котором, расстегнув рубашку и
сняв повязку, уселся Тэхён, стоит старенький низкий столик: по его поверхности
раскиданы упаковки с бинтами, бутыльки из тёмного стекла и маленькая аптечка
непонятного происхождения. Сам Тэхён, явно не понимая, что делает, смачивает
большую стерильную салфетку ярко-малиновой жидкостью и с болезненным шипением
прикладывает её к незашитому порезу, вопросительно смотря на Чонгука, стоящего
около дверного проёма и прислонившегося спиной к стене.

— Так себе зрелище, да? — улыбается он уголком губ, сморщившись от боли. — Ощущения
– тоже.

— Это что, фукорцин? — Чонгук равнодушно – делая вид, что равнодушно – кивает на
открытый бутылёк.
— Да, — настороженно отвечает Тэхён и ненаигранно пугается, когда Чонгук закатывает
глаза. — Что?

— Кто на такие раны фукорцин льёт? — Чонгук подаётся вперёд и, встав совсем рядом,
наклоняется над столом.

— Мне хирург посоветовать что-либо, знаешь ли, не успел. Возможно, он просто не

ожидал, что я додумаюсь сбежать от него, — пренебрежительно бросает тот. — И тебе-
то откуда знать?

О, Чонгук бы рассказал, откуда. Снял бы футболку, включил свет и направил его на

себя, чтобы Тэхён присмотрелся получше и увидел все до одной скрытые татуировками
причины, которые сейчас так забавляют Чонгука, наблюдающего за этим театрально
сморщенным от боли лбом и адскими страданиями на лице напротив.

— Спирт есть? Надо кожу вокруг раны обработать.

— Нет, — немного злится Тэхён, сильнее прижимая салфетку ладонью. — Ничего больше
нет.

— А это что? — Чонгук тянется рукой к пластиковому карману на аптечке, достаёт

оттуда маленький квадратный свёрток из бумаги и, начиная разворачивать его,
сложенный раз в десять, поднимает голову на Тэхёна.

— Обезболивающее, — тот откидывается на спинку дивана и заторможенно моргает,

смотря ему в глаза.

— Обезболивающее? — Чонгук горько усмехается, устремляя взгляд на белый порошок,

оказавшийся внутри бумажного листа. — Ты…

— Не надо делать вид, что ты презираешь меня, — строго отзывается Тэхён.

— А кто делает вид? — добивает тот, сворачивая бумагу обратно и отбрасывая свёрток
на стол.

— Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти, — Тэхён, опираясь свободной
ладонью о сиденье, медленно поднимается на ноги и подходит к нему, останавливаясь
слишком близко. — Ты ничего не знаешь.

Чонгуку хочется истерически смеяться.

Это он не имеет?
Он ничего не знает?

Осознание того, что от прежнего Тэхёна осталась только оболочка, усердно стучится в
чонгукову голову, но тот его отвергает. Потому что этого просто не может быть.

Тэхён, человек, который, напившись дешевого вина, вслух зачитывал Чонгуку отрывки
из романов, который, замерзая от жуткого холода, делился с Чонгуком курткой, чтобы
тот сберёг своё здоровье, и который никогда, ни при каких обстоятельствах не
приближался к наркотикам, не мог докатиться до такой жизни.

Тот Тэхён заучивал поэмы и мечтал писать книги. Этот, кажется, не в состоянии
прочесть даже инструкцию лекарственного средства.

— Что с тобой стало? — шепчет Чонгук, сжимая челюсти. Не из-за злости. От отчаяния.

— А с тобой? — Тэхён опускает взгляд на его губы, смотрит на них какое-то время,
подавляя внутри себя сильнейшее желание податься вперёд, а потом возвращает его
чонгуковым глазам.
— Я хотя бы боролся с собой, — почти беззвучно произносит тот.

И прикрывает глаза, когда Тэхён, отбросив салфетку на пол и, по всей видимости,

забив на свою рану, берёт его лицо в свои ладони.

Чонгуку больно. От того, что тэхёновы руки пахнут фукорцином, запах которого Чонгук
не спутает ни с чем, от того, что тот касается его нежно, мягко, будто боится
спугнуть или показаться слишком настойчивым. От того, что прислоняется своим лбом к
его и, судя по движению ресниц, тоже опускает веки. Не хватает никаких сил терпеть
это.

Тэхёна слишком много: вынести такой напор практически невозможно. Чонгук задыхается
от его невинных ласк, давится его намерением прижаться поближе, почувствовать
контакт, и за миг умирает, находясь в его руках, его власти, а затем так же быстро
возрождается, сам не понимая, как это вообще работает.

Всё проходит в тишине, где слышно каждый удар их сердец, каждый вдох и выдох; ни
один не пытается оттолкнуть другого, вразумить или попросту послать к чёрту. И это
помрачнение рассудка в чистом виде. Полоумие. Вот только чересчур явное, чтобы
отрицать, и, к сожалению, обоюдное.

— Я борюсь с собой прямо сейчас, — выдыхает в губы Тэхён, шумно втягивая носом
воздух.

До дикости нелепая, смехотворная ложь.

Ведь именно Тэхён сейчас всеми своими действиями кричит о том, что он окончательно
сдался.

========== Part 4 ==========

— Ты бросил меня, — Чонгук остаётся стоять неподвижно. — И исчез на пять лет, —

добавляет еле слышно. — А потом явился, как ни в чём не бывало, привёз в наш дом и
пытаешься поцеловать, надеясь, видимо, что я отвечу.

— Разве это не то, о чём ты мечтал все последние годы? — Тэхён гладит его большими
пальцами по щекам, даже не думая отстраняться.

— Я мечтал о том, чтобы ты был счастлив. Чтобы у вас с Сокджином всё сложилось
лучше, чем у нас, — говорит правду Чонгук, пытаясь сохранять самообладание и не
поддаваться на тэхёновы провокации. — И я слал куда подальше мысли о том, что тебе
может быть плохо без меня.

— Слово «плохо» не описывает и малой части того, что я испытал на самом деле, —
шепчет Тэхён, и Чонгук слышит, как дрожит его голос.

— Если таким образом ты собираешься оправдать себя и свои новые увлечения…

— Я не наркоман, Чонгук, — Тэхён смягчает тон, словно просит поверить ему.

— Да, — тот давит из себя грустную усмешку. — Обезболивающее. Я помню, — он смотрит

в глаза напротив и до сумасшествия сильно жалеет о том, что не искал Тэхёна все эти
годы и не стремился узнать о его способах отвлечься. — Боюсь представить, насколько
чистое твоё обезболивающее, — сил на то, чтобы отводить взгляд от его губ, у
Чонгука уже не хватает. — Учитывая, как много у тебя теперь денег.

— Я не наркоман, — ещё тише повторяет Тэхён.

Чонгуку на долю секунды кажется, что тот перед ним вот-вот разрыдается.
— Что это? — одними губами произносит он. — Кокаин? Фен? Соль?

— Я думал о тебе каждый чёртов день, — меняет тему Тэхён, продолжая гладить его
щёки пальцами. — Я знал тогда, пять лет назад, и знаю сейчас, что ты не простишь
меня. Не сможешь, — он очень грустно улыбается, не отрывая от него взгляд. — И я не
заслужил того, чтобы находиться с тобой рядом в этот самый момент. Я не имею права
трогать тебя, смотреть на тебя, любить тебя, но… — он громко сглатывает и слабо
мотает головой, передавая беззвучно «Дай мне шанс». — Пожалуйста, — снова умоляет
Тэхён, прильнув к его груди и прислонившись своим лбом к его. — Пожалуйста, Чонгук,
— оба крепко зажмуривают глаза и смыкают челюсти. — Поцелуй меня хотя бы один раз,
— заканчивает шёпотом.

Слабым человеком манипулировать легко.

Сильным – ещё легче, особенно, если знаешь его лучше всех.

Такая любовь, как у них, не проходит: Чонгуку это известно не понаслышке.

Сопротивляться мысли о том, что все последние годы он действительно мечтал о том,
чтобы поцеловать Тэхёна, глупо, но Чонгук всё равно почему-то выискивает в своей
голове доводы в пользу того, что прямо здесь и прямо сейчас этого не должно
случиться. Вот только доводов этих, пока они так близко, и нет вовсе.

Да к чёрту.

Чонгук кладёт ладони на лопатки Тэхёна, давит ими, что есть сил, прижимая его к
себе, и теряет способность здраво мыслить ровно в тот миг, когда чувствует губы
Тэхёна на своих. И это неописуемо ярко, это больно и одновременно невообразимо
сладко. Чонгук целует с грубостью, которую до этого момента никогда не позволял
себе проявлять к Тэхёну, и злится из-за того, что наплевал на свою гордость и не
смог отказать человеку, который мучил его так долго. А у Тэхёна, по всей видимости,
не хватает сил, чтобы удержаться на ногах: наверное, поэтому он ныряет пальцами в
чонгуковы волосы, отчаянно оттягивая пряди назад, и буквально падает в его объятья,
но в ту же секунду оказывается подхваченным сильными руками.

Желание только одно – держать Тэхёна вот так целую вечность. Кусать его губы,
сминать его рубашку в своих кулаках, чувствовать его отзывчивость ещё и ещё, снова
и снова, и так до бесконечности. Чонгуку трудно представить, сколько им понадобится
времени, чтобы упиться этими эмоциями. Всё кажется таким ненастоящим, запутанным,
будто сном или альтернативной реальностью, в которой Чонгук и Тэхён, совершенно
позабыв о том, что с ними случилось, вновь беспрекословно доверяют друг другу и
свои сердца, и души, не боясь завтрашнего дня. И это красивая сказка, мечта,
которой в настоящей жизни нет места, вот только обоим плевать на то, что
происходящее – лишь следствие временного помутнения, а не осознанного решения.
Главное, что сейчас они рядом и ощущают себя цельными в объятьях друг друга.

Необходимо уложить Тэхёна на диван. Чонгук очень хочет его, и не как раньше,
страстно и долго, а с неприсущей ему жестокостью, нетерпеливостью, ненасытностью;
ему безумно сносит крышу от каждого их касания, каждого беспокойного вдоха Тэхёна и
его рвения продолжать. Но те крупицы сознания, которые ещё остались у Чонгука в
голове, подталкивают его к выводу о том, что Тэхёну нельзя стоять здесь с открытой,
не до конца обработанной раной, ещё и соприкасающейся с явно нестерильной тканью
чонгуковой футболки. Поэтому он подталкивает Тэхёна, направляя его в нужную
сторону, шагает медленно, не прекращая терзать его губы ни на мгновение, и, едва не
напоровшись на столик, медленно укладывает его на диван, бережно придерживая за
талию.

В Чонгуке смешиваются контрасты. Он хочет отомстить Тэхёну за то, что тот натворил,
сделать ему максимально больно, заставить страдать. И в то же время больше всего на
свете боится воплотить это в жизнь. Тэхён – последняя сволочь, наплевавшая на всё,
что между ними было, и забравшая с собой даже воспоминания. Но он по-прежнему самый
важный и нужный человек для Чонгука. Нет никакого смысла противиться этому.

В Чонгуке просыпается разум. Когда тэхёновы ладони скользят вниз по его напряжённой
шее, когда Чонгук чувствует его пальцы на своих ключицах и понимает, что Тэхён
хочет снять с него футболку, ему, хоть и с трудом, но приходится прервать поцелуй,
чтобы заглянуть в его глаза и передать ему, чтобы не смел даже думать об этом.
Чонгук многое бы сейчас отдал, чтобы вновь услышать, как стонет Тэхён, как просит
двигаться быстрее, чтобы увидеть, как он запрокидывает голову, плотно сжимая веки,
и прикусывает покрасневшие губы. Только Тэхён не выдержит и минуты. И стонать он
будет не от удовольствия. Чонгук не настолько злится на него, чтобы позволить
подобному произойти.

— Долго ещё молчать собираешься? — громко дышит Чонгук, ощущая, как Тэхён сжимает
его бёдра коленями с двух сторон.

— О чём? — у Тэхёна приоткрытые влажные губы, и чёрт, Чонгуку чересчур сложно

притворяться неочарованным ими.

— О том, что тебе больно, — отвечает тот, еле вынося блуждающие по его плечам и
рукам ладони.

— Пока я чувствую тебя, мне не больно.

Как же он красив, господи.

Хочется снять с него эту чёрную рубашку и зацеловать его не спеша, с нажимом;
хочется позволить ему проявить инициативу – чтобы он подмял под себя и заставил
размякнуть. Чонгук жаждет ощутить Тэхёна. Незамедлительно. Но не может даже
дёрнуться в сторону его губ, потому что знает, что начав воплощать в жизнь свои
далеко не невинные фантазии, точно не сможет остановиться. А у Тэхёна всё ещё на
животе рана, хоть и немного зажившая. Ему необходим покой.

— Может быть, — хрипит Чонгук, скользя взглядом по тэхёнову лицу. — Раздвинешь уже
ноги и отпустишь меня?

— Что, если я не хочу? — серьёзно говорит тот.

— Что, если мне плевать на это? — не остаётся в долгу Чонгук.

— Ты изменился, — произносит Тэхён, отворачивая голову, и выпускает Чонгука из

своей хватки.

— Пришлось, — коротко кидает Чонгук, слезая с дивана. — Нужен спирт. В доме

напротив была аптека. Она работает?

— Да.

Тэхён прекрасно понимает, что происходит: Чонгук хочет остаться здесь, но ему нужно
время для того, чтобы побыть наедине с собой и своими мыслями и чуть-чуть остыть.
Сходить в аптеку за антисептиком – замечательный повод для этого, и упустить его со
стороны Чонгука было бы не очень разумно.

Однако он почему-то не уходит в коридор, не сбегает сразу. Напротив, стоит, смотря

в глаза со странным ожиданием и застывшим во взгляде вопросом, который прочитать
невозможно, и крайне медлит со своим уходом.

— Что? — Тэхён хмурится, в недоумении сводя брови к переносице.

— Жду, пока ты соизволишь встать и дать мне денег.

— Денег? — переспрашивает тот, мотнув головой и подумав, что ему послышалось.

— Я, кажется, ясно выразился, — чонгукова интонация строга.

— У тебя что, нет денег? — зачем-то уточняет Тэхён.

У Чонгука в мыслях только одно: «Ты, чёрт возьми, издеваешься надо мной?». Тэхён
явно не играет это замешательство, оно самое настоящее, искреннее, и Чонгук хочет
хорошенько врезать ему по голове, вправить мозги физическим методом, потому что
серьёзно, Тэхён? Ты думаешь, я от хорошей жизни пошёл работать мойщиком полов?

— Нет, — Чонгук держится невозмутимым.

— Совсем?

— Совсем.

Тэхён будто резко приходит в себя, возвращается в реальность. Перед ним ведь
Чонгук, который выглядит точно так же, как в те времена, когда они ещё были вместе.
Тогда выживать было трудно, практически невозможно, но они были друг у друга и
спасались от сложных ситуаций вдвоём. Теперь неизвестно, есть ли у Чонгука хоть
кто-то, кто может помочь ему, отдав, как когда-то Тэхён, самое последнее.

— С-сейчас, — заикается Тэхён, и во взгляде у него полная растерянность. Он

усаживается на диван, поворачивает к себе аптечку и, из того же кармана, из
которого Чонгук ранее доставал свёрток, вынимает карту, протягивая её Чонгуку. —
Пин-код тот же.

— Даёшь мне кредитку, которой разминал порошок? — по тону Чонгука трудно понять, с
какими эмоциями он это произносит.

— Просто возьми, ладно? — немного злится Тэхён, продолжая держать руку на весу.

Можно подумать, у Чонгука есть выбор.

Он подцепляет двумя пальцами карту, прячет её в передний карман джинсов, так ничего
и не ответив, и сразу же скрывается в дверном проёме, оставив Тэхёна сидеть посреди
комнаты в одиночестве и смотреть ему вслед с некоторой обидой.

— Чонгук! — кричит Тэхён, рванув за ним, и слабо улыбается, застав его в коридоре,
натягивающим на себя кеды.

— В чём дело? — у того плохо выходит притворяться, что он не испугался этого крика
и не начал переживать.

— Если тебе что-то нужно… — неуверенно начинает Тэхён и тут же замолкает. —

Ингаляторы или какие-то лекарства…

— Тэхён, — моментально прерывает его Чонгук.

— Купи всё необходимое, — настаивает Тэхён, начиная пятиться назад. Он знает, что
Чонгук ненавидит, когда к нему проявляют жалость, но не может осмелиться на то,
чтобы сказать, что это не жалость, а бескорыстная помощь. — О сумме не беспокойся.

Я чувствую, вспоминает свою запись Чонгук, с каждым разом, с каждым новым

воспоминанием чувствую, что не могу дышать без тебя. Это не астма, Тэхён. Мне
никогда не ставили этот диагноз. Я просмотрел свою медицинскую карту. Я украл её из
больницы и посмотрел. Там нет этого диагноза.
Я задыхаюсь из-за тебя.

Действительно ли Тэхён не следил за ним последние годы?

А если нет, то кому могло понадобиться рассказывать ему о таких вещах, как астма?

Чонгук, прикрывая дверь в квартиру и заходя в лифт, вспоминает тот день, когда
будучи потерявшим память оказался в отделении Намджуна. Тогда он не мог понять,
почему не получается дышать нормально. Эта болезнь у меня давно, рассуждал он, или
причины происходящего исключительно психосоматические? Чонгук до сих пор понятия не
имеет, ради чего составил целый план действий по краже собственной карты, ведь мог
просто спросить о своих заболеваниях у Намджуна. Возможно, мысль о том, что он сам
может узнать, чем же болел до потери памяти и чем болеет прямо сейчас, подталкивала
его совершить подобную глупость. Вот только от информации о том, что он никогда
прежде не страдал от астмы, разве что в раннем детстве, без занесения в карту,
легче нисколько не стало.

Чонгука начинает потряхивать, стоит ему выскочить на свежий воздух и, прикрыв веки,
воспроизвести в голове произошедший недавно поцелуй. Тэхён был таким безвольным,
уступчивым, позволял сминать свои губы и прижимать к себе, несмотря на боль,
ощущаемую им из-за глубокого пореза. И он был готов раздеть Чонгука, и настоять на
большем, наплевав на своё положение, здоровье и на чужие чувства. Так кто из них
двоих после этого настоящий безумец?

Заполонив голову размышлениями о том, что нужно держать себя в руках и помнить,
чего стоило вернуть все до одного воспоминания, Чонгук не замечает, как
преодолевает нужный путь и заходит в аптеку. Внутри, кроме фармацевта, никого, к
счастью, нет, и Чонгук очень благодарен судьбе за это – хотя бы здесь люди не будут
смотреть на него с осуждением и сочувствием. Он подходит к окошку, стараясь не
смотреть на специалиста, чтобы тот не чувствовал себя неловко, достаёт из кармана
карту и начинает разглядывать полки с лекарствами.

— Здравствуйте, — произносит Чонгук доброжелательно, повернувшись к нему той

стороной лица, на которой нет ни рубца, ни татуировки. — Мне нужен
семидесятипроцентный спирт. И хлоргексидин.

— Сколько?

— Побольше, — Чонгук решает купить на запас. Вряд ли Тэхёну, ещё и под

обезболивающим, будет дело до того, чем обрабатывать свою рану, когда купленный
бутылёк закончится.

— Что-то ещё? — слышится со стороны фармацевта.

Чонгук мысленно перебирает названия препаратов, которыми лечился когда-то или

продолжает лечиться в данный момент. Сальбутамол, беротек, альбутерол;
беклометазон, ингакорт, будесонид. Для Тэхёна их стоимость – копейки, для Чонгука –
немаленькая часть зарплаты. Иногда, когда он совсем на мели, лекарства покупают
Намджун и Юнги, но Чонгук в долгу не остаётся и возвращает все убытки максимально
быстро. Они и так слишком много для него сделали. Это он должен помогать им в
трудную минуту, а не наоборот.

Но в подачках Тэхёна Чонгук не нуждается. Ему в принципе от Тэхёна не нужно ничего

– ни деньги, ни помощь, ни поддержка. Только правда. Быть может, ещё один поцелуй,
пусть и длиной в пару секунд. Но не больше. Чонгук лишь хочет чувствовать его,
осознавать, что он рядом, что он на самом деле настоящий, а не придуманный больным
воображением влюблённого по уши. А всё остальное – и это уродство из-за шрамов,
рубцов, следов на коже, и эта бедность, долги, из которых Чонгук не представляет,
как вылезти, и эта бесконечная физическая и моральная боль, ежесекундно разрывающая
на части, – имеет не такое уж и большое значение.

— Нет, — тихо произносит он и кладёт карту в монетницу. — Это всё.

Чонгук со всем справится сам.

========== Part 5 ==========

Возвращаться к Тэхёну откровенно не хочется. Чонгук топчется у двери, сжимая в

кулаке ручки пакета со спиртом и хлоргексидином, кусает нижнюю губу, пиля взглядом
дверь, и мысленно считает все «за» и «против». Тэхёну необходима перевязка. Чонгуку
– передышка. Они и так слишком много времени провели сегодня наедине, нельзя было
резко бросаться в старые, толком неугасшие чувства. Может быть, для первого раза,
для первой их встречи достаточно?

Нет, недостаточно. Себя не обманешь.

Чонгук заходит в квартиру так же быстро, как удалился из неё несколькими минутами
ранее, скидывает кеды, наступая носками на пятки, и сразу же мчится в комнату,
останавливаясь у столика и кладя на него купленное в аптеке.

Тэхёна нет на диване. Он в своём любимом месте – на балконе. Сделав пару шагов в
его сторону, Чонгук встаёт посреди комнаты, засунув руки в карманы, и неотрывно,
сосредоточенно наблюдает за тем, как тот курит, облокотившись о перила, и, опустив
вниз голову, буравит задумчивым взглядом асфальт. ##Помнишь, проносится в памяти у
Чонгука, я спросил «Ты привёз меня сюда для того, чтобы я научился плавать»? Ты
ответил, что для того, чтобы уйти.

#Ты мне соврал тогда.

Тэхён выглядит, как самый богатый и самый несчастный человек на этом свете. Как
тот, кто имеет всё и ничего одновременно, кто искренне жалеет о каждой секунде
своего настоящего и будущего. И как тот, кто, в отличие от Чонгука, мастерски умеет
плавать, но всё равно почему-то тонет вместе с ним и падает на тёмное дно без
всякого сопротивления. ##

Чонгуку Тэхёна не жаль. Себя – тоже. У них обоих были целые годы, чтобы если не
выбраться с этого дна, то хотя бы научиться дышать под водой. Но ни один из них не
предпринял даже малейших попыток приспособиться.

— Поможешь с перевязкой? — Тэхён глубоко затягивается, не поворачиваясь к Чонгуку,

и прищуривается от дующего в лицо ветра. — Кажется, ты по медицинской части
прокачан больше, чем я.

— Это заслуга Намджуна. Можешь поблагодарить его лично, — чётко произносит Чонгук.
Тэхён, поднося сигарету к губам, замирает на мгновение от услышанного. — Правда,
скорее всего, он не дослушает до конца твою пылкую речь.

— Люди, подобные Намджуну, не любят пачкать руки, — Тэхён тушит окурок в старой
пепельнице, выходит с балкона и сразу направляется к Чонгуку. — Слишком ценят своё
время и нервы, чтобы тратить их на таких, как я.

— Ты забываешь о деле принципа.

Тэхён серьёзен. Он смотрит Чонгуку в глаза как-то странно, будто умоляюще. И эта не
та мольба, в которой читаются «прости меня», «побудь со мной», «помоги мне». Это
что-то другое.

— Ты… — неожиданно вырывается у Тэхёна. — Ты и Намджун, вы…

— Что, если да? — безэмоционально произносит Чонгук, и ему стоит больших усилий
выносить этот тэхёнов взгляд на себе.

— Скажу, что вы совершенно не подходите друг другу.

— Разве?

Оказывается, Тэхёна так легко ранить.

#Чонгук видит, как мольба в его глазах плавно сменяется тоской, невыносимой
горестью. Внутри Тэхёна всё будто сжимается до мизерных размеров, превращая его в
слабого и уязвимого человека, готового рухнуть буквально от следующего удара. Они
всё ещё на воображаемом ринге, и Чонгук наконец-то обходит его, ведёт по счёту. Не
потому, что выносливее его и мощнее. А потому, что знает, где его самое больное
место, и понимает, куда должен бить.

— Ты обещал любить меня, несмотря ни на что, — у Тэхёна в тоне проскальзывает

возмущение.

— Ты тоже, — хрипит Чонгук, замедленно моргая, но не отрывая взгляд от его глаз.

— Разве я был бы сейчас с тобой, если бы не любил?

— Главное не то, что сейчас ты со мной, — тот начинает пятиться назад, к столику,
намекая Тэхёну, что пора завязывать с этим разговором и приступать к обработке
раны. — А то, к кому ты уйдёшь после.

— Чонгук…

У Тэхёна осипший после курения голос, и его так сильно хочется притянуть к себе,
согреть, объяснить, что это просто игра, что он, Чонгук, специально говорит все эти
вещи, чтобы тот ощутил, как бывает больно от одной фразы, как парой слов можно
покалечить и убить внутри всё хорошее, светлое. И как с каждой минутой, днём, годом
становится тяжелее и кажется, что выхода из этого состояния нет и никогда не
предвидится.

— Ложись, — сухо бросает Чонгук, разворачиваясь к дверному проёму, и стремительно

идёт в сторону ванной.

Нужно помыть руки – читай как: сбежать от Тэхёна на какое-то время, – утихомирить
вырывающееся из груди сердце и немного успокоиться. Чонгук включает воду, подлетев
к раковине, намыливает ладони со злостью и, смыв пену парой быстрых движений,
срывает с крючка полотенце, наскоро промокнув им капли воды на коже.

Тэхён ни черта не понимает. Как он смеет обижаться на то, что Намджун занимает в
жизни Чонгука огромное место? Где Тэхён был, где его носило, когда Чонгук завывал
от боли, когда умолял о спасении от этого ада и чувствовал, что больше не может
плакать, потому что всё, что мог, уже выревел?

Какое право он имеет негодовать из-за того, что Чонгук обещал хранить их любовь,
любить, несмотря ни на что, если сам всё до фундамента разрушил?

Мысли о том, что любовь медленно, но верно перетекает в лютую ненависть, точно
стоит отгонять от себя, но у Чонгука не получается. Он проходит в комнату, стараясь
избегать пересечения с Тэхёном взглядами, присаживается на диван рядом с ним,
лежащим молча в расстёгнутой рубашке, и незамедлительно начинает открывать спирт и
упаковку со стерильными салфетками. Чем быстрее он закончит со всем этим, тем
быстрее уйдёт отсюда. Чонгук может свалить и сейчас, он ничем Тэхёну не обязан, но
у того, кажется, совсем не работают извилины, раз он додумался заливать глубокий
порез фукорцином. А Чонгук, видите ли, милосердный и добрый. Воспитанный. Он не
умеет бросать убогих без элементарной помощи.

— Это больно? — Тэхён с интересом следит за его действиями.

— Щипать не будет, — в интонации отчётливо слышится «отвернись и помалкивай».

— Я про татуировки.

Чонгук поворачивает на него голову, уронив локти на свои бёдра, и пристально

смотрит в его глаза, вновь проговаривая про себя: «Ты точно издеваешься».

Нет, не больно. Больно – это ожоги. Порванные пулей мышцы, колотые раны,
раздробленные рёбра. Больно не помнить, не ощущать, не чувствовать. Целовать после
пяти лет разлуки, сидеть близко, боясь проявить слабость, безумно любить и
сумасшедше ненавидеть – тоже больно. А татуировки это вообще пустяки.

— Я заметил её, — Тэхён кивает на чонгукову руку, на которой ровным крупным шрифтом
красуется «Убей своих любимых». — И удивился. Ты ведь никогда не любил этот фильм.

— Да, — соглашается Чонгук, продолжая сидеть неподвижно. — Его любил ты.

И на душе Тэхёна расцветает ещё одна рана.

Правда в этот раз Чонгук не наносил её специально. Он просто сказал правду.

— Не помню, когда смотрел его в последний раз, — Тэхён вымученно улыбается, вздыхая
тяжело, и падает затылком на диванную подушку, устремляя взгляд в потолок. — А ты?

— Я могу процитировать тебе каждую реплику, — Чонгук наклоняется над Тэхёном и

начинает обеззараживать кожу.

— Прости, — с сожалением шепчет Тэхён.

— За то, что я смотрел его без остановки, потому что скучал по тебе?

— За то, что я поцеловал тебя сегодня.

Тэхён чувствует, как Чонгук, по всей видимости, не ожидавший услышать подобное,

прекращает касаться его раны, и стыдливо прикрывает глаза. Было эгоистично
подталкивать его к близости. Тэхён бросил его, оставил без ответов, объяснений и
средств на существование, и старался не думать о том, как тот справляется и
справляется ли вообще. Чего стоил этот их поцелуй? Всё стало только сложнее.

— Тогда и ты меня прости, — Чонгук возвращается к обработке.

— За что? — морщит лоб Тэхён.

— За то, что ответил.

Чонгуку в ударах нет равных: Тэхён, на глазах судьи и зрителей их вымышленного боя,
обессиленным падает на колени прямо к его ногам.

Ничего не выйдет. Тэхён думал, что найдёт к нему подход и заставит себе поверить,
но Чонгук выстроил между ними стену, да такую, что чёрт знает, как через неё
прорваться. И в его глазах столько боли… Чонгук будто прожил эти пять лет за все
двадцать. Он такой уставший, такой вымотанный и разбитый, что хочется кричать от
собственной беспомощности и невозможности собрать его хотя бы частично.

Тэхён надеялся, что ему всё это время было хуже, чем Чонгуку. А сейчас, находясь
рядом, поглядывая на него украдкой, слыша, как тяжело ему дышать, понимает, что
крупно облажался со своими выводами.

— У тебя… — Тэхён поджимает губы и затихает на какое-то время. — У тебя есть тёплая
одежда?

— К чему вопрос? — Чонгук фиксирует салфетку пластырем.

— Погода уже не располагает к тому, чтобы ходить в одной футболке.

Наверное, не нужно было.

Тэхён поздно осознаёт, что сболтнул лишнего. Задавая этот вопрос, он хотел лишь
узнать, есть ли у Чонгука что-то, в чём можно согреться, и при необходимости ему
помочь, но тот явно счёл очередное проявление заботы за жалость. И его трудно не
понять. Разве от такого, как Тэхён, можно дождаться чего-то хорошего? У него
замечательно получается только одно – отнимать.

— Я закончил. За «зашить» – к врачу, — Чонгук поднимается на ноги, намереваясь

уйти, но Тэхён резко хватает его за запястье, не давая ступить и шагу.

— Подожди, — Тэхён аккуратно встаёт, подходя максимально близко, и вцепляется

пальцами в его предплечья, заглядывая в глаза. — Извини. За всё, что я сегодня
наговорил, — Чонгук не вырывается. Только смотрит на него, взглядом прося отпустить
и не мучить больше, и практически не дышит. — И спасибо, — Тэхён часто кивает,
скользя ладонями по его рукам вниз. — За то, что не оставил меня здесь одного.

Я бы не смог, отвечает ему про себя Чонгук, мне бы даже в голову такое не пришло.

Тэхёну лучше не знать о том, что Чонгук по-прежнему от него зависим. Что на самом
деле он не хочет никуда уходить, что ему невыносимо держаться перед ним таким
равнодушным. Это не иначе, как пытка: видеть перед собой не его рассеянный образ,
не воссозданный фантазией облик, который нельзя ощутить. А его самого. Настоящего.
И чувствовать, что он рядом, на расстоянии руки.

— Спасибо, — чёрт знает зачем повторяет Тэхён одними губами.

Достаточно.

Чонгук не должен робеть перед ним и показывать, насколько легко им манипулировать.

Такое длительное нахождение вдвоём в этом месте Чонгуком было действительно
выстрадано, пусть он ни разу не заикнулся об этом. С него правда хватит. С каждой
секундой сдерживать себя становится сложнее. Он скидывает с себя тэхёновы руки,
коротко кивает ему вместо прощания и, развернувшись в сторону двери, быстро
удаляется из комнаты, чуть не забыв про обувь, а потом и из квартиры.

Видит бог, Чонгук ещё никогда в своей жизни не хотел увидеть Намджуна так сильно.
Не хотел прибежать к нему, сказать: «Ты был прав. Я конченный псих, моё место в
тихой и светлой палате».

И спросить, почему от такой любви до сих пор не нашли лекарство.

* * * * *

Окутывает спокойствие, стоит только переступить порог дома. Чонгук задерживается в

коридоре, прислоняясь спиной ко входной двери, и, не торопясь снять с себя кеды, со
странным чувством смотрит на полоску тусклого света, прорывающегося из спальни
Намджуна. Наверное, тот опять притащил домой кипу амбулаторных карт и, периодически
растирая красные глаза, сидит над ними, изнурённый тяжёлым рабочим днём. И,
наверное, предложи ему Чонгук отвлечься хотя бы на несколько минут и немного
отдохнуть от работы, тот бы просто улыбнулся, сказав, что вовсе не устал. Это было
бы ложью. Намджун никогда не признается, что справляется со всем этим из последних
сил.

У Чонгука не выходит выбросить Тэхёна из головы. И когда он поворачивает ключ в

замке, отлепив себя от двери, и когда почти бесшумно пробирается в ванную, снимая с
себя по пути всю одежду, и даже когда встаёт под душ, отрегулировав воду на чуть
тёплую, – не выходит. Чонгук был груб в поцелуе. И зол, и настойчив. А Тэхён всё
равно хватался за него, будто боялся потерять голову от переполняющих его эмоций и
упасть на пол, не в состоянии совладать с собой. Невозможно забыть, как громко
билось его сердце и как отчаянно он прижимался к груди, прося обнять его, принять и
простить. Чонгук, опуская голову вниз и позволяя струям прохладной воды бить себя
по затылку, размышляет над тем, что же ему дальше делать со своими окончательно
запутавшимися чувствами. Он уже скучает по Тэхёну. Чонгук не в силах контролировать
это. Да, он настолько сошёл с ума от своей любви, и да, он ни черта не может с этим
сделать. Нельзя было допускать, чтобы их губы соприкоснулись. Это как дать сигарету
человеку, который уже пять лет в завязке и который все эти годы только и делал, что
мечтал о никотине. Чонгука теперь ломает. Его страшно ломает, и ему плевать на то,
что пережить прошлую ломку без последствий не получилось. Его чувства превращают
его в бесхребетного, бесхарактерного человека, который себя и собственную жизнь ни
во что не ставит. Это хуже, чем болезнь и зависимость.

Холодно. Чонгук крупно дрожит, покрываясь мурашками, но, намереваясь помучить себя
ещё чуть-чуть и освободить мысли от недавних воспоминаний, стискивает зубы и
сжимает в кулаки пальцы. Уходи, Тэхён. Исчезни, как ты это умеешь, испарись в
воздухе, оставь меня в покое. Кажущаяся ледяной вода стекает по его забитым чёрной
краской плечам, по рукам, спине, пояснице. Чонгук не знает, как вырваться из этого
сна, в котором Тэхён рядом с ним, в котором им душно и жарко вместе. Низкая
температура в ванной не бодрит, а, по всей видимости, напротив, заставляет мысленно
проваливаться в недавние события и прокручивать их в памяти с потрясающей
детализацией. Значит, стоять здесь и мёрзнуть бессмысленно. Чонгук протягивает
руку, отключает подачу воды и, резко запрокинув голову, пальцами зачёсывает назад
мокрые пряди, а затем пару раз проходится ладонями по лицу. Не сработало.

Полотенце летит в корзину с грязным бельём – Намджун не одобряет использование

полотенец больше, чем на один раз; чистая домашняя футболка и пижамные штаны
совершенно не греют. Чонгук выходит в коридор, щёлкая выключателем, и, задерживаясь
взглядом на двери в свою спальню, понимает, что не хочет к себе в кровать. Из
намджуновой комнаты всё ещё прорывается свет напольной лампы, слышен звук
перелистывания страниц, и Чонгук очень боится, что тот его прогонит, сославшись на
занятость, но всё равно направляется к нему, останавливаясь на пороге, и слабо
стучится двумя пальцами.

— Чонгук? — слышится намджунов голос.

Всё именно так, как Чонгук думал. Намджун сидит на расправленной кровати, под
одеялом, на его коленях лежат карты, одну из которых он держит в руках, а на
столике около его кровати стоит стакан с недопитым виски.

— Можно я останусь с тобой? — Чонгук стоит на пороге, оглядывая тёмный паркет,

минимализм в интерьере, чёрно-белый дизайн стен, будто никогда не видел до этого, и
ждёт, пока тот ответит.

— В смысле? — Намджун снимает очки и хмурится, не понимая, к чему вопрос.

— В смысле на ночь, — поясняет Чонгук, останавливая на нём свой взгляд.

— Что-то случилось? — в намджуновой интонации прослеживается беспокойство.

— Нет, — мотает головой Чонгук. Он не хочет врать, но пока не готов поднимать тему
о Тэхёне.

— Ты не умеешь обманывать, — тяжело вздыхает тот, возвращаясь к изучению карт, и

кивает на свободное место рядом. — Ложись и постарайся уснуть.

Это вряд ли, проговаривает про себя Чонгук, прикрывая в комнату дверь и шагая к
кровати.

Под одеялом нисколько не теплее. Чонгук лежит на спине, считая лампочки на натяжном
потолке, слушает, как Намджун скользит по страницам своей любимой ручкой, и хочет,
если честно, просто обнять его сейчас со спины, уткнувшись носом в его светлые
волосы, и полежать так немного.

С Намджуном спокойно. Он холодный и педантичный, с виду скупой на эмоции и совсем

бесчувственный, и Чонгук, возможно, один из немногих, кто видел его настоящего. У
настоящего Намджуна огромное доброе сердце. Он умеет усмирять чужую боль.

— Прости, — шепчет Чонгук, медленно прикрывая глаза.

— За что? — Намджун отрывается от записей, поворачивая на него голову, и застывает

в таком положении в ожидании.

За то, что не отвечаю взаимностью.

Чонгуку ли не знать, каково это – чувствовать то, что чувствует Намджун.

Притворяться камнем, делать вид, что слова и действия не задевают, находиться так
близко, не имея возможности сделать хоть что-то. Знаешь, вновь вспоминает Чонгук,
говоря о Намджуне… Он хороший. И любит меня искренне. Буквально оберегает от
смерти. Думаю, я мог бы начать новую историю. С ним.

Вот только я не смогу. Никогда и ни с кем не смогу. Во мне так много тебя, Тэхён,
что для кого-то другого уже точно не найдётся места.

Намджун никогда не сделает больно.

Намджун спасёт ценой собственной жизни.
Намджун будет рядом до последнего вздоха. И никогда не предаст.

Но Намджун не Тэхён. И в этом главная проблема.

— За то, что отвлёк тебя от работы, — врёт Чонгук и слегка вздрагивает, слыша, как
тот откидывает документы на столик, отпивает последний глоток из стакана и
выключает лампу, отвернувшись на другой бок.

— Всё в порядке, — тихо произносит Намджун. Чонгук, открыв глаза и устремив взгляд
на его неприкрытые одеялом плечи, понятливо кивает. — Спокойной ночи, Чонгук.

— Спокойной ночи.##

Обнять его со спины и уткнуться носом в его светлые волосы всё ещё до дикости
хочется.##

* * * * *

— Я настолько тебе противен? — слышит Чонгук и замирает с тряпкой в руке.

Сидеть на кафельном полу, мягко говоря, неудобно, у Чонгука давно затекли ноги, но
справиться с этими пятнами стоя вообще невозможно, поэтому он и решил из двух зол
выбрать меньшее.

Звуки приближающихся шагов и озлобленного голоса определённо принадлежат Тэхёну.

Чонгук и близко не представляет, в чём он опять провинился и чем заслужил такой
тон, однако на ноги всё равно поднимается, чтобы если не узнать причины его
поведения, то хотя бы посмотреть ему в глаза и догадаться о них самому.

— Так сложно принять от меня помощь? — не может угомониться Тэхён. Ему слишком идёт
этот бежевый костюм с белой рубашкой, расстёгнутой на пару верхних пуговиц.
Чертовски красивый нахал.

Тэхён явно агрессивно настроен: он прячет беспокойные руки в карманах брюк, сводит
к переносице брови, громко дышит. Возможно, будь они здесь одни, он бы давно уже
схватил Чонгука за ворот и припечатал к стене, преградив путь к отступлению. Но, к
счастью, этот коридор видят все, кто заходит в здание и работает в холле.

— Что ты несёшь? — бесится Чонгук, выбрасывая тряпку в ведро с пенной водой.

— О, видишь ли, в чём проблема... Сегодня утром меня дёрнуло проверить твоё, так
скажем, финансовое положение, — с наигранным недовольством сообщает Тэхён. — И в
процессе у меня назрел один маленький вопрос, — он делает ещё один шаг вперёд,
останавливаясь совсем близко. — Ты как жить собираешься?

— Это не твоё дело, — огрызается Чонгук, и чёрт, откуда взялась эта ярость и
ненависть?

— Понятия не имею, как ты влез в такие долги, но эту сумму не заработать, ошиваясь
здесь уборщиком.##

— Да что ты? — с сарказмом кидает Чонгук. — Я смотрю, в моё личное дело ты

заглянуть не успел?

— При чём тут…

— При том, что никому не нужен работник, у которого в прошлом были проблемы с
законом, — перебивает Чонгук, дожидаясь хоть какого-то прозрения.

##Тэхён не находит, что ему на это ответить. Следовало додуматься, что Чонгук не
просто так устроился на эту работу, что, скорее всего, у него не было другого
выхода. Тэхён прибежал сюда и начал орать, ничего толком не выяснив, и это было не
очень разумно, но он поступил так потому, что хотел донести до Чонгука мысль: тот
может попросить у него всё, что нужно.

— Чонгук, я помню, что такое быть на мели. И я…

— Ты? Помнишь? — Чонгук горько усмехается, отступая назад. — На твоей правой руке
Ролекс тысяч за тридцать евро, а на парковке стоит твоя тачка за два с половиной
миллиона долларов, — взгляд Тэхёна за миг становится виноватым. — Не надо нести
чушь о том, что ты понимаешь, каково мне.

Об этом страшно даже подумать. Тэхён не глупый, и знает наверняка, что шрамы на
лице Чонгука и боль в его взгляде не могли появиться на пустом месте. И что
проблемы со здоровьем, законом и долги – это, скорее всего, всё, что осталось у
него после борьбы с самим собой.

Внезапно создаётся впечатление, что чем больше падало денег на карту Тэхёна, тем в
большие долги Чонгук, чтобы просто выжить, влезал. Вот только Тэхёну для того,
чтобы получить такое огромное состояние, стоило лишь притворяться счастливым рядом
с нужным человеком. Чонгук же был вынужден проходить через ад по несколько раз на
дню.

— Ты прав, я не…

— Тэхён, — тон у незнакомца, появившегося из-за тэхёновой спины, самодовольный. —

Что это ты здесь делаешь? Заблудился?

Чимин.
Чонгук ни разу до этого момента не встречал его, но на сто процентов уверен, что
перед ним сейчас именно он. Потому что на нём, как и на Тэхёне, дорогой костюм,
правда чёрный, и часы, и очки, о стоимости которых Чонгук не хочет знать. Потому
что у него взгляд короля Вселенной или самого отбитого нарцисса, и всё его внимание
приковано к Тэхёну. Последний, к слову, моментом затихает в его присутствии и даже
изображает на лице подобие улыбки. Чонгук точно не уверен, но, кажется, всё это не
к добру.

— Я сейчас поднимусь, — вдруг усмехается Тэхён, похлопав его ладонью по плечу, и

Чонгук откровенно поражается такой резкой смене настроения.

— Поднимемся, — исправляет Чимин в приказном тоне и начинает поворачивать голову к

Чонгуку. — Я тебя ждать, что ли, долж… ого, — он вскидывает бровь и смотрит на
Чонгука с отвращением. — Это что ещё за уродец?

— Чимин… — начинает Тэхён.

— Погоди-погоди, — отмахивается от него тот и подходит к Чонгуку, начиная

бесцеремонно разглядывать его с ног до головы. — Вот это да, — ядовито смеётся
Чимин, поправляя свои светлые волосы. — Ты как живёшь вообще с таким лицом? Под
тобой кончал хоть кто-нибудь?

Сунан не раз говорила, что Чимин – моральный урод и последняя мразь, но Чонгук
почему-то никогда не воспринимал её слова всерьёз. Думал, мало ли что может сказать
старый человек, может, у неё просто искажённое восприятие действительности. Но
сейчас он жалел, что не прислушался к ней и большинство её фраз пропустил мимо
ушей. Чимин и правда мастер: умудрился унизить незнакомого человека в первую минуту
знакомства.

Но это не самое страшное. Чонгук готов к любым оскорблениям, даже от Чимина и даже
к таким личным, но Тэхён, чёрт возьми, как ты смеешь молчать?

Искать в его глазах спасение глупо и опрометчиво, поэтому Чонгук не пытается. После
всего, что между ними было, после его клятв в любви и недавних признаний, Тэхён
просто стоит рядом и позволяет Чимину говорить все эти вещи. Не встревает, не
заступается. Не пытается перевести его реплики в шутку и увести его отсюда туда,
куда они так спешат. Чонгук не видит Тэхёна, но ощущает, будто на телепатическом
уровне, всё его сожаление и сострадание. Только от этого ни на грамм не становится
легче. Тэхён опять предаёт его ради денег.

— Да уж, — Чимин брезгливо морщит нос, теребя в руках бумажник, и обращается к

Тэхёну. — Кто у нас этим мусором руководит? — кивает на Чонгука.

— Роберт, — прочищает горло тот.

Надо же, Тэхён. Ты, оказывается, умеешь разговаривать?

— Роберт, значит, — задумчиво щурится Чимин. — Надо наказать ему, чтобы больше не
брал фриков на работу. Займись этим.
— Хорошо, — отвечает Тэхён, продолжая рассматривать пол.

— А с тобой мне что делать? — Чимин недовольно поджимает губы, ещё раз оглядывая
Чонгука с омерзением. — Жаль мне тебя. Ты такой убогий… — он театрально вздыхает и
принимается расстёгивать молнию на бумажнике. — Купи себе масок, уродец. Таких,
знаешь, медицинских, на пол лица. Не хватало, чтобы ты мне тут весь персонал
распугал, — он достаёт купюру в пятьсот евро, громко хмыкает и лезет ещё за двумя.
— Купи себе сразу на всю жизнь. И не снимай их никогда.

Чонгук не реагирует на то, как Чимин бросает перед ним полторы тысячи евро,
выплёвывает в лицо «поднимешь» и, поправив манжеты на пиджаке и сказав Тэхёну «за
мной, красотка», уверенной модельной походкой удаляется из коридора.

Чонгук на Чимина, как ни странно, не в обиде.

Он унижен не им. Тэхёном.

Тот стоит, как провинившийся малыш, усиленно пряча
губы и выглядит так, будто ему только что огласили
дистанции в несколько шагов заметно, как часто тот
как нервно сглатывает. И как бегают у него глаза –
что Чонгук может сейчас озвучить.
от Чонгука лицо, кусает изнутри
смертельный диагноз. Чонгуку с
моргает и так же часто дышит,
наверное, от страха перед тем,

Чонгуку сказать нечего. Даже когда Тэхён, наконец, осмеливается и поднимает на него
взгляд. Чонгук видит, как сильно ему жаль, и чувствует, как ему больно, но имеет ли
это значение? Он растоптал ту надежду, которая у Чонгука только-только зародилась
внутри, и вновь показал ему своё место.

Чонгуку несколько раз объяснять не нужно. Он протягивает руку к щётке для пола,
стоящей около стены, ставит её перед собой, опуская взгляд на полторы тысячи евро,
которые могли бы покрыть часть долгов, на которые можно было бы купить уйму
лекарств, в которых Чонгук сейчас нуждается, как никогда, и начинает сметать их в
кучу другого мусора, строя из себя само спокойствие, пусть его и разрывает изнутри
в клочья. Не из-за отказа от такой крупной суммы. Из-за очередного предательства.##

Тэхён смотрит на его действия шокированно и впервые за всю свою жизнь осознаёт, что
деньги, за которыми он вечно гнался, ради которых оставил свою любовь, из-за
которых убил свою совесть, абсолютно ничего не значат и не стоят. ##

Значит и стоит Чонгук.

#Только думать об этом надо было раньше.

========== Part 6 ==========

Комментарий к Part 6
Образы ребят из флешбэка: https://drive.google.com/open?
id=10uW38c5cl5O0eh_SY1kBa9f4kCcAp1Nw
— Я серьёзно! Он вам понравится, — в сотый раз повторяет Тэхён, отпивая из
бумажного стаканчика, и смеётся, увидев, как Чонгук закатывает глаза.

В доме Юнги, как и всегда, толпа незнакомых и очень шумных людей: какая-то часть
танцует, какая-то играет в твистер, какая-то просто пьёт. Есть парочки, которые
опошляют обстановку своими действиями, есть одиночки, которые расселись по углам в
ожидании. Всё как обычно, но есть одно маленькое принципиальное отличие: у Тэхёна,
самого трезвого человека из всех присутствующих, сегодня двадцать первый день
рождения.

— Честно говоря, — Юнги, облокачиваясь о плечо стоящего рядом Чонгука,

поворачивается к Тэхёну лицом. — Ты сам мне до сих пор не особо нравишься. Если
твой друг такой же, как и ты…

— Так, — Чонгук отбирает у него полупустой стаканчик и скидывает с себя его руку,
виновато взглянув на именинника. — Хватит с тебя.

— Пьянство – особая форма самоубийства, позволяющая тебе оживать на следующий день,

— с умным видом заявляет Юнги, смотря на них обоих по очереди. — Я, кажется, уже
прожил десять или пятнадцать тысяч жизней.

— Ты всегда цитируешь Буковски, когда напиваешься? — улыбается Тэхён, опираясь

спиной о стену, и подмигивает Чонгуку, недовольно поджавшему губы.

— Я пью, чтобы окружающие меня люди становились интереснее, — поднимает палец вверх
Юнги, пошатываясь на месте.

— Это тоже Буковски? — спрашивает Чонгук, осторожно придерживая его за локоть и не

позволяя упасть.

— Нет, — отвечает первым Тэхён. — Это Джордж Жан Натан.

Внезапной смене выражения лица Юнги пугаются сразу оба: в его взгляде так и
читается «Это я здесь ходячая энциклопедия, понял?». Тэхён, по всей видимости,
понял, поэтому, поджав губы, поднимает голову к потолку и начинает разглядывать
его, белый и идеально ровный, пытаясь сделать вид, что жалеет о том, что вообще
открыл рот. Чонгуку неловко не меньше.

— Зануда, — бурчит под нос Юнги, моментом отобрав у Чонгука свой стакан. Тэхён
довольно и облегчённо усмехается. — Где там твой друг? Я смотрю, он не сильно
торопится тебя поздравлять.

— Его зовут Намджун, — ещё раз напоминает Тэхён.

— Кто такой этот Намджун? — Юнги после глотка рома становится доброжелательнее. —
Ты никогда о нём не рассказывал.

Чонгуку тоже интересно. Они встречаются с Тэхёном почти четыре года, два из которых
живут вместе, и Тэхён действительно никогда прежде не упоминал о своём друге
Намджуне, которого он, как недавно выяснилось, знает всю свою жизнь.

— Да нечего рассказывать, — пожимает плечами Тэхён. — В детстве мы проводили много

времени вместе, потому что наши родители дружили, а сейчас…

Юнги на слове «родители» замирает и сочувственно морщит лоб, переводя взгляд на

Чонгука. По тому, как тот сникает, упорно притворяясь, что это его вовсе не задело,
понятно: смерть мамы и папы его всё ещё не отпустила. Прошло уже несколько лет, а
Чонгук по сей день каждый раз при упоминании чьих-то родителей вмиг сжимается,
сутулится, будто ему сдавливает грудную клетку и тяжело дышать. Юнги, пока он
смотрит на него такого, – дышать тяжело тоже.

— Чонгук, — Тэхёну, догадавшемуся, что стоило упустить этот момент в своём

рассказе, становится искренне жаль. — Извини, я…

— Ничего, — тот грустно улыбается, не поднимая головы, и теребит в руках пустой

стаканчик. — Продолжай.

— Намджун правда хороший. Он… — сложно подобрать правильные слова. — Очень строгий
и ответственный, он не любит пустой трёп и зачастую молчит, но он умеет слушать и
всегда остаётся рядом, когда видит, что тебе плохо.
— Короче, ещё один зануда, — прямо заявляет Юнги и немного оживляется, слыша
чонгуков смех и тэхёново цоканье языком.

— Надеюсь, вы не обо мне, — доносится с правой стороны, и все одновременно

поворачиваются на голос.

Первое, что подмечает Чонгук, – Намджун страшно уставший. У него тёмные круги под
глазами, его тон кожи такой, какой бывает у людей с обезвоживанием, а его футболка
слегка болтается на нём – наверное, он недавно сбросил вес. В Намджуне нет чего-то
необычного, разве что пара седых волос, которых в двадцать один год быть, по сути,
не должно. В остальном его внешность ничем особенным не выделяется.

— О, не переживай из-за этого, — Юнги делает к нему пару шагов и протягивает руку в
приветственном жесте. — Я придумаю тебе другое прозвище.

— Я так понимаю, ты – Юнги, — тот его инициативу в рукопожатии поддерживает.

Второе, что видит в Намджуне Чонгук, – это психологическая зрелость. Его нисколько
не задевают колкости в свою сторону, даже от незнакомого человека, он абсолютно
спокойно реагирует на вызов от Юнги и не даёт собой манипулировать. Намджуну словно
не двадцать один, а как минимум тридцать. Он определённо морально силён, и чтобы
вывести его из себя, нужно приложить немалые усилия. По крайней мере, Чонгуку так
кажется со стороны.

— Будь как дома, Намджун, — произносит Тэхён, отталкивая Юнги в сторону, и

буквально набрасывается на Намджуна с объятиями.

Пока Тэхён смущается от намджуновых пожеланий и бесконечно долго благодарит его за

тёплые слова, Чонгук приходит к третьему выводу: Тэхён и Намджун очень близки. Они
явно дорожат друг другом и, наверное, на многое готовы, чтобы сберечь свою дружбу.
То же самое замечает и Юнги, который смотрит на их взаимодействие с недоверием и
странным прищуром. И в этом нет ничего удивительного, ведь ни Чонгук, ни Юнги не
видели Намджуна до этого самого дня и даже не слышали о нём. А теперь он обнимает
Тэхёна так, словно тот для него – вся вселенная, самый важный человек в жизни, и в
голове появляется куча вопросов, ответы на которые узнавать страшновато.

— Я принесу нам выпить, — неожиданно сообщает Тэхён, воодушевлённо направившись в

сторону большого стола, на котором стоит весь алкоголь.

— Прекрасная мысль, — Юнги чешет затылок, обмозговывая план побега. — Пожалуй,

помогу ему, — и внезапно подрывается за Тэхёном, оставляя Чонгука, ненавидящего их
обоих, особенно Юнги, с Намджуном наедине.

— Я… — неуверенно пытается представиться Чонгук, смотря на Тэхёна, остановившегося

посреди комнаты и ищущего среди бутылок тот самый ром.

— Чонгук, — заканчивает за него Намджун. Он тоже наблюдает за Тэхёном, даже не

думая поворачиваться к Чонгуку лицом. — Я знаю.

— Вот как, — некомфортно. Чонгуку хочется извиниться и уйти к Юнги с Тэхёном. Или
на кухню. Или на улицу. Куда угодно, главное, чтобы там не было Намджуна. —
Кажется, вы с Тэхёном многое друг другу рассказываете.

— Нет, — усмехается Намджун, услышав в его тоне нотки ревности. — В последние пару
лет я сильно занят учёбой. Мы видимся очень редко. Но когда встречаемся, всё, о чём
он говорит, – это ты.

Становится стыдно. Вряд ли у Намджуна есть какие-то планы на Тэхёна. Наверное,

Чонгуку просто показалось.
А может быть, и нет, чёрт его знает. Они знакомы всего пару минут.

— На кого учишься? — решает перевести тему Чонгук.

— На врача.

— Какого?

Намджун поворачивает на него голову и натыкается на выжидающий взгляд. Чонгук стоит

совсем близко и смотрит в глаза пронзительно, словно уточнение его специализации –
это вопрос жизни и смерти. Намджун не теряется. Напротив, очень хочет узнать,
откуда у Чонгука такой интерес.

— Почему ты спрашиваешь?

— Моя старшая сестра врач, — тихо говорит Чонгук, продолжая поддерживать зрительный
контакт. — Иногда она кричит по ночам, а проснувшись рыдает навзрыд, — Чонгук не
знает, почему делится этим с Намджуном. Наверное, его раскрепощает выпитое,
возможно, он слишком долго держал это в себе. А Намджун кажется человеком, который
способен дослушать до конца и, что самое главное, понять. — Ей приходится пить,
чтобы забыть всю ту боль, которая ежедневно выливается на неё тоннами, те слёзы и
мольбы спасти. И чтобы хотя бы ненадолго отпустить мысли о каждом своём пациенте.

— А ты…

— А я ничем, — перебивает его Чонгук. — Ничем, Намджун, не могу ей помочь.

…он не любит пустой трёп и зачастую молчит, но он умеет слушать и всегда остаётся
рядом, когда видит, что тебе плохо.

Намджун сожалеет – Чонгук видит это по его взгляду. И он не говорит всех этих
банальных, неутешающих фраз, от которых не станет легче, и не уходит, избегая
разговора, а просто стоит здесь, поддерживая одним своим присутствием и помогая
справиться с собой.

— Кем работает твоя сестра?

— Почему ты спрашиваешь? — Чонгук решает пустить в ход все свои скудные знания
человеческой психологии и надавить на Намджуна, повторив его же вопрос.

— На реаниматолога, — тот не глупый, поэтому сразу отвечает на самый первый

чонгуков «Какого?».

— Психотерапевтом, — не остаётся в долгу Чонгук.

С Намджуном вдруг становится спокойно. Он холодный и, судя по внешнему виду,

педантичный, с виду скупой на эмоции и совсем бесчувственный, и Чонгук очень хотел
бы увидеть его настоящего. У настоящего Намджуна наверняка огромное доброе сердце.
Он бесспорно умеет усмирять чужую боль.

— Итак! — кричит Тэхён, подлетая к ним и протягивая два стакана, до краёв

наполненных ромом. — Вы уже успели стать бест френдс?

— Конечно успели, — с сарказмом сообщает подбегающий следом Юнги. — Мы же их на

целых пять минут вдвоём оставили.

— Ну, тогда, — Тэхён поднимает перед собой стакан и широко улыбается. — За рождение
шикарного, великолепного, изумительного…
— Занудного, — вставляет Юнги, передразнивая его интонацию. Чонгук смеётся.

— Умного! — поправляет Тэхён, гордо вскидывая подбородок. — Лучшего писателя на

всей планете и просто хорошего парня Ким Тэхёна, а также… — он выдерживает паузу,
загадочно осматривая всех присутствующих. — За лучших старых и новых друзей Чон
Чонгука – Мин Юнги и Ким Намджуна! — и под громкое «Ура!» чокается со всеми
стаканчиками.

В служебном помещении темно и тихо. Чонгук сидит на холодном полу, прислонившись

спиной к стене, лениво хлопает ресницами и не понимает, зачем прокручивает в голове
это воспоминание. Возможно, он скучает по тем временам. Возможно, он уже совсем не
может без сестры. Как крайний вариант – просто хочет домой к Намджуну. Но подняться
на ноги, чтобы после уйти отсюда, совсем не получается. Он планирует просидеть
здесь ещё час, пока весь персонал и руководство не покинут помещение, а потом
удалиться, не доставляя никому неудобств и не маяча лишний раз перед глазами. Так
для всех будет лучше.

Чонгука до сих пор парализует той болью, что причинил ему Тэхён. У него нет сил
даже на то, чтобы встать и неподвижно простоять пару минут. Неужели Тэхён
подчиняется Чимину из-за денег? Неужели терпит все его выходки и исполняет все его
прихоти? Чонгук не желает знать, какие извращённые у Чимина фантазии. Он и так
увидел достаточно.

Тэхён не мог. Он не мог пойти на это ради богатства. Чонгук мечется внутри себя,
кричит беззвучно и продолжает искать оправдания его поведению, причины его
поступков. Чонгук знает его лучше всех и может с уверенностью в сто процентов
сказать, что Тэхён никогда не выбрал бы такую жизнь. Даже если бы ему пришлось
купаться в золоте.

Что-то точно не так.

И это что-то будто лежит на поверхности.

Чонгук сидит на холодном полу, прислонившись спиной к стене, лениво хлопает

ресницами и понимает, что пришло время наплевать на всё и всех и напиться сегодня
вусмерть вместе с Юнги.

Чтобы забыть всю эту боль.

И хотя бы ненадолго отпустить мысли.

* * * * *

— Что? — вскидывает бровь Чимин.

В огромном кабинете горит лишь одна настольная лампа, за стёклами окон во всю стену
виднеется утопающий в сумерках город; Тэхён подпирает рукой подбородок,
располагаясь в углу коричневого кожаного дивана, и без всякого интереса смотрит на
Чимина, восседающего на массивном стуле за не менее массивным столом.

— Ничего, — отвечает Тэхён, отворачиваясь.

— Хочешь что-то сказать? — ухмыляется Чимин и подцепляет пальцами рокс, медленно

размешивая виски со льдом.

— Нет.

— Вот и славно.
У Тэхёна чешутся руки. С каждым днём в нём всё сильнее и сильнее разгорается
желание убить Чимина и сбросить его вниз. А затем прыгнуть следом. Это уже
практически невозможно контролировать, это надоедливо зудит внутри, и Тэхён знает
наверняка, что от этого не избавиться. У него только один выход – в окно. Без
шуток. Он понятия не имеет, как ему жить дальше. Он даже не может попросить у
Чонгука прощения, потому что тогда придётся рассказать ему правду. А она слишком
жестокая для него. И непростительная.

Тишину нарушает стук в дверь, которая в следующие пять секунд отворяется с подачи
стоящего около неё телохранителя. Тэхён заинтригован. Правая рука Чимина молча
подходит к столу, кладёт перед тем две толстые папки с документами и, дождавшись от
него кивка, разрешающего идти, так же молча удаляется из кабинета, не обратив на
Тэхёна внимания. Уже достаточно поздно, Чимин обычно в это время отдыхает в клубе,
выключив телефон, но сегодня он сидит здесь и ехать, по всей видимости, никуда не
торопится. Это немного пугает.

— Иди, — ёмко изрекает Чимин и быстро кивает на дверь.

— Куда? — не понимает Тэхён.

— Да куда хочешь, — в своей манере бросает тот. — Свали, испарись, исчезни. Так
доступно?

— Более чем, — Тэхён не подаёт виду, но он безумно счастлив услышать эти слова.

Он собирается вылететь сейчас в коридор, спуститься к охранникам и спросить, когда

выходил Чонгук и выходил ли вообще. Если да – он поедет его искать, если нет –
будет ждать его на парковке хоть всю ночь. Он должен придумать что-то и объяснить
ему, что случившееся сегодня было вынужденной мерой. И он не отступится, пока
Чонгук не даст ему шанс оправдать себя.

Чимин, дождавшись, когда за Тэхёном захлопнется дверь, жестом указывает

телохранителю подождать снаружи и пододвигает к себе обе папки, вальяжно размещаясь
на стуле.

— Мин Юнги и Ким Намджун, — пробует на вкус написанные на обложках имена и не по-
доброму сверкает глазами. — Лучшие друзья Чон Чонгука.

Ночь обещает быть интересной.

* * * * *

У Чонгука всё ещё нет сил на то, чтобы видеть Тэхёна, но ему, к сожалению,
приходится. Тот выходит из машины сразу, стоит только пройти через стеклянную
дверь, и делает пару шагов навстречу, показывая, что уезжать без разговора не
намерен.

Чонгуку всё ещё плевать на то, что Тэхён собирается ему сказать, но его мнения на
этот счёт, к сожалению, не спрашивают. Во взгляде Тэхёна уже нет сожаления, только
злость, словно это Чонгук унизил его пару часов назад, а не наоборот. Но и это не
имеет для него значения.

Чонгуку, которому Тэхён не дал пройти, в которого вцепился мёртвой хваткой и

которого держит перед собой, отчего-то хочется смеяться. Потому что всё это –
какой-то фарс, этого не может происходить на самом деле. Наверное, Чонгук просто
умер и попал в ад, где не может скрыться от него и найти спасение.
Ведь хуже этой боли, которой прошибает всё тело, когда Тэхён рядом, не может быть
ничего. Лучше бы кожу содрали, кости выломали, в огонь бросили, но только не это,
чёрт возьми. Только не это.

— Садись в машину, — просит Тэхён, смотря в глаза и требуя подчиниться.

— Иди к чёрту, — безразлично хрипит Чонгук. И это его безразличие совсем

непритворное.

Как они дошли до этого?

Почему позволили собственным чувствам изранить себя до неузнаваемости?

И когда уже перестанет быть больно?

Чонгук пытается вырваться, но у него не выходит. Потому что Тэхён в крайней степени
отчаяния, и его любовь полностью подчиняет себе его разум. Он не отступится. Даже
если придётся на голых коленях по асфальту перед Чонгуком ползать или вовсе жизнь
свою за его прощение отдать, он не сдастся. Ему без Чонгука и так не жить: ещё пару
лет в таком режиме, и он точно откинется. А Тэхён не может уйти, не рассказав,
почему так поступил, почему оставил в самый трудный период. Ему бы только набраться
на это смелости.

— Я не отпущу, — уверяет он, подходя ещё ближе.

— Забавно слышать такие вещи от тебя.

Вновь это чувство. Ненависть. Чонгук каждый раз упускает момент, когда его слепую
любовь затеняет невероятной яростью. Видя Тэхёна перед собой, позволяя ему трогать
себя и не отрывать взгляд, он давится этой неприязнью, ощущая, что совсем не
получается с собой бороться. Потому что это грёбанный Тэхён, который уже выжег всю
душу и всё равно в неё лезет, будто проверяет, можно ли там подпалить ещё что-
нибудь. Потому что он не видит границ своих издевательств, позволяет себе
растаптывать чужие чувства всеми возможными способами. И по-прежнему продолжает
молчать о том, что случилось пять лет назад.

— Ты поедешь со мной, — не может угомониться Тэхён.

— Руки убери, — грубо прилетает в ответ. — Или...

— Или что?

— Или я не буду осторожничать.

На лице у Тэхёна не появляется удивления. У Чонгука стойкое ощущение того, что тот
просто прикидывается идиотом и не вразумляет, что на самом деле творит. Они никуда
не поедут вместе. Не потому, что Чонгук обижен на него и горд, а потому, что боится
вновь поддаться своим чувствам и наворотить новых проблем.

— Бей, — спокойно отвечает Тэхён. — Мне всё равно.

Давно ли?
Чонгук не желает этого признавать, но Тэхён, видимо, тоже морально изувечен. И
сильно. Не хочется ловить себя на мысли о том, что тот выглядит, как человек,
которому нечего терять и который мечтает избавиться от всего, в том числе от своей
жизни, но Чонгуку приходится. Кто, если не он, знает, как выглядят настоящие
самоубийцы? Чонгук смотрел на своё отражение перед каждой попыткой приблизиться к
смерти, и он помнит каждый свой взгляд, в котором читалось «Я так больше не могу».
То же самое читается сейчас по тэхёнову. Однако это не вызывает в Чонгуке жалость,
нет. Это злит. Ведь у Тэхёна есть всё, о чём он так грезил. У Чонгука же в те
времена не было ничего. У него отняли самое последнее.

Как скажешь, мысленно проговаривает Чонгук, когда сжимает пальцы в кулак и сильно
бьёт его по лицу, наблюдая за тем, как тот отшатывается назад и ударяется бедром о
приоткрытую дверцу машины.

Вот теперь Тэхён удивлён. Он держит ладонь на месте удара, встревоженно смотрит за
спину Чонгука, и его глаза, кажется, с каждой секундой становятся всё больше.
Чонгук не сразу понимает, почему. А потом слышит крики с угрозами и звуки
приближающихся шагов и, повернув голову, застывает на месте, глядя на десяток
охранников, мчащихся в его сторону.

Чонгук ведь только что ударил одного из владельцев этого здания.

И у него совершенно нет времени на то, чтобы успеть догадаться, – уничтожат его с
расстояния или прибьют, когда схватят.

========== Part 7 ==========

— Это что ещё за новости? — бубнит под нос Юнги, натыкаясь взглядом на
направляющегося к нему Намджуна.

В аэропорту подозрительно тихо и спокойно. Юнги приехал, как и предполагалось,

заранее; успел выпить кофе, пройти новый раунд в игре на телефоне и даже
вздремнуть. Настроение так себе: в сети ничего интересного, поговорить не с кем,
ещё и невыносимо клонит в сон. Радует лишь то, что Чонгук с Тэхёном должны
приземлиться с минуты на минуту. Что касается Намджуна... Скорее всего, он
нарисовался здесь для того, чтобы встретить Тэхёна. Непонятно только, почему Юнги
об этом никто не предупредил.

— Привет, — Намджун выглядит так, будто не спал пару суток.

— Я не знал, что ты придёшь, — вместо приветствия кидает тот.

— Я сам не знал.

Юнги отвлекается на толпу людей, тащащих за собой чемоданы, приподнимается на

носочки и высматривает знакомые макушки, неосознанно пропуская последнюю намджунову
фразу. По правде говоря, он и раньше Намджуна слушал не особо внимательно, так как
не находил его интересным собеседником. Сейчас ему, заждавшемуся Чонгука и
мечтающему о порции виски, о кровати и сне, тем более не до него.

— Тебя Тэхён позвал?

— Да, — отворачивая голову в другую сторону, отзывается Намджун. Интонация у него

виноватая. — Можно и так сказать.

— С ними всё нормально? — Юнги списывает предположения о том, что Намджун врёт, на
свою взволнованность за лучшего друга. — Я вчера весь день писал Чонгуку, а он меня
игнорировал.

— Не в курсе, — тот присоединяется к разглядыванию прилетевших.

— Да? — Юнги внимательно всматривается в его профиль. — А со стороны кажется, что

наоборот.

Намджун, как и Чонгук, не умеет врать. Но Юнги уверен, что тот не стал бы
приезжать, если бы был осведомлён в том, что случилось что-то по-настоящему
страшное, и у Чонгука с Тэхёном не вышло вернуться. Это должно утешать, по-
хорошему, и успокаивать, вот только Намджун выглядит до странного обеспокоенным,
нервным, а ещё очень грустным, и Юнги не знает к чему отнести его состояние – к
каким-то личным проблемам или же к чему-то другому, что прямым образом касается
сладкой парочки, возвращающейся из отпуска.

— Чонгук, — внезапно оповещает Намджун, тут же двигаясь к нему навстречу.

— Даже не думай лезть к нему обниматься первым, — на всякий случай предупреждает

Юнги, ускоряя шаг и обгоняя Намджуна. — Хэй! — радостно кричит, подбегая к идущему
с опущенной головой Чонгуку, и сразу обвивает его руками в приветственном жесте. —
Ну наконец-то. Я без тебя чуть со скуки не умер, — Юнги отстраняется от него,
продолжая держать за плечи, и заглядывает в глаза. — Изрядно же тебя вымотал
перелёт… Выглядишь отвратительно, — он сочувственно поджимает губы и тяжело
вздыхает. — А зануду ты где потерял?

В действительности Чонгук выглядит не отвратительно, а так, будто у него кто-то

умер. Юнги уже видел его таким – в тот день, когда погибли его родители. Тогда на
Чонгуке тоже не было лица, его взгляд был пустым и отсутствующим. Юнги боялся
лишнее слово сказать, чтобы не сделать ещё больнее. Теперь же, видя его в таком
состоянии вновь, ему боязно задавать даже элементарные «Что случилось?» и «Тебе
плохо?».

— Он ушёл, — обессиленно отвечает Чонгук.

— То есть? — усмехается Юнги, начиная перебирать в голове различные варианты, вроде

«За кофе» или «В туалет». — И долго нам его ждать? Я тут уже часа три ошиваюсь и…

— Юнги, — перебивает Чонгук. — Он совсем ушёл. Тэхён бросил меня, — Юнги ощущает
ладонями, как того начинает потряхивать. — Он сказал мне… — Чонгук прерывается,
бросая взгляд на стоящего рядом Намджуна, который морщит лоб в сожалении, и
поворачивается обратно, смотря на Юнги тоскливо, с мольбой о помощи. — Уходи,
Чонгук.

Юнги его слова кажутся глупой неудачной шуткой.

Намджун им нисколько не удивлён.

— Живо в машину, — цедит сквозь зубы внезапно озверевший Тэхён и, подлетая к

Чонгуку, с силой толкает его вперёд.

Чонгуку приходится поддаться. Альтернативы сейчас попросту нет. Он прыгает в машину

быстрее, чем успевает объяснить самому себе, зачем вообще довёл ситуацию до такого
критического состояния, при котором другого выхода, кроме как идти на поводу у
Тэхёна, у него не может быть.

— Ремень, — грубо прилетает со стороны водительского.

Тэхён дико злой, раздражительный; он дёргается с парковки слишком резко и за

мгновение выезжает на дорогу, не дождавшись, пока Чонгук пристегнётся. Наверное, со
стороны это выглядит так, будто он в ярости из-за того, что получил по лицу. На
самом же деле, он свирепеет потому, что Чонгук из-за него подверг свою жизнь
опасности.

Не то чтобы с Чонгуком это было впервые. И не то, чтобы он запаниковал, увидев

здоровых мужчин, бегущих на него с недобрым выражением лица и такими же
намерениями. Нет. Бывало страшнее. Но факт того, что его могли скрутить и увести,
например, к Чимину, который точно не стал бы разбираться, как всё произошло на
самом деле, правда встряхнул его стойкость. И подтолкнул к единственному
правильному решению: ему нужно сбежать отсюда быстрее, чем его догонят эти амбалы в
костюмах.

В кармане вибрирует телефон – наверное, звонит взволнованный Намджун или

недождавшийся в баре Юнги, – но Чонгуку в данный момент совсем не до разговоров. Он
с некоторым испугом наблюдает за тем, как Тэхён давит на газ и решительно, но
сосредоточенно смотрит перед собой, всё сильнее сжимая пальцами руль, как плавно
поднимается стрелка спидометра, и пытается мысленно оправдать его действия.

У Тэхёна определённо проблемы с контролем эмоций. Для Чонгука это наконец-то

становится очевидным.

Трасса, на которую, спустя несколько минут быстрой езды и умелого маневрирования,

вылетает Тэхён, полупустая; Чонгук этому, мягко говоря, не рад. Тот ведь и на
обычной дороге гнал, как сумасшедший, едва не забыв о правилах, знаках и забив на
препятствия. Что же он будет творить здесь? Чонгука мало волнует, что эта дорога
ведёт неизвестно в каком направлении и что единственному человеку, у которого он
может поинтересоваться, куда они всё-таки едут, не хочется говорить ничего. Его
волнует только скорость, до которой Тэхён разогнал автомобиль. Скорость, которую
Чонгук не может выносить спокойно.

Начинает сдавливать грудную клетку; не хватает воздуха. Чонгук с ужасом смотрит

перед собой, провожая взглядом каждую машину, которую обгоняет Тэхён, и не может
перестать думать о том, что его старая мечта «И умерли они в один день» очень
близка к тому, чтобы сбыться. Тэхёну же, по всей видимости, вовсе не до рассуждений
о смерти. Прямо сейчас, отдавая всё своё внимание дороге, еле заметно и совершенно
неадекватно улыбаясь, продолжая вжимать педаль в пол, он похож на адреналинового
наркомана. Он адаптирован, сконцентрирован, у него прекрасная реакция; Чонгуку со
своего места видно, как с каждой секундой его дыхание учащается. Чонгук уверен в
том, что если бы тот повернулся к нему, он увидел бы его расширенные зрачки. И это
не закончится хорошо, с этим нужно заканчивать. Тэхён не должен подчиняться своим
психологическим зависимостям в присутствии Чонгука. Тот и сам далеко не стабилен.

— Скорость сбавь, — твёрдо произносит Чонгук, изо всех сил стараясь скрыть дрожь в
голосе.

Тэхён лишь ухмыляется.

И сильнее давит на педаль.

Страшно. Чонгуку по-настоящему страшно ощущать, как из-за бешеной скорости его
вжимает в спинку кресла, как колотится сердце и умирает всё внутри от внушения, что
это конец, что они точно разобьются. И он понятия не имеет, как действовать дальше
и о чём орать Тэхёну, который всеми своими мыслями сейчас явно не здесь. Как
спустить его на землю?

— Останови машину, — то ли умоляет, то ли злится Чонгук.

Он ничего не хочет: ни говорить, ни обсуждать, ни слушать. Ни о чём другом, кроме

как о собственной жизни, у него не получается думать. Если Тэхён не обманывал, если
ему действительно было плохо и он не выдерживал, то можно понять его страсть к
подобным вещам. Когда чувствуешь, что ты вот-вот умрёшь, тебе не приходит в голову
грузить себя проблемами. Боль, какой бы она ни была – физическая или моральная –
меркнет, отпускает полностью.

Но чего ради необходимо впутывать в свои игры человека, которого, как ты утверждал,
ты всё ещё любишь?

— Тэхён, чёрт возьми! — кричит Чонгук, вцепляясь пальцами в дверную ручку. —

Останови грёбанную машину!
Как ни странно, срабатывает. Отрезвлённый криком Тэхён принимается аккуратно
снижать скорость, продолжая крепко держать руль, и с опаской косится на сидящего
рядом и громко дышащего Чонгука. Вряд ли это паническая атака, пытается успокоить
себя Тэхён. И страшится даже предположить, что подобный вариант имеет место быть.

На улице давно стемнело, асфальт едва освещают фонари; Тэхён сворачивает на первом
же повороте и, отъехав от трассы на достаточно приличное расстояние, намеревается
остановиться на обочине абсолютно пустой дороги, которая ведёт в буквальном смысле
в темноту. Что там за ней – гадать совершенно не хочется. Тэхён предпочитает
думать, что лес.

Дверь со стороны Чонгука резко распахивается, стоит Тэхёну только начать тормозить,
и тот вылетает на улицу из хоть и крайне нерасторопно, но всё ещё движущейся
машины. Чонгуку плохо. Его тошнит, ему нечем дышать, у него идёт кругом голова. Что
это вообще было? Это такое наказание за удар? Или Тэхён просто бесповоротно
свихнулся?

Сил на то, чтобы держать себя в прямом состоянии, катастрофически не хватает.

Чонгук падает спиной на бок остановившегося автомобиля, сгибается чуть ли не
пополам, опираясь ладонями о свои колени, и задыхается, задыхается, задыхается. Это
не паническая атака и не нервный срыв. Чонгук истощён своим страхом. Он еле
держится, почти падает, не в состоянии взять волю в кулак, а про себя умудряется
смеяться от души, как безумец.

Всё это время он боялся не за себя. За Тэхёна. Чонгук уже давным-давно наплевал на
свою жизнь. Так почему же он до сих пор не научился различать эмоции, которые он
всегда подчинял себе, и чувства, которые всегда подчиняли его?

Чонгука постепенно, но верно отпускает. Чего не скажешь о Тэхёне. Он застёгивает на

одну пуговицу пиджак, прячась от холода, за две секунды оббегает машину, проклиная
по пути свой идиотизм и заодно эгоизм, а увидев наклонившегося вперёд и
зажмурившего глаза Чонгука, спотыкается, едва не распластавшись перед ним на
дороге.

Чонгук ведь, кажется, астматик.

А Тэхён ни разу не доктор.

Но умеет соображать в таких ситуациях. Чонгук наверняка носит с собой ингалятор,

нужно только найти его в рюкзаке, джинсах или… чёрт, у Чонгука ведь нет куртки с
собой. На улице жутко низкая температура, Тэхён замерзает даже в рубашке с длинным
рукавом и пиджаке. А Чонгук, как и всегда, стоит перед ним в одной футболке,
несмотря на то, что ему точно есть, что надеть. Какого чёрта он так безалаберно
относится к своему здоровью?

Тэхён выплывает из раздумий, вспоминая о том, что Чонгуку срочно нужно лекарство,
и, подбегая к машине, дверь в которую открыта нараспашку, тянет руки к полупустому
рюкзаку, упавшему с сиденья. На то, чтобы найти ингалятор, уходит всего несколько
секунд; Тэхён сжимает его в ладони, как нечто поистине ценное, хлопает ресницами,
не понимая, что с этой конструкцией делать, как ей пользоваться правильно, и решает
просто вернуться к Чонгуку, надеясь на то, что тот всё сделает сам. Потому что у
Тэхёна точно ничего не получится. Он разволновался так сильно, что потерял
возможность рассуждать здраво и действовать интуитивно.

Ему становится ещё хуже, когда Чонгук, скинувший со своего плеча его ладонь, и
отпихнув от себя протянутый ингалятор, который тотчас летит на асфальт,
отрицательно мотает головой, отказываясь от помощи. И до Тэхёна доходит: то, что
происходит с Чонгуком, – не приступ астмы. Чонгук задыхается из-за него. Из-за его
неумения утихомирить эмоции и элементарно остыть, из-за этого эгоизма и мыслей о
том, что ему было гораздо сложнее, чем тому, кого он бросил. Из-за рвущей на куски
боли, от которой чёрт знает куда спрятаться.

Чонгук не должен платить за всё это убитыми нервными клетками.

Он вообще ничего не должен.

Единственное, что хочется сделать сейчас, – укрыть его от холода. Тэхён снимает с
себя пиджак, накидывая его на чонгуковы плечи, подходит совсем близко, чтобы помочь
ему выпрямиться и сразу обнять, но в тот же миг оказывается схваченным за ткань
рубашки и грубо припечатанным к своей же машине. Чонгук, поменяв их местами, крепко
держит его, давя кулаками на грудь, и смотрит в глаза так, будто считает его
конченным психом. Это не так уж и далеко от правды, Тэхён действительно сходит с
ума, живя по большей части воспоминаниями о них. И, наверное, хорошо, что Чонгук не
знает об этом. Он бы точно не смог это понять.

— Почувствовал? — хрипит Тэхён, пытаясь не отвлекаться на чонгуково

восстанавливающееся дыхание, и так же, как и он, не отрывает взгляд от глаз
напротив.

А тот и близко не представляет, о каких больных чувствах в очередной раз говорит

Тэхён. Чонгук почувствовал только дикий, животный страх. Он чувствует его и сейчас,
только уже не из-за быстрой скорости. Его пугают собственные желания. Тэхёновы
губы, чёрт возьми, эти его губы... Чонгук зависим от них похлеще, чем Тэхён от
адреналина.

Это невероятно глупо, особенно после всего, что сегодня произошло: после того, как
Тэхён накричал на него, как унизил, не заступившись, как поддержал своим молчанием
все вылитые желчью слова Чимина.

Может быть, так действует испуг, может быть, где-то глубоко внутри Чонгук свыкся с
мыслью о том, что они оба сегодня умрут, но сейчас, находясь так близко, в
нескольких сантиметрах от его лица, прислоняясь к его груди своей и ощущая, как
бьётся его сердце, всё, что он хочет сделать, – поцеловать его. Пусть они скоро
погибнут, пусть их никто не спасёт, Чонгук должен сделать это. Даже если в
последний раз. Он должен следовать на поводу своей бредовой мысли.

А мысль в том, что Чонгук не может умереть, не почувствовав на прощание тэхёновы

губы своими. А бредовая она потому, что никто из них не собирается расставаться с
жизнью.

Чонгук касается его губ очень нежно, неторопливо. Тэхёну от этой чуткости, с
которой тот целует, этой мягкости, осторожности будто выламывает рёбра. Он не
заслужил такого отношения к себе. Чонгуку следовало размазать его по асфальту,
избить до такого состояния, чтобы на языке чувствовался вкус крови, изувечить
настолько сильно, насколько позволила бы физическая форма. Но не дотронуться до губ
так бережно, ласково.

Всё встаёт на свои места, когда Тэхён понимает, почему Чонгук не отпускает его: это
намного больнее, чем ударить. Тот ранит его глубоко и искусно, заставляет изнывать,
подчиняясь целиком и полностью, и сдаваться, наглядно показывая, кто из них двоих
здесь слабее. Но для Тэхёна это не имеет никакого значения, пока Чонгук любит.

Любит издеваться самым болезненным методом, отрывать вместе с кожей чувства.

И забывать дышать, потому что слишком тяжело оторваться.

Тэхёну от этой уязвимости в его руках, этой хрупкости, слабости будто выламывает и
все остальные кости тоже. Потому что Чонгук целует, как тогда. И скользит ладонями
вверх, останавливаясь на тэхёновых горящих щеках, и шагает ещё ближе, зажимая
тэхёновы руки между ними и обездвиживая его. Всё так ярко и искренне… Тэхён тонет в
этом трепете, постепенно размякая, позволяет целовать себя ещё медленнее. И молится
за то, чтобы это продлилось дольше. А Чонгук и не может остановиться. Как бы ни
хотел, как бы ни понимал, что правильнее прекратить всё, – не может. Поэтому жмётся
к нему только теснее, измывается над его губами с преступной чувственностью и ни о
чём другом в данный момент не хочет думать.

Ни о деньгах, ни о предательстве. Ни о страданиях длиною в пять лет. Главное, чтобы

Тэхён эти жалкие секунды был рядом и не отталкивал. Над остальным Чонгук погорюет
попозже.

Вдалеке слышны звуки пролетающих мимо машин и завывания ужасно сильного ветра, на
часах давно глубокая ночь, но обоим без разницы на то, что творится вокруг. Тэхён
не хочет этого делать, но всё равно тихо мычит, призывая дать хотя бы короткую
передышку, потому что голова уже кружится, губы опухли, а тело чересчур отзывчиво
реагирует на каждое новое движение. Чонгук отстраняется. Он не спеша открывает
глаза, дышит шумно, загнанно и только собирается посмотреть на Тэхёна, как тот
прислоняется своим лбом к его и вцепляется в ткань футболки крепко, словно повторяя
своё недавнее «Не отпущу». Чонгуку вновь хочется рассмеяться. Но ему не дают ни
единого шанса.

— Почувствовал то, что чувствую я без тебя? — шепчет Тэхён, прокрадываясь руками
вверх и кладя холодные ладони на его шею.

А ведь Чонгук всерьёз думал, что больнее уже некуда.

— Физическую и психологическую зависимости?

— Я соврал тебе, — Тэхён немного дрожит от ветра. Чонгук прижимает его к себе
сильнее. — Я чёртов наркоман.

— Это не лечится, — говорит в его губы Чонгук. — Я пробовал.

Тэхёну очень холодно. И он надеется, что Чонгук поймёт это рвение стиснуть его в
объятиях за плечи, уткнуться носом в его шею, и не отпихнёт от себя, сбежав в
машину. Невозможно даже представить это, не говоря уже о том, чтобы позволить уйти.
Чонгук понимает. Он перемещает руки на талию Тэхёна, обнимает его так, как,
кажется, никогда прежде не обнимал, и дотрагивается до его виска своими губами,
готовый отдать всё своё тепло.

Чонгук идиот и слабак, не уважающий себя самого ни на грамм. Тэхён ведь не оценит
этого добра. Он согреется, улыбнётся фальшиво и бросит здесь дальше задыхаться. А
Чонгук, как дурак, как глупый преданный щенок, вновь простит, вновь подпустит к
себе и вновь согреет. Потому что он не умеет различать эмоции, которые всегда
подчинял себе, и чувства, которые всегда подчиняли его. Не умеет держать под
контролем свою любовь.

— Это было небезопасно для тебя, — Тэхён во время произнесения слов касается губами
кожи чонгуковой шеи. — Если бы я заступился за тебя перед Чимином, он бы не оставил
это просто так. Он подонок. Ему неизвестно, что такое чувство меры, — Чонгук
приоткрывает глаза и пустым взглядом пилит пространство перед собой. — Поэтому мне
пришлось защитить тебя, сделав вид, что я на его стороне.

— И сколько он платит тебе? — подбирается к уху Чонгук.

— Что? — Тэхён непонимающе морщит лоб.

— За секс, — уверенно отвечает Чонгук. Тэхён, оторвавшись от его шеи, заглядывает

ему в глаза. — Сколько стоит твоё тело?

По Тэхёну его слова бьют мощно. Он стоит в полном оцепенении, с потрясением на

своём прекрасном лице, не моргает практически, а его губы дрожат – то ли от холода,
то ли от недоумения из-за услышанного. Чонгук на мгновение жалеет о том, что
озвучил свои предположения. Тэхён же жалеет о том, что услышал их.

— Как ты… — начинает он и запинается, громко сглатывая, но не разрывая зрительный

контакт. — Как ты смеешь думать о таком?

— О чём ещё я, по-твоему, должен думать?

А ведь Тэхён всерьёз надеялся, что больнее уже некуда.

Он отпускает слишком быстро: выпутывается из объятий и стремительно удаляется,

огибая машину и направляясь к водительскому сиденью. Произнесённое Тэхёна задело,
это трудно не заметить даже в темноте и с расстояния. Он идёт, поникнув головой,
осунувшись, и обнимает себя, выглядя при этом совсем отчаявшимся, потерявшим
последнюю надежду. И Чонгука не должна терзать совесть из-за этого, он просто
сказал то, что с момента их встречи крутилось у него на языке. Но всё происходит с
точностью наоборот. Чонгука ею разъедает.

Тэхён ничего не говорит. Ни «садись», ни «поехали», ни банальное зазывающее

«Чонгук». Он молча садится за руль, молча заводит двигатель и молча стоит на месте,
дожидаясь, пока Чонгук догадается, что они уезжают, и разместится на пассажирском,
захлопнув за собой дверь. Чонгуку по-настоящему жаль, он не хочет даже подходить к
Тэхёну, не то чтобы садиться в его машину. Но выбора у него сейчас нет. Да и Тэхён,
как бы ни был оскорблён, никуда без него не уедет. Поэтому Чонгук так же молча
присаживается на сиденье, молча отворачивается от Тэхёна и молча смотрит в окно,
наблюдая за тем, как они трогаются с места и выезжают на уже знакомую трассу.

Думы о том, что Тэхён – главный злодей, уходят из головы так же стремительно, как
туда заявились. Тэхён, по всей вероятности, не предавал Чонгука ради денег. Он
пытался уберечь его от проблем. Пусть это и звучит неправдоподобно, однако Чонгук
всё равно склонен верить. Тэхён отреагировал на его «сколько стоит твоё тело?»
слишком резко. Эта его реакция очень о многом говорит.

Они оба сегодня переборщили и облажались с выводами. Ещё неизвестно, кто больше.
Чонгук корит себя, продолжая мысленно считать уличные фонари, и подмечает, что
Тэхён не превышает разрешённую скорость. Видимо, опять пытается сберечь. Только
теперь от эмоционального перенапряжения. Не произносит и слова, обижается, делает
вид, что находится в салоне один, но ведёт автомобиль так, чтобы у Чонгука не было
повода вновь бояться разбиться.

Вся дорога до дома, в котором находится квартира Намджуна и Чонгука, проходит в

тишине; никто не пытается начать разговор, извиниться или объясниться. Тэхён
останавливается во дворе, прямо около входной двери, и смотрит перед собой через
лобовое, расслабленно держа руку на руле. Обсуждать случившееся нет смысла – оба
сейчас на эмоциях. Рациональнее перенести обмен рассуждениями на потом, это
очевидно как для первого, так и для второго.

Я почти раскрошился, вдруг вспоминает Чонгук. Видишь? Моё лицо, руки, плечи… Там
под футболкой ещё хуже. Ожоги совсем не заживают. Горят немыслимой болью,
напоминая, как полыхала моя кожа, стоило тебе прикоснуться к ней.

Ожоги давно уже зажили, кожа от старых напоминаний перестала полыхать. А Чонгук всё
равно продолжает крошиться. Ему чертовски мало Тэхёна, пусть тот и мерзавец, он
нуждается в его присутствии в своей жизни. Чонгук, наверное, смог бы простить ему
всё, если бы Тэхён только намекнул на то, что хочет сбежать с ним куда-нибудь и
начать всё заново. Но не стал бы. Не потому, что слишком гордый, а потому, что уже
сыт по горло своими страданиями и не вынесет его предательства ещё раз.
— Уходи, — еле слышно говорит Тэхён.

Нет. Не прогоняй меня снова.

Чонгук никогда не осмелится сказать это вслух. У него вырываются лишь сухие, грубые
фразы, которыми можно унизить или оскорбить. Он держится апатичным и
бесчувственным, не позволяет Тэхёну разглядеть то, как кровоточат его раны, какой
он на самом деле безвольный, а сам чертовски нуждается в его понимании, поддержке,
помощи.

…Каждую грёбанную секунду меня разрывает в лохмотья этой болью. Но это ничего,
Тэхён. Я потерплю. Я потерплю, правда. Я не хочу перестать ощущать тебя. Я просто
не могу позволить тебе вновь бесследно исчезнуть.

Чонгук нуждается в чём угодно, только не просьбе уйти.

— Тэхён...

— Уходи, Чонгук, — повторяет тот ещё тише.

Чонгук готов поклясться, что это тэхёново «уходи» бьёт по ним обоим гораздо
сильнее, чем то, пятилетней давности.

========== Part 8 ==========

Мою жизнь пишет грустный талантливый автор:

Не спадает апатия даже на час.

Глупо думать о том, что со мной будет завтра,

Мне бы справиться с этим хотя бы сейчас.

Чонгуку пусто. Он неподвижно стоит, держа в руках свой рюкзак, дрожит от

пронизывающего ветра, наблюдая за тем, как исчезает из виду Астон Мартин с сидящим
внутри Тэхёном, и мечтает сорваться на бег. Правда, точно не знает, в каком
направлении: за Тэхёном или наоборот – в противоположную сторону.

Не нужно было садиться к нему в машину, не нужно было ехать с ним. Не нужно было
его целовать. Чонгук не может объяснить даже самому себе, ради чего устроил им
обоим эту пытку нежностью. Он вообще уже не понимает, что в действительности к нему
чувствует. Сначала он думал о том, что Тэхёна необходимо беречь, что он не создан
для боли, потом ударил его по лицу, потом забрал боль с поцелуем. В конце же
оглушил фразой, которую озвучил только из-за разъедающей изнутри обиды. А Тэхён
ответил ему тем же. Выровнял счёт. Теперь их злость вновь сменилась тоской и старые
раны опять кровоточат. А в головах сплошное отрицание своей неугасшей любви.

Когда-нибудь всё станет проще.

Чонгук прячет замёрзшие ладони в карманах, разворачиваясь в сторону входной двери,

шагает медленно, будто пытается оттянуть момент до встречи с наверняка
переволновавшимся Намджуном, и, практически бесшумно пробравшись внутрь здания,
сразу направляется к лифту, ждущему его на первом этаже. В его планы не входило
возвращаться сегодня домой. Чонгук хотел уехать в студию к Юнги, отправить оттуда
сообщение Намджуну, чтобы тот ложился спать без него, и напиться, как последняя
тварь, забыв в процессе своё имя, своё прошлое и своего Тэхёна. Но всё, как обычно,
пошло через одно место. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Чонгук размышляет над тем,
что не должен позволять Тэхёну врываться в свою жизнь и нарушать свои планы. Даже
если все эти планы – накидаться до потери памяти с человеком, который в итоге
морально задавит своими нестандартными мыслями о взгляде на жизнь и любовь. Юнги в
этом нет равных. Но лучше уж так, с больной головой, со спутанным сознанием, с
забытыми фактами, лицами, именами, чем быть почти погибшим внутри, находясь рядом с
Тэхёном.

Лифт открывается слишком шумно для утонувшей в ночной тишине межквартирной

площадки, и Чонгук, стараясь не топать слишком громко, пробирается к своей двери,
доставая по пути связку ключей из рюкзака. В коридоре отворённой им квартиры темно,
но из кухни виднеется неяркий холодный свет от экрана ноутбука Намджуна: видимо,
снова заработался допоздна. Чонгук хочет рассказать ему всё, поделиться наболевшим,
спросить, что ему, чёрт возьми, делать со всем этим дальше, но он пока что боится
заводить этот разговор. Поэтому выдыхает тяжело, скидывая с себя кеды, бросает на
пол рюкзак и идёт на кухню, собираясь просто немного побыть с Намджуном. Этого
должно хватить, чтобы скинуть с себя часть негатива.

— Всё в порядке? — Намджун так и стоит в темноте к Чонгуку спиной и смотрит в окно.
Голос у него уставший.

Нет.

— В порядке, — Чонгук, повернув голову к столу и заметив на экране ноутбука

недописанный Намджуном документ, поджимает губы и возвращает взгляд его спине.

— Поужинаешь?

— Уже поздно для ужина.

— Тогда иди спать, — как и обычно, строго.

Не сейчас, отвечает про себя Чонгук, мне нужно ещё пару минут. Он крайне тихо, на
носочках пробирается к Намджуну ближе, становится прямо за ним, буквально в
полуметре, и обнимает себя руками, пытаясь хоть чуть-чуть согреться. Чонгуку, по
правде говоря, присутствия Намджуна уже достаточно для того, чтобы ощутить какое-
никакое спокойствие. Он сейчас не нуждается в ободряющих речах и многотонной
поддержке. Ему просто нужно знать, что в его жизни есть человек, который готов
постоять с ним вот так, в полном мраке и тишине.

Но когда Намджун разворачивается, спокойствие куда-то улетучивается. Тот смотрит в

глаза так, словно всё знает и понимает. Словно ничего, Чонгук, всё нормально. Я
подожду, пока ты осмелишься поведать мне правду. И его взгляд такой глубокий,
серьёзный, влюблённый… Чонгуку тяжело выносить его и заставлять себя стоять, не
пытаясь сбежать в другую комнату. Или, напротив, шагнуть ещё ближе.

— Что? — первым произносит Намджун.

— Я хочу обнять тебя, — Чонгук бубнит неуверенно. — Но, боюсь, ты воспримешь это
неправильно.

Намджуну обидно слышать такое от Чонгука, но он не подаёт виду. Лишь подходит к

нему сам, ещё раз заглянув в глаза, обхватывает руками за плечи и притягивает к
себе, медленно прикрывая глаза. Чонгуку становится тепло. Рядом с Намджуном всегда
так. Он робко обнимает его за талию, утыкаясь носом в его ключицу, жмётся
инстинктивно, потому что его объятия по-настоящему согревают, и ощущает, как бешено
колотится у Намджуна сердце, но ничего не говорит. Ведь его, чонгуково, бьётся
ровно. И не потому, что он ничего не чувствует к Намджуну, нет. Это не так. А
потому, что Намджун всё ещё не Тэхён.

— Тяжёлый день? — Намджун не позволяет себе ничего лишнего, вроде невесомых

поцелуев, поглаживаний, не дышит в кожу, покрывшуюся мурашками от холода. Наверное,
ему самому очень страшно от того, что он может упустить его, потерять в такой
момент. Чонгук его в каком-то плане понимает.
— Тяжёлая жизнь.

Намджун усмехается. Не издевательски, а как-то совсем по-доброму. Чонгука, кажется,

немного отпускает.

— Могу подкинуть ещё проблемку, — намджунов тон смягчается. — Я пойму, если ты

откажешься…

— Не откажусь, — перебивает Чонгук, обнимая его крепче. — Что бы там ни было,

Намджун, я постараюсь тебе помочь.

Потому что ты делаешь всё для меня.

Потому что не прогоняешь, зная, что я возвращаюсь от другого.
Потому что поддерживаешь, даже когда поддержка нужна тебе самому.

— Ко мне прилетает школьный друг, — начинает Намджун, делая паузу. — У меня не

получится оставить работу и найти пару часов на то, чтобы встретить его.

— Без проблем. Только скажи время и место, — мгновенно отзывается тот. — И оставь
мне машину.

— Разобьёшь детку – сделаю больно, — наигранно угрожает Намджун.

Он давно не шутил при Чонгуке. Он даже улыбается в последнее время редко.

— Я знаю.

Чонгук улыбается прямо сейчас.

Намджун, наверное, был создан для того, чтобы спасать таких, как Чонгук. Ему сложно
приходится по жизни – у него адская работа, в его руках каждый день умирают люди, –
но он находит в себе силы на то, чтобы помочь человеку, который в этой самой помощи
нуждается больше, чем кто-либо другой. Это достойно огромного уважения.

— Его зовут Чон Хосок, — хрипло тянет Намджун. — Он очень умный, уравновешенный и…
совсем необщительный.

/flashback/

— Его зовут Ким Сокджин, — Тэхён виновато опускает взгляд, выпрямляясь в спине, и
усаживается на край шезлонга. — Он мудрый, спокойный и… довольно закрытый.

Чонгук не понимает, что происходит. Не понимает, кто такой Ким Сокджин, почему
Тэхён о нём рассказывает и что вообще значит это его «я привёз тебя сюда для того,
чтобы сказать, что я ухожу». На какое-то мгновение ему кажется, что всё это – сон,
какая-то другая реальность с другим Ким Тэхёном и другим Чон Чонгуком, которые
прямо сейчас, в эту самую секунду какого-то чёрта расстаются после пяти лет
счастливых отношений из-за какого-то другого Ким Сокджина. В реальном мире такого
точно не могло случиться.

— Прости, я… — Чонгук совершенно по-идиотски усмехается, всё ещё не веря в то, что
услышал только что от Тэхёна. — Что… — он вновь запинается, не в состоянии
произнести вопросы, которые его волнуют. В голове их резко образуется слишком
много. — Какой Ким Сокджин, Тэхён, что за глупый розыгрыш ты опять…

— Чонгук, — встревает в чонгукову истерику Тэхён, смотря ему в глаза. Чонгук не

видит в его взгляде игривого настроя и за один миг пугается ещё больше. — Я просто
встретил его. И влюбился. Вот и всё.
Вот и всё?
У Чонгука не получается встать на ноги, когда Тэхён поднимается с шезлонга и
намеревается уйти. Он так и сидит, как застывшая статуя, не имея возможности
сдвинуться с места; его будто прижимает к сиденью неведомой силой, отбирающей шанс
догнать Тэхёна и узнать хоть что-то, услышать хоть какие-то правдоподобные причины.
Чонгук потрясён и шокирован. Он не может даже рот открыть, чтобы спросить, что за
жуткий фарс здесь сейчас происходит. Почему Тэхён говорит все эти вещи, почему не
улыбается при этом? Что вообще на него нашло?

— Мне нечего больше сказать, — произносит сверху Тэхён. Чонгук поднимает на него
голову чересчур замедленно, словно его шея затекла и у него не получается двигать
ей быстрее. — Я люблю другого, — серьёзно продолжает он. — Это единственное
объяснение, которое я могу тебе дать.

— Другого? — из последних сил выдавливает из себя Чонгук.

— Я не хотел, чтобы всё так закончилось, — почти беззвучно говорит Тэхён. У него
безбожно дрожит голос, пусть он и пытается показать, что абсолютно спокоен и
настроен решительно. А ещё у него немного слезятся глаза, несмотря на то, что он
старательно это прячет, моргая слишком часто. Чонгук это всё равно замечает. — Мне
жаль, Чонгук, искренне жаль, но… — он прикрывает глаза и громко сглатывает, начиная
пятиться назад. — Нет больше никаких нас, — Тэхён спешит сбежать. У него снят
соседний номер как раз для этой ситуации. И он не хочет говорить Чонгуку о том, что
последнюю ночь они проведут порознь, он хочет просто уйти, пока его самого не
разорвало на части перед Чонгуком, который выглядит так, будто с ним это уже
произошло. — Это конец, — заканчивает Тэхён шёпотом. — Прощай.

Расплывающийся тэхёнов образ плавно и бесследно исчезает из чонгукова поля зрения.

Вслед за отчаянием приходит пустота. Чонгук тонет в прострации, да такой, что
заглатывает человека только после самого сильнейшего эмоционального потрясения.

Тэхён привозил его сюда не для того, чтобы научить плавать.

Тэхён привозил его сюда для того, чтобы дать утонуть.

/end of flashback/

— Чонгук? — обеспокоено зовёт Намджун и, чуть отстранившись, внимательно

всматривается в его глаза. — Ты уже минуту молчишь.

— Я устал, — пытается оправдаться тот. — Было много работы, — но проваливается в

своей актёрской игре с треском.

— Иди к себе, — Намджун окончательно выпускает его из объятий, а сам направляется к

столу.

— Спасибо, — кивает ему Чонгук, улыбаясь уголком губ. — За всё, — и потихоньку

начинает отступать в сторону своей комнаты. — Не засиживайся здесь долго. Спокойной
ночи.

Долго у Намджуна и не вышло бы – глаза и так слипаются. Он протягивает руку к

ноутбуку, закрывает его крышку и, посмотрев на опустевший дверной проём, вновь
устремляет взгляд в окно, за которым уже мало что видно.

Когда-нибудь всё станет проще.

* * * * *
Тэхён не хочет выходить из машины. Перед его глазами роскошный дом, в окнах
которого горит яркий свет, на парковке рядом стоит новенький Рендж Ровер – Сокджин
питает страсть к внедорожникам, – а на крыльце вальяжно развалился тайский риджбек
по кличке Ингард – наверное, единственная собака в этом мире, к которой у Тэхёна
нет тёплых чувств. Он поворачивает голову на пассажирское, долго смотрит в пустоту,
вспоминая, что ещё недавно здесь, рядом с ним, сидел Чонгук, без которого чёрт
знает как нормально дышать и вообще существовать на этой планете, и думает над тем,
что нужно дать задний ход и вернуться в тот двор, где было произнесено это
грёбанное «Уходи, Чонгук». Только даст ли это что-то? Разве что новую порцию боли.

Хотя куда ещё больнее?

Тэхён выскакивает из машины, громко захлопывает дверь и, морщась от холода и ветра,

быстрым шагом направляется ко входу. Сокджин уже дома, в этом нет сомнений. И Тэхён
бы многое сейчас отдал ради того, чтобы пару часов побыть наедине с собой, вот
только кого волнуют его желания? К тому же Сокджину нельзя отказывать. На кону
слишком многое. На кону внезапно появившийся Чонгук. Тэхён может жертвовать собой
сколько угодно, может из раза в раз возвращаться к человеку, от голоса которого
иногда выворачивает наизнанку, может следовать приказам и подчиняться – список
длинный, можно продолжать целую вечность. Но он готов сделать всё. Лишь бы только
Чонгука не трогали.

Сквозь приоткрытую дверь просачивается свет от массивной посеребрённой люстры.

Тэхён заходит внутрь медленно, стараясь не привлекать к себе внимания персонала по
дому, аккуратно снимает с себя пиджак и туфли и намеревается пробраться в ванную
комнату незамеченным, но его план рушится в самом начале. Ничего, в общем-то,
нового. Тэхён и не надеялся на удачу.

— Ты заставил меня волноваться, — нежно улыбается Сокджин, отпивая красное вино из

большого бокала и прислоняясь плечом к стене.

Тэхёну хочется застрелиться.

Сокджин – хороший человек. Он правда хороший. Он адекватный и сдержанный, немного
наивный и определённо добрый, он разбирается в людях, знает себе цену и готов
помочь ещё до того момента, как ты озвучишь свою проблему. В Сокджине прекрасно
всё: он умный настолько, что временами это кажется сексуальным, у него потрясающий
вкус в еде, одежде, музыке, он превосходный собеседник и горячий любовник, а ещё
поклонник искусства, в частности литературы. И даже сейчас он просто стоит,
подпирая плечом стену, рукава его тёмно-синей рубашки закатаны, верхние пуговицы
расстёгнуты, на нём на первый взгляд обычные брюки, если не знать, кто их сшил, и
во всей этой элегантной простоте он выглядит изумительно. Наверное, не встреть
Тэхён Чонгука десять лет назад, он бы непременно втрескался в Сокджина по уши при
первой же встрече.

И, наверное, не будь Тэхён так влюблён в Чонгука, не будь Сокджин главной причиной
их распавшихся отношений, он бы не относился к Сокджину, как к самой большой ошибке
в своей жизни.

— Меня Чимин задержал, — Тэхён сразу подходит к нему и без боя отбирает бокал,
выпивая содержимое залпом. Сокджин наблюдает за его действиями с тщательно
скрываемым восхищением.

— И что он от тебя хотел? — Сокджин протягивает руку к его лицу, подцепляет

пальцами его подбородок и заставляет посмотреть на себя.

— Ничего. Заставил посидеть в кабинете молча, — облизывая искусанные из-за недавней

нервозности губы, отвечает Тэхён. — А потом прогнал.
— Какой негодяй, — ухмыляется тот и, прикрывая глаза, неспешно приближается к
Тэхёну.

/flashback/

В этом неровном стуке в дверь нет ничего хорошего. Тэхён только перестал наматывать
круги по новому номеру, только перестал кричать в ладони, которыми зажимал рот,
только смыл с щёк следы от слёз и выкурил сигарету, едва удерживаемую им между
трясущимися пальцами. Он не готов сейчас видеть Чонгука. Если он откроет эту дверь,
он не сможет снова соврать с таким спокойным видом и повторить все эти «Нет больше
никаких нас», «Это конец», «Прощай». Он точно слетит с катушек.

Стук становится настойчивее. Тэхён из самого дальнего угла этого помещения

чувствует всё чонгуково отчаяние. Он сам его ощущает в данный момент, и по силе оно
едва меньше. Но он знает Чонгука слишком хорошо, чтобы не догадаться, что тот не
отступится. Что будет сидеть под дверью до последнего, даже если придётся умереть
от голода и обезвоживания, что никуда не уйдёт, пока не получит ответы на свои
вопросы. У Тэхёна элементарно не остаётся выбора, кроме как отворить свой номер.

С момента их последнего разговора прошло всего лишь минут сорок, а Чонгук выглядит
так, будто за это время успел побывать на самой страшной войне. Он стоит, опираясь
ладонями о стены по обе стороны дверного проёма, немного наклоняется вперёд, словно
так ему вдыхать воздух легче, и не пытается скрыть своих опухших зарёванных глаз,
растёртых до красноты, и сбитого к чёрту дыхания. До Чонгука, по всей видимости,
дошло, что Тэхён имел в виду, говоря, что уходит. Но Тэхёну от этого нисколько не
легче.

— Прощай? — шмыгает носом Чонгук, сильно сжимая от обиды челюсти, и смотрит на него
с мольбой. — Какое к чёрту «прощай», Тэхён?

— Чонгук, не надо, — останавливает его тот, не разрывая зрительный контакт.

— Не надо что? — горько усмехается Чонгук. — Ждать от тебя хоть каких-то

объяснений?

— Я тебе уже всё сказал, — кое-как держится Тэхён. От вида морально убитого Чонгука
его душу планомерно перемалывает в пыль. — Мне нечего добавить.

Чонгук несдержанно всхлипывает, поникая головой, но продолжая держаться руками о

стены, плотно зажмуривает слезящиеся глаза и стискивает зубы, чтобы, видимо, не
заорать во весь голос от этой разрывающей их обоих безысходности. Тэхёна начинает
трясти ещё сильнее. Чонгук – всё для него, целый мир, вся вселенная. И у него нет
столько воли, чтобы стоять рядом с ним, задыхающимся, и не реагировать на весь этот
ад, через который тот сейчас проходит.

— Ну же, Тэхён... — мычит Чонгук с опущенной головой. — Скажи, что это несерьёзно,
что я просто не так тебя понял, — Тэхён устремляет взгляд в потолок, часто моргает,
кое-как сдерживая слёзы, и медленно выдыхает, считая про себя в быстром темпе. Но
это не помогает успокоиться. — Мы вместе прошли через такое дерьмо, Тэхён… — бубнит
под нос Чонгук, продолжая ронять слёзы на пол. — Я всегда был рядом с тобой, всегда
стремился к тому, чтобы ты улыбался чаще. Я жизнь за тебя был готов отдать. Да чёрт
с ним, я отдам и сейчас, если нужно. Прямо в эту секунду. Не задумываясь, — он
закашливается, словно подавившись своими же чувствами, и провально пытается поджать
дрожащие губы. — Ты не можешь бросить меня... Не можешь оставить меня одного…

— Уходи, — еле слышно говорит Тэхён.

У него опять не остаётся выбора.

Чонгук резко замолкает, и эта тишина гремит в тэхёновых ушах, заставляя его
чувствовать зверскую головную боль. Тэхён знает: эта боль теперь никогда его не
отпустит. Останется вместе с ним до конца и будет напоминать, каких страданий он на
самом деле заслуживает. Но и это кажется ему пустяком, когда Чонгук поднимает на
него голову. Тэхён впервые видит его таким. Видит, как гаснет его взгляд, как
расслабляются на лице мышцы, как стекают по подбородку последние слёзы. Как он
становится неживым. Так выглядят люди, которые теряют смысл. Навсегда,
безвозвратно. И Тэхён больше всего на свете сейчас грезит о том, чтобы отнять
чонгукову боль, лишить его памяти, дать ему шанс забыть об этом самом моменте на
веки вечные. И, самое главное, забрать свои слова назад.

Чонгук ведь в этот самый миг нуждается в чём угодно, только не в просьбе уйти.

— Тэхён...

— Уходи, Чонгук, — повторяет тот ещё тише.

И, захлопнув перед его носом дверь, вновь зажимает рот ладонью, чтобы никто не
услышал, как он пытается подавить свой вопль.

/end of flashback/

Сокджин целует нетерпеливо, с напором. Даже немного грубо. Тэхёну хочется, чтобы
тот схватил его руками за ткань рубашки и припечатал к стене настолько резко,
насколько это позволило бы ему стукнуться затылком о твёрдую поверхность и упустить
момент, когда из головы вылетят все эти воспоминания, которыми Тэхён то и дело
захлёбывается. Он подставляется под сокджиновы руки и его ласки, роняет на пол
бокал стоимостью в пару сотен евро, тут же ощущая, как Сокджин сдавливает его бёдра
пальцами, своеобразно наказывая, и что есть сил смыкает веки, прогоняя из своих
мыслей другой поцелуй. С другим человеком. Тэхён жаждет только чонгуковы губы. Он
ощущает, как падает в бездну, только тогда, когда Чонгук целует его. Неважно, с
какими чувствами, неважно, надеясь ли на отдачу.

Чонгук всегда целовал по-настоящему. Рядом с ним Тэхёну не хотелось притворяться. И

как бы ни был Сокджин хорош, сколько бы ни заботился и ни поддерживал, как бы часто
ни исполнял каждую тэхёнову прихоть, как бы потрясающе ни трахал по ночам и ни
позволял трахать себя, заставляя на какое-то время забыть обо всём буквально, он не
Чонгук. И никогда им не станет.

Сокджинова забота и поддержка – ерунда, если вспомнить чонгукову.

Сокджиновы потакания прихотям – лишь неумелое подражание чонгуковым.
Сокджиновы стоны под Тэхёном – пустые помехи на фоне чонгуковых.

А для Чонгука Тэхён – лишь красивое тело, в которое кто-то удачно инвестирует.
Чонгук даже смотрит на него и его одежду, часы, машину с отвращением и неприязнью,
какой-то глухой тоской по тому Тэхёну из прошлого. По Тэхёну, за которого он готов
был отдать жизнь. И которого больше нет. Но Тэхён верит, что рано или поздно вся
правда раскроется, что он освободится от роли, которую вынужден играть, и Чонгук
прекратит его так ненавидеть. Нужно лишь подождать, уверяет себя Тэхён, кусая
сокджиновы губы и позволяя ему пробираться ладонями под рубашку, злость пройдёт,
боль отпустит и сразу полегчает.

Когда-нибудь всё станет проще.

========== Part 9 ==========

Комментарий к Part 9
Всем, кто не состоит в группе. Визуализация образов персонажей из главы:
https://drive.google.com/open?id=1e69jDILmjSf7v9B3ws7MNkA6QmcoKpAZ
— Забавно, — усмехается Чонгук, поправляя чёрную шапку, и тянется к кружке с
остывшим кофе.

В кафе, помимо Чонгука и Хосока, нет никого, кроме явно невыспавшегося студента,
сидящего в самом дальнем углу с толстой книгой, и персонала, собравшегося около
бариста, который по заказу Хосока готовит уже вторую чашку американо. Хосок не
выглядит, как тот, кем на самом деле является; на нём байкерская куртка, обычная
футболка и узкие брюки с прорезями на коленях. Всё чёрное, максимально простое.
Правда, не особо подходящее по стилю человеку с такой профессией. Чонгук смотрит на
него с прищуром и издёвкой, будто я тебя умоляю, прекращай разыгрывать этот цирк.
Не здесь, не сейчас. Не со мной.

И Хосок прекрасно это видит, вот только сдаваться, по всей видимости, не

собирается.

— По-твоему, это забавно? — у Хосока грубоватая манера общения, но Чонгук на его

тон не обижается.

Они сидят здесь уже битый час, потому что Хосок – «без пары чашек кофе не могу
нормально функционировать», а Чонгук – «да, Намджун меня об этом предупреждал».
Хосок действительно необщительный: задавать вопросы любит, но сам на них отвечает
коротко и по существу. И он даже не пытается притвориться дружелюбным, весёлым,
расположенным к разговору. Он просто предстаёт перед Чонгуком самим собой –
прямолинейным, закрытым, строгим. По крайней мере, таким он кажется со стороны.
Наверное, Намджун, зная Чонгука довольно близко, передал Хосоку, что нужды
прикидываться перед тем другой личностью нет, что Чонгук раскусит любую клоунаду на
«раз», а Хосок, вероятно, оказался очень понятливым человеком.

— Кажется, это называется патопсихологическая диагностика, — задумчиво произносит

Чонгук. — Поправь меня, если я ошибаюсь.

Хосок не отвечает. Лишь молча смотрит ему в глаза, и взгляд у него наблюдательный,
оценивающий. Чонгук никогда не спутает его с каким-то другим. Хосок не похож на
типичного специалиста. Его волосы неяркого красноватого оттенка, на его запястье,
которое открывается для взора, стоит ему протянуть к сахарнице руку, виднеется
татуировка и прикрытые до этого момента рукавом часы премиум класса – не Ролекс,
конечно, но смотрятся тоже неплохо. А на его футболке красуется неброское
«Giorgiо». Дорого и сдержанно. Чонгуку такой стиль импонирует. Он чем-то похож на
намджунов. Только у того в гардеробе нет брендовых вещей.

— Продолжай, — абсолютно спокойно отзывается Хосок.

Вряд ли он работает в государственном учреждении – на такие часы там не заработать.

Но тогда не понятно, как его с красными волосами и татуировками взяли в частную
структуру. Чонгук знает, какие строгие требования предъявляют к специалистам в
платных клиниках. Докапываются вплоть до цвета нижнего белья и запаха парфюма –
Чонгуку сестра не раз жаловалась. Скорее всего, Хосок, несмотря на свой возраст,
является по-настоящему толковым специалистом и кем-то другим он просто незаменим.
Другие варианты пока на ум не идут.

— У этой диагностики ведь уйма методов. Сомневаюсь, что они тебе незнакомы, —
Чонгуку от его взгляда некомфортно, но он старается делать вид, что ему всё равно.
— Ты мог бы провести со мной клиническую беседу. Задать пару десятков вопросов и не
париться.

— Чего ради?

— Чтобы вычислить, сумасшедший я или нет.

Хосок жутко бесит. У него на лице нет вообще никаких эмоций, его взгляд не меняется
– всё такой же… глубокий. Даже по его действиям – неторопливому размешиванию сахара
в чашке с принесённым официантом кофе, поправлению съехавших на лоб прядей,
постукиванию пальцами по столешнице – не скажешь, что он испытывает в этот самый
момент. Его смешит чонгукова дерзость или он злится из-за того, что тот умничает?
Ему всё равно на Чонгука или он давно уже увидел его проблему и специально ведёт
себя именно таким образом, подталкивая его своим поведением к тому, чтобы он всё
сам рассказал?

Видит бог, Чонгук ненавидит этих мозгоправов.

— Ну и в чём суть претензии? — флегматично уточняет Хосок, расслабленно откидываясь

спиной на спинку стула и делая глоток кофе.

— В том, что не надо практиковать на мне все эти ваши многосложные хитрости, вроде
интервью с зашифрованными вопросами, отвечая на которые я не должен догадаться, что
меня диагностируют на предмет безумия, — звучит несколько неуважительно.

— А что надо? — даже такая интонация не выводит Хосока из этого его перманентного
состояния душевного равновесия.

— Хочешь залезть ко мне в голову – открывай свою, — Чонгук предлагает ему это,
потому что понимает, что Хосок на подобное не пойдёт.

— С чего я должен это делать? — вполне себе ожидаемый вопрос.

— С того, что Намджун попросил тебя мне помочь.

Хосок никак не реагирует, чем неимоверно раздражает. Что у него творится там, под
черепной коробкой? О чём он думает, какие выводы делает? Что значит это его
молчание и почему оно так выводит из себя?

Потому что на эмоциях человек способен сказать куда больше, чем следовало бы.

— Допустим, — Хосок отставляет чашку на стол и усаживается в открытую позу, как бы

подсказывая Чонгуку, что ему скрывать нечего. — А тебе это зачем нужно?

— Может быть, я тоже хочу тебе помочь.

Во взгляде Хосока на долю секунды проскальзывает «что ты, чёрт побери, несёшь?».

— Каким образом?

— Люди каждый день в красках описывают тебе свои симптомы и мучения из-за болезни,
изливают души, умоляют помочь, и ты впитываешь в себя всё до последней капли,
забираешь чужие страдания и боль. Наверняка и сам из-за этого страдаешь, но всё
равно продолжаешь их слушать, — на одном дыхании выпаливает Чонгук, делая маленькую
паузу. — А кто выслушает тебя?

Намджун был прав, Хосок очень уравновешенный человек. У него словно стоит душевный
щит от излишней эмоциональности и, возможно, необдуманных поступков. О последнем
Чонгук точно не знает, ведь он знаком с Хосоком всего пару часов, но тот точно
создаёт впечатление человека, который умеет трезво и рационально воспринимать все
происходящие события и компетентно оценивать окружающих людей.

— С чего ты взял, что мне нужен слушатель?

— Всем нужен слушатель.

Нервная система таких людей, как Хосок, способна адекватно реагировать на
различные, не всегда приятные, жизненные обстоятельства. Чонгуку это известно. Но
каким бы прекрасным врачом Хосок ни был, сколько бы всего ни видел и ни пережил,
ему всё равно нужна поддержка. Он же не робот. Другой вопрос, если он эту самую
поддержку отвергает, запрещая себе проявлять слабость. Чонгук уже знал одного
такого врача.

И он каждый божий день винит себя в том, что вовремя не заставил её выговориться.

— И каков твой план? — Хосок держится невозмутимым.

— Ты ответишь на мои вопросы, я – на твои, — ставит условие Чонгук.

— Принято, — бросает Хосок, поднимаясь на ноги, и достаёт из кармана куртки пачку

сигарет. — Я отойду минут на десять, закажи пока что-нибудь. Мне стейк и виски.
Себе – что захочешь. Угощаю.

— Кто пьёт виски в одиннадцать утра? — в недоумении морщит лоб Чонгук.

— Я, — Хосок зажимает сигарету зубами и неторопливой походкой направляется на

выход.

Надо познакомить его с Юнги.

Они определённо поладят.

* * * * *

— У него блок на всех, название чьей профессии начинается с «психо-», — Хосок

глубоко затягивается и, подняв голову к небу, выдыхает густой дым.

— Ты ведь и не таких ломал, — в голосе у Намджуна слышится мольба.

— В том-то и дело. Ломал, — Хосок тяжело вздыхает, стряхивая пепел с сигареты. — А

тут ломать уже нечего.

— Всё так печально?

— Он не поддаётся психологическому воздействию. Я имею в виду вообще. Ни в какую, —

Хосок делает ещё одну затяжку и тушит сигарету о край урны. — Уровень недоверия:
сто процентов.

— Зачем ты выдал себя, показал, кто ты есть? Я же говорил тебе, он…

— Я знаю, что делаю, Намджун, — коротко обрывает его Хосок, застёгивая куртку. На
улице солнечно, но прохладно. — Лучше придумай, как ты будешь оправдываться перед
ним, если он узнает, что тебе всё-таки дали сегодня выходной и ты сам мог меня
встретить, — и кладёт трубку.

Хосок решает постоять здесь ещё немного, поразмышлять о том, что стоит открывать
Чонгуку, а что нет, и прогнать из головы озадаченность тем, что Намджун слишком
сильно для обычного друга беспокоится о Чонгуке.

О Чонгуке, которому, вероятнее всего, уже поздно помогать.

* * * * *
— Как тебя занесло в Норвегию? — Чонгук не знает, как грамотно подступиться к нему,
поэтому решает начать с не очень личных вопросов.

— Я проходил там практику для своей научной работы. Понравилось. Остался, — Хосок в
своих ответах ёмкий. Чонгук без понятия, как вывести его на дружелюбную беседу.

— Тебе разрешили работать с татуировкой?

— Там абсолютно другой уровень, — Хосок отвлекается на официанта, подавшего им

столовые приборы и пообещавшего принести блюда в течение трёх минут, а затем
подцепляет пальцами широкий стакан с виски. — Ты, вроде, в мозгах у меня покопаться
хотел, — напоминает совершенно будничным тоном. — Давай без прелюдий.

Всё-то ты чувствуешь, язвит про себя Чонгук.

И именно эта маленькая, только зарождающаяся внутри злость подталкивает его к тому,
чтобы задать главный интересующий вопрос.

— Тебе приходилось терять близких?

Хосок поднимает на него голову, немного вскидывает подбородок и смотрит, как и до

этого, бесстрастно, совсем нечитаемо.

— Всем приходилось.

— Что насчёт тебя?

Вряд ли эта тема может понравиться хоть кому-то, но по Хосоку этого не скажешь.
Возможно, он потерял близкого человека давно и его уже отпустило, возможно, он по
природе своей не умеет скорбеть и сочувствовать себе самому.

А возможно, просто не показывает, насколько глубоки его раны.

— У меня осталась только мама, — тихо говорит Хосок и, замолкая, позволяет

официанту поставить перед ними тарелки с одинаковыми стейками.

— Что произошло?

Едва ли Хосоку хочется вспоминать это, но Чонгук верит в то, что если тот
выскажется, его хоть немного, да отпустит. И дело даже не в том, что Чонгук – мать
Тереза, что он, изувеченный, всегда готов помочь тем, кто может быть изувечен так
же, как он сам. Дело в том, что он переживает о Хосоке, как когда-то переживал о
своей сестре, и хочет свести риски такого же конца для него к минимуму.

— Мы разделились на две машины: я с мамой в одной, все остальные – в другой. Мы

выжили, они – нет, — нарезая стейк со спокойным выражением лица, рассказывает
Хосок. — Папа, бабушка с дедушкой, младший брат, моя девушка. Моя колли, её звали
Герда. Все, кого я любил, — он приподнимает вилку с отрезанным куском мяса. —
Только давай без всех этих «мне очень жаль». Кому от них легче, — и погружает его в
рот, начиная медленно пережёвывать.

Чонгуку становится немного стыдно за себя и свою уверенность в том, что Хосок –
такой же, как все остальные мозгоправы, с которыми ему доводилось знакомиться.
Каждый из них, перестраховываясь, выписывал нейролептик посильнее, чтобы уж
наверняка помог, к нему добавлял ещё один, но уже помягче, который должен был
перекрыть побочные, а сверху – антидепрессант. И ни один толком не слушал. Не
говоря уже о том, чтобы проникнуться и понять. Хосок же прямо сейчас, своими
действиями показывает, что готов довериться сам, чтобы Чонгук не боялся ему
раскрыться. Его следует уважать хотя бы за это.
— Я потерял даже маму, — под нос бубнит Чонгук, обхватывая губами трубочку, которая
тянется из стакана с безалкогольным коктейлем. Хосок поднимает на него голову,
вглядываясь в его грустное выражение лица, но ничего не произносит. Видит, что тот
не хочет развивать эту тему, и знает, что Чонгук в следующий миг её сменит. —
Говорят, среди психиатров и психотерапевтов много тех, кто имеет психические
расстройства и заболевания. Это правда?

— Нет, — Хосок делает глоток из стакана и продолжает водить ножом по мясу. — Это,
как правило, профессиональная деформация. У всех психиатров и психотерапевтов есть
отличительные особенности характера. Они позволяют нам работать с пациентами.
Возможно, со стороны кажется, что все эти странности в речи и поведении – это
симптомы какой-то душевной болезни, но на самом деле это лишь следствие работы в
специфической среде.

— Значит, ты сам никогда не болел? — Чонгук утыкается взглядом в свою тарелку,

потому что спрашивать о таком ему неловко. — Депрессией, к примеру.

— Давай следующий вопрос.

Чонгук не идиот. Для Хосока это слишком личное. Но проблема в том, что это –
единственное, что волнует Чонгука в данный момент, пока он разговаривает с
человеком, который может объяснить ему мотивы поступка его, Чонгука, сестры. У него
не будет шанса спросить об этом у кого-то другого.

— Ты когда-нибудь думал о самоубийстве?

Хосок прекращает жевать, и Чонгук отчётливо ощущает, что о его взгляд при желании
можно пораниться. Есть в нём что-то такое, что Чонгук не может описать, какие-то
другие чувства, никому, кроме него самого, незнакомые. Они глубже, сильнее. Громче.
У Хосока очень грустные глаза, если присмотреться, но они не стеклянные, как,
например, у Тэхёна. Потому что Хосок видел всё, весь спектр человеческих эмоций от
огромного счастья до потерянного навсегда смысла. И все эти эмоции были самыми что
ни на есть настоящими, буквально оголёнными: они принадлежали людям, которых он
смог или не смог спасти.

— Речь ведь идёт не обо мне, — утвердительно озвучивает Хосок. — И даже не о тебе.

— Я изучал статистику. Каждый четвертый психотерапевт постоянно носит в себе

суицидальные мысли, а каждый шестнадцатый уже совершал попытку суицида, — начинает
тараторить Чонгук, проглотив кусок мяса. — Но если бы вы делились наболевшим с кем-
то, если бы освобождались от…

— Чонгук, — перебивает его Хосок и всматривается в его глаза с серьёзностью. — Ты

не должен винить себя в смерти сестры.

Теперь жевать перестаёт Чонгук.

— И что ты ещё про меня знаешь? — спрашивает он, оставаясь сидеть неподвижно.

— Практически всё, — честно признаётся Хосок.

— И про Тэхёна?

— И про Тэхёна.

У Чонгука окончательно пропадает аппетит. Он опирается спиной на спинку стула,

складывает руки на груди, неосознанно закрываясь перед Хосоком, который прекрасно
знает язык жестов, и устремляет взгляд в окно. Молодец, Намджун. Пять баллов.
Настоящий друг, лучший хранитель тайн. Замечательный слушатель. Чонгук на Хосока не
злится, тот, грубо говоря, делает свою работу – помогает человеку с расшатанной
психикой. Хосоков интерес к своей персоне понять можно. А вот почему Намджун при
первой же возможности растрепал о таких личных вещах незнакомому Чонгуку человеку,
пусть даже и врачу, который никому никогда ничего не расскажет, – понять очень
нелегко.

— Ты же знаешь, как это работает, — вырывает его из мыслей Хосок. — Я не могу

поставить тебе диагноз, если таковой имеется, и назначить лечение, основываясь лишь
на той информации, которую мне предоставишь ты, — Чонгук действительно знает.
Просто ему всё ещё обидно. — Я должен выслушать версию тех, кто чаще всех с тобой
контактирует. В обычных случаях это родители и друзья. В твоём – это только
Намджун.

Да, у Чонгука только Намджун. Ещё, конечно, Юнги, но Чонгук искренне надеется, что
у Намджуна хватило ума не посвящать его в курс дела. Юнги бы опять взбесился, и они
с Намджуном снова бы поссорились. А Чонгук уже устал их разнимать.

— Я понимаю, что это ненормально. Неправильно, — тихо вздыхает Чонгук. — То, что я
делал с собой, нельзя охарактеризовать, как поведение психически здорового
человека. А раз у меня присутствует критика, значит всё не так уж и плохо, верно? —
с надеждой в голосе спрашивает он и горько усмехается. Хосок слабо кивает,
безмолвно отвечая на его вопрос. — Я не понимаю только одного. Почему после всего,
что я пережил, после всех этих увечий, которые сам же себе причинил, после той
боли, которую я из-за него вынес, я продолжаю надеяться на то, что он вернётся ко
мне и навсегда останется рядом?

Хосок отчётливо ощущает, что о чонгуков взгляд при желании можно пораниться. Есть в
нём что-то такое, что Хосок не может описать, какие-то другие чувства, никому,
кроме него самого, не знакомые. Они глубже, сильнее. Громче. У Чонгука очень
грустные глаза, если присмотреться, словно тоска поглотила его, и безвозвратно.
Ведь он видел всё, весь спектр человеческих эмоций от огромного счастья до
потерянного навсегда смысла. И все эти эмоции были самыми что ни на есть
настоящими, буквально оголёнными.

Они принадлежали ему самому.

— Ты любишь его? — Хосок смотрит на него без сожаления, но Чонгук всё равно верит в
то, что где-то внутри Хосок не такой бесчувственный, каким пытается показаться.

— Что? — зачем-то переспрашивает он, хотя всё прекрасно расслышал.

— Это простой вопрос, — ровным тоном кидает Хосок. — Ты его любишь?

— Я его ненавижу, — врёт Чонгук, смело заглядывая ему в глаза.

Хосок слишком наблюдателен, чтобы не услышать в его фразе ложь.

— И что ты собираешься делать дальше?

— Уеду. Куда-нибудь далеко, где на меня со всем этим… — он указывает на своё лицо,
плечи, руки. — Не будут смотреть, как на последнего фрика.

— Знаешь, Чонгук, — подаваясь вперёд и облокачиваясь о столешницу, говорит Хосок. —

Есть такой писатель – Нил Гейман. Ты ведь не против цитат? Я всегда использую их в
практике, — он делает последний глоток виски из стакана, краем глаза замечая, что
Чонгук отрицательно мотает головой. — Люди думают, что будут счастливы, если
переедут в другое место, а потом оказывается: куда бы ты ни переехал, ты берешь с
собой себя.
— Утверждаешь очевидное, — Чонгук недовольно цокает языком. Он ожидал более
дельного совета. — И это всё, что ты можешь мне сказать?

— Нет, — устало моргает Хосок. — Я хочу сказать, что если ты человека любишь,
никогда не будет лишним ему об этом напомнить.

— Тоже Гейман?

— Сообразительный.

Хосок за весь их сегодняшний разговор ни разу не улыбнулся. Поначалу Чонгук думал,

что Хосок сам по себе такой – серьёзный, холодный, вдумчивый. А сейчас, услышав от
него фразу, призывающую признаться в своих чувствах, понимает, что дело не только в
характере.

Хосок знает тайну Тэхёна. Так же, как и знает Намджун. Последний был в курсе,
почему Тэхён ушёл, это было заметно ещё в аэропорту, когда тот пришёл встречать
Чонгука вместе с Юнги. И об этом нельзя было не задуматься, когда он предложил
остаться жить в его квартире, хотя до этого ни разу не звонил и не писал, и
оберегал всеми силами по сегодняшний день. И даже сейчас, Чонгук уверен, Намджун
знает, что они, Чонгук и Тэхён, недавно встретились и уже не раз виделись. Но
почему-то ничего об этом не говорит.

Не говорил. Пока Хосок не решил вернуться.

— У меня есть ещё одна, специально для тебя, — Хосок подхватывает счёт, оставленный
на краю стола официантом, кладёт туда всю нужную сумму плюс чаевые и, положив его
на место, поднимает взгляд на Чонгука. — Многое трудно простить, но однажды ты
оборачиваешься, а у тебя никого не осталось.

Ещё одна сигарета, в один миг оказавшаяся зажатой между губ у Хосока, намекает
Чонгуку о том, что ему следует задержаться здесь на несколько минут, пока тот
покурит на улице и соизволит позвать его ехать домой. Чонгуку с его астмой дышать
сигаретным дымом категорически запрещено. Хосок, кажется, осведомлён и об этом. Он
выходит из помещения, чиркая зажигалкой, становится прямо возле окна, чтобы Чонгуку
было видно, когда он закончит, и, засунув свободную руку в карман, начинает с
каким-то присущим только ему интересом наблюдать за пробегающими мимо прохожими.

Однако Чонгуку сейчас совсем не до слежки за Хосоком.

Все его мысли забиты коротким и болезненным «…а у тебя никого не осталось».

* * * * *

У Тэхёна был тяжёлый день. Двенадцать часов кряду Чимин гонял его по поручениям,
самым выматывающим из которых оказалось найти девушку славянской внешности,
маленького роста, с четвёртым размером и хорошей задницей. Тэхён знал, что она
нужна Чимину всего на одну ночь, но всё равно, подбирая варианты, старался ему
угодить, потому что только так мог освободиться пораньше.

Хочется тишины и времени наедине с собой. Элементарно десяти минут спокойствия.

Тэхён едет практически вслепую, не обращая внимания на знаки и светофоры, мчится,
превышая скорость, сам не знает куда, и думает о Чонгуке, Чонгуке и Чонгуке. Почему
именно им выпала такая судьба? Почему именно их счастье должно было разрушиться?
Тэхён знает, что виноват только он сам и никто больше, и очень хочет вновь
оправдать себя тем, что у него не было другого выхода, что он поступил так с
Чонгуком, чтобы спасти его. Но даже ему, Тэхёну, это уже начинает казаться глупой
неправдоподобной отговоркой. Пора завязывать терзать себя этим.
Но тот их поцелуй… У Тэхёна начинает сводить пальцы на руках и ногах, стоит только
вспомнить, как Чонгук целовал его. Никто и никогда не сможет подарить ему даже
крупицу тех чувств, которые отдавал Чонгук, мягко касаясь его губ своими. Тэхёну
сложно дышать от осознания этого, его душит подступающим к горлу комом и накрывает
моральной болью из-за невозможности всё ему объяснить. Пока они борются друг с
другом, пока ранят, делают вид, что ненавидят, прогоняют, у них ещё есть шанс. Если
и не наладить отношения полностью, то хотя бы изредка побыть вдвоём. Только вдвоём.
Пусть ругаясь и бросаясь колкими фразами, пусть смело подставляя своё лицо под
удар, а потом губы под поцелуи, но он есть. И Тэхён не может прекратить надеяться,
что Чонгук когда-нибудь вернётся к нему и навсегда останется рядом.

Потому что Тэхён неисправимый, беспросветный идиот.

Заполонив голову мечтами о Чонгуке и хотя бы одних сутках, проведённых с ним

вместе, Тэхён не замечает, как въезжает во двор их старой квартиры, – единственное
на этой планете место, где можно сполна насладиться одиночеством. Свет в половине
окон уже не горит; уставшие от работы, учёбы, жизни люди давным-давно спят. Тэхён
паркуется в самом углу, пытаясь не привлекать к своей машине внимания, выходит,
тихонько захлопнув дверь, и, приподняв ворот своего светлого пальто и поёжившись от
холода, быстрым шагом направляется ко входу в здание.

Лифт узкий, и едет со скрипом. Если заморочиться и приглядеться, можно найти на

стенках старые надписи, которые Чонгука и Тэхёна всегда очень смешили. Тэхён
достаёт из кармана брюк руку, приподнимает её перед собой и, застыв в таком
положении, несколько секунд вглядывается в стрелки своих часов. Третий час ночи.
Завтра, в воскресенье, у всех нормальных людей второй по счёту выходной. Но не у
Тэхёна. Ему с утра нужно разгребать те завалы финансовых отчётов, работе над
которыми Чимин предпочёл секс с красивой девушкой из элитного дома интимных услуг.
А у Тэхёна в последние пару месяцев секс бывает только тогда, когда Сокджин
позволит. То есть, примерно раз в неделю. При лучшем раскладе.

Двери лифта раскрываются, и Тэхён, резко мотнув головой и приведя себя в чувства,
выходит на лестничную площадку. Не своего этажа. Наверное, по усталости перепутал
кнопки. Однако вызывать лифт вновь он не спешит, намереваясь подняться на этаж выше
пешком и хоть чуть-чуть расходиться. Вот только ноги совсем не идут, не хватает сил
даже на то, чтобы держать шею в прямом положении, но Тэхён упорно следует наверх,
пока случайно не поднимает взгляд и не натыкается на сидящего около двери Чонгука.
Он всё так же в одной футболке, в его руках мнётся ненужная ему куртка, и выглядит
он нисколько не лучше. Такой же морально вымотанный. Такой же выдохшийся.

— Что ты здесь делаешь? — шёпотом спрашивает Тэхён.

Не потому, что беспокоится о сне проживающих в соседних квартирах людей.

Потому, что обессилел так, что даже говорить нормально не в состоянии.

Чонгук сидит на бетонном полу, согнув одну ногу в колене, смотрит на него тоскливо,
запрокинув назад голову, и его так сильно хочется обнять, притянуть к себе,
пообещать, что всё будет хорошо, что они с этим справятся, однако Тэхён не может.
Он стоит, как вкопанный, не имея возможности сдвинуться с места, и не отрывает
взгляд от него, такого задолбавшегося из-за того, что между ними происходит, но
такого безумно красивого.

Тэхён хочет оказаться с ним рядом, прижаться поближе и положить голову на его
плечо, разревевшись навзрыд. Но только и может, что зависать на ступеньке,
продолжая молчать, вглядываться в его печальное лицо, ожидая ответа, и умирать
только от мысли о том, что прямо сейчас между ними всего лишь два жалких метра.

— Я не знаю, — едва слышно хрипит Чонгук.

Он чертовски запутался.

========== Part 10 ==========

Комментарий к Part 10
Прошу перед прочтением главы ещё раз обратить внимание на примечание в шапке
работы. Это важно.

Тема, которая поднимается в этой части, романтизироваться не должна. Это не то, над
чем нужно восторженно вздыхать (в отзывах в том числе, даже не смейте), и не то,
что нужно поддерживать. Я не могу врать про физиологию и настоящую реакцию
организма, но я буду говорить и, если это понадобится, повторять, что эти эмоции
длиной в жалкие полчаса не стоят разрушенной психики, а то и жизни.
Чонгук ничего не говорит, когда Тэхён открывает перед ним дверь, ничего не говорит,
когда разувается в прихожей и бросает куртку на вешалку. И когда проходит в
комнату, устало присаживаясь на диван и кладя затылок на его спинку, – тоже не
говорит ничего. У Тэхёна много вопросов. И неопределённых чувств. С одной стороны,
он дико рад, даже счастлив видеть Чонгука здесь, знать, что в любой момент может к
нему прикоснуться. С другой – Чонгук его, вроде как, назвал «Сколько стоит твоё
тело?», и обида от этих слов всё ещё зверски душит. Как теперь вести себя рядом с
ним?

Тэхён понятия не имеет, что на Чонгука нашло, почему он сюда приехал. Он ведь
наверняка догадывался, что Тэхён не появляется в этой квартире каждый день и не
живёт здесь на постоянной основе. Возможно, ему было некуда пойти, возможно, он
просто запутался. Вот только Тэхён абсолютно точно не тот, кто способен ему хоть
как-то помочь. Ему бы в своей голове разобраться.

— Я сегодня разговаривал с психотерапевтом, — тихо произносит Чонгук, прикрывая

глаза.

Неожиданно. Тэхён даже на миг останавливается на месте, пытаясь переварить

услышанное, и бросает короткий взгляд на Чонгука в надежде на пояснение.
Безуспешно. Тот объясняться не намерен. И не то чтобы Тэхён удивлён. Ему не
остаётся ничего, кроме как продолжить путь к настольной лампе – яркий свет включать
совершенно не хочется, – а затем, остановившись около неё, снять с себя пальто и
бросить его на стоящее рядом кресло.

— И что он тебе посоветовал? — щёлкая выключателем, спрашивает Тэхён.

С этим тусклым светом становится ещё интимнее, чем в полной темноте.

— Признаться.

— В чём? — Тэхён, закатывая рукава своего красного пуловера, надетого на белую

рубашку, направляется к старому шкафу, из которого достаёт уже знакомую Чонгуку
аптечку, и сразу же возвращается обратно, кладя её на низкий стол, всё ещё стоящий
перед диваном.

— В том, что я люблю тебя.

Чонгук сидит всё так же, с закрытыми глазами; его плечи расслаблены, руки сложены в
замок, а грудь еле заметно приподнимается от размеренного дыхания. Тэхёну до такого
спокойствия очень далеко. Он замирает на месте после тихого «Я люблю тебя», не
понимая, дышит ли в этот самый момент, но после всё же выплывает из резко
накатившего на него шока и размещается на самом краю дивана. Совсем рядом с ним.

Буквально на расстоянии вытянутой руки.

Тэхёна оглушает этим признанием. Конечно, он уже слышал это раньше, и далеко не
один раз, но он и думать не мог, он давно перестал надеяться на то, что когда-
нибудь сможет услышать это вновь. Поэтому сейчас он не верит своим ушам и мечется
внутри себя, потому что у него не выходит прекратить убеждать себя в том, что эта
самая фраза, произнесённая Чонгуком, ему просто послышалась.

— Ясно.

Ни черта не ясно.
Чонгук больше всего на свете нуждается сейчас в «Я тебя тоже», но Тэхён не может
этого произнести, ведь стоит только ответить, и моментально последуют «так почему
ты оставил меня?», «зачем ушёл?», «для чего вернулся?». А у Тэхёна только один
ответ на все эти вопросы. Ради тебя. И он пока не готов раскрывать ему большее.
Трус потому что. Самый настоящий.

— Твоя рана до сих пор не зажила? — Чонгук открывает глаза, поворачивая на него
голову.

— Смотря о какой ране идёт речь.

Если о той, что была нанесена вопросом «и сколько он платит тебе за секс?», то нет.
Такие вообще не заживают. Тэхён понимает, что эти раны – ничто по сравнению с теми,
что он сам нанёс Чонгуку, но всё равно не может простить того за это. И каждый раз,
вспоминая чонгуков взгляд, в котором не было и намёка на шутку, он вмиг начинает
злиться, да так сильно, будто копил в себе эти эмоции годами и не позволял им
выливаться наружу.

Вот и сейчас Тэхён обозлён. Он раскрывает аптечку, придвинувшись к столу, достаёт

из неё старую кредитку и свёрток с тем самым «обезболивающим» и высыпает небольшое
количество порошка на столешницу, начиная разминать его картой. Плевать, что Чонгук
о нём подумает. Никто не звал его сюда сегодня, он мог уехать к святому Намджуну,
который не продавал никому своё тело за деньги. Тэхён не собирается перед ним
оправдываться.

Отросшие прядки спадают на глаза; в этой рубашке и пуловере жарко, ещё и страшно
хочется курить, но Тэхён старается не обращать на это внимания и думает только о
том, что уже совсем скоро ему будет плевать на все эти мелочи. Что на полчаса он
сможет выпасть из реальности, почувствовав необъятное счастье, пусть оно и сменится
потом двойной порцией боли, кровью из носа и отсутствием аппетита на пару дней.
Тэхёну всё равно, ему нужны эти тридцать минут. Неважно, чем они обернутся.

Чонгуку немного не по себе. От того, что дорожки порошка, который вдыхает Тэхён,
пропадают в купюре, свёрнутой в трубочку, от того, как Тэхён, закрыв глаза,
растирает нос до покраснения, сморщив лоб, от того, как тот откидывается на спинку
дивана и облизывает свои губы ещё и ещё раз. Чонгук наблюдает за ним
сосредоточенно, не может оторвать от него, стягивающего с себя одежду, взгляд, от
его оголённых плеч и рук, его грудной клетки, расширяющейся и сужающейся из-за
участившегося дыхания. Тэхёна выбросило из вселенной мгновенно, накрыло за
считанные секунды. И Чонгук соврёт, если скажет, что его голова не забита одной-
единственной мыслью – он сейчас тоже в этом нуждается.

Однако Тэхён вцепляется пальцами в его локоть, как только он дёргается в сторону
стола, и держит крепко, не отпуская. Ожидаемо. Было бы странно, если бы он не был
против. Чонгук поворачивается к нему максимально медленно, боясь посмотреть в глаза
и получить отказ, но в итоге сдаётся, решив, что всё равно сделает по-своему, и
позволяет им столкнуться взглядами.

У Тэхёна нездорово большие зрачки, порозовевшие щёки и приоткрытые влажные губы.

Чонгук теряется. Он никогда не видел Тэхёна под кайфом – таким, словно слегка
обезумевшим, потерявшим рассудок. Тот еле заметно мотает головой, будто передавая
Чонгуку «не делай этого», «тебе это не нужно», и, чёрт возьми, молчит, не издаёт ни
единого звука. Чонгуку без его нотаций и такого необходимого сейчас вправления
мозгов сложно самому отказаться от дозы мимолётного искусственного счастья, лежащей
у него прямо перед глазами.

Он знает, как это работает. Знает, что испытав это чувство однажды, ты будешь
гнаться за ним всю оставшуюся жизнь, но получить его снова без очередной дозы не
сможешь. Знает, что несколько минут эйфории не стоят того отходняка, который придёт
на следующий день. Что на смену радости примчится сводящая с ума печаль и тоска,
что желание жить, творить, создавать плавно перерастёт в желание пустить себе пулю
в висок. Что вслед за ощущением подъёма сил наступит поглощающая апатия. Или, ещё
того хуже, психоз. Это можно продолжать до бесконечности. Чонгук всё прекрасно
знает. Но, видит бог, он так долго был заперт внутри себя, в этом тесном душном аду
и он так сильно от этого устал, что ему уже всё равно на последствия. Хуже ведь
просто некуда, думает Чонгук, вырывая локоть из тэхёновой хватки.

И, конечно же, глубоко ошибается.

Чонгук не просит у Тэхёна новую, «чистую» купюру, забирает у него из рук ту,
которую тот раньше использовал, и наклоняется над столом, стараясь мысленно унять
колотящееся сердце. Трудно не догадаться, что этот порошок, который разминается без
особых усилий, содержит в себе минимум примесей, вроде крахмала, сахара или какого-
нибудь местного анестетика. Такие, как Тэхён, могут позволить себе самое
качественное удовольствие. Да и вообще любую другую зависимость. Тэхён, к примеру,
только наркотической не обошёлся. И Чонгуку на мгновение даже становится страшно от
того, насколько далеко тот зашёл и насколько далеко он сам сейчас из-за него
заходит, но это чувство не останавливает. Чонгук отказывается сопротивляться. Он
просто наклоняется ещё ниже, быстро снюхивает обе дорожки и, отбросив сто евро на
стол, прячет лицо в ладонях.

Эмоции. Чонгука переполняют эмоции. Он не понимает, какие именно, откуда они

взялись и как они вообще попали внутрь его головы. Если и можно описать одним
словом то, что он чувствует в данный момент, то этим словом будет трансформация. Но
Чонгук не сказал бы, что в лучшую сторону. Ему хочется соскочить с дивана, начать
делать что-то, неважно что, да что угодно, лишь бы только не сидеть на месте. Ему
хочется неистовствовать. Буйствовать. Чонгук буквально чувствует, как наркотик
подавляет области мозга, которые принимают участие в процессе принятия решений. Он
становится импульсивным. Возбуждённым. Сексуальное желание, которое он испытывает,
слишком сложно контролировать. Он любит, до безумия сильно любит. Появившаяся
сосредоточенность позволяет ему сортировать в голове воспоминания, прокручивая их в
мыслях по несколько штук за секунду, и все они яркие, ослепительные. Живые. Тэхён
так счастлив там, он так много смеётся… Чонгук бы жизнь отдал за шанс услышать этот
смех в реальности. И ему уже не больно. Всё, что болело у него ежедневно,
ежеминутно, будто проходит, заживает. Последнее – по-настоящему ошеломляет. Чонгук
падает назад, на спинку дивана, садясь в такую же позу, как Тэхён, запрокидывает
назад голову и часто дышит, сжимая пальцы в кулаки. Потому что это нестерпимо.
Нельзя чувствовать столько всего сразу.

Нельзя чувствовать столько всего к Тэхёну.

Тот за один момент перекидывает через его ноги колено, усаживается к нему на бёдра,
вцепляясь в плечи так сильно, что даже при большом желании его не получится
оттолкнуть, и целует в шею совсем не нежно. Настойчиво. Где-то глубоко внутри себя
Чонгук желает его прогнать, потребовать прекратить ёрзать и прижиматься так тесно,
но не может контролировать свою собственную страсть и влечение. Его ими прибивает к
сиденью. Им невозможно противодействовать. У Чонгука просто не выходит сдвинуться с
места.
— Слезь с меня, — задыхаясь от прикосновений горячих тэхёновых ладоней к своим
рукам, шепчет он.

А про себя умоляет не отпускать.

— Заткнись.

Чонгук действительно сосредоточен, но не на нужном. Он должен думать о том, что

Тэхён с ним сделал, как разбил ему сердце, через что заставил пройти и заставляет
проходить прямо сейчас. А может думать лишь о том, как сильно его хочет. Он не
способен держать это под контролем. Пока Тэхён так жадно выцеловывает его шею, пока
скользит руками под рукава его футболки и царапает плечи, пока беспокойно елозит на
его бёдрах, – не способен. Чонгук возбуждается, кажется, за один короткий момент,
будто по щелчку, и у него уже не получается бороться с собой и своими желаниями.

Тэхён вздрагивает, стоит только дотронуться до его поясницы ладонями. Он по пояс

совершенно голый и он настолько раскалённый, настолько горячий, что Чонгук,
медленно ведя кончиками пальцев по его спине вверх, обжигается о его кожу и сам
потихоньку воспламеняется. Тэхёна хочется трогать безостановочно, сдавливать руками
его широкую талию, его выступающие рёбра, позвоночник, лопатки. Мучить, чтобы он
тоже задыхался. И Чонгук это делает. Делает с удовольствием. Ему больше ничего и не
надо. Только вжимать ненасытного Тэхёна в свою грудь и измываться над ним,
подставляя под поцелуи свою шею.

— Ты когда-нибудь занимался сексом под дурью? — тяжело дышит в ухо Тэхён и, мягко
кусая Чонгука за подбородок, начинает стаскивать с него футболку.

Чонгук не то чтобы не занимался сексом, он вообще не прикасался ни к кому с тех

пор, как Тэхён ушёл от него. Да и дурь он видит первый раз в своей жизни. И его
жутко злит этот идиотский вопрос, ответ на который Тэхён прекрасно знает. Но это не
та обычная злость, к которой Чонгук привык, её будто больше, она словно ярче,
мощнее. Насыщеннее. Чонгуку от неё планомерно срывает тормоза. Он покорно
дожидается, пока Тэхён разденет его и вновь приблизится к шее, а потом хватает за
талию крепко, бросает на диван, подмяв под себя, и нависает сверху, кладя ладони на
его колени и раздвигая его ноги в стороны.

Если Тэхён думает, что Чонгук будет с ним ласковым, то он ошибается. Чонгук
натерпелся сполна. И он задолбался. Эта больная любовь, эти токсичные чувства
превращают его в овоща. Эти раны на теле и на душе совсем не затягиваются. Он не
хочет, чтобы Тэхён надеялся на то, что Чонгук трахнет его страстно и в медленном
темпе, как обожал делать это раньше. У Чонгука не хватит на это терпения. И дело
даже не в пятилетнем воздержании или порошке, который усиливает все эмоции. Дело в
мести. Чонгук собирается отомстить самому себе.

Он ставит ладони около тэхёновых плеч, сгибает руки в локтях, неспешно наклоняясь
вперёд, и приближается к его губам, прикрывая веки, но не целует. Лишь застывает в
таком положении, вжимая Тэхёна своим весом в диван и хорошо ощущая, как тот под ним
возбуждается, но не предпринимает никаких попыток дать ему то, чего он так сильно
желает. Не так быстро. Эта месть будет сладкой. Чонгук касается его губ совсем
невесомо, но сдаться не разрешает. Ни себе, ни Тэхёну. И последний всё понимает,
поэтому еле заметно мотает головой, позволяя их губам соприкасаться в движении. Не
поддаётся. Чонгуку нравится, что Тэхён принимает правила. У него изначально не было
выбора.

— Только попробуй кончить быстро, — выдыхает в ответ Чонгук.

Чёрт.
Тэхён от этого хриплого голоса и властного, приказного тона готов спустить уже в
следующую секунду.
Издеваться у Чонгука выходит на уровне Бога. Тэхён и так еле терпит, у него ноет
каждая мышца в теле, бешено бьётся сердце, со страшной скоростью путаются мысли.
Его выдержка трещит по швам. И он знает, что с Чонгуком происходит то же самое. Что
тот, пропуская через себя весь этот ворох эмоций, готов лезть на стены, выть
раненым зверем, выносить хоть самую дьявольскую в этом мире боль, лишь бы только не
терять этот момент, в котором они по известной обоим причине забыли обо всём, что
было до. Обо всём, через что прошли за эти пять лет.

Плевать, что это всего на одну ночь.

Плевать, что завтра утром всё станет, как прежде.

Тэхёну жизненно необходимо позволить им обоим забыться.

В комнате очень жарко. А может быть жарко самому Чонгуку. Тэхёново тяжёлое дыхание
прямо в губы слишком оглушает в этой тишине; мурашки, которые бегут по его коже,
стоит только прикоснуться тыльной стороной ладони к его щеке, передаются Чонгуку
через телесный контакт. Тэхёна хочется схватить, прижать к себе и сдавить в руках
до тошноты. Чтобы кричал, как обезумевший, вопил и плакал навзрыд от невозможности
выбраться. А потом взахлёб умолял не отпускать. Никогда. Ни за что. Чонгук бы
обязательно сжалился. Ему не привыкать втаптывать в грязь свою гордость.

Довольно. И с того, и с другого. Чонгук скользит рукой ниже, к тэхёновой шее,

вплетает пальцы в его волосы, стягивая отросшие пряди в кулаках, а затем, наконец,
накрывает его губы своими. И этот фейерверк чувств – Чонгук понятия не имеет, каким
ещё словом можно описать то, что он ощущает в данный момент – ослепляет его своей
яркостью, красочностью, обжигает изнутри, заставляя вспыхивать. Никогда в жизни он
не испытывал подобного. Но Чонгук не теряется. Он целует напористо, с невыносимой
для них обоих тягучестью, давит на Тэхёна сверху, душит своей тяжестью. От него
такого не спрятаться и не сбежать – попросту негде и некуда. Чонгук дорвался и
теперь вряд ли сможет быстро насытиться. Тэхёновы губы всегда сводили его с ума.
Они и сейчас выбивают из его головы остатки разума, толкая на безрассудства. Он
терзает их до боли, точно самый оголодавший по поцелуям человек на этой планете, но
эта боль приятная, даже приторная. Чонгуку нравится доставлять её Тэхёну. И
нравится чувствовать своей грудью, как тот задыхается.

— Я сейчас… — Тэхён резко отстраняется от него, задирая вверх подбородок, и тут же

зажмуривается, ведь Чонгук не упускает возможности добраться до его шеи. — Я сейчас
полную глупость скажу… — Чонгук слышит его голос будто сквозь толщу воды, продолжая
зацеловывать каждый сантиметр его кожи. — Но в квартире нет ничего. Ни резинок, ни
геля, — он приоткрывает рот, начиная громко хватать им воздух. Чонгук, грубо
оттягивающий его за волосы и оставляющий на его коже засосы, какой-то совсем дикий,
беспокойный. Вспыльчивый. Взрывающийся от каждого лишнего слова. — Я и предположить
не мог, что когда-нибудь ты вновь захочешь отыметь меня на этом диване.

— Я не знаю, почему твоё обезболивающее на меня так влияет, — в перерывах между

поцелуями, произносит Чонгук. Тэхён давит ему пятками на поясницу, вжимая в себя
сильнее. Провоцирует. Понятия не имеет зачем, ведь Чонгук не отбитый, и не станет
брать его насухую. Тэхён делает это бессознательно. — Но если я не трахну тебя в
течение десяти минут, тебе придётся соскребать меня по всем стенам, — Чонгука
выводит из себя эта его игра. Кое-кто точно нарывается. Он делает резкое движение
бёдрами, прибивая Тэхёна к сиденью силой, и, проходясь губами по его челюстям,
ощущает, как крепко тот их сжимает. — Включай мозг, Тэхён. Я себя не контролирую.

— В машине, — тот гладит его ладонями по спине в успокаивающем жесте, хотя сам ни
разу не спокоен. — В бардачке лежит смазка.

— И какого чёрта ты всё ещё здесь? — мычит Чонгук, а сам его не отпускает,
продолжая дотрагиваться до его щёк губами.
— Не хочу терять время, — шепчет Тэхён, опуская голову вниз и заглядывая Чонгуку в
глаза. — Ключи в пальто. Машина на парковке.

Чонгук, зависая на пару секунд на его расширенных зрачках, забывает своё имя,
местонахождение и предназначение. Весь его мир крутится вокруг этого человека,
который не отрывает от него взгляд, дышит сорвано, шумно и беззвучно просит
поторопиться.

Тэхён такой изумительный, когда балансирует на грани. Такой красивый. Чонгук не

хочет отпускать его ни на мгновение. Кажется, отстранись от него, и вся жизнь
разрушится. Чонгук выбирает ещё чуть-чуть побороться. Чтобы если и спасаться, то
только чувствуя друг друга. Если и погибать, то только вместе. Вдвоём.

— Не дай бог ты будешь не готов, когда я вернусь.

Чонгуку не до сантиментов. Он слезает с Тэхёна быстро, скидывая с себя его руки и

ноги, наспех накидывает на себя футболку, подобранную с пола, и бежевое пальто, в
кармане которого действительно звенит связка ключей, и, запрыгивая в кроссовки, на
ощупь найденные в неосвещённом коридоре, вихрем вылетает на лестничную площадку,
стараясь не думать о своём стояке, который ему сдавливает узкими джинсами, об
аритмии, о нехватке воздуха. И о том, чем там Тэхён, оставшись в квартире,
окутанной полумраком, собирается заниматься.

На то, чтобы спуститься в лифте и едва не свихнуться за это время от переполняющих

эмоций и очень громких мыслей, уходит меньше минуты. На то, чтобы найти взглядом
машину, дойти до неё, осматриваясь по сторонам и прикрывая по пути топорщащуюся
ширинку подолом пальто, и перерыть бардачок, выудив оттуда пачку презервативов и
уже открытый лубрикант, – ровно три. Чонгук понимает, что Тэхёну четырёх минут ни
на что толком не хватит, поэтому тянет время, как может, оставаясь сидеть в
автомобиле и нервно дёргая коленкой. Ему нужно собраться. Взять волю в кулак. Иначе
всё это ничем хорошим не закончится.

Весь салон пропитан ароматом тэхёновых духов. Чонгук ощущает его острее, чем
обычно, впитывает чуть ли не своей кожей. Не может вдоволь надышаться его запахом.
Он мечется от желания расстегнуть свои джинсы и начать дрочить прямо здесь,
запачкав в итоге эту дорогую кожаную обивку, к желанию послать всё к чёрту и
вернуться обратно. И это будто самый сложный выбор в его жизни. В прямом смысле
слова – решающий. Чонгук растирает ладонями лицо, морщит лоб, потому что ему уже
откровенно больно, и держится из самых последних сил, пытаясь унять свою
нетерпеливость. Выходит, мягко говоря, не очень.

Чёрт бы тебя побрал, Тэхён.

Замучив себя самыми пошлыми фантазиями, которые только можно было представить, и
отсчитав ещё пару минут, Чонгук соскакивает с места, торопливо захлопывая дверь
машины, мчится внутрь дома, молясь на то, что Тэхёну хватило ума не снюхать ещё
пару дорожек, и, вбежав в лифт, сильно давит на кнопку с номером нужного этажа.

Возбуждение становится таким сильным, что начинают дрожать губы и руки. Чонгука,
врывающегося в квартиру и наскоро снимающего с себя по пути одежду, в прямом смысле
слова трясёт от желания. Под этим грёбанным порошком он вообще ничего и никого не
видит перед собой, лишь дверной проём ванной и стоящего в нём Тэхёна, по голым
бёдрам которого стекают капли воды.

Нервы от этой картинки сдают окончательно.

— Я же тебя предупреждал, — цедит Чонгук, снимая с себя джинсы вместе с бельём и

бросая их на пол.
— Чонгук, мне…

Тэхён не успевает закончить мысль, потому что Чонгук хватает его за запястье,
вырывает из ванной в коридор и тащит за собой на кухню. Дверь, ведущая в комнату с
широким удобным диваном, находится всего лишь в паре метров, однако Чонгук уже не в
состоянии терпеть секунды, которые понадобятся на преодоление даже этого короткого
расстояния.

— Помолчи.

Со стороны Тэхёна не наблюдается сопротивления. Он, обогнав Чонгука, сам забирается

на стол, обвивает его шею руками и тянется своими искусанными губами к нему за
поцелуем, но Чонгук категорически отказывается потакать его слабостям. Не сейчас,
когда тот сидит перед ним полностью обнажённым, ещё и мокрым, и дышит так, будто
уже приближается к оргазму. Чонгуку не до романтики. Он кладёт ладонь на тэхёнову
грудь, давит ей, укладывая Тэхёна на спину и устраиваясь у него между ног, и только
выдавливает на пальцы небольшое количество смазки, как тот приподнимается на локтях
и начинает вновь тянуться к нему руками.

— Не выводи меня, — шипит Чонгук, соединяя его запястья вместе и туго сжимая их
пальцами свободной руки.

Тэхён стискивает зубы от боли и зажмуривается. Потому что глаза не выдерживают

таких цветастых наворотов, что на него накатывают. Потому что Чонгук, начавший
растягивать его, всё равно относится к нему с аккуратностью. Будто, как бы ни
хотел, а по-другому по отношению к нему не может.

Тэхёна размазывает по столу от этих неприятных давящих ощущений. Чонгук,

раздвигающий пальцы внутри него, всё прекрасно видит, вот только темп и напор
сбавлять не собирается. Его кроет ещё сильнее, когда он чувствует, как тесно в
Тэхёне, слышит, как тот молчит, подчиняясь недавнему приказу, и видит, как тот
мотает головой, будто ведёт с самим собой беседу в бреду. У него едва хватает
терпения на то, чтобы, продолжая проникать в Тэхёна на всю фалангу, выдержать ещё
какое-то время перед тем, как дождаться еле слышного и вымученного «этого
достаточно».

Не так быстро.
Эта месть будет сладкой.

Чонгук отпускает тэхёновы запястья, позволяя ему дотянуться онемевшими ладонями до

своих забитых чёрной краской рёбер, вынимает из него пальцы, подхватывая пачку
презервативов, брошенную в спешке на стол, и, изо всех сил стараясь не отвлекаться
на Тэхёна, который слишком настойчиво оглаживает его низ живота, безуспешно
пытается разорвать упаковку.

— Ты правда хочешь взять меня на этом столе? — ухмыляется Тэхён, облизывая губы. И,
замечая, как Чонгук всё-таки достаёт резинку и раскатывает её по члену, притягивает
его к себе, заставляя наклониться.

— А ты против?

С этими расширенными зрачками он выглядит совсем свихнувшимся.

— Мне плевать, где… — начинает он и тут же напрягается всем телом, чувствуя, как
Чонгук проталкивает в него головку. — Подожди…

— Я просил тебя с меня слезть, — входя до упора, Чонгук практически ложится сверху
и хрипит ему прямо в ухо: — Ты сказал мне: «Заткнись», — нарочно выделяет последнее
слово.

— Чонгук, — неразборчиво мычит Тэхён, понимая, что эти нерасторопные чувственные

рывки, которые делает сейчас тот, – это только начало. Чонгук не остановится, пока
не убедится в том, что заставил его, Тэхёна, метаться в агонии и держаться, еле
оставаясь в сознании. — Прости меня…

— Заткнись.

Тэхён усмехается. Ему всегда срывало крышу от такого Чонгука, движущегося

экспансивно и вспыльчиво, заставляющего непроизвольно вскрикивать, даже не стонать.
Сейчас – не исключение. Тот вжимает его в стол всем своим весом, трахает безбожно
грубо, с наслаждением глотая каждый его вздох, и всё это, все эти чувства и эмоции,
эти лавины ощущений в близости с ним ещё в миллиарды раз объёмнее, красочнее.

Тэхён уже занимался сексом под кайфом. С Сокджином. Но Сокджин даже на миллиметр не
смог приблизить его к такому состоянию. У него никогда бы и не получилось так
безоговорочно подчинить себе, как это делает Чонгук, и разодрать в клочья всего за
одну минуту. Довести до эпических стонов, до содрогающихся мышц. До полоумия.

Сокджин может найти и достать самый чистый порошок на этой планете.

Но ни один наркотик не вставит Тэхёна так, как Чонгук.

Неописуемо ярко. Тэхён обнимает Чонгука ещё крепче, кричит ещё громче. Просит
большего, не во власти насытиться его телом. Он знает, что Чонгук на пике своей
выносливости, что под кайфом он способен толкаться мощнее, жёстче. Дольше. И что
потом его отпустит, и станет горько и плохо, что он почувствует себя израненным и
обглоданным до костей. Но Тэхён никуда не уйдёт, он останется рядом.

Потому что он тоже хочет побывать на его месте.

Тэхён даст ему ещё одну дозу и трахнет его сам до таких же криков и мольб.
Так же вспыльчиво, так же безбожно грубо. Так же долго.

Эта сладкая месть работает в обе стороны.

— Только не замедляйся, — просит Тэхён. У него абсолютно отсутствующий,

рассредоточенный взгляд. — У нас не так много времени осталось.

До момента, пока действие не закончится.

— Тебе рот ладонью заткнуть? — раздражённо отзывается Чонгук.

Ему душно. Завтра вряд ли удастся вспомнить, сколько раз они морально ломали друг
друга за эту ночь. Тэхён то узкий, то громкий – Чонгук теряется и не может точно
определить, какое слово его характеризует в определённый момент. Он изучающе
смотрит, боясь упустить что-то важное, разглядывает, будто никогда не видел до
этого, упивается зрелищем. Не может перестать молиться на его красоту. Чонгуку не
нужно даже двигаться: он несдержанно стонет от одних только тэхёновых криков.

Ему на ухо умоляющее «ещё, Чонгук», грубое «сильнее, Чонгук», добивающее «ты такой
красивый, Чонгук». Ему щиплет плотно зажмуренные глаза, жжёт кожу на лопатках от
вонзающихся ногтей, ломит поясницу с непривычки. Тэхён не станет осторожничать в
следующий заход, будет с ним слишком резок и страстен – искромсает вдоль и поперёк,
перетрёт в песок. Чонгуку уже больно. У него уже нет никаких сил. Но он толкается
короткими рывками всё глубже, глубже и глубже. Чтобы Тэхён ещё больше выгибался,
ещё больше царапался, больше задыхался. Чонгук соврёт, если скажет, что Тэхён своей
отдачей не собирает его по кускам и не воскрешает, готового на любые подвиги.
Чонгук хочет быть для Тэхёна самым красивым и сильным.
Он хочет быть тем, с кем Тэхёну всегда будет так же хорошо, как сейчас.

— Не доверяешь мне? — выстанывает Тэхён, ныряя пальцами в его волосы.

— Смотря о чём речь, — на выдохе произносит Чонгук.

Возможно, дело действительно в сильном недотрахе, умноженном в десятки раз

действием наркотика, возможно, любовь и правда постепенно перерастает в ненависть,
но Чонгук чувствует такую злость, раздражительность, что готов затрахать Тэхёна на
этом столе до смерти. Ему доставляет удовольствие смотреть, как тот скулит и
хнычет, как уже не может держать себя в руках и то и дело тянется к своему члену,
который Чонгук, нависнув сверху, зажимает между ними, и по которому специально
проходится животом. Чонгук отрывается по полной программе.

— О том, что ты никогда не запаривался о контрацепции.

— Ты успеваешь думать об этом? — он входит в Тэхёна чересчур резко, на всю длину, и

Тэхён морщит лоб, хватая его лицо в ладони и затыкая его поцелуем.

Чонгуку не нравится. Не нравится то, как Тэхён кусает его нижнюю губу, а потом
проходится по ней языком, как собственнически обнимает его всеми конечностями. Он
не должен. Ему никто не разрешал. Это пробуждает в Чонгуке ещё большую ярость,
заставляет его буквально слетать с катушек и начинать прибивать Тэхёна к столу в
совершенно бешеном темпе. Наплевав на то, что затекли руки, что болят от грубых
соприкосновений бёдра и жжёт от трения кожу. На то, что и у Тэхёна наверняка
зверски ноет спина и лопатки до красноты натёрты деревянной столешницей. Чонгуку
всё равно. Он хочет выбить из них обоих эту дурь. И в прямом, и в переносном смысле
слова.

Тэхён разрывает поцелуй и шипит Чонгуку в губы, когда тот подсовывает ему под
поясницу руку и меняет амплитуду движений. Всё чересчур. Тэхёну слишком. Он уже не
хочет ни о чём думать – ни о том, что Чонгук боится от него заразиться, ни о том,
что тот никогда не срывал на нём такую животную страсть, что никогда не толкался в
него так небрежно, размашисто. Тэхён мечтает только о том, чтобы кончить.

Надежды на то, что Чонгук будет двигать бёдрами дольше обычного, чуть ли до тех
пор, пока совсем не обессилит, разбиваются о тэхёновы же выкрики и разлетаются по
всей комнате. У Чонгука пять лет никого не было в постели. Тэхён все эти годы
сравнивал с матрасом Сокджина, что вообще не считается. Удивительно, что они оба не
спустили ещё в тот момент, когда целовались, лёжа на диване. Их сдерживает только
действие наркотика. Оно же и разрывает на части.

Чонгук на мгновение забывается, чувствуя, что больше не может, встаёт с Тэхёна,

крепко обхватив пальцами его внутреннюю часть бёдер, и стремительно наращивает в
нём темп, делая последние рывки из ряда вон грубыми. Тэхён получает то, что так
сильно хотел. С внутренним рёвом и стонами, с потерей реальности. С маленькой
смертью где-то за пределами сознания и возвращением к жизни с болью в каждой клетке
своего тела. Он уже и забыл, каково это – морально умирать от оргазма, до которого
довёл любимый человек. Это больше, чем освобождение. Хуже, чем сумасшествие. Лучше
бы Тэхён не понимал, насколько сильно он болен. Чонгук спасает его, он всегда
спасал. Не раздумывая. Только в этот раз Тэхёну перед ним не искупиться. Не то
чтобы это бессмысленно. Это, скорее, рискованно.

Чонгуку нечем дышать. У него кружится голова – настолько ярко и громко они оба
закончили. Вряд ли ему удастся выудить из своей памяти, когда он ощущал себя таким
удовлетворённым в последний раз. Прошла, кажется, целая вечность. Ноги становятся
совсем ватными, руки заметно трясутся, и Чонгук, успев выйти из задыхающегося на
столе Тэхёна, падает на колени и ладони и сникает головой, плотно прикрывая веки.
Что это, чёрт возьми, было?

Сердце норовит остановиться. Чонгук не помнит последние двадцать секунд, его мозг
будто бы в один момент расплавился, превратился в месиво. Он никогда не был таким
жестоким, ему никогда не хотелось делать Тэхёну так больно. Это наслаждение, с
которым он мучил его, этот кайф, который он испытывал не от наркотика, теперь дико
пугает. Чонгуку хотелось целовать его дольше, трахать его глубже, измываться над
ним больше. Но это была не месть, он спутал её с желанием сделать воспоминание
красочнее. Чтобы не суметь прогнать его из своей головы, даже если придётся
пережить очередной нервный срыв и вновь потерять память и смысл жить дальше.

И он сохранил его. Зататуировал на большом мозге образ расплывающегося в блаженной

ухмылке Тэхёна, его зажмуренные глаза, выступающие над кожей от напряжения вены,
истерзанные онемевшие губы. Тэхён был таким потрясающим под ним, таким отзывчивым…
Чонгук опирается ладонями о кафельную плитку, дышит шумно и, прокручивая в памяти
каждую миллисекунду, в которой Тэхён был в его руках, по-настоящему улыбается. Ему
было нестерпимо хорошо с Тэхёном. Космически. Он видел небо, ощущал вселенную.
Чувствовал, что летает.

А потом упал и разбился о холодный пол кухни.

— Мне нужно покурить, — слышится голос Тэхёна. Он поднимается на локти, неряшливо

оттирая с живота сперму салфеткой, которая уже запылилась от времени, слезает со
стола и, бегло взглянув на Чонгука, направляется к окну. — Это пройдёт, — говорит
как бы невзначай, останавливаясь в паре шагов от него и беря в руки пачку сигарет,
лежащую на подоконнике. — Мир теперь кажется чёрно-белым, верно?

— Ничего нового, — сухо бросает Чонгук, вставая на ноги, и поднимает на него

взгляд.

— Да, — взаимно всматривается в него Тэхён, медленно поднося сигарету к губам. —

Ничего нового.

Как же Чонгук задолбался ощущать этот скрежет внутри. Он ведь любит Тэхёна, он так
сильно его любит… Несмотря на то, что тот сломал его жизнь, несмотря на то, что
продолжает добавлять к ещё толком незажившим ранам новые. Чонгук, наверное, самый
глупый человек на этой планете.

Самый сильный из-за своей боли и самый слабый из-за своей любви. Это Тэхён
превратил его в такого.

Чонгук догадывается, что до утра ещё уйма времени. Они могут разойтись сейчас по
домам и уже через несколько часов проснуться с теми, для кого являются целым миром,
но они не сделают этого. Потому что оба свихнулись из-за своих чувств. Потому что
для того, чтобы сдаться и показать друг другу, чего они на самом деле желают, им
ничего не осталось, кроме как словить приход.

Как они докатились до этого? У Чонгука нет ответов.

Он разрывает зрительный контакт, устало моргая, отворачивается, начиная пятиться

назад, и намеревается уйти, но Тэхён его останавливает.

— Куда ты?

— В душ.

Рука с горящей зажигалкой, которую Тэхён держал около сигареты, зажатой между
зубов, плавно опускается вниз. Тэхён смотрит на Чонгука непонимающе.
— Хочешь смыть с себя всё, что произошло? — как-то слишком тихо произносит он.

Чонгук слышит в его тоне обиду, но жалости не поддаётся.

— Нет, — коротко отвечает он, смотря ему в глаза с серьёзностью. — Ты ведь

собираешься трахнуть меня, — добавляет утвердительно.

— Собираюсь, — уверенно.

— Я в душ, — повторяет Чонгук с интонацией, мол, что ты тогда идиотские вопросы

задаёшь?

У Тэхёна на лице появляется еле заметная улыбка.

Забыть эту ночь и правда будет сложно.

* * * * *

Татуировок на Чонгуке намного больше, чем Тэхён, глядя на него одетого, себе
представлял: у того забита вся верхняя часть тела, включая шею и часть бёдер.
Возможно, дело во влиянии Юнги, который всегда считал смысл каждой своей татуировки
отдельной философией. Возможно, Чонгук просто изменился и поменял стиль. Тэхён
понятия не имеет, к чему стоит склоняться. Сидя на диване и измельчая порошок сразу
на двоих, он не может перестать думать о том, что Чонгук позволял Юнги водить иглой
по своей коже специально. Боли ради. Чонгук всегда говорил, что моральную боль
нельзя заглушить ничем, кроме физической. И всегда доводил себя и свой организм,
когда хотел, чтобы переживания отступили. Однако сейчас Тэхёну очень хочется
верить, что его татуировки – это не следствие избавления от страданий, что у
Чонгука были другие, более адекватные мотивы навсегда «закрасить» своё тело. Только
ни одно нормальное оправдание в голову как назло не лезет.

Чонгук появляется в дверном проёме ровно в тот момент, когда Тэхён, снюхав две свои
дорожки, запрокидывает назад голову и начинает растирать указательным пальцем нос.
Смотрится отвратительно. Почему его действия такие отлаженные? Как давно он сидит
на этой дряни? Как часто губит себя новой дозой?

Чонгук никогда не интересовался запрещёнными психоактивными веществами, но часто

слышал от сестры, что этот наркотик вызывает страшную зависимость, и по большей
части не физическую. Вряд ли Тэхён когда-нибудь сможет соскочить без необратимых
последствий для своей психики. Чонгуку его искренне жаль. Себя, как ни странно, –
нисколько. Он всё ещё наивно думает, что от одного раза ничего не случится, а на
второй будет попросту не найти денег.

И, конечно же, глубоко ошибается.

— Я принесу виски, — Тэхён резко поднимается на ноги и, мотнув головой,

направляется к Чонгуку, который загораживает ему проход. — На тебя взять?

— Виски? — морщит лоб Чонгук.

— Я чувствую тревогу, когда принимаю, — Тэхён нервно дёргает плечом, да и вообще

выглядит беспокойным. Чонгук этого в первый раз не заметил. — Поэтому пью. Чтобы
успокоиться.

— Ясно, — губами произносит Чонгук, не отрывая от него взгляд.

Что ты сделал с собой?

Чонгука захлёстывает тоской по прежнему Тэхёну. Который носил очки, пальто и
длинные шарфы, который пил ночами крепкий кофе, потому что боялся, что сон прогонит
его вдохновение. Который, несмотря на то, что иногда им приходилось делить одну
порцию еды на двоих и экономить на свете, воде, отоплении, всё равно каждый день
улыбался и со счастливыми глазами повторял «я люблю тебя».

— Не смотри на меня так, — вырывает его из воспоминаний Тэхён. — Это

распространённая побочка.

— Может быть, хотя бы из-за этого стоит завязать? — пробует вразумить его Чонгук.

— Меня всё устраивает, — кто бы сомневался. — Дай пройти.

Вот и поговорили.
Чонгук делает шаг в сторону, пропуская его на кухню, подходит к дивану, на столе
перед которым уже лежат две аккуратные белые полоски порошка, и сразу же
наклоняется к ним, взяв со столешницы свёрнутую купюру.

Подъём сил вновь наступает за считанные секунды; желание карабкаться по стенам,

двигаться, чего-то хотеть становится невыносимыми. Чонгук прикрывает глаза,
укладываясь на диван лицом вниз, на живот, утыкается носом в обивку и часто дышит
грудью, вытянув руки вперёд. Всё стало ещё ярче, ещё ошеломительнее. Чонгук зря
пытается сопротивляться этой нахлынувшей энергии. Его от неё точно разорвёт.

Тэхёна – тоже. Он возвращается в комнату, выпивая по пути прямо из горла и держа в

свободной руке смазку с презервативами, опускает взгляд на изумительное чонгуково
тело, распластавшееся на диване задницей кверху – чёрт возьми, как же ему всё-таки
идут эти татуировки – и останавливается прямо над ним, делая последний глоток и
отставляя бутылку на стол.

Возбуждение опять накатывает слишком быстро. Тэхёну хочется надавить большими

пальцами на эти ярко выраженные ямочки на пояснице, чтобы Чонгук вскрикнул от боли
и взвыл, принявшись умолять быть чуть-чуть понежнее. Ему хочется оставить поцелуй
на каждой выступающей над кожей косточке, каждой вене, каждом до последнего
рисунке. Но вместо этого он садится на его твёрдые бёдра, кладёт на его копчик
ладонь и начинает медленно вести ей вверх по позвоночнику. А потом вплетает свои
длинные пальцы в его волосы, дёргает его на себя за пряди, неторопливо склоняясь
над ним, и приближается губами к его уху. Терпи, как бы намекает Чонгуку Тэхён, у
тебя нет выбора. У меня тоже не было. И Чонгук терпит. Сжимает челюсти, скребётся
ногтями о сиденье, дышит часто и громко, ощущая, как тот льнёт к его спине своей
грудью и упирается своим членом в его поясницу, но терпит.

Чонгук знал, что так будет. И не ждал, что Тэхён вдруг станет с ним ласковым. После
предыдущего их раза было глупо на это надеяться. Он послушно наклоняет шею в
сторону, позволяя Тэхёну вдоволь надышаться им, и, слыша запах алкоголя, чувствуя
его горячее дыхание кожей, окончательно расслабляется. Сдаётся. И почему-то именно
сейчас, не видя Тэхёна, но осязая его всем своим телом, Чонгуку до одури сильно
хочется поцеловать его.

Но Тэхён целует первым. Выскальзывает рукой из его волос, ведёт ладонью по шее
снизу-вверх, приподнимая его голову за подбородок, и ловит его губы своими, целуя
медлительно, долго. Чонгуку жутко неудобно: у него ноет от прогиба поясница, у него
затекла шея, а локти, на которые он опирается, жжёт от соприкосновения с грубой
тканью. Однако он не зацикливается. Всё, о чём ему сейчас хочется думать, – это
Тэхён, который в этот миг рядом, который слышит мысли и исполняет желания без
лишних слов. Который даёт передышку, позволяя опустить голову вниз, а сам, пересев
повыше, на поясницу, целует в висок, в щёку, за ухом, спускается ладонями по его
рукам очень неторопливо, по сантиметру в секунду и, добравшись, наконец, до конца,
крепко сцепляет их пальцы в замок.
Чонгуку дурно от этих прелюдий. Если Тэхён хочет насадить его на член и сорвать на
нём всю свою боль, то ради бога. Чонгук не будет сопротивляться. Только не надо
перед этим доказывать, что происходящее между ними сейчас – это не просто секс, а
что-то большее. Для Тэхёна всё точно не так. Это Чонгук готов ползать перед ним на
коленях, крича о своих чувствах. Чонгук готов всё простить, если услышит «я тебя
тоже». Не наоборот. Тэхёну нужен только физический контакт. Так какого чёрта он
тогда вытворяет?

Тэхён бы с Чонгуком поспорил. Как же он пьянеет, когда касается чонгуковой кожи

губами, когда трогает его везде, где только может, и сжимает его в своих руках что
есть сил. Это непередаваемо. У Тэхёна никогда и ни с кем такого не было. И не
будет. Он одержим этим чувством обладания, и это вовсе не следствие действия
наркотика. Тэхён Чонгука тоже. Просто сказать ему об этом не может. Поэтому всей
душой надеется, что тот всё поймёт и не станет спрашивать. Разве стал бы человек,
которому всё равно, тратить время на все эти глупости – поцелуи, держания за руки,
тесные объятья со спины? Он бы вставил член, довёл себя до разрядки и бросил на
диване скулить. Тэхён знает, потому что все, кто под ним стонал, оставались
брошенными. И сколько бы его не спрашивали, в чём дело, почему он так зол и
недоволен, ведь секс был прекрасным, он ничего не говорил в ответ. Думал про себя:
«Ты не он». Но не говорил. Никого это не касалось. Даже Сокджина.

А Чонгук под ним такой чуткий, отзывчивый. Тэхён понимает, что дело по большей
части в кайфе, который тот словил, но не перестаёт верить в то, что Чонгук тоже
изголодался по его ласкам. Тэхён, если бы только мог, продолжал делиться нежностью
до бесконечности, до утра и до следующей ночи, пока они оба не отключились бы без
сил. Но у них совершенно нет времени. Уже через пару часов Тэхён должен появиться в
кабинете Чимина, а затем бегать весь день по важным встречам, распивая изысканный
алкоголь в ресторанах и улыбаясь людям, которых ненавидит, но с которыми вынужден
сотрудничать ради прибыли. А у Чонгука смена: он должен мыть полы в уродской тёмно-
синей форме и оттирать грязь в туалетах.

Они живут в совершенно разных мирах.

Но даже в этих мирах совершенно одинаково любят друг друга.

— Повернёшься ко мне? — шепчет на ухо Тэхён, зарываясь носом в его волосы.

— А ты хочешь?

— Хочу.

Чонгук не обязан. Ему вообще, по сути, должно быть плевать на желания Тэхёна.
Вот только у него всё ещё нет гордости.

Он скидывает с себя его руки, приподнимается на локтях, намекая Тэхёну на то, чтобы
тот выпустил его из своей железной хватки, а затем переваливается на спину,
подпуская Тэхёна ближе, и тянет руку к его щеке, заглядывая ему в глаза.

До Чонгука доходит, что необходимо жить моментом. С восходом солнца всё вновь
разрушится и вернётся вся боль, но сейчас ни для одного из них это не должно иметь
значения. Ведь в тэхёновых зрачках отражается только он, Чонгук. И ничего больше. В
эту самую секунду весь мир Тэхёна сосредоточен лишь на одном человеке. Это работает
и в обратную сторону. Каждый из них видит во взгляде напротив искреннюю взаимность.
Им не стоит отвлекаться на мысли о том, как же после этой ночи они будут жить
дальше.

Тэхён тянется за смазкой, стоящей на столе, предусмотрительно затыкает Чонгука

поцелуем, чтобы не видеть эмоции на его лице, и начинает готовить его совсем
нетерпеливо, стараясь не обращать внимания на то, что Чонгук отпихивает его от себя
за плечи, мечется под ним и вообще ведёт себя как-то чересчур активно. Тэхён
списывает это на чонгукову сильную жажду почувствовать его, Тэхёна, в себе. Чонгуку
на самом деле больно. Он старается, он правда старается расслабиться и вынести эти
минуты более-менее спокойно, но у него никак не выходит. Лишь тэхёновы губы его
немного отвлекают: Чонгук пытается сосредоточиться только на поцелуе. Тэхён всегда
растягивал его с тонкостью, никогда не торопился и делал всё по уму, но в прежнее
время у них был регулярный секс. Теперь регулярный секс, если его можно таким
назвать, только у Тэхёна. А Чонгук так давно никого к себе не подпускал, что
сейчас, ощущая в себе уже два пальца, готов начать умолять Тэхёна остановиться.
Готов, но не может. Потому что слишком безумен, чтобы отказаться от ночи с Тэхёном
из-за какой-то там боли, с которой за эти пять лет практически породнился.

Что-то не так. Но Тэхён не понимает, что именно. Чонгук целует его как-то нервно,
отчаянно, впивается в кожу на руках больно и дышит тяжело, встревоженно. Наверное,
он слишком сильно хочет и не может больше ждать. И, наверное, этих почти десяти
минут ему было достаточно, чтобы подготовиться. Тэхён разрывает поцелуй, со
странным чувством взглянув на Чонгука, оставшегося лежать с закрытыми глазами,
раскрывает презерватив с мыслями о том, что чонгуковы опасения за своё здоровье не
беспочвенны, – Тэхён связями на одну ночь не брезговал – и, надев резинку,
пристраивается у Чонгука между ног. У Чонгука, у которого на лице отражается весь
спектр отрицательных эмоций, стоит только начать в него входить, у которого
начинают дрожать губы и заметно вздымается грудь.

Что-то не так. Тэхён не понимает, что именно, но тоже чувствует боль. В Чонгуке
слишком тесно, и это не та теснота из-за которой тебе крышесносно и выбивает воздух
из лёгких. Тэхёну сдавливает член, и это просто невыносимо. Возможно, не будь они
оба под дозой, которая значительно притупляет боль, они не лежали бы сейчас так
относительно спокойно и не терпели бы всё молча. Но Чонгук по-прежнему хочет
Тэхёна, даже если поначалу будет казаться, что он в аду. А Тэхён по-прежнему желает
заставить Чонгука извиваться под собой. Они одержимые. Оба. Самые настоящие психи.
Что их, чокнутых, может остановить?

Тэхён смотрит на Чонгука, который стискивает зубы, зажмурившись, проклинает самого

себя за то, что вообще это начал, и очень боится продолжать, но всё равно решает
толкнуться до упора. Чтобы сразу остановиться и спросить, в чём проблема.

— Тэхён… — у Чонгука дрожит голос.

Тэхён наклоняется к нему, оставляет лёгкий поцелуй на щеке и, заметив, что тот
немного успокаивается, пытается двигаться в нём, но ничего не выходит. Чонгук
зажимается, не даётся. Он вёл себя так только однажды. Когда…

— Подожди, — быстро выпаливает Чонгук. — Дай привыкнуть.

— Чонгук, — виновато зовёт его Тэхён, проводя большим пальцем по веку: призывает
открыть глаза. — У тебя никого…

— Да, — тот часто хлопает ресницами, но на Тэхёна не смотрит. — Никого, кроме тебя.

Чёрт бы тебя побрал, Чонгук.

— Почему ты не сказал? — шепчет Тэхён и старается вообще не шевелиться.

— Что-то изменилось бы? — у Чонгука выравнивается дыхание, и он наконец-то

осмеливается посмотреть Тэхёну в глаза.

— Я был бы осторожнее, — еле слышно говорит Тэхён. Чонгук ему не верит.

— Ты никогда не был нежен со мной. Это была моя прерогатива, — беззлобно, но

немного разочарованно произносит Чонгук. — Я не умел быть жестоким с тобой. Вот так
я любил тебя, Тэхён, — он опускает взгляд на его губы, зависает на них на какое-то
время, а потом вновь ловит с ним зрительный контакт. — Даже к дыханию твоему по
ночам прислушивался. Волновался из-за того, что тебе приснится кошмар, и ты
испугаешься.

— Чонгук…

— Поэтому, — строго прерывает тот. Он очень устал, по нему это видно, но Тэхён не
может отпустить его сейчас. Они оба тотчас опустеют и задохнутся. — Если ты хочешь,
как и тогда, трахнуть меня грубо, то самое время послать мою просьбу к чёрту и
начать двигаться.

Тэхёна ошпаривает его словами. Чонгук действительно ни разу не сделал ему больно.
Он пылинки с него сдувал, на цыпочках вокруг него ходил. К дыханию по ночам
прислушивался. Чонгук не боялся ни смерти, ни мук, ни страданий. Он боялся ранить
Тэхёна. А Тэхён по натуре своей резкий, безжалостный, дерзкий. Он так воспитан. Но
это не значит, что он не умеет любить. Умеет, и ещё как, просто по-своему.
Особенно.

Тэхён, может быть, и не фанат нежности и сентиментальности, но он всегда отдавал

себя Чонгуку без остатка.

— Прости меня, — хрипит Тэхён и падает лбом на его плечо.

Сердца у обоих от такого напряжения вот-вот остановятся. Чонгук лежит с открытыми

глазами, вглядываясь в потолок, слушает тишину и понимает, что Тэхён будет смиренно
ждать до тех пор, пока он, Чонгук, не заикнётся о том, что уже можно. Им обоим
сейчас крайне тяжело: по их крови разливается чистое удовольствие, они возбуждены
до предела и нуждаются в выбросе энергии. Чонгук постепенно привыкает к Тэхёну
внутри себя, все тянущие ощущения сходят на «нет»; он подцепляет пальцами тэхёнов
подбородок, смотрит на него из-под опущенных ресниц и, притянув его к себе,
останавливается в сантиметре от его губ. Чонгук ведь так любит издеваться. Любит
чувствовать, как у Тэхёна от нетерпения подрагивают ресницы, как он сжимается весь,
готовый взорваться и запачкать кровью стены. И как сам впивается в губы, целуя
совершенно несдержанно, одичало. Чонгуку в этой новой ярчайшей волне эмоций хватает
сил лишь на одно короткое «Давай, Тэхён». И Тэхён повинуется. Не разрывая поцелуй,
не убирая ладонь с его лица, начинает двигаться в нём изощрённо медленно, стонет
ему прямо в губы изнеженно. И сам же закипает от каждого своего толчка.

Чонгук такой уязвимый, такой невообразимо чувствительный. Обнимает всё крепче,

тянет на себя. Взывает взять глубже. У Тэхёна много сил, он запросто может
ускориться и позволить Чонгуку вдоволь прокричаться. Но не хочет. Чонгук
заслуживает всех тех чувств, которые сам всегда дарил. Поэтому Тэхён, вопреки всем
своим убеждениям, берёт его лениво, страстно, отдаёт ему всё, что недодал за
прошедшие годы. Занимается с ним любовью. И Чонгук позволяет оставлять на себе
новые шрамы, открывается перед ним безо всяких вопросов, но, даже осознавая, каким
беззащитным в таком состоянии становится, всё равно улыбается. Потому что ещё
никогда в жизни ему не было так катастрофически хорошо, как сейчас.

Кажется, остановись Тэхён, и Чонгук сам начнёт насаживаться на его член. По его
лицу расплывается вселенское наслаждение – Тэхён впервые видит его таким. У него
приоткрыты губы, раскрасневшиеся от долгих поцелуев, он еле заметно закатывает
глаза на каждый длинный тэхёнов рывок. Он словно не здесь, а в какой-то другой,
параллельной вселенной, где на нём не срывают переживания, где его не ровняют с
сиденьем дивана из-за каких-то личных проблем. Всё, что делает сейчас Тэхён,
посвящено Чонгуку. Всё для Чонгука и ради Чонгука. О себе Тэхён не думает
абсолютно. И ему от всего сердца жаль, что он столько лет был с Чонгуком эгоистом,
что в постели чаще всего думал о себе в первую очередь. Тэхён бы вернул Чонгуку
каждую ночь и переиграл её. Если бы Чонгук только позволил. Он бы отдал всю свою
любовь, которой всегда в нём было до краёв. Если бы Чонгук только снова доверился
ему.

Сумасшедший пульс долбит Тэхёну по вискам, грудную клетку будто перетягивает

жгутами. Он вбивается в Чонгука чувственно, трётся своим носом о его, не понимая,
почему раньше так не делал, ловит губами каждый его стон. Чонгук так сладко стонет…
Тэхён слушал бы это вечно. Он давно сбился со счёту и не знает, который сейчас час,
сколько минут они уже вот так, в объятьях друг друга погибают. И если бы только
кто-то знал, как Тэхёну не хочется думать о том, что Чонгук лёг под него только из-
за наркотика. Что он не пошёл бы на такое, не будь искусственно возбуждён и не
поёрзай Тэхён у него задницей на члене. Он выцеловывает его щёки и шею,
задерживается на каких-то местах, кусая его и оставляя следы и засосы, а про себя,
точно обезумевший, повторяет, что Чонгук тоже его хотел, что тоже не смог устоять.
Что он тоже его любит. Ведь если дело действительно в порошке, то между ними ничего
не изменится.

— Что ты делаешь? — выдыхает Чонгук и, кладя горячие ладони на тэхёнову грудь,

впивается ногтями в кожу.

— В чём проблема? — мычит тот, не останавливаясь.

— Прекрати притворяться и трахни меня, как следует, — равнодушно заявляет Чонгук.

Прикидываясь, что равнодушно. — Как делал это всегда. Как ты любишь это делать.

— Я не хочу как всегда.

— Да плевать я хотел, — в открытую лжёт Чонгук. — Дай мне уже кончить.

У Тэхёна, потерянного в собственных же чувствах, ложь распознать не выходит. Обида

накрывает его моментально; движения становятся ритмичными, иступленными, звуки
соприкосновения их тел – максимально громкими. Чонгук хочет как следует? Тэхён
исполнит его желание. Он не сбрасывает темп, когда Чонгук закусывает губу, явно не
выдерживая такого напора, а наоборот, ускоряется, чуть отстраняясь от него и
обхватывая ладонью его член. Потому что Тэхён и правда любит это делать. Любит
смотреть, как Чонгука накрывает оргазмом, как он сгибает пальцы на руках до
нездорового хруста и безбожно дрожит всем телом, постепенно расслабляясь. Любит
заламывать ему руки, делать последние толчки с присущей ему грубостью, выкрикивать
что-то совершенно непристойное, кончая, а потом падать рядом на спину и
зажмуриваться из-за плывущего перед глазами пространства. Тэхён обожает всё это.
Просто сегодня он хотел показать, что многое понял и больше не хочет быть эгоистом.
Но раз Чонгуку угодно «как делал это всегда», то кто Тэхён такой, чтобы ему
отказать?

Чонгук никогда не расскажет Тэхёну о своей уверенности в том, что случившееся между
ними этой ночью уже никогда не повторится. Ведь испытать такие чувства вновь
попросту невозможно. И если завтра ему будет суждено умереть, он умрёт с улыбкой на
лице, потому что теперь знает точно: какими бы ни были причины ухода Тэхёна, они
стопроцентно не были связаны с его влюблённостью в другого человека. Нет никакой
влюблённости. Тот сегодня доказал это дважды.

Либо Чонгуку спутала мысли дурь.

Чонгук сегодня признался Тэхёну в любви. Прямым текстом. Ещё перед тем, как тот
достал порошок.
А Тэхён ничего не ответил, даже не подал виду. Нужна ли ему эта раненая любовь?
Нужны ли ему они?

— Здесь прохладно, — внезапно произносит Чонгук. Его грудь ходит ходуном – он всё
ещё не перевёл дыхание.

— Иди ко мне, — Тэхён поворачивается на бок и тянет к нему руки, призывая согреться
в его объятьях.

— Я не останусь.

Очередная рана на разодранной в мясо тэхёновой душе.

Чонгук не может остаться. Он до безумия сильно хочет обнять сейчас Тэхёна и так же
до безумия сильно боится пригреться в его руках. Поэтому и сбегает. Уходит в
коридор на дрожащих ногах, находит в темноте свою одежду и, на пару минут забежав в
ванную, вылетает в прихожую, а после – на лестничную площадку. Чонгук не ждёт, что
Тэхён станет останавливать его. В этом нет никакого смысла. Наверняка тот сказал
последнюю фразу для приличия. И наверняка уже десять раз об этом пожалел.

Он тормозит, спустившись всего на одну ступеньку вниз, садится на ледяной цементный

пол и начинает растирать лицо ладонями. Что они оба натворили? Зачем поддались?
Какого чёрта шрамировали друг друга?

Неужели следов от прежних увечий им было недостаточно?

«И что он тебе посоветовал?»

«Признаться».
«В чём?»
«В том, что я люблю тебя».

Тэхёна трясёт от тишины и осознания того, что он остался в этой квартире один. Он
так и стоит около дивана, смотря через проём на опустевший коридор, крепко сжимает
челюсти и часто моргает, отгоняя от себя приступ паники. Что они оба натворили?
Зачем поддались? Какого чёрта шрамировали друг друга?

Почему их обоих так легко сломать?

Тэхён опускается на пол, прислоняется спиной к сидению дивана и, притянув к себе

колени, зажимает ладонью рот. Чтобы никто не услышал, даже он сам. Чтобы никто не
узнал об этих слезах, даже предположить не смог. Тэхён чувствует себя разрушенным
до основания. Разбитым, использованным и брошенным.

И не чонгуковым «я не останусь». Своей безвольностью и трусостью.

Вот он, Тэхён: богатый, успешный мужчина, который ни в чём не нуждается, который в
состоянии позволить себе всё самое дорогое и лучшее.

Вот он сидит на полу абсолютно голый, давясь своей истерикой, дрожит от холода – и
дело даже не в температуре комнаты – и не может собрать себя по частям, чтобы
подняться на ноги.

«Мир теперь кажется чёрно-белым, верно?»

«Ничего нового».
«Да. Ничего нового».

И вот его любовь, из-за которой от него ничего не осталось.

Посчитай, сколько шрамов на нас,

Сколько ран, сколько крови алой,
Сколько язв на душе из-за ласк,
Сколько лжи во взаимном «мне мало»,
Сколько низших эмоций ты спас,
Сколько гас во мне ради забавы,
Сколько раз проводил мастер-класс
«Оцени свою грусть на сто баллов»,
Сколько клялся, что мир не предаст,
Сколько сердце твоё бунтовало,
Сколько прятал ты чувства от глаз,
Сколько волком выл в стенах подвала.

Посчитай, сколько было «погряз»,

Сколько болью мой мозг вышибало,
Сколько я произнёс лишних фраз
Вместо «как меня всё зае…»

========== Part 11 ==========

Чонгук стоит, с трудом понимая, как такое вообще возможно. Выстрелы продолжают
греметь на всё здание, крики людей стоят в ушах – они кричат в последний раз, –
слышатся падения бездыханных тел на белоснежную плитку пола, который ещё недавно
Чонгук так старательно отмывал. А напротив стоит Тэхён с пистолетом в вытянутой
руке, и на лице у него ни отчаяния, ни сожаления. Только лютая злость.

Чонгук раньше не знал, что чувствуют люди, на которых направлено дуло пистолета. Он
не раз сам пытался застрелиться, но ни одна такая попытка, как ни странно, не
заставляла его бояться погибнуть. Сейчас же его сковывает этим страхом. Не потому,
что он что-то не успел в этой жизни, что-то кому-то не сказал или что-то от кого-то
не узнал. Потому что выстрелить в него хочет человек, который уже подталкивал его к
смерти, и неоднократно. Ради воспоминаний о котором Чонгук и сам был готов умереть.

Отвлечься получается только на пару секунд. Чонгук видит, как Тэхён поворачивает
голову, слыша шаги со стороны винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, и следит
за его взглядом, адресованным Чимину, остановившемуся на ступеньке и уставившемуся
в ожидании на развернувшуюся картину. Того, кажется, не волнует куча мёртвых людей,
которых по его же указу перебили. Чимина интересует только то, выстрелит ли Тэхён,
у которого нет выбора. Его забавляет смотреть на то, как тот мечется.

До Чонгука не сразу, но всё же доходит, что здесь к чему: ему отсюда не выбраться.
Он решает, что раз уж это и есть конец, раз уж ему сегодня не суждено выжить, то
пусть последним, кого он видел в своей жизни, станет Тэхён, а не Чимин, который
продолжает ядовито ухмыляться, наблюдая за ними двумя.

Тэхёну, медленно поворачивающемуся обратно и заглядывающему Чонгуку в глаза,

хочется произнести вслух «Что же ты натворил?» и чёртово «Я люблю тебя».
У Чонгука в мыслях крутится то же самое.

Вот только что сейчас может исправить эта любовь?

* Утром этого дня *

— Кажется, ты меня вчера не так понял, — говорит Хосок и ставит перед Чонгуком,
сидящим за столом, кружку с крепким кофе. — Я посоветовал поговорить с ним, а не
принять в его компании чего-нибудь запрещённого.

Чонгуку плохо. И морально, и физически. Он пребывает в состоянии полусна, он

подавлен, у него нестерпимо болит каждая мышца. Хосок как врач, наверное, очень
хочет сказать, что это депрессивное настроение, спутанность мышления и разбитость
во всём теле – последствие принятия наркотика, но Чонгук и так это знает и не
нуждается в очевидных объяснениях. Ему вообще в данный момент не нужно ничего,
кроме тишины и одиночества. Потому что всё, чего он сейчас желает, ощущая такой
колоссальный упадок сил, – это навсегда перестать мучиться.

— Ты что, мысли читать умеешь? — неразборчиво хрипит Чонгук, чуть склоняясь над
столом и подпирая лоб ладонями.

— Ты хоть представляешь, сколько через меня прошло пациентов с наркотической

зависимостью? — Хосок ставит перед ним тарелку, на которой еды слишком много для
одного человека.

— Нет у меня никакой зависимости.

— Я прекрасно знаю, что ты чувствуешь сейчас и что будешь чувствовать в ближайшие

дни, — игнорирует его фразу Хосок, присаживаясь рядом. — Например, в эту самую
минуту ты дико хочешь есть и ни о чём другом думать не можешь.

Чонгуку не по себе.

— Это неправда.

Правда. Он ещё никогда не испытывал такой сильный голод. Ему кажется, что он не
наестся этим завтраком, который и так в три раза больше, чем обычно, что ему нужно
ещё две таких тарелки, как минимум, и то не факт, что их хватит. Но Хосоку это
показывать нельзя. Не хватало ещё, чтобы он мозги промывать начал.

— Кажется, тебе на работу через полчаса, — Хосок приподнимает перед собой руку и
смотрит на часы. — Я побуду пока в гостиной, — он встаёт на ноги, берёт чашку со
стола и направляется на выход. — А то ты из-за своего упрямства точно есть при мне
не начнёшь.

Внезапно возникает острое желание запустить в Хосока чем-нибудь тяжёлым. И это

точно не из-за личной неприязни или негативных эмоций, которых у Чонгука в этот миг
хоть отбавляй. Чонгук – человек сам по себе спокойный. Быть может, даже сдержанный.
Однако сейчас его одолевает такой раздражительностью, что контролировать себя и
свои мысли у него практически не выходит.

— Хреново быть тобой, — бросает ему в спину Чонгук, пододвигая к себе тарелку.

— Что? — тот останавливается в проёме и поворачивается.

— Умудряешься залезать людям в головы и вправлять им мозги даже в свой отпуск, —

Чонгук тянется к столовым приборам, нервно дёргая плечом. — Это у тебя зависимость.
От работы, — цедит не совсем доброжелательно. — Если среди нас и есть наркоман, так
это ты.

Хосок ничего не отвечает. Лишь молча уходит в другую комнату.

Чонгуку не жаль за свои слова. Он накидывается на еду, будто сидел голодным пару-
тройку дней, зажмуривается изо всех сил, пытаясь выбросить из головы воспоминания о
прошлой ночи, о Тэхёне, его взгляде, голосе, его коже, руках, да обо всём, чёрт
возьми, о каждой мелочи, о каждом моменте, каждом звуке, и мечтает испариться, а
лучше вновь потерять память, написав себе перед этим записку, чтобы тот, другой
Чонгук с абсолютно пустыми от негатива мыслями никогда больше не пытался вспомнить
Тэхёна и никогда больше к нему не приближался.

«Куда ты?»
«В душ».
«Хочешь смыть с себя всё, что произошло?»
Если бы Чонгук только мог…

* * * * *

Плохое предчувствие не покидает Чонгука с тех пор, как он переступает порог здания
своей работы. Работать, к слову, у него получается из ряда вон плохо: всё валится
из рук, ни на что не хватает терпения, а апатия доканывает настолько, что желание
разбить себе голову о стену становится к концу дня просто невыносимым.

«Твоя рана до сих пор не зажила?»

«Смотря о какой ране идёт речь».

У Тэхёна наверняка есть номер Чонгука. Даже если он его и удалил, он всё равно в
любой момент может посмотреть его в карте сотрудника. Но он этого не делает. От
него вообще нет вестей. А Чонгук задолбался ломать голову мыслями о том, что же с
ними будет дальше. Тэхён приедет и пройдёт мимо, делая вид, что они не знакомы? Или
он оставит всё как есть, не придав никакого значения тому, что произошло?

Или он попытается хоть что-нибудь объяснить?

«Здесь прохладно».
«Иди ко мне».
«Я не останусь».

Чонгук понятия не имеет. Он уже ни на какие объяснения давным-давно не надеется.

Кому от них станет легче? Ему самому? Или Тэхёну? Едва ли. Тэхён как не старался,
так не старается до сих пор всё исправить. Только продолжает ломать и портить то,
что осталось. Может быть, и Чонгуку уже пора прекратить вести себя, как слабак?
Может быть, пора стать таким же абсолютно равнодушным, как Тэхён, и перестать
приходить к нему, прощать его и вновь забывать о том, сколько боли он принёс?

Может и пора.
Однако Чонгук не знает, как избавиться от своих чувств к нему и запретить себе о
них думать.

— Чужие, — слышится сбоку голос Сунан. Чонгук, вырванный из своих раздумий,

недовольно вздыхает. — Видишь того человека с телохранителем? Это Че Хёнвон,
известный бизнесмен, — она указывает пальцем на двух людей, направляющихся к
главной лестнице. — Я как-то раз была свидетелем его ссоры с Сокджином. Он его
конкурент.

— К чему эта информация? — не понимает Чонгук, продолжая протирать тряпкой оконное

стекло.

— Ни к чему, просто странно, — задумчиво поджимает губы та. — Обычно они сдают
охране своё оружие. А сегодня пришли пустыми.

Плохое предчувствие покидать Чонгука никак не хочет. На мгновение он даже

задумывается о том, что, возможно, у него началась паранойя. Или тревожное
расстройство личности. Впрочем, после четырёх дорожек порошка, которые он снюхал
вчера, такие изменения в деятельности психики были вполне себе ожидаемы.

— Какой он? — вдруг произносит Чонгук, на что Сунан вопросительно кивает. —

Сокджин.

Сунан расплывается в доброй улыбке.

— Хороший, — она наклоняется к ведру, выжимает тряпку и спешит помочь Чонгуку с
мытьём окна. — Чимин агрессивный, грубый, избалованный до жути. Тэхён вечно
серьёзный, не разговорчивый, ни с кем здесь не вступает в контакт. А Сокджин всегда
улыбается, интересуется у работников их здоровьем, часто выписывает нам премии.
Сокджин самый старший, у него владений больше, чем у Чимина и Тэхёна, но он тем не
менее самый приземлённый из них. Ему не сносит крышу от денег.

— Ясно, — грустно усмехается Чонгук. — Тэхёну следовало бы у него поучиться.

— Чему конкретно мне следовало бы поучиться?

Чонгуку не нравится этот тон. И не нравится, что Тэхён подслушивает разговоры, стоя
за спиной.
Сегодня и так было достаточно поводов для раздражительности.

— Я, наверное, пойду… — мямлит Сунан, неуверенно забирая своё ведро, и вновь, как и
всегда, пытается быстро и тихо уйти, оставляя их вдвоём. Боится.

Чонгук не хочет видеть Тэхёна, но всё равно к нему поворачивается: не время и не

место для того, чтобы показывать свою гордость. Им надо поговорить. И не о том,
чему Тэхёну следует поучиться у Сокджина, а о том, что теперь с ними будет.

Тэхён выглядит намного хуже Чонгука. Его не спасает даже весь этот идеально
подобранный образ: пальто цвета слоновой кости, белоснежная рубашка, светлые брюки.
Девушки всё ещё сворачивают головы, заглядываясь на него с разных уголков этого
холла, но лишь один Чонгук имеет возможность видеть вблизи его лицо, на котором
словно написано, что он так же этой ночью не спал, и смотреть ему в глаза, которые
по-прежнему неживые, стеклянные.

— Если ты ждёшь, что я попрошу тебя забыть о том, что произошло, — произносит
Тэхён, замедленно моргая. Кажется, у него тоже едва хватает сил на то, чтобы
элементарно стоять здесь, ни на что не опираясь. — То мне нечем тебя порадовать.

— Взаимно.

Был ли изначально смысл в этой просьбе? Чонгук всё равно не смог бы выбросить
случившееся из головы.

— Мне было больно от того, что я испытывал, прикасаясь к тебе, — Тэхён не отрывает
от него взгляд. — Мне было больно, потому что я чувствовал себя самым счастливым
рядом с тобой. Точнее… — он замолкает на какое-то время и, стиснув зубы, морщит
лоб. Видимо, ему сложно даётся это признание. — Я чувствовал, что никогда и ни с
кем не смогу быть таким счастливым, как с тобой. Именно из-за этого я ощущал боль,
— Тэхён смотрит на Чонгука так, будто умоляет его понять, но не просит простить. —
До сих пор ощущаю.

— И всё равно не жалеешь? — спрашивает Чонгук. Он догадывается, каким будет ответ.

Просто хочет услышать его от Тэхёна.

— Не жалею. Ни об одной секунде, — Тэхён устал врать и притворяться. Чонгук

заслуживает правды, а не глупого «ясно» в ответ на «я люблю тебя». — Единственное,
за что я готов покаяться перед тобой на коленях, так это за то, что сделал тебе
дорожки и протянул купюру, — Тэхён мотает головой, и Чонгук по его выражению лица
видит, как тот ненавидит себя за это. — Я знаю, каково тебе сейчас. Весь следующий
день после того, как я принял в первый раз, я хотел задушить себя подушкой.

— Зачем тогда принял во второй?

Неужели не смог с собой справиться?

Неужели ты ещё слабее, чем я думал?

Неужели вчера ты был так зол на меня, что наплевал на то, каково мне будет сегодня,
и позволил мне принять дозу?

— К этому сложно не вернуться.

…когда вокруг тебя всё рушится.

Тэхёну не так плохо физически, как Чонгуку, но ему вдвойне дерьмовее на душе.
Подумаешь, порошок. Ерунда полная. Тэхён куда больше зависим от человека, стоящего
напротив. Без него действительно ломает, и похлеще в разы.

Не хочется больше ничего объяснять. Хочется рассказать, в чём была причина ухода и
почему до сих пор так страшно говорить правду. Но Тэхён, который шёл сюда,
окончательно настроившийся на то, чтобы раскрыть все карты, стоит сейчас перед
Чонгуком и вновь не может набраться на это смелости. Потому что теперь, после
вчерашнего, ему ещё страшнее его потерять.

— Это всё? — Чонгуку более чем достаточно на сегодня, чтобы понять его. О
«простить» пока говорить очень рано.

— Нет.

Тэхён делает маленький шаг вперёд, опуская вниз голову, нервно сглатывает, сжимая
пальцы в кулаки, и кое-как осмеливается поднять на него взгляд, сразу же теряя
уверенность. Атмосфера становится максимально напряжённой.

— Чонгук, выслушай меня до конца. И не перебивай, — выпаливает он, кое-как скрывая

то, как дрожат его губы. — Я…

— Новая партия на подходе. Тебе пора отдуплиться, друг, — громко бьёт по ушам.

Через систему оповещения транслируется голос… Чимина?

Чонгук заглядывает за плечо Тэхёна и понимает, что ему не послышалось. Весь

персонал, бегающий по своим делам по холлу, резко остановился и замер на месте,
подняв голову на устройство громкой связи. Напрягся и Тэхён, резко отступивший
назад.

— Твоя репутация смыта в унитаз, Чимин, — слышится вслед незнакомый мужской голос.
— Уймись.

— У меня самый чистый порошок на этом континенте, — язвительно усмехается Чимин. —

Который всегда в наличии и в огромном количестве.

Чонгук перестаёт дышать. Он не видит лица Тэхёна, потому что тот тоже стоит с
поднятой головой, внимательно слушая разговор Чимина. И у него так быстро бьётся
сердце, что хочется схватиться за грудь и согнуться пополам, начав судорожно
хватать ртом воздух.

— Никто не хочет с тобой связываться. Все знают, что твои ребята самые настоящие
психи.

— Псих тут только один. Ты, Хёнвон, — Чимина, кажется, смешат его слова. — Заявился
ко мне в кабинет без предупреждения и капаешь мне на мозги. Я ведь могу пустить
пулю тебе в висок прямо сейчас.

— Тэхён? — не выдерживает Чонгук. — Какого чёрта происходит?

— Зря, — отвечает Хёнвон. — Я ведь к тебе пришёл с советом и предупреждением.

— О-о, да? Так что же ты сразу не сказал? — с сарказмом выкрикивает Чимин. — Я ведь
так ждал от тебя советов!

— Тэхён, — громче повторяет Чонгук, подходя к нему близко.

— Чонгук, я не в курсе, — моментально огрызается тот и щурится, прислушиваясь

дальше.

— Хренового ты ответственного выбрал, Чимин, — смеётся Хёнвон. — Хиленький,

хрупкий. Зелёный совсем. Товар ему в прошлый раз сбыть не удалось. Остался без
денег, без клиента. Ещё и ножевое в живот получил.

«Ножевое».

— Его ведь зовут Ким Тэхён, верно? — добавляет он. — Он известен, как самый
несговорчивый и принципиальный продавец смерти.

«Продавец смерти».

— Сменил бы ты паренька на кого-нибудь более толкового, — советует. — Хотя… вряд ли

в ближайшие несколько лет ты сможешь это сделать.

— Чонгук, — Тэхён поворачивается к нему и хватает за плечи. — Живо уходи из здания.

Тот не может сдвинуться с места. Шокирован и парализован.

— Ты под кайфом? — усмехается Чимин. — Что ты несёшь?

— Во-первых, я сдал тебя органам, — расслабленно отвечает Хёнвон. — Долго под тебя
копал, буквально годами, но зацепку нашёл. Людям в погонах она понравилась.

— Ты меня слышишь или нет, Чонгук?! — повышает голос Тэхён и начинает трясти его,
чтобы привести в чувства.

Тот слышит. Как бы сильно ни мечтал оглохнуть.

— Во-вторых, когда я сюда шёл, я знал, что ты убьёшь меня. И мой босс знал.
Преданный я, знаешь ли. Готов за успех своих братьев и на смерть пойти, — Хёнвон
снова смеётся. Чимин почему-то молчит. — Главное, что ты следом за мной потонешь.

— Твою мать, — Тэхён хватает Чонгука за руку и тащит за собой в сторону коридора. —
Чтобы через две минуты тебя здесь не было, понял? Не вылетишь на улицу через чёрный
вход, я тебя в стену закатаю.

Чонгук не сопротивляется. И действительно торопится скрыться, когда Тэхён отпускает

его, убегая в холл, и, расталкивая всех своих подчинённых, несётся на второй этаж.
Чонгук торопится настолько, насколько позволяют ему силы.

В голове беспросветный туман, ноги ватные, сердце колотится так, будто Чонгук
только что пробежал двадцать километров, выжимая из себя всё. Он держится по пути
за стену, бьёт себя по щекам и часто дышит, но ничего из этого не помогает.

Он услышал всего лишь пару фраз. Пару фраз, которыми его душу выпотрошило.

— Ну и в-третьих. Ты не очень хорош в подборе персонала. Кругом крысы, Чимин. Одна

из них, к примеру, прямо в этот момент распространяет по всему бизнес-центру наш с
тобой разговор. Через микрофон на твоём столе, — у Хёнвона довольный тон. — А
вторая отрубила сеть твоему охраннику, чтобы никто не смог ему сообщить о
происходящем, и встала около двери, никого не подпуская к кабинету. И вот это…

По громкой связи передаются звуки нескольких выстрелов. Чонгук вздрагивает,

останавливаясь в полуметре от двери на улицу, тянется рукой к ручке, а затем
ключом-картой – к замку, но получает отказ от системы.

Двери во всём здании заблокированы.

Немыслимо. До смешного абсурдно.

Это ведь просто галлюцинации после приёма наркотиков, да?
Чонгук ведь вернётся из них в свою прежнюю чёрно-белую жизнь? Вернётся же?

Чонгук ведь увидит Тэхёна ещё раз?

Он падает на пол, прямо перед выходом, закрывает глаза и из последних сил пытается
отдышаться.

Тэхён не просто наркоман.

Он дилер.

И никто из присутствующих в этом здании не должен был об этом узнать.

========== Part 12 ==========

— …Ну и в-третьих. Ты не очень хорош в подборе персонала. Кругом крысы, Чимин. Одна
из них, к примеру, прямо в этот момент распространяет по всему бизнес-центру наш с
тобой разговор…

Тэхёна пробивает крупной дрожью. Он пулей летит по холлу, игнорируя прикованные к

себе взгляды, отпихивает от себя людей, которые лезут c тупыми вопросами и
преграждают путь, и боится так сильно, как никогда до этого момента не боялся. Не
за себя. За Чонгука.

Главное, чтобы он успел. Главное, чтобы Чонгук выбрался раньше, чем Чимин прикажет
перекрыть все выходы из здания. Тэхён не думает о том, что у всех работников есть
телефоны, что они в любую секунду могут позвонить кому-либо и сообщить, кто же
такие на самом деле Пак Чимин и Ким Тэхён. Ему плевать на то, что всплыло его имя –
он лишь пешка в руках Чимина, этакое «доверенное лицо», которое в любой момент
можно подставить. Тэхён знал, что так будет. Он знал, на что шёл. Ему всё равно на
то, что скоро сюда ввалятся копы, свяжут ему руки и увезут отбывать наказание. И
своё, и за Чимина, и за Сокджина. Лишь бы только Чонгука это никак не задело.

Тэхён бежит наверх, хватаясь ладонью за перила и перескакивая через ступеньки,

дышит громко и тяжело и, добравшись до второго этажа, останавливается: около двери
в кабинет Чимина стоит охранник с пистолетом на поясе и каким-то электронным
оборудованием в руках. Тэхёна, застывшего в нескольких метрах от него, он замечает
сразу.

— А вторая отрубила сеть твоему охраннику, чтобы никто не смог сообщить ему о
происходящем, и встала около двери, никого не подпуская к кабинету. И вот это…

Тэхён непроизвольно вжимается в стену, когда из кабинета доносится одиночный

выстрел. Он во многих передрягах побывал и много крови видел, но впервые в своей
жизни так близко слышал, как кого-то убивают.

Ему неописуемо страшно. Он часто дышит, не в состоянии с собой справиться, пытается

на испуге врасти в эту стену и слиться с ней, не понимая, что это физически
невозможно. Но даже в этом диком ужасе и этой агонии, разрывающей его изнутри, не
может прекратить думать о том, успел ли Чонгук добежать до чёрного выхода.

Следующая пуля летит из кабинета сквозь закрытую деревянную дверь и попадает

охраннику в плечо. Тэхён резко отворачивается, прикрывая глаза, за секунду
понимает, что из такого дерьма уже точно не выбраться, но, мысленно постучав себя
ладонями по щекам, втемяшивает в свою голову, что нужно хотя бы попробовать что-то
исправить. У него сейчас просто нет выбора. Он берёт себя в руки, отлипает от стены
и направляется к Чимину с целью вразумить его, предложить другой план. И приложить
все свои силы, чтобы вымолить у него спасение для Чонгука. Однако стоит ему
сдвинуться с места, как дверь в кабинет открывается, и в проёме появляется чиминов
личный телохранитель, держащий в вытянутой руке пистолет: ему хватает одного
точного выстрела охраннику в лоб, чтобы тот перестал представлять собой опасность.

В ушах звенит, сердце бешено колотится. Тэхёна мутит от этого зрелища – от трупа,
лежащего на полу, от его крови, которая медленно растекается по белоснежному полу,
от телохранителя, на лице которого не дрогнула ни одна мышца, когда он убивал.
Омерзительно. До невозможности. Тэхёна с каждым новым шагом к кабинету выворачивает
всё больше. Он плетётся, кое-как передвигая ногами, зажимает рот ладонью, отгоняя
от себя приступы тошноты, и старается смотреть куда угодно, только не на этих
двоих.

— Чёрт… — выдыхает он в свою руку, переступая мёртвое тело, и становится прямо

перед убийцей этого человека, как бы намекая, что нужно пройти. Телохранитель
делает шаг в сторону. Тэхён тут же жалеет об этом. — Чёрт!

У Хёнвона вынесен мозг. В прямом смысле этого слова. От одного взгляда на него у
Тэхёна леденеет душа: тот так и остался сидящим на коричневом массивном диване в
расслабленной позе. С окровавленным затылком и открытыми глазами. Тэхён смотрит на
Чимина в полном недоумении, стискивает зубы, сдерживая в себе поток отборного мата,
и понятия не имеет, почему Чимин, на глазах у которого убили двух людей, ведёт себя
так спокойно.

— К столу. Быстро, — приказывает Чимин, собирая какие-то документы в свою большую

кожаную сумку. — Я уже маякнул нужным людям, но, думаю, у нас всё равно в запасе не
больше пятнадцати минут.

— Какого хрена? — повышает голос Тэхён, указывая на Хёнвона рукой.

— Я сказал к столу, — более злобно повторяет тот.

Тэхён его слова пропускает мимо ушей. Он вообще его плохо слышит.

— Ты убил его! — кричит он, чувствуя, как трясёт, как даже собственные руки не
слушаются.

Чимину, кажется, нет никакого дела до этого. Будто бы это не первый его труп, будто
он ежедневно убивает людей и уже привык ко всем этим ошмёткам, мясу, крови. Ко всей
этой атмосфере, пропитанной предательством и истреблением тех, кто в этом
предательстве замешан.

Само собой, он стрелял не сам. Стреляли по его приказу. Но Тэхёну от этого менее
противно не становится.

— Дай ему свою пушку, — обращается к телохранителю Чимин, кивая на Тэхёна. — Пойдёт
с остальными.

— Пойду с остальными… куда? — начинает нервничать Тэхён.

На первом этаже раздаются выстрелы: первый, самый громкий, а за ним сразу второй и
третий. Тэхён молниеносно оборачивается на звук, и его начинает трясти ещё больше.
Какого чёрта происходит? Чимин же не мог дать приказ о…

— Охранникам велено убрать всех свидетелей, — будничным тоном сообщает Чимин,

застёгивая свою сумку на молнию.

— С-свидетелей? — заикаясь, переспрашивает Тэхён.

Что за бред? Зачем это нужно? Как это поможет, если копы уже знают, кто они такие и
чем занимаются?

— Всех свидетелей, — выделяет Чимин.

Его гадкая улыбка даёт ответ сразу на несколько вопросов.

Тэхён должен увидеть смерть.

Тэхён должен замарать руки в крови.
Тэхён должен если не убить, то увидеть, как убивают человека, который ему дорог.

— Да пошёл ты, — отвечает он, вкладывая в тон всё своё отвращение.

— Здесь я решаю, кто куда пойдёт и кто что будет делать, — заявляет Чимин, подходя
к нему. — Поэтому сейчас ты возьмёшь пистолет и прострелишь столько голов, сколько
сможешь.

— Ты в своём уме?! — вновь кричит Тэхён, отталкивая Чимина от себя. Тот лишь
ухмыляется. — Я, скорее, сам сдохну, чем буду в этом участвовать!

— Сам ты не сдохнешь, — поправляет пиджак Чимин. — Пока я тебе не разрешу.

Тэхён хватается пальцами за свои отросшие пепельные пряди, плотно смыкает веки и
орёт внутрь себя. Это перебор по всем параметрам. Да, с ним всякое случалось. Да,
бывало такое, что самоубийство казалось единственным выходом. Но это?.. Это
слишком. Тэхён нарушал законы, продавал смерть, видел, как рушатся судьбы из-за
пары грамм порошка и нескольких крупных купюр, но слишком в его жизни было всего
один раз: пять лет назад, когда ему пришлось оставить Чонгука. Сейчас же то, что
было тогда, кажется ему сущим пустяком на фоне происходящего.

Тэхёна морально ломает.

— Никто из них не виноват, никто не заслуживает смерти, — в отчаянии умоляет он,

смотря Чимину в глаза. — Это живые люди, которых дома ждут мамы, папы, дети, мужья,
жёны…

— Тебя ведь тоже ждут. Да, Тэхён? — Чимин склоняет голову в бок и едко усмехается.
— Мама, папа. Маленькая сестрёнка и кроха племяшка. Твои дальние родственники, к
которым ты с такой теплотой относишься. Твои старые друзья, — он силой впихивает
Тэхёну в руки пистолет. — Мой брат, — произносит с излишней гордостью. — Ты же
знаешь, на что я способен, когда мне перестают подчиняться. Не надо давать мне
повод.

Тэхён знает. И очень боится. За каждого человека из того списка, который только что
озвучил Чимин. Тэхён уже ослушался его однажды. И никогда себя за это не простит.
Но всё это… все эти люди, которые ничего плохого им не сделали, охранники, которые
вынуждены исполнять приказ, потому что так же, как и Тэхён, знают, что будет, если
не сделать то, что требует сделать Чимин. Чонгук, который пострадает, даже если
Тэхён выстрелит себе в висок прямо сейчас. Все, кого он любит, пострадают.

Чонгук сможет спастись, только если Чимин позволит этому случиться.

— Пожалуйста, — едва слышно просит Тэхён. — Я умоляю тебя, не трогай их, — его
голос дрожит. — Пригрози им, дай денег, надави, что угодно сделай, но отпусти.

— Забавно, — Чимин сгребает с низкого стола, расположенного рядом с диваном,

оставшиеся бумаги. — Ты сейчас действительно за всех просишь? Или только за одного?

И за всех, и только за одного.

Убийство стольких людей сведёт Тэхёна с ума.
Потерю Чонгука он просто не переживёт.

— Чимин…

— Я всё сказал, — равнодушно говорит тот, хватая со стола ещё один пистолет и
торопливо направляясь на выход, но вдруг задерживается на пару секунд около Тэхёна.
— Если хочешь спасти всех, кто тебе дорог, придётся потерять того, кто до сих пор
заставляет тебя страдать.

— Он не…

— Один или все остальные, — ставит ультиматум Чимин. Тэхён понимает, что это
решение окончательное. — Это моя игра, красотка. Следуй её правилам, — он
подмигивает и быстрым шагом направляется вон, бросив напоследок: — И не забудь про
бонусный уровень: охранников в конце тоже нужно убрать.

Спина Чимина и его телохранителя пропадают из поля зрения за мгновение. Тэхён не

может сдвинуться с места. Шокирован и парализован. Почему это с ним происходит?
Сколько ещё он должен мучиться? Когда Чимин, наконец, наиграется?

Внизу стреляют около десятка людей; мольбы о помощи от тех, кто не по своей вине
стал жертвой, не прекращаются ни на минуту. Царит настоящая паника. Тэхён
подрывается вслед за Чимином, направляющимся в сторону второй винтовой лестницы –
она находится в правом углу этажа и ведёт к чёрному выходу, которого нет в плане
этого здания и через который Тэхён однажды тайно выводил Чонгука наружу, – обгоняет
их с телохранителем и сломя голову несётся вниз.

Отчаяние и страх в нём резко сменяются злостью и ненавистью к этому миру. Он не

понимает, почему такое с ним происходит – скорее всего, так защищается его психика.
Он ненавидит себя за то, что родился на свет, что из-за него постоянно должны
страдать люди, ненавидит Сокджина и Чимина, которые ему сломали и без того убогую
жизнь. Ненавидит Чонгука, который сто процентов не успел покинуть здание, и
наверняка уже кем-то убит. Тэхён же сказал, он нормальным человеческим языком
попросил убежать отсюда. Неужели это было так сложно?

А теперь ему что делать?

Тэхён не может убить себя. Чимин превратит жизнь дорогих ему людей в ад.
Тэхён не может убить Чимина. Тот не раз говорил, что есть человек, который отомстит
за него в любом случае.
Тэхён не может убить Чонгука. Но и не убить тоже не может – погибнут все остальные.

Что теперь, чёрт возьми, ему делать?

Соскакивая с последних ступенек, Тэхён чувствует, как злость перерастает в ярость.

Если это и правда защитная реакция его психики, то всем присутствующим в этом
здании и самому Тэхёну в том числе можно только посочувствовать. Разумеется, это
защитит его от боли: пока он будет испытывать такой мощный прилив ярости, его будет
очень сложно травмировать. Организм сам спасает его, затуманивая рассудок. Ведь
проще обвинить во всех грехах этот грёбанный мир и возненавидеть его, проще
заблокировать все остальные чувства, из-за проявления которых Тэхён может
расклеиться прямо сейчас. Это проще, чем позволить ранам на душе открыться и
кровоточить до тех пор, пока внутри не останется одна пустота. Поэтому Тэхён
бесится что есть сил. Старательно, упрямо. А повернув голову, видит живого Чонгука,
приподнявшего руки вверх, и одного из охранников, который решительно бежит на него
с пистолетом. Вот только плана у Тэхёна нет. Времени на него – тоже. Приходится
импровизировать.

— Стой! — кричит он, поворачиваясь лицом к охраннику. — Возвращайся в холл. Этот

мой.

Чонгук, по правде говоря, уже попрощался со своей жизнью. Ещё в тот момент, когда
услышал отказ от системы, а за ним – звуки выстрелов и падающих на пол тел. Всё
ведь крайне ясно: Тэхён – наркодилер, Чимин – поставщик; на них идёт облава, а все
в этом бизнес-центре являются свидетелями разговора о сбыте товара, именуемого
порошком, и убийства Че Хёнвона. Чонгук действительно попрощался и перестал
надеяться на хороший исход и спасение. Так какого чёрта Тэхён опять врывается и
дарит крохотную надежду, которую в скором времени, скорее всего, сам же отнимет?

— У меня приказ! — охранник пытается целиться в Чонгука, но Тэхён стоит между ними
и заслоняет его собой.

— Что непонятного я сказал?! — орёт на него Тэхён и, для наглядности повернувшись к

Чонгуку боком, направляет в его сторону руку с пистолетом. — Я с ним разберусь! Это
мой приказ! Выполнять!

Тот, недолго помешкавшись, отступает. У Тэхёна появляется несколько секунд для

того, чтобы объясниться перед Чонгуком, но всё это время он стоит с опущенной
головой, кусая изнутри губы. Он в гневе. Его корёжит от негодования.

Одна просьба. Всего одна, чёрт бы тебя побрал, Чон Чонгук. И ничего этого сейчас не
было бы.

Тэхён поворачивается к нему, отступает назад примерно на метр, продолжая держать

его на прицеле, и, наконец, поднимает на него взгляд, совершенно не обращая
внимания на то, как Чонгук опускает вниз руки, которые до этого момента держал в
воздухе, показывая, что сдаётся.

И это первый отрезвляющий укол для Тэхёна.

Чонгук ведь никогда прежде не сдавался. Боролся, страдал, терпел боль, но

выкарабкивался даже из самых лютых ситуаций и проблем. Теперь ему карабкаться было
некуда. Справа и слева – стена, сзади – дверь, которую кроме Чимина никто не может
открыть. Впереди Тэхён с пушкой, за ним – холл, соваться в который – самоубийство.

— Три шага вперёд, — цедит Тэхён. Интонация у него пугающая.

Чонгук стоит, с трудом понимая, как такое вообще возможно. Выстрелы продолжают
греметь на всё здание, крики людей стоят в ушах, слышатся падения бездыханных тел
на белоснежную плитку пола, который ещё недавно Чонгук так старательно отмывал. А
напротив стоит Тэхён с пистолетом в вытянутой руке, и на лице у него ни отчаяния,
ни сожаления. Только лютая злость.

— Ты меня плохо расслышал? — Тэхён вот-вот взорвётся от бешенства. — Три шага

вперёд.

Чонгук раньше не знал, что чувствуют люди, на которых направлено дуло пистолета. Он
не раз сам пытался застрелиться, но ни одна такая попытка, как ни странно, не
заставляла его бояться погибнуть. Сейчас же его сковывает этим страхом. Не потому,
что он что-то не успел в этой жизни, что-то кому-то не сказал или что-то от кого-то
не узнал. Потому что выстрелить в него хочет человек, который уже подталкивал его к
смерти, и неоднократно. Ради воспоминаний о котором Чонгук и сам был готов умереть.

— Ты меня вынудил, — кидает Тэхён и, отведя пистолет в сторону, стреляет.

Чонгук вздрагивает. Пуля могла бы отрикошетить и улететь в самого же Тэхёна, но

стены в этой части здания мягкие, поэтому она в них застревает – Тэхён явно знал,
что делал. Намерения более чем понятны. Чонгук повинуется и неуверенно делает шаг
вперёд. За ним – второй, а следом и третий. Теперь он ещё дальше от двери на выход
и ещё ближе к Тэхёну.

К Тэхёну, для которого повиновение Чонгука становится вторым уколом, заставляющим

обнажить свои чувства.

— Я ненавижу тебя за то, что здесь и сейчас ты передо мной, — Тэхён смыкает
челюсти, но не отрывает взгляд. Чонгук замечает блеск в его глазах, но не желает
думать о том, что Тэхён всеми силами пытается не разреветься. — Я бы разобрался со
всем остальным. Я бы всё исправил, я бы отдал всё, что у тебя отобрал. Каждую
положительную эмоцию, каждое светлое чувство, — влага начинает скапливаться в
тэхёновых глазах, в его голосе слышится безысходность. Чонгук с трудом, но
осознаёт, что принял бы всё от Тэхёна. Он бы правда принял, если бы у него был
шанс. Жаль, что Тэхён это понял только тогда, когда шанса у Чонгука не осталось. —
Я всё мог решить. В этой жизни всё можно решить…

Кроме смерти, мысленно заканчивает за него Чонгук.

— Тэхён.

Пожалуйста, не прощайся со мной.

— Нет, — мотает тот головой. Скрывать слёзы у него уже не выходит. — Это я во всём
виноват. Только я, — у Чонгука стоит ком в горле. Ему больно слышать всё это. И
видеть Тэхёна таким. — Не смей даже думать о том, чтобы винить себя сейчас в чём-
то.

Чонгукова психика очень плохо умеет защищаться: Чонгук привык думать, что это
врождённая особенность. Вот и сейчас он стоит, чувствуя, как с каждым новым словом
Тэхён голыми руками раздирает его грудную клетку, ломает его рёбра и отрывает от
его сердца по куску. И ему тоже хочется разрыдаться сейчас навзрыд, завыть.
Завопить. Но он ничего не может с собой поделать, у него не получается выставить
блок, чтобы обезопасить себя. Ему это просто не нужно. Ведь что бы Тэхён сейчас ни
сказал, что бы он ни сделал и как бы ни поступил, Чонгук всё равно останется
преданным своей любви к нему. У него не вправились мозги после неоднократных
приближений к смерти, после тэхёновых недавних предательств и даже после того, как
тот поднял на него пистолет и держит до сих пор, раздумывая над тем, убить или
пощадить всё-таки.

Наверное, об этой «наркотической» зависимости и говорил Хосок. Чонгук только сейчас

его понял.

Кажется, пришло время для того, чтобы сказать Тэхёну самое главное. Может быть,
хотя бы это заставит его передумать. Чонгук всегда относился к своей жизни, как к
чему-то не имеющему ценности, но в данный момент в его сознании рушились все старые
представления.

Как же он может умереть сейчас?

Как он может оставить Тэхёна?
Кто вытащит его из всего этого дерьма?
— Я тоже не жалею, — искренне произносит Чонгук, делая ещё один маленький шаг
вперёд. Тэхён инстинктивно отступает. — Не жалею о том, что было вчера. О том, что
встретил тебя в старшей школе. О том…

— Прости, — тихо выдыхает Тэхён, перебивая его. У него влажные от слёз щёки,
искусанные губы и одна большая дыра в груди, которая с каждым мгновением пребывания
рядом с Чонгуком разрастается. Он прекрасно понимает, зачем Чонгук так говорит. —
Прости меня, Чонгук.

…О том, что влюбился в тебя.

О том, что почти позволил себя убить.

Отвлечься получается только на пару секунд. Чонгук видит, как Тэхён поворачивает
голову, слыша шаги со стороны винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, и следит
за его взглядом, адресованным Чимину, остановившемуся на ступеньке и уставившемуся
в ожидании на развернувшуюся картину. Того, кажется, не волнует, что в его холле
куча мёртвых людей, которых по его же указу перебили. Чимина интересует только то,
выстрелит ли Тэхён, у которого нет выбора. Его забавляет смотреть на то, как тот
мечется.

— Время, Тэхён, — совершенно бестактно напоминает Чимин.

Он спускается вниз, рукой велев телохранителю подождать у выхода, подходит к Тэхёну

со спины, привстав на носочки, и кладёт подбородок на его плечо. У Тэхёна начинают
сильно трястись руки.

— Ты ведь знаешь, куда нужно целиться? — шепчет Чимин ему на ухо.

Да, про себя отвечает Тэхён, в голову. Стрелять меня учил ты, ублюдок.

— Чего тогда ждёшь? — поторапливает Чимин.

До Чонгука не сразу, но всё же доходит, что здесь к чему: ему отсюда не выбраться.
Он решает, что раз уж это и есть конец, раз уж ему сегодня не суждено выжить, то
пусть последним, кого он видел в своей жизни, станет Тэхён, а не Чимин, который
продолжает ядовито ухмыляться, наблюдая за ними двумя.

— Чимин, я прошу тебя, — Тэхён склоняет голову и заглядывает в его глаза. Тот,
увидев вблизи его слёзы, засматривается: рыдающий Тэхён кажется ему красивым. — Я
сделаю всё, что ты скажешь…

— Конечно сделаешь, — между Чимином и Тэхёном мизерное расстояние, какие-то жалкие

сантиметры. Чимин думает, что Тэхён потрясающий, когда переполнен отчаянием. Тэхён
видит во взгляде Чимина чистый азарт. Для него это просто игра. — А сейчас я говорю
тебе убить его.

Чонгук никогда не поверил бы, что Тэхён на такое способен. Что он сможет по чьему-
то приказу убить человека, которого так сильно любит. Чонгук бы ни за что с ним так
не поступил. Какими бы ни были причины, чем бы ему самому при этом ни пришлось
жертвовать. Это ведь Тэхён. Самая безумная любовь в его жизни. И самая зверская
боль. Только Тэхён дарил Чонгуку настоящие чувства. Только из-за него Чонгук до сих
пор жив.

Тэхёну, медленно поворачивающемуся обратно и заглядывающему Чонгуку в глаза,

хочется произнести вслух «Что же ты натворил? Почему ты не спрятался?» и чёртово «Я
люблю тебя».
У Чонгука в мыслях крутится то же самое.
Чимин протягивает перед собой руку, приподнимая тэхёновы локти чуть выше, чтобы
прицел сменился на чонгукову голову, становится рядом и расплывается в улыбке,
смотря на Чонгука.

— Давай.

Нет.

— У тебя десять секунд, — даёт последнее указание Чимин.

Тэхён отрицательно мычит, часто мотая головой и держа пистолет в неслушающихся

руках, смотрит до ужаса напуганному Чонгуку в глаза и не разрешает себе дышать.
Проще задохнуться, чем вынести это.

Тэхён не сможет жить дальше. Он так боялся, что Чонгук его не простит, что не даст
договорить до конца и не выслушает всю правду… Он так сильно боялся, что умудрился
навсегда упустить эту возможность. Чонгук ведь всё для него. Всегда был всем, как
бы Тэхён ни пытался убедить себя в обратном.

Вот только что сейчас может исправить эта любовь?

/flashback/

— Что бы ты сделал, если бы у тебя стоял выбор: спасти жизнь одному человеку,
самому близкому для тебя, или паре десятков других людей?

В комнате выключены все лампы и люстры, но из окна на стены проливается насыщенный

красный свет от вечернего заката: изумительно красиво. Чонгук сидит на диване,
прикрыв глаза, и тычется губами в затылок Тэхёна, который разместился в его
объятьях, прислонившись к его груди спиной.

— Откуда ты берёшь все эти вопросы? — улыбается Чонгук, прижимая его к себе
сильнее.

— Ты что, не смотрел фильм «Мост»? — тот задирает голову, заглядывая ему в глаза,
негодующе хмурится, вызывая у Чонгука тихий, совершенно влюблённый смех, и
возвращается в прежнюю позу. — Стыдно, молодой человек.

— Я не так увлекаюсь кинокартинами, как ты, — Чонгук целует его в макушку и

расслабленно выдыхает, ощущая тепло.

— Эта короткометражка заставила плакать весь мир, — немного обиженно поясняет

Тэхён. — История об отце-одиночке, который работал на железной дороге.

— Кем? — зачем-то уточняет Чонгук. Ему нравится встревать в рассказы Тэхёна. Тот
такой милый, когда злится.

— Разводчиком мостов. Не перебивай меня, — капризничает Тэхён. Чонгук про себя

торжествует, широко улыбаясь. — Как-то раз он взял с собой на работу маленького
сына Влада. Он попросил подождать на берегу, а сам ушёл на своё рабочее место –
нужно было развести мосты для того, чтобы дать пройти приближающемуся катеру. Но
стоящий у берега Влад вдруг увидел мчащийся поезд, машинист которого не заметил
запрещающий сигнал, и начал кричать, пытаясь предупредить отца об опасности, однако
тот его не слышал. Влад решил вмешаться и слазать в специальный люк, в котором
находился аварийный рычаг, но нечаянно провалился в отверстие. Отец заметил это, но
было уже поздно. Поезд подъехал слишком близко. Ему пришлось срочно выбирать, что
сделать: оставить мост разведённым, чтобы спасти своего сына, но таким образом
позволить погибнуть всем, кто ехал в поезде, или закрыть мост, чтобы дать поезду
проехать, но потерять при этом собственного сына.

— И что он выбрал? — загрузившись из-за услышанного, шепчет Чонгук.

— Второе, — еле слышно отвечает Тэхён. — Он нажал на рычаг. Раздавил единственного

родного человека, но спас всех пассажиров поезда.

Ненадолго повисает тишина. Чонгук задумчиво смотрит в окно, стёкла которого

окрашены красным, а Тэхён перебирает его пальцы своими. Осознавать такие вещи
всегда тяжело.

— А что выбрал бы ты? — спрашивает Чонгук, зарываясь носом в его волосы.

— Не знаю. У меня нет сына, мне незнакомы такие чувства.

— А если бы в люке был я?

Тэхён даже представить себе не может, что испытывал бы в такой момент. Да, жизнь
многих важнее жизни одного, но ведь этот один – Чонгук. Самая безумная любовь в его
жизни. И самое большое счастье. Тэхён бы точно не смог нажать на рычаг и
пожертвовать им. А если бы и смог, то в тот же момент сам бы умер.

— Никогда не спрашивай меня о таком, ладно? — хрипит Тэхён, поворачиваясь к нему

лицом, и укладывается на его грудь, обнимая за талию и притворяясь спящим.

Чонгук понимающе кивает, крепко обвивая его руками за плечи.

Он сам не знает ответ. Это слишком сложный выбор.

/end of flashback/

...который Тэхёну сегодня не дали.

Он резко меняется в лице, прикрывает глаза, сморгнув скопившиеся слёзы, и, громко

выдохнув, неспешно опускает пистолет, целясь Чонгуку в грудь. Всё происходит
слишком быстро, чтобы понять, что заставило Тэхёна передумать.

— Я буду стрелять в сердце, — произносит он без тени жалости. В его голосе только
жестокость и чистое хладнокровие.

Чонгук не верит своим ушам.

Чимин, восхищённый его решением, коротко кивает и сразу же начинает отсчёт.

— Три…

«Мне было больно от того, что я испытывал, прикасаясь к тебе.

Мне было больно, потому что я чувствовал себя самым счастливым рядом с тобой.
Точнее…»

— Два…

«…Я чувствовал, что никогда и ни с кем я не смогу быть таким счастливым, как с
тобой.
Именно из-за этого я ощущал боль».

— Один.

«…До сих пор ощущаю».

— Нет… — губами произносит Чонгук. Это не может быть правдой. — Пожалуйста…

Тэхён без сомнений стреляет.

========== Part 13 ==========

Комментарий к Part 13
Я редко на фикбуке пишу с просьбой послушать ту или иную музыку к главе, но
песню, которую я прикрепила к сегодняшнему посту, не оставляйте, пожалуйста, без
внимания. Она наилучшим образом передаёт состояние Тэхёна. Ссылка:
https://vk.com/wall-149273802_5843
Люди, гуляющие по набережной парами или семьями, кажутся счастливыми. Наверное, у
всех них скромные дома или маленькие квартиры, средний или совсем небольшой
заработок и куча серьёзных, но решаемых бытовых проблем. Тэхён, проезжающий мимо
них на заднем сиденье бронированного Рендж Ровера, смотрит на их смех и улыбки с
тоской. Он завидует их жизни, в которой нет места чужой крови, их эмоциям –
настоящим, чистым, искренним, их морали, которую они носят в себе. Он ведь тоже был
когда-то таким.

Правда, как это всегда и бывает, не ценил вовсе.

Теперь, зная о том, что из-за денег люди перестают быть людьми, что чем больше твоё
состояние, тем меньше ты спишь по ночам, что ради того, чтобы столкнуть тебя вниз,
будут действовать в первую очередь против твоих близких, Тэхён ценит. Он бы всё
отдал, чтобы оказаться сейчас в этом парке без копейки в кармане, без брендовых
лейблов на своей одежде, без назойливых мыслей о мести, но с ладонью Чонгука в
своей руке.

Чонгука, который пять минут назад со слезами на глазах умолял Тэхёна не стрелять в
него.

А теперь так всегда будет, верно? Это предельное натяжение нервов, нестерпимое
жжение в груди. Эта мучительная, сводящая с ума боль. Это ведь никогда не пройдёт?

— Игнорировать меня вздумал? — усмехается Чимин, доставая из мини-бара бутылку вина

и два бокала.

Тэхён сидит, прислоняясь затылком к спинке сиденья, безучастным взглядом провожает

каждый ночной уличный фонарь и понимает, что пытаться бессмысленно и бесполезно. У
него всё равно не получится избавиться от всех этих страшных картинок в своей
голове. От крови, которая растекалась по полу лужами и которую на своей обуви
разносили по первому этажу охранники, от лиц этих самых охранников перед смертью –
Тэхён старался смотреть на них только тогда, когда целился, но и тех пары секунд,
как оказалось, сполна хватило, чтобы навсегда оставить эти моменты в памяти. Тэхён
помнит, как выстрелил в последнего живого человека, как увидел через стеклянную
дверь приближающиеся машины полиции, как быстрым шагом направился вон.

И как, дойдя до чёрного выхода, на мгновение остановился около…

— Единственное, что я ценю в людях, Тэхён, — Чимин протягивает ему бокал, но тот
делает вид, что не замечает этого, — это преданность.

Тэхёну хочется горько смеяться. Он только что стрелял в человека, которого любит. О
какой преданности может идти речь? Чимин его вынудил так поступить, он пригрозил
ему смертью всех родных и близких людей. Даже если бы в ситуации не фигурировали ни
Чонгук, ни семья с друзьями, Тэхён всё равно не выстрелил бы в невинного человека
ради того, чтобы доказать Чимину свою несуществующую преданность.
— Что теперь? — практически беззвучно спрашивает он.

— Уйдёшь в подполье, — Чимин делает глоток и поправляет рукой волосы. — На месяц,

на два, пока не знаю. Хёнвон был прав, ты ещё не окрепший, да и все эти сантименты
не дают тебе здраво мыслить. От тебя может быть уйма проблем. А нам они сейчас не
нужны, — Чимин смотрит на пистолет, лежащий в подставке для ведёрка со льдом, и,
вспоминая, с какой мольбой в глазах Тэхён просил всё переиграть и позволить ему
спасти Чонгука, победно ухмыляется. — Так что сделай милость, исчезни. Но не из
страны, естественно. Во всех аэропортах сейчас, наверняка, распоряжение: сунешься –
там тебя и закроют. Переберись своим ходом на окраину или в любой ближайший город.
Сокджину скажем, что так будет лучше для безопасности.

— Чьей?

— Компании, — произносит Чимин таким тоном, будто это само собой разумеется.

Действительно. Не для его же, Тэхёна, безопасности. Что за глупые вопросы?

— Что-то ещё? — хрипит Тэхён, так и не поворачивая на него голову.

— Я не должен быть в курсе, что с тобой и где ты. Если Сокджин попросит меня
рассказать, я не смогу ему соврать.

— Ясно, — Тэхён не хочет признавать этого вслух, но в одиночестве ему в ближайшее

время и правда будет лучше.

— Машину не бери. Личные вещи – тоже. Вообще в ваш дом не суйся. Даже если сегодня
там всё обшарят и ничего не найдут, они со слежки объект не снимут, пока приказ
сверху не получат.

Пока ты им пару миллионов не занесёшь, про себя поправляет его Тэхён.

Ничего нового. Можно подумать, это первая облава на них.

— Что с деньгами? — коротко уточняет он.

— Подошлю к тебе кого-нибудь из своих. Найдут и доставят.

Тэхён ума приложить не может, куда ему спрятаться в этом городе. Не от полиции и
Чимина с Сокджином, а от себя самого. Ведь время пройдёт, эта кажущаяся
перманентной пустота и непринятие произошедшего сменятся нервным срывом со всеми
вытекающими. В лучшем случае. Сейчас психика Тэхёна тоже защищается. Именно поэтому
он пока не осознаёт, что на самом деле натворил. Но он ощущает это, где-то глубоко
внутри, он слышит свой отчаянный вой, точно сквозь толщу воды, и знает, что рано
или поздно вся эта боль обрушится на него разом. И что как бы хорошо он ни
подготовился, это настигнет его и заставит вопить, что есть сил, пытаясь хоть
немного освободиться.

— Высади у торгового центра, — Тэхён отлипает от спинки и нагибается чуть вперёд,

облокачиваясь о колени и сникая головой. — И дай налички на одежду и отель. Все
карты можно выбрасывать.

Тэхён должен строить из себя союзника, потому что только так Чимину можно пустить
пыль в глаза. Это единственный шанс получить его доверие. Необходимо лишь втемяшить
в его голову, что Тэхён лишился самого дорогого и что теперь ему, кроме семьи и
друзей, терять нечего, а потом вновь показать хладнокровие и сыграть с ним ещё в
пару игр, чтобы окончательно доказать свою преданность.

Ведь Чимин с чего-то сделал вывод, что Тэхён принял решение убрать Чонгука не
только потому, что ему пригрозили, но и потому, что так было нужно для компании.
Вот только до компании Тэхёну как не было, так и нет никакого дела.

— Я найду тебя, когда всё улажу, — Чимин продолжает выглядеть так, будто ничего не
случилось. Он достаёт из сумки пару пачек крупных купюр, которые успел забрать из
сейфа своего кабинета, протягивает их Тэхёну и приказывает телохранителю остановить
машину. — И мы вместе с тобой начнём мстить, — Тэхён прячет деньги во внутренний
карман пальто и поднимает на него взгляд. — Настраивайся пока и готовься морально.

Будет весело, отчётливо звучит в чиминовой интонации. Тэхёна тошнит от одного его
голоса.

Должна быть какая-то важная деталь, которую он упускает. Чимин хоть и редкостная
мразь, но он всё равно человек, и у него не может не быть слабостей. Тэхён изучает
его долгими годами, копается в личных и совершенно секретных вещах, к которым даже
приближаться не имеет права, но ничего не может найти. Однако это не значит, что он
просто так опустит руки и сдастся.

Тэхён коротко кивает, поправляя ворот рубашки, чего-то ожидает ещё пару секунд,
вглядываясь в его глаза, а затем открывает дверь и выскакивает наружу.

Что-то точно должно быть. Что-то, что спрятано на глубине, до чего никому не
добраться. Такое поведение – явный показатель психологической травмы, и не той, что
в привычном понимании становится для человека катастрофой, а той, что убивает
внутри всё хорошее и разрушает человечность до шаткого фундамента, на котором уже
ничего не построить.

Люди не ценят жизни других людей, только когда не ценят свою собственную.

А у подобного всегда есть причина. И Тэхён обязан её отыскать.

На последнюю чиминову фразу он ничего не отвечает. Ему не нужно настраиваться.

Мстить Тэхён готов хоть прямо сейчас.

* * * * *

Огромные пакеты с новой одеждой и обувью летят на заднее сиденье такси; водитель,
услышав адрес, сразу же трогается с места. У Тэхёна практически не видно лица,
потому что на голове кепка, а поверх неё – капюшон. Наверное, именно из-за этого
таксист периодически подглядывает на него через зеркало заднего вида и так
задумчиво щурится, – во всей этой одежде тот выглядит, мягко говоря,
подозрительным.

Тэхён никогда не любил чёрный цвет: на его эмоциональную натуру он частенько

нагонял грусть. Сейчас же его состояние даже приближено нельзя было назвать
грустью. Адскими муками – вполне себе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что
всё, что на нём надето, и всё, что лежит в бумажных брендовых пакетах, – абсолютно
чёрное. Светлые рубашки и пальто, бежевые брюки и цветные классические костюмы
Тэхён оставил в прошлом. В той, другой жизни, в которой ещё была какая-никакая
надежда на хороший исход.

Тэхёну никогда не нравились байкерские куртки, удлинённые лонгсливы с капюшонами,

узкие джинсы и кожаные ботинки на шнуровке. Но сейчас ему во всём этом комфортно –
такая одежда не привлекает внимания, а это на данный момент чуть ли не самая важная
составляющая жизни: в ближайшее время предстоит научиться сливаться с толпой.

В кармане вибрирует телефон. Тэхён видит в сообщении адрес и наказывает таксисту

свернуть на другую дорогу для того, чтобы заехать ещё в одно место. В какое и чего
ради – водителю лучше не знать. Спать будет спокойнее.
За недолгие годы работы в структуре наркооборота Тэхён успел наладить тесные
рабочие связи с нужными и важными людьми. Как раз-таки один из них и согласился
сегодня любезно – читай как: за огромную сумму денег – помочь с нелегальной
покупкой оружия. Тэхён принял это решение на эмоциях, вбил себе в голову крупным
жирным шрифтом одно-единственное слово. Месть. И не та, которую задумал Чимин
против тех, кто их с Тэхёном подставил. Та, которая направлена против него самого.

Тэхён требует остановить машину около обычного многоэтажного дома, проверяет

лежащие в кармане деньги и просит не глушить двигатель, обещая вернуться через пять
минут. Обмен – дело недолгое. Нужно лишь пешком подняться на второй этаж,
постучаться в дверь, протянуть появившемуся в проёме молчаливому Минхёку сумму, о
которой договаривались в переписке, и взять из его рук тяжеленную сумку, благодарно
кивнув и сразу же развернувшись на выход.

Минхёк – такой же «союзник», как Тэхён, только работает на человека, который

является главным конкурентом Чимина. Тэхён и Минхёк по хорошему должны бы убить
друг друга, ведь между Чимином и Кихёном всегда шла, идёт и будет идти война. Вот
только Минхёк тоже попал во власть Кихёна не по своей воле. Они с Тэхёном, если это
можно так назвать, в одной лодке. И порой только из-за тайной помощи друг другу,
они выкарабкивались из самых сложных жизненных ситуаций: их попросту связывало
желание выбраться и хотя бы ещё один раз увидеть своего любимого человека.

Сумку с оружием Тэхён не выпускает из рук, даже когда садится обратно в такси,
прячась за тонированными стёклами: так и сжимает её крепко пальцами, держа на
коленях, вплоть до прибытия на место и нервно кусает изнутри губы. Спустя недолгие
полчаса через окно виднеется до боли знакомый квартирный комплекс. До боли, потому
что в нём по-прежнему находится их старая квартира – та самая, в которой ещё совсем
недавно они оба дошли до точки невозврата. Тэхён велит не заезжать на парковку, а
остановиться прямо на дороге, после чего расплачивается, не забыв про чаевые,
закидывает сумку на плечо и, подхватив руками пакеты, тихо удаляется.

Только мысли о мести перебивают воспоминания о худшем моменте в жизни. Тэхён

игнорирует лифт, приказывая себе тащиться с нелёгким грузом наверх по лестнице,
стискивает зубы, представляя, как отнимает всё, что у Чимина есть, и, буквально
ввалившись в квартиру, бросает вещи на пол, а сам сгибается пополам.

Теперь так всегда будет, верно? Это предельное натяжение нервов, нестерпимое жжение
в груди, мучительная, сводящая с ума боль.

Это ведь никогда не закончится?

Прошло уже около четырёх часов, стрелки показывают полночь. Тэхён за это время
успел раздробить себя до основания. Он отрицал, запрещал себе вспоминать о нём,
прогонял его из головы. Он искал любой повод зацепиться за мысль о расплате,
возмездии, отмщении. А сейчас стоит на пороге их квартиры, в полной темноте,
звенящей тишине, зажмуривается, не позволяя себе расклеиться, и, как бы ни хотел, а
всё равно слышит его хриплый голос.

«Слезь с меня».
«Заткнись».

Тэхён громко выдыхает и выпрямляется. Не думать, не думать, не думать о нём. Не

прокручивать в памяти, как он держал в своих руках, как тесно прижимался, как дышал
сорвано и смотрел прямо в глаза, не отрываясь ни на секунду.

Не думать.

Сказать легко. Успокоиться невозможно. У Тэхёна трясутся руки – в точности, как

тогда, когда он держал Чонгука на прицеле; у него бьётся сердце так часто, что
ощущать это физически больно. Ему не хватает воздуха, у него горит кожа, его ноги
слабеют.

Тэхён в панике. Самой что ни на есть настоящей.

«Повернёшься ко мне?»
«А ты хочешь?»
«Хочу».

В комнате должен быть виски. Если он помогает с тревогой, возникающей при

употреблении очередной дозы, может, и сейчас поможет? Тэхён знает ответ, но всё
равно решает попробовать. Он переступает через пакеты, скидывает с себя по пути
кепку и кое-как, опираясь по пути руками о все стены, плетётся в темноте к шкафу, в
котором хранит алкоголь.

Виски, как и ожидалось, не справляется. Тэхён убивает его остатки махом, зачем-то
машет пустой бутылкой перед собой, как будто от этого что-то изменится, а потом
кидает её в стену, даже не думая отворачиваться в другую сторону. Это ведь всего
лишь осколки. Не пуля.

Хотя... секунду. Не её ли Тэхён сейчас заслуживает?

«Я буду стрелять в сердце».

«Нет… Пожалуйста…»

— Пожалуйста… — той же интонацией мычит Тэхён, присаживаясь на корточки и упираясь

лбом в ладони. — Прости меня… — просит чёрт пойми у кого и зачем. Разве это
поможет? — Пожалуйста, прости…

Противостоять накатывающей истерике сложно, но Тэхён, хоть и из последних сил,

держится. Он завывает тихо, себе под нос, глотает свою боль, позволяя себе
выреветься, и повторяет про себя «Тише. Тише, Тэхён. Не кричи. Не вопи. Этим ничего
не исправить». Только ни слёзы, капающие на пол, ни все эти слова, которые он
скандирует без остановки, не спасают. Становится только хуже.

У Тэхёна ведь проблемы с контролем эмоций.

Как ему справиться с собой, если на это нет ни желания, ни сил? Как умертвить свою
память и забыть о каждом светлом моменте, связанном с Чонгуком? Как перестать
мучиться?

Как запретить себе его любить?

Только один человек умел вправлять Тэхёну мозги, только одному из всех живущих на
этой планете людей тэхёновы срывы были подвластны. Пара грубых фраз, пара умных
цитат, иногда пара ударов по лицу, и Тэхён был будто бы собран заново. Правда,
тогда этот человек считал Тэхёна своим другом и был готов на всё ради него, а
сейчас наверняка ненавидит и, возможно, даже на порог не пустит. Но у Тэхёна нет
других вариантов. Он должен рассказать правду. Поделиться, сбросить эту ношу с
души. Даже если его после такого признания убьют, он всё равно должен. Один он с
ней точно не справится.

Глубокий вдох. Минута на то, чтобы прийти в себя. Слишком мало для того, чтобы хотя
бы чуть-чуть оправиться, но выбирать пока не приходится. Тэхён поднимается на ноги,
достаёт из кармана телефон и открывает диалог с Минхёком, сразу же начиная печатать
сообщение.

Ему нужен тот человек. Бесспорно. Но ещё ему нужна скорость. Лишь она заставляет
по-настоящему выпадать из жизни и позволяет на какое-то время забыться. Тэхёну
необходимо ощутить это, иначе ему сорвёт крышу.

KT:
Нужен спортивный байк.

LM:
Пожелания?

KT:
Быстрый и мощный. Но не настолько, чтобы выделяться на дороге.

LM:
Всё?

KT:
Чёрный.

LM:
Сорок минут.

KT:
Место?

LM:
Я вижу, где ты.

KT:
?

LM:
В следующий раз проверяй сумку.

* * * * *

Тэхён ставит мотоцикл на узкой улице, около входа, снимает шлем и вешает его себе
на руку, стягивая кожаные перчатки и расчёсывая волосы пальцами. На часах
полвторого ночи, тату-салон Юнги закрыт. Обычно в это время его работа в самом
разгаре, но в ближайшие пару недель ему вряд ли будет до рисунков и татуировок.
Тэхён понимает, каково ему, и это не описать никакими словами. Но всё равно решает
подождать. Юнги живёт прямо здесь, а значит, рано или поздно вернётся. Им обоим
больше некуда идти.

Оставаться наедине со своими мыслями до безумия страшно. Тэхён ехал сюда слишком
быстро, думая только о том, что это конец, что он сегодня точно разобьётся; у него
не было возможности терзать себя моментами, которые до сих пор живы в памяти, – в
голове было пусто, ощущался лишь прилив чистого адреналина. Сейчас, стоя здесь в
тишине, он вновь видит его взгляд, слышит его голос, чувствует его боль. От этого
никуда не деться. Тэхён обречён. Это его наказание на всю оставшуюся жизнь.

К четвёртому часу утра, когда Тэхён почти полностью выедает собственный мозг
размышлениями о хреновом будущем, из-за угла появляется Юнги. Тэхён знает, что
начнётся, когда они посмотрят друг другу в глаза, но, как ни странно, не боится.
Худшее уже произошло; ничто не способно переплюнуть тот страх. Поэтому Тэхён
медленно встаёт с мотоцикла, ждёт, когда Юнги подойдёт ближе, а потом
поворачивается к нему лицом, поднимая взгляд, и смотрит на него с мольбой не
прогонять.
Юнги его появлению не удивлён. Ни на грамм. Хотя в глубине души он надеялся на то,
что Тэхён действительно был среди всех тех трупов, которых нашли на первом этаже
его здания и которых вывозили наружу в чёрных пакетах. Ведь если бы не Тэхён, с
Чонгуком не произошло бы того, что произошло. Если бы он не бросил его тогда, много
лет назад, Чонгук бы не довёл себя до такого состояния и не натворил бы столько
глупостей, из-за которых ни один работодатель не брал его на работу. Юнги винит во
всём только Тэхёна.

— Вали отсюда, пока я тебя не убил, — останавливается около него Юнги. Тэхён
замечает, что его лицо опухло от слёз, и многое хочет сказать, но единственное, что
получается сделать – это посмотреть на него с сожалением. Невыносимо видеть его
таким. Юнги никогда в своей жизни при нём не плакал. — Клянусь, Тэхён, — в его
голосе слабость, а во взгляде такое же сильное, как в тэхёновом, отчаяние. — Если
ты сейчас не уйдёшь…

— Я не уйду, — тихо перебивает его Тэхён.

Юнги вмиг сжимает кулаки, продолжая смотреть ему в глаза, делает крохотный
неуверенный шаг вперёд, но внезапно отступает и сбегает в мастерскую. Он всегда был
сильным. Тэхёна поражало умение Юнги прочищать сознание по щелчку и запрещать себе
действовать на поводу у эмоций. А вот он, Тэхён, до сих пор не смог этому
научиться.

Сквозь щель, с намёком оставленную Юнги, на тёмную улицу прорывается свет. Тэхён
заходит внутрь, закрываясь изнутри на замок, кладёт на стойку шлем и так и остаётся
стоять на пороге. Никто не разрешал ему проходить.

— По всем каналам, — Юнги мелко дрожит. Тэхён замечает это только сейчас, когда тот
встаёт напротив включенного телевизора и протягивает вперёд руку с пультом. — По
каждой чёртовой радиостанции, — он поворачивает голову на Тэхёна. — «Массовое
убийство, десятки жертв», «застрелены крупные бизнесмены Пак Чимин и Ким Тэхён»,
«месторасположение Ким Сокджина неизвестно».

Если бы Юнги встретил Тэхёна два дня назад или хотя бы вчера днём, он бы избил его
до полусмерти. Он бы отомстил за всё, что пришлось пережить Чонгуку, за бессонные
ночи Намджуна, за свои бесконечные переживания из-за дорогих сердцу людей. Юнги бы
даже разговаривать с Тэхёном не стал, не подарил бы ему время на объяснения – в
гробу он их видел. Но сейчас ему так плохо, ему так больно без Чонгука, что все
мысли о презрении кажутся пустяком, мелочью. Юнги, так же, как и Тэхён несколькими
часами ранее, не может поверить в то, что произошло. Ему сейчас не до выяснения
отношений. Он просто хочет узнать: за что?

— Юнги…

— Ни один из тех людей… — Юнги осекается, плотно смыкая веки на пару секунд, будто
каждое слово, которое он произносит, доставляет ему неимоверную боль. — Никто,
Тэхён, — прошу тебя, не говори это вслух. — Никто не выжил.

Тэхён закрывает глаза, потому что больше не может. Не может видеть Юнги, который
сам находится на грани истерики, эти страшные кадры, которые транслируют по
главному каналу города. Которые напоминают ему обо всём. Тэхён не в состоянии
выносить это.

— Что ты натворил? — Юнги морщит лоб и в его глазах начинают скапливаться слёзы. —
До чего ты довёл нас всех?

Лучше бы он кричал. Лучше бы Юнги избивал, срывался, вымещал всю свою ненависть.
Тэхён бы выстоял. Но этот разочарованный тон?..
Против такого Юнги Тэхён выстоять не способен.
— Мне очень жаль, — единственное, что у него получается из себя выдавить.

— Посмотри на себя, — Юнги не злится. И не ненавидит. Тэхён совершенно точно слышит

в его голосе… жалость. — На меня посмотри. Найди Намджуна, который влетел в здание,
не имея никакого права на это, и на него тоже посмотри. Что со всеми нами, чёрт
возьми, стало?

Тэхён виновато опускает голову и часто моргает. Намджуну наверняка позвонили сразу,
как только получили ордер на арест Чимина и Тэхёна. Он давно и часто сотрудничает с
полицией, у него там много знакомых. Благодаря им он и нашёл Тэхёна пять лет назад.
Только Намджун всё это время знал правду. Только он один его прикрывал. И вот так
Тэхён ему отплатил?

— Юнги, прости, я… — Тэхён не может больше сдерживаться.

Направляясь сюда, он приказывал себе ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах

не рыдать перед Юнги, не показывать, что страдает, но оказался слишком слаб из-за
своих чувств к Чонгуку. Не выдержал короткое, но ёмкое «Никто не выжил».

— Ты помнишь, как он любил тебя? — тихо спрашивает Юнги. Тэхён поднимает голову к
потолку, сжимая челюсти что есть сил. — Помнишь, как он смотрел на тебя в самый
первый день, когда я вас только познакомил? — Юнги небрежно вытирает свою щёку
тыльной стороной ладони. — Так, словно во всём этом грёбанном мире никого больше
нет.

Тэхён ошибался, когда думал, что хуже не будет. Вот оно, происходит с ним прямо
сейчас. Рубит его по живому, перемалывает вместе с костями, а потом лепит заново и
начинает всё сначала. Боль ведь может и не такое. Она – единственное, к чему ни
один человек, ни один организм на этой планете не способен привыкнуть. Она – не
состояние ума, это полнейший бред. Все эти теории высосаны из пальца.

Истинная моральная боль подцепляет тебя за кожу крюками, подвешивает в воздухе и

шепчет на ухо: «Я с тобой. Я крепко держу тебя, чувствуешь?». И ты понимаешь, что у
тебя всего лишь два выхода: оторвать эту боль от себя вместе с кожей, пройти через
весь этот ад, сорвав голос от крика, и уползти от неё на коленях со шрамами по
всему телу. Или же всю жизнь терпеть на себе эти крюки и позволять ранам
кровоточить, фальшиво улыбаясь своему отражению каждый день и притворяясь, что всё
в порядке, что ничего страшного – когда-нибудь это отпустит.

Нет. Не отпустит.
Тэхёну ли не знать об этом.

— Это я, — он собирается с силами и устремляет взгляд на Юнги. Тэхён знает, что тот
никогда его за такое не простит, но запрещает себе утаивать эту информацию от него.
— Это я в него выстрелил.

— Что? — губами переспрашивает Юнги.

Тэхён ощущает, как лопается под крюками кожа.

— В Чонгука выстрелил я.

Кажется, после этой фразы в Юнги что-то умирает. Тэхён про себя отчаянно молится за
то, чтобы этим «что-то» не оказались чувства.

Что останется от человека, если убить в нём возможность чувствовать?

Юнги заторможенно присаживается на диван, в полной растерянности бродит взглядом по

помещению – он словно не здесь, его будто выбросило из своего тела, а обратно
вернуло уже не цельным – и, промолчав целую минуту, которая Тэхёну чудится
вечностью, заглядывает в его глаза.

— Я тебя очень прошу, Тэхён, — шепчет Юнги. Тэхён догадывается, что тот сейчас
произнесёт, поэтому быстро проводит по лицу рукой, стирая следы слёз, и забирает со
стойки шлем. — Сделай вид, что все мы, — Юнги делает паузу, чтобы уточнить, — все
люди, которые дорожили тобой, — Тэхён начинает пятиться назад, боясь услышать
конец, — забыли о том, что ты когда-то существовал.

— Прости, — еле слышно говорит на прощание тот.

— Никогда больше не возвращайся, — ставит точку Юнги.

Закрыв за собой дверь и выйдя на улицу, Тэхён встаёт посреди проезжей части,
запрокидывает назад голову и хватает ртом воздух, наивно надеясь, что от этого
полегчает.

«Я с тобой. Я крепко держу тебя, чувствуешь?», — нашёптывает ему на ухо боль.

Тэхён чувствует. Остро и явственно. Всем телом, каждой своей клеткой.

И ни малейшего понятия не имеет, что ему нужно сделать, чтобы навсегда оторвать её
от себя.

========== Part 14 ==========

«Мир теперь кажется чёрно-белым, верно?»

Тэхён открывает глаза и устремляет взгляд в потолок. Да. Верно. Вот он, его новый
мир: темнота не только в комнате, но и в душе. Включишь свет – ничего не изменится.
Остаётся только смириться.

На спинке дивана лежит чёрный закрытый шлем, на столе – два вычищенных до блеска
пистолета и следы от вчерашней попытки скрыться от мыслей. Желание пустить себе
пулю в висок никуда не делось, но Тэхён другого и не ждал: от порошка на утро
всегда только хуже.

Голова жутко болит, сердце неприятно покалывает, ещё и страшно хочется есть. Тэхён
скидывает с себя тонкое покрывало, которым несколько часов назад укрылся в надежде
согреться, приподнимается на локтях и принимает сидячее положение. Состояние такое,
будто целые сутки просидел на механических качелях: то ли укачало до тошноты, то ли
утомило из-за постоянно повторяющихся движений вперёд и назад. Хочется вновь
провалиться в нирвану.

«Не смотри на меня так. Это распространённая побочка».

«Может быть, хотя бы из-за этого стоит завязать?»
«Меня всё устраивает».

Какая глупая ложь. Тэхён усмехается. Чонгуку в тот момент он, наверное, казался
наркоманом, которого периодически накрывает ломкой со всеми её вытекающими.
Например, с агрессией. Вот только Тэхён даже близко не представляет, что такое
физическая зависимость. Он слышал о ней, читал про неё, смотрел фильмы, но на себе
никогда не испытывал. Чего не скажешь о психологической: она у него настолько
сильная, что сопротивляться он ей, как бы ни старался, не может.

Тэхён помнит свой первый раз. Он никогда его не забудет. И помнит второй: всё было
уже не так. Точнее совсем не так. Ощущения казались не такими яркими, порошок – не
таким чистым. Боль, хоть и тихо, но всё равно скреблась под кожей: она легонько
стучалась в голову, просилась обратно, зудела и страшно раздражала своей
настойчивостью. Тэхён ничего не мог с этим сделать. Эйфория наступала всегда, кайф
помогал выпасть на недолгие сорок минут из этого мира, но потом приходило такое
огромное разочарование, что в мыслях не было ничего, кроме «Мне нужно ещё, и
гораздо больше».

Мозг прекрасно помнит, как это было впервые. И сколько бы ты ни гнался за этими
ощущениями, они уже никогда в жизни не повторятся. Тэхён всё знает и понимает. Вот
только причин для того, чтобы отказываться от состояния какого-никакого
психического комфорта, не видит. Он эмоционально связан с этим чувством – оборвать
такую связь самостоятельно практически невозможно. А Тэхён и не пытается. Он зашёл
настолько далеко, что уже не видит смысла искать другие средства, способные помочь
ему убежать от себя и хотя бы на время обезболить душу.

Телефон коротко оповещает о входящем сообщении. Минхёк. Больше некому. Тэхён трёт
руками лицо, пару раз бьёт себя ладонями по щекам, пытаясь взбодриться, и,
поднявшись на ноги, делает пару шагов вперёд для того, чтобы взять телефон,
валяющийся на самом краю стола.

Открывать диалог хочется и не хочется одновременно: если какая-то информация всё же

всплыла, то что Тэхёну с ней делать? Как действовать? А если даже Минхёк не смог её
откопать, то где её искать тогда и кого в это ввязывать?

LM:
Ничего.

Тэхён, ощущая прилив злости, сжимает челюсти.

KT:
Ищи лучше. Что-то должно быть.

LM:
Я не нарыл ничего такого, что бы ты не знал.

Неуязвимых людей не существует. У каждого человека на этой планете, даже у самого

жестокого и безжалостного, есть болевая точка. Правда, узнать, где и насколько
глубоко она спрятана и отыскать её для того, чтобы выдавить до упора или хотя бы до
неё дотронуться, не всегда представляется возможным. Но это не значит, что там,
внутри, её нет.

На всех, на любого из нас есть рычаги воздействия. Чем больше мы что-то ценим и чем
больше боимся это «что-то» потерять, тем дальше от глаз и чужих мыслей мы это
прячем. То, что является нашей защитой, является так же нашей главной слабостью. И
у каждого, рассуждает Тэхён, эта слабость своя: не человек, так чувство; не
чувство, так воспоминание. Исключений нет и не может быть.

KT:
Плохо рыл. Залезь в его детство. Если будет надо, покопайся в его грязном белье.

LM:
Это шутка?

KT:
Все шутки я оставил в прошлой жизни.

Тэхён не остановится. Он отомстит за Чонгука, за Юнги, за Намджуна. За себя. Это не

помутнение рассудка, не безумие и не помешательство. Это вопрос принципа. Тэхён
вырвет из Чимина самое дорогое и потопчется на том, что от него останется, чтобы
тот на собственной шкуре ощутил, каково это, когда не дают выбора, и чтобы так же,
как Тэхён, узнал, что испытывают люди, которых безвыходное положение вынуждает
мысленно опускаться на колени и начинать умолять.

LM:
Я всё просмотрел. Я искал даже между строк и на абсолютно пустых страницах.
Полноценная семья: заботливые родители, которые никогда ему ни в чём не отказывали,
братья, которые души в нём не чаяли. Элитная школа, престижный университет –
круглый отличник, любимчик преподавателей, гордость семьи. Серьёзных и долгих
отношений не было, только пара интрижек. Тяжёлые болезни обошли его стороной,
предательства близких людей и измены – тоже. Обо всём остальном ты в курсе.

Звучит так, будто речь идёт о совершенно другом человеке.

LM:
Прости, у меня правда ничего больше нет.

Чёрт.
Тэхён опускает вниз голову, прикрывает глаза и воссоздаёт в памяти момент, когда
Чонгук стоял перед ним, такой беззащитный, беспомощный, не заслуживший всей этой
боли, которой его затопило после осознания того, что любимый человек может
выстрелить в него из-за чьей-то прихоти. Когда он, Тэхён, одним взглядом просил
прощения, раскаивался, словно Чонгуку от этого могло стать легче, и его руки,
держащие на весу пистолет, без остановки тряслись, потому что он даже в самом
страшном сне не мог себе такого представить.

А Чимин видел всё: их слёзы и борьбу с самими собой, их безмолвное признание друг
другу в любви – бегущей строкой в глазах. И довольно ухмылялся, получая
удовольствие от представления, которое сам же и устроил. Любимчик преподавателей?
Гордость семьи? Что за чушь?

KT:
Продолжай искать.

LM:
Я не вижу в этом смысла.

KT:
Мне больше не у кого просить помощи. Пожалуйста, попробуй ещё раз. У Кихёна должны
быть какие-то данные о нём. Они заклятые враги, у них не может не быть оружия друг
против друга.

KT:
печатает…

Стоп.

Тэхён резко меняется в лице.

LM:
Ладно. За мной всё ещё должок. Я выйду на связь, когда что-нибудь нарою.

Минхёк написал, что…

KT:
Подожди.

Тэхён щурится, пытаясь вспомнить об этом хоть что-то, только на ум, как на зло,
ничего не приходит. Как от него на протяжении стольких лет могли скрывать эту
информацию? Люди, как правило, делятся такими вещами. Однако ни Чимин, ни Сокджин,
ни их отец ни разу не поднимали эту тему.
Но почему?

Может быть, как раз-таки это и связано с предательством или потерей?

Может быть, у них в семье не принято ворошить прошлое?
Может быть, они договорились навсегда забыть об этом?

А может быть, кому-то из них это до сих пор причиняет боль?

KT:
Ты написал мне о том, что братья души в нём не чаяли.

LM:
Да, это так. Я много всего прочитал об их отношениях. Чимин называл их обоих своими
супергероями.

Вот оно что.

LM:
А в чём дело?

В том, что Тэхён до этого момента ничего не слышал о третьем брате.

* * * * *

Юнги стоит около двери в квартиру Намджуна уже минут десять. Наверное, всё-таки
будет к лучшему, если того не окажется дома, ведь тогда Юнги не придётся вновь
выносить весь этот кошмар: запахи, которые напоминают о Чонгуке, его привычки, так
и оставшиеся раскиданными по всему дому, его мнимое присутствие. Юнги ощущает и
видит Чонгука везде, даже в своей мастерской. В каждом её уголке, на каждом её
сантиметре. Две последние ночи он так и не смог уснуть из-за своих галлюцинаций и
поесть тоже не смог – аппетит испарился. Ему нужно срочно поговорить с кем-то об
этом, иначе он так долго не протянет. Юнги скучает по нему слишком сильно.

Рука, поднятая над дверным звонком, немного дрожит; Юнги настраивается

окончательно, подбадривает сам себя ещё раз и неуверенно давит на кнопку, тут же
делая один шаг назад. Почему это так страшно? Он ведь был в этой квартире сотню раз
и не должен испытывать подобное. Возможно, мысль о том, что эту дверь уже никогда
не сможет открыть Чонгук, бьёт по Юнги чересчур мощными ударами, и ему не удаётся
укрыться от них.

Он только сейчас понимает, каким слабаком был всё это время. Это Чонгук делал из
него сильного и непобедимого. Это Чонгук придавал ему сил одной своей улыбкой, да
даже просто нахождением рядом. А теперь, когда его нет, когда не для кого больше
стараться, ради чего Юнги строить из себя непоколебимого?

Дверь открывает не Намджун: стоящего в проёме парня с красноватым оттенком волос

Юнги видит впервые. Это та квартира? Юнги не ошибся? Он молча отступает, чувствуя
неловкость, и приподнимается на носочках, пытаясь взглянуть на номер квартиры, но
незнакомец не позволяет. Лишь открывает дверь шире, поправляя рукав своего чёрного
свитшота, бросает на Юнги неоднозначный взгляд и отходит ещё дальше, в прихожую,
приглашая его войти.

— Я так понимаю, ты Юнги? — вдруг говорит он. Юнги на мгновение кажется, что его
галлюцинации перешли на новый уровень. — Я Хосок. Проходи.

— Мне нужен Намджун, — Юнги так и стоит, не сдвинувшись с места.

— Дело, конечно, твоё, ты можешь и на площадке остаться, — спокойно произносит
Хосок. — Но я сомневаюсь, что Намджун, выйдя из ванной, побежит искать тебя на
лестнице.

Юнги вскидывает бровь и смотрит на него с нескрываемым недоумением.

Этот человек… манипулирует им?

— Я подожду на кухне, — тихо оповещает Юнги. А зайдя внутрь, находит новую причину
для удивления. — Это… — он показывает на лежащие на полу тапочки и кидает на Хосока
вопросительный взгляд. — Мои тапочки?

— Да, — Хосок закрывает за ним дверь и становится рядом, складывая руки на груди. —
Твои.

— Намджун знал, что я приду? — Юнги, вроде бы, никогда не был для Намджуна таким
очевидным.

— Я знал, — сообщает Хосок и, развернувшись в сторону кухни, начинает уходить.

— Я тебя первый раз в жизни вижу, — напоминает Юнги, моментально раздражаясь.

Что этот Хосок себе позволяет?

— А вот я о тебе наслышан сполна, — не поворачиваясь, отвечает тот.

Ладно, это было странно. И немного возмутительно. В любой другой день Юнги, скорее
всего, устроил бы ему допрос с пристрастием и разнос по полной программе – в таких
вещах он хорош. Но сегодня ему вообще не до ругани и выяснений, так что Хосоку,
можно сказать, повезло.

— Извини, что не встретил, — вылетает из-за угла Намджун. Он действительно только

из душа: вода с его волос капает на белую футболку, серые домашние штаны прилипают
к ногам, а на плече висит полотенце. — Ты как?

— Где-то между «схожу с ума» и «хочу сдохнуть», — Юнги подходит ближе, жмёт
Намджуну руку и шмыгает носом. Не из-за простуды, конечно же. — Я бы… — Юнги не
знает, разрешит ли ему Намджун это сделать, и очень боится получить от него отказ.
— Я мог бы взять пару его вещей? — Намджун громко сглатывает и опускает взгляд;
Юнги даже думать не хочет, через что ему приходится проходить. — На память.

— Ты в своём уме? — внезапно появляется из-за намджуновой спины Хосок.

Он обращается к Юнги. И он не очень-то доброжелательно настроен.

— Хосок… — Намджун приподнимает перед ним руку, прося помолчать.

— Что? — он встаёт рядом с Намджуном и смотрит на него с непониманием. — Ты не

видишь, что с ним происходит?

— А что со мной происходит? — не понимает Юнги.

— Ты, находясь в абсолютно нестабильном состоянии, додумался приехать сюда и

просить у Намджуна впустить тебя в комнату Чонгука?

На мгновение повисает тишина. Его имя, произнесённое вслух, делает больно.

Невыносимо. Хосок прав: чёрт знает, чем всё это для Юнги обернётся. Что с ним
будет, когда он увидит чонгуков угол, его одежду, книги, эскизы? А подарки, которые
Юнги когда-то ему дарил? Как он собирается с этим справиться? Это точно не пройдёт
для него бесследно.
Юнги потихоньку сникает, прикрывая глаза, обнимает себя руками, словно пытаясь
закрыться от всех, от всего этого мира, и ничего больше не говорит, не произносит
ни единого слова. А что тут ещё можно сказать?

— Но ведь ты здесь, — с надеждой в голосе просит Хосока Намджун. — Кто, если не ты,
ему поможет?

— Знаешь, я предпочитаю пресекать все поводы для развития нервных срывов ещё до их
начала, если есть такая возможность.

Юнги осточертело это выслушивать. Он чувствует, как витает в этой квартире

атмосфера безысходности и отчаяния, и сам не замечает, как дышит ей, впитывает её в
себя. Кто такой этот Хосок? Почему он здесь раскомандовался? Юнги и так еле стоит,
голодный и невыспавшийся, ему всего лишь нужно забрать что-нибудь на память о своём
лучшем друге. Он не намерен играть в чужие игры.

— Послушайте, — обессилено шепчет Юнги, умоляюще смотря на Хосока. Он догадывается,

что раз тот говорит такие вещи и находится в квартире Намджуна, то, скорее всего,
он тоже врач. Только вряд ли той же специальности. — Я просто хочу забрать что-то,
что принадлежало самому близкому мне человеку, — Хосок тяжело вздыхает и
поворачивается к Намджуну, который не отрывает от Юнги взгляд. — Обещаю, я больше
никогда сюда не приеду и ни о чём вас не попрошу.

Хосоку всё ещё эта идея не по душе. Не потому, что он монстр, который плевать хотел
на чужие чувства, а потому, что он искренне переживает за состояние Юнги, пусть и
видит его впервые.

— Ладно, — Хосок кивает Намджуну, который, услышав его одобрение, сразу же подходит
к Юнги и приобнимает его за плечо рукой. — Я надеюсь, ты сможешь перенести это без
эмоциональных скачков, — Хосок идёт впереди них неспешно – даёт Юнги ещё немного
времени на то, чтобы морально подготовиться, а когда, наконец, доходит до двери в
чонгукову комнату, останавливается. — И да, Юнги. Извини за мой тон, я не со зла. Я
хотел как лучше.

— Ничего, — Юнги и правда не в обиде на него. Будь он на месте Хосока, он поступил

бы точно так же.

— И Намджуна тоже извини, — Хосок кладёт ладонь на дверную ручку, отворяет комнату
и первым проходит внутрь, сразу скрываясь за большим книжным шкафом. — Ему, как и
тебе, сейчас не особо сладко.

— Я думал, вы действительно не разрешите ему ко мне зайти.

Юнги резко тормозит, не поверив своим ушам, и Намджун не на шутку пугается, ощущая
своими ладонями, как тот перестаёт дрожать.

— Если коротко, Юнги… — голос у него ослабший, сиплый. Намджун подхватывает Юнги за
плечо ещё крепче, подталкивает его чуть-чуть вперёд, поглядывая на Хосока с
опаской, а затем, когда в поле зрения полностью появляется чонгукова кровать,
отпускает и отходит в сторону. — Я жив.

На его лице появляется лёгкая, наверняка вымученная из последних сил улыбка.

Юнги на собственном примере осознаёт, каково это – воскреснуть из мёртвых.

========== Part 15 ==========

Комментарий к Part 15
Если кто-то забыл или не знал, как выглядит Джухён:
https://drive.google.com/open?id=1UoZOQuxb63Dm5gU3vtQSOGL4A51ulKI8
Гифка с Чонгуком и Тэхёном (поймёте, к какому моменту):
https://drive.google.com/open?id=14v6-iz85G7lnwyLZ0ae16rvHBM1MSwaX
— Ну не-е-ет, — хором возмущаются Чонгук и Юнги. Джухён, сестра Чонгука, громко
смеётся.

— Она крутая! — пытается переубедить их Тэхён.

За окном прекрасный солнечный день: осень в самом разгаре. Нормальные люди гуляют
на улице, наслаждаясь на удивление тёплым концом сентября, играют с питомцами в
парках, устраивают пикники. Но не эти четверо. Назвать их нормальными всегда было
сложно. У них усыпан сладостями стол – родители Юнги привезли из последнего
путешествия, – на диване валяется пара пустых бутылок из-под газировки, а в
колонках долбит какая-то популярная попса, и всем им жутко скучно в такой
обстановке – душа требует глупостей и экстрима. Вот только понятие экстрима у
каждого из них разное. У Тэхёна, например, к нему относятся настольные игры –
именно их он и достаёт в данный момент из рюкзака, раскладывая на полу в ровный
ряд.

— Напомните ещё раз, почему мы всегда собираемся у меня? — недовольно поджимает

губы Юнги.

— Потому что у тебя большой дом и родители постоянно в разъездах, — озвучивает

очевидное Чонгук.

— Допустим, — соглашается Юнги и указывает рукой на Тэхёна. — А почему мы всегда

собираемся с ним?

Юнги искренне не понимает. Он только-только проникся тэхёновыми вкусами и

странностями, с горем пополам принял факт, что его лучший друг влюбился в
подражающего прозаикам бит-поколения писаку – до гордого звания писателя Тэхёну ещё
очень и очень далеко, – и кое-как свыкся с мыслью, что они теперь, вроде как, в
одной компании. Он даже дал ему свой личный номер. И что это опять такое?

— О, тут есть «Мафия», — Чонгук машет перед всеми колодой карт.

Юнги несогласно мотает головой.

— Может быть, тогда «Монстр по соседству»? — Джухён вертит коробку в руках,

разглядывая картинки. — Тут написано, что это захватывающий психологический
триллер.

— Психологический триллер я могу вам и в жизни устроить, — бурчит Юнги, сердито

поглядывая на всех по очереди. — Я – маньяк. А он вот, — Юнги кивает в сторону
Тэхёна. — Жертва, — Тэхён закатывает глаза и цокает языком. — Задача: угадать, за
что я его придушил.

Джухён на пару секунд включает мамочку и смотрит на него, как на своего самого
капризного ребёнка.

— Хорошо-хорошо, — сдаётся Чонгук, отбрасывая «Мафию» обратно на пол. — Что ты

предлагаешь?

— Не знаю, — пожимает плечами тот. — Давайте в дурака поиграем.

Теперь Джухён смотрит на него, как на идиота. Чонгук – тоже.

— Зануднее ничего придумать не мог? — вполне себе серьёзно спрашивает Тэхён.

— Зануднее? — Юнги едва держится, чтобы не запустить в него мармеладным червячком,
которому уже успел откусить голову. — Ты выбрал игру «Больница»!

— Это не обычная «Больница», — Тэхён разворачивает коробку и тычет пальцем в

красные буквы. — Это «Операция хирурга».

Дыши глубже, уговаривает себя Юнги, Тэхён не издевается, он так прикалывается.

Помогает не особо хорошо. Юнги поворачивается к Чонгуку, у которого в глазах
читается, мол, я не в курсе, я тоже в первый раз об этой игре слышу, потом к
Джухён, которая продолжает умиляться, наблюдая за ними тремя, а затем возвращает
взгляд Тэхёну, делая самое угрюмое выражение лица, на которое способен.

— Да брось, — отмахивается Тэхён, широко улыбаясь, и начинает открывать игру. — Это

забавно.

— Сказал сын хирурга, — передразнивает его Юнги. — У тебя всё ещё дома скальпели
вместо ножей?

Тэхён и Юнги на самом деле обожают друг друга, и это известно всем. Им самим – в
том числе. Просто Юнги не из тех, кто публично показывает чувства, а Тэхён боится
того, что Чонгук начнёт его ревновать. Поэтому им проще задирать друг друга из-за
пустяков и ни в коем случае не позволять себе сдавать позиции.

— А давайте на желание! — чонгуковы предложения тоже не всегда отличаются

оригинальностью.

Юнги, немного поморщив нос, принимает правила. Они разбиваются на две команды:
Чонгук, естественно, оказывается в паре с Тэхёном, Юнги – с Джухён. И Чонгук, и
Юнги изначально знают, что проиграют своему сопернику, ведь Тэхёну в детстве няня
на ночь читала не сказки, а мамины учебные пособия по анатомии и папины – по общей
хирургии, а у Джухён уже есть диплом врача. Но всё равно оба расстраиваются, когда
Тэхён и Джухён вскакивают на ноги и начинают танцевать победные танцы, крича слегка
обидные обзывательства.

— Ладно, жгите уже, — Юнги закрывает коробку с игрой и убирает её под стол. — Мы
готовы.

Джухён падает на пол рядом с Юнги, строит ему глазки, продолжая тянуть время, и
загадочно улыбается.

— Моё желание максимально простое, — говорит она так, словно очень собой гордится.
— Перестань придираться к Тэхёну и скажи всем, что любишь его.

— Мы, кажется, играли на реальные желания, — негодует Юнги, раскидывая руки в

стороны. — А это из области фантастики!

— Признай уже, что ты жить без меня не можешь, — подливает масла в огонь Тэхён, и
кое-как успевает увернуться от бутылки из-под колы, которая летит в него с подачи
Юнги.

— Да была бы моя воля, я бы тебя на костре сжёг, — парирует Юнги, вызывая у Чонгука
приступ неконтролируемого смеха.

Наверное, это и есть главная причина, по которой Юнги постоянно не по-настоящему

сердится на Тэхёна, – чтобы услышать, как смеётся Чонгук. Юнги чувствует, как
теплеет внутри, когда видит его таким счастливым. У Чонгука нелёгкая судьба, он уже
многое перенёс и достаточно натерпелся. Ему необходимы такие моменты, как этот, а
Юнги, как настоящий друг, обязан его ими обеспечить.
— Это так негуманно… — Тэхён по-актёрски изображает удар в самое сердце. — А я
думал, ты моя половинка…

Чонгук не прекращает смеяться, Тэхён не прекращает ждать. Юнги не остаётся ничего,

кроме как подчиниться. Он пересаживается ближе к Тэхёну, берёт его руки в свои,
пробубнив себе что-то под нос, – Тэхён надеется, что не проклятья, – и устремляет
на него взгляд, поражённо вздыхая.

— Тэхён, я люблю тебя, — у Юнги в тоне не проскальзывают антипатия или неприязнь.

На секунду всем присутствующим кажется, что тот не дурачится. — Обещаю перестать к
тебе придираться.

Тэхён какое-то время молчит, ожидая подвоха, а потом наклоняется к нему и жестом
просит сделать то же самое.

— Не вздумай, — шепчет на ухо. Чонгук и Джухён ничего не слышат. — А иначе какой

смысл мне жить на этом свете?

За это Юнги и обожает Тэхёна. Они ссорятся, ругаются, иногда дерутся, иногда не
разговаривают неделями, но они на одной волне, их внутренние миры невероятно
похожи. Тэхён для Юнги, как родной надоедливый братец, который бесит до жути, но
которого в глубине души любишь больше, чем всех своих школьных друзей вместе
взятых.

Юнги и правда хочется верить, что это взаимно.

— А теперь моё! — привлекает к себе внимание Тэхён, подмигивая Юнги и начиная

постукивать пальцем по губе. — Хочу… — Чонгук вида не подаёт, но внутри себя дико
нервничает. — Хочу, чтобы ты заставил Юнги смутиться.

— Что? — переспрашивает Чонгук.

— Что?! — вскрикивает Юнги.

Этого ещё не хватало.

— Скажи мне что-нибудь такое, чтобы он покраснел, а лучше вообще сбежал в другую
комнату, — Тэхён собой доволен. Он даже подпрыгивает на месте, словно не может
дождаться момента, когда Чонгук уже что-нибудь произнесёт.

— Как-то это жестоко, знаешь ли, — с прищуром и разгорающейся местью во взгляде

язвит Юнги.

Тэхён пожимает плечами. И что ты мне сделаешь, как бы передаёт он ему.

— Я знаю, что ты больше всего не любишь, Юнги… — боязливо выдаёт Чонгук.

— Только попробуй, — сквозь зубы цедит тот.

— Когда мы с Тэхёном… как же это ты тогда сказал…

— Сопли разводим, — заканчивает за него Тэхён. И вновь широченно улыбается.

Джухён прыскает в кулак.

— Вот чёрт, — Юнги себя жалко. Очень.

За что ему всё это? За какие грехи?

— Давай, иди ко мне, — поторапливает Чонгука Тэхён и протягивает ему руки. —
Придумай самое шикарное признание в любви, — Чонгук смущённо улыбается, подходя к
нему, и, беря его ладони в свои, зажмуривается от стыда. — Такое, чтобы он начал
умолять лишить его слуха.

— Вот в кого ты такой придурок, скажи? — психует Юнги. Ответа конечно же не

следует.

Чонгуку неловко, это заметно всем. Ладно ещё Джухён, она и не такое от них с
Тэхёном слышала, но Юнги…

— Я… — Чонгук топчется на месте, кусая изнутри губы, и всё время поглядывает на

Юнги, умоляя взглядом понять его и простить. — Я тебя люблю, Тэхён.

— Само собой ты меня любишь! — теперь психует Тэхён. Чонгуку становится неловко
вдвойне. — Прояви фантазию!

— Не хочу при этом присутствовать, — Джухён встаёт на ноги, хлопает Юнги по плечу,
поджимая губы, дескать, ну вы держитесь здесь, всего вам доброго, и быстренько
убегает на кухню, прикрыв в гостиной дверь.

Потрясающе. Спасибо за поддержку, подруга, ворчит про себя Юнги.

— Думаю… — у Чонгука на лице написано, что он не может подобрать слов. Юнги ему
сочувствует. Ведь это Тэхёну, пишущему романы, легко сформулировать пару нужных
красивых фраз. У Чонгука же всегда были с этим проблемы. — Я думаю, если ты когда-
нибудь захочешь оставить меня, я с этим не справлюсь, — Чонгук не смотрит на
Тэхёна. И на его лице уже нет улыбки: он говорит серьёзно. — Раньше, ещё до того,
как я тебя встретил, я не понимал, что значит «вдвоём против целого мира». А сейчас
мне кажется, что мы так сильны, пока вместе, что можем отвоевать весь этот огромный
мир, лишь один раз щёлкнув пальцами, — и Тэхён, и Юнги слушают его внимательно; ни
тот, ни другой не перебивает. В тишине слышно, как громко бьётся у Чонгука сердце.
— Я не умею говорить таких вещей, Тэхён. Не умею описывать свои чувства. Но я точно
знаю, что это не пройдёт. Я имею в виду, моя любовь к тебе, — Чонгук нервничает,
потому что прежде не признавался в любви вот так, вслух. Тэхён поддерживающе
сжимает его ладони пальцами и ласково улыбается. — Я никогда тебя не предам.
Клянусь, — уверенно заканчивает он, поднимая голову, и заглядывает Тэхёну в глаза.
— И ты меня не предавай. Пожалуйста, — на последнем слове голос подводит. Это не
требование. Просьба. Но Чонгук просит так, будто сейчас решается его судьба. — Я
этого не вынесу, — он еле заметно мотает головой, не отрывая от Тэхёна взгляда.
Юнги видит, как крепко он держит Тэхёна за руки, и окончательно осознаёт, что
Чонгук не шутит. Однако это его признание не заставляет Юнги смутиться. Оно его
почему-то ранит. — Просто не смогу.

— Прости, — хрипит Чонгук, громко сглатывая, и смотрит на Юнги с сожалением. — Я

был против того, чтобы от тебя всё скрыли, но моего мнения никто не спросил.

Юнги резко выплывает из воспоминания и растерянно хлопает ресницами. «И ты меня не

предавай. Пожалуйста». Кажется, теперь это ранит ещё больше, чем тогда. Чонгук ведь
всегда ради Тэхёна был готов всем пожертвовать, даже на верную смерть пойти. Чонгук
не просил ничего, лишь шанс каждую секунду каждого дня быть рядом. Оберегать,
защищать. Чувствовать, что это такое – вдвоём против целого мира. Любить. Это всё,
что Чонгуку было нужно. Тэхён хоть что-нибудь из этого ценил?

— Ерунда, — отмахивается Юнги, улыбаясь уголком губ. Для него в данный момент, по
большому счёту, только одно имеет значение – его лучший друг жив. С Хосоком и
Намджуном он разберётся позже. — Как ты себя чувствуешь?
— Примерно так же, как ты. Где-то между «схожу с ума» и «хочу сдохнуть», — горько
усмехается Чонгук.

Юнги вновь давит из себя фальшивую улыбку. Поддержка из него сейчас никакая, ему бы
самому она, по правде говоря, не помешала. Чонгук лежит перед ним не живой, не
мёртвый, дышит через раз, очень громко, сипло, а его движения крайне заторможены;
столик около его кровати завален бутыльками с физраствором, стерильными салфетками
в неадекватном количестве и неизвестными Юнги ампулами и инструментами. Всё это
нагоняет панику и тревогу.

Юнги ничего не смыслит в таких ранениях, он и вообразить себе не может, что ощущает
человек, которому пулей разорвало ткани и повредило жизненно важные органы. Как
Чонгук до сих пор держится и не просит какого-нибудь сильного снотворного, чтобы
крепко уснуть и перестать чувствовать боль? Может быть, ему так было бы легче? А
может быть, колоть такие препараты ему пока нельзя? Юнги внезапно начинает жалеть о
том, что настолько далёк от медицины.

— Да. Хреновая у вас тут звукоизоляция.

Он понятия не имеет, что ещё должен сказать. Впервые, находясь рядом с Чонгуком, у
него не получается найти тему для разговора.

«Как так вышло? По телевизору сказали, что никто не выжил».

«Ко мне на днях Тэхён заходил, представляешь?»
«Тебя спас Намджун? Откуда он узнал, что тебе угрожает опасность?»
«Кто такой Хосок? Как он умудряется сходу манипулировать людьми?»
«Делай, что хочешь, а я не собираюсь теперь от тебя отходить ни на шаг».

— Я давно тебя знаю, Юнги, — вдруг произносит Чонгук, вырывая Юнги из размышлений.
— И вижу, что ты голову ломаешь и не знаешь, о чём спросить в первую очередь.

— Я не…

— Всё в порядке, — пытается успокоить Чонгук.

Изображать нормальное самочувствие у него выходит из ряда вон плохо. Из-за одеяла,
под которым он лежит, Юнги ничего не видно. Куда именно стрелял Тэхён? Насколько
Чонгуку сейчас больно? Что ему заливают в вены через эту капельницу? Ответов ровно
ноль.

У Чонгука пугающе нездоровый цвет лица, слабые пальцы – Юнги ощущает это по той
силе, с которой Чонгук держит его за руку, – а глаза такие же, как были у Тэхёна,
когда он приходил. Как-то раз в пьяном бреду Чонгук упомянул, что Тэхён не бросил
его, он столкнул его вниз со скалы, хотя знал, что тот не умеет плавать, и позволил
разбиться о камни и утонуть в океане.

Чонгук никогда не называл это расставанием. Он всегда говорил, что Тэхён заставил
его захлебнуться этой чёртовой любовью. Предал. Ушёл. Оставил. Чонгук ведь сказал
ему тогда, что не справится с этим, не вынесет, просто не сможет. Вряд ли Тэхён мог
такое забыть.

Так неужели у него хватило ума снова заставить Чонгука испытать подобное?

— Ты помнишь, что с тобой произошло? — аккуратно интересуется Юнги, сжимая его

ладонь пальцами.

Возможно, уже в ближайшее время он пожалеет о том, что задал этот вопрос.
* * * * *

— Что? — Намджун бросает на Хосока неоднозначный взгляд и, повернув голову обратно

к окну, делает глоток из стакана.

— Жду, пока ты мне правду скажешь.

Хосок стоит рядом, прислонившись спиной к стене и сложив на груди руки. На кухне
совсем темно, работает лишь подсветка кухонного гарнитура, и тихо – слышно только
то, как работает холодильник; Намджуна неумолимо клонит в сон, он страшно устал,
эмоционально вымотался за эти дни из-за Чонгука. Ещё и Хосок очень не к месту
начинает грузить своими загадками.

— Конкретизируй.

— Правду о Чонгуке.

Об этом стоило догадаться.

— Я тебе всё рассказал, — Намджун ставит стакан на подоконник и опирается о его

края ладонями, опуская вниз голову.

— Ты от меня самое главное скрыл, — Хосок на него не смотрит. Он вообще выглядит

так, словно мыслями в другом месте.

— Да? — Намджун безусловно догадывается, про что толкует Хосок. Но вида всё равно
не подаёт. — И что же?

— Ты сказал, что тогда, несколько лет назад, Чонгук потерял память, потому что
пережил стресс после расставания с Тэхёном, — спокойно говорит Хосок. Намджун
ощущает с его стороны давление. — Можешь кого угодно этой чушью кормить, но меня не
надо за идиота держать.

— Я не понимаю, о чём ты, — сразу же отвечает тот.

И тут же осознаёт, что такой реакцией сам же себя и подставил.

Было глупо надеяться, что Хосок не дойдёт до этого своим умом. Но Намджун
действительно не мог поведать ему правду – боялся, что тот неадекватно воспримет и,
ещё того хуже, разочаруется. А это даже звучит страшно. Намджун уважает и ценит
Хосока и он не хочет его потерять. Хосок, пусть и самый молчаливый и скрытный
человек, но он преданный друг, на которого всегда можно положиться. Который
вытаскивал из таких безвыходных ситуаций, что Намджун до конца своей жизни его
благодарить обязан.

— Того времени, которое я провёл рядом с Чонгуком, вполне достаточно для того,
чтобы понять многие вещи, — Хосок запрокидывает назад голову и упирается затылком в
стену. — Чонгук весь будто бы в длинных острых иглах. Метафорически. Подойдёшь к
нему близко – уколешься. Захочешь остаться рядом – истечёшь кровью. Так работают
его защитные механизмы, — Хосок прикрывает глаза и тихо вздыхает. — Я много всего
повидал, Намджун. Люди не выставляют такую защиту, когда уже морально мертвы и
разлагаются. Они выставляют её, когда почти разрушены. Почти – ключевое слово.
Чонгук хочет и будет бороться. Назло всем и до конца, — Намджун грустно усмехается.
Чонгук и правда обещал ему держаться до последнего. — Знаешь, что должно произойти
с человеком, чтобы он собственноручно воткнул в себя столько ненастоящих игл? —
Хосок поворачивается к Намджуну и испытующе смотрит; тот отрицательно мотает
головой. — Я не раз пытался собрать заново тех, от кого практически ничего не
оставалось. Каждый из них прошёл через такое… ты и представить себе не можешь.
Война. Катастрофа. Крушение. Стихийное бедствие. Терракт. Насилие. Смерть детей или
вообще всей семьи на своих руках. Это только начало списка, — Намджун отводит
взгляд и вновь делает глоток виски. Ни к чему хорошему этот разговор не приведёт. —
Всех этих людей объединяло одно – они потеряли самое дорогое, что у них было. Кто-
то потерял всё.

— Тэхён и был для него всем.

— Для кого-то другого, может быть, боли от расставания с любимым человеком хватило
бы для того, чтобы заставить себя забыть обо всём и стать одержимым абсолютно
безумной целью.

Но не для Чонгука, слышит в его интонации Намджун. Он прекрасно понимает, к чему

Хосок клонит.

— Я не могу тебе рассказать, — честно признаётся Намджун. — Во-первых, потому, что

это худшее из всего, что случалось в моей жизни, и я не хочу даже вспоминать об
этом. Во-вторых, потому, что я до сих пор ненавижу себя из-за того, что натворил.

— Ты, наверное, забыл, но… — Хосок вглядывается в его профиль, освещённый уличными
фонарями, и устало моргает. — Я могу вытащить из тебя эту боль. Если ты позволишь
мне это сделать.

Намджун не позволит. Он заслуживает страданий. Они – его наказание.

— Это я виноват в том, что Чонгук потерял воспоминания стольких лет своей жизни. И
в том, что он так долго мучил себя ради возможности их вернуть, – тоже. Я кругом
перед ним виноват, но я ничего не могу исправить. И если он всё узнает, он никогда
меня не простит, — тихо произносит Намджун. Его голос насквозь пропитан отчаянием.
— Никто не сможет избавить меня от этой боли. Даже ты.

Терпение у Хосока заканчивается, как и всегда, быстро. Он больше не требует

объяснений, потому что знает, что из Намджуна их не вытянуть, пока он сам не
захочет поделиться. Настаивать бессмысленно. Такие люди, как Намджун, не терпят
вмешательства в свои проблемы и беды, а помощь зачастую считают личным
оскорблением; они почему-то думают, что залезть в их голову сложно, но истина в
том, что своим поведением и реакцией на болезненные вопросы, они собственноручно
раскладывают перед тобой все карты. Хорошо, что Хосок не привык этим пользоваться.

В комнате у Чонгука всё ещё сидит Юнги; возможно, он так и уснёт в кресле около
кровати, держа его за руку. Хосок решает остаться в гостиной на случай, если Юнги
всё-таки понадобится отдельная комната и кровать, поэтому молча уходит из кухни,
оставив друга наедине со своими мыслями и секретами. Ему не помешает пара минут в
одиночестве.

Желание поспать у Намджуна испаряется, как только в голове начинают всплывать

картинки из прошлого. Прогнать их не получается.

Хосок прав. Для кого-то другого – может быть.

Но не для Чонгука.

========== Part 16 ==========

— Намджун! — разносится истошный крик Юнги глубокой ночью.

Хосок, уснувший на диване в гостиной, просыпается первым. Сложно не догадаться, что

так сильно напугало Юнги; сложнее, разве что, его успокоить: из всех присутствующих
в этой квартире Юнги в самом нестабильном эмоциональном состоянии.

Необходимо вмешаться как можно скорее. Хосок переглядывается с Намджуном,

моментально материализовавшемся в арке, в которой так и застрял дезориентированный
Юнги, встаёт на ноги, поправив свой чёрный свитшот, и сразу, без лишних слов и
вопросов, направляется в коридор, рукой попросив уступить дорогу.

— Идём со мной, — Намджун кладёт ладонь на плечо Юнги и пытается увести его, но тот
сопротивляется.

— Он спал, просто спал, а потом… — Юнги оглядывается на Хосока, который молча

держит путь в комнату Чонгука, и рвётся вслед за ним. — Я ничего не…

…делал.

Чонгук начал задыхаться прямо во сне. А потом его рот исказился в немом крике. Юнги
никогда прежде не видел и не ощущал такого страха; та паника, которая за одну
секунду захватила Чонгука, будто передалась и ему, Юнги, воздушно-капельным путём и
поразила каждую клетку и без того шаткой нервной системы. Чонгук беззвучно кричал,
резко мотал головой, скрёбся ногтями о своё одеяло, что-то мычал сквозь слёзы. И ни
в какую не просыпался, как бы Юнги его не будил. По-настоящему сумасшедшее зрелище.

— Держи его, — строго приказывает Хосок, не поворачиваясь к ним лицом.

— Что? — непонимающе морщит лоб Юнги и смотрит на Намджуна с недоумением.

— Не надо мешать Хосоку, — Намджун, как было сказано, держит, и крепко. — Он

разберётся.

— Но Чонгук, он… ему нужна…

— Помощь. Да, — тихо отвечает Намджун. Его тон кажется виноватым. — Хосок именно с
ней туда и пошёл.

Юнги не согласен. С Чонгуком в такой момент должен быть лучший друг, а не какой-то
там Хосок, который возомнил себя бог знает кем. Кто давал ему право командовать?
Кто он вообще такой, чтобы приближаться к Чонгуку?

— Чёрта с два, — злится Юнги, отталкивая от себя Намджуна, и пятится назад. — Я не

оставлю с ним Чонгука, ясно?

— Юнги, — сквозь зубы шипит тот, подходя всё ближе.

— Не трогай меня. Или я…

— Да возьми себя в руки, наконец! — повышает голос Намджун.

Юнги от неожиданности вздрагивает и останавливается на месте. Намджуна тяжело

вывести из себя, он никогда не кричит и ни на кого не срывается, но сейчас он
выглядит так, будто ещё один шаг, Юнги, и мы будем по-другому решать вопрос с твоей
истерикой. Юнги понятия не имеет, что ему со всем этим делать. Ослушаться Намджуна,
убежав к Чонгуку? Или остаться с ним, доверяя друга чужому человеку? Что будет
правильнее?

— Нам следует быть там, Намджун, — не унимается Юнги, взглядом умоляя прислушаться.
— Чем Хосок может ему помочь? Он ему никто, он даже не…

— Хосок – психиатр-нарколог, — отвечает разом на все вопросы Намджун. Бросив

короткий взгляд на спину Хосока, скрывшегося за дверью в спальню Чонгука, он
начинает силой тащить Юнги за собой на кухню. — И, что для нас самое главное,
психотерапевт.
Дорога до кухни вылетает у Юнги из памяти, стоит только присесть на стул.
Психотерапевт, значит. Разве это не является ещё одной лишней проблемой для
Чонгука? Юнги знает, как тот ненавидит эту профессию и как раздражают его люди,
которые сделали выбор в сторону данной специальности. И знает, что Чонгук не примет
хосокову помощь. Он всегда был упрямым.

Вот только выхода у него сейчас нет. Никто другой не сможет вытащить его из этой
агонии.

— Что с ним такое? — осторожно интересуется Юнги, принимая из рук Намджуна стакан с
водой. — И как давно?

— Ты всё прекрасно понимаешь, — Намджун садится напротив и откидывается на спинку

стула, продолжая смотреть Юнги в глаза.

Верно. Понимает. Юнги изучал этот вопрос ещё в те времена, когда факт наличия у
Чонгука отклонений в психической деятельности стал слишком очевидным. Тогда эти
знания, как ни странно, не пригодились, хоть Юнги и ожидал обратного. Теперь же он
предпочёл бы не осознавать всей серьёзности проблемы и не иметь осведомлённости о
последствиях.

— Это просто абсурд… — горько усмехается Юнги, задирая лицо к потолку.

— Посттравматическое стрессовое расстройство – довольно редкая реакция, что бы там

ни писали и ни говорили, но это точно не абсурд, — спешит исправить его Намджун.

— Да брось…

— Никто не утверждает, что это именно оно. Точнее… — Намджун тяжело вздыхает. —
Хосок утверждает, что это точно не оно. А всё, что есть у меня, – это лишь
подозрения.

— Как такое возможно? — Юнги медленно прикрывает глаза. — Он столько раз был на
грани между жизнью и смертью, получил десятки физических травм, пережил далеко не
одну психотравмирующую ситуацию, и никакого ПТСР, а тут…

Больно даже вспоминать об этом. Юнги зажмуривается, пытаясь прогнать из своей

головы картинки из прошлого, в которых у Чонгука колотые и рваные раны, порезы,
кровоподтёки, ожоги. В которых он с безумным взглядом утверждает, что всё хорошо,
что так надо, и выглядит при этом настоящим психом. И в которых Намджун взрывается
от бешенства и умоляет его пойти на контакт с врачом, а тот улыбается, как
сумасшедший, и утверждает, что ему не нужен никакой доктор, что совсем немного
осталось, скоро всё закончится.

Ну и чем это в итоге закончилось?

— Ты знаешь причину, — Намджун складывает руки на груди и устало моргает. — Раньше

Чонгук всё держал под контролем. Он не стремился умереть, он стремился приблизиться
к смерти. И он не контролировал свои навязчивые мысли, но из-за одной из них
умудрялся контролировать свои действия.

— Потому что хотел вновь увидеть Тэхёна, — Юнги помнит.

Чонгук повторял об этом без остановки. Буквально бредил.

— Первая навязчивая мысль убивала его, хоть он этого и не осознавал, — делится

своими выводами Намджун. Он не смыслит в психиатрии, но всё равно хочет верить в
то, что его домыслы правдивы. — А вторая…
— Не позволяла умереть, — слишком очевидно для них обоих.

Чонгук всегда считал самоубийство трусостью, но сам никогда не был трусом. Он

предпочитал жить. Через «не могу», «не хочу» и «не буду». Терпеть жуткую ноющую
боль в груди, ждать пока затянутся незаживающие раны. Изводить себя светлыми
воспоминаниями. Потому что даже в самых страшных муках он не прекращал надеяться на
то, что когда-нибудь снова сможет прикоснуться к Тэхёну.

— Именно. Но… — Намджун кусает изнутри губы, размышляя, стоит ли сейчас поднимать
эту тему. Юнги и так сидит перед ним еле живой. — То, что он почувствовал пару дней
назад, нельзя назвать ситуацией, которую он мог взять под контроль.

«Он сказал, что будет стрелять в сердце.

И через секунду действительно выстрелил».

— Реальная угроза смерти, — бубнит себе под нос Юнги.

— Да.

В квартире тихо. Юнги делает ещё один глоток воды из стакана, поворачивает голову
на открытую в коридор дверь и, получше прислушавшись, с облегчением вздыхает: если
Чонгук больше не скулит во сне, значит, Хосоку и правда удалось его успокоить.
Наверное, стоит начать уважать его хотя бы за это. Юнги бы точно промучился с
Чонгуком до утра.

— Психика – странная штука. Неизведанная, до конца не изученная. Можно

спрогнозировать дальнейшие действия человека, но их нельзя предсказать, — хрипит
Намджун, привлекая внимание Юнги. — Я реаниматолог, и могу увидеть показания
различных аппаратов, масштаб поражения органов и тканей, степень тяжести
заболевания и так далее. Я вижу это собственными глазами и я знаю, что должен
делать для того, чтобы спасти человека. Такие, как Хосок, полагаются лишь на
наблюдения и факты. Они не видят всего, что происходит в голове у пациента, и не
знают наверняка, чем та или иная болезнь может обернуться. Они лечат людей,
ссылаясь на опыт предшественников и на научные знания, но у них нет стопроцентной
уверенности в том, что диагноз, который они поставили, верен и что назначенное
лечение пациенту поможет.

— Ты это к чему? — Юнги притворяется, что не понимает, о чём разговор.

— Не надо так относиться к Хосоку, — ненастойчиво просит Намджун. Даже, скорее,

советует. — Он, может быть, и не самый лучший собеседник, но он единственный
психотерапевт, которому Чонгук смог открыться.

Звучит максимально фантастически и неправдоподобно. Чонгук не открывался никогда и

никому. Только Тэхёну. Клиники и больницы, в которых работали психиатры и
психотерапевты, обходил за километр, встретившись с таким врачом лицом к лицу,
молча показывал всё своё отвращение. Намджун хочет сказать, что откуда ни возьмись
появился блестящий мозгоправ Хосок, который, как он выразился, не самый лучший
собеседник, и Чонгук вот так просто доверил ему все свои переживания? Юнги до
глубины души поражается дикостью услышанного, хоть и вида не подаёт.

— И что с ним теперь будет?

— Это пройдёт, — доносится из-за спины голос Хосока, заставившего своим неожиданным
появлением повернуть на него головы.

Он подходит к окну, открывает форточку и, достав из пачки, валяющейся на

подоконнике, сигарету, зажимает её губами. Юнги бесит Хосок. Видит бог, он бесит
его так сильно, что Юнги не задумываясь врезал бы ему в этот самый момент.
Совершенно необъяснимое чувство неприязни. Юнги впервые такое испытывает. Впервые
триггером к ярости выступает не звук, не запах, не чувство, а человек.

Нужно успокоиться. От парочки сигарет Юнги тоже не отказался бы. Как и Намджун. Но
больше всего сейчас они оба хотят только одного: соскочить с места и сорваться к
Чонгуку. А тот не выносит и никогда не выносил запах дыма. Приходится себя
сдерживать.

— Останься с ним на ночь, — добавляет Хосок, чиркая зажигалкой и делая первую

глубокую затяжку.

— Он уснул? — уточняет на всякий случай Юнги.

— Я не к тебе обращался.

Невыносимо сложно отнестись к Хосоку с доверием. Он будто специально не располагает

к себе, пытается показаться грубияном и придурком и не позволяет приблизиться и
наладить контакт. Юнги старается не зацикливаться на его поведении и помнить только
о том, что Хосок врач, что он помог Чонгуку справиться с тем кошмаром, который
заставил его орать внутрь себя в приступе паники, но выходит с трудом: Хосок всё
ещё до осточертения раздражает.

— Может быть, было бы лучше, если бы к нему пошёл Юнги? — Намджун не верит, что
произносит это, но Юнги для Чонгука самый близкий человек и всегда им будет, а для
Намджуна в приоритете его, Чонгука, чувства и спокойствие, а не свои собственные.

— Он попросил, чтобы с ним побыл ты.

Юнги снова больно. У этой боли вообще есть какой-то лимит, или она способна литься
вечно? Кажется, в жизнях Юнги и Чонгука только второй вариант является единственным
верным.

— Извини. Он так захотел, — Намджун, пряча взгляд от Юнги, встаёт из-за стола и,
кое-как подавив в себе непреодолимое желание извиниться во второй раз, испаряется
из кухни.

Чонгук на самом деле не хотел. Просто Хосок не может помочь Юнги, пока тот сидит
около кровати своего друга и не отпускает его руку. Юнги должен знать, что Чонгук
выкарабкается, что есть варианты и выходы, а ещё должен успокоиться и выспаться.
Иначе ему самому понадобится помощь специалиста.

— А ты и рад, да? — еле слышно спрашивает Юнги у пустоты, которая осталась после
ухода Намджуна.

Обидно. Настолько, что кричать и вопить хочется. Юнги обязан быть рядом с Чонгуком.
Доказывать ему своим присутствием, что он не один, что он в безопасности и ему
нечего бояться. Вряд ли от Юнги есть какая-то польза, пока он ошивается здесь с
Хосоком.

— В шкафу стоит виски, — Хосок выдыхает густой дым и стряхивает пепел в пепельницу.
— Если тебе вдруг захочется.

— Ты сказал… — Юнги поднимается на ноги, подходит к Хосоку, останавливаясь близко,

и берёт из пачки сигарету. — Это пройдёт.

— Да. Пройдёт.

— Но я читал, что симптомы ПТСР всегда очень стойкие и преследуют человека всю
оставшуюся жизнь, — Юнги сжимает пальцами зажигалку и не понимает, зачем ему это
надо. Он давным-давно бросил курить из-за Чонгука и не думал снова начинать. — Они
не дают нормально мыслить.

— Где ты такое читал?

— В интернете.

Хосок бросает на него нечитаемый взгляд, от которого вмиг становится не по себе,

тушит недокуренную сигарету и, сделав пару шагов в сторону стола, присаживается на
стул, на котором ещё недавно располагался Намджун.

— А с виду, вроде, неглупый.

Да, Хосок та ещё заноза в заднице. Юнги начинает сомневаться в том, что ему с таким
отношением к людям удалось спасти хоть кого-то. Хосок больше напоминает социопата и
мизантропа, чем человека, когда-то давшего клятву Гиппократа.

— Значит, всё это бред?

— Бред – это то, что ты обобщаешь всех людей и их реакции, ссылаясь на информацию
из интернета.

Хосок смотрит прямо в глаза, и Юнги, как бы ни хотел этого признавать, а ощущает
нарастающий интерес к его личности. Даже сквозь призму своей необъятной антипатии.
Невероятно странное чувство. Скорее всего, рассуждает Юнги, это происходит потому,
что Хосок только и делает, что отталкивает. Людей ведь всегда тянет к тем, кто
плевать на них хотел.

— Но взять ту же войну, — Юнги всё-таки отбрасывает сигарету на подоконник и

садится рядом с ним, на соседний стул. — В каждой второй статье написано, что такое
сильное потрясение оказывает мощное влияние на психику. У любого человека, ставшего
участником или свидетелем боевых действий, в той или иной степени развивается…

— Даже война на большинство людей не оказывает существенного воздействия, —

перебивает Хосок.

Это перманентное спокойствие в его тоне и виде неимоверно раздражает. А то, как
безотрывно он смотрит в глаза, откровенно сбивает с толку. Какого чёрта он
вытворяет?

— Ладно, я не буду спорить. Ты в этом спец, тебе виднее, — немного психует Юнги,
отворачиваясь от него на пару секунд. Выдерживать на себе такой взгляд морально
сложно. — Но как же Чонгук? Намджун сказал, что у него грёбанное посттравматическое
стрессовое расстройство.

— Нет у него никакого расстройства, — флегматично заявляет Хосок.

— Но все признаки налицо, — Юнги привстаёт и пододвигает к нему стул, сам не

понимая зачем. Словно инстинктивно старается оказаться ближе.

— ПТСР можно поставить только в том случае, если симптомы, характерные этому
состоянию, сохраняются дольше месяца.

Это, по всей видимости, должно многое объяснять, но легче Юнги всё равно не
становится. Он облокачивается о столешницу, ощущая колено Хосока своим, растирает
лицо ладонями и молится про себя, чтобы этот ад поскорее закончился. Хватит с
Чонгука страданий. Хватит с них всех. Они не заслуживают боли, которая с каждым
днём всё больше и больше разрушает их жизнь.
— В 2011 году в Норвегии, на острове Утойя, произошёл теракт. Погибло шестьдесят
девять человек, — Хосок опирается спиной и затылком на стену. Юнги вспоминает, что
тот сегодня почти не спал, и удивляется тому, что сна у него по-прежнему ни в одном
глазу. — В летнем лагере, в котором отдыхали молодые ребята. Они все – и те, кто
погиб, и те, кто спасся, – стали свидетелями того, как убивали их друзей, сестёр,
братьев, — еле слышно говорит Хосок. Юнги смотрит на его движущиеся во время
произнесения слов губы и внимательно слушает. — Некоторым из детей удалось
спрятаться в туалетах, но все три часа, которые им пришлось там просидеть, они
слышали выстрелы, знали, что убийца ходит совсем рядом, разыскивая их, и ждали
своей смерти.

Юнги догадывается, почему Хосок рассказывает об этом. Чонгук ведь пережил

практически то же самое. Он тоже слышал выстрелы, тоже видел, как убивают знакомых
ему людей, и тоже прекрасно знал, что и за ним в итоге придут.

Но вряд ли ожидал, что стрелять в него будет не психопат-террорист, а Тэхён.

— Скольким диагностировали ПТСР? — шепчет Юнги, боясь услышать правду.

Хосок, повернувшись к нему лицом, долго и пристально смотрит, ничего не отвечая.

Юнги в этот раз не поддаётся.

— У пятидесяти процентов выживших развились серьёзные психологические проблемы, но

все они смогли оправиться от потрясения.

— Получается, никому? — одними губами произносит Юнги.

— Никому.

Юнги немного отпускают переживания. Хосок явно знает, о чём говорит: если Чонгук
ему открылся, то он наверняка успел его изучить и сделать какие-то выводы. И Хосок
здесь, в соседней комнате. Он следит за каждым шагом Чонгука, помогает ему с самого
первого дня, не позволяя его состоянию ухудшиться, прицельно бьёт по симптомам. И
не разводит сопли по пустякам. Его уверенность в хорошем исходе серьёзно подкупает.
Юнги, оторвавшись на миг от своих предрассудков на его счёт, думает, что так и
должен вести себя врач, ведь именно такой настрой даёт спасти человека, который
погряз в страхе и панике.

Наверное, Намджун был прав. Не надо так относиться к Хосоку.

— Простите, что отвлекаю, — раздаётся сбоку намджунов голос. Тот выглядывает из-за
угла, но не подходит. — Чонгук зовёт.

— Только меня? — с надеждой спрашивает Юнги. Он очень хочет побыть с Чонгуком

наедине.

— Нет. Вас обоих.

Путь до комнаты Чонгука проходит в абсолютной тишине. Хосок плетётся самым

последним, подмечая про себя, что Юнги сильно нервничает и явно чего-то боится, и,
к своему сожалению, осознаёт, что бояться действительно есть чего. Потому что то,
что собирается сообщить Чонгук, с вероятностью в девяносто девять процентов выбьет
Юнги из колеи. Хосок уже обсудил это с Чонгуком заранее, пообещал сохранить в тайне
от всех, и сейчас, догоняя Юнги, влетевшего в спальню вслед за Намджуном, надеется
на то, что сказанное Чонгуком не приведёт того к точке невозврата.

Чонгук тоже надеется.

— Порядок? — натягивает на себя улыбку Юнги, размещаясь на кресле около кровати и

кладя ладонь на его руку.

Чонгук поджимает дрожащие губы, а затем фальшиво улыбается в ответ, утвердительно

кивая. И именно в этот момент у Юнги сносит остатки выдержки. Чонгук стал выглядеть
ещё хуже. Казалось бы, хуже некуда, но нет. Не в его случае.

Тэхён умудрился довести Чонгука до такого состояния, что даже обычный сон теперь
стал представлять собой угрозу для его психики. Тэхён оставил на нём столько шрамов
– и речь вовсе не о тех, что видны на коже, – что Чонгук уже не способен заживлять
те, которые появляются поверх старых. Тэхён разрушил весь его мир.

— Я должен тебе рассказать кое-что, — Юнги громко сглатывает и, оглянувшись на

Намджуна с Хосоком, стоящих позади, поворачивается обратно. — Я видел Тэхёна. Он
приходил ко мне, — этим заявлением не шокирован, кажется, только Хосок. — Он
признался в том…

— Что стрелял в меня, — помогает ему Чонгук. Он знает, каких усилий Юнги будет
стоить сказать это вслух. — Я прав? — наткнувшись на полный горечи и сожаления
взгляд, он опускает вниз голову.

Чонгук весь ломан-переломан. Улыбается на автомате, дышит по инерции, отыгрывает

чувства с должным профессионализмом. Сил на то, чтобы бороться дальше, в нём почти
не осталось. Юнги хочется, чтобы смысл жизни у Тэхёна разбился точно так же, как у
Чонгука, и разлетелся мелкими осколками у него под ногами. Хочет, чтобы Тэхён
ползал на коленях, подбирал эти куски и тщетно пытался склеить, хочет, чтобы его
вновь и вновь толкали, заставляя падать и бесконечно смотреть на то, как осколки
превращаются в крохотные песчинки, из которых в конце уже невозможно будет что-то
собрать.

Хочет, чтобы Тэхён задыхался от этой боли даже в собственном сне.

— Да, — Юнги стискивает зубы, смотря на него такого, и еле сдерживается, чтобы не
подскочить с места и не разбить пару вещей о стену. — Чонгук, послушай. Я знаю, что
это уже ничего не исправит и никому не поможет, но клянусь, когда тебе станет
легче, когда я смогу выползти из этой квартиры, я найду этого ублюдка и…

— Юнги, — прерывает его Намджун. — Остынь.

— Заткнись, — недоброжелательно цедит Юнги, взглянув на него с яростью. — Из-за

этого мудака Чонгук лежит в кровати под капельницами и не имеет возможности
поспать, потому что там, во снах, видит те события на повторе. Видит, как человек,
которого он любит, стоит перед ним с пистолетом в вытянутой руке и игнорирует его
мольбу не стрелять, — тонкая кожа на его осунувшемся лице не скрывает того, как он
смыкает от злости челюсти. — Я заставлю его ответить за то, что он натворил.

Юнги просто нужно успокоиться, наивно предполагает Намджун. Выспаться, плотно

позавтракать, выпить пару таблеток, которые можно стащить у Хосока, вновь
поговорить с Чонгуком и прогнать из своей головы эти мысли о мести. Юнги не должен
идти на поводу у своих эмоций, он ведь всегда, сколько Намджун его знает, полагался
на разум. Ненависть не может подчинить его себе. Юнги способен управлять чувствами.
Он доказывал это всем сотни раз.

— Нет, он мне определённо нравится, — неуместно встревает Хосок, уставившись на

Юнги.

— Что? — вскидывает бровь Намджун.

— Прости? — одновременно с ним уточняет Юнги.

— Вы оба, — Хосок тычет пальцем в Чонгука и Намджуна. — Сейчас, наверное, думаете о
том, что он бросается такими клятвами не всерьёз, на эмоциях.

— Конечно на эмоциях, — утверждает Намджун, словно это само собой разумеется.

— Разве? — вновь пробует достучаться до него Хосок.

Теперь всё внимание приковано к Юнги. Тот так и сидит, не шелохнувшись, смотрит на
Хосока то ли с вызовом, то ли с агрессией, и, что самое страшное, не опровергает
его слова, не даёт присутствующим шанса перестать думать о том, что всё сказанное
им не розыгрыш.

Чонгука неожиданно начинает колотить от происходящего. Нельзя позволять Юнги

развивать план мести и обдумывать мотивы, нельзя подпускать его в таком состоянии к
Тэхёну. Что бы он там себе ни внушил, как бы сильно ни хотел наказать Тэхёна за
случившееся, их нельзя сталкивать. Если Юнги причинит ему вред, то он никогда не
простит себя за это. Он не справится с такой ношей на душе.

— Нет. Прекрати даже думать об этом, — Чонгук ощущает подступающую тревогу и крепко
обхватывает его ладонь пальцами.

— Я отомщу за тебя. Никто меня не остановит, — твёрдо изрекает Юнги. — Он на

собственной шкуре почувствует всю ту боль, с которой тебя породнил.

— Чего ради? — в интонации Чонгука отчётливо слышится «Что ты несёшь? Одумайся».

— Я найду его. Из-под земли достану, — ледяной взгляд Юнги не на шутку пугает. — И
перетру в порошок каждую причину, по которой он может быть счастлив в настоящем и
будущем.

Он не играет, и это очевидно. Но из всех, кто находится в комнате, в полной мере

это понимает лишь Хосок. Он наблюдает за Юнги, стараясь не упускать детали и
мелочи, анализирует его интонацию и движения, читает его намерения, словно по листу
с печатными символами. Дай сейчас Юнги пистолет и поставь напротив него Тэхёна, он
отбросит пушку в сторону, подойдёт к тому и начнёт душить его голыми руками.

То, что заполняет мысли Юнги, не давая ему здраво размышлять, – не месть. Это
личные счёты.

— Ты не можешь, — Чонгук всё ещё не верит в то, что его лучший друг на полном
серьёзе заявляет такие вещи.

— Почему это? — давит на него Юнги. Ему искренне интересно: неужели Чонгук
настолько зависим от своих чувств, что готов защищать человека, который пару дней
назад вонзил ему нож в спину и вновь столкнул его, не умеющего плавать, с обрыва в
воду. — Потому что ты до сих пор любишь его?

Чонгук должен избавиться от этой зависимости. Должен принять очевидную истину: она
не взаимна. Он не нужен Тэхёну.

Тэхён отобрал у него всё до последней нитки. Поставил в безвыходное положение,

вынудил умолять, а потом бросил валяться на полу с пулей между рёбер, с
воспоминаниями, собранными через страдания, с любовью, не позволяющей сделать
следующий вдох.

И с невидимой татуировкой под сердцем: «Из меня вынули душу. И заставили жить».

— Потому что… — произнести это ещё сложнее, чем осознать. Чонгук не ощущает страха.
Тот отступил и сменился очередной болезненной пыткой. Не физической. Теперь так
всегда будет, верно? Это предельное натяжение нервов, нестерпимое жжение в груди.
Эта мучительная, сводящая с ума боль. Это ведь никогда не пройдёт? Чонгук переводит
взгляд на Хосока, безмолвно прося у него разрешение озвучить то, что они уже
обсудили, и, получив короткий кивок, уверенно поворачивается к Юнги, заглядывая ему
в глаза. — Потому что он спас мне жизнь.

========== Part 17 ==========

— Ким Тэхён? — внезапно раздаётся из-за спины. Как раз в перерыве между играющими
песнями.

Тэхён, ослабив хватку на рукояти швабры, достаёт из ушей наушники и неуверенно

поворачивается на звук. Перед ним стоит Ким Сокджин – генеральный директор их
небольшой, но стремительно развивающейся компании. Тэхён слышал о нём только самое
хорошее: с сотрудниками тот обращается уважительно, всегда помогает решить
появившиеся проблемы, почти целыми днями находится в офисе и контролирует работу
отделов. Иными словами, идеальный начальник. Но что он делает здесь?

Тэхёну страшно потерять эту, если её так можно назвать, должность; здесь совсем
немного платят, но и эта сумма временами спасает. Что он скажет Чонгуку? Где найдёт
работу на пару-тройку часов в день в канун Рождества? Все вакансии наверняка
заняты. Он так хотел, чтобы хотя бы эти праздники они с Чонгуком провели так, как
мечтали, – лёжа на диване в обнимку в их уютной квартирке, балуя себя вкусностями и
хорошими фильмами. А не бегая по подработкам, пытаясь раздобыть средств на оплату
счетов за жильё и на еду.

Тэхёна на пустом, казалось бы, месте одолевает настоящая паника, какой-то

совершенно неведомый до этого момента испуг, который у него контролировать не
получается. Даже несмотря на то, что Сокджин ещё ни слова не произнёс.

— Да, — прочищает горло Тэхён, избегая зрительного контакта. — Это я.

— Я знаю, — говорит Сокджин. Тэхён не видит его улыбку, но слышит её в его голосе.
— Я обращался к тебе по громкой связи, но ты, видимо… — Сокджин поджимает губы,
ненадолго замолкая, и дожидается, пока Тэхён поднимет на него взгляд. — Был в
наушниках.

Вот чёрт.

Тэхён начинает бояться ещё больше. Сокджин не выглядит так, будто собирается
ругаться или увольнять, но Тэхён всё равно чувствует угрызения совести за то, что
заткнул уши, пропустил то, как директор вызывал его в свой кабинет, и заставил его
спускаться вниз лично. Наверное, будь на месте Сокджина кто-то другой, Тэхён бы уже
вылетел из этого здания, не получив ни объяснений, ни денег. Сокджин же со своими
подчинёнными никогда так не поступает.

— Боже, простите… — едва не заикается Тэхён, смотря на него виновато. — Простите,

мне так жаль… Я не…

— Тэхён, — Сокджин делает шаг вперёд, прекращая улыбаться. — Всё в порядке, —

уверяет он спокойным тоном. — Это ведь не запрещено, — кивает на наушники, которые
Тэхён сжимает в руке. — Главное, что с работой ты справляешься безупречно. А на
остальное я готов закрыть глаза.

Да, Сокджин и правда идеальный начальник.

— В любом случае, я не должен был вынуждать вас приходить сюда, — тихо говорит
Тэхён, вновь опуская вниз голову. — Я прошу прощения.
— Движение – жизнь. Я как раз засиделся на месте, — Сокджин с теплотой во взгляде
усмехается, поправляя рукава пиджака. Тэхён думает о том, что, возможно, этот
костюм стоит больше годовой зарплаты руководителя высшего звена. — Идём. У меня к
тебе разговор.

У Сокджина явно добрые намерения, и Тэхён прекрасно понимает это, но волноваться и

переживать прекратить не может. Он подхватывает рукой ведро с грязной водой, идёт у
своего директора по пятам, стараясь не греметь обувью, сжимается весь, горбится от
страха услышать от того плохие новости, и, спрятав все свои рабочие инструменты в
подсобке, мимо которой они проходят, догоняет Сокджина уже на верхних ступеньках
лестницы, с благодарностью кивая ему на разрешение войти.

В кабинете светлые стены, полное отсутствие каких-либо личных вещей и предметов

декора, а ещё свежий влажный воздух. Дышать становится легче. Тэхён присаживается
на стул, на который указывает ему Сокджин, выпрямляется в спине, держа осанку, и
скромно кладёт руки на колени, внимательно следя за Сокджином, разгуливающим по
помещению.

Движения Сокджина не резкие, а размеренные; он создаёт впечатление вдумчивого и

сдержанного человека, уверенного в себе, уравновешенного. Тэхён едва не теряется,
ощущая идущую от Сокджина властность и строгость, но, прокручивая в памяти его
недавнюю очаровательную улыбку и добродушный взгляд, старается не поддаваться
беспокойству. Сокджин не похож на того, кто способен сделать кому-либо больно.

— Будешь чай? — внезапно выплывает из-за дверцы открытого шкафа Сокджин. — Или сок?
Ещё есть кофе.

Тэхён растерянно хлопает ресницами, перестав теребить ткань своих рабочих брюк. На
секунду кажется, что озвученная Сокджином фраза ему просто послышалась.

— Мне… — он нервно сглатывает, смотря в глаза терпеливо ждущего Сокджина. — Мне

кофе. Если можно.

— Без проблем, — тот двумя руками закрывает дверцы и сразу направляется к столику,
на котором стоят чайники, корзинки с крекерами и большая кофе-машина. — Я, пожалуй,
тоже выпью кофе. Не возражаешь?

«Это вы у меня спрашиваете?» — хочется спросить, но смелости на такой вопрос не

хватает. Тэхён потрясённо наблюдает за тем, как Сокджин сам варит ему кофе, сам
приносит красивую белую чашку и сам ставит её перед ним на столешницу. Ему на
мгновение чудится, что он попал в параллельную вселенную, полную нелепых событий.
Как ещё объяснить факт того, что генеральный директор только что сделал кофе
уборщику, который работает даже не на полную ставку?

— Ты меня побаиваешься, да? — грустно улыбается Сокджин, и в его тоне

проскальзывает огорчение.

— Вовсе нет, — часто мотает головой Тэхён, поворачиваясь к нему, сидящему за

столом, всем корпусом. Ложь. Ещё как побаивается. — Все сотрудники очень вас любят
и ценят. Я в их числе.

Глаза у Сокджина начинают светиться. Тэхён поражается тому, насколько, оказывается,

важна для Сокджина ответная поддержка людей, для которых он порой делает слишком
много, и ощущает, как проникается к нему уважением. Сокджин не из тех людей,
которые плевать хотели на сотрудников, и которым лишь бы выручку себе в карман
положить и показать свою значимость, унизив кого-либо или оскорбив. Сокджин
простой, человечный, гуманный. И у него золотое сердце.

Но это не значит, что он не может уволить работника, в услугах которого больше не

нуждается.

— Если это правда так, то я рад, — Сокджин делает глоток кофе. — Но я тебя не для
того, чтобы похвалу услышать, позвал.

Вот оно. Начинается.

Тэхён догадывается, что Сокджин, скорее всего, не стал бы так любезно варить ему
кофе, если бы не хотел чуть-чуть раздобрить его перед тем, как расстроить. Тэхён не
привык верить в добрые дела. Он вырос в семье, которая воспитывала его по принципу
«Бескорыстность – миф. Доверие – глупость. Благородство – акт общественного
лицемерия». Именно поэтому он сбежал от мамы и папы по достижении совершеннолетия –
больше не смог терпеть эту неприкрытую холодность и бесчувственность, брезгливость
к окружающему миру, неспособность к эмпатии. Но почему-то до сих пор не научился
избегать мысли о том, что у каждого поступка человека есть личные корыстные цели.

— После ухода вашего менеджера отдел клининга потихоньку начал разваливаться, — с

сожалением говорит Сокджин, вертя вокруг оси блюдце, на котором стоит чашка. — Я
пытаюсь всё сделать сам, но сейчас я не в силах контролировать и ваш отдел тоже.
Времени совсем не хватает, — Тэхён был готов, он настроился на такой исход, ещё
когда бежал за Сокджином по лестнице. Но на деле это оказалось обиднее и больнее,
чем представлялось в голове. — Я понимаю, что это риск и что я, возможно, пожалею
об этом в будущем, но ты не хотел бы занять должность менеджера? — Тэхён поднимает
на него ошарашенный взгляд. Ему опять это послышалось? — Хотя бы временно.

— Но у меня… — Тэхён мигом забывает все слова и не может сконцентрироваться на

главной мысли. — У меня нет опыта. Это ведь такая ответственность – курировать
целый отдел. Боюсь, я не справлюсь...

— Не попробуешь – не узнаешь, — пожимает плечами Сокджин. — Я ни в коем случае не

настаиваю, я лишь предлагаю. Ты работаешь здесь дольше всех и лучше всех, ты изучил
структуру, помогал вашему менеджеру с закупками. Я всё знаю, — ухмыляется Сокджин,
и Тэхён готов сквозь землю провалиться. Это не входило в его обязанности, ему
просто по-человечески было жаль менеджера, который зашивался дома с четырьмя детьми
и едва успевал выполнять все дела по работе. — Я даю тебе возможность проявить
себя. Справишься – сделаю тебя начальником. А если постараешься, то и руководителем
отдела. Это хорошая перспектива. Подумай.

— Я согласен.

Тэхёну не нужно время для того, чтобы подумать. Ему никогда больше не выпадет такой
шанс, он не должен его упускать. Он вцепится в эту должность и никому её не отдаст.
Если надо будет, то начнёт жить на работе; если Сокджин останется недовольным, то
Тэхён переубедит его и докажет, что хочет работать во благо компании. Потому что
это хорошая возможность для них с Чонгуком перестать собирать копейки и начать жить
в достатке, не отказывая себе элементарно в продуктах питания.

Тэхён всегда боролся и будет бороться за их счастье.

— Отлично, — воодушевляется Сокджин, расслабленно откидываясь на спинку стула. — Я

знал, что на тебя можно положиться.

— Я приложу все усилия для того, чтобы не разочаровать вас, — серьёзно заявляет
Тэхён, чем заставляет Сокджина улыбаться ярче.

— Очень на это надеюсь.

Тэхён слышит гордость в его тоне и наконец-то раскрепощается. Беседа с Сокджином

похожа на разговор с хорошим знакомым, о котором ты исключительно положительного
мнения, и с которым можно поделиться самым сокровенным, зная, что дальше этого
помещения твоя тайна никуда не уйдёт. Тэхён понимает, что не должен чувствовать
такое доверие к, можно сказать, незнакомому человеку, но всё равно чувствует. И
улыбается искренне, осознавая, что скоро жизнь наладится и весь этот кошмар с
безденежьем у них с Чонгуком закончится.

— Ты выглядишь счастливым, — тихо произносит Сокджин, чуть наклоняя голову в

сторону.

— Я счастлив тем, что я пока дышу, — отвечает Тэхён, двумя ладонями обхватывая
кружку с кофе, и по-настоящему облегчённо выдыхает.

— Это Гинзберг?

Сказать, что Тэхён удивлён, – ничего не сказать. Он забывает о кофе, о новой

прекрасной новости, о времени и своём местонахождении. Всё его внимание
сосредоточенно только на взгляде Сокджина, который смотрит в ответ с лёгким
прищуром. Тот, по всей вероятности, тоже не ожидал услышать эту фразу из уст
Тэхёна.

— Увлекаешься поэзией? — снова пробует Сокджин, пытаясь растормошить Тэхёна, у

которого на лице застыл шок. — Я впервые встречаю человека, который не просто знает
Аллена Гинзберга, но ещё и цитирует его.

— Я восхищаюсь им, — бубнит себе под нос Тэхён, боясь сболтнуть лишнего.

Многие категорически не принимают философию поэтов бит-поколения. Если Сокджин как

раз-таки из таких?

— И кого из битников ты ещё знаешь?

— Всех.

Сокджин щурится сильнее. Тэхён не понимает все эти изменения на его лице; они, по
правде говоря, неслабо пугают. Хочется соскочить с места, поблагодарить за кофе и
новую должность и пулей вылететь из этого кабинета, забежав по пути в туалет и
ополоснув там лицо холодной водой из крана. Но Сокджин поднимается со стула первым.

— Так, ладно. К чёрту, — он наклоняется к шкафчику своего стола и достаёт оттуда

конверт. — Во-первых, обращайся ко мне на «ты». Нам обоим так будет комфортнее, —
он затихает, ожидая от Тэхёна ответа, и, когда тот утвердительно кивает,
продолжает: — Во-вторых, завтра мы со всеми начальниками и старшими менеджерами
собираемся выпить пива. В обычном баре, в повседневной одежде. Никаких костюмов,
часов, начищенных до блеска туфель. Мы встречаемся там в конце каждого месяца и
общаемся. Я придумал это для того, чтобы поддерживать в коллективе дружественную
обстановку. Чтобы были стёрты все грани. Придёшь тоже, я познакомлю тебя со всеми.
Обменяешься опытом, узнаешь о тонкостях. Отказ не принимается.

— Не думаю, что я впишусь, — давит из себя улыбку Тэхён.

Что ему делать среди всех этих людей? Он ведь только уборкой в компании занимался и
ни с кем никогда не контактировал. Наверное, Сокджин принял это решение сгоряча,
поддавшись эмоциям от новости о том, что кто-то из его окружения, как и, по всей
видимости, он сам, увлекается не совсем традиционной поэзией. Тэхён без понятия, о
чём говорить с начальниками и менеджерами, в чём туда идти и, самое главное, чем
расплачиваться. Не хочется опозориться перед Сокджином, ещё даже не начав работать.

— Ерунда. У нас хорошие ребята, вот увидишь, — отмахивается Сокджин и протягивает

Тэхёну конверт. — Это твоё.
— Моё? — переспрашивает Тэхён, принимая из его рук этот конверт, и, открыв его,
возмущённо приоткрывает рот.

— Только попробуй, — грозит ему пальцем Сокджин. Тэхён резко вжимает голову в
плечи. — Считай, что это оплата твоей помощи менеджеру. Поздняя и с процентами.

— Вроде как… премия? — Тэхён делает вид, что принимает правила игры: Сокджина не
хочется раздражать своей упёртостью. Да и эта сумма сейчас совершенно не лишняя,
учитывая их с Чонгуком положение.

— Это не премия, а твои честно заработанные деньги.

Тэхён чувствует, как к глазам подступают слёзы, поэтому часто моргает, боясь
показать Сокджину свою эмоциональность. За какие подвиги он заслужил такую радость?
Неужели уже совсем скоро он сможет засыпать с Чонгуком, понимая, что тот тоже
больше не думает о том, как же им выжить завтра, как продержаться ещё хотя бы один
день?

Если бы их не было друг у друга, они бы давно уже сдались и пустились во все
тяжкие. Продолжили бы существовать, сгребая деньги нечестными путями, нарушая
законы, обесценивая мораль. Но это могло бы случиться только в одном случае – если
бы их пути разошлись. А пока они есть друг у друга, пока они – семья, и ценят свои
чувства, возвышая их над всем остальным, они будут продолжать бороться.

Ведь Чонгук для Тэхёна – всё. Он дороже всех денег, существующих на этой планете.
И Тэхён обязательно ему это докажет.

* * * * *

Около входа в бар стоят двое мужчин в возрасте. Курят. Тэхён прячет руки в карманах
своих чёрных узких брюк, ещё раз оглядывает себя снизу вверх и беспокойно вздыхает.
Эти чёрные найки он одолжил у Чонгука – сам же и дарил их тому на день рождения,
заняв у Намджуна денег; эту бордовую рубашку в еле заметную чёрную клетку он взял у
Намджуна, и она ему слегка велика. Тэхён не знал, что надеть на такую встречу. В
костюме приходить в бар было глупо, в спортивном свитшоте – наверное, тоже. А
одеться, как обычно, – не солидно, что ли. Поэтому он остановился на самом простом
варианте.

Зайти внутрь страшно. Что Тэхён скажет всем этим руководителям? «Привет, я Тэхён. Я
теперь в команде»? Даже в мыслях это выглядит по-идиотски. Тэхён не мог обсудить
это с Чонгуком, потому что решил ничего ему не рассказывать и устроить сюрприз,
когда получит первую зарплату. А Намджун ничего дельного, кроме как «Держись
уверенно и спокойно», не посоветовал. Поэтому Тэхён и стоит здесь, придя раньше
всех тех, кто уже зашёл внутрь, и дожидается Сокджина, чтобы появиться вместе с
ним. С ним, по крайней мере, будет не так стыдно.

Задумавшись о наступающем рождестве, Тэхён упускает момент, когда на парковке

появляется машина Сокджина. Тэхён замечает его только тогда, когда тот шагает прямо
на него, что-то печатая в телефоне; для Тэхёна становится неожиданностью, что
сокджинов белый внедорожник уже припаркован на самом видном месте.

Сокджин одет ещё проще, чем он, Тэхён: на нём светло-голубые рваные джинсы, обычная
белая футболка и чёрная кожанка с серебряными кнопками – стандартный набор любого
парня их возраста. Но на Сокджине это смотрится хорошо. Тэхён выдыхает свой страх и
позволяет себе улыбнуться, сталкиваясь взглядами с Сокджином.

— Давно стоишь здесь? — Сокджин не здоровается, потому что сегодня утром они уже
виделись в офисе.

— Только что пришёл, — врёт Тэхён, смущённо улыбаясь.

Он не может полностью раскрепоститься в обществе Сокджина. Они ведь из абсолютно

разных слоёв: Сокджин богат, у него есть власть, его почитают, им восторгаются, за
ним повторяют и следуют. А Тэхён всего лишь менеджер отдела клининга. Незаметный,
скромный, без денег, без высоких стремлений. Ему не так много надо: лишь бы Чонгук
был рядом и лишь бы им было на что жить. У Сокджина явно другое отношение к жизни.

— Прекрасно выглядишь, — Сокджин, видимо, всё видит, поэтому старается разрядить

обстановку, пуская в ход банальный комплимент, но делает только хуже: теперь Тэхён
стесняется его ещё больше. — Красивый цвет. Тебе идёт.

— Спасибо.

Это не моё. Пришлось одолжить одежду у лучшего друга, а это было единственным, что
более-менее подошло по размеру.

— Вы тоже, — не остаётся в долгу Тэхён. Было бы некрасиво не ответить ему тем же. —
Вам к лицу такой стиль.

— Тэхён, — недовольно перебивает Сокджин.

— Тебе, — моментально поправляет себя тот. — Тебе к лицу такой стиль.

Сокджин обворожительно усмехается и кивает на входную дверь. Тэхёну неловко. И

непривычно. Он заходит за Сокджином внутрь, плетётся сзади него, стараясь не
привлекать к себе внимания, а оказавшись около нужного столика, на котором уже
расставлены бутылки с пивом и огромное количество тарелок со снэками, и за которым
сидят улыбчивые и уже повеселевшие молодые люди, отказывается верить, что прямо
сейчас становится частью всего этого.

К Тэхёну изначально относятся, как к своему. Увлекают его в разговоры, смеются над
нелепыми шутками, на озвучивание которых Тэхён созревает только после второй
бутылки пива, не лезут в душу. И не пытаются подколоть, хотя, скорее всего,
осведомлены о том, что Тэхёну эта должность досталась случайно, за неимением у
Сокджина других вариантов. Но они тем не менее подбадривают его, машут рукой на
каждое его «Я могу облажаться» и настоятельно требуют обращаться, если вдруг
понадобится помощь.

Тэхёну, как ни странно, комфортно в такой обстановке. Он и раньше был в барах, с

Чонгуком и Юнги, но атмосфера была другой – настроение отличалось. Сейчас же Тэхён
заливисто смеётся, когда один начальник, перебрав с алкоголем, начинает запевать
песню и просит у официанта гитару, а второй бросает в него орешки и умоляет
угомониться. Тэхёну правда комфортно. Он думал, здесь рассядутся взрослые
сосредоточенные мужчины и между ними будет идти обсуждение строго по работе, а
видит перед собой забавных весельчаков, некоторые из которых в душе ещё совсем
дети. Становится понятно, что имел в виду Сокджин под «Я придумал это для того,
чтобы поддерживать в коллективе дружественную обстановку. Чтобы были стёрты все
грани». Это, на удивление, отлично работает.

— О, парни, — тяжело вздыхает Сокджин, расфокусированно пялясь в экран телефона. —

Через минуту придёт мой братец.

Тэхён неожиданно вспоминает о существовании своего директора. Весь вечер он слушал

других, смотрел на других и общался с другими, а на Сокджина даже внимания не
обращал. Пару раз, конечно, замечал, что тот внимательно смотрит и улыбается, что
смеётся над его шутками и добавляет к ним свои, что пересаживается поближе –
наверное, он чувствовал, что Тэхёну пока боязно находиться в новой компании одному,
и хотел оказаться рядом в трудный момент. Сокджин замечательный. Тэхёну кажется,
что они с ним непременно подружатся.

— У тебя есть брат? — наклоняется к нему Тэхён. Не хочется спрашивать это при всех.

— Да. Его зовут Чимин, — у Сокджина расширенные зрачки, покрасневшие от солёных

снэков губы и порозовевшие щёки. Тэхён подмечает, что таким тот выглядит так, будто
от его возраста отняли лет пять. — Он славный. Тебе понравится.

Неожиданно в голове созревает мысль поделиться с Сокджином чем-то личным.

Рассказать, например, о Чонгуке. О том, как они впервые встретились, как влюбились
и продолжают любить до сих пор, как Тэхён мечтает сделать своего парня самым
счастливым на этой планете. Скорее всего, дело во времени суток – вечером ведь
всегда пробивает на искренность, – плюс в действии алкоголя, которого в Тэхёне уже
чёрт знает сколько. Но желание поговорить с Сокджином по душам, потрепать его за
волосы, стукнуть его легонько по плечу в дружеском жесте очень острое и
сопротивляться ему трудно. Тэхёну теперь уже на все сто процентов кажется, что они
с ним подружатся.

— А твои родители? — интересуется Тэхён, полностью поворачиваясь к нему лицом, и

облокачивается о стол, подпирая ладонью голову. — Ты с ними общаешься?

— Родители… — начинает Сокджин, улыбаясь тоскливо. — Родители нас оставили. Кое-что

произошло, и они… — Сокджину явно нелегко делиться этим. — В общем, ушли. С тех пор
я не знаю, где они, что с ними. Но надеюсь, что у них всё замечательно.

— Я понимаю, — подхватывает Тэхён, кусая изнутри губы. — У меня с моими тоже пути
разошлись.

— Правда? — лениво приподнимает брови Сокджин. Его уже клонит в сон – это заметно
по его движениям и взгляду.

— Да, — медленно моргает Тэхён. — Не сошлись во взглядах на жизнь.

— Как пафосно, — хмурится Сокджин и фыркает.

— Верно, — усмехается Тэхён.

Со стороны остальных слышатся недовольные возгласы и вздохи. Тэхён догадывается о

причине такой реакции лишь в тот момент, когда видит приближающегося к ним брата
Сокджина: его, вроде, зовут Чимин. Тэхён уже запамятовал. Тот одет, как с иголочки,
на нём дорогущие туфли, даже волосы у него идеально уложены, вот только проблема в
том, что во всём этом прекрасном образе он совершенно не вписывается в этот бар,
где все сидят либо в кожанках, либо в спортивных куртках, либо в рубашках, которые
попросту не успели переодеть после тяжёлого рабочего дня.

— Ой, да бросьте, — смеётся Чимин, останавливаясь около Сокджина и обнимая его за

плечо рукой. — Прекратите разыгрывать спектакль. Я знаю, что вы счастливы меня
видеть.

— Молодой человек, — один из руководителей кладёт обе руки на сердце и смотрит на

Чимина с издёвкой. — Вы опять перепутали ресторан для мажоров с баром для бедняков.
Вам нужно спуститься вниз по этой улице.

Теперь смеются все, включая Сокджина, и страх не понравиться его брату покидает
Тэхёна окончательно. Чимин действительно славный. Он шутливо указывает двумя
пальцами на свои глаза, а затем тычет ими в сторону того, кто его подстебнул, делая
жест «Я тебя запомнил, чувак», а после присаживается между ними с Сокджином.
Образ у Чимина слишком броский для того, чтобы сидеть с ними всеми за одним столом,
его модель поведения указывает на то, что он привык к другому обществу – поначалу
он кажется высокомерным. Но Тэхён даёт себе установку узнать его получше. И не
ошибается. Тот без стеснения тянется к бутылке дешёвого пива, с удовольствием
делает глоток, размещаясь на стуле поудобнее, и сразу же вливается в разговор, по-
доброму подкалывая некоторых присутствующих.

Тэхён думает, что с Чимином они тоже подружатся.

— Кстати, Чимин, — зовёт его Сокджин. — Познакомься, это Тэхён.

Чимин тут же поворачивает голову к Тэхёну и лучезарно ему улыбается, протягивая

руку для рукопожатия. Тэхён вновь стесняется от подобного внимания к себе такого
многоуважаемого человека и вновь стыдливо прячет взгляд, но ладонь в ответ
пожимает. Чимин оказался до безумия милым, крайне общительным и, так же, как и
Сокджин, уважающим Тэхёна, даже несмотря на его статус и материальное положение.
Чимин позволяет себе легонько зажать тэхёнов нос пальцами, приобнять его за плечо,
чтобы помочь почувствовать себя свободнее, стукнуть по коленке – иными словами
выйти на безобидный физический контакт, который для них обоих оказался полезным для
первых шагов на пути к установлению доверительных отношений.

— Я о тебе столько хорошего от Сокджина слышал! — вдруг восклицает Чимин, ни на

секунду не переставая улыбаться. — Словно ты и не человек вовсе, а ангел какой-то!

Тэхён наклоняется чуть вперёд, чтобы взглянуть на Сокджина, и замечает, что тот
пихает Чимина под столом, будто просит держать язык за зубами. Их взаимодействия
друг с другом пропитаны теплотой семейных уз и братской любовью, и Тэхён по-белому
завидует их связи. У него никогда не было брата, с которым можно было вот так
дурачиться и пить пиво в обычном баре в обычный будний день.

— Неправда, — тянет Тэхён, отрицательно мотая головой, и, внезапно замерев на

месте, смотрит Сокджину в глаза. — Это твой брат ангел. Самый настоящий.

Не передать никакими словами, как сильно Тэхён благодарен Сокджину. Как много тот
сделал для него, отдав эту должность. И дело не только в деньгах и перспективах.
Сокджин показал Тэхёну, что на этой планете есть люди, которые могут появиться в
твоей жизни и всё изменить. Поверить в тебя и твои силы, довериться тебе. Сказать
«Я знал, что на тебя можно положиться». Для Тэхёна это важно. Это лучшая мотивация,
это подлинное вдохновение. Он ощущает, что способен на всё, когда чувствует, что
кто-то в него верит. Теперь этим «кто-то» является не только Чонгук, но и Сокджин.

— Он у меня такой, — с гордостью соглашается Чимин, подмигивая Тэхёну. — Ангел во

плоти.

— Ну хватит, — Сокджин зажмуривается на мгновение, а потом громко усмехается.

Тэхён счастлив. Прямо сейчас. И хочет подарить хотя бы половину этого счастья
Чонгуку. Если бы здесь сегодня был и он, то этот вечер точно навсегда остался бы в
памяти Тэхёна, как самый лучший. Жаль, что пока приходится держать всё случившееся
в тайне от Чонгука. Но такой сюрприз портить нельзя. Тэхён обязательно поделится с
ним каждой частичкой эмоций, которые испытывает в данный момент. Чонгуку необходимо
лишь немного подождать.

Столик потихоньку начинает пустеть: каждому из них, Тэхёну в том числе, завтра
нужно рано вставать и ехать на работу. Они могли бы собраться в выходной, как все
нормальные люди, но тогда пропадает весь кайф, мы не ищем лёгких путей – так сказал
финансовый директор, когда Тэхён по дурости задал ему этот вопрос. Ответ его более
чем устроил.
Сокджин продолжает что-то активно обсуждать с начальником отдела по персоналу и
сидит спиной к Чимину с Тэхёном, увлечённо болтающим о породах собак. Время
начинает тянуться медленно. У Тэхёна закрываются глаза и пропадают силы на то,
чтобы держать спину в прямом положении, поэтому он откидывается на спинку стула,
отставляет бутылку с недопитым пивом на стол, решая, что на сегодня хватит, и пьяно
улыбается, когда Чимин, передразнивая кого-то из своих знакомых, наклоняется к нему
ближе.

— А сейчас важная просьба. Присматривай, пожалуйста, за моим братом, — шепчет он

Тэхёну на ухо и прикладывает палец к своим губам, дескать, давай это останется
между нами. — Пусть не засиживается на работе дольше всех. И побольше двигается,
чтобы ночью лучше спалось, — Чимин уже тоже охмелел, поэтому немного путается в
слогах, но мысль свою всё-таки умудряется доносить понятно. — И не давай ему пить
много кофе. Это вредно. И включай ему увлажнитель воздуха. Он забывает.

Тэхёна эти просьбы до невозможного умиляют.

— Идёт, — соглашается он, приподнимая в воздухе руку с сжатыми в кулак пальцами.

— Я не сомневался в том, что мы поладим, — бьёт по его кулаку своим Чимин.

Его забота о родном брате поражает. Именно такой и должна быть семья, раздумывает
Тэхён, прислушиваясь к тихо играющей в баре музыке и следя за огоньками, бегающими
по стене. Он искренне рад, что за ангелом Сокджином всегда приглядывает другой
ангел. Чимин добросердечный, у него есть огонь в глазах. И он не упускает малейшей
возможности попросить у кого бы то ни было всегда находиться рядом с Сокджином и
следить за его здоровьем.

Чимин невероятный.

Невероятный ублюдок.

Которому хочется перекрыть воздух, свернуть голыми руками шею, выломать к чёртовой
матери все кости в теле. И вырвать с мясом сердце – так, как он всегда учил: без
сожаления, без раздумий, без жалости. Хочется лишить его сна, смысла жизни, веры в
хорошее. Отобрать у него всё и заставить упасть, утонуть. Тэхён стискивает зубы до
онемения челюстей, плотно смыкает веки, прогоняя из головы то светлое воспоминание,
и часто дышит от мощных эмоций, которыми накрывает из-за очередной дозы. Тэхён не
знает, какой по счёту.

Не помогает.
Ничего, чёрт возьми, не помогает.

Прошёл уже целый месяц. Пролетело грёбанных тридцать дней, пока он изводил себя,
мучил, пытал. Каждые сутки казались ему последними. Потому что каждую ночь, засыпая
в их кровати, он мечтал о том, что наутро не проснётся в этом сером мире.

В котором Чонгук не рядом с ним.

В котором неизвестно вообще, чем тогда, месяц назад, всё закончилось.

Неведение томительно убивает. И только оно заставляет держаться. Но Тэхён уже

умудрился довести себя до состояния, из которого ему будет очень сложно выбраться
без посторонней помощи. Все последние дни он ждёт лишь одного: что Юнги придёт и
исколошматит его до потери сознания или пульса. Избавит его навсегда от этих
страданий. Юнги ведь прекрасно знает, где его нужно искать. А Тэхён знает, что Юнги
скорее умрёт, чем оставит всё так, как есть.
Это не месть. Это личные счёты.

Звонок в дверь возвращает в реальность. Забавно. Неужели мысль, как все уверяют,
материальна? Тэхён встаёт с дивана на ноги, осматривая пространство вокруг, – гора
оружия, неряшливо раскиданного по столу, остатки порошка на столешнице, пустая
бутылка из-под виски: всё это освещено уличным фонарём, потому что в комнате все
лампочки перегорели, – растирает пальцами глаза, направляясь в прихожую, и,
вздрагивая по пути от прошибающего тела холода, останавливается около входной
двери.

Тэхён мёрзнет. Даже в тёплом и чёрном, как настроение, свитшоте и длинных

спортивных штанах, волочащихся по полу. Открыть он решается не сразу. Стоит
несколько секунд, концентрируясь и надеясь услышать за дверью его громкое и сиплое
из-за поражения лёгких дыхание, но со стороны лестничной площадки доносится только
тишина. Принести могло кого угодно. Чимина, Сокджина. Намджуна, Юнги. Может быть,
это полиция, может быть, просто сосед. Может быть, Чонгук каким-то чудесным образом
уже умудрился оправиться. В любом случае Тэхён не готов сейчас видеть никого, кроме
Юнги, который точно не станет с ним осторожничать и требовать объяснений.

Не готов, но дверь всё равно отворяет.

========== Part 18 ==========

* Чуть меньше месяца назад *

Чонгук должен избавиться от этой зависимости. Должен принять очевидную истину: она
не взаимна. Он не нужен Тэхёну.

Тэхён отобрал у него всё до последней нитки. Поставил в безвыходное положение,

вынудил умолять, а потом бросил валяться на полу с пулей между рёбер, с
воспоминаниями, собранными через страдания, с любовью, не позволяющей сделать
следующий вдох.

И с невидимой татуировкой под сердцем: «Из меня вынули душу. И заставили жить».

— Потому что… — произнести это ещё сложнее, чем осознать. Чонгук не ощущает страха.
Тот отступил и сменился очередной болезненной пыткой. Не физической. Теперь так
всегда будет, верно? Это предельное натяжение нервов, нестерпимое жжение в груди.
Эта мучительная, сводящая с ума боль. Это ведь никогда не пройдёт? Чонгук переводит
взгляд на Хосока, безмолвно прося у него разрешение на то, чтобы озвучить то, что
они уже обсудили, и, получив короткий кивок, уверенно поворачивается к Юнги,
заглядывая ему в глаза. — Потому что он спас мне жизнь.

Несколько секунд Юнги сидит абсолютно неподвижно. Так, словно не слышит ничего, не
видит. Не дышит. Чонгуку кажется, что он погорячился, что нужно было обмолвиться об
этом чуть позже, когда у Юнги утихли бы эти эмоции и мысли отомстить за того, кто
дорог. Но поступить с Юнги по-другому он не мог. Если бы он утаил от него такую
информацию и скрывал её ещё какое-то время, то объясниться с ним после было бы
намного сложнее.

— Что ты несёшь? — тихо спрашивает Юнги. Чонгук замечает, как на его лице
появляется разочарование. — Он в тебя выстрелил, — в тоне Юнги отчётливо слышится
«Опомнись. Ты уже совсем ослеп от своей любви».

— Это был не выстрел, — встревает Намджун, опирающийся спиной о стену и

разглядывающий пол. — Это была чистая хирургия.

Юнги цокает языком. Что за глупости?

Почему Намджун выгораживает Тэхёна?
Почему Чонгук верит ему?
Почему Хосок молчит?

Юнги безотрывно смотрит Чонгуку в глаза, надеясь разглядеть в них хотя бы один
крохотный намёк на то, что тот сомневается в произнесённом «потому что он спас мне
жизнь», но ничего не находит. Чонгук уверен в своих словах. Но Юнги не может
поддержать его домыслы, потому что всё, что он видит сейчас перед собой, – это
поломанный Чонгук, который до сих пор цепляется за надежду. Которому, видимо, было
мало боли, который опять готов из огня да в полымя.

Такая нездоровая привязанность к другому человеку вообще лечится?

— Ему было приказано стрелять в голову, — хрипит Чонгук, опуская взгляд вниз. — Но
он всё переиграл.

— Кем приказано? — окончательно запутывается Юнги.

— Думаю, Чимином.

Юнги в недоумении вскидывает левую бровь. Каким ещё Чимином?

— Мне кто-нибудь может объяснить всё нормально и с самого начала? — Юнги

поворачивается к Намджуну и Хосоку, но те выглядят так, будто сами чего-то до конца
не понимают.

— Чимин – это брат Сокджина, ради которого Тэхён меня… — бросил. Юнги возвращает к
нему внимание, тяжело вздыхает и слушает, не перебивая. — Я уже сталкивался с
Чимином раньше. Тэхён меня тогда тоже предал, — Чонгук вспоминает все эти едкие
комментарии и унижение со стороны Чимина, а затем тэхёново «Это было небезопасно.
Если бы я заступился за тебя перед Чимином, он бы не оставил это просто так. Он
подонок. Ему неизвестно, что такое чувство меры. Мне пришлось защитить тебя, сделав
вид, что я на его стороне». — Я не знаю, почему Чимин имеет такую власть над ним и
почему Тэхён его слушается. Скорее всего, тот ему чем-то угрожает.

— Да плевать я хотел, Чонгук, — Юнги несогласно мотает головой. — Он тебя чуть не

убил, — и крепко сжимает ладонь Чонгука своей. — Тебя, — повторяет снова, выделяя.
— Человека, без которого, как он мне говорил, он дышать не может.

Спасибо, друг, мысленно проговаривает Чонгук, в самое больное место. Чонгук

пытался, видит бог, он очень старался забыть тэхёновы слёзы, его мольбы к Чимину о
том, что сделает всё, что тот у него попросит. И чиминову непреклонность, его
удовольствие и восторг от наблюдения за происходящим.

Это убийство было нужно не Тэхёну. Чимину.

— Если бы он выстрелил мне в голову... — продолжает Чонгук. — Я бы умер на месте.

Смерть мозга равнозначна смерти всего организма. Погибает мозг – умирает всё тело
полностью, — Чонгук переводит взгляд на Намджуна. — Я прав?

— Не совсем, — моментально отзывается тот. — Слишком много нюансов, даже если

рассматривать не с медицинской точки зрения. Взять ту же физику – элементарно
калибр, траектория пули, — Намджун отлипает от стены и подходит к кровати, ближе к
ним. — Но, предполагаю, если бы в голову стрелял Тэхён, который с детства со
знаниями клинической анатомии и точностью на «ты», то у Чонгука не было бы ни
единого шанса выжить.

— А с простреленным сердцем у Чонгука, значит, был шанс, да? — язвит Юнги.

— Пуля задела лишь край сердца, — объясняет Чонгук, с серьёзностью смотря Юнги в
глаза. — Тэхён даже расстояние между нами рассчитал таким образом, что ударом от
выстрела меня повалило на пол. Я упал на спину.

В действительности всё было не так. Просто Чонгук до сих пор не осмелился

рассказать Намджуну и Хосоку правду.

— Это не позволило ему потерять много крови до того момента, как я прибежал. А я
прибыл почти сразу, — добавляет Намджун. — Пуля пробила нижнюю долю правого
лёгкого. Она застряла внутри и…

— Я ни черта не понимаю, — Юнги отпускает руку Чонгука и резко соскакивает с места.

— Что вы до меня донести пытаетесь?

Почему они все защищают Тэхёна, который покушался на жизнь Чонгука? Неужели того,
что Чонгук лежит здесь с повреждениями в теле, недостаточно для того, чтобы Тэхёна
возненавидеть?

— Ты что-нибудь слышал о контрольном выстреле профессионала? — Намджун на его

состояние не реагирует. Делает вид, что не реагирует. — В фильмах и книгах так
часто называют смерть от выстрела профессионального убийцы.

— Хочешь сказать, Тэхёна тренировали для того, чтобы он убивал людей? — усмехается
Юнги и переглядывается со всеми по очереди с выражением лица «да вы тут с ума, что
ли, посходили, парни?».

— Возможно.

Полный абсурд.

Кому в здравом уме это нужно?

Как Тэхён мог согласиться на подобное?
Как мог выполнить чей-то приказ убить любимого человека?

Юнги падает обратно на стул, облокачивается о свои колени и начинает растирать

ладонями лицо. То, что Тэхён сделал с Чонгуком, непростительно. Это хуже измены,
хуже равнодушия, хуже предательства. Нет ничего, чем он мог бы загладить вину перед
Чонгуком. По крайней мере, Юнги склонен так думать. Он не хочет, чтобы Чонгук снова
прощал, снова страдал из-за своей любви, глотая осколки, оставшиеся от его чувств,
и улыбался сквозь боль и слёзы. С него уже давным-давно достаточно.

— Всё очень просто, — внезапно раздаётся голос Хосока. Юнги поворачивает на него
голову и измученно смотрит, стараясь не моргать лишний раз, чтобы не тратить
оставшиеся силы. — Убивает не выстрел, Юнги, а пуля.

Способность Хосока провести банальной фразой черту ко всему ранее сказанному

поражает. Юнги задумчиво отводит взгляд, шмыгает носом и прислушивается к тишине,
которую разбавляют лишь доносящиеся из приоткрытой форточки звуки проезжающих мимо
машин.

Тэхён родился со склонностью к хирургической точности, а в последствии развил её,

благодаря практике, о которой не хочется даже думать.
Тэхён выбрал вариант, при котором у Чонгука был шанс выжить.
Тэхён знал, куда именно нужно стрелять, чтобы повреждения были сведены к минимуму.

Слишком сложно признать то, что все они – и Чонгук, и Намджун, и Хосок – в одном
сейчас правы: Тэхён действительно спас Чонгуку жизнь.
Но Юнги всё равно заставляет себя в это поверить.
* Настоящее время *

Тэхён задерживает дыхание и специально не дышит.

Скорее всего, он перебрал с наркотой.

Наверное, это зрительные галлюцинации.

Иначе как объяснить тот факт, что на пороге его квартиры стоит Чонгук? Живой и,
вроде как, невредимый. Тэхён застывает, как статуя, без возможности сдвинуться с
места, смотрит ему прямо в глаза и не знает, совершенно не знает, что должен
сказать. Чонгук выглядит, мягко говоря, отвратительно, и в нём наверняка звериная
доза обезболивающего, раз он пришёл сюда сам; у него огромные синяки под глазами,
бледная кожа, осунувшееся лицо. Всё это, догадывается Тэхён, от морального
истощения. Не от физического. Кому, если не ему, ещё известно, каково это.

Он молча делает пару шагов назад, пропуская Чонгука внутрь, стоит с опущенной
головой, пока тот сбрасывает с себя обувь без помощи рук и спортивную куртку,
оставаясь в чёрной футболке, в которой скоро явно замёрзнет, а когда тот так же
молча скрывается в комнате, закрывает за ним дверь и какое-то время медлит перед
тем, как отправиться следом.

У Чонгука в голове целый ворох вопросов и одновременно с ним пустота. Он

останавливается посреди комнаты, разворачиваясь лицом к вошедшему Тэхёну, бросает
короткий взгляд на пистолеты, раскиданные по столу, на разводы от порошка и
свёрнутую купюру, на пустую бутылку из-под виски, а потом переводит его на Тэхёна,
который медленно и неуверенно подходит к нему, становясь напротив.

Чонгук видит у Тэхёна бегущую строку в глазах «хреновый выдался месяц» и горько про
себя усмехается. Ну надо же. Один в один с той, что сегодня утром Чонгук заметил в
отражении своего зеркала. Хоть что-то они разделяют. Ведь вряд ли Тэхён так же
кричал по ночам, не зная, как избавиться от этих кошмаров, задыхался – то ли от
задетого пулей лёгкого, то ли от астмы, плевал на стремление выбраться из этого
состояния. Вряд ли у Тэхёна был кто-то похожий на Намджуна, который заботился
каждую минуту и умолял вернуться если не в палату интенсивной терапии, то хотя бы
просто в больницу, в его отделение.

Здесь, в этой квартире, никого нет. Ни Чимина, ни Сокджина, ни кого-то другого.

Тэхён совсем один. Но Чонгук думает, что так и должно быть. Пока вокруг Чонгука
бегали близкие, Тэхёна сводили с ума тишина и пустота. Чонгук искренне надеется,
что тот наглотался одиночества и терзаний сполна.

Между ними три маленьких шага – прямо как тогда, когда они виделись в последний
раз; между ними обида и сожаление, смешавшиеся в одно огромное отчаяние. Чонгук
даже при отсутствии нормального освещения, при тусклом оранжевом свете, который
проливается с улицы на пол, на стены, на тэхёново лицо, видит его расширенные
зрачки – вероятно, от принятой дозы, такое же исхудавшее лицо, как у него самого, и
иссушенные губы. Тэхён тоже весь в чёрном, хотя никогда не любил этот цвет; его
длинные серые пряди отлично сливаются с цветом лица. Ничего общего с тем Тэхёном из
прошлого. Это всё, что от него осталось.

Травмированный.
Разбитый.
Разрушенный.

Погрязший в кайфе, который ему уже не помогает сбежать от реальности, утонувший в

искусственном счастье, захлебнувшийся болью. Чонгук знает, потому что про него
можно сказать практически то же самое. Он не отрывает от Тэхёна взгляд ни на
секунду, дожидается хоть чего-то, хоть каких-то слов, действий, но Тэхёна, по всей
видимости, его появление настолько застало врасплох, что он не может и рта открыть,
чтобы что-то произнести. Чонгук, по правде говоря, ничего другого от него и не
ожидал.

— Ты толкнул меня, когда все ушли, — ровным тоном говорит Чонгук, не разрывая
зрительный контакт. — Для того, чтобы я упал на спину. Чтобы пуля заткнула
отверстие и я не сдох от потери крови.

Тэхён ничего не отвечает. Лишь смотрит абсолютно нечитаемо, безо всякого чувства
вины, продолжая стоять, как вкопанный, изредка моргает, ощущая, как с каждой
секундой всё больше и больше тяжелеют веки, и мысленно падает в бездну.

Весь этот месяц он ныл и жалел себя, весь месяц слушал, как собственные вопли
отскакивают от тонких стен и разбиваются о пол. А каково было Чонгуку? Как сильно
ему хотелось орать, как глубоко он копался в своей голове, как часто изводил себя
бесконечными вопросами?

«За что?»
«Ради кого?»

«Как ты мог?»

А потом, когда всё понял и когда Намджун подтвердил его самые страшные догадки, что
он чувствовал? Каких объяснений ждал? О чём без устали спрашивал у себя самого?

«Почему ты меня спас?»

Тэхён ощущает, как разъедает, будто кислотой, грудину, как прожигает кожу, ткани,
органы. Дело в побочных от порошка, уверяет себя он, всё ещё смотря на Чонгука, и
догадывается, что это чушь полная. Это из-за Чонгука он задыхается.

Из-за того, что тот рядом, на расстоянии всего в паре шагов, но до него всё равно
не дотянуться, из-за этой обречённости, которую он притащил сюда вместе с собой.
Из-за его больных глаз, в которых застыл один-единственный вопрос.

Ты спрашиваешь у меня почему, Чонгук?

Потому что я люблю тебя.

— Ты позвонил Намджуну, — еле слышно хрипит Чонгук, громко сглатывая. В горле

пересыхает, ноги от холодного пола начинают мёрзнуть, тело прошибает мелкой дрожью.
— Для того, чтобы он успел приехать и вытащить меня.

Тэхёну больно слышать каждое слово и больно осознавать, какие страдания эти слова
приносят Чонгуку. Если бы он только мог их забрать, он бы забрал, невзирая на то,
что в таком состоянии не вынес бы и секунды. Это же Чонгук. Единственная настоящая
любовь в его жизни. Единственный свет, единственная причина карабкаться дальше,
единственный повод раздирать кулаки в кровь, борясь за своё счастье.

Тэхён так сильно его любит...

Так хочет просто обвить его своими руками, почувствовать, как бьётся его сердце, и
успокоиться. Он ведь не лгал Юнги, когда говорил, что дышать без Чонгука не может.
Воздух кажется ему отравленным даже тогда, когда тот рядом, но до него невозможно
дотронуться. Это происходит прямо сейчас.

Тэхён еле держит себя в руках, чтобы не упасть перед ним на колени и не начать
умолять уйти прочь. Это невыносимо – видеть его, слышать его дыхание и понимать,
что он вернулся. Вернулся, чёрт возьми. Даже после всего, что между ними произошло.
Чонгук грёбанный безумец, раз разрешил себе выжить после такого предательства, и
настоящий глупец, раз заявился в квартиру к человеку, которому было велено его
убить.

Ты обманываешь себя тем, что всё будет хорошо, Чонгук?

Ничего уже не будет хорошо.

— Сукин ты сын... — отчаянно выдыхает Чонгук, с силой стискивая зубы и морща лоб.
Слёзы подступают к его глазам, но он строго-настрого запрещает себе расклеиваться.
Не здесь, не сейчас. Не перед Тэхёном. — Что ты сделал со мной?

И, сжав пальцы в кулак, со всей силы бьёт его по лицу.

Чонгуку плохо. Эта боль разрастается в нём, как ком, зудит под рёбрами. Не даёт
взять себя в руки. Теперь ей раздирает и костяшки, но на фоне всего остального это
кажется ерундой. Чонгук даже не обращает внимания. Он хватает опешившего и
пошатнувшегося назад Тэхёна за ткань его свитшота, вновь замахивается, шипя от
болезненных ощущений в области недавнего пулевого ранения, и ударяет снова, в то же
место – в скулу, на которой от первого удара уже лопнула кожа.

Как ты говорил в тот вечер, Тэхён? «Почувствуй то, что чувствовал я без тебя»?
До меня лишь теперь дошло, что ты тогда имел в виду.

Чонгуку мало. Он вмиг перестаёт себя контролировать. Словно вся обида за то, что
тот ушёл, оставил, предал, выстрелил, погубил, обрушивается на него разом и толкает
на крайние меры. Какого чёрта Тэхён ничего не говорит? Какого чёрта на его лице нет
ни одной эмоции? Ему всё равно, верно? Ему нет никакого дела до того, через что
Чонгуку пришлось пройти?

Чонгук вне себя от ярости. А Тэхён и не сопротивляется. В какой-то момент он

чувствует, что лицо онемело, точно его обкололи ультракаином. И это очень некстати.
Не этого Тэхён хотел и не о том просил у высших сил в отместку себе самому.

Это ничего, Чонгук, повторяет он про себя, бей больнее, я заслуживаю этого. Не
бойся меня ранить, отпусти негатив и ненависть. Я не достоин твоих переживаний и
твоего прощения. И в особенности того, что здесь и сейчас ты рядом со мной.

Тэхён очень жалеет, что снюхал порошок перед тем, как Чонгук сюда пришёл. Потому
что наркотик в крови притупляет боль, а Тэхён хочет, чтобы та была адской. Чтобы из
глаз летели искры, чтобы были сломаны зубы и кости. Чтобы Чонгук бил так резко и
остервенело, как только может.

Тэхён эгоистично думает, что в этом извращённом освобождении он нуждается больше,

чем Чонгук.

Чонгук бы не согласился. Он валит Тэхёна на пол, бросает его спиной на холодный

паркет и садится сверху, не давая сбежать и продолжая колошматить его, как грушу в
тренировочном зале. В Чонгуке действительно звериная доза обезболивающего – такая,
что с тэхёновым наркотиком не сравнится. Но у него всё равно чертовски ноет грудная
клетка, сводит от напряжения руки, ссадит кожу на кулаках, да и вообще во всём теле
чувствуется невероятная слабость. Ударить сильно не получается.

Он бьёт его в губу, разбивает ему нос, расшибает челюсть, рассекает бровь. И будто
ощущает каждый удар собственной кожей. Но даже это не позволяет ему прекратить
начатое. Почему это с ним происходит? Почему каждая крупица боли, которую
испытывает Тэхён, передаётся и ему тоже?

Наверное, это его наказание. А может быть, напоминание о том, что они до сих пор
связаны одним большим чувством. Или заболеванием, которое все вокруг называют
любовью. Чонгук внезапно останавливается, держа поднятую руку в воздухе,
осматривает плоды своего срыва, начиная дрожать сильнее, и принимается неверяще
мотать головой, осознавая, что только что нанёс физические увечия Тэхёну, на
которого прежде никогда не поднимал руку. Который вообще не создан для боли. И это
воистину самое страшное, что Чонгуку когда-либо приходилось испытывать. Самое
нестерпимое. Невыносимое. Дикое.

Потому что он любит Тэхёна.

Он так сильно его любит…

Что готов простить даже выстрел в сердце.

Хосок говорил, что любая зависимость при правильном подходе навсегда излечима. Но
разве такую зависимость можно в человеке искоренить? Есть ли смысл от неё
избавляться, если она вросла уже настолько глубоко?

Чонгук роняет вниз руку, склоняясь на какое-то время над Тэхёном, непонятно как всё
ещё остающимся в сознании, плотно смыкает веки, пытаясь отдышаться, а затем
приподнимает колено, слезает с него и падает рядом. Резко пропадает желание что-
либо выяснять. Тэхён чувствует своим плечом чонгуково, ощущает, как тот, замёрзший,
трясётся, и безумно сильно хочет согреть его, но не двигается, потому что знает,
что тот не позволит. В этом весь Чонгук. Замерзая, он идёт к тебе не за теплом. Он
приходит для того, чтобы согреть тебя. Ведь тебе тоже холодно. Так каких же усилий
ему сейчас стоит держаться, не разрешая себе отпустить обиду и проявить эмоции,
которых наверняка через край?

Свет от уличного фонаря толстыми полосками окрашивает потолок; из-за холода,

идущего от пола, кожа покрывается мурашками. Почему стало только хуже? Разве не
должно было полегчать? Чонгук сдаётся. Он проиграл. Показал Тэхёну, что ему не всё
равно, что он в очередной раз готов забить на свою гордость и доказать не словами,
а действиями, что тот для него всё ещё много значит.

Если бы Чонгук ничего не чувствовал, он бы не заявился сюда. Если бы ему было всё
равно и на Тэхёна, и на то, что тот с ним сделал, он бы даже не подумал о том,
чтобы вновь искать с ним встреч. Но он здесь. А из этого следует только один вывод:
ещё слишком рано говорить о том, что между ними всё кончено.

Грудную клетку сдавливает тупой болью. Чонгук сжимает ткань своей футболки в
кулаке, прикрывая глаза, дышит через рот глубоко, но осторожно, и хочет
приподняться и занять сидячее положение, но не находит на это сил. Зато находит
Тэхён. Чонгук понимает, что, возможно, бил его не так сильно, как мог бы, –
элементарно потому, что слабый и немощный от своей боли, хоть и притупленной
обезболивающим, что, по всей видимости, Тэхён снюхал не одну дорожку как раз перед
его приходом, и действие наркотика помогает ему справляться. Когда то закончится,
он, конечно же, взвоет. Но пока он держится.

Тэхён, не сказав ни слова, неспешно встаёт, застывает на несколько секунд со

сникшей головой – наверное, она у него кружится, – а потом уходит, хромая на одну
ногу, включает в ванной свет, который Чонгуку, всё же приподнявшемуся на локтях,
видно на полу коридора, и воду. Чонгук недовольно мотает головой. Тэхён всегда
таким был: смывал кровь водой из-под крана, не переживая о заражении, давил на рану
бумажным полотенцем до тех пор, пока кровотечение не останавливалось, сдирал
засохшие корочки, потому что «с ними некрасиво». Ни капельки не изменился.

Чонгук бы помог, ведь именно по его вине Тэхён размазывает сейчас кровь по своему
лицу. Он бы повернул насильно к себе и приложил к каждой ране салфетку, пропитанную
спиртом. И пусть Тэхён шипел бы и брыкался, пусть Чонгуку хотелось бы подуть на эти
самые раны, чтобы хоть чуть-чуть обезболить, ни за что бы не отпустил. Держал бы
крепко и смотрел бы как тот мучается. Потому что Тэхён придурок. Чонгук не может не
злиться на его безалаберное отношение к своему здоровью.

Без него время тянется долго. Чонгук успевает встать с пола, сделать пару кругов по
комнате, немного согреться и даже начать корить себя за то, что сорвался. Как бы
ему ни хотелось, а почему-то совсем не выходит перестать Тэхёна жалеть. Откуда ни
возьмись внутри просыпается сочувствие. Становится стыдно. Тэхён принял каждый
удар, не защищаясь, позволяя разукрасить своё лицо кровоподтёками, он смотрел в
глаза до последнего – так, будто что-то хотел сказать, но боялся всё испортить,
спугнуть его, Чонгука, вновь упустить и никогда больше не увидеть. А Чонгук и без
его объяснений уже понял, что дело в Чимине, что Тэхён по своей воле никогда бы так
с ним не поступил. Стал бы он тогда слёзно умолять у Чимина о спасении для него,
если сам был нацелен избавиться?

Всё чересчур сложно.

Чонгуковы мысли противоречат сами себе, как и его действия. В чём дело – чёрт его
знает. Опять эти дурацкие защитные механизмы? Чонгук ничего не смыслит в этом.
Оправдать себя и свой необдуманный порыв не выходит. Он думал, они поговорят,
просто скажут друг другу что-то нелепое, банальное, из-за чего захочется жить
дальше, а Тэхён ничего не произнёс.

Каково же ему было молчать, когда так сильно хотелось ответить на «почему ты меня
спас?» и прошептать чёртово «прости»?

После звонкого щелчка выключателя свет в ванной гаснет и квартира вновь погружается
в привычную полутьму. Следы от своих ударов на тэхёновом лице Чонгук видит даже
издалека. Тэхён был прав. С ними некрасиво. Тот опять медленно и неуверенно
подходит к Чонгуку, вот только становится не в паре шагов от него, а совсем близко,
и глаза усиленно прячет. Наверное, ему тоже стыдно. Так ничего и не сказав, он
тянется к талии Чонгука, расталкивая ладонями его руки, которые расслабленно
болтаются вдоль тела, боязливо пробирается ещё ближе, утыкаясь лбом в его плечо,
собирает пальцами ткань его футболки на спине в складки. Чонгук практически не
дышит. Тэхёну не хватает только прошептать «Пожалуйста, не прогоняй меня», чтобы
Чонгук окончательно сжалился. Но тот продолжает молчать. Тэхён льнёт к его груди
своей, трясётся весь, как котёнок, которого принесли домой, забрав с улицы, где он
промок от дождя и продрог, и совсем не двигается, будто эти объятия – всё, что ему
сейчас нужно. Зачем он это делает? Это какая-то новая игра, из которой уйти опять
можно лишь проигравшим? Чонгук отталкивает. Хватает Тэхёна за плечи, пытается
оторвать от себя, отстраниться, но тот не даётся. Напротив, обвивает его руками ещё
сильнее. Чего он добивается? Он думает, что Чонгук вот так просто всё забудет и
позволит ему прикасаться к себе? А не пойти бы ему к чёрту? Чонгук отпихивает его
от себя ещё резче, но Тэхён не сдаётся. Вцепляется в него мёртвой хваткой, не
отпускает. И только теперь Чонгук, возмущённый такой наглостью и на пару мгновений
застывший на месте в шоке, понимает: Тэхён не трясётся. Он плачет. Стиснув зубы,
запретив себе издавать звуки, дыша через раз, плачет.

Сукин ты сын, звучит в голове Чонгука отчаянный выдох Тэхёна, что ты сделал со
мной?

Тэхён никогда не плакал вот так, прямо перед ним. Всегда уходил в другую комнату,
закрывался в ванной, прятался на кухне. Считал слёзы главной человеческой
слабостью. Что же у него там за мясорубка внутри, раз он позволил себе проявить эту
самую слабость? Неужели он и правда больше не может выносить то, что его гложет?

Сердце начинает колотиться быстро и громко. Эти мысли невообразимо пугают. Чонгук
без понятия, как их обоих собрать обратно. Знает только, что именно он в очередной
раз должен сделать первый шаг. Ладно, Тэхён. Чёрт с тобой, ты опять победил. Чонгук
не умеет рядом с ним по-другому.
Он приподнимает в воздухе руки, обнимает одной Тэхёна за плечи, а пальцы второй
вплетает в его волосы, и зажмуривается до боли в висках, повторяя про себя «тише,
тише, тише», потому что не может позволить себе тоже перед ним разрыдаться. Тэхён
тогда точно не успокоится.

Чонгук держит его настолько крепко, насколько может, едва заметно гладит его по
голове, пытаясь на телепатическом уровне передать «ты последняя тварь, Тэхён, но я
здесь, я с тобой, и я никуда тебя не отпущу», а сам еле с собой справляется.
Доигрались в свои игры? Достаточно этих притворств, предательств, саморазрушений?
Может быть, хватит уже? Чонгук ведёт беседу в своей голове, старается не
отвлекаться на тэхёновы всхлипы, а решать, что ему делать дальше. Но аргументы и
доводы, причины и поводы сводятся только к одному.

Тэхёна нельзя оставлять.

Ни сейчас, ни завтра. Никогда.

Тэхён, наверное, худшее, что было в жизни Чонгука. Но Чонгук не хочет быть тем же
самым для него. Только в этом причина его желания остаться. Не в том, что он себя
совершенно не уважает, что объективно не понимает того, что Тэхён может вновь его
бросить ради других или другого. Да и чёрт с ним. Это будет его, Тэхёна, выбор. Это
будет его последний утерянный шанс.

Чонгук, не в силах выносить больше его завывания, плавно отстраняется, кладёт

ладонь на его щёку и заставляет на себя посмотреть. Тэхён поддаётся не сразу. Он
поднимает на него лицо, продолжая ронять слёзы, прикусывает нижнюю губу – возможно,
та у него кровоточит – и смотрит на черноту чонгуковой футболки, за тканью которой
скрывается уродливый шрам, нанесённый его пулей.

Страшно. Тэхён не ожидал, что Чонгук позволит подпустить к себе. И он не знает,

зачем разревелся перед ним. Он просто невыносимо устал без него. Он уже ни на что
не надеялся, практически свыкся с мыслью о том, что Чонгук погиб, что его больше
нет. А когда увидел его снова, почувствовал его неравнодушие в буквальном смысле
своей кожей, не поверил.

Тэхён боялся не того, что Чонгук вновь разозлится, и эти удары будут уже не такими
слабыми. Он боялся того, что Чонгук пошлёт его куда подальше, уйдёт и никогда
больше не появится. Поэтому сейчас он держится за него сильно от безысходности, но
не может посмотреть ему в глаза, потому что уверен в том, что не вынесет, если
увидит там омерзение. Это точно будет концом.

Чонгук не торопит. Придерживает его лицо, оглаживая кожу на щеке кончиком пальца,
даёт вволю выплакаться и смотрит на его слипшиеся ресницы, сожалея о том, что они
оба дошли до такого. Но они ведь и не из такого дерьма выбирались вместе, верно?
«Вдвоём против целого мира».

Тэхён шмыгает носом, разжимая губы, моргает пару раз, чтобы стекли скопившиеся
слёзы и, подняв опущенную голову, смотрит Чонгуку в глаза. Тот совсем близко:
подайся чуть вперёд, и столкнёшься с его губами своими. Но Тэхён не готов так
рисковать. Он просто засматривается на него живого, настоящего, вздыхает тихо, с
некоторым облегчением и, наконец, успокаивается.

Чонгук по его мимике видит, как ему больно от всех этих ушибов, понимает, что нужно
поделиться обезболивающим, но выпустить его из объятий не может. Тэхён, наверное,
так боялся того, что, посмотрев Чонгуку в глаза, натолкнётся на что-то страшное. Не
стоило. В чонгуковом взгляде нет никакого омерзения. Только чистое сострадание.

Ты обманываешь себя тем, что всё будет хорошо, Тэхён?

Ничего уже не будет хорошо.

========== Part 19 ==========

Чонгук выпускает Тэхёна из своих рук спустя всего пять минут, потому что больше не
может выдерживать на себе его взгляд: тот перестал быть пустым, как раньше, в нём
словно разом скопились все до единого чувства, которые когда-либо были знакомы
Тэхёну. Будто эта встряска – сначала с выстрелом, потом с ударами по лицу –
обнажила в нём человека, и та оболочка, под которой он так долго прятался, наконец-
то спала. Теперь Чонгук видит, что на самом деле Тэхён скрывал под ней всё это
время – голую боль и слепую любовь. И он точно знает, что это они, потому что у
него внутри то же самое.

В квартире холодно. Чонгук отходит от Тэхёна, который остаётся стоять на месте,

щёлкает переключателем от настольного светильника, недовольно вздыхая, когда
лампочка не загорается, а затем, догадавшись, что дует из дверной щели с балкона,
окна которого у Тэхёна почему-то нараспашку, плотно закрывает и их, и сам балкон,
прибавляя батареи на максимум.

Комната маленькая, значит, воздух нагреется быстро. Чонгук не думает о том, что
Тэхён начнёт злиться из-за того, что он здесь хозяйничает. Просто убирает всё, что
лежит на столе, в большой деревянный шкаф, уносит бутылку в мусорное ведро,
протирает стол, запачканный порошком, тряпкой. А Тэхён так и продолжает стоять
молча, втайне наблюдая за его действиями. Он не может на него злиться. Ему ведь
именно этого и не хватало, – чтобы кто-то уже, наконец, остановил и мысленно дал
пощёчину.

Со стороны коридора, в котором Чонгук пропал несколько секунд назад, слышатся шаги,
и через пару мгновений его ладонь ощущается на спине между лопаток. От такого,
казалось бы, банального прикосновения тело Тэхёна прошибает дрожью. Чонгук ведь не
прощаться пришёл? Он же не оставит его после всего, что произошло? Тэхён
оборачивается к нему медленно, боясь, что тот опустит руку и перестанет касаться,
заглядывает в глаза немного напуганно – для Чонгука это не остаётся незамеченным, –
и вновь ничего не может произнести. Не хватает смелости.

— Ты что-нибудь ел сегодня? — тихо спрашивает Чонгук.

Так нестерпимо сильно хочется сделать шаг вперёд и снова утянуть его в объятья.
Тэхён выглядит таким жалким с этой боязнью остаться в одиночестве, этими капельками
подсохшей крови на лице, которые появились не по его вине. У Чонгука сжимается
сердце. Ему и правда в эту самую секунду жаль Тэхёна.

Да, этого не должно быть. Да, Чонгуку бы возненавидеть его, как говорил Юнги,
обидеться, взбеситься, отомстить за страдания. Но какой в этом смысл? Тэхён уже сам
себе отомстил и сам себя возненавидел. Разрушать того, кто и так уже разрушен?
Чонгук бы никогда так не поступил. Ни с кем. Это не в его жизненных правилах.

Отрицательное мотание головой – единственный ответ, который Чонгук получает от

Тэхёна. Было ожидаемо. Он коротко кивает, давая понять, что всё понял, отходит на
пару шагов, опуская голову вниз, и, не сказав ни слова, сразу направляется на
кухню.

Тэхёну страшно. Ему так страшно потерять всё это – присутствие Чонгука, дыхание
которого можно услышать, почувствовать, его заботу, пусть и такую маленькую, для
него самого, наверняка, ничего не значащую, его понимание. Тэхён вновь силится не
распустить сопли, хоть и уже достаточно устал для того, чтобы притворяться сильным
и несломленным. Потому что Чонгук может счесть это за спектакль для привлечения
внимания или давление на жалость, а это самое последнее, что Тэхёну сейчас нужно.
Он, аккуратно крадясь в сторону дверного проёма, ведущего в коридор, замечает, как
на кухне загорается свет и прислушивается: Чонгук открывает по очереди все шкафы, а
затем и холодильник, достаёт, по всей видимости, всё, что находит, включает воду в
кране, ставит чайник. Готовит им поесть. Тэхён так и застывает за углом, теребя
ткань своего свитшота пальцами. Это правда происходит? Чонгук действительно сейчас
здесь, в этой квартире, и бегает по кухне, пытаясь сделать что-то съедобное из
того, что нашёл в шкафах?

Чонгук сам не понимает, что делает. Есть абсолютно не хочется; Тэхён тоже вряд ли
сможет заставить себя поужинать. Но он всё равно готовит на двоих. Даже не готовит,
скорее, разогревает. У Тэхёна морозилка доверху забита готовыми замороженными
блюдами, которые можно бросить в микроволновку на десять минут, и обед или ужин
будет готов. Со странным чувством и осознанием того, что и при наличии в кошельке
денег Тэхён питается так же просто, как питались они, пока жили вместе, не скупает
самые дорогие продукты и элитный коллекционный алкоголь, Чонгук решает остановить
выбор на наггетсах. Тэхён всегда их любил. Чонгук же всё ещё ненавидит курицу.

Тэхён слышит, как шкварчит масло на сковороде, как звенят тарелки, которые Чонгук
достаёт из навесного шкафа и ставит на столешницу около плиты, как Чонгук суетится,
выключая чайник и бросая в кружки пакетики чая. И не знает, можно ли ему войти.
Безумно дикое чувство. Эта квартира ведь давным-давно его. Почему же так страшно
выйти из-за угла, дойти до стола и привычно присесть на один из двух стульев?
Наверное, потому что слишком боязно сделать что-то не так, посмотреть как-то не
так. Разочаровать Чонгука окончательно.

Но разочаровать его может и чрезмерная медлительность. Тэхён боится рисковать,

поэтому выдыхает тихо, поправляет свитшот, который изрядно помял, пока стоял здесь,
и неуверенным шагом, чуть ли не на цыпочках, проходит на кухню, устраиваясь за
столом в самом углу. Поднять взгляд на Чонгука не получается. Тэхён отворачивает
голову к стене, делая вид, что увлечённо рассматривает рисунок на обоях, а на самом
деле прячет от того лицо, на котором проявилось не одно напоминание о том, что
Чонгук сорвался.

А Чонгука тошнит от одной мысли об этом. Он всегда презирал людей, которые

проявляли к другим насилие. Желал адских мук тем, кого по праву можно было назвать
абьюзером. Какой же нужно быть мразью, думал он, чтобы заставлять человека выть от
физической боли? И как же он со всеми этими твёрдыми убеждениями в своей голове
посмел поднять руку на Тэхёна? Неважно, что тот сделал, неважно, какой опасности
подверг. Это ведь Тэхён. Пусть он и предатель, но Чонгук не должен был с ним так
поступать. Не должен был поддаваться эмоциям.

Тарелки внезапно перестают казаться нужными. Чонгук раздумывает над тем, что не
стоит делить приготовленное пополам: он лучше поставит сковороду между ними и
позволит Тэхёну съесть столько, сколько тот захочет. Он готов поделиться всем.
Тэхён, тем временем, решает отдать всю свою порцию Чонгуку. Крохотная жертвенность,
о взаимности которой ни тот, ни другой не догадывается. И, наверное, это к лучшему.

Чонгук выключает огонь на плите, ставит, как и планировал, сковороду на стол перед
Тэхёном, кладёт рядом с ним вилку, пододвигая к нему поближе кружку с уже остывшим
чаем, и присаживается рядом.

Здесь, на кухне, в отличие от комнаты, есть свет, и разглядеть можно гораздо

больше, чем им обоим хотелось бы. Поэтому они друг на друга не смотрят. Чонгук
вздыхает тяжело, облокачиваясь о столешницу и сникая головой, зажмуривается и
пытается подобрать слова, чтобы попросить прощения за случившееся, но эти слова,
как на зло, не идут на ум, а все фразы, которые крутятся на языке, такие
недостойные, неправильные, что Чонгук просто сдаётся, оставляя это на потом, но
клянётся себе в том, что обязательно извинится перед Тэхёном за каждый свой удар.
Кусок в горло не лезет. Ни тому, ни другому. Тэхён медленно, так же пугливо,
поворачивается к Чонгуку, тянется к его руке своей и с осторожностью обхватывает
пальцами его ладонь. Чонгук от неожиданности открывает глаза. От прикосновения к
нему сердце опять норовит выскочить из груди. Не поднимая головы, Чонгук смотрит на
то, как Тэхён продолжает сжимать его пальцы своими, как держит крепко, не ослабляя
хватку. И слышит, как тот молчит. Столкнуться с ним взглядом чертовски боязно. Всё
вокруг, все проблемы и беды становятся глупостью перед этой боязнью. Оказаться
преданным, брошенным? Мелочи. Приближать себя к смерти и осознавать, что психически
нездоров? Ерунда. Получить пулю в сердце и на какое-то время свыкнуться с тем, что
умрёшь и не выберешься? Подумаешь. Страшно отпустить его сейчас. Перестать ощущать
своей кожей. Увидеть во взгляде «Не смей просить прощения. Я заслужил». Влюбиться
заново, несмотря ни на что. И вновь потерять.

Чонгук переворачивает ладонь, сплетая его пальцы со своими, моргает пару раз
медленно, наблюдая за движениями их рук, под кожей которых от худобы проступают
кости и вены, и всё же набирается смелости на то, чтобы посмотреть ему в глаза. Но
тут же жалеет об этом. У Тэхёна во взгляде столько отчаяния, что непонятно ещё, как
он им до сих пор не захлебнулся. Невыносимое зрелище. Чонгук не понимает, что у
Тэхёна творится сейчас в голове и что он вообще хочет всем этим сказать, пока не
вспоминает, что тот всё ещё крепко держит его, и не читает в его глазах очевидное.

«Пожалуйста, не уходи от меня».

Чонгук стискивает зубы, да так сильно, что становится видно, как движутся его
челюсти, сжимает тэхёнову руку в своей до боли, до хруста костей и отвечает про
себя: «Я никогда и не хотел». И это чистая правда. Тэхён не должен умолять об этом.
Просто потому, что Чонгук и так не сможет от него уйти. Даже если его попросят,
даже если потребуют. Такое безрассудство, к сожалению, не лечится.

— Ешь, — хрипит он, наконец. Выносить взгляд Тэхёна на себе вновь становится
слишком тяжело. — Остынет.

Быстрее бы вернуться обратно в тёмную комнату. Чонгук подцепляет вилкой горячий

наггетс и начинает есть первым, подавая Тэхёну пример. Тот повторяет. Курица на
вкус кажется отвратительной, и, возможно, всё дело только в том, что аппетита ни у
того, ни у другого совсем нет, но каждый давится ей, чтобы заставить другого хоть
что-то съесть, потому что не видит иного выхода. Оба слабые, оба обессилевшие и
уставшие – им нужна хоть какая-то энергия, чтобы не начать падать в обмороки от
истощения.

Чонгук доедает последний оставшийся кусок курицы, видя, что Тэхён уже не может,
затем так же, как и он, наскоро выпивает чай и, не отпуская его руки, поднимается
на ноги. Уборка завтра. Им нужно поспать. Чонгук ненавязчиво тянет за собой
вставшего со стула Тэхёна, идёт в сторону комнаты, выключая на кухне свет, и по
пути достаёт из кармана телефон, открывая диалог с Хосоком. «Нужно обезболивающее.
Побольше», — отправляет ёмкое сообщение. Не для себя. Для Тэхёна. Тот плетётся
сзади тихо, стараясь не раздражать своей навязчивостью, и даже не заглядывает через
плечо, хотя дико хочется узнать, кому Чонгук строчит смски. Тэхён надеется, что
Намджуну. А потом заходит следом за Чонгуком в комнату, направляется, ведомый им, к
нерасправленному дивану, на котором валяется одна подушка и один плед, и
укладывается, как просит Чонгук, вжимаясь в мягкую спинку и позволяя Чонгуку лечь
рядом.

Всё ещё верится с трудом в то, что Чонгук сейчас с ним. Что лежит на той же
подушке, под тем же пледом, уставившись в потолок, и не намекает ни на разговор, ни
на какой-либо физический контакт. Он просто остаётся. Ничего не говорит, не
требует. Интересно, он когда-нибудь сможет простить?

Тэхёну хочется податься чуть вперёд и лечь на его плечо, уткнувшись носом в шею и
обвив его рукой за талию. Хочется, чтобы Чонгук вновь дотронулся до его щеки,
поцеловал легонько в губы, пусть те и болят от недавнего удара, и посмотрел в
глаза. Но Чонгуку, кажется, пока сложно поддерживать зрительный контакт. Видимо,
размышляет Тэхён, у меня во взгляде читается всё, что я вслух произнести не могу.
Он смотрит на чонгуков профиль, на его серьёзное, сосредоточенное выражение лица и
не может вдоволь надышаться воздухом, который витает между ними, и насмотреться на
то, как у Чонгука тоже приподнимается грудь от глубоких вдохов. Тяжело быть так
близко и из-за сковывающего страха срастаться со спинкой дивана, боясь приблизиться
или взять за руку снова. Все мечты, мысли о мести и ненависти обращаются в прах.
Важным становится только Чонгук. И то, что ему не всё равно на их чувства.

Чонгук такой красивый, когда думает о чём-то. Тэхён вглядывается в его опущенные не
до конца ресницы, в припухшие от горячих и солёных наггетсов губы, в острые черты
лица, и грезит о том, чтобы Чонгук навсегда здесь остался. Чтобы не сбежал,
почувствовав опасность, не ушёл глубокой ночью, не попрощавшись. Тэхёну больше
всего на свете хочется разомкнуть губы и произнести чёртово «Я люблю тебя, Чонгук».
Но вместо этого он притворяется спящим. Трус потому что.

Сон ещё очень долго не идёт ни к тому, ни к другому. Чонгук ощущает отсутствие
шевеления рядом, медленно переворачивается на бок, к Тэхёну лицом, боясь его
разбудить, и внимательно смотрит на него вблизи, практически не моргая. И только об
одном у него получается думать, пока он рассматривает его пристально, – о том, что
Тэхён сейчас видит добрый сон. Не кошмар. Что хотя бы там, в своём сне, он по-
настоящему счастлив.

Если бы Тэхён, делающий вид, что уснул, умел читать мысли, он бы ответил, что
счастлив и в реальности. Ведь пока Чонгук находится так близко, на расстоянии
вытянутой руки, Тэхёну действительно хочется искренне улыбаться. Пусть и сквозь
слёзы.

* * * * *

Чонгука будит тихий стук в дверь. Он открывает глаза, с трудом вспоминая, как здесь
оказался, с сонным прищуром смотрит на спящего рядом Тэхёна, которого всегда
разбудить можно было либо сиреной, либо падением с дивана, и, накинув на него свою
часть пледа, шагает к двери очень осторожно, стараясь не выдавать, что в квартире
кто-то есть. Кого к Тэхёну могло принести? Чонгук надеется, что не Чимина. Он
убирает с коврика свою обувь, встаёт вплотную к двери, приподнявшись на носочках, и
моментально просыпается, заглянув в глазок. Это что ещё за новости?

— Ты что здесь делаешь? — вырывается у Чонгука, стоит ему только открыть дверь.

— Пришёл на твой зов о помощи, — отвечает Хосок таким тоном, будто что за тупые
вопросы?

— Я имею в виду, что ты делаешь здесь, — повторяет Чонгук, выделяя последнее слово.

— Может, не будем это на лестничной площадке обсуждать?

Чонгук смотрит на Хосока какое-то время с полным непониманием во взгляде, ждёт

какое угодно объяснение, раздражаясь из-за того, что тот молчит, а потом всё же
отходит назад и пропускает его внутрь, поворачивая ключ в замке. Сказать, что
Чонгук удивлён, – не сказать ничего. Хосоку об этой квартире сказал Намджун? Или
Юнги? Вряд ли кто-то из них знает, что Тэхён выкупил это жильё после того, как
Чонгук съехал.

Хосок, тем временем, закидывает куртку на вешалку, бросает на пол свой кожаный
рюкзак и достаточно уверенной для человека, который никогда здесь не был, походкой
направляется в сторону кухни, а оказавшись там, сразу же лезет в навесной шкаф, где
Тэхён обычно хранит сигареты. У Чонгука прибавляется ещё пара вопросов. Пара
десятков.

— Какого чёрта, Хосок? — он врывается следом и раскидывает руки в стороны.

— Ты мне смску прислал в четыре утра с просьбой привезти обезболивающего, — тот

закрывает дверцу шкафа, ничего в нём не обнаружив, и бросает короткий взгляд на
оставшуюся стоять на столе сковородку, две кружки и две вилки. — Которое тебе уже
давно не нужно. Эти таблетки только физическую боль притупляют, и ты это знаешь. Не
тешь себя иллюзиями.

— Это не для меня, — недовольно отзывается Чонгук, пряча руки за спиной. Не хватало
ещё, чтобы Хосок увидел его разбитые костяшки. — Откуда ты знаешь про это место?

— Я уже приходил сюда, — у Хосока, прислонившегося поясницей к подоконнику, в тоне

одна сплошная невозмутимость.

— Когда это?

— В последний раз три дня назад.

— В последний? — повышает голос Чонгук, но тут же начинает ругать себя. Это могло
разбудить Тэхёна, а если тот сейчас встанет, вряд ли удастся выудить из Хосока
информацию.

— Я что, неясно выразился? — в привычной грубоватой манере отзывается тот и,

подавшись вперёд, обходит ошарашенного Чонгука, держа путь в спальню.

На часах примерно одиннадцать, за окном светит солнце. Комната уже перестала быть
тёмной. Чонгук виновато отворачивается, когда Хосок останавливается около дивана и
смотрит на Тэхёна, у которого на лице в буквальном смысле слова написано, что между
ними с Чонгуком вчера произошло, потом – на чонгуковы руки, явные покраснения на
которых подтверждают догадки на все сто процентов, но ничего не говорит, даже не
заикается. Однако про себя соглашается с тем, что обезболивающее Тэхёну
действительно не помешает.

— Я сожалею об этом, — пытается оправдаться Чонгук, усиленно избегая с ним

зрительного контакта.

Хосок не отвечает. А Чонгук не отказался бы сейчас от его ругани, вправления мозгов

и нотаций. Чего угодно, только не этой звенящей в ушах тишины. Она Чонгука уже
начинает сводить с ума. Но, вопреки всем его молитвам, ничего не происходит. Хосок
отводит в сторону свой коронный нечитаемый взгляд, включает на максимум своё
наигранное безразличие и, развернувшись к Чонгуку спиной, идёт к деревянному шкафу,
в который тот вчера убрал всё оружие.

— И давно вы знакомы? — шепчет Чонгук, настороженно наблюдая за тем, как Хосок

открывает большую дверцу и смотрит на её внутреннюю сторону.

— Двадцать четыре дня, семь часов и… — Хосок приподнимает в воздухе руку,

указательным пальцем отодвигает рукав и смотрит на циферблат на своём запястье.

— Не утруждайся, — начинает злиться Чонгук. — Я всё равно ни черта не понимаю.

Все эти двадцать четыре дня Хосок находился рядом. Иногда уходил, говоря, что у
него собеседование в клинике, иногда выезжал из дома по поручениям Намджуна,
оставляя Чонгука с Юнги. А были ли у него собеседования? Поручал ли ему что-то
Намджун?
— Тебе и не надо, — сухо кидает Хосок. — Тебя это не касается.

— Если это как-то связано с тобой и Тэхёном, то меня это не может не касаться.

Хосок опять игнорирует. Чонгуку очень интересно, на что он там смотрит, откуда эта
красная нить, которую он сжимает своими пальцами, куда он её заводит, и что тут,
собственно, происходит. Но больше всего удивляет тот факт, что сложенные на полке
пистолеты Хосок словно не замечает. Будто уже видел их раньше и они не вызывают у
него никаких вопросов. Становится тревожно. Чонгук подходит к нему ближе,
останавливается у него за спиной и, увидев обвешанную вырезками дверь, в недоумении
морщит лоб.

Такое делают детективы в фильмах и сериалах про маньяков и убийц. Или те, кто кого-
то потерял. Или те, кто хотят отомстить. В самом центре висит фотография Чимина,
ниже – какого-то неизвестного Чонгуку парня и ещё одна карточка с вопросительным
знаком. А вокруг распечатки с текстом, по некоторым предложениям которого прошлись
текстовыделителем, таблицы, подписанные полароиды. От всего этого откровенно не по
себе.

— Что это? — чуть слышно спрашивает Чонгук, продолжая вглядываться в каждый листок.

— Я повторяю, — Хосок заканчивает с какими-то манипуляциями, которые Чонгук упустил

из внимания, пока рассматривал всё остальное, и закрывает шкаф, поворачиваясь к
нему лицом. — Тебя это не касается.

— А что меня вообще касается? — горько усмехается Чонгук. — Намджун тоже в курсе
всего этого, верно? И Юнги? Я один, как болван, хожу и не врубаюсь в то, что
творится?

— Угомонись, — прерывает его Хосок, начиная держать путь на выход. — Так будет
лучше для тебя.

С Хосоком невозможно разговаривать. Впрочем, как и всегда. Чонгук решает всё узнать
от Тэхёна, когда тот прекратит играть в молчанку. Нет ничего странного в том, что
Хосок хранит эту тайну, ведь она не его, а чужая. Чонгук общался с ним не так
много, зато близко, и ему хватило времени на то, чтобы понять, что Хосок, скорее,
своей жизнью пожертвует, чем выдаст чьи-то секреты. Возможно, именно поэтому он
стал одним из немногих, к кому Чонгук смог проникнуться доверием. Хосок не любитель
трепаться по поводу и без.

Чонгук провожает его до двери, молча ждёт, пока тот обуется, накинет на себя куртку
и залезет в рюкзак, и принимает из его рук бумажный пакет с обезболивающим,
благодарно кивнув. И Намджун, и Хосок в один голос твердят, что Чонгуку таблетки
уже не нужны. А тот без них не справляется. Может, они и правы. Может, у Чонгука
действительно болит в груди не из-за ранения. Но ничем другим, кроме как
препаратами, заглушить эту боль нельзя. Должно быть, не такая уж она и моральная,
раз те действуют.

— Он… — хрипит Чонгук, шмыгая носом и ненадолго опуская взгляд. — Он не

разговаривает. Вообще.

Хосок смотрит в ответ с пониманием. И с «Я бы очень хотел тебе всё объяснить, но я

не могу. Прости».

— Дай ему время.

— Я места себе не нахожу, — выдыхает тот с отчаянием и обнимает себя руками. — Я

так сильно злюсь на него из-за этого… — он указывает на свою грудную клетку. — Я
понимаю, что он спас мне жизнь. Но каким путём?

— Отбрось эмоции и поставь себя на его место. Попробуй ощутить на собственной шкуре
то, что ему пришлось чувствовать в тот момент, когда он был вынужден стрелять в
тебя, не имея другого выхода, — серьёзно произносит Хосок. — Возможно, он не скажет
тебе то, что сказал мне. Но из того, что я от него услышал, я понял только одно:
если бы у него была возможность выбирать, он бы не задумываясь пустил пулю себе в
висок. Даже если бы у тебя при этом был девяноста девяти процентный шанс выжить, а
у него – нулевой, — Хосок закидывает лямку рюкзака на одно плечо и достаёт из
кармана зажигалку. — Для него страшнее не получить от тебя прощение, чем умереть.
Подумай об этом.

Выходя из квартиры, Хосок не прощается – скорее всего, планирует вскоре снова

вернуться. Не то чтобы это радовало. Чонгук закрывает за ним дверь, достаёт из
пакета упаковку с четырьмя блистерами обезболивающего и, оставив его Тэхёну на
столике вместе со стаканом воды, который принёс из кухни, уходит в ванную комнату,
где скидывает с себя всю одежду и встаёт под душ.

Вода мощными, но тонкими струйками бьёт его по лицу, повреждённая кожа на костяшках
намокает, и её начинает неимоверно жечь. Чонгук терпит. Ему нужно смыть с себя эту
ломоту, эти назойливые мысли, этот негатив. Ему необходимо хоть немного остыть.
Тэхён всегда был таким уверенным в себе, дерзким, сильным, настойчивым, а теперь
лежит в самом углу дивана, поджав к себе колени, такой крохотный, слабый,
беззащитный.

Изувеченный любимым человеком.

«Для него страшнее не получить от тебя прощение, чем умереть. Подумай об этом».
Чонгук уже думал.
Если бы Хосок только мог узнать, как сильно Чонгук боится того же.

* * * * *

— Это, конечно, не моя специализация, но… — Намджун останавливается, складывая руки

на груди и прислоняясь плечом к дверному проёму кухни, и смотрит на спину стоящего
около окна и смотрящего вдаль Хосока, делающего глоток виски из стакана. — Я
вынужден диагностировать у тебя алкоголизм.

— Услышал бы из уст абстинента – поверил бы, — парирует Хосок, поворачиваясь к нему

лицом.

Изменения в поведении Хосока всегда заметны, потому что обычно он строит из себя
бесчувственную глыбу. А сейчас Намджун видит в его взгляде недовольство, едва
уловимую раздражительность и вызов. Ещё ни разу такой его вид ни к чему хорошему не
приводил.

— В чём дело? — прямо спрашивает Намджун.

— Я был у них.

Это смело брошенное «У них» в один миг делает Намджуну больно.

— И что?

— Вновь убедился в том, что ты скрываешь от меня что-то очень важное о Чонгуке.

Намджун знал, что Хосок от него не отстанет, но не думал, что они вернутся к этому
разговору так быстро.
— Мы уже это обсуждали.

— У Чонгука костяшки в мясо, у Тэхёна всё лицо разбито, — Хосок допивает виски и
отставляет стакан на подоконник. — Будешь нести чушь о том, что Чонгук неспособен
защитить себя от моральной боли?

— Слушай, я…

— Что тогда, кроме их расставания, ещё случилось? За что ты не можешь себя

простить? — не унимается тот. Намджун чувствует, как Хосок на него давит, и
понимает, что если тот идёт уже на такие меры, значит, всё намного серьёзнее, чем
кажется. — В чём ты себя винишь? — Намджун прикрывает глаза и беззвучно глубоко
вздыхает. — Что такого ты сделал Чонгуку, что он от потрясения потерял память?

Выбора нет. Рано или поздно Хосок узнает всю правду. И тогда, возможно, он не
станет слушать объяснения. Просто сделает свои выводы и навсегда исчезнет.

— Налей себе ещё, Хосок, — Намджун устраивается за столом, облокачиваясь о

столешницу. — И присядь.

Тебе это не понравится.

========== Part 20 ==========

— Чонгук, — внезапно оповещает Намджун, тут же двигаясь к нему навстречу.

— Даже не думай лезть к нему обниматься первым, — на всякий случай предупреждает

Юнги, ускоряя шаг и обгоняя Намджуна. — Хэй! — радостно кричит, подбегая к идущему
с опущенной головой Чонгуку, и сразу обвивает его руками в приветственном жесте. —
Ну наконец-то. Я без тебя чуть со скуки не умер, — Юнги отстраняется от него,
продолжая держать за плечи, и заглядывает в глаза. — Изрядно же тебя вымотал
перелёт… Выглядишь отвратительно, — он сочувственно поджимает губы и тяжело
вздыхает. — А зануду ты где потерял?

В действительности Чонгук выглядит не отвратительно, а так, будто у него кто-то

умер. Юнги уже видел его таким – в тот день, когда погибли его родители. Тогда на
Чонгуке тоже не было лица, его взгляд был пустым и отсутствующим. Юнги боялся
лишнее слово сказать, чтобы не сделать ещё больнее. Теперь же, видя его в таком
состоянии вновь, ему боязно задавать даже элементарные «Что случилось?» и «Тебе
плохо?».

— Он ушёл, — обессиленно отвечает Чонгук.

— То есть? — усмехается Юнги, начиная перебирать в голове различные варианты, вроде

«За кофе» или «В туалет». — И долго нам его ждать? Я тут уже часа три ошиваюсь и…

— Юнги, — перебивает Чонгук. — Он совсем ушёл. Тэхён бросил меня, — Юнги ощущает
ладонями, как того начинает потряхивать. — Он сказал мне… — Чонгук прерывается,
бросая взгляд на стоящего рядом Намджуна, который морщит лоб в сожалении, и
поворачивается обратно, смотря на Юнги тоскливо, с мольбой о помощи. — Уходи,
Чонгук.

Юнги его слова кажутся глупой неудачной шуткой.

Намджун им нисколько не удивлён. Он сжимает пальцы в кулаки, стискивает зубы, чтобы

не начать кричать вслух «Молодец, Тэхён, отличная работа, так держать. Надеюсь, ты
собой доволен», и начинает пятиться назад, не в состоянии видеть Чонгука таким.
Травмированным.
Разбитым.
Разрушенным.

Словно не видящим смысла жить дальше, не пытающимся взять себя в руки. Совершенно
беспомощным. Намджуну едва ли хуже. Он не спал сегодня всю ночь, мысленно
прокручивал слова Тэхёна, его жалкие оправдания, его «Пожалуйста, не ищи меня. Юнги
тоже не позволяй» и хотел удавиться ещё утром, когда еле заставил себя встать с
кровати. При виде Чонгука это желание обострилось в разы.

— Иди сюда, — тихо выдыхает Юнги, крепко сжимая его в своих руках.

Чонгук почему-то не плачет. Намджун смотрит на него внимательно, пытается уловить

каждую мелочь в его поведении, каждый вздох и взмах ресниц, но не видит ровным
счётом ничего. Чонгук опустошён и отрезан от реального мира. Очевидно, что истерика
и нервный срыв придут к нему позже, когда он всё осознает. Пока что, отрицая
случившееся и втемяшивая себе в голову, что всё будет хорошо, что Тэхён передумает
и вернётся, он сам защищает себя от нервного срыва. Только Намджуну от этого легче
не становится.

— Давай мы… — неуверенно начинает Юнги. — Напьёмся. Хочешь? Или…

— Я думаю, будет лучше отвезти его домой, — озвучивает Намджун, чем заставляет
Чонгука вспомнить о своём присутствии.

Намджуну больно. Хочется разодрать Тэхёну глотку и размозжить его голову о первую
попавшуюся стену. Чтобы не смел больше прощаться с Чонгуком, даже думать о таком
себе не позволял. Хочется предложить испытать ему то же, что испытывает Чонгук
прямо сейчас. У того, освободившегося из объятий Юнги и подошедшего близко, во
взгляде безнадёжность, горе, какая-то немая печаль, слившиеся воедино и помноженные
на миллиард. Невыносимо видеть это и понимать, что тот держится из последних сил.

— Привет, — хрипит Чонгук, оставаясь стоять неподвижным.

— Привет, — одними губами отвечает Намджун, протягивая ему руку для рукопожатия.

Чонгук игнорирует. Лишь делает ещё один шаг вперёд, обнимает Намджуна за шею и,
выдохнув тяжело, прикрывает глаза. Намджуну не остаётся ничего, кроме как застыть
на месте от неожиданности и начать растерянно хлопать ресницами. Юнги тоже смотрит
на странное рвение Чонгука к Намджуну с недоумением. Они безусловно хорошо ладили
друг с другом ещё со дня знакомства. Чонгук всегда относился к Намджуну с уважением
и испытывал к нему самые тёплые дружеские чувства, о чём без устали говорил Юнги.
Но этот тон в его обращении, эти объятья, этот взгляд?..

Не догадаться о том, что с ним происходит, трудно. Осознание приходит и к Намджуну,

и к Юнги одновременно.

Намджун – всё, что у Чонгука осталось от Тэхёна.

Но у Намджуна тоже есть чувства. Такие же тёплые, как и у Чонгука, вот только не
дружеские. Однако Юнги знать об этом необязательно. Намджун отходит от своего шока,
осторожно обнимает Чонгука в ответ и успокаивающе гладит его ладонью по спине,
упорно избегая зрительного контакта с Юнги. Не хочет натолкнуться на негодование в
его взгляде.

— Я не хочу домой, — шепчет на ухо Чонгук, не ослабляя хватку.

— Я отвезу тебя туда, куда скажешь, — моментально отзывается Намджун.

— Тогда поехали.

Когда Чонгук отходит от Намджуна, Юнги переключает всё чонгуково внимание на себя:
подхватывает его аккуратно за плечо, пытается подбодрить лёгкой улыбкой, которую
давит из себя специально, ведёт в сторону выхода, благодарно кивнув на намджуново
«Я заберу багаж». А Намджун без понятия, как вести себя с таким Чонгуком, как не
ранить его ещё сильнее. Поэтому отдаёт Юнги ключи от машины, объяснив, где
припарковался, идёт следом тихо, обмозговывая дальнейшую модель поведения, а сев за
руль, сразу направляется в сторону указанного Чонгуком адреса. Кожа в местах,
которых касался Чонгук, продолжает нестерпимо гореть.

Дорога проходит в абсолютной тишине. Юнги сидит с Чонгуком рядом, держит его за
руку и периодически поглядывает на него, смотрящего на улицу через тонированное
стекло, – Намджуну это видно через салонное зеркало заднего вида. Единственным, о
чём обмолвился за весь путь Чонгук, было то, что, возможно, Джухён ещё на работе,
поэтому им придётся её подождать. На беспокойство Намджуна о том, что он помешает,
Чонгук ответил ёмко: «Я рассказывал о тебе только хорошее. Она сама давно хочет с
тобой познакомиться». Намджуна это нисколько не утешило.

Нет ничего удивительного в том, что Чонгук решил навестить сестру в такой момент:
та психотерапевт, и наверняка без особых усилий сможет убедить Чонгука в
необходимости не зарываться в этой боли, не подчинять ей рассудок. Даже не врач
скажет, что это чревато последствиями. Намджун надеется, что Джухён удастся
вытащить из Чонгука это отрицание, позволить ему прокричаться, разбить пару вещей,
сказать пару грубых фраз, но принять правду. Обманывать себя совершенно
бессмысленно.

Остановив машину около входа, Намджун глушит двигатель и выходит из машины. Дышать
на улице должно быть легче, но всё происходит с точностью наоборот: чувствуется
лёгкое удушье. Он видит, как Чонгук не даёт Юнги прикоснуться к себе, как идёт к
входу в многоэтажку с поникшей головой и спрятанными в карманах куртки руками, как
открывает перед ними дверь, дожидаясь, пока они оба зайдут внутрь, и ведёт их к
лифту, в котором до пятнадцатого этажа между ними так же продолжает звенеть тишина,
а после – к самой квартире, в замок которой по прибытии сразу вставляет ключ.

По тому, что Джухён не выходит их встречать, Намджун понимает, что та и правда ещё
на работе. Но в этом нет ничего хорошего: ожидание всегда утомляет. Однако выбирать
не приходится. Чонгук, повесив куртку на вешалку в большой зеркальный шкаф, сразу
проходит на кухню, молча доставая с полки три кружки для чая, ставит чайник и
замирает, уставившись на него, будто загипнотизированный. У Юнги, в отличие от
Намджуна, боязни пойти за ним следом нет. Он присаживается за стол, с грустью
вздыхает, наблюдая за не двигающимся Чонгуком, и никак это не комментирует, просто
ждёт. Это и в самом деле страшно – сказать сейчас что-то не то. Чонгук и так
балансирует на грани.

Если жильё отражает внутренний мир человека, то Намджун, мельком заглянувший из

прихожей в комнату, может с уверенностью сказать, что Джухён – очень позитивный,
светлый и добрый человек. В её квартире преобладают пастельные тона – бежевый,
светло-сиреневый, бледно-мятный, нежно-голубой; у неё много живых цветов, тонких и
хрупких элементов декора, картин в стиле Прованс, а на столе аккуратно лежит
красивая бумага и различные украшения для самодельного альбома, который ещё не
закончен. Кругом чистота и порядок. Намджун чувствует умиротворение. Это место –
полная противоположность его тусклой и тёмной квартиры, в которой всегда стоит
запах медикаментов и царит мрак. Здесь по-настоящему уютно. Но своё пристанище ему
всё равно импонирует больше.

От чемодана, который Намджун грузил в багажник, запачкались руки. Он решает не

беспокоить Чонгука по пустякам, зато кивает Юнги, смотрящему на него из кухни, а
после останавливается напротив двери в ванную комнату и начинает вертеть головой в
поисках переключателя. Безуспешно: стены абсолютно пустые.

— Это квест, Намджун. Все, кто оказывается в этой квартире впервые, вынуждены его
пройти, — пытается пошутить Юнги, поджимая губы на его озадаченное выражение лица.

— Проверка на дебила? — поддерживает его Намджун и ставит руки на пояс.

— Что-то вроде того, — Юнги не встаёт с места, зато с интересом поглядывает на

Чонгука, который выходит из своего транса и поворачивает голову на голос Намджуна.
— Называется «Найди в кромешной тьме ванной маленькую дверцу, за которой прячется
выключатель». Фонарик на телефоне использовать запрещено.

— Жестоко, — Намджун чешет затылок. — Допускается вариант, при котором я сразу

признаю, что дебил, и сдаюсь, даже не попробовав поискать?

Юнги пожимает плечами. Исчерпывающе. У Намджуна во взгляде бегущей строкой начинает

читаться, как сильно он благодарен за такую огромную поддержку. И только он решает
забить на свою идею и помыть руки на кухне, как в коридоре появляется Чонгук,
который по-прежнему слегка сутулится и продолжает избегать зрительного контакта.
Сделать один шаг назад, пропуская его, и упереться лопатками в стену выходит
машинально. И, наверное, лишь благодаря этой опоре, удаётся устоять на ногах после
того, как Чонгук включает свет.

Намджун видел подобное уже сотни раз. Чонгук – едва ли один; Юнги, оставшийся на
кухне и ни о чём не подозревающий, – скорее всего столько же. Поэтому Чонгук
шарахается, быстро отступая назад, задевает плечом напольную полку, с которой тот
час летят вниз различные бутыльки и коробочки, а затем сам падает на пол, вжимаясь
в угол и закрывая рот ладонью. Реакция типичная. Намджун понимает, что Чонгук ничем
не сможет ему помочь, поэтому забегает внутрь, первым делом проверяя у Джухён
пульс, и громко зовёт Юнги, крича что-то о бинтах, тонких полотенцах, чём угодно, а
сам откидывает в сторону канцелярский ножик – подальше от Джухён, которая может
очнуться и попытаться всё повторить, и подальше от Чонгука. Тот не заставляет себя
ждать. Юнги влетает в ванную через секунд десять, падает на колени перед сидящей в
расслабленной позе и прислонившейся спиной к ванне Джухён с окровавленными
запястьями и, не задавая никаких вопросов, протягивает Намджуну трясущимися руками
кухонное полотенце – это было первым, что попалось ему на глаза.

Увидишь такое один раз – никогда не забудешь. Намджун не злится на Юнги, который
так же, как и Чонгук, ничем не помогает, только сидит коленями в растёкшейся по
полу крови, держит крепко пальцами полотенце и что-то бубнит себе под нос. Намджун
не злится, потому что ему самому сейчас страшно. Наверное, впервые за всю свою
врачебную практику.

— Уведи его, — он кивает Юнги на Чонгука, во взгляде которого застыл ужас. И

которого трясёт больше, чем их двоих, вместе взятых. — Юнги, живо!

Повышение голоса срабатывает моментально. Юнги ползёт к Чонгуку, встаёт прямо перед
ним на ноги и тащит его за ладони на себя, но тот поддаётся с трудом. Юнги кажется,
что Чонгук вмиг стал весить в два раза больше, потому что поднять его становится
непосильной задачей, но другого выхода, кроме как увести его отсюда и отнять у него
возможность видеть Джухён такой, у Юнги нет, поэтому он старается изо всех сил.
Однако поднять его оказывается не самым сложным. Чонгук начинает бойко вырываться
из крепкой хватки, стоит только подтолкнуть его в сторону выхода.

— Намджун… — неразборчиво мямлит Чонгук, держась рукой за дверь и не позволяя Юнги

себя оттащить. — Намджун, пожалуйста… — Намджун не поворачивается к нему лицом,
потому что знает, что не сможет вынести его взгляд. — Она – мой единственный родной
человек, она – моя семья, — у Чонгука дрожит голос и скапливаются слёзы в глазах, и
Намджуну лучше всех известно, что тот ещё просто не до конца понял то, что увидел,
поэтому и держится. Когда он осознает, ему будет сложно оправиться. — Точнее… всё,
что у меня осталось от нашей семьи…

Дышать нечем. Намджун слышит отчаяние в его голосе, чувствует, как того снова
ломает и еле с собой справляется. Весь былой профессионализм и опыт словно
смываются в унитаз. Намджун боится сделать лишний вдох. Чонгук ведь не вынесет,
если Джухён не станет. Он и так еле живой после новости о том, что Тэхён ушёл к
другому. Что с ним будет, когда судьба заберёт у него самое последнее?

— Юнги, — строго требует Намджун. — Дверь.

Намджуну даже представить страшно, что сейчас чувствует Чонгук, какой болью его
пронизывает. Все знают, что такое смерть близкого, всем приходилось хоронить
родных. Чонгук же похоронил почти всех, почти всю свою семью. Джухён действительно
всё, что у него осталось. А она сидит перед ним на полу ванной без сознания, с
порезанными запястьями, с бледными губами, не отзывается, не двигается и словно не
дышит. Удивительно, что Чонгук ещё может говорить, не захлёбываясь слезами, и
стоять на ногах.

Лишь отрицание не даёт ему сломаться окончательно.

— Я не могу и её потерять, — с той же мольбой просит Чонгук, пока Юнги безуспешно

пытается вытолкнуть его в коридор, и часто мотает головой. — Я всё сделаю, Намджун…
Если потребуется, всю свою кровь отдам, чтобы спасти её, только не дай ей умереть,
я прошу тебя…

— Достаточно.

Голос у Хосока хриплый, но по-прежнему серьёзный, а сам он уже не смотрит с

недовольством и раздражительностью. Он вообще не смотрит. И виски, который он налил
себе по доброму совету Намджуна, так и остаётся в стакане нетронутым. Хосок
поднимается на ноги, берёт сигарету из пачки, лежащей на подоконнике, закуривает и,
немного наклонившись вперёд, облокачивается, выпуская дым в приоткрытое окно.

Намджун прекрасно знает, что с Хосоком делает то самое слово на букву «С». Знает,
сколько пациентов, одержимых мыслью покончить со всем, через него прошло, и
скольких из них он не сумел вылечить. Не успел, если быть точнее. Врагу такого не
пожелаешь. Хосок тоже многих похоронил. И речь не о родных и близких. Он один из
немногих, кто не нуждается в объяснении, почему Джухён так поступила с собой.
Просто потому, что сам об этом далеко не один раз задумывался.

— Я никогда не забуду, как он умолял меня её спасти, — чуть слышно говорит Намджун,
кладя руки на стол перед собой и сникая головой. — Будто всё остальное, включая
его собственную жизнь, не имело в тот момент никакого значения.

— Намджун, хватит.

— Я не смог, — тот поднимает взгляд на его спину и смотрит с горечью и сожалением.

— Не смог, понимаешь? Нашёл новые бинты на полу, распечатал упаковки, раскатал их,
подготовил за считанные секунды и… не сумел приблизиться, — он заканчивает
предложение шёпотом. — Так и застыл с ними в руках.

— Ты не виноват.

— У меня был шанс её вытащить, — игнорирует Намджун, продолжая говорить тихо,

словно боится, что кто-то его услышит. — А я стоял, смотрел на неё и думал: что же
будет с Чонгуком, если она не выкарабкается? Как он будет жить с этим?
— Намджун, это не эгоизм…

— А что это? — не даёт закончить тот. — Объясни мне, Хосок, что, потому что я ни
черта не понимаю, — Хосок делает последнюю затяжку, тушит сигарету и поворачивается
к нему. — Я не смог её спасти, потому что боялся того, что Чонгук никогда мне этого
не простит. И того, что я сам никогда себе этого не прощу, — Намджун делает паузу и
глубоко вдыхает, вновь, как и тогда, ощущая, что дышать становится нечем. — У меня
на руках столько пациентов умирало… — он стискивает зубы и прикрывает глаза,
замолкая. — И каждый раз я понимал, что они погибнут. Но всё равно из кожи вон лез,
чтобы хотя бы попытаться вернуть их к жизни. А тут впал в ступор, боясь сделать
ошибку, которых никогда не допускал. Из-за боязни навсегда потерять Чонгука.

Хосоку ответить нечего. Стоит ли ему напомнить Намджуну, почему они, врачи,
стараются не лечить и не спасать дорогих им людей или тех, кто много значит для
этих людей? Есть ли необходимость озвучивать очевидный факт о том, что в
большинстве случаев, подобных тому, что произошёл с Намджуном, восприятие
происходящего нарушается и чувства начинают мешать здраво мыслить, а то и вовсе
парализуют? Это не поддаётся контролю. Намджуну ли не знать об этом.

— Перед тем, как я начну промывать тебе мозги, ответь на один вопрос, — Хосок
подходит к стоящей на столешнице гарнитура бутылке, ставит перед собой ещё один
стакан и, налив в него виски, относит его Намджуну, который, приняв из его рук
«успокоительное», сразу же делает маленький глоток. — Что последнее сказал Чонгук
перед тем, как потерять память?

Намджун не хочет об этом вспоминать. Эта фраза въелась в его голову, кажется, на
всю оставшуюся вечность. То, как бесцветно Чонгук озвучил это, как безжизненно
посмотрел в глаза, а потом отключился прямо в объятьях Юнги, не сумевшего его
удержать, отпечаталось в памяти навсегда. Намджун бы многое отдал, чтобы забыть о
том моменте.

— Не сказал, — он допивает виски махом, ставит перед собой стакан и поднимает на

Хосока взгляд. — Спросил, — тот стоит рядом, ответно смотря в глаза, ждёт, не смея
торопить, и очень надеется, что Намджун не произнесёт то, что так назойливо
крутится на языке. — Почему все, кого я люблю, умирают?

Надеяться изначально не стоило. Намджун видит, как остро Хосок реагирует на его
слова, и прячет лицо, сожалея о сказанном.

Этим вопросом задаются все, кто видел смерть родных людей. В особенности те, кто
потерял почти всех.
Хосок знает, потому что каждый день и каждую ночь спрашивает себя о том же.

* * * * *

Тэхён просыпается под вечер. И чувствует такую сильную головную боль, словно его
затылком вчера пытались пробить стену. Даже глаза открыть получается не с первого
раза. Тэхён зажмуривается что есть сил, стараясь не делать вообще никаких движений,
дышит с осторожностью и думает о том, что он, по всей видимости, умер и попал в
преисподнюю. Других объяснений не может быть. Хочется кричать от этой боли, но
кажется, что если откроешь рот и издашь какой-либо звук, то она станет ещё сильнее.
Поэтому Тэхён не пытается. Он медленно открывает глаза, осматриваясь и понимая, что
всё ещё лежит на боку, замечает лежащие на столе таблетки, которых прошлой ночью в
квартире точно не было, и сразу начинает искать взглядом Чонгука.

Поиски завершаются успехом уже через секунду: тот сидит на краю дивана,
облокачиваясь о колено и подпирая подбородок рукой, копается в телефоне со
скучающим видом и бесшумно дышит. У Тэхёна непроизвольно дёргается уголок губ.
Чонгук мог бы посидеть и на кухне. Мог бы включить там телевизор и сделать себе
что-нибудь поесть. Но он сидит здесь в его, Тэхёна, чистой тёплой одежде, у него
немного завились волосы – такое бывает, когда тот долго стоит под горячей водой, –
а костяшки у него блестят от мази, которую он, очевидно, нашёл в спрятанной
аптечке. Интересно, как давно он не спит?

— Если съешь таблетку сейчас, то тебя, возможно, вырвет. Надо поесть, — не

отрывается от экрана Чонгук. — Надеюсь, у тебя есть силы потерпеть ещё немного.

У Тэхёна нет. Но он выбирает прислушаться к Чонгуку. Который внезапно убирает

телефон в карман, встаёт на ноги и подходит близко, протягивая свои руки – видимо,
хочет помочь подняться. Наверное, тэхёнова главная мысль передалась Чонгуку на
телепатическом уровне: с такой мигренью ему точно не найти сил на то, чтобы встать
самостоятельно. Он достаёт руки из-под пледа, кладёт свои ладони в тёплые чонгуковы
и, зажмуриваясь и морща лоб от болезненных ощущений, становится рядом. Совсем
вплотную. Видно каждый шрам у Чонгука на лице, каждую складку на коже, каждую
ресницу. В глаза Тэхён посмотреть боится. Но вместе с тем ощущает, что Чонгук,
рассматривающий его с такой же дотошной внимательностью, – тоже. Слегка
успокаивает.

Чонгуку всё ещё искренне жаль за все до последней засохшие капли крови на тэхёновом
лице. Он так и не смог подобрать нужных слов для того, чтобы попросить у него
прощения за свой срыв. Вместо этого он тянет Тэхёна за руку, уводит на кухню, на
которой уже пару часов как разморожена готовая лазанья, усаживает Тэхёна, как
маленького ребёнка, за стол и начинает разогревать еду.

У Тэхёна без боли не получается даже вилку ко рту поднести. Он этого, конечно,
старается не показывать: не хочет, чтобы Чонгук подумал, что всё это делается ради
того, чтобы вызвать жалость. Страшно его разочаровать. Тэхён смотрит только в свою
тарелку, пока медленно прожёвывает пищу, часто моргает из-за присутствующей
нервозности, которая всегда наступает на следующий день после снюханных накануне
пары дорожек, а боковым зрением видит, что Чонгук не спускает с него глаз. Тэхён
уверяет себя в том, что тот смотрит на него не потому, что дожидается зрительного
контакта и планирует сказать «Я не могу так больше. Прощай». Он наивно
предполагает, что тот вглядывается в его лицо потому, что сумасшедше сильно
соскучился.

Чонгук действительно соскучился, но смотрит не поэтому. Он без понятия, как ещё

перед таким поломанным Тэхёном искупить вину за случившееся. Хочется думать, что
все эти действия, – и поставленный на стол горячий ужин, и поданная в руки вилка, и
заваренный чай, и присутствие рядом ровно до того момента, пока тарелка не
опустеет, – хоть о чём-то Тэхёну говорят. Хоть что-то для него значат. Забота и
внимание – единственное, что Чонгук может ему сейчас дать. Он и правда не может
придумать достойное извинение. И жутко ненавидит себя за это.

— Может быть, ещё что-нибудь хочешь? — ненастойчиво предлагает Чонгук, пусть и

видит, что Тэхён и так еле справился с этой порцией.

Ответом снова служит отрицательное мотание головой.

— Тогда возвращайся в комнату и выпей две таблетки, — Чонгук старается на него не

смотреть. — А я пока принесу тебе другую одежду. На этой… — он замолкает, на
мгновение сжимая с силой челюсти. — Твоя кровь.

То, как резко Чонгук срывается с места и за пару мгновений исчезает в темноте
коридора, заставляет Тэхёна вздрогнуть. А Чонгука – едва не задохнуться. Он
останавливается за углом, сгибаясь практически вдвое, сжимает пальцами колени, на
которые опирается, и ругает себя, обзывает кретином и слабаком, неспособным
свыкнуться с мыслью, что сделал Тэхёну больно.
Вот что Тэхён испытывал весь этот месяц, вот как его раздирало на части от одной
мысли, что он натворил? И вот что подразумевал Хосок под «Если бы у него была
возможность выбирать, он бы не задумываясь пустил пулю себе в висок. Даже если бы у
тебя при этом был девяноста девяти процентный шанс выжить, а у него – нулевой»?
Чонгук поднял на Тэхёна руку. А Тэхён в него выстрелил. Это несопоставимые по
физическому и моральному урону вещи. Так как Тэхён вообще вынес этот месяц? Чонгуку
за эти жалкие несколько часов все внутренности по десять раз прокрутило через
мясорубку. И до сих пор продолжает. Как Тэхён не свихнулся? Это невыносимо.

Со стороны кухни начинают слышаться приближающиеся шаги, но за пару метров до угла,

за которым прячется Чонгук, звуки глохнут: Тэхён сворачивает в ванную,
проигнорировав слова об обезболивающем. Чонгук, недовольно поджав губы, думает, что
Тэхён идиот. Тэхён же, пытаясь снять с себя свитшот, на котором, несмотря на чёрный
цвет, видна засохшая кровь, хочет избавить Чонгука от лишних переживаний, и как
можно скорее.

Раздеться в таком тесном пространстве удаётся с трудом. Тэхён бросает затею стянуть
с себя в первую очередь свитшот и неспешно вылезает из своих длинных штанов, кое-
как наклоняясь вниз и поднимая их с пола. Звать Чонгука на помощь стыдно. Тэхён
решает справиться без поддержки. Но у Чонгука, вошедшего в ванную с чистыми
спортивными брюками и лонгсливом в руках, кажется, иное мнение на этот счёт. Он
бросает одежду на стиральную машинку, подцепляет пальцами ткань его рукавов и
медленно тянет свитшот наверх, а сняв его, сразу бросает в корзину с грязными
вещами. Остаётся только нижнее бельё, но Чонгук не решается до Тэхёна дотронуться.
Это слишком интимный жест для них обоих.

Тэхён, оказавшись перед ним почти голым, скрещивает руки на груди. Закрывается.
Чонгук и сам отворачивается. Неловко до невозможности. Пусть они и видели друг
друга голыми тысячи раз, пусть ночи напролёт изучали тела друг друга кончиками
пальцев и бесконечными поцелуями, пусть целых пять лет спали в одной постели, не
выпуская друг друга из объятий. Всё уже не так, как тогда. «Тогда» разрушено до
основания. Доверие нужно строить заново. С нуля, с самого начала. Хорошо, что они
оба это понимают.

Чонгук медленно отходит, в очередной раз проверяя взглядом наличие полотенца, геля
для душа и шампуня, одежды: он приготовил это около часа назад, но всё равно
принимает решение удостовериться ещё раз. Для личного успокоения. А когда
возвращается в коридор и почти закрывает за собой дверь, наконец-то набирается
смелости на то, чтобы озвучить банальную вещь.

— Если тебе что-то понадобится, зови, — произносит тихо, опустив голову. — Или
стучи. Я буду ждать здесь.

Чонгук не собирается никуда уходить, пока Тэхён не закончит. Он делает пару шагов
назад, упираясь спиной в стену, вздыхает громко и тяжело, осознав, что дальше им
будет намного сложнее, чем это представлялось в голове, но запрещает себе думать о
том, что они с этим не справятся. А что им ещё остаётся? Что у них осталось, кроме
этой зависимости друг от друга?

Чонгук коротает в тёмном коридоре около сорока минут, ни на секунду за всё это
время не задумавшись над тем, чтобы нарушить своё обещание и не дождаться Тэхёна.
Сдвинуться с места просто не получается. Он снова пытается составить грамотную речь
о том, как сильно сожалеет и хочет повернуть время вспять, но вакуум, поселившийся
в голове, и Тэхён, занявший все мысли, не позволяют этого сделать. Чонгук, горько
усмехнувшись, сдаётся. Ему не впервой корить себя за такой маленький словарный
запас.

Тэхён появляется в дверном проёме в чистой одежде, с мокрыми волосами и размокшими

на лице ранами; из-за яркого света лампочек, внезапно осветивших привычную темноту,
Чонгук начинает щуриться. Тэхён ни разу его не позвал и не постучался в стену – со
всем справился сам. Правда, из-за той боли, которая, по всей видимости, до сих пор
его мучает, он так и остался слабым и беспомощным. Чонгук приближается и щёлкает по
выключателю без предупреждения. А потом вновь берёт тэхёнову ладонь в свою, точно
является его поводырём по жизни, и без него Тэхён и шагу ступить не может, и ведёт
в комнату. Чонгук не может отпустить. Попросту потому, что сам нуждается в том,
чтобы чувствовать его рядом.

Сильно отросшие серые пряди от влажности приобрели форму мягкой волны; Чонгуку,
усадившему Тэхёна на диван и усевшемуся напротив, это кажется очаровательным. В
аптечке, разложенной на столе, помимо медикаментов и стерильных салфеток, лежат
перетянутые резинкой купюры – Чонгук даже представить себе не может, для чего Тэхён
держит их здесь, но с вопросами к нему не лезет. Лишь стаскивает эту резинку,
надевая её себе на запястье, подбирается к Тэхёну ещё ближе, упираясь в его колени
своими, и, неторопливо и ласково расчесав его волосы пальцами, убирает их в хвост,
затягивая на затылке резинкой. Тэхёну красиво. Ему вообще всё идёт, его красоту
невозможно испортить. Разве что этими свежими ранами. Чонгук опять ощущает, как
скребётся под кожей чувство вины: оно всегда усиливается, когда прикасаешься к
Тэхёну и понимаешь, что он близко. Бороться с собой выходит откровенно не очень.
Чонгук смачивает марлевые салфетки обеззараживающей жидкостью, поворачивается
обратно к Тэхёну и не знает, как подступиться. Ещё вчера он крепко обнимал его,
держал его лицо в руках и мог смотреть в глаза. Сегодня ему кажется, что он не
имеет на это права. Поэтому он проходится по повреждениям быстро, чтобы не дай бог
не сдаться и не наткнуться на тэхёнов взгляд, дует зачем-то на каждую, даже самую
маленькую ранку, хотя Тэхёну их совсем не щиплет от хлоргексидина, и замечает, что
под конец руки совершенно перестают слушаться. Его гнетёт эта атмосфера. Тэхён
сидит перед ним послушно, молчит, не пытается посмотреть; он не выпил
обезболивающее, несмотря на то, что ему наверняка любое прикосновение к лицу
доставляет боль. Чонгук ничего не знает. Он без понятия, что у Тэхёна сейчас
внутри, получается ли у него с собой справляться, нужно ли ему что-то и хочет ли
он, чтобы с ним остались. Поэтому, когда он тянется за заживляющей мазью, которой
недавно смазывал костяшки, у него начинают трястись от напряжения руки, и это
становится очень заметным для них обоих. Чонгук умудрился разнервничаться из-за
своего сожаления о содеянном и довести себя до такого состояния, что ему самому
теперь нужна помощь. Или поддержка. Тэхён понимает, каково ему. Наверное, лучше
всех понимает. И его пугает до такой же дрожи и колотящегося сердца перспектива
быть отвергнутым. Но он старается об этом не думать. Только наклоняется к Чонгуку,
всё ещё воюющему с упаковкой мази, которую он в прошлый раз закрыл чересчур сильно,
кладёт холодную ладонь на его шею и оставляет на щеке лёгкий поцелуй. Совсем
невинный, едва ощутимый. Но Чонгука всё равно будто током от него прошибает.
Хочется посмотреть на Тэхёна, поискать объяснение этого жеста в его взгляде, но
тогда Чонгуку точно выбьет весь воздух из лёгких, а ему и сейчас дышать сложно. Он
так и застывает с мазью в руке, обдумывает все «против» и «за» и через мгновение
всё-таки решается мельком взглянуть на Тэхёна, догадываясь, что тому, должно быть,
в эту секунду тоже нелегко. Но «нелегко» – это не совсем верное описание того, что
Тэхён испытывает. Он безумно сильно смущён. Так, будто он ещё совсем мальчишка, а
этот поцелуй – его самый первый в жизни. Будто между ними с Чонгуком не было тех
пяти лет, за которые произошло слишком много всего, чтобы придавать такому
скромному прикосновению значение. Тэхён закрывает глаза, отворачиваясь в сторону,
прячет свои покрасневшие от смущения щёки и дышит сбито, нервно теребя в руках
ткань своего лонгслива. Он не подумал о том, что с ним будет, когда он дотронется
до чонгуковой кожи губами. Ему было важно показать Чонгуку, что он благодарен за
то, что тот остаётся рядом. Но теперь им обоим ещё более неловко. У них срывается с
привычного ритма дыхание и громко бьётся сердце, и они оба это отчётливо слышат.

Мог ли Тэхён подумать о том, что когда-нибудь, на этом диване, на котором чуть
больше месяца назад он трахал Чонгука, впивался в его кожу ногтями и кусал его
губы, он будет краснеть из-за поцелуя в щёку и нахождения с Чонгуком так близко? А
мог ли об этом подумать Чонгук?

Стеснение потихоньку отступает, сердечный ритм более-менее восстанавливается.

Чонгук осознаёт, что на самом деле не задыхается рядом с Тэхёном, а учится дышать в
полную силу. Перешагивать через принципы, ставить себя на место другого человека,
понимать его чувства. Это лечит. Это действительно помогает найти новый смысл.

Чонгук открывает мазь, нежно подцепляет пальцами тэхёнов подбородок и, повернув его
к себе лицом, одними губами произносит «Спасибо». За то, что показал свои чувства.
Тэхён смотрит ему в глаза какое-то время напуганно, дрожит от неожиданного
прикосновения, но потом видит во взгляде напротив искренность и, отпустив, наконец,
мысль о том, что всё испортил, и успокоившись, еле заметно улыбается. У Чонгука
оттаивает и согревается сердце.

Склеивать всегда сложнее, чем разбивать. Особенно, если всё разбито вдребезги.
Но Чонгук склонен верить в то, что из тех крохотных осколков, которые остались от
их доверия друг другу, ещё пока можно что-то собрать.
Комментарий к Part 20
Если кому-то сложно представить Тэхёна с отросшими волосами и хвостиком, то
взгляните на этот прекрасный фш от hisasihun: https://vk.com/wall-149273802_6042
И музыку к главе послушайте, если будет желание.

========== Part 21 ==========

Комментарий к Part 21
К предыдущей.
>**Reader21**
>После прочтения этой главы я наконец-то поняла хоть немного причину болезненной
зависимости Чонгука от Тэхена. Каждому человеку нужен якорь, удерживающий его на
земле. Чонгук потерял всех людей, которых любил, и с каждым ударом нити,
удерживающие его, все обрывались. Тэхен является последней нитью, не стань его,
только дружеская поддержка, хотя и поистине мощная, не удержит Чонгука.
Тэхён заканчивает играть в молчанку спустя две недели. За всё это время он ничего
не говорит даже тогда, когда Чонгука посреди ночи подбрасывает в постели из-за
снящихся кошмаров. Тэхёну, каждый раз моментально проснувшемуся от крика,
приходится усмирять сначала свой страх, а потом – Чонгука: аккуратно укладывать
его, резко привставшего, на спину, утыкаться носом в его щёку или невесомо
дотрагиваться до его губ своими в успокаивающем жесте, позволять ему стиснуть себя
в объятьях и ждать, пока восстановится его дыхание.

Тэхёну не нужны пояснения происходящего. Кошмары нарушают сон Чонгука раз в три-
четыре дня. Тэхёну же тот ужас, который они были вынуждены вынести, снится с тех
пор ежедневно. Правда, осознавать это выходит только утром, по пробуждении. Скорее
всего, Чонгук продолжает вытаскивать из памяти то, как больно ему было от самого
выстрела, от разрыва тканей и повреждения органов. Дело вовсе не в разодранном
сердце. Его пробуждает и заставляет кричать пережитая физическая боль.

Каждый день на протяжении этих двух недель Чонгук обрабатывает Тэхёну раны. А ещё
ходит в круглосуточный магазин по ночам за продуктами, таская купюры из пачки
денег, продолжающей лежать в аптечке, и обязательно перед выходом из квартиры
надевает на голову капюшон и голубую медицинскую маску, чтобы его никто не узнал, –
мало ли кто следит за Тэхёном. Чонгук так и не смог составить речь, зато сумел
произнести короткое «Я никогда не прощу себя за это», когда в ночи, при свете
уличных фонарей, освещающих комнату, всматривался в тэхёново лицо и шагал по его
коже пальцами. Он произносил это и потом, озвучивал все оставшиеся четырнадцать
дней. Однако Тэхён перехватывал его руку каждый раз, прикасался губами к его
костяшкам и без слов отвечал, что всё это заслужил, да и простил давным-давно,
практически сразу. Наверное, кому-то другому этого было бы достаточно. Но не
Чонгуку. Для него всякий такой поцелуй в руку казался лишь проявлением жалости.
Каждый день на протяжении этих двух недель Чонгук, отправляя Тэхёна в душ, бежал к
шкафу, пытаясь понять цель, которую Хосок с Тэхёном преследовали, когда закрепляли
все эти фотографии и вырезки на двери. Но к разгадке не смог даже приблизиться. Вот
и сейчас он стоит, включив всю свою дедукцию, внимательно вглядывается в буквы,
морща лоб, и напрягает извилины, но всё равно ни к какому другому выводу, кроме как
о мести Тэхёна Чимину, прийти не может. Это дико раздражает.

Чонгук не удосуживается спрятать свой интерес к самодельной доске юного детектива,

когда слышит, как стихает в ванной вода. Он не двигается с места и тогда, когда
Тэхён, закрыв в ванную дверь и выключив в ней свет, входит в комнату, залитую ярким
дневным светом. Чонгуку необходимы ответы. Он устал накручивать себя из-за этого.
Поэтому он так и стоит, сложив руки на груди, смотрит на снимки, делая вид, что не
обращает на приближающегося к нему Тэхёна внимания, и усмехается, когда тот одним
махом закрывает перед его носом дверь в шкаф и не по-доброму сверкает глазами.

— Дай угадаю, — поворачивается к нему Чонгук. — Меня это не касается.

— Я больше никогда не позволю себе рисковать тобой.

А во взгляде одно сожаление. Чонгук едва ли сможет признать вслух то, как сильно он
скучал по этому хриплому голосу. Как хотел поговорить с Тэхёном о чём угодно, да
хоть о погоде, о его забранных на затылке волосах и выпавших из хвоста коротких
прядях, о цвете его новой одежды, о заживших ранах. У Чонгука все эти дни только и
выходило, что молиться на то, чтобы Тэхён его простил и прекратил уже, наконец,
молчать.

— Так не рискуй, — спокойно отвечает ему Чонгук, подходя чуть ближе. — Просто
объясни мне, что это и для чего.

Сожаление во взгляде Тэхёна меняется на «Пожалуйста, не заставляй меня рассказывать

тебе обо всём», а сам он, сделав маленький шаг вперёд, берёт лицо Чонгука в свои
ладони и смотрит ему в глаза умоляюще. На мгновение Чонгуку кажется, что Тэхён
сейчас вновь перед ним расклеится, – упадёт лбом на его плечо и намочит ткань
футболки своими слезами. Но Тэхён держится. Чонгук понимает, что ему нужно время
для того, чтобы найти подходящие слова, поэтому не смеет вмешиваться в его
мыслительный процесс. Да и не хочет. Ему хватает и того, что Тэхён набрался
смелости на разговор.

— Я не могу объяснить, потому что тогда мне придётся рассказать, почему я ушёл от
тебя, — шепчет Тэхён и послушно прижимается к Чонгуку, когда тот обвивает его за
талию руками.

— Потому что влюбился в Сокджина, — бесцветно напоминает тот, устало моргая.

— Я никогда не любил Сокджина, Чонгук.

Лучше бы снова выстрелил. Или ударил несколько раз по лицу. Всё что угодно было бы
лучше, чем эта фраза.

В голову лезет только одна мысль, и она Чонгуку омерзительна. Он ведь уже думал об
этом, но потом убедил себя в том, что Тэхён не мог опуститься настолько. Он не мог
променять их отношения на деньги и власть.

— Я встретил его и влюбился, — повторяет Чонгук, не зная, какие ещё аргументы можно
привести. — Это то, что ты сказал мне тогда. Дословно.

— Я солгал.
— Зачем?

Тэхён смотрит на него ещё какое-то время, задерживает дыхание, когда Чонгук
прижимает его к себе теснее, а потом опускает взгляд на его губы, думая о том, что
сейчас, возможно, самый лучший момент для того, чтобы поцеловать его, но решает,
что Чонгук сразу раскусит его план и не поведётся. Приходится выбросить эту мысль
из головы. Утянув его в поцелуй, Тэхён успел бы обдумать ответ, если, конечно, не
сошёл бы с ума в процессе и не размяк в его руках; он смог бы отвлечь его и
выиграть пару минут на придумывание новой лжи. Вот только не достаточно ли её уже
было?

— Чтобы ты втемяшил себе, что я сволочь, и возненавидел меня, — Тэхён скользит

ладонями вниз, по шее, и останавливает их на груди, пытаясь оттолкнуть его от себя
и немного отстраниться. Находиться с ним так близко с каждой секундой становится
всё сложнее.

Чонгук грустно улыбается.

— Ты облажался.

Собственная фраза становится для Чонгука триггером. Он видит желание в тэхёновых

глазах, чувствует его попытки выпутаться из хватки, но не находит ни одной причины,
по которой Тэхён должен сопротивляться, потому что тоже хочет поцеловать его.
Каждый день хотел, каждую минуту, пока был рядом. Но упорно повторял про себя, что
ещё рано, что Тэхён пока слишком слаб и не вынесет такого наплыва эмоций. Что у
него лопнувшая губа, раны на лице, а внутри месиво. А теперь что Чонгука остановит?
Тэхён сам к нему подошёл, сам прикоснулся к его лицу. Сам опустил голодный взгляд
на его губы. У Чонгука выдержка не железная. Не стоило так очевидно его
провоцировать.

Тэхён лишь в самый последний момент замечает, как Чонгук к нему приближается. А
когда ощущает его губы на своих, только и может, что смять в кулаках ткань его
футболки, не успев толком закрыть глаза, и оцепенеть, вцепившись в него крепко. Он
не ожидал, что Чонгук сломается раньше. Думал, что Чонгук сильнее его, и в разы. Но
сейчас эти мысли не имеют никакого значения, потому что Чонгук не отпускает его,
целует медленно, с осторожностью – наверное, боится, что повреждённая губа ещё
болит, – и его сердце стучит так бешено, будто прямо сейчас он подвергает себя
огромной физической нагрузке. У Тэхёна кружится голова. Он опускает ресницы,
постепенно расслабляясь, шумно тянет носом воздух, когда Чонгук становится чуть
настойчивее, и действительно сходит с ума в процессе. Чонгук как никто способен
довести до безумия одним поцелуем. Только он умеет так делать – заставлять тебя
зажмуриваться из-за потери контроля над своими мыслями и действиями, толкать тебя в
эмоциональную мясорубку и отбирать у тебя возможность выбраться. До тех пор, пока
не решит, что пора прекратить измываться над твоими губами, и не высвободит тебя.
Но Тэхён, по правде говоря, и не хочет освобождаться. Он готов вечность провести
вот так, в интимной близости с ним. Не под наркотой, не под действием негатива, не
назло, а по обоюдному желанию. Осознание именно такой простой вещи позволяет
почувствовать, как расправляются крылья за спиной. И воздух, которым ты дышишь,
кажется чище, и в голове всё становится проще. И душа на мгновение перестаёт быть
запятнанной. Тэхён отпускает Чонгука, но только для того, чтобы сразу окольцевать
его шею руками, и несмело разрывает поцелуй, разрешая Чонгуку захватить его нижнюю
губу, а сам держится из последних сил, чтобы не рухнуть на пол. Ему всегда сносило
крышу, когда Чонгук так делал. Но ему мало этого. Ему мало Чонгука. В Тэхёне
просыпается жадность и ненасытность, однако он тут же пресекает мысли зайти дальше
на корню. Не сейчас. Они ведь только начали склеивать то, что разбили. Тэхён
неохотно разжимает губы, пытается отдышаться, не открывая глаза, и лениво трётся о
чонгуков нос кончиком своего. Топит его в нежности, которую раньше практически не
проявлял.
— Я доступно объяснил? — выдыхает Чонгук, имея в виду, само собой, не последнюю
произнесённую фразу.

— Да, — Тэхён зарывается пальцами в его волосы и приоткрывает глаза, ощущая, как
Чонгук делает то же самое. — Но я не откажусь, если ты захочешь объяснить мне ещё
раз.

— Расскажешь о красных нитях, связывающих фотографии, и знакомстве с Хосоком –

повторю, — шантажирует тот, отступая первым.

Чонгук открывает дверь шкафа наощупь, не отрывая от Тэхёна взгляд. Тому перспектива
раскрыть все карты явно неприятна. Тэхён смотрит на него то ли с обидой, то ли с
просьбой. То ли с «Зачем ты лезешь в это? Уймись». Но Чонгук ни жалости, ни
состраданию не поддаётся. Самое время принять тот факт, что с Тэхёном иногда стоит
быть построже.

— Ума не приложу, что ты искал в этом шкафу, и как наткнулся на мой план, —
старается перевести тему Тэхён, но Чонгуку хватает ума, чтобы понять, к чему он
клонит.

— План чего? — подыгрывает он, наблюдая за тем, как Тэхён плавно поворачивает
голову к двери.

— План ме…

Тэхён, не закончив мысль, застывает на месте с приоткрытым ртом. А потом сводит

брови к переносице, отталкивая Чонгука от себя, подходит ближе к двери и смотрит на
вырезки и фотографии с полным недоумением на лице.

— Это ты сделал? — немного агрессивно спрашивает он у стоящего за спиной Чонгука.

— Что «это»? — уточняет тот, становясь с ним рядом, плечом к плечу.

— Размотал нить, — мигом отзывается Тэхён, поворачивая на него голову. — Ты?

— Хосок, — а тон такой, словно ты мне ничего рассказать не хочешь?

— Он был здесь? — Тэхён искренне удивлён, и Чонгука это настораживает. — Когда?

— В тот день, когда у тебя на столе появилось обезболивающее.

Несколько секунд Тэхён задумчивым взглядом пилит Чонгука. Затем переключает всё
своё внимание на доску. Чонгук не понимает, что происходит, почему Тэхён так
негодует из-за того, что Хосок влез в его план и поменял в нём что-то. Хосоковы
движения в день его визита сюда, да и его поведение в целом было таким, будто он
уже не раз вносил в этот план изменения и корректировал что-либо. Чонгук путается
ещё больше.

— Чёрт… — обречённо шепчет Тэхён.

— Что случилось?

— Мне нужен телефон, — Тэхён протягивает руку, прося таким жестом у Чонгука
мобильник, и смотрит ему в глаза решительно. — Я должен поговорить с Хосоком.

— Сначала ты мне объяснишь, в чём проблема.

— Чонгук, — стискивает зубы тот.

— Я жду, Тэхён.

Упрямый. Чонгук всегда таким был. У Тэхёна опять не остаётся выбора. Хосок приедет
сюда рано или поздно, и Чонгук не даст им ничего обсудить наедине, потому что
захочет быть частью этого, а Тэхёну страшно подпускать Чонгука к своему плану
мести. Но ещё страшнее ему от того, что Чонгук сочтёт его отказ за недоверие и
навсегда покинет эту квартиру.

— Пообещай, что не станешь впутывать себя в это, — серьёзно говорит Тэхён и взгляд
у него соответствующий.

— И не мечтай, — прямолинейно прилетает в ответ. Тэхён недовольно поджимает губы. —

Выкладывай.

Приходится повернуться к доске. В самом центре закреплены два снимка и карточка,

образующие собой треугольник; вершиной этого треугольника является фотография
Чимина. Тэхён подцепляет пальцами болтающуюся нить, один конец которой намотан на
чёрную кнопку-гвоздик, и указывает на карточку, на которой значится жирный
вопросительный знак.

— Может показаться, что это любовный треугольник, но всё гораздо проще, — начинает
Тэхён, делая шаг в сторону и позволяя Чонгуку подойти ближе. — Это, как ты уже
успел заметить, Чимин, — Тэхён тычет пальцем в верхнюю фотографию. — Под ним –
Сокджин, — он скользит пальцем в левый угол треугольника. — А это Зиан. Снимка, к
сожалению, нет.

— Сокджин и Чимин – братья, — утверждает очевидное Чонгук.

— Они все друг другу братья. Все трое.

Чонгук начинает догадываться, что послужило причиной злости Тэхёна. По всей

видимости, до последнего прихода Хосока красные нити соединяли этих трёх братьев –
отсюда и выходил треугольник. Но теперь нить, которая тянулась от Сокджина к Зиану,
болтается в воздухе, а нити, связующей Чимина с Зианом, вообще нет.

— Почему нет фотки Зиана?

— О нём ничего неизвестно, — тянет Тэхён, с прищуром вглядываясь в его карточку. —

Словно он и не существовал вовсе.

— Так может быть, он и не…

— Нет. У меня есть пара доказательств тому, что он точно был, — Тэхён вновь тянет
руку, требуя у Чонгука телефон. — Просто в какой-то момент бесследно исчез. А все,
с кем он когда-то был знаком, погибли. Немного странно, да?

— Странно здесь только то, что ты в это лезешь, — Чонгук достаёт из кармана штанов
мобильник и кладёт его в ладонь Тэхёна.

— Я приглашу его к нам, — имея в виду Хосока, предупреждает Тэхён. — А когда он

уедет, постараюсь тебе о многом рассказать.

— Ты сказал «о многом», — у Чонгука слегка удручённая интонация. — Не «обо всём».

— Я не могу рассказать тебе обо всём, — уклончиво отвечает Тэхён, прислоняя телефон
к уху, и начинает пятиться назад, медленно отдаляясь. — Потому что ты не справишься
с этой болью, — он подходит к дивану, присаживается и опускает голову, делая вид,
что дожидается, пока Хосок снимет трубку.
Потому что ты никогда мне этого не простишь.

* * * * *

Напряжённость обстановки достигает своего пика, когда вместе с Хосоком в квартиру

заходит Намджун. Чонгук безусловно счастлив его видеть, потому что очень скучал,
переписываясь с ним каждый день, но не может подойти к нему и крепко обнять по-
дружески. Из-за своей обиды. Намджун так же, как и Хосок, здоровается с Тэхёном,
пожимает ему руку и, натянуто улыбнувшись и выдавив из себя «Я рад тебя видеть»,
проходит в комнату следом за Хосоком. Чонгук незаметно для всех злобно сжимает
челюсти.

Его жутко бесит, что Намджун тоже в курсе этого плана. Может быть, они и Юнги
посвятили? А что? За компанию. Намджун так и не раскололся, почему Тэхён прислал
ему смску в тот день, когда выстрелил. Почему у них вообще есть телефонные номера
друг друга. Чонгук боится думать о том, что Намджун знал всё, все до одной причины
поступков Тэхёна, и умышленно ничего не рассказывал. Намджун и Тэхён дружили с
самого детства, у них была достаточно тесная связь – такую сложно разорвать. Но
Чонгуку противно осознавать, что Намджун мог тайно продолжать общаться с Тэхёном и
помогать ему, видя то, как он, Чонгук, медленно себя разрушает.

— Даже не знаю, что сказать, Намджун, — озвучивает Чонгук, оставаясь единственным,

кто стоит на ногах: остальные присели на диван.

— Это долгая история, — тот прячет глаза, и все присутствующие, включая Чонгука,
чувствуют, как ему стыдно.

— О которой ты не соизволил упомянуть за эти пять лет, — Чонгук специально выделяет

последние слова, чтобы задеть его ещё больше.

— Это я его попросил, — Тэхён, заметив, как у Чонгука начинают сдавать нервы,
встаёт с дивана и подходит к нему. — Ты не должен был знать правду и копаться в
ней, — Чонгук поворачивает на него голову и в его глазах застывает вопрос «Ты что,
издеваешься?». — Ты должен был разочароваться во мне и никогда не предпринимать
попыток меня найти.

— Мы это уже обсуждали, — тихо говорит Чонгук, не отрывая от него взгляд.

— Если бы я изначально рассказал тебе всё, как есть, ты бы не угомонился, — у

Тэхёна смягчается тон.

— Никто не давал тебе права решать за меня, — Чонгук мотает головой и смотрит на
него раздосадованно. — Знаешь, до чего человека способно довести неведение? — но,
увидев, как Тэхён морщит лоб, словно понимает, о чём идёт речь, вдруг усмехается. —
Хотя, откуда тебе знать? У тебя ведь такой замечательный друг, который наверняка
тебе обо всём докладывал, — Намджун чувствует укол со стороны Чонгука, но не
вмешивается. Хосок тоже молчит. — Скажи, ты ведь даже поволноваться за меня толком
не успел после того, как выстрелил? Через сколько ты узнал, что я выжил? Через
полчаса? Через час?

— Я не знал, — серьёзно отвечает Тэхён.

— Может, хватит лгать? — Чонгук сокращает между ними расстояние и смотрит

угрожающе, но Тэхён не отступает.

— Он не лжёт, — слышится голос Хосока. Чонгук резко поворачивается к нему. — Он

закрылся здесь и запретил нам обоим заикаться о том, жив ты или мёртв. Мы с
Намджуном приходили сюда, и не раз, но стоило нам только произнести твоё имя, как
он сразу начинал кричать, чтобы мы не смели ставить его в известность.

Чонгук возвращает взгляд Тэхёну, стоящему по-прежнему близко. Глаза у того грустные
до невозможности. И честные. Чонгук смотрит в них, но, как бы ни старался, не может
найти ответов на свои вопросы. Ради чего он заставлял себя жить в неведении? С
какой целью сам у себя отбирал надежду и знание о том, что он не убил любимого
человека? Зачем он сам себя мучил?

Чонгук лишь теперь осознаёт, почему Тэхён тогда плакал на его плече.
Неосведомлённость – страшная вещь. Весь прошлый месяц, должно быть, казался Тэхёну
адом. Чонгук знает, потому что сам прошёл через этот ад. И он был длиной не в
месяц, а в несколько лет. У него всё тело в следах от попыток вырваться из этого
адского пламени в нормальную жизнь. Вот только Тэхён уже в курсе и того, что его
истязало до встречи с Чонгуком, и того, что происходило раньше. Чонгук же до сих
пор лишён всякой информации.

— Поговорим об этом потом, — просит Тэхён. — Мы тут не одни.

— Закончили? — встревает Хосок, ставя всех присутствующих в неловкое положение.

Чонгуку с Тэхёном приходится прекратить гипнотизировать друг друга и сделать по
паре шагов, расходясь в разные стороны, а Намджуну поднять голову и включиться в
разговор. — Если кому-то интересно моё мнение, то тебе идёт, — Хосок кивает на
тэхёновы волосы, забранные в хвост, и тот, мельком переглянувшись с Чонгуком,
убирает одну из выпавших прядей за ухо. — Что я могу озвучивать при Чонгуке?

— Всё, — ответ от Тэхёна прилетает мгновенно. — Кроме, разве что…

— Я понял, — перебивает Хосок.

Чонгук непроизвольно сжимает пальцы в кулаки. Ему не нравится, что у всех них есть
от него секреты.

— А что он уже знает? — Намджуну неловко говорить о Чонгуке в третьем лице.

— Только то, что Чимин, Сокджин и Зиан родные братья, — Чонгук присаживается на пол
и притягивает к себе одно колено. — И что Зиан волшебным образом испарился.

— Зиан не испарился, — поправляет Хосок и поворачивает голову к Тэхёну. — Он погиб.

— Погиб? — враз вырывается у Тэхёна и у Чонгука.

— Пока вы тут оба зарывались в своём чувстве вины, я успел наладить с Чимином
доверительные отношения.

— С Чимином? Доверительные? — переспрашивает Тэхён, вытаращив глаза. — Это шутка

такая?

— Я видел Чимина всего два раза… — вставляет своё слово Чонгук. — И оба раза хотел
сломать ему шею. Он же больной на голову.

— Скорее травмированный, — из-за такого спокойного тона Хосока, ведущего речь о

монстре и ублюдке, хочется рвать и метать. Всем троим. — Психологически.

— Как ты вообще к нему подобрался? — Тэхён не может этого понять, потому что Чимин
никогда его к себе близко не подпускал. — Я проводил с ним по четырнадцать часов в
сутки, но он ни разу не поднял при мне какую-либо личную тему. Хотя и повторял всё
время, что мы чуть ли не родственники, раз я пара его брата.

— Человека мало слушать. Его нужно слышать, — Хосок убирает с лица мешающиеся
красноватые пряди и закидывает локоть на спинку дивана, расстёгивая свою кожанку. —
Подобраться к Чимину оказалось легче, чем я представлял. Достаточно было попасться
на глаза Сокджину и обратить его внимание на себя.

— Ты что, наладил доверительные отношения и с Сокджином?! — неверяще восклицает

Тэхён.

— Он сам ко мне подошёл.

Чонгук почему-то не может сдержать смех. Хосоку нужно работать в спецслужбе. Его
способность видеть человека насквозь при первой же встрече, слыша о нём до этого
только от других людей и умудряясь выцепить из полученной информации важные и
значимые вещи, очень пригодилась бы в поимке особо опасных преступников. А ещё он
отлично ладит с компьютером – Намджун говорил, что тот мечтал стать программистом,
– и иногда, забавы ради, проникает в банки данных и закрытые информационные сети.

Хакер-мозгоправ. По-настоящему ядерная смесь.

— Как ты согласился на это? — продолжая смеяться, спрашивает Чонгук. Тэхёну с

Намджуном, да и Хосоку кажется, что у Чонгука началась истерика. — И ради чего?

— Ради тебя, — без тени улыбки на лице бросает Хосок. — Намджун здесь тоже только
ради тебя.

Чёртовы загадки. Чонгуку начинает чудиться, что он находится в детективном сериале.

В роли жертвы, которую все усиленно пытаются спасти от опасности. Есть злодеи,
которые на него точат зуб, есть спасители, которые готовы пойти на всё, только бы
его уберечь. Есть дружба, есть романтическая линия, есть неразделённая любовь. В
жанры можно добавить ещё и драму с психологическим триллером. В сюжет – немного
экшена и интриги для зрителя. Учтены все голоса и комментарии. Красивая картинка,
качественная графика? Пожалуйста. Боль, разочарования, страдания? Возьмите в
тройном размере. Рейтинг «Для взрослых». Без проблем. Ещё и бесплатно, в открытом
доступе.

Где здесь кнопка «Стоп» или «Пауза»? Чонгуку нужна передышка.

— Я вас об этом не просил.

— Это наше желание, — Намджун смотрит ему в глаза. — Прекрати доводить свои мысли
до абсурда.

— Курить хочу, — произносит Тэхён раньше, чем Чонгук успевает Намджуну ответить, и,
кивнув Хосоку на дверь, ведущую на балкон, шарит по карманам в поисках сигарет.

Чонгуку следует остыть. Кто, как не Намджун, может помочь ему в этом. Тэхён выходит
на балкон, оставляя дверь открытой для Хосока, тут же прошмыгнувшего внутрь и
закрывшего их изнутри, чиркает зажигалкой, делая первую затяжку, и дёргает
коленкой, присаживаясь на короткий подоконник и облизывая губы.

Хосок, как и всегда, не особо общительный. Они оба просто курят, задумчиво смотря в
большие окна, за которыми уже начинает темнеть, стряхивают пепел в одну пепельницу,
и стараются не комментировать состояние друг друга. Тэхён – хосокову
флегматичность, Хосок – тэхёнову нервозность. Хосока, правда, надолго не хватает.

— Давно? — он выдыхает дым, не поворачиваясь к Тэхёну.

— Давно что?

— Без дозы.
Наблюдательности Хосоку не занимать. Тэхён кусает изнутри губы, пиля взглядом
тлеющую сигарету, которую зажимает пальцами, закрывает глаза, чувствуя, как опять
начинает потряхивать, и ничего не говорит в ответ. Да. Давно. Тэхён может назвать
точное количество дней и примерное количество попыток заглушить своё рвение к
порошку. Он ел слишком большие порции, пил много виски, глотал обезболивающее,
курил со страшной периодичностью, дрочил в душе, бился лбом о стену, делал уйму
разных глупых и не помогающих делу вещей, но ни разу не выдал себя Чонгуку. Включал
свой актёрский талант на максимум.

Вот только с каждым новым днём становится всё более паршиво на душе, организм
требует разрядки, сознание – временного отречения от мира, и Тэхён прекрасно
понимает, что этот дискомфорт исключительно в его голове, но сделать ничего не
может. Это, конечно, не ломка, но это тоже невыносимо. Психологическая зависимость
от состояния мимолётного счастья – крайне тяжёлое испытание.

Но Тэхён сам с этим справится. Ему не нужны советы психиатра-нарколога.

— Что ты узнал о Зиане?

— Чонгук, поговори со мной.

Намджун рад, что у них есть возможность побыть наедине. Он поправляет ворот своего
пушистого белого свитера, на который сверху надето бежевое пальто, наклоняется чуть
вперёд, опираясь локтями о колени, и смотрит на сидящего внизу Чонгука, как на что-
то редкое и поистине прекрасное. Намджун был бы счастлив, если бы Чонгук поднялся
сейчас на ноги, подошёл к нему и расположился рядом, и на него можно было бы
смотреть вблизи, но он не хочет окончательно разозлить Чонгука – боится, что тот
уйдёт и не станет разговаривать. Поэтому и остаётся скромно сидеть в углу дивана,
стараясь занять как можно меньше места. Ведь это их постель. Намджун чувствует, что
своим нахождением здесь врывается в их личное пространство.

— Там, в шкафу, целая гора оружия, — Чонгук старается отпустить обиду, появившуюся
после новости о том, что Намджун контактировал с Тэхёном все эти пять лет, но мысль
о том, что тот с самого начала ему не договаривал, – читай, как: лгал – не даёт
сделать это до конца. Чонгуку приходится притвориться, чтобы вытянуть немного
информации. Это подло, но это необходимо. — Как долго вы разрабатывали этот план?

— Оружие Тэхён купил ещё до того, как у него появился план.

— Получается, весь тот месяц, пока я валялся в квартире, вы в тайне от меня

составляли план мести?

— Получается, да.

Чонгук поднимается с пола, потому что замерзает: недавно открывшаяся на балкон

дверь забрала с собой часть тепла из комнаты. Он проходит к дивану, вызывая своим
приближением ликование у Намджуна, присаживается совсем рядом, закидывая ноги на
сиденье, и поворачивается к нему всем корпусом.

Намджуна очень хочется обнять и притянуть к себе. Чонгук сильно скучал по его теплу
и ласковой улыбке, его голосу спросонья и каждодневной заботе. Намджун
замечательный, его невозможно не любить. Намджуна невозможно не простить. Ведь он
прощал Чонгуку и не такое.

— Много вам ещё осталось? — непринуждённо интересуется он.

— Всё, в общем-то, готово, — пожимает плечами тот. — Иди и мсти.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Если бы я был на месте Тэхёна, то я бы поступил точно так же.

Если бы я мог, то я бы пошёл вместо Тэхёна.

Если бы потребовалось жизнь отдать за тебя, то я бы отдал.
Если бы я имел возможность исполнить одно своё желание, то я бы выбрал счастье для
тебя. Пусть и рядом с ним.

— Намджун, — неуверенно начинает Чонгук, опуская взгляд вниз. — Я…

— Не припомню, чтобы я записывался на приём, — слышится раздражённый тон Тэхёна,

как только дверь на балкон отворяется.

— Я не как врач тебе это говорю, а как друг, — Хосок выходит следом за ним и
останавливается рядом, дожидаясь, пока тот повернёт ручку замка.

— Сам разберусь.

— Что происходит? — встревает Чонгук.

— Ничего, — Тэхён распускает волосы, запрокидывает голову и, расчесав пряди

пальцами, обратно убирает их в хвост. Чонгук сразу понимает, что что-то не так.
Потому что Тэхён ненавидит трогать свои волосы. — Хосок с Намджуном уже уходят.

Видимо, поругались. Чонгук ещё в тот день, когда Хосок заявился в эту квартиру, был
шокирован тем, что Тэхён с Хосоком нашли общий язык. Такие, как они, никогда не
сходятся. Поэтому сейчас Чонгук не пытается выяснить, из-за чего они поцапались. Он
провожает Намджуна и Хосока, оставив Тэхёна в комнате, требует написать ему, когда
они доедут до дома, и закрывает за ними дверь, оставшись стоять на какое-то время в
прихожей.

Тэхён подозрительно взвинченный. Чонгук пытается догадаться, о чём завёл речь

Хосок, пока они курили на балконе, но в голову ничего не идёт. Наверное, Хосок
хотел отговорить Тэхёна от мести, предлагал другой план. А может быть, принёс
какую-то новую информацию, которая всё порушила.

Чонгук не хочет злить его ещё сильнее, поэтому даёт ему немного времени в
одиночестве, уходя на кухню, чтобы выкрутить одну из лампочек на люстре. Вечером
комната опять погрузится во тьму. И если раньше Чонгуку не было до этого никакого
дела, то сегодня он хочет видеть лицо Тэхёна, пока тот будет рассказывать ему о
том, из-за чего когда-то ушёл.

На улице темнеет быстро: небо заслоняют тучи, по стёклам начинает тихонько стучать
мелкий дождь. Чонгук, возвращаясь с лампочкой в руке, видит забившегося в угол
дивана и насупившегося Тэхёна, который почему-то делает вид, что ничего вокруг себя
не замечает. Подыграть Чонгуку не сложно. Он подходит к старому настольному
светильнику, снимает плотный тканевый абажур, из-за которого освещение всегда
получается тусклым, вкручивает в патрон новый источник света и щёлкает по
переключателю. Пространство вокруг становится оранжево-жёлтым. Тэхён сразу обращает
на это внимание. Он вздыхает громко и тяжело, как бы намекая, что хочет
объясниться, но не знает, с чего начать, поднимает на него, севшего рядом на
диване, взгляд и ждёт. Непонятно чего.

— Мне хреново, Чонгук.

Голос будто бы сорванный после долгого крика. Низкий, осипший. Чонгук поворачивает
к нему голову, смотрит на него и осознаёт, что да, хреново. Очень. Тэхён дёрганный,
нервный, словно наэлектризованный; он зажимает руки между коленей, кусает губы,
часто моргает. Его ломает уже чересчур очевидно. Но Чонгук дожидается, пока тот сам
в этом признается.

— Больше не могу притворяться, — вдогонку кидает Тэхён, стараясь дышать глубже.

— Не притворяйся.

— Ты не понимаешь…

— Думаешь, я не заметил? — Чонгук старается говорить негромко, чтобы Тэхён не

раздражался сильнее. — Или не расслышал? — видя удивление в тэхёновых глазах, он
тяжело вздыхает. — Ты всё ещё разговариваешь во сне.

Тэхён усмехается, но получается как-то совсем отчаянно.

— Даже нотации мне читать не будешь?

— Нет, — Чонгук медленно кладёт голову на спинку дивана и устремляет взгляд в

потолок. — Просто попытаюсь мотивировать тебя бросить.

— Каким образом? — Тэхён не воспринимает его слова всерьёз. Он не верит в то, что с
этим когда-нибудь получится завязать.

Чонгук ничего не отвечает. Наверное, размышляет Тэхён, он сказал это нарочно. Вряд
ли у него есть какая-то дельная идея.

— То есть я могу снюхать пару дорожек прямо сейчас? — на всякий случай уточняет он.

— Пожалуйста, — непринуждённо бормочет Чонгук.

— И ты не станешь меня останавливать?

— Не стану.

Тэхён чует подвох, но всё равно встаёт и идёт к шкафу. Слишком сложно справиться с
искушением. Он достаёт старую аптечку, несёт её обратно к столу, высыпает порошок
из бумаги на столешницу и нетерпеливо стучит по нему пластиковой картой. Ещё
несколько секунд, и ему станет хорошо. Ещё пара мгновений, и боль, вина, сожаление
отпустят. Полчаса будоражащего, пусть и фальшивого счастья. Тридцать минут без
царапанья ладоней ногтями, гула в ушах, лихорадочной дрожи в теле. Это проходит
лишь тогда, когда принимаешь.

Иногда присутствие Чонгука, его взгляды, прикосновения, размеренное дыхание в

затылок притупляют жажду, но она всегда возвращается. Тэхён – грёбанный наркоман,
толком не заметивший, когда стал зависимым от кратковременного психологического
комфорта. Он слышит, как бьётся собственное сердце, когда трясущимися руками
хватает купюру и скручивает её, задерживает дыхание, когда зажимает одну ноздрю и
наклоняется к столу, и снюхивает дорожку так резко, что становится даже больно. Но
Тэхён уверяет себя, что это быстро пройдёт.

— Чёрт, забыл про виски.

Он подрывается с места и пулей летит на кухню. Не описать, насколько ему хорошо

сейчас и как же ему этого не хватало. Хочется танцевать от счастья, прыгать по всей
квартире или сесть печатать книгу – Тэхён так давно ничего не писал. Он нуждается в
этих эмоциях, в движении, в творчестве, да во всём этом мире. Этот мир так
прекрасен. Как его можно не любить?
Тэхёна смешит дождь. Он прислушивается к звуку капель, разбивающихся об оконное
стекло, и повторяет про себя, что это лучшая музыка на планете; он трясёт перед
собой бутылкой с виски, которую достал в темноте из шкафа кухонного гарнитура, и в
каждом всплеске и ударе жидкости о стенки сосуда видит настоящее искусство. Всё,
что окружает его в данный момент, кажется ему безбожно красивым. Каждая пылинка
навевает на него вдохновение. Тэхён не должен любоваться этим всем в одиночку. Ему
стоит рассказать об этом Чонгуку.

Чонгуку, который брезгливо откидывает от себя свёрнутую в трубочку купюру, когда

радостный Тэхён забегает в комнату, и который трёт нос, зажмуривая глаза до красных
кругов под веками. Потому что ему противно. Ему противен этот чистый порошок, ему
противны эти грязные деньги. Ему противен Тэхён, который «чистый» только с виду. А
внутри – как эта купюра. Чонгука тошнит от всего этого.

Тэхёна представшая перед ним картина моментально отрезвляет.

— Каждый раз, — с неприязнью в голосе цедит Чонгук, — когда ты будешь принимать

дозу, я буду делать это вместе с тобой, — улыбка окончательно пропадает с лица
Тэхёна. Не получается даже моргать. — Каждый раз, — Чонгук делает к нему шаг и
смотрит ему прямо в глаза; в его взгляде пугающая мгла, заставляющая всему внутри
сжаться, — когда я буду присоединяться к тебе, ты будешь рисковать моей жизнью, —
Тэхён громко сглатывает, прижимая бутылку с виски к груди сильнее – кое-как выходит
удерживать её в руках. — Мой организм с трудом выносит такую мощную нагрузку, — до
Тэхёна быстро доходит, что Чонгук сейчас с ним не играет; это и есть та самая
мотивация – Чонгук режет своими словами прямо по сердцу. К Тэхёну вновь
возвращается боль. И эту боль ни один наркотик на планете не способен заглушить. —
Я бы рассказал тебе почему, а потом показал бы, что прячу под татуировками, но,
боюсь, ты свихнёшься, не успев дослушать меня до конца.

Фальшивое счастье рушится вместе с мыслями о том, что от дозы должно было стать
легче. Вместо них в голову поселяется назойливое «Продолжай, если оно того стоит.
Тебе решать», произносимое на репите чонгуковым голосом. Тэхён надеется, что это
просто слуховые галлюцинации, которые спустя полчаса отпустят его. Но здравый
смысл, пусть и затуманенный действием порошка, твердит ему об обратном.

Тэхён не может позволить Чонгуку вновь пострадать. Чонгук делает всё для него. Даже
бросается с головой в эту дурь, зная какими для него могут быть последствия. Не
жалеет ни себя, ни своё здоровье, только бы его, Тэхёна, из этого дерьма вытащить.
Рискует собственной жизнью.

Тэхён вмиг цепенеет, осознав на какие меры толкает Чонгука из-за своей слабости, и
нерешительно размыкает дрожащие губы.

— Чонгук…

— И ещё, — грубо говорит тот. — Не смей прикасаться ко мне, пока ты под кайфом, —
Тэхён, кажется, на мгновение чувствует то же самое, что ощущал Чонгук, когда ему
пулей порвало кожу и разодрало мышцы. Когда ему зверской болью пронзило всё тело,
каждую клетку. — Мне отвратительна мысль о том, что твоё желание не отпускать меня
вызвано или усилено этой дрянью.

Внутри холодеет. Кричать во всё горло хочется. Но озвученные парой часов назад
слова застревают в глотке комом и душат.

«Я больше никогда не позволю себе рисковать тобой».

«Так не рискуй».

Не рискуй, чёрт возьми.

========== Part 22 ==========

При свете, пусть и тусклом, Чонгук замечает, что на потолке уже нет тех разводов,
которые были на нём раньше. Тэхён, очевидно, сделал косметический ремонт, но
обстановку не поменял совершенно – тот же диван, тот же столик, тот же шкаф, та же
лампа. Не квартира, а одно большое напоминание о самом счастливом периоде жизни.
Чонгук без понятия, зачем думает об этом, пока внутри всё взрывается из-за принятой
дозы: невозможно сконцентрироваться на чём-то одном, память упрямо напоминает о
прошлом, ещё и эмоций много. Чонгук старается просто лежать и смотреть в потолок,
хоть это и дико сложно – оставаться вот так, совсем неподвижно. Тэхёна он, конечно,
обманул, сделав вид, что принял достаточное количество. На самом же деле прикончил
только одну дорожку, однако и этого вполне хватило. В прошлый раз Чонгук не думал
своей головой, когда тянул руки к купюре. Тогда он ужасно запутался, ему было
нечего терять. Сейчас он боится лишиться каждого мига в объятьях Тэхёна; их у них и
так было очень мало. И ему страшно от раздумий о том, что даже если они смогут
остаться друг с другом, то тэхёново пристрастие всё равно всё испортит. Всё
разрушит безвозвратно.

Тэхён испарился сразу, как только услышал последнюю чонгукову фразу. Но самое
сильное влияние на него, по всей видимости, оказали слова «Не смей прикасаться ко
мне, пока ты под кайфом», потому что другого выхода, кроме как сбежать в ванную и
закрыться там, он не нашёл. Чонгук, почувствовав это на собственной шкуре,
понимает, каково тому сейчас, поэтому не требует вернуться обратно. Он сам с трудом
держит себя в руках.

В голову лезут безумные идеи и грязные мысли, и ничто из всего этого Чонгуку не
нравится. Его раздражает это возбуждение, от которого чёрт пойми как избавиться,
это быстро колотящееся сердце и невообразимый тонус в мышцах, ощущая который
хочется буйствовать. Даже отсутствие боли, о котором он грезит практически
беспрерывно, бесит. Им опасно быть рядом сейчас.

Чонгуку омерзительна мысль раствориться с Тэхёном в постели исключительно из-за

того, что они оба нанюхались этой дряни. А это непременно случится, если они
окажутся в одной кровати, потому что сопротивляться этому желанию, усиленному в
несколько раз, будут неспособны оба. Нет ничего отвратительнее этого чувства. Нет
ничего хуже, чем хотеть Тэхёна из-за потери контроля над своим разумом и телом.
Чонгуку не нужна такая связь с ним. Он сыт по горло этой фальшью.

Тэхёна рвёт два раза подряд, и оба этих раза, кое-как удержав трясущимися руками
щётку и почистив зубы, он падает на пол ванной и, утыкаясь лбом в прижатые к груди
колени, старается унять дрожь. Нет, он не заболел и не отравился. Это от нервов. От
осознания того, что легче сигануть с балкона, чем разорвать эту зависимость. Легче
умереть, потому что только так можно уберечь Чонгука от последствий. Тэхёну нужна
не мотивация и уж точно не ультиматум. Его бы полечить не помешало, и без
размазывания соплей, без пощады, без жалости. Он ведь и правда пытался жить без
дури. И срывался так часто, что уже не верит в то, что когда-нибудь сможет бросить.

Этот порошок – не тяжёлый наркотик, в принятии и увеличении дозы которого ты

нуждаешься физически. От него не выламывает кости во всём теле, не выкручивает все
суставы, не рвёт кожу и плотные мышцы. Образно выражаясь. Но как же хреново без
него существовать, когда ты знаешь, что с ним всё абсолютно по-другому. Другой мир,
полный красок, другие мысли в голове, другое ощущение и восприятие себя самого.
Правда, на жалкие полчаса. Если хочешь дышать этим дольше, то должен догнаться ещё
парой дорожек. Вот только на следующий день ты будешь жалеть об этом больше, чем о
чём бы то ни было. Это замкнутый круг, из которого выбираются единицы. И Тэхёну
искренне жаль, что он знает, каково это – вертеться в этом кругу. Ты жертвуешь
здоровьем своей психики ради недолгого эмоционального подъёма, а потом страдаешь,
страдаешь, страдаешь. И это «потом» уже никогда не станет для тебя таким
счастливым, каким могло бы стать. Вот какую плату взимает с тебя жизнь, никакими
деньгами от неё не откупишься. Это слишком дорого стоит. И тебе, и тем, кто тебя
любит. И тем, кого любишь ты.

Не должно так быть. Тэхёна не может выворачивать над унитазом, пока он под кайфом.
Такого прежде не было. Тэхён, обнимая себя за колени, трясётся от одной мысли о
том, что даже такой увесистой дозы ему стало мало. Что его чересчур быстро
отпустило, что никакого психологического комфорта не было и в помине. Разве что на
несколько минут. А теперь лишь боль. Моральная боль, от которой трясёт так, будто
тебя вытолкнули на улицу в сорокаградусный мороз. Без одежды. Тэхён понимает, что
это тоже только в его голове, – необходимо взять волю в кулак, выдохнуть и
приказать себе успокоиться. Но как успокоиться, если в комнате сидит Чонгук,
который всё ещё ждёт объяснений? И которому стыдно смотреть в глаза после всего,
что случилось?

Выбора нет. Надо собраться. Тэхён поднимается на ноги, опираясь ладонью о ванну,
вновь подходит к раковине и, включив ледяную воду, пару раз ополаскивает ею лицо.
Кажется, так люди обычно приводят себя в чувства. Раньше Тэхёну не доводилось
пробовать это на себе. С отражения на него смотрит бледный юноша с мокрыми прядями,
растрепавшимися у лица; глаза дикие, как у сумасшедшего, губы обкусанные, скулы
словно стали ещё острее. Он вытирает лицо полотенцем, двигаясь неестественно резко,
почти машинально, закрывает глаза и глубоко дышит, медленно считая до пятидесяти.
Глупо ошиваться здесь и оттягивать неизбежное. Им надо поговорить. И теперь, спустя
практически час нахождения в разных комнатах квартиры, они могут позволить себе
снова друг к другу прикоснуться.

Свет в ванной выключается, и из коридора начинают слышаться робкие шаги. Чонгук

двигается ближе к краю дивана, освобождая тэхёново место у стены, моргает сонно и
продолжает делать вид, что потолок ему всё ещё интересен. Смотреть на Тэхёна
нисколько не хочется. Чонгука уже тоже отпустило, и давно – примерно тогда же,
когда и Тэхёна, – но он всё равно покорно ждал его здесь все оставшиеся минуты, не
позволяя себе думать о том, чтобы ворваться в ванную и напугать его ещё больше. На
Тэхёне и так лица не было, когда Чонгук выдвинул свои правила. На мгновение он даже
задумался о том, что перегнул палку. Но с Тэхёном нельзя было иначе. Попросту не
сработало бы. Чонгук устал держать на лице эту маску спокойствия и понимания.

Тэхён должен уяснить: с ним больше не будут сюсюкаться.

Диван под весом Тэхёна прогибается, его учащённое дыхание чувствуется боковым
зрением. Чонгук не поворачивается, когда тот ложится рядом, так же устремляя взгляд
в потолок, кладёт руки себе на живот и облизывает губы, собираясь с духом. Тревога
с пониманием того, что тот более-менее спокоен, отпускает. Чонгук перестаёт грузить
себя мыслями, как он там, в ванной, не нуждается ли он в помощи, не принести ли ему
стакан воды, потому что теперь тот рядом с ним и в любой момент может сам попросить
что-нибудь, если будет совсем плохо. Однако пока Тэхён молчит. Должно быть, ему
тяжело подобрать слова, и он не знает, с чего начать.

Но Чонгук, по правде говоря, пока лежал здесь в одиночестве, сам успел многое
проанализировать, и ему не составило труда догадаться, что разговор у них пойдёт по
большей части о Чимине, чем о Сокджине. Он готов к чему угодно. Хуже, чем есть
сейчас, ему точно не станет. Тэхёну осталось лишь подтвердить его догадки. И
постараться всё окончательно не испортить.

— Это страшно? — еле слышно произносит Тэхён, стараясь дышать как можно тише. —
Умирать.

Вопрос застаёт Чонгука врасплох. Любому другому человеку он ответил бы сходу. Но не

Тэхёну. Слышать от него подобное и размышлять над тем, с какой целью тот об этом
спрашивает, неприятно. Какое-то негативное чувство расплывается у Чонгука в груди,
зудит там, болезненно ноет, но как его вырвать из себя с мясом, Чонгук не знает.
Он не хочет вновь возвращаться в тот день, когда ощутил боль всем своим телом.
Страшно Чонгуку перестало быть ровно в тот момент, когда Тэхён нажал на курок.
Мысли в голове спутались в короткое мгновение, но одну из них Чонгук запомнил на
всю оставшуюся жизнь. И утаивать её смысл от Тэхёна он не собирается.

— Я не боялся умереть, — бубнит под нос Чонгук, оставаясь лежать обездвиженно. — Я

боялся выжить.

Очнуться в мире, в котором всё изменилось: в сердце появилась дыра от пули, в

памяти навечно остался звук выстрела. Любимый человек превратился в убийцу.
Продолжать можно долго. Чонгуку не нужна была такая жизнь. Он не думал о том, как
там будут Юнги и Намджун, удастся ли им вынести его потерю без травмы. Он вообще ни
о чём не думал, кроме как о том, чтобы для него в этот день всё, наконец,
закончилось.

Тэхён плотно смыкает веки. Это не то, что он ожидал услышать. Одной короткой фразой
Чонгук умудрился многое объяснить, донести до Тэхёна, каково ему тогда было.
Тэхёну, наверное, никогда не понять, что это за чувство. Он знает лишь обратную его
сторону. Жизнь, в которой ты навсегда останешься предателем для самого близкого
тебе человека, Тэхёну тоже казалась ненужной. И, скорее всего, если бы Чонгук не
появился на пороге этой квартиры две недели назад, Тэхён бы попросту перестал
бороться и пытаться оправиться.

— Прошёл час, кажется, — подаёт голос Тэхён, тяжело вздыхая.

— Пятьдесят семь минут, — на автомате отвечает тот.

— Значит, мне уже можно к тебе прикасаться.

И, на ощупь найдя чонгукову ладонь, сплетает их пальцы в замок, но ближе не

двигается. Лишь держит его за руку.

— Что бы ты ни сказал, я попробую это понять, — поддерживает Чонгук. Он знает, что

для Тэхёна важно ощущать, что он не один. Вместе им будет справиться легче. — Давай
с самого начала.

— Я не смогу рассказать тебе о самом главном, — ещё раз напоминает Тэхён, и тут же
чувствует, как Чонгук сильнее сжимает его ладонь в своей. — Сегодня не смогу.

— Оставим на следующий раз.

Тэхён благодарен, но на то, чтобы озвучить это вслух, не находит смелости. Чонгук и
к этому относится с пониманием.

— Так трудно вспоминать то, как всё это начиналось, — он ненадолго замолкает. — Не
потому, что из памяти стёрлось за долгие годы, а потому, что одна моя крохотная
надежда на то, что у нас с тобой всё наладится, и одно моё неверное решение
разрушили весь мой мир. Не только мой, — сразу поправляет себя, оговорившись. — Ты
ведь так и не узнал. Сокджин был директором фирмы, в которой я подрабатывал
мойщиком полов. Тогда он спустился ко мне, вызвал к себе в кабинет и предложил
должность менеджера отдела клининга. Хороший оклад, удобный график, возможность
карьерного роста. Я был так счастлив, — Чонгук прикрывает глаза, догадываясь, что
Тэхён ничего хорошего дальше не скажет. — Я специально скрыл это от тебя, потому
что был не уверен, что потяну. Какой из меня менеджер? У меня не то что профильного
образования, у меня вообще диплома не было. Я не хотел тебя расстраивать. Обещать,
что мы больше не будем жить в нищете, а потом терять шанс, не справившись с
нагрузкой и ответственностью. Я хотел освоиться, доказать Сокджину, что я готов на
всё пойти, всему научиться, а затем, получив первую зарплату, сделать тебе сюрприз,
— Тэхён невесело усмехается. — Сделал.

— Ты никогда не рассказывал мне о Сокджине, — встревает Чонгук, заставив Тэхёна

повернуть к нему голову.

— До момента того разговора я сам с ним не пересекался. Только видел его издалека
пару раз, — оправдывается Тэхён, разглядывая чонгуков профиль. — Что я должен был
рассказать тебе о нём?

Приходится открыть веки, чтобы посмотреть Тэхёну в глаза. Тот никогда не был
наивным, его было невозможно обвести вокруг пальца, и все, кто были с ним знакомы,
поражались его проницательности и аналитическому складу ума, который всегда помогал
ему вычислить обман и не позволить ввести себя в заблуждение. А сейчас он
рассказывает вещи, повестись на которые мог только полный болван.

— И тебя не насторожило то, что человек, которому не было до тебя никакого дела и
который в упор тебя не замечал, внезапно предложил тебе такую должность?

— Не поверишь, Чонгук, но… — Тэхён подвисает, засматриваясь на Чонгука,

находящегося очень близко, а потом спешно возвращает взгляд к потолку. — Сокджин
тогда не обманул меня. И потом не обманывал. Он ни разу за всё это время ничего не
попросил у меня взамен.

— Просто забрал тебя себе целиком, — не сдерживается от колкости Чонгук,

отворачиваясь от него.

— Всё было не так, — тон у Тэхёна виноватый. — Мы сблизились очень быстро. Я,

Сокджин и Чимин. Мы стали больше, чем коллегами. Я был нищим парнем с одной-
единственной амбицией – отстоять должность, которую получил в подарок от судьбы,
Сокджин и Чимин были элитой, Богами, о власти и богатстве которых можно было только
мечтать. И вместе с тем – моей опорой и поддержкой. Уже через две недели я считал
их своими друзьями, через три – чуть ли не родными братьями. Я грезил о том, чтобы
быть частью их семьи – настолько хорошо они относились ко мне и настолько сильно
любили и оберегали друг друга. Чимин не отходил от меня ни на шаг, пока я был на
работе, он помогал с проблемами, из которых я понятия не имел как выплыть без
потерь. Он всегда был рядом со мной, тратил всё своё время, отшучиваясь, что ему
это только в радость, что я всегда могу на него положиться, что мы – одна команда.
И лишь об одном у меня просил: присматривать за Сокджином.

— Мы точно о Чимине сейчас говорим? — Чонгук сводит брови к переносице. — Или ты

про кого-то другого рассказываешь?

— Ты даже представить себе не можешь, в какого ангела способен превратиться Чимин,

когда в его поле зрения появляется Сокджин.

Вопросов становится ещё больше. Всё, о чём рассказывает Тэхён, звучит, как хорошо
продуманный план по, как выразился Хосок, налаживанию доверительных отношений. В
личных корыстных целях. Как Тэхён не додумался до этого сразу? Неужели в его голове
не поселилось хотя бы маленькое сомнение в искренности намерений Сокджина и Чимина?

Последняя фраза и вовсе заставила впасть в ступор. Зачем такой мрази, как Чимин,
притворяться перед родным человеком святым? А Сокджин, его брат, разве не в
состоянии раскусить его истинную сущность? Полнейший абсурд.

Что бы Тэхён ни говорил, а Чонгуку сложно представить Чимина адекватным после

всего, что тот с ними сделал. Нет никаких оправданий его действиям и никаких
объяснений. Только если психическое заболевание. Но вряд ли бы Тэхён стал об этом
молчать.
— Диссоциативное расстройство идентичности, — вдруг изрекает Тэхён.

— Что?

— Раздвоение личности, — поясняет тот, когда Чонгук настороженно на него смотрит. —

Ты ведь о нём подумал?

— Откуда ты…

— Ты такой не один. Я был уверен в том, что он болен, вплоть до сегодняшнего дня, —
Тэхён опускает взгляд и поджимает губы. — Но Хосок донёс до меня, что Чимин здоров.
Относительно. Об этом позже, — Чонгук вспоминает о том, что Тэхён с Хосоком уходили
вместе курить на балкон, и многое становится для него понятным. — Ты, кстати, знал,
что многие психиатры не признают такое заболевание? То есть вообще. Они считают,
что такой болезни не существует.

— Первый раз слышу, — Чонгук поворачивается на бок, к нему лицом, потому что у него
затекает шея в том положении, в котором он вынужден оставаться, чтобы видеть
Тэхёна. — Надо почаще болтать с Хосоком.

Тэхёну приходится улыбнуться, чтобы Чонгук почувствовал себя спокойнее. Чонгук

должен увидеть, что у Тэхёна на улыбку всё ещё хватает сил, и морально
подготовиться к тому, что будет рассказано дальше. О самом страшном Чонгук сегодня
не узнает, об остальном наверняка догадывается, но Тэхён всё равно продолжает
переживать из-за того, что Чонгук может не так принять правду и надумать себе
лишнего.

Снова безумно сильно хочется его поцеловать. Вот только время для этого не совсем
подходящее. Тэхён вынимает руку из его ладони, потому что держаться друг за друга
им становится неудобно, тоже поворачивается к нему лицом, убирая подсохшую прядь за
ухо, однако в глаза посмотреть не решается – расстояние между ними слишком
маленькое. Одолевает чувство стыда. Заранее.

— Мне было нетрудно присматривать за Сокджином, — у Тэхёна с лица пропадает улыбка,

а сам он молчит секунд десять. — Чимин не так уж и много просил для него делать.
Следить за тем, чтобы Сокджин вовремя кушал, чтобы не сидел с открытым окном и
включал увлажнитель воздуха, чтобы побольше двигался и поменьше пил кофе. Вроде,
ерунда, да? Но именно эти мелочи и глупости Сокджин счёл за проявление заботы.
Точнее… — Тэхён кусает губы изнутри. — Знаков внимания.

— Вот оно что, — Чонгук тоже отводит взгляд и грустно улыбается. — Это он в тебя
влюбился.

— У него никогда не было отношений, — сразу отзывается Тэхён, засовывая одну руку
под подушку, а пальцами второй дотрагиваясь до чонгуковой ладони, лежащей перед
ним. — В школе он много учился, университет выбрал иностранный, и все годы, пока
обучался, усиленно занимался изучением языка. Потом своя фирма: всё с нуля,
самостоятельно, без помощи отца. Затем вторая, третья. Он рассказывал, что ему
поспать и поесть было некогда. Какая уж тут личная жизнь. Никакого времени на
поиски.

— И тут такой заботливый ты.

— Чонгук… — Тэхён поднимает на него взгляд, и Чонгук видит в его глазах столько
боли, что в одну секунду сожалеет о сказанном. — У меня и в мыслях не было, — он
еле заметно мотает головой, говоря искренне. Очень сложно ему не поверить. — Я
всегда только о тебе думал. Не было у меня ни в голове, ни в сердце места для кого-
то другого. Не было, нет и не будет, — последние слова он произносит тише, чем
следовало бы, потому что его ранит тот факт, что Чонгук может думать иначе. —
Поэтому я и отказал Сокджину, когда он пригласил меня в ресторан. В кабинете в
момент того разговора присутствовал и Чимин, но Сокджин предложил отпраздновать мой
первый аванс вдвоём, а я не… — Тэхён запинается, сжимая челюсти, не в состоянии
продолжать. — Я сразу отказал ему. Попросил перенести на другой день, потому что у
меня уже были планы. Я хотел провести тот вечер с тобой. Завалиться домой со всеми
оплаченными счетами, с твоей любимой едой, с подарками. Я хотел потратить всё до
последней копейки на тебя. Даже не задумывался о том, чтобы купить что-то себе…

— Тэхён, — мягко звучит голос Чонгука.

А его ладонь ложится на тэхёнову щёку. Тот так быстро говорил, что начал
задыхаться. Чонгук видит, как Тэхён прикрывает глаза от прикосновения к своему
лицу, как дышит часто, как накрывает его ладонь своей, умоляя не отпускать, и
Чонгуку тоже становится больно. Едва ли меньше, чем Тэхёну. Хочется лечь к нему ещё
ближе, обнять крепко и уткнуться губами в макушку, начав приговаривать банальные и
не помогающие делу вещи, вроде «Всё будет хорошо», но Чонгук остаётся на месте. Он
должен дослушать до конца.

— Кто-то из них настоял, верно? — облегчает ему задачу Чонгук. — Припомнил то, как
помогал тебе, и сказал, что за тобой должок?

— Нет.

На какое-то время повисает тишина, но Чонгук не смеет нарушать её расспросами.

— Сокджин расстроился, — шепчет Тэхён, и у него дрожат ресницы. — Но, оказалось,

что я не имею права его расстраивать.

— Что значит не имеешь права?

— То и значит, — Тэхён приоткрывает глаза и шмыгает носом. — В тот день я впервые

увидел вторую сторону Чимина. Его настоящего. Ублюдка, которому плевать на всё и
всех, кроме своего брата, — Чонгук и раньше думал о том, что Чимин здесь замешан,
но не предполагал, что в таком ключе. — Хосок мне сегодня объяснил, что не так с
Чимином, почему он ведёт себя таким образом, но тогда я этого не понимал и не знал,
как действовать. В одну минуту, с исчезновением из кабинета Сокджина, выбежавшего в
коридор, чтобы ответить на важный звонок, Чимин перевоплотился в монстра. Та желчь,
которую он выплёвывал на меня, пока в приказном тоне заявлял, что я должен пойти, и
угрожал тем, что если я не соглашусь, то он в любом случае найдёт на меня рычаги
воздействия, лилась и лилась из него, его голос ломался с каждым словом и
превращался в скрежет, от невыносимости звучания которого хотелось прикрыть
ладонями уши. От него за метр несло безумием. Это невозможно объяснить никакими
словами. Его взгляд был таким, будто он убьёт меня на месте или покалечит голыми
руками, если я не дам согласие на этот чёртов ужин и ещё хоть раз подкину Сокджину
повод расстроиться. Мне казалось, что я сам схожу с ума, — Тэхён говорит тихо,
словно ему страшно от того, что его рассказ звучит неправдоподобно. Тэхён в тот
момент тоже не верил в то, что видел перед собой. — Это ведь Чимин, светлый и
добрый парень, не прекращающий шутить и улыбаться, заботящийся, понимающий, всегда
готовый прийти на помощь. И тут он стоит передо мной, как бы невзначай называет
имена моей мамы, моего папы, всех членов моей семьи. Каждого человека, которого я
любил. А затем, ядовито ухмыляясь, громко произносит «Чонгук».

Чонгук ещё до всего этого разговора понял, что Чимин Тэхёну чем-то угрожал. Правда,
ему не приходило на ум, что в чиминовых угрозах он тоже сыграл роль. Чонгук
пытается поставить себя на место Тэхёна, но не может найти ни одной причины, по
которой тот не обязан был поделиться с ним тем, что случилось. Неужели они ничего
не придумали бы? Тэхён же сам говорил, что в этой жизни всё можно решить. Они могли
бы элементарно сбежать и где-нибудь затаиться. Почему Тэхён выбрал бороться с
Чимином в одиночку?
— Была уйма вариантов, чтобы…

— Да. Была, — перебивает Тэхён. — Я пытался объяснить Чимину, что я не тот, кто
нужен Сокджину. Он отвечал: «Это Сокджину решать». Я говорил, что уже влюблён, что
у меня есть ты. Он отвечал: «Какие проблемы? Один мой звонок, и его не станет». Я
умолял отпустить меня, уверял, что не люблю Сокджина. Он отвечал: «Научись», —
Тэхён поднимает на него взгляд и натыкается на сочувствие, перемешанное с обидой. —
Однажды на эмоциях я решил рискнуть и сказать Сокджину, что у нас с ним ничего не
получится. Но…

— Это опять его расстроило.

— Да, — губами заканчивает Тэхён. — И Чимин это заметил.

— Почему ты мне ничего не рассказал тогда? — Чонгук убирает от него руку и

отворачивается обратно на спину. С каждой секундой он становится всё злее. — Мы бы
нашли выход.

— Да не было у меня никакого выхода, Чонгук, — пытается достучаться до него Тэхён.

— Я не мог убежать, потому что он держал меня около себя шантажом. Мне ежедневно
приходили снимки, на которых были запечатлены все, кого я любил, в режиме реального
времени, и вы все были на мушке. К каждому из вас был приставлен человек, который
мог за мгновение лишить вас жизни, сделай я что-то не так или скажи что-то не так.
Я дышать боялся, — Чонгук стискивает зубы, намереваясь сказать что-то, но Тэхён его
перебивает: — Думаешь, я хотел всего этого? Думаешь, я не задавался вопросом,
почему именно я, за что он так со мной? Я бы всё отдал, чтобы вернуться назад и не
согласиться на эту должность, не познакомиться с Сокджином ближе и не позволить ему
влюбиться в меня. Я не мог поставить тебя в известность по одной простой причине:
ты бы не стал сидеть на месте. А если бы ты не отпустил меня и не угомонился, то
Чимин решил бы, что ты лишняя проблема, и приказал бы тебя убрать, — в словах
Тэхёна есть смысл, но Чонгук всё равно мысленно гнёт свою линию, хоть и понимает,
что это бесполезно. — Он поставил мне ультиматум: я остаюсь с Сокджином, он снимает
тебя с прицела. Я согласился без раздумий. Я тогда готов был на всё, только бы он
тебя оставил в покое.

Чувствуется максимальное опустошение. Чонгук зажмуривается, прогоняя из головы

картинки, которые рисует воображение со слов Тэхёна, и мечтает о том, чтобы
вытащить из-под головы подушку и задушить себя ею. Это всё какой-то бред, сон.
Такого просто не бывает.

Тэхён не вещь, его нельзя присвоить себе и приспособить под свои нужды. Он не
марионетка, которую можно дёргать за ниточки и насильно заставлять делать то, что
он делать не хочет. Он – человек, у которого есть чувства. У которого никто на этой
планете не имеет права отнимать смысл жизни. А у него всё отобрали. А после ещё и
погубили морально.

— Чонгук, я на коленях перед Чимином ползал. Каждый грёбаный день, — серьёзно

говорит Тэхён, и Чонгук, шокированный услышанным, переводит на него взгляд. — А
когда совсем отчаялся, составил сотни разных планов, самым страшным из которых было
убить Чимина, а самым главным – убить себя. Но Чимин даже это просчитал. Сказал,
что утащит за собой в могилу всех моих родных. Так же, как и я.

У Чонгука сжимаются пальцы в кулаки, но Тэхён этого не замечает.

— А Сокджин? — хрипит он, не разрывая зрительный контакт.

— Я не раз пытался завести разговор с Сокджином, но тот мне просто не верил. Потому
что он никогда не видел другого Чимина, который за его счастье готов людей
десятками уничтожать.

Чонгук ничего не отвечает, потому что прямо сейчас, ставя себя на место Тэхёна,
пытается представить, каково ему было всё это время в лапах такого зверя, как
Чимин. Как он жил в постоянном страхе, потому что все его родные оставались под
наблюдением и под прицелом, как он выполнял каждую просьбу и прихоть Чимина, потому
что не мог позволить себе осечься и разозлить его. Как против воли и безо всякого
желания находился рядом с Сокджином, жил с ним, ложился под него, улыбался ему,
лишь бы не дать ему повод взгрустнуть.

И как ненавидел себя за то, что человеку, без которого дышать не мог, таким
холодным тоном заявил, что бросает, потому что влюбился в другого.

— Это Чимин втянул меня во всю эту грязь, — бесцветно продолжает Тэхён. — Через
месяц истерик в закрытой ванной во мне перегорели все чувства, кроме жалости к себе
и ненависти к Чимину. Меня очень быстро ввели в курс дела, заставили подписать
какие-то акты и документы, строго-настрого запретили разглашать какую-либо
информацию. Сокджин топил меня в ласке и заботе, заваливал подарками, давал крупные
суммы, говоря, что это мне на всякие мелочи, а потом протянул карту, на которой
было чёрт знает сколько денег. Они никогда не заканчивались. Сколько бы я ни
тратил. Чимин при нём продолжал вести себя, как самый лучший брат во вселенной, а
оставшись со мной наедине, не уставал повторять, кто я и где моё место, — Тэхён
говорит об этом так беззаботно, что Чонгуку дышать становится нечем. Уже от одних
мыслей о том, что Тэхён был вынужден так жить, выворачивает наизнанку. — Через год
жалость к себе тоже исчезла. Ненависть к Чимину стала только сильнее. Я перестал
быть размазнёй, забыл, что у меня есть слёзные железы и сердце с душой, которые
могут болеть по кому-то. Все мои близкие продолжали оставаться на мушке. Они на ней
до сих пор. Он и меня стрелять научил. В голову. Тренировал меня, как какую-то
машину для убийств, но убивать почему-то не позволял. Лишь единожды, — Тэхён не
поясняет, потому что Чонгук в этом не нуждается. — Однажды он всучил мне всю чёрную
документацию, посвятил в курс дела его наркобизнеса и торжественно назначил
дилером. А я… даже возражать не стал, веришь? — Тэхён горько усмехается. — Мне
тогда было абсолютно всё равно. Я забыл о том, что жить надо по совести. Забыл о
морали. Я всегда старался следовать правилам, но выяснилось, что в жизни нет
никаких правил и никогда не было. Я забыл и о них. Из меня ведь вырвали самое
дорогое. Тебя. Мне было плевать на всё остальное. Я дышал, потому что надо было, ел
и спал по той же самой причине. Смотрел вокруг себя и видел пустой мир, который мне
нахрен был не нужен без тебя, — у Тэхёна скапливаются слёзы в глазах, но он лежит
неподвижно, чтобы Чонгук, отвернувшийся к потолку, этого не заметил. — Через два
года я перестал что-либо чувствовать вообще. Ничего не осталось, — заканчивает
полушёпотом. — Ничего, кроме сожалений.

Чонгук медленно прикрывает глаза, потому что это невыносимо. Он ошибался, когда
заверял всех и себя в том числе, что нет ничего хуже неведения. Лучше не знать. Как
ему теперь жить с этой информацией? Мало ему было своей боли? Своя, к слову, после
всего услышанного кажется совсем крохотной и незначительной. Чонгуку никогда не
было дела до себя самого. Особенно после того, как Тэхён от него ушёл. Какой был
смысл в такой жизни? Но ему всегда были важны чувства Тэхёна.

— Мне уже не выбраться, Чонгук, — тоскливо улыбается Тэхён, часто моргая. Ему
удалось прогнать желание разреветься. — Я четыре года сижу на этой дряни. Наверное,
только благодаря этому и не оказался в психушке, — Чонгук громко вздыхает,
прикусывая щёку с внутренней стороны. — Казалось невозможным протянуть в этом аду
по-другому. Я провёл свою первую сделку под дурью, выпутался из страха с помощью
порошка, впервые занялся сексом с Сокджином под кайфом – это случилось только через
год, потому что я избегал любого физического контакта с ним. Я не мог иначе.
Настолько противно мне было прикасаться к нему. У меня были жуткие отходняки после
каждого раза, я ощущал невероятную по силе апатию, даже, скорее, депрессию, меня
мучили мысли о самоубийстве, я хотел раскроить себе череп, чтобы достать всё это
оттуда, но не мог. Удавалось отвлечься только алкоголем в огромном количестве или
ещё одной дозой. Это самое настоящее болото, в которое тебя медленно затягивает.
Есть время, чтобы успеть тебя из него вытащить, но его так катастрофически мало… —
Чонгук не выдерживает. Приближается к нему за мгновение и притягивает к себе без
лишних слов, обвивая его рукой за плечо и прислоняясь своим лбом к его. — Проблема
в том, что ты этого не замечаешь. Просто просыпаешься однажды утром, чувствуешь
острую надобность укрыться от реального мира на несколько минут, которую не в
состоянии контролировать, и понимаешь, что стал…

— Зависимым.

Чонгуково дыхание чувствуется на губах. Тэхёну этого хватает, чтобы слегка

успокоить душу, которую он только что окунул в воспоминания. И он хочет сказать ему
спасибо за то, что он не устраивает разборок, не бросается «Ты не должен был решать
за меня» и «Ты мог хотя бы намекнуть мне, чтобы я так не страдал» и не смотрит, как
на самую последнюю тварь.

Тэхён ей по праву является. Но он благодарен Чонгуку за то, что тот не позволяет

себе напоминать ему об этом.

— Мне не нравится слово зависимость, — безрадостно бормочет Тэхён. — У него есть

синоним?

— Да, — Чонгук во время ответа задевает своими губами тэхёновы. — Твоё имя.

— Ничего более приторного в жизни не слышал.

Чонгук улыбается натянуто и очень хочет возразить, сказав, что даже близко не
шутит, но перспектива закончить на сегодня с серьёзными речами кажется ему более
приятной.

— А я бы не против такую татуировку себе сде…

— Чонгук.

Тэхён отстраняется, неуверенно заглядывая ему в глаза, и ощущает какой-то

невероятный прилив тепла, когда понимает, что они лежат на одной подушке лицами
друг к другу. Чонгук так близко сейчас, он такой чертовски красивый. Провести бы
вечность вот так, в его руках и засматриваясь на него. Тэхёну за это и жизнь было
бы отдать не жалко. Он медленно скользит ладонью по его руке, забитой чёрной
краской, крепкому плечу, убирает спавшие ему на глаза пряди в сторону, и ему
нравится, что тот поддаётся его прикосновениям, не перехватывает инициативу, даёт
смотреть на себя, трогать себя, и вообще делает вид, что им обоим не помешало бы
просто полежать здесь пару часов в обнимку, подумать над всем тем, что стало
известно, и прийти к выводу, как с этим жить дальше. Не по отдельности, а вместе.

— Я… — люблю тебя. — Прости меня, — Тэхён ненадолго опускает взгляд на его губы –
когда-нибудь желание искусать их исчезнет? – и практически сразу возвращает его к
глазам. — Если сможешь, прости.

Чонгук целует его, как и всегда, с осторожностью и трепетом. Не наваливается

сверху, блокируя все движения и показывая свою силу, а лежит рядом – так же, как и
он, на боку. Они равны друг перед другом, ни у одного из них нет и никогда не было
каких-то предрассудков и глупого рвения занять конкретную роль в отношениях и
позицию в постели. Выяснять это – зря тратить время. Когда по-настоящему любишь, в
приоритете другие, более важные вещи.

«Я простил». Тэхён слышит это отчётливо, пусть Чонгук ничего и не произносит.

Сказать можно всё, что угодно, слова мало что значат. Действия – другой разговор, и
именно ими Чонгук привык отвечать на все тэхёновы вопросы. Вот и в этот раз он не
стал распыляться на долгие речи и говорить очевидные вещи. Не только потому, что
поцелуем объяснить можно большее, но и потому, что Чонгуку вновь слишком сложно
подобрать достойные слова.

Губы горят от соприкосновений с тэхёновыми; Чонгук дышит очень громко, чувствуя,

как Тэхён ищет на ощупь край его футболки и забирается под неё холодными руками,
медленно ведя ладонями по животу вверх, но не хочет его останавливать. Тэхён
аккуратен с ним, всё ещё нежен, однако жутко нетерпелив, настойчив, и эта его
ненасытность дико не вовремя, потому что у Чонгука не получается сконцентрироваться
на нём, на его губах, которые стоит только отпустить, и ты тут же будешь вновь
увлечён в поцелуй, на его пальцах, ногтями которых он скребётся по коже, и без того
покрытой мурашками, на его сбитом дыхании в раскрытые губы, когда он всё-таки
разрывает поцелуй, но не может угомонить в себе желание трогать, гладить, царапать.
Чонгук не может, потому что в его голове маячат фразы, которые Тэхён произнёс
ранее, все эти ужасающие сцены, где Тэхён ползает на коленях перед Чимином, где над
ним, ничего не соображающим от кайфа, нависает Сокджин. Где ему всё равно на то,
что он наркоман и продавец смерти.

— Тэхён.

Тот резко останавливается и прекращает дышать, но рук не убирает, да и от лица ни

на миллиметр не отдаляется.

— Заставь меня забыть о том, что я сегодня узнал, — шепчет Чонгук, целуя его в
уголок губ.

Напряжение в Тэхёне затухает с каждым поцелуем Чонгука – сначала в щёку, потом в

линию подбородка, далее за ухом и, наконец, в шею. Тэхён улыбается, прикрывая
глаза, и силится не опрокинуться на спину, открывшись перед Чонгуком и подпустив
его ко всему, до чего тот захочет дотянуться губами. Забыться – это действительно
то, в чём они оба нуждаются.

— Нам стоит начать с ванной, — Тэхён привстаёт, продолжая тянуть его к себе, чтобы
не смел даже по пути отпускать и прекращать целовать его. Чонгук повинуется.

«Мне не нравится слово зависимость. У него есть синоним?»

«Да. Твоё имя».

Даже в голове звучит приторно.

Но Тэхён не может отрицать того, что в этих словах есть какой-то смысл.

* * * * *

— Не спится?

Хосок проходит на кухню с опущенной головой, никак не комментируя засидевшегося за

картами Намджуна, и наливает себе в стакан воды, хотя очень хочется чего покрепче.
Бороться с бессонницей у Хосока получается только с помощью виски. Но он себе в нём
упорно отказывает, потому что в ближайшие пару суток его здравый ум и светлое
сознание будут нужны не только ему самому, но и Тэхёну.

— Думаю о Чонгуке, — Намджун внезапно снимает очки, закрывает крышку ноутбука и

откидывается на спинку стула. — О том, что мы должны сказать ему правду.

— Какую из?

— Самую главную, — он поднимает на Хосока взгляд. — Тэхён вряд ли выберется живым,

если пойдёт мстить.

Хосоково желание попить воды окончательно сменяется желанием напиться.

— Если мы скажем Чонгуку об этом, он никуда его не отпустит.

— Может, оно и к лучшему? — по Намджуну заметно, что он весь как на иголках.

Возможно поэтому он и не понимает, что несёт.

— У Тэхёна всего два варианта, — Хосок прислоняется поясницей к столешнице

кухонного гарнитура, делает ещё один глоток из стакана и поворачивает голову к
окну. — Либо отомстить Чимину, либо оставить всё, как есть. При первом раскладе у
Чонгука будет вероятность прожить долгую жизнь, и очень высокая. При втором…

— Нулевая.

Видит бог, Намджун больше всего на свете хочет оказаться сейчас на месте Тэхёна.
Взять вместо него пистолет в руки, отомстить вместо него за всех, кто пострадал из-
за Чимина, и погибнуть там, чтобы позволить Чонгуку остаться рядом с ним. Не имеет
места быть тот вариант, при котором Чонгук снова теряет Тэхёна.

Эта месть – вынужденная мера. Нельзя упускать единственный шанс покончить с

умыслами Чимина навсегда.
Потому что если тот узнает, что Чонгук выжил, он уже точно не разрешит Тэхёну
целиться в сердце.
Комментарий к Part 22
Если ночью захочется подумать над этой главой, то для бэкграунда отлично
подойдёт эта песня: https://vk.com/wall-149273802_6138

========== Part 23 ==========

Чонгук жутко устал. У него едва хватает сил на то, чтобы стоять на ногах. Если бы
не Тэхён, впивающийся в его ладони так крепко и не позволяющий упасть, то Чонгук
рухнул бы на пол ещё в самом начале и тут же отрубился бы на паркете абсолютно
голый. На часах раннее утро, примерно шесть-семь часов, давным-давно пора
прекратить это безумие, а они до сих пор не ложились спать – только и делали, что
любили друг друга снова и снова, прерываясь, разве что, на передышку и на «Мне надо
покурить» с «А мне – в аптеку. Если мы продолжим в том же темпе, то того, что у нас
осталось, нам точно не хватит».

Тэхён позволял Чонгуку делать всё, что тому захочется, и ни разу не попросил о чём-
то для себя. Он вообще ничего не говорил, потому что Чонгук трахал его слишком
хорошо, чтобы оставались хоть какие-то силы на разговоры. Единственной фразой,
которую Тэхён произнёс, неслабо поранило Чонгука – это было видно по его взгляду,
полному непонимания. Тэхёну за неё всё ещё искренне жаль.

Чонгук был слишком медленным с ним в тот заход, слишком горячим и страстным; его
сильные и глубокие фрикции, его касания губ к шее, стоило только запрокинуть назад
голову и зажмуриться от переизбытка эмоций, его сорванное дыхание в приоткрытые
губы сводили с ума. Тэхён ощутил, как сам повзрослел рядом с таким Чонгуком и
пересмотрел многие вещи, касающиеся секса. С возрастом перестаёшь хотеть, чтобы
тебя отымели жёстко, грубо и больно, чтобы заставляли кричать, биться головой о
стену или спинку кровати и задыхаться. Куда круче задыхаться не от бешеного ритма,
а от самого процесса. Тэхён, наконец, понял, насколько это важно и ценно.

Он действительно не мог дышать под Чонгуком, потому что тот делал всё по-
настоящему. Каждое чонгуково движение хотелось навсегда запечатлеть в памяти,
каждый поцелуй на коже, оставленный его губами, – не мягкими, а обычными мужскими,
которые ни разу в жизни не увлажняли бальзамами, – будто обжигал и клеймил, но это
была приятная боль, и её было мало.

В какие-то моменты Тэхёна вырывало из реального мира, он только и делал, что

прикрывал глаза, стараясь сконцентрироваться на ощущениях, облизывал губы и стонал
от каждого чонгукова толчка. Тихо, загнанно, сладко. Как Чонгук всегда любил.
Казалось, что от лёгкой улыбки на его губах, дотрагивающихся до лица, подбородка,
ключиц, которую Тэхён не видел, но чувствовал своей кожей, удовольствие накатывало
с новой силой, и им прошибало всё тело до кончиков пальцев. Чонгук и прежде
заставлял его биться в оргазме и на самом пике забывать своё имя, но он никогда не
доводил Тэхёна до такого состояния, при котором невозможно было оттянуть момент,
чтобы не кончить так быстро.

Между ними творилось что-то невероятное, и вряд ли этому можно было дать какое-то
объяснение. Изголодались друг по другу за все эти годы? Возможно. Чувствовали, что
приближается что-то непоправимое и страшное? Скорее всего. Так сильно боялись вновь
потерять всё это, что отдавались друг другу без остатка, словно в последний раз?
Вероятно.

Наверное, только поэтому у Тэхёна, крепко вцепившегося в чонгуковы плечи и громко

хватающего ртом воздух, дрожащим голосом вырвалось жалкое:

«Умоляю, не оставляй меня».

Он не мог не озвучить ту фразу. Просто потому что ни о чём другом в тот момент не
выходило думать. А Чонгук застыл над ним с полным недоумением на лице, мягко
подцепил пальцами его подбородок и прошептал: «Разве я могу?». И Тэхён почти
потерял рассудок. Но Чонгук ему не позволил. Он наклонился над тэхёновым ухом,
прислоняясь к его груди своей, позволил их щёкам соприкоснуться, а затем добил
окончательно, выдохнув: «Никогда не оставлю». Только после этих слов Тэхён осознал,
как сильно на самом деле ему хочется жить.

Сейчас, зацеловывая чонгукову шею, прислушиваясь к каждому его вздоху и стону и

зажмуривая глаза, Тэхён тоже жить хочет. У окна немного холодно, между щелей
сквозит свежий утренний ветер, но Тэхён не придаёт этому никакого значения, потому
что самое важное для него в данный момент – это Чонгук, который вжимается лопатками
в его грудь, кое-как держится на ногах, опираясь ладонями о подоконник, и
периодически запрокидывает голову назад, на тэхёново плечо, когда тот меняет темп.
Тэхён не даёт Чонгуку расслабиться и утомиться, он толкается в него то медленно и
поверхностно, то быстро и глубоко, и Чонгук еле выдерживает, кусая губы, сжимая
тэхёновы пальцы, которыми тот накрыл его ладони, сцепляя их в замок, и задыхается,
как и Тэхён, от процесса.

Тэхёну не нужно долго вспоминать, как довести Чонгука до исступления, до состояния

крайнего возбуждения: тому всегда срывало крышу от рваного ритма. Это Тэхён может
кончить в любом случае и независимо от того, как его трахают и в какой позе. С
Чонгуком же никогда такое не прокатывало. С ним необходимо быть чутким и
внимательным. Тэхён изучал его тело долго, пробовал многое, выучил все его реакции
наизусть, и прекрасно знает, что и как нужно делать для того, чтобы с каждой
секундой их слияния Чонгук постепенно терял самообладание и какую-либо связь с
миром.

Только от того, как Чонгук стискивает зубы, когда берёшь его грубее, и прогибается
в спине, напрягаясь всем телом, или же от того, как он расплывается в блаженной
улыбке, когда движения в нём замедляются, а на коже плеч чувствуются влажные губы,
и как он сам начинает лениво и до упора насаживаться на член, Тэхёну хочется
спустить. Но не Чонгуку. Ему срывает крышу, когда его вот так дразнят, но он всё
равно каким-то невероятным образом способен выносить эту пытку долго. Однако в этот
раз Тэхён подливает ещё масла в огонь: не позволяет ему вырваться из хватки, держит
его ладони пальцами, не разрешая к себе прикоснуться, и, целуя его за ухом,
издевательски мурлычет: «Давай без рук, Чонгук».

Чонгук ухмыляется. Он обожает, когда Тэхён командует. Когда тот сам себе усложняет
задачу, хотя наверняка тоже мечтает закончить поскорее, и заставляет себя работать
на последнем издыхании, только бы вынудить Чонгука испытать настолько яркий и
мощный оргазм, чтобы забыть о нём не представилось возможным, даже если очень
сильно захочется.

У Чонгука в голове абсолютно пусто; его оглушает этими звуками, которые раздаются
на всю комнату, когда Тэхён вколачивается в него крепкими бёдрами, и ослепляет не
то эмоциями, которые описать словами невозможно, не то солнечными лучами, которые
проливают красочный свет через оконное стекло на лицо. Чёрт бы его побрал, этого
Тэхёна. И как ему только удаётся сделать его, Чонгука, настолько чувствительным?

Чонгуку хорошо с Тэхёном. Он не думает о том, что ждёт их завтра или уже сегодня,
его не душат мысли о том, что во всём этом огромном мире он не сможет найти и
песчинку счастья, если Тэхёна не будет с ним рядом. Они оба больны. Оба зависимы.
Каждый из них может сказать, что у слова зависимость есть только один синоним, и
это правда прозвучит искренне. Но Чонгук, ощущая своей спиной учащённое
сердцебиение Тэхёна, забывает об этом, да и вообще обо всём, а Тэхён ему помогает.
Остальное пока не имеет смысла. Не в данный момент.

Тэхён больше не может. Ему самому уже сложно стоять на ногах, удерживая при этом и
Чонгука, который тоже находится на грани потери сознания. В теле неимоверная
слабость, но вместе с ней – возбуждение, которое до несдержанного крика, до
согнутых на ногах пальцев, до вспышек в глазах хочется сбросить. У Тэхёна
заканчивается терпение и всякое желание мучить едва соображающего Чонгука. Его
рывки становятся резкими, совершенно неконтролируемыми, чонгуково дыхание –
громким, напрочь сбитым таким ритмом. Тэхён без понятия, как устоять и не
поцеловать его, ведь им обоим в такой позе это будет неудобно, но Тэхён хочет его
губы, он хочет их прямо сейчас, и плевать он хотел на то, что у них обоих заноет
шея, что им будет нечем дышать. И что опять будет больно, когда они оба будут
кончать, потому что кое-кто точно не сдержится и зажмёт зубами чужую нижнюю губу.

«Кое-кто» – это, конечно же, Чонгук. Он скребётся ногтями о поверхность

подоконника, продолжая тихо постанывать и просить о чём-то шёпотом, поворачивается
моментально, как только Тэхён начинает тянуться к нему за поцелуем, и действительно
кусается, когда тот доводит его до разрядки. Но Тэхёну не жалко. Ему нравится.
Потому что Чонгук каждый раз ухитряется видеть и чувствовать эту тонкую грань и
обращает их последний поцелуй в искусство.

Улыбнуться, отпустив затёкшие и онемевшие от хватки чонгуковы руки и повернув его

лицом к себе, выходит непроизвольно. Тэхён не хочет скрывать своего самозабвения,
пока смотрит на него, и того, как заворожен им. Чонгук такой потрясающий, когда
уставший, обессилевший, затраханный до изнеможения. С влажной кожей, с истерзанными
губами, с порозовевшими щеками и удовлетворением во взгляде. Тэхён бы любовался им
вечно.

Они дико контрастируют друг с другом: на чонгуковом торсе нет живого места – всё в
татуировках; у Тэхёна же чистейшая кожа – на ней даже родинок крупных не найти. На
языке крутится шутка про Инь и Ян, про чёрное и белое, любовь и боль и так далее,
по аналогии, но ничего из всего этого Тэхён не произносит вслух. Только тянет
Чонгука, ни живого ни мёртвого, но сумасшедше довольного, в постель, несогласно
мычит, когда тот заикается о душе, а затем падает рядом, накидывая на них обоих
плед, и утыкается ему в шею носом.

«Умоляю, не оставляй меня».

«Разве я могу?».
Тэхён медленно закрывает глаза и отчаянно прижимается к Чонгуку.

«Никогда не оставлю».

Больно. Зверски.

* * * * *

Чонгука будит стук в дверь. Он открывает глаза, с трудом вспоминая, как здесь
оказался, с сонным прищуром смотрит на лежащего рядом Тэхёна, который, приоткрыв
один глаз, дует губы, и протяжно стонет. Какое-то странное чувство. Будто бы
дежавю.

— Чонгук, — хрипит Тэхён, окутываясь в плед посильнее. — Убей того, кто пришёл.

— Даже если это Хосок? — усмехается тот, поправляя ему волосы, растрепавшиеся во
сне.

— Особенно если это Хосок.

Стук не стихает. Напротив, становится настойчивее. Чонгук выбирается из кровати не

сразу, долго пытается отогнать адскую головную боль и взбодрить себя мысленно, хоть
это и нереально сделать – то ли от того, что они не спали всю ночь, то ли из-за
принятой вчера дозы, – а когда всё же поднимается на ноги и кое-как натягивает на
себя одежду, которую находит скомканной на полу, сразу направляется в сторону
прихожей, теперь уже на полном серьёзе собираясь ударить того, кого принесло к ним
в квартиру.

— Я слышу твои шаги, — приглушённо доносится хосоков голос.

— Вечно ты не вовремя, — раздражённо бубнит под нос Чонгук, открывая входную дверь.
Хосок его, разумеется, не слышит. — Доброе утро.

— Впервые мне кто-то желает доброго утра в три часа дня.

Хосок, держащий руки в карманах своей байкерской куртки, оглядывает его с ног до
головы, ненадолго останавливая взгляд на некоторых участках кожи, а затем смотрит
ему в глаза – как и обычно, нечитаемо. Чонгука это жутко злит. Откуда взялась эта
злость? И что Хосок себе позволяет? Наверняка опять уже сделал кучу каких-то
выводов в своей голове. Неугомонный. Чонгуку хочется кричать и ругаться, потому что
он не понимает, что от него хотят и почему его так пристально разглядывают, но
потом к нему внезапно приходит озарение: весь его вид ведь так и кричит о том, чем
они тут с Тэхёном всю ночь занимались.

— Не хочу ничего об этом знать, — ровным тоном произносит Хосок и, жестом прося
уступить ему дорогу, проходит внутрь.

Спасибо за одолжение, цокает языком Чонгук. Расспросов ему ещё не хватало, когда
голова так сильно раскалывается и всё тело болит.

— Ты ко мне или к Тэхёну?

— К Тэхёну, — отвечает Хосок, без разрешения проходя в комнату.

— Погоди, там… — Чонгук вбегает следом и стыдливо отворачивается, когда Хосок

застывает около дивана.

— Раздетый я, — заканчивает за него Тэхён и улыбается совершенно по-дурацки.

— Избавь от подробностей, — грубовато просит Хосок, и его взгляд останавливается на
столешнице, на которой со вчера остались следы от порошка.

Чонгука очень гнетёт это очередное чувство дежавю. Он опирается плечом о дверной
косяк и обнимает себя, стягивая пальцами ткань футболки. Ему плохо. И морально, и
физически. Он пребывает в состоянии полусна, он подавлен, у него нестерпимо болит
каждая мышца. Хосок, как врач, наверное, очень хочет сказать, что эта разбитость во
всём теле – последствие принятия наркотика, но Чонгук не нуждается в очевидных
объяснениях. Да и дело тут, скорее всего, не в одном только порошке.

— Сам тонешь и его за собой тянешь? — кивает на Чонгука Хосок, обращаясь к Тэхёну.

— Он мне не предлагал, — Чонгук разгибается и делает вид, что чувствует себя вполне
сносно. — Я сам.

— Прошлого раза не хватило?

На Чонгука в ожидании ответа смотрят сразу две пары глаз: у Хосока во взгляде
читается «Ты что, ненормальный?», у Тэхёна – «Док всё правильно говорит». Чонгук
сердится ещё больше.

— Я разберусь, что мне делать со своей жизнью, — нарочно выделяет Чонгук, подходя к
дивану, и, подняв с пола одежду, протягивает её Тэхёну. — Ты, кажется, поговорить
сюда пришёл.

— Не с тобой.

— У нас нет друг от друга секретов, — Чонгук закрывает спиной одевающегося на

кровати Тэхёна и складывает руки на груди, смотря Хосоку в глаза. — Да, Тэхён?

— Чонгук, — виновато звучит из-за спины. — Тебе действительно лучше…

— Может, хватит уже? — Чонгук поворачивает на него голову. — Я, вроде, дал ясно
понять свою позицию.

— Не лезь, — предупредительным тоном прилетает от Хосока, не обращающего внимание

на Тэхёна, который поднимается на ноги и встаёт рядом с Чонгуком. — Это не твоя
месть.

— Да в чём вообще заключается эта месть? — повышает голос Чонгук, смотря на них по
очереди.

Ответа не поступает. Хосок так и продолжает стоять без эмоций на лице и со своим
коронным пустым взглядом, Тэхён молчаливо расчёсывает пальцами волосы, убирая их в
хвост. Чонгук слишком раздражён, чтобы реагировать на это спокойно.

— Ничего мне сказать не хотите? — не выдерживает он.

— На улице дождь начался, — мгновенно отзывается Хосок.

— Очень смешно, — цедит Чонгук.

— Я должен обезвредить Чимина.

Тэхёнов голос и фраза, которую он произнёс, заставляет, наконец, проснуться. Чонгук

вглядывается в его глаза, приоткрыв рот в недоумении, и не может понять, шутит тот
так же, как и Хосок, или говорит серьёзно.
— Ты сам мне сказал, что если ты убьёшь Чимина, то он утащит за собой в могилу
всех, кого ты любишь.

— Я не собираюсь убивать Чимина, — подозрительно резко отвечает Тэхён.

Раскрывать идею плана не хочется. Тэхён заранее знает, что Чонгук не воспримет её
адекватно, что начнёт переубеждать или назовёт моральным уродом, но не может ничего
с собой сделать. Он устал от этой лжи и укрывательства. С него достаточно. Не
остаётся ничего, кроме как подтолкнуть Чонгука к нужному выводу, позволить ему
догадаться самому.

И надеяться на то, что Чонгук не уйдёт отсюда, не дослушав до конца, а после –

никогда не вернётся.

/flashback/

— Что ты узнал о Зиане?

Хосок стряхивает пепел в пепельницу и вновь подносит сигарету к губам, делая

глубокую затяжку. Тянет время.

— Он был Сокджину и Чимину как отец. Можно сказать, воспитывал их.

— У них же был отец, — Тэхён поворачивается к нему и неверяще смотрит. — И мама.

— Да. Только родителям плевать на них было. Да и остальным – тоже.

У Тэхёна стоит гул в ушах. Такое иногда случается, когда он долго без дозы. Или
когда начинает думать о многом сразу.

— Так вот зачем ты между ними тремя нити натянул, — он прячет руки в карманах
штанов и запрокидывает назад голову, прислоняясь затылком к бетонной стене. — А
обрезал зачем?

— Я не все обрезал. Ты, видимо, невнимательно смотрел.

Тэхён хмурится, воссоздавая в памяти дверь шкафа, и хмыкает, приходя к выводу, что
никаких нитей, кроме как между Чимином и Сокджином, не заметил.

— Ненавижу загадки, — прикрывая глаза, шепчет Тэхён. — Выкладывай всё, что знаешь.

— Я тебе уже столько намёков подкинул, а до тебя до сих пор не дошло, — Хосок
затягивается в последний раз и тушит сигарету, выпуская густой дым через
разомкнутые губы. — Представь, что у тебя есть два брата. Только они, никого
больше. Они – твоя семья, твоя поддержка и всё в этом духе. Самые близкие люди. Я
бы даже сказал – единственные близкие люди. Отца и маму в расчёт не берём. Им всё
равно на тебя. Они чужие, — он принимает такую же позу, как Тэхён, и вглядывается в
небо. — А теперь представь, что какой-то человек, которому бизнес твоего отца не
угодил или помешал, решает продемонстрировать свои способности, забрав у того жизнь
одного из сыновей. То есть, твоего старшего брата, — Тэхён щурится, догадываясь к
чему Хосок ведёт, но не встревает. — Этот брат, я напомню, был тебе как отец. Ты
любил его, он был для тебя целым миром. Но ты его потерял, и весь твой мир рухнул.
Забудь про выделенные кем-то механизмы. У нас у всех, у каждого человека, живущего
на этой планете, психика защищается по-разному. У кого-то она не защищается вовсе.
Забудь вообще всё, что ты знаешь о травмирующих ситуациях. Ты похоронил родного
человека. Ты уже травмирован, и сильно. Что станет для тебя первостепенной задачей
в жизни?
— Отомстить за брата, — не раздумывая отвечает Тэхён.

— Первостепенной, — с нажимом повторяет Хосок.

Без порошка сконцентрироваться трудно. Тэхён плотно смыкает веки, перебирая в

голове всевозможные варианты, стучит пяткой по полу, отгоняя нервное напряжение, и
думает безостановочно над словами Хосока, над его намёками, нитями, которые он…

Стоп. Тэхён распахивает глаза и отлипает от стены, осознавая хосоково «Я не все

обрезал. Ты, видимо, невнимательно смотрел». Нить, которая связывала Чимина и
Зиана, действительно не висела на гвоздике. Значит Хосок не обрезал её, а
переместил.

От Чимина к Сокджину тянутся две нити.

— Защитить второго брата, — немного шокированно выдаёт Тэхён. — Не допустить того,

чтобы он когда-нибудь пострадал.

— А затем избавиться от боли, с которой ты не можешь жить дальше, — добавляет

Хосок. — Стереть всё, что напоминает тебе о погибшем брате. Уничтожить места и
людей, которые были с ним связаны. Довести себя до морального разложения,
наглотаться своих же криков в пустоту, отчаяния. И вытеснить его из памяти, внушив
себе, что он никогда и не существовал.

— Вроде как… нервный срыв? — всё, что приходит Тэхёну на ум.

— Острая реакция на стресс.

— Реакция на стресс? — переспрашивает тот, непонимающе усмехаясь. — Как это

возможно – забыть человека, который был для тебя целым миром?

— Спроси у Чонгука.

Улыбка пропадает с тэхёнова лица, а сам он застывает на месте, прекратив моргать.

— Причём здесь Чонгук?

— Спроси, и узнаешь.

Тэхён громко выдыхает, начиная растирать ладонями лицо, достаёт из пачки очередную
сигарету и, зажав её губами, чиркает зажигалкой. Новая информация многое
объясняет. Но теперь всё стало ещё сложнее. План нужно корректировать, и
незамедлительно, потому что времени осталось совсем мало.

Тэхён должен пройти через это, чтобы спасти жизнь Чонгуку и всем своим близким. У
него нет другого варианта. Да, Чимин травмирован, да, он защищает того, кто ему
дорог, но то, что он делает ради Сокджина, – это, мягко говоря, ненормально. Его
нужно остановить. Эту его нездоровую привязанность к брату необходимо пресечь,
иначе пострадает очень много людей. Тэхён делает затяжку, выпуская дым через нос,
опускает взгляд в пол и поджимает губы, боясь, что Хосок неадекватно отреагирует на
его слова.

— Что будет, если… — Тэхён медлит, теребя пальцами свободной руки ткань своего
лонгслива. — Заставить Чимина вновь пережить тот стресс?

— Конкретизируй.

— Ты его изучил, так? — Тэхён поворачивает к нему голову, но в глаза не смотрит. —

Каким-то образом вытянул из него и Сокджина информацию, залез в их головы и
наверняка можешь примерно представить, что с Чимином произойдёт, если его опять
довести до состояния психологического шока.

— Ты хочешь узнать, сорвёт ли ему башню?

— Да, — кивает Тэхён. — Не кому-то другому, а конкретно Чимину.

Их взгляды, наконец, встречаются. Хосок видит, как в тэхёновых глазах загорается

новая, совершенно дикая идея, хочет призвать подумать об этом ещё пару сотен раз,
но догадывается, что того уже не выйдет переубедить. Он изначально был готов пойти
на самые крайние меры.

— Если Чимин пройдёт через этот ад снова, то он разозлится и начнёт мстить? —

уточняет Тэхён. — Или…

— Нет, — честно говорит Хосок. Бессмысленно скрывать это, да и неразумно. — Его,

вероятнее всего, парализует.

/end of flashback/

Чонгук машет рукой, прерывая их рассказ.

— Ты не собираешься убивать Чимина, — ошарашенно роняет он, смотря на Тэхёна. — Ты

собираешься убить Сокджина.

Что за абсурд, чёрт возьми?

Тэхён стоит рядом, смотрит в глаза уверенно и не отрицает последние произнесённые
слова. Он, должно быть, бесповоротно свихнулся из-за своей слепой мести и уже не
может здраво рассуждать. Как ещё объяснить его намерение убить Сокджина – человека,
который к деятельности Чимина, по сути, не имеет никакого отношения?

— Думаю, мне пора, — Хосок начинает двигаться в сторону выхода. — Я просто пришёл
сообщить, что их встреча назначена на послезавтра на десять утра. Это твой
единственный и последний шанс, Тэхён.

И быстро удаляется из комнаты, а затем и из квартиры, тихо прикрывая за собой

дверь.

Чонгука тошнит. Ему противна сама мысль о том, что Тэхён опять кого-то убьёт. Он
только выбросил из головы тот его образ с пистолетом в протянутой руке и тот звук
выстрела, а сейчас эти воспоминания возвращаются и заставляют пережить случившееся
вновь. И Чонгук не представляет, как это можно остановить.

— Ты что творишь, Тэхён? — выдавливает он из себя охрипшим голосом. — В кого ты

превращаешься? Сокджин ни в чём не виноват.

— Только так я могу остановить Чимина, — Тэхён делает шаг к нему, но Чонгук
отступает назад.

— Если он узнает, что ты убил его брата, он тебя со свету сживёт, — по-прежнему
тихо говорит Чонгук.

— Он не узнает.

Чонгук тяжело вздыхает, понимая, что до Тэхёна ему не достучаться, и, отвернувшись

от него, кусает изнутри губы.

— Ты мне объяснишь или нет, в чём твой план? — выходит слегка раздражённо.
— Тебе не нужно об этом знать.

— Хорошо, — Чонгук подрывается с места, обходит Тэхёна и решительно держит путь в

прихожую. — Тогда я узнаю у Хосока.

— Прекрати мной манипулировать, — Тэхён направляется за ним следом.

— Как пожелаешь, — огрызается Чонгук, наскоро надевая кроссовки и снимая с вешалки

куртку.

— Чонгук, — Тэхён хватает его за локоть; выходит немного грубо. Тот тут же
отталкивает его от себя. — Завязывай с этим детским садом. У нас всё просчитано и
продумано. Вероятность случиться осечке минимальна, — Тэхён смотрит ему в глаза и
просит довериться. В последний раз. Но Чонгук слишком взвинченный, чтобы это
заметить. — Я умею стрелять и смогу попасть. У меня нет сообщников, поэтому предать
меня и порушить план будет некому. Я приду туда, сделаю дело и сбегу. Если
получится. Если нет – плевать, это не такое уж и большое значение имеет. Главное,
что убрав Сокджина, я выиграю время для тебя.

— Ты рехнулся?! — взрывается Чонгук. В его взгляде мольба угомониться и одуматься.

— Героем себя возомнил?! Это же билет в один конец!

— Да включи ты уже голову! — Тэхён словно заражается от него злостью, которую так
же не может контролировать. — У меня нет другого выбора! Я не смогу спасти тебя,
если буду сидеть на месте!

— Хватит. Меня. Спасать! — кричит в ответ Чонгук. Нервы на пределе, сердце начинает
биться громко и быстро. Невозможно успокоиться. — Ты грёбанный эгоист, Тэхён! Тебе
там пустят пулю в висок и закопают в земле за чертой города, а я, Намджун, твои
родные? Как мы тут без тебя жить должны? Это, по-твоему, спасение?

— Ты меня слышишь?! — Тэхён раскидывает руки в стороны.

— А ты меня?! — не остаётся в долгу Чонгук и, откровенно психуя, начинает надевать

на себя кожанку. — Почему ты на тот свет так сильно рвёшься? Ты по уши в дерьме,
Тэхён, но у тебя есть я, и я всё ещё здесь. Я буду с тобой столько, сколько смогу,
я приложу все усилия, чтобы вытащить тебя из…

— А дальше что?! — продолжает на повышенных тонах Тэхён. — Что дальше, Чонгук? Ты

не захочешь быть рядом, ты уйдёшь сразу, как только выльется правда! Ты же ни черта
не знаешь!

— Конечно я не знаю, ты ведь ничего мне не рассказываешь! — громко язвит Чонгук,

смотря на него, как на полоумного.

— Да не выйдет у меня вымолить твоё прощение после того, что я сделал! — в крике
одно отчаяние. — Как ты это не понимаешь?

— Ты задолбал решать за меня, — Чонгук подходит совсем близко. В его взгляде чистая
ярость. — Кто тебе давал на это право? Что ты о себе возомнил? Я сам в состоянии
выбирать, прощать мне тебя или нет, оставаться мне с тобой или уходить. С чего ты
вообще взял, что тебе позволено делать выводы за меня?

— С того, что никто на твоём месте не остался бы со мной после такого! — не

унимается Тэхён. — Никто! Это непростительно!

— Да о чём ты речь ведёшь?! — разгневанно орёт Чонгук. — Всё в этой жизни можно
простить! Абсолютно всё, Тэхён!
— Но не смерть родной сестры! — вырывается у Тэхёна на эмоциях. — Не её убийцу!

Оба перестают дышать. Воздух начинает казаться отравленным. Тэхён прикрывает глаза,
сморщив лоб, опускает голову и сжимает челюсти, что есть сил. Нет, нет, нет. Только
не сейчас. Он не мог признаться в такой момент. Чонгук был не готов к этому. Тэхён
– тем более. Это слишком больно. В миллионы раз больнее, чем тогда, в тот самый
день. Тэхёну самому теперь хочется вскрыться.

Это точно конец. Никакой любовью такого предательства не исправить. Тэхён ощущает,
как, словно острыми спицами, его пронзает чонгуковым взглядом, видит боковым
зрением, как тот стоит, превратившись в статую, но взять волю в кулак и посмотреть
на него не может. Задохнётся в ту же секунду, окончательно осознав, что одной
фразой умудрился потерять его навсегда.

Чонгук не должен был узнать об этом так. Не должен был услышать правду в ссоре
между ними, в последнем их разговоре перед тем, как один, ради спасения другого,
пойдёт на верную смерть. Тэхёну очень жаль, что всё так вышло. Он хотел унести эту
тайну в могилу, остаться в памяти Чонгука человеком, который пожертвовал ради него
своей жизнью, потому что нестерпимо сильно его любил. Ему жаль, что у них была
возможность попрощаться другим образом – посмотреть друг другу в глаза, стиснуть
друг друга в крепких объятьях и признаться в любви, наконец, – но он всё испортил.
Разрушил. Теперь Чонгук даже слушать его не станет.

— Повтори, — Чонгук смотрит в упор, не моргая.

— Дай мне всё объяснить… — еле слышно умоляет Тэхён, трусливо поднимая на него
взгляд.

— Повтори то, что ты сказал.

Ему кажется, что он всё ещё спит. Глубоко и сладко, прижав Тэхёна к груди после их
жаркой ночи, греясь в его объятьях, а всё, что сейчас происходит с ним, – это
просто кошмар. Ужас, который можно будет прогнать из головы с первым взмахом
ресниц, забыть в течение первых трёх секунд и никогда о нём больше не вспоминать.

Никогда.

— Джухён убил я.

Тэхён думал, что после всего, что произошло в его жизни, он сможет справиться со
всем, но он ошибался. Прямо сейчас, подавляя в себе всхлипы, рвущиеся наружу, не
скрывая от Чонгука своих покрасневших влажных глаз, в которых бьётся через край
искреннее сожаление, раздирая свои еле склеенные сердце и душу, он не может
собраться. Чонгук ведь самое дорогое, что у него осталось. Он так нужен ему в эти
последние два дня, Тэхён так хотел, чтобы хотя бы ещё чуть-чуть Чонгук ощущал
внутри это счастье, пока они вдвоём, рядом друг с другом, улыбался в поцелуи,
держал в своих руках, чувствовал, что для Тэхёна в этом мире нет и не будет никогда
человека ближе и роднее, чем он. Он так хотел, чтобы Чонгук узнал, что Тэхён ничего
не мог сделать, что у него не было и малейшего шанса предотвратить убийство Джухён.
Что он в жизни бы не поступил так с Чонгуком, что был бы рад погибнуть вместо неё,
если бы у него только была возможность. А сейчас что? Чонгук ни единому слову не
поверит. Доверие раскрошилось в пыль.

Чонгук не пятится назад, не смеётся неуравновешенно, не бьёт с размаху по лицу.

Потому что боли, которой его внезапно пронзает, становится чересчур много. Тэхён
спрашивал у Хосока, что будет с Чимином, если его вновь заставить пройти через ад.
Тот ответил, что его парализует. Удивительно, как Чимин и Чонгук похожи в своих
реакциях на стресс. Как сначала готовы заставить себя лишиться важных воспоминаний
о людях, которых любили больше, чем кого бы то ни было, лишь бы только не терзать
себе душу, а затем, вернувшись к жизни поломанными, покорёженными, ждать очередного
удара. В самое сердце.

Чонгук пережил первый. Думал, что вынесет и второй. Но второй оказался для него
невыносимым.

— Чонгук… — дрожащим голосом зовёт Тэхён и робко делает шаг к нему навстречу.

Не надо, отвечает тот про себя, один раз мотнув головой. Он заторможенно
отворачивается от Тэхёна, толкая от себя дверь и выходя на лестничную площадку,
молча закрывает квартиру, находясь в какой-то прострации, и практически сразу
исчезает в маленьком узком лифте, прибывшем на этаж за несколько секунд, которые
промчались совершенно незаметно.

«Умоляю, не оставляй меня».

«Разве я могу?».

Чонгук медленно опускает ресницы, падая спиной на стену лифта, давит на кнопку «1
этаж» и остервенело впивается в бёдра руками, чуть склоняясь вперёд.

«Никогда не оставлю».

Больно.
Зверски.

Комментарий к Part 23
Я не знаю, почему в последних нескольких главах так резко и сильно сократилось
количество отзывов, но хочу искренне попросить прощения у тех, кого разочаровали те
обновления и кто посчитал их слитыми. Я обещаю постараться, вновь переосмыслить
написанное и не допустить в оставшихся трёх частях того же самого, поэтому прощаюсь
с этой работой на неопределённый срок.

Заранее поздравляю вас с наступающими праздниками. Желаю вам всего самого светлого
и доброго, бесчисленных поводов для улыбок и настоящего счастья. Одевайтесь теплее
и хорошо питайтесь. Здоровье – самое главное. Цените каждый момент этой жизни и
берегите себя и своих близких.

Спасибо за этот замечательный год, Фениксы. Вы подарили мне невероятно много тепла,
за которое мне никогда с вами не расплатиться. Я до сих пор не могу поверить в то,
что заслуживаю таких потрясающих людей и их поддержку. Я ценю каждое ваше слово в
отзыве и сообщении, каждый ваш подарок, каждую вашу благодарность. Всегда ценить
буду. Вы – очень важная часть моей жизни. Я вас всем сердцем люблю. Давайте и в
2019-ом будем рядом с друг другом.

========== Part 24 ==========

Комментарий к Part 24
Пожалуйста, читайте эту главу внимательно. В тексте есть пара очень важных
моментов, касающихся Чонгука, о которых я упоминаю мельком, но которые имеют
огромное значение.

Эта история заканчивается. Уже совсем скоро я сменю её статус и никогда к ней
больше не вернусь. Не торопитесь. Постарайтесь прочувствовать то, что чувствуют
они. Спасибо.
Теперь ты знаешь, почему я так долго скрывал от тебя правду.

Грифель карандаша ломается, когда Тэхён ставит точку. Это никуда не годится. Он
вновь сминает лист, вновь отбрасывает его на пол, вновь кладёт перед собой новый,
совершенно чистый и вновь глубоко затягивается, убирая за ухо прядь, выпавшую из
слабо затянутого хвоста. Сигаретный дым заполняет собой пространство тёмной тихой
комнаты, которую по-прежнему освещает лишь настольный светильник. Тэхён смотрит на
него в упор, вспоминая, как ещё совсем недавно Чонгук снимал этот старенький абажур
и вкручивал в патрон тускло горящую лампочку, сворованную из кухонной люстры, и
запрещает себе моргать.

Ещё совсем недавно Чонгук был здесь: громко дышал, лёжа рядом, с пониманием смотрел
в глаза, будто чувствуя отчаяние, витающее в воздухе, умирал и воскресал в
тэхёновых руках. Снова и снова. В очередной раз показывал, как сильно любит. А
сейчас Тэхён задыхается от дыма в одиночестве, исписывая чёрт знает какой по счёту
лист, и не может прекратить думать о том, что уже двенадцать часов Чонгука съедает
изнутри боль, которую в него поместили, прямолинейно озвучив «Джухён убил я».

Чонгук ушёл как раз в тот момент, когда мелко накрапывающий дождь превратился в
ливень, льющийся с неба столбом. Бежать за ним с зонтом и умолять вернуться было
бессмысленно, поэтому Тэхён, кое-как отлепивший себя от стены прихожей и
направившийся на балкон, так и застыл около окна, провожая взглядом медленно
исчезающего из поля зрения Чонгука, который шагал прочь с поникшей головой.

Тэхёну было холодно. Он смотрел, как у Чонгука насквозь промокает одежда, как
капает с его волос вода, как у него крупно дрожат плечи, и ощущал примерно то же
самое. Пришлось заставить себя вернуться в комнату, побить себя по щекам и снюхать
две толстые дорожки, чтобы хотя бы на какое-то время перестать это чувствовать.
Чтобы хотя бы на полчаса забыть о другой, более сильной своей зависимости.

А потом объявился Хосок со своими сообщениями. И «счастье» снова разбилось о стены

вдребезги.

JH:
Он никогда не умел рисовать, но научился. Для того, чтобы спрятать от всего мира
следы, которые он оставил на себе из-за своей любви к тебе.

JH:
Он никогда не умел писать стихи, но научился. Для того, чтобы скрыть от всего мира
то, как зверски ранит его эта любовь.

JH прислал Вам фото:

«мне только хуже.
(счастлив, да? ты всё во мне разрушил)
я разболелся, шляясь в тонкой летней куртке в эту стужу.
мне холодно. и жарко. тело ломит. заложило уши.
ну что ты, дело не в тебе. я просто захворал.
(тобой простужен)
я (без тебя) устал. я не могу дышать без боли.
(ты мне нужен)
(ты тоже не забыл о нас, я прав? тебя ведь тоже эти мысли душат?)
я вою ночью в тишине. моё отчаяние, мой страх – всё с воплями наружу.
лишь память греет изнутри.
и в то же время рвёт на части душу».

JH:
Ты как не умел, так и не научился расставлять приоритеты. Никому не станет легче от
твоей мести, если ты сам погибнешь.

JH:
Это моя последняя просьба, Тэхён. Я больше никогда и ни о чём тебя не попрошу.

JH:
Пообещай мне сделать всё для того, чтобы не оставлять его одного.

JH:
Вернись, пожалуйста, живым.

С того времени, как Тэхён прочитал последнюю смску от Хосока, прошло уже около
десяти часов. Мигрень до сих пор не исчезла. Напротив, только усилилась. Он морщит
лоб, делая очередную затяжку и стряхивая пепел в пепельницу, ещё раз повторяет про
себя стихотворение Чонгука, которое умудрился вызубрить за пару минут, опять точит
острым ножом сломанный карандаш и опять наклоняется над листом бумаги.

Хочешь, я расскажу, каково это – жить без тебя?

Впустую и незачем.

Ты движешься на ощупь в кромешной темноте. Ежедневно, без остановки. Без секунды на

отдых. Вдыхаешь вместо кислорода воспоминания, глотаешь их же вместо пищи. Даже
стены, по которым ты шаришь ладонями, ища путь к выходу, и предметы, на которые ты
натыкаешься и о которые царапаешься, – не опора и не ориентиры. Это тоже
воспоминания. Всё, что ты видишь и слышишь, напоминает тебе о человеке, без
которого ты не хочешь и не можешь жить. Всё, что ты ощущаешь, приносит тебе только
страдания и боль. Это действительно нестерпимо. Это не заканчивается, как бы сильно
ты ни молил об освобождении. Ты едва справляешься с собой в таком состоянии. Ты
держишься из последних сил. И ты готов отдать душу за то, чтобы у тебя забрали это
чувство. Чтобы ты смог честно сказать «У меня совершенно нет опыта, когда дело
касается любви».

Ты готов. Но никогда так не сделаешь.

Потому что тогда станет ещё хуже, чем «впустую и незачем».

Тэхён зажимает губами сигарету, истлевшую наполовину, резко хватает со столешницы

бумагу и рвёт её на мелкие куски.

Он должен написать Чонгуку прощальное письмо. Должен раскрыть то, что не осмелился
произнести вслух, рассказать о том, как любил его все эти годы, а не как по нему
страдал. Это послание – не нытьё и не исповедь. Это последние его слова, чёрт
возьми. Последний шанс поведать Чонгуку истину.

На полу валяются десятки смятых или порванных записок, по столешнице раскрошен

неиспользованный порошок, а в пепельнице тлеет шестой по счёту окурок. Тэхён не
знает, что писать на единственном оставшемся листе. Ему много что хочется сказать и
много в чём хочется признаться, но подобрать слова и фразы становится невозможной
задачей. Все они кажутся глупыми и бессмысленными. Тэхён решает не давить их из
себя силой. Чонгук не заслуживает такой неискренности.

Всё, что я делал в этой жизни, было для тебя, Чонгук.

Тэхён откладывает в сторону карандаш, достаёт из пачки сигарету, наплевав на то,

что уже тошнит от этой горечи во рту, и безотрывно смотрит на разбросанные по
бумаге буквы, делая затяжку за затяжкой.

На циферблате – 03:59. Тэхёну бы, по-хорошему, отдохнуть немного и поспать перед

тем, как отправиться на верную смерть, но сна, как назло, ни в одном глазу, да и
мысли о Чонгуке в голове слишком громкие – не расслабиться, не успокоиться.

Он берёт со стола телефон, откидывается на спинку дивана, продолжая курить, и

открывает диалог с Хосоком. Наверное, Хосока Чонгук послушает. Тэхён не уверен в
том, что когда-нибудь Чонгук вернётся в эту квартиру и найдёт эту записку, но всё
равно не может заставить себя признаться ему в главном вот так, на листе бумаги.
Чонгук должен услышать это, а не прочитать. И Хосок кажется Тэхёну лучшей
кандидатурой из всех, кто мог бы озвучить тому то, что он сам не смог сказать.

KT:
Если меня сегодня не станет, передай ему, что я безумно сильно его любил.

KT:
Я не успел сказать.

Тэхён выдыхает дым через едва разомкнутые губы, водит большим пальцем по экрану, не
дав тому погаснуть, и тихо вздыхает, запрокидывая голову на спинку дивана и
устремляя взгляд в потолок.

На циферблате – 04:04. На календаре – четвёртое апреля.

У Чонгука сегодня день рождения.

JH:
Неплохая мотивация для того, чтобы выжить, верно?

Верно.
Лишь бы только Чонгук захотел его слушать.

* * * * *

Все тэхёновы планы летят к чертям, когда он понимает, что стоять напротив
круглосуточного салона красоты, наблюдая за теми, кто по каким-то невероятным
причинам захотел навести марафет именно в пять утра, и дожидаться времени, на
которое он сам записан, – плохая идея. Он хотел привести себя в достойный вид –
подстричься, выровнять серый цвет – и встретить смерть красивым, но внезапно
вспомнил о том, как нежно Чонгук расчёсывал его волосы пальцами, как ласково
забирал его длинные пряди в хвост. Как влюблённо смотрел на него с такой причёской.
Тэхён резко осознал, что Чонгуку абсолютно неважно, как он выглядит. Что для
Чонгука он всегда был самым красивым. Так и был ли тогда смысл что-то менять?

К чёрту. Тэхён надевает шлем, который всё это время висел на его запястье,
застёгивает его, переходя дорогу в неположенном месте, а затем, дойдя до своего
спортивного чёрного байка и перекинув через него ногу, заводит двигатель. Ему нужна
скорость. Тэхён знает, что она поможет ему отвлечься. Она помогает даже тогда,
когда порошок в этом бессилен.

Мотор мотоцикла рычит, когда Тэхён вихрем срывается с парковки. Он давит на газ,
сконцентрированно следя за дорогой, мчится по полупустым улицам, обгоняя редко
попадающиеся на пути машины, и мёрзнет. Его не спасает от ветра ни длинный
лонгслив, ни кожаная куртка, ни ботинки на шнуровке, ни джинсы, ни даже перчатки.
Но он старается не обращать на это внимание. Важен сейчас только адреналин.

Тэхён несётся на запрещённой скорости одним большим чёрным пятном, блуждает

взглядом по пролетающим мимо него уличным декорациям с одинокими прохожими и хочет
ещё ускориться, чтобы прекратить думать о Чонгуке, но вместо этого притормаживает.
Тот никак не выходит из головы.

Порошок бессилен перед адреналином.

Перед Чонгуком бессильно всё.

Впервые в жизни Тэхён понимает, что ничего не сработает, как бы он ни старался.

Ничего не способно отвлечь его от мыслей о нём.

Солнце ненадолго выглядывает из-за туч, оставшихся на небе со вчерашнего дня,

светит Тэхёну в глаза, заставляя его расширенные зрачки сузиться, и прячется
обратно, возвращая пространству привычную серость. Тэхён кружит по городу около
часа, с тоской осматривая места, в которых они с Чонгуком чувствовали себя самыми
счастливыми, улыбается с грустью, вспоминая чонгуков громкий смех, их робкие
признания друг другу, их долгие поцелуи и крепкие объятия, их совместные планы на
жизнь и мечты остаться вместе до конца, до последнего вздоха. Он вспоминает, как
просыпался и засыпал рядом с ним каждый день, как ни о чём другом, кроме как о нём,
о них, не мог думать, как заботился и пытался сберечь, жертвуя практически всем, и
впервые ощущает страх. Чонгук не может потерять его ещё раз. Он этого точно не
вынесет. Как бы сильно ни злился, как бы ни ненавидел за случившееся – всё равно не
вынесет. И Тэхён прекрасно осознаёт, почему. Будь он на месте Чонгука, у него тоже
не получилось бы справиться. Потому что такую сильную зависимость невозможно
разорвать резко. Что бы там Хосок ни говорил.

Вот только другого выбора у Тэхёна сейчас нет. В этом и есть его главная проблема.

Он сбавляет скорость до нормальной, ослабляя хватку на руле, сворачивает в родной

двор, где у них с Чонгуком всё когда-то начиналось, и паркует байк в привычном
месте, замечая, что гиперкар, который он арендовал специально для сегодняшнего дня,
ждёт его около входа. Ключ от него, должно быть, брошен в почтовый ящик. По крайней
мере, у них с арендодателем была такая договорённость.

Он стягивает с себя перчатки, сидя на мотоцикле и опираясь ногами по обе стороны от

него, вешает снятый с головы шлем на ручку руля и снимает резинку с волос, чтобы
заплести их в более аккуратный хвост. В прихожей его дожидается сумка с оружием,
которую он подготовил перед тем, как уйти; в комнате, на столешнице, по-прежнему
лежит лист с короткой, но ёмкой фразой.

Тэхён ни за что не передумает. Он не упустит единственный шанс спасти Чонгука от

Чимина. Он всё исправит. Искупит свою вину. Если потребуется, жизнь отдаст. Не
задумываясь. Но больше не станет им рисковать.

Подъём на лифте и путь до квартиры не запоминаются. Тэхён заполняет свои мысли

одним лишь Чонгуком, запрещая себе думать о чём-то и ком-то другом. Он не хочет
размышлять над тем, что через пару часов он вновь превратится в стрелка, готового
ради жизни любимого человека убить того, кто никому ничего плохого не сделал, кто
ни в чём по сути не виноват. В том числе и перед Тэхёном. Сокджин просто хотел
любить и быть рядом. Тэхён знает, что Сокджин непременно принял бы его отказ, если
бы не Чимин, и рано или поздно свыкся бы с этим.

Сокджин не заслуживает смерти. Так же, как и Чонгук.

Но между ними двумя Тэхён всегда будет выбирать Чонгука.

Квартира встречает Тэхёна запахом сигаретного дыма и тишиной; закрыв за собой

дверь, он прислоняется к ней спиной и, прикрыв глаза, громко вздыхает.

Пора прощаться, Чонгук.

Тэхён боится проходить внутрь и заглядывать на кухню и в комнату, в которых за все

эти годы и, в особенности, за последние пару недель слишком много всего произошло.
Ему страшно поддаться эмоциям. В горле и так стоит ком, кожу жжёт в тех местах,
которых ещё вчера касался Чонгук, а в голове на повторе звучит его «Ты тоже не
забыл о нас, я прав? Тебя ведь тоже эти мысли душат?». Душат.

Тэхён без понятия, как продержаться эти несколько часов без него. Ему так чертовски
больно находиться здесь и сейчас без Чонгука. Больнее, разве что, догадываться о
том, что в этот миг тот испытывает то же самое.

— Чонгук, — хрипит Тэхён, не размыкая веки. — Я, наверное… — он сглатывает слюну и

поджимает губы. — Не вернусь.
Его никто не слышит. Он разговаривает с голыми стенами и пустотой. Тэхён так рьяно
убеждал Чонгука в том, что опасности нет, что всё хорошо спланировано, что
подставить будет некому, а сам в это не верил. Изначально. У Тэхёна не было и нет
никакого шанса выбраться из такой передряги. Точнее говоря, он есть, но он
настолько мизерный, что его глупо учитывать. Поэтому Тэхён и соврал. Он просто не
смог сказать правду, потому что понимал, что не вынесет их прощание.

— Я попросил Хосока передать тебе кое-что, — он тоскливо улыбается, открывая глаза,

и начинает часто моргать, чтобы прогнать подступающие слёзы. — Выслушай его,
пожалуйста. Это не займёт много времени, — Чонгук по-прежнему не слышит, но Тэхён
всё равно продолжает обращаться к нему. Ему это сейчас жизненно необходимо. — Я
сглупил, Чонгук, — он горько усмехается, шмыгая носом, и опускает взгляд на сумку,
которая лежит перед ним на полу. — Чонгук, — повторяет на выдохе. Совсем тихо. — Я
до невозможности сильно влюблён в твоё имя, — заканчивает мысль шёпотом. — Я
сглупил, не сказав тебе самое важное. Потому что побоялся, что ты не так меня
поймёшь, что ещё рано для таких громких слов. Хотел признаться тебе сегодня. Перед
тем, как уйти, — тон становится виноватым. Тэхён искренне сожалеет о том, что не
успел до конца открыться перед Чонгуком. — И сам же отнял у себя возможность, — в
кармане вибрирует телефон, оповещая о том, что пора выдвигаться. Дышать становится
нечем. Тэхён наклоняется вперёд, поднимая сумку за ручки, в последний раз окидывает
взглядом окружающее его пространство, с трудом подавляя в себе желание бросить своё
маниакальное желание отомстить за Чонгука и всех своих близких, и приказывает себе
успокоиться. — Прости, — произносит одними губами. — Прости меня, Чонгук. Мне очень
жаль за то, что я принёс тебе столько боли, что не смог сделать тебя самым
счастливым. За то, что я… — он стискивает зубы и в отчаянии сводит брови к
переносице, слыша голос в своей голове. «Мне только хуже. Счастлив, да?». — Всё в
тебе разрушил.

Тэхён покидает квартиру так быстро, словно пытается сбежать от чего-то по-
настоящему страшного. Забывает даже дверь закрыть на замок. Это уже не важно.
Теперь уже ничего, по правде говоря, не важно. Ни вещи, которые могут вынести из их
дома, ни бешено колотящееся сердце, разодранное своими же словами, ни любовь, о
которой хотелось кричать с крыш домов и которая так и умрёт тайной.

У Тэхёна осталось всего лишь одно дело: отдать свою жизнь за чонгукову.
И до тех пор, пока это не произойдёт, всё остальное не имеет никакого значения.

* * * * *

План максимально прост: Тэхёну необходимо оценить обстановку, найти огневую

позицию, подобрать подходящее оружие, дождаться цель, прицелиться, выстрелить,
сбежать. С первыми тремя он успешно и быстро справился: схему этих двух зданий он
давным-давно выучил наизусть, а отыскать наилучшую позицию и определиться с выбором
оружия ему помог опыт. С лёгкими этапами покончено.

Бизнес-центр, в котором он находится, новый, только достроенный – из персонала

внутри лишь охранники, специалисты по монтажу компьютерной техники, айтишники,
одним из которых Тэхён как раз-таки и представился, протянув на входе поддельный
пропуск, и разнорабочие.

Тэхён курит в приоткрытое окно, на подоконнике которого стоит снайперская винтовка,

ни на минуту не упускает из виду мужчину, расхаживающего по своему кабинету в
здании напротив, и дожидается цели. После того, как она появится в поле зрения,
останется только прицелиться, выстрелить и сбежать. Последний этап – самое тяжёлое
задание. Можно сказать, невыполнимое.

Но у Тэхёна всё ещё, как выразился Хосок, есть неплохая мотивация.

За дверью слышатся быстрые шаги; Тэхён, повернувшись к ней боком, замирает с
сигаретой в руке. Будет неловко, если его застукают здесь с винтовкой, пусть и пока
не заряженной. Придётся навешать лапши на уши этому человеку, а потом его
нейтрализовать. Никто не сможет помешать сегодня Тэхёну. Даже тот, кто продолжает
стучаться, несмотря на то, что Тэхён стоит тихо и почти не дышит, чтобы снаружи
подумали, что в этой переговорной никого нет.

Однако всё немного усложняется, когда из безлюдного коридора приглушённо доносится

голос, принадлежащий Чонгуку. Тэхёну на мгновение кажется, что это ни что иное, как
галлюцинация.

— Моя настойчивость привлекает внимание, — отчётливо различает Тэхён, сразу же

выбрасывая сигарету в окно, и пулей летит на звук. Всё-таки не галлюцинация. — Не
заставляй меня прибегать к крайним мерам.

Тэхён за долю секунды щёлкает замком и распахивает дверь, смотря в глаза стоящего
напротив Чонгука с ужасом. Потому что тот не должен здесь находиться. Это всё
равно, что собственноручно затянуть верёвку на своей шее.

— Ты что здесь…

— Я в этом здании уже около часа. Как только ты в него вошёл, я начал за тобой
следить, — Чонгук озирается по сторонам, заходит в переговорную, закрывая её на
ключ вместо Тэхёна, который продолжает стоять на месте с шокированным выражением
лица, и поднимает на него взгляд.

Чонгук выглядит очень плохо. Очевидно, он так же, как и Тэхён, за последние сутки
не сомкнул глаз, терзая себя воспоминаниями и мыслями о них и их прошлом.

И Тэхёну страшно, ему чертовски страшно видеть его перед собой и понимать, что он
никуда не уйдёт, что будет рядом до самого конца, и либо тоже сбежит, либо тоже
погибнет. Второй вариант недопустим для Тэхёна при всех существующих раскладах. Он
не может позволить Чонгуку лишиться жизни. И не позволит.

— Зачем? — тихо бубнит он, вглядываясь в него и не моргая.

— Боялся не успеть, — произносит Чонгук, не разрывая зрительный контакт.

— Чего?

— Сказать тебе, что ты полнейший идиот.

/flashback/

Чонгук входит в квартиру Намджуна вымокший до нитки. Он мог бы сесть на автобус или
спуститься в метро и доехать до дома за несколько минут, но ему, не прекращающему
прокручивать в голове последний разговор с Тэхёном, это просто не пришло в голову.
Всю дорогу он дрожал от холода, пытаясь укутаться в куртку, которая, как и вся
остальная одежда, промокла насквозь и нисколько не согревала, мучил себя образом
Тэхёна с покрасневшими глазами и сожалением во взгляде и не мог даже представить,
что же ему делать дальше, как жить с такой информацией. Как вынести эту адскую
боль.

Чонгук готов был получить нож в спину от кого угодно. Но не от Тэхёна. Тот был
прав, когда говорил «Никто на твоём месте не остался бы со мной после такого».
Только теперь Чонгук его понимает. Убийство единственного родного человека, который
у тебя оставался, действительно невозможно простить.
Хосок, открывший Чонгуку дверь и оглядевший его с ног до головы, молча отступает
назад. Он не нуждается в объяснениях. Не догадаться о том, что послужило причиной
возвращения Чонгука домой, да ещё и в таком виде, очень сложно. У него всё на лице
написано. Непонятно, правда, каким образом Тэхён изъяснился и чем именно так
поранило Чонгука. Хосоку хочется думать, что Тэхён, погрязший в своём чувстве вины,
попросту неправильно выразился.

Чонгук, которому Хосок помогает стянуть с себя сырую одежду и обувь, ослабший и
морально убитый. Некоторая нервозность, оставшаяся у него после вчерашнего приёма
наркотика, до сих пор не позволяет ему взять эмоции под контроль. Хосок заталкивает
его, совершенно несопротивляющегося, в ванную, регулирует температуру воды в
душевой кабине и сразу выходит, направляясь в чонгукову спальню за чистой сухой
одеждой и возвращаясь с ней как раз к тому моменту, когда Чонгук закрывает себя за
стеклянными дверцами, встаёт под напор воды и опускает голову вниз.

На слёзы у Чонгука нет сил. Он знает, что иногда полезно позволить себе разреветься
и что после этого порой становится чуть-чуть легче, но заставить себя не может.
Наверное, он ещё не осознал того, что случилось. Или же устал от такой жизни
настолько, что больше не хочет зализывать или зашивать свои раны. Заживёт само –
хорошо. Нет – плевать. Пошло оно к чёрту.

Чонгук стоит под душем, из которого льётся обжигающая кожу вода, около четырёх
минут. Этого времени ему хватает для того, чтобы согреться. В одежде, оставленной
Хосоком на металлическом крючке, становится ещё теплее; Чонгук потихоньку
успокаивает свою дрожь, вытирает полотенцем волосы и расслабленно опускает вниз
руки, которые последние пару часов тряслись, скорее, от нервов, чем от холода.

Из коридора тянется запах разогретой еды, но у Чонгука нет аппетита. В прошлый раз
после дозы он не мог прекратить есть, в этот раз его тошнит от одной только мысли о
пище. Он нервно дёргает ноющим плечом, разминая его ладонью, выходит из ванной
комнаты и, игнорируя колдующего на кухне Хосока, шагает в свою спальню.

Ему нужно побыть наедине с самим собой.

И очень над многим подумать.

* * * * *

Около пяти часов Чонгук лежит в своей кровати под одеялом, прожигает взглядом
потолок и прокручивает воспоминания о них с Тэхёном по кругу. Какому по счёту –
Чонгук без понятия. Он сбился давным-давно. Тело уже онемело от длительного
пребывания в одном положении, душа разболелась от бесконечных мыслей о том, как у
них всё могло бы быть, не появись в их жизни Чимина с Сокджином.

Чонгук готов лишиться всего, что у него есть, лишь бы только перенестись обратно в
прошлое – туда, где они с Тэхёном ещё бедные, считающие последние монеты, чтобы
расплатиться по счетам за квартиру, и делящиеся друг с другом едой. Тогда они
ценили каждый прожитый день, каждое утро в объятьях друг друга. Чувства были для
них самым дорогим. И все проблемы казались решаемыми. Теперь Чонгук не верит в то,
что их ждёт счастливый конец. После всего, что произошло, – не верит.

На циферблате – 04:04. На календаре – четвёртое апреля.

У Чонгука сегодня день рождения.

Он не ждёт торта со свечами, подарков и поздравлений от Юнги, Намджуна и Хосока,

потому что сам просил их никогда не напоминать об этом празднике. С момента ухода
Тэхёна пять лет назад, этот день стал для Чонгука самым ненавистным из всех. Просто
потому, что раньше был самым счастливым.
Чонгук всегда отмечал своё взросление вместе с Тэхёном и всегда с нетерпением ждал
этого праздника. А когда тот наступал, Чонгук, как и Тэхён, отменял все свои планы,
и они проводили этот день только вдвоём. Сейчас он не хочет видеть Тэхёна. И не
хочет знать, пошёл он всё-таки мстить Чимину, наплевав на мольбы одуматься, или
нет. Чонгук просто мечтает прекратить о нём вспоминать.

— Не спишь? — спрашивает Хосок, открывая дверь без стука.

— Сплю.

Чонгук был бы очень благодарен, если бы его оставили в покое.

— Жду тебя на кухне, — безэмоционально отрезает тот. — С таблеткой, после приёма

которой тебе должно стать полегче.

— Цианистый калий? — Чонгук продолжает смотреть в потолок, медленно моргая.

— Не настолько полегче.

Шаги удаляющегося Хосока постепенно стихают; с кухни доносится звон кружек,

поставленных на столешницу. Чонгук, приподнявшись и усевшись на край кровати,
тяжело вздыхает.

«Я всегда только о тебе думал. Не было у меня ни в голове, ни в сердце места для
кого-то другого. Не было, нет и не будет».

Чонгук мотает головой, зажмуриваясь. Слышать тэхёнов голос и жить флэшбеками –

невыносимая пытка. Он выбирается из-под одеяла, заправляет кровать и торопливым
шагом направляется на кухню. Может быть, присутствие Хосока и разговор с ним
поможет остановить эту мясорубку внутри. Хосок, сидящий за столом, думает о том же.

— Чай, — он пододвигает кружку к Чонгуку, остановившемуся около стула. — С

коньяком, — добавляет. И, подняв голову на него, застывшего на месте, вопросительно
кивает. — Что?

— Никакой таблетки ведь нет, так? — Чонгук смотрит ему в глаза как-то устало.

— Её и не было.

«Он поставил мне ультиматум: я остаюсь с Сокджином, он снимает тебя с прицела. Я

согласился без раздумий. Я тогда готов был на всё, только бы он тебя оставил в
покое».

Чонгук щурится, отворачиваясь к стене, чем ещё больше привлекает к себе внимание, и
начинает растирать виски, делая вид, что всё это из-за головной боли.

Хосок, разумеется, не верит, потому что знает истинную причину. Но с расспросами не

лезет.

— Моральная боль таблетками не лечится, — он делает глоток из своего стакана, в

который налит виски, и старается не смотреть на Чонгука.

— А чем она лечится?

— Ничем.

Чонгук грустно усмехается.

— Ты точно психотерапевт?

«Я забыл о том, что жить надо по совести. Забыл о морали. Я всегда старался
следовать правилам, но выяснилось, что в жизни нет никаких правил и никогда не
было. Я забыл и о них. Из меня ведь вырвали вместе с корнями самое дорогое. Тебя.
Мне было плевать на всё остальное. Я дышал, потому что надо было, ел и спал по той
же самой причине, смотрел вокруг себя и видел пустой мир, который мне нахрен был не
нужен без тебя».

Раздражает неимоверно. Чонгуку хочется кричать и бить кулаками о стену. Когда это
уже закончится? Когда отпустит и пройдёт? Что для этого нужно сделать?

— Душевная боль длится двенадцать минут. Всё остальное – самовнушение, — отвечает

Хосок, откидываясь на спинку стула.

— Это действительно так? — в чонгуковом тоне безразличие.

— А ты как считаешь?

— Похоже на правду, — пожимает плечами Чонгук, грея ладони о горячую кружку. — По

крайней мере звучит, как подтверждённый психологический факт.

Хосок смотрит на него с непониманием и едва заметно качает головой, закатывая

глаза.

— Потерянное поколение, — тихо цокает он языком. — Когда вы уже прекратите верить

во всякую чушь, написанную в интернете?

«Через два года я перестал что-либо чувствовать вообще. Ничего не осталось. Ничего,
кроме сожалений».

Возможно, стоит попросить у Хосока таблетки от голосов в голове. Такое ведь лечится
препаратами?

— Ты для этого меня позвал? — Чонгук прислоняется плечом к стене и отпивает из

кружки. — Рассказать о том, что сайты по психологии нужно обходить стороной?

— Что он сказал тебе?

«Прости меня. Если сможешь, прости».

— Джухён убил я, — равнодушно – притворяясь, что равнодушно – цитирует Чонгук,

стараясь не пересекаться с ним взглядом.

— И всё?

— Всё.

В воздухе повисает тишина. Продолжать диалог, откровенно говоря, не хочется. Чонгук

незаинтересованно наблюдает за тем, как Хосок встаёт со стула, направляясь к
навесному шкафу, достаёт оттуда чай, заваривая его в чистой кружке, и возвращается
обратно к столу, отодвигая от себя стакан с недопитым виски.

На часах по-прежнему пятый час; Чонгук привык к тому, что Хосок мучается от
бессонницы и ошивается на кухне по ночам. Но не привык видеть его таким
недовольным. Поэтому ждёт объяснений.

— Два барана, — цедит сквозь зубы Хосок.

— А я здесь причём?

— Я про Намджуна, — перебивает тот, облокачиваясь о стол. — У них с Тэхёном один

бзик на двоих – острое чувство вины.

Чонгук смотрит на него абсолютно нечитаемо. Он не понимает, о чём Хосок ведёт речь,
но выяснять не имеет ни малейшего желания.

— Слушай, я не в том настроении, чтобы разгадывать ребусы.

— А каким станет твоё настроение, если я скажу, что на момент убийства твоей сестры
Тэхён был в другой стране? В той, из которой ты прилетел, когда он сообщил тебе о
том, что уходит, — Хосок озвучивает это в грубой форме, с прищуром поглядывая на
Чонгука. — Тебе не кажется, что «Джухён убил я» должно подразумевать личное
присутствие на месте преступления?

— Ты его защищаешь сейчас? — Чонгук плотно сжимает челюсти. — Убийцы не всегда

пачкают руки. Убить можно и по приказу.

— Можно, — соглашается Хосок. — Вот только кто такой Ким Тэхён, чтобы отдавать
кому-то приказы?

Намёк на причастность Чимина слишком прозрачный, но Чонгуку всё равно трудно

принять эту информацию, потому что он до сих пор на эмоциях и у него не получается
рассуждать здраво. Какова вероятность того, что Джухён убили именно из-за Тэхёна?
Из-за того, что он нарушил какое-то правило, которому должен был следовать, сделал
или сказал что-то не то? Если всё и правда произошло так, то нет ничего
удивительного в том, что Тэхён обвинил себя в случившемся, даже если не лишал
Джухён жизни. Но почему он тогда сразу об этом не сказал?

— Тэхён её не убивал? — уточняет Чонгук, заглядывая в глаза Хосока.

— Конечно не убивал, — смягчает тон Хосок, садясь поближе. — Он бы ни за что не

поступил так с тобой.

— Зачем он тогда выбрал такую формулировку? — злится тот.

— Потому что он считает себя её убийцей, — интонация такая, будто «Включи ты уже
голову». — Я же тебе сказал – острое чувство вины.

Чёрт.
Чонгук подскакивает на ноги и начинает наворачивать круги по кухне. Как он вообще
мог поверить тэхёновым словам? Это ведь полный абсурд. Тэхён не мог намеренно
отнять у Джухён жизнь, как бы уверенно ни кричал об этом и каким бы виноватым при
этом ни выглядел. Почему Чонгук не дал ему договорить и ушёл, не дослушав до конца?
Почему сразу принял сказанное за истину и даже не попытался переубедить себя?
Неужели голос Тэхёна звучал настолько правдоподобным?

— Ты ведь ничего мне не расскажешь, да? — на всякий случай спрашивает Чонгук.

— Это не моя тайна. Прости, — тот тянется обратно к стакану с виски.

Хосок мечется внутри себя между тем, чтобы раскрыть все карты о сегодняшней мести
Тэхёна, и тем, чтобы утаить это от Чонгука. Узнав о первом, Чонгук, скорее всего,
сорвётся к Тэхёну, не захотев ничего слушать. Второе его просто убьёт. Но Хосок всё
равно решает позволить ему выбирать самому. В конце концов это его, Чонгука, жизнь,
а Хосок никто, чтобы делать вместо него выводы.

— Тогда я сам у него спрошу.

— Ты должен кое-что знать, — Хосок опускает голову, опираясь локтями о столешницу,
и сцепляет пальцы в замок. — Всё, что Тэхён говорил тебе о надёжности и
продуманности плана, о низких рисках случиться осечке, о безопасности проведения
операции, – ложь, — Чонгук смотрит на него сверху и морщит лоб. — Шанс того, что он
выберется оттуда живым, минимален, — еле слышно заканчивает Хосок. Чонгук, прикрыв
глаза, старается не дышать. — Но он не отступится. Потому что шанс того, что Чимин
не убьёт тебя, когда узнает о том, что ты выжил, стопроцентно равен нулю. Тэхён
обязан остановить Чимина. Иначе ты погибнешь.

— А если не станет Тэхёна, я не погибну?

— Тебе решать, что делать, — Хосоку сложно сдерживать в себе «Что же вы творите,
придурки?», но у него нет выбора. Это не его дело. — Я дам тебе адрес и помогу
попасть внутрь, если ты меня об этом попросишь. Но ты должен понимать, что выйти
оттуда ты вряд ли сможешь.

А какие есть варианты? Сидеть здесь, пока Тэхёна, пытающегося спасти жизнь любимого
человека, убивают? Пока тот уверен в том, что заслуживает именно такого конца,
потому что винит себя в смерти Джухён, в разрушенной жизни Чонгука, в предательстве
Намджуна и Юнги?

Чонгук не может допустить того, чтобы Тэхёна там пристрелили. И он точно не

собирается упустить последнюю возможность сказать Тэхёну, что тот для него значит.

— Сколько у меня времени?

— Три часа, — сходу отвечает Хосок, подняв на него взгляд.

— Это значит, что…

Чонгук замолкает, начиная растирать ладонями лицо, и до боли прикусывает губу

изнутри.

— Да, — с горечью отзывается Хосок. — Ты успеешь попрощаться только с одним из них.

Юнги. Лучший друг. Чонгук знает его с раннего детства, и всегда доверял ему больше,
чем себе самому. Юнги и Чонгук почти братья: каждый из них видел, как у второго
неоднократно разбивалось сердце, каждый из них пытался что-то склеить из осколков,
которые от этого сердца оставались. Каждый готов был пожертвовать жизнью ради
второго, если бы это понадобилось. Юнги гораздо ближе Чонгуку, чем кто бы то ни
был. Даже если речь идёт о Тэхёне. Если бы не Юнги, Чонгук сдался бы уже давно.
Именно Юнги помогал ему бороться. Без него Чонгук точно свихнулся бы.

Намджун. Самый дорогой сердцу человек. Вечно серьёзный и сосредоточенный, бросающий

всё и всех ради возможности побыть хотя бы минуту наедине – не потому, что сам
нуждается в этом, а потому что это необходимо Чонгуку, – вынесший на собственной
шкуре весь тот ад, который Чонгуку пришлось пережить, но оставшийся рядом. Намджун
самый замечательный человек из всех, что попадались Чонгуку на жизненном пути. Он в
миллиарды раз лучше его самого. Чонгук бы, наверное, смог влюбиться в него без
памяти, если бы захотел. Если бы не Тэхён. Намджун никогда не сделал бы ему больно.
И он так же, как и Юнги, умер бы за него, если бы это понадобилось.

«Ты успеешь попрощаться только с одним из них».

Может ли быть больнее, чем сейчас?

— Поторопись, — вырывает из мыслей Хосок, отводя взгляд в сторону.

 У тебя чертовски мало времени.

* * * * *

Чонгук расплачивается с таксистом деньгами, которые Хосок насильно впихнул в карман

его куртки. Хосок тоже стал очень важным человеком для Чонгука и с ним тоже было
очень тяжело прощаться. Чонгук хотел сильно-пресильно прижать его к себе,
поблагодарив за всё, что тот для него сделал, но на боязливое «Я могу обнять
тебя?», Хосок ответил категорическим отказом, поэтому Чонгук просто улыбнулся ему,
сказав банальное «Спасибо», кивнул и вышел, захлопнув за собой дверь.

Скорее всего, Хосок хотел таким поведением показать, что не собирается говорить
«Пока», что он будет ждать их обоих живыми. Столько, сколько потребуется. А Чонгук
не хотел рушить его надежды и напоминать, каковы у них с Тэхёном шансы выбраться,
поэтому скрылся из его виду, ни разу не обернувшись. Так было правильнее.

На дворе раннее серое утро; в парке, в который Чонгук приезжает на встречу, тихо и
безлюдно. Поэтому шаги за своей спиной расслышать удаётся сразу.

— Привет, — раздаётся знакомый голос совсем близко.

Чонгуку кажется, что повернись он сейчас к нему лицом, они непременно стукнутся
лбами. Но он всё равно поворачивается.

— Привет, Намджун.

Тот в ответ ласково улыбается. У Намджуна сегодня была ночная смена; он наверняка
опять спас несколько жизней и наверняка кого-то из своих пациентов потерял. Но
сейчас он здесь: его светлые волосы лежат в проборе, на носу нет очков, а во
взгляде только «Я так счастлив видеть тебя». Намджун бесподобно красивый. Даже
после тяжёлой двенадцатичасовой смены, за время которой он точно ни на минуту не
присел отдохнуть.

Чонгук только сейчас понимает, как сильно не хочет его терять.

— Всё будет хорошо, Чонгук, — мягко произносит Намджун, смотря на него со всей
любовью, на которую только способен. Вряд ли он сам верит в то, что говорит, но при
Чонгуке свои переживания не показывает. — Ты с этим справишься.

Чонгуку больно, но он тоже ласково улыбается. Он подходит к Намджуну ещё ближе,

кладёт ладонь на его щеку, позволяя тому приподнять руку и накрыть его ладонь
своей, и смотрит прямо в глаза, не позволяя себе моргать слишком часто. Чонгука в
его присутствии, как и всегда, окутывает умиротворением и спокойствием.

— До этого момента я справлялся только потому, что ты был рядом со мной, — шепчет
Чонгук, проводя большим пальцем по его коже. Намджун заслуживает узнать правду.

Он заслуживает почувствовать, что никогда не был безразличен Чонгуку.

— Значит, всё было не зря, — Намджуну очень сильно хочется поцеловать Чонгука, но
он не предпринимает никаких попыток приблизиться к его губам, потому что знает, что
к ним может прикасаться только один человек – Тэхён. А Намджун не имеет на это
никакого права. — Чонгук, — зовёт он, не прекращая скользить взглядом по его лицу,
а в конце всё же останавливается на его глазах. — Я…

— Я знаю, — легонько кивает тот, одаривая его доброй понимающей улыбкой. — Я тебя
тоже, Намджун, — говорит он громче, чтобы Намджун не подумал, что он неуверен в
своих словах. — Просто… — Чонгук чуть склоняет голову вбок. — Немного иначе, —
увидев в намджуновом взгляде благодарность, он тянется к его щеке и дотрагивается
до неё губами. — Но так же сильно.

Намджун, ощущая его дыхание на своей коже, прикрывает глаза. Видимо, для того,
чтобы, наконец, признаться друг другу в своих чувствах, им обоим потребовалось
оказаться в ситуации, при которой один из них уходит на верную смерть.

Намджун не винит Чонгука за то, что тот любит его не так, как мог бы. Что всё его
сердце занято Тэхёном. Намджуну достаточно и этого – невинных касаний и честных
слов. На большее он и не надеялся.

Чонгук, с трудом отстранившись от его лица, ещё раз заглядывает ему в глаза и ещё
раз искренне улыбается.
Чонгуку этих невинных касаний к Намджуну и честных слов совершенно недостаточно.

/end of flashback/

— Хосок? — зачем-то спрашивает Тэхён, хотя прекрасно знает, что да, Хосок. Больше
некому.

— Он, — беззвучно отвечает Чонгук.

Тэхёну всё ещё страшно видеть его перед собой и понимать, что он никуда не уйдёт,
что будет рядом до самого конца, и либо тоже сбежит, либо тоже погибнет. Но он не
может отрицать того факта, что с приходом Чонгука дышать стало намного легче.

Если Чонгук пришёл, значит он простил и выбрал короткое мгновение, проведённое

вдвоём, вместо длинной жизни, в которой Тэхёна с ним больше не будет. И Тэхён
конечно же зол на него, ведь весь этот план был затеян только для того, чтобы
уберечь Чонгука от смерти. Но вместе с тем Тэхён счастлив его видеть. И осознавать,
что Чонгук не боится погибнуть, если последние минуты его жизни будут посвящены им.

— Я сейчас поцелую тебя, — серьёзно говорит Тэхён, оставаясь стоять там же, где
стоял.

Чонгук улыбается уголком губ.

— Предупреждать было необязательно.

Наверное, Чонгук поторопился с «Может ли быть больнее?». Понимание того, что Тэхён
целует его в последний раз, самое худшее из всего, что могло с ним произойти.
Больнее и правда некуда. Чонгук старается прижать Тэхёна к себе ещё крепче,
касается его губ нежно, без напора, и борется с тревогой, накрывшей его из-за
мыслей о том, что этот поцелуй не будет продолжаться вечно. Рано или поздно он
закончится. Им придётся отстраниться друг от друга, обменяться долгими
внимательными взглядами и разойтись по своим местам, надеясь на чудо.

Он закончится и, возможно, никогда больше не повторится. Поэтому сейчас Чонгук

отдаёт с поцелуем все свои чувства и молчит о каждом своём признании, которое не
успел произнести вслух. И каждой клеткой своего тела ощущает, что делает это
взаимно.

Тэхёну не хватит ни минуты, ни часа, ни целой жизни, чтобы насытиться своей любовью
к Чонгуку и перестать его желать. Но сейчас у него на это есть всего лишь несколько
секунд. Он разрывает поцелуй, толком не поняв, что между ними только что произошло,
касается его лба своим и зажмуривается что есть сил. Чертовски мало. Всё должно
было случиться по-другому. Однако в данный момент у них обоих уже нет возможности
выбирать, как всё будет. То, что Чонгук пришёл сюда, не задумываясь о последствиях,
уже очень много значит. Тэхён будет благодарен ему за это до самого конца.

— С днём рождения, Чонгук, — дышит ему в губы Тэхён. — Я бы много что хотел сказать
и сделать, но на большее нет времени. Прости.

— Всё в порядке, — врёт тот, запрокидывая назад голову и прислоняясь затылком к

двери, в которую Тэхён его вжал.

Он не может оторваться: всё смотрит и смотрит на него – на его родинки, морщинки,

его круги под глазами от недосыпа, его серые пряди, забранные в хвост. Тэхён
идеален, чёрт возьми. Такого, как он, больше нет и не будет на этой планете. Чонгук
готов упасть на колени перед судьбой или Богом, чтобы вымолить спасение хотя бы для
одного из них. Для Тэхёна. Потому что эта Вселенная не может его потерять. Без
Тэхёна этот мир опустеет. Существование всего человечества станет бессмысленным.
Именно так Чонгук его ценит и любит. Именно в таких масштабах.

— Пообещай мне сделать всё, о чём я тебя попрошу, — Тэхён берёт его лицо в ладони.
Его интонация строга. — Даже если я попрошу то, что покажется тебе неприемлемым.

— Например?

— Например, бросить меня и бежать.

Чонгук отзывается молниеносно.

— Нет.

У Тэхёна во взгляде появляется злость.

— Я здесь только потому, что поклялся больше никогда не рисковать твоей жизнью.

— А я здесь потому, что вчера ты сказал мне «Умоляю, не оставляй меня».

Опять больно.
Опять зверски.

Тэхён убирает руки от его лица, отворачивается и пятится назад. Чонгук не станет
его слушать. Тэхён и сам бы не стал, если бы был на его месте. Бесполезно было
просить его о таком.

Он быстрым шагом направляется прочь, оставляя Чонгука у двери, открывает окно

нараспашку и переставляет винтовку на другое место, пытаясь попробовать
прицелиться.

— Через главный вход не сбежать. Будем скрываться через чёрный. Лестница, ведущая к
нему, находится справа, — Тэхён распрямляется в спине и бросает взгляд на Чонгука,
подошедшего к окну. — Только попробуй оказаться таким же медленным, как в прошлый
раз.

Напоминание было неуместным. Чонгук, словно это было вчера, слышит в своей голове
выстрел и чувствует острую жгучую боль в районе груди. Спасибо. Медлительности на
всю оставшуюся жизнь хватило. Повторять Чонгук не собирается.

— Каков план? — переходит он к делу.

Происходящее дальше его немного шокирует: Тэхён, залезая рукой во внутренний карман
своей кожанки, достаёт пули и демонстрирует их, раскрывая перед Чонгуком ладонь.
Какое-то время Чонгук молча смотрит на них, не понимая, что Тэхён хочет этим
сказать, а затем переводит взгляд на его глаза.
— Что это?

— Пули, — утверждает очевидное Тэхён.

— Я вижу, — чонгуков голос стихает. — Их две.

Тэхён почему-то начинает чувствовать себя виноватым. Будто бы он уже убил этих
людей.

— Две цели – две пули.

Это точно не то, что Чонгук хотел услышать.

— У тебя ровно тридцать секунд на то, чтобы всё мне объяснить.

Тэхён другого и не ждал. Он тяжело вздыхает и присаживается на подоконник,

облизывая обветренные губы.

— Это не разные дома, — он показывает рукой на кабинет, в котором они находятся, и

соседнее здание, в окнах которого не горит свет. — Обе эти высотки – один большой
бизнес-центр, принадлежащий крупному бизнесмену. Именно с ним у Сокджина назначена
встреча, — Тэхён по привычке тянется за сигаретами, но, вспомнив о присутствии
Чонгука, откидывает пачку обратно. — У меня не было возможности убрать Сокджина в
любой другой день, потому что после той облавы на нас Чимин начал слишком опекать
его. Но сегодня у Чимина очень важное дело в другом городе, поэтому он не может
присутствовать на встрече вместе с Сокджином.

Чонгук быстро выстраивает в голове логическую цепочку.

— Ты собираешься подстроить…

— Покушение, — заканчивает за него Тэхён. — Если умрёт только Сокджин, то у

следствия – читай, как: у Чимина – останется несколько возможных вариантов. Самые
вероятные из них – это тот самый бизнесмен, который вряд ли стал бы так тупо
подставляться, учитывая тот факт, что все знали, куда Сокджин едет. Или же я. Чимин
далеко не глупый, у него аналитический склад ума. Он быстро догадается, что забрать
у него самое дорогое мог только тот, у кого он отнял то же самое, — Тэхён морщится
от собственного упоминания об этом. — Да, таких людей очень много, но первое место
в этом списке занимал и занимаю до сих пор я.

— Но этот бизнесмен ничего у тебя не отнимал.

— Верно, — поджимает губы Тэхён. — Следовательно, и убивать мне его не за чем.

— И в чём смысл? — спрашивает, скорее, у самого себя Чонгук. — Кого тогда Чимин
должен заподозрить?

— Ну не знаю, — с издёвкой тянет тот. Дескать, не тупи, ради бога. — Возможно,

кого-то из своих соперников? Два таких сильных игрока в одном здании. Кто из
конкурентов упустит такой шанс?

Чонгук проводит руками по волосам и, подняв лицо к потолку, сцепляет пальцы на

затылке.

— Это очень, очень хреновый план, Тэхён.

— Какой есть, — сухо бросает тот, начиная заряжать винтовку.

— Получается, у тебя ровно секунда на то, чтобы убрать две цели, — продолжает
недоумевать Чонгук. — Ровно одна.

— Да, — Тэхён наклоняется вперёд, опирается локтями о подоконник и следит за

человеком в строгом костюме, сидящем в кабинете за столом и перебирающем бумаги. —
И ровно минута на то, чтобы сбежать.

— Мы могли бы… — пытается найти альтернативу тот, ставя руки на пояс. —

Притвориться кем-то из персонала, как сделали это утром. Меня точно никто не знает
в лицо. Тебя, наверное, тоже.

— Я напомню, мы оба проникли сюда незаконно. Если когда-нибудь выяснится, что

протоколы безопасности переписал Хосок, ему жить останется от силы час.

Теперь до Чонгука доходит, что подразумевал Хосок под «Всё, что Тэхён говорил тебе
о надёжности и продуманности плана и о низких рисках случиться осечке, – ложь. Шанс
того, что он выберется оттуда живым, минимален».

Они не смогут сбежать. Шанс не то чтобы минимален.

Его просто нет.

— Оба здания набиты охранниками, — у Чонгука вырывается горькая усмешка. Он до сих

пор не может поверить в то, что их жизнь докатилась до такого. — Как только
прогремит первый выстрел, они сразу же ринутся на звук. Как только узнают, что
стреляют в их босса, – закроют оба здания на выход, — он подходит к Тэхёну и
передаёт ему взглядом «В этом и был твой план?». — Ты с самого начала знал о том,
что погибнешь здесь.

Ответом служит тишина. Да. Знал. Но что это сейчас изменит?

Тэхён резко поворачивает голову, замечая боковым зрением шевеление в кабинете

соседнего здания. Сокджин на месте. У Тэхёна нет времени на то, чтобы душить себя
жалостью и обвинять себя в предательстве человека, который ничего ему не сделал.
Которому не повезло с братом.

Он молниеносно занимает позицию, готовый стрелять в любую секунду, сосредоточенно

наблюдает за шагающим к столу Сокджином и держит его на прицеле.

— Чонгук, слушай внимательно, — быстро и громко просит он. — Как только я скажу
бежать – беги, — Чонгук чувствует, как от внезапно появившегося страха подскакивает
пульс и подкашиваются ноги. — Наш козырь – Хосок. Он уже взломал систему. Ровно на
минуту с момента первого выстрела у всех охранников будут отключены рации. Ровно на
минуту с момента второго – для нас будет открыта дверь чёрного входа. Независимо от
того, перекроют всё здание на выход или нет, — он безотрывно следит за Сокджином
через оптический прицел. И у него не дрожат руки. — Любое промедление – смерть. Ты
понял меня?

Чонгук, внезапно потерявший дар речи, вместо того, чтобы сказать что-то, кивает.

— Ты меня понял?! — повышает голос Тэхён.

— Да, — выдыхает Чонгук, быстро продвигаясь к двери и открывая замок.

Ему кажется, что он умрёт раньше времени. Чонгук ещё никогда в своей жизни так
сильно не боялся. Сколько же Тэхёна тренировали, раз он думает, что может осилить
такую сложную операцию? Два выстрела. Ещё и с такого расстояния. Чонгук не верит в
то, что у Тэхёна что-то получится.
И уж тем более не верит в то, что они отсюда выберутся.

Он крепко держится за дверную ручку, приготовившийся рвануть отсюда в любую

секунду. «Будем скрываться через чёрный. Лестница, ведущая к нему, находится
справа». Чонгук повторяет это про себя, как мантру, дёргает коленкой и старается
дышать глубже, чтобы успокоить нервы, но всё тщетно. Невозможно думать о чём-то
другом, кроме как о собственной жизни и о жизни Тэхёна.

Чонгуку уже абсолютно всё равно на правду, на то, почему Чимин убил его сестру и
почему Тэхён так долго об этом молчал. Чонгуку настолько страшно, что он едва
стоит, не в состоянии успокоиться и унять трясущиеся руки.

И у него уходит земля из-под ног, когда на всю переговорную гремит первый выстрел,
а вслед за ним – второй. Его сердце чуть не останавливается. «Беги!» — слышит
Чонгук и сам не понимает, откуда у него появляются силы на то, чтобы сорваться с
места. Наверное, подскакивает адреналин.

До лестницы удаётся добежать за шесть секунд. Ещё одна секунда требуется на то,
чтобы обернуться и проверить, бежит ли следом Тэхён. Бежит. И кричит: «Не
отвлекайся на меня! Смотри вперёд». У Чонгука практически сразу сдаёт дыхательная
система, – непонятно, от нервного перенапряжения, или это физиологическая проблема;
Тэхён замечает это даже со спины, поэтому хватает его за руку, прибавив скорости, и
буквально тащит за собой, крепко сжимая его ладонь в своей.

Чонгуку очень плохо. У него адски болит плечо, – наверное, потому, что Тэхён тянет
его за руку очень сильно, – у него колет бок, когда он перепрыгивает через
ступеньки, еле успевая за Тэхёном. И он всерьёз хочет разрыдаться, когда видит
вдали дверь, ведущую на выход, и пустой коридор. Потому что он не верит своим
глазам. Не могло всё получиться так легко.

Не могло. И не получается.

У Чонгука, долгое время балующегося играми со смертью, совсем нет реакции и хреново
развит инстинкт самосохранения, поэтому Тэхёну приходится силой повалить его на
пол, когда над их головами пролетает пуля. Чонгук видит, как их догоняют двое
мужчин в бронежилетах и пуленепробиваемых масках, и не может понять, откуда они
вообще здесь взялись. Все охранники в здании ходили в чёрных брюках и белых
рубашках с нашивками, а эти похожи на спецназовцев, и в руках у них автоматы.
Тэхёна поднимают с пола первым: сажают на колени, заставляя сцепить руки на
затылке, и приставляют к голове дуло. С Чонгуком делают то же самое. Правда,
протаскивают назад на какое-то расстояние и ставят в метре от Тэхёна. Точнее
говоря, у него за спиной.

У Чонгука не получается выдавить из себя слово, когда он чувствует на своём затылке

прикосновение холодного металла, и видит, как второй громила обходит Тэхёна,
становясь к нему лицом, и отступает на шаг, опуская оружие вниз.

«Задержанный – Ким Тэхён», — сообщает он в район своего запястья, продолжая

смотреть на Тэхёна через стёкла своей маски.

И мгновенно получает приказ: «Убить и избавиться от тела». Его слышат все четверо.

Сквозь сковывающую всё тело панику Чонгук всматривается в спину Тэхёна и пытается
посильнее сжать челюсти, потому что от страха зуб на зуб не попадает. Нет, кричит
он внутрь себя, нет, нет, нет. Пожалуйста. Это не может быть правдой.

Не здесь, не сейчас.
Не при таких обстоятельствах.
Не у него, Чонгука, на глазах.
Но никому, кроме Тэхёна, до его мольб нет дела.

Тэхёну очень хочется повернуться к Чонгуку и взглянуть на него в последний раз, но

действия «спецназовца», вновь поднимающего на него дуло автомата, подсказывают, что
делать этого не стоит. Тэхён с опозданием осознаёт, что голос человека, отдавшего
приказ его убить, ему очень хорошо знаком, но не может вспомнить, откуда. Да и вряд
ли это имеет сейчас хоть какое-то значение. Ничего уже не исправить.

— Одну минуту, — умоляет Тэхён, поднимая голову к тому, кто держит его на прицеле.
Он видит морщинки в уголках глаз, потухший взгляд и понимает, что тот уже в
возрасте. — Клянусь, я не буду сопротивляться. Просто дайте мне минуту.

Человек, до этого момента смотрящий на него в упор, обменивается взглядом со своим

коллегой, давящим на чонгуков затылок дулом, и неуверенно кивает, даря Тэхёну шанс.

— Чонгук, — он остаётся стоять на коленях, как и обещал, обездвиженно. — Закрой

глаза.

Не смотри на то, как меня убивают.

— Нет, — шмыгает носом Чонгук, пытаясь оставить в памяти каждую мелочь, – цвет
резинки, которой Тэхён, лица которого он не видит, перетянул волосы, маленький
синяк на его руке, родинка сзади на шее – и часто моргает, чувствуя, как в глазах
скапливается влага.

Он не может всё это потерять. Они ведь только-только вновь обрели друг друга.
Чонгук не может, потому что он ещё столько всего не сказал ему и столько всего для
него не сделал. Чонгук должен был проваляться с ним в одной кровати весь свой день
рождения, увидеть его широкую улыбку, сморозив какую-нибудь глупость, и зацеловать
его шею, плечи, руки. А потом не спать всю ночь, сгорая и возрождаясь, словно
Феникс, уснуть с ним под утро рядом и, проснувшись в его объятьях, никогда его не
отпускать. Ни за что.

Чонгук не вынесет такой утраты. Вся его жизнь без него превратится в одну сплошную
бессмыслицу.

Он ведь любит Тэхёна.

Он так сильно его любит...

— Всё в порядке, — ласково произносит Тэхён, ощущая, как по щекам текут слёзы, и
давит из себя улыбку. — Слышишь? Я улыбаюсь сейчас.

Чонгук чувствует, как задыхается. Как его разум отказывается принимать

происходящее, как он всеми силами, которые в нём ещё остались, отрицает то, что та
минута, о которой так умолял Тэхён, превращается в жалкие несколько секунд, которых
им обоим будет недостаточно.

Эта дьявольская боль парализует. Чонгук приоткрывает рот, стараясь вдыхать воздух
маленькими порциями – по-другому не получается. И моргает, пытаясь смахнуть со
слипшихся ресниц солёные капли.

Он просто хотел быть счастливым. Вместе с Тэхёном.

В этой жизни ему нужен был только Тэхён. Ничего больше.

— Я же обещал, что не оставлю тебя… — тихо всхлипывает Чонгук, прикусывая дрожащие

губы. — Что никогда не оставлю…

Тэхёну больно слышать каждое слово и больно осознавать, какие страдания эти слова
приносят Чонгуку. Если бы он только мог их забрать, он бы забрал, невзирая на то,
что в таком состоянии не вынес бы и секунды. Это же Чонгук. Единственная настоящая
любовь в его жизни. Единственный свет, единственная причина карабкаться дальше,
единственный повод раздирать кулаки в кровь, борясь за своё счастье.

Тэхён любит его.

Он так сильно его любит...

— Чонгук.

«Мне не нравится слово зависимость. У него есть синоним?»

«Да. Твоё имя».

— Я тебя очень прошу.

«Я больше никогда не позволю себе рисковать тобой».

«Так не рискуй».

— Пожалуйста, — выделяет Тэхён, надрывая голос и сглатывая ком, застрявший в горле.

— Не смотри.

«Ты помнишь, как он любил тебя?

Помнишь, как он смотрел на тебя в самый первый день, когда я вас только познакомил?

Так, словно во всём этом грёбанном мире никого больше нет».

Чонгук мычит что-то бессвязное сквозь слёзы, отрицательно мотая головой, но

последнюю тэхёнову просьбу выполняет.

Тэхён просит об этом, потому что не хочет, чтобы его пристрелили на глазах у
Чонгука. Чтобы тот увидел, как ему выносит пулей мозг, как он падает бездыханным на
пол, как его кровь растекается по плитке огромной тёмной лужей.

Тэхён совсем не боится смерти. Никогда не боялся. Но сейчас ему до сумасшествия

страшно от мысли о том, что его бросят мёртвым перед Чонгуком и заставят запомнить
навсегда именно таким.

Человек, стоящий перед Тэхёном в бронежилете, отступает ещё на шаг и снимает с себя
маску – показывает ему своё лицо, чтобы тот напоследок посмотрел в его глаза,
полные сожаления, и уважительно кланяется. Его товарищ по службе, судя по звукам,
раздающимся у Тэхёна за спиной, делает то же самое. Они тоже люди, со скорбью
понимает Тэхён. Это их работа, и вряд ли у них есть выбор. Наверняка, они оба
думают о том, что Чонгук и Тэхён лучшие друзья, которым просто не повезло.

Которые всё отдали бы сейчас, лишь бы никогда друг с другом не прощаться.

Тэхён губами передаёт своему будущему убийце «Спасибо», ждёт, пока тот направит
дуло автомата на его голову и, под непрекращающиеся позади чонгуковы всхлипы,
прикрывает глаза.

«Всё, что я делал в этой жизни, было для тебя, Чонгук».

Чонгука оглушает громким одиночным выстрелом.

========== Part 25 ==========

Есть ли шанс на то, что Тэхён всё ещё дома? Что удастся поговорить с ним,
предложить ему альтернативу, которой на самом деле нет, или, на крайний случай,
нормально попрощаться? Чонгук кусает изнутри щёку, выходя из лифта на нужном этаже,
подходит к двери в их квартиру и, не успев достать из кармана ключи, замечает, что
та не заперта.

— Тэхён, — зовёт он, тихо заходя внутрь, и вытягивает шею, заглядывая с порога в
пустующую комнату.

Никто, само собой, не отвечает.

На что он надеялся, пока ехал сюда? Тэхён наверняка уже мчится в то здание, адрес
которого Чонгуку назвал Хосок, а может быть, уже стоит на его парковке, дожидаясь,
пока для персонала откроют двери.

У Чонгука в запасе меньше десяти минут, но он, в отличие от Тэхёна, боящегося

собственных эмоций, не позволяет себе уйти из этой квартиры, не оглядев её
напоследок. Он грустно улыбается, прикасаясь ладонью к стене прихожей, – она
холодная и неровная; все эти неровности Чонгук вряд ли когда-нибудь сможет забыть,
потому что сотни раз ощущал их спиной, когда нетерпеливый Тэхён вжимал его в стену,
не дожидаясь, пока они доберутся до комнаты. Чонгук слишком хорошо помнит каждый
такой момент.

Он проходит на кухню прямо в обуви: поднимает голову к потолку, смотря на люстру, в

которой не хватает одной лампочки, и, прикрыв глаза, морщит лоб. Безумно сильно
хочется вернуться в прошлый вечер и провести с Тэхёном ещё хотя бы одну ночь. Они
ведь, сгорая от своей любви в объятьях друг друга, и правда вчера чувствовали, что
приближается что-то непоправимое и страшное. Оба. Но каждый из них молчал, не желая
ранить другого. Потому что ни один из них не собирался прощаться.

Медленно приближаясь к самой важной части этой квартиры, Чонгук ощущает, как
сдавливает горло и подступает удушье; приходится остановиться за углом на несколько
секунд, чтобы взять себя в руки и окончательно настроиться. Лист бумаги, лежащий на
низком столе, бросается в глаза сразу, стоит только сделать шаг в комнату. Чонгук
понимает, что это не просто послание для него, это последнее тэхёново письмо.
Единственные слова, которые тот смог оставить после себя.

Понимает, но всё равно решает прочесть. Хуже ведь уже не станет, верно?

На полу валяются десятки смятых или порванных записок, по столешнице раскрошен

неиспользованный порошок, а в пепельнице лежат шесть одинаковых окурков. Видимо,
жизнь так ничему и не научила Тэхёна. Как и чонгуково «Каждый раз, когда ты будешь
принимать дозу, я буду делать это вместе с тобой. Каждый раз, когда я буду
присоединяться к тебе, ты будешь рисковать моей жизнью». Видимо, смысл этих слов
ничего для него не значит, раз он сделал такой выбор. Чонгук недовольно мотает
головой, протягивая руку к аптечке, достаёт оттуда пластиковую карту и, собрав
остатки порошка в две тоненькие дорожки, получше сворачивает купюру. Он же
предупреждал. Чонгук ему, можно сказать, поклялся. А Тэхён даже в последний раз не
смог удержаться. «Мне уже не выбраться, Чонгук. Я четыре года сижу на этой дряни».
Чонгуку его не жаль. Нисколько. Себя – тоже. Он догадывался, на что шёл. Но не
думал, что его угроза на Тэхёне не сработает.

Его жутко тошнит от сигаретного дыма, витающего в воздухе, от запаха медикаментов

из открытой аптечки, от сырости, которой пропитались все стены. Но больше всего –
от своих действий. Чонгук ненавидит себя за то, что делает, но не делать этого он
не может. Он вдыхает порошок слишком быстро, чтобы не успеть осознать, что
произошло, стискивает зубы от боли в ноздрях – возможно, на самом деле, её и нет,
но Чонгук всё равно её чувствует – и зажмуривается, опуская голову вниз. Как к
этому вообще можно привыкнуть? Почему Тэхёну нравится проходить через это раз за
разом? Никакой кайф после такой дикой боли не нужен.

Негативные эмоции, посетившие голову Чонгука разом, постепенно сходят на «нет»;

через пару мгновений удаётся расслабить пальцы на руках, которые непроизвольно
сжались в кулаки. Резко появившаяся сосредоточенность вновь позволяет Чонгуку
приглушать в своей голове тэхёнов голос, который ни на миг не затыкается, и
сортировать воспоминания, прокручивая их в мыслях по несколько штук за секунду. Все
они яркие, ослепительные. Живые. Тэхён так счастлив там, он так много смеётся…
Чонгук жизнь отдал бы за шанс услышать этот смех в реальности. И ему уже не больно.
Всё, что болело у него недавно, будто проходит, заживает.

Но Чонгук уже не новичок, и прекрасно знает, что это ненадолго. Что эти ощущения –
всего лишь обман, иллюзия, которая спадёт минут через сорок. Он поднимает предельно
сфокусированный взгляд на столешницу, долго смотрит на лист, на котором неровным
почерком – по всей видимости, дрожащей рукой – выведена одна-единственная фраза, а
затем берёт его в руки, облакачиваясь о свои бёдра, и сжимает его пальцами так
сильно, что бумага рвётся по краям.

«Всё, что я делал в этой жизни, было для тебя, Чонгук».

Чонгука оглушает громким одиночным выстрелом.

В ушах стоит звон; веки сомкнуты так плотно, что от напряжения сводит щёки. Он
убирает ладони со своего затылка, падает ими на пол, склоняясь вниз, и сжимает
челюсти что есть сил, утыкаясь лбом в холодную плитку.

Всё происходит, словно в замедленной съёмке. Чонгук смутно различает звуки вокруг,
ему кажется, что из его ушных раковин течёт кровь, но он всё равно, хоть и будто
сквозь толстые стены, слышит, как валится перед ним тело и как оно ударяется о
твёрдую поверхность. Что-то, находящееся у Чонгука прямо под рёбрами, начинает
дьявольски болеть.

У него мокрое от слёз лицо и мурашки от испуга по всей коже; ему сдавливает грудную
клетку, да так, что он совсем не может дышать. Тишина пищит в ушах, как аппарат при
остановке сердца, – громко, противно, на одной ноте.

«Чонгук, закрой глаза».

«Чонгук, я тебя очень прошу».
«Пожалуйста, не смотри».

Это всё, что успел сказать Тэхён перед тем, как уйти. Всё, что он сумел. Даже
находясь на пороге смерти, чувствуя приближение конца, стоя перед своим палачом в
буквальном смысле слова на коленях, всё, что он смог попросить у Чонгука, – не
наблюдать за тем, как его убивают. Не причинять себе боль.

Но разве то, чем раздирает сейчас чонгуково тело и душу, не боль?

Разве у этих нестерпимых ощущений в каждой мышце, клетке есть другое название?

Чонгук ни черта не понимает и ничего, абсолютно ничего не помнит, кроме последней

минуты жизни Тэхёна. Он бы и имя своё забыл, если бы тэхёнов голос в его голове не
повторял без остановки «Чонгук». Все воспоминания смешиваются в одно ярко-красное
зарево: у Чонгука под закрытыми веками – огненно-оранжевые и тёмно-бордовые
отсветы, точно от пожаров и закатов.

И Тэхён, лежащий на белоснежном полу в луже собственной крови.

Это невозможно терпеть. У этой боли нет ни конца, ни края. Чонгук без понятия,
почему его ещё до сих пор не вырвало, не вывернуло наизнанку от такого мощного
стресса, и как у него ещё остаются силы, чтобы пребывать в положении, при котором
он опирается о пол локтями и коленями. Наверное, так, практически в позе эмбриона,
ему легче справиться со своим страхом, что с каждым мигом становится больше.
Он не верит. Он просто не верит в то, что Тэхён навсегда ушёл. И не в лучшую жизнь,
полную денег, связей и власти. Не в любую другую, где он мог бы быть самым
счастливым. А в никуда.

Тэхёна больше нет. Несколько мгновений назад он ещё был, он стоял, дышал, жил так
близко, совсем рядом… А теперь его нет.

Как Чонгук должен с этим справиться? Как ему жить без него дальше? На оба вопроса
есть лишь один ответ. Никак. Даже пытаться не стоит. Бессмысленно.

Время тянется бесконечно – так думает Чонгук. На самом же деле с момента выстрела
проходит ровно две секунды. Он сдаётся сразу, без единой попытки подняться на ноги
и попробовать договориться с двумя незнакомыми вооружёнными мужчинами. Но кто его
послушает? Кому он здесь нужен, такой слабый и немощный, до сих пор не сумевший
открыть глаза и посмотреть перед собой?

Тэхёновы фразы, беспрестанно повторяющиеся в голове, уже не раздражают. Они селят

внутри панику и одновременно бессилие – две несочетающиеся друг с другом эмоции.
Чонгуку плевать и на первое, и на второе. У него бьётся сердце в нездоровом ритме,
у него дерёт горло – настолько громко он кричит, оставаясь лежать на полу
безмолвным, – и сбивается дыхание. К нему плавно приближается темнота. Чонгук едва
не теряет сознание, но внезапно чувствует ладонь на своём плече – наверное, это тот
«спецназовец», который держал его на мушке, – а затем ещё две, но уже на своих
щеках. «Чонгук, закрой глаза», — вновь вытаскивает он из своей памяти. И не сразу
осознаёт, что голос, который он слышит, настоящий, не из воспоминания. Да и
«закрой» в просьбе почему-то сменилось на «открой». Он думает, что тоже погиб. Что
его тело лежит где-то сзади, а он сам, как и Тэхён, держащий его лицо в своих
ладонях, – призрак, неживая душа. «Всё хорошо», — без устали повторяет призрак-
Тэхён. «Всё будет хорошо, я клянусь тебе». Происходящее похоже на страшно
реалистичный сон. Чонгука, смотрящего Тэхёну в глаза расфокусированно, неверяще,
непонимающе, приподнимают за плечи, протаскивают силой в сторону и оставляют сидеть
на полу, прислоняя спиной к стене. Тэхён помогает ему расположиться устойчиво. У
Чонгука, находящегося в полной прострации, наверное, должна появиться уйма
вопросов, но ни один из них, предполагаемых, он озвучить не может, потому что на
самом деле у него в голове пустота и он забыл все существующие слова. Он не
отрывает взгляд от Тэхёна, который стремительно отходит от него, видит боковым
зрением труп с окровавленной головой, распластавшийся на плитке лицом к потолку, –
кто этот человек и кто его пристрелил? – и обрывочно слышит чужое «Нет времени на
сопли. Давай уже!» и тэхёново «Чёрт возьми, ты мне уже второй раз жизнь спасаешь,
Минхёк». Чонгук не знаком ни с каким Минхёком. И он даже представить боится, для
чего Тэхён, подбежав к убитому мужчине, поднимает автомат, отдаляется ещё на пару
шагов и, прицелившись за долю секунды, стреляет этому Минхёку прямо в ногу. Чонгук
снова вздрагивает от звука выстрела.

Тот не кричит и не корчится от боли. Лишь падает на пол, невдалеке от Чонгука,

хватается ладонью за рану, останавливая кровотечение прямым давлением, и цедит
сквозь зубы «Валите отсюда живо, придурки». В ответ ему прилетает тихое «Прости».
Уже в следующий миг Тэхён подбегает к Чонгуку, который еле-еле поднимает на него
голову и у которого не получается встать без помощи, тянет его вверх за запястья,
быстро приняв из руки лежащего рядом Минхёка карту-ключ от чёрного входа, и тащит
его, кое-как передвигающего ногами, на себе прочь.

У Чонгука в голове каша, он с трудом ориентируется в пространстве и времени. Вот

уличный свет бьёт ему в глаза, вот перед ним открывается дверь какой-то спортивной
машины. А вот он сидит на пассажирском и, не моргая, наблюдает за Тэхёном,
обегающим автомобиль спереди. Кто они? Где они? Куда, зачем, почему? Чонгук всё ещё
дезориентирован. Он всем телом ощущает работу заведённого двигателя и неосознанно
зажмуривается, как только Тэхён давит на педаль газа и мотор начинает реветь, как
бешенный.

Дома, деревья, люди, виднеющиеся сквозь стёкла автомобиля, проносятся мимо пятнами;
приборная панель, зеркала дальнего вида, обивка салона – всё мутнеет в глазах.
Чонгук заторможенно поворачивается лицом к Тэхёну и в упор смотрит на его ладонь,
лежащую на рычаге переключения передач. Только Тэхён во всём этом растекающемся
пространстве остаётся чётким.

Понимание произошедшего напрочь отсутствует; Чонгуку глубоко плевать даже на то,

что они летят по дороге слишком быстро и что их могут задержать за превышение
скорости. Значение имеет только Тэхён. Живой Тэхён. Остальное – мелочи, сущие
пустяки, которые можно решить. В этой жизни ведь всё можно решить. Кроме смерти.

Чонгук боязливо тянется своей трясущейся рукой к тэхёновой, чтобы прикоснуться.

Тэхён, заметив это, сразу же бросает рычаг и хватает его ладонь, переплетая их
пальцы. У Тэхёна тоже в голове пустота. Он тоже забыл все существующие слова. Но он
продолжает держать Чонгука, управляя машиной одной рукой, и бросает на него
короткий, до ужаса взволнованный и виноватый взгляд, который в следующую секунду
возвращает дороге.

И только теперь, набравшись смелости на то, чтобы посмотреть на тэхёнов профиль, на

его серые волосы и щёки, на которых осталась чужая кровь, на его вздымающуюся из-за
дыхания грудь, его сжатые на руле пальцы, Чонгук осознаёт, что они выбрались, что у
них всё получилось. Что Тэхён, сидящий рядом с ним, не призрак, да и он сам – тоже.
И что им будет сложно жить дальше, но они справятся со всем, потому что они есть
друг у друга.

Чонгук действительно осознаёт, и это происходит так резко, что он не успевает

совладать со своими эмоциями. Он поникает головой, не отпуская Тэхёна и не ослабляя
хватку на его руке, зажимает рот свободной ладонью и впервые за последние пару лет
плачет навзрыд. Потому что Тэхён не умер, он сейчас здесь. Чонгук его не потерял. У
него не отняли смысл жить дальше. Потому что Чонгук верит в его «Всё будет хорошо,
я клянусь тебе». Он никогда и ни во что так не верил. И потому что они опять
вместе. Опять вдвоём против целого мира.

Тэхёну больно. Как бы старательно Чонгук ни пытался заглушить свои всхлипы, Тэхён
всё равно их слышит. И у него с огромным трудом выходит не разреветься вместе с
ним. Это чересчур сложно – держать эмоции в себе, понимая, каково Чонгуку после
случившегося. Окажись Тэхён на его месте, он точно не выдержал бы. Он крепко
сжимает челюсти, поворачивая руль и чуть сбавляя скорость, часто моргает, смотря на
спидометр сквозь влагу в глазах, но расклеиться себе не позволяет, ведь от него в
данный момент зависит их безопасность.

Из-за туч вновь выглядывает солнце и освещает мокрый после ночного дождя асфальт.
Чонгук плачет всю дорогу до дома, периодически пряча от Тэхёна лицо и делая вид,
что смотрит на улицу через боковое стекло, трёт глаза, пытаясь заставить себя
успокоиться, и вытирает щёки. Они оба так ничего друг другу и не сказали: Чонгуку
было не до этого, его поглотила истерика; Тэхён же чувствовал себя настолько
виноватым, что не мог выдавить даже банальное «Прости». Он останавливает машину на
обочине около другого дома, перестраховываясь таким образом лишний раз, быстрыми
движениями стирает рукавом кровь с кожи и волос, повернув к себе зеркало, и
выскакивает на улицу, встречая открывающего дверь Чонгука и помогая ему подняться.

На Чонгуке нет лица, у него опухли и покраснели глаза от слёз. Тэхён подходит к
нему вплотную, вытаскивая капюшон его толстовки, спрятанный под курткой, надевает
его тому на голову, чтобы у прохожих, торопящихся на работу, среди которых
наверняка есть их соседи, не возникло вопросов, и мягко подталкивает в нужную
сторону, кладя ладонь на его спину. Брать его сейчас за руку – не лучшая идея: тоже
привлечёт внимание. Тэхён решает не рисковать.
Он не торопит Чонгука, шагая у него позади. Не торопит и тогда, когда тот тупит,
заходя в лифт, и долго смотрит на кнопки с номерами этажей, не нажимая ни на одну,
– наверное, забыл нужную цифру. И тогда, когда тот остаётся стоять на какое-то
время неподвижно, пиля взглядом виднеющуюся из-за угла их квартиру.

Чонгук отходит от своего транса лишь тогда, когда Тэхён захлопывает за ними дверь и
осторожно поворачивает его к себе лицом.

— Мы дома, — говорит очевидное Тэхён, сжимая пальцами его плечи. У Чонгука,

смотрящего ему в глаза и выглядевшего морально истощённым, по-прежнему дрожат губы.
— Всё закончилось, — Тэхён улыбается, вновь чувствуя, как влага подступает к
глазам, снимает с его головы капюшон и ласково гладит по волосам.

— Я думал… — шепчет Чонгук, не разрывая зрительный контакт. — Что потерял тебя. Что
никогда больше тебя не увижу.

Он обнимает Тэхёна крепко. Буквально стискивает в объятиях, душит своими руками.

Чонгук его теперь никуда не отпустит. Закроет за десятью дверями, за десятью

замками, в другой стране, на другой планете, на космическом корабле – где угодно.
Спрячет там, где его никто не найдёт, встанет на входе и будет охранять. До самого
конца, до последнего своего вздоха. Он никогда не позволит ему снова подвергнуть
себя такой опасности.

— Я тоже, Чонгук, — выдыхает Тэхён, утыкаясь носом в его щёку и так же сильно
обвивая его руками. — Я тоже.

Тэхён искренне сожалеет, что он принёс Чонгуку столько боли. Вряд ли ему когда-
нибудь удастся искупить перед ним вину за это. Он очень хочет попросить сейчас
прощения и пообещать, что подобное больше не повторится, что он всё для этого
сделает. Но не может перестать просто дышать, находясь в объятиях Чонгука, и
концентрироваться на его руках, его быстро колотящемся сердце. Его присутствии.
Оказывается, Тэхёну так мало нужно для счастья. Жаль только, что для того, чтобы
понять это, ему пришлось почти погибнуть.

— Ты убил двух человек, — всё так же тихо бубнит Чонгук, прикрывая глаза.

Тэхён вцепляется в него ещё сильнее.

— Я никогда не прощу себя за это.

Чонгуку уже физически больно, но он терпит, потому что очень боится его отпустить.

— Этот парень, — начинает он, скользя ладонью вверх и пробираясь пальцами в

забранные тэхёновы волосы. — Минхёк, кажется, — Тэхён медленно отстраняется,
заглядывая ему в глаза, и внимательно слушает. Чонгук упускает момент, когда чуть-
чуть успокаивается, ощущая Тэхёна всем телом. — Как он там оказался? Ещё и в
бронежилете, — припоминает он, мягко массируя его голову. — И почему он не
выстрелил сразу?

— Я сам не в курсе, но обещаю, я выясню и всё тебе расскажу. И про Минхёка, и про
Кихёна, в которого я стрелял. И про твою сестру, — последние слова он произносит
еле слышно. Чонгуку и без того невыносимо. — Только завтра. Хорошо? — Тэхён
подцепляет пальцами его подбородок. — Сегодня я ни о ком другом, кроме тебя, не
хочу думать.

У Чонгука на лице наконец-то появляется слабая улыбка.

— Хорошо.

Оба притворяются – и того, и другого выдают глаза. У обоих внутри всё разодрано в
клочья. Но каждый из них ради успокоения второго делает вид, что ему уже не так
больно, как было тогда. Чтобы хоть как-то позаботиться о состоянии того, кто
напротив.

Чонгук догадывается о том, что его нерешённые проблемы с психическим здоровьем

дадут о себе знать сегодняшней ночью. Возможно, он будет кричать во сне от
пережитых ужасов и кошмаров. Возможно, и вовсе не сможет нормально поспать в
ближайший месяц или год. И Тэхён будет видеть это. Ему тоже придётся подскакивать в
постели и пугаться крика, и он тоже будет вынужден ворочаться, лёжа в кровати с
беспокойным от бессонницы Чонгуком.

Тэхён явно поторопился со своими выводами о том, что всё теперь будет хорошо.
«Хорошо» у них ещё очень долго не будет.

— Ты такой красивый, когда улыбаешься, — тянет Тэхён, проводя по его щеке тыльной
стороной ладони.

Играть роль того, кто уже отпустил мысли и воспоминания о недавнем, до

невозможности сложно, но Чонгук старается. Тэхён не должен видеть, как его,
Чонгука, ломает изнутри с треском, и не должен знать, как гремит в его ушах на
повторе выстрел и как хочется от этого страшного звука лезть на стены, ломая о неё
ногти и раздирая в кровь ладони.

— А я всё думал, когда же ты уже скажешь мне об этом… — в тоне фальшивый

нарциссизм.

Тэхён усмехается и мотает головой, цокая языком.

— Я голодный, — резко переводит он тему, аккуратно выпутываясь из чонгуковых

объятий. — Давай съедим всё, что у нас есть в холодильнике?

Чонгуку до тошноты плохо; ему хочется набрать ванну, погрузиться в неё с головой и
начать кричать под водой – так громко, как позволят силы и возможности. Осуществить
это при Тэхёне, само собой, не получится, поэтому Чонгук судорожно продолжает
подбирать в голове варианты, как бы ему быстро привести себя в порядок.

Наверное, первое, что стоит сделать, – это ополоснуть лицо холодной водой.

— Ты мне грудную клетку отдавил, Мистер Обнимашки, — ворчит Чонгук и начинает

разминать плечи, оставаясь стоять на месте.

Из-за этого спектакля, который он разыгрывает сейчас перед Тэхёном, ему ещё хуже.
Он ненавидит себя за то, что врёт настолько правдоподобно, что тот ему верит. У
Чонгука действительно всё болит после их короткого тесного взаимодействия – Тэхён
ведь впился в него, как сумасшедший, и держал так, будто его у него отбирают.
Чонгук его чувства понимал и до сих пор понимает, поэтому пытается не зацикливаться
на ощущениях и просто вести с ним диалог.

— И это только начало, — угрожает Тэхён и тащит его за собой на кухню.

— Подожди, — Чонгук за миг притягивает его обратно и обвивает руками за талию,

зарываясь носом в волосы. Тэхён не сопротивляется. — Ещё немного, — умоляет на ухо
шёпотом, опуская веки. Он забирается рукой под тэхёнову куртку, водит ладонью по
его спине и молится за то, чтобы это никогда не заканчивалось. Чтобы Тэхён целую
вечность был рядом, чтобы он никогда не уходил, никогда не оставлял его одного в
этом огромном чокнутом мире. Чонгук способен вынести всё, что угодно. Но не это. —
Мне мало, Тэхён.

Мне тебя всегда будет мало.

* * * * *

Чонгук не задерживается в ванной комнате надолго, чтобы Тэхёна, отправившего Хосоку

и Намджуну смски и ушедшего на кухню, не посещали тревожные мысли. Он умывается
ледяной водой несколько раз, вытирает лицо полотенцем и поднимает взгляд на своё
отражение: он всё ещё похож на призрака, но у него теперь хотя бы сошло покраснение
с глаз и появился румянец на щеках.

Мясорубка же, перемалывающая все внутренности, продолжает стабильно работать.

В коридоре, в который выходит Чонгук, открыв дверь, стоит запах еды; Чонгук, по
правде говоря, тоже очень голодный. Он заходит внутрь, бросая взгляд на Тэхёна,
колдующего у плиты, зависает на какое-то время на его образе, точнее на его венах,
которые выступили над кожей рук, – Тэхён закатал рукава своего чёрного лонгслива, –
а потом стягивает с себя толстовку, оставшись в чёрной футболке, оглядывает зачем-
то свои забитые руки и шагает к окну, из которого льётся солнечный свет.

На настенных часах – 08:40. На календаре – четвёртое апреля.

У Чонгука сегодня день рождения.

И он наконец-то справляет его не в одиночестве.

— Ого, — начинает Чонгук разговор, подбираясь ещё ближе к стеклу. Тэхён, оставивший
еду на плите, подходит к нему и становится рядом. Чонгуку на самом деле совсем не
до бесед: он не спал всю ночь, терзая душу воспоминаниями, а потом пережил самый
сильный стресс в своей жизни. Ему бы поесть по-хорошему и сразу лечь в кровать. Вот
только глаза закрывать пока страшно. А вдруг Тэхёна не окажется в постели, когда
Чонгук проснётся? — Смотри, какая тачка.

Тэхён поворачивается к нему и вскидывает бровь. Неужели Чонгук был настолько

шокирован?

— Ты на ней сюда приехал, — настороженно говорит он.

— Серьёзно?! — у Чонгука от удивления увеличиваются глаза. — Чёрт возьми, это же

Макларен! — он возвращает взгляд к машине и изумлённо смотрит на припаркованный
вдалеке гиперкар. — Тэхён, это Макларен!

Тэхён смеётся, делая шаг назад, и обнимает его со спины, кладя подбородок на его
плечо.

— Я знаю.

— С ума сойти, — не может успокоиться Чонгук.

— Когда я впервые увидел его вживую, у меня была такая же реакция, — продолжает
улыбаться Тэхён, чувствуя, как тот кладёт свои ладони поверх его, и начинает
покачиваться с ним из стороны в сторону. — Хочешь, я расскажу тебе историю, которая
изменила моё отношение к жизни? О ней никто, кроме меня, не знает, — Чонгук,
наклонив голову вбок и так же влюблённо улыбнувшись, согласно кивает. — В тот день
я впервые прилетел на настоящую гоночную трассу. Тогда я не особо шарил в
спортивных автомобилях, зато уверенно держал руль, разгоняясь до высоких скоростей,
потому что прошёл все существующие курсы по экстремальному вождению. У меня не было
денег на то, чтобы арендовать крутую тачку. Хватило только на Ниссан. Но история не
об этом, — он прижимается к спине Чонгука грудью, щурится от лучей солнца, падающих
на его лицо, и чувствует себя самым счастливым на свете. Потому что Чонгук сейчас в
его руках. — Я всегда засматривался на Ламбо. Считал эти машины произведением
искусства. Но когда я увидел Макларен, Кёнигсегг и Феррари, припаркованные в один
ряд, я вообще забыл о том, что есть Ламборгини. Передо мной стояли три чёрных
зверя, аналогов которым по мощности и красоте в мире просто нет. Я смотрел на них и
не мог дышать.

— И поэтому, когда у тебя появились деньги, ты купил себе Астон Мартин.

— Не перебивай, — мурлычет на ухо Тэхён, коротко целуя его в шею. — Вулкан –

роскошная машина. Её ругают только те, кто никогда на ней не ездил, — Чонгуку в его
объятиях становится легче. Тэхён поразительно на него действует. Чонгук ощущает его
губы на коже снова и снова и думает о том, что, возможно, Тэхён так и не успеет
рассказать ему эту историю, потому что Чонгук держится из последних сил, чтобы не
повернуться к нему и не поцеловать. — Так вот. Я смотрел на них и не мог дышать.
Забудь про снимки в интернете. Я серьёзно, никогда не оценивай машины по
фотографиям или видео. То, что на них запечатлено, и в сравнение не идёт с тем, что
ты можешь увидеть своими глазами. Но история и не об этом тоже, — Тэхён водит носом
по чонгуковой коже и не может остановиться. Он собирается заниматься этим несколько
часов. Вымолить пощады у Чонгука не выйдет. — Это был мой первый скоростной заезд
по такой опасной трассе. Я чувствовал только адреналин, видел только дорогу перед
собой. Вся моя боль, все проблемы, все мои переживания испарялись в воздухе,
который я рассекал бампером на скорости под триста. Я был целиком и полностью
сконцентрирован на том, что находилось за лобовым стеклом, но мне всё равно не
хватило опыта, чтобы справиться с заносом, — Чонгук резко замирает от услышанного и
приоткрывает веки. — Ты ведь знаешь, на поворотах скорость необходимо сбрасывать. Я
сбросил недостаточно, — тон у Тэхёна смягчается: он не хочет, чтобы Чонгук
переживал из-за этого. Это было давно, да и закончилось относительно нормально. — Я
тогда чуть не разбился. Ещё немного, ещё десять сантиметров влево, и меня бы уже
ничего не спасло.

Чонгук сразу догадывается, к чему Тэхён ведёт.

— И находясь на пороге смерти, ты впервые почувствовал себя живым, — бубнит он под

нос, цитируя героя какого-то сериала.

— Когда я смог открыть глаза, отпустить руль и сделать глубокий вдох, я понял, что
должен бороться за эту жизнь. Какой бы дерьмовой она ни была, — хрипит Тэхён,
прикасаясь к его виску своим. — Я мог сдаться каждый день. Каждый грёбанный день,
который казался мне ошибкой, я мог сделать самым последним. Она ведь была абсолютно
пустой, так и зачем мне было за неё драться? Каждую секунду я чувствовал, что
никому не нужен, что из-за меня всем только хуже, что нет никакого смысла
карабкаться, зализывать свои раны, надеяться на то, что когда-нибудь всё наладится.
Я думал, что не боюсь умереть, ведь мне нечего терять. Но это было не так. Нам всем
есть что терять. Всем есть за что бороться. Даже если не за кого-то и не за что-то,
то хотя бы за себя. Хотя бы, — с нажимом заканчивает он, ненадолго замолкая. — В
тот день я осознал, что жизнь дала мне ещё один шанс. Пусть мне тогда и казалось,
что у меня, зажатого Чимином в тиски, нет выхода и никогда не будет, но я поклялся
себе держаться, и только за одно. За воспоминания о тебе, — Чонгуку это до боли
знакомо. Он гладит Тэхёна по рукам, которые тот сомкнул на его талии, и
прислушивается к его дыханию. Удивительно, но его и правда постепенно отпускают
эмоции, которые держали в плену весь последний час. — Когда я вытолкнул себя на
улицу, я кое-как прошагал вперёд, упал перед этой чёртовой машиной на колени и
разревелся, склонив голову. Именно этот момент навсегда изменил моё отношение к
жизни. Именно в ту минуту я осознал, что не важно, как я буду бороться. Главное,
что буду.

Чонгук медленно поворачивается к нему лицом, заглядывает в его глаза и, притянув

его к себе за ткань лонгслива, крепко прижимает к груди. Терпению пришёл конец.

— Я сейчас поцелую тебя, — серьёзно говорит он – давит на больное. Прошлый их

поцелуй, начавшийся с этой фразы, должен был оказаться последним.

Тэхён улыбается уголком губ.

— Предупреждать было необязательно.

Из приоткрытой форточки дует прохладный утренний ветер; воздух по-прежнему влажный

из-за ливня, лившего с неба всю ночь. Чонгук, приближаясь к губам Тэхёна, ощущает
себя персонажем драмы, которая каким-то волшебным образом закончилась хэппи эндом.
По крайней мере сегодня. Что с ними будет завтра, что случится, когда о смерти
Сокджина узнает Чимин, – ни один из них не знает и знать не хочет. Значение имеет
только то, что они оба живы и своими действиями уже признались друг другу в
чувствах.

Тэхён не спешит, когда целует Чонгука. Он сжимает его губы мягко, то и дело
дотрагиваясь до кожи на его лице кончиками своих пальцев, отзывчиво реагирует на
каждое касание чонгуковых рук и мечтает погрузиться в эти ощущения с головой, а
после – утонуть в них. Ему не хочется, чтобы этот поцелуй был грубым и пошлым. Не
потому, что Чонгук всё ещё слаб, и рядом с ним не стоит делать резких движений, а
потому, что ему самому нравится целовать Чонгука именно так – не торопясь,
наслаждаясь процессом и оставляя его в памяти, как один из самых лучших моментов в
жизни.

А Чонгуку уже не так морально плохо, как было раньше. Дышать, правда, тяжело в
объятьях Тэхёна и от его ласковых прикосновений к губам сносит крышу, ещё и
физические травмы не дают полностью расслабиться, но из-за первого Чонгук чувствует
себя счастливым, а на второе старается не обращать внимание. Просто потому, что
физические травмы всегда заживают. А душевные Чонгук тоже потихоньку вылечит.

На сковородке, закрытой крышкой, шкварчит масло и готовится, судя по запаху, что-то

очень вкусное; вся кухня – обшарпанные стены, старенький пол, потемневший от
времени потолок – окрашены солнцем в жёлтый цвет. Чонгуку уютно. Его уже не тянет в
свою чёрно-белую комнату в намджуновой квартире, где всё новое, красивое,
обставленное со вкусом. Ему нравится быть именно здесь. Нравится чувствовать
тэхёновы губы на своих, нравится улыбаться в поцелуй и ощущать, как тот не может
угомониться и всё время трогает, трогает, трогает. Чонгук совсем не против. Он сам
не хочет его отпускать. Но ему приходится, потому что повреждённая рука ноет, и
терпеть это уже становится невозможно. Чем раньше он выпьет таблетку, тем быстрее
боль пройдёт. И тогда он уже точно зацелует Тэхёна до смерти.

— Что такое? — расстроенно бормочет Тэхён, когда тот отстраняется, и целует его в
уголок губ.

— Ты мне, кажется, ещё и руку повредил, — морщится Чонгук, усмехаясь.

— Когда это?

— Когда бежал вниз по лестнице и резко дёргал меня на себя за запястье, — тот
вслепую обхватывает пальцами бицепс и начинает его массировать. — Болит жутко.

Тэхён не сдерживается и закатывает глаза.

— Ну хочешь, я схожу в аптеку и куплю тебе какую-нибудь обезболивающую мазь?

— Хочу, — моментально отвечает Чонгук, отходя от него, и делает круговые движения

руками и головой. — Только я сначала Намджуну позвоню и спрошу, какую взять.
— Валяй, — Тэхён не хочет в этом признаваться, но иногда его действительно
поглощает ревность.

Он возвращается к плите, на которой готовится еда: размешивает что-то в сковороде

деревянной лопаткой, пританцовывает, включая чайник, чем вызывает у Чонгука,
поднимающего телефон к уху, ещё одну усмешку, и напевает что-то себе под нос. Милее
этого Чонгук ничего в своей жизни не видел. И он был бы очень рад, если бы Тэхён
вёл себя так почаще.

Намджун берёт трубку сразу. Судя по звукам, доносящимся из динамиков, он всё ещё на
работе в клинике. Тэхён решает, что успеет сходить покурить, пока Чонгук
разговаривает с Намджуном, поэтому убавляет огонь и без предупреждения уходит на
балкон, чтобы Чонгук не дышал табачным дымом и не задыхался.

Сигарета заканчивается на удивление быстро: не запоминается ни первая затяжка, ни

последняя. Тэхён, потушив окурок в пепельнице, даёт себе установку утащить Чонгука
спать, как только они позавтракают, потому что от такой сильной усталости он уже
умудряется упускать из внимания некоторые моменты. Как, например, этот – с курением
на балконе.

Они оба сегодня достаточно натерпелись. Им нужно хорошенько отдохнуть.

— Слушай, мне просто нужно название мази, — разбирает Тэхён, появляясь в коридоре
и направляясь к стоящему посреди кухни Чонгуку, у которого очень недовольное
выражение лица. Намджун что-то говорит ему, и очень долго, а Чонгук, вместо того,
чтобы внимательно его слушать, косится в потолок и поджимает губы. — Да я тебя
умоляю, Намджун. Вместо того, чтобы капать мне на мозг, позвонил бы лучше Юнги и
передал ему от меня, что я уже достаточно наказан его игнором.

Тэхён останавливается в дверном проёме, подпирая арку плечом, и усмехается.

Намджун, как всегда, в своём репертуаре. Он и из-за царапины может панику развести
и начать пугать заражением крови. А тут целый вывих. Страшное дело.

Однако всё становится совершенно не смешно, когда Чонгук вдруг замолкает, резко
окаменев, а затем начинает крайне заторможенно приземляться на стул. Улыбка мигом
испаряется с тэхёнова лица.

— Ч-что? — заикается Чонгук, сжимая телефон в руке до скрипа. В его взгляде чистое
потрясение. — Что ты сказал?

У Тэхёна очень плохое предчувствие.

========== Part 26 ==========

Рука Чонгука, держащая телефон около уха, медленно опускается на его колено.
Потрясение в его взгляде сменяется паникой.

— Что-то случилось? — настороженно спрашивает Тэхён.

Очевидно, что да. Тэхён без понятия, зачем задаёт Чонгуку этот вопрос. Тот выглядит
так, словно ему только что сообщили о чьей-то смерти. Кажется, он совсем не дышит,
пока смотрит в какую-то точку на полу, и мыслями находится в другом месте.

Тэхёну становится ещё более тревожно. Он подходит к Чонгуку близко, тянет его на
себя за локти, заставляя подняться на ноги, и, обхватив его руками за плечи,
тихонько трясёт, пытаясь привести в чувства.

— Тэхён, — глаза у Чонгука огромные и какие-то совершенно неживые, кожа – нездорово

бледная, а самого его заметно потряхивает. — Тэхён, я люблю тебя.

— Что?..

Конечно же Тэхён об этом знает. Он шокирован не внезапным признанием, а интонацией

Чонгука – в ней сплошное отчаяние. Тот будто узнал о том, что Тэхёна в ближайшие
несколько минут убьют или что их обоих пристрелят в этой самой квартире, и решил
попрощаться.

Видит бог, Тэхён ненавидит прощания.

— Я люблю тебя, — повторяет Чонгук сломанным голосом и вцепляется в Тэхёна так

сильно, что им обоим становится сложно дышать. Тэхён ни черта не понимает. Ни это
чонгуково рвение обниматься, ни его беспокойное дыхание на ухо, ни дрожь в его
теле. Ни его повторяющееся, точно в бреду: — Я люблю тебя, Тэхён. Я люблю тебя, — у
Тэхёна к Чонгуку миллиард вопросов, но он слишком боится узнать на них ответы,
поэтому решает ещё немного подождать и дать Чонгуку хоть чуть-чуть успокоиться. — Я
тебя люблю…

— Ты пугаешь меня, — всё-таки не выдерживает Тэхён и пытается оттолкнуть Чонгука от

себя. Выходит не сразу. — Моей жизни что-то угрожает? — это первое, что приходит на
ум. Чонгук чересчур торопливо с ним прощается. — Юнги всерьёз решил мне отомстить?

Следующее, что Тэхён читает по чонгуковым глазам, – это «Мне очень жаль». Взгляд у
того перестаёт быть объятым страхом. Он становится сочувствующим. Сложно не
догадаться о том, что это значит. Судьба опять пытается их разлучить. Не
дождавшись, пока они отойдут от пережитого кошмара, не дав им шанс хотя бы один
день, одни чёртовы сутки побыть рядом друг с другом. Видимо, она уже устала
намекать, что у них нет никаких шансов на то, чтобы остаться вдвоём. И что все
попытки обыграть это в свою сторону тщетны.

Тэхён видит, как Чонгук сжимает челюсти, запрещая себе говорить, как смотрит прямо
в глаза, не моргая, – наверняка, чувствует, что близок к тому, чтобы разреветься,
но не прячет лицо и не отпускает ни на секунду. И как терпеливо он ждёт, пока Тэхён
тоже скажет ему это. «Я люблю тебя, Чонгук». А Тэхён не может. Если он произнесёт
это, то это будет значить, что он сдаётся и не собирается бороться. Но Тэхён
собирается. До последнего вздоха, последнего взгляда, до последней своей секунды.

Он позволит себе попрощаться с Чонгуком только в самый последний момент.

— Чонгук, — тихо просит Тэхён, кладя ладонь на его щёку. — Не молчи, чёрт возьми.
Скажи что-нибудь.

Чонгук всё сказал. Ему больше нечего добавить. Он старается сконцентрироваться на

Тэхёне, на каждом миллиметре его лица, на его взгляде. Ему нужно запомнить его
таким – самым красивым в этой Вселенной, самым преданным своей любви. Единственным,
кого Чонгук смог искренне и всем сердцем полюбить. К чёрту боль в руке и в груди, к
чёрту то, что дышать рядом с ним нечем, – Чонгук ничего ему сейчас не покажет.
Просто потому, что не хочет, чтобы Тэхён узнал, каково это – понимать, что,
возможно, они видят друг друга в последний раз.

Не хочет, хоть и догадывается, что тот всё и без намёков понимает.

— Я люблю тебя, — Чонгук вновь умоляет признаться во взаимности.

И Тэхён почти бросает свою затею продержаться до конца, дождаться более подходящей
обстановки для своего признания, но из заднего кармана его джинсов вдруг раздаётся
звук вибрации, и Тэхён отвлекается от того, на что так долго себя настраивал.
— Чонгук, послушай… — он делает вид, что не обращает на телефон никакого внимания.

— Ответь на звонок.

У Чонгука не получается сохранять спокойствие. Голос подводит. Внешне он, может

быть, и выглядит тем, кого паника отпустила, но внутри его разъедает этим страхом.
Чонгук осознаёт, что если Тэхён узнает сейчас правду, то он либо неадекватно
отреагирует на неё, либо, ещё того хуже, впадёт в ступор. Будет проще, если ему
сообщат об этом более тактично. И кто-то из тех, кто умеет подобное объяснять.

Например, Намджун.

— Да, — Тэхён снимает трубку не глядя. — Привет, Намджун.

Чонгук, поджав губы, грустно улыбается.

— У вас двери закрыты? — доносится из динамика.

— Само собой.

— Открой, — наспех говорит тот. — Я скоро буду.

Оставлять Чонгука одного на кухне не хочется. Зато хочется узнать, о чём таком они
с Намджуном несколько минут назад говорили и чего Чонгук так сильно испугался после
упоминания о Юнги.

Тэхён показывает Чонгуку жестом, что скоро вернётся, скрывается в коридоре,

прислушиваясь к собственным шагам, чтобы удостовериться, что тот за ним не пошёл,
и, оказавшись в прихожей, поворачивает оба ключа, открывая дверные замки.

— Что ты ему сказал? — полушёпотом спрашивает Тэхён, оборачиваясь, – следит, чтобы

Чонгук не услышал. — На нём лица нет после вашего разговора.

— Если ты в состоянии спуститься вниз, то выходите лучше с Чонгуком на улицу, — на

заднем фоне слышен шум дороги и звук сирены скорой помощи.

— Намджун, мы, конечно, натерпелись сегодня страха на целую жизнь, но мы оба в

состоянии, чтобы…

— Он притворяется.

Тэхён морщит лоб, застывая на какое-то время на месте, а затем разворачивается

лицом к коридору, из-за угла которого медленно выплывает Чонгук.

— О чём ты?

— Поторопись, — вновь игнорирует Намджун. — Минут через десять подъеду.

Короткие гудки, доносящиеся из трубки, звучат оглушающе. На мгновение Тэхён будто

выпадает из реальности, но вернувшись, понимает, что после коротких раздумий о
словах Намджуна ситуация яснее не стала.

Чонгук, стоящий перед ним, выглядит истощённым, уставшим, вымотанным, но точно не

притворяющимся. Тэхён слишком хорошо его знает, чтобы не раскусить обман.
Приходится включить прямолинейность.

— Намджун сказал, что ты притворяешься.

Чонгук продолжает смотреть на него абсолютно нечитаемо. Его внутреннее беспокойство

выдаёт только вздымающаяся от учащённого дыхания грудь и трясущиеся руки, которые
он прячет в карманах. Будь на месте Тэхёна кто-то другой, он не заметил бы и этого.
Но Тэхён чрезмерно внимателен к подобным мелочам и на всё обращает внимание.

— Что ты скрываешь от меня? — не унимается Тэхён, подходя к нему вплотную.

Опять этот сожалеющий взгляд. Тэхён с трудом выносит то, как Чонгук в очередной раз
засматривается на его губы, родинки, ресницы, как, приподняв руку, дотрагивается до
его лица кончиками своих пальцев, как едва заметно улыбается.

Тэхёну от этих ощущений раздирает сердце, ему невыносимо от собственного же плохого

предчувствия. И отчего-то хочется рыдать навзрыд. Но когда тот прекращает
прикасаться, делает один маленький шаг вперёд и виновато заглядывает прямо в глаза,
Тэхёну становится ещё хуже.

— То, что мне очень больно, — хрипит Чонгук, не разрывая с ним зрительный контакт.
— И то, что мне трудно дышать.

Страшно. Не от того, что Чонгук только что сказал, а от того, что он сообщил о
подобном ему, Тэхёну, которого всегда берёг от лишних переживаний.

— И что это значит?

/flashback/

— Ну хочешь, я схожу в аптеку и куплю тебе какую-нибудь обезболивающую мазь?

— Хочу, — моментально отвечает Чонгук, отходя от него, и делает круговые движения

руками и головой. — Только я сначала Намджуну позвоню и спрошу, какую взять.

— Валяй.

Тэхён возвращается к плите, на которой готовится еда: мешает что-то в сковороде

деревянной лопаткой, пританцовывает, включая чайник, чем вызывает у Чонгука,
поднимающего телефон к уху, ещё одну усмешку, и напевает что-то себе под нос. Милее
этого Чонгук ничего в своей жизни не видел. И он был бы очень рад, если бы Тэхён
вёл себя так почаще.

Намджун берёт трубку сразу. Судя по звукам, доносящимся из динамиков, он всё ещё на
работе в клинике. Чонгуку хочется поругать его за рвение жить на работе и работой,
но он знает, что в этом нет никакого смысла. Его больница – это его жизнь.

— Привет. Ещё раз, — тихо здоровается Чонгук.

— Привет, — тот, как и всегда, ласков в своей интонации.

— Требуется помощь профессионала.

Намджун усмехается.

— Я весь внимание.

— У меня есть рука, и не то чтобы она мне очень нужна, я ей даже не пишу, но она
доставляет мне некоторые неудобства, от которых я был бы не против избавиться, а
мои познания в области медицины не позволяют мне принять решение касательно
лечения.

Пару секунд Намджун молчит, заставляя Чонгука поволноваться.

— Ты что, пьяный? — изрекает, наконец, он.

У Чонгука не выходит сдержаться от цоканья языком.

— Нет, я не пьяный. Я всего лишь чуть не умер сегодня.

В ответ слышится тяжёлый вздох.

— Ну хорошо. Когда заболела твоя рука, которая тебе не то чтобы нужна и которой ты
даже не пишешь?

— Сегодня, — сходу отзывается Чонгук. — Хотя… — он щурится и поджимает губы. — Если

так подумать, то она ещё ночью болела. Хосок вчера заставил меня погреться в душе,
а когда я вышел оттуда и стал вытираться полотенцем, почувствовал, что рука болит.
Но сегодня…

— Опиши.

— Что описать? — не понимает Чонгук.

— Боль.

Чонгук вскидывает бровь.

— Как вообще можно описать боль?

— Острая, жгучая, тянущая, — начинает перечислять Намджун.

— Скорее… тупая, — Чонгук принимается тереть пальцами переносицу, нарезая круги по

кухне. — Я бы даже сказал давящая.

— Боль в груди, затруднение дыхания, головокружение, тошнота?

— Намджун, после того, что со мной там произошло…

— Отвечай, — тон у Намджуна строгий.

— Только первые два, — затихает Чонгук. — Остальное прошло.

— Когда в последний раз ты принимал наркотики?

У Чонгука от неожиданного вопроса распахиваются глаза.

— Откуда ты…

— Чонгук, — сквозь зубы цедит Намджун. — Когда?

Скорее всего, Хосок ему рассказал.

— Позавчера. И… — Чонгук не хочет раскрывать все карты, но, по всей видимости, это
важная информация, раз Намджун спрашивает. — Сегодня утром. Чуть больше часа назад.
Но это ничего не…

— Собирайся, — звучит, как приказ.

— Прекрати, Намджун. Я никуда не поеду, — эта чрезмерная забота уже начинает

раздражать.
— Неудачное время для капризов. Это не…

— Слушай, мне просто нужно название мази, — недовольно бросает Чонгук, поднимая
взгляд к потолку.

— Это не шутки, — заканчивает мысль тот. — Тебе плевать на своё здоровье. Мне –
нет. Поедешь в больницу.

Этого ещё не хватало.

Чонгуку и правда плевать на здоровье. Всё, что он хочет сейчас, – это побыть с
Тэхёном.

— Да я тебя умоляю, Намджун. Вместо того, чтобы капать мне на мозг, позвонил бы
лучше Юнги и передал ему от меня, что я уже достаточно наказан его игнором.

— Чонгук, появившиеся у тебя признаки могут быть предвестниками инфаркта, — прямо

говорит Намджун. — Ты и так по кусочкам собран. Я своими руками тебя собирал, и я
прекрасно знаю, каким рискам ты подвержен, — слышно, как он прыгает в рабочую
машину и называет водителю адрес. — Я говорю это тебе со всей серьёзностью: у тебя
может случиться сердечный приступ. В любой момент. И дома тебе никто не поможет, —
Чонгук вдруг замолкает, резко окаменев, а затем начинает крайне заторможенно
приземляться на стул. — Это действительно не шутки. Это очень опасно.

— Ч-что? — заикается Чонгук, сжимая телефон в руке до скрипа. В его взгляде чистое
потрясение. — Что ты сказал?

/end of flashback/

Как поведать об этом Тэхёну? Как он воспримет такую новость?

— Чонгук, — настойчивее повторяет Тэхён. — Что это значит?

— Ничего, — приходится фальшиво улыбнуться, чтобы тот не вспыхнул яростью. — Меня

лишь нужно немножко подлатать, — Тэхён недоверчиво сводит брови к переносице. — Я
переволновался сегодня. Только и всего.

Не похоже на правду. Как бы Тэхён ни хотел, а поверить его словам не выходит.

— Ты был шокирован. У тебя даже кожа побледнела, а твой взгляд…

— У меня нервы ни к чёрту, — Чонгук начинает двигаться к двери на выход. —

Неудивительно после такого стресса.

— Постой, — Тэхён останавливает его рукой и заглядывает в его глаза. — А твои

внезапные признания?

У Чонгука сильно сдавливает грудную клетку, да и сил на то, чтобы продолжать делать
вид, что ему всё ещё есть чем дышать, едва хватает. Он хорошо помнит то, что прочёл
в интернете, когда искал информацию о том, как заставить Тэхёна слезть с этой
дряни. Он помнит, что эта дурь приводит к возникновению бляшек в кровеносных
сосудах, а если эта бляшка порвётся и артерию заблокирует кровяной сгусток, то у
человека может случиться сердечный приступ. Что порошок увеличивает артериальное
давление и частоту пульса – это заставляет сердце биться быстрее; оно должно
увеличить кровоснабжение – ему нужно больше кислорода, чтобы биться сильнее, а
порошок вызывает сужение кровеносных сосудов, снабжающих сердце кровью.

И что в первые пару часов после принятия порошка риск сердечного приступа
увеличивается в двадцать раз.

— А что такого? — включает дурачка Чонгук. — Я действительно тебя люблю.

Чонгук читал историю о семнадцатилетнем подростке, который всего из-за двух дорожек
порошка угодил в реанимацию. У него так же болела рука весь день, так же давило за
грудиной и он так же не обращал на это внимание. А потом он резко начал задыхаться:
его сердце просто остановилось.

Чонгук наивно списывал появившиеся у себя симптомы на эмоциональную встряску и

мощнейший стресс – у кого после такого дышать нормально получится в ближайшие
несколько часов? Он списывал их на что угодно, но не на проблемы в работе сердца.

И почему-то только сейчас он вспомнил о том, что Тэхён – левша, и, пока они бежали
на выход, тот тянул его за собой за правую руку, не за левую. А правая рука у
Чонгука совершенно не болит.

— Ты что, за идиота меня держишь? — повышает голос Тэхён, не пропуская Чонгука к

двери. — Хватит лжи. С нас обоих.

— Я тебя не обманываю, — честно отвечает Чонгук. Просто не договариваю. — Я в

порядке, правда. Видишь? — он указывает на себя руками, стараясь расслабиться и
дышать медленнее, спокойнее, пусть и не получается, и улыбается уголком губ. — Я
испугался, потому что Намджун сказал, что положит меня в больницу. А я, во-первых,
ненавижу больницы, во-вторых, не хочу расставаться с тобой даже на пару дней. Вот и
всё.

Это определённо не похоже на правду.

— Верится с трудом, — Тэхён остаётся стоять на месте.

— А вот это уже паранойя, — Чонгук давит из себя усмешку и, беря с напольной
вешалки их кожаные куртки, подталкивает его к выходу. — Не волнуйся. Пара дней на
больничной койке, и я снова буду в строю.

Все эти три минуты, которые уходят на то, чтобы покинуть квартиру, спуститься на
первый этаж и выйти на улицу, Тэхён молчит. Он хорошо знаком с анатомией, но не
разбирается в узких направлениях медицины: у него не получается сложить два и два и
подтолкнуть себя к какому-то выводу. Намджун вряд ли стал бы так спешить, забирая
Чонгука в больницу, если бы здоровью того ничего не угрожало. Да и «Меня лишь нужно
немножко подлатать», произнесённое Чонгуком, не вызывает доверия.

Тэхён нервничает. Он смотрит на машину неотложной помощи, около которой их

дожидается Намджун, раздражается из-за ветра, который развевает прядки волос,
выбившиеся из хвоста, и, натянув рукава лонгслива на пальцы, обнимает себя, будто
замерзает. Ему не нравится то, что Намджун так взволнован, что он помогает Чонгуку
забраться в машину и зачем-то укладывает его на тележку-каталку, а затем залезает
следом, наказав сесть на свободное сидячее место, закрывает двери и даёт водителю
команду ехать.

Тэхён осознаёт, что всё более чем серьёзно, когда Намджун задирает чонгукову
футболку и начинает делать какие-то врачебные манипуляции, вроде пальпации, слушать
его сердце через фонендоскоп. Тэхёна тоже медленно, но верно окутывает паника. Он
наблюдает за действиями Намджуна с ужасом, не моргает, не дышит практически.

И очень, очень сильно боится.

Потому что это из-за него Чонгук едет в больницу, из-за него у Чонгука какие-то
проблемы со здоровьем. Ещё сутки назад всё было хорошо: они впервые честно
поговорили, они признались в том, о чём молчали пять лет, а потом всю ночь не могли
оторваться друг от друга. А сейчас Чонгук корчится от боли, когда Намджун трогает
его в определённых местах, и Тэхён уже собственными глазами видит, что Чонгуку, как
тот сам недавно выразился, трудно дышать.

— Намджун, — едва слышно зовёт Тэхён, вжимаясь спиной в металлическую поверхность

машины и продолжая смотреть на Чонгука шокированно. — Что происходит? — он медленно
поднимает взгляд на Намджуна, нервно сглатывая. — Что с ним?

Тэхёну всё ещё страшно, его сконцентрированность и внимательность близка к нулю.

Поэтому он не замечает то, как Чонгук, посмотрев на Намджуна и отрицательно мотнув
головой, передаёт тому без слов «Пожалуйста, не говори ему».

— Ничего такого, с чем я не смог бы справиться, — врёт Намджун. Он никогда не умел

не выполнять чонгуковы просьбы.

— Если ничего такого, то зачем тогда нужно было укладывать его на каталку?

Чонгук видит, что у Тэхёна сдают нервы. У него у самого они сдали бы, будь он на
месте Тэхёна. Это ведь так больно – осознавать, что единственного близкого
человека, который у тебя остался, везут в больницу на машине неотложной помощи, что
врач, который осматривает этого человека, не говорит ничего утешающего и продолжает
выглядеть напуганным. Что никто ничего толком не объясняет.

— Тэхён, — тихо зовёт Чонгук, протягивая к нему правую руку.

— Мне надо будет обследовать его несколько дней, — перебивает его Намджун. — Если
захочешь остаться, то я распоряжусь, чтобы тебе выделили палату, в которой ты
можешь ночевать.

— Я могу и в коридоре поспать, — отзывается Тэхён, сжимая чонгукову ладонь в своих

руках и наклоняясь к ней, чтобы прикоснуться к коже губами. — Это ведь ненадолго?

Звучит так отчаянно, что Намджун не выдерживает и прикрывает глаза, неспособный

выносить на себе его взгляд, в котором через край надежды. Этой надежды на самом
деле так мало, что о ней глупо упоминать. Им всем сейчас стоит надеяться только на
чудо.

— Намджун, — не умолкает Тэхён. Его голос звучит так, словно он вот-вот

расплачется. — Ненадолго?

Намджун облокачивается о свои бёдра и опускает голову вниз. Тэхён не настолько

глуп, чтобы не догадаться, что происходит. Он всё понимает, просто отказывается
верить. Если бы здесь присутствовал Хосок, то он обязательно сказал бы, что
тэхёново отрицание – это защита: таким образом он спасает себя от сильного
потрясения. Но Хосока здесь нет, и в этом главная проблема, потому что ни Намджун,
ни Чонгук не знают, как заставить Тэхёна успокоиться.

— Время пролетит быстро, ты даже не заметишь, — сипло произносит Чонгук, стараясь

держать голос ровным. — Мы скоро вернёмся домой.

Ему кажется, что у него сейчас разорвётся сердце. В прямом и переносном смысле
слова. Тэхён перед ним такой осунувшийся, съёжившийся, жалкий, что хочется
наплевать на все намджуновы мольбы лежать и не двигаться, сесть к Тэхёну на колени
и обнять его крепко-крепко. Они оба в этом нуждаются, им необходимо утонуть в
объятьях друг друга и почувствовать спокойствие. Хотя бы на пару минут. Но ни у
того, ни у другого нет на это возможности.

— Подъезжаем, — оповещает Намджун, поворачиваясь лицом к окну.

Тэхён не может прекратить касаться чонгуковой ладони губами, наклонившись к нему.
Чонгук не может прекратить смотреть Тэхёну в глаза. Весь мир вокруг останавливается
и теряет значение, пока они рядом и видят друг друга. Чонгуку так много хочется
сказать, но все силы, даже на то, чтобы разомкнуть губы и вымолвить несколько слов,
куда-то испаряются. Тэхён очень близко – несложно почувствовать его дыхание кожей,
рассмотреть тёмные крапинки на радужной оболочке его глаз, услышать запах его
любимого шампуня.

У Чонгука, наверное, от одного взгляда на него, одного его присутствия должно

пройти всё, что болит. Но ничего не проходит. Он смотрит на Тэхёна молча и видит в
его взгляде опустошение. Тэхён уже тоже устал. Он тоже просто хочет спокойно жить и
посвящать всего себя человеку напротив. Чонгук знает, потому что хочет того же
самого. Ему ничего больше не нужно.

Только бы эта сумасшедшая гонка за обычное человеческое счастье закончилась.

— Тэхён, на выход, — командует Намджун, отворяя двери, а сам подходит к Чонгуку,

помогая ему подняться.

Тэхён Чонгука не отпускает. Ни на мгновение. Чонгук вполне может встать

самостоятельно, без чьей-либо помощи, но Тэхён с Намджуном, держащие его с двух
сторон, обращаются с ним, как с человеком, у которого отнялись конечности.

— Мам, пап, я в состоянии стоять на ногах, — напоминает Чонгук, пытаясь вырваться

из их хватки. — Не надо со мной, как с умирающим.

На последнем слове Тэхён заметно вздрагивает и отстраняется. Сама мысль о том, что
с Чонгуком может что-то случиться, делает ему больно. Тэхён её отгоняет.

Чонгук обещал, что всё будет хорошо. Что они скоро вернутся домой. А раз он обещал,
то непременно должен сдержать слово.

— Я выбил тебе отдельную палату, — говорит Намджун, шагая рядом и всё же легонько
придерживая Чонгука за плечо. — Ты будешь лежать там один, — он открывает перед ним
дверь и пропускает его вперёд. — Я помню, как сильно ты ненавидишь больницы.

— Спасибо, — кивает Чонгук, оборачиваясь на входящего за ними следом Тэхёна; тот не

сводит глаз с намджуновой руки и, кажется, немного злится. Ревнует. — На какой нам
этаж?

— На четвёртый, — Намджун нажимает кнопку вызова лифта, дверцы которого тут же

отворяются. Все трое заходят внутрь. — Через пять минут в палату заглянет кардиолог
и сделает тебе ЭКГ. Нужно будет переодеться в больничную пижаму.

— Я помогу, — подаёт голос Тэхён, смотря прямо перед собой.

— Медбрат поможет, — грубовато отвечает Намджун. — В палату к Чонгуку без моего

разрешения не входить. Из палаты без моего разрешения не выходить, — лифт начинает
поднимать их наверх. — Последнее к тебе относится, Чонгук.

Чонгук тяжело вздыхает, понимая, что Намджун не шутит. Проживание в больнице и так
видится ему самым настоящим лишением свободы. Не хватало ещё чрезмерной опеки
Намджуна.

Лифт едет медленно; в ушах стоит шум вперемешку со стуком собственного сердца.
Чонгук хочет открыть рот и ответить, что он не нуждается в таком пристальном
наблюдении, но внезапно чувствует, как едва ощутимо Тэхён дотрагивается до его
пальцев своими, не поворачивая к нему головы. От того, что им обоим перед Намджуном
необходимо делать вид, что ничего не происходит, и от того, что эти лёгкие
прикосновения их пальцев остаются тайными, сердце у обоих начинает биться ещё
быстрее. Тэхён касается его совсем ласково, водит кончиками пальцев по тыльной
стороне ладони так нежно, что мурашки бегут по всей руке, до самого плеча, и словно
передаёт ему: «Я рядом. Не бойся. Я тебя ему не отдам». На душе становится легче.
Чонгук прикрывает глаза, стараясь сконцентрироваться только на тэхёновых пальцах на
своей коже и на чувстве полной защищённости от всех жизненных проблем. Он только в
присутствии Тэхёна подобное чувствует. Без него Чонгук слаб и уязвим.

— Нам направо, — намджунов голос в застоявшейся тишине звучит громко.

Он выходит из лифта первым, показывая Чонгуку с Тэхёном дорогу, перекидывается по

пути парой слов с персоналом, а повернув за угол, замедляет шаг, услышав, что
Чонгук и Тэхён резко остановились.

— Что здесь делает Юнги? — Чонгук смотрит на затылок Намджуна, дожидаясь, пока тот
повернётся и объяснит.

— Я его позвал.

— Это было обязательно? — шипит Тэхён, смотря на него с недоумением.

— Ты знаешь, где выход, — сдержанно говорит Намджун и начинает шагать в сторону

Юнги, стоящего рядом с Хосоком. — Тебя никто не заставляет тут находиться.

— Чонгук, — шепчет Тэхён, заглядывая в его глаза и не отпуская его, рвущегося за

Намджуном. — Я не понимаю, что происходит. Сначала этот твой взгляд, в котором
паника, потом твои признания… — Тэхён действительно выглядит встревоженным. — Потом
эта каталка в машине и Намджун, который осматривал тебя так, будто с тобой скоро
случится что-то ужасное… — он стискивает челюсти и отводит взгляд в сторону, чтобы
Чонгук не видел, насколько он растерян. — А сейчас мы в больнице, в отделении
кардиологии, и здесь Юнги, Хосок, Намджун, все, кого ты знаешь и кого любишь… Они
ведь явно пришли не просто так, Чонгук, они…

— Тэхён, успокойся, — Чонгук кладёт ладонь на его шею и заставляет посмотреть на

себя. Только на себя, ни на врачей, ни на медсестёр, ни на пациентов. — У меня
небольшие проблемы с сердцем. Ничего серьёзного, — он поднимает уголок губ, чтобы
его слова вызвали у Тэхёна доверие. — Полежу под наблюдением врачей, а потом мы
вернёмся в нашу квартиру.

— А если…

— Со мной ничего не случится, — правдоподобно уверяет тот. Тэхён, не веря ему, еле
заметно мотает головой. — Хэй, — выдыхает Чонгук, перемещая ладонь на его щёку и
мягко гладит его по коже большим пальцем. — Я ведь обещал, что не оставлю тебя.
Помнишь?

Тэхён чертовски напуган. Он осознаёт, что Чонгук говорит ему не всё, что тот
скрывает что-то важное, потому что пытается уберечь, но Тэхён готов к истерике или
нервному срыву, да к чему угодно, только не ко лжи в ответ. Тэхёну обидно и больно,
ему самому уже дышать трудно, но не от физического недомогания, а от
неосведомлённости.

Если бы хоть кто-то знал, как сильно Тэхён боится потерять Чонгука. Как съедает его
изнутри этим чувством, что всё не так радужно, как тот описывает. Тэхён корит себя
за то, что по его вине Чонгук пережил такую пытку, самую настоящую эмоциональную
мясорубку. И что он уже ничего не может исправить. Время ведь не повернуть вспять.
Если бы Тэхён только мог, он бы вернулся в прошлое и не позволил Чонгуку лезть в
его личные разборки и счёты с Чимином. Заставил бы вновь возненавидеть себя, но не
позволил бы.

Тэхён неуверенно кивает, отвечая на чонгуков вопрос, отходит от него, указывая

рукой в нужную сторону, и идёт следом с поникшей головой. Неприязнь Юнги ощущается
затылком, который тот сверлит своим взглядом. Возможно, Юнги разобьёт ему губу, как
только они подойдут, или начнёт лить желчь, припоминая всё самое плохое, но Тэхёну,
откровенно говоря, уже всё равно, что с ним будет. Он может думать только о Чонгуке
и о его состоянии.

— Привет, Юнги, — первым здоровается Чонгук, неловко поджимая губы.

Ровно две секунды Юнги строит из себя непробиваемую стену. На третью сдаётся и сам
подходит, чтобы обнять.

— Привет, предатель, — ворчит он, обвивая того за талию.

Чонгук чувствует, что Юнги дотрагивается до него с осторожностью. По всей

видимости, Намджун уже поставил их с Хосоком в известность и рассказал о худшем
исходе.

Чонгуку сейчас ни в коем случае нельзя волноваться или перенапрягаться. Наверное,

поэтому Юнги держит его аккуратно и не переходит грань. И поэтому не лезет на
Тэхёна с кулаками.

— Чонгук, — отвлекает их Намджун. Юнги нехотя отпускает Чонгука и становится с ним

рядом. — Тебе нужно подготовиться к ЭКГ и УЗИ сердца.

— Да, конечно, — притворяться, что всё в порядке, не только перед Тэхёном, но и

перед всеми остальными, оказывается ещё сложнее. — Я могу попросить минуту?
Буквально одну.

— Пожалуйста, — разрешает Намджун, не отрывая от него взгляд.

Тэхён, Юнги и Намджун одинаково ждут того, что Чонгук назовёт именно их. Двое
наперёд знают, что Чонгук им скажет, один – Тэхён – тоже примерно догадывается. Но
всем троим очень боязно не услышать своё имя и не стать для Чонгука избранным. Тем,
кого он выбрал для того, чтобы сообщить что-то наедине.

— Мы… — Чонгук на мгновение опускает вниз голову, а затем поднимает взгляд на

Хосока. — Мы можем отойти?

Больнее всех от его выбора, наверное, Тэхёну.

— Разумеется, — сразу отвечает Хосок.

Чонгук с Хосоком молча скрываются за углом коридора; Намджун, переглянувшись с Юнги

и Тэхёном, уходит в палату, которую приготовил для Чонгука. У Тэхёна нет никакого
желания ругаться с Юнги и даже вступать в диалог, но тот стоит напротив, засунув
руки в карманы своей спортивной куртки, смотрит ему прямо в глаза и словно
специально провоцирует, ничего не произнося. У Тэхёна заканчивается терпение.

Атмосфера напряжена до предела. Тэхён не видит во взгляде Юнги ни злости, ни

агрессии, там лишь бегущая строка: «Я не хочу тебя видеть и знать». И Тэхён ушёл
бы, если бы у него был выбор, но он не может оставить Чонгука без поддержки,
поэтому он стоит, не проигрывая Юнги в «гляделках», и держится перед ним уверенно.

— Если есть что сказать, говори, — первым нарушает тишину Тэхён, тоже пряча руки в
карманах.
— Есть, — безэмоционально отвечает тот. Тэхен никогда не видел его таким
опустошённым. — Ты всё испортил.

Больно. Потому что правда.

Тэхён испортил Чонгуку жизнь. Заставил страдать каждую минуту на протяжении пяти
лет, плохо спать, плохо есть. Дышать через силу. Не потому, что очень хочется жить,
а потому, что надо. Ради тех, кто не вынесет его потери.

Тэхён забрал у него надежду, а потом вернул её скомканной и дырявой, рваной по

краям, абсолютно тонкой, прозрачной. А Чонгук и такой оказался рад. Наверняка ведь
догадывался, что ни черта не выйдет, что станет только хуже, что бессмысленно
раздирать старые раны, но всё равно его принял. И простил, и всё понял, и остался
рядом. Даже на верную смерть пошёл, не испугался.

Лишь бы только дать им обоим шанс последние секунды побыть вместе. Вдвоём.

— Все эти громкие и пафосные речи о чувствах и моральных ценностях на самом деле
пусты, — Юнги устало моргает, всматриваясь в глаза Тэхёна. — Единственное, что
важно и ценно, что имеет смысл и значение, чем по-настоящему нужно дорожить, – это
жизнь. Она – всё, что у нас есть, — Тэхён, не выдержав его тяжёлый взгляд, медленно
опускает вниз голову. — Любовь, счастье, отчаяние, радость, ненависть, печаль – это
лишь наполнители. Есть люди, которые не любят, которые не знают, что такое
отчаяние. Есть те, кто никого не ненавидят, и те, кто никогда не были счастливы. А
раз они есть, значит, мы способны жить без этого. Мы физически способны выносить
пустоту.

— Юнги… — просяще выдыхает Тэхён, прикрывая глаза.

— У нас можно забрать что угодно. Можно вырвать из нас душу, разодрать наше сердце,
лишить нас эмоций и чувств, но большинство из нас выживет. Справится через «не
могу» и «не хочу». Зашьёт свои раны, которые не зарастают самостоятельно, проглотит
боль в горле, которое расцарапало бесконечными криками, встанет на ноги с коленей,
на которые упало без сил, и попытается начать жить заново, — интонация у Юнги
твёрдая, но говорит он тихо. — Мы ценим не то, что должны, и дорожим не тем.
Совершенно не тем. Мы любим тех, кому на нас плевать, кто о нас даже не знает, кто
давно погиб или оставил нас без всего. Мы делим мир на чёрное и белое и, забыв о
втором, зарываемся с головой в первое, выдумывая проблемы, которых нет, задыхаясь
от апатии, для которой не было причин, упиваясь своей грустью. Мы стремимся к
богатству, надеясь на то, что хотя бы оно сделает нас счастливыми в этом бесконечно
одиноком мире, — Юнги замолкает, потупив взгляд. — Но ведь пока у нас есть жизнь,
мы уже самые богатые и счастливые во Вселенной. Отними её у нас – что останется?

Тэхён слышит треск, но не понимает, откуда идёт звук. Только ощущает, как после
услышанного внутри него что-то надламывается.

Почему Юнги говорит это сейчас, когда Тэхён и так еле дышит и стоит на ногах, очень
сильно переживая за состояние Чонгука? Почему именно здесь, в месте, в котором не
лежат с несерьёзными проблемами со здоровьем?

Тэхён и без того морально слаб и истощён. Да, так ему и надо. И да, он не
заслуживает того, чтобы его жалели. Но и того, чтобы конкретно в этот момент и
конкретно перед этой палатой, предназначенной для человека, которого он сумасшедше
сильно любит, ему давили на самое больное, он тоже не заслуживает.

— Юнги, я не…

— Ты даже представить себе не можешь, сколько раз ты отнимал у Чонгука жизнь, —

практически шёпотом произносит Юнги. Тэхён, осмелившись поднять голову, натыкается
на боль в его взгляде. — Каждый этот раз я молился за то, чтобы он не оказался
последним.

— Я этого больше не допущу, — у Тэхёна дрожат губы, но он держится перед Юнги

уверенным.

— Ты уже допустил, — звучит в ответ опечаленно. — Оглянись вокруг, Тэхён. Мы стоим

посреди отделения кардиореанимации. Все врачи, работающие на этом этаже, имеют
реанимационные навыки. Но не все люди, попадающие сюда, выживают. А те, кто
выживает, зачастую возвращаются. В скором времени, — последними фразами Тэхёна
парализует. Он впервые ощущает, каково это – когда земля уходит из-под ног. — Я не
знаю, что случилось с Чонгуком. Могу лишь строить догадки. Может быть, недавнее
ранение вновь дало о себе знать. Ему же пулей задело сердце. Но если нет, Тэхён?
Если дело не в этом?

Тэхён смотрит на него, не моргая, и слышит его голос, будто сквозь толщу воды. Всё
это какой-то абсурд. Бред чистой воды. Чонгук рассказал бы, если бы его жизнь была
в опасности. Он точно рассказал бы. Юнги, наверное, утрирует. Он просто накручивает
и себя, и его, Тэхёна. На самом деле Намджун привёл сюда Чонгука для обследования –
так они сказали ему в машине. Они ведь не могли соврать оба?

Не могли ведь?..

— Я… — Тэхён чувствует, как по всему телу проходит дрожь. Кое-как получается взять
себя в руки и задать интересующий вопрос. — Я не понимаю, к чему весь этот
разговор.

Ему опять страшно. Этот страх не даёт ему сдвинуться с места. Слова «Ему же пулей
задело сердце» отдаются в мыслях эхом, а потом забираются под кожу и зудят там,
зудят, зудят без остановки.

Чонгук попал сюда из-за него. Из-за его неумения брать ситуацию под контроль и
стремления действовать расчётливо. Поступать не так, как нужно, а так, как
правильно.

Если бы не Тэхён, Чонгук никогда не оказался бы пациентом этого отделения.

Только он во всём виноват.

— Для Чонгука будет лучше, если ты навсегда исчезнешь из его жизни.

Нет, часто мотает головой Тэхён, сжимая челюсти и отгоняя от себя подступающие
слёзы. Никому от этого не будет лучше. Ни ему, ни Чонгуку. Весь этот мир рухнет и
разлетится по земле песком, если они опять потеряют друг друга. Юнги сказал, что
жизнь – это всё, что у нас есть, но Тэхёну не нужна жизнь, в которой не будет
Чонгука.

Они крепко держатся друг за друга, и только это спасает их обоих. Отними у Тэхёна
Чонгука – что останется? А у Чонгука – Тэхёна? Они же задохнутся поодиночке, с ума
сойдут сразу. Доведут себя до состояния, из которого не смогут выбраться.

Или…

— Хватит его мучить. И себя, — бубнит под нос Юнги, чуть слышно шмыгая носом. — Вы
и так как живые трупы. Оба. Остановитесь, пока не поздно.

…они уже себя довели?

Тэхён думал, что всё исправит, раз судьба подарила ему шанс вновь встретить
Чонгука. Но за то время, пока они были вместе, он не сделал ничего для этого.
Напротив, умудрился разбить даже те осколки, которые остались от Чонгука после их
расставания. Которые тот так бережно склеивал. И о которые ранился ежесекундно,
мечтая о том, что когда-нибудь всё наладится и они опять будут вместе.

Чонгука нельзя оставлять, он не протянет и суток. Тэхён это знает.

Но насколько Чонгука хватит, если его не оставить?

— Тэхён, — хрипит Юнги, подходя к нему ближе. — Я говорю это не на эмоциях. Я давно
перестал на вас злиться. Ваша любовь, ваша тяга друг к другу – это самое
ненормальное и в то же время самое настоящее из всего, что я встречал в своей
жизни. Но это не может дальше продолжаться. Это его убивает, — страх в Тэхёне
резко, словно по щелчку, сменяется на безысходность. — Лучше разочаровать его один
раз. Сейчас, — выделяет Юнги, не отрывая от Тэхёна умоляющего взгляда. — Чем делать
это до тех пор, пока он не выдержит.

Невыносимо.
Тэхён отшатывается от него, растерянно блуждая взглядом по полу, вжимает голову в
плечи и сминает в кулаках ткань своего лонгслива. Это чересчур. Это невозможно
принять, с этим нереально свыкнуться. Как он может бросить его? Куда ему идти, если
не к Чонгуку? Ради кого ему жить, если не ради Чонгука?

Тэхён слышит треск, но не понимает, откуда идёт звук. Только ощущает, как после
услышанного внутри него что-то не просто надламывается, а ломается с хрустом. Будто
весь его скелет покрывается трещинами, а потом раскалывается прямо внутри и ранит
все органы, разрывает мышцы и ткани, распарывает сосуды и вены. Тэхён осознаёт, что
это происходит не по-настоящему, что это лишь сенестопатии, у которых нет
физических проявлений. Но всё равно не может успокоиться.

Юнги прав. Чонгука нельзя больше мучить, это его убивает. Но Тэхёну проще сигануть
вниз с четвёртого этажа и размозжить себе голову об асфальт, чем подойти к Чонгуку
и сказать ему, что между ними всё кончено.

Не это Чонгук заслуживает услышать. Тэхён должен сказать ему «Я люблю тебя», «Я
тоже никогда тебя не отпущу», «Ты – всё для меня». А не «Мне жаль, что всё так
закончилось. Прощай». Они оба не вынесут этого.

Тэхён не может так поступить.

Хоть и понимает, что вынужден.

— Порядок? — слышит он чонгуков голос сзади, а после чувствует прикосновение его

ладони к своей спине. — Вы простояли тут несколько минут вдвоём и не подрались.
Думаю, это успех.

Никто от его попытки пошутить не улыбается. Тэхён так и вовсе едва сдерживает себя,
чтобы не склониться вниз, опершись ладонями о колени, и не начать давиться слезами.
Но Чонгуку это показывать ни к чему. Ему сейчас нельзя волноваться. Поэтому Тэхён
просто поворачивается к нему лицом, аккуратно хватается за его футболку и смотрит
ему прямо в глаза, стараясь скрыть в своём взгляде боль и беспомощность.

Но Чонгук всё равно замечает.

Из Тэхёна плохой актёр. Его выдаёт каждый взмах ресниц, каждый его вздох; все его
эмоции и чувства можно с лёгкостью прочесть по его взгляду. Наверное, видеть Тэхёна
насквозь умеет только Чонгук, и это точно его проклятие, кара, от которой никуда не
деться, как бы ни хотелось, но Чонгук сам в этом виноват – не стоило влюбляться так
сильно и приковывать своё внимание только к этому человеку, ни к кому и к чему
больше. Теперь весь его мир сконцентрирован только на нём. Однако Чонгук не жалеет,
что встрял в это.
Потому что любить Тэхёна – это всё, что ему было и будет нужно, пока он жив.

О том, что их нужно ненадолго оставить наедине, Хосок и Юнги догадываются

одновременно. Они бесшумно отходят к противоположной стене, останавливаются около
плаката с информацией для пациентов и их сопровождающих и, вступая друг с другом в
бессмысленный диалог, делают вид, что увлечены разглядыванием схем первой помощи
при инсульте.

— Он всё-таки тебя побил, да? — Чонгук подходит ближе. — Только не кулаками.

— В этом он мастер, — горько усмехается Тэхён, невольно опуская взгляд на его губы.

— А ты мастер молчать о главном, — не то с упрёком, не то с детской обидой в голосе

произносит тот. На мгновение Тэхёну кажется, что тот сейчас капризно вывернет губы
и нахмурится. — Когда ты уже скажешь, что любишь меня?

Тэхён повторяет это каждую секунду. Просто Чонгук не слышит его мысли.

— Поборешь все свои болячки и скажу, — он заставляет себя улыбнуться, наклонив

голову вбок.

Это всё, что имеет значение сейчас. Тэхён обязан убедить Чонгука в том, что в
данный момент необходимо думать только о здоровье, что нужно избавиться от недуга,
по причине которого он угодил в эту больницу. Об остальном они поговорят потом.

— Придётся постараться, — Чонгук отзеркаливает улыбку и подхватывает его подбородок

пальцами.

Им обоим уже плевать, что о них подумают другие.

— А потом ещё татуировку себе набью. «Я люблю Чон Чонгука», — не шутя заявляет
Тэхён. — На рёбрах. Прямо под сердцем.

— Ты ведь терпеть не можешь татуировки, — Чонгук не сдерживает усмешку.

— Вот именно, — Тэхён легонько тычет его пальцем в грудь, как бы говоря, не смейся
надо мной, я серьёзно. — Чувствуешь масштаб моей любви?

Я тебя… бесконечно.

— Это так глупо... — выдыхает Чонгук, прикрывая глаза и мотая головой.

— А мне плевать, — выходит совсем тихо. Наверное, потому что Тэхёну и правда
плевать. Он готов набить эту чёртову татуировку хоть прямо сейчас. — Так что ты уж,
пожалуйста… — он дожидается, пока Чонгук поднимет веки и посмотрит на него, а затем
стирает с лица улыбку, чтобы просьба не прозвучала, как шутка. — Выздоравливай.

Чонгук бы многое отдал, чтобы перестать обманывать Тэхёна. Чтобы произнести прямо
«У меня крохотные шансы избежать сердечного приступа» и попросить его уйти, чтобы
он не стоял, не смотрел и не надеялся на лучшее, если с ним, Чонгуком, мало ли что-
нибудь случится.

Но Чонгуку проще сигануть вниз с четвёртого этажа и размозжить себе голову об

асфальт, чем сказать Тэхёну о том, что тот должен оставить его. Чонгук ведь как
бомба замедленного действия, которая неизвестно, когда рванёт. У него организм –
решето: одни сплошные просветы и дыры. Риск того, что уже в следующий миг у него
что-нибудь откажет и он опять попадёт на больничную койку, так высок, что уже нет
никакого смысла верить в то, что в таком состоянии он протянет дольше пяти лет.
Не это Тэхён заслуживает услышать. Чонгук должен сказать ему «Я так счастлив рядом
с тобой», «Я буду с тобой до конца», «Мой дом там, где ты». А не «Мне жаль, что всё
так закончилось. Прощай». Они оба не вынесут этого.

Чонгук не может так поступить.

Хоть и понимает, что вынужден.

— Чёрт, — он морщится и, отпустив тэхёнов подбородок, отступает назад.

— Больно? — Тэхён смотрит на него сочувствующе.

Дьявольски.

— Немного, — непринуждённым тоном отзывается тот. — Пройдёт.

Вряд ли.

— Плечо ноет? — Тэхён пытается понять, за что конкретно держится Чонгук, обнимая
себя за плечо здоровой рукой.

Грудную клетку сдавливает.

— Да, но ты не волнуйся. Это тоже пройдёт.

Тоже вряд ли.

— Всё готово, — раздаётся голос Намджуна сразу после того, как открывается дверь в
палату. Хосок и Юнги, обернувшись на звук, подходят к остальным. — Идём, — он
приглашает Чонгука рукой, а потом преграждает путь Тэхёну, который ринулся за ним
следом. — Я повторяю: в палату к Чонгуку без моего разрешения не входить.

— Я понял, — виновато бормочет Тэхён, отступая назад, и подходит к Хосоку и Юнги,

стоящим около большого прямоугольного стекла, через которое видно палату. Намджун
громко закрывает за собой дверь. — Что с ним собираются делать?

— Ему снимут кардиограмму, — отвечает Хосок, наблюдая за тем, как Намджун вместе с
медбратом стягивают с Чонгука одежду и помогают ему нацепить на себя пижаму. —
Посмотрят, как сердце работает.

— Это ведь не больно? — с опаской уточняет Тэхён.

— Он ничего не почувствует, — Хосок, как и всегда, сдержан в своих эмоциях.

Хотел бы Тэхён быть всегда таким же спокойным, как Хосок.

* * * * *

Намджун выходит из палаты через десять минут, и на нём нет лица. Всё это время,
пока Чонгуку делали ЭКГ, Тэхён, Хосок и Юнги стояли около окна в палату и следили
за действиями, совершаемыми Намджуном и другим врачом над Чонгуком: те поставили
ему электроды на грудь, лодыжки и кисти и, по всей видимости, запретили двигаться.
А потом, после завершения диагностики, примерно минуту обсуждали ленту, которую им
выдал прибор. Второй доктор покинул кабинет практически сразу, Намджун же остался и
помог Чонгуку стереть гель с кожи. И Тэхён, и Юнги с чего-то решили, что раз
Чонгука оставили лежать на кровати и не обкололи уколами и капельницами, значит,
всё не так уж и плохо. Но вид Намджуна, появившегося перед ними бледным и нервным,
моментально обезнадёжил их обоих.
— Тэхён, — Намджун смотрит куда угодно, только не на него. — Сколько примерно он
принял в последний раз?

— Принял чего? — встревает Юнги.

Мимо них проходит врач: зайдя в палату и подойдя к Чонгуку, он начинает вводить
тому лекарства и настраивать аппаратуру. Видимо, диагностика не показала ничего
хорошего. Юнги чувствует, как внутри зарождается агрессия.

— Юнги, не сейчас, — требует Намджун и переключает внимание на Тэхёна. — Мне не

нужно точное количество. Назови примерное. И время.

А у Тэхёна не выходит ответить. Потому что до него резко дошло, что рука у Чонгука
болит не потому, что её ему повредили.

Тэхён видел, как умирают от наркотиков люди. Как те, кого язык не повернётся
назвать продвинутыми юзерами, те, кто впервые в своей жизни пробуют порошок,
снюхивали две маленьких дорожки, а потом задыхались насмерть на полу в туалете
клуба. Тэхён знает, что неважно, какого качества дурь и как часто ты её принимаешь.
Любая, даже минимальная доза, может стать для тебя смертельной.

Одни годами сидят на наркоте для того, чтобы выжить.

Другим достаточно одного раза для того, чтобы погибнуть.

Тэхёна вновь парализует страхом. Он стоит перед Намджуном со стеклянными глазами и

абсолютно отсутствующим взглядом, вытягивает из памяти воспоминания о том, как
пропадал порошок в купюре, которую Чонгук неоднократно подносил к своему носу, и у
него не получается собраться.

«Каждый раз, когда ты будешь принимать дозу, я буду делать это вместе с тобой».
«Каждый раз, когда я буду присоединяться к тебе, ты будешь рисковать моей жизнью».

«Мой организм с трудом выносит такую мощную нагрузку».

Тэхёна будто перемалывает в пыль от внезапного осознания того, что те слова были не
просто мотивацией.
Чонгук здесь не из-за травмы, а из-за порошка, который его вынудил принять Тэхён.

— Соберись и дай Намджуну ответ, — пробивается сквозь ворох тэхёновых мыслей голос
Хосока. Тот кладёт ладонь на его плечо и мягко сжимает кость пальцами,
поторапливая. — Он не стал бы спрашивать, если бы это не было важно.

— Это… это было позавчера. Позавчера вечером, — заикается Тэхён, громко сглатывая и
рассеянно смотря перед собой. — Сразу после того, как вы ушли от нас. Я не знаю,
сколько тогда было времени, — Юнги, слушая его, оглядывает всех по очереди с
недоумением. — Сколько он принял – я тоже не знаю. Я не видел. Я пришёл с кухни, а
он… он уже…

— Чонгук сказал мне, что принимал сегодня утром, — начинает Намджун.

— Что? — губами произносит Тэхён.

— Это было не при тебе?

Тэхён отрицательно мотает головой.

Зачем Чонгук вообще брал его порошок?

Ему ведь противен этот процесс, так зачем он в него полез?
Тэхён потихоньку отступает назад, растирает лицо ладонями, пытаясь понять его
мотивы, а потом вдруг цепенеет с приподнятыми руками и устремляет шокированный
взгляд в одну точку.

Потому что он сам с утра нюхал эту дрянь.

— Тэхён? — Намджун замечает, что того, наконец, озарило и делает шаг ближе.

— Он сделал это назло, — мямлит Тэхён, начиная пятиться и хватаясь за голову. — Он

предупреждал меня, что если я буду принимать, то он тоже будет. Хотел, чтобы я
одумался, — Хосок прикрывает глаза от услышанного и еле слышно бросает «Чёрт». — Я
бы не стал принимать сегодня, не будь я в таком отчаянии. Я ведь собирался идти на
смерть. Намджун, я не…

Намджун жестом просит заткнуться, сжимает челюсти и прикрывает кулаком рот. Тэхёну
на секунду кажется, что тот сейчас разразится гневом.

— О чём они говорят? — Юнги трясёт Хосока за локоть. Его уже тошнит от этого
неведения.

— Юнги, бога ради, помолчи, — даже у Хосока начинают сдавать нервы.

— Я спрятал все свои запасы, — продолжает Тэхён. — Он не мог их найти. Какое-то

количество оставалось на столе, но там было мало…

— Сколько?

— Миллиграмм пять-десять.

Намджун, ничего не ответив, проходит к стене, устало падает на сиденье и,

прислонившись к спинке спиной, устремляет взгляд в палату сквозь стекло: пока они
тут беседовали, специалист закончил подключать технику, ввёл Чонгуку препараты, и
уже направляется на выход. Намджун заранее знает, что тот сейчас скажет.

— На пару слов, — ожидаемо просит врач, подходя к Намджуну, и они оба сразу же
отходят к соседней палате.

Происходящее не укладывается у Тэхёна в голове. Получается, он сначала заставил

Чонгука пройти через ад, сообщив ему об убийстве сестры, потом спровоцировал его на
принятие наркотика, который так беспечно оставил на столешнице, а затем подверг его
сильнейшему стрессу, после которого даже у здорового человека может отказать
сердце?

— Мне очень жаль, — вслух говорит он, останавливаясь около окна в палату и смотря
на Чонгука через стекло.

Это я погубил тебя.

Чонгук взаимно не отрывает от него взгляд, но из-за расстояния, разделяющего их, не
может различить, что говорит ему Тэхён. Он без понятия, почему к нему никого не
впускают, – наверное, ему сейчас нужен покой, а ещё противопоказаны любые
эмоциональные перенапряжения, – но он очень хочет, чтобы Тэхён вошёл внутрь, сел
около кровати вместо медбрата и взял его за руку.

Возможно, Чонгуку этого оказалось бы достаточно для того, чтобы боль прошла.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — повышает голос Юнги.

Вернувшийся к ним Намджун, только собирается попросить Юнги присесть и успокоиться,

как его перебивают.
— Ты был прав, — Тэхён продолжает смотреть на Чонгука. Тот выглядит ужасно
вымотанным. Еле живым. — Я всё испортил.

Оглядываясь назад, Тэхён понимает, что для всех было бы лучше, если бы в тот день,
когда он увидел Чонгука в тёмно-синей форме, моющего полы в его здании, он не
подошёл бы к нему и не предложил бы поговорить. Было бы лучше прислуживать Чимину
до конца своих дней, наигранно стонать под Сокджином, сбывать товар и сбегать от
реальности при помощи порошка или адреналина. Тэхён вынес бы всё. Он сделал бы всё,
о чём его попросили бы. Лишь бы только Чонгук был в безопасности.

И никогда так, как сейчас, не страдал.

А теперь как ему быть? Прислуживать больше некому – вряд ли он будет нужен Чимину.
Играть в любовь больше не с кем. Товара нет. А от реальности, в которой с ним рядом
не будет Чонгука, ничто не поможет сбежать. Тэхён сам загнал себя в комнату, стены
которой сближаются. Его скоро ими раздавит. Осталось совсем чуть-чуть.

Но Тэхён не собирается им сопротивляться.

— Мы все это уже поняли, — Юнги подходит к нему и начинает всматриваться в его
профиль, ожидая пояснений. — Я хочу знать, во что ты его втянул, — ответа не
поступает. У Юнги заканчивается терпение. Он поворачивается к Намджуну с Хосоком и
раскидывает руки в стороны. — Мой лучший друг лежит в отделении кардиореанимации, и
никто из вас троих не может рассказать мне, почему?

Хосок, перекинувшись с Намджуном взглядами, коротко кивает, давая ему «добро».

— У Чонгука серьёзное поражение сердечно-сосудистой системы, — утверждает очевидное

Намджун.

— Я в курсе. Ты уже говорил мне об этом, — Юнги бесит то, что из того нужно
вытягивать каждое слово. — Меня интересует причина, по которой он оказался в
больнице.

У Намджуна уже нет никаких сил. Даже на разговоры. У Тэхёна – тоже. Один только
Хосок держится. Просто потому, что ему приходилось выносить и не такую боль. И не
дай бог всем присутствующим узнать, как часто.

— Юнги, — зовёт его Хосок, заглядывая в его глаза. Внутри у него стойкое ощущение,
что ни к чему хорошему его ответ не приведёт. — Чонгук оказался здесь из-за
употребления наркотиков.

Три секунды – столько времени уходит у Юнги на то, чтобы всё осознать.

— Ты… — цедит он сквозь зубы, медленно поворачивая голову на Тэхёна.

Вот о чём они говорили, вот откуда все эти «он принимал», «пять-десять
миллиграммов», «спрятал запасы». Юнги должен был догадаться об этом раньше. И
должен был понять, что Чонгук никогда не ввязался бы в подобное, если бы не Тэхён.

Это Тэхён подсадил Чонгука на наркоту.

Агрессия, которая ещё недавно зарождалась в Юнги и которую он умело в себе

сдерживал, вмиг выходит из-под контроля. Он бьёт Тэхёна по лицу, совсем забыв о
том, что их обоих видно из палаты через стекло, толкает его, опешившего, на пол и
только хочет наброситься на него и избить до смерти, как Намджун с Хосоком начинают
его оттаскивать. Юнги, брыкаясь в руках своих друзей, продолжает что-то
неразборчиво шипеть, потому что попросту не может подобрать слов, прожигает
взглядом упавшего Тэхёна, схватившегося за свою щёку, на которую пришёлся удар, и
не может унять ярость.

Чонгук и так из-за него раскрошился.

Чонгук едва справлялся со своим физическим и психическим состоянием.

А Тэхён пришёл и последние силы у него отнял.

— Ты из ума выжил?! — кричит Намджун, с силой дергая его на себя за запястья.

Ему плевать на то, что у Тэхёна, поднявшегося на ноги и убравшего прядь за ухо, от
такого сильного удара пошли слёзы. И на то, что Юнги, по всей видимости, повредил
себе руку. Его волнует только Чонгук.

Чонгук, который, увидев, как ударили Тэхёна, соскакивает с кровати, оторвав от себя
провода, и бежит в коридор. И которого хватает за плечи медбрат и против воли
оттаскивает от двери. Чонгук не может допустить, чтобы Тэхёна кто-то ранил. Юнги
имеет право злиться на них обоих, но он не должен калечить Тэхёна. Не здесь и не
сейчас, когда Тэхён не в состоянии защитить себя.

Чонгук орёт на медбрата и вырывается из его хватки в точности так же, как Юнги,
которого держат Хосок с Намджуном. Правда, хватает его ровно до тех пор, пока в
груди не чувствуется острая боль, а воздух, которого и так было мало,
заканчивается.

Чонгук наклоняется вперёд, открывая рот, и пытается дышать, но у него не

получается. Ему очень страшно, его стремительно покидают силы, он плохо
воспринимает происходящее. Чонгук почти не ощущает, как медбрат укладывает его на
кровать, но он держится за мысли о Тэхёне и только поэтому, наверное, ещё пару
секунд остаётся в сознании.

Но когда в палату забегает Намджун, Чонгук уже ничего не слышит. Не слышит, как
взвывает Тэхён, увидев через стекло, что Чонгук отключился, как тот рвётся в
палату, а Хосок и опомнившийся Юнги его останавливают и тянут назад, как медбрат
выбегает в коридор и орёт во весь голос «Восемьдесят восьмая палата!».

И как кто-то из прибывших врачей констатирует «Пульс – двадцать семь ударов», и как
Тэхён, различив эту фразу, резко прекращает вопить.

Это всё не по-настоящему, твердит про себя Тэхён. Я умер. Меня застрелили в том
бизнес-центре. А эта больница, эта палата, эти звуки вокруг – лишь декорации моего
персонального места в аду. Моё наказание. Я умер, и за все грехи, которые совершил,
я должен смотреть на то, как раз за разом Чонгук мучается. Как его сгибает от
сердечного приступа, как он теряет сознание, как у него падает пульс до двадцати
семи ударов в минуту. Снова и снова. Двадцать четыре часа в сутки.

Чтобы я сокрушался так громко, как только смогу.

Чтобы мой вопль было слышно на всю преисподнюю.

— Тэхён, туда нельзя, — в очередной раз повторяет Хосок.

— Без тебя разберутся, — Юнги, отпустив Тэхёна, направляется к стеклу и,

остановившись около него, обнимает себя руками.

Но ведь будь Тэхён в аду, разве были бы здесь его друзья?..

Он пробирается к стеклу так неуклюже и заторможенно, словно долго лежал со

сломанными ногами и разучился ходить. Пространство вокруг превратилось в размытое
пятно, звуки стали глухими, а свет – тусклым. Сквозь пелену в глазах Тэхён смотрит
на то, как Намджун начинает реанимировать Чонгука, как в палату слетаются доктора и
заслоняют своими спинами его кровать. Что там с ним делают – чёрт его знает.

Тэхён приходит в себя только через десять секунд и сразу же начинает дрожать от
страха. Это действительно происходит. У Чонгука случился сердечный приступ. Раньше
вся эта ситуация казалась Тэхёну фарсом, он не мог поверить в то, что Чонгуку
угрожает опасность.

Ведь всё было так хорошо: Чонгук стоял рядом, улыбался, дышал. Говорил, что совсем
скоро они вернутся домой. А сейчас он лежит в палате, по которой бегают врачи,
пытающиеся вернуть его к жизни, и Тэхён уже не может разуверить себя в том, что
Чонгук, находящийся при смерти, – это реальность. Не сон.

— Он… — у Тэхёна от дрожи зуб на зуб не попадает: это слышат и Хосок, и Юнги,
стоящие по обе стороны от него. — Он выкарабкается?

Хосок бы собственную жизнь отдал, только бы никогда не говорить ему такое.

— Не в этот раз, Тэхён.

Тэхён слышит гул, но не понимает, откуда идёт звук. Только ощущает, как после
услышанного внутри него что-то не просто ломается. Умирает. Каждая клеточка, все
ткани и органы – всё, что позволяло Тэхёну жить.

Теперь он точно может сказать, что попал в ад. Мучительнее этого Тэхён ничего не
испытывал. Наверное, с Чонгуком сейчас происходит то же самое, и поэтому Тэхён это
чувствует: между ними слишком сильная связь.

Наверное, Чонгуку сейчас так же больно.

Но как бы нестерпимо ни было, Тэхён готов вынести эту боль за двоих. Он готов
забрать себе и чонгукову. Унести её с собой, страдать из-за неё днями и ночами,
вопить что есть сил, не справляясь. Только бы её вырвали из человека, которого он
до невозможности любит. Только бы тот не уходил из жизни, ещё и в таких мучениях.

Что-то в Тэхёне в один миг перегорает. Он внезапно ощущает исчезновение

эмоциональной реакции и чувство полной опустошённости – кажется, психологи называют
это явление эмоциональным параличом. Ему было бы легче, если бы он мог начать
кричать, рвать на себе волосы, захлёбываться своей болью. Но он не может. Будто
всё, что делало его человеком, а не просто телом, отформатировали. Ничего не
осталось.

Тэхён не знает, что со всем этим делать. Он стоит, точно скованный цепями со всех
сторон, безучастно смотрит на происходящее в палате и лишь вновь и вновь мысленно
умоляет Чонгука остаться.

«Чонгук, не сдавайся».
«Пожалуйста, не сдавайся».
«Я прошу тебя, не сдавайся».

«Я без тебя не смогу».

Не срабатывает.
Тэхён сам не замечает, как по щекам начинают катиться слёзы. Как в голове всплывают
воспоминания о том, как Чонгук улыбается спросонья и тянется рукой к его, Тэхёна,
лицу, чтобы убрать спавшие ему на глаза пряди. Как они бегут за руку под проливным
дождём и смеются друг над другом, как дети. Как лежат ночью в парке на траве и
загадывают желания, видя падающие звёзды.
У Тэхёна всегда было одно и то же желание: чтобы Чонгук был с ним рядом.

Тэхён вспоминает о том, как им было тепло вдвоём. Им не нужно было ничего, кроме
друг друга. Он постоянно только и делал, что стремился к тому, чтобы Чонгук
чувствовал себя самым счастливым. Чонгук – аналогично. Они ссорились, ругались,
просили прощения, мирились; иногда им казалось, что они не выберутся из этого
безденежья и рано или поздно погрязнут в долгах и умрут от голода, но даже в такие
моменты они не думали о том, чтобы расстаться. Поодиночке они точно не справились
бы.

Тэхёну никогда не было страшно и больно. И не могло быть, пока он ощущал, что его
любовь взаимна. А теперь что с ним будет? Как он выживет, если любить станет
некого? Долго ли он протянет?

«Ты же обещал, что не оставишь меня», — губами произносит Тэхён. Он ведь сам просил
Чонгука об этом.

Тэхён тогда не мог не озвучить ту фразу. Просто потому что ни о чём другом в тот
момент не выходило думать. А Чонгук застыл над ним с полным недоумением на лице,
мягко подцепил пальцами его подбородок и прошептал: «Разве я могу?». И Тэхён почти
потерял рассудок. Но Чонгук ему не позволил. Он наклонился над тэхёновым ухом,
прислоняясь к его груди своей, позволил их щекам соприкоснуться, а затем добил
окончательно, выдохнув: «Никогда не оставлю». Только после этих слов Тэхён осознал,
как сильно на самом деле ему хочется жить.

Но теперь Тэхён понимает, что не вынесет этого. Потеряет себя в тот же миг, когда
услышит от Намджуна, что Чонгука больше нет.

«Я не могу», — мычит он сквозь слёзы.

«Не могу», — часто мотает головой.
«Не могу», — лихорадочно трясётся.

Он не может остаться. Не может стать свидетелем того, как Чонгук уходит. Не после
всего, что произошло.

Ноги сами ведут его прочь. Тэхён начинает неспешно пятиться, продолжая смотреть в
палату и надеясь в последний раз увидеть Чонгука. Но того не получается разглядеть
через закрывающие его спины врачей. Может быть, так даже лучше.

Он отходит на пару шагов, не в состоянии оторвать взгляда от стекла, передаёт

Чонгуку «Прости меня» и даёт себе ещё немного времени, останавливаясь в двух метрах
от входа в палату. Видимо, ждёт, что кто-нибудь заставит его одуматься и попросит
не сбегать так трусливо.

Но никто его не останавливает.

— Это ты во всём виноват, — хрипит Юнги. Его взгляд направлен не на стекло, не на

врачей и даже не стену палаты. Юнги будто бы смотрит в никуда. — Он умирает из-за
тебя.

И это становится последней каплей.

Тэхён срывается на бег, да на такой быстрый, на какой он никогда не подумал бы, что
способен. Болью, которую своими словами нанёс ему Юнги, душу рвёт на мелкие куски.
В клочья.

Тот прав. Всё так и есть. Это Тэхён во всём виноват. Из-за него Чонгук умирает.

Он бежит по лестнице вниз, забыв о лифте, перескакивает через ступеньки, кашляя по

пути от боли в горле, расталкивает всех, кто попадается у него на пути. А выбежав
на улицу, каменеет от внезапного понимания, что ему теперь некуда идти. Куда ему
направляться, если Чонгук нигде его не ждёт и никогда уже ждать не будет? Зачем ему
вообще делать шаг с этого самого места?

Тэхён теперь один. На всей планете, во всей этой необъятной Галактике. У него
никого не осталось.

Руки трясутся, как у нервнобольного, но Тэхён кое-как выуживает пачку сигарет из

кармана. Первые две сигареты падают на землю – Тэхён не в состоянии удержать их
пальцами; третью он с горем пополам подносит к губам и раскуривает.

«Мир теперь кажется чёрно-белым, верно?»

«Ничего нового».
«Да. Ничего нового».

Тэхён ошибался, когда думал, что хуже не будет. Вот оно, происходит с ним прямо
сейчас. Рубит его по живому, перемалывает вместе с костями, а потом лепит заново и
начинает всё сначала. Боль ведь может и не такое. Она – единственное, к чему ни
один человек, ни один организм на этой планете не способен привыкнуть. Она – не
состояние ума, это полнейший бред. Все эти теории высосаны из пальца.

Истинная моральная боль подцепляет тебя за кожу крюками, подвешивает в воздухе и

шепчет на ухо: «Я с тобой. Я крепко держу тебя, чувствуешь?».

Но Тэхён не сможет оторвать эту боль от себя вместе с кожей, пройти через весь этот
ад, сорвав голос от крика, и уползти от неё на коленях со шрамами по всему телу. Он
так и будет терпеть всю жизнь на себе эти крюки, позволять ранам кровоточить и
притворяться, что всё в порядке, что ничего страшного – когда-нибудь это отпустит.

Нет.
Эта боль никогда не отпустит.

— Написать тебе потом время?

Хосок встаёт рядом, так же закуривает, делая первую затяжку глубокой, и выпускает
дым перед собой, устремляя свой неживой и безразличный взгляд куда-то вдаль.

— Время? — у Тэхёна дрожат губы и продолжают течь слёзы по щекам, но он уже не

обращает на это внимания.

— Время смерти.

Теперь так всегда будет, верно? Это предельное натяжение нервов, нестерпимое жжение
в груди. Эта мучительная, сводящая с ума боль. Это ведь никогда не пройдёт?

Рассыпаться внутри Тэхёна уже нечему. Всё разрушилось. Эмоции, включая животный
страх, окончательно исчезли и оставили после себя пустоту. Осталось лишь физическое
недомогание, неконтролируемая нервозность и скрежет, стоящий в ушах.

А Тэхён всё равно продолжает плакать. Он этого не чувствует, слёзы просто идут и
идут; ком в горле разрастается. Но Тэхён притворяется, что так и должно быть. Что
это нормальное его состояние. Другого у него, по всей видимости, в этой жизни не
предвидится.

— Зачем ты пришёл, Хосок?

— От меня там никакого толку, — тот затягивается, пряча руки в карманах кожанки, и
утомлённо моргает.
— Юнги нужна поддержка.

— Он попросил меня побыть с тобой.

Тэхён чувствует, как под сердцем расцветает невидимая татуировка: «Из меня вынули
душу. И заставили жить». Прямо в том месте, где он обещал набить «Я люблю Чон
Чонгука». Человеку, которого и правда любит.

И которому не успел об этом сказать.

— Быть с ним – это всё, чего я желал, — тихо признаётся Тэхён, шмыгая носом, и
смахивает со щёк влагу, поднимая вверх руку. — Обустроить заново нашу маленькую
квартирку, накупить ему сухих медовых завтраков, которые он так любит, выбросить
вторую подушку, чтобы спать вместе с ним на одной, и второе одеяло, чтобы
укрываться только одним. Я просто хотел остаться с ним навсегда.

— Это было бы ошибкой, — голос у Хосока охрипший. В тоне – беспросветная усталость.

— Вы никогда не смогли бы вернуться к тому, с чего начали.

Тэхён не видит смысла это отрицать. Не потому, что Хосок – специалист, и

разбирается в человеческой психологии и отношениях, и не потому, что он знает их с
Чонгуком достаточно близко для того, чтобы делать такие выводы. А потому, что он и
сам об этом не раз задумывался. Да и Юнги сегодня доступно дал понять, что их союз
– это бедствие. Катастрофа.

У них обоих изначально не было шансов вернуть свою прошлую жизнь. Не с подобными
шрамами.

— Я раньше думал, что всё это такие мелочи... Что желание жить и дышать одним-
единственным человеком само по себе неразумно, — Тэхён зажимает губами сигарету и
щурится, выдыхая дым через приоткрытые губы. — И всегда зачем-то говорил ему эту
глупую фразу: «Мне так мало нужно для счастья. Лишь бы только ты был рядом со
мной».

— Глупую?

— Чертовски глупую, — Тэхён опускает голову и бросает сигарету на асфальт. — Потому

что «мало» – это самое последнее слово, которым можно было описать степень его
важности в моей жизни.

«Мне не нравится слово зависимость. У него есть синоним?»

«Да. Твоё имя».

— Тэхён…

— Не надо, Хосок, — Тэхён натягивает на ладонь рукав и пытается остановить тканью

слёзы, которые, видимо, идут уже по инерции. — Пожалуйста, — выходит совсем тихо.
Он поворачивается к Хосоку, ждёт, пока тот сделает то же самое, и смотрит ему в
глаза. Кто-то другой сказал бы, наверное, что во взгляде у Тэхёна не осталось
ничего, кроме боли и безысходности. Но Хосок знает, что всё, что Тэхён видит перед
собой сейчас и будет видеть всегда, – это Чонгук. — Передай Намджуну, что мне очень
жаль, — Тэхён протягивает руку для рукопожатия, а когда Хосок сжимает его ладонь
своей, благодарно ему кивает. — Береги себя, ладно?

— И ты себя, — на удивление заботливо просит тот.

Тэхён отпустив его руку, грустно улыбается и делает шаг назад.

Хосок смотрит на его удаляющуюся спину и терзает себя сочувствием.
Тэхён ещё просто не понял, что произошло.
Когда это понимание на него обрушится, его будет уже не собрать.

* * * * *

За окном слышатся первые раскаты грома, комната постепенно погружается во мрак; во

всей квартире всё ещё стоит запах приготовленной еды, оставленной остывать на
плите. Они с Чонгуком так и не успели поесть.

Тэхён сидит на диване в комнате, не сняв с себя одежду, делает затяжку за затяжкой,
наплевав на то, что за сегодняшние сутки скурил свою недельную норму, и смотрит на
записку, которую сам же оставил на столе этой ночью.

«Всё, что я делал в этой жизни, было для тебя, Чонгук».

Он не чувствует отчаяния и скорби. Ему не тяжело и не больно. Тэхёну просто… никак.

Эмоциональный паралич принёс с собой полнейшее безразличие и равнодушие,
воспоминания временно перестали ранить. Но Тэхён не идиот, и прекрасно знает, что
это ненадолго. Что чуть позже, когда его психика перестанет защищаться, его сильно
накроет. И неизвестно, чем истерика закончится. Однако пока ему всё равно. Накроет
и накроет, ему и так уже хуже некуда. Да и терять уже нечего. Нервного срыва при
любом раскладе не избежать.

Без Чонгука эта квартира кажется огромной. Тэхён, запрокинув голову на спинку
дивана, скользит взглядом по потолку, задерживаясь на каждом квадрате, и борется с
тошнотой. Его отчего-то ужасно сильно укачивает. Тело совершенно не чувствуется,
словно Тэхёна с ног до головы обкололи анестетиком, перед глазами всё плывёт –
невозможно сфокусироваться, а в голове гремит на повторе чонгуково «Мы скоро
вернёмся домой».

— Ты меня обманул, — обращается к пустоте Тэхён, поднося сигарету к губам, и

прикрывает глаза. — Ты сказал, что мы вернёмся домой. А вернулся только я. Один.

«Я сегодня разговаривал с психотерапевтом».

«И что он тебе посоветовал?»
«Признаться».
«В чём?»
«В том, что я люблю тебя».

Тэхён вспоминает свой ответ и крепко зажмуривается. «Ясно». Вот что он тогда
ответил Чонгуку.

И даже сегодня, когда тот буквально прямым текстом просил его произнести вслух
чёртово «Я люблю тебя», Тэхён струсил. Побоялся, что это прозвучит, как прощание.
Испугался ответственности. И из-за какого-то страха, который он не смог в себе
побороть, Чонгук никогда теперь не узнает о том, что Тэхён тоже любил его, любит и
будет любить, пока жив.

В кармане вибрирует телефон. Тэхён надеется, что это не смска от Хосока со временем
смерти.

На экране сообщение с медиа-файлом. Без подписей, без пояснений. Тэхён хочет

наплевать и на это, но какие-то неведомые силы заставляют его нажать на значок и
открыть диалог для просмотра файла.

— Не дай бог это фильм о том, что самоубийство – не выход, — вздыхает Тэхён и,
прикусив изнутри губу, нажимает на «Play».
— Знаешь, это чертовски странно, но я ничего о тебе не помню, — Чонгук на видео
задумчиво опускает глаза и прикусывает губу. Тэхён, потушив сигарету,
облокачивается о колени с телефоном в руке и морщит лоб. — Намджун говорит, что
такое случается из-за сильного стресса. Но я… — перерыв на тяжёлый вздох. — Всё
равно пытаюсь, — Чонгук чешет затылок. Тэхён смотрит на него и не может понять,
когда это было снято. У Чонгука бинт на руке, ещё нет татуировки на лице, зато
видны сильные покраснения на коже – они похожи на ожоги. — На самом деле, я уже
много чего пробовал: ходил по нашему дому, смотрел совместные фотографии, спал в
твоих вещах. Но первое воспоминание о тебе вернулось в тот момент, когда меня,
пьяного, практически до смерти избили в баре. И это воспоминание было таким ярким…
— тот грустно улыбается. Тэхён непонимающе мотает головой. — День нашего
знакомства. Я, кажется, влюбился в тебя с первой минуты. Ты тогда слишком много
болтал, а я сидел рядом и не мог наслушаться, — усмехается и откидывается на спинку
стула. — Тот вечер… Точнее, те твои слова, — Чонгук на экране нервно сжимает край
футболки, но Тэхёну чудится, что тот руками сжимает его сердце. Больно до одури. —
Они звенели в моих ушах так громко и отчётливо… Я сквозь них не слышал даже, как
чужие острые кулаки резкими ударами ломают мне кости. Я слышал только тебя. Видел
только тебя. Одно маленькое воспоминание действовало на меня, как мощнейшая доза
морфина. Тотальное обезболивание, — у Чонгука дрожат губы. У Тэхёна – тоже. — Я его
сохранил. Прокрутил в голове такое количество раз, что вряд ли теперь когда-нибудь
забуду, — он смотрит в камеру и давит из себя улыбку. У Тэхёна улыбаться не
получается. Напротив, хочется заскулить себе под нос и начать ронять слёзы на пол.
— Я понял эту схему сразу: ты являешься ко мне, когда я на краю. Когда мне чуть-
чуть остаётся до беспросветной тьмы. Сумасшествие, наверное, но я уверен, что могу
ощутить тебя только через боль, — тот часто кивает сам себе.

«Stop».
Тэхёну нужна минута.

Всё это время он не мог понять, почему Чонгук так странно на него смотрел. Как на
призрака, привидение. Почему тот не хотел возвращаться в эту квартиру. Почему Хосок
в последнем разговоре на балконе дал такой загадочный ответ.

«Вроде как… нервный срыв?»

«Острая реакция на стресс».
«Реакция на стресс? Как это возможно – забыть человека, который был для тебя целым
миром?»
«Спроси у Чонгука».

Тэхён смотрит на дисплей с остановленным видео и не позволяет себе дышать.

Чонгук потерял память.

Из-за него.

«Play».

— До сих пор крики Намджуна слышу. Его «Где этот чёртов ингалятор?» и отборный мат,
отскакивающий от стен нашей комнаты, — Чонгук виновато прикрывает глаза. Тэхён тоже
прикрывает. Тоже от вины. — Астма и курение – вещи несовместимые. Я знал, на что
шёл. Точнее говоря, надеялся. И это сработало, — тот победно усмехается. Тэхёну
совершенно не до смеха.— Второе воспоминание дало мне хороший толчок идти дальше.
Однако вскоре я выяснил, что пары экспериментов со смертью будет недостаточно,
чтобы приблизиться хотя бы на миллиметр к правде. Я понял это спустя, кажется… —
Чонгук задумчиво щурит глаза. Тэхён очень боится услышать точную цифру. Буквально
до дрожи. — Двадцать четыре попытки. К тому моменту я выжег почти все свои вены: я
мешал «смертельные» инъекции, от которых меня то выкручивало наизнанку, то медленно
усыпляло, то заставляло кричать в приступе нестерпимой боли. Я пытался задохнуться:
в петле, в дыме, в воде. Отравиться. Сгореть. Застрелиться. Но что бы я ни делал и
как бы сильно при этом ни старался, моё продвижение по линии нашей истории не
набирало обороты. Сомнений не оставалось – мы с тобой были вместе вечность.

«Stop».
Тэхёну и жизни не хватит на то, чтобы осознать, что сделало с Чонгуком их
расставание.

Как же сильно Чонгук любил, раз неоднократно причинял себе физическую боль, пытаясь
вернуть воспоминания?

Люди могут сколько угодно кричать о том, что душевная боль хуже физической, но лишь
полные болваны станут поддерживать эту мысль. Достаточно заглянуть в любую больницу
и посмотреть на тех, у кого сломаны практически все кости, у кого разодрана в мясо
кожа, кто медленно и мучительно умирает от рака. Кто кричит не только днём, но и
ночью, умоляя избавить от боли. Предложи им обменять эту боль на разбитое сердце –
они дадут согласие тут же. Не раздумывая.

Все эти пять лет Тэхёну было морально больно. Чонгук же ломал себя в прямом смысле
этого слова.

«Мой организм с трудом выносит такую мощную нагрузку. Я бы рассказал тебе почему, а
потом показал бы, что прячу под татуировками, но, боюсь, ты свихнёшься, не успев
дослушать меня до конца».

Сколько же Чонгук боли вынес? Сколько всего ему пришлось пережить? Тэхён, угодивший
в капкан Чимина, не имеет права даже заикаться о том, что ему было тяжелее. У него
же было всё. Сумки с деньгами, роскошные машины, самый качественный на континенте
кайф, огромная власть. Человек, который искренне любит и может решить любые
проблемы. Тэхён не был вынужден мыть полы и терпеть постоянные насмешки над своим
внешним видом, у него было что поесть, было чем заплатить за электричество в своём
доме, а в аптечке лежали самые дорогие лекарства.

А что было у Чонгука?

Если бы не Намджун и Юнги, что бы с ним стало?

Тэхёна мутит от себя самого. Он встаёт с кровати, крепко сжимая пальцами телефон, и
быстро направляется в ванную, где, запнувшись о смявшийся коврик, падает на колени
перед унитазом. Приходится отбросить мобильник в сторону, закатать рукава и
посильнее затянуть хвост, чтобы не запачкать волосы. Тэхёна выворачивает несколько
раз подряд. Как и в прошлый раз, из-за нервов. Каждый миг он без устали умоляет
Вселенную о том, чтобы это закончилось. Чтобы он тоже умер и перестал мучиться. Но
Вселенной глубоко плевать на его мольбы. Ей всегда было плевать.

Он с ужасом представляет, как Чонгук резал вены, колол себе вещества, которые чёрт
знает как мог достать без нарушения закона, как топил себя, поджигал, душил. У
Чонгука никогда не проявлялись признаки психического заболевания, но вести себя
подобным образом мог только сумасшедший, помешанный на навязчивой мысли. На
смертельно опасной мысли. Тэхёну плохо от одних только раздумий об этом.

Когда сил уже не остаётся и рвотные позывы прекращаются, он поднимается на ноги,

опираясь руками о края раковины, включает ледяную воду и, кое-как набрав её в
трясущиеся ладони, умывается, приводя себя в чувства. А затем падает обратно на
пол, прислоняясь спиной к ванной, прижимает к себе колени и, вытерев рукавом мокрые
от воды губы, берёт телефон в руки.

«Play».

— Наша вечность была мне не на руку, — Чонгук трёт переносицу. — У меня все цели в
жизни стёрлись, кроме той, чтобы узнать, почему мы с тобой расстались. Почему ты
оставил меня, ведь мы так сильно друг друга любили, — он смотрит в объектив
разочарованно, будто ждёт ответа. Тэхён громко сглатывает, ненадолго опуская веки.
— Я чувствую. С каждым разом, с каждым новым воспоминанием чувствую, что не могу
дышать без тебя, — глаза становятся мокрыми. Тэхён не может смотреть на такого
Чонгука. Ему разрывает глотку от боли, будто он орёт во весь голос, но никто не
приходит на помощь. — Это не астма, Тэхён. Мне никогда не ставили этот диагноз. Я
просмотрел свою медицинскую карту. Я украл её из больницы и посмотрел, — мычит
Чонгук, проглатывая слова и подступающие слёзы. У Тэхёна слёзы уже не подступают.
Они во всю идут, оставляя за собой влажные дорожки на щеках. — Там нет этого
диагноза. Я задыхаюсь из-за тебя.

«Stop».

Тэхён рыдает громко. Зажимает рот ладонью, всхлипывает и отчаянно завывает,

искренне не понимая, почему же у боли нет никакого предела или лимита. Всякий раз
ему кажется, что то, что он испытывает сейчас, это максимум, что тяжелее, хуже,
больнее быть не может. А потом происходит ещё что-то и рушит все надежды на лучшее.

Чонгук ведь просто хотел любить. Он не искал Тэхёна, чтобы ворваться в его жизнь и
отомстить за пережитый кошмар. «Я мечтал о том, чтобы ты был счастлив. Чтобы у вас
с Сокджином всё сложилось лучше, чем у нас», — вот что он сказал тогда. Ему было
абсолютно всё равно на себя и своё счастье. Он тихонечко любил и страдал. И никогда
не думал о том, чтобы испортить тэхёнову беззаботную жизнь.

Чонгук был ангелом. А Тэхён поломал его крылья, запачкал в грязи и скинул в
преисподнюю.
Туда, где ему самому всегда было место.

«Play».

— Пять лет... — прикрыв глаза, Чонгук еле заметно мотает головой. Тэхён, часто
хлопая ресницами и прогоняя слёзы, держит телефон, будто это самое ценное, что у
него есть, и смотрит на Чонгука внимательно. — Мне пришлось проявить креативность.
Намджун пресекал любой мой шаг навстречу правде, поэтому повторить какую-либо из
попыток мне не представлялось возможным. Знаешь, говоря о Намджуне… Он хороший. И
любит меня искренне. Буквально оберегает от смерти. Думаю, я мог бы начать новую
историю. С ним, — Чонгук вновь смотрит в объектив. Не моргает. Теперь головой
мотает Тэхён. Отрицательно. — Вот только я не смогу. Никогда и ни с кем не смогу.
Во мне так много тебя, Тэхён, что для кого-то другого уже точно не найдётся места.

«Stop».

Намджун.
Чонгуку и правда было бы лучше с ним. Намджун добрый, заботливый, бесконечно
преданный и умеющий любить. Чонгук всегда был бы с ним в безопасности. Намджун не
выстрелил бы в сердце, не вынудил бы своими действиями принимать наркотики. Он
сдувал бы с Чонгука пылинки, исполнял бы любые его желания. И жертвовал бы чем
угодно ради его улыбки.

Из-за Намджуна у Чонгука никогда не случился бы сердечный приступ.

Тэхён встаёт на ноги, выходит из ванной комнаты и выключает свет. В коридоре темно.
Он проходит на кухню, достаёт полупустую бутылку с виски и наливает себе немного в
кружку. Небо закрыло тучами, на оконных стёклах видны крохотные капли дождя. На
душе невероятно тоскливо. Тэхён присаживается за стол, делая глоток напитка, кладёт
телефон на столешницу перед собой и растирает заплаканные глаза.

«Play».
— Я вернулся, — Чонгук берёт камеру в руки и поворачивает объективом к океану. —
Смотри, здесь за три года ничего не изменилось, — аккуратно снимает панораму и,
полюбовавшись пару минут видом, возвращается на место. — Разве что кровать скрипит
только подо мной и жарко мне далеко не от твоей ненасытности.

«Stop».

Тэхён ёжится, ощущая, что замерзает от понимания того, что это больше не
повторится, и задумчиво опускает взгляд.

/flashback/

У окна немного холодно, между щелей сквозит свежий утренний ветер, но Тэхён не
придаёт этому никакого значения, потому что самое важное для него в данный момент –
это Чонгук, который вжимается лопатками в его грудь, кое-как держится на ногах,
опираясь ладонями о подоконник, и периодически запрокидывает голову назад, на
тэхёново плечо, когда тот меняет скорость. Тэхён не даёт Чонгуку расслабиться и
утомиться, он толкается в него то медленно и поверхностно, то быстро и глубоко, и
Чонгук еле выдерживает, кусая губы, сжимая тэхёновы пальцы, которыми тот накрыл его
ладони, сцепляя их в замок, и задыхается, как и Тэхён, от процесса.

Тэхёну не нужно долго вспоминать, как довести Чонгука до исступления, до состояния

крайнего возбуждения: тому всегда срывало крышу от рваного ритма. Это Тэхён может
кончить в любом случае и независимо от того, как его трахают и в какой позе. С
Чонгуком же никогда такое не прокатывало. С ним необходимо быть чутким и
внимательным. Тэхён изучал его тело долго, пробовал многое, выучил все его реакции
наизусть, и прекрасно знает, что и как нужно делать для того, чтобы с каждой
секундой их слияния Чонгук постепенно терял самообладание и какую-либо связь с
миром.

Только от того, как Чонгук стискивает зубы, когда берёшь его грубее, и прогибается
в спине, напрягаясь всем телом, или же от того, как он расплывается в блаженной
улыбке, когда движения в нём замедляются, а на коже плеч чувствуются влажные губы,
и как он сам начинает лениво и до упора насаживаться на член, Тэхёну хочется
спустить. Но не Чонгуку. Ему срывает крышу, когда его вот так дразнят, но он всё
равно каким-то невероятным образом способен выносить эту пытку долго. Однако в этот
раз Тэхён подливает ещё масла в огонь: не позволяет ему вырваться из хватки, держит
его ладони пальцами, не разрешая к себе прикоснуться, и, целуя его за ухом,
издевательски мурлычет: «Давай без рук, Чонгук». Чонгук ухмыляется.

…Улыбнуться, отпустив затёкшие и онемевшие от хватки чонгуковы руки и повернув его

лицом к себе, выходит непроизвольно. Тэхён не хочет скрывать своего самозабвения,
пока смотрит на него, и того, как заворожен им. Чонгук такой потрясающий, когда
уставший, обессилевший, затраханный до изнеможения. С влажной кожей, с истерзанными
губами, с порозовевшими щеками и удовлетворением во взгляде. Тэхён бы любовался им
вечно.

/end of flashback/

Тэхён никогда не встретит кого-то похожего на Чонгука. Он был такой один.

Даже пытаться не стоит.

«Play».

— Я почти раскрошился, — хрипит из динамиков Чонгук. Тэхёну его слова делают

физически больно. — Видишь? Моё лицо, руки, плечи… Там под футболкой ещё хуже.
Ожоги совсем не заживают. Горят немыслимой болью, напоминая о том, как полыхала моя
кожа, стоило тебе прикоснуться к ней. У меня есть мазь, — он хватает со стола тюбик
и, не поднимая головы, машет перед камерой. — Намджун положил. Я её даже не
открывал, — откидывает обратно и часто моргает: больше не в состоянии сдерживать
влагу в глазах. Тэхён только вытер слёзы. Но, видимо, зря. — У меня кожа ночью
липнет к простыням, приходится по утру её с мясом отдирать. И одежда липнет, вода
липнет, воздух липнет. Каждую грёбанную секунду меня разрывает в лохмотья этой
болью. Но это ничего, Тэхён. Я потерплю, — Чонгук мычит сквозь стекающие по щекам
слёзы и прячет свой взгляд от камеры, а Тэхён не знает, куда от этого деться. Кому
заплатить, чтобы вернуться в прошлое и навсегда сберечь Чонгука от этих слёз, не
познакомившись с ним? И чем? Жизнью? Тэхён готов отдать её за Чонгука сию секунду.
— Я потерплю, правда. Я не хочу перестать ощущать тебя. Я просто не могу позволить
тебе вновь бесследно исчезнуть.

«Stop».

Чонгук ни разу не заикнулся о том, каково ему было все эти годы. Он ни разу не
пожаловался. Это Тэхён только и делал, что ныл о том, как ему было плохо. Как ему
пришлось сесть на наркотики, чтобы не сойти с ума, как ему пришлось заниматься
сексом с Сокджином, чтобы не расстраивать Чимина. Как пришлось купаться в деньгах и
роскоши, которые ему были не нужны. Бедный Тэхён. И как он только выжил в таких
страшных условиях?

Даже после того, что Чонгуку пришлось вынести из-за него, тот не разозлился. Не
возненавидел Тэхёна, не обвинил его во всех смертных грехах и не пожелал гореть в
аду. Чонгук принял его решение уйти и отнёсся к нему с уважением и пониманием.

«Play».

— Сокджин. Его, кажется, зовут Сокджин, — без доли обиды произносит Чонгук на
видео. — Я думаю, он красивый. Красивее меня, во всяком случае. Я теперь… — он
шмыгает носом и, посмотрев на своё отражение, вымученно приподнимает уголок губ.
«Ты самый красивый во всём этом мире», – отвечает ему про себя Тэхён, смаргивая
слёзы. — Сам видишь. Ты не вини себя за это. Это мой выбор, — вытирает щёки о
футболку на плечах. Тэхён собирается винить себя за этот выбор всю оставшуюся
вечность. — Чёрт, я ведь даже не знаю, как ты и где ты... Может быть, ты ищешь меня
в эту секунду, — горько усмехается. Тэхён виновато опускает голову и сжимает
челюсти. Он никогда не искал Чонгука. — Я много думал о нас. Пытался вспомнить
момент, когда упустил тебя. Наверное, я был сильно ослеплён своими чувствами,
поэтому его не заметил. Даже сейчас, проматывая всё в своей голове, я не могу
отыскать отправную точку. Кажется, я до сих пор ослеплён. Неудивительно. Эти
воспоминания о тебе – мощнейшая сила. Подумать только, сколько раз они вырывали
меня обратно всего за шаг до смерти. Сколько раз толкали к краю и сколько
подхватывали в самый последний момент. Твоя любовь ко мне фантомна, но моя к тебе –
выше всех существующих законов. Я заклеймён тобой на каждом миллиметре. Буквально,
— двигается ближе, совсем вплотную. Тэхён возвращает взгляд экрану и до боли
прикусывает губу. — Я тогда... Прости меня, я обиделся. Стушевался. Не сказал тебе
самое важное. Думаю, ты и так это знаешь, но всё же… — Чонгук какое-то время
успокаивается, окончательно стирает с лица остатки слёз и невероятно счастливо
улыбается. Притворяется, точнее – Тэхён замечает, – но делает это весьма
правдоподобно. — Я люблю тебя, Тэхён. И всегда буду. Я не в праве требовать от тебя
взаимности, но хочу попросить кое о чём. Пожалуйста, никогда не забывай нашу
историю. Никогда не забывай о нас.

Картинка на дисплее застывает; Чонгук, запечатлённый на ней, остаётся улыбчивым.

Тэхёну, поднявшему руку над экраном, становится нечем дышать.

— Прости меня, — шепчет он и проводит трясущимися пальцами по замершему на

последнем кадре лицу Чонгука. — Раз ад, в который я угодил, существует, то и рай
должен быть, а значит, ты меня слышишь, — Тэхён закрывает глаза, на какое-то время,
стараясь успокоиться и перестать реветь, но все попытки тщетны. Мысли о том, что он
разрушил Чонгуку жизнь, не дают взять себя в руки. Но Тэхён и не надеялся, что это
случится. Не сегодня, не завтра. Даже не в следующем году. Ему ещё очень долго
предстоит бороться с собой. — Я получил твоё видео-сообщение. Спасибо за то, что
был честен со мной, — он быстро проходится ладонями по лицу и шумно тянет носом
воздух, пытаясь набрать как можно больше воздуха в лёгкие. — Думаю, я должен
уехать, — как можно дальше. — Ты будешь не против, если я подарю эту квартиру
Хосоку? Не хочу оставлять её без присмотра, — Тэхён поднимает лицо к потолку и
хлопает ресницами, силясь вновь не заплакать. — Интересно, как ты там... —
произносит почти беззвучно. Буквально два часа назад они стояли с Чонгуком на этой
кухне, и Тэхён обнимал его со спины, раскрывая ему самое личное, самое сокровенное.
Чонгук влюблённо улыбался, слушая его, и покачивался вместе с ним из стороны в
сторону. Им было уютно вдвоём. — Чонгук, — я так громко кричал твоё имя. Их
последний поцелуй получился таким коротким… Если бы Тэхён только знал, он ни за что
не отпустил бы его губы и не позволил бы ему выпутаться из своих объятий. — Тебе
ведь уже не больно?

А в ответ тишина.

Экран гаснет, возвращая помещению кухни темноту; по стёклам продолжает тихонько

стучать дождь. Тэхёну нужно собираться. Он не может остаться здесь. У него не
получится жить в этом городе. Не после того, что он сегодня увидел и узнал. Не
после потери Чонгука.

Тэхён не смотрит вокруг себя, пока скидывает в сумку самое необходимое: он забирает
с собой все чонгуковы вещи – их не так уж и много, собирает по всем углам наличку,
убирает в карман поддельные документы и хватает с комода ключи от байка. Все запасы
порошка Тэхён без доли сожаления смывает в унитаз. Он делает это на эмоциях и,
возможно, в скором времени пожалеет о том, что не захватил с собой пару граммов, но
пока что его воротит от одной только мысли о кайфе и о том, до чего эта дрянь
довела Чонгука.

От сим-карты он тоже решает избавиться. Только отправляет Хосоку сообщение о том,

что ключи можно не возвращать и что эта квартира теперь принадлежит ему, а затем
достаёт симку из телефона, ломает её и выбрасывает в мусорное ведро. Будет лучше,
если никто не станет его искать. Если получится не слышать и не видеть тех людей,
которые хоть как-то могут напомнить о прошлой жизни. Перед Тэхёном теперь чистый
лист. На нём, правда, крупно написано «Чон Чонгук», но он упорно делает вид, что не
замечает этого.

/flashback/

— Тэхён, успокойся, — Чонгук кладёт ладонь на его шею и заставляет посмотреть на

себя. Плевать, что подумают люди, которые ходят мимо них по коридору. — У меня
небольшие проблемы с сердцем. Ничего серьёзного, — он поднимает уголок губ – видимо
для того, чтобы его слова вызвали у Тэхёна доверие. — Полежу под наблюдением
врачей, а потом мы вернёмся в нашу квартиру.

— А если…

— Со мной ничего не случится, — правдоподобно уверяет тот. Тэхён, не веря ему, еле
заметно мотает головой. — Хэй, — выдыхает Чонгук, перемещая ладонь на его щёку и
мягко гладит его по коже большим пальцем. — Я ведь обещал, что не оставлю тебя.
Помнишь?

/end of flashback/
Тэхён помнит.
Поэтому никогда больше не вернётся сюда.

Попрощаться с их домом он себе не разрешает – лишние слёзы. Он и сумку собирал

впопыхах, лишь бы не застревать здесь надолго. Зеркало, стоящее в коридоре, –
единственное, на чём задерживается его взгляд. Тэхён переодевается около него в
огромную чёрную толстовку и чёрные джинсы, аккуратно заплетает себе хвост, сразу же
набрасывая на голову капюшон, и ныряет ладонями в рукава кожанки, так ни разу и не
посмотрев на своё лицо.

А затем запрыгивает в свои кроссовки, поднимает с пола сумку с вещами и собирается

поскорее уйти, но, повернув в замочной скважине ключ, вдруг застывает на пороге
прихожей, оборачиваясь.

/flashback/

— Ты мне грудную клетку отдавил, Мистер Обнимашки, — ворчит Чонгук и начинает

разминать плечи, оставаясь стоять на месте.

— И это только начало, — угрожает Тэхён и тащит его за собой на кухню.

— Подожди, — Чонгук за миг притягивает его обратно и обвивает руками за талию,

зарываясь носом в волосы. Тэхён не сопротивляется. — Ещё немного, — умоляет на ухо
шёпотом, опуская веки. Он забирается рукой под тэхёнову куртку, водит ладонью по
его спине, и Тэхён молится за то, чтобы это никогда не заканчивалось. Чтобы Чонгук
целую вечность был рядом, чтобы он никогда не уходил, никогда не оставлял его
одного в этом огромном чокнутом мире. Тэхён способен вынести всё, что угодно. Но не
это. — Мне мало, Тэхён.

/end of flashback/

— Мне тебя всегда было мало, — отвечает он Чонгуку, который его не слышит, и
стремительно покидает квартиру, захлопывая за собой дверь.

Я лгал. Мне очень нравится слово зависимость.

Потому что у него самый прекрасный на свете синоним.

Твоё имя.
Комментарий к Part 26
Автора, к сожалению, не знаю, но фш подходит к эпилогу:
https://drive.google.com/open?id=1wlfJZukJycQuj3VvY3aNH8FrVIDxh1uo

========== Epilogue ==========

Вместо воздуха – дым, вместо сна – алкоголь;

Вновь листаю страницы назад.
Заучил сотни строк (я утратил контроль),
Выбирая стихи наугад:

«…А назавтра опять мне играть свою роль

И смеяться опять невпопад.
Помнишь, ты говорил, что любовь – это боль?
Ты ошибся. Любовь – это ад¹».

Поудобнее усевшись на стуле, Тэхён направляет на себя лампу и, удостоверившись в

том, что запись началась, безмолвно смотрит в объектив, подбирая нужные слова.

— Привет, Чонгук, — он ласково улыбается и тянется за пачкой сигарет, лежащей на

столешнице. — Знаешь, это так чудно́ – записывать видео для человека, который
никогда его не увидит, — Тэхён закуривает, выдыхая дым вверх, и отбрасывает
зажигалку обратно. — Наверное, для начала мне стоит рассказать тебе о том, как я
очутился здесь, — со стороны балкона слышен шум волн; лёгкая ткань штор тихо
шуршит, двигаясь из-за ветра по полу. С бассейна, точнее с его не огороженного
края, при желании можно спрыгнуть в пропасть. — Я копил ровно полтора года, — Тэхён
по-доброму усмехается и смущённо отводит взгляд. — Не брал отпуск, отдыхал один раз
в неделю. Но ты не подумай, это не было для меня проблемой. Мне нравится работать
на кухне. У нас хороший коллектив и чистое помещение. К тому же, когда
заканчиваются деньги, а до зарплаты остаётся ещё несколько дней, я всегда могу
найти себе что-нибудь покушать, — он откидывается на спинку стула и прикусывает
губу. — Да. Я опять бедный, Чонгук, — голос звучит гораздо тише. В тоне
проскальзывает тоска. — И я вовсе не о материальном состоянии.

/flashback/

Опомнившись, Тэхён убирает руку с чонгукова плеча, и неловкая улыбка вмиг исчезает
с его лица.

— Я… — начинает он, в ту же секунду замолкая, и, проглотив непроизнесённые слова,

виновато опускает голову.

— Почему? — в тоне Чонгука отчётливо слышится безысходность.

Почему ты оставил меня?

Почему позволил мне утонуть?

И Чонгуку необязательно говорить это вслух. Тэхён прекрасно понимает, к чему

вопрос, вот только не в силах решить, что лучше, – соврать, чтобы не сделать ему
ещё больнее, или сказать правду, проявив к человеку, которого до сих пор любит,
хоть какое-то уважение. Слишком ответственный выбор. Возможно, самый ответственный
из всех, что Тэхён когда-либо принимал.

Он думал, что сможет собрать волю в кулак, когда встретит Чонгука, а на деле стоит
перед ним, распадаясь на части, и отказывается верить в то, что у Чонгука без него
не получилось жить дальше. Почему он так выглядит? Что с ним случилось? На его лице
маленькая татуировка, на его шее татуировки, на его руках, пальцах – тоже. Чонгуку
никогда не нравились рисунки на теле. Ни разу за все года, что они были вместе, он
не изъявлял желание набить себе что-то. Тэхёну запрещал даже думать об этом. А
сейчас на нём нет живого места. И Тэхён не может перестать искать причины этого. 

— У меня не было выбора, Чонгук, — изрекает он, поднимая взгляд. — Я должен был
уйти.

/end of flashback/

— Я обещал рассказать тебе про Минхёка. И про твою сестру, — затяжка получается
короткой, потому что Тэхён нервничает: ему неприятна эта тема. — Джухён… —
воспоминания о ней никогда не перестанут причинять боль. — Когда я раскрыл правду
Хосоку, он ответил мне: «Я знаю, что она чувствовала». Это звучало буквально, как
«Я знаю, что такое думать о самоубийстве». Мне стало так страшно за него… —
заканчивает шёпотом. — Многие смеются над ними, называют их психами, больными на
голову, свихнувшимися – такими же, как их пациенты. Бросают им в спину это
новомодное «профессиональная деформация». Но кто-нибудь из этих людей хоть один раз
в своей жизни задумывался, что испытывает психиатр, узнав о том, что человек,
который обращался к нему за помощью, который открывал ему свою душу и умолял
спасти, в итоге не справился? А что он испытывает, потеряв десять, двадцать,
тридцать таких пациентов? — Тэхён прикрывает глаза и мотает головой. — Нет
необходимости в том, чтобы вспоминать, в каком состоянии находилась Джухён в
последние месяцы перед смертью. Она принимала препараты от депрессии, но они не
особо ей помогали. Ты сам говорил, что её эмоциональная стабильность висит на
волоске. Это знал ты, это знал я. Это знали её коллеги. Чимину было легко найти её
болевую точку, — Тэхён чешет затылок через шапку и смотрит в стол. — Я не должен
был лететь с тобой на отдых. Чимин предупреждал, что если я ослушаюсь его, то он
разозлится. Но я не мог не ослушаться. Я думал тогда, ну что он мне сделает? Я ведь
всего лишь пропаду на несколько дней. Даже Сокджина не пришлось уговаривать
сохранить мою поездку в секрете, он сам это предложил. Я поделился с ним тем, что
хочу показать океан своему другу, и он сказал Чимину, что отправляет меня в другую
страну разбираться с каким-то вопросом по работе. Наш план был идеален. Чимин ни о
чём не мог заподозрить. Но его всё равно почему-то дёрнуло проверить слова
Сокджина, — перерыв на небольшую паузу. — Если в двух словах, Чонгук, то этот
психопат заплатил четырём её пациентам, у которых не осталось никого из близких, и
пообещал лечение у ведущих специалистов страны. Взамен они должны были
инсценировать свою смерть. Четыре смерти за одни сутки. У кого-то за всю врачебную
практику такого не бывает. Джухён довели умышленно. Это было настоящим убийством.
Её просто сломали, — Тэхён молчит какое-то время, докуривая сигарету, а затем тушит
её в пепельнице. — Ты должен знать. Я никогда не прощу себя за это. Никогда. Всё,
чего я хотел, – это нормально попрощаться с тобой. Исполнить твою давнюю мечту. В
тот момент я ещё не осознавал, насколько Чимин сумасшедший. Мне казалось, что он
лишь пугает меня. Если бы я только мог вернуться и исправить случившееся… — он
подаётся вперёд, облокачивается о стол и начинает растирать лицо ладонями. — Это я
убил Джухён, Чонгук. Я во всём виноват. Только я.

«Прости», — заканчивает Тэхён про себя.

Он каждый день просит у Чонгука прощения.

— Голос, который отдал приказ пристрелить меня, принадлежал Шин Хосоку – он был
правой рукой Кихёна, которого я убил вместе с Сокджином, — Тэхён морщится, дёргая
плечом, и отводит взгляд. Противно от собственных слов. — Я уже встречался с
Хосоком раньше. Мы, если это можно так назвать, были в деловых отношениях. Я ведь
тоже был правой рукой. И Чимина, и Сокджина. Поэтому я тогда узнал его голос. А
Минхёк… — тяжёлый вздох. — Он помогал мне достать оружие, искал для меня информацию
о Чимине, практически координировал мой план. И в целях собственной безопасности
следил за мной. Иными словами, он был в курсе моей мести. Но я не просил его
спасать меня, не просил его о помощи. Я вообще ни о чём его не просил. Это было
исключительно его выбором. Полагаю, он просто устал – Кихён держал его на привязи
так же, как Чимин держал меня, шантажируя смертью близких, – и боялся покончить с
жизнью самостоятельно, — Тэхён поправляет шапку. — Я, как ты помнишь, выстрелил ему
в ногу, чтобы моё нападение на них и побег казались правдоподобными. Но, думаю,
Хосок всё равно не позволил ему остаться в живых.

Тэхёну искренне жаль. Минхёк был хорошим парнем. Он всего лишь хотел уберечь тех,
кто был ему дорог.
И Тэхён ни в коем случае не порицает его выбор. Он лучше всех понимал, каково ему
было.

— У тебя, наверное, уйма вопросов к моему внешнему виду, — Тэхён вдруг начинает
улыбаться. — С рукой всё в порядке, — он демонстрирует кисть, обмотанную бинтом. —
Это я психанул и ударил стену рукой. Эмоциональный я, знаешь ли, порой, — выходит
как-то совсем беззаботно. — И да, я набил себе десяток татуировок, — Тэхён
осматривает свои руки и бока, которые видны через прорези на тонкой майке, и
показывает на каждую тату пальцем. — Точнее пару десятков. Но самая любимая у меня
под сердцем. «Я люблю Чон Чонгука». Я и правда её набил. Ты бы посмеялся, если бы
увидел, — майка у Тэхёна совсем растянутая, поэтому ему не доставляет труда
отодвинуть её в сторону и оголить надпись на рёбрах. — Я сделал её самой первой, —
он грустно улыбается, поднимая взгляд на объектив. — Я ведь тебе обещал.
/flashback/

— Я заметил её, — Тэхён кивает на чонгукову руку, на которой ровным крупным шрифтом
красуется «Убей своих любимых». — И удивился. Ты ведь никогда не любил этот фильм.

— Да, — соглашается Чонгук, продолжая сидеть неподвижно. — Его любил ты.

И на душе Тэхёна расцветает ещё одна рана.

Правда в этот раз Чонгук не наносил её специально. Он просто сказал правду.

— Не помню, когда смотрел его в последний раз, — Тэхён вымученно улыбается, вздыхая
тяжело, и падает затылком на диванную подушку, устремляя взгляд в потолок. — А ты?

— Я могу процитировать тебе каждую реплику, — Чонгук наклоняется над Тэхёном и

начинает обеззараживать порез.

/end of flashback/

— Ох, да. Я не сказал. Я ведь вернулся, — Тэхён берёт камеру в руки и поворачивает
объективом к океану. — Смотри, здесь до сих пор всё по-прежнему, — он аккуратно
снимает панораму и, полюбовавшись пару минут видом, возвращается на место. — Разве
что, как ты говорил в своём сообщении, кровать скрипит только подо мной. И жарко
мне далеко не от твоей ненасытности.

/flashback/

— Ты правда хочешь взять меня на этом столе? — ухмыляется Тэхён, облизывая губы. И,
замечая, как Чонгук всё-таки достаёт резинку и раскатывает её по члену, притягивает
его к себе, заставляя наклониться.

— А ты против?

С этими расширенными зрачками он выглядит совсем свихнувшимся.

— Мне плевать, где… — начинает Тэхён и тут же напрягается всем телом, чувствуя, как
Чонгук проталкивает в него головку. — Подожди…

— Я просил тебя с меня слезть, — входя до упора, Чонгук практически ложится сверху
и хрипит ему прямо в ухо: — Ты сказал мне: «Заткнись», — нарочно выделяет последнее
слово.

— Чонгук, — неразборчиво мычит Тэхён, понимая, что эти нерасторопные чувственные

рывки, которые делает сейчас тот, – это только начало. Чонгук не остановится, пока
не убедится в том, что заставил его, Тэхёна, метаться в агонии и держаться, еле
оставаясь в сознании. — Прости меня…

— Заткнись.

Тэхён усмехается. Ему всегда срывало крышу от такого Чонгука, движущегося

экспансивно и вспыльчиво, заставляющего непроизвольно вскрикивать, даже не стонать.
Сейчас – не исключение. Тот вжимает его в стол всем своим весом, трахает безбожно
грубо, с наслаждением глотая каждый его вздох, и всё это, все эти чувства и эмоции,
эти лавины ощущений в близости с ним ещё в миллиарды раз объёмнее, красочнее.

Тэхён уже занимался сексом под кайфом. С Сокджином. Но Сокджин даже на миллиметр не
смог приблизить его к такому состоянию. У него никогда бы и не получилось так
безоговорочно подчинить себе, как это делает Чонгук, и разодрать в клочья всего за
одну минуту. Довести до эпических стонов, до содрогающихся мышц. До полоумия.

Сокджин может найти и достать самый чистый порошок на этой планете.

Но ни один наркотик не вставит Тэхёна так, как Чонгук.

/end of flashback/

— Ты не подумай, это растительное успокоительное, — Тэхён тянется к пластиковому

бутыльку, стоящему на столе. — Стоит недорого, да и работает, я думаю, как плацебо,
но выбирать не приходится, — он пожимает плечами. — Я завязал с порошком. После
того, что с тобой случилось… — убирает таблетки на место. — Как отрезало. Расскажи
мне о таком пару лет назад – я ни за что не поверил бы. Я знаю, моя зависимость
была исключительно психологической, но, поверь, она была сильной. Я четыре года
пытался избавиться от неё, даже по врачам ходил, – ничего не работало. А потом ты,
больница, твой приступ… — Тэхён опускает взгляд и сминает ткань майки под столом.
Как же больно говорить об этом вслух. — До сих пор ума не приложу, как соскочил.
Просто в какой-то момент осознал, что меня тошнит даже от мысли о кайфе. И о том,
что я слишком дорого за него заплатил.

/flashback/

Фальшивое счастье рушится вместе с мыслями о том, что от дозы должно было стать
легче. Вместо них в голову поселяется назойливое «Продолжай, если оно того стоит.
Тебе решать», произносимое на репите чонгуковым голосом. Тэхён надеется, что это
просто слуховые галлюцинации, которые спустя полчаса отпустят его. Но здравый
смысл, пусть и затуманенный действием порошка, твердит ему об обратном.

Тэхён не может позволить Чонгуку вновь пострадать. Чонгук делает всё для него. Даже
бросается с головой в эту дурь, зная какими для него могут быть последствия. Не
жалеет ни себя, ни своё здоровье, только бы его, Тэхёна, из этого дерьма вытащить.
Рискует собственной жизнью.

Тэхён вмиг цепенеет, осознав на какие меры толкает Чонгука из-за своей слабости, и
нерешительно размыкает дрожащие губы.

— Чонгук…

— И ещё, — грубо говорит тот. — Не смей прикасаться ко мне, пока ты под кайфом, —
Тэхён, кажется, на мгновение чувствует то же самое, что ощущал Чонгук, когда ему
пулей порвало кожу и разодрало мышцы. Когда ему зверской болью пронзило всё тело,
каждую клетку. — Мне отвратительна мысль о том, что твоё желание не отпускать меня
вызвано или усилено этой дрянью.

Внутри холодеет. Кричать во всё горло хочется. Но озвученные парой часов назад
слова застревают в глотке комом и душат.

«Я больше никогда не позволю себе рисковать тобой».

«Так не рискуй».

Не рискуй, чёрт возьми.

/end of flashback/

— Прошло два года с тех пор, как ты… — Тэхён закрывает глаза и кусает изнутри губу.
Разговаривать с Чонгуком каждый раз для него невыносимая пытка. — А я так и не
научился жить без тебя, — к глазам подступают слёзы. Тэхён не в состоянии себя
сдерживать. — До смерти хочу поцеловать тебя ещё раз. До смерти хочу увидеть твою
улыбку и услышать твой голос. Подержать тебя за руку. Уснуть с тобой и проснуться
рядом. Обнять тебя на кухне около окна. Что мне делать со всем этим дальше? Как
вынести жизнь, в которой тебя нет? — всхлипы выходят громкими. Тэхён обнимает себя,
чуть склоняясь вперёд, часто моргает, чтобы слёзы не задерживались в глазах, и
шмыгает носом. — Чонгук, мне так больно… — мычит неразборчиво, понурив голову, и
прячет дрожащие губы. — Мне так больно, что я дышать не могу, — на столе стоит
стакан воды. Тэхён специально подготовил и его, и успокоительное: знал, что не
справится. Он достаёт из бутылька две таблетки, запивает их водой и вытирает щёки
ладонью. — Те твои слова… «Пожалуйста, никогда не забывай нашу историю. Никогда не
забывай о нас». Это очень жестокая просьба, Чонгук. Если бы ты только знал, как я
хочу забыть о нас. Как хочу прекратить пускать тебя в свои мысли и сны, запретить
тебе смеяться в моих воспоминаниях. Я хочу просто отпустить тебя. Навсегда
отпустить, — слёзы идут из глаз без остановки. Не помогает даже успокоительное.
Тэхён сдаётся. — Почему ты ушёл? Ты же обещал, что не оставишь меня. Что никогда не
оставишь… — шёпотом произносит он, хватая ртом воздух. Дыхание напрочь сбивается. —
Я так зол на тебя. Я сам боюсь этой злости. Мне ничего от тебя не нужно, ничего,
слышишь? Только вернись, я прошу тебя. Вернись и скажи, что не оставил меня. Что
это было наказанием. Я уже достаточно наказан, Чонгук. Скажи мне в глаза, что
ненавидишь меня за всё, что тебе по моей вине пришлось вынести. Ударь, выстрели мне
в сердце, сбрось с этого обрыва. Я готов стерпеть что угодно, только окажись,
пожалуйста, живым, самым живым из всех, потому что я… — Тэхён опускает взгляд, уже
по-настоящему задыхаясь, морщит лоб, игнорируя текущие слёзы, и, плотно
зажмурившись, вцепившись пальцами в кожу на рёбрах, собрав последние силы, умоляюще
шепчет: — Я без тебя не могу…

/flashback/

Тэхён без понятия, зачем задаёт Чонгуку этот вопрос. Тот выглядит так, словно ему
только что сообщили о чьей-то смерти. Кажется, он совсем не дышит, пока смотрит в
какую-то точку на полу, и мыслями находится в другом месте.

Тэхёну становится ещё более тревожно. Он подходит к Чонгуку близко, тянет его на
себя за локти, заставляя подняться на ноги, и, обхватив его руками за плечи,
тихонько трясёт, пытаясь привести в чувства.

— Тэхён, — глаза у Чонгука огромные и какие-то совершенно неживые, кожа – нездорово

бледная, а самого его заметно потряхивает. — Тэхён, я люблю тебя.

— Что?..

Конечно же Тэхён об этом знает. Он шокирован не внезапным признанием, а интонацией

Чонгука – в ней сплошное отчаяние. Тот будто узнал о том, что Тэхёна в ближайшие
несколько минут убьют или что их обоих пристрелят в этой самой квартире, и решил
попрощаться.

Видит бог, Тэхён ненавидит прощания.

— Я люблю тебя, — повторяет Чонгук сломанным голосом и вцепляется в Тэхёна так

сильно, что им обоим становится сложно дышать. Тэхён ни черта не понимает. Ни это
чонгуково рвение обниматься, ни его беспокойное дыхание на ухо, ни дрожь в его
теле. Ни его повторяющееся, точно в бреду: — Я люблю тебя, Тэхён. Я люблю тебя, — у
Тэхёна к Чонгуку миллиард вопросов, но он слишком боится узнать на них ответы,
поэтому решает ещё немного подождать и дать Чонгуку хоть чуть-чуть успокоиться. — Я
тебя люблю…
/end of flashback/

— Ты ушёл, так и не узнав, как сильно я тебя люблю, — Тэхён уже не рыдает. Просто
сидит на стуле с искусанными губами, опухшими глазами и покрасневшим носом.
Истерика была короткой, но забрала все моральные силы. — Мы ведь даже попрощаться
не успели. Когда я собирался на свою месть, я отправил Хосоку сообщение: попросил о
том, чтобы он передал тебе моё признание, если меня не станет. Я тогда так жалел,
что не смог сказать тебе это лично. И я поклялся себе, что если выживу, то
обязательно признаюсь. Первым делом. А потом мы спаслись, и ты был рядом со мной, я
держал тебя в своих руках и думал, что некуда спешить, что я всегда успею сказать
тебе то, что ты и так знаешь. Но теперь я понимаю, что я упустил слишком много, не
озвучив тебе это. Всегда нужно спешить признаваться. И любить тоже нужно спешить,
какую бы боль эта любовь ни приносила. А иначе, зачем вообще жить? Какой тогда
смысл в этой жизни? — Тэхён грустно улыбается, поджимая губы, и задумчиво опускает
взгляд. — Только сейчас понял, что тебя больше нет, — на мгновение Тэхёну кажется,
что он снова расплачется, но слёзы уже не идут, да и кожа на щеках высохла.
Наверное, у него действительно получилось уговорить себя свыкнуться. — Ты всегда
был моим ярким светом и счастьем. Порой мне было тяжело и хотелось удавиться
насмерть, но я вспоминал самые хорошие и добрые моменты, связанные с тобой, и
продолжал жить дальше. Я сожалею о том, что не смог забрать у тебя боль, муки,
страдания, подарить тебе миллион причин улыбаться каждый день и уйти вместо тебя –
я это точно заслужил. Я очень о многом сожалею, — Тэхён двигается ближе к камере,
совсем вплотную. Какое-то время успокаивается, а затем стирает с лица остатки слёз
и невероятно счастливо улыбается. Притворяется, точнее, но весьма правдоподобно. —
И я хочу, чтобы этот мир всегда помнил о том, что Ким Тэхён был безумно влюблён в
Чон Чонгука, что он сходит по нему с ума до сих пор. И что будет любить его до
последнего своего вздоха. До тех пор, пока жив, — секунда, и запись закончена.

Шторки еле заметно развеваются в стороны, приглашая Тэхёна выйти на площадку и

посмотреть на закат. Тэхён улыбается. Ему стало легче. Он поднимается со стула,
выходит на воздух и, присев на самый край бассейна и свесив ноги в пропасть,
смотрит на кроваво-красное небо.

— Помнишь... — выдыхает, прикрывая на мгновение глаза, — ты спросил «Ты привёз меня

сюда для того, чтобы я научился плавать»? Я ответил тебе, что для того, чтобы уйти.

Тэхён опускает взгляд на свои руки, на пальцах которых набиты маленькие татуировки;
на запястьях которых болтаются их с Чонгуком старые парные браслеты; над кожей
которых от худобы выступают кости и вены. На правой – бинт поверх содранной кожи,
на левой – свежая «Убей своих любимых» под плёнкой: любимый фильм Тэхёна, биография
Гинзберга.

У Чонгука была такая же. На том же самом месте.

— Я тебе соврал тогда.

/flashback/

— Мне жаль, Чонгук, искренне жаль, но… — Тэхён прикрывает глаза и громко
сглатывает, начиная пятиться назад. — Нет больше никаких нас, — Тэхён спешит
сбежать. У него снят соседний номер как раз для этой ситуации. И он не хочет
говорить Чонгуку о том, что последнюю ночь они проведут порознь, он хочет просто
уйти, пока его самого не разорвало на части перед Чонгуком, который выглядит так,
будто с ним это уже произошло. — Это конец, — заканчивает Тэхён шёпотом. — Прощай.

/end of flashback/
— Я привозил тебя сюда для того, чтобы ты утонул.
Комментарий к Epilogue
Пояснение концовки и ответ на «где предупреждение о смерти персонажа?» в
комментариях.

¹ – вторая часть стихотворения процитирована.