Министерство здравоохранения Российской Федерации

ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
РОССИЙСКАЯ МЕДИЦИНСКАЯ АКАДЕМИЯ ПОСЛЕДИПЛОМНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

УТВЕРЖДЕНО
Решением Учёного совета
ГБОУ ДПО РМАПО
Минздрава России

«___» __________ 2013 г.

М.Е. БУРНО, И.Ю. КАЛМЫКОВА

ГРУППОВЫЕ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ

С ТРЕВОЖНО-ДЕПРЕССИВНЫМИ ПАЦИЕНТАМИ
В ТЕРАПИИ ТВОРЧЕСКИМ САМОВЫРАЖЕНИЕМ

Учебное пособие-практикум

Москва
2013
 УДК 616.895.8
ББК 56.1
Б 915

Бурно М.Е., Калмыкова И.Ю. Групповые психотерапевтические занятия с

тревожно-депрессивными пациентами в терапии творческим
самовыражением: учебное пособие-практикум /М.Е. Бурно, И.Ю.
Калмыкова; ГБОУ ДПО «Российская медицинская академия
последипломного образования». – М.: ГБОУ ДПО РМАПО, 2013. – 53 с.
ISBN 978-5-7249-2027-8

Содержание настоящего учебного пособия-практикума соответствует

разделу дисциплины «Психотерапия» – «Методы психотерапии,
рекомендованные Минздравом РФ к использованию в РФ», в частности,
метод «Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно).
Цель учебного пособия-практикума – способствовать
самостоятельной подготовке и симуляционно-групповой работе
обучающихся, помочь им на примере нескольких р азработанных авторами
занятий практически познакомиться с методом.
Учебное пособие-практикум предназначено для
врачей-психотерапевтов, психиатров и медицинских психологов, а также
слушателей циклов дополнительного профессионального образования по
специальности «психотерапия».

УДК 616.895.8
ББК 56.1
Библиогр.: 9 назв.
Рецензенты: Ю.С. Шевченко – д.м.н., профессор, зав. кафедрой
детской психиатрии и психотерапии РМАПО.
В.В. Васильев – д.м.н., профессор кафедры психиатрии
Ижевской государственной медицинской академии.

ISBN 978-5-72349-2027-8 © ГБОУ ДПО РМАПО, 2013

 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

ТТСБ – терапия творческим самовыражением (Бурно М.Е.)

ТТС – терапия творческим самопознанием

ТПТПП – терапия проникновенно-творческим погружением в прошлое

3
 СОДЕРЖАНИЕ

Введение…..…..……………………………………………………………5

Часть 1. Рассказ А.П. Чехова «Казак»….…………………………………7

Часть 2. О психотерапии горя (по рассказам А.П. Чехова «Враги» и

В.В. Набокова «Рождество»)………….………………...……....10

Часть 3. Художник М.А. Врубель…………………………………...…...20

Часть 4. «Каменный цветок» П.П. Бажова…..…………………………..36

Часть 5. Фрагмент из истории болезни пациента С. ………………….. 43

Заключение………………………………………………………………..49

Глоссарий………………………………………………………………….51

Список литературы ……………………………….……………………...52

Основная……………………………………………………………. 52

Дополнительная……………………………………………………. 52

Интернет-ресурсы…………………………………………………... 52

4
 ВВЕДЕНИЕ
Настоящий отечественный клинико-психотерапевтический метод
(«Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно) – ТТСБ)»)
государственно признан и уже много лет преподаётся на кафедре
психотерапии и сексологии Академии (и особенно подробно – на циклах
тематического усовершенствования – «Терапия творческим
самовыражением»). Сложилась психотерапевтическая школа ТТСБ со
многими защищёнными диссертациями, вариантами метода.
Метод показан, прежде всего, тем амбулаторным пациентам с
эндогенно-процессуальными расстройствами (в том числе психиатр ическим
инвалидам), пациентам с расстройствами зрелой личности, больным с
зависимостями, психосоматическими и соматическими расстройствами,
которых объединяет тревожно-депрессивное страдание с болезненным
переживанием своей неполноценности (дефензивностью).
Для углублённого изучения ТТСБ необходима работа с основной
литературой по методу [1-5]. Но для того, чтобы приступить к изучению
настоящего пособия, для начала практической работы в ТТСБ, рекомендуем
познакомиться с двумя главными пособиями по методу [1,3], чтобы освоить
«азбуку», почувствовать «атмосферу» метода. Данное пособие само есть, в
сущности, путеводитель (вадемекум) в поле первых занятий по методу.
Обучающиеся знакомятся, с помощью настоящего пособия, с ещё
несложными занятиями. Занятиями для работы в психотерапевтической
группе-мастерской. Это – симуляционное обучение: «пациенты» здесь пока
ещё есть сами обучающиеся, коллеги ведущего группу психотерапевта
(например, преподавателя).
ТТСБ как естественнонаучный (клинический) психотерапевтический
метод отличается от психологически ориентированной Терапии духовной
культурой (от Арт-терапии, Экзистенциально-гуманистической
психотерапии) проникнутостью клиницизмом. Тем, что данный метод
основывается не на психологической теории (не на психодинамических и
других психологических концепциях), а на изучении клинической кар тины,
5
опирается на дифференциальную диагностику, строгую систему показаний и
противопоказаний, как и вся клиническая медицина, неотделимой частью
которой ТТСБ является. Особенности психотерапевтического воздействия (в
том числе одухотворённо-поэтического) здесь диктуются клиникой, а не
психологической теорией.
Существо ТТСБ состоит (очень коротко) в том, что психотерапевт
изучает вместе с пациентами разнообразные характеры (обычно в шир оком
понимании – «характерологические радикалы»), хронические душевные
расстройства-трудности с целью помочь пациентам выполнять свои
жизненные дела, общественно-полезные занятия по-своему, сообразно своим
характерологическим особенностям, особенностям своих хронических
душевных расстройств, то есть выполнять целебно-творчески. Для того,
чтобы поистине узнать, почувствовать себя собою, важно стремиться по-
своему выражать себя во всём, что не есть зло. Посильное изучение
повторимых характеров, повторимых хронических душевных р асстройств
помогает пациенту, постигая, например, свой характер, похожий на
характеры людей твоего характерологического круга (тревожно-
сомневающегося (психастенического), замкнуто-углублённого
(аутистического) и т.д.), – пережить, переживать чувство своей
неповторимости, уникальности, непохожести на других людей с таким же,
как у тебя, характером. Это светлое переживание своей неповторимости в
повторимости и есть творческое вдохновение, в котором чувствуешь-
понимаешь свой Смысл (неповторимый жизненный путь, своё
предназначение) и свою неповторимую Любовь. Любовь – в виде хотя бы
тёплой доброжелательности к людям с поиском добра в людях. Творческое
вдохновение (Creative inspiration) теснит переживание тревожно-тоскливой
неопределённости. Свет вдохновения со временем может сделаться у
человека, живущего творчески, постоянным, целительным стилем его жизни.
Настоящее пособие, смеем надеяться, поможет обучающимся в
практической работе почувствовать хотя бы крупицы творческого
вдохновения. Каждое занятие начинается с «либретто» (очерка,
6
стихотворения, пересказа и т.д.), которое сообщает группе «запал» для
переживания и размышления в духе ТТСБ. Преподаватель, кто-либо из
коллег или, со временем, пациентов выразительно читает «либретто». Затем
ведущий группу чётко ставит вопросы и происходит дискуссия. С каждым
занятием (порою на это уходят месяцы, даже годы) пациенты яснее
понимают, чувствуют свои душевные особенности, особенности других
людей, «силу (ценность) своей слабости», своё предназначение в жизни,
свою творческую, общественно полезную дорогу. Целительное вдохновение
более или менее надёжно поселяется в пациентах, способствуя стойким
ремиссиям и компенсациям.

ЧАСТЬ 1. РАССКАЗ А.П. ЧЕХОВА «КАЗАК»

Антон Павлович Чехов написал этот рассказ в 27 лет (1887).
Важное для нас из рассказа.
Арендатор хутора Максим Торчаков, «бердянский мещанин», с
молодой женой едут из церкви домой с освящённым куличом (на юге кулич
называют «пасхой» или «паской»). «Рыжий казак» сидит на кочке,
согнувшись, хворый; рядом оседланная лошадь. «Нет мочи ехать», –
жалуется казак, – «весь болю», «праздник в дороге застал»; «Вы бы,
православные, дали мне, проезжему, свяченой пасочки разговеться»!
Торчаков хотел, было, дать казаку кусок паски, но жена не позволила. «Не
дам я тебе паску кромсать! (…) Это не булка, а свячёная паска, и гр ех её без
толку кромсать». Но, отъехав больше версты, Торчаков стал вслух жалеть
казака. «Экий сердяга, вздумал в дороге хворать! Нет хуже напасти: ехать
надо, а мочи нет… Чего доброго, помрёт в дороге… Не дали мы ему,
Лизавета, паски, а небось и ему надо было дать. Небось и ему разговеться
хочется». И дома всё печалится Торчаков; от праздничной радости ничего не
осталось, не ест, не пьёт («обидели мы с тобой казака!»). «Он цар ю служил,
может, кровь проливал, а мы с ним как с свиньёй обошлись. Надо бы его,
больного, домой привезть, покормить, а мы ему даже кусочка хлеба не дали».
Дал Торчаков работнику «кусок кулича и пяток яиц». Сказал, что «там
7
больной казак с лошадью». А потом не вытерпел и сам туда поскакал. Нигде
нет казака. Торчаков даже подумал: «… а что ежели это бог нас испытать
хотел и ангела или святого какого в виде казака нам навстречу послал»?
Впервые после женитьбы заметил он, что жена недобрая. Жена в ответ на его
огорчения кричит: «Отстань ты от меня, холера, со своим казаком вонючим,
а то я к отцу уеду»! Жена казалась теперь «злой и некрасивой». Казак не
выходит из головы: «мерещились то его больные глаза, то голос, то
походка…». Вечером напился, жену ругал. «Утром на другой день праздника
он захотел опохмелиться и опять напился».
С тех пор скотина, ульи стали исчезать со двора, долги росли, жена
постылая… Говорил: бог прогневался на него и злую, глупую жену за
больного казака. Всё чаще напивался. Трезвый ходил по степи – «не
встретится ли ему казак…».
Вопросы психотерапевта группе.
1. Что за характеры у Торчакова и его жены?
2. Было ли у кого переживание своей вины, подобное тор чаковскому?
В чём существо этого переживания?
3. Как следует человеку с торчаковским характером жить, чтобы
поменьше было подобных переживаний?
4. Как помочь себе, если всё же случилось подобное переживание?
Примерные, сложившиеся в групповой работе ответы на эти
вопросы.
1. Характерологически - астенический (в широком смысле) Тор чаков.
Есть в нём и от застенчиво-раздражительного человека, и от тревожно-
сомневающегося (психастенического). Это трудно бывает разделить.
Напряжённо-авторитарная (эпилептоидная) Лизавета. И в ней тоже есть
хорошее – забота о семье, о порядке, о торжественном празднике, о хозяйстве
(чтобы не пришло в упадок).
2. Существо этого торчаковского переживания сказывается в том, что
«совестью замучился». Случилось это от его неспособности решительно
действовать – при всей душевной доброте, способности сочувствовать
8
ближнему. Подобный совестливый человек, например, сегодня, замучившись
совестью, возвращается из своего дома в подземный переход, чтобы всё-таки
подать там нищенке, а её, бывает, уж нет там. Это прекрасная, подлинно
человечная, нравственная боль души. Есть, значит, душа, если так болит.
3. Дабы поменьше было подобных переживаний, такому человеку
следует больше доверять своему нравственному чутью и, не р азмышляя, не
сомневаясь, сразу же помогать тому, кто нуждается в помощи, а то потом
замучаешься, как Торчаков. Как бы ты не любил свою Лизавету, не боялся
бы её огорчить. Надобно знать и чувствовать эту бесценность
нравственного чутья-желания в своём характере, знать о том, что такой
человек «задним умом крепок», знать свою душевную неповоротливость,
инертность, нерешительность, неуверенность – и быть готовым всё это, по
обстоятельствам жизни, решительно преодолевать, жить сразу же по совести,
«как чувствую». На Западе торчаковские переживания нередко называют
«кошачьим горем». У нас в России даже «малый» (в принятом смысле)
нравственный грех нередко болит как «серьёзное человечески совестливое
переживание». Поэтому лучше пусть будет таких грехов поменьше. Совесть
наша – единственное, что подсказывает, дурён наш поступок ил и «обычное
дело», «иначе нельзя было» и т.п. Неплохо даже повседневно тренир оваться
быть решительнее во имя добра людям.
4. Если всё же случилась такая невосполнимая жизненная прореха,
захватило переживание вины, остаётся делать побольше добра людям, дабы
искупить свою вину. Да, вот я такой нерешительный, сплоховал, но зато
теперь, в широком смысле, помогу, кому смогу (в том числе бедным,
больным, нуждающимся в моей помощи), чтобы полегче мне стало. Если
человек верующий, то поможет ему, если станет грехи отмаливать. И ещё
всегда надобно помнить, что живой человек не может не ошибаться, он
имеет на это право. И Лизавету можно понять, тоже по-своему стр адает. Но
нравственность, в отличие от морального кодекса, – вообще сложное, прежде
всего, характерологическое свойство. Например, тревожная женщина,
склонная к искренним, нравственно-этическим переживаниям, желая добра
9
дочери, может погубить жизнь своей послушной дочери, тревожно-
чистосердечно не советуя ей выходить замуж ни за этого человека, ни за
другого, а годы идут. Об этом тоже надо бы помнить, изучая свою тр евогу и
свою совестливость. Остаётся такому человеку, как Торчаков, быть собою в
своём жизненном поведении, жить своею совестью. Запрещено нарушать
лишь общепринятую, общечеловеческую, мораль (в том числе и законом
обозначенную как зло, преступление).
Сопровождение занятия слайдами, музыкой и т.д.
1. Фотографический портрет молодого А.П. Чехова (желательно в
возрасте 27 лет, когда Чехов написал этот рассказ).
2. Какой-либо южно-русский пейзаж. Может быть, хутор. Те места, где
происходит действие рассказа. Может быть, иллюстрации художников к
этому рассказу.
3. Какое-либо классическое русское грустное музыкальное
произведение, созвучное событиям, переживаниям в рассказе.

ЧАСТЬ 2. О ПСИХОТЕРАПИИ ГОРЯ

(по рассказам А.П. Чехова «Враги» и В.В. Набокова
«Рождество»)
В рассказе Антона Павловича Чехова (1860-1904) «Враги» (1887) у
доктора Кириллова и его жены умер дома единственный сын, мальчик. В это
время бесцеремонный человек Абогин требует, чтобы доктор, толком не
понимающий в горе, что от него хотят, срочно ехал лечить жену Абогина,
поскольку он, доктор, должен выполнять долг врача. Когда они приезжают к
Абогину, выясняется, что жена Абогина бежала с любовником. Кириллову и
Абогину, этим двум разным людям, никогда не понять друг друга, они
навсегда душевные враги.
Но мы берём из рассказа только то, что нам нужно для нашего занятия.
А это, прежде всего, – картина горестного переживания Кирилловым смер ти
сына. Внимательно врачебно, психологически рассматриваем это тщательно

10
описанное доктором Чеховым переживание Кириллова (ещё до отъезда к
Абогину).
«Кириллов повернулся спиной к Абогину, постоял и медленно вышел
из передней в залу. Судя по его неверной, машинальной походке, по тому
вниманию, с каким он в зале поправил на негоревшей лампе мохнатый
абажур и заглянул в толстую книгу, лежавшую на столе (зачем он всё это
делает? – М.Б.), в эти минуты у него не было ни намерений, ни желаний, ни о
чем он не думал и, вероятно, уже не помнил, что у него в передней стоит
чужой человек. Сумерки и тишина залы, по-видимому, усилили его
ошалелость (что за ошалелость? – М.Б.). Идя из залы к себе в кабинет, он
поднимал правую ногу выше, чем следует, искал руками дверных косяков
(зачем всё это делает? – М.Б.), и в это время во всей его фигуре
чувствовалось какое-то недоумение, точно он попал в чужую квар тиру или
же первый раз в жизни напился пьян и теперь с недоумением отдавался
своему новому ощущению. По одной стене кабинета, через шкапы с книгами,
тянулась широкая полоса света; вместе с тяжелым, спёртым запахом
карболки и эфира этот свет шел из слегка отворенной двери, ведущей из
кабинета в спальню... Доктор опустился в кресло перед столом; минуту он
сонливо (почему в горе и сонливо? – М.Б.) глядел на свои освещённые книги,
потом поднялся и пошел в спальню.
Здесь, в спальне, царил мёртвый покой. Всё до последней мелочи
красноречиво говорило о недавно пережитой буре, об утомлении, и всё
отдыхало. Свечка, стоявшая на табурете в тесной толпе склянок , кор обок и
баночек, и большая лампа на комоде ярко освещали всю комнату. На
кровати, у самого окна, лежал мальчик с открытыми глазами и удивлённым
выражением лица. Он не двигался, но открытые глаза его, казалось, с
каждым мгновением всё более темнели и уходили вовнутрь черепа. Положив
руки на его туловище и спрятав лицо в складки постели, перед кроватью
стояла на коленях мать. Подобно мальчику, она не шевелилась, но сколько
живого движения чувствовалось в изгибах её тела и в руках! Припадала она к
кровати всем своим существом, с силой и жадностью, как будто боялась
11
нарушить покойную и удобную позу, которую, наконец, нашла для своего
утомлённого тела. <…>
Доктор остановился около жены, засунул руки в карманы брюк и,
склонив голову набок, устремил взгляд на сына. Лицо его выражало
равнодушие (почему равнодушие? – М.Б.), только по росинкам, блестевшим
на его бороде, и заметно было, что он недавно плакал.
Тот отталкивающий ужас, о котором думают, когда говорят о смер ти,
отсутствовал в спальне. Во всеобщем столбняке, в позе матери, в
равнодушии докторского лица лежало что-то притягивающее, трогающее
сердце, именно та тонкая, едва уловимая красота человеческого горя,
которую не скоро ещё научатся понимать и описывать и которую умеет
передавать, кажется, одна только музыка».
В рассказе Владимира Владимировича Набокова (1899-1977)
«Рождество» (1925) у крупного чиновника Слепцова тоже умер сын,
мальчик. Слепцов приехал в свой летний дом из Петербурга. Сочельник. Он
«горько, гневно столкнул с перил толстый пушистый слой», «сразу
вспомнил, каким был этот мост летом». «По склизким доскам, усеянным
серёжками, проходил его сын, ловким взмахом сачка срывал бабочку,
севшую на перила. Вот он увидел отца. Неповторимым смехом игр ает лицо
под загнутым краем потемневшей от солнца соломенной шляпы, рука
теребит цепочку и кожаный кошелёк на широком поясе, весело расставлены
милые, гладкие, коричневые ноги в коротких саржевых штанах, в промокших
сандалиях. Совсем недавно, в Петербурге, – радостно, жадно поговорив в
бреду о школе, о велосипеде, о какой-то индийской бабочке, – он умер, и
вчера Слепцов перевез тяжелый, словно всею жизнью наполненный гр об, в
деревню, в маленький белокаменный склеп сельской церкви». В столе сына
Слепцов «нашел тетради, расправилки, коробку из-под английских
бисквитов с крупным индийским коконом, стоившим три рубля. О нем сын
вспоминал, когда болел, жалел, что оставил, но утешал себя тем, что куколка
в нем, вероятно, мертвая. Нашел он и порванный сачок – кисейный мешок на
складном обруче, и от кисеи еще пахло летом, травяным зноем».
12
Всхлипывая, Слепцов выдвигал ящики шкафа с коллекциями бабочек и
другими вещами сына. С ящиком оставшегося от сына перешёл из холодного
дома во флигель, в «жарко натопленную плюшевую гостиную», запретил там
Ивану ставить ёлку, стал читать дневник сына. Сын писал: «Сегодня идет
дождь, играл в шашки с папой, потом читал скучнейшую "Фрегат Палладу".
<…>. Чудный жаркий день. Вечером ездил на велосипеде. В глаз попала
мошка. Проезжал, нарочно два раза, мимо ее дачи, но её не видел...».
Слепцов поднял голову, проглотил что-то – горячее, огромное. О ком это сын
пишет? «Ездил, как всегда, на велосипеде, – стояло дальше. – Мы почти
переглянулись. Моя прелесть, моя радость...»
«– Это немыслимо, – прошептал Слепцов, – я ведь никогда не
узнаю...».
Он опять наклонился, жадно разбирая детский почерк,
поднимающийся, заворачивающий на полях.
«Сегодня – первый экземпляр траурницы. Это значит – осень. Вечер ом
шёл дождь. Она, вероятно, уехала, а я с нею так и не познакомился. Пр ощай,
моя радость. Я ужасно тоскую...».
«Он ничего не говорил мне...» – вспоминал Слепцов, потирая ладонью
лоб. <…> Слепцов встал. Затряс головой, удерживая приступ страшных
сухих рыданий.
– Я больше не могу... – простонал он, растягивая слова, и повторил еще
протяжнее: – Не могу – больше...
«Завтра Рождество, – скороговоркой пронеслось у него в голове. – А я
умру. Конечно. Это так просто. Сегодня же...»
«Он вытащил платок, вытер глаза, бороду, щеки. На платке остались
темные полосы.
– … Смерть, – тихо сказал Слепцов, как бы кончая длинное
предложение».
И вдруг щёлкнуло что-то: это прорвался кокон. И по стене ползёт
«чёрное сморщенное существо величиною с мышь». Тепло здесь – потому
это и случилось. «И крылья – ещё слабые, ещё влажные – всё продолжали
13
расти, расправляться, вот развернулись до предела, положенного им Богом, –
и на стене уже была – вместо комочка, вместо чёрной мыши, – громадная
ночная бабочка, индийский шелкопряд, что летает, как птица, в сумраке,
вокруг фонарей Бомбея.
И тогда простёртые крылья, загнутые на концах, тёмно-бархатные, с
четырьмя слюдяными оконцами, вздохнули в порыве нежного,
восхитительного, почти человеческого счастья».
Так Слепцов был спасён от самоубийства.
Вопросы психотерапевта к группе.
1. Каковы предположительно, на первый взгляд, характеры Кириллова
и Слепцова?
2. Каким образом обнаруживает себя главная особенность пр иродной
душевной защиты (то есть защиты, соответствующей природе определенного
человеческого характера) у Кириллова, у Слепцова?
3. Почему Кириллов в минуты горя внимательно "поправил на
негоревшей лампе мохнатый абажур и заглянул в толстую книгу, лежавшую
на столе", почему он по дороге в свой кабинет "поднимает правую ногу
выше, чем следует, ищет руками дверных косяков", почему у него вид
ошалелого, пьяного без вина человека, а то и сонливого? Почему в такой
горестной обстановке Кириллов с равнодушным выражением лица "засунул
руки в карманы брюк и, склонив голову набок, устремил взгляд на сына?" .
Почему "тот отталкивающий ужас, о котором думают, когда говорят о
смерти, отсутствовал в спальне"?
4. Как психотерапевтически или лекарственно помочь Кириллову и
надо ли ему в таком его состоянии помогать?
5. Что возможно предположить о том, как будет чувствовать себя
Кириллов позднее – в этот же день или завтра, через неделю-другую?
6. В каком состоянии следует Кириллову помогать и как?
7. Почему Слепцов в горестном состоянии так остро переживает, читая
дневник сына, читая то, о чём никогда не узнает: в какую девочку-дачницу
был так трогательно влюблён сын?
14
 8. Каким же образом обнаруживает себя природная душевная защита
Слепцова? Какая картина душевной защиты в переживании горя близка,
ближе – мне самому?
9. Что именно спасло Слепцова от самоубийства? Каким образом это
спасение произошло?
10. Как помогать человеку такого склада, как Слепцов, в его
переживании горя? Как тут помочь природе защищаться совершеннее?
Примерные, сложившиеся в групповой работе ответы на эти
вопросы.
1. Предположительно у Кириллова тревожно-сомневающийся характер
(психастеническая акцентуация), а у Слепцова – замкнуто-углубленный
характер (аутистическая (шизоидная) акцентуация).
2. Главная особенность природной душевной защиты у Кириллова –
деперсонализационно-дереализационное состояние. То есть природа
защищает его от душераздирающей тоски неестественностью чувствования.
Кириллов, головою все понимая, не чувствует себя эмоциональным самим
собою (чувство, что "Я" – не "Я": не по-своему чувствую). Следовательно, и
окружающее, по причине эмоциональной несамособойности, не чувствуется
действительным, реальным (дереализация). В этом состоянии
эмоциональной, душевной неестественности, заторможенности Кириллов
теряется. Свой, собственный, мир и весь мир как бы ускользают от него.
Душевной боли нет, но зато есть по-своему неприятное растерянное
бесчувствие, мягкая (невротическая) эмоциональная дезориентировка в себе
и окружающем.
Главная особенность природной душевной защиты у Слепцова –
глубинное стремление (тоже бессознательное) вернуться к подлинной для
него действительности – действительности (реальности) не материальной, а
духовной, с которой он на время (в горе) потерял связь. Эта подлинная для
него (так он чувствует аутистической природой своей души) духовная
действительность, связь с которой потеряна или ослаблена, – есть вечный
изначальный Дух, правящий миром, знающий о нас всё и называемый Богом,
15
Красотой, Истиной, Гармонией, Любовью, Смыслом и т.д. Николай
Александрович Бердяев (1874-1948) в книге «Самопознание (Опыт
философской автобиографии)», по-видимому, переживавший тоскливые
состояния, поясняет, что «тоска <…> означает неслиянность с
трансцендентным» (потусторонним), она «может пробуждать богосознание,
но она есть также переживание богооставленности». И вот, по-видимому,
Слепцов, в соответствии со своим иным, нежели у Кириллова,
идеалистическим мироощущением, невольно стремясь вернуться к Богу,
слиться с трансцендентным, ищет эту Любовь, вечную Красоту, Гармонию в
своих воспоминаниях о соломенной шляпе умершего сына, о промокших его
сандалиях, о бабочке, которую ловил мальчик, и потом – в его дневниковых
записях.
3. В состоянии своей защитно-приспособительной неестественности
чувствования (природная защита от острой тоскливости) Кириллов,
отрешенный, рассеянный, «ошалелый», невольно стремится опереться на
естественность-реальность, на как бы осознанное делание чего-то, дабы
вернуться к душевной собранности, целенаправленности. Для этого деловито
абажур поправил (хотя лампа не горит), в книгу внимательно заглянул, хотя
ничего там не прочёл. Он как-то неестественно двигался (искал руками
дверных косяков), но двигался так, как будто бы именно так для чего-то и
нужно так двигаться. И вообще стоял с сонливым лицом и руками в
карманах, будто бы ничего особенного не случилось. Такого рода душевная
защита, свойственная людям мыслительного (психастенического,
психастеноподобного) склада, совершенно иное, нежели защитное сужение
сознания «художников» (с «истерикой», причитаниями и т.п.). Защита людей
мыслительного склада скромна, несовместима с ужасом и даже нередко
несёт в себе тонкую лирическую ноту, земную, деперсонализационную
красоту горя. Музыка земного одухотворенного подспудного желания делать
добро людям, быть может, звучит и в том, как, пока механически, доктор
Кириллов заглянул в толстую книгу на столе (наверно, медицинскую). И

16
здесь природа подсказывает ему и его психотерапевту – как именно
спасаться потом от душевной боли, если защита ослабеет.
4. В таком деперсонализационном состоянии Кириллову нет смысла
как-то активно, «растормашивающе», помогать (неплохо помогает сама
природа). Пусть человек совершает в этом оцепенении какие-либо поначалу
механические действия, что и происходит здесь уже. Но важно наблюдать за
ним, потому что деперсонализационный щит может рано или поздно
рассосаться и может наступить тяжелое, даже опасное в отношение суицида ,
состояние тоскливой боли.
5. Защитно-приспособительная деперсонализация по опыту многих
людей, её переживавших, обычно сохраняется от нескольких часов до
нескольких дней. Потом она слабеет, выключается – и тогда человек
возвращается к обычной своей душевной жизни или же наступает
незащищенное страдание.
6. Кириллову следует помогать тогда, когда он страдает, не
защищённый ослабевшей уже деперсонализацией. Страдание могут ослабить
по-своему деперсонализирующие транквилизаторы или же гипнотические
сеансы. Гипнотической картиной являются, в сущности, те же защитно-
приспособительные полярные «физиономии» (деперсонализационная и
сомнамбулически-вытеснительная), обнаруживающиеся при гипнотизации
(шоковом или мягко-дружеском «нападении» (известное противостояние
врача и пациента в сеансе) гипнотизирующего на гипнотизируемого).
7. Слепцов так остро переживает записанное сыном в дневнике о
девочке ("… я ведь никогда не узнаю…"), видимо, потому, что невольно
хотел бы яснее, подробнее рассмотреть трогательную Красоту влюблённости
мальчика в девочку-дачницу и, благодаря этому, обрести «слияние»
(Бердяев) с трансцендентным, с Красотой-Богом.
8. Природная душевная защита Слепцова, таким образом,
обнаруживает себя в стихийном поиске Красоты, Истины, Гармонии, Бога.
Слепцов целительно-бессознательно «цепляется» в горе за Гармонию,
Красоту. Для него Красота есть Бог. Объяснить следует близким пациента,
17
почему он, например, всё сидит в тоске у аквариума с рыбками или
рассматривает свои марки в альбоме. Этой целительной силой аутистической
Красоты способен проникаться и человек с одухотворённо-
материалистическим мироощущением.
9. Слепцова спасает от самоубийства неожиданная Божественная
Красота индийской Бабочки, одновременно символизирующая рождение
новой жизни (сравним с праздничным пасхальным яйцом, символом вечной
жизни). Расправляющая крылья только что родившаяся экзотическая Бабочка
для Слепцова есть Рождество, Возрождение Красоты, Любви, Христа.
Слепцов уже пленён всем этим, он возвращается к Богу и потому от
самоубийства спасён.
10. Человеку аутистического (идеалистического) склада в его
горестном состоянии следует помогать подобным образом воссоединиться с
Богом, вечной Красотой, Гармонией – помогать молитвой, общением с
одухотворенным изобразительным искусством, поэзией, неназойливо, как бы
между прочим, обращая его внимание на предметы Красоты (в том числе на
декоративных рыбок, орнаменты, коллекции бабочек), осторожно включая
тихую высокую музыку и т.п. Часто особенно важно тут общение именно с
«аутистической» (символической, сновидной) Красотой, как бы
отделяющейся, по словам некоторых аутистов, от какого-то красивого
предмета – цветка, камня, картины. Одновременно важно психиатрически
помнить об опасности суицида в случае глубокого аутистического страдания,
уговаривать принимать лекарства, при необходимости соглашаться на
инъекции, стационирование и т.д.
В конце занятия уместно проникновенно прочесть вслух следующее
стихотворение влюблённого с детства в бабочек В.В. Набокова, законченное
уже в эмиграции.
Бабочка
(Vanessa antiopa)
Бархатно-чёрная, с тёплым отливом сливы созревшей,
вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой
18
 сладостно светится ряд васильково-лазоревых зёрен
вдоль круговой бахромы, жёлтой, как зыбкая рожь.
Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья,
то припадая к коре, то обращаясь к лучам…
О, как ликуют они, как мерцают, божественно! Скажешь:
голубоокая ночь в раме двух палевых зорь.
Здравствуй, о, здравствуй, грёза берёзовой северной рощи!
Трепет и смех, и любовь юности вечной моей.
Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье,
Крылья узнаю твои, этот священный узор.
<1917-1922>
Сопровождение занятия слайдами, музыкой и т.д.
1. Портреты (фотографические) молодых А.П. Чехова и В.В. Набокова.
Желательно дать известную фотографию Набокова-мальчика со своей
коллекцией бабочек.
2. Слайды-картины (в сравнении) близкого характерологически Чехову
живописца Клода Моне и близкого по характеру Набокову живописца
Михаила Васильевича Нестерова.
3. Слайды-фотографии экзотических бабочек с аутистической (изящно
символической) красотой их крыльев.
4. Слайд-картина Рембрандта «Снятие с креста». В этой картине, по
причине одухотворённо-реалистической природы души художника,
деперсонализационно-земная красота горя как бы соединяется с вечной
торжественной Божественной Красотой. Как и в чеховском рассказе
«Студент».
5. Божественно-аутистическая музыка Баха в сравнении с музыкой
реалистической (Моцарт, Глинка). Русское грустное музыкальное
произведение, в котором слышится «едва уловимая красота человеческого
горя».
6. Коллекции бабочек.

19
 Примечание.
Настоящее лечебное занятие, конечно, – не только для чисто
пограничных пациентов (психастеников, шизоидов (аутистов) и т.д.), но и
для разнообразных пациентов полифонической (эндогенно-процессуальной)
природы характера, особенно – с мощным психастеническим или мощным
аутистическим радикалами в мозаике характерологической полифонии.

ЧАСТЬ 3. ХУДОЖНИК М.А. ВРУБЕЛЬ

Михаил Александрович Врубель (1856-1910) – русский живописец.
Гениальный русский художник Михаил Александрович Врубель
родился в Омске в семье строевого офицера. Предки со стор оны отца были
выходцами из прусской Польши («врубель» по-польски – воробей).
Мать Врубеля умерла, когда мальчику было три года. Когда Вр убелю
исполнилось семь лет, его отец женился во второй раз. Мачеха художника,
была пианисткой, и её занятия музыкой способствовали духовному развитию
маленького Врубеля. По воспоминаниям старшей сестры: «элементы
живописи, музыки и театра стали с ранних лет его жизненной стихией».
«В детстве был кумиром всех девочек, много было мягкости и
нежности, что-то женственное» (П.К. Суздалев).
Рисовать Врубель начал рано. В восемь лет посещал рисовальные
классы Общества поощрения художников. «У него была феноменальная
память, в особенности визуальная» (П.К. Суздалев). Девятилетний Вр убель,
по воспоминаниям сестры, после двух посещений саратовской церкви, в
которую была помещена копия «Страшного суда» Микеланджело, «наизусть
воспроизвёл её во всех характерных подробностях».
Врубель получил прекрасное образование. В 18 лет он окончил
Ришельевскую Классическую гимназию с золотой медалью.
По сохранившимся врубелевским письмам гимназического периода
вырисовывается довольно отчётливый образ: типичный отличник, отчасти –
в меру, приличную естественному юношескому кокетству, пижон,
общительный, начитанный, с многообразными музыкально-театрально-
20
литературными интересами, щеголяющий иностранными словечками и
комичными галлицизмами, играющий красотами эпистолярного слога не
столько от избытка литературной фантазии, сколько от желания быть
забавным в скучном жанре родственной переписки.
«По окончании гимназии начинает меняться характер. Сделался
задумчив, застывает, стоя на одном месте, впадает в оцепенение. По-
видимому начинают выделяться шизоидные черты. Иногда обычная
вдумчивость сменяется ажиатацией. Тогда острая жажда впечатлений. Пьёт
алкогольные напитки, иногда помногу… Друзей и врагов удивляет своим
талантом. Совершенно исключительная память» (М.И. Цубина).
«За его сосредоточенность, замкнутость и склонность к размышлению
его называли в шутку молчуном и философом» (П.К. Суздалев).
После окончания гимназии поступил на юридический факультет
Петербургского университета. Подрабатывал репетиторством. Обаятельный,
эрудированный, он был незаменим во всевозможных домашних театрах и
живых картинах. Чужие люди брали Мишу в Европу, одевали его. Он
говорил сестре: «Я не только не горд, я почти подл в денежных отношениях».
Окончив с грехом пополам университет и промучившись год в
канцелярии военно-судного управления, Врубель вдруг круто поменял
жизнь: поступил в Академию художеств (1880 год, 24 года). Учился у пр оф.
П. П. Чистякова – всеобщего учителя (Репин, Суриков, Поленов, Серов,
Васнецов и др.). В Академии Врубель работает много и серьёзно. «Ты
представить себе не можешь – пишет он сестре, – до чего я погружён всем
своим существом в искусство: просто никакая посторонняя искусству мысль
или желание не укладываются, не прививаются». Рисует по 12-14 часов в
день. «Я до того был занят работою, что чуть не вошел в Академии в
пословицу. Если не работал, то думал о работе <…>, что заставило меня
окончательно забыть всё постороннее» (из автобиографии Врубеля).
В 1884 году (28 лет) Врубель был приглашён расписывать иконостас
Кирилловской церкви в Киев по рекомендации Чистякова, который сказал:
«Он мой лучший ученик, более талантливого я не знаю».
21
 Художник Л. Ковальский рассказывал, как он впервые встретился с
Врубелем вскоре после прибытия Врубеля в Киев. «Я расположился писать
этюд на высоком холме с видом на Днепр и дальние луга. Тишина вечера,
полное отсутствие кого бы то ни было, только кроме ласточек, которые
кружились и щебетали в воздухе. Я в спокойствии созерцания изображал, как
умел, свой 30-верстный пейзаж, но тихие шаги, а потом устремленный взгляд
заставил меня повернуться. Зрелище было более чем необыкновенное: на
фоне примитивных холмов Кирилловского за моей спиной стоял белокурый,
почти белый блондин, молодой, с очень характерной головой, малень кие
усики тоже почти белые. Невысокого роста, очень пропорционального
сложения, одет... вот это-то в то время и могло меня более всего пор азить...
весь в черный бархатный костюм, в чулках, коротких панталонах и
штиблетах. Так в Киеве никто не одевался, и это-то и произвело на меня
должное впечатление. В общем, это был молодой венецианец с картины
Тинторетто или Тициана, но это я узнал много лет спустя, когда был в
Венеции. Теперь же на фоне кирилловских холмов и колоссального купола
синевы киевского неба появление этой контрастной, со светлыми волосами,
одетой в черный бархат фигуры было более чем непонятным анахронизмом.
Незнакомец наклонился ближе, посмотрел пристально и серьезным тоном,
как будто вещь неизвестно какой важности, сказал: «А где же у вас пер вый
план? Это вот, эти копны сена? Да ведь до них несколько вер ст! Так нельзя
писать, это вы делаете вздор – изучать природу надо начинать от листка, от
деталей, а не брать, как вы, всякую всячину и пичкать на ничтожном
клочке – это какая-то энциклопедия, а не живопись. Вы не сердитесь, я это
потому сказал, что вижу вашу ошибку». Посмотрел еще немного и исчез; я
даже не обернулся посмотреть, я был пришиблен обидными словами,
которых мне показалось очень много в его замечании, но меня все-таки
занимало, что он так искренно и серьезно говорил о моей работе, на которую
я смотрел как на вещь, не стоящую внимания, – меня приучили к этому в
школе, там серьезно никто не смотрел ни на свою, ни на чужую работу».

22
 Реставрацией древних церквей и фресок руководил Анд риян Прахов,
который вскоре заметил, что лик на иконе Богоматери очень напоминает
образ его жены. Лучистые глаза Эмили Львовны смотрели со всех стен. Кого
бы ни писал Врубель – архангела или великомученика, куда больше заботясь
об изяществе, чем о скорбности ликов, все они выходили на одно лицо.
Врубель старался поразить воображение Эмили: мог придти на званый вечер,
нарочно выпачкав нос краской. Дальше букетов, многозначительных
взглядов и вздохов Врубель не шёл – может от природной застенчивости, а
скорее из неловкости перед своим благодетелем – Праховым. Михаил слагал
сонеты, дарил акварели и рисовал любимую. Прахов предупредил, что
«восхищение» его супругой «компрометирует её», а «портретное сходство в
иконописи неуместно», и, в конце концов, изгнал Врубеля из своего дома,
оплатив поездку в Венецию, якобы для изучения техники мозаики, где
Врубель пробыл год.
«В то время, когда Врубель жил в Киеве, он довольно часто страдал
приступами сильнейшей мигрени. Случалось, что приходил к нам днём или
вечером как будто совершенно здоровый, а через несколько минут менялся в
лице и просил дать ему таз с горячей водой, в который погружал кисти обеих
рук. В таких случаях ставили специально для него самовар, он сам наливал
из него воду в таз, и почти не дожидаясь, когда остынет, опускал в неё р уки,
прося подливать из крана, чтобы вода была горячее. Потом принимал
огромную дозу фенацетина. Обычно после этой лечебной процедуры его
укладывали на диван в гостиной, где оставляли одного спокойно лежать до
обеда, если приходил днём» (Н.А. Прахов).
«… переутомился на кирилловских работах и поэтому последующие
три года "были рядом колебаний и попыток"» (из автобиографии Врубеля).
«Отличался обидной нерешительностью. Неровный и
неуравновешанный характер, всё больше пристращался к вину. Пил он как-
то не так, как все, не любил общества» (М.И. Копшицер).
Когда Врубель вернулся в Киев, то его к Праховым больше не звали.
Вот тогда-то отставленному иконописцу и пришёл дерзкий замысел Демона.
23
Черты у нового героя остались прежними. Но вместо ангельской чистоты
Врубель теперь писал на этом лице грубую чувственность и лукавство.
Пытался бороться. Отправил серию акварельных эскизов росписи в
комиссию по строительству Владимирского собора. Врубель писал
следующее: «Я старался сделать иллюзию Хр иста наивозможно прекрасною.
Я хочу, чтобы всё тело его лучилось, чтобы всё оно сверкало, как один
огромный бриллиант жизни». Но ему ответили, что «эскизы, выполненные с
большим искусством, расходятся с православным иконографическим
каноном» (из автобиографии Врубеля).
Художнику не удалось осуществить свои замыслы в стенных росписях.
Его участие в убранстве собора ограничилось созданием причудливых
орнаментов, но и этой работе Врубель отдается с увлечением, проявляя
неистощимое богатство фантазии. По высказыванию Нестерова, Врубель,
«совершенно бескорыстный невинный отсутствующий с нашей планеты,
витал в своих видениях грезах, а эти грезы, посещая его, не оставались его
гостями долго, уступая свое место новым мечтам, новым образам, еще
невиданным, нежданным, негаданным, прекрасным видениям жизни и
фантазии чудесного художника "нездешних стран"».
Конец надеждам! Перед Врубелем встал призрак долговой ямы. Новых
серьёзных заказов не предвиделось, а если и случались, Михаил
Александрович не умел этим воспользоваться.
«Врубель был открытым и лёгким в общении человеком и весь состоял
из парадоксов. Но, несмотря на лёгкое богемное существование, он очень
серьёзно относился к своему творчеству, и в то же время при всём серьёзном
и ревнивом отношении к своему творчеству в процессе работы, он легко
расставался с картинами тогда, когда они были уже готовы» (Н.А. Прахов).
Однажды утром к Врубелю заглянул Васнецов. Врубель спал на
порванном диване, а рядом на мольберте стояла удивительная картина:
«Христос в Гефсиманском саду». «Шедевр!» – понял Васнецов и побежал за
собирателем живописи Терещенко. Тот согласился купить картину за
300 рублей – редкая удача! Но когда Терещенко зашёл на другое утро за
24
картиной, на полотне вместо Христа красовалась рыжая циркачка. Художник
объяснил: «Вчера ходил в цирк. Захотелось написать, а холст купить не на
что».
«Профессор Иванов, хорошо осведомлённый о киевском периоде
жизни Врубеля пишет следующее: «…последний год его пребывания в Киеве
был плодотворным и важным по новым его достижениям в искусстве. Но,
как и прежде, одновременно с расцветом творческих сил и как будто оттого
ещё напряжённее и ярче проявлялось в нём тогда влечение к вину и
чувственному разгулу, которое он в шутку называл "своим гомер измом"»»
(Н.А. Прахов).
Отец Врубеля решил вернуть Михаила домой, одел, обул, дал денег, но
через месяц Врубель сбежал. До Киева денег не хватило, остался в Москве.
Поселился в тесной мастерской с Коровиным.
Коровин о 30-летнем Врубеле вспоминал: «Небольшого роста, худой, с
лицом человека, на котором нет простоты (черт) народа, сдержанный, как бы
спокойный. Хорошо причёсанный, тщательно бритый, с тонкими кр епкими
руками. За завтраком я обратил внимание, что Врубель кр асиво дер жится и
красиво ест. "Это жокей", – подумал я. "Вы хорошо ездите верхом? –
(неожиданно спросил) он, – Я езжу как жокей". Я испугался: он как будто
понял мои мысли. "Что это у Вас на груди белые большие полосы, как
шрамы?" "Да, это шрамы. Я резал себя ножом. <…> Поймете ли Вы, – сказал
Врубель – Я любил женщину, она меня не любила – даже любила, но многое
лишало её пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это
лишающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались"».
Коровин вспоминал следующее: «Изящество Михаил ценил превыше
всего. Если пачкались манжеты, он шёл покупать новую рубашку, не
печалясь, что остался без обеда. Задолжал прачке, дворнику, но по утрам
умывался духами, выливая в таз по целому флакону. Отдавал свои кар тины
за гроши, чтобы купить лишний цилиндр, галстук, пару белых перча ток и
чёрных гамаш». Васнецов и Коровин, глядя на него, шептались: «Евр опеец,
гонористый парень, не то, что мы с тобой, утюги!». Собственной нищеты
25
Врубель словно не замечал. Писал родным: «У меня прекрасная комната».
Увидев эту «прекрасную комнату», отец ужаснулся: «вся меблир овка – два
табурета и кровать. Ни одеяла, ни тёплого пальто. Может быть в закладе. В
кармане всего пять копеек. Больно, горько до слёз мне было всё это видеть.
Ведь столько блестящих надежд! Ведь уже 30. И что же?»
«Был человеком увлекающимся и в своих увлечениях терявший меру…
Неуравновешенностью Врубель отличался почти всегда. Он то с
необычайным напряжением работал, поражая быстротой и неутомимостью,
то впадал в прострацию, целыми неделями ничего не делал… А позднее, в
Москве, периоды депрессии становятся частыми» (Н.М. Тарабукин).
В 1889 году, когда положение сделалось совсем безысходным,
вмешалась сама судьба в лице Саввы Мамонтова, хотя ни самого художника,
ни его живописи меценат не понимал и не любил. Сработало Саввино
безошибочное чутьё на гениев. Он приютил Врубеля, и Михаил стал
участником Мамонтовского кружка, руководил керамической мастер ской в
Абрамцеве, оформлял спектакли Московской частной оперы Мамонтова.
Перемена жизни обновляет – Врубель ожил, как бы помолодел, многое его
манило. Он возобновил прежние знакомства и завязал новые, оказался в
среде талантливых художников, людей, которые его понимали. Отошли
наваждения киевских лет. Сестре он писал: «Помнишь мои намеки на
киевскую пассию – я ей изменил, хотя мне все еще дор ого воспоминание».
Но главным увлечением оставалась работа и работа. Теперь, в атмосфере
соревнования и конкуренции, он работал более поспешно, более
разбросанно; кое-что делал, по собственному признанию, из побуждения:
«Так не дамся же!» «Но мания, что непременно скажу что-то новое, не
оставляет меня». Главной темой его творчества становится тема Демона, в
которой Врубель символически ставит «вечные» вопросы добра и зла,
изображает свой идеал одинокого бунтаря, не приемлющего обыденность и
несправедливость. Показывая первые наброски отцу, Вр убель говорил, что
Демон – дух «не столько злобный, сколько страдающий и скор бный, но пр и
всём том дух властный… величавый». Отец художника, А.М. Врубель, в
26
письме к дочери (А.А. Врубель) сообщает о сыне: «В разговорах
обнаруживал неимоверное самомнение о себе – как о художнике, творце и
вследствие этого – не допускал… никакой мерки, никакого сравнения его –
художника с людьми обыкновенными» «Демон (сидящий)» был закончен в
1890 году (34 года). Это было только началом врубелевской «демониады» –
вскоре Михаил нарисовал иллюстрации к лермонтовскому «Демону». И тот
же образ воплотил в глине, придав ему жуткую «настоящесть» (много позже,
в 1928 году скульптурную голову демона разобьёт в Русском музее некий
душевнобольной).
В Петербурге стали поговаривать об одержимости художника
дьяволом и… скупать его работы. Так Врубель вошёл в моду. Рекой
полились заказы: картины, оформление домов, мозаики, панно… Михаил
Александрович до того воспрял духом, что даже задумал жениться (сна чала
на приятельнице Мамонтовых, потом на Елизавете Кончаловской, потом на
Вере Саввишне Мамонтовой, но все три девицы отказали).
Врубель женился довольно поздно на одной из самых выдающихся
русских певиц Надежде Ивановне Забеле. Роман с Надеждой Ивановной был
обставлен всеми атрибутами романтической влюбленности. Н.И. Забела
вспоминает: «На одной из репетиций <...> я во время перерыва (помню,
стояла за кулисой) была поражена и даже несколько шокирована тем, что
какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул:
«Прелестный голос! Дайте скорее Вашу руку! Позвольте же поцеловать!»
Стоявшая здесь Т.С. Любатович поспешила мне представить: «Наш
художник Михаил Александрович Врубель», – и в сторону мне сказала:
«Человек очень экспансивный, но вполне порядочный» <...>. Так
чувствителен к звуку голоса Михаил Александрович был всегда. Он тогда
еле мог разглядеть меня, – на сцене было темно; но звук голоса ему
понравился». Выходит так, что Врубель сразу влюбился не столько в лицо,
облик, сколько в образ, голос, в мечту, создание своего воображения. И
только потом узнал как зовут чаровницу, что она молода и красива. На одн у
только оперу «Садко», где пела Забела, Врубель потом ходил девяносто р аз.
27
Писал сестре, что если Надежда Ивановна откажется выйти за него замуж, он
покончит с собой. Она не отказала, хотя вся её семья восстала пр отив этого
брака: слава Врубеля была скандальной, заработки случайными, к тому же он
много пил и безумно сорил деньгами. На свадьбу Михаил Александрович
подарил невесте чудную брошь с опалом и бриллиантами вокруг.
Сестра его жены, впервые познакомившись с Врубелем, писала в
дневнике: «Внешне это был небольшого роста и хрупкого сложения блондин,
немного суетливый, экспансивный, большей частью общительный и
приветливый, иногда раздражительный. В его характере коренилась какая-то
вечная невзрослость, беспечная нерасчётливость, – человек мгновенных
порывов, неожиданных поступков, внезапных причуд. Он показался мне
слабым, такой маленький, мне стало его жалко, я мало верю в его
будущность, мало у него сил».
Врубелю было сорок, Забеле – двадцать восемь, когда они поженились.
Врубель участвовал в качестве оформителя спектакля «Демон», где пела
Забела, и сочинил столь фантастические и непригодные на практике
декорации, что сам чуть не погиб, когда декорация внезапно обрушилась.
Зато причёска, костюм, грим, придуманные Врубелем для жены, были
великолепны. Женившись, Врубель перестал тосковать о несбывшейся когда-
то любви и на какое-то время сделался совершенно счастливым человеком. В
один из счастливых московских дней Врубель получил телеграмму: отец пр и
смерти. Михаил поехал прощаться, но переключиться на печальный лад не
сумел: у постели умирающего всё шутил, заказывал к обеду шампанское и
поднимал игривые тосты. Сестра упрекала его в чёрствости, каменном
бесчувствии – тот объяснил, что не в силах спуститься с заоблачных высей
творчества к будничной житейской прозе. «Мишенька, но ведь тем, кто
бежит от реальности, она жестоко мстит» – грустно сказала сестра.
Счастливый период семейной жизни оказался недолгим. На шестом
году семейной жизни, в 1901 году (Врубелю 46 лет), Надежда родила сына. У
Саввочки была уродливая заячья губа. Для Врубеля, поклонника всего
изящного, это был страшный удар! Он всё искал каких-то причин, шептал под
28
нос: «Это я обрек наш род на вырождение. Моя вина». Но в чём та вина – не
объяснял. Михаил Александрович вообще стал неразговорчив. И все чаще
запирался в мастерской.
И, собственно, с этого момента начинается его срыв в острый психоз и
безумие. И с этого же момента он снова писал Демона. Врубель начинает
работать над своим «Демоном поверженным». Он стоял у мольберта по
двадцать часов подряд. Написанное счищал, начинал заново, в нетерпении залеплял
куски непросохшей краски газетной бумагой и писал по ней... Самым трудным
было поймать нужное выражение лица. Однажды Врубель нашел то, что искал: в
исступленном, больном взгляде Демона читалось гордое и злобное нежелание
смириться с поражением. Художник даже не сразу понял, что смотрит в зеркало.
Порой на Михаила Александровича накатывали приступы агрессии, и тогда
он выходил на улицу. Однажды избил извозчика, потом капельдинера в театре,
газетного репортера... Жена писала: «Это что- то неимоверно странное, ужасное. В
Мише как будто бы парализована какая-то сторона его душевной жизни. Ни за один
день нельзя ручаться, что он кончится благополучно». Врубель теперь почти не ел,
бросил умываться и бриться, не стал даже лечиться, когда началась лихорадка.
Врачи считали, «что это – нервное». Что пациенту надо поменьше работать и
побольше спать. Только вот беда – спать-то Врубель как раз и не мог. Стоило
задремать, как во сне ему являлся Демон и требовал немедленно становиться за
мольберт... В одно из таких «посещений» Врубелю было велено назвать картину
«Ikone», то есть «Икона». Но с таким названием на выставку не брали – пришлось
остановиться на «Демоне поверженном». Н.А. Прахов говорил, что художник
придерживался сократовского толкования слова «демон»: «Он утверждал,
что "Демона" не понимают, путают с дьяволом, тогда как по -гречески
"демон" значит "душа". Следовательно, «Демон поверженный» –
изображение души». Если вспомнить утверждение Врубеля, что отнять у
человека возможность эстетического наслаждения – «… ведь это лучшую
частицу жизни у человека украсть!», то станет ясно, что «Демон
поверженный» символически олицетворяет Душу художника, в широком
смысле слова.
29
 На выставке «Мир искусства» полотно вызвало сенсацию! Женственно-
хрупкое, почти бесплотное и бесполое существо синеватого цвета, словно мертвая
ощипанная птица. Бенуа писал: "Каждое утро... публика могла видеть, как
Врубель "дописывал" свою картину. Лицо становилось все страшнее и
страшнее, мучительнее и мучительнее, его поза, его сложение имели в себе
что-то пыточно-вывернутое".
Скоро наступила развязка: консилиум во главе с профессором Бехтеревым
порекомендовал поместить Врубеля в психиатрическую лечебницу. Михаил
Александрович вышел оттуда через год – сломанный, выжженный изнутри, но все
же почти выздоровевший. Он так надеялся, что все его несчастья позади!.. О Де-
моне он больше не вспоминал – объявил, что отныне станет рисовать только жену и
сына. За четыре сеанса портрет Саввочки был готов: на детском личике – взрослые,
скорбные глаза, полные смертной муки.
Не прошло и месяца, как Саввочка умер: от обыкновенной простуды, которая
при переезде в плохо отапливаемом вагоне перешла в крупозное воспаление легких.
В тот же день Врубель попросил жену «Подбери мне какую-нибудь лечебницу, не
то я вам наделаю ещё каких-нибудь бед».
За семь последующих лет Врубель сменил чуть ли не десяток больниц.
Лучше всего жилось в московской клинике у профессора Фёдора Арсеньевича
Усольцева – Врубель называл его «мой добрый демон». Здесь Михаилу
Александровичу позволено было рисовать.
Временами здоровье позволяло ему возвращаться к работе, однако болезнь
прогрессировала. Врубель бредил про Робеспьера, приговорившего его к расстрелу.
«… Порой же речи его были похожи на странные сказки о самом себе, полные
какой-то вещей и затаённой значительности: он утверждал, что жил во все века,
видел, как закладывали в древнем Киеве десятинную церковь, что помнит, как он
строил готический храм и вместе с Рафаэлем и Микеланджело расписывал стены
Ватикана» (А.П. Иванов).
«Как-то ночью, – сказал он, – я проснулся в этой самой маленькой комнате и
ясно и здраво помнил, что нахожусь здесь, в лечебнице. Но вместо комнаты лежал я
на беломраморной террасе. Чёрные кипарисы склонялись ко мне своей бархатной
30
хвоей, вдали синело море, а у подножия террасы гудела толпа, одетые в белые
классические тоги, и посылала мне горячие приветствия. Это была галлюцинация,
но такая красивая, что прогнать её и возвращаться к печальной действительности у
меня не было ни малейшего желания, и я с радостью подчинился заманчивым
призракам» (С. Мамонтов).
В моменты просветления Врубелем были созданы его последние
графические шедевры, к которым относятся зарисовки с натуры сцен в интерьерах
лечебницы и за окном, портреты Ф.А. Усольцева, Н.И. Забелы-Врубель. Может в
них и не было особой гениальности, но они светились спокойствием и
жизнерадостностью. Поздним автопортретам Врубеля характерны горделиво-
самодостаточное, замкнутое выражение лица, постоянно сохраняется
горькая, жесткая складка губ, как бы «печать на устах».
Врач-психиатр Ф.А. Усольцев писал в своих воспоминаниях: «Часто
приходится слышать, что творчество Врубеля больное творчество. Я долго и
внимательно изучал Врубеля и считаю, что его творчество не только вполне
нормальное, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не смогла
разрушить его. Творчество было в основе, в самой сущности его психической
личности. С ним не было, так как с другими, что самые тонкие, так сказать
последние по возникновению представления – эстетические – погибают
первыми: они у него погибли последними, так как были первыми!»
«Это был художник-творец всем своим существом, до самых глубоких
тайников психической личности. Он творил всегда, можно сказать,
непрерывно, и творчество было для него так же легко и так же необходимо,
как дыхание. Пока жив человек, он все дышит, пока дышал Врубель – он все
творил» (Ф.А. Усольцев).
Увы! Скоро Михаил Александрович не смог рисовать вообще – он стал
терять зрение. Но, даже совсем ослепнув, за 4 года до своей смерти, Врубель
сочинял жене прелестные сценические костюмы, которые словесно под
диктовку записывала медсестра.
Что-то менялось в душе больного художника…

31
 Доминирующей идеей фикс Врубеля была его подавленность каким-то
страшным своим грехом и как следствие – стремление к жестокому
нравственному и физическому искуплению – самоистязанию голодом,
бессонницей и тому подобными формами подвижничества.
Вот два отрывка типичных в этом отношении писем Врубеля к жене:
«Я единственный человек в мире, который проявил столько злых и
нечестных мечтаний: и об этом мне твердили голоса и внутреннее чувство с
тех пор, как тянется моя болезнь. А она возникла на отвратительном
перегное моей души. И теперь я чувствую, что остаток жизни должен обречь
на (разные) со всех сторон искупительные упражнения и телесные страдания.
Я, может быть, единственный человечишка в мире, который в течение всей
моей жизни был похотливым и никак не хотел вдуматься и отдать должное
другим. Я ошибался глубоко и намеренно в своём призвании, и мои р аботы
далеко не стоили тех денег, которые мне будто бы платили. Говорят, что эти
деньги были фальшивыми».
В. Брюсов писал: «Очень мучила Врубеля мысль о том, что он дур но,
грешно прожил свою жизнь, и что в наказание за то против его воли в его
картинах оказываются непристойные сцены <…>. Несколько понизив голос,
он добавил, но так, что нельзя было различить, говорит ли в нём безумие или
истинная вера: "Это – он (Врубель разумел Дьявола), он делает с моими
картинами. Ему дана власть за то, что я, не будучи достоин, писал
Богоматерь и Христа. Он все мои картины исказил"».
А. Бенуа: «Врубель последние месяцы своей жизни провёл в молитве.
Он каялся в каких-то страшных, трудно смываемых грехах».
В последние месяцы Врубель всё твердил, что устал жить и часами
простаивал полуодетым у открытой форточки. Жаловался жене: «Воробьи
мне чирикают: чуть жив, чуть жив!». Известие о том, что его произвели в
академики, Михаила Александровича уже совсем не взволновало.
В феврале 1910 года у Врубеля открылось воспаление лёгких и
1 апреля художника не стало. Последними его словами было: «Довольно!
Поедем в Академию». Панихида действительно состоялась в Академии.
32
Александр Блок сказал: «Я не был знаком с Врубелем, но всё, что слышал о
нём, как сказка!»
Вопросы психотерапевта к группе.
1. Что за характер (в широком смысле) у Врубеля? Каковы его
болезненные переживания?
2. Как характер Врубеля отразился в его творчестве?
3. Как болезнь помогла творить Врубелю?
4. Как Врубель помогал себе творчеством?
5. Как может нам помочь это занятие? Как возможно научиться у
Врубеля помогать себе творчеством?
Примерные, сложившиеся в групповой работе ответы на эти
вопросы.
1. Характер полифонический. Среди характерологических р адикалов
преобладает особый аутистический. С ним связана утончённость,
аристократичность Врубеля. Существо полифонического мироощущения (и в
случае Врубеля) состоит в том, что соединяется материалистическое
мироощущение с идеалистическим. И это обнаруживается особым образом в
творчестве.
Душевная болезнь Врубеля (шизофрения) протекала острыми
приступами психоза, вне которых обнаруживалось мягкое апатически-
неврозоподобное расстройство с переживанием своей неполноценности, с
неуверенностью в себе, тревогами, страхами. Некоторое обеднение,
упрощение, утрата прежней личностной сложности по причине
психотических приступов было по-своему художественно как бы сочные
ягоды на безжизненном пустыре. Мучила Врубеля апатически-вялая
тревожная напряжённость, душевная разлаженность, но с застывше-колким
или деревянно-испуганным, глубоким взором; неведомая прежде
«моральная», тоскливая усталость, так же проникнутая душевной
поэтической напряжённостью, трагической рассосредоточенностью. При
этом, бывает, по временам подмывает внутренним тревожным
возбуждением, потребностью в суетливых движениях-занятиях: оторвавшись
33
от работы, курить, пить кофе, бойко разговаривать с сотрудниками и т.п. Или
это улыбающаяся душевная расщеплённость-расплывчатость с отр ешённо -
загадочной кокетливостью в соединении с неожиданными просьбами
научить его расслабляться, дабы смягчать напряжённость, отчаяние в душе.
2. Характер Врубеля отразился в его творчестве, прежде всего,
соединением материалистического (даже гиперреалистического до
мертвоватости) с идеалистически-сказочным, неземным. Картины Врубеля –
не реалистическая живопись, не символитическая живопись, а эмблемы.
3. Если посмотреть на историю заболевания Врубеля, то понятно, что
болезнь кусочками начала развиваться давно, когда ещё никто не замечал, и
раньше всего начала проявляться в живописи. Эта странность, что -то
непохожее на произведения всех художников, было болезненно и оттого так
поражало.
Несмотря на болезнь, способность к творчеству не покидала Вр убеля,
даже росла. И душевнобольному Врубелю, все, ещё больше, чем прежде,
поверили, что он гений. Его произведениями стали восхищаться люди,
которые прежде не признавали его. Образ гения нередко включает в себя
подсознательно некий элемент безумия. Эрнст Кречмер писал о
«демоническом» в гении.
Многие полагают, что картины Врубеля созданы силой психического
заболевания. Творчество Врубеля питалось перенесенной острой психотикой
и именно благодаря ей появилось на свет в своих самых прекрасных
картинах. Его высокое творчество – лечение от болезненного страдания.
4. ТТС – это естественнонаучное изучение своей природы (своей
клинической картины – депрессивных, бредовых, навязчивых и других
психопатических расстройств, своего природного характера, а в эндогенно -
процессуальных психотических случаях полифонического столпотворения
характерологических радикалов).
В изучении психотически бурлящей души психотерапевтически важны
сам творческий поиск, анализ, творческое рассматривание психотики.

34
 Для того, чтобы перестать робеть перед фантастическим, надо, по
возможности, изучать эту фантастическую психопатологию и не бояться
быть в творчестве самим собой, даже в психозе.
По сути дела, Врубель стихийно делал это, и у него возможно учиться
лечиться творчеством.
5. Занятие помогает пациентам разобраться в своих душевных
переживаниях, помогает понять-почувствовать родственное им звучание
полифонии разнообразных радикалов в творчестве великого художника.
Данное занятие способствует осторожному изучению картины пр иступов (в
том числе и собственных перенесенных остропсихотических расстройств),
неназойливому воспитанию творческого "делового" отношения к пережитым
в приступе тягостным остропсихотическим, нередко зловещим (даже пор ою
в яркой парафренности) переживаниям, – отношения, смягчающего
напряжённость, страхи при воспоминаниях о приступе, при "наклёвывании"
старого остропсихотического в неполной ремиссии.
Занятие способствует и снижению переживания стигматизации (как
сказал один пациент, "в такой компании я готов быть душевнобольным"),
углублению целительного творческого самопознания.
Творчество (тем более, под защитой, руководством врача, под защитой
предупреждающего острые приступы лекарственного лечения) может
смягчать подспудно, остро давящую изнутри память о той «жути», особенно
если это творческое изображение, по возможности, одевает, пр еломляет эту
жуть в сказочность.
Такое лечебное творческое занятие с изучением своей больной души
необходимо, чтобы с помощью творческих занятий, постигая в них пр ир оду
своей души, особенности своей хронической болезни, обрести своё
возможное творческое вдохновение, в котором светятся смысл, цель жизни,
убеждённость в своей посильной полезности людям сообразно этим своим
особенностям.
ТТС способна помочь и человеку в психозе быть одухотворённо -
творческим «клиническим психиатр ом-психотерапевтом» для самого себя.
35
 Сопровождения занятия слайдами.
1. Фотографии и картины-портреты Врубеля.
2. Картины Врубеля.
3. Рисунки больных шубообразной шизофренией в своих
остропсихотических переживаниях.

ЧАСТЬ 4. «КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК» П.П. БАЖОВА

(по сказам Павла Петровича Бажова (1879-1950) «Каменный
цветок», «Горный мастер», «Хрупкая веточка»)
Важное для нас из этих уральских сказов.
Пожилой мастер по малахиту Прокопьич с позеленевшей «от
малахиту» бородой слабеет, кашляет от давней вредной для лёгких р аботы.
Барин уже велел ему учить своему делу парнишек, а он всё уши им рвёт и
говорит: «Не гож этот».
Дошло дело до сиротки Данилки Недокормыша.
«На ногах [Данилко – М.Б.] высоконький, а худой-расхудой, в чём
душа держится. Ну, а с лица чистенький. Волосёнки кудрявеньки, глазёнки
голубеньки». Поначалу он казачком был при господском доме, да плох,
нерасторопен. «Другие парнишки на таких-то местах вьюнами вьются. Чуть
что – навытяжку: что прикажете? А этот Данилко забьётся куда в уголок,
уставится глазами на картинку какую, а то на украшенье, да и стоит. Его
кричат, а он и ухом не ведёт». Поставил приказчик его в подпаски, и тут
проку от парнишки нет. «Всё будто думает о чём-то. Уставится глазами на
травинку, а коровы-то – вон где!». Добрый старый пастух спрашивает: «О
чём хоть думка-то у тебя?». А Данилко ему: «Я и сам, дедко, не знаю…
Так… ни о чём… Засмотрелся маленько. Букашка по листочку ползла. Сама
сизенька, а из-под крылышек у ней жёлтенько выглядывает, а листок
широконький… По краям зубчики, вроде оборочки выгнуты. Тут потемнее
показывает, а серёдка зелёная-презелёная, ровно её сейчас выкрасили… А
букашка-то и ползёт…». На рожке Данилко научился играть. «И песни всё
незнакомые. Не то лес шумит, не то ручей журчит, пташки на всякие голоса
36
перекликаются, а хорошо выходит. Шибко за те песенки стали женщины
привечать Данилушку». Но как-то «Данилушко, видно, заигрался на рожке, а
старик задремал» и «сколько-то коровёнок у них отбилось». Сперва выдрали
старика, потом «господский палач» стал Данилушку бить, а тот дрожит в
слезах и молчит, терпеливостью своей палача рассердил и приказчика
удивил. Тогда приказчик и решил отдать парнишку Прокопьичу.
Прокопьич тоже удивился: «Ещё такого недоставало. <…> еле живой
стоит». Как же такого наказывать? Пр иказчик успокоил старика: никто за
сиротку к ответу не потянет. А Данилушко у Прокопьича уже «досочку
малахитовую оглядывает» и говорит пожилому мастеру, что «не с этой
кромку отбивать надо», так узор срежется, испорчена штука. «Что ты
понимать можешь?» – крикнул Прокопьич, но «пальцем не задел». Поворчал
и Данилушку спать на скамейку уложил. А сам у свечки «малахитовую
досочку так и сяк примеряет». Выходит, прав парнишка. «Ну и глазок!» .
Притащил Прокопьич из чулана подушку и овчинный тулуп. Подсунул
подушку парнишке под голову, тулупом накрыл. «Спи-ко, глазастый!» Стал
заботиться, как о родном. Укрепляет, подкармливает Данилушку перед
учением. А то «пыль, отрава, – живо зачахнет». Посылает калины в лесу
набрать, шеглёнка поймать поголосистее. Не работа, а забава. Шубу, шапку
справил. Данилушко окреп и так хорошо, быстро учится у Пр окопьича, что
скоро его уже признали самостоятельным мастером. Барин ему через
приказчика чертёж чаши прислал. Данилушке чертёж не по душе:
«трудности много, а красоты ровно и вовсе нет». Приказчик даже р азрешил
какую хочешь чашу делать, но вместе с этой. Данилушко стал в лес ходить:
«Не увижу ли, что мне надо». «Листки да цветки всякие домой притаскивать
стал <…>. С лица спал, глаза беспокойные стали <…>». Прокопьичу
объясняет: «Чаша мне покою не даёт. Охота так её сделать, чтобы камень
полную силу имел». Мастера хвалят чашу, что по заказу барина сделана, а
Данилушко говорит им следующее. «То и горе, что похаять нечем. Гладко да
ровно, узор чистый, резьба по чертежу, а красота гд е? Вон цветок… самый
что ни на есть плохонький, а глядишь на него – сердце радуется. Ну, а эта
37
чаша кого обрадует? На что она? Кто поглядит, всяк, как вон Катенька,
подивится, какой-де у мастера глаз да рука, как у него терпенья хватило
нигде камень не обломить». Ветхий старичок, что ещё Прокопьича учил,
предостерегает Данилушку: «Ты, милый сын, по этой половице не ходи! Из
головы выбрось! А то попадёшь к Хозяйке в горные мастера…». Эти мастера
в горé живут, «никто их не видит»; «что Хозяйке понадобится, то они
сделают». Старичок этот даже видел однажды их работу – каменную змейку.
«У наших змейка, сколь чисто ни выточат, каменная, а тут как есть живая.
Хребтик чёрненький, глазки… Того и гляди – клюнет. Им ведь что! Они
цветок каменный видали, красоту поняли. <…> Видеть его нашему брату
нельзя. Кто поглядит, тому белый свет не мил станет». А Данилушко: «Я бы
поглядел». И с женитьбой на Кате всё медлит. Всё ищет камень на медных
рудниках – и тут с ним Хозяйка заговорила, посоветовала «у змеиной гор ки»
поискать. Пошёл туда, а там, в «малахитине вывороченной» «прожилки на
тех самых местах, где требуется». Выточил Данилушко из этой
«малахитины» чашу «Дурман-цветок». Прокопьич и другие мастера
восхищены, дивятся – «никто такой не делывал». А для Данилушки и это –
«не то». Объясняет: «Не живой стал [цветок – М.Б.] и красоту потерял».
Люди уже говорят о Данилушке, что заговариваться он стал. Катенька такое
услышала и поплакивает. «Это Данилушку и образумило». Сам стал
торопить со свадьбой. Но всё же потянуло в последний раз сходить к
Змеиной горке, где камень брал. Пошёл – и там увиделся с Хозяйкой Медной
горы. Умолил её показать Каменный цветок, поскольку без него ему жизни
нет. Хозяйка же всё предостерегала Данилу. Предлагала Прокопьича
пожалеть, Катеньку, а то ведь от неё [Хозяйки – М.Б.] никто, поглядев на сад
в горе, уходить не хочет. «Может, ещё попытаешься сам добиться!».
Данилу не уговоришь. И оказались они вместе в хозяйкином саду. «И
вот подвела та девица [Хозяйка – М.Б.] Данилушку к большой полянке.
Земля тут, как простая глина, а по ней кусты чёрные, как бархат. На этих
кустах большие зелёные колокольцы малахитовы и в каждом сурьмяная
[«окрашенная в чёрный цвет»: из объяснения отдельных слов в книге – М.Б.]
38
звёздочка. Огневые пчёлки над теми цветками сверкают, а звёздочки
тонехонько позванивают, ровно поют». Данилушко говорит Хозяйке, что не
найти ему камень, «чтобы так-то сделать». А Хозяйка ему: «Кабы ты сам
придумал, дала бы тебе такой камень, а теперь не могу». Рукой махнула – и
Данило снова у Змеиной горки.
Невеста Катенька его развеселить не может. Молотком разбил свою
чашу «Дурман-цветок», а барскую (по чертежу) не тронул. Вернулся Данило
к Хозяйке.
Отважная Катя через некоторое время «своего жениха у Хозяйки гор ы
вызволила». Хозяйка тогда предупредила Данилу: «С ней [Катей – М.Б.]
пойдёшь – всё моё забудешь, здесь останешься – её и людей забыть надо».
Данило выбрал Катю и людей. Хозяйка тогда вот что сказала. «Твоя взяла,
Катерина! Бери своего мастера. За удалость да твёрдость твою вот тебе
подарок. Пусть у Данилы всё моё в памяти останется. Только вот это пусть
накрепко забудет! – И полянка с диковинными цветами сразу потухла».
«Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить. Хорошо,
сказывают, жили, согласно. По работе-то Данилу все горным мастером звали.
Против него никто не мог сделать. И достаток у них появился. Только нет-
нет – и задумается Данило. Катя понимала, конечно, – о чём, да
помалкивала».
Вопросы психотерапевта к группе.
1. Что за характер у Данилы (предположительно)?
2. К чему стремится в своей работе Данило и что же и почему у него не
получается?
3. По какой «половице» не советует Даниле ходить «Ветхий старичок»,
рассказавший про каменную змейку горных мастеров?
4. Как понимать слова Хозяйки Медной горы о том, что надо было бы
попытаться самому придумать, как сделать Каменный цветок? А теперь,
когда Данило уже посмотрел её сад в горé, она не сможет дать ему «такой
камень» для работы.

39
 5. В чём существо подлинного творчества, к которому стремится
Данило, и как пояснить это человеку, который подобно Даниле, стремится
помочь себе творчеством от глубокой болезненной неудовлетворённости
собою, от тоскливого, мучительного переживания своей несостоятельности?
6. По велению Хозяйки Даниле пришлось забыть «полянку с
диковинными цветами». Как это понимать?
Примерные, сложившиеся в групповой работе ответы на эти
вопросы.
1. Характерологически Данило – вероятнее всего, человек замкнуто-
углубленного (аутистического) склада души. Склонность, способность его
жить внутренней, замкнутой творческой жизнью с тяготением к Красоте
сказались: в том, что в уголке господского дома казачком «уставится глазами
на картинку какую» или на украшение; в том, что подпаском, забыв про
коров, любуется букашкой, которая по листочку с зубчиками ползёт; в том,
что незнакомые (то есть свои) песенки про лес, ручей, пташек на рожке
играет; в том, что еще без всякого учения нарушенную Прокопьичем
Гармонию на «досочке малахитовой» заметил; в неудовлетворенности голым
ремеслом, в постоянном томлении-желании открыть в камне его Красоту,
чтобы «камень полную силу имел», как «самый что ни есть плохонький»
живой цветок в природе.
2. Данило в работе своей стремится к Красоте, на которую «сердце
радуется», а не к технике-мастерству, восхищающей лишь тем, «какой-де у
мастера глаз да рука», какое терпение. Данило природой своей души, по-
видимому, чувствует подлинную реальность (действительность) не как
Материю-Природу, а как изначальный правящий миром Дух.
Этот Дух – то же самое, что Красота, Гармония, Смысл и т.п. Вот он и
хочет сам выразить эту Красоту-Гармонию в камне. Ходит и ходит в лес,
рассматривая эту Красоту-Гармонию в Природе.
Данило, скорее всего, не осознает, не понимает, что эта Красота -
Гармония присутствует и в его душе и надобно своей душе доверчиво, смело
предаться в своем творчестве, а не подражать кропотливо Красоте в Природе.
40
Природа неповторима (в том числе и для одухотворенного реалиста
(материалиста)).
Невозможно повторить неповторимое (Природное или Божественное).
Красота-Гармония неповторима. Душа всякого человека неповторима,
уникальна.
3. «Половица», о которой с тревогой, предостерегая, говорит Даниле
«Ветхий старичок, что еще Прокопьича учил», – это путь в гор ные мастер а
Хозяйки: путь в изначально-духовную (Божественную) Красоту-Гармонию.
Это путь в аутистически-Божественное и вместе Демоническое творчество, в
сильное ощущение-переживание бессмертного Духа в своей душе,
отделяющее мастера от полнокровия жизни, от земных людей с их радостями
и горестями («белый свет не мил станет»). Этих хозяйкиных мастеров,
живущих в Медной горе, «никто не видит». Они такую змейку из камня
могут выточить, что она «как есть живая», «гляди – клюнет». То есть змейка
эта неповторима, как всё в Природе, как Божественное и Демоническое. Нет,
спокойнее быть хорошим ремесленником.
4. Что мог Данило «сам придумать», «попытаться сам добиться» (слова
Хозяйки) в своей работе над Каменным цветком? По-видимому, той самой
целительной (в высоком смысле), смелой неповторимости-самособойности,
по отношению к которой, мучаясь, сдерживался и все стремился только
копировать неповторимую Природу, неповторимую Красоту.
5. Существо подлинного (целительного – в высоком смысле)
творчества (в отличие от технического мастерства) состоит в выполнении
какого-то дела (в том числе создание творческих художественных
произведений) неповторимо по-своему и во имя добра.
Для этого необходимо так или иначе (интуитивно или благодаря
специальному обучению, лечению у Педагога или у Психотерапевта)
почувствовать, постичь свою самособойность, уникальность.
В ТТС это осуществляется – от постижения повторимых характеров в
творчестве (изучение характеров, жизни и творчества творцов, в твоей
области, на которых характерологически похож, и подражание им) до
41
пробуждения своей неповторимости. Неповторимости – внутри повторимого
характера, в кругу творцов с твоим характером (известная «бессознательная
неточность» Равеля в повторении-копировании).
Переживание своей неповторимости и есть целительное творческое
вдохновение (creative inspiration), светлая встреча с собою, наполненная
Любовью и Смыслом и как бы растворяющая в себе аморфную,
беспредметную, тоскливую (депрессивную) напряженность-
неопределенность в душе.
Настоящее объяснение может помочь в ТТС и человеку с
аутистическим складом, предрасположенному к идеалистическому
мироощущению, и одухотворённому человеку с реалистическим
(материалистическим) складом души (характера).
Главное тут – творческая целительная неповторимость, постижение и
переживание её. Изображать своё неповторимое переживание, свою Красоту.
6. Хозяйка Медной горы в награду Кате за её твёрдость, отвагу
оставила в глубине душе Данилы («в памяти») всё то, что дала ему («всё
моё»), но только не то главное – Творческое вдохновение, Неповторимое, в
виде «полянки с диковинными цветами». Но только не тягостную тоску по
Вдохновению-Красоте, побуждающую к лечению Творчеством.
Вот и живут Данило с Катей в достатке. Лучше, аккуратнее, техничнее
спокойного теперь Данилы мастера нет, а только порою задумается о том,
что глубоко похоронила в его памяти Хозяйка, что вспомнить уже не может.
Катя понимает, да помалкивает.
Сопровождение занятия слайдами, музыкой и т.д.
1. Портрет П.П. Бажова.
2. Слайды – иллюстрации разных художников к уральским сказам
П.П. Бажова.
3. Слайды – фотографии малахитовых глыб («малахитин»).
4. Слайды – фотографии художественных изделий, цветов из камня.
5. Слайды – фотографии живых цветов.

42
 ЧАСТЬ 5. ФРАГМЕНТ ИЗ ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ ПАЦИЕНТА С.
Пациент С., 1968 г.р., курьер. Диагноз: Приступообразно-
прогредиентная (шубообразная) шизофрения. Или по МКБ-10 – Параноидная
шизофрения, эпизодическое (приступообразное) течение, стабильный
дефект, частичная (неполная) ремиссия.
Поступил в диспансерно-кафедральную амбулаторию 21. 09. 2007 года.
Важным направлением индивидуальной работы с пациентом явл ялось
разъяснение целебного действия творчества. Пациенту было рассказано об
одной из методик терапии творчеством (в рамках ТТСБ) – терапии
проникновенно-творческим погружением в прошлое. Были пояснены
некоторые «механизмы» этой методики, а именно, что личностные
воспоминания детства оживляют эмоциональность, помогают оживить
способность видеть мир чувственнее, помогают возвратиться к себе и т.д. На
следующие занятия С. приносил фотографии мамы, себя в детстве, брата. Мы
вместе рассматривали их и С. говорил: «Вижу, что я похож на маму, а её
все любили, не такой уж я и забитый был в детстве, вон взгляд какой
хитрый…». После этого занятия С. написал мне на мобильный телефон:
«Потрясён Вашей добротой и силой любви. Вы создали доверительную
обстановку, а я на неё откликнулся, и это определило успех занятия. Такое
тепло на душе. Я начал Вам доверять». С этого дня пациент стал пр иносить
на занятия написанные им на отдельных листках бумаги воспоминания из
детства. Каждый листок был подписан «2-3 года», «3-4 года» и т.д. В ходе
лечения эти листки сложились в целый толстый блокнот, и С. удивлённо
сказал: «А я думал, что я и не жил никогда». Было предложено прочитать
свои записи и подчеркнуть красным цветом приятные воспоминания, а
черным – неприятные. Опять было удивление. Красного, особенно в детские
годы, было больше. С. отмечал, что, благодаря этой методике, он
«прикоснулся к себе», «прикоснулся к прошлому», стал понятнее себе.
Благодаря сформировавшемуся целебному эмоциональному контакту
пациент почувствовал «веру» в проводимое лечение. Это чувство «согр ело»,
«дало надежду, что появилось то духовное лекарство, которое долго хотел
43
найти». «Появилось что-то высшее в душе». Рад «совершенно новым
отношениям с врачом»: «Я для Инги Юрьевны не болезнь перед ней сижу, а
совершается личностное прикосновение, важнейшее для меня».
Впоследствии индивидуальные занятия проходили в полном доверии и
открытости. С. часто писал: «Как здорово, что Вы появились в моей жизни.
Вы мне очень помогаете! Спасибо». Важно лишний раз подчер кнуть здесь,
что это были целительные личностные тёплые отношения не мужчины к
женщине, а врача к больному и больного к врачу. Тяжёлым хроническим
пациентам в таких случаях не до мало помогающей им любви в её
лирическом понимании (Бурно М.Е., 2009, с.157).
На индивидуальных занятиях обычно разбирались те жизненные
вопросы, интересовавшие С., которые невозможно было разбирать на
групповых занятиях. Приведу несколько примеров.
Говорили о самооценке, которая тревожила С. всегда и была очень
низкой, о самоуважении, ответственности, т.е. обо всех тех вопросах,
которые были для С. главными и значительными. Обсуждение этих тем
меняло взгляд С. на данные вопросы в положительную сторону. Через
несколько занятий пациент принёс запись в своём дневнике: «"Самооценка".
Значит у меня есть право оценивать себя самому, вне зависимости от
поведения других людей. Вопрос в том, как я пользуюсь этой привилегией –
оценивать себя самому…». В дневнике С. читаем запись: «Самоуважение…
Интересное слово. Уважение себя. И я сам могу, в меру развития себя,
выбирать, за что себя уважать. За достижение, популярность или просто так.
За хорошо, по-своему, творчески сделанную работу. За то, что выжил, не-
смотря ни на что». В начале наших встреч С. писал: «Завидую
ответственным людям». А через некоторое время написал: «Ответственность
ассоциируется с положением: кого будем обвинять в случае ошибки. Я её
(ответственности) боялся всю жизнь и избегал. Теперь пауза.
Прислушиваюсь».
Пациент часто интересовался тем, что же с ним в болезни происходило,
постепенно всё глубже, яснее постигал своё болезненное состояние. Мы
44
объясняли ему особенности его депрессивных, маниакальных и навязчивых
расстройств. Приведём пример того, как он сам описывает свои болезненные
состояния в процессе нашей работы. «Депрессия: устойчивая тревога,
напряжение, ожидание непоправимых неприятностей, ругань себя за ошибки,
надо было сделать иначе <…>, страх наказания, мрачные прогнозы, ситуация
уже видится неадекватно, друзья не могут успокоить меня, тревога может
перекидываться на новые темы, стыд за слабость, ненависть к себе за
трусость, презрение к себе, страх насилия и оскорблений, чувство
безысходности… Мания: чувство превосходства, ощущение особой
одарённости, видение в происходящем особого смысла, жизнь по «особым
законам», сильное воодушевление, игра со смыслом слов…».
На занятиях мы разбирали симптомы шизофрении, так как С. знал ещё
до помощи у нас, что у него такой диагноз. «Я не хотел слышать этого
диагноза, – говорил и писал он, – Было страшно. Теперь Всё! Только вперед!
Чувствую огромное облегчение. Ощущение, что я всю жизнь подавлял
собственную реальность. Считал себя в корне неправым. И оказалось, что не
так. Я внутренне прав. У меня просто своё видение мира. И я имею на это
право! <…> Я – не неудачник. Не слабак. Не чудак. Я – просто другой. И мне
предстоит научиться жить свою жизнь».
Чтение нашего «учебника» «О характерах людей» (М.Е. Бурно, 2005)
помогало ему разбираться в себе, в своих состояниях. «Когда читал главу
«Бред», я вспомнил о летнем психозе, и сильно захотелось спать – онемение,
защита. Приложил усилия – родились записи о субъективности восприятия
в дневничке. И я стал задумчиво-усталым. Но напряжение, вызванное
воспоминаниями о психозе, ушло. Настроение изменилось».
Постепенно у пациента появлялось чувство «принятия себя», он
«принял себя таким, какой есть, с поиском, рассматриванием всего
творческого, самобытного в себе». Он «так намучился в работе с
психологами необходимостью исправиться, стать хорошим, чтобы уважать
и любить себя, а тут у вас всё наоборот».

45
 С большим интересом и регулярно посещал группы творческого
самовыражения, изучал характеры. На группах был активен. Одним из
первых стал делать самостоятельно доклады на занятиях. Сделал доклад о
творчестве актёра, режиссёра Кайдановского, художника Врубеля.
Пациент почувствовал, что лечение творчеством ему явно по душе. Он
всегда испытывал интерес к духовной культуре. Появился интерес к мировой
литературе. С удовольствием читает книги Анны Гавальда, Лескова,
Франсуазы Саган. «Настр оен на развитие своих вкусов… в понимании
музыки, живописи, кино, театра, литературы…». «Группы творческого
самовыражения подталкивают меня к иной карьере – внутренней. К
развитию своего духа. К оживлению души. К предназначению
творческому…».
Усвоил себе из наших бесед, из нашего «учебника», из групп
творческого самовыражения «иной путь», который его гораздо больше
устраивает. «Главное, чем проникся, – я не один: вокруг, в группе, другие,
похожие на меня люди, интересные мне, я сообща с ними проживаю жизнь ,
стремлюсь быть творчески самим собою, еду в своей колее, проживаю жизнь
со своим смыслом, вдохновением, творчеством, и не страшно умирать. Живу
таким, какой есть – психастеник-полифонист. И не хочу уже теперь быть
сангвиником».
В период лечения были, конечно, и спады настроения, когда пациент
мог на занятиях (индивидуальных и групповых) немотивированно обидеться,
раздражённо высказать своё мнение о чём-либо. Так, на занятии о
дефензивности спорил, утверждая следующее. «Дефензивность можно
перерасти. По мере развития. И от «неудобной» психастении останется
защитная деперсонализация, а не хроническая тревожность и сомнения. Для
меня важен вектор движения. Это вселяет надежду». Один раз р аздражённо
заговорил: «Не надо говорить о психастении…. слабым быть уже не хочу, не
выгодно, больно и неудобно, а силы пока нет, завис в воздухе…». И
расплакался.

46
 Поначалу по временам появлялась неуверенность в эффективности
данного метода, отчаяние. «Я по-прежнему обитаю в своём вымышленном
мире претензий к себе, ожиданий, конфликтов и предрассудков…».
«Умное общение есть… Но хочется тепла, внимания к моей душе,
личностного контакта». Тогда давалось какое-либо новое творческое
домашнее задание, которое всегда выполнял, и все сомнения рассеивались.
Особенно в такие моменты помогали терапия творческим поиском
одухотворённости в повседневном и творческое фотографирование.
Фотографирует в основном природу и своих кошек, пишет маленькие
рассказы о них. «Тишка мой дефензивный, всё время тихо сидит в углу,
стараясь быть незаметным, а Василиса – истеричка, всё время внимания
требует к себе. <…> А ведь уживаются они друг с другом. Может и мне
стоит не бояться жениться».
В дальнейшем, когда беседы стали проводиться реже, с пациентом
установилась домашняя переписка, где также анализировалось душевное
состояние С. В записях и письмах большое место уделялось насущным
проблемам душевной (духовной) жизни С., что эмоционально оживляло его,
а также поддерживало установившийся с ним целебный эмоциональный
контакт. С. вёл дневник наблюдения за своим состоянием, потом приносил
на индивидуальную встречу и вместе разбирали и перечитывали эти записи.
Вот несколько отрывков из записей, касающихся настроения. «Суббота –
восторжен… В воскресенье вечером – насторожен… В понедельник
вечером – опустошён… Во вторник днём – сосредоточен… В ср еду утр ом –
умиротворён… Эти записи приводят к осознанию факта, что у меня бывает
разное настроение и оно, по сути, вне моего контроля».
Уже после 2 - недельного лечения у нас, у пациента появилась стойкая
убеждённость в том, что именно наша помощь (наш метод) существенно
помогает почувствовать себя более творческим самим собой. При этом
смягчается острота тягостного переживания своей неполноценности,
смягчается тоскливость, светлеет настроение. «Плохое настроение приходит
всё реже и реже. Я слежу за этим и стараюсь понять причины дурного
47
настроения. Как человек настроения, обладающий к тому же пытливым
умом, учусь поднимать настроение творчеством. Всегда получается это по -
разному, но всегда творчески. С душевным вдохновением разговариваю с
собой в зеркале, смотрю любимый фильм, слушаю любимую музыку, а
иногда даже просто стираю, но всегда по-своему, с творческим
вдохновением. Часто изрисую несколько листов гуашью». С. стал всё яснее
осознавать, что «эйфория, бурная р адость жизни» уже не является его
«позитивной целью», какой думалось раньше. Он пишет: «При моей психике,
её особенностях, "раскачка" эмоций опасна, как и депрессия. Цель –
стремиться к середине, спокойствию, адекватности».
Катамнез (2 года, 2 мес: декабрь 2007 г. – февраль 2010 г.).
Несмотря на продолжающие жалобы на хроническую неувер енность в
себе, периодически усиливающееся чувство неполноценности, пациент
чувствует себя, как и сам считает, вполне удовлетворительно. Отмечает
явное «ослабление застенчивости и нерешительности». Поменял работу.
«Научился работать, даже несмотря на плохое настроение». Улучшилось
финансовое положение. Несколько месяцев назад вступил в гражданский
брак с девушкой по работе. Проживает с ней в своей квар тире. Чувствует с
ней много душевного созвучия. В отношениях между ними много
взаимопонимания, заботы друг о друге.
По-прежнему живёт в творческом стиле жизни, испытывая более или
менее выраженное творческое вдохновение или способность в него войти
своими творческими делами. Ведёт дневниковые записи, фотографирует,
рисует, переписывается с врачом. Все это «неотъемлемая часть» его жизни.
«Духовное развитие… Наверное, это основной акцент моей жизни…
Внутреннее очищение. Развитие способностей. Гармония с собой и мир ом».
Настроен на продолжение занятий в группе творческого самовыражения, на
продолжение психотерапии «без суеты, этап за этапом, разного вида, но
главное творческой». Говорит, что появилось «собственное свободное,
помогающее жить светлее творчество в выборе одежды, в переписке, в
живописи…». Ощущает, в чём убеждён, «радость жизни, радость
48
творчества». В дневнике большими буквами написано «Прощай
психиатрия!!!» Понимает это не как прощание с психотропными
препаратами, а как прощание с лечением без обретённой у нас целительн ой
творческой жизни.
Из заключения в конце истории болезни.
Таким образом, можно утверждать на основании подробной
клинической оценки и данных специализированных психометрических шкал,
что в результате нашей терапии у пациента было достигнуто явное и
достаточно стойкое улучшение (посветление) качества психической
(душевной) жизни, что укрепило и обогатило ремиссию. Пациент стал более
одухотворённо творческим, глаза несколько живее, сделался активнее,
целеустремлённее. У пациента появилось чувство «принятия себя», он
«принял себя таким, какой есть, с поиском, рассматриванием всего
творческого, самобытного в себе».
В данном случае лечение пациента по методу ТТСБ (особый вар иант
метода, разработанный диссертантом) способствовало (вместе с
лекарственным лечением у участкового психиатра) отчётливому и стойкому
улучшению его состояния в целом и особенно – улучшению качества
психической (душевной) жизни.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Уже на первых занятиях обычно приходится неустанно подчёрки вать
пациентам, что у нас тут не литературный, не философский, не
искусствоведческий кружок.
Мы погружаемся в нашей психотерапевтической гостиной в Тер апию
духовной культурой и берём из истории духовной культуры (в частности, из
сведений о писателях, живописцах, учёных) лишь то, что нам помогает
усмотреть, как именно тот или иной творческий человек (нередко тоже
страдающий душевными расстройствами) стихийно помогал себе (лечил
себя) творчеством – сообразно своим душевным особенностям, характеру.
Может быть, возможно нам и поучиться этому у него.
49
 Конечно, важно предположить, какие душевные расстройства, что за
характер, характерологический радикал (характер в широком смысле)
обнаруживается у этого человека. Насколько этот творческий человек, уже
ушедший из жизни, мне душевно близок, созвучен. Смог бы он понять меня?
Смог бы посочувствовать мне? Нашли бы мы с ним общий язык?
Добросовестные патографические работы неотделимы от нашего дела,
бесценны для нас в психотерапевтическом отношении.
Материалы для других подобных занятий в группе возможно найти и в
других изданиях [2-4].
Наконец, описанные выше примеры занятий в настоящем пособии
приведены, конечно же, для того, чтобы начинающий работать в ТТСБ
специалист, оттолкнувшись от них, сам строил клинико-
психотерапевтически свои собственные занятия в таком духе (то есть исходя
из природы характеров, вообще душевных расстройств).

50
 ГЛОССАРИЙ

Арт-терапия – лечение творчеством, основывающееся не на

клиницизме, а на психоаналитическом, экзистенциальном, эклектически-

психологическом подходах.

Аутистичность – самособойность, независимость душевных движений

от окружающей обстановки в отличие от синтонного естественного отклик а

на внешние воздействия.

Вадемекум – от лат. «иди со мной»; указатель, путеводитель.

Деперсонализация – переживание эмоциональной изменённости своего

«Я».

Дефензивность – тягостное переживание своей неполноценности.

Капельдинер – служащий в театральном или концертном зале.

Катамнез – сведения о больном через какое-то время после

проведённого курса лечения.

Парафренный бред – фантастический бред величия с душевным

подъёмом.

Сомнамбулизм – суженное помрачение сознания со снохождением.

51
 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Основная:
1. Бурно М.Е. О характерах людей (психотерапевтическая книга). 3 -е
изд., испр. и доп. - М.: Академический Проект; Фонд «Мир», 2008. - 639 с.
2. Бурно М.Е. Клинический театр -сообщество в психиатрии
(руководство для психотерапевтов, психиатров, клинических психологов и
социальных работников) - М.: Академический Проект; Альма Матер , 2009. -
719 с. с ил.
3. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный
клинический психотерапевтический метод). – 4-е изд., испр. и доп. - М.:
Академический Проект, 2012. - 487 с. с ил.
4. Бурно М.Е., Калмыкова И.Ю. О повышении (посветлении) качества
душевной жизни больных шубообразной шизофренией: учебное пособие. М.:
МЗ и СР РФ; РМАПО, 2009. - 36 с.
5. Мадорский В.В. Практическая психотерапия шизофрении. - Ростов-
на-Дону: ООО «Донской Издательский Дом», 2011. - 344 с. с ил.

Дополнительная:
6. Бажов П.П. «Уральские сказы». М., 1970.
7. Дмитриева И.А. Михаил Врубель: жизнь и творчество. М., 1988.
8. Диссертация И.Ю. Калмыковой «Психотерапевтическое повышение
качества психической жизни больных шизофренией с переживанием своей
неполноценности» (2010).
9. Фёдорова Н.А. 50 биографий мастеров русского искусства.
«Аврора». Л., 1971.

Интернет-ресурсы:
Мир Врубеля, www.vrubel-word.ru.

52
 БУРНО Марк Евгеньевич

КАЛМЫКОВА Инга Юрьевна

Групповые психотерапевтические занятия с тревожно-депрессивными

пациентами в терапии творческим самовыражением

Учебное пособие-практикум

Редактор ………………………

Подписано в печать … Формат 60×90 1/16

Печать … Бумага …

Усл. печ. л…

Тираж … экз.

Заказ № …

Российская медицинская академия последипломного образовании

ГБОУ ДПО РМАПО Минздрава России

Ул. Баррикадная, д. 2/1, стр. 1, Москва, 123995

Электронный адрес www.rmapo.ru

E-mail: rmapo@rmapo.ru

53