***********************************************************************************

************
Старый альбом.
https://ficbook.net/readfic/13507983
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: Undefined-undead (https://ficbook.net/authors/904148)

Фэндом: Genshin Impact

Пэйринг и персонажи: Аль-Хайтам/Кавех, Аль-Хайтам, Кавех
Рейтинг: R

Размер: 9 страниц
Кол-во частей: 3
Статус: завершён
Метки: Сборник драбблов, Сложные отношения, Намеки на отношения, Согласование с
каноном, Ангст, Психология, Повседневность, Hurt/Comfort, Любовь/Ненависть,
Упоминания алкоголя, Упоминания курения

Описание:
— Купишь новый. — Аль-Хайтам протягивает свой искусанный карандаш к лицу Кавеха.
Архитектор молчит, поджимая губы. Во рту горчит предательский вкус древесины.

Посвящение:
кричащей коте!! за ее милые идеи и зарисовки, и всем близким людям, которые читали
мои полотна с разборами персонажей.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

Примечания:
я так долго анализировала Аль-Хайтама и Кавеха с разных сторон, и, кажется, наконец
приблизилась к истине, чтобы написать сборник зарисовок.
в общем-то, не претендую на канонность, но хотелось бы уточнить, что не считаю Аль-
Хайтама человеком с расстройствами или проблемами психики, а так же не думаю, что у
него отсутствуют эмоции или он их не осознает.
этот персонаж достаточно осознан и лишь хочет казаться недосягаемым, непонятным,
чтобы хотелось побольше хэдов и идей на него натянуть.
но это лишь мое мнение! как сказал Кавех, мы в любой из версий будем ошибаться в
своем суждении про личность и характер Аль-Хайтама и едва ли сможем его понять.

p.s. главы будут добавляться как «странички» из дневника Кавеха.

(25.05.2023. №38 в популярном :0)

========== Страница 9: Беспорядочные каракули карандашом. Приписка: «Невыносимый!»

==========

Комментарий к Страница 9: Беспорядочные каракули карандашом. Приписка:

«Невыносимый!»
пб включена! буду рада любым комментариям, так как не писала что-то полноценное
около ??года??или двух лет??
— Купишь новый. — Аль-Хайтам протягивает свой искусанный карандаш к лицу Кавеха.
Архитектор молчит, поджимая губы. Во рту горчит предательский вкус древесины.
Выхватив его из пальцев соседа, Кавех продолжает работу над проектом. На его лице
смесь эмоций, по которым Аль-Хайтам скользит глазами — «на лице все написано» — как
по строчкам книги.

Аль-Хайтаму неинтересна работа Кавеха, ведь секретарь специализируется на текстах

больше, чем на чертежах. Но вызывает любопытство несогласованная с привычной
реакция Кавеха: никакого шума, ни единого звука. Сдерживается? Увлечен? Думает, что
ответить? Мысль о том, что в Кавехе могло что-то измениться, кажется Аль-Хайтаму
смешной. Он стоит за спиной еще какое-то время, прежде чем покинуть комнату так же
неслышно.

Кавех провожает его спину взглядом. Рубиновые глаза хмурятся, щеки налиты
напряжением. Архитектор активно думает, оскорбленный то ли чужим поведением, то ли
собственным промахом. Мыслительный процесс сопровождается нервозностью: Кавех
постукивает по губам отобранной канцелярией.

Движение определяет время. Раз — касание карандаша. Два — шаг по половице. Движение
определяет систему. И Аль-Хайтам замирает, слыша вслед привычное:

— Найдешь его стоимость в арендной плате! Я предупреждал: не оставляй вещи где

попало!

Сцепление — причина движения. И Аль-Хайтам, Архонты свидетели, старается не

создавать резонанс, но продолжает цепляться к словам, к поступкам и поведению
соседа. Как ученому Хараватата, ему легко читать «между строк», но отличие Кавеха
от книги заключается в том, что книга, даже с искаженной истиной, — завершена.
Архитектор же свой рот держать закрытым не может, чтобы подумать и не говорить
«нового», лишнего.

«Когда чувствуют вину, обычно извиняются, Каве» — хочется сказать Аль-Хайтаму, но

вместо этого он скрещивает руки на груди и отвечает:

— Он всегда лежит на столе моего кабинета, — и Кавех передергивает плечами, сильнее

горбясь над столом с проектом. Рука лихорадочно крутит карандаш между пальцев.

Раз — штрих по бумаге. Два — шелест книжного листа. Никто из них не сосредоточен на
занятии, но оба делают вид. Аль-Хайтам хорошо умеет произвести впечатление на
человека. Когда на следующий день Кавех подходит к нему, секретарь сигнализирует
четкое и ясное «отвали».

— Я купил набор, — Кавех трет затылок и кладет рядом с ногой соседа металлическую
упаковку, подписанную известной фирмой офисной канцелярии. Аль-Хайтам мажет по ней
взглядом.

— Вычту его из арендной платы, — кивает секретарь, закидывая согнутую ногу на

колено.

«Защищается?» — интересуется сам у себя Кавех и не находит ответа. Внутри что-то

вязкое бурлит и растекается горькой пленкой.

Пенка на остывшем кофе напоминает о бессонной ночи. Архитектор встречает рассвет,

распахнув окно в своей комнате. Солнце всегда заглядывает к нему раньше, чем к Аль-
Хайтаму{?}[изучив расположение комнат в их доме, я пришла к выводу, что, возможно,
комната Кавеха располагается вдоль стены с окнами, из которых светит дневное
солнце. Рядом с этой комнатой располагаются принадлежности для уборки, что может
отсылать на Кавеха (либо на уборную, лол). Другая комната находится больше в
глубине, из-за чего темно-зеленых оттенков вокруг нее больше, а света — меньше. ],
и он поддается навстречу еще холодным лучам. Новый день, новые возможности… для
людей, которые очертили грань суток сном. Для таких, как Кавех, «вчерашнее»
превращается в растянутое «настоящее».
Не унывая, сонный он собирает волосы в низкий хвост — забыл заколки в ванной.

«Я предупреждал: не оставляй вещи где попало!» — ругается собственными словами, но

голосом Аль-Хайтама. И треклятый карандаш лежит на его столе, помятый следами от
зубов — у Кавеха желудок сводит от привкуса канцелярского покрытия.

Архитектор вздыхает: его сосед никогда подобного не скажет. Аль-Хайтам многие вещи
делает в согласии со своим порядком, и в этот порядок не входит пустая ругань.
Наполненная смыслом, аргументированная ругань, препарирующая существующий мир, —
вот это секретарь. Кавех качает головой, его ведет в сторону, когда он встает после
сидения на корточках. Придерживая себя за лоб, архитектор ставит корзину с мусором
на место.

— Снова не спал допоздна, — констатирует секретарь, завтракающий ближе к полудню.

Он занимает свой рот глотком чая, чтобы не объявить: «из-за тебя».

— Снова не спал, — Кавех держит специальный ножик в руке, карандаш — в другой.

Короткий обмен реплик заканчивается, когда блондин уходит в свою комнату. Аль-
Хайтам вздыхает, прикрывая глаза: последняя неделя перед дедлайном у архитектора
всегда… такая. Якобы несчастная, напряженная, полная трудов, даже если он все
завершил заранее. Кавех — беспросветный эстет, перфекционист в искусстве, но в
жизни — лишь вредит себе неупорядоченностью действий.

— Ты третий раз приходишь сюда без цели, — в тоне секретаря слышно раздражение.

— Я ищу карандаш! Мой куда-то пропал, — Кавех без скромности перебирает вещи на
столе Аль-Хайтама. В нем нервного сейчас больше, чем обычно, и напряжение
передается спокойному секретарю.

— Поищи под умывальником.

— Ты его выбросил? — Кавех замирает, наблюдая за сухим кивком соседа. — Да чтоб

тебя! Кто разрешил входить в мою комнату?

Аль-Хайтам поднимает глаза, лишь слегка щурясь: красная окаемка опасно светится в
глубокой зелени. «Кто бы говорил» — крутится на языке, но мужчина ровно отвечает:

— Ты выронил его, когда точил, вероятно, — лжет секретарь. Кавех сжимает пальцы.

— Не делай из меня растяпу! — Кавех хватает чужой карандаш из подставки и

разворачивается. Челка выбивается из слабого хвоста.

Секретарь провожает его взглядом, мысленно прощаясь с целостностью забранной вещи.

Кавех не может себе признаться в том, что у него деструктивная привычка, вредящая
ему и окружающим. Аль-Хайтам не сможет понять, какое отвращение к себе за это
испытывает Кавех.

Но, в сущности, это про карандаши? Мелочь. Пустяки.

Забытые над умывальником красные заколки останавливают на себе взгляд. Аль-Хайтам

берет одну и крутит в пальцах, а после молча сгребает остальные в ладонь. Он — не
делает то, чего не хочет, и когда заходит в комнату Кавеха украдкой, точно уверен в
том, что совершает. Архитектор дремлет над чертежным столом, подложив под себя
альбом. Аль-Хайтам кладет заколки рядом.

Глаза скользят по карандашным завиткам на видимой страничке: вокруг дразнятся

карикатуры секретаря, перемешанные с маленькими зарисовками зданий. Он незаметно
хмыкает, отодвигая в любопытстве чужие волосы.
«Невыносимый!» — читает одними губами. И что-то внутри него слабо колышется в
неприятную сторону. Но Аль-Хайтам отдает себе отчет в том, что смирился: с
положением вещей, с мнением Кавеха о себе, со множеством необсужденных конфликтов.
Архитектор мягко поворачивает голову в другую сторону, — затекла во сне? — и
секретарь видит продолжение:

«Я невыносимый…».

— Хоть где-то ты честен сам с собой, — шепчет Аль-Хайтам, собираясь уходить, но

что-то мешает ему сделать шаг от стола. Он всегда отдает себе отчет в том, что
делает. Руки перебирают чужие пряди, ловко стягивая чужую резинку. Завтра — а может
через время — Кавех снова ворвется в его кабинет с новой порцией шума, обвинит в
пропаже. Аль-Хайтаму никогда не будет до этого дела.

Ведь, в сущности, это про заколки с резинкой? Мелочи. Пустяки.

========== Страница 11. Приписка: «Все в Сумеру нуждались во мне...?» ==========

Комментарий к Страница 11. Приписка: «Все в Сумеру нуждались во мне...?»

во-первых: вы дикие :D 50 оценок и сотни просмотров за полдня... в шоке.

во-вторых: вдохновилась здесь первым появлением Кавеха после сюжетки с мудрецами и

Нахидой!!!
путешествие по пустыне — лично моя маленькая выдумка, чтобы заполнить пробел в
событиях. из доп. сцены можно узнать, что Кавеха отправил в пустыню собственный
даршан, но, в общем-то, это скорее совпадение, чем намеренность, как отметил Аль-
Хайтам. и роль играет не самую важную.
основной конфликт взят из их очень показательной ссоры в Доме Даэны.
Очередная ссора заводит Кавеха в переулок. Он не желает возвращаться домой, пока не
узнаёт правду! Что этот эгоистичный самодур возомнил о себе? Без пяти минут мудрец!
Чушь!

Под ногами архитектора изменившийся город. В нём, кажется, всё осталось, как
прежде, но воздух пропитан растерянностью. Без Акаши люди словно очнулись от
долгого сна, и это ощущается почти физически — мурашки бегают по спине Кавеха. А
может дело в том, что на дворе ночь и задувает ветер? Открытая сзади рубашка порой
проблема не только для любопытных глаз, но и для Кавеха. Приобняв себя за плечи, он
садится на скамейку неподалёку от таверны. Зайти туда мешает ворох мыслей и пустой
кошелёк: путешествие в пустыню обошлось недёшево. Но окупится! Кавех сильнее
сжимает предплечья. Обязательно окупится…

«И где ты был, когда все в Сумеру так в тебе нуждались?» — ровный и ядовитый голос
соседа всплывает снова.

— Да ты никогда меня не поймёшь! И что это вообще значит? — жалуется Кавех пустой
площади, запустив пальцы в волосы. — Какое ему вообще дело, где я был? И чем бы я
помог? Кому?

Ответов не прибавляется, и, разгоряченный, архитектор лишь сильнее замерзает. Он,

выругавшись под нос, встаёт и смотрит вниз — порт, видимый с высоты, предстаёт в
красивых огнях города. Мужчина вдыхает и подходит к ограждению ближе, положив
сверху локти.

— Если так подумать, врать ему незачем. И люди толкуют разное… — Кавех и без слов
Аль-Хайтама ощущает перемены во владениях Дендро Архонта. И это лишь сильнее злит,
ведь архитектор, даже если и светоч Кшахревара, едва ли смог бы помочь стране!
Помочь Академии… Каким вообще образом ему удалось это сделать? Конкретное «это» так
же смутно представляется Кавеху, ведь Аль-Хайтам так и не объяснил до конца причины
событий и… сами события. Но архитектор все равно чувствует горечь, саднящее чувство
потери.

Он снова не смог никому помочь. Он действительно мог бы, если бы был в городе…
Верно? Сердце болезненно сжалось от старых ран с новой силой. Губы Кавеха сложились
в тонкую, бледную линию — с надрывом из покусанной кожи вот-вот покажется кровь.

Все ещё изнуренный поездкой, Кавех опускает голову на сложенные руки. Горький комок
в горле кривит его лицо, но архитектор старается подавить

(желание разрыдаться)

эту минутную слабость. Пустыня явила ему чудесные пейзажи оазисов — островов жизни
в бесконечном безмолвии — и вновь доказала, как жизнь может быть жестока к людям:
его караван пытались ограбить два раза по пути к стройке, а на обратном пути Кавех
сам делился тем, что вёз с собой: провиант, вода, мора. Последнего вьючного яка он
отдал перед тем, как оказаться в почти заброшенном поселении. Изнуренный, он держал
под накидкой оставшийся груз — зарисовки и записи об откопанных предметах утвари,
археологические отчеты по механизмам, которые участвовали в облагораживании, как он
надеется, цивилизации прошлого, геологические заметки об изменении ландшафта,
составе и специфике фауны пустыни — все это обязательно надо обсудить с Тигнари… И
самое важное: он с представителями даршана провел переговоры с местной общиной про
будущее строительство. Слабый вздох слетает с сухих губ.

Архитектор бы погиб на обратном пути, в обнимку с бумагами и альбомом, если бы не

случайный пожилой мужчина, живущий неподалёку от развалин, куда Кавех спрятался от
солнца. Он долго вкладывал старику оставшуюся мору за помощь, но тот настойчиво
отказался. Тогда архитектор пообещал себе наведываться в пустыню и помочь старику
облагородить участок.

Ступив на порог жилища, загоревший и уставший, Кавех был переполнен надеждой.

Собранного материала хватило бы не только на новое исследование, но и на маленький
переворот в сфере искусства! Идеи архитектора распространяются далеко за пределы
его возможностей — и застройка пустыни одна из таких. Что он ещё мог сделать, как
выпускник Кшахревара, для своей страны…? На что рассчитывал Аль-Хайтам, когда
Кавех, полный вопросов, нашёл его в Доме Даэны? Какую ещё реакцию он должен был
показать, узнав, что прежний порядок вещей рухнул, и Аль-Хайтам, по воле других,
возглавил разруху?

Кажется, все, кроме него, были в курсе произошедшего. Все оказались частью истории,
переписанной Ирминсулем{?}[сам Кавех об этом не знает, естественно, но я решила,
что такой оборот в предложении добавит драматизма.], и лишь Кавех остался пометой
на полях. Маленьким очерком, какие он сам оставляет в старом альбоме.

«Я снова подвёл всех?»

«Мама… Скажи мне, я правда

(виновен)

могу всё исправить?».

Ночь не растолкует правды. Кавех, обреченно вздыхая, не находит решения лучше и

отправляется к витиеватым лестницам. Добираться с торговой площади до своей кровати
на этот раз сложнее предыдущих.

«Домой» — мелькает в подсознании, и Кавех горько усмехается, достигая пролёта, над

которым возвышается имущество, когда-то в прошлом бывшее «общим». И, по странным
обстоятельствам, в настоящем — тоже. Под ложечкой засосало в преддверии чего-то
неминуемого, неприятного, но Кавех пообещал себе игнорировать соседа и скрыться в
комнате, если тот успел вернутся. В окнах темно, и блондин рвано выдохнул,
сбрасывая адреналин…

… где ключи? Нет, только не это… Нет! Он забыл их внутри? Или… Аль-Хайтам и к этому
приложил свою руку? Внутри Кавеха закипело отчаяние. Зачесывая непослушную челку
холодными пальцами, архитектор обшарил ближайшие вазы и углубления.

«Может, он догадался оставить его тут?» — но надежды Кавеха, как обычно,

разбиваются о стену реальности. Аль-Хайтам — живая визуализация несправедливости.
Так думается Кавеху, когда он, измерив шагами порог, садится на деревянную
ступеньку. Время близится к полночи, когда архитектор, согнув колени, прячет в
руках свою голову.

Матр, караулящих пролеты, уже не было на посту — смена закончилась, а следующая

придет только к рассвету. И даже извечной работницы, подметающей их площадку перед
домом, уже нет на месте.

Кавех с тяжелой головой находит утешение своему одиночеству в далеком свечении

деревьев Леса Мотийимы. Бирюза отражается в рубиновых, таких темных сейчас глазах
архитектора. И почему каждый раз происходит это? Он почти

(полностью)

зависит от заносчивого, желчного секретаря, ожидая его прихода подобно собаке.

Отвращение и обида подкатывают к горлу. Почему он обязан выпрашивать?

«В таком случае лучше тебе съехать из моего дома» — раздраженно звучит голос
секретаря.

— Но ты ведь сам меня пригласил! — парирует Кавех, сжимая кулаки. — Зачем все это…?

Когда Аль-Хайтам находит его спящим у двери, архитектор держит плечом опорный
столб. Секретарь уверен — замерз. Секретарь знает — глупый, и сильнее сжимает чужой
брелок в своем кармане. Правильнее было бы пройти мимо, разбудив пинком, но Аль-
Хайтам позволить себе не может. Тот, кто болтался «по своей пустыне», вызывает в
нем смесь усталости и негодования. Никто не выразит ему благодарность за то, что
секретарь занесет Кавеха внутрь. Никто не расскажет ему, что случилось с
архитектором за несколько недель.

И Аль-Хайтам в ответ не перестанет прикрывать «множеством» свое банальное

беспокойство. Все в Сумеру нуждались в Кавехе. Или кто-то конкретный? Секретарь
решает не размышлять.

«Я всего лишь спрашиваю, где ты был» — мелькает в голове. Аль-Хайтам знает себя —
не «просто», но никогда вслух не скажет: потому что Кавех не поймет, потому что
Кавех очень шумный.

«С каких пор мне нужно докладывать тебе о своих делах?» — голос соседа гудит в
голове. Секретарь сильнее сжимает пальцы, когда поднимает блондина на руки. Он
предварительно открыл дверь, чтобы занести несчастного на диван. Между желанием
бросить того на пол и подольше не отпускать Аль-Хайтам склоняется ко второму. Рука
невесомо трогает чужую кожу — холодная, загоревшая щека. Новый шрам под волосами —
запомнил каждый? — на мгновение сбивает дыхание. Мужчина задерживается на нем
касанием, ощущая неровность. Кавех жмурится.

Глаза скользят по документам, оставленным на столе, когда секретарь небрежно

бросает покрывало на соседа. Согнутая нога на колене подпирает руки Аль-Хайтама:
пальцы быстро перебирают документацию. Зарисовки. В корешок альбома забилось
немного песка, который остается на кончиках пальцев. Мягкий уголь с потрепанных
листов пачкает Аль-Хайтама.

— Ты пробегал весь день по Академии, но так и не узнал правды, — секретарь шепчет

себе под нос, смотря искоса на спящего. Губы повторяют прошлый диалог из раза в
раз. Он не удивлен и более не впечатлен, но в душе осадок, как грифель на ладони,
смутно напрягает секретаря. С листа ему скалится приписка в углу:

«Мудрецы Кшахревара срочно вызывают проследить за проектом. Это мой шанс? Требуют
присутствия до рассвета. Уйду рано. Не успею предупредить…»

«…да и незачем».
Комментарий к Страница 11. Приписка: «Все в Сумеру нуждались во мне...?»
буду рада отзывам!

========== Станица 23: Бумагу повело от влаги. Вклеен акварельный этюд. ==========

Комментарий к Станица 23: Бумагу повело от влаги. Вклеен акварельный этюд.

я обещала себе сочную главу, но ехала домой под нескончаемый дождь и грустные
песенки в голове. эта "страничка" — завуалированный songfic. вдохновлен
отношениями между Кавехом и его матерью, которые, к сожалению, не так подробно
раскрыты.

p.s. долго выбирала место для пленэра на карте геншина, но в итоге оно не особо
понадобилось :_)

p.p.s. спасибо вам за такое внимание к работе!!!

Май непривычно дождливый. До сих пор в прострации — лето через неделю. Снова
отложил работу — прокрастинация. Кавех вспоминает пленэрную практику, смотря на
пыльный этюдник в углу. Ножки в трещинах, крепления слабые. Узор лотоса нилотпала
на крышке стёрся, завершённый когда-то позолоченной краской. Кавех проводит рукой
по оставленному следу, выставив этюдник в центр. Ковёр, недавно начищенный,
наполняется древесной пылью. В воздухе спирает лёгкие чём-то затхлым — высокая
влажность в Сумеру невыносима.

Но влага в Фонтейне — противнее. Кавех порывается вдохновиться механикой, острой

эстетикой чужой страны, но вместо зданий — какая ирония — всплывает лицо матери. Ее
фигура обтекаема, как фонтан, в котором оставленному сыну хотелось бы утопиться.
Мама подобна Собору, и их последняя встреча на свадьбе — судебное заседание. Она не
смотрит на него, отворачиваясь. А Кавех смотрит отчаянно, задыхается. Жажда
застревает на кончиках пальцев.

«Останься» — хочется выкрикнуть, но мама перебивает, счастливая:

«Оставлю дом на тебя».

И Кавех улыбается, сжимаясь за спиной родителя. Он ведь заслужил это, верно?

Архитектору противна влага Фонтейна и его официальщина.

Но слезы на глазах — невыносимее. Май настойчиво стучит дождём по полу. Кавех не

спит пока «поздно» не перепишется в «рано». Марево утра смешивается в лёгких, когда
архитектор сбегает из собственной комнаты чужого дома. Он — мотылек, впитавший
тяжесть сумерского ливня. Внутри него что-то тлеет, освещая путь за город, но
Кавеху — не видно. Архитектор прячется под мантией, пачкая белую обувь. И щиколотки
в грязи, по костям мажет зеленью.

На ощупь Кавех приближается к мосту: за спиной темнеет Ущелье Чинват, справа в

тумане утопает Пруд Язадаха. Он вспоминает аудиторную практику, сжимая сумку с
альбомом. Дождь всегда держит художника взаперти. Но в рубиновых глазах молнией
вспыхивают холмы, и Кавех скатывается с одного камнем вниз. Гром смеется над ним.
Смахивая с лица воду, архитектор сворачивает направо, под мост. Крутой спуск
выбивает из легких воздух, и Кавех кусает губы, уцепившись за дерево.

Он кружится, но не в танце, а между лужами. Шум водопада заталкивает выдох внутрь,

под желудок. Не океан, но Кавеха тянет на дно, когда он смотрит за обрыв и
разрывает лист пополам — «малый формат для быстрой работы». Архитектор остановился
под редким деревом, но опасно близко к обрыву. Искусство, смежное с риском, не его
проблема — всё равно, что случится. Кавех знает, что за пределами Сумеру не льёт
как из ведра, но впервые убегать не хочется. Некуда. Тело в холоде.

«Никто не знает, где ты»

«Никому никакого дела».

Смахивая прилипшие волосы, пляшет по альбому рукой. Ветер тянет лист, который ведёт
от влаги. Бугры мешают акварели задушить пейзаж. Архитектор вспоминает аудиторную
практику, когда натуру выставили вместо полевой архитектуры. И Кавех анатомически
переводит пространство на бумагу. Рассветное солнце пробивается сквозь густые тучи
— дождливый смог. Пар слетает с посиневших губ, напоминая о скрученном в кармане
табаке. Кавех касается руками свертка, и недовольное мычание падает с губ —
отсырело.

Май напоминает о потерях. Пруд под слабыми лучами разделяется на два потока, и
мужчина очерчивает ущелье лиан над водой темным цветом. От сухого кашля рука
дрожит, оставляя кляксу вдалеке — верхушка древа Гандхарвы.

«Дальний план — тусклее, ближний — ярче» — голос матери перебивается ливнем, и

архитектор мажет кистью по инструкции. Кавех следует протоптанной дорожкой, не
давая мысли о бунте захватить голову. Руки дрожат, добавляя контрастности лугу, на
котором сидит, — сад колокольчиков, но архитектор не уверен. Цветы теряются под
травой, утопают в дожде, и Кавех опирается на дерево, подобным образом прибитый
градом.

Но влага любого рода — отвратительна. Он на секунду думает, что хотел бы обладать

стихией пиро, ведь внутри все пылает взаправду. Ведь он — про страсть, про верность
делу… И снова выдыхает облако, озадаченный связью мудрости и сомнения — дендро
слабо покрыто инеем.

«Что есть истинное счастье?» — вопрос, который не задают в Натлане, и Кавех тянет
мокрую руку к редкому солнцу, играючи целующему лицо. В глазах, как в палитре,
слезы смешиваются с дождем: размытый образ на ресницах распадается кружевами
свадебного платья. Кавех, бездомный кот из коробки, тянется к уходящим теням, но
выбраться нет сил и клонит спать. Духота утра прилипает через холодную одежду.

«Жизнь рядом с ним была настоящим счастьем. После смерти отца она никогда больше не
улыбалась» — и Кавех сдавливает крик ради чужого комфорта. Он утопает в шуме воды.
Мимика на лице мерцает вспышками громкого смеха, немого плача.

Но тепло на ладони — неожиданно. Сухо. Кто-то сдавил пальцы протянутой к солнцу

руки, наклоняясь ближе. Кавеха обдало знакомым запахом благовоний, которые его
сосед ненавидит. Темно-зеленое пятно, сливаясь с пейзажем, благословлено серебром
волос. И алая нить вокруг зрачка пронзительно смотрит, пока Аль-Хайтам держит зонт
над чужой головой. Солнце поджигает траву вокруг, и игра света захватывает дух. Но
Кавех не дышит по другой причине:

— Меньшей глупости от такого, как ты, я и не ждал, — голос ровный, но под губами
незаметная складка выдает разочарование. И облегчение расцветает маками в зеленых
глазах. Кавеху горько, и на фарфоровом лице не гримаса — трещина.
— Что бы ты понял… расскажи я все сразу? — он опускает голову, и дорожки влаги
текут по щекам. Так трудно дышать, когда опустели улицы после первого дождя. Аль-
Хайтам провожает движение головы, присаживаясь ниже. — Я сберег остальных от себя,
я сделал все правильно, но почему же… Я не знаю, что мне сказать, чтобы… Прости
меня.

Глаза секретаря следят, как фигура напротив сжимается, склоняясь к мокрой земле. И
Аль-Хайтам молчит, пропуская пальцы под капюшон чужой накидки. Ладонь зарывается в
пряди блондина, потускневшие от воспоминаний сильнее, чем от погоды. Сосед знает,
что не его Кавех видит перед собой. Это к лучшему. Надломанный росток на ветру
падает с обрыва, но Аль-Хайтам удерживает парус рубашки друга рядом. Их ждет долгий
путь домой, и Кавех не отпускает протянутой руки.

Май непривычно открытый.