Фрейд Анна - Эго и Механизмы Защиты

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
Современная психология: теория и практика

Anna Freud
ТНЕ EGO
AND ТНЕ
MECHANISMS OF
DEFENCE
Анна Фрейд
эго
И МЕХАНИЗМЬI
ЗАЩИТЬI
Электронное издание
Москва
Институт общегуманитарных исследований
2016
УДК 159.964.21
ББК 88.8
Ф86
Фрейд, А.
Ф86 Эго и механизмы защиты [Электронный ресурс] / А. Фрейд ; пер. с
англ. — Эл. изд. — Электрон. текстовые дан. (1 файл pdf : 151 с.). — М. :
Институт общегуманитарных исследований, 2016. — (Современная пси-
хология: теория и практика). — Систем. требования: Adobe Reader
XI либо Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10".
ISBN 978-5-94193-919-0
Анна Фрейд посвятила большую часть своей жизни работе с детьми. Она
не только заложила основы детского психоанализа, но и внесла весомый
вклад в развитие детской психологии в целом. Ею были разработаны нова-
торские для своего времени методы психотерапевтической работы с
детьми, она была одной из первых, кто стал применять на практике
игровые методы. Работа Анны Фрейд «Эго и механизмы защиты», проло-
жившая новый путь к пониманию и преодолению конфликтов детской
души, принесла ей мировую известность, стала весомым вкладом в развитие
психологии и отправной точкой для множества дальнейших исследований
в этой области.
Для психологов, психотерапевтов, студентов и аспирантов психологи-
ческих специальностей вузов, педагогов, воспитателей и профессионалов в
других областях, деятельность которых связана с детьми, а также родите-
лей, стремящихся к тому, чтобы их взаимодействие с ребенком носило не
спонтанный, а взвешенный и продуманный характер и строилось на основе
авторитетных психологических теорий.
УДК 159.964.21
ББК 88.8
Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Эго и меха-

низмы защиты / А. Фрейд ; пер. с англ. — М. : Институт общегуманитарных
исследований, 2016. — 133 с. — (Современная психология: теория и практика). —
ISBN 978-5-88230-329-6.
В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных тех-

ническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от на-
рушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.
ISBN 978-5-94193-919-0 © Институт общегуманитарных исследований, 2016

I. теория
часть
механизмов защиты
Глава 1. Эго как точка наблюдения
Определение психоанализа
В развитии психоаналитической науки были этапы,
когда теорети ч ески е и сследован и я инди ви дуальн ого
эго бы ло кр ай н е н е п о п у л яр н ы . М ногие а н а л и ти к и
придерживались идеи, что в анализе ценность научной и
терапевтической работы находится в прямой зависимости
от глубины психического пласта, на котором сфокусировано
в н и м ан и е. В сяки й раз, когда и н терес сд ви гал ся от
глубинных к более поверхностным психическим пластам,
то есть, когда исследование отклонялось от ид к эго, это
воспринималось, как отступничество от психоанализа как
такового. Преобладало мнение, что понятие психоанализ
долж но бы ть зар езер в и р о в ан о для новы х о тк р ы ти й ,
связанных с бессознательной психической жизнью, то есть,
исследований подавленных инстинктивны х импульсов,
аффектов и фантазий. Таких проблем, как приспособление
детей или взрослых к внеш нему миру, таких значимых
понятий, как здоровье и болезнь, добродетель и порок,
психоанализ не должен касаться. Исследования должны
бы ть о гр а н и ч е н ы и с к л ю ч и т е л ь н о и н ф а н т и л ь н ы м и
ф а н т а зи я м и , со х р ан и в ш и м ся и во в зр о сл о й ж и зн и ,
символическим удовлетворением и наказанием, ожидаемым
в качестве расплаты за него.
5
Часть I. Теория механизмов защиты
Такое определение психоанализа довольно часто встре

чалось в психоаналитических трудах, и было, возможно,
оправдано практикой его применения, в русле которого
психоанализ и глубинная психология всегда рассматрива
лись как синонимы. Кроме того, отчасти обоснование тому
давало прошлое, ибо, можно сказать, что с самых ранних
лет нашей науки ее теория, созданная на эмпирической
основе, была исключительно психологией бессознатель
ного или, как мы сказали бы сегодня, психологией ид. Но
это определение немедленно утрачивает все притязания на
точность, как только мы применяем его к психоаналитиче
ской терапии. С самого начала анализ, как терапевтический
метод, имел дело с эго и его отклонениями, исследование ид
и его функционирования всегда было лишь средством для
достижения цели. И цель неизменно была одна: коррекция
этих отклонений и восстановление эго в его целостности.
Когда труды Фрейда, начиная с произведений «Пси
хология масс и анализ Я» (1921) и «По ту сторону принципа
удовольствия» (1920), приняли новое направление, клеймо
аналитической неортодоксальности с исследований эго
спало, и интерес определенно сосредоточился на инстан
циях эго. С тех пор термин «глубинная психология» не по
крывает всей области психоаналитических исследований.
В настоящее время мы должны, видимо, определить задачу
анализа следующим образом: получить самое полное знание
обо всех трех инстанциях, из которых, как мы уверены, со
стоит психическая личность, и изучить их отношения между
собой и с внешним миром. Таким образом, по отношению
к эго это означает исследовать его содержание, границы и
функции, проследить историю его зависимости от внешнего
мира, ид и суперэго; по отношению к ид — дать описание
инстинктов, то есть содержания ид, и проследить их транс
формации.
Ид, эго и суперэго в самовосприятии

Все мы знаем, что эти три психических инстанции
значительно различаются по степени их доступности на
блюдению. Сведения об ид, которое раньше называлось
системой бессознательного, могут быть получены только
6
через производные, которые пробивают дорогу в системы

предсознателъного и сознательного. Если внутри ид преобла
дает состояние покоя и удовлетворения, так что ни у одного
инстинктивного импульса нет основания вторгаться в эго в
поисках удовлетворения и вызывать в нем чувства напряже
ния и неудовольствия, мы не можем ничего узнать о содер
жании ид. Из этого следует, по крайней мере, теоретически,
что ид не всегда доступно для наблюдения.
В случае с суперэго ситуация, несомненно, иная. Его
содержание большей частью сознательно и, таким образом,
может быть непосредственно доступно эндопсихическо-
му1восприятию. Однако наше представление о суперэго
имеет тенденцию терять ясность, когда между ним и эго су
ществуют гармоничные отношения. Тогда мы говорим, что
они совпадают, соответственно, в такие моменты суперэго в
качестве отдельной инстанции, недоступно для восприятия
ни самому субъекту, ни внешнему наблюдателю. Его кон
туры проявляются лишь тогда, когда оно выступает против
эго, с враждебностью или, по меньшей мере, с критикой.
Суперэго, как и ид, становится различимым для восприятия
через состояния, которые оно вызывает в эго, например,
когда его критика вызывает чувство вины.
Эго как наблюдатель

Это означает, что собственно полем нашего наблюде
ния всегда является эго. Это, если можно так выразиться,
посредник, через которое мы пытаемся получить представ
ление о других двух инстанциях.
Когда отнош ения между двумя соседствующими си
лами — эго и ид — носят мирный характер, первая из них
превосходно выполняет свою роль наблюдателя за второй.
Различные инстинктивные импульсы постоянно пробива
ются из ид в эго, где они получают доступ к двигательному
аппарату, посредством которого добиваются удовлетво
рения. В благоприятных случаях эго не возражает против
вторжения незваного гостя, а предоставляет в его распоря
жение собственную энергию, ограничиваясь наблюдением.
Оно отмечает возникновение инстинктивного импульса,
1То есть, относящемуся к сфере сознания. — Прим. ред.
7
усиление напряжения и чувства неудовольствия, которыми

этот импульс сопровождается, и, в конце концов, разрядку
напряжения в момент, когда достигается удовлетворение.
Наблюдение за процессом в целом дает нам ясное и неиска
женное представление о данном инстинктивном импульсе,
количестве либидо, связанного с ним и цели, к которой он
стремится. Эго, если оно санкционирует импульс, не входит
в эту картину вообще.
К сож алению , само прохождение инсти н ктивн ого
импульса от одной инстанции к другой может служить
сигналом для возникновения различных конфликтов, в
результате чего наблюдение за ид неизбежно прерывается.
На своем пути к удовлетворению импульсы ид должны
пройти через территорию эго, и здесь они оказываются в
чужеродной среде. В ид преобладают так называемые «пер
вичные процессы»2; идеи здесь не подвергаются синтезу,
аффекты подлежат смещ ению 3, противоположности не
являются взаимоисключающими и могут даже совпадать, а
конденсация4является само собой разумеющейся. Ведущим
принципом, управляющим психическими процессами, яв
ляется принцип получения удовольствия. В эго, напротив,
ассоциация идей подчинена строгим условиям, которые мы
обозначаем широким термином «вторичные процессы»5;
кроме того, инстинктивные импульсы уже не могут быть
направлены непосредственно к удовлетворению — они
2 Здесь — более примитивные, появляющ иеся на ранней стадии раз
вития.— Прим. пер.
3 Смещение аффекта — бессознательный процесс, в результате которого
аффект переносится с одного объекта на другой, более удобный или без
опасный. — Прим. ред.
4 Конденсация — первичный процесс, характерный для бессознательного
мышления, в частности, для сновидения. Выражается в объединении двух
или более образов, объектов, желаний или событий в едином представлении,
одном составном образе или симптоме. Единый образ, возникаю щ ий на
пересечении нескольких ассоциативных цепей, суммирует в себе энергию,
перемещающуюся по этим цепям. — Прим. ред.
5 Вторичные процессы развиваются позднее первичных, одновременно
с эго и адаптацией к внешнему миру; управляются принципом реальности
и отвечают за сообразное действительности, логическое мышление и сн и
жение инстинктивного напряжения посредством адаптивного поведения.
— Прим. ред.
8
должны учитывать требования реальности, и более того,

соответствовать этическим и моральным правилам, посред
ством которых суперэго стремится управлять поведением
эго. Следовательно, эти импульсы рискуют вызвать неудо
вольствие инстанций, крайне чуждых им. Они оказываются
подвержены критике, подавлению и разного рода модифи
кациям. Мирные отношения между соседствующими сила
ми прекращаются. Инстинктивные импульсы продолжают
преследовать свои цели со свойственным им упорством и
энергией, и они совершают враждебные вторжения в эго
в надежде свергнуть его внезапной атакой. Эго со своей
стороны становится подозрительным, оно совершает кон
тратаки и вторгается на территорию ид. Его цель состоит в
том, чтобы удерживать инстинкты постоянно в состоянии
бездействия посредством соответствующих защитных мер,
выработанных, чтобы обезопасить собственные границы.
Картина этих процессов, сложившаяся у нас благодаря
способности эго к наблюдению, в большей степени беспоря
дочна, но в то же время она более значима. Она показывает
нам две психических инстанции в действии в один и тот же
момент. Мы уже не видим неискаженный импульс ид, но им
пульс ид, модифицированный определенными защитными
мерами со стороны эго. Задача аналитика-наблюдателя —
разложить картину, иллюстрирующую компромисс между
отдельными инстанциями, на составляющие ее части: ид,
эго и, возможно, суперэго.
Вторжения ид и вторжения эго как

материал для наблюдения
Во всем этом нас поражает факт, что вторжения с той и
с другой стороны с точки зрения наблюдения не являются
равноценными. Все защитные меры эго против ид при
водятся в действие тихо и незаметно. Все, что мы можем
сделать, это реконструировать их ретроспективно, так
как мы никогда не сможем наблюдать их в действии. Это
утверждение применимо, например, к случаям успешного
вытеснения. Эго ничего не знает о нем, мы догадываемся
9
о произошедшем лиш ь впоследствии, когда становится

очевидно, что чего-то недостает. Когда, в частности, мы
пытаемся сформировать объективное суждение о некоем
человеке, мы осознаем, что определенные импульсы ид
отсутствуют, хотя их возникновение на территории эго в
поисках удовлетворения было ожидаемо. Если они так и не
появляются, мы можем лишь предположить, что доступ в эго
для них закрыт, то есть, что они подверглись вытеснению.
Но это ничего не говорит нам непосредственно о процессе
вытеснения.
То же самое верно и по отнош ению к успешному ф ор
мированию реакции6, которое является одной из наиболее
значимых мер, предпринимаемых эго в качестве постоянной
защиты от ид. Такие формирования возникают в эго почти
незаметно в процессе развития ребенка. Мы не можем даже
утверждать, что внимание эго было предварительно сфоку
сировано на противоположном инстинктивном импульсе,
которое замещено в результате формирования реакции. Как
правило, эго ничего не знает об отторжении импульса или в
целом о конфликте, который привел в результате к появле
нию новой характерной черты. Аналитик-наблюдатель мог
бы легко расценить произошедшее как спонтанное развитие
эго, если бы не вполне определенные признаки навязчивого
преувеличения, указывающие, что по сути это реакция, и
что за ней скрыт давнишний конфликт. В данном случае
наблюдение за определенным способом защиты тоже не рас
крывает ничего о процессе, который привел к ее развитию.
Надо отметить, что вся важная информация, которой мы
обладаем, была получена в процессе изучения вторжений с
противоположной стороны, а именно, вторжений ид в эго.
Скрытность успешного вытеснения лишь компенсируется
прозрачностью процесса вытеснения, когда движение ме
няет направление, то есть когда вытесненное содержание
возвращается, как это можно наблюдать в случае невроза.
6Формирование реакции (используется также термин «реактивное об
разование») — защитный механизм, заключающийся в усилении тенденции,
противоположной по отношению к некоему неприемлемому импульсу. Н а
пример, мягкость, обходительность может быть формированием реакции
против жестокости. — Прим. пер.
10
Глава 2. Применение аналитической техники
Здесь мы можем проследить каждую стадию конфликта

между инстинктивным импульсом и защитой эго. Точно так
же формирование реакции может быть лучше всего изучено,
когда такие формирования находятся в процессе распада.
В этом случае вторжение ид принимает форму возрастания
либидо, вложенного в исходный инстинктивный импульс,
который был скрыт формированием реакции. Это позволяет
импульсу пробиться в сознание, и на какое-то время ин
стинктивный импульс и формирование реакции становятся
видимы в пределах эго одновременно. Вследствие другой
функции эго — его стремления к синтезу — это состояние
дел, которое особенно благоприятно для аналитического
наблюдения, длится лишь несколько мгновений. Затем воз
никает новый конфликт между производной ид и действи
ями эго, в ходе которого решается, кто из них одержит верх
или какой будет установлен компромисс. Если в результате
усиления энергетического заряда защита, выстроенная эго,
оказывается успешной, вторжение ид терпит поражение, и в
душе снова воцаряется мир, то есть ситуация, максимально
неблагоприятная для нашего наблюдения.
Глава 2. Применение аналитической

техники к исследованию
психических инстанций
В первой главе я описала условия, в которых должно
проводиться психоаналитическое наблюдение за психиче
скими процессами. Далее я намереваюсь рассказать о том,
как наша аналитическая техника в процессе своего развития
приспосабливалась к этим условиям.
Гипнотическая техника в
доаналитический период
В гипнотической технике доаналитического периода
роль эго была все еще всецело негативной. Цель гипнотизера
заключалась в том, чтобы получить доступ к содержанию
бессознательного, и он рассматривал эго исключительно
11
как ф актор, затрудняющий ему работу Тогда уже было

известно, что с помощью гипноза можно обойти или, во
всяком случае, заглушить эго пациента. Новой особенно
стью техники, описанной в книге «Исследования истерии»
(1893—1895), было то, что врач извлекает пользу, обходя
эго и получая доступ к бессознательному пациента, теперь
известному как ид, путь к которому был ранее заблокиро
ван эго. Таким образом, целью было раскрытие бессозна
тельного; эго было помехой, а гипноз был средством его
временного устранения. Когда под гипнозом вскрывалась
часть бессознательного материала, врач вводил ее в эго, и
результатом такого принудительного введения в сознание
было устранение симптома. Но эго не принимало участия
в терапевтическом процессе. Оно терпело незваного гостя,
пока само находилось под влиянием врача, вызвавшего
гипнотическое состояние. После чего оно поднимало мя
теж и начинало новую борьбу, чтобы защитить себя от того
элемента ид, который был ему навязан, и в итоге терапев
тический успех, которого добивались с таким усердием,
оказывался нивелирован. Можно сказать, что величайший
триумф гипнотической техники — полное устранение эго на
период анализа — оказался неэффективным с точки зрения
устойчивости результатов, что привело к разочарованию в
ценности данной техники.
Свободные ассоциации
Даже при использовании свободных ассоциаций —
метода, заменившего гипноз, — роль эго являлась все еще
отрицательной. Правда, эго пациента больше не пытались
устранять насильственно. Вместо этого оно должно было
самоустраниться, воздержаться от критики ассоциаций и
игнорировать требования логической связности, которые
во всех прочих случаях признавались правомочными. От
эго, фактически, требуется одно — молчать, а ид побужда
ют говорить и обещают, что его производные не встретятся
с обычными трудностями, если они появятся в сознании.
Конечно, никто не обещает, что, возникнув в эго, они
достигнут своей инстинктивной цели, в чем бы она ни за
ключалась. Договор действителен только для их перевода в
12
словесную репрезентацию, он не дает им права на контроль

над двигательным аппаратом, который является реальной
целью их возникновения. В действительности, этот аппарат
заранее выводится из действия строгими правилами анали
тической техники. Таким образом, нам приходится играть
с инстинктивными импульсами пациента в двойную игру, с
одной стороны, поощряя их выражение, а с другой — посто
янно отказывая им в удовлетворении, — процедура, которая
попутно порождает одну из многочисленных трудностей в
применении аналитической техники.
Даже сегодня многие начинающие аналитики полагают,
что важно добиться успеха в том, чтобы побудить своих па
циентов открыто, и без каких-либо ограничений выдавать
все возникающие у них ассоциации без изменений или по
давлений и сдерживания, то есть безоговорочно следовать
основному правилу анализа. Но, даже если бы этот идеал
был достигнут, в этом не было бы никакого прогресса, ибо,
в конечном счете, это просто означало бы возвращение к
ныне устаревшему подходу с использованием гипноза, с его
ущербной концентрацией врача на ид. К счастью для ана
лиза, такое послушание со стороны пациента практически
недостижимо. Основному правилу невозможно следовать
далее определенного момента. Эго какое-то время хранит
молчание, а производны е ид пользуются этой паузой,
чтобы пробиться в сознание. Аналитик спешит уловить
их выражение в высказываниях пациента. Затем эго вновь
пробуждается, отвергает установку пассивной терпимости,
которую оно было вынуждено принять, и посредством того
или иного защитного механизма, находящегося в его рас
поряжении, вмешивается в поток ассоциаций. П ациент
нарушает основное правило анализа, или, как мы говорим,
воздвигает «сопротивление». Это означает, что вторжение
ид в эго уступило место контратаке эго на ид. Внимание на
блюдателя теперь переключается с ассоциаций на сопротив
ление, то есть, от содержания ид на действия эго. Аналитик
получает возможность наблюдать, здесь и сейчас, введение
в действие одного из тех защитных средств против ид, ко
торые я уже описала и которые столь скрытны, и теперь он
должен сделать его объектом своего исследования. Тогда
13
он отмечает, что с изменением объекта внезапно меняется

ситуация анализа. Его анализу ид способствует естественная
тенденция производных ид подниматься к поверхности:
направление его усилий и стремления материала, который
он пытается анализировать, совпадают.
При анализе защитных действий эго подобной общ но
сти цели, конечно же, нет. Бессознательные элементы эго
не склонны выходить в сознание и они не получают от этого
никакой пользы. Таким образом, любой этап анализа эго яв
ляется гораздо менее удовлетворяющим, чем анализ ид. Он
должен осуществляться косвенными путями, он не может
следовать непосредственно за активностью эго. Единствен
ная возможность заключается в том, чтобы реконструиро
вать эту активность на основе ее влияния на ассоциации
пациента. Исходя из эффекта, вызванного этим влиянием
— будь то упущение или пропуск, их перестановка, сме
щение смысла и т.д., — мы надеемся установить, какого
типа защита была использована эго при его вмешательстве.
Таким образом, первейшая задача аналитика — распознать
защитный механизм. Если он сделает это, часть анализа эго
будет выполнена. Его следующая задача будет состоять в
том, чтобы отменить то, что было сделано защитой, то есть
обнаружить и восстановить на прежнее место то, что было
опущено вытеснением, исправить смещение и поставить
то, что было вырвано, обратно в исходный контекст. Когда
он восстановит разорванные связи, он вновь переключает
свое внимание с анализа эго на анализ ид.
Так мы приходим к пониманию, что нас интересует не
просто соблюдение основного правила анализа ради него
самого, а конфликт, который он порождает. Лишь тогда,
когда наблюдение попеременно фокусируется то на ид, то
на эго, а интерес движется в двух направлениях, охватывая
обе стороны человека, находящегося перед нами, мы можем
говорить о психоанализе, в отличие от одностороннего, одно
бокого метода гипноза.
Разные другие средства, используемые в аналитической
технике, теперь легко могут быть классифицированы исхо
дя из того, направлено ли внимание наблюдателя на одну
сторону или на другую.
14
Толкование сновидений
Ситуация, когда мы интерпретируем сновидения на
шего пациента и ситуация, когда мы следим за его свобод
ными ассоциациями, по сути, одно и то же. Психическое
состояние спящего незначительно отличается от состояния
пациента в течение сеанса анализа. Подчиняясь основному
правилу анализа, он по своей воле приостанавливает не
которые функции эго; у спящего это происходит автомати
чески под влиянием сна. Пациенту приходится спокойно
лежать на кушетке аналитика, чтобы не иметь возможности
удовлетворить свои инстинктивные желания в действии;
точно так же во сне двигательная система приводится в
состояние бездействия. И влияние цензуры, перевод ла
тентных мыслей сновидения в явное содержание сна, с ис
кажениями, конденсациями, смещениями, перестановками
и опущениями соответствуют искажениям, возникающим
в ассоциациях под давлением сопротивления. Интерпре
тация сновидений, таким образом, помогает нам в нашем
исследовании ид в той степени, в какой она оказывается
успешной в раскрытии латентных мыслей сновидения (со
держание ид), а также в нашем исследовании инстанций
эго и его защитных действий, поскольку это позволяет нам
реконструировать шаги, предпринятые цензором, чтобы
повлиять на содержание сновидения.
Толкование символов
Один побочный продукт толкования сновидений, а
именно понимание символов сна, в значительной степени
способствует успеху нашего исследования ид. Символы —
это устойчивые и универсально достоверные связи между
особыми содержаниями ид и конкретным словом или об
разом предмета. Знание этих связей позволяет нам сделать
надежные выводы относительно бессознательного содер
жания, скрывающегося за наблюдаемыми сознательными
проявлениями, без предварительной трудоемкой работы по
аннулированию тех мер, которые были предприняты эго в
качестве защиты. Техника перевода символов — это крат
чайший путь к пониманию, или, вернее, способ спуститься
15
из высших слоев сознания к низшим слоям бессознатель

ного, не делая остановок на промежуточных уровнях, от
ражающих предшествующие действия эго, которые могли
ранее заставить некое содержание ид принять определенную
форму эго. Знание языка символов столь же значимо для
понимания ид, как знание математических формул — для
решения типичных задач. Использование таких формул
может принести большую пользу. И не важно, известно ли
вам, как именно они были получены. Однако, хотя они и
помогают решать задачи, они не способствуют нашему по
ниманию математики. Точно такж е, посредством перевода
символов мы можем раскрыть содержание ид, но не достичь
более глубокого психологического понимания индивида, с
которым имеем дело.
Парапраксии (ошибочные действия)

Время от времени мы сталкиваемся с проблесками бес
сознательного, проявляющимися иным способом, а именно
во вторжениях ид, которые известны как парапраксии. Как
мы знаем, эти вторжения не обязательно связаны с ситуаци
ей анализа. Они могут проявиться в любое время, когда при
определенных обстоятельствах бдительность эго ослабляется
или отводится в сторону и бессознательный импульс (опять
же при определенных обстоятельствах) внезапно усиливает
ся. Такие парапраксии, особенно в форме оговорок и забы
вания, могут, конечно, иметь место и в ходе анализа, когда
они освещают, подобно вспышке молнии некоторые детали
бессознательного содержания, которые мы, возможно, долго
пытались интерпретировать аналитически. На ранних эта
пах развития аналитической техники такие неожиданные
сюрпризы радушно принимались как почти неопровержи
мое доказательство существования бессознательного для
пациентов, невосприимчивых к аналитическим инсайтам.
В таких случаях аналитики были рады возможности про
демонстрировать на легко понятных примерах действие
различных механизмов, таких, как смещение, конденсация
и опущение. Но, в сущности, важность этих случайных эпи
зодов для аналитической техники снижается, по сравнению
16
с теми вторжениями ид, которые вызываются намеренно в

целях содействия аналитической работе.
Перенос
То же самое теоретическое различие между наблюдени
ем за ид с одной стороны, и наблюдением за эго с другой,
может быть проведено в случае интерпретации переноса,
возможно, наиболее мощного инструмента в руках аналити
ка. Под переносом мы понимаем все те импульсы, которые
испытывает пациент в своих отношениях с аналитиком,
которые не порождаются в данный момент самой анали
тической ситуацией, но исходят из ранних, — более того,
очень ранних — объектных отношений7, и в данный момент
лишь воссоздаются под влиянием навязчивого повторе
н ия8. Поскольку эти импульсы — повторения, а не новые
образования, они имеют исключительную ценность как
средство получения информации о прошлых аффективных
переживаниях пациента. Мы увидим, что можно выделять
различные типы переноса в соответствии со степенью их
сложности.
Перенос импульсов либидо

П ервый тип переноса чрезвы чайно прост. П ациент
обнаруживает, что его отношения с аналитиком наруша
ются вмешательством сильных эмоций, например, любви,
ненависти, ревности, тревоги, возникновение которых
не оправдано происходящим в реальной ситуации. Сам
7 Поскольку психоанализ, как психология индивидуального организма,
рассматривает явления исключительно с точки зрения отдельного субъекта,
под объектным отнош ением подразумевают одностороннее отнош ение
субъекта к своему объекту. Использование термина «объект» не означает, что эти
отношения уподобляются отношению личности (субъекта) к неодушевленному
предмету, доступному любым его манипуляциям (объекту). Значение слова
«объект» в данном случае схоже с тем смыслом, который вкладывается в
выражения «объект моей страсти», «объект моей ненависти» и т.д. Специфика
объектных отношений в том, что они несут в себе отпечаток внутренней
организации личности (субъекта), которая воспринимает свой объект сквозь
призму фантазий, влечений, выбранных методов защиты и т.д. — Прим. ред.
8Навязчивое стремление человека повторять в текущей ситуации вытеснен
ные установки, отношения и модели поведения, связанные с ранними пере
живаниями без осознания их причастности к прошлому опыту. — Прим. ред.
17
пациент сопротивляется этим эмоциям, чувствует стыд,

унижение и т.д., когда они проявляются против его желания.
Часто лишь делая упор на соблюдении основного правила
анализа, мы можем проложить для них путь к сознательному
выражению. Дальнейшее исследование раскрывает истин
ный характер этих аффектов — они являются вторжениями
ид. Их источник — в старых аффективных комбинациях,
таких, как эдипов комплекс и комплекс кастрации, и они
становятся объяснимыми и оправданными, если мы отде
лим их от ситуации анализа и поместим в некую детскую
эм оциональную ситуацию. Когда они, таким образом,
помещаются в надлежащее им место, они помогают нам
заполнить провал в памяти пациента и дают нам новые све
дения о его детской инстинктивной и аффективной жизни.
Обычно пациент с готовностью сотрудничает с нами в про
цессе интерпретации, поскольку чувствует, что возникший
в виде переноса эмоциональный импульс — это вторгшееся
инородное содержание. Помещая его на соответствующее
место в прошлом, мы освобождаем пациента от импульса,
чуждого его эго, в настоящем, таким образом позволяя ему
продолжить аналитическую работу. Нужно отметить, что
интерпретация этого первого типа переноса помогает лишь
наблюдению за ид.
Перенос защиты
Иное дело, когда мы сталкиваемся со вторым типом
переноса. Навязчивое повторение, которое доминирует у
пациента в ситуации анализа, распространяется не только
на импульсы ид, берущие начало в прошлом, но в равной
степени и на защитные меры, выработанные в прошлом
против инстинктов. Таким образом, переносу подвергаются
не только неискаженные инфантильные импульсы ид, кото
рые становятся объектом цензуры со стороны взрослого эго
вторично и только когда они пробиваются к сознательному
выражению; пациент также переносит импульсы ид во всех
тех искаженных формах, которые они приобрели, когда он
был еще ребенком. В крайних случаях, непосредственно
инстинктивный импульс может никогда не участвовать в
переносе, в нем проявляется лишь определенная защита,
предпринятая эго против неких позитивны х или нега-
18
тивных установок либидо, таких как, например, реакция

избегания позитивной фиксации любви при скрытой жен
ской гомосексуальности или ф ем ининно-м азохистская
установка подчинения, которую Вильгельм Райх отметил у
пациентов-мужчин, отношения которых с отцами некогда
характеризовались агрессивностью. По моему мнению, мы
поступаем несправедливо по отношению к нашим пациен
там, когда описываем эти защитные реакции переноса, как
«камуфляж», или говорим, что пациенты «вешают анали
тику лапшу на уши» или как-то иначе обманывают его. И
действительно, нам будет сложно настаивать на неуклонном
соблюдении основного правила, то есть оказывать давление,
требуя от пациента быть искренним и обнажить импульс
ид, который скрыт за защитой, принявшей вид переноса.
Пациент искренен, когда он дает выражение импульсу или
аффекту единственным доступным ему способом, а именно
— в искаженной защитной форме. Я думаю, что в таком слу
чае аналитик не должен опускать ни одной промежуточной
стадии процесса трансформации, которой подвергся ин
стинкт, и стараться любой ценой достичь непосредственно
исходного инстинктивного импульса, против которого эго
установило свою защиту и ввести его в сознание пациента.
Наиболее правильным методом является смещ ение
фокуса вним ания в процессе анализа, переклю чение с
инстинкта на конкретный защитный механизм, то есть с
ид — на эго. Если нам удастся восстановить путь, проде
ланный инстинктом в ходе его трансформаций, то выигрыш
в анализе будет двойным. Явление переноса, которое мы
интерпретировали, распадается на две части, которые берут
начало в прошлом: либидозный или агрессивный элемент,
принадлежащий ид, и защитный механизм, который мы
должны приписать эго, в большинстве случаев — эго того
же самого периода в детстве, в котором впервые возник
импульс ид. Мы не только заполняем пробел в памяти
пациента о его инстинктивной жизни, как мы можем это
сделать, интерпретируя первый, простой тип переноса, но
мы также получаем информацию, которая заполняет про
белы в истории развития его эго, или, говоря иначе, истории
трансформаций, которым подверглись его инстинкты.
19
Интерпретация второго типа переноса более плодотворна,

чем интерпретация первого типа, но именно она ответственна
за большую часть технических трудностей, которые возникают
между аналитиком и пациентом. Пациент не воспринимает
реакции переноса второго типа как инородное содержание, и
это не удивительно, если мы задумаемся над тем, какую боль
шую роль играет эго, — даже притом, что это эго первых лет
жизни, — в их продуцировании. Нелегко убедить пациента в
повторяющейся природе этих явлений. Форма, в которой они
возникают в его сознании, созвучна эго. Искажения, внесенные
по требованию цензуры, относятся к далекому прошлому, и
взрослое эго не видит причин, чтобы остерегаться их появления
в свободных ассоциациях. Прибегая к рационализации, пациент
легко закрывает глаза на несовместимости причины и след
ствия, которые так заметны для наблюдателя и показывают со
всей очевидностью, что у переноса нет объективных оснований.
Когда реакции переноса принимают такую форму, мы не мо
жем рассчитывать на добровольное сотрудничество пациента,
как при описанных ранее реакциях первого типа. Всякий раз,
когда интерпретация затрагивает неизвестные элементы эго,
его действия в прошлом, эго начинает препятствовать процессу
анализа. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией, которую обычно
описываем не очень удачным термином «анализ характера».
С теоретической точки зрения явления, обнаружен
ные посредством интерпретации переноса, распадаются
на две группы: содержания ид и действия эго, которые в
каждом случае были доведены до сознания. Результаты
интерпретации свободных ассоциаций пациента тоже могут
быть классифицированы: непрерывный поток ассоциаций
проливает свет на содержание ид, а возникновение сопро
тивления — на защитные механизмы, используемые эго.
Единственное отличие в том, что интерпретация переноса
относится исключительно к прошлому, и может осветить
за мгновение целые периоды из прошлой жизни пациента,
в то время как содержание ид, обнаруженное в свободных
ассоциациях, не связано ни с каким конкретным периодом,
а защитные действия эго, проявившиеся в ходе анализа в
форме сопротивления свободным ассоциациям, могут также
относиться к его настоящей жизни.
20
Действие в переносе
Еще один важный вклад в наше знание пациента сделан
третьей формой переноса. В интерпретации сновидений,
в свободных ассоциациях, интерпретации сопротивления
и в описанных выше формах переноса пациент, который
предстает перед нами, всегда включен в ситуацию анализа,
то есть находится в неестественном эндопсихическом со
стоянии. Соотношение сил двух инстанций было изменено:
перевес оказался на стороне ид, в одном случае под влия
нием сна, а в другом — благодаря соблюдению основного
правила анализа. Сила факторов эго, когда мы сталкива
емся с ними — будь то в форме цензуры сновидений или
сопротивления свободным ассоциациям, — снижена, и их
влияние ослаблено, и нам часто чрезвычайно трудно вос
произвести их в их естественной величине и силе.
Мы все знакомы с обвинением, часто выдвигаемым про
тив аналитиков, что они могут хорошо знать бессознательное
пациента, но оказываются плохими знатоками его эго. Эта
критика, в какой-то мере, возможно, оправдана, поскольку
аналитик не имеет возможности наблюдать в полной мере
эго пациента в действии.
Так или иначе, может произойти и н тен сиф и кац и я
переноса, в процессе которой пациент на время переста
нет соблюдать строгие правила аналитического лечения
и начнет отыгрывать в своем повседневном поведении
как инстинктивные импульсы, так и защитные реакции,
которые включены в его подвергшиеся переносу аффекты.
Это то, что известно как действие в переносе — процесс, в
котором, строго говоря, границы анализа уже преодолены. С
точки зрения аналитика это информативно, поскольку пси
хическая структура пациента автоматически проявляется в
своих естественных пропорциях. Всякий раз, преуспевая в
интерпретации этого «действия», мы можем разделить дей
ствия переноса на их составные части, и тем самым выявить
фактическое количество энергии, используемой в данный
конкретный момент различными инстанциями. В отличие
от наблюдений, сделанных в процессе работы со свободны
ми ассоциациями пациента, эта ситуация показывает нам
как абсолютное, так и относительное количество энергии,
естественно внесенное каждой из инстанций.
21
Хотя интерпретация «действия» в переносе позволяет

нам получить достаточно ценные инсайты, терапевтиче
ские достижения обычно оказываются незначительными.
Приведение бессознательного в сознание и осуществление
терапевтического воздействия на отношения между ид, эго
и суперэго, очевидно, зависят от ситуации анализа, которая
создается искусственно, и все еще напоминает гипноз в том
смысле, что активность образований эго снижена. До тех
пор, пока эго продолжает функционировать свободно или
же если оно действует сообща с ид и просто следует своей
воле, для эндопсихических смещ ений и осуществления
воздействий извне имеется мало возможностей. Следова
тельно, эта третья форма переноса, которую мы называем
действием, оказывается еще более сложной для аналитика,
чем работа с переносом различных типов защиты. Есте
ственно, он должен попытаться в максимальной степени
ограничить ее посредством аналитических интерпретаций,
которые он предлагает, и неаналитических ограничений,
которые он устанавливает.
Отношение между анализом ид и

анализом эго
Я достаточно детально описала, как явление переноса
разделяется на три рубрики: перенос либидозных тенден
ций, перенос защитных установок и действие в переносе.
Моя цель состояла в том, чтобы показать, что технические
трудности анализа относительно невелики, если задача со
стоит в том, чтобы привести производные бессознательного
в сознание, и что они оказываются очень существенны
ми, если нам приходится иметь дело с бессознательными
элементами в эго. Это можно лучше выразить следующим
образом: трудности не связаны с нашей аналитической
техникой как таковой; она не менее пригодна для введения
в сознание бессознательных частей эго, чем для введения в
сознание бессознательных частей ид или суперэго. Только
мы, аналитики, меньше знакомы с трудностями анализа
эго, чем с трудностями анализа ид. Аналитическая теория
уже не придерживается мнения, что понятие эго идентично
понятию системы восприятия сознания; то есть, мы поня-
22
Глава 3. Защитные действия эго
ли, что значительные части инстанций эго сами являются

бессознательными и нуждаются в помощи анализа, чтобы
достичь сознания. В результате анализ эго приобрел в на
ших глазах намного большее значение. Все, что входит в
анализ со стороны эго, — такой же хороший материал, как
и производные ид. Мы не вправе расценивать его просто как
помеху в анализе ид. Но, конечно же, все, что исходит из
эго, является также сопротивлением во всех смыслах этого
слова: силой, направленной против выхода на поверхность
бессознательного и, следовательно, против работы анали
тика. Таким образом, наша цель — научиться осуществлять
анализ эго пациента даже против желания эго и, по крайней
мере, не менее надежно, чем анализ ид.
Односторонность аналитической техники

и трудности, к которым она приводит
Из того, что было уже сказано, мы знаем, что, уделяя
внимание свободным ассоциациям пациента и латентным
мыслям сновидений9, толкованию символов и содержания
переноса, воображаемого или проявленного, мы можем
достичь успеха в нашем исследовании ид, но такой анализ
является односторонним. С другой стороны, исследование
сопротивлений, работы цензуры сновидений и различных,
выраженных в переносе способов защиты от инстинктив
ных импульсов и фантазий, будет способствовать нашему
изучению скрытой деятельности эго и суперэго, но этот
метод является в той же степени односторонним. Если вер
но, что только сочетание этих двух линий исследования без
уклона в ту или иную сторону, может дать полную картину
внутреннего состояния анализируемого, то должно быть
верно и то, что, если мы отдадим предпочтение одному из
способов аналитического исследования в ущерб остальным,
9 Используется также выражение «скрытые сновидные мысли», — скры
тое, бессознательное содержание сновидений. Если явное содержание сна
— это неполное и неистинное изложение сновидения сновидцем, своего рода
урезанный вариант подлинного содержания, то скрытое содержание — это
полный и точный перевод сообщения сновидца, полученный с помощью
интерпретации. — Прим. ред.
23
результатом неизбежно будет искаженная или, по меньшей

мере, неполная картина психической личности — карика
тура на действительность.
Например, техника, которая ограничивается исключи
тельно интерпретацией символов, рискует тем, что весь об
наруженный материал, будет представлять собой настолько
же исключительно содержание ид. Любой использующий
эту технику естественным образом будет склонен игнори
ровать или, по крайней мере, придавать меньшее значение
тем бессознательным элементам в инстанциях эго, которые
могут быть выведены в сознание лишь с помощью других
методов анализа, находящихся в нашем распоряжении.
М ожно было бы попытаться оправдать эту технику, ут
верждая, что на самом деле нет необходимости следовать
окольным путем через эго, поскольку она может достичь
непосредственно сферы вытесненной инстинктивной жиз
ни. Однако ее результаты будут все же неполными. Лишь
анализ бессознательных защитных действий эго позволяет
нам реконструировать те преобразования, которым под
верглись инстинкты. Не зная их, мы можем, действительно,
открыть многое относительно содержания подавленных
инстинктивных желаний и фантазий, но мы будем знать
немного, или вообще ничего о превратностях, через кото
рые они прошли и различных путях, следуя которыми они
вошли в структуру личности.
Техника, которая отклоняется слишком далеко в дру
гую сторону, так что на передний план выходит исключи
тельно анализ сопротивлений пациента, также позволяет
получить лишь неполные результаты, но в противополож
ном значении. Такой метод даст нам картину, охватываю
щую целиком структуру эго анализируемого, но глубина и
полнота анализа его ид будет принесена в жертву.
Результаты техники, которая чрезмерно концентри
руется на переносе, будут схожими. Нет сомнения, что
пациенты, находясь в состоянии интенсифицированного
переноса, которому способствовал бы этот метод, будут ге
нерировать обилие материала из глубочайших слоев ид. Но,
таким образом, они переходят границы ситуации анализа.
Эго уже не остается в стороне, его энергия сокращается,
24
сила снижается, оно не сохраняет позицию объективного

наблюдателя, не вмешивающегося в происходящее. Оно за
хвачено, переполнено, вовлечено в действие. Даже притом,
что в условиях доминировании навязчивого повторения оно
ведет себя совершенно как инфантильное эго, это не меняет
того факта, что оно действует, вместо того чтобы анализиро
вать. Но это означает, что такая техника, использованная с
надеждой на достижение более глубокого понимания наших
пациентов, с терапевтической точки зрения может в итоге
стать причиной всех тех разочарований, которых теорети
чески мы вполне естественно могли ожидать в результате
действия в переносе.
К тому же, техника детского анализа, сторонницей ко
торой я являлась (1926—1927), также является хорошим при
мером опасностей односторонности. Если мы вынуждены
отказаться от метода свободных ассоциаций, осуществляем,
но в ограниченной мере интерпретацию символов и начи
наем интерпретировать перенос лишь на поздней стадии
лечения, три важных пути к раскрытию содержания ид и
действий эго для нас оказываются закрытыми. Тогда воз
никает вопрос, на который я предполагаю ответить в следу
ющей главе: как мы можем компенсировать эти недостатки
и, несмотря ни на что, проникнуть глубже поверхностных
слоев психической жизни?
Глава 3. Защитные действия эго

как объект анализа
Отношение эго к аналитическому методу

Утомительные и детализированные теоретические рас
суждения, содержавшиеся в предыдущей главе, для прак
тических целей могут быть резюмированы в нескольких
простых предложениях. Задача аналитика — довести до
сознания все, что является бессознательным, независимо
от того, какой психической инстанции оно принадлежит.
Он объективно и равномерно распределяет свое внимание
между бессознательными элементами всех трех инстанций.
25
Говоря иначе, он занимает позицию, равноудаленную от ид,

эго и суперэго.
Но, к сожалению, отчетливая объективность такого отно
шения омрачена различными обстоятельствами. Отсутствие
предвзятости у аналитика не находит взаимности; различ
ные инстанции реагируют на его усилия по-разному. Мы
знаем, что сами по себе импульсы ид не предрасположены к
тому, чтобы оставаться неосознанными. Они естественным
образом склонны двигаться вверх и постоянно стремятся
проложить себе путь в сознание, и таким образом достичь
удовлетворения или, по крайней мере, направить свои про
изводные на поверхность сознания. Как я показала, аналитик
проводит свою работу в том же направлении и подкрепляет
эту тенденцию к восхождению. Тем самым для подавляемых
элементов ид он предстает как помощник и освободитель.
В случае с эго и суперэго все иначе. В той мере, в ка
кой инстанции эго стремятся ограничить импульсы ид
собственными методами, аналитик выступает в роли нару
шителя спокойствия. В ходе своей работы он упраздняет с
таким старанием осуществленные вытеснения и разрушает
компромиссные образования, воздействие которых носило
патологический характер, но которые по форме были пол
ностью созвучны эго. Цель аналитика, заключающаяся в вы
ведении бессознательного в сознание, и усилия инстанций
эго, направленные на овладение инстинктивной жизнью,
противоречат друг другу. Следовательно, за исключением
тех случаев, когда понимание пациентом своей болезни
обуславливает иное видение происходящего, инстанции
эго рассматривают цель аналитика как угрозу.
Следуя линиям изложения, намеченным в предыду
щей главе, мы должны описать отношение эго к процессу
анализа как тройственное. Реализуя способность к само
наблюдению, о которой я упоминала, эго действует со
обща с аналитиком; его возможности в этом направлении
оказываются в распоряжении аналитика, и эго передает
ему картину других образований, созданную на основе тех
производных, которые вторглись на его территорию. Эго
выступает как антагонист по отнош ению к анализу по
стольку, поскольку оказывается ненадежным и предвзятым
26
в своем самонаблюдении и, добросовестно регистрируя и

передавая одни факты, фальсифицирует и отклоняет другие,
препятствует их выходу на свет, что полностью противоре
чит методам аналитического исследования, настаивающим
на том, что рассмотрено должно быть все, что возникает, без
какой-либо дискриминации. Наконец, эго само является
объектом анализа, поскольку защитные действия, которыми
оно постоянно занято, осуществляются бессознательно и
могут быть выведены в сознание лишь путем значительных
усилий, подобно бессознательной деятельности любого из
запрещенных инстинктивных импульсов.
Защита от инстинкта, проявляющаяся

как сопротивление
В предыдущей главе я попы талась, в соответствии
с целями этого исследования, провести теоретическое
различие между анализом ид и анализом эго, которые в
нашей практической работе неразрывно связаны друг с
другом. В результате этой попытки мы просто еще раз под
твердили вывод, к которому привел нас опыт: в анализе
весь материал, который помогает нам анализировать эго,
проявляется в форме сопротивления анализу ид. Факты
настолько самоочевидны, что объяснение кажется почти
излишним. Эго становится активным в процессе анализа
всякий раз, когда пытается посредством противодействия
предотвратить вторжение ид. Так как цель аналитического
метода — дать возможность выраженным в мыслях репре
зентациям подавленных инстинктов войти в сознание, то
есть способствовать вторжениям ид, защитные действия
эго против этих репрезентаций автоматически принимают
характер активного сопротивления анализу. И поскольку в
дальнейшем аналитик использует свое личное влияние, что
бы обеспечить соблюдение основного правила анализа, по
зволяющего этим репрезентациям проявиться в свободных
ассоциациях пациента, защита, выстраиваемая эго против
инстинктов, приобретает форму прямой оппозиции по от
ношению к самому аналитику. Враждебность по отношению
к аналитику и усиление мер, предпринятых, чтобы препят
27
ствовать выходу импульсов ид, непроизвольно совпадают.

Когда в определенные моменты анализа защита снимается,
и репрезентации инстинктов могут беспрепятственно про
явиться в форме свободных ассоциаций, отношение эго к
аналитику освобождается от искажений с его стороны.
Конечно, существует много форм сопротивления в ана
лизе, помимо этого конкретного типа. В дополнение к так
называемым сопротивлениям эго существуют, как мы зна
ем, сопротивления в виде переноса, которые формируются
иначе, а также те противостоящие силы, с трудом преодоле
ваемые в анализе, источник которых находится в навязчи
вом повторении. Таким образом, мы не можем сказать, что
любое сопротивление — это результат защитных действий
со стороны эго. Но каждая такая защита от ид, возникающая
в процессе анализа, может быть обнаружена лишь в форме
сопротивления работе аналитика. Анализ сопротивлений
эго дает нам хорошую возможность наблюдать и выводить
в сознание бессознательные защитные действия эго.
Защита от аффектов
У нас есть и другие возможности, помимо тех, что обе
спечиваются столкновениями между эго и инстинктом,
для наблюдения за действиями последнего. Эго находится
в конфликте не только с теми производными ид, которые
пытаются пробиться на его территорию, чтобы получить
доступ к сознанию и достичь удовлетворения. Эго защища
ется не менее энергично и активно от аффектов, связанных
с этими инстинктивными импульсами.
Отвергая требования инстинктов, эго в первую очередь
должно достичь соглашения с этими аффектами. Любовь,
страсть, ревность, огорчение, страдание и печаль сопро
вождают сексуальные желания; ненависть, гнев и ярость
сопровождают импульсы агрессии; если требования инстин
ктов, с которыми они связаны, должны быть блокированы,
эти аффекты должны испытать на себе действие всех тех
различных мер, к которым прибегает эго в попытке овла
деть ими, то есть они должны подвергнуться метаморфозе.
Всякий раз, когда происходит трансформация аффекта,
в процессе анализа или вне его, эго проделывает опреде
28
ленную работу, и мы получаем возможность исследовать

его действия. Мы знаем, что судьба аффекта, связанного с
требованием инстинкта, не идентична судьбе его мыслен
ной репрезентации. Очевидно, однако, что одно и то же эго
может иметь в своем распоряжении только ограниченное
количество средств защиты.
В особые периоды жизни и в соответствии с собственной
специфической структурой, индивидуальное эго выбирает
то один способ защиты, то другой, — это может быть вы
теснение, смещение, аннулирование и т.д., — и оно может
использовать его как в своем конфликте с инстинктами, так
и в защите от высвобождения аффекта. Если мы знаем, как
конкретный пациент стремится защититься от проявления
своих инстинктивных импульсов, то есть, какова природа
сопротивлений, обычно используемых его эго, мы можем
составить представление о его вероятном отнош ении к
собственным нежелательным аффектам.
Если, в случае другого пациента, конкретные формы
трансформации аффекта будут очень заметны, например,
это будет полное подавление эмоции, отрицание и т.д.,
для нас не будет неожиданностью, если он применит те
же самые методы защиты по отношению к своим инстин
ктивным импульсам и свободным ассоциациям. Это то же
самое эго, и во всех своих конфликтах оно более или менее
последовательно в использовании средств, имеющихся в
его распоряжении.
Явление постоянной защиты

Еще одна сфера, которая может помочь нам исследо
вать защитные действия эго, связана с феноменом, описан
ным Вильгельмом Райхом в его заметках о «последователь
ном анализе сопротивления» (Reich W., 1935). Телесные
характеристики, такие, как скованность и ригидность,
особенности личности, такие, как засты вш ая улыбка,
высокомерное, ироничное и заносчивое поведение — все
это остаточные явления очень интенсивных защитных про
цессов, имевших место в прошлом, которые были отделены
от исходных ситуаций (конфликтов с инстинктами или
аффектами) и развились в постоянные черты характера,
29
«характерологический панцирь» (как называл его Райх).

Когда в процессе анализе нам удается проследовать за
этими остаточными явлениями вплоть до их исторического
источника, они вновь обретают подвижность и перестают
блокировать нам доступ к защитным действиям, в которые
эго в данный момент активно вовлечено. Так как эти спо
собы защиты стали постоянными, мы не можем провести
связь между их возникновением и исчезновением и воз
никновением и исчезновением аффектов или требований
со стороны инстинктов внутри или же с появлением и пре
кращением ситуаций искушения и аффективных стимулов
извне. Поэтому их анализ — особенно трудоемкий процесс.
Я убеждена, что их выдвижение на передний план оправ
дано только в том случае, если мы не можем обнаружить
совершенно никаких следов текущего конфликта между
эго, инстинктом и аффектом. Я также уверена, что нет
никаких оснований для возражений против применения
«анализа сопротивлений» по отнош ению к анализу этих
особых явлений, поскольку он должен применяться ко
всем видам сопротивлений.
Формирование симптома
Анализ сопротивлений эго, его защитных действий
против и н сти н ктов и тр ан сф о р м ац и й , которы м п од
вергаются аффекты, раскрывает и выводит в сознание в
виде актуального, живого потока те же самые методы за
щиты, которые мы обнаруживаем в виде окаменелостей,
когда анализируем «характерологический панцирь». Мы
встречаем их, — находящихся в таком же ф иксированном
состоянии, — в еще большем масштабе, когда изучаем
ф орм и рован ие невротических сим птом ов. Роль эго в
ф ормировании этих компромиссов, которые мы назы
ваем симптомами, состоит в неизменном использовании
особого метода защиты при столкновении с конкретным
требованием инстинкта и в точном повторении той же
самой процедуры всякий раз, когда это требование воз
никает вновь в своей стереотипной форме. Мы знаем,
что существует устойчивая связь между конкретными не
30
врозами и особыми способами защиты, как, например,

между истерией и вытеснением или между неврозом навяз
чивости и процессами изоляции и уничтож ения10. Такую
же устойчивую связь мы обнаруживаем между неврозом и
защитным механизмом, когда исследуем способы защ и
ты, которые пациент использует по отношению к своим
аффектам, и форму сопротивления, которую принимает
его эго. Отношение конкретного человека к собственным
свободным ассоциациям в процессе анализа и та манера,
в которой он, предоставленный самому себе, справляется
с требованиями своих инстинктов и отражает нежелатель
ные аффекты, позволяют нам установить a priori природу
формирования симптома в данном случае. С другой сто
роны, исследование последнего позволяет нам a posteriori
сделать заключение относительно структуры его сопро
тивлений и его защиты от своих аффектов и инстинктов.
В наибольшей степени этот параллелизм знаком нам по
случаям истерии и невроза навязчивости, где он отчетливо
проявляется между формированием симптомов пациента
и формой, которую принимают его сопротивления.
Ф ормирование симптома истерических пациентов в
их конфликте со своими инстинктами основано преиму
щественно на вытеснении: они исключают из сознания
мыслительные репрезентации своих сексуальных импуль
сов. Аналогична и форма их сопротивления свободным
ассоциациям. Ассоциации, которые вызывают защитную
10 И золяция — защ итный механизм, посредством которого человек
отделяет некие мысли, события или поступки, разрывает их связь с другими

мыслями или собственным значимым опытом. В результате переживание
или мысль лишаются аффекта, а их ассоциативные связи прерываются, они
остаются изолированными, лишенными мотивационной силы и причинных
связей. Например, мысли «я зол на нее» и «она бросила меня», будучи
разделенными, теряют причинную связь. Уничтожение сделанного — еще
один механизм защ иты, заклю чаю щ ийся в том, чтобы, в соответствии
со значением нем ецкого слова, используемого для обозначения этого
м еханизма, сделать нечто «неслучивш имся». С его пом ощ ью человек
добивается того, что некоего действия или события в его восприятии будто
бы вовсе не было. Исчезает не только последствие события, но и оно само.
31
реакцию эго, просто отвергаются. Все, что чувствует паци

ент — это пустота в сознании. Он замолкает; в потоке его
ассоциаций возникает то же прерывание, которое имело
место в его инстинктивных процессах при формировании
симптомов. С другой стороны, мы узнаем, что способом
защ иты , прим еняем ы м эго в процессе ф орм и рован ия
симптома человека, страдающего неврозом навязчивости,
является изоляция. Эго просто удаляет инстинктивны е
импульсы из их контекста, сохраняя их в сознании. С оот
ветственно сопротивление таких пациентов приобретает
иную форму. Пациент с навязчивостью не умолкает; он
говорит, даже находясь в состоянии сопротивления. Но
он разрывает связи между своими ассоциациями и изоли
рует мысли от аффектов, так что его ассоциации кажутся
такими же бессмысленными в малом масштабе, как его
симптомы навязчивости — в большом.
Аналитическая техника и защита от

инстинктов и аффектов
Молодая девушка обратилась ко мне, чтобы пройти
анализ в связи с состояниями острой тревоги, которые
препятствовали ее нормальной повседневной жизни и не
позволяли регулярно посещать школу. Хотя она пришла
по настоянию своей матери, она не проявляла нежелания
рассказывать мне о своей жизни, как в прошлом, так и в
настоящем. Ее отношение ко мне было дружеским и от
крытым, но я отметила, что в своей речи она тщательно
избегает любого намека на ее симптом. Она никогда не
упоминала о приступах тревоги, которые имели место в
перерывах между сеансами анализа. Если я настаивала
на том, чтобы проанализировать ее симптом или давала
интерпретации ее тревоги, которые были основаны на без
ошибочных намеках, встречающихся в ее же ассоциациях,
она переставала быть со мной дружелюбной. Каждый такой
случай заканчивался градом презрительных и насмеш ли
вых замечаний. Попытка найти связь между установкой
пациентки и ее отнош ением к своей матери, оказалась
32
совершенно неудачной. В сознании и в бессознательном

это отношение было соверш енно различным.
В результате этих повторяющихся вспышек презрения
и насмехательства я, как аналитик, оказалась в затрудни
тельном положении, и пациентка стала в настоящее время
недоступной для дальнейшего анализа. Однако когда анализ
продвинулся глубже, мы обнаружили, что эти аффекты не
являются реакцией переноса в строгом смысле слова, и во
обще не были связаны с ситуацией анализа. Они указывали
на привычное отношение пациентки к самой себе в те мо
менты, когда чувства нежности, тоски или тревоги готовы
были возникнуть в ее аффективной жизни. Чем сильнее
было оказываемое на нее давление аффекта, тем сильнее
и злее она себя высмеивала. Я стала лишь второстепенным
адресатом этих защитных реакций, поскольку поощряла
потребность ее тревоги подвергнуться проработке в созна
нии. Интерпретация содержания тревоги, даже когда она
могла быть корректно выведена из других бесед, не могла
иметь результата до тех пор, пока любой подход к аффекту
лишь усиливал ее защитную реакцию. Было невозможно
сделать это содержание сознательным, пока мы не ввели в
сознание, и таким образом нейтрализовали, используемый
пациенткой метод защиты от аффектов путем презритель
ного уничижения, — процесса, который проявлялся во всех
аспектах ее жизни и достиг автоматизма. Исторически этот
способ защиты при помощи насмешки и презрения объ
яснялся ее идентификацией с умершим отцом, который
пытался воспитать у маленькой девочки самоконтроль,
делая насмеш ливые замечания, когда у нее возникали
эм оциональны е вспы ш ки. С пособ стал стереотипом в
силу ее памяти об отце, которого она нежно любила. С
точки зрения техники, процесс постижения этого случая
должен был начаться с анализа защ иты пациентки от
собственных аффектов и продолжаться разъяснением ее
сопротивления в переносе. Тогда, и только тогда можно
было перейти непосредственно к анализу тревоги и при
чин ее возникновения.
33
С технической точки зрения этот параллелизм между

защитой пациента от своих инстинктов и от своих аф
фектов формированием у него симптомов и его сопро
тивлением , очень важен, особенно в детском анализе.
Наиболее очевидным дефектом в нашей технике анализа
детей является отсутствие свободных ассоциаций. О бой
тись без них очень трудно, и не только потому, что посред
ством мысленных репрезентаций инстинктов пациента,
возникающ их в его свободных ассоциациях, мы узнаем
многое об ид. В конце концов, существуют другие способы
получения информацию об импульсах ид. Сновидения и
мечты детей, активность ф антазии, проявляю щ аяся в их
игре, рисунках и т.д., выражают тенденции ид в более о т
крытой и доступной форме, чем у взрослых, и в процессе
анализа они могут занять место проявлений производных
ид в ф орме свободны х ассоциаций. О днако когда мы
обходимся без основного правила анализа, конф ликт,
связанны й с его соблю дением, тоже исчезает, а именно
из этого конфликта мы получаем наши знания о сопро
тивлениях эго, когда анализируем взрослых, — наш и
знания о защитных действиях эго против производных
ид. Поэтому существует риск, что детский анализ может
дать много инф ормации относительно ид, но окажется
скудным с точки зрения познания детского эго.
В и гр о в о й т е х н и к е , р а з р а б о т а н н о й а н а л и т и к а
ми ан гли й ской ш колы для анали за м ален ьки х детей
(K lein М ., 1932), н едостаток свободны х ассо ц и ац и й
хорошо восполнен самым непосредственны м образом.
Эти аналитики считают, что детская игра эквивалентна
свободным ассоциациям взрослых, и они используют ее
точно так же, с целью интерпретации. Свободный поток
ассоциаций сходен с не нарушаемым процессом игры;
прерывания и торможения в игре приравниваются к раз
рывам в свободных ассоциациях. Следовательно, если мы
анализируем прерывание в игре, мы обнаруживаем, что оно
представляет собой защитное средство эго, сопоставимое
с сопротивлением в процессе свободных ассоциаций.
Если по причинам теоретического характера мы не
можем согласиться с таким полны м отож дествлением
34
свободных ассоциаций с игрой, то мы должны попытаться

использовать в детском анализе некоторые новые техниче
ские методы, которые помогли бы нам в нашем исследова
нии эго. Я полагаю, что анализ трансформаций, которым
подвергаются аффекты ребенка, может заполнить пробел.
Эмоциональная жизнь детей менее сложна и более прозрач
на, чем у взрослых; мы можем наблюдать, что вызывает у
них аффекты, будь то внутри ситуации анализа или вне ее.
Ребенок видит, что другому уделяется больше внимания,
чем ему, значит, говорим мы, он неизбежно почувствует
ревность и досаду. Если исполняется давнее желание — это
определенно должно доставить ему радость. Он ожидает на
казания — значит, испытывает тревогу. Некое обещанное
ребенку и ожидаемое им удовольствие неожиданно отклады
вается или ему отказывают в этом — результатом наверняка
будет чувство разочарования и т.д. Мы ожидаем, что дети
наверняка будут реагировать на эти особые события опреде
ленными аффектами. Но, вопреки ожиданиям, наблюдение
может показать нам совершенно иную картину. Например,
ребенок может проявлять безразличие, когда мы ожидали
разочарования, может пребывать в приподнятом настрое
нии вместо того, чтобы огорчаться, проявлять чрезмерную
нежность вместо ревности. Во всех этих случаях что-то,
вероятно, нарушило нормальный процесс; эго вмешалось и
обязало аффект трансформироваться. Анализ и выведение в
сознание конкретной формы этой защиты от аффекта — будь
то обращение в противоположность, смещение или полное
вытеснение — сообщают нам кое-что о конкретной технике,
усвоенной эго данного ребенка, и, также, как анализ сопро
тивления, позволяют нам сделать выводы о его отношении к
своим инстинктам и о природе формирования его симптома.
Поэтому исключительно важным фактом в детском анализе
является то, что при наблюдении за аффективными процес
сами, мы в значительной степени независимы от степени
добровольности сотрудничества ребенка и его искренности
или неискренности в общении с нами. Его аффекты выдают
себя против его воли.
Следующий пример иллюстрирует только что сказан
ное. Один маленький мальчик имел привычку с энтузиаз-
35
мом предаваться играм на военную тему всякий раз, когда у

него был повод почувствовать угрозу кастрации: он надевал
военную форму, вооружался игрушечным мечом и другим
оружием. П онаблю дав за ним в нескольких подобных
случаях, я предположила, что он обращает свою тревогу в
ее противоположность, а именно в агрессивность. Отсюда
было несложно прийти к выводу, что именно кастрацион-
ная тревога лежит в основе всех его приступов агрессивного
поведения. Кроме того, я не удивилась, когда обнаружила,
что он страдает неврозом навязчивости, то есть, что каса
ется его инстинктивной жизни, он был склонен обращать
нежелательные импульсы в их противоположность. Одна
маленькая девочка, казалось, совершенно никак не реа
гирует на ситуацию разочарования. Все, что можно было
заметить, — это подергивание уголка ее рта. Так она вы
давала склонность своего эго подавлять нежелательные
психические процессы и замещать их физическими. В этом
случае было бы неудивительно обнаружить, что пациентка
склонна реагировать истерически в случае возникновения
конфликта с ее инстинктивной жизнью. Другая девочка в
течение латентного периода11 преуспела в своем стремле
нии полностью вытеснить зависть к пенису ее младшего
брата — аффект, который полностью доминировал в ее
жизни, — так что даже в процессе анализа было чрезвычай
но сложно обнаружить какие-либо следы этого. Все, что
мог наблюдать аналитик, — это ее поведение в ситуации
возникновения зависти или ревности по отнош ению к
брату. В такие моменты она начинала играть в необычную
воображаемую игру, в которой она исполняла роль вол
ш ебника, обладающего способностью преображать весь
мир с помощью жестов. Этот ребенок трансформировал
зависть в ее противоположность, — в сверхуверенность в
обладании магическими силами. Таким образом она избе
гала болезненного осознания того, что, как она полагала,
является ее физическим недостатком. Ее эго использовало
11Период развития, длящийся от начала упадка детской сексуальности
и угасания эдипова комплекса, которые имеют место на пятом или шестом
году жизни, до наступления половой зрелости (примерно с 6 до 12 лет).
Характеризуется остановкой в эволюции сексуальности и относительно гар
моничным психическим состоянием, эмоциональным покоем. — Прим.ред.
36
Глава 4. Механизмы защиты
защитный механизм обращения аффекта в противополож

ность, своего рода формирование реакции против аффекта,
который в то же время выдает ее навязчивую установку
по отношению к инстинкту Как только это выяснилось,
аналитику было несложно сделать заклю чение, что за
висть к пенису присутствует всякий раз, когда повторяется
магическая игра. П рименение этого принципа, как мы
можем видеть, служит своего рода техникой для перевода
защитных действий эго, и этот метод почти в точности
соответствует разреш ению сопротивлений эго, которые
имеют место в свободных ассоциациях. Наша цель — та же,
что и при анализе сопротивления. Чем в большей степени
нам удастся перевести сопротивление и защиту от аф ф ек
тов в сознание, и тем самым лиш ить их силы, тем дальше
мы сможем продвинуться в понимании ид.
Глава 4. Механизмы защиты

Психоаналитическая теория и
механизмы защиты
Термин «защита», которым я так свободно пользовалась
в трех предыдущих главах, является наиболее ранней репре
зентацией динамического подхода в психоаналитической
теории. Он появился впервые в 1894 г., в работе Фрейда
«Защитные нейропсихозы»п и был использован в ряде его
последующих работ («К этиологии истерии»1213, «Дополни
тельные замечания о защитных невропсихозах>>14) для опи
12Иногда ее название переводится как «Защитныенервопсихозы». На русском

языке не публиковалась. Немецкое название: «Die Abwehr-Neuropsychosen»
(Neurol. Zbl., Bd. 13 (1894), S. 362-364, 402-409). — Прим. ped.
13 Нем.: «ZurHtiologie der Hysterie». На рус. яз. см.: http://ergo-izhevsk.ru/
dir-books/261-6/index_bl.pdf. — Прим. ped.
14 Нем.: «Weitere Bemerkungen über die Abwehr- Neuropsychosen». In: Neurol.
Zbl., Bd. 15 (1896), S. 434-448; также опубликовано в: S. Freud, Gesammelte
Werke, Bd. 1, S. 379-403. — Прим. ped.
37
сания борьбы эго против болезненных или невыносимых

мыслей или аффектов. В дальнейшем этот термин не ис
пользовался и со временем был заменен понятием «вытесне
ние». Отношения между двумя понятиями, однако, остались
неопределенными. В приложении к работе «Торможение,
симптом, страх»15 (1926) Фрейд возвращается к старому
понятию защиты, отмечая, что, по его мнению, будет, без
условно, полезно вновь использовать это понятие, «при
условии, что мы применяем его в качестве общего обозна
чения всех методов, которые эго использует в конфликтах,
способных привести к неврозу, оставляя слово «вытеснение»
для специального метода защиты, с которым мы в, ходе на
ших исследований, познакомились очень хорошо». Здесь
мы видим прямое опровержение представления, согласно
которому вытеснение занимает уникальное положение сре
ди психических процессов. В психоаналитической теории
отведено место и для других процессов, которые служат той
же цели, а именно «защите эго от требований инстинктов».
Значение вытеснения сведено к «специальному методу за
щиты».
Это новое осмысление роли вытеснения предполагает
изучение других специфических способов защиты и сопо
ставления тех из них, которые были открыты и описаны ис
следователями-психоаналитиками.
В том же приложении к работе «Торможение, симптом,
страх» высказывается гипотеза, на которую я ссылалась в
предыдущей главе: «дальнейшие исследования могут по
казать, что существует тесная связь между определенными
формами защиты и конкретными заболеваниями, как, на
пример, между вытеснением и истерией». Регрессия и реак
тивное изменение эго (формирование реакции), изоляция
15 Нем.: «Hemmung, Sym ptom und Angst». In: Leipzig, W ien, Z ü rich ,
Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1926. Ввиду двоякого перевода не
мецкого слова angst на русский язык, эта работа публиковалась под двумя
отличаю щ имися названиями: Ф рейд 3. Торможение, симптом, страх / /
Энциклопедия глубинной психологии. Т. 1: Зигмунд Фрейд: жизнь, рабо
та, наследие / Пер. с нем. — М.: Менеджмент, 1998. — С. 520-532; Фрейд
3. Торможение, симптом и тревога / / Фрейд 3. Влечения и неврозы. — М.:
Академический проект, 2007. — С. 151—228. — Прим. ред.
38
и «уничтожение» сделанного — все они рассматриваются

как защитные техники, используемые при неврозах навяз
чивости. Следуя этим путем, нетрудно завершить список
защ итных методов эго, обративш ись к другим работам
Фрейда. Например, в работе «О некоторых невротических
механизмах при ревности, паранойе и гомосексуальности»
(1922)16 интроекция или идентификация, и проекция упо
мянуты как важные защитные методы, используемые эго в
болезненных аффективных состояниях, и характеризуются
как «невротические механизмы». В своей работе по теории
инстинкта (1915)17 Фрейд описывает процессы обращения
против себя и обращения в противоположность, обозначая
их как «превращение влечений18». С точки зрения эго эти
два последних механизма также должны быть зачислены в
ряды защитных методов, поскольку любое превращение,
которому подвергаются инстинкты, берет свое начало в
некоей активности эго. Если бы не вмешательство эго или
внешних сил, которые представляет эго, каждый инстинкт
знал бы только одну судьбу — удовлетворение. К этим девяти
методам защиты, которые хорошо знакомы нам по прак
тике, и исчерпывающе описаны в теоретических работах
по психоанализу (регрессия, вытеснение, формирование
реакции, изоляция, уничтожение, проекция, интроекция,
обращение против себя и превращение в противополож
ность), мы должны добавить десятый, который относится,
скорее, к изучению нормы, а не к сфере исследования не
врозов: сублимацию, или смещение цели инстинкта.
Насколько мы знаем, на сегодняшний день в распоря
16 Нем.: «Uber einige neurotische Mechanismen bei Eifersucht, Paranoia und

Homosexualität». In: Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse, Jahrgang 8,
Heft 3, Wien, Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1922, pp. 249-258; так
же опубликовано в: S. Freud, Gesammelte Werke, Bd. 13, S. 195-207. Русский
перевод см. в книге: Фрейд 3. Влечения и неврозы. — М.: Академический
проект, 2007. — С. 140—150.
17Речь идет о статье «Triebe und Triebschicksale». In: Internationale Zeitschrift
für Ärztliche Psychoanalyse, Jahrgang 3, Heft 2, Leipzig und Wien, Hugo Heller &
Cie., 1915, S. 84-100. В русском переводе эта работа носит название «Влечения
и их судьба». — Прим. ред.
18 П онятие «влечение» в данном случае синоним ично понятию «ин
стинкт». — Прим. ред.
39
жении эго имеются эти десять различных методов для регу

лирования конфликтов с производными инстинктов и аф
фектами. Задача практикующего аналитика — определить,
насколько эффективными являются эти методы в процессах
сопротивления эго и формирования симптома, которые он
имеет возможность наблюдать в работе с людьми.
Сравнение результатов, достигнутых
с помощью разных механизмов в
отдельных случаях
В качестве иллю страции я возьму случай молодой
женщ ины, работавшей в детском учреждении. Она была
средним ребенком в семье и имела несколько братьев и
сестер. В детстве у нее были интенсивные переживания,
связанные с завистью к пенису и касавшиеся ее старшего
и младшего братьев, а также с ревностью, которая неодно
кратно вызывалась последовательными беременностями ее
матери. В итоге зависть и ревность слились в ярко выражен
ную враждебность по отношению к матери. Но, поскольку
детская фиксация на любви к матери не уступала по силе
ее ненависти, интенсивный защитный конфликт, сопрово
ждающийся негативными импульсами, последовал вслед за
начальным периодом непокорности и непослушания. Она
боялась, что из-за проявлений своей ненависти утратит
любовь своей матери, которой она не хотела лишиться. Она
боялась также, что мать накажет ее, и еще строже критико
вала себя за свое запретное желание отомстить. Когда она
достигла подросткового возраста, эта ситуация тревожности
и конфликта обострилась еще сильнее, и ее эго пыталось
справиться с ее импульсами различными способами. Чтобы
разрешить проблему амбивалентного отношения к матери,
она сместила одну сторону своего амбивалентного чувства
наружу. Мать продолжала быть объектом любви, но с этого
времени в жизни девочки всегда присутствовала вторая
важная фигура женского рода, которую она яростно нена
видела. Это принесло облегчение: ненависть к отдаленному
объекту не сопровождалась таким беспощадным чувством
вины, как в случае ненависти по отнош ению к матери.
40
Но даже смещенная ненависть была источником сильных

страданий. С течением времени стало ясно, что это первое
смещение в качестве средства разрешения ситуации было
неадекватным.
Теперь эго маленькой девочки обратилось к другому
средству. Он обратило внутрь ненависть, которая до на
стоящего времени была связана исключительно с другими
людьми. Ребенок стал мучить себя самообвинениями и
развил чувство неполноценности, и на протяжении всего
детства и подросткового возраста, вплоть до вступления во
взрослую жизнь, она делала все, что могла, чтобы поставить
себя в невыгодное положение и ущемить свои интересы,
всегда отказываясь от собственных желаний ради подчине
ния требованиям других. К этим внешним проявлениям, в
соответствии с требованием этого метода защиты, она стала
мазохисткой.
Но эта мера также оказалась неадекватной в качестве
средства овладения ситуацией. Тогда пациентка прибегла
к механизму проекции. Ненависть, которую она испыты
вала по отношению к объектам любви женского пола или
их заменителям, трансформировалась в убеждение, что ее
саму ненавидят, игнорируют и преследуют. Ее эго таким
образом освободилось от чувства вины. Непослушный ре
бенок, который питал нехорошие чувства по отношению
к окружающим людям, превратился в жертву жестокости,
пренебрежения и преследования. Но использование этого
механизма наложило на характер пациентки постоянный
параноидальный отпечаток, который стал для нее источни
ком больших проблем, как в юности, так и в зрелые годы.
Пациентка была вполне взрослой, когда пришла, чтобы
провести анализ. Знавшие ее люди не считали ее больной, но
она сильно страдала. Несмотря на всю энергию, которую ее
эго израсходовало на свою защиту, ей так и не удалось дей
ствительно справиться со своей тревожностью и чувством
вины. Всякий раз, когда возникала опасность активизации
зависти, ревности и ненависти, она неизменно обращалась
за помощью ко всем своим защитным механизмам. Но для
ее эмоциональных конфликтов так и не нашлось решения,
которое удовлетворило бы ее эго и, кроме того, конечный
41
результат всей ее борьбы оказался крайне ограниченным.

Ей удалось сохранить иллюзию, что она любит свою мать,
но она чувствовала себя полной ненависти, и поэтому от
носилась к себе с презрением и недоверием. Она забыла,
что такое быть лю бимой, это чувство было разруш ено
механизмом проекции. При этом ей не удалось избежать
наказаний, которых она боялась в детстве; направив свои
агрессивные импульсы вовнутрь, она навлекла на себя все те
страдания, которые прежде ожидала в форме материнского
наказания. Три механизма, которые она использовала, не
смогли оградить ее эго от постоянного пребывания в со
стоянии тревожного напряжения и бдительности, не из
бавили от предъявляемых завышенных требований и мук,
от которых она страдала.
Сравним эти процессы с соответствующими отношени
ями при истерии или неврозе навязчивости. Предположим,
что проблема в каждом случае та же: как справиться с нена
вистью к матери, возникшей из зависти к пенису. В случае
истерии все решается посредством вытеснения. Ненависть к
матери вытесняется из сознания, и любые возможные про
изводные, которые стремятся вторгнуться в эго, энергично
отбрасываются. Агрессивные импульсы, связанные с нена
вистью, и сексуальные импульсы, связанные с завистью к
пенису, могут быть трансформированы в телесные симпто
мы, если пациент обладает способностью к конверсии19и
соматические условия оказываются подходящими. В других
случаях эго защищает себя от восстановления исходного
конфликта, развивая фобию и избегая ситуаций, грозящих
неприятностями. Это ограничивает его активность, застав
ляя, таким образом, уклоняться от любых обстоятельств,
при которых могут вернуться вытесненные импульсы.
При неврозах навязчивости, как и в случаях истерии,
ненависть к матери и зависть к пенису, прежде всего, вы
тесняются. Позже эго старается обезопасить себя от их воз
19 М еханизм, посредством которого психологическое содерж ание, в
попытке разрешить внутренний конфликт, преобразуется в соматические,
моторные или чувственные симптомы. Точнее, в физическое явление пре
вращается не идея (чувство, желание), а аффект, к ней прикрепленный. —
Прим. ред.
42
вращения посредством формирования реакции. Ребенок,

который был агрессивен по отношению к матери, развивает
к ней чрезмерную нежность и беспокоится о ее безопасно
сти; зависть и ревность трансформируются в бескорыстие и
заботу о других. Устанавливая навязчивые ритуалы и различ
ные меры предосторожности, ребенок защищает любимых
людей от любой вспышки своих агрессивных импульсов, и
в то же время посредством чрезмерно строгого морального
кодекса он контролирует проявление своих сексуальных
импульсов.
У ребенка, который справляется со своими инфантиль
ными конфликтами в описанной здесь истерической или
навязчивой манере, патология выражена сильнее, чем у па
циентки, о которой было рассказано выше. Имевшее место
вытеснение лишает таких детей контроля над частью их аф
фективной жизни. Установленные изначально отношения
с матерью и братьями и, что не менее важно, отношение к
собственной женственности были изъяты из дальнейшей
сознательной ассимиляции и оказались навязчиво и беспо
воротно зафиксированы в реактивном изменении, которому
подверглось эго. Их активность, по большей части, направ
лена на удержание вытесненного вне сознания, и затраты
направленной на это энергии проявляются в торможении
и сокращении других форм жизненной активности. Но эго
ребенка, который разрешил свои конфликты посредством
вытеснения, несмотря на все патологические последствия
этого процесса, находится в состоянии мира. Оно страдает
вторично от последствий невроза, который был вызван
вытеснением. Но при этом оно, по крайней мере, в слу
чае конверсионной истерии или невроза навязчивости,
сдержало свою тревожность, избавилось от чувства вины и
удовлетворило свою потребность в наказании. Различие в
том, что, если эго использует вытеснение, формирование
симптомов избавляет его от необходимости преодолевать
свои конфликты, тогда как если эго использует другие ме
тоды защиты, оно по-прежнему должно иметь дело с этой
проблемой.
Как свидетельствует практика, обособленно от других
методов защиты вытеснение используется реже, чем комби
43
нация двух различных методов у одного и того же индивида.

Это хорошо иллюстрирует история пациентки, которая
также пострадала в раннем детстве от острой зависти к пе
нису, в данном случае — по отношению к отцу. Сексуальные
фантазии этой фазы достигли своего максимума в желании
откусить отцовский пенис. После этого эго установило свою
защиту. Шокирующая мысль была вытеснена. Она была за
мещена своей противоположностью — общим неприятием
кусания, которое вскоре развилось в трудности при еде,
сопровождаемые истерическим чувством отвращения. С
одной частью запрещенного импульса — той, которая была
представлена оральной фантазией, — удалось справиться.
Но агрессивное содержание, т.е. желание нанести ущерб
своему отцу или замещающей его фигуре, сохранялось в
сознании до тех пор, пока с развитием суперэго мораль
ное чувство эго не отвергло этот импульс. Посредством
механизма смещения, который более подробно я опишу
далее, побуждение нанести ущерб трансформировалось в
своеобразную удовлетворенность и скромность. Мы видим,
что два последовательных метода защиты создали основу
истерии и вызвали наложившуюся на нее специфическую
трансформацию эго, которая сама по себе не имела пато
логического характера.
Представление, которое складывается на основе этих при
меров, подтверждается, если мы исследуем детально влияние
различных защитных механизмов, зафиксированное в других
случаях. Теоретически, вытеснение может быть включено
в общее представление о защитном механизме и помещено
рядом с другими конкретными методами. Однако с точки
зрения эффективности оно занимает уникальное положение
по сравнению с остальными. В количественном отношении
его достижения гораздо значительнее, то есть оно способно
справиться с сильными инстинктивными импульсами, перед
лицом которых другие защитные механизмы оказываются
неэффективными. Оно применяется лишь один раз, хотя про
цесс удержания нежелательного материала, осуществляемый
для надежности вытеснения, является постоянным форми
рованием, и требует столь же постоянной затраты энергии.
Другие механизмы, напротив, должны вновь приводиться в
44
действие всякий раз, когда возрастает инстинктивная энергия.

Но вытеснение не только самый эффективный, но и самый
опасный механизм. Диссоциация от эго, вызванная выводом
из сознания целых областей инстинктивной и эмоциональной
жизни, может навсегда разрушить целостность личности. Так
вытеснение становится основой формирования компромисса
и невроза. Последствия других защитных методов не менее
серьезны, но, даже если они принимают острую форму, они
остаются, преимущественно, в рамках нормы. Они про
являются в бесчисленных трансформациях, искажениях и
деформациях эго, которые отчасти сопровождают, а отчасти
замещают невроз.
Предложения для хронологической
классификации
Даже если мы предоставили вытеснению исклю чи
тельное положение среди методов защиты эго, когда мы
задумываемся об остальных, нам кажется, что мы собрали
под одной крышей множество разнородных явлений. Такие
методы, как изоляция и уничтожение стоят в один ряд с
подлинно инстинктивными процессами вроде регрессии,
обращения в противоположность и обращения против себя.
Некоторые из них служат для овладения большим количе
ством инстинктов или аффектов, а другие — для овладения
немногими из них. С оображения, которые определяют
выбор эго в пользу того или иного механизма, остаются
неясными. Возможно, вытеснение пользуется исключитель
ным положением при борьбе с сексуальными желаниями,
в то время как другие методы могут быть более пригодны
для использования против инстинктивных сил различного
рода, в частности, против агрессивных импульсов. Или,
возможно, эти другие методы должны лишь завершать то,
что оставило несделанным вытеснение, или же иметь дело
с теми нежелательными мыслями, которые возвращаются
в сознание, когда вытеснение терпит неудачу20. Возможно
также, что каждый защитный механизм, прежде всего, раз
20Я повторяю здесь предположение, выдвинутое Ж анной Лемпл-де- Грут
(Jeanne Lam pl-de-G root) во время обсуждения в Венском обществе.
45
вивается, чтобы справиться с конкретным инстинктивным

побуждением и оказывается связан, таким образом, с особой
фазой детского развития21.
В приложении к работе « Торможение, симптом, страх», на
которое я уже не раз ссылалась, содержится предварительный
ответ на эти предположения. «Вполне возможно, что до чет
кого разделения на эго и ид и до образования суперэго, наш
психический аппарат пользуется иными методами защиты,
чем после достижения этих ступеней организации» (р. 164).
Это можно изложить следующим образом: вытеснение состо
ит в сокрытии или удалении мысли или аффекта из сознатель
ного эго. Бессмысленно говорить о вытеснении, если эго все
еще слито с ид. Так же можно предположить, что проекция и
интроекция были методами, зависящими от дифференциа
ции эго от внешнего мира. Удаление мыслей или аффектов
из эго и их изгнание во внешний мир могло бы принести эго
облегчение только в том случае, если эго научилось отличать
себя от этого мира. И опять же, интроекция из внешнего мира
в эго не могла бы обогатить его, если бы не произошло четкое
дифференцирование между тем, что принадлежит одному, и
тем, что принадлежит другому. Но ситуация, конечно же, не
так проста. В случае проекции и интроекции, первопричины
и начальные этапы их развития остаются крайне загадочны
ми22. Сублимация, то есть смещение инстинктивной цели в
соответствии с более высокими социальными ценностями,
предполагает принятие или, по крайней мере, знание этих
ценностей, то есть, подразумевает существование суперэго.
Соответственно, защитные механизмы вытеснения и субли
мации могли быть использованы лишь относительно поздно
в процессе развития, тогда как период начала использования
проекции и интроекции зависит от принятой теоретической
точки зрения. Такие процессы, как регрессия, обращение в
противоположность и обращение против себя, по-видимому,
не зависят от стадии, достигнутой психической структурой,
и являются столь же древними, как сами инстинкты, или,
21 Согласно предположению Хелен Дойч (Helene Deutsch).

22 S. Freud, Totem and Taboo (1913, p. 64). Сравните со взглядами английской
школы психоанализа, к которым я обращаюсь ниже.
46
Глава 5. Направленность защитных процессов
по меньшей мере, столь же древними, как конфликт между

инстинктивными импульсами и любым препятствием, с
которым они могут столкнуться на своем пути к удовлетво
рению. Мы не должны удивляться, если обнаружится, что
они являются самыми ранними защитными механизмами,
используемые эго.
Но предложенная хронологическая классификация не
согласуется с нашим опытом, свидетельствующим, что самы
ми ранними проявлениями невроза, который мы наблюдаем
у маленьких детей, являются истерические симптомы, чьи
связи с вытеснением не подлежат сомнению. С другой сто
роны, подлинно мазохистские явления, которые являются
следствием обращения инстинкта против себя, в раннем
детстве встречаются очень редко. Согласно теории англий
ской школы психоанализа, интроекция и проекция, которые
по нашему представлению должны соотноситься с перио
дом, когда эго было дифференцировано от внешнего мира,
являются теми самыми процессами, при помощи которых
развивается структура эго, и без которых дифференциация
никогда не осуществилась бы. Эти расхождения во мнениях
дают понять, что хронология психических процессов остается
одной из самых неясных областей аналитической теории.
Это хорошо иллюстрирует до сих пор продолжающаяся дис
куссия о том, когда формируется индивидуальное суперэго.
Таким образом, классификация защитных механизмов по их
положению на шкале времени неизбежно сопровождается
теми же сомнениями, которые по сей день имеют место при
обсуждении хронологических моментов в анализе. Вероятно,
лучше будет оставить попытки их классификации по этому
признаку и вместо этого тщательно исследовать ситуации,
провоцирующие возникновение защитных реакций.
Глава 5. Направленность защитных

процессов в соответствии с источ
ником тревоги и опасности
Инстинктивные опасности, от которых защищается эго,
всегда одни и те же, но причины, по которым конкретное
47
вторжение инстинкта расценивается со стороны эго как

опасное, могут быть разными.
Мотивы для защиты от инстинктов
Страх перед суперэго в случаях

неврозов у взрослых
Защитная ситуация, с которой мы знакомы дольше всего
в анализе, и наше знание которой является наиболее полным,
— это ситуация, которая закладывает основу невроза у взрос
лых. Исходное положение заключается в том, что некоторые
инстинктивные желания стремятся проникнуть в сознание,
чтобы при помощи эго достичь удовлетворения. Эго было
бы не против этого, но суперэго протестует. Эго подчиня
ется более высокой инстанции и покорно вступает в борьбу
против инстинктивного импульса со всеми вытекающими
из этой борьбы последствиями. Характерная особенность
этого процесса в том, что само эго не расценивает импульс,
с которым борется, как опасный. Мотив, который вызывает
защиту, не является изначально его собственным. Инстинкт
расценивается как опасный потому, что суперэго запрещает
его удовлетворение, и если он достигнет своей цели, то это,
несомненно, вызовет затруднения в отношениях между эго
и суперэго. Следовательно, эго взрослого невротика боится
инстинкта потому, что оно боится суперэго. Его защита мо
тивирована страхом перед суперэго.
Пока наше внимание сосредоточено на защите от ин
стинкта, установленной взрослым невротиком, мы расце
ниваем суперэго как устрашающую силу. В этом контексте
оно выступает как источник всех неврозов. Суперэго —
интриган, который препятствует попыткам эго прийти к
дружественному взаимопониманию с инстинктами. Оно
устанавливает идеальный стандарт, согласно которому
сексуальность оказывается под запретом, а агрессия объ
является антисоциальной. Оно требует настолько полного
отказа от сексуальности, и такого ограничения агрессии,
которые не совместимы с психическим здоровьем. Эго
полностью лишено независимости, его статус сведен до
роли инструмента для выполнения желаний суперэго. Это
48
приводит к тому, что оно становится враждебным по от

ношению к инстинктам и не способным к наслаждению.
Исследование ситуации защиты, которая складывается при
неврозе взрослых, побуждает обращать совершенно особое
внимание анализу суперэго в процессе нашей терапевти
ческой работы. Ослабление его силы, снижение строгости
его установки или, — по мнению тех, кто далеко заходит в
своих суждениях, — его полное уничтожение должно облег
чить состояние эго и ослабить невротический конфликт, по
меньшей мере, в одном направлении. Это представление о
суперэго, как о корне всякого невротического зла, внушает
большие надежды на профилактику неврозов. Если невроз
порождается вследствие требовательности суперэго, те,
кто воспитывает детей, должны лишь избегать всего, что
может способствовать формированию у суперэго чрезмер
ной строгости. Они должны следить за тем, чтобы их вос
питательные методы, которые позже усваиваются суперэго,
были мягкими. А родительский пример, который суперэго
присваивает посредством процесса идентификации, должен
быть выражением их реальных человеческих слабостей и
их терпимого отношения к инстинктам, вместо того чтобы
претендовать на сверхстрогий моральный кодекс, которо
го совершенно невозможно придерживаться на практике.
Наконец, агрессивность ребенка должна иметь выход во
внешний мир, чтобы она не оказалась перекрыта барьером,
и не обернулась вовнутрь, ибо, если это произойдет, она
придаст суперэго черты жестокости и беспощадности. Если
воспитание преуспеет в этом, то, как мы можем предпо
ложить, люди, начавшие таким образом свою жизнь, будут
свободны от тревоги, избавлены от неврозов, способны к
наслаждению и лишены раздираемых их на части внутрен
них конфликтов. Но на практике надежда на искоренение
невроза из человеческой жизни23, как считают педагоги,
иллюзорна, тогда как с теоретической точки зрения она
разбивается, как только мы делаем следующий шаг в ана
литическом исследовании.
23Наиболее бескомпромиссным сторонником этой точки зрения явля
ется Вильгельм Райх (W. Reich, 1935), но есть много других людей, которые
разделяют его мнение.
49
Объективная тревога в детском неврозе

Исследование защиты в детском неврозе (Freud, 1926,
стр. 108—109) свидетельствует о том, что суперэго вовсе не
является обязательным фактом ф ормирования невроза.
Взрослые невротики стремятся отразить свои сексуальные
и агрессивные желания, чтобы не вступать в конфликт с
суперэго. Маленькие дети обходятся со своими инстинктив
ными импульсами сходным образом, чтобы не нарушать
родительских запретов. Эго маленького ребенка, как и эго
взрослого, сражается с инстинктами не по своей воле, его
защита вызвана не собственными чувствами по этому по
воду. Оно расценивает инстинкты как опасные потому, что
те, кто воспитывает ребенка, запретили их удовлетворение,
и вторжение инстинкта влечет за собой ограничения и стра
дание или угрозу наказания. Страх кастрации оборачивается
для маленького ребенка тем же, к чему угрызения совести
приводят взрослого невротика: детское эго начинает бояться
инстинктов потому, что оно боится внешнего мира. Его за
щита от них мотивирована страхом перед внешним миром,
то есть, объективной тревогой.
Когда мы обнаруж иваем, что объективная тревога
приводит к развитию у детского эго тех же самых фобий,
неврозов навязчивости, истерических симптомов и невро
тических черт, которые возникают и у взрослых, вследствие
их страха перед суперэго, наша оценка силы этой инстанции
снижается. Мы понимаем, что приписали суперэго то, что
должно быть отнесено к самой тревоге. В формировании
невроза, по-видимому, неважно, с чем связана тревога. Важ
но, что и в случае страха перед внешним миром и в случае
страха перед суперэго, именно тревога запускает защитный
процесс. Симптомы, которые проникают в сознание как
конечный результат этого процесса, не позволяю т нам
определить, какой тип тревоги в эго вызвал их.
Если мы исследуем эту вторую защитную ситуацию
— защиту от инстинктов, мотивированную объективной
тревогой, — мы дадим высокую оценку тому влиянию, ко
торое внешний мир оказывает на детей и, соответственно,
мы снова почувствуем надежду на эффективную профилак
50
тику неврозов. Замечено, что маленькие дети в наше время

страдают от объективной тревоги такой интенсивности,
которая вовсе не является необходимой. Пугающие их на
казания, которые грозят им в случае, если они удовлетворят
свои инстинкты, являются по большей части устаревшими
на современной стадии развития цивилизации. Кастрация
уже не применяется в качестве наказания за запрещенные
сексуальные слабости, а акты агрессии больше не наказыва
ются увечьем. Но все равно в наших воспитательных методах
сохраняется слабое сходство с варварскими наказаниями
прежних времен, которого как раз достаточно, чтобы про
будить смутные опасения и страхи, атавизмы, переданные по
наследству. Оптимисты считают, что можно избежать этих
давно утративших актуальность внушений угрозы кастрации
и насильственных мер, даже сегодня присутствующих если
не в дисциплинарных методах, принятых ныне, то в манере
поведения и в интонациях взрослых. Те, кто придерживают
ся этого взгляда, надеются, что связь между современным
воспитанием и этими древними страхами наказания может
быть, наконец, разорвана. Объективная тревога ребенка,
говорят они, несомненно, ослабнет и произойдет радикаль
ное изменение в отношениях между его эго и инстинктами,
которое будет означать, что, наконец, уничтожена основа
детских неврозов.
Инстинктивная тревога (страх перед

силой инстинктов)
Как и прежде, однако, психоаналитический опыт раз
рушает перспективу эффективной профилактики. Челове
ческое эго по самой своей природе не является подходящей
основой для беспрепятственного удовлетворения инстин
кта. Я подразумеваю, что эго является дружественным по
отношению к инстинктам лишь до тех пор, пока оно слабо
дифференцировано от ид. Когда эго развивается из пер
вичного во вторичный процесс, от принципа удовольствия
переходит к принципу реальности, оно становится, как я
уже показала, враждебной для инстинктов территорией.
Его недоверие к их требованиям присутствует всегда, но
51
в нормальных условиях оно едва заметно. Оно теряется

из виду на фоне гораздо более шумной борьбы, которую
ведут на его территории суперэго и внешний мир против
импульсов ид. Однако если эго чувствует себя оставленным
этими высшими силами с их защитными функциями, или
если требования инстинктивны х импульсов становятся
чрезмерными, его молчаливая враждебность к инстинкту
возрастает до уровня тревоги. «Нельзя указать, чего имен
но опасается эго со стороны внешнего мира и со стороны
опасности либидо в ид; мы знаем, что это — преодоление
или уничтожение, но аналитической формулировке это не
подвергается»2425. Роберт Уолдер описал это как опасность
того, что целостная организация эго может быть разруше
на или затоплена (R. Wälder, 1936). Влияние этой тревоги,
испытываемой эго из-за силы инстинктов, является тем
же, что продуцируется страхом перед суперэго или объ
ективной тревогой, которые мы исследовали. Защитные
механизмы приводятся в действие против инстинктов со
всеми знакомыми результатами в виде формирования не
врозов и невротических черт. В случае детей, вызванная
таким образом защита лучше всего может быть изучена на
примерах, когда были предприняты значительные усилия,
чтобы посредством воспитания в аналитическом русле и с
помощью терапевтического анализа устранить основания
для объективной тревоги и тревоги сознания, которые в
противном случае остаются скрытыми. В дальнейшей жизни
мы можем наблюдать их в полной силе всякий раз, когда
внезапное вторжение инстинктивной энергии угрожает на
рушить баланс психических инстанций, что обычно имеет
место вследствие физиологических изменений в подростко
вом возрасте и в климактерическом периоде, и происходит
по патологическим причинам в начале одного из периоди
ческих обострений, которые возникают при психозе.245
24 S. Freud, 1923. Цитата из работы Фрейда «Я и Оно». — Прим. пер.

25 См. также « Торможение, симптомы и тревожность» (S. Freud, 1926),
где отмечается опасность переоценки роли суперэго в вытеснении, и под
черкивается важность количественных факторов, таких, как чрезмерная
степень стимуляции.
52
Дополнительные мотивы защиты от

инстинкта
К этим трем сильным мотивам для защиты от инстинкта
(страх перед суперэго, объективная тревога, страх перед
силой инстинктов) следует добавить те, которые в дальней
шем возникают из потребности эго в синтезе. Взрослое эго
требует определенной гармонии между своими импульсами,
и так возникает серия конфликтов, которые достаточно
полно были описаны Александером (F. Alexander, 1934). Это
конфликты между противоположными тенденциями, таки
ми, как гомосексуальность и гетеросексуальность, пассив
ность и активность и т.д. Какой из двух противоположных
импульсов будет отвергнут, а какой допущен, или какой
компромисс будет достигнут между ними, определяется в
каждом конкретном случае количеством энергии, которое
вложено в каждый из них.
Первые два из исследованных нами мотивов защиты
(страх перед суперэго и объективная тревога) имеют, кро
ме того, общий источник. Если инстинкт мог бы достичь
удовлетворения, несмотря на противодействие суперэго
или внешнего мира, результатом было бы, конечно же, в
первую очередь, удовольствие, но во вторую очередь не
удовольствие, как следствие либо чувства вины, исходящего
из бессознательного, либо наказаний, налагаемых внешним
миром. Следовательно, когда удовлетворение инстинкта
отвергается на основании одного или другого из этих двух
мотивов, воздвигается защита в соответствии с принципом
реальности. Ее основная цель состоит в том, чтобы избежать
этой вторичной боли.
Мотивы защиты от аффектов

Точно те же причины, которые вызывают защиту эго от
инстинктов, лежат в основе его защиты от аффектов. Вся
кий раз, когда эго стремится защититься от инстинктивных
импульсов под влиянием одного из мотивов, которые я
описала, оно обязано также отвергнуть аффекты, связанные
с инстинктивным процессом. Природа этих аффектов не
53
существенна: они могут быть приятными, болезненными

или опасными для эго. Это не имеет значения, поскольку эго
никогда не будет позволено испытать их такими, каковы они
есть. Если аффект связан с запрещенным инстинктивным
процессом, его судьба решена заранее. Того факта, что он с
ним связан, достаточно, чтобы настроить эго против него.
Таким образом , причины установления защ иты от
аффекта лежат исключительно в конфликте между эго и
инстинктом. Существует, однако, другая, более примитив
ная связь между эго и аффектами, не имеющая аналога в
отношении эго к инстинктам. Удовлетворение инстинкта
— это в первую очередь всегда что-то приятное. Но аффект
может быть в первую очередь как приятным, так и болез
ненным, в зависимости от своей природы. Если эго не имеет
ничего против конкретного инстинктивного процесса и
на этом основании не отвергает аффект, его установка по
отношению к нему будет полностью определяться прин
ципом удовольствия: эго будет приветствовать приятные
аффекты и защищаться от болезненных. Даже если вслед
ствие вытеснения инстинкта эго побуждается тревогой и
чувством вины к защите от сопровождающего аффекта,
мы все же можем видеть следы отбора, осуществленного
в соответствии с принципом удовольствия. Эго тем более
готово отвергнуть аффекты, связанные с запрещенными
сексуальными импульсами, если эти аффекты причиняют
страдание, например, вызывают боль, тоску, печаль. С дру
гой стороны, эго может сопротивляться запрету несколько
дольше в случае положительных аффектов просто потому,
что они приятны, или может иногда терпеть их в течение
короткого промежутка времени, если они совершают вне
запно прорыв в сознание.
Эта простая защита от первоначально болезненных аф
фектов соответствует защите от первоначально болезнен
ных стимулов, которые посягают на эго из внешнего мира.
Мы увидим далее, что методы, используемые детьми в этих
примитивных формах защиты, управляемых принципом
удовольствия, сами более примитивны по своей природе.
54
Подтверждение наших выводов в

аналитической практике
Факты, которые приходится тщательно собирать и свя
зывать в теоретическом изложении, к счастью, могут быть
обнаружены и продемонстрированы без особого труда в
анализе наших пациентов. Когда посредством анализа мы
обращаем вспять защитный процесс, мы обнаруживаем
различные факторы, которые способствовали его образо
ванию. Мы можем оценить количество энергии, затрачен
ной на вытеснение, по силе сопротивления, с которым мы
сталкиваемся, пытаясь это вытеснение отменить. Точно
так же мы можем сделать вывод о мотиве, который вызвал
защиту пациента от инстинктивного импульса, по состо
янию его психики в тот момент, когда мы вновь вводим
этот импульс в сознание. Если мы снимаем невротическую
защиту, установленную по требованию суперэго, у анали
зируемого возникает чувство вины, то есть он испытывает
страх перед суперэго. Если же защита была установлена
под давлением внешнего мира, он чувствует объективную
тревогу. Если, анализируя ребенка, мы возвращ аем от
вергнутые им болезненные аффекты, он испытывает то же
самое интенсивное неудовольствие, которое заставило его
эго прибегнуть к защитным мерам. Наконец, если мы вме
шиваемся в защитный процесс, который был мотивирован
страхом пациента перед силой его инстинктов, происходит
именно то, чего стремилось избежать его эго: производные
ид, до настоящего времени подавленные, прокладывают
себе путь на территорию эго, где встречают сопротивление,
хотя и незначительное.
Соображения, касающиеся
психоаналитической терапии
Этот обзор защитных процессов дает нам очень ясное
представление о возможных точках приложения аналитиче
ской терапии. В процессе анализе защитные процессы отме
няются, открывается проход в сознание для инстинктивных
импульсов или аффектов, которые были отвергнуты, и это
55
предоставляет эго и суперэго возможность прийти к согла

шению с ними на более приемлемых основаниях. Прогноз
разрешения психических конфликтов наиболее благопри
ятен в том случае, когда мотивом защиты от инстинкта был
страх перед суперэго. В данном случае конфликт является
полностью эндопсихическим, и согласие между разными
инстанциями может быть достигнуто, особенно если супе
рэго стало более открытым для аргументов путем анализа
идентификаций, на которых оно основано, и агрессивности,
которую оно усвоило. Страх эго перед суперэго, таким об
разом, снижается, и больше нет необходимости прибегать
к защитным методам, приводящим к патологическим по
следствиям.
Но даже если защита в детском неврозе была мотивиро
вана объективной тревогой, аналитическая терапия имеет
хорошие шансы на успех. Самый простой метод, — то есть
не совсем типичный для анализа, — это после того как ана
литик аннулирует защитный процесс в сознании ребенка,
попытаться повлиять на реальность, то есть на тех, кто от
ветственен за воспитание ребенка, с тем, чтобы понизить
объективную тревогу, в результате чего эго стало бы менее
требовательным по отношению к инстинктам и не пред
принимало бы таких серьезных усилий для их отвержения.
В других случаях анализ показывает, что различные трево
ги, которые привели к возникновению защиты, связаны
с ситуацией, относящейся к прошлому. Эго признает, что
больше нет никакой необходимости опасаться ее. Или же
обнаруживается, что объективная тревога, как оказывает
ся, имеет своим источником преувеличенные, незрелые и
искаженные представления о реальности, основанные на
первобытных ситуациях, прежде актуальных, но теперь не
существующих. Анализ разоблачает эту «объективную тре
вогу» и показывает, что она — продукт фантазии, которая
не стоит того, чтобы по отношению к ней предпринимались
защитные действия.
Когда эго предприняло защитные меры против аффекта
с целью избегания неудовольствия, требуется что-то еще,
помимо анализа, чтобы разрушить их и достичь при этом
устойчивых результатов. Ребенок должен научиться выдер
56
живать все большее и большее количество неудовольствия,

без того, чтобы немедленно обращаться за помощью к за
щитным механизмам. Нужно, однако, учесть, что теорети
чески это скорее задача воспитания, а не анализа, — дать
ему этот урок.
Единственной вид патологических состояний, которые
не способны благоприятно реагировать на анализ, — те,
которые основаны на защите, вызванной страхом паци
ента перед силой собственных инстинктов. В подобных
случаях есть опасность, что мы снимем защиту эго, не
имея возможности немедленно прийти к нему на помощь.
В процессе анализа мы всегда заверяем пациента, который
боится допустить импульсы своего ид в сознание, что, как
только они будут осознаны, они станут менее опасны и в
большей степени доступны для контроля, чем, находясь в
бессознательном. Единственная ситуация, в которой эти
обещания могут оказаться иллюзорными, это та, в которой
была осуществлена защита из-за страха пациента перед
силой своих инстинктов. Самая беспощадная борьба эго
направлена на то, чтобы оградить себя от опасности быть
затопленным ид, как, например, при периодических обо
стрениях психоза, и по сути это вопрос количественных
отношений. Единственное, что требуется эго в таком кон
фликте, — это чтобы оно было усилено. Поскольку анализ
может укрепить эго, вводя бессознательное содержание ид
в сознание, он имеет терапевтический эффект. Но в той
мере, в какой введение бессознательных действий эго в
сознание раскрывает защитные процессы и делает их неэф
фективными, и приводит в состояние неработоспособности,
результатом анализа оказывается еще большее ослабление
эго и усиление патологического процесса.
ЧАСТЬ II. ПРИМЕРЫ

ИЗБЕГАНИЯ ОБЪЕКТИВНОГО
НЕУДОВОЛЬСТВИЯ И
ОБЪЕКТИВНОЙ ОПАСНОСТИ.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СТАДИИ
ЗАЩИТЫ
Глава 6. Отрицание через

фантазию
Все способы защиты, открытые на сегодняшний день
анализом, служат единственной цели — помочь эго в его
борьбе с инстинктивной жизнью. Они мотивированы тре
мя основными типами тревоги, которым подвержено эго:
инстинктивной тревогой, объективной тревогой и тревогой
сознания. Помимо этого, даже простой борьбы противо
стоящих импульсов вполне достаточно, чтобы запустить
защитные механизмы.
Психоаналитическое исследование проблем защиты
развивалось следующим образом: начавшись с конфликтов
между ид и инстанциями эго (которые иллюстрируются
случаями истерии, неврозов навязчивости и т.д.), оно пере
шло к борьбе между эго и суперэго (в случаях меланхолии),
и затем обратилось к исследованию конфликтов между эго
и внешним миром (например, в детской фобии
59
Часть II. Примеры избегания
животных, обсуждавш ейся в работе «Торможение, сим

птом, страх»). Во всех этих конфликтных ситуациях эго
индивида стремится отвергнуть часть собственного ид.
Таким образом, инстанция, которая воздвигает защиту, и
вторгающаяся сила, которая отвергается, всегда остаются
теми же самыми; изменяется лишь один фактор — мотивы,
которые принуждают эго предпринимать защитные меры.
В конечном счете, все подобные меры направлены на то,
чтобы обеспечить безопасность эго и уберечь его от пере
живания неудовольствия.
Однако эго защищается не только от неудовольствия,
исходящего изнутри. В этот же ранний период, когда эго
знакомится с опасными внутренними инстинктивными
стимулами, оно также переживает неудовольствие, источник
которого расположен во внешнем мире. Эго находится в
тесном контакте с этим миром, из которого оно заимствует
объекты любви и получает впечатления, которые фиксирует
его восприятие, а также ассимилирует получаемую инфор
мацию. Чем более значимым оказывается внешний мир в
качестве источника удовольствия и интереса, тем больше
вероятность испытать порождаемое им неудовольствие. Эго
маленького ребенка все еще живет в соответствии с принци
пом удовольствия; пройдет немало времени, прежде чем оно
научится переносить неудовольствие. В этот период индивид
еще слишком слаб, чтобы активно противостоять внешнему
миру, защищаться от него посредством физической силы или
изменять его в соответствии с собственными желаниями. Как
правило, ребенок еще слишком беспомощен с физической
точки зрения, чтобы убежать, а его понимание слишком огра
ничено, чтобы увидеть неизбежное и согласиться с тем, что
разумнее подчиниться. В этот период, характеризующийся
незрелостью и зависимостью, эго не только прикладывает
усилия, чтобы овладеть инстинктивными стимулами, но и
пытается всеми способами защититься от объективного не
удовольствия и грозящих ему опасностей.
Так как теория психоанализа основана на исследовании
неврозов, естественно, что аналитические наблюдения
должны были, прежде всего, сосредоточиться на внутрен
ней борьбе между инстинктами и эго, следствием которой
60
Глава 6. Отрицание через фантазию
являются невротические симптомы. Усилия детского эго,

направленные на то, чтобы избежать неудовольствия, не
посредственно сопротивляясь внешним впечатлениям, от
носятся к сфере нормальной психологии. Их последствия
могут быть важными для формирования эго и характера, но
они не являются патогенными. Если эта конкретная ф унк
ция оказывается упомянута в клинических аналитических
работах, ее никогда не рассматривают как основной предмет
исследования, только как побочный продукт наблюдения.
Обратимся к случаю М аленького Ганса и его фобии
животных. Это клинический пример сочетания защитных
процессов, одновременно направленных вовнутрь и наружу.
Мы говорили, что в основе невроза маленького мальчика
лежат импульсы, обычно связываемые с эдиповым ком
плексом26. Он любит свою мать, и из ревности выработал
агрессивную установку по отношению к отцу, которая, в
свою очередь, вступила в конфликт с его нежной привязан
ностью к нему. Эти агрессивные импульсы пробудили его
страх кастрации, который он переживает как объективную
тревогу, и это приводит в действие различные защитные
механизмы от инстинктов. М етоды, используемые его
неврозом — это смещение (от отца к вызывающему страх
животному) и реверсия его собственной угрозы своему отцу,
то есть ее преобразование в тревогу, что он сам столкнется
с угрозой со стороны отца. Наконец искажение реальной
картины доверш ается регрессией на оральный уровень:
идея о том, что его покусают. Использованные механизмы
отлично выполнили свою задачу, заключающуюся в от
вержении инстинктивных импульсов; запретная любовь
к своей матери и опасная агрессивность по отношению к
отцу исчезли из сознания. Его страх кастрации, связанный
с отцом, превратился в симптом страха перед лошадьми,
но в соответствии с механизмом фобии, приступов страха
удается избежать посредством невротического симптома —
он отказывается выходить из дома.
В анализе Маленького Ганса эти защитные механизмы
должны были быть полностью отвергнуты. Его инстин
26 См. описание в работе «Торможение, симптом, страх».
61
ктивные импульсы были освобождены от искажений, и

его страх был отделен от мысли о лошадях и прослежен до
реального объекта — его отца, после чего он был обсужден,
ослаблен, и было показано, что он не имеет объективного
основания. После этого его нежная привязанность к матери
была восстановлена и нашла свое выражение в сознательном
поведении, поскольку теперь, когда страх кастрации исчез,
его чувство по отношению к ней больше не было опасным.
Кроме того, когда его страх был рассеян, отпала необходи
мость в регрессии, к которой этот страх привел его, и он
смог вновь достичь фаллического уровня развития либидо.
Ребенок был исцелен от невроза.
Таковы превратности защитных процессов, направлен
ных против инстинктов.
Но даже и после того, как аналитическая интерпрета
ция позволила инстинктивной жизни Маленького Ганса
восстановить ее нормальное течение, некоторое время его
психические процессы все еще оставались нарушенными.
Он постоянно сталкивался с двумя объективными фактами,
с которыми еще не мог примириться. Его собственное тело
(в особенности его пенис) было меньше, чем у его отца, и,
следовательно, тот все еще был для него конкурентом, над
которым он не надеялся одержать верх. Таким образом, оста
валась объективная причина для зависти и ревности. Кроме
того, эти аффекты распространялись на его мать и сестру:
он завидовал им, потому что, когда мать уделяла внимание
физическим потребностям ребенка, они обе испытывали
удовольствие, в то время как ему отводилась роль простого
наблюдателя. Вряд ли можно ожидать, что пятилетний ребе
нок будет обладать достаточным пониманием, чтобы подчи
ниться этим объективным фрустрациям, возможно, утешая
себя обещаниями получения удовлетворения в некотором
отдаленном будущем, или принимая это неудовольствие,
как он принял факты своей детской инстинктивной жизни
после того, как сознательно признал их.
Из подробного отчета об истории М аленького Ганса,
приведенного в «Анализе фобии пятилетнего мальчика»
(S. Freud, 1909), мы узнаем, что результат этих объективных
фрустраций в действительности был совсем другим. В кон
62
це анализа Ганс связал две мечты: фантазию о том, чтобы

иметь много детей, заботиться о них и купать в ванной, и
фантазию о водопроводчике, который клещами откусывает
у Ганса ягодицы и пенис с тем, чтобы заменить их другими,
большего размера. Аналитику (в роли которого выступал
отец Ганса) несложно было распознать в этих фантазиях
выполнение двух желаний, которые не были реализова
ны в действительности. У Ганса теперь есть — по крайней
мере, в воображении — половой орган как у отца, и дети, с
которыми он может делать то же, что его мать делает с его
маленькой сестрой.
Еще до того, как у Маленького Ганса возникли эти ф ан
тазии, у него исчезла агорафобия, и теперь, с этим новым
психическим достижением, он, наконец, вернул душевное
равновесие. Фантазии помогли ему примириться с реаль
ностью, так же, как невроз позволил ему достичь согласия
со своими инстинктивными импульсами. Хочется отметить,
что сознательное понимание неизбежного не играло здесь
никакой роли. Ганс отрицал реальность посредством своей
фантазии; он изменил ее, чтобы привести в соответствие с
собственными целями и осуществить свои желания; тогда,
и только тогда, он смог принять ее.
Наше исследование защитных процессов на примере
анализа Маленького Ганса позволяет предположить, что
судьба его невроза была определена с того момента, когда
он сместил свою агрессивность и тревогу с отца на лошадей.
Однако это впечатление обманчиво. Такая замена челове
ческого объекта животным сама по себе не является невро
тическим процессом, она часто имеет место в нормальном
развитии детей, и в каждом подобном случае результаты
оказываются совершенно различными.
Например, семилетний мальчик, которого я анали
зировала, использовал, чтобы развлечь себя, следующую
фантазию. У него был ручной лев, который пугал всех и не
любил никого, кроме него. Он приходил, стоило ему по
звать его, и следовал за ним как собачка, куда бы он ни шел.
Мальчик заботился о льве, кормил его и вообще ухаживал
за ним, а вечером устраивал ему постель у себя в комнате.
Как это обычно бывает с мечтами, повторяющимися изо
63
дня в день, главная фантазия стала основой многочислен

ных приятных эпизодов. Например, была особая мечта, в
которой он приходил на маскарад и сообщал всем, что лев,
которого он привел с собой, это всего лишь его переодетый
друг. Это было неправдой, поскольку «переодетый друг»
был в действительности его львом. Мальчик наслаждался,
воображая, как испугались бы люди, если бы раскрыли его
тайну. В то же время он чувствовал, что у них не было ника
кого настоящего основания для страха, поскольку лев был
безопасен, покуда он держал его под контролем.
Из анализа маленького мальчика легко можно заметить,
что лев замещал отца, которого он, как и Маленький Ганс,
ненавидел и боялся как реального соперника по отноше
нию к своей матери. В случае обоих детей агрессивность
была трансформирована в тревогу, и аффект был смещен с
отца на животное. Но их последующие методы обращения с
аффектами различались. Ганс использовал свой страх перед
лошадьми как основу невроза, то есть он заставил себя от
казаться от своих инстинктивных желаний, интернализо-
вал весь конфликт и, в соответствии с механизмом фобии,
избегал ситуаций искушения. Мой пациент обустроил все
более удобным для себя образом. Подобно Гансу в фантазии
о водопроводчике, он просто отрицал болезненный факт,
и в своей фантазии о льве обратил его в свою приятную
противоположность. Он назвал животное, являющ ееся
символом тревоги, своим другом, и сила льва, вместо того
чтобы быть источником страха, теперь находилась в его рас
поряжении. Единственным указанием на то, что в прошлом
лев был объектом тревоги, являлась тревога других людей,
как это описано в воображаемых эпизодах27.
А вот другая фантазия о животных, созданная десяти
летним пациентом. В определенный период жизни этого
мальчика животные играли очень важную роль; он проводил
часы в мечтах, в которых фигурировали животные, и даже
27 Берта Борнштейн описывает фантазии семилетнего мальчика, в к о
торых добрые животные сходным образом превращались в злых. Каждый
вечер ребенок расставлял игрушечных зверей вокруг кровати как охраняю
щих божеств, но воображал, что ночью они действуют сообща с монстром,
который хочет напасть на него (В. В о п и е т , 1936).
64
записывал некоторые из выдуманных им эпизодов. В сво

ей фантазии он был владельцем огромного цирка, а также
укротителем льва. Самых свирепых животных, которые на
воле были смертельными врагами, он приучал жить вместе.
Мой маленький пациент укрощал их, то есть учил их сперва
не нападать друг на друга, а затем не нападать на людей.
Укрощая животных, он никогда не пользовался хлыстом, а
приходил к ним безоружным.
Все эпизоды, в которых фигурировали животные, кон
центрируются в следующей истории. Однажды во время
представления, в котором они все принимали участие, раз
бойник, который сидел среди публики, внезапно направил
на него пистолет. Тут же все животные собрались вместе,
чтобы защитить его и вытащили разбойника из толпы,
стараясь больше никому не нанести вреда. Другая часть
фантазии касалась способа, которым звери, — из предан
ности своему хозяину, — наказали разбойника. Они держали
его в заключении, закапывали его в землю, и в знак победы
строили сверху огромную башню из собственных тел. Затем
они уводили его в свое логово, где он должен был провести
три года. Прежде чем они, в конце концов, отпустили его,
множество слонов, выстроившись в длинный ряд, били его
своими хоботами, а стоявший последним грозил ему подня
тым пальцем (!) и предупреждал его, чтобы он никогда больше
так не делал. Разбойник обещал это. «Он больше не сделает
этого, пока я со своими зверями». После описания всего того,
что животные сделали с разбойником, следовал любопытный
постскриптум к этой фантазии, в котором утверждалось, что,
пока он был их пленником, они кормили его очень хорошо,
так что он вовсе не стал слабым.
В фантазии моего семилетнего пациента о льве было
явное указание на переработку амбивалентной установки
по отношению к отцу. Фантазия о цирке идет значительно
дальше в этом отношении. Посредством того же процесса
реверсии, реальная фигура пугающего отца трансформиро
вана в воображаемые фигуры зверей-защитников, но отец,
как опасный объект, снова появляется в образе разбойника.
В истории со львом было неясно, от кого в действительности
замещающая фигура отца защищает ребенка; обладание
65
львом в основном просто возвышало мальчика в глазах

других людей. Тогда как в фантазии о цирке, очевидно, что
сила отца, воплощенная в образе диких животных, служи
ла защитой от самого отца. Акцент, сделанный на том, что
раньше звери были дикими, указывает, что в прошлом они
были объектами тревоги. Их сила и ловкость, их хоботы и
поднятый палец, очевидно, связаны с отцом. Ребенок при
дает большое значение этим признакам: в своей фантазии он
отнимает их у отца, которому он завидует, и, присвоив себе,
берет над ним верх. Таким образом, обе эти роли были под
вергнуты реверсии. Отец получил предупреждение, «чтобы
больше так не делать», и вынужден просить прощение. Один
важный момент состоит в том, что обещание безопасности
для мальчика, которое животные в итоге принудительно
получили от отца, действует при условии, что мальчик будет
продолжать владеть ими. В «постскриптуме» про кормле
ние разбойника на передний план вышел другой аспект
амбивалентного отношения к отцу. Очевидно, мечтатель
чувствовал необходимость заверить себя, что, несмотря на
все агрессивные действия, за жизнь его отца можно было
не беспокоиться.
Темы, которые появляются в мечтах этих двух мальчи
ков, ни в коем случае не являются специфическими, свой
ственными именно этим детям: они обычны для сказок и
других детских историй28. В этой связи я вспоминаю сюжет,
который встречается в фольклоре и сказках об охотнике
и животных. Охотник был несправедливо освобожден от
своих обязанностей злым королем из-за незначительного
проступка, и изгнан из своего дома в лесу. Когда настало
время покинуть дом, он с гневом и печалью в сердце пошел
последний раз прогуляться по лесу. Он встретил поочередно
льва, тигра, пантеру, медведя и т.д. Каждый раз он прице
ливался в зверя из ружья, и каждый раз, к его удивлению,
зверь начинал говорить, и просил сохранить ему жизнь:
28Здесь вспоминается тема зверей-помощников, встречающаяся в мифах

и обсуждающаяся время от времени в психоаналитической литературе, од
нако под другими углами зрения, нежели предлагаемый нами. См.: Rank О.
The myth o f the birth o f the hero. N. Y., 1914.
66
«Охотник, оставь меня в живых,

Я двух детенышей тебе отдам!»29
Охотник соглашался на сделку и продолжал свой путь
вместе с детенышами, которых ему отдали. В конце концов,
он собрал огромное количество молодых диких животных
и, поняв, что теперь у него есть огромное войско, готовое
сражаться за него, пошел с ними в столицу и дошел до ко
ролевского замка. Король, испугавшись, что охотник вы
пустит зверей, исправил совершенную по отношению к нему
несправедливость и, кроме того, из чувства страха, отдал
ему половину королевства и даровал ему в жены свою дочь.
Очевидно, что охотник в сказке представляет сына,
находящегося в конфликте со своим отцом. Борьба между
ними разрешается своеобразным, окольным путем. Охот
ник удерживается от того, чтобы отомстить взрослому
хищному животному, которое представляет собой первую
фигуру, замещающую отца. В качестве награды он получает
детенышей, в которых воплощена сила этого животного.
С этой приобретенной силой он побеждает своего отца, и
заставляет его предоставить ему жену. Реальная ситуация
подвергается реверсии: сильный сын противостоит свое
му отцу, который, испугавшись этой демонстрации силы,
подчиняется ему и выполняет все его желания. Приемы,
используемые в сказке, оказываются такими же, как и в
фантазии моего пациента о цирке.
Помимо историй о животных, мы находим в детских
сказках другую аналогию с фантазиями моего маленького
пациента о льве. Во многих книгах для детей, — наверное,
самыми поразительными примерами являются истории
«М аленький лорд Ф аунтлерой»30и «М аленький полков
ник»31— фигурирует маленький мальчик или девочка, кото
рым, вопреки всем ожиданиям, удается «приручить» злого
раздражительного старика, который влиятелен или богат
и которого все боятся. Только ребенок может тронуть его
29 «Lieber Jager, lass mich leben / Ich will dir zwei Junge geben!»
30 Автор — Ф рэнсис Ходгсон Бернетт (1849-1924).
31 Эта книга ам ери канской писательницы Э нн Ф еллоуз Д ж онстон
(1863-1931) была издана на русском языке в 1914 году и с тех пор, кажется,
не переиздавалась. — Прим. ред.
67
сердце и завоевать его любовь, хотя всех остальных старик

ненавидит. В итоге этот старик, на которого никто не может
повлиять, и который не может контролировать сам себя,
подчиняется влиянию и контролю маленького ребенка, и
даже начинает делать добро другим людям.
Эти рассказы, как и фантазии о животных, доставляют
удовольствие в силу полной реверсии реальной ситуации.
Ребенок выступает не только как человек, который до
минирует над могущественной отцовской фигурой (лев),
контролирует ее и превосходит всех вокруг него, он также и
воспитатель, который постепенно преображает зло в добро.
Мои читатели вспомнят, что лев в первой фантазии был
приучен не нападать на людей, и что звери владельца цир
ка должны были, прежде всего, научиться контролировать
свои агрессивные импульсы, направленные друг на друга
и на людей. В этих историях для детей страх, связанный
с отцом, смещается точно так же, как и в фантазиях с жи
вотными. Он выдает себя в страхе других людей, которых
ребенок успокаивает, но этот замещающий страх является
дополнительным источником удовольствия.
В двух фантазиях Маленького Ганса и в фантазиях о ж и
вотных других моих пациентов метод, посредством которого
можно избежать объективного неудовольствия и объектив
ной тревоги, очень прост. Эго ребенка отказывается осозна
вать некоторую неприятную реальность. Прежде всего, он
поворачивается к ней спиной, отрицает ее и в воображении
подвергает реверсии нежелательные факты. Таким образом
«злой» отец становится в фантазии животным-хранителем,
в то время как беспомощный ребенок становится обладате
лем могущественных замещений отца. Если трансформация
осуществляется успешно, и благодаря фантазии, которую
выстраивает ребенок, он становится нечувствительным к
данной реальности, эго оказывается спасено от тревоги, и
у него нет необходимости прибегать к защитным мерам от
инстинктивных импульсов и к формированию невроза.
Этот механизм относится к нормальной фазе в развитии
детского эго, но если он вновь возникает в дальнейшей
жизни, то указывает на развитую стадию психического за
болевания. В некоторых острых состояниях спутанности
68
сознания эго пациента ведет себя по отношению к реаль

ности именно таким образом. Под влиянием шока, такого,
как внезапная утрата объекта любви, оно отрицает факты,
и заменяет невыносимую реальность некоторой приятной
иллюзией.
Когда мы сравниваем детские фантазии с психотиче
скими иллюзиями, то начинаем понимать, почему челове
ческое эго не может более широко применять этот механизм
— одновременно настолько простой и в высшей степени
эффективный — отрицания существования объективных
источников тревоги и неудовольствия. Способность эго
отрицать реальность совершенно несовместима с другой
функцией, которую эго высоко ценит, — его способностью
распознавать и критически проверять реальность объектов.
В раннем детстве эта несовместимость еще не вызывает
никакой тревоги. У Маленького Ганса, владельца льва и
хозяина цирка функция проверки реальности была совер
шенно не нарушена. Конечно, в действительности они не
верили в существование своих зверей или в собственное
превосходство над отцами. Интеллектуально они хорошо
различали фантазию и факт. Но в сфере аффекта они вычер
кивали объективные болезненные факты и осуществляли
чрезмерное вложение энергии в фантазию, в которой эти
факты были изменены, так что удовольствие, которое они
получали от воображения, одержало победу над объектив
ным неудовольствием.
Трудно сказать, когда эго утрачивает способность пре
одолевать значительное количество объективного неудо
вольствия посредством фантазии. Мы знаем, что даже во
взрослой жизни мечты все еще могут играть значимую роль,
иногда расширяя границы слишком узкой действительно
сти, а иногда совершенно преображая реальную ситуацию.
Но во взрослом возрасте мечта — это всегда по своей сути
игра, своего рода побочный продукт с незначительным ко
личеством вложенной энергии либидо. Самое большее, что
она может — это справиться с очень незначительным по силе
дискомфортом или принести иллюзорное облегчение при
некотором несущественном неудовольствии. По-видимому,
изначальная важность мечты как средства защиты от объек
69
тивной тревоги утрачивается с окончанием раннего периода

детства. Во всяком случае, мы полагаем, что способность к
проверке реальности объективно усиливается, так что она
может сохранять свою позицию даже в сфере аффекта; мы
знаем также, что в дальнейшей жизни потребность эго в
синтезе делает невозможным сосуществование противо
положностей; возможно также, что привязанность зрелого
эго к реальности в целом сильнее, чем у детского эго, так
что, по сути, фантазия перестает цениться так высоко, как
в ранние годы. В любом случае ясно, что во взрослой ж из
ни удовлетворение через фантазию уже небезопасно. Как
только более значительное количество энергии оказывается
вовлечено, фантазия и реальность становятся несовмести
мыми: должно быть либо одно, либо другое. Мы знаем так
же, что проникновение импульса ид в эго и получение там
удовлетворения посредством галлюцинации представляют
для взрослого психотическое расстройство. Эго, которое
пытается защититься от тревоги, избавиться от инстинктов
и избежать невроза, отрицая реальность, перегружает этот
механизм. Если это произойдет в латентный период, то
разовьется некая аномальная черта характера, как в случае с
двумя мальчиками, истории которых я приводила. Если это
случится во взрослой жизни, отношения эго к реальности
будут серьезно поколеблены32.
Мы еще не знаем точно, что происходит во взрослом
эго, когда оно выбирает иллюзорное удовлетворение и от
казывается от функции проверки реальности. Оно отрывает
себя от внешнего мира и полностью прекращает регистри
ровать внешние стимулы. В инстинктивной жизни такая
нечувствительность к внутренним стимулам может быть
достигнута единственным путем — методом вытеснения.
32 Хочу напомнить читателю, что связь механизма отрицания с пси

хическим заболеванием и формированием характера в последнее время
обсуждалась несколькими авторами. Хелен Дойч (Н. Deutsch, 1933) рас
сматривала роль этого защитного процесса в возникновении хронической
гипомании. Бертрам Левин (В. D. Lewin, 1932) описал, как этот механизм
используется для получения удовольствия эго гипоманиакальной личности.
Анни Ангель (A. Angel, 1934) отмечает существование связи между отрица
нием и оптимизмом.
70
Глава 7. Отрицание в слове и в действии
Глава 7. Отрицание в слове и в

действии
В течение нескольких лет детское эго может свободно
избавляться от нежелательных фактов, отрицая их, и со
храняя при этом ненарушенной способность к проверке
реальности. Это позволяет пользоваться данной властью в
максимальной степени, не ограничиваясь исключительно
сферой идей и фантазии, поскольку ребенок не только мыс
лит, но и действует. Он использует самые разные внешние
объекты, драматизируя обращение реальной ситуации в
противоположность. Отрицание реальности, так же, ко
нечно, является одним из множества мотивов, лежащих в
основе детской игры вообще и ролевой игры в частности.
Мне в данном случае вспоминается небольшая книга
стихов английского автора, в которой сосуществование ф ан
тазии и факта в жизни маленького героя описано особенно
восхитительно. Я говорю о произведении А.А. Милна «Когда
мы были еще маленькими». В детской комнате ее трехлетнего
героя есть четыре стула. Когда он сидит на первом, он —
путешественник, плывущий ночью вверх по Амазонке. На
втором он — лев, пугающий няню своим ревом. На третьем
он — капитан, ведущий свой корабль через море. Но на
четвертом, на высоком детском стульчике, он пытается
притвориться самим собой, просто маленьким мальчиком.
Нетрудно понять, что имеет ввиду автор: элементы, необхо
димые для создания приятного мира фантазии находятся у
ребенка под рукой, его задача и его достижение заключаются
в том, чтобы осознать и ассимилировать факты, принад
лежащие реальности.
Интересно, что взрослые так же готовы использовать этот
механизм в общении с детьми. Большая часть удовольствия,
которое они доставляют ребенку, происходит точно из такого
же отрицания реальности. Для взрослого вполне обычно ска
зать даже маленькому ребенку: «Какой большой мальчик»,
и утверждать, вопреки очевидным фактам, что он сильный,
«как папа», умный, «как мама», храбрый, «как солдат», или
такой же упрямый, как его «старший брат». Более естественно
обращение в противоположность реальных фактов выглядит,
71
когда взрослые пытаются успокоить ребенка. Взрослые уве

ряют его, когда он ушибся, что «все хорошо», или что еда, ко
торую он ненавидит, «не настолько плоха», или что человек,
уходом которого он огорчен, «скоро вернется». Некоторые
дети усваивают эти утешающие формулы и используют сте
реотипные фразы, чтобы описать то, что для них является
болезненным. Например, одна двухлетняя девочка имела
привычку всякий раз, когда ее мать выходила из комнаты,
сообщать об этом факте, механически бормоча: «Мама скоро
придет». Другой ребенок, когда ему приходилось принимать
неприятные лекарства, имел обыкновение взывать жалоб
ным голосом: «Люблю это, люблю это» — фрагмент фразы,
которую произносила его няня, когда пыталась убедить его
поверить, что капли на вкус хорошие.
Многие подарки, которые преподносят детям взрослые,
тоже способствуют этой иллюзии. Маленькая сумочка или
крошечный зонтик предназначены помочь маленькой де
вочке изображать «взрослую леди»; трость, детали унифор
мы и разного рода игрушечное оружие позволяют малень
кому мальчику имитировать мужественность. Даже куклы,
помимо того, что используются во всевозможных других
играх, создают иллюзию материнства, тогда как железные
дороги, машинки и кубики не только служат воплощению
различных желаний и обеспечивают возможность субли
мации, но и генерируют в умах детей приятную фантазию,
что они могут контролировать мир. Здесь мы переходим
от исследования процессов защиты и избегания к тем об
стоятельствам детской игры, которые являются предметом
оживленных психологических дискуссий.
Все это дает еще один повод для продолжения много
летнего конфликта между различными методами воспита
ния детей (Фребель против Монтессори). Действительно
спорный вопрос заключается в том, в какой степени должно
стать именно задачей воспитания поощрение детей даже
младшего возраста направлять все свои усилия на ассими
ляцию реальности, и насколько допустимо поощрять их
отворачиваться от реальности и создавать мир фантазии.
Когда взрослые позволяют детям войти в фантазии,
посредством которых они преобразуют болезненную дей
72
ствительность в ее противоположность, они делают это

только при строгом соблюдении определенных условий.
О жидается, что дети будут удерживать действие своей
фантазии в четко определенных границах. Ребенок, кото
рый только что был лошадью или слоном, передвигался
на четвереньках, ржал или трубил, должен быть готов в
любой момент занять свое место за столом и вести себя
спокойно и послушно. Укротитель львов должен быть го
тов подчиниться своей няне, а путешественник или пират
должен согласиться отправиться спать как раз в то время,
когда в мире взрослых самое интересное только начинается.
Снисходительное отношение взрослых к использованию
ребенком механизма отрицания прекращается в тот мо
мент, когда ребенок перестает переключаться от фантазии
к реальности с готовностью, без задержки или заминки, или
пытается выстроить свое реальное поведение в соответствии
с фантазиями. Точнее говоря, в тот момент, когда создание
фантазий перестает быть для ребенка игрой и становится
автоматизмом или навязчивостью.
Одна маленькая девочка, наблюдать которую я имела
возможность, не могла свыкнуться с фактом существования
различий между полами. У нее был один старший и один
младший брат, и сравнение себя с ними было для нее по
стоянным источником крайнего неудовольствия, которое
побуждало ее так или иначе защищаться от него или как-то
«справляться» с этим. В то же время существенную роль в
развитии ее инстинктивной жизни играл эксгибиционизм:
ее зависть к пенису и желание иметь его воплотились в же
лании иметь что-то, что она могла бы показывать, как и ее
братья. Из того, что происходит в таких случаях с другими
детьми, мы знаем, что существуют различные способы,
следуя которыми она могла бы осуществить это желание.
Например, потребность показывать что-то могла быть сме
щена от гениталий на остальные части ее симпатичного тела.
Или у нее могла развиться увлеченность красивой одеждой,
и она стала бы «показной» и тщеславной. Или же она могла
нацелить себя на то, чтобы преуспеть в тренировках и за
нятиях гимнастикой в качестве заменителя тех проделок, на
которые были способны ее братья со своими гениталиями.
73
Путь, который выбрала она, был самый короткий. Она от

казалась признавать тот факт, что у нее нет пениса, и таким
образом избавила себя от необходимости искать замещение.
С этого момента она стала страдать навязчивым стремлени
ем демонстрировать несуществующий орган. Физически эта
навязчивость выражалась в том, что она поднимала юбку и
демонстрировала себя. Смысл этого действия был следую
щий: «Смотрите, какая классная штука у меня есть!» В своей
повседневной жизни она звала других при каждой возмож
ности, чтобы они пришли и полюбовались на что-то, чего на
самом деле не существовало33: «Идите и посмотрите, сколько
яиц снесли курицы!», «Слышите, это машина с дядей!». В
действительности, не было ни снесенных яиц, ни машины,
которую все нетерпеливо ждали. Вначале ее родные прини
мали это за шутки и встречали смехом и аплодисментами,
но повторяющееся разочарование, в конце концов, привело
к тому, что у ее братьев и сестер это вызывало только слезы.
Ее поведение в это время, можно сказать, было на грани
между игрой и навязчивостью.
Мы можем наблюдать этот процесс в более явной ф ор
ме у семилетнего укротителя львов из предыдущей главы.
Как показал анализ, его фантазии представляют собой не
просто компенсацию остатков неудовольствия и тревоги, а
попытку справиться с острым страхом кастрации в целом.
Привычка к отрицанию сформировалась у него, когда он
больше не мог поспевать за своим страстным желанием
трансформировать объекты тревоги в дружественные су
щества, которые защищали бы его или повиновались ему.
Он удвоил свои усилия; тенденция преуменьшать все, что
пугает его, возросла. Все, что вызывало тревогу, станови
лось для него объектом насмешек, и поскольку все вокруг
него было источником тревоги, весь мир приобрел черты
абсурдности. Его реакцией на постоянное давление страха
кастрации было не менее постоянное осмеяние. Сперва это
производило впечатление шалости, но навязчивый характер
действий проявлялся в том, что мальчик никогда не был сво
33Сравните с понятием «желание пениса» маленьких девочек, которое
ввел Ш. Радо (8. 11ас1о, 1933) и которое он описывал как галлюцинаторное
воспроизводство мужского полового органа, который они видели.
74
боден от тревоги, кроме тех моментов, когда шутил, а когда

он пытался отнестись к внешнему миру более серьезно, рас
плачивался за это приступами тревоги.
Как правило, мы не видим ничего ненормального в том,
что маленький мальчик хочет быть взрослым человеком, и
играет роль «папы», позаимствовав для этого отцовскую
шляпу и трость. Во всяком случае, это очень распростра
ненны й случай. Эта была излю бленная игра одного из
моих маленьких пациентов, которого, когда я его знала,
охватывало чрезвычайно плохое настроение, когда он видел
необычно высокого или сильного мужчину. Он имел обык
новение надевать отцовскую шляпу и разгуливать в ней. До
тех пор, пока никто не вмешивался, он был удовлетворен
и счастлив. С той же целью он однажды летом, во время
каникул носил на спине набитый вещами рюкзак. Разница
между ним и маленьким мальчиком, который играет во
взрослого, заключается в том, что мой маленький пациент
играл всерьез, и всякий раз, когда его заставляли снимать
шляпу — при входе в помещение, во время еды или когда
он ложился спать, — он становился беспокойным, возбуж
денным, а его настроение портилось.
Получив кепку, которая была совсем «как у взрослых»,
маленький мальчик воспроизвел поведение, которое у него
ассоциировалось с отцовской шляпой. Он повсюду таскал
кепку с собой, судорожно сжимая ее в руках, когда ему не
разрешали ее надеть. Естественно, он постоянно сталкивал
ся с тем, что руки нужны ему и для других целей. Однажды,
когда он тревожно озирался вокруг, не зная, куда деть кепку,
ему пришло в голову воспользоваться передним карманом
своих брюк. Не мешкая, он засунул туда кепку, освободил,
таким образом, руки и заключил, к своему огромному об
легчению, что теперь ему не нужно расставаться со своим
сокровищем. Понятно, кепка оказалась в том месте, кото
рому, согласно ее символическому значению, всегда при
надлежала: она находилась в непосредственной близости
от его гениталий.
В приведенном описании я несколько раз, за неимением
лучшего слова, описывала поведение этих детей как на
вязчивое. Для стороннего наблюдателя оно действительно
75
очень похоже на симптомы невроза навязчивости. Однако

если мы исследует действия детей более тщательно, то пой
мем, что они не являются навязчивыми в строгом смысле
этого слова. По структуре они соверш енно отличны от
того, что, как мы считаем, характерно для невротических
симптомов в целом. Верно, что, как и в случае формиро
вания невротических симптомов, приводящ ий к их воз
никновению процесс начинается с некоторой объективной
фрустрации или неудовольствия, но возникающий вслед за
этим конфликт не интернализуется, он сохраняет свою связь
с внешним миром. Защитная мера, которую использует
эго, направлена не против инстинктивной жизни, а непо
средственно на внешний мир, являющийся причиной фру
страции. Также, как и в случае невротического конфликта,
восприятие запрещенного инстинктивного стимула пресе
кается посредством вытеснения, так детское эго прибегает
к отрицанию, чтобы не допускать в сознание определенные
болезненные впечатления извне. При неврозе навязчиво
сти вытеснение обеспечивается формированием реакции,
которое содержит обращение в противоположность вы
тесненного инстинктивного импульса (сочувствие вместо
жестокости, застенчивость вместо эксгибиционизма). Сход
ным образом, и в детских ситуациях, которые я описала,
отрицание реальности завершается и подтверждается, когда
в своих фантазиях, словах или действиях ребенок обращает
в противоположность реальные факты. Поддержание на
вязчивого ф ормирования реакции требует постоянного
расхода энергии, который мы называем антикатексисом34.
Это необходимо и для того, чтобы эго ребенка могло под
держивать и драматизировать его приятные фантазии. Му
жественность братьев маленькой девочки, случай которой
я описала, постоянно выставлялась перед ней напоказ; с
не меньшей регулярностью она отвечала утверждением:
«У меня тоже есть что-то, что можно показать». Зависть
маленького мальчика, который был привязан к своей кеп
ке, постоянно вызывалась мужчинами, которых он видел
34В случае вытеснения процесса, в который вложена энергия со стороны
ид (катексис), эго, со своей стороны, вкладывает энергию в поддержание
вытеснения этого процесса (антикатексис). — Прим. ред.
76
вокруг себя, и он противостоял им с помощью головного

убора или рюкзака, которые считал реальным, осязаемым
доказательством собственной муж ественности. Любое
внешнее вмешательство в такого рода поведение приводит
к тому же результату, что и блокировка по-настоящему на
вязчивых действий. Тщательно сохраняемый баланс между
отвергнутой тенденцией и защитной силой нарушается;
внешний стимул, который отрицался, или инстинктивный
стимул, который был вытеснен, стремится пробиться в со
знание и вызывает в эго чувства тревоги и неудовольствия.
Защитный метод отрицания словом и действием подчинен
тем же ограничениям во времени, которые я обсуждала в
предыдущей главе в связи с отрицанием через фантазию35.
Он может применяться лишь до тех пор, пока способен со
существовать со способностью к проверке реальности, не
нарушая ее. Структура зрелого эго становится объединен
ной посредством синтеза, и тогда этот способ отрицания
отвергается и используется вновь, если только отношение
к реальности оказывается серьезно нарушено, и функция
проверки реальности заблокирована. Например, в случае
психотического бреда куски дерева могут представлять объ
екты любви, к которым пациент стремится или которые он
утратил, так же как дети используют подобные механизмы,
чтобы защитить себя36, единственное возможное исключе
ние в неврозе — это «талисман» навязчивых невротиков,
но у меня нет возможности углубляться в обсуждение того,
представляет ли этот предмет, за который пациенты цепля
ются столь настойчиво, защиту от внутренних запрещенных
импульсов или внешних враждебных сил, или же является
комбинацией того и другого.
Метод отрицания в слове и действии подчиняется еще
одному ограничению, которое не касается отрицания через
фантазию . В своих ф антазиях ребенок является самым
главным. Пока он не рассказывает никому о них, никто не
может в них вмешаться. С другой стороны, драматизация
35 «Деперсонализация» в детской игре, которую я не буду здесь детально
анализировать, находится между «отрицанием словом и действием» и «от
рицанием через фантазию».
36 Ср. с понятием скотомизации у Р. Лафорга (R. Laforgue, 1928).
77
фантазий в слове и действии требует сцены, обращ енной

во внеш ний мир. Таким образом, использование ребен
ком этого механизма ограничено той степенью, в которой
окружающие соглашаются с его драматизацией, так же
как внутренне оно ограничено степенью совместимости с
функцией проверки реальности. В случае мальчика с кеп
кой, например, успешность его защитных усилий полно
стью зависит от того, позволено ли ему носить головной
убор дома, в школе и в детском саду. Люди же в целом судят
о нормальности или ненормальности таких защитных ме
ханизмов не по их внутренней структуре, а по степени их
выраженности. Пока навязчивость маленького мальчика
выражалась в форме хождения в кепке, у него был «сим
птом». Его считали странным, и всегда была опасность,
что у него отберут вещь, которая защищает его от тревоги.
В более позднем периоде жизни его стремление к защите
становится менее заметным. Он откладывает рю кзак и
головной убор и ограничивается тем, что носит в карма
не карандаш. С этого времени его считают нормальным.
Он приспособился таким образом, что его механизм стал
подходящим для окружения, или, говоря иначе, он скрыл
его, и не допускал того, чтобы он вступал в противоречие
с требованиями других людей. Но это не значит, что про
изошли какие-то изменения во внутренней ситуации в
связи с его тревогой. Для отрицания страха кастрации он
нуждался в не менее навязчивом действии — ношении ка
рандаша, и, в случае его потери или отсутствия в кармане,
он испытывал приступ тревоги и неудовольствия точно так
же, как и раньше.
Судьба тревоги иногда определяется терпимостью
других людей по отношению к подобным защитным сред
ствам. Возможно, что тревога на этой стадии остановится и
останется ограниченной исходным «симптомом», или, если
попытка защиты потерпит неудачу, она может развиваться
дальше, приводя к внутреннему конфликту, к превраще
нию борьбы, направленной на защиту от инстинктивной
жизни, в настоящий невроз. Но было бы опасно пытаться
предотвратить детский невроз, соглашаясь с отрицанием
реальности ребенком. При излишнем старании это может
78
Глава 8. Ограничение эго
привести к возникновению в эго искажений, эксцентрично

сти и идиосинкразий, от которых будет сложно избавиться
после окончания периода примитивного отрицания.
Глава 8. Ограничение эго

Наше сравнение механизмов отрицания и вытеснения,
создания ф антазий и ф орм ирования реакции выявило
параллелизм в способах, используемых эго для избегания
неудовольствия, порождаемого внешними и внутренними
источниками. Мы обнаруживаем тот же параллелизм, когда
изучаем другие, более простые защитные механизмы. С по
соб отрицания, на который опирается фантазия, содержа
щая обращение реальных фактов в их противоположность,
используется в ситуациях, в которых невозможно избежать
некоего болезненного воздействия извне. Когда ребенок
становится старше, его возросшая свобода физического
перемещения и возросшая сила психической активности
позволяют его эго уклоняться от таких стимулов, и у него
уже нет необходимости прибегать к такой сложной пси
хической операции, как отрицание. Вместо того чтобы
испытать болезненное впечатление, а затем аннулировать
его, изымая вложенную энергию, у эго есть возможность
отказаться от встречи с опасной внешней ситуацией. Оно
может обратиться в бегство и так, в прямом смысле слова,
«избежать» возможного неудовольствия. М еханизм и з
бегания так примитивен и естественен и, более того, так
нераздельно связан с нормальным развитием эго, что не
легко в рамках теоретического обсуждения отделить его от
обычного контекста и рассмотреть изолированно.
Когда я анализировала маленького мальчика, которого
я описала в предыдущей главе как «мальчика с кепкой», я
могла наблюдать, как развитие его механизма избегания
неудовольствия следует этому курсу. Однажды, когда он был
у меня дома, он нашел маленький «волшебный альбом»,
который ему очень понравился. Он начал с энтузиазмом
наносить штриховку на страницы, одну за другой, цветным
карандашом, и был рад, когда я стала делать то же самое.
Внезапно он посмотрел на то, что я делаю, остановился и
79
явно расстроился. В следующий момент он положил свой

карандаш, подвинул альбом (до этого момента ревниво
охраняемый) ко мне, встал и сказал: «Ты продолжай, а я
лучше посмотрю». Очевидно, когда он посмотрел на мой
рисунок, он показался ему более красивым, выполненным
более мастерски или так или иначе более совершенным, чем
его собственный, и это сравнение потрясло его. Он немед
ленно решил, что не будет конкурировать со мной, так как
результаты его не радовали, и отказался от деятельности,
которая только что доставляла ему удовольствие. Он при
нял роль зрителя, который ничего не делает, и которому не
нужно сравнивать свои результаты с чужими. Устанавливая
для себя это ограничение, ребенок избегал повторения не
приятного переживания.
Это был не единичный случай. Совместная игра, в ко
торой он не смог победить, переводная картинка, которая
была не так хороша, как одна из моих, то есть, фактически
все, что он не мог сделать так же хорошо, как я, оказывалось
причиной, достаточной для резкой смены настроения. У
него пропадало удовольствие от того, что он делал, он бросал
это занятие и, казалось, автоматически терял к нему всякий
интерес. Во время другой встречи он чрезвычайно увлекся
упражнением, которое позволяло ему почувствовал пре
восходство надо мной, и он готов был заниматься этим бес
конечно. Вполне естественно, что, начав посещать школу,
он вел себя там так же, как и на наших с ним встречах. Он
упорно отказывался присоединяться к другим детям в игре
или в процессе занятий, если не чувствовал себя уверенно.
Он ходил от одного ребенка к другому и «наблюдал». Его ме
тод овладения неудовольствием посредством его обращения
во что-то приятное, претерпел изменение. Он ограничил
функционирование своего эго и выходил, в ущерб своему
развитию, из любой внешней ситуации, которая могла вы
звать тот тип неудовольствия, которого он больше всего
боялся. Только находясь среди детей значительно младше
его, он отказывался от этих ограничений, и принимал ак
тивное участие в занятиях.
В детских садах и школах, придерживаю щ ихся со
временных тенденций, где обучению в классах уделяется
80
меньше внимания, чем самостоятельно выбранной инди

видуальной работе, дети такого типа, как мой маленький
мальчик с кепкой, вовсе не редкость. Учителя говорят, что
появился новый тип детей, промежуточный между теми,
кто умен, заинтересован и прилежен, с одной стороны, и
теми, кто интеллектуально пассивен, и кого трудно заин
тересовать и вовлечь в работу, с другой. И этот новый тип,
на первый взгляд, не может быть отнесен ни к одной из
привычных категорий учеников с трудностями в обучении.
Хотя эти дети, несомненно, умственно хорошо развиты и
популярны среди одноклассников, их невозможно убедить
принять участие в обычных играх или классных занятиях.
Несмотря на то, что методы, используемые в школе, осно
ваны на отказе от критики и порицания, дети ведут себя так,
словно их запугали. Простое сравнение их достижений с до
стижениями других детей лишает их работу всякой ценности
в их глазах. Если они терпят неудачу в выполнении задачи
или в конструктивной игре, они испытывают устойчивое
нежелание повторить попытку. Так они остаются пассив
ными и отказываются вовлекаться в любую ситуацию или
занятие, ограничиваясь наблюдением за работой других.
Вторичный эффект их бездействия носит антисоциальный
характер, потому что, скучая, они начинают ссориться с
детьми, которые поглощены работой или игрой.
Контраст между хорошими способностями и низкой
продуктивностью у этих детей предполагает наличие не
вротического подавления, и нарушение, от которого они
страдают, основано на процессах и содержаниях, знакомых
нам из анализа подлинных подавлений. В обоих случаях
картина демонстрирует одинаковое отношение к прошлому.
И там, и там симптом связан не с реальным объектом, но
с заменой, найденной в настоящем некоему доминиро
вавшему интересу в прошлом. Например, если у ребенка
проявляется подавление в счете или м ы ш лении, или у
взрослого — в речи, или у музыканта — в игре, реальная
деятельность, которой они избегают, — не имеет отношения
к мыслительным операциям с понятиями или числами, к
произнесению слов, движениям смычка по струнам или
касаниям клавиш пианино. Подобная деятельность сама
81
по себе, с точки зрения эго, безвредна, но она оказалась

связана с прошлыми сексуальными действиями, которые
человек отсек; теперь она является их символизацией, и,
став, таким образом, «сексуализированной», сама является
объектом защитных действий эго. Точно так же когда дети
защищаются от неудовольствия, которое они испытывают
при сравнении их достижений с достижениями других, дан
ное чувство является просто замещающим. Вид достижений
другого человека, превосходящих их собственные, означает
(по крайней мере, означало в случае моего пациента) вид
гениталий больших, чем их собственные, что вызывает у
них зависть. И в тех случаях, когда поощряются попытки
превзойти сверстников, это предполагает бесперспективное
соперничество эдиповой фазы или неприятное осознание
различия между полами.
В одном отношении, однако, два вида нарушений раз
личаются. Дети, которые настаивают на том, чтобы играть
роль зрителей, вновь становятся работоспособными, если
условия, в которых они должны работать, изменяются. Тог
да как подлинные подавления не меняются, и изменения
во внешнем окружении их практически не затрагивают.
Одна маленькая девочка, относящаяся к первому типу, по
внешним причинам была вынуждена некоторое время не
посещать школу, где она имела привычку «наблюдать». Ее
учили индивидуально, и она в игровой форме справилась
с заданиями, которые не могла одолеть, пока находилась с
другими детьми. Мне известен подобный случай полного
преображения другой маленькой девочки семи лет. До того,
как вернуться в школу, она получала частные уроки. В тече
ние этих домашних уроков ее поведение было нормальным,
и не было замечено ни малейших признаков подавления, но
она не могла достичь таких же хороших результатов в школе,
где уроки велись по тем же программам. Таким образом, эти
две девочки могли учиться при условии отсутствия необхо
димости сравнивать их достижения с достижениями других
детей, такж е, как мальчик, которого я анализировала, мог
принимать участие в играх детей младшего возраста, но не
со старшими детьми. Внешне эти дети ведут себя так, как
будто рассматриваемые действия подверглись как внутрен
82
нему, так и внешнему запрету. В действительности, однако,

подавление происходит автоматически, и имеет место тогда,
когда некая конкретная деятельность приводит к возник
новению неприятных впечатлений. Психическая ситуация
этих детей подобна той, которая, как показало исследование
женственности, характерна для маленьких девочек в особен
ных поворотных моментах их развития37. Вне всякой связи
со страхом наказания или угрызениями совести, маленькая
девочка в определенный период своей жизни отказывается
от клиторной мастурбации, ограничивая, таким образом,
активность мужского типа. Ее самолюбие оказывается уяз
вленным, когда она сравнивает себя с мальчиками, которые
лучше оснащены для мастурбации, и она не хочет постоянно
вспоминать о своей ущербности.
Было бы ошибочно предполагать, что такие ограниче
ния вводятся для эго только с целью избежать неудоволь
ствия, происходящего из осознания своей неполноценности
по сравнению с другими, то есть из разочарования и обе
скураженности. В процессе анализе десятилетнего мальчика
я заметила, что такое ограничение активности имело место
в качестве переходного симптома, целью которого было
избежать непосредственной объективной тревоги. Но у
этого ребенка была противоположная причина для тревоги.
На определенной стадии его анализа он стал блестящим
футболистом. Его мастерство было признано старшими
мальчиками в школе, и к его огромному удовольствию
они позволили ему участвовать в их играх, хотя он был на
много младше. Вскоре он рассказал о следующем сне. Он
играл в футбол, и большой мальчик пнул по мячу с такой
силой, что моему пациенту пришлось перепрыгнуть через
него, чтобы не оказаться сбитым. Он проснулся с чувством
тревоги. Интерпретация сна показала, что гордость от при
соединения к группе старших мальчиков быстро обернулась
тревогой. Он боялся, что они могут позавидовать его игре, и
станут вести себя агрессивно с ним. Ситуация, которую он
37 Freud S., New Introductory Lectures on Psycho-Analysis (1933, pp. 118-119).
Издание на рус. яз.: Фрейд 3. Продолжение лекций по введению в психоа
н ал и з//Ф р е й д 3. Введение в психоанализ: Лекции. — М.: Наука, 1991.
83
сам создал, будучи хорошим игроком, и которая сперва была

источником удовольствия, теперь стала источником тревоги.
Эта же тема вскоре вновь проявилась в фантазии, которая
возникла у него, когда он засыпал. Ему представилось, что
другие мальчики пытаются покалечить его ноги большим
мячом. Мяч с силой летел в него, и он, лежа на кровати, рез
ко дернул ногами, чтобы уберечь их. Мы уже узнали в ходе
анализа этого маленького мальчика, что ноги имели для него
особое значение. Косвенным способом, через обонятельные
впечатления и идеи о жесткости и ущербности, ноги стали
представлять пенис. Сон и фантазия сдерживали его страсть
к игре. Его игра ухудшилась, и вскоре он перестал быть
объектом восхищения. Значение этого отступления было
в следующем: «Вам нет необходимости бить мне по ногам,
потому что я играю уже не так хорошо».
Но процесс не окончился ограничением его эго в одном
направлении. Бросив заниматься футболом, он неожиданно
стал развивать другие свои способности, а именно, склон
ность, которую он всегда питал к литературе и сочини
тельству. Он стал читать мне стихи, некоторые из которых
сочинил сам, приносил рассказы, написанные в семилетием
возрасте, и строил амбициозные планы относительно лите
ратурной карьеры. Футболист превратился в писателя. Во
время одного из аналитических сеансов он построил график,
чтобы показать свое отношение к различным мужским про
фессиям и хобби. В середине была большая жирная точка,
которая обозначала литературу, вокруг нее располагались
различные науки, в то время как практические профессии
были обозначены более отдаленными точками. В одном из
верхних углов страницы, ближе к краю, была маленькая
точка. Она обозначала спорт, который еще недавно занимал
такое значительное место в его мыслях. Маленькая точка
была средством выразить то крайнее презрение, которое он
теперь испытывал к спортивным играм. Было поучительно
наблюдать, как за несколько дней, посредством процесса,
сходного с рационализацией, его сознательная оценка
различных видов деятельности подверглась воздействию
тревоги. Его литературные достижения в это время были
поистине удивительными. Когда он перестал преуспевать
84
в спорте, возникла лакуна в функционировании его эго, и

она была заполнена избыточной продуктивностью в другом
направлении. Как и следовало ожидать, анализ показал, что
реактивация его соперничества с отцом была ответственна
за его острую тревогу, связанную с мыслью о том, что стар
шие мальчики могут отомстить ему
Маленькая девочка десяти лет отправилась первый раз
на танцы, полная приятных ожиданий. На ней было новое
платье и туфли, о которых она долго мечтала. На вечеринке
она с первого взгляда влюбилась в самого красивого и эле
гантного мальчика. Оказалось, что, хотя он был ей совер
шенно незнаком, у него была такая же фамилия, как у нее, и
вокруг этого факта она соткала фантазию, будто между ними
существует тайная связь. Она попыталась заигрывать с ним,
но не нашла взаимности. Фактически, когда они танцевали
вместе, он надсмехался над ее неуклюжестью. Это разоча
рование стало для нее и шоком, и оскорблением. С этого
времени она стала избегать вечеринок, утратила интерес к
одежде, и не стала ничего предпринимать, чтобы научиться
танцевать. Некоторое время она получала удовольствие от
наблюдения за тем, как танцуют другие дети, не принимая
участия в этих танцах и отказываясь от всех приглашений.
Постепенно она стала относиться к этому аспекту своей
жизни с огромным презрением. Но, как и маленький фут
болист, она компенсировала такое ограничение своего эго.
Отказавшись от женских интересов, она стала выделяться
интеллектуально, и этим косвенным путем, в конце концов,
завоевала уважение многих мальчиков своего возраста.
Позднее в процессе анализа выяснилось, что отказ, который
она получила от мальчика с такой же фамилией, как у нее,
был, по сути, повторением травмирующего опыта раннего
детства. Тем аспектом ситуации, которого избегало ее эго,
как и в случаях, описанных мною ранее, была не тревога и
не чувство вины, а интенсивное неудовольствие, вызванное
неудачным результатом соперничества.
Теперь обратимся к отличию торможения и ограничения
эго. Человек, страдающий от невротического подавления,
защищается от перевода в действие некоего запрещенного
инстинктивного импульса, то есть от высвобождения не
85
удовольствия через некоторую внутреннюю опасность.

Даже когда тревога и защита, как в случае фобии, кажутся
связанными с внешним миром, он в действительности боит
ся собственных внутренних процессов. Он избегает ходить
по улицам, чтобы не подвергаться искушениям, которые
прежде осаждали его. Он обходит стороной животных, вы
зывающего у него тревогу, чтобы защититься не от живот
ного как такового, а от внутренних агрессивных тенденций,
которые эта встреча способна пробудить, и от последствий
этого. В ограничении эго, с другой стороны, неприятные
внешние впечатления в настоящем отвергаются, потому
что они могут оживить схожие впечатления из прошлого.
Возвращаясь к нашему сравнению механизмов вытеснения
и отрицания, можно сказать, что различие между подавле
нием и ограничением эго состоит в том, что в первом случае
эго защищается от собственных внутренних процессов, а во
втором — от внешних стимулов.
Изданного фундаментального разграничения вытекают
и другие отличия между этими двумя психическими ситу
ациями. За каждой невротически подавленной активно
стью лежит инстинктивное желание. Упорство, с которым
каждый отдельный импульс ид стремится достичь своей
цели, преобразует простой процесс подавления в ф икси
рованный невротический симптом, который представляет
постоянны й конф ликт между желанием ид и защ итой,
выстроенной эго. Пациент расходует в этой борьбе свою
энергию; его импульсы ид присоединяются, подвергнув
шись незначительной модификации, к желанию считать,
говорить публично, играть на скрипке или чему бы то ни
было другому, в то время как эго с тем же постоянством пре
пятствует выполнению его желания или, в крайнем случае,
исполняет его в искаженной форме.
Когда ограничение эго происходит вследствие объек
тивной тревоги или неудовольствия, нет такой фиксации
на прерванной деятельности. Акцент здесь направляется не
на деятельность как таковую, а на неудовольствие или удо
вольствие, которое она вызывает. Стремясь к удовольствию
и пытаясь избежать неудовольствия, эго использует все
свои способности. Оно отбрасывает те виды деятельности,
86
которые сопровождаются неудовольствием и тревогой, и в

дальнейшем отказывается заниматься ими. Отсекаются це
лые области интересов, и если опыт эго был неудачным, оно
устремляет всю свою энергию в прямо противоположном
направлении. Таким примером является случай маленького
футболиста, обратившегося клитературе, и случай малень
кой танцовщицы, чье разочарование привело к тому, что она
стала успешной ученицей. Конечно, в этих случаях эго не
генерирует новые способности, оно просто использует те,
которыми уже обладает.
Как метод избегания неудовольствия, ограничение эго,
подобно различным формам отрицания, не входит в сферу
психологии неврозов, а является нормальной стадией в раз
витии эго. Будучи молодым и гибким, эго компенсирует уход
из одной сферы деятельности превосходством в другой, на
которой концентрируется. Но когда оно становится ригид
ным или нетерпимым к неудовольствию, оказываясь, таким
образом, навязчиво фиксированным на способе избегания,
его отход наказывается нарушением развития. Сдавая одну
позицию за другой, оно становится односторонним, теряет
слишком много интересов и может добиться лишь очень
незначительных достижений.
В теории образования значимость направленности дет
ского эго на избегание неудовольствия была недооценена,
и это выразилось в несостоятельности многих образова
тельных экспериментов последних лет. Современный под
ход должен предоставить растущему эго ребенка большую
свободу действий и, прежде всего, позволять ему свободно
выбирать вид деятельности и интересы. Подразумевается,
что таким образом эго будет более развитым и освоит раз
личны формы сублимации. Но дети в латентный период
могут придавать большее значение избеганию тревоги и
неудовольствия, чем прямому или косвенному удовлетво
рению инстинкта. Во многих случаях при недостаточном
внешнем руководстве их выбор занятия определяется не
их особыми талантами и способностями к сублимации, а
надеждой максимально быстро защитить себя от тревоги и
неудовольствия. К удивлению педагога, результатом свобо
ды выбора в таких случаях оказывается не расцвет личности,
87
а обеднение эго.
Такие защитные меры от объективного неудовольствия
и опасности, как те три, которые я использовала в качестве
иллюстрации в этой главе, представляют собой профилак
тику невроза, предпринимаемую эго на свой страх и риск.
Чтобы избежать страдания, оно препятствует развитию
тревоги и деформирует себя. Кроме того, защитные меры,
которые оно выбирает, — будь то бегство от физического
мастерства к интеллектуальным достижениям, или наце
ленность женщ ины на то, чтобы стать равной с мужчина
ми, или ограничение круга общения только более слабыми
— являются уязвимыми в дальнейшем для разного рода
атак извне. Человек может столкнуться с необходимостью
изменить свой образ жизни вследствие какого-то несча
стья, такого, как утрата объекта любви, болезнь, бедность
или война, и тогда эго обнаружит, что снова вынуждено
противостоять исходной ситуации тревоги. Утрата при
вычной защиты от тревоги, как фрустрация некоего при
вычного способа удовлетворения инстинкта, может стать
непосредственной причиной невроза.
Дети все еще настолько зависимы от других людей, что
подобные основания формирования невроза могут быть
созданы или устранены действиями взрослых. Ребенок,
который не обучается ничему и проводит время, просто на
блюдая или рисуя в школе, где практикуется свободный ме
тод преподавания, становится «подавленным» при строгом
режиме. Твердое настаивание других людей на выполнении
какой-либо неприятной деятельности может заставить его
стать фиксированным на ней, но тот факт, что он не мо
жет избежать неудовольствия, заставит его искать новые
способы справиться с этой ситуацией. С другой стороны,
даже полностью сформированное подавление или симптом
могут быть изменены, если обеспечена внешняя защита.
Мать, которая испытывает тревогу, и самолюбие которой
оказывается ущемлено в связи с отклонением у ее ребенка,
будет защищать его и ограждать от неприятных внешних
ситуаций. Но это означает, что ее отношение к симптому
ребенка схоже с отношением страдающего фобией пациен
та к своим приступам тревоги: искусственно ограничивая
88
свободу действий ребенка, она позволяет ему обратиться

в бегство и избежать страдания. Эти совместные усилия
матери и ребенка, направленные на то, чтобы защитить
ребенка от тревоги и неудовольствия, вероятно, приведут к
исчезновению симптомов, столь характерных для детских
неврозов. В таких случаях невозможно объективно оценить
серьезность симптоматики ребенка до тех пор, пока он не
будет лишен своей защиты.
ЧАСТЬ III. ПРИМЕРЫ ДВУХ

ТИПОВ ЗАЩИТЫ
Глава 9. Идентификация с
агрессором
Сравнительно легко обнаружить защитные механизмы,
к которым обычно прибегает эго, когда каждый из них ис
пользуется отдельно и в противостоянии с некой конкрет
ной опасностью. Когда мы сталкиваемся с отрицанием,
мы знаем, что это реакция на внешнюю опасность; когда
имеет место вытеснение, — эго борется с инстинктивным
стимулом. Значительное внешнее сходство между пода
влением и ограничением эго не позволяют судить столь же
определенно, являются ли эти процессы частью внешнего
или внутреннего конфликта. Ситуация становится еще
более запутанной в случае комбинации защитных мер или
когда тот же самый механизм иногда используется по отно
шению к внутренней, а иногда — внешней силе. Хорошей
иллюстрацией обеих этих сложностей является процесс
идентификации. Поскольку это один из факторов развития
суперэго, он способствует овладению инстинктом. Но, как
я надеюсь показать далее, имеют место случаи, когда иден
тификация сочетается с другими механизмами, образуя одно
из самых мощных средств эго в его действиях с внешними
объектами, вызывающими тревогу.
Август Айхорн рассказывает, что, будучи консультантом
в комиссии по работе с трудными детьми, он имел дело с
мальчиком из начальной школы, которого привели к нему
91
Часть III. Примеры двух типов защиты
из-за привычки гримасничать. Учитель жаловался, что

поведение мальчика, когда его критиковали или бранили,
было несколько ненормальным. В таких случаях он строил
гримасы, которые заставляли весь класс смеяться. По мне
нию учителя, мальчик либо сознательно насмехался над
ним, либо подергивания его лица были вызваны каким-то
тиком. Его слова тут же получили подтверждение, потому
что мальчик начал гримасничать во время консультации,
но, когда учитель, мальчик и психолог оказались вместе,
ситуация разъяснилась. Наблюдая внимательно за обоими,
Айхорн увидел, что гримасы мальчика были просто карика
турой сердитого выражения лица учителя и что он, ожидая
получить выговор от последнего, пытался справиться со
своей тревогой, непреднамеренно подражая ему. Мальчик
идентифицировал себя с гневом учителя и копировал вы
ражение его лица во время речи, хотя эта имитация не была
осознанной. Через свои гримасы он уподоблялся или иден
тифицировался с угрожающим внешним объектом.
Мои читатели вспомнят случай с маленькой девочкой,
которая пыталась посредством магических жестов спра
виться с унижением, связанным с завистью к пенису. Этот
ребенок преднамеренно и сознательно использовал меха
низм, к которому мальчик прибегал неосознанно. Дома
она боялась пройти через темный зал из-за страха перед
привидениями. Однако она неожиданно нашла способ,
который позволил ей сделать это: она стала передвигаться
через зал, делая разные необычные жесты. Некоторое вре
мя спустя она торжественно рассказала своему младшему
брату секрет того, как она справилась со своей тревогой.
«Не стоит ничего бояться в зале, — сказала она, — нужно
только притвориться, что ты — привидение, которое могло
бы тебе встретиться». Это показывает, что ее магические
жесты представляют собой движения, которые, как она
полагала, делают привидения.
Мы могли бы счесть такой тип поведения просто осо
бенностью двух детей, случаи которых я описала, но в дей
ствительности это один из самых естественных и широко
распространенных способов поведения примитивного эго,
который давно известен тем, кто занимается исследованием
92
Глава 9. Идентификация с агрессором
примитивных способов призыва и изгнания духов и древних

религиозных церемоний. Кроме того, есть много детских
игр, в которых через превращение предмета в угрожающий
объект, тревога трансформируется в приятное чувство без
опасности. Это еще один угол зрения, под которым можно
изучать игры с перевоплощением, в которые любят играть
дети.
При этом ф изическая имитация антагониста пред
ставляет собой ассимиляцию лишь одного аспекта слож
ного переживания тревоги. Мы знаем из многочисленных
наблюдений, что необходимо справиться и с другими его
аспектами.
Ш естилетний пациент, на случай которого я уже не
сколько раз ссылалась, должен был несколько раз посетить
дантиста. Вначале все шло гладко; лечение не причиняло
ему боли, он торжествовал, его забавляла сама мысль, что
кто-то может бояться зубного врача. Но однажды мой ма
ленький пациент пришел ко мне в очень плохом настроении.
Дантист причинил ему боль. Он был злым и недружелюб
ным и вымещал свои чувства на предметах, находящихся в
моей комнате. Его первой жертвой стал кусок индийского
каучука. Он хотел, чтобы я отдала ему этот кусок, а когда
я отказалась, взял нож и попытался разрезать его попо
лам. Затем он захотел получить большой клубок веревки.
Его он тоже попросил отдать ему, и ярко обрисовал мне,
какие замечательные поводки он сделает из нее для своих
животных. Когда я отказалась отдать ему весь клубок, он
снова взял нож и отрезал от него большой кусок. Но он не
использовал веревку, вместо этого, спустя несколько минут,
он начал разрезать ее на мелкие кусочки. Наконец он бросил
клубок в сторону и обратил свое внимание на карандаши
и стал настойчиво, не покладая рук, затачивать их, ломая
кончики и затачивая снова. Было бы неверно сказать, что
он играл «в дантиста». Реального перевоплощения в зубного
врача не было. Ребенок идентифицировал себя не с лично
стью агрессора, а с его агрессией.
В другой раз этот маленький мальчик пришел ко мне
сразу после того, как с ним случилось небольшое проис
93
шествие. Он участвовал в игре, которая проходила во дворе

школы, и на полном ходу налетел на кулак преподавателя
физкультуры, который тот случайно выставил перед собой.
Губа моего маленького пациента кровоточила, лицо было в
слезах, и он пытался скрыть оба этих факта, загораживаясь
руками словно ширмой. Я пыталась утешить и успокоить
его. Он находился в мрачном настроении, когда уходил от
меня, но, появивш ись на следующий день, он держался
очень прямо, и был полностью экипирован. На голове у
него была военная каска, сбоку висел игрушечный меч, а в
руке он держал пистолет. Когда он заметил мое удивление,
вызванное этой переменой, он сказал просто: «Я хотел,
чтобы эти вещи были на мне, когда я буду играть с вами».
Однако он не стал играть, вместо этого он сел и написал
письмо своей матери: «Дорогая мамочка, пожалуйста, по
жалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пришли мне складной
нож, который ты обещала мне, и не жди до Пасхи!».
В этом случае мы также не можем сказать, что он ис
полнял роль учителя, от руки которого пострадал, чтобы
совладать с переживанием тревоги. Но он и не имитировал
его агрессию. Оружие и амуниция, будучи признаками му
жественности, очевидно, символизировали силу учителя и,
подобно атрибутам отца в фантазиях о животных, помогли
ребенку идентифицировать себя с мужественностью взрос
лого и так защититься от нарциссического унижения или
от реальных неудач.
Примеры, которые я до сих пор приводила, иллюстриру
ют процесс, с которым мы знакомы достаточно хорошо. Ре
бенок интроецирует некоторые качества объекта тревоги и
таким образом ассимилирует переживание тревоги, которой
он только что подвергся. Здесь механизм идентификации
или интроекции объединен с еще одним важным механиз
мом. Исполняя роль агрессора, принимая его атрибуты или
имитируя его агрессию, ребенок превращается из человека,
которому угрожают, в человека, который несет угрозу. В
работе «По ту сторону принципа удовольствия» (S. Freud,
1920) значение этого изменения от пассивной к активной
роли как средства ассимиляции неприятного или травма
тического опыта в детстве, обсуждается довольно детально.
94
«Если врач осматривал горло ребенка или выполнил некую

незначительную операцию, мы можем быть уверены, что
это пугающее событие, вероятно, в ближайшее время ста
нет предметом игры, но мы не должны упускать тот факт,
что имеет место удовольствие, проистекающее из другого
источника. Поскольку ребенок переходит от пассивности
переживания к активности игры, он переносит неприят
ный опыт на одного из своих товарищей по игре и мстит,
таким образом, тому, кого этот последний замещает». То,
что справедливо по отношению к игре, справедливо и по
отношению к другому типу детского поведения. В случае с
мальчиком, который гримасничал, и маленькой девочкой,
практиковавшей магию, неясно, что, в конце концов, про
изошло с угрозой, с которой они идентифицировались, но
в случае плохого настроения другого маленького мальчика
агрессия, перенесенная от дантиста и преподавателя ф из
культуры, была направлена против мира в целом.
Этот процесс трансформации представляется нам еще
более любопытным, когда тревога соотносится не с неким
событием из прошлого, а с чем-то ожидаемым в будущем.
Я вспоминаю мальчика, у которого была привычка ярост
но звонить в звонок на двери детского дома, в котором он
жил. Как только дверь открывалась, он начинал громко
ругать горничную за то, что она была так медлительна и не
слышала звонка. В промежутке между звонком и присту
пом злости он испытывал тревогу: как бы его не отругали
за то, что он такой невоспитанный и звонит так громко.
Он набрасывался на служанку, прежде чем она успевала
пожаловаться на его поведение. Горячность, с которой он
бранил ее, — профилактическая мера — указывала на интен
сивность его тревоги. Его агрессивность была направлена
на конкретного человека, от которого он ожидал агрессии,
а не на какой-либо замещающий объект. Реверсия ролей
атакующего и атакуемого была в данном случае доведена
до логического завершения.
Ж енни Вельдер дала яркое описание этого процесса у
пятилетнего мальчика, которого она наблюдала38. Когда в
процессе анализа предстояло коснуться темы мастурбации
и связанных с ней фантазий, мальчик, который обычно был
95
застенчивым и сдержанным, стал отчаянно агрессивным.

Его обычно пассивное отношение исчезло, и не осталось
и следа от его женственных черт. Во время сеанса анализа
он изображал рычащего льва, и нападал на аналитика. Он
носил с собой прут и играл в Крампуса3839, размахивал им
на лестнице, в своем доме и в моей комнате. Его бабушка
и мать жаловались, что он пытался ударить их по лицу.
Беспокойство матери достигло предела, когда он начал
размахивать кухонными ножами. А нализ показал, что
агрессивность ребенка не может рассм атриваться как
указание на то, что был снят запрет на какие-то инстин
ктивные импульсы. До высвобождения его маскулинных
тенденций было еще далеко. Он просто страдал от трево
ги. Выведение в сознание и необходимое признание его
бывших и недавних сексуальных действий пробудили в
нем ожидание наказания. В соответствии с его опытом,
взрослые сердились, когда обнаруживали, что ребенок за
нимается такими вещами. Они кричали на него, давали ему
оплеухи или били розгами; возможно, они могли бы даже
отрезать какую-то его часть ножом. Когда мой маленький
пациент принял на себя активную роль, рыча, как лев и
размахивая прутом и ножом, он драматизировал и пред
восхищал наказание, которого боялся. Он интроецировал
агрессию взрослых, в глазах которых видел себя винова
тым, и, сменив пассивную роль на активную, направил
свои агрессивные действия против этих людей. Каждый
раз, когда он подходил к тому, чтобы сообщить мне то, что
он считал опасным материалом, его агрессивность возрас
тала. Но, как только его запретные мысли и чувства прорва
лись и были обсуждены и интерпретированы, он перестал
нуждаться в том, чтобы носить прут Крампуса, который до
этого он неизменно таскал с собой, и оставил его у меня
дома. Его навязчивое желание бить других исчезло вместе
с тревожным ожиданием, что побьют его самого.
38 Устное сообщение на Венском семинаре по лечению детей (см.: К.

Hall, 1946).
39 Чёрт, сопровождавший св. Н иколая и наказывавш ий непослушных
детей.
96
«Идентификацию с агрессором» мы ни в коем случае

не считаем необычным явлением в нормальном развитии
суперэго. Когда два мальчика, случаи которых я описала,
идентифицировали себя с угрозой наказания со стороны
старших, они сделали важный шаг к формированию этой
инстанции: они интернализовали критику своего поведе
ния, исходящую от других людей. Когда ребенок постоянно
повторяет этот процесс интернализации и интроецирует
качества тех, кто ответственен за его воспитание, делая
черты их характера и мнения своими собственными, он
все время предоставляет материал, из которого может
формироваться суперэго. Но на этом этапе ребенок еще
не признает искренне эту инстанцию. Интернализованная
критика еще не преобразуется немедленно в самокритику.
Как мы видели в приведенных мною примерах, она еще
отделена от предосудительного поведения ребенка и воз
вращается во внешнее окружение. Посредством нового за
щитного процесса, идентификация с агрессором сменяется
активным нападением на внеш ний мир.
Приведу более сложный пример, который, возможно,
прольет свет на это новое развитие защитного процесса.
Один мальчик, когда развитие его эдипова комплекса до
стигло пика, использовал этот особый механизм, чтобы
справиться с фиксацией на своей матери. Его прекрасные
отнош ения с ней были нарушены вспышками негодова
ния. Он с жаром упрекал ее по самым разным поводам, но
одно таинственное обвинение постоянно повторялось: он
бесконечно жаловался на ее любопытство. Легко увидеть
первый шаг в проработке его запрещенных аффектов. В его
фантазии мать знала о его либидозном чувстве к ней и с
негодованием отвергала его знаки внимания. Ее негодова
нием активно воспроизводилось в его собственных взрывах
негодования по отношению к ней. Однако в отличие от
пациента Ж енни Вельдер он упрекал ее не абстрактно, а
именно в любопытстве. Анализ показал, что это любопыт
ство было элементом инстинктивной жизни не его матери,
а его собственной. Из всех компонентов инстинктивных
проявлений, вплетенных в его отношения с ней, справиться
97
с импульсом скопофилии40было сложнее всего. Реверсия

ролей было полной. Он присвоил негодование своей матери
и взамен приписал ей собственное любопытство.
В определенные моменты сопротивления молодая па
циентка имела обыкновение горько упрекать аналитика в
скрытности. Она жаловалась, что аналитик была слишком
закрытой, приставала к ней с вопросами на личные темы
и расстраивалась, когда не получала ответа. Затем упреки
прекращались, но спустя короткий промежуток времени
возобновлялись, всегда в стереотипной и, по-видимому,
автоматической манере. В этом случае мы также можем
обнаружить в психическом процессе две фазы. Время от
времени из-за определенного подавления, которое пре
пятствовало ее вербальным выражениям, пациентка сама
сознательно вытесняла некий очень личны й материал.
Она знала, что таким образом нарушает основное правило
анализа, и ожидала, что аналитик будет упрекать ее. Она
интроецировала воображаемый упрек и, приняв актив
ную роль, обратила упрек на аналитика. Ее фазы агрессии
точно совпадали по времени с ее фазами скрытности. Она
критиковала аналитика за тот недостаток, за который сама
заслуживала порицания. Ее собственное скрытное поведе
ние воспринималось как предосудительное поведение со
стороны аналитика.
Другая молодая пациентка имела привычку периоди
чески испытывать приступы ожесточенной агрессивности.
Объектами этих вспышек в равной степени были ее роди
тели, я и другие, менее близкие ей люди. В особенности
она негодовала по двум поводам. Во-первых, во время
этих фаз у нее возникало чувство, что люди скрывают от
нее некую тайну, известную всем, кроме нее, и ее мучило
желание узнать, что же это. Во-вторых, она была глубоко
разочарована недостатками всех своих друзей. Как и в слу
чае, приведенном выше, в котором периоды, когда паци
ентка воздерживалась от выражения материала, совпадали
с периодами жалоб на скрытность аналитика, агрессивные
фазы этой пациентки наступали автоматически всякий
40 Любовь к рассматриванию. — Прим. ред.
98
раз, как только ее вытесненные фантазии о мастурбации,

не осознаваемые ею самой, готовы были прорваться в ее
сознание. Осуждение, направленное ею на объекты любви
соответствовало порицанию, которого она ожидала от них
в связи со своей детской мастурбацией. Она полностью
идентифицировалась с этим осуждением и обратила его на
внешний мир. Тайна, которую все от нее скрывали, была
тайной ее собственной мастурбации, которую она скрывала
не только от других, но и от себя. Здесь также агрессивность
пациентки соотносилась с агрессивностью других людей,
а ее тайна была отражением ее собственного вытеснения.
Эти три примера дали нам некоторое представление о
происхождении этой особой фазы в развитии функциони
рования суперэго. Даже после того как внешняя критика
была интроецирована, угроза наказания и совершенный
проступок еще не связываются в психике пациента. В то
время как критика интернализуется, проступок экстер-
нализуется. Это означает, что механизм идентификации с
агрессором дополняется другой защитной мерой, а именно,
проекцией вины.
Эго, которое при помощи защитного механизма про
екции развивается в этом направлении, интроецирует ав
торитеты, со стороны которых оно подвергается критике,
и включает их в суперэго. Тогда оно становится способным
проецировать запретные импульсы вовне. Его нетерпимость
по отношению к другим людям предваряет строгость по
отношению к себе. Эго знает нечто, что расценивается как
достойное порицания, но защищается посредством этого
защитного механизма от неприятной самокритики. Сильное
недовольство чьим-либо проступком является предш е
ственником и заменителем чувства вины по отношению к
себе. Интенсивность негодования возрастает автоматиче
ски, когда возникает угроза восприятия собственной вины.
Эта стадия развития суперэго — своего рода предваритель
ная фаза морали. Подлинная мораль возникает тогда, когда
интернационализованная критика, уже воплощ енная в
стандарт, насаждаемый суперэго, совпадает с осознанием
эго собственной ошибки. С этого момента строгость супе
рэго обращается внутрь, а не наружу, и человек становится
99
менее нетерпимым по отношению к другим людям. Но как

только суперэго достигает этой стадии развития, эго при
ходится выдерживать острейшее чувство неудовольствие,
вызываемое самокритикой и чувством вины.
Вероятно, многие люди задерживаются на промежу
точной стадии развития суперэго и никогда не завершают
до конца интернализацию процесса критики. Хотя они
воспринимают собственную вину, все же продолжают быть
особенно агрессивными по отношению к другим людям. В
таких случаях суперэго занимает по отношению к другим
столь же строгую позицию, что и позиция суперэго по от
ношению к собственному эго пациента при меланхолии.
Возможно, когда развитие суперэго подвергается подобной
задержке, это указывает на неудачное начало развития ме
ланхолического состояния.
«Идентификация с агрессором» представляет, с одной
стороны, предварительную фазу развития суперэго, а с дру
гой — промежуточную стадию развития паранойи. С первой
ее сближает механизм идентификации, а со второй — меха
низм проекции. В то же время идентификация и проекция
относятся к нормальной деятельности эго, и их результаты
сильно различаются в зависимости от материала, который
они задействуют.
Особая комбинация интроекции и проекции, которую
мы обозначили термином «идентификация с агрессором»,
может быть отнесена к норме лишь постольку, поскольку
эго использует этот механизм в своем противостоянии авто
ритету, то есть в сочетании с усилиями, направленными на
борьбу с объектом тревоги. Это защитный процесс, который
перестает быть безобидным и становится патологическим,
когда переносится в личную жизнь человека. Когда муж
перекладывает на жену собственные импульсы к измене, а
затем с жаром упрекает ее в неверности, он в действительно
сти интроецируетее упреки и проецирует часть своего ид41.
Его намерение, однако, состоит том, чтобы защитить себя
не от агрессии извне, а от разрушения внешними силами его
позитивной либидозной фиксации на ней. Соответственно,
результат отличается. Вместо агрессивного отнош ения к
некоторым бывшим внешним противникам пациент раз
100
вивает навязчивую фиксацию на своей жене, и эта фиксация

приобретает форму спроецированной ревности.
Когда механизм проекции используется как защита от
гомосексуальных импульсов, он объединяется с другими
механизмами. Обращение в противоположность (в данном
случае обращение любви в ненависть) завершает то, что
начали интроекция и проекция, а результат — развитие
параноидальных идей. В любом случае — идет ли речь о
защите от гетеросексуальных или от гомосексуальных им
пульсов — проекция больше не является произвольной.
Выбор эго заготовки для своих бессознательных импульсов
определяется «материалом восприятия, который разоблача
ет такие же бессознательные побуждения другой стороны»
(S. Freud, 1922).
С теоретической точки зрения, анализ процесса «иден
тификации с агрессором» помогает нам дифференцировать
различные способы использования определенных защит
ных механизмов; практически это позволяет нам отличать
приступы тревоги в переносе от вспышек агрессии. Когда
анализ выводит в сознание пациента истинные бессозна
тельные агрессивные импульсы, сдерживаемый аффект
будет искать выход через абреакцию в переносе. Но если
его агрессия берет начало в идентификации с тем, что, как
он полагает, является нашей критикой, попытки «дать ей
выход через действие» и «разрядить» ее, не дадут никакого
эффекта. Пока бессознательные импульсы находятся под
запретом, агрессия возрастает и исчезает, когда, как в слу
чае маленького мальчика, признавшегося в мастурбации,
исчезает страх перед наказанием и перед суперэго.
Глава 10. Форма альтруизма

Следствием механизма проекции является нарушение
связи между воображаемыми репрезентациями опасных
инстинктивных импульсов и эго. В этом он больше всего
напоминает процесс вытеснения. Другие защитные процес
сы, такие, как смещение, обращение в противоположность 41
41С р.: F reu d S. Som e neurotic m echanism s in jealousy, paranoia and
homosexuality. 1922.
101
или обращение против себя, воздействуют непосредственно

на инстинктивный процесс: вытеснение и проекция просто
препятствуют его восприятию. В процессе вытеснения не
желательную идею выталкивают назад в ид, в то время как
при проекции она переносится во внешний мир. Еще один
момент, в котором проекция сходна с вытеснением — то,
что она не связана с какой-либо конкретной тревожной
ситуацией, но может быть в равной степени мотивирована
объективной тревогой, страхом перед суперэго и инстин
ктивной тревогой. Представители английской школы пси
хоанализа утверждают, что в самые первые месяцы жизни,
еще до того, как будет иметь место вытеснение, младенец
уже проецирует свои первые агрессивные импульсы, и что
этот процесс имеет первостепенную важность для форми
рующегося у ребенка представления об окружающем мире
и направлении, в котором развивается его личность.
Во всяком случае, использование механизма проекции
является довольно естественным для эго маленьких детей
в течение самого раннего периода развития. Они исполь
зуют его как средство отрицания собственных действий и
желаний, когда они становятся опасными, и для возложе
ния ответственности на некоего внешнего агента. Ребенок,
который кажется странным, животное, даже неодушевлен
ные предметы в равной степени подходят детскому эго для
избавления от собственных недостатков. Для него совер
шенно нормально постоянно избавляться таким образом
от запрещенных импульсов и желаний, направляя их на
других людей. Если эти желания влекут за собой наказание
со стороны старших, эго предлагает в качестве мальчика
для битья людей, на которых оно их спроецировало; с дру
гой стороны, если проекция была вызвана чувством вины,
вместо того, чтобы критиковать себя, эго обвиняет других.
В любом случае оно отделяет себя от своих агентов и стано
вится крайне нетерпимым к ним в своих суждениях.
Механизм проекции нарушает наши человеческие от
ношения, когда мы проецируем собственную ревность и
приписываем другим людям наши агрессивные импульсы.
Но он может работать и в другом ключе, позволяя нам
формировать позитивные связи, и таким образом укре-
102
Глава 10. Форма альтруизма
плять наши отношения друг с другом. Эта нормальная и

менее заметная форма проекции может быть описана как
«альтруистическое подчинение»42 наших инстинктивных
импульсов в пользу других людей.
Следующий пример пояснит, что я имею в виду
Молодая гувернантка в ходе анализа сообщила, что,
будучи ребенком, была одержима двумя идеями: она хотела
иметь красивую одежду и много детей. В своих фантазиях
она была почти полностью поглощена картиной осущест
вления этих двух желаний. Но было очень много другого,
что ей тоже хотелось иметь — она хотела иметь и делать все,
что имели и делали ее более взрослые друзья; в действитель
ности она даже хотела делать все лучше, чем они и мечтала,
чтобы все восхищались ее умом. Ее бесконечное «Я тоже!»
страшно досаждало старшим. Это было характерно для ее
желаний, которые были неотложными и неутолимыми.
Что особенно поражало в ней взрослой — это ее скром
ный характер и умеренность требований, предъявляемых
к жизни. Когда она начала анализ, она была незамужней и
бездетной, а ее одежда выглядела неприметной и поношен
ной. Она проявляла незначительные признаки зависти и
амбициозности, и конкурировала с другими людьми, только
если была вынуждена делать это под влиянием внешних
обстоятельств. Первое, что бросалось в глаза, это то, что
она, как это часто бывает, развивалась в направлении, прямо
противоположном тому, в котором она двигалась в детстве,
и что ее желания были вытеснены и замещены в сознании
формированием реакций (скромность вместо стремления к
восхищению и непритязательность вместо амбициозности).
Можно было предположить, что вытеснение было вызвано
запретом на сексуальность, распространившимся с ее экс
гибиционистских импульсов и желания иметь детей на всю
ее инстинктивную жизнь.
Но в тот период, когда я познакомилась с ней, в ее
поведении были особенности, которые противоречили
такому впечатлению. Когда ее жизнь была исследована
более детально, стало ясно, что ее исходные желания были
42 Нем.: altruistische abtretung. Термин был предложен Э. Бибрингом
(Edward Bibring).
103
выражены в такой манере, которая казалась невозможной,

если бы имело место вытеснение. Отрицание собственной
сексуальности не мешало ей интересоваться деталями лич
ной жизни ее подруг и коллег. Она с энтузиазмом выполняла
роль свахи, и ей было доверено много любовных дел. Хотя
она не заботилась о собственной одежде, она проявляла
живой интерес к одежде своих друзей. Будучи бездетной,
она была предана чужим детям, на что указывала и вы
бранная ею профессия. Она проявляла озабоченность тем,
чтобы у ее друзей было достаточное количество одежды,
способной привлечь к ним внимание, и чтобы у них были
дети. Точно так же, несмотря на скромное поведение, она
проявляла честолюбие, когда выносила суждения о мужчи
нах, которых любила, и с интересом следила за их карьерой.
Выглядело так, будто ее собственная жизнь была полностью
лишена интересов и желаний; до того, как начался анализ,
она была совершенно лишена каких-либо событий. Вместо
того чтобы прилагать усилия для достижения собственных
целей, она расходовала свою энергию на заботу о людях.
Она жила жизнью других людей вместо того, чтобы обрести
собственный жизненный опыт.
Анализ ее отнош ений с матерью и отцом в период
детства отчетливо показал характер происшедшей с ней
внутренней трансформации. Ее раннее отречение от ин
стинкта привело к формированию исключительно строгого
суперэго, которое лишило ее возможности удовлетворять
собственные желания. Ее желание пениса, с ответвлениями
в форме честолюбивых мужских фантазий, подверглось за
прету, также как и ее женское желание иметь детей и жела
ние показать себя голой или в красивой одежде своему отцу
и вызвать у него восхищение. Но эти импульсы не были
вытеснены: она нашла для них агентов во внешнем мире,
которые служили бы своего рода контейнерами для них.
Тщеславие ее подруг послужило опорой для проекции ее
собственного тщеславия, ее либидозные желания и често
любивые фантазии были аналогичным образом размещены
во внешнем мире. Она спроецировала свои ставшие запре
щенными инстинктивные импульсы на других людей также,
как пациенты, которых я описывала в предыдущей главе.
104
Единственное отличие заключалось в том, как впоследствии

обращались с этими импульсами. Пациентка не отделяла
себя от своих агентов, а идентифицировалась с ними. Она
демонстрировала понимание их желаний и чувствовала
чрезвычайно сильную связь между этими людьми и собой.
Ее суперэго, осудившее определенный инстинктивны й
импульс, когда он имел отношение к ее собственному эго,
было удивительно терпимо к нему, когда он проявлялся
у других людей. Она удовлетворяла свои инстинкты, со
участвуя в их удовлетворении другими, используя для этой
цели механизмы проекции и идентификации43. Установка,
выражающаяся в скромности, которую ее заставил принять
запрет на проявление собственных импульсов, когда это
было в ее интересах, исчезала, когда вставал вопрос о вы
полнении тех же самых желаний после того, как они были
спроецированы на других. Подчинение ее инстинктивных
импульсов в пользу других людей имело, таким образом,
эгоистическое значение, но ее усилия, направленные на
удовлетворение импульсов других, нельзя назвать иначе
как альтруистическое поведение.
Передача собственных желаний другим людям была
характерна для всей ее жизни и очень ясно прослеживалась
в анализе небольших отдельных эпизодов. Например, в
возрасте тринадцати лет она тайно влюбилась в друга своей
старшей сестры, который ранее был объектом ее ревности.
У нее была идея, что иногда он предпочитает ее сестре, и
она всегда надеялась, что он даст ей знак, свидетельству
ющий о его любви к ней. Однажды, как это часто бывало
прежде, она столкнулась с пренебрежением. Однажды ве
чером молодой человек неожиданно позвонил и пригласил
ее сестру на прогулку. В процессе анализа пациентка очень
отчетливо вспомнила, как она сначала почувствовала себя
парализованной от разочарования, но потом вдруг начала
суетиться, чтобы помочь сестре подготовиться к прогулке.
За этим занятием пациентка почувствовала себя совершен
но счастливой и совсем забыла, что развлекаться идет не
она, а ее сестра. Она спроецировала свое желание любви
43Ср. с понятием «сочувствующей» идентификации и комментариями
П. Федерна по этому поводу (Р. Federn, 1936).
105
и стремление к восхищению на свою соперницу и, иден

тифицировавш ись с объектом своей зависти, насладилась
выполнением своего желания.
Она проходила через этот же процесс, когда речь шла
скорее о фрустрации, чем об исполнения желания. Она лю
била давать детям, находящимся под ее ответственностью,
что-нибудь вкусненькое. Однажды мать отказалась дать
своему ребенку какое-то лакомство. Хотя сама пациентка,
в общем, не получала удовольствия от еды, отказ матери ее
страшно возмутил. Она так остро восприняла фрустрацию
ребенка, словно он был ее собственным, так же, как ранее
она наслаждалась опосредованно исполнением желания
своей сестры. То, что она делала для других людей, совер
шенно очевидно, позволяло ей беспрепятственно исполнять
собственные желания.
Эта особенность проявилась еще отчетливее в опыте
другой пациентки схожего типа. Молодая женщ ина, у ко
торой были особо дружеские отношения со свекром, очень
странно отреагировала на смерть свекрови. Она вместе с
другими женщинами из семьи взялась распределять вещи
покойной. В отличие от всех других, моя пациентка отказа
лась взять даже один предмет себе. Вместо этого она отложи
ла одно пальто в подарок кузине, которой оно было весьма
кстати. Сестра свекрови попыталась отрезать от этого пальто
меховой воротник для себя; и в этот момент пациентка,
будучи до этого была безразличной и незаинтересованной,
впала в ярость. Всю силу своей агрессии, обычно подавлен
ной, она обрушила на свою тетку и настояла в результате
на том, чтобы ее протеже получил то, что она решила ей
отдать. Анализ этого инцидента выявил, что пациентка не
взяла ничего из вещей свекрови из-за чувства вины. Взять
что-либо означало для нее исполнить желание и занять
место свекрови рядом со свекром. Поэтому она отказалась
от всех своих притязаний и от желания стать наследницей
своей «матери» в пользу кузины. Только после этого она
почувствовала всю силу желания и смогла настоять на его
исполнении, чего бы никогда не сделала, если бы речь шла
о ней самой. Суперэго, столь сурово относящееся к ее ин
стинктивному импульсу, допустило выполнение желания,
106
когда оно перестало быть связанным с эго пациентки. Когда

дело касалось выполнения желания другого человека, агрес
сивное поведение, которое до этого обычно подавлялось,
неожиданно стало приемлемым для эго.
Отметив такое сочетание проекции и идентификации,
используемое для защиты, мы можем заметить в повсед
невной жизни множество случаев, сходных с изложенными
выше. Например, молодая девушка, которая испытывала со
мнения по поводу собственного замужества, делала все, что
можно, чтобы устроить помолвку своей сестры. Пациент,
который страдал от навязчивого подавления, и не мог ис
тратить на себя ни копейки, не колеблясь, щедро тратился на
подарки. Другая пациентка, тревога которой препятствовала
реализации ее планов относительно путешествия, проявила
неожиданную настойчивость, убеждая друзей предпринять
его. Во всех этих случаях идентификация пациента с другом,
сестрой, получателем подарка выдает себя неожиданным
теплым чувством связи между ними, которая сохранялась
до тех пор, пока его собственное желание опосредованно
выполнялось. Шутки про «сводничестве старых дев» и о
«назойливых наблюдателях, для которых любая ставка не
достаточно велика»44, не устаревают. Передача собственных
желаний другому человеку и попытка обезопасить, таким
образом, их опосредованное выполнение, без сомнения,
сравнима с интересом и удовольствием, которые получает
человек, наблюдающий за игрой, в которой сам не делает
ставок.
Этот защитный процесс служит двум целям. С одной
стороны, он позволяет человеку проявлять дружеский
интерес к удовлетворению инстинктов других людей и,
таким образом, косвенно, несмотря на запрет суперэго,
удовлетворять свои собственные; с другой стороны, он
высвобождает сдерживаемую активность и агрессию, из
начально предназначенные для обеспечения удовлетво
рения инстинктивных желаний в собственных интересах.
П ациентка, которая не может пальцем пошевелить для
удовлетворения собственных оральных импульсов, может
44«Kiebitze, denen Kein Spiel zu hoch ist».
107
почувствовать возмущение при отказе матери удовлетво

рить желание своего ребенка, то есть, при ограничении
оральных импульсов кого-то другого. Невестка, которая
считала невозможным утверждать свои права в связи со
смертью свекрови, чувствовала, что допустимо изо всех
сил защищать символические права другого. Служащий,
который никогда не рискнул бы попросить о повышении
собственной зарплаты, осаждает руководство с требова
ниями удовлетворить аналогичный запрос своего коллеги.
Анализ подобных ситуаций показывает, что этот защитный
процесс берет начало в конфликте ребенка с родительской
властью по поводу формы удовлетворения инстинкта.
Агрессивные импульсы против матери, сдерживаемые до
тех пор, пока речь шла об удовлетворении собственных
желаний человека, получают выход, когда дело касается
чьих-то чужих желаний. Самый известный представитель
такого типа личности — человек, занимающ ийся благо
творительностью, который с предельной агрессивностью
и энергией требует деньги у одних людей, чтобы отдать их
другим. Вероятно, крайний случай такого рода — человек,
который во благо угнетаемого убивает угнетателя. Объек
том, на который направляется освобожденная агрессия,
неизменно является человек, наделенный властью, как
и тот, кто в детстве заставил человека отказаться от вы
ражения инстинкта.
Различные факторы определяют выбор объекта, в пользу
которого происходит отказ от инстинктивных импульсов.
Возможно, восприятия запрещенного импульса в другом
человеке оказывается достаточно, чтобы дать эго повод для
проекции. В случае пациентки, помогавшей распорядиться
имуществом свекрови, тот факт, что замещающая фигура
не была близкой родственницей, служил гарантией без
обидности ее желания, которое, будучи выражением заботы
пациентки о себе, представляло собой ее инцестуозные
импульсы. В большинстве случаев замещающая фигура
ранее была объектом зависти. Альтруистичная гувернантка
из моего первого примера перенесла собственные честолю
бивые мечты на своих друзей-мужчин, а свои либидозные
желания — на подруг. Первые наследовали ее привязанность
108
к отцу и старшему брату, которые были объектами ее зависти

к пенису, тогда как последние представляли сестру, на ко
торую в позднем периоде детства эта зависть была смещена
в форме зависти к ее красоте. Пациентка чувствовала, что,
будучи девушкой, она не сможет удовлетворить свои ам
биции, и что она не обладает особой красотой, чтобы быть
привлекательной для мужчин. Разочаровавшись в себе, она
сместила свои желания на объекты, которые, как она счи
тала, больше подходят для того, чтобы удовлетворить их. Ее
друзья-мужчины были для нее средством косвенно достичь
в профессиональной сфере того, что она сама не смогла
бы достичь никогда, а ее более красивые подруги делали
для нее то же самое в сфере любви. Ее альтруистическое
подчинение было способом преодолеть нарциссическое
самоуничижение.
Отказ от инстинктивных желаний в пользу объекта,
более подходящего для их реализации, часто определяет
отношение девушки к мужчине, которого она выбирает,
чтобы представлять ее — в ущерб подлинным объектным
отношениям. На основании этой «альтруистической» при
вязанности она ожидает, что он осуществит проекты, кото
рые, по ее убеждениям, она не способна реализовать в силу
своей половой принадлежности: например, она хочет, чтобы
он вкусил студенческой жизни, или получил определенную
профессию, или стал знаменитым или богатым вместо нее.
В таких случаях эгоизм и альтруизм могут быть смешаны в
самых разных пропорциях. Мы знаем, что родители иногда
делегируют своим детям собственные жизненные планы,
что является отчасти альтруистическим, а отчасти эгоисти
ческим действием. Как если бы они надеялись через детей,
которых считают более пригодными для этой цели, добиться
от жизни исполнения желаний, которые они сами были не
в состоянии реализовать. Возможно, даже исключительно
альтруистическое отношение матери к своему сыну в зна
чительной степени определено подобным подчинением
собственных желаний в пользу объекта, пол которого делает
его «более подходящим» для их осуществления. Успех муж
чины, действительно, во многом позволяет компенсировать
отказ женщин его семьи от их собственных притязаний.
109
Наиболее тонкое и детальное исследование такого

альтруистического подчинения мы можем найти в пьесе
Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Герой этой пьесы —
историческое лицо, французский дворянин XVII в., поэт и
гвардейский офицер, известный своим интеллектом и хра
бростью, но не имевший успеха у женщин из-за уродливого
носа. Он влюбился в свою прекрасную кузину Роксану, но,
сознавая свой физический недостаток, отказался от всякой
надежды завоевать ее сердце. Вместо того чтобы, используя
свои высокие навыки фехтовальщика, удерживать на рас
стоянии всех своих соперников, он отказывается от своих
любовных притязаний в пользу человека, более красивого,
чем он сам.
Пойдя на это отречение, он посвящает свою силу, хра
брость и ум службе этому более удачливому любовнику и
делает все, что может, чтобы помочь ему осуществить его
желание. Кульминационный момент пьесы — сцена ночью
под балконом ж енщ ины , которую любят оба мужчины.
Сирано подсказывает своему сопернику нужные слова,
чтобы завоевать ее. Затем он, пользуясь темнотой, занима
ет его место и говорит вместо него, забывая в пылу своей
речи, что ухаживает не он сам, и лишь в последний момент
снова занимает позицию уступившего, когда ухаживания
Кристиана, красавца-любовника, приняты и тот забирает
ся на балкон, чтобы обнять свою возлюбленную. Сирано
становится все более преданным своему сопернику и в
сражении старается спасти его жизнь, а не свою. Когда эту
замещающую фигуру у него отняла смерть, он чувствует, что
для него недопустимо пытаться добиться Роксаны. То, что
поэт изображает в «альтруизме» Сирано нечто большее, чем
необычную любовную историю, ясно из параллели, кото
рую он проводит между любовной жизнью Сирано и своей
судьбой как поэта. Подобно тому, как Кристиан ухаживает
за Роксаной с помощью стихов Сирано, такие писатели,
как Корнель, Мольер и Свифт, заимствуют целые сцены
из неизвестных произведений, тем самым укрепляя свою
славу. В пьесе Сирано смиряется с этой судьбой. Он готов
уступить свои слова как Кристиану, который красивее его,
110
так и Мольеру, который более одарен. Физический дефект,

который, как он думает, навлекает на него презрение, вы
зывает чувство, что другие лучше, чем он подходят для того,
чтобы реализовать его мечты.
В заключение коротко рассмотрим понятие альтруи
стического подчинения еще под одним углом, а именно в
его отношении к страху смерти. Любой, кто в значительной
мере спроецировал свои инстинктивные импульсы на дру
гих людей, не знаком с этим страхом. В момент опасности
его эго на самом деле не беспокоится за собственную жизнь.
Вместо этого оно испытывает чрезмерную озабоченность и
тревогу за жизнь своих объектов любви. Наблюдения пока
зывают, что эти объекты, безопасность которых так важна
для него, являются замещающими фигурами, на которые
он сместил свои инстинктивные желания.
Н апример, молодая гувернантка, случай которой я
описала, испытывала чрезвы чайно сильную тревогу за
своих подруг в период их беременности и во время родов. В
пьесе, на которую я ссылаюсь, Сирано ставит безопасность
Кристиана в момент сражения выше своей собственной.
Было бы ошибкой предполагать, что это — вытесненное со
перничество, прорывающееся в желании смерти, которое
затем отбрасывается. Анализ показывает, что как тревога,
так и отсутствие тревоги обусловлены скорее чувством
человека, что его собственная жизнь достойна сохране
ния лиш ь постольку, поскольку существует возможность
удовлетворения его инстинктов. Когда он отказывает в
реализации своим импульсам в пользу других людей, их
ж изни становятся для него дороже, чем его собственная.
Смерть замещающей фигуры означает — как смерть К ри
стиана означала для Сирано — утрату всякой надежды на
удовлетворение.
Только после анализа, заболев, молодая гувернантка
обнаружила, что мысль о смерти для нее болезненна. К ее
удивлению, она почувствовала, что страстно желает жить
долго, чтобы успеть обставить свой новый дом и сдать эк
замен, который обеспечит ее профессиональное продвиже
ние. Ее дом и экзамен означали, хотя и в сублимированной
111
форме, исполнение инстинктивны х ж еланий, которые

анализ позволил ей снова связать с собственной жизнью45.
45 Существует очевидное сходство между ситуацией альтруистического

подчинения и условиями, определяющими мужскую гомосексуальность.
Гомосексуалист жертвует своими притязаниями на любовь матери в пользу
младш его брата, которому он ранее завидовал. Правда, он продолжает
удовлетворять эту потребность, принимая материнскую позицию, то есть
наслаждаясь как активной, так и пассивной стороной отношений между ма
терью и сыном. Трудно определить, в какой мере этот процесс способствовал
различным формам альтруистического подчинения. Сирано и альтруистич
ная молодая гувернантка должны были извлекать удовольствие от этого
механизма даже прежде, чем они косвенным образом получили удовольствие
от успехов своих замещающих фигур. Их восторг от отдачи и помощи пока
зывает, что отречение само по себе является удовлетворением инстинкта. Как
и в процессе идентификации с агрессором, пассивность трансформируется
в активность, нарциссическое уничижение компенсируется чувством силы,
связанным с ролью благодетеля, а пассивное переживание фрустрации полу
чает компенсацию в активном даровании счастья другим.
Остается открытым вопрос о том, существует ли такое явление, как
и стинно альтруистическое отнош ение к своему ближ нему, в котором
удовлетворение своего собственного инстинкта вообще не имеет места
даже в форме смещ ения или сублимированной форме. В любом случае,
проекция и идентификация не являются единственными способами о б
ретения установки, которая имеет все признаки альтруизма; например,
другой, более легкий путь к той же самой цели заключается в различных
формах мазохизма.
ЧАСТЬ IV. ЗАЩИТА,

МОТИВИРОВАННАЗЗ СТРАХОМ
ПЕРЕД СИЛОЙ ИНСТИНКТОВ
(С ПРИМЕРАМИ ИЗ
ИССЛЕДОВАНИЙ ПУБЕРТАТА)
Глава 11. Эго и ид в период

пубертата
Из всех периодов жизни человека, в течение которых
инстинктивные процессы обретают первостепенную важ
ность, период полового созревания всегда привлекал наи
большее внимание. Психические явления, указывающие
на наступление полового созревания, длительное время
были предметом психологических исследований. В н е
аналитических работах мы находим много замечательных
описаний происходящих в эти годы изменений характера,
нарушений психического равновесия и в наибольшей степе
ни — серьезных противоречий, возникающих в психической
жизни. Подростки чрезвычайно эгоистичны, считают себя
центром мироздания и единственным предметом, достой
ным интереса, а с другой стороны ни в какой другой период
своей жизни они не способны на такую преданность и са
мопожертвование. Они заводят полные страсти любовные
отношения, чтобы вскоре оборвать их так же внезапно, как
они их начали. С одной стороны, они энергично участву-
113
Часть IV. Защита, мотивированная страхом
ют в жизни сообщества, а с другой — охвачены страстью к

одиночеству. Они мечутся между слепым подчинением из
бранному ими лидеру и дерзким противостоянием любому
типу власти. Они эгоистичны и материалистичны, и в то же
время полны возвышенного идеализма. Они то аскетичны,
то погружаются в самую примитивную распущенность. По
рой они ведут себя грубо и бесцеремонно по отношению к
другим людям, хотя сами чрезвычайно ранимы. Перепады
их настроения колеблются между беззаботным оптимиз
мом и безнадежным пессимизмом. Иногда они работают
с неослабевающим энтузиазмом, а иногда медлительны и
апатичны.
Официальная психология пытается объяснить эти явле
ния двумя различными путями. Согласно одной теории, этот
беспорядок в психической жизни, вероятно, объясняется
химическими изменениями, то есть представляет собой
следствие начала функционирования половых желёз. Это,
так сказать, простое психическое сопровождение физиоло
гических изменений. Другая теория отрицает идею о л юбого
рода связи между физическим и психическим. Согласно ей,
революция, которая имеет место в психической сфере, яв
ляется просто знаком того, что индивид достиг психической
зрелости, такж е как происходящие физические изменения
свидетельствуют о физической зрелости. Отмечается, что
факт одновременного появления психических и физических
процессов не доказывает наличия причинно-следственной
связи между ними. Таким образом, данная теория утверж
дает, что психическое развитие происходит независимо
от химических процессов организма, и от инстинктивных
процессов. Есть один пункт, в котором эти два направления
психологической мысли сходятся: оба согласны с тем, что
не только физические, но и психические явления пубертата
играют крайне важную роль в развитии индивида, и что
именно отсюда берет начало и исток сексуальная жизнь,
способность любить, и характер в целом.
В отличие от академической психологии, психоана
лиз до настоящего времени не был склонен принимать во
внимание психологические проблемы периода полового
созревания, хотя в других случаях он очень часто исполь-
114
Глава 11. Эго и ид в период пубертата
зовал в качестве исходного пункта своих исследований

противоречия, наблюдаемые в психической жизни. Если
исключить несколько работ, заложивших основы иссле
дования периода полового созревания (S. Freud, 1905; Е.
Jones, 1923; S. Bernfeld, 1923), можно сказать, что авторы
из числа психоаналитиков в основном игнорировали этот
период и уделяли внимание преимущественно другим ста
диям развития. Объясняется это просто. Психоанализ не
разделяет взгляда, согласно которому сексуальная жизнь
человека начинается в период полового созревания. В со
ответствии с нашей теорией, сексуальная жизнь имеет две
исходные точки. Начинается она на первом году жизни. В
этот период инфантильной сексуальности, а не во время
полового созревания осуществляются критические шаги в
развитии, протекают важные прегенитальные фазы сексу
альной организации, развиваются и приводятся в действие
различные компоненты инстинктов и определяется нор
мальность или анормальность индивида, его способность
или неспособность любить. Изучая этот ранний период,
мы рассчитываем получить знания об истоках и разви
тии сексуальности, которые оф ициальная психология
надеется обрести в ходе изучения периода полового со
зревания. Пубертат — лишь один из периодов развития.
Это — первое повторение детского сексуального периода;
второе повторение наступает в климактерическом перио
де. Каждый сексуальный период — это возобновление и
воскрешение уже пройденного. Безусловно, помимо это
го, каждый из них вносит в сексуальную жизнь человека
что-то свое. Вследствие того факта, что физическая сексу
альная зрелость наступает в период полового созревания,
генитальность выходит на передний план в этот период,
и генитальные тенденции преобладают над прегениталь-
ными компонентами инстинктов. В климактерическом
периоде, когда имеет место ослабление физических сек
суальных ф ункций, генитальные импульсы вспыхивают
в последний раз, и прегенитальные импульсы вновь за
нимают свое место.
До настоящего времени психоаналитические работы
преимущественно касались общих черт между этими тремя
115
периодами бурной сексуальности в человеческой жизни.

Больше всего они схожи друг с другом в количественном
соотношении между силой эго и силой инстинктов. В каж
дом случае — в период раннего детства, период полового
созревания и климактерический период — относительно
сильное ид противостоит относительно слабому эго. Таким
образом, мы можем сказать, что это периоды, в которых ид
энергично, а эго ослаблено. Кроме того, есть существенное
качественное сходство, касающееся одного из двух факторов
в связке эго—ид в эти три периода. Ид человека остается
почти таким же на протяжении жизни. Верно, что инстин
ктивные импульсы способны к преобразованию, когда они
вступают в противостояние с эго и требованиями внешнего
мира. Но само ид внутри мало или совсем не изменяется, за
исключением продвижения от прегенитальных к гениталь
ным инстинктивным целям. Сексуальные желания, которые
всегда готовы, при любом усилении либидо, преодолеть
вытеснение, также как эмоциональный вклад в объекты, а
также фантазии, связанные с ними, очень мало различают
ся в детстве, в периоде полового созревания, во взрослой
жизни и в климактерическом периоде. Мы видим, таким
образом, что качественное сходство трех периодов в жизни
человека, в которых усиливается либидо, основывается на
относительной неизменности ид.
Значительно меньше внимания авторы-психоаналитики
уделяли различиям между этими периодами. Эти различия
являются следствием второго фактора в отношениях между
ид и эго, а именно — способности человеческого эго к
трансформации. Неизменность ид уравновешивается из
менчивостью эго. Давайте рассмотрим в качестве примера
эго в раннем детстве и эго в период полового созревания.
В эти периоды оно различается с точки зрения границ, со
держимого, своих знаний и способностей, подчиненных
отношений и тревог. Соответственно, в своих конфликтах
с инстинктами эго использует разные защитные механизмы
в разные периоды. Можно ожидать, что более детальное ис
следование различий между ранним детством и периодом
полового созревания прольет свет на формирование эго,
так же как исследование сходств между этими периодами
116
проливает свет на инстинктивную жизнь.

Как в исследовании инстинктивных процессов, так и
в исследовании эго, более позднее развитие может быть
понято на основе более раннего. Мы должны понять,
каково положение это в раннем детстве, прежде чем мы
сможем объяснить те нарушения, которым эго подвержено
в пубертате. В случае маленького ребенка конфликт между
эго и ид имеет свои специфические особенности. Требо
вания, касающиеся удовлетворения инстинктов, которые
возникают из специфики желаний оральной, анальной и
фаллической фаз, чрезвычайно настойчивы, а аффекты и
фантазии, связанные с эдиповым комплексом и комплексом
кастрации, очень интенсивны; эго, которое противостоит
им, находится только в процессе ф ормирования и еще
слабо и неразвито. Тем не менее, маленький ребенок — не
существо с необузданными инстинктами, и при обычных
обстоятельствах он не осознает давления инстинктивной
тревоги. Во внешнем мире, например, в воспитательных
воздействиях, которые оно испытывает на себе, слабое эго
ребенка имеет сильного союзника в противостоянии его ин
стинктивной жизни. Не возникает ситуации, в которой эго
пришлось бы противопоставлять свои слабые силы намного
более могучим инстинктивным импульсам, которым эго,
предоставленное самому себе, неизбежно уступит. Мы не
оставляем ребенку времени осознать собственные желания
и оценить свою силу или слабость по отношению к своим
инстинктам. Отношение ребенка к эго попросту диктуется
ему обещаниями и угрозами со стороны других людей, иначе
говоря, надеждой на любовь и ожиданием наказания.
Под таким внешним влиянием маленькие дети в тече
ние нескольких лет обретают способность контролировать
свою инстинктивную жизнь, но невозможно определить,
насколько это достижение может быть отнесено на счет
их эго, и насколько — на счет прямого давления внешних
сил. Если в этой конфликтной ситуации эго ребенка при
нимает сторону внешних влияний, о ребенке говорят, что
он «хороший». Если эго встает на сторону ид и борется с
ограничениями удовлетворения инстинктов, налагаемыми
воспитанием, то он «непослушный». Наука, посвященная
117
детальному исследованию этого колебания детского эго

между ид и внешним миром — педагогика. Она ищет спо
собы сделать связь между образовательными силами и эго
более тесной, а их общую борьбу за овладение инстинктами
более успешной.
Но маленьким детям приходится иметь дело еще и с
эндопсихическим конфликтом, который недосягаем для
воспитания. Внешний мир очень рано устанавливает свое
представительство в душе ребенка в форме объективной
тревоги. Возникновение такой тревоги само по себе не
является доказательством формирования более высокой
инстанции — сознания или суперэго — внутри эго, но оно
является его предвестником. Объективная тревога — это
предвкушение страдания, которое может быть причинено
ребенку как наказание со стороны внешних агентов, своего
рода «предчувствие боли», которое управляет поведением
эго, независимо оттого, осуществляется ожидаемое наказа
ние или нет. С одной стороны, интенсивность этой тревоги
соответствует опасному или угрожающему поведению лю
дей, с которыми контактирует ребенок. С другой стороны,
она усиливается обращением инстинктивных процессов
против себя, часто сочетается с тревогой, возникающей в
фантазии, и не учитывает объективных изменений, так что
ее связь с реальностью становится еще слабее. Безусловно, в
психике маленького ребенка настойчивые инстинктивные
требования конфликтуют с острой объективной тревогой, и
симптомы детского невроза являются попытками разрешить
этот конфликт. Исследование и описание этой внутренней
борьбы — спорная для ученых территория; некоторые счи
тают, что это сфера педагогики, тогда как мы уверены, что
подобные явления относятся к области теории неврозов.
Ситуация, в которой находится эго маленького ребен
ка, имеет и другую особенность, которая никогда не вос
производится в дальнейшей жизни. Во всех более поздних
защитных ситуациях обе противоборствующие стороны
уже присутствуют: инстинкт противостоит более или менее
ригидному эго, с которым он должен прийти к соглашению.
Но у маленьких детей эго является продуктом конфликта
как такового, и та сторона эго, которая в дальнейшей ж из
118
ни будет выполнять задачу овладения инстинктами, в этом

раннем периоде лишь зарождается под совместным давле
нием инстинктивных требований ид и внешней по своему
происхождению объективной тревоги. Можно сказать, что
эго «сделано по мерке»46, то есть прекрасно приспособлено
к поддержанию баланса между двумя силами: побуждени
ем инстинкта и внешним требованием. Мы считаем, что
первый детский период заканчивается, когда эта сторона
формирования эго достигает определенной стадии. Эго
занимает ту позицию, которую намерено использовать в
борьбе с ид. Оно определилось, в какой пропорции оно будет
настаивать на удовлетворении и отказе в удовлетворении
инстинкта в процессе разрешения различных конфликтов.
Эго привыкло к определенной отсрочке в удовлетворении
своих желаний. Методы защиты, которые оно предпочи
тает, несут на себе печать объективной тревоги. Мы можем
сказать, что между ид и эго установился modus vivendi47,
которого отныне будут придерживаются оба.
В течение нескольких лет ситуация меняется. Наступает
латентный период, сопровождающийся физиологически
обусловленным снижением силы инстинктов, и в оборо
нительной деятельности, которую ведет эго, наступает за
тишье. Теперь у эго появляется возможность посвятить себя
другим задачам и оно обретает новое содержание, знания и
способности. В то же время эго становится сильнее по от
ношению к внешнему миру; оно уже не столь беспомощно
и покорно и не считает внешний мир таким всемогущим,
как раньше. В целом его отношение к внешним объектам
постепенно изменяется, поскольку оно преодолевает эди
пову ситуацию. Полная зависимость от родителей исчезает,
и на смену объектной любви приходит идентификация. Все
больше принципов, предлагаемые ребенку родителями и
учителями, — их пожелания, требования и идеалы, подвер
гаются интроекции. В его внутренней жизни внешний мир
больше не проявляется исключительно в форме объектив
46 Современные образовательные методы могут быть описаны как п о
пытка подогнать внешний мир «по мерке» ребенка.
47 Modus vivendi (лат.) — условия, обеспечивающие возможность совмест
ного существования противостоящих сторон. — Прим. ред.
119
ной тревоги. Он создал внутри эго постоянную инстанцию,

в которой воплощены требования окружающих его людей и
которое мы называем суперэго. Одновременно с этим раз
витием изменению подвергается и инфантильная тревога.
Страх перед внешним миром кажется менее подавляющим,
и постепенно уступает место страху перед новыми пред
ставителями старой силы — страху перед суперэго, тревоге
сознания и чувству вины. Это означает, что эго латентного
периода приобрело нового союзника в борьбе за овладение
инстинктивными процессами. Тревога сознания приводит
в движение защиту от инстинктов в латентном периоде, так
же как она была вызвана объективной тревогой в раннем
детстве. Как и прежде, сложно определить, в какой мере
обретенный в подростковом возрасте контроль над инстин
ктами является заслугой самого эго, а в какой — суперэго
и его влияния.
Но передышка, обеспеченная периодом латентности,
длится недолго. Едва борьба между этими двумя антагони
стами, эго и ид, завершается этим временным перемирием,
как условия соглашения радикально меняются вследствие
усиления одной из сражающихся сторон. Физиологический
процесс, отмечающий достижение физической половой зре
лости, сопровождается возбуждением инстинктивных про
цессов, которое переносится в психическую сферу в форме
притока либидо. Отношения, установленные между силами
эго и ид, портятся, с трудом достигнутое психическое равно
весие нарушается, так что в итоге внутренние конфликты
между этими двумя инстанциями возобновляются.
Вначале мало что можно сказать относительно ид.
Интервал между латентностью и пубертатом, так называ
емый пред пубертатный период, просто предваряет период
физической сексуальной зрелости. До сих пор не произо
шло никаких качественных изменений в инстинктивной
жизни, но количество инстинктивной энергии возросло.
Это возрастание не ограничено сексуальной жизнью. В
распоряжении ид оказывается еще больше либидо, и оно,
не делая различий, насыщает либидинальной энергией все
доступные импульсы. Агрессивные импульсы усиливаются
до полной неуправляемости, голод становится обжорством,
120
а непослушание латентного периода превращается в под

ростковое криминальное поведение. Оральные и анальные
интересы, будучи надолго скрытыми, вновь поднимаются
на поверхность. Опрятность и чистоплотность, старательно
вырабатывавшиеся в латентный период, уступают место
удовольствию, получаемому от грязи и беспорядка, а вместо
скромности и сочувствия появляются эксгибиционистские
тенденции, грубость и жестокость по отношению к живот
ным. Формирования реакции, которые, как казалось, твердо
вплетены в структуру эго, угрожают распасться на куски. В
то же время в сознании возникают старые тенденции, ра
нее исчезнувшие. Эдиповы желания реализуются в форме
фантазий и мечтаний, в которых они подверглись лишь
незначительным изменениям; идея кастрации у мальчиков
и зависть к пенису у девочек вновь становятся центром
интересов. Во вторгающихся силах очень немного новых
элементов. Их атака просто еще раз выносит на поверхность
знакомое содержание ранней инфантильной сексуальности
маленького ребенка.
Но инфантильная сексуальность, возрожденная таким
образом, уже не сталкивается с прежними условиями. Эго
раннего детского периода было неразвитым и неопреде
ленным, податливым и пластичным под влиянием ид; в
предпубертатном периоде, напротив, оно твердо и крепко.
Оно уже знает себя. Детское эго было способно к внезапно
му восстанию против внешнего мира и объединению с ид
для достижения удовлетворения инстинктов, но если это
сделает эго подростка, то оно оказывается вовлеченным в
конфликт с суперэго. Его установившиеся отношения к ид, с
одной стороны, и к суперэго, с другой, — то, что мы называ
ем характером, — делает эго несгибаемым. Эго знает только
одно желание: сохранить характер, сформировавшийся в
латентный период, восстановить прежнее соотнош ение
между собственными силами и силами ид и отреагировать
на возросшую настоятельность инстинктивных требований
удвоенными усилиями, направленными на свою защиту. В
этой борьбе за сохранение неизменным собственного суще
ствования эго, мотивированное в равной мере объективной
тревогой и тревогой сознания, использует без разбора все
121
те способы защиты, к которым оно уже прибегало в детстве

и в латентном периоде. Эго вытесняет, смещает, отрицает,
обращ ает в противоположность инстинкты и обращает
их против себя; оно продуцирует фобии и истерические
симптомы, сдерживает тревогу посредством навязчивого
мыш ления и поведения. Если мы понаблюдаем за этой
борьбой за главенство между эго и ид, то поймем, что все
тревожные явления предпубертатного периода соответству
ют различным фазам этого конфликта. Возросшая актив
ность фантазии, деградация к прегенитальному (то есть
искаженному) сексуальному удовлетворению, агрессивное
или криминальное поведение сигнализируют о частичных
успехах ид, тогда как проявление различных форм тревоги,
развитие аскетических черт, акцентирование невротических
симптомов и торможений свидетельствуют о более сильной
защите, то есть частичном успехе эго.
С достижением телесной сексуальной зрелости, ха
рактерной для начала пубертата, происходят дальнейшие
изменения, на сей раз качественного характера. До сих
пор увеличение энергетического вклада в инстинкты но
сило общ ий, недиф ф еренцированны й характер; теперь
же ситуация меняется (во всяком случае, у мальчиков):
генитальные импульсы становятся более насыщенными
либидозной энергией. В психической сфере это означа
ет, что либидо отводится от прегенитальных импульсов и
концентрируется на генитальных чувствах, целях и идеях,
связанны х с объектами. Таким образом, генитальность
приобретает возросшее психическое значение, в то время
как прегенитальные тенденции низводятся до уровня фона.
Первым результатом становится очевидное улучшение си
туации. Ответственные за воспитание подростка взрослые,
которые были озабочены и озадачены прегенитальным
характером его инстинктивной жизни в предпубертатном
периоде, теперь с облегчением отмечают, что вся эта че
харда грубости, агрессивности и извращенного поведения
растворилась, как страшный сон. Генитальная маскулин
ность, которая последовала за этим, встречает более бла
гоприятное и снисходительное отношение, даже когда она
переходит границы социальной условности. Однако это
122
физиологическое, спонтанное излечение от прегениталь-

ности, результат естественного развития, которое имеет
место в пубертате, в значительной степени обманчиво. Воз
можна подлинно благотворная корректировка, но лишь в
случаях, до настоящего времени характеризуемых вполне
определенными прегенитальными фиксациями. Например,
мальчик с пассивной и женственной установкой внезапно
сместится к мужественно-активной позиции, когда либидо
будет перенесено на гениталии. Но это не означает, что страх
кастрации и конфликты, которые заложили основу его жен
ственной установки, будут разрешены или разрушены. Они
просто будут перекрыты временным нарастанием энергии
на генитальном уровне. Когда давление инстинктов, возрос
шее в пубертате, вернется к нормальному уровню во взрос
лой жизни, тревога и конфликты, вероятно, появятся вновь,
и будут препятствовать проявлениям его мужественности.
Это справедливо и для оральной, и для анальной фиксации,
которые в настоящее время становятся менее важными при
возрастании либидо в пубертате. Однако впоследствии они
оказываются столь же значимыми, как и ранее, и старое
патогенное притяжение этих прегенитальных формаций
в дальнейшем будет столь же сильным. Кроме того, в пу
бертате может не быть корректировочного эффекта, если в
детстве и предпубертатном периоде доминировали скорее
фаллические, а не оральные и анальные интересы, то есть,
в случае мальчиков с тенденцией к фаллическому эксгиби
ционизму. В таких случаях возрастание генитального либидо
в пубертате не только не снимает нарушение, но усиливает
его. Не происходит спонтанного исцеления инфантильной
перверсии: напротив, возникает крайне тревожная акценту
ация патологического состояния. Фаллические тенденции
достигают такой высоты, что генитальная маскулинность
пациента чрезмерно преувеличивается и становится не
контролируемой.
Однако это оценивание конкретных инстинктивных
целей с точки зрения нормальности или анормальности
зависит от стандартов взрослой жизни, и имеет мало или
не имеет ничего общего с эго подростка. Имеет место вну
тренний защитный конфликт, и этим ценностям уделяется
123
мало внимания. В подростковом возрасте отношение эго к

ид изначально определяется количественными, а не каче
ственными характеристиками. Проблема заключается не в
удовлетворении или фрустрации того или иного инстин
ктивного желания, а в природе психической структуры,
которая складывается в детстве и в подростковом возрасте.
Существуют две крайности, которыми может закончиться
конфликт. Либо ид, ставшее сильным, может одолеть эго, и
в этом случае от прежнего характера индивида не останется
и следа, и вхождение во взрослую жизнь будет отмечено
бесконтрольным удовлетворением инстинктов, либо может
победить эго, и тогда характер индивида, сформировав
шийся в латентном периоде, установится раз и навсегда.
Если это произойдет, импульсы ид подростка будут заклю
чены в узкие рамки, предписанные инстинктивной жизни
ребенка. Либидо возрастет и потребуются постоянные за
траты на поддержание вытеснения, защитные механизмы и
симптомы, чтобы сдерживать его. Помимо возникающей в
результате деформации инстинктивной жизни, негативное
влияние на индивида оказывает тот факт, что одержавшее
победу эго становится жестко фиксированным. Образова
ния эго, которые сопротивляются натиску пубертата, ни
делая никаких уступок, остаются в течение жизни ригид
ными, неприступными и не поддающимися исправлению в
соответствии с изменяющимися требованиями реальности.
Естественно, казалось бы, предположить, что переход
конфликта в одну из этих крайностей или его счастливое
разрешение в достижении равновесия между психически
ми инстанциям и, а также различные фазы, которые он
в дальнейшем проходит, определяются количественным
фактором, а именно изменением абсолютной силы и н
стинктов. Но этому простому объяснению противоречат
аналитические наблюдения над процессами, происходя
щими в пубертате. Когда инстинкты по физиологическим
причинам становятся сильнее, индивид не обязательно
оказывается в их власти; точно так же при ослаблении силы
инстинктов эго и суперэго не обязательно начинают играть
более важную роль, чем ид. Из исследования невротических
симптомов и предменструальных состояний нам известно,
124
что, когда требования инстинктов становятся более настой

чивыми, эго оказывается вынужденным повышать свою
защитную активность. Если же требования инстинктов не
столь серьезны, опасность, связанная с ними, уменьшается,
а с ней ослабевает и объективная тревога, тревога сознания
и инстинктивная тревога эго. За исключением тех случаев,
когда эго полностью затоплено ид, мы обнаруживаем от
ношение, противоположное описанному. Любое дополни
тельное давление инстинктивных требований ужесточает
сопротивление эго соответствующим инстинктам и уси
ливает симптомы, подавления и т.д., основанные на этом
сопротивлении, тогда как, если инстинкты становятся менее
настоятельными, эго делается более покладистым и более
склонным к тому, чтобы допустить удовлетворение. Это оз
начает, что абсолютная сила инстинктов в пубертате (кото
рая в любом случае не может быть измерена или оценена) не
позволяет прогнозировать конечный исход этого периода.
Он определяется относительными факторами: во-первых,
силой импульсов ид, которая обусловлена физиологиче
скими процессами в пубертате; во-вторых, толерантностью
или интолерантностью эго по отношению к инстинктам,
которые зависят от характера, сформировавшегося в период
латентности; в-третьих — и это качественный фактор, кото
рый определяет количественный конфликт, — природой и
эффективностью имеющихся в распоряжении эго защитных
механизмов, варьирующих в зависимости от конституции
индивида (то есть его предрасположенности к истерии или
неврозу навязчивости) и направлений его развития.
Глава 12. Инстинктивная тревога в

период пубертата
Как известно, те фазы человеческой жизни, во время
которых происходит возрастание либидо, имеют огромное
значение для аналитического исследования ид. Вследствие
повышенного вложения энергии, желания, фантазии и ин
стинктивные процессы, которые в другие периоды остаются
незамеченными или ограничены областью бессознатель
125
ного, всплывают в сознании, преодолевая вытеснение, и

становятся доступными для наблюдения, поскольку про
биваются на свободу
Важно сосредоточить наше внимание на периодах воз
росшего либидо, когда мы изучаем эго. Как мы видели,
побочным следствием усиления инстинктивных импульсов
является удвоение индивидом усилий, направленных на
овладение инстинктами. Общие тенденции в эго, которые
в периоды уравновешенной инстинктивной ж изни едва
различимы, становятся более четко очерченными, и хорошо
выраженные механизмы эго латентного периода или взрос
лой жизни могут быть настолько гипертрофированы, что
приводят к патологическим искажениям характера. Среди
тех позиций, которые может принять эго по отношению
к инстинктивной жизни, есть, в частности, две, которые,
будучи акцентированными в период пубертата, поражают
наблюдателя своей силой и помогают объяснить некоторые
особенности, характерные для этого периода. Я имею в виду
аскетизм и интеллектуальность подростков.
Аскетизм в пубертате
Чередуясь с инстинктивны ми крайностями и втор
жениями из ид и с другими, очевидно противоречивыми
установками, иногда в подростковом возрасте проявляет
ся антагонизм по отношению к инстинктам, который по
интенсивности намного превосходит все происходящее в
процессе вытеснения, которое мы привыкли наблюдать
в нормальных условиях или в случае более или менее се
рьезных неврозов. По способу своего проявления и широте
диапазона он менее схож с симптомами выраженного не
вротического расстройства, чем с аскетизмом религиоз
ного фанатика. В случае невроза мы всегда обнаруживаем
связь между вытеснением инстинкта и природой или каче
ством вытесненного инстинкта. Так, истерики вытесняют
генитальные импульсы, связанные с объектными ж елани
ями эдипова комплекса, но при этом они более или менее
беспристрастны или толерантны по отнош ению к другим
и н сти н кти в н ы м ж елан и ям , н ап ри м ер анальн ы м или
агрессивным импульсам. Компульсивные невротики вы-
126
Глава 12. Инстинктивная тревога
тесняют анально-садистские желания, которые вследствие

вытеснения становятся носителями их сексуальности, но
они терпимо относятся к оральному удовлетворению и не
имеют возражений против эксгибиционистских импуль
сов, которые у них могут возникнуть, при условии, что
они не связаны непосредственно с ядром их невроза. При
меланхолии в основном отвергаются оральные тенденции,
тогда как пациенты с фобией вытесняют импульсы, связан
ные с комплексом кастрации. Н и в одном из этих случаев
не наблюдается тотального отвержения инстинктов, и мы,
в процессе их анализа всегда обнаруживаем определенную
связь между качеством вытесненного инстинкта и причи
нами его исключения из сознания. Иная картина предстает
перед наш ими глазами, когда, анализируя подростков,
мы исследуем их отрицание инстинкта. Верно, что здесь
также исходная точка процесса отвержения может быть
найдена в тех центрах инстинктивной ж изни, которые
подвергаются особому запрету, например в фантазиях об
инцесте предпубертатного периода или возросшей тен
денции к онанизму, в которых эти желания находят свою
разрядку. Но из этой точки процесс распространяется,
более или менее беспорядочно, на всю жизнь. Как я уже
отмечала, подростки не так озабочены удовлетворением
или фрустрацией определенных инстинктивных желаний,
как удовлетворением инстинктов или фрустрацией как
таковыми. Молодые люди, которые проходят через ту фазу
аскетизма, которую я имею в виду, кажется, испытывают
страх, скорее, перед количеством, а не качеством своих
инстинктов. Они с подозрением относятся к удовольствию
в целом, так что самая надежная стратегия, по их мнению,
заключается в том, чтобы на самые настоятельные желания
отвечать самыми строгими запретами. Каждый раз, когда
инстинкт говорит «Я буду», эго отвечает: «Ты не должен»,
что во многом схоже с манерой общения строгих родителей
с ребенком на ранних этапах воспитания. Это подростко
вое недоверие к инстинктам имеет опасную тенденцию к
расширению; оно может начаться с собственно инстин
ктивных желаний и распространиться на самые обычные
физические потребности. Нам всем приходилось встречать
127
молодых людей, категорично отвергающих любые и м

пульсы с налетом сексуальности, избегающих общества
сверстников, отказывающихся участвовать в любого рода
развлечениях и в подлинно пуританском стиле отклоняю
щих все, что связано с театром, музыкой и танцами. Нам
понятна связь, существующая между отказом от красивой и
привлекательной одежды и запретом на сексуальность. Но
мы начинаем беспокоиться, если отказ распространяется
на предметы, которые безвредны и даже необходимы, как
в случае молодого человека, который отказывает себе в
самой обычной защите от холода, умерщвляет плоть всеми
возможными способами и подвергает свое здоровье ненуж
ному риску, когда он не только отвергает конкретные виды
орального удовольствия, но «из принципа» сокращает свой
дневной рацион пищи до минимума, когда он, вместо того,
чтобы хорошо выспаться, принуждает себя рано вставать,
когда он отказывается смеяться или улыбаться или когда в
крайних случаях сдерживает дефекацию и мочеиспускание
максимально долго на том основании, что нельзя немед
ленно уступать всем физическим потребностям.
Есть еще один момент, который отличает этот тип от
рицания инстинктов от обычного вытеснения. В случае
невроза мы привыкли видеть, что всякий раз, когда удов
летворение конкретного инстинкта вытесняется, для него
находится некоторая замена. При истерии это достигается
конверсией, то есть разрядкой сексуального возбуждения в
других телесных зонах или процессах, которые становятся
сексуализированными. При неврозах навязчивости имеет
место замещающее удовольствие на уровне, на котором
осуществилось вытеснение, в то время как в случае фобий
есть, по меньшей мере, некий вторичный48выигрыш. Или
запрещенные формы удовлетворения заменяются на другие
способы получения удовольствия посредством смещения и
формирования реакции, поскольку мы знаем, что истинные
невротические симптомы, такие, как истерические при
падки, тики, навязчивые действия, склонность погружаться
в раздумья и т.д., представляют компромиссы, с помощью
которых инстинктивные требования ид удовлетворяются
не менее эффективно, чем требования эго и суперэго. Но
128
в отвержении инстинкта, характерного для подросткового

возраста, не остается лазейки для такого замещающего удов
летворения: механизм в этом случае, по-видимому, иной.
Вместо образования компромисса (соответствующего не
вротическим симптомам) и обычных процессов смещения,
регрессии и обращения против себя мы почти неизменно
обнаруживаем резкий переход от аскетизма к инстинктив
ной невоздержанности; подросток внезапно начинает по
творствовать себе во всем, в чем ранее отказывал, игнорируя
любые внешние ограничения. Из-за их антиобщественного
характера подобные подростковые излишества сами по
себе являются нежелательными проявлениями; однако с
аналитической точки зрения они представляют временную
спонтанную реабилитацию после аскетизма. Когда такого
восстановление не происходит и эго каким-то необъясни
мым образом оказывается достаточно сильным, чтобы до
вести до конца свое отрицание инстинктов без каких-либо
отклонений, в результате парализуется витальная актив
ность человека — возникает своего рода кататоническое
состояние, которые уже не может считаться нормальным
явлением периода созревания, но должно расцениваться
как психотическое расстройство.
Возникает вопрос: действительно ли оправдано раз
личение между отвержением инстинктов в пубертате и
обычными процессами вытеснения? Основанием такого
теоретического различения является то, что в случае с
подростками процесс вытеснения начинается со страха
перед количеством инстинктов, а не перед качеством неких
конкретных импульсов, и заканчивается не замещающим
удовлетворением и образованием компромисса, а неожи
данным совмещением или последовательностью отверже
ния инстинкта и невоздержанности в их удовлетворении
или, точнее говоря, их чередованием. С другой стороны,
мы знаем, что при обычном невротическом вытеснении ко
личественный аспект вложенной в вытесняемый инстинкт
энергии является важным фактором, и что при неврозе 48
48 Вторичный выигрыш заключается в пользе или преимуществах, из

влекаемых из состояния болезни. — Прим. ред.
129
навязчивости вполне типична ситуация, когда запрет и

потворство следуют один за другим. Однако у нас все еще
складывается впечатление, что при подростковом аскетизме
действует более примитивный и менее сложный процесс,
чем при вытеснении как таковом; возможно, первый из
них представляет собой особый случай или, скорее, пред
варительную фазу вытеснения.
В ходе аналитических исследований неврозов было
сделано предположение, что человеку свойственно от
казывать себе в удовлетворении некоторых инстинктов,
особенно сексуальных, огульно и независимо от индиви
дуального опыта. Эта предрасположенность, по-видимому,
является ф илогенетической наследственностью , своего
рода накоплением, аккумулированным в результате актов
вы теснения, практиковавш ихся многими поколениями
и просто продолжаемых, а не заново инициируемых ин
дивидами. Чтобы описать это двойственное отнош ение
человечества к сексуальной жизни — общее неприятие
вкупе со страстным ж еланием — Блейлер ввел термин
амбивалентность.
Во время более спокойных периодов жизни исходная
неприязнь эго по отношению к инстинкту — его страх перед
силой инстинктов, как мы его назвали, — это немногим
более чем теоретическое понятие. Мы предполагаем, что
основой неизменно остается инстинктивная тревога, но для
наблюдателя она остается в тени гораздо более заметных и
бросающихся в глаза явлений, возникающих из объектив
ной тревоги и тревоги сознания и являющихся результатом
потрясений, которым подвергался индивид.
Вероятно, возрастание количества инстинктов в пубер
тате и в других периодах жизни, когда имеет место внезап
ный прирост инстинктивной энергии, обостряет исходный
антагонизм до такой степени, что он становится специфи
ческим и активным защитным механизмом. Если это так,
аскетизм пубертатного периода должен интерпретироваться
не как серия актов вытеснения, качественно обусловленных,
а просто как проявление присущей эго враждебности к ин
стинктам, которая неразборчива, врожденна и примитивна.
130
Интеллектуализация в пубертате
Мы пришли к выводу, что в периоды, характеризуемые
возрастанием либидо, общие установки эго могут развивать
ся в определенные методы защиты. Если это так, то этим
можно объяснить и другие изменения эго, которые имеют
место в пубертате.
Мы знаем, что больш инство преобразований этого
периода происходит в инстинктивной и эмоциональной
жизни и что эго претерпевает вторичные изменения, когда
оно непосредственно поглощено попытками справиться с
инстинктами и аффектами. Но это ни в коем случае не ис
черпывает возможностей изменения подростка. С возрас
танием инстинктивной энергии он становится в большей
мере инстинктивным существом, что естественно, и не
требует дальнейшего объяснения. Кроме того, он стано
вится более нравственным и аскетичным, что объясняется
конфликтом между эго и ид. Но он становится, к тому же,
более интеллектуальным, и его интеллектуальные интересы
углубляются. Вначале мы не видим связи между этим про
движением в интеллектуальном развитии и прогрессом в
развитии инстинктов и с укреплением инстанций эго для
сопротивления более интенсивным атакам, направленным
на него.
В целом можно было бы ожидать, что натиск инстинкта
или аффекта будет иметь противоположное воздействие
на интеллектуальную активность человека. Даже при
нормальном состоянии влюбленности интеллектуальные
возможности человека склонны снижаться, его рассудок в
такие моменты становится менее надежным, чем обычно.
Чем более страстно он желает удовлетворить свои инстин
ктивные импульсы, тем меньше, как правило, он склонен
использовать интеллект, чтобы трезво в них разобраться и
выявить их источник.
На первый взгляд, кажется, что в подростковом возрасте
все происходит наоборот. Есть тип молодых людей, чей не
ожиданный рывок в интеллектуальном развитии не менее
примечателен и удивителен, чем быстрое развитие в других
направлениях. Мы знаем, как часто все интересы мальчи
131
ков в латентном периоде сосредоточены на вещах, которые

реально, объективно существуют. Некоторые мальчики
любят читать об открытиях и приключениях, изучать числа
и пропорции или поглощают описания странных животных
и предметов, тогда как внимание других приковывает меха
ника, от ее простейших до наиболее сложных форм. Общим
для этих двух типов является то, что объект их интересов
должен быть реальным, не продуктом фантазии наподобие
сказок и басен, доставлявших удовольствие в раннем дет
стве, а чем-то конкретным, что имеет реальное физическое
существование. Когда начинается предпубертатный период,
тенденция, заключающаяся в смене конкретных интересов
латентного периода абстрактными, становится все более
выраженной. В частности, подростки того типа, который,
по мнению Бернфельда, характеризуется «затянувшимся
пубертатом», обладают неистребимым желанием думать
об абстрактных предметах, размышлять и говорить о них.
Часто дружба молодых людей основывается на желании
вместе думать на эти темы и обсуждать их. Диапазон таких
абстрактных интересов и проблем, которые эти молодые
люди пытаются разрешить, очень широк. Они обсуждают
свободную любовь или брак и семейную жизнь, работу в
качестве «свободного художника» или получение профес
сии, скитания или оседлую жизнь, анализируют философ
ские проблемы, такие, как религия или свободомыслие,
различные политические теории, такие, как революция
или подчинение власти, или дружб как таковая во всех ее
формах. Если, как это иногда происходит в анализе, мы
получаем достоверное сообщение о беседах молодых людей
или — как это делали многие исследователями пубертатного
периода — изучаем дневники и краткие записи подрост
ков, нас поражают не только широта и безграничность их
мысли, но также степень эмпатии и понимания того, что
было выражено, их явное превосходство с точки зрения
зрелости размышлений, а иногда даже мудрость, которую
они демонстрируют в процессе поиска реш ений самых
сложных проблем.
Мы пересматриваем наше отношение, когда переходим
от обследования непосредственно интеллектуальных про
132
цессов подростка к рассмотрению того, как они вписыва

ются в общую картину его жизни. Тогда мы с удивлением
обнаруживаем, что эта возвышенная и утонченная интел
лектуальная активность оказывает очень незначительное
влияние на его реальное поведение или не оказывает его
вовсе. Его эмпатийное отношение к мыслительным про
цессам других людей не мешает ему проявлять самое воз
мутительное безразличие по отнош ению к близким ему
людям. Его возвышенный взгляд на любовь и обязательства
не смягчают неверность и черствость, которые он демон
стрирует в многочисленных любовных предприятиях. Тот
факт, что его интерес к структуре общества и ее понимание
часто существенно превосходят таковые в более поздние
годы, нисколько не помогает ему найти свое истинное место
в социальной жизни, а разносторонность интересов не удер
живает его от сосредоточенности на одном-единственном
предмете — собственной персоне.
Мы признаем, особенно когда исследуем эти интеллек
туальные интересы в процессе анализа, что имеем дело с
чем-то очень отличающимся от интеллектуальности в обыч
ном смысле слова. Не стоит предполагать, что подросток
размышляет о различных состояниях любви или о выборе
профессии для того, чтобы выработать правильную линию
поведения, как это мог бы сделать взрослый или как маль
чик в латентном периоде исследует устройство машины,
чтобы суметь разобрать и собрать ее снова. Подростковая
интеллектуальность, по-видимому, ограничена мечтами.
Даже честолюбивые фантазии предпубертатного периода
не предназначены быть перенесенными в реальность. Когда
мальчик фантазирует о том, что он великий завоеватель, он
не чувствует никакой необходимости доказывать свою хра
брость или выносливость в реальной жизни. Точно так же
он, очевидно, получает удовлетворение от самого процесса
мышления, когда рассуждает или обсуждает. Его поведение
определяется другими факторами, и не обязательно испы
тывает на себе влияние результатов его интеллектуальной
гимнастики.
Есть еще один момент, который поражает нас, когда
мы анализируем интеллектуальные процессы у подростков.
133
Более тщательное рассмотрение показывает, что объекты,

которые их преимущественно интересуют, это те же самые,
что дают начало конфликтам между разными психически
ми инстанциями. И речь, опять же, идет о том, как связать
инстинктивную сторону человеческой природы с остальной
жизнью, как сделать выбор между практической реализаци
ей сексуальных импульсов и отказом от них, между свободой
и ограничением, между подчинением власти и восстанием
против нее. Как мы видели, аскетизм, с его категоричным
запретом инстинктов, в целом не оправдывает надежд
подростка. Поскольку опасность повсеместна, он должен
придумать много способов ее преодоления. Размышление
над связанным с инстинктами конфликтом — его интел
лектуализация — кажется подходящим способом. Здесь
бегство от инстинкта через аскетизм сменяется поворотом
к нему. Но это осуществляется в мышлении и является ин
теллектуальным процессом. Абстрактные интеллектуальные
обсуждения и размышления, которым предаются подрост
ки, не являются попытками решить задачи, поставленные
реальностью. Их умственная деятельность — это, скорее,
показатель напряженной настороженности по отношению
к инстинктивным процессам и перевод в абстрактные раз
мыш ления того, что они чувствуют. Ф илософия жизни,
которую они выстраивают, — которая может заключаться
в требовании революционных изменений во внешнем мире
— является на самом деле их реакцией на восприятие новых
инстинктивных требований собственного ид, грозящих про
извести революцию в их жизни. Их идеалы дружбы и вечной
преданности — просто отражение беспокойства эго, которое
чувствует, как утрачивает все свои новые эмоциональные
связи с объектами49. Желание получить наставление и под
держку в часто безнадежной борьбе против собственных
сильных инстинктов может быть трансформировано в изо
бретательную аргументацию относительно неспособности
человека к принятию независимых политических решений.
Мы видим, таким образом, что инстинктивные процессы
переводятся на язык интеллекта. Но причина, по которой
внимание оказывается так сосредоточено на инстинктах,
заключается в том, что осуществляется попытка справиться
134
с ними на ином психическом уровне.

Мы помним, что в психоаналитической метапсихологии
связь аффектов и инстинктивных процессов с вербальным
выражением считается первым и наиболее важным шагом
в направлении овладения инстинктами, который должен
быть предпринят для развития индивида. Мышление опи
сано в этих работах как «пробное действие, оперирующее с
перемещением меньших количеств нагрузки при меньшей
затрате (проявлении) последней» (S. Freud, 1911)4950. Эта
интеллектуализация инстинктивной жизни, попытка овла
деть инстинктивными процессами, связывая их с идеями,
которыми можно оперировать в сознании, является одним
из наиболее общих, самых ранних и самых необходимых
приобретений человеческого эго. Мы рассматриваем ее не
как деятельность эго, а как один из обязательных ее ком
понентов.
Снова может возникнуть впечатление, что явления,
включенные в понятие «интеллектуализация в пубертате»,
представляют собой просто гиперболизацию общей уста
новки эго в особых условиях внезапного подъема либидо.
Это лиш ь возрастание количества либидо, которое при
влекает внимание к функции эго, выполняемой в прочих
случаях как само собой разумеющаяся, незаметно и как бы
между прочим. Если так, то это означает, что активизация
интеллектуальности в подростковом возрасте — а возможно
также, выраженный прогресс в интеллектуальном понима
нии психических процессов, который обычно характерен
для приступов психотического расстройства, — является
просто частью привычного стремления эго справиться с
инстинктами посредством мышления.
Теперь, я полагаю, мы можем отметить вторичное от
крытие, к которому нас привел этот ход мыслей. Если вер
но, что возрастание либидозной заряженности неизменно
49 Я благодарна Маргит Дубовиц из Будапешта за указание на то, что
тенденция подростков размыш лять о смысле жизни и смерти отражает
деструктивную активность в их собственной душе.
50 Фрейд 3. Положение о двух принципах психической деятельности / /
Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе. Очерк истории
психоанализа: Сборник. СПб., Алетейя, 1998. — Прим. ред.
135
автоматически приводит к удвоению усилий эго, направ

ленных на интеллектуальную проработку инстинктивных
процессов, то это объясняет тот факт, что инстинктивная
опасность делает людей умнее. В спокойные периоды ин
стинктивной жизни, когда нет никакой опасности, человек
может позволить себе определенную степень глупости. В
этом отношении инстинктивная тревога имеет знакомый
эф ф ект объективной тревоги. Объективная опасность и
депривация побуждают человека к интеллектуальным под
вигам и изобретательным попыткам решить свои пробле
мы, в то время как объективная безопасность и изобилие
делают его довольно глупым. Сосредоточение интеллекта
на инстинктивных процессах аналогично бдительности че
ловеческого эго перед лицом окружающих его объективных
опасностей.
До настоящего времени снижение интеллектуальных
способностей у маленьких детей в начале латентного пе
риода объяснялось иначе. В раннем детстве их блестящие
интеллектуальные достижения тесно связаны с исследо
ванием ими тайн пола, и когда этот предмет становится
табуированным, запрет и подавление распространяются на
другие сферы мышления. Неудивительно, что с возрожде
нием сексуальности в предпубертатном периоде, то есть с
прекращением сексуального вытеснения раннего детства,
интеллектуальные способности человека восстанавливают
ся во всей своей силе.
Это — обычное объяснение, к которому мы можем
теперь добавить другое. Возможно, в латентный период
дети не только не отваживаются предаваться абстракт
ным размышлениям, у них просто нет потребности в этом.
Раннее детство и пубертат — это периоды инстинктивной
опасности, и характерный для них «интеллект» помогает,
по меньшей мере, отчасти, преодолеть человеку эту опас
ность. В латентном периоде и во взрослой жизни, с другой
стороны, эго относительно сильно и может без ущерба для
человека смягчить его усилия по интеллектуализации ин
стинктивных процессов. В то же время не следует забывать,
что эти умственные свершения, особенно в пубертатном
136
периоде, блестящие и замечательные, остаются в значитель

ной степени бесплодными. Это верно даже по отношению
к интеллектуальным достижениям раннего детства, кото
рыми мы так восхищаемся и которые ценим так высоко.
Мы можем вспомнить, что детские исследования сексуаль
ности, которые психоанализ считает самым ярким про
явлением интеллектуальной деятельности ребенка, почти
никогда не приводят к знанию подлинных фактов взрослой
сексуальной жизни. Как правило, они ведут к созданию
инф антильны х сексуальных теорий, которые отражают
не реальность, а инстинктивные процессы, протекающие
в уме юного наблюдателя. Интеллектуальная работа, вы
полняемая эго в латентном периоде и во взрослой ж изни,
несравнимо более серьезна, надежна и, прежде всего, более
тесно связана с действием.
Объектная любовь и идентификация в

пубертатном периоде
Рассмотрим теперь, как аскетизм и интеллектуализация,
характерные для пубертатного периода, вписываются в нашу
схему классификации защитных процессов в зависимости от
тревоги и опасности. Мы сразу видим, что оба рассматрива
емых метода относятся к третьему типу защиты. Опасность,
которая угрожает эго, заключается в том, что оно может
быть затоплено инстинктами; то, чего оно боится прежде
всего, это количество инстинктов. Мы полагаем, что эта
тревога возникает в очень раннем периоде развития чело
века. Хронологически она принадлежит периоду, в который
эго постепенно отделяется от недифференцированного ид.
Защитные меры, к которым страх перед силой инстинктов
заставляет его прибегать, направлены на поддержание этой
дифференциации между эго и ид и обеспечение стабиль
ности недавно установленной организации эго. Задача,
которую ставит перед собой аскетизм, состоит в том, чтобы
удержать ид в определенных границах, просто налагая за
преты; цель интеллектуализации — связать инстинктивные
процессы с содержанием мышления и тем самым сделать
их доступными для сознания и поддающимися контролю.
137
Когда при внезапном возрастании либидо человек от

ступает на этот примитивный уровень страха перед силой
инстинктов, это неизбежно оказывает влияние на остальные
инстинктивные процессы и процессы эго. Далее я опишу две
из числа наиболее важных особенностей пубертатного пе
риода и прослежу их связь с этим процессом регрессии эго.
Самые примечательные явления в жизни подростков,
по сути, связаны с их объектными отношениями. Именно
здесь конфликт между двумя противоположными тенден
циями становится наиболее заметным. Мы видели, что
вытеснение, вызванное общим антагонизмом по отноше
нию к инстинктам, обычно выбирает для своих первых
атак фантазии предпубертатного периода на тему инцеста.
Подозрительность и аскетизм эго, прежде всего, направ
лены против фиксации субъекта на всех объектах любви
его детства. Результатом этого, с одной стороны, являет
ся стремление молодого человека к изоляции; начиная с
этого времени, он будет жить с членами своей семьи как с
незнакомыми людьми. Но врожденный антагонизм эго по
отношению к инстинктам отражается не только на его от
ношениях с внешними объектами любви; его отношения с
суперэго страдают в не меньшей степени. Поскольку супе
рэго в этот период все еще насыщено либидо, полученным
от отношений с родителями, оно само рассматривается как
вызывающий подозрение инцестный объект и становится
жертвой последствий аскетизма. Эго отчуждается также и
от суперэго. Для молодых людей это частичное вытеснение
суперэго, отчуждение от части его содержания, является
одной из самых больших проблем подросткового периода.
Основным следствием разрыва отнош ений между эго и
суперэго становится возрастание опасности, исходящей
со стороны инстинктов. Человек склонен становиться
асоциальным. До этого наруш ения тревога сознания и
чувство вины, возникающие из отношения эго к суперэго,
были самыми влиятельными союзниками эго в борьбе с
инстинктами. В начале пубертатного периода часто заметны
признаки кратковременной попытки увеличить количе
ство энергии, направленной на все содержание суперэго.
Возможно, этим объясняется так называемый «идеализм»
138
подростков. Возникает следующая ситуация: аскетизм, сам

по себе являющ ийся следствием возрастания опасности
со стороны инстинктов, фактически приводит к разрыву
связи с суперэго, и тем самым делает неэффективными
защитные меры, вызванные тревогой суперэго, так что
в итоге эго еще сильнее отбрасывается назад, на уровень
чистой инстинктивной тревоги и примитивных защитных
механизмов этого уровня.
Самоизоляция и отрешение от объектов любви не яв
ляются, однако, единственными тенденциями, которые
возникают в русле объектных отношений подростков. М но
жество новых привязанностей занимают место вытеснен
ных фиксаций на детских объектах любви. Иногда человек
привязывается к молодым людям своего возраста, тогда
отношения принимают форму дружбы или влюбленности;
иногда он привязывается к старшему, которого признает в
качестве лидера и который очевидно является заменой по
кинутых родительских объектов. Эти любовные отношения
страстны и исключительны, но они кратковременны. Людей
выбирают как объекты и покидают, не принимая в расчет их
чувства, а на их место выбирают других. Покинутые объекты
быстро и прочно забываются, но форма отношения к ним
сохраняется в мельчайших деталях и обычно воспроизво
дится при появлении нового объекта с точностью, схожей
с навязчивостью.
Помимо этой поразительной верности объекту любви
имеет место еще одна особенность отношений с объектом
в подростковом возрасте. Подросток ставит своей целью
не столько обладать объектом в физическом смысле слова,
сколько уподобиться в максимальной степени человеку,
который в данный момент занимает центральное место в
его привязанностях.
Переменчивость молодых людей — банальная истина.
Их почерк, речь, прическа, одежда и все прочие привыч
ки адаптируются значительно легче, чем в любой другой
период жизни. Часто единственного взгляда на подростка
достаточно, чтобы сказать, кто его старший друг, которым
он восхищается. Но способность к изменению идет еще
дальше. Их жизненная философия, религия и политические
139
взгляды изменяются вместе с тем, как они меняют одну

модель за другой, и, сколь бы часто они ни менялись, под
ростки всегда так же твердо и страстно убеждены в правоте
представлений и взглядов, которые они так легко усвоили.
В этом отношении они напоминают тип пациентов, описан
ный Хелен Дойч (1934) в клинической работе по психологии
взрослых, как пограничный между неврозом и психозом.
Она называет их людьми типа «как будто», потому что в
каждых новых объектных отношениях они живут так, как
будто они действительно живут своей собственной жизнью
и выражают свои собственные чувства, мнения и взгляды.
У девочки, которую я анализировала, механизм, лежа
щий в основе этих процессов преобразования, был особенно
ярко выражен. Несколько раз в течение одного года она за
водила и разрывала одну дружбу за другой, меняя девочек
на мальчиков и мальчиков на пожилых женщин. В каждом
случае она не просто становилась безразличной к покину
тому объекту любви, но испытывала к нему своеобразную
и сильную неприязнь, граничащую с презрением, и чув
ствовала, что любая случайная или неизбежная встреча с
ним почти невыносима. Проделав большую аналитическую
работу мы, наконец, обнаружили, что эти чувства по отно
шению к бывшим друзьям вовсе не были ее собственными.
Каждый раз, когда она меняла свой объект любви, она чув
ствовала себя обязанной подстраивать свое поведение и ме
нять свои взгляды в соответствии с поведением и взглядами
своего нового друга во всем, что касалось ее внутренней и
внешней жизни. Таким образом, она больше не испытывала
собственные эмоции, а только эмоции своего нынешнего
друга. Ее неприязнь по отношению к людям, которых она
раньше любила, в действительности не была ее собственной.
Посредством эмпатии она разделяла чувства своего ново
го друга. Таким образом, она давала выражение ревности,
которую, как она воображала, он чувствовал ко всем, кого
она раньше любила или выражала его (а не ее собственное)
презрение к возможным соперникам.
Психологическая ситуация в этой и подобных фазах
пубертата может быть описана очень просто. Эта страстные
и недолговечные фиксации любви вовсе не являются объект
140
ными отношениями в том смысле, в котором мы используем

этот термин, говоря о взрослых. Это идентификации самого
примитивного типа, такие, с которыми мы встречаемся в ис
следовании развития в раннем детстве, еще до существования
всякой объектной любви. Таким образом, переменчивость в
пубертатном периоде не свидетельствует ни о каких внутрен
них изменениях в любви или убеждениях человека, а, скорее,
об утрате личности вследствие изменений в идентификации.
Процессы, выявленные в анализе пятнадцатилетней
девочки, возможно, прольют некоторый свет на ту роль,
которую играет эта склонность к идентификации. Моя
пациентка была исклю чительно симпатичной и очаро
вательной девочкой и уже играла заметную роль в своем
социальном окружении, но, несмотря на это, ее изводила
безумная ревность к сестре, которая была еще ребенком. В
период пубертата пациентка отказалась от всех своих преж
них интересов и впредь была мотивирована единственным
желанием — вызывать любовь и восхищение мальчиков и
мужчин из своего окружения. Она сильно полюбила — на
расстоянии — мальчика значительно старше ее, которого
она иногда встречала на вечеринках и на танцах. В это
время она написала мне письмо, в котором выражала свои
сомнения и тревоги по поводу этого увлечения.
«Пожалуйста, скажите, — писала она, — как мне вести
себя, когда я встречаю его? Должна ли я быть серьезной
или веселой? Я ему больше понравлюсь, если покажу, что
умна, или если притворюсь глупой? Вы мне посоветовали
бы говорить все время о нем или я должна так же говорить и
о себе?..» Когда пациентка в следующий раз пришла ко мне,
я ответила на ее вопросы устно. Я предположила, что в дей
ствительности, наверное, нет необходимости планировать
свое поведение заранее. Когда наступит момент, разве она
не сможет просто быть собой и вести себя в соответствии
со своими чувствами? Она ответила, что ей такой вариант
не подходит, и произнесла длинную речь о необходимости
приспосабливаться к предпочтениям и желаниям других
людей. Она сказала, что только так можно заставить других
полюбить тебя, и, если этот мальчик не полюбит ее, она
просто не сможет жить дальше.
141
Вскоре после этого пациентка рассказала о фантазии, в

которой изобразила нечто похожее на конец света. Что про
изошло бы, спросила она, если все умерли бы? Она перебра
ла всех своих друзей и отношения и, наконец, вообразила,
что осталась одна на всей Земле. Ее голос, ее интонация и
способ, которым она описала все детали, говорили о том,
что эта фантазия была выполнением ее желания. Она по
лучала удовольствие, рассказывая о своей фантазии, и не
чувствовала в связи с этим никакого беспокойства.
В этот момент я напомнила ей о ее страстном желании
быть люби мой. Одной только мысли о том, что один из дру
зей не любит ее, и она потеряет его любовь, день назад было
достаточно, чтобы погрузить ее в отчаяние. Но кто же будет
любить ее, если она будет единственной оставшейся в живых
из всего человеческого рода? Она спокойно отклонила мое
напоминание о беспокойствах ее предыдущего дня. «В этом
случае я сама буду любить себя», — сказала она, как будто,
наконец, избавилась от всех своих тревог, и издала глубокий
вздох облегчения.
Это небольшое аналитическое наблюдение, я считаю,
указывает на нечто, весьма характерное для определенных
объектных отнош ений в пубертатном периоде. Разрыв
прежних отношений, враждебность к инстинктам и аске
тизм — все это имеет эффект отвода либидо от внешнего
мира. Поведение подростка грозит тем, что либидо будет
отведено от объектов, окружающих его, и он направит его
на себя. Такж е, какой регрессировал в своем эго, он может
регрессировать и в своей либидозной жизни от объектной
любви к нарциссизму. Он избегает этой опасности, предпри
нимая лихорадочные усилия, направленные на установление
нового контакта с внешними объектами, даже если это может
быть осуществлено только посредством его нарциссизма, то
есть через ряд идентификаций. Согласно такому представле
нию, эмоциональные объектные отношения в подростковом
возрасте представляют собой попытки выздоровления — и в
этом отношении они также напоминают состояние психоти
ческих пациентов, болезнь которых в очередной раз начинает
усиливаться.
142
В своем описании пубертата я так часто сравнивала

специфические особенности этого периода с серьезным
заболеванием, что (хотя это исследование не претендует
на полноту) я должна, видимо, сказать несколько слов о
нормальности и анормальности процессов, имеющих место
в этот период.
Мы видели, что основой сравнения пубертатного пе
риода с началом обострения психотического заболевания
является эффект, который мы приписываем количествен
ным изменениям вложенной энергии. В каждом случае
повышенный либидозный заряд ид добавляется к инстин
ктивной опасности, вынуждая эго удваивать свои усилия,
защищая себя всеми возможными способами. В психоана
лизе принято считать, что в связи с этими количественными
процессами каждый период человеческой жизни, характе
ризующийся возрастанием либидо, может быть отправной
точкой невротического или психотического заболевания.
Кроме того, пубертат и обострение психоза напоми
нают друг друга возникновением примитивных защитных
установок, которые мы связываем со страхом эго перед
силой инстинктов — тревогой, которая отбрасывает на
зад больше, чем любая объективная тревога или тревога
сознания.
Впечатление о нормальности или анормальности про
цессов, происходящих в период пубертата у любого чело
века, будет, по-видимому, зависеть оттого, наблюдается ли
доминирование той или иной особенности из перечислен
ных мною или сочетания нескольких из них. Аскетический
подросток кажется нам нормальным до тех пор, пока его
интеллект функционирует свободно, и у него имеются ряд
здоровых объектных отношений. Данное условие касается
и подростков того типа, которые интеллектуализируют
инстинктивные процессы, подростков идеалистического
типа, а также тех, кто импульсивно перескакивает от одной
полной энтузиазма дружбы к другой. Но если аскетическая
установка упорно сохраняется, если процесс интеллектуали
зации распространяется на всю сферу психической жизни, и
если отношения к другим людям базируются исключительно
на сменяющихся идентификациях, учителю или аналитику
143
в результате наблюдения будет трудно определить, в какой

мере это может быть расценено как переходная фаза нор
мального развития, а в какой — уже как патологическое
развитие.
Заключение
В предыдущих главах я попыталась классифицировать
различные защитные механизмы в соответствии с опре
деленными, сопровождающимися тревогой ситуациями,
которые приводят их в действие, и проиллюстрировала это
наблюдениями из клинической практики. Поскольку наши
знания о бессознательной активности эго расширяются,
вероятно, в дальнейшем будет возможно составить более
точную классификацию. Все еще остается во многом не
ясной историческая связь между типичными переживани
ями в индивидуальном развитии и выработкой конкретных
способов защиты. Мои примеры указывают на то, что ти
пичные ситуации, в которых эго обращается к механизму
отрицания, связаны с идеями кастрации и утратой объектов
любви. С другой стороны, альтруистическое подчинение ин
стинктивных импульсов, по-видимому, при определенных
условиях является специфическим способом преодоления
нарциссического уничижения.
При нынешнем состоянии нашего знания мы можем
уже с большой уверенностью говорить о параллелях между
защ итными мерами эго против внеш ней и против вну
тренней опасности. Вытеснение избавляет от производных
инстинкта, так же как внеш ние стимулы упраздняются
отрицанием. Формирование реакции предохраняет эго от
возвращения вытесненных импульсов изнутри, тогда как
при помощи фантазий, в которых реальная ситуация пре
вращается в свою противоположность, обеспечивается
отказ от пораж ения извне. Подавление инстинктивны х
импульсов соответствует ограничениям, введенным для эго,
чтобы избежать неудовольствия, исходящего от внешних
источников. Интеллектуализация инстинктивны х п ро
цессов как мера предосторожности от опасности изнутри,
аналогична постоянной бдительности эго по отношению
144
Заключение
к опасности, грозящ ей извне. Все остальные защитные

меры, которые, подобно обращению в противоположность
и обращению против себя, влекут за собой изменения в
самих инстинктивных процессах, имеют аналог в виде по
пыток эго воздействовать на внешнюю опасность активным
вмешательством, направленным на изменения условий во
внешнем мире. На этой последней стороне активности я не
буду здесь останавливаться.
Это сравнение параллельных процессов вызывает во
прос: откуда эго берет форму своих защитных механизмов?
Борьба с внешними силами строится по образцу конфликта
с инстинктами? Или имеет место обратный случай: меры,
используемые во внешней борьбе, служат образцом раз
личных защитных механизмов? Выбор между этими двумя
альтернативами едва ли может быть простым. Детское эго
испытывает натиск инстинктивных и внешних стимулов в
одно и то же время; если оно хочет сохранить свое существо
вание, оно должно защищаться с двух сторон одновременно.
В борьбе с разного рода стимулами, которыми оно должно
овладеть, эго приспосабливает свои орудия к конкретным
нуждам, вооружаясь то против опасности изнутри, то про
тив опасности снаружи.
В какой мере эго следует собственным законам в своей
защите от инстинктов, а в какой — подвержено влиянию ха
рактера самих инстинктов? Некоторый свет на эту проблему
может быть пролит сравнением с аналогичным процессом —
искажением сна. Перевод латентных мыслей сновидения
в явное содержание сна осуществляется под присмотром
цензора, то есть представителя эго во сне. Но сама работа
сна не выполняется эго. Конденсация, смещение и многие
странные способы репрезентации, которые случаются во
сне, — это процессы, характерные для ид, и используются
просто с целью искажения. Точно так же, различные за
щитные меры не являются исключительно делом эго. В
той мере, в какой модифицируются сами инстинктивные
процессы, используются характерные особенности инстин
кта. Например, готовность, с которой могут быть смещены
эти процессы, способствует механизму сублимации, при
помощи которой эго достигает своей цели — отклонения
145
инстинктивных импульсов от их чисто сексуальной цели

к тем, которые общество считает более высокими. Кроме
того, обеспечивая вытеснение при помощи формирования
реакции, эго пользуется способностью инстинкта к обра
щению в противоположность. Мы можем предположить,
что защита является непроницаемой для атаки, только если
она создана на этой двойной основе, — с одной стороны,
на эго, а с другой — на инстинктивных процессах, таких,
как они есть.
Но даже если допустить, что эго не полностью свободно
в разработке защитных механизмов, которые оно использу
ет, в своем исследовании этих механизмов мы поражаемся
значительностью его достижений. Существование невро
тических симптомов само по себе указывает на то, что эго
было побеждено, а каждый случай возвращения вытесненных
импульсов, с его последствием в виде формирования ком
промисса показывает, что в чем-то план защиты не удался,
и эго потерпело поражение. Но эго одерживает верх, когда
его защитные меры достигают своей цели, то есть позволяют
ему ограничить развитие тревоги и неудовольствия и так пре
образовать инстинкты, что даже в трудных обстоятельствах
обеспечивается некоторая степень удовлетворения, таким
образом, устанавливая большей частью гармоничные отно
шения между ид, суперэго и силами внешнего мира.
СОДЕРЖАНИЕ
ЧАСТЬ I. Теория м еха н и зм о в защ иты 5
Глава 1. Э го ка к точка наблю дения 5
Определение психоанализа 5
Ид, эго и суперэго в самовосприятии..................................... 6
Эго как наблюдатель.................................................................... 7
Вторжения ид и вторжения эго как материал для
наблюдения..................................................................................... 9
Глава 2. П рим енение ан ал ити ческой техни ки к
и ссл е д о ван ию п си хи ч е ски х инстанц и й........................... 11
Гипнотическая техника в доаналитический период............11
Свободные ассоциации..............................................................12
Толкование сновидений............................................................. 15
Толкование символов................................................................. 15
Парапраксии..................................................................................16
Перенос.......................................................................................... 17
Перенос импульсов либидо...................................................... 17
Перенос защиты...........................................................................18
Действие в переносе..................................................................21
Отношение между анализом ид и анализом эго................ 22
Односторонность аналитической техники и
трудности, к которым она приводит.............................. 23
Глава 3. Защ итны е действия эго как объект анализа 25
Отношение эго к аналитическому методу__ ___________.25
Защита от инстинкта, проявляющаяся как сопротивление .27
Защита от аффектов.................................................................. 28
Явление постоянной защиты....................................................29
Формирование симптома..........................................................30
Аналитическая техника и защита от инстинктов и
аффектов....................................................................................... 32
Глава 4. М еханизм ы защ и ты 37
Психоаналитическая теория и механизмы защиты............37
147
Сравнение результатов, достигнутых с помощью

разных механизмов в отдельных случаях............................40
Предложения для хронологической классификации........ 45
Глава 5. Направленность защитных процессов в
соответствии с источником тревоги и опасности 47
Мотивы для защиты от инстинктов........................................ 48
Страх перед суперэго в случаях неврозов у взрослых.....48
Объективная тревога в детском неврозе..............................50
Инстинктивная тревога (страх перед силой инстинктов.. 51
Дополнительные мотивы защиты от инстинкта.................. 53
Мотивы защиты от аффектов...................................................53
Подтверждение наших выводов в аналитической практике. .55
Соображения, касающиеся психоаналитической терапии. .55
ЧАСТЬ II. Примеры избегания объективного
неудовольствия и объективной опасности.
Предварительные стадии защиты 59
Глава 6. Отрицание через фантазию 59
Глава 7. Отрицание в слове и в действии 71
Глава 8. Ограничение эго 79
ЧАСТЬ III. Примеры двух типов защиты 91
Глава 9. Идентификация с агрессором 91
Глава 10. Форма альтруизма 102
ЧАСТЬ IV. Защ ита, мотивированная страхом перед
силой инстинктов (с примерами из исследований
пубертата................................................................................... 113
Глава 11. Эго и ид в период пубертата 113
Глава 12. Инстинктивная тревога в период пубертата 126
Аскетизм в пубертате...............................................................126
Интеллектуализация в пубертате.......................................... 131
Объектная любовь и идентификация в пубертатном
периоде........................................................................................ 137
Заключение................................................................................. 144
Минимальные системные требования определяются соответствующими

требованиями программ Adobe Reader версии не ниже 11-й
либо Adobe Digital Editions версии не ниже 4.5
для платформ Windows, Mac OS, Android и iOS; экран 10"
Научное электронное издание
Фрейд Анна
ЭГО И МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ
Компьютерная верстка Р. Ильиной
Подписано к использованию 10.10.2016

Формат 12,5×20,5 см
ООО Издательство
«Институт общегуманитарных исследований»
119071, Москва, Ленинский проспект, д. 18
Электронная версия данной книги подготовлена

Агентством электронных изданий «Интермедиатор»
Сайт: http://www.intermediator.ru
Телефон: (495) 587-74-81
Эл. почта: info@intermediator.ru
Анна Фрейд посвятила большую часть своей жизни работе с

детьми. Она не только заложила основы детского психоанализа,
но и внесла весомый вклад в развитие детской психологии в це
лом. Ею были разработаны новаторские для своего времени ме
тоды психотерапевтической работы с детьми, она была одной из
первых, кто стал применять на практике игровые методы . Свои
ми открытиями Анна Фрейд не только делилась с коллегами, но
и прикладывала усилия, чтобы адаптировать их для родителей,
педагогов и воспитателей, придавая своим теоретическим разра
боткам максимально прикладной характер. Свои идеи в области
детской психологии она продолжала развивать до конца жизни.
В русле своей деятельности она разработала теорию защитных
механизмов, с помощью которых эго нивелирует влияние ид. По
священная этой теме книга, увидевшая свет в 1936 году, с тех пор
стала классикой. Развиваемые в этой работе идеи не только откры
ли новые пути для понимания процесса становления личности в
детском возрасте и оказания психологической помощи ребенку,

но и легли в основу нового психологического направления - эго)
психологии.
Работа Анны Фрейд «Эго и механизмы защиты», проложившая

новый путь к пониманию и преодолению конфликтов детской
души, принесла ей мировую известность, стала весомым вкладом
в развитие психологии и отправной точкой для множества даль
нейших исследований в этой области.
Для психологов, психотерапевтов, педагогов, воспитателей и
профессионалов в других областях, деятельность которых связана
с детьми, а также родителей, стремящихся к тому, чтобы их вза
имодействие с ребенком носило не спонтанный, а взвешенный и
продуманный характер и строилось на основе авторитетных пcи
xd.uW ческих теорий.

Фрейд Анна - Эго и Механизмы Защиты

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Фрейд Анна - Эго и Механизмы Защиты

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Современная психология: теория и практика

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: Эго и меха-

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных тех-

ISBN 978-5-94193-919-0 © Институт общегуманитарных исследований, 2016

Глава 1. Эго как точка наблюдения

Часть I. Теория механизмов защиты

Такое определение психоанализа довольно часто встре­

Ид, эго и суперэго в самовосприятии

через производные, которые пробивают дорогу в системы

Эго как наблюдатель

усиление напряжения и чувства неудовольствия, которыми

должны учитывать требования реальности, и более того,

Вторжения ид и вторжения эго как

о произошедшем лиш ь впоследствии, когда становится

Глава 2. Применение аналитической техники

Здесь мы можем проследить каждую стадию конфликта

Глава 2. Применение аналитической

как ф актор, затрудняющий ему работу Тогда уже было

словесную репрезентацию, он не дает им права на контроль

он отмечает, что с изменением объекта внезапно меняется

из высших слоев сознания к низшим слоям бессознатель­

Парапраксии (ошибочные действия)

Глава 2. Применение аналитической техники

с теми вторжениями ид, которые вызываются намеренно в

Перенос импульсов либидо

Часть I. Теория механизмов защиты

пациент сопротивляется этим эмоциям, чувствует стыд,

тивных установок либидо, таких как, например, реакция

Интерпретация второго типа переноса более плодотворна,

Глава 2. Применение аналитической техники

Часть I. Теория механизмов защиты

Хотя интерпретация «действия» в переносе позволяет

Отношение между анализом ид и

Глава 3. Защитные действия эго

ли, что значительные части инстанций эго сами являются

Односторонность аналитической техники

результатом неизбежно будет искаженная или, по меньшей

сила снижается, оно не сохраняет позицию объективного

Глава 3. Защитные действия эго

Отношение эго к аналитическому методу

Говоря иначе, он занимает позицию, равноудаленную от ид,

в своем самонаблюдении и, добросовестно регистрируя и

Защита от инстинкта, проявляющаяся

ствовать выходу импульсов ид, непроизвольно совпадают.

ленную работу, и мы получаем возможность исследовать

Явление постоянной защиты

«характерологический панцирь» (как называл его Райх).

врозами и особыми способами защиты, как, например,

10 И золяция — защ итный механизм, посредством которого человек

отделяет некие мысли, события или поступки, разрывает их связь с другими

реакцию эго, просто отвергаются. Все, что чувствует паци­

Аналитическая техника и защита от

совершенно неудачной. В сознании и в бессознательном

С технической точки зрения этот параллелизм между

свободных ассоциаций с игрой, то мы должны попытаться

Часть I. Теория механизмов защиты

мом предаваться играм на военную тему всякий раз, когда у

Глава 4. Механизмы защиты

защитный механизм обращения аффекта в противополож­

Глава 4. Механизмы защиты

12Иногда ее название переводится как «Защитныенервопсихозы». На русском

сания борьбы эго против болезненных или невыносимых

Такое определение психоанализа довольно часто встре

из высших слоев сознания к низшим слоям бессознатель

реакцию эго, просто отвергаются. Все, что чувствует паци

защитный механизм обращения аффекта в противополож

жении эго имеются эти десять различных методов для регу

приводит к тому, что оно становится враждебным по от

предоставляет эго и суперэго возможность прийти к согла

животных, обсуждавш ейся в работе «Торможение, сим

дня в день, главная фантазия стала основой многочислен

записывал некоторые из выдуманных им эпизодов. В сво

сознания эго пациента ведет себя по отношению к реаль

32 Хочу напомнить читателю, что связь механизма отрицания с пси

когда взрослые пытаются успокоить ребенка. Взрослые уве

Путь, который выбрала она, был самый короткий. Она от

привести к возникновению в эго искажений, эксцентрично

меньше внимания, чем самостоятельно выбранной инди